Вельяминовы. Время бури. Книга первая Нелли Шульман
        Время Бури, часть первая. Европа, 1936год. Рейх готовится кОлимпиаде, вспыхивает гражданская война вИспании. Советские агенты всреде сторонников нацизма, вАргентине, работающие под кличками Кукушка иСокол, начинают готовить убийство Льва Троцкого ивербовку будущего шпиона СССР, всамом сердце Америки.
        Вельяминовы. ВремяБури
        Книга первая
        Нелли Шульман
                
        Создано винтеллектуальной издательской системе Ridero.ru
        Пролог
        Мехико, май1936
        Попятницам вресторане Санборнса, вCasa de los Azulejos, танцевали танго. Огромные окна первого этажа распахивали вжаркую ночь. Вокруг электрических фонарей кружились белые мотыльки. Скрипка иаккордеон смешивались созвуками автомобильных гудков. Улицу Мадуро наполняли машины. Столичные жители начинали развлекаться ближе кполуночи.
        Ктрем часам утра, вресторане было накурено. Дым поднимался кразноцветным витражам стеклянного потолка. Заковаными перилами галереи виднелись фрески имозаики. Стены выложили плиткой изПуэбло, белой сголубыми узорами. Официанты вофраках неслышно скользили среди пар, разнося французское шампанское, текилу ишотландский виски.
        Смятую, накрахмаленную скатерть столика вуглу засыпал пепел. Перед мужчинами красовались тарелки состатками закусок, огненных тамале, сначинкой изперца чили, севиче изсвежих, океанских креветок, размазанного пофарфору, зеленого гуакамоле. Они курили кубинские сигары. Старший, высокий, грузный человек лет пятидесяти, взял маленький стаканчик. Текила, всвете хрустальных люстр, отливала серебром.
        -Это агава сравнин, - одобрительно сказал он, - понюхай, травами пахнет. Я скучал поней, вАмерике, - он пригладил редеющие, темные волосы. Мужчина залпом выпил, вытерев губы шелковой салфеткой.
        -Значит, тебе отказали вкомиссии наследующие фрески из-за скандала спортретом Ленина? - его спутник достал потрепанный блокнот:
        -Ты ненамереваешься подать всуд, Диего? Ты можешь получить неустойку, занарушение контракта…, - он быстро писал: «Угазеты есть хороший адвокат…»
        -Я художник, - презрительно отозвался Диего Ривера, - анестряпчий. Нельсон Рокфеллер сначала связывался сМатиссом иПикассо. Оба оказались заняты, - он махнул официанту: «Еще бутылку!». Встекле играли огоньки свечей настолах, пахло табаком иженскими духами:
        -Я сказал, что фреска, произведение искусства, ия должен быть свободен втворчестве. Он согласился, но, увидев портрет Ленина, взвился донебес. Я предложил, - Ривера усмехнулся, обнажив желтые, крупные зубы, - добавить Линкольна, ноРокфеллер был вне себя. Фреску сбили, - он разлил текилу постаканам:
        -Твое здоровье, Хорхе. Пиши, пиши, - он кивнул наблокнот, - я повторил фреску вМехико, ноникогда немешает поддеть американцев. Тем более, увас левая газета, - они выпили. Журналист вдохнул сладкий аромат цветов: «Это сулицы, жасмин. Хорошая весна вэтом году».
        Ривера повторил фреску, пофотографиям, сделанным его помощником. «Человек, управляющий Вселенной» украшал Дворец Изящных Искусств, вМехико. Кроме Ленина, Ривера написал Маркса, Энгельса, Троцкого иотца Нельсона Рокфеллера. Джон Рокфеллер-младший, убежденный трезвенник, сидел застоликом сдамой, распивая спиртное. Над их головами висела чашка Петри сбледными спирохетами, возбудителями сифилиса.
        -Такое понравится американцам, - довольно сказал Ривера, показывая журналистам фреску, впустых залах Дворца, - непременно опубликуйте фотографии.
        -Ты небоишься? - внезапно поинтересовался Хорхе.
        -Ты был вРоссии, ты коммунист, апривечаешь усебя Троцкого. Говорят, что Сталин приказал неоставлять сеньора Леона вживых. Он остановился втвоей резиденции…, - Ривера, казалось, его неслышал.
        Он смотрел надубовые, приоткрытые двери ресторана. Сулицы доносился шум, визжали тормоза машин.
        Высокая, стройная женщина, вскроенном покосой, шелковом, сером платье, сбросила шаль наруки швейцару. Метрдотель поклонился. Она прошла кпустому столику, рядом сэстрадой. Всеребряном ведерке, нальду, лежала бутылка «Вдовы Клико». Черные, тяжелые волосы женщина стянула впышный узел, украсив бриллиантовой заколкой, цветком жасмина. Закинув ногу наногу, покачивая остроносой туфлей, она курила папиросу вмундштуке слоновой кости, отпивая шампанское. Чулок она неносила. Заиграла музыку, кто-то появился рядом состоликом, Алые губы улыбнулись, она приняла приглашение.
        Платье женщины было вырезано наспине, почти допоясницы. Нанежной, белой коже, выступали лопатки. Танцевала она мастерски, откинувшись наруки партнеру, подчиняясь ему. Ривера подумал:
        -Танго. Мужчина внем ведет. Мужчина всегда ведет…, - он знал, освязи жены иТроцкого:
        -Наплевать. Уменя три года ничего неслучалось, сАмерики. Унас открытый брак…, - он повернулся кжурналисту. Художник, наставительно, сказал:
        -Хорхе, сеньор Троцкий здесь поприглашению нашего президента, сеньора Карденаса. Я просто приютил изгнанника. Я коммунист, - Ривера выпил текилы, - ноэто незначит, что я должен подчиняться воле товарища Сталина. Здесь Мексика, анеСоветский Союз. Мы отних независим. Он потушил сигару всеребряной пепельнице:
        -Коммунизм ценен тем, что предполагает свободу собственного мнения, вотличие отнационал-социалистов сеньора Адольфо Гитлера, - Ривера отряхнул отпепла хороший, нопомятый, льняной костюм.
        -Я туда еду, - заметил Хорхе:
        -Плыву вБремен, через Испанию. Я неспортивный журналист, ноосвещаю Олимпиаду…, - он усмехнулся:
        -Редактор считает, что коммунист вмоей роли более объективен, чем поклонники сеньора Адольфо исеньора Бенито. Их, сам знаешь, хватает…, - Ривера долго, тяжело молчал:
        -Исеньора Иосифа тоже. ВИспании…, - он поднялся, - вИспании скоро начнется переворот, Хорхе. Ябы натвоем месте, - он встряхнул головой, - остался вКадисе. Попадешь всамую гущу событий…., - он смотрел натонкие, обнаженные доплеч руки женщины, накрой платья. УРиверы был точный глаз художника:
        -Отмадам Мадлен Вионне, - понял он, - уФриды такие наряды есть. Она, наверное, европейка…, - музыка закончилась. Оркестр сразу заиграл следующую мелодию.
        -Ты куда? - озабоченно спросил Хорхе. Ривера чуть пошатывался, но, учитывая четвертую бутылку текилы, держался достойно.
        -Здоровый он человек, - завистливо подумал журналист, - впрочем, он говорил: «Муралист работает, как вцехе, нафабрике. Технология фресок современ Рафаэля неизменилась. Я подесять часов вдень провожу налесах».
        -Танцевать, - бросил через плечо Ривера. Он пошел кстолику, где женщина подняла бокал сшампанским. Заиграли Por Una Cabeza сеньора Карлоса Гарделя, погибшего впрошлом году, вавиакатастрофе.
        -Позвольте мне, мадам, - сказал он по-французски, доставая бутылку изведерка: «Позвольте пригласить вас натанец. Ипозвольте заказать еще одну, - Ривера оценивающе посмотрел нашампанское, - эта заканчивается».
        Унее были серые, огромные, дымные глаза, идлинные, черные ресницы. Пахло отженщины сладко, волнующе, жасмином. Напальце блестело золотое, обручальное кольцо иеще одно, снебольшим алмазом. «Отлично, - подумал Ривера, - замужние сами незаинтересованы вогласке».
        -Неслишкомли много позволений? - черная, изящная бровь поднялась вверх. Она говорила по-испански. Унее был низкий, немного хриплый голос иакцент портеньо. Затанцем она рассказала Ривере, что приехала вМехико действительно, изБуэнос-Айреса.
        Сеньора Ана улыбнулась, следуя заРиверой:
        -Мой муж остался напобережье. Унего дела, коммерческие. Мы здесь проездом, собираемся вПариж инаЛазурный берег. Моя семья живет вАргентине спрошлого века, ноя нетерплю нашу зиму, истараюсь проводить сезон насевере. Здесь теплее, - губы приоткрылись. Ривера увидел белые, острые зубы:
        -Теплее, сеньор Диего…, - томно протянула сеньора Ана. Откинувшись вего руках, выгнув красивую спину, она достала изящной головой почти допола. Застоликами зааплодировали, Ривера прижал ее ксебе. Ловко развернувшись, женщина продолжила танцевать.
        Он забыл, что пришел сюда сжурналистом. Сеньора Ана пригласила его застолик:
        -Я нелюблю проводить время наскладах или впорту. Муж занимается бизнесом, я решила развлечься…, - он щелкнул перламутровой зажигалкой отРонсона. Сеньора Ана прикурила:
        -Я первый раз вМехико, сеньор Диего, номного слышала овашем городе. Пока что…, - женщина лукаво улыбнулась, - столица оправдывает мои ожидания…, - Ривера подумал, что ей чуть затридцать, небольше. Одна, тонкая морщинка, пересекала высокий лоб. Стряхнув пепел, сеньора сняла длинными пальцами сгуб крошки табака. Ногти унее тоже были длинные, острые, ухоженные, накрашенные новинкой, алым лаком. Ривера вспомнил корриду, лужи крови, дымящиеся напеске, иточные, изящные движения матадора.
        -Она танцует, - понял Ривера, - словно матадор, работающий сбыком. Сначала подчиняется, делает вид, что бык победил, апотом, исподтишка, наносит решающий удар. Бык умирает счастливым, уверенным всвоем превосходстве. Господи, кажется ия…
        Сначала, он думал пригласить ее накорриду, ноусмехнулся: «Как будто она невидела боя быков, вАргентине». Женщина представилась сеньорой Аной Рихтер. Иона, иее муж, надежно, пословам сеньоры Аны, засевший впорту Веракрус, инесобирающийся посещать Мехико, происходили изсемей немецких эмигрантов.
        -Мы швейцарские немцы, - рассмеялась сеньора Ана, - однако, я никогда небыла вЕвропе. Мы хотим увидеть Олимпиаду, - она загибала красивые пальцы, - Альпы, Париж, иостаться добархатного сезона наЛазурном берегу. Муж встречается сделовыми партнерами, ая собираюсь ходить напримерки, ипосещать музеи, - сеньора Рихтер любила живопись. Ривера надеялся, что женщина слышала онем. Его ожидания оправдались. Сеньора Ана ахнула:
        -Боже, немогу поверить. Я читала, вБуэнос-Айресе, оскандале свашей фреской…, - она положила прохладную, нежную руку напальцы Риверы:
        -Какой позор, сеньор Диего. Художник должен быть свободным втворчестве…, - Ривера заставил себя незакрывать глаза, невыдыхать, так это было хорошо.
        -Унее сильные пальцы, - понял Ривера, - мягкие, носильные…, - он, искоса взглянул наузкие бедра, натонкую талию, напочти незаметную под шелком платья, маленькую грудь:
        -Сейчас вмоде формы, номне такие фигуры больше нравятся. Она должна хорошо носить мужскую одежду…, - Ривера предложил:
        -Я делаю эскизы кбудущей фреске. Хотите мне позировать, сеньора Ана? - легко покраснев, женщина кивнула. Ривера заказал шампанское, идеревенский кофе, вглиняных горшочках, скорицей итростниковым сахаром. Сеньора Ана ела фрукты, инаполненные сладким кремом рогалики. Она рассказывала Ривере оБуэнос-Айресе, осемейной эстансии, назападе, уподножия Анд, оложе вопере иособняке наокеанском побережье. Она остановилась в«Эксельсиоре», наПасео де ла Реформа.
        Ривера хмыкнул: «Самый дорогой отель вгороде. Когда построят „Мажестик“, наплощади Конституции, они будут соревноваться, нопока у„Эксельсиора“ соперников нет».
        Ривера научил ее пить «бандеру». Он поставил перед женщиной три стаканчика, стекилой, соком лайма исангритой.
        -Белое, красное, изеленое, сеньора Ана, - он раскурил сигару, - цвета нашего флага.
        Сеньора улыбнулась, принимая маленький поднос:
        -Посмотрим, сеньор Диего, сколько знамен мы сможем поднять.
        Она играла нафортепьяно. Окутывая ее плечи шалью, Ривера шепнул:
        -Уменя вмастерской стоит инструмент, сеньора Ана. Договорились. Обедаем вместе, потом приватная экскурсия воДворец Изящных Искусств. Посмотрите намои фрески, иотправимся встудию. Весна, свет долго держится…, - подумав оФриде, он развеселился:
        -Представлю ей Ану, как жену мецената. Она ивправду, богата. Может быть, захочет купить картину Фриды, - он едва удержался, чтобы некоснуться губами уха женщины. Троцкий жил вотдельно стоящем доме, среди пышно цветущих глициний, ивбольшой усадьбе непоявлялся. Изгнанник славился осторожностью. Вего коттедж даже непровели телефон.
        Наулице рассветало. Легкий, прохладный ветер носил побулыжнику раздавленные розы игвоздики, старые газеты. Ривера успокоил себя: «Он кнам вдом незаходит. Сеньора Ана незнает, кто он такой».
        Поцеловав женщине руку, Ривера усадил ее вгостиничный «Линкольн», цвета голубиного крыла. Опустив окошко, сеньора Ана помахала:
        -Сегодня увидимся, сеньор Диего. Доброго вам утра! - она, озорно, рассмеялась. Машина заурчала, шофер включил фары. Лимузин тронулся, наехав задним колесом накусок газеты: «Муссолини аннексирует Эфиопию». «Линкольн» исчез зауглом. Засунув руки вкарманы пиджака, Ривера вспомнил длинную, обнаженную, без ожерелий шею, украшенную маленьким, детским золотым крестиком. Тусклые, старые изумруды бросали отсветы наострые ключицы. Выбросив сигару, Ривера пошел домой, думая оее серых, спокойных глазах.
        Сеньора Ана Рихтер вэтот день отказалась от«Линкольна», закрепленного заее номером, трехкомнатным люксом, наверхнем этаже «Эксельсиора». Смраморного балкона открывалась панорама Пасео де Ла Реформа. Улицу выстроили вовремена императора Максимилиана, впрошлом веке, сделав ее похожей наЕлисейские поля.
        Сеньора Ана сказала портье, что прогуляется помагазинам пешком. Женщина надела дневное, закрытое платье светлого шелка, парижские туфли навысоком каблуке. Наплече висела сумочка отЛуи Вюиттона.
        -Ибагаж унее отВюиттона, - вспомнил портье, - впрочем, она содним саквояжем приехала. Объяснила, что проведет вМехико несколько дней. Какая красавица…, - он посмотрел вслед прямой спине. Платье спускалось ниже колен, сеньора Ана чуть покачивала узкими бедрами. Она носила шелковую, небольшую, шляпку, свуалеткой, украшенную гроздью цветов жасмина. Сеньора Ана предупредила портье, что завтра выезжает, возвращаясь напобережье. Служащий предложил сеньоре Рихтер позаботиться обилетах напоезд. Женщина отмахнулась:
        -Приедет мой муж. Унего деловая встреча вгороде. Большое спасибо, - искренне сказала сеньора Рихтер, - увас замечательный отель. Я, непременно, порекомендую его друзьям, - портье покраснел отудовольствия. Сеньора Рихтер ушла. Он велел горничной, принести, при уборке номера свежие цветы. Постоялица завтра уезжала, такое было невправилах, отеля, нопортье хотелось еще раз услышать ее похвалу.
        Она вернулась вечером. Мальчик вформенной курточке подхватил пакеты. Сеньора Ана заказала вномер легкий ужин, салат икреветок. Попросив кофе, ипачку дорогих папирос, постоялица велела ее небеспокоить. Сеньора вознеслась всверкающем бронзой лифте наверхний этаж «Эксельсиора», где разместили четыре, лучших вгостинице, номера. Портье долго вдыхал запах жасмина, витавший над стойкой мореного дуба.
        Отпустив мальчика спарой монет, сеньора Рихтер долго, внимательно осматривала комнаты.
        Она проверила закладку вкниге, лежавшей укровати. Сеньора Ана читала «Таверну «Ямайка», Дафны Дю Морье, наанглийском языке. Книги подбирались очень аккуратно. Небыло даже речи отом, чтобы оставить вномере, или держать дома, авторов, славящихся левыми, радикальными пристрастиями. ВБуэнос-Айресе Рихтеры, считались консервативной парой, столпом католической церкви. Они много жертвовали нанужды национал-социалистов.
        Пять лет назад вБуэнос-Айресе открылось отделение партии заграницей. Сеньор Теодор Рихтер пригласил наобед руководителя бюро, ландесгруппенляйтера Далдорфа. Застейком икрасным вином, сеньор Рихтер, доверительно сказал:
        -Мы, как аргентинские граждане, неможем вступить впартию. Но, дорогой Юлиус, - Рихтер улыбнулся вкрасивую, темно-рыжую бороду, - вы можете рассчитывать нанашу поддержку.
        Всвоем особняке, вдорогом районе Буэнос-Айреса, Рихтеры устраивали благотворительные вечеринки, впользу партийной ячейки. Фрау Анна украшала дом красно-черными флагами, пекла швейцарские инемецкие сладости, играла нафортепьяно народные песни. Она была активисткой «Содружества женщин заграницей». Дочка Рихтеров, Марта, ходила насобрания молодежной нацистской ячейки. Марта училась вчастной школе Бельграно, изанималась спреподавательницей изоперы. Навечеринках девочка пела красивым сопрано «Хорста Весселя» или гимн Гитлерюгенда:
        -Unsere Fahne flattert uns voran! - девочка откидывала назад блестящую старой бронзой волос голову. Зеленые глаза сияли, она поднимала руку внацистском салюте. Гости, восторженно, хлопали.
        Герр Рихтер принес Далдорфу папку сдокументами. Сеньора Ана лукавила, говоря сРиверой. Рихтеры приехали вБуэнос-Айрес невпрошлом веке, алишь десять лет назад, избывшей немецкой колонии вЮго-Западной Африке.
        -После британской аннексии территорий, оставаться там стало совершенно невозможно, - недовольно сказал герр Теодор Рихтер, - однако интересы взолотодобыче я сохранил.
        Ландесгруппенляйтер, внимательно, просмотрел семейные бумаги герра Теодора. Предок Рихтера приехал вЮго-Западную Африку изЦюриха, впозапрошлом веке, апредок фрау Анны, тоже изшвейцарских немцев, итого раньше. Он перебирал свидетельства окрещении ивенчании, нажелтой, ветхой бумаге, выцветшие дагерротипы. Далдорф листал семейную Библию, отпечатанную вЦюрихе, вовремена короля Фридриха Великого. Рихтер был щедрым жертвователем, партия нуждалась вденьгах. Далдорф пожал ему руку:
        -Я отправлю документы вБерлин, но, думаю, решение будет положительным, герр Теодор. Передавайте привет семье. Жду вас напиво, - он похлопал коммерсанта поплечу. Рихтер ему нравился. Далдорф любил степенных, спокойных людей, агерр Теодор был именно таким.
        -Ивконторе унего все отлично устроено, - Далдорф вспомнил блистающий чистотой зал, хорошеньких секретарш, печатные машинки, телефоны имощные радиоприемник: «Основательный человек».
        Ландесгруппенляйтер присовокупил кбумагам герра Рихтера хвалебную, рекомендацию. Через два месяца он вручил герру Теодору свидетельства очистоте происхождения. Герр Рихтер был истинным арийцем, как иего жена сдочерью. Документы вернулись всейф, стоявший вкабинете герра Теодора.
        Они ничем нерисковали.
        Настоящая семья Рихтеров десяток лет, как лежала вземле, впустынных, жарких степях юго-запада Африки, рядом спепелищем фермы. Даже после передачи колонии под протекторат Британии, втех краях оставалось много немцев. Наотдаленные поселения часто нападали кочевники. Увсех впамяти была война, устроенная неграми вконце прошлого века. Пожару иубийству поселенцев никто неудивился.
        Герр Рихтер занимался импортом иэкспортом. Он арендовал банковские ячейки ичасто появлялся вхранилищах сэлегантным саквояжем отГойара. Банки строго следили занеприкосновенностью операций. Герр Рихтер оставался впомещении один.
        Предварительно он посещал склады впорту. Контора часто получала грузы изЕвропы. Сеньора Рихтера хорошо знали таможенники. Товары всегда приходили одинаковые. Рихтер импортировал английские ткани, чай, специи. Досмотр проходил формально.
        Рихтер сказал Далдорфу, что покидает Буэнос-Айрес. Коммерсант хотел перевести дело народину предков, вЦюрих. Ландесгруппенляйтер улыбнулся:
        -Может быть, сразу вГерманию, Теодор?
        Они давно называли друг друга поимени. Герр Рихтер покраснел:
        -Это большая честь, Юлиус. Посмотрим. Может быть, позже, когда Марта подрастет…, - дочери Рихтеров исполнилось двенадцать. Осенью Рихтеры отправили Марту, взакрытую школу, вАльпах. Они провели зиму вБуэнос-Айресе. Герр Рихтер уволил сотрудников, стройным окладом, они продали особняк. Далдорф выдал им рекомендательные письма, для руководителя отделения национал-социалистической партии заграницей, вЦюрихе.
        Для всех, они отплывали изБуэнос-Айреса вЛиворно.
        Насамом деле, герр Рихтер нанял мощный «Линкольн». Ранним утром они сженой уехали насевер, вМонтевидео. Заними отправились ящики смебелью, коврами идомашней утварью. Груз доставили напакетбот, идущий вМексику, вВеракрус. Оттуда имущество Рихтеров ехало вНью-Йорк, апотом вИталию.
        Марта, обреталась невШвейцарии. Теодор осенью отвез дочь вАмерику. Отец поместил ее вшколу Мадонны Милосердной, лучший вНью-Йорке католический пансион для девочек. Марта, как иродители, свободно говорила наанглийском языке.
        -Так лучше, - сказала Анна мужу, - вМехико мы будем жить раздельно. Марте былобы снами неудобно. Заберем, все, что нужно, изНью-Йорка, иотправимся вЕвропу.
        ВНью-Йорке их тоже ждали кое-какие, аккуратно упакованные ящики. Предложение Далдорфа было заманчивым, однако Теодор сказал жене дома, зачашкой кофе:
        -Москва натакое непойдет. Слишком опасно. Мы должны обосноваться вШвейцарии, вцентре европейских операций. Оттуда будем наезжать вБерлин, вПариж, да икуда угодно…
        Вытащив цветы извазы, женщина подняла лепестки, ощупывая их длинными, красивыми пальцами. Их особняк вБуэнос-Айресе был чистым. Теодор каждую неделю, лично, проверял проводку, вентиляцию, ителефон. Дом вЦюрихе Рихтеры выбрали поприсланным изМосквы фотографиям. Тамошний особняк тоже готовили кпроживанию. Сеньора Рихтер знала, что техники неподведут.
        -Удобно, что Теодор инженер, - переодевшись, она протерла лицо лосьоном отЭлизабет Арден, - он даже доучиться успел, несмотря навсе наши, - сеньора Рихтер повела рукой, - путешествия.
        -Впрочем, я тоже, - усеньоры Аны имелся диплом преподавателя языков, изуниверситета Буэнос-Айреса.
        Выйдя набалкон, она присела вкованое кресло, счашкой кофе. Сеньора Ана обещала мужу, что сРиверой все пройдет легко. Теодор жил набезопасной квартире местных резидентов, однако женщин здесь неводилось. Жена Риверы, Фрида Кало, согласно досье, нелюбила посещать рестораны, ивообще была нелюдимой. Мужчина негодился. Сеньора Ана, вБуэнос-Айресе, пожала плечами:
        -Дело двух дней. Оставлю ему записку, что приехал муж, поблагодарю заприятно проведенное время. Ты придешь, - она лежала накровати, закинув руки заголову, - ипочинишь телефон, мой дорогой выпускник московского высшего технического училища, - Теодор заканчивал первые два курса вСанкт-Петербурге, но, после революции, завершил образование вМоскве. Он провел губами побелой щеке:
        -Мы стобой почти двадцать лет друг друга знаем. Я только сейчас понял. Я втебя сразу влюбился, наФинляндском вокзале.
        -Мне было пятнадцать, - томно сказала Анна, - папа меня вывозил изШвейцарии сдокументами мальчика. Я надела штаны, какое-то старое пальто, иостригла голову. Неговори ерунды…, - сырой, апрельской ночью, вгудках паровозов, вшипении газовых фонарей, девятнадцатилетний Теодор, сдругими товарищами, встречал Ленина навокзале. Он, почти единственный среди большевиков, умел водить автомобиль. ОтПетроградского совета рабочих исолдатских депутатов для приветствия Ленина, прислали большую делегацию меньшевиков иэсеров. Теодор предложил: «Я пригоню машину, навсякий случай. Вдруг будут провокации». Он подрабатывал шофером упредседателя правления Волжско-Камского банка. Начальство отбыло наЛазурный берег, форд остался вполном распоряжении Теодора. Стоя наперроне, он все неверил, что увидит Ленина:
        -Я, мальчишка, избедной латышской семьи…, - Теодор Янсон учился вуниверситете постипендии. Закончив рижское, реальное училище сзолотой медалью, он, еще вшколе, стал интересоваться техникой. Отпризыва его освободили, как единственного сына, истудента. Добровольно идти вармию, Теодор несобирался. Война была империалистической. Все большевики были уверены, что она выльется вмировую революцию.
        -Тогда, - говорил Теодор, - я встану впервые ряды тех, кто борется скапитализмом, ивозьму вруки оружие.
        Лил мелкий дождь, поезд изГельсингфорса прибывал порасписанию. Они слышали шум наплощади. Увидеть Ленина пришли тысячи людей, близлежащие улицы оцепили солдаты.
        Ленин вышел извагона впростом пальто, вкепке. Усталое лицо осветилось улыбкой:
        -Как вас много, товарищи, я неждал такой встречи…, - унего была крепкая рука. Ленин, весело, сказал председателю совета, меньшевику Чхеидзе:
        -Пойдемте, поговорим снародом. Нестоит их разочаровывать.
        -Владимир Ильич…, - растерянно отозвался Чхеидзе, - мы нерассчитывали…,
        -Хватит рассчитывать, - резко оборвал его Ленин, - надо делать. Александр Данилович, - он обернулся, - организуйте все. Я наплощадь, - он махнул всторону входа навокзал. Теодор услышал над своим ухом голос: «Вы еще кто такой?».
        Высокий человек, вкожаной, потрепанной куртке, тоже вкепке, завязал вокруг шеи простой шарф.
        Голубые глаза сверкнули холодом. Теодор, торопливо, сказал:
        -Я товарищ Янсон, изПетроградского совета, занимаюсь студентами…, - он замер, поняв, скем говорить. Рядом смужчиной вкожанке стоял долговязый, худой, стриженый мальчишка вкоротковатом пальто.
        -Горский, - он подал руку.
        Позже Теодор узнал, что он всегда так представляется. Он говорил просто: «Горский». Ничего добавлять нетребовалось. Ленин, наедине, звал его поимени, также делал иСталин.
        -Моя дочь Анна, - коротко сказал Александр Данилович Горский, - давайте, товарищ Янсон, если взялись задело, то работайте. Надо обеспечить безопасность Владимира Ильича, надо позаботиться обагаже…, - он распоряжался, аТеодор смотрел вбольшие, серые глаза девочки.
        -Это ваш первый визит вПетроград? - поинтересовался Янсон. Теодор обругал себя: «Что ты задурак? Понятно, что она вэмиграции выросла».
        Девчонка кивнула:
        -Я никогда небыла вРоссии. Вы студент? - она порылась покарманам. Теодор, торопливо, чиркнул спичкой:
        -Будущий инженер. Уменя автомобиль, я умею водить…, - Анна, неожиданно, улыбнулась:
        -Я тоже. Меня папа заруль вдвенадцать лет посадил, - она обернулась котцу: «Владимир Ильич начал выступать».
        -Беги, - разрешил Горский, отмечая всписке чемоданы исаквояжи.
        -Что вы стоите, товарищ Янсон, - ядовито поинтересовался Александр Данилович, - вы говорили обавтомобиле. Подгоните машину квходу, она понадобится Владимиру Ильичу. Ивозвращайтесь сюда. Поможете мне сустройством товарищей наквартиры.
        Теодор тогда неуслышал речи Ленина.
        ВБуэнос-Айресе, муж, озабоченно, спросил уАнны:
        -Аесли сеньора Кало заинтересуется тобой, захочет написать портрет? Она известная художница, им непринято отказывать. Придется задерживаться…, - Анна поцеловала его рыжий затылок:
        -Дорогой мой, такого никогда неслучится. Женщина, даже гениальная, как сеньора Кало, несобирается рисовать предполагаемую любовницу своего мужа. Еслибы ты, хоть раз привел домой барышню, тыбы понял…, - унее были сладкие, такие сладкие губы. Теодор, смешливо пробормотал: «Все собираюсь, двенадцать лет, ивсе никак неприведу».
        Сеньора Кало, неодобрительно, посмотрев нагостью, ушла встудию. Ривера повел сеньору Рихтер ксебе. Женщина играла художнику нафортепьяно, они пили вино, Ривера рисовал. Перед уходом сеньора Рихтер, тихо сказала: «Завтра я навещаю магазины, сеньор Диего, аследующий день уменя свободен. Мы можем отужинать вместе».
        Он улыбнулся, глядя, как женщина надевает перед зеркалом шляпку: «Отужинать ипотанцевать, сеньора Ана. Танго, как вчера». Она попросила разрешения воспользоваться телефоном. Сеньора Рихтер хотела вызвать гостиничный автомобиль. Ривера оставил ее одну, буквально наминуту. Сеньора Рихтер забыла карточку отеля, он пошел искать телефонную книгу. Поего возвращению, сеньора Ана грустно сказала, что линия испорчена. Он, растерянно, оглянулся. Сеньора Рихтер предложила:
        -Поймайте такси, напишите записку. Я заеду нателефонную станцию, передам вашу просьбу. Нетратьте время набытовые мелочи, Диего. Вы творец, гений…, - сеньора Ана легко, мимолетно коснулась его руки. Ривера, снаслаждением, понял:
        -Завтра. Завтра она станет моей, непременно…, - он так исделал. Вернувшись, домой, Ривера постучал вмастерскую кжене. Художник, недовольно, сказал:
        -Ты моглабы быть приветливее, Фрида. Она богатая женщина, заказалабы портрет…, - жена, наклонив голову, стояла перед чистым холстом. Она отрезала:
        -Я все равно несталабы ее рисовать. Унее глаза, - Фрида пощелкала смуглыми пальцами, - как унагваля. Глаза мертвеца. Я нехочу такого намоих картинах…, - нагвалем вМексике звали порождение дьявола, человека, умеющего обращаться вживотных иптиц.
        -Ты несешь чушь, - сочно отозвался Ривера, захлопнув дверь.
        Сеньора Ана потянулась закашемировой шалью. Она сидела, водной шелковой пижаме, ночи были еще прохладными. Достав изблокнота рисунок Риверы, женщина полюбовалась изящно выгнутой спиной. Художник устроил ее накушетке.
        Разорвав бумагу, Анна Александровна Горская взяла отделанную золотой насечкой зажигалку. Следов оставлять было нельзя. Она смотрела напламя втяжелой пепельнице, напереливающиеся огни Мехико.
        Завтра утром, усадьбу Риверы, навещал степенный, рыжебородый монтер, сжетоном телефонной станции. После его визита набезопасной квартире услышалибы все, что говорили обитатели дома Риверы, отвечая назвонки, набирая номера, да ипросто лежа впостели. Пока такого было достаточно.
        -Остальное потом, - Анна ткнула впепельницу папиросой, - унас груз наруках. Мерзавец Шейнман ничего осчетах незнал. Онбы непреминул раззвонить всем икаждому озолоте, которое большевики тайно вывозят назапад.
        Бывший председатель Госбанка Шейнман восемь лет назад невернулся изкомандировки вГерманию. Он жил вЛондоне, избавляться отнего было пока несруки. Шейнману платили небольшое пособие идали синекуру вконторе Интуриста. Он занимался зарубежными кредитами. Сведениями осредствах, что шли вБуэнос-Айрес иНью-Йорк, сним неделились.
        Анна все равно, вшифровке, настояла напереводе золотого запаса вЦюрих.
        -Швейцария останется нейтральной, - написала она, - аСША иАргентина будут участвовать вгрядущем столкновении Германии сАнглией иАмерикой.
        Сталин сней согласился. Анна иЯнсон покидали Южную Америку иобосновывались вШвейцарии, куда перевозилось золото. ВЦюрихе находился центр советской разведки вЕвропе.
        -Скоро увижу Марту, - ласково подумала женщина, положив руку накрестик.
        Двенадцать лет назад, она сказала Янсону, что купила безделушку вберлинском антикварном магазине. Анна вернулась изГермании, после разгрома гамбургского восстания, сошрамом налевой руке. Сейчас он совсем сгладился.
        -Один раз я Теодору солгала, - Анна закрыла глаза, - иникогда непризнаюсь, откуда крестик. Пока я жива, никогда. Я нелгала ему оботце Марты. Я сказала, что сделала ошибку. Это правда, - она зажгла новую папиросу. Женщина застыла вкресле, глядя намедленно пустеющую улицу внизу.
        Аккуратный, беленый дом стоял вхорошем пригороде Мехико, колонии Хуарес, неподалеку отпарка Чапультепек. Занимало особняк двое испанцев, спокойные люди средних лет, вежливые, неприметной внешности. Вгараже помещался скромный форд, накрыльце нежилась ухоженная кошка. Подокументам они считались братьями. Старший работал техником нателефонной станции, младший клерком вгородской администрации. Они ходили накорриду, иболели загородскую футбольную команду. Попраздникам, братья украшали дом мексиканскими флагами.
        Появились они впригороде лет пять назад. Никто необращал наних внимания. Братья работали, ужинали натеррасе, выходившей вусаженный глициниями сад, исидели закнигами. Они любили музыку. Соседи слышали оперные арии, доносившиеся израдиоприемника. Братья, всегда, аккуратно выключали музыку снаступлением ночи.
        Они приняли гостя, мужчину вхорошем, летнем льняном костюме, сподстриженной, темно-рыжей бородой. Его вообще небыло заметно. Только повечерам он сидел вплетеном кресле, зачашкой кофе, поглаживая кошку, лежавшую наколенях.
        Унего было безмятежное лицо человека, довольного жизнью.
        После визита вусадьбу Риверы Теодор пришел впарк Чапультепек пешком. Общественные уборные здесь были бесплатными, служителей при них неводилось. Вкожаной, рабочей сумке, под инструментами, лежали свернутые брюки ирубашка американской модели, сосвободным воротом. Уборную Теодор покинул немонтером, ачеловеком, проводящим законный выходной впарке. Он даже купил вкиоске мешочек сзернами. Теодор покормил уток, сидя назеленой траве, упруда, покуривая папиросу.
        Оказавшись вособняке, он открыл неприметную дверь, ведущую вподвал. Братья, как истинные испанцы, оборудовали винный погреб надве сотни бутылок. Ввинах они, ивправду, разбирались, добродушно подумал Теодор.
        Он проскользнул задеревянную стойку:
        -ВГрузии тоже хорошие виноградники. Грузины везде остаются грузинами…, - он вспомнил последний обед вКремле, перед отъездом заграницу, вскромной квартире товарища Сталина.
        Ленин умер заполгода доэтого, неуспев увидеть Марту. Девочка родилась вМеждународный Женский День. Анна сЯнсоном сразу сошлись наимени. Они понесли младенца вовременный, деревянный Мавзолей укремлевской стены. Марта спала, наруках уАнны. Оказавшись внутри, девочка оживилась, открыв зеленые, ясные глаза.
        -Это Ленин, милая, - тихо сказала Анна дочери, - наш вождь, наше знамя…, - Янсон ласково обнял ее: «Твой отец обрадовалсябы Марте, я знаю».
        Задва года дорождения Марты, Горского, комиссара Народно-Революционной Армии Дальневосточной Республики белогвардейцы сожгли заживо, втопке бронепоезда, под Волочаевкой.
        Анна иЯнсон тогда служили комиссарами вбригаде Котовского. Осень изиму, после разгрома антоновского восстания, они провели наТамбовщине, подавляя последние очаги сопротивления. Потом Анну вызвали вМоскву. Ей надо было ехать курьером ктоварищам, вГерманию. ВГамбурге, немецкие коммунисты готовили восстание. ВМоскве она узнала, изтелеграммы Блюхера, огибели отца.
        ВМавзолее, Янсон, отчего-то подумал:
        -Инамогилы неприйти. Пепел Горского поветру развеяли, мать Анны вобщей яме лежит…, - Анна непомнила мать. Когда девочке исполнился год, Горский сженой оставили дочь напопечение товарищей вЦюрихе, где родилась Анна. Они, нелегально уехали вРоссию, участвовать ввосстании. Фриду Горовиц застрелили напресненских баррикадах. Раненый Горский, получив смертный приговор, бежал изБутырской тюрьмы. Он делил камеру сСеменом Вороновым, тоже будущим героем гражданской войны. Воронов ждал виселицы завзрыв вздании петербургского суда, где погибли два десятка человек.
        -Он тогда совсем юношей был, Воронов, - вспомнил Янсон, - двадцать лет ему исполнилось. Воронов погиб наПерекопе, оставив двоих мальчиков-близнецов сиротами.
        -Петр иСтепан, - Янсон вздохнул, - двенадцать лет им сейчас. Они присмотрены, ноперед отъездом надо их навестить.
        Близнецы Воронова родились тоже вБутырской тюрьме. Их мать отбывала срок заэкспроприацию ссудной кассы. Женщина умерла вкамере, отчахотки, годовалых мальчишек сдали вказенный воспитательный дом. Воронов, вернувшись изссылки, еле добился, чтобы ему отдали детей.
        -Вследующую ссылку, вТуруханск, они сотцом поехали. Товарищ Сталин сними был, - Янсон обнимал Анну, - потом началась революция, гражданская…, Жалко мальчишек, - он так исказал Анне. Жена кивнула:
        -Конечно, милый. Мы надолго уезжаем. Петр соСтепаном вобразцовом детдоме, новсе равно, отправимся кним.
        Янсон иАнна зарегистрировали брак, когда она вернулась изГермании. Они почти невидели друг друга награжданской войне. Анна кочевала сотцом, только впольский поход Горский отправился один. Анна иЯнсон встретились, когда Горский ушел вПольшу сармией Буденного. Янсон служил комиссаром вВолжско-Каспийской флотилии. Анну отправили кним, для усиления партийной работы. Вместе сРаскольниковым иОрджоникидзе они высаживались виранском порту Энзели, чтобы захватить уведенные белогвардейцами военные корабли.
        Опять потеряв друг друга, они встретились после войны, наЛубянке. Янсон учил китайский язык. Его собирались послать вХарбин, для внедрения вбелогвардейские круги. Анна ездила скороткими миссиями вЕвропу. Они обедали, пили кофе, ходили кМейерхольду, инавыступления Маяковского. Янсон все собирался сказать, что любит ее, еще сФинляндского вокзала, однако одергивал себя:
        -Партия никогда неразрешит вам пожениться. Поотдельности вы ценнее, чем вместе. Ты никогда нешел против воли партии…, - Янсон подозревал, что Анна неостанется курьером. Она свободно говорила натрех языках, проведя детство вШвейцарии. Когда она вернулась изГамбурга, похудевшая, усталая, сошрамом наруке, Янсон, единственный раз вжизни, нестал советоваться сначальством. Теодор просто сказал, что любит ее ибудет любить всегда.
        Анна ждала ребенка.
        Она стояла, засунув руки вкарманы кожаной куртки, глядя напустынную, средкими фонарями, Лубянскую площадь.
        -Я коммунист, - наконец, тихо, сказала девушка, - я немогу лгать товарищу попартии, Теодор. Я никому неговорила, я думала…, - она повела рукой:
        -Сейчас такое просто. Один день вбольнице, ивсе. Случилась…, - девушка помолчала, - ошибка.
        Он вертел какую-то китайскую безделушку слоновой кости. НаЛубянке, вкабинетах иностранного отдела, попадались самые неожиданные вещи, отмонгольских шаманских бубнов, дожурналов мод изПарижа.
        -Анна…, - Теодор взял ее заруку, - это ребенок. Наш ребенок. Я обещаю, так будет всегда. Никто недолжен знать…, - Анна повернулась. Янсон заметил под ее глазами темные круги:
        -Я немогу ничего скрывать отпартии, - она закусила губу, - отец учил меня, что коммунист всегда должен быть честным. ИВолк так говорил. Отец мне рассказывал.
        Волк, знаменитый революционер прошлого века, один изгероев Первого Марта, погиб при покушении, наимператора. Бабушка Анны, народоволка Хана Горовиц, умершая вАлексеевском равелине, тоже входила впантеон жертв царского режима.
        Теодор еле доказал Анне, что партию совершенно неинтересует, кто отец ее ребенка, он, Янсон, или другой человек.
        Анна могла быть такойже упрямой, как покойный Горский. Янсон сним никогда невоевал, нослышал, что впольском походе, он неотпускал людей своенного совета, пока каждый изтридцати командиров неповторит, дословно, диспозицию будущего боя. Горский лично проверял условия жизни бойцов, ел сними изодного котла, испал под одной шинелью. После его гибели Блюхер привез сДальнего Востока знаменитую, кожаную куртку, вкоторой Горский ходил современ революции пятого года, ордена истарый маузер. Больше уотца Анны ничего неимелось. ВМоскве он спал напоходной, холщовой койке, поставленной впередней квартиры Ленина вКремле.
        Они боялись, что Дзержинский иСталин неодобрят их план. Анна, после Германии, горячо говорила оновой партии Адольфа Гитлера. Она утверждала, что коммунисты недолжны обманываться упоминанием социализма вее названии.
        -Надо пристально заними следить, - заметила Анна насовещании, - пивной путч вМюнхене, просто проба сил. Они нехулиганы икрикуны, какими их пытаются представить некоторые недальновидные товарищи, - Анна, созначением, помолчала, - они рвутся квласти иполучат ее, пользуясь популистскими, обманными лозунгами.
        Узнав, что они собираются пожениться, Дзержинский усмехнулся:
        -Бросайте китайский язык, товарищ Янсон. Немецкий увас как родной, утоварища Горской тоже, - Феликс Эдмундович подошел кбольшой карте мира, - будем думать.
        После смерти Ленина, осенью, Анна иЯнсон, сМартой наруках, тайно перешли границу под Себежем. Споддельными французскими паспортами они отплыли изРиги вГавр. Теодор иАнна отправились наюго-запад Африки, подбирать подходящую семью немецких колонистов.
        Завинной стойкой братья оборудовали комнату смощным радиоприемником изаписывающей аппаратурой. Здесь собирались слушать разговоры вдоме Риверы. Теодор отправил вМоскву шифровку овыполнении первой части задания. Он принял отначальника секции нелегальных операций иностранного отдела, Эйтингона, дальнейшие распоряжения.
        Отдел прислал досье нанекоторых работников американского, как смешливо говорил Теодор, родственного ведомства. ВАмерике было много коммунистов, сготовностью сотрудничавших сразведкой СССР, однако им требовался человек, неимеющий ничего общего срадикалами, человек, невызывающий подозрений.
        -Вминистерстве обороны, - пробормотал Теодор, водя карандашом поровным рядам цифр, - вбюро расследований. Посмотрим, - он, аккуратно, переписал информацию вблокнот, тоже шифром, исжег черновики. Им сАнной предписывалось, выполнив вторую часть задания, расстаться вНью-Йорке. Теодор перевозил груз вЦюрих, иоткрывал контору. Вконце лета его ждали вИспании.
        Агенты сообщали, что переворот неизбежен. Эйтингон написал, орешении советского правительства. ВИспанию отправляли военных специалистов, для поддержки коммунистических сил. Янсон начал летать еще награжданской войне. Ему поручалась работа синостранными добровольцами. Они тоже собирались прибыть вИспанию, для противостояния реакции.
        -Отличная возможность для вербовки, - Теодор быстро собрал саквояж, - приедут левые, демократы, военные изФранции, Англии, США. Коминтерн будет их организовывать, обучать…, - вИспанию Янсон ехал под настоящим именем, как коммунист ипредставитель Советского Союза.
        Сварив чашку кофе, он вышел натеррасу. День был жарким, кошка потерлась обего ноги. Теодор, добродушно, почесал ее заушами. Он любил животных:
        -ВЦюрихе можно собаку завести…, - он блаженно закрыл глаза, - дом сучастком. Марта порадуется. Будем ездить вгоры, кататься налыжах. Они кзиме изМосквы вернутся, непременно, - Анна иМарта изНью-Йорка отправлялись вГавр. Впорту их ждал советский сухогруз. Анну вызывали вМоскву, для доклада.
        -Марту впионеры примут, - весело подумал Янсон. Потушив папиросу, он поднялся. Пора было ехать в«Эксельсиор», заженой. Теодор приготовил ей маленький подарок.
        Портье вгостинице «Эксельсиор» гадал, каким окажется муж сеньоры Рихтер инеошибся всвоих ожиданиях. Заехав заженой натакси, коммерсант нестал отпускать машину, посмотрев назолотой ролекс:
        -Мы торопимся, унас дела вгороде.
        Сеньор Рихтер носил отличный, льняной костюм, галстук, изолотые запонки. Пахло отнего мужским одеколоном, Floris ofLondon. Портье поклонился, принимая усеньоры Аны записку вгостиничном конверте:
        -Для моего друга. Его зовут сеньор Диего, - объяснила женщина, - он зайдет ближе квечеру. Всего хорошего, большое спасибо, - горничная принесла портье чаевые, оставленные сеньорой Рихтер для персонала. Постоялица оказалась щедра. Портье проследил, как швейцар распахивает дверь для пары:
        -Надеюсь, она вернется. Очень приятная гостья.
        Взаписке Анна изменила почерк. Нельзя было оставлять хоть какие-то следы их пребывания вМехико.
        -Куда мы едем? - лукаво спросила Анна, вытянув ноги впарижских туфлях, откинувшись наспинку сиденья. Муж улыбался:
        -Сначала пообедаем, апотом тебя ждет подарок. Пакетбот отплыл вНью-Йорк, небеспокойся завещи. Все вполном порядке.
        Анна ласково пожала его руку. Они давно привыкли клегким разговорам втакси, гостиничных номерах, или ресторанах. Важные вещи они обсуждали дома, напрогулке впарке, или плавая вокеане. Терраса ресторана впарке Чапультепек выходила наодин изпрудов, здесь подавали местную кухню. Анна, затарелкой чили, сказала:
        -Я буду скучать вЕвропе потакой еде, милый. ВШвейцарии врядли ее найдешь.
        Теодор вспомнил иранский плов, который они сРаскольниковым иОрджоникидзе ели наКаспии:
        -Думаю, вЦюрихе можно купить кое-какие специи. Хотя снашей родной, немецкой стряпней, ничто несравнится.
        Впарке было немноголюдно, официант ушел, принеся заказ. Ландесгруппенляйтер Далдорф находился запять тысяч миль отсюда, вБуэнос-Айресе. Вцветах, стоявших настоле, врядли спрятали микрофоны. Теодор иАнна все равно, немогли себе позволить хотябы намеком, или оговоркой, что-то выдать.
        Нельзя было доставать иблокнот. Янсон хорошо знал, как развивается оптическая техника. Ближайшие деревья росли метров задвести. Кто угодно мог оказаться вразвилке ветвей, сбиноклем ифотоаппаратом. Он отпил испанского вина:
        -Когда мы окажемся вЕвропе, можно будет навестить пляжи Средиземноморья.
        Теодор иногда ловил себя натом, что они сАнной говорят фразами изучебников иностранных языков.
        Жена, понимающе, опустила черные, длинные ресницы.
        Всаквояже Теодора лежали пистолеты, маленькие Walther PPK, калибра 7, 65. Оружие продавалось свободно, ничего подозрительного вревольверах небыло. Варгентинских паспортах супругов Рихтер стояли американские иевропейские визы. ВБуэнос-Айресе, Рихтеры близко сошлись сдипломатами, приглашая их названые обеды. Визы они получили заодин день, без лишней волокиты. Американский посол был их другом пояхт-клубу. Сангличанами Теодор ездил наохоту, вАнды изанимался поло. Рихтеры хорошо держались вседле, объясняя, что вЮго-Западной Африке привыкли кдолгим конным прогулкам. Стреляли они отменно, асеньор Рихтер получил лицензию пилота-любителя, ваэроклубе Буэнос-Айреса.
        Незаметно, посмотрев намужа, Анна вспомнила теплый, майский вечер, вВеракрусе, огоньки кораблей нарейде, свежую воду Карибского моря. Искупавшись, они сидели набелом песке. Анна обхватила руками колени. Она надела американский костюм для плавания, изчерного нейлона, собнаженными плечами. Мокрые волосы женщина скрутила втяжелый узел. Анна отлично держалась наводе. НаКаспии, вЭнзели, вовремя боя сангличанами ибелогвардейцами, корабль, где Анна служила комиссаром, получил пробоину. Она прыгнула вморе, сдесятиметровой высоты, испасала неумевших плавать краснофлотцев.
        Они молчали, передавая друг другу папиросу, глядя напустынную воду. Навостоке поднималась бледная, небольшая луна.
        -Он мне вручал золотое оружие, - вдруг сказал Теодор: «Ты тогда вЕкатеринбурге была, сотцом. Летом восемнадцатого года. После подавления эсеровского мятежа».
        Анна пожала плечами:
        -Ну ичто? Когда я приехала изТамбова, именно он мне показал телеграмму отБлюхера, огибели папы. Я унего надиване спала. Он меня чаем отпаивал, бегал залекарствами. Я простудилась тогда, - она смотрела куда-то вдаль:
        -Теодор, он враг. Партия приняла решение оего, - Анна поискала слово, - устранении. Мы стобой солдаты партии, инеможем сней спорить, - она, твердо, пожала руку мужа: «Партия неошибается».
        -Да, - отозвался Янсон. Он видел усталое лицо Троцкого, пенсне, лежавшее настоле, поверх бумаг, слышал веселый голос:
        -Товарищ Янсон доложил, что план поликвидации эсеровского отребья выполнен, асейчас, - Троцкий порылся вящике, - унас есть, очем доложить товарищу Янсону! - Теодор помнил приказ, заподписью Троцкого:
        -Запроявленные твердость имужество вборьбе сврагами советской власти наградить товарища Янсона, Теодора Яновича, именным золотым оружием.
        -Даже деньги какие-то дали, - смешливо сказал себе Теодор.
        -Товарищ Воронов сКолчаком сражался. Я купил хлеба, сахара, чаю, пошел кего мальчишкам, вдетдом. Отличный ужин мы устроили, две буханки натридцать человек поделили. Как вБиблии, - Теодор получал отличные оценки упастора, вреальном училище.
        Маузер сзолотой табличкой лежал всейфе иностранного отдела, наЛубянке, рядом сих советскими документами, партийными билетами иорденами.
        Выходя изресторана, Анна подумала:
        -Это мимолетное. Теодор, бывает таким, я его знаю. Вовремя антоновского мятежа, он сказал, что сам приведет висполнение смертные приговоры заложникам. Настаивал, что мне будет трудно, среди них женщины, дети…, - Анна неговорила мужу оЕкатеринбурге. Теодор знал, что она была вгороде, сотцом, абольше, как решила Анна, ему ненадо было ничего знать.
        Такси привезло их нааэродром Бальбуэна. Зайдя вангар, увидев двухместный, легкий самолет Boeing-Stearman, она ахнула: «Я неверю, милый!». Янсон рассмеялся:
        -Ты любишь летать. Я его арендовал. Доберемся досевера, ипересечем границу пешком.
        Он подал жене шлем иочки:
        -Возьмем напрокат мощный автомобиль, ипоедем вНью-Йорк. Хочется увидеть Америку неизокна вагона, - техники погрузили саквояжи. Проверив двигатель, Теодор устроил жену наместе пассажира, сзади пилота.
        Анна один раз сидела заштурвалом. Теодор, вовремя антоновского мятежа, руководил химической атакой насилы белых. Анна тогда попробовала управлять самолетом ией понравилось.
        -Надо будет вЦюрихе ваэроклуб записаться, - расправив шелковую, пурпурную юбку, она скинула пиджак, исбросила туфли. Шлем, она сдвинула назатылок. Из-под темной кожи выбивались пряди черных, пахнущих жасмином волос. Теодор показал накарте маршрут. ИзМехико они летели вМатаморос, накрайнем западе границы. Напротив, стоял город Браунсвилль, вТехасе.
        Теодор водил папиросой покарте, разложив ее наполу ангара:
        -Потом вдоль побережья вХьюстон, Новый Орлеан, Саванну, Чарльстон, иНью-Йорк. Почти две тысячи миль, - довольно сказалмуж.
        -Будем вести машину поочереди, окажемся вНью-Йорке раньше нашего пакетбота…, - карта лежала всумочке отЛуи Вюиттона.
        Техники убрали лесенку. Выехав изангара, самолет начал разгоняться.
        -Отличный он пилот, - горячий ветер ударил влицо. Анна натянула очки. Шелковый шарф развевался заее спиной. Боинг оторвался отвзлетной полосы. Самолет, покачиваясь, набирал высоту. Анна всегда любила смотреть наземлю сверху. Перегнувшись через борт, она обернулась. Мехико уходил вдаль, под крылом боинга. Шарф сорвало сшеи, она рассмеялась: «Пусть». Нанем был только ярлычок модного дома Шанель. Никтобы неувидел, ничего подозрительного вкуске шелка. Она следила заего падением. Муж, одной рукой, неотрываясь отштурвала, передал ей блокнот:
        -ИзМосквы! - закричал он. Анна зашевелила губами.
        -Очень хорошо, - решила она, - вМоскве я расскажу оего настроениях. Просто слабость, он несвязан строцкистами, я ручаюсь. Нонельзя такое оставлять без внимания. Отец всегда учил, что коммунист, выполняя партийный долг, неколеблется. ИВладимир Ильич так поступал. Я должна поставить партию визвестность оего сомнениях. Это моя обязанность.
        Она подумала, что Марта, наконец-то, сможет поучиться всоветской школе, хоть инедолго. Анна дошла дозаписей мужа касательно досье наамериканцев.
        Теодор выровнял самолет:
        -Однофамильцы твоей матери! Мэтью иМеир Горовицы. Судя посведениям, они какие-то дальние родственники. Молодые, холостые…, - Анна услышала смешок, - нам такие интересны.
        Она крикнула вответ: «Ты прав!»
        Читая ряды цифр, Анна вспоминала потрепанный конверт. Девушке его передал Владимир Ильич, после смерти Горского. Анна училась вШвейцарии под фамилией матери. ВРоссию ее привезли сдокументами мальчика и, вПетрограде, выписали паспорт наимя Анны Горской. Владимир Ильич, зачаем, вздохнул:
        -Александр мне письмо оставил, когда вЧиту отправлялся, кБлюхеру. Сказал, что ты его должна получить, вслучае…, - поднявшись, Владимир Ильич обнял Анну заплечи:
        -Мне очень жаль, милая. Твой отец, он был…, - Ленин помолчал, - редким человеком. Человеком будущего…, - он погладил Анну поголове.
        Конверт она открыла всвоей крохотной комнате, вгостинице «Метрополь». Вномере Анна держала немногие вещи, иотсыпалась вперерывах между поездками нафронт. Анна ожидала увидеть письмо ототца. Однако внутри лежало только ее свидетельство орождении, выданное мэрией Цюриха, иеще одна бумага.
        Анна, сначала, неповерила своим глазам. Ее родителями значились Фрида Горовиц, подданная Российской империи, иАлександр Горовиц, подданный Соединенных Штатов Америки. Анна даже повертела бумагу, впоисках ошибки, Изсвидетельства обраке, выписанного тоже, вЦюрихе, задва года доее рождения, следовало, что Александр Горовиц был ровесником Ленина, ипоявился насвет встолице США. Родителей его звали Дэниел иСара.
        Анна присела накойку, держа бумаги. Она всю жизнь была уверена, что ее отец русский. Горский наизусть знал, чутьли ни все стихи Некрасова. Навечеринках революционеров, он пел под гитару народные песни. Отец, правда, сдетства говорил сАнной по-английски, однако девушка непридавала такому значения. Горский свободно объяснялся инафранцузском языке, инанемецком.
        -Да, однофамильцы, - отозвалась Анна.
        Она повторила: «Александр Горовиц, Вашингтон. Дэниел иСара». Анна подозревала, что Владимир Ильич, друживший сГорским почти тридцать лет, знает опрошлом ее отца. Однако Ленин, никогда, ничего Анне неговорил. Янсону она тоже нестала ничего рассказывать. Конверт лежал наЛубянке, вполной безопасности. Никтобы нестал интересоваться его содержимым.
        -Все равно, - сказала себе Анна, - надо поискать. Может быть, остались какие-то родственники, - муж напевал себе под нос. Она потребовала: «Сначала, ивместе!»
        УАнны было низкое меццо - сопрано.
        Белая армия, черный барон,
        Снова готовят нам царский трон,
        Нооттайги доБританских морей,
        Красная Армия всех сильней…
        Они спели все песни, что знали, понесколькораз.
        Самолет удалялся, становясь точкой нагоризонте, пропадая среди синего, полуденного неба, направляясь камериканской границе.
        Часть первая
        Северная Америка, лето1936
        Нью-Йорк
        Девочки вшколе Мадонны Милосердной носили форму. Зимой ученицам выдавали шерстяные, темно-зеленые юбки иджемперы, сбелой, накрахмаленной блузкой. Насвитере вышивали эмблему пансиона, щит скатолическим крестом, окруженным лавровыми ветвями идевиз: «Fides, Mores, Cultura».
        Летом пансионерки переодевались вхлопковые платья, кремовые, стемно-зеленой полоской, исоломенные шляпки. Марта Рихтер тоже получила форму, хотя директриса школы, мать Агнес, знала, что заМартой скоро приезжают родители. Телеграмму изВеракруса доставили неделю назад. Мистер Рихтер сженой находились напути вНью-Йорк.
        Вшколе преподавали монахини конгрегации Сестер Милосердия, основанной впрошлом веке, матерью Кэтрин Маколи. Мать Агнес иногда думала, что мать Маколи, первая настоятельница, неодобрилабы существования школы. Сестры Милосердия были призваны помогать бедным изаботиться обесплатном образовании, анеобучать девочек, отцы которых платили понесколько тысяч долларов вгод запансион. Однако мать Агнес напоминала себе, что конгрегации нужны деньги для школ врайонах, где жили действительно нуждающиеся люди, бедные иммигранты изИталии иПуэрто-Рико. Богатые католики изЧикаго иБостона, судовольствием, посылали дочерей водну изсамых дорогих школ страны. Девочек вакадемии училось немного, небольше пяти десятков.
        Школа владела участком земли наЛонг-Айленде, выходящим кокеанскому заливу. Кроме белокаменного здания академии, теннисных кортов, спортивной площадки ибассейна, здесь возвели отдельные коттеджи для пансионерок. Девочки жили подвое, впросторных комнатах, сотдельными ванными иобщей столовой. Укаждого класса имелась матрона, надзиравшая задевочками после занятий.
        Вакадемии поддерживали строгие правила. Книги, для библиотеки, покупались посписку, одобренному его высокопреосвященством Хейсом, архиепископом Нью-Йорка. Разумеется, вакадемию недопускали неприличные издания, «Гекельберри Финн», или «Зов Предков». Вкаждом коттедже для пансионерок устроили гостиную. Девочки проводили свободное время зачтением или разговорами. Академия позволяла только католические журналы, газеты библиотека невыписывала, радио запретили. Вгостиных стояли проигрыватели, нопластинки покупали классические, Баха иМоцарта. Матери Агнес даже Бетховен казался сомнительным, неговоря оВагнере.
        -Гитлер любит Вагнера, - она просматривала расписание отъездов учащихся. Занятия закончились впрошлую субботу. Нынешнюю неделю посвятили спорту иэкскурсиям. Потом девочек начинали забирать родители. Отом, что Гитлер любит Вагнера, мать Агнес узнала случайно, ожидая приема вканцелярии архиепископа, разговорившись смонахиней рядом, вкоричневой рясе кармелиток.
        Сестра Франциска вернулась изпаломничества вПольшу, кЧенстоховской мадонне. Монахиня исама родилась впольской семье, вЧикаго. Паломники пришвартовались вБремене. Пословам сестры, Франциски, они проехали поГермании, ипоняли, что происходит встране.
        Мать Агнес никогда недумала оГитлере. Вкатолических журналах игазетах писали, что он поддерживает церковь. Ватикан заключил сфюрером конкордат, аостальное мать Агнес неинтересовало. Гитлер был европейцем, анекоммунистическим варваром, как Сталин.
        Она услышала отсестры Франциски обарестах священников. ВГермании говорили оновой программе убийства детей, считавшихся неполноценными. Евреям запретили вступать вбраки снемцами изанимать государственные посты. Монахиня вздохнула:
        -ВПольше шепчутся, что скоро начнется война вИспании. Начнется переворот, коммунисты вырежут католиков…, - мать Агнес перекрестилась: «Да избавит нас оттакого святая Мадонна, сестра Франциска».
        Она неповерила монахине. Германия была цивилизованной страной, источником просвещения, родиной Гете иБаха. Уматери Агнес имелся диплом бакалавра искусств. Довойны она закончила Барнард-Колледж, вНью-Йорке. Монахиня свободно говорила нафранцузском инемецком языках. Девушка приняла обеты, когда ее жених погиб вбитве наМарне. Мать Агнес преподавала девочкам языки. Большинство учениц выбирало французский курс, считающийся более изысканным, более подходящим для юной леди изхорошей семьи.
        После выпуска изшколы воспитанниц ждал год путешествий сродителями, поЕвропе. Девушки поступали вженские колледжи, где изучали легкие, приятные дисциплины, историю искусств, языки, литературу. Настуденческой скамье они выходили замуж. Более красивые быстро получали предложения. Простушкам, если заними немаячили отцовские деньги, приходилось подождать, работая вшколах или нанеобременительных должностях вконторах. Некоторые девушки поступали вуниверситет Джона Хопкинса, вБалтиморе, лучшую школу медицины вАмерике, или технологический институт Массачусетса. Однако вакадемии Мадонны Милосердной таких учениц неводилось. Вшколе преподавали математику, физику ихимию, нобольше внимания уделяли изящным искусствам.
        После приема уархиепископа, директриса зашла всобор Святого Патрика. Вакадемии была часовня, девочки пели вхоре, нораз вмесяц, ввоскресенье, учениц обязательно привозили намессу вглавную католическую церковь страны. Мать Агнес присела надеревянную скамью, перебирая четки:
        -Это слухи. Сестра Франциска сама призналась, что плохо владеет немецким языком. Она просто что-то непоняла. Мистер Гитлер, законно избранный глава государства, анекакой-то революционер, вроде Ленина или Сталина. Он культурный человек, инебудет преследовать церковь. Он изАвстрии, он католик. Слухи, - твердо повторила сестра Агнес, перекрестившись настатую Мадонны:
        -Даже вАмерике, что только неболтают. Якобы винтернатах для индейских детей малышам запрещают насвоих языках говорить, бьют, насильно крестят…, - мать Агнес всегда говорила монахиням, что кИисусу человек должен прийтисам.
        -Неможет быть такого. Государственные учреждения создавали, чтобы индейцы могли получить образование. Как вообще можно бить детей? - она покачала головой. Вшколе Мадонны Милосердной девочек наказывали лишением экскурсий идополнительными диктантами. Нужды втаких мерах обычно невозникало. Воспитанницы происходили изхороших, достойных семей, где дочерей учили аккуратности ипослушанию.
        Мать Агнес внесла вкалендарь дату приезда супругов Рихтер. Начальница достала папку Марты. Оценки удевочки были отличными. Она преуспевала вязыках, музыке, и, неожиданно, вматематике. Преподаватель написал, что мисс Рихтер занималась дополнительно, поуниверситетскому учебнику.
        -Первое причастие она вШвейцарии примет, - мать Агнес поднялась, - говорят, замечательная страна. Отличный воздух, горы, озера. Здесь, наЛонг-Айленде, тоже здоровый климат. Унас рядом океан, летом свежо, - лето, вНью-Йорке, обычно было влажным, удушающим.
        Сегодня младшие классы, порасписанию, шли вбассейн. Старших девочек мать Агнес идругие монахини везли вгород. Уних был намечен обычный врачебный осмотр, всегда проходивший вконце года. Потом учениц вели вМузей Естественной Истории, осматривать новую диораму африканской природы.
        -Погуляем вПарке, - ласково подумала мать Агнес, - девочки мороженого поедят, вафель…, - родители оставляли ученицам карманные деньги. Открыла сейф, директриса, аккуратно, сверяясь посписку, поданному матронами, отсчитала купюры. После музея девочки получали наруки доллары имогли потратить деньги налотках вЦентральном Парке. Вмагазины воспитанниц неводили. Если ученица нуждалась вновом гребне, чулках, или белье, заказы выполняла матрона. Помада ирумяна вшколе запрещались, номать Агнес знала, что, готовясь квыезду вгород, некоторые девочки припрятывают всумочки косметику, привзенную издома. Мать Агнес помнила, как покойный жених катал ее налодке, тоже вЦентральном Парке.
        -Двадцать три года прошло, - поняла монахиня, - мне засорок. Иисус, - она перекрестилась, - упокой душу Фрэнка вобители своей, позаботься онем…, - той весной, вЦентральном Парке цвела сирень, амать Агнес еще звали Агнессой. Она тогда тоже красила губы.
        Директриса вышла изкабинета:
        -Ненадо их ругать. Они молодые девушки, пусть радуются…, - монахиня спустилась вниз.
        Девочки стояли впарах, повозрасту. Мать Агнес нашла глазами бронзовые косы мисс Рихтер. Полюбовавшись прямой спиной девочки, монахиня, озабоченно, подумала:
        -Она маленькая для своего возраста. Даже допяти футов недотягивает. Отец ее высокий. Хотя доктор Горовиц говорит, что сней все впорядке, ивспорте она преуспевает…, - мисс Рихтер была капитаном команды похоккею натраве, играла втеннис иотлично плавала.
        -Подрастет, - решила мать Агнес: «Станет девушкой, ивытянется. Такое часто бывает». Академия пользовалась услугами известного детского врача, доктора Хаима Горовица. Девочек везли кнему вкабинет, наПятую Авеню.
        -Даже если невырастет, - мать Агнес вышла вслед заученицами наухоженный двор, где стоял школьный автобус, - все равно, она очень хорошенькая. Сделает отличную партию вШвейцарии, выйдет забизнесмена, промышленника, аристократа…, - девочки рассаживались поместам. Вавтобусе повеяло сладковатым запахом жевательной резинки. Вакадемии жвачку, как икока-колу, запрещали. Мать Агнес, неохотно, позволяла воспитанницам несколько пластинок вовремя поездок вгород. Иначе девочки водин голос начинали жаловаться натошноту.
        Она обвела глазами ровные ряды соломенных шляпок. Мать Агнес подумала освоем первом бале, загод перед войной, вотеле Уолдорф-Астория, где она танцевала спокойным Фрэнком. Она помнила девушек всветлых, весенних платьях, изящно причесанные головы, украшенные цветами, юношей вофраках. Перед ее глазами встали фотографии изрытых снарядами полей воФранции, раненые нагоспитальных носилках. Мать Агнес, сама незная зачем, попросила:
        -Иисус, толькобы неслучилось больше войны. Хотя скем воевать, мы вевропейские дела невмешиваемся…, - она напомнила девочкам:
        -Отприемной доктора Горовица домузея мы пойдем пешком. Незабывайте оправилах поведения наулице, юные леди. Держим осанку, и, конечно, никакой, - мать Агнес неодобрительно поморщилась, - жвачки. Впарке вы получите карманные деньги…, - девочки захлопали владоши. Автобус выехал вукрашенные гербом школы, кованые ворота.
        Наутреннюю молитву, всинагогу Зихрон Эфраим, доктор Хаим Горовиц ходил пешком. Он жил наВест-Сайд, синагога размещалась надругой стороне Манхэттена, однако доктор Горовиц всегда говорил, что врач должен нетолько советовать пациентам вести здоровый образ жизни, ноисам придерживаться таких принципов.
        Миньян начинался всемь утра. Многие дети торопились вшколы. Доктор Горовиц приподнимал шляпу, раскланиваясь сознакомыми малышами. Он всегда, был ласков итерпелив наосмотре, иславился легкой рукой. Даже после уколов маленькие пациенты неплакали. Вмедицинском кабинете Хаим устроил игровую комнату. Впотрепанном, докторском саквояже лежал пакетик леденцов.
        -Немного сладостей, - улыбался доктор Горовиц, - еще никому неповредили. Тем более детям, аккуратно чистящим зубы.
        Он сверился сблокнотом. Сегодня день был легким, без операций. После миньяна он принимал девочек изшколы Мадонны Милосердной, апотом шел навокзал Гранд-Централ, встречать младшего сына. Меир приезжал экспрессом изстолицы. Хаим отменил вечерних пациентов. Доктору хотелось побыть смальчиком. Он провел рукой поеще густым, светлым, поседевшим волосам.
        -Пятьдесят шесть, - подумал он, - я выгляжу моложе. Внук осенью появится, или внучка…., - он решил выпить еще чашку кофе. Хаим, согласно правилам, незавтракал перед молитвой. Минху он читал усебя вкабинете, анавечернюю службу тоже заглядывал вЗихрон Эфраим, когда унего оставалось время после приема или операций. Старики, ходившие намолитву, советовались сним оболезнях. Хаим, вспоминая отца, внимательно их выслушивал. Доктор Горовиц, называл их стариками, иногда напоминая себе, что ион сам немолод. Рав Горовиц, весело, говорил:
        -Я тоже когда-нибудь стану стариком, милый. Ия, иты, иНатан, идаже мама твоя исестры…, - накухне было чисто. Миссис Якобсон, приходящая кухарка иуборщица, вчера приготовила обед, оставив тарелки врефрижераторе отGeneral Electric. Открыв дверцу, Хаим посмотрел насалаты, холодного цыпленка ишоколадный, немолочный торт. Он соблюдал кашрут, наМанхэттене такое было легко. Вокруг Центрального Парка красовалось два десятка кошерных ресторанов.
        -Пойдем сМеиром кРубену, наПятьдесят Восьмую улицу - весело подумал Хаим, - поедим солонины, хлеба ржаного, огурцов…, - после смерти жены он сдетьми, повоскресеньям, всегда обедал уРубена. Даже когда они выросли, наканикулах, Хаим водил вресторан всех троих. ВНью-Йорке учился только старший, Аарон. Эстер иМеир уехали, дочь вБалтимор, вуниверситет Джона Хопкинса, амладший сын, вГарвард.
        Аарон, наследующей неделе, возвращался домой. Получив звание раввина вЕврейской Теологической Семинарии, старший сын отправился вПалестину, учиться вешиве Судаковых. Ешиву так называли досих пор, хотя покойный Бенцион, подумал доктор Горовиц, после бар-мицвы ни разу непереступал ее порога.
        -Словно свином, - Хаим достал изшкафа старую, медную турку, - мы давно землю Маншевицам продали, при жизни папы смамой, авсе равно, каждый раз я вкошерном магазине слышу: «Вино Горовицей». Маншевицы, наверное, обижаются…, - точной рукой врача Хаим насыпал ровно столько кофе, сколько он любил.
        Землю рав Джошуа продал после хупы Натана. Женившись наодной изБергеров, сын остался вСвятой Земле. Хаим собирался изучать медицину.
        Доктор Горовиц стоял над газовой плитой. Он был вотца, невысокий, легкий, иглаза унего тоже оказались серо-синие.
        -УМеира сЭстер похожие, - он вылил кофе вчашку, - нотолько уЭстер светлые волосы. Мальчики темноволосые. Меир вменя, маленького роста, аЭстер сАароном вмать пошли, высокие…, - он прошел вгостиную.
        Доктор Горовиц, иногда, спрашивал себя, для чего ему нужна квартира вдесять комнат, сдвумя балконами, выходящими наЦентральный Парк, состоловой, где могло усесться полсотни человек, смраморными каминами, итремя ванными. Воздух охлаждался кондиционером, довойны Хаим установил телефон. После смерти Этель доктор Горовиц остался один, стремя детьми наруках. Вэтой квартире он вырастил малышей, здесь умерли его родители. Хаим немог продать апартаменты. Он утешал себя тем, что старшему сыну двадцать шесть.
        -Неженился наСвятой Земле, нотакое нестрашно. Натан женился…, - дальше Хаим обычно недумал. Ему, досих пор, было больно.
        -Женится здесь, - сказал себе доктор Горовиц, - пусть невестка сюда переезжает. Я найду холостяцкую квартирку. Возьму отпуск, поеду кЭстер, вАмстердам…, - вуниверситете Хопкинса дочь специализировалась поакушерству игинекологии. Год назад, едва успев получить диплом, она вышла замуж заДавида Мендеса де Кардозо.
        Доктор Кардозо, недостигнув тридцати, издал пять книг, защитил докторат, ипреподавал вЛейденском университете. Как иего покойный отец, Давид занимался эпидемиологией. Профессор Шмуэль Кардозо работал спрофессором Говардом Рикеттсом, изучавшим пятнистую лихорадку Скалистых Гор. Риккетс иКардозо открыли переносчика ее бактерий, древесного клеща, апотом заинтересовались тифом.
        -Успели понять, что тиф передается через насекомых, - доктор Горовиц курил, глядя нафотографию дочери иее жениха под хупой, - только незнали, через каких. Через два дня сами заразились тифом, вМексике, иумерли. Давид вдва года отца потерял. Профессор Николь только восемь лет назад получил Нобелевскую премию заисследования потифу. Вши виноваты, ктобы мог подумать…, - доктор Горовиц болел тифом, навойне. Он пошел вармию, полевым хирургом, иучаствовал вбитве наМарне.
        Давид обретался вМаньчжурии, изучая чуму, однако косени, кродам жены, обещал вернуться вАмстердам.
        Хаим любовался дочерью, высокой, стройной, сукрашенной кружевной фатой, светловолосой головой:
        -Хорошо, что ребенка увидит. Он бродяга, Давид. Впрочем, эпидемиологи должны вполе работать…, - он радовался, что усыновей спокойные профессии. Хаим боялся, что Аарон останется вСвятой Земле. Кузен Авраам Судаков уговаривал Аарона бросить ешиву, изаняться работой наземле, вкибуце.
        Сын Бенциона закончил, Еврейский Университет, вИерусалиме. Он защитил докторат, поистории, ножил впоселении Кирьят Анавим, основанном его отцом:
        Аарон, весело, писал:
        -Я, папа, отговорился тем, что евреи пока что ходят всинагоги, а, значит, раввины тоже нужны. Заметь, что Авраам, сего образованием, все равно водит трактор, собирает виноград, иработает накухне, вкибуце. Уних очень хорошо, особенно для детей, - писал Аарон, - маленькая Циона наотрез, отказывается, переезжать вИерусалим, однако придется. Ей надо учиться музыке, авкибуце только простые классы, - Ционе Судаковой исполнилось восемь лет. Девочка была двоюродной племянницей иединственной родственницей Авраама.
        -Один погром вХевроне…, - доктор Горовиц смотрел нафотографии, - иникого неосталось. Ни Бенциона, несмотря наего дружбу сарабами, ни его жены, ни родителей Ционы. Девочку, как ни странно, арабы спасли. Ей всего годик тогда исполнился. Авраам, хотябы, некоммунист, как покойный Бенцион был. Они начнут воевать, без стычек сбританцами необойдется. Иначе государство непостроить, - Хаим ездил наСвятую Землю, нахупу старшего брата. Он помнил ухоженные плантации вкооперативном поселении, вПетах-Тикве, ировные ряды беленых домов.
        -Теперь они университеты открыли, идаже музыку преподают…, - Хаим, как иего покойные родители, много жертвовал нанужды сионистов. Перед шабатом они сЭтель всегда клали деньги вбело-голубую копилку. Фонды шли напокупку новых земель ипомощь евреям, приезжавшим вПалестину.
        Он потушил папиросу вмедной, чеканной пепельнице. Мебель вквартире стояла старая, времен родителей. Землю вКалифорнии продали вовремя, хотя Хаим нелюбил так думать. Загод перед землетрясением, разрушившим город, он увез родителей навосток. Рав Джошуа имиссис Горовиц неоправились отсмерти старших дочерей. Родители умерли водну неделю.
        -Сначала мама ушла, - Хаим смотрел наровные ряды книг матери, - апотом папа, через два дня. Хоронили их вместе…, - младший сын, став юристом, работал вФедеральном Бюро Расследований, умистера Гувера. Юноша уверял отца, что занимается исключительно бумагами. «Кузен Мэтью военный, - улыбался Меир, - ая просто клерк, папа». Доктор Горовиц хотел верить словам сына, иунего почти получалось.
        -Он еще нескоро женится, - Хаим поднялся, - двадцать один год мальчику.
        Он обвел глазами снимки покойных сестер. Кроме него, издетей Горовицей осталась жива только Ривка, вернее, Роксанна Горр, звезда немого кино, снимавшаяся сЧарли Чаплином. Сестре было почти шестьдесят, она четыре раза выходила замуж, непод хупой, исейчас жила вЛос-Анджелесе, споследним мужем, продюсером.
        -Надеюсь, что последним, - смешливо пробормотал доктор Горовиц, подхватывая пустую чашку, - отРивки, то есть Роксанны, всего можно ожидать.
        Он весело подмигнул Роксанне, наплакате для фильма. Сестра, вбальном платье, при жемчугах, опиралась намраморную колонну. Из-за угла высунулся человек виндийском тюрбане, спистолетом.
        -Роксанна Горр: Впогоне забриллиантами Могола, - Хаим ласково улыбнулся. Они сРивкой удачно продали права наэкранизации романов матери. Покнигам миссис Горовиц снимали звуковые фильмы. Вестерн стал очень модным жанром.
        Детей усестры непоявилось, однако Хаим ездил повсей Америке набар-мицвы исвадьбы. Дети покойных сестер давно выдавали замуж иженили потомство.
        Помыв чашку, он отряхнул пиджак.
        -Кто мог подумать, что нас мало останется? Я неправ, насчет Натана, - одернул себя доктор Горовиц, - несчастье случилось непотому, что он женился. Нестоило ему после смерти жены изИерусалима уезжать, ноя сам вэтой квартире немог оставаться, когда Этель нестало. Аздесь дети жили. Уних-то детей неродилось. Тем более, ему пост вешиве предложили. Он вЕвропу иотправился. Кто знал, что война начнется? - последнее письмо отбрата пришло летом четырнадцатого года, изСлуцка, где преподавал Натан.
        После войны, Хаим написал наСвятую Землю, раву Мельцеру, бывшему главе знаменитой ешивы, идругу Натана. Рав Мельцер еле выбрался изСоветского Союза, где оказался Слуцк после переворота игражданской войны. Рав Мельцер ответил, что летом четырнадцатого года, Натан взял отпуск, ипоехал вВаршаву, нооттуда невернулся:
        -Больше, - писал рав Мельцер, - никто ораве Горовице неслышал. Ешиву сначалом войны распустили, невосстановив занятия.
        Рав Мельцер посоветовал доктору Горовицу читать кадиш постаршему брату виюне. Тем месяцем Хаим получил отбрата последнюю весточку, двадцать два года назад.
        Доктор Горовиц так иделал. Хаим спустился вниз, поширокой, гранитной лестнице. Вдоме, имелись лифты, ноХаим почти ими непользовался.
        Раскланявшись сконсьержем, негром, пожелав доброго утра, доктор Горовиц пошел навосток, ксинагоге.
        Фото родителей, спрезидентом Линкольном, стояло удоктора Горовица вкабинете, нарабочем столе. Марта, напервом приеме, осенью, восторженно спросила:
        -Ваши родители знали Линкольна? Акто они, Странник иСтранница? - девочка указала наподпись. Хаим неудивился тому, что мисс Рихтер узнала президента. Портрет Линкольна печатали напятидолларовых купюрах, ивовсех учебниках истории. Он, немного, рассказал девочке обистории семьи: «Мы вАмерике триста лет живем, мисс Рихтер».
        Марта, сама незная, зачем, запоминала все, что ей говорил доктор Горовиц. Удевочки была отличная память. Преподаватели математики, издесь, ившколе Бельграно, вБуэнос-Айресе, удивлялись ее способности быстро, вуме, умножать четырехзначные числа. Посмотрев назадачу, или уравнение, Марта знала, как ее решать, иникогда неошибалась. Отец говорил ей: «Станешь инженером, как я. Или будешь заниматься языками, как мама. Кним утебя тоже отличные способности».
        Марта знала, кто такие ее родители. Мать иотец рассказывали ей оСоветском Союзе, оМоскве, осъездах партии ипионерских отрядах, оКрасной Армии, сражавшейся против белогвардейцев, иовеликих стройках. Девочка могла указать накарте, где находятся тракторные заводы, где возводятся новые города. Вечером, лежа впостели, она мечтала овремени, когда ей повяжут красный галстук пионера, когда она увидит мавзолей Владимира Ильича, а, может быть, итоварища Сталина. Родители называли его Иосифом Виссарионовичем.
        Марта вспоминала одеде, герое Гражданской Войны, соратнике Ленина иСталина, обабушке, погибшей набаррикадах, опрабабушке, умершей вАлексеевском равелине. Девочка хотела пройти вколонне пионеров икомсомольцев поКрасной Площади, строить заводы ифабрики, управлять самолетом, бороться против капитализма.
        Однако пока ей надо было посещать часовню, учить Библию, носить крестик, быть всегда вежливой, улыбчивой имолчать. Марта давно ктакому привыкла. ВБуэнос-Айресе унее были подруги. Девочка ездила наэстансии, проводила время напляже, играла втеннис икаталась налошадях. Марту вшколе любили. Она была аккуратной, исполнительной, получала хорошие оценки искромно одевалась.
        Насобраниях молодежной нацистской ячейки ее тоже хвалили. Марта отлично пела, играла нафортепьяно, разучивала сдругими подростками «Хорста Весселя». Она помогала устраивать праздники. Вячейке отмечали день рождения фюрера, годовщину пивного путча, день матери идень труда. Марта хорошо разбиралась вмузыке, иделала доклады обоперах Вагнера. Она немогла вступить вJungmadelbund, младшее отделение Лиги Немецких Девушек, часть Гитлерюгенда. Как ивпартию, туда допускались только граждане Германии.
        Узнав, что Марта, сродителями, возвращается вШвейцарию, руководитель ячейки выдал девочке рекомендательное письмо. Нацист хвалил фрейлейн Рихтер, как носительницу истинно арийского духа. Конверт лежал уМарты вблокноте.
        Вакадемии Мадонны Милосердной Марта ничего оГитлере неговорила. Она была просто девочкой изАргентины, дочерью богатого коммерсанта. Марта близко сошлась сосвоей соседкой покомнате, Хелен Коркоран. Нарождественские каникулы девочка ездила впоместье ее родителей, тоже наЛонг-Айленде. Марта рассказывала обАргентине, опоездках вАнды. Она пела песни гаучо, имея большой успех умолодых людей, родственников Коркоранов, собравшихся впоместье наРождество. Она даже потанцевала.
        Наследующий день после Рождества, старшие Коркораны уехали наобед ксоседям. Молодежь сначала играла вснежки. Когда слуги, накрыв настол, ушли, Хелен завела патефон. Звучал джаз. Дома, вАргентине, родители таких пластинок недержали. Фюрер был против джаза, называя его музыкой дегенератов. УРихтеров ставили только Баха, Моцарта, Бетховена иВагнера, истинно арийских композиторов.
        Марта незнала, как танцевать под такую музыку. Брат Хелен, учившийся напервом курсе Гарварда, пообещал, что научит ее. Фредди отлично танцевал. Он, одобрительно, сказал:
        -Вы быстро схватываете, мисс Рихтер. Мы свами будем, как Джинджер иФред. Он мой тезка, - юноша расхохотался.
        ОФреде Астере иДжинджер Роджерс Марта знала. ВБуэнос-Айресе родители часто смотрели американские фильмы. Впрочем, герр Рихтер, навечеринках, говорил, что предпочитает немецкое кино. ВБуэнос-Айресе показывали новые ленты изГермании. Напремьерах Рихтеры всегда сидели водном изпервых рядов.
        Им сФредди Коркораном аплодировали. Танец назывался свинг, Марта его хорошо запомнила. После каникул, вакадемии, они сХелен практиковались всвинге, закрывшись вспальне, напевая себе под нос. Вшколе преподавали танцы, ноосвинге иречи быть немогло. Учительница итанго считала неприличным. Девочки могли танцевать вальс.
        Марта, однажды, сказала Хелен:
        -Впрошлом веке вальс запрещали. Ивообще, - губы цвета спелой черешни улыбнулись, - общество меняется. Раньше девушки дипломов немогли получить, - Марта пока незнала, кем хочет стать. Она колебалась между инженерией иавиацией. Отец объяснил ей, что это смежные области.
        -Выучишься налетчицу, - пообещал ей Теодор, - будешь строить новые модели самолетов, испытывать машины. Когда-нибудь, - он погладил Марту поголове, - навсей земле восторжествует коммунизм, изакончатся войны. Самолеты начнут перевозить людей набольшие расстояния, без остановок…, - Чарльз Линдберг только восемь лет назад, впервые, пересек Атлантику насамолете, водиночку.
        Кумиром Марты была знаменитая американская летчица, Амелия Эрхарт. Марта вырезала изгазет статьи омисс Эрхарт искладывала вособую папку. Пока через Атлантику летали только дирижабли. Рихтеры, сгордостью, говорили, что самый большой цепеллин вмире, «Гинденбург», построен вГермании.
        Пасхальные каникулы Марта тоже провела уКоркоранов. Она научилась играть джаз нафортепьяно, послуху. Молодежь устроила танцевальную вечеринку. Девочка сказала Фредди Коркорану, что, вначале лета, уезжает сродителями вЕвропу. Марта заметила какую-то непонятную грусть вего глазах, нотолько хмыкнула: «Мы сдружились, поэтому он так наменя смотрит».
        Она, иногда, жалела, что уних нет родственников.
        ВБуэнос-Айресе Марта приглашала домой подруг, носначала должна была предупредить родителей. Она восхищалась отцом иматерью. Девочка, иногда, думала:
        -Ябы так несумела. Никто недогадывается, что они коммунисты, изСоветского Союза…, - Марта говорила обэтом сматерью. Анна вздохнула:
        -Ты все умеешь, милая. Ты нам очень помогаешь, запомни. Спасибо тебе…, - Анна обняла дочь. Они немножко посидели, держась заруки.
        Марта решила рассказать матери одокторе Горовице.
        -Они однофамильцы, - поняла девочка, - смоей бабушкой. Пусть мама знает. Я иадрес его увидела…, - адрес Марта запомнила, посмотрев наконверт, лежавший настоле врача. Доктор жил уЦентрального Парка.
        Девочка, всопровождении монахини, ушла. Хаим пробормотал:
        -Наредкость здоровый подросток. Она маленького роста, новытянется, - он внес измерения впапку мисс Рихтер. Девочка была ростом ровно впять футов, ивесила немногим меньше девяноста фунтов.
        -Втеннис играет, - вспомнил доктор Горовиц, - плавает. Она хрупкая, носильная…, - положив впортмоне чек отдиректрисы, он взглянул нафотографию родителей. Семейный кинжал дочь забрала вАмстердам. Хаим улыбнулся:
        -Вкоторый раз он Атлантику пересекает. Может быть, наконец-то, вЕвропе останется.
        Запирая кабинет, он вспомнил, что мисс Рихтер уезжает вШвейцарию. Доктор Горовиц пошел кподземке. День был теплым, он остановился науглу Пятой Авеню:
        -Бедный Александр вШвейцарии погиб. Четырнадцать лет мальчику было. Тетя Аталия доконца жизни неоправилась. Утонул вЖеневском озере, тело ненашли. Авраам покойный понему кадиш читал. Атеперь Мэтью поотцу читает…, - полковник Авраам Горовиц сгорел заживо под Аррасом, управляя одним изпервых танков.
        -Одни сироты, - отчего-то подумал доктор Горовиц, - Мэтью вшесть лет отца лишился. Господи, толькобы они были счастливы, - Хаим пошел наплатформу четвертой линии. Он ехал навокзал Гранд-Сентрал, встречать младшего сына.
        Вагон-ресторан в«Колумбе», экспрессе изстолицы вНью-Йорк, обслуживали официанты, негры. Негром был ибармен. Ресторан, как ивесь поезд, был сегрегированным. Вкупе висело расписание обеда. Пассажиры изцветных вагонов посещали ресторан после белых.
        «Колумб» шел соскоростью восемьдесят миль вчас. Забольшими окнами виднелись зеленые, летние поля Нью-Джерси. Шуршали газеты, пахло сигарами икофе. Втяжелых стаканах сянтарным виски позванивали кусочки льда. Толстый ковер скрадывал шаги, бармен ловко орудовал стальным шейкером. Официанты разносили стейки, игамбургеры сжареной картошкой. Невысокий, темноволосый молодой человек, застоликом, вуглу, внимательно, скарандашом вруках, изучал какие-то бумаги. Официант заметил цифры, столбики вычислений:
        -Бухгалтер, наверное. Еще иочки носит…, - наносу юноши, действительно, красовались круглые очки вчерепаховой оправе. Коротко подстриженные волосы немного растрепались. Молодой человек был одет вхороший, темно-синий костюм, ирубашку соткрытым воротом. Галстук он снял, засунув вкарман пиджака. Вресторан разрешалось приходить без галстука, носбросить пиджак было нельзя. Джентльмены, вобщественном месте, так непоступали.
        Вкабинете, вБюро Расследований, Меир трудился водной рубашке, закатав рукава. Он, бывало, еще иклал ноги настол. Зайдя кМеиру, напрошлой неделе, мистер Гувер застал агента втаком виде. Босс усмехнулся. Меир, вскочив, спешно проглотил жвачку. Гувер похлопал его поплечу:
        -Отдыхай. Правительство США, вотличие отбывшего твоего босса, нетребует, чтобы мы носили галстуки, - Гувер подмигнулему:
        -Заканчивай экспертизу. Твой бывший работодатель скоро будет знакомиться собвинительным заключением.
        ВГарварде Меир специализировался нафинансовом праве. Он могбы поступить стажером водну изкрупных адвокатских контор наМанхэттене, ноюноша, натретьем курсе, наканикулах, приехал встолицу. Кузен Мэтью Горовиц, тогда лейтенант, едва закончивший Вест-Пойнт, пожал плечами:
        -Непонимаю, зачем тебе это нужно. Работая направительство, денег несделаешь, - недовольно сказал Мэтью, - хотябы наменя посмотри.
        Довойны покойный Авраам Горовиц продал имение вНьюпорте игородской особняк, вложив деньги вакции сталелитейных ихимических компаний. Вдова полковника, мать Мэтью, вигре набирже неразбиралась. Женщина поручила управление портфелем адвокатам. Она жила вхорошем доме наДюпонт-Серкл. Мэтью учился вВест-Пойнте. Вчерный четверг, семь лет назад, Горовицы потеряли все. Дом пришлось продать задолги. Миссис Горовиц слегла сударом, ивскоре умерла.
        Мэтью, всемнадцать лет, оказался круглым сиротой, без единого цента вкармане. Учился он засчет правительства. Получив звание лейтенанта иназначение вминистерство обороны, юноша снял небольшую квартирку наДюпонт-Серкл, рядом сгалереей Филипса. Меир подозревал, что отец предлагал кузену Мэтью деньги. Доктор Горовиц неиграл набирже, непокупал акции, инепострадал отфинансового краха.
        -Однако Мэтью гордый, - Меир, незаметно рассматривал красивое, жесткое лицо кузена, - он никогда натакое несогласится.
        Меир просто ответил:
        -Мне кажется, я смогу принести больше пользы Америке, именно здесь. Мистер Рузвельт избран президентом, стране надо встать наноги…, - Мэтью хмыкнул, ноузнал, посвоим каналам, когда мистер Гувер, руководитель Бюро Расследований, собирается говорить скандидатами надолжность агента. КГуверу обычно брали людей своенным опытом, или полицейских. Меир пришел вБюро спотрепанным, студенческим портфелем, где лежали его работы пофинансовому праву, бухгалтерии иматематическому анализу. Гувер посмотрел наочки, наискренние, серо-синие глаза, вдлинных ресницах:
        -Стрелять вас научат, мистер Горовиц. Дело наживное. Такое…, - он положил руку настопку отпечатанных намашинке листов, - некаждый умеет.
        После окончания Гарварда Меир переехал встолицу. Он делил квартиру сМэтью. Юноши пополам оплачивали счета иприходящую уборщицу, пожилую еврейскую женщину. Миссис Зильбер относилась кним, как ксобственным внукам, готовила обеды ипекла мальчикам, как она называла Мэтью иМеира, торты. Кузен успел стать капитаном. Денег появилось чуть больше, Мэтью позволил себе маленький, подержанный форд. Они старались, внемногие совпадавшие выходные, поехать загород, наПотомак, вМэриленд или Виргинию.
        -Вконце концов, - говорил Мэтью, - мы оба дышим пылью над бумагами. Надо развеяться.
        Они неспрашивали друг удруга, чем занимаются, Меир предполагал, что кузен, вминистерстве обороны, работает вотделе анализа информации. Посубботам они ходили всинагогу, часто получая приглашения насемейные обеды котцам незамужних дочерей. Кузен Мэтью качал головой:
        -Пока я незаработаю достаточно денег, чтобы вернуть образ жизни, которым славились Горовицы, обраке неможет быть иречи. Я должен обеспечивать семью, детей…, - обрывая себя, он погружался врабочие бумаги.
        Меиру было двадцать один, оженитьбе юноша недумал.
        -Аарон скоро невесту найдет, - юноша, рассеянно, погрыз карандаш, - ему двадцать шесть. Всинагогах нелюбят холостых раввинов нанимать…, - осенью уних должен был появиться насвет племянник, или племянница. Юноша весело улыбнулся: «Можно вАмстердам съездить, если мистер Гувер мне отпуск даст».
        Последние полгода Меир провел вЧикаго, трудясь младшим бухгалтером визвестной наСреднем Западе конторе адвоката Бирнбаума. ВБюро давно подозревали, что Бирнбаум, помимо подготовки юридических бумаг ипредставления всуде известных фирм, ведет серую, подпольную документацию, обеспечивая безопасность незаконных операций чикагских гангстеров.
        Меир нанялся кБирнбауму счужим паспортом. Подокументам он стал мистером Фельдхаймом, выпускником школы счетоводов, уроженцем Бруклина. Мистера Фельдхайма, исполнительного юношу, сотличными рекомендациями, вконторе ценили. Меир, аккуратно, посещал утренний миньян исубботнюю службу всинагоге, куда ходил патрон. Бирнбаум был соблюдающим человеком.
        Вконторе работала сотня счетоводов, ноМеир, попадаясь наглаза, примелькался адвокату. Бирнбаум, пару раз, поговорил сним наидиш, остановившись устола. Мать Меира родилась вПольше. Все дети доктора Горовица отлично знали язык.
        -Вы вроде юноша сообразительный, - заметил мистер Бирнбаум, - продолжайте отменно работать, ивас ждет повышение.
        Меира допустили кдокументам, которые видели только доверенные лица адвоката. Ночами, вдешевой комнате наЮжной Стороне Чикаго, вдоме, где жили еврейские иммигранты, Меир внимательно, попамяти, записывал все, что узнавал задень, вблокноты. Он ивконторе, вечером, копировал нужные сведения. Мистера Фельдхайма хвалили заусердие. Юноша появлялся нарабочем месте раньше всех иуходил позже всех. После Песаха счетовод уволился, сославшись нанесчастье всемье.
        Быший патрон Меира сейчас занимал камеру втюрьме Джолиет, под Чикаго. Он знакомился сделом, вкотором было три тысячи страниц.
        -Бери отпуск, - велел глава бюро, - побудь сотцом, сбратом…, - Меиру показалось, что Гувер еще что-то хочет сказать. Босс пожевал папиросу:
        -Стрелять ты ненаучился, дорогой агент Горовиц. Зато калькулятором орудуешь отлично, - настоле уМеира красовалась последняя модель электромеханической счетной машинки, фирмы Монро.
        Меир покраснел. Он собирался сходить втир, ноему было неловко. Юноша счетырнадцати лет носил очки, исчитал, что никогда вжизни непопадет даже вкрай мишени. Мэтью Горовиц стрелял отменно. Кузен, два раза внеделю, занимался втире. Меир вырос наМанхэттене, идаже неумел водить машину. ВНью-Йорке автомобили имелись только ухозяев загородных поместий. Меир ходил вшколу пешком. После занятий он играл сдрузьями вЦентральном Парке или пробирался, через служебный вход, вМузей Метрополитен. Меир любил живопись, особенно старых мастеров.
        -Еще научат, - сказал ему глава Бюро, но, как потом понял Меир, необъяснил,кто.
        Допив кока-колу, он расплатился. Меир подхватил потрепанный портфель, студенческих времен:
        -Я сХануки папу невидел. Аарон вообще два года назад вПалестину отправился.
        Улыбнувшись швейцару, он сам открыл дверь ресторана:
        -Надо вЕвропу съездить. Увидеть Эстер, Давида, родственников, вПариже, вЛондоне…, - доктор Горовиц, аккуратно, писал ивоФранцию, ивАнглию.
        -Я никогда небыл вЕвропе, - оказавшись впустынном вагоне, Меир посмотрел напростые, наручные часы:
        -Можно вздремнуть. Я последние две недели спал почетыре часа всутки…, - Меир незаметил невидного мужчину втемном костюме, следовавшего заним. Мужчина методично жевал стейк вресторане, закрывшись New York Times, посматривая назатылок Меира. Когда юноша вышел, он тоже поднялся.
        Меир шел повагону для белых, думая оботце, брате, отом, что когда-нибудь, обязательно, вАмерике исчезнет сегрегация. Подокументам они были белыми, нодоктор Горовиц никогда нескрывал, что бабушка Бет цветная.
        -Имы тоже, немного, - поезд тряхнуло настыке рельс. Пошатнувшись, Меир едва удержался наногах. Дверь купе поего правую руку отъехала назад, юноша оказался внутри. Невидный мужчина, подняв портфель, запер дверь изнутри, ключом проводника.
        Океанские корабли, прибывающие вНью-Йорк, швартовались упричалов нареке Гудзон. Накорме «Графа Савойского», влетнем солнце, развевался итальянский флаг. Над палубой метались чайки. Подняв голову, Аарон Горовиц заметил голубей, порхавших рядом.
        -Недалеко отсуши, - он прищурился, - небоскребы видны.
        Нос корабля усеивали пассажиры сбиноклями, суетились матросы. «Граф Савойский» шел медленно, маневрируя залоцманским катером. Лайнер брал наборт почти две тысячи человек. Здесь был кинотеатр, казино, ибассейны. ОтЯффо доЛиворно Аарон, скузеном Авраамом Судаковым, добирался напростом корабле. Вгавани, увидев «Графа Савойского», Авраам весело сказал:
        -Окунешься вроскошь, после двух лет страданий без водопровода.
        Аарон подтолкнул его: «Мне кажется, изменя вышел неплохой водонос».
        Вкибуце Кирьят Анавим, вИудейских холмах, под Иерусалимом, водопровода неимелось. Кирьят Анавим основал покойный Бенцион Судаков. Землю под Цфатом, раньше принадлежавшую семье, безвозмездно передали кооперативным поселениям. Наместе старой плантации этрогов давно стояли дома, Иерусалим рос вширь. Очутившись вКирьят Анавим, Аарон поинтересовался укузена, почему они невыращивают этроги. Авраам фыркнул:
        -Папа хотел свиней завести, Аарон. Ты моего отца незнал, - Авраам усмехнулся, - он считал, что синагоги отвлекают евреев отклассовой борьбы. Сейчас нам важнее обретение независимости - добавил кузен, - нотолько рав Кук поддерживает наше стремление ксозданию еврейского государства.
        Когда Аарон приехал вПалестину, рав Кук был болен, иредко вел занятия вешиве Мерказ-а-Рав. Аарон успел, немного, поучиться сним. Он вспомнил седую бороду, маленькие, внимательные глаза, старые очки, тихий голос:
        -Я знаю, что многие нам вслед плюют, считают, что мы апикойросы, отступники. Покойный рав Судаков первым дал благословение поселенцам…, - они сраввином сидели напротив друг друга, разложив настоле тома Талмуда. Заоткрытым окном стояла полуденная, блаженная тишина Иерусалима.
        Аарон, привык кавтомобилям, рефрижераторам, подземке, шуму радио наТаймс-сквер. Поночам он ворочался, таким спокойным был город. ВИерусалиме машины можно было пересчитать попальцам. Наних ездили только представители британской администрации. Вкибуцах старые, запыленные грузовики, возили иящики, илюдей. Аарон жил вдоме Судаковых, всердце еврейского квартала, зауглом отСтены. Кузен Авраам отдал ему ключи:
        -Воду придется носить изколодца. Газа нет, иэлектричества тоже. Дом пятнадцать лет пустует, стех пор, как мои родители Кирьят Анавим основали.
        Авраам переехал вкибуц семи лет отроду. Он рос впалатке, работал наземле, ижил вкрохотной, простой комнате. Настене висел флаг сионистов, портрет Герцля исемейные фотографии. Поступив вЕврейский Университет, Авраам, все равно, неоставил кибуц. Юноша, каждые выходные, приезжал вКирьят Анавим. Аарон, гостя вкибуце, трудился наравне совсеми, наплантациях винограда, вофруктовом саду инапервой встране молочной ферме. Рав Горовиц научился доить коров, водить трактор истрелять. ВКирьят Анавим, как ивовсех кибуцах, создали отряд самообороны.
        Виерусалимском доме стояла мебель прошлого века, фортепьяно бабушки Полины. Вбиблиотеке Аарон нашел книги пятидесятилетней давности. Он рассматривал старые альбомы сфотографиями рава Судакова иего жены Дины. Они, немного недотянули доста лет. Здесь был идедушка Аарон Корвино, переваливший засотню, иего жена. Кузен Авраам показал раву Горовицу их могилу нахристианском кладбище.
        -Дедушка Аарон внашем саду умер, - Авраам положил камешек набелый мрамор, - под гранатовым деревом. Мне отец рассказывал. Весна была, после Пурима, все цвело. Дедушка сидел наскамейке, иулыбался, авокруг него вились голуби, - Авраам, отчего-то вздохнул:
        -Дед его, тоже священник, лежит уГефсиманского сада, - кузен помолчал, - францисканцы ухаживают замогилой.
        Они сАвраамом смотрели натонкий крест, над именами Аарона иПолины, наизящные буквы: «Кто нелюбит, тот непознал Бога, потому что Бог есть любовь».
        -Первое послание Иоанна, - сказал Авраам. Рав Горовиц, удивленно, посмотрел накузена. Авраам рассмеялся:
        -Уменя докторат поистории средневековья, покрестовым походам. Я Евангелие наизусть знаю. Илатынь уменя почти родной язык, как иуотца…, - Бенцион Судаков, окончив Сорбонну, защитил диссертацию попервым философам-утопистам, Томасу Мору иКампанелле. Отец Авраама преподавал историю впервой еврейской гимназии, основанной вПалестине.
        Дул теплый ветер, над Иерусалимом сияло солнце. Аарон повторил: «Кто нелюбит, тот непознал Бога. Это правильно, конечно».
        Когда они шли поВиа Долороса кЯффским воротам, рав Горовиц спросил:
        -Нохупу твой отец поставил?
        Авраам развел руками:
        -Дедушка Исаак еще был жив. Ему девяносто восемь исполнилось. Идедушка Аарон, ибабушки. Они папу итетю Шуламит смладенчества вырастили, после гибели родителей. Папа просто немог непойти под хупу. Ноэто был последний раз, когда он всинагоге появился, - Авраам взглянул накузена:
        -Хорошо, что дедушка Исаак нового века неперевалил. Ему врядли бы понравилось, что тетя Шуламит изВены сребенком вернулась.
        Шуламит Судакова училась вВенской консерватории, играла соркестром Малера, новЕвропе оставаться нестала, приехав обратно вПалестину сгодовалым сыном, Амихаем. Оботце мальчика она ничего неговорила. Аарон видел фотографии покойного Амихая. Рав Горовиц покашлял:
        -Авраам, он, как две капли воды, похож…, - Авраам Судаков кивнул:
        -Похож. Одно лицо. Тетя Шуламит всегда молчала, апапа, разумеется, унее неспрашивал. Она музыкальную школу основала, вТель-Авиве. Амихай тоже музыку преподавал, ижена его. Они все пианисты были. ИЦиона будет, хотя она Бетховену предпочитает марши Бейтара, - Циона Судакова жила, сдетьми кибуца, вобщем доме. Учились они вместе, нокЦионе, два раза внеделю, приезжала госпожа Куперштейн, учительница музыки.
        Аарон помнил высокую, сероглазую, рыжеволосую девочку, вкоричневых шортах ирубашке Бейтара, молодежного крыла правых сионистов. Вспальне детей кибуца висел портрет Иосифа Трумпельдора, героя сионистов, погибшего отрук арабов. Малыши сделали плакат сдевизом Бейтара: «Вкрови ивогне пала Иудея, вкрови ивогне она возродится!».
        Подростков учили стрельбе изпистолета, военной дисциплине, они маршировали под барабанный бой. Госпожа Куперштейн, приехавшая вПалестину, два года назад, изБерлина, тихо сказала Аарону:
        -Знаете, рав Горовиц, я видела, вГермании, штурмовиков Гитлера. Они тоже вкоричневой форме ходят…, - она покачала поседевшей головой: «Ненадобы такого еврейским детям».
        Аарон завел разговор скузеном. Серые глаза Авраама похолодели:
        -Здесь недиаспора, - отрезал Авраам Судаков, - здесь будущее еврейское государство. Хватит идеализма. Мой отец считал, что евреи иарабы могут жить вмире, если все станут коммунистами. Моего отца убили, арабы. Моего деда убили арабы, моего прапрадеда…, - он стал загибать сильные пальцы набольших, натруженных ладонях, - достаточно? Или бабушек прибавить, кузена Амихая иего жену? - зло поинтересовался Авраам:
        -Мы должны сражаться сарабами, иосвободиться отгнета британцев. Каждый еврей обязан участвовать внашей борьбе.
        Заокном комнаты слышались детские голоса:
        Бейтар!
        Изпрaхa ипeплa,
        Изпoтa икрoви
        Пoднимeтся плeмя
        Вeликoe, гoрдoe плeмя;
        Пoднимутся всилe ислaвe
        Йoдeфeт, Maсaдa, Бeйтaр.
        -Это Жаботинский написал, - вспомнил Аарон.
        Зеев Жаботинский был лидером правых сионистов икумиром Авраама Судакова.
        Рав Горовиц подозревал, что вкибуце Кирьят Анавим, есть нетолько сады имолочная ферма. ВИудейских холмах, рядом сИерусалимом было удобно хранить оружие иобучать добровольцев Иргуна, военизированной организации. Пословам Авраама Судакова, Иргун создали для защиты еврейских поселений. Аарон сомневался, что дело ограничится только защитой, нонапоминал себе, что он здесь гость.
        Ему инедавали забыть. Приятель кузена Авраама поуниверситету, поэт Яир Штерн, усмехнулся, когда Аарон, осторожно сказал:
        -Мировое еврейство присоединилось кбойкоту немецких товаров, авПалестине они продаются накаждом углу…, - сионистская федерация Германии, Англо-Палестинский банк инемецкое правительство подписали соглашение. Евреи Германии, покидавшие страну, должны были положить тысячу фунтов насчет вбанке. Деньги использовались для покупки вещей, произведенных вГермании, инаводнивших Палестину. Евреи Америки, после прихода Гитлера квласти, отказывались приобретать немецкие товары.
        -НевПалестине, авИзраиле, - резко поправил его Штерн: «Нас неинтересуют ваши бойкоты, Аарон. Если для освобождения отбританского гнета нам придется сотрудничать сГитлером исражаться наего стороне, мы так исделаем, понятно?»
        -Людьми торгуете, - сочно заметил Аарон, затягиваясь папиросой. Они сидели увхода вкаменный барак, над Иудейскими холмами заходило солнце. Пахло нагретой задень землей. Дети обливались водой уколодца. Сфермы доносилось мычание коров, заканчивалась вечерняя дойка.
        -Торгуем, - пожал плечами Авраам Судаков.
        -Незабывай, нашему государству нужны люди. Молодые, здоровые еврейские юноши идевушки, анестарики, как госпожа Куперштейн иее муж. Для этого мы ездим вЕвропу, выступаем перед евреями…, - Авраам подмигнул кузену: «Старики пусть едут вАмерику. Увас богатая страна. Нам они ни кчему».
        Вспомнив рассказы госпожи Куперштейн оГермании, рав Горовиц пообещал себе:
        -Когда вернусь домой, небуду молчать. Все должны знать, что происходит, каждый еврей. Наша обязанность, помочь общинам Германии. Сказано: «Нестой над кровью брата своего».
        Американское еврейство ограничивалось митингами. Осуждая Гитлера, ораторы призывали отказаться отнемецких товаров.
        -Этого мало, - вздохнул рав Горовиц, - пойду в«Джойнт». Папа кним обращался, после войны, когда пытался дядю Натана найти. Евреям вГермании нужна помощь. Уменя американский паспорт, я могу свободно въезжать встрану…, - он никому нестал рассказывать освоих планах, идаже отцу ничего ненаписал.
        -Потом, - решил Аарон, - ненадо, чтобы папа волновался.
        Кузен Авраам плыл сним вЛиворно. Он ехал вРим, работать вбиблиотеке Ватикана. Авраам еще успевал готовить книгу окрестовых походах. Потом доктор Судаков отправлялся вПольшу, выступать перед тамошними евреями. Накорабле, Аарон, смешливо спросил:
        -Унас британские родственники имеются. Невыгонят тебя, изИргуна, заколлаборационизм? - они стояли напалубе, глядя набесконечный простор Средиземного моря.
        Авраам почесал рыжие волосы. Голову он, конечно, непокрывал.
        -Насколько я знаю, дядя Джон занимается европейскими делами. Оченьбы нехотелось, чтобы он обратил внимание наИзраиль, - кузен Авраам, упорно, назвал Палестину Израилем, инесобирался жениться, пока неувидит насвоей земле еврейское государство.
        -Непод хупой, разумеется, - весело заметил ему Аарон, - твой отецбы, неодобрил, - вкибуце шабат несоблюдали. Авраам отмахивался:
        -Кроме рава Кука, остальные раввины мешают нашему делу. Встарые времена, наМасаде, они сражались плечом кплечу, совсеми. Такое моглобы случиться исейчас…, - он, созначением, посмотрел наАарона. Рав Горовиц ничего неответил.
        -Неодобрил, - согласился Авраам: «Ты непредставляешь себе, насколько мой отец был атеист».
        Меру атеизма Бенциона Судакова рав Горовиц оценил, когда они скузеном купались натель-авивском пляже. Авраам объяснил:
        -Вмоем поколении много таких юношей. Наши отцы все социалистами были. Вомногих кибуцах, действительно, свиней разводили. Мне немешает, - он похлопал Аарона поплечу: «Девушкам все равно».
        Отношения вкибуце были легкие, пары сходились ирасходились, приезжали гости издругих поселений. Авраам, много раз, говорил раву Горовицу:
        -Ябы натвоем месте нетерял времени. Наши девушки другие, для них такое проще. Жениться необязательно, здесь неАмерика.
        Мужчины иженщины называли друг друга немужем иженой, атоварищами.
        ВСтаром Городе все было иначе. Аарона, несколько раз, пытались сватать. Рав Коэн, глава сватов города, неодобрительно говорил:
        -Вам двадцать шесть, рав Горовиц. Вваши годы уменя пятый ребенок родился. Ненадо сосвадьбой затягивать.
        Оставшись один, Аарон покачал головой:
        -Немогу. Папа всегда говорил, что надо ждать любви, иона придет, обязательно.
        Он посоветовался сравом Куком. Наставник улыбнулся:
        -Конечно. Авообще, - раввин откинулся наспинку кресла, вокно был слышен щебет птиц, - хорошо, что ты приехал, Аарон, - он помолчал: «Хорошо, когда евреи живут насвоей земле».
        Рав Горовиц рассматривал знакомую панораму Манхэттена, слушая крики чаек.
        -Здесь тоже моя земля, - сказал себе Аарон, - здесь, вГермании. Везде, где живут евреи, везде, где я нужен…, - он подумал, что отец ждет напричале, внеизменном, сером костюме:
        -Два года я их невидел. Папу, Меира…, ИкЭстер небыло времени заехать. Заеду, - решил Аарон, - когда вГерманию отправлюсь.
        Он вдохнул свежий, океанский ветер. Корабль огибал Манхэттен сюга. Аарон видел толпу людей нанабережной, слышал гудки машин. Над палубой порхали белые голуби. Рав Горовиц достал изкармана крошки отхлеба. Аарон бросил их заборт, птицы захлопали крыльями, закружились над водой. «Граф Савойский» подходил кберегу.
        Вашингтон
        Второй отдел штаба армии США, занимавшийся военной разведкой, располагался вмаленьких, душных комнатах, вглубинах старого здания, наКонститьюшен-авеню. Постройку возвели вовремя войны, как временное пристанище для разросшегося персонала штаба. Оглядывая пыльные углы игоры папок, вдоль стен вкоридорах, Мэтью Горовиц напоминал себе, что нет ничего более постоянного, чем временные вещи.
        Ходили разговоры, что скоро штаб переедет вновое здание, однако пока они ютились здесь, без кондиционеров, икухни. Вкомнате стоял только электрический чайник. Втакую погоду, подумал Мэтью, вытирая пот солба, рефрижератор былбы уместнее. Коллега, капитан Мэллоу, перелистывал газету, положив ноги настол.
        -ВМичигане сто десять градусов, - сообщил Мэллоу, жуя жвачку, - сотни людей обращаются замедицинской помощью. Даже озера непомогают…, - Мэтью вспомнил коричневую, горячую навид воду Потомака:
        -Я хотел кокеану поехать, навыходные. Сотпуском Меира, свыходными можно распрощаться.
        Они скузеном оплачивали квартиру пополам, ноМеир сказал, что вернется только осенью. Прикинув вуме, Мэтью понял, что придется брать дополнительные дежурства. Ему надо было рассчитаться суборщицей, оплатить газ, иэлектричество. Вспомнив, что бензина вфорде осталось мало, он махнул рукой: «Какой океан!».
        Когда они сМэтью уезжали навыходные, кузен, аккуратно, оплачивал свою часть расходов. Меир вообще был деликатным человеком. Удоктора Горовица имелись деньги. Мэтью понимал, что кузен небедствует, однако Меир невозражал против скромных пансионов идешевых закусочных. Он всегда рассчитывался забензин:
        -Я невожу машину, Мэтью. Мне неудобно, что ты зарулем.
        Они ездили вМэриленд иВиргинию. Напляже Мэтью видел компании, садившиеся вмощные катера. Он слышал смех девушек, наблюдал заих спутниками, красивыми, хорошо одетыми молодыми людьми. Он, незаметно, сжимал кулаки:
        -Выскочки, дети недавних иммигрантов, водят дорогие автомобили, пьют шампанское, несчитают каждый цент…, - Мэтью считал. Получая приглашения наобеды, капитан Горовиц напоминал себе, что отказываться невежливо. Визиты случались почти каждую неделю. Всинагоге знали, что Горовицы пострадали отбиржевого краха, ноникто неподозревал, насколько.
        Надо было купить цветы хозяйке дома, ипочистить смокинг. Для приемов взагородных особняках требовалось такси. Мэтью никогда несадился заруль выпившим. После каждого обеда, капитан Горовиц, изучая банковский баланс, хотел зажмуриться. Вконце месяца насчету оставалось небольше пары десятков долларов, хотя он отчаянно экономил, покупая самую дешевую еду. Вдобавление, вовтором отделе никто неходил вформе. Военным разведчикам ее невыдавали. Начальник штаба армии вовсеуслышание заявлял, что небольшой департамент, пора закрыть.
        -Никому они ненужны, - замечал генерал Крэйг, - Америка ни скем невоюет, инесобирается. Доктрина вице-президента Вулфа ипрезидента Адамса, провозглашенная президентом Монро, ясна, господа. Америка для американцев. Мы невмешиваемся вевропейские дела, а, тем более, вазиатские, - Крэйг добавлял:
        -Мы защищены океанами, нам некого бояться. Мы послали войска вЕвропу, долг союзников велел нам оказать помощь, нобольше такого неповторится.
        Наодежде было никак несэкономить, нотребования оставались строгими. Наработе все служащие департамента появлялись вкостюме. Расстегнув ворот рубашки, Мэтью распустил узел галстука. Вкабинете царила невыносимая жара. Он понимал, что будущие дежурства окажутся такимиже скучными, как рабочие дни. Документов поступало мало. Насводку они сМэллоу тратили едвали полчаса. Передав донесение, секретарю начальника штаба, они читали газеты, изредка перебрасываясь ленивыми замечаниями. Сводки поступали отвоенных атташе американских посольств вЕвропе иАзии. Мэтью, иногда, жалел, что пошел вармию. ВГосударственном Департаменте можно былобы быстрее продвинуться послужбе. Мэллоу развеял его заблуждения. Кузен жены сослуживца трудился вГосударственном Департаменте.
        -Похожее болото, - сочно заметил офицер, - пока человека пошлют куда-нибудь заграницу, он успеет геморрой заработать, сидя над бумагами. Вточности как мы стобой, - он широко зевнул.
        Мэтью незабыл, как стрелять. Он два раза внеделю ходил втир, иметкости, которой был знаменит вВест-Пойнте, непотерял. Он иногда думал попросить перевод вдействующую, вернее недействующую армию, но, судя порассказам штабных офицеров, инспектировавших базы, всоединениях царила такая,же скука.
        -Везде одно итоже, - Мэтью вспомнил сегодняшнюю сводку, - докладывать нечего.
        Введя войска вРейнскую область, покончив сдемилитаризацией, Германия успокоилась. Судя повсему, немцы занимались только подготовкой кОлимпиаде.
        -Войска, - презрительно хмыкнул Мэтью, - три батальона переправились назападный берег Рейна. Шум стоял такой, будто три армии нанем оказались, - они ожидали, что французы будут действовать. Вконце концов, Германия нарушила версальские соглашения. Ничего непроизошло. Британия, как выразился генерал Крэйг, пожала плечами: «Немцы зашли ксебе наогород».
        -Только Черчилль был против невмешательства, - Мэтью, поморщившись, отпил теплого кофе, - выступая впалате общин, он говорил, что Британия должна помочь Франции. Новчем помогать? Французы даже мобилизацию армии необъявили, атеперь поздно спохватываться. Шахты изаводы Рура нележат под пушками французов, азащищены штыками немецкой армии. Гитлер умный политик, надо отдать ему должное.
        -Макс Шмелинг нокаутировал Джо Луиса вдвенадцатом раунде, - Мэллоу закурил папиросу. Вкомнате запахло дешевым табаком.
        -Молодец немец, я нанего ставил, - Мэллоу, посчитав напальцах, ухмыльнулся, - двадцатка вкармане. Миссис ожидает приятный сюрприз…, - они заговорили обоксе. Джо Луис был цветным. Офицеры долго спорили, кто лучше держится наринге, цветные или белые.
        -Влюбом случае, - подытожил Мэтью, - негры нечасто проигрывают белым. Ибегают они быстрее. Хотябы наДжесси Оуэнса посмотри…, - Мэллоу расхохотался:
        -Потому, что они сплантаций удирали, догражданской войны.
        Мэллоу родился вВиргинии, предки офицера сражались настороне конфедератов. Сослуживец этим гордился.
        Больше задень ничего непроизошло. После обеда принесли расшифрованные донесения изТокио. После создания вМаньчжурии марионеточного государства, японцы вели себя тихо. Насовещаниях говорили, что врядли, вближайшее время, можно ожидать большой войны вКитае.
        -Им требовался плацдарм для нападения наСоветы, - Мэтью просматривал радиограммы, - иони его получили. Островным государствам тяжело вести войну. Британия давно это поняла, иневмешивается вевропейские дела. Сталин занят своими заботами…, - изМосквы ничего интересного несообщали. ВИспании мог случиться военный переворот, сведения изМадрида были довольно определенными. Подобное, как говорило начальство, оставалось внутренним делом страны.
        -Нас такое вообще некасается, - император Хирохито назначил генерала Сиро Исии командующим отдела попредотвращению эпидемий, вКвантунской Армии. Мэтью вспомнил:
        -Кузен Давид вМаньчжурии, чуму изучает. Охота человеку ездить вдикие места. Хотя он врач…, - штаб заканчивал работу ровно впять вечера, позвонку. Мэллоу всегда торопился домой, кжене иребенку. Он жил впригороде столицы, вдомике, купленном врассрочку.
        Мэтью пошел наДюпонт-Серкл пешком. Вечер был жарким, натротуарах гудела толпа. Надев легкие, шелковые платья, женщины сняли чулки. Пахло духами, над куполом Капитолия висело медное, огромное солнце. Мэтью подумал, что можно сходить вкино. Дома, сотъездом Меира, стало совсем одиноко. Подсчитав деньги вкошельке, капитан приуныл. Кино отменялось. Мэтью смотрел надевушек, стучавших каблуками помостовым, напробку издорогих автомобилей, нагорящие, многоцветные рекламы новых фильмов.
        Когда умерла мать, дядя Хаим предложил Мэтью деньги, безвозмездно: «Мы семья, милый. Кчему расчеты?». Мэтью, кадет Вест-Пойнта, отказался. Ему нехотелось чувствовать себя зависимым отродственников, пусть даже иотдяди Хаима, хотя деликатнее человека было ненайти.
        -Аарон сМеиром нанего похожи, - засунув руки вкарманы пиджака, Мэтью разглядывал бывший особняк Горовицей, - это семейное. Праведники, - зло сказал капитан Горовиц, - хорошо быть праведником сквартирой уЦентрального Парка. Впрошлом веке никого изних вприличное место непустилибы. Бабушка Бет была цветная. Все обэтом забыли. Как забыли онашем доме…, - над мраморным портиком развевался красный флаг. Вособняке Горовицей, сдовоенного времени, размещалось сначала русское, атеперь советское посольство.
        Сплюнув намостовую, Мэтью закурил папироску. Подороге домой он прошел мимо бывшего особняка Бенджамин-Вулфов.
        -Кузен Теодор его сбольшой выгодой продал, - Мэтью посмотрел накованые ворота, - успел, добиржевого краха. Впрочем, унего денег достаточно. Строит виллы наЛазурном Берегу, для богачей. Увсех есть деньги, кроме меня…, - он решил отправиться наДюпонт-Серкл. Вспальне он спрятал неплохой журнал, сфотографиями. Такие вещи открыто непродавали, ноуМэтью имелись знакомые среди агентов Бюро, занимавшихся рейдами наподпольные публичные дома. Мэтью нерисковал проститутками. Он был брезглив, инехотел тратить деньги.
        Невыдержав, Мэтью свернул котелю Вилларда. Капитан Горовиц часто так делал. Он хотел посмотреть надорогие автомобили, науверенных мужчин, сзолотыми запонками, вхороших костюмах. Они сопровождали ухоженных красавиц вшелковых платьях. Стеклянные двери крутились, котелю подъезжали такси. Напротивоположной стороне Пенсильвании-авеню, Мэтью жадно разглядывал электрические огни, огромную, хрустальную люстру ввестибюле, мраморную лестницу отеля ивазы сосвежими, пышными цветами.
        Вбаре гостиницы было тихо. Официанты, негры, ловко наклоняясь над столиками, неслышно принимали заказы. Отложив The Washington Post, мужчина стемно-рыжей бородой поднес кгубам тяжелый, хрустальный бокал сшотландским виски, двадцатилетней выдержки. Пахло осенью, дымом костра, палыми листьями. Высокий, красивый молодой человек, вдешевом, поношенном костюме, застыл напротив отеля. Теодор хорошо знал это голодное выражение глаз. Попросив официанта повторить выпивку, он достал блокнот. Теодор открыл страницу, испещренную цифрами, выглядевшими, как биржевые котировки. Он подчеркнул одну изстрочек, серебряным карандашиком.
        -Oh, what atangled web we weave
        When first we practice todeceive! - пробормотал Теодор себе поднос.
        Резко повернувшись, юноша пошел насевер. Янсон записал, начистой странице блокнота, шифром: «Операция Паутина».
        Немного посидев зависки, Янсон поднялся вномер. Мистер имиссис Рихтер занимали трехкомнатный люкс, наверхнем этаже отеля. Сбалкона открывалась панорама Вашингтона. Заходило солнце, над куполом Капитолия развевался американский флаг. Сбросив пиджак накровать, Теодор устало закурил папиросу, облокотившись награнитные перила.
        Отсюда небыло видно советского посольства, однако он помнил красное знамя над входом. Янсон закрыл глаза: «Как хочется домой».
        Аргентина иСоветский Союз неподдерживали дипломатических отношений. ВМексике посольство закрыли. Задвенадцать лет они едвали десяток, раз видели флаг Родины. ВБуэнос-Айресе они были совсем одни, связь шла через радиограммы. Теодор каждые несколько месяцев менял дешевые квартиры врабочих кварталах. Иногда их извещали, что впорту ожидается советский корабль. Они передавали домой отчетность, иполучали московские газеты.
        ВАргентине писали овеликих стройках социализма, одостижениях СССР, однако ничто немогло заменить «Правды», спортретами ударников, срепортажами изСибири иДальнего Востока. Они читали, оботкрытии метрополитена вМоскве, отрудовом подвиге Стаханова. Товарищ Чкалов собирался совершить перелет по«Сталинскому маршруту», изСССР вСША, без посадок. Увидев глаза мужа, Анна погладила его пощеке:
        -Скоро, милый. Мы добьемся торжества коммунизма, ты вернешься кавиации. Будешь возить пассажиров, - она отобрала унего газету, - испытывать новые самолеты…, - отнее пахло жасмином. Теодор вздохнул:
        -Я знаю, милая. Надо работать, делать свое дело…, - он улыбнулся: «Ты пойдешь вшколу, преподавать языки, заниматься сдетьми…»
        Оказавшись вАргентине, они попросили разрешения, уМосквы, навторого ребенка. Малыш придалбы сеньору исеньоре Рихтер еще больше правдоподобности. Им позволили беременность, однако ничего неполучалось. Теодор, иногда, думал, что это его вина. Анне, он, конечно, ничего такого неговорил. Он никогда неспрашивал ужены оботце Марты.
        -Я обещал, - напоминал себе Теодор, - я коммунист, идолжен быть верным своему слову. Любой может сделать ошибку. Марта моя дочь, итак будет всегда, - она, действительно, была его ребенком.
        ВМоскве, когда Марта была младенцем, Теодор вставал кней, ночами, купал именял пеленки. Дочка пошла, когда они жили вЮго-Западной Африке. Он водил ее заруки, слыша веселый, детский смех. Янсон заставлял себя невспоминать ребенка настоящих Рихтеров, тоже девочку, двух лет отроду. Никого нельзя было оставлять вживых, отэтого зависела безопасность операции ибудущее страны. Он расчесывал бронзовые волосы Марты, заплетал ей косички идумал оразнесенном пулей затылке девочки. Ее мать умерла, держа ребенка наруках.
        -Они нестрадали, - сказал себе Теодор, - все случилось быстро. Они непоняли, что произошло. АРихтер вообще спал.
        -Моя вина, - он смотрел навечерний, затихающий город.
        Днем он вернулся сЮнион-стейшн, посадив Анну наэкспресс «Колумб», отправляющийся вНью-Йорк. Портье вгостинице Вилларда Теодор сказал, что унего назначены деловые встречи встолице. Потом он собирался присоединиться кжене.
        Лето было жарким. Когда Теодор иАнна ехали сюга вВашингтон, они часто останавливались напляжах. «Линкольн», взятый варенду, вТехасе, был чистым. Теодор все проверил. Врядли взахолустном городке Браунсвилле имбы подсунули машину смикрофонами.
        Богатая пара ни укого невызывала подозрения. Они осматривали города подороге, обедали вхороших ресторанах. ВЧарльстоне Рихтеры сняли номер вотличной гостинице, инемного отдохнули. Они говорили одосье, поступившем изМосквы. Внем значилось около тридцати фамилий, ноТеодор иАнна оставили только холостяков.
        -Семейные люди опасны, - задумчиво сказала жена, - их легче разоблачить. Человек неможет все время носить маску. Даже мы стобой, - она смотрела вперед, уверенно держа руль, - иногда ее снимаем, - Теодор заметил какую-то грусть вее серых глазах. Янсон сказал себе:
        -Она устала. Нельзя все время быть внапряжении. Ненадо ничего докладывать вМоскву. Она отправится домой, сМартой, отдохнет. Поживут направительственной даче…, - дочь появилась насвет натакой даче, наВоробьевых горах. Анна собиралась поехать вродильный дом наАрбате, носхватки начались неожиданно. Им пришлось вызвать потелефону врача. Все прошло быстро, Марта родилась нарассвете, внеожиданно ясный, свежий, солнечный день начала весны. Теодор привез жене букет красных гвоздик.
        Он исейчас, навокзале, купил ей фиалки. Теодор проверил, как она устроилась вкупе первого класса. Закофе, ввокзальном ресторане, Анна указала глазами навывеску: «Для цветных», над задней комнатой. Незаметно, под столом, пожав ей руку, Янсон сказал, одними губами: «Мы боремся ипротив такого, любовь моя». Они проехали южные штаты, видели уборные ифонтанчики спитьевой водой, для цветных, универсальные магазины ирестораны, свывеской: «Только для белых». Они читали осегрегации вАмерике, новпервый раз встретились сней воочию.
        -Невпервый, - покачала головой жена, - индейцы вАргентине неживут вгородах, нокним тоже относятся, как кскоту. Вцарские времена, похоже, обращались севреями, поляками, латышами…, - они говорили дочери, что революция покончила счертой оседлости, разрушила тюрьму народов иосвободила угнетенную женщину.
        -Любой человек может учиться вуниверситете, - улыбалась Анна, - получить образование. Женщины становятся депутатами, заседают вСоветах, ставят трудовые рекорды. Ты унас будешь гражданином нового общества, милая, - она целовала бронзовые, теплые волосы.
        Теодор стоял набалконе, думая ожене иМарте. Он должен был увидеть семью через несколько дней, после окончания операции.
        Анна, потелефону, забронировала номер в«Уолдорф-Астории». Унее имелась доверенность, выписанная мистером Рихтером, наполучение вкладов избанковских ячеек. Уаргентинской конторы были счета ивАмерике. Резиденты вНью-Йорке, подокументам, работали торговыми представителями. Некоторые счета закрыли. Средства лежали наскладах, под видом американских товаров, отправлявшихся вЕвропу. Остальное получала Анна. Пакетбот изВеракруса выгрузил домашнюю утварь вНью-Йорке, ящики ждали впорту. Груз уплывал вЛиворно, сЯнсоном, ажена идочь ехали вГавр.
        -Мы ненадолго расстаемся, - сказал себе Теодор, - дозимы. Может быть, - он вздохнул, - когда Анна отдохнет, все получится. Ей всего лишь тридцать четыре…, - он хотел еще ребенка.
        ВЦюрихе он открывал контору, нанимал персонал иразмещал, груз вбанковских ячейках. Они привозили вШвейцарию золотой запас партии, неприкосновенные средства. Они очень аккуратно, отчитывались потратам. Драгоценности покупались сразрешения Москвы. Анна относилась кзолоту ибриллиантам, как кдостоянию Родины, инесчитала их личным имуществом. Теодор понял, что уних инет личного имущества, только несколько чемоданов содеждой.
        ВЦюрихе его ждал французский паспорт. Сним Теодор ехал вИспанию. Их руководитель, Эйтингон, тоже летел вИспанию, под именем генерала Котова. Судя повсему, вМадриде собиралось много представителей иностранного отдела, однако все они представлялись военными специалистами.
        Составив короткий список издвенадцати человек, они передали сведения вМоскву. Теодор встречался стретьим секретарем посольства, ответственным заразведывательную работу, впарке наберегу реки Потомак или вскромных ресторанах. Закаждым издвенадцати установили негласную слежку. Теодор иАнна сами посмотрели наэтих людей.
        Он проводил капитана Мэтью Горовица доздания штаба армии, наКонститьюшн-авеню, ивидел, как Меир Горовиц садится впоезд «Колумб». Теодор лично проверил их квартиру, записывая наблюдения вблокнот. Тоже самое сделали исостальными десятью. Когда Анна уезжала, решение изМосквы еще непришло.
        Вернувшись сбалкона вкомнату, он, аккуратно, повесил пиджак наплечики. Теодор сказал жене, что Москва, скорее всего, какое-то время будет раздумывать. Вконце концов, человек, которого они надеялись получить сейчас, был неоднодневкой.
        Разговаривая сМосквой, Теодор узнал, что для устранения Троцкого будут использоваться агенты вкоммунистических кругах США иФранции. Это была его идея. Янсон, изМехико послал радиограмму Эйтингону. Он напоминал, что Троцкий подпускает ксебе только проверенных людей. Теодор все время слышал голос Анны: «Партия приняла решение, имы должны его исполнять. Мы солдаты партии, аона неошибается, Теодор».
        -Неошибается, - Янсон сидел накраю ванны, наполнявшейся чистой, горячей водой: «Это сантименты, слабость…, Анна права». Он вытер запотевшее зеркало.
        -Уменя морщины, - понял Янсон, - тридцать восемь исполнилось. Кажется, революция только вчера случилась, только вчера я Анну встретил…, - Янсон вспомнил, как они купались вКаспийском море, сматросами.
        -Жара стояла, - лежа вванной, он медленно курил папиросу, глядя впотолок, - совсем, как здесь.
        Агент, которого они надеялись получить сейчас, должен был работать набудущее. ВМоскве знали обопытах влаборатории Резерфорда, вКембридже, оработе Нильса Бора, вКопенгагене, одеятельности нобелевского лауреата Гейзенберга, вГермании, обитальянском ученом Ферми. Ядерную физику ждал успех. Теодор написал Эйтингону, что рано или поздно кто-то получит действующее атомное оружие. ВСоветском Союзе велись подобные исследования, однако дорезультата было далеко.
        -Все для блага коммунизма, - сказал себе Теодор, - после краха капиталистической системы гонка вооружений закончится. Пока нам надо быть начеку, мы окружены врагами. Даже вСоветском Союзе есть лазутчики Запада…, - получив разрешение изМосквы навербовку Паука, Янсон решил ничего неговорить Анне. Их направляли вЕвропу. Паук, после завершения операции, переходил под непосредственный надзор Эйтингона. Анна снимбы никогда невстретилась. Янсон, после начального этапа, передавал Паука американскому отделу.
        Теодор потушил окурок всеребряной пепельнице.
        -Паук однофамилец ее матери, новсе равно, ненадо ей знать. Малоли что. Вомногих знаниях, как известно, многие печали, - он помнил тихий голос пастора науроках Закона Божьего. Ребенком, Теодор ходил сматерью намессу, вРиге. Янсон, иногда, ловил себя натом, что ему нравится вцеркви. Он никому неупоминал отаком, даже Анне.
        -Они однофамильцы, - повторил Теодор, - неродственники. Горовицей много, пять страниц вгородской телефонной книге. Анна говорила, что Фрида Горовиц была единственным ребенком.
        Теодор подозревал, что уполовины работников иностранного отдела, есть родня заграницей. Дзержинский, однажды, ядовито заметил: «Уменя братья исестры впанской Польше. Может быть, вы, товарищи, именя отстраните отработы?».
        -Дзержинский приговорил красстрелу собственного брата, - Янсон закинул руки заголову, - законтрреволюционную деятельность. Ленин отменил приказ, велел Феликсу Эдмундовичу его отпустить. Ленин был мягким человеком, добрым…, - виностранном отделе могли перестраховаться иотозвать Анну вМоскву, неразрешив ей дальнейшую работу заграницей. Теодор махнул рукой: «Эйтингон написал, что мать Анны ибудущий Паук однофамильцы. Анна больше его неувидит. Никакой опасности нет».
        Набросив халат, он заказал кофе вномер. Работать предстояло всю ночь. Завтра Теодор предполагал познакомиться сПауком лично.
        Мальчик вформенной курточке принес кофейник. Негр белозубо улыбнулся, приняв деньги: «Спасибо, сэр!». Теодор проводил глазами черные, кудрявые волосы под фуражкой:
        -Все ради детей. Марты, этого мальчика. Чтобы они жили вдругом мире, мире без войн, без угнетения…, - Теодор включил лампу под зеленым абажуром.
        -Как уВладимира Ильича, - отчего-то подумал он, - вкремлевской квартире. Марта скоро пойдет вМавзолей. Они годовщину революции вМоскве встретят…, - седьмого ноября Анна готовила торжественный обед, для семьи. Они сидели сМартой, рассказывая ей ореволюции игражданской войне, оЛенине иСталине, слушая ее восторженный голос. Теодор иАнна обещали дочери, что очень скоро она поедет вСоветский Союз, иувидит, своими глазами, мощь Родины иновое, социалистическое общество. Теодор посмотрел начасы: «Анна скоро вНью-Йорке будет».
        Жену встречал гостиничный лимузин. Следующие несколько дней она занималась делами, апотом забирала Марту изшколы. Включив радио, Теодор поймал Берлин. Передавали «Страсти поМатфею» Баха, дирижировал Караян. Он слушал знакомые строки Евангелия. Низкий, женский голос запел:
        Erbarme dich, mein Gott,
        Um meiner Zahren willen!
        -Сжалься над нами, Господи, - Теодор начал писать.
        Паук часто проходил мимо отеля Вилларда. Оего привычках доложили следившие заним люди, да исам Теодор вэтом удостоверился. После завтрака, Теодор пошел вгалерею Филипса. Впервый раз Янсон навестил музей, когда проверял квартиру наДюпонт-Серкл, где жил Паук иего дальний кузен. Второй мистер Горовиц тоже был вкоротком списке, однако, они колебались.
        Юноше исполнился двадцать один год. Для вербовки часто предпочиталась молодежь. Мистер Горовиц, тем неменее, занимал должность агента вБюро Расследований, инеимел отношения кармии, или государственным секретам.
        -Они ловят гангстеров, - спокойно заметила Анна, - пусть он дальше этим занимается.
        Теодор сАнной, встолице, следили залюдьми изсписка поотдельности. Так предписывали правила безопасности. Они были супругами, нодаже супруги, смеялась Анна, немогли проводить все время рядом. Теодор ходил позалам, любуясь картинами. Он думал овремени, когда мировое искусство станет доступным народу. ВБуэнос-Айресе они посещали иоперу, ихудожественный музей, схорошей коллекцией импрессионистов.
        Герр Рихтер, правда, всегда говорил, навечеринках, охудожественном гении арийских живописцев. Герр Теодор предпочитал классическое, одобренное партией искусство. Вквартире висели пейзажи родной Швейцарии икопия портрета фюрера. Немецкий культурный центр распространял репродукции среди соотечественников.
        Теодор остановился перед «Завтраком гребцов» Ренуара.
        Они сАнной уехали изМосквы, когда город оправлялся после гражданской войны иразрухи. Намногих домах, после октябрьских боев семнадцатого года, виднелись следы пуль иснарядов. Окна заколотили, вподворотнях, укостров, спали беспризорники.
        -Советский Союз позаботился окаждом ребенке, - подумал Теодор, - здесь, после финансового краха миллионы людей потеряли сбережения, остались наулице. Никого их судьба неинтересовала. Взять, хотябы Паука…, - он внимательно читал досье предполагаемого агента. Осмотр квартиры принес еще больше информации.
        Вгостях, Теодор иАнна всегда запоминали мелочи. Они знали, что намелочах, ипроваливаются разведчики. Перед каждой вечеринкой, они проверяли комнаты. Впрочем, уних инебыло ничего подозрительного. Радиопередатчик Теодор держал вчемодане, перевозя его сквартиры наквартиру. Корреспонденцию изМосквы они, немедленно, сжигали.
        Он рассматривал веселые лица, улыбки девушек накартине.
        -Столица преобразилась, - Теодор помнил фотографии первомайских парадов, - москвичи катаются налодках, дарят цветы, ходят врестораны. Ради такого мы исражались, - Янсон спокойно относился квещам. Награжданской войне, он, кроме именного оружия, возил только мешок ское-какой одеждой иброшюрами Ленина. Ему нравились счастливые лица молодежи СССР.
        -Они были детьми, вовремя гражданской войны, - думал Янсон: «Они вошли всветлое будущее, окотором мечтали Маркс, Энгельс иЛенин. Мы сделаем все, чтобы они никогда неузнали ужаса капитализма». Когда они ехали поАмерике, Теодор сказал жене:
        -Я уверен, что мы скоро построим социализм вовсей планете. Набутылке «Кока-колы» напишут: «Произведено народным предприятием вгороде Атланта».
        Он улыбнулся, вспомнив разговор. Теодор посмотрел назолотой ролекс. Унего оставалось пять минут.
        Теодор направился кмужской уборной:
        -Интересно, чем занимаются мальчишки Воронова? Двадцать четыре им, совсем взрослые. Степан авиацией бредил. Расспрашивал меня овоздушной атаке вовремя антоновского мятежа. Наверное, летчиком стал. Анна их найдет, когда вМоскве окажется…, - вмужской уборной было тихо, пахло сосновым освежителем воздуха.
        Теодор зашел втретью кабинку справа, рядом зажурчала вода. Быстро нагнувшись, он отдал блокнот, спланом операции «Паутина». Информацию посылали вМоскву. Теодор узналбы оположительном ответе взаписке наимя мистера Рихтера, оставленной упортье, вотеле Вилларда.
        Подождав, пока человек изпосольства уйдет, он вымыл руки. Теодор продолжил смотреть картины. Коллекция здесь была отменной:
        -ВМоскве, тоже много импрессионистов. Когда все закончится, стану пилотом гражданской авиации, Анна пойдет преподавать, вшколу. Будем каждые выходные ходить вмузеи, ездить загород…
        Днем он гулял поВашингтону, думая оПауке.
        Наквартире, Теодор многое понял опредполагаемом агенте. Он осматривал комнаты вкожаных перчатках, медленно, аккуратно двигаясь, прислушиваясь кшагам налестнице. Вкармане уТеодора, как мера предосторожности, лежал вальтер.
        Оба Горовица работали вправительственных учреждениях, иднем дома непоявлялись. Они держали уборщицу. Служба наружного наблюдения сообщила, что пожилая женщина приходит раз внеделю.
        -Молодые парни, - поморщился Теодор, - моглибы исами пол вымыть. Я все умел, вих возрасте, - мать Янсона умерла, когда мальчику было шестнадцать. Реальное училище он заканчивал круглым сиротой, бегая почастным урокам.
        Теодор перебирал вещи Паука:
        -Он всемнадцать матери лишился, аотца итого раньше. Еслибы он жил внашей стране, он выросбы совсем другим. Он еще может оказаться вСоветском Союзе…, - Теодор сказал Москве, что Паука настрахе незавербуешь. Шантажировать его было нечем. Любви ксоциализму, унего тоже, пока, неимелось. Людей слевыми настроениями вправительственные органы ненанимали. Эйтингон предложил обыграть Паука вкарты. Теодор, хоть ибыл хорошим картежником, несогласился.
        -Паук неазартен, - написал Теодор, - он холоден ирасчетлив. Мы используем логику, илюбовь кпорядку.
        Сначала они думали подвести кПауку девушку, новпосольстве, под рукой, никого небыло. Ждать они нехотели.
        -Потом, - сказал себе Теодор, - мы найдем ему постоянную подругу. Девушка заним присмотрит, - он вспомнил отонкой стопке журналов, под матрацем вспальне Паука. Теодор покачал головой:
        -Отвратительное наследие буржуазного строя жизни, эксплуатация человеческих слабостей…, - просмотрев письма избанка, Янсон узнал баланс насчету. Он понял, сколько потеряла семья будущего агента, после банковского кризиса. Он ворошил поношенные рубашки ибелье, вычищенные, старые костюмы, поднимал обувь исмотрел настертые подошвы.
        УПаука, неожиданно, имелись книги.
        Теодор листал старый еврейский молитвенник. Он знал, что Паук иего кузен ходят всинагогу. Кроме молитвенника, наполке стояли романы. Паук читал Хемингуэя, Фицджеральда иДжека Лондона. Рядом лежал старый сборник стихов Байрона. Напервой странице, выцветшими чернилами, значилось: «Аталия Вильямсон». Это была бабушка Паука. Янсон изучил его родословную. Его деда, генерала Горовица, похоронили наАрлингтонском кладбище. Теодор хотел найти семейный альбом, нооставалось мало времени. Он махнул рукой:
        -Все ясно. Его отец погиб навойне, его дядя утонул, подростком, его мать умерла. Он совсем один…, - Теодор закрыл дверь: «Ему нужна семья».
        Он смотрел накоричневую, жаркую воду Потомака. Квечеру стало еще жарче.
        -Он романтик, - думал Теодор, - журналы ничего незначат. Это все, - Теодор поискал слово, - временное. Поночам он читает «Великого Гэтсби», представляя себя вдорогом особняке, наЛонг-Айленде, слюбимой женщиной…, - Янсон усмехнулся: «Расчетлив, норомантичен. Это нам очень наруку». Теодор знал, что Паук нестанет работать излояльности кСоветскому Союзу. Юноша небыл замечен вкоммунистических симпатиях.
        -Ненадо его пугать, - написал Теодор вплане операции, - ненадо относиться кнему свысока. Мы помогаем человеку, оказавшемуся втяжелом положении.
        Он шел кгостинице, вспоминая тканое, индейское одеяло, итомагавк настене спальни. Дед Паука, генерал Горовиц, погиб наиндейских войнах. Его отец тоже служил назападе. «Резервации, - вздохнул Теодор, - такаяже косность, как исегрегация. Скоро Америка станет другой, ивесь мир, вместе сней».
        Вгостинице его ждал неподписанный конверт. Теодор прочел записку:
        -Уменя деловое свидание. Я вернусь, спартнером. Поужинаем здесь. Оставьте столик вресторане, - поклонившись, портье, немного завистливо, посмотрел вслед ухоженному, холеному немцу.
        -Говорят, они грубияны, - портье поднял телефонную трубку, - колбасниками называют. Мистер Рихтер настоящий джентльмен. Я слышал, что мистер Форд, поклонник мистера Гитлера…, Правильно, стране нужна твердая рука…, - он следил заширокими плечами мистера Рихтера. Немец пересек улицу, направляясь наКонститьюшен-авеню.
        Теодор отлично знал, каким путем Паук ходит сработы. Умолодого человека было три костюма, серый, синий, итемно-коричневый. Сегодня он надел серый пиджак. Теодор, невольно, улыбнулся:
        -Коричневый, сэкономным образом жизни, Паук могбы еще носить. Асерый небудет.
        Янсон, подороге, купил кофе навынос, вбумажном стаканчике.
        -ВМоскве, наверняка, такие стаканы есть, - подумал Теодор: «Простая вещь, аочень удобно». Кофе остыл. Янсон нехотел обжигать будущего агента.
        Держа стаканчик, он остановился науглу Конститьюшен-авеню. Было без пяти пять. Издверей штаба армии потянулись наулицу первые, слабые стайки служащих. Сначала появились секретарши, встрогих платьях, или костюмах, смаленькими сумочками, схимическими кудрями. Девушки щебетали, застегивая жакеты, подкрашивая губы, охорашиваясь.
        Паук, вышел наулицу, Теодор спокойно выбросил папиросу. Дождавшись, пока юноша минует угол, Янсон вывернул навстречу. Неловко, пошатнувшись, он вылил остывший кофе прямо напиджак ирубашку Паука.
        Визитную карточку, нахорошей, дорогой бумаге, Мэтью вложил в«Прощай, оружие» Хемингуэя. Зараспахнутым окном спальни, выходившим наДюпонт-Серкл, стояла жаркая, тихая вашингтонская ночь. Навыходные столичные жители разъезжались изгорода, устремляясь кокеанским пляжам, навосток. Звенели цикады. Изредка слышался шорох автомобильных шин, звук тормозов. Побеленому потолку комнаты метались отсветыфар.
        Мэтью сидел наподоконнике, держа наколенях раскрытую книгу. Он смотрел наогонек папиросы, напустые, черные окна домов напротив. Вглубоком, темном небе мерцал, переливался Млечный Путь.
        -Я выхожу, имы идем покоридору ия ключом отпираю дверь ивхожу ипотом снимаю телефонную трубку ипрошу, чтобы принесли бутылку капри бьянка всеребряном ведерке полном льда ислышно как лед звенит введерке…, - Мэтью читал, при свете папиросы.
        Вресторане Вилларда, накрахмальной скатерти, введерке сольдом, стояла запотевшая бутылка «Вдовы Клико». Принесли персики иклубнику, спелые, сладкие вишни. Они ели вальдорфский салат, холодный вишисуаз, отличный, мягкий, едва прожаренный стейк. Официант подал блюдо сфранцузскими сырами. Омногих Мэтью читал, ноникогда их непробовал. Нафарфоровых тарелках, рядом сореховым пирогом, блестели шарики ванильного мороженого. Они пили шампанское. Кмясу мистер Теодор заказал отличное, красное бордо, десятилетней выдержки. Перед ними поставили кофе, нонеиздешевого порошка вжестяных банках, который покупал Мэтью, авизящных, серебряных чашках. Вдохнув ароматный, горький дымок, Мэтью услышал добродушный голос:
        -Кофе сварили по-итальянски, мистер Горовиц, - каре-зеленые глаза улыбались, - очень рекомендую.
        Кдесерту полагались маленькие рюмочки сликером, пахнувшим, горьким апельсиновым цветом. Мистер Теодор сказал, что это Grand Marnier Cuvee du Centenaire, выпущенный десять лет назад, кстолетнему юбилею компании. Мэтью никогда так необедал, даже названых приемах. Он неувидел, как мистер Теодор расплатился. Счет непринесли кстолу. Новый знакомец поднял руку: «Мистер Горовиц, вы мой гость. Я чувствую себя виноватым, из-за моей неловкости».
        Серый, потертый, облитый кофе пиджак, грязную рубашку, старый галстук завернули вфирменный пакет универсального магазина «Лорд иТэйлор». Мэтью незаметно, щупал дорогой, ирландский лен нового костюма. Галстук тоже был новым, итальянского шелка, цвета голубиного крыла, слегкой, серебристой искрой. Ботинки остались темиже самыми, поношенными. Мэтью думал, что метрдотель обратит наних внимание, однако умистера Теодора обувь оказалась тоже неновой. ВАмерике любили блестящие, скрипевшие при ходьбе ботинки. Мистер Теодор, будто догадался, очем думает Мэтью. Он заметил, изучая меню:
        -Английские аристократы, мистер Горовиц, никогда непоявляются вновой обуви. Ботинки разнашивает кто-то изслуг, желательно, - он смешливо поднял бровь, - под проливным дождем, вгрязи. Потом их может надеть лорд.
        -Дядя Джон лорд, - вспомнил Мэтью. Принесли иранскую черную икру, наподжаренном, ржаном хлебе. Мэтью соблюдал кашрут только дома. Отец ходил вортодоксальную синагогу, нопоступал точно также. Авраам Горовиц говорил:
        -Наулице, наслужбе, мы должны быть американцами, милый мой. Горовицы здесь триста лет живут. Мы недолжны отличаться отвсех остальных.
        Мать Мэтью родилась вФиладельфии, встарой, хорошей еврейской семье. Родственники Мэтью неставили рождественскую елку, ноневидели ничего плохого вопере, театрах исветских книгах. Мать научила Мэтью играть нафортепьяно.
        Он отлично знал французский инемецкий языки, разбирался влитературе, новгенеральном штабе такое никому небыло нужно. Сослуживцы ничего, кроме служебных циркуляров, игазет, нечитали. Говорили только оспорте. Особой популярностью пользовались скачки ибокс. Мэтью хорошо боксировал, иеще лучше стрелял, нонельзя,же было бесконечно обсуждать лошадей инокауты.
        Когда кузен Меир переехал встолицу, Мэтью стало легче. Меир тоже много читал. Они даже сходились вовкусах. Оба любили Хемингуэя, иДжека Лондона. Закнигами Мэтью представлял себя такимже, как герои романов, человеком, незнающим страха, спокойным, иуверенным. Меир улыбался: «Ненадо отправляться заПолярный Круг, чтобы стать героем, Мэтью. Можно просто, честно, служить своей стране».
        Мэтью тогда читал книгу обэкспедиции Амундсена наСеверный Полюс. Амундсен, спокойным сэром Николасом Кроу, Вороном, открыл Северо-Западный проход. Они пробрались среди льдов, накрохотном шлюпе «Йоа», скомандой изшести человек.
        -Посмотри, - наставительно сказал Мэтью, - Амундсен, впредисловии, пишет: «Еслибы Ворон был жив, онбы, без сомнения, пошел сомной кСеверному полюсу». Новсе открыто, - грустно добавил Мэтью, - исследовать нечего.
        Серо-синие глаза кузена опасно заблестели. Мэтью удивлялся тому, как Меир, невысокий очкарик, навид подросток, мог, иногда, преобразиться.
        -Он, наверное, похож надедушку Меира, который вВойне заНезависимость участвовал, - думал Мэтью: «Его портретов несохранилось, ажаль. Хотелбы я нанего посмотреть». Сняв очки, кузен протер стекла платком:
        -Ворон, дорогой мой, нетолько погиб где-то вольдах, ноипотащил засобой жену, оставив двоих детей сиротами, без единого цента. Он продал все имущество покойной бабушки Мирьям, далеко небедной женщины, чтобы финансировать экспедицию напоиски корабля, который, если идошел триста лет назад доАнтарктиды, то давно лежит надне морском!
        Укоризненно покачав головой, кузен вернулся кдокументам. Углубившись вкнигу, Мэтью вспомнил, что Ворон был женат насестре нынешнего герцога Экзетера, леди Джоанне.
        -Ушли вэкспедицию иневернулись, - он переворачивал страницы, - никто оних больше, ничего неслышал. Нотело отца Ворон привез вАнглию, нашел его могилу насевере, когда сАмундсеном обретался.
        Мэтью подумал озамке дядя Джона, осталелитейных ихимических заводах «КиК». Европейская промышленность отамериканского биржевого краха непострадала:
        -Кузену Питеру вэтом году двадцать один исполняется, - Мэтью отпил темно-красное бордо, - нравится это тете Юджинии, или нет, однако она должна передать сыну управление концерном. Ее, наверное, впалате общин склоняют навсе лады, - леди Юджиния Кроу была депутатом отпартии лейбористов. Питер Кроу, как намекали вписьмах лондонские родственники, ушел изсемьи, студентом Кембриджа, из-за дружбы ссэром Освальдом Мосли. Питер стал членом «Британского союза фашистов инационал-социалистов». Юноша руководил молодежной организацией чернорубашечников, как их называли, исродственниками связей неподдерживал.
        -Интересно, - подумал Мэтью, - он может вГерманию перевести производство, когда войдет вправа наследования. Если он поклонник мистера Гитлера, пусть рядом обосновывается, - заобедом они смистером Теодором ополитике неговорили.
        Кудивлению Мэтью, человек, неловко обливший его кофе, оказался русским инженером. Мистер Теодор приехал вАмерику изучать постановку дел наавтомобильных заводах. Советский Союз очень интересовал прогрессивный опыт американцев. Мэтью никогда еще невстречал русских. Отец кузена Питера был русским, однако он погиб навойне. Русским был икузен Теодор, живший вПариже. Мэтью хотел сказать обэтом новому знакомцу, нововремя прикусил язык. Отца кузена Теодора убили, награжданской войне. Кузен, сматерью, еле выбрался изРоссии. Он был ярым, правого толка монархистом.
        -Он коммунист, - Мэтью смотрел наспокойное, красивое лицо, мистера Теодора, - ненадо ему отаком знать.
        Выяснилось, что мистер Теодор впартию невступал.
        -Унас демократическая страна, мистер Горовиц, - объяснил инженер, - вконституции гарантирована свобода слова, свобода печати исобраний. Я сделал хорошую карьеру, пользуясь вашим языком, будучи беспартийным человеком, - мистер Теодор трудился старшим инженером нановом, автомобильном заводе, нареке Волге. Он показал Мэтью советский паспорт идал ему визитную карточку:
        -Я провел три месяца вДетройте, мистер Горовиц, невылезал сконвейера. Мне кажется, я заслужил отдых, - мистер Теодор рассказывал осоветских стройках, окрасотах страны. Юноши, ровесники Мэтью, вСоветском Союзе, командовали военными соединениями, иполучали под ответственность заводские цеха.
        -Мы ценим молодежь, мистер Горовиц, - заметил русский, - идаем ей развиваться. Любые поездки, обучение…., - он повел рукой, - сомной здесь работала целая делегация, ребята вашего возраста, - он улыбнулся.
        Мэтью понял, что такие поездки оплачивало государство, как иотдых вгостиницах напобережье, как образование, отшколы доуниверситета, или обучение языкам. Английский умистера Теодора был отменным. Дореволюции он закончил инженерный факультет. Мистер Теодор водил машину, идаже самолет. Мэтью знал военных пилотов. Он исам, иногда, думал пойти вавиацию. Однако ввоздушных силах царила такаяже скука, как ивостальной армии. Приятель, инспектировавший авиационную базу, сказал, что, кроме одного тренировочного полета внеделю, больше ничего ввойсках непроисходило.
        -Как ивезде, - мрачно подумал Мэтью:
        -Только вСоветском Союзе интересно. Они строят новые города, исследуют Арктику, летают через Тихий океан…, - они смистером Теодором говорили олитературе. Русский читал иХемингуэя, иДжека Лондона. Они даже поспорили. Мистер Теодор сказал:
        -Хемингуэй, отличный писатель. Новего книгах, ксожалению, царит уныние. Понятно, - он курил дорогие папиросы, поблескивали золотые запонки, - после войны Европа лежала вразвалинах. Молодое поколение потеряло иллюзии, ориентиры. Сейчас другое время, мистер Горовиц, - он подмигнул Мэтью, - мне еще неисполнилось сорока, но, когда я смотрю наваших ровесников, молодых командиров, инженеров, я себя, чувствую стариком…, - мистер Теодор подарил ему журнал «СССР настройке», наанглийском языке.
        Они расстались уотеля Вилларда. Мистер Теодор жил всоветском посольстве. Мэтью, сам того неожидая, улыбнулся: «Это наш семейный особняк. Его довойны продали. Я внем никогда небыл».
        -Приходите, - радушно предложил русский.
        -Я вам все покажу. Конечно, дом перестроили, новсе равно, вамбы, наверное, было интересно посмотреть. Вобщем, - заключил мистер Теодор, - звоните мне влюбое время, - он написал телефон накарточке, автоматической ручкой Паркера, сзолотым пером.
        Отложив Хэмингуэя, Мэтью взял журнал. «СССР настройке» напоминал дорогие издания, которые Мэтью видел вкнижных магазинах, Atlantic Monthly, New Yorker, Town and Country. Их читали ухоженные, уверенные юноши, которым завидовал Мэтью. Вжурнале, тоже были молодые лица, красивые, глянцевые фотографии.
        Мэтью читал освоем ровеснике. Юноша, вдвадцать четыре года, руководил строительством гидростанции. Под началом умолодого инженера было три тысячи рабочих. Он нашел статью одевушке, враче, уехавшей изстолицы наДальний Восток. Она отвечала заучасток размером счетверть Франции. Девушка, светловолосая, высокая, вбелом халате, напомнила Мэтью кузину Эстер.
        -Эстер никуда непоедет, - усмехнулся Мэтью, - откроет кабинет вАмстердаме, ибудет принимать богатых пациенток. Она уЦентрального Парка выросла. Дядя Хаим тоже лечит соседей. Какой Дальний Восток! Я уверен, что кузен Давид, чуму изучает неради помощи людям, аради Нобелевской премии. Профессор Кардозо неуспел ее получить, аДавид своего добьется. Все из-за денег…, - он читал омосковском метрополитене, отеатрах, рассматривал фотографии ресторанов нареке, счастливых, смеющихся людей. Здесь небыло нищих, или безработных, носящих насебе рекламные плакаты. Здесь, казалось, несуществовало горя, несчастий иболезней.
        Мэтью повертел визитную карточку. Мистер Теодор признался, что еще невидел ничего встолице. Инженер приехал изДетройта после обеда:
        -Исразу вас облил, - он развел руками, - прошу прощения. Я боялся, что вы наменя всуд подадите. Я слышал, уамериканцев национальный спорт, судиться друг сдругом. Ноя обязан возместить вам ущерб, - он рассчитывался укассы, в«Лорде иТэйлоре».
        Мэтью, конечно, несталбы подавать намистера Теодора всуд. Адвокаты стоили немало, аденег укапитана Горовица неводилось. Мэтью понял, что русский неинтересовался тем, где работает новый знакомец.
        -Он гость нашей страны, - сказал себе юноша, - надо оставить унего хорошее впечатление обамериканцах…, - Мэтью соскочил сподоконника. Он хотел еще раз услышать добродушный, слегким акцентом голос, увидеть каре-зеленые, веселые глаза. Мистер Теодор небыл похож наотца, нопочему-то Мэтью подумал опокойном полковнике Горовице. Отец очень любил Мэтью, ивсегда сним возился. Юноша, взглянул нафото, висевшее настене. Мэтью, трехлетний, сидел напони, отец ласково придерживал его заплечи. Отмистера Теодора пахло сандалом. Мэтью помнил этот аромат, сдетства. Он исамбы покупал эссенцию, однако флакон стоил дорого. Юноша пользовался дешевой, резкой туалетной водой.
        Начасах было почти одиннадцать.
        -Влюбое время, - вспомнил Мэтью, поднимая телефонную трубку, - покажу ему город. Завтра я полдня дежурю. Обыкновенная вежливость, вконце концов.
        Он набрал номер, сверяясь скарточкой.
        Янсон ночевал впосольстве, утелефонного аппарата. Они стретьим секретарем, пили кофе. Настоле лежал советский паспорт, свклеенной фотографией Янсона, визитные карточки, журналы, письма отнесуществующей семьи несуществующего инженера.
        Третий секретарь был настроен скептически.
        -Непозвонит он, Теодор Янович, - сказал коллега, - зачем ему? Он обыкновенный американец, ограниченный янки. Его интересуют только деньги ибокс.
        -Вы унего дома небыли, Дмитрий Иванович, - уверил его Янсон, - необедали сним, окнигах неговорили. Это наш юноша, - Янсон положил руку насердце, - здесь, внутри. Только он еще сам обэтом незнает…, - затрещал телефон. Подняв трубку, Янсон указал собеседнику накнопку, рядом саппаратом. Секретарь поспешно ее нажал. Все разговоры сПауком записывались.
        Положив ноги настол, закурив, Янсон подмигнул третьему секретарю.
        -Нет, нет, мистер Горовиц, вовсе непоздно. Я рад вас слышать…, - Янсон, улыбаясь, рассказывал Пауку, что сидит над отчетом окомандировке.
        -Будто сосвоим сыном говорит, - третий секретарь поднялся. Он хотел принести еще кофе, ночь обещала стать долгой.
        Нью-Йорк
        Завизжали тормоза потрепанного форда. Столб пыли повис над вытоптанной площадкой, над высоким, мощным железным ограждением, втри человеческих роста. Поверху стальных щитов шла колючая проволока. Наворотах висели таблички: «Собственность Правительства США. Проход строго воспрещен».
        -Мистер Горовиц, - почти ласково сказал пожилой мужчина, сидевший наместе пассажира, - засорок футов доманевра начинаете уводить руль вправо. Резко срываете ручной тормоз, крутите руль влево. Недоотказа, пожалуйста. Просто даете направление автомобилю. Поверьте, машину ибез вашего дальнейшего участия развернет. Выжимаете сцепление, отпускаете ручник, руль наместо. Сцепление оставляете впокое, даете погазам, - насвистывая какую-то джазовую песенку, мистер Чарльз безмятежно закурил папироску:
        -Еще раз. Называется, бутлеггерский разворот. Ваши приятели вЧикаго им хорошо владеют. Вперед, - он указал науходящую зажаркий горизонт, пустынную дорогу.
        Меир, вцепившись вруль, тяжело дышал. Его обучили водить машину ровно задень. Наследующий день он приехал напароме сюда, вХобокен. Инструктор, мистер Чарльз, непредставившийся пофамилии, ждал Меира нафорде, уворот. Меир, сначала, думал, что они будут практиковаться вХобокене. Мистер Чарльз кивнул наместо водителя:
        -Повозите меня поНью-Йорку, мистер Горовиц. Я неместный. Покажете мне город, - он улыбнулся, впрокуренные усы. Умистера Чарльза был похожий сМеиром акцент. Юноша предпочел это необсуждать.
        Машину оборудовали вторым комплектом педалей. Только благодаря этой предосторожности экскурсия незавершилась преждевременно, вприемном покое госпиталя. Мистер Чарльз требовал отМеира рассказов одостопримечательностях Нью-Йорка, мимо которых они проезжали. Нафорде висела табличка «Ученик». Полиция, несмотря намногочисленные остановки, ивиляние машины, наних внимания необращала.
        -Унас номера, - коротко заметил мистер Чарльз, - особые.
        Какие это были номера, инструктор необъяснил. Меиру вообще, мало что объясняли.
        Втире сним занимался мистер Лео, человек средних лет, срезким, бруклинским акцентом. Меир, судивлением, заметил, что мистер Лео тоже носит очки.
        -Первый раз я их надел вдесять лет, мистер Горовиц, - инструктор, разложил перед Меиром целый арсенал, - нонавойне они мне непомешали получить Медаль Почета. Ивам непомешают, обещаю.
        Меир открыл рот. Он еще никогда невидел человека, награжденного Медалью Почета. Мистер Лео неснимал старой шляпы. Под ней, как подозревал Меир, армейский снайпер носил кипу.
        Сострельбой дело пошло веселее. Меир понял, что попадает вовсе невкрай мишени, атуда, куда надо. Полигон выходил наокеан. Воду тоже отгородили стальными щитами. Его учили водить катер, инырять. Плавал Меир отменно, как любой мальчишка, выросший вНью-Йорке, носаппаратом Рукероля никогда еще непогружался, ивообще невидел такой конструкции.
        Катером, впрочем, оказалось, управлять гораздо легче, чем автомобилем. Щиты, загораживавшие акваторию, поднимались. Инструктор, обучавший Меира, позволил ему выйти вморе, под наблюдением.
        Меир, вдвадцатый раз, повторял проклятый маневр. Все его наставники были молчаливы. Человек, сидевший вкупе «Колумба», сWashington Post, тоже говорил немного. Незнакомец носил простое, старомодное пенсне ипокуривал короткую трубку. Получив портфель, Меир оглянулся. Мужчина напротив, махнул рукой. Двое, вневидных костюмах вышли, дверь закрылась.
        Меир неиспугался. Он покраснел, как обычно сним случалось, когда он злился. Юноша, ядовито, начал:
        -Здесь территория Соединенных Штатов Америки, мистер. Я американский гражданин, извольте объясниться…, - вего руке очутилась стальная фляга скофе. Незнакомец, весело улыбнулся:
        -Прошу прощения, мистер Горовиц. Мне, то есть нам, необходимо было свами поговорить. Наедине, без посторонних глаз иушей. Вы присаживайтесь, - предложил мужчина впенсне, - довокзала Гранд-Сентрал полтора часа. Унас есть время.
        Он заинтересованно, посмотрел наМеира: «Вы покраснели. Вас что-то смутило?»
        -Меня смутило, - саркастически отозвался Меир, - что я досих пор незнаю, как обращаться квам, дорогой мистер, - человек вынул унего изрук портфель.
        -Пейте кофе, - посоветовал он, - моя жена варила, утром. Александр Македонский, как известно, отбирая солдат, давал им пощечину. Покрасневших людей, он ставил впервые ряды, апобледневших…,
        -Вовторые, - кофе был крепким игорьким. Вытащив изкармана пиджака пачку папирос, Меир вопросительно посмотрел насобеседника. Мужчина кивнул.
        -Вовторые, - повторил Меир, - потому что такие солдаты, хоть инебросаются наврага, очертя голову, однако иони хороши вбою. Они выносливей. Бледнеть я тоже умею, - Меир, сам того неожидая, рассмеялся.
        -Несомневаюсь, мистер Горовиц, - одобрительно заметил его собеседник. Он представился мистером Алленом Даллесом, работником, Государственного Департамента исекретарем Совета поМеждународным Отношениям. Меир слышал оних, краем уха. ВСовет входили идемократы, иреспубликанцы. Неправительственная организация, Совет, как говорили, неофициально определял внешнюю политику страны.
        -Я недипломат, мистер Даллес, - растерянно, покашлял юноша, - я агент Бюро поРасследованиям, занимаюсь финансовыми преступлениями. Мистер Гувер….,
        -Мистер Гувер поддерживает наше предложение, - прервал его Даллес, - он вас порекомендовал, мистер Горовиц. Небеспокойтесь, вы вернетесь вБюро, после отпуска. Накакое-то время, разумеется, - вокне проносились мирные, сонные городки Нью-Джерси.
        Юноша напротив, вежливо ждал. Даллес думал, что Гувер, конечно, прав. Глава Бюро отлично разбирался влюдях.
        -Жалко его отдавать, - заметил Гувер, - ночего несделаешь, ради безопасности страны. Несмотри, что он наподростка похож. Такие люди, как он, вбою лучше, выносливей. Влюбом бою, - Гувер подписал приказ опереводе агента Горовица.
        -Сдоктриной Монро мы скоро покончим, - Даллес выбил трубку, - вследующем году Япония откроет войну против Китая. Самураи побеспокоят Советский Союз, навосточных границах. Европа, мистер Горовиц, скоро вспыхнет, как сухое сено. Америка неможет оставаться встороне, нам надо подготовиться. Понадобятся надежные работники, вроде вас…, - Меир, внимательно слушал. Юноша, честно сказал:
        -Я знаю языки, но, мистер Даллес, я неумею стрелять, никогда вжизни неводил машину…, - Даллес отмахнулся:
        -Вас научат, мистер Горовиц. Через две недели явитесь наслужбу. Потратите отпуск назнакомство сновым местом работы. Семья ваша недолжна ни очем знать. Вы получите телеграмму, отзывающую вас обратно вВашингтон, вБюро.
        -Акуда я поеду насамом деле? - поинтересовался Меир.
        Даллес вскинул бровь: «Вы все узнаете, внужное время».
        Ежедневные отлучки вХобокен Меир объяснял визитами внью-йоркское отделение Бюро. Аарон каждое утро, после миньяна, тоже куда-то уходил. Брат говорил, что работает вбиблиотеке Еврейской Теологической Семинарии, ноМеир видел какую-то грусть вего темных глазах.
        Они сотцом обедали вресторане Рубена. Доктор Горовиц расспрашивал старшего сына оПалестине, амладшего оВашингтоне. Отец, следующей осенью собирался навестить Эстер, вАмстердаме, где проходил международный медицинский конгресс. Дочь написала, что Давид председательствует насекции эпидемиологов.
        -Можем вместе поехать, - предложил доктор Горовиц, - посмотрите наплемянника, или племянницу, увидим Лондон иПариж. Если вам отпуск дадут, - торопливо прибавил отец.
        -Конгресс вноябре, после праздников, - он взглянул настаршего сына, - собщиной недолжно быть затруднений. Ты отправил письма? - Аарон намеревался предложить свою кандидатуру синагогам вНью-Йорке. Доктор Горовиц обрадовался. Хаим нехотел, чтобы сын уезжал изгорода.
        -Эстер вЕвропе, Меира я невижу, - ласково сказал он, - хотябы ты меня небросай.
        Старший брат кивнул. Меир, краем глаза, увидел, что Аарон покраснел.
        Мистер Чарльз, наконец, отпустил его, что-то пробормотав напрощанье. Меиру хотелось думать, что он услышал похвалу, однако юноша необольщался насчет своих способностей квождению. Он быстро добежал допростой, деревянной душевой. Для занятий Меир привез вХобокен старые, времен Гарварда джинсы, потрепанные теннисные туфли ипару спортивных рубашек. Растираясь полотенцем после душа, Меир заметил конверт, вшкафчике. Ему предписывалось явиться наполигон через два дня, вдевять вечера.
        -Содним вещевым мешком, - гласил постскриптум, - ивашим паспортом.
        Вещевой мешок, армейского образца, красовался рядом сего костюмом иботинками.
        -Здесь даже аэродрома нет, - подумал Меир, - наверное, намашине поедем, куда-нибудь.
        Он попрощался смолчаливыми охранниками. Брат ждал его вресторане Рубена, наланч. Паром отходил через четверть часа. Оглянувшись, Меир увидел форд, смистером Чарльзом зарулем. Машина выезжала изворот.
        -Садись, - велел инструктор, - подброшу. Держись крепче, - Меир едва успел схватиться заручку над головой. Форд заревел, стрелка подобралась квосьмидесяти милям вчас. Он крикнул: «Я незнал, что можно так быстро водить!»
        -Тебе нельзя, пока еще, - отрезал мистер Чарльз. Машина наклонилась накрутом повороте, неснижая скорости. Меир широко улыбнулся.
        Вресторане Рубена было шумно, звенел колокольчик застойкой. Официанты разносили тарелки сознаменитыми, огромными сэндвичами, изржаного хлеба, солонины имаринованных огурцов. Кока-колы здесь недержали. Рубен подавал имбирное пиво, илимонад. Аарон сидел убольшого окна, выходившего наПятьдесят Девятую улицу. Мимо пробегали мальчишки-разносчики, скоричневыми пакетами. Наулице царила полуденная толчея, гудели такси, автобусы были разукрашены рекламами бродвейских мюзиклов иновых фильмов.
        Клерки стояли вочереди кприлавку, где делали сэндвичи навынос, бизнесмены вшляпах, заказывали ланчи, девушки устроились стайкой вуглу. Хорошенькая брюнетка глядела наАарона. Смутившись, она отвела глаза. Шляпа раввина Горовица лежала настуле. Темные, вьющиеся волосы прикрывала черная, бархатная кипа. Архивариус «Джойнта», скоторым Аарон работал внью-йоркской конторе, носил похожую кипу.
        Несказав ничего отцу, рав Горовиц пошел в«Джойнт», через два дня после возвращения вНью-Йорк. Его принял вице-президент, мистер Джеймс Розенберг.
        Аарон едва успел сказать, что вернулся изПалестины, где слышал ополитике нацистов поотношению кевреям. Розенберг устало прервал его: «Хорошо, рав Горовиц, что вы хотите собрать деньги, вобщине, для помощи евреям Германии. Унас есть фотографии, есть люди…»
        Аарон откашлялся:
        -Вы меня нетак поняли, мистер Розенберг. Уменя нет общины. Здесь, я имею ввиду, - Аарон указал заокно: «ВНью-Йорке. Я хочу, - он поднял темные глаза, - работать вГермании, мистер Розенберг».
        Воткрытое окно слышался шум автомобилей, наПятой Авеню. Изрепродуктора доносилась какая-то джазовая песенка. Розенберг помолчал: «Я позвоню членам совета, рав Горовиц. Будем говорить серьезно».
        Все оказалось просто. Нацисты были заинтересованы втом, чтобы наОлимпиаду приезжали туристы. Они легко давали визы американцам, даже еврейского происхождения. Впаспорте Аарона неуказывалось, что он еврей, однако, как кисло, заметил мистер Розенберг, врядли внью-йоркском консульстве Германии, кто-тобы принял его закитайца. Тем неменее, Аарон, при визите, кипу надевать нестал. Вконсульстве он впервые, ненафотографии, увидел черно-красный флаг сосвастикой. Вего паспорте теперь красовалась такаяже свастика, навизе. Аарону было неприятно смотреть настраницу.
        Вавгусте его ждали вHochschule fur die Wissenschaft des Judentums, берлинской семинарии для раввинов. Доктор Лео Бек, глава семинарии, брал его преподавателем Талмуда. Главным местом работы Аарона становилось представительство Джойнта вБерлине. Европейская контора находилась вПариже. ВБерлине Джойнт помогал немецким евреям покинуть Германию. Увидев цифры, Аарон побледнел:
        -Мистер Розенберг, почему изста тысяч человек, вгороде, эмигрировало, загод, только шестьсот? Им мало запрета напрофессии, мало, что уних отняли немецкое гражданство, мало законов очистоте расы? - Розенберг курил, сидя накраю стола.
        -Рав Горовиц, - зло отозвался он, - онибы уехали, поверьте, нонаэмиграцию вПалестину существует квота, анаша свами страна тоже невсем выдает визы. Ваша задача, отправить этих людей прочь изГермании, каким хотите образом.
        -Нокуда? - Аарон смотрел наворох нацистских газет, нафотографию костра перед Бранденбургскими воротами.
        -Наш самый опасный враг, еврей, итот, кто зависим отнего. Еврей может думать только по-еврейски. Когда он пишет по-немецки, то он лжёт, - читал Аарон. Рав Горовиц вздрогнул. Розенберг положил руку ему наплечо: «Das war ein Vorspiel nur, dort, wo man Bucher, Verbrennt, verbrennt man auch am Ende Menschen. Гейне они тоже сжигали, рав Горовиц».
        -Вместе, где сжигают книги, потом будут жечь илюдей, - вспомнил Аарон.
        Розенберг добавил:
        -Куда хотите, рав Горовиц. Туда, где наших братьев примут. Подальше отподобного, - он сотвращением посмотрел наVolkischer Beobachter.
        Аарон отплывал вБремен, через два дня. Отцу он, пока, ничего несказал. Рав Горовиц намеревался посоветоваться смладшим братом.
        -Меир здесь остается…, - Аарон заставил себя невспоминать архивные папки, над которыми он сидел вДжойнте. Мистер Левин, человек вчерной кипе, трудился здесь пятнадцать лет. Он помнил отца Аарона. Доктор Горовиц приходил в«Джойнт», внадежде найти брата. Аарон читал свидетельства евреев, уехавших изГермании, пролистывал нацистские публикации, разбирался вНюрнбергских законах. Левин педантично занимался работой, собирая документы, наклеивая новые ярлычки напапки.
        Они говорили нанемецком языке, Аарону надо было практиковаться. Однажды, он спросил: «Что случилось вПольше, мистер Левин?». Аарон знал, что Советская Россия иПольша воевали, нобольше ничего ему небыло известно. Газеты он тогда нечитал. Аарону вдвадцатом году исполнилось всего десять лет. Левин, оценивающе, посмотрел нанего. Зашаркав куда-то вглубины большой, комнаты, пожилой человек принес потертые папки, Аарон их принял. Левин, внезапно сказал:
        -Ваш отец ничего невидел, рав Горовиц. Ненадо, чтобы…, - архивист повел рукой.
        Он принес Аарону свидетельства людей, выживших впогромах. Рав Горовиц знал опогромах вцарской России, ноего мать привезли вАмерику маленькой девочкой. Все предки Аарона поотцовской линии были американцами. Дойдя досередины первой папки, Аарон быстро, накинул пиджак. Он исам непонял, как оказался напожарной лестнице. Сидя нажелезной ступени, вдыхая горький дым папиросы, Аарон плакал, кусая губы. Вымыв лицо, он вернулся вкабинет. Рядом спапками стоял стакан чая, Левин надписывал ярлычок. Архивариус поднял седую голову: «ВГермании случится тоже самое, рав Горовиц. Если нехуже».
        -Неслучится, - Аарон сжал зубы: «Для этого я туда иеду, мистер Левин».
        Меир влетел вресторан, запыхавшись, сразу заметив брата. Аарон сидел, над стаканом лимонада, глядя наулицу. Меир обернулся. Красивая, высокая женщина, влетнем, серого шелка костюме, шла кЦентральному Парку, неся пакет изBloomingdales. Черные, тяжелые волосы, падали наплечи.
        -Залюбовался, иесть начто, - смешливо подумал юноша, - жениться ему пора.
        Свернув заугол, женщина пропала извиду. Меир остановил официанта: «Два сэндвича, совсем, что полагается, ибыстрее, пожалуйста».
        Он только сейчас почувствовал, что проголодался.
        -Игорячих сосисок, ипирожков, скартошкой икашей, - крикнул Меир вслед официанту. Он пробрался кстолику брата через обеденную толкотню ресторана.
        Закрасной дверью салона Элизабет Арден, наПятой Авеню, царила тишина. Легко, приятно пахло цветами, изкабинетов доносились приглушенные, женские голоса. Миссис Рихтер, позвонив изотеля «Уолдорф-Астория», записалась напарижский массаж лица, маникюр ипедикюр. Клиентке предложили передать пакет изуниверсального магазина, нахранение вгардероб. Женщина улыбнулась: «Спасибо. Пусть побудет сомной». Впакете было белье ичулки. Под ними лежал пухлый, запечатанный конверт.
        Закрыв глаза, Анна вытянулась намассажном столе. Ее переодели вшелковый халат, убрав волосы под косынку. Дела вНью-Йорке были закончены. Изстолицы пришла телеграмма. Мистер Рихтер приезжал сегодня, навокзал Гранд-Централ, вечерним экспрессом. «Мои встречи прошли удачно, - читала Анна отпечатанные, черные буквы, - очень скучаю овас».
        Анна забрала дочь изшколы, они гуляли поЦентральному Парку. Анна тихо рассказывала, как они поедут вМоскву, как Марта увидит Кремль иМавзолей, как ее примут впионеры. Дочь крепко, доверчиво, держала ее заруку. ОтМарты пахло чем-то детским, сладкой жвачкой, ванильным мороженым. Нежная щека разрумянилась. Анна мучительно, думала: «Все ради нее, только ради нее…, Я хочу, чтобы Марта была вбезопасности».
        ВBloomingdales Анна купила дочери джинсы, рубашки, платья июбки. Марта иАнна навестили музей Метрополитен идневное представление взале Карнеги. Играли Чайковского. Анна рассказала, что композитор дирижировал, наоткрытии зала, вконце прошлого века.
        -Мои встречи прошли удачно, - сильные пальцы массажистки разглаживали ее лоб, - удачно….
        Москва, скорее всего, дала согласие навербовку одного издвенадцати, номуж никогдабы несказал обэтом Анне. Правила безопасности требовали, чтобы каждый изних знал как можно меньше. Такое было важно при аресте. Медицина продвинулась далеко вперед. Под влиянием новых препаратов, скополамина, амобарбитала итиопентала натрия человек рассказывал все, даже без применения пыток. Анна была уверена, что вМоскве тоже используют лекарства. Единственное, что она могла сделать, это приложить список двенадцати кматериалам, запечатанным вконверт.
        ВЦентральном Парке они взяли лодку, Марта отлично гребла. Насередине пруда они говорили оМоскве, отом, что Марта увидит парад вгодовщину революции. Анна смотрела наиграющие бронзой волосы дочери: «Если что-то случится, ее непощадят». Случиться могло все, что угодно. Анна незнала, зачем ее вызывают вМоскву. Официально, врадиограмме, говорилось одокладе.
        -Теодора отправляют вИспанию…, - они сидели влетнем кафе, забельгийскими вафлями сшоколадом, - нас разлучают. Аесли вМоскве видели документы отца…, - Анна была почти уверена, что, кроме Владимира Ильича, никто неподозревал онастоящем происхождении Горского.
        -Почти уверена, - повторяла она себе, - нопапа дружил сИосифом Виссарионовичем. Папа исТроцким дружил. Троцкий подписал указ онаграждении Теодора…, - Троцкий подписывал указы онаграждении сотен человек. Партя приговорила Троцкого ксмерти. Все люди, которые когда-то сним встречались, стали подозрительными.
        -Радек, - думала она, - Каменев, Зиновьев, Пятаков, Сокольников, Бухарин. НеБухарин. Он был любимцем Ленина, инеКаменев, он чист…, - Анна подавила желание опустить голову вруки:
        -Я ночевала уТроцкого наквартире, он замной ухаживал, когда я болела. Задвенадцать лет вМоскве все изменилось, - впервые поняла Анна, - все другое. Я хотела доложить онастроениях Теодора, аесли он меня опередил? Новедь он меня любит…, - слушая болтовню дочери, она заставляла себя улыбаться.
        ВАмерике, ей начал сниться Екатеринбург. Вотеле Вилларда она поднималась, накидывая халат, ивыходила набалкон. Она затягивалась папиросой, глядя наогни Вашингтона. Анна вспоминала темный, душный подвал, крики людей, свист пуль итяжелый, металлический запах крови.
        -Это нея его убила, - думала Анна, - нея выстрелила вмальчика. Вокруг было много людей, воглаве сотцом. Стреляли все. Это была немоя пуля…, - она слышала незнакомый, холодный женский голос:
        -Искупление еще несвершилось. Донего далеко…, - она непонимала, кто говорит. Перед глазами вставал серый туман. Анна, пошатываясь, обхватывала голову руками: «Ненадо больше, пожалуйста». Она незнала, укого просит пощады.
        ВВашингтоне, улучив момент, Анна зашла впубличную библиотеку. Пролистав подшивки газет, она нашла объявление орождении отца, нашла некролог, спустя четырнадцать лет. Александр Горовиц утонул вЖеневском озере, вовремя путешествия вЕвропу. Тело подростка ненашли.
        -Утонул, - Анна пила слабый, горький кофе вкакой-то дешевой забегаловке, - чтобы стать Александром Горским.
        Ее дед был генералом, дядя, старший брат отца, погиб навойне. Анна поняла, что Мэтью Горовиц, ее кузен. ВНью-Йорке, дочь рассказала ей одокторе Хаиме Горовице идаже продиктовала адрес, уЦентрального Парка. Анна ласково улыбнулась:
        -Однофамильцы твоей бабушки, милая. Горовицей много, - она принесла телефонную книгу изпередней гостиничного номера, - полсотни страниц.
        Анна еще встолице узнала иодокторе Горовице, иоего детях.
        -Мой отец был американским гражданином, - думала Анна, - ия, иМарта можем получить здешние паспорта, если я заберу документы изМосквы. Если нас выпустят обратно, если Теодора неарестуют. Или меня неарестуют, или нас обоих, - она нехотела думать отаком.
        -Если он донес наменя…, - Анна закрывала глаза, чувствуя его поцелуи, обнимая мужа, - ноочем доносить? Троцкий, покупал мне аспирин ипоил чаем, когда мой отец погиб. Даже отаком…, - она застонала: «Я тебя люблю, люблю…». Анна надеялась, что Теодор несообщил ничего вМоскву. Глядя вего спокойные, каре-зеленые глаза, женщина напоминала себе:
        -Я тоже хотела рассказать оего сомнениях. Если он меня опередил? Если он хочет отдалиться отжены строцкистскими связями? Марта ему недочь, покрови. Он расстреливал детей, вовремя антоновского восстания. Белогвардейцы его называли, Латышским Зверем. Он иглазом неморгнет, если Марта…., - Анна обрывала себя. Такое было слишком больно.
        -Новедь ия, - она кусала губы, сдерживая стон, - я стреляла вдевочек, моих ровесниц, вмальчика…., - услышав тяжелое дыхание мужа, Анна позволила себе всхлипнуть. Заплакать былобы подозрительно, она так никогда неделала. Это могло вызвать уЯнсона вопросы.
        Поехав наАрлингтонское кладбище, Анна постояла над могилами деда, прадеда, идяди. Женщина смотрела нашестиконечные, еврейские звезды, надаты гибели. Горовицей было много. Настаром, камне, серого гранита, было выбито: «Капитан Хаим Горовиц, Война заНезависимость». Втемно-синем, жарком небе кружили птицы.
        Анна, оглядывалась, сжимая сумочку. Она села невпервое такси, автретье, инестала брать машину уотеля Вилларда. Она дошла доПенсильвании-авеню, зная, что муж может пустить заней слежку. Женщина велела себе быть осторожной. Анна вытерла глаза: «Я давно неплакала. Теодор ничего неувидит. Я вернусь вотель раньше него».
        Прищурившись, она заметила русские буквы нанадгробии, православный крест, над именем. Анна прочла фамилию. Женщина сжала руки вкулаки, доболи:
        -Он мне рассказывал. Его дед здесь похоронен. Его бабушка была американкой. Ион американец, он родился наПанамском канале, где его отец работал инженером. То есть он русский…, - Анна помнила шуршание дождя заокном, серые, мокрые, берлинские крыши. Женщина быстро сунула руку вкарман пиджака. Она вцепилась зубами вшелковый платок, сдерживаявой.
        -Я плакала, - она быстро, неоглядываясь, шла квыходу, - плакала, смеялась. Ион тоже. Это впервый раз случилось, уменя, унего. Недумай онем, - велела себе Анна, - забудь. Ты его никогда неувидишь…., - она положила руку накрохотный, золотой крестик, услышав его шепот:
        -Он семейный, современ незапамятных. Возьми его, возьми, любовь моя, - унего были нежные, такие нежные руки. Она села втакси:
        -Всего неделя, тринадцать лет назад. Я нехочу онем думать, небуду. Я незнаю, где он сейчас, иникак неузнать…, - машина стояла впробке. Анна сомкнула пальцы наизорванном, шелковом платке. Надо было купить новый, точно такойже, ачек выбросить. Подороге котелю Вилларда, она сделала массаж лица, всалоне при универсальном магазине. Веки почти неприпухли. Анне показалось, что муж ничего незаметил.
        Служащая одобрительно сказала:
        -Умадам почти нет морщин. Вы, наверняка, ведете очень спокойный образ жизни.
        Рассчитавшись, Анна оставила двадцать процентов начай.
        Марта ждала ее вгостинице. Анна купила дочери стопку женских журналов. Марта призналась, что вшколе такое чтение запрещали. Женщина просмотрела глянцевые страницы, сфотографиями голливудских звезд, имодами сезона. Марта, соткрытым ртом, изучала осенние платья отШанель. Анна, ласково, подумала:
        -Пусть. Я вдвенадцать лет гранки вычитывала, для «Искры». Пусть…, - перед уходом она обняла дочь. Девочка вздохнула:
        -Жаль, что мы спапой расстаемся. Новедь ненадолго, мамочка? - Марта подняла ясные, зеленые глаза. Анна проверила номер, когда вселялась. Она небыла инженером, нознала, где обычно размещают микрофоны. Напервый взгляд, все было впорядке, однако она предупредила дочь, что свободно говорить они могут только впарке. Сейчас опасности небыло. Мистер Рихтер, бизнесмен, много путешествовал. Его дочь, конечно, скучала поотцу.
        -Ненадолго, - уверила ее Анна.
        Муж отплывал завтра, на«Графе Савойском», вЛиворно. Ящики сгрузом идомашней утварью лежали втрюме корабля. Резиденты вНью-Йорке продолжали содержать безопасную квартиру, ипереходили под начало вашингтонских товарищей. Проводив Янсона, Анна иМарта отправлялись вГавр, вкаюте первого класса французского лайнера.
        ВГавре они сходили наберег, поаргентинским паспортам, иснимали номер вгостинице. Остальное было заботой работников, ждавших насоветском сухогрузе.
        Поймав четвертое посчету такси, Анна велела шоферу ехать наБрод-стрит, вНижний Манхеттен, вделовой квартал. Она договорилась овстрече садвокатской конторой Салливана иКромвеля, крупной иуважаемой юридической практикой.
        Вмашине, закурив папиросу, Анна велела себе недумать отом, что отГавра два часа напоезде доПарижа.
        -Во-первых, ты пока ничего незнаешь. Незачем разводить панику.
        Она скосила глаза напакет:
        -Просто, - женщина поискала слово, - страховка. Навсякий случай. Она мне понадобится, если придется спасать Марту. Во-вторых, - она вцепилась длинными пальцами вплаток, - еслибы он знал, что я его дочь, онбы первый меня пристрелил, я уверена. Он воевал, подростком, сотцом. Ипотом, наПерекопе…, - Анна помнила его голубые глаза, врыжих ресницах, мозоли набольших, натруженных, руках рабочего.
        -Он учился уВальтера Гропиуса, вВеймаре…, - Анна сглотнула, - авБерлин приехал практикантом, настройку. Двадцать три ему тогда исполнилось. Сейчас тридцать шесть, он ровесник века. Где его искать…, - женщина сжала зубы:
        -Нельзя бежать. Надо ехать вМоскву, делать свое дело. НоМарта…, - она немогла оставить дочь вНью-Йорке, или воФранции. Такое было равносильно признанию вины, иМарту все равнобы нашли. Вспомнив расспросы дочери опараде наКрасной площади иКремле, женщина прижала ксебе пакет: «Ничего неслучится. Просто страховка».
        Она сидела вкабинете партнера, мистера Ламонта, любуясь панорамой Манхэттена. Фирма располагалась натридцатых этажах небоскреба. Бесшумные лифты обслуживали мальчики вформенных курточках. «Салливан иКромвель» приняли отмиссис Рихтер, наответственное хранение, пакет. Разумеется, юристы неинтересовались тем, что внем находится. Миссис Рихтер оставила четкие указания. Каждые полгода, виюне идекабре, отнее должно было прийти письмо, наабонентский ящик конторы. Вслучае неполучения корреспонденции, «Салливан иКромвель» передавали пакет доктору Хаиму Горовицу, пооставленному миссис Рихтер адресу.
        Зачашкой хорошего кофе, Анна поинтересовалась, как ей получить американское гражданство. Ламонт, предупредительно, щелкнул зажигалкой: «Пользуясь свидетельством обраке вашего отца, миссис Рихтер, вы сможете заказать копию его метрики, влюбом американском консульстве. Пополучении документа, вам ивашей дочери оформят паспорта».
        Заплатив запятилетнее обслуживание, миссис Рихтер ушла.
        Вдыхая запах жасмина, адвокат думал оее дымных, серых глазах, очерных прядях волос, падавших настройную шею. Он вспомнил золотое, обручальное кольцо: «Редкая красавица, повезло ее мужу». Ламонт, аккуратно внес вкалендарь даты получения писем отмиссис Рихтер. Он вызвал мальчика, звонком. Конверт отнесли вподвальное хранилище, укрепленное стальными щитами. Даже вслучае взрыва здания «Салливан иКромвель» гарантировали сохранность бумаг клиентов.
        Анна возвращалась вгостиницу пешком. Она шла мимо витрин магазинов, думая осодержимом конверта. Она писала вблокнотах, сидя наскамейке вЦентральном Парке. Анна указала сведения отайных счетах вамериканских банках, имена людей вкоммунистических кругах страны, работавших наСоветский Союз, информацию обагентах вБритании иЕвропе.
        -Отчет, - она закусила губу, - отчет, задвенадцать лет. Имена двенадцати человек тоже вконверте. Имоего кузена, исына доктора Горовица. Ноя немогла, немогла иначе…, - кблокнотам она приложила письмо, наимя Хаима Горовица. Объяснив, кто она такая, Анна просила родственника, нераспечатывая пакета, передать содержимое конверта лично президенту Соединенных Штатов Америки. Анна, посмотрела надоктора Горовица, вресторане Рубена. Врач обедал сосвоими сыновьями. Женщина была уверена, что доктор Горовиц выполнит ее просьбу.
        -Страховка, - она стояла наперекрестке, глядя надамские часики, - просто страховка.
        Ей надо было зайти вгостиницу изабрать Марту. Миссис Рихтер имисс Рихтер встречали мужа иотца навокзале. Вгудках машин, вшуме, висевшем над улицей, Анна опять уловила голос: «Искупление еще несвершилось». Она услышала визг тормозов:
        -Можно самой все закончить. Нельзя, - велела себе Анна, - пока Марта вопасности, нельзя. Я занее отвечаю, я ее мать.
        Подняв подбородок, выпрямив спину. Анна пошла к«Уолдоф-Астории», где ее ждала дочь.
        Стех пор, как Эстер уехала вАмстердам, доктор Горовиц сам зажигал субботние свечи. Он потрепал младшего сына поголове:
        -Помнишь, как ты усестры всегда спички отнимал? - Хаим посмотрел настаршего сына. Рав Горовиц стоял, глядя налетний, ясный закат над Центральным Парком. Жара спала, сокеана дул свежий, прохладный ветер. Вчера утром привратник принес телеграмму для младшего мистера Горовица. Меира вызывали встолицу, вБюро. «Осенью я приеду, - весело заметил Меир, - проведу стобой праздники, папа».
        -Сомной иАароном, - удивился отец. Меир нестал его поправлять. Выслушав старшего брата, вресторане уРубена, он твердо сказал:
        -Папа должен знать, Аарон. Нельзя его обманывать. Он будет волноваться…, - вытащив изкармана маленький молитвенник, брат зашевелил губами. Закончив, Аарон закурил папиросу. Рав Горовиц взглянул набрата красивыми, темными глазами:
        -Я несобирался ничего утаивать. Это наш отец. Я просто незнал…, - рав Горовиц замялся, - как лучше сказать. Он опять один остается.
        -Во-первых, - рассудительно заметил Меир, - я буду его навещать. Четыре часа напоезде, недалеко, - сновой должностью, поездки могли оказаться затруднительными, однако юноша напомнил себе, что, после отпуска, он возвращается вБюро. Никто несобирался посылать агента Горовица вЕвропу, или еще куда-нибудь.
        -Во-вторых, - Меир загнул палец, - тебе дали визу нагод. Надо будет получать новое разрешение напроживание. Приедешь вАмстердам, повидаешься спапой, сЭстер, увидишь племянника, или племянницу…, - Меир подмигнул брату. Аарон подтолкнул его вплечо: «Бухгалтер».
        -Юрист, - весело улыбаясь, поправил его Меир, - ноибухгалтер тоже.
        После исхода субботы, брат отплывал вБремен. Меир отправлялся вХобокен. Ему несообщили, какие вещи брать впоездку. Подумав, Меир остановился напаре костюмов, джинсах ирубашках.
        -Лето жаркое, - он сунул вмешок теннисные туфли, - ноботинки все равно понадобятся, игалстуки тоже. Вдруг мы отправляемся туда, где строгие правила насчет одежды.
        Они сотцом повернули навосток, ксинагоге. Меир шепнул брату:
        -Сейчас. Я тебя знаю, вовремя шабата ты отаком говорить нестанешь.
        -Шабат начался, - усмехнулся Аарон. Дождавшись отца, Меир, нарочито громко сказал:
        -Я побегу. Хочу сребятами знакомыми поболтать, если вНью-Йорке оказался.
        Он быстро пошел вперед, маленький, легкий, спрямой спиной. Доктор Горовиц посмотрел натемные, растрепанные волосы:
        -Ивдетстве он таким был. Вроде причешется, апотом опять голова вбеспорядке. Мальчик мой…, - он почувствовал прикосновение руки старшего сына:
        -Папа, - тихо начал Аарон, - ты послушай меня, пожалуйста.
        Они останавливались, ожидая зеленого света, наперекрестках. Впятничной пробке, ползли такси иавтобусы, играли, переливались рекламы. Изуличных репродукторов, гремели песенки. Пахло газом, духами, распустившимися цветами изпарка, солью океанского ветра. Рестораны были ярко освещены, натеррасах сновали официанты.
        Хаим подумал:
        -Завтра будет тоже самое. Выпью кофе, пойду смальчиками намолитву. Сядем застол, поедим холодного цыпленка, салат, поговорим опроповеди раввина. Разделим газету, натри части, устроимся вгостиной, почитаем вслух. Кто-то издрузей помолвлен, укого-то ребенок родился…, После шабата я запишу, что надо поздравление послать. Мирная жизнь, - доктор Горовиц вспомнил фотографии парадов вБерлине, знамена сосвастикой, штурмовые отряды, маршировавшие погороду. Он, внезапно, остановился:
        -Милый, будь осторожнее, пожалуйста. Я люблю тебя…, - доктор Горовиц пожал руку сына. Аарон, нарочито бодро, отозвался:
        -Папа, евреи вбеде, имой долг, туда отправиться. Я американский гражданин, въезжаю вГерманию легально. Никто меня нетронет. Обещаю, - он обнял отца, - я буду писать каждую неделю. Следующей осенью увидимся, вАмстердаме. Проводите меня, завтра, Меир навокзал поедет…
        -Ая останусь совсем один, - завершил, про себя, доктор Горовиц. Он вздохнул:
        -Нельзя их удерживать. Они взрослые люди, они служат нашему народу, нашей стране. Надо молиться заних…, - Аарон был выше. Потянувшись, отец погладил старшего сына поголове, как вдетстве.
        Накаменные ступени синагоги падал яркий, электрический свет. Они, издалека, услышали смех. Меир стоял состарыми приятелями, извоскресной школы, Сдвинув назатылок кипу, он держал пиджак наодном пальце, заспиной, закатав рукава рубашки. Меир помахал отцу состаршим братом.
        Усевшись наместа Горовицей, пристроив галстук обратно нашею, он взглянул наАарона. Рав Горовиц, едва заметно, кивнул. Меир, одними губами, сказал: «Молодец». Подмигнув брату, Аарон увидел, что отец улыбается. Доктор Горовиц обнял обоих сыновей заплечи:
        -Здесь им бар-мицвы делали, здесь они под хупу встанут. Может быть, Аарон кого-нибудь вГермании встретит, привезет ее сюда. Кто спасает одну человеческую жизнь, тот спасает весь мир…, - напомнил себе Хаим:
        -Сказано, что все евреи ответственны друг задруга, - открыв молитвенник, он услышал такие знакомые слова: «Славьте Бога, ибо Он благ, ибо вовек милость его».
        Субботний вечер выдался свежим. Осматривая комнаты, Анна сказала дочери:
        -Надень плащ, если собираешься напалубу. Ветер сильный.
        Они занимали одну излучших кают на«Нормандии», новом океанском лайнере Французской Трансатлантической Компании. Налайнере были бассейны, кинотеатр, столовая, отделанная хрустальными колоннами отLalique, зимний сад, парижское бистро, икурительные комнаты вегипетском стиле. Балкон каюты выходил накорму. Кмадам Рихтер иее дочери приставили вышколенную горничную. Вгостиной каюты красовался кабинетный, палисандровый рояль. «Граф Савойский» час назад отплыл вЛиворно.
        Прощаясь смужем, Анна заставила себя невспоминать его шепот, ночью:
        -Если что-то, что-то получится, телеграфируй, немедленно…, - женщина думала оконверте, где-то вглубине хранилища фирмы «Салливан иКромвель».
        -Он хотел ребенка, - сильные руки мужа, обнимали ее, - ноничего неполучалось. Мы расстаемся, я незнаю, что случится. Ион незнает…, - они сТеодором неговорили оработе. Когда Марта ушла спать, набалконе, зачашкой кофе, муж коротко заметил: «Встолице все прошло гладко. Впрочем, я инесомневался вуспешном исходе дел».
        Янсон, действительно, остался доволен. Он, несколько раз, встречался сПауком. Они пили кофе, обедали, гуляли погороду. Янсон познакомил Мэтью стоварищем, тоже инженером. Мистер Серж, как представил его Янсон, оставался вАмерике нагод, вдлительной командировке. Юноша отлично говорил по-английски. Он был почти ровесником Паука, всего нанесколько лет старше:
        -Неспугните его, Сергей Васильевич, - проинструктировал Янсон молодого коллегу, - просто подружитесь. Начинайте работать, когда поступят указания изМосквы. Ходите сним втеатры, наконцерты, занимайтесь боксом. Он рассказывал оспортивном клубе. Запишитесь туда, завяжите знакомства сего приятелями. ВМоскве подберут нужную девушку, пришлют ее напомощь. Ктому времени Паук будет унас накрючке иникуда неденется.
        Теодор ничего нестал рассказывать жене, ноотчитался вМоскву. Начало операции «Паутина», судя повсему, оказалось удачным.
        Когда Янсон заснул, Анна неслышно встала ипрошла вванную. ВВашингтоне, сходив кврачу, она купила все необходимое. Анна никогда непользовалась такими вещами, новсе оказалось просто. Умывшись, почистив зубы, женщина напомнила себе, что утром ей надо провести вванной немного больше времени, чем обычно.
        -Он незаметит, - подумала Анна, - он будет завтракать впостели. Пакетик положу вкарман халата, апотом спрячу вридикюле. Он нестанет рыться уменя всумочке.
        Она нехотела рисковать ребенком, незная, что ждет ее идочь вМоскве.
        Марта закатила глаза: «Мамочка, лето надворе». Бежевый плащ отBurberry девочка, небрежно, бросила поперек обитого шелком кресла.
        -Все равно, - Анна поцеловала бронзовые волосы, - нехочется, чтобы ты простудилась, ия тоже, - она надела шерстяной жакет изновой коллекции Шанель, серого твида. Анна провела пошее пробкой отфлакона Joy. Запахло жасмином. Марта накинула плащ: «Когда я вырасту истану летчицей, куплю такие духи».
        -Обязательно, - Анна заперла дверь каюты: «Попрощаемся сАмерикой, иотправимся ужинать».
        «Нормандия» была самым быстроходным изокеанских лайнеров. Через пять дней они швартовались вГавре. Напалубе пассажиры рассматривали вбинокль сверкающие огни Манхэттена. Небоскребы уходили вогненный, алый закат. Марта прижалась кматери:
        -Папиного корабля невидно. Тем более, он другим курсом шел. Аэтот лайнер…, - она прищурилась, - почти такимже, как имы. Немецкий корабль, мама, - радостно сказала девочка. Заметив веселые искорки вее глазах, Анна громко проговорила:
        -Втаких кораблях мы видим мощь Германии, милая, игений фюрера.
        Хорошо одетый мужчина, искоса посматривал наАнну. Брезгливо поморщившись, он отошел.
        Бронзовые волосы Марты развевались поветру. Анна смотрела наготические буквы поборту: «SS Bremen», начерно-красный флаг, сосвастикой, закормой.
        -Ты ее еще увидишь, - прозвучал знакомый голос, вшуме ветра, - увидишь, обязательно. Просто будь твердой…, - Анна прижала ксебе дочь. Девочка ахнула: «Мамочка! Голуби!»
        Белые птицы кружились над темной водой океана, следуя за«Бременом». Корабли погудели, «Нормандия» вырвалась вперед. Марта смотрела намерцающие огоньки Нью-Йорка, наудаляющиеся острова.
        -Впереди Москва, - сказала себе девочка, - я начну ходить всоветскую школу, стану пионеркой. Мамочка будет рядом…, - загод Марта соскучилась породителям. Девочка была рада, что они сматерью возвращаются домой.
        -Спапой мы скоро встретимся, - твердо напомнила себе Марта, - жаль только, что ему ненаписать. Он выполняет задание партии, вИспании, где готовится революция…, - Марта, мимолетно, пожалела, что им нельзя поехать сотцом. Она услышала веселый голос матери:
        -Одна девочка, кажется, проснется снасморком. Жаль, она моглабы завтра искупаться. Здесь есть бассейн, идаже вышка. Пять метров высотой, - Марта отлично прыгала вводу. Дочь спохватилась, запахнув плащ:
        -Я готова съесть горячий бульон.
        Анна расхохоталась. Они, держась заруки, пошли, встоловую первого класса.
        Меир все никак немог поверить своим глазам.
        Они сотцом проводили Аарона. Юноша, ласково сказал:
        -Я довокзала доберусь, папа. Езжай домой, ты устал. Хорошей тебе недели. Я напишу, изВашингтона.
        Доктор Горовиц пробормотал: «Неделай изменя старика», носпорить нестал. Сын довез его втакси доЦентрального Парка. Они обнялись, напрощание. Вещевой мешок Меира совчерашнего утра лежал вкамере хранения напричале паромов, отправлявшихся вНью-Джерси. Меир оказался перед воротами полигона без четверти девять вечера. Нагоризонте поблескивали огни Хобокена, он услышал шум автомобильного мотора. Форд остановился рядом, мистер Даллес пожал ему руку: «Давай паспорт, он останется здесь».
        Ворота открылись, Даллес вручил ему новые документы. Меир понял, что фото взяли изего личного дела вБюро. Он помнил, как делал карточку встолице, прошлым годом. Теперь его звали Марком Хорвичем. Дата иместо рождения неизменились.
        -Добро пожаловать вСекретную Службу Соединенных Штатов, Ягненок, - усмехнулся Даллес. Щиты, загораживавшие акваторию, подняли. Упричала, всвете прожекторов, юноша увидел что-то темное. Меир открыл рот, Даллес подтолкнулего:
        -Мы стобой оба маленького роста, очень удобно. Багажа много нанее невозьмешь. Все, что понадобится, купишь…., - он, неопределенно, махнул всторону моря. Меир раньше видел подводные лодки только нафотографиях, ивкинохронике. Вэкипаже было пятеро молчаливых моряков. Меиру выделили каюту, скорее, закуток, сузкой койкой ипредупредили, что курение наборту запрещено.
        -Потерплю, - сготовностью отозвался юноша. Он понял, что незнает, куда направляется лодка.
        Переодевшись вджинсы испортивную рубашку, он стоял, рядом сДаллесом, врубке, зачарованно глядя натемный экран. Меир знал, что такое телевидение. Уних дома приемника небыло, однако юноша встречал их вмагазинах. Пока что регулярных передач несуществовало, телевизионные программы выпускались радиостанциями.
        -Это телевизор? - поинтересовался Меир уморяка, заэкраном.
        -Это техника, - коротко ответили ему. Меир кивнул: «Понятно». Наэкране начали передвигаться какие-то огоньки. Моряк сверился сотпечатанными намашинке листами:
        -«Граф Савойский», он идет другим курсом, и«Нормандия» с«Бременом»…, - Меир вспомнил: «Аарон на«Бремене».
        Доотхода подводной лодки, Меир быстро рассказал Даллесу, куда плывет брат.
        -Уменя тоже брат есть, - отозвался босс, - партнер у«Салливан иКромвель», наМанхэттене. Год назад, когда я изГермании вернулся, я Джону рассказал, что происходит вБерлине. Они закрыли тамошний офис, - Даллес, молча, смотрел намерцающие огоньки. Наверху солнце касалось крыш небоскребов, дул холодный, океанский ветер. Здесь было тихо, только изредка переговаривались моряки. Почти неслышно шумела вентиляция.
        -Неужели мы тоже вГерманию отправляемся? - подумал Меир.
        Даллес, будто услышав его, покачал головой: «Пока нет».
        -Курс наЛиссабон, - велелон.
        Проскользнув между двумя огоньками наэкране, субмарина пошла назапад.
        Интерлюдия
        Варшава, лето 1936года
        Над столиками кабаре висел папиросный дым, оркестр наигрывал какую-то джазовую песенку. Вполутьме пахло духами, вином. Постенам развесили афиши еврейских мюзиклов. Мужчина вхорошем, летнем льняном костюме, пожевал сигару:
        -Три миллиона евреев вПольше. Театры, радио, кино, книги, газеты, кабаре. Словно вНью-Йорке, золотой век, - он наклонился ксвоему спутнику:
        -Яблоку упасть некуда. Или это потому, что вы здесь, мистер Джордж? - он подмигнул. Пан Ежи Петербургский ставил автограф наафишке. Он убрал ручку:
        -Сегодня исполняют мою новую песню, пан Гарри. Я хотел, чтобы вы посмотрели напевицу. Танго напольском, - он подмигнул американцу, - мне кажется, вы незабыли язык.
        Гарри Сандерс, один извице-президентов Метро-Голдвин-Майер, закатил глаза. Сойдя наземлю Америки, наострове Эллис, его отец, первым делом поменял фамилию, идал детям английские имена. Сандерс родился Гиршем-Цви Сандлером, вПознани. Он отлично говорил инаидиш, инапольском, инанемецком языке.
        Поездка вЕвропу шла отлично. Французы инемцы, судовольствием, закупали голливудские фильмы. ВПольше, Сандерс тоже провел удачные переговоры. Он отплывал вАмерику изБремена, сподписанными контрактами вкармане. Босс, Луис Майер, должен был остаться доволен.
        Сандерс никогда еще ненавещал Берлин. Город ему понравился. Столица готовилась кОлимпиаде, блистала новыми, только что законченными зданиями, низкими, дорогими автомобилями, широкими дорогами. Сандерса повезли накиностудию вБабельсберге. Техническое оснащение Universum Film AG было отменным. Они ходили попавильонам, знакомились срежиссерами иактерами. Сандерс пытался неслышать ядовитый голос Фрица Ланга, звеневший унего вголове:
        -Я еле выбрался изГермании, как человек еврейского происхождения, асейчас Майер иСандлер собираются продавать нацистам американские картины.
        -Фриц, - успокаивающе заметил Сандерс, - они хорошо платят. Твои фильмы они все равно некупят, поверь мне. Ты художник, занимайся своим делом, абизнес оставь продюсерам, - «Ярость», первый голливудский фильм Ланга, только что появился наэкранах. Картина обещала стать хитом, как они говорили, нынешнего года.
        -Ненадо его обижать, - напомнил себе Сандерс, - они все неотмира сего. Даже Чаплин, даже Дитрих, даже Роксанна Горр. Ланг нужен, он приносит деньги. Неспорь сним.
        Сандерс взглянул наосвещенную прожекторами, пустую сцену кабаре. Бархатный занавес раздвинули. Перед отъездом Сандерс обедал уРоксанны Горр, наее огромной вилле. Дом виспанском, колониальном стиле выходил наокеан. Вокруг бассейна мерцали свечи, официанты разносили хрустальные бокалы с«Вдовой Клико».
        Приехали Чаплин сПолетт Годдар, Марлен Дитрих, подруга дивы. Чаплин рассказал, что думает над сценарием комедии оГитлере:
        -Его тупость остается только высмеивать, Роксанна. Юмор убиваетзло.
        Выпрямив красивую спину, закинув ногу наногу, Роксанна покуривала сигарету всеребряном мундштуке. Большие, серо-голубые глаза опасно заблестели. Темные волосы дива небрежно уложила назатылке. Подол шелкового, вечернего платья, цвета глубокой лазури, отЭльзы Скиапарелли, раздувался океанским ветром.
        -Говорят, она неносит Шанель, - вспомнил Сандерс, - потому что Коко ненанимает еврейских манекенщиц.
        Роксанна недержала дома вещей, произведенных вГермании. Дива непосещала приемы внемецком консульстве. Впрошлом году, нацеремонии вручения Оскара, она прилюдно отказалась пожимать руку послу рейха. Продюсер помнил знаменитый, низкий, немного хрипловатый голос: «Я родилась Ривкой Горовиц. Я нехочу касаться нациста, даже кончиком пальца».
        -Ты прав, Чарли, - неожиданно согласилась Роксанна.
        -Однако, поверь мне, - она отпила шампанского, - рано или поздно юмора окажется недостаточно. ВГермании заполыхали костры, как вовремена инквизиции. Мои предки тоже наних всходили, - накрашенные губы искривились, - внезапамятные времена, зато, что отказывались креститься. Если мы промолчим, тоже самое, произойдет ивБерлине, - она резко ткнула сигаретой вмраморную пепельницу. «Евреи, ведущие дела снацистами, - дива, созначением, взглянула наМайера иСандерса, - покрайней мере, обязаны помочь своим братьям вбеде».
        Майер, неуверенно потер лысину:
        -Но, Роксанна, все вбезопасности. Марлен здесь, хоть она инееврейка, Ланг здесь. ВШвейцарии Ремарк, Цвейг вАнглии, Брехт вДании. Фрейд вАвстрии, вконце концов, хоть он инеартист, - пожал плечами президент студии.
        -Аостальные? - ядовито поинтересовалась Роксанна, щелкнув пальцами: «Филипп, принеси письмо отмоего племянника».
        Четвертый муж Роксанны, красавец-француз, надвадцать лет ее младше, игравший героя-любовника впоследнем фильме дивы, послушно отправился законвертом.
        -Мой племянник, - сообщила Роксанна, - раввин Горовиц, могбы остаться здесь, работать вбогатой общине, где-нибудь наЛонг-Айленде. Однако он поехал вБерлин, помогать тамошним евреям.
        -Дорогая тетя, - начала Роксанна, - как раввин, я немогу ходить вкабаре, но, даже еслибы имог, то все равно, былобы некуда. Еврейским артистам запрещено выступать перед арийской аудиторией, будь то театр, фильм, или даже симфонический концерт. Изберлинской оперы уволили всех музыкантов-евреев. Зрители неарийского происхождения немогут посещать кинотеатры итеатры для арийцев. Уевреев осталось несколько частных театров икабаре, ноденег набилеты улюдей нет, многие остались без работы. Музыканты, актеры ипевцы выживают, кто, как может…, - Роксанна гневно сказала:
        -Наш долг им помочь, господа. Мой племянник неразбирается вискусстве, поэтому я, лично, отправлюсь вГерманию, иустрою прослушивания. Сделаю вид, что хочу посетить Олимпиаду, - Роксанна тонко улыбнулась.
        -Ты, Луис, - она взглянула наМайера, - поедешь встолицу, поговоришь сконгрессменами. Нужна отдельная квота навизы, для артистов…, - Сандерс покашлял:
        -Роксанна, я несомневаюсь, что они талантливые люди, однако они незнают английского языка…
        -Я выучила, - резко заметила Марлен Дитрих.
        -ИФриц Ланг выучил. Иони выучат, небеспокойтесь…, - она взяла руку Роксанны: «Спасибо тебе».
        Дива подняла ухоженную бровь: «Просто мой долг, как еврейки, икак артистки».
        -Иведь она поехала, смужем, - почти восхищенно подумал Сандерс, отпивая вино.
        Перед отплытием вГерманию, Роксанна успела выступить надвух ралли вЛос-Анджелесе, вподдержку еврейских поселений вПалестине. Весь Голливуд знал, что Роксанна, каждый год, перечисляет большие деньги Еврейскому Национальному Фонду. Сандерс вспомнил флаги сионистов, огромный, забитый людьми бальный зал отеля «Билтмор». Роксанна, вроскошном, цвета слоновой кости платье, пела «Атикву», соркестром.
        Музыканты закончили мелодию. Конферансье, весело сказал, наидиш:
        -Дамы игоспода, наша несравненная, пани Анеля Голд, самая красивая девушка Польши!
        Пан Ежи Петербургский усмехнулся:
        -Она впрошлом году получила корону, наконкурсе мисс Полония. Она Гольдшмидт, насамом деле. Пан доктор ей свою фамилию дал, как многим сиротам.
        Паном доктором вВаршаве называли Генрика Гольдшмидта, директора еврейского детского дома, наКрохмальной улице.
        -Восемнадцать лет ей, - шепнул пан Ежи, - она снялась, вдвух фильмах, наидиш.
        Аудитория замерла, Сандерс, невольно, сглотнул. Низкий, страстный, немного хрипловатый голос запел:
        -Teraz nie pora szukac wymowek
        fakt, ze skonczylosie…
        Насцену вышла Роксанна Горр, только, подумал Сандерс, насорок лет моложе.
        -Ивыше, - прикинул он, - она пять футов десять дюймов, кажется. Даже без каблуков.
        Она сколола вузел темные, тяжелые волосы. Серо-голубые глаза сверкали, переливались всвете прожекторов. Щеки, цвета смуглого, нежного персика, разрумянились. Зрители, казалось, забыли, как дышать. Он смотрел настройную шею, наузкий, сгорбинкой нос, начеткий очерк упрямого подбородка.
        Toostatnia niedziela
        dzisiaj sie rozstaniemy,
        dzisiaj sie rozejdziemy
        na wieczny czas….
        Кабаре взревело. Поклонившись, пани Голд звонко сказала: «Аплодисменты пану Ежи, господа, автору танго!» Она подмигнула аудитории: «Сейчас потанцуем!». Пани Анеля убежала закулисы. Сандерс хмыкнул:
        -Английского она, конечно, незнает. Правильно Марлен говорила, выучит. Восемнадцать лет, цветок вросе. Она отлично держится насцене. Надо найти ее фильмы. Наверняка, она иперед камерой хорошо работает. Мы изнее сделаем новую Гарбо, обещаю…, - Подняв голову, Сандерс открыл рот. Он сам был таким мальчишкой, вПознани, встаром, сотцовского плеча костюме, вбольшой, съезжающей назатылок, кепке, врастоптанных ботинках. Пани Анеля, приплясывала, звенела скрипка.
        Зал взорвался. Сандерс успел подумать: «Она ивкомедиях будет отлично смотреться, как Полетт…»
        Az der Rebbe Elimeylekh
        Iz gevorn zeyer freylekh,
        Iz gevorn zeyer freylekh, Elimeylekh…., —
        Усидеть наместе было невозможно. Оставив пиджак наспинке стула, он вспомнил бар-мицвы вНижнем Ист-Сайде, итанцы, сдругими мальчишками. Сандерс, тяжело дыша, вернулся застолик. Пани Анеля крикнула: «Нахес, иден!». Пан Ежи, добродушно заметил: «Понравилась вам пани Голд».
        Сандерс, мысленно подбирая ей подходящий псевдоним, вытирая пот солба, кивнул. Пан Ежи развел руками:
        -Пани Анеля нас покидает. Уезжает вПариж, наследующей неделе. Кабаре просто, - композитор указал насцену, - увлечение. Пани Анеля заведует швейной мастерской, наКрохмальной, вдетском доме. Она послала свои эскизы вателье мадам Скиапарелли, иее взяли ассистенткой. Пан Ежи поднял бокал: «Скорее, мы услышим омодном доме Голд».
        -Нестрашно, - сказал себе Сандерс.
        -Даже хорошо. Французы неслепые, они ее непропустят. Она выучит язык, приобретет знакомства. Потом ей придется платить больший оклад, как звезде, ноМарлен тоже себе имя вГермании заработала. Так исделаем. Подождем, года два, инайдем мадемуазель Аннет, - он занес имя девушки вблокнот: «Шампанского, пан Ежи. Я угощаю».
        Вуборной, Анелю, как обычно, ждали букеты иконверты. Цветы она забирала для своих малышек, наКрохмальной. Письма, пробежав несколько строк, девушка выкидывала. Ей приходили приглашения наобеды отеврейских ипольских промышленников, адвокатов идаже депутатов Сейма. Анелю звали вЗакопане, или наморское побережье, обещали снять квартиру наМаршалковской иповезти вПариж.
        -Я иеду вПариж, - умывшись, девушка быстро переоделась вкостюм своего кроя, изсеро-голубого, тонкого льна.
        НаКрохмальной, работникам детского дома, позволяли носить любую одежду. Доктор Гольдшмидт вздыхал: «Хватает итого, что дети вформенных костюмах ходят». Анеля выросла внеобычном детском доме. Они издавали газету ижурналы, играли втеатре.
        Пятилетней малышкой, Анеля впервые оказалась насцене. Доэтого времени все думали, что девочка онемела. Она плохо помнила раннее детство. Пан доктор сказал, что, первые три года, вВаршаве, она только повторяла свое имя, наразные лады: «Хана. Ханеле». Однако спектакль Анеля, досих пор, помнила отлично. Репетировали ханукальное представление. Насцене стояли греки иевреи, зажигались светильники, пели гимн: «Ма оз цур».
        Анеля забралась назадние ряды, ее никто незаметил. Она следила зарепетицией, широко открытыми глазами. Услышав что-то знакомое, девочка вспомнила низкий, красивый голос, огоньки свечей, блестящий, белый снег заокном. Она ощутила крепкие, теплые руки, положила голову наего плечо.
        -Ханука, Ханеле…, - ее покачали. Девочка протянула ручку когонькам: «Ханука, тате!». Донее донеслась песня. Анеля, впервый раз затри года, улыбнулась. Уверенно встав, она пошла ксцене.
        Девочка быстро начала болтать, напольском языке инаидиш. Доктор Гольдшмидт, ктому времени собрал несколько консилиумов, приглашая педиатров изБерлина, идаже учеников доктора Фрейда, изВены. Анализировать ребенка, было бесполезно. Кое-кто предложил подвергнуть ее гипнозу. Пан Генрик, резко отозвался:
        -Я запрещаю. Это опасная, сомнительная практика. Вее случае, после всего, что она перенесла, она просто может неочнуться.
        Когда девочку привезли вВаршаву, ей, навид, было около двух лет. Весила она меньше годовалого ребенка, икишела вшами. Малышка ползала начетвереньках, раскачиваясь, подражая, как поняли врачи, животным. Ее нашли польские крестьяне, вконце лета двадцатого года, вглухом лесу, под Белостоком. Окрестности города недавно оставила армия Советов, под командованием Тухачевского, сконницей Буденного иГорского.
        Местечки лежали вруинах. Сиротские дома вБелостоке наполняли потерявшие родителей дети. Девочка могла сказать только свое имя, Хана. Поночам она неспала, забираясь под кровать, жалобно крича, словно зверек. Пан Генрик сидел сней, укачивая ребенка, напевая колыбельные. После двух операций, врачи обещали доктору Гольдшмидту, что Хана никогда неузнает ослучившемся.
        -Втаком возрасте, - профессор смотрел намаленькую, хрупкую фигурку накровати, - девочки обычно умирают, после подобного. Внутренние разрывы, кровотечение. Ей посчастливилось. Она, видимо, вырвалась, успела убежать. Повреждения были только внешними. Мы все привели впорядок.
        Впалате было тихо, ребенок лежал под наркозом. Пан Генрик погладил девочку потемноволосой голове. Ресницы дрогнули, она что-то прошептала.
        -Хана, - улыбнулся доктор Гольдшмидт, - Ханеле. Все будет хорошо, милая.
        Хана ни очем неподозревала. Девочка знала, что она сирота, однако наКрохмальной все были сиротами. Пан Генрик сказал, что ее нашли под Белостоком, абольше, как объяснил доктор, им ничего известно небыло. Она, иногда, просыпалась, слыша ласковый, женский голос, стрекот швейной машинки. Пахло чем-то сладким, ее касались, мягкие руки. Это была мамочка.
        -Маме, - Анеля натягивала насебя одеяло, - мамеле.
        Ни укого изних небыло родителей, ноАнелю, многие, считали счастливой. Она была слишком маленькой, иничего непомнила. НаКрохмальной жили дети, видевшие, как убили их отцов иматерей.
        Собрав цветы, попрощавшись сослужителем уартистического входа вкабаре, девушка выглянула наружу. Прошел быстрый, летний дождь, влужах отражались крупные звезды. Крохмальная была зауглом, Анеля всегда ходила пешком. Она посмотрела наосвещенные окна. Вкабаре еще играл оркестр, танцевали пары. Анеля помотала головой:
        -Все потом. Мне надо создать себе имя, открыть мастерскую…, - учителя, вдетском доме, хвалили ее засерьезность исосредоточенность. Унее были отличные способности, Анеля свободно говорила нафранцузском языке. Когда детей водили вхудожественный музей, девочка зарисовывала картины. Пан Генрик пригласил кней преподавателя изакадемии. УАнели оказался верный глаз ичувство пропорции. Девочка рисовала каждый день, чтобы набить руку. Дети занимались вшвейной мастерской, Анеля стала делать эскизы платьев ишляпок. Голос унее тоже оказался отменный. Пан Гольдшмидт, было, предложил Анеле поступить вконсерваторию. Девочка отказалась:
        -Я хочу стать модельером, пан доктор. Как мадам Скиапарелли, - покупая женские журналы, Анеля внимательно изучала крой платьев. Девочка легко повторяла модели, вмастерской. Она шила ипосвоим эскизам.
        Для Парижа требовались деньги. Сшестнадцати лет Анеля пела вкабаре. Ее заметил продюсер, скиностудии, где производили фильмы наидиш. Девушка сыграла две роли, маленькие, носословами, танцами ипеснями. Анелю даже похвалили веврейских газетах. Деньги она аккуратно откладывала, отдавая часть заработков вдетский дом. Пану доктору всегда нужны были средства, сирот меньше нестановилось. Она невыступала вшабат, всегда зажигала свечи иклала монеты вкопилку, для Еврейского Национального Фонда.
        Корона мисс Полонии тоже принесла злотые. Анеля отправилась наконкурс ради смеха. Ее подговорили девчонки изшвейной мастерской. Девушка легко прошла все этапы, истала одной издесяти финалисток. Еврейские газеты вПольше пестрили фотографиями: «Сирота сКрохмальной, королева красоты».
        Анеля спала вмаленькой комнатке, увешанной рисунками, учила девочек шитью, ираздавала еду встоловой. Весной этого года, скопив достаточно денег набилет доПарижа, она послала мадам Скиапарелли свои альбомы.
        Анеля позвонила удверей детского дома. Сторож впустил ее, усмехнувшись:
        -Девчонки неспят. Цветов ждут, как обычно.
        Натретьем этаже крыла, где размещались девочки, пахло пудрой идухами. Поднявшись наверх, Анеля возмутилась: «Первый час ночи идет, куда это годится!». Девчонки, вночных рубашках, сидели кружком настаром ковре общей гостиной. Облепив Анелю, они разобрали цветы.
        -Что свами делать, - вздохнула девушка, - икорону принесу.
        Корону мисс Полонии примерила каждая девочка вдетском доме, даже совсем малышки. Анеля сидела сдевчонками, расчесывая косы, напевая новое танго пана Ежи. Кто-то издевочек прижался кней:
        -Жалко, что ты уезжаешь, Хана. Новсе равно, ты словно принцесса, что жила взаточении…, - Анеля рассмеялась, скалывая волосы шпильками назатылке:
        -Обычно запринцессой приезжает прекрасный принц, набелом коне, ая еду вГдыню, ввагоне третьего класса, иплыву вГавр, почти втрюме.
        Через Данциг Анеля отправляться нехотела, хотя изтамошнего порта кораблей ходило больше. Они знали, что происходит вГермании. Некоторые евреи, уехавшие изрейха, получали польские визы, иобосновывались вВаршаве. Здесь были еврейские школы, театры, газеты, радиостанции. Немецкие евреи говорили озапрете напрофессии, отом, что им неразрешается вступать вбраки снемцами. Нацисты могли арестовать тебя даже засвязь вне брака.
        Анеля, иногда, мимолетно, думала оюношах. Обучение наКрохмальной было совместным, она привыкла кмальчикам сдетства. Ничего особо интересного вних Анеля ненаходила. Влюбом случае, мужскую одежду, всегда шили мужчины. Она отменно кроила ипиджаки сбрюками, нопредпочитала дамские платья.
        -Вовсе я нежила взаточении, - твердо сказала Анеля, окинув взглядом стены гостиной, - я буду очень скучать понашей Крохмальной, иповсем вам, мои дорогие!
        Пан доктор гордился успехами выпускников. Настенах гостиной преподаватели вешали вырезки изгазет, местных ипалестинских. Многие юноши идевушки уезжали наСвятую Землю. Анеля нашла глазами объявление. Завтра, взале еврейской гимназии, выступал посланец изПалестины, Авраам Судаков. Она подогнала девочек:
        -Давайте спать. Завтра уборка, апотом, - Анеля указала наафишу, - послушаем окибуцах. Споем «Атикву», все вместе…
        Раввины запрещали женское пение, однако пан доктор небыл религиозным человеком. Гольдшмидт считал, что девочки могут изучать музыку ивыступать насцене. Анеля даже носила брюки, собственного кроя, ноненаулице. ВВаршаве новая мода пока неприжилась, хотя вГолливуде брюки надевали иМарлен Дитрих, идругие дивы.
        Она проследила, как укладываются девочки. Усебя вкомнате, Анеля растворила ставни, присев наподоконник. Внизу шуршали шины автомобилей. Анеля полюбовалась большой, яркой луной, поднявшейся над Варшавой. Между листами блокнота она вложила польский паспорт, билеты, иписьмо. Его Анеля перечитывала каждый день:
        -Дорогая мадемуазель Гольдшмидт! Я могу предложить вам должность ассистентки, вмоем ателье, наполный рабочий день…, - Анеля послала мадам Скиапарелли свои фото, всобственноручно сшитых платьях. Модельер написала, что мадемуазель Гольдшмидт должна демонстрировать модели ее студии.
        Анеля купила путеводитель поПарижу, скартой. Она отметила адреса ателье мадам, крупных парижских магазинов иЛувра. Анеля обвела карандашом Монмартр иМонпарнас, где жило много художников. ВЛатинском квартале, сдавались дешевые комнаты. Она собиралась подрабатывать натурщицей. Анеля знала, что вателье начнет сраскроя иобметки петель, ноее это непугало. Ее вообще ничего непугало. Захлопнув блокнот, она замерла. Внизу послышался стук копыт.
        -Пролетка, - сказала себе Анеля, - или телега. Ничего страшного.
        Анеля заставила себя умыться илечь вкровать. Она заснула, едва ее голова коснулась подушки. Девушка ворочалась, что-то бормотала. Наполовицах комнаты лежала дорожка лунного света, ветер шевелил простую, холщовую занавеску. Темно-красные, изящно вырезанные губы задвигались.
        -Александр, - внезапно, прошептала Анеля, - Александр.
        Большой зал еврейской гимназии украсили флагами, настене висела нарисованная детьми карта Палестины. Приезжая вЕвропу, Авраам выступал нанемецком, вПраге иВене. Он отлично знал язык, хотя всемье Авраама говорили только наиврите. Покойный Бенцион Судаков наотрез отказывался, живя наземле Израиля, произнести хотябы слово надругом языке. Мать Авраама приехала вПалестину изПольши.
        -Папа заней начал ухаживать, - смешливо подумал Авраам, - амама тогда наиврите едвали десяток слов знала. Нодоговорились как-то, - мать научила Авраама идиш ипольскому языку. Работая вбиблиотеке Ватикана, Авраам пользовался итальянским языком. ВРиме его называли доктором Судаковым. Для него, такое обращение было еще непривычно. Авраам защитил диссертацию впрошлом году. Его приглашали остаться накафедре, вЕврейском Университете, ноАвраам взял себе один курс, разведя руками:
        -Сами понимаете, вкибуце много работы.
        ВРиме Авраам жил вскромной комнатке, рядом сВатиканом. Он много времени проводил вбиблиотеке, ноуспел выступить перед местной общиной. Евреи Италии никуда уезжать несобирались, многие вступили вфашистскую партию. Вотличие отГитлера, дуче заявлял, что итальянские евреи, такиеже итальянцы, как ивсе остальные.
        -Это ненадолго, - заметил Авраам, гуляя поРиму сКарло Леви, - увидишь. Ты вПариж отправляешься, алучшебы, - Авраам остановился, - вПалестину. Ты еврей.
        Они сКарло познакомились навыступлении Авраама, вримской синагоге. Леви, создавшего антифашистскую группу «Справедливость исвобода», сначала держали втюрьме, апотом сослали вглушь, наюг Италии. Он был освобожден, поамнистии, исобирался обосноваться воФранции.
        Они стояли наберегу Тибра, любуясь замком Святого Ангела. Коричневая вода подбиралась копорам моста. Лето, даже здесь, было дождливым.
        Карло щелчком выбросил папиросу вреку:
        -Еврей, Авраам. Однако я, прежде всего, антифашист. Моя обязанность, сражаться снацистами, сдуче…, - Карло указал, нафашистские штандарты, украшавшие мост.
        -Например, вИспании, - прибавил он, - потому что именно там все начнется. Тыбы мог туда поехать, - он посмотрел наАвраама, - ты отлично стреляешь…, - Авраам пожал широкими плечами:
        -Это немоя война, Карло. Я некоммунист, идаже несоциалист. Мне важнее, чтобы Израиль обрел независимость отбританцев, чтобы арабы убрались снашей земли…, - Карло, было, открыл рот, однако напомнил себе: «Ненадо. Его родителей арабы убили. Икогда все только закончится?»
        Вслух, он сказал:
        -Как знаешь. Евреи, все равно, недолжны пачкать себя сотрудничеством снацистами, даже ради обретения собственного государства. Аздесь…, - Карло присвистнул, - здесь случится тоже самое, что ивГермании, обещаю. Тем более, если папа будет молчать. Итальянцы слушают его святейшество.
        Пока что, папа Пий воздерживался отосуждения нацизма. Ходили слухи, что вГермании арестовывают католических священников, высказывающихся против расовой политики Гитлера. ВВатикане знали, что Авраам еврей, однако он занимался среди ученых, пусть имонахов сосвященниками. Запапиросами икофе, вобеденный перерыв, они предпочитали обсуждать средневековье, анеполитику Гитлера, или Муссолини.
        -Всредневековье случилось тоже самое, ничего нового, - мрачно подумал Авраам: «Ивовремена римлян, ивообще…». Он вспомнил неожиданно веселый голос Карло Леви. Они рассматривали стены Колизея, увешанные фашистскими знаменами.
        -Говорят, - приятель кивнул наздание, - уимператора Тита была любовница, еврейка. НеБереника, еще одна. Уних даже сын родился. Тит ее изИерусалима привез, после разрушения Храма.
        -Такое никак непроверить, - усмехнулся Авраам.
        Оглядывая зал, он отчего-то вспомнил римский разговор. Людей пришло много. Авраам, судовлетворением, думал, что ивПраге, ивВене, он уговорил кое-какую молодежь отправиться вПалестину. Несмотря наего настойчивость, это было непросто. Евреи вАвстрии иЧехословакии нестрадали отограничений напрофессии, или отантисемитизма, как вГермании.
        Выступая, Авраам объяснял, что земля Израиля меняется. ВИерусалиме иХайфе открыли университеты, появились театры, кино, идаже консерватория. Поприезду, ему надо было забрать Циону изкибуца. Племянница отправлялась вшколу при Еврейском Университете, где устроили интернат, для одаренных детей. Авраам вздохнул:
        -Ционе переезд непонравится. Ногоспожа Куперштейн говорит, что ей надо серьезно заниматься музыкой. Вкибуце такое невозможно. Конечно, сее дедом…, - покойная тетя Шуламит, всегда держала фото отца Амихая нафортепьяно. Официально считалось, что она училась уМалера. Всемье обэтом неговорили. Бенцион, после смерти сестры, заметил сыну:
        -Она изВены уехала потому, что Малер надругой женщине женился. Ей предлагали контракты вНью-Йорке, вПариже. Вто время она считалась одной изсамых одаренных пианисток Европы.
        Госпожа Куперштейн ничего незнала одеде девочки, ноговорила, что уЦионы редкий исполнительский талант.
        -Придется ее переупрямить, - решил Авраам. Раздались аплодисменты, он начал говорить. Здесь, вПольше, он выступал наидиш. Рассказывая ожизни вкибуцах, он всегда упоминал, что города, Иерусалим, Тель-Авив иХайфа, постепенно становятся все более современными.
        Авраам вырос вдеревне, нолюбил, подростком, гостить утети Шуламит, вТель-Авиве. Тетя жила вНеве Цедек, пососедству сдомом писателя Агнона. Вее салоне собирались журналисты, музыканты, ученые. Вее гостиной Авраам познакомился сДавидом Бен-Гурионом. Кузен Амихай тоже учился вВенской консерватории, ивстретил будущую жену вАвстрии. Девушка приехала вслед заним вПалестину. Всалоне тети Шуламит говорили наиврите, ночасто переходили нафранцузский инемецкий языки. Отец Авраама саркастически, замечал: «Интеллектуалы должны присоединиться кнам, иобрабатывать землю, анеписать вгазетах».
        -Ты сам интеллектуал, папа, - весело отзывался подросток. Бенцион отмахивался:
        -Стех пор, как мы основали кибуц, сфилософией покончено. Нужны трактористы исолдаты, анефилософы.
        -Папа был неправ, - понял Авраам: «Нужны все, нетолько рабочие исолдаты. Нужен каждый еврей». Он говорил, что для Израиля ценен любой человек, говорил огазетах итеатрах, обархитектуре имузыке, ошколах иуниверситетах. Авраам заметил детей иподростков, одетых вформу:
        -Ребята мне рассказывали. Они изсиротского дома, наКрохмальной. Сними учительница пришла. Нокакая красавица…, - высокая, тонкая девушка, всветлом, летнем костюме, при шляпке, сидела рядом смалышами. Авраам, невольно, улыбнулся, глядя настройную шею, натемные волосы, спускавшиеся наплечи. Спели «Атикву». Авраам слышал ее голос, низкий, мелодичный. Начали задавать вопросы, настолах готовили кофе ичай, аон все следил глазами задевушкой. Она, вместе сдетьми, занималась устройством ярмарки. Ученики принесли сюда поделки, ипродавали их впользу Еврейского Национального Фонда. Авраам пообещал себе, что непременно, кней подойдет.
        -Я просто хочу поговорить, - он понял, что краснеет, - узнать, как ее зовут…
        Приезжая вТель-Авив, или вдругие кибуцы, он никогда нестеснялся знакомиться сдевушками. Они вПалестине были другими, особенно те, что тоже родились встране. Дома все было легко, аздесь вдиаспоре, люди вели себя иначе.
        -Она, может быть, помолвлена, - угрюмо напомнил себе юноша. Авраам разозлился: «Подойдешь кней, ивсе узнаешь».
        Девушка его опередила. Он услышал веселый голос:
        -Господин Судаков, где вам шили костюм? ВПалестине? Меня зовут Хана. Хана Гольдшмидт…, - она протянула Аврааму тонкую руку, юноша, осторожно, ее пожал. Унее, неожиданно, оказались жесткие кончики пальцев. Авраам подумал: «Наверное, тоже музыкой занимается».
        Анеля, из-под ресниц, посмотрела нанего:
        -Какой высокий. Ирыжий, как огонь. Аглаза серые. Унас я таких юношей иневидела…, - он держал ее руку. Анеля услышала стук копыт лошадей, скрип двери, почувствовала крепкие, надежные ладони. Кто-то поднимал ее, прижимал ксебе, накрывал чем-то теплым. УАнели забилось сердце. Она даже поморгала, чтобы успокоиться. Юноша неотводил отнее глаз, признавшись:
        -Да. ВТель-Авиве, портной. Он изБерлина приехал. Вам ненравится? - озабоченно, поинтересовался, Авраам. Девушка склонила набок изящную голову:
        -Отчегоже. Отменный крой. Я сама портниха, - объяснилаона.
        Зачаем, они говорили оПалестине. Пани Анеля уезжала вПариж. Юноша, все время думал:
        -Она похожа наАарона, странно. Таже стать. УАарона только глаза темные. Он говорил, что уего сестры ибрата светлые глаза, серо-голубые. Как унее…, - нанежных, смуглых щеках девушки играл румянец. Пани Анеля рассказала, что осталась круглой сиротой после погромов двадцатого года:
        -Дядя Натан здесь пропал, вПольше, - вспомнил Авраам, - когда война началась. Ненадо ей отаком говорить, она родителей потеряла…, - он предложил:
        -Приезжайте кнам, пани Гольдшмидт. Откроете мастерскую, вТель-Авиве. Ябы увас первым клиентом был, - отчаянно добавил Авраам, - или вы намужчин нешьете?
        Темно-красные губы улыбались:
        -Я навсех шью, господин Судаков. Ивяжу…, - она достала изсумочки вязаную, белую кипу сголубым щитом Давида:
        -Мои девочки продают. Возьмите, напамять…, - Авраам, хоть инепокрывал голову, нокивнул:
        -Я буду ее беречь, госпожа Гольдшмидт…, - он хотел предложить девушке сходить вечером вкино, или театр, нонеуспел. Она прощалась, желая ему удачи. Авраам заставил себя сказать: «Вам тоже, вПариже».
        Пани Анелю позвали девочки, Авраама обступила молодежь изваршавского клуба Бейтар. Он смотрел вслед темным волосам, пока девушка непропала втолпе. Авраам вздохнул: «Счастья ей, гдебы она ни была».
        Эпилог
        Гранада, август 1936года
        Белокаменные дома наПуэрто Реаль, заливало безжалостное, яркое солнце, журчал фонтан. Кафе вынесли набулыжную площадь кованые столы, легкий ветер трепал холщовые зонтики. Репродуктор, науглу, транслировал американскую песенку. Домузыкальной программы передали новости изстолицы. Диктор, уверенным голосом, говорил, что мятежники, под предводительством генерала Франко, скоро будут разбиты.
        Силы путчистов продвигались отпортугальской границы навосток, кМадриду. Страна разделилась надве части. Северо-запад, исевер, кроме тонкой полоски побережья вокруг Бильбао, перешел насторону военных, попытавшихся, месяц назад, устроить переворот. ВГранаде, вглубине республиканской территории, овойне ничего ненапоминало. Девушки, оправляя короткие, чуть ниже колена юбки, сверкали смуглыми, гладкими ногами. Нащитах были развешаны афиши американских фильмов. ВГранаде показывали «Ярость» Фрица Ланга, и«Даму скамелиями». Главную роль играла дива, Грета Гарбо.
        Пахло цветами, изредка, поплощади, лениво урча, проезжал автомобиль. Настолах поблескивали стаканы сорчатой, миндальным молоком. Посетители потягивали лимонад икофе. Для вина еще было рано, набольших часах стрелка едва подбиралась кдесяти утра. Издалека доносился звон колоколов, над городом царила благословенная тишина выходного дня. Официанты разносили тарелки смедовыми печеньями, жаренными воливковом масле, спокрытыми белым шоколадом пирожными альфахор. Выпечка вэтом кафе была отменной. Над столиками реял папиросный дым, люди, зевая, шуршали газетами. Республиканская пресса писала, что мятеж захлебывается.
        Высокий молодой человек, сволосами темного каштана, снеожиданно синими для испанца глазами, углубился впередовицу мадридского издания ABC. Месяц назад самая популярная газета встране раскололась. Встолице издание контролировали левые силы, законно избранные представители Народного Фронта. ВСевилье печатали газету ABC, поддерживающую националистов, устроивших путч. Девушка засоседним столиком, облизав ложку отмороженого, вздохнула. Сколькобы взглядов она ни бросала всторону молодого человека, он, упорно, неотрывался отгазеты.
        -Северянин, наверное, - подумала девушка, - унего глаза голубые. Он красивый…, - она посмотрела наширокие плечи, насмуглые, сильные руки. Молодой человек закатал рукава белоснежной рубашки, наспинке стула висел хороший, летний, пиджак, светлого льна. Галстук он неносил, ирасстегнул ворот рубашки, американского покроя. Крестика нашее неимелось. Социалисты икоммунисты их иненадевали.
        Девушку политика неинтересовала. Она хотела сходить субботним вечером вкино, посмотреть наГрету Гарбо, впарижских нарядах, и, может быть, даже позволить молодому человеку поцелуй. Она, впоследний раз, стрельнула глазами вего сторону. Юноша неподнял головы. Надув губы, девушка отвернулась.
        Отхлебнув лимонада, молодой человек затянулся папиросой. Он курил, разглядывая пустынную площадь. Вотличие отпосетителей кафе, юноша знал, что путчисты получают оружие ифинансовую поддержку отИталии иГермании. Франция, несмотря напремьера-социалиста, под нажимом Британии, объявила полное эмбарго наэкспорт оружия вИспанию.
        Три человека вПариже, под фальшивыми именами, занимались регистрацией, поюжноамериканским документам, фирм, призванных обойти запрет. ИзФранции купленные самолеты перегоняли вГолландию, аоттуда, нареспубликанские территории Испании. Итальянские инемецкие бомбардировщики очистили отреспубликанских кораблей Гибралтарский пролив. Войска мятежников, изМарокко, беспрепятственно переправлялись наюг Испании, вКадис, ванклав, удерживаемый путчистами.
        Юноша хорошо помнил карту:
        -Если Франко разделит силы, возьмет Мадрид вклещи, повернет наюг…, Ничего, - успокоил себя молодой человек, - занами Барселона, восток страны. Республиканцы уступят нашему давлению, позволят сформировать интернациональные бригады…, - его начальник, генерал Котов, онже Наум Эйтингон, руководитель отдела нелегальных операций вОГПУ, сейчас был вМадриде.
        Кроме переговоров среспубликанским правительством, он выяснял, кто изитальянских инемецких коллег, как их весело называл Эйтингон, прибыл вИспанию. Они были уверены, что националисты, кроме помощи оружием, получили отдуче ифюрера военных советников, как гласных, так инегласных. Негласные считались их главной заботой. Еще вМоскве, готовясь котлету вБарселону, Эйтингон сказал:
        -То, что мы сейчас начинаем, дело неодного дня, дорогой мой. Твоя задача, вызвать ксебе доверие, познакомиться сними, дать себя завербовать. Мы должны понять, скем изних надо работать.
        Лимонад вздешнем кафе подавали сладкий, такой, как любил молодой человек. Перед отъездом они сбратом пошли впарк Горького. Сидя наскамейке, уМосквы-реки, они тоже пили лимонад. Проходящие мимо девушки, искоса, смотрели набрата. Он носил орден, полученный залетные испытания, две недели назад. Они неговорили оработе, нобрат, невзначай, заметил:
        -Я подал рапорт оботправке вИспанию. Когда ты вернешься, меня здесь может неоказаться.
        Молодой человек кивнул. Они сбратом делили трехкомнатную квартиру, вновом доме наФрунзенской набережной. ВМоскве врядли кто изюношей их возраста мог похвастаться таким жильем, однако брат был, как их называли, сталинским соколом. Он участвовал ввоздушных парадах, ипроверял новые модели истребителей. Небыло ничего неожиданного втом, что им дали квартиру. Ктомуже, именем их отца, героя гражданской войны, назывались улицы, поселки итеплоходы.
        -Именем Горского тоже, - молодой человек, судовольствием, съел медовое пирожное.
        Кукушка, Анна Горская, вернулась сдочерью вМоскву. Сокол, онже Янсон, работал здесь. Он, как иЭйтингон, как имолодой человек, изображал военного советника. Увидев его вБарселоне, Янсон неудивился. Он потрепал молодого человека поплечу:
        -Я знал, что мы когда-нибудь встретимся. Жаль, что ты смоей женой идочерью разминулся. Они благополучно добрались додома. Если итвой брат сюда приедет, то они свами непознакомятся. Пока, - добавил Сокол.
        Молодой человек предполагал, что брата вИспанию непошлют. Для работы такое было неудобно. Они сбратом были похожи, как две капли воды, даже почерка уних были одинаковые. Вшколе брат писал занего контрольные поматематике, амолодой человек сдавал задвоих языки.
        Пробило одиннадцать, он заказал еще кофе: «Однако немецкий он выучил, ианглийский тоже. Сакцентом, ноговорит».
        Молодой человек, вдобавление кнемецкому ианглийскому, знал еще ифранцузский сиспанским языком. Он легко копировал любую манеру речи, любой говор. ВБарселоне, он пару дней поработал скаталонскими товарищами. Оказавшись наюге, он понял, что теперь все его принимают закаталонца. Юноша никого неразуверял, хотя его, как ивсех советских специалистов, снабдили французскими документами.
        Брат незнал, что он вИспании. Никто незнал, кроме Эйтингона идругих членов делегации. Брату он сказал, что улетает наДальний Восток, выполнять правительственное задание.
        Одокументах, всейфе наЛубянке тоже никто незнал. Эйтингон поручил ему подготовить возвращение вМоскву Кукушки. Горской выделили квартиру вПервом Доме Советов наулице Серафимовича, прикрепили краспределителю, выписали эмку. Машины только недавно стали производить наГорьковском автомобильном заводе. Документы Кукушки иСокола лежали взапечатанном пакете. Молодой человек понял, что кним двенадцать лет никто непритрагивался. Наполки только клали очередные коробочки сорденами.
        Получив пакет, разбирая бумаги, он нашел старый, пожелтевший конверт. Молодой человек, разумеется, аккуратно его вскрыл. Партия учила, что укоммунистов неможет быть секретов друг отдруга. Прочитав документы, юноша долго сидел застолом, вглядываясь внежное, зеленоватое небо весенней Москвы. Партия велела, вслучае сомнения, советоваться состаршими товарищами.
        Юноша решил миновать иЭйтингона, инародного комиссара Ягоду. Нарком, впрочем, был обречен. После процесса Зиновьева иКаменева Ягоду снимали споста. Он пошел клучшему другу отца. Именно он, вдетстве, приезжал кним сбратом, привозя сахар ичай. Он утешал мальчишек, когда сПерекопа пришла весть огибели Семена Воронова.
        Старший товарищ просмотрел документы:
        -Хорошо, что ты проявил бдительность. Партия знала обАлександре Даниловиче. Он был чистый, честнейший человек…, - Сталин выбил трубку, - он ничего нескрывал отсвоих товарищей. Скрывать нечего, - Иосиф Виссарионович пожал плечами, - мы интернационалисты, для партии такие вещи неважны.
        Заклеил конверт, вернув его кдругим документам, юноша больше ни скем обэтом неговорил.
        -Сокол нам тоже сахар ичай привозил, - вспомнил молодой человек, - когда его именным оружием наградили. Маузер всейфе остался, стабличкой, заподписью председателя Реввоенсовета Троцкого, - он потер чисто выбритый, упрямый подбородок: «Посмотрим, как все сложится».
        Эйтингон, одальнейшей судьбе Сокола, пока что, нераспространялся.
        Влюбом случае, его жена идочь оставались вМоскве. Юноша был уверен, что Сокол пойдет намногое, чтобы их спасти.
        -Он отлично провел операцию «Паутина», - думал юноша, - но, может быть, он все делает позаданию троцкистского подполья. Ему нельзя доверять. Он слишком много времени провел заграницей. Или это Кукушка? - услышав, как остановилась машина, он встрепенулся.
        Невысокий, легкий юноша, срастрепанными, темными волосами, вкруглых очках, захлопнув дверцу, вразвалочку направился ксвободному столику. Изкармана пиджака торчал английский путеводитель поИспании. Молодой человек, наплохом испанском языке, обильно жестикулируя, заказал кофе. Он углубился визучение карты города. Намашине висели прокатные номера: «Все равно туристы приезжают, - подумал юноша, - войны небоятся».
        Спротивоположной стороны площади раздался гудок. Расплатившись, молодой человек пошел кпотрепанному форду. Эйтингон сидел зарулем, внеизменной, старой кепке. Начальника, черноволосого, кареглазого, все принимали заиспанца. Наподбородке генерала Котова красовался шрам, наводящий намысли оранении, полученном где-нибудь наэнсьерро, беге отбыков. Эйтингон тоже свободно владел испанским языком.
        Он бросил молодому человеку наколени конверт:
        -Полюбуйся. Мы его вМадриде сфотографировали. Кажется, представитель наших берлинских коллег при штабе генерала Франко. Некий Максимилиан фон Рабе. Граф, между прочим, - смешливо добавил Эйтингон, виляя поузким улочкам арабского квартала.
        -Тебе сним предстоит работать. Надо будет попробовать хоть что-то онем узнать…, - молодой человек рассматривал фото, сделанное вкафе. Немец, судя повсему, был лишь немного его старше, высокий, изящный, светловолосый, вотменно скроенном костюме.
        -Истинный ариец, - Эйтингон прикусил зубами папиросу, - отправим радиограмму вМоскву. Когда Сокол вернется, посидим, подумаем, как лучше подобраться кгосподину фон Рабе.
        -Агде Сокол? - молодой человек перебирал карточки, разглядывая фото безмятежными, синими глазами.
        -Сокол встречается сзятем мэра Гранады, - объяснил Эйтингон.
        -Человек слевыми симпатиями, кумир Испании. Люди кнему прислушиваются. Он должен выступить вподдержку Народного Фронта, вгазетах. Сокол хорошо работает синтеллектуалами, - Эйтингон пощелкал пальцами, - он университет заканчивал, хоть итехнический, - он зевнул:
        -Шесть часов зарулем. Быстреебы доквартиры добраться. Зятя зовут Федериго Гарсия Лорка, - Эйтингон сплюнул заокно. Форд остановился уневидного дома. Развернувшись, машина задом въехала вузкий двор: «Поэт. Слышал ты онем?»
        -Очень хороший, - одобрительно сказал Петр Воронов, засовывая вкарман пиджака конверт сфотографиями. Закрыв деревянные ворота, юноша добавил, по-русски:
        -Пойдемте, Наум Исаакович, я кофе сварю. Колбаса есть, сделаю яичницу.
        -Неколбаса, ачоризо, - расхохотался Эйтингон. Они нырнули впрохладу беленого полуподвала.
        Мистер Марк Хорвич путешествовал поИспании легально. Унего имелась трехмесячная виза, выданная консульством вЛиссабоне, допопытки переворота, ибумага изУниверситета Саламанки. Всправке говорилось, что сеньор Хорвич записан накурсы испанского языка, начинающиеся всентябре.
        Меир иногда, жалел, что несможет остаться встране подольше идействительно, выучить испанский. Он быстро схватывал. Меир теперь мог прочесть заголовки газет иобъясниться вкафе. Для всех он был американским туристом, вооруженным стопкой путеводителей инеизменным фотоаппаратом Кодака.
        ВЛиссабоне они сДаллесом расстались. Мистер Аллен полетел вШвейцарию, организовывать, вБерне, базу Секретной Службы вЕвропе. Меиру велели получить визу, сесть напоезд идобраться доМадрида. Встолице его ждали.
        Нафотоаппарате красовалась наклейка фирмы Кодак, однако камера была, как усмехнулся Даллес, уникальной.
        -Экспериментальный образец, - он подмигнул Меиру, - берегите его, Ягненок.
        Аппарат делал отличные, четкие снимки сбольшого расстояния идаже втемноте. Задание оказалось простым. Мистеру Хорвичу предстояло собрать альбом, пословам Даллеса, интересных для правительства США людей. ВМадриде Меир работал спредставителем Государственного, Департамента, скромным юношей, его возраста, отлично знавшим испанский язык.
        -Я изТехаса, - пожал плечами новый знакомый, - я сдетства нанем говорю.
        Меир незнал, как, насамом деле, зовут коллегу. Он представился Фрэнком. Фрэнк водил Меира погороду, показывая кафе, где собирались журналисты иполитики, здания министерств, парламента, редакции газет иофисы партий, Народного Фронта, Фаланги, анархистов, исторонников реставрации монархии, карлистов.
        Даллес приказал Меиру ни вкоем случае нелезть нарожон. Меира даже неснабдили пистолетом, мистеру Хорвичу оружие было ни кчему. Он только смотрел, слушал изапоминал. Через две недели мистеру Хорвичу предстояло вернуться вЛиссабон, исесть наамериканский корабль. ВВашингтоне, Меир приводил впорядок заметки, получал отпечатанные фотографии иделал доклад насовместном заседании представителей военного ведомства, государственного департамента иБюро.
        Пословам Фрэнка, встолице ходили упорные слухи, что правительство разрешит создание интернациональных, добровольческих бригад. Гуляя поМадриду, Меир иногда думал, что исамбы, судовольствием, записался вподобную бригаду.
        -Аарон вГермании, - говорил он себе, - он выполняет долг порядочного человека, еврея. Ая? Я тоже, - твердо напоминал себе юноша:
        -Когда понадобится, я возьму оружие вруки, ибуду бороться снацизмом. Но, если можно обойтись без кровопролития…, - увидев афиши новой выставки Дали, Меир пошел вгалерею. Смотря настранный квадрат, изчеловеческих рук иног, нанизкий, пустынный, жаркий горизонт Испании, Меир вспоминал «Расстрел повстанцев» Гойи, человека вбелой рубашке, поднявшего руки, зло кричащего что-то влица солдат.
        Меирбы, судовольствием, проводил вмузеях целые дни, ноДаллес разрешил ему только съездить вСаламанку изаписаться накурсы. Улучив немного времени, Меир завернул вТоледо. Он бродил поулицам бывшего еврейского квартала, слушая звон колоколов, вдыхая жаркий ветер.
        -Если можно добиться мира…, - повторял себе юноша, - то надо это сделать.
        ВМадриде никто необращал внимания назабавного, молодого американца, вкруглых очках, скартой города ифотоаппаратом. Меир снимал церкви идостопримечательности, уличные сцены. Часто вкадр попадали люди, сидящие вкафе. Унего набралось материала натри альбома. Повечерам они сФрэнком встречались вкаком-нибудь дешевом ресторане, где Меир передавал коллеге пленки. Он слушал разговоры засоседними столами, нанемецком ифранцузском языках. Юноша запоминал имена, заносил сведения вблокноты, аккуратно, как будтобы Меир еще трудился счетоводом вадвокатской конторе мистера Бирнбаума. Даллес говорил, что вИспании, после путча, соберутся представители немецкой, итальянской исоветской разведок. ВВашингтоне, они собирались сличить фотографии Меира симеющимися данными, иначать собирать досье.
        Поночам Меир сидел наподоконнике, всвоей комнате, вдешевом студенческом пансионе. Испанцы начинали развлекаться после полуночи. Звенели гитары, начерном, жарком небе блестели звезды. Меир, несколько раз, заглядывал вподвальчики. Вино вМадриде было отменным, иочень дешевым. Здесь, как ивНью-Йорке, предпочитали свинг, идевушки тоже необращали внимания наМеира. Он ктакому привык, инерасстраивался. Юноша, все равно, отлично танцевал.
        Фламенко он увидел впервый раз. Меир, сначала, неповерил своим глазам, так это было красиво. Он покуривал, слушая перебор гитары, чьи-то веселые голоса. Юноша вспоминал слова Даллеса, сказанные вЛиссабоне:
        -Испания, полигон, Ягненок. Для нацистов, фашистов, русских. Страна, которую можно перетянуть насвою сторону, где можно получить поддержку идеям, испытать новое оружие…, - они стояли наберегу океана.
        -Танки, - Даллес загибал пальцы, - самолеты, автоматические винтовки, пушки, - начальник повел рукой навосток, - такое для них важно. Испания иее народ никого неинтересуют.
        -Войны небудет. Мы этого непозволим, - упрямо сказал себе Меир, сидя застоликом кафе вГранаде.
        Он приехал сюда, следуя зарусскими. Оба, впрочем, отменно говорили наиспанском языке. Меир, заметив их вМадриде, пошел запарой, услышав незнакомые слова. Меир ничего непонял, норазобрал имена Сталина иГитлера. Он дал клички русским, называя их, про себя, Бородой иКепкой. Они жили вреспектабельном отеле, пососедству софисом Народного Фронта, ицелые дни проводили скоммунистами. Меир нехотел рисковать иузнавать вгостинице их имена. Понятно было, что они приехали вИспанию сфальшивыми документами.
        Борода иКепка собирались наюг. Меир услышал опланах русских, сидя задва столика отних, вресторане. Юноша начал разбирать испанский, донего донеслось слово «Гранада». Взяв варенду старый форд, Меир переехал изсвоего пансиона вдругой отель, напротив гостиницы русских. Они покинули Мадрид ранним утром. Меир поехал заними, держа расстояние вдве мили между машинами. Умистера Хорвича при себе был отличный бинокль. Он небоялся, что упустит русских извиду.
        Меир сделал фото Красавца, щеголеватого парня, которого Кепка забрал изкафе.
        -Борода пропал, - Меир сидел, попивая кофе, - Кепка его где-то высадил, чтоли? Знатьбы где…., - он уловил, впотоке испанского языка, пососедству, знакомое имя. Молодые люди, повиду, напоминали студентов. Меир мысленно составил нужную фразу. Он спросил, сакцентом, нодовольно бойко:
        -Извините, мне, наверное, послышалось. Вы говорили опоэте Лорке?
        ВМадриде, Меир купил влавке подержанных книг путеводители. Юноша наткнулся напоэтический сборник. Посмотрев назаглавие, он пошевелил губами: «Цыганское романсеро».
        Наполях красовались пометки карандашом. Задние, чистые листы были исписаны. Бывший хозяин книги, судя повсему, занимался переводами наанглийский язык.
        Увидев фламенко, Меир понял, что раньше инеподозревал онастоящем танце. Состихами случилось тоже самое. Меир незнал, что можно так писать. Он засыпал ипросыпался, бормоча:
        Y que yo me la lleve alrio
        creyendo que era mozuela,
        pero teniamarido.
        Fue la noche de Santiago….
        День святого Иакова, покровителя Испании, отмечали виюле. Вавгусте ночи остались жаркими, сухими, пахнущими цветами ивином. Каблуки женщин стучали побулыжнику, шептали струны гитары, шуршали шины автомобилей.
        То было ночью Сант-Яго,
        и, словно сговору рады,
        вокруге огни погасли
        изамерцали цикады.
        Я сонных грудей коснулся,
        последний проулок минув,
        ижарко они раскрылись
        кистями ночных жасминов…
        Открывая глаза, Меир шарил пополу. Он затягивался папиросой, надевал очки ичитал оцыганке-монахине, озеленом цвете, пока вокне невставал нежный мадридский рассвет.
        Студенты немного говорили по-английски. Они объяснили Меиру, то есть мистеру Хорвичу, что Лорка обосновался вГранаде, уехав изМадрида после путча. Поэт выступал состатьями, готовилась постановка его пьесы. Ребята уверили Меира, что он, совершенно спокойно, может зайти кЛорке домой ипопросить унего автограф.
        -Унего всегда открыта дверь, - заметил один изстудентов, - он гордость Испании, унас нет другого такого поэта. Он вне политики…, - его, конечно, прервали, начался спор. Меир решил:
        -Завтра зайду, сутра. Я читал, он вНью-Йорке учился. Мы сможем объясниться. Скажу ему, скажу…, - юноша непридумал, что скажет. Он увидел напротивоположной стороне Пуэрто Реаль знакомую поМадриду фигуру. Борода, оглянувшись, присел накованый стул кафе. УМеира имелись его фотографии. Он ждал, кто подойдет крусскому.
        Янсон остался доволен встречей. Лорка, хоть иводил знакомства искоммунистами, исфалангистами, придерживался левых взглядов. Лорка ездил вБуэнос-Айрес, ноникакой опасности несуществовало. Сеньор Рихтер непосещал выступления опасного авангардиста, им сЛоркой нигде было невстретиться. Янсон пришел кпоэту срекомендациями отего знакомцев, испанских коммунистов.
        Эйтингон разрешил Теодору сказать, что он представляет Советский Союз, изащищает Испанию отфашизма. Лорка требовался, как знамя, как символ борьбы.
        -Если он поддержит интернациональные бригады, - заметил Эйтингон, - это большая победа длянас.
        Наум Исаакович зевнул: «Еще большей победой будет, если его убьют мятежники. Такого Испания им непростит, никогда».
        Они сЛоркой отлично поговорили оМаяковском, Мейерхольде, Эйзенштейне ифранцузских авангардистах. Теодор любил классическую музыку, истарых мастеров, нопомнил, что когда-то авангардом считался импрессионизм. Картины Моне иДега давно висели вмузеях. Он читал Лорку, вбиблиотеке, вБуэнос-Айресе. Дома Рихтеры немогли держать столь сомнительную литературу. Лорка обрадовался, что гость знает его стихи. Темные глаза улыбнулись: «Я недумал, что вы так хорошо владеете испанским языком. ВРоссии меня, кажется, непереводили».
        -Переведут, товарищ Лорка, - уверенно сказал Янсон.
        -Унас отличные поэты…, - ему очень хотелось услышать, как Лорка читает стихи, ноЯнсон вздохнул:
        -Ты здесь ради дела. Вы договорились. Он поедет винтернациональные бригады, напишет серию статей…., - Янсон вспоминал зимнюю, июльскую ночь, вБуэнос-Айресе, близкий шорох моря, белый песок.
        -Даже несвязаться сАнной, - тоскливо подумал Янсон, - иона мне неможет написать. Ни она, ни Марта…, - он только знал, что жена идочь, благополучно, добрались доМосквы.
        -Может быть, получилось, сребенком…, - он услышал мягкий голос Лорки:
        -Давайте, я вам прочту кое-что, товарищ. Может быть, вы это знаете. Я вижу, что вы облизком человеке думаете…, - он помолчал. Янсон согласился: «Ожене, товарищ Лорка. Она вМоскве сейчас…»
        УЛорки, несмотря наего юношескую легкость, оказался низкий, красивый голос. Он читал оночи Сантьяго, опереливающихся голосах цикад, аЯнсон вдыхал запах жасмина, видел ее нежные, цвета жемчуга плечи, черные волосы, падавшие наспину.
        Он решил невозвращаться сразу набезопасную квартиру, анемного посидеть, вспоминая стихотворение.
        Y que yo me la lleve alrio
        creyendo que era mozuela,
        pero teniamarido.
        Fue la noche de Santiago…
        Янсон, устало, закрыл глаза. Задание было выполнено, отсюда он ехал вБарселону. ВКаталонию пригоняли самолеты изГолландии. Он обучал местных ребят илетчиков избудущих интернациональных бригад.
        -Мы отФранко икамня накамне неоставим, - весело подумал Теодор, - вместе сдуче ифюрером. Они узнают, что такое коммунистическая солидарность…, - рядом отодвинули стул.
        -Сеньор Рихтер! - раздался веселый голос. Человек говорил нафранцузском языке.
        -Неожидал, увидеть вас, виспанской глуши. Где сеньора Рихтер, где Марта, наша маленькая принцесса…, - Марта любила его рассказы одругих планетах, озатерянных впустынях волшебных городах. Она просила, маленькой девочкой: «Придумайте сказку только для меня, сеньор Антуан».
        -Он обещал придумать, - вспомнил Теодор.
        -Он, наверное, сюда, как журналист приехал. Я немогу скрывать такое отЭйтингона. Мы провалим операцию, он меня раскроет…, - приятель поаэроклубу вБуэнос-Айресе носил неформу почтового пилота, аобыкновенный штатский костюм.
        -Я оставил семью напобережье, - Теодор помахал официанту, - ирешил, досконально, изучить средневековую архитектуру. Очень, очень рад вас видеть, - он радушно пожал руку Антуану де Сент-Экзюпери. Янсон заказал еще два кофе.
        Невысокий юноша вспортивном, американского кроя пиджаке, вкруглых очках, ходил вокруг фонтана вцентре площади, фотографируя его сразных сторон. Молодой человек сел вфорд, машина медленно поползла прочь. Ленивые гранадские голуби, даже неподнялись сбулыжника. Проводив глазами прокатные номера, Теодор заставил себя спокойно улыбнуться Экзюпери.
        Накухне безопасной квартиры пахло кофе ихорошими, американскими сигаретами. Эйтингон сидел, бросив кепку настол, глядя наЯнсона. Теодор выяснил, что Экзюпери, действительно приехал сюда журналистом, отфранцузской газеты «Энтрансижан». Янсон беспечно болтал, делая вид, что жена идочь купаются насредиземноморских пляжах.
        Экзюпери, озабоченно, сказал: «Плохое вы время выбрали для отдыха, сеньор Рихтер. Испания тлеет, искоро вспыхнет, как стог сена». Теодор уверил его, что семья Рихтеров несобирается здесь долго оставаться. Янсон неупоминал оЛорке, нобыло понятно, что Экзюпери, писатель, посетит самого известного поэта Испании. Месье Антуан заметил, что встречается сЛоркой завтра:
        -Я пропустил его визит вБуэнос-Айрес, - улыбнулся француз, - ноздесь его увижу. Возьму интервью. Вы слышали оЛорке? - Янсон заставил себя покачать головой. Они распрощались. Сеньор Рихтер упомянул, что завтра уезжает обратно напобережье. Теодор шел набезопасную квартиру, вспоминая, как они сЭкзюпери, ваэроклубе, летали вдвоем. Француз рассказывал опесках Сахары, где он служил пилотом напочтовой линии.
        -Холмы под крылом самолета уже врезали свои черные тени взолото наступавшего вечера. Равнины начинали гореть ровным, неиссякаемым светом; вэтой стране они расточают свое золото стойже щедростью, скакой еще долгое время после ухода зимы льют снежную белизну…, - шептал Теодор:
        -Это он оПатагонии написал. Когда Марта была маленькой, он рассказывал ей сказки, одалеких планетах…, - Янсон остановился украя арабского квартала. Вего голове билось: «То было ночью Сант-Яго, ночью Сант-Яго…». Он, внезапно, подумал, отом, чтобы развернуться иуехать изГранады. Унего при себе были деньги ифранцузский паспорт. Он мог спокойно исчезнуть.
        -Нельзя, - велел себе Теодор:
        -Анна иМарта вМоскве, взаложниках. Их непощадят, если я…, - увидев ясные, зеленые глаза дочери, он тяжело вздохнул. Янсон ничего нескрыл отЭйтингона. Наум Исаакович выслушалего:
        -Дурацкая случайность, Теодор Янович, отподобного никто незастрахован. Берите машину, поезжайте вБарселону, как предписывает задание. Мы сПетром обо всем позаботимся.
        Янсон непредполагал, что один избратьев Вороновых станет чекистом. Петр рассказал Янсону, что Степан, его брат, испытывает новые истребители. Теодор усмехнулся: «Степа, еще вдетстве, авиацией бредил, аты как вчекисты пришел, Петр? Ты, вродебы, никогда неговорил, что хочешь вНКВД работать».
        -Покомсомольскому набору, товарищ Янсон, - Петр поднял спокойные, синие глаза.
        -Когда юридический факультет закончил, вуниверситете. Степан влетном училище был, вКрыму. Я три года под началом товарища Эйтингона служу, виностранном отделе, - Янсон немог забыть двенадцатилетних мальчишек, которых они сАнной навещали, вдетском доме, перед отъездом изМосквы.
        -Марта тогда младенцем была, - подумал Янсон, - как время летит. Ее впионеры приняли, она пойдет напарад, вгодовщину революции…, - награжданской войне, Янсон невстречался сотцом близнецов. Семен Воронов, рабочий, металлист изПетербурга, стал большевиком. Воронов устраивал взрывы иэкспроприации, бежал изтюрем, отбывал ссылку стоварищем Сталиным. Он служил комиссаром уФрунзе. Воронов погиб наПерекопе, когда остатки армии Врангеля чутьли ни зубами вцепились впромерзлую крымскую землю, защищая последний оплот белогвардейцев.
        -Все равно, мы их вморе сбросили, - Теодор затянулся папиросой: «Ваш отец гордилсябы вами, Петр».
        Отца братья почти непомнили. Они жили сним вТуруханске, маленькими детьми. После февральской революции, отец, покинув ссылку, привез их, пятилетних вПетроград. Воронов ушел вподполье, аПетра иСтепана передавали сквартиры наквартиру. После Октября, их отправили вМоскву, вдетский дом. Судя поодной, сохранившейся фотографии, они были похожи наотца, тоже высокого, широкоплечего, сволосами темного каштана. Вцарское время близнецы считались незаконнорожденными, появившись насвет без церковного брака.
        -Мы втюрьме родились, - вспомнил Петр, - как мать Горской. То есть Горовиц. Отец ее Горовиц, авсе думали, что он русский. НоИосиф Виссарионович сказал, что мы интернационалисты. Сюда много иностранцев приедет, - Янсон занимался вербовкой добровольцев, изчисла членов интербригад. Сопытом жизни заграницей, сознанием языков, он, как нельзя лучше подходил для задания.
        Петр собирался подобраться ближе кМаксимилиану фон Рабе. Воронова иностранный отдел готовил нароль двойного агента. Все понимали, что Гитлер неограничится только Германией. Виностранном отделе говорили овозможном пакте сИталией иЯпонией, огрядущем столкновении двух капиталистических систем. Втакой ситуации, Советскому Союзу требовалось знать одальнейших планах нацистов.
        Теодор неспросил, что собираются делать Эйтингон иВоронов.
        -Ябы сделал тоже самое, - собрав вещи, он завел форд, - тоже самое. Этого требует безопасность операции, требует революционный долг. Анна говорила, что мы солдаты партии. Будь солдатом, места для сантиментов нет, - втемном небе Гранады мерцали, переливались, звезды, слышался треск цикад. Воронов стоял набалконе, затягиваясь папиросой. Юноша помахал: «Езжайте спокойно, Теодор Янович. Мы все, - он помедлил, - организуем. ВБарселоне увидимся».
        Эйтингон открыл деревянные ворота:
        -Всю ночь негони, почти семь сотен километров впереди. Передохни где-нибудь, Сокол…, - он потрепал Янсона поплечу. Включив фары, Янсон заставил себя неоглядываться. Он выезжал надорогу, ведущую изгорода навосток, кпобережью. Добравшись доморя, он собирался повернуть насевер. Огоньки Гранады остались заспиной. Янсон нажал натормоз, почти навершине холма. Машина, дернувшись, застыла. Он глядел насверкающий Млечный Путь. Теодор кусал губы:
        -То было ночью Сант-Яго, ночью Сант-Яго…, Господи, - опустившись напыльную, каменистую землю, он спрятал голову владонях, - Господи, прости меня, я немог, немог иначе…, - сверху послышался рокот. Увидев темные очертания самолетов, он велел себе вернуться заруль. Эскадра итальянских инемецких бомбардировщиков, шла сюга, изКадиса, оказывать воздушную поддержку наступлению Франко. Янсону надо было ехать вБарселону, иделать свою работу.
        Эйтингон вернулся вдом. Накухне горела керосиновая лампа, электричества сюда непровели. Петр вертел вдлинных пальцах монетку:
        -Француз, или испанец, Наум Исаакович? Или оба? Пистолет уменя готов. Где живет Лорка, я знаю, иЭкзюпери тоже быстро найду…, - Эйтингон вспомнил:
        -Он читал Лорку, он говорил. Какая разница, - рассердился начальник отдела. Он забрал уВоронова монету:
        -Герр Рихтер нам еще понадобится, аЛорке Сокол представлялся своим настоящим именем. Нечего, - он прищелкнул пальцами, - здесь раздумывать. Убийство француза, журналиста, будет подозрительным. Лорка все равно обречен, - Эйтингон чиркнул спичкой:
        -Убери кольт. Мы руки пачкать несобираемся.
        -Акак иначе? - удивился Петр. Эйтингон вздохнул: «Учись изапоминай. Закончим дела, ивернемся вМадрид, вплотную знакомиться ствоим будущим опекуном, графом фон Рабе».
        Петр, аккуратно, писал анонимное письмо освязи Лорки смосковскими агентами. Он поинтересовался:
        -Наум Исаакович, ачто, - юноша указал напотолок, - изМосквы непоступало распоряжений насчет Сокола?
        -Пока нет, - пожал плечами Эйтингон. Он пробежал глазами письмо:
        -Отлично. Завтра, после такого, - он помахал бумагой, - Лорку совершенно точно арестуют ирасстреляют. Испанские товарищи будут благодарны. Теперь фалангистов возненавидят еще больше, - он отправил Воронова подбрасывать письмо вштаб-квартиру гранадской Фаланги. Налив бокал хорошего, сухого вина, Эйтингон устроился набалконе, рассматривая звезды:
        -Ничего, скоро здесь будет непротолкнуться отписателей. Появятся книги обиспанской революции. Лорка, небольшая потеря. Товарищ Сталин всегда повторяет слова Горского, внашей борьбе неизбежать косвенного ущерба…, - операция «Паутина» началась отлично. Паук, пока непоставлял информации, ноЭйтингон был уверен, что это время незагорами.
        -Твое здоровье, Наум Исаакович, - смешливо сказал себе Эйтингон, - прекрасная работа.
        Он потягивал сухое вино, купаясь втепле августовской ночи.
        Меир пришел кдому Лорки после завтрака. Вроще миндальных деревьев распевались птицы. Держа томик стихов, юноша, удовлетворенно повторял про себя, испанские фразы. Меир несколько раз написал слова вблокноте. Ему хотелось сказать Лорке, что он еще никогда неслышал такой музыки, никогда незасыпал инепросыпался, думая остихах. Над головой Меира шелестели серо-зеленые листья, сухая земля рассыпалась под ногами.
        -Наверное, такое случается, - понял юноша, - когда любишь. Когда я встречу девушку…, - он покраснел, - я ей обязательно прочитаю эти стихи…., -прислушавшись, Меир замедлилшаг.
        Отдома доносились какие-то голоса. Меира сдороги заметно небыло, юношу, надежно, скрывали деревья. Он увидел заведенную машину, итроих мужчин всиних рубашках фалангистов, соружием. Лорка садился встарый форд. Меир узнал поэта пофотографиям. Он шагнул вперед, прижимая книгу кгруди, забыв, что унего нет оружия, забыв, что ему нельзя вызывать подозрения, забыв обо всем.
        Он только помнил жаркую ночь, шорох деревьев, плеск реки, темные косы, разметанные побелому песку. Юноша прошептал:
        -То было ночью Сант-Яго, ночью Сант-Яго…, - машина рванулась сместа. Выбежав надорогу, Меир заметил залепленные грязью номера. Книга выпала вбелую пыль, трещали цикады. Подняв стихи, Меир вытер обложку рукавом пиджака. Ему предстояло вернуться вМадрид, ивыполнять задание.
        Часть вторая
        Осень 1936года
        Лондон
        Двухместный, лазоревый Jaguar SS100соткрытым верхом несся поГрейт-Рассел стрит. Машина ревела, виляя впотоке автомобилей, меняя полосы. Неснижая скорости, водитель свернул наМузеум-стрит иловко припарковался упаба. Дверца распахнулась, высокая девушка втвидовой, темно-коричневой юбке поколено, сунула под мышку свернутые газеты, лежавшие напассажирском сиденье. Белокурые волосы прикрывала шерстяная беретка. Прозрачные, светло-голубые глаза посмотрели натеррасу паба.
        Осень стояла отменная. Насерой брусчатке тротуара шуршали рыжие листья. Вголубом небе Блумсбери сияло полуденное солнце. Маленький самолетик кружил над крышами, таща рекламный лозунг зубной пасты Colgate. Завидев кого-то натеррасе, девушка улыбнулась, сверкнув белыми зубами. Помахав приятелю, она подхватила измашины сумочку, потрепанной кожи, больше похожую наофицерский планшет. Обедающие мужчины, исподтишка провожали ее глазами. Каблуки девушки стучали покаменным ступеням. Она вздернула острый подбородок. Человек, ожидавший ее, поднялся. Они были почти одного роста. Поцеловав его вщеку, она попросила официанта: «Принесите мне кофе, пожалуйста».
        -Поешь, - предложил ее приятель, высокий, темноволосый, вхорошо скроенном, носильно помятом костюме. Рядом старелкой стояла переполненная пепельница, валялся исписанный блокнот.
        -Мы наФлит-стрит перекусили, - отмахнулась девушка. Она сунула мужчине газету: «Полюбуйся, Джордж».
        Он пролистал: «Социалистического рабочего»:
        -Процессы вМоскве представляют собой новый триумф вистории прогресса…, - напервой полосе газеты красовался отчет осуде над членами, как говорилось вгазете, троцкистко-зиновьевского террористического центра.
        Выхватив унего газету, девушка разъяренно смяла лист:
        -Гарри Поллит, ивсе коммунисты Британии лижут задницу Сталину, - громко сказала она, принимая отофицианта кофе, - однако они еще пожалеют.
        Застоликами пососедству наступило молчание. Девушка обвела глазами террасу итвердо повторила:
        -Да, лижут задницу, господа поклонники тирана, живущие вБлумсбери. Пока вы пьете свое пиво, подумайте ожертвах Сталина, погибающих вСибири. Надеюсь, пинта увас застрянет вглотке…, - она достала изсумочки пачку папирос:
        -Джордж, - девушка понизила голос, - я договорилась. Меня отправляют вИспанию, корреспондентом. Кембридж подождет, - она стряхнула пепел, - успею получить степень.
        Он помолчал: «Тебе восемнадцать лет. Твоему отцу врядли такое понравится».
        -Я несобираюсь унего ничего спрашивать, - небрежно заметила девушка, - тем более, мой брат вКембридже. Он, кажется, никуда несобирается ехать. Я хочу писать репортажи овойне, анесидеть наскучных лекциях…., - она положила руку наего пальцы:
        -Джордж, ты должен отправиться вБарселону. Ты сможешь создать великую книгу, ты гений…, - мужчина покраснел. Девушка порылась всумочке:
        -Контакты товарищей изПОУМ, рабочей партии марксистского единства. Они позаботятся отебе, вПариже, переправят вИспанию.
        Девушка, мечтательно, посмотрела куда-то вдаль:
        -Я поеду кТроцкому, вМексику, наинтервью…, - мужчина пожал ее руку:
        -Тони…, - унего были красивые, темные глаза:
        -Тони, может быть, вБарселоне…, - он отвел глаза отбелой, стройной, немного приоткрытой воротником жакета шеи. Крестика она, конечно, неносила. Подумав ожене, он разозлился:
        -Кчерту! Я люблю Тони, она любит меня. Наверное, - напомнил себеон.
        Они пока что только целовались, навечере, устроенном впользу борцов сфашизмом. После выступлений иярмарки начались танцы. Он сразу заметил высокую, белокурую девушку, горячо спорившую вуглу, сГарри Поллитом идругими коммунистами. Девушка ударила кулаком постене: «Сталин, гнусный палач, товарищ Поллит! Вы неможете отрицать того, что, убивая соратников, он расчищает дорогу квласти!». Вокруг зашумели, наэстраде пианист заиграл танго Гарделя. Собравшись сдухом, Джордж подошел кдевушке:
        -Я свами полностью согласен, товарищ. Может быть, - он кивнул назал, - мы обсудим политику Сталина затанцем? - унее были свежие, розовые губы, пахло отнее ландышем.
        Позже она рассказала ему, чья она дочь. Девушка пожала плечами:
        -Папа неввосторге отмоих занятий, однако, Британия, свободная страна. Мне никто неможет запретить коммунистические симпатии…, - она закончила, первый курс вГиртон-колледже, вКембридже, где изучала историю, исшестнадцати лет печаталась вгазетах. Она подписывалась настоящим именем ифамилией:
        -Холландов много. Никто неподозревает, что это я. Семья, конечно, знает…, - он осторожно спросил унее окузене-фашисте. Тони презрительно искривила губы:
        -Наш общий позор. Бедная тетя Юджиния, она отУайтчепела избиралась впарламент. Мистер Кроу, - выплюнула девушка, - постоянно говорит, что надо выселить изАнглии всех евреев, то есть тех, кто голосовал заего мать. Он снами невидится, ихорошо, - подытожила Тони, - иначе ябы лично его пристрелила, мерзавца, вместе сего приятелем, сэром Освальдом Мосли.
        -Может быть…, - она нежно улыбалась, - когда мы встретимся вБарселоне…, - девушка достала кошелек:
        -Неспорь, я всегда плачу засебя сама. Увидимся вИспании, Джордж, - она легко поцеловала темноволосый, седва заметный сединой висок. Девушка взглянула назолотые часики: «Мне надо вбиблиотеку, поработать сархивом бабушки Джоанны, для статьи обистории движения анархистов».
        -Ты говорила, что нехочешь слушать скучные лекции, - напомнил ей мужчина. Тони вспомнила темный закуток врабочем клубе, вУайтчепеле, где они познакомились, иего шепот:
        -Я тебя полюбил, сразу, когда увидел…, - Тони сшестнадцати лет научилась отвергать авансы женатых мужчин. НаФлит-стрит, среди газетчиков, многие были непрочь завязать интрижку настороне, скрасивой девушкой.
        -Посмотрим, вБарселоне, - сказала себе Тони, - как все сложится. Влюбом случае, надо вИспании избавиться отдевственности. Стыд какой-то, вмои годы. Словно я Констанца, - она едва нефыркнула отсмеха, - иничем неинтересуюсь, кроме физических экспериментов…, - она пожала плечами:
        -Это нелекции, абумаги бабушки Джоанны. Они, как раз, очень интересны. Мне пора бежать…, - она уходила, стуча каблуками. Джордж Оруэлл смотрел ей вслед:
        -Интересно, аона как вБарселону попадет? Ей восемнадцать, унее паспорта нет…, - он полюбовался прямой спиной, гордым разворотом стройных плеч:
        -Попадет. Тони ничто неостановит, - напервой странице The Times он увидел сообщение оженщине-авиаторе, Берил Маркхэм, иее рекордном, одиночном трансатлантическом полете. Мисс Мархкэм благополучно приземлилась вНова-Скотии, вКанаде.
        -Машину она водит, как невсякий мужчина умеет, - вспомнил Оруэлл, - стреляет. Может быть, изаштурвалом сидит. Ее кузен, сэр Стивен Кроу, знаменитый ас. Вдвадцать четыре года майор, новые самолеты испытывает…, - затягиваясь папиросой, он думал оголубых глазах Тони. Джордж повторил парижский адрес ителефон, взаписке.
        -Тиран…, - взяв «Социалистического рабочего», он посмотрел вглаза Сталину нафото, - человек, расчищающий пусть квласти. Тони права. Чтобы случилось снами, еслибы мы жили вСоветском Союзе? - взял блокнот, Оруэлл начал быстро писать.
        Тони еще никогда непользовалась архивом бабушки, хотя унее, имелся читательский билет библиотеки. Девушку провели вмаленький кабинет. Повертев справку изканцелярии Гиртон-колледжа, человек внарукавниках поджал губы: «Обычно мы пускаем вархив ученых состепенью, мисс….»
        -Леди, - ядовито поправила его Тони: «Очем сказано вбумаге, увас вруках, уважаемый сэр. Леди Антония Холланд». Она редко пользовалась титулом, ноТони признавала, что иногда было полезно оказаться леди.
        -Более того, - сладко прибавила она, - вправилах пользования архивом говорится: «Доступ кматериалам должен быть открыт для исследователя любого пола, интересующегося историей социалистической мысли». Студент он, или нет, подобное неважно, - Тони выставила вперед стройную ногу впарижской туфле: «Я жду, уважаемый сэр!»
        Дверь скрипнула. Веселый, мужской голос сказал:
        -Слышу свою нетерпеливую племянницу. Мистер Блэк, - он кивнул служащему, - оформите доступ для леди Холланд. Я пока заберу ее попить чай…, - директор архивов Британского музея переложил костыль влевую руку. Дядя поздоровался сТони.
        -Дядя Джованни, - девушка покраснела, - ябы сама…, - Джованни ди Амальфи распахнул перед ней дверь:
        -Я все равно покоридору проходил. Пойдем, - он подтолкнул Тони, - Лаура здесь. Утром прилетела изРима, через Париж. Узнаешь первой ополитике дуче, недожидаясь пресс-конференции министра иностранных дел, - он ловко ковылял рядом сТони.
        Девушка подумала:
        -Двадцать лет, как он ногу потерял, навойне. Папу газами отравили. Иопять война может начаться. Кузен Аарон вГермании, евреям помогает. Ничего, - сказала себе Тони, - ия еду воевать. Пером, а, если понадобится, то пулей иштыком.
        -Лаура дипломат, дядя Джованни, - недовольно пробормотала девушка, - она напрямую никогда ничего нескажет…., - вкабинете дяди пахло виргинским табаком. Темноволосая девушка, вбрюках имужской рубашке, положив ноги настол, изучала пожелтевшую, ветхую брошюру.
        -Она еще красивей стала, наСредиземноморье, - весело подумала Тони, - главное, чтобы она вКембридж неездила. Мой брат совсем сума сойдет. Джон надва года младше Лауры, он еще студент, аона впосольстве работает. Джон для нее ребенок…, - Лаура ди Амальфи обернулась:
        -Тони! Мы стобой спрошлого лета невиделись. Папа, - она взяла Джованни заруку, - где ты такое нашел? - Лаура кивнула наброшюры. Джованни ласково погладил обложку:
        -Здесь, моя милая, архивы еще описывать иописывать. Издания типографии Пьетро ди Амальфи, «Мученичество бронзового креста»…, - он порылся встоле:
        -Кстати, оЯпонии. Кузен Наримуне заканчивает год вКембридже. Ты его невстречала никогда, Лаура. Съезди, познакомься…, - Тони шепнула Лауре:
        -Я его редко видела. Он пишет докторат, однако он тебе понравится. Он очень умный…, - назагорелых щеках Лауры виднелись мелкие веснушки. Она смешливо потерла нос: «Если ты, Тони, меня отвезешь. Утебя, наверняка, новая машина…»
        -Спортивный Ягуар, подарок отпапы, - гордо ответила леди Холланд.
        -Он выдает сто миль вчас. Поехали, - она подмигнула дяде Джованни, - неволнуйтесь завашу дочь. Мы присмотрим завосходящей звездой министерства иностранных дел, - Лаура, искоса взглянула наотца:
        -Небуду ничего говорить. Когда изКембриджа приеду, нераньше. Еще ничего нерешено. Официально я должна вернуться вРим…, - принесли чай. Лаура жевала свежую булочку сизюмом:
        -Потом. Встречусь сначальством, сделаю доклад оположении дел вРиме…., - она заставила себя невспоминать тихий голос дяди Джона: «Япония нам очень интересна». Вслух, девушка бодро сказала:
        -Отличные булочки. Увас хорошо кормят сотрудников, папа, вотличие отУайтхолла.
        Они болтали ополете мисс Маркхэм, отриумфе Джесси Оуэнса наОлимпиаде. Лаура, смотрела напобитые сединой волосы отца:
        -Я два года вРиме провела. Опять папа один останется…, - она облизала сладкие пальцы. Джованни ласково сказал:
        -Я попрошу, чтобы вам вдорогу булочек дали. Хотя ствоей скоростью вождения вы вКембридже через час окажетесь, - подмигнул он Тони.
        -Раньше, дядя Джованни, - уверила его девушка.
        Зал Британского Союза Фашистов иНационал-Социалистов, вБетнал Грине, усеивали красные флаги. Белая молния, всинем круге, прорезала знамена наискосок. Настенах висели портреты Муссолини илидера Союза, сэра Освальда Мосли, Гитлера иштурмовиков СС. Над большим столом, над разложенными картами, склонились двое, невысокий, легкий юноша, вчерной рубашке ибрюках, форме офицеров Союза имужчина постарше, вкостюме хорошего твида, снебрежно причесанными, светлыми волосами. Власти разрешили марш трех тысяч фашистов через лондонский Ист-Энд. Юноша уверил собеседника, что чернорубашечники придут намитинг вооруженными.
        -Евреи, - брезгливо сказал юноша, - пожалеют, что насвет родились. Мы берем пример свас, герр фон Рабе, ипользуемся уроками великого фюрера. Британии нужны законы очистоте крови, - врасстегнутом вороте рубашки сверкал крохотными бриллиантами золотой крестик. Крепкая, смуглая шея изагорелое лицо юноши, наводили намысли оботдыхе наСредиземноморье.
        ВГермании, фон Рабе слышал оПитере Кроу. Освальд Мосли, навстрече сфюрером, назвал мистера Кроу своей правой рукой. Британец хвалил его заработу смолодежью.
        Максимилиан оказался вЛондоне ненадолго. Задание исходило непосредственно отруководителя, рейхсфюрера СС Гиммлера. Фон Рабе должен был прощупать почву, ипонять, куда надо двигаться дальше. Он смотрел наспокойное, красивое лицо юноши, навыгоревшие наконцах волосы, темного каштана:
        -Очень богатый человек. Он получил вуправление концерн, летом. Повезло нам…, - Максимилиан напомнил себе, что, повозвращении вИспанию, он должен завербовать кого-то изрусских.
        -Добровольцы, вИнтербригадах, - фон Рабе, покуривая, слушал мистера Кроу, - люди ненадежные. Сталин недоверяет иностранцам, иправильно делает. Нужен русский, коммунист…, - Максимилиан, тихонько, вздохнул:
        -Такое непросто. Ему надо предложить деньги, или поймать насвязи сдевушкой. Они пуритане, им непрощают подобного поведения. Посвоей воле никто изэтих коммунистических фанатиков кнам непридет…, - Максимилиан вступил вСС студентом, недостигнув двадцати лет, поличному разрешению Гиммлера. Фон Рабе два года, как работал вСД.
        Макс пришел вслужбу безопасности рейха после окончания юридического факультета вуниверситете Гейдельберга. Он, мимолетно, вспомнил осоученике, Виллеме де ла Марке. Виллем был надва курса младше фон Рабе. Когда-то семьи дружили, носвойной добрые отношения закончились. Замок де ла Марков разрушили вовремя немецкого наступления наБельгию. Увидев имя Виллема всписке новых студентов, фон Рабе попытался пригласить его напиво. Неподав руки, юноша отчеканил:
        -Я овас читал, герр фон Рабе, вгазете. «Лидер нацистской молодежи вГейдельберге». Извольте покинуть мою комнату. Я нехочу принимать усебя фашиста, - позже фон Рабе узнал, что молодой барон де ла Марк славится левыми взглядами.
        -Бельгия станет частью Великой Германии, - пообещал себе Максимилиан, - как ився Европа. Господину барону, сего социалистическими симпатиями, придется несладко.
        Максимилиан носил звание гауптштурмфюрера. Вследующем году кСС присоединялся Отто, их средний брат, закончивший медицинский факультет. Отто занимался программой обязательной стерилизации умственно отсталых ипсихически больных людей. Мистер Кроу очень заинтересовался опытом Германии вэтой сфере.
        -Вы все увидите, - пообещал Максимилиан, - меня, ксожалению, небудет вгороде, - он развел руками, - дела. Вас встретит наш младший брат, Генрих, нааэродроме Темпельхоф. Он работает вминистерстве экономики, считает народные деньги…, - фон Рабе улыбнулся. Генрих, повозрасту, еще немог вступить вСС, но, конечно, был членом партии, как иотец, Теодор фон Рабе.
        Поинициативе графа предприятия фон Рабе национализировали. Отец получил золотой значок почетного члена НСДАП. Гитлер ируководство рейха обедали вберлинском особняке фон Рабе. Младшая сестра, двенадцатилетняя Эмма, была активисткой вмладшем отделении Союза Немецких Девушек. Она незнала матери. Графиня умерла, когда девочке исполнился всего год. Эмму баловали истаршие братья, иотец. Максимилиану еще надо было расспросить мистера Кроу олондонских магазинах. Фон Рабе хотел послать подарки младшей сестре:
        -Если вИспании дело затянется, - Максимилиан записывал адреса, - то я еще нескоро вБерлин вернусь.
        ВАнглию фон Рабе приехал легально, свизой, остановившись впосольстве, наслучай слежки. Макс проверялся подороге сюда, вБетнал Грин, ноникого незаметил:
        -Англичане незнают, чем я занимаюсь, - успокоил он себя, - я навещаю Лондон. Это незапрещено, как незапрещено осматривать Кембридж.
        Питер Кроу Максу понравился. Фон Рабе любил деловых, спокойных людей, юноша был именно таким. Они обсудили программу визита главы «КиК» врейх. Сэр Освальд Мосли, наследующей неделе, женился вБерлине. Фюрер обещал стать свидетелем насвадьбе. Лидеры фашизма вАнглии собирались приехать внемецкую столицу. Кроме торжества, главу «КиК» ждали деловые встречи снемецкими фирмами. Питера, юноша просил называть его поимени, интересовали сталелитейные ихимические производства.
        -Мой отец все организует, - пообещал Макс, - он, хоть иотдал заводы фон Рабе немецким трудящимся, однако унего осталось много друзей среди промышленников.
        Питер пожал руку гостю: «Большое вам спасибо, граф фон Рабе. Жаль, что мы неувидимся, вБерлине…»
        -Просто Макс, - попросил фон Рабе, - какие церемонии. Мы свами члены одной партии, Питер, - юноша зарделся:
        -Я немогу быть членом НСДАП, я иностранец. Это огромная честь…, - Макс потрепал его поплечу:
        -Когда вы переведете производство вГерманию, мистер Кроу, вы сможете принять гражданство…, - герр Кроу коротко кивнул: «Дело неодного дня, Макс. Наменя работает пятьдесят тысяч человек, ноя обещаю, рано или поздно мои заводы окажутся врейхе».
        Завершив планировать марш фашистов вУайтчепеле, Питер посмотрел назолотые, наручные часы:
        -Меня ждет самолет. Я вНьюкасл отправляюсь, назаводы. Надо навестить производство, перед отпуском…, - он, тонко улыбнулся:
        -Я зарулем, герр фон Рабе. Подбросить вас, куда-нибудь? - предложил Питер. Фон Рабе приехал сюда натакси. Он, искренне, ответил: «Большое спасибо!»
        Автомобилем мистера Кроу, оказался роскошный роллс-ройс. Попути навокзал Кингс-Кросс они болтали обОлимпиаде. Мистер Кроу пропустил состязания, потому что вступал вправа наследования. Макс уверил его, что постройки, возведенные ксостязаниям, служат народу Германии, имистер Кроу сможет их посетить. Они распрощались увокзала. Вечер был тихим, светлым, увхода продавали цветы. Провожая Макса наплатформу, герр Кроу купил букет белыхроз.
        -Насвидание идет, наверное, - смешливо подумал фон Рабе, устраиваясь вкупе, разворачивая газету, - перед отлетом.
        Однако мистер Кроу насвидание несобирался. Вернувшись вмашину, Питер положил букет насоседнее сиденье, изавел роллс-ройс. Всемь вечера, его ждали нааэродроме Хендона, где стоял самолет «КиК».
        Джованни вручил девушкам, вдорогу, пакет сбулочками. Он попросил Тони, повозможности, непревышать скорость. Джованни водил, довойны, нопосле ранения, пользовался только такси, иавтобусами. Вернувшись вкабинет, он привел впорядок рабочий стол. Скоро заним заезжала Юджиния. Обычно, после вечернего заседания впарламенте, леди Кроу отвозила Джованни домой. Загородный дом ди Амальфи продали. Отец Джованни купил городской особняк, наБрук-стрит, зауглом Ганновер-сквер. Юджиния сохранила усадьбу Кроу, вМейденхеде. Питер вырос вдеревне, сдетьми сэра Николаса Кроу, сЛаурой, дочерью Джованни, сДжоном иТони Холланд.
        Налив остывшего, китайского чая, Джованни закурил папиросу. Он сидел вбольшом, прошлого века кресле, глядя насемейные фотографии, украшавшие стену, наснимки родителей, умерших довойны. Франческо ди Амальфи служил посланником вРиме. Отец женился надевушке изстарой, аристократической семьи Маттеи. Сам Джованни обвенчался рано, студентом, тоже вИталии. Его жена была изрода графов Дориа.
        -Лаура родилась, загод довойны, - он стряхнул пепел, - Юджиния тогда замужем была. Бабушка Марта успела увидеть, как внучка ее калтарю идет. Она ктой поре Люси похоронила, Джон иДжоанна унее наруках остались…, - отец нынешнего герцога погиб набурской войне. Герцогиня Люси умерла, когда Джон иДжоанна были подростками. Джованни помнил похороны, накладбище вБанбери. Люси работала сМари иПьером Кюри, изучая новые, радиоактивные материалы. Она умирала долго, постепенно слабея, но, все равно, ездила вкембриджскую лабораторию.
        -Ее внучка тоже срадиацией работает, - вздохнул Джованни, - восемнадцать лет Констанце, аона Кембридж закончила. Вчетырнадцать лет поступила вГиртон-колледж. Самый талантливый молодой физик Европы. Надеюсь, она осторожна. Николас вернулся изАрктики, стелом отца, изакружил голову Джоанне. Леди Холланд занего замуж вышла, апотом они оба сгинули вольдах. Дети сиротами остались, ститулом ибез гроша денег, - когда Николас Кроу иего жена отплыли вАнтарктиду, Констанце исполнился всего год, аее брату, Стивену, семь.
        Джованни, как всегда, пожалел, что после смерти жены, вдвадцатом году, отиспанки, несделал предложение леди Юджинии.
        -Просто Юджинии, - поправил себя Джованни, - титул она получила, став депутатом парламента. Однако зачем я ей нужен был, калека. ИЛаура мать помнила. Да иЮджиния, Михаила любила так, как большебы никого неполюбила…, - он помнил венчание наГанновер-сквер ивеселый голос бабушки Марты: «Я хочу правнуков увидеть, милые мои».
        -Неувидела, - вздохнул Джованни:
        -Погибла на«Титанике», сМартином иего женой. ИМихаил погиб, навойне, вГалиции. Кузен Петр врусской армии служил, военным инженером, Жанна всанитарном поезде работала, сестрой милосердия. Питер тоже отца незнал…, - дочь, вПариже, виделась искузеном Теодором, искузеном Мишелем, бароном деЛу.
        -Они оба преуспевают, папа, - заметила Лаура, - Теодор повсей Франции строит, его вАмерику приглашают. Он очень популярен, умиллионеров, - девушка хихикнула: «Тетю Жанну я невстречала. Кузен Теодор сказал, что она болеет, живет вдеревне».
        Они говорили тоже самое, попросьбе Теодора.
        Джованни услышал хмурый голос племянника:
        -Мишель знает, ноя вас прошу, дядя Джованни, тетя Юджиния, ненадо, чтобы еще кто-то…, - он отвернулся, глядя голубыми, отцовскими глазами куда-то заокно особняка наГанновер-сквер:
        -Я нарушаю закон тем, что мама нарю Мобийон осталась. Сиделка надежная, мадам Дарю, консьержка, тоже непроболтается, иврач уменя свой, новсе равно…, - Юджиния кивнула:
        -Конечно, милый. И, может быть…, - Теодор сморгнул рыжими ресницами:
        -Кузина Юджиния, маме зашестнадцать лет легче нестало, иникогда нестанет. Ей просто лучше нарю Мобийон. Я помню, что было, когда я ее изКрыма вез…, - он покусал губы. Джованни, созначением, взглянул наледи Кроу. Больше они отаком неговорили.
        -Тридцать шесть лет, - Джованни взглянул настарую фотографию племянника, времен учебы вВеймаре, уВальтера Гропиуса.
        -Неженился пока, ноунего мать наруках. ИМишеля он вырастил…, - после гражданской войны, вернувшись сбольной матерью вПариж, Теодор нашел кузена вхолодной, огромной квартире нанабережной Августинок. Барон Пьер де Лу погиб навойне. Восьмилетний Мишель ухаживал залежавшей вчахотке матерью, ходил вшколу, иубирал комнаты. Теодор отправил родню наЛазурный Берег, нобыло поздно. Баронесса умерла, аМишель остался напопечении кузена.
        -Вырастил, выучил…, - Джованни взял костыль, - Мишель реставратор, вЛувре работает. Тоже коммунист, - он усмехнулся:
        -Все коммунисты, иувсех титулы. Тони, Мишель, молодой барон де ла Марк. Интересно, как старший Виллем ктакому относится…, - когда Юджиния или Джованни заводили разговор оТони, герцог отмахивался: «Детское увлечение, ей восемнадцать лет. Все пройдет».
        -Убабушки Джоанны непрошло, - кисло заметил Джованни, себе под нос, складывая брошюры встопку. Он надеялся, что Лауру непошлют обратно вИталию, аоставят вминистерстве, вУайтхолле. Джованни скучал подочери. Лаура, после Кембриджа, начала работать вминистерстве иностранных дел. Удевушки, как иуДжованни, был дар кязыкам. Лауру отправили впосольство, вРим.
        -Ияпонский она знает, - Джованни вымыл чашку вбоковой каморке, - Наримуне будет, скем поговорить.
        Граф Дате Наримуне, тоже дипломат приехал вАнглию год назад. Наримуне взял отпуск, чтобы завершить докторат поистории. Юноша писал обэпохе императора Мэйдзи.
        -Неюноша, - Джованни взял шляпу, - двадцать шесть лет. Должно быть, он помолвлен, вЯпонии. Наримуне ничего неговорил, нояпонцы скрытные. Бабушка Эми отказывалась ставить свою фамилию под переводами. Мол, такое нескромно…, - Джованни проверил крыло. Исследователи разошлись, вмаленьком читальном зале, было полутемно. Мистер Блэк запирал двери кабинета:
        -Ваша племянница, мистер ди Амальфи, - сказал он недовольно, - оставила список документов, надве страницы. Надо снять фотокопии, послать ей вКембридж…, - Джованни успокоил его: «Я вам помогу, мистер Блэк».
        Роллс-ройс Юджинии ждал услужебного входа вбиблиотеку. Джованни, забираясь внутрь, поцеловал кузину вщеку. Она была втвидовом костюме, каштановые, коротко подстриженные волосы, спускались настройную шею. Шляпу Юджиния бросила назаднее сиденье.
        -Как прошло заседание? - поинтересовался Джованни, чиркнув спичкой. Выдохнув дым вполуоткрытое окно, Юджиния тронула машину:
        -Консерваторы опять пытались меня дискредитировать. Лейбористы призывают кборьбе сГитлером, то есть невсе лейбористы, атолько я, - усмехнулась леди Кроу, - настаивают напредоставлении убежища немецким евреям, аих собственные сыновья…, - она выбросила окурок заокно.
        Сумерки прорезал свет фар. Покинув темные улицы Блумсбери, они выехали наТоттенхем-Корт-Роуд. Улица забили автобусы имашинаы, сверкали рекламы, доносился шум толпы иджазовая музыка изрепродукторов. Люди стояли вочередях на«Даму скамелиями», иновый фильм Чаплина. Они застряли впробке, Юджиния смотрела прямо вперед.
        Герцог строго запретил разговаривать вроллс-ройсе, еще четыре года назад.
        -Я тебя наГанновер-сквер высажу, идальше поеду, поделам, - леди Кроу свернула кМэйферу. Джованни оглянулся. Рядом сошляпой стоял саквояж отГойяра. Он кивнул, коснувшись красивой, состарым, обручальным кольцом, руки: «Хорошо, Юджиния». Выйдя наБрук-стрит, уподъезда своего дома, он долго смотрел вслед удаляющимся огням роллс-ройса.
        -Даже непопросил привет передать, - Джованни достал ключи: «Хотя такое тоже опасно». Он постоял, вдыхая прохладный воздух осени, любуясь огненным закатом. Опираясь накостыль, Джованни поднялся поступеням особняка изахлопнул засобой дверь.
        Юджиния гнала роллс-ройс кдеревеньке Хитроу. Улетали они сбазы королевской авиации вНорхольте, впяти милях кзападу отпоселка. ИзХендона отправляться было нельзя. Тамошним аэропортом пользовались частные самолеты, наполе мог болтаться кто угодно.
        ВХитроу Юджиния оставляла машину, ибрала комнату нанесколько дней, вместном пабе, под чужим именем. Вдеревеньке кней привыкли. Существовала опасность, что ее узнают, погазетным фотографиям, однако пока ничего непроизошло.
        -Пусть звонят журналистам, - сказала Юджиния герцогу, - пусть сообщают, что депутат парламента встречается здесь слюбовником. Пусть сюда хоть вся Флит-стрит явится, главное, чтобы…, - она осеклась. Джон помолчал: «Юджиния, мы делаем все, чтобы обеспечить его безопасность. Поверь мне».
        Они сгерцогом гуляли поГайд-парку. Ничего подозрительного вовстрече небыло. Родственники могли встретиться начашку чая, вкафе уСерпентайна. НаЛадгейт-Хилл или вдоме угерцога Юджиния, опасаясь слежки, появляться, нехотела. Влюбой изгородских резиденций или вМейденхеде, вести разговоры было опасно. Джон негарантировал, что вособняках неустановлены микрофоны. ЗаБанбери идом вСаутенде герцог ручался, новдеревню они приезжали только навыходные, несколько раз вмесяц. Юджиния знала, что заней наблюдают люди Мосли. Впоследний год, она заметила, что слежка ослабилось.
        -Ему стали доверять, - объяснил ей герцог, - новсе равно, нельзя терять бдительности.
        Они нетеряли.
        Впарке, Юджиния, подняв рыжий лист дуба, вспомнила одереве накладбище, вМейденхеде, уцеркви Святого Михаила. Четыре года назад, когда все было решено, перед отъездом сына вКембридж, они пошли кбабушке Марте. Питер иЮджиния стояли упамятника погибшим наморях. Здесь сэр Николас Кроу похоронил своего отца. Мирьям лежала народовом кладбище Мендес де Кардозо, вАмстердаме. Сын погладил строчки изПсалма: «Выходящие накораблях вморе, работники наводах великих, те видели творения Господа, ичудеса Его, впучинах».
        -Жалко, - тихо сказал Питер, - что я незнал бабушку. Ипапу тоже…, - он посмотрел нашпиль церкви. Юджиния улыбнулась:
        -Мы ствоим папой здесь венчались, вхраме его святого покровителя. Водворе усадьбы шатер поставили…, - сын весело спросил: «Ты без наручников калтарю шла?»
        Юджиния Кроу приковала себя кограде Букингемского дворца, взнак протеста, против очередного отказа предоставить женщинам избирательные права. Левой рукой она держала плакат: «Позор британскому парламенту». Сзади раздался мягкий, красивый голос, сакцентом: «Мисс, позвольте присоединиться квашему негодованию».
        Вполицейском участке, куда заЮджинией приехала бабушка Марта, выяснилось, что они родственники. Уограды, молодой человек, невысокий, сволосами темного каштана, илазоревыми глазами, успел сказать Юджинии, что он русский, изСанкт-Петербурга. Девушка открыла рот, чтобы сообщить ородне вСанкт-Петербурге, норядом зазвучали свистки полисменов. Вучастке их разделили, изсоображений приличия. Юджиния рассказала бабушке омолодом человеке.
        -Только я незнаю, как его зовут, - девушка покраснела. Марта, решительно, заметила: «Узнаем». Она, внимательно, склонив голову, посмотрела навнучку:
        -Воды выпей, ты дышишь часто, - буркнув что-то, Юджиния залпом опрокинула стакан.
        Увидев арестованного, Марта рассмеялась:
        -Михаил! Телеграмма изПарижа третьего дня пришла. Ты почему кБукингемскому дворцу отправился, аненаГанновер-сквер? - юноша зарделся: «Хотел посмотреть накоролевский дворец, бабушка Марта».
        -Ипосмотрел, - подытожила Марта. Оставив залог вполицейском участке, она усадила внучку сМихаилом вавтомобиль. Марта оказалась зарулем наседьмом десятке, новодила лучше многих мужчин.
        Сын Николая Воронцова-Вельяминова приехал вЕвропу повидаться сродней. Четыре года назад, вздании суда, вСанкт-Петербурге, раздался взрыв. Погибло два десятка человек, среди них исудья Воронцов-Вельяминов, иего жена. Михаил, вто время практикант, заканчивал юридический факультет. Посчастливой случайности, юноша непришел тем утром всуд.
        Он потерял иродителей, имладшего брата. Арсения Воронцова-Вельяминова, или Семена Воронова, поего большевистской кличке, арестовали, как организатора взрыва. Юношу приговорили ксмертной казни, однако Арсений бежал изтюрьмы.
        Стех пор, Михаил обрате ничего неслышал. Молодому человеку исполнилось двадцать пять, он сдал экзамены название присяжного поверенного.
        Михаил сделал Юджинии предложение, вдень, когда слушалось их дело, всуде. Юджинии предписали уплатить штраф, занарушение общественного порядка. Михаил отделался замечанием. Судья предположил, что юноша, слабо владея английским языком, как любой иностранец, непонял плакат. Михаил, было, открыл рот. Бабушка дернула его заруку:
        -Молчи, ради Бога, - прошипела Марта, - иначе тебя изстраны вышлют. Ты, кажется, - она зорко посмотрела намолодого человека, - такого нехочешь.
        Юджиния стояла наместе обвиняемого, маленькая, хрупкая, спрямой, гордой спиной, откинув изящную голову сузлом каштановых волос. Михаил, покраснев, что-то пробормотал.
        Оставшись вАнглии, он устроился юристом вконтору мистера Бромли. Они сЮджинией поженились.
        -Джованни тогда был женат, - леди Кроу держала сына заруку, - Николас обвенчался сДжоанной, Джон женился. Все овдовели, шестеро сирот натроих осталось. Новырастили детей, слава Богу…, - после смерти отца, на«Титанике», Юджиния, вдвадцать три года, оказалась главой концерна. Через год началась война, Михаил пошел добровольцем вармию. Он стал офицером всоединении, где служил дядя Юджинии, Петр Степанович Воронцов-Вельяминов.
        -ИФедор, - Юджиния всегда называла кузена русским именем, - при отце состоял, ординарцем. Счетырнадцати лет он вармии. Итетя Жанна вгоспитале работала…, - муж погиб мгновенно, при разрыве немецкого снаряда. Через три месяца после его смерти родился Питер.
        Юджиния знала оплемянниках мужа. Михаил, втринадцатом году, ездил вРоссию. Вернувшись, муж, мрачно, сказал:
        -Семен, то есть Арсений, детей забрал иувез вссылку…., - получив письмо отзнакомых Михаила втюремном управлении, извещавшее орождении малышей, они решили растить мальчиков вЛондоне:
        -Какимбы ни был мой брат, - отрезал Михаил, - дети ни вчем невиноваты. Иони семья. Папа всегда нам…, мне, - он помолчал, - мне говорил, что нет ничего дороже семьи.
        Юджиния положила голову ему наплечо:
        -Конечно, милый. Мы их воспитаем, поставим наноги…, - услышав, что дети вСибири, Юджиния возмутилась: «Зачем твоего брата вообще кним допустили! Ипочему его неповесили, досих пор?»
        Муж, угрюмо, затянулся папиросой:
        -Арсений попал под амнистию государя. Он, правда, успел еще один срок заработать. Поехал вТуруханск, детей туда повез. Он, все-таки отец…, - вздохнул Михаил.
        Свернув кдеревеньке, Юджиния припарковалась уосвещенного паба. Впятницу вечером завсегдатаи сидели допоздна. Изполуоткрытых дверей пахло табачным дымом, фермеры пили свою пятничную пинту.
        Леди Кроу думала олете, когда Федор, наконец, добрался доЕвропы, состановкой вСтамбуле. Устроив Жанну нарю Мобийон, наняв хорошую сиделку, отправив Мишеля иего мать наюг Франции, кузен приехал вЛондон. Питер тогда был пятилетним ребенком. Юджиния нестала рассказывать сыну, что его дядя, Семен Воронов, убил Петра Степановича Воронцова-Вельяминова, инестала, разумеется, говорить, что случилось сЖанной.
        -Он тоже погиб, Семен…, - юноша помотал рыжей головой:
        -Я никогда себе непрощу, что неувез маму вЯлту, что она осталась сотцом, наПерекопе…, - он вытер глаза. Юджиния, ласково сказала:
        -Твоя мама сшестнадцати лет рядом ствоим отцом была, милый. Ты знаешь, ни наодин день они нерасставались. Она немогла его бросить. Невини себя, может быть…, - заметив, как похолодели глаза Федора, она осеклась.
        -Мама никогда неоправится, - сказал юноша, - болезнь…, - он помолчал, - неостановить, лекарств несуществует. Просто вопрос, - Федор справился ссобой, - времени. Разум кней невернется, - он все-таки заплакал. Юджиния наклонилась, обнимая его широкие плечи, шепча что-то ласковое. Когда большевики захватили Владивосток, изгорода отплыли последние корабли состатками белой гвардии. Федору пришло письмо изХарбина, отего знакомца, детских лет, Гриши Старцева. Внук Алексея Старцева, переправившего Марту через Аргунь, служил уатамана Семенова. Церковь вЗерентуе, где венчались родители Федора, разрушили. Храм сжег комиссар Горский, загнав туда взятых вплен белых казаков.
        -Кладбище тоже несохранилось, - написал Федор изПарижа, - могилы Воронцовых-Вельяминовых перепахали снарядами. Юджиния, еслибы я мог, ябы сам убил Горского, однако он тоже погиб…, - перо кузена остановилось. Федор, наконец, дописал:
        -Что касается детей Воронова, Юджиния, то никто оних неслышал, иникто незнает, где они….
        Когда сын подрос, Юджиния рассказала ему оботце, ноокузенах упоминать нестала. Михаил, довойны, защищал всуде суфражисток иотстаивал права рабочих. Она говорила оПетре Степановиче Воронцове-Вельяминове, строившем железную дорогу доТихого океана, оего деде, декабристе. Питер, внимательно, слушал. Сын, тихо спросил:
        -Иникак могилы ненайти теперь, мамочка, ицерковь невосстановить?
        Они сидели над картой Советского Союза. Юджиния вздохнула:
        -Никак, милый. Дядя Натан тоже пропал, старший брат дяди Хаима. ВПольше, когда война началась…, - Питер встряхнул головой:
        -Все равно, мамочка. Когда-нибудь, я туда поеду, ивсе разыщу. Обязательно.
        Пока что сын летел вГерманию, что заставляло Юджинию, второй месяц, волноваться. Она напоминала себе, что раввин Горовиц тоже сейчас вГермании. Аарону, как еврею, это было опаснее, чем Питеру.
        -Он мальчик, Джон…., - отчаянно сказала Юджиния герцогу, - ему всего двадцать один. Он четыре года жизнью рискует, сМосли иего бандой. Может быть, отказаться отпоездки? - Юджиния понимала, что такой шанс упускать нельзя. Питер вБерлине получилбы драгоценную информацию овоенном потенциале Германии, иобудущих намерениях Гитлера.
        Подхватив саквояж, забрав ухозяина ключи, Юджиния шмыгнула начерную лестницу. Леди Кроу успела открыть дверь комнаты, иразбросать постель. Сзади раздался знакомый, немного надтреснутый голос: «Машина ждет».
        Герцог носил обычный, потрепанный пиджак, истарый пуловер изшотландской шерсти. Он пригладил коротко стриженые, светлые, спочти незаметной сединой волосы. Они все были почти ровесниками, однако Юджиния подумала:
        -Джованни моего возраста, авыглядит старше Джона.
        Герцогу было пятьдесятдва:
        -Он рано поседел, Джованни, - Юджиния вдохнула знакомый запах дымного леса, палой листвы. Женщина, отчего-то, сказала: «Я пистолет везу».
        Джон подхватил ее саквояж:
        -ВГерманию Питер оружие невозьмет, ненадейся. Это все равно, что разгуливать поБерлину сплакатом: «Я сообщаю сведения британской разведке». Я его проинструктирую, чтобы он даже неприближался краввину Горовицу. Впрочем, - Джон спустился вниз, - им ивстречаться негде, - усадив Юджинию вчерную, закрытую машину, герцог устроился зарулем.
        Наполе авиационной базы, Юджиния поняла: «Он некашлял сегодня. Он говорил, что, волнуясь, некашляет». Джона отравило ядовитыми газами под Ипром. Втом сражении, тяжело ранило нынешнего барона де ла Марка, авовтором эшелоне, под обстрелом армейского госпиталя, погиб Пьер деЛу.
        -Лаура приехала, Джованни ее вКембридж отправил, - Юджиния поднялась поузкой, металлической лесенке наборт военного дугласа. Герцог подождал, пока закроют дверь:
        -Я знаю, я заезжал вУайтхолл, сутра. Ее вЯпонию, скорее всего, пошлют.
        -Бедный Джованни, - Юджиния сняла шляпу. Самолет задрожал, разгоняясь:
        -Ничего. Мы здесь, мы поможем…, - молодежь ничего незнала оПитере, так было безопасней. Она приняла отсержанта жестяную кружку сгорячим кофе. Всалоне было полутемно, воткрытой двери кокпита, тускло светилась приборная доска. Лондон, россыпью мерцающих огней, уходил вдаль. Дуглас взял курс насевер, кНьюкаслу.
        Ньюкасл
        Большой, дубовый стол вкабинете Питера, вздании главного офиса концерна «КиК» остался спрошлого века. Заним сидели дед Питера, прадед, ипрапрадед. Натемном дереве виднелись пятна чернил. Когда-то настоле лежали чертежи первой железной дороги вАнглии, лондонского метрополитена, химического завода, производившего бензин для автомобилей.
        После войны мать перестроила здание, возвышающееся вцентре Ньюкасла. Изогромного окна кабинета главы концерна виднелось Северное море, доки исклады впорту. Контору оснастили лифтами, телефонами, телеграфной комнатой, ивнутренней пневматической почтой. Наверхнем этаже устроили выход натеррасу. Над столом висела золоченая эмблема, силуэт летящего ворона, ибуквы: «КиК, Anno Domini 1248».
        Держа чашку состывшим кофе, Питер смотрел вокно, навечернее небо, наогоньки города. Совещание закончилось час назад. Он отпустил людей подомам, или нарабочие места. Назаводах «КиК» производство было непрерывным. Химические процессы, или плавка металла велись без выходных дней.
        Назаводах, никто, никогда неосмелился хотябы намекнуть наполитические пристрастия хозяина. Даже вБрук-клубе никто обэтом неупоминал. Взгляды джентльмена неподлежали обсуждению, оставаясь его собственным делом. Питер знал, что вклубе есть люди, симпатизирующие Гитлеру, иснабжающие деньгами Британский Союз Фашистов. Перед отлетом вБерлин, Мосли сказал, что насвадьбе лидера нацистов Британии будет присутствовать фюрер, ивысшее руководство НСДАП.
        -Мы моглибы устроить двойное празднество, - подмигнул Мосли, - мою свадьбу, твою помолвку…, - Питер отшутился. Мосли говорил освоей будущей свояченице. Юнити Митфорд. Дочь барона Редсдейла, два года недавала Питеру прохода. Девушка болталась унего под ногами, напрашиваясь вгости. ВЛондоне, Питер снимал холостяцкую квартиру вСити, вдоме для бизнесменов. Навыходные его соседи уезжали ксемьям, вдеревню. Питера тоже обычно приглашали науикенды, впоместья сторонников партии Мосли. Питер пока удачно уклонялся отавансов мисс Митфорд. Юноша вздохнул:
        -Она вБерлине, сДианой. Какая разница, - разозлился Питер, - скажу ей, нет, вот ивсе. Она мне ненравится, валькирия, - юноша, невольно, усмехнулся.
        Мисс Митфорд, высокую, выше его, голубоглазую блондинку, фюрер, послухам, называл эталоном арийской женщины.
        Допив кофе, он спустился вниз, наличном лифте. Встречи вНьюкасле были безопасными. Вотличие отЛондона, здесь заПитером иледи Кроу неследили. Назаводах Питер водил Mercedes-Benz 500K, подарок изГермании. Напассажирском сиденье машины лежал букет белых роз. Питер видел мать несколько раз вгод, ивсегда привозил ей цветы. Официально считалось, что он порвал сродней. Передача дел поуправлению концерном, происходила усилиями поверенных. Питер иего мать невстречались. Ночами, вхолостяцкой квартире, лежа надиване, закинув руки заголову, юноша думал овремени, когда он полетит насевер. Дядя Джон привозил вНьюкасл мать. Они гуляли поберегу моря, рассказывая друг другу, что случилось завремя разлуки.
        Питер сам предложил подобраться ближе ксэру Освальду Мосли. Он пришел кдяде Джону, закончив Итон.
        -Будет очень достоверно, - спокойно сказал Питер, - если Маленький Джон внезапно, станет фашистом, никто это некупит. Унего есть еврейская кровь. Он вИтоне дрался стеми, кто считал, что нацисты правы, преследуя евреев. Ая недрался, - смешливо заметил Питер, - я, дядя Джон, год над планом работал. Послушайте меня, - юноша начал рисовать схему.
        Герцог предупредил Питера, что никто изровесников недолжен подозревать оего истинных взглядах.
        -Слишком опасно, - объяснил дядя Джон, - я, твоя мать, идядя Джованни непроболтаемся. Умоего сына, уСтивена, удевочек, много друзей. Если доМосли дойдут какие-то слухи, тебя непощадят, Питер…, - лазоревые глаза погрустнели: «Рискну остракизмом родственников, дядя Джон. Ставь благо государства выше собственного блага, как вы говорите».
        Питер отлично подходил для внедрения всреду фашистов, унего небыло еврейской крови. Герцог никогда нескрывал, что его прабабушка была еврейкой, хоть икрещеной. Лейтенант Стивен Кроу гордо говорил освоей бабушке, докторе Кроу, одной изпервых женщин-врачей вАнглии. Покойный отец Питера, правда, был русским, новКитае, ивАмерике среди русских эмигрантов создавались фашистские партии.
        -Он осторожен, - герцог изучал схему, оставленную юношей, - осторожен, умен. Он впрабабушку Марту такой вырос, вдеда, вЮджинию. Питер никогда неочерствеет. Унего сердце, как уотца его, как удеда. Иутебя сердце, - сказал себе герцог. Он вспомнил лазоревые глаза леди Кроу:
        -Надо было сделать предложение, когда Элизабет умерла. Ноуменя четверо наруках осталось, Джон, Тони, Стивен, Констанца. Я инвалид, мы кузены сЮджинией. Недумай оней, - подытожил герцог.
        Две недели назад герцог сходил кврачу. Джон привык кпостоянному кашлю, изабеспокоился, когда он стал ослабевать. Доктор, наХарли-стрит, наблюдавший его свойны, развел руками:
        -Ваша светлость, два десятка лет прошло. Легкие восстановили свою функцию. Вы здоровый человек…, - Джон поднял телефонную трубку. Пора было созывать совещание.
        Свет фар мерседеса прорезал темноту ночной, деревенской дороги. Через три дня Питер улетал изХендона вБерлин, Люфтганзой, через Амстердам. Он понимал, что несможет увидеть кузину Эстер икузена Давида, хотя содня надень уних должен был родиться ребенок. Антисемиту Питеру Кроу непристало встречаться севрейскими родственниками.
        Питер непревышал скорость. Он всегда водил аккуратно, изатри года стажа неполучил ни одного замечания отполиции.
        Следя застрелкой спидометра, Питер думал, что кузен Аарон вБерлине, борется снацизмом. Мать постоянно вносила запросы впарламент, обувеличении квоты навизы для немецких евреев, имеющих родственников вБритании. Питер напоминал себе, что надо обязательно рассказать дяде Джону ографе фон Рабе иего поездке вКембридж. Он был уверен, что Максимилиан мог встретиться сграфом Дате Наримуне. Ходили слухи овозможном пакте между Японией иГерманией.
        -Наримуне, - сказал себе Питер, - наверняка, шпион. Или Лаура, она должна была вАнглию вернуться, я помню…, - он даже затормозил:
        -Какая чушь мне вголову лезет! Лаура англичанка. Она, никогда вжизни нестанет работать против своей страны. Я вообще прекратил доверять людям, сбандой Мосли…, - увидев мать, всвете фар, укованых ворот усадьбы, он резко осадил мерседес.
        Подхватив цветы, даже невыключив газ, он побежал кмаме. Машина урчала, леди Кроу распахнула руки. Питер оказался взнакомых сдетства, теплых, надежных объятьях. Юноша, невольно, всхлипнул:
        -Мамочка…, Я скучал, скучал…, - он обнимал мать. Юджиния гладила его поголове:
        -Ничего, ничего, сыночек. Скоро все закончится, милый мой…, - вночном небе раздался рокот самолета сближней авиационной базы. Питер прижал ксебе мать, будто защищая ее отудаляющегося, грозного звука.
        Самолет «КиК» приземлился нановом аэродроме, открытом впрошлом году, вдеревне Вулсингтон, под Ньюкаслом. Поле было гражданским, открытым посторонним взглядам. Герцог привозил Юджинию навоенный аэродром, где базировалась летная часть. Квладениям армии примыкала усадьба, где они встречались сПитером.
        Майор Стивен Кроу служил вОксфордсшире, нановой базе королевских ВВС вдеревне Бриз-Нортон. Он летал всоставе двадцать четвертой эскадрильи. Соединение называли кузницей асов. Кроме испытаний новых самолетов, эскадрилья занималась перевозкой королевской семьи иправительства страны.
        Электричество встарую усадьбу непровели. Джон иПитер сидели вгостиной при свете керосиновой лампы. Скухни доносился запах угольной гари ижареного мяса. Леди Кроу готовила ростбифы. Между герцогом иПитером красовался глиняный кувшин сэлем, идва стакана. Табличка нарукоятке пистолета блестела тусклым, старым золотом: «Semper Fidelis Ad Semper Eadem». Юджиния непользовалась оружием, нопоменяла старую модель, намаленький, изящный дамский браунинг. Повертел его, юноша поймал укоризненный взгляд герцога. Джон протянул руку:
        -Ваш семейный пистолет хорошо известен. Люди знают, что он, невмузее хранится. Ненадо рисковать. Ивлюбом случае, - Джон убрал оружие, - оно тебе непонадобится.
        Перед ними лежала карта Берлина. Джон остался доволен. Питер, отлично, ориентировался вгороде, разбираясь вметрополитене итрамваях. Мистер Кроу заселялся вотель «Адлон», наУнтер-ден-Линден. Изтрехкомнатного люкса открывался вид наБранденбургские ворота. Тем неменее, герцог считал, что знание транспорта еще никому немешало.
        -Держи, - Джон протянул юноше серебряный портсигар, - иповтори, что тебе надо сделать.
        Питер вздохнул:
        -Внем сломана защелка. Натретий день поприезду, я должен прийти вювелирный магазин науглу Фридрихштрассе иКохштрассе. Уних есть мастерская поремонту. Мне надо сказать: «Это семейный портсигар, очень дорогой». Ответ:
        -Неизвольте беспокоиться, все будет впорядке…, - герцог, внезапно, усмехнулся:
        -Лавка, кажется, современ Фридриха Великого натом углу помещается. Династия сложилась…, - он затянулся папиросой: «Адальше?»
        -Наследующий день я забираю портсигар, - отчеканил Питер, - инахожу втайном отделении место ивремя встречи счеловеком изантигитлеровского подполья. Получаю материалы, увожу сюда. Дядя Джон, - он поднял лазоревые глаза, - апочему вы ничего неположили впортсигар? - спросил Питер: «Сейчас, я имею ввиду».
        -Угруппы есть радиопередатчик, - сварливо, ответил герцог:
        -Если узнаешь что-то срочное иважное, приходи опять вмастерскую. Материалы принесешь впортсигаре, шифровать ты умеешь…, - Питер отлично разбирался вматематике. Кивнув, он стал рассказывать герцогу осемье графа фон Рабе. Джон, записывая, напряженно думал:
        -Наримуне? Или, может быть, Лаура? Чушь. Лаура чиста, она вне подозрений…, - мисс ди Амальфи два года отработала впосольстве вРиме. Для всех она была младшим секретарем, ответственным завыдачу виз. Для Джона иУайтхолла, ее звали Канарейкой. Канарейка собирала информацию овоенном потенциале Италии ипредполагаемом альянсе страны, сГерманией иЯпонией. Формально она подчинялась министерству иностранных дел. Отчитывалась Лаура Хью Синклеру, своему непосредственному руководителю, вСекретной Разведывательной Службе, иДжону, ответственному забезопасность короны истраны вцелом. Джованни неподозревал онастоящей работе дочери, хотя Лаура получила разрешение все рассказать отцу. Джованни доверяли, но, насколько знал Джон, девушка, пока молчала.
        Граф Наримуне сразу привлек его внимание. Джон знал, что ученые идипломаты, наповерку, часто оказываются разведчиками. Он немог попросить сына следить закузеном. Джон никогда такого неделал, считая наблюдение зародственниками недостойным занятием. Агенты, изКембриджа, докладывали, что граф проводит время вбиблиотеке, снаставником, пьет чай скузинами изанимается греблей. Наримуне, судя повсему, действительно писал диссертацию, инеинтересовался ничем, ему неположенным.
        -Например, лабораторией Резефорда, - кисло, подумал Джон.
        Джона беспокоило то, что он незнал, откуда явился Максимилиан фон Рабе.
        -Скорее всего, он вИспании обретался - Джон внес втаблицу сведения осреднем фон Рабе, - сейчас все наполуострове собрались. Маленького Джона можно былобы туда послать, однако он нужен, вКембридже…, - для всех Джон заканчивал последний год университета.
        Он, действительно, получал диплом иоставался накафедре математики. Сын отвечал забезопасность лаборатории Резерфорда. Граф Хантингтон незнал оКанарейке, Лаура тоже онем неподозревала. Джон решил:
        -Экклезиаст был прав, вомногих знаниях, многая печаль. Когда надо будет, они по-настоящему познакомятся…, - Джон поймал себя натом, что набрасывает наполях женское лицо. Это была неКанарейка, недочь, неплемянница. Чтобы спасти, ситуацию, он быстро пририсовал женщине бороду.
        Питер видел портрет вверх ногами. Юноша одобрительно заметил:
        -Увас хорошо получалась мама, дядя Джон, атеперь вы изнее лорда Биконсфильда сделали. Борода козлиная, - юноша расхохотался, герцог покраснел.
        Леди Констанца Кроу два года работала влаборатории, под началом Резерфорда. Квосемнадцати годам она напечатала десяток статей внаучных журналах. Констанца изучала процессы, происходившие при распаде атома. Племянница поступила вКембридж вчетырнадцать лет, оказавшись самым юным студентом, иучилась покоролевской стипендии.
        Джон, досих пор, немог простить покойному сэру Николасу Кроу того, что кузен обдурил, как выражался Джон, младшую сестру герцога, леди Джоанну.
        Николас вернулся изАрктики, триумфально пройдя докрайней западной точки острова Виктория, разыскав могилу отца. Исследования севера, вначале века, оставались модной темой. Николас выступал соткрытыми лекциями, его фотографии печатались вгазетах, сэра Кроу пригласили вБукингемский дворец. Николасу, ктому времени, было под сорок. Ворону отказала Жанна де Лу, девчонкой, и, насколько знала семья, больше предложений он никому неделал.
        -ИДжоанне несделалбы, еслибы я неприставил пистолет кего виску, - мрачно подумал Джон: «Ей двадцать лет едва исполнилось, что она понимала? Отец погиб, когда она девчонкой была. Мама, ктому времени, спостели невставала. Бабушка Марта заней ухаживала. Джоанна ипризналась бабушке, что ждет ребенка».
        Леди Мирьям Кроу, непрактиковала, повозрасту, новсе еще учила студенток. Мать Николаса предложила девушке обо всем позаботиться, при условии, что Джоанна поведет себя тихо. Марта, навосьмом десятке, взвилась донебес. Женщина пригрозила леди Кроу арестом, тюремным заключением, а, если понадобится, исмертной казнью. Джон поехал кВорону. Держа его наприцеле, герцог выбил укузена обещание жениться.
        -Родился Стивен, - Джон вздохнул, - Николас продал приданое Джоанны, иушел вэкспедицию Амундсена. Джоанна заним поехала, сребенком наруках. Жила синуитами, ждала мужа, - Джон чуть невыругался:
        -Тетя Мирьям умерла, началась война…, - Ворон перед войной уехал изучать Тибет, оставив жену смалолетним ребенком напопечение родственников. Он пытался покорить гору Джомолунгма, нопотерпел неудачу. Сэр Николас вернулся вАнглию, родилась Констанца. Продав имущество матери, Ворон снарядил экспедицию вАнтарктиду. Он отплыл наюг, следи Джоанной, когда малышке исполнился год. Больше их никто невидел, агерцог еще пять лет оплачивал долговые расписки зятя. Джон помнил, как блаженно затуманивались глаза сестры, когда леди Джоанна говорила оВороне. Герцог разозлился:
        -Слава Богу, Констанца намать непохожа. Унее нет чувств, один холодный расчет. Она еще идурнушка, хотя нельзя такое говорить…, - Констанца уверяла дядю, что работа влаборатории совершенно безопасна. Помня, как медленно имучительно умирала мать, Джон всегда просил племянницу быть осторожной.
        Он решил, повозвращении вЛондон, навсякий случай, телеграфировать сыну, шифром. Джон хотел усилить охрану лаборатории. Ксожалению, уних небыло никакого оправдания аресту графа фон Рабе. Джон объяснил это Питеру, юноша пожал плечами: «Я понимаю, дядя Джон. Просто обратите нанего внимание».
        Заобедом они говорили оновостях. ВАмерике журналисты соревновались, кто быстрее совершит кругосветное путешествие, насамолете. Джон напомнил Питеру, что вБерлине ему нельзя будет даже пальцем пошевелить, для помощи евреям, или кузену Аарону. Юноша мрачно кивнул, Юджиния заметила:
        -Мы постараемся сделать все, чтобы Британия приняла, хотябы, тех несчастных, укого здесь родственники имеются, - леди Кроу каждый день ездила вофис своего округа, вУайтчепеле. Она составляла списки немецких евреев, сослов избирателей. Фамилии отправлялись вбританское посольство, вБерлине, где люди получали визы навыезд вЛондон.
        Джон шутил сПитером иЮджинией, нодумал оданных Канарейки. Судя повсему, через три недели, ожидалось подписание секретного протокола обальянсе между Италией иГерманией. Канарейка отправлялась вторговый отдел британского посольства вТокио. Лаура, как иее отец, свободно владела японским языком.
        -Она через Бомбей иСингапур полетит, - понял Джон, - увидит Тессу…,
        Доктор Тесса Вадия, ровесница Лауры, работала вдетской благотворительной клинике, основанной ее бабушкой идедушкой. ВБомбее докторов Вадия называли святыми. Джон, вслух сказал:
        -Интересно, когда Элизу иВиллема канонизируют? Они блаженными признаны. Надо уДжованни спросить…, - Юджиния улыбнулась: «Это дело долгое, мне кажется».
        Джон помнил, как они танцевали напервом балу Юджинии. Он тогда был помолвлен, сдочерью герцога Девонширского.
        -Восемнадцать лет ей исполнилось, - подумал Джон, - амне двадцать четыре. Я обвенчался, Михаил приехал, изРоссии…, - герцог всегда давал матери исыну попрощаться наедине. Питер уезжал нарассвете, агерцог сЮджинией, обычно, ложились отдохнуть.
        Джон покуривал, назаднем крыльце, глядя насерую, влажную, дымку, над аэродромом. Дугласы прогревали моторы. Он услышал шорох шин, сзади раздались легкие шаги. Запахло сандалом. Леди Кроу всегда пользовалась мужской эссенцией. Набелых щеках Джон заметил следы отслез. Опустившись рядом, Юджиния забрала унего папиросу.
        Она курила, глядя прямо перед собой. Джон, наконец, сказал:
        -Все сним будет хорошо. Он твой сын, сын Михаила. Он справится. Марш фашистов, втвоем избирательном округе, незакончится кровопролитием, я обещаю. Питер мне рассказал опланах. Мы подготовимся…, - коснувшись ее руки, герцог, сам того неожидая, вздрогнул. Юджиния прижалась щекой кего плечу:
        -Толькобы они все были счастливы…, Джон, - герцог увидел темные тени под лазоревыми глазами, - аесли начнется война…
        -Неначнется…, - длинные ресницы дрожали. Дуглас заоградой аэродрома, взревел, набирая скорость. Джон поцеловал опущенные, мокрые веки:
        -Неначнется, Юджиния. Юджиния…, - она скользнула ему вруки, всхлипнув:
        -Джон, давно, так давно…, - каштановые волосы щекотали ему губы. Краем глаза Джон увидел дуглас, несущийся над полем. Самолет уходил внизкое небо, пробивая пелену туч, исчезая вгустом, холодном, северном тумане.
        Кембридж
        Заокнами лаборатории моросил мелкий, надоедливый осенний дождь. Набольшом столе, среди стопок аккуратно сложенных бумаг, стояли старые, корабельные часы. Девушка вхолщовом халате, скоротко стрижеными, рыжими волосами, перевернула колбу. Медленно падали белые песчинки. Под глазами цвета жженого сахара виднелись темные круги. Тонкие, хрупкие пальцы, покрывали чернильные пятна.
        -Поставь подпись, - мужчина оторвался отдокумента, подсунув бумагу девушке, - патент, поправу, должен стать итвоим, Констанца.
        Она помотала головой:
        -Идея твоя, Лео. Я просто отвечала заэксперименты. Втайне отКрокодила, - тонкие губы, неожиданно, улыбнулись. Девушка заговорила, подражая голосу Резерфорда:
        -Каждый, надеющийся, что преобразования атомных ядер станут источником энергии, исповедует вздор, господа!
        Она хихикнула:
        -Нет, Лео, мысль оцепной ядерной реакции принадлежит тебе. Я была наподхвате, - повертев часы сбарка Амундсена, Констанца решительно вернула колбу наместо. Подписавшись, Лео Силард хмуро заметил:
        -Патент я отсылаю вАдмиралтейство, так безопаснее. Ферми, - неожиданно прибавил Силард, - зовет меня вИталию, - он почесал преждевременно поседевший висок.
        Констанца внимательно читала патент, кусая кончик карандаша:
        -ВИталии, Лео, скоро случится тоже самое, что ивГермании. Лучше езжай кБору, вКопенгаген, аеще лучше, - Констанца исправила какие-то строчки, - вАмерику. УФерми жена еврейка, его впокое неоставят. Итебя неоставят, тебя изБерлинского университета уволили, - Силард, угрюмо, молчал, глядя заокно. Констанца, рассудительно, сказала:
        -Лео, Гитлер может запретить евреям выезд заграницу. Ты хочешь этого дождаться? Хочешь угодить втюрьму иработать под охраной штурмовиков, наблаго государства, лишившего тебя гражданства?
        Вернув Силарду бумаги, девушка нашла настоле папиросы:
        -Я, поих законам, тоже еврейка. Моя бабушка была еврейка. Или пусть, Крокодил ходатайствует затебя, - оживилась Констанца, закуривая, - ты гениальный физик. Я уверена, что тебе разрешат остаться вАнглии…, - посмотрев налицо Силарда, она спохватилась:
        -Прости. Тебе надо семью вывезти изГермании. Я уверена, - вздохнула Констанца, - что безумие скоро закончится,Лео.
        Крокодил болел, Констанца иСилард наблюдали заего экспериментами. Ничего неафишируя, они вели исвои. Ученые пытались определить скорость управляемой цепной реакции, необходимую для извлечения изпроцесса распада атомов энергии. При Крокодиле Констанца, благоразумно, неупоминала отаких идеях. Резерфорд, решительно, отметал возможность подобного, называя эксперименты бессмысленной тратой времени иденег. Сидя залабораторным столом, Констанца смотрела настрелку часов. Большая часть работы состояла вожидании. Кузина Тони давно прекратила интересоваться опытами Констанцы.
        Они сТони делили комнаты. Констанца, однажды, сказала:
        -Я неделаю ничего интересного, Тони. Уменя есть некие, - девушка пощелкала пальцами, - приборы. Внутрь помещаются материалы…
        -Радиоактивные, - прервала ее Тони. Устроив ноги настоле, девушка просматривала черновик статьи. Кузина, дома, всегда носила брюки. Констанца, мимолетно, подумала:
        -Ей идет мужская одежда. Она высокая, стройная…, - сама Констанца едва переросла, пять футов. Она тоже была стройной.
        -Костлявой, - мрачно поправила себя Констанца, - скривыми зубами, ималенькими глазками.
        Уледи Холланд, были большие, красивые, глаза, прозрачной, чистой голубизны.
        -Радиоактивные, - согласилась Констанца, - носовремен Марии Кюри ибабушки Люси много воды утекло. Они тогда совсем неразбирались вовлиянии новых элементов наздоровье человека. Ставили эксперименты, что называется, голыми руками. Все изменилось, - Констанца затянулась папироской:
        -Материалы обрабатываются. Мы снимаем показания приборов, обсчитываем результаты. Либо наша гипотеза подтверждается, либо нет…, - девушка усмехнулась: «Если подтверждается, мы готовим статью, публикуемся…»
        -Получаем Нобелевскую премию…, - весело встряла Тони.
        Констанца покраснела:
        -Мне дотакого далеко, иневпремиях дело. Статью печатают, мы получаем критические отзывы, повторяем эксперимент. Тоже самое происходит, если гипотеза оказывается неверной. Я, большую часть времени, провожу застолом, забумагами…, - она посмотрела куда-то вдаль:
        -Вточности как Джон.
        Кузен занимался математикой, ичасто помогал Констанце свычислениями. Девушка вспомнила голубые глаза, коротко стриженые, светлые волосы, загорелое лицо. Джон был капитаном сборной погребле имного времени проводил наводе.
        -Оставь, - Констанца посмотрела наострые колени впростых чулках, - он твой кузен. Он будущий герцог, аты бесприданница, иуродина, - Констанца иногда думала, что природа ошиблась инаделила ее старшего брата красотой, предназначавшейся ей. ВБога она неверила.
        Констанца непомнила ни отца, ни матери. Стивен, вдетстве, редко видел Ворона. Он говорил сестре, что девушка напоминает леди Джоанну.
        -Утебя волосы мамины, - улыбался брат, - только более рыжие.
        УКонстанцы имелись ивеснушки, несходившие даже зимой. Стивен, как две капли воды, походил напокойного сэра Николаса Кроу, высокий, широкоплечий, сволосами темного каштана илазоревыми глазами.
        Констанца внимательно, записывала показания приборов. Они сЛео Силардом снимали цифры поотдельности, потом сверяя результаты. Девушка думала оПитере Кроу:
        -Бедная тетя Юджиния, кто мог знать, что Питер фашистом станет? Маленький Джон онем разговаривать нехочет, аони дружили, комнату вИтоне делили…, - взяв линейку, Констанца отчеркнула столбец. Существовала надежда, что, поокончании экспериментов, они нащупают путь ксозданию прототипа, работающего ядерного двигателя.
        Констанца заносила цифры вследующую графу:
        -Распад атомов принесет благо человеку. Нам непридется добывать исжигать нефть суглем. Рабочие будут трудиться вбелых халатах. Наэнергетических станциях воцарится чистота…, - Констанца знала овлиянии радиации наздоровье человека, новлаборатории они были надежно защищены. Физики, иногда, говорили, что ядерная реакция может послужить основой для создания оружия. Констанца, вответ, горячо, замечала:
        -Наука должна быть мирной, господа. Мадам Кюри, имоя бабушка, герцогиня Экзетер, работая вместе, непредполагали, что их открытия послужат, - Констанца морщилась, - грязным целям. Необходимо беречь честь ученых, иотказываться отподобных предложений.
        Патент нацепную ядерную реакцию передали Адмиралтейству исключительно ради спокойствия. Констанца решила поговорить стетей Юджинией овизах для Силарда иего семьи. Она надеялась, что правительство разрешит физику проживать встране, если Силард займется проектами военных.
        -Надо попробовать, - подытожила Констанца. Девушка погрузилась встолбцы цифр. Эксперимент был непрерывным, физики установили три смены. Констанца иСилард взяли послеобеденные часы. Они перекусили, неотходя отприборов.
        Лабораторию обслуживали молчаливые, неприметные люди. Крокодил говорил, что они обеспечивают безопасность здания иученых. Констанца подозревала, что техники подчиняются ведомству дяди Джона. Принесли сэндвичи ичай, наподносе, апотом пришли их сменщики. Попрощавшись сЛео, Констанца вернулась всвой кабинет. Заокном шуршал дождь. Лаборатория стояла наокраине Кембриджа, здесь было тихо. Физики почти непользовались автомобилями, предпочитая велосипеды. Крокодил ходил пешком, отмахиваясь отпредложений завести машину: «Я доседьмого десятка дожил без них. Обойдусь идальше».
        Констанца неумела водить. Вчетырнадцать лет став студенткой, всемнадцать она получила диплом, ипоступила влабораторию. ВКембридже машина была ни кчему, авЛондон она выбиралась редко. Все нужные книги доставлялись изстолицы. Подняв голову отрасчетов, Констанца посмотрела настол. Стопки бумаг были докторатом. Девушка надеялась получить степень через год. Она знала, что оней говорят, как огении, однако никогда отаком незадумывалась. Крокодил получил нобелевскую премию, нонебыло человека скромнееего.
        -Бабушка Люси тоже была скромной, дядя Джон рассказывал, - Констанца отхлебнула остывшего чая, - мадам Кюри говорила, что она неуспела получить премию, из-за ранней смерти. Хотелабы я сней повстречаться…, - стены кабинета Констанцы украшали семейные фотографии, прабабушек Марты иПолины, бабушек Мирьям иЛюси. Герцогиню сняли влаборатории, заопытом. Рядом она устроила портрет родителей, Ворона иледи Джоанны, идеда, погибшего бурской войне. Констанца записала вежедневник: «Позвонить тете Юджинии, насчет Лео иего семьи». Она вспомнила, что кузен Аарон сейчас вБерлине. Авраам Судаков тоже вывозил евреев, вПалестину:
        -Везде квоты. Палестина управляется британским правительством. Американцы дают визы только ученым, занимающимся вооружениями. Отвратительно, - твердо сказала Констанца, - пользоваться отчаянным положением людей, выкручивать им руки, заставлять делать то, чего они нехотят…, - вчерновик доктората девушка вложила письмо молодого итальянского физика, Этторе Майорана. Он работал сЭнрико Ферми, ипрочел последнюю статью Констанцы, вышедшую летом. Майорана прислал свои размышления оскорости распада ядер. Углубившись вровные строки, Констанца услышала стук вдверь.
        -Мисс Констанца, - вежливо сказал служитель, - майор Кроу приехал, водворе ждет.
        Влаборатории они называли друг друга поименам. УКрокодила имелся баронский титул, идаже герб. Резерфорд подсмеивался над Констанцей: «Мы свами похожи, леди Кроу. Уменя птица киви нагербе, аувас ворон». Констанца почти невспоминала отом, что она леди.
        Брат служил набазе Бриз-Нортон. Майор навещал Констанцу обычно повыходным, если унего неслучалось дежурств. Стивен купил небольшой ягуар. Они, впятером, сграфом Наримуне, ездили напикники. Юноши играли вфутбол, летом все купались. Констанце нравился молчаливый, вежливый кузен изЯпонии. Весной они выяснили, что граф, кдвадцати шести годам, стал советником японского императора. Наримуне покраснел:
        -Семейная традиция, леди Кроу-сан. Мой отец был советником, мой дед…, - девушка закатила глаза: «Просто Констанца, кузен». Леди Холланд, прислонившись кстволу дерева, согласилась: « ИТони, анеледи Холланд-сан».
        Констанца сбежала помокрым, гранитным ступеням. Дождь прекратился, зеленый газон укирпичного здания был еще мокрым, гомонили птицы. Ветер нес навосток серые тучи, вразрывах появилось яркое небо. Крылья ягуара покрывала грязь. Стивен, неожиданно, вштатском костюме, покуривал папироску. Брат всегда носил кольцо Кроу, идержал при себе кортик Ворона, сзолотым, изукрашенным кентаврами инаядами, эфесом. Заметив блеск серого, неземного металла, девушка, отчего-то, положила руку назолотой медальон. Констанца тоже никогда его неснимала. Майор Кроу раскрыл объятья, Констанца нырнула вего руки, как вдетстве. Она помнила, крепкие, надежные ладони брата. Стивен учил ее ходить, терпел капризы, сидел сКонстанцей, когда она болела. Отбрата пахло привычно, кедровой туалетной водой, авиационным бензином, табаком.
        -Почему невформе? - Констанца, отстранившись, пристально смотрела наего по-летнему смуглое лицо: «Что случилось, Стивен?»
        Майор Кроу никому недолжен был рассказывать, куда собирается. Несколько асов, почастной инициативе, взяли отпуск вармии, ивстречались вПлимуте. Нааэродроме, их ждал транспортный самолет. Совещание провели две недели назад, вподвальчике рядом ссобором Святого Павла, заустрицами, шабли ижареной рыбой. Обзванивая ребят, Стивен мимолетно подумал, что они могут наткнуться надядю Джона. Летчик успокоил себя: «Никому незапрещено есть устрицы, вкомпании друзей». Засигарами икофе, Ворон, как Стивена звали вавиации, добродушно сказал:
        -Кого нетянет лететь вИспанию, того мы незаставляем. Я некоммунист, инесоциалист. Я просто хочу, - лазоревые глаза посмотрели куда-то вдаль, - чтобы мистер Гитлер, мистер Франко имистер Муссолини получили урок, - он посерьезнел, - отнас, господа. Может быть, это их чему-то научит.
        Уиспанских республиканцев были самолеты. Стивен точно знал, что эмбарго обходится стороной. Ходили слухи, опомощи Советского Союза испанцам, оружием ивоенным специалистами. Однако уфранкистов имелись последние модели немецких истребителей, пилотируемые асами Люфтваффе. Британские летчики решили, что испанские антифашисты нуждаются вих опыте. Подумав оГермании, Стивен мрачно вспомнил родственника-нациста:
        -Унего хватает ума нам наглаза непопадаться. Он, наверняка, заводы вГерманию переведет, если уже неначал этого делать. Бедная тетя Юджиния…, - Стивен иКонстанца именно ее считали матерью. Леди Кроу вырастила их после ранней смерти жены дяди Джона.
        -Констанца непроболтается, она только физикой интересуется, - решил Стивен. Наклонившись, майор прошептал что-то вухо девушки. Констанца ахнула, он развел руками:
        -Я немогу оставаться встороне, сестренка, - красивые губы улыбнулись. Стивен добавил:
        -Мы быстро фашистов разобьем, я взял отпуск надва месяца. Небыло смысла просить набольший срок. Война надолго незатянется…, - они стояли, держась заруки, Констанца вздохнула:
        -Будь осторожней, пожалуйста. Нелезь, как говорит дядя Джон, нарожон…, - майор поцеловал ей руку: «Обещаю, сестричка». Констанца была младше нашесть лет, ноСтивен смотрел нанее снизу вверх. Он был просто выпускником военной академии, летчиком иофицером, асестра состояла впереписке сЭйнштейном иФерми, ипечатала работы, вкоторых Стивен понимал только слова, да ито невсе.
        -Здесь безопасно, - напомнил себе Стивен, - лаборатория защищена, здание под охраной. Дядя Джон свое дело знает. Рядом Тони, Маленький Джон, Наримуне. Констанца незаскучает, - он так исказал сестре. Девушка закатила темные глаза:
        -Уменя нет времени скучать. Ты привози, - она подтолкнула брата вплечо, - девушку оттуда. Тебе жениться пора, амне, ствоими детьми возиться…., - кчетырнадцати годам Констанца твердо решила, невыходить замуж идаже нетерять девственности. Крокодил говорил, что подобное отвлекает отработы. Одевственности он, конечно, нераспространялся, однако Резерфорд, много раз, наставительно, замечал:
        -Ваша бабушка могла себе позволить научную карьеру. Она была обеспечена инезнала, что такое хлопоты подому. Вы, дорогая моя, бесприданница, красотой неотличаетесь. Аристократ или богач навас непольстится. Значит, остается, ученый, как ивы. Ученые, моя милая, как все другие мужчины, требуют еды настоле, три раза вдень. Дети, стирка, уборка…, - Резерфорд морщился: «Я еще невидел женщины, ученого, сосчастливой семейной жизнью. Они все выглядят, как старые клячи. Ненадо загонять себя вкабалу, если можно такого избегнуть…, - Констанца делала скидку нато, что Крокодил, дитя прошлого века, нодоля правды вего словах была.
        -Стивен тоже, - напоминала она себе, - вродебы прогрессивный человек, аотказывает женщинам вправе, садиться заштурвал.
        -Небывает хороших женщин, пилотов, - коротко замечал майор Кроу, - ладнобы они сами погибали, новедь тащат засобой технику, пассажиров…, - Констанца сказала себе:
        -Девушки вИспании, все старомодные. Кухня, дети, церковь, как говорится. Стивену такое инужно. Я его знаю. Он мечтает ожене, которая будет печь кексы ирожать маленьких Кроу…, - девушка едва нехихикнула.
        -Посмотрим, - усмехнулся брат.
        Они распрощались, охранники открыли высокие, железные ворота. Ягуар Стивена выехал надорогу, ведущую отКембриджа наюг. Догорода здесь ходил автобус. Майор Кроу поднял верх машины. Молодой человек, повиду студент, светловолосый, втвидовом костюме, икепи, при трубке, сидел наостановке, углубившись вкнигу. Взеркало заднего вида, маойр заметил, что сестра, впотрепанном халате, машет ему вслед.
        -Я скоро вернусь, сестренка, - пообещал майор Кроу, нажав нагаз, проезжая остановку. Мужчина вкепи, отложив книгу, достал изкармана бинокль. Отворот его видно небыло, он мог спокойно разглядывать фрейлейн Констанцу Кроу иее визитера. Максимилиан фон Рабе знал, что удевушки имеется брат, летчик:
        -Скатертью дорога. Нет, нокакая, - Макс поискал слово, - жаба. Смотреть противно. Бабушка унее еврейка…, - Макс признавал, что есть полезные, нужные рейху евреи, но, все равно, думая оних, преодолевал брезгливость. Его средний брат, Отто, признался, что тоже борется стошнотой, делая евреям операции постерилизации.
        -Отто очень чистоплотный, - подумал Макс, - новрачу это положено.
        Ворота закрылись, мисс Кроу пропала извиду, Убрав бинокль, он внес наблюдения вблокнот, шифром. Фон Рабе несобирался подходить кмисс Кроу прямо сейчас. Операцию требовалось тщательно подготовить, изучив привычки, склонности ипристрастия девушки. Для этого гаупштурмфюрер фон Рабе иприехал вКембридж. Захлопнув блокнот, он закурил папироску. Вытянув длинные ноги, Максимилиан засвистел «Марш Гренадеров», как полагалось англичанину, стойко ждущему запаздывающий автобус.
        Квечеру опять полил дождь. Констанца, стоской, посмотрела заокно. Иногда ее забирала Тони, после лекций. Кузина два дня назад уехала вЛондон, пообещав привезти Констанце новые, заказанные ей книги. Влаборатории сидела ночная смена физиков. Побродив покоридорам, девушка, решительно, взяла старый, времен первого курса плащ. Наулице было холодно. Надвинув наголову капюшон, она вывела велосипед издеревянного сарая. Констанца, было, думала подождать автобуса, новечером они ходили редко. Крутя педали, миновав остановку, девушка бросила мимолетный взгляд, всторону мужчины, устроившегося наскамейке. Лицо было незнакомым. Констанца пожала плечами: «Наверное, чей-то гость». Влабораторию приезжали физики совсей Европы, навещали их иамериканцы. Макса дождь непугал. Он хотел немного подождать идовести фрейлейн Кроу доее комнат.
        Макс знал, где живет Констанца, проследить заней оказалось легко. Девушка делила квартиру скакой-то студенткой. Соседка, высокая, стройная, голубоглазая, сбелокурыми волосами, Максу понравилась. Он даже, мысленно, прикинул нанее форму Союза Немецких Девушек, темно-синюю юбку ибелую блузку. Результат ему пришелся подуше. Макс хотел подобраться кфрейлейн Кроу через соседку, однако девушка уехала, наспортивной машине. Пользуясь настоящим паспортом, он снял комнату вблагопристойном пансионе. Унего имелся фотоаппарат. Макс гулял погороду, делая снимки, любуясь старинными зданиями колледжей. Поночам он думал обелокурой девушке.
        Членам СС воспрещались связи снеарийскими женщинами. Однако соседка фрейлейн Кроу, скорее всего, была англичанкой. Они, вотличие, отфранцузов, считались потомками древних германских племен, как искандинавы.
        -Оттобы ее измерил, - смешливо подумал Макс, - уних есть инструменты, определяющие расовую чистоту. Ноя уверен, что она близка кидеалу, - брат был помешан нарасе ариев. Отто утверждал, что насевере, впросторах Арктики сохранились следы древних германцев. Он показал Максу иГенриху карту Гренландии:
        -Никто незнает, что случилось споселениями европейцев. Они могли уйти дальше, насевер, назапад. Уних чистая кровь…, - голубые глаза брата восторженно заблестели, - чище небывает…, - Макс его поддержал, но, про себя, подумал:
        -Врядли, столько лет прошло. Скорее всего, они умерли, отголода, отэпидемий…, - Отто считал их младшую сестру образцом арийской девушки. Он отослал параметры Эммы вГлавное управление СС повопросам расы ипоселения, для использования вкачестве эталона. Фон Рабе, слегкостью прошли проверку начистоту крови. Родословная семьи прослеживалась попрямой линии, досемнадцатого века. Все предки фон Рабе трудились рудокопами, вгорах Гарца.
        -Отличная немецкая кровь, - сгордостью говорил их отец, - чистая икрепкая.
        Макс думал остройных, длинных ногах, высокой груди неизвестной девушки. Ожидалось, что члены СС создадут хорошие арийские семьи, для рождения ивоспитания детей, будущих солдат фюрера ивеликой Германии. Случайные связи запрещались, нодевушки, маршировавшие насъездах партии, часто возвращались домой беременными. Средний брат пожимал плечами:
        -Какая разница? Уих потомства будет хорошая, арийская кровь. Рейху понадобится много детей, Макс. Впереди война.
        Овойне вГермании говорили часто. Фюрер хотел присоединить крейху Австрию, идругие, исконные, немецкие территории. ВСилезии, Эльзасе, Лотарингии, Судетах тоже жили немцы. Предполагалось распространить власть фюрера наЕвропу, инавесь мир. Отто принес домой проект, покоторому вСкандинавии собирались создать особые дома, для местных женщин.
        -Они практически арийцы, - бодро сказал Отто, - им только надо подлить нашей крови. Женщина сможет обратиться вместное расовое управление, ей подберут…
        -Самца-производителя, - сочно заметил младший брат, Генрих:
        -Незабывай, Отто, фюрер учит, что крепкая семья, основа государства. Семья, анедома терпимости, - юноша усмехнулся:
        -Если тебе, или Максу, нетерпится стать отцами, то женитесь. Я думаю, папа будет рад, - они сидели натеррасе виллы фон Рабе, вШарлоттенбурге, вокружении ухоженного парка, выходящего наозеро, спричалом для яхты. Фон Рабе держали свору овчарок идоберманов, вконюшне стояли кровные лошади. Семья ездила наморское побережье, под Росток, навиллу, ивБаварию, вохотничье шале, где они осенью стреляли куропаток, азимой катались налыжах.
        Французские двери, ведущие вгостиную, распахнули, оттуда доносилась музыка. Эмма играла Бетховена. Макс любил «Аппассионату», ему всегда казалось, что вБетховене воплотился дух арийской нации. Максу нравился иМоцарт, однако партия ифюрер предписывали слушать Вагнера. Вопере, Макс всегда усаживался взадний ряд ложи фон Рабе, стараясь незевать прилюдно. Вовремя долгих представлений он думал оработе.
        Гауптштурмфюрер фон Рабе, вКембридже, взял варенду велосипед. Приезжая клаборатории, рано утром, Макс прятал его вгустых кустах наокраине дороги. Попути вКембридж он вспомнил, что упресловутого любителя коммунистов, барона де ла Марка, есть сестра. Семьи неподдерживали дружеских отношений, однако Макс увидел портрет настене, когда пытался пригласить Виллема напиво. Белокурую, хрупкую девушку сфотографировали впышном платье, перед первым причастием.
        -Они католики, - Макс въехал вгород, - католики неблагонадежны. Они слушают своего римского папу, анефюрера.
        Занятия вколледжах закончились, студенты, несмотря намелкий дождь, высыпали наулицу. Окна пабов икафе осветились. Юноши идевушки торопились потротуарам, под зонтиками, вплащах. Кто-то помахал фрейлейн Кроу. Макс решил нерисковать, девушка могла его заметить. Он свернул вбоковую улицу. Отлавки букиниста, отлично просматривался вход вквартиру фрейлейн Кроу. Макс остановился уплетеных корзин состарыми книгами, под холщовым навесом лавки, рассеянно, перелистывая какие-то брошюры. Давешняя, спортивная, лазоревая машина красовалась натротуаре. Фрейлейн Кроу ахнула: «Лаура!». Изящная, темноволосая девушка, втвидовом костюме, поцеловала фрейлейн вщеку. Белокурая соседка открывала багажник.
        -Мы заехали к«Фортнуму иМэйсону», - Тони вытащила пакеты, - купили «Вдовы Клико». Некаждый день блудная дочь возвращается вalma mater, - подтолкнув Лауру, она передала Констанце свертки:
        -Иранская икра, копченый лосось изШотландии, перепелиные яйца, фуа-гра. Поднимаемся наверх извоним моему брату, - Тони, весело, подумала:
        -Может быть, Джон, объяснится, наконец. НоЛаура ему откажет, унее карьера, аДжон мальчишка еще…, - вслух, Тони заметила:
        -Сыграешь нам, Лаура. Унас есть инструмент. Мой брат гитару принесет…, - дверь, ведущая налестницу, захлопнулась. Макс вписал имена девушек вблокнот. Он повторил, едва заметно улыбаясь: «Тони».
        Телефон зазвонил, когда Маленький Джон сидел над правкой магистерской диссертации. Его наставником вКембридже стал Уильям Пенни, изПемброк-колледжа. Ученый, втридцать лет защитил два доктората, поматематике иматематической физике. Пенни помогал срасчетами влаборатории Резерфорда. Его все считали гением, ноПенни отмахивался:
        -Мне далеко довашей кузины, граф Хантингтон. Она физик уровня мистера Бора, мистера Ферми, мистера Гейзенберга, вГермании. Поверьте, мы еще увидим, как она будет управлять цепной ядерной реакцией исоздаст работающий атомный двигатель.
        СПенни Джон занимался линейной алгеброй идифференциальными уравнениями. Диссертацию он писал потеории аналитических функций, засыпая ипросыпаясь склассической монографией Гурвица «Vorlesungen uber allgemeine Funktionentheorie und Elliptischen Funktionen». Гурвиц давно умер. Глядя наряды уравнений, Джон вспомнил, что ему рассказывал Пенни. После указа нацистов обизгнании евреев спреподавательских должностей, министр образования рейха, Руст, спросил усамого уважаемого математика страны, профессора Гильберта:
        -Как обстоят дела сматематикой вГеттингене, после чистки предмета отеврейского влияния?
        Гильберту, навосьмом десятке лет, нечего было бояться. Профессор, коротко, ответил: «Математики вГеттингене больше нет».
        Джон, внимательно, скарандашом вруках, проверял вычисления. Когда вКембридж приехал кузен Наримуне, Джон предложил ему поселиться вместе. Два года прожив один, юноша отчаянно скучал. Сестра иКонстанца обосновались пососедству, ноДжон, вИтоне, делил кров скузеном Питером. Он привык, что рядом всегда кто-то есть. Джон, досих пор, немог поверить, что кузен стал фашистом. Вначале первого года вКембридже, увидев уПитера настенах плакаты Британского Союза Фашистов, Джон, изумленно, спросил:
        -Ты умом тронулся? Тебя, может быть, вреку окунуть, чтобы ты всебя пришел?
        Лазоревые глаза кузена похолодели:
        -Евреи, паразиты наздоровом теле Британии. Мистер Гитлер правильно сделал, что ограничил…, - Джон прервалего:
        -Еще одно слово, иты сильно пожалеешь, что заговорил отаком. Уменя есть еврейская кровь, ия непозволю…, - Питер захлопнул дверь перед его носом. Наследующее утро, Джон обнаружил накухне записку. Кузен извещал, что нашел себе новую квартиру. Стех пор они, ни разу неразговаривали.
        Питер разгуливал поКембриджу вформе штурмовиков Мосли, иорганизовывал фашистские собрания. Кузен необщался даже стетей Юджинией. Маленький Джон потерял мать семилетним ребенком. Он неверил, что человек, пособственной воле, может отказаться отродителей.
        -Отказаться отмамы…, - вздохнул он, ровняя стопки листов, - бедная тетя Юджиния, она его одна вырастила. Его, ивсех нас. Она всем была, как мама. Атеперь…, - Джон, несколько раз, пытался поговорить сотцом оПитере. Герцог разводил руками:
        -Милый мой, он взрослый человек. Совершеннолетний. Ипотом, - отец усмехался, - малоли кто чем увлекается, вмолодости. Посмотри хотябы наТони.
        Сестра выступала накоммунистических собраниях, писала врадикальные газеты, водила дружбу слевыми активистами. Джон считал, что, влюбом случае, коммунисты нетак опасны, как нацисты. Он закинул руки заголову:
        -Сталин, как Гитлер, тоже начал избавляться отсоперников. Ноевреев он нетрогает. Наоборот, принимает беженцев изГермании, помогает антифашистам…, - после испанского путча Джон попросил разрешения уотца поехать вМадрид.
        -Нечего тебе делать вИспании, - отрезал герцог, - твои занятия вКембридже, важнее.
        Отец имел ввиду недифференциальные уравнения. Лаборатория Резерфорда была известна навесь мир, вней работали знаменитые физики. Констанца изучала процесс распада ядер атома. Похожими исследованиями занимались Ферми, вИталии, Гейзенберг, вГермании, Нильс Бор, вКопенгагене.
        -Ирусские. Иамериканцы, - устроившись наподоконнике, Джон закурил папиросу, - я больше, чем уверен…, - кузен Мэтью трудился вминистерстве обороны, вВашингтоне. Дядя Хаим написал, что его старший сын уехал вБерлин, помогать тамошним евреям. Джон помрачнел:
        -Ая сижу здесь иустраиваю проверки систем безопасности влаборатории. Нотакое тоже важно…, - днем Джону принесли шифрованную телеграмму ототца.
        Они дождались гостя, некоего гауптштурмфюрера СС, Максимилиана фон Рабе. Джон нестал звонить отцу испрашивать, откуда герцог знает овизите. Отец приложил описание немца, Джон хорошо его запомнил. Однако искать Рабе вгороде было затруднительно. Хозяева пансионов незаписывали данные паспортов постояльцеы. Джон, все равно, решил завтра отправить двух агентов поместным гостиницам, идержать глаза открытыми. Кембридж был небольшим городом. Констанце он ничего говорить нехотел, нестоило излишне волновать кузину. Джон помнил, как физики относятся кохране лаборатории. Крокодил, много раз, говорилему:
        -Мой юный друг, мы невоюем, инесобираемся. Мы ведем исключительно мирные исследования, никого они незаинтересуют, - Джон заметил Резерфорду:
        -Поверьте, все делается для вашего спокойствия. Вы инеувидите наших, - Джон поискал слово, - сотрудников.
        Сприездом кузена Наримуне, Джону стало немного веселее. Граф оказался тихим, скромным юношей. Кузен никогда неупоминал освоем титуле, неговорил, что его отец дружил спокойным императором Тайсе. Семья Дате была близка ко двору еще современ деда нынешнего императора Хирохито, реформатора Мэйдзи. Бабушка, имать Наримуне служили фрейлинами уимператриц. Кузен лишился родителей втринадцать лет, после великого землетрясения Канто, вТокио.
        -Они навещали столицу, - спокойно сказал Наримуне, - ая жил вКиото. Я имел честь учиться смладшим сыном императора Тайсе, принцем Такамацу, - красивое лицо кузена даже недрогнуло. Джон вспомнил:
        -Лаура рассказывала, что они никогда непроявляют чувств налюдях, неплачут. Вземлетрясении больше сотни тысяч человек погибло, новсе равно, речь идет оего родителях…, - настене комнаты Наримуне висел формальный, официальный портрет графа играфини, сделанный насвадьбе, после русско-японской войны.
        Отец кузена носил форму полковника, графиня сидела вроскошном кимоно, свысокой прической. Мать Наримуне была дочерью маркиза Ямаути, изкняжества Тоса. Родовой замок вСендае стоял пустым, кузен жил вТокио, где работал вминистерстве иностранных дел. Джон поинтересовался крестом избронзовых хризантем. Наримуне улыбнулся:
        -Уважаемый император Мэйдзи провозгласил свободу исповедования религий. ВСендае много христиан, они молятся усвященной реликвии…, - кузен, через две недели, возвращался домой. Наримуне защитил диссертацию, иготовил ее кизданию, отдельной книгой.
        Джон понял, что ему будет нехватать кузена. Они, поочереди, убирали квартиру иходили вмагазины. Наримуне отлично знал английский, французский, инемецкий языки. Он признался, что покойный отец готовил его ккарьере военного.
        -Мой уважаемый отец был инженером, как имой уважаемый дед, вчесть которого я назван, - Наримуне всегда говорил освоих предках стоя, - однако мне больше нравится история, дипломатия…, - Джон кивнул:
        -Дядя Джованни говорил, что твой дед строил первую железную дорогу вЯпонии. Он учился здесь, вКембридже.
        Они скузеном остановились намосту через реку, любуясь шпилями церквей:
        -Поэтому я ихотел сюда поехать, впамять омоих уважаемых предках, - закончил Наримуне.
        Кузен отлично водил машину, плавал, играл вфутбол. Он обучил Джона фехтованию, объяснив:
        -Назападе оно вышло измоды, аунас каждый самурай владеет боевыми искусствами, - вседле Наримуне тоже держался отменно. Они сДжоном часто брали лошадей. Джон, всвою очередь, наставлял кузена вгребле. Юноша, однажды, поинтересовался: «Ты тоже самурай?»
        Наримуне опустил весла, отудивления:
        -Как иначе? Я прямой потомок Одноглазого Дракона, моему роду восемьсот лет. Конечно, я самурай, - молодой человек кивнул, - я служу императору исвоей стране.
        Настене гостиной висело родословное древо. Наримуне разглядывал тонкий рисунок:
        -Унас тоже есть такая гравюра, вЯпонии. Ксожалению, моему отцу пришлось сражаться против уважаемого отца кузена Теодора, вовремя войны. Очень надеюсь, что этого никогда больше неслучится, - Джон необсуждал скузеном политику, захват Японией Маньчжурии ипредполагаемый альянс родины кузена сИталией иГерманией. Прошлой осенью, он попытался спросить обудущих планах императора. Наримуне прервалего:
        -Почтительно прощу прощения, Джон-сан, ноя неимею права обсуждать воплощение божества…, - Джон закатил глаза ибольше, ни очем неупоминал.
        Сестра велела ему принести гитару. Тони хихикнула втелефон:
        -Мы позвали подружек, затобой кузен Наримуне июноши. Устроим настоящую вечеринку. Мы сЛаурой давно невиделись…, - положив телефонную трубку, Джон понял, что краснеет.
        -Зачем я ей нужен, - юноша пошел вванную, - она меня надва года старше. Она дипломат, государственный служащий…, - Джон, недовольно, посмотрел назагорелое, неприметное лицо:
        -Тони красавица, ая напапу похож, как две капли воды, - накрепкой шее висел медвежий клык втусклой, медной оправе. Быстро вымывшись, взяв чистую рубашку, Джон обзвонил приятелей. Подхватив старую, семейную гитару, привезенную прадедом изЮжной Африки, он постучал кНаримуне. Кузен спал накровати, ноустроил вкомнате угол, где повесил свиток скаллиграфией. Настене красовался отцовскиймеч.
        Выслушав Джона, юноша улыбнулся:
        -Я буду очень рад познакомиться сЛаурой-сан. Джованни-сан много оней говорил, - Наримуне задумался:
        -Надо, наверное, смокинг надеть…, - он, озабоченно, взглянул наДжона. Юноша расхохотался:
        -Мы идем ненасветский прием, иневимператорский дворец. Рубашку смени…, - кузен был вхорошем, твидовом пиджаке. Он провел рукой почерным, коротко подстриженным волосам: «Я быстро».
        -Интересно, - Джон, покуривал впередней, - он ничего одевушках неговорит. Впрочем, он скрытный. Такое уних считается личным…, - потушив папироску, юноша услышал голос кузена: «Надо зайти зацветами, подороге».
        -Ожидается десяток девушек, - усмехнулся граф Хантингтон, - можно без букетов обойтись. Зонтик возьми, моросит, - Наримуне твердо повторил: «Значит, купим десять букетов».
        -Они нетолько скрытные, - весело сказал себе Джон, сбегая полестнице, - они еще иупрямые. Констанца тоже такая. Кровь Ворона, ничего неподелаешь. Интересно, кузен Стивен будет навечеринке, или он дежурит? Полсотни миль добазы, врядли он приедет…, - выйдя насумеречную улицу, юноши направились кцветочной лавке.
        Накухне царила лабораторная чистота. Лаура поняла, что кузины ничего неготовят, только варят кофе и, может, быть, яйца. Она так исказала Тони. Девушка усмехнулась:
        -Мы еще тосты делаем. Хорошо, когда вквартире живет физик. Все электрические приборы работают…, - она обвела рукой кухоньку:
        -Рефрижератор, тостер, чайник…, - здесь неимелось даже фартука. Сняв жакет, Лаура повязала вокруг талии чистое кухонное полотенце. Девушка подозревала, что оно редко использовалось. Начав готовить закуски, Лаура отправила замерзшую, чихающую Констанцу вванную. Застеной гудела газовая колонка, накухне было тепло. Кроме ящика шампанского, студенты собирались принести вино ивиски.
        -Нетак часто мы тебя видим, - Тони сидела наподоконнике, - надо отметить встречу. Познакомишься скузеном Наримуне, он очень приятный…, - Тони, искоса посмотрела наизящную голову кузины. Лаура стянула вузел волосы, замотав локоны шелковым шарфом.
        -Интересно, - Тони покачала стройной ногой, - ей двадцать три года. Она, наверное, давно…, Инеспросишь, - Тони посмотрела назагорелые щеки кузины, - неудобно. Она одна вРиме квартиру снимает. Наверняка унее кто-то есть. Тетя Юджиния мне все рассказывала, но, может быть, поинтересоваться…, - Тони ничего нерешила. Констанца, закутавшись встарый халат изшотландки, всунула взъерошенную, рыжую голову накухню: «Помочь?»
        Кузина напоминала Тони воробья, тонкими, немного кривоватыми, ногами, сострыми коленками. Констанца покупала одежду вдетских отделах универсальных магазинов. Девушка, досих пор, носила школьные вещи, плиссированные, шерстяные юбки ниже колена, чулки темного хлопка иразумные, как их называла тетя Юджиния, туфли, наплоской подошве, сперепонкой. Размер ноги укузины был детский. Хрупкие ручки покрывали несмываемые пятна чернил. Тони отмахнулась:
        -Мы сами справимся. Платье надень, всеже вечеринка.
        Под напором тети Юджинии, Констанца сшила шелковое платье, помодели изпарижского журнала. Внем кузина казалась девочкой, нарядившейся водежду матери. Туфли навысоком каблуке Констанца покупать отказалась, углубившись вкакие-то формулы. Тони поняла, что кузину заинтересовало распределения давления наповерхность, взависимости отвысоты каблука. Тони обменялась взглядами стетей Юджинией. Женщина, созначением, покачала головой. Дама изобувного отдела вHarrods, молча, унесла коробки.
        Тетя Юджиния одевалась вПариже. Леди Кроу летала воФранцию два раза вгод, напоказы коллекций модельеров. Она иТони приучила котлично скроенным вещам. Тетя носила брюки, нонеприлюдно. Голливудские дивы появлялись вбрюках напублике, новЕвропе женщины пока надевали их только назагородные прогулки, или для езды навелосипеде. Тони считала такое косностью. Она нетолько смело ходила поКембриджу вбрюках, ноинатеннисном корте играла вшортах. Девушка пожимала плечами:
        -Американки все так делают. Ивсе носят открытые купальники, - приехав вуниверситет, Тони пошла вбассейн вамериканской модели купальника, издвух частей. Девушки вБритании такое ненадевали. Она помнила завистливые взгляды студенток ишепоток заее спиной. Тони рассказала Лауре окупальнике. Кузина отозвалась:
        -Я видела похожие модели, вИталии. НаКапри, вПортофино. Итальянки отлично одеваются, - Лаура задумалась, - но, намой вкус, немного вызывающе. Я предпочитаю парижский стиль.
        Гардероб Лаура оставила вЛондоне, взяв вКембридж только саквояж. Тони помогала его разобрать. Она поселила Лауру всвоей комнате:
        -Констанца всемь утра навелосипед садится, чтобы влабораторию ехать, амы стобой поспим. Завтра суббота, торопиться некуда, - Тони, содобрением, смотрела нашелковое платье девушки, отМадлен Вионне, напарижские чулки ишарф отHermes.
        Лаура виделась вПариже собоими кузенами. Мишель провел ее вреставрационные мастерские Лувра, где он работал. Тони думала озаписке, которую она передала Джорджу Оруэллу, вЛондоне. Мишель де Лу помогал переправлять журналистов ибойцов интернациональных бригад вИспанию. Тони знала, что барон де Лу коммунист:
        -Очень хорошо. Может быть, мы сним встретимся. Кузен Теодор, конечно, никуда непоедет. Он политикой неинтересуется, илевых неподдерживает. Скорее, наоборот, - Тони, невольно, улыбнулась. Констанца сказала, что виделась сбратом. Майор Кроу отправлялся вИспанию изПлимута. Девушка спохватилась: «Только это секрет!». Тони, уверенным голосом, ответила:
        -Мы никому нерасскажем, можешь неволноваться.
        Слушалая рассказы Лауры обитальянской Ривьере, Тони считала вуме. ДоПлимута было чуть больше двухсот миль. Пословам Констанцы, дуглас вылетал впонедельник утром. Тони собиралась оказаться вПлимуте ввоскресенье днем, иостановиться в«Золотом Вороне», умистера Берри. Ей еще предстояло попасть насамолет.
        ВЛондоне Тони зашла вCoutts & Co, наПарк-лейн, где отец открыл ей счет. Девушка сняла достаточно средств наличными, чтобы обустроиться вИспании. Ни брату, ни отцу она ничего говорить нехотела, предполагая послать им письмо. ВПлимуте она собиралась сходить вдамский салон, исделать короткую прическу. Тони пока незнала, как проберется надуглас. Кмайору Кроу подходить было бесполезно, кузен шутить нелюбил. Майор отвелбы ее вполицию, предварительно позвонив отцу, вЛондон.
        -Его несоблазнишь, - подумала Тони, - Стивен джентльмен…, - она твердо решила избавиться вИспании отдевственности.
        -Хотябы сДжорджем, - сказала себе Тони, - он меня любит. Итуда кузен Мишель может приехать. Я видела фото, он очень красивый. Светловолосый, как я…, - чиркнув спичкой, она подмигнула Лауре:
        -Пикники напляже, моторные катера, аристократы, поездки вказино. Жизнь дипломата кажется очень привлекательной…, - втемных, больших глазах Лауры промелькнул какой-то холодок.
        Девушка прислушалась:
        -Кажется, Констанца готова. Пора настол накрывать. Я вам Шопена сыграю, - пообещала Лаура, - твой брат его любит, - она понесла вгостиную сэндвичи. Тони смотрела настройную спину вшелковом платье:
        -Заней, наверняка, какой-нибудь итальянский граф ухаживает, или даже герцог. Унее имать, ибабушка тамошние аристократки, - Лаура раскладывала сэндвичи нафарфоровые тарелки.
        Поступив вКембридж, Констанца поселилась вэтой квартире, под надзором пожилой вдовы. Девочке было всего четырнадцать. Юджиния сказала герцогу:
        -Ненадо ее одну оставлять, малоли что. Она ничего неразумного несделает, нонавсякий случай.
        Потом вдова съехала, вквартире появилась Тони. Герцог прислал изБанбери ящики состарым серебром ифарфором, гравюры, ковры, книги икабинетное фортепьяно. Тони играла, нопредпочитала джазовые мелодии, итанго.
        Тони поставила тяжелые подсвечники, нафортепьяно:
        -Так романтичней, - весело сказала девушка.
        Лаура перебирала ноты, глядя натрепещущие огоньки свечей. ВРиме окна ее квартиры выходили накупол собора святого Петра. Лаура иногда ходила туда, квоскресной мессе, однако предпочитала маленькие церкви.
        -Надо вЛондоне исповедоваться, - напомнила себе девушка, - вБромптонской оратории. Я почти год неисповедовалась, спрошлого лета…, - вРиме Лаура нерисковала. Заработниками посольства следили люди изконтрразведки Муссолини. Формально, священники немогли раскрывать тайну исповеди. Однако, поЛатеранским соглашениям, папа получил отМуссолини нетолько суверенную территорию Ватикана, ноипятьдесят миллионов британских фунтов. Деньги вложили вценные бумаги, обеспечивающие святому престолу безбедное существование. Прелаты сообщали чернорубашечникам онастроениях прихожан.
        Лаура выбрала ноктюрн Шопена. Она часто играла его вРиме, оставаясь одна. Поездки наКапри ивПортофино, полеты вВенецию наличных самолетах поклонников илыжи вАльпах были работой. ЗаЛаурой ухаживали крупные военные чины, идипломаты. Она должна была держать уши открытыми, запоминать информацию, полученную всветских разговорах, ипередавать сведения вЛондон.
        -Дуче подписывает соглашение сГерманией, - горько подумала Лаура, - без войны необойтись…, - она обвела глазами прибранную гостиную. Констанца, вшелке мышиного цвета, устроилась надиване, погрузившись втетрадь свычислениями. Тони укладывала всеребряное ведерко бутылки шампанского. Лаура предполагала, что теперь она поедет вТокио. Девушка незнала, как сказать обэтом отцу:
        -Разберусь. Есть телеграф, вконце концов, есть почта…, - изРима Лаура писала Джованни аккуратно, каждую неделю.
        -Если иЯпония присоединится кпакту, - присев рядом сКонстанцей, Лаура вынула тетрадь изее рук, - столкновения неизбежать. Британия остается одна, хотя есть французы, чехи, поляки, наши союзники. Американцы непомогут, они невмешиваются вевропейские дела, - Констанца возмутилась: «Я только начала считать!»
        -Вечеринки, - созначением сказала Лаура, - устраивают, чтобы танцевать, Констанца. Веселиться…, - она отнесла тетрадь вспальню кузины. Девушка пробормотала: «Я итанцевать неумею».
        Коблегчению Констанцы, ее никто неприглашал. Вечер она провела надиване, сознакомым юношей, мистером Тьюрингом, соучеником Маленького Джона, обсуждая тензорное исчисление иработы Эйнштейна.
        Лаура передала ей бокал шампанского, ноКонстанца, даже насемейных обедах, непила ничего, крепче воды. Ей ненравился вкус спиртного. Она пожимала плечами:
        -Почему я должна пить то, что мне неприятно?
        Как иобещала Тони, юноши принесли виски. Леди Холланд играла нафортепьяно свинг, все танцевали, апотом кинструменту села Лаура. Джон никак неосмеливался пригласить ее. Юноша решил:
        -Иненадо. Я буду вЛондоне, она тоже…, - поток темных, мягких волос падал наузкую спину. Кузина немного покачивалась, втакт музыке. Джон помнил ноктюрн, его часто играла тетя Юджиния. Леди Кроу говорила, что это была любимая музыка бабушки Марты. Гостиная затихла, мелодия вырывалась воткрытые окна.
        Сидя наподоконнике, Джон полюбовался тусклыми звездами. Улицы опустели. Напротивоположной стороне, он заметил какого-то прохожего, высокого, втвидовом костюме икепи.
        -Просто скажи ей, что ты хочешь сней встретиться, - велел себе Джон:
        -Перед портретом бабушки Тео, вНациональной Галерее…, - девушка опустила веки, длинные пальцы бегали поклавишам.
        -Она сомной нетанцевала, - Джон разозлился:
        -Конечно, нетанцевала, дурак ты этакий. Ты ее неприглашал. Она только одно танго итанцевала, сНаримуне. Она очень хорошо двигается…, - после танго Лаура иНаримуне уселись куда-то вугол. Юноша хмыкнул:
        -Они наяпонском языке говорят. Наримуне здесь его почти неиспользует, только сосвоим наставником, ориенталистом. Они родственники, идовольно близкие…, - им сНаримуне надо было рано уходить, каждое утро они занимались греблей. Собравшись сдухом, Джон отвел Лауру всторону. Смуглые щеки кузины раскраснелись. Юноша откашлялся:
        -Лаура, я вЛондон собираюсь. Может быть, сходим вНациональную Галерею?
        Большие, темные глаза кузины блестели. Наримуне, вежливо попрощавшись, ждал налестнице. Джон услышал изгостиной голос сестры:
        -Унас еще несколько бутылок виски, предлагаю сыграть вправду или действие!
        Джон успокоил себя:
        -Констанца спать отправилась, ничего сТони неслучится. Одни девушки остались. Мы последними изюношей уходим.
        Лаура кивнула: «Я наследующей неделе вЛондон возвращаюсь. Позвони мне, Джон». Юноша спустился полестнице, перепрыгивая через две ступеньки, что-то насвистывая:
        -Скажу ей, что она мне давно нравится, что она…, - Наримуне открыл дверь наулицу. Джон поинтересовался: «Как тебе кузина Лаура?»
        -Очень достойная девушка, - коротко ответил граф. Замотав шею шарфом, кузен сунул руки вкарманы пиджака. Больше отнего Джон ничего недобился.
        Тони проснулась отголовной боли. Вгостиной было темно, она услышала чье-то сопение. Девушка, струдом, слезла сдивана, оправив измятое платье. Наступив напустую бутылку, Тони, вполголоса чертыхнулась. Кгорлу подступила тошнота. Наковре виднелись очертания спящих людей. Тони смутно помнила, что Лаура пошла, спать, аона сподругами начала соревноваться, кто залпом выпьет больше стаканчиков свиски.
        Тони добралась дованной:
        -Виски, шампанское, вино, кто-то принес эль…, - голова гудела. Едва удержавшись наногах, Тони подергала ручку ванной. Дверь, изнутри, закрыли назащелку. Тони нехотела выяснять, что происходит. Она, наощупь, добралась докухни. Враковине громоздились грязные тарелки. Пахло табаком, потом, духами. Тони увидела вуглу лужицу подсыхающей рвоты. Девушку едва нестошнило. Настоле стояла недопитая бутылка виски:
        -Прополощу рот. Я зубы непочистила, перед тем, как надиван упасть. Виски все дезинфицирует, - часы пробили два ночи. Она отхлебнула виски. Девушку едва невывернуло.
        -Наулице никого нет, - сказала себе Тони, - я подышу воздухом, все пройдет…
        Унее небыло сил надеть туфли. Тони босиком, спустилась вниз, влицо ударил свежий ветер среки. Она согнулась вдвое. Девушку начало тошнить, прямо науглу дома. Поногам потекла теплая жидкость. Тони поняла:
        -Я никогда так ненапивалась, даже напервом курсе…, - она закашлялась, виски рванулось вверх. Тони ощутила усебя наплече чью-то крепкую руку:
        -Тихо, тихо, - сказал незнакомый голос, - сейчас вам станет лучше…, - Тони икнула. Ее опять вырвало, перед глазами все плыло.
        -Я вас отведу домой, мисс, - предложил незнакомец. Тони ткнула рукой куда-то наверх:
        -Я здесь, здесь живу…, - кее губам приложили флягу. Тони, невольно, глотнула. Жидкость обожгла ей горло, вголове опять зашумело.
        -Пойдемте, мисс, - ее подтолкнули, Опершись наего руку, девушка блаженно, пьяно закрыла глаза.
        Сквозь сон, Тони услышала шуршание дождя. Протянув руку, она попыталась найти рядом коробочку папирос. Тони всегда клала их настолик, укровати.
        -Встану, - сказала себе Тони, - исделаю кофе. Крепкий, горький. Выпью две чашки, залпом, покурю изаберусь под холодный душ…, - Тони именно так избавлялась отпохмелья. Напервом курсе они сподружками часто выпивали. Все приятельницы Тони родились вобеспеченных семьях. Родители оплачивали девушкам квартиры, ипереводили ежемесячное содержание. Кузина Констанца зарабатывала сама. Герцог помогал племянникам, ноКонстанца ившколе, ивуниверситете получала стипендию, иумудрялась кое-что откладывать. Деньги засвои статьи Тони быстро тратила. Девушка любила ходить втеатры иустраивать вечеринки.
        -Больше никогда небуду пить, - вкоторый раз пообещала себе Тони, - где проклятые папиросы?
        Приподнявшись, Тони замерла. Комната оказалась совершенно незнакомой. Оглядевшись, Тони заметила напростом комоде часы. Стрелки показывали без четверти шесть. Она помнила прохладный ветер среки.
        -Я была наулице, - поняла Тони, - ачто случилось потом? Мы пили, сдевочками. Лаура иКонстанца пошли спать. Что произошло? - напотрепанном ковре лежало ее помятое платье. Рядом Тони заметила белье. Форточку приоткрыли, наулице моросил мелкий дождь. Все тело болело. Тони непредставляла, где она находится. Комната была пуста, шкаф раскрыт. Навешалке болтались плечики.
        Тони взялась руками заголову. Белокурые волосы растрепались. Скосив глаза нагрудь, она заметила несколько свежих синяков. Заставив себя недрожать, Тони скинула простыню. Девушка взглянула насвои ноги, втемных потеках засохшей крови. Почувствовав тупую, саднящую боль внутри, Тони, сусилием встала. Голова закружилась, она схватилась заспинку кровати.
        -Я ничего непомню…, - поняла девушка, - совсем ничего…, - взеркале отражались распухшие, искусанные губы, темные круги под большими глазами. Нашее красовались синяки. Она прислушалась, вокруг было тихо. Толкнув дверь вуглу, Тони оказалась вскромной ванной. Навыложенном плиткой полу валялись влажные полотенца.
        Тони залезла под ледянойдуш.
        Она поливала себя, стуча зубами отхолода. Вголове постепенно прояснялось. Тони вспомнила довоенную брошюру бабушки Мирьям. Девушка нашла экземпляр вкипе старых книг, вбиблиотеке, наГанновер-сквер.
        -Нужна спринцовка, кристаллы Конди. Дома они есть, ваптечке. Промыть слабым раствором. Поздно…, - девушка, сотвращением, кое-как, вытерлась полотенцем.
        -Непришлось ждать Испании, - Тони одевалась, - нокакой мерзавец. Он воспользовался тем, что я была пьяна. Джентльменбы никогда так непоступил…, - мужчина, кембы он, ни был, привел ее вкакой-то пансион. Туфель Тони ненашла. Она наклонилась над кроватью. Подавляя тошноту, Тони старалась нерассматривать пятна. Наподушке она увидела несколько светлых, коротких волос. Больше ни одного следа постояльца вкомнате неосталось. Вдохнув запах пота, крови, чего-то кислого, девушка, босиком, выскользнула задверь.
        Укомнаты оказался отдельный вход. Съежившись отхолода, вздрагивая, Тони обежала трехэтажный дом, свывеской пансиона. Наулице было пустынно, Кембридж спал. Науглу красовалась табличка сназванием улицы. Тони была вдесяти минутах ходьбы отдома. Девушка инепомнила, как миновала переулки.
        Тони взлетела посвоей лестнице. Дверь квартиры была полуоткрыта, внутри царила тишина. Вгостиной храпели подруги. Тони, нацыпочках, прокралась вспальню. Лаура, свернувшись вклубочек, уткнула темноволосую голову вподушку. Тони взяла изгардероба чистое белье, американские джинсы ифланелевую рубашку свысоким воротом. Забрызганное вином ирвотой платье, отправилось вкорзину, вванной.
        Стоя над плитой, затягиваясь папиросой, Тони следила закофе.
        Позакону, прервать беременность, можно было только вслучае угрозы жизни матери. Тетя Юджиния, семь лет назад, участвовала вподготовке билля. Леди Кроу, сженщинами-врачами, иактивистами лейбористской партии, хотела основать ассоциацию пореформе законодательства обабортах, нопока ничего неизменилось. Аборт запрещали даже вслучае изнасилования.
        -Официально закон таков, - Тони пила крепкий кофе, морщась, глотая дым, - но, я уверена, есть врачи, делающие операции, инетолько среди бедняков, вУайтчепеле. Спапой нельзя говорить исДжоном тоже. Надо пойти ктете Юджинии. Аесли, - она глубоко затянулась, - если болезнь…, - Тони нехотела думать отаком.
        -Испания католическая страна, - сказала она себе, - ноитам есть врачи. Так даже лучше. Никто, ничего, неузнает…, - засучив рукава рубашки, девушка убрала кухню. Когда Констанца, вхалате, зевая, прошла вванную, квартира сияла чистотой. Выбросив пустые бутылки, девушка вымыла посуду, исделала кофе стостами, для подружек. Зазавтраком, слушая инеслыша болтовню овечеринке, Тони поняла, что вКембридже посещать врача нельзя. Вмаленьком городе могли пойти слухи.
        -Я несобираюсь отказываться отсвоих планов, из-за подонка, - зло сказала себе Тони, - я еду бороться сфашизмом, иничто меня неостановит. ВИспании найду надежного доктора…, - она решила вернуться впансион ипопытаться выяснить имя неизвестного мужчины.
        -Он мог остановиться вгостинице, просто как мистер Джон Смит, - мрачно поняла Тони, - номне надо узнать, кто он такой. Я его найду, отомщу…, - она, небрежно, заметила Констанце ипроснувшейся Лауре, что завтра уезжает насевер, вМанчестер, готовить статью опрофсоюзном движении. УТони было свободное расписание, она уже начала работать над тезисами. Тони писала обистории социалистической мысли впрошлом веке. Гиртон-колледж, без возражений, освободил Тони отпосещения лекций.
        Лаура собиралась накафедру ориенталистики, встретиться сучителями. Кузина повертела тонкую чашку:
        -Кузен Наримуне тоже придет. Он обещал мне показать коллекции дедушки Джованни ибабушки Эми…, - Лаура, немного, покраснела. Навечеринке она говорила сНаримуне оЯпонии. Кузен рассказывал ей освоих родителях. Он отлично танцевал. Лаура похвалила его, Наримуне смутился:
        -Я бываю наприемах, Лаура-сан, ноя нелюблю светской жизни. ВТокио я всегда занят, работаю, авСендае, дома, все просто, по-деревенски. Конечно, - поправил себя граф, - унас есть замок, новнем только слуги обитают…, - Лаура, вдетстве, рассматривала фотографии прабабушки Эми, высокой, спрямой спиной, суложенными встаромодную прическу волосами. Вособняке наБрук-стрит, вбиблиотеке, стояло полное собрание книг бабушки Вероники. Маленькой девочкой Лаура больше всего любила устроиться вкресле, скоробкой конфет. Перелистывая пожелтевшие страницы, она читала осмелых капитанах, арктических путешествиях, итальянских патриотах имормонах. Отец посмеивался: «Наздоровье, милая». Кузен Наримуне тоже был знаком скнигами.
        Он смущенно улыбнулся:
        -Ваш уважаемый отец, Лаура-сан, показывал мне библиотеку. Я читал «Цветок вишни»…, - темные глаза юноши блестели смехом:
        -Вероника-сан немного, какбы это сказать…, - Наримуне замялся.
        -Изменила историю, - согласилась Лаура:
        -Бабушка Эми спасла своего будущего мужа, аненаоборот. Новкниге тоже хорошо получилось, Наримуне-сан…, - она вытащила папиросу. Изящные, красивые, смуглые руки щелкнули зажигалкой. Лаура заметила, что кузен покраснел.
        -Что сомной, - рассердилась Лаура, - можно подумать, что я смужчиной ни разу вжизни нетанцевала, неговорила…, - принимая ухаживания итальянцев, вРиме, Лаура держала поклонников нарасстоянии, непозволяя им ничего, кроме редких поцелуев. Лауру воспитывали католичкой, ее покойная мать была очень набожной, отец дружил сосвященниками. Лаура намеревалась хранить девственность, досвадьбы. Пока что ей ничего немешало. Лаура неиспытывала тяги кприударявшим заней мужчинам. Слегкой руки Муссолини, идеалом вИталии считался властный, напористый, самолюбивый человек, желательно военный.
        Поклонники Лауры относились кженщинам свысока, видя вних, согласно урокам дуче, бессловесных, хорошеньких пустышек. Лаура защитила магистерскую диссертацию поДанте, однако ее итальянских знакомых поэзия неинтересовала, как иее знание языков, илюбовь кискусству. Женщине полагалось сидеть вшезлонге, накорме яхты, загорать, купаться ищебетать оголливудских дивах.
        Она, отчего-то вспомнила кузена Мишеля.
        -Он тоже такой, - подумала Лаура, - как Наримуне. Он меня слушал. Я соскучилась поразговору сумным человеком, - вздохнула девушка, - устала все время быть начеку, все запоминать, все анализировать. Я нехочу работать. Я вотпуске, вконце концов…, - девушка неупоминала ни парижским кузенам, ни Наримуне, что ее могут послать вЯпонию.
        Наследующей неделе Лаура возвращалась вЛондон, для доклада насовещании представителей Секретной Разведывательной Службы, министерства иностранных дел ивоенного ведомства. Она, мимолетно, вспомнила опредложении кузена Джона сходить вНациональную Галерею. Девушка улыбнулась: «Он мне картины Холландов покажет».
        ВПариже Мишель устроил ей экскурсию поЛувру, вдень, когда музей закрывали для посетителей. Лаура видела картину, над которой работал Мишель, «Мадонну канцлера Ролена», Яна ван Эйка. Она следила задлинными, ловкими пальцами кузена. Он, осторожно, касался ярких, совсем непотускневших красок. Нарабочем столе лежала коробка, присланная изНациональной Библиотеки. Мишель занимался иманускриптами, реставрируя миниатюры ибумагу.
        Он водил Лауру вночные клубы, они танцевали, говорили оживописи имузыке. Лаура остановилась вхорошей гостинице, уЛюксембургского сада. Кузен Теодор жил пососедству, снимая квартиру, уСен-Жермен-де-Пре. Апартаменты нарю Мобийон, как он сказал, были сданы. Старший кузен достраивал виллу наЛазурном берегу. Улучив время, он привел Лауру иМишеля навыставку. Мишель нетолько реставрировал картины, ноиписал обискусстве.
        -Уменя старомодные вкусы, - сказал он весело, - мой отец собирал импрессионистов. Вы видели, кузина, коллекция небольшая, нохорошая. Нонаподобные вещи…, - Мишель остановился перед чашкой иблюдцем, сприклеенным мехом, - мои симпатии нераспространяются…, - он склонил голову:
        -Теодор дружит сэтой компанией, экспрессионистами, сюрреалистами, ноограничивается архитектурным рисунком, - Мишель указал наизящные гравюры:
        -Архитектура требует умения держать вруках карандаш…, - понизив голос, он предупредил Лауру:
        -При нем некритикуйте чашку, кузина. Творение его любовницы, мадемуазель Оппенгейм…, - высокая, худая девушка, вбрюках иасимметричной, болтающейся накостлявых плечах хламиде, стояла перед собственным фотографическим портретом.
        -Унее грудь есть, - озорно подумала Лаура, - автакой одежде инескажешь. Смелая девушка, снимается обнаженной, инепротив, выставлять фотографии…, - мадемуазель Оппенгейм громко рассуждала освободе искусства. Чашка смехом олицетворяла подавленную буржуазным обществом женскую сексуальность, наконец-то получившую возможность самовыражения.
        -Одна излюбовниц, - созначением, прибавил Мишель.
        -Кузен Теодор вПариже, известен, какбы это сказать, вольным образом жизни, - они сМишелем сходили напредставление «Креолки» Оффенбаха, втеатре Мариньи. Заглавную партию пела американка, мулатка, мадемуазель Жозефина Бейкер. Пословам Мишеля, она была близко знакома скузеном Теодором.
        -ИАннабелла сним дружит, - Мишель указал наафиши, наЕлисейских полях, - она звезда кино, снимается сЖаном Габеном…, - Лаура весело замахала рукой: «Я поняла, поняла, кузен Мишель».
        Лаура иНаримуне договорились, повозвращению вЛондон, сходить вБританский музей, вгалереи Кроу.
        -Просто встретимся, - Лаура одевалась вспальне, - он родственник, дальний. Он вТокио возвращается, наследующей неделе. Но, если меня пошлют вЯпонию, мы увидимся…, - девушка присела накровать, держа чулки:
        -Ничего неслучится, - твердо решила Лаура, - он дворянин, хоть ияпонский. Ноя заметила, как он смотрел наменя…, - она вспомнила голубые глаза кузена Мишеля, вПариже. Барон де Лу провожал ее, навокзале Гар-дю-Нор. Свистели поезда, пахло гарью. Он вздохнул:
        -Приезжайте, кузина Лаура. Может быть…, - молодой человек помолчал, - возьмете отпуск. Вы Бельгию никогда ненавещали. ВМон-Сен-Мартене очень красиво. Дядя Виллем восстановил замок, после войны. Вцеркви саркофаги бабушки Элизы идедушки Виллема, кним паломники совсей Европы собираются…, - Лаура рассмеялась: «Вы коммунист, кузен, вам неположено верить вБога».
        Мишель улыбался:
        -Меня крестили, кузина. Ипервое причастие уменя было, вцеркви Сен-Сюльпис, нашей семейной. Теодор меня назанятия водил. Он меня вырастил, после смерти родителей…, - Лаура покачала головой: «Вы его критикуете, встатьях».
        Мишель развел руками:
        -Когда он строит что-нибудь уродливое, кузина. Я нелюбитель стиля месье Гропиуса. Впрочем, Теодор необижается. Да ичто ему критика? Он самый дорогой архитектор встране. Унего очередь натри года вперед…, - укузена, действительно, вработе, одновременно, было сдесяток зданий иквартир. Вего бюро трудились пятнадцать человек.
        Лаура подошла кзеркалу. Загорелые щеки покраснели.
        -Наримуне вежливый человек, - сердито сказала себе девушка, - икузен Мишель тоже. Им нравится сомной разговаривать. Наконец-то, я могу неделать вид, что интересуюсь только Марлен Дитрих илаком для ногтей, - решительно стянув волосы вузел, она выбрала строгий, твидовый костюм. Констанца уехала влабораторию, Тони ушла вбиблиотеку. Накинув плащ, Лаура взяла зонтик. Кузен Наримуне ждал ее вполдень, увхода вГиртон-колледж. Они договорились пообедать:
        -Вкафе. Онбы тебя непригласил домой, такое непринято. Он дворянин, джентльмен…, - Лаура шла кГиртон-колледжу, думая оего красивых, темных глазах.
        Тони, конечно, неотправилась вбиблиотеку. Тщательно одевшись, она разыскала пансион. Тони захватила последний номер «Известий Королевского Общества». Она помнила номер комнаты, где проснулась утром. Все оказалось просто. Впередней гостиницы приятно пахло кофе ижареным беконом. Пожилой хозяин всплеснул руками. Мисс, хоть ипринесла обещанный постояльцу журнал, норазминулась сгостем. Он выехал рано утром, неоставив адреса. Хозяину небыло известно, куда он отправился. Тони вспомнила расписание поездов. Мужчина мог быть где угодно. Спрашивать оего имени было подозрительно, однако Тони, обаятельно улыбнувшись, попросила ухозяина стакан воды. Старичок направился встоловую. Девушка, быстро, справилась вкниге постояльцев.
        Попрощавшись, она вышла наулицу. Тони стояла под мелким дождем, подняв воротник плаща, сжимая журнал.
        -Немец, - повторяла она, - Максимилиан фон Рабе. Клянусь, я его найду, иубью, - она зашагала кдому. Пора было собираться. Дорассвета Тони намеревалась выехать вПлимут.
        Плимут
        Надвери двухэтажной пристройки, водворе гостиницы «Золотой Ворон», висела табличка: «Сегодня музей закрыт». Назеленом, сочном газоне, под серым небом, разгуливали вороны. Внутри пахло воском для полов исолью. Дул ветер сморя. Мистер Сэмуэль Берри упер руки вбока, разглядывая визитера, седоволосого человека стростью. Склонившись над застекленным стендом, он внимательно изучал карту работы первого Ворона.
        -Сэр Джеффри, - недовольно сказал Берри, - когда откроют музей, я все отдам.
        Сэр Джеффри Календер, директор будущего морского музея, вГринвиче, убрал лупу. Он, терпеливо заметил:
        -Мистер Берри, я привез письмо отего величества, сблагодарностью зато, что вы передаете коллекцию стране. Музей открывается вследующем году. Надо привести впорядок экспонаты, сделать каталоги. Уменя личный вагон. Я обещаю, что все будет доставлено вЛондон, вцелости исохранности. И, конечно, помещено вкомнаты Берри. Они так ибудут называться, стабличкой…, - Берри, прихрамывал. Навойне он служил поваром, инесколько раз был ранен. Хозяин гостиницы прошел кподоконнику:
        -Поймите меня, сэр Джеффри. Четвертый век здесь «Золотой Ворон» стоит. Четвертый век моя семья вещи собирает…, - сэр Джеффри помнил папки скартами иписьмами, личные вещи капитанов, флаг Британии, изтонкой, оленьей кожи. Он улыбнулся:
        -Вас, исемью, приглашают наоткрытие музея, мистер Берри. Вприсутствии его величества ипринцессы Элизабет…, - над черепичной крышей «Золотого Ворона» появилась какая-то тень. Истребитель Supermarine Spitfire шел низко, набреющем полете. Он пронесся наюг, кзаливу. Берри проводил его глазами:
        -Стивен заштурвалом. Завтра они вИспанию отправляются.
        Приехав вПлимут вштатском, летчики остановились в«Золотом Вороне». Их было пятеро, изразных эскадрилий, все они испытывали новые модели самолетов. Впервый вечер, засигарами ивиски, майор Кроу сказал:
        -Английских машин вИспании нет. Сядем нафранцузские истребители, Dewoitine. Они тоже неплохи. Или, может быть, - улыбнулся он, - русские пустят нас заштурвалы И-15. Наних, говорят, можно навираже догнать свой хвост, - Ворон поднял стакан:
        -Отвинта, господа. Мистер Гитлер иего шайка пожалеют, что насвет родились.
        Авиаторы, каждое утро, вмашине Ворона, ездили налетное поле. Берри видел, какие вещи они вытворяют внебе. Хозяин гостиницы вздыхал:
        -Господи, хотьбы они живыми вернулись.
        Стивена хозяин гостиницы помнил мальчишкой. Семьи Кроу иХолландов привозили вПлимут детей, показать реликвии Берри, ивыйти наяхте воткрытое море.
        -Больше немальчишка, - Берри показалось, что истребитель, озорно, покачал крыльями, - двадцать четыре года. Спросил, где унас надежные девушки.
        Надежные девушки вПлимуте, набазе королевского флота, всегда были под рукой. Постояльцы вели себя тихо, ненапивались, инеустраивали драк сморяками. После обеда они сидели вбиблиотеке уБерри, разбираясь вавиационных чертежах, изучая карты Испании, авечером уезжали вгород, натанцы, или вкино. Летчики возвращались заполночь, стеми самыми девушками.
        -ВИспании, - весело сказал майор Кроу, - унас ничего такого неслучится, мистер Берри. Мы вотпуске, - он подмигнул хозяину гостиницы, - мы имеем право, отдохнуть, - закинув сильные руки заголову, он сладко потянулся.
        Оправив старый пиджак, Берри вздернул подбородок:
        -Начну авиационную коллекцию, сэр Джеффри, если вы уменя морскую забираете. Или вы иавиационный музей собираетесь устраивать? - ядовито прибавил хозяин гостиницы.
        Сэр Джеффри развел руками: «Авиации, мистер Берри, едвали два десятка лет. Рано еще…»
        -Начну, - решительно тряхнул головой Берри.
        -Пойдемте, сэр Джеффри. Сегодня пирог сбараниной иустрицами, камбала жареная, лобстер ввинном соусе, ипирог яблочный. Лучший английский эль…, - настоянке для автомобилей стоял забрызганный грязью, лазоревый, спортивный ягуар.
        -Дорогая машина, - он открыл дверь перед гостем, - постояльцы, чтоли, какие-то приехали? Небыло телеграммы, иномера все заняты, - вгостинице имелось три десятка комнат. Они никогда непустовали. Летом здесь жили отдыхающие, у«Золотого Ворона» был свой участок пляжа. Зимой ивмежсезонье уБерри останавливались моряки илетчики саэродрома.
        Сэр Джеффри пошел ксебе, переодеться кобеду. Берри задержался устойки портье, просматривая газеты. Ворон предупредил, чтобы Берри неболтал омиссии. Хозяин даже обиделся:
        -Помилуйте, сэр Стивен, современ короля Якова такого небыло, чтобы мы рот открывали. Все, что здесь происходит, - Берри обвел рукой старые, закопченные дубовые балки напотолке пивной, - здесь иостается. Вы просто отдыхать приехали.
        Вгазетах предсказывали победу президента Рузвельта, вАмерике. Он шел навторой срок. ОбИспании ничего неписали. Берри свернул The Times:
        -Инебудут. Считается, что это внутреннее дело испанцев. Иочень зря. Правильно Ворон говорил, начинается борьба сГитлером…, - Берри подумал, что сыну всего двадцать лет. Мальчик работал нааэродроме, заведуя столовой. Берри получил контракт отминистерства обороны наснабжение провизией морской илетнойбаз.
        -Еще, неприведи Господь, - он похромал впивную, - мистер Гитлер вздумает наФранцию напасть, или наПольшу. Мы будем обязаны вмешаться, американцев Европа неинтересует. Они только наисходе войны солдат воФранцию послали…, - Берри остановился перед большой картой мира, украшавшей стену пивной, рядом сфотографиями моряков, авиаторов, самолетов икораблей. Берри разглядывал очертания стран:
        -Русские, коммунисты, однако они против Гитлера. Все, кто против него, нашими союзниками будут…, - Берри обвел глазами зал. Перед обедом всегда царило затишье. Высокий, коротко стриженый, белокурый паренек потягивал изстакана сэлем. Одет он был по-американски, вковбойские штаны ирубашку вклетку. Наполу, лежала потрепанная, кожаная сумка. Паренек обернулся. Берри узнал большие, светло-голубые, прозрачные глаза.
        Тони добралась доПлимута кобеду, выжимая изягуара все, начто была способна машина. Она предполагала, что кузен Стивен остановился в«Золотом Вороне». Тони несобиралась попадаться ему наглаза. Всю дорогу она повторяла имя немца. Тони решила никому неговорить отом, что случилось.
        Девушка курила, приоткрыв окно машины, вдыхая влажный воздух:
        -Споследствиями, я сама разберусь. Папа сможет найти этого…, - она поморщилась, - нозачем? Ненадо папу волновать. Унего много работы, он занимается безопасностью страны…, - вКембридже Тони сочинила письмо отцу ибрату. Бумага лежала всумке. Тони призывала их неволноваться, обещая вернуться изИспании через год. Она собиралась стать настоящим корреспондентом, инаписать книгу овойне.
        Тони пила горький, скверно заваренный кофе накакой-то заправке: «Вследующий раз все будет полюбви. Я ничего непомню, - она покраснела, - ничего непоняла. Вследующий раз все случится иначе».
        ВПлимуте, впростой парикмахерской, она коротко постриглась. Хозяйка, неодобрительно, смотрела наджинсы ирубашку Тони, однако отчаевых неотказалась. Голова немного мерзла. Тони напомнила себе, что вИспании надо купить теплую куртку ишапку. Она незнала, куда идет дуглас, нопредполагала, что невМадрид. Тони слышала, что столицу Испании осадили войска Франко.
        -Наверное, вБарселону, - обрадовалась Тони, - навостоке республиканцы, коммунисты, ПОУМ…, - уТони имелись редакционные удостоверения трех левых газет. Испанского языка она незнала, однако отлично говорила нафранцузском инемецком языках.
        -Подхвачу, - уверенно сказала себе Тони, - я способная. Лаура, толи пять, толи шесть языков знает, адядя Джованни еще больше.
        Паренек слез состула, розовые губы улыбнулись:
        -Мистер Берри, - смущенно сказал юноша, - вы меня непомните, наверное. Мы сотцом ибратом увас жили, давно. Тони Холланд, - Берри пожал протянутую руку:
        -Отчегоже непомню, леди Холланд? Очень хорошо вы мне известны, - он улыбался вседоватую бородку.
        -Присядем, мистер Берри, - решительно велела Тони, - надо поговорить. Хотите эля? - она, внезапно, покраснела: «Простите, вы здесь хозяин…»
        -Хочу, - весело отозвался Берри, забирая унее стакан. Тони боялась, что хозяин «Золотого Ворона» ей откажет. Он повертел журналистские удостоверения:
        -Все вИспанию собираются. Аты откуда знаешь, что майор Кроу туда летит? - он зорко взглянул надевушку.
        -Сестра его сказала, Констанца, - удивленно ответила Тони:
        -Мы сней квартиру снимаем, вКембридже. Мистер Берри, мне надо машину вернуть, вЛондон, иотправить письмо моему отцу, - Тони протянула конверт:
        -Только, пожалуйста, - она покраснела, - майор Кроу недолжен знать, что я улетела. Здесь военная база…, - Берри цедил свой эль. Он смешливо заметил: «Улетишь. Неты первая, неты последняя, дорогая моя. Отец тебя, чтоли, послал?»
        Вспомнив: «Если врешь, то ври доконца», девушка, решительно, кивнула: «Да».
        Берри принес ей пирога сбараниной иустрицами. Устроившись вбиблиотеке, скофе, папиросами, игазетами, Тони подождала машины. Сын Берри, тоже Сэмуэль, провез ее нааэродром вечером, вмаленьком грузовике. Тони спряталась среди ящиков совощами, накрывшись холщовыми мешками. Похолодало, шел мелкий дождь. Охранники летного поля только мельком взглянули вкузов. Младший Берри остановил грузовик утранспортного самолета. Люки, ведущие вбагажное отделение, были открыты. Летчики брали вИспанию, несколько ящиков сигар ивиски. Сын Берри устроил Тони втемном углу, под парашютами, предупредив, что курить здесь нельзя. УТони была маленькая, стальная фляга, тоже свиски.
        Она лежала, подсунув сумку под стриженую голову. Тони думала оботце ибрате. Она попросила мистера Берри отправить письмо несейчас, ачерез неделю. Для всех Тони уехала вМанчестер.
        -Они небудут волноваться, - твердо сказала себе девушка, - все говорят, что кРождеству фашистов разобьют. Я вернусь домой сматериалами для книги. Поеду вМексику, возьму интервью уТроцкого…, - вИспании она хотела купить оружие инайти Оруэлла.
        -Икузена Мишеля, - Тони натянула насебя куртку изпровощенного холста, - я сказала, что вследующий раз все случится полюбви…, - она заснула, опасаясь, что увидит прошлую ночь. Однако Тони приснилась их баржа, «Чайка», идущая поузкой, тихой реке вБанбери. Она видела зеленые ветви деревьев, слышала блаженный, ласковый детский смех. Маленький, годовалый ребенок, белокурый, толстенький, ковылял попалубе. Тони улыбалась восне.
        Нарассвете техники начали прогревать моторы дугласа. Поднявшись вкабину, летчики убрали лесенку изадраили дверь. Майор Кроу сам сел заштурвал, приняв отштурмана метеопрогноз:
        -Нас поболтает над Бискайским заливом, ноневпервый раз. Посадок неделаем, да инегде. Кобеду увидим собор Саграда Фамилия. Врядли его вэтом году достроят, - вкокпите раздался дружный смех.
        Стивен первый раз поднялся ввоздух четырнадцатилетним кадетом, синструктором.
        -Я носил вас на орлиных крыльях, ипринес вас кСебе…, - майор легким, привычным движением потянул насебя штурвал. Заревели двигатели, дуглас разгонялся, взмывая вверх, пробивая серую пелену туч. Машина ушла вголубое, утреннее небо, навысоту вдесять тысяч футов. Вороны вспорхнули стравы аэродрома. Птицы парили ввоздухе, будто провожая самолет наюго-запад, впростор открытого моря.
        Лондон
        Тусклая, красная лампочка освещала лоток для проявления фотопленки. Вкрохотной, темной комнатке стояла тишина. Вподвале немецкого посольства наБелгрейв-сквер оборудовали лабораторию. Макс фон Рабе смотрел намедленно проступающие черно-белые очертания. Он, еще раз, поздравил себя стем, что предусмотрительно выяснил имя соседки фрейлейн Кроу. Вписчебумажной лавке, пососедству сквартирой, Макс купил хороший блокнот вкожаной обложке. Он сделал вид, что хочет послать одной издевушек подарок:
        -Только, ксожалению, я непомню ее фамилии. Высокая блондинка, ее зовут Тони. Мы вбиблиотеке познакомились.
        -Леди Холланд, - одобрительно сказал владелец лавки. Макс едва невыронил кошелек.
        -Она однофамилица, - сказал себе гауптштурмфюрер, - просто совпадение.
        ВБерлине отлично знали, кто такой Джон Холланд, герцог Экзетер, близкий друг члена парламента отконсервативной партии, Уинстона Черчилля. Считалось, что политическая карьера Черчилля закончена, он давно незанимал никаких постов вкабинете. Рейхсфюрер СС Гиммлер этому неверил.
        -Мы увидим его второй взлет, - заметил Гиммлер, - или третий? Неважно, вобщем. Такие люди, как Черчилль, добровольно политику непокидают, - Черчилль выступал против нынешнего премьер-министра Британии, Болдуина, критикуя подписание военно-морского договора сГерманией. Соглашение шло вразрез сверсальскими договоренностями, новсе понимали, что итоги войны скоро окажутся пересмотренными.
        Джон Холланд невходил вкабинет министров, нобыло известно, что он отвечает завнутреннюю безопасность Британии. Излавки, Макс пошел впубличную библиотеку. Справившись уДебретта, он понял, что угерцога двое детей, наследник титула, граф Хантингтон, двадцати одного года, иледи Антония, восемнадцатилет.
        -Тони, - пробормотал Макс. Вернувшись кдому, где размещалась квартира девушек, он стал терпеливо ждать. Фон Рабе инепредполагал, что ему повезет. Макс рассчитывал, что кто-нибудь появится наулице, однако ненадеялся, что увидит саму леди Антонию. Девушка едва стояла наногах.
        Вкармане уМакса лежал билет напервый, шестичасовой поезд вЛондон. Он был совершенно уверен, что девушка нетолько незапомнила его лица, ноивообще ничего незапомнила.
        -Она поймет, что случилось, - Макс закурил папиросу ивынул пленку изпроявителя, - однако она понятия неимеет, кто я такой игде меня искать. Впансион она непойдет, ей будет стыдно…, - Макс собирался сам напечатать фотографии. Аппарат унего был отличным. Гауптштурмфюрер, ночью, еще раз убедился внадежности модели. Нести пленку вобыкновенную лабораторию было невозможно. Увидев снимки, любой фотограф немедленно позвалбы полицию.
        Закончив, Макс развесил сырые отпечатки. Его лицо вкадр непопало, гауптштурмфюрер всегда отличался предусмотрительностью. Он достал блокнот, свырезкой изпрошлогоднего номера The Lady. Макс полюбовался фотографией. Леди Антонию Холланд, вбальном платье, при жемчугах, сфотографировали спятью другими дебютантками:
        -Очаровательная дочь герцога Экзетера представлена ко двору, - прочитал Макс:
        -Она все, что угодно сделает, толькобы снимки непопали впрессу. Аони попадут, инепременно, если леди Холланд небудет вести себя так, как надо. Акак надо, - Макс потушил окурок, - я ей расскажу. Она уменя накрючке, а, значит, ифрейлейн Кроу тоже, - вблокноте уМакса лежали исчерпывающие сведения орасписании фрейлейн Констанцы, оее привычках исклонностях, орежиме охраны лаборатории.
        Он поднялся: «Влюбом случае, мы пока подготавливаем почву».
        Фрейлейн Кроу должна была работать наблаго Германии. Фон Рабе получил исчерпывающие распоряжения. Нобелевский лауреат, гордость немецкой науки, Вернер Гейзенберг назвал фрейлейн Кроу самым талантливым физиком Европы. Тоже самое утверждал иВернер фон Браун, занимавшийся созданием реактивных двигателей иракетостроением.
        -Надо кней кого-нибудь подвести, - фон Рабе собирал высохшие фотографии вконверт, - неарийца. Она почти еврейка. Ее отец был евреем, поматери. Даже ради выполнения задания нельзя идти напреступление против расы. Унас, наверняка, есть какие-то евреи, выполняющие наши указания, немогут небыть. Или итальянца, француза. Она женщина, хоть иуродливая. Женщина всегда подчиняется мужчине. Как леди Антония подчинится мне…, - фотографии Макс намеревался забрать вИспанию. Оставлять их впосольстве или пересылать вБерлин было опасно. Собрав негативы, Макс уложил их отдельно. Конверт уходил сдипломатической почтой вБерлин, иложился всейф наПринц-Альбрехштрассе, вздании СД, где работал Макс.
        Повозвращении вМадрид, Максу предстояло подобрать нужного русского ипопробовать его завербовать. Он привел впорядок лабораторию изакрыл дверь. Гауптштурмфюрер собирался отправить шифрованную радиограмму, сообщающую овыполнении задания ипройтись помагазинам, рекомендованным герром Кроу. Макс хотел послать подарки младшей сестре.
        Завтра он уезжал вИспанию через Париж. Республиканцы неконтролировали северо-восток страны, вБильбао ивокруг обосновались франкисты. Перейти границу было легко. Насвистывая «Хорста Весселя», Макс поднялся наверх, вкомнату, где сидели связисты.
        Джон устроился набархатном диване, глядя напортрет мадемуазель Бенджаман. Женщина, гордо, поднимала голову. Смуглые щеки, темные, огромные глаза напомнили Джону оЛауре. Он позвонил кузине вечером, когда закончилось совещание наЛадгейт-Хилл. Гауптштурмфюрер фон Рабе действительно провел вКембридже несколько дней. Однако, ктому времени, когда обнаружили данные оего регистрации, немец покинул город. Искать его вЛондоне было равнозначно охоте заиголкой встоге сена. Джон видел, что отец недоволен, ногерцог развел руками:
        -Резефорд отказывается переводить лабораторию, - отец пощелкал пальцами, - вболее уединенное место. Вчем-то он прав, ученые немогут покидать университет…, - отец иногда, украдкой, поглядывал начасы.
        -Он хорошо выглядит, - понял юноша, - словно отдохнул. Нокакой отдых, скризисом короны…, - монарх твердо решил жениться намиссис Симпсон, американке, еще неразведенной совторым мужем. После совещания, сидя сДжоном вподвальном ресторанчике, заустрицами, герцог вздохнул:
        -Смотрите залабораторией, как следует. Понятно, что фон Рабе сюда приезжал неради Наримуне-сан. Япония войдет вальянс сГерманией, ноцель его визита была другой. Все равно, - отец отпил вина, - унас небыло никаких причин его арестовывать. Аты что, - он зорко взглянул насына, - грустный какой-то? Упустили немца? Нестрашно, - отец потрепал его поплечу, - дождемся следующего гостя. Он был непоследний, я уверен.
        Джон ничего несказал отцу овстрече сЛаурой. Навечеринке Джон играл Scarborough Fair. Заокном шелестел мелкий, осенний дождь. Он смотрел натемные волосы Лауры, надлинные ресницы, наедва заметный румянец насмуглых щеках. Юноша вспомнил: «Then she’ll be atrue love ofmine». Он, зачем-то, положил руку намедвежий клык, висевший нашее.
        -Может быть, - подумал Джон, - Лаура его возьмет, как память. Может быть, она мне напишет…, - услышав сзади легкие шаги, он вскочил, оправляя твидовый пиджак. Лаура пришла встрогом, официальном костюме, при шляпе. Джон сглотнул: «Здравствуй. Ты, наверное, прямо изУайтхолла сюда?»
        Лаура, устало, кивнула. Совещание продолжалось почти всю ночь. Нарассвете она приехала натакси домой. Джованни, впустив ее, ничего неспрашивая, велел дочери ложиться спать. Она нестала говорить отцу, что летит вТокио. Лаура упала накровать: «Потом, все потом».
        Наследующей неделе она улетала через Каир вБомбей, аоттуда вСингапур. Кузен Наримуне, оказывается, плыл вТокио. Лаура прибывала вЯпонию раньше него. Она оставалась Канарейкой, вее обязанности входил сбор сведений ояпонской армии. Насовещании утверждали, что японцы неограничатся созданием марионеточного государства, арано или поздно, откроют войну вМаньчжурии. Начальник Секретной Службы, руководитель Лауры, Хью Синклер, заметил:
        -Мы интересуемся активностью Японии вКитае инаТихом океане. Унас Гонконг, Сингапур, рядом Индия, Бирма, Австралия. Я уверен, что американцы ирусские держат агентов вТокио. Уамериканцев военный флот, урусских тоже, да еще иДальний Восток. Японцы непременно попробуют напрочность их оборону…, - Лаура пока непридумала, как ей сказать отцу оновом назначении.
        Они сДжоном гуляли погалереям, апотом пришли обратно кпортрету мадемуазель Бенджаман. - Они чем-то похожи, - юноша, искоса, глядел наЛауру, - хотя они неродственники. Непрямые родственники, то есть. Кузен Теодор, вПариже, он прямой потомок мадемуазель Бенджаман. Нопортрет миссис ди Амальфи писала…, - Джон напомнил обэтом Лауре. Девушка улыбнулась:
        -Унас есть пастели ее руки, семейные. Очень интересно их рассматривать. Бабушка Изабелла была отличный живописец…, - они сидели надиване, немного поодаль друг отдруга. Джон, наконец, собрался сдухом. Волосы Лаура убрала под шляпу, назагорелый висок спускалась темная прядь. Закинув ногу наногу, девушка обхватила колено тонкими пальцами.
        -Лаура…, - Джон откашлялся, - я давно хотел сказать, вКембридже, два года назад…, - он зарделся:
        -Ты мне очень нравишься, Лаура, и, если я тебе подуше, то…, - юноша смешался: «Я понимаю, утебя работа…»
        Лаура помотала головой:
        -Неработа, Джон. Спасибо тебе, - она поднялась, Джон сразу встал:
        -Просто…, - Лаура отвернулась, - просто мне нравится другой человек, - Джон пожал протянутую руку. Стук ее каблуков затих, юноша попросил: «Пусть она будет счастлива, пожалуйста».
        Сбежав поступеням Национальной Галереи, Лаура огляделась впоисках такси. День стоял яркий, свежий. Над Трафальгарской колонной кружились птицы, площадь забили автобусы, люди торопились вподземку. Замахав, Лаура рванула насебя дверцу автомобиля:
        -Ничего нехочу загадывать, - она выдохнула, - ни очем нехочу думать. Скажу ему, вот ивсе. Я знаю, где он остановился, он мне говорил, - бешено, прерывисто билось сердце.
        -ВБлумсбери, пожалуйста, - выдавила изсебя Лаура. Она сжала руки вкулаки: «Как будет, так ибудет».
        Сидя втакси, она повторяла:
        -Нельзя, нельзя. Если отаком узнают вУайтхолле, а, тем более, если слухи дойдут доХью или дяди Джона, меня сволчьим билетом выгонят изминистерства. Это смерть карьеры. Дядя Джон непосмотрит нато, что я родственница, - чтобы отвлечься, Лаура закурила папиросу. Девушка нашла всумке телеграмму откузины, изБомбея. Вособняке семьи Вадия устроили благотворительную детскую клинику, Тесса жила при больнице. Ожидая самолета вСингапур, Лаура заселялась вгостиницу. Тесса обещала заней присмотреть, пока кузина гостила вгороде.
        -Она моя ровесница, - Лаура комкала телеграмму, - получила вБомбее, диплом врача. Отец ее был врачом, идед. Мистер Грегори, что наледи Джейн женился. Они помогали прокаженным, лечили их. Тетя Юджиния говорила, что их вИндии святыми называют, как бабушку Элизу идедушку Виллема, - блаженные Елизавета иВиллем Бельгийские считались покровителями целомудрия. Паре молились обизбавлении отзапретных страстей.
        -Имне надо помолиться, - Лаура сжала руки, - меня совсем нетакому учили. Мы никогда непоженимся, он некатолик, я неяпонка. Они войдут вальянс сГитлером, - Лаура рассердилась:
        -Пакт здесь совсем непричем. Наримуне любит свою родину, он благородный человек…, - такси остановилось насветофоре. Пословам тети Юджинии, Тесса, хоть иходила вцерковь, ностала буддийской монахиней.
        -Так разве можно? - недоуменно спросила Лаура. Женщина развела руками:
        -Ее отец лечил покойного Далай-Ламу, того, что три года назад умер. Тесса сдетства вЛхасе росла, мать ее вКитае родилась. Она крестилась, чтобы обвенчаться, новсе равно…, - леди Кроу улыбалась:
        -Тесса училась уДалай-Ламы, девочкой, апять лет назад обеты приняла. Буддисты невидят ничего плохого втом, что она церковь посещает, асвященники вИндии ктакому привыкли.
        Лаура решила: «Если я его незастану, то развернусь иуйду».
        Наримуне жил вхорошем, скромном пансионе неподалеку отБританского музея. Они скузеном бродили погалереям Кроу, рассматривая индийские, китайские ияпонские вещи. Наримуне говорил ояпонском искусстве. Взамке, унего был сад камней исад воды. Кузен описывал горные деревни, кзападу отСендая, буддистские монастыри, водопады, старые сосны, исоколов, кружащихся внебе. Наримуне читал стихи Сайге иотрывки из«Записок уизголовья».
        Лаура рассказывала отосканских городах, оСиене иСан-Джиминиано, окаменных башнях, фресках Джотто ивенецианских палаццо. Они некасались друг друга. Наримуне открывал для нее дверь, иотодвигал стул, вресторане. Они, изредка, краснея, смотрели друг надруга. Унего были длинные, темные ресницы, красивые, глубокие глаза.
        Кузен называл ее Лаурой-сан, терпеливо, вежливо поправляя ее ошибки вяпонском языке. Лаура, вКембридже, попросила его говорить по-японски, ссылаясь нато, что ей необходима практика. Освоем предполагаемом, атеперь случившемся назначении, она неупоминала.
        -Развернусь иуйду, - девушка, подняла руку кзвонку, - значит, несудьба, значит…, - дверь распахнулась, она отпрянула.
        Он ворочался всю ночь, вспоминая темные волосы, нежную, смуглую шею, тонкие щиколотки, втуфлях навысоком каблуке. Она играла Шопена, склонившись над фортепьяно, вее локонах золотыми искрами отражались огоньки свечей. Навечеринку пришло много девушек, ноНаримуне никого невидел, кроме нее. Длинные пальцы бегали поклавишам, он вдыхал запах цветов.
        Ночью, сидя наподоконнике своей комнаты, он слушал шум капель, стучавших покрыше, иписал стихи. Так было положено поступать, когда человек чувствовал то, что сейчас переполняло его, горькую, пронзительную боль. Наримуне говорил себе, что больше никогда ее неувидит. Он отплывал вЯпонию, аЛаура оставалась вЕвропе. Юноша написал одожде, шуршащем увхода вгорную хижину, омокрой траве налужайке, ободиноком крике птицы, высоко, вскалах. Он, конечно, сжег бумагу. Как ивсех аристократов, его учили стихосложению, однако Наримуне неиспытывал иллюзий относительно своих способностей. Он сдул пепел сосмуглой ладони:
        -Больше ничего неслучится. Вы встретитесь вЛондоне, апотом расстанетесь.
        Юноша напоминал себе, что самурай недолжен поддаваться страстям.
        -Она неяпонка, - говорил себе Наримуне, - вы родственники, нолюди разных стран. Ничего неполучится…, - он одевался, чтобы пойти наБрук-стрит, когда задверью раздались шаги.
        -Если Лауры дома неокажется, - пообещал Наримуне, - развернусь иуйду. Значит, несудьба. Попрощаюсь письмом иуеду…, - она стояла, сжимая сумку. НаМузеум-стрит, ветер вздувал желтые, осенние листья. Девушка часто дышала, темно-красные губы разомкнулись:
        -Наримуне-сан, - Лаура смотрела вниз, - я знаю, что вы скоро уезжаете. Я хотела сказать, сказать…, - переступив через порог, он привлек девушку ксебе, недумая опрохожих. Лаура задохнулась, оказавшись вего руках. Сумка ишляпа полетели куда-то вугол передней. Он, неглядя, захлопнул дверь. Отмягких, теплых волос пахло цветами.
        -Вишня, - понял Наримуне, - это вишня. Она вся, как цветок…, - Лаура, приникла кего губам:
        -Ночью, когда ждешь своего возлюбленного, каждый легкий звук заставляет тебя вздрагивать: шелест дождя или шорох ветра. Я ждала, так ждала тебя…, - опустившись наколени, целуя ее ноги, он прижался головой ктеплым коленям. Лаура оказалась рядом, наковре. Впередней было полутемно, он услышал слабый, легкий стон. Наримуне шептал что-то неразборчивое, нежное, целуя ее шею, маленькую, смуглую грудь, поднимая ее наруки, унося вспальню.
        Лаура добралась наБрук-стрит, квечеру. Она боялась, что отец окажется дома. Наримуне хотел поехать кДжованни ипопросить ее руки, однако Лаура уверила его, что предложение можно сделать ипозже. Ей пришлось сказать, что она едет вТокио. Они лежали, держась заруки. Наримуне зарылся лицом вее волосы:
        -Очень хорошо, любовь моя. Можно сразу пожениться. Я знаю, ты католичка, нонашим священникам, вхраме, такое неважно…, - он поцеловал стройные плечи:
        -Мы разберемся. Можно написать римскому папе, попросить разрешения навенчание. ВТокио есть католический собор, прошлого века. Иуменя всемье были католики. Или поедем вСендай, - он приподнялся налокте, - наХолм Хризантем…, - Лауре нехотелось думать ни обУайтхолле, ни оСекретной Разведывательной Службе, ни одяде Джоне, ни окарьере.
        Она даже непредполагала, что такое бывает. Лаура немного знала, чего стоит ждать, однако нечувствовала ни боли, ни страха. Она счастливо закрывала глаза, исмеялась, обнимая Наримуне.
        -Толькобы папа ничего незаметил, - вванной, Лаура привела себя впорядок, - или тетя Юджиния. Хотя она обычно наобед неостается, привозит папу иуезжает…, - завтра сутра Лауру ждали вУайтхолле. Начиналась подготовка кее новому назначению. Потом они сНаримуне ехали всады Кью. Лаура застыла счулками вруках:
        -Апотом…, - она даже пошатнулась, так это было сладко, - потом…, ВТокио я сниму квартиру. Мы сможем свободно встречаться, ночевать друг удруга…, - услышав голоса, Лаура заторопилась. Взеркале отражалось счастливое, разрумянившееся лицо. Быстро натянув домашнее платье, она закрутила волосы узлом назатылке.
        -Надо сходить кврачу, женщине, - сказала себе Лаура, - хотя мы были осторожны. Он меня старше, он втаком разбирается. Новсе равно, надо быть уверенной. Схожу, перед отъездом, - она спустилась вниз.
        Роллс-ройс тети Юджинии поворачивал сБрук-стрит наГанновер-сквер. Отец стоял уоткрытой двери, опираясь накостыль. Лаура взглянула наего поседевшую, темноволосую голову:
        -Он опять один остается. Когда я выйду замуж, заНаримуне, я вЯпонии обоснуюсь…, - Лаура, мимолетно, подумала овойне. Девушка успокоила себя:
        -Ничего неслучится. Даже если Япония вступит вконфликт сКитаем, или Советским Союзом, Британии это некоснется. Папа обрадуется, Наримуне наш родственник…, - впансионе, она сказала:
        -Милый, если ты сейчас сделаешь предложение, папе будет нелегко. Я уезжаю, он меня давно невидел. Я получу отпуск, мы вернемся вАнглию, ипоговорим…, - Наримуне тяжело вздохнул:
        -Хорошо. Это твой уважаемый отец, ты его дочь. Я немогу прекословить. Я просто хочу…, - он провел губами поее запястью, Лаура чуть слышно застонала, - хочу, чтобы ты стала моей женой, милая. Как можно скорее…, - она уверенно сказала: «Через год, обещаю».
        -Придется уйти изминистерства, - успела подумать Лаура. Почувствовав его руку, она откинулась назад, наподушки, ивсе стало неважно.
        -Ты вся сияешь, - добродушно заметил Джованни, любуясь ее стройной фигурой втемном платье.
        -Никогда недумал, что музей благотворно влияет нацвет лица, - он усмехнулся: «Кажется, что ты плавала, или втеннис играла».
        Лаура забыла, что ходила вНациональную Галерею.
        -Напишу Джону, - решила она, - попрощаюсь, поблагодарю его. Он хороший человек, пусть будет счастлив. Икузинам напишу, они меня приютили…, - отпиджака отца пахло архивной пылью, ивиргинским табаком.
        -Унего морщины, - поняла Лаура, - налбу, вокруг глаз, аему пятидесяти неисполнилось. Он порадуется, когда узнает. ВЯпонию самолеты летают, всего десять дней, иты наместе. Очень быстро, - она, как вдетстве, положила голову наплечо отца:
        Лаура помолчала:
        -Папа, я вТокио еду, наследующей неделе. Ноуменя отпуск, через год, - торопливо прибавила девушка, - ия буду писать, телеграфировать…
        Джованни гладил темные волосы:
        -НаХолме Хризантем помолись, - наконец, сказал отец, глядя воткрытую дверь насинее, яркое, осеннее небо:
        -Я все…, - он прервался, - все понимаю, милая…, - Лаура всхлипнула:
        -Давай завтра кмессе сходим, - она обнимала Джованни, - как вдетстве, помнишь? После войны…, - девочкой, отец водил ее навоскресную мессу вБромптонскую ораторию. После службы они всегда шли вГайд-парк, исидели вкафе. Лаура ела мороженое свафлями, Джованни пил кофе. Он подхватывал костыль: «Мне кажется, кое-кто нас заждался».
        Лаура, вбархатном пальто, бросала кусочки вафель птицам. Утки илебеди толкались уберега пруда, отец крепко держал ее заруку.
        -Сходим, доченька, - ласково отозвался Джованни, - ипомни, главное, чтобы ты была счастлива…, - Лаура постояла, прижавшись кнему. Девушка подтолкнула отца:
        -Ты проголодался. Сделаю флорентийские бифштексы, откроем бутылку вина, изтех, что я привезла. Я кофе сварю, поиграю тебе Шопена…, - она говорила, аДжованни вспоминал карту:
        -Господи, как далеко. Ничего страшного, - успокоил он себя:
        -Лаура взрослая девочка, разумная. Я неодин остаюсь, здесь Юджиния, Джон, дети. Лаура вернется, выйдет замуж, буду возиться свнуками, - он поцеловал теплые, пахнущие вишней волосы: «Спасибо тебе, доченька».
        Косой свет пробивался через высокие окна Палаты Общин. Наскамьях оппозиции ободрительно зашумели, закричали: «Слушайте, слушайте!»
        Глядя наминистра здравоохранения, Юджиния, упрямо повторила:
        -Я, как депутат отБетнал Грин иБоу, настаиваю, ваша светлость, наполном отчете оходе расселения трущоб. Позорно, что внаше время, когда мы пользуемся водопроводом иканализацией, вцентре Лондона люди живут вхудших условиях, чем где-нибудь вЭкваториальной Африке…, - кабинет Юджинии располагался всердце Ист-Энда, наБрик-лейн.
        Леди Кроу приезжала визбирательный округ наметро. Юджиния считала невозможным появляться вИст-Энде нароскошной машине. Она пешком обходила улицы, говорила слюдьми, выслушивала жалобы надомовладельцев, поднимающих арендную плату, встречалась сврачами, обслуживавшими избирателей. Женщина обедала вдешевой забегаловке, сидя застолом сдокерами иремесленниками. Юджиния опекала убежище для женщин идетей, основанное покойной тетей Полиной. Она свободно объяснялась сизбирателями-евреями. Леди Кроу хорошо знала немецкий язык. Завосемь лет, что она пробыла депутатом отУайтчепеля, Юджиния начала немного говорить наидиш.
        Министр здравоохранения, сэр Кингсли Вуд огладил седоватую бороду:
        -Согласно предложенному вами ивашими коллегами плану, уважаемый депутат, - он поклонился всторону Юджинии, - каждый месяц мы расселяем около двадцати пяти тысяч человек, повсей стране. Конечно, есть затруднения…
        -Разумеется, ваша светлость, - Юджиния сжала губы:
        -Изразговора смоими избирателями стало ясно, что многие домовладельцы отказываются предоставлять жилье людям сбольшими семьями.
        Она созначением посмотрела наминистра здравоохранения:
        -Мы настаиваем нарассмотрении каждого такого случая. Мы просим обратить внимание нато, чтобы пожилые люди исемьи смаленькими детьми, если они переселяются вмногоэтажные дома, былибы обеспечены лифтами…, - наскамьях консерваторов кто-то закатил глаза, ноЮджиния необратила наэто внимания.
        Впервый раз, услышав ее вПалате, герцог, весело, заметил:
        -Ты словно бульдог. Вцепишься вбедных министров, инеоставляешь их впокое, пока недобьешься своего. Думаю, тебе доконца жизни место вПалате обеспечено. Избиратели тебя никуда неотпустят.
        ВУайтчепеле, как ни странно, люди были деликатными инеговорили сЮджинией оее сыне. Кто-то издокеров, наприеме, вздохнул:
        -Разные вещи случаются, леди Кроу. Это неваша вина…, - извинившись, он перевел разговор начто-то другое. Питер, вчера улетел вБерлин, через Амстердам. Провожать его было невозможно. Сына, как обычно, окружали штурмовики Мосли.
        -Толькобы все хорошо сложилось, - попросила Юджиния, слушая голос министра здравоохранения, - толькобы он нерисковал, мальчик мой…, - герцог уверил ее, что визит Питера вГерманию безопасен, однако сын встречался сруководством нацистской партии, илично сГитлером.
        -Ябы несмогла, - внезапно, поняла леди Кроу, - несмоглабы сохранить спокойствие…, - дослушав министра, она вежливо сказала:
        -Я ожидаю кдекабрю получить полный отчет орасселении вмоем избирательном округе ивдругих округах, где мы имеем дело соскоплением трущоб…, - лейбористы стали аплодировать. Опустившись наскамью, Юджиния поняла, что краснеет.
        Она заставляла себя недумать оДжоне. ВНьюкасле, все оказалось просто. Они пошли наверх, изадернули шторы. Оказавшись вего руках, Юджиния, наконец-то, позволила себе заплакать. Она лежала, уткнувшись лицом вего крепкое плечо. Женщина бормотала:
        -Пустьбы Питер вернулся, Джон, пустьбы вернулся…, - унего были сухие, ласковые, горячие губы. Почувствовав его поцелуй, Юджиния, устало, облегченно закрыла глаза.
        -Вернется, - слышала она шепот, - я тебе обещаю, милая. Все сним будет хорошо…, - вкомнате пахло дымным, осенним лесом, она распустила узел каштановых волос, старая кровать заскрипела. Юджиния, застонала: «Господи, как долго. Я изабыла, как это бывает».
        Герцог предложил пожениться, тихо, без излишнего шума. Однако Юджиния знала, что, вслучае брака, ей придется оставить парламентскую скамью. Герцог был государственным служащим, хотя это неафишировалось. Она лежала, перебирая сильные пальцы. Джон улыбался:
        -Я все-таки джентльмен, дорогая моя. Ноты права…, - Юджиния обнялаего.
        Джон, вдруг, сказал:
        -Я, вобщем, давно такого хотел. Новсе, - он повел рукой, - нескладывалось. Атеперь сложилось, - он поцеловал теплый висок, - надеюсь, доконца наших дней…, - его сердце билось ровно, размеренно. Юджиния, слушая четкие удары, неожиданно, поинтересовалась:
        -Давно хотел, говоришь. Ачего ты ждал тогда?
        -Утебя имелся…, - недовольно отозвался Джон, - прямой потомок Шарлеманя, или как его…, Я всего лишь наследник какого-то римского офицера, сидевшего настене Адриана исражавшегося сдикими пиктами. Довремен Вильгельма Завоевателя унас титула небыло. Куда мне сним тягаться? - Юджиния расхохоталась.
        Водин изее визитов вПариж, Мишель познакомил тетю сфранцузским графом, вдовцом. Племянник реставрировал его семейные картины.
        -Я несмогла встречаться смужчиной, проводившим больше времени перед зеркалом, чем я сама, - задумчиво сказала Юджиния:
        -Потебе видно, что ты перед зеркалом только бреешься. Я тебе новый пуловер куплю, вЛондоне. Встаром, - она взглянула наковер, - моль дырки проела.
        -Можно заштопать, - он окунул руки враспущенные, тяжелые, каштановые волосы:
        -Старое, оно невсегда негодное, Юджиния…, - она прикусила губу, сдерживая стон.
        Юджиния очнулась отголоса кого-то изконсерваторов:
        -Уважаемая депутат долго игорячо говорила онуждах своих избирателей. Аизвестноли уважаемому депутату, что ее избиратели подвергаются опасности, являясь мишенью для отвратительных, антисемитских выходок членов так называемого «Британского Союза Фашистов», где, напервых ролях, подвизается сын уважаемого депутата, мистер Питер Кроу? - консерваторы затопали ногами. Юджиния, сжав зубы, заставила себя поднять голову.
        После дебатов, добравшись докабинета, она попросила секретаря принести крепкого кофе. Консерваторы внесли билль озапрещении ношения униформы гражданскими лицами. Штурмовики Мосли, воглаве сПитером, пока что свободно разгуливали поЛондону вчерных рубашках. Мистер Адамс, депутат отЛидса, известный антифашист, прямо назвал Питера опасным сумасшедшим.
        -Все, как обычно, - Юджиния взялась започту: «Что Адамс говорил? Мы три года бездействуем, наблюдая появление нового британского фюрера, мистера Мосли, иего правой руки, мистера Кроу».
        Сверху лежала телеграмма. Юджиния распечаталаее:
        -Дорогие родственники, вчера появились насвет мальчики, близнецы, пошесть фунтов каждый, здоровые икрепкие. Эстер себя отлично чувствует, посылаем нашу любовь…, - телеграмму подписал Давид Мендес де Кардозо:
        -Добрался изМаньчжурии, или где он обретался. Успел кродам. Хаим обрадуется, два внука. Ауменя, когда появятся? - подумав оМаньчжурии, Юджиния вспомнила, что Наримуне отплывает наследующей неделе вЯпонию. Лаура, пословам герцога, получила назначение вТокио.
        -Они встретятся, - Юджиния закурила папироску, - нобедный Джованни. Италия почти рядом, атеперь Лаура далеко, накраю света…, - Юджиния сама читала почту иотвечала написьма.
        Погрузившись вработу, она встрепенулась, когда заскрипела дверь. Леди Кроу поднялась, оправляя бежевый, твидовый жакет отмадам Скиапарелли: «Чем я обязана, сэр Уинстон…»
        Унего было лицо бульдога, твердое, упорное.
        -Я вашему секретарю велел еще две чашки кофе принести. Голова болит, - Черчилль помолчал, - погода меняется. Бабье лето закончилось, - он, неожиданно легко, опустился вкресло.
        Юджиния еще никогда неразговаривала наедине схорошим другом герцога, бывшим членом кабинета министров, аныне просто депутатом парламента. Вбытность Черчилля министром внутренних дел он отдавал приказы оподавлении демонстраций суфражисток, вкоторых участвовала тогда еще мисс Юджиния Кроу.
        Он пил кофе, покуривая сигару:
        -Увас подбородок вашей бабушки, леди Кроу. Я имел честь ее знать, когда она еще, так сказать, вотставку неушла. Вы вто время сплакатами разгуливали, добиваясь предоставления женщинам избирательного права. Ее подбородком железо можно было резать, вашим тоже. Вы сегодня хорошо держались, вПалате, - он стряхнул пепел.
        Юджиния вскинула подбородок:
        -Добивались, идобились, сэр Уинстон. Вы уменя хотели что-то спросить? - он покачал головой:
        -Вобщем, нет. Считайте, что я пришел сказать вам комплимент, леди Кроу.
        Удвери Черчилль оглянулся:
        -Вам ивашей семье. Вы четыреста лет служите Британии, и, я уверен, будете делать это идальше.
        Он обвел рукой кабинет:
        -Здесь, наваших заводах, идаже, - Черчилль повернул бронзовую ручку, - наконтиненте, - серые глаза потеплели:
        -Мы этого незабудем, обещаю.
        Черчилль тихо вышел, Юджиния оперлась настол:
        -Он знает. Джон говорил, что три человека знают, кроме меня, самого Джона иДжованни. Даже король ничего неподозревает. Так безопасней…, - поЛондону ходили слухи, что миссис Симпсон, предполагаемая жена короля, близка сновым послом нацистской Германии, Иоахимом фон Риббентропом. Юджиния присела накрай стола: «Знает. Он пришел, чтобы поддержать меня».
        Возвращаясь вкабинет, он думал, что политика умиротворения Гитлера, ведущаяся премьер-министром, рано или поздно покажет полную непригодность. Он понимал, что Британии придется выбирать между бесчестием сделки снацистами, ивойной, иона, скорее всего, выберет бесчестие. Остановившись уокна, он посмотрел насерую Темзу:
        -То есть войну. Другого неслучится.
        Вода вздувалась под сильным ветром свостока, помосту тек поток автомобилей, над Темзой кружились чайки. Черчилль знал, что Британия небыла готова квойне:
        -Надо готовиться, - разозлился он, - правильно Джон говорил. Вооружать авиацию, менять истребители, заниматься военным флотом. Когда я стану премьер-министром, - решил Черчилль, - я ее заберу вкабинет. Возьмет насебя промышленность, она отлично разбирается впроизводстве. Сын ее, наверняка, вармию захочет пойти, ноя его неотпущу. Пусть управляет концерном. Нам понадобится сталь, много…, - он вздохнул:
        -Если он доживет довойны.
        Черчилль слышал, как депутаты осторожно обходят его подуге, стараясь даже недышать. Он еще немного постоял, ипошел ксебе.
        Заобедом, наГанновер-сквер, Юджиния упомянула овизите Черчилля. Джон усмехнулся:
        -Он хотел натебя поближе посмотреть. Должно быть, какие-то планы строит, набудущее…, - Юджиния оглядела отделанную каррарским мрамором столовую: «Джованни совсем один остается, надо ему помочь».
        -Поможем, - согласился герцог, помахав телеграммой, что Юджиния принесла изпалаты:
        -Поедем вHarrods, выберем подарки. Скоро имы стобой, - он взял ее руку, - внуков дождемся, - они говорили свободно, герцог ручался заособняк. Юджиния сначала стеснялась приходить сюда. Вособой комнате, напервом этаже круглосуточно дежурили охранники. Джон поднял бровь:
        -Нашестом десятке мне неудобно пользоваться нашим традиционным способом ухаживания, то есть люком вкрыше. Люди уменя проверенные, никаких слухов непойдет.
        Вкабинете герцога, над камином, висел: «Подвиг сэра Стивена Кроу впорту Картахены». Они разожгли огонь. Погода, действительно, менялась, вечер был сырым. Юджиния, посмотрела назолотистые искорки вбокале портвейна:
        -Стивен нанего похож, - она кивнула напортрет, - лицо упрямое. Зачем он отпуск взял, ты мне говорил? - герцог погладил теплый шелк платья наплече:
        -Должно быть, вИспанию отправился, сприятелями, - отозвалсяон:
        -Такого им никто запретить неможет. Решили провести отпуск наюге…, - Юджиния прижалась головой кего груди:
        -Кровь Ворона. Впрочем, иунас она имеется, иуХолландов. Увсех, вобщем…, - проводив сына вКембридж, Джон велел ему держать глаза открытыми исообщать обо всех подозрительных визитерах. Пословам Маленького Джона, Тони уехала вМанчестер, писать статью опрофсоюзах.
        -Пройдет, - успокоил себя герцог, - это юношеское. Бабушка Полина курьером уМаркса подвизалась, помолодости лет. Тони получит диплом, встретит хорошего человека, выйдет замуж…, - дальше он старался недумать. Джон вообще, впоследние дни, предпочитал думать только оделах. Канарейка готовилась котлету. Они надеялись, что теперь получат, свежую информацию опланах японских военных.
        -Давид работал вМаньчжурии, - вспомнил Джон, - однако он врач. Он сяпонской армией, должно быть, инесталкивался.
        -Надо Хаиму поздравление отправить, - сказал он вслух, забирая уЮджинии хрустальный бокал.
        -Ноя пока что недед, аты небабушка…, - она шептала что-то ласковое, аДжон вспоминал разложенные постолу рентгеновские снимки, вкабинете врача, наХарли-стрит.
        -Ноя почти прекратил кашлять, - растерянно сказал Джон. Указка обвела светлое пятно налевом легком.
        Доктор сочувственно посмотрел нанего:
        -Ваша светлость, вы прекратили кашлять, потому, что легкие оправились. Следы отравления исчезли. Болезнь…, - он замялся. Джон прервал его: «Опухоль».
        -Опухоль, - согласился врач, - квашему давнему поражению отношения неимеет. Кашель вернется. Начнутся боли, слабость…, - Джон застегнул потрепанный пиджак: «Я знаю, доктор. Моя мать умерла отрака, когда ей еще пятидесяти неисполнилось. Сколько мне осталось?»
        Он вдыхал пряный аромат сандала, целовал обнаженное, белое плечо, слышал легкий стон:
        -Два года. Может быть, три. Три, пожалуйста. Мы неготовы квойне, совсем неготовы. Господи, дай нам хотябы немного времени…, - Джон поцеловал лазоревые глаза Юджинии, нежные веки:
        -Я тебя люблю, - сказал он тихо, - так люблю.
        Юджиния замерла вего руках. Джон обнимал ее, слыша шорох осеннего дождя заокном.
        Часть третья
        Париж, осень1936
        Он любил приезжать настройку рано утром, перед рассветом, когда рабочие еще неприходили, издание было тихим. Он касался ладонью стен, чувствуя надежность прохладного, крепкого камня. Вилла стояла насвоем участке, вНейи-сюр-Сен, примыкая кБулонскому лесу. Гропиус, вВеймаре, учил их, что здание должно быть функциональным ипростым.
        -Как сама природа, - говорил архитектор, - вней нет излишеств. Функция диктует форму, аненаоборот. Укаждого животного ирастения есть своя ниша. Занимая ее, они обретают наиболее подходящие очертания. Подобное должно случиться исвашими постройками. Сделайте их частью окружающего пространства.
        Оставив надороге низкий, черный лимузин Renault, он открыл ворота, грубо сваренные изсерой, индустриальной стали. Участок обнесли оградой изпортлендского камня. Материалы для виллы заказывались вАнглии иАмерике. Он невел дела сИталией иГерманией. Один изпоставщиков, предложил немецкие краски, поочень выгодной цене. Он разъярился:
        -Мой учитель, месье Гропиус, еле вырвался изнацистской Германии. Пока я жив, ни водном моем здании, небудет игвоздя, произведенного встранах, где правят Гитлер иМуссолини.
        Вего архитектурном бюро, изпятнадцати работников, треть была недавними эмигрантами изГермании. Поехав кминистру внутренних дел, он убедил чиновника, что эти люди принесут пользу Франции. Гропиус был вбезопасности, вАнглии, однако Мис ван дер Роэ, тоже его учитель, немог выехать изГермании. Школу Баухауса, его колыбель, рагзгромили штурмовики.
        Он смотрел наеще неотделанную виллу. Участок, естественным образом, понижался кюго-западу. Оценивая местность, он вспоминал дома вОклахоме, Техасе иАризоне.
        -Солнце, - пробормотал он, - заходящее солнце, ипростор.
        Все получилось именно так, как он хотел. Сдела низкую террасу перед юго-западным фасадом, он поставил настену огромные окна. Вилла будто следила засолнцем. Здание вписывалось врельеф участка, поднимаясь вверх, простираясь посклону небольшого холма. Выстроенная избелоснежного, драгоценного колорадского мрамора вилла, напоминала раковину, опоясанную лентой сверкающего врассветном солнце стекла.
        Он, иногда, подумывал опереезде вАмерику, где он получил две таблички. ВФиладельфии, он выстроил синагогу, изсерого гранита, напоминающую диковинный цветок, авСан-Франциско, вдолине Напа, наберегу озера, возвел загородную виллу для местного магната. Здание, казалось, вырастало изтихой, зеркальной воды.
        Фрэнк Ллойд Райт обещал ему отличные комиссии вАмерике. Он считался самым талантливым измолодых архитекторов Европы. Унего имелось американское гражданство. Он родился наПанамском канале, где его отец заведовал возведением шлюзов.
        Однако вАмерику надо было плыть налайнере. Сматерью наруках, путь был невозможен, как невозможно было ее оставить воФранции. Он позволял себе уезжать небольше чем надва-три месяца, иначе матери становилось хуже. Она привыкла кего визитам, дважды внеделю. Каждый раз, когда ему надо было отлучиться, он долго итерпеливо объяснял матери, что непременно вернется.
        Голубые глаза были детскими, доверчивыми, она отворачивалась, смотря куда-то вдаль. Он, несколько раз, повторял свои слова. Тогда мать начинала понимать, хотябы немногое.
        Неврологический сифилис протекал медленно, однако ноги матери уже парализовало, несколько лет назад. Она постепенно теряла зрение, истрадала припадками. Он вез ее изЯлты вСтамбул, вгрязном, забитом людьми трюме одного изпоследних пароходов. Мать лежала, свернувшись вклубочек. Она стонала, едва слышно, будто раненое, умирающее животное. Он боялся, что мать, бродя, невсебе, подеревням наПерекопе, заразилась тифом, однако жара унее небыло. Он неуспел, вернувшись сней вЯлту, позвать врача.
        Толпа осаждала пароходы, стреляя ввоздух, падая страпов вхолодную, ноябрьскую воду Черного моря. Выл ветер, гремели обледеневшие снасти. Махновцы форсировали Сиваш ипрорвали оборону белой гвардии. Ходили слухи, что взяты Джанкой иСимферополь, что красные, каждый день, расстреливают сотни военнопленных игражданских.
        Задва месяца доэтого отец отправил его сПерекопа вЯлту. Он, сначала, сопротивлялся. Отец вздохнул:
        -Поучишься немного, милый мой. Ты счетырнадцати лет воюешь. ВЯлте много профессоров, изМосквы, изстолицы. Надо думать обудущем, Федька, - отец потрепал его порыжей голове. Отец руководил строительством укреплений наПерекопе, мать заведовала медицинскими сестрами. Федор перед отъездом зашел вполевой госпиталь. Он обнял мать, наклонившись, вдыхая тонкий аромат ландыша. Она недоходила сыну головой идоплеча. Белокурые волосы она убрала под серый, сестринский платок. Голубые, яркие глаза улыбнулись.
        -Я заотцом присмотрю, - пообещала Жанна Генриховна, - неволнуйся. Возьми, - она стянула спальца, кольцо салмазом, - может быть, вЯлте девушку встретишь, что подуше придется. Все здесь собрались…, - мать помолчала, - атебе двадцать лет, милый…, - поцеловав мать втеплый, высокий лоб, он повесил кольцо нацепочку открестика.
        Еслибы он тогда незабрал алмаз, то камень, конечнобы, сгинул, как сгинул отец, расстрелянный комиссаром Вороновым наглазах уматери, как угас ее разум, как пропаловсе.
        Он стоял, засунув руки вкарманы английской, замшевой куртки, глядя навиллу.
        ВЯлте он месяц поучился упрофессора изАкадемии Художеств, черчению иархитектурному рисунку. НаПерекопе было спокойно, нопотом гонец отВрангеля привез известия, что красные перешли вконтрнаступление, окружив часть, где служил отец, где размещался госпиталь матери.
        Федор поехал насевер. Пословам Врангеля, отца расстреляли, амать пропала без вести. Выслушав генерала, Федор угрюмо сказал:
        -Я, ваше превосходительство, демобилизованный. Штатский. Студент. Вы неможете запретить мне перейти линию фронта. Я должен найти тело отца, должен…, - он запнулся. Врангель кивнул: «Немогу, Федор Петрович. Бог вам впомощь».
        Тело отца он неотыскал. Оно, наверное, досих пор лежало впустынных просторах Северного Крыма, внеизвестной могиле.
        -Как церковь вЗерентуе, - Федор поднял желтый, осенний лист, - один пепел отхрама остался. Прах ипепел…, - мать он нашел вразоренной красными деревне, залинией фронта. Впоселке стояла какая-то кавалерийская часть.
        Отца расстрелял комиссар Воронов. Федор знал, кто такой Воронов насамом деле. Покойный дядя Михаил, довойны рассказал все его отцу, аотец ничего отФедора нескрывал. Врангель сообщил Федору, что Воронова убили через два дня после смерти полковника Воронцова-Вельяминова. Сжав зубы, Федор заставил себя нематериться.
        Он бродил подеревням, втулупе ишапке. Конец осени оказался неожиданно холодным. Федор притворялся крестьянином, строителем. Он инеждал, что мать жива, однако, водной издеревень услышал, что красные держат при себе какую-то женщину, безъязыкую, потерявшую разум.
        Для него несоставило труда, ночью, пробравшись визбу, где стояли командиры, перестрелять пять человек. Федор воевал счетырнадцати лет, иотлично владел оружием. Он вытащил мать изчулана, почти обнаженную, врваной рубашке, сосбившимися вколтун волосами, спорезанными, грязными ногами. Федор неповерил крестьянам, сказавшим, что женщина невсебе. Однако все оказалось правдой. Мать так инеоправилась.
        Денег уних небыло. Все вклады отца лежали вВолжско-Камском банке. Средства, как ивсе остальное, как ився прошлая их жизнь, превратились впрах. ВПариже их ждала квартира, вЛондоне жила родня, однако доЕвропы надо было доехать. Устроившись вСтамбуле грузчиком, Федор отправил телеграмму тете Юджинии. Он, наконец, привел мать кврачу. Прошло два месяца, как они отплыли изКрыма. Доктор сказал, что, еслибы лечение начали сразу, то сифилис могбы остановиться.
        -Сальварсан очень эффективен, - врач развел руками, - номы потеряли время. Боюсь, теперь болезнь будет прогрессировать.
        Мать сидела, сложив руки наколенях, глядя куда-то вдаль. Федор заставил себя успокоиться. Юноша, тихо, спросил: «Она даже меня неузнает. Долго…, долго так будет продолжаться?»
        -Может быть, - врач ободряюще взглянул нанего, - когда вы довезете ее доФранции, допривычной обстановки, что-то изменится. Я, ксожалению, видел много женщин, бежавших изРоссии. Женщин, девочек…, Пережитое ими, господин Воронцов-Вельяминов, неописуемо. Человеческий разум часто неможет стаким справиться…, - вСтамбуле Федор отдал матери кольцо, внадежде, что она узнает камень. Чуда неслучилось. Она неузнавала ни иконы Богородицы, ни семейного клинка. Вещи остались вЯлте, отец небрал реликвии наПерекоп. Нарю Мобийон, матери, действительно, стало немного легче. Она бродила, ощупывая стены. Федор даже заметил наее лице тень улыбки.
        Мадам Дарю, похудевшая, из-за войны, нободрая, всплеснула руками:
        -Месье Теодор, небеспокойтесь. Моя кузина отменная сиделка, всю войну прошла. Мы омадам Жанне позаботимся. Вы займитесь месье бароном…, - Федор сначала непонял, оком говорит консьержка. Дядя Пьер погиб, всражении при Ипре, ноФедор помнил его сына годовалым, толстеньким, белокурым ребенком.
        Вквартире нанабережной Августинок он нашел высокого, худого, восьмилетнего мальчишку. Мишель ухаживал забольной матерью, ходил вшколу, икаждый день занимался рисунком вЛувре. Кузен хотел стать реставратором, он любил историю, иотлично знал все картины вмузее.
        -Я еще бабушку Марту помню, - Федор, невольно, коснулся шеи. Тринадцать лет он носил простой, серебряный крестик.
        -Изнас, молодых, никто ее незнал. Ая помню…, - он увидел подернутые, сединой, бронзовые волосы, вдохнул запах виргинского табака, почувствовал прикосновение крепкой, маленькой руки.
        Приходя нарю Мобийон, Федор обнимал мать, норедко дожидался ответных объятий. Руки уЖанны слабели. Она сидела винвалидном кресле, набалконе, глядя накрыши, Сен-Жермен-де Пре. Медсестра читала ей газеты икниги. Федор купил патефон, ипластинки слюбимой музыкой матери, Моцартом иШопеном. Гулять она немогла, стех пор, как ей парализовало ноги. Жанна нелюбила покидать квартиру. Она дрожала, слыша гудки машин, изакрывала голову руками. Врач навещал мать каждую неделю, ноФедор, знал, что остается только ждать.
        Когда он учился уГропиуса, вГермании, он каждые два месяца ездил домой, повидать мать.
        -Еслибы я взял кольцо вБерлин, - подумал Федор, - ябы его отдал. Ябы ей все отдал…, Тринадцать лет прошло, - рассердился он насебя, - оставь, забудь. Ты ее больше никогда неувидишь. Где ее искать, немку поимени Анна…, - он больше ничего оней незнал.
        Каждую ночь, тринадцать лет, он искал ее рядом, видел дымные, туманные серые глаза, целовал черные, пахнущие жасмином волосы. Он держал впотайном отделении блокнота рисунок, сделанный вего комнате, вМитте. Заокном хлестал дождь. Она лежала, обнаженная, закинув тонкую руку заголову. Нажемчужной коже виднелся розовый, свежий шрам, немного выше локтя.
        Федор тогда неспросил, откудаон.
        -Забудь, - он посмотрел начасы, - оставь, Федор Петрович.
        Он должен был успеть надва ремонта, встретиться сновым заказчиком, заехать кматери, спровизией отФошона. Вечером кузен ждал его вкабаре Le Gerny, наЕлисейских полях. Пела малышка Пиаф. Федор хотел позвонить какой-нибудь подружке, номахнул рукой.
        Обед предполагался холостяцким. Укузена гостил его коммунистический приятель, Джордж Оруэлл. Писатель вПариже неоставался, аехал вИспанию. Мишель, кажется, вМадрид, несобирался. Федор, думая обэтом, облегченно выдыхал. Он вырастил ивыучил мальчишку, исовсем нехотел, чтобы кузен, вдвадцать четыре года, сгинул где-нибудь вокопах.
        -Он стрелять неумеет, - пробормотал Федор, - ая досих пор незабыл, как это делается. Он коммунист, - Федор закурил «Галуаз», - нолучше коммунист, чем нацист. Бедная тетя Юджиния…, - ворота заскрипели, он обернулся.
        -Месье Корнель! - удивился десятник, месье Эвре: «Вроде все впорядке. Сегодня отделкой занимаемся, как положено».
        ВЕвропе иАмерике, Федор строил под именем Корнеля, так было удобнее. Он понимал, что вРоссии ему никогда, ничего невозвести.
        -Папа Транссибирскую дорогу прокладывал, мосты проектировал. Дорога осталась, аотца больше нет. Ничего нет…, - он аккуратно выбросил окурок вящик для мусора. Федор штрафовал рабочих загрязь научастке.
        -Я ненадолго, месье Эвре, - они прошли вдеревянную времянку. Федор, сбросил куртку: «Дайте-ка мой наряд».
        Старую, холщовую куртку иштаны покрывали пятна краски имела. Взглянув врасписание работ настене, он похлопал десятника поплечу: «Уменя есть время, месье Эвре».
        Лестницы уходили вверх, навторой этаж. Устен огромной гостиной стояли леса. Федор подхватил ведро соштукатуркой: «Начнем».
        Рабочий кабинет Мишеля вЛувре помещался вкрыле Денон, выходящем наСену. Для реставрации был важен свет, арека отражала солнце, даже впасмурный день. Сияние наполняло просторную, свысоким, лепным потолком, комнату. Вдоль стены выстроились картонные ящики. Наследники Эдмона де Ротшильда, умершего два года назад, согласно завещанию, передали музею коллекцию барона, четыре тысячи гравюр, три тысячи рисунков, пять сотен картин, лежавших вподвале, ирукописные книги. Мишель предпочитал неинтересоваться точным количеством ценностей, понимая, что разбор коллекции займет годадва.
        Наработу он ходил пешком, вдоль Сены, вспоминая год, проведенный вИталии. Мишель учился вСорбонне, апотом Теодор отправил его наюг. Кузен заметил, что ни один архитектор или художник еще неминовал Рима иФлоренции.
        -Теодор сам туда ездил, - Мишель сидел наподоконнике, любуясь Левым берегом, - тогда Муссолини уже был диктатором. Вернувшись, он сказал, что больше иногой неступит вфашистские страны. Он неберет никаких заказов изИталии, или Германии. Впрочем, вГерманию его никто инепригласит, - настоле уМишеля лежала L'Humanite сего статьей онацистской чистке немецких музеев от«дегенеративного» искусства. Так вГермании называли экспрессионизм, сюрреализм, иархитектуру Баухауса.
        Мишель небыл поклонником новых стилей, однако написал, что месье Эгон Шиле, был иостается великим художником, апрезидент Имперской Палаты Изобразительных Искусств, месье Адольф Циглер, должен стыдиться, что запятнал свое имя гонениями напризнанных мастеров. Встатье цитировались слова Циглера:
        -Уродливые строения Гропиуса, иего учеников, вчастности, дегенеративные проекты герра Корнеля, неимеют права называться архитектурой.
        Доприхода Гитлера квласти, кузен успел, вместе сГропиусом, выстроить воФранкфурте жилой квартал сдоступными домами, для рабочих.
        -Теодору понравится, - усмехнулся Мишель, - надо взять газету, вкабаре. Как Циглер может писать такое? Он сам художник инеплохой…, барон легко соскочил сподоконника.
        Вкабинетах запрещали держать чайники, или электрические плитки. Закофе Мишель ходил вниз, встоловую для работников музея. Курил он водворе. Картины, играфика нелюбили табачного дыма. Посреди мастерской, намольберте, укрытое холстом, стояло «Купание Батшевы» Рембрандта. Мишель проводил обыкновенный, ежегодный уход закартиной. Приподняв холст, он посмотрел назолотистые волосы обнаженной женщины. Модель Рембрандта всегда напоминала ему кузину Элизу, изМон-Сен-Мартена. Мишель, глядя нанее, невольно покраснел. Когда кузина Лаура гостила вПариже, он, украдкой, любовался ее темными волосами, тонкими, красивыми руками. Нанабережной Августинок стояло фортепьяно матери Мишеля. Кузина, приходя наобеды, играла Моцарта иШопена.
        -Оставь, - сказал себе Мишель, - унее карьера, она государственный служащий. Она родственница. Икузина Элиза тоже.
        Мишель каждый год ездил вБельгию. Вовремя войны коллекцию де ла Марков надежно укрыли вподвалах. Мон-Сен-Мартен пострадал отартиллерийских обстрелов, нозамок восстановили. Скартинами, несмотря начетыре года войны, ничего неслучилось. Дядя Виллем, все равно, приглашал Мишеля присмотреть заколлекцией.
        Молодой барон де ла Марк был его ровесником, юноши сдружились. Виллем даже взял Мишеля вшахты, посмотреть, как добывают уголь. Отца Виллема тяжело ранило, навойне. Когда сын закончил Гейдельбергский университет, ивернулся вБельгию, дядя Виллем передал управление делами вего руки. Элизе исполнилось семнадцать. Кузина училась вмонастыре траппистинок, вФлерюсе. Налетние каникулы девушка приезжала домой. Мишель, осторожно, поинтересовался, собираетсяли она получать университетский диплом. Элиза удивилась:
        -Разумеется, кузен. Я хочу стать журналистом, поступлю вЛувен. Я вмонастыре, - девушка улыбнулась, - ноэто просто семейная традиция. Мама тоже впансионе училась, ивообще…, - Элиза повела рукой:
        -Мама ипапа, очень набожные люди. Им былобы тяжело, еслибы я отказалась вобители жить. Унас хорошая школа, - гордо добавила Элиза, - иматематику преподают, ифизику. Умногих сестер есть дипломы.
        Де ла Марки ездили впаломничества, вРим, наблагословение кего святейшеству, вЛурд, ивЛизье, встроящуюся базилику Святой Терезы. Блаженная Елизавета Бельгийская, мать дяди Виллема, дружила сосвятой. Тереза, в«Истории святой души», назвала баронессу духовной наставницей.
        ВМон-Сен-Мартене, вхраме Иоанна Крестителя, стояли саркофаги Элизы иВиллема. Вгородок стекались католические паломники совсей Европы. Дядя Виллем рассказал Мишелю, что его родители умерли водин день, почти водно мгновение. Они стояли вцеркви, глядя навышивки святой Бернадетты, написьма святой Терезы. Дядя Виллем вздохнул:
        -Они долго прожили. Всегда были рядом, всегда вместе. Папа Пий меня уверил, что через несколько лет их канонизируют, - барон перекрестился. Мишель, отчего-то подумал: «Интересно, как это, быть сыном двух святых?»
        Дядя Виллем, тихий, скромный человек, признался Мишелю, что хотел принять обеты.
        -Номама ипапа сказали, что ивмире можно праведником быть, - он развел руками, - как они делали. Я поздно женился, после сорока…, - тетя Тереза, жена дяди Виллема была надесять лет его младше. Она провела почти всю жизнь вмонастыре. Девушка покинула обитель, оказавшись единственной наследницей графского титула. Ее неженатый, младший брат, погиб вБельгийском Конго, вовремя научной экспедиции. Тете Терезе, когда она вышла замуж, было затридцать. Мишель, иногда, подозревал, что дядя Виллем иего жена, после появления детей, решили вести такуюже жизнь, как иего родители. Однако укузенов он, конечно, обэтом неспрашивал.
        Мишель поинтересовался удяди Виллема, почему тот пошел вармию. Барон удивился:
        -Как иначе, милый? Это моя страна, моя родина. Надо было ее защищать. Я верующий человек, ноикюре воевали, капелланами. Гитлер поплатится зато, что вГермании происходит, скатоликами…, - дядя Виллем помрачнел:
        -Убивать детей, лишать людей права завести семью…, - немецкие паломники, приезжавшие вМон-Сен-Мартен, рассказывали обарестах священников. Послухам, вособых центрах, врачи умерщвляли умственно отсталых детей, истерилизовали психически больных. Папа Пий пока молчал, а, значит, молчали икатолики. Мишель был уверен, что это ненадолго.
        -Невозможно, - он спустился вниз, - невозможно, чтобы так продолжалось. Кузен Аарон вБерлине, пытается спасти несчастных…, Господи, - он перекрестился, - помоги им, пожалуйста. ИДжордж вИспанию едет…, - Оруэлл жил унего вквартире, нанабережной Августинок.
        Летом франкисты устроили попытку переворота. Мишель, позаданию партии, помогал переправлять вИспанию европейских коммунистов. Нанабережной Августинок, врабочем кабинете, Мишель устроил мастерскую. Он отлично работал сбумагой ипечатями, подделывал любой почерк, иснабжал товарищей нужными документами. Теодор ни очем неподозревал. Мишель опасался, что кузену такое непонравится. Он привык относиться кТеодору, как котцу. Родного отца Мишель непомнил. Барон де Лу отправился вармию, начальником госпиталя, когда мальчику исполнилось два года.
        -Ладно, - успокоил себя Мишель, - Теодор уменя нечасто бывает. Я аккуратен, всегда все прячу.
        Он курил, отпивая крепкий кофе, щурясь отяркого солнца, слыша гудки автомобилей нанабережной. Мишель размышлял, какие краски использовал Рембрандт для волос Батшевы, цвета старого, тусклого золота. Ему, внезапно, пришло вголову, что онбы пригодился ивГермании. Онбы мог обеспечивать евреев проездными документами.
        -Надо поговорить стоварищами, - сказал себе Мишель. Над ухом раздался голос служителя: «Месье де Лу, возьмите почту, чтобы квам неподниматься. Ивам записка, месье Верне вызывает».
        Директор музея просил Мишеля зайти. Юноша почесал белокурую голову:
        -Наверняка, поторопит меня сразбором картин Ротшильдов.
        Прислали гранки его статьи оРембрандте, пришло письмо измузея вРенне. Мишеля просили сделать экспертизу картин, недавно предложенных дарителями.
        -Еще время надо найти, - хмыкнул Мишель, - хотя можно заодно посмотреть, как обстоят дела вотеле Монтреваль.
        После войны, де ла Марки подарили здание государству. Вособняке разместили, городскую художественную галерею. Охотничий дом стоял вдолине Мерлина. Де ла Марки, приезжая воФранцию, часто его навещали. Сверху лежала телеграмма. Распечатав ее, Мишель улыбнулся. Кузен Давид сообщал орождении близнецов.
        -Надо съездить, подарки купить, - Мишель взглянул начасы: «Сначала кдиректору».
        Он предполагал, что месье Верне будет интересоваться, как обстоят дела скаталогом коллекции, нодиректор помахал перед его носом официальным письмом набланке Лиги Наций.
        -Вы отправляетесь вМадрид, месье де Лу, - Верне оценивающе глянул наМишеля:
        -Я помню, вы диссертацию поиспанской живописи писали. Лига Наций рекомендовала Музею Прадо эвакуировать коллекции, наслучай, - Верне пощелкал длинными пальцами, - непредвиденных обстоятельств. Поедете представителем отевропейского художественного сообщества, смандатом Лиги Наций, - он остановился уогромного окна, выходящего наКвадратный Двор. Мишель понимал, что непредвиденными обстоятельствами может оказаться штурм Мадрида войсками франкистов.
        -Они испанцы, - сказал себе Мишель, - они нестанут стрелять понациональным сокровищам, поВеласкесу, Эль Греко, Гойе…, - Мишель хорошо знал испанский язык, современ поездок вМадрид, где он занимался скуратором вМузее Прадо.
        -Довоенных поездок, - поправил он себя.
        Унего оставалось две недели напрофилактику Рембрандта, ипередачу коллегам работы поколлекции Ротшильда. Потом его ждали вМадриде. Спускаясь вподвалы, Мишель напомнил себе, что надо проверить гранки статьи, инаписать вРенн. Он прислонился кстене:
        -Теодор будет волноваться. Ноя немогу непоехать, это моя обязанность, как художника, как реставратора, авовсе некак коммуниста, - Мишель, невольно, улыбнулся: «Теодор поймет. Он сам архитектор».
        Мишель, решил, доотъезда, сделать черновой каталог. Он внес вдокументы две сотни холстов, сверяясь сбумагами, полученными отнаследников барона. Для каждой картины требовалось определить провенанс, разобраться савторством иоценить состояние живописи.
        Вподвалах было тихо. Он работал убольшого стола, рядом сполукруглым, выходящим водвор окном. Электричества сюда непровели. Всумерках Мишель включал реставрационный фонарик.
        -Как шахтеры, - Мишель склонился над столом, - они тоже лампы наголове носят. Только уменя каски нет…, - достав изящика очередную картину, он, осторожно, открыл холст.
        -Неможет быть такого…, - пробормотал Мишель. Он быстро поднялся наверх, вкомнату служителей, где стоял телефон. Кузен, наего счастье, оказался вбюро. Мишелю непришлось искать его построительным площадкам.
        -Приезжай немедленно вЛувр, - велел Мишель, - ты должен все увидеть.
        Водворе, вокнах крыла Сюлли играло низкое, вечернее солнце. Дул ветер среки, звонили колокола Нотр-Дам. Мишель вспомнил четкий, красивый почерк наобратной стороне картины, выцветшие чернила. Он глубоко затянулся папиросой:
        -Недумал я, что такое случится.
        Окартине Мишелю рассказывал Теодор. Кузен слышал охолсте отбабушки Марты. Он, единственный, измолодежи, видел ее, вЛондоне. Кузену исполнилось тринадцать, когда бабушка, сдядей Мартином, иего женой, погибла, на«Титанике».
        Ожидая кузена, Мишель принес холст наверх, вкабинет. Он вспомнил кладбище вМейденхеде, сгранитным памятником, тем, кто невернулся сморей. Мишель, отчего-то, подумал:
        -Кузен Стивен летчик. Он некоммунист, однако, он врядли останется встороне отборьбы сфашистами.
        Они знали, что Питер Кроу, поклонник Гитлера. Мишель невстречал сына тети Юджинии. Когда юноша навещал Лондон, кузен уже порвал ссемьей.
        -Как он может, - поморщился Мишель, - долг любого просвещенного человека, сейчас, бороться снацистами…, - Мишель, аккуратно устроил, холст нарабочем столе. Он предполагал, что невстретит затруднений удиректора музея. Картина числилась всоставе коллекции Ротшильдов, новкаталоге проходила, как творение неизвестного художника, конца восемнадцатого века.
        -Надо сообщить тете Юджинии, - размышлял Мишель, - она говорила, что бабушка Марта оставила описание картины, вконторе уБромли.
        Впровенансе говорилось, что холст купили всемидесятых годах прошлого века, упарижского антиквара. Мишель повертел расписку отпродавца картины:
        -После Коммуны. Тетя Марта вПариже жила, вовремя Коммуны. Мне Теодор рассказывал, - Мишель незастал бабушки Эжени, она умерла доего рождения.
        -Итетя Жанна после Коммуны родилась…, - Мишель навещал тетю. Она, правда, его неузнавала, инемогла узнать, однако Жанне нравилось рассматривать художественные альбомы, что ей приносил племянник. Мишель хорошо помнил, как болела иумирала его мать. Уходя срю Мобийон, он заворачивал вцерковь Сен-Сюльпис исадился куда-нибудь назадние ряды. Он немолился, только просил, чтобы тете Жанне икузену стало немного легче.
        Мишель вступил впартию студентом Эколь де Лувр. Он учился вте времена, когда идня вуниверситетах необходилось без стычек между социалистами исторонниками правых, радикальных движений, Аксьон Франсез, илиги «Огненных крестов».
        Мишель, хоть ибыл наследником титула, отказался вступать вАксьон Франсез. Они поддерживали восстановление воФранции монархии. Мишель, терпеливо, замечал:
        -Господа, Третьей Республике шесть десятков лет. Если вы хотите пересмотреть итоги революции, то для подобного уже поздно.
        Кчести Аксьон Франсез, они неразделяли фашистских идей. Тем неменее, Мишель прекрасно понимал, что молодчики изправых союзов нелюбят Гитлера иМуссолини просто зато, что они нефранцузы, авовсе неиз-за недовольства их политикой. Мишелю всегда был противен антисемитизм. Когда речь заходила отом, что иностранцы ничего хорошего Франции непринесли, он напоминал о«Джоконде».
        -Король Франциск Первый, - усмехался Мишель, - васбы неподдержал, господа монархисты. Выбы, дай вам волю, иЛеонардо изгнали изФранции.
        Он пришел вкоммунистическую партию потому, что для него неоставалось другого выбора. Мишель посещал церковь, нонебыл верующим католиком, инепризнавал авторитета папы. Правые силы были откровенно неприятны. Оставались только левые. Скузеном они отаком говорили редко. Теодор, монархист, ходил наслужбу вправославный собор, нарю Дарю, новсегда брезгливо отзывался отех кругах врусской эмиграции, что проповедовали идеи фашизма.
        Теодор хмуро сказал:
        -Хватает итого, что врусском общевоинском союзе, антисемит наантисемите. Когда я вБерлине жил, - кузен усмехнулся, - несколько раз, какбы это выразиться, наглядно объяснял, что русский дворянин никогда себя подобной грязью непачкал, - он, созначением посмотрел накулак:
        -Мальчишкой я себе мог позволить подраться. Сейчас иногда тоже хочется, - почти весело добавил Теодор.
        Кузена часто приглашали наразные монархические съезды, ноТеодор отмахивался:
        -Я предпочитаю работать, анеболтать языком. Я неполитик, иникогда им нестану. Тем более, - ядовито добавлял кузен, - они даже немогут договориться, кто является законным наследником престола…, - Теодор, вобщем, был непротив демократической формы правления вРоссии. Он замечал, что надо трезво смотреть навещи:
        -Россия, какой она была, ушла, иболее, никогда невернется, - грустно говорил он: «Имы туда тоже невернемся».
        -Унего есть родственники вСоветском Союзе, - вспомнил Мишель.
        -Дети Воронова, мальчики. Теодор несобирается им мстить, нетакой он человек, да игде их найдешь. Семью разбросало…, - отца Мишеля похоронили вбратской могиле, под Ипром. Мать была погребена вНицце, где она умерла, ноМишель всегда посещал Пер-Лашез. Каждое первое мая насклепе появлялись красные гвоздики. Коммунисты приносили букеты кнадписи: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Мишель тоже приходил наПер-Лашез сцветами. Он стоял, читая высеченные вмраморе буквы:
        -Господь, будучи верен иправеден, простит нам грехи наши иочистит нас. Теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; нолюбовь изних больше. Будь верен досмерти, ия дам тебе венец жизни. Dulce et decorum est pro patria mori. Пролетарии, всех стран, соединяйтесь! - юноша думал, что итетю Жанну, иего, Мишеля, тоже похоронят здесь.
        Над золотой водой Сены парили речные чайки.
        -Нашел, очем размышлять, - рассердился Мишель, - тебе двадцать четыре года. Утебя вся жизнь впереди. Ты еще девушку невстретил…, - он неспрашивал укузена, собираетсяли Теодор жениться.
        Кузен жил вогромной квартире, сотдельной студией, иверхним светом, напоследнем этаже хорошего дома уаббатства Сен-Жермен-де Пре. Убирала унего консьержка. Кузен предпочитал, обедать сперсоналом ирабочими, вбюро или настройках, ночасто устраивал вечеринки. Теодор приглашал писателей, художников, политиков, актрис ипросто красивых моделей. Кузен постоянно менял подружек, ни одна изних встудии надолго незадерживалась.
        -Я им звоню, - заметил Теодор, - когда мне надо, какбы это выразиться, отдохнуть. Иногда после такого хорошие идеи вголову приходят, - он усмехнулся, Мишель покраснел. Кузен, богатый человек, отлично зарабатывал проектами. Мишель исам небедствовал, хотя насчетах унего лежало меньше денег, чем уотца, довойны. Франция только кконцу двадцатых годов оправилась отвоенных потерь. Потом начался банковский кризис вАмерике, затронувший иевропейские финансы.
        Коллекция импрессионистов, стоила дорого, ноМишель несобирался ее продавать. Иногда он даже покупал нааукционах новые этюды инаброски. Унего были иВан Гог, иМодильяни, иТаможенник Руссо.
        -Надо будет вИспании пройтись полавкам, - решил он, - Веласкеса я ненайду, но, может быть, что-то интересное попадется. Идевушки вИспании красивые, я помню…, - дверь скрипнула. Кузен, спорога, смешливо поинтересовался: «Очередной сомнительный Леонардо?»
        -Несомнительный, - отозвался Мишель, указывая накартину. Голубые, обычно холодные глаза кузена потеплели.
        Наклонившись над столом, они смотрели наизящную, стройную, маленькую девушку вчерном сюртуке. Она сидела накамне уручья, втени большого дуба, чуть повернув голову. Бронзовые волосы блестели влучах заходящего солнца. Девушка лукаво, одними губами, усмехалась.
        Мишель перевернул картину: «Мадам Марта де Лу, Париж, 1778».
        -Вдухе Ватто, - наконец, сказал Мишель: «Твой прапрадед был отличный художник, Теодор».
        Кузен кивнул:
        -Бабушка Марта былабы рада. Надо ее вЛондон отправить, тете Юджинии. Пусть займет свое место, где положено, рядом сбабушкой Мартой имиссис де ла Марк…, - Федор помнил портреты наГанновер-сквер.
        Над рабочим столом Мишеля висела гравюра врамке, его собственной руки, герб рода де Лу. Взглянув набелого волка, влазоревом поле, натри золотые лилии, Федор положил руку наплечо Мишелю:
        -Правильный увас девиз. Je me souviens. Спасибо, что меня позвал, - кузен улыбался. Мишель велел себе: «Сейчас».
        Кего удивлению, Теодор нестал ворчать:
        -Я тебя втир отведу, всубботу. Ты оружия никогда вжизни вруках недержал, ая отлично стреляю.
        -Зачем? - запротестовал Мишель:
        -Я еду смандатом Лиги Наций, я работаю вмузее…, - кузен прервалего:
        -ВРоссии я видел, что смузеями делали, икак расстреливали людей сразными мандатами. Купим тебе револьвер, перед отъездом. Считай его подарком, - они осторожно убрали картину. Теодор посмотрел начасы:
        -Пора кмаме. Вдесять встречаемся наЕлисейских полях, уклуба…, - оглянувшись, он окинул Мишеля долгим взглядом: «Молодец, что вИспанию ехать неотказался».
        -Это мой долг, - просто ответил Мишель. Солнце садилось над крышами Левого Берега, птицы стаей летели над рекой, дул свежий, прохладный, осенний ветер. Устровшись устола, он зажег лампу. Надо было отослать письмо тете Юджинии.
        Вкрохотной артистической уборной кабаре Le Gerny пахло пудрой итабачным дымом. Вокруженном электрическими светильниками зеркале отражалась маленькая, хрупкая девушка. Она стояла вцентре уборной, приподняв подол черного, строгого, закрытого платья. Девушка, было, открыла рот. Темноволосая подруга, опустившись наколени, быстро подшивала платье. Анеля замахала рукой. Закатив глаза, Пиаф пыхнула сигаретой. Анеля сделала последние стежки: «Нельзя говорить, если натебе что-то шьют. Иначе память зашьешь».
        -Иногда такое клучшему, - сочно заметила Пиаф, присаживаясь кзеркалу, встряхнув коротко стрижеными, черными, кудрявыми волосами:
        -Ябы предпочла кое-что непомнить, дорогая моя, изпрошлой жизни, - она зорко посмотрела наАнелю:
        -Мы стобой похожи. Ты вдетстве неразговаривала, я слепой была…, - они познакомились вателье. После выступлений вцирке Медрано, ивмюзик-холле «ABC», наБольших Бульварах, Пиаф стала звездой Франции. Она рассказала Анеле, что еще год назад жила вкомнатушке наМонмартре, ипела наулицах. Пиаф пришла вателье снаставником, поэтом Ассо. Он учил девушку одеваться, двигаться насцене, писал для нее песни.
        Анеля обустроилась вПариже, сняв комнатку вЛатинском квартале, неподалеку отСорбонны. Девушка купила врассрочку швейную машинку. Повыходным Анеля подрабатывала портнихой. Вателье, наплощадь Вендом, она ходила пешком. Мадам Скиапарелли, просмотрев эскизы Анели, одобрительно кивнула:
        -Пойдете ко мне ассистенткой, мадемуазель Гольдшмидт.
        Мадам Эльза внимательно осмотрелаее:
        -Будете демонстрировать модели, свашей фигурой преступно этого неделать.
        Анеля покраснела.
        Девушка просыпалась рано. Она варила кофе ияйца намаленькой электрической плитке исадилась наподоконник комнатки. Заокном уходили кгоризонту черепичные крыши Парижа, рядом возвышался купол Пантеона. Пахло сухими, осенними листьями, перекликались птицы. Анеля, иногда даже щипала себя, неверя, что все вокруг правда.
        Работы было много. Она появлялась вателье одной изпервых, готовила расписание примерок, занималась черновой отделкой одежды, иучаствовала впоказах. Когда Анеля впервые вышла наподиум, вLe Bon Marche, вателье, наее имя, начали приходить письма. Девушку звали вДовиль, наЛазурный Берег, обещали снять ей квартиру.
        Анеля выбрасывала конверты, ктакому она привыкла вПольше. Цветы она раздавала подороге домой, девочкам, торговавшим наулице. Удругих моделей встудии были покровители, политики, адвокаты, промышленники. Анеля слышала овечеринках вСен-Жермен-де-Пре, ококтейлях иавтомобильных прогулках, ополетах вНиццу иЛондон. Она пожимала плечами: «Я здесь недля этого».
        Наосенние праздники она ходила всинагогу. УАнели имелось рекомендательное письмо отпана Генрика, доктора знала вся Европа. Наженской галерее Анеля рассматривала бронзу имрамор, хрустальные люстры, шелковые туалеты дам. ВВаршаве сирот водили впростую синагогу, неподалеку отКрохмальной. ВПариже люди тоже говорили опреследовании евреев вГермании. Одна издевушек встудии приехала встолицу изКельна.
        -Мне повезло, - темные глаза Розы похолодели, - мои родители изЭльзаса. Мы имеем право нафранцузское гражданство, аостальные…, - она посмотрела куда-то вдаль. Анеля кивнула, помогая ей надеть вечернее платье:
        -Я знаю. Унас вПольше много беженцев изГермании. Но, Роза, такое неможет продолжаться. Рано или поздно…, - девушка повернулась кней иотчеканила:
        -Рано или поздно Гитлер захватит всю Европу. Итогда мы все, - красивые губы искривились, - будем тереть мостовые зубными щетками, под смех штурмовиков, как это делали мои родители! Они проезжали мимо магазина папы, увидели навывеске еврейскую фамилию…, - сглотнув, Роза перевела разговор начто-то другое.
        Повоскресеньям Анеля ходила вЛувр. Служащие привыкли квысокой, темноволосой девушке, сидевшей надиванах сальбомом. Ее принимали захудожницу. Вбукинистических лавках, вЛатинском квартале, Анеля покупала старые номера модных журналов икниги поискусству. Она запоминала, как рисует мадам Скиапарелли, точными, уверенными движениями. Ателье занималось нетолько одеждой. Мадам создавала иукрашения, ишляпы идаже духи. Она говорила:
        -Ни одна деталь образа женщины недолжна ускользнуть отнашего внимания. Пуговицы мы делаем особые, подходящие только ксвоей модели платья или костюма.
        Мадам Эльза работала схудожниками иписателями. Встудии появлялись Жан Кокто, Альберто Джакометти, мадемуазель Мерет Оппенгейм.
        Анеля вела дневник, записывая высказывания художников, рисуя модели платьев, шляп иобуви. Мадам Эльза хвалила ее засерьезность исосредоточенность. Каждую неделю девушка ходила вольнослушательницей налекции поистории искусства, вЭколь де Лувр. Мадам Эльза шила набудущую жену британского короля, миссис Симпсон. Они надеялись, что ателье получит комиссию посозданию свадебного платья. Анеля помнила сказку оЗолушке. Девушка, иногда, думала:
        -Миссис Симпсон тоже, наверное, неподозревала, что выйдет замуж замонарха. Ия, моглали я представить…, - Анеля хотела несколько лет провести умадам Эльзы, накопить денег иоткрыть собственное ателье, пусть ималенькое. Многие девушки подрабатывали натурщицами. Анеля тоже, повыходным, отправлялась наМонмартр, где позировала художникам. Она, правда, отказывалась отобнаженной натуры, хотя затакие сеансы платили гораздо больше.
        Девушка открыла счет вЛионском Кредите. Анеля аккуратно пополняла его, каждую неделю. Она почти нетратила денег, завтракая иужиная чашкой кофе, ияйцом. Обед мадам устраивала вателье. Рассыльный отФошона приносил сыры исалат для девушек. Наряды Анеля шила сама, покупая ткань веврейских лавках, вМарэ. Многие хозяева магазинов говорили наидиш, перебравшись воФранцию изПольши после войны. Анеля торговалась, ией всегда везло. Она выбирала отличную английскую шерсть, твид, итальянские шелка. Взяв несколько уроков умастеров, вателье мадам, Анеля даже научилась делать шляпки.
        Она обнаружила несколько лавок, где обувь шили назаказ, дешевле, чем вуниверсальных магазинах. Вкабаре она надела туфли навысоком каблуке, серой кожи, исерое, отливающее жемчугом, низко вырезанное вечернее платье.
        Пиаф, напримерке вателье, пригласила ее навыступление:
        -Я тебе велю столик оставить, - она подмигнула девушке:
        -Я тебе говорила, нокак ты похожа наРоксанну Горр! Одно лицо.
        Мадам Эльза тоже заметила, что Анеля напоминает актрису. Девушка долго разглядывала фотографии дивы встаром кинематографическом журнале. Цвета глаз было неразобрать, ноАнеле почему-то казалось, что умадам Горр они тоже серо-голубые.
        -Потому, что она еврейка, - Анеля хихикнула: «Ривка Горовиц, я читала биографию».
        -Видишь, она стала дивой, - наставительно сказала Пиаф, ожидая, пока Анеля заколет наней раскроенное платье:
        -Тебе надо появляться всвете, анеужинать вареными яйцами, водиночестве, под звуки патефона…, - девушки, невольно, рассмеялись. Анеля купила старый патефон, иамериканские пластинки. Английского языка она незнала, нонесколько исполнителей пели наидиш. Анеля улыбалась, слыша знакомые слова.
        -Тебя заметит какой-нибудь продюсер, - Пиаф повертелась перед зеркалом, - предложит роль, вкино, покровительство…, Ты работала перед камерой.
        Анеля, смелком взубах, опустившись наколени, делала пометки навыкройке:
        -Я хочу стать модельером, - неразборчиво сказала она, - я недля кино сюда приехала, Момо, - Пиаф нелюбила, когда ее звали поимени. Девушка настаивала напрозвище, придуманном покойным владельцем кабаре Le Gerny, наставником Пиаф, Луи Лепле.
        -Одно другому немешает, - отрезала певица:
        -Надевай вечернее платье иприходи. Вареных яиц, правда, вклубе неподают, - Момо потрепала Анелю поголове:
        -Я сама так ужинала, год назад. Выпьем шампанского…, - когда Анеля отдавала накидку вгардеробе, месье Ассо позвалее:
        -Мадемуазель Гольдшмидт, уМомо заминка сплатьем…, - Пиаф зацепилась подолом застул, изткани торчали нитки. Анеля всегда носила всумочке швейный набор.
        Момо подмазала губы темно-красной помадой:
        -Ты знаешь, что путь изартистической уборной взал лежит через сцену? Я слышала, как ты поешь, - маленькая ручка уверенно легла наплечо Анели, - давай выступим, дуэтом, свашей песней, - Пиаф пощелкала пальцами, - ты мне ее ставила. Одевушке июноше, - Пиаф, иногда, приходила вгости кАнеле. Она говорила, что хочет вернуться вовремена молодости, когда Момо жила вкомнатке наПляс Пигаль.
        -Ей всего двадцать один, - иногда, думала Анеля, - аглаза унее пожилой женщины. Обо мне все заботились, я выросла влюбви иласке, аона подростком наулице оказалась, пела засантимы, жила смужчинами, дочка унее умерла…, - Анеля подхватила сумочку:
        -Хорошо. Тряхну стариной, что называется…, - они сПиаф пели вместе. Уних были почти одинаковые голоса, низкие, сильные.
        -Унее сильнее, - вспомнила Анеля, - она моглабы стать оперной певицей…, - Момо отправилась посмотреть, свободенли зал. Они хотели отрепетировать выступление. Вернувшись, Пиаф развела руками:
        -Яблоку негде упасть. Пришел, кстати…, - оборвав себя, она потянула Анелю заруку:
        -Раймонд организует инструмент, позову пианиста…, - они вышли вполутемный коридор. Большие глаза Пиаф блестели:
        -Интересно, - подумала девушка, - кто взале сидит? Знакомые ее, какие-то? Она весь Париж знает…, - Пиаф шла впереди, маленькая, спрямой спиной. Она, внезапно, обернулась:
        -Знаешь, как говорят? Je ne regrette rien, я ни очем нежалею…, - она пробормотала:
        -Надо запомнить…, Сегодня такой день, - загадочно добавила Пиаф, - когда ненадо ни очем жалеть…, - она деловито подтолкнула Анелю:
        -Пошли, что ты встала. Унас десять минут доначала программы.
        Фортепьяно нашлось взаваленной костюмами репетиционной комнате, месье Ассо привел пианиста. Момо велела: «Начни, он подхватит мелодию». Анеля запела:
        Vos ken brenen un nit oyfhern?
        Vos ken benken, veynen on trern?
        Пиаф, опираясь нафортепьяно, мрачно заметила:
        -Сердце, конечно. Что еще может плакать без слез?
        Она потушила окурок: «Еще раз, месье Франсуа. Скоро наш выход».
        Квечеру пошел мелкий, холодный, осенний дождь. Лимузин Федора застрял впробке нанабережной, дворники размазывали постеклу капли воды. Влужах отражались размытые огни фар, переливались огоньки светофоров. Гудели машины, ветер рвал изрук прохожих зонтики. Он привез нарю Мобийон провизию, иотпустил медсестру прогуляться. Федор сидел, держа владонях тонкую руку матери. Напальце играл синий алмаз.
        Он рассказал, что Мишель нашел вЛувре семейную картину, считавшуюся потерянной. Федор говорил, что почти завершил строительство виллы, что встреча сновым заказчиком была удачной. Голубые, поблекшие глаза матери смотрели куда-то вдаль, она кивала. Федор незнал, понимаетли мать, кто перед ней. Иногда она гладила его поголове, как вдетстве, называя Феденькой. Такое случалось редко, несколько раз вгод. Федор потом приходил встудию, выпивал, залпом, стакан водки, ипытался заплакать. Ничего неполучалось.
        Последний раз он плакал тринадцать лет назад, дождливым, сырым берлинским летом. Вернувшись всвою комнату, вМитте, Федор нашел записку. Анна прощалась, ипросила неискать ее. Он держал листок, глядя наее почерк. Изглаз, сами собой, покатились слезы. Федор всхлипнул, вытирая лицо рукавом рабочей куртки. Присев напостель, он взял подушку. Отхолщовой наволочки пахло жасмином. Он разрыдался, уткнувшись внее лицом:
        -Зачем, зачем…, Что я сделал, что сказал?
        Он долго вспоминал, что могло случиться, новголову ничего неприходило. Непришло исейчас.
        Пробка недвигалась. Открыв окно, вдыхая влажный, напоенный дождем идымом, парижский воздух, он раздраженно закурил. Передавали последние известия. Диктор скороговоркой сообщил, что Германия иЯпония собираются подписать антикоминтерновский пакт, направленный, как он выразился, напреодоление коммунистической угрозы. Начались спортивные новости. Федор сочно выматерился, по-русски.
        Он всегда пресекал попытки втянуть его вэмигрантские политические игры. Федор говорил:
        -Мой покойный отец воевал заРоссию потому, что был русским аристократом, инемог поступить иначе. России больше нет, воевать незачто. Накарте, квостоку отПольши, - мрачно добавлял он, - находится другая страна. КРоссии она отношения неимеет, господа.
        -Пусть, - сказал себе Федор, - пусть что хотят, то иделают сСовдепией. Пусть поделят ее между собой, нежалко, - он выключил радио:
        -Гитлер непосмеет напасть наПольшу, наФранцию. Есть международные соглашения, он побоится поднять оружие. Нетак много времени прошло, сконца войны. ВГермании здравомыслящие люди. Рано или поздно, они избавятся отсумасшедшего…, - доприхода Гитлера квласти, Федор ездил ксвоим учителям, вшколу Баухауса, ноБерлина он избегал. Это было слишком больно.
        Он помнил сырой, летний вечер, серую, как ее глаза, воду Шпрее. Закрывая глаза, он целовал прохладные, нежные губы. Он пришел вкафе Жости прямо состройки. Федору исполнилось двадцать три, он два года учился вВеймаре, уГропиуса. Мэтр впервые поручил ему отдельный проект, вРайниккендорфе, насеверо-западе города, где строили квартал дешевых домов для рабочих. Страна только начинала оправляться после войны, ноБерлин, несмотря, ни начто, оставался Берлином.
        Втихом Веймаре, Федор привык ходить налекции, заниматься встудии, и, попятницам, сидеть сдругими студентами запивом. Отправляя его вБерлин, мэтр весело заметил:
        -Возьмешь рекомендательные письма, познакомишься списателями, режиссерами. Архитектура, часть общего художественного процесса, - оказавшись вБерлине, Федор неповерил своим глазам.
        Впервый месяц он только ходил покабаре, театрам икафе. Вывески красовались накаждом углу, вкаждом втором подвальчике ставили пьесы ичитали стихи. Федор познакомился сБрехтом, они были почти ровесниками. Он подрабатывал сценографией, оформляя спектакли многочисленных театриков. Утром иднем Федор пропадал настройке, вечером сидел напредставлениях, ивозвращался всвою комнатку вМитте, вмансарде уХакских Дворов, заполночь. Выходные Федор проводил наМузейном Острове, сальбомом. Вэтом году публике открыли доступ кбюсту Нефертити. Он копировал вавилонские плитки, икартины старых мастеров.
        Федор избегал западных районов города. ВБерлине обосновалось много выходцев изРоссии, ноФедор нехотел втягиваться вобычные склоки, которых ему хватило вСтамбуле иПариже. Он отлично знал, как эмиграция относится кновым стилям вискусстве. Для большинства беженцев изРоссии даже импрессионизм был слишком смелым, аФедор учился вшколе Баухауса, иоформлял спектакли левых режиссеров.
        Однажды Федор все-таки забрел наКурфюрстендам. Удверей универсального магазина Kaufhaus des Westens, он столкнулся сбывшим соучеником. Родители Федора вернулись вРоссию втринадцатом году. Он успел попасть вТенишевское училище.
        Федор, еще вВеймаре, прочел вгазете обубийстве бывшего лидера партии кадетов, господина Набокова. Стоя перед его сыном, он понял:
        -Господи, мы почти десять лет невиделись. Сиюня четырнадцатого года, когда училище наканикулы распустили. Потом война началась…, - Набоков преподавал вБерлине английский язык иписал вэмигрантские газеты.
        После исчезновения Анны, Федор пришел ксоученику, сбутылкой шнапса. Он почти ничего неговорил, только, мрачно, заметил:
        -Словно сРоссией, дорогой мой. Мы думали, что она нас любит, аоказалось…, - он вылил остатки шнапса встакан: «Оказалось, что нет». СНабоковым они вспоминали Россию. Позже Федор увидел вэмигрантской газете стихи озвездной ночи, обовраге, полном черемухи:
        -Я ему рассказывал, - вспомнил Федор, - как меня расстреливали красные, когда мы спапой уДеникина служили. Я бежал, спасся. Восемнадцать лет мне исполнилось. ИАнне тоже рассказывал. Я ей все рассказывал…, - Федор поморщился. Машины начали двигаться, он свернул намост.
        Набоков сженой пока оставались вБерлине. Такое было опасно, потому, что жена друга происходила изеврейской семьи:
        -Надо их вПариж вытащить, - велел себе Федор, - алучше вАмерику отправить. Отгреха подальше, он великий писатель. Брехт, слава Богу, вКопенгагене, далеко отсумасшедшего, что книги жжет, икартины измузеев выбрасывает, - перед съездом смоста автомобили опять загудели.
        Вкафе Жости Брехт читал стихи.
        Обжившись вБерлине, Федор замечал, как смотрят нанего молоденькие актрисы, втеатрах, где он оформлял спектакли. Он вспоминал слова матери:
        -Надо дождаться любви, милый мой. Я втвоего отца влюбилась, когда увидела его. Мне восемь лет исполнилось, - голубые глаза засверкали смехом:
        -Вшестнадцать, вСибирь заним поехала, наЛену. Тетя Марта меня через всю Россию провезла, доЗерентуя…, - Федор шел кПотсдамер Плац, впрохладном, зеленом берлинском вечере. Церкви, где венчались родители, больше несуществовало.
        -Ничего нет, ничего неосталось…, - толкнув дверь кафе, окунувшись втабачный дым, Федор услышал сильный, немного хрипловатый голос Брехта:
        Und auch den Kuss, ich hatt' ihn langst vergessen
        Wenn nicht die Wolke da gewesenwar
        Die wei? ich noch und werd ich immer wissen
        Sie war sehr wei? und kam von obenher.
        Сказать поправде, яб забыл ипоцелуи,
        Когдаб ни облако вту пору ввышине.
        Неотебе, онём сейчас тоскую,
        Обелом облаке вдневной голубизне…
        Федор остановился, будто наткнувшись начто-то. Он увидел коротко стриженые, черные, тяжелые волосы, белую, нежную шею, серые, туманные глаза.
        Откинувшись настаром, рассохшемся стуле, девушка покуривала, кутаясь впростой, темный жакет, закинув ногу наногу. Он смотрел натонкую щиколотку впотрепанной туфельке, надлинные пальцы, державшие папиросу, нарозовые, изящно вырезанные губы.
        -Белое облако…, - Федор исподтишка, любовался ее высокой грудью. Девушка взглянула прямо нанего, он почувствовал, что краснеет. Люди захлопали, кто-то присел красстроенному пианино. Федор понял:
        -Я итанцевать неумею. Когда мне было научиться? Я шесть лет воевал. Потом тюки таскал, вСтамбуле, теперь настройке все время провожу…
        Она умела танцевать. Девушка учила его, нежно, терпеливо, положив красивую руку наплечо. Ее звали Анна, она говорила несберлинским акцентом, аскаким-то, Федору доселе неизвестным. Оказалось, что она родилась вЦюрихе. Федор понял, что она недавно вБерлине, вкафе ее никто незнал. Анна объяснила, что вгороде она проездом, инаправляется дальше. Куда, она несказала, ноФедору было все равно. Отнее пахло жасмином, тонко, едва уловимо. Она неговорила, где остановилась, ноэто тоже было неважно. Они оба понимали, что сПотсдамер Плац уйдут вместе.
        Они добрались доШпрее, все еще некасаясь друг друга. Шуршал дождь, грохотали поезда метро над головой, настанции Фридрихштрассе. Федор, собравшись ссилами, взял ее заруку. Он чувствовал, как стучит ее сердце, слышал, как она взволнованно, часто дышит, Анна скользнула ближе, иФедор больше ничего немог сказать.
        Он, досих пор, видел ее всю, отнежных щиколоток, досвежего, круглого, розового шрама повыше локтя. Он помнил ее худые, выступающие ключицы, высокую, маленькую грудь. Он каждую ночь целовал мягкую, белоснежную кожу, длинные, влажные, черные ресницы. Улыбаясь вполутьме комнаты, освещенной уличными фонарями, иогнями реклам, Анна повторяла:
        -Как хорошо, милый, как хорошо…., - унее тоже все случилось впервый раз. Федор целовал ей руки:
        -Я люблю тебя, Анна, люблю так, что инезнаю…, - она приложила палец кего губам:
        -Я тоже, я тоже…, - черные волосы разметались поподушке, она стонала, апотом закричала. Они скатились скровати напотрепанный ковер, Федор успел подумать: «Никого, никого мне больше ненадо, никогда…»
        Тринадцать лет, он ждал, что когда-нибудь, скем-нибудь, забудет ее. Такого неслучилось.
        Проснувшись квечеру, они невставали спостели, ни ночью, ни весь следующий день. Федор рассказывал овойне, отом, что потерял отца, отом, что его мать болеет, иживет вПариже. Он показал ей родовой клинок, иобраз Богородицы. Глаза девушки оставались серыми, спокойными, будто подернутыми туманом. Мать научила Федора играть нагитаре, он привез инструмент вБерлин. Навечеринках, втеатрах, он пел русские романсы, красивым, низким баритоном. Они сАнной говорили нанемецком языке, русский ей знать было неоткуда. Неудержавшись, Федор сыграл ей, как он сказал, нероманс, апросто стихи. Он прочел их вэмигрантской газете, иподобрал музыку.
        Божьи думы нерушимы,
        Путь указанный.
        Маленьким небыть большими,
        Вольным связанными…
        Анна сидела накровати, обхватив обнаженные колени руками. Глаза девушки заблестели, будто она хотела заплакать, инемогла.
        Лимузин, наконец-то, вырвался наЕлисейские поля. Федор пробормотал:
        -Неделя, всего неделя, тринадцать лет назад. Я ее звал, моя маленькая. Она высокой была, мне, конечно, невровень, - вФедоре было больше двух метров роста, - новсе равно…, - он вздохнул:
        -Брехта я ей тоже читал, оХанне Каш. Она тоже была Анна. Может быть, инеАнна, ноя обэтом никогда неузнаю…, - он брал ее лицо владони, розовые губы улыбались. Он шептал:
        Сглазами черней, чем омут речной,
        Вюбчонке сдесятком заплаток,
        Без ремесла, без гроша задушой,
        Носмассой волос, что черной волной
        Спускались дочерных пяток,
        Явилась, дитя мое, ХаннаКаш,
        Что накалывала фраеров,
        Пришла светрами иушла, как мираж.
        Всаванну поволе ветров….
        -Пришла светрами иушла, как мираж…
        Ловко прижавшись кобочине тротуара, Федор отдал ключи мальчику вформенной курточке, выбежавшему извысоких, стеклянных дверей кабаре, навстречу лимузину. Моросил дождь, пахло гарью, над Парижем собрались серые, тяжелые тучи. Когда он прощался сматерью, Жанна перекрестила его. Склонив рыжую голову, Федор поцеловал медленно слабеющие, немного дрожащие пальцы.
        -Я Анне предложение делал, - он смотрел намокрые деревья, натолпу под зонтиками, наяркие афиши голливудских фильмов, - отдал крестик. Я хотел, чтобы мы всегда были вместе, как уБрехта:
        Полсотни лет его верный страж,
        Одна сним душа иплоть.
        Такова, дитя мое, ХаннаКаш,
        Ида воздаст ей Господь.
        -Одна сним душа иплоть…, Брось, Федор Петрович, никогда такого неслучится…, - он шагнул вярко освещенный, увешанный афишами, вестибюль. Стряхнув капли воды срыжих волос, Федор расстегнул пальто.
        Метрдотель ждал его увхода взал. Федор мог получить стол влучших ресторанах города, только подняв телефонную трубку, носейчас его приглашал кузен.
        -Все равно, - смешливо подумал он, - шампанское непомешает. Момо его любит, я помню, - он, несколько раз звал Пиаф навечеринки.
        -Начнем спяти бутылок, - Федор прошел взаботливо распахнутую дверь, - потом посмотрим. Икры, водки, как обычно…, - метрдотель почтительно, кивнул.
        -Ида воздаст ей Господь, - пронеслось унего вголове:
        -Пусть будет счастлива, гдебы она ни была. Я никогда ее незабуду…., - Федор помахал кузену, сидящему сОруэллом. Поправил шелковый галстук сбриллиантовой булавкой, он пошел кстолику, пробираясь между танцующими парами.
        После закусок ишампанского принесли петуха ввине. Они заказали бордо, речь зашла остатье Мишеля вL’Humanite.
        -Это невпервый раз, - почти весело сказал Федор, - гитлеровские газеты меня полоскали, вместе сошколой Баухауса.
        Он взял золотой портсигар:
        -Для меня честь быть упомянутым водном параграфе смоим учителем. Архитектура досих пор дело цеховое, как всредние века. Стех времен мало что изменилось, - Федору, неожиданно, понравилось говорить сОруэллом. Они обсуждали судебные процессы вСоветском Союзе. Оруэлл пожал плечами:
        -Большевики невыполнили обещаний. Вместо бесклассового общества, которое предполагалось построить, возник новый, правящий класс, более безжалостный ибеспринципный. Наполовину гангстеры, наполовину патефоны, - презрительно добавил писатель, - они только могут, как шарманка, повторять сталинскую ложь…, - он внимательно оглядел Федора:
        -Вы, мистер Корнель, как я понимаю, вРоссию несобираетесь.
        -Я оттуда еле вырвался, шестнадцать лет назад, - отозвался Воронцов-Вельяминов, - вовремя гражданской войны я даже вплен кним попал. Правда, всего надва дня. Меня нарасстрел водили, - он вспомнил запах черемухи, жаркую, июньскую ночь наКубани.
        ВДобровольческой Армии генерала Деникина отец руководил инженерной частью, мать была сестрой милосердия. Федора определили впорученцы кАнтону Ивановичу. Вплену юноша оказался случайно, наткнувшись, вночной разведке, наразъезд красных.
        -Я помню комиссара, что меня избивал, - понял Федор, - Янсон его звали. Латыш. Молодой, немногим старше меня. Тоже рыжий. Он приказал меня расстрелять. Хорошо, что дело ночью случилось…, - пока его держали всарае, Федор перетер веревки, ударил часового позатылку, забрал винтовку ибежал.
        -Лето восемнадцатого года, было хорошее, - он покуривал, глядя напустую эстраду, - теплое, дружное. Мы взяли Екатеринодар, пошли наМоскву. Государя императора тем летом расстреляли, вЕкатеринбурге. Его исемью…, - Федор тяжело вздохнул.
        Он ездил кДеникину вгости. Старик любил Федора ирадовался его визитам. Месяц назад, сидя уАнтона Ивановича зачаем, Федор завел разговор обантикоминтерновском пакте.
        -Я ему сказал, что пусть Германия иЯпония воюют сРоссией, пусть ее поделят…., - Федор услышал сильный, низкий голос Деникина:
        -Дурак ты, Феденька. Твой батюшка покойный тебе, тоже самоебы сказал, - отставной генерал прошелся пообставленной скромной мебелью гостиной. Он зорко посмотрел наФедора:
        -Ничего унас нет, кроме России…, - Федор, было, открыл рот. Деникин замахал рукой:
        -Знаю, все знаю. Тем неменее, Феденька, повторяю тебе, без России мы ничто. Без нее русского языка неостанется, книг наших, песен наших…
        -Они давно обандитах поют, Антон Иванович, - мрачно сказал Федор:
        -Вы читали, что они скрестьянами сделали, сдеревней. Расстреливают людей, потому, что уних корова имеется, - вэмигрантских газетах подробно освещали создание так называемых коллективных хозяйств.
        Деникин отрезал:
        -Поверь мне, Феденька, когда Гитлер нападет наРоссию, нашим долгом будет помочь родине, - он помолчал:
        -Русские люди поднимутся против большевиков, обещаю. Все вернется накруги своя.
        -Анападет? - поинтересовался Федор. Израспахнутого окна тянуло сухим, острым ароматом осенних листьев. Вголубом небе плыли наюг журавли.
        -Вор увора дубинку украл, - сочно отозвался Антон Иванович. Пришли его жена идочка, ибольше они отаком неговорили.
        Он слушал разговор кузена иОруэлла оСталине, вспоминая слова Деникина: «Нашим долгом будет помочь родине».
        Смотря назал кабаре, Федор вспоминал ресторан Донона, где обедал сродителями весной четырнадцатого года, после Пасхи. Они жили вогромной квартире наПетроградской стороне. Уотца был автомобиль, мать шила туалеты упарижских портных. Федор ходил вТенишевское училище, играл вфутбол итеннис, отец научил его водить машину. Они снимали роскошную дачу накурорте вСестрорецке, спричалом для яхты. Отец работал главным инженером Путиловского завода, читал лекции вТехнологическом институте, иконсультировал повсей России.
        Федор родился наПанамском канале, нопервые годы жизни провел вЛондоне, под крылом бабушки Марты. Поехав нарусско-японскую войну, родители оставили его вБритании. Он был единственным малышом всемье, кузина Юджиния училась вшколе. Бабушка его баловала. Федор улыбнулся:
        -Джон иДжоанна тоже подростками были. Увидетьбы ее сейчас, бабушку…, - после войны отец вернулся кстроительству Транссибирской магистрали. Федор, сматерью, оставался рядом. Они путешествовали вособом вагоне. Родители учили его языкам, математике, идругим гимназическим предметам. Федор увидел иБайкал, иАмур, иТихий океан.
        -Ихорошо выучили, - весело подумал он, - вСанкт-Петербурге, я отличникомбыл.
        Он помнил рождественскую елку наПетроградской стороне, дневное представление «Щелкунчика», родителей, уезжавших воперу, или набал, отца, вформе полковника инженерного ведомства, сорденами, мать, вшелковом платье сдекольте, суложенными впышную прическу, белокурыми волосами.
        -Началась война, - Федор налил себе половину хрустального бокала водки, - переворот, опять война…, - заиграл оркестр. Он, залпом, даже непоморщившись, выпил.
        Федор поймал взгляд кузена:
        -Вы тоже сДжорджем попробуйте. Говорят, вИспании есть советские посланцы. Познакомитесь сними, они вас водку пить научат. Думаю, они еще незабыли, как это делать, вотличие отвсего остального, - тяжело добавил Федор.
        УФедора даже неспрашивали, собираетсяли он ехать вИспанию.
        -Да изачем? - он слушал танго:
        -Это немоя война. Хотя они против Гитлера. Как Мишель говорил? Долг каждого просвещенного человека, бороться сбезумием. Я помню, отец отмахивался, когда дядя Михаил упоминал обольшевиках. Папа считал их сумасшедшими, был убежден, что народ заними никогда непойдет. Анемцы? - внезапно, остро подумал Федор:
        -Неужели они подчинятся Гитлеру? НоРоссия подчинилась. Ленину, Сталину. Акто неподчинился, тот бежал, как мы. Крысы покинули тонущий корабль…, - он разозлился насебя:
        -Лучше, наверное, затонуть вместе скораблем исгинуть. Борьба бесполезна. Брехт уехал, Ремарк уехал. Их книги жгли наплощадях. Зачем им, после такого, оставаться вГермании? - отогнав эти мысли, Федор щелкнул пальцами:
        -Хватит ополитике, господа. Мы вкабаре, положено танцевать. Я вижу Момо, - он прищурился, - сподружкой. Хорошенькая, кстати. Раздобудем третью девушку, - он подмигнул Оруэллу, - ипосидим, как следует, - Федор послал застолик Пиаф бутылку «Вдовы Клико».
        Он смотрел наизящный профиль подружки Момо. Темные, пышные, собранные назатылке волосы, переливались всвете прожекторов, щеки цвета смуглого персика раскраснелись. Девушка была вжемчужно-сером, вечернем платье.
        -Она похожа наРоксанну Горр, - подумал Федор, - то есть тетю Ривку. Сестру дяди Хаима…, - вспомнив, что раввин Горовиц сейчас вБерлине, он решил:
        -Сделаешь все, что угодно, аНабокова вывезешь иотправишь вАмерику. Надо съездить кКорбюзье, составить список немецких архитекторов, художников, надавить начиновников. Франция только выиграет, эти люди, признанные таланты. Франция иАмерика…, - уФедора имелось два паспорта. Гражданство он получил сразу повозвращении вПариж. Все предки матери поотцовской линии были французами.
        Девушка поднесла кгубам бокал сшампанским, заиграли «Кумпарситу».
        Федор поднялся:
        -Начнем развлекаться, господа. Момо споет, носначала пригласим дам застолик…, - он так исделал. Пиаф кивнула. Подружка, высокая, тонкая, часто, взволнованно дышала. Девушка молчала, изредка подрагивая длинными ресницами. Глаза унее были серо-голубые, большие. Федор заставил себя невспоминать танго, что он танцевал сАнной, вБерлине. Он только сказал, что его зовут месье Теодор. Девушка выдавила изсебя:
        -Аннет…, Мадемуазель Аннет, месье…, - когда принесли бутылку шампанского, Пиаф шепнула:
        -Месье Корнель, самый известный архитектор Франции, после Корбюзье. Я унего пела, навечеринках. Очень богатый человек. Иего кузен…, - Момо, отчего-то покраснела, - он вЛувре работает, художник. То есть реставратор…, - Пиаф, решительно, отпила «Вдовы Клико».
        -Ненадо ни очем жалеть, - пробормотала она себе под нос. Месье Корнель появился устолика, иАнеля больше ни очем немогла думать.
        -Вы очень хорошо танцуете, - наконец, пролепетала она. Федор усмехнулся:
        -Спасибо. Я вообще все хорошо делаю, мадемуазель. Насовесть…, - он решил отвезти девушку домой, после программы.
        -Отдохну, - подумал он. Танго закончилось. Федор склонил рыжую голову:
        -Закажем еще шампанского, послушаем Момо…, - он даже необернулся, уверенно направившись ксвоему столику. Федор знал, что девушка пойдет заним. Подороге он велел официанту принести еще пять бутылок, изакусок, для дам. Такие девчонки обычно ужинали вареными яйцами. Отодвинув стул, он усадил Аннет. Момо успела позвать третью девушку, миленькую блондинку, устроив ее рядом сОруэллом.
        Федор потянулся заводкой: «Начнем веселиться, дамы игоспода».
        Анеля еще никогда невидела таких мужчин.
        Затанцем, Анеле приходилось поднимать голову, чтобы посмотреть нанего. Обычно мужчины были одного сней роста, или даже ниже. Она видела его голубые глаза, рыжие ресницы, вдыхала теплый, пряный аромат. УАнели кружилась голова. Руки унего были уверенными, большими, сжесткими ладонями. Месье Теодор улыбнулся:
        -Я архитектор. Я сам, бывает, смастерком управляюсь. Авы шьете…, - он мимолетно провел пальцами поее запястью, - я помню, вы говорили, что умадам Скиапарелли работаете, - Анеля едва заставила себя устоять наногах, так это было хорошо.
        Когда застолом оказались дамы, разговор сполитики перешел накино исветские сплетни. Появившись наэстраде, Момо спела «Гимн легионеров». Зал взревел. Анеля поняла:
        -Она нетанцевала. Она застоликом сидела, смесье де Лу…, - щеки Момо отчего-то раскраснелись. Вернувшись взал, выпив бокал шампанского, певица загадочно сказала:
        -Скоро вас ждет маленький сюрприз, господа.
        Оруэлл иего блондинка собрались уходить. Через неделю они сМишелем ехали вБордо. Оруэлл пересекал границу пофальшивым французским документам, изготовленным Мишелем. Барон ехал вИспанию вполне легально, смандатом Лиги Наций. Оставшись застоликом сМомо, Мишель, внезапно, подумал:
        -Надо ее пригласить танцевать, хотябы извежливости…, - Пиаф отмахнулась:
        -Я никогда нетанцую, месье де Лу, если можно избежать такого…, - она помолчала:
        -Я помню, напоследней вечеринке месье Корнеля вы рассказывали, что нацисты делают сискусством. Я тогда недослушала, мне петь надо было…, - Момо, намгновение, коснулась его руки: «Сейчас уменя есть время. Мне очень интересно, месье деЛу».
        Момо, горько повторяла себе:
        -Оставь. Он выпускник Эколь де Лувр, барон. Унего титул времен королевы Марии Медичи…, - наодной извечеринок Пиаф слышала, что гости говорят обистории. Унего была красивая, совсем, юношеская улыбка, ибольшие, голубые глаза. Она, незаметно, любовалась его руками, длинными, ловкими пальцами, седва видными пятнами краски. Поймав ее взгляд, Мишель рассмеялся:
        -Они намертво въедаются, Момо. То есть, простите…, - он покраснел, - мадемуазель Пиаф…
        Тонкая бровь взлетела вверх, она прикурила отзажженной спички:
        -Просто Момо, месье де Лу. Я давно привыкла ктакому имени. Или Пиаф…, - Мишель посмотрел вглубокие, темные глаза. Момо повела рукой:
        -Я знаю, Гитлер запрещает легкую музыку, джаз. Он хочет, чтобы все маршировали влад, как его штурмовики. Он велел неиграть Мендельсона, потому что он еврей, - Момо скривилась. Они заговорили омузыке. Мишель любил Шопена иСен-Санса, его покойная мать была хорошей пианисткой. Пиаф вздохнула:
        -Вы тоже сиротой остались, ребенком совсем. Меня бабушка вырастила, - женщина коротко улыбнулась, - она бордель содержала, вНормандии. Девочки меня любили, баловали…, - Мишель решительно поднялся:
        -Пойдемте, Момо. Когда вы станете великой певицей, я буду рассказывать, что танцевал сПиаф…, - бледные щеки женщины зарумянились. Она ивправду была, подумал Мишель, как птичка, как воробышек, маленькая, хрупкая.
        -Нам сАннет пора насцену, - сказала Момо, когда оркестр замолк, - номы еще увидимся, месье деЛу.
        -Мишель, Момо, - попросил он. Женщина повторила хрипловатым голосом: «Мишель».
        -Она, конечно, великая певица, - Мишель вспоминал ее детскую, тонкую руку всвоей руке, - аей всего двадцать один. Подумать только, она могла пропасть наулице. Малоли таких девчонок наМонмартре прозябает…, - Теодор усмехнулся:
        -Я незнал, что коммунисты хорошо танцуют. Игде только научился? Уменя навечеринках ты вечно вуглу стоишь, икритикуешь сюрреалистов, ретроград, - он похлопал кузена поплечу.
        Затанцем, смадемуазель Аннет, они говорили мало. Федор заметил акцент вее французском языке. Девушка, смущаясь, объяснила, что она приехала изПольши, сирота, инепомнит своих родителей. Звали ее, как выяснилось, мадемуазель Гольдшмидт. Ей исполнилось восемнадцать. «Вот почему она натетю Ривку похожа, - сказал себе Федор, - она тоже еврейка. Иудяди Хаима такиеже глаза, серо-синие».
        Дядя Натан, старший брат дяди Хаима, пропал вПольше, вовремя войны, но, Федор, конечно, девушке отаком говорить нестал. Отнее легко, неуловимо пахло цветами. Темный локон щекотал немного оттопыренное, смуглое, нежное ухо. Настройной шее билась синяя жилка:
        -Анна, ее тоже зовут Анна. Брось, просто девчонка изночного клуба. Их утебя было десятки, идесятки будет. Привезешь ее домой, подаришь какую-нибудь безделушку…, - Федор никогда непускал подружек всвою жизнь. Он удовлетворялся тем, что может позвонить полюбому изтелефонных номеров взаписной книжке, заказать столик вхорошем ресторане, иприехать сдевушкой встудию. Он никому непоказывал семейных реликвий. Они хранились уматери, нарю Мобийон. Федор никому нерассказывал овойне иперевороте.
        -Только сАнной я отаком говорил, - рука Аннет доверчиво лежала вего руке, девушка легко, изящно двигалась, следуя заним, втанго, - только сней…
        Вквартире Федор держал книги, старые, спожелтевшими страницами, Пушкина иДостоевского, спосвящением автора отцу, сеще нестершимся шифрованным посланием натитульной странице. Они стояли вкабинете, наполке, рядом срабочим столом. Туда девушкам хода небыло.
        Аннет призналась, что собирается петь, дуэтом сМомо. Федор, весело заметил:
        -Увас много талантов, мадемуазель Гольдшмидт.
        Девушка зарделась:
        -Я снималась вкино, дома, вПольше. Правда, фильмы были наидиш. Их только евреи смотрят…, - увидев наэстраде девушек, взале захлопали. Певица, сильным голосом, перекрывая шум, сказала:
        -Песня сродины моей подруги, мадемуазель Аннет! Сердце может плакать без слез, алюбовь, - Момо вздохнула, - никогда незаканчивается.
        Федор узнал мелодию. Десятилетним мальчиком, он сродителями гостил вАмерике. Кузина Юджиния прошлым годом вышла замуж задядю Михаила, насвадьбу собралась вся семья. Родители решили показать ему, как смеялся отец, родину Федора. Удяди Хаима родился первый сын, Аарон. Они были наобрезании, всинагоге, инабанкете, водном изкошерных ресторанов, наМанхэттене.
        -Тетя Ривка, то есть Роксанна Горр, еще вкино снималась…, - вспомнил Федор: «Все Горовицы приехали, иона тоже». Роксанна ипела тогда, набанкете.
        Сейчас перед ним стояла тоже она, высокая, изящная, темноволосая. Он слышал низкий, томный голос:
        Meydl, meydl, kh'vil bay dir fregn,
        Vos ken vaksn, vaksn on regn?
        -Шейне мейделе, - весело пробормотал Федор. Они сотцом воевали вГалиции, где жило много евреев:
        -Надо ей сказать, что она наРоксанну Горр похожа…, - прислушавшись, он похолодел. Засоседним столом говорили нарусском языке. Поняв, очем идет речь, Федор сжал зубы:
        -Нельзя начинать драку. Кроме меня, здесь русского никто незнает…
        Высокий человек всмокинге поднялся, сбокалом вруках. Расплескивая шампанское, он пьяно крикнул, нафранцузском языке: «Жиды все заполонили! Бейте жидов, господа!». Он швырнул бокал насцену. Пианист отскочил отинструмента, девушки взвизгнули. Федор велел кузену: «Немедленно уведи их сэстрады инепускай взал!». Люди свистели, сцена опустела, однако русские никак немогли угомониться. Давешний господин, покачиваясь, заорал:
        -Я покажу, что мы делали сжидами, когда я служил вбелой гвардии!
        Воронцов-Вельяминов засучил рукав рубашки. Господин неуспел хоть что-то прибавить. Федор, встряхнув его, одним ударом, сломал емунос.
        Пошевелившись, Мишель открыл глаза. Вспальне было темно, сквозь задернутые шторы пробивались лучи света. Почувствовав тепло рядом, он, неожиданно, улыбнулся. Мишель увел девушек сосцены, номадемуазель Гольдшмидт наотрез отказалась садиться втакси. Она стояла, высокая, вровень Мишелю, серо-синие глаза сверкали гневом. Изкабаре слышался звон стекла, чей-то крик исвистки полицейских.
        -Даже иречи отаком быть неможет, - девушка вскинула подбородок, - позаботьтесь оМомо, месье де Лу, ая вернусь туда, - она махнула всторону зала.
        -Мадемуазель Гольдшмидт, - умоляюще сказал Мишель, - ненадо. Вы слышали, что говорили эти люди…, - он, зло, подумал:
        -Какой позор, внаше время, вцивилизованной стране. Очередные поклонники Гитлера, неиначе.
        -Я такое невпервый раз слышу, месье де Лу, - выхватив унего сумочку, мадемуазель Аннет добавила, через плечо:
        -Надо помочь месье Теодору…., То есть месье Корнелю…
        Мишель, было, открыл рот, чтобы поинтересоваться, как мадемуазель Гольдшмидт собирается помочь кузену. Момо потянула его зарукав смокинга. Пиаф недоставала ему головой доплеча. Маленькие, хрупкие ручки оказались неожиданно сильными. Мадемуазель Гольдшмидт, решительно, скрылась забархатной портьерой:
        -САннет все будет впорядке, - услышал он смешливый шепот Момо, - неволнуйтесь. Отвезите меня домой, месье де Лу…, То есть Мишель…, - отчерных, кудрявых, немного растрепанных волос пахло табачным дымом ишампанским. Ее тонкие пальцы легли владонь Мишеля. Он кивнул: «Конечно, Момо».
        Она жила наЛевом Берегу, наМонпарнасе. Такси ехало помосту, посреди ночного, освещенного огнями реклам Парижа. Мишель говорил себе:
        -Нельзя, нельзя. Ты ее нелюбишь, такое бесчестно. Вы никогда небудете вместе…, - он услышал шепот: «Ненадо ни очем жалеть…», ощутил легкое прикосновение сухих, ласковых губ. Мишель успел постучать встекло, отделявшее салон такси отшофера:
        -Нанабережную Августинок, пожалуйста.
        Момо лежала, устроившись унего под рукой. Она едва слышно дышала, спокойно, как ребенок. Мишель поцеловал мягкие, черные волосы, провел губами похудому, детскому плечу. Она сонно, нежно сказала:
        -Хорошо. Спасибо тебе, спасибо…, - зевнув, Момо опять задремала. Мишель гладил ее поголове, смотря наразбросанную поковру одежду. Надо было позвонить кузену. Осторожно поднявшись, Мишель привел впорядок спальню. Под кровать закатилась пустая бутылка бордо. Он усмехнулся:
        -Это я еще помню. Я Момо, говорил, что вино хорошего урожая. Почти десять лет, - Мишель отчего-то вздохнул. Он стоял над газовой плитой, следя закофе, глядя набашни собора Парижской Богоматери. Ранее утро было серым, пасмурным. Над Сеной метались речные чайки, помосту изредка проезжал автомобиль.
        -Надо ей сказать…, - сняв кофейник сплиты, он достал чашки, - сказать…, - Мишель непридумал, что сказать. Изпередней раздался звонок. Пока Мишель шел ктелефону, он успел представить себе, что кузен втюрьме, или того хуже, вгоспитале. Он отхлебнул горького кофе: «Слушаю».
        Голос Теодора звучал неожиданно бодро, и, удивился Мишель, даже весело. Кузен хохотнул: «Спал, должно быть. Ты Момо довез домой?»
        -Довез, - Мишель покраснел. Кузен всегда мог понять, когда Мишель врал. Юноша надеялся, что потелефону это незаметно:
        -Мадемуазель Гольдшмидт, вкабаре осталась, отказалась уезжать. Сней все впорядке? - спросил Мишель.
        -Более чем, - уверил его кузен, - как исомной. Кажется, мое здоровье тебя волнует меньше, - он рассмеялся:
        -Шучу. Спи дальше, утебя выходной, ауменя напяти участках работа кипит.
        Кузен отключился, напомнив Мишелю, что ждет его после обеда наЕлисейских Полях, уоружейного магазина:
        -Поедем вБулонский лес, - наставительно сказал Теодор, - пристреляем новый револьвер. Я свои обещания помню. Заподарки кузену Давиду небеспокойся, я все организую, - Мишелю, опять, почудился смешок вего голосе.
        Он аккуратно пристроил трубку нааппарат:
        -Кажется, все обошлось. Впрочем, было много свидетелей. Мерзавец устроил скандал, вобщественном месте…, - Мишель посмотрел начашку кофе:
        -Вернешься вспальню, ивсе скажешь. Нельзя лгать. Случаются ошибки…, - он взял поднос.
        Момо проснулась.
        Она сидела, придерживая простыню уплоской груди, покуривая сигарету, рассматривая картину Кеса ван Донгена, довоенный портрет матери Мишеля, напротив кровати. Отец заказал картину вдвенадцатом году, когда родился Мишель. Он инепомнил мать такой, светской красавицей, вширокополой, подовоенной моде, шляпе. Мать заболела чахоткой, когда Мишелю исполнилось пять лет, ипришло известие огибели отца под Ипром. Досмерти матери, он видел ее только усталой, бледной, кашляющей вплаток, сзапавшими, болезненными глазами.
        -Это твоя мама? - голос был нежным, тихим. Мишель кивнул: «Надо поговорить сМомо, надо…»
        -Она была очень красивая, - ласково сказала Пиаф:
        -Спасибо. Небеспокойся, я выпью кофе иуеду. Поймаю такси…, - ее глаза, немного, опухли. Мишель, внезапно, присел накровать:
        -Подожди…, - он взял маленькую ручку, коснулся тонких пальцев, - подожди, Момо. Я…, - залпом выпив кофе, она потушила окурок:
        -Несейчас. Потом…, - вполутьме ее глаза блестели, - потом ты все скажешь…, - Момо кивнула награвюру сгербом рода де Лу, - Волк. Я тебя так ночью называла, - ощутив прикосновение его губ, она заставила себя недрожать: «Ты, наверное, непомнишь…»
        Он помнил. Момо шептала что-то ласковое, Мишель успел подумать: «Надо ей хотябы сказать, что я вМадрид еду…»
        Оказалось, что обИспании он тоже говорил.
        Момо, тяжело дыша, уткнулась головой вего плечо:
        -Я знаю, Волк, - Мишель почувствовал, что она улыбается, - знаю. Ты делай свое дело, ая…, - женщина прервалась, - я буду петь…, - она прижалась кнему, Мишель поцеловал темные глаза:
        -Спи. Ия буду спать. Пообедаем, ия тебя провожу домой. Смоим кузеном все хорошо, исмадемуазель Гольдшмидт тоже…, - Момо хихикнула:
        -Я тебе говорила. Спи, милый…, - слушая хрипловатый, низкий голос, он, сам того неожидая, заснул. Момо, погладила его пощеке:
        -Буду петь. Ибуду ждать тебя, мой Волк.
        Она подавила вздох. Обняв, его, Пиаф задремала, крепко, без снов.
        Федор вышел вприемную полицейского участка восьмого округа, рядом спрезидентским дворцом, когда наулице светало.
        Дело было ясным, никто его задерживать несобирался. Господин, швырнувший бокал насцену, получил обвинение внарушении общественного порядка. Месье проводил время вкамере. Полиция, уставшая отбесконечных маршей ипротестов Аксьон Франсез иправых группировок, шутить стакими вещами нелюбила. Тем более, премьер-министр страны, месье Блюм, был евреем. Полицейский следователь, допрашивавший Федора, похлопал побланку протокола:
        -Месье Воронцов-Вельяминов, десяток свидетелей все подробно описали. Молодчики устроили дебош, бросали пустые бутылки, оказывали сопротивление полицейским. Вы вмешались, встали назащиту дам, так сказать, - полицейский улыбнулся, - любой судья вас поймет.
        -Дам, так сказать…, - Федор отряхивал пиджак вкрохотном, холодном туалете участка. Вмутном зеркале виднелась разбитая бровь, ирассеченная губа. Коснувшись ссадины, он поморщился:
        -Ладно. Мама врядли обратит внимание, - Федор умылся ледяной водой, - аостальным объясню, что произошел инцидент настройке. Унас такие вещи случаются…, - голова болела. Он жадно выпил воды из-под крана. Заломило взатылке. Федор, стоской, подумал олуковом супе, взабегаловке наЦентральном Рынке, горячем, остром, тягучем.
        -Истопку водки, - встряхнув головой, он сразу пожалел обэтом, - прямо туда ипоеду. Только надо позвонить Мишелю, узнать, что сдевушками…, - он помнил низкий, сильный, уверенный голос:
        -Оставьте меня впокое! Сомной все впорядке! Прекратите совать мне визитную карточку!
        -Ерунда, - Федор старался несмотреть всторону облицованной кафельной плиткой дыры вполу, - ей нечего было делать вкабаре…, - выпив еще воды, он наклонился над дырой.
        Стало немного легче. Умывшись, он оперся спиной остену:
        -Или щей суточных. Русские рестораны закрыты. Бери такси, поезжай наЦентральный Рынок, - разозлился Федор, - пусть бокал вина нальют. Ноэто был ее голос, я точно помню. Шейне мейделе, - он усмехнулся, - надо ее найти, через Момо…
        Искать непришлось.
        Шейне мейделе, вшелковом, вечернем платье, сидела надеревянной скамье приемной. Держась засумочку, девушка обеспокоенно глядела надверь. Когда она открылась, Анеля вскочила: «Месье Корнель, свами все впорядке?»
        Анеля, отчего-то подумала:
        -Он похож нагосподина Судакова, что вВаршаве выступал. Только он красивей, ивыше. Господи, - разозлилась девушка, - очем ты? Он нееврей, иженат, должно быть. Такие мужчины всегда женаты, - все мужчины, предлагавшие ей содержание, были старше ее, обеспечены, известны, и, конечно, уних имелась семья.
        -Ты здесь, чтобы справиться, как унего дела, - напомнила себе девушка, - он благородный человек. Он затебя вступился…, - приехав натакси, домой, Анеля неуспела переодеться:
        -Ему поесть нечего будет…, - девушка взяла медную кастрюльку, - найдется уних какая-то плитка…
        Навсю переднюю, упоительно, пахло курицей.
        Она стояла, глядя вголубые глаза. Девушка спохватилась:
        -Увас бровь рассечена. Надо промыть, уменя есть…, - зардевшись, Анеля вынула изсумки пузырек. Намодных показах девушки часто пачкали платья губной помадой. Спирт отлично выводил пятна сшелка ишерсти. Анеля всегда носила склянку всумочке.
        Она, было, достала носовой платок. Вытащив зубами пробку, месье Корнель выпил половину пузырька:
        -Очень вовремя, мадемуазель Гольдшмидт, - одобрительно сказал он, - большое спасибо. Аэто что? - он кивнул накастрюльку.
        Анеля даже ахнуть неуспела, только приняла склянку:
        -Куриный бульон. Наш, еврейский, я сама его варила. Я подумала, вы будете голодны, ипривезла…
        Месье Корнель жадно ел горячий, острый бульон. Анеля, бездумно, перебирала вещи всумочке, вертя визитную карточку надорогой бумаге: «Месье Альберт Пинкович, продюсер, Realisation d'art cinematographique». Внизу нацарапали: «Позвоните мне касательно кинопроб».
        -Я кричала натого мужчину, - вспомнила Анеля, - неудобно. Надо позвонить, изстудии, извиниться…, - он отставил пустую кастрюльку. Анеля настояла натом, чтобы протереть его ссадины. Она касалась лица Федора, нежными, прохладными, длинными пальцами. Он, внезапно, весело сказал:
        -Я вас домой хотел пригласить, мадемуазель Гольдшмидт.
        -Зачем, месье Корнель? - серо-синие, большие глаза посмотрели нанего. Федор покраснел: «Показать…». Он чуть недобавил, вспомнив рассказы бабушки Марты: «Коллекцию минералов».
        Улыбаться было больно, ноФедор все равно улыбнулся:
        -Мои эскизы, проекты. Я думал, что вам будет интересно. Иваши наброски ябы посмотрел, судовольствием. Спасибо, что меня спасли, - он указал накастрюльку. Анеля прошептала:
        -Это вы меня спасли, то есть меня иМомо. Я недумала, что вПариже такое бывает…, - она отвернулась.
        -ВПариже разные люди живут, - мрачно сообщил Федор, подавая ей руку. Он, было, хотел добавить, чтобы мадемуазель Гольдшмидт небоялась, потому что, если он будет рядом, то никогда больше такого неслучится. Федор оборвал себя:
        -Девушке восемнадцать лет. Зачем ты ей нужен? Она добрая душа, вот ивсе…
        Отнее пахло цветами инемного пряностями.
        -Я вам хотел сказать, вкабаре…, - Федор взял кастрюлю, они вышли напустынную, рассветную улицу:
        -Вы очень похожи наамериканскую кинозвезду, Роксанну Горр. Она моя родственница, - Федор остановил такси, - дальняя.
        -Мне говорили, - слабо улыбнулась Анеля.
        Они ехали вполном молчании, отодвинувшись друг отдруга. Девушка вспоминала:
        -Он меня приглашал посмотреть эскизы, встудию. Конечно, он женат. Женатые мужчины всегда так делают…, - такси остановилось уее двора. Федор, выйдя, открыв дверь, замялся:
        -Если вы незаняты, впонедельник вечером…, Мне надо выбрать подарки, вLe Bon Marche, вчесть рождения детей. Мы моглибы поужинать, направом берегу…, - урчал двигатель рено, прохладный ветер играл прядями темных волос, Анеля прижимала кгруди кастрюльку. Подняв глаза, она, дерзко, спросила:
        -Подарок вашей жене, месье Корнель? Увас родился ребенок?
        -Я холостяк, - хмуро ответил Федор, - бездетный. Подарок для моих кузенов, вАмстердаме. Уних мальчики насвет появились, близнецы. Поможете? - она быстро, мимолетно, кивнула. Застучали каблучки, Федор проводил глазами стройную спину.
        Подороге встудию, остановив такси уоткрытой цветочной лавки, он послал мадемуазель Гольдшмидт белые розы.
        Деревья вБулонском лесу блестели ярким золотом, втихом воздухе, медленно плыла паутинка. Мадемуазель Гольдшмидт подобрала сухой, цвета старой бронзы, лист. Федор заехал заней, налимузине. Она вышла водвор втвидовых брюках икоротком пальто. Темные волосы были непокрыты. Унего даже, наодно мгновение, перехватило дыхание. Увидев его, мадемуазель Гольдшмидт, покраснела. Она сидела рядом сФедором, забросив ногу наногу. Ведя машину, он, наконец, спросил: «Как прошли пробы?»
        Анеля, изстудии, позвонила месье Пинковичу. Девушка извинилась, объясняя, что была взволнована. Прервав ее, продюсер перешел наидиш. Он тоже оказался уроженцем Варшавы, переехавшим вПариж после войны.
        -Госпожа Гольдшмидт, - весело сказал Пинкович, - я успел связаться сколлегами, вПольше, навел справки. Я понял, что увас есть опыт работы перед камерой. Итемперамент, - Анеля поняла, что месье Пинкович улыбается.
        Заней прислали автомобиль. Анелю отвезли вБулонь-Бианкур, назападе Парижа, вкиногородок. Месье Пинкович оказался быстрым, пожилым человеком, вотменно сшитом костюме, свечно дымящейся папиросой вруке. Он провел Анелю посъемочным павильонам. Взале, наэстраде, где стояло фортепиано, месье Пинкович иеще несколько человек внимательно слушали ее пение. Они попросили девушку подвигаться посцене ипрочитать что-нибудь. Анеля выбрала басню Лафонтена, изтех, что она учила вПольше.
        Ей принесли чашку кофе. Месье Альберт заметил:
        -Вам это, наверное, постоянно говорят, новы, действительно, очень похожи наРоксанну Горр. Она давно неснимается, однако зрители, - Пинкович повел рукой, - соскучились потакому типажу. Неочередная безликая крашеная блондинка, аженщина, - он стал загибать пальцы, - схарактером, сволей, сумением привлечь мужчин…, - насчет последнего Анеля откровенно сомневалась, новелела себе молчать.
        ВLe Bon Marche, рассматривая смесье Корнелем детские кроватки изкедра, кружевные пеленки исеребряные погремушки, Анеля краснела. Девушке казалось, что их принимают засупругов. Накассе, когда месье Корнель рассчитывался, продавщица предложила отправить покупки наадрес резиденции мадам имесье.
        Погремушки уехали вАмстердам.
        Они смесье Корнелем отобедали вхорошем ресторане, набульваре Осман. Наулице, вмагазинах Анелю принимали заобеспеченную женщину. Драгоценностей она неносила, ноодежда унее была отличного кроя, издорогих тканей, обувь изящная. Сумочки Анеля делала сама, она умела работать скожей изамшей.
        Она знала, как вести себя вресторанах. Анеля записалась впубличную библиотеку. Девушка читала пособия поэтикету. Кмадам Эльзе часто приходили знакомые художники иписатели. Обед сервировался встудии, вызванными поварами. Анеля, украдкой, наблюдала заманерами гостей.
        Они смесье Корнелем говорили обискусстве. Он рассказывал Анеле освоих проектах:
        -Мое приглашение остается всиле, мадемуазель Гольдшмидт. Я вижу, - он окинул Анелю пристальным взглядом, - увас верная рука иточный глаз. Мне былобы интересно посмотреть наваши модели.
        Он отпил шампанского:
        -Я рисую, каждый день. Вы моглибы мне позировать…, - Федор, отчего-то, нехотел думать оней, как одесятках девушек, чьи телефоны значились унего взаписной книжке.
        -Нет, - поправил он себя, - оних я вообще недумаю. Аоней…, - оней он думал часто, особенно, вечерами, учертежной доски, медленно куря папиросу. Смотря начеткие линии, он понимал, что ему хочется показать проект шейне мейделе, как, смешливо, называл ее Федор.
        Вресторане он коротко сказал, что воевал, подростком, юношей лишился отца, аего мать болеет иживет вдеревне. Орю Мобийон вПариже никто, кроме Мишеля, доверенного врача, исиделки, неподозревал. Федор несобирался ничего менять. Позакону, мать надо было поместить взакрытую больницу. Федор немог иподумать отаком. Он объяснил мадемуазель Гольдшмидт, что был вГалиции, навойне, ипомнит несколько слов наидиш.
        Ее серо-синие глаза заблестели:
        -Я только знаю, месье Корнель, что меня под Белостоком нашли. Крестьяне, двухлетним ребенком. Советы сПольшей воевали, - Анеля вздохнула, - много евреев погибло, имои родители тоже. Они местечки разоряли…, - Федор помнил, окомиссаре Конармии Горском, что потом сжег церковь вЗерентуе. Он, незаметно, сжал вкулаке, серебряную вилку:
        -Ненадо ей обэтом говорить. Бедная девочка, вдва года осиротеть…
        Мадемуазель Гольдшмидт рассказывала ему одетском доме, где выросла. Когда речь зашла оПалестине, Федор отозвался:
        -Уменя ивИерусалиме семья имеется. Господин Судаков, окотором вы говорили, он мой родственник. Уменя есть…, - он осекся. Родословное древо хранилось нарю Мобийон. Мать любила его рассматривать, хотя Федор небыл уверен, что она понимает написанное. Жанна держала наколенях большой рисунок, врамке красного дерева, гладя его дрожащими пальцами.
        -Что? - поинтересовалась Анеля. Он вздохнул:
        -Проекты изПалестины. Некоторые мои соученики обосновались вТель-Авиве, когда Гитлер, - Федор дернул щекой, - пришел квласти.
        Они заговорили оРоксанне Горр. Федор рассказал девушке, что мадам Горр поехала вБерлин, вывозить еврейских артистов.
        -Я, тоже самое собираюсь сделать схудожниками иархитекторами, - прибавил он, - нанеделе встречаюсь сЛе Корбюзье. Будем решать, как им помочь.
        Мадемуазель Гольдшмидт, внезапно, коснулась его руки:
        -Спасибо вам, месье Корнель…, месье Теодор, - она покраснела.
        Федор, почти, сварливо сказал: «Долг порядочного человека. Ешьте рыбу, она вэтом ресторане всегда хорошая».
        ВСен-Жермен-де-Пре, он долго стоял уокна, смотря наосенний закат, вспоминая быстрое, нежное прикосновение ее пальцев:
        Божьи думы нерушимы,
        Путь указанный.
        Маленьким небыть большими,
        Вольным связанными…, —
        Федор разозлился:
        -Придумал себе что-то, настарости лет. Она неАнна, иникогда Анной нестанет. Красивая девушка, талантливая, сней приятно появиться вобществе. Пройдет пробы, начнет сниматься, сделает коллекцию одежды, выйдет замуж закакого-нибудь Ротшильда. Вобщем, заеврея. Она тебе говорила, что синагогу посещает. Тебе сней непопути…, - подытожил Федор.
        Они, все равно, ходили врестораны, ивоперу. Федор подвозил ее домой налимузине, иназывал мадемуазель Гольдшмидт.
        Девушка сидела, глядя вперед, назолотистые, багровые деревья пообеим сторонам дороги:
        -Пробы прошли хорошо, месье Корнель. Месье Пинкович обещал подобрать эпизодическую роль, - Анеля обхватила пальцами колено, - апотом посмотрим. Мне псевдоним придумали, - темно-красные губы улыбнулись, - накиностудии сказали, что мадам Горр тоже непод своей настоящей фамилией играла. Имадам Гарбо…, - Анеля услышала уверенный голос продюсера:
        -Я могу финансировать кинофильмы, как Пинкович. Втитрах меня неуказывают. Для французской публики нужна французская фамилия, дорогаямоя.
        -ИМомо под псевдонимом выступает…, - вспомнила Анеля.
        Момо появлялась напримерках сосчастливыми, туманными глазами. Придя вкомнатку кАнеле спирожными отФошона, Пиаф сказала:
        -Я ничего незагадываю, милая. Ноинеочем нежалею…, - она сидела наподоконнике, затягиваясь папиросой: «Как будет, так ибудет».
        Анеля взяла ее руку:
        -Я очень рада затебя. Ия обещаю, ничего неспрашивать.
        -Икак вас назвали? - припарковав машину, Федор открыл для нее дверь:
        -Вам очень идет наряд, - он склонил голову, - отличный крой. Я вижу, что это ваша рука…, - Анеля долго вертелась перед зеркалом вдверце гардероба. Девушка тряхнула головой:
        -Ничего страшного, если я надену брюки назагородную прогулку. Марлен Дитрих их носит, вконце концов.
        -Спасибо…, - она засунула руки вкарманы короткого пальто, темные волосы разметались поплечам:
        -Я все сама шила, как обычно. Аназывали меня, - Анеля помолчала, - Аннет Аржан.
        -Отлично, - Федор кивнул, - коротко, начинается напервую букву алфавита изапоминается. Аржан, потому, что вы Гольдшмидт, - они пошли кбезлюдному озеру.
        Федор хотел показать ей почти готовую виллу.
        Анеля остановилась:
        -Как здесь хорошо, месье Корнель. Я очень люблю осень…, - она держала бронзовый лист дуба. Анеля вспомнила тусклое, светящееся золото волос Батшевы накартине Рембрандта. Месье де Лу, перед отъездом, устроил ей приватную экскурсию вЛувр. Холст висел насвоем месте. Анеля замерла:
        -Это вы его реставрировали, оказывается…, - она смотрела насидящую женщину. Анеля, внезапно, услышала мягкий, ласковый голос, стрекот швейной машинки, детский смех. Нанее повеяло теплым ароматом пряностей:
        Rozhinkes mit mandlen
        Slof-zhe, Chanele, shlof….
        Анеля, незаметно, помотала головой:
        -Спи, Ханеле, спи. Мама моя так пела, наверное. Колыбельную обизюме иминдале. Я знаю песню, ничего удивительного…, - закрываяя глаза, она видела светлые волосы. Откуда-то, вголове появилосьимя.
        -Бася, - девушка рассердилась:
        -Ты накартину смотришь, где Батшева нарисована. Наидиш Батшева будет, Бася. Нечего больше придумывать.
        Федор стоял, отведя отнее взгляд.
        Он проводил кузена навокзале Аустерлиц. Мишель иОруэлл уезжали вБордо. Федор был спокоен замальчишку. Они купили хороший револьвер Colt-Browning. Кузен оказался неожиданно метким. Мишель пожал плечами: «Ты архитектор. Внашем деле важен верный глаз».
        -Ты нарожон нелезь, - велел Федор, рассматривая спокойное лицо кузена. Мишель улыбался, глаза были немного, туманными:
        -Влюблен, чтоли? - насторожился Воронцов-Вельяминов:
        -Давно пора, двадцать четыре года…, - Мишель перезарядил пистолет:
        -Я нестрелять туда еду, Теодор, аобеспечивать сохранность полотен, отправлять их подальше отМадрида, - Мишель вскинул револьвер:
        -Но, если надо будет применить оружие, чтобы спасти людей, или живопись…, - он выпустил несколько пуль вмишень, - я так исделаю, несомневайся.
        -Ктобы сомневался, - хмыкнул Федор, глядя натвердый подбородок, наупрямые, голубые глаза кузена.
        Мишель почти опоздал котправлению поезда. Федор, ядовито, заметил:
        -ВИспании окажись вовремя, иначе пропустишь штурм Мадрида франкистами.
        Откузена пахло женскими духами, горьковатым, слабым ароматом цитрона.
        -Интересно, что задама? - Федор помахал вслед поезду:
        -Рубашку он криво застегнул. Двадцать четыре года, я нагод младше был, вБерлине…, - отогнав мысли обАнне, он пошел квыходу настоянку для автомобилей.
        Ведя мадемуазель Гольдшмидт квилле, Федор вспоминал, как осенью тринадцатого года, он, сродителями, ездил вЦарское Село. Он слышал голос отца, видел букет сухих, багровых листьев вруках матери. Его подергали зарукав, робкий голос проговорил:
        -Месье Корнель…, Так красиво…, - Анеля, еще никогда невидела подобных зданий, даже нафотографиях. Белый мрамор блестел влучах солнца. Вилла, казалось, вырастала изсклона холма. Анеля подумала:
        -Словно ракушка, наберегу моря. Будто она всегда здесь стояла…, - девушка обернулась. Голубые глаза месье Корнеля блестели. Он забрал осенний лист: «Знаете, что сегодня задень?»
        -Девятнадцатое октября…, - недоуменно, отозвалась Анеля: «Апочему…»
        Федор смотрел куда-то вдаль:
        -Я вам стихи почитаю, русские. Пушкина, - Федор вспомнил:
        -Отец их читал, вЦарском Селе, - он закрыл глаза: «Господи, как давно я их неслышал».
        Унего был красивый, низкий голос:
        Роняет лес багряный свой убор,
        Сребрит мороз увянувшее поле,
        Проглянет день как будто поневоле
        Искроется закрай окружныхгор…
        Листья шуршали, всинем, чистом небе плыло белое облако. Приподнявшись нацыпочки, Анеля коснулась губами его щеки.
        Анеля обычно позировала вмаленьких студиях наМонмартре, уставленных старой мебелью. Устен стояли холсты, пол усыпал пепел. Отопления вних неводилось. Комнатка Анели, вЛатинском квартале, обогревалась печкой, работавшей наугольных брикетах. Хозяйка объяснила, что втаких каморках впрошлом веке жили слуги, работавшие вогромных, буржуазных квартирах нанижних этажах здания.
        Анеля неунывала.
        Унее было окно, выходящее начерепичные крыши. Она видела купол Пантеона, ипорхающих впарижском небе голубей. Панорама стоила того, чтобы несколько раз вдень взбираться поузкой, крутой лестнице нашестой этаж. Отдельной ванной вкомнате небыло. Жильцы ходили вобщую умывальную, скаменными полами, инесколькими раковинами.
        Вподвале дома располагалась прачечная. Анеля взяла ухозяйки старый, оловянный таз. Девушка, ради экономии, стирала сама. Гладила она тоже сама, вдом провели электричество. Анеля, скрепя сердце, купила дорогую американскую новинку, утюг.
        Мадам Эльза настаивала набезукоризненном внешнем виде девушек. Анеля встречала клиенток вприемной, помогала напримерках, вела календарь мадам. Ей требовалось выглядеть безупречно. Она внимательно следила заобувью исумочками, отпаривала игладила костюмы, носила хорошие чулки.
        Незаметно вздохнув, Анеля посмотрела вниз, нате, самые чулки. Месье Корнель велел ей сесть вкресло наподиуме. Анеля сначала подражала мадам Эльзе иклиенткам. Выпрямив спину, девушка сомкнула ноги. Мадам никогда неперекрещивала щиколоток. Анеля, вметрополитене, практиковала такую позу.
        Месье Корнель, рассмеявшись, отложил альбом:
        -Нет, нет, мадемуазель Гольдшмидт, вы немагазинный манекен. Вы читаете газету, рядом камин…, - наколенях Анели лежала свернутая Le Figaro.
        Войдя встудию, Анеля подавила восхищенный вздох.
        Квартира занимала верхний этаж элегантного дома, неподалеку отаббатства Сен-Жермен-де Пре. Вкрыше устроили окна. Комнату заливал мягкий, рассеянный, свет осеннего дня. Анеля подумала, что это, скорее, зал водворце, свысокими потолками, смраморным камином. Наполу, черного дерева, лежала шкура тигра. Пахло кедровыми поленьями, потрескивал огонь. Вуглу, наподиуме, стоял рояль, настенах висели картины. Анеля заметила несколько статуй.
        Месье Корнель собирал сюрреалистов иэкспрессионистов. Он называл имена Пикассо, Дали, Жоана Миро иКандинского. Кандинский учил месье Корнеля, вшколе Баухауса. Месье Корнель показал ей скульптуры Бранкузи иГенри Мура. Глядя накартину Пикассо, Анеля робко спросила:
        -Меня вы тоже вэтом стиле нарисуете?
        Он весело отозвался:
        -Нет, мадемуазель Гольдшмидт. Я люблю современное искусство, норисую академически, сюношескихлет.
        ВБулонском лесу, она, счасто стучащим сердцем ожидала ответного поцелуя. Он случился, носовсем нетакой, каким его представляла девушка. Взяв ее руку, месье Корнель, осторожно, нежно прижался кней губами. Анеля заставила себя недрожать.
        -Спасибо вам, - серьезно сказал мужчина, - я давно невспоминал стихи. Спасибо засегодняшний день, мадемуазель Гольдшмидт…, - месье Корнель довез ее додома. Оказавшись всвоей комнатке, Анеля расплакалась:
        -Ты ему ненравишься, - мрачно сказала себе девушка, раздеваясь, - незачем что-то придумывать.
        Наследующий день он позвонил встудию. Анеля немогла отказать, немогла прекратить встречи. Она засыпала ипросыпалась, думая оего голубых глазах. Девушка вспоминала сильные, надежные руки, рыжие, цвета ярких, осенних листьев, волосы.
        -Читайте, - велел месье Корнель. Анеля откинулась наспинку большого кресла, забросив ногу наногу.
        -Я сшести утра настройках. Радио только вмашине слушаю. Хоть новости узнаю, - он рисовал быстрыми, точными, уверенными движениями.
        Вгазете ничего интересного небыло. Франкисты стояли под Мадридом. Анеля, обеспокоенно, спросила:
        -Как вы думаете, месье Корнель, месье де Лу вИспании?
        Почта изосажденного Мадрида недоставлялась. Федор вздохнул:
        -Почти неделя прошла. Думаю, что да. Вернется он вПариж, мы все узнаем.
        Республиканцы перевозили самые ценные картины, рисунки исокровищницу испанских монархов навосток, вВаленсию. Война натех территориях, пока нешла. Мишель развел руками:
        -Если что-то случится, существует договоренность справительством Швейцарии. Холсты отправят вЖеневу, через Марсель, морским путем. Мы проводим картины.
        Кузену, скураторами Прадо, надо было упаковать пятьсот холстов ирисунков, несчитая корон, скипетров, драгоценных часов ибезделушек. Федор строил вИспании, довойны. Он повторил, про себя:
        -Довойны. Теперь это так будет называться.
        Он помнил картины Эль Греко иВеласкеса. Федор сидел перед «Менинами», зарисовывая их, проведя взале несколько часов. Любая изкартин начерном рынке стоила миллионы франков.
        -Неговоря озолоте, - сказал себе Федор, - вИспании случится тоже самое, что ивРоссии. Зазолото будут убивать.
        Он заставлял себя неволноваться закузена. Мишель был спокойным человеком, несклонным кнеобдуманным поступкам, внимательным иаккуратным. Федор набрасывал изящную, склоненную голову мадемуазель Гольдшмидт:
        -Все равно. Я видел, как война меняет людей…, - девушка зашуршала газетой. Федор отложил альбом: «Отдохните, я кофе сварю».
        -Ябы сама…, - запротестовала мадемуазель. Он усмехнулся:
        -Вы гостья, мадемуазель Гольдшмидт. Я завами поухаживаю.
        Студию, отжилой части квартиры отделяла тяжелая, промышленного дизайна дверь. Здесь помещалась большая спальня, сотдельной ванной, ивыходом набалкон, кабинет, запертый наключ, ипросторная кухня, вамериканском стиле.
        Подороге, Федор проверил спальню. Сутра приходила уборщица. Ввазе работы Генри Мура стояли белые розы. Шелковое, постельное белье, пахло сандалом, горел камин. Федор стоял уплиты, глядя настальной, простых очертаний кофейник.
        Он нехотел торопить девушку, новидел, как блестят ее серо-голубые глаза. Мадемуазель Гольдшмидт часто дышала, икраснела, садясь влимузин. Сегодня Федор отвез ее назавтрак в«Риц». Он часто появлялся вресторане, повыходным дням. Взале сидела мадам Шанель. Окинув мадемуазель Гольдшмидт неприязненным взглядом, женщина отвернулась. Шанель завтракала схорошо одетым, светловолосым, молодым мужчиной. Федор уловил вего французском языке немецкий акцент.
        -Новый любовник, неиначе, - шепнул он мадемуазель Гольдшмидт, когда официант, налив им кофе, отошел:
        -Он ее младше лет надвадцать, номадам Коко таким славится…, - Анеля кивнула:
        -Она вателье никогда незаходит. Мадам Эльза иона…, - смешно закатив глаза, девушка провела пальцем пошее.
        Скиапарелли иШанель даже нездоровались.
        Достав серебряные, датского дизайна чашки, Федор разлил кофе. Проснувшись сегодня смыслями ошейне мейделе, он решил больше неоткладывать.
        -Она отменя уйдет, - Федор лежал впостели, рассматривая американскую люстру над головой, - я нееврей. Она снимется вкино, ее заметит Голливуд. Поедет вАмерику, выйдет замуж забанкира, или промышленника…,
        Он сладко потянулся: «Нопросто так я ее отпустить немогу». Он предполагал, что станет удевушки первым, но, навсякий случай проверил шкатулку, вкедровом шкафчике, вванной. Федор перенес ее вспальню, поближе ккровати. Врефрижераторе охлаждалось белое бордо. Он взял поднос:
        -Видно, что она хочет карьеры, хочет добиться успеха. Долго она сомной непробудет. Пока она влюблена, надо пользоваться моментом…, - он остановился вкоридоре:
        -Дурак ты, Федор Петрович. Ты исам…, - Федор разозлился: «Хватит. Один раз я любил женщину, ничем хорошим это незакончилось. Больше я такой ошибки несделаю».
        Они пили кофе, Федор курил, присев наручку кресла, просматривая альбом Анели. Девушка захватила свои эскизы. Анеля смотрела накрасивый профиль, нарасстегнутую, белоснежную, льняную рубашку, сзакатанными рукавами. Накрепкой шее висел маленький, серебряный крестик. Отнего пахло знакомо, теплыми, кружащими голову пряностями. Анеля поняла, что, еслибы она несидела, то врядли бы удержалась наногах. Он напевал что-то, нарусском языке, переворачивая листы.
        Анеля понимала, что он нееврей, что он, никогда наней неженится. Девушка сжала зубы:
        -Все равно. Я никогда, никогда такого нечувствовала. Сейчас новое время, наэто необращают внимания. Я хочу быть сним, столько, сколько получится…, - вздрогнув, она очнулась. Месье Корнель улыбался:
        -Очень, очень хорошо…, - он вернул альбом. Сильные пальцы погладили ее ладонь:
        -Увас точный глаз, мадемуазель Гольдшмидт…, - Федор провел губами потемному завитку волос над ухом, - точный глаз, верная рука. Я могбы заниматься свами рисованием…, - альбом соскользнул сее колен. Анеля задохнулась, откинув голову. Это был поцелуй, который она себе представляла, оставшись одна. Оказавшись унего вобъятьях, Анеля едва слышно, сладко застонала. Девушка ощутила его руку, наколене. Пальцы поднимались выше. Анеля, счастливо закрыла глаза.
        Темнота. Свет, резкий, бьющий влицо. Дверь слетает спетель. Треск выстрелов. Цокот копыт. Запах гари. Кто-то кричит, наулице, страшно, пронзительно. Какой-то ребенок, испуганно плачет, под кроватью.
        -Бася, - слышит ребенок, - Бася, бери Ханеле, бери…., Бегите, бегите все…, - ребенок узнает голос. Девочка идет, всхлипывая, протягивая руки: «Тате! Тате!». Опять свет. Смех, лица людей сливаются водно пятно. Их много, они держат вповоду лошадей. Светлые волосы, распущенные, сбившиеся, испачканные темным.
        -Маме, - ребенок задыхается, рыдает, - мамеле…, - грубые, жесткие руки, опять крик:
        -Нет! Нет! Ханеле! Отпустите дитя…
        Боль, мгновенная, острая, раздирающая все тело. Голубые, холодные глаза. Боль, земля пахнет кровью, рядом копыта лошадей. Она ползет, пытаясь подняться. Откуда-то, несется:
        -Ханеле! Беги! Александр, я прошу тебя, ненадо, ненадо…, - ее поднимают сземли, заволосы, бросают куда-то, смеются. Блестит выставленный штык. Она падает взнакомые, теплые руки отца, кричит, штык пронзает его тело, она вся вкрови. Она слышит задушенный вопль: «Ханеле, беги!». Человек сголубыми глазами выдергивает винтовку. Люди, окружающие мать, расступаются. Кровь заливает девочке лицо. Она хочет стать невидимой, хочет спрятаться, хочет небыть.
        Федор едва поймалее.
        Она ползла начетвереньках, подвывая, как зверь, раскачиваясь, мотая головой. Серо-голубые, остановившиеся глаза, невидяще взглянули нанего. Она что-то шептала. Прислушавшись, Федор уловил имена, Ханеле иБася. Он попытался прижать ее ксебе, успокоить. Девушка оскалила зубы, закричала, забилась. Федор удержал ее, тихо говоря что-то ласковое, неразборчивое. Ее трясло, она выгибалась, пыталась вырваться.
        Анеля обмякла, свернулась вклубочек, засунув большой палец врот. Девушка лежала наполу, подергиваясь, дрожа. Федор видел припадки, уматери, ноздесь унего были только слабые, успокоительные капли. Встречаяясь смадемуазель Оппенгейм, он держал лекарство наготове при визитах любовницы. Художница славилась неуравновешенностью.
        Федор боялся оставлять Аннет одну. Он попробовал поднять ее, девушка нестала сопротивляться. Она доверчиво прижалась головой кего груди. Девушка мычала какую-то песню наидиш, похожую наколыбельную.
        Вспальне он устроил ее накровати, сняв туфли ижакет, ипринес капель. Аннет покорно их выпила. Девушка залезла под одеяло. Она копошилась, апотом затихла. Федор похолодел:
        -Нора. Она себе сделала нору. Она говорила, ее влесу нашли. Господи…, - он поискал под шелком руку. Пальцы были холодными. Федор следил запульсом, пока непонял, что Аннет задремала. Одеяла он поднимать нестал, идверь вспальню оставил открытой.
        Вкабинете он взял телефонную книжку. Жак оказался дома, они сженой обедали. Федор, несколько раз, извинился, Лакан прервалего:
        -Ничего страшного. Говори, я врач, унас нет выходных.
        Федор, сам неходил каналитикам, ночитал Фрейда, ибыл заинтересован вего исследованиях. Лакан выслушалего:
        -Ты все правильно сделал. Она ничего невспомнит, когда проснется, неволнуйся. Будь рядом, ия должен начать сней работать, немедленно.
        Федор договорился орасписании визитов, обоплате, поблагодарил аналитика иповесил трубку. Он пометил вблокноте, что надо найти карту Польши, подробного масштаба, исходить впарижский офис «Джойнта». Дядя Хаим искал пропавшего брата именно через «Джойнт». Уних могли иметься сведения опогромах вПольше, пусть идвадцатилетней давности.
        -ИАарон в«Джойнте» работает…, - выкурив сигарету, он вернулся вспальню. Ее пальцы, под одеялом, потеплели.
        Он держал Аннет заруку:
        Ландыш, ландыш белоснежный,
        Розан аленький!
        Каждый говорил ей нежно:
        «Моя маленькая!»
        -Моя маленькая…, - ласково повторил Федор:
        -Небойся, я здесь, я стобой. Все будет хорошо, я обещаю…, - прижавшись щекой кизящным пальцам, он вдохнул запах цветов. Одеяло чуть приподнималось, Аннет спала. Федор сидел, боясь пошевелиться, слушая легкое, детское дыхание.
        Часть четвертая
        Германия, осень1936
        Берлин
        Высокие, кованые ворота городской резиденции графов фон Рабе, украшала эмблема компании, террикон, окруженный готическими буквами: «Fur die Gro?e von Deutschland». Черный кабриолет притормозил. Генрих фон Рабе улыбнулся:
        -Девиз появился впрошлом веке, герр Кроу. Концерн принадлежит немецкому народу, номы незабываем онашем прошлом.
        Младший фон Рабе заехал заПитером вотель «Адлон». Утром, портье, почтительно передал герру Кроу конверт сгербом. Визящном приглашении, отпечатанном, наатласной бумаге, говорилось, что граф Теодор фон Рабе ждет герра Кроу наобед. Наприглашении красовалась свастика, такуюже свастику Питер заметил направой створке ворот виллы.
        День был теплым, ярким, Унтер-ден-Линден усеивали золотые листья лип. Генрих предложил неподнимать верх кабриолета. Питер согласился:
        -Заодно полюбуюсь Берлином, герр фон Рабе. Впоследние два дня, - Питер посмотрел назолотые часы, - кроме деловых встреч, уменя больше ни начто неоставалось времени.
        Генрих встречал его нааэродроме Темпельхоф. Он, как иПитер, ходил вштатском, вбезупречном, цвета голубиного крыла, костюме, внакрахмаленной рубашке. Сверкнули бриллиантовые запонки, юноша протянул крепкую руку. Он был лишь немного выше Питера, скаштаново-рыжими волосами, свнимательными, серыми глазами. Подороге Генрих рассказал, что закончил математический факультет вГеттингене, нонестал принимать предложение остаться при кафедре, апоступил врейхсминистерство экономики, кгерру Ялмару Шахту.
        -Однако теперь, - Генрих затянулся папиросой, - создано Управление почетырёхлетнему плану, под началом рейхсштатгальтера Пруссии, Германа Геринга. Мы переводим производство навоенные рельсы, герр Кроу. Я работаю вуправлении 1-А, занимающемся горнодобывающей ипромышленной продукцией…, - задва дня, проведенные вБерлине, Питер еще непривык кздешним рассуждениям овойне, как очем-то обыденном, неизбежно долженствующем произойти.
        Вчера, навстрече вуправлении почетырехлетнему плану, бывший промышленник, аныне рейхскомиссар Кеплер, руководитель управления планирования, прямо заметил Питеру, что Германия нуждается впотенциале заводов «КиК».
        -Увас отличная сталь, - Кеплер стал загибать пальцы, - прекрасное химическое производство. После немецкого бензина ваш считается лучшим вЕвропе…, - Питер отпил хорошо заваренного кофе.
        Бензин «КиК» был чище произведенного вГермании, ноПитер предпочел неспорить, акивнул. Кеплер подошел кбольшой карте Европы, настене. Он широким жестом указал назапад:
        -Мы поддерживаем генерала Франко, герр Кроу, нетолько потому, что должны остановить, коммунистическую заразу. Нам требуется полигон для испытания новых вооружений. Мы отправляем вИспанию авиационный легион «Кондор»…, - Питер, спокойно слушал, изадавал вопросы.
        Унего был назначен визит напредприятия «ИГ Фарбениндустри». Начальник отдела исследований иразвития, герр Краух, обещал познакомить его сновейшими разработками немецких химиков.
        Когда Генрих приехал в«Адлон», они выпили кофе, ввестибюле. Питер рассказал фон Рабе обудущих встречах сучеными. Граф рассмеялся:
        -Мой старший брат, Отто, звонил сегодня. Он успевает кобеду, несмотря назанятость. Вего центре используется продукция фирмы Degesch. Отто гордится, что медики ихимики работают рука обруку, наблаго Германии. Он вас отвезет взглянуть…, - Генрих точным, изящным движением вытащил ложечку изчашки, - наих результаты.
        Берлин усеивали черно-красные, нацистские флаги, накаждом углу висели портреты фюрера.
        Навстречах, Питер делал только короткие пометки всвоем блокноте. Все остальное былобы подозрительным. Главная работа начиналась вечером, когда он возвращался сприемов. Впервый день Мосли исвиту приветствовал министр народного просвещения ипропаганды Геббельс. Вечером они посетили оперу. Пели «Лоэнгрина» Вагнера, постановка была отменной. Питер, сидя вложе, вспоминал:
        -Изоркестра уволили всех музыкантов-евреев, запретили исполнять Мендельсона…, - кузен Аарон был здесь, ноПитер немог ишагу сделать всторону Ораниенбургерштрассе, где помещалась главная берлинская синагога. Заним неследили, покрайней мере, Питер такого незаметил, однако он нехотел рисковать.
        Заобедом, после оперы, они слушали рассуждения председателя имперской палаты изящных искусств, герра Циглера. Художник рассказывал, как Германия освобождается отеврейского влияния вмузыке иживописи. Обедали они вэлегантном ресторане, наУнтер-ден-Линден. Члены СС, приставленные кбританской делегации, обещали посещение настоящей берлинской, рабочей пивной, исвиные ножки.
        -Нашими объедками мы заткнем горло жидам, - усмехаясь, заметил один изэсэсовцев, - заставим их давиться свиными костями.
        Мисс Митфорд, состаршей сестрой, навещала Мюнхен. Женщины намеревались появиться вБерлине ксвадьбе, назначенной через неделю, вгостиной особняка Геббельса. Питер, облегченно, выдохнул.
        Возвращаясь вномер, он заказывал кофе иначинал вспоминать. Дядя Джон запретил записывать, чтобы то ни было. Даже говорить, сам ссобой, Питер неимел права. Его люкс было непроверить, атехника развивалась очень быстро. Номер могли оборудовать фотоаппаратами иустройствами, фиксирующими речь.
        Питер включал радио, Моцарта, Бетховена или Баха. Он откидывался вкресле, медленно куря папиросу. Он позволял себе встать, только обработав информацию, полученную задень. Питер был уверен, что повозвращении вЛондон все вспомнит. Он мог воспользоваться радиопередатчиком группы наФридрихштрассе, однако пока Питер невыяснил ничего срочного. Модели истребителей, численность добровольцев Люфтваффе вИспании ипланы рейха попереводу промышленности навоенные рельсы могли подождать. Питер нехотел, без нужды, подвергать риску человека, взявшего унего портсигар.
        Все оказалось легко.
        Портье порекомендовал герру Кроу ювелирный магазин наФридрихштрассе: «Очень уважаемая фирма, им двести лет». Питер пешком дошел домагазина. Портсигар принял пожилой человек, седоволосый, слупой наголове. Услышав пароль, он отозвался:
        -Неизвольте волноваться, через два дня будет готово.
        Сунув квитанцию вкошелек, Питер выпил кофе, вкондитерской напротив. Сердце стучало. Он велел себе успокоиться:
        -Они рискуют гораздо больше, чем ты, постоянно находясь здесь. ИАарон рискует. Это твоя работа, наближайшие несколько лет…, - война, судя повсему, была неизбежной.
        Магазины наФридрихштрассе бойко торговали, висели афиши голливудских фильмов. Он вдыхал запах осенних листьев, женских духов. Девушки, цокающие каблучками потротуару, иногда, искоса поглядывали наПитера. Умногих, налацканах жакетов, виднелись значки сосвастикой. Юноши носили похожие повязки нарукавах пиджаков. Наулице было много людей вформе, прохаживались полицейские. Унтер-ден-Линден сияла чистотой, уподъездов отелей имагазинов стояли дорогие автомобили.
        Наобеде после оперы, он поднял, тост запроцветание экономики рейха, ипризвал всех покупать немецкие товары. Утром Питер отправился наКурфюрстендам, внеся вклад впроцветание нацистской промышленности.
        -ВЛондоне все выброшу, - Питер, ожидая Генриха, фон Рабе, переодевался вномере, - ботинки ни вчем невиноваты, нопротивно.
        Ботинки сшили излучшей итальянской кожи.
        -Сотрудничество наших стран, - важно заметил владелец магазина, - есть первооснова существования Европы. Берлин иРим стоят настраже границ, непропуская коммунистических идей…, - «Фолькишер Беобахтер» захлебывалась панегириками гению фюрера, подписавшего договор сИталией. Питер свернул газету:
        -ИсЯпонией подпишет. Тройственный пакт…, - он оглядел ресторан «Адлона», где сервировали завтрак. Питер увидел вуглу японцев. Сидели здесь иамериканцы, бизнесмены, ивенгры, ифранцузы. Кормили вотеле отменно, ноПитер преодолевал тошноту, глядя наантисемитские карикатуры вгазете.
        Выбирая ботинки, он заметил хозяину магазина:
        -Над кассой, судя повсему, - Питер указал настену, - раньше висело старое название.
        Немец усмехнулся:
        -Я сделаю ремонт, после рождественской распродажи. Фирма ариизирована, бывший владелец, - он брезгливо поморщился, - покинул страну.
        Выяснилось, что новый хозяин раньше служил вмагазине, старшим продавцом.
        -Ариизирована, слово, какое придумали, - угрюмо сказал себе Питер.
        Ворота распахнулись, они въехали наусыпанную мраморной крошкой дорогу, ведущую кмассивному, выстроенному изсерого гранита зданию виллы. Старший граф фон Рабе, Теодор, консультировал рейхсминистерство экономики илично Германа Геринга. Отто работал внекоем центре, вХадамаре, вземле Гессен. Генрих объяснил, что там лечат душевнобольных. Младшая сестра, Эмма, ходила вшколу.
        -СМаксом вы встречались, - весело сказал Генрих, - он, ксожалению, очень занят. Постоянно разъезжает, обеспечивает безопасность рейха…, - где сейчас обретался гауптштурмфюрер фон Рабе, Генрих неупоминал. Питер предполагал, что Макс изЛондона отправился вИспанию.
        -Непонятно, что он делал вКембридже, - вздохнул Питер, - аНаримуне отплыл вЯпонию. Бесчестно подозревать человека вшпионаже, наосновании его национальности, - рассердился Питер:
        -Я уверен, что Наримуне неподдержит пакты. Хотя он дипломат, он рискует карьерой…, - Циглер, заобедом, пригласил Питера навестить мастерскую.
        Генрих фон Рабе, гордо, сказал:
        -Герр Циглер писал портрет нашего отца, иделал эскизы Эммы, как идеала арийской девушки. Непременно посетите его ателье, герр Кроу. Он любимый живописец фюрера, - серые глаза Генриха восхищенно заблестели, он заговорил овеличии художественного гения Гитлера. Питер, устало, пожелал: «Заткнись, патефон проклятый».
        Семья ждала награнитных ступенях.
        Старший граф фон Рабе, высокий, состатками рыжих волос наголове, носил штатский костюм, сзолотым значком почетного члена НСДАП. Партийный значок красовался инагруди уОтто. Молодой человек, почти вровень отцу, изящный, был вформе военного медика, старшего лейтенанта. Коротко постриженные, снежной белизны волосы шевелил теплый ветер, наПитера взглянули прозрачные, голубые глаза. Он вскинул руку внацистском приветствии. Питер подумал:
        -Истинный ариец, что называется. Они здесь все такие…, - удевочки тоже были белокурые волосы, темно-синяя юбка Союза Немецких Девушек ибелая, накрахмаленная, рубашка, украшенная значками сосвастикой.
        -Хайль Гитлер! - услышал Питер звонкий, детский голос. Он заставил себя поднять руку: «Хайль Гитлер, господа!»
        -Обед, обед, - добродушно заметил старший фон Рабе:
        -Очень рад вас видеть, герр Кроу, - оказывается, они могли ипросто подать руку новому знакомому. Питер пожал большую ладонь, сзади залаяла собака. Генрих фон Рабе держал наповодке ухоженную, холеную овчарку.
        -Это Аттила, - улыбнулся молодой человек, - он родился вДахау, влагере для исправления врагов рейха. Их перевоспитывают, путем труда иобучения…, - Аттила зарычал.
        Питер увидел глаза Генриха, спокойные, пристальные, оценивающие. Он потрепал овчарку поголове:
        -Отличный пес. Пойдем, милый, - Генрих передал ему поводок. Они направились квыходящей наозеро террасе, где накрывали обед.
        Окна квартиры раввина Горовица, наГроссе Гамбургер штрассе, выходили настарое еврейское кладбище. Надгробных камней отсюда видно небыло, вдоль ограды росли высокие, старые тополя. Аарон снял комнаты заполную рыночную цену, упожилой еврейской пары, уехавшей вАмерику. Он аккуратно, каждый месяц, перечислял плату через банк. Еслибы нераввин Горовиц, то квартирубы конфисковали. Официально такое называлось ариизацией недвижимости.
        Вгосударственных учреждениях, показывая американский паспорт, Аарон видел, как менялись лица чиновников. Неоткрывая документ, заметив только герб США, служащие любезно улыбались. УАарона была борода, однако вБерлине их носили многие мужчины. Темные глаза, ивьющиеся волосы тоже ничего неозначали. Гитлер, иГеббельс были темноволосыми. Взгляд чиновников падал напервую страницу, выражение лиц менялось. Аарон упрямо сжимал губы, зная, что сним ничего немогут сделать. Он был иностранным гражданином, находился вГермании легально, его виза истекала только следующей осенью. Аарон напоминал себе, что ему надо быть осторожным. Он неимел права преступать закон. Его работа вБерлине была хоть какой-то гарантией того, что евреи города смогут покинуть Германию.
        Отсюда, досинагоги наОраниенбургерштрассе, где Аарон преподавал враввинском колледже, где помещался его кабинет, было ровно пять минут хода, медленным шагом. После утренней молитвы он занимался Талмудом снаставником, главой колледжа, раввином Беком, потом приходили студенты. Вовторой половине дня Аарон принимал посетителей.
        Все было просто.
        Евреи Берлина знали, что, если есть какая-то возможность найти их родственников, эмигрировавших вБританию, или Америку, пусть ивпрошлом веке, то рав Горовиц это сделает. Он терпеливо выслушивал рассказы одвоюродных дядьях, или сестре прадеда, довойны, отправившейся изГамбурга вНью-Йорк. Аарон заносил данные впапки, ишел вамериканское или британское посольство. Чиновники Государственного Департамента, работавшие вБерлине, неотличались скоростью работы, ноАарон их неподгонял. Он знал, что если приглашение отамериканских родственников получено, илежит впосольстве, то выдача визы непременно состоится.
        Главным, как он объяснял посетителям, было найти родственников. Данные поАмерике, Аарон отправлял в«Джойнт», вНью-Йорке. Сведения обэмигрантах вБританию, уходили тете Юджинии, вЛондон. Люди меняли фамилии, имена, переезжали сместа наместо. Аарон, уверенно, говорил:
        -Пожалуйста, небеспокойтесь. Их найдут, непременно.
        Вбольшинстве случаев так оно ипроисходило. После звонка представителя «Джойнта» американцы высылали приглашение берлинским родственникам. Навизы, тем неменее, существовала квота. Очередь, порасчетам Аарона, простиралась примерно надва года.
        -Надва года, - пробормотал он. Аарон стоял над плитой, ожидая, пока закипит кофейник:
        -Значит, ты здесь проведешь еще два года. Ивообще, столько, сколько понадобится…, - открыв форточку, он закурил папиросу.
        Прослышав ораввине Горовице, вБерлин стали приезжать евреи издругих городов. Аарон принимал всех, кого мог, уходя изкабинета после полуночи. Он устраивал людей наночлег, успокаивая их: «Небывало такого, чтобы я невыслушал человека».
        Аарон успевал ходить вдом престарелых, два раза внеделю, вести утреннюю молитву. Рав Горовиц хоронил, людей умирало много. Он наблюдал закашрутом вблаготворительной столовой, при синагоге, изанимался сдетьми. Пока нацисты невыгоняли ребятишек изгосударственных школ, вотличие отучителей еврейского происхождения. Аарон видел синяки налицах мальчиков, угрюмые глаза подростков. Рав Горовиц понимал, что рано или поздно они прекратят посещать классы, где настене висел портрет Гитлера, анауроках читали выдержки из«Майн Кампф».
        Эмиграцию вПалестину Британия, жестко, ограничивала. Леди Кроу, идругие депутаты парламента пытались увеличить квоты. Дети, вклассах при синагоге, учили иврит, ремесла, ипривыкали кобработке земли. ВБерлине работали представители сионистских организаций. Приходя кученикам, слыша «Атикву», Аарон горько спрашивал себя, доберетсяли хоть кто-нибудь изних доПалестины.
        -Ненадо отчаиваться, - напоминал он себе, - тетя Ривка иее друзья добились уГосударственного Департамента увеличения квоты навизы для профессиональных артистов. Почти триста человек уехало, попрограмме. Ненадо терять надежды…, - впервый раз Аарон потерял надежду, когда очередные, разысканные «Джойнтом», американские родственники, отказались высылать приглашение.
        Рав Горовиц незнал, как сказать отаком паре, сдвухлетним ребенком, сидевшей перед ним. Девочка возилась надиване скуклами. КАарону приходили наприем всей семьей. Рав Горовиц держал вкабинете игрушки идетские книги, наиврите. Их привозили вГерманию изПалестины.
        Он смотрел втемные глаза герра Эдуарда Бронфмана, своего ровесника, бывшего преподавателя гимназии. Аарон видел надежду вовзгляде его жены, бледной, взволнованной. Рав Горовиц немог даже открыть рот. Он непредставлял, как объяснить герру Бронфману, что его троюродный брат, живущий вФиладельфии, незахотел подписывать гарантию. Документ требовалось предоставить, при выдаче визы, впосольство. Вгарантии говорилось, что родственники обязуются обеспечить финансовую поддержку новым эмигрантам, вАмерике.
        -Я буду работать, - растерянно сказал герр Бронфман, - рав Горовиц, я молодой человек, здоровый, я выучу английский язык. Где угодно, настройке…, - он поднял руки, - я исейчас…, - он незакончил.
        Большинство берлинских евреев выживало, устраиваясь, загрошовую плату, нафабрики, заводы, истройки. Вгороде оставались магазины, принадлежащие евреям. Туда, позакону, нельзя было нанимать арийцев, номест влавках навсех нехватало. Бывшие учителя, юристы, имузыканты давали частные уроки. Врачи могли обслуживать только евреев, женщины перебивались шитьем иуборкой.
        Фрау Бронфман заплакала, тихо, чтобы неуслышала девочка. Аарон посмотрел накудрявую голову ребенка: «Я что-нибудь придумаю, герр Бронфман, обещаю».
        Всинагоге Аарон долго сидел, глядя наКовчег Завета, перелистывая молитвенник, чувствуя, как собираются слезы вглазах.
        Тетя Ривка была вгороде. Роксанна, смужем, ездила поГермании, прослушивая артистов, носейчас вернулась вБерлин. Аарон отправился кним наквартиру, Роксанна снимала апартаменты уХакских Дворов. Тетя, вамериканском паспорте, значилась Роксанной Горр. ВГермании никто неподозревал оее еврейском происхождении. Тем неменее, Роксанна, наотрез, отказывалась посещать театры иконцертные залы, куда пускали только арийцев.
        -Мне там делать нечего, - кисло говорила тетя, - последним евреем вберлинской филармонии оставался бюст Мендельсона, ноиего убрали.
        Филипп сварил им кофе. Аарон рассказал тете оБронфманах:
        -Как он может, этот человек, изФиладельфии? Это его родственники, он еврей. Сказано, что все евреи ответственны друг задруга, тетя…, - Роксанна, внезапно, нежно, погладила племянника поголове:
        -Разные люди бывают, милый. Впрочем, ты сам знаешь…, - она щелкнула пальцами:
        -Филипп, принеси список. Сделаем Бронфманов, - Роксанна почесала нос, - незнаю, музыкантами, чтоли…, - Аарон старался незлоупотреблять тетиной квотой, как он ее называл.
        Кофейник засвистел, Аарон потушил папиросу.
        Он покупал провизию вкошерных магазинах, нокофе втаких местах неводилось. Хозяева немогли себе позволить заказывать дорогие продукты из-за границы. Впервый месяц жизни вБерлине Аарон перебивался эрзацем изцикория. Ему было противно заходить вмагазины, где висело объявление: «Только для арийцев». Для зерен кофе кашрут нетребовался, ноАарон, все равно, немог преодолеть нежелание посещать такие лавки. Потом приехала тетя Ривка смужем, они привезли кофе иамериканские сигареты.
        -Апотом…, - Аарон, улыбнувшись, прислушался. Вванной лилась вода, из-за двери доносилось сильное, высокое сопрано:
        Die Lieb versu?et jede Plage,
        Ihr opfert jede Kreatur….
        Аарон подпел:
        Sie wurzet unsre Lebenstage,
        Sie winkt im Kreise der Natur…
        Он заглянул вспальню. Чулки валялись наковре, юбка ишелковая блузка лежали рядом скроватью, где они соскользнули, вчера, поздно вечером. Твидовый жакет висел настуле. Лацкан украшал значок сосвастикой. Сладко, уютно пахло ванилью. Аарон погладил теплую подушку.
        -Mann und Weib und Weib und Mann,
        Reichen an die Gottheitan…
        Сопрано, казалось, взлетело вверх.
        Аарон вспомнил:
        -Мудрецы так говорили, омуже ижене. Отом, что между ними Бог. Они, конечно, были правы.
        Они, как понял Аарон, вовсем оказались правы.
        Спохватившись, что кофе остынет, рав Горовиц пошел вванную, где тоже пахло ванилью. Натыкаясь вквартире наее вещи, флакон сдухами, пудреницу, сумочку, Аарон всегда улыбался.
        Она сидела смокрой головой. Рыже-золотые, как листья тополей наулице, волосы, покрывала белая пена американского шампуня. Бутылки привезла тетя Ривка. Устроившись накраю ванной, передав ей чашку кофе, Аарон засучил рукава халата. Он нежно, аккуратно тер худую спину. Рав Горовиц помялся:
        -Габи, я договорился, вконсульстве. Заключим брак, ты стетей Ривкой иее мужем отплывешь изБремена. Папа иМеир тебя встретят вНью-Йорке…, - мочалка упала вводу. Девушка независимо дернула плечами:
        -Нет, Аарон. Я никуда непоеду. Мы поставим хупу, - красивая рука махнула всторону двери, - сходим вконсульство ия останусь здесь. Стобой. Моим мужем, - вздернув упрямый, прусский подбородок, она посмотрела нанего глазами васильковой синевы. Наизящном носу висела капля воды.
        Аарон поцеловал ее вкаплю. Он, умоляюще, сказал:
        -Совет Евреев Германии обязан подавать все сведения озаключенных всинагоге браках вэто ваше расовое ведомство…
        -Их расовое ведомство, - ледяным тоном поправила его девушка. Она залпом допила кофе: «Передай мне полотенце, пожалуйста».
        -Я сам, - вздохнул Аарон. Он вытирал ей голову, говоря, что она рискует концентрационным лагерем. Позакону, немцы севрейскими корнями, неимели права возвращаться виудаизм. Данные отаких случаях отправлялись вминистерство имперской безопасности.
        Габи прервала его, завернувшись вполотенце:
        -Доктор Лео Бек обещал, что раввинский суд потеряет мою папку. Гитлер мне, полукровке второй степени, запретил выходить замуж занемца. Обамериканцах взаконе ничего несказано, - она хлопнула дверью, Аарон отправился заней вспальню.
        Она сидела накровати, натягивая чулки. Опустившись рядом, наковер, он провел губами понежной, белой коже, где-то под коленом:
        -Габи, я вернусь вАмерику, через два года, обещаю. Если ты мне недоверяешь, то есть недоверяешь браку без хупы…, - Аарон замолчал. Она, ласково стукнула его гребнем поголове:
        -Я тебе доверяю, рав Горовиц. Жизнью своей. Я нехочу…, - она смотрела назолотые тополя вокне, - нехочу, чтобы мы расставались. Ивообще, тебе намолитву надо…, - Габи отвернулась. Аарон поднялся, обнимаяее:
        -Половина седьмого, любовь моя. Есть время. Я прошу тебя, прошу. Ты неможешь здесь оставаться. Пока никто незнает отвоей бабушке, ноесли узнают…, - он целовал теплые губы, слыша ее стон, думая, что унее нет свидетельства обарийском происхождении.
        Габи объяснила Аарону, что бумага требовалась только при устройстве нагосударственную службу. Успев закончить берлинскую консерваторию впрошлом году, допринятия нюрнбергских законов, она нестала поступать воперную труппу. Габриэла фон Вальденбург знала, что для подтверждения арийской родословной ей придется предоставить свидетельства орождении предков, дотретьего колена. Никто недогадывался, что мать Габи была дочерью крестившейся еврейки.
        Знали ее родители, однако они умерли. Габи угрюмо заметила:
        -Иочень хорошо. Папабы непережил нюрнбергских законов. Он Гитлера ненавидел, считал его необразованным, опасным сумасшедшим…, - Раймунд фон Вальденбург был генералом вотставке, известным военным историком.
        -Я преподаю, частным образом, - отмахивалась Габи, - пою вконцертах, тоже частных. Народные песни, - она горько смеялась:
        -Немецкий фольклор невиноват, что ненормальный запретил Мендельсона иджаз, новсе равно противно. Бумага мне, ни кчему, - бодро завершила Габи, - замуж я выходить несобираюсь…, - разговор случился два месяца назад. Стех пор фрейлейн фон Вальденбург, как ее шутливо называл Аарон, изменила свое мнение касательно брака.
        Аарон лежал, гладя все еще влажные волосы. Он, тихо, сказал:
        -Я тебя люблю. Мы что-нибудь придумаем…, - рав Горовиц вздохнул:
        -Вконце концов, можно пожениться только вконсульстве. Тебя никто нетронет, станешь супругой американца. Подадим наполучение гражданства…, - он поцеловал раскрасневшуюся щеку. Приподняшись наостром локте, Габи покачала головой:
        -Ты раввин, утебя должна быть хупа.
        Аарон усмехнулся: «Твои предки тоже были такими упрямыми?»
        -Какой изних? - поинтересовалась Габи:
        -Принц Фридрих Людвиг Христиан Прусский, или раввин, который там похоронен, - она указала всторону еврейского кладбища, - учитель Моше Мендельсона?
        -Оба, - почти весело ответил Аарон: «Ты наэтой неделе опять перед нацистами выступаешь?»
        -Я перед ними все время выступаю, - мрачно отозвалась Габи:
        -Народные песни. Какие-то гости изБритании, фашисты. Герр Мосли иего приятели. Я пою вособняке уГеббельса…, - Аарон одевался, чтобы идти всинагогу:
        -Нельзя, чтобы она рисковала. Рано или поздно узнают, найдут архивные документы. Пока ее все принимают заарийку, нонадо пожениться, пусть едет вАмерику…, - он посмотрел настройную спину. Габи причесывалась, перед зеркалом:
        -Два года, без нее. Я без нее идня немогу прожить, - понял Аарон. Рав Горовиц, нарочито бодро, сказал: «Кофе заканчивается».
        -Я принесу, - отозвалась Габи. Девушка взяла его лицо владони:
        -Я тебя люблю, рав Горовиц. Я ктете Ривке зайду, подороге наурок. Ты отправляйся, - она нежно улыбнулась, - делай свое дело. Иправда, - Габи потерлась головой орукав его пиджака, - придумаем что-нибудь.
        Проводив Аарона, она сделала себе чашку кофе.
        Наеврейском кладбище, заокном, был похоронен иМоше Мендельсон, иего учитель, предок Габи поматеринской линии, главный раввин Берлина, Давид Франкель.
        -Ипрабабушка спрадедушкой там лежат…, - Габи застыла над раковиной.
        ИзБерлина ей нельзя было уезжать иеще поодной причине, окоторой раву Горовицу знать было ненужно. Она, сотвращением, надела жакет снацистским значком. Девушка подхватила сумку, срукописными нотами. НаГроссе Гамбургер штрассе было еще безлюдно. Уобочины стоял низкий, черный автомобиль. Девушка прищурилась: «Он что здесь делает?»
        Габи узнала графа Теодора фон Рабе. Она, несколько раз, пела названых вечерах семьи. Граф постоял, несколько минут, незаходя накладбище. Фон Рабе вернулся заруль, мерседес рванулся сместа. Габи пожала плечами:
        -Решил проехаться поутреннему Берлину, или они собрались кладбище сносить? Сних станется, - дернув углом рта, она заперла дверь своими ключами.
        Свернув наОраниенбургерштрассе, Габи дождалась раннего трамвая. Ввосемь утра, она встречалась настанции Фридрихштрассе сруководителем подпольной группы.
        Мастерская герра Циглера располагалась наверхнем этаже дома, неподалеку отМузейного Острова. Окна выходили наШпрее. Натихой, серой воде реки покачивались лебеди. Вверх потечению шел прогулочный теплоход снацистским флагом накорме.
        Услышав, что Питер интересуется искусством, герр Циглер пригласил его наособый тур вберлинские музеи. Он показывал Питеру бесконечные картины систинно немецким, как его называл Циглер, духом. Потом они пошли вздания, сархеологическими коллекциями, кворотам Иштар иалтарю Пергамона. Пословам Циглера, любимый архитектор Гитлера, Шпеер черпал вдохновение втворениях древних мастеров. Питер согласился, что нацистская архитектура, действительно, похожа наегипетские храмы.
        Делегации изБритании устроили просмотр фильма фрау Рифеншталь, «Триумф воли», посвященного «Съезду единства исилы», ежегодному собранию членов НСДАП вНюрнберге. Наэкране шли бесконечные колонны штурмовиков. Красивые девушки, вкупальниках ибелых платьях, несли штандарты сорлом исвастиками. После фильма, Мосли громко сказал:
        -Когда-нибудь, мы пройдем поулицам Лондона, внацистской форме, иникто нас неостановит!
        -Молодежь истуденты будут маршировать первыми! - поддержал его Питер, выкрикнув: «Хайль Гитлер!»
        Он почти привык кэтому приветствию.
        Их привезли вклуб Гитлерюгенда, назанятие, посвященное нюрнбергским законам. Руководитель группы, начертив надоске схему, наставлял детей вбдительности поотношению ксоученикам.
        -Особенно опасны полукровки, - указка поползла посхеме, - они скрывают истинную сущность, притворяются немцами. Они даже могут свами дружить. Настоящий арийский мальчик, верный сын фюрера, никогда несядет заодну парту сполукровкой, непойдет кнему вгости…, - Питер, предполагал, что евреи забрали детей изгосударственных школ.
        Назанятии дети рассказывали, как они избивали еврейских соучеников. Зашла речь оеврейских чертах лица, порядам передавали папку свырезанными из«Фолькишер Беобахтер» карикатурами. Питер едва сдержал тошноту.
        Руководитель группы пригласил назанятие работника Главного управления СС повопросам расы ипоселения. Мальчишки восхищенно смотрели намолодого человека вчерной форме. Унтерштурмфюрер показал особые инструменты, для измерения черт лица:
        -Может быть, кто-то желает послужить примером истинно арийского происхождения?
        Питер нерисковал. После обеда уграфа фон Рабе его измерял Отто, вкачестве, как угрюмо подумал Питер, десерта. Питер немог понять, шутилли Отто, или врач, действительно, получил задание, ненароком, проверить его арийские корни.
        Мерки оказались идеальными. Отто пожал ему руку:
        -Поздравляю. Еслибы вы были мертвы, ябы использовал ваш череп для музея, - прозрачные, голубые глаза пристально его рассматривали. Питер заставил себя рассмеяться:
        -Я завещаю свое тело для, нужд арийской науки, граф фон Рабе.
        -Просто Отто, - попросил доктор: «Мы товарищи, Петер, какие церемонии…»
        Вгитлерюгенде все прошло отлично. Эсэсовец назвал Питера образцом арийской расы. Заобедом вотеле Мосли подмигнулему:
        -Ты сЮнити составишь красивую пару, Питер. Нам нужны дети чистокровных родителей…, - Мосли пустился врассуждения оевреях, портящих хорошую английскую кровь. Он похлопал Питера поплечу:
        -Когда Юнити приедет вБерлин, сходите сней воперу, прогуляйтесь впарке…, - Питер, незаметно, сжав зубы, велел себе кивнуть.
        Циглер повел его кбюсту Нефертити. Заходя вротонду, где помещалась скульптура, художник умолк. Питер, облегченно, вздохнул:
        -Слава Богу. Иначе ябы его задушил. Он чувствует, что при ней нельзя нести всякую чушь…, - мягкий, туманный свет падал сверху, вротонде царила тишина. Питер любовался длинной, стройной шеей, миндалевидными глазами, устремленным куда-то вдаль взглядом. Он видел Нефертити, нафотографиях, ноПитер понял, что они немогли передать всего очарования ее лица.
        Он, отчего-то подумал:
        -УЭммы фон Рабе, тоже такой разрез глаз. Интересно, откуда? Братья нанее непохожи. Еще одна шарманка…, - поморщился Питер.
        Девочка говорила только огении фюрера, иозанятиях вмладшей группе Союза Немецких Девушек. После обеда она сыграла Бетховена. Питер, впервый раз, позволил себе выдохнуть. Эту сонату, медленную, плавную, любила мать.
        -Вернусь домой, - пообещал себе Питер, - дядя Джон привезет маму насевер. Мы сней погуляем поберегу моря, она мне расскажет оПарламенте, осемье…, - вспомнив олегионе «Кондор», отправляющемся вИспанию, он усмехнулся:
        -Стивен, наверняка, встороне неостанется. Полетит сражаться сЛюфтваффе. Лаура вЯпонии будет работать…, - Япония, судя повсему, рассматривала возможность присоединения кпакту между Италией иГерманией. Отто заметил, что фюрер назвал японцев почетными арийцами.
        Упомянув обарийцах, Отто немог остановиться. Он рассказал Питеру обэкспедиции вТибет. Путешествие планировало историческое общество «Аненербе». Послухам, вгорах жили потомки древних ариев, голубоглазые, высокие блондины.
        -Укузины Тессы мать китаянка, - вспомнил Питер. Он видел кузину только нафото. Черты лица унее были европейские, ноуотца Тессы была всего четверть индийской крови.
        Отто принес карту Гренландии. Питер слушал теории осудьбе населявших остров потомков викингов. Он едва сдерживал зевоту, нодолго терпеть непришлось. После Бетховена Эмма, бравурно, заиграла «Хорста Весселя». Семья запела хором, Питер больше нерисковал тем, что заснет, под жужжание среднего фон Рабе.
        Через несколько дней они сОтто иГенрихом ехали вГессен. Генрих сопровождал Питера вего визитах напромышленные предприятия. Отто собирался показать гостю, как немецкая медицина использует разработки химиков.
        Питер любовался Нефертити. Он очнулся отнадоедливого голоса Циглера:
        -Скульптура, достояние нетолько немецкого народа, герр Кроу, ноивсего человечества. Фюрер часто приходит сюда, вдохновляясь красотой, сияющей через века…, - Циглер неупомянул, что археологу, нашедшему бюст Нефертити, Людвигу Борхардту, закрыли въезд вГерманию, из-за еврейского происхождения его жены.
        Питер неуслышал отЦиглера имени Генриха Симона, банкира-еврея, финансировавшего экспедции Борхарда. Симон подарил огромную коллекцию египетских ценностей Германии. Ввестибюле, где висели таблички, сфамилиями патронов музея, Симона Питер тоже ненашел.
        Вмастерской Циглер надел испачканный краской халат:
        -Становитесь впозу знаменосца, герр Кроу. Я пишу картину, прославляющую немецкую молодежь. Вы будете напервом плане. Вы, хоть инебольшого роста, - он, оценивающе, склонил голову, - однако черты лица увас идеальные. Вечная, античная красота…, - Питер едва незакатил глаза, ноприказал себе терпеть.
        Циглер рисовал, рассказывая Питеру очистке немецких музеев отпроизведений дегенеративного искусства.
        -Здания мы тоже разрушим, - пообещал художник, - избавимся отмиазмов Баухауса, отравляющих нашу землю. Останется только здоровое, арийское искусство, отображающее радостных, сильных людей…, - обведя глазами мастерскую, Питер застыл.
        Вокне, из-за туч, показалось солнце. Лучи заиграли взолотисто-рыжих волосах неизвестной, обнаженной девушки накартине. Она сидела, повернув изящную голову направо, будто кого-то ожидая. Увидев длинные ноги, маленькую грудь, Питер понял, что краснеет.
        -Да, да…, - одобрительно отозвался Циглер, - например, наша берлинская артистка, Габриэла фон Вальденбург, нахолсте. Она исполняет народные песни, выступала перед рейхсминистром Геббельсом. Старая, прусская семья. Образчик чистоты крови, как играфы, фон Рабе. Ее покойный отец воевал, дослужился догенерала…, - Питер слушал инеслышал. Он смотрел наупрямый очерк подбородка, надлинную, красивуюшею.
        Нарисунке Циглера Питер получился римским легионером, всовременном костюме. Он стоял, гордо вскинув голову. Художник заметил:
        -Разумеется, накартине все будут обнажены. Красота тела, как удревних спартанцев…, - Питер еле вырвался измастерской, сославшись наделовые встречи.
        Он дошел пешком наФридрихштрассе изабрал портсигар. Влюдных местах открывать его было нельзя. Выпив чашку кофе, Питер направился вТиргартен. Увхода впарк висела табличка, извещающая озапрете посещения для евреев. Здесь было безопасно. Питер позволил себе, опустившись наскамейку, крепко выругаться.
        Вокруг было пустынно, погода испортилась, над Берлином повисли тяжелые тучи. Он прочел крохотную записку, вложенную впотайное отделение. Его ждали вТиргартене, завтра, вцеркви святого Матфея наутренней мессе, натретьей скамье справа. Питеру предписывалось спросить, усоседа, когда возвели храм.
        Вответ он должен был услышать:
        -При короле Фридрихе-Вильгельме, пообразцу церквей вСеверной Италии.
        Питер сжег записку. Он смотрел назолотые кроны деревьев, вспоминая солнечные зайчики, влоконах девушки накартине.
        -Габриэла фон Вальденбург, - откинувшись наспинку скамьи, Питер отчего-то улыбнулся, - я ее найду, обещаю.
        Нашумной станции Фридрихштрассе, позастекленному мосту грохотали поезда. Габи сидела наскамье, поставив сумку наколени. Рукописные ноты были шифром, разработанным руководителем Габи. Он показал девушке систему записей. Габи рассмеялась:
        -Очень знакомо. Я спяти лет музыкой занимаюсь, незабывай.
        Следя забольшими часами, Габи думала, стоитли сказать руководителю овизите графа фон Рабе наеврейское кладбище.
        -Даже неовизите, - поправила себя девушка, - он просто машину остановил. Если они решат уничтожить могилы, мы никак несможем вмешаться.
        Руководитель, наверное, единственный вБерлине, если несчитать рава Горовица, идругих раввинов, знал опроисхождении Габи. Знал он иораве Горовице. Габи все рассказала ему два месяца назад. Руководитель вздохнул:
        -Уезжай, конечно…, - Габи раздула ноздри:
        -Акто будет флиртовать сГеббельсом иостальной мразью? Ты знаешь, женщине они рассказывают сведения, которые нерасскажут мужчине. Мы считаемся, - Габи постучала себя полбу, - пустоголовыми красавицами. Мы все мечтаем выйти замуж заистинного арийца ирожать солдат для фюрера…, - они, медленно, прогуливались поаллеям Тиргартена.
        Руководитель, искоса, посмотрел надевушку.
        -Двадцать один год, - подумал он, - Господи, ивсе остальные молоды. Да ия сам…, - несмотря навозраст, он, иногда чувствовал себя стариком. Вминистерствах, особенно иностранных дел иэкономики, ивармии, собралось много недовольных Гитлером людей изстарых, аристократических семей, таких, как его собственная, или как семья Габи. Однако руководитель немог рисковать ивводить их вподпольную группу. Он ограничивался ровесниками, бывшими соучениками, теми, закого он ручался.
        Он предполагал, что вБерлине есть идругие организации подпольщиков, ноустанавливать сними связь было опасно. Скорее всего, люди, входившие туда, принадлежали ксоциалистическим икоммунистическим кругам, иработали наМоскву. Он небыл антикоммунистом, хотя он, верующий человек, ходил вцерковь, единственный изсемьи. Искать контактов скоммунистами было невозможно. Члены партии, остававшиеся вГермании, ушли вподполье.
        Сотрудничать сБританией он стал три года назад, учась вуниверситете.
        -Студенческий обмен, - усмехнулся руководитель, - визит изКембриджа. Ктобы мог подумать. Хорошо, что я это сделал. Нетак стыдно просыпаться каждое утро…, - он знал, что работает непротив своей страны, анаее благо. Он ненавидел Гитлера, презревшего нормы христианства, иотбросившего Германию всредние века.
        Он закурил папиросу:
        -Если станет известно, что ты вышла замуж заеврея, Габи, ты несможешь появляться вобществе, ипревратишься впарию. Неговоря отом, что тебя могут отправить вконцлагерь…, - девушка топнула ногой, визящной туфле:
        -Немогут. Они нетронут жену американца, они…, - руководитель устало прервалее:
        -Ты еще непоняла? Ты непоняла, что им плевать напаспорта, визы ивсе остальное? Рава Горовица посадят вДахау, апрезидент Рузвельт может хоть каждый день отправлять ноты Гитлеру. Никто их непрочитает, поверь мне. Я был вконцентрационных лагерях, - горько прибавил руководитель, - я знаю, что это такое.
        Он, разумеется, никогда невидел рава Горовица, но, судя порассказам Габи, американец был достойным человеком. Руководитель, наставительно, заметил:
        -Твой жених совершенно прав. Выходи занего замуж, тихо. Паспорт утебя впорядке…, - Габи прервала его: «Тыбы оставил свою жену?»
        -Я холостяк, иненамереваюсь это менять, - буркнул мужчина:
        -Габи, небудь такой упрямой. Нерискуй своей жизнью, ижизнью рава Горовица. Ты говоришь, что через два года он вернется вАмерику. Жди его, вбезопасности…, - он посмотрел наеще летнюю, зеленую листву деревьев. Олимпиада только закончилась, впарке царила безукоризненная чистота. Они сели наскамейку стабличкой: «Только для арийцев». Габи, повозила ногой попеску: «Как ты непонимаешь? Я немогу оставить Аарона здесь, одного…»
        Руководитель, мимолетно, подумал, что вспинку скамейки могут быть встроены микрофоны. СД оборудовало записывающими устройствами рестораны, кафе, номера вотелях, идаже церкви. Он рассердился насебя:
        -ВТиргартене пять сотен скамеек. Я помню их бюджет. Уних небыло такой расходной статьи. Впрочем, наверняка, финансовое управление СД ведет серую бухгалтерию. Добратьсябы доцифр…, - он коснулся руки девушки:
        -Это приказ, он необсуждается. Женитесь вконсульстве, иуезжай отсюда.
        Он поднялся:
        -Ты вольная птица, ауменя обеденный перерыв заканчивается. Пора вешать номерок, - он пошел квыходу изпарка.
        -Неуехала, - недовольно думал руководитель, идя поплатформе кскамейке, где сидела Габи. Он полюбовался золотисто-рыжими волосами девушки. Габи была втвидовом, цвета осенних листьев, костюме. Скрестив стройные ноги, она мечтательно смотрела назакопченный, стеклянный свод станции.
        Руководитель часто пользовался метрополитеном. Настанциях было удобно встречаться счленами группы. Три года назад, он услышал:
        -Втранспорте нет людей. Внем только пассажиры. Никто, никого незапоминает.
        Наработе, он пользовался репутацией серьезного человека, заботящегося облаге Германии. Страна готовилась квойне. Армия нуждалась вбензине, очем он никогда незабывал упомянуть. Он поправил круглый значок НСДАП налацкане хорошо скроенного пиджака. Вуниверситете он руководил ячейкой национал-социалистического союза студентов, иходил вкоричневой рубашке. Впартию он вступил напоследнем курсе. Через четыре года ему предстояло присоединиться кСС. Он, облегченно думал, что форму ему придется носить только поторжественным случаям. Члены СС, трудившиеся вминистерствах, ходили вштатских костюмах.
        Формы ему хватило навсю жизнь. Впервые он надел рубашку Гитлерюгенда семилетним мальчишкой, став одним изпервых воспитанников. Всвоей комнате, он хранил грамоты инаграды, полученные вдетстве. Онбы, судовольствием, сжег хлам, или выкинул его насвалку, нотакого делать было нельзя.
        -Поговорю, завтра спастором, - вздохнул он, - все равно я намессу иду. Хоть иподелам, - он, коротко, усмехнулся.
        Пастор приезжал вБерлин редко. Он считался пацифистом, иврагом государства, его уволили спреподавательской должности вуниверситете Берлина. Сейчас он учил студентов вподпольной семинарии, навостоке, инечасто навещал столицу. Когда пастор бывал вгороде, он служил мессу вцеркви, где он получал сан священника, вТиргартене.
        Руководитель был вынужден посещать официальные храмы. Никто незнал оего связи сИсповедующей Церковью. Протестанты, выступавшие против гитлеровского режима, находились под наблюдением тайной полиции.
        -Еще исвященников вздумают арестовать, - горько подумал руководитель, - католические пастыри, выступавшие против Гитлера, вконцлагерях сидят. Римский папа молчит. Сейчас нельзя молчать…, - коротко кивнув, он опустился рядом сдевушкой.
        Габи передала ему тетрадь снотами. Наработе, они ни укого невызывали подозрения. Он играл нафортепьяно, его научила покойная мать. Она умерла, когда мальчику исполнилось десять лет. Слушая музыку, он вспоминал прохладные, ласковые руки, итихий голос. Именно сматерью он ходил вцерковь, сраннего детства.
        Габи почудилось, что глаза руководителя отчего-то заблестели. Он посмотрел начасы:
        -Я уезжаю, вкомандировку, нанесколько дней.
        Он никогда неговорил, куда направляется. Габи инеспрашивала.
        -Потом прием, уГеббельса…, - Габи помолчала. Рейхсминистр всегда приглашал ее наконцерты. Геббельс ухаживал задевушкой, инастаивал, чтобы Габи начала работать нарадио изаписывать пластинки. Индустрия развлечений врейхе подчинялась государству. Исполнителям предписывалось предъявить свидетельство чистоты арийского происхождения. Габи отговаривалась неопытностью, ноГеббельс неоставлял попыток переубедитьее.
        Руководитель поморщился:
        -Вчесть свадьбы Мосли. Я туда неприду, - он закатил глаза, - я британских доморощенных фюреров видеть немогу. Свой Гитлер, свой Гиммлер…, - он посмотрел куда-то вдаль:
        -Познакомься сними, пофлиртуй. Они могут быть полезны. Связь, как обычно, - они обменивались письмами погородской почте. Ничего подозрительного вэтом небыло. Руководитель, иГаби происходили изкругов старой аристократии, их отцы знали друг друга. Габи бывала уруководителя дома.
        Она проводила глазами крепкую спину всером пиджаке, хороший портфель итальянской кожи. Выйдя наФридрихштрассе, мужчина направился вцентр, наВильгельмплац, кминистерству. Он несказал Габи, что завтра, вцеркви, встречается сосвязным изЛондона. Его учили, что сведения, которыми владеют члены группы, надо сводить кминимуму. Руководитель неоднократно убеждался вправоте наставников.
        Унего оставалось время доначала рабочего дня. Взяв чашку кофе, застоликом уличного кафе, он развернул «Фолькишер Беобахтер». Внизу страницы, петитом, сообщалось, что Рузвельт разгромил своего соперника навыборах, иначинает второй президентский срок.
        -Очень хорошо, - облегченно подумал мужчина, - можно небеспокоиться, что вАмерике появятся нацисты. Рузвельт такого недопустит. ИвАнглии их небудет. Мосли сосвитой, просто клоуны, шарманки…, - он шел кминистерству, легко помахивая портфелем, улыбаясь.
        Наквартире уГаби они оборудовали тайник. Внем лежали поддельные паспорта, наслучай необходимости побега, деньги, илистовки, что они расклеивали вгороде. Оювелирном магазине наФридрихштрассе, орадиопередатчике, знал только он ихозяева лавки. Руководитель подозревал, что торговцы обосновались вБерлине еще доего рождения. Перед отъездом Габи, он собирался перенести тайник вдругие апартаменты. Руководитель решил заняться этим после возвращения изкомандировки.
        Поднявшись погранитным ступеням министерства, завидев сослуживца, мужчина вскинул руку впартийном приветствии.
        Первый урок уГаби был водиннадцать утра, уМузейного Острова. Апартаменты Роксанны Горр находились подороге. Девушка всегда заходила кней назавтрак. Дива усмехалась:
        -ВАмерике я раньше двух пополудни глаза неоткрываю. Здесь, свосьми утра, начинают передавать нацистские гимны, поуличному репродуктору. Волей-неволей проснешься.
        Ее муж поехал вБремен. Филипп надзирал затем, чтобы артисты, получившие визы, сели налайнеры, отправлявшиеся вАмерику. ВНью-Йорке их встречали представители гильдии киноактеров США ипрофессионального союза артистов театра. Они организовывали для новых эмигрантов прослушивания икинопробы. Роксанна заметила:
        -Тебе былобы легче. Для оперы английский язык нетребуется…, - Габи говорила сАароном нанемецком языке, асего тетей по-французски.
        Роксанна взяла ее руку:
        -Впрочем, ты больше насцену невыйдешь. Жаль, - она затянулась сигаретой, - голос утебя отличный. Ты моглабы поступить втруппу Метрополитен-опера…, - Габи смутилась: «Тетя Ривка, вы знаете…»
        -Знаю, знаю, - серо-синие глаза весело посмотрели нанее:
        -Жена раввина неможет петь публично. Будешь домашние концерты устраивать, для семьи.
        Габи видела фотографии будущих родственников, знала оквартире уЦентрального Парка, где жили Горовицы. Роксанна успокаивала девушку:
        -Твой будущий свекор прекрасный человек, идети его тоже. Сделаем, подороге, остановку вАмстердаме. Познакомишься сЭстер, ее мужем. Уних малыши насвет появились…, - Роксанна, созначением, поднимала бровь. Габи краснела.
        Еслибы неРоксанна Горр, Габи никогдабы непознакомилась сАароном.
        Подруга Габи поконсерватории, Ирена Фогель, сказала, посекрету, что веврейском кафе, наОраниенбургерштрассе, прослушивают артистов. После принятия нюрнбергских законов Ирена ушла споследнего курса консерватории. Ее отца уволили изоркестра Берлинской филармонии, амать была вынуждена покинуть школу, где преподавала музыку. Ирена незнала обабушке Габи, девушки просто дружили. Габи приносила Фогелям кофе, иустраивала им частные уроки.
        -Я спою джаз, - решительно заявила Ирена, тряхнув черноволосой головой, - хватит запретов сумасшедшего.
        Габи пришла навечер, чтобы поддержать подругу, ноИрена уговорила ее появиться насцене. Девушка пела арию Рахили из«Еврейки» Галеви. Вагнер восторженно отзывался обопере, однако ее тоже запретили, вместе смузыкой Мейербера. Габи устала отбесконечных арий Вагнера. Девушка выбрала «Еврейку» потому, что любила партию Рахили. Четыре года назад, Габи, без всяких опасений, пела ее назанятиях.
        Аарон потом признался ей, что никогда вжизни непосещал оперы.
        Рав Горовиц развел руками:
        -Я я втебя сразу влюбился, когда зашел вкафе, затетей иуслышал твой голос. Увидел тебя…, - сердце Габи сильно, прерывисто, забилось. Вкафе она заметила молодого, высокого мужчину, сидевшего взадних рядах. Темные волосы прикрывала кипа. Габи поняла, что неможет отвести отнего глаз. Она закончила арию, неглядя вего сторону, чувствуя, как раскраснелись щеки. Познакомила их тетя Роксанна. Мадам Горр велела Аарону проводить Габи домой.
        Поднимаясь полестнице вапартаменты Роксанны, девушка прислонилась кстене.
        -Недавно расстались, - поняла она, - ия скучаю. Два года, два года без него…, - всхлипнув, Габи сжала сумку:
        -Немогу, никак. Останусь здесь. Иначе нельзя, иначе я умру…, - она подышала:
        -Он вБерлине совсем один, итетя его уезжает. Я неимею права его бросать.
        Она так исказала Роксанне, встоловой. Дива завтракала вареным яйцом, черным кофе исигаретами. Роксанна говорила, что ее мерки, современ братьев Люмьер, неизменились.
        Габи, мрачно, ковырялась всвоем омлете. Роксанна улыбалась. Мадам Горр потушила окурок, зашуршал шелковый халат:
        -Я все слышала, дорогая моя, ноя слышала имоего племянника. Он вчера сидел здесь, - тонкая рука протянулась кстулу Габи, - иговорил, что неимеет права подвергать тебя опасности…, - впередней стояли сложенные чемоданы.
        Роксанна, шепнув что-то, ласково поцеловала золотисто-рыжий затылок. Девушка подняла, васильковые глаза: «Аесли неполучится?»
        Дива развела руками:
        -Я вБога неверю, нонавсе воля Божья, как говорят. Утебя месяц остался, просто непользуйся…, - она повела рукой. Габи зарделась.
        Они сравом Горовицем мало что знали.
        Аарон, как он говорил, читал мудрецов. Габи помнила рассказы замужних подруг. Мать Габи умерла несколько лет назад, девушка еще училась вшколе. Кроме мадам Роксанны, как тогда называла ее Габи, ей больше было некуда пойти. Роксанна успокоила ее, объяснив, что такое случается иотволнения тоже. Она дала девушке адрес доктора Граффенберга, известного гинеколога. Врача, как идругих евреев, уволили изгосударственной клиники. Нацисты запретили продавать ивыписывать средства предохранения. Габи поняла, что вБерлине их доставали уеврейских докторов.
        Граффенберг объяснил, что еврейские семьи сейчас воздерживались отрождения детей: «Незачем рисковать, - хмуро сказал он, - неизвестно, что случится завтра».
        -Тебе веселее будет, - подытожила Роксанна, - сребенком. Два года незаметно пролетят, Аарон вернется…, - Роксанна нестала говорить девушке, что племянник мог решить остаться вГермании. Аарон отаком неупоминал, ноженщина видела упрямое выражение его глаз.
        Габи высморкалась:
        -Я сАароном поговорю. Спасибо вам, тетя Ривка…, - они вздрогнули. Репродуктор, под окном, заиграл «Хорста Весселя». Восторженный голос диктора сообщил:
        -Последние известия! Вконце месяца, вБерлине, будет подписан антикоминтерновский пакт между рейхом ияпонской империей. Войска генерала Франко победоносно атакуют Мадрид…, - стреском захлопнув форточку, Роксанна задернула шторы:
        -Доедай ибудем собирать вещи.
        Непроявленные пленки изаписи изотеля «Адлон», нарассвете, курьер доставлял наулицу Принц-Альбрехтштрассе, вдом номер восемь. Здание возводили для коллекций берлинского музея декоративных искусств. Пососедству возвышались деревянные щиты, загораживающие строительные участки. СД разрасталось, работникам требовалось больше места. Под нужды службы безопасности отошла игостиница «Принц Альбрехт», иприлегающие постройки. Лаборатории СД размещались вподвале. В«Адлоне» оборудовали особый номер, где круглосуточно дежурили два сотрудника, наблюдавшие зааппаратурой.
        Время было ранним, распогодилось, наулице сияло солнце. Наступенях управления, было еще пусто. Едва пробило семь утра. Шелленберг, сидя накраю стола, курил американскую сигарету, поигрывая линейкой. Пахло хорошим, крепким кофе. Настоле лежали непросохшие отпечатки.
        -Пора коллекцию собирать, - рассмеялся Макс фон Рабе, рассматривая фотографии. Гауптштурмфюрер приехал изФранции поздним вечером, намашине, ипровел ночь вуправлении. Сегодня он улетал саэродрома Темпельхоф вИспанию, сдобровольцами легиона «Кондор». Семью Макс посещать несобирался, он навестил Берлин только для доклада.
        Шелленберг, весело, сказал:
        -Снимки леди Антонии, мой дорогой, значительно более, - он пощелкал пальцами, - привлекательны. Сама леди Антония тоже. Где она сейчас? - поинтересовался Шелленберг
        Макс удивился:
        -ВКембридже, Вальтер. Куда она денется? - Макс иШелленберг познакомились шесть лет назад, насеминаре поюриспруденции, вГейдельберге. Шелленберг учился вБонне, ноприехал вуниверситет Макса делать доклад.
        -Мы сним ровесники, - Макс рассматривал черно-белые фото обнаженной девушки, раскинувшейся накровати, - он меня ниже надва ранга, однако он продвинется послужбе. Вальтер только звание обершарфюрера получил, ноГиммлер его ценит…, - кабинет Гиммлера был прямо над их головами, наверхнем этаже здания.
        Макс негнался зашевронами. Чин гауптштурмфюрера ему дали благодаря просьбе отца. Отец ирейхсмаршал Геринг дружили, свойны.
        Макс был недоволен, нограф Теодор развел руками:
        -Милый мой, я немог позволить, чтобы старший сын инаследник титула прозябал вефрейторах…, - Макс, сварливо отозвался:
        -Фюрер был ефрейтором, папа. Ладно, - вздохнул он, - я понимаю, ты хотел как лучше.
        Наработе, Макс никогда неупоминал отитуле. ВБерлине он обедал впростой столовой, состальными сотрудниками. Попятницам фон Рабе сидел сребятами впивной. ВСС было мало людей свысшим образованием, хотя рейхсфюрер Гиммлер всегда подчеркивал, что для работника безопасности важно разбираться вистории ифилософии. Усамого Гиммлера имелся диплом агронома. Рейхсфюрер любил возиться сземлей. Он устроил вкабинете зимний сад, ирадовался, получая вподарок редкие цветы. Макс иШелленберг были одними изнемногих работников СС, получивших университетские дипломы. Они дружили, Шелленберг часто обедал навилле фон Рабе ипроводил сними выходные.
        -Ребятам, в«Адлоне», неповезло, - присвистнул Макс, собирая фотографии:
        -Думаю, они надеялись набольшее, когда фрейлейн Митфорд начала раздеваться, - он вернул Шелленбергу конверт. Вальтер поскреб чисто выбритый подбородок:
        -Что касается леди Антонии, то я, Максимилиан, просмотрел ее писания. Думаю, вКембридже, она долго непросидит. Более того, я уверен, что леди Холланд напути вИспанию. Ее могут завербовать русские, нам надо их опередить. Она должна работать нанас, ифотографии, которыми ты удачно обзавелся, помогут, - Шелленберг потушил сигарету:
        -Забери их вМадрид. Операция «Ловушка». Это ты отлично придумал.
        -Медовая ловушка, - весело протянул Макс.
        Они сШелленбергом поговорили орезультатах работы смадам Шанель. Клиентки салона были женами министров игенералов. Разведку рейха интересовали разговоры, напримерках. Представившись сотрудником немецкого посольства вПариже, Макс посылал женщине цветы, возил ее напрогулки иосыпал комплиментами. Мадам Коко была его старше почти натридцать лет, однако поженщине этого было невидно. Больше всего Макс боялся, что Шанель кнему привяжется. Он утверждал, что любит ибоготворит ее, новынужден, из-за работы, часто отлучаться изПарижа.
        -Если я вгороде, - Макс, наколенях, целовал ее руки, - я сразу, сразу, свяжусь стобой…, - Шанель показала ему ателье. Макс внимательно смотрел настены, нарасположение мебели, прикидывая места для будущих микрофонов. ВПариже он поймал себя намыслях офрейлейн Констанце Кроу.
        -Потому, что я вынужден изображать любовь кстарухе, - сердито сказал себе Макс.
        -Констанца полукровка. Мы ее похитим, запрем вДахау, или еще где-нибудь. Она начнет работать наблаго рейха…, - ведя машину поотличным немецким автобанам, он вспоминал рыжие волосы, глаза цвета жженого сахара, простой, лабораторный халат, неприподнимающийся наплоской груди девушки.
        Макс велел себе успокоиться:
        -Если леди Антония вИспании, она отменя никуда неденется. Я унее был первым, для женщин такое важно. Она ничего непомнит, ноя ей напомню…, - он взял уШелленберга сигарету:
        -Как фрейлейн Митфорд оказалась унего вномере? Вальтер, признавайся, ты ее подослал, - Макс улыбался.
        Шелленберг поднял красивые, изящные ладони:
        -Клянусь, что нет. Частная инициатива фрейлейн Юнити, отначала идоконца. Должно быть, уговорила горничную, ей открыли комнаты. Герр Кроу хладнокровный человек, - он соскочил состола, - даже глазом неморгнул, - Шелленберг нажал накнопку новинки, магнетофона компанииAEG.
        Качество записи оставляло желать лучшего, однако они явственно слышали гневный голос герра Кроу:
        -Мисс Митфорд, немедленно оденьтесь ипокиньте номер! Фюрер учит, что семья есть основа национал-социалистического государства. Я несобираюсь потакать вашей распущенности. Я нехочу вас позорить, инебуду сообщать фюреру Мосли обезнравственной выходке…, - Шелленберг выключил запись:
        -Вообще, Макс, он чист. Обедал утебя дома, твой отец возил его вЛюфтваффе, крейхсмаршалу Герингу, твои младшие братья отправляются сним вГессен. Герр Питер ни вчем незамечен. Даже снимки изванной нам ничего недали, - Шелленберг, тонко, усмехнулся.
        Макс настоял напроверке Питера Кроу. Современи их свидания вЛондоне, Макс, вспоминая спокойные, лазоревые глаза, отчего-то ежился.
        -Он растерялся, - недовольно заметил гауптштурмфюрер, - потому, что кнему ввалилась эта валькирия. Она его выше наголову, Вальтер. Нет, нет, - Макс тоже встал, - надо найти подходящую девушку. Будет прием, вчесть свадьбы Мосли. Рейхсминистр приглашает актрис, певиц. Посмотри, накого обратит внимание герр Кроу, вызови ее сюда. Это ее долг, как арийской девушки, ради Германии, ради фюрера…, - Шелленберг кивнул.
        Он был уверен, что Макс преувеличивает. Герр Кроу, судя повсему, был вне, какихбы то ни было, подозрений.
        -Ладно, - Шелленберг скрыл зевок, - дополнительная проверка непомешает, Макс прав. Герр Кроу вернется изГессена, ия все устрою.
        Они сфон Рабе обсудили будущую операцию «Крючок». Шелленберг заказал досье намолодых европейских физиков. Просмотрев сведения, они остановились наЭтторе Майорана, ученике Энрико Ферми.
        -Тоже гений, судя поотзывам, - Шелленберг, потянулся, - они впостели будут физические процессы обсуждать. Главное, выманить фрейлейн Кроу наконтинент, аобостальном мы позаботимся.
        Майорана пока недал согласия наработу. Шелленберг, лично собирался полететь вРим, чтобы, подушам, поговорить ситальянцем.
        Спускаясь вподвальную столовую, назавтрак, Шелленберг, внезапно, остановился:
        -Ты говорил, что Генрих вцерковь ходит.
        Макс пожал плечами:
        -Это унего отмамы. Он младший ребенок, мы ближе котцу были. Мама всегда сГенрихом возилась. Она была очень, верующая женщина, - Максу исполнилось пятнадцать, когда отец приехал заними вшвейцарский пансион. Отто иМакс учились вАльпах сконца войны, потом кним присоединился Генрих.
        Отец хмуро сказал мальчикам, что уних родилась сестра, Эмма, аграфиня Фредерика умерла. ВБерлине, дети увидели годовалую, толстенькую, белокурую девочку. Эмма бойко ходила идаже начала лепетать.
        -Эмма насвет появилась, нопапа нам ничего ненаписал, - понял Макс, - мы оней через год узнали. Она болела, наверное. Папа смамой решили нас неволновать…, - доверчиво подойдя кМаксу, подростку, девочка протянула маленькую ручку. Гауптштурмфюрер фон Рабе понял, что улыбается:
        -Даже дома непобывать. Надеюсь, ей понравились подарки…, - изЛондона он отправил сестре, свитера шотландской шерсти, иальбом для нот, отAspinal. Макс хотел послать Эмме духи, ноСоюз Немецких Девушек неодобрял использование косметики. Стоя уприлавка вHarrods, он вздохнул: «Куплю ей духи, когда она замуж выйдет. Впрочем, дотакого еще далеко».
        Макс пока жениться несобирался. Сего работой было легче оставаться холостяком.
        Брат посещал мессу вновом, мемориальном храме Мартина Лютера. Здание украшали свастики, внем служили лояльные фюреру священники, изконтролируемой государством Имперской Церкви.
        -Ходит, - кивнул Макс, - ноесли ты хочешь, чтобы Генрих сообщал сведения опасторах, неподдерживающих фюрера, то моему брату неоткуда их взять. Генрих никогда вжизни незайдет вцерковь, где служат всякие Нимеллеры…, - фон Рабе скривился.
        -Бонхофферы ипрочие Лихтенберги, - поддержал его приятель. Они зашли встоловую. Шелленберг добавил:
        -Впрочем, последний католик, нокакая разница. Так называемым пасторам место влагере готово. Пишут жалобы, проповедуют оправах евреев…, - они взяли хлеба, сыра, ливерной колбасы икофе. Встоловой было шумно, многие служащие предпочитали завтракать именно здесь. Сюда поднималась иночная смена, обслуживающая тюремное крыло. Они пили кофе перед уходом сработы.
        -Пока мы курим, - Шелленберг выложил настол сигареты, - ноговорят, что скоро партия запретит табак нарабочих местах, - Макс отхлебнул кофе:
        -Будем подчиняться приказу партии, Вальтер, - они надеялись, что леди Антония будет поставлять им сведения изЛондона, иустроит встречу фрейлейн Кроу иее итальянского поклонника. Макс увидел, намгновение, немного грустные, темные глаза фрейлейн Кроу. Он заставил себя слушать Шелленберга:
        -Забудь оней, - велел себе Макс. Вслух, он заметил:
        -Служба наблюдения Бонхоффера потеряла. Герр пастор, наверняка, напути вБерлин. Унего остались какие-то прихожане…, - Макс поморщился.
        Шелленберг, было, решил, после завтрака, сходить кколлегам изотдела IV B 2, занимавшимся протестантами. Бонхоффер получил сан священника вцеркви святого Матфея, вТиргартене. Пастор мог навестить храм. Шелленберг хотел указать коллегам, что туда стоит послать агентов, номахнул рукой:
        -Это немое дело. Я неотвечаю завнутреннюю безопасность, мои заботы лежат заграницей.
        Они сМаксом заговорили обудущей работе разведки рейха счленами, так называемых интернациональных бригад, воевавших настороне республиканского правительства Испании.
        Питер, медленно шел поберегу канала Ландвер. Утро было ясным, свежим. Траву покрывали желтые, осенние листья. Они лежали инадорожке серого булыжника, покраю воды. Питер поднялся рано, ибыл одним изпервых назавтраке. Он просматривал газету:
        -Я все правильно сделал. Дядя Джон предупреждал, что замной начнут следить.
        Мужчина, незаметно, поморщился:
        -Для моей репутации, может быть, стоило…, - он идумать отаком нехотел.
        Мисс Митфорд, яростно, хлопнула дверью. Налив себе французского коньяка, избара, он, устало опустился вкресло. Питер курил, разглядывая вечерний, освещенный бульвар Унтер-ден-Линден, красивый силуэт Бранденбургских ворот. Его номер, один излучших в«Адлоне», располагался науглу. Отсюда был виден иТиргартен. Верхушки деревьев золотились взакатном солнце.
        Питер закрыл глаза:
        -Оставь. Габриэла, наверняка такаяже шарманка, как иостальные. Верная дочь фюрера ирейха. Ноподозрительно, если я вообще нестану обращать внимания надевушек…, - Питер знал, что сприходом Гитлера квласти гомосексуалистов начали отправлять вконцентрационные лагеря. Он тяжело вздохнул:
        -Могут пойти слухи. ВЛондоне я тоже избегаю свиданий…, - закинув руки заголову, он потянулся. Питеру были противны женщины, привечающие фашистов. Навыходные, он ездил взагородные поместья сторонников Мосли, нопроводил время забильярдом, охотой, или вбиблиотеке. Ктомуже, он совсем небыл уверен, что Мосли его неподозревает.
        -Тоже хороший ученик фюрера, - Питер сидел сзакрытыми глазами, - они здесь все друг задругом следят.
        Мосли мог попросить кого-то иззнакомых женщин втереться кПитеру вдоверие. Он, все равно, подумал окартине, вмастерской уЦиглера:
        -Может быть, она нетакая, Габриэла, - снадеждой сказал Питер, - есть здесь хорошие девушки…, - впервые, запоследние три года, он захотел обнять кого-то, кроме, матери, вернуться втеплый дом, сесть укамина, ирассказать освоемдне:
        -Я вымотался, - Питер покачал головой, - я всегда внапряжении. Ноесли я найду, Габриэлу, я несмогу ей рассказать правды осебе. Это опасно…, - Питер, внезапно, разозлился:
        -Понятно, что начнется война. Парламент наложит запрет наигры вфашизм. Мне недолго осталось притворяться. Надо встретить ее, и, если я придусь ей подуше…, - Питер нехотел искать девушку через нацистов, приставленных кделегации. Такое могло показаться странным ивызвать опасения.
        -Звонить ей нельзя, - он бросил взгляд насправочник номеров Берлина, уаппарата, - даже если унее есть телефон. Что я ей скажу? «Здравствуйте, я видел вас накартине. Вы мне понравились, ия хочу свами встретиться», - Питер поймал себя наулыбке:
        -Она испугается ибудет права. Надо как-то увидеть ее, наконцерте…, - рейхсминистр Геббельс отмечал свадьбу Мосли иДианы Митфорд торжественным приемом. Он пообещал делегации лучших артистов Берлина:
        -Может быть, иона придет…, - Питер заснул, вспоминая золотисто-рыжие волосы, длинные ноги, стройную, прямую спину.
        Наклонившись, он подобрал сухой лист сдорожки. Сзади слышались размеренные удары колокола. ВЛондоне Питер непосещал церковь, фашисты туда незаглядывали. Когда Питер виделся смамой вНьюкасле, они ходили впростой, деревенский храм. Намессе, Питер вспоминал семейную церковь, вМейденхеде. Маленьким мальчиком, он сидел рядом смамой, держа теплую руку, листая молитвенник. Юджиния видела, как блестят его глаза. Женщина шептала:
        -Потерпи немного, милый. Скоро все закончится, ты вернешься домой…
        Питер бросил лист вканал:
        -Все удивятся. Никто недогадывается, кроме мамы, дяди Джона, идяди Джованни. Придется объяснять, что все ради дела…, - он засунул руки вкарманы кашемирового пальто:
        -Интересно, чем Отто фон Рабе занимается, вцентре? Как они используют достижения химиков? Наверное, фармация какая-нибудь…, - Питер знал обопытах бактериолога Флеминга сплесневыми грибами. Он читал статью ученого оновом веществе, пенициллине, однако Питер понимал, что доклинических образцов еще далеко.
        -Аесли немцы добились успеха? - подумал Питер:
        -Может быть, вбольнице уОтто применяют пенициллин? УIG Farben отличные лаборатории. Люди снездоровой психикой тоже страдают обыкновенными заболеваниями…, - заобедом, вприсутствии младшей сестры, отец семейства ибратья неговорили оработе.
        Они обсуждали Олимпиаду. Средний фон Рабе, как идеальный образец арийца, участвовал вцеремонии открытия игр. Отто гордо сказал:
        -Партия поручила мне быть знаменосцем, сдругими отборными представителями расы…, - заговорив очерной заразе, как ее называл Отто, они перешли наевреев. Отто иГенрих высказывались обопасности загрязнения, чистой, немецкой крови. Питер рассматривал элегантный, мейсенский фарфор, хрусталь исеребро:
        -Господи, скорейбы все закончилось. Мне вГессен ехать, сними…, - Отто иГенрих, отличные спортсмены, занимались плаванием итеннисом. Эмма тоже ходила вбассейн. Питер, сдетства, играл втеннис. Генрих сказал, что они, непременно, должны встретиться накортах, вего клубе.
        -Встретимся, - мрачно пожелал Питер, поднимаясь погранитной лестнице, кцеркви. Храм стоял наберегу канала. Взаписке указали, что месса начинается вполовине восьмого утра. Питер, завтракая, понял, что ввоскресенье вБерлине никто рано непросыпается.
        Он шел через пустынную площадь Потсдамер-плац, думая овремени, когда город освободится отчерно-красных флагов исвастик:
        -Это помешательство, - сказал себе Питер, - недолгое. Немцы разумные люди. Они непотерпят Гитлера. Видно, что фюрер сумасшедший. ВАнглии заМосли стоит всего кучка людей…, - Питер вспомнил бесконечные колонны штурмовиков напартийных съездах. Перед ним встали стеклянные, холодные глаза Отто фон Рабе:
        -Расовое ведомство СС приняло решение осоздании коллекции черепов неполноценных народов. Помнению фюрера, славяне тоже кним относятся. Вы говорили, что ваш отец русский…, - он окинул Питера быстрым, цепким взглядом.
        Питер, надменно, ответил:
        -Мой отец, попрямой линии, происходил отварягов. Викингов, следы которых вы хотите найти. Вы можете неездить вГренландию, Отто - Питер усмехнулся, - я здесь, перед вами…, - он вскинул подбородок. Питер увидел, как Отто, мимолетно, почти незаметно облизал губы кончиком языка. Ему совсем нехотелось посещать центр, где работал доктор фон Рабе, однако отказываться было поздно.
        Отто признался, что общество «Аненербе», изучающее историю инаследие арийцев, планирует экспедицию вТибет. Отто был активистом вовсей этой, как подумал Питер, откровенной ерунде. Доктор фон Рабе надеялся, что его отберут вучастники.
        -Очень хорошо, - обрадовался Питер, - вТибете горы, ледники. Пусть он себе шею сломает…, - Питер потянул насебя тяжелую дверь церкви.
        Она, ивправду, была построена встиле храмов Северной Италии, изящная, изрозового песчаника, свысокой колокольней. Питер, мимолетно, подумал:
        -Дядя Джон говорил, что священники, икатолические, ипротестантские, сообщают вслужбу безопасности онастроениях паствы. Ноеслибы место было опасным, подпольщики неназначилибы здесь встречу…, - взале сидело небольше двух десятков человек. Месса только началась. Священник, высокий, крепкий, слысоватой головой, носил старые очки, встальной оправе.
        -Воимя Отца иСына иСвятого Духа, - сильным голосом сказал пастор. Община начала креститься. Питер, неглядя, скользнул натретью скамью справа, где сидел мужчина, вштатском костюме. Повесив пальто наспинку скамейки, прихожанин углубился вмолитвенник.
        -Исповедую Богу всемогущему. Блаженной Марии всегда Деве. Блаженным Михаилу Архангелу, Иоанну Крестителю, святым Апостолам Петру иПавлу, всем святым, ивам, братья, что я согрешил много мыслию, словом иделом…, - Питер, осторожно, бросил взгляд насоседа. Он застыл, увидев серые, спокойные глаза Генриха фон Рабе.
        Питер, невольно, отодвинулся.
        Пастор, сминистрантом, прочитал покаянную молитву. Община начала: «Господи, помилуй». Месса шла нанемецком языке. Листая страницы молитвенника, Питер понял, что неможет сложить знакомые буквы вслова. Младший фон Рабе спокойно шептал молитву, крестясь, вположенных местах.
        -Слава ввышних Богу иназемле мир, людям Его благоволения…, - запела община. Питер, бессильно, подумал:
        -Кто знал, что он здесь окажется. Почему он именно наэтой скамье сидит? Если замной следили? Если люди наФридрихштрассе, подставные марионетки, анастоящие хозяева лавки давно вгестапо? Нодядя Джон мне описал приметы человека, все сходилось. Ябы нестал отдавать портсигар, еслибы увидел кого-то, незнакомого…
        Если записку впортсигаре прочитали, наулице Принц Альбрехтштрассе, то Питеру надо было молчать. Произнести пароль означало расписаться всотрудничестве сбританской разведкой. Врядли после такого онбы покинул Берлин живым. Питер посмотрел напростой крест, темного дерева, над алтарем.
        -Господи, - попросил он, - пожалуйста, помоги мне. Я совсем, совсем незнаю, что делать…, - почувствовав слезы наглазах, Питер выдохнул:
        -Успокойся. Во-первых, недумаю, что СД догадывается омагазине наФридрихштрассе. Люди, конечно, могут быть двойными агентами…, - он сжал руки вкулаки:
        -Хватит. Хватит подозревать все ився. Если я встану, иуйду, то я невыполню задание. Это, во-первых. Во-вторых…, - община, вунисон, читала Символ Веры:
        -Во-вторых, я уверен, что невсе немцы разделяют сумасшествие Гитлера. Может быть, Генрих, изтаких людей…, - Питер решил рискнуть.
        Мать учила его, что вделах надо соединять тщательный расчет истремление кновому.
        -Твоя прабабушка, - улыбалась Юджиния, - навосьмом десятке лет настояла настроительстве, вНьюкасле завода попроизводству бензина. Папа убеждал ее, что для автомобилей много горючего нетребуется, аона указывала пальцем внебо: «Мартин, поверь, скоро аппараты братьев Райт начнут перевозить людей изЛондона вПариж».
        -Вконце концов, - вздохнул Питер, - оФридрихштрассе я им нескажу. Я им вообще ничего нескажу, я уверен. Но, если это подпольщики, то я себе никогда непрощу молчания. Им гораздо тяжелее, чем мне…, - вцеркви было прохладно, Питер остался впальто. Он обвел глазами зал. Намессу пришли, восновном, пожилые люди. Молодежи он видел мало, исовсем небыло детей.
        -Здесь нет свастик, - понял Питер, - нет нацистских флагов. Я видел, они, ихрамы своими символами украшают. Священники нечураются впартийной форме ходить, ивскидывать руку…, - здешний священник носил потрепанный серый костюм, истарую, шелковую столу. Пастор читал Евангелие, любимый отрывок Питера, оМарфе иМарии:
        -Марфа, услышав, что идет Иисус, пошла навстречу Ему…, - прошептал Питер:
        -Иисус сказал ей: Я есмь воскресение ижизнь; верующий вМеня, если иумрет, оживет. Ивсякий, живущий иверующий вМеня, неумрет вовек. Веришьли, сему? Она говорит Ему: так, Господи! яверую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий вмир.
        Началась проповедь, Питер подался вперед. Священник говорил сильным, низким голосом. Сняв очки, он вертел пенсне вруках, иногда откладывая накафедру, иногда вытирая высокий лоб платком. Пастор говорил, что надо верить вИисуса. Сын Божий прекратит страдания людей, иназемле наступитмир:
        -Нонедостаточно верить, находясь дома. Каждый христианин должен сейчас выйти навстречу Иисусу ипомогать ему. Мы помним озаключенных, принимающих муки взастенках, воимя своих убеждений, инеотрекающихся отних…,
        Община читала молитву залюдей, терпящих поношения. Пастор, вздохнул:
        -Господи, позаботься обратьях наших, детях Авраама, верующих вЕдиного Бога. Дай им покой иутешение наих стезе, дай нам силы помочь им…, - Питер сглотнул:
        -Еслибы Генрих работал нанацистов, онбы никогда вжизни непришел втакую церковь. Даже ради того, чтобы меня арестовать. Все прихожане…, - они запели гимн, - рискуют концлагерем, исвященник впервую очередь…, - заставив себя успокоиться, Питер передвинулся наскамье.
        Лицо Генриха фон Рабе неизменилось. Он, как ни вчем, небывало,пел.
        -Унего голос хороший, - отчего-то подумал Питер, - красивый тенор. Он говорил, он умеет нафортепьяно играть, как иЭмма. Его мать покойная научила…, - напиджаке фон Рабе небыло значка НСДАП. Питер положил руку насвой крестик: «Помоги мне Бог».
        Фашисты непосещали церкви, ноПитер, все равно, носил крест. Глядя натусклое золото, накрохотные бриллианты, он вспоминал упрямый подбородок миссис де ла Марк, настарой картине, вбиблиотеке наГанновер-сквер, ияпонскую гравюру, где прабабушка Марта сидела, выпрямив спину, вскинув голову.
        -Они справились, - говорил себе Питер, - иты справишься.
        Гимн закончился, пастор раскладывал Святые Дары.
        Питер, тихо, откашлялся: «Вы незнаете, когда построили этот храм?»
        Длинные, темные ресницы дрогнули. Генрих отложил молитвенник:
        -При кайзере Фридрихе-Вильгельме, пообразцу церквей вСеверной Италии. Если вы интересуетесь архитектурой, я покажу приделы, после службы.
        Больше они ничего несказали.
        Пастор благословил хлеб ивино. Они подошли, собщиной, кпричастию. Питер, впоследний раз, причащался вНьюкасле, когда видел мать. Снеизвестно откуда взявшейся злобой, он пообещал себе:
        -Когда все закончится, буду ходить вцерковь каждое воскресенье. Туда, где меня крестили, наГанновер-сквер, или внаш семейный храм, вМейденхеде. Иобвенчаюсь, непременно. Какое венчание? - вздохнул он: «Война скоро начнется…»
        -Изакончится, - твердо сказал Питер, возвращаясь насвое место:
        -Гитлер непосмеет напасть наБританию. Если он поднимет оружие против Чехословакии, Польши, мы вмешаемся. Мы обязаны, подоговорам…, - пастор поднял руки. Улыбка унего была неожиданно добрая. Питер понял:
        -Он невсегда такой. Видно, каким он был доГитлера, дотого, как все здесь стало другим.
        -Идите смиром ислужите срадостью, - пастор перекрестил их. Генрих тронул Питера заплечо: «Я обещал экскурсию, герр Кроу».
        Они пили кофе вкрохотном кабинете священника. Пастора звали Дитрих Бонхоффер. Он руководил тайной семинарией Исповедующей Церкви, навостоке Германии.
        -Мы скрываемся отвластей, - он развел руками, спохватившись:
        -Берите печенье, Петер. Имбирное, очень вкусное. Прихожане приносят. Раньше женщины стол накрывали, после службы, атеперь…, - он незакончил. Окно кабинета было открыто впарк. Солнце медленно поднималось над каналом, Питер услышал пение птиц. Генрих, улыбаясь, сидел наподоконнике, счашкой вруках.
        Бонхоффер приехал вБерлин тайно. Священник объяснил, что вэтом храме он получил сан. Здесь служил пастор, принадлежавший кИсповедующей Церкви:
        -Пока нас незапретили, - вздохнул герр Дитрих, - новсе ктому идет.
        Генрих представил Питера, как гостя. Они говорили окниге пастора, оНагорной Проповеди. Бонхоффер поднялся:
        -Должны принести ребенка крестить. Вы знаете, Петер, - он помолчал, - я слышу, что увас акцент, нонебуду спрашивать, откуда вы. Помните, - пастор надел очки, - сейчас христианин непросто избегает греха, абесстрашно исполняет волю Бога. Бог, - пастор указал заокно, - Он несними. Рано или поздно все закончится…, - он перекрестил Питера:
        -Нопока надо, как говорится, идти навстречу Иисусу. Даже если вы будете проходить долиной смертной тени.
        Они сГенрихом забрали пальто. Укупели стояла семья, вскромной одежде. Дитя, просыпаясь, хныкало. Генрих, почти весело, подтолкнул его кдвери: «Пойдемте, небудем мешать. Нам есть очем поговорить, Петер».
        Они уселись наскамейку, рядом сканалом. Генрих глядел напротивоположный берег:
        -Вы отменно притворяетесь, герр Кроу. Я инепредполагал, что подобное возможно. Я вам поверил, да иктобы ни поверил. Все равно, будьте осторожны. Я точно незнаю…, - он помолчал:
        -Нодумаю, что ваш номер в«Адлоне» оборудован, - Генрих повел рукой, - техническими приспособлениями.
        Питер рассказал овизите мисс Митфорд.
        Генрих, задумчиво, заметил:
        -Они вас проверяли. Говорите, девушка ивЛондоне вам прохода недавала…, Наверное, они решили, что вы здесь расслабитесь. Это непоследняя проверка…, - Генрих выбросил окурок вводу:
        -Может быть, сказать ему оГаби? Нет, зачем? Видно, что он осторожен иничего себе непозволит, наприеме. Габи ненадо онем знать, она скоро уедет…, - Питер, было, хотел поинтересоваться уГенриха оГабриэле фон Вальденбург, нопокачал головой:
        -Ни кчему. Видно, что унего много забот. Он глава подпольной группы, он необязан искать понравившуюся тебе девушку. Сам справишься…, - они говорили обудущем визите вГессен, обинформации, что Питер отвезет вЛондон. Генрих встал:
        -Я вас накормлю завтраком, неподалеку. Место тихое, никто непомешает…, - они направились квыходу изпарка. Питер остановился, глядя всерые глаза мужчины:
        -Генрих…, Вы были вцентре, где ваш брат трудится?
        -Был, - фон Рабе смотрел куда-то поверх его головы. Вкаштановых волосах играло утреннее солнце:
        -Отто очень гордится своей работой. Вы все увидите, - Питеру показалось, что Генрих собирается продолжить, однако фон Рабе посмотрел начасы:
        -Завтра утром мы сОтто заберем вас из«Адлона», намашине. Возьмите саквояж. Мы дня три вГессене проведем.
        -Увидите…, - Питер вспоминал тихий голос пастора: «Если я пойду идолиною смертной тени, неубоюсь зла, потому что Ты сомной…»
        -Неубоюсь зла, - повторил Питер. Он пошел вслед заГенрихом фон Рабе.
        Хадамар, Гессен
        Вкоридоре клиники пахло хлорной известью, кафельные полы блистали чистотой. Питер рассматривал плакат настене. Врач вбелом халате, немного похожий наОтто фон Рабе, положил руку наплечо пациенту, вбольничной одежде.
        -Содержание человека, страдающего наследственными болезнями, стоит, всреднем, шестьдесят тысяч рейхсмарок. Гражданин, это итвои деньги тоже, - Питер увидел призыв: «Читайте орган Расового Бюро НСДАП, журнал «Новый Человек».
        Питер успел познакомиться сподшивкой «Нового Человека». Врачи имедсестры жили при клинике, здесь были икомнаты для гостей. ВХадамар часто приезжали доктора издругих больниц, насеминары идля обмена опытом. Центр считался вГермании передовым. Вобщей комнате стояло радио ифортепьяно, постенам развесили репродукции работ нацистских художников. Накнижной полке лежали красочные номера «Нового Человека». Питер, вечером, просмотрел несколько номеров. Все было привычным. Журналисты писали обопасности еврейской крови. Встатьях говорилось, что долг каждой арийской семьи, иметь много детей, адушевнобольные люди представляют собой обузу для государственного бюджета.
        Питер рассматривал глянцевые фотографии, сидеальными немецкими родителями идетьми. Он перевернул страницу: «Программа постерилизации выполняется успешно». Он пробежал глазами большой материал оклинике вХадамаре. Отто фон Рабе улыбался, наклонившись над операционным столом.
        Заобедом доктор фон Рабе рассказал, что работает вцентре два года, приехав сюда после окончания медицинского факультета.
        -Макс учился вГейдельберге, - Отто несводил глаз слица Питера, - Генрих отправился вГеттинген, ая нестал покидать Берлин. Разумеется, - он долил Питеру сидра, - я непосещал лекции профессоров-евреев. Это было дотого, как фюрер, вего великой мудрости, подписал нюрнбергские законы. Я поэтому закончил, университет годом позже, - Отто усмехнулся:
        -Предметы, что вели евреи, я изучал экстерном…, - Питер, искоса, взглянул наГенриха. Младший фон Рабе спокойноел:
        -Отличные сосиски, Отто. Видно, что вы здесь вокружении фермеров. Очень свежее мясо, вБерлине такого ненайдешь, - вытерев губы салфеткой, Генрих бросил наПитера короткий, предостерегающий взгляд.
        Доприезда вклинику они сГенрихом два дня провели нафабриках Гессена. Питер увидел химический завод IG Farben, завод фотоаппаратов фирмы Leica ипредприятие, где выпускали народный автомобиль, фольксваген. Они высадили Отто фон Рабе уворот клиники. Мерседес вернулся нашоссе, Генрих закурил:
        -Вмашине можно говорить спокойно, Петер. Один измоих, - он поискал слово, - ребят, работает вЛюфтваффе. Он инженер, проверяет мерседес, почти каждую неделю. Заавтомобиль, - Генрих, почти ласково погладил руль, - я ручаюсь.
        Больше ни зачто ручаться было нельзя.
        Подороге Генрих объяснил Питеру, что СД может прослушивать какое угодно помещение, включая рестораны, пивные, театры, ицеркви. Остановившись вгостинице, наавтобане, между Франкфуртом иКельном, они пошли гулять. Генрих сказал:
        -Фотоаппараты, что ты видел, поступают всвободную продажу. Для СД Leica выпускает особые модели, ими снабжаются агенты. Мой брат, например…, - мужчины, сидели наскамейке, среди вечернего, тихого леса. Неподалеку блестело маленькое озеро. Питер подумал: «Здесь могут быть микрофоны….»
        Генрих, будто услышав его, покачал головой:
        -СД неподслушивает разговоры, ведущиеся взахолустном лесу, вГессене. Нововсех общественных местах, надо быть осторожным. Уменя это вкрови, - он закинул руки заголову:
        -Возвращаясь кфотоаппаратам, такими устройствами, думаю, оборудован твой номер в«Адлоне». Они тебя фотографировали впостели, вванной…, - Питер покраснел, Генрих добавил: «Мисс Митфорд, разумеется, тоже».
        Питер заметил, что, для большей достоверности, ему, повозвращении вБерлин надо пофлиртовать скакой-нибудь девушкой. Он, было, хотел упомянуть оГабриэле фон Вальденбург, ноприкусил язык. Генрих рассмеялся:
        -Наприем, вчесть свадьбы, придет член моей группы. Я передам твою просьбу…, - серые глаза потеплели:
        -Она очень хорошая девушка. Слава Богу, помолвлена самериканцем, искоро уезжает…, - Генрих повел рукой. ВГессене, было теплее, чем вБерлине. Они пошли гулять без пальто. Питер посмотрел наптиц, прыгавших позеленой траве:
        -Аты…, - впоездке они перешли на«ты», - нехочешь уехать, Генрих?
        Он бросил птицам крошки хлеба:
        -Я немец, Петер. Это моя страна, мой народ. Они больны, они страдают, ия немогу их оставить…, - Генрих помолчал:
        -Я христианин. Иисус здесь, вГермании, он мучается сзаключенными влагерях. Он вцентрах, где так называемые врачи, вроде моего брата, - его лицо исказилось, - издеваются над больными. Иисус всегда сгонимыми людьми, Петер. Мы, христиане, должны оставаться сНим, - твердо заключил Генрих. Он вздохнул:
        -Я надеюсь, что мой отец, Эмма, нетакие люди, как Макс иОтто. Остерегайся Макса, - Генрих поднялся: «Он очень умный человек, иочень опасный, Петер. Думаю, тебя проверяют, именно поего инициативе».
        Генрих нерассказывал Питеру, как он стал работать наБританию. Он только упомянул, что это случилось вуниверситете, три года назад.
        -Я тогда кфашистам пришел, - рассмеялся Питер. Он замер:
        -Три года назад, навтором курсе. Маленький Джон вГерманию ездил, вГеттинген. Пообмену, надве недели.
        Они возвращались кгостинице, Генрих остановился:
        -Передавай привет, - он подмигнул Питеру:
        -Я знаю, он вКембридже, накафедре. Он очень хороший математик …, - фон Рабе посмотрел назаходящее солнце, - хотя недолго нам осталось заниматься наукой. Скоро война. Меня вармию неотпустят, - он покусывал травинку, - я считаюсь ценным специалистом. Шахт иРейнгардт меня любят, - Генрих заведовал математическими расчетами попрограмме статс-секретаря министерства финансов, Фрица Рейнгардта, призванной ликвидировать безработицу вГермании, засчет льгот промышленникам, создающим новые рабочие места.
        -Профсоюзы они уничтожили, - горько заметил Генрих, когда Питер похвалил автобан, - люди, лишенные защиты, вынуждены довольствоваться низкой заработной платой, строить автобаны, или трудиться наконвейере, без права назабастовку.
        Почти всех профсоюзных лидеров арестовали:
        -Католиков, протестантов, социалистов, коммунистов…, - фон Рабе махнул рукой, - Гитлер неделает между ними различия.
        Гитлер собирался присутствовать насвадьбе Мосли. Питер, осторожно, спросил Генриха: «Какойон?»
        Красивое лицо закаменело:
        -Сумасшедший, - отчеканил Генрих, - как мой средний брат. Вы делаете изнего законно избранного политика, человека, скоторым можно вести переговоры. Запомните, стемже успехом вы можете пытаться говорить сдушевнобольным…, - они замедлили шаг, увхода вгостиницу. Генрих выбросил травинку:
        -Он заразил безумием всю Германию, Петер. Война, просто вопрос времени. Свами, или соСталиным…, - Генрих указал навосток: «Передай что, Гитлер иСталин могут объединиться».
        -Он коммунист, - удивился Питер, - аГитлер….
        -Два мерзавца быстро договорятся, поверь мне, - сочно ответил Генрих, посмотрев начасы:
        -Пошли, здесь хорошая говядина. Вклинике умоего брата придется, есть больничную пищу, если он нераскошелится нам насосиски…, - доктор фон Рабе неупотреблял алкоголь, некурил, неел сладкого ибыл вегетарианцем, как фюрер.
        Отто постоянно мыл руки, даже вовремя обеда, отлучаясь из-за стола.
        Врач улыбался:
        -Ничего неподелаешь, привычка. Мы, доктора, славимся чистоплотностью. Благодаря мерам поантисептике, применяемым вцентре, меньше одного процента женщин умирает после операции. Это лучшие показатели поГермании, - Питер, сделав усилие, кивнул: «Очень впечатляет». Отто провел их побольничным палатам иоперационным. Согласно закону, принятому три года назад, стерилизации, порешению особых судов, подлежали умственно отсталые, психически больные, истрадающие алкоголизмом. Доктор повел рукой:
        -Идругие, неимеющие ценности для общества, люди. Американцы тоже проводят программы гигиены общества. Кнам приезжали коллеги. ВАмерике, как ивГермании, запрещены межрасовые браки.
        Питер хотел заметить, что невовсех штатах, однако оборвал себя, увидев, как посмотрел нанего младший фон Рабе. Пациентов вцентр привозили наавтобусах, издругих городов. Они проводили здесь несколько недель, апотом возвращались всвои больницы.
        -Мы пока применяем только хирургические методы, - они стояли вчистой операционной, - однако исследователи работают над процессом химической стерилизации, - объяснил Отто:
        -Радиоактивное облучение, использование йода, нитрата серебра, дешевле, чем операции. Многие изпациентов неимеют родственников. Государство платит заих пребывание вклинике. Мы хотим сэкономить деньги рейху, - Отто похлопал младшего брата поплечу: «Генрих всегда отаком напоминает».
        -Ибуду, - весело отозвался Генрих: «Нельзя забывать, что впереди война, Отто».
        Готовясь квойне, медики, совместно схимиками, разработали новую процедуру по, как выразился Отто, радикальному решению проблемы неполноценного населения.
        Младший фон Рабе стоял рядом, тоже изучая плакат. Питер думал:
        -Как он может? Унего лицо неменяется, никогда. Уменя мама, дядя Джон, я знаю, что все скоро закончится. Ему даже поговорить нескем. Спастором, новедь он нечасто вБерлин приезжает.
        Еще назаводах, Генрих сказал:
        -Они мои братья, нотакое неважно. Они оба мерзавцы. Я даже незнаю, кто изних хуже. Они нехристиане. Отто язычеством увлекается, - Генрих поморщился, - аМакс вообще ни вочто неверит, только впартию ифюрера. Ивденьги, конечно, - фон Рабе усмехнулся:
        -Макс ждет начала войны, чтобы, как следует, нажиться. Драгоценности, картины…, -Генрих, коротко, вздохнул:
        -Отец нетакой. Он дружит сГерингом, ноэто ничего незначит. Папа аристократ, был монархистом. Я надеюсь, привлечь Эмму кработе, когда она подрастет. Она умная девочка…, - Генрих незакончил. Питер попросил: «Ты будь осторожней, пожалуйста».
        -Я математик, - отозвался Генрих, - я всегда, все просчитываю.
        Отто ушел готовить процедуру, оставив их вкоридоре. Питер, шепотом, спросил: «Христиане, непротестуют против программ постерилизации?»
        -Те, кто протестует, отправляются влагеря, - тихо отозвался Генрих:
        -Папа римский ничего неговорит, акатолики его слушают…, - Отто поднимался полестнице, смотря накаштановые волосы герра Кроу.
        -Нельзя, нельзя…, - велел себе врач:
        -Опасно, он может донести. ИГенрих здесь. Но, как хочется, чтобы это был он…, - Отто оборвал себя.
        Для процедуры Отто выбрал ребенка, умственно отсталого мальчика восьмилет.
        Доктор фон Рабе нелюбил детей. Отто никогда неуводил их наособую консультацию, как он именовал прием вкабинете. Он забирал подростков имолодых мужчин, глухонемых. Это было гарантией того, что они ничего нерасскажут. Впрочем, думал Отто, даже еслибы они имогли говорить, никтобы им неповерил. Однако доктор фон Рабе нехотел рисковать.
        -Ради негобы я рискнул, - мучительно подумал Отто, - рискнулбы всем. Надо излечиться. Это расстройство, временное. Надо найти девушку, арийку. Надо жениться, завести детей…, - Отто знал, что его, как он выражался, порок, наказывается заключением влагере. Фон Рабе ничего немог сделать. Им привозили папки будущих пациентов. Отто, мысленно, отмечал тех, накого он хотелбы посмотреть лично. Приезжали автобусы, Отто сравнивал фотографии илица людей, ипринимал решение.
        Он был добр кбольным, иприносил им сладости. Умственно отсталые, вбольшинстве своем, были доверчивы, иулыбались знакомому врачу. Отто, вкабинете, гладил их поголове икормил конфетами. Некоторые, потом, плакали, отболи, Отто их утешал.
        Мистер Кроу повернулся, Отто увидел лазоревые глаза. Врач, невольно, покраснев, заставил себя успокоиться:
        -Он здесь ночует. Несмей, ты ставишь под удар карьеру. Он донесет, даже если ничего неслучится. Аесли он исам такой? - внезапно, подумал Отто:
        -Он неговорил, что унего есть невеста. Хотя он молод. Забудь, - строго велел он себе. Врач откашлялся:
        -Все готово. Процедурная вподвале, я вас провожу. Мы делали такие…, - Отто помялся…, - вмешательства. Вэтот раз все тоже пройдет удачно…, - он провел рукой побелокурым, стриженым под машинку волосам. Отто сбил невидимую пылинку ссияющего чистотой халата. Вразговоре сПитером Генрих пожал плечами:
        -Незнаю, что они придумали. Может быть, действительно, как ты говоришь, лечат пенициллином. Понятно, что они нехотят распространяться оновом лекарстве, раньше времени.
        Глаза Отто фон Рабе светились восторгом.
        -Вы увидите будущее немецкой медицины, - гордо сказал врач, распахивая дверь налестницу. Ощутив холод, снизу, Питер поежился. Отто пошел вперед. Они стали спускаться повыложенным плиткой ступеням.
        Окон вподвале неимелось, он освещался белым, электрическим светом. Комнату отделали такимже белым кафелем. Процедура была экспериментальной, помещение подготовили месяц назад. Фон Рабе идругие врачи колебались, выбирая метод. Американские коллеги поделились опытом умерщвления людей, приговоренных ксмертной казни. Больше десятка лет вАмерике использовались газовые камеры.
        Насовещании вБерлине, посвященном будущей программе подезинфекции рейха, как ее называли доктора, личный врач фюрера, Карл Брандт, заметил:
        -Американцы правы. Инъекции требуют расходов. Надо покупать лекарства уфармацевтических фирм, оплачивать работу врачей имедсестер…, - его поддержал главный медицинский советник Берлина, доктор Конти:
        -Более того, господа, пропускная способность центров должна увеличиваться. Унас есть план, - Конти указал набумаги, разложенные постолу, - имы небудем отнего отступать. Мы выполняем волю фюрера.
        Контролем исполнения воли фюрера, занимался начальник его личной канцелярии, партайгеноссе Боулер, тихий человек вкруглых очках, известный пристрастием квитиевато написанным документам. Он невмешивался вдискуссию врачей.
        Боулер только, мягко, заметил:
        -Незабывайте, господа, унас есть три года, чтобы наладить процесс. Заэто время вы должны добиться идеальных результатов. Ваши находки будут использоваться, вотношении представителей неполноценныхрас.
        Медики работали, рука обруку, синженерами ихимиками. Американцы устраивали отдельные помещения для дезинфекции. Газ, пущенный вбольничную палату, мог распространиться покоридорам, иотравить медицинский персонал. ВАмерике такое несчастье произошло сохранниками тюрьмы, где впервые использовался метод. Кроме беспокойства оздоровье работников, существовала проблема стоимости дезинфекции. Угарный газ был незаметен для человека, люди просто задыхались. Однако, чтобы его получить, требовалось жечь бензин. Партайгеноссе Боулер непреминул напомнить врачам, что рейх закупает нефть зазолото:
        -Пока мы недобрались докаспийских промыслов, надо экономить горючее.
        Фирма Degesch выпускала пестицид, наоснове синильной кислоты, под названием Циклон-Б. Вещество разработали два десятка лет назад, вгруппе под руководством нобелевского лауреата, химика Габера. Габер, еврей, покинул рейх. Экономисты подсчитали, что, использование газа обойдется дешевле. Боулер добавил:
        -Персонал, занимающийся дезинфекцией, надо проинструктировать обутилизации золотых зубов, - он поправил очки, - присутствующих ворту объектов. Особые пометки вбумагах, нателах, итак далее…, - рейх нуждался взолоте.
        Насеминаре они говорили иобизъятии головного мозга уобъектов дезинфекции. Коллеги, изучающие наследственные ипсихические болезни, были заинтересованы вобразцах.
        Восьмилетний мальчик Пауль, ничего этого незнал. Он только знал, что сегодня было тепло. Ему дали сладкую конфету. Он сидел, наклонив светловолосую голову, накафельном полу. Пауль все время улыбался. Он был ласковым ребенком, хотя инеумел говорить, атолько мычал, наразные лады. Мальчик любил возиться сигрушками. Утром унего появилась новое занятие, деревянная пирамидка. Пауль сосредоточенно снимал кольца, моргая раскосыми глазами. Он был сиротой, сыном неизвестного отца. Мать оставила его вдетском приюте. Напапке Пауля сделали пометку, отобрав ребенка для опытов сновой программой дезинфекции. Комната была ему незнакома, ноПауля увлекла игрушка. Он даже необратил внимания, что тяжелая, железная дверь захлопнулась. Мальчик остался один.
        Отто обернулся кгостям:
        -Все просто. Гранулы отравляющего вещества попадают вкамеру поспециальным трубам. Они подвергаются воздействию воды, иначинают испускать газ. Объект умирает втечение десяти минут…, - Отто посмотрел начасы:
        -Вслучае детей, как сейчас, все занимает меньше времени. Мы собираемся, вбудущем, использовать камеру для массовых операций…, - он положил ладонь нарычаг:
        -Перед вами, Петер, процедура, которая изменит рейх, очистит его отвредных элементов…, - Питер стоял, молча, недвигаясь.
        Мальчик, подняв голову, широко улыбнулся.
        Посмотрев наГенриха фон Рабе, Питер даже испугался. Серые глаза блестели ледяным огнем, Генрих побледнел.
        -Думаю, Отто, - спокойно сказал Генрих, - нестоит использовать камеру для одного объекта. Тратить газ, электричество, твое время, вконце концов. Мы поняли ход процесса, большое спасибо. Я уверен, что вбудущем программу ждет успех…, - Генрих похлопал брата поладони. Белые, ухоженные пальцы Отто лежали нарычаге:
        -Вы молодцы. Наше министерство поощряет экономию ресурсов рейха. Он ведь, - Генрих коротко кивнул надверь, - никуда неубежит. Присоединишь его кмассовой акции…, - Отто помялся:
        -Я хотел, чтобы Петер увидел наши достижения, работу химиков…
        -Я увидел, - Питер, изо всех сил, заставлял себя удержаться наногах:
        -Прогресс медицины рейха, науки, расцветающей под мудрым руководством фюрера, очень впечатляет…, - борясь стошнотой, он велел себе:
        -Нельзя! Несейчас! Ребенок еще вкамере…, - Генрих фон Рабе снял руку брата срычага:
        -Надо открыть дверь, Отто. Ты говорил, что объекты могут испугаться, производитьшум…
        -Поэтому мы оборудуем камеры вподвалах, - пожал плечами Отто фон Рабе.
        Брат был прав. Гранулы газа расходовались всоответствии спланом. Пауль ожидал других детей, которых должны были доставить вцентр. Процедура над ним была личной инициативой Отто. Доктор, совздохом, открыл дверь. Показав собранную пирамидку, ребенок захлопал владоши. Генрих проследил глазами забратом, Отто вел мальчика наверх. Питер покачнулся, Генрих прошипел, сквозь зубы: «Нездесь! Терпи, слышишь меня!»
        Его рвало. Он стоял наколенях, перед унитазом, вмаленьком туалете их комнаты, обессилено дыша, плача, хватая ртом воздух. Генрих осторожно, аккуратно, поддерживал его голову.
        -Дай пистолет, - шепотом потребовал Питер, - немедленно. Я его лично застрелю…, - его опять вывернуло. Питер жалобно разрыдался, опустив владони мокрое отслез, испачканное рвотой лицо:
        -Дай пистолет, иначе…, - он вспоминал ласковую улыбку мальчика. Выходя изкамеры, ребенок что-то весело промычал.
        -Дай пистолет, - Питер кусал губы, - они все…, - Генрих довел его доумывальника.
        -Звери имерзавцы, - он подождал, пока Питер плеснет себе влицо ледяной водой. Генрих протянул ему полотенце: «Пистолета я тебе недам».
        -Потому, что это твой брат, - мрачно сказал Питер, присев накрай ванны. Он поискал покарманам сигареты. Руки тряслись. Забрав унего зажигалку, Генрих устроился рядом:
        -Дурак, - устало сказал фон Рабе, - он мне небрат. Он бешеное, больное животное, как ивсе они. Пистолета я тебе недам, потому что уменя его нет, это, во-первых, аво-вторых, если ты его убьешь, это ничего неизменит. Тебя повесят, - Генрих вздохнул, - анаего место придет другой…, - фон Рабе выругался.
        -Пусть лучше меня повесят, - Питер, сгорбившись, курил, - я неуверен, что смогу после такого жить дальше.
        Генрих, внезапно, грубо встряхнув его заплечи, ударил полицу.
        Рука фон Рабе оказалась тяжелой:
        -Я живу, - коротко сказал мужчина, - выполняя свой долг, человека ихристианина. Иты должен жить, Петер. Если немы…, - он распахнул дверь вкомнату, - то все будет продолжаться дальше. Вставай, приведи себя впорядок, иотправляйся назнакомство сврачами центра, куда тебя пригласил Отто. Извинись, скажи, что уменя дела…, - Генрих достал изгардероба саквояж.
        Питер недвигался:
        -Мальчика все равно убьют, Генрих, - окурок жег Питеру пальцы, - зачем все, если его убьют…, - Питер опустился насвою кровать.
        -Неубьют, - Генрих фон Рабе надел пиджак:
        -Заэто отвечаю я. Постарайся отдохнуть, тебе завтра машину вести. Я вернусь поздно вечером.
        Комната выходила наслужебный двор клиники. Больные подметали золотые листья, лежавшие накамнях. Небо было синим, ярким, почти летним. Питер, впервый раз, обратил внимание наосколки стекла, поверху мощной ограды. Мерседес Генриха выехал изкованых ворот.
        -Он здесь один, маленький. Все остальные взрослые…, - ребенок сидел накрыльце, всуконной курточке, встарой шапке, перебирая кольца пирамидки. Взяв соступеней рыжий лист, мальчик рассматривал его, наклонив голову. Питер всхлипывал, нестирая слез слица: «Неубоюсь зла, неубоюсь зла….»
        Питер нашел всебе силы сходить навечеринку. Медсестра играла напианино «Хорста Весселя», сотрудники пели хором, зал украшали плакаты сосвастикой. Отто фон Рабе познакомил его сперсоналом центра, Питер даже выступил скоротким сообщением офашизме вБритании. Ему аплодировали.
        Сославшись нато, что ему надо посидеть сматериалами, сзаводов, Питер заперся вкомнате. Всумерках он подошел кзеркалу, над умывальником. Лазоревые глаза, немного, припухли. Питер устало смотрел насвое отражение. Коснувшись седого волоса нависке, он зажег лампу иразложил настоле блокноты. Питер шевелил губами, запоминая информацию, новидел перед собой нецифры, араскосые глазки мальчика, добрую, широкую улыбку.
        Генрих вернулся заполночь. Питер еще неложился спать. Выйдя изванной, Генрих коротко заметил:
        -Все хорошо. Дождемся…, - он повел рукой…, - иуедем. Ложись, пожалуйста, - попросил он Питера, - ты устал.
        Генрих сидел наподоконнике, покуривая вфорточку, глядя наосвещенные окна палат. Больные отправлялись спать. Нарассвете, уворот должна была появиться простая телега. Генрих вспоминал куриц, уток, икоров, ферму, где он побывал сегодня. Врейхе отлично велась документация. Ребенка немогли отправить сюда издетского приюта без согласия родственников.
        -Родственники заним иприедут, - подытожил Генрих, - они задержались, потому, что неграмотные. Пришло письмо, они живут вглуши, вВестервальде. Пока они кпастору сходили, пока он весточку прочитал…, - Генрих смотрел накрупные, яркие звезды:
        -Пустите детей приходить ко Мне инепрепятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие. Как дальше? Отвечая ему, Иисус спросил: чего ты хочешь отМеня? Слепой сказал Ему: Учитель! чтобы мне прозреть. Иисус сказал ему: иди, вера твоя спасла тебя. Ион тотчас прозрел ипошел заИисусом подороге. Господи, - Генрих перекрестился, - дай Германии прозреть, прошу тебя…, - он долго оставался уокна, прислонившись виском кпрохладной стене, слушая дыхание Питера.
        Завтракали они вотдельной столовой, для врачей. Отто застолом непоявился. Доктор пришел, когда Питер иГенрих пили кофе.
        -Простите, - недовольно сказал Отто, усаживаясь, - сутра пришлось заниматься бумажными делами. Завчерашним ребенком приехали родственники…, - он взял свежий хлеб итушеной капусты, - непонятно, откуда они взялись. Приют утверждал, что уПауля нет семьи…, - Генрих пожал плечами:
        -Должно быть, послали письмо, попоследнему адресу пребывания матери. Его изродильного дома передали. Это процедура, так всегда делают.
        -Они говорят, что, мол, это их внук, - Отто энергично жевал, - семь лет они осебе знать недавали, асейчас нашлись…, - Питер, молча, размешивал сахар вчашке скофе. Генрих, ободряюще, сказал: «Нерасстраивайся, Отто. Непоследний утебя объект».
        -Они еле расписаться могут, Рейнеры, - презрительно заметил доктор фон Рабе, - совсем неграмотные люди. Стыдно, Петер, перед вами, - он вздохнул, - унас цивилизованная страна, аздесь такое…,
        Встоловой было тихо, врачи ушли наобход:
        -Что вы, Отто, - улыбнулся Питер, - они, наверняка, старики. Увас отличный центр. Я непременно расскажу онем, когда вернусь вБританию…, - он велел себе: «Подай ему руку!»
        Удоктора фон Рабе были холодные, длинные пальцы. Питеру показалось, что Отто, легонько, погладил его ладонь. Мужчина вздрогнул: «Почудилось. Надо руки помыть».
        Водворе Питер увидел пожилую женщину, впростом, фермерском платье, итемном, старом пальто, спотрепанной шляпой наголове. Мужчина, вжилетке ипиджаке, вгрязных сапогах, курил трубку накозлах телеги.
        Завидев Питера иГенриха, сняв кепку, он, почтительно, поклонился. Пауль сидел насене, вкурточке, прижимая кгруди пирамидку. Женщина устроилась рядом, ласково обняв мальчика. Ее муж тронул лошадей, телега выехала изворот больницы. Пауль помахалим.
        Вмерседсе, нашоссе, Генрих заметил:
        -Они очень хорошие люди, Рейнеры. Христиане. Унас есть…, -мужчина помолчал, - есть такие адреса. Надежные. Наслучай чего-то подобного.
        Питер вел машину, они включили радио. Берлин передавал «Волшебную флейту». Питер, осторожно, заметил:
        -Ты слышал, что говорил…, - Питер понял, что неможет назвать его поимени, - твой брат. Программа заработает через три года. Кто-нибудь донесет, что уРейнеров умственно отсталый внук. Суд вынесет решение, его заберут…, - Генрих, устало, закрыл глаза:
        -Они христиане, Петер. Они скорее сами пойдут наэшафот, чем позволят убить невинную душу. Ия тоже, конечно, - дальше они ехали вполном молчании. Вдоль автобана золотились осенние перелески, Питер снижал скорость, когда впереди появлялись деревни. Дорога шла насеверо-восток, кБерлину.
        Питер понял:
        -Вчера ночью, я проснулся, иплакал. Господи, спасибо, что Ты спас дитя. Как хочется побыть скем-то рядом, положить голову наплечо….. - порадио пели дуэт Mann und Weib:
        -Даже девушка изгруппы Генриха, будет танцевать сомной позаданию…, - Питер взглянул науказатели. Генрих, неоткрывая глаз, зевнул:
        -Прямо, никуда сворачивать ненадо. Я дорогу изБерлина воФранкфурт иКельн наизусть знаю.
        Упевицы было красивое, высокое сопрано. Питер, сам того неожидая, спросил:
        -Ты знаешь такую артистку, Габриэлу фон Вальденбург…, - поняв, что краснеет, Питер пробурчал:
        -Я ее накартине видел, вмастерской уЦиглера…, - краем глаза, он увидел, что Генрих улыбается:
        -Она стобой флиртовать будет, наприеме. Я ее предупрежу…, - Генрих подумал, что Габи может обмолвиться раву Горовицу, ноуспокоил себя:
        -Он совершенно точно, никому, ничего неразболтает. Да икому говорить? Где рав Горовиц, игде Петер? Они неувидятся, вБерлине…, - Питер вспоминал слова Генриха:
        -Она помолвлена, самериканцем…, - он, горько, мимолетно вздохнул: «Пусть будет счастлива».
        Пообедали они вкакой-то деревне. Репродуктор играл марши, наресторане развевался нацистский флаг.
        Питер иГенрих устроились всаду, спивом исосисками.
        Питер немог забыть прозрачные, холодные глаза Отто, ухоженную руку, лежавшую нарычаге. Он даже, незаметно, передернул плечами. Вобщественных местах, они сГенрихом почти неразговаривали. Сил наверноподданническую болтовню небыло, авсе остальное могло оказаться опасным.
        Питер курил, опираясь накрыло мерседеса, глядя внебо. Журавли плыли наюг, пахло сухими листьями. Он, отчего-то спросил: «Аты жениться несобираешься, Генрих?»
        Фон Рабе заливал воду вдвигатель. Он отряхнул руки:
        -Нет. Если я пойду наэшафот, то моя жена идети отправятся вконцлагерь. Я был вДахау. Пока все незакончится, - он посмотрел начерно-красное знамя, - я неимею права подвергать близких людей опасности. Отца иЭмму нетронут, они отменя отрекутся, - Генрих горько улыбнулся, - амои братья, сами накинут петлю мне нашею…, - подхватив ведро, он ушел кресторану.
        Питер выбросил окурок:
        -Все только началось. Он прав. Мне тоже ничего нельзя. Господи, я уеду, аГенрих здесь останется, один. Унего группа, новсе равно…, - выехав нашоссе, Питер велел: «Спи. Я часто один езжу, ничего страшного».
        Он вел машину кБерлину, Генрих дремал. Опера закончилась. Диктор важно сказал: «Прослушайте беседу опревосходстве арийской крови, подготовленную специалистами изРасового Бюро НСДАП». Питер, поморщившись, выключил радио.
        Берлин
        Рейхсминистр народного просвещения ипропаганды Германии, гауляйтер Берлина, доктор Йозеф Геббельс никогда нетанцевал. Наискалеченной детским остеомиелитом, укороченной правой ноге он носил металлический ортез иособый ботинок. Геббельс хромал, истеснялся маленького роста.
        Сэр Освальд Мосли тоже нетанцевал, даже сосвоей женой. Мосли был ранен навойне, иволочил ногу. Свита Мосли пришла наприем вчерной форме британского союза фашистов. Члены СС тоже надели черные мундиры. Остальные гости появились вкоричневых, партийных кителях. Только женские наряды переливались яркими цветами. Диана, хоть это ибыл ее второй брак, выбрала светлое, шелковое платье.
        Женщина танцевала. Геббельс, устроившись уокна, следил запрямой спиной, забелоснежными плечами:
        -Она похожа на«Венеру» Боттичелли, - подумал рейхсминистр, - очень красивая женщина. Иона высокая, под стать фюреру Мосли.
        Мосли вовсем подражал Гитлеру, даже усы унего были такиеже. Фюрер уехал, когда начали разносить шампанское, после отрывка из«Тристана иИзольды» Вагнера. Все знали, что Гитлер непьет.
        Свадьба была тихой. Нацеремонии, вкабинете Геббельса присутствовали только новобрачные, фюрер исестра Дианы. Гитлер был шафером уМосли, аЮнити, подружкой невесты.
        Геббельс, как гауляйтер Берлина, имел право заключать браки. Он выдал Мосли иДиане свидетельство, зная, что они несобираются афишировать свадьбу. Повозвращении вЛондон штурмовики Мосли должны были вплотную, как говорил герр Петер Кроу, заняться евреями вИст-Энде. Он сам иМосли рисковали тюрьмой. Втаких обстоятельствах подвергать опасности близких людей было неразумно. Сестра Дианы тоже танцевала, скем-то изСС. Геббельс посмотрел наЮнити:
        -Неудивительно, что она фюреру нравится. Словно сошла соперной сцены. Унее даже второе имя, Валькирия.
        Дед Юнити дружил сРихардом Вагнером, кумиром Гитлера.
        Геббельс предпочитал изящных женщин.
        -Как фрейлейн Габриэла, - он улыбнулся, - скоро я ее услышу.
        Габриэла фон Вальденбург выступала снародными песнями. Вбольшой гостиной Геббельса было шумно, слуги сподносами закусок ловко пробирались между гостями. Подавали русскую икру, наподжаренном, ржаном, немецком хлебе, устрицы изОстенде, паштет изгусиной печени. Наужине их ждал хагепетер, оленина изТюрингии, айсбайн скислой капустой, свежие креветки икопченый угорь, лучшие рейнские вина ивенгерский токай. Кондитеры привезли торт сбелым марципаном, баварский крем ибаумкухен.
        Музыканты изфилармонии сыграли несколько сонат Бетховена. Геббельс любил классическую музыку. Среди верхушки рейха унего одного было хорошее, академическое образование идокторат понемецкой литературе.
        Геббельс, удовлетворенно, понял, что герр Питер Кроу интересуется искусством. Напервом приеме, они обсуждали стихи Гете. Герр Петер даже читал их наизусть. Герр Кроу прислал вподарок Геббельсу редкую книгу, первый перевод «Страданий юного Вертера» наанглийский язык, сделанный вконце восемнадцатого века. Питер купил том убукиниста наЧаринг-Кросс. Экземпляр, спометками Байрона, находился вархиве покойной бабушки Джоанны, однако Питер несобирался раздаривать сокровища Британского музея нацистам.
        Они исейчас говорили обискусстве, устроившись надиване, сбокалами шампанского. Питер упомянул, что был вмастерской Циглера, иездил назаводы, вГессене. Он восхитился немецкими живописцами, воспевающими физический труд, вославу рейха. Циглер написал портрет Геббельса, сделав его суровым, арийским красавцем. Рейхсминистр держал картину вкабинете, ичасто ловил себя натом, что исподтишка ей любуется. Герр Кроу, оказывается, тоже позировал мэтру. Геббельс, весело сказал:
        -Значит, увидим вас накартине, посвященной немецкой молодежи, герр Петер. Иможет быть, - он тонко улыбнулся, - вы начнете чаще посещать Германию? Мы старались, чтобы вам понравилось…, - насовещаниях, где присутствовал Геббельс, неоднократно говорилось, что Германии нужна сталь ибензин заводов Кроу. Герр Петер любовался танцующими парами.
        Играли венский вальс. Гитлер любил музыку Штрауса, Кальмана иЛегара. Геббельс, озабоченно подумал:
        -Ходили слухи, что уШтрауса дед был еврей. Он принял католицизм, новсе равно…., Легар накрестившейся еврейке женат, аКальман ипросто еврей. Надо что-то сними делать…, - врейхе существовал статус «почетных арийцев».
        Ученые идеятели искусства могли его получить, ноГеббельс понимал, что Цвейг иФейхтвангер, предпочтут умереть, нежели чем вернуться врейх, пусть испочестями.
        -ИБрехт, иРемарк…, - Геббельс поморщился:
        -Они неевреи, они немцы. Гениальные немцы…, - рейхсминистр отлично разбирался влитературе. Оставшиеся врейхе писатели годились только нато, чтобы точить карандаши Фейхтвангеру иРемарку. Геббельс услышал голос герра Кроу:
        -Я начал учить немецкий язык всемнадцать лет, рейхсминистр, когда поступил вКембридж. Я восхищаюсь гением фюрера, вашей страной…, - лазоревые глаза герра Кроу блестели. Геббельс, мимолетно, подумал:
        -Если он переедет вГерманию, уменя будет скем поболтать омузыке, окнигах…, - говоря сГеббельсом, Питер видел ласковую улыбку мальчика Пауля:
        -Все ради него, - напоминал себе Питер, - ради него, идругих детей. Ради больных, над которыми измываются так называемые врачи, ради евреев Германии. Ради страны. Правильно Генрих говорил, когда мы кБерлину подъезжали. Мы работаем для того, чтобы немцы прозрели. Поэтому терпи, иделай свое дело.
        Немецкий язык Питер начал учить вчетыре года, сфранцузским ирусским. Мать хотела, чтобы он знал язык покойного отца. По-русски Питер давно неговорил, ипообещал себе:
        -Когда все закончится, когда я вернусь домой, опять начну заниматься. Стивен даже лучше меня справлялся. Он вИспании, наверняка. Туда много добровольцев поехало, изСоветского Союза тоже…, - Питер учился сдетьми Холландов. Кузина Тони тоже знала русский язык, как иМаленький Джон, как иКонстанца Кроу.
        -Они сами захотели назанятия ходить, - смешливо подумал Питер, - немогли перенести, что я учу язык, которого они незнают. Господи, семьюбы увидеть…, - они сГеббельсом перешли наобсуждение голливудских лент. Питер старательно избегал упоминаний оФрице Ланге иМарлен Дитрих. Он помнил тихий голос дяди Джона:
        -Геббельс, послухам, лично занимается нацистским кинематографом. Он большой любитель актрис, певиц. Ты понимаешь, очемя.
        Питер кивнул: «Конечно».
        Повозвращению вБерлин они сГенрихом играли накортах, вего спортивном клубе. Усетки можно было поговорить спокойно. Генрих предупредил фрейлейн фон Вальденбург. Девушка собиралась принять ухаживания Питера.
        -Все равно ненадолго, - почти весело заметил Питер, подбросив мяч, - скоро мы уезжаем…, - посмотрев налицо Генриха, он обругал себя:
        -Могбы прикусить язык. Ты уезжаешь, аон остается. ИГабриэла покидает Германию…, - фон Рабе, неожиданно, улыбнулся:
        -Ничего. Уменя хорошие ребята. Мы справимся. Помни, - он забрал мяч уПитера, - фрейлейн Юнити натебя больше необращает внимания, ноэто ничего незначит. Затобой следят, ибудут следить. Наприеме, скорее всего, появится кто-то изСД.
        Шелленберг тоже нетанцевал, он был наработе.
        Стоя устены, он, внимательно рассматривал герра Питера Кроу. Раньше Вальтер видел его только нафото. Шелленбергу герр Кроу понравился. Несмотря нанебольшой рост, осанка унего была отличная, спортивная. Шелленберг вспомнил досье:
        -Он увлекается греблей итеннисом, вфутбол играет, как все англичане. Отец его навойне погиб, он был русский…, - русские эмигранты, консультировавшие СД, объяснили Шелленбергу, что покойный отец герра Кроу происходил изсемьи, покрови старшей, чем Романовы.
        -Уних никогда небыло титула, - задумчиво ответил Шелленберг. Он услышал смешок:
        -Герр Вальтер, подобным людям титул ненужен. Они дальние родственники царской династии. Воронцовы-Вельяминовы, попрямой линии, происходят отварягов, или викингов, как вы их называете.
        Глаза угерра Кроу были спокойные, пристальные, лазоревые. Он углубился вразговор сГеббельсом. Молодой человек, изредка, посматривал накружащиеся пары. Шелленберг напомнил себе:
        -Надо обратить внимание, нату, кого он пригласит. Пока он нетанцевал, нотолько третий вальс. Ктомуже, изженщин здесь леди Мосли иЮнити, - Шелленберг, невольно, улыбнулся, вспомнив фотографии мисс Митфорд, - иоперные дамы…, - очередь долегких жанров пока недошла. Наприеме пели любимые актрисы Геббельса.
        Вальс закончился, музыканты поклонились. Геббельс шепнул Питеру:
        -Сейчас выступит наша молодая певица, Габриэла фон Вальденбург. Старая песня, прошлого века…, - рейхсфюрер вздохнул:
        -Очень трогательная, герр Кроу. Моя любимая…, - бархатные шторы, скрывавшие устроенный вгостиной подиум, отдернулись. Он услышал аплодисменты:
        Циглер, оказывается, преуменьшил ее красоту.
        Золотисто-рыжие волосы, заплетенные вкосы, падали настройную спину. Габриэла оделась втрадиционный костюм женщин изгор Гарца, жен идочерей рудокопов. Черная, пышная, юбка едва закрывала колени, набелую, кружевную блузу девушка накинула расшитую шаль. Длинные ноги впростых, крестьянских туфлях сверкали летним загаром. Она пела высоким, сильным сопрано:
        Ich hab die Nacht getraumet
        wohl einen schweren Traum,
        es wuchs inmeinem Garten
        ein Rosmarienbaum….
        Геббельс всхлипнул, Питер сжал зубы:
        -Все они такие. Гитлер сомной особаках разговаривал. Обовчарке своей…, - Питер заставил себя успокоиться:
        -Мелкие чиновники. Неудачники, дорвавшиеся довласти, оболванившие страну…, - он помнил влажное, холодное пожатие вялой руки Гитлера. Питер потом пошел вумывальную, идолго тер ладони мылом.
        Габриэла пела озолотом кувшине, выпавшем изрук. Среди осколков виднелись алые капли.
        Was mag der Traum bedeuten?
        Ach Liebster, bist dutot?
        Геббельс прошептал:
        -Ах, герр Кроу, как это прекрасно…, - зал взорвался аплодисментами. Габриэла поклонилась:
        -Следующую песню я посвящаю нашим доблестным штурмовикам! Я уверена, что мне будут подпевать!
        -Im Wald, im grunen Walde…, - Габи маршировала посцене, эсэсовцы довольно ревели. Питер слышал ее голос:
        -Ach Liebster, bist du tot? Может быть, мой любимый мертв…, - он твердо сказал себе: «Ерунда. Я сней потанцую, отвезу ее домой, ивсе. Никакой опасности нет».
        Питер попросил: «Представьте меня фрейлейн фон Вальденбург, пожалуйста».
        После выступления фрейлейн фон Вальденбург переоделась всшитое покосой, струящееся платье сиреневого шелка. Унее была узкая, нежная спина, пахло отдевушки свежими цветами. Косы Габриэла уложила назатылке. Геббельс подвел кней, как выразился рейхсминистр, ближайшего помощника фюрера Мосли. Габи подала герру Кроу руку для поцелуя.
        Габи получила письмо отГенриха, городской почтой. Вкороткой записке говорилось: «Дорогая фрейлейн фон Вальденбург, прилагаю ноты заинтересовавшего вас отрывка изБетховена». Габи сидела над нотами, скарандашом вруке: «Герр Питер Кроу. Конечно, я сним потанцую».
        Аарону озадании знать было ненужно. Габи потихоньку готовилась котъезду, передавая уроки знакомым частным преподавателям. Генрих хотел перенести тайник вдругую квартиру. Габи надо было выбрать безопасное время для визита группы.
        -Несегодня, - решила она, танцуя сПитером, - сегодня Аарон уменя ночует…, - Габи, невольно, покраснела. Отквартиры рава Горовица было ближе досинагоги, ноАарон часто оставался унее. Он даже принес посуду.
        -Мне хочется, чтобы тебе было уютно, - Аарон обнимал ее, - ты здесь выросла, ая снимаю комнаты.
        Впервый раз все случилось тоже вее квартире, когда Аарон пошел провожать Габи, после вечеринки веврейском кафе. Удвери подъезда, рав Горовиц, повертел шляпу:
        -Фрейлейн фон Вальденбург, я незнаю, как это сказать, ивы меня, наверное, посчитаете сумасшедшим…, Аарон прервался:
        -Я такого никогда вжизни, никому неговорил, фрейлейн фон Вальденбург…, - Габи теребила сумочку. Рав Горовиц рассказывал ей оСвятой Земле, иоНью-Йорке. Габи очнулась, когда они все-таки добрались домой, через три часа после того, как ушли изкафе.
        Они стояли уограды кладбища наГроссе Гамбургер штрассе. Рав Горовиц упомянул, что здесь похоронен Моше Мендельсон. Габи кивнула:
        -Я знаю. Рядом имои семейные могилы. Моя бабушка крестилась, рав Горовиц, - васильковые глаза взглянули нанего, - нонацистам все равно. Я для них полукровка, ненемка, адля евреев…,
        -Адля евреев вы еврейка, - унего был низкий, мягкий голос, - фрейлейн фон Вальденбург…, - она сглотнула:
        -Просто Габриэла, рав Горовиц, пожалуйста…, - Габи была готова гулять всю ночь, слушая его. Они исходили все Митте, стояли наберегу Шпрее, Габи читала ему Гейне:
        Нота, кто всех больше терзала
        Меня допоследнегодня,
        Враждою ко мне непылала,
        Любить - нелюбила меня…,
        Гейне врейхе запретили, ивыбросили изшкольных программ, ноГаби, конечно, его помнила. Помнил иАарон:
        Твои глаза - сапфирадва,
        Два дорогих сапфира.
        Исчастлив тот, кто обретет
        Два этих синих мира…
        Габи, тихонько, вздохнула.
        Аарон смутился:
        -Увас тоже синие глаза, фрейлейн фон Вальденбург. То есть Габриэла, простите…, - Габи знала, что он раввин, что его нельзя трогать, ноуподъезда, поднявшись нацыпочки, коснулась губами его щеки: «Тогда ия потеряла рассудок, рав Горовиц».
        Все оказалось просто. Аарон, позже, признался ей, что первый раз вжизни пропустил молитву вминьяне.
        -Стех пор, как мне тринадцать лет исполнилось, - весело сказал рав Горовиц, обнимая Габи, целуя пряди распущенных, золотисто-рыжих волос, - ноя немог, немог оставить тебя, иникогда неоставлю…, - заокном давно поднялось солнце, звенели трамваи. Репродуктор, внизу, трещал что-то, голосом Геббельса. Габи задернула шторы, вспальне стало тихо. Она закрыла глаза, отсчастья:
        -Господи, я неверю, что такое бывает. Впервый раз, итак хорошо…, - Аарон рассказал ей еврейскую легенду, отом, что ангелы, охраняющие людей, встречаются нанебесах, ирешают, кто кому предназначен.
        -Я знал…, - он приник губами кбелой шее, - знал, когда собирался сюда ехать, что ты здесь, что я тебя встречу. Так ислучилось…, -репродуктор замолк. Заокном перекликались голуби:
        -Цветы показались наземле; время пения настало, иголос горлицы слышен встране нашей…, - Аарон шептал ей, что вГермании, все непременно изменится, что безумие неможет продолжаться долго:
        -Мы вернемся сюда, или поедем наСвятую Землю, или останемся вАмерике…, - Габи прикладывала палец кего губам: «Я даже еще нееврейка, милый».
        Раввинский суд уверил ее, что Габи надо просто окунуться вмикву. Раввин Лео Бек, пригласив ее вкабинет, зачаем, тяжело вздохнул:
        -Нонездесь, фрейлейн фон Вальденбург, - он почесал вседоватой бороде:
        -Ненадо ставить под удар нашу работу. Вы сами знаете, что они…, - раввин махнул всторону Ораниенбургерштрассе, - следят закаждым нашим шагом. Нацисты могут выслать рава Горовица изГермании. Тогда евреи окажутся без помощи, без поддержки…, - Габи, опустив голову, глядела наполовицы:
        -Он раввин, - тихо сказала девушка, - нельзя, без хупы…, - сняв простые очки, доктор Бек протер их носовым платком:
        -Фрейлейн фон Вальденбург, Габриэла, через два года вы встретитесь ипоставите хупу. Рав Горовиц…, - он помолчал: «Я знаю, что унего особенная душа, Габриэла. Он всегда будет свами, чтобы ни случилось».
        Аарон рассказал ей, что раву Беку много раз предлагали уехать изГермании, иобосноваться вБритании, или Америке. Глава общины отказывался, ссылаясь нато, что пока евреи живут вБерлине, он должен оставаться сними.
        Танцуя, Габи впервый раз подумала, что Аарон тоже может захотеть, потом, вернуться вГерманию. Девушка вздохнула, про себя:
        -Что делать? Это его долг, иначе нельзя…, - она почувствовала слезы наглазах. Герр Кроу шепнул: «Простите. Я, наверное, неловок. Я очень, давно нетанцевал».
        Питер, действительно, впоследний раз танцевал четыре года назад, когда он еще жил дома, наГанновер-сквер:
        -Скузиной Лаурой, - вспомнил Питер, - она изКембриджа приехала, наканикулы. Сейчас она вЯпонии…, - Питер, вЛондоне, ивдеревне, впоместьях сторонников Мосли, избегал танцев. Он знал, что фрейлейн Габриэла помолвлена, но, все равно, подумал:
        -Господи, какбы я хотел непритворяться больше. Обнять любимую девушку, поговорить сней…, - вовремя танца инабалконе, где Питер курил, они болтали опустяках.
        Габи рассказывала Питеру онародных песнях. Девушка, украдкой, поглядывала начасики. Аарон еще был всинагоге. Вечером он занимался состудентами, ипринимал посетителей, недождавшихся очереди утром:
        -Я его оттуда заберу, - решила Габи, - поедем домой…, - она, блаженно, закрыла глаза.
        Завтра, наОраниенбургерштрассе, веврейском кафе, тетя Ривка устраивала прощальную вечеринку сартистами. Люди, что называется, сидели начемоданах, ожидая паспортов самериканскими визами. Фогели, всей семьей, уезжали попрограмме. Габи пока неговорила подруге опредполагаемом браке. Ирена, всхлипывая, обещала писать, аГаби, озорно, думала: «Она удивится, когда миссис Горовиц ей позвонит, вАмерике».
        Миссис Горовиц Габи становилась вовторник, вамериканском консульстве. Вконце недели, она получала паспорт свизой, иехала вБремен. Билеты налайнер были куплены. Ключи отквартиры Габи Аарон передавал семье счетырьмя детьми. Хозяин выселил их издома, нежелая сдавать комнаты евреям, люди ютились уродственников. Габи брала только семейные альбомы. Она заплатила сторожу накладбище, рав Горовиц обещал присмотреть замогилами ее родителей. Всинагоге для нее приготовили рекомендательное письмо, раввинскому суду, вНью-Йорке.
        Нагазонах виллы Геббельса, расставили фонарики, изгостиной слышались звуки вальса. Говоря сдевушкой, Питер понимал, что она думает очем-то другом. Васильковые глаза нежно, томно блестели, она часто дышала. Габи неслушала голос герра Кроу. Она надеялась, что вБремене все станет ясно:
        -Я успею Аарону сказать, - поняла Габи, - он обрадуется. Я ему телеграфирую, изНью-Йорка. Дядя Хаим врач, все будет хорошо. Виюне, вначале лета мальчик родится, или девочка. Или сразу двое, как усестры Аарона, - озабоченно подумала Габи.
        Аарон прочел ей письмо отЭстер. Мальчиков назвали Иосиф иШмуэль, однако про обрезание сестра Аарона ничего неписала. Рав Горовиц пожал плечами:
        -Давид, мой зять, он вольнодумец, современный человек. Он даже под хупу нехотел идти, ноЭстер настояла насвоем…, - Аарон усмехнулся:
        -Мы все мягкие, ия, иМеир, ипапа, носестра унас ствердым характером. Вы сней увидитесь, надетей посмотрите…, - лайнер два дня стоял впорту Амстердама, прежде чем отправиться дальше, вГавр иНью-Йорк. Аарон рассказывал Габи осемье. Получив записку отГенриха, девушка рассмеялась:
        -Аарону я небуду говорить оего кузене, малоли что. Им невстретиться, нигде…, - Габи обвела глазами шелковые портьеры, мраморные перила балкона: «Невстретиться».
        Питер, неслышно, попросил:
        -Встаньте ближе, пожалуйста. Мы потанцуем, сядем рядом, наужине, ия вас отвезу домой…, - их губы легонько соприкоснулись. Кто-то сзади закашлялся: «Простите…»
        Габи даже неувидела его лица.
        Девушка покачала головой:
        -Вы у«Адлона» выйдите. Я недомой еду, вам туда…, Габи помолчала, - нельзя. Позвоните мне завтра, - она сунула Питеру вруку визитку, - пригласите наобед…, - он кивнул, обнимая Габи: «Они слушают мой телефон».
        Они танцевали еще два вальса. Ведя фрейлейн фон Вальденбург кстолу, герр Кроу громко заметил, что рассчитывает сней завтра увидеться. Габи нежно, смущенно улыбалась.
        Шелленберга, конечно, кобеду непригласили. Обершарфюрер СС натакое инерассчитывал. Увидев иуслышав то, что ему было нужно, Вальтер спустился вгараж. Он перекусил сосисками ипивом, сдругими шоферами иохранниками. НаПринц-Альбрехтштрассе для нужд слежки держали незаметные, черные опели, сзалепленными грязью номерами. Для полиции, уШелленберга имелось удостоверение работникаСД.
        Он дождался, пока герр Кроу ифрейлейн фон Вальденбург выйдут наступени особняка. Заними приехало такси. Шелленберг вел машину навосток, вцентр, удерживая безопасное расстояние. Герр Кроу мог повезти девушку в«Адлон», или решить провести ночь наее квартире. Шелленберг махнул рукой:
        -Даже если они поедут кГабриэле, ничего страшного. Вызову ее, поговорю подушам. Она хорошая немецкая девушка, ипоможет рейху.
        Кего удивлению, уосвещенного подъезда «Адлона» герр Кроу покинул машину один.
        -Джентльмен, - недовольно пробормотал Шелленберг, - непроводил даму. Или она хочет набить себе цену, получить безделушку, прежде чем ноги раздвинуть? - обершарфюрер неиспытывал иллюзий касательно нравов современных женщин. Он убедился всвоей правоте, увидев фотографии, сделанные фон Рабе вБритании. Подобные снимки продавали из-под полы, всомнительных кварталах.
        -Газеты обрадуются, - заметил Шелленберг, - скандал гарантирован. Леди Антония Холланд…, - он добавил сочное словечко. Фон Рабе усмехнулся:
        -Пришлось отвесить ей пару пощечин, прежде чем она поняла, что надо делать. Леди Холланд, разумеется, ничего невспомнит. Она едва наногах держалась.
        Такси свернуло сФридрихштрассе наОраниенбургерштрассе. Машина остановилась напротив входа всинагогу. Ночь была тихой, еврейский квартал спал, только внескольких окнах горел свет. Шелленберг нахмурился:
        -Живет она здесь, чтоли? Ноздесь ижить негде…, - надругой стороне улицы, вокруг дворца Монбижу, был разбит парк.
        Фрейлейн фон Вальденбург вышла изсинагоги под руку свысоким мужчиной, вшляпе. Шелленберг выругался себе под нос. Фотоаппарата он невзял, аехать закамерой было нельзя, иначе онбы упустил девушку иее спутника.
        -Еврей, - Вальтер следовал затакси, - теперь фрейлейн фон Вальденбург все, что угодно сделает ради рейха. Затакое вконцлагерь отправляют, - такси высадило парочку рядом сшестиэтажным домом, неподалеку отМузейного острова. Квартира, как понял Шелленберг, располагалась напоследнем этаже. Увидев свет вокнах, он развернул опель.
        НаПринц-Альбрехтштрассе, Шелленберг принес изстоловой крепкого кофе иразбудил дежурного. Он велел кутру составить полное досье нафрейлейн Габриэлу фон Вальденбург. Шелленберг загибал пальцы:
        -Сведения оее родителях, бабушках, дедушках, учителях, подругах. Все, что найдете, вобщем…, - он смотрел напустынный, ночной Берлин вокне кабинета:
        -Они поцеловались, увхода всинагогу. Еврей тоже рискует концлагерем. Вот иславно, - потушив сигарету, Шелленберг принялся заработу.
        После нацистских вечеринок, Габи всегада лежала вванной. Она вышла накухню, встаром, шелковом халате, сзакрученными наголове, влажными косами, Аарон сделал чай. Рав Горовиц принес изсинагоги печенье. Ночь была теплой, они устроились наподоконнике. Аарон обнимал Габи. Девушка тихо сказала:
        -Все равно, милый, два года…, - рав Горовиц прижал ее ксебе:
        -Я буду писать, любовь моя. Каждый день. Ты мои письма начнешь выбрасывать, их будет много…, - Габи всхлипнула:
        -Я их все буду хранить, ичитать, каждый день. Я пошлю тебе фотографию маленького. Аарон, - она испугалась, - аобрезание? Ты нанем должен быть…, - почувствовав его теплые, ласковые руки, Габи блаженно закрыла глаза:
        -Родится девочка, я уверен, такаяже красивая, как ты, - смешливо сказал Аарон, - апотом мальчик. Иеще мальчик, или девочка. Спой мне, пожалуйста, любовь моя…, - Габи, едва слышно, запела:
        Was mag der Traum bedeuten?
        Ach Liebster, bist du tot?….
        Она смотрела внаполненное звездами небо. Аарон шепнул:
        -Я здесь, мое счастье. Здесь, стобой, имы никогда нерасстанемся.
        Белый голубь, сорвавшись скрыши дома напротив, раскинул крылья. Девушка кивнула: «Никогда, Аарон».
        Кабачок, куда их привезли эсэсовцы, неожиданно, понравился Питеру. Назывался он Zur Letzten Instanz, «Упоследней инстанции». Трехэтажный, беленый дом стоял наулице Вайссенштрассе, неподалеку отМузейного Острова, вквартале Николаифиртель. Отсюда, когда-то, начинался Берлин. Чутьли несамая старая пивная вгороде размещалась водном итомже здании сшестнадцатого века. Над крышами квартала возвышался двойной шпиль древней церкви Святого Николая. Вней служил пастором отец мученика Хорста Весселя, героя рейха. Делегацию изБритании возили кмемориалу Хорста Весселя. Мосли, сПитером, возложил венки намогилу.
        Питер услышал столько оХорсте Весселе, Герберте Норкусе, юноше изгитлерюгенда, убитом коммунистами, ипоследней жертве, как выражались эсэсовцы, мирового еврейства, главе НСДАП вШвейцарии, Вильгельме Густлоффе, что могбы сам читать лекции ожизни героев. Мосли сказал, что британская молодежь тоже должна чтить память мучеников. Питер кивнул: «Я подготовлю встречи состудентами, повозвращении вЛондон».
        Густлоффа застрелил еврейский студент, Давид Франкфуртер. Питер понимал, что Гитлер запретил проводить ответные акции против евреев Германии, потому, что впереди была Олимпиада. Фюрер нехотел международного бойкота.
        -Соревнования закончились, теперь уних развязаны руки, - мрачно подумал Питер, когда эсэсовцы везли их поЮденштрассе, кпивной, - они могут, как угодно издеваться над евреями. Полмиллиона их осталось, вГермании, - эсэсовец, зарулем мерседеса, хохотнул:
        -Здесь еврейское гнездо, вМитте. Юденштрассе, Ораниенбургерштрассе. Синагоги, кладбища, лавки. Обещаю, мы очистим город отжидовской заразы…, - он широко повел рукой.
        Впивной они устроились засдвинутыми столами, вуглу зала. Питер обвел глазами посетителей. Как иобещали эсэсовцы, здесь собирались рабочие. Стены украшали черно-красные флаги нацистов иплакаты НСДАП, ноПитер заметил, что мало укого изпосетителей имелись значки членов партии. Эсэсовцы шумели, заказывая пиво иайсбайн. Питер никак немог отделаться отчувства, что нанего кто-то смотрит.
        Шелленберг действительно, пристально изучал герра Кроу.
        Сосвоим правильным, нонезапоминающимся лицом, Вальтер сливался столпой людей. Обершарфюрер много раз убеждался, что объекты слежки необращают нанего внимания. Все эсэсовцы надели черную форму. Вальтер был уверен, что герр Кроу нестанет разглядывать невысокого, светловолосого мужчину, похожего насотни других берлинцев. Шелленберг отхлебнул белого, берлинского пива, смалиновым сиропом. Они решили начать сBerliner Weisse, аксосискам иайсбайну скислой капустой заказали крепкий сорт доппельбок.
        Утром Шелленбергу принесли досье нафрейлейн певицу, как весело называл ее Вальтер. Он внимательно изучил данные, однако, напервый взгляд, ничего подозрительного неувидел. Перед обедом позвонили из«Адлона». Герр Кроу пригласил фрейлейн фон Вальденбург вхороший ресторан наУнтер-ден-Линден. Шелленберг отправил туда двоих агентов, мужчину иженщину.
        Зал необорудовали микрофонами. Вопреки слухам, окоторых Шелленберг отлично знал, СД неставило аппаратуру вовсе общественные заведения. Уних ибюджета натакое неимелось. Служба безопасности опиралась нахозяев пивных икафе. Люди, сготовностью, доносили оразговорах гостей. Никому нехотелось терять дело, иоказываться наулице. Герр Кроу ифрейлейн певица болтали окрасотах Берлина, омузыке, идаже недержались заруки.
        Шелленберг был разочарован. Он впервые подумал, что герр Кроу может обладать иными пристрастиями:
        -Англичане все такие…, - Вальтер, почти неглядя, листал досье фрейлейн, - он взакрытой школе учился. Какой нормальный мужчина выгонит женщину, что сама пришла, сама разделась. Фрейлейн Юнити довольно привлекательна, неговоря оГабриэле. Она попросту красавица…, - Шелленберг бросил взгляд настраницу. Перед ним лежала копия свидетельства овенчании, прошлого века. Прочитав готический шрифт, он поздравил себя судачей.
        Бабушка фрейлейн Габи, поматеринской линии, вдевичестве звалась Фанни Франкель. Единственная дочь Мозеса иРебекки Франкель, Фанни крестилась двадцатилетней девушкой, перед венчанием. Шелленберг велел принести справку оФранкелях. Фрейлейн Габи, попрямой линии, происходила отглавного раввина Берлина, учителя философа Мендельсона. Отпустив дежурного, Шелленберг задумался. Понюрнбергским законам, фрейлейн фон Вальденбург считалась полукровкой, второй степени.
        -Она любимица Геббельса…, - Вальтер покусал карандаш, - если фрейлейн, какбы это выразиться, уступит ухаживаниям рейхсминистра, Геббельс устроит ей свидетельство арийки, несмотря насвой антисемитизм.
        Геббельс славился пристрастием ккрасивым женщинам.
        Вальтер вспомнил еврея, скоторым фрейлейн Габриэла приехала домой:
        -Мы ее заберем наПринц-Альбрехтштрассе. Сделаем вид, что незнаем оее, так сказать, тайне. Может быть, - понял Вальтер, - она исама неимеет представления оеврейской крови. Таких людей много. Скажем, что нам известна ее запрещенная связь. Если Геббельс узнает отаком, фрейлейн Габи распрощается скарьерой. Пообещаем, что она спасет себя отконцентрационного лагеря, если уложит герра Кроу впостель. Она ему ничего неговорила обжиде…, - Шелленберг, вкоторый раз, пожалел, что унего неоказалось при себе фотоаппарата. НаОраниенбургерштрассе, ночью, он заметил, что еврей высокого роста, иунего темная борода.
        -Таких жидов вгороде полсотни тысяч, - кисло подумал Вальтер, - где его искать? Впрочем, нам он непонадобится. Нам нужна фрейлейн Габи…, - он решил лично приехать наквартиру фрейлейн вовторник, сутра:
        -Может быть, иее любовник впостели окажется, - улыбнулся Шелленберг, - застанем их тепленькими…
        Когда принесли свиные ножки, разговор зашел оназвании кабачка. Вдвадцатых годах неподалеку возвели здание суда, поэтому пивную переименовали.
        -Упоследней инстанции, - рассмеялся кто-то, залпом осушив бокал спивом, - обратной дороги нет! Иужидов небудет, мы их уничтожим…, - эсэсовцы затянули «Хорста Весселя», настолах появился шнапс. Питер, устало, подумал:
        -Надо потерпеть доконца недели, доотлета. Генрих меня проводит. Еще один обед врезиденции фон Рабе, наэтот раз без среднего брата, слава Богу…, - Питер поймал взгляд незаметного, среднего роста эсэсовца, светловолосого, сголубыми глазами:
        -Он похож нагауптштурмфюрера фон Рабе. Только Максимилиан выше. Моя тень…, -в ресторане, заметив пару, засоседним столом, Питер подмигнул фрейлейн Габи. Весь обед они обсуждали берлинские музеи исонаты Бетховена. Помня наставления Генриха, Питер воздерживался отсомнительных разговоров впубличных местах.
        -Надо его запомнить, - велел себе Питер, проглатывая шнапс, - иописать Генриху. Наверняка, коллега его брата поСД. Обершарфюрер…, - Питер хорошо разбирался вэсэсовских знаках, различия.
        В«Адлоне», он, каждый вечер, садился вкресло, глядя наБранденбургские ворота, ислушал музыку. Повозвращении вБританию, Питер намеревался посетить заводы вНьюкасле. Им сдядей Джоном предстояла долгая работа. Генрих передал зашифрованные материалы опотенциале немецкой экономики, развитии Люфтваффе ивоенно-морского флота. Генрих нераспространялся отаком, ноПитер понял, что вего группе есть инженеры, дипломаты, ивоенные. Фон Рабе объяснил:
        -Мои соученики, знакомые нашей семьи. Старые, аристократические фамилии. Многие вГермании ненавидят Гитлера. Когда-нибудь чаша терпения переполнится, иего…, - Генрих повел рукой:
        -Партия без Гитлера долго непроживет, Петер. Она распадется, лишится лидера…, - они сГенрихом сидели наскамье вТиргартене.
        Питер, замявшись, пожал плечами:
        -Я неуверен. Есть Геринг, Геббельс, Гиммлер, вконце концов. Есть СС. Ты говорил, что внем служат одни фанатики…, - Генрих кивнул:
        -Они все такие Петер. Нонезабывай, вГермании остались люди, голосовавшие засоциалистов икоммунистов, остались христиане…, - кроме информации отГенриха, Питер повторял, слова, сказанные задень, навстречах. Он перебирал данные, запоминая самые мелкие подробности. Вотеле «Адлон», он, внезапно, понял:
        -Меня никто небудет слушать. Уменя нет документов опрограмме дезинфекции. Никто неповерит, что внаше время, вцивилизованной стране, можно убить ребенка, потому, что он умственно отсталый…, - вспомнив улыбку мальчика, Питер разозлился:
        -Поверят. Если понадобится, я вернусь сюда, ипривезу доказательства. Надо прекратить безумие, Германия должна опомниться…, - он сидел, закрыв глаза:
        -Все знают оНюрнбергских законах, остерилизации душевнобольных. Знают, инеразорвали отношения сГитлером. Миру все равно, - горько понял Питер, - все равно, что происходит вГермании. Внутренние дела страны. Пока Гитлер неподнимет оружие, никто непошевелится, - Генрих, вТиргартене, спокойно сказал:
        -Сначала Австрия, Петер. Наюге хватает нацистов. Мы, то есть они, просто введем туда войска. Австрия добровольно присоединится кГермании. Потом…, - взяв палочку, он стал рисовать напеске дорожки, - потом Судетская область. Вней много немцев…
        -Ивней уран, - мрачно заметил Питер: «Он гораздо важнее, чем все судетские немцы, вместе взятые».
        Генрих кивнул:
        -Да. Апотом…, - фон Рабе помолчал, - потом Польша. Сначала Гитлер договорится соСталиным. ОтПольши ничего неостанется, восток отойдет советам, азапад присоединится крейху.
        Забрав палочку, Питер яростно стер линии:
        -Чехословакия неотдаст Судеты Гитлеру. Скакой стати? Это историческая часть страны, имеждународное сообщество…, - Генрих устало прервалего:
        -Международное сообщество заботится освоей выгоде, анеовосточных славянах. ИСталину интересны территории назападе Советского Союза. Конечно, - фон Рабе взглянул наПитера, - еслибы Франция, Британия иАмерика объединились соСталиным…, - Питер покачал головой:
        -Никогда такого неслучится. Как говорят вБритании, большевизм, наш главный враг.
        Они сГенрихом долго сидели, молча, глядя наБранденбургские ворота, где развевались нацистские флаги.
        Гремел «Хорст Вессель», они передавали покругу бутылку сошнапсом. Кто-то изэсэсовцев, пьяно, крикнул:
        -Неподалеку жиды! Надо им показать, кто хозяева вБерлине, ивовсей Германии! Мы найдем жидовское сборище, заставим их лизать подошвы наших сапог…, - эсэсовцы ибританцы, покачиваясь, бросали назалитый пивом стол купюры. Вспомнив овнимательных глазах неизвестного обершарфюрера, Питер заставил себя рассмеяться:
        -Поучимся утоварищей попартии! Нам предстоит сделать тоже самое вИст-Энде! Бей жидов! - Мосли обнял его: «Я знал, Питер, что ты мой самый верный соратник! Бей жидов!»
        Толпа, перекликаясь, хохоча, повалила кмашинам, припаркованным наВайссенштрассе.
        Вотдельный кабинет кафе Зильберштейна, наОраниенбургерштрассе, заплотно закрытую дверь, доносилось низкое, томное контральто фрейлейн Ирены Фогель:
        Summertime and the livin' iseasy
        Fish are jumpin' and the cotton ishigh
        Oh, your daddy's rich and your ma is good lookin»
        So hush little baby, don’t youcry…
        Девушка пела почти без акцента.
        Аарон вспомнил:
        -Габи мне говорила. Фогели полгода английский язык учили. Они молодцы, конечно, - рав Горовиц успевал бесплатно преподавать язык тем, кто ждал виз. Аарон немог подумать отом, чтобы брать слюдей деньги. Когда отыграли музыканты, герр Зильберштейн, хозяин кафе, шепнул раву Беку:
        -Я вотдельную комнату чаю принес. Сейчас дамы будут петь…, - поднявшись, рав Бек зааплодировал:
        -Аванс, дорогие фрау ифрейлейн, - заметил раввин, - взнак восхищения вашими талантами.
        Повечерам вкафе подавали чай, домашний лимонад ивыпечку. Кухней заведовала жена хозяина. Утром иднем здесь, засредства «Джойнта», кормили благотворительными обедами еврейских стариков. Аарон приходил кЗильберштейну наблюдать закашрутом. Он смотрел напожилых людей, наженщин, еще покрывавших головы, наседые волосы ипальто, довоенного кроя:
        -Они никому ненужны. Уних нет денег, чтобы уехать вСвятую Землю…, - впервые, месяцы, вБерлине, Аарон несколько раз спорил спредставителями сионистских организаций, разумеется, непублично. Он заставлял себя сдерживаться:
        -Конечно, будущему государству требуется молодежь, сильные, здоровые люди, дети. Ноте, кому шестьдесят, исемьдесят, они тоже евреи…, - посланец соСвятой Земли окинул Аарона долгим взглядом: «Везите их вАмерику. Невам рассуждать онуждах еврейского государства, рав Горовиц. Вы оттуда сбежали, как трус».
        Аарон, ядовито, отозвался: «Конечно, сбежал. Всамое безопасное для евреев место, вГерманию».
        -Чтобы воровать унас евреев! - взорвался молодой человек, его ровесник. Аарон, что сним бывало редко, разъярился: «Это несостязание, господин Бен-Цви! Евреи имеют право выбирать, где им жить!»
        -Всякий еврей, осташийся вгалуте, - надменно сказал Бен-Цви, - предает свой народ, рав Горовиц, - велев себе ничего неотвечать, Аарон, преувеличенно аккуратно, закрыл дверь. Старики считали, что американским родственникам они ни кчему, идаже непоявлялись вочереди укабинета Аарона.
        Два раза внеделю, рав Горовиц вел молитву, вблаготворительном доме, содержавшемся еврейской общиной. Завтракая состариками, Аарон, невзначай выспрашивал уних, осемье. Ничего неговоря, он заносил сведения всписки, ипоявлялся усвоих подопечных, сконвертами. Старики изумлялись тому, что нашли их двоюродных племянников или дальних кузенов. Аарон разводил руками: «Понятия неимею, как это случилось. Должно быть, ваша родня сама пришла в«Джойнт».
        Вкабинете, собрались одни раввины. Зачаем ипеченьем они обсудили празднование Хануки, уроки веврейской школе. Голос фрейлейн Ирены затих, раздались аплодисменты.
        -Габи тоже петь будет, - ласково улыбнулся Аарон:
        -Дуэтом сфрейлейн Иреной, изМендельсона…, - кафе Зильберштейна размещалось вполуподвале, наискосок отсинагоги. Окна выходили наОраниенбургерштрассе. Изредка поулице громыхал трамвай, авостальном воскресный вечер был тихим. Редкие фонари качались под ветром, отбрасывая полосы света натемную улицу. Аарон увидел отблеск автомобильных фар, раздались гудки. Машины остановились, они услышали хохот: «Кафе Зильберштейна! Сюда, ребята!»
        -Габи…, - Аарон поднялся, - нельзя, чтобы Габи видели. Толькобы она неуспела насцену выйти…, - дверь распахнули. Зильберштейн прошептал:
        -Служебный вход открыт. Приехало СС, уходите, немедленно уходите…, - вкафе повисла тишина, раздался выстрел. Аарон, было, рванулся взал. Рав Бек схватил его заруку:
        -Уводите фрейлейн фон Вальденбург имадам Горр. Инесмейте сами возвращаться…, - они заметили вкоридоре черные кители. Эсэсовцы закричали: «Ни одному жиду неудастся спрятаться. Тащите их взал, ребята!». УАарона, вкармане пиджака, лежал американский паспорт. Он посмотрел нараввинов:
        -Я здесь самый молодой, раву Беку седьмой десяток идет, - Аарон первым вышел изкомнаты. Он остановился перед невысоким, светловолосым эсэсовцем, снашивками обершарфюрера:
        -Господа, это всего лишь вечеринка. Нам незапрещено собираться, такого закона нет…, - обершарфюрер презрительно взглянул нанего. Лениво подняв руку, он ударил Аарона полицу: «Без разговоров, я сказал! Ато наколенях взал поползешь!». Аарон успел подумать:
        -Толькобы Габи засценой осталась…, - дуло пистолета уперлось ему вспину, щека горела. Аарон, подняв голову, пошел взал.
        Эстраду вкафе Зильберштейна закрывали потертые, бархатные занавеси. Уволенные еврейские актеры имузыканты выступали здесь, повечерам. Порядам пускали поднос, ноЗильберштейн отказывался забирать процент: «Еще чего нехватало. Это заповедь, мицва. Уменя пока свое кафе, алюдям есть нечего». Напервом отделении концерта, сидя рядом сАароном итетей Ривкой, Габи поняла:
        -Пришло много пар. Юноши, девушки. Господи, они насвиданиях. Все равно, несмотря ни начто…, - она, невольно, отерла глаза. Аарон незаметно взял ее заруку. Рав Горовиц неотпускал ее ладони, доконца сонаты Моцарта, что играл отец Ирены Фогель.
        Аарон смешливо шепнул ей: «Раввины удаляются». Габи улыбнулась:
        -Мое последнее выступление, напублике. Унас хупа через два года, новсе равно, я стану женой Аарона…, - понюрнбергским законам, брак, заключенный вконсульстве, или заграницей, вобход правил, считался недействительным. Габи иАарона такое неволновало. Она несобиралась показывать брачное свидетельство нацистам. Вконце недели Габриэла получала американскую визу. ВНью-Йорке она подавала прошение огражданствеСША:
        -Маленькая родится американкой, - весело сказал Аарон, - наша Этель…, - они хотели назвать ребенка вчесть покойной матери рава Горовица.
        Тетя Ривка пришла закулисы, помочь Габи сИреной переодеться вконцертные платья. Подруга быстро скалывала черные косы назатылке, устроившись перед зеркалом. Кафе Зильберштейна было маленьким, навечеринку собралось больше сотни человек. Роксанна застегивала молнию наспине Габи. Они услышали грохот сапог ипьяный смех. Миссис Горр велела девушкам:
        -Ни слова! Даже недышите. Ивообще…, - она толкнула Ирену вугол:
        -Сидите здесь,обе!
        Роксанна накрыла девушку платьями, та прошептала:
        -Фрау Горр, номои родители…, - Габи уцепилась заруку Роксанны:
        -Тетя Ривка, ноАарон…, - Роксанна смотрела взал, через щель взанавесе. Она повернулась кдевушке: «Тихо!»
        Габи, внезапно, вскинула голову:
        -Я пойду туда, я должна…, - она закусила губу. Роксанна встряхнула ее заплечи:
        -Ты должна выжить иуехать отсюда! Неделай ничего безрассудного…, - она попыталась оттолкнуть девушку откулис. Габи заметила Питера Кроу, вчерной форме штурмовиков Мосли. Столы вкафе перевернули. Эсэсовцы ибританцы согнали посетителей вугол, держа их под пистолетами. Женщины тихо всхлипывали, мужчины подняли руки. Габи узнала самого Мосли. Девушка, мимолетно, подумала:
        -Светловолосого эсэсовца я где-то встречала. Унего самое обычное лицо…, - она услышала шепот тети Ривки:
        -Габи, милая, несмотри, ненадо. Отвернись, я прошу тебя…, - вначале века, молоденькой театральной актрисой, Роксанна участвовала вконцертах, вНью-Йорке, впомощь пострадавшим отпогромов вцарской России. Она видела фото разоренных местечек. Роксанна подумала:
        -Натан, должно быть, впогроме погиб. Свойны онем никто, ничего, неслышал. Вот как это было…, - она нехотела, чтобы Габи смотрела взал.
        -Тетя Ривка…, - она услышала шепот девушки, - что они делают…, - эсэсовцы плевали напол. Мосли закричал:
        -Пусть они вылижут пол, нанаших глазах! Нет…, - расхохотавшись, британец расстегнул брюки:
        -Пусть узнают, где их место! Питер, помогай…, - он обернулся.
        Питер узнал кузена Аарона. Он помнил фотографии, всемейном альбоме, наГанновер-сквер. Темные глаза рава Горовица блеснули ненавистью. Он опустился наколени, вцентре зала, сдругими раввинами. Эсэсовцы исвита Мосли окружили их, смеясь, плюя вих лица. Питер слышал звук пощечин. Пожилого человека схватили забороду иприжали кполовицам, заставляя вылизывать плевки. Сзади, кто-то изженщин шептал: «Господи, сделай что-нибудь. Господи, накажи их, пожалуйста…»
        -Это все несомной, - подумал Питер, - это страшный сон, он закончится. Я несмогу, я никогда несмогу. Кузен Аарон меня узнал, уних есть снимки…, - Аарон, действительно, узнал Питера. Он пытался вытереть лицо отслюны, слыша хохот над головой. Кто-то разбил ему рот, кровь потекла побороде, он почувствовал резкий запах мочи: «Господи, дай мне силы все вынести. Это только начало…».
        Роксанна Горр несводила глаз сПитера. Она вспомнила фотографии:
        -Фашист, мерзавец. Бедная Юджиния, как унее могло вырасти такое чудовище…, - Питер, медленно, будто нехотя, пошел вцентр зала. Роксанна вздрогнула, сзади раздался отчаянный голос Габи:
        -Тетя Ривка, герр Кроу здесь неслучайно…, - Габи нельзя было рассказывать оПитере, однако девушка разозлилась:
        -Это его родственники! Они должны знать, что герр Кроу выполняет задание, что он против нацизма. Иначе они никогда вжизни ему непростят…
        Роксанна выслушала быстрый, задыхающийся шепот Габи. Она даже неспросила, откуда девушка все это знает. Актриса тряхнула темноволосой головой:
        -Господи, бедный мальчик…, - Роксанну любили все режиссеры, укоторых она снималась. Дива славилась тем, что понимала указания сразу, без лишних объяснений.
        -Жаль, что я сама так иневстала поту сторону камеры, - Роксанна, незаметно, спустилась взал, - впрочем, уменя есть время. Чарлибы понравилась такая мизансцена, она вего стиле. Надо ему рассказать, когда я вАмерику вернусь. Если вернусь, - поправила себя Роксанна. Она перегородила дорогу Питеру. Дива была его выше наголову.
        Он поднял глаза:
        -Это тетя Ривка, то есть Роксанна Горр. Она еще неуехала изГермании…, - Питер неуспел отклонить голову.
        -Будьте вы прокляты, - прогремел знаменитый, низкий, хрипловатый голос. Роксанна Горр, набрав полный рот слюны, плюнула влицо Питеру. Кто-то изэсэсовцев схватил ее заруку. Роксанна, победно, улыбнулась:
        -Немедленно отпустите меня! Я американская гражданка, сюда приедет посол США! - она вытащила изкармана жакета отСкиапарелли паспорт. Золотой орел заблестел под лампами, эсэсовцы расступились. Шелленберг увидел бриллианты, переливавшиеся надлинных пальцах женщины:
        -Черт ее сюда принес. Туристка, богатая. Одно дело, наши местные жиды, асиностранцами ненадо связываться. Она инееврейка, скорее всего. Американцы все такие, защищают черных, евреев…, - он, впоследний раз, ударил сапогом кого-то израввинов. Эсэсовцы потянулись прочь иззала. Питер, выходя вслед заМосли, поймал взгляд тети Ривки. Женщина, едва заметно, кивнула.
        Питер вытер лицо:
        -Должно быть, фрейлейн Габриэла здесь оказалась. Генрих говорил, что унее жених американец. Наверное, какой-нибудь артист, приехал сюда стетей Ривкой. Господи, спасибо, спасибо тебе…, - Питер выдохнул. Мосли подтолкнул его вплечо:
        -Нерасстраивайся. ВУайтчепеле мы повстречаемся лицом клицу, сжидами. Надо еще выпить, - крикнул Мосли, эсэсовцы одобрительно зашумели. Питер сжал руку вкулак:
        -Напьюсь так, чтобы ничего непомнить. Нельзя…, - он болезненно поморщился:
        -Ничего нельзя. Надо смотреть, слушать изапоминать…, - завернув вкрохотный туалет, умывшись, Питер пошел наулицу, где эсэсовцы рассаживались помашинам.
        Габи осталась закулисами.
        Она сидела напокосившемся стуле, вконцертном платье, иплакала. Ирена увела родителей. Столы вкафе поставили наместо, пол вымыли. Габи трясло, она вспоминала окровавленное лицо Аарона, его поднятые руки:
        -Господи, пусть они сдохнут. Прямо сейчас, прямо сегодня…, - Габи вскинула голову. Ему подбили глаз, наскуле виднелся синяк, кровь засохла вбороде. Аарон выбросил испорченный пиджак. Кто-то изпосетителей, отдав ему рубашку, ушел домой водном свитере. Мыться здесь было негде. Он кое-как привел себя впорядок, втуалете.
        Габи прижалась щекой кего руке. Аарон погладил ее поголове: «Тетя Ривка мне все объяснила, как могла. Атеперь объясни ты, Габи».
        Она только мелко закивала.
        Рав Горовиц отменил занятия состудентами иутренний прием. Поднявшись нарассвете, Аарон долго смотрел назолотые кроны деревьев, уограды кладбища, налегкую, белую дымку, над улицей. Приоткрыв окно, он закурил, вдыхая сырой, влажный воздух, морщась отболи вразбитой губе. Синяк под глазом пожелтел. Аарон усмехнулся:
        -Вконсульстве, наверняка, таких женихов еще невидели.
        Габи рассказала ему все вкафе. Рав Горовиц вздохнул:
        -Ненадо было ничего отменя скрывать, милая. Впрочем, - он обнял девушку, - скоро все закончится, для тебя…, - васильковые глаза заблестели, Габи прижалась кнему: «Пойдем ктебе, милый».
        Наквартире она заставила его лечь вванну, принесла кофе ипапиросы. Она ласково мыла ему голову:
        -Тебе нельзя приходить в«Адлон», милый. Загерром Кроу следят. Мне кажется, я узнала обершарфюрера, который…, - Габи отвернулась. Она смотрела навыложенную белой, кафельной плиткой стену. Девушка заставляла себя неплакать:
        -Аарону тяжелей, чем тебе. Надо быть сильной, ради него. Надо позвонить Генриху…, - обычно они незлоупотребляли телефонными разговорами. Ваппарат фон Рабе, могли поставить микрофоны. Однако сейчас нельзя было тянуть.
        Утром она набрала номер Генриха впервом, попавшемся подороге кафе, уХакских дворов. Девушка щебетала, рассказывая оприеме уГеббельса, сожалея, что Генрих несмог прийти. Габи спохватилась:
        -Я вас заговорила, граф фон Рабе. Я сегодня еду напрогулку, вГруневальд. Говорят, что деревья уозера Крумме Ланке особенно красивы. Я даже перенесла послеобеденный урок, втри часа дня. Tschuss!
        СД могло послать козеру Крумме Ланке хоть сотню агентов. Никого, кроме берлинцев, прогуливающих собак, онибы впарке необнаружили. Генрих понял, что его ждут втри часа дня увыхода изодноименной станции метрополитена. Подороге туда, рав Горовиц ловил удивленные взгляды пассажиров. Он был хорошо одет, однако налице виднелись следы побоев.
        Он вышел состанции без двух минут три. Габи описала ему Генриха фон Рабе. Рав Горовиц заметил невысокого мужчину, скаштановыми волосами. Он стоял спиной кметро, изучая афиши берлинских кинотеатров. Солнце вышло из-за туч. Аарон, неожиданно, улыбнулся:
        -Унего кто-то рыжий был всемье. Интересно, - он замедлил шаг, - где сейчас Авраам? Наверняка, он неостанется встороне. Он говорил, что вПольшу поедет, после Рима. Его исюда могут прислать…, - глаза уГенриха оказались серые, спокойные, внимательные, рука, крепкая. Они медленно пошли понаправлению кпредыдущей станции метро, Онкель Томс Хютте.
        Наулице разговаривать было безопасней, чем вкафе или пивной. Генрих посмотрел начасы:
        -Я должен вернуться наработу, рав Горовиц. Я сделал вид, что иду кдантисту. Хорошо, что унас, так сказать, свой дантист…, - он усмехнулся.
        Генрих предполагал перенести тайник изквартиры Габи вкабинет дантиста. Франц был сыном зубного врача, лечившего всю семью. Они сГенрихом дружили сдетства. Отец Франца работал врейхсминистерстве здравоохранения, заведуя ариизацией практик, принадлежавших врачам-евреям. Полгода назад отец предложил юноше кабинет. Франц, разговаривая сГенрихом, скривился:
        -Немогу. Врача стридцатилетним стажем выбросили наулицу, потому, что он еврей…, - Генрих, твердо, велел:
        -Это надо для дела. Отец тебе обеспечит больных. Ты знаешь, что люди вкресле нервничают. Они успокаиваются, когда врач сними болтает.
        -Ты ненервничаешь, - рассмеялся Франц. Генрих вздохнул: «Поверь мне, уменя много других поводов для тревоги».
        Габи рассказала Аарону отайнике. Рав Горовиц, недовольно заметил:
        -Как вы могли? Она девушка, такое опасно…, - Генрих остановился:
        -Аарон, вгруппе есть идругие девушки. Габи живет одна, унее безопасная квартира. Была, - Генрих помолчал:
        -Обершарфюрер, друг моего старшего брата. Его зовут Вальтер Шелленберг. Насколько я знаю, он вСД занимается разведкой заграницей. Думаю, они хотели использовать Габи, чтобы ближе подобраться кПетеру…, - они присели наскамейку. Мимо проезжали редкие машины. День был серым, ветреным, солнце исчезло, помостовой крутились опавшие листья. Генрих, искоса, посмотрел нарава Горовица. Под глазом умужчины красовался синяк, он упрямо сжал губы.
        -Простите, - вдруг, сказал Генрих, - простите нас. Немцев. Я незнаю, как…, - Аарон молчал. Маляр, напротивоположной стороне улицы, орудовал кистью, закрашивая снятую смагазина вывеску:
        -Ломбард. Прием вещей накомиссию. Юлиус Голд…, - дальше шел синий, свежий цвет. Аарон затягивался сигаретой:
        -Знаете, я читал опогромах, вцарской России. Вовремя войны, тоже убивали евреев. Мой дядя пропал, без вести, вПольше. Старший брат моего отца. Ноя недумал, что сейчас…, Вы говорили, что уШелленберга, университетское образование? Впрочем…, - прервал себя Аарон, - уГеббельса тоже…, - они поднялись.
        Генрих слушал, как рав Горовиц рассказывает освоей работе:
        -Чуть больше, чем три тысячи человек вэтом году уехало, изБерлина. Вгороде сто тысяч евреев. Господи, неуспеть, никому неуспеть…, - он прервал рава Горовица:
        -Я прошу вас, прошу. Сделайте все, что угодно, надавите, накого хотите, вАмерике, вБритании, носпасите хотябы детей…, - Аарон покачал головой: «Родители никогда неотпустят детей одних, Генрих».
        -Это пока, - коротко заметил фон Рабе. Они расстались увхода вметро. Генрих велел Аарону погулять четверть часа поулице.
        -Я постараюсь устроить вам встречу сПетером, доего отъезда, - пообещал фон Рабе, - вы родственники. Я подумаю, как все сделать безопасным образом, - он взял уАарона его адрес.
        Втайнике, наквартире уГаби, небыло оружия. Внем лежали только поддельные паспорта изапас рейхсмарок, наслучай, как объяснил фон Рабе, нужды. Он пожал плечами:
        -Еще можно уехать. Пока неначалась война…, - Аарон, внезапно, подумал:
        -Даже если начнется, я непокину Германию, Европу. Пока я могу спасти евреев, надо это делать, любой ценой. Я американский гражданин. Америка, скорее всего, останется нейтральной.
        Они сГенрихом договорились встретиться ввосемь утра, удома Габриэлы. Вечером впонедельник Аарон дошел туда пешком. Габи открыла дверь, он улыбнулся:
        -Все хорошо, любовь моя. Завтра мы поженимся, вконце недели получишь паспорт, изабудешь обо всем…, - он посмотрел вее васильковые глаза:
        -Плакала. Бедная моя девочка…, - Габи указала заокно, где, насоседнем доме развевался нацистский флаг:
        -Врядли забуду, - мрачно сказала девушка. Она спохватилась: «Давай, я хотябы чаю сделаю…»
        Аарон помог вскрыть половицы вгостиной исложить паспорта сденьгами всаквояж. Генрих относил его вдругое место, тоже надежное. Габи иАарон собирались гулять поБерлину дооткрытия консульства. Заключение брака назначили надесять утра. Тетя Ривка была свидетельницей.
        -Даже кольца некупил…, - Аарон запер дверь квартиры. Наминьян он тоже непошел, помолившись дома. Он хотел остаться уГаби, нопотом вздохнул:
        -Отдохни. Это нехупа, новсе равно, неположено жениху иневесте сейчас видеться. Спи спокойно, мое счастье. Я буду думать отебе…, - цветочные лавки были еще закрыты. Аарон решил:
        -Подороге вконсульство забукетом зайду. Кольцо я ей перед хупой отдам. Господи, ребенку, ктому, времени, полтора года исполнится. Она ходить начнет, лепетать. Габи мне пошлет фотографии.
        Габи сказала, что вБремене все станет ясно.
        Аарон шел кМузейному Острову, думая, как проводит жену вБремене, как получит телеграмму изНью-Йорка, что Габи, благополучно, добралась доАмерики. Посчитав, он понял, что ребенок родится виюне. Он видел несерый, утренний, тихий Берлин, ненацистские флаги, аЦентральный Парк иГаби, наскамейке, рядом снизкой коляской. Уних вкладовке лежала такая коляска. Вней возили исамого Аарона, иего брата, исестру.
        Аарон почему-то был уверен, что родится девочка, похожая наГаби. Летнее солнце играло золотистыми искрами вволосах жены, над ее головой шелестела летняя, пышная листва.
        Свернув наулицу, где жила Габи, рав Горовиц остановился, будто натолкнувшись начто-то. Уподъезда припарковали два черных мерседеса.
        -Это ничего незначит…, - шторы наее окнах были задернуты: «Малоли, зачем они приехали». Номера машин залепили грязью. Аарон взглянул вконец улицы. Генрих фон Рабе, стоя нанабережной Шпрее, тоже недвигался сместа. Чайки кружили над серой водой. Генрих засунул руки вкарманы пальто. Невозможно было подойти краву Горовицу. Генрих невидел, осталсяли кто-то вмашинах. Фон Рабе, отчего-то, взглянул начасы:
        -Половина восьмого утра. Они следили заГаби. Вчера, вметро, когда мы встречались сАароном, я никого незаметил. Паспорта иденьги унее наквартире…, - документы икупюры никак неуказывали нагруппу Генриха. Вбумаги даже невклеили фото.
        Генрих знал, как допрашивают вСД. Старший брат, иногда, делился сними подробностями работы. Генрих ездил вДахау, когда занимался математическими расчетами поэффективности содержания концентрационных лагерей.
        Габи могла выдать иего, идругих членов группы. Он понимал, что ему надо уйти, сейчас, надо предупредить других, надо уехать изБерлина. Польская граница охранялась хуже, доОдера было ближе. Стиснутые пальцы болели:
        -СД тоже это понимает. Они все перекроют. Или отправиться насевер, кморю, уйти срыбаками, куда угодно…, - врейхе отлично наладили связь. Габи могла заговорить сегодня. Квечеру данные оразыскиваемых СД людях отправилисьбы врегиональные отделения службы безопасности, повсей Германии. УГенриха небыло еще одного паспорта. Он мог пойти наФридрихштрассе, Габи обэтих людях незнала, нознал Петер.
        -Петера невыпустят живым изБерлина, - бессильно подумал Генрих. Поулице проехала машина, натротуарах начали появляться люди. Рав Горовиц, вскинув голову, глядел наокна Габи.
        -Его отправят вДахау…, - уГенриха небыло при себе оружия. Он понял, что заГаби приехало, поменьшей мере, пятеро гестаповцев.
        Их, действительно, было пятеро, воглаве сШелленбергом. Они позвонили вдверь вчетверть восьмого. Габи, накухне, вхалате, варила кофе.
        Девушка, непонимающе, обвела глазами людей налестничной площадке:
        -Это он, - поняла Габи, - обершарфюрер, вчерашний. Он был наприеме уГеббельса, я вспомнила…, - сердце быстро, часто колотилось. Подумав, что Аарон иГенрих идут наквартиру, Габи успокоила себя:
        -Уподъезда машины будут стоять. Они всегда намашинах приезжают…, - Габи, нарочито спокойно, сказала: «Я непонимаю, господа…»
        -Оденьтесь, фрейлейн фон Вальденбург…, - Вальтер обругал себя зато, что невзял наарест кого-то изженщин-агентов. Фрейлейн певица несобиралась надевать платье при мужчинах, аВальтер нехотел выпускать ее извиду. Вальтер обвел глазами старые портреты, прошлого века, мозаичный столик снотными папками, вдохнул запах выпечки.
        -Отнее пахнет…, - понял Шелленберг. Девушка придерживала ушеи воротник халата:
        -Может быть, еврей здесь…, - он вспомнил вчерашнего раввина, которому он дал пощечину:
        -Он тоже был высокий, темноволосый…, - убрав жетон СД, Шелленберг повторил:
        -Одевайтесь, фрейлейн, ипроследуйте снами. Осмотреть квартиру! - велел он эсэсовцам. Васильковые глаза расширились, она отступила квысокой двери гостиной. Шелленберг успел схватить ее заруку: «Вы останетесь здесь».
        Еврея они ненашли. Вквартире, кроме фрейлейн, никого неоказалось. Открыв принесенный саквояж, увидев бланки паспортов ипачки денег, Шелленберг присвистнул:
        -Большая удача, нотеперь ее никак неиспользовать воперации сгерром Кроу. Гестапо заберет фрейлейн себе, инеуспокоится, пока она все нерасскажет. После такого она будет годна только для эшафота вМоабите, куда иотправится. Хотя можно сними договориться, разработать комбинацию, держать ее под присмотром…, - Вальтер поинтересовался содержимым саквояжа. Фрейлейн, отвернувшись, ничего неответила.
        Он нестал настаивать, зная, что наПринц-Альбрехтштрассе она станет более сговорчивой. Вальтер еще невидел людей, укоторыхбы втюремном крыле, неразвязывался язык.
        -Переоденьтесь, - он кивнул наспальню, - при открытой двери. Я жду, фрейлейн…, - унее была прямая, узкая спина.
        Габи вошла вкомнату, где пахло ванилью, отразобранной постели.
        -Я все расскажу, - она взяла изгардероба какое-то платье, - все. Я боюсь боли, всегда боялась. Впервый раз, сАароном, тоже. Ноя просто забыла обо всем, так мне было хорошо…, - комкая шелк платья, она подошла кокну. Девушка посмотрела вниз, наулицу. Небо было еще серым. Она увидела Аарона. Рав Горовиц несводил глаз сее подъезда.
        -ИГенрих здесь…, - Габи сбросила сплеч халат, - надо, чтобы они ушли, оба. Я знаю обо всей группе, знаю огерре Кроу…, - Шелленберг даже закрыл глаза, ослепленный белой кожей, распущенными, тускло блестящими волосами. Услышав резкий треск рамы, он крикнул: «Держитеее!»
        -Аарон мне говорил, - Габи вскочила наподоконник, - говорил, как вмикву окунаются. Именно так. Господи, пусть он будет счастлив, пожалуйста…, - раскинув руки, Габи шагнула вниз.
        Ударившись окапот мерседеса, она соскользнула надорогу. Зателом тянулся кровавый след. Она скорчилась набулыжнике мостовой, волосы разметались влуже. Она дрогнула, впоследний раз, вытянувшись уколеса машины. Тонкая рука замерла, пошарив покамням. Изподъезда выскочили эсэсовцы, Аарон узнал Шелленберга. Они побежали ктелу Габи.
        Генрих фон Рабе свернул нанабережную. Аарон, быстрым шагом, пошел прочь, невидя, куда идет, сдерживая слезы. Миновав две улицы, Аарон нашел какую-то подворотню. Он упал наколени, рыдая, уткнувшись лицом встену. Рав Горовиц вздрогнул отбравурного марша. Репродуктор над головой ожил, Аарон услышал «Хорста Весселя». Он закрыл голову руками: «Ненавижу! Господи, прокляни их, прошу тебя, прошу!». Он раскачивался, радио звенело детскими голосами:
        -Высоко знамя реет над отрядом,
        Штурмовики чеканят твердыйшаг…
        Аарон вспомнил высокий, ласковый голос: «Ach Liebster, bist du tot?», нежные руки, шепот: «Мы никогда, никогда нерасстанемся…»
        -Никогда, - поднявшись, он протянул руку. Аарон был выше шести футов ростом. Репродуктор, захрипев, захлебнулся. Посмотрев навырванные смясом провода, Аарон брезгливо отшвырнул их прочь.
        Он вытер лицо, рукавом пальто, заставляя себя твердо держаться наногах. Рав Горовиц вышел наулицу, сжав руки вкулаки. Он пробирался между прохожими, повторяя:
        -Никогда, никогда. Пока я жив, пока я могу бороться, я останусь здесь.
        Некролог Габриэлы фон Вальденбург опубликовали вBerliner Tageblatt, единственной газете вГермании, где министерство пропаганды разрешало непечатать антисемитские материалы, истатьи, пропагандирующие нацизм. Сделано было это для сохранения видимости существования вГермании свободной прессы. Редактором газеты назначили Пауля Шеффера, известного назападе журналиста. Внекрологе, заподписью генерального музыкального директора Германии, Герберта фон Караяна, говорилось отрагической смерти юной, одаренной певицы, обольшой потере для немецкого искусства.
        Эмма фон Рабе, заобедом, вздохнула:
        -Жалко фрейлейн Габриэлу. Моя учительница сказала, что она случайно сорвалась изокна. Выронила что-то, неудержалась, поскользнулась…, - Генрих, иПитер обменялись короткими взглядами.
        Обед накрыли вмалой столовой. Сутра лил мелкий, надоедливый дождь. Аттила лежал уфранцузских дверей, стоской поглядывая намраморную террасу. Граф фон Рабе посетовал:
        -Непогулять тебе, как следует, милый. Генрих, возьмите зонтики, плащи. Хотябы немного пройдитесь. Герр Кроу, - граф Теодор улыбнулся, - вы унас теперь будете частым гостем?
        Лазоревые глаза мужчины были спокойны, он отпил рейнского вина:
        -Да, я решил снять апартаменты, пока неподберу себе что-то постоянное. Благодаря мудрой политике ариизациии, вгороде много подходящих квартир иособняков.
        Питер отставил бокал: «Перевести мои предприятия вГерманию, дело неодного дня».
        Питер въезжал вапартаменты уХакских дворов, что занимала тетя Ривка.
        Когда мужчины пришли наквартиру, Аарон сидел набольшой, просторной кухне, держа вруках чашку кофе, уставившись встену. Генрих рассказал Питеру осмерти Габи, приехав вечером понедельника в«Адлон», отведя его вТиргартен. Они медленно шли поаллее. Питер, твердо, сказал:
        -Я должен увидеть Аарона, Генрих. Что хочешь, то иделай, номы обязаны встретиться. Ия решил, - прикрыв спичку ответра, он глубоко затянулся, - решил снять квартиру. Обещал ввашем министерстве, что сверну производство вАнглии…, - он посмотрел назатянутое тучами небо: «Это долгий процесс, неменьше двух лет. Думаю, мне удастся поводить их занос».
        Генрих запретил Питеру приближаться кделам подпольщиков:
        -Ненадо рисковать. Занимайся светской жизнью, езди позаводам ифабрикам. Девушку…, - он осекся: «Прости, пожалуйста».
        Они долго молчали, стоя наразвилке аллей. Питер выбросил окурок:
        -Я что-нибудь придумаю. Ты мне запрещаешь, - его голос похолодел, - ноуменя исвоя информация появится. Я каждые два месяца собираюсь летать вАнглию. Если будет что-то срочное, пользуйтесь радиопередатчиком. Но, если я здесь, удобнее посылать сведения через меня. Я пока вне подозрений…, - он дернул краем рта. Генрих коснулся его плеча: «Утебя волосы седые, нависке».
        Ничего неответив, Питер поднял воротник пальто:
        -Стобой мы будем встречаться всвете. Играть втеннис, ходить вбассейн. Введешь меня вхорошее общество…, - тяжело вздохнув, Питер напомнил Генриху: «Аарон».
        -Я все сделаю, - пообещал фон Рабе. Впятницу, после завтрака, портье подал Питеру записку. Генрих ждал его уМузейного Острова. Питер дошел туда пешком, проверяясь, нослежки незаметил.
        Тетя Ривка встретила их впередней квартиры. Вуглу стояли чемоданы. Он открыл рот, чтобы представить Генриха, миссис Горр отмахнулась:
        -Я знаю, милые. Аарон мне рассказал.
        Наклонившись, она обняла Питера:
        -Бедный мой мальчик. Прости, что я…, - тетя погладила его пощеке. Питер заставил себя улыбнуться:
        -Вам спасибо, тетя. Еслибы невы…, - отнее пахло парижскими духами, унее было мягкое, как умамы, плечо. Питер подавил всебе желание уткнуться внего изаплакать. Роксанна указала накухню:
        -Побудьте сним. Он ко мне пришел, впонедельник. Я хотела врача вызвать, испугалась. Вроде оправился он, новсе равно…, - Роксанна понизила голос:
        -Я ему велела непровожать меня вБремен. Ему тяжело будет. Останьтесь сним, - Роксанна окутала шею песцом. Наулице похолодало. Дива, перед отъездом, скупила ткани веврейских лавках.
        -Наменя сдесяток портних шьет, - Роксанна взяла сумочку, - хотябы дам людям заработать.
        Дверь хлопнула, Генрих вспомнил:
        -Аарон говорил. Она повсей Германии ездила, прослушивала еврейских артистов. Ей шестой десяток…, - взглянув надверь кухни, он услышал голос Питера: «Пошли».
        Они просто сидели рядом сАароном. Питер заметил, как запали его глаза. Аарон вздохнул:
        -Я, конечно, никому, ничего нескажу, итетя Ривка тоже…, - поднявшись, он постоял уокна, выходившего назакрытый, ухоженный, свазами для цветов двор.
        Аарон немог даже сходить напогребение. Внекрологе было сказано, что Габриэлу похоронят рядом сродителями. Аарон поднялся спостели, всреду, идошел досинагоги. Рав Бек позвал его ксебе вкабинет. Аарон, было, хотел, извиниться, ноглава общины покачал головой:
        -Ненадо, милый. Фрау Горр позвонила, все объяснила…, - обычно добрые глаза раввина изменились. Он замялся:
        -Аарон, ты молодой человек, тебе тридцати неисполнилось. Если стобой что-то случится, то евреи этой страны пострадают. Пожалуйста, - раввин положил большую, теплую ладонь наего пальцы, - я прошу тебя, ненадо…, - он замолчал. Аарон, смотря наполовицы, кивнул:
        -Я все понимаю, рав Бек. Я больше небуду…, - он вышел. Вбольшом зале синагоги было пусто. Сев напервую попавшуюся скамью, Аарон зашептал:
        -Если я пойду идолиною смертной тени, неубоюсь зла, потому что Ты сомной…, - Аарон прочитал кадиш, громко, глядя на, задернутый бархатным занавесом Ковчег Завета, прося Бога дать ей покой вприсутствии Своем. Он все равно решил добавить имя Габриэлы кнадгробию ее прабабушки.
        Питер иГенрих ушли, Аарон, вванной, посмотрел насебя взеркало. Генрих напомнил оеврейских детях. Питер кивнул:
        -Когда я увижу маму, то попрошу, чтобы лейбористы подготовили проект такого билля. Навсякий случай. Малоли что…, - он обнял Аарона заплечи:
        -Ты помни, то, что ты делаешь, оно…, - Питер недоговорил.
        Аарон помнил.
        Он разглядывал свое лицо. Синяк под глазом почти пропал. Он, намгновение, ощутил прикосновение ее рук, вдохнул запах ванили. Взяв портфель, Аарон запер дверь. Его ждали люди, напослеобеденном приеме.
        Старший граф фон Рабе проводил глазами сына. Генрих шел рядом сгерром Кроу. Эмма тоже взяла дождевик. Дочь вела Аттилу заповодок, апотом отпустила его. Теодор стоял удверей, выходивших натеррасу, глядя насобаку, бегающую помокрым газонам. Дочь смеялась, бросая овчарке палочку. Сын игерр Кроу очем-то разговаривали:
        -Хорошо, что он здесь обоснуется, - граф курил сигару, - Макс вразъездах, Отто всвоем центре. Генрих много работает, ему нужна компания. Герр Кроу образованный человек…, - он, все-таки, невыдержал.
        Взяв плащ изгардероба, граф Теодор спустился налифте вподземный гараж. Шофер играл вкарты, сохранником, вслужебной комнате. Завидев хозяина, он поднялся. Теодор улыбнулся: «Ничего, Альберт. Уменя голова разболелась, мне зарулем легче».
        Граф поехал навосток, вМитте. Проезжая поФридрихштрассе, он увидел над крышами золотой отблеск. Купол синагоги уходил втуманное, дождливое небо:
        -Три года я уних небыл, - фон Рабе свернул наОраниенбургерштрассе, - после пожара Рейхстага последний раз их навещал. Икладбище тоже…, - он оставил всинагоге деньги, для ухода замогилой. Даже зная, что надгробие будет впорядке, Теодор, все равно, просыпался ночью, вспоминая серый мрамор, тусклую бронзу надписи. Гитлер пришел квласти, унего наруках были дети, он больше немог позволить себе появляться наеврейском кладбище. Он смотрел вбелый потолок спальни, слушая тишину виллы: «Опять я ее оставил. Как тогда, как тогда. Опять она одна».
        Теодор ездил поГроссер Гамбургер штрассе, изредка, рано утром ипоздно вечером, останавливая машину. Он делал это, когда был уверен, что улица пуста, что его никто неувидит. Тихие похороны прошли одиннадцать лет назад. Накладбище давно никого непогребали, однако Теодор попросил раввина выполнить его просьбу. Здесь стояли надгробия предков женщины, которую он любил. Она, иногда, смеялась: «Обещай, что меня похоронят здесь. Нехочу покидать Митте. Я внем родилась, внем иостанусь».
        Теодор обнимал ее: «Ты меня надвадцать лет младше, любовь моя. Никто неумрет».
        -Никто неумрет. Потом было пышное погребение…, - граф заставлял себя недумать осмерти жены:
        -Она оставила записку, говорила, что немогла пережить такого. Фредерика была верующая женщина. Самоубийство грех, грех…, - припарковав машину науглу, он закурил папиросу, изпачки шофера. Граф вдыхал дым едкого табака. Над кронами деревьев кружились белые голуби. Двое, молодой мужчина, ипожилая дама, вышли изворот.
        -Должно быть, мать исын, - понял Теодор, - они похожи.
        Роксанна взяла племянника под руку:
        -Очень хорошо получилось, милый. Просто Габриэла, так инадо. Пойдем…, - она похлопала Аарона порукаву пальто, - я обед приготовила, ипора навокзал…, - заметив черный мерседес, Аарон отвернулся:
        -Такаяже машина, как те. Немогу больше обэтом думать, небуду…, - сердце болело постоянной, привычной болью. Белые голуби расхаживали покраю лужи, хлопая крыльями, вода пузырилась, бежала побрусчатке Ораниенбургерштрассе. Прогремел трамвай, украшенный свастикой. Аарон вздохнул:
        -Как будто свет ушел измира. Господи, итеперь так будет всегда. Надо просто жить, дальше, надо делать свое дело…, - пара пропала извиду. Теодор курил, глядя накладбище. Могилу он могбы найти сзакрытыми глазами, вженском ряду, третьем справа.
        -Эмма тогда сняней осталась. Когда я вернулся, она ручки ко мне протянула испросила: «Мама…»
        -Господи, еслибы я неуехал, ябы привез врача, спас ее. Воспаление легких, отэтого неумирают. Еще тридцати ей небыло. Никто неузнает, - твердо сказал себе граф:
        -Никто незнал, кроме меня иФредерики. Она мертва, ая ничего, никогда нескажу. Ни Эмме, ни другим. Пока я жив, идаже после смерти…, - он завел машину ипоехал домой, ксемье.
        Часть пятая
        Мадрид, осень1936
        Хранилище коллекции графики размещалось навтором, нижнем ярусе служебных помещений музея Прадо. Здесь всегда было полутемно исухо, бумага боялась сырости исвета. Рисунки иофорты лежали впапках, надеревянных стеллажах, расставленных вдоль большой, свысокими сводами, комнаты. Мишель спустился состремянки, осторожно неся обеими руками очередную папку.
        Картины Эль Греко, Веласкеса иГойи позавчера, особым поездом, отправились вВаленсию. ИзМадрида уехала сокровищница Прадо. Послухам, часть золотого запаса республиканского правительства, тоже покинула столицу. Слитки, как шептались вгороде, грузили накорабли, уходящие вСоветский Союз. Армия Франко стояла узападных окрестностей Мадрида, новсе кафе ирестораны были открыты. Город незатихал дорассвета. Говорили, что уФранко двадцать пять тысяч вооруженных бойцов.
        Напрошлой неделе немецкие юнкерсы, слетчиками Люфтваффе, впервые бомбили Мадрид. Наплощади Плаза де Колон осколки убили шестнадцать человек, больше сотни было ранено. Мишель слышал звуки атаки краем уха. Они сколлегами упаковывали картины. Вечером, подороге впансион, он увидел настенах домов республиканские плакаты. Легион «Кондор» обвинялся всмерти гражданских людей. Летчики расстреляли очередь забесплатным молоком для детей. Втолпе, накоторую сбросили бомбы, стояли почти одни женщины.
        Изоткрытых кафе слышались звуки фламенко. Осень стояла теплая, сухая. Намостовой Пасео дель Прадо валялись раздавленные гусеницами танков каштаны. Ветер носил погороду листовки, сброшенные ситальянских самолетов: «Испанцы! Жители Мадрида! Сдайте город, иначе националисты сотрут столицу слица земли!».
        Русские танки шли колонной назапад, побульварам, сжелезнодорожного вокзала. Тротуары были усеяны людьми, развевались красные флаги Народного Фронта иПОУМ. Женщины всхлипывали, бросая под машины цветы. Пахло гарью исухой испанской землей, ревели двигатели. Мишель тогда подумал: «Все только начинается». Танки отправились изгорода прямо всражение.
        Вкафе, завином, бойцы республиканской армии рассказывали остычках назападе июге. Доприбытия советского подкрепления, республиканцы останавливали продвижение колонн Франко только бутылками сгорючей смесью. Унационалистов были итальянские инемецкие танки. Оружие доставляли вИспанию через Лиссабон исеверные порты. Мишель сидел заодним столом сровесниками, вармейской форме, собожженными, забинтованными руками, соследами пороха налицах. Мужчина напоминал себе: «Ты здесь недля сражений. Утебя есть задание, есть работа. Если все уйдут вокопы, картины останутся без защиты».
        Сначалом осады Мадрида, музеи закрыли для публики. Кураторы упаковывали живопись идрагоценности, составляли списки картин, отправляющихся навосток, иочищали залы, перенося коллекции вподвалы. Все надеялись, что Прадо небудут бомбить.
        Вгороде говорили, что уфранкистов есть помощники, пятая колонна, люди, готовые сдать Мадрид. Мишель замечал, как, иногда, смотрят друг надруга посетители кафе. Вих взглядах читалась смесь подозрения иопаски. Франкисты находились вкаких-то десяти километрах отцентральных районов. Уреспубликанцев армия была больше, однако ввоздухе они отчаянно проигрывали. Мадрид защищал жалкий десяток французских истребителей, доставленных кружным путем, через Голландию. Франция иБритания строго соблюдали эмбарго наввоз оружия вИспанию.
        Кузен Стивен, забутылкой риохи, сочно сказал:
        -Гитлеру иМуссолини наплевать наэмбарго. Ничего, - майор Кроу закинул руки заголову, - скоро приедут русские чато, появятся интернациональные бригады…, - он выпустил дым кпотолку кабачка, - станет немного легче. Мерзавцы, - Стивен выругался, - изЛюфтваффе, пожалеют, что насвет родились…, - смайором Кроу Мишель столкнулся случайно, наПасео дель Прадо.
        Он, еще вПариже, подозревал, что кузен неостанется вАнглии, зная огражданской войне. Мишель, остановившись, даже открыл рот. Они шли побульвару, влетных комбинезонах, сошлемами. Кто-то изпрохожих крикнул: «Ура! Ура нашим доблестным летчикам!». Мишель увидел, как широко улыбается кузен: «Стивен такойже».
        Впоследний раз они виделись четыре года назад, вЛондоне. Кузен Питер еще нестал фашистом, Мишель учился вСорбонне, аСтивен летал снашивками лейтенанта.
        -Стивен! - позвал Мишель по-английски. Кузен повернулся, лазоревые глаза блеснули смехом: «Товарищ барон! Неожидал тебя увидеть». ВМадриде майора Кроу окрестили Куэрво, как иего предка, Ворона. Заказывая третью бутылку, Стивен подмигнул Мишелю:
        -Уменя нафюзеляже три птицы, мой дорогой. Два юнкерса иодин итальянец. Остальные звезды рисуют, ая воронов…, - Стивен посерьезнел:
        -Немцы хорошие пилоты. Вскорости мы пока проигрываем, французские машины устарели. Нобомбить город мы непозволим. Еще чего нехватало, убивать женщин, детей…, - раскурив сигару, он передал коробку Мишелю:
        -Отличные, кубинские. Пока докуриваем запасы издома, носкоро попробуем местный табак…, - Мишель уезжал вВаленсию, споследним поездом изПрадо. Майор кивнул:
        -Очень хорошо. Сподонков станется, они инамузей бомбы сбросят, - он залпом выпил стакан риохи:
        -Несмей здесь сидеть, товарищ барон, - он зорко посмотрел наМишеля: «Утебя хотябы револьвер есть?»
        ВМадриде почти все ходили соружием. Мишель похлопал покарману пиджака:
        -Браунинг. Кузен Теодор мне купил, вПариже. Истрелять он меня научил.
        Стивен хохотнул:
        -Тогда я спокоен. Новвоздух непросись, - он покачал головой, - гражданских лиц мы набазу непускаем.
        Военный аэродром республиканцев располагался вБарахасе, пососедству сзакрытым, после начала войны, аэропортом.
        Зашла речь опереброске интербригад изБарселоны намадридский фронт. Стивен вздохнул:
        -Повоздуху былобы удобнее. Но, пока чато сюда неприбыли, мы несможем обеспечить защиту авиамоста. Придется ждать поездов…, - он помялся. Кузен, неожиданно покраснел:
        -Мы сребятами хотели вмузей сходить, Мишель, ноувас закрыто. Может быть…, - Мишель подтолкнул его вплечо:
        -Помнишь, как мы стобой иЛаурой вНациональной Галерее бродили, четыре года назад? Приводи летчиков. Устрою вам экскурсию.
        -Экскурсию…, - Мишель смотрел настройную, всером холщовом халате спину девушки, склонившейся над столом. Темные волосы были убраны вузел. Наголове, как иуМишеля, светила реставрационная лампа:
        -Зналбы я, что все так обернется, сэкскурсией…, - она записала что-то вбольшой журнал, справа отофорта:
        -Мишель! Мы незакончили сГойей, ауменя вечером свидание, - девушка невольно хихикнула, - изавтра приезжает Антония, изБарселоны. Мне надо приготовить ей комнату.
        Помощник куратора отдела графики разогнулась: «Долго я буду ждать следующей папки? Эту надо упаковывать».
        Рисунки иофорты заворачивались впапиросную бумагу. Настоле лежал Modo de volar, изсерии Los Disparates, сличной подписью Гойи. Мишель заглянул коллеге через плечо. Она пристально смотрела натемное небо, налюдей скрыльями, парящих награвюре.
        -Гойя все знал, - тихо сказала девушка, - все предчувствовал. Он будто сейчас рисовал…, - она деловито велела: «Продолжаем».
        Они приступили кследующей папке. Мишель, осторожно, сказал:
        -Изабелла, нестоит вМадриде оставаться. Даже правительство уезжает вВаленсию, слухи такие ходят, - торопливо добавил Мишель, увидев, как похолодели ее темные глаза: «Поезд через три дня отправляется…»
        Ее светлость Изабелла Мария Луиза Фернандес де Веласко, герцогиня Фриас вздернула изящныйнос:
        -Значит, мы устроим вечеринку, вчесть твоего отъезда, дорогой Волк. Я никуда недвинусь, пока Куэрво здесь, - отчеканилаона:
        -Когда франкистов отбросят отМадрида, мы улетим вБританию, иобвенчаемся…, - девушка аккуратно вносила всписок офорты изновой папки:
        -Посмотрю накартину, что ты вЛондон отправил…, - Мишель взглянул наее длинные, испачканные пятнами краски пальцы: «Увас тоже Гойя есть, ты говорила».
        Изабелла кивнула: «Портрет моего прапрадеда. Он вБургосе висит, взамке».
        Герцог Фриас, отец Изабеллы, оставался вБургосе, натерритории франкистов. Наследный герцог, ее старший брат, служил полковником ввойсках националистов. Он, судя повсему, сейчас осаждал Мадрид. Изабелла пожимала плечами:
        -Они решили продать честь испанских грандов засодержание отфашистов. Мы получили титул отФердинанда Арагонского, впятнадцатом веке. Мы кровные родственники герцогов Медина-Сидония, через дочь принцессы Эболи. Хочется им втаптывать историю нашего рода вгрязь, пусть занимаются таким идальше, - она хмыкнула:
        -Я сними вссоре, стой поры, когда уехала вуниверситет, вСаламанку. Они считают, что женщине дипломы ни кчему…, - позавещанию деда поматери, графа Фонтао, Изабелла получала большое содержание.
        -Он был просвещенный человек, - сказала девушка Мишелю, - инженер. Я унего единственная внучка, все остальные мальчики, - Изабелла рассмеялась: «Он меня очень баловал, вдетстве».
        Герцогиня снимала большую квартиру наПасео дель Прадо. Мишель удивился, когда она заговорила оледи Антонии Холланд. Изабелла объяснила, что девушки познакомились вмадридском штабе Народного Фронта. Изабелла знала многих республиканцев, хотя сама непринадлежала кпартии. Герцогиня замечала:
        -Я просто испанка. Меня заботит моя страна, Мишель. Война ничего хорошего непринесет, имне противно…, - она морщилась, - что помоей земле разгуливают нацисты.
        Мишель совершенно точно знал, что Изабелла ходит кмессе. Она улыбалась: «Внекоторых вещах я старомодна».
        Мишель, искоса, посмотрел намаленькую грудь под халатом:
        -Интересно, вкаких еще? НоСтивен джентльмен, он никогда себе непозволит…, - наэкскурсии, взалах Прадо, Мишель заметил, как майор Кроу смотрит наИзабеллу. Мишель позвал коллегу, когда они пошли всобрание графики. Наследующий день, выходя измузея, Мишель натолкнулся накузена, вгражданском костюме, сбукетом цветов. Стивен что-то промямлил, помраморной лестнице застучали каблуки. Мишель услышал голос, смилым акцентом: «Дон Эстебан! Рада вас видеть!».
        Изабелла учила английский язык вуниверситете. Когда унее жила Тони, герцогиня практиковалась следи Холланд, преподавая ей испанский. Кузина Тони прислала телеграмму. Она приезжала синтербригадами изБарселоны, военным корреспондентом. Мишель аккуратно спросил, знаютли вЛондоне, что Антония здесь. Коллега подняла бровь:
        -Разумеется. Она летом письмо его светлости отправила. Антония очень разумная девушка, - одобрительно добавила испанка, - я такими себе ипредставляла англичанок. Моя покойная мать, - Изабелла перекрестилась, - служила фрейлиной уее величества Виктории Эухении. Виктория тоже англичанка, - королевская семья пять лет находилась визгнании, хотя настороне Франко сражалось много монархистов:
        -Как мой брат, - призналась герцогиня, - нотакое бесчестно, Мишель. Нельзя продавать страну нацистам, даже ради того, чтобы вернуть натрон его величество…, - Мишель все пытался уговорить Изабеллу покинуть Мадрид. Девушка, наотрез, отказывалась. Сидя сней иСтивеном вкафе, Мишель заметил, что они, украдкой, держатся заруки. Он понял, что герцогиня икузен собираются пожениться, вЛондоне.
        -Пусть будут счастливы, - весело думал Мишель. Нанего тоже смотрели девушки. Изабелла, даже, несколько раз, пыталась познакомить его сподругами. Однако Мишель вспоминал большие, доверчивые глаза Момо. Пиаф, поднявшись нацыпочки, поцеловала его, впередней парижской квартиры: «Я буду ждать тебя, Волк».
        Он лежал наузкой кровати, вдешевой комнате пансиона:
        -Нельзя. Надо сказать Момо, что я ее нелюблю…, - Мишель обещал себе: «Скажу. Доберусь доПарижа, искажу».
        Картины играфика, пока что, оставались вВаленсии, рядом собирался обосноваться иМишель. Неизвестно было, что случится сшедеврами дальше, но, влюбом случае, Мишель был обязан обеспечить их безопасность.
        -Иобеспечу, - угрюмо сказал он, запирая хранилище. Изабелла убежала насвидание скузеном, оставив после себя легкий аромат лаванды. Мишель поднялся наверх. Почти все кураторы уехали навосток, музей опустел. Он шел поогромным залам, мимо голых стен, вспоминая, где висели «Менины» и«Обнаженная маха». Женщина, чем-то напоминала Мишелю Момо.
        Отдав ключи, сторожу, он остановился рядом свыходом, который тоже назывался вчесть Гойи. Мишель, снаслаждением закурил. Бронзовый Гойя, напротив, стоял, опираясь натрость. Лицо художника было упрямым.
        -Все будет хорошо, - пообещал ему Мишель, прищурившись отзаходящего солнца, - картины уехали, аскоро мы графику отправим.
        Небо было тихим, самолетов он неувидел. Гранитный постамент памятника пестрил республиканскими плакатами: «Все назащиту Мадрида!». Сверившись счасами, он решил, что надо сначала перекусить. ВМадриде, занимаясь офортами ирисунками, он начал писать статью осерии «Капричос».
        -Бутылку вина, - размышлял Мишель, идя кПасео дель Прадо, коткрытым кафе, - каких-нибудь тапас, акофе я впансионе сварю.
        Хозяйка разрешала постояльцем пользоваться кухней. Дешевый кофе привозили вреспубликанские порты изЛатинской Америки.
        Мишель незаметил невысокого, молодого человека, повиду студента, вкруглых очках итвидовом пиджаке. Темные волосы немного растрепались. Поднявшись соскамейки, юноша сунул вкарман блокнот ипоследовал заМишелем.
        Мистер Марк Хорвич легко продлил испанскую визу вреспубликанском консульстве, вНью-Йорке. Ванкете он написал, что хочет продолжить изучение языка. Мистер Хорвич говорил сконсулом по-испански. Унего был сильный акцент, но, востальном, юноша бойко справлялся даже сдовольно сложными оборотами. Консул развел руками:
        -Саламанка занята мятежниками, Мадрид восаде, новы можете поехать вБарселону, вВаленсию. Там отличные университеты, - мистер Хорвич уверил его, что так исделает. Будущему студенту выдали визу нагод. Оказавшись наулице, посмотрев настраницу паспорта, он, хмуро, сказал себе под нос: «Неизвестно, что случится через год». Купив налотке кошерный хот-дог, юноша пошел вЦентральный Парк. Отец незнал, что Меир вгороде.
        После первого визита вИспанию, Меир объяснил доктору Горовицу, что его ждет очередное задание вБюро, для которого надо будет разъезжать повсей стране. Отец поцеловал его влоб:
        -Что делать, милый. Пиши…, - доктор Горовиц замялся, - когда будет возможно. Аарон молодец, каждые две недели весточки посылает. Иты меня незабывай.
        ВЛиссабоне Меир получил сообщение отмистера Даллеса. Ему предписывалось сделать доклад вВашингтоне ивернуться вИспанию. Босс предупредил, что командировка продлится несколько месяцев. Паспорт Хорвича Меир оставил набазе, вХобокене. Здесь лежало иего оружие, небольшой, удобный браунинг. Даллес велел ему ничего неговорить кузену оновой работе. Приехав встолицу, Меир повторил Мэтью туже историю, озадании сразъездами. Он, озабоченно, подумал:
        -Как теперь Мэтью будет заквартиру платить? Унего немного денег…, - кудивлению Меира, кузена новости неособо взволновали.
        Вквартире было чисто. Меир заметил несколько хороших, новых костюмов кузена, шелковые галстуки иботинки, судя повсему, ручной работы. Ездил Мэтью настаром форде, новрефрижераторе лежали французские сыры. Накухне появилась винная стойка, сбордо ибургундскими винами. Мэтью курил хорошие сигареты. Он купил электрическую машинку, для помола кофе. Вгостиной Меир наткнулася накоробку кубинских сигар. Пахло откузена сандалом, пряно, волнующе. Мэтью повел рукой:
        -Уменя новая должность. Я представитель второго отдела штаба армии при некоторых научных учреждениях. Вспомнили, что уменя были отличные оценки поматематике ифизике, - Мэтью усмехнулся, - что я знаю языки…, - кузен загорел, вкладовой стояла доска для серфинга.
        Меир понял, какие научные учреждения опекает Мэтью. Он присвистнул:
        -Предусмотрительно. Упрофессора Лоуренса, вБеркли, изучают структуру ядра атома. ИвКембридже, уРезерфорда темже занимаются. Кузина Констанца тоже физик…, - они, правда, незнали, где работает кузина Констанца. Тетя Юджиния сообщила, что девушка досрочно закончила, университет, ипишет докторат:
        -Ввосемнадцать лет, - восхищенно подумал Мэтью, - впрочем, она вчетырнадцать вКембридж поступила. Я европейскую родню только нафото видел. Кроме кузена Давида, конечно.
        Отец сказал Меиру, что близнецам неделали обрезания:
        -Давид, как врач, считает, что процедура, - доктор Горовиц усмехнулся, - отжила свое. При нынешних стандартах гигиены она больше ненужна…, - они сотцом сидели вресторане Рубена. Меир поперхнулся солониной: «Папа, что зачушь…»
        Доктор Горовиц похлопал сына поспине:
        -Кто я такой, чтобы спорить сбудущим Нобелевским лауреатом? Я лечу детей отсвинки инакладываю гипс, милый мой. Тем более, он отец…, - Хаим вспомнил строки изписьма дочери: «Мы сДавидом поссорились, однако я несмогла его переспорить. ВЕвропе многие евреи отказались отобрезания. Кнам приезжают евреи изГермании, те, укого здесь живут родственники. Они говорят, что никто нехочет рисковать судьбой детей…, - сын, изБерлина, уклончиво писал, что евреям тяжело, однако он делает все возможное, для помощи общине. Хаим поймал себя натом, что унего началась бессонница. Ночами он сидел вкабинете, читая статьи помедицине, покуривая. Он брал семейный альбом, рассматривая лица детей:
        -Уже недети. Может быть, уговорить Давида иЭстер сюда переехать? НоГитлер ненападет наГолландию, наФранцию. Он ненарушит международные соглашения…, - дочь прислала фото близнецов. Младенцы лежали водной колыбели. Хаим улыбнулся:
        -Следующей осенью поеду вАмстердам. Увижу Аарона, ему визу продлевать надо. Наконгрессе побываю, где Давид выступает…, - доктор Мендес де Кардозо собирался год провести вГолландии, работая над новой монографией очуме. Потом зять хотел вернуться вМаньчжурию.
        Хаим испугался, что Эстер тоже намеревается поехать смужем, да еще изабрать ссобой малышей, однако дочь решила через год взять няню, ивернуться кприему пациенток.
        Меир, прожевав солонину, отпил лимонада. Юноша кисло сказал:
        -Я помню. Он хупу нехотел ставить. Собирался отделаться походом кмировому судье. Хорошо, что уЭстер твердый характер…, - Меир скучал посестре. Он был натри года младше. Эстер пыталась им верховодить, Меир сопротивлялся. Аарон всегда мирил их, после ссор:
        -ИпоАарону скучаю, - вздохнул Меир, - может быть, мистер Даллес даст мне отпуск, следующей осенью. Ябы тоже вАмстердам съездил, побыл ссемьей…, - пока, что Меиру надо было оставаться вМадриде.
        Он приехал встолицу, высадившись вВаленсии. Меир добрался доЕвропы насухогрузе. Корабль шел изНью-Джерси вЛиворно, состоянкой вИспании. Несколько кают занимали его коллеги. Меир понял, что эти люди отправляются вШвейцарию, кДаллесу. Он познакомился сними насовещании, вВашингтоне. Они встречались втечение недели, внеприметном особняке, неподалеку отДюпонт-Серкл, приходя кзавтраку, ипрощаясь после темноты. Вел заседания Даллес. Речь шла осоздании баз американской разведки вЕвропе иАзии.
        Они сидели вокруг овального стола, усеянного бумагами, картонными стаканчиками состывшим кофе икоробками из-под сэндвичей игамбургеров. Даллес курил короткую трубку, остальные зажигали папиросы вовремя перерывов. Называли они друг друга поименам. Меир заметил среди коллег несколько человек своенной выправкой, ноздесь было больше гражданских людей. Кроме Даллеса, все были молоды, асамым молодым был как раз Меир.
        Юношу, впрочем, это несмутило. Альбом вызвал большой интерес, особенно части, касающиеся русских. Даллес выбил трубку:
        -ВИспанию отправятся добровольцы излевых кругов, коммунисты. Разумеется, - прибавил он, - я несобираюсь подозревать вкаждом человеке, сражающемся сфашизмом, агента Советов, номы должны быть осторожны. ВИспании появятся представители русской разведки. Уже появились….
        Как они нестарались, нонастоящие имена изображенных наснимках людей остались тайной. Меир держал альбом всейфе, вподвале особняка, непринося его вквартиру наДюпонт-Серкл. Юноша неподозревал, что кузен Мэтью могбы слегкостью узнать человека, которого он, про себя, называл Бородой.
        ВМадриде, Меир должен был постараться найти этих людей. Тоже самое относилось иксветловолосому, высокому, изящному немцу. Меир много раз фотографировал его вкафе. Сравнив лица сданными досье, они поняли, что немец встречался спредставителями итальянского игерманского посольств. Летом, эти страны поддерживали дипломатические отношения справительством республиканцев. Сейчас, официально, все связи были разорваны. Летчики Люфтваффе бомбили Мадрид.
        -Официально, - Меир шел поПасео дель Прадо, засунув руки вкарманы пиджака. Пистолет он носил при себе, ничего подозрительного вэтом небыло. Половина Испании ходила соружием. Вкафе иресторанах винтовки прислоняли ккраю столика.
        Меир приехал вМадрид содним саквояжем, где лежала одежда, бритва, зубная щетка, итомик Лорки. Поночам, впансионе, он садился наподоконник, перелистывая страницы. Меир никому неговорил отом, что он видел надороге вГранаде, вроще апельсиновых деревьев. Он знал, что Лорка пропал без вести. Меир повторял:
        -Я виноват. Надо было вмешаться…, - он шептал:
        -То было ночью Сант-Яго, ночью Сант-Яго…, - Меир понимал, что вГранаде он ничего несмогбы сделать, носердце все равно болело. Он устало закрывал глаза:
        -Больше ты неостанешься встороне, никогда. Даже если тебе нельзя рисковать, все равно рискуй. Ты умный парень, Меир Горовиц, - он чувствовал, что улыбается, - ты что-нибудь придумаешь.
        Зрительная память уМеира была отменной. Вдетстве, бродя поМузею Метрополитен, он легко запоминал расположение картин. Лица насемейных фотографиях он тоже знал, назубок. Поприезду вМадрид, Меир хотел сходить вПрадо. Музей оказался закрыт. Объясняясь состорожем, юноша услышал шаги налестнице. Подняв голову, он быстро попрощался состариком.
        Он понятия неимел, вспомнитли его кузен Мишель де Лу, юноши никогда невиделись, ноМеир сейчас несобирался сним здороваться. Кузен носил холщовый халат, работника музейного фонда. Наскамейке, запамятником Гойе, Меир закурил:
        -Он реставратор вЛувре. Наверное, сюда приехал картины эвакуировать…, - Меир подождал, пока кузен выбросит папиросу ивернется вмузей.
        Разговорчивый сторож подтвердил что, коллекции, действительно вывозят. Вечером, оставшись уПрадо, Меир увидел иМишеля, икузена Стивена Кроу. Летчик пришел вформе армии республиканцев, сбукетом. Мишель покинул музей схорошенькой, высокой, темноволосой девушкой. Меир понял, что заней ухаживает неМишель, аСтивен. Он довел родственников докафе, иуслышал, что девушку зовут Изабеллой:
        -Они вбезопасности. Стивен здесь тоже летает. Вообще, это немоя забота. Хотя кузен Мишель коммунист…, - Меир рассердился: «Бесчестно подозревать человека вшпионаже, только потому, что он коммунист».
        Кузен был вхорошем, серого твида пиджаке, врасстегнутой накрепкой шее льняной рубашке. Меир старался нетерять извида белокурую голову, играющую золотом влучах вечернего солнца. Застоликами кафе рассаживались люди. Помостовой ехали военные грузовики: «НаФранко!» - было написано надеревянном борту: «Бей нацистов!».
        Бойцы, вкузове, подняли красное знамя ПОУМ, ссерпом имолотом. Ребята затянули:
        Negras tormentas agitan los aires
        nubes oscuras nos impidenver…
        «Набаррикадах» была гимном анархистов, новреспубликанской Испании ее пели все. Меир тоже успел выучить слова.
        -Товарищи! - крикнули из-за столика: «Все наборьбу сфашизмом!». Свернув вбоковую улицу, кузен спустился вкакой-то подвальчик. Меир окинул взглядом толпу набульваре, женщин, торговавших цветами, мальчишек сгазетами, машины сфлагами:
        -Пятая колонна, проклятая пятая колонна. Она существует, наверняка…, - то, что Меир собирался сделать, противоречило всем указаниям начальства. Однако он просто немог поступить иначе.
        Меир незнал, что заставило его вернуться кПрадо наследующий день, однако юноша обэтом непожалел. Вечером кузен опять вышел измузея сознакомой девушкой. Они распрощались науглу площади, где Меир увидел знакомое лицо.
        -Вот оно как, - только исказал юноша: «Он тоже здесь. Впрочем, этого следовало ожидать».
        Втайнике, всаквояже, унего лежали фотографии. Ночью, при свете лампы, Меир достал снимки, убедившись, что никакой ошибки нет. Одна изкарточек сейчас была принем.
        Вбеленом зале он взял устойки бокал сриохой. Набрав натарелку тапас, картошки втоматном соусе, анчоусов, козьего сыра, Меир огляделся. Кузен сидел вуглу, склонившись над блокнотом.
        Меир подошел кего столику: «Простите, здесь незанято?»
        -Можете говорить по-английски, - рассеянно сказал кузен. Меир заметил, что листок испещрен рисунками, цифрами, истрелками:
        -Это Гойя, - понял Меир: «Капричос». Он, должно быть, офорты изучает…, - Меир осторожно сказал: «Здравствуйте, месье де Лу. То есть, кузен Мишель».
        Глаза укузена были голубые, яркие, напальцах Меир заметил пятна откраски. Он, растерянно, ответил:
        -Здравствуйте, только я…, - Мишель нахмурился:
        -Кузен Меир. Сын дяди Хаима, изАмерики. Я вас только нафото видел. Что вы…, - Меир отпил вина:
        -Все потом. Итише, - он усмехнулся, - если хотите ко мне правильно обращаться, то меня зовут мистер Хорвич. Марк Хорвич…, - щека кузена покраснела:
        -Послушайте, - нарочито спокойно сказал Мишель, - я незнаю, чем вы занимаетесь вМадриде, ноя здесь сзаданием отЛиги Наций, смандатом…, - Меир стащил изпачки кузена сигарету:
        -Очень хорошо. Я вваши дела вмешиваться несобираюсь, - он щелкнул зажигалкой, - нозавами следят, кузен. Этот человек, - Меир выложил настол карточку:
        -Он знает, где вы живете, знает, где квартира вашей коллеги, сеньоры Изабеллы, - прибавил Меир.
        Мишель, раздраженно, поинтересовался: «Вы тоже занами следили?».
        Сняв круглые очки, кузен протер стекла платком:
        -Так получилось, Мишель. Вы знакомы? - он кивнул нафото.
        -Первый раз вжизни его вижу, - искренне ответил Мишель, разглядывая высокого, изящного, светловолосого мужчину, снятого застоликом кафе. Он пил кофе ичитал испанскую газету:
        -Кто это? - укузена, заочками, оказались серо-синие, большие глаза, вдлинных ресницах:
        -Двадцать один ему, - вспомнил Мишель:
        -Совсем мальчишка. Или нет…, - Меир, грустно, посмотрел нанего:
        -Понятия неимею. Я знаю, что он немец, вот ивсе…, - он твердо добавил:
        -Мн ненравится, что он отирается уПрадо, кузен Мишель. Будьте осторожней, вы, иваша коллега. Икузена Стивена предупредите, - Мишель открыл рот, ноюноша растворился втолпе, осаждавшей стойку.
        -Даже навечеринку его непригласил…, - пробормотал Мишель:
        -Какая вечеринка, он здесь счужим паспортом…, - настоле осталась карточка. Сзади, карандашом, было написано: «Пансион „Бельградо“, номер 14. Мистер Марк Хорвич». Дальше шел телефонный номер. Мишель убрал фото вблокнот: «Вот ипознакомились, кузен Меир».
        НаМеркадо Сан Мигуэль было шумно. Покупатели толпились улотков совощами, выбирали хамон исыры. Надеревянных стойках висели гирлянды чеснока, вхолщовых мешках виднелась копченая паприка изЭстремадуры, вбочках плавала живая форель. Мадрид пока неголодал, франкисты окружали город только сзапада.
        Изабелла сидела застоликом кафе, макая чурос вкрепкий, сладкий кофе смолоком, блаженно жмурясь. Утреннее солнце заливало булыжники узкого прохода теплым, нежным светом. Над рынком плыл колокольный звон, вцерквях начиналась утренняя месса. Через неделю город отмечал праздник Мадонны Альмуденской, святой покровительницы Мадрида. Изабелла подозревала, что даже франкисты вэто день небудут атаковать или поднимать самолеты ввоздух.
        Подумав осамолетах, она вспомнила Куэрво. Девушка, озабоченно перекрестилась: «Мадонна Лоретская, святой Иосиф изКупертино, святая Тереза, сохраните моего жениха, пожалуйста». Изабелла спросила вцеркви, кто покровительствует авиации. Девушка аккуратно молилась, всем троим святым. Она хотела дать Куэрво четки, освященные вЛизье, вбазилике святой Терезы, номайор улыбнулся: «Пусть утебя останутся. Я привык скортиком летать». Изабелла, восхищенно, смотрела назолотых наяд икентавров, украшавших эфес. Она разбиралась встаринном оружии. ВБургосе, взамке, его было много.
        -Четыреста лет эфесу, - думала девушка, - его носил первый Куэрво. Как только он сохранился? - Стивен никогда нерасставался скортиком.
        -Ты все увидишь, любовь моя, - пообещал майор Кроу, - наши картины семейные. Они все нашлись, благодаря Мишелю. Познакомишься смоей сестрой…, - Изабелла немного боялась встречи ссеньорой Констанцей. Жених уверял ее, что девушки подружатся.
        -Она очень умная, - вздыхала Изабелла, - мне Антония рассказывала. Она докторат пишет…, - Стивен обнялее:
        -Иты напишешь. Бриз-Нортон недалеко отОксфорда. Будешь ездить, заниматься вбиблиотеке…, - он замялся:
        -Набазе все просто. Это деревня, аты привыкла…, - он обвел глазами обставленную антикварной мебелью гостиную, вквартире Изабеллы, наПасео дель Прадо. Девушка сидела вбольшом, прошлого века кресле, поджав ноги. Стивен устроился рядом. Она рассматривала тускло блестящее, металлическое кольцо усебя наладони. Изабелла никогда невидела метеоритов. Стивен рассказал ей иосемейном медальоне, что носила Констанца. Он нежно поцеловал девушку вщеку:
        -Возьми кольцо, любовь моя. Пожалуйста, - Стивен указал заокно, - кРождеству мы отбросим франкистов отгорода, улетим вЛондон иобвенчаемся. Констанца станет подружкой, хоть она ивБога неверит…, - Изабелла покачала головой:
        -Нельзя, милый, неположено. Ты мне кольцо только навенчании отдашь. Иначе это плохая примета…, - майор Кроу пожал плечами: «Мы помолвлены».
        -Тайно, - герцогиня покраснела:
        -Но, я думаю, Мишель догадывается. Он видел нас. ИАнтонии я скажу, если она сюда приедет…, - жених спрашивал уИзабеллы, как леди Антония попала вИспанию. Девушка разводила руками: «Незнаю. Наверное, через Францию, как все остальные. Она мне неговорила».
        -Ладно, - пробурчал майор Кроу, забирая кольцо:
        -Будь, по-твоему, кастильская упрямица, - он рассмеялся: «Значит, дядя Джон разрешил Антонии остаться здесь».
        -Да, - удивилась Изабелла:
        -Отец ей телеграмму прислал, доначала осады. Ачто ты говорил одеревне…, - девушка прижалась темноволосой головой кего руке, - это неважно, милый. Я тебя люблю, ихочу быть твоей женой.
        Ведя машину вБарахас, налетное поле, Стивен думал, что унего задушой нет ничего, кроме майорского жалования. Дядя Джон платил заих сКонстанцей образование, они жили вособняке наГанновер-сквер, или вБанбери, алетом ездили вСаутенд. Герцог воспитывал их, как собственных детей, тетя Юджиния была для них матерью. Подростком, Стивен понял, что покойный отец лишил их сКонстанцей состояния. Сэр Николас Фрэнсис, перед арктической экспедицией, продал дом покойной матери наХарли-стрит, парижскую квартиру, виллы вНицце иОстенде.
        -Бабушка Мирьям ему всю жизнь деньги давала, напутешествия, - мрачно вспомнил Стивен: «Отец инас сКонстанцей хотел вАнтарктиду взять. Мама даже вещи наши собрала».
        Стивену тогда исполнилось восемь лет. Он хорошо помнил отца, вернувшегося изГималаев, сгорным загаром. Отец рассказывал оЛхасе. Сэр Николас виделся сдоктором Вадия иего семьей. Он говорил опокорении Тибета, ошерпах, яках, морозах, сковывающих горные реки, иветрах, сбивающих человека сног. Сэр Николас возил Стивена наверфи, где строился «Ворон». Отец намеревался сделать мальчика юнгой. Констанце шел второй год. Леди Джоанна покупала детям теплую одежду, складывала учебники Стивена: «Побудешь сотцом. Ты его редко видел…»
        Стивен вообще его невидел.
        Отец уехал вТибет еще довойны. Сэр Николас пробыл вИндии, Непале иКитае почти четыре года, изучая горный хребет, составляя подробную карту. Стивен знал отца пофотографиям, смистером Амундсеном, наборту шлюпа, что прошел Северо-Западным проходом, смистером Скоттом, погибшим вАнтарктиде, тем годом, когда родился Стивен, сдругими путешественниками.
        Пока отец путешествовал вТибете, Стивен иледи Джоанна жили наГанновер-сквер. Вспальне матери висела фотография, сделанная вАрктике. Леди Джоанна, впарке иэскимосских штанах, стояла уиглу, держа наруках маленького Стивена. Мать водила его насемейное кладбище, вМейденхед, кмогиле деда. Сэр Николас привез останки сострова Виктория, однако больше ничего ненашел. Слухи окладбище европейских моряков, отом, что наострове живет загадочное племя эскимосов, остались слухами.
        Они были почти готовы котплытию, когда изЕвропы вернулся дядя Джон. Его жена, загод доэтого, умерла отиспанки. Маленький Джон иАнтония жили вМейденхеде, сПитером Кроу. Стивен помнил гневный голос дяди:
        -Джоанна, подумай, что ты делаешь! Твой муж незнает, что такое ответственность засемью, ноты мать! Ты неповезешь детей вольды, рискуя их жизнями. Хватит итого, что ты больше года провела вАрктике, потащив туда ребенка. Я непозволю тебе убивать моих племянников, - дядя, всердцах, хлопнул дверью.
        Стивен стоял зауглом коридора. Он быстро поднялся вдетскую.
        -Может быть, - думал мальчик, - папа имама возьмут меня, аКонстанцу оставят…, - он прошел всоседнюю комнату. Няня гладила, вгардеробной. Констанца, свернувшись вклубочек, спала вкроватке. Стивен посмотрел нарыжие волосы сестры:
        -Я тебя никогда неброшу, - пообещал он, - никогда.
        Кудивлению Стивена, родители неспорили сдядей Джоном. Через месяц они отплыли изПлимута. Стивен, спирса, помахал вслед корме «Ворона». Дымок удалялся загоризонт. Море было чистым, темно-синим, кричали чайки. Они приехали вПлимут всей семьей ижили в«Золотом Вороне», умистера Берри. Констанца сидела наруках утети Юджинии, вхолщовом платьице. Девочка весело смеялась: «Птицы! Птицы летают!». Сестра начала говорить ввосемь месяцев, акполутора годам могла читать.
        -Они вернутся, обязательно, - Стивен поморгал. Мальчик нехотел, чтобы остальные видели, как он плачет. Тогда он видел родителей впоследний раз вжизни. Стивен запомнил широкие плечи отца вбрезентовой, морской куртке, рыжие, коротко стриженые волосы матери. Он досих пор чувствовал запах соли ислышал шум волн.
        Майор Кроу хотел, когда-нибудь, взять длительный отпуск, для исследования Антарктиды насамолете. Для этого были нужны деньги, которых уСтивена неимелось.
        Он остановил машину перед воротами аэродрома:
        -Я знаю примерный маршрут экспедиции. Мимо островов, где первый Ворон обретался, ипотом наюг. Папа был уверен, что сэр Николас иледи Констанца темже путем шли. Я помню, он мне рассказывал.
        Кроме средств, для путешествия требовалось еще имирное время. Стивен понимал, что больше такой роскоши неожидается.
        Он спал сосвоими ребятами, вобщей комнате. Майор Кроу незнал другой жизни. Вшестнадцать лет, покинув Итон, он поступил кадетом влетную школу Королевских Военно-Воздушных сил, вУилтшире, апотом обосновался набазе вШотландии. Год назад, получив нашивки лидера эскадрильи, или майора, как егобы называли всухопутных войсках, Стивен приехал набазу Бриз-Нортон, истал заниматься испытаниями новой техники. Он снял вдеревне, домик, номайор внем только ночевал, да и, то невсегда.
        -Изабелла взамке выросла…, - настене деревянной будки висело расписание вылетов. Ребята были ввоздухе. Стивен посмотрел вжаркое небо:
        -Скорейбы сюда чато перегнали, изБарселоны. Говорят, урусских отличные летчики…, - герцогиня, много раз, убеждала его, что она жила вСаламанке, снимая комнату сдругими студентками.
        -Я иготовить умею, истирать…, - девушка улыбалась, - буду затобой ухаживать, как положено…
        Стивен должен был ждать, пока вернутся истребители. Он, все, равно, переоделся вкомбинезон ивзял шлем. Самолеты обслуживали испанские механики, отличные ребята. Англичане объяснялись сними напальцах, нотехника везде была похожа. Трава наполе зазеленела, несколько ночей подряд шли дожди. Присев наземлю, майор Кроу закурил сигарету. Над полем кружились вороны, было тихо:
        -Ничего, мы справимся. Мы любим, друг друга, все будет хорошо.
        ВБарахас недоносились артиллерийские залпы. Аэродром находился насевере, далеко отпозиций франкистов.
        Увидев Изабеллу, Стивен немог отвести отнее глаз. Он ненадеялся, что девушка согласится насвидание, нонаследующий день, приехал вПрадо сбукетом цветов. Они ходили вкино, Изабелла водила его вкафе, где танцевали фламенко. Она исама выходила взал, вдлинной, черной, отделанной кружевами юбке, пристукивая каблуками, сгитарой. Герцогиня родилась насевере, вКастилии, нознала южные танцы. Стивен слушал ее низкий, красивый голос:
        -Зачем я ей? Я просто офицер, летчик…, - начиналось танго, она лежала вего руках, тонко, едва уловимо пахло лавандой. Она поднимала темные глаза: «Вы отлично танцуете, дон Эстебан». Алые губы улыбались. Стивен краснел: «Спасибо, сеньора Изабелла».
        Через неделю после знакомства он сделал предложение, ни начто нерассчитывая. Он вспомнил, как ввоздухе, испытывая самолеты, шел нарискованные маневры: «Откажет, так откажет. Ноя всегда, всегда буду любить ее, пока я жив…»
        Она согласилась, апотом призналась:
        -Я боялась, что я просто…, - Изабелла смутилась, - просто приключение, что ты улетишь…, - Стивен стоял наколенях, целуя ее руки: «Только вместе стобой».
        Герцогиня никогда неподнималась ввоздух. Майор Кроу, судовольствием представлял, как посадит ее вкокпите, насвободное кресло, как дуглас разбежится повзлетной полосе ивозьмет курс насевер. Он уверил Изабеллу, что вЛондоне они быстро получат разрешение навенчание отархиепископа Вестминстера, его высокопреосвященства, Артура Хинсли. Дядя Джованни был его хорошим другом. Стивен предложил написать еще ипапе римскому. Девушка покачала головой:
        -Хватит иархиепископа. Нехочу тянуть. Небеспокойся, позволение отца мне ненужно…, - большие глаза погрустнели:
        -Мне почти двадцать три, я совершеннолетняя. Я сотцом ибратом, невиделась, стех пор, как вСаламанку отправилась, вуниверситет.
        Стивен встрепенулся. Через поле бежал механик, размахивая телеграммой.
        -Чато, чато…, - майор Кроу забрал бумагу. Телеграмма была наиспанском языке, однако все, что надо, он понял. Три десятка чато шли сюда изБарселоны, срусскими летчиками. Командовал эскадрильей, как значилось вподписи, товарищ Янсон. Стивен посмотрел нагоризонт. Истребители возвращались спатрулирования города. Посчитав черные точки, майор понял, что сегодня, пока что, обошлось без потерь. Стивен потрепал механика поплечу: «Todo ira bien, camarada».
        Расплатившись, Изабелла подхватила плетеную корзинку сяйцами, бургосской морсильей, сыром манчего иовощами. Унее лежала отличная ветчина, хамон. Для вечеринки она купила бочонок вина избодеги Вега Сицилия, вВальядолиде, лучшего вИспании. Девушка проводила глазами высокого, широкоплечего молодого человека, вкоричневой форме республиканцев, стрехцветной повязкой нарукаве кителя. Солнце играло вкаштановых, выгоревших наконцах, волосах. Он тоже нес корзинку спровизией. Юноша исчез втолпе. Изабелла томно подумала: «Он похож наСтивена. Глаза такиеже, лазоревые».
        Кроме покровителей авиации, она усердно, молилась блаженной Елизавете Бельгийской. Стивен обещал свозить ее вМон-Сен-Мартен, ксаркофагам блаженных, после венчания. Герцогиня едва нерассмеялась: «Ктому времени это непонадобится». Изабелла напоминала себе, что порядочная девушка должна стоять уалтаря такойже, как вышла изкупели. Удержаться было трудно, новсе знали, что блаженная Елизавета помогает избавиться отподобных желаний. «Посмотри наледи Антонию, - сердито сказала себе Изабелла, - она ведет себя, как положено. Ей всего восемнадцать, аона очень серьезна. Заней ухаживали офицеры, когда она вМадриде жила, однако она только книгой занималась. Надеюсь, она хотябы нафронт непоедет…, - герцогиня вышла набульвар. Утро было жарким. Леди Антония приезжала сегодня вечером, завтра они собирались устроить праздник, почти семейный. Прищурилась, Изабелла увидела знакомую машину, припаркованную уобочины.
        Стивен забрал унее корзинку:
        -Я приехал ради лучшего завтрака вгороде, любовь моя. Кнам вчера пришли чато, - он указал нанебо, - я познакомился срусскими летчиками. Отличные ребята. Видишь, - он прислушался, - унас сорок истребителей сегодня ввоздухе. Мадрид больше небудут бомбить, - город, действительно, был тихим, даже колокола замолкли. Началась месса.
        -Все, кто ненамессе, иненарынке, - они зашли впрохладный подъезд, - спят еще. Суббота…, - подумала Изабелла. Дверь захлопнулась, она ахнула, оказавшись вего сильных руках. Корзинка стояла наполу, Стивен целовал ее, девушка шепнула:
        -Мне кажется, ты здесь нетолько ради завтрака…, - она откинула голову назад, темные волосы упали наспину: «Пойдем, наверх, скорее…»
        Высокий, светловолосый молодой человек, вштатском, прислонился куглу дома напротив. Он покуривал папиросу, закрывшись газетой. Огерцогине Фриас Максу рассказал ее брат, герцог Альфонсо. Полковник националистов нелестно отзывался осестре. Испанец был уверен, что шлюха, как он называл девушку, начала раздвигать ноги вСаламанке, ипродолжила вМадриде:
        -Наш отец ее давно вычеркнул иззавещания, - пожал плечами дон Альфонсо, - она пошла против его воли, уехала учиться. Живет одна, работает. Позор семьи, - сеньора Изабелла, как, оказалось, была куратором вмузее Прадо. ВИспании царила неразбериха. Изстраны, без особых трудностей, можно было вывезти ценные картины.
        Макс хотел начать коллекцию. Фон Рабе стал следить засеньорой Изабеллой. ВИспании он обретался схорошими французскими документами, исвободно переходил линию фронта. Он слышал, что Изабелла иее приятель, тоже сотрудник Прадо, обсуждают леди Антонию Холланд:
        -Вальтер был прав. Она здесь, вИспании. Очень хорошо, сней мы разыграем операцию «Ловушка».
        Вчера вБарахасе приземлились русские летчики. Обэтом говорил весь Мадрид. Максу надо было выбрать подходящего человека.
        -Ибрат фрейлейн Констанцы здесь…, - кего удивлению, шторы вквартире незадернули. УМакса было хорошее зрение. Сеньора Изабелла хлопотала накухне, сэр Стивен раскрыл окно. Присев наподоконник, летчик закурил:
        -Может быть, герцог Альфонсо инеправ, касательно сестры…, - хмыкнул Макс:
        -Хотя какая мне разница? Мне фрейлейн Изабелла нужна, чтобы оказаться вПрадо. Аследи Антонией я сам разберусь…, - вМадриде Макс иколлеги оборудовали безопасную квартиру, натретьем этаже хорошего дома, неподалеку отКоролевского Театра. Вапартаментах должна была пройти «Ловушка». Макс был уверен вуспехе операции. Он знал, что леди Антония, увидев фотографии, будет готова навсе.
        -Я посмотрю, как она развлекается, - усмехнулся Макс, - носначала напомню оее кембриджских приключениях. Натрезвую голову, так сказать.
        Свернув газету, он быстро пошел крынку.
        Изабелла сделала тортилью икофе. Они соСтивеном устроились наподоконнике:
        -Я гитару возьму, вАнглию, - сказала девушка, - Мишель хочет свою купить. Он теперь хорошо играет.
        -Имне будешь играть…, - Стивен поцеловал теплый затылок, пахнущий лавандой:
        -Каждый вечер. Песню, оВороне идонье Изабелле. Я ее сдетства помню. Дядя Джон тоже нагитаре играет. Ион, иего сын. Ты, получается, родственница той Изабеллы…, - герцогиня была дальним, потомком принцессы Эболи, сестры легендарной возлюбленной Ворона.
        -Ты наследник Ворона, - девушка повернулась: «Тоже Куэрво. Утебя больше птиц нафюзеляже появится, если чато теперь летают…»
        -Оченьбы хотелось обойтись без такого, - сварливо заметил Стивен, - иувидеть, что франкисты убрались отсюда восвояси. Спой мне, - попросил майор Кроу.
        Она пела, низким голосом:
        Descansa el fondo delmar
        Verdes comos losojos
        Su nombre era Isabel
        Ella muria por amor…,
        Стивен обнимал ее, смотря вчистое, утреннее небо Мадрида.
        Поезд подходил квокзалу Аточа.
        Вагон качало настыках, окно открыли. Вкупе вливался жаркий, послеполуденный воздух. Антония, закинув ногу заногу, затягиваясь папироской, внимательно читала письмо. Девушка была вкоричневой, военного образца юбке, итакомже кителе, вкрепких, запыленных ботинках. Надеревянной полке валялась небрежно брошенная, холщовая сумка, спачкой отпечатанных намашинке листов. Извагона слышалось пение «Интернационала». Антония, невольно, улыбнулась.
        Оруэлл остался вБарселоне, вбараках Ленина, где обучались прибывающие вИспанию бойцы интернациональных бригад. Встретившись сним вштабе ПОУМ, Тони посмотрела втемные глаза:
        -Как все далеко. Лондон, споры насобраниях, ухаживания. Нехочу даже думать отаком…, - впервый вечер Оруэлл пригласил ее вкафе, набульваре Лас Рамблас. Антония снимала комнату, неподалеку. Девушка поняла, что Оруэлл хочет унее остаться. Она непозволила проводить себя, покачав головой:
        -Нет, Джордж. Здесь неЛондон. Если вгороде узнают, что ты ночевал уменя, то все другие выстроятся вочередь кмоей двери…, - светло-голубые глаза были прозрачными, спокойными. Оруэлл вытащил кошелек:
        -Как хочешь. Я слышал, ты много времени проводишь санархистом, товарищем Буэнавентурой. Видимо, он оказался расторопнее…, - Антония холодно прервала Оруэлла:
        -Ты рискуешь пощечиной. Товарищ Дурутти, один изгероев моей будущей книги. Ты знаешь, что я интересуюсь анархизмом итроцкизмом…, - Антония оплатила свою половину счета сама.
        Почта нареспубликанских территориях пока работала неплохо. Тони получала длинные, подробные письма, отгерцогини Изабеллы. Она знала, что кузен Мишель вМадриде, знала, что майор Кроу иподруга обручились. Тони надеялась, что летчик нестанет выспрашивать, как Тони оказалась вИспании. Навсякий случай леди Холланд придумала историю опоездке через Францию.
        ВБарселоне, оказавшись нааэродроме, девушка подождала, пока экипаж уйдет. Она быстро выскользнула издугласа. Добравшись довокзала, Тони первым поездом отправилась вМадрид. Встолице, вштабе Народного Фронта, она предъявила рекомендательные письма отлевых газет, ипознакомилась сИзабеллой. Тони уехала обратно вБарселону, когда стало известно, что англичане перелетают встолицу.
        -Ладно, - девушка покусала карандаш, - Стивен наменя внимания необратит. Тем более, я сказала Изабелле, что папа прислал телеграмму. Может быть, он действительно, сомной связался…, - Тони, примерно, предполагала, что написал отец. Она честно отправила весточку изБарселоны, указав, что ей надо отвечать довостребования, нагородской почтамт. Тони больше там непоявлялась. Она понятия неимела, сколько писем ителеграмм ее ждет. Проверять корреспонденцию она нехотела. Девушка, все равно боялась, что отец либо сам приедет вИспанию, либо пришлет Маленького Джона.
        -Нонаэтот случай, - Тони помахала письмом, - уменя есть путь отступления.
        Книга была почти готова.
        Тони нехватало нескольких глав, прежде всего, рассказа орусских добровольцах. ВБарселоне она проводила время санархистами. Посланцы изСоветского Союза вих штаб незаглядывали. Они непоявлялись инамероприятиях ПОУМ, куда ходила Тони. ПОУМ поддерживала Троцкого, неразделяя политику Сталина. Влюбом случае, вБарселоне были только советские летчики, акаэродрому Тони старалась неприближаться. Майор Кроу мог влюбой момент прилететь изМадрида.
        -Все равно придется его увидеть, - поняла Тони:
        -Ладно, он меня познакомит скем-то изсоветских ребят. Заодно русский язык буду практиковать. Стивен, наверняка, тоже сними по-русски говорит…, - она, еще раз, просмотрела письмо. ИзБарселоны Тони отправила весточку знаменитой американской коммунистке, Джульетте Пойнц. Ходили слухи, что Пойнц ездила вМоскву. Повозвращении, товарищ Пойнц выступила насобрании партии, где яростно критиковала Сталина. Судя поразговорам, она видела вМоскве процессы над так называемыми агентами троцкистского шпионского центра. Осужденных, воглаве сЗиновьевым иКаменевым, расстреляли. Тони понимала, что шестнадцатью казнями Сталин неограничится.
        Пойнц ждала Тони вНью-Йорке. Она была готова дать подробное интервью освоем пребывании вМоскве:
        -Ваша книга, товарищ Холланд, послужит делу разоблачения Сталина, как тирана, извратившего принципы коммунизма.
        Товарищ Пойнц посоветовала Тони сначала навестить Троцкого, вМексике. Товарищ Джульетта обещала отправить ему рекомендательное письмо. Паспорт уледи Холланд был впорядке. Тони хотела дождаться, пока франкистов отбросят отМадрида, поговорить срусскими добровольцами, иотправиться впорт Валенсии. Она неплохо объяснялась наиспанском языке. Девушка была уверена, что сможет ивМехико писать вгазеты.
        -Апотом Америка…, - Тони просматривала блокнот:
        -ДоРождества вИспании все закончится. Республиканцы вернутся квласти, мятеж подавят…, - Тони прикидывала, как ей пробраться вСоветский Союз. Она хотела своими глазами увидеть империю зла, как ее называла девушка:
        -Советский народ невиноват, - напомнила себе Антония, - они коммунисты. Они верят видеалы Маркса иЭнгельса. Сталин извратил наследие классиков, изменил принципам равенства ибратства, заветам революции…, - снастоящим паспортом вСоветский Союз было никак невъехать. Тони писала влевые газеты под своим именем:
        -Что-нибудь придумаю, - подытожила девушка. Она подставила лицо солнцу:
        -Можно изготовить фальшивые документы. Джордж стакими бумагами приехал, очень хорошей работы. Он паспорт где-то вПариже достал. Притворюсь туристкой, получу визу…, - дверь купе отворилась. Товарищ Буэнавентура сверкнул белыми зубами: «Товарищ Тони, ирландцы отказываются петь без вашего соло».
        Анархист, как ивсе остальные, сначала, пытался заней ухаживать. Тони, строго, сказала: «Товарищ Дурутти, мы вИспании ради торжества идей социализма, анедля бездумных развлечений. Еслибы я хотела танцевать, ябы осталась вЛондоне».
        Тони, наотрез, отказывалась, отприглашений вкино ирестораны, отпрогулок набарселонский пляж:
        -Я подожду любви, - говорила себе девушка, - кузен Мишель вМадриде. Может быть, сним все случится…, - Тони непомнила, что сней произошло вКембридже. Она боялась последствий, ноничего непроизошло. ВБарселон врач уверил ее, что девушка совершенно здорова. Испания, была католической страной, нозанесколько лет республики, здесь стало возможно купить средства, давно исвободно продающиеся вБритании. Тони так исделала. Девушка даже приобрела их сзапасом, навсякий случай. Потушив папироску, девушка натянула коричневую пилотку, стрехцветной кокардой республиканцев:
        -Интересно, Изабелла иСтивен…, Нет, нет, она католичка, верующая, аСтивен джентльмен. Они будут ждать довенчания. Целуются, наверное, ивсе, - Тони скрыла улыбку:
        -Ия буду целоваться. Инетолько, - она надеялась, что скузеном Мишелем все получится:
        -Он тоже коммунист, - вспомнила Тони, - унас общие интересы, общие цели. Подонок фон Рабе пусть горит ваду, я даже лица его непомню. Инехочу помнить…, - бойцы сидели надеревянных скамьях вдоль вагона. Завидев девушку, они зашумели:
        -Товарищ Тони! Без вас песня нескладывается…, - отец научил Маленького Джона иТони играть нагитаре. Тони тряхнула коротко стрижеными, белокурыми волосами: «Судовольствием, товарищи!»
        Бойцы республиканской армии непили. ВИспании вообще пили мало. Герцогиня завечер незаканчивала один бокал риохи. Изабелла пожимала плечами:
        -Зачем? Надо терять голову отмузыки, оттанцев, авовсе неотспиртного…, - Тони исама заказывала вкафе иресторанах один бокал. Девушка, иногда, горько думала: «Еслибы я небыла такой дурой, вКембридже. Ничего, больше такого неповторится…»
        Гитара зазвенела, Тони запела, высоким сопрано
        The people's flag is deepestred,
        It shrouded ofour martyred dead.
        Бойцы подхватили:
        Then raise the scarlet standard high.
        Within its shade we live anddie.
        Поезд медленно въезжал навокзал. Наперроне развевались алые флаги Народного Фронта. Состав встречали мадридцы. Бойцы, воглаве сБонавентурой, маршем отправлялись, взападные предместья, нафронт. Тони, втамбуре, подхватила сумку ипортативную печатную машинку. Она пожала руку анархисту:
        -Я впонедельник приеду вокопы, товарищ Дурутти. Увидимся, - девушка соскочила наплатформу. Бойцы строились вколонну, гремел «Интернационал». Тони, счастливо, подумала: «Так будет навсей земле, очень скоро…».
        Забежав вштаб мадридского фронта, Тони выпила кофе скорреспондентами. Девушка договорилась, что понедельник утром сядет намашину, идущую вКарабанчель, где ожидались особенно ожесточенные бои, сучастием танков. Спускаясь поширокой, увешанной плакатами лестнице, Тони едва ненатолкнулась накузена Стивена. Юноша, вформе республиканцев, извинился, скаталонским акцентом. Тони выдохнула:
        -Он просто похож. Волосы каштановые, глаза синие. Ион загорел. Впрочем, мы все загорели…, - она кивнула: «Ничего страшного, товарищ». Девушка спустилась вниз. Молодой человек стоял, глядя вслед ее длинным, загорелым ногам, стройной спине, вкоричневом кителе.
        Тони шла поПасео дель Прадо, помахивая футляром отпишущей машинки, ловя восхищенные взгляды мужчин. Сиеста закончилась, кафе понемногу открывались.
        Она заглянула вподвальчик напротив дома Изабеллы: «Сеньор Фернандо, рада вас видеть!»
        -Сеньора Антония! - всплеснул руками хозяин:
        -Вы еще похорошели. Писать будете? - он, лукаво, кивнул нафутляр. Летом Антония, под каштаном, сидя закованым столиком, писала первые главы книги.
        -Просто выпью кофе смолоком, - весело отозвалась Тони.
        Сеньор Фернандо, принес ей ичурос. Откинувшись наспинку стула, девушка покачала ногой:
        -Пробуду здесь доРождества, апотом вВаленсию, иоттуда, вМексику. Поверить немогу, я увижу Троцкого. Закнигу издатели передерутся…
        -Здравствуйте, сеньора Антония, - раздался рядом вежливый голос. Высокий, изящный, молодой человек, галантно приподнял шляпу: «Вы позволите присесть?»
        -Я вас незнаю, - недоуменно сказала Тони, номахнула рукой: «Пожалуйста». Отнего пахло осенней, палой травой. Пристальные, голубые глаза, спокойно смотрели наТони. Светлые, коротко подстриженные волосы шевелил ветер.
        -Вы журналист, - тихо сказал молодой человек. Тони поняла:
        -Унего акцент. Немогу понять, какой. Может быть, он русский? Это большая удача…, - незнакомец наклонился кней:
        -Я читал ваши статьи, сеньора, вбарселонских газетах. Уменя есть информация, которая вам будет интересна. Опятой колонне…, - Тони едва непоперхнулась кофе, новелела себе успокоиться. Опятой колонне она услышала вштабе Народного Фронта. Подозревали, что Мадрид наводнен нетолько сторонниками Франко, ноинемецкими агентами.
        -Уменя машина, - он указал нарено, припаркованный уобочины, - я отдам вам бумаги, ипривезу сюда. Надо быть осторожными, замной могут следить.
        Прожевав чурос, Тони залпом допила кофе. Бросив настолик серебро, девушка устроилась наместе пассажира, поставив пишущую машинку напол. Надев шоферские перчатки, молодой человек тронул машину сместа. Рено взревел. Машина нырнула впереулок, направляясь насевер, кдороге вБарахас.
        ИзБарселоны вМадрид Петр Воронов, сЭйтингоном, летел натранспортном самолете ТБ-3. Янсон сидел заштурвалом. Они пока неполучили указаний изМосквы относительно дальнейшей судьбы Сокола. Эйтингон заметил:
        -Думаю, скоро все станет ясно. Нонельзя выпускать его извиду, Петр. Малоли что…, - вБарселоне, Янсон, сдругими советскими специалистами обучал испанских летчиков идобровольцев интернациональных бригад. Эйтингон иПетр занимались вывозом золотого запаса Испании вСССР, иразрабатывали будущую мадридскую операцию. Петру требовалось найти графа фон Рабе, познакомиться, ипозволить себя завербовать. Через Воронова советская разведка хотела снабжать немцев дезинформацией.
        Пока никто незнал, скем Гитлер вступит ввойну, но, помнению Эйтингона, скорее всего, сражения ждали капиталистические страны.
        -Что нам очень наруку, - хохотнул генерал Котов. Они сидели набалконе безопасной квартиры. Нагоризонте виднелись очертания собора Саграда Фамилия. Город спал, над морем вставал нежный, теплый осенний рассвет. Разлив кофе, Воронов опустился наплетеный стул: «Гитлер займется войной назападе, амы ударим свостока. Восстановим власть рабочих икрестьян вПольше, ивовсей Европе».
        -Именно, - одобрительно кивнул Эйтингон:
        -Гамбургское восстание неудалось, ноя уверен, что трудовой класс Германии встретит наши войска цветами. Мы увидим, как весь мир объединится, под знаменем Ленина иСталина.
        Пока что надо было избавиться отТроцкого. Первый процесс вМоскве прошел успешно. Коллеги искали ивыявляли предателей, получавших указания отизгнанника. Эйтингон велел Петру:
        -Это нетвоя забота. СТроцким поработает подготовленный человек, наш соратник, сзапада. Нам необходимо обезглавить троцкизм вего логове, вАмерике…, - уних имелся список американских соратников Троцкого. Первой значилась Джульетта Пойнц. Эйтингон скривился:
        -Проклятая змея. Втерлась вдоверие кСССР, работала вКоминтерне, ездила смиссиями вКитай, атеперь выступает слживыми обвинениями. Ей мы займемся впервую очередь, иМиллером тоже.
        Генерала Миллера, нынешнего председателя РОВСа, организации белогвардейцев вЕвропе, ждала судьба его предшественника, генерала Кутепова. Того похитили шесть лет назад, вПариже. Эйтингон участвовал воперации поего захвату. Петр тогда учился вуниверситете, иничего, разумеется, обэтом незнал. Эйтингон коротко сказал: «Кутепова мы доМосквы недовезли, носМиллером такой ошибки несделаем».
        Занять место Миллера вРОВС должен был давно завербованный советской разведкой, бывший белогвардейский генерал Скоблин, онже Фермер.
        -Вслучае войны сГитлером, - сердито сказал Эйтингон, - нам ненужна пятая колонна, бывшие русские. Они, уверяю тебя, сразу побегут записываться внацисты.
        Эйтингон иПетр небоялись, что Янсон, изБарселоны, перелетит кфранкистам. Линия фронта проходила далеко отгорода. Чато поднимались ввоздух только для тренировок.
        -ВМадриде, - напомнил Эйтингон, - надо следить заСоколом. Встолице английские летчики, интернациональные бригады, десять километров допозиций франкистов. Сам знаешь, сейчас вИспанию, кто только неедет, ианархисты итроцкисты. Сокол может ожидать связного, отсвоего руководителя, - мрачно заметил Эйтингон.
        Москва пока несообщала своего решения, однако они были уверены, что Янсон связан сТроцким. Он работал вМехико, сКукушкой, он получал отТроцкого наградное оружие. Сокол мог, все эти годы, скрывать свое истинное лицо.
        -Кукушка тоже, - размышлял Петр, - всписках, осужденных попервому процессу, ее незначилось, новМоскве просто следят заее связями. Они хотят ликвидировать шпионское гнездо одним ударом. Она никуда неденется, унее дочь наруках. Дочь, наверняка, тоже заражена троцкизмом, стакими родителями…, - пока они летели вМадрид, Петр, незаметно, разглядывал широкие плечи Янсона.
        Дверь вкокпит оставили открытой, навсякий случай. Второй пилот ирадист были вне подозрений, ноЭйтингон иВоронов нехотели рисковать. Им совсем неулыбалось оказаться врасположении франкистов, еслибы Янсон вздумал изменить курс самолета. Вэтом случае онибы начали стрелять, ноуСокола тоже имелось оружие. Он мог, довылета, завербовать остальной экипаж. Только когда самолет сел вБарахасе, Эйтингон иПетр позволили себе отвести глаза откабины пилотов.
        Сокол был, как обычно, спокоен иприветлив. Он шутил сПетром, сожалея, что неувидит его брата. Им, изредка, присылали весточки издома. Степан сообщил, что врапорте ему отказали. Брат готовил выступление летчиков набольшом авиационном празднике, вчесть годовщины революции.
        Петр неожидал появления брата вИспании, но, все равно, облегченно выдохнул. Ему нехотелось, чтобы вМадриде оказался человек, похожий нанего, как две капли воды. Сточки зрения работы такое было неудобно. Янсон, вразговоре сПетром, улыбнулся:
        -Ничего. Скоро полетим вМоскву, ты Степана увидишь, я семью…, - Петр заметил грусть вкаре-зеленых глазах Сокола.
        Янсон дождался радиограммы отжены.
        Марта пошла вшколу, вседьмой класс. Дочь приняли впионеры. Анна работала виностранном отделе ОГПУ. Иностранный отдел сейчас назывался седьмым отделом Главного Управления Государственной Безопасности, ноАнна пользовалась привычным названием. Янсон долго вертел вруках бумагу. Радиограмму, конечно, полагалось, сжечь, что он исделал. Перед расставанием, вНью-Йорке, он хотел попросить Анну окаком-то знаке, вбудущих радиограммах, которыйбы указывал, что жена идочь вбезопасности. Янсон оборвал себя:
        -Зачем? Неужели ты недоверяешь советскому государству, своей колыбели? Анну вызывают надоклад, зимой вы увидитесь вЦюрихе…, - скомкав листок, он щелкнул зажигалкой. Янсон смотрел напламя вмедной пепельнице, думая, что весточку мог отправить кто угодно. Анна знала расстрелянных троцкистских шпионов, Зиновьева иКаменева. Янсон, вПетрограде, возил Зиновьева нафорде, когда тот был председателем городского совета, после революции. Янсон выбросил пепел заокно.
        Анна могла быть мертва. Он понял, что нехочет размшлять отаком, атем более, отом, что могло случиться сдочерью, после ареста Анны. Он лежал всвоей комнате, вдомике, где помещались летчики, набарселонском аэродроме, слушая тишину ночи:
        -Или она назвала иностранный отдел, как ираньше, пытаясь дать мне понять, что это она писала радиограмму? Анна неможет быть троцкисткой, она чиста перед партией. Троцкий покупал ей аспирин иготовил чай. Она никогда неподдерживала его взгляды. Ябы знал, онабы выдала себя…, - Янсон затягивался папиросой:
        -Несмей подозревать свою жену, такое бесчестно…, - потелефону сАнной было непоговорить. Ему оставалось надеяться, что вМоскве все, действительно, впорядке. Он представлял Марту, впионерском галстуке. Янсон, невольно, улыбался:
        -Анна получит приглашение наКрасную площадь, Марта увидит парад…, - он успокаивал себя: «Все будет хорошо».
        Всамолете, Воронов просматривал досье нагенерала Миллера, полученное изПарижа: «Интересно, почему я хорошо справляюсь сязыками? УСтепана кним мало способностей. Зато он разбирается вматематике, вфизике».
        Вдетском доме преподавали немецкий язык. Вел уроки политический эмигрант, коммунист, покинувший страну после Гамбургского восстания. Петр начал заниматься втринадцать лет. Через год подросток свободно говорил, сберлинским акцентом, похожим наречь товарища Фридриха, их учителя. Тоже самое случилось исдругими языками. По-французски Воронов объяснялся, как парижанин. Когда он начал учить французский, вуниверситете, Петр, иногда, просыпался ночью, слыша далекие звуки. Он хмурился, пытаясь понять, кто это. Петр помнил сугробы наулице, старую избу, свет керосиновой лампы, инизкий, мужской голос. Человек пел песню, нафранцузском языке.
        -Это ссылка, - думал Петр:
        -Туруханск, где мы сотцом жили. Странно, что я все запомнил. Нам соСтепаном два года тогда исполнилось. Даже неТуруханск. Курейка. Деревня наЕнисее. Это неИосиф Виссарионович, он незнает французского языка. Акто тогда? Отец тоже незнал. Должно быть, их кто-то навещал, вссылке…, - вбиографии отца говорилось, что Семен Воронов трудился рабочим-металлистом, наОбуховском заводе. Ему негде было выучить французский язык.
        Петр хотел спросить убрата, непомнитли он такого гостя, номахнул рукой: «Ерунда. Детским воспоминаниям нельзя верить». Однако, он мог повторить слова, услышанные отнеизвестного мужчины, восне:
        Au clair de lalune
        Mon ami Pierrot[1 - http://en.wikipedia.org/wiki/Pierrot]
        Prete-moi ta plume
        Pour ecrire unmot.
        Как потом узнал Петр, это была французская колыбельная.
        ВМадриде они сЭйтингоном остановились набезопасной квартире, урынка Сан-Мигуэль. Им требовалось следить заЯнсоном ипостараться найти графа Максимилиана фон Рабе. Все надеялись, что прибытие эскадрильи чато ибригад добровольцев остановит продвижение франкистов. Город несколько раз бомбили юнкерсы. Вштабе фронта боялись, что, спродолжением осады гражданское население может взбунтоваться иперейти насторону националистов. Шептались, что вгороде много агентов франкистов инемецких разведчиков.
        -Одного изних надо найти…, - стоя налестнице штаба, Петр вспоминал неизвестную девушку, скоторой он столкнулся. Воронов понял, что она неиспанка. Унее были коротко стриженые, белокурые волосы, прозрачные, голубые глаза илегкий акцент вязыке. Короткая, чуть ниже колена юбка, едва прикрывала загорелые ноги. Она даже коснулась его грудью, мимолетно, наодно мгновение.
        Унего еще ничего такого неслучалось. Он подозревал, что иуСтепана тоже. Мимолетные связи считались признаком буржуазного образа жизни. Комсомольцы икоммунисты должны были воздерживаться отподобных вещей. ВМоскве Петр инедумал оподобном. Оказавшись вИспании, он понял, что ему ненравятся советские девушки.
        Незнакомка, налестнице, носила полувоенную форму. Она двигалась изящно, спина унее была прямая. Девушка шла, покачивая узкими бедрами. Петр подумал:
        -Она, наверное, хорошо танцует, как ивсе здешние девушки…, - он вел машину кБарахасу, представляя незнакомку без ее юбки икителя. Петр оборвал себя: «Ты ее больше никогда неувидишь». Унее были свежие, розовые губы идлинные, темные ресницы. Петр, вМоскве, никогда невстречал таких женщин.
        -Ноги, - понял он, - летом девушки вМоскве тоже ходят без чулок. Ноунее были гладкие ноги. Я инезнал, что такое возможно…, - он остановил машину назапыленной, деревенской дороге. Назападе разгорался ветреный, алый закат. Тройка истребителей шла напосадку. Подышав, успокоившись, он завел рено.
        Воронов ехал ненааэродром. Республиканское правительство приняло решение орасстреле заложников, изгородских тюрем. Арестовывали священников, симпатизировавших националистам, политиков, жен идетей офицеров Франко. Перед отъездом вВаленсию, правительство передало полномочия пообороне города спешно сформированному совету. Руководителем комитета общественной охраны назначили Сантьяго Каррильо, коммуниста. Он, вместе сгенералом Орловым иЭйтингоном, представителями советской разведки, организовывал расстрелы.
        Заключенных, грузовиками, вывозили наполя вПаракуэльос-де-Харама. Трупы хоронили вобщих рвах. Расстрелы начинались вечером ипродолжались всю ночь. Воронов припарковал рено рядом свереницей пустых машин. Два грузовика стояли прямо вполе.
        Петр заметил Эйтингона, внеизменной кепке. Генерал Котов внимательно наблюдал завзводом республиканских солдат. ВИспании быстро темнело. Полоса заката едва виднелась нагоризонте. Вштабе фронта Петру сказали, что уних нет досье напредполагаемых немецких агентов. Воронов, вобщем, иненадеялся его получить. Понятно было, что фон Рабе придется искать самим.
        Загрузовиками солдаты копали ров, оттаскивая трупы. Петр пожал руку Эйтингону. Начальник усмехнулся:
        -Жаль, ты невидел. Янсон приезжал, научил товарищей, как правильно расстреливать. При казни белогвардейцев, после антоновского восстания, они использовали пулеметы. Сокол отлично владеет оружием, хоть сейчас вокопы…, - Эйтингон указал нанесколько чешских пулеметов ZB-26, расставленных пополю.
        Заревел мотор очередного грузовика, солдаты откинули борта. Эйтингон похлопал Воронова поплечу:
        -Невозможно разговаривать втаком шуме. Поехали вгород, наквартиру. Здесь все будет впорядке, - он обернулся, - сегодня вплане стоит пять сотен человек. Ребята его выполнят.
        Воронов безучастно посмотрел наженщин сдетьми. Солдаты выстраивали их вдоль наспех возведенной стены, издеревянных щитов. Было ветрено, развевались подолы платьев. Дети плакали, матери прикрывали их головы руками. Заработали пулеметы, Воронов поморщился: «Действительно, самого себя неслышишь. Машина рядом, Наум Исаакович».
        Они пошли кдороге, наполе настала тишина. Эйтингон посмотрел начасы:
        -Дело пошло веселее. Янсон сегодня летал всвязке санглийским пилотом. Очень его хвалил. Некий майор Стивен Кроу. Запомни его, - велел разведчик, - надо ближе кнему присмотреться.
        Кивнув, Петр открыл Эйтингону дверь машины.
        Вквартире наПасео дель Прадо было тихо. Сулицы слышался шум голосов, музыка. Скрипели тормоза, издалека доносились гудки автомобилей. Повысокому потолку метались отсветы фар. Тони лежала, всвоей комнате, незажигая электричества, затягиваясь папиросой.
        Она добралась набульвар после полуночи. Рено вилял поузким улицам Мадрида. Она сидела, молча, глядя прямо вперед. Девушка надеялась, что Изабеллы дома неокажется. Поднявшись навторой этаж, повыложенной плиткой лестнице, Тони позвонила втяжелую, старомодную дверь квартиры. Подождав несколько минут, она приподняла цветочный горшок наподоконнике. Летом они оставляли здесь ключи. Связка придавливала записку: «Ушла насвидание смайором Кроу, буду поздно. Надеюсь, ты благополучно добралась доМадрида. Накухне сыр ихамон. Целую, приятных снов».
        Тони смогла открыть дверь ипоставить пишущую машинку напол. Бросив сумку, она опустилась надеревянные половицы, уронив голову владони. Девушка скривила лицо отболи, часто дыша, беззвучно завывая.
        Машина недоехала доБарахаса. Рено даже непокинул центр города. Миновав Королевский театр, молодой человек припарковал автомобиль уэлегантного дома. Тони узнала кафе, напервом этаже, куда они сИзабеллой часто ходили, летом. Водитель вежливо подал ей руку. Вздернув подбородок, Тони подхватила машинку: «Спасибо, товарищ, я сама».
        Его глаза, намгновение изменились.
        -Третий этаж, - коротко сказал молодой человек, - дверь справа. Можете неволноваться, место безопасное.
        Вполном молчании они поднялись наверх. Водитель открыл дверь квартиры, Тони увидела большое зеркало впередней, столик черного дерева стелефонным аппаратом. Она повернулась кмолодому человеку: «Давайте…»
        Девушка осеклась. Он стоял, едва заметно улыбаясь, держа вруке браунинг. УТони был свое оружие:
        -Наверняка, франкист. Ноунего акцент виспанском языке. Немец? - она неуспела потянуться квисевшей наплече сумке. Несводя снее оружия, водитель легко снял ремень ипристроил торбу накрючок:
        -Вещи побудут здесь, леди Холланд. Пойдемте, - он указал браунингом надвери, уТони заспиной.
        -Он знает мой титул…, - Тони оказалась вскромно обставленной гостиной. Девушка заметила радиоприемник, патефон истаромодный шкаф. Наполках лежало несколько испанских книг, стол покрывала кружевная скатерть. Вторые двери были приоткрыты. Тони, краем глаза, увидела кровать. Он даже отодвинул для нее венский стул.
        Дуло пистолета уперлось ей ввисок. Холодный голос, размеренно, сказал:
        -Сейчас я буду говорить, авы слушать. Понятно? - он пошевелил пистолетом. Тони заставила себя кивнуть. Она скосила глаза всторону окон. Их вгостиной было два, они выходили водвор. Молодой человек, коротко, заметил:
        -Несоветую производить шума, леди Холланд. Иначе свидание закончится, - он щелкнул пальцами свободной руки, - неприятным образом.
        Он знал оТони очень многое. Он рассказал, что девушка училась вКембридже иписала влевые газеты, что она дочь герцога Экзетера, близкого друга Уинстона Черчилля, иунее есть старший брат, наследник титула. Незнакомец непредставился. Тони, внимательно, слушалаего:
        -Унего неанглийский акцент, инефранцузский. Кажется, он немец. Максимилиан фон Рабе…, - она вспомнила запись вкниге постояльцев, впансионе, вКембридже:
        -Я уверена, это он. Он замной следил, ивАнглии издесь…, - лицо леди Антонии дернулось:
        -Сучка. Она ходила впансион, ивыяснила мое имя. Она слышит акцент…, - Макс заставил себя успокоиться: «Ничего страшного. Когда она увидит фотографии, она все забудет, даже как ее зовут».
        Разложив отпечатки веером настоле, он придавил снимки браунингом. Рядом Макс пристроил вырезку изжурнала «Леди». Увидев животный ужас вее глазах, фон Рабе поздравил себя: «Все пройдет отлично».
        Макс подготовил схему квартиры. Он собирался провести леди Антонию пообозначенным вней точкам, иобучить девушку правильным, как это называл Макс, позициям. Он хотел получить фотографии сотчетливо изображенными лицами. ВКембридже он делал снимки сам. Макс боялся, что они получатся размытыми, однако немецкая техника неподвела. Квартиру оборудовали несколькими камерами имикрофонами. Звук Максу тоже был важен. Он хотел, чтобы леди Антония иее гость непроводили время молча.
        -Врядли такое случится, - усмехнулся он про себя, - я помню, она довольно громкая девушка. Номне нужно, чтобы русский тоже говорил. Значит, так ибудет.
        Тони немогла поверить своим глазам. Она никогда вжизни невидела таких снимков. Девушку затошнило, она прижала руку ко рту, носправилась ссобой. Она смотрела навырезку из«Леди»:
        -Я помню платье. Изшелка, цвета слоновой кости. Я надела мамины жемчуга. Папа подарил маме ожерелье, когда я родилась…, - Тони, сдругими дебютантками, делала реверанс его величеству, ипринцу Уэльскому. Тони помнила имена девушек, помнила вкус чая, вБукингемском дворце:
        -Ее величество рассказывала, как меня крестили…, - мать Антонии, леди Элизабет, была фрейлиной уМарии Текской. Королева стала крестной матерью девушки:
        -Принцесса Уэльская спрашивала, нехочули я стать фрейлиной. Его величество сказал, что очень ценит заслуги моего отца перед короной…, - Антония немогла отвести глаз отфотографий, четких, резких. Лица мужчины видно небыло. Тони, наконец, нашла силы поднять голову:
        -Вы мерзавец, мистер фон Рабе! Это насилие, я моглабы пойти вполицию…, - она осеклась, заметив его усмешку:
        -Нонепошли, леди Холланд, аотправились вИспанию. Меня, право, - он поморщился, - неинтересуют ваши занятия, статьи…, - Макс повертел браунинг: «Я предлагаю вам сотрудничество».
        Все было просто ипонятно. Мистер фон Рабе обещал Тони, что, вслучае отказа, фотографии отправятся вредакции лондонских газет.
        Закурив, он подвинул ей пачку папирос:
        -ВБритании свобода прессы. Уверяю, леди Холланд, - он перешел наанглийский язык, немецкий акцент стал сильнее, - редакторы обрадуются. Я вижу…, - он весело сощурил голубые глаза, - вижу верстку полосы. Фото из«Леди», или другое, изсветского журнала, арядом…, - Макс поднял снимок. Тони смотрела насебя, стоящую наколенях: «Ненадо. Пожалуйста, ненадо…»
        -Леди Антония вбудуаре, - издевательски сказал мужчина, - наспине, начетвереньках…, - Тони, невыдержав, заплакала. Она была журналистом, изнала, что мистер фон Рабе прав. Девушка вспоминала газеты наФлит-стрит, которые называли таблоидами, Daily Mail иThe Daily Mirror. Владелец, покойный лорд Хармсворт, славился пристрастием ксенсационным материалам. После его смерти издания продолжали похожую политику:
        -Папа…, - бессильно подумала Тони, - папе придется уйти вотставку. Господи, почему я была такая дура? Я несмогу семье вглаза смотреть, после такого…, - она вспомнила тихий голос отца: «Ставь благо государства выше собственного».
        -Если папа уйдет вотставку, - поняла Тони, - это плохо для страны. Мы начнем войну сГитлером, рано или поздно. Папа обеспечивает безопасность Британии, иМаленький Джон тоже…, - она курила, пальцы тряслись. Тони вдыхала едкий дым, глядя набелое, обнаженное тело, нараздвинутые ноги. Нафотографии она наклонилась над столом. Лицо, прижатое кскатерти, смотрело прямо вкамеру.
        -Увас был спусковой трос, - внезапно, сказала Тони. Она разбиралась вфотографии иделала отличные снимки. Всумке лежала американская камера. Торба висела впередней, добраться донее было невозможно, ноТони поняла, что никогда незабудет его лица.
        Он стряхнул пепел: «Думаю, нет смысла обсуждать тонкости фотографической техники, милая моя. Принимайте решение».
        Потушив окурок, Тони велела руке недрожать: «Что мне надо сделать?». Кивнув, немец начал говорить. Он обещал, что, после выполнения задания, Тони получит всвое полное распоряжение отпечатки инегативы. Негативы лежали всейфе, наулице Принц Альбрехт-штрассе. Макс, разумеется, несобирался отдавать их леди Антонии.
        -Она накрючке, - поздравил себя Макс, показывая девушке фото будущего гостя, - иникуда снего несорвется. Она подведет нас кфрейлейн Кроу, будет поставлять информацию, которой владеет ее отец…, - Макс замер:
        -Она родственница герра Петера Кроу. Мы ее уложим кнему впостель. Вальтер может ненайти подходящую девушку вГермании. Герр Петер пока вне подозрений, нодополнительная проверка непомешает…, - рассматривая фотографию, леди Антония вздрогнула.
        Нааэродром вБарахасе гражданским лицам хода небыло, ноМакса это неостановило. Фотоаппарат унего был отменным, объектив мощным. Макс парковал рено заполкилометра отворот. Снимки выходили отличной четкости. Они сколлегами долго просматривали фото, нолюдей среднего возраста отмели сразу.
        -Содной стороны, - задумчиво сказал Макс, - они боятся нетолько партии, ноижен. Сдругой стороны, их жены вРоссии. Семейные мужчины, страдают без ласки. Ей восемнадцать, унее длинные ноги, нанее любой клюнет. Однако молодежь более перспективна, если мы говорим одолговременных отношениях. НесДалилой, - такое имя они дали леди Антонии, - аснами, - они выбрали юношу, появлявшегося вобществе так называемого генерала Котова. Настоящее имя человека вкепке им узнать неудалось. Макс, презрительно, скривился:
        -Еврей. Уменя наних чутье. Среди коммунистов много евреев. Фюрер, всвоей мудрости, отправил их вконцлагеря…, - Макс ожидал, что Сталин, рано или поздно, поступит также. Юноша евреем небыл. Они промерили его лицо особыми, миниатюрными инструментами. Имени его они пока незнали, ноэто была работа Далилы.
        Макс объяснил, что девушке надо познакомиться собъектом ипривести его наквартиру, где они сидели. Белокурая голова клонилась все ниже. Он услышал тихий голос: «Ивсе?»
        -Конечно, нет, - удивился фон Рабе, поднимаясь:
        -Неволнуйтесь, леди Антония. Я все покажу ирасскажу…, - Тони вдохнула горький запах осенней травы. Длинные пальцы расстегнули пуговицы наее кителе, рука скользнула под шелк рубашки Тони, погладила маленькую грудь. Она немогла двинуться сместа. Фон Рабе провел губами поеешее:
        -Запоминайте, что вам надо сделать игде. Целоваться можете впередней, поцелуи нас неинтересуют.
        Макс поднял ее состула:
        -Здесь должен сидеть я, авы должны стоять…, - заставив ее опуститься наколени, он расстегнул брюки:
        -Вы такое делали, вКембридже. Фотографии тому подтверждение. Неловко, правда, ноя вас обучу…, - Тони поняла, что камеру встроили враму картины, висящей настене.
        Он, небрежно, потрепал ее поголове:
        -Лучше. Он должен раздеть вас исам раздеться. Можете помогать, он будет взволнован…, - Тони стояла вшелковых панталонах икороткой рубашке, отведя глаза. Фон Рабе схватил ее заподбородок:
        -Неотворачивайтесь, милочка. Нафото увас должен быть страстный взгляд. Еслибы я хотел нанять проститутку, ябы так исделал…, - он снял сдевушки белье:
        -Теперь стол. ВКембридже вы стояли, постоите издесь. Непременно заставьте его сделать это…, - Тони, невольно, застонала. Он усмехнулся, снизу:
        -Мы одни, носгостем будьте раскованной, смелой…, - она вонзила ногти вкружевную скатерть, возненавидев себя заэто. Тони, задыхаясь, попросила:
        -Пожалуйста. Ненадо, чтобы я…, - девушка услышала, как он улыбается:
        -Уменя все приготовлено, моя дорогая. Носгостем придется быть безрассудной. Иначе он начнет задавать вопросы…, - Тони тяжело дышала, стол раскачивался, скрипел. Она скомкала скатерть изасунула себе врот.
        -Очень хорошо…, - похвалил ее фон Рабе:
        -Повернитесь. Он подхватывает вас наруки, снимок вместе, ипусть несет вас вспальню…, - Тони оказалась унего наруках. Девушка, намгновение, закрыла глаза: «Это несомной, это дурной сон…»
        Вванной ей стало больно. Она заплакала:
        -Пожалуйста, ненадо, зачем…, - фон Рабе наставительно, сказал:
        -Увас небудет никаких средств под рукой. Терпите, так вы сможете избежать нежелательных последствий. Оболезнях небеспокойтесь, укоммунистов сэтим строго…, - Тони сдавленно рыдала, стоя начетвереньках, уронив голову нахолодную плитку. Потом он разрешил ей принять ванну. Макс положил голову девушки себе наплечо:
        -Улыбайтесь, леди Холланд. Вы утолили страсть, что называется. Увас должно быть довольное, счастливое лицо, иунего тоже. Запомните, куда вам надо смотреть, - он, почти ласково, поцеловал Тони влоб: «Все получится, непременно».
        Впонедельник вечером, после поездки нафронт, Тони надо было вернуться вштаб армии. Фон Рабе сказал, что будущий гость, рано или поздно, там появится:
        -Пофлиртуете, коснетесь его руки. Он молодой человек, он неустоит. Ведите его танцевать, исюда, - фон Рабе курил, она одевалась.
        Тони скорчилась наполовицах:
        -Может быть, меня убьют, впонедельник. Так былобы для всех лучше. Он обещал, что я должна сделать только это…, - тело, досих пор, болело. Фон Рабе предупредил, что заквартирой наПасео дель Прадо следят. Вруках Тони была жизнь ее подруги икузена Стивена:
        -Невздумайте бегать вреспубликанскую милицию, - фон Рабе вез ее домой, - тогда ваши фото отправятся вЛондон, агерцогиня Фриас иваш кузен живыми Мадрид непокинут.
        Тони знала, что так ипроизойдет. Девушка видела это вего голубых, спокойных глазах. Она повернулась набок:
        -Я все сделаю, изабуду онем, навсегда. Уеду вАмерику…, - Тони помнила каштановые волосы юноши, скоторым она столкнулась налестнице, вштабе фронта, слышала голос, скаталонским акцентом.
        -Он русский, - горько подумала Тони, - русский, коммунист. Ая его предаю…, - она выдохнула: «Только один раз».
        Впатефоне крутилась пластинка. Низкий голос покойного Гарделя пел огубах, что целуя, уносят грусть. Втемном, звездном небе виднелись белые, блуждающие огни. Франкисты пока неподнимали самолеты ввоздух поночам, номайор Кроу сказал, что отних всего можно было ждать. Накухне горел свет, девушки готовили закуски. Вгостиной, вспыхивали огоньки папирос. Стивен иМишель сидели наподоконнике.
        -Вовремя ночных налетов нельзя зажигать электричество, - майор Кроу смотрел нанебо, - они будут бросать бомбы наосвещенные дома, - летчик помолчал: «Впрочем, ты этого неувидишь. Завтра поезд уходит?»
        Мишель кивнул. Состав немного задержался. Кураторы решили вывезти как можно больше картин, носейчас все было готово. Завтрашним утром Мишель, навокзале Аточа, впоследний раз проверял вагоны. Днем он возвращался вПрадо, где Изабелла готовила кпереносу вподвальные хранилища остатки коллекции графики, авечером отправлялся вВаленсию.
        -Очень хорошо, - пробормотал майор Кроу:
        -Ябы, конечно, хотел, чтобы она, - майор коротко кивнул всторону кухни, - стобой уехала. ИАнтония тоже…, - он поморщился. Кузина Тони, увидев летчика, сказала, что отец разрешил ей поехать вИспанию. Майор Кроу отчего-то вэтом сомневался. Девушка отводила глаза икраснела.
        -Непроситьже ее показать телеграмму отдяди Джона…, - недовольно подумал Стивен:
        -Она совершеннолетняя, ей восемнадцать. Я здесь невкачестве дуэньи, вконце концов…, - он даже улыбнулся. Угерцогини Фриас, вдетстве, была дуэнья. Изабелла закатывала глаза:
        -Она меня досемнадцати лет водила вшколу, ивстречала после уроков. Потом я стукнула кулаком постолу…, - Стивен поймал нежные пальцы ипоцеловал их, - иуехала вСаламанку, одна…, - почувствовав его губы назапястье, Изабелла скрыла дрожь:
        -Господи, скорейбы…, - Стивен поднял лазоревые глаза:
        -Хочешь…, - он вдыхал запах лаванды, - хочешь, мы здесь обвенчаемся? ВМадриде. Прямо сейчас…, - длинные ресницы дрогнули: «Ты некатолик».
        -Могу стать, - неразборчиво ответил Стивен:
        -Уменя всемье много католиков. Дядя Джованни, кузина Лаура, родня сконтинента. Акто некатолики, те евреи…, - он рассмеялся. Девушка поцеловалаего:
        -Скоро, милый. Осталось совсем немного, - Изабелла хихикнула: «Я слышала, русские против церкви, как наши республиканцы. Я только одного коммуниста знаю, который ксвященникам уважительно относится».
        -Мишеля, - кивнул майор Кроу. Он вспомнил: «Ая знаю ивторого».
        Смистером Теодором они, неожиданно, много говорили оБиблии.
        Стивен хорошо знал Писание. ВИтоне, ивлетной школе, он любил посещать службу. Мать неводила его вцерковь. Леди Джоанна, как иВорон, была неверующей. Стивен сам начал бегать вхрам святого Георга, наГанновер-сквер. Мальчику нравился запах ладана, медленный, успокаивающий порядок молитв. Поднимая самолет внебо, он шептал: «Я носил вас будто наорлиных крыльях, ипринес вас кСебе». Когда Стивен служил вШотландии, он часто летал над океаном. Внизком, сером небе, он был один. Ревели моторы истребителя, под крылом простиралась бесконечная, водная гладь:
        -Интересно, когда человек преодолеет барьер атмосферы? Поднимется вбезвоздушное пространство? Господь, конечно, знает, что рано или поздно мы это сделаем. Полетим надругие планеты…, - Стивен, весело, хмыкал: «Ябы полетел, конечно».
        Мистер Теодор привез изгорода, книгу француза, летчика Антуана де Сент-Экзюпери. Стивен прочел ее заодну ночь. Француз служил почтовым пилотом вСахаре. Он писал отом, что Стивен исам чувствовал, только немог подобрать подходящих слов. Мистер Теодор улыбнулся, когда Стивен возвращал книгу:
        -Я знаю, очем вы, майор Кроу. Каждый летчик такое испытывал, хотябы один раз. Когда…, - он повел рукой. Стивен, тихо, сказал: «Когда знаешь, что над тобой, крылья Бога, когда понимаешь, что ты вЕго руке. Словно ты птенец, ивпервый раз срываешься скрая гнезда».
        Каре-зеленые глаза русского потеплели. Он долго молчал, глядя впустынное небо.
        Приехав расстреливать заложников, Янсон рассказал Эйтингону омайоре Кроу. Англичанин был хорошим летчиком. Теодор поднимался ввоздух, сего звеном:
        -Он, конечно, молод, всего двадцать четыре года. Ему надо наработать опыт. Он сшестнадцати лет заштурвалом, испытывает самолеты…, - он увидел огонек интереса вглазах Эйтингона. Янсон добавил: «Он некоммунист, идаже несоциалист. Верующий, ходит вцерковь. Он помолвлен сместной девушкой, католичкой….»
        Генерал Котов оттопырил губу:
        -Ты тоже вцерковь ходил, Сокол. Аменя кТоре вызывали, втринадцать лет. Работай сним, - коротко велел Эйтингон, - ая постараюсь достать его досье. Придется заказывать материалы кружным путем, через Париж…, - Янсон кивнул.
        Он продолжал говорить смайором Кроу окнигах иживописи. Янсон успокаивал себя тем, что досье пока недоставили, аподобные беседы тоже были частью вербовки. Ему требовалось приучить ксебе будущего агента. Майор Кроу, послужбе, имел доступ кновой технике, а, значит, был нужен советской разведке. Отом, что происходит сПауком, Янсон уколлеги неспрашивал. Теодор видел, что Эйтингон вхорошем настроении.
        Генерал Котов, действительно, остался доволен донесениями изАмерики. Паук получил новую, перспективную должность, такую, какая была им нужна. Он снабжал приятеля, советского инженера, информацией оразработках американских ученых. Эйтингон собирался, вбудущем году, навестить Паука, познакомиться сагентом лично, ипривлечь его кустранению Джульетты Пойнц.
        -ИПетра возьму вНью-Йорк, - размышлял Эйтингон, - они ровесники, подружатся. Паук еврей, мы сним найдем общий язык, - Эйтингон, вслучае нужды, пользовался своим происхождением. Он знал, что Янсон тоже так делает. Эйтингон хлопал его поплечу:
        -Правильно, Сокол. Если майор Кроу хочет говорить оБиблии, иэтом…, - Наум Исаакович пощелкал пальцами:
        -ОБахе, - усмехнулся Янсон. Эйтингон кивнул: «Онем, да. Пусть говорит, ты для такого лучший собеседник».
        Они скузеном помолчали. Стивен вздохнул:
        -Изабелла неуедет, несмотря нато, что я много раз ее просил. Антония тоже упрямая девушка. Нафронт собралась, - майор покрутил головой. После прибытия интернациональных бригад, ицелого дня беспрерывных боев назападе, линия фронта стабилизировалась. Республиканцы отбили университетский квартал. Они хотели использовать затишье для дополнительного укрепления города.
        Мишель потушил папиросу: «Сейчас». Переписав адрес кузена Меира, то есть мистера Марка Хорвича, вблокнот, он стер карандаш собратной стороны фотографии. Мишель понимал, что нестоит объявлять всем икаждому, где живет родственник. ВСтивене идругих он был уверен, новсе равно, осторожность немешала.
        -Карточка ко мне попала совершенно случайно, - предупредил Стивена Мишель: «Мне сказали, что этот человек, немец, следит заПрадо. Ты его невидел, нааэродроме?»
        Стивен повертел снимок:
        -Гражданских лиц вБарахас непускают, унас строго стакими вещами. Тем более, стех пор, как русские приехали. Нет, - майор Кроу задумался, - никогда вжизни его невстречал, - он зажег фонарик ивнимательно рассмотрел человека нафото: «Ноя его запомню. Девушкам неговори, - велел Стивен, - незачем им волноваться. Акак его зовут?»
        Тони замерла напороге гостиной, сфарфоровым блюдом вруках.
        Она чуть несказала: «Максимилиан фон Рабе».
        Девушка сжала тарелку:
        -Молчи. Он обещал, что убьет всех, Изабеллу, Стивена. Стивен каждый день, жизнью рискует. Молчи. Сделай все, что надо, получи фото, уезжай вВаленсию, аоттуда вАмерику. Фон Рабе небудет меня преследовать, я ему больше ненужна…, - Тони старалась недумать онеизвестном, русском юноше:
        -Он даже неузнает, кто я такая…, - поняла Тони:
        -Только мое имя, ивсе. Он непойдет вштаб фронта, нестанет выяснять мою личность…, - фон Рабе сказал, что она недолжна больше встречаться сюношей: «Один раз, - улыбнулся гауптштурмфюрер, - ничего другого отвас нетребуется, леди Холланд».
        -Это пока один раз, - прибавил, про себя, Макс, - атам посмотрим. Леди Холланд унас накрючке. Она уложит его впостель столько раз, сколько понадобится для дела. Ябы их даже поженил, - фон Рабе расхохотался, разговаривая сколлегами, - нотакого никогда неслучится. Их обоих, вэтом случае, расстреляют, анам подобный исход ненужен. Мы хотим, чтобы Муха работал долго ипродуктивно, наблаго Германии.
        Фон Рабе нехотел называть агента Самсоном, еврейским именем. Он немог преодолеть брезгливость. Русского решили окрестить Мухой:
        -Он сядет намед, - весело сказал Макс, - да иктобы ни сел…, - встречаясь следи Холланд, Макс поймал себя натом, что представляет фрейлейн Кроу.
        -Прекрати, - разозлился фон Рабе, - прекрати вспоминать еврейку скривыми ногами иплоской грудью. Леди Антония всегда втвоем распоряжении. Она раздвинет ноги пощелчку пальцев…, - девушка сдерживала крик, аон слышал голос фрейлейн Кроу, видел рыжие, коротко стриженые волосы:
        -Унее только одна бабушка еврейка. Можно выписать ей свидетельство почетной арийки. Она гениальный физик, она нужна рейху. Она согласится, непременно. Она ученый, разумный человек. Нехочетже она всю жизнь просидеть вДахау, пусть ивособом блоке. Получит свидетельство, ия наней женюсь…, - Макс, невыдержал изастонал, так это было хорошо:
        -Привяжу ее ксебе. Женщина никуда неубежит отмужчины. Леди Антония тому пример…, - он держал девушку заплечи. Тони лежала набоку:
        -Уберите голову вподушку. Нужно, чтобы его лицо четко отразилось вобъективе.
        Тони покачнулась, нозаставила себя выпрямиться: Она позвала:
        -Стол готов, апотом потанцуем.
        Она посмотрела набелокурые волосы Мишеля:
        -Если я ему понравлюсь, если он меня отведет всвой пансион, я ему все расскажу. Офотографиях, офон Рабе. Нотогда он пойдет вреспубликанскую милицию. Стивен обо всем узнает…, - они зажгли свечи накухне. Тони надеялась, что все спишут румянец наблизкие огоньки:
        -Господи, какой стыд. Толькобы он поцеловал меня, толькобы захотел…, - кузен ей сразу пришелся подуше. Тони рассказывала оБарселоне иОруэлле. Мишель, весело, заметил:
        -Я ему документы сделал, кузина. Уменя мастерская вПариже оборудована. Когда здесь все закончится…, - он повел рукой, - я хочу вГерманию отправиться. Кузен Аарон евреев вывозит, я буду ему помогать, сфальшивыми бумагами, - спокойно прибавил Мишель. Майор Кроу, одобрительно, проворчал:
        -Молодец. Надо выпить зато, чтобы Гитлер, наконец, провалился втартарары, вместе совсей бандой…, - они чокнулись. Герцогиня, серьезно, кивнула: «Так оно ислучится».
        Вгостиной играл патефон, они танцевали танго Гарделя. Тони надела шелковое, купленное вБарселоне платье, чуть ниже колена. Она взяла угерцогини парижские духи итоже пахла горьковатой лавандой. Девушка, незаметно, оглянулась наподругу имайора Кроу. Она шепнула наухо Мишелю:
        -Кажется, мы немного мешаем. Давайте, убежим накухню, покурим…, - Тони первой присела наподоконник. Она закинула ногу наногу, край платья задрался, белая кожа мерцала вогоньках звезд. Мишель велел себе отвести глаза отстройной ноги. Вовремя танго она прижималась кнему маленькой грудью. Белокурые, коротко стриженые волосы, были совсем рядом, она легко, неслышно дышала. Тони затягивалась папиросой. Девушка посмотрела нанего, большими, прозрачными глазами:
        -Моя прабабушка Полина, что вИерусалиме похоронена, ипрадедушка тоже навечеринке встретились, вУайтчепеле. Коммунистической вечеринке, - смешливо прибавила девушка:
        -Они влюбились друг вдруга, спервого взгляда. Испытали взаимное влечение…, - понизив голос, Тони придвинулась ближе кМишелю: «Вы верите влюбовь спервого взгляда, кузен?»
        Он вспомнил темные глаза Момо, ее шепот: «Я буду тебя ждать, мой Волк…».
        -Верю, - кивнул Мишель. Рука девушки легла ему наплечо:
        -Ия верю. Ивовлечение тоже…, - задверью слышалась музыка:
        -Давайте потанцуем здесь…, - Тони скользнула ближе, - только мы свами. Или пойдем квам, впансион…, - Мишель выбросил окурок заокно:
        -Нельзя. Такое бесчестно. Хватит итого, что Момо…, - он соскочил сподоконника:
        -Верю, кузина. Нонездесь, инесейчас. Мне надо идти, завтра меня ждут навокзале, нарассвете. Спасибо завечеринку, рад был познакомиться…, - дверь хлопнула. Тони опустила голову, глотая слезы: «Значит, так тому ибыть».
        Утром Изабелла осталась вхранилище графики одна. Мишель, срассветом отправился навокзал Аточа. Пять вагонов скартинами играфикой охраняли республиканские солдаты. Поезд шел потерритории, незанятой франкистами, ноправительство нехотело рисковать национальным достоянием Испании.
        Изабелла описывала искладывала всвободные папки оставшиеся рисунки, гравюры иофорты. Подняв голову откураторского журнала, девушка, внезапно, вздохнула. Вчера Мишель ушел, Тони отправилась спать, аони соСтивеном долго оставались вгостиной. Изабелла, краснея, вертела ручку:
        -Почти ничего неслучилось. Ноя инезнала, что может быть так хорошо. После свадьбы будет еще лучше…, - жених, ласково взял ее лицо владони:
        -Я уверен, что мы вернемся вМадрид, любовь моя, - тихо сказал Стивен:
        -Франкистов разобьют, мы приедем вИспанию. Я знаю, ты будешь скучать посвоей стране…, - прикусив губу, Изабелла коротко, сдавленно всхлипнула:
        -Буду, милый. Ноя небоюсь, ты сомной…, - отраспущенных, темных волос пахло лавандой. Стивен зарылся вних лицом, поцеловал круглую косточку нашее, горячее ухо. Он что-то зашептал, Изабелла хихикнула:
        -Я видела, что ей Мишель понравился. Но, мне кажется, что утоварища барона, есть девушка, вПариже. Унего лицо такое…, - Стивен целовал ее глаза, немного влажные, белые щеки, тонкие ключицы.
        Город затих, нопонебу блуждали белые огни. Прожектора стояли нааэродроме Барахас. Республиканцы боялись ночных налетов. Нафронте царило затишье, нофранкисты могли воспользоваться передышкой, чтобы неожиданно атаковать город.
        Впризрачном свете ее глаза блестели. Изабелла чуть слышно, сдерживаясь, стонала:
        -Иди, иди ко мне. Я тоже хочу…, - Стивен увидел белый свет наее волосах:
        -Словно она поседела. Господи, скореебы война закончилась…, - даже когда он чувствовал ласковую, ловкую руку, когда исам сжал зубы, чтобы незакричать, Стивен повторял себе: «Это только начало».
        Он сказал это Изабелле, имея ввиду совсем другое. Девушка лежала головой наего плече. Она вся была теплая, близкая, она еще неуспела отдышаться:
        -Только начало. Я буду ждать продолжения, мой Ворон. Сбольшим нетерпением, - Изабелла, внезапно, приподнялась налокте: «Аты летал ночью?»
        Стивен закинул руки заголову. Лазоревые глаза улыбнулись:
        -Много раз. Истобой полетаю. Это как будтобы…, - приподнявшись, он устроил ее усебя нагруди, - как будтобы видишь Бога, Белла. Как сейчас…, - Стивен обнял девушку, она задремала. Изабелла спала, аон повторял: «Только начало, только начало…»
        Он отнес Изабеллу вее комнату иустроил под одеялом. Утром он летел смистером Теодором, ирусскими ребятами, напатрулирование города. Стивен вел машину поночному Мадриду, вспоминая ее поцелуи, ее задыхающийся шепот:
        -Я люблю тебя, Ворон, так люблю…, - он посмотрел взвездное небо. Лучи прожекторов встретились, все вокруг залил резкий, яркий свет. Стивен, невольно, перекрестился.
        Изабелла взяла конверт, лежавший перед ней. Рисунок было неотправить навокзал. Она хотела отдать его Мишелю, ипопросить довезти доВаленсии вбагаже.
        Набросок Веласкеса, для картины: «Христос ихристианская душа», хранился вбиблиотеке Института Ховельяноса, насевере Испании, вХихоне. Старший куратор отдела графики связался сколлегами летом. Рисунок прислали вМадрид. Это был один изшести сохранившихся набросков, руки мастера. Остальные пять были упакованы. Хихон находился вреспубликанском анклаве, прямой путь настолицу отрезали франкисты. Конверт добрался доПрадо сегодня утром, через Памплону, кружным путем, снадежными людьми.
        Изабелла осторожно, вынула завернутый впапиросную бумагу эскиз, набросок фигуры ангела, стоявшего накартине справа. Полотно хранилось вЛондоне, вНациональной Галерее. Изабелла знала его только порепродукциям.
        -ВЛондоне сразу отправлюсь туда…, - она рассматривала четкие, резкие линии, - увижу эту картину, «Венеру сзеркалом». Стивен обещал мне показать галереи вБританском музее, основанные его семьей…, - свинцовый карандаш Веласкеса был уверенным, бумага лишь немного пожелтела. Изабелла любовалась искусно нарисованными складками мантии.
        Сзади раздался кашель. Вежливый голос, нахорошем испанском языке, слегким акцентом, сказал:
        -Прощу прощения, сеньора Фриас. Сторож меня направил сюда. Я корреспондент L’Humanite, вМадриде. Товарищ Лоран. Филипп Лоран…, - Изабелла окинула взглядом высокого, изящного, светловолосого молодого человека, всером костюме, стрехцветной повязкой республиканцев, нарукаве пиджака. Он смутился: «Я, наверное, невовремя».
        -Жаль, что Мишель навокзале, - подумала Изабелла. Девушка протянула руку, перейдя нафранцузский язык: «Рада познакомиться, сеньор Лоран».
        Месье Филипп долго совал ей паспорт иредакционное удостоверение. Изабелла отмахнулась:
        -Я запомнила, как вас зовут. Вы, должно быть, знаете Мишеля де Лу. Он мой коллега. Он представляет Лигу Наций, организовывает эвакуацию картин. Он говорил, что писал для вашей газеты…, - впланы фон Рабе встреча сфранцузом, пока что, невходила.
        Он разглядел настоле удевушки какой-то рисунок, однако Макса видел сторож. Ему надо было покинуть Прадо без ненужных инцидентов. Макс, всего лишь, хотел узнать время отправления поезда наВаленсию ирежим его охраны. Он могбы рискнуть идождаться самого Мишеля де Лу, ноМакс, услышав, что француз, оказывается, сотрудничал сL’Humanite, изменил планы.
        -Он помнит журналистов, - сказал себе фон Рабе, - он может задать ненужные вопросы…, - паспорт иудостоверение были сделаны отменно, вБерлине, ноМакс нехотел провала личной, как он ее называл, операции.
        Слушая рассказ Изабеллы опоезде, он писал вблокнот. Девушка улыбнулась:
        -Рисунок Веласкеса мы получили только сегодня, изХихона. Сеньор де Лу возьмет его навокзал.
        Макс отлично знал, где живет сеньор де Лу. Фон Рабе намеревался зайти кнему впансион, вечером. Напоезд нападать было, разумеется, бессмысленно. Состав шел пореспубликанской территории, под охраной. Он бросил взгляд наВеласкеса: «Отлично. Некартина, нотоже ценная вещь».
        Месье Лоран распрощался, обещав прислать сеньоре газету, состатьей отом, как республика заботится осохранении культурных ценностей. Проводив его взглядом, Изабелла вернулась кработе. Она стояла настремянке, доставая последние папки, когда напороге появилась белокурая голова Мишеля.
        Навокзале Аточа, проверяя вагоны, Мишель говорил себе:
        -Я поступил правильно. Нельзя размениваться, надо ждать любви. Момо меня любит…, - Мишель, каждый раз, вспоминая девушку, краснел:
        -Зачем я это сделал? Она ждет, надеется. Доберусь доПарижа, исразу сней поговорю.
        Мишель вспомнил руку кузины Антонии, усебя наплече: «Никогда больше я такого непозволю».
        -Споездом все впорядке…, - позвал он. Изабелла, неловко переступила ногами. Стремянка закачалась, папки полетели накаменный пол. Мишель крикнул: «Стой спокойно, я подберу». Опустившись наколени, он замер. Всвете реставрационного фонарика, наголове уИзабеллы, он увидел под стеллажом запыленную папку.
        Они перебирали старые, пожелтевшие гравюры. Герцогиня, недовольно, сказала:
        -Должно быть, одна изпапок, присланных Национальной Библиотекой. Уних плохо сописями единиц хранения…, - девушка поискала напапке штамп, - видишь, даже непонять, откуда все собрано.
        -ИзФранции, - Мишель внимательно, смотрел награвюры:
        -Судя поорфографии языка наподписях, семнадцатый век. Датированная вещь, - обрадовался Мишель:
        -1634год, царствование Людовика Тринадцатого…, - перед ними, судя повсему, была чья-то частная коллекция. Мишель пожал плечами:
        -Очень бессистемно. Виды городов, ботанические рисунки, иллюстрации кБиблии. Хозяин, кажется, скупал все, что ему под руку попадалось…, - папка была старой, выцветшей кожи, спотускневшими, медными застежками. Мишель провел поней пальцами:
        -Дай-ка лупу ивключи мою лампу.
        Мишель реставрировал старинные инкунабулы. Он знал, что переплет книги может скрывать потайные карманы. Нащупав уплотнение впапке, Мишель даже задышал как можно тише. Изабелла принесла скальпель. Длинные пальцы порхали над переплетом. Он работал медленно, что-то бормоча себе поднос.
        Мишель нехотел повредить то, что находилось внутри, хотя втайнике мог оказаться совершенно ненужный документ. Мишель, однажды, нашел вобложке Библии шестнадцатого века долговую расписку.
        Сначала он вытащил пожелтевшую, свернутую бумагу. Заней лежало еще что-то, ноМишель велел себе неторопиться. Почерк был четким, красивым, летящим. Чернила сильно выцвели. Он читал, неверя своим глазам:
        -Дорогой Франсуа, если ты меня переживешь, знай, что содержимое папки скрывает самый ценный рисунок, извсех, что я когда-либо видел. Я приобрел эскиз вНижних Землях, устарьевщика, недогадывавшегося обавторстве вещи. Картина, для которой делался набросок, ксожалению, утеряна. Нам остается довольствоваться линиями, оставленными рукой мастера изБрюгге. Всегда любящий тебя, Стефан Корнель.
        Он слышал, как бьется сердце Изабеллы. Герцогиня, робко, спросила:
        -Корнель, планироваший сады Люксембургского дворца? Твой предок, дальний. Я знаю, он работал вИспании, вЭскориале.
        -Он здесь умер, - Мишель смотрел назаписку:
        -Он привез сюда папку, где хранилось лучшее, изего коллекции. Шевалье де Молиньяк, его друг, намесяц месье Корнеля пережил. Похоронил Стефана исам умер. Им обоим седьмой десяток шел. Тело отправили воФранцию, папка осталась здесь, ипролежала вМадриде почти триста лет. Мастер изБрюгге, - Мишель глубоко вздохнул:
        -Ладно, - сказал он себе, - я картину дедушки Теодора отыскал, послучайности. Нотакое, такое…, - Изабелла помотала головой:
        -Невозможно, Мишель. Два молодых куратора ненаходят вкакой-то заброшенной папке рисунок, рисунок…, - она немогла произнестиимя.
        Мишель отложил записку:
        -Я ему верю. Он был декоратором, художником. Он разбирался втаких вещах. Надо посмотреть…, - руки подрагивали. Сначала они очистили место настоле. Мишель напомнил себе, что, если месье Корнель прав, то рисунку пять сотен лет. Они должны были быть особенно осторожными.
        Перед ними лежала бумага, плотной, флорентийской работы. Он рисовал серебряным карандашом, сдобавлением охры. Мишель понял, что никакой ошибки нет. Это была таже рука, что ина«Святой Варваре», таже четкость линий, ипроработка деталей.
        Мишель видел эту руку вЛувре, почти каждый день. Он часто поднимался к«Мадонне канцлера Ролена», любуясь неземным, чистым светом, заливавшим полотно, изящной головой Богоматери, нежным лицом.
        Обнаженная женщина, сраспущенными, тронутыми охрой волосами, стояла втазу, служанка держала наготове полотенце. Под ногами, мешалась маленькая собачка. Настене висело зеркало, сузорной рамой, внем отражалась узкая спина купальщицы. Свет шел слева, через окно смелким переплетом. Внизу они увидели подпись: «ALS IK KAN. 1433»
        -Как я мог, - прошептала Изабелла:
        -Бартоломео Фачио писал, что уплемянника герцога Урбинского была картина, собнаженной женщиной, сослужанкой, сзеркалом. Мишель, остались только копии. ВАнтверпене ивмузее Фогга, вАмерике, очень плохого качества…, - Мишель видел антверпенскую копию. Нахолсте женщина отворачивалась, закрывая глаза. Здесь она глядела прямо вперед, откинув голову. Натурщица была худощавой, сплоской грудью, невысокой. Они разглядывали собачку, ковер наполовицах, раму зеркала, испещренную завитушками. Мишель, тихо, сказал:
        -ВЛондоне, вНациональной Галерее, посмотришь напортрет четы Арнольфини. Ковер очень похож. Его рисунок, никаких сомнений.
        Он посчитал напальцах. Вмире осталось двадцать три работы ван Эйка. Десять были подписаны идатированы.
        -Теперь одиннадцать, - поправил себя Мишель:
        -Давай его упаковывать, сВеласкесом. Когда я доберусь доВаленсии, я передам эскиз старшему куратору. После войны…, - он твердо повторил, - после войны устройте выставку, обязательно. Именя пригласите, - он, весело улыбнулся: «Натвое венчание соСтивеном я непопаду, носюда приеду».
        Изабелла заворачивала рисунок: «Ноесли месье Корнель твой родственник…»
        Мишель закатил глаза:
        -Папка триста лет вИспании провела, пусть здесь иостается. Ивообще, - рисунок скрылся под тонкой бумагой, - это ценность, принадлежащая всему миру. То есть, унего нет цены, конечно…, - Изабелла снабдила его папкой. Мишель поцеловал ее вщеку:
        -Обещаю, все будет вполной сохранности. Досих пор неверю…, - он строго велел:
        -Начинай диссертацию писать, вОксфорде. Думаю…, - он обвел глазами пустынное хранилище, - когда-нибудь все закончится, имы вернемся кмирной жизни.
        Проводив Мишеля, Изабелла вспомнила, что Тони сегодня поздно вернется сфронта. Девушка спохватилась:
        -Я несказала Мишелю овизите корреспондента, месье Лорана. Ничего страшного, он просто журналист…, - ей надо было перенести оставшиеся папки вхранилище, изабежать нарынок. Завтра майор Кроу патрулировал город. Вечером Изабелла пригласила его наужин.
        -Только ужин…, - напомнила себе Изабелла, - ибольше ничего.
        Девушка собрала гравюры впапку месье Стефана:
        -Все равно надо их описать. Порядок есть порядок. Коллекция триста лет лежала вразных закоулках.
        Изабелла открыла чистый разворот кураторского журнала. Девушка, начала, красивым почерком:
        -Номер один. Гравюра, датированная 1634годом, изображение Нового Моста иострова Ситэ, вПариже….
        Утром Мишель торопился навокзал инеуспел сложить саквояж. Расплатившись схозяйкой, сварив себе последнюю чашку кофе, он отдал сеньоре Мартинес зерна: «Невезтиже мне пакет доВаленсии». Сеньора приняла бумажный фунтик. Женщина, немного замешкавшись, перекрестила Мишеля:
        -Хоть вы икоммунист, сеньор де Лу, ноя видела, вы церковь навещаете. Храни вас святая Мадонна. Спасибо, что музей спасаете…, - сеньора Мартинес вздохнула. Мишель, вМадриде, часто навещал храмы, рассматривая фрески икартины. После первой бомбежки, он пошел вмаленькую церковь, пососедству спансионом. Мишель преклонил колени перед распятием: «Господи, пожалуйста, вмешайся, сделай что-нибудь. Сказано: «Да неподнимет народ нанарод меча, инестанут больше учиться воевать».
        -Вам спасибо, - Мишель коснулся губами сухой, загорелой руки. Домятежа усеньоры Мартинес жили студенты университета. Сейчас вокруг университета вырыли окопы. Мишель знал, что где-то среди войск республиканцев, младший сын сеньоры Мартинес. Старший, армейский офицер, воевал настороне Франко.
        -Как уИзабеллы, - Мишель вращал ручку мельницы для кофе. Он поднялся наверх, сфаянсовой чашкой. Папка срисунками лежала настоле, саквояж красовался наполу. Доотхода поезда оставалось два часа:
        -Или это неван Эйк…, - Мишель рассердился насебя:
        -Композиция, детали, все, как наутерянной картине. Видно, что это его рука. ВРоссии были три ван Эйка, - вспомнил Мишель, - они продали картины, чтобы собрать деньги наиндустриализацию. Господи, какие безумцы. Продали Рафаэля, Тициана, Синайский Кодекс Библии,…. - «Портрет четы Арнольфини» попал вБританию после наполеоновских войн.
        -Войска Веллингтона неплохо здесь поживились. Рисунок ван Эйка, несомненно, - Мишель осторожно открыл конверт, - только наутраченной картине женщина сама держит полотенце. Изсоображений скромности, - он даже усмехнулся. Мишель наклонился над папкой. Ему надо было сложить вещи иотправляться навокзал Аточа, однако мужчина пообещал себе:
        -Четверть часа. Занесу втетрадь все детали. Может быть, набумаге есть водяные знаки. Может быть, ван Эйк оставил нетолько подпись, ноиеще что-нибудь…, - он протянул руку залупой. Вхранилище, Мишель заметил, что рама круглого зеркала, заспиной купальщицы, украшена резьбой:
        -Какие-то странные узоры…, - пробормотал он, - они больше похожи набуквы. Только я никогда невидел таких букв…, - если это был язык, то неевропейский. Пошарив постолу, Мишель нашел блокнот икарандаш. Это, конечно, могли быть просто узоры, носредневековые художники часто оставляли накартинах иминиатюрах зашифрованные послания. Он положил перед собой тетрадь, вдверь постучали.
        Гауптштурмфюрер фон Рабе был уверен, что уфранцуза нет никакого оружия. Месье де Лу невыглядел человеком, хоть когда-нибудь, державшим вруках пистолет. Фон Рабе сказал себе: «Минутное дело». Наего Walther PPK поставили глушитель. Пансион месье де Лу неотличался обилием жильцов, ноМакс нехотел привлекать ксебе внимания.
        Фон Рабе надо было вскоре оказаться вдоме уКоролевского театра. Двое коллег следило заштабом мадридского фронта. Они должны были удостовериться, что первая часть операции «Ловушка» прошла удачно. Коллеги собирались препроводить Далилу ирусского вкафе, идовести их добезопасной квартиры. Техника стояла всоседнем помещении. Макс хотел услышать все, что будет говориться этой ночью. Он дежурил сработником СД, изприбалтийских немцев. Эсэсовец знал русский язык. Макс привлек его коперации для немедленного перевода слов будущего агента. После обработки фотографий Макс намеревался лично встретиться сМухой. Ему надо было понять, что выболтает русский, наквартире. Макс подготовил подборку статей леди Антонии Холланд. Увидев материалы, русский, как любил говорить фон Рабе, забылбы собственноеимя.
        Обсуждая операцию, вБерлине, сШелленбергом, Макс расхохотался:
        -Она вкаждой статье называет Сталина тираном, извратившим принципы коммунизма. Русского расстреляют, немедленно. Поклонница Троцкого, уних стаким шутить нелюбят.
        -Кто там еще? - недовольно пробормотал Мишель. Сунув блокнот вкарман рубашки, он взял браунинг. Откинув засов, мужчина успел подумать:
        -Меир был прав. Он следил заПрадо, он знает, где мы живем. Надо найти Изабеллу, немедленно…, - он даже неуспел поднять пистолет. Почувствовав резкую боль вгруди, Мишель опустил глаза вниз. Рубашку заливала темная, быстрая кровь, он покачнулся. Фон Рабе, подхватив его, опустил наполовицы. Макс нестал рисковать еще одним выстрелом, вголову. Он просто ударил рукоятью пистолета побелокурому, испачканному кровью затылку. Наполовицы натекла лужа. Голубые глаза закатились, он обмяк.
        Переступив через тело, Макс подошел кстолу. Положив набросок Веласкеса вконверт, он безучастно посмотрел нарисунок, под включенной лампой. Обнаженная женщина напомнила ему фрейлейн Кроу, только утой были короткие волосы. Вуглу рисунка Макс увидел дату. Фон Рабе пожал плечами:
        -Наверняка, ученическая вещь. Подражание мастерам Ренессанса. Может быть, Мишель иделал. Покойный Мишель, - он усмехнулся. Женщина смотрела прямо нанего. Макс, сам незная, зачем, устроил набросок рядом сВеласкесом:
        -Ценности он непредставляет, нопусть будет при мне. ВБерлине его вкабинете повешу. Все равно скоро фрейлейн Констанца станет моей женой…, - Шелленберг летел вРим, для разговора сгерром Этторе Майорана. Сначала они хотели использовать для знакомства физиков Далилу. Закрывая дверь номера, Макс решил:
        -Незачем. Далила пусть остается вне подозрений, вБритании. Она понадобится для герра Питера Кроу. Пусть даже занего замуж выйдет, я разрешу. Для Кроу идля работы срусским…, - убрав конверт вкарман пиджака, Макс закурил, насвистывая какую-то голливудскую песенку:
        -Герр Майорана сам познакомится сфрейлейн Кроу. Они ученые, оба неотмира сего. Они найдут общий язык. Познакомится, сделает вид, что очарован, пригласит ее вИталию…, - потом вдело вступало СД. Макс несомневался вуспехе операции. Он шел поузкой улице, направляясь кКоролевскому театру. Вечер был теплым, вкафе сидели бойцы республиканской армии, сдевушками. Опустившись накованый стул, он заказал кофе смолоком. Унего еще оставалось время.
        -Затишье, - он посмотрел натемное, почти ночное небо, - ноэто ненадолго. Скоро легион «Кондор» преподнесет городу сюрприз. Хорошо, что мы знаем оналете. Нехочется погибать под дружественным огнем. Ноя инепогибну, - Макс вытянул длинные ноги, покуривая, рассматривая девушек:
        -Я увижу торжество идей фюрера, увижу моих детей, вформе Гитлерюгенда. Увижу, как Эмма замуж выходит, как Отто иГенрих женятся…, - он вспомнил колонны штурмовиков, напартийном съезде, вНюрнберге:
        -Рейх будет простираться отАтлантического океана доСибири, - уверенно сказал себе Макс, - отГренландии, идоГанга. Гений фюрера осветит нашу жизнь, мы получим новое оружие, оружие возмездия. Германия станет хозяином мира, - расплатившись, он исчез вшумной, вечерней толпе.
        Табльдот впансионе «Бельградо» накрывали вобщей столовой, нопостояльцы могли забрать тарелку наверх. Сеньор Хорвич, обычно, уносил еду вкомнату. Меир любил читать заобедом. Когда Меир был ребенком, отец всегда журил его заэту привычку.
        Меир устроился наподоконнике, старелкой бобов икартошки. Свинины он неел, приходилось, чтобы невызвать подозрений, выдавать себя завегетарианца. Такое вЕвропе считалось американской блажью, никто незадавал лишних вопросов.
        Меир пережевывал несоленые бобы, читая газету:
        ВНью-Йорке, первым делом, пойду кРубену. Поем солонины, хот-догов, закажу гамбургер. Два гамбургера…, - картошка была поджаристой, вкусной. Меир улыбнулся: «Ее ябы еще съел, судовольствием».
        Меир следил зааэродромом Барахас. Он, много раз, видел старых знакомых, Кепку иБороду. Он понял, что Борода летчик, однако оба русских носили штатское. Молодого человека, которого он вГранаде назвал Красавцем, Меир вБарахасе невстречал, непопадался он ивгороде. Впрочем, вМадриде скопились десятки тысяч людей, беженцы стерриторий, занятых франкистами. Втакой неразберихе Меиру, врядли, удалосьбы, кого-то найти, однако он нетерял надежды. Отставив пустую тарелку, юноша закурил:
        -Кузен Стивен срусскими летает. Надо его перехватить, вгороде, когда он кневесте поедет. Поговорить, объяснить, что я неслежу зарусскими, мне просто надо знать их имена…, - Меир покрутил головой:
        -Стивен мне неповерит. Он укажет надверь, ибудет прав. Ненадо родственников вработу вмешивать…, - он услышал старческий голос из-за двери: «Сеньор Хорвич! Вас ктелефону».
        Повесив трубку, Меир посмотрел начасы. Аптеки были еще открыты. Форд-кабриолет, взятый напрокат, он парковал водворе пансиона. Меир завел машину:
        -Бензина хватит. Мерзавец, как осмелел. Разберусь сМишелем, посажу его напоезд, ивернусь вштаб мадридского фронта. Разрешения уменя нет, ноплевать я хотел наразрешения. Зло надо наказать. Унего вкармане, вконце концов, национальное достояние Испании.
        Он застал Мишеля, водних брюках, босиком, стряпкой вруке. Вкомнате стоял металлический запах крови. Меир забрал тряпку: «Сядь, пожалуйста. Тебя едва неубили, аты вздумал пол мыть».
        -Неудобно…, - лицо кузена было бледным, - перед сеньорой Мартинес. Еслибы ни блокнот, вкармане…, - наполу валялись остатки тетради.
        -Его заметки поГойе, - Меир достал изкармана пиджака аптечный пакет:
        -Обработаю твою рану…, - он посмотрел назасохшую кровь нагруди укузена, - выпьешь вина, ипоедем догонять поезд. Онемце небеспокойся, я обо всем позабочусь. Он только Веласкеса забрал? - Мишель морщился отболи.
        Очнулся он тоже отболи. Пробив блокнот, пуля засела под кожей, нагруди. Мишель ее вытащил, стараясь некричать, закусив руку зубами. Затылок ныл, нооказался целым.
        -Я немогу говорить, что это ван Эйк, - кузен медленно, аккуратно бинтовал его, - небыло экспертизы, ничего небыло…, - он принял отМеира чистую рубашку:
        -Веласкес иеще один рисунок. Неизвестный фламандский мастер, - Мишель покачнулся. Меир велел:
        -Неделай резких движений. Ты много крови потерял. Пей…, - он налил Мишелю половину стакана риохи.
        -Статью я восстановлю…, - Мишель собрал остатки окровавленной рубашки.
        Он повертел блокнот:
        -Мой предок, Робеспьер, стрелял впредка кузена Питера Кроу. Утого была вкармане икона. Она сейчас уТеодора, вПариже. Образ остановил пулю. Аменя Гойя спас…, - Меир забрал укузена саквояж:
        -Машина наулице. Я знаю, как идет железная дорога. Нагоним твой поезд…, - Меир вел машину. Загородом, он выжал изфорда все, начто был способен. Стрелка колебалась уотметки восьмидесяти миль. Дорога навосток была пустынной, деревни спали. Мишель сидел, закрыв глаза:
        -Повезло ему, - Меир, искоса, посмотрел накузена, - ничего нескажешь. Очень хочется, чтобы кто-нибудь пристрелил мистера Питера Кроу, фашиста…, - дорога шла рядом сполотном. Меир оглянулся. Увидев дальние огни локомотива, он прибавил скорости. Оказавшись ужелезнодорожного переезда, Меир резко остановил форд. Кузен встрепенулся: «Что ты делаешь?»
        -Называется, бутлеггерский разворот. Хорошо, что здесь шлагбаума нет, иначе пришлосьбы его сносить. Никак иначе они нас незаметят…, - загнав машину нарельсы, Меир повернул форд ветровым стеклом кзападу. Он посмотрел начасы: «Через пять минут они окажутся здесь». Наверху сиял Млечный Путь, они услышали шум моторов. Чато патрулировали ночной Мадрид.
        Мишель пожал Меиру руку: «Я знаю, ты найдешь немца».
        -Найду, - юноша подтолкнул кузена:
        -Иди, занимайся своим делом. Волк, - смешливо прибавил Меир. Он включил аварийный свет. Мишель вылез измашины изамахал приближающемуся поезду.
        Петр Воронов приехал вштаб мадридского фронта, чтобы свериться сосписками бойцов интербригад. Они сЭйтингоном хотели найти людей, которые могли оказаться полезными, вбудущем. Социалисты икоммунисты их неинтересовали. Члены партии охотно сотрудничали сразведкой СССР. Генерал Котов, наставительно, сказал:
        -Добровольцы, как майор Кроу. Люди собразованием, схорошими связями…, - Эйтингон помахал расшифрованной радиограммой изПарижа. Умайора Кроу имелась младшая сестра, выпускница Кембриджа. Он состоял вродстве сизвестными английскими капиталистами, владельцами «КиК», его покойная мать была аристократкой. Летчик университета незаканчивал, ноэто ничего незначило. Сокол отзывался онем, как ознающем, начитанном человеке.
        -Он имеет доступ кновой технике, - устроившись вотдельном кабинете, Воронов потер глаза: «Накурили-то как». Нафронте царила тишина. Франкисты, обломав зубы оприбывшее изБарселоны подкрепление, отошли настарые позиции. Среди колонн Дурутти было много анархистов ичленов ПОУМ, новоевали они отменно.
        Москва пока неприсылала никаких распоряжений, относительно Сокола. Янсон летал напатрулирование Мадрида, обучал советских изападных добровольцев, и, как весело сказал Эйтингон, устраивал застолья. Они держали Сокола под присмотром, заэто отвечал Наум Исаакович. Вслучае приказа обаресте Янсона, они отправляли изменника вБарселону, куда приходили советские корабли. ВИспанию доставляли военную технику испециалистов, вСССР шел золотой запас страны. Петр вБарахасе непоявлялся. Ему надо было найти Максимилиана фон Рабе. Немец, как сквозь землю провалился.
        Вкабинете было пусто, ветер шевелил развешанные постенам плакаты: «Испанцы! Все назащиту Мадрида! Отбросим войска франкистов!». Петр, обычно, носил коричневую, республиканскую форму, носегодня надел штатский костюм, стрехцветной повязкой.
        Окно распахнули втеплый, томный вечер, звонили колокола. Завтра начинался праздник Мадонны Альмуденской, покровительницы города. Эйтингон хохотнул:
        -Франкисты навестят церковь, налетов иатак ждать нестоит. Мы будем патрулировать город, но, мне кажется, все пройдет спокойно.
        Наулице слышалась музыка, шумела толпа. Подороге вштаб, Петр поймал себя натом, что надеется увидеть давешнюю, голубоглазую девушку. Спрашивать оней Воронов нехотел. Слухи оего интересе могли дойти догенерала Котова, такое могло показаться подозрительным. Петр хорошо знал, какое значение наслужбе придается бдительности. Английские летчики свободно ездили вгород, ходили вкафе, итанцевали сдевушками.
        -Они нетолько танцуют, - Петр, невыдержав, закурил сигарету, дыма было столько, что это ничего неменяло, - умайора Кроу местная невеста имеется. Инебоится, вдруг она сфранкистами связана…, - Петр вспомнил длинные, гладкие, смуглые ноги, вкороткой юбке, стройную шею, скоротко стрижеными, белокурыми волосами, узкие бедра. Ночами, набезопасной квартире, Воронов просыпался, думая оней. Он жил один, Эйтингон часто ночевал вБарахасе. Петр, все равно, немог себе ничего позволить. Квартиру могли оборудовать техникой. Петр незнал, естьли здесь камеры, нонехотел рисковать.
        -Вдетдоме никаких камер небыло…, - он лежал, закинув руки заголову, спрягая французские глаголы, ожидая, пока пройдет боль:
        -Ивуниверситетском общежитии тоже было легче…, - Петр, невольно, улыбнулся. Ему, все равно, казалось, что девушка рядом. Он даже слышал ее легкое дыхание. Петру захотелось положить голову насмуглое плечо, изаснуть, обнимая теплую спину.
        -Ты ее больше никогда неувидишь, - сердито напомнил себе Петр, занося вблокнот фамилии добровольцев иместо их службы. Списки отпечатали поалфавиту. Он дошел донекоего Джона Брэдли, уроженца Лондона, двадцати одного года отроду, профсоюзного активиста. Ксожалению, мистер Брэдли был, всего лишь, автомехаником. Судя посписку, он сражался вбатальоне Тельмана. Подразделение, всоставе двенадцатой интербригады, защищало университетский квартал. Воронов погрыз карандаш. Автомеханик им был ни кчему.
        Дверь скрипнула, Петр поднял голову. Вбелокурых волосах играли золотые отсветы электрической лампы. Она стояла, вформенной юбке, вреспубликанском кителе, спотрепанной, холщовой сумкой через плечо. Нарукаве виднелась трехцветная повязка. Розовые губы улыбнулись:
        -Товарищ, увас ненайдется сигареты? Мы приехали сфронта, раздали пачки бойцам…, - фон Рабе велел Антонии молчать отом, что она журналистка:
        -Такое подозрительно, милочка, - Макс погладил ее пониже спины, - мы нехотим, чтобы гость насторожился. Вы студентка, изучаете испанский язык, работаете переводчиком…, - Тони так исказала. Юноша, покраснев, щелкнул зажигалкой. Наклонившись над огнем, Тони нестала сразу распрямляться. Поднимаясь полестнице, она расстегнула верхние пуговицы кителя. Увидев белоснежную кожу, тускло блестевшую жемчугом, Петр даже забыл, что настоле лежат списки бойцов.
        Тони бросила взгляд намашинописный лист:
        -Так я изнала. Хорошо, что мы сегодня куниверситету неездили, абыли вКаса дель Кампо. Завтра попрощаюсь сИзабеллой, скажу, что мне надо вБарселону…, - Тони понимала, кто такой, насамом деле, автомеханик Джон Брэдли. Брат мог найти ее влюбой момент, это был просто вопрос времени. Она присела наугол стола, покачав ногой:
        -Вы изинтербригад? - Тони кивнула насписки:
        -Ноувас каталонский акцент. Я его слышала, я жила вБарселоне…, - круглое, гладкое, загорелое колено уходило под небрежно вздернутую юбку. Тони успела забежать домой ипоменять обувь. Нафронт она ездила вботинках армейского образца, нотанцевать вних было нельзя. Изабелла, вхолщовом фартуке, накухне, мариновала баранину:
        -Мне теперь наработу ненадо, - грустно сказала девушка, - музей окончательно закрыли…., - она помолчала:
        -Хочешь, пообедай завтра снами, я Стивена пригласила…, - Тони коснулась губами белой щеки:
        -Я нехочу мешать, схожу куда-нибудь сжурналистами…, - она улыбнулась:
        -Складывай вещи, будущая леди Изабелла Кроу…, - герцогиня, нежно покраснела: «ВЛондоне увидимся».
        Юноша объяснил Тони, что он русский, изспециалистов, приехавших вИспанию. Он работал военным переводчиком, синтербригадами. Стивен, навечеринке, рассмеялся:
        -Я знание русского языка держу при себе. Они сподозрением ктакому относятся. Унас Теодор вродственниках, эмигрант…, - майор Кроу, добавил:
        -Я, конечно, непозволяю себе слушать разговоры русских. Это бесчестно, порядочный человек себя так неведет. Хотя ругательства я запомнил, - добродушно прибавил майор, - мистер Энтони, вдетстве, нам ничего такого непреподавал…, - их учил русскому языку белоэмигрант, бывший офицер.
        Тони нестала говорить юноше, что знает русский язык. Заходя вштаб фронта, она огляделась. Двое мужчин, всерых, неприметных костюмах, читали газеты вкафе. Один изнемцев отогнул лист. Он указал Тони глазами навысокие двери подъезда.
        -Вкафе мы будем танцевать…, - обсуждая сюношей линию фронта, Тони рассматривала карту: «Они ничего неуслышат, намне нет микрофонов. Техника еще дотакого недошла. Наверное, - мрачно прибавила Тони про себя:
        -Я должна, я обязана это сделать. Потом будь что будет…, - она надеялась, что юноша ей неоткажет.
        Его звали Петром, фамилии он неупомянул. Отнее пахло чем-то горьковатым, свежим, она, прикуривая, касалась его руки. Воронов разозлился:
        -Какого черта? Англичане ходят насвидания сместными девушками, иостальные тоже. Ноя незнаю, что делать…, - он покраснел. Тони, лукаво, сказала:
        -Здесь очень жарко. Если вы закончили дела, - она кивнула насписки, - ябы выпила лимонада, вкафе. Или холодной риохи…, - глаза унее были светло-голубые, большие, прозрачные. Петр поймал себя натом, что ему наплевать набдительность:
        -Один раз, - сказал он себе, - один только раз. Никто недогадается. Или неодин…, - ему, отчаянно, хотелось прикоснуться губами кдлинным, темным ресницам:
        -Неодин раз, много. Всю жизнь…, - Тони соскочила состола, они стояли совсем рядом. Девушка была высокой, новсе равно, ниже его. Белокурые волосы немного растрепались:
        -Подождите внизу, сеньора Антония, - попросил Петр, - я отнесу списки, имы пойдем вкафе…, - он быстро сгреб документы. Тони застучала каблучками полестнице. Воронов отправился вканцелярию. Из-за двери товарища Каррильо доносился ядовитый, голос:
        -Вы мне предлагаете искать вМадриде высокого, светловолосого, голубоглазого мужчину, отлично владеющего оружием? Предложилибы сразу искать иголку встоге сена!
        Петр насторожился.
        Второй голос гневно возразил:
        -Да, я незнаю его имени! Я только знаю, что он немец, иунего вкармане ваше национальное достояние, бесценный рисунок. Он покушался наубийство! Пошлите телеграмму вВаленсию, вконце концов. Вам все подтвердят, сеньор Каррильо! Я приходил сюда вчера ночью, новас незастал…, - мужчина говорил набойком испанском языке, ноунего был сильный акцент.
        -Я был нафронте, - глава комитета охраны порядка чиркнул спичкой, - чего, судя повсему, нельзя сказать овас. Я невидел ваших документов, инеуверен, что они увас вообще есть. Вы мне предлагаете напечатать плакаты орозыске, наосновании непроверенных сведений…, - дверь задергалась, голоса стали неразборчивыми.
        Отдав списки, Петр остановился налестничной площадке:
        -Фон Рабе ищут. Англичане или американцы. Утого человека похожий акцент. Надо предупредить немца, он нам нужен. Нокак его найти…, - Петр сбежал вниз. Они пошли вкафе уКоролевского театра. Тони слушала его рассказы оМоскве, оСоветском Союзе. Они пили лимонад, апотом заказали бутылку риохи.
        Город готовился кпразднику, несмотря наосаду. Улицы идома украсили цветами. Завтра процессия, состатуей Мадонны, шла сПласа Майор наплощадь, ккафедральному собору, наторжественную мессу. Тони лукаво указала намузыкантов: «ВСоветском Союзе танцуют танго, Петр?»
        Унего были лазоревые, большие глаза втемных ресницах:
        -Танцуют, сеньора, ноя много работал. Я неумею…, - Петру совсем нехотелось лгать девушке. Антония объяснила, что унее много знакомых коммунистов, однако сама девушка кпартии непринадлежала. Ей было всего восемнадцать. Петр рисковал должностью, партийным билетом, идаже, наверное, жизнью. Он повторил себе:
        -Мне наплевать. Неужели я умру, неузнав, что это такое…, - посмотрев вугол кафе, он заставил себя улыбнуться:
        -Уменя небыло времени научиться, сеньора.
        Он, незаметно, взглянул туда ещераз:
        -Интересно. Значит, они занами следили. Пусть сеньора Антония поведет меня втанго. Посмотрим, чем все закончится…, - заиграли «Кумпарситу».
        Она прижималась кнему маленькой грудью, унее были нежные, прохладные пальцы. Приблизив губы кего уху, девушка шепнула, по-русски:
        -Товарищ, я тоже коммунист. Товарищ, я должна предупредить, это ловушка…., - Тони услышала смешок вего голосе:
        -Я понял, товарищ Антония. Вы небеспокойтесь, я свами…, - Петр едва неприбавил: «Теперь так будет всегда». Облегченно, закрыв глаза, Тони ощутила его твердую, уверенную руку наталии. Петр едва удержался, чтобы неопустить ладонь ниже. Все складывалось, как нельзя лучше.
        Они кружились позалу, переливался аккордеон, звенела скрипка. Петр коснулся губами ее шеи, мимолетно, наодно мгновение. Она откинула голову, щеки запылали, девушка ловко выгнула стройную спину, белокурая голова легла ему наплечо. Петр усмехнулся: «Фон Рабе останется доволен новым агентом, обещаю».
        Тони нестала рассказывать Петру офотографиях. Девушка, затанцем, повторяла:
        -Он связан сразведкой, это понятно. Я нехочу втакое встревать. Фон Рабе отдаст фотографии, сегодня ночью. Завтра утром я уеду, вВаленсию, исяду накорабль. ВМексике, вАмерике, меня никто ненайдет, ни фон Рабе, ни русские. ВНью-Йорке отнесу рукопись виздательство. Вернусь сюда, если продолжатся бои…, - Тони, все равно, невольно запоминала все, что говорил ей Петр оСоветском Союзе.
        Он оказался такойже шарманкой, как иостальные. ВБарселоне, Тони иногда читала советские газеты. Их привозили вИспанию скораблями. Она морщилась, пролистывая бесконечные славословия великому Сталину:
        -Пуля, метившая вСталина, метила ивнаши сердца. Она должна была пройти миллионы сердец, ибо Сталин есть общее достояние наше, наша слава ичесть. Нашвейной фабрике им. Тинякова стахановцы пальтового цеха внимательно знакомились собвинительным заключением поделу троцкистко-зиновьевской банды…, - Тони, гневно, швырнула «Правду» вугол комнаты:
        -Сталин избавляется отсоперников. Какая чушь! Троцкий несостоит насодержании уГитлера. Шестнадцать человек расстреляно. Иэто только те, оком вгазете написали. Их ждет большой террор, - поняла Тони. Закурив папироску, она вышла набалкон. ВБарселоне стояла осенняя жара, поблескивало море. Науглу, ребята снарукавными повязками ПОУМ перешучивались сдевушками:
        -Как вГермании, когда Гитлер убил Рема, Штрассера, их сторонников. Ночь длинных ножей. Только, кажется, вСоветском Союзе ночь станет вечной…, - взяв тетрадь, Тони начала быстро писать.
        Петр говорил оновой Москве, оканале, строящемся отстолицы доВолги, оеще одном канале, между Балтийским иБелым морями. Он рассказывал озаводах ифабриках, обосвоении Дальнего Востока, окомсомольцах, покоряющих природу. Тони, вздохнула:
        -Комсомольцы. Лучшебы признался, сколько заключенных погибло настройках, сколько крестьян сослано вСибирь, зато, что они владели землей. Ленин провел реформу, установил новую экономическую политику. Советский Союз мог стать примером для всего мира, образцом социалистического государства, нопревратился ввотчину тирана. Сталин ничем нелучше Гитлера…, - Тони сделала вид, что немцы познакомились сней случайно:
        -Я знала, - шептала она Петру, - знала, что они хотят завербовать кого-то изрусских. Я согласилась потому, что я коммунист. Я понимаю, вам важно иметь доступ кпланам нацистов. Ивы мне…, - Тони незакончила, ее щека зарделась:
        -Вы мне…, - она заговорила очем-то другом.
        -Я ей нравлюсь…, - он все, никак немог поверить:
        -Нравлюсь. Наплевать, что они сделают фотографии. Расскажу все Науму Исааковичу. Антония разделяет наши идеалы. Мы всегда будем вместе, поедем домой, вМоскву…, - Тони, шепотом, призналась, что вквартире стоят камеры имикрофоны. Она ощутила его горячее дыхание:
        -Я обещаю, товарищ Антония, нацисты получат то, что хотят. Остальное предоставьте мне…, - он бросил настол пару купюр. Тони поднялась нацыпочки: «Здесь, натретьем этаже…».
        Ночь была звездной, ее глаза блестели, она легко, часто дышала. Варке, ведущей водвор дома, Тони закинула ему руки нашею. Сулицы слышались гудки проезжающих машин, играла музыка, неподалеку:
        -Один раз, - напомнила себе Тони, - для того, чтобы фон Рабе, оставил меня впокое. Петр незнает, кто я такая, иникогда неузнает. Он ифамилии моей неспрашивал, ия его тоже…, - унего были сухие, ласковые губы, горячие руки. Они быстро поднялись полестнице натретий этаж. Вручив Тони, ключи отквартиры, при первой встрече, фон Рабе заметил:
        -Незабудьте включить свет. Нестройте изсебя скромницу. Нам нужны четкие, хорошие кадры.
        Все было, понял Петр, как вего снах.
        Оказавшись впередней, он забыл, что квартира оборудована техникой, что немцы слушают каждое их слово. Опустившись наколени, он целовал ее ноги, снимая туфли, прикасаясь губами ктонкой, загорелой щиколотке, вдыхая горьковатый аромат. Петр помнил запах, стого дня, когда они столкнулись налестнице:
        Вкафе они говорили наиспанском языке, носейчас перешли наанглийский:
        -Тони, иди ко мне, иди сюда…, - он еле вспомнил, что им надо быть вгостиной, еле понимал, что происходит. Она схватила его заруку:
        -Сюда, сюда…, - Тони щелкнула рычажком выключателя. Все должно было случиться так, как ей велел фон Рабе. Тони нехотела вызывать унемца никаких подозрений:
        -Петр невиноват, - она усадила юношу настул, - невиноват, что оболванен тираном. Они все оболванены. Когда-нибудь, Советский Союз опомнится, обязательно. Нельзя подвергать его риску. Пусть выполняет задание, ая уеду, исчезну…, - Петр понял, что сны были просто снами.
        -Я немог себе представить…, - положив руки нарастрепанную, белокурую голову, он потянул Тони ксебе, расстегивая пуговицы кителя, чувствуя ее рядом, теплую, нежную, сдлинными, гладкими ногами. Юбка упала напол, он сбросил пиджак, затрещали пуговицы нарубашке.
        Он незнал, что женщины, под военной формой, могут носить шелк. Под шелком все было гладким, обжигающим губы, сладким, как сахар. Он никогда неслышал, как стонет женщина.
        Неосталось ничего вокруг, кроме нее. Он целовал белую, нежную шею, сжимая пальцы, комкающие скатерть, слышал ее крик. Он исам закричал, счастливо, облегченно. Тони оказалась унего наруках, вспальне загорелся свет, он опустил ее набольшую кровать. Девушка притянула его ксебе, откидываясь напрохладные простыни.
        Вванной, она лежала мокрой головой наего плече, счастливо, сонно улыбаясь. Петр, обнимая ее, под водой, вспомнил лихорадочный шепот:
        -Сейчас нельзя. Я покажу тебе, что делать. Только осторожно…, - она закусила губу, выгнув спину, стоя начетвереньках. Это было так хорошо, что он, невольно, всхлипнул. Петр наклонил голову, целуя теплую талию, Тони помотала головой:
        -Милый, еще, еще…, - постель пахла лавандой. Он прижимал Тони ксебе, невсилах отпустить. Петр целовал ее плечи, слыша ровное, размеренное дыхание. Он шептал, по-русски: «Тонечка, я так люблю тебя, Тонечка…»
        Микрофоны встроили вспинку кровати, провода шли всоседнюю квартиру. Сидя внаушниках, фон Рабе вопросительно посмотрел насоседа. Коллега написал вблокноте: «Ich liebe dich». Макс, удовлетворенно поднял большой палец вверх. Он посмотрел начасы. Далила должна была покинуть квартиру, как только русский крепко заснет. Макс взял комплект фотографий изКембриджа. Катушки магнетофона медленно крутились. Они услышали шорох внаушниках. Далила одевалась.
        -Я сейчас, - одними губами сказал Макс коллеге, - когда он проснется, надо заним проследить. Он незнает, где живет Далила, поэтому пойдет ксебе, скорее всего. Вквартиру, урынка…, - коллега кивнул.
        Налестничной площадке горела одна, тусклая лампа. Антония покуривала папироску. Короткие волосы были еще влажными, капельки воды блестели вэлектрическом свете. Она застегнула пуговицы наворотнике кителя. Фон Рабе скрыл улыбку:
        -Судя повсему, герр Петр наней живого места неоставил. Я судовольствием полюбуюсь нафото, ион тоже. Неговоря оподшивке статей леди Антонии. Связь строцкисткой. Его сразу, как они говорят, поставят кстенке…, - Далила тоже прислонилась кстене:
        -Как будто нарасстрел пришла, - девушка стояла прямо, развернув плечи, - как будто она вМоабите…, - голубые, прозрачные глаза презрительно посмотрели наМакса. Антония, молча, протянула руку. Она сомкнула пальцы нафото: «Негативы, мистер фон Рабе».
        Макс насторожился, новспомнил, что Далила появилась вкафе без сумки:
        -Унее нет оружия. Она меня непристрелит, побоится. Она знает, что я здесь неодин…, - Макс, внезапно, прижал девушку кстене. Она даже немогла пошевелиться:
        -Негативы я отдам, когда посчитаю нужным…, - отнего пахло табаком, унего были ловкие, цепкие пальцы. Тони попыталась вывернуться:
        -Оставьте меня впокое. Вы получили, то, что хотели…, - Макс раздул ноздри:
        -Милочка, заткнитесь. Я решаю, что делать…, - сучка вцепилась зубами ему взапястье. Фотографии полетели напол. Макс ударил ее полицу, износа девушки закапала кровь:
        -Молчите, - он развернул ее лицом кстене, - я ваш хозяин, иневздумайте отменя убегать. Я вас найду, ивы обэтом пожалеете…, - коленом раздвинув ей ноги, он задрал юбку кпояснице. Тони дернулась, сжав руки вкулаки:
        -Если его неубьют русские, то убью я, обещаю. Рано или поздно я его застрелю…, - она почувствовала горячее, липкое усебя наногах. Фон Рабе застегнулся:
        -Поняли, леди Антония? Если нет, я могу повторить. Я могу сдать вас русским. Герр Петр, - он кивнул надверь квартиры, - вас лично пристрелит, когда узнает, кто вы такая.
        Он вытер руку обокровавленное лицо девушки:
        -Ведите себя тихо, подчиняйтесь мне…, - фон Рабе ушел. Глубоко выдохнув, девушка собрала фотографии.
        -Ему нежить, - зло подумала Тони, спускаясь вниз, - он мертвец. Его ищут искоро найдут…, - Тони вспомнила фото вруках уМишеля.
        Проскользнув втуалет открытого кафе, девушка вымыла лицо. Вмаленьком зеркале отражались растрепанные волосы, круги под глазами:
        -Кузен Мишель вВаленсии…, - девушка помотала головой:
        -Нет, нет, он мне отказал. Ты встретишь человека, который тебя полюбит, иты полюбишь его…, - закрывшись вхлипкой кабинке, Тони закурила. Унитаза здесь небыло, только выложенная плиткой дырка вполу. Она медленно, методично рвала фотографии намелкие кусочки:
        -Когда это случится, я все расскажу. Он меня будет любить, он поймет…, - Тони дергала зацепочку, пока неувидела, что все обрывки исчезли.
        Тщательно вымыв руки, она пошла домой.
        -Изабелле объясню, что возвращаюсь вБарселону…, - наПасео дель Прадо девушка услышала, шелест каштанов, под ветром:
        -Сяду напервый поезд, вВаленсию, аоттуда вМексику…, - она, обессилено, прислонилась кстволу дерева.
        Наверху сверкал Млечный Путь:
        -Мы обсуждали московские процессы, сДжорджем, вБарселоне. Он удивлялся, что обвиняемые признавались внесуществующих преступлениях…, - Тони горько улыбнулась:
        -Иногда тебе угрожают чем-то, чего ты неможешь перенести, очем неможешь подумать. Тогда ты говоришь:
        -Неделайте этого сомной, сделайте скем-нибудь другим…, - она подышала, вспомнив лазоревые глаза Петра.
        Ей вголову пришли слова песенки, которую Тони выучила девочкой, вскаутском отряде:
        Underneath the spreading chestnuttree
        I loved him and he lovedme…
        Она шепнула:
        Под развесистым каштаном
        Продали средь беладня,
        Я тебя, аты меня…-
        Тони съехала вниз, набрусчатку бульвара:
        -Фон Рабе прав. Петр отдаст меня немцам, когда узнает, кто я такая. Надо забыть онем, навсегда. Я так исделаю. Ия его отдам, чтобы спасти свою жизнь.
        Тони подняла голову. Взвездном небе слышался шум самолетных моторов. Проводив глазами республиканские истребители, девушка нашла вкармане кителя ключи. Пора было собираться. Тони хотела попасть напервый утренний поезд.
        Утром бойцам батальона Тельмана разрешили отправиться вМадрид. Они занимали окопы рядом суниверситетом. Франкисты отошли дальше, кзападу. Товарищ Ренн, командир батальона, наповерке, сказал:
        -Оставим дежурных, изкаждой роты, аостальные…, - немец повел рукой всторону города, - получают увольнительную, дополуночи.
        УРенна была отличная выправка. Вовремя войны он служил офицером вкоролевском саксонском лейб-гренадерском полку. Немцы рассказали англичанам, что Ренн происходил изстарой, аристократической семьи. Его отец служил воспитателем усаксонских принцев. Командира, когда-то, звали Арнольд Фридрих Фит фон Гольсенау. Сменив имя, он отказался оттитула, когда вступил впартию. Ион, икомиссар батальона, товарищ Бредель, прошли через арест ипревентивное заключение вконцлагере. Многие бойцы батальона, где служил Джон Брэдли, знали, что такое тюрьма иДахау. Немцы отаком говорить нелюбили. Джон, конечно, их инерасспрашивал.
        Он обслуживал несколько танков иавтомобили, приданные батальону, старые рено ифорды. Ребята знали, что Джон некоммунист, ноздесь воевали, разные люди. Уних были немцы, англичане ирусские. Советские ребята, пригнавшие вМадрид танки, обучали бойцов управлению машинами.
        Джон успел побывать зарычагами Т-26. Вечером он сидел, привалившись кзакопченной стене университета, тяжело дыша. Рядом опустился командир его танка. Русский непонимал английского языка, вбою они объяснялись напальцах. Джон нехотел показывать свое знание русского. Вбеспрерывном грохоте, чувствуя, как трясется, броня, взапахе гари, юноша успел подумать:
        -Слова незнакомые, те, что он кричит. Мистер Энтони нас такому неучил…, - потом Джон узнал, что они означают. Вдалеке, нагоризонте, догорали расстрелянные итальянские танки. Над разоренным университетским парком стелился тяжелый, черный дым. Бой начался вшесть утра. Ребята спередовой подняли батальон, вокопах франкистов начиналось движение. Над пробитыми снарядами, черепичными крышами университетских зданий, играл багровый закат.
        Они срусским оказались тезками. Офицер навид, был только немного старше Джона. Они передавали друг другу русскую папиросу. Джон морщился, ссадина налице болела. Он ободрал щеку окрай танкового люка, вытаскивая измашины раненого стрелка, передавая его санитарам. Русский потрепал его поплечу: «Молодец». Джон, невольно, улыбнулся: «Gracias, camarada».
        -Первый бой…, - Джон стоял, вряду других бойцов:
        -Стех пор, сколько их было. Я здесь вторую неделю, итолько вчера настало затишье.
        Отец вызвал его изКембриджа, когда пришло письмо отсестры. Потелефону отец сказал, что хочет видеть его вЛондоне, немедленно. Ведя машину встолицу, Джон думал, что объявился немец, фон Рабе, следивший залабораторией Резерфорда. Однако все оказалось хуже.
        -Если может быть хуже…, - Джон вертел письмо сиспанскими марками:
        -Я виноват, я заней неуследил. НоТони сказала, что уезжает вМанчестер…, - отец сидел наподоконнике, покашливая, затягиваясь сигаретой, разглядывая купол собора святого Павла.
        -Документы настоле, - коротко сказал он, - отплываешь изПлимута, послезавтра. Ябы тебя насамолете отправил, - поднявшись, герцог прошелся поголым половицам кабинета, - носейчас ничего под рукой нет. ЗаКембридж небеспокойся, я туда пошлю человека. Как Констанца? - отец, зорко, посмотрел наДжона. Юноша, растерянно, сказал:
        -Работает. Папа, - он замялся, - я ничего незнал, правда. Тони мне неговорила…
        Он, впервые, заметил темные круги под глазами отца. Герцог носил старый, твидовый пиджак, сзаплатками налоктях, потрепанный пуловер. Джон, отчего-то, положил ладонь наоправленный вмедь клык, усебя нашее. Остановившись рядом, отец обнял его заплечи:
        -Незнал, конечно. Да иктобы мог знать…, - он поморщился, как отболи:
        -Вобщем, рыбаки тебя высадят насеверном побережье, нареспубликанской территории. Доберешься доБарселоны, найдешь Тони, привезешь ее домой. Сам непогибни только, - коротко усмехнулся отец:
        -Шучу. Ты унас человек осторожный, весь вменя. Майор Кроу там сейчас…, - он достал изкармана пиджака письмо:
        -Теодор пишет, что Мишеля тоже вМадрид отправили, музей Прадо эвакуировать…, - герцог передал сыну паспорт: «Согласно семейной традиции. Ты сдвенадцати лет машину водишь, втехнике разбираешься».
        ВБарселоне Тони неоказалось. Потолкавшись вштабах анархистов иПОУМ, Джон выяснил, что сеньора Антония отправилась вМадрид. Он пришел спрофсоюзным билетом иудостоверением члена лейбористской партии вбараки Ленина. Через три дня, Джон сидел зарулем грузовика. Машина везла вМадрид пушки иартиллерийские снаряды. Юноша надеялся, что встолице ему удастся найти сестру, однако, приехав соружием вбатальон Тельмана, он остался напозициях. Невозможно было бросать товарищей напередовой. Джон инесобирался такого делать.
        -Укатоликов сегодня праздник, - сказал Ренн по-немецки. Командир перевел свои слова наанглийский, соскрипучим акцентом:
        -Атак состороны мятежников неожидается. Съездите вгород, - Ренн, неожиданно рассмеялся, - погуляйте, сдевушками познакомьтесь…, - вБарселоне, Джон, исподтишка любовался испанками, ноодергивал себя:
        -Ты здесь недля такого. Найдешь Тони, доставишь ее вАнглию. Папа ее запрет вБанбери, вкомпании сполицейским постом…, - Джон наливал бензин встарый форд, куда собиралось набиться, поменьшей мере, десять человек. Ренн разрешил взять батальонные машины:
        -Пешком вы только квечеру доМадрида доберетесь.
        Юноша вытер руки тряпкой:
        -Как она может? Папе шестой десяток, унего виски седые. Он все нам отдал, один нас воспитывал, инетолько нас, иСтивена сКонстанцей. ИПитера…, - Джон, всердцах, сплюнул наземлю:
        -Мерзавец здесь непоявится, хотя он ифашист. Он шкуру бережет…, - шествие штурмовиков Мосли поКейбл-стрит закончилось, когда жители Уайтчепеля встретили их набаррикадах. Отец, весело, заметил:
        -Избиратели тети Юджинии неподвели. Полиция пыталась навести порядок, - он развел руками, - наразрешенном мероприятии, ночто-то мне подсказывает, сэру Мосли недолго осталось маршировать поЛондону вуниформе, - кузена Питера, как понял Джон, вУайтчепеле небыло.
        -Шкуру бережет, мерзавец…, - Джон завел форд. Юноша крикнул бойцам, курившим увхода вуниверситет: «Машина подана!». Утро стояло отличное, солнечное, небо было совершенно пустым.
        -Ни облачка, - Джон поднял голову, - ноябрь, атакая жара. Я здесь загорел…, - каждый день, стоя вочереди кзеркалам вуниверситетском туалете, сбритвой, он думал:
        -Уменя лицо неприметное, как упапы. Стивен красавец, иНаримуне тоже. Неговоря опарижских кузенах, те вкино сниматься могут.
        Они делали больше шестидесяти миль вчас, влицо бил теплый ветер. Джон затянул, высоким тенором:
        It's along way toTipperary,
        It's along way togo.
        It's along way toTipperary
        Tothe sweetest girl I know!
        Гитару он сюда непривез, новбатальоне вних небыло недостатка. Джон успел выучить инемецкие песни, идаже русский «Авиамарш».
        Goodbye, Piccadilly
        Farewell, Leicester Square! - подхватили англичане.
        Джон решил:
        -Сначала схожу наПласа Майор, откуда шествие начинается. Тони, скорее всего, там окажется. Она журналист, она такого непропустит…, - навстречу ехал форд-кабриолет. Воблаке пыли Джон увидел водителя, молодого, вкруглых очках:
        -Лицо очень знакомое. Наверное, я его вБарселоне встречал…, - вцентре города, Джон велел приятелям: «Смотрите воба. Спарковкой сегодня будет плохо». Они, наконец, приткнули машину вкаком-то дворе. Колокола звенели, люди шли сцветами. Джон проводил глазами высокую, красивую темноволосую девушку:
        -Запомните, где машина стоит. Я вас повсем городским кафе искать несобираюсь, тем более, навеселе…, - вбатальоне ввели сухой закон, нонаувольнительные он нераспространялся.
        -Мне даже вина невыпить…, - Джон нашел девушку, ноопять потерял ее извиду. Пласа Майор была запружена людьми. Наносилках, колыхались статуи Мадонны. Пожилые женщины пришли впышных юбках икружевных мантильях. Над площадью плыли удары колоколов. Изабелла поднялась нацыпочки:
        -Я ему сказала, чтобы стоял устатуи короля Филиппа. Правильно, столько людей, что немудрено, разминуться…, - Изабелла, утром, нашла накухне записку отледи Антонии. Девушка уехала вБарселону. Герцогиня покраснела:
        -Она ни очем неподозревала. Она очень деликатная, конечно…, - достав бутылку хорошего вина, она перестелила постель, вдыхая запах лаванды. УСтивена сегодня был свободный отполетов день:
        -Иночь тоже…, - девушка остановилась, спростынями вруках, - я нехочу больше ждать, немогу…, - она перекрестилась:
        -Святая Мадонна, блаженная Елизавета, простите меня. Номы любим, друг друга…, - завидев Изабеллу, Стивен пошел ей навстречу.
        Она надела шелковое, ниже колена платье, гранатового цвета, набелой шее переливался тонкий, золотой крестик. Изабелла помахала, проталкиваясь через толпу.
        Джон, открыв рот, смотрел намедленно двигающуюся процессию. Сквозь колокольный звон, он услышал какой-то звук, далекий, жужжащий, становящийся сильнее. Подняв голову, он увидел черные точки вголубом небе. Джон, даже недумая, закричал: «Воздух!»
        Стивен успел ощутить пожатие теплой руки. Изабелла, внезапно, толкнула его наземлю. Он вспомнил темную гостиную вквартире, легкое дыхание рядом.
        -Мы думали, что франкисты неподнимут самолеты…, - он попытался перевернуться, защитить ее своим телом, прижать кбулыжникам площади.
        Загрохотали бомбы. Три юнкерса пронеслись над Пласа-Майор, прицельно расстреливая бегущих людей. Джон заметил черные кресты накрыльях. Вголове зазвенело, она стала легкой.
        -Контузия, - юноша почувствовал тянущую боль взатылке, - папа рассказывал, его ранило иконтузило, вначале войны. Осенью четырнадцатого. Ему дали отпуск, ая родился летом пятнадцатого. Потом его под Ипром газами отравило…, - вокруг все гудело. Казалось, еще били колокола.
        Джон заставил себя открыть глаза. Вокруг валялись расколотые, окровавленные куски статуй, растоптанные цветы. Юноша закашлялся. Над Пласа Майор висела белая, каменная пыль. Рядом бился отчаянный, женский крик, кто-то стонал. Джон сделал несколько шагов, среди неподвижно лежащих людей.
        -Будьте вы прокляты, - повторяла женщина, - прокляты, убийцы, фашисты…, - раненый полз, оставляя засобой кровавый след. Мужчина стоял наколенях, спиной кнему, раскачиваясь. Джон услышал хриплый, низкийвой:
        -Нет, нет, Господи, я прошу тебя, ненадо…, - Джон замер, посмотрев влазоревые глаза. Кузен, казалось, неузнавал его. Он плакал, удерживая вруках тело. Джон понял:
        -Девушка, что я видел. Она была жива, атеперь…, - темные волосы покрыла каменная пыль. Джон подумал: «Будто поседела». Он глядел накровь, текущую порукам кузена, наизуродованную осколком голову девушки. Стивен поднялся ипошел куда-то, обнимая ее, неразборчиво бормоча. Джон, было, хотел догнать его, нопошатнулся иупал. Перед глазами встала пелена. Бил колокол, свистели пули, Джон опять заметил черные кресты накрыльях истребителей, проносящихся над площадью. Жалобно застонав, он потерял сознание.
        Высокий, светловолосый, изящный молодой человек сутра обосновался вкафе, урынка Сан-Мигуэль. Республиканские флаги науглах улиц приспустили. Ветер колыхал траурные банты. Согласно спешно напечатанным плакатам, при вчерашнем налете погибло более семидесяти человек. Около двухсот, было ранено. Максу очень непонравилось, что дом набульваре Пасео дель Прадо, где обреталась леди Антония, оказался разрушенным. Он прошелся поулице вечером, после бомбежки. Отздания остались одни руины, набулыжнике валялись обгорелые куски мебели. Кровь натротуарах замыли. Большой каштан, напротив, дымился. Дерево раскололо надве части.
        Улегиона «Кондор» имелись координаты зданий вМадриде, считавшихся нужными для оперативной деятельности. Макс, недовольно, закурил сигарету:
        -Нескажешь им ничего. Люфтваффе есть Люфтваффе. Начнут объяснять, что при воздушном налете невозможно избежать, как они говорят, косвенного ущерба.
        Косвенным ущербом могла стать леди Антония. Максу это было совсем неподуше. Его люди, осторожно, проверили мадридские госпитали. Среди раненых девушка нечислилась, однако такое, ничего незначило.
        -Ладно, - сказал себе Макс, - если она выжила, я ее найду.
        Негативы, он уничтожать несобирался. Кембриджские снимки остались вБерлине, амадридские были унего вкармане. Фотографии отпечатали утром. Проснувшись, русский дошел, как ипредполагал Макс, досвоей квартиры.
        -Конечно, - размышлял гауптштурмфюрер, - они говорили вкафе, когда танцевали. Наквартире она ничего подозрительного невыболтала, несказала свою фамилию. НоМуха узнает отменя оледи Холланд. Недумаю, что затанго она ему что-то шептала, кроме милых глупостей. Леди Антония понимала, что нестоит ей себя выдавать…, - смерть Далилы ничего неменяла. Увидев фотографии, советские немедленнобы арестовали Муху.
        Макс увидел русского, вреспубликанской форме. Юноша вышел изподъезда дома, где большевики, как подозревал фон Рабе, оборудовали безопасную квартиру.
        Когда Петр проснулся, Антонии рядом неоказалось. Он понимал, что девушка неоставила записку, изсоображений безопасности. Сбитая постель пахла лавандой, наподушке Петр заметил белокурые волоски. Он лежал, закинув руку заголову, куря папиросу:
        -Я ее найду, обязательно. Найду иувезу вСоветский Союз. Она наша девушка, коммунистка. Мы всегда останемся вместе…, - Петр понимал, что сейчас его тоже могут фотографировать, ноневыдержал, иподнес кгубам белокурый волос: «Тонечка…». Он вспомнил лихорадочный, быстрый шепот:
        -Хорошо, так хорошо, милый…, - Петр улыбнулся:
        -Она мне неоткажет. Я люблю ее, иона тоже любит меня, я уверен. Ей надо было уйти, чтобы неподвергать меня опасности…, - подороге домой, нарассвете, Петр заметил, что заним следят. Он скрылся вподъезде: «Подожду, когда появится герр фон Рабе, собственной персоной».
        Вовремя бомбежки Петр был вштабе мадридского фронта. Стекла вздании вылетели, ноникто непострадал. Он пришел наПласа Майор, когда наплощади стояли санитарные машины:
        -Аесли она была здесь…, - испуганно подумал Петр:
        -Нокак ее найти, я даже фамилии ее незнаю…, - телефонная линия сБарахасом была нарушена. Петр дозвонился Эйтингону только вечером. Он коротко сказал, что немцы вступили вконтакт, ион ожидает встречи сфон Рабе. Эйтингон хохотнул:
        -Молодец, доложишь все подробно. Унас здесь…, - Наум Исаакович сочно выматерился:
        -Унашего приятеля, майора Кроу, невеста при налете погибла. Я сказал Соколу, что втаком состоянии его инадо вербовать. Он непонимает, что вокруг происходит. Хорошо, конечно, что Сокол его водкой поил…, - слышно было, как Эйтингон закуривает:
        -Нотакого мало. Достаточно было просто немного нажать, что называется. Товарищ Янсон меня поматери послал. Улетел, сангличанами, бомбить аэродром франкистов. Незапретишь ему…, - Эйтингон, опять, выругался: «Хотябы утебя хорошие новости, Петр».
        -Хорошие новости…, - Петр оглядел узкую улицу, кафе науглу.
        Фон Рабе покуривал, вольготно раскинувшись вплетеном кресле. Нарукаве пиджака немца красовалась трехцветная повязка республиканцев. Товарищ Каррильо уехал нафронт, но, насколько знал Петр, плакатов орозыске фон Рабе пока непечатали. Оставалось неизвестным, скем говорил Каррильо. Воронов повторил себе:
        -Англичане или американцы. Здесь есть шпионы западных стран, несомненно. Они хотят завербовать советских специалистов…, - проходя мимо столика фон Рабе, Петр услышал низкий, тихий голос:
        -Сеньор, уменя есть информация, которая может оказаться для вас полезной…, - юноша обернулся, лазоревые глаза спокойно взглянули нанего: «Я незнаю, кто вы такой».
        -Я вам представлюсь, - пообещал фон Рабе, - непременно. Здесь неудобно говорить…, - он кивнул всторону Королевского театра: «Встреча незаймет много времени, обещаю». Они оказались удома, знакомого русскому. Фон Рабе заметил, что юноша побледнел:
        -Я непонимаю…, - он положил руку накарман кителя. Макс шепнул:
        -Ненадо доставать оружие, сеньор Петр. Подобное невваших интересах, поверьте…, - они поднялись натретий этаж, Макс открыл дверь квартиры:
        -Планировка, вам, кажется, знакома. Гостиную найдете сами…, - вглазах русского метался страх.
        Макс, невольно, потянул носом. Ему показалось, что вквартире, досих пор, пахнет лавандой.
        -Садитесь, сеньор Петр…, - он поставил перед юношей пепельницу иположил пачку немецких сигарет. Молодой человек вздрогнул:
        -Уменя есть…, - рука поползла вкарман. Макс навел нанего вальтер:
        -Я вам несоветовал совершать необдуманные поступки, сеньор Петр. Или товарищ Петр…, - он вынул изконверта фотографии. Гауптштурмфюрер остался довольным. Снимки получились отличного качества. Записи смикрофонов тоже оказались прекрасными. Макс подошел кмагнетофону. Прибор, утром, водрузили рядом срадио. Фон Рабе нажал кнопку.
        -Кажется, все происходило здесь…, - задумчиво сказал Макс, слушая женский крик: «Еще, еще…, Я хочу тебя, так хочу…». Русский неотводил глаз отфотографий.
        -Застолом…, - Макс наклонился над его плечом:
        -Инастуле, инакровати. Интересные снимки изванной. Затакие фото любой порнографический журнал заплатит хорошие деньги. Между прочим, - фон Рабе покашлял, - вАмерике, вомногих штатах, подобные практики наказываются тюрьмой. Акак сэтим обстоит дело вСоветском Союзе? - он перемотал пленку намагнетофоне.
        -Тонечка, - услышали они шепот, - я люблю тебя, Тонечка…, - урусского тряслись губы. Он попытался встать:
        -Можете отправлять фото, куда хотите, - сеньор Петр откинул голову:
        -Нет никакого преступления втом, что мужчина иженщина…, - Макс положил ему руку наплечо:
        -Неторопитесь, товарищ Петр. Смотря, какая женщина…, - заставив юношу сесть, он отдал ему папку состатьями леди Антонии.
        -Вы знаете языки, - небрежно заметил Макс, - разберетесь. Здесь иснимок имеется…, - он, ловким жестом, подсунул Петру вырезку изFreedom, - думаю, вам хорошо знакомо лицо девушки. Итело тоже…, - он рассмеялся. Freedom была органом британских анархистов.
        Петр неверил своим глазам. Сфото нанего смотрела Тонечка, как он называл, про себя девушку. Она стояла натрибуне, под черным флагом анархистов. Вподписи говорилось: «Антония Холланд выступает насобрании партии».
        -Холланд, - одними губами, незаметно, прошептал Петр. Он знал, что запомнит ее имя, навсегда.
        -Газеты ПОУМ, изБарселоны, - Макс расхаживал погостиной, - тоже очень интересное чтение, товарищ Петр. Вы, в«Правде», пишете, что Троцкий иего банда находятся насодержании унацистов. Мы читаем ваши публикации, - Макс поднял бровь:
        -Мне кажется, - гауптштурмфюрер пощелкал пальцами, - все очень, какбы сказать, сходится. Связь споклонницей Троцкого. Увас затакое недавно шестнадцать человек расстреляли. Несомненно, - он упер руки встол, - вы тоже, товарищ Петр, получаете задания отшпионского центра вМехико…, - Воронов слушал инеслышал его. Он знал, что Тонечка ошибается.
        -Она молода, - сказал себе Воронов, - ей восемнадцать лет. Она запуталась. Когда мы сней встретимся, я обязательно раскрою ей глаза. Она полюбит товарища Сталина, поймет, что именно он является лидером мирового коммунизма…, - Эйтингону оТони рассказывать было нельзя. Какбы хорошо начальство неотносилось кПетру, подобных ошибок непрощали. Онбы никогда несмог доказать своей невиновности.
        -Даже Иосиф Виссарионович мне неповерит…, - горько подумал Петр, - нонельзя ничего скрывать отпартии.
        Он разозлился:
        -Кукушка скрывала своего отца, американца. Зря, чтоли, документы взапечатанном конверте лежали? Иосиф Виссарионович, правда, сказал, что партия знала оГоровице, новсе равно…, - Петр поднял лазоревые глаза: «Что вы хотите?»
        -Слышу голос разумного человека, - одобрительно отозвался фон Рабе: «Я сварю кофе, имы свами подробно поговорим, товарищ Петр».
        Воронов уходил сквартиры садресом безопасного ящика, вПариже, куда надо было отправлять письма. Фон Рабе пообещал, что его найдут, вМоскве. Макс провожал взглядом спину Мухи:
        -Очень хорошо. Он, все, что угодно сделает, толькобы фотографии непопали вруки его начальства, вМоскве. Будет поставлять сведения…, - Муха сказал, что уреспубликанцев есть приметы высокого, светловолосого немца. Макс, про себя выругался:
        -Вмузее я представлялся французом. Неужели парень выжил? Нокак? Я совершенно точно его застрелил. Ладно, - он оглядел квартиру, - хватит здесь болтаться. Ребята присмотрят заМухой. Мне пора заняться фрейлейн Констанцей, иее работой наблаго рейха. Моей будущей женой, - Макс, почувствовал, что улыбается.
        Петр встречался сЭйтингоном вштабе мадридского фронта. Он придумал историю освоей вербовке, отом, что он позволил себе изобразить пьяного.
        Воронов шел, повторяя себе:
        -Если все это правда, то они, действительно, держат меня вруках…, - Петр поднял голову. Внебе барражировали самолеты:
        -Я найду Тонечку. Это просто комбинация нацистов, ее оболгали. Иначе быть неможет. Мы навсегда останемся вместе, - посмотрев начасы, Воронов прибавилшаг.
        Добровольца Джона Брэдли отпустили изгоспиталя спустя сутки после воздушного налета. Он очнулся еще всанитарной машине. Джон небыл ранен, новрач сказал, что завсеми контуженными положено наблюдать, втечение дня. Джон лежал вбольшой палате. Втемном окне гуляли лучи прожекторов. Иногда они скрещивались, вбелом свете он видел силуэт истребителя. Летчики патрулировали Мадрид. Вечером, издалека, донесся грохот артиллерийских орудий. Джон подозревал, что войска республиканцев пошли ватаку, поддерживаемые авиацией:
        -Ая здесь сижу. Аесли…, - он приподнялся наузкой койке, - если Тони была наПласа Майор? Я слышал, вприемном покое, больше семидесяти человек погибло. Икузен Стивен, надо его найти…, - Джон помнил остановившиеся, лазоревые глаза, слезы, текущие позагорелому лицу. Утром юноша, решительно, заявил, что чувствует себя отлично, голова унего неболит, инекружится. Он, Джон Брэдли, должен был вернуться кместу службы, вбатальон Тельмана.
        Поводив унего перед глазами пальцем, врач заставил Джона пройти отстола ктабуретке: «Что свами делать, сеньор? Выписывайтесь».
        Вгоспитале Тони неоказалось.
        Джон проверил вывешенные внизу списки убитых ираненых. Многие вних значились без фамилий, просто сприметами. Напраздник люди пришли без документов, без документов их убили.
        Заметив очередь, тянущуюся полестнице вниз, Джон вздохнул. Перед ним стояли родственники людей, невернувшихся сПласа Майор. Вподвале размещался морг. Белокурая девушка всписках незначилась. Джон, все равно, решил поехать вБарахас иувидеть Стивена.
        Оказавшись наулице, юноша понял, что юнкерсы бомбили нетолько центральную площадь. Джон шел мимо разрушенных домов, огибая куски черепицы, валявшиеся наземле. Он лукавил, сказав доктору, что унего неболит голова. Затылок ещеныл.
        Зайдя впервое попавшееся кафе, юноша попросил крепкого кофе, без сахара. Наулице было шумно, грохотали грузовики сдобровольцами. Джон выпил кофе устойки, покуривая сигарету, слушая последние известия порадио. Навокзал Аточа пришло три поезда сбойцами. Республиканская авиация вечером иночью атаковала аэродромы ипозиции франкистов. Истребители сбили три юнкерса, потеряв две машины.
        -Аесли Стивен…, - испуганно, подумал, Джон:
        -Он нестанет, после такого, садиться заштурвал…, - пожилой хозяин, молча, протирал стаканы:
        -Пусть немцы горят ваду, - наконец, заметил он, - Гитлер, иего подручные. Стрелять вневинных людей, вдетей. Да хранят Иисус ивсе святые души убиенных мучеников, - он перекрестился. Джон кивнул: «Аминь». Машина, как ни странно, непострадала. Джон нашел ее втомже дворе, где иоставил. Ребята, те изних, кто выжил, мрачно поправил себя Джон, либо лежали вгоспиталях, либо сами добрались доуниверситетского квартала.
        Он вел форд насевер, думая, что кузен Мишель тоже вгороде. Музей Прадо легион «Кондор» нетронул, нокузен мог быть наплощади, где вчера собралась половина Мадрида. Джона, несколько раз останавливали, проверяя документы. Он выехал насеверную дорогу, когда солнце припекало. Джон вспоминал темноволосого юношу, вкруглых очках, которого он видел зарулем форда-кабриолета:
        -Очень знакомое лицо. Может быть, папа мне его показывал, вЛондоне, вдосье. Итальянец, наверное, или франкист. Нанемца он непохож…, - Джон остановил машину перед воротами аэродрома. Назаросшем травой поле стояли только старые, французские машины. Все чато были ввоздухе. Джон протянул охранникам удостоверение бойца интербригад:
        -Я сдонесением, избатальона Тельмана. Для майора Стивена Кроу. Меня товарищ Ренн послал, наш командир, - добавил Джон. Он нехотел представляться родственником Стивена. Джон был здесь счужими документами, ему совсем неулыбалось подводить кузена.
        -Куэрво внебе, - охранник указал пальцем вверх: «Еще сутра. Ждите».
        Джон закурил папироску:
        -Все-таки полетел. Ктоже эта девушка вчера была? Наверное, он ее здесь встретил. Бедный Стивен…, - двое мужчин прогуливались удеревянного домика диспетчеров.
        Третий, влетном комбинезоне ишлеме, сидел, привалившись кколесу французского истребителя. Унего была темно-рыжая, ухоженная борода. Он, недовольно, покусывал травинку.
        Когда доБарахаса дошли вести оналете, Янсон поднял ввоздух звено истребителей. Догнав «Кондор», они успели сбить один юнкерс, ноисами потеряли машину. Вылезая изкабины, Янсон заметил Эйтингона. Котов стоял украя поля, засунув руки вкарманы пиджака. Завидев Янсона, он усмехнулся:
        -Твой приятель изгорода приехал, Сокол. Унего невеста наплощади погибла. Пойди, поговори сним…, - Янсон застал майора Кроу вкомнате, где жили летчики. Англичанин сидел накойке, опустив руки наколени, раскачиваясь. Янсон смотрел наследы крови унего под ногтями, припорошенные каменной пылью волосы.
        -Я сейчас, Стивен, - тихо сказал Янсон, - сейчас вернусь.
        Он принес майору бутылку водки. Теодор неотходил отнего, пока Стивен невыплакался. Он оставил невесту вморге:
        -Дом ее тоже разбили. Моя кузина погибла…, Никого, никого неосталось…, - мальчик, как его про себя называл Янсон, уткнулся лицом ему вплечо:
        -Дайте мне взлететь, мистер Янсон. Я немогу, я должен…, - Янсон никаких полетов неразрешил. После бутылки водки ипары стаканов виски, он велел майору спать:
        -Я натвоей машине полечу, - Янсон, как ребенка, погладил его поголове: «Обещаю, что ктвоим воронам, добавится звезда».
        Летчики вернулись сночной бомбежки аэродрома франкистов, сдвумя сбитыми юнкерсами. Один изсамолетов числился заЯнсоном. Было заполночь, однако он сам нарисовал нафюзеляже, рядом стремя черными воронами, алую звезду. Увидев ее, майор Кроу кивнул: «Вернусь еще содной»
        -Инеостановить его, - Янсон смотрел внебо:
        -Впрочем, кажется, он выправился немного, после вчерашнего.
        Нааэродроме было тихо, пахло бензином инагретой травой, трещали кузнечики. Наземле остался Янсон иеще несколько летчиков. Все остальные были впатруле.
        Он вздохнул:
        -Какбы я себя повел, еслибы Анну, намоих глазах убили? Анну, или Марту. Нехочу думать отаком, - Янсон говорил себе, что его подозрения ничем неоправданы. Анна была чиста перед партией. Он ожидал увидеть жену идочь зимой, вЦюрихе:
        -Я Эйтингона, поматери, послал, - внезапно рассердился Янсон, - иправильно сделал. Майор Кроу вчера только имог, что плакать. Онбы непонял, что я ему говорю…, - Янсон заметил черную точку нагоризонте. Самолет шел сзапада.
        Наум Исаакович Эйтингон остался доволен. При встрече вштабе, Петр подробно рассказал ографе фон Рабе. Воронов рассмеялся:
        -Надо готовить дезинформацию, Наум Исаакович. Всего лишь, стоило изобразить пьяного. Фон Рабе ко мне подсел, вкафе…, - лазоревые глаза юноши были спокойными, безмятежными:
        -Немцы меня собираются Мухой звать. Даже обидно, я рассчитывал начто-то более, героическое…, - они сидели наподоконнике, вотведенном для советских специалистов кабинете, держа фаянсовые чашки скофе:
        -После налета, - задумчиво сказал Эйтингон, - нацистов здесь еще больше возненавидят. Такое нам наруку. Что касается имен…, - он протянул Воронову расшифрованную радиограмму изМосквы, - Сокол улетает. Вечером препроводишь его вБарселону. Разумеется, - Эйтингон, щелчком, выбросил окурок наулицу, - пока говорить ничего нестоит. Отзывают для доклада, как иКукушку. Окажется вМоскве, - генерал Котов ощерил зубы, - исам все поймет. Кукушка, думаю, тоже поняла, хотя нам несообщали, что сней…, - Петр был уверен, что Кукушку, повозвращении вМоскву, расстреляли.
        Янсон, правда, показывал ему радиограмму отжены, ноВоронов знал, что текст мог написать кто угодно, изколлег, наЛубянке. Эйтингон хмыкнул:
        -Напроцесс его выводить несобираются. Он мелкая сошка, связной Троцкого. Думаю, они оба, сгражданской войны, продались спотрохами мерзавцу. Твой брат, судя повсему, наДальний Восток полетит. Японцы скоро кнам полезут.
        -Иобломают зубы, - весело отозвался Петр. Горский, то есть Горовиц, сражался наДальнем Востоке, комиссаром уБлюхера:
        -Когда Горский бежал изтюрьмы, вместе сотцом, он через Америку доЕвропы добирался. Отец вподполье ушел, аГорский был вЯпонии…, - говоря сЭйтингоном, Петр заставлял себя улыбаться. Он все время думал оТонечке. Воронов обрадовался, услышав, что сопровождает Янсона вБарселону:
        -Если она писала для газет ПОУМ, она могла туда уехать. Я ее отыщу, обязательно. Я объясню, что она ошибается, что я ее люблю…, - Петр вспоминал ее поцелуи, нежные руки, белокурую голову, лежавшую унего наплече.
        Янсон что-то кричал. Эйтингон взял бинокль. Возвращающийся истребитель горел. Нафюзеляже виднелись черные птицы иалая, пятиконечная звезда. Засамолетом неслись два юнкерса. Даже отсюда они заметили кресты накрыльях.
        Джон привстал, сжав кулаки:
        -Уних есть самолеты. Неужели они непомогут…, - рыжебородый летчик приказал, по-русски: «Помашинам, все!». Джон посмотрел всторону тех двоих. Человек впотрепанной кепке улыбался. Юноша, вреспубликанской форме, наклонился кегоуху.
        -Он накузена Стивена похож, - понял Джон, - наверное, его ровесник…, - юнкерсы висели нахвосте учато, недавая ему сесть. Истребители кружили вжарком, синем небе. Эйтингон, выслушал Петра: «Незачем волноваться. Пусть взлетит. Впоследний раз, так сказать».
        Он помахал Янсону. Сокол забрался вкабину французского истребителя: «Удачи, Теодор Янович!». Сокол поднял большой палец вверх. Самолеты уходили внебо, один задругим.
        -Все будет хорошо, - облегченно подумал Джон. Один изохранников закричал: «Смотрите!»
        Горящий самолет держался, наодном крыле, из-за горизонта выскочили еще три юнкерса. Джон сжал впальцах клык нашее. Он облизал засохшие губы:
        -Господи, пожалуйста, помоги. Я носил вас наорлиных крыльях, ипринес вас кСебе. Пожалуйста…, - французский самолет, попав под огонь юнкерса, вспыхнул ярким цветком. Джон отвернулся: «Немогу смотреть».
        Сверху слышался рев моторов, раздался взрыв. Чато все еще горел, но, выправившись, уходил отюнкерсов. Еще один французский самолет завис рядом. Затрещали пулеметы. Обломки сбитого истребителя, оставляя засобой пелену дыма, падали насвежую, зеленую, траву аэродрома.
        Глаза Янсону заливал пот. Французские истребители были тихоходными, старыми. Юнкерсы, штурмовики, превосходили их поскорости иманевренности. Заштурвалами сидели лучшие пилоты Люфтваффе.
        Крыло уистребителя майора Кроу горело, однако пилот все равно стрелял. Чато оснащали четырьмя пулеметами Максима, приспособленными для авиационных нужд, сзапасом втри тысячи патронов. Янсон видел, как взорвался истребитель, однако велел себе недумать обэтом.
        Их осталось четверо, вместе счато, против пяти юнкерсов. Внебе метался рев моторов извуки пулеметных выстрелов. Скосив глаза наребят, он быстро выбросил два пальца вверх. Янсон хотел, чтобы две оставшиеся французские машины отвлекли самолеты немцев.
        Он надеялся, что вместе смайором Кроу справится составшимися тремя. Янсон заметил брызги крови наплексигласе кабины одного изюнкерсов.
        -Так тебе инадо, - злорадно подумал Сокол. Немецкий летчик бессильно скорчился над штурвалом.
        -Мальчик молодец. Нагорящей машине справляется, противника сбил…, - потеряв управление, юнкерс задымился. Чато, разгоняясь, разворачивался. Ребята, пулеметными очередями, отгоняли юнкерсов отаэродрома. Пылающий немец взорвался. Они смальчиком остались вдвоем, против двух самолетов противника.
        -То есть нас полтора, - успел улыбнуться Янсон, - я наконсервной банке, амальчик горит. Хорошо, что крыло, анефюзеляж…, - капитан Кроу резко бросил самолет вверх. Янсон, невольно, открыл рот. Он еще никогда невидел, чтобы нагорящем самолете делали боевой разворот. ВЕвропе маневр называли иммельманом, вчесть немецкого летчика, первым выполнившего его, навойне.
        -Я безоружен, пока я ниже, - вспомнил Янсон слова Иммельмана:
        -Он был прав. Иммельман вдвадцать пять погиб. Мальчику двадцать четыре…, - потянув насебя штурвал, Янсон выжал изфранцузского корыта все, начто оно было способно. Два юнкерса уходили, преследуемые ребятами. Он выдохнул: «Хорошо». Янсон оказался рядом сКуэрво. Через плексиглас колпака он видел упрямые очертания подбородка.
        Юнкерсы карабкались вверх. Янсон понял, что Куэрво непросто так пошел наразворот. Чато набирал скорость, закрылом висел черный дым. Почувствовав, как немецкие пули вонзаются вобшивку его самолета, Янсон бросил истребитель впетлю. Он знал, что хочет сделать Куэрво:
        -Непозволю. Он слишком молод. Надо, чтобы он жил…, - чато, завывая, понесся навстречу юнкерсу. Поставив самолет хвостом вверх, Янсон вошел вштопор. Куэрво задел горящим крылом кабину немца, юнкерс рванулся кнапарнику. Янсон прошептал:
        -Надо, чтобы жил…, - вреве моторов, перекрывая шум, вкабине послышалась музыка. Янсон, одними губами, попросил:
        -Erbarme dich, mein Gott. Помилуй нас, Господи…, - перед ним встали зеленые глаза дочери, Анна обнималаего.
        -Я вас люблю, милые мои…, - самолет, наполной скорости, врезался вфюзеляж юнкерса. Вторая машина, рядом, тоже загорелась. Пылающий истребитель расстреливал противника, сблизкого расстояния. Стивен неснимал левую руку спулемета. Он плакал, кусая губы:
        -Занего, занего. Он меня спас, я хотел пойти натаран. Спас, как Изабелла, закрыл своим телом…, - над аэродромом стелился тяжелый, черный дым. Эйтингон закинул голову вверх:
        -Некого тебе сопровождать вБарселону, Петр. Более того, ему звание Героя дадут. Первый таран навойне…, - Наум Исаакович похлопал Воронова поплечу:
        -Думаю, вМоскве, напроцессе, ибез его показаний справятся. Пошли, - он посмотрел начасы, - надо отправить радиограмму вМоскву, оподвиге товарища Янсона. Унего семья…, - коротко добавил Эйтингон: «Им сообщат, если еще осталось, кому сообщать».
        Зеленую траву поля усыпали хлопьями гари, пахло бензином иогнем. Джон понял, что плачет. Чато садился неуверенно, наодном крыле. Назакопченном фюзеляже виднелись очертания трех черных воронов ипятиконечная, алая звезда.
        Механики подставили лесенку, кабина открылась. Стащив сголовы авиационный шлем, он медленно поднялся. Куэрво смотрел внебо. Истребители, отогнавшие юнкерсов, возвращались. Перекрестившись, Стивен спустился вниз. Механики, молча, расступились. Он пошел пополю, изредка нагибаясь, подбирая что-то, складывая вшлем.
        Джон сжал кулаки:
        -Ничего неосталось, немогло остаться. Двое немцев, русский. Смерть всех уравняла…, - кузен упрямо, медленно, обходил аэродром. Широкие плечи, влетном комбинезоне, скрылись запеленой дыма.
        Джона пустили внутрь, когда механики ибойцы убрали поле.
        Он нашел кузена задеревянным столом вобщей комнате. Стивен, сгорбившись, неотводил глаз отшлема. Джон увидел измученное, постаревшее лицо, запавшие лазоревые глаза. Куэрво провел ладонью позаросшим каштановой щетиной щекам. Джон вспомнил:
        -Он рассказывал, вАнглии. Вдень полета небреются.
        Вкомнате пахло горелой плотью. Джон откашлялся:
        -Стивен, я все видел. Я тоже здесь воюю, вбатальоне Тельмана, счужими документами…, - Джон вздрогнул. Вего руке оказался стакан.
        -Я тебя помню, - кузен налил себе, докраев, - помню, наПласа Майор. Я незнал, привиделся ты мне, или нет…, - Джон оглянулся, кузен велел:
        -Пей. Это русская. Сейчас ребята еще принесут. Надо помянуть…, - он кивнул нашлем. Стивен залпом, неотрываясь, выпил стакан водки. Джон опрокинул половину своего: «Я сюда заТони приехал. Она была здесь, вБарселоне…»
        Закурив, кузен перебросил Джону пачку русских папирос. Юноша пошарил пальцами вкартонной пачке, сочертаниями северной Европы.
        -Беломорканал, - невольно, поскладам, прочелон:
        -Какой табак крепкий. Унаших танкистов тоже такие папиросы есть…, - Стивен вздохнул:
        -Тони уИзабеллы…, - он вытер глаза, - уИзабеллы жила, наквартире. Дом разбомбили, Джон…, - Стивен подошел кокну. Его чато потушили. Сегодня, довечера, надо было отдать самолет вруки механиков, иподготовить машину для завтрашнего вылета. Он хотел нарисовать нафюзеляже еще одного ворона, идве звезды, впамять оЯнсоне. Потушив папиросу впростой, оловянной пепельнице, майор вернулся кстолу. Мальчик уставился набутылку водки, полицу текли слезы. Стивен хотел налить ему еще, ноДжон всхлипнул:
        -Ненадо, Ворон. Спасибо…, - светло-голубые глаза взглянули нанего: «Мне машину вести, обратно напозиции».
        Стивен присел:
        -Уезжай домой, милый. Скажи дяде Джону, что Тони больше нет, никого нет…, - его голос оборвался. Джон сжал зубы:
        -Ты здесь остаешься, ты будешь летать…, - кдомику, через поле, шли летчики. Стивен кивнул:
        -Уменя отпуск, доРождества, апотом придумаю, что-нибудь…, - Джон вспомнил завывание юнкерсов, кровь набулыжниках Пласа Майор, женский крик:
        -Я никуда неуеду. Тони могла выжить. Я неверю, что она погибла. Я буду воевать дальше.
        Невыдержав, Джон налил себе немного водки. Она, как ивсе вокруг, пахла гарью. Выпив, юноша пожал руку Стивену:
        -Увидимся. Неотправляй меня домой, - кузен открыл рот, - я взрослый человек. Разберусь, что мне делать…, - услышав шум впередней, юноша, нарочито громко, сказал: «Я передам ваше донесение товарищу Ренну, майор».
        Боец Джон Брэдли отдал честь летчикам, входившим вкомнату. Оказавшись уворот, Джон понял:
        -Двое, следившие занебом, они непилоты. Ушли куда-то…, - он запомнил их лица, изапомнил лицо человека, который час назад, покусывая травинку, безмятежно улыбался:
        -Я даже незнаю, как его зовут, - Джон завел машину, - он спас Стивена, пожертвовал своей жизнью, ради него…, - выезжая нашоссе, Джон оглянулся.
        Дым рассеялся, над аэродромом простиралось бескрайнее, жаркое небо. Наверху парил черный, большой ворон. Посмотрев начасы, наприборной доске форда, юноша прибавил газу. Он хотел довечера прибыть напозиции батальона.
        Джон Брэдли вэту ночь стоял вдозоре, впередовых окопах батальона Тельмана. Запрошедшую неделю линия фронта несколько раз менялась. Отбарселонских колонн Дурутти, осталось едвали триста человек, изчетырех тысяч. Анархиста тяжело ранили, вовремя наступления. Он умер следующим днем.
        Италия иГермания признали законным правительство мятежника Франко. Националисты, несколько раз, выводили нанейтральную полосу машину срепродуктором, передавая известия своего радио. Потом включалась запись. Диктор, наставительным голосом, говорил:
        -Испанцы! Братья! Коммунисты водят вас занос, присылая нанашу землю шпионов Сталина! Убивайте комиссаров, переходите насторону правительства генерала Франко…, - после двух передач испанские ребята пришли ктоварищу Ренну спросьбой ударить помашине прямой наводкой. Батальон так исделал. Франкисты замолчали, истали реже атаковать. Ходили слухи, что армия националистов истощена, иони ждут подкрепления отГитлера.
        Джон сумел, несколько раз съездить вМадрид. Он внимательно просматривал списки погибших при бомбежках, ходил вморги, носестру ненашел. ИзМадрида телеграмму вЛондон можно было послать только кружным путем, через Барселону. Джон нехотел сообщать отцу такие вести попочте:
        -Потом, - решил он, - потом, когда я доберусь доБритании. Бедный папа, он всегда баловал Тони…, - мать Джона умерла отиспанки, когда мальчику исполнилось шесть лет. Тони тогда была трехлетней малышкой. Девочка плакала, спрятавшись вруках уотца: «Мамочка, мамочка…». Джон вспомнил белокурые волосы сестры: «УИзабеллы хотябы могила есть…»
        Майор Стивен Кроу похоронил невесту накладбище Альмудена, рядом снадгробием ее деда. Родовое кладбище герцогов было вБургосе, нафранкистской территории. Стивен вздохнул:
        -Врядли ее отец тело примет. Деда она любила, всегда говорила онем…, - накладбище приехали английские летчики, те, кто еще непогиб. Вместе сКуэрво их осталось четверо. Изрусских напохороны никто непошел. Изабеллу отпевали вцеркви, майор заказал поневесте погребальную мессу.
        Джон смотрел накузена, вреспубликанской форме. Куэрво, склонив голову, смотрел, как гроб опускают всухую, красную землю. Запоясом кителя поблескивал золоченый эфес кортика, загорелое лицо было хмурым. Стивен взял владонь комок земли. Перекрестившись, майор бросил его накрышку гроба:
        -Девочка моя, прости меня, прости, пожалуйста…, - почти каждый день, возвращаясь свылетов, он рисовал нафюзеляже чато силуэт черного ворона. Сердце все равно, болело. Слушая мессу, вспоминая Изабеллу, наПласа Майор, Стивен тихо плакал. Он ощущал пожатие теплой руки. Ворон чувствовал, как ее пальцы холодеют, видел остановившиеся, мертвые глаза, вдыхал запах гари. Даже сбитые юнкерсы непомогали.
        После смерти Янсона он стал командиром эскадрильи. Джон поздравил его, кузен коротко усмехнулся
        -Я, видишьли, вотпуске. Королевские военно-воздушные силы врядли примут вовнимание мой боевой опыт…, - кузен взглянул нанего прозрачными глазами:
        -Это пока, Стивен, - после похорон они пошли вкафе, вдвоем, - все только начинается, - Джон обвел рукой столики, сбойцами вформе республиканской армии.
        Майор кивнул. Летчики понимали, что впереди большая война. Русские ребята говорили обудущем столкновении сЯпонией, наДальнем Востоке. ВЕвропе, если несчитать Испании, все было тихо. Стивен рассматривал карту:
        -Ненадолго. Гитлер неограничится Германией…, - они сДжоном избегали упоминать имя кузена Питера. Стивен, как-то раз, горько сказал:
        -Хорошо, что юнкерсы пока ненаего бензине летают, инабомбы неего металл идет. Но, как ты говоришь, все впереди…, - налетном поле они сребятами сделали маленький памятник, изобгоревших кусков сбитых самолетов. Намонументе написали имена погибших пилотов, русских, англичан, испанцев. Первым Стивен поставил имя Янсона. Русский, однажды, весело сказал:
        -Ворон, значит. Меня награжданской войне Соколом звали. Войну мы, коммунисты, выиграли, ивсхватке снацизмом тоже победим…, - он похлопал Стивена поплечу. Майор Кроу, неговорил русским летчикам, что его родственник сражался настороне белых ипотерял награжданской войне отца:
        -Это их дело, - угрюмо сказал себе Стивен, - незачем вподобное вмешиваться. Мистер Янсон погиб, как герой. Невсели равно, был он коммунистом, или нет…, - нааэродроме изрусских остались только летчики, все остальные уехали.
        Стивен помнил только похожего наиспанца генерала Котова, анаостальных он просто необращал внимания. Авиаторы проводили внебе подвенадцать часов. После патрулирования, оставались силы только нато, чтобы добраться докойки изаснуть. Иногда они сидели сгитарой, ноСтивен, вспоминая Изабеллу, извинялся. Он немог слышать испанские песни. Ему досих пор казалось, что рядом звучит ее низкий, красивый голос.
        Привалившись кстене окопа, Джон затягивался папироской. Ночи были прохладными, отземли тянуло сыростью. Вечером шел дождь, запах крови размыло. Повеяло ароматом свежей, зеленой травы. Джон понял, что ему придется добираться насеверный берег кружным путем, через Памплону:
        -Или сразу вПариж поехать…, - он вздохнул:
        -Будет быстрее, наверное. Ия скузенами повидаюсь…, - Стивен сказал ему, что Мишель, добомбежки, отправился вВаленсию. Он посмотрел наупрямо сжатые губы кузена:
        -Джон, еслибы Тони была жива, онабы дала осебе знать. Я здесь, вМадриде. Она сомной виделась, онабы меня нашла…, - Джон решил, что ему надо вернуться навосточное побережье, побывать вБарселоне иВаленсии. Оставшись один, юноша сказал себе:
        -Стивен прав, конечно. Ах, Тони, Тони…, - Джон даже немог плакать, вспоминая сестру.
        -Я должен вернуться кпапе, - напомнил себе юноша, - ему тяжелее, он отец…, - каждый день Джон говорил себе, что надо уехать. Просыпаясь рядом стоварищами, он мотал головой: «Немогу».
        Потушив окурок, юноша насторожился.
        Навостоке, над разбитыми франкистской артиллерией зданиями университета, поднимался ранний, слабый рассвет. Джон услышал стрельбу состороны окопов националистов. Темноволосый человек быстро полз повзрыхленной пулями нейтральной полосе. Земля рядом сего головой брызнула фонтаном пыли. Подхватив винтовку, соптическим прицелом, несколькими выстрелами заставил франкистов, ненадолго, замолчать. Сих стороны заработал пулемет. Невысокий, легкий человек вгрязном, штатском костюме, перевалился, тяжело дыша, через бруствер окопа. Вруке он держал Browning High-Power. Джон навел нанего винтовку.
        Он смотрел накруглые, надколотые очки иневерил своим глазам. Джон вспомнил фотографии вальбоме, наГанновер-сквер. Дядя Хаим, наклонившись, обнимал заплечи детей. Младший сын, вкостюме, при галстуке, вкипе, широко улыбался, блестя очками:
        -Бар-мицва Меира, - увидел Джон выгравированные накарточке буквы. Почесав пистолетом бровь, юноша поправил очки:
        -Здравствуйте, кузен Джон.
        Франкисты успокоились. Они передавали друг другу русскую папиросу ифляжку скрепким кофе. Кузен сказал, что здесь счужими документами. Джон усмехнулся: «Я тоже». Меир потрепал его поплечу:
        -Спасибо заподдержку огнем. Ябы, конечно, как полагается, линию фронта перешел, без шума, но…, - Меир махнул себе заспину, - некий полковник Альфонсо де Веласко слишком пристально интересовался моими американскими бумагами. Пришлось вспешке покинуть штаб франкистов…, - кузен заметил, как помрачнело лицо Джона: «Что такое?»
        Выслушал его, Меир обнял кузена заплечи:
        -Мне очень, очень жаль, Джон. Но, поверь мне, если тела ненашли, то Тони, может быть, жива…, - Меир подумал:
        -Гауптштурмфюрер Максимилиан фон Рабе. Ради такого стоило рисковать. Унас хотябы появилось имя…, - Меир, искоса, посмотрел наДжона:
        -Значит, Борода погиб. Небуду спрашивать обименах русских, да он их незнает…, - понял Меир:
        -Он один раз Барахас навещал. Придется остаться вМадриде, или вБарселону поехать…, - Меир провел две недели залинией фронта, представляясь американским журналистом.
        Франкисты, как инемецкие советники при штабе, охотно сним говорили. Меир видел знакомого, высокого, светловолосого немца. Осторожно расспрашивая собеседников, он выяснил имя извание мистера Максимилиана, как, мрачно, называл его юноша.
        Рисунки, конечно, были при эсэсовце. Меир немог рисковать, пытаясь их украсть. Джону он ничего этого рассказывать нестал. Меир только заметил:
        -Думаю, ни я, ни ты небудем болтать, что видели друг друга, мистер Брэдли.
        -Конечно, мистер Хорвич, - кивнул Джон. Над их головами зажужжали моторы чато. Джон достал полевой бинокль: «Смотри, кузен Стивен летит».
        Джон проводил глазами крыло истребителей, самолет салыми звездами нафюзеляже. Над позициями франкистов раздался грохот, проснулась артиллерийская батарея батальона. Джон взглянул начасы:
        -Сейчас будет шумно. Ракета вверх пошла, - он прищурился, - Ренн нашесть утра назначил атаку. Надо отбить холмик, скоторого втебя стреляли…, - кузен сбросил пиджак: «Меир, ты уверен?»
        -Марк, - поправил его кузен. Он протянул руку:
        -Уверен, Джон. Утебя хотябы имя свое осталось…, - юноша широко улыбнулся. Джон вспомнил: «Он мой ровесник, двадцать один». Он ощутил пожатие крепких, испачканных вгрязи пальцев. Джон, озабоченно, спросил: «Аочки?».
        Меир протер стекла рукавом пропыленной рубашки:
        -Очки мне никогда немешали, издесь непомешают…, - Джон обернулся.
        Ребята извзвода бежали кокопам. Над их головами развевалось трехцветное знамя, навостоке вставало золотое, огромное солнце. Выждав, пока кто-то изфранкистов поднимет голову, кузен выстрелил.
        -Отлично, - уважительно пробормотал Джон. Он устроился рядом, свинтовкой.
        .
        notes
        Примечания
        1
        http://en.wikipedia.org/wiki/Pierrot