Вельяминовы. Время бури. Книга третья Нелли Шульман
        Нареке Халхин-Гол вспыхивает конфликт между СССР иЯпонией, Советский Союз вводит войска вЗападную Украину иБелоруссию. Польша прекращает свое существование, назападном фронте союзники ведут «странную войну». Однако бездействие заканчивается летом сорокового года…
        Вельяминовы. Времябури
        Книга третья
        Нелли Шульман
                
        Создано винтеллектуальной издательской системе Ridero.ru
        Часть одиннадцатая
        Концентрационный лагерь Дахау, декабрь1938
        Глубокий, мягкий снег лежал наоткосе холма, пахло соснами. Издалека доносился лай собаки. Полдень был теплым, Макс снял вязаную шапку. Взяв палки отлыж, он весело крикнул: «Отто, лови меня!». Солнце играло насветлых, хорошо подстриженных волосах, ветер бил влицо. Оказавшись внизу, Макс выдохнул:
        -Видишь, я остался неплохим лыжником. Конечно, здешнее катание несравнить сБерхтесгаденом… - зимнее шале семьи фон Рабе стояло пососедству сдомами других видных нацистов. Рядом возвышалась резиденция фюрера, Бергхоф, инедавно построенный чайный домик Гитлера, Кельштайнхаус, подарок НСДАП кюбилею вождя нации. Отто погладил овчарку:
        -Пока я неуехал, я поработаю над твоей техникой. Аменя ждут Гималаи… - голубые глаза восторженно блестели. После Рождества брат улетал, через Стамбул иБагдад, вКалькутту. Оттуда ему предстояло отправиться насевер. ВТибете Отто присоединялся кэкспедиции общества «Аненербе».
        Медицинский блок лагеря был готов. Отто, сдоктором Рашером ипредставителями вермахта, ездил вБерлин. Рейхсфюрер СС утвердил программу исследований, Отто получил звание оберштурмфюрера, старшего лейтенанта.
        Они пошли кмерседесу, наобочину деревенской дороги. Тор, овчарка Отто, скакал вокруг. Собака ринулась вперед, распугивая голубей. Макс, иОтто были вбаварских, замшевых куртках, скашемировыми шарфами. Штурмбанфюрер, открыв багажник, убрал лыжи:
        -Конечно, развлечений увас мало. Норядом Мюнхен, можно съездить вкино, натанцы… - он подмигнул Отто. Мюнхен, действительно, был вполучасе отДахау. Здесь, втишине, иаромате хвои, нехотелось думать осуете большого города. Отто запрещал себе выбираться излагеря. ВДахау он вел себя осторожно. Рядом работал доктор Рашер идругие коллеги. Отто немог привлекать внимания, выбирая кого-то иззаключенных, как он говорил, для консультации. Он предполагал, что вМюнхене есть места, где собираются подобные ему люди, ноэто было еще более опасным:
        -Надо излечиться, - напоминал себе Отто, - надо избавиться отпорока. Поехать вМюнхен, найти женщину… - он, правда, непредставлял, где такое делают. Проституцию запретили. Конечно, вбольших городах, она существовала, ноОтто незнал, где искать такие кварталы. Женщины наулицах нестояли. Все происходило задверями квартир, вбедных районах. Отто, влюбом случае, брезговал проститутками:
        -Может быть, вТибете… - думал он, - если мы найдем арийские корни тамошних жителей, Привезу вБерлин девушку, чистого происхождения… - он покосился набрата. Макс устроился зарулем. Отто, аккуратно, спросил: «Есть какие-нибудь… - врач помолчал, - успехи?».
        Брат, неотвечая, открыл заднюю дверцу. Запрыгнул насиденье, пес, отдуши, отряхнулся. Макс расхохотался:
        -Отлично, старина. Мы приедем вДахау мокрые, сног доголовы… - он повернул ключ взамке зажигания, машина заурчала. Макс, внезапно, спросил:
        -Тор изтогоже помета, что иАттила? Три года ему? - Отто, гордо, кивнул:
        -Я сам его воспитывал, как ивсю свору… - брат ухаживал заовчарками идоберманами, жившими налагерной псарне.
        -Ихорошо воспитывал… - Макс разогнал мерседес, - отличные собаки. Генрих, сего мягкостью, испортил нашего пса. Овчарка должна ненавидеть чужих, изащищать хозяев. Он изАттилы сделал какого-то… - Макс поискал слово, - комнатного любимца. Лижет всем руки, ласкается… - они ехали вДахау обедать.
        Отто велел себе: «Нельзя обэтом говорить, такое подозрительно…». Он, все равно, невыдержал: «Акак герр Петер?». Отто редко видел его, стех пор, как уехал вБаварию. Доктор фон Рабе, возвращаясь вБерлин, иногда сталкивался сгерром Петером насемейных обедах. Он старался несмотреть влазоревые глаза, отводил взгляд, чувствуя, что краснеет. Ночами Отто просыпался, тяжело дыша, впоту:
        -Нельзя, нельзя. Недумай онем, недумай опрофессоре Кардозо. Тем более, он еврей… - Отто получил письмо изХарбина. Полковник Исии сообщал, что им неудалось испытать новые штаммы чумы вовремя атаки уозера Хасан. Японцы нетеряли надежды опробовать их, при следующем конфликте. Исии писал опредполагаемой стычке награнице Маньчжурии иМонголии:
        -Профессор Кардозо вХарбине, участвует внаших исследованиях… - читал Отто, - его помощь неоценима. Он лучший специалист почуме, изныне живущих врачей. Если он создаст универсальную вакцину, доктор фон Рабе, то одна прививка избавит миллионы людей отзаражения имучительной смерти. Думаю, Нобелевская премия ему обеспечена. Что касается наших разработок, то профессор Кардозо умный человек. Он понимает, что наука должна двигаться вперед. Посылаю последние данные обизучении процесса обморожения… - Отто, вместе сРашером, занимался похожими опытами. Кроме ледяной ванны имощного рефрижератора, вмедицинском блоке стояла барокамера. Люфтваффе иморяки были заинтересованы вовлиянии низкого давления наорганизм человека. Отто напомнил себе, что перед отъездом надо составить список заключенных, отобранных для экспериментов, иперевести их вотдельный барак.
        -ВГималаях я излечусь, - твердо сказал себе Отто, - уменя небудет времени думать оподобном… - брат, закурил американскую сигарету:
        -Герр Петер процветает. Хочется, наконец-то, увидеть его заводы вГермании… - Макс помолчал: «Мы понимаем, что это дело неодного дня, нопрошло два года. Впрочем, - он остановил машину назамощенной булыжником, главной площади городка, - я уверен, что квойне его предприятия будут готовы».
        Штурмбанфюрер повернулся кТору:
        -Ты останешься здесь. Мы тебя чем-нибудь побалуем… - собака зевнула, показав острые клыки. Пес жалобно посмотрел наОтто. Хозяин пообещал: «Получишь кости, отайсбайна».
        Городок украсили кРождеству. Наглавной площади, уратуши, поставили пышную, свежую елку, снацистскими флагами, ивырезанными изфанеры орлами. Полуденное солнце блестело наукрашенных свастиками стеклянных шарах. Они нашли ресторанчик набоковой улице, где горел камин. Бросив куртку наскамью, Макс расстегнул пуговицы навороте кашемирового свитера: «Согреемся. Ноты небудешь пить… - он просматривал винную карту, забросив ногу наногу. Штурмбаннфюрер, как иОтто, надел напрогулку горные ботинки, связаными гетрами, ибрюками грубой шерсти.
        -Небуду, - согласился брат:
        -Что касается холода, вГималаях меня ждет настоящая зима. Температура вминус тридцать градусов… - Макс щелкнул зажигалкой, хохотнув: «Как втвоей ледяной ванне, дорогой мой».
        Отто подвинул стол ближе когню вбольшом, высоком камине: «Война будет вЧехии?»
        Макс, презрительно, выпустил ароматныйдым:
        -Ручаюсь, что вЧехии мы даже одного выстрела несделаем. Объявим осоздании протектората Богемии иМоравии, восстанавливая исконно немецкие территории. Чехи будут нам служить, как положено славянам. Запад невмешается, Чехия, иПольша их неинтересуют. Польшу мы разделим. Бросим кость Сталину, обманем варвара… - Макс взял для Отто бутылку минеральной воды Gerolsteiner, асебе бокал белого сильванера, прошлогоднего урожая. Макс любил французские вина, ноздесь, впровинции, их было ненайти:
        -Только вМюнхене… - попробовав вино, он кивнул, - впрочем, наши, немецкие вина тоже бывают хорошими…
        Они пообедали картофельным салатом. Макс заказал жареного поросенка, аОтто ел тушеную капусту иголубцы слесными грибами. Закофе Макс попросил десертное меню. Выбрав шоколадный торт сабрикосовым кремом, штурмбанфюрер велел хозяину, как следует, его упаковать.
        Прислонившись кмашине, Максимилиан покуривал, держа коричневый, бумажный пакет. Часы наратуше пробили два. Отто ждал, пока собака расправится скостями отпоросенка. Он указал надесерт: «Долго все будет продолжаться? Непонимаю, Макс, зачем ты сней церемонишься?»
        Брат, молча, выбросил окурок вмедную, покрытую изморозью урну:
        -Поехали. Ты говорил, что нехочешь опаздывать насовещание.
        Машина спускалась поузкой дороге наплоскую, унылую равнину. Городок, сбелыми, аккуратными домами, сошпилями церквей, счерепичными крышами, остался позади. Нажав кнопку радио, Макс поймал Берлин. Диктор, восторженно говорил, овизите министра иностранных дел фон Риббентропа вПариж:
        -Франция считает Восточную Европу зоной влияния Германии, - вспомнил Макс голос рейхсфюрера СС, - очень хорошо. Теперь унас развязаны руки. Впрочем, Франция тоже долго непротянет… - дорога расширялась, появились машины, игрузовики. Отсюда была хорошо видна ограда лагеря. Упарадных ворот, сосвастикой, скопилась небольшая очередь: «Сегодня приемный день… - вздохнул Отто, - высади меня услужебного входа».
        Тор выпрыгнул наружу, солдаты вбудке вытянулись. Макс невыключал двигатель:
        -Мне может понадобиться свора, Отто. Я позвоню… - брат кивнул, скрывшись вкованой калитке, Тор бежал впереди. Помахав охранникам, Макс поехал дальше.
        Содной стороны дороги поднималась высокая, втри человеческих роста, окутанная колючей проволокой, ограда Дахау, сдругой лежало заснеженное, голое поле. Нагоризонте виднелась ферма, окруженная вековыми деревьями, икаменным, серым забором. Солнце ушло, небо стало мутным, белесым. Сеял мелкий снег. Мерседес, разбрызгивая грязь, свернул кферме. Макс остановил машину рядом своротами, индустриального железа. Вышек охраны здесь неставили, ограду подключили кэлектрическому кабелю. Затрещал звонок, створки распахнулись. Отдав ключи отмерседеса солдату, Макс подхватил пакет. Он прошел почистому булыжнику накаменные ступени дома.
        Напосте охраны, двое эсэсовцев играли вшахматы. Один, завидев Макса, вскочил:
        -Хайль Гитлер! Вовремя вашего отсутствия… - Макс отмахнулся:
        -Ничего неслучилось. Кофе сварите, пожалуйста… - он кивнул налестницу, ведущую вниз.
        Макс достал изкармана куртки связку ключей. Вподвальном коридоре стояла мертвенная тишина. Он шел мимо мощных дверей, сномерами, скрохотными окошечками. Пахло хвойной эссенцией для ванн ихорошим табаком. Штурмбанфюрер открыл последнюю дверь справа. Стоя напороге, он смотрел наузкую спину, впростой, хлопковой блузке, накоротко стриженые, рыжие волосы:
        -Я принес подарок, фрейлейн Кроу, - улыбнулся Макс, захлопнув засобой дверь.
        Комендант лагеря Дахау, оберфюрер СС Ганс Лориц принимал посетителей позаписи, каждый вторник, перед обедом. Вход вкомнаты оберфюрера охранял адъютант, унтерштурмфюрер Кёгель, вбезукоризненной, отглаженной форме.
        Кабинеты начальства располагались вдвухэтажном здании серого камня, стоявшем слева отпарадных ворот лагеря, пососедству сгаражами, пекарней, ипочтой. Крематории убрали подальше, вконец территории. Разумеется, посетителям неразрешали заходить влагерь. Между бараками для заключенных, медицинским блоком, ислужебными зданиями возвели ограждение. Стщательно расчищенного двора, сдеревянными скамейками, смедными пепельницами навысоких ножках, виднелся только верх забора.
        Погода, сутра солнечная, испортилась. Черный лимузин оберфюрера загнали вгараж, начистив его доблеска. Лориц любил машину, шофер тщательно заней ухаживал. Кёгель зевнул, пожалел, что курение вкабинетах запретили. Надо было каждый раз накидывать зимнюю шинель ивыходить накрыльцо. Кёгель, все равно, судовольствием, предвкушал чашку хорошо заваренного кофе исигарету. Влагере были конюшни, однако зимой лошади отдыхали. Офицеры проводили время вгимнастическом зале. Вклубе поставили бильярд, ипоказывали новые фильмы. ИзМюнхена часто наведывались гастролеры, для охраны лагеря устраивали концерты. Вфойе клуба поставили красивую елку. Дерево привезли нагрузовике, офицеры сами его наряжали. Баварцы, изперсонала лагеря, уезжали напраздники ксемьям.
        -Отто вБерлин отправится, апосле Рождества, вИндию… - вдоль газонов тянулись аккуратные сугробы. Летом влагере все цвело. Комендант, как ирейхсфюрер СС, любил возиться сземлей. Кёгель, юношей, работал проводником вБаварских Альпах. Они устроили каменную горку, изаказали вботаническом саду Мюнхена редкие растения. Посещая лагерь, рейхсфюрер одобрительно сказал:
        -Отлично. Сразу чувствуешь себя, как дома. Очень красиво… - Гиммлер наклонился, рассматривая через пенсне лиловые, яркие клумбы спервоцветом. Доктор фон Рабе обещал коллегам привезти семена изГималаев:
        -Инебоится он погорам бродить… - Кёгель, рассеянно, просматривал, список сегодняшних посетителей, - вГималаях ветра, морозы. Хотя Отто отличный спортсмен, пловец, любит пешие походы. Жаль, кстати, что унас нет бассейна. Летом здесь жарко. Можно былобы насыпать песок, поставить шезлонги. Или теннисные корты сделать… -адъютант посмотрел начасы. Доначала приема оставалось пятнадцать минут, унего оставалось время насигарету. Комендант лагеря некурил. Вгражданской жизни, оберфюрер трудился пекарем икондитером. Он баловал офицеров баварскими сладостями, иделал отличный штрудель. Напекарне Лориц учил солдат готовить деревенский, сладкий хлеб сизюмом, заплетенный косичкой.
        -Хала, - вспомнил Кёгель еврейское слово:
        -Они украли исконный хлеб немцев. Проклятая нация, ничего своего уних нет. Правильно фюрер учит, евреи паразиты. Они всегда сосали кровь изчестных рабочих, крестьян. Взять хотябы нас, офицеров. Оберфюрер пекарем был, я намебельной фабрике работал. Отто иМакс избогатой семьи, однако, их отец все отдал стране, национализировал заводы, шахты. Так инадо поступать, - адъютант дружил сбратьями фон Рабе. Кёгель, покинувший школу вчетырнадцать лет, благоговейно относился клюдям сдипломами. Впровинции, вСС почти небыло офицеров свысшим образованием. Адъютант расспрашивал Отто обуниверситете, восхищенно смотрел наего хирургические инструменты ибелый халат.
        Попоручению начальства, Кёгель занимался доставкой оборудования вмедицинский блок. Доктор фон Рабе показал офицерам, как действует барокамера. Отто предложил:
        -Возьмем двух заключенных, все равно кого. Вбудущем придется проводить анализы, отбирать наиболее стойкие организмы, носейчас мы устроим демонстрацию.
        Кёгель потянулся зашинелью:
        -Я говорил, что унас нет бассейна. Уврачей есть. Мы сОтто шутили, что летом, вжару, техника окажется очень кстати, - вода вбольшой, оцинкованной ванной охлаждалась электричеством. Отто заметил:
        -Все равно, придется приносить лед. Такой температуры недостаточно, - он погладил борт ванны, - речь идет оспасении моряков, летчиков. Требуется, как можно более точно повторить природные условия, - фон Рабе объяснил, что для этого им инужен рефрижератор. Вовремя опыта они стояли уокошечка барокамеры. Отто начертил Кёгелю идругим офицерам схему происходящего. Он развел руками:
        -Мы врачи, привыкли каутопсиям, ноя знаю, что невсем здесь подобное подуше…
        Коллеги зашумели, врач поднял руку:
        -Поэтому послушайте, какие процессы происходят сейчас ворганизме подопытного экземпляра… - он взял указку. Барокамера была наглухо задраена, крики персонал небеспокоили.
        Накрыльце легкий ветер завевал снежок. Начальник пошел напсарню. Оберфюрер любил животных. Лориц никогда неупускал случая покормить собак, или поиграть сощенками.
        Адъютант курил, глядя напустынный, ухоженный двор. Альпийскую горку очистили отсугробов. Каждое утро солдаты изхозяйственной обслуги убирали административный квартал. Заключенных сюда, разумеется, непускали. Кёгель вообще избегал посещать основной лагерь, предпочитая заниматься документами. Отнего ходить вбараки инетребовалось. Он полюбовался белой изморозью намхах, покрывающих камни:
        -Макс приглашал меня вшале, вБерхтесгадене. Надо найти время, прокатиться туда. Придется ждать отпуска… - штурмбанфюрер фон Рабе работал втак называемом «Блоке Х». Документы позакрытому подразделению лагеря вообще непопадали вприемную коменданта. Тамошняя охрана появлялась наофицерских вечерах ивспортивном зале. Сдержанные, вежливые люди, они говорили сберлинским акцентом. Эсэсовцы, служившие восновных блоках, шептались, что персонал «Блока Х» отбирает сам рейхсфюрер Гиммлер. Тем, что происходило вздании бывшей фермы, никто предпочитал неинтересоваться.
        -Тоже, наверное, какие-то исследования… - Кёгель, аккуратно, потушил окурок:
        -Хотя Максимилиан заканчивал юридический факультет… - адъютант, иногда, ловил себя наподражании небрежным, изысканным повадкам старшего графа фон Рабе. УМакса были кашемировые свитера, итальянская ароматическая эссенция, парижские саквояжи. Весной он появился вДахау слегким, красивым загаром. Приятель привез Кёгелю освященные четки изсобора святого Петра вРиме. Адъютант, как ивсе баварцы, был католиком,
        Вспомнив омессе, Кёгель поморщился:
        -Почему его святейшество нехочет поддержать фюрера? Есть лояльные священники, ностоит зайти вбараки для служителей церкви, иувидишь, что нанарах, каждый второй, католик… - Кёгель несобирался отказываться отсвоей веры, ноему было неловко перед лютеранами. Некоторые католические соборы украшали нацистские флаги, нозаповедение папы, сего энцикликами, приходилось краснеть. Католики Германии пока несоздали государственной церкви, как протестанты.
        Кёгель поправил серую фуражку, счерепом икостями, эмблемой подразделения «Мертвая голова», охранявшего лагеря. Комендант шел через двор, всопровождении доктора Отто фон Рабе.
        -Отто любит собак, всегда сними занимается… - вернувшись вприемную, Кёгель повесил шинель вгардероб орехового дерева. Кабинеты иказармы влагерях всегда обставляли хорошей мебелью. Рейхсфюрер настаивал, что людям, наслужбе, вдалеке отсемей, необходим уют. Кёгель посмотрел вокно:
        -Должно быть, Отто ему щенков показывал. Недавно помет родился… - собак тренировали наособом полигоне, приводя заключенных. Отто фон Рабе гордо, говорил: «Ни водном лагере Германии нет подобной своры, господа». Кёгель взял список посетителей, спометками:
        -Анакаком языке сним говорить? - он склонил голову набок, шевеля губами:
        -Жаль, Максимилиана здесь нет. Он ифранцузский язык знает, ианглийский… - дверь открылась, Кёгель вытянулся. Оберфюрер улыбался:
        -Отличные щенки, доберманы. Я даже думаю, невзятьли одного… - сняв шинель, начальник отряхнул фуражку: «Что унас?».
        Оберфюрер читал мелкий почерк адъютанта, рядом спервой строкой всписке. Лориц хмыкнул:
        -Утверждает, что брат его поошибке попал влагерь. Их послушать, они все здесь поошибке оказались. Унас нет французов… - Кёгель согласился:
        -Никак нет, герр оберфюрер. Евреи, немцы, предатели Германии, австрийцы, чехи появились. Афранцузов нет… - впрочем, среди двадцати тысяч заключенных, сложно было завсеми уследить:
        -Может быть, уголовник… - Кёгель задумался, - новрядли. Онбы нестал сидеть вГермании, потребовалбы экстрадиции домой. Или он здесь почужим документам…
        -Зови, - оберфюрер прошел вбольшой, теплый кабинет, софициальными портретами Гитлера иГиммлера, над столом, снацистским флагом, вуглу. Он пригладил редкие волосы налысине. Кёгель, потелефону, заказал избуфета две чашки кофе ипеченье. Адъютант попросил принести кофе идля него. Второй звонок он сделал напост охраны, углавных ворот лагеря. Кёгель велел привести вкомендатуру герра Александра Мальро.
        Вдетстве Констанца любила сладости. Замесяц доРождества тетя Юджиния начинала вымачивать вбренди сушеную вишню, сизюмом. Набольшой, подвальной кухне особняка Кроу упоительно пахло цедрой иванилью. Дети собирались вокруг стола, передавая друг другу деревянную ложку. Каждый должен был помешать тесто для рождественского пудинга, изагадать желание. Констанца всегда улыбалась: «Я вприметы неверю». Желание девочка, все равно, загадывала. Обычно она думала окакой-нибудь математической задаче. Констанца принималась заее решение наследующий день после Рождества, ивсе сходилось.
        Впудинг, иврождественский торт запекали серебряные монетки. Торт делали вшотландской манере, пропитывая тесто отличным виски состровов, украшая глазурь миндалем. Покойная жена его светлости родилась вШотландии, ее семья исемья нынешней королевы дружили. Леди Элизабет научила тетю Юджинию тамошним рецептам. Констанца заранее рассчитывала, втетрадке, каким должен быть рисунок. Она сама занималась тортом. Девочка выкладывала изорешков спирали, конусы, пирамиды икубы.
        Рождество они отмечали вместе. Дядя Джованни сЛаурой приносили миланский кекс, панеттоне. Тетя Юджиния готовила шоколадное полено ирусские пряники. Наелке блестели игрушки, сверкала глазурь, гудел огонь вкамине. Дядя Джон брал гитару:
        -I saw three ships come sailingin,
        On Christmas day, on Christmasday,
        I saw three ships come sailingin,
        On Christmas day inthe morning…
        Дети подпевали, его светлость подмигивал: «Хотите ваш любимый гимн?»
        -Silent night, holy night
        All is calm, all is bright…
        Пахло хвоей, вином, переливались бронзовые гирлянды наелке.
        -Это немецкая песня, - вспомнила Констанца.
        Тетя Юджиния пекла торт сфиниками ипатокой, сванильным кремом, или американский ореховый десерт, порецепту бабушки Марты. Летом, вБанбери, дети собирали ревень. Наужин каждый получал кусок пирога. Констанца почувствовала свежий, сладкий вкус:
        -Словно марсала. Я должна была догадаться, должна… - Этторе рассказывал, что наСицилии, вРождество, каждая семья ставит удома маленький вертеп. Девочкой Констанца ходила, сЛаурой иТони, вБромптонскую ораторию. Всоломенном хлеву, среди зажженных свечей, они гладили маленького ослика. Квохтали куры, младенец Иисус лежал вразукрашенной колыбели.
        -Это кукла! - сердитым шепотом сказала Констанца: «Тони, это кукла!»
        Лаура рассмеялась:
        -Небудут сюда класть новорожденного ребенка. Здесь холодно… - девочки были вкашемировых пальто икапорах:
        -Побежали, - велела Лаура, - монахини сладости раздают.
        Восвещенном нефе собора пахло ладаном. Детская ладошка сжимала скользкий, шелковый мешочек спеченьем иконфетами, сзасахаренным миндалем.
        -Нам пять лет было сТони… - шоколадный торт стоял перед ней накартонной тарелке, - аЛауре десять. Она вшколу ходила. Когда мне десять лет исполнилось, я сладости разлюбила. Начала удяди сигареты таскать. Интересно, кто уТони родился, мальчик, или девочка… - спокойно отодвинув тарелку, она взяла пачку хороших, американских сигарет. Спичек ей недавали, зажигалки тоже. Констанца неспорила. Она вообще, большую часть времени молчала.
        Она очнулась втранспортном самолете. Гудели моторы, голова болела. Констанца лежала накойке, укрытая шерстяным одеялом. Она попыталась приподняться:
        -Что случилось? Я помню, мы пили марсалу, задремали уменя вкаюте… Где Этторе? - Констанцу удерживали ремни безопасности. Она подумала, что паром потерпел крушение, ипассажиров эвакуируют самолетами насушу:
        -Бабушка Марта погибла на«Титанике». Тогда авиация еще небыла развита. Впрочем, «Титаник» затонул всередине Атлантики, амы близко отберега. Ногде Этторе, что сним? - всвете тусклой лампочки она увидела наглухо задраенную, железную дверь. Вотсеке самолета она была одна. Констанца попыталась открыть замок:
        -Уменя даже шпилек нет. Медальон нашее… - она положила руку назнакомое, теплое золото, - ичасы… - Констанца носила простые, стальные швейцарские часы, напотрепанном, кожаном ремешке. Она могла дотянуться дозапястья пальцами. Констанца медленно ковырялась колышком взамке ремня:
        -Аесли меня привязали для моей безопасности? Если я ранена… - кроме головы, унее ничего неболело:
        -Похмелье… - невольно, улыбнулась Констанца, - сколько раз я его уТони видела. Этанол распадается впечени, превращаясь вуксусную кислоту, организм обезвоживается. Номы немного выпили… -Констанца поднялась, пошатываясь, накинув наплечи одеяло. Она застучала вдверь: «Кто-нибудь? Помогите, я пришла всебя!». Вокруг царила тишина, донее доносился шум двигателя. Констанца осмотрела серые, холодные стены, раскладную койку, ощупала одеяло. Девушка ненашла ничего, указывающего, напроисхождение самолета. Машина вильнула, пол затрясло, лампочка замигала. Унее заложило уши: «Снижаемся, идем напосадку». Дверь вотсек, медленно, открылась.
        Макс неотводил взгляда отее тонких, костлявых пальцев. Фрейлейн Кроу аккуратно разминала сигарету. Он, предупредительно, щелкнул зажигалкой. Закомнатой иванной следили круглыми сутками. Здесь недержали ни одного предмета, который можно былобы хоть как-то, обратить против себя. Штурмбанфюрер сказал ей, что принесет письменные принадлежности, когда фрейлейн Кроу согласится работать наблаго рейха.
        Глаза цвета жженого сахара внимательно осмотрели его, сног доголовы. Фрейлейн Кроу отчеканила:
        -Никогда подобного неслучится. Я вам говорила, иповторяю еще раз. Я гражданка Великобритании, вы удерживаете меня насильно. Я требую вызвать сюда консула моей страны, исообщить мне, что смистером Майорана, - замолчав, она отвернулась.
        Макс ей непредставлялся, адевушка его именем неинтересовалась. Кофе ей приносили охранники, вкартонном стаканчике, инатакойже посуде подавали еду. Готовили для блока Х вофицерской столовой. Охранники, позвонку, подавали фрейлейн Кроу зажигалку. Макс привез монографии пофизике иматематике, материалы работ группы Гейзенберга иОтто Гана. Фрейлейн Кроу, заполгода, ничем непоинтересовалась. Книги, она, правда, читала. Тома просматривали напредмет пометок, ноничего ненашли. Комнату иванную обыскивали, каждый день. Проверяли исаму фрейлейн Кроу. Вблоке Х, кроме нее, содержалось еще несколько женщин. Макс выписал изБерлина надежных работниц, сопытом службы втюрьмах. Он внимательно следил закадрами наблюдения изее комнаты. Макс избегал называть помещения камерами.
        -Здесь небарак, - говорил он сотрудникам, - неконцентрационный лагерь. Это просто… - штурмбанфюрер щелкал пальцами, - временная мера. Для их удобства… - он кивал вкоридор: «Тишина, покой, время для научной деятельности… - некоторые камеры пустовали. Людей, давших согласие работать нарейх, увозили вособые лаборатории. Однако Майорана, как ифрейлейн Кроу, упрямился. Макс неходил китальянцу, сним работали коллеги. Штурмбанфюреру было неприятно думать, что Майорана ифрейлейн Кроу, могли недождаться официальной церемонии брака.
        Рейхсфюрер Гиммлер обещал, что свидетельство почетной арийки, для фрейлейн Кроу, подготовят наднях. Бумагу, фельдсвязью, пересылали вДахау. Макс, невольно, вздохнул:
        -Может быть, тогда фрейлейн сменит гнев намилость… - он посмотрел набледные щеки девушки. Заключенным, согласившимся работать нарейх, предоставляли прогулки. Паек здесь полагался отличный, офицерский, сколбасами, ивином. Фрейлейн Кроу почти ничего нетрогала. Ковыряя картонной вилкой втарелке, она съедала бутерброд, игрызла яблоко. Хлопковая блузка неподнималась наплоской груди. Она сидела, закинув ногу наногу. Туфли она носила черные, школьные, сперепонкой. Фрейлейн Кроу обхватила острое колено пальцами. Макс представил, как он снимает серые, простые чулки:
        -Даже если я буду непервым, - твердо сказал себе штурмбанфюрер, - она выбросит изголовы Майорану, обещаю. Она станет моей женой, графиней фон Рабе, начнет работать вгруппе Отто Гана… - напечатанные намашинке листы лежали вцентре стола.
        Констанце ненадо было просматривать материалы. Она отлично знала, что группа Гана близка красщеплению атомного ядра. Она кинула взгляд наверхнюю страницу:
        -Пальцем непошевелю. Нельзя предавать свои убеждения, чтобы ни случилось… - вкартонном стаканчике дымился кофе, она затягивалась сигаретой:
        -Я требую вызвать сюда британского консула, - монотонно сказал Констанца, - требую встречи смистером Майорана, требую, чтобы нас немедленно отпустили. Вы совершаете уголовное преступление, ипойдете под суд… - она вскинула глаза цвета жженого сахара.
        Констанца привыкла кего лицу. Сначала он пытался заговорить сней по-английски. Девушка, холодно, отрезала:
        -Неутруждайтесь. Я владею немецким языком.
        Констанца слышала его берлинский акцент:
        -Как уЛео, Силарда. Хорошо, что Лео вАмерике. ИФерми, наверное, вСтокгольме… - церемония вручения нобелевских премий проходила вначале декабря. УКонстанцы небыло календаря, нодевушке он инетребовался. Она знала, что сегодня седьмое число. Констанца помнила день, когда они сели напаром. Остальное оказалось просто. Ей нечем было делать отметки, ноКонстанца пользовалась памятью. Она, отчего-то, подумала:
        -Уменя здесь даже цикл несбился. Здоровый организм. Через две недели все начнется, перед Рождеством.
        Она запомнила наизусть записи группы Отто Гана. Констанца моглабы воспроизвести заметки набумаге, сформулами:
        -Ноя такого небуду делать, разумеется, - девушка, молча, курила, - если, то есть когда, вернусь домой. Подобное противоречит научной этике.
        Мужчина пристально смотрел нанее, голубыми глазами. Хорошо подстриженные, светлые волосы играли золотом. Он был высокий, выше шести футов, изящный, ноКонстанца поняла, что он спортсмен. Замшевую, пахнущую морозом куртку, он кинул наспинку стула. Мебель здесь привинтили кполу.
        -Погода отменная… - кторту она неприкоснулась, как ико всем сладостям, что Макс ей приносил. Подарки съедали охранники:
        -Мы моглибы прогуляться, фрейлейн Кроу, съездить наужин, выпить шампанского… - Констанца давно поняла, где она находится. Вспомнив карту, она рассчитала время полета изНеаполя или Палермо, иприбавила время переезда намашине. Черный лимузин подогнали вангар, где стоял самолет. Ее охранники тоже говорили сберлинским акцентом, но, когда Констанцу, содеялом наголове, внаручниках, сажали вмашину, она прислушалась. Нааэродроме язык звучал по-другому. Ее привезли вБаварию, вДахау.
        Констанца ждала, пока мужчина закончит распространяться ошампанском. Она отпила хорошего кофе:
        -Вас осудят, - продолжила Констанца, - иприговорят красстрелу, или повешению. Я судовольствием посещу вашу казнь… - Макс, увидел, опасный огонек вбезмятежных глазах:
        -Унее нет оружия, головой отвечаю. Однако она физик, инженер, она могла… - картонная тарелочка полетела через комнату. Дернув головой, он медленно стер слица растекшуюся глазурь. Абрикосовый джем падал накашемировый свитер, куски бисквита валялись накаменном полу. Констанца потушила сигарету. Девушка нарочито тщательно вытерла пальцы бумажной салфеткой:
        -Убирайтесь, ивследующий раз привезите мне консула.
        Посмотрев наее коротко стриженый, рыжий затылок, Максимилиан подавил ругательство.
        Рав Горовиц приехал вМюнхен изАвстрии, третьегодня.
        Ввагоне пригородного поезда, идущего вДахау, Аарон смотрел назаснеженные поля. Ханука начиналась наследующей неделе. Впервые, задвадцать восемь лет, Аарон отмечал праздник один, без общины, исемьи. ВБратиславе он всинагогу непошел. Вместо этого, посетив парикмахерскую, он сбрил бороду. Заглянув внемецкое консульство, месье Мальро объяснил, что хочет провести Рождество вАвстрии. Германия привечала туристов. Чиновник поставил визу запять минут: «Вена иЗальцбург удивительно красивы зимой, герр Мальро».
        Встолице Австрии, вернее, рейхсгау Остмарк, рав Горовиц оказался задва часа доначала шабата. Вномере скромного пансиона, увокзала Вестбанхоф, Аарон зажег свечи. Наисходе шабата он уезжал, вЗальцбург, аоттуда, вМюнхен. Тору сюда брать было нельзя. Аарон сидел при свечах, вспоминая недельную главу. Вокзал украшали нацистские флаги, врепродукторе гремел «Хорст Вессель». Над стойкой портье, впансионе, красовался портрет Гитлера.
        Всю субботу он гулял погороду, пешком. Здание городской синагоги было закрыто, двери заколочены. Синагогу строили вцарствование императора Иосифа Второго, вначале прошлого века. Согласно указу монарха, только католические церкви могли возводиться отдельно отдругих домов, сукрашенными фасадами. Синагога неотличалась отособняков пососедству. Аарон засунул руки вкарманы пальто:
        -Они нетронули синагогу только из-за опасности пожара. Еслибы они подожгли здание, огоньбы мог перекинуться надругие дома. Все более поздние синагоги они разрушили… - обгоревшие развалины затянули холстом сосвастиками. Рав Горовиц неимел права искать евреев, ни здесь, ни вЗальцбурге, ни вМюнхене. Он стоял, ежась под зимним, острым ветерком, напротив забитых досками дверей синагоги. Хозяин кондитерской, науглу, прислонился ккосяку двери, покуривая сигарету, внимательно смотря наАарона. Развернувшись, рав Горовиц пошел дальше.
        ВЗальцбурге, наЛассерштрассе, отгородской синагоги остались только руины. Аарон провел вгороде три часа, ожидая поезда вГерманию. Впривокзальном кафе бюст Моцарта драпировали нацистские флаги. Наверху красовался плакат: «Зальцбург, родина истинно арийского композитора». Он взял чашку черного кофе ибутерброд ссыром. Аарон, обычно, избегал нееврейских ресторанов. Он горько напомнил себе, что кошерные заведения вГермании можно было пересчитать попальцам.
        -ИвАвстрии тоже… - он просматривал газету. Аарон хотел найти герра Майера ипривезти его вПрагу. Он заставлял себя недумать оКларе:
        -Он меня нелюбит… - рав Горовиц отхлебнул крепкий, горький кофе, - никогда нелюбила. Просто удостоверься, что они вбезопасности. Постарайся спасти, изПраги, как можно больше евреев… - вЧехии, Аарон занимался привычной работой. Он принимал людей, записывал сведения обамериканских родственниках, связывался с«Джойнтом», вНью-Йорке. Аарон, иногда, думал опропавшем вПольше дяде Натане:
        -Может быть, добраться туда, поискать дядю. Ногде? Я был вВаршаве, правда, недолго. Неуспел вархивах общины посидеть… - два дня встолице Польши Аарон провел вкабинете, сдругими раввинами, напереговорах справительством.
        Напустынной улице слышались гудки поездов:
        -Гитлер иСталин могут поделить Польшу… - Аарон, медленно, свернул газету, - встране миллион евреев. Как мы их вывезем? Или тех, кто остался здесь, вГермании, вАвстрии? Муссолини осенью подписал указы, похожие нанюрнбергские законы. Он запретил евреям преподавать, занимать государственные посты, служить вармии. Запретил смешанные браки… - вБерлине, кто-то израввинов, горько сказал:
        -Мы всегда были против смешанных браков. Нонеподобной ценой… - расплатившись, Аарон сунул газету вкарман:
        -ИзИталии, кажется, тоже придется людей вывозить. Нокуда? ВИзраиль ближе… - встреча скузеном Авраамом непрошла зря. Аарон тоже стал называть Палестину Израилем.
        Перед отъездом изПраги рав Горовиц отправил письма отцу исестре, извещая, что сним все впорядке:
        -Аесли небудет впорядке… - отЗальцбурга доМюнхена поезд шел всего час, Аарон рассеянно перелистывал нацистский журнал, - то семья узнает, рано или поздно… -Аарон выпрямился:
        -Иностранцы непосещали Дахау, ивообще концентрационные лагеря. Ни журналисты, ни Красный Крест. Никто незнает, что вних происходит. Тем более, никто изевреев… - синагогу вМюнхене тоже сожгли. Аарон прошел мимо развалин, наЯкобплац.
        Остановившись вдешевой гостинице, он поехал вДахау. Напривокзальной площади городка, шофер такси, ничуть неудивился, услышав просьбу Аарона. Он включил счетчик: «Приемный день завтра, новы должны заранее записаться, уохраны».
        Рав Горовиц понял, что он далеко непервый пассажир, просящий отвезти его вконцентрационный лагерь.
        Впомещении охраны он достал свой паспорт идокументы несуществующего Луи Мальро. Герр Александр Мальро нестал скрывать, что его брат был коммунистом, ипоехал вПрагу, назаседание какого-то комитета. Младший герр Мальро повел рукой:
        -Поймите, я неинтересуюсь политикой. Я ученый, преподаватель. НоЛуи мой единственный брат… - темные, искренние глаза, взглянули прямо наэсэсовца, принимавшего посетителей.
        Мебель вкабинете стояла хорошая, ореха идуба, приятно пахло кофе. Гитлер напортрете ласково смотрел нарава Горовица. Фюрера изобразили впростом, сером кителе, содним Железным Крестом. Гитлер напоминал школьного учителя.
        Эсэсовец внимательно просмотрел бумаги:
        -Вы отлично говорите по-немецки. Вижу, вы изСтрасбурга… - он поднял глаза наАарона:
        -Увас есть немецкая кровь? Вы можете получить гражданство рейха, поправу рождения… - Аарон появился насвет зачетыре года доначала войны. Страсбург, как ивесь Эльзас, тогда еще принадлежал Германии. Рав Горовиц успокоил себя:
        -Ничего страшного. УЛуи, то есть Людвига, французский паспорт, как иуменя. Они нестанут насильно отбирать унас документы, превращать вподданных рейха… - герр Мальро развел руками:
        -Врядли мы имеем отношение кнемцам. Мой покойный отец служил вофранцузской армии. Имы католики… - немец усмехнулся:
        -Унас тоже много католиков, герр Мальро. Приходите завтра, - он поднялся, - оберфюрер Лориц начинает прием водиннадцать утра.
        Вернувшись вМюнхен, Аарон купил билет вПинакотеку. Он бродил побольшим, гулким залам: «Меирубы здесь понравилось. Он любит искусство… - рав Горовиц остановился у«Жертвоприношения Исаака» Рембрандта.
        -Авраам верил, - упрямо сказал себе рав Горовиц, - верил, что Господь недопустит смерти его единственного сына. Верил, изанес руку сножом. Надо верить, что Бог позаботится онас. Исамим действовать, конечно… - сидя вбольшом кабинете коменданта лагеря, Аарон понял, что Дахау он невидел.
        -Инеувижу… - Аарон бросил быстрый взгляд вокно, - посетителей они вбараки непускают. Аздесь все, как накартинке. Обыкновенная военная часть. Только ограда сколючей проволокой ивезде знаки: «Проезд запрещен, опасная зона».
        Тот самый шофер, высадив Аарона углавных ворот, пожелал ему удачи.
        Выслушав историю опропавшем брате, оберфюрер Лориц повертел справку изсинагоги наВиноградах. Лицо коменданта брезгливо исказилось. Аарон вздохнул:
        -Мне сказали, что Майер тоже был коммунистом. Наверняка, Луи, взял его документы, согласился выполнить миссию. Они следуют партийной дисциплине… - голос герра Мальро дышал презрением:
        -Поймите меня, генерал, Луи мой единственный брат… - Лориц, вообще-то, был полковником, нонестал поправлять француза. Посетитель ему понравился. Оберфюрер любил вежливых людей. Месье Мальро отлично говорил нанемецком языке:
        -Образованный человек, - подумал комендант, - жаль его. Он невиноват, что брат унего коммунист.
        Лориц вспомнил имя Майера. Заключенный значился всписке, поданном наутверждение измедицинского блока. Майера отобрали для программы научных исследований. Список обсуждали сегодня, напослеобеденном совещании. Комендант посмотрел навзволнованное, бледное лицо герра Мальро:
        -Взял отпуск, брата ищет. Объяснил, что Дахау выбрал потому, что слышал олагере. Ладно… - комендант снял трубку.
        Гость пил кофе. Печенье было вкусным. Лориц, невольно, улыбнулся:
        -Отличный рецепт. Уребят накухне начинает что-то получаться. Я позбочусь, чтобы они уехали отсюда настоящими мастерами… - Лориц хотел обдумать меню рождественского обеда, для офицеров, остававшихся надежурство, впраздники.
        Он закрыл телефонную трубку ладонью:
        -Ешьте печенье. Наш, баварский рецепт. Я приглашу офицера. Он разберется свашей просьбой… - герр Мальро подался вперед:
        -Спасибо, большое спасибо… - комендант поднял ладонь: «Я все понимаю, семья есть семья».
        -Найдите, пожалуйста, доктора фон Рабе, - попросил он адъютанта.
        Снежинки таяли накованых воротах, начетких буквах: «Arbeit Macht Frei».
        Утром, наперекличке, распогодилось, воробьи купались влужах. Навымощенном камнем плацу было почти тепло. Вавгусте заключенные закончили возводить новые здания. Теперь лагерь вмещал двадцать тысяч человек. Товарищ изГамбурга, сосед Людвига понарам, сидел вДахау четыре года. Поего словам, сначала здесь несодержали ипяти тысяч. Ходили слухи, что скоро СС разделит бараки. Пока евреев держали состальными заключенными, как иарестованных священников. Узники шептались, что их переведут вособое помещение.
        ВДахау присылали католических прелатов, изГермании, Австрии, иоккупированных Судет. Привозили ипротестантских пасторов.
        Наповерке, слушая щебет воробьев, Людвиг вспоминал герра Рейнера, пожилого, почти неграмотного фермера. Рейнер умер летом, вконце строительства:
        -Он радовался, что жена его сИисусом, - думал Людвиг, - она втюрьме скончалась. Рейнеру сней попрощаться дали… - фермер небыл пастором, ноБиблию знал наизусть. Старик выучил Писание отсвященника иродителей. Мессы здесь неслужили, ноповоскресеньям заключенные неработали. Пасторы ухитрялись собирать людей, иговорить оСвященном Писании. Рейнер жил вбараке рядом сЛюдвигом:
        -Он омальчике беспокоился… - воробьи отряхивались накраю лужи, топорщили перья, вспархивали внебо, - оПауле. Герр Рейнер сженой его приютили. Он сирота, непохож надругих детей… - влагере отлично знали опрограмме эвтаназии душевнобольных. Многих священников арестовали завыступления вцерквях, осуждавшие политику Гитлера.
        Сюда доставляли, как их называли эсэсовцы, асоциальные элементы, носившие налагерной форме черный треугольник. Многие добараков просто недобирались. После начального осмотра их уводили вновый медицинский блок, аоттуда никто невозвращался.
        Отведя глаза отптиц, Людвиг сразу наткнулся взгялядом начерный дым, изтрубы крематория. Основной лагерь обнесли электрифицированной оградой, поверху пустили колючую проволоку. Заней стояла каменная, серая стена. Они подозревали, что сдороги ничего видно небыло. Между оградой истеной проходил ров, заполненный водой. Перед оградой лежала мертвая зона, где прогуливались эсэсовцы совчарками. Позаключенным, оказывавшимся рядом, стреляли.
        Над плацем летели легкие, белые облака.
        Людвиг неверил вБога. Он стал атеистом вгимназии. ВДахау, многие заключенные, начинали молиться. Людвиг такого неделал. Он просто ухаживал заослабевшими товарищами. Людвиг отдавал герру Рейнеру почти весь свой паек. Вгессенской тюрьме, где фермера держали вподвальной камере, унего начался туберкулез.
        -Он был сильным человеком… - надым крематория смотреть нехотелось, разглядывать птиц внебе было слишком больно, - сам наферме управлялся. Рейнеру седьмой десяток шел. Амне тридцать четыре… - весной началось строительство новых зданий. Оберштурмбанфюрер изхозяйственного управления СС, приехавший надзирать зарасширением лагеря, наповерке выкрикнул: «Инженеры, техники, чертежники, два шага вперед!»
        Людвиг недвигался. Ему была противна мысль отом, что можно участвовать вподобном. Две недели назад также искали врачей. Влагерных формулярах заключенных указывали профессию, номногие, при аресте, непризнавались даже всвоем имени. УЛюдвига изъяли его чешский паспорт, абольше он ничего несказал. ВЛейпциге местное гестапо пыталось выбить изнего сведения окоммунистическом подполье, вГермании, ноЛюдвиг молчал. Он только заметил, что, вообще-то, является иностранным гражданином.
        Гестаповец разорвал документы:
        -Ты родился вСудетах, ты немец. То есть предатель Германии. Судеты, территория рейха. Ты будешь отбывать наказание, как иостальные социалисты икоммунисты… - посмотрев наклочки бумаги, Людвиг ничего неответил. Он надеялся, что Кларе сообщат обаресте. Кое-кто изтоварищей успел покинуть Лейпциг дотого, как гестапо, пользуясь доносами, начало прочесывать скромные пансионы наокраинах города. Кларубы предупредили.
        Людвиг непозволял себе думать осемье. Ночами, многие нанарах, тихо плакали, отворачиваясь кстене. Людвиг невспоминал жену идочь, такое было ни кчему. Он только просил, чтобы Клара иАдель успели выбраться изПраги. Все понимали, что Гитлер неоставит Чехию впокое. Стамошними евреями должно было случиться тоже самое, что ивГермании инынешнем Остмарке.
        Врачей выкликал доктор фон Рабе, высокий, скоротко стрижеными, почти белыми волосами, голубоглазый, вновой, сиголочки, форме оберштурмфюрера.
        Между собой, заключенные называли его Ангелом Смерти. Он приходил наперекличку согромной, ухоженной овчаркой, Тором. Собака рвалась споводка, рыча назаключенных. Пес садился рядом сдоктором фон Рабе, обнажая острые клыки. Янтарные глаза пристально следили запервым рядом шеренги. Тор, впрыжке, валил людей, прижимая их кземле. Фон Рабе смеялся, офицеры аплодировали. Овчарка получала особое печенье, слагерной кухни. Наплацу, сдесяток человек сделало шаг вперед. Людвиг вздохнул:
        -Они приносили клятву, ивыполняют свой долг. Вгоспитале лечат больных. Новедь они будут иумерщвлять умственно отсталых людей… - работавшие вмедицинском блоке, капо, надзиравшие забараками, люди, обслуживающие крематорий, получали особую пайку. Вкапо отбирали уголовников, баварцев. Большинство издевалось над заключенными коммунистами, и, особенно, евреями. Они носили зеленый треугольник. Усамого Людвига знак был красным.
        Вечером он посоветовался стоварищами.
        Здесь был маленький комитет, небольше семи человек. Кое-кого увозили вдругие лагеря. Заключенные передавали весточки тем, кто сидел вБухенвальде, или тюрьме Моабит. ВБерлине, послухам, держали главу коммунистов Германии, Тельмана. Людвига убедили пойти кновоприбывшему оберштурмбанфюреру. Настройке полагался больший паек, чем назаводе вооружений. Людвиг стал делиться дополнительной порцией сбольными людьми, вбараке.
        Убирая снег сплаца, он думал осмерти герра Рейнера. Старик скончался вконце лета, вжаркий, солнечный день. Изсоседнего барака пришел пастор. Они сидели, нанарах, держа Рейнера заруку. Бледное лицо было бесстрастным, закрытые глаза запали. Зараспахнутым окном пели птицы. Надеревянном полу, лежала солнечная дорожка. Пастор перекрестил старика, Людвиг, наклонившись, услышал шепот:
        -Господи, позаботься орабах Твоих… - дернувшись, Рейнер затих. Пастор вздохнул: «Хотелбы ия так умереть, герр Майер… - он коснулся морщинистых век, - без ненависти, без озлобления…»
        -Иногда надо ненавидеть, - отрезал Людвиг:
        -Германию изменит всеобщее восстание. Люди возьмут вруки оружие… - священник прервалего:
        -Вы оглядитесь вокруг. Люди, вформе, они тоже немцы. Они ходят вцерковь, обедают сженами, играют сдетьми… - пастор покачал головой: «Германия больна, ее надо лечить. Ненависть нас неспасет».
        Ничего неответив, Людвиг осторожно укрыл тело одеялом. Герр Рейнер умер дораздачи вечернего пайка. Впоследние дни, старика незаставляли вставать снар. Капо барака был уголовник изМюнхена, сутенер имошенник. Даже вполосатой, холщовой лагерной куртке он умудрялся выглядеть щеголевато. Вотличие отдругих капо, он был довольно мягким человеком, недоучившимся студентом, инамногое закрывал глаза. Капо любил делиться подробностями своей, как он ее называл, вольной жизни. Он вспоминал обольшой карточной игре, девочках, которых он поставлял адвокатам ипромышленникам, иотдыхе наальпийских курортах. Людвиг надеялся, что капо нестанет интересоваться умирающим стариком. Была даже возможность получить утреннюю пайку, нобольше рисковать они нехотели.
        Когда Людвиг стал заведовать чертежной мастерской, ему, походатайству эсэсовца, управлявшего строительством, вернули пенсне. Он вподробностях рассмотрел лица охранников, такихже людей, как ион сам. Людвиг старался недумать обэсэсовцах, новего голове, все время, звучали слова пастора: «Германия больна».
        -Больна… - он орудовал метлой, - но, кроме лекарств, есть ихирурги. Нельзя бесконечно обманывать народ. Немцы, рано или поздно, придут всебя. Восстание их встряхнет… - они понимали, что навооруженное выступление надеяться бесполезно. Почти все левые активисты сидели влагерях:
        Назаседании комитета, Людвиг заметил:
        -Гитлер начнет войну, иеще пожалеет. Запад сильнее Германии, они вмешаются. Никто непозволит нацистам свободно маршировать поЕвропе… - вспомнив мюнхенский сговор, он замолчал.
        Пенсне, после работы, полагалось сдавать, ноЛюдвиг понял, что обего очках просто забыли. Такое случалось влагере. Людвиг ожидал окрика, ноэсэсовцы проходили мимо. Впенсне имелось стекло. Людвиг недумал осамоубийстве. Стекло могло понадобиться для восстания, еслибы оно случилсь.
        Пастор подметал камни рядом. Он, внезапно, нагнулся:
        -Герр Людвиг, я думал, что мы елки неувидим… - священник взял маленькую веточку:
        -Должно быть, птица принесла, или укого-то выпало… - он мотнул головой всторону каменного здания охраны: «Они елку ставят».
        Людвиг вдохнул свежий запах хвои.
        Он был атеистом, Клара еврейкой, нодерево они все равно наряжали. Адель копошилась, развешивая шары, путаясь вгирляндах. Дочь вставала нацыпочки:
        -Папа, хочу наручки, хочу звезду… - отраспущенных, темных, мягких волос пахло сладостями. Скухни доносился аромат ванили. Клара пекла печенье, строила пряничный домик, расписывая стены глазурью. Адель обнимала его теплыми ручками зашею. Девочка восторженно вздыхала:
        -Звезда, папа… - они вместе пристраивали украшение наелку. Клара звала: «Кто мне поможет сдомиком?»
        -Сейчас придем… - дочь смеялась, Людвиг нес ее накухню.
        Сняв пенсне, он вытер глаза:
        -Ветер, святой отец. Сутра тепло было, атеперь погода испортилась… - сеял мелкий, колючий снежок.
        Отто фон Рабе стоял напороге поста охраны, накинув наплечи шинель. Присмотревшись, он узнал среди заключенных, убиравших плац, Майера. Коммунист был всписке тех, кого переводили вбарак медицинского блока. Судя повсем анализам иосмотрам унего, досих пор, сохранилось отменное здоровье. Врачей неинтересовал слабый подопытный материал. УОтто еще имелись наМайера кое-какие, личные планы. После экспериментов вбарокамере иледяной ванне, никтобы неудивился консультации, которую хотел провести Отто. Голубые глаза, внимательно, следили, затемноволосой головой вполосатой, лагерной шапке. Заключенные носили бесформенные, грубые, зимние куртки, разбитую обувь. Подул острый ветерок.
        Отто узнал человека, заявлявшего, что он брат месье Луи Мальро. Фон Рабе неповерил ни одному его слову, ноничего несказал. Неизвестный сбрил бороду, став еще красивее. Отто велел себе несмотреть втемные, большие, вдлинных ресницах глаза. Он обещал отыскать старшего брата месье Мальро:
        -Мы непускаем посторонних натерриторию… - развел руками Отто, - правила безопасности… - незнакомец, представившийся месье Александром, кивнул: «Конечно, я понимаю».
        Отто уверил оберфюрера Лорица, что он обо всем позаботится. Вкоридоре комендатуры он остановился:
        -Я вас приглашаю накофе, месье Мальро. Пойдемте вмои комнаты. Я отлучусь поделам, исразу вернусь. Мы поговорим овашем брате… - месье Александр улыбнулся:
        -Большое спасибо, герр оберштурмфюрер… - Отто коснулся его руки, едва невздрогнув: «Вы гражданский человек, месье Мальро. Можно без чинов…»
        СМайером все было впорядке:
        -Пусть отправляется навсе четыре стороны… - Отто заставил руки нетрястись, - Мальро, или как его зовут насамом деле, согласится. Он, наверняка, тоже коммунист. Унего поддельные документы. Он еще иеврей. Я видел его семью, вАмстердаме, вкино. Девушка сними была, Элиза де ла Марк… - Отто вспомнил голубые глаза итемную бороду доктора Кардозо:
        -Они похожи, сМальро… - фон Рабе немог больше сдерживаться. Развернувшись, он широким шагом пошел всвой коттедж, где его ждал месье Александр Мальро.
        Доктор фон Рабе украсил стену гостиной семейными фотографиями.
        ВБерлине, Аарон услышал отГенриха оего братьях. Опасности несуществовало, оберштурмфюрер никогда вжизни невстречал рава Горовица.
        Аарон сидел вбольшом, уютном кресле, покуривая сигарету. Отто фон Рабе поставил перед ним пепельницу мейсенского фарфора, спастушками иовечками:
        -Я врач, я некурю. Табак это яд… - Аарон убрал пачку. Доктор замахал рукой:
        -Что вы, что вы, герр Мальро! Вы мой гость, чувствуйте себя, как дома. Я держу пепельницу для коллег. Мы устраиваем вечеринки, жизнь здесь скучная… - заокном гостиной, вмаленьком, заснеженном саду, стоял снеговик. Отто улыбнулся:
        -Офицеров часто навещают их малыши, жены. Фюрер заботится освоих солдатах.
        Рассматривая снимки всеребряных рамках, Аарон старался недумать охолодных, голубых глазах, обольшой, влажной руке, коснувшейся его ладони. УОтто фон Рабе были ледяные пальцы. Пахло вкоттедже, словно вгоспитале, растворами для дезинфекции. Все фотографии висели под прямым углом. Квадратный ковер наполовицах, тоже лежал ровно. Нанизком, кофейном столике небыло ни единой пылинки. Вхрустальной вазочке красовались орехи:
        -Они очень полезны, - заметил доктор, - незря примитивные племена ими питались. Сахар, белая мука, герр Мальро, это яды. Я пропагандирую здоровую диету наших арийских предков. Дичь, лесные ягоды, рыбу, орехи… - доктор фон Рабе охотился, вуглу гостиной стояло чучело глухаря. Усадив Аарона вкресло, он подвинул стопку иллюстрированных журналов:
        -Я скоро вернусь, мы выпьем кофе. То есть вы. Я неупотребляю алкоголя икофеина… - журналы издавали общества «Аненербе» и«Лебенсборн». Отто ушел. Аарон брезгливо, убрал яркие издания. Рав Горовиц успел заметить, что они сложены строго податам.
        Ему хотелось бежать отсюда подальше, ноАарон осадил себя:
        -Несмей! Ты здесь ради дела. Фон Рабе приведет герра Майера. Вкомендатуре оформят его папку, мы уедем отсюда… - вофранцузском паспорте Луи Майера немецкой визы неимелось, ноэто несталобы препятствием. Граница между рейхсгау Остмарк иСловакией неохранялась. ИзБратиславы доВены шел пригородный поезд. Документов никто непроверял.
        -Словакия флиртует снацистами… - он поднялся, взглянув наверхний журнал. Доктор фон Рабе улыбался собложки, вформе СС, внакинутом наплечи белом халате:
        -Исконная плодовитость арийских женщин ипути ее развития, - прочел Аарон. Он сжал зубы, чтобы невыругаться. Рав Горовиц разглядывал групповое фото намраморных ступенях виллы фон Рабе вБерлине. Геринга иГеббельса он узнал попарадным портретам. Аарон незря два года провел вГермании. Отто обнимал заплечи старшего брата. ОМаксимилиане фон Рабе рав Горовиц слышал иоткузена Мишеля, иотМеира.
        -Мелкий воришка… - поморщился Аарон, смотря вкрасивое, надменное лицо эсэсовца. Макс носил штатское, как ивсе остальные наснимке, кроме Отто иГеринга.
        Внизу фото он увидел надпись: «Поздравляем сновым званием!». Генрих, стоял рядом сЭммой, держа наповодке овчарку. Аарон подумал:
        -Хорошенькая девочка. Она непохожа наМакса… - глава семейства, граф Теодор, улыбался:
        -Инаотца эта Эмма непохожа… - Аарон вздохнул:
        -Ябы несмог, конечно. Питер, Генрих, работают всамом сердце нацистской Германии, каждый день, рискуя жизнью. ИМеир тоже… - Аарон неговорил отцу, чем занимается Меир. Он подозревал, что доктор Горовиц, досих пор, считает Меира сотрудником Федерального Бюро Расследований:
        -Они все еще очень молоды… - Аарон перевел глаза наснимок доктора фон Рабе вмедицинском кабинете, вбелом халате. Врач положил руку наплечо человеку вбольничной одежде:
        -Клиника Хадамар, - прочел Аарон, - юбилейная стерилизация. Пять сотен операций… - Аарона затошнило. Он подышал, рассматривая карту Индии иГималаев. Рав Горовиц проследил заотмеченным маршрутом:
        -ИзКалькутты насевер, вЛхасу. Кузина Тесса часто бывает втамошних монастырях. Она постригалась вЛхасе… - навязчиво пахло чем-то медицинским, неприятным. Под чучелом глухаря лежал альбом вбархатном переплете, счерным, готическим шрифтом: «Мои достижения». Раву Горовицу совершенно нехотелось открывать страницы.
        Он вернулся вкресло:
        -Кофе придется выпить. Ноесть я здесь немогу, как иукоменданта, вкабинете… - Аарон непритронулся кпеченью. Дверь вспальню Отто была приоткрыта. Широкую кровать устилало белоснежное, кружевное покрывало. Несколько подушек были аккуратно сложены горкой. Надеревянном полу виднелись гири игантели.
        -Отто больше шести футов ростом… - Аарон заметил снимок скакой-то партийной конференции. Отто фон Рабе стоял снацистским знаменем, гордо откинув голову:
        -Идеальный образец арийца, - зло пробормотал Аарон, - глазабы мои нанего несмотрели… - он оглядел пустынную, хирургически чистую комнату. Рядом счучелом дикаря стоял проигрыватель ирадио. Аарон порылся впластинках:
        -Вагнер, речи Гитлера, песни партии. Чего еще ждать? - намаленькой кухоньке царила чистота. Фон Рабе объяснил, что офицеры едят вобщей столовой. Здесь он держал кофе иугощения для гостей.
        -Например, для вас, герр Мальро… - тонкие губы улыбнулись. Набелом кафеле стены висела одинокая, вышитая салфеточка, сочертаниями террикона иготическим шрифтом: «Gro?e fur Deutschland».
        -Семейный девиз, - вспомнил Аарон. Он услышал сзади мягкий голос:
        -Работа моей сестры, Эммы. Она рукодельница, как положено немецкой девушке. Она сейчас готовит подарок кюбилею фюрера. Эмма вышивает картину сего портретом ицитатами из«Майн Кампф»… - он снял шинель, отмундира пахло морозом, лицо раскраснелось. Отто фон Рабе потер большие, ухоженные руки:
        -Я обещал кофе, герр Мальро. Вы мне должны рассказать оСтрасбурге, исконно немецкой земле. Когда-нибудь, - голубые глаза пристально смотрели наАарона, - она вернется рейху, как раньше… - Аарон никогда непосещал Страсбург, ноуспел прочесть огороде вэнциклопедии. Доктор фон Аарон почувствовал прикосновение прохладной руки. Немец поглаживал его ладонь:
        -Я завами поухаживаю, герр Мальро… - Аарон заставил себя кивнуть.
        Отто решил:
        -Он понял. Он такойже, как я. ВоФранции все можно делать открыто. Я даже незнаю, как начать. Уменя никогда небыло никого, кроме неполноценных пациентов… - судя повсему, герр Мальро, невпервый раз имел дело слюдьми, подобными ему. Он положил руку наплечо Отто:
        -Садитесь, доктор фон Рабе, - унего был низкий, красивый голос, - я сочту зачесть свами побеседовать… - Аарон оглянулся:
        -Может быть, мне удастся соблазнить вас кофе? - темные глаза блестели, он часто дышал:
        -Это непорок, уверяю. Всего лишь… - герр Мальро продолжал улыбаться, - маленькая слабость. Можно, иногда, позволить себе… - Отто, скрыл облегченный вздох:
        -Наконец-то, такой человек, как я. Пусть он еврей, коммунист, пусть он притворяется. Я хочу попробовать. Он уедет, сМайером, я его больше никогда неувижу. Я излечусь, обязательно. Это впоследний раз… - Отто устроился вкресле. Вытерев ладонь ополу пиджака, Аарон налил воду впростой кофейник. Он опустил руку вкарман. Все было наместе:
        -Уменя получится. Он боится, как ивсе мерзавцы. Он трус, помни… - разлив кофе почашкам, Аарон пошел вгостиную.
        Рава Горовица обыскали, прежде чем пропустить вкомендатуру лагеря, Аарон был ктакому готов. Он знал, что вДахау может наткнуться надоктора фон Рабе. Рав Горовиц никому несказал освоих планах, новнимательно слушал Генриха, когда младший фон Рабе говорил обратьях:
        -Макс может быть здесь… - Аарон присел рядом сОтто, - однако он тоже меня никогда невидел.
        Он искоса посмотрел напокрасневшие щеки врача:
        -Он скрывает свои наклонности. Заподобное полагается концентрационный лагерь… - Аарон вспомнил, как эсэсовец поглаживал его руку. Рава Горовица передернуло. Офицер напроходной, обыскивавший Аарона, повертел упаковку таблеток фирмы Bayer: «Увас гастрит, герр Мальро?»
        -Капли откатара… - Аарон помнил семейную легенду. Он развел руками:
        -Состуденческих времен. Лекарство надо пить почасам… - таблетки он купил вмюнхенской аптеке. ВАмстердаме, вразговоре сотцом, Аарон пожаловался набессонницу. Доктор Горовиц потрепал его поголове:
        -Неудивительно, ствоей работой… - отец задумался:
        -Еслибы я знал, ябы привез тебе американский препарат, новБерлине ты можешь купить хорошие лекарства.
        Средство продавалось ивМюнхене, без рецепта. Таблетки назывались «Веронал». Доктор Горовиц объяснил, что навкус они слегка горьковатые. Вкомнате пансиона, Аарон проверил, как пилюля растворяется вкофе. Следов неосталось. Вылив жидкость враковину, он помешал гущу: «Ничего невидно».
        УАарона были ловкие руки. ВИерусалиме он учился искусству писать Тору иделать тфилин. Аарон заменил таблетки отжелудка снотворным. Глядя нааккуратную пачку, никто, ничегобы незаподозрил. Аарон приготовил средство наслучай встречи сдоктором фон Рабе. Генрих, правда, сказал, что старший брат неупотребляет кофе, норав Горовиц надеялся, что Отто уступит его уговорам.
        -Незря он меня сюда пригласил… - эсэсовец, медленно, пил кофе. Аарон бросил вчашку две пилюли, суточную дозу для взрослого человека:
        -Он, наверное, хотел меня шантажировать, угрожать, что неотпустит брата, то есть герра Майера, если я не… - Отто скрыл сонный зевок:
        -Расскажите мне оСтрасбурге, месье Мальро… - Аарон говорил спокойно имонотонно. Кроме таблеток, вкармане твидового пиджака, уАарона имелось еще кое-что. Когда Мишель делал тайник вподкладке его саквояжа, он следил запальцами кузена. Рав Горовиц устроил еще один тайник, вкармане. ВМюнхене, вхозяйственной лавке, Аарон купил шило. ВПраге кузен Авраам, весело, заметил:
        -Можно сказать, это наш семейный удар… - затянувшись папиросой, Авраам повертел свое шило:
        -Мой покойный отец, мальчишкой, организовывал отряды самообороны, впервых кибуцах. Обучали поселенцев эмигранты, изРоссии, изПольши, сопытом первой революции, борьбы спогромщиками. Отец встретил человека, воевавшего юнцом впольском восстании. Он служил связным узнаменитого Волка, вЛитве, впартизанском отряде. Волк ему показал удар. Потом он дошел доотца моего, атеперь я им владею… - Авраам, лениво, улыбнулся:
        -Он требует хладнокровия, иверной руки. Ито, идругое, уменя имеется… - он поднял шило: «Одно движение, имгновенная смерть».
        Рав Горовиц нестал интересоваться, практиковалли кузен удар. Он отозвался:
        -УВолка детей небыло. Изде Лу один Мишель остался, икузен Теодор, потете Жанне. Мишелю жениться надо, унего титул. Теодору почти сорок, но, наконец-то, ион девушку встретил… - Авраам вытянул длинные ноги:
        -Утебя, рав Горовиц, титула нет, ноты тоже ставь хупу. Тебе два года дотридцати… - Авраам добавил: «Ия поставлю, когда хорошую девушку встречу».
        -Ты атеист, - удивился Аарон. Кузен потер обросший рыжей щетиной подбородок:
        -Атеист. Я пью, курю, ем свинину, ивсе остальное… - он повел рукой:
        -Изуважения кдедушке Исааку. Упапы хупа тоже была… - рав Исаак Судаков умер вначале века, однако Аарон нестал спорить. Кузен потянулся:
        -Тем более, благодаря Оттоманской империи иколониальной администрации, унас, как ты знаешь, попросту несуществует светского брака. Придется идти ктвоим коллегам, раввинам… - всерых глазах метался смех.
        -Ты могбы вЕвропе жениться, - заметил Аарон, - нанееврейке… - кузен, неожиданно холодно, отчеканил:
        -Никогда подобного неслучится. Мои дети родятся евреями, вИзраиле. Ивообще, - подытожил доктор Судаков, - мне ненравятся девушки вдиаспоре. Они все… - Авраам помолчал, - нетакие. Моя жена должна жить вИзраиле… - Аарон хотел спросить, откуда кузен знает, что европейские девушки отличаются отуроженок Палестины, нововремя прикусил язык.
        -Например, мадемуазель Аржан, - недовольно заметил доктор Судаков: «Унас, вИзраиле, онабы…»
        -Доила коров, - ядовито сказал рав Горовиц:
        -Она талантливая девушка, актриса, модельер. Что ей увас делать? Увас кино неснимают, одежду нешьют… - доктор Судаков смотрел куда-то вдаль:
        -Евреи должны жить вИзраиле, - твердо сказал кузен, - амадемуазель Аржан крестится… - бросив сигарету вкамин, он заговорил очем-то другом.
        Рав Горовиц помнил, как надо действовать шилом, ноположил его втайник просто для спокойствия. Аарон нехотел рисковать. Он должен был привезти герра Майера домой:
        -Надо получить разрешение мерзавца… - Аарон заставил себя положить руку наподлокотник кресла… - надеюсь, что меня нестошнит… - пальцы Отто тянулись кего ладони. Рав Горовиц коснулся запястья:
        -Вы устали, герр фон Рабе. Отдохните. Я вас провожу вспальню. Напишите распоряжение обосвобождении моего брата… - он подсунул фон Рабе листок изблокнота иручку:
        -Надеюсь, он прямо здесь незаснет. Мы сним почти одного роста, однако, он больше весит. Меня отдвух таблеток через четверть часа сморило. Двадцать минут прошло… - Отто, довольно криво, расписался. Аарон ловко убрал бумагу:
        -Вставайте, герр фон Рабе. Неволнуйтесь, я все понимаю… - оказавшись накровати, Отто пробормотал:
        -Посидите сомной, герр Мальро, расскажите… - закрыв глаза, эсэсовец уткнулся вподушку. Немного подождав, Аарон вымыл обе чашки:
        -Думаю, я больше никогда его неувижу. ВПраге герр Майер сходит кадвокату, идаст заверенные показания. Банду скоро осудят иповесят, - снадеждой подумал Аарон.
        Вкомендатуре, он предъявил адъютанту записку отобершурмфюрера фон Рабе. Комендант был занят сдругим посетителем. Кёгель, кивнув, поднял телефонную трубку:
        -Я отправлю охранника завашим братом… - Аарон понял, что впервые увидит герра Майера ненафотографии, алицом клицу:
        -Человек, из-за которого Клара мне отказала… - Аарон велел себе:
        -Несмей! Ты встретишь девушку, которая тебя полюбит, как Габи… - он решил, что надо сразу обнять герра Майера, иуспеть шепнуть хотябы его французскоеимя:
        -Главное, чтобы он незапинался… - попросил Аарон, - он будет выглядеть удивленным, ноэто нестрашно. Ябы тоже удивился, еслибы меня Меир, споддельными документами, нашел вконцентрационном лагере. Хотя нет… - Аарон скрыл усмешку, - Меиру ябы неудивился. Ипапе тоже. Атем более, Эстер. Мы семья… - он побледнел.
        -Волнуется, - адъютант покашлял: «Хотите воды, месье Мальро?»
        -Спасибо… - Аарон сглотнул:
        -Мне надо будет посмотреть ему вглаза. Мужу женщины, которую я… - Аарон принял стакан:
        -Недумай отаком. Клара герру Майеру ничего нерасскажет. Ия, конечно, тоже… - повозвращении вПрагу он обещал себе постараться, ивывезти Майеров, всей семьей, вАмерику или Лондон:
        -Он еще незнает, что унего трое детей теперь, икот… - услышав шаги, Аарон поднялся. Тикали большие часы устены. Спиной он почувствовал заинтересованный взгляд адъютанта:
        -Генрих говорил, что они сентиментальны, подонки. Геббельс плакал, слушая, как Габи поет немецкие песни. Нацист сейчас будто вкино пришел… - Аарон вспомнил покойную тетю Ривку. Доктор Горовиц часто возил детей налето вКалифорнию. Они жили навилле тети, купались вбассейне, отец иФилипп ездили сними наокеан. Роксанна Горр занималась сплемянниками актерским мастерством:
        -Мистер Чаплин тоже нам уроки давал… - дверь открылась, - я помню, Меиру десять лет исполнилось. Чаплин закончил «Золотую лихорадку». Мы ленту навилле утети смотрели. Чаплин уговаривал папу Меира вкино привести, обещал занять его вфильмах. Говорил, что унего талант… - герр Людвиг напоминал свои фотографии, ноАарон понял, что мужчина потерял фунтов двадцать веса.
        -Луи! - всхлипнул рав Горовиц. Раскрыв объятья, он бросился квысокому, худому человеку, вполосатых штанах, игрубой, зимней куртке снашивкой, номером икрасным треугольником:
        -Луи, милый мой, я тебя похоронил… - унтерштурмфюрер Кёгель незнал французского языка. Он посмотрел натрясущиеся плечи месье Александра Мальро. Младший брат рыдал наплече герра Луи. Заключенный неловко обнимал его, моргая глазами. Кёгель, невольно, вытер щеку. Он помахал, подзывая охранника: «Приказ обосвобождении готов. Оберфюрер Лориц его подпишет».
        Братья стояли рядом.
        -Они похожи, - вздохнул Кёгель, - он коммунист, конечно, нофранцуз. Герр Александр сюда приехал, неполенился. Оберфюрер сказал, что надо отпустить старшего герра Мальро. Министр иностранных дел Риббентроп вПариже, напереговорах. Незачем создавать неприятный инцидент. Мы неимели права задерживать иностранного гражданина без вызова консула, без официального разбирательства. Нокакой упорный этот Мальро. Загод непризнался, кто он такой, насамом деле… - адъютант, мягко, сказал: «Подождите напосту охраны. Мы оформим документы».
        Братья ушли, всопровождении солдата. Вынул бумагу изпишущей машинки, адъютант стал ждать звонка отоберфюрера Лорица.
        Месье Луи Мальро принесли гражданскую одежду. Братья молчали, сидя наскамье, под портретом фюрера. Старший месье Мальро только снял пенсне. Людвиг понятия неимел, что зачеловек перед ним, темноволосый, высокий, хорошо одетый. Обнимая его, мужчина, быстро, шепнул, по-французски:
        -Меня зовут Александр Мальро. Вы мой старший брат,Луи.
        Людвиг искоса поглядывал нанезнакомца. Наподстриженном виске блестела седина:
        -Ноему, кажется, тридцати еще нет. Неужели партия? Ноя неслышал, чтобы кого-то выручали излагеря. Икак моя фотография, оказалась вофранцузском паспорте? - неизвестный, кембы он ни был, мог получить снимки Людвига только уКлары:
        -Ясно, что он посещал Прагу. Что сними? СКларой, сАделью… - сердце глухо билось:
        -Я неверю… Мне неразрешат вернуться обратно натерриторию. Товарищи будут думать, что я мертв… - охранник пришел заЛюдвигом, когда заключенные чистили сортиры.
        Обычно они работали наместном заводе вооружений, ноиногда несколько бригад оставляли влагере, для уборки территории. Занеделю никого неказнили, виселица вцентре плаца стояла пустой. Людвиг много раз видел наней трупы. Говорили, что оберфюрер Лориц считает подобное зрелище полезным для поддержания дисциплины среди заключенных. Летом, правда, эсэсовцы невыдерживали больше двух-трех дней, иубирали разложившееся, исклеванное птицами тело.
        Людвиг зашевелил губами:
        -Если я выберусь отсюда, то обязательно, расскажу обо всем. Расскажу, напишу. Мир должен знать, - вконцентрационные лагеря неприезжали журналисты. Немецких газетчиков пускали натерриторию, свободную отзаключенных. Внацистских статьях писали одосуге солдат, вскользь упоминая, что влагерях асоциальные элементы перевоспитываются честным трудом, наблаго рейха.
        -Как вСоветском Союзе… - впервые сказал себе Людвиг. Он читал немецкое издание: «USSR im Bau». Они сКларой даже думали переехать изЧехии вМоскву. Клара мечтала попасть наспектакли Мейерхольда иТаирова, Людвиг хотел участвовать всоциалистических стройках. Год назад, вЕвропе стали писать опроцессах вМоскве. Никто несомневался, что Троцкий враг советского государства, однако теперь речь зашла одругих людях.
        Перед отъездом вЛейпциг состоялось заседание пражского комитета партии. Людвиг, заметил, что он, лично, неверит, обвинениям против Бухарина, соратника Ленина. Товарищи сним спорили, ноЛюдвиг, все равно, настаивал насвоем. Осенью, после мюнхенского сговора, чешское правительство запретило деятельность партии. Коммунисты были единственной организацией, призывавшей квооруженному сопротивлению аннексии Судет.
        -Надо уходить вподполье… - незнакомец принял отсолдата костюм ипальто Людвига. Он, вежливо, поблагодарил эсэсовца:
        -Надо отправить куда-нибудь Клару иАдель… - Людвиг переодевался вкоридоре комендатуры: «Нокуда?». Он посмотрел натемную, лагерную куртку, наполосатые штаны:
        -Я немогу, - понял Людвиг, - немогу расстаться сКларой, сдевочкой. Нокто тогда будет бороться сГитлером… - вкармане пиджака остался кусочек картона, входной билет наЛейпцигскую книжную ярмарку. Людвиг посмотрел надату:
        -Двадцать первое октября. Задень доэтого меня арестовали, впансионе. Мы завтракали, снемецкими товарищами. Гестапо оцепило улицу, никому неудалось уйти. Я неиспользовал билет… - одежда висела мешком. Кое-как, затянув брючный ремень, он взял пальто.
        Оберфюрер Лориц вышел вприемную:
        -Поезжайте домой, герр Мальро, - наставительно, сказал комендант, - инепоявляйтесь больше вГермании. Вы иностранный гражданин. Вы должны понимать, что ваши взгляды, ваши… - Лориц погладил редкие волосы налысине, - активности, противоречат духу нашего государства… - месье Александр подтолкнул брата кдвери:
        -Большое вам спасибо, герр оберфюрер. Я уверен, что Луи получил хороший урок… - Лориц проводил взглядом французов:
        -Мы вернули Судеты, иАвстрию, исконно немецкие земли. Скоро вернем иЛотарингию, сЭльзасом. Мальро станут подданными рейха. Если герр Луи неисправится, его ждет еще одно заключение… - французы, всопровождении охранника, шли кглавным воротам лагеря.
        Оправив китель, комендант посмотрел набольшие часы. Настало время обеда.
        Захлопнулась тяжелая дверь арки. Наверху тускло светилась большая, бронзовая свастика. Вокруг пустынной дороги лежали заснеженные поля. Людвиг вдохнул острый, холодный ветер:
        -Вы знаете… - он помолчал, - нас привезли сюда взакрытых машинах. Я понятия неимел, как выглядит местность… - равнина была плоской, унылой, нагоризонте поднимались холмы. Людвиг надел очки: «Городок. Я вижу шпили, крыши…»
        Аарон позволил себе выдохнуть:
        -Дахау, герр Майер. Оттуда ходит поезд вМюнхен. Вы отдохнете, имы покинем рейх. Поедем вПрагу, квашей жене… - Аарон заставил себя незапинаться, - кдетям… - Людвиг замер:
        -Мы хотели, собирались. Клара, бедная моя девочка, как ей было одиноко. Должно быть, осенью, она еще небыла уверена… - Людвиг, неожиданно, сказал:
        -Унас одна дочка, Адель… - незнакомец вздохнул:
        -Пойдемте, герр Майер… - он огляделся:
        -Такси разъехались. Здесь минут сорок, пешком. Холодно, правда… - шляпу Людвигу невернули, сославшись нато, что вещь отсутствовала вописи предметов, изъятых при аресте. Шляпы, действительно, небыло. Людвиг оставил ее вномере, сшарфом иперчатками, намереваясь забрать их после завтрака. Пальто он взял вниз. Хозяин дешевого пансиона экономил наотоплении, встоловой было зябко.
        -Я потерплю… - незнакомый мужчина снял шляпу.
        Он размотал шарф, стащив перчатки:
        -Держите. Я хочу, чтобы госпожа Майерова идети увидели вас вдобром здравии. ВДахау я вас накормлю, перед поездом… - они шли погрязной, вразъезженном снегу, обочине дороги. Тучи над головой потемнели. Аарон поежился, чувствуя задувающий заворотник пальто ветер. Рав Горовиц начал говорить.
        Майер затих, слушаяего:
        -Вы некоммунист… - мужчина остановился, - рав Горовиц, вы рисковали жизнью, чтобы меня спасти. Вы подделали документы, нелегально приехали сюда. Вы еврей, вконце концов. Это опасно для вас, почему… - Аарон смотрел вперед:
        -Никогда он неузнает правды. Так лучше, для всех. Клара его любит, аунего лицо светится, когда он говорит ожене, одочери… - протянув Майеру сигареты, он прикрыл ладонями огонек зажигалки. Руки застыли.
        -Надо вМюнхене его одеть, - напомнил себе Аарон:
        -Снего все сваливается, он синостранным паспортом, без визы. Незачем привлекать внимание. Аарон посмотрел втемные, так похожие наего собственные, глаза. Он услышал тихий шепот Клары: «Хорошо, так хорошо…». Рав Горовиц заставил себя невспоминать запах ванили, натеплой кухне, веселые голоса девочек, Пауля скотом наколенях, листающего учебник: «Пусть они будут счастливы. Она будет счастлива».
        -Кто спасает одну человеческую жизнь, тот спасает весь мир, - Аарон вытер глаза:
        -Дым попал, герр Майер. Вы теперь отец троих детей… - он увидел улыбку нахудом лице:
        -Он улыбался нафото, сКларой. Иона тоже. Господи, как больно… - Майер протянул ему руку:
        -Я незнаю, как вас благодарить, рав Горовиц. Завсе… Трое детей… - они пошли дальше. Людвиг рассказывал Аарону осмерти герра Рейнера:
        -Он беспокоился, оПауле. Конечно… - Майер замедлил шаг, - конечно, он будет нашим сыном, Сабина, дочкой, как иначе? Рав Горовиц, то, что вы делаете, дети, которых вы изПраги вывезли…
        -Я был неодин, герр Майер, - почти весело отозвался Аарон, - мне помогали. Надо всегда помнить, что хороших людей больше. Обещаю, что мы вас отправим куда-нибудь вспокойное место. Будете преподавать, госпожа Майерова… - он чуть несказал: «Клара», - втеатр устроится. Дети учиться пойдут. Пауль нетакой ребенок, как все. Ему надо жить всемье, надо, чтобы онем заботились…
        -Всегда, пока мы живы… - кивнул Людвиг. Они миновали поворот. Каменная, серая стена Дахау почти скрылась извиду:
        -Птицы, - сказал Майер, - они залетали, влагерь. Кружились над головами. Мы наних несмотрели, рав Горовиц. Слишком… - он махнул рукой: «Солнце вышло, над холмами».
        Зимний, слабый, диск терялся вснежной дымке. Крылья белых, голубей играли золотом. Птицы пропали где-то над равниной. Аарон кивнул вперед:
        -Пойдемте. Вам надо поесть илечь спать, впансионе, вМюнхене. Завтра купим одежду ипоедем домой.
        -Домой… - повторил Людвиг.
        Солнце скрылось, они шли, пряча лица ответра. Навстречу ехала блестящая, черная машина. Накапоте трепетал нацистский флажок. Аарон оглянулся:
        -Они покинут Прагу, аты останешься, рав Горовиц. Будешь делать все, что втвоих силах, пока возможно. Идаже дальше… - Аарон увидел накрыле машины надпись: «Feldgendarmerie», под раскинувшим крылья, прусским орлом. Опель исчез заворотами лагеря.
        Макс нашел младшего брата наполе, рядом слагерной псарней. Здесь тренировали собак. Квечеру подморозило, тучи разогнал ветер, натемном небе мерцали первые звезды. Полигон заливало белое сияние электрических прожекторов. Отто стоял всерой шинели, без фуражки. Короткие волосы мерцали вмощных лучах, перекрещивающихся наполе. Доктора фон Рабе разбудил вестовой, измедицинского блока. Начиналось совещание.
        Отто разлепил глаза:
        -Я помню, Мальро был здесь. Он меня впостель укладывал… - вкрохотной ванной, Отто плеснул водой влицо, - почему я днем заснул? Ноя устаю, много работы… - дел уврачей хватало. Кроме рутинного осмотра новых заключенных, умерщвления асоциальных элементов истерилизации, они налаживали программу исследований. Отто хотел, чтобы, перед его отъездом вБерлин, ивтибетскую экспедицию, все было готово. Постель оказалась смятой, ноего одежда была впорядке. Голова, немного, отяжелела:
        -Неужели все случилось? Мальро человек моего толка, несомненно. Или ничего непроизошло? Незнаю… - Отто, быстро, переоделся:
        -Больше нестоит рисковать. ВТибете я найду арийскую девственницу, вылечусь, привезу ее вБерлин. Родятся дети… - отец, иногда, смешливо говорил Максу, что тому пора жениться. Штурмбанфюрер отмахивался:
        -Несмоей работой, папа. Впереди война, сейчас надо думать одругих вещах… - Отто знал, зачем брат навещает Дахау, икто содержится, вБлоке Х. Обедая сМаксом вМюнхене, Отто, недоуменно, заметил:
        -Полгода прошло. Зачем ты сней бьешься? Примени строгие меры воздействия. Каждый хочет жить, иеврейка… - Отто поморщился, - тоже.
        Макс отложил серебряную вилку:
        -Я вошел сходатайством крейхсфюреру. Фрейлейн Кроу получит звание почетной арийки. Многим ученым ивоенным оказали такую честь. Генерал-полковнику Мильху, например… - брат тонко усмехнулся. Мильх, вгражданской жизни, исполнительный директор «Люфтганзы», поддерживал нацистов деньгами. Рейхсмаршал авиации Геринг хотел, чтобы Мильх занимался Люфтваффе. Геринг даже попросил фюрера поговорить сбудущим работником. Мильх принял предложение министерства авиации. Отец генерала был евреем, ноГеринг заметил: «Я сам решаю, кто уменя еврей». Родословную Мильха перекроили, придумав другого родителя, арийского происхождения.
        Макс отпил французского вина:
        -Она леди Кроу. Ее мать была дочерью герцога, Экзетеры получили титул отВильгельма Завоевателя. Ты сам настаивал, - подмигнул он брату, - что герр Петер, истинный образец арийца. Унего отец русский, славянин, неполноценный, как учит нас фюрер, - Отто вспомнил лазоревые, как небо глаза:
        -Они попроисхождению варяги. Скандинавы считаются арийцами. Руны доказывают… - Макс удачно скрыл зевок. Орунах младший брат мог распространяться бесконечно. Макса, подобная, поего мнению, откровенная чушь, неинтересовала.
        Намерения штурмбанфюрера были просты. Макс хотел дослужиться добригадефюрера СС, ивыйти вотставку. Он собирался жить навилле, вБаварии, возиться свнуками, рыбачить вгорном озере, илюбоваться картинами.
        После аншлюса Макс навестил Вену, налаживая вгороде работу осведомителей СД. Собственность евреев конфисковали. Наскладе Макс отобрал несколько картин малых голландцев, иотличный этюд Лиотара, к«Даме сшоколадом». Макс видел шедевр вЛондоне, вНациональной Галерее.
        Ему нравились импрессионисты, однако получить Моне или Ван Гога было невозможно. Картины шли напродажу, зазолото. Холсты передавали доверенным дилерам. Торговцы, частным образом, связывались сколлекционерами вАмерике, сообщая сведения одоступных шедеврах. Наскладе Макс долго рассматривал эскиз Рафаэля кфреске «Триумф Галатеи». Наподобное, он, конечно, инерассчитывал. Рисунок отправлялся вличное собрание рейхсмаршала Геринга. Макс ожидал аннексии Чехии. Впражских музеях было, чем поживиться. Он даже поручил Генриху составить примерный список наиболее выдающихся картин.
        -Уевреев Чехии тоже отберут имущество… - Максимилиан смотрел наширокую спину, всерой шинели. Тор сидел рядом сОтто, брат удерживал овчарку наповодке:
        Картинная галерея вышла отличной. Старший граф Рабе непожалел денег наполы дерева венге, финский гранит стен, исветильники матового стекла. ВБерлине Макс часто навещал новые залы. Он проходил вотдельную комнату для рисунков, любуясь Веласкесом. Совторым наброском Макс никогда нерасставался. Он заказал вмастерской, наМузейном Острове, особую папку для перевозки, поразмерам бумаги. Куратор отдела графики объяснил Максу, что главными врагами рисунков являются солнечный свет ивлажность. Вгалерее отец установил американскую систему охлаждения воздуха, посовету специалистов изберлинских музеев.
        Стех пор, как фрейлейн Кроу привезли вДахау, Макс часто доставал эскиз. Женщина стояла, откинув голову, глядя ему вглаза. Немного тронутые охрой волосы падали наплечи. Макс неотдал набросок наэкспертизу. Он, искренне, думал, что это ученическое подражание, как истрочка внизу: «ALS IK KAN». Штурмбанфюрер справился вэнциклопедии:
        -Небывает такого. Все рисунки Ван Эйка давно известны. Должно быть, мальчишка иделал, Мишель де Лу… - Макс поморщился. После победы над Францией он хотел, как следует, осмотреть запасники Лувра.
        Макс даже показал рисунок фрейлейн Кроу:
        -Она похожа навас. Старый мастер, средневековый… - штурмбанфюрер был готов начто угодно, толькобы заставить упрямицу работать нарейх. Группа Отто Гана, занимавшаяся расщеплением ядра атома, ждала доктора Кроу. Наполигоне Пенемюнде для нее готовили отдельный коттедж. Макс знал, что фрейлейн Констанца занимается реактивными двигателями. Штурмбанфюрер следил запубликациями, внаучных журналах. Он пока ничего неговорил Вернеру фон Брауну, норейхсфюрер СС дал разрешение привлечь доктора Кроу кработе над новыми моделями самолетов.
        -Иракет… - пробормотал Макс. Он вспомнил холодные, надменные глаза фрейлейн Кроу:
        -Я неинтересуюсь искусством, - девушка едва посмотрела нарисунок, - незатрудняйтесь приглашением вкартинную галерею.
        -Упрямица… - Макс заметил наполе бесформенную, втолстой куртке иштанах, фигуру. Овчарки повалили человека наземлю. Он, размахивая руками, отбивался, собаки рычали. Потрепав Тора поголове, брат отстегнул поводок: «Фас!».
        -Красивый пес, - одобрительно сказал Макс, подойдя кОтто:
        -Охранник, защитник семьи. Генрих Аттилу кормит печеньем, ипозволяет ему валяться надиванах. Вырастил изсобаки левретку… - свора расступилась, Тор бросился належавшего человека. Отто крикнул: «Молодец!». Доних донесся сдавленный, отчаянный стон:
        -Ненадо, пожалуйста, ненадо… - Отто свистнул: «Тор, держи его!». Овчарка вцепилась клыками вкуртку, прижимая заключенного кутоптанному снегу, недавая человеку двинуться.
        -Посмотришь назрелище, - усмехнулся брат, - ты доберманов еще невидел. Они быстрее, чем овчарки. Тор, назад! - велел Отто. Пес отпустил человека. Заключенный, пошатываясь, поднялся. Полицу текла кровь, почти черная, вярком свете прожекторов. Доктор фон Рабе свистнул: «Сюда!». Овчарки улеглись уего ног, брат вытащил изкобуры пистолет. Отто, спокойно выстрелил. Пуля взрыла снег уног заключенного, он дернулся. Человек побежал, закрывая голову руками. Отто приказал солдатам, удвери псарни: «Выпускайте».
        Они были, действительно, быстрее. Макс, восхищенно, подумал:
        -Словно ракеты, окоторых мне фон Браун рассказывал.
        Доберманы облепили ноги человека, рычащей, извивающейся массой. Над полем пронесся страшный, пронзительный крик. Собаки лаяли, Отто улыбался:
        -Они сразу бросаются нагениталии. Одежда непомогла, отличные челюсти… - он оглянулся, велев овчаркам:
        -Теперь ваша очередь. Дальше ничего интересного непроизойдет… - заключенный замолчал. Собаки, отталкивая друг друга, рвали безжизненное тело.
        -Пойдем, - брат похлопал Макса поплечу, - я тебя кофе напою.
        Фельдъегерь привез штурмбанфюреру, изБерлина, два документа. Вкабинете Макса, вблоке Х, лежало свидетельство Ehrenarier, почетной арийки, для фрейлейн Констанцы Кроу, выданное Бюро поИсследованию Расовых Вопросов рейха, заличной подписью Гиммлера.
        Кроме того, взаписке отШелленберга говорилось, что гестапо, читавшее письма Отто Гана, обнаружило сведения оскором расщеплении атомного ядра. Ган работал савстрийским физиком, Лизой Мейтнер, еврейкой. Летом Мейтнер удалось покинуть Германию. Макс подозревал, что профессор приложил руку кее отъезду, однако прямых доказательств ненашли. Арестовать великого ученого, гордость Германии, никтобы неосмелился. Мейтнер обосновалась вСтокгольме, они сГаном переписывались. Макс пробежал глазами абзац:
        -Покойная доктор Кроу, впрошлом году, настаивала, что мы были правы, Отто. При бомбардировке атомов урана, энергии выделяется гораздо больше. Это противоречит утверждениям, что оболочка атома нераспадается… - дальше шли формулы. Макс учился наюриста, но, запоследнее время, стал разбираться вфизике. Этого требовала работа сГретель, как он иногда называл фрейлейн Кроу.
        -Ферми мы упустили… - они сбратом возвращались вкоттедж. Макс был вштатском, он редко носил форму, даже влагере. Он уткнул нос вкашемировый шарф. Сосновной территории доносились размеренные звуки сирены. Начиналась вечерняя поверка:
        -Ферми вАмерике, сЭйнштейном, иСилардом. Бор вКопенгагене. ВДанию мы войдем, рано или поздно. Скандинавы, почти немцы… - штурмбанфюрер вспомнил, что для проектов физиков нужна тяжелая вода:
        -Уран мы получили, - он скинул куртку, Отто пошел варить кофе, - иводу тоже получим. Заводы вНорвегии. Норвегия станет нашей… - Макс привольно устроился вкресле:
        -Весь мир будет нашим, ифрейлейн Кроу выйдет заменя замуж… - он пролистал статью брата оплодовитости арийских женщин. Отто обрушивался натабак иалкоголь, как яды, препятствующие зачатию.
        -Фрейлейн Кроу курит… - Макс принял отбрата кофе, взяв орех:
        -Пусть курит. Я уверен, что Отто преувеличивает. Пусть что угодно делает, главное, чтобы она согласилась… - Макс представил ее, вспальне, навилле, среди шелковых простыней. Он сжал руку вкулак:
        -Доктор Кроу разумный человек. Я ей покажу представление, она испугается. Предъявлю свидетельство почетной арийки, мы поженимся иулетим вБерлин. Майорана тоже будет работать, обязательно.
        Макс разгрыз крепкими зубами еще один орех. Он покачал носком сшитого вИталии, назаказ ботинка:
        -Привози завтра утром свору, Отто. Иовчарок, идоберманов. Я сними управлюсь, - добавил Макс, небрежно, - утебя много дел, сотъездом… - штурмбанфюрер несобирался приглашать напредставление аудиторию.
        -Трое, - он блаженно выпустил ароматный дым, - Гретель, Гензель, ия. Больше никого ненадо… - штурмбанфюрер думал ономере для новобрачных, влучшем отеле Мюнхена, ошампанском, охрупкой, белоснежной шее, где тускло, блестел золотой медальон.
        Наканикулах его светлость, тетя Юджиния идядя Джованни, водили детей квоскресному завтраку, водин изроскошных отелей, пососедству сГанновер-сквер. Констанца помнила фрески, мрамор ихрусталь, блеск серебра, накрахмаленные скатерти, иведжвудский фарфор. Остро, волнующе пахло трюфелями, рядом срозовым лососем переливался темный жемчуг иранской икры. Взрослые заказывали шампанское икофе, детям приносили хорошо заваренныйчай.
        -Тетя Юджиния брала нас к«Фортнуму иМэйсону», после утренников, втеатрах. Меня, Тони иЛауру… - Констанца носила бархатное пальтишко, сошляпкой наспине, туфельки наплоской подошве. Девочки пили какао ишоколад, избольших, фарфоровых чашек. Констанца болтала ногами, исподволь перелистывая страницы книги наколенях.
        -Я ивтеатре читала… - накартонной тарелке лежал пышный омлет, - втеатре, вметро, вавтобусе… - кормили здесь, словно водном издорогих отелей.
        Утром солдат всерой форме вкатывал вкамеру, как ее называла Констанца, столик наколесиках. Выбежать, броситься вкоридор было невозможно. Напороге вставал второй охранник, спистолетом. Тоже самое происходило ивовремя обыска. Мужчина, навещавший Констанцу, правда, называл его уборкой комнат. Личный обыск именовался, ядовито думала Констанца, медицинским осмотром. Его проводила сухопарая женщина, средних лет, вбелом халате, совершенно непохожая намедсестру.
        Констанца понимала, что ивкомнате, ивванной, стоят фотокамеры. Письменных принадлежностей ей недавали. Девушка удерживалась, неделая пометки ногтем наполях книг. Она нехотела, чтобы нацисты хоть что-то отнее получили. Таже самая женщина, раз внеделю, подстригала Констанце волосы иногти. Вванной держали итальянское мыло, американский зубной порошок, вкартонной коробочке. Все вокруг, мрачно думала Констанца, было картонным. Зубная щетка оказалась старомодной, срукояткой слоновой кости. Металла ей неприносили.
        -Боятся, что я оружие сделаю… - Констанца ковыряла вомлете сгибающейся вилкой. Назавтрак она получала икру, французские сыры, паштет излосося, свежевыпеченный хлеб, икруассаны. Накартонную тарелку клали виноград, персики исладкие, тающие ворту груши. Констанца жевала горбушку, намазанную маслом, изалпом выпивала два стаканчика кофе. Эсэсовец, внимательно, смотрел закаждым ее движением.
        Большую часть времени Констанца проводила накровати, закинув руки заголову, глядя впотолок. Иногда она перекочевывала настул, затягиваясь сигаретой, отхлебывая кофе. Задесять месяцев, она успела составить вголове сдесяток статей, иначать новую монографию, обэлементарных частицах, основанную напроблемах, которые они сЭтторе обсуждали вРиме. Все волновые уравнения Констанца помнила наизусть.
        -Когда мы выберемся отсюда… - она отодвинула почти нетронутую тарелку, требовательно протянув руку, - я запрусь влаборатории, ибуду писать, целыми днями. Этторе тоже, я уверена. Где он, что сним? - Констанца размяла сигарету, солдат щелкнул зажигалкой. Она ни скем неговорила, кроме своего визитера. Констанца, ночами, вспоминала голос Этторе. Она думала обрате:
        -ВЛондоне считают нас мертвыми, - понимала девушка, - скорее всего, списали наше исчезновение надвойное самоубийство. НоСтивен меня, конечно, искал. Он, Маленький Джон, его светлость. Питер здесь, вГермании… - девушка скривилась:
        -Фашист. Впрочем, он меня неувидит. Я здесь оставаться несобираюсь, иЭтторе тоже, - Констанца несомневалась, что Майорана недаст согласия работать наГитлера.
        -Он человек чести… - Констанца, покуривая, скосила глаза напистолет второго солдата:
        -Нокак выбраться? Пойти насделку, при условии, что они освободят Этторе? Нет, им нельзя доверять, как бешеным псам… - Констанца, ребенком, видела вБанбери бешеную собаку. Она выросла соспаниелями, взамке, иникогда их небоялась. Ей было лет пять. Няня взяла ее иТони вдеревенский магазин. Девочек вБанбери все любили. Хозяева лавок баловали маленьких леди, как их ласково называли. Тони рассматривала сладости наприлавке, няня рассчитывалась, аКонстанца увидела взъерошенного пса, медленно бредущего пообочине. Глаза собаки потускнели, изо рта капала слюна.
        Девочка толкнула дверь, зазвенел колокольчик, няня едва успела ее подхватить:
        -Нельзя, милая, нельзя трогать собаку. Она болеет, она опасна… - Констанца помнила, что пса застрелили:
        -Этторе боится собак… - девушка курила, - он мне рассказывал. Еще сдетства. Нет, я никогда, ничего неподпишу… -она, едва заметно, качнула головой, - нельзя запятнать честь ученого, даже вмалом. Нельзя идти сними напереговоры. Их надо расстреливать… - она увидела голубые глаза своего визитера:
        -Нельзя обманываться. Тетя Юджиния говорила мне орусской пословице. Невсе, то золото, что блестит. Он любезен, однако ему надо только одно… - отдыхая отсоставления вуме уравнений, Констанца вспоминала рисунок, который ей показал мужчина. Они сдевушкой, действительно были похожи. Констанца, намгновение, нахмурилась:
        -Узоры, нараме зеркала. Наверное, шифр… - она скрыла улыбку:
        -Надо попробовать его взломать. Всредние века шифры бывали очень… - она поискала слово, - изысканными, сматематической точки зрения… - задесять месяцев, Констанца пока непридумала, что ей делать. Понятно было, что британского консула она неувидит.
        Девушка, рассеянно, потушила сигарету. Фарфоровую пепельницу приносили каждый раз, когда Констанца нажимала кнопку звонка. Ночью свет вкомнате невыключали. Здесь вообще имелась всего одна кнопка. Констанца понимала, что освещением управляют извне. Она, небрежно, кинула взгляд всторону рычажка:
        -Можно вскрыть стену, ногтями. Найти провода, устроить короткое замыкание, пожар… - лампы вкомнате окружала проволочная сетка. Каменные потолки поднимались надвенадцать футов. Констанца предполагала, что они сидят вподвале старого, почти средневекового дома. Мебель привинтили кполу. Даже еслибы Констанце удалось, непривлекая внимания, сдвинуть ее сместа, допотолкабы она все равно недостала. Девушка была чуть выше пяти футов ростом.
        -Ни стекла, ни фарфора, ни металла… - пепельница стояла перед ней. Констанца потянулась завторой сигаретой. Она услышала мягкий, знакомый голос:
        -Позвольте мне… - взяв усолдата зажигалку, он щелкнул пальцами:
        -Оставьте нас. Как вы поели, дорогая фрейлейн? - мужчина, оценивающе, посмотрел наКонстанцу:
        -Ненадо себя морить голодом, увас отменная фигура… - Макс видел перед собой будущую гордость немецкой физики, графиню фон Рабе. Он успел забыть, что два года назад кривился, говоря оее плоской груди ихудых ногах. Девушка больше напоминала воробья, ноМаксу стала нравиться фрейлейн Констанца. Всвете лампы ее волосы тускло светились, напоминая осенние листья. Макс представил себе лес, окружавший шале, вБаварии, Констанцу, гуляющую сним поберегу озера. Он услышал детский смех илай собаки.
        Доберманов иовчарок заперли вособой комнате. Отто покормил свору, напсарне. Макс нехотел никаких неожиданностей.
        -Поела, - сухо сообщила она, стряхивая пепел: «Где консул Великобритании?»
        Штурмбанфюрер смотрел наупрямый, острый подбородок, немного припухшие глаза, высокий лоб. Фотографии изванной он изучал сам, неподпуская других офицеров. Ему нехотелось, чтобы кто-то еще разглядывал его будущую жену.
        -Майорана мог ее видеть… - Макс попытался отогнать такие мысли. Свору он приготовил, наслучай, если фрейлейн доктор начнет упираться:
        -Если она его любит, она навсе пойдет… - думал Макс, - согласится работать. Она его забудет, после первой ночи сомной, - итальянец его неинтересовал. Майорана мог всю оставшуюся жизнь провести вДахау. Ребята, работавшие сним, жаловались, что физик почти прекратил разговаривать. Он отворачивался, глядя встену, идавно неспрашивал, что случилось сфрейлейн Кроу.
        -Он ираньше страдал нервами, - вспомнил Макс, - пусть лечит их вбараке. Сумасшедших Отто отбирает для медицинского блока. Долго герр Майорана все равно непротянет… - Макс надеялся, что фрейлейн доктор, увидев свидетельство почетной арийки, сменит гнев намилость.
        -Я принес подарок… - Макс всегда говорил так, ставя перед фрейлейн очередные сладости. Констанца смотрела налист бумаги, свытисненным, нацистским орлом, сосвастикой, читала готический шрифт.
        -Здесь говорится… - нанее повеяло сандалом, хорошим табаком, теплое дыхание защекотало ей ухо. Гость наклонился над ее плечом: «Говорится, что…»
        Ее голосом можно было резать металл:
        -Я умею читать. Рейхсфюрер СС Гиммлер удостоверяет мое арийское происхождение.
        -Именно… - обрадовался Макс, отступив отстула. Фрейлейн доктор поднималась, откинув рыжеволосую голову. Он улыбался:
        -Это большая честь, для человека свашими предками. Вы сможете, стать ведущим физиком Германии, получить лабораторию, уран, тяжелую воду… - фрейлейн Кроу побледнела:
        -Я вам непредставлялся, леди Кроу… - Макс поклонился, - граф Максимилиан фон Рабе. Я давно восхищаюсь, вашим умом, талантом, трудолюбием… - Констанца сдержала дрожь. Длинные, сильные пальцы поглаживали ее запястье. Он пришел вхорошем, штатском костюме, при галстуке. Макс, внезапно, притянул ее ксебе:
        -Считайте свидетельство свадебным подарком, фрейлейн Кроу. Конечно, увас будет все, что вы захотите. Вилла, слуги, драгоценности, личный самолет… - Макс даже непонял, как она ухитрилась выгнуться.
        Фрейлейн Кроу оказалась гибкой, будто кошка. Верхняя губа поднялась, обнажив кривые зубы, обрывки свидетельства полетели ему влицо:
        -Моя бабушка, мать моего отца, - отчеканила девушка, - была еврейкой. Доктор Мирьям Кроу, одна изпервых женщин, врачей, вЕвропе. Я непредам ее память, инепредам свою честь… - Констанца зарычала, вырываясь, царапая его руку:
        -Засуньте самолет себе взадницу, проклятый нацистский ублюдок, жалкая тварь, тайком подсматривающая заженщинами… - его щеку обожгла пощечина. Макс, разъяренно, схватил девушку затонкие плечи, как следует, встряхнув:
        -Я свами долго церемонился, милочка. Это время прошло. Мы кое-куда прогуляемся, вы станете уступчивей… - удерживая девушку, он крикнул: «Нам нужна помощь!». Приковав Констанцу наручником ксвоему запястью, он рванул цепочку: «Марш вперед».
        -Приберите здесь, - велел Макс охранникам. Он вытолкал Констанцу впустой, подвальный коридор.
        Вотдельном крыле подвала блока Х оборудовали несколько особых комнат, для работы. Возить гостей, как называл заключенных Макс, вбольшой лагерь, было неудобно. Кроме Макса иего коллег, имен пребывающих вблоке Х людей, никто незнал. Вбумагах они проходили под номерами. Даже клички, как Гензель иГретель, могли оказаться опасными. Насовещании, рейхсфюрер СС, задумчиво, сказал:
        -Ненадо риска. ВДахау кто только несидит, анаши подопечные, - Гиммлер, мимолетно, улыбнулся, - известные люди. Их снимки печатались вгазетах, внаучных журналах. Их могут узнать.
        Макс понял, что фотографии Гретель засекретили. Вовсяком случае, внаучных публикациях, штурмбанфюрер, их ненашел. Англичане были осторожны.
        Вкоридоре Макс остановился. Фрейлейн Кроу попыталась вывернуться. Он, левой рукой, схватил ее захрупкую шею: «Тихо, я сказал!». Обернувшись кохранникам, Макс коротко кивнул намассивную, железную дверь, отделяющее особое крыло откомнат гостей.
        Констанца сжала зубы:
        -Он меня пытать собирается? Пусть делает все, что хочет. Я несоглашусь, неподпишу… - отправляясь кфрейлейн доктору, Макс велел привести итальянца вкамеру. Комната была пустой, скаменным полом, истоком вуглу. Встену вделали прочное, пуленепробиваемое стекло. Между собой, офицеры, называли помещение «театром». Всоседней комнате поставили несколько мягких кресел, наполу лежал персидский ковер. Окно закрывала плотная штора, управляемая электричеством. Заставив Констанцу опуститься вкресло, Макс принял отохранника вторую пару наручников:
        -Ведите себя разумно, фрейлейн, ия обещаю, все сложится ввашу пользу… - Констанца услышала щелчок. Макс приковал ее запястья кподлокотникам.
        -Штора… - она смотрела наплотную, непроницаемую ткань, - он мне собирается показать Этторе, мерзавец… - глаза Макса опасно похолодели. Констанца подавила дрожь:
        -Нельзя его бояться. Он только этого иждет. Он хочет меня сломать. НоЭтторе… - она прислушалась. Изкоридора доносился лай собак. Констанца, незаметно, царапала пальцами подеревянному подлокотнику:
        -Хотябы щепку, что угодно. Я соглашусь, для вида. Он снимет наручники, я ему воткну щепку вглаз… - она недумала, что будет сней дальше. Констанца хотела увидеть смертную тень наспокойном, холеном лице, почувствовать кровь наруках:
        -Он сдохнет, - сказала себе девушка, - впетле, или отпули. Я приду посмотреть, обещаю. Главное, чтобы Этторе недвигался. Я ему рассказывала, как вести себя ссобаками. Я помню, мы смеялись, что вКембридже обязательно заведем кого-нибудь. Ретривера, они очень добрые. Я говорила Этторе, что он привыкнет… - лай приближался.
        Констанца услышала вкрадчивый голос:
        -Лагерная свора, дорогая фрейлейн. Очень красивые собаки… - Макс нажал кнопку настене, - рабочие животные. Тренированные. Давайте полюбуемся… - большие, мощные овчарки, поджарые доберманы обнюхивали углы пустой камеры. Констанца попросила:
        -Пожалуйста. Пусть Этторе стоит, неподнимая рук, ничего неделая. Собаки небросятся нанеподвижного человека… - для удобства, штурмбанфюрер велел раздеть заключенного. Кроме того, ему хотелось сравнить себя сбывшим женихом фрейлейн Кроу. Макс могбы заказать фотографии изванной, однако он предпочитал посмотреть начеловека лично. Он, мимолетно, вспомнил леди Холланд:
        -Интересно, что она делает, после статьи? Спряталась вдеревне, должно быть. Муха все равно унас накрючке. Он поставляет отличную информацию, мы делимся сведениями сяпонцами… - самураи планировали еще одну атаку навостоке:
        -Они необъявят войну Советскому Союзу. Их больше интересует Тихий океан, британские колонии вАзии. Иненадо, - весело подумал Макс, - пока Америка займется схватками сЯпонией, мы приведем кпокорности Европу, иБританию… - перед ним встали прозрачные, светло-голубые глаза леди Холланд. Фото ее брата, сделанные вРиме, лежали вдосье юноши, наПринц-Альбрехтштрассе:
        -Пусть он попробует появиться врейхе, - сказал Макс Шелленбергу, - он пожалеет, что насвет родился. Сдохнет нависелице, или нагильотине. Да ипотом… - Макс прошелся покабинету, навилле, - уних здесь нет никого, я ручаюсь. Ни один немец нестанет наних работать… - Эмма, Генрих иПитер вытаскивали лодку наберег. Аттила весело скакал вокруг, отряхиваясь. Макс полюбовался искрами осеннего солнца, вбелокурых волосах сестры:
        -Какая она красавица, Эмма. Жаль, что вСС нет женских подразделений. Однако, сбольшой войной, подобные батальоны, непременно появятся. Конечно, девушек непошлют нафронт, нопонадобятся секретарши, операторы радио… УЭммы отличная голова. Я ее устрою вженскую школу. Вся семья будет вСС, - Макс улыбнулся:
        -Генриху два года осталось. Потом он уходит изминистерства труда внаше хозяйственное управление.
        Он щелкнул зажигалкой:
        -Если граф Хантингтон сюда приедет, мы его живым невыпустим, Вальтер.
        Макса неинтересовало, что случилось следи Холланд. Он был уверен, что больше никогда ее неувидит.
        Дверь соседней камеры открылась. Щека фрейлейн Кроу смертно побледнела. Итальянца втолкнули вкомнату. Толстое стекло изолировало камеру отпосторонних звуков. Макс кинул взгляд назаключенного:
        -Невпечатляет. Я приятно удивлю фрейлейн Кроу. Она, должно быть, думает, что все мужчины такие, бедняжка… - Констанца ни очем недумала. Собаки поднимались:
        -Пусть он недвигается, пожалуйста. Они нестанут такого делать… - сердце девушки колотилось, - он гениальный физик. Это спектакль, чтобы испугать меня… - собаки окружили Майорану. Он стоял, опустив руки. Констанца заметила, как мелко дрожат его пальцы.
        Макс наклонился над креслом:
        -Фрейлейн Кроу, насколько я помню, вы хотели стать женой герра Майорана, вы его любили… Любите, - поправил себя штурмбанфюрер:
        -Вваших силах спасти великого физика. Подпишитесь… - Макс, заранее, приготовил бумагу. Фрейлейн Кроу благодарила рейхсфюрера СС задоверие, обязываясь работать наблаго Германии:
        -Подпишитесь, игерра Майорану, немедленно, освободят. Я обещаю… - его голос был сладким, тягучим, словномед:
        -Если я кивну, - отчаянно подумала Констанца, - он разомкнет наручник. Иначе мне неподписаться. Щепки нет, ногти коротко пострижены. Я вцеплюсь ему влицо. НоЭтторе, нельзя рисковать его жизнью. Он врет, они никогда неотпустят Этторе… - Констанца облизала пересохшие губы. Девушка, невольно, открыла рот. Овчарка, застеклом, лизнула руку Этторе, мужчина напрягся. Констанца, забыв онаручниках, рванулась изкресла: «Нет, милый! Ненадо!». Запястья пронзила острая боль. Майорана, оттолкнул собаку. Овчарка замотала головой, вцепившись ему владонь. Макс, силой, удержал Констанцу вкресле:
        -Сидеть! Поставьте подпись, спасите его! Вы нечеловек, фрейлейн, неженщина. Вы волчица, без чувств! Поставьте подпись, иначе его разорвут накуски, наваших глазах… - собаки сбили Майорану сног. Макс мог послать вкамеру охранников, соружием, овчарок идобермановбы перестреляли. Он боялся, что фрейлейн Кроу опять начнет упрямиться.
        -Черт сним, - кровь брызнула настекло, - он все равно небудет работать. Ион нетак ценен, как Гретель… - Макс отстегнул наручники. Она, кажется, даже непоняла, что происходит. Макс вложил вее пальцы паркер, сзолотым пером:
        -Подписывайте, ивсе прекратится… - собаки облепили поваленного напол человека. Максу показалось, что, даже отсюда, он слышит рычание илай. Унее были огромные, остановившиеся глаза, однако ручку она взяла. Макс подсунул ей документ:
        -Сума она несойдет. Она неизподобных женщин, моя Гретель. Произошел несчастный случай, бывает. Когда она успокоится, я объясню, что пытался спасти герра Майорану, нобыло поздно. Она забудет онем, как только… - еслибы неопыт Макса, онбы лишился глаза.
        Перо воткнулось немного ниже, кровь потекла полицу, ручка упала накаменный пол. Мотнув головой, он сразмаха ударил девушку кулаком, потонким губам: «Сучка!». Макс прижал ее лицом кстеклу, раздвинув коленом ноги:
        -Смотри, смотри, все твоя вина… - он задрал простую, темно-синюю юбку, затрещало белье. Кровь капала набелую рубашку. Он схватил рыжие волосы, недавая ей двинуться:
        -Смотри, я сказал!
        Констанца незакрыла глаза. Собаки медленно отходили отбезжизненного, изуродованного тела. Она видела искаженное, окровавленное, искусанное лицо. Майорана недвигался. Темная лужа растекалась покаменному полу. Констанца дернулась отболи, сдержав стон: «Я, я его убила…». Боль становилась сильнее, заполняя тело:
        -Девственница, - удовлетворенно подумал Макс, - она отменя никуда неденется. Ноникакой свадьбы. Она опасна, чуть глаза меня нелишила. Строгое содержание, постоянное наблюдение. Я ее сломаю. Сломал… - несмотря наболь вщеке, он удовлетворенно улыбнулся. Макс успел сдержаться:
        -Осложнений мне ненадо. Впрочем, мы обо всем позаботимся… - отступив, он едва успел поймать фрейлейн Кроу. Девушка потеряла сознание.
        Макс усмехнулся:
        -Ей понравилось. Ибудет нравиться, обещаю… - он быстро привел себя впорядок, потрогав щеку:
        -УОтто хорошие руки. Если шрам иостанется, то маленький… - уложив фрейлейн Кроу вкресло, он подтянул спущенные чулки, иодернул юбку:
        -Я ее буду навещать. Она согласится работать, что ей еще останется? Унас небудет рычага давления… - отдышавшись, Максимилиан закурил, - однако мы обойдемся… - длинные, темные ресницы девушки недрожали. Сняв телефонную трубку, Макс попросил оператора, наверху: «Соедините меня смедицинским блоком, пожалуйста».
        Вечером штурмбанфюрер фон Рабе отключил фотокамеры вкомнате заключенной 1103. Он выбрал номер, вспомнив дату рождения фрейлейн. Он сидел, вкабинете, зачашкой кофе, глядя начерные, четкие цифры напапке, насвастику, нараскинувшего крылья орла. Заокном, вчистом, зимнем небе, зажигались первые, ясные звезды.
        Попросьбе брата, Отто приехал смедицинским набором. Фрейлейн даже неуспела прийти всебя. Доктор фон Рабе сделал внутривенный, успокаивающий укол. Брат посмотрел начасы:
        -Давай пообедаем, пока готовят операционную. Вмешательство займет минут двадцать, процедура известная. Я ее первый раз студентом делал… - Отто пошевелил губами:
        -Я несчитал, но, думаю, я провел больше тысячи. Найдутся для меня овощи? - он, озабоченно, посмотрел набрата. Макс уверил его: «Непременно».
        Повар вблоке Х, доотбора вСД, работал вГармише, вдорогом отеле. Он готовил для участников зимней олимпиады. Макс ел озерную форель, вминдальном соусе, сбелым вином. Для Отто подали пюре изкорня сельдерея, смускатным орехом, итыквенные оладьи. Надесерт принесли яблочный штрудель исвежие, итальянские апельсины.
        Собак увезли, взакрытом грузовике, охранники вымыли камеру. Тело, вчерном, холщовом мешке, отправилось вкрематорий. Фрейлейн спокойно спала вкресле.
        -Операция делается под общим наркозом, - Отто, энергично, жевал, - таков протокол. Абдоминальная хирургия… - Макс откашлялся:
        -Милый, еще папа говорил, что неслед застолом обсуждать подобное. Мы немедики… - брат, немного, покраснел:
        -Прости, я неподумал. Квечеру она очнется. Я ее привезу сюда.
        Доверяя Отто, Макс нехотел присутствовать наоперации. Штурмбанфюрер, вообще, нелюбил медицинских манипуляций. Он ходил кдантисту, порекомендованному Генрихом. Младший брат, весело, сказал:
        -Несмотри, что Франц мой ровесник. Унего легкая рука, иотнего непахнет нафталином, - Макс расхохотался, вспомнив доктора Эренберга, лечившего их, подростками:
        -Я всегда кашлял. Эренберг, наверняка, забивал запах пота, или чеснока. Евреи грязные, отних воняет… - серые глаза Генриха были спокойны. Он согласился: «Да».
        Вкресле удоктора Франца Макс чувствовал себя уютно. Он болтал сдантистом озаграничных командировках, ипривозил врачу маленькие сувениры.
        Успев связаться срейхсфюрером СС, Макс доложил осмерти Майораны. Подокументам итальянца вообще несуществовало, труп неподлежал оформлению.
        -Трупа нет… - Макс затянулся американской сигаретой, глядя настолб черного дыма, нагоризонте:
        -Все очень кустарно… - он поморщился, - пропускная способность блока недотягивает идодвадцати умерщвлений вдень. Надо подобное как-то… - Макс задумался, - перевести наболее налаженные рельсы. Оберштурмфюрер Эйхманн, вВене, делился идеями… - Макс познакомился сЭйхманном, вовновь организованном, венском гестапо.
        Макс занимался подготовкой осведомителей для СД. Вена славилась театрами имузеями, город посещало много западных туристов. Заними надо было следить, и, повозможности, вербовать. НаПринц-Альбрехтштрассе, Эйхманн считался специалистом поеврейскому вопросу. ВАвстрию его перевели для налаживания эмиграции местных евреев изстраны. Затортом «Захер», вкофейне, Эйхман заметил:
        -Полумеры, Макс. Некоторые уезжают, некоторых мы сажаем вконцлагеря, норечь идет омиллионах. Унас впереди Европа, мы несможем кормить жидовский кагал. Никаких лагерей наних нехватит… - Эйхманн поморщился: «Депортация, тоже невыход».
        -Разные бывают депортации, Адольф, - Макс подмигнул хорошенькой официантке. Девушка зарделась:
        -Я подумаю, - обещал штурмбанфюрер.
        -Майорану депортировали, - усмехнулся Макс, - прямиком впечь. Какой еще нужен выход? Нечего больше думать… - после обеда он занялся документами новой заключенной. Поставив Гиммлера визвестность обоперации, Макс услышал веселый голос рейхсфюрера:
        -Правильно. Она разорвала бумагу, которую врейхе получила едвали сотня человек. Как вБиблии, сказано? Жестоковыйные. Пусть узнает насвоей шкуре, порядок обращения севреями. Ябы им всем провел подобное вмешательство. Хватит их потомства наземле арийцев… - имея отца, еврея, заключенная 1103сама считалась еврейкой, что изанесли вее папку. Гиммлер сказал Максу, что 1103нестоит держать вБерлине.
        -Ненадо риска, - недовольно заметил рейхсфюрер, - здесь иностранные дипломаты, ученые. Очень хорошо, что ты настоял насвоем, имы ничего несообщили группе Гана. Я ему недоверяю, он себе науме. Пусть 1103работает сих данными изсвоего, - Гиммлер расхохотался, - северного уединения.
        1103, специальным рейсом, всопровождении Макса, отправляли назакрытый полигон Пенемюнде. Макс позвонил туда, поговорив сначальником службы безопасности. Оберштурмбанфюрер уверил его, что, кприезду 1103, приготовят отдельный коттедж:
        -Электричество, колючая проволока, фотокамеры… - донесся донего голос спобережья Балтийского моря, - все, как положено, партайгеноссе фон Рабе.
        Макс налил вкартонный стаканчик горячего, хорошо заваренного кофе.
        Он нехотел спрашивать уОтто отом, что его интересовало. Макс несобирался распространяться, даже брату, освоих планах. Вконце концов, он совершал преступление против расы, учитывая новый статус 1103:
        -Я подожду, - решил Макс, - ничего страшного. Пусть придет всебя, после операции. ВПенемюнде вернемся, - он усмехнулся, - ктому, что нам обоюдно приятно. Ей просто больше некуда пойти. Она сделает все, что я скажу. Я ее сломал… - вспомнив запах крови вкомнате, Макс, шумно, выдохнул:
        -Сегодня я ее кое-чему обучу. Надзирательница сней ночует, ноя отошлю охрану… - сунув вкарман сигареты, он спустился вниз. Вкомнате 1103слабо пахло чем-то медицинским. Надзирательница сидела укойки, читая журнал общества: «Лебенсборн». Макс, невольно, улыбнулся.
        Он посмотрел начасы:
        -Увас есть время поужинать вобщей столовой. Я побуду сзаключенной.
        Макс присел натабурет. Она лежала, закрыв глаза, вытянувшись наспине. Он приподнял одеяло игоспитальную, холщовую рубашку, соштампом. Щеку даже непришлось зашивать. Отто дал Максу тампон сперекисью водорода:
        -Царапина, квечеру затянется… - Макс, внимательно, рассмотрел себя взеркало. Брат оказался прав. Кровь запеклась, щека припухла, но, судя повсему, шрама он избежал.
        Отто обещал, что шрамы у1103тоже исчезнут:
        -Они очень маленькие… - брат пил минеральную воду, - при подобном вмешательстве ненужен сильный разрез… - Макс закатил глаза: «Отто! Я еще ем!».
        Макс посмотрел набелый, перевязанный живот заключеннойт:
        -Через неделю Отто снимет швы, иуедет вБерлин. Я отвезу 1103вПенемюнде, ивернусь домой. Проведу Рождество… - штурмбанфюрер улыбался, - всемье, сподарками. Эмма иГенрих поиграют вчетыре руки, посидим укамина… - глаза цвета жженого сахара открылись. Макс гладил ее поживоту. Рука поползла кплоской, почти незаметной груди.
        Голова болела, Констанца облизала губы:
        -Этторе больше нет. Ябы все равно его неспасла… - горько поняла девушка, - фон Рабе, егобы неотпустил. Мерзавец… - глаза увлажнились. Констанца увидела рядом очертания смутно знакомого лица:
        -Это он. Обещаю, я никогда вжизни при нем незаплачу. Я вообще больше незаплачу… - животныл:
        -Он меня… Было больно, так больно. Все из-за насилия, - разозлилась Констанца, - я вырвусь отсюда, ивстречу человека, которого полюблю, как Этторе. Бедный мой… Неплачь, - напомнила себе девушка, - несмей плакать… - она заставила себя, еле слышно, сказать:
        -Вон отсюда. Я нежелаю… - Макс наклонился:
        -Что вы желаете, милочка, ичто нежелаете, решаю я. Я ваш куратор… - он оставил руку нагруди Констанцы, - вы достояние рейха, иникогда его непокинете. Будете работать, аиначе окажетесь рядом свашим покойным женихом, вкрематории… - он мелко рассмеялся, обнажив белые, острые зубы:
        -Вы еврейка, неполноценный элемент… - сквозь одеяло Констанца нащупала бинты:
        -Что сомной? Какая операция… - ибез того, бледное лицо, совсем побелело:
        -Я принес вам кофе… - Макс расстегнул брюки, глаза девушки расширились, - мы его потом выпьем, фрейлейн. Операция рутинная, мы подвергаем подобному вмешательству представительниц неполноценных рас… - Макс ловко перевернул ее набок: «Помните, я должен остаться вами доволен. Лежите тихо!»
        Она ничего неумела. Максу пришлось делать все самому, ноему даже понравилось. Он вытер ей рот накрахмаленным, смонограммой, платком, идал отпить кофе:
        -Завтра я навещу вас. Надо готовиться кпереезду, фрейлейн… - Констанца старалась неслушать его голос. Ворту остался неприятный, металлический привкус:
        -Операция… - она, незаметно сжала руки вкулаки, - операция для неполноценных рас… - Констанца вспомнила газеты, которые читала вЛондоне. Девушка приказала себе неплакать:
        -Насуде, - девушка закрыла глаза, чтобы невидеть его лица, - я стану свидетелем обвинения. Я приду посмотреть наего казнь. Мне надо выжить, обязательно… - Констанца молчала, стиснув зубы: «Надо выжить».
        Эпилог
        Лхаса, март1939
        Над бурыми, пустынными холмами еще невзошло солнце. Ночь едва перевалила заполовину. Наравнине, вокруженном стенами монастыре Сэра мерно бил колокол. Монахи поднимались вполовине четвертого утра. Узкое окошко каменного затвора, насклоне горы, выходило навосток. Затвор стоял среди скал, почти сливаясь скамнями. Книзкому входу вела незаметная тропинка. Большая, лохматая, черная собака, растянувшаяся поперек дороги, широко зевнула.
        Вокошке замерцал тусклый свет лампады. Водворе затвора, около деревянной, расписанной охрой икиноварью, калитки, бил родник. Рядом стояло деревянное ведро. Босые, нежные ноги, прошлепали постертым ступеням. Зашуршала нижняя ряса, грубой шерсти, раздался плеск воды. Верхняя ряса, желтая, спурпурной накидкой, была сложена науступе, устены крохотной комнатки. Кроме лампады, подвешенной накрюк, ипростого столика, здесь больше ничего небыло. Вмаленькой миске осталось несколько ложек вареного, холодного риса.
        Завтракали монахи после чтения сутр имедитации. Вмонастыре братья собирались вобщем зале, ноздесь она жила одна. Умывшись, она провела влажной ладонью понаголо выбритой голове. Девушка ловким, привычным движением, опустилась наколени.
        Конец зимы она провела вженской обители Гару, ксеверу отгорода. Монахини читали сутры вустланном коврами, увешанном танками, зале. Она привыкла кшороху ряс, кмонотонным, низким голосам, кблеску старой краски надеревянных статуях. Перед получением степени геше, знатока древних текстов, положено было три года прожить взатворе. Некоторые монахи удалялись вгорные пещеры. Наставники разрешили ей разбить время затвора нанескольколет.
        Оставался месяц, который она провела среди скал, вкомпании тхочи. Древняя порода, издавна, охраняла тибетские монастыри. Тхочи, воспитанная собака, редко нарушал ее уединение. Заедой пес ходил кбольшому монастырю, спал закалиткой илаял редко.
        Она скучала посвоему постоянному спутнику, маленькому апсо, сухоженной шерстью, цвета темного меда. Натибетском языке, пса звали Ринченом, драгоценностью. Ринчен пришел сней изженской обители, проделав двадцать миль пешком, посеверной дороге. Взатвор собаку брать было нельзя, Ринчена приютили братья измонастыря.
        Вшесть утра ее ждали водворе, где начинались публичные дебаты. После обеда наставники удалялись наобсуждение, аквечеру она должна была стать геше. ВБомбее Тесса объяснила Лауре, что взападном университете ее степень называласьбы докторатом. Потом она возвращалась вЛхасу.
        Вгороде Тесса жила всемье местного врача, китайца. После монастырей, она всегда оставалась вЛхасе, нанесколько недель. Тесса бесплатно принимала женщин идетей. Ей вообще было запрещено брать деньги умирян. Это было частью монашеских обетов, ноженщины немогли достичь полного посвящения, называться гелонгмой. Традиция давно пресеклась.
        Вшесть лет Тесса стала послушницей, рабджунг. Ее родители исполняли пять священных заповедей мирян, однако нестали спорить сдевочкой. Покойный далай-лама вручил Тессе монашеские одежды идеревянную чашу, для подаяния.
        Вокошко затвора, нагоризонте, она видела белые стены дворца Потала, где пребывал четырехлетний мальчик, воплощение прошлого далай-ламы. Ребенка, наисходе года, наконец-то, привезли изКитая вЛхасу. Тесса тогда еще непокинула Бомбей. Семья доктора рассказала ей оторжественной процессии, озакрытой повозке, где ехал малыш. Будущего далай-ламу, конечно, никто, кроме наставников, увидеть немог.
        Тесса любила прошлого далай-ламу. Он, всегда, находил время навстречу сдевочкой. Родители часто привозили ее вТибет. Отца, Томаса, здесь звали Тубтеном. Он лечил далай-ламу, ездил вотдаленные монастыри, принимал бедняков икрестьян. Мать, Норбу, ему помогала. Родители тоже встретились вЛхасе. Мать Тессы родилась наозере Лугуху, внароде мосо. Она пришла вЛхасу пешком, снамерением принести монашеские обеты, новстретила Томаса Вадию. Она обвенчалась вцеркви, получив благословение далай-ламы.
        Тесса вспоминала голос матери:
        -Вмоем народе нет мужей ижен, милая. Люди ходят, друг кдругу вгости, иногда всю жизнь, аиногда, расстаются после первой встречи. Разные судьбы бывают… - мать погладила ее покоротко стриженым, каштановым волосам. Тесса брила голову наголо только вЛхасе:
        -Когда я твоего отца увидела, - Норбу рассмеялась, - то задумываться нестала. Праведную жизнь ивмире вести можно. Будда, сИисусом втаком соглашаются… - уматери были светлые глаза. Отец Норбу был ученым, изАмерики:
        -Он вэкспедиции участвовал, - улыбалась Норбу, - звал мою мать уехать, однако тяжело родные места покидать.
        Тесса нашла дедушку поматери вэнциклопедии. Он погиб навойне, когда Тессе исполнилось всего два года:
        -Он инезнал, что унего вКитае ребенок остался, - вздохнула девушка. Мать иотец скончались вэпидемии чумы, вМаньчжурии. Тессе тогда исполнилось восемнадцать, иона только что приняла тридцать шесть обетов шраманеры, высшего монашеского звания для женщин.
        Она поставила накладбище англиканского собора святого Фомы камень впамять родителей, рядом смогилами бабушки идедушки. Тесса их незнала, они умерли доее рождения. При жизни Джейн иГрегори особняк наМалабарском холме стал благотворительным госпиталем, для женщин идетей. Семья переехала вбывшую пристройку для слуг.
        Едва научившись ходить иразговаривать, Тесса помогала родителям впалатах. Она играла сбольными, вгоспиталь привозили много сирот. Тесса знала, что стоит ей посмотреть нацветок, ион сразу распускается. Бабочки садились ей наруку, жуки ползли туда, куда она просила. Детям подобное нравилось. Отец рассказывал ей, что дедушка Грегори тоже умел утешать людей иснимать боль. Стоило Тессе взять заруку малыша, как ребенок прекращал плакать. Вмедицинском институте, вБомбее, профессора хвалили ее замягкое обращение смаленькими пациентами.
        Она шептала отрывки изпатимоккхи, буддийского монашеского кодекса. Тесса знала его наизусть, как идругие священные книги, наступенях обучения геше:
        -Если какой-либо монах, специально неутвержденный общиной для этой цели, поучает монахинь, такой поступок требует признания… - ей предстояло показать умение обращаться стекстами, перед наставниками, имонахами.
        Она незнала, кто будет ее противниками вдиспутах. Наставники создавали пары, пользуясь жребием. Тесса закончила повторять патимоккху. Девушка посидела, недвигаясь, глядя насерое, предутреннее небо. Колокол замолчал, монахи медитировали.
        После Лхасы она возвращалась вБомбей. Тессу ждал госпиталь, изащита диссертации вуниверситете. Училась она убританских врачей, непризнающих тибетских практик. Однако отец хорошо знал местные травы, умел обращаться сиглами, инаучил Тессу китайской медицине.
        Здесь ее звали Айя Тензин.
        Глубоко выдохнув, Тесса принялась заеду. ВБомбее многие были вегетарианцами, ее отказ отживотной пищи никого неудивлял. Ожидая самолета вГонконг, кузина Лаура жила вхорошем отеле. Повыходным Тесса, приходила кней назавтрак. Девушка, весело, говорила:
        -Овсянку мне можно есть, я голодной неостанусь. Ичай тоже… - вТибете варили чай смаслом измолока яков исолью, ноТесса такого непила.
        Одевалась впарадную рясу, она подумала, что вБомбее прочтет письма отсемьи. Тесса, всегда, аккуратно отвечала тете Юджинии:
        -Лаура вЛондон вернулась… - Тесса провела ладонями полицу, надо было сосредоточиться, - укузины Тони ребенок… - Тесса понимала, что унее никогда непоявится детей. Таков был путь монахини:
        -Уменя вгоспитале малышей сто человек, - девушка вышла водвор, - иполовина изних сироты… - она открыла калитку. Солнце вставало навостоке, стены дворца Потала золотились. Большой сокол, медленно парил над глинобитными крышами Лхасы.
        Тхочи, неожиданно, зашевелился, подняв голову, Пес пронзительно, тоскливо завыл. Тесса прислушалась:
        -Что случилось, милый? Все спокойно… - подобрав подол кэса, Тесса накинула набритую голову темно-красную ткань. Тхочи подбежал кней, попытавшись зарыться вскладки рясы. Монастырские собаки считались бесстрашными, спокойными созданиями, защищающими хозяев допоследнего. Тесса присела, обняв черную, густую шерсть: «Что случилось?».
        Тхочи дрожал, прижимаясь кдевушке, нопотом успокоился.
        -Молодец, - одобрительно сказала Тесса:
        -Всего лишь тени, милый. Они появляются, навосходе, назакате. Тебе привиделось… - они спсом пошли вниз. Сосклона холма, вся Лхаса была, как наладони. Утро обещало стать солнечным, нопрохладным. Позападной дороге пылил какой-то грузовик. Тесса потрепала тхочи поголове: «Ты проголодался, я знаю».
        Вдолине, увхода вмонастырь, трепетали разноцветные флажки, стояли барабаны для молитв. Девушка, всопровождении собаки, вошла враспахнутые, высокие ворота, ипропала извиду.
        Под низкими, деревянными балками городского рынка раскачивались, разноцветные, шерстяные ковры. Краски переливались всвете горного, заходящего солнца. Здесь продавали ковры цвета индиго икиновари, темно-зеленые, коричневые, охряные, спростыми, древними рисунками священных символов, исделанные вкитайском стиле, стиграми идраконами.
        Наприлавках громоздились медные амулеты, пахло пряностями. Торговцы кричали, зазывая покупателей. Мальчишки, слотками, разносили маленькие, горячие пирожки, жареные вмасле, изячменной муки, сначинкой измяса яков иовечьего сыра. Пирожки тоже окрашивали вяркие цвета. Зарядами прилавков, нарасчищенной, усыпанной песком площадке, накостре, дымился котел. Тибетцы, втемных халатах, сняв валяные шапки, присев накорточки, пили чай смаслом. Штурмбанфюрер Шефер обернулся:
        -Здесь недеревня, дорогой Отто, где ты выживал нацампе илепешках. ВЛхасе можно купить даже парижские духи. Тем более, овощи… - он расхохотался:
        -Поторгуемся. Мы Лхасу навещали, аты здесь впервый раз… - Шефер, иОтто носили крепкие, грубые куртки, толстой шерсти, тяжелые ботинки. Лица покрывал медный, высокогорный загар. Отто нагнал экспедицию общества «Аненербе», когда они покинули столицу Тибета. Ученые занимались исследованиями вотдаленных районах. Шефер идругие товарищи провели вЛхасе две недели, аОтто еще никогда незаглядывал встолицу Тибета. Отсюда экспедиция отправлялась вГьянгдзе, иШигадзе, изучать развалины древних крепостей, ипроводить, антропометрические исследования.
        Отто занимался измерениями последние два месяца, когда экспедиция кочевала потибетским деревням. Соединившись сдругими учеными, он, первым делом, просмотрел записи Шефера. Они взяли изБерлина инструменты для определения расовой чистоты, но, кразочарованию Отто, никто изтибетцев, необладал чертами истинного арийца.
        Шефер считал, что поиски бесполезны. Арии давно ушли изГималаев насевер. Они достигли Германии иСкандинавии, образовав нордическую расу. Отто, все равно, нетерял надежды. Работы было много, новсе товарищи отличались хорошим здоровьем, отбор вэкспедицию был строгим. Отто составлял гербарий, изанимался описанием местных племен. Охотиться им запретили. Шефер сказал, что ламы, скоторыми он встречался поприезду вЛхасу, выдвинули такое условие.
        -Надо уважать местные традиции, - развел руками штурмбанфюрер, - тем более, нас радушно принимают…
        Принимали их, действительно, как дорогих гостей. Шефер объяснял, что вуединенной местности людей неиспортила цивилизация:
        -Жизнь впримитивных условиях, - руководитель поднимал палец, - накладывает отпечаток. Они, может быть, два раза вгод видят караван торговцев. Конечно, они готовы отдать гостям даже собственных жен, - Шефер смеялся. Отто подозревал, что некоторые товарищи, надеревенских ночевках, выскальзывают изкомнаты именно заподобным. Нравы здесь были простые, вомногих местах, женщины имели понескольку мужей. Отто ворочался, под шерстяным ковром:
        -Нельзя, нельзя. Они неарийцы, нельзя предавать расу… - он улетел изБерлина после семейного Рождества. Герр Петер пришел вгости, сподарками. Он, вскользь, упомянул, что весной навестит Лондон, для окончательного перевода производства нанемецкую землю. Вытянув длинные ноги, Максимилиан закурил:
        -Очень хорошо. Впреддверии войны рейху понадобятся бензин исталь… - Отто знал, что старший брат провел две недели наполигоне Пенемюнде. Макс вернулся внеплохом настроении. Всемье, они, разумеется, неговорили озаключенной 1103, ноОтто решил, что, должно быть, еврейка согласилась работать нарейх.
        Вэкспедиции имелся радиопередатчик. Напрошлой неделе они слышали выступление фюрера, сбалкона Пражского Града. Гитлер объявил осоздании протектората Богемии иМоравии. Словакия оставалась независимым государством. Тамошнее правительство пошло насоюз снацистами. Как ипредсказывал Макс, Вермахт, войдя вЧехию, несделал ни единого выстрела.
        Когда сеанс связи сБерлином закончился, Отто расхохотался:
        -Дальше предстоят Польша иФранция, товарищи. Мы поставим наколени Британию… - кто-то заметил, что сложно вести войну состровом, находясь наконтиненте. Отто отмахнулся: «Доблестные летчики Люфтваффе позаботятся отом, чтобы отЛондона остались одни руины…»
        СШефером они, наедине, обсуждали план, вынашиваемый штурмбанфюрером.
        Ламы, судовольствием, принимали подарки снацистскими символами. Регент Тибета, управляющий Лхасой отимени малолетнего будущего Далай-Ламы, намекнул, что местные жители неотказалисьбы отнемецкого оружия. Тибетцы недолюбливали китайцев. Страна была зажата между огромными территориями, где плясали под дудку англичан. Кюгу лежала Индия, колония Британии. Вматериковом Китае, шла война сяпонцами. Страна находилась под влиянием запада, ивидела вАмерике, сБританией спасителей. Повозвращении вБерлин Шефер хотел войти крейхсфюреру Гиммлеру, спредложением послать вТибет агентовСД.
        -Через территорию Советского Союза, - сказал он Отто:
        -Сначалом войны, британцы никого через Индию непропустят. Они интернируют наших людей, как граждан враждебного государства. Аскоммунистами, - Шефер задумался, - мы подпишем пакт оненападении, перед вторжением вПольшу.
        Подобные слухи ходили вБерлине. Посмотрев накарту, любойбы понял, что Сталин хочет получить Прибалтику, Западную Украину ивосточные районы Польши.
        Отто кивнул:
        -Находясь здесь, агенты смогут вбить клин всердце британских колоний. Особенно учитывая, что наши японские союзники, рано или поздно, повернут наюг, вБирму.
        Шефер иОтто составили подробный план операции.
        Работа вгорных районах, была важна для развития медицины врейхе. Вермахт скоро мог оказаться наКавказе, напути кместорождениям Каспийского моря. Требовалось подготовить рекомендации повойне вусловиях сурового климата. Врюкзаке Отто держал связку тетрадей, исписанных мелким, аккуратным почерком.
        Тибетского языка они незнали, нонаместных рынках торговцы отлично разбирались вязыке жестов. Шефер подошел кприлавку:
        -Лук, фасоль, тыква. Хозяин сварит суп, сдомашней лапшой… - поверх рыжих головок лука, Отто увидел высокую, стройную фигуру вмонашеской рясе. Задва месяца вТибете, он привык кодиноким людям, бредущим пообочинам деревенских дорог.
        Однако это оказались немужчины. Отто знал, что монахини всегда ходят подвое. Спутница высокой была пониже икруглее, они покупали цампу ирис. Торговец насыпал зерна медным ковшиком вмешок. Вдохнув аромат свежей зелени, Отто выбрал несколько пучков лука-порея:
        -Можно сделать пельмени, напару… - местная кухня была простой исытной. Овощей вгорах росло мало, Отто обходился лепешками ивареным рисом. Свысоты своего роста, он увидел, что уподолов ряс монахинь крутится собачонка.
        -Апсо, - Шефер ткнул пальцем вгорку белой фасоли, - монастырская собака. Ты их невстречал, ая насмотрелся наподобных псов. Они застенами живут, вотличие отсобак, которые тебе нравятся… - они везли вГерманию несколько щенков местного мастиффа. Породу называли тхочи.
        Отто восхищался преданностью животных, новБерлине, совздохом подумал он, навилле хватало иодной собаки.
        -Апсо очень звонко лают, - Шефер рассчитывался заовощи, - предупреждают онезваных гостях… - вторая монахиня отошла клотку самулетами.
        Высокая женщина повернулась впрофиль. Набритую голову незнакомка набросила красную ткань. Отто замер:
        -Неможет быть. Идеальные черты лица, настоящая арийская стать. Она нетибетка, некитаянка. Здесь невстретишь высоких женщин. Унее прямые ноги, даже под рясой видно… - Отто насторожился. Сквозь гомон рынка донего донеслось тявканье собачонки инежный голос неизвестной женщины.
        Она говорила сторговцем натибетском языке:
        -Я никогда неслышал, чтобы здесь вмонастырях европейцы жили… - уОтто вспотели ладони:
        -Я был прав, исконные арийцы сохранились. Надо ее измерить, только, как кней подойти… - женщина приняла мешок срисом.
        Отто поскреб ваккуратной, белокурой бороде. Вдеревнях они небрились, но, приехав вЛхасу, остановившись вгостевом доме, привели себя впорядок. Городок, хоть ибыл маленьким, сдесятью тысячами лам, как весело говорил Шефер, новсе,же они находились встолице Тибета.
        -Я сейчас, - пробормотал Отто, - сейчас… - он достал изкармана куртки маленький, потрепанный блокнот, куда записывал слова.
        -Таши делег… - нарынке пользоваться формальным приветствием было немного смешно, ноперед ним стояла женщина.
        Пробившись через толпу, Отто наткнулся начто-то рычащее, под ногами. Собачонка, сухоженной шерстью цвета темного меда, злобно скалила зубы, упираясь лапами вземляной пол. Отто, было, хотел отпихнуть ее ногой. Монахиня легко взвалила наплечо мешок, кней подошла спутница. Они направились кворотам, ведущим водвор рынка. Собачонка уцепилась заботинок Отто, мужчина попытался ее стряхнуть.
        Она обернулась, строго сказав:
        -Ринчен, марай! Гонг данг… - женщина поклонилась всторону Отто.
        -Простите, - вспомнил он: «Собаке она велела: «Нельзя!». Она уходила, немного покачивая узкими бедрами. Собака ринулась захозяйкой. Отто прошептал: «Неверю, немогу поверить…». Его толкали, совсех сторон. Отто недвигался сместа, вспоминая большие, голубые глаза неизвестной монахини.
        Особняк вБомбее электрифицировали довойны. Кухню вгоспитале оборудовали плитами, наМалабарский холм давно провели водопровод. Вкоттедже уТессы стоял радиоприемник ипроигрыватель. Показывая Лауре комнаты, доктор Вадия рассмеялась:
        -Я неаскет, дорогая моя. Я несплю наполу, укрываясь рясой… - вБомбее Тесса носила хорошие костюмы, сшелковыми блузками, шляпки, итуфли накаблуке. Она научилась водить машину. Тесса ездила вдеревни вокруг Бомбея, сврачами, изуниверситетской клиники. Она сама садилась заруль больничного автобуса. ИзЛхасы, она добиралась доИндии нагрузовиках торговцев. Путь занимал две недели, заэто время унее отрастали волосы. ВБенгалию Тесса приезжала пусть искороткой, ноблагопристойной прической. ИзКалькутты доБомбея спрошлого века ходили поезда. Говорили, что новая авиационная компания, Tata, собирается заняться нетолько перевозкой почты, ноипассажирскими рейсами.
        -Кузина Элиза через Калькутту летела… - поставив наколени деревянную миску, Тесса месила тесто. Прием закончился, вкрохотном дворике комнаты лежали куклы имячи. Тесса привозила игрушки детям врача, ираздавала их маленьким пациентам. Закатное солнце освещало низкие, каменные стены. Ринчен, держа влапах косточку, блаженно урчал:
        -Я поем пельменей, дорогой, - Тесса накрыла миску холщовой салфеткой, - сгрибами, тыквой илуком-пореем… - апсо приподнял голову. Тесса хмыкнула:
        -Может быть, итебе достанется. Хотя ты невегетарианец… - семья доктора отдавала собаке остатки отобеда.
        ВЛхасе небыло водопровода, электричества, или газа. Тесса носила воду изколодца иготовила наочаге. Огонь весело горел, накрюке покачивался медный котел. Взявшись занож, Тесса подвинула ксебе овощи. Девушка замочила сушеные грибы вкаменной плошке. Она резала тыкву илук-порей, думая омуже кузины Элизы.
        Тесса знала все семейные новости. Лаура, попути вЯпонию, привезла кузине фотографии:
        -Нотогда они еще неразвелись… - Тесса мешала начинку для пельменей длинными, ловкими пальцами врача, - впрочем, это немое дело. Профессор Кардозо изучает чуму… - Тесса специализировалась невэпидемиологии, авженских идетских болезнях, однако она всегда читала научные журналы. Отчумы умерли ее родители. ВИндии тоже случались вспышки. Тесса, нахмурившись, раскатывала тесто:
        -Я что-то слышала, здесь, вТибете. Когда только приехала, когда еще неполучила звания геше… - большой, рукописный диплом, натибетском языке, украшенный яркими орнаментами, лежал врасшитом местными узорами, путевом мешке.
        Тесса небрала вТибет чемоданы исаквояжи. Багаж она оставляла вкамере хранения, вКалькутте. Она переодевалась вкоричневую, будничную рясу, складывая медицинский набор инемногие книги, вкрепкий мешок. ВКалькутте она садилась напоезд вГувахати, столицу Ассама. Наместном рынке собирались грузовики отправляющихся вТибет торговцев.
        Тесса привыкла кмерному покачиванию кузова, ктюкам стканями ирисом. Она спала, накрывшись рясой, или повторяла священные тексты. Ринчен лежал рядом, свернувшись вклубочек.
        Двести пятьдесят миль дороги они покрывали задве недели, сночевками. Никакого шоссе здесь несуществовало. Грузовики пылили послежавшейся земле, среди скал. Настоянках Тесса принимала больных. Она брала вТибет западные лекарства, хотя люди здесь больше доверяли ламам. Унее вмешке лежали травы, икитайский, лаковый футляр, стонкими, стальными иглами, принадлежавший ее покойному отцу. Отца имать вТибете помнили, Айю Тензин, уважали. Пациенты приносили ей рис иячменную муку, свежие, горячие лепешки. Нарассвете, грузовик уезжал дальше насевер, крестьяне махали вслед машине.
        Занявшись пельменями, Тесса неудержалась, облизав палец. Начинка была вкусной, острой. Монахам полагалось избегать подобных блюд, однако Тесса привыкла кбомбейской еде. Она непредставляла себе обеда без пряностей. ВТибет Тесса всегда привозила перец чили, игарам масалу. Вода вкотле бурлила. Рядом, накамне, стояла трехъярусная, медная конструкция для варки напару. Тесса опустила ее вкотел:
        -Откого я это слышала? Неотхозяина моего здешнего, он вКитай неездит. Была какая-то пациентка… - пельмени она сделала вформе полумесяца. Тесса вдыхала горячийпар.
        Она вспомнила женщину, вдову. Тесса принимала ее поприезду. Она тогда провела вЛхасе всего два дня, ей надо было отправляться вмонастырь. Тесса водила тлеющей, полынной сигарой над худой спиной женщины. Доктор Вадия хорошо говорила по-китайски. Заобедом, вБомбее, Тесса иЛаура, шутливо посчитали, что они, взятые вместе, знали, чутьли ни два десятка языков:
        -ВИндии иначе невозможно, - Тесса принесла овощное карри, разлив кокосовое молоко, - унас все такие. Ившколе меня хорошо учили, - девушка хихикнула. Тесса заканчивала колледж Лоуренса, насевере, впредгорьях Гималаев, старейшую частную школу вИндии. Она знала ифранцузский, инемецкий языки.
        Открыв рот, Лаура подышала: «Никогда непривыкну». Тесса подсунула ей стакан смолоком: «Это помогает». Тесса ела изотдельной миски. Лаура подняла бровь: «Ты говорила, вкарри только овощи».
        -Только овощи, - Тесса вытерла губы салфеткой. Она лукаво улыбалась:
        -Просто, если белый человек может, есть карри, то это ненастоящее карри… - Лаура расхохоталась:
        -Я тебя смуглее, дорогая моя. Тем более, я отлично загораю… - белая, нежная кожа Тессы даже навысокогорном плато, нестановилась смуглой.
        -Правильно… - Тесса складывала готовые пельмени вмиску, - женщина была изХарбина. Она пришла сюда пообету, после смерти мужа. Муж ее умер вяпонском госпитале. Ей даже тело неотдали. Он лежал вгородской больнице, его должны были прооперировать. Что-то простое, грыжа. Да, грыжа. Его зачем-то перевели ввоенный госпиталь, ион скончался, после операции. Ее принимал японец, полковник Исии. Вкабинете сидел европейский врач… - китаянке все европейцы казались наодно лицо. Она только запомнила, что японец почтительно кланялся коллеге:
        -Темноволосый, сголубыми глазами… - бросив косточку, Ринчен заинтересованно поглядел напельмени, - кузен Давид сейчас вКитае… - тетя Юджиния написала Тессе, что Элиза, пока, живет вМон-Сен-Мартене, нолетом едет обратно вМаньчжурию:
        -Ее брат досих пор вКонго. Кажется, он решил остаться вджунглях. Он тоже монах, как иты. Тете Терезе немного лучше, внучка придала ей сил… - Тесса положила перед собакой пельмень. Ринчен одобрительно гавкнул.
        -Неможет быть… - она сняла сочага чайник сгорячим, жасминовым чаем, - женщина просто ошиблась. Кузен Давид врач, он приносил клятву… - Тесса обхватила пальцами глиняную чашку. Квечеру похолодало, девушка набросила капюшон навыбритую голову:
        -Вконце концов, вдова говорила, что ее мужа убили японцы. Китай воюет сЯпонией. Понятно, что вХарбине недолюбливают оккупантов. Человек умер после операции. Такое случается, ксожалению. Нозачем его забрали вгоспиталь квоенным? Ичто там делал Давид, если это был он… - Ринчен звонко залаял, сорвавшись сместа. Тесса удивленно взглянула всторону ворот: «Все знают, что я принимаю утром, иднем. Или кому-то стало плохо?».
        Отто рассматривал искусные, резные орнаменты надеревянных створках. Проследить задевушкой оказалось просто. Ее спутница небыла монахиней. Кженщине бросились дети, игравшие водворе низкого, простого дома. Поклонившись, взяв мешок срисом, девушка нырнула, всопровождении собаки, вбоковую калитку.
        Науглу стояла мелочная лавка. Напальцах объяснившись схозяином, Отто узнал, что вдоме живет местный доктор, китаец, стибетской женой идетьми. Девушку звали Айя Тензин. Тибетец вывел Отто наулицу. Указав набелые стены дворца Потала, он провел рукой покоротко стриженой голове, завертев пальцами, будто крутя молитвенный барабан.
        Отто понимал, что девушка монахиня:
        -Нотакое противоестественно, - он купил набазаре коралловое ожерелье, - предназначение женщины вбраке, врождении детей. Унее окажутся идеальные мерки, я уверен… - вкармане куртки Отто лежали инструменты:
        -Чистейший образец арийской расы, как ия. Наши дети попадут вучебники… - ночью, вгостевом доме, думая одевушке, он понимал, что почти излечился. Отто обрадовался:
        -Остался последний шаг. Я сделаю его, изабуду опороке. Его нет, иникогда несуществовало… - он заперся втемной умывальной, тяжело, блаженно дыша. Он, правда, предполагал, что девушка незнает европейских языков, нотакое небыло препятствием. Отто инесобирался вести сней долгие разговоры. Он хотел измерить ее параметры, ипроизвести, как думал Отто, процедуру излечения.
        Собака отчаянно заливалась. Дверь скрипнула. Тесса, недоуменно, посмотрела навысокого, красивого, широкоплечего мужчину, севропейским лицом, вкуртке грубой шерсти, смедным загаром, икороткой, белокурой бородой:
        -Должно быть, ему сказали, что я врач… - Тесса оглянулась, - надо открыть ворота. Я немогу оставаться смужчиной наедине, если это невопрос жизни исмерти. Он невыглядит умирающим… - поклонившись, мужчина, неуверенно, сказал:
        -Таши делег… Нгай минг Отто ин… Тхендрадг…
        -Меня зовут Айя Тензин, - ответила девушка, набезукоризненном, немецком языке:
        -Проходите, герр Отто. Уменя горячие пельмени, совощами… - она указала намаленький дворик. Отто стоял, открыв рот. Он, наконец, шагнул внутрь, слыша неприветливое рычание собаки.
        Над равниной сгущалась вечерняя тьма. Лхаса переливалась редкими огоньками. Смутно белели стены дворца Потала. Наплощади, перед рынком поднимались вверх огни костров. Даже насклон горы, доносились заунывные звуки труб. Вконце второго месяца года, полунному, тибетскому календарю, ламы окружали города идеревни, чтобы выгнать злых духов. Отто видел процессию монахов сфлагами, споднятыми вверх нашестах танками, картинами нашелку. Они шли, кгороду, распевая сутры. Она была сейчас где-то внизу, среди сотен людей, врясах шафрановой желтизны, втемно-красных накидках.
        Она сказала, что уезжает обратно вИндию, после исхода праздника. Отто сидел водворе, держа наколенях миску спельменями. Собачонка ворчала, оскалив клыки. Айя Тензин велела псу что-то, натибетском языке. Апсо поднялся иушел вкомнату.
        -Простите, - извинилась монахиня, - он сторожевая собака, древней породы. Они недоверчивы кчужим людям.
        Отто неуспел спросить, откуда она знает немецкий язык. Фон Рабе хотел сделать поинтересоваться таким после измерения. Он ел одной рукой, опустив вторую вкарман куртки, ощупывая инструменты. Она упомянула, что живет вИндии, изанимается медициной. Она даже неудивилась его визиту. Фрейлейн только сказала: «Я слышала овашей экспедиции». Голубые глаза девушки, намгновение, похолодели, ноОтто был уверен, что Айя Тензин нестанет нарушать законов тибетского гостеприимства, инепопросит его уйти:
        -Она монахиня, пока что… - Отто помнил, что вбуддизме кротость исмирение считаются добродетелями, - она женщина, я мужчина. Она обязана мне подчиниться… - доев пельмени, допив чай, Отто достал футляр черной кожи. Он понял, что оказался неправ. Девушка, брезгливо посмотрела наметаллическую линейку ициркуль. Отто попытался сказать, что он ученый, ипросто хочет определить ее этнический тип: «Вы непохожи накоренных тибетцев…»
        Айя Тензин, ледяным голосом, заметила:
        -Думаю, нестоит обсуждать мое происхождение, герр Отто. Надеюсь, обед вам понравился. Всего хорошего, - поднявшись, она, созначением, посмотрела наворота. Отто тоже встал. Девушка была высокой, изящной, белые щеки немного раскраснелись отпламени вочаге. Пахло золой исухими травами.
        Дверь вее комнатку была приоткрыта. Отто увидел пристальные, недоверчивые глаза собачонки. Пес лежал нашерстяном ковре, устроив лапы навышитой подушке, будто охраняя постель. Стройная, нежная шея девушки уходила вниз, под темную шерсть обыденной рясы. Отто заметил тень навыбритой голове, надо лбом. Унее начинали отрастать волосы.
        -Вы меня непоняли, фрейлейн Тензин… - попытался сказать Отто.
        -Сестра Тензин, - поправила его девушка:
        -Отчегоже? Думаю, что я вас правильно поняла. Вы ищете вТибете истоки древней расы ариев, Шамбалу… - розовые губы усмехнулись:
        -Наши наставники, герр Отто, чтобы познать путь нирваны, проводят жизнь вмолитве, медитации, строгом затворе. Помните, что вы приехали намирную землю. Ведите себя так, как принято здесь… - Тензин кивнула нафутляр синструментами:
        -Будда учит, что человек судится поего поступкам, анепотому, как он выглядит… - она помолчала:
        -Все люди равны, герр Отто. Вбуддизме несуществует расы, или национальности… - Отто нерассчитывал налекцию, тем более, отженщины. Она стояла, надменно вскинув голову:
        -Я читаю газеты, герр Отто, изнаю, что происходит вГермании. Неслед превращать Тибет вподобие вашей несчастной, страдающей родины. Уходите, - она протянула тонкую руку кворотам. Собака, залаяв, выбежала водвор.
        Оказавшись наулице, он посмотрел всторону дворца Потала. Нагоризонте, черной точкой, парила какая-то птица. Отто выругался сквозь зубы:
        -Гордячка. Она незнает, скем имеет дело… - фрейлейн упомянула, что будет участвовать впроцессии, апотом вернется вмонастырь Сэра, ипроведет внем ночь.
        -Вернее, взатворе, - поправила себя девушка, - я внем жила, месяц, перед получением звания геше, знатока древних текстов. Я скоро уезжаю вИндию. Дома уменя нет времени для уединения, размышлений… - она несказала, где живет вИндии, неговорила осемье, ивообще, понял Отто, была немногословна.
        Ухозяина гостевого дома, он узнал, где находится монастырь. Товарищи пошли наплощадь перед рынком, посмотреть накостры ипроцессию струбами. Отто сделал вид, что хочет поработать. Он пришел сюда дотемноты. Отто легко нашел затвор. Отмонастыря, наверх, вела узкая тропинка. Увидев каменные стены, узкое окно, Отто, невольно, поежился:
        -Она здесь провела месяц. Все такие люди невсебе. Священники, монахи… Будда проповедует смирение икротость. Нет, подобного нам ненужно. Нам нужны языческие боги, купающиеся вкрови, боги нордических предков… - Отто, сдругими членами общества «Аненербе», участвовал вязыческих обрядах, взамке СС Вевельсбург. Вего залах проводились брачные церемонии, SS-Eheweihen:
        -Макс иГенрих женятся, ия тоже. Эмма выйдет замуж занашего товарища. Мы оней позаботимся… - Отто хотел провести процедуру лечения изабыть одевушке. Понятно было, что она несогласится ехать вГерманию. Заобедом Отто, исподтишка, изучал ее лицо. Он помнил арийские параметры наизусть. Фрейлейн, напервый взгляд, им отвечала.
        -Я хотел излечиться стой… - Отто взял бинокль, чтобы непропустить появления монахов, - стой, бельгийкой… - вспомнив офрейлейн де ла Марк, он подумал опрофессоре Кардозо. Отто велел себе:
        -Оставь. Такого больше никогда неслучится. Ты излечишься, женишься наарийской девушке, появятся дети… - вкармане куртки Отто лежал флакон сдезинфицирующим средством. Отто несомневался вдевственности фрейлейн, однако, все равно, забрал лекарство изаптечки:
        -Так лучше. Все должно быть чистым… - Отто, два раза вдень, мылся ледяной водой. Он был брезглив.
        Он смотрел накрыши Лхасы, думая олебенсраум, жизненном пространстве арийской расы. Почти одновременно сними, вАнтарктиду, отправилась еще одна экспедиция «Аненербе». Капитан Альфред Ричер итоварищи искали наюге место, подходящее для поселения германцев. Отто надеялся, что вАнтарктиде есть оазисы:
        -Мы слышали, насеансе связи сБерлином… - он поднес кглазам бинокль:
        -Ричер успешно дошел докрая льдов ивысадился наних. ВАнтарктиде развеваются флаги рейха. Они назвали берег Новой Швабией… - Отто решил, что древних ариев надо искать невТибете.
        -Они ушли, - сказал себе фон Рабе, - впросторы Арктики, вчистоту, вхолод вечного льда. Я отправлюсь туда ивстречу наших предков, высоких, белокурых, голубоглазых. Люди скровью севера столетиями хранили нордический тип. Сней я просто излечусь. Все незаймет ичетверти часа. Мы завтра уезжаем вГьянгдзе, она незнает, где меня искать, - Отто был врачом изнал процедуру. Он невидел никаких особенных трудностей.
        Вчера ночью он, еще раз, представил себе фрейлейн, без рясы, иостался доволен. Все должно было пройти легко:
        -Я буду осторожен, - напомнил себе Отто, - это медицинская необходимость. Она нестанет моей женой. Вбраке, я, конечно, должен иметь много детей. Уменя хорошая, арийская, кровь. Мы все обязаны обеспечить Германию солдатами. Ия, иМакс, иГенрих, иЭмма… - Отто решил, что после аннексии Скандинавии, надо вернуться кплану, покоторому местные женщины получали потомство сарийской кровью:
        -ВСС найдется много добровольцев, - Отто следил задорогой, ведущей вгород, - мы распространим наше влияние насеверные страны. Они почти арийцы, надо им помочь… - фюрер учил, что территории навостоке будут опустошены изаселены немцами.
        После победы, Отто хотел получить землю, ипоселиться вдеревне, ссемьей. Он даже набросал втетради план будущей усадьбы. Отто подготовил доклад осоздании вбывшей Польше иРоссии поселений, для колонистов изСС. Местное население предполагалось держать для черных работ, авбудущем, избавиться отнего:
        -Кое-кого мы оставим… - Отто уловил далекое пение сутр, - например, женщин, подходящих под арийские параметры. Они срадостью родят детей отнемцев… - Отто рассчитывал набольшое потомство:
        -Урейхсминистра Геббельса пятеро детей. Нас трое братьев. Упапы появится много внуков, внучек. Надо, чтобы Макс женился, ему тридцать лет вследующем году. Мне будет двадцать восемь, я тоже женюсь… - Отто положил вкарман куртки пистолет итяжелый кинжал, срунами СС нарукояти:
        -Оружие мне непонадобится, - успокоил себя Отто, - фрейлейн Тензин сделает все, что я скажу… - процессия шла обратно. Поцеловав череп насеребряном кольце, личном подарке рейхсфюрера Гиммлера, Отто спрятался закамнями. Он пристально смотрел натропинку, ожидая услышать легкие шаги. Подняв голову, он заметил силуэт птицы, вночном небе. Сокол хрипло закричал, пропадая втемноте, пронизанной огнями факелов.
        Когда процессия вернулась вмонастырь Сэра, Ринчен, наотрез отказался оставаться внутри. Пес рычал, упирался имотал головой. Собака взялась зубами закрай рясы Тессы, подталкивая девушку всторону келий. Тесса присела:
        -Милый, мы вмужской обители. Мне здесь нельзя ночевать. Я взатвор иду… - она кивнула всторону распахнутых ворот.
        Водворе, надеревянных помостах, стелили ковры. Изкухонной пристройки братья выносили медные котлы сдымящимся тентуком, супом совощами илапшой, блюда сгорячими лепешками изцампы, миски спельменями исладкими пирожками. Наужин пригласили мирян, участвовавших впроцессии. Тессу, взатворе, ждал сваренный наводе рис. Усаженный деревьями двор наполняли люди. Настенах пылали факелы, пахло смолой. Ринчен тянул ее кмонастырю:
        -Останься, - попыталась сказать Тесса, - вам остатки отдадут, после ужина. Тебе здесь весело, ты неодин… - вобители жило много апсо ималеньких, похожих наспаниелей, собак, спутников бродячих монахов. Подобных щенков нельзя было купить. Их разводили только ламы, даря мирянам. Темные глаза Ринчена были непроницаемы. Отпустив шерстяную ткань, собака нырнула под скамью. Тесса надвинула накидку пониже:
        -Пора идти, скоро полночь. Завтра вечером я уезжаю… - она договорилась сторговым грузовиком. Айю Тензин возили бесплатно. ВТибете она вообще нетратила денег. Китайский доктор считал честью приютить усебя врача. Пациенты приносили ей цампу, рис, чай иовощи.
        ВБомбее Тесса работала вгоспитале наблаготворительных началах. Унее остались средства, отродителей, ибабушки сдедушкой. Вуниверситетской клинике ей платили, однако деньги Тесса жертвовала нанужды сирот, вангликанском соборе святого Фомы, виндуистских храмах икатолических церквях. Настоятель собора знал, что она приняла буддистские обеты. Священник посмеивался: «Господь, для всех один, мисс Вадия».
        Вгоспитале Тесса лечила детей всех религий икаст. Кней приезжали неприкасаемые, авпрошлом году больницу навестил Махатма Ганди. Он обошел палаты, опираясь напосох. Ганди повернулся кдоктору Вадии:
        -Я знал ваших бабушку сдедушкой, - Ганди улыбался, - иродителей знал. Спасибо, - он поклонился, - что продолжаете их дело… - Тесса покраснела. Ей было двадцать четыре, аГанди шел седьмой десяток, иего уважала вся Индия. Назеленой лужайке мерно журчал мраморный фонтан. Выздоравливающие дети перебрасывались мячом, наступенях террасы лежали куклы.
        -Увас все цветет, - ласково сказал Ганди, любуясь розами, жасмином имагнолиями, - впрочем, иувашего деда сад был отличный, иуотца. Иптиц вы привечаете… - всаду жили павлины. Тесса нелюбила клетки, попугаи порхали подеревьям. Утром ивечером дети кормили птиц.
        -Они ко мне сами прилетают… - Тесса услышала голос Ганди:
        -Когда-нибудь, вся Индия будет похожа наподобный сад, мисс Вадия. Нонам понадобится помощь… - напути изКалькутты вБомбей, Тесса останавливалась вДели.
        Она сказала Ганди, что незанимается политикой, апросто лечит женщин идетей. Ганди уехал, аТессе пришло письмо, отпредседателя Индийского Национального Конгресса, Джавахарлала Неру. Тесса ответила, что несчитает возможным присоединиться кпартии, однако поддерживает стремление Индии кнезависимости, ненасильственным, как учил Ганди, путем. Она вспомнила смешок Неру, потелефону:
        -Я несобираюсь уговаривать вас баллотироваться впарламент, мисс Вадия. Выступите перед нашими политиками, расскажете освоей работе… - Тесса согласилась. Она много говорила сГанди обуничтожении кастовой системы:
        -Мои родственники, вАмерике, впрошлом веке, боролись заотмену рабства, - Тесса вздохнула, - правда, все равно, необошлось без гражданской войны, без убийства Линкольна… - они сидели сГанди вплетеных креслах, служайки слышался детский смех. Он протер очки полой белого дхоти:
        -Мы работаем для будущего, мисс Вадия, когда Индия станет свободной страной, без насилия, без причинения вреда людям… - он поднял глаза:
        -Поэтому нам важно, чтобы все знали оподобном… - он повел рукой всторону госпиталя, - видели, что можно существовать вмире…
        -Ахимса, - Тесса пошла кворотам монастыря, - запрещено причинять страдания живым существам… - она вспомнила надменное, красивое лицо давешнего немца. Девушка поморщилась:
        -Бедная Германия. Страна болеет, и, боюсь, неизлечится без войны, без пролития крови… - сзади раздался звонкий лай. Ринчен привел черного, огромного тхочи, старого знакомца Тессы. Девушке показалось, что апсо смотрит нанее свызовом.
        -Уговорил, - согласилась Тесса, - новзатворе тебе ночевать нельзя. Незамерзнешь, среди скал? - тхочи лизнул Ринчена куда-то заухо:
        -Приятеля, значит, нашел, - девушка усмехнулась, - сним тебе тепло будет. Пойдем… - она кивнула надорогу, уходящую кзатвору.
        Собаки, конечно, отстали. Апсо, сего короткими лапами, было тяжело карабкаться среди камней. Тхочи, воспитанный пес, нехотел обижать товарища, обгоняя его. Лхаса переливалась ночными, тусклыми огнями, монастырь освещался багровым пламенем факелов. Тесса услышала далекие звуки труб. Наверху что-то зашуршало, она вскинула голову. Черный силуэт сокола парил над равниной. Полюбовавшись птицей, Тесса свернула зауступ скалы. Затвор был рядом, вкаких-то сорока футах, над ней возвышались каменные стены. Заскрипела калитка, Тесса, наощупь, ступила втемный двор. Девушка ахнула, кто-то рванул ее заруку.
        Она ощутила неприятный, медицинский запах. УТессы небыло, инемогло быть оружия. Она отбивалась, большая рука закрыла ейрот:
        -Тихо! Молчи, ия тебя неубью… - пальцы, шарили под рясой, гладили ее ногу, ползли вверх. Тесса вцепилась зубами вего ладонь. Встряхнув девушку, бросив ее наутоптанную землю двора, он навалился сверху. Тесса задыхалась, слыша шепот:
        -Молчи, молчи, иначе я тебе горло перережу… - Тесса ощутила холод клинка ушеи.
        -Он сумасшедший, - бессильно подумала девушка, - я закричу, номеня никто неуслышит. Нельзя рисковать жизнью, нельзя погибать… - она, невольно, зашарила рукой поземле. Тесса застонала отболи. Немец вывернул ей пальцы: «Тихо, я сказал!». Полицу потекли слезы:
        -Можно сопротивляться, нонельзя чувствовать злобу. Нокак? - она, все равно, попыталась, вырваться:
        -Герр Отто, я прошу вас, ненадо. Я понимаю ваши чувства, я сожалею оних. Мы можем поговорить, я вас выслушаю… - вголове зазвенело. Отто ударил ее полицу, разбив нос. Тесса закрыла глаза:
        -Пожалуйста. Пусть кто-нибудь появится. Бывают чудеса… - сверху раздался клекот. Ей, внезапно, стало легко дышать. Сокол, сложив крылья, стрелой ринулся вниз, наголову немца. Он закричал, отбиваясь, послышался лай. Тхочи ворвался водвор, оскалив клыки, набрасываясь наОтто:
        -Пистолет… - Отто, впанике, размахивал руками, - надо застрелить проклятого пса. Она колдунья, она подослала птицу. Он мне клювом череп пробьет… - сокол вцепился когтями вего плечи. Потянувшись заоружием, Отто заорал. Тхочи схватил его зубами заруку:
        -Итальянца собаки разорвали… - выскочив вворота, Отто споткнулся омаленькую собачонку. Зубы вонзились ему вщиколотку. Оттолкнув апсо, Отто, неразбирая дороги, побежал вниз.
        Тессу трясло, она плакала, обнимая собак. Ринчен устроился унее наколенях, она уткнулась лицом втеплый мех. Тхочи сидел рядом. Лизнув Тессу вмокрую щеку, пес что-то проворчал. Девушка подняла голову. Сокол кружил над крышей затвора.
        -Я немогу ненавидеть… -Тесса вытерла разбитыйнос:
        -Даже его немогу. Дедушка… - почему-то пришло ей вголову: «Я немогу мстить…»
        -Ненадо, - раздалось унее вголове:
        -Он понесет наказание… - Тесса, облегченно, выдохнула. Втемных глазах тхочи отражались звезды. Собака замерла, будто прислушиваясь кчему-то. Тессе показалось, что тхочи кивнул. Девушка неудивилась. Она знала, что все живые существа говорят друг сдругом:
        Она вспомнила семейную легенду:
        -Дедушка Грегори видел сокола, вЯпонии, вовремя землетрясения. Бабушку Марту казнить хотели, птица ее спасла, как меня… - Ринчен потянул Тессу всторону затвора. Собаки улеглись наступенях, она устроилась накаменном полу, накрывшись рясой. Через узкое окно Тесса слышала клекот сокола:
        -Я немогу мстить… - повторила девушка, - немогу… - она задремала, повторяя: «Он понесет наказание». Восне Тесса увидела темноволосую, маленькую девочку, стоявшую вцветнике. Белые розы распускались, девочка хлопала пухлыми ладошками: «Мама, мама…»
        -Это я, - улыбнулась Тесса, - я, вдетстве, вБомбее… - она крепко заснула, неуловив шорох крыльев сокола. Тесса неслышала тихого, удаляющегося голоса: «Это неты».
        Часть двенадцатая
        Монголия, июль1939
        Баян-Тумен
        Воткрытое окно деревянного, наскоро построенного барака, виднелась поблескивающая под утренним солнцем река Керулен. Жаркий воздух неколыхался. Степь покрывала засохшая, желтая трава. Поширокой дороге пылили стада овец, двигались арбы, снаваленными пожитками исложенными юртами. Монголы перекочевывали свостока, среки Халхин-Гол, где начались военные действия, вглубь страны. Над столом дежурного почасти висела карта восточной Монголии. Белое пространство пересекали ниточки рек. Кроме Баян-Тумена, налисте виднелся еще один город, ближе кманьчжурской границе, Тамцаг-Булак. Ход столкновений навостоке накарте, разумеется, неотмечали.
        Рядом соловянной чернильницей иполевым телефоном лежал пожелтевший отсолнца «Труд», замай месяц.
        -Бюджет могущества страны иблагосостояния народа. Вчера открылась Третья Сессия Верховного Совета СССР. Втретий раз вМоскву собрались всенародные избранники… - дверь скрипнула. Девушка вновой форме, сголубыми, авиационными петлицами, снашивками младшего воентехника, подняла голову. Рядом сее ногой, вбрезентовом, летнем сапоге, лежал вещевой мешок. Дежурный вернулся застол:
        -Ничем немогу помочь, товарищ Князева. Я понимаю, что увас есть назначение вдвадцать второй истребительный полк, вобслугу аэродрома… - когда младший воентехник появилась напороге комнаты дежурного, лейтенант понял, что где-то ее видел. Начерных, коротко стриженых волосах она носила пилотку летчиков. Девушка была высокая, изящная, серо-голубые, глаза, взглянули налейтенанта. Женщин вБаян-Тумене работало немного, только врачи имедицинские сестры вгоспитале. Лейтенант вообще, впервый раз, встретил женщину, служащую вавиации. Подокументам, младший воентехник Князева, Елизавета Александровна, закончила, первый курс тридцатой военной школы пилотов, вЧите. Всвязи свооруженным конфликтом, младший воентехник направлялась вдвадцать второй истребительный полк.
        Он шевелил губами, вспоминая:
        -Князева. Оней вгазетах писали. Парашютистка, мастер спорта. Она весной совершила беспосадочный перелет изМосквы наДальний Восток. Второй, после того, что Гризодубова, Раскина иОсипенко сделали. Унее орден есть… - подокументам, воентехнику, недавно исполнилось семнадцатьлет.
        Лейтенант незнал, каких трудов Лизе стоило получить назначение.
        Ввоздух ее все равно непустили, хотя Лиза, загод вучилище, провела много времени заштурвалом. Вести обоях наХалхин-Голе застали ее вМоскве. Лиза приехала встолицу попоручению Осоавиахима, выступать перед комсомольцами.
        Вмае нааэродроме Научно-испытательного института ВВС РККА, вЩелкове, вовремя тренировочного полета, разбилась Полина Осипенко. Лиза плакала, вспоминая веселый голос:
        -Заканчивай учебу, милости просим кнам, пилотам… - Лиза участвовала вцеремонии захоронения урны спрахом, уКремлевской стены. Она впервые видела, близко, товарища Сталина. Наавиационном параде, три года назад, товарищ Сталин стоял натрибуне, асейчас он оказался совсем рядом. Лиза помнила крепкое пожатие его руки:
        -Случилось большое горе, большая потеря, как игибель товарища Чкалова. Новы, товарищ Князева, идругие комсомольцы, комсомолки, должны нести знамя советской авиации дальше, кновым высотам… - уЛизы часто забилось сердце, она открыла рот, неуспев справиться ссобой. Сталин продолжил:
        -Вы орденоносец, товарищ Князева, вам оказано доверие… - орден «Знак Почета» Лизе идругим комсомолкам, участницам перелета, вручал товарищ Калинин. Глядя вжелто-зеленые, пристальные глаза Сталина, Лиза выдохнула:
        -Я… я… - он потрепал ее поплечу, будто отец: «Летайте, товарищ Князева»
        Сталин очень удачно велел ей летать.
        Именно наего фразу Лиза ссылалась вкабинетах военных. Раскова иГризодубова ее поддерживали, однако Лизе пока разрешили только службу наземле:
        -Это первый шаг, - сказала ей Марина, заобедом вресторане гостиницы «Москва», - ты докажешь, что комсомолка, коммунист, отлично разбирается втехнике. Мы добьемся того, что женщины будут обслуживать самолеты, аоттуда недалеко идоштурвала… - прожевав шашлык, Лиза кивнула:
        -Уверяю тебя, когда я окажусь навостоке… - она указала заплечо, - я постараюсь полетать хотябы вторым пилотом, хотябы натранспортном рейсе. Я оправдаю доверие партии, правительства, илично товарища Сталина… - наподобном рейсе она прибыла сюда, вБаян-Тумен, изЧиты. Самолет шел дальше, вТамцаг-Булак, куда итребовалось попасть Лизе, однако ей пришлось задержаться вБаян-Тумене. Пословам дежурного, пока ни одного вылета навосток непланировалось.
        -Ждите, товарищ Князева, - посоветовал ей дежурный:
        -Нафронте затишье, иввоздухе тоже. Азачем вы вгоспиталь ходили? - поинтересовался лейтенант.
        Лиза покраснела: «Зуб разболелся». Она знала, что нафронте затишье, осводке говорили всамолете. Тоже самое она услышала вгоспитале, отмолодой, приятной девушки, военного врача, принявшей Лизу. Девушка тоже оказалась дальневосточницей. Она три года отработала врачом втайге. Лиза увидела настоле вырезку изкакого-то иностранного журнала. Младший лейтенант улыбнулась:
        -«СССР настройке». Обо мне статью напечатали, когда я изМосквы наАмур уехала… - военный врач читала оЛизе. Девушка пожелала ей удачи. Никакой зуб уЛизы неболел, нооподобных вещах мужчине сказать было невозможно.
        Военный врач снабдила Лизу запасом бинтов иваты. Она подмигнула девушке: «НаХалхин-Голе тоже все есть. Зайдите вгоспитальную палатку, обратитесь кмедицинской сестре…»
        Лизе стало неловко. Она убрала сверток вмешок: «Новата ибинты нужны раненым, товарищ младший лейтенант». Врач вздохнула:
        -Авам нужна форма, товарищ младший воентехник. Вчем вы собираетесь ходить, пока юбка высохнет? Хотя здесь стаким легче… - вжарком кабинете навязчиво пахло старой кровью ийодом. Врач стерла пот солба:
        -Мой вам совет, ведите календарь. Расчеты помогут быть готовой, - она пощелкала пальцами, - кнепредвиденным ситуациям, товарищ Князева.
        Лиза обещала отмечать нужные дни. Она была организованной, вовсем, что касалось учебы ивоздуха, авостальном могла месяцами ходить сдыркой вчулках.
        -Календарь, - напомнила себе Лиза, слушая монотонный голос лейтенанта, - выйду наступени, сяду изаполню. Нокак добраться доТамцаг-Булака… - она опоздала навчерашний самолет. Попутной машины саэродрома небыло. Пришлось идти вгород пешком, пожаре.
        Все началось вовремя перелета изЧиты. Лиза, больше всего, боялась, что спутники могут очем-то догадаться. Разорвав казенное, валфельное полотенце, вгромыхающем, холодном туалете транспортного самолета, Лиза, кое-как привела себя впорядок. Добравшись догоспиталя, она ждала, пока освободится врач, женщина. Смужчиной Лиза отаком говорить немогла. Вернувшись налетное поле, Лиза чуть нерасплакалась. Самолет вТамцаг-Булак поднялся ввоздух.
        -Игрузовики ходят… - услышала она. Лиза встрепенулась: «Грузовики?»
        -Монгольской Кооперации, - терпеливо повторил лейтенант:
        -Пройдите кскладу, машины оттуда отправляются. Восемь часов постепи ивы наместе. Найдете кого-нибудь, кто по-русски говорит… - взглянув наЛизу, офицер, внезапно, улыбнулся:
        -Видели вы картину новую, «Трактористы?». Нам привозили, той неделей… - лейтенант засвистел: «Илетели наземь самураи, под напором стали иогня…».
        -Полетели, - весело добавил он: «Если ненайдете грузовика, возвращайтесь. Поищем вам койку, вгоспитале…»
        -Видела, - Лиза кивнула: «Еще вЧите. Отличный фильм».
        Накрыльце было жарко, остро пахло летней степью. Подороге сновали окрашенные вкамуфляж эмки ивоенные грузовики. Лиза достала маленький блокнот ихимический карандаш. Перечеркнув сегодняшнее число накалендаре. Лиза полистала страницы. Девушка нашла прошлогоднюю вырезку из«Красной Звезды». «Замужество игероизм, вбоях наозере Хасан, наградить майора Воронова, Степана Семеновича, орденом Красного Знамени».
        Лиза тогда написала ему, пользуясь адресом сединственной открытки, пришедшей вЧиту. Она поздравляла майора Воронова сорденом, желая ему дальнейшей, славной службы, врядах сталинских соколов. Его открытку, пришедшую нагодовщину Октябрьской Революции, Лиза тоже хранила. Письмо вернулось саэродрома вУкурее соштампом: «Адресат выбыл».
        Лиза, всердцах, захлопнула блокнот:
        -Оставь. Все детское. Он твою фотокарточку давно потерял. Даже если он воюет наХалхин-Голе… - она зарделась, - вы товарищи. Вы летчики, служите водной армии, иничего другого неслучится. Он взрослый человек, ему двадцать семь. Женился, наверное… - Лиза шла кединственному вгороде магазину кооперации
        Сводки сХалхин-Гола приходили немногословные. После июньской победы над японцами ввоздухе, после наступления самураев, вначале июля, войска, собеих сторон, перешли воборону. Готовилось контрнаступление. Лиза встряхнула головой: «Соберись».
        Она, все равно, видела лазоревые глаза, слышала мягкий голос:
        -Я сохраню вашу карточку, товарищ Князева… - вчайной, как ивезде вМонголии, принимали советские рубли. Лиза взяла пиалу сдымящимся чаем. Невозможно было подумать огорячем втакую жару, однако, она, судивлением поняла, что стало легче. Наблюдцах лежали раскрашенные вядовитые, яркие цвета, печенья. Лиза попросила несколько. Она разгрызла сладкое тесто: «Вкусное».
        Девушка вспомнила, как вМоскве, наулице Горького, ела мороженое, вспомнила бронзовые косы Марты Янсон. Марта написала ей вначале тридцать седьмого года. Читая ровные строки, Лиза видела черный шрифт в«Правде». «Товарища Янсона, Теодора Яновича, замужество игероизм, проявленные при исполнении задания партии иправительства, представить кзванию Героя Советского Союза, посмертно». Просматривая газету, Лиза подумала, что это однофамилец Марты.
        Подруга написала, что ее отец, летчик, погиб вИспании. Мать Марты направляли вдлительную командировку, девочка уезжала сней:
        -Ксожалению, снами будет несвязаться, но, пожалуйста, помни, что ты мой друг, Лиза, итак останется всегда. Я очень надеюсь, что мы, когда-нибудь, встретимся… - Лиза вздохнула, сидя над письмом смосковским штемпелем: «Я тоже».
        Стех пор отМарты ничего слышно небыло.
        Лиза оглянулась. Кроме нее, вчайной, неоказалось ни одной женщины. Застолами распивали чай монголы, вхалатах исапогах. Уприлавка какой-то офицер рассчитывался запирожки смясом. Лиза знала, что они называются хушурами. Вдетском доме жили девочки, бурятки:
        -Уних смонголами языки похожи… - подождав, пока офицер уйдет, Лиза, робко, спросила умолодого продавца, вхалате ихолщовом переднике:
        -Может быть, вы знаете… Мне сказали, что вТамцаг-Булак отправляются грузовики… - парень улыбнулся. По-русски он говорил довольно бойко, носакцентом:
        -Сегодня один идет… - он позвал: «Ганбаатар!».
        Мужчина лет сорока, впотрепанном, темно-синем халате, вкирзовых сапогах, посмотрел всторону Лизы. Загорелое, хмурое лицо, пересекал старый шрам нащеке. Темные, немного раскосые глаза остановились наее лице. Продавец иводитель заговорили намонгольском языке. Мужчина поднялся, взяв ее вещевой мешок:
        -Через полчаса выезжаем, - сказал он, по-русски:
        -Можете меня звать Григорий Иванович. Я бурят, изместных… - он ушел, Лиза посмотрела напачки папирос: «Борцы». Других здесь непродавали.
        -Он курит, наверное… - Лиза сама некурила, нокупила две пачки. Она достала флягу. Монгол, налил ей крепкого чая смаслом, исолью:
        -Привал сделаете, поедите… - вкооперации гоняли старые грузовики ЗИС-5. Лиза вышла наутоптанную площадь перед магазинным бараком. Григорий Иванович сидел зарулем, распахнув дверцу машины:
        -Здесь везде степь… - поняла Лиза, - акак… Ничего, устроюсь… - вещевой мешок лежал насиденье. Ловко забравшись вкабину, Лиза протянула шоферу папиросы: «Вы, наверное, курите…»
        -Курю… - согласился Григорий Иванович. Он засунул пачки закозырек кабины: «Спасибо». Выбравшись навосточную дорогу, машина пошла навстречу потоку беженцев. Григорий Иванович чиркнул спичкой: «Авы откуда?».
        Лиза поняла, что он говорит по-русски без акцента.
        -ИзЧиты, - вполуоткрытое окно бил горячий ветер. Напустынной равнине, поправую руку переливался Керулен:
        -Ародилась вЗерентуе…Это…
        -Я знаю, где это, - прервал ее Григорий Иванович, нажав нагаз. ЗИС исчез вбесконечной, голой степи.
        Григорий Николаевич Старцев вел машину, думая оМарфе Князевой.
        Девочку, сидевшую рядом, он видел впервый ипоследний раз, семнадцать лет назад, двухмесячной малышкой, вколыбели бедного дома, наокраине Зерентуя.
        Григорий Николаевич родился вгод смерти деда, вначале века, вродовом имении, наострове Путятин, вгавани Владивостока. Он рос вбелокаменном особняке, сконюшнями итеннисным кортом. Уторгового дома «Наследники Старцева» имелись собственные теплоходы, фарфоровый завод, конная фабрика, где разводили племенных лошадей. ВоВладивостоке его отец идядья устраивали приемы, вчетырехэтажном дворце, наглавной улице города, Светланской. Он помнил поездки вКитай иЯпонию, вояж вСан-Франциско, перед войной.
        Загод доначала бунта его отец возглавил представительство «Дома Старцевых», вХарбине, что испасло их ветвь семьи. Большевики национализировали имущество Старцевых, расстреляв родственников Григория Николаевича. Отец хотел отправить его вТокио, учиться вуниверситете, ноГригорий, восемнадцатилетним юношей, пошел вчитинское юнкерское училище. Через полгода, после ускоренного выпуска, Гриша начал воевать вотрядах атамана Семенова. Он свободно говорил накитайском ияпонском языках. Мать Григория была наполовину буряткой, он знал ибурятский имонгольский.
        Гриша, несколько раз, просил семью Князевых уехать. Зерентуй, как иЗабайкалье, оставался последним оплотом верных царю войск, новсе понимали, что красные, рано или поздно, придут исюда.
        -Отец Иоанн упрямый был… - Григорий Николаевич курил папиросу, глядя напустынную дорогу. Поток беженцев схлынул. Напривале он ушел встепь, понимая, что девочке надо привести себя впорядок. Они пили чай. Григорий Николаевич нарезал вяленой конины, передав ей мешочек сушеного творога. Девочка болтала одоблестной Красной Армии, оборьбе сяпонскими захватчиками, обольшевистских стройках. Григорий Николаевич коротко сказал, что родился вМонголии, однако отец его был русским купцом:
        -Еще дореволюции… - он заставил себя неморщиться.
        -Нотеперь вы участвуете всоциалистической жизни… - горячо сказала девочка.
        Увидев ее вчайной, Григорий Николаевич приказал себе сидеть спокойно. Он хорошо помнил резкий очерк подбородка, высокий лоб, голубые, холодные глаза, темные, вседине волосы. Девочка была, как две капли воды, похожа наотца. Шрам нащеке Старцева появился благодаря красному сатане, как звали Горского вЗабайкалье.
        Отец Иоанн отказался уезжать, матушка Елизавета его поддержала. Здесь жила их паства, Федоровская церковь испокон века стояла вЗерентуе. Они нехотели бросать родные места. Марфу назвали, как было принято уКнязевых, вчесть благодетельницы, Марфы Федоровны. Гриша, сдетства, слышал, как его дед помог Марфе Федоровне, иее мужу.
        Федоровская церковь сгорела, сказачьим отрядом внутри. Могилы Воронцовых-Вельяминовых перепахали артиллерийские снаряды. Накладбище шел последний бой. Дважды раненого Гришу, красные, приняв замертвого, сбросили, струпами, вобщую яму. Ночью Гриша выбрался оттуда ипошел кдому священника. Впоселке пахло гарью, развалины церкви дымились. Он незнал, что случилось сотцом Иоанном иего семьей.
        Когда красные подходили кпоселку, Гриша успел сбегать кцеркви. Он помнил твердый голос батюшки:
        -Они русские, Григорий, крещеные, венчанные люди. Я выйду кним сиконами, умиротворю их… - расколотые иконы валялись наплощади, перед сгоревшим храмом. Гриша, превозмогая боль, огляделся. Он услышал пьяные голоса, доносившиеся издома священника:
        -Где они? Что сотцом Иоанном, сего семьей… - оставаться впоселке для него было смерти подобно. Вытерев окровавленную, разорванную пулей щеку, юноша нашел коновязь. Красные все перепились. Спокойно украв лошадь, нарассвете Гриша добрался добурятского стана, где его приютили. Отлежавшись, юноша ушел через Аргунь вКитай. Он обещал себе вернуться вЗерентуй, иузнать, что случилось сотцом Иоанном.
        Сдочерью священника Гриша познакомился вКяхте, вгод начала войны. Дед Гриши, Алексей Старцев, пожертвовал особняк для городского музея. Кяхтинский градоначальник всегда звал семью Старцевых наежегодный торжественный прием, вмузейных залах. Отец Иоанн привез семью вКяхту, показать город.
        Грише исполнилось четырнадцать, аМарфе, старшей дочери Князевых, восемь. Они подружились. Марфа, открыв рот, слушала его рассказы оХарбине, Токио иСан-Франциско. Через год отец Гриши пригласил батюшку провести лето наострове Путятина, вимении Старцевых. Гриша помнил жаркое, июльское солнце, мерный шорох океанских волн, темноволосую девочку, вчесучовом платье, шлепавшую босыми ногами поводе. Гриша катал ее налодке, иучил играть втеннис. Марфа, отлично держалась вседле. Они сГришей часто брали лошадей, иобъезжали остров.
        Они начали переписываться. Гриша держал конверты, собратным адресом «Читинское епархиальное училище», вящике стола. Он перечитывал изящные строки:
        -Унас прошел молебен задарование победы русскому войску, вчесть отправки нафронт казачьих бригад. Если ты знаешь полевой адрес Феди Воронцова-Вельяминова, то сообщи мне, пожалуйста. Ябы хотела поддержать его, послать весточку… - Гриша иФедор познакомились загод довойны, подростками, воВладивостоке. Петр Федорович Воронцов-Вельяминов строил железную дорогу кТихому океану. Он дружил сотцом Гриши Старцева. Григорий Николаевич вспомнил рыжие, немного побитые сединой волосы, веселые, голубые, глаза:
        -Ваш дедушка, юноша, меня через Аргунь переправлял, ребенком, сматушкой моей… - Воронцовы-Вельяминовы приезжали ивЗерентуй. Петр Федорович стал крестным отцом Марфы Князевой.
        -Федор вПариже сейчас… - над степью, загрузовиком, опускалось полуденное солнце. ДоТамцаг-Булака оставалась какая-то сотня километров:
        -ВПариже, архитектор. Отца его убили, наПерекопе, матушка болеет… - Григорий Николаевич иФедор Петрович поздравляли друг друга сРождеством иПасхой. Именно Старцев сообщил Воронцову-Вельяминову осудьбе Федоровской церкви.
        Григорий Николаевич покосился надевочку:
        -Горский былбы доволен. Истинно, его дочь. Ничего, скоро мы сметем красную заразу слица земли, навсегда.
        Гриша вернулся вЗерентуй через год. Красные разгромили отряды Семенова, атаман бежал вХарбин, воВладивостоке стояли большевики. ВЗерентуе правил совет народных депутатов. Гриша надеялся, что его никто неузнает, новсе равно, пришел впоселок ночью. Наместе церкви расчистили площадку для какого-то строительства. Над каменным домом Князевых развевался алый флаг. Юноша прочел табличку: «Зерентуйский Совет». Гриша, невольно, потянулся заревольвером, ноосадил себя. Он пришел сюда недля такого.
        Юноша пошел визбу дьякона, наокраине поселка. Старика тоже убили, сотцом Иоанном, иего семьей. Обо всем Грише рассказала вдова, зачаем. Женщины тогда небыло вЗерентуе, она навещала мать. Вдова дьякона вернулась впоселок, когда красные пошли дальше, навосток, только поэтому она испаслась. Гриша слышал ее тихий голос:
        -Ненадо тебе отаком знать, милый. Все умерли, никого неосталось… - красный сатана ктому времени, сгорел, впаровозной топке.
        -Собаке собачья смерть, - заметил атаман Семенов, вХарбине, - ябы его сам туда затолкал, исам угли поджег.
        Гриша помотал головой:
        -Я должен, Прасковья Ильинична. Все должны. Пожалуйста… - он услышал из-за боковой двери плач младенца. Вдова дьякона согласилась рассказать ему осмерти Князевых:
        -Марфа без памяти была… - шептала пожилая женщина, - она сознание потеряла, когда красные вдом ворвались. Неговори ей, Гриша, ненадо… - юноша кивнул. Вдова дьякона приютила Марфу, когда отряд Горского ушел изпоселка.
        -Нестоит ей здесь оставаться… - вокно вползала предрассветная тьма, - она наулицу выйти неможет, сдитем. Девочку отродьем сатаны кличут, плюют ей вслед. Марфе еще семнадцати неисполнилось… - Прасковья Ильинична посмотрела наГришу: «Увезбы ты ее отсюда, милый».
        Юноша решительно поднялся:
        -Проводите меня кМарфе, пожалуйста…
        Григорий Николаевич помнил голубые, большие глаза, испуганный голос. Она обрезала косы, похудела, лицо было бледным. Нашее, где, напростой веревке, висел деревянный крестик, Гриша увидел розовый шрам. Гриша нестал спрашивать, откуда он появился. Марфа просила:
        -Ненадо, ненадо. Это опасно, Гриша. Пожалуйста, уходи обратно вКитай. Ненадо тебе погибать, из-за меня. Ия теперь… - зардевшись, девушка отвернулась. Колыбель мерно покачивалась. Взглянув намилое личико младенца, Гриша спокойно сказал:
        -Это все ерунда. Если я тебе, хоть немного подуше… - Марфа дернула плечами, спрятав лицо владонях… - хоть немного, Марфа. Я обещаю, Лизонька никогда, ничего неузнает… - девочка спала. Гриша увидел нанежных губках улыбку.
        Опустившись рядом сМарфой, налавку, он взял маленькую, покрасневшую отстирки руку:
        -Я всю жизнь, Марфа, всю жизнь… - унего перехватило горло. Гриша, чтобы неплакать, поморгал:
        -Только скажи, что ты согласна, милая моя… - девушка вздохнула, оглянувшись надверь: «Прасковья Ильинична думает, что я незнаю, омаме ипапе… - Гриша увидел слезы вглазах Марфы, - номне все рассказали… - она тихо заплакала, уткнувшись лицом вего плечо:
        -Мне рассказали. Кричали мне вслед, что я должна была… - Марфа указала наколыбель, - должна была отнее… Ноя немогла, Гриша, такое грех, грех. Дитя ни вчем невиновато…
        -Ни вчем, Марфуша, - Старцев поднес ее руку кгубам:
        -Ия утебя ничего неспрошу, доконца дней моих… - девушка смотрела вокно:
        -Нет. Ты должен знать. Я тебе дам… - Марфа запнулась:
        -Я уних каждый день вела дневник. Прятала его. Мне легче было… - Гриша ушел изЗерентуя смаленьким Евангелием Марфы ипотрепанной тетрадкой. НаЕвангелии, красивым почерком, было написано: «Марфа Ивановна Князева, Читинское епархиальное училище». Тетрадку Гриша читать нестал. Юноша пообещал себе сжечь блокнот, когда Марфа иЛиза, сего помощью, окажутся заАргунью, вбезопасности.
        Ему пришлось открыть пожелтевшие, исписанные химическим карандашом страницы. Гриша вернулся вЗерентуй через месяц, подготовив безопасный переход вКитай. Визбе вдовы дьякона поселился председатель комитета бедноты Зерентуя. Марфа иЛиза пропали без следа.
        -Она боялась, - машина подъезжала кТамцаг-Булаку, - она мне говорила, что боится. Красные могли отобрать унее девочку, еслибы узнали, кто ее отец… - Григорий Николаевич услышал отдочери Горского, что она сирота. Мать ее была прачкой иумерла оттифа, вЧите.
        -Она туда бежала, - понял Старцев, - она вЧите училась, все знала. Она хотела затеряться. Наверное, пришлось водну ночь Зерентуй покидать. Марфа мне записки неоставила… - Евангелие итетрадку Григорий Николаевич, всегда, возил при себе.
        Дневник Марфы он перечитывал, когда чувствовал, что начинает меньше ненавидеть большевиков. Вещи исейчас лежали вкабине машины, где Старцев устроил тайник, соружием, иеще кое-чем.
        Григорий Николаевич нерисковал. Унего имелся отличный, монгольский паспорт. ВБаян-Тумене, предъявив хорошо сработанную рекомендацию, изМонголкооперации, сзапада страны, Старцев устроился шофером нагрузовик. Ему требовалось слушать изапоминать. Время для работы сгрузом, полученным отгенерала Исии, пока непришло.
        -Ненадо ей ничего знать… - Старцев высадил дочь Горского удеревянного барака, где помещалась комендатура Тамцаг-Булака. Дорога была запружена танками. Судя повсему, красные, подтянули свежие части. Григорий Николаевич проводил взглядом стройную спину девушки:
        -Она недочь Марфы. Она его дочь. Горский былбы рад, что она такой выросла… - Лиза скрылась вкомендатуре.
        Майор японской разведки, Григорий Старцев, аккуратно развернул машину. Он служил вдиверсионном подразделении бригады Асано, сформированной изрусских эмигрантов вМаньчжурии. Старцев поехал кскладу имагазину Монголкооперации, низкому бараку, стоявшему вокружении десятка потрепанных юрт. ВТамцаг-Булаке, кроме красных, почти никого неосталось.
        -Их тоже скоро неостанется, - пообещал себе Старцев, - я лично позабочусь. Для этого я здесь, аона… - выбросив окурок, Григорий Николаевич заглушил машину, - она меня неинтересует. Уменя есть более важные дела… - выпрыгнув наземлю, он крикнул, по-монгольски: «Принимайте груз!».
        Тамцаг-Булак
        Штаб двадцать второго истребительного полка размещался вбольшой, насквозь продуваемой ветром палатке, наокраине аэродрома. Сначала совещания собирали под навесом, сколоченным издосок. Вначале июля стало совсем жарко, летчики переместились под холст. Гимнастерки, квечеру, все равно можно было выжимать отпота. Несмотря налето, ночи встепи оказались прохладными. Костры они жечь немогли. Степан настаивал намаскировке аэродрома, хотя он отлично понимал, что уяпонцев есть все координаты.
        ВТамцаг-Булаке, вконце июня, они потеряли сразу шесть машин, при атаке японцев своздуха. Запять дней дотого боя, Степан, сосвоим звеном, расстрелял звено знаменитого аса, Такэо Фукуды. Они вынудили японца пойти напосадку. Самурая увезли втыл, Степана представили ко второму ордену Красного Знамени. Тогда командир полка еще был жив. После утренней атаки японцев нааэродром он полетел бомбить их позиции, иневернулся. Попредставлению комкора Смушкевича, командовавшего авиацией наХалхин-Голе, Степан стал временно исполнять обязанности командира.
        Он изучал расписание полетов, пришпиленное кхолсту палатки.
        Квечеру начинали звенеть большие, жадные докрови степные комары. Укусы мазали одеколоном, нанесколько минут становилось легче, нопотом они опять чесались. Степан два года провел вокружении таежного гнуса, вУкурее. Наместных комаров он даже необращал внимания.
        Смушкевич летал вИспании, под именем генерала Дугласа, руководя противовоздушной обороной Мадрида. Он рассказал Степану огибели Сокола, товарища Янсона. Степан прочел имя Янсона внаградном листе, в«Правде», когда поезд вез его изМосквы вЧиту, вобщем вагоне, снашивками лейтенанта, свыговором впартийном билете. Смушкевич вызвал его вТамцаг-Булак: «Принимайте командование полком, майор. Я все согласую». Степан покраснел: «Вы, должно быть, незнаете, товарищ комкор. Уменя выговор, вличном деле, неснятый…»
        -Аеще увас орден… - Смушкевич пожевал незажженную папиросу:
        -Все я отлично знаю. Командарм Штерн вас помнит, поХасану. Они сЖуковым согласны… - Смушкевич, внезапно, сжал большую руку вкулак:
        -Летайте, ичтобы следа неосталось отних… - он выматерился, - самураев.
        Степан, каждый день, говорил себе, что партия поверила ему, что он неможет подвести товарищей. Он отправлял изУкурея брату длинные письма. Впервом Степан долго убеждал Петра, что сам незнает, как такое получилось:
        -Я никогда непил… - он лежал накойке, впалатке, закинув руки заголову, - поверь мне, все недоразумение, непонимание… - Степан никому, даже партийному бюро, даже брату, непризналсябы вчувстве облегчения, которое он испытал, поняв, что Горская уехала изресторана. Отсутствие женщины означало, что ему непридется подниматься вномер, иделать то, чего Степан досих пор так инесделал. ВУкурее ему, иногда, снилась Горская:
        -Она теперь вдова… - Степан обрывал себя:
        -Несмей, несмей. Даже если ты ее, когда-нибудь, увидишь, что она отебе подумает? Ты алкоголик идебошир, человек спятном вбиографии… - он трогал узкую спину, под скользким, прохладным шелком, смотрел вдымно-серые глаза. Он видел проблеск голубого цвета, словнобы наосеннем, ненастном небе, когда ветер, намгновение разгонит тучи. Горская становилась читинской девушкой, Лизой Князевой.
        Степан просыпался, ожидая, пока пройдет боль. Невыдержав, он отправил Лизе открытку, поздравлявшую сднем Октябрьской Революции. Степан хотел добавить, что носит ее фотографию впартийном билете, нонесмог написать подобного. Он собирался послать девушке настоящее, большое письмо, однако напоминал себе:
        -Зачем? Она тебя надесять лет младше, и, еслибы она узнала… - здесь Воронов всегда краснел.
        Брат отвечал накаждое третье письмо, короткими открытками, напечатанными намашинке. Степан подозревал, что пишет ему неПетр, анеизвестный человек наЛубянке, отвечающий засвязь сотрудников ссемьями.
        Петр побывал наДальнем Востоке. Степан узнал овизите брата неизочередной открытки, анапартийном собрании части. После побега полпреда НКВД Люшкова кяпонцам, вначале лета тридцать восьмого года, комиссариат усилили работниками изМосквы. Брат, стоварищами Фриновским иМехлисом, очищал, как выразился парторг, органы отяпонских шпионов.
        ВУкурее тоже арестовали несколько человек. Степан понимал, что его нетрогают, вовсе неиз-за Петра. НКВД натакие мелочи внимания необращало. Брат, при необходимости, мог сам повести его нарасстрел:
        -Ион будет прав, - говорил себе тогда еще капитан Воронов, - страна окружена врагами. Я один раз потерял бдительность. Нет никакой гарантии, что я опять неначну пить, разбалтывать государственные секреты. Партия мне поверила, я обязан быть чистым перед партией… - Степан, конечно, ни накого недоносил. Укурейский уполномоченный НКВД, неоднократно, приглашал его вкабинет. Степан виновато улыбался, когда его спрашивали оразговорах среди летчиков: «Я плохо такое запоминаю, необессудьте». Он видел вглазах уполномоченного сочувствие. Степан подозревал, что вего личном деле поставили штамп: «Неисправимый пьяница». Капитан Воронов понимал, что мнимые запои его испасали. Никтобы нестал вербовать алкоголика.
        Сначалом боев наХасане, все забыли оНКВД. После Хасана иордена Красного Знамени, Степана вызвал командир полка. Пришло распоряжение изМосквы. Майору Воронову предписывалось вернуться настарое место службы, виспытательный институт ВВС РККА. Степан понял, что товарищ Сталин его простил.
        Командир полка, недовольно, сказал:
        -Конечно, встолице театры, кино. ЗаБайкал, только спустя полгода новые ленты привозят. Будете натанцы ходить… - вУкурее, вклубе воинской части, имелась библиотека, сподшивками «Правды» и«Огонька», истарыми томами, спожелтевшей бумагой.
        Степан учился заочно, ичитал русскую классику. Книги оказались дореволюционного издания. Он привык считать, что вцарской России рабочие икрестьяне немогли получить образования. Отаком писали вшкольных учебниках. Каждый пионер страны советов, знал, что дооктябрьской революции попы идворяне держали народ вневежестве. Штампы накнигах никто незалил чернилами. Видимо, достарых томов просто недошли руки:
        -Библиотека Зерентуйской церковноприходской школы, - Степан рассматривал лиловые печати: «Библиотека Нерчинского Общества пораспространению грамотности», «Библиотека Нерчинской Каторжной Тюрьмы». Он прочел Толстого, Достоевского, Тургенева, иЧехова. Степан нашел книги писателей, окоторых он никогда неслышал, Мельникова-Печерского, Помяловского идаже авантюрный, какбы сейчас сказали, роман: «Петербургские трущобы».
        Отказавшись отперевода вМоскву, Степан улетел насеверный Сахалин. Втамошних, пустынных местах, ВВС испытывало новые, неуправляемые авиационные ракеты, РС-82. Звено истребителей, вполку, оснастили таким оружием. Они ждали наступления, чтобы опробовать ракеты наяпонцах.
        Пока что обе армии стояли вобороне. После июньской победы ввоздухе, инаступления японцев, вначале июля, все утихло. Самураи сидели навосточном берегу реки Халхин-Гол, намонгольской территории. Требовалось выбить их изпределов суверенной страны.
        -Ивыбьем… - Степан вытер пот солба, отхлебнув теплой воды. Колодезная вода, вытащенная наружу, быстро нагревалась. Вдохнув запах пота отгимнастерки, он провел ладонью пощекам:
        -Начальства неожидается, Смушкевич вгороде. Хотя какой город? Два десятка юрт, комендатура ибарак кооперации. Взять, чтоли, машину, съездить запеченьем, запирожками… Наужин баранину обещали… - Степан тоскливо подумал охолодном ситро, впарке Горького, опляже наМоскве-реке:
        -Интересно, где сейчас Петр? Выполняет задания партии иправительства… - брат всегда писал воткрытках одно итоже.
        Майор Воронов посмотрел настальные часы. После ужина они сребятами отрабатывали технические элементы. Потом, порасписанию, значились ночные полеты:
        -Товарищ Янсон пошел натаран, - вспомнил Степан, - спас английского летчика. Унас пока таранов небыло… - он вздохнул:
        -Хотя, если такова необходимость вбою… - спорога палатки раздался робкий голос:
        -Товарищ командир полка, пополнение… - Степан спохватился, что действительно, кним должны были отправить новых техников, вместо погибших при бомбежке. Привычно, поправив:
        -Я временно исполняющий обязанности командира… - он повернулся.
        Она остригла волосы. Она стояла, вновенькой гимнастерке июбке, вбрезентовых сапогах. Серо-голубые, большие глаза взглянули наСтепана, нащеках девушки запылали пятна смущения. Тонкая шея заходила ходуном, Лиза сглотнула.
        -Я читал… - Степан все смотрел нанее, - читал, оперелете наДальний Восток, обордене. Хотел написать ей, поздравить… Нокто я такой? Майор, спятном вбиографии. Она станет депутатом Верховного Совета, или комсомольским работником. Оней в«Огоньке» писали… - Степан никому неговорил, что знаком сорденоносцем Князевой. Фотографию девушек-летчиц напечатали наобложке «Огонька».
        Лиза справилась ссобой. Унего было загорелое, обросшее каштановой щетиной лицо, враспухших, расчесанных укусах комаров. Сильно пахло потом, табаком ивареной бараниной:
        -Ужин готовят… - отчего - то подумала Лиза:
        -Меня вотдельную палатку поселят. Здесь нет больше женщин. Откуда им взяться… - лазоревые глаза майора показались Лизе уставшими.
        -Младший воентехник Князева прибыла кместу несения службы, товарищ майор! - звонко выкрикнула девушка. Степан, невольно, улыбнулся:
        -Хорошо, что прибыли. Идите, - он кивнул, - становитесь надовольствие, знакомьтесь саэродромом. Заужином увидимся… - сзади болтался старшина изхозяйственного взвода, больше ничего сказать было нельзя.
        Она ушла, подхватив мешок. Унее были длинные, стройные ноги, немного загоревшие под степным солнцем.
        -Ордена она неносит… - понял Степан: «Ноя свой тоже неношу».
        Велев себе недумать оее ногах, он оправил гимнастерку. Отдых заканчивался. После ужина летчики поднимались ввоздух.
        Аршан
        Полковник Исии настоял наразмещении временной базы отряда 731невХайларе, самом крупном городе поблизости отлинии фронта, анасклоне Хинганских гор, вуединенном уезде Аршан. Штаб японских войск находился рядом сХалхин-Голом, вДжинджин-Сумэ. Отпоселка допозиций наберегу реки было около тридцати километров, что давало преимущество перед русскими. Тамцаг-Булак располагался вчетыре раза дальше. Русские спешно построили железнодорожную ветку, хотя пути доходили только доБаян-Тумена. Для самолетов расстояние препятствием небыло, нопехоту итанки русским приходилось бросать маршем, вжарком, степном лете. Сяпонской стороны войска вступали вбой, что называется, сколес.
        Исии почти все время проводил вХарбине, наосновной базе. Полковник плохо знал Внутреннюю Монголию. Готовясь котлету вАршан, профессор Кардозо весело заметил:
        -Вы удивитесь, коллега, насколько преобразилась эта часть страны. Ваше влияние наМаньчжоу-Го пошло государству напользу… - влиянием, профессор Кардозо, деликатно, называл оккупацию.
        Дороги здесь, действительно, оказались отменными. Пути дотянули достанции Халунь-Аршань. Долинии фронта оставалось каких-то полсотни километров. Они спрофессором Кардозо, конечно, летели насамолете. Врачи прибыли вДжинджин-Сумэ вмае, доначала крупных военных действий. Требовалось организовать базу иподготовить, как его называл Исии, курьера. Участие профессора Кардозо висследованиях стало личной инициативой Исии. Полковник нехотел демонстрировать присутствие иностранца, гражданского лица, вотряде. Для всех, профессор Кардозо, уехал отдыхать наморской курорт вДаляне. Давид, действительно, отправил Элизу иМаргариту вхороший особняк, снятый доконца осени. Он объяснил жене, что едет обратно вМаньчжурию.
        -Нестоит возить туда маленькую… - Давид показывал Элизе ухоженный сад, смраморным фонтаном, сбассейном, где плавали золотые рыбки, - летом встепи очень жарко… - Элиза ходила попаркету красного дерева, среди лакированной мебели. Вкоттедже для слуг жила семейная пара, горничная, онаже няня, иотличный повар. Гранитная лестница вела соткоса холма напросторный пляж, белого песка.
        -Здесь, как вОстенде, - небрежно сказал муж, - море холодное. Однако Маргарите полезно подышать здоровым воздухом. Тебе, кстати, тоже… Путешествия неприбавляют красоты… - Элиза почувствовала, слезы наглазах.
        Она провела вМон-Сен-Мартене зиму, иулетела вХарбин после Пасхи. УМаргариты резались зубы. Девочка, безостановочно, кричала все десять дней полета. Давид встречал их ваэропорту, налимузине. Элиза надеялась, что она сможет отдохнуть хотябы вмашине. Муж поцеловал ее вщеку:
        -Я соскучился, милая. Я должен вернуться влабораторию… - он посмотрел начасы, - ноя ожидаю хорошего обеда, вчесть твоего возвращения. Я снял квартиру, - добавил Давид, - нельзя все время есть вресторанах. Уборщицы я ненанимал, - он улыбался, - ты ведь приехала… - вквартире, напаркете, лежал пепел, вванной муж разбросал грязное белье. Влаборатории игоспитале Давид настаивал наполной, безукоризненной чистоте, нодома, как говорил муж, можно было позволить себе расслабиться.
        Элиза, неприсев, кое-как устроила Маргариту вшали отHermes. Дочь часами висела нагруди. Убрав комнаты, Элиза занялась стиркой, апотом спустилась вниз. Напальцах объяснившись сшвейцаром, она пошла запровизией. Нааэродроме, муж передал ей деньги:
        -Я питался находу. Нотеперь ты обо мне позаботишься. Моя девочка выросла… - заворковал он, пристально оглядывая Маргариту. Дочь затихла. Элиза испугалась:
        -Она, конечно, отца забыла. Она младенец еще… - Маргарита недовольно захныкала. Давид посчитал зубы:
        -Развитие внорме. Я надеюсь, ты посещала врача, вМон-Сен-Мартене? - требовательно спросилон:
        -Хотя какой врач, врудничной больнице… - молодой доктор Гольдберг приехал изБрюсселя. Он почтительно вскакивал каждый раз, когда профессор Кардозо заглядывал вкабинет.
        -Ноуменя все хорошо… - удивилась Элиза. Она решила ничего неговорить мужу оложном крупе, иотом, что видела вАмстердаме Эстер. Когда Маргарита выздоровела, Элиза уехала вМон-Сен-Мартен. Женщины больше невстречались.
        -Неутебя, - наставительно заметил муж, идя климузину. Он отдал Элизе девочку:
        -Поменяй ей пеленки, вмашине. Я много раз говорил, что ребенка надо регулярно осматривать. Ты, как мать, обязана следить… - Элиза послушно кивнула:
        -Мы ходили кдоктору Гольдбергу, каждый месяц. Он лечит маму. Ей, кажется, лучше… - жена перекрестилась. Давид скрыл зевок.
        Баронесса, действительно, оправилась. Виллем, наконец-то, прислал телеграмму изКонго. Он собирался еще год провести вАфрике, апотом вернуться вРим. Брат начинал занятия вПапском Грегорианском университете, готовясь кпосвящению всан.
        Отец вздохнул, сидя сЭлизой вбиблиотеке:
        -Сдругой стороны, мои родители тоже праведную жизнь вели. Подобное унас вкрови, наверное. Виллем станет епископом, кардиналом… - отец незакончил. Элиза подумала:
        -Нельзя загадывать, новсякое случается. Кардиналом, апотом… - письма отбрата приходили два раза вмесяц. Виллем непризнался, что заставило его принять обеты, ноЭлиза видела, что мать просто радуется, получая весточки отмальчика, как называла его баронесса.
        Мать гуляла всаду, ходила кмессе ивозилась свнучкой. Дедушка ибабушка хлопотали над Маргаритой, неспуская ее срук. Гамен спал вдетской, укроватки сгербами, где лежали иВиллем исама Элиза. Маргарита сразу полюбила собаку. ВМон-Сен-Мартене девочка начала садиться иползать. Элиза смеялась, сидя наперсидском ковре. Дочь пыталась догнать шипперке, Гамен лизал ее вщеку. Они иногда засыпали вместе, наполу.
        Отаком она, разумеется, мужу неупомянула. Давид считал, что собаке неместо вспальне. Он долго перечислял Элизе названия паразитов, живущих надомашних животных. Муж даже показал ей картинки червей, вмедицинском учебнике. Элиза исама, украдкой, ложилась наковер. Она дремала, вдыхая, сладкий, молочный запах девочки. Черные кудряшки Маргариты смешивались сгустой шерстью шипперке.
        Впервый вечер вХарбине Элиза встретила мужа вычищенной квартирой, накрахмаленными рубашками, жареной уткой иминдальным тортом.
        Давид разрешил ей выпить немного вина:
        -Маргарита будет крепче спать… - заметил он, - я тебя долго невидел… - Элиза едва слышно стонала, обнимая мужа:
        -Господи, я тоже скучала. Спасибо, спасибо Тебе, что мы опять вместе… - Давид устроил ее голову насвоем крепком плече:
        -Отдохни немного, ипродолжим. Я сказал… - рука поползла вниз, - я скучал, моя хорошая. Я ожидаю завтрак, - Давид прижал ее ксебе, - как обычно, всемь утра, впостель. Ты незабыла, что мне нравится? - он улегся наспину, закинув руки заголову. Золотистые, распущенные волосы, сшорохом упали накровать, Элиза наклонилась надним.
        -Незабыла, - довольно сказал профессор Кардозо:
        -Косени отлучишь Маргариту… - он закрыл глаза, - надо заняться вторым ребенком… - жена мотала головой, шепча что-то неразборчивое. Кровать поскрипывала:
        -Хорошо, что она против предохранения, - Давид, незаметно, усмехнулся, - сейчас она врядли забеременеет, она кормит. Осенью я постараюсь… - профессор Кардозо понял, что шурин очень удачно подался вмонахи. Теперь все состояние де ла Марков отходило детям Элизы:
        -То есть моим детям… - жена сдавленно кричала, кусая губы, - ноМаргарита девочка, аблизнецам дядя Виллем ничего неоставит. Они ему невнуки, они евреи. Нужен мальчик… - Давид тяжело задышал, - обещаю, будет неодин, анесколько… - сдерживаясь, он подсчитывал вуме примерный доход пошахтам исталелитейному заводу:
        -Отлично, просто отлично. Неговоря оНобелевской премии… - вАршане, Давид вел исследования, приближавшие получение награды.
        Омеханизме передачи чумы медицина знала сконца прошлого века. Профессор пастеровского института Йерсен ияпонец Китасато, работая наэпидемии вГонконге, открыли возбудителя болезни, чумную палочку. Вначале века энтомолог Чарльз Ротшильд, описал переносчика болезни, южную крысиную блоху. Блохи икрысы жили уних вотдельно стоящем помещении.
        Разговаривая скомандующим группировкой, генералом Комацубарой, Исии объяснил уединенность места:
        -Мы занимаемся научными исследованиями, обеспечивающими безопасность армии. Нехотелосьбы, - полковник поморщился, - чтобы вокруг болтались штатские, посторонние. ВХайларе подобного неизбежать, авДжинджин-Сумэ многолюдно… - враскрытое окно кабинета Комацубары доносился шум танковых моторов, - невозможно, втаких условиях, сохранять секретность… - вАршан отправили строительный батальон.
        Солдаты быстро возвели наберегу тихого, лесного озера, среди сосен, несколько крепких, деревянных домов. Завысокой оградой, окутанной колючей проволокой, устроили особую зону, куда заходили только впротивочумных костюмах. ИзХарбина, натранспортном самолете, привезли лабораторное оборудование, лучших эпидемиологов отряда 731имолчаливых охранников. Уних имелся автономный генератор ипрекрасный повар. Провизию доставляли сжелезной дороги.
        Давид иполковник Исии часто ловили рыбу возере. Рассветы здесь были тихие, плескала вода, над отрогами гор вставало солнце. Исии читал Давиду японские стихи. Нарыбалке они омедицине неговорили, предпочитая отдыхать отработы. Они обсуждали Хемингуэя, Давид рассказывал японцу обАфрике иЕвропе.
        Сегодня профессор Кардозо пошел нарыбалку один. Исии уехал вДжинджин-Сумэ, запополнением. Они отбирали только легкораненых пленных. Давид курил, глядя напоплавок:
        -Все равно японцы всех расстреливают. Какая разница? Мы работаем для прогресса медицины, для ее развития… - жена увезла вДалянь пишущую машинку изаметки:
        -Кзиме будет книга готова, - довольно понял Давид, - издатель мне написал, что ждет. Как это он выразился: «Вы настоящий герой современности, профессор Кардозо».
        Давид немного скучал пожене. Однако обслуга была вышколенной, авсе остальное, сказал себе профессор Кардозо, могло подождать доосени. Возере жила отличная форель. Вплетеной корзинке билось несколько рыбин:
        -Нафронте сейчас затишье. Бревен, как мы их называем, немного… - Давид обернулся ктропинке, ведущей набазу:
        -Последнее бревно вчера умерло. Исии молодец, штамм отлично себя проявил. Посмотрим, как он распространяется вполевых условиях… - Давид незнал, кого отправили залинию фронта. Исии сам работал сагентом. Полковник создал остроумные, керамические бомбы, сослабым взрывным зарядом. При детонации зараженные блохи непогибали. Увидев приспособления, Давид посоветовал посадить внутрь икрыс:
        -Теплокровное животное более надежно, - заметил профессор Кардозо. Они две недели проверяли новую конструкцию иостались довольны.
        Давид понимал, что несможет включить вбудущую, четвертую монографию, описание работы вАршане:
        -Все из-за косности научного сообщества, - он зевнул, почесав короткую, ухоженную бороду, - впрошлом веке наком только опыты неставили. Напроститутках, когда сифилис изучали, наприговоренных кказни преступниках, нанеграх. Американцы, я уверен, индейцев используют. Уразвития человеческой мысли недолжно быть преград… - вытащив еще одну форель, он поднялся. Японский повар отлично солил рыбу.
        Давид хотел проверить, как продезинфицировали барак для бревен. Потом его ждала лаборатория:
        -Никак иначе устойчивую вакцину отчумы несоздать, - Давид подхватил корзинку, - надо пробовать ее налюдях. Я сам, насебе ее испытывал. Уменя есть право таким заниматься… - отряхнув холщовую куртку, профессор Кардозо пошел кбазе, всиянии рассвета, среди вековых, высоких сосен.
        Джинджин-Сумэ
        Генерал-лейтенант Комацубара, командующий японскими силами под Халхин-Голом, сидел наподоконнике кабинета, покуривая сигарету. Поширокой, разбитой дороге пылили грузовики ссолдатами. Потрепанные навосточном берегу реки войска отводили втыл. Джинджин-Сумэ, если судить покарте, был поселком. Наместности, кроме развалин старого буддийского монастыря, идесятка юрт, больше ничего неимелось. Юрты убрали сначалом военных действий, вмае. Кочевников, монголов, под страхом смертной казни, заставили сняться сместа иуйти вовнутренние районы.
        Назубах скрипела пыль, влицо генералу дул жаркий, изнуряющий полуденный ветер пустыни. Впапке, унего наколенях, лежали сводки опотерях. Виюне военные думали, что им непридется вводить вдействие пехоту итанки. Превосходство ввоздухе могло решить исход сражения. ВТокио многие называли Халхин-Гол, как иХасан, впрошлом году, откровенной авантюрой. Комацубара летал вЯпонию, доказывая вминистерстве, что двух недель боев наХасане было мало. Уозера русские оказались хорошо подготовленными. Армии неудалось застать их врасплох.
        -Только здесь, савиацией… - Комацубара закашлялся, неотдыма сигареты, аотпыли. Он отпил горячего, зеленогочая:
        -Здесь, савиацией, мы выиграли. Ноненадолго.
        Вначале июля, после побед ввоздухе, они решили перейти внаступление иудержаться назападном берегу реки Халхин-Гол, прорвав оборону русских. Атака удалась, ноСоветы, наудивление, встряхнулись, иоправились, начав ответные действия. Японцы чутьли незубами цеплялись завысоту Баин-Цаган, обеспечивавшую контроль над восточным берегом иобстрел берега западного. Русские выбили армию схолмов. Погибло восемь тысяч солдат, почти все танки иартиллерия. Река лежала заих спинами. Комацубара приказал подорвать единственный понтонный мост.
        -Надо заставить войска собраться, - надменно сказал генерал, прислушиваясь кдалекой канонаде, - они должны знать, что нельзя делать ни шагу назад.
        Кто-то изофицеров, робко заметил:
        -Наполеон, при Березине, дал армии возможность переправиться, итолько потом подорвал мосты… - вкабинете повисло молчание, прерываемое шуршанием карт. Комацубара, ядовито, отозвался:
        -Недумаю, что стоит брать уроки войны упроигравшего полководца… - офицеры вздрогнули. Смуглый кулак стреском опустился настол. Комацубара заорал:
        -Я лично расстреляю, перед строем, труса, позволившего солдатам бежать! Сейчас надо сражаться допоследней капли крови…
        -Исражались, - он посмотрел начасы. Состанции вХалун-Аршане скоро привозили пополнение. Армия, действительно, доблестно воевала под Баин-Цаганом, ноположение оставалось такимже, как ивмае, доначала военных действий. Единственная разница была втом, что японцы пока находились намонгольской территории. Обе армии окопались. Комацубара, подозревал, что русские готовят наступление. Уних работало много разведчиков, ивТамцаг-Булаке, иназападе. Унекоторых даже имелись радиопередатчики. Комацубаре сообщали одвижении русских войск, опереброске кфронту новых полков итанкового соединения.
        Он соскочил сподоконника, легкий, несмотря нашестой десяток. Дымя сигаретой, Комацубара подошел кбольшой карте Внутренней Монголии, настене кабинета:
        -Дозимы далеко. Я успею разбить русских, погнать их обратно кгранице, ато идальше… - вТокио, вгенеральном штабе, образовалось две группировки. Сторонники войны насевере, где подвизался Комацубара, считали, что ненадо останавливаться наподдержании порядка вМаньчжурии, ивялой, позиционной войне сКитаем. Адепты северного направления утверждали, что императорская армия должна идти кгранице Советского Союза.
        -Иминовать границу, - добавлял Комацубара, - вернуть Японии исконные, коренные территории, где наши соотечественники страдают, под гнетом Сталина… - насеверной части Карафуто давно неосталось японцев, нотакие мелочи никого неинтересовали. Кроме Карафуто иостровов Чишима, урусских, наДальнем Востоке, имелся уголь, золото, иотличный порт.
        Южная группировка настаивала напрекращении бесплодных стычек сСоветским Союзом. Офицеры указывали настратегические гавани Гонконга иСингапура, наГавайи, Филиппины, Бирму, идаже Австралию. Комацубара понимал подобную логику. Вслучае большой войны, русские оставались насвоей территории. Комацубара провел два года впосольстве, вМоскве. Генерал отлично говорил наязыке, щеголяя знанием пословиц.
        -Дома истены помогают… - пробормотал он, по-русски, глядя нагромаду Советского Союза: «Англичан, вколониях, ненавидят. Они угнетали китайцев, жителей Бирмы, индийцев. Народы Азии обрадуются японцам. Мы люди одной крови».
        Услышав его рассуждения, кто-то изгенералов, вштабе, поднял бровь:
        -Если следовать ходу вашей мысли, Комацубара-сан, то китайцы должны перед нами разоружиться. Новсводке подобного пока неуказывали… - вбольшом зале генерального штаба прошелестел смешок.
        Комацубара покраснел:
        -Инеукажут. Китайцы, сматерика, смотрят врот англичанам. Британия двести лет держала страну наопиуме. Они неспособны думать собственной головой. Ия, конечно, непредлагаю, - поспешно добавил Комацубара, - сделать их нашими союзниками. Нет, нет, только колонии… - урусских сейчас, помнению Комацубары, существовала альтернатива. Они могли ввязаться вдолгую, позиционную войну, или попробовать наступление, вплоть дотерритории Маньчжоу-Го. Русские эмигранты, состоявшие наслужбе ввоенном ведомстве, поддерживали северный план. Они хотели вернуть особняки воВладивостоке иЧите, доли врудных промыслах, иамурских пароходствах. ВБирме русским ловить было нечего.
        Хайлар находился втрех днях пути отнынешней линии фронта. Падение Хайлара означало катастрофу, загородом лежало марионеточное государство Маньчжоу-Го. Комацубара вспомнил последнее донесение Блохи. Вразведывательном отделе генералу объяснили, что Блоха устроился шофером нагрузовик кооперации. Агент выходил вэфир изстепи. Блоха сообщал, что вТамцаг-Булак прибывают новые силы русских.
        Комацубара провел пальцем покарте:
        -Сприездом Жукова, они осмелели… - генерал, внимательно, прочел досье нового командующего. Они знали осталинских чистках вармии. Люшков, впрошлом году перешедший насторону японцев, был откровенен, надопросах. Однако Жуков, судя повсему, чисток избежал ибыл настроен решительно:
        -Офицеры уних без опыта… - Комацубара вспомнил пленных, - только унекоторых летчиков заспиной Хасан, Испания… - олетчиках рассказал бывший командир двадцать второго истребительного полка. Унего закончилось горючее, авиатор был вынужден приземлиться врасположении японцев. Он рассчитывал пешком добраться долинии фронта, нонаскочил напатруль. Его легко ранили, ипривезли вДжинджин-Сумэ.
        -Исии его забрал… - полковник прислал радиограмму. Он собирался навестить штаб. Пленных небыло, и, судя повсему, вближайшее время неожидалось:
        -Если только русские непойдут внаступление… - Комацубара услышал задверью шаги, - хотя они еще неготовы. Доконца месяца ничего неслучится, я уверен. Они расстреляли офицеров сбоевым опытом, людей, воевавших сГерманией. Советские мальчишки виюне показали, что неумеют сражаться… - это, действительно, оказался Исии, внеизменном, профессорском пенсне, иаккуратном кителе.
        Комацубара знал, что чума передается повоздуху только вочаге заражения, вблизости отбольного. Генералу, все равно, ненравилось, когда Исии дышал вего сторону. Они долго кланялись друг другу. Ординарец принес свежегочаю.
        Генерал предложил Исии сигареты:
        -Мне, право, неудобно, что вы проделали сорок километров намашине, полковник, носфронта, запоследние два дня, сводок опленных непоступало. Может быть, - предложил Комацубара, - возьмете тяжелораненых, изгоспиталя… - Исии вздохнул. Тяжелое ранение, гангрена, или ожоги, частые утанкистов, отчаянно путали клиническую картину заражения чумой. Они сКардозо-сан немного усовершенствовали штамм. Исии нетерпелось его опробовать.
        -Вконце концов, - Комацубара пил чай, - уБлохи есть кое-какие подарки, для русских. Он готов пустить их вход. Пусть поскачут… - он, невольно, улыбнулся. Генерал бросил взгляд вокно. Укрыльца штабного барака припарковался черный, запыленный лимузин. Накапоте трепетал императорский флажок. Заскрипела дверь приемной, забубнил адъютант. Резкий, властный голос ответил:
        -Я могу повторить, если вы неслышали. Я приехал снеограниченными полномочиями отМинистерства Иностранных Дел илично его величества… - карта настене заколыхалась.
        Генерал иполковник едва успели подняться. Он шагнул через порог, визмятой куртке хаки, вармейских штанах игрубых ботинках. Черноволосая, хорошо подстриженная голова склонилась влегком кивке. Вкабинете запахло кедром, исвежестью. Комацубара понял:
        -Словно вода, вгорном роднике. Что он здесь делает? Я слышал, его вЕвропу отправляют. Будущий зять императора… - оновостях шептались вТокио весь последнийгод:
        -Он собирался уезжать изстолицы Маньчжоу-Го. Какая унего осанка, будто сам принц Гэндзи… - его светлость Дате Наримуне оглядел офицеров темными, непроницаемыми глазами.
        -Ябы выпил чаю, - сообщил граф, - дорога была долгой… - он указал настул. Комацубара спохватился:
        -Я прошу прощения, ваша светлость. Сейчас, сейчас… - Наримуне коротко поблагодарил. Закинув ногу наногу, граф щелкнул золотой зажигалкой:
        -Я приехал разобраться вбеспорядке… - он покашлял, - который вы развели… - ветер шелестел бумагами настоле, наулице ревели танки.
        Наримуне принял отИсии пиалу: «Рад вас видеть вдобром здравии, полковник». Граф стряхнул пепел вфарфоровое блюдечко: «Начнем, господа».
        Его светлости графу быстро нашли отдельную комнату, сумывальной, вбараке, где жили штабные офицеры. Наримуне нестал спрашивать уКомацубары, где хозяин помещения, понимая, что неизвестный капитан, или майор, невернулся споездки нафронт. Внутри было прибрано, чисто, надеревянной стене висела маленькая, забытая фотография. Наримуне подошел ближе. Юноша, вформе лейтенанта, стоял между родителями, под цветущей сакурой:
        -Май 1930года, - прочел Наримуне, - поздравляем дорогого Уэда-сан свыпуском извоенного училища. Любящие тебя отец имать… - отец офицера носил форму преподавателя гимназии, мать, лучшее, весеннее кимоно. Сзади раздался кашель. Ординарец низко поклонился:
        -Простите мою нерасторопность, ваша светлость. Вам неприятно смотреть наснимок. Я все уберу, - фото унесли. Наримуне знал, что его вложат впакет свещами погибшего Уэды-сан. Посылку отправляли родителям, всопровождении урны спрахом. Настоле красовался медный, простой чайник, кружка икартонная коробка сбенто. Ординарец, нацыпочках, вернувшись вкомнату, забрал куртку. Его светлость даже непошевелился.
        Огромное солнце закатывалось назападе, где лежал Халхин-Гол. Машины итанки, весь день, шнырявшие поДжинджин-Сумэ, утихомирились. Подходило время ужина. Наримуне провел последние три дня зарулем, кое-как перекусывая, ноесть нехотелось. Присев наподоконник, граф налил себе чаю. Сдалекой реки дул прохладный ветер, над шатрами бились флаги. Ксолдатской столовой тянулась очередь. Вофицерской палатке ужин разносили официанты.
        -Исии тоже застолом… - граф поморщился, - сдругими офицерами… - при Комацубаре граф нестал интересоваться, что здесь делает полковник. Отряд 731размещался вХарбине. Наримуне понял, что Исии передвинул передовую базу эпидемиологов ближе кфронту:
        -НаХасане им неудалось опробовать чумной штамм… - изящные, ухоженные пальцы, держали сигарету, вился сизый дымок, - ноздесь они могут зарваться, полезть нарожон. Я неимею права привлекать внимание. Я здесь незатаким… - Наримуне неделю назад прилетел изТокио вМаньчжоу-Го. Он вспомнил недовольный голос министра иностранных дел, Хатиро Ариты:
        -Мой предшественник, Хирота-сан, подал вотставку из-за несогласия сполитикой военных вКитае. Мне придется сделать тоже самое… - министр, угрожающе, помолчал, - из-за дурацкого желания кое-кого поиграть вмилитаристские бирюльки… - они сидели насовместном заседании военного министерства иминистерства иностранных дел. Сводки сХалхин-Гола приходили неутешительные:
        -Хватит, - подытожил Арита, - Наримуне-сан вернется вМаньчжурию. Он лично поедет куважаемому генералу Комацубаре, ипоставит его визвестность отом, что мы заключаем соглашение срусскими… - военный министр побагровел: «Кто решил, вобход…»
        -Его величество император, - отрезал Арита:
        -Вконце лета Советский Союз подпишет пакт оненападении, сГерманией… - вести пришли изБерлина. Министр иностранных дел, довольно, сказал:
        -Он обвел Сталина вокруг пальца, успокоил его Прибалтикой, Западной Украиной иБелостоком. Гитлер-сан развязал себе руки. Он может нападать наПольшу, что он исделает… - поляки спешно выбивали изЛондона иПарижа обещания опомощи, вслучае войны.
        Шанса противостоять Германии уПольши неоставалось, учитывая неизбежное вторжение советской армии, свостока:
        -Конечно, - думал Наримуне, - русские неназовут атаку вторжением. Обставят все изящно. Трудовые массы освободились отгнета панов. После Польши Сталин примется заПрибалтику иФинляндию. Возвращает потерянные территории. Никакой разницы сГитлером… - Наримуне часто спорил сРамзаем. Они, сруководителем группы, были похожи. Оба долго сохраняли спокойствие, обмениваясь ядовитыми репликами, но, вконце концов, взрывались.
        -Ты десять лет небыл вСоветском Союзе, - зло сказал Наримуне, - ты что, Рихард, газеты нечитаешь? Ты пресс-секретарь немецкого посольства, тебе подолжности положено. Люшков, надопросах, говорил очистках, орасстрелах. Гитлер избавился отРема, Сталин избавился отсоратников пореволюции… - они сидели наскамейке, впарке Уэно. Втихом пруде плавали утки. Сакуры отцвели, вокруг было немноголюдно. Матери, снизкими, поамериканской моде, колясками, прогуливались поусыпанной песком аллее.
        Каждый месяц Наримуне ездил насевер, вгорную деревню. Мальчику исполнился год. Он бойко пошел иначал говорить, смешно, по-детски, лепеча. Он останавливался впростой гостинице, ивсе время проводил сЙошикуни. Вконце лета кормилица обещала отлучить ребенка. Наримуне надо было уезжать вЕвропу. Он смотрел втемные глаза сына, целовал мягкие, немного вьющиеся волосы. Мальчик напоминал отца, однако Наримуне, иногда думал:
        -Ее тоже. Ее, дядю Джованни. Обещаю, Йошикуни никогда неузнает оних… - мальчик клал голову ему наплечо: «Папа…». Ребенок зевал, засыпая вего руках. ОтЙошикуни пахло молоком, он ворочался, мужчина качалего:
        -Спи, сыночек. Спи спокойно… - Наримуне отвел глаза отколясок. Он услышал голос Зорге: «Тогда зачем ты кнам присоединился?»
        -Я тебе говорил, - граф пожал плечами, достав изкармана пальто стальную флягу скофе:
        -Я считаю, что никто, кроме Советского Союза, несумеет противостоять Гитлеру. Хорошо, что мне удалось отговориться отназначения вБерлин. Ябы несмог воспитывать сына вокружении свастик… - онаправлении вМоскву речи нешло. Наримуне незнал русского языка, инесчитался специалистом поСоветскому Союзу. Поняв это, граф облегченно вздохнул. Он уезжал изЯпонии сребенком, инехотел подвергать сына риску. Он даже нестал рассказывать Зорге овозможности подобного поста. Рамзай был разумным человеком, номог настоять надолжности вмосковском посольстве:
        -Я принесу больше пользы, - подумал Наримуне, - если начну работать невСоветском Союзе, агде-то еще… - обычно их споры ни кчему неприводили. Зорге хотел вернуться вРоссию:
        -Пусть она изменилась, - покачал головой Рихард, - ноя очень, давно небыл дома, невидел жену… - он помолчал: «Как твой сын?»
        -Хорошо… - Наримуне сидел, закрыв глаза. Теплый, весенний ветер шевелил черные волосы: «Аутебя… Увас… - поправил себя мужчина, - нет детей?»
        -Нет, - сухо сказал Зорге, принимая отнего флягу:
        -Отличный кофе, - заметил он. Они заговорили оделах. Вслучае возвращения вРоссию, или еще чего-то, как выражался руководитель, Зорге прочил его впреемники. Наримуне познакомился нетолько сВукеличем, ноисрадистом, Клаузеном. Он, судивлением, понял, что знакомый журналист, Хоцуми Одзаки, тоже работает вгруппе. Одзаки-сан был советником бывшего премьер-министра, Фумимаро Коноэ.
        Коноэ родился варистократической семье. Он поддерживал сближение Японии сИталией иГерманией. Коноэ ввел графа вузкий круг приближенных лиц. Они назвали встречи «Кружок завтраков». Каждую неделю, они собирали утреннее заседание, вхорошем ресторане, наГинзе. Наримуне понимал, что Коноэ может опять возглавить правительство. Сбудущим браком, перед графом открывалась неограниченная карьера вминистерстве.
        Зорге пил кофе, рассматривая красивый, четкий профиль:
        -Совестливый человек, человек чести. Японцы редко идут наизмену. Уних вкрови подчинение императору, долг перед страной. Он говорил: «Истина выше Родины». Унего сын, он уязвим… - Зорге старался недумать особственной жене, отом, что сней случится, если японцы раскроют группу:
        -УКукушки дочь, нанее тоже могут давить… - обеденный перерыв заканчивался, им пора было возвращаться наработу.
        Поняв, накого работает Зорге, Наримуне промолчал омеморандумах британской разведки. Он знал, что Лаура покинула Токио. Граф приказывал себе оней невспоминать:
        -Урусских есть человек вЛондоне… - они сЗорге пользовались разными выходами изпарка. Наримуне остановился натротуаре, подняв руку. Втакси он откинулся наспинку сиденья:
        -Рихард невиноват. Откуда ему было догадаться, что я иЛаура… - вернувшись изСендая, после рождения сына, Наримуне вызвал службу генеральной уборки квартир.
        Сначала он, безжалостно, уничтожил ее следы, все, что Наримуне мог найти. Вещей было немного. Они уместились водном пакете, шпильки, шелковый шарф, лежавший вящике лакированного столика, укровати. Ткань пахла цветами вишни. Наримуне коснулся резных столбиков:
        -Забудь оней. Забудь, как она… - он, зло, разорвал шелк: «Пусть катится кчерту». После уборки квартира запахла сосной. Наримуне ходил побезукоризненно чистым коврам: «Очень хорошо. Ее нет, иникогда небыло».
        Несколько раз вмесяц он отправлялся суниверситетскими друзьями врайон Кагурадзака, кгейшам. Зная оскором отъезде, Наримуне нехотел брать постоянную содержанку. Они сминистром иностранных дел сошлись наСкандинавии. Швеция оставалась нейтральной страной. Наримуне получил пост посла поособым поручениям. Он был ответственен изаработу вШвейцарии, изапредставление интересов Японии вприбалтийских державах.
        -Отприбалтийских держав скоро следа неостанется… - потушив сигарету, он потянулся забенто. Местный повар, судя повсему, недавно приехал изЯпонии. Встране ввели моду напатриотические коробки. Вареный рис украшали одиноким кружком соленой моркови. Он взял бутылочку соевого соуса: «Интересно, где сейчас кузен Меир?». Наримуне знал, что мистер О’Малли уехал изТокио. Он нехотел спрашивать окузене уЗорге. Граф отлично понимал, что Рихард, несмотря надружбу, может сообщить информацию опредполагаемом американском разведчике вМоскву. Наримуне несобирался ставить под удар члена семьи, подобное было бесчестно.
        Рис здесь варили хорошо, почти как вТокио.
        Он вспомнил, казалось, бесконечное совещание уКомацубары. Когда вдверях кабинета появились военные, Исии, кланяясь, поднялся:
        -Несмею надоедать. Я незанимаюсь армейскими делами, я медик… - он выскользнул вдверь, поблескивая пенсне. Спрашивать уКомацубары, зачем глава отряда 731болтается вприфронтовой зоне, было невозможно.
        -Медик… - Наримуне принялся затемпуру, - сказалбы лучше, убийца. Сил нет, даже разговаривать сним… - граф подозревал, что Исии наХалхин-Голе, хочет сделать то, что неудалось отряду 731вовремя боев нареке Хасан. Наримуне пообещал себе:
        -Если я смогу, я узнаю, чем он занимается. Хотя понятно, чем… - насовещании штабистов, уКомацубары, Наримуне ловил насебе заинтересованные взгляды. Он привык, что некоторые коллеги, вминистерстве, тоже смотрят нанего подобным образом. Сослухами ничего было несделать.
        Императорский двор, иногда, напоминал Наримуне кучку деревенских сплетниц. Он знал, как все происходит. Приватно поговорив сминистром двора, его величество наметил дату свадьбы исписок приглашенных гостей. Министр обмолвился оновостях жене, она рассказала сестре. После этого стемже успехом можно было напечатать объявление обраке напервой полосе газет.
        Влицо ему ничего неговорили, номинистр иностранных дел стал сним особо вежлив. Наримуне подозревал, что перед свадьбой его возведут вранг принца. Указом императора Йошикуни получал графское достоинство. Всвидетельстве орождении мальчика напротив имени матери стоял прочерк.
        Он отодвинул бенто, налив еще чаю. Насовещании, Комацубара настаивал наконтратаке:
        -Погибло десять тысяч солдат иофицеров, - сдерживаясь, ответил Наримуне, - неговоря отехнике. Вы пойдете напереговоры, прекратив бессмысленное бряцание оружием. Прямо сейчас, генерал. Мы знаем, скем вы имеете дело стой стороны… - Наримуне указал себе заспину, - Жуков-сан неостановится перед наступлением. Тогда умрут еще тысячи японцев. Зазря! - Наримуне заставил себя нарочито аккуратно опустить настол пиалу.
        -Проклятые упрямцы… - штабисты покидали офицерскую столовую. Наримуне отговорился отсовместного обеда необходимостью познакомиться сдокументами. Настоле лежал белый, скромный томик Исикавы Такубоку. Наримуне помнил, как покупал его навокзале, перед рождением сына. Он закурил сигарету, шелестя страницами:
        Точно нить порвалась
        Увоздушного змея.
        Так легко, неприметно
        Улетело прочь
        Сердце дней моих юных…
        Он захлопнул книгу, вдверь постучали. Наримуне быстро вытер глаза. Приняв отсержанта вычищенную куртку, граф поменял рубашку. Он стоял перед зеркалом, рассматривая бесстрастное, непроницаемое лицо:
        -Fais ce que dois, advienne que pourra. Делай что должно, ибудь, что будет, - напомнил себе граф. Пора было возвращаться насовещание.
        Тамцаг-Булак
        -Марьяна Бажан, бригадир женской тракторной бригады, мастер скоростной вспашки… - наэкране стучали колеса поезда, звенели стаканы. Демобилизованный Клим Ярко рассказывал ородной Украине.
        ЗаМарьяну Бажан, заее здоровье! - трещал киноаппарат. Над головами сидящих летчиков иаэродромной обслуги висел густой, сизый папиросный дым. Комары, испугавшись, звенели непод навесом издосок, апоблизости, вогромной, черной степи. Фильм показывали настаром, зашитом экране, повешенном нащит. Его наскоро сколотили бойцы изхозяйственной роты.
        Лиза оглянулась насамолеты. Чато, курносые, ишачки, истребители И-16, старые, поршневые И-153возвышались темными рядами, рядом свзлетной полосой. Она моглабы сзакрытыми глазами найти его самолет. Временно исполняющий обязанности командира полка майор Воронов, летал нановом, усовершенствованном И-15-бис. Лиза вспомнила веселый голос:
        -ВИспании наши ребята И-16чато называли, слегкой руки тамошних товарищей. Я вИспании небыл, - засунув руки вкарманы летного комбинезона, он покусывал травинку, - номне комкор Смушкевич рассказывал, отех боях, - он посмотрел насамолет:
        -Новая модель, товарищ младший воентехник. Видите… - он указал, - верхнее крыло прямое. Площадь крыльев увеличилась. Машина стала немного тяжелее, ноиманевреннее. Изменена форма капота, поставлен более мощный двигатель… - Лиза старалась несмотреть вего лазоревые глаза. Майор Воронов объяснил, что заочно учится вавиационном институте.
        -Хочу стать конструктором… - мужчина вздохнул, - новрядли вближайшее время нас ждет мирная жизнь, - над аэродромом простиралось бесконечное, жаркое, пустынное небо. Утром, упалатки, где размещалась столовая, Лиза увидела плакат. Изгорода привозили фильм: «Трактористы». Младший воентехник незнала, что командир полка долго спорил сполитруком. Степан напоминал, что, вцелях маскировки аэродрома, запретил зажигать даже костры.
        -Лампа будет гореть… - он, всердцах, чиркнул спичкой, - соберется наземный состав. Японцам ничего нестоит начать бомбежку. Мы только пополнение приняли. Нехотелосьбы его терять… - Степан затянулся «Беломором».
        Политрук, наставительно, заметил:
        -Товарищ майор, нельзя недооценивать важность воспитательной работы. Фильм одобрен политическим управлением. Картина рассказывает овозвращении демобилизованного бойца ктрудовым подвигам. Вконце концов, большинство ваших подчиненных покинет армию, поистечении срока службы. Для них фильм станет хорошим уроком, при выборе дальнейшего жизненного пути… - Степан, все равно, назначил дежурных, следить завоздухом. Звено истребителей стояло наготове, наслучай появления японских бомбардировщиков. Степан, впрочем, отлично понимал, что ни дежурные, ни летчики непомогут. Достаточно было одной бомбы, чтобы погибли две сотни человек, занятых нааэродроме.
        Он, искоса, посмотрел начерные, коротко стриженые волосы младшего воентехника: «Вы хорошо разбираетесь всамолетах, товарищ Князева». Лиза необслуживала его машину. Смайором Вороновым работал свой техник, старшина, молчаливый, довольно угрюмый человек, тоже сДальнего Востока. Он коротко сказал Лизе, что знает майора еще созера Хасан, где Воронов воевал капитаном.
        Лиза необижалась. Она понимала, что летчики привыкают ктехникам. Лизу поставили работать сразгонными машинами, И-153. Их использовали для обучающих полетов. Она, незаметно, посчитала красные звезды нафюзеляже чато майора Воронова. Их оказалось шесть. Лиза вспомнила:
        -Ребята рассказывали, что его представили ко второму ордену Красного Знамени. Он герой, ас, как погибший товарищ Чкалов. Ты девчонка, младше его надесять лет… - она покраснела:
        -Спасибо, товарищ майор. Я стараюсь… - они почти неразговаривали.
        Через несколько дней после того, как Лиза появилась нааэродроме, командир полка поинтересовался, как она устроилась. Лиза улыбнулась: «Все впорядке, товарищ майор. Спасибо завашу заботу».
        Говоря сполитруком, Степан хмуро заметил:
        -Вы последите, товарищ Васильев, чтобы, вобщем… - он замялся, поведя рукой:
        -Всеже девушка. Вармии, думаю, их больше появится. Пока надо обеспечить ей хорошие условия. Пусть она выступит перед бойцами, расскажет оперелете… - Степан подмигнул политруку: «Для воспитательной работы. Унее орден есть. Она мастер спорта, парашютистка…»
        Парашютистка Князева стояла рядом, разглядывая истребитель. Пахло авиационным бензином, сухая трава колебалась под ветром. Опустил глаза, Степан увидел, под суконной юбкой, круглые, немного загорелые колени. Гимнастерка почти неподнималась нагруди. Он заметил наузких, белых ладонях пятна масла ипорезы. Он рассказал девушке огибели вИспании Сокола, товарища Янсона. Лиза кивнула:
        -Я его дочь знаю, Марту. Мы сней вМоскве познакомились. Вы ее помните, наверное… - Степан помнил только узкую, прохладную спину Горской, ее длинные пальцы, запах жасмина:
        -Они похожи сГорской, - он полюбовался решительным профилем девушки, - будто сестры. Горская вдлительной командировке. Наверное, опять заграницей… - услышав отаране Янсона, Лиза сглотнула: «Он спас другого летчика, некоммуниста…»
        -Ябы тоже так поступил, - неожиданно сухо отозвался майор Воронов, - летчик сражался сфашизмом… - Степан оборвал себя. Девушка была молоденькой. Она, даже недумая, могла поделиться скем-нибудь словами командира полка. Степану нехотелось терять полетное время нанотации политического работника:
        -Вы коммунист, товарищ Воронов, командир, орденоносец. Вы должны подавать пример, своим поведением… - Степан еле отговорился отпосещения фильма. Он видел кино, вТамцаг-Булаке, инехотел смотреть его еще раз. Врасписании полетов значилась аэрофотосъемка японских позиций. Степан ухватился зарутинное задание, как засоломинку.
        Он упомянул Князевой, что улетает. Девушка погрустнела:
        -Такой замечательный фильм, товарищ командир. Я его тоже видела, вЧите, носудовольствием опять посмотрю… - она напела красивым, низким голосом: «Илетели наземь самураи, под напором стали иогня…»
        Степан думал обоях уБаин-Цагана, огрохоте снарядов, ибесконечных бомбах, сброшенных наяпонские позиции, обожидании белого флага. Он слышал раздраженныймат:
        -Самураев можно сземлей сравнять, аони сместа несдвинутся. Подорвали мост, чтобы недать войскам отойти… - ввоздухе, они невидели сражений, внизу, ноСтепан приезжал вгоспитали, издешний, полевой, ибольшой, вБаян-Тумене. Он помнил бесконечный поток раненых, измученные, обгоревшие насолнце лица, обожженных танкистов. Отанкистах ипели, лихо, всамом начале фильма.
        Ничего такого он, разумеется, сказать немог. Он похвалил ее голос, девушка зарделась:
        -Большое спасибо, товарищ майор. Уменя все хорошо. Я рада, что могу принести пользу нашим доблестным летчикам… - они, медленно, шли кстоловой. Степан, добродушно, сказал:
        -Вы сами будете пилотом, товарищ Князева. Каких-то, два года осталось. Жаль, что вИспании власть фашисты забрали, номы сними еще поборемся. Вы займетесь гражданскими самолетами… - серо-голубые глаза похолодели. Лиза вскинула упрямый подбородок: «Военными, товарищ майор». Она чуть неприбавила: «Я хочу летать ввашем звене истребителей», нововремя опомнилась. Воронов ничего неответил. Лиза, впервые, заметила морщины вуголках его глаз:
        -Ему тридцати неисполнилось. Он герой, он решил изМосквы вЗабайкалье уехать… - майор таком неговорил, ноЛиза подумала:
        -Дальний Восток сейчас, самый опасный участок. Он добровольно отказался отстолицы, чтобы защищать рубежи родины… - девушка, восторженно вздохнула.
        Наэкране Клим прицеплял ктрактору опасно широкий плуг, под недовольное жужжание других трактористов. Майор Воронов напомнил ей товарища Крючкова:
        -Только товарищ Воронов красивее, - Лиза, украдкой, приложила пальцы кгорящим щекам. Девушка, обеспокоенно, взглянула навечернее небо. Ночь здесь наступала почти мгновенно. Степное солнце падало, закатываясь загоризонт. Багровеющая полоска напоминала кровь. Она заставила себя недумать окомандире полка:
        -Он летчик сбольшим стажем. Он возвращается, должно быть… - Лизу поселили вотдельной, маленькой палатке. Техники все были опытными солдатами, оставшимися вавиации сверх срочной службы. Сержанты истаршины относились кней, как кмладшей сестре. СЛизой, сначала, заигрывали молодые летчики. Она смущалась, нопотом шутки прекратились. Она поняла, что майор Воронов поговорил сподчиненными. Вполку его уважали идаже, подумала Лиза, немного боялись. Он мог быть очень строгим, если дело касалось воздуха. Земные дела, как, шутливо говорил Воронов, он доверял политическому руководству.
        Она, открыв рот, следила, сземли, затренировочными полетами Воронова. Лиза вспоминала воздушный парад. Девушка, сказала себе:
        -Он, конечно, настоящий мастер. Мне еще учиться иучиться… - наэкране играли свадьбу Клима иМарьяны.
        Впервый раз, увидев ленту, вЧите, Лиза хмыкнула:
        -Интересно, что случается после свадьбы. Рождаются дети… - вдетдоме их учили биологии, нобольше Лиза ничего незнала. Многие нааэродроме видели ленту, исейчас затянули:
        Гремя огнем, сверкая блеском стали
        Пойдут машины вяростный поход,
        Когда нас вбой пошлёт товарищ Сталин
        ИПервый маршал вбой нас поведёт!
        Лиза, подпевая, передвинулась, наскамье, ближе ктехнику товарища Воронова. Бойцы аплодировали, наэкране бежали титры. Лиза откашлялась:
        -Товарищ Грищенко, восемь вечера, атоварищ майор после обеда улетел… - отзаката осталась только узкая полоска. Подул, неожиданно, холодный ветер. Лиза поежилась. Бросив окурок впесок, Грищенко растоптал папиросу подошвой сапога:
        -Небеспокойтесь, товарищ младший воентехник, - он усмехнулся, - товарищ майор непервый день ввоздухе. Когда надо, тогда иприбудет нааэродром… - Грищенко подозревал, что, кроме съемки, умайора имелось еще какое-то задание.
        Поэкрану прыгали косые линии, проектор выключили. Фонари под крышей навеса, раскачивал ветер. Политрук, выйдя вперед, оправил гимнастерку:
        -Поговорим офильме, товарищи… - Лиза его неслышала. Она смотрела наяркие звезды пустыни. Девушка ждала рокота мотора истребителя. Она хотела увидеть, как майор вылезает изкабины, сдвинув шлем напотные, каштановые, выгоревшие наконцах волосы. Он шел через поле, устало закуривая:
        -Японцы, наверное, празднуют что-нибудь. Ни одного самолета внебе… - сжав длинные пальцы, Лиза попросила, сама незная кого: «Пожалуйста. Пусть он только вернется. Пожалуйста».
        Джинджин-Сумэ
        Навязчиво пахло чем-то медицинским, госпитальным. Голова отчаянно болела. Степан попытался поднять веки, сдержав стон. Затылок сразу разломило. Он, невольно, усмехнулся:
        -Похоже наутро, нагауптвахте, вМоскве. Тогда мне еще пить хотелось… - он облизал губы. Задание было несложным, аэрофотосъемку позиций они делали часто. Ввоздухе, как иназемле, царило затишье. Существовала вероятность наткнуться наяпонский патруль, ноСтепан махнул рукой:
        -Я инаИ-153отних уйду. Небуду ввязываться вбой.
        Он нестал брать усовершенствованный чато, аполетел настаром, поршневом истребителе. Виюне, вовремя воздушных боев, они поняли, что машины никуда негодятся. Уяпонцев были отличные, новые самолеты, Накадзима Ki-27. Степан лично сбил шесть истребителей противника, хорошо изучив материальную часть. Пленные японские летчики, надопросах, говорили, что машины поступили вармию весной, перед началом военных действий.
        Накадзима был легче иманевренней И-153. Он превышал советский истребитель поскорости. Степан опробовал японца. Майор получил машину, ненадолго, после вынужденной посадки аса, Такэо Фукуды. Самолет отправили втыл, ноСтепан помнил технические характеристики. Накадзима опережал И-153вскорости, примерно напятьдесят километров, новбою даже преимущество впять километров могло решить многое.
        Степан принюхался. Он помнил, как пахнет всоветских госпиталях. Здесь, кроме стойкого духа растворов для дезинфекции, витало еще что-то. Он устало сказал себе:
        -Я вТамцаг-Булаке. Я, вконце концов, сажал самолет нанашу территорию. Ноя встретил Накадзиму, инеодного… - японец появился нагоризонте, когда Степан, закончив съемку, летел назапад, каэродрому.
        День, действительно, оказался тихим. Он стартовал после обеда. Затри часа ввоздухе Степан неувидел, ни одного, самолета. Понтонный мост наХалхин-Голе пока невосстановили. Японцы копошились навосточном берегу реки. Степан заметил полоску машин, идущую дальше навосток, кДжинджин-Сумэ. Они знали, что впоселке размещался штаб японской группировки. Туда он залетать несобирался.
        Накадзима повис унего нахвосте, Степан выжимал все, что мог, изИ-153. Он почти ушел, пробив крыло японцу.
        -Новыскочил второй самолет… - такие машины Степан видел только нафото, укомкора Смушкевича. Наних летали испанские националисты илегион «Кондор», награжданской войне. Хвалить зарубежную технику было, непринято, ноназаседании уСмушкевича собрались свои, летчики. Политруков наподобные встречи неприглашали. ВИспании немецкую машину называли «Бруно». Ребята говорили, что он превосходит курносого вскорости горизонтального полета, ивпикировании. Смушкевич заметил:
        -И-15, все равно, лучше маневрирует, нанизких высотах, набреющем полете… - выпустив дым, он замолчал. Все летчики помнили слова немецкого аса, Иммельмана: «Я безоружен, пока я ниже». Набреющем полете можно было попытаться уйти отпогони, носражаться изтакого положения неполучалось. Находящаяся выше внебе машина, всегда имела преимущество.
        Степан хорошо все понял, стараясь оторваться от«Бруно».
        -То есть не«Бруно»… - пробормотал Воронов, неоткрывая глаз, - апохожий самолет. Мы даже незнали, что они есть уяпонцев. Теперь узнали… - летавшие вИспании ребята были знакомы снемецкими истребителями. Машины часто попадали им вруки. Самолет, преследовавший майора Воронова, был новой модификацией. Мессершмит обгонял И-153, словно заяц черепаху. Степан, вспомнилбой:
        -Чато он тоже обгонит. Ребята говорили, что мессершмиты, вгоризонтальном полете, значительно быстрее, - Степан задумался:
        -Кажется, километров надвести. Бесполезно было даже начинать отрыв… - он заметил, что правая рука перевязана:
        -Пуля вплече… - подвигав рукой, Степан охнул, - меня ранили… - кровь брызнула наплексиглас кабины. Он посадил И-153левой рукой, наодно шасси. Второго неосталось, его расстрелял мессершмит. Воронов летел над монгольской территорией. Майор надеялся, что японцы нестанут рисковать, иприземляться вслед заним. УСтепана имелся командирский пистолет ТТ, без оружия вылеты запрещались. Майор Воронов неплохо стрелял:
        -Кажется, японца изНакадзимы я ранил… - опять повеяло странным, смутно знакомым запахом, - новторой меня догнал, ударил поголове. Больше я ничего непомню… - Степан сказал себе:
        -Я вТамцаг-Булаке. Ребята забеспокоились, что я невозвращаюсь, полетели меня искать, инашли. И-153стоит нанашей территории. Машину я непотерял… - он, облегченно, выдохнул. Степан поморщился. Грудь болела.
        -Ребра, чтоли, треснули… - попытавшись пошевелиться, он понял, что привязан ккойке. Степан успокоил себя:
        -Мера предосторожности. Аесли уменя позвоночник сломан? Ноя бежал, я помню. Ябы несмог, спереломом… - он почувствовал что-то тяжелое, назапястьях. Майор, наконец, узнал запах.
        -Соевый соус… - он вспомнил ужин слетчиками, уСмушкевича, - настоле была японская еда, трофейная.
        -Я еще наХасане его видел… - майор заставил себя открыть глаза.
        Это оказался неТамцаг-Булак.
        Подеревянным стенам были развешаны плакаты сиероглифами. Вплотно закрытой двери палаты прорезали маленькое окно срешеткой. Наулице ревели танковые моторы, кто-то кричал по-японски. Назапястьях Степан обнаружил наручники:
        -Они вызвали подкрепление. ВНакадзиме и«Бруно», только один член экипажа. Или они меня намашине сюда привезли, через линию фронта… - майора Воронова, действительно, переправили через фронт нагрузовике монгольской кооперации.
        Японские пилоты связались порадио сДжинджин-Сумэ. Русского ударили рукоятью пистолета позатылку. Советский самолет авиаторов неинтересовал, вяпонских войсках хорошо знали истребитель. Однако пилот был важен для военной разведки. Мессершмит вернулся набазу, летчик Накадзимы остался ждать обещанного автомобиля. Как следует, связав русского, пилот передал раненого напопечение водителя грузовика итоже улетел. Старцева, вусловленном месте, перехватила машина разведывательного отдела.
        Подороге, Григорий Николаевич, неудержавшись, основательно избил красного, хотя летчик ибыл без сознания. Навстрече Старцев получил четкие указания. Затишье заканчивалось. Русские, судя повсему, собирались перейти внаступление. Старцеву приказали оставить подарок советским частям ивернуться вДжинджин-Сумэ, втечение недели.
        Оглядевшись, Степан заметил еще одно окно, встене. Его тоже забрали решеткой.
        Полковник Исии стоял всоседней комнате. Когда русского довезли доДжинджин-Сумэ, Исии обедал сКомацубарой идругими офицерами. Полковник решил напару дней задержаться вштабе, внадежде, что появятся хоть какие-то пленные. Наподобную удачу он инерассчитывал. Русский приходил всебя, Исии приказал сделать успокоительный укол. Он, сердито, заметил армейскому коллеге:
        -Неужели нельзя было обойтись без сотрясения мозга? Рана вплече мне непомешает, она легкая. Однако придется подержать его здесь дня три, пока он оправится.
        Майор вздохнул:
        -Иначе, видимо, его никак было неостановить. Однако вам его неотдадут, Исии-сан, - предупредил коллега, - разведывательный отдел имеет большие планы… - Исии, презрительно, выпятил губу:
        -Видно, что он изтвердолобых фанатиков. Разведка может наизнанку вывернуться, он ничего нескажет… - Исии знал, что после допросов даже самый крепкий материал больше ни начто негодится.
        Он пошел напрямую кполковнику, начальнику отдела. Миссия его светлости графа закончилась. Комацубара выторговал себе еще месяц военных действий. Генерал был уверен, что русское наступление захлебнется, они отойдут назапад, аЯпония получит стратегический плацдарм наберегу Халхин-Гола.
        Исии долго убеждал разведчика, что унего, вскором времени, появится много пленных офицеров. Полковник, недовольно, заметил:
        -Как говорят русские, вашими устами да медбы пить, Исии-сан… Ладно… - он просмотрел документы пленного летчика, - кроме фото, мы унего ничего ненашли… - повертев снимок хорошенькой девушки, он прочел, поскладам: «Степану Семеновичу Воронову, надобрую память, отЛизы Князевой». Уних остались показания взятого вплен бывшего командира двадцать второго истребительного полка, ноим неудалось выбить изрусского имен летчиков. Они только знали, что усоветских авиаторов есть опытные люди, воевавшие наХасане, ивИспании. Полковник вспомнил протоколы допросов перебежчика Люшкова:
        -Он тоже ничего незнал. То есть знал, нокомандиров, аперед нами простой летчик, мальчишка. Он, настаром самолете, вел аэрофотосъемку. Попробуем сним поговорить… - он велел отнести фото впалату. Полковник нехотел настраивать русского против себя.
        Исии, внимательно, разглядывал лицо пленного:
        -Давид-сан будет доволен. Отменное здоровье, крепкий, молодой мужчина. Симптомы сотрясения пройдут, я его увезу вАршан. Ничего он разведке нескажет… - наследующей неделе Блоха собирался передать русским подарки. Врач посчитал вуме:
        -Дней через пять вТамцаг-Булаке произойдет вспышка чумы. Наконец-то, мы поймем, как штамм ведет себя вполевых условиях. Анабревне… - русский открыл глаза, - мы испытаем новую модификацию… - профессор Кардозо усилил вирулентность палочки. Чуму сейчас лечили сульфаниламидами. Исии следил заработами Чейна иФлори, вАнглии:
        -Флеминг бросил заниматься пенициллином. Посмотрим, получитсяли уних что-нибудь. Ноштамм Кардозо сильнее лекарств. Смерть наступает втечение двух дней, больной чрезвычайно заразен… - дверь палаты открылась, пленный приподнялся скойки. Встать, он, конечно, немог.
        Скосив глаза, Степан увидел фотокарточку. Младший воентехник, вкомбинезоне, улыбалась. Летчики никогда небрали назадания документы, или партийные билеты, номайор Воронов нерасставался соснимком. Воентехнику, разумеется, Степан ничего неговорил. Садясь вкабину, он знал, что карточка лежит внагрудном кармане гимнастерки. Самолет разгонялся, взлетал, он оборачивался. Обычно она стояла украя поля, глядя ему вслед. Понимая, что девушка его неувидит, Воронов махал ей рукой.
        Он смотрел назнакомое лицо, начерные косы. Степан услышал щелчок замка. Исии, закурив, подтащил стул кокошку:
        -Посмотрим, удастсяли полковнику разговор. Он даже переводчика взял, для надежности… - все армейские переводчики служили вбригаде Асано. Они происходили изсемей русских эмигрантов. Аккуратный, белокурый юноша, носил накителе лейтенанта значок. Исии часто видел такие эмблемы вХарбине. Золотой двуглавый орел простирал крылья над черной свастикой. Исии усмехнулся:
        -Русский фашист, изпартии… - он сморщил лоб, - Родзаевского. Ими весь Харбин кишит. Интересно, что уних получится… - позвонив насестринский пост, полковник велел принестичаю.
        Степан подумал, что еслибы негорчичный китель императорской японской армии, нелейтенантские нашивки, содной звездой, наворотнике, юношу можно былобы принять засоветского студента, или молодого специалиста. Умолодого человека было приятное, открытое лицо, немного напоминающее товарища Чиркова, артиста, излюбимого фильма Степана, трилогии оМаксиме. Майор Воронов понял, что еще никогда невидел белоэмигранта.
        -Только вфильмах… - он смотрел вголубые, безмятежные глаза лейтенанта. Наполитических занятиях, командирам ибойцам говорили онедобитой, белогвардейской сволочи, устраивающей, наденьги западных капиталистов, диверсии вСоветском Союзе. Степан знал, что отца убили вовремя сражений сВрангелем, наПерекопе. Сомнений никаких небыло, ибыть немогло. Каждый белоэмигрант лелеял мечту обуничтожении Советского Союза. Степан, отчего-то, подумал:
        -Раньше наполитзанятиях утверждали, что наш главный враг, гитлеровская Германия. Я помню, нам фильм показывали, «Профессор Мамлок», овраче, еврее. Очень хороший… - летом политруки прекратили говорить оГермании, как опротивнике СССР:
        -Потому, что мы воюем против Японии, - объяснял себе Степан, - здесь, навостоке, Япония более важна… - унеизвестного юноши был отличный, без акцента, русский язык. Степан вслушался:
        -Я инезнал, что можно говорить, как он. Словно… - майор Воронов задумался, - словно Толстой, или Чехов… - сюношей пришел высокий для японца, смуглый полковник, снадменным лицом. Он закинул ногу наногу, качая носком начищенного сапога. Взарешеченном окошке опускалось солнце. И-153Степана сел намонгольскую территорию вчера, примерно вшесть часов вечера. Он посмотрел начасы, наприборной доске, прежде чем нагоризонте появился японский истребитель.
        -Я здесь ночь провел, иутро… - полковник вертел офицерский стек. Японские офицеры носили мечи. Его пехотные приятели рассказывали, что некоторые пленные японцы распарывали себе живот. Полковник пришел без меча:
        -Конечно, он вбезопасности, - усмехнулся Степан, - насвоей территории.
        Допрос проходил нарусском языке. Переводчик внимательно выслушивал все, что говорило начальство. Юноша, иногда, шептал японцу что-то наухо.
        Допросом это назвать было сложно. Степан молчал, закрыв глаза. Когда офицеры вошли впалату, он решил:
        -Ничего, разумеется, я им нескажу. Они знают, как меня зовут, они видели снимок. Больше ничего неслучится… - полковник, терпеливо, расспрашивал Степана, вкаком авиационном подразделении он служит, какой унего военный стаж, исколько самолетов находится вТамцаг-Булаке.
        Японец смотрел наупрямое, избитое лицо, срассеченной бровью:
        -Блоха постарался. Правильно, что мы сформировали бригаду изрусских эмигрантов. Они горло готовы большевикам перегрызть… - утром уполковника состоялось закрытое совещание, сего светлостью, императорским посланцем.
        Месяц назад вДжинджин-Сумэ приезжали журналисты, изтокийских газет. Делегации показали вооружение идали поговорить софицерами исолдатами. Генерал Комацубара знал, что многие вЯпонии выступают против продолжения конфликта. Войска, предварительно, проинструктировали. Навстрече сжурналистами представители подразделений высказывались вдухе патриотизма. Омероприятиях разведки газетчикам нерассказывали, ноего светлости полковник показал списки диверсантов натой стороне. Он поделился планами совместной операции, сдоктором Исии.
        Бесстрастные, темные глаза его светлости, намгновение, потеплели:
        -Замечательная идея, - похвалил граф, - я навещал основную базу Исии-сан, вХарбине. Надеюсь, что планы претворятся вжизнь ирусские войска испытают… - изящные пальцы щелкнули, - трудности медицинского характера… - вДжинджин-Сумэ, ездил кое-кто изгруппы. УРамзая работало несколько японских журналистов.
        СЗорге граф встретился вневидном ресторане, врайоне Синдзюку. Загречневой лапшой совощами, Наримуне сказал:
        -Я постараюсь узнать больше одеятельности Исии. Очень надеюсь, что, после войны, его осудят… - Зорге курил, отхлебываячай:
        -Война еще неначалась. Ноначнется, ты прав. Попробуй, как-нибудь, поговорить сразведывательным отделом. Остальных, кним напушечный выстрел неподпустили.
        Наримуне кивнул: «Все, что смогу, я сделаю».
        Наримуне ушел отполковника, повторяя:
        -Блоха, Блоха. Надо найти его, доотъезда. Наэтой неделе он должен вскрыть подарки для русских, как их называл полковник… - Наримуне, предусмотрительно, невзял вДжинджин-Сумэ водителя. Граф сам сел заруль лимузина. Он вспомнил карту района:
        -Мне даже сообщили, где Блоха, обычно, выходит насвязь. Очень удобно. Придется забираться намонгольскую территорию, рисковать, нодругого выхода нет… - Наримуне, отсюда, было никак несвязаться сЗорге, нодело нетерпело отлагательств. Блоху снабдили керамическими зарядами сзараженными бациллами чумы насекомыми:
        -Кузен Давид специалист почуме… - вспомнил Наримуне, - он вМаньчжурии работал. Сначалом войны Лига Наций свернула полевые лагеря эпидемиологов. Он давно вЕвропе, должно быть… - Наримуне мог покидать Джинджин-Сумэ. Комацубара выговорил себе месяц отсрочки, обещая заэто время разбить русских.
        Наримуне больше ничего неудалось сделать. Оставалось надеяться, что японская армия, начнет сдаваться, ипогибнет как можно меньше людей:
        -Русские тоже погибнут… - ординарец медленными, аккуратными движениями полировал мерседес, - но, покрайней мере, мы неввяжемся вбольшую войну, навостоке. То есть назападе… - Наримуне, иногда, ловил себя натом, что говоря «мы», он думал одновременно иоЯпонии, иоСоветском Союзе:
        -То есть России, - поправил себя граф, - мы, вЯпонии, тоже знаем, что такое гражданская война. Зачем далеко ходить? Впрошлом веке мой уважаемый предок заподдержку модернизации чуть головы нелишился. Шпион… - усмехнулся Наримуне, - император Комэй называл Токугаву Ёсиноба лазутчиком запада. Я просто хочу… - он аккуратно потушил сигарету, вмедной урне, - хочу, чтобы Япония, наконец, обрела мир. Ивсе остальные страны тоже. Ненадо нам воевать сРоссией, сАмерикой. Мы соседи, такого неизменишь… - Блоха выходил насвязь завтра днем. Наримуне запомнил координаты, нонакарту их наносить нестал, посоображениям безопасности. Ему предстояло поехать насевер, избежать монгольских пограничников, исвернуть назапад. Распадок, где останавливался Блоха, для связи, находился примерно вдвадцати километрах отХалхин-Гола.
        -Если меня арестуют русские или монголы, - успокоил себя Наримуне, - скажу, что заблудился. ВТокио такое никого неудивит. Кругом степь, сложно даже скартой ориентироваться… - он собирался застрелить Блоху, избавиться отзараженных бомб ивернуться вХайлар. ИзМаньчжоу-Го Наримуне улетал вТокио.
        Водворе штаба, начистой машине играло низкое, закатное солнце. Ординарец, почтительно кланяясь, передал Наримуне ключи:
        -Все готово, ваша светлость… - граф хотел переночевать встепи. Вмерседесе лежали армейские одеяла, сухой паек, софицерской кухни, ифляга скрепким кофе. УНаримуне имелось два отличных, пристрелянных немецких вальтера. Граф вспомнил, как они скузеном Джоном ходили втир, вКембридже:
        -Джон тоже очень меткий. Если мы повернем наюг, наБирму, то начнем воевать сангличанами. Я воевать несобираюсь, - разозлился Наримуне, - я вконце лета улечу вСтокгольм. Рихард поставит Москву визвестность. Начну передавать сведения изЕвропы. Йошикуни понравится вШвеции. Здоровый климат, море… - подумав оКембридже, Наримуне отогнал мысли отемных, мягких волосах, падавших наплечо, остройных ногах, темно-красных, губах, оее стоне: «Я люблю тебя, люблю…».
        -Она умерла, - напомнил себе граф, посмотрев нашвейцарский хронометр: «Ее больше нет». Наримуне велел:
        -Грузите мой багаж. Я попрощаюсь сполковником Исии ибуду выезжать.
        Он решил, напоследок, попить кофе сдоктором, как мрачно называл его Наримуне, ипостараться выяснить планы отряда 731. Наримуне был уверен, что, кроме изучения чумы, набазе отряда ведутся идругие исследования.
        Он легко взбежал поступеням госпиталя. Сестра, всерой форме, вскочила, переломившись вспине: «Ваша светлость…»
        Наримуне провел вДжинджин-Сумэ два дня. Посланца императора, провели поштабу, иармейским баракам, показали новое вооружение ивыздоравливающих раненых. Комацубара старался представить вверенное хозяйство влучшем свете. Наримуне пошел вслед замедсестрой. Из-за двери палаты он услышал голоса, говорившие по-японски:
        -Господин полковник, все бесполезно. Я могу дозавтрашнего дня плевать ему влицо, мы можем его отвезти втюрьму иприменить более сильные методы, новы сами видите, он коммунистический фанатик. Большевики убили моего отца, под Волочаевкой… - Наримуне знал, что вразведывательном отделе служат русские эмигранты.
        Заскрипел стул. Голос полковника звучал раздраженно:
        -Черт сним. Он летчик, номелкая сошка. Пусть уезжает под крыло Исии-сан… - мужчины засмеялись.
        Пощеке Степана стекал плевок. Юноша, ненавидяще, шепнул:
        -Сука, большевистская тварь, ты сдохнешь, обещаю. Гори ваду, как Горский, как все остальные. Мерзавцы, как ты, меня сиротой оставили… - солнце играло назолотом, двуглавом орле, начерной, лакированной свастике значка:
        -Фашист, - понял Степан, - я незнал, что русские могут быть фашистами. Он нерусский, он белоэмигрант, враг… - полковник илейтенант поднимались. Властный голос, сказал что-то, наяпонском языке.
        Степан посмотрел вту сторону. Офицеры, подтянувшись, кланялись очень красивому, холеному мужчине, вполевой форме, без нашивок, сбесстрастным, ничего невыражающим лицом.
        -Самурай, - вспомнил Степан, - вот они какие. Понятно, кто здесь главный.
        Темные глаза небрежно оглядели его. Наримуне махнул рукой:
        -Оставьте нас одних. Я уверен, что он заговорит. Он притворяется… - пройдя кпостели, он, сразмаха, хлестнул Степана пощеке:
        -Их командиры знают языки, мне показывали протоколы допросов… - он привольно развалился настуле: «Я сам справлюсь».
        Дверь закрылась. Степан, устало, опустил веки: «Молчи, чтобы он ни делал».
        Река Халхин-Гол
        Над голой степью повисло безжалостное, полуденное солнце. Пот стекал пошее, капал врасстегнутый летный комбинезон. Вкабине И-153было жарко. Держа руку наштурвале, улучив минутку, Лиза вытерла лоб. Она, вкоторый раз, обрадовалась, что вЧите постригла волосы.
        Занявшись парашютным спортом, Лиза отрезала косы, нораньше черные локоны падали ей наплечи. Весной, вМоскве, Марина Раскова отвела Лизу впарикмахерскую, наулице Горького. Девушка никогда еще небывала вподобных местах.
        Став курсанткой летного училища, Лиза переселилась вобщежитие. Вдетдоме она делила спальню сдвадцатью другими девушками. Теперь вкомнате их жило всего восемь. Новое общежитие, рядом саэродромом, наокраине города, показалось Лизе дворцом. Читинский детский дом размещался вдореволюционном особняке. Воспитанники сами его ремонтировали, белили потолки, красили стены, новподвале жили крысы, которых никак неудавалось вывести. Ночью они бегали покоридорам икомнатам.
        Родственники привозили детям скромные подарки, дешевые конфеты, или подсолнечную халву. Ребята привыкли съедать провизию сразу. Стоило оставить пакеты наночь врассохшейся, общей деревянной тумбочке, как дети просыпались отнашествия крыс. Встарых кроватях жили клопы.
        Малышкой Лиза ходила снаголо бритой головой. Увсех детей водились вши. Она исейчас, иногда, чувствовала запах керосина, слышала плач: «Больно, очень больно!». Старшим девочкам разрешали отращивать волосы, ноприходилось часто заматывать голову тряпками, пропитанными керосином, итерпеть жгучую боль. Каждый день они вычесывали друг друга.
        Влетном училище было два десятка курсанток. Им выделили часы, раз внеделю, вгарнизонной бане, где Лиза, впервые после Москвы, увидела душ. Вчитинской городской бане, куда водили детдомовцев, девочки мылись под кранами, присев накорточки. Военный парикмахер подстригал девушек.
        Оказавшись всалоне, как называла его Марина, Лиза, робко, опустилась вбольшое кресло. Мастер был пожилой, обходительный, смягкими, ловкими руками. Он покачал головой:
        -Преступление, кромсать чудесные волосы… - он показал Лизе, как правильно завивать концы. Мастер посоветовал:
        -Зайдите вГУМ, вЦУМ. Советская промышленность заботится оженщинах. Купите электрические щипцы, бигуди. Ксожалению, унас пока невыпускают приспособлений для сушки волос… - мастер замялся, нободро закончил:
        -Я уверен, они скоро появятся вмагазинах!
        Лиза вдыхала аромат цветов. Вокруг сидели ухоженные женщины, вхороших платьях, втуфлях навысоком каблуке. Марина сказала, что впарикмахерскую ходят жены военных, депутаты Верховного Совета, иработники министерств. Держа руки вмисочке степлой, мыльной водой, Лиза вспомнила шубку товарища Горской, темного соболя, длинные пальцы, скрасивым маникюром, запах жасмина, уверенное, крепкое рукопожатие:
        -Марта, наверное, тоже станет партийным работником… - подумала Лиза, - товарищ Горский был соратником Ленина иСталина…
        ВЧите она ходила поплощади Горского. Именем революционера назвали городской дворец культуры.
        Лиза выступала вклубах Осоавиахима сновой, красивой прической, нонаобложке «Огонька» появилась влетном комбинезоне. Статью писала знакомая журналистка, приезжавшая вТушино перед авиационным парадом. Налацкане твидового жакета блестел партийный значок. Лиза увидела нанежном пальце золотое кольцо. Девушка перехватила ее взгляд:
        -Я вышла замуж. Мой муж работает вГенеральном Штабе. Он летчик, как ивы. Полковник… - розовые губы томно улыбнулись. Журналистка тряхнула красивой головой:
        -Вы орденоносец, товарищ Князева. Будете украшать собой журнал. Ваш опыт очень важен для советской молодежи… - вМоскве Лиза, впервый раз, сходила вБольшой театр. Она сидела вложе, сдругими летчиками, вединственном, выходном платье. Наряд Лизе спешно сшили вправительственном ателье, перед вручением ордена. Она тогда впервые надела чулки, ишелковый пояс, накосточках. Вдетдоме девочки носили, под юбками, лыжные штаны, алетом бегали сголыми ногами. Лиза боялась, что свалится скаблуков. Она тренировалась впоходке, перед зеркалом, вобщежитии института, вЩелково.
        Втеатр все летчики надели ордена. Лиза долго отнекивалась, ноРаскова строго сказала:
        -Нечего стесняться своих заслуг. Шуткали, второй беспосадочный перелет наДальний Восток. Ты была бортинженером, устранила неисправность машины… - Лиза покраснела:
        -Просто мелочь. Мыбы, все равно, долетели… - втеатральном буфете она смущалась. Лизе казалось, что все нанее смотрят. Она, впервый раз, выпила бокал шампанского. ВЧите их, иногда, водили вгородской парк культуры иотдыха. Некоторым детям родственники оставляли деньги. Девочки покупали стакан ситро, деля его надесять человек. Лиза помнила сухой, сладкий вкус шампанского нагубах. Она, отчего-то, подумала: «Интересно, как это, целоваться?». Девушка оборвала себя: «Следи заземлей, изавоздухом. Ты здесь поделу».
        Лиза долго убеждала политрука Васильева изаместителя командира полка позволить ей вылететь напоиски майора Воронова. Пошел второй день, как его самолет невернулся набазу. Лиза, решительно, сказала:
        -Товарищи, уменя больше ста часов стажа. Я сидела заштурвалом вовремя перелета наДальний Восток. Я хорошо знаю машину. Вконце концов, - ловко ввернула Лиза, - готовится наступление. Каждые руки насчету. Опытные летчики должны заниматься своим делом… - все думали, что майор погиб. Однако техник Грищенко качал головой:
        -Горючего вмашине хватало, технических неполадок ненашлось. Конечно, товарищ майор мог наткнуться наяпонский патруль… - поогромной степи были разбросаны обломки машин, оставшихся после июньских боев. Тела многих летчиков необнаружили. Накарте, вштабной палатке, отмечали известные координаты крушений. Политрук сказал, что поисками займутся после перемирия. Лиза смотрела накарту:
        -Здесь соляные озера, пески. Ребята говорили, что занесколько часов самолет может затянуть, без следа…
        Она немогла думать оСтепане как омертвом. Лиза, именно так, называла про себя командира. Вконце концов, политрук изаместитель сдались, ноЛизе запретили залетать натерриторию Маньчжурии. Девушка, пристально, глядела настепь:
        -Он мог разбиться заХалхин-Голом… - Лиза твердо помотала головой: «Он жив. Наверное, просто неисправность, вынужденная посадка, сломалась рация. Я его найду».
        Черные, короткие волосы под шлемом промокли отпота. Получив направление вдействующую армию, Лиза пошла вгарнизонную баню, вЧите, ибезжалостно остригла московскую прическу. Ей выдали авиационную форму, сзащитного цвета юбкой. Вармии служило много женщин, медицинских сестер, иврачей. Вавиации, насколько знала Лиза, она пока оставалась первой:
        -Вшколах есть курсантки… - Лиза пристально смотрела настепь, - скоро мы все станем военными пилотами. Впереди много сражений, - кроме формы, она получила сапоги, летный комбинезон сошлемом, парашют ибелье спортянками.
        Лиза скосила глаза вниз. Комбинезон полагалось надевать наформу, новжару никто излетчиков такого неделал.
        ВМоскве, Лиза пошла вГУМ, вотдел женского белья. Столичные магазины казались девушке музеями. Лиза рассматривала пудреницы, флаконы сдухами, или золотые кольца, наювелирных прилавках. ВГУМе она увидела комбинацию. Лиза поняла, что это шелк. Изпохожей ткани ей сшили торжественное платье. Портниха, вправительственном ателье, хвалила ее фигуру, новелела негорбиться:
        -Я понимаю, товарищ Князева, что вы привыкли сидеть вкабине самолета, - женщина потянула ее заплечи, - но, ввашем возрасте, надо думать охорошей осанке… - под платьем Лиза неносила бюстгальтера. Он девушке оказался ненужен. Она помнила прохладу нежного, кремового шелка наруках:
        -Вам очень пойдет, - одобрительно сказала продавец, - это новая модель. Советские женщины получили отпартии шелка идухи. Как учит нас товарищ Сталин: «Жить стало лучше, жить стало веселее».
        Комбинацию Лиза некупила. Девушка неочень понимала, куда ее носить.
        Вдетском доме они сами строчили холщовые ночные рубашки. Сейчас Лиза спала вбязевых трусах, ирубахе, сказенными штампами. Врубаху она могла завернуться два раза. Гимнастерку июбку вЧите пришлось срочно ушивать, вгарнизонной мастерской.
        Под комбинезон Лиза надела только трусы. Утром, встоловой, она отказалась отчая, но, все равно, сунула между ног казенное полотенце. Лиза надеялась, что если что-то случится, то нажаре ткань высохнет. НаДальний Восток они летели втранспортном самолете, где был туалет:
        -Мужчинам легче… - Лиза, стоской, взглянула нафлягу, где плескалась вода, - они устраиваются… - очень хотелось пить, пошел третий час поисков. Лиза надеялась, что скоро увидит его самолет.
        Она присмотрелась кстепи. Ее И-153летел невысоко, вкаком-то полукилометре отземли. Лиза узнала знакомые очертания истребителя. Машина завалилась набок:
        -Шасси повреждено. Это его номера… - Лиза, уверенно, направила штурвал вниз. Вплоской, словно стол, степи, небыло недостатка вхороших площадках для посадки.
        Лизе показалось, что враспадке, неподалеку, насклоне оврага виднеется что-то темное, словнобы крыша машины. Она отвела глаза:
        -Ерунда, откуда здесь машине взяться? Двадцать километров дограницы, покарте. Монголы, ите отсюда ушли, сначалом войны… - самолет медленно садился. Кабина И-153была пуста. Она заметила брызги наплексигласе:
        -Его ранили, вбою. Я знала, знала, что его найду. Он без сознания, инемог связаться саэродромом порации. Все будет хорошо… - шасси коснулось сухой травы. Самолет Лизы, остановившись, подпрыгнул.
        Григорий Николаевич Старцев, оставил ЗИС-5насклоне распадка. Он хмыкнул:
        -Кто знал, что большевик сюда приземлится?
        Приехав замайором, Старцев понял, что истребитель сел неподалеку отместа, где обычно проходил сеанс связи соштабом. Григорий Николаевич поставил визвестность разведывательный отдел. Его превосходительство полковник успокоил Старцева:
        -Вы скоро вернетесь вДжинджин-Сумэ. Остался один выход насвязь, раздача подарков, иждем вас вштабе.
        Старцев, все равно, внимательно осмотрел овраг. Судя повсему, стех пор, как он увез отсюда майора, встепи больше никто непоявлялся. Унего оставалось два часа, чтобы связаться соштабом ипередать последние сведения одвижении красных. Шоферов кооперации перебрасывали навоенные грузы, изБаян-Тумена приходила артиллерия итанки. Все указывало нато, что наступление русских начнется вконце августа, через месяц. Старцев надеялся, что японцы ударят раньше исметут большевистскую нечисть слица земли.
        -Вконце концов, - он вскрыл тайник взадней стенке кабины, - если неяпонцы сними покончат, то Гитлер. Мы поможем фюреру.
        ВХарбине, он ходил насобрания фашистской партии Родзаевского. Гитлер, в«Майн Кампф», называл славян неполноценной расой, ноСтарцев отмахивался:
        -Гитлер никогда неимел дела сославянами. Германия иРоссия издавна рядом, война была ошибкой… - Григорий Николаевич был уверен, что белоэмигранты вЕвропе тоже поддержат Гитлера. Он ожидал, что, сначалом войны против большевиков, его парижские знакомые запишутся вряды немецкой армии.
        -Немцы, скорее всего, создадут отдельные подразделения для русских, как здесь… - Старцев, покусывая травинку, настраивал рацию. Сухо, волнующе, пахло степью. Трещали кузнечики, вчистом небе небыло видно ни одного самолета:
        -Иочень хорошо… - он прислушался ктреску эфира, - большевики обманывают народ. Солдаты поймут, что заГитлером, правда, иперейдут насторону освободителей. Большевистский гнет закончится… - дома, вХарбине, уСтарцева имелись все документы, подтверждающие законность наследования.
        Имущество «Дома Старцевых», оставшееся вРоссии, должно было перейти Григорию Николаевичу. Он часто открывал блокнот, подсчитывая будущие прибыли, отпароходства наАмуре, идолей взолотых приисках. Жениться Старцев собирался после падения большевиков. Он нехотел оставлять детей сиротами. Старцев видел мальчиков идевочек, лишившихся отцов, награжданской войне:
        -Большевики долго непродержатся… - Старцев взял наушники, - истинно, колосс наглиняных ногах. Федор тоже воевать пойдет. Он учился вГермании, отлично знает язык. Талантливый инженер, как его отец. Новому порядку он пригодится… - преследования евреев никого вбелой эмиграции нетрогали. Старцев оподобном незадумывался. ВоВладивостоке, ребенком, он евреев невидел, вХарбине их жило мало. Сначалом японской оккупации Маньчжурии почти все евреи отправились наюг, вШанхай иГонконг.
        -Поближе кангличанам, - он услышал позывные Джинджин-Сумэ. Старцев, размеренно, диктовал ряды цифр, сверяясь сблокнотом:
        -Англичан вРоссию пускать нельзя. Дай им волю, они весь мир колонией сделают. Наше золото, иуголь мы будем разрабатывать сами… - Григорий Николаевич небыл против продажи концессий иностранцам, нонастаивал, что русские люди должны получать основные прибыли. ВХарбине среди его друзей было много наследников предприятий, национализированных большевиками. Встречаясь, они обсуждали, как восстановят производство, вернув заводы ипромыслы.
        -Будем сотрудничать сяпонцами, самериканцами… - передав донесение, Старцев записал ответ. Как Григорий Николаевич ипредполагал, штаб повторил приказ. Ему надо было вскрыть подарки ивозвращаться вДжинджин-Сумэ. Сначала они хотели оставить подарок прямо вТамцаг-Булаке, нотакое было опасно. Поселок кишел военными, все окраины заняли временные палатки, свновь прибывшими частями. Григорий Николаевич немог разгуливать поулице скерамическими бомбами, подбирая укромное место. Такого уголка вТамцаг-Булаке просто небыло.
        Исии объяснил, что чумные блохи распространяются быстро. Отсюда доТамцаг-Булака было небольше, чем пятьдесят километров, адопередовых позиций большевиков, наюге, итого меньше. Порасчетам врача, натретий день после вскрытия бомб, появлялись первые заболевшие. Григорий Николаевич, конечно, несобирался сам заражаться чумой. Они сполковником Исии тренировались намакете. Детонация бомбы производилась удаленно, через провод. Осколки керамики неранили насекомых. Ему выдали только блох, крысы несмоглибы долго выжить внутри бомбы. Полковник уверил его, что насекомые держатся два месяца, ато ибольше.
        Вырвав листы изблокнота, Григорий Николаевич чиркнул зажигалкой. Он собирался миновать линию фронта нагрузовике. Линией ее назвать можно было только условно, река отделяла Монголию отМаньчжурии. Изредка здесь проезжал конный патруль. Раньше впограничных войсках служили монголы, ноСтарцев знал, что наряды усилили большевиками, переброшенными изСоветского Союза.
        Услышав гудение авиационных моторов, Старцев насторожился. Он устроился замашиной, сверху его видно небыло. Втайнике уГригория Николаевича, кроме подарков ирации, имелся японский, офицерский револьвер, «Намбу».
        Евангелие итетрадка Марфы лежали впоходном, кожаном мешке. Такие носили все монголы. Григорий Николаевич хотел убрать рацию, закончить сбомбами, ипоехать навосток. Халхин-Гол здесь был мелким. Он ираньше гонял грузовик наманьчжурскую сторону, впоследний раз сизбитым майором, вкабине.
        -Я ему ребра сломал, - довольно вспомнил Старцев. Он поднял голову вверх, ожидая увидеть японский истребитель. Заметив назеленых крыльях красные, пятиконечные звезды, Григорий Николаевич, презрительно, сплюнул:
        -Явился товарища искать. Ничего, содним я справлюсь… - летчики брали назадание револьвер ТТ. Именно такой обнаружили умайора. Григорий Николаевич взял пистолет себе, лишнее оружие никому еще немешало. ТТ, лежал накошме, рядом скерамическими бомбами, ураскрытой двери кабины. Самолет сел, моторы затихли.
        -Он ничего ненайдет… - вернувшись вкабину, убрав рацию, Григорий Николаевич поставил наместо аккуратно выпиленную фанеру. Старцев любил порядок. Забирая потерявшего сознание майора, он внимательно осмотрел местность. Натраве, кроме брызг крови, ничего неосталось. Кровь засохла инакабине. Любой приземлившийся решилбы, что раненый летчик, оставив машину, отправился встепь пешком.
        Соскочив наземлю, он замер.
        Девочка, дочь Горского, влетном комбинезоне, стояла наоткосе распадка. Она сдвинула шлем назатылок, очки болтались нараскрасневшемся лице. Комбинезон был расстегнут, почти допояса. Грубый холст потемнел отпота. Лиза тяжело дышала. Она успела улыбнуться:
        -Помните меня… Вы меня везли, изБаян-Тумена… - серо-голубые глаза расширились.
        Накошме были разложены продолговатые банки. Они мягко блестели, вполуденном солнце. Рядом валялся моток провода. Вучилище непреподавали взрывное дело, ноЛиза хорошо разбиралась втехнике:
        -Дистанционные заряды, иревольвер, ТТ. Почему я невзяла оружие, я умею стрелять… - получив разрешение наполет, Лиза даже нестала заикаться опистолете. Считалось, что намонгольской территории он ненужен:
        -Он нешофер… - отчаянно подумала Лиза, - адиверсант, сяпонской стороны. Он мог убить Степана, раненого… - дул жаркий ветер, открытая дверь кабины скрипела.
        Старцев помнил нежно улыбающегося младенца, вколыбели, голубые глаза Марфы. Девушка накормила его бедными, темными блинами. Гриша, стесняясь своего голода, быстро ел, Марфа носила девочку погорнице:
        -Котик, котик, коток,
        Котик серенький хвосток,
        Приди, котик, ночевать,
        Нашу Лизоньку качать…
        -Руки вверх, - велел Старцев. Увидев оружие, вздрогнув, Лиза отступила. Старцев повел дулом:
        -Недергайся, спускайся медленно. Как вы говорите, - он, издевательски усмехнулся, - шаг вправо или влево считается побегом.
        Вкармане халата унего лежал крепкий, кожаный монгольский аркан. Лиза недвигалась. Старцев выстрелил.
        Девушка, даже недумая, бросилась наземлю. Она стиснула зубы, оцарапав лицо, вдыхая жаркий запах травы. Пуля взрыла пыль, она прикрыла голову руками. Лиза услышала короткий, оборвавшийся крик. Застучали копыта лошади, настала тишина. Сердце бешено колотилось:
        -Монгольский пограничник, или советский патруль… - наполитической учебе товарищ Васильев говорил, что монгольские наряды усилили опытными войсками НКВД, изЗабайкалья. Политучеба проводилась два раза внеделю. Они слушали доклады Васильева опланах японских милитаристов, читали материалы из«Правды» и«Красной Звезды». Вдетском доме, назанятиях, они писали письма, сосуждением троцкистских подручных, предателей, Каменева, Зиновьева иБухарина. Банда убила товарища Кирова, ипланировала поднять руку натоварища Сталина.
        Впрошлом году, когда Лиза поступила вучилище, курсантам говорили обагрессии Гитлера против Чехии, оего планах позахвату Европы. Весной подобные доклады прекратились. ОГитлере назанятиях вообще неупоминали. Курсанты начали изучать историю партии, поновому учебнику. Назывался он «Краткий курс истории ВКП (б). Водной изпервых глав, Лиза увидела имя деда Марты:
        -Поприезде заграницу Ленин сговорился сгруппой «Освобождение труда», то есть сПлехановым, Аксельродом, Засулич, иГорским осовместном издании «Искры». Весь план издания был разработан Лениным отначала доконца… - дальше говорилось, что Горский отошел отПлеханова иего ошибочных идей. Александр Данилович стал соратником Владимира Ильича. Он участвовал вовсех съездах партии, воевал напресненских баррикадах, был приговорен ксмертной казни, ибежал изтюрьмы.
        Сидя назанятии, Лиза вспомнила:
        -Отец товарища Воронова отбывал ссылку, стоварищем Сталиным. Он герой гражданской войны, вчесть него назвали новый металлургический комбинат… - девочкой Лиза читала сборник детских рассказов, ореволюции:
        -Товарищ Горский гимназистом ушел издома, порвал сдворянским прошлым. Вчетырнадцать лет он бежал заграницу, кмарксистам. Товарищ Воронов стал агитатором партии, назаводе. Он устраивал взрывы, экспроприации… - вкниге был ирассказ оВолке, спортретом героя Первого Марта. Некоторые девочки брали книгу вбиблиотеке просто, чтобы посмотреть наВолка. Таких красивых мужчин они нигде раньше невидели:
        -Бабушка Марты набаррикадах погибла, вреволюции. Прабабушка умерла вПетропавловской крепости… - Лиза вздохнула: «Она станет партийным руководителем, как ее мать, как вся ее родня…»
        Приехав наХалхин-Гол, Лиза поняла:
        -ОГермании неговорят потому, что идет война сЯпонией. Сейчас важнее сражения навостоке… - нааэродром привозили пленных солдат, маньчжур. Они рассказывали, как издевались над ними, вармии, японские офицеры.
        Лиза хорошо запомнила японскую форму. Она, осторожно, приподняла голову. Это был небоец НКВД, инемонгольский пограничник. Неоседланная лошадь щипала сухую траву, загрузовиком. Он стоял, спистолетом вруке, вяпонской полевой форме, без нашивок. Грубый, запыленный ботинок пошевелил затылок диверсанта. Лужа темной крови расползалась потраве. Солнце играло вчерных волосах мужчины, его лицо было бесстрастным. Пахло гарью, лошадь, обеспокоенно, заржала.
        -Он тоже диверсант, - сказала себе девушка, - нозачем он убил напарника… - Лиза небоялась трупов. Детский дом вЧите стоял наулице, усеянной чайными. Дореволюции забегаловки назывались кабаками, асейчас накаждом заведении красовалась вывеска читинского торга.
        Лиза, сдетства, видела драки. Старшие мальчики, вдетдоме, тайком бегали вчайные. Советской власти вЗабайкалье неисполнилось идесяти лет. Дореволюции Читу окружали каторжные тюрьмы иказенные прииски. Люди вгороде ходили соружием, многие сколачивали банды. Лиза знала, как падает человек, которого ударили ножом. Вчайных часто случались стычки.
        Лиза приказала себе нешевелиться:
        -Может быть, он меня незаметит. Какой он красавец, я незнала, что такие мужчины бывают. Номайор Воронов, все равно красивее… - незнакомец наклонился над кошмой, держа маленький, аккуратный пистолет. Взяв офицерский ТТ, японец повернулся кЛизе.
        Наримуне непогнал лимузин через реку. Оставив машину враспадке наманьчжурской стороне, граф нашел лошадь. Наримуне, как всех аристократов, учили верховой езде. ВКиото, потрадиции, кпринцам крови, приставляли товарищей позанятиям. Сыновья императора немогли посещать обычные гимназии, для них выбирали соучеников издворянских семей. Наримуне ипринца Такемасу наставлял английский берейтор. Граф, свистом, подозвал коня. Всухом пайке лежали рисовые галеты. Жеребец коснулся смуглой ладони губами, Наримуне потрепал его похолке:
        -Скузеном Джоном я ходил вманеж, вКембридже. Скорейбы все закончилось… - он хорошо помнил координаты места, где должен был оказаться Блоха.
        Наримуне сразу понял, кто перед ним. Он видел девочку вДжинджин-Сумэ, нафотографии урусского:
        -Она его ищет, бедняжка. Она тоже авиатор… - удевочки было бледное лицо. Офицерский револьвер выпал изруки Блохи:
        -Он внее стрелял… - Наримуне посмотрел нарану взатылке мертвеца:
        -Пуля навылет прошла. Отлично, русские будут меньше вопросов задавать… - Лиза вздрогнула. Японец выстрелил изТТ вголову трупа. Опустив пистолет наземлю, он вскинул руки:
        -Небойтесь, - сказал он, по-немецки. Лиза учила язык вдетском доме, ноговорила очень плохо, имогла сложить только несколько предложений. Понимала она, впрочем, почтивсе.
        -Я даже немогу сказать ей, живли русский… - быстро выломав фанерную стенку кабины, он разжег костер, уложив туда керамические снаряды. Девочка, широко открытыми глазами, следила заним. Подхватив мешок Блохи, Наримуне поднялся вверх, посклону.
        Наримун передал русскому летчику заряженный вальтер иплан поселка Джинджин-Сумэ, соштабом, солдатскими палатками иаэродромом. Граф предполагал, что кИсии русского повезут намашине, всопровождении переводчика изотдела разведки. Вспомнив фашистский значок, накителе юноши, Наримуне разозлился:
        -Невелика потеря. Лейтенант, скорее всего, сам поведет машину… - русскому Наримуне непредставлялся. Они вообще говорили мало. Немецкий язык пленного напомнил Наримуне его собственные занятия, лет десяти отроду. Каждое слово графу приходилось повторять два раза. Хмурые, лазоревые глаза потеплели. Русский, сказал, одними губами: «Спасибо». Выйдя изпалаты, граф, намгновение, нахмурился: «Где-то я слышал его фамилию, Воронов. Ничего удивительного, она распространенная».
        Устроившись накраю распадка, натеплой, сухой траве, граф порылся вмешке. Кроме припасов, там оказалось Евангелие, Наримуне узнал книгу постершемуся, тускло блестящему кресту наобложке, черной кожи. Втомик вложили какую-то тетрадку, повиду старую. Заряды начали рваться.
        Девочка, боязливо, села: «Что это?»
        Наримуне подозревал, что больше ничего она по-немецки, сказать неможет.
        -Смерть, - коротко ответил граф. Он положил натраву книгу стетрадкой:
        -Здесь нарусском языке, посмотрите… - подождав, пока прогорит костер, граф сбежал вниз. Наримуне пошевелил палкой угли. Ни одна блоха выжитьбы немогла. Поклонившись девочке, он свистом позвал коня.
        Лиза сидела соткрытым ртом:
        -Надо вызвать подкрепление, порации. Он уезжает, навосток. Его найдут, арестуют… - всадник превратился вчерную точку нагоризонте. Она смотрела натруп диверсанта, напистолет, валяющийся рядом:
        -Мне никто неповерит… - Лиза вспомнила холодные глаза уполномоченного НКВД, приезжавшего нааэродром. Он сидел наполитических занятиях, апотом удалялся сВасильевым, вызывая бойцов впалатку политрука:
        -Могут подумать, что я тоже работаю наяпонцев, - испугалась Лиза, - я изЧиты, имею доступ кновой технике… - ветер шелестел страницами книги. Увидев крест наобложке, девушка открыла томик, дореволюционного издания:
        -Чего еще ждать отбелоэмигранта? Это Библия, вкружке безбожников рассказывали. Ее написали попы, чтобы обмануть крестьян ирабочих… - Лиза похолодела. Она прочла выцветшие чернила, тонкий, изящный почерк: «Марфа Ивановна Князева, Читинское Епархиальное Училище».
        -Однофамилица, - твердо сказала себе девушка:
        -Моя мать прачка, трудящийся человек, беднота…
        Птицы, вжарком, синем небе, казалось, просто парили, нешевеля крыльями. Поскрипывала открытая дверь кабины. Пахло костром, и, немного, кровью. Лиза смотрела натлеющие угли:
        -Неоткрывай тетрадки. Раздуй огонь, сожги все. Это белогвардейская провокация, они диверсанты… - длинные пальцы потянулись кпожелтевшей обложке простого картона.
        -Лето 1921года… - почерк был темже, что инакниге, - лето 1921года, Горный Зерентуй…
        Склонив голову, Лиза начала читать.
        Джинджин-Сумэ
        Рубаху иштаны принес русский фашист, как Степан называл белокурого юношу. Он почти неразговаривал смайором Вороновым, вголубых глазах Степан видел презрение. Прошло двое суток стех пор, как заяпонцем закрылась дверь палаты.
        Степан даже непытался догадаться, что зачеловек перед ним. Он помнил непроницаемое, чеканное, лицо, темные, бесстрастные глаза. Японец, терпеливо, понескольку раз, повторял немецкие слова. Степан заметил мимолетную тень усмешки накрасиво вырезанных губах. Закончив говорить, гость сунул заряженный пистолет иплан Джинджин-Сумэ под матрац накровати:
        -Постель менять небудут… - услышал Степан легкий шепот, - вас, через два дня, переводят вдругой госпиталь. Дорога лежит мимо аэродрома… - Степан надеялся, что японские летчики незнали влицо переводчика разведывательного отдела армии. Майор незаметно окинул взглядом юношу:
        -Он меня ниже, ноненамного, иуже вплечах. Ничего страшного, мне вего форме только допроходной аэродрома надо дойти… - Степан нехотел бежать изгоспиталя. Здесь его успели запомнить, барак стоял рядом соштабом группировки. Пыльные проезды, вокруг, кишели японцами.
        Юноша швырнул накойку форменные штаны игимнастерку горчичного цвета, без нашивок.
        -Отвернитесь, - хмуро сказал Степан
        Два дня Степан вел себя тихо. Его отвязали откойки, оставив фотографию воентехника. Распоряжения отдавал невысокий японец, ваккуратном кителе, сбородкой, впрофессорском пенсне. Он приходил всопровождении переводчика, осматривал Степана ибрал анализы. Наручники майору сняли, новумывальную водили под конвоем.
        Степан, все время, думал онеизвестном японце, изящном, спрямой спиной. Холщовая куртка сидела, будто влитая. Степан вспоминал ухоженные руки, приподнимающие матрац. Гость носил золотые часы. Пахло отнего кедром, ичем-то свежим, словнобы речным, прохладным ветром.
        Степан лежал, закинув руки заголову:
        -Кто он такой? Неужели здесь, вМаньчжурии есть советские разведчики? Он японец… Ноя неразбираюсь, он может быть икорейцем, ибурятом… - майор Воронов неспрашивал, куда его везут. Давешний профессор вочках, ничего неговорил.
        Вответ напросьбу Степана белокурый юноша презрительно пожал плечами. Он смотрел встену, майор переодевался. Сидя накойке, Степан натянул разбитые, старые сапоги. Обувь жала:
        -Его сапоги будут жать еще больше… - понял Степан, - номне надо добраться досамолета. Ввоздухе они меня недогонят. Ивообще, пока они поймут, что случилось… - пистолет Степан одним незаметным, мгновенным движением, сунул заголенище. Местная форма тоже жала. Степан, невольно, улыбнулся:
        -Таких японцев, как я, небывает… - Степан, для летчика, был высоким, норост ему никогда немешал.
        Водворе госпиталя стояла открытая, военная машина. Обернувшись кСтепану, фашист, коротко велел: «Руки сюда». Майор почувствовал назапястьях тяжесть металла:
        -Ничего. Ключи унего вкармане кителя лежат. Когда проедем аэродром, надо начинать… - план Джинджин-Сумэ Степан выучил наизусть. Разжевав бумагу, он проглотил клочки:
        -Как революционеры делали, втюрьме. Как отец… - вУкурее, натамошнем аэродроме, Степану вспомнилось что-то давнее, детское. Вобщежитии тогда еще лейтенант Воронов делил жилье стремя летчиками. Запромерзшим окном завывала метель. Он ворочался, видя отсвет огня русской печи, наполовицах избы:
        -Унас была керосиновая лампа. Мы сПетром налавке спали, под кошмой. Кто-то пел… - Степан слышал низкий, красивый голос, уютную, успокаивающую мелодию, нанезнакомом языке:
        -Наверное, ктоварищу Сталину, котцу, товарищи изссыльных приезжали. Надо Петру песню напеть, когда мы встретимся. Он знает языки, он подскажет.
        -Если мы встретимся, - мрачно подумал Степан, когда фашист сажал его вмашину. Майор разозлился:
        -Аиначе ибыть неможет. Я здесь пропадать несобираюсь… - Степан, разумеется, нехотел упоминать оплене. Он знал, что, стоит ему признаться вподобном, как его затаскают подопросам инедопустят донеба. Задва дня он все придумал. Он решил убить севшего вслед заним японского летчика:
        Я забрал его пистолет, асвой ТТ потерял, при драке. Невернулся я вТамцаг-Булак потому… - он смотрел вбеленый потолок палаты, - что мой самолет был неисправен… - рация вИ-153, действительно, неработала, разнесенная выстрелами измессершмита:
        -Взял японский самолет, заблудился. Полетел насевер, скажем… - Степан почувствовал, что улыбается:
        -Такое случается. Рацией японца я пользоваться немог, она настроена наДжинджин-Сумэ. Вобщем, все довольно убедительно. Тем более, я захватил вражеский самолет… - Степан понимал, что без допросов ему сухим изводы невыйти, нонадеялся наскорое наступление. Поего опыту, уполномоченные НКВД напередовую нелезли, авкабины истребителей, тем более.
        Фашист устроился зарулем. Они выехали содвора госпиталя наширокую, пыльную улицу, пересекавшую Джинджин-Сумэ сюга насевер. Машина шла наюг. Судя посхеме, оставленной японцем, аэродром, находился впяти километрах отпоселка. Степан сидел, опустив скованные наручниками запястья, влицо бил жаркий ветер. Закурив японскую сигарету, фашист, разумеется, непредложил пачки Степану.
        Степану зашили рассеченную бровь. Он понятия неимел, кто икогда его избил, игрешил нафашиста. Синяки иссадины налице майор собирался объяснить жесткой посадкой. Руку аккуратно перебинтовали. Впрочем, пуля скользнула поплечу, ранение было легким. Голова почти неболела. Давешний профессор пришел вчера смолоточком, проверять рефлексы. Выслушав японца, фашист, надменно, сказал Степану:
        -Завтра тебя переведут вдругой госпиталь… - вголубых глазах юноши, майор увидел издевательский смех.
        Миновав последние, окраинные бараки Джинджин-Сумэ, он вырвались настепной простор, наплоскую, безжизненную равнину. Вдалеке, вжарком мареве, Степан увидел очертания самолетов. Поле даже неогородили. Вместо ворот стояло два бревна, сгрубым шлагбаумом, ибудка, где дремал часовой.
        -Унас аэродром похож, - развеселился Степан, - только шлагбауманет.
        Майор отлично знал, что летчики, собеих сторон, поднимаются ввоздух поодинаковому расписанию:
        -Незря Смушкевич нам читал протоколы допросов пленных… - машина ехала мимо аэродрома, посовершенно пустой дороге. Майор надеялся, что она такой иостанется. Фашист что-то мурлыкал, себе под нос. Степан, осторожно, незаметно, оглянулся. Будка часового скрылась заповоротом. Искоса посмотрев наполе, он замер. Перед ним стоял мессершмит, симператорскими хризантемами, накрыльях. Натакую удачу майор инерассчитывал:
        -Конечно, он может быть незаправлен… - Степан заставил себя сидеть спокойно, - черт сним, пятьдесят километров дореки я протяну. Главное, насвои самолеты ненарваться, инепопасть под зенитную артиллерию… - голову припекало солнце. Дорога повернула, машина скрылась замаленьким холмиком.
        Вскинув ладони, Степан ударил стальными наручниками, побелокурой голове водителя. Майор перехватил руль. Металл врезался вруку, попальцам потекла кровь. Прижимая фашиста кборту, Степан бросил машину кобочине. Русский, сдавленно, матерился, вырываясь. Степан, разъяренно, вдавил сталь ему влицо, ломая нос, разбивая губы. Машина упала набок, они выкатились нагорячую траву. Степан оказался сверху. Фашист даже неуспел закричать. Превозмогая боль вруках, Степан ударил его затылком ораскрытую дверь машины. Юноша, дернувшись, затих.
        Степан убил его выстрелом вухо, через свою скомканную, закапанную кровью, японскую гимнастерку. Переодевшись, он замыл форму фашиста водой, изканистры. Сапоги невыносимо жали. Степан, больше всего, боялся, что заоставшиеся доаэродрома два километра, надороге, кто-нибудь, появится.
        Документы уфашиста оказались наяпонском языке. Степан понял, что даже незнает его имени.
        -Инехочу знать… - сначала он собирался облить труп имашину бензином, иподжечь, нопередумал. Часовой, нааэродроме, заметив дым, мог поднять тревогу.
        Степан, правда, ненамеревался оставлять часового вживых, ноему нестоило привлекать ксебе внимания.
        Сунув вальтер вкарман кителя юноши, он оставил его японский, офицерский револьвер вкобуре. Ветер шевелили окровавленные, светлые волосы, вмертвых, голубых глазах отражалось яркое солнце. Проверив оружие, Степан пошел насевер, каэродрому.
        Тамцаг-Булак
        Заполнением наградных листов иведением списков погибших летчиков, вдвадцать втором истребительном полку, занимался помощник начальника штаба. Сегодня, изгорода, привезли запечатанные пакеты сорденами. Связка лежала набольшом, врытом вземлю деревянном столе, вштабной палатке. Жаркий ветер вздувал полотнища, день обещал стать раскаленным. Мерно скрипело перо. Политрук стоял, засунув руки запортупею. Поспине стекал пот. Уразгонных машин И-153копошились техники. Накарте, пришпиленной кхолсту палатки, летчики отмечали места крушений. Вчера вбелом пространстве появилась новая точка. Воентехник вернулась изпоиска сзаплаканным, покрасневшим лицом, сприпухшими глазами.
        Васильев нашел усовершенствованный И-15майора Воронова:
        -Исполняющий обязанности командира полка хочет забрать себе истребитель. Говорит, что отличная машина, - сам политрук всамолетах неразбирался, нотакое ему, подолжности, инетребовалось.
        Кместу вынужденной посадки майора отправили техников, намашине. Подокладу Князевой, вистребителе было повреждено только шасси. Вызвав изТамцаг-Булака уполномоченного НКВД, Васильев попросил его сопровождать техников. Политруку ненравилось, что тела майора неоказалось рядом систребителем. Если он, раненым, попал вплен кяпонцам, отаком надо было знать. Кроме того, уполномоченный собирался забрать труп диверсанта, застреленного Князевой. Девушка сказала, что убелогвардейца был офицерскийТТ.
        Пистолет придавливал бумаги настоле перед Васильевым. ТТ напоминал оружие Воронова, новполку, как ивезде улетчиков, стакими вещами царила неразбериха. Офицеры менялись пистолетами, подхватывали бесхозное оружие. Невозможно было, пономерам, понять, кому принадлежалТТ.
        -Уяпонцев они тоже имеются, трофейные… - Васильев надеялся, что тело майора найдут. Гибель вбою небросала тени наславное имя полка, вотличие отпропажи без вести.
        Техники, кое-как, восстановили шасси. Пришлось посылать наместо аварии свободного летчика. Уполномоченный НКВД запретил, допроверки показаний, пускать Князеву кштурвалу. Рация вИ-153майора была разнесена вдребезги. Судя популям, внего, стреляли японские истребители.
        Васильев, облегченно, выдохнул. Воздушный бой, действительно, состоялся. Майор Воронов небросал машину, неперебегал насторону японцев. Следы крови накабине инатраве ничего недоказывали. Майор, если он был шпионом, мог обставить свое исчезновение, сбольшой правдоподобностью.
        -Он нешпион… - Васильев смотрел натехников, - он честный, советский человек. Уполномоченный видел его личное дело. Он пьет, склонен кдебошам. Такого никто вербовать небудет, - среди других, настоле лежал пакет сКрасным Знаменем майора Воронова. Политрук справился вбумагах. Орден полагалось отослать брату майора. Вличном деле указывалось, что Петр Семенович работает ворганах НКВД.
        Политрук вспомнил:
        -Правильно. Он приезжал, наДальний Восток, наводить порядок, когда мерзавец Люшков перебежал кяпонцам. Черт, хотьбы нашли труп майора… - без трупа, извещение опропаже брата без вести, могло приостановить продвижение Петра Семеновича послужбе.
        Воентехник Князева тоже была наполе. Политрук прищурился: «Она инеспала сегодня». Вчера уполномоченный НКВД увез девушку вТамцаг-Булак, надопрос. Ее вернули смашиной только утром, перед завтраком. Встоловой Васильев, искоса смотрел наусталое, лицо, соследами слез наглазах. Веки совсем запухли. Сгорбившись, она обхватила узкими ладонями, стакан счаем. Нащеках илбу красовались заживающие, помазанные йодом царапины. Пословам девушки, она дралась сдиверсантом.
        -Григорий Иванович, - хмыкнул Васильев. Он читал протокол предварительного допроса:
        -Если Князева иВоронов работали вместе? Если Григорий Иванович, просто шофер? Они его убили, чтобы отвлечь внимание отпобега Воронова. НовЗИС-5, правда, нашли рацию. Может быть, Григорий Иванович был их сообщником, грозил их выдать… - он закурил:
        -НоКнязеву неарестовали, сюда вернули. Довоздуха, правда, велели недопускать, ноей туда инельзя, она еще нелетчик. Теперь наней пятно, она подозрительна… - Васильев, внезапно, рассердился:
        -Она дочь прачки, сирота. Мастер спорта, орденоносец, вконце концов. Я ручаюсь, что она несвязана сяпонцами. Она просто наткнулась надиверсанта. Случайность, такое бывает… - воентехник, влетном комбинезоне, внимательно осматривала шасси И-153.
        Лиза почти непонимала, что происходит вокруг. Дочитав тетрадку, добравшись досамолета, она вызвала порации подкрепление. Спустившись враспадок, Лиза, царапая руки, вырвала изстенки кабины лист фанеры. Оставлять тетрадь при себе было непредставимо. Лиза стояла над костром:
        -Ложь, белогвардейская ложь. Неможет быть… - она вспомнила дом культуры, вЗерентуе, шепот пожилой женщины: «Сатанинское отродье…»
        Лиза, доболи, сжала пальцы:
        -Июнь двадцать первого года. Меня зовут Марфа Ивановна Князева. Весной, наПасху, мне исполнилось пятнадцать лет. Незнаю, зачем я веду дневник. Должно быть, просто, чтобы несойти сума. Сшести лет я жила вЧите, пансионеркой вепархиальном училище. Уменя были родители, отец Иоанн Князев иматушка Елизавета, четверо младших братьев исестер… - назадней обложке тетрадки, мать Марфы, перечислила всех поименам:
        -Сначалом продвижения большевиков навосток, училище закрылось. Папа имама забрали меня домой, вЗерентуй. Наша семья здесь поселилась издавна. Мой предок служил священником прииска еще вначале прошлого века…
        -Июль двадцать первого года. Он непьет. Красные, каждый день, перепиваются, аон непьет. Былобы легче, еслибы пил. Может быть, он тогдабы просто засыпал. Каждую ночь, он рассказывает осмерти моих родителей, ивсей семьи. Моим младшим сестрам было восемь лет, ишесть лет. Господи, покарай большевиков, пожалуйста. Сделай так, чтобы они сдохли вмучениях. Он убил своего родственника, вПольше. Перерезал ему горло, наглазах красных. Он исмамой так сделал… Он смеется иобещает меня держать при себе, пока я ему ненаскучу. Убежать невозможно, весь Зерентуй полон красными. Я стираю, готовлю, убираю внашем доме. Он занял спальню мамы ипапы. Я немогу даже подумать, что наих кровати… Нельзя такого желать, но, Господи, пошли мне смерть. Я нехочу жить.
        -Август двадцать первого года. Сомнений нет. Хорошо, что покойная мама мне все рассказала. Ему я ничего говорить небуду, иначе он заберет дитя, ия никогда неувижу малыша. Я надеюсь, что он уйдет дальше навосток. Красные говорят освоих планах, застолом. Конечно, перед тем, как покинуть Зерентуй, он может меня расстрелять, нолучше смерть, чем потерять маленького. Ребенок ни вчем, невиноват. Я достойно воспитаю его, обещаю. Может быть, мне удастся бежать вКитай…
        -Февраль двадцать второго года. Мы сПрасковьей Ильиничной окрестили Лизоньку. Священников нет, церковь сожгли, мы все сделали дома. Она хорошая девочка, спокойная. Я смотрю нанее, ипрошу Господа, чтобы моя дочь была счастлива. Я почти невыхожу наулицу. Мне ираньше плевали вслед, называли подстилкой сатаны. Теперь уменя наруках Лизонька, нельзя рисковать. Моей доченьке всего две недели, аона меня узнает. Сегодня она, кажется, улыбнулась. Прасковья Ильинична смеется, иговорит, что я придумываю. Младенцы, так рано, неулыбаются. Моя славная девочка, пусть она неузнает ни горя, ни невзгод. Лизонька похожа ненего, ноя никогда ей нескажу, чья она дочь…
        -Февраль двадцать второго года. Господи, спасибо Тебе. Уздания совета, то есть нашего бывшего дома, вывесили новый выпуск читинской газеты. Белая гвардия сожгла его впаровозной топке, под Волочаевкой. Господи, Ты наказал его. Я счастлива, счастлива… - трещал костер, Лиза опустилась наземлю:
        -Если это правда, то я сестра товарища Горской. Я тетя Марты… - она листала пожелтевшие страницы:
        -Я немогу, немогу сжечь тетрадь. Я видела, как мы похожи стоварищем Горской. Мы обе сним похожи… - мать потеряла сознание, иневидела, как убивали ее родителей. Очнулась она связанной, всвоей бывшей комнате, запертой назасов. Горский пришел кней вечером, изабрал себе:
        -Как рабыню, как крепостную. Я плакала, говорила, что мне всего пятнадцать, просила меня пожалеть. Украсных нет жалости. Утром мне было плохо, аон, все равно, заставил меня… Даже немогу писать дальше. Иконы изнашего дома выбросили водвор. Я видела, вокно, что красные сними делали. Господи, покарай их, всех, доединого человека. Уних каждый день застолье, каждый день кого-то вешают, или расстреливают. Он сам казнит людей. Он хвастался, что убил государя императора, вЕкатеринбурге… - Лиза спрятала тетрадку сЕвангелием под комбинезон:
        -Я никогда, ничего нескажу. Я неих больше неувижу, ни Марту, ни товарища Горскую… Мою сестру… - Лиза немогла бросить вкостер тетрадку. Напоследних страницах, мать писала:
        -Травы отпотницы, травы откашля… Сегодня мы натопили печь икупали Лизоньку вкорыте. Она держалась замой палец. Лизонька совсем небоится воды, мое счастье… - Лиза залезла вкабину своего истребителя. Разрыдавшись, девушка вытерла лицо рукавом пропотевшего комбинезона: «Никто, ничего неузнает, пока я жива».
        Надопросе вТамцаг-Булаке она неупоминала ояпонце, застрелившем шофера, или керамических зарядах, рвавшихся вкостре. Лиза понимала, что, стоит ей заговорить отаком, инебо для нее навсегда закроется.
        Кроме того, она предполагала, что ей просто, никто неповерит.
        -Как неповерилибы тетрадке… - она поняла, кем был шофер. Мать, взаписях, сделанных после ее рождения, упоминала одруге детства, Грише Старцеве. Юноша служил убелых. Он воевал вЗерентуе, когда поселок осадили отряды Горского.
        -Моего отца, - заставила себя сказать Лиза. Мать незнала, что случилось соСтарцевым, ибеспокоилась занего:
        -Они, наверное, виделись… - Лиза возилась сшасси, - он приходил вЗерентуй, забрал тетрадку икнигу… - она сложила вещи вмешок, спрятав под бельем:
        -Мне больше ничего неосталось, отмамы… - вдневнике, мать иногда писала одореволюционной жизни, омолебнах вучилище, орождественской елке, опоездках, сродителями, наТихий океан ивКяхту. Лиза прочла ознакомом матери, Федоре Воронцове-Вельяминове:
        -Что сФедей, сего семьей? Тоже сгинули где-то, имогил их ненайдешь… - Воронцов-Вельяминов был потомком декабриста, похороненного вЗерентуе.
        Лиза наклонилась над шасси, пот заливал лицо:
        -Майор Воронов погиб, наверное… - сердце глухо, тоскливо, болело. Лиза встрепенулась, услышав отчаянный крик: «Воздух!». Наслучай бомбежки они вырыли траншеи. Девушка вскинула голову. Она узнала силуэты Накадзима, японских истребителей. Машины летели низко над степью. Лиза прикусила губу:
        -Я помню такой истребитель. Немецкий, мессершмитт. Вучилище показывали фотографии. Унего японские опознавательные знаки. Почему он стреляет посвоим летчикам… - мессершмитт, безжалостно, теснил японцев ксоветскому аэродрому. Уодного истребителя дымилось крыло. Заместитель командира полка бежал наполе: «Помашинам!». Лиза бросилась втраншею. Горящий японец, огненным шаром, взорвался внебе.
        Кабинет Смушкевича размещался вштабном бараке авиационной группы, наглавной улице Тамцаг-Булака, вокружении палаток, набольшой, неезженой дороге, ведущей навосток. Постепи, безостановочно, ночью двигались войска. Насовместном совещании армейской группировки, Жуков объявил, что наступление начнется вконце августа. Пока что требовалось усыпить бдительность японцев. Переговоры порадио прослушивали вДжинджин-Сумэ. Разведчики велели командирам использовать легко взламываемый шифр. Кяпонцам, изперехваченных разговоров, поступала информация оподготовке зимних квартир для армии. Исходя изсведений, советская группировка собиралась вести долгую, позиционную войну.
        -Мы их сметем слица земли, - сочно пообещал Жуков, опустив кулак накарту, - авы, авиаторы, превратите окопы впыль.
        Степан хорошо знал кабинет комкора. Здесь, после его возвращения измертвых, как весело сказал Смушкевич, устроили большое застолье.
        Степан приземлился народном аэродроме без потерь. Мессершмитт оказался заправленным. Он даже нашел вкабине японский, летный комбинезон. Часового майор Воронов застрелил почти вупор. Японец только успел поднять голову иоткрыть рот. Наполе никого небыло. Степан понял, что летчики еще невернулись изпатруля, асвободная смена обедала. Вкабине мессершмитта, быстро переодевшись, он разобрался сприборами. Оказавшись ввоздухе, Степан поднялся, как можно выше. Патрули сюда незабирались. Майор надеялся, что зенитчики его тоже недостанут. Двух Накадзима он встретил, перелетев насоветскую территорию. Неудержавшись, майор погнал истребители обратно, каэродрому Тамцаг-Булака.
        Рация вмессершмитте была настроена наДжинджин-Сумэ. Степан слышал крики наяпонском языке, нонеобращал наних внимания. Одного японца он сбил сам, авторой истребитель оставил поднявшимся ввоздух ребятам.
        Когда Степан вылез изкабины мессершмитта, над аэродромом висел тяжелый, черный дым. Обе японские машины врезались вземлю. Он сразу заметил младшего воентехника. Девушка торопилась, через поле, впромасленном комбинезоне:
        -Товарищ майор, товарищ майор… - она остановилась, будто наткнувшись начто-то:
        -Я думала, вы погибли. Я нашла место, где вы И-153посадили… - фотография воентехника лежала внагрудном кармане его японского комбинезона. Вальтер он выбросил, расстреляв часового, нааэродроме вДжинджин-Сумэ. Степану нехотелось, чтобы НКВД мотало ему душу, как называл такое майор. Версия была стройной. Воронов, как следует, все обдумал.
        Он смотрел вее бледное, исцарапанное лицо. Серо-голубые глаза распухли отслез. Лиза, тяжело, дышала:
        -Он жив, он пригнал новую машину. Он герой, настоящий герой. Ая? Еслибы он знал, кто моя мать… -Лиза, вочередной раз, пообещала себе, что никому, ничего нерасскажет:
        -Итетради никто неувидит… - отнего тоже пахло гарью ипотом, налбу засохла кровь. Вовремя драки сфашистом уСтепана, очень удачно, разошелся шов наброви:
        -Непридется объяснять, откуда он уменя… - Воронов собирался сказать уполномоченному, что убил севшего вслед заним японца, нанемецкой машине. Появился второй, иВоронов был вынужден улететь. Он заблудился, без карты, ирации, найдя дорогу обратно вТамцаг-Булак, только через двадня.
        Степан неупомянул оснимке, только подмигнув девушке:
        -Как видите, я живой, товарищ Князева. Чтобы меня убить, - майор помолчал, - двоих японцев мало… - ребята садились, кто-то кричал: «Ворон! Ворон! Качать его!». Прикоснувшись пальцами клетному шлему, майор пошел кистребителям. Лиза смотрела вслед широкой спине. Девушка шмыгнула носом:
        -Ивсе, иничего больше небудет. Ничего неможет быть… - летчики качали майора. Лиза заставила себя неслышать его добродушный смех. Опустив руки, девушка пошла ксвоей палатке.
        Затри дня беспрерывных допросов, Степан, вобщем, забыл омладшем воентехнике. Политрук Васильев вернул ему офицерский ТТ. Майор Воронов понял, кто вез его наманьчжурскую территорию:
        -Уних здесь был диверсант. Лиза его застрелила, молодец девушка… - воентехника представили кмедали: «Заотвагу».
        Смушкевич сидел накраю стола, разглядывая Степана.
        Майор явился кглаве авиационных сил вновой гимнастерке ибриджах, сдвумя орденами Красного Знамени, прошлогодним, немного потускневшим, иновым, ярко сияющим взакатном солнце. Радиограмма была ясной. Майора Воронова утверждали вдолжности командира полка, сприсвоением очередного звания. После окончания боев наХалхин-Голе ему предписывалось явиться вМоскву, вгенеральный штаб ВВС РККА, для получения новой должности. Мессершмитт, третьего дня отправили встолицу. Смушкевич подозревал, что инженеры намеревались разобрать машину повинтикам.
        -Иочень хорошо, - он передал полковнику Воронову пачку «Беломора». Смушкевич смотрел наупрямое, медное отстепного загара лицо, накоротко стриженые, каштановые волосы, выгоревшие наконцах, играющие золотом. Лазоревые глаза усмехнулись:
        -Спасибо, товарищ командир корпуса… - Степан щелкнул зажигалкой, изстреляной гильзы, - что мне остаться разрешили. Наступление скоро… - Смушкевич, довольно сварливо, заметил:
        -Непоследнее наступление внашей жизни, полковник… - они стояли ураскрытого окна. Вчистом, ясном небе пылала багровая полоса заката:
        -Я все правильно сделал. Иначебы меня непустили заштурвал… - назападе расплывался белый след самолета:
        -Внебе я нужнее, чем наземле. Теперь я знаю, против кого мы воюем. Больше никто, ничего подозревать недолжен…
        Затянувшись горьким дымом папиросы, полковник Воронов кивнул:
        -Непоследнее, товарищ командир корпуса. Скорее, первое… - они замолчали.
        Степан подумал:
        -Может быть, уПетра спросить ояпонце? Нестоит. Он мне, все равно, ничего нескажет, изсоображений безопасности. Интересно, где сейчас Петр? —
        Смушкевич положил ему руку наплечо:
        -Пойдем, Ворон, обмоем новое звание… - опрокинул сразу половину стакана водки, Степан помотал головой:
        -Ивсе, товарищ комкор, пока невыбросим японцев отсюда, непогоним их обратно вМаньчжурию, или еще дальше.
        Смушкевич знал, что вМоскве готовится подписание пакта оненападении, между СССР иГерманией. Данные были засекречены. Полковнику он, ничего, сказать немог.
        -Его вЗападный округ направят… - полковник Воронов садился заруль эмки, - надо строить новые аэродромы, перебрасывать части, технику. Советская Армия освободит рабочий класс, угнетаемый панами… - включив зажигание, Степан поднял глаза. Небо оставалось пустым. Он вспомнил японца, вгоспитале:
        -Еслибы ни он, ябы неспасся. Я незнаю, как его зовут, иникогда неузнаю… - выехав надорогу, ведущую каэродрому, эмка скрылась вклубах пыли.
        Эпилог
        Лазурный Берег, август1939
        Мужская парикмахерская вотеле «Карлтон», нанабережной Круазет, вКаннах, помещалась пососедству стурецкими банями имраморным бассейном, вусаженном пальмами дворе отеля. Августовское солнце играло искрами натихой воде. Служащие пока нерасставили шезлонги, ихолщовые зонтики. Утром постояльцы обычно ходили наличный пляж отеля. Кбассейну они перебирались после полуденного отдыха, иобеда, натеррасе седьмого этажа здания. Изресторана открывался вид наКанны итемно-синее, усеянное яхтами икатерами море. НаЛеринских островах, посреди залива, возвышалась колокольня аббатства. Вмонастырь отправлялись экскурсии, изгородского порта. Прогулочные катера развозили отдыхающих вМонако, Ниццу иСан-Рафаэль.
        Парикмахерская открывалась всемь утра, когда официанты начинали сервировать завтрак, вбольшом зале первого этажа. Месье Ленуар, новый постоялец, появился убассейна вполовине седьмого. Молодой человек пришел вгостиничном халате, сполотенцем под мышкой. Отлично поплавав, он отдал себя вруки мастеров. Месье Ленуар лежал, откинувшись вбольшом кресле, закрыв лазоревые глаза. Острая, стальная бритва скребла смуглые щеки. Пена вфарфоровой чаше пахла сандалом. Здесь пользовались флорентийским мылом, такимже, как умолодого человека. Мыло лежало вкожаном несессере отГойяра, наверху, воднокомнатном номере, рядом сзабронированным люксом. Молодой человек, снетерпением, ожидал появления соседа.
        Внесессере, вискусно сделанном тайнике, он спрятал флакон, полученный вМоскве. Молодой человек, лично, наблюдал действие лекарства:
        -Ничего подозрительного, - довольно сказал Эйтингон, - смерть наступает примерно через две недели. Общая слабость, расстройство желудка, плохие анализы. Кашель, падение жизненных сил. Вобщем, симптомы пневмонии, или язвы желудка… - он весело улыбался:
        -Достаточно, чайной ложки. Вкус жидкостей средство неменяет… - Эйтингон отдал флакон Петру, - разберетесь наместе, чем его лучше поить.
        Кукушка сообщила, что Раскольников едет вКанны. Перебежчик вращался вэмигрантских кругах. Он писал подметные статейки вбелогвардейские газеты, ини откого непрятался. Виюле, Верховный Суд СССР объявил Раскольникова вне закона. Согласно постановлению ЦИК, принятому вдвадцать девятом году, предателя должны были расстрелять, втечение суток, после установления его личности.
        Разумеется, они сКукушкой несобирались устраивать пальбу нанабережной Круазетт. Как они ипредполагали, Раскольников клюнул написьмо старого боевого товарища. Предатель согласился навстречу. Кукушка, каждый август, две недели проводила вКаннах. Вотличие отее уединенной жизни, вЦюрихе, наЛазурном Берегу можно было чувствовать себя свободно. Горская встречалась сподчиненными ей работниками НКВД, проводя совещания, ипланируя дальнейшие акции.
        Впарикмахерской Петр думал оРаскольникове ивтором перебежчике, Кривицком. Оставались они, Троцкий, ибывший генерал Орлов, онже Никольский, работавший сЭйтингоном иПетром вИспании. Операция «Утка» заканчивалась, Троцкий был обречен. ОКривицком иОрлове собирались позаботиться американские резиденты иПаук.
        Петр отказался отперевода вВашингтон. Ему предлагали обосноваться встолице США, снадежными документами, истать личным куратором Паука. Эйтингон, весело, заметил:
        -Вы друг друга знаете, ровесники. Будешь заним присматривать.
        Петр сослался нато, что впреддверии освобождения Западной Украины, Белоруссии ибалтийских стран, непредусмотрительно перебираться взападное полушарие. Иностранный отдел очертил будущий круг работы. Новые территории, отходившие Советскому Союзу, кишели немецкими агентами, агентами Британии, буржуазией, интеллигенцией исвященниками.
        -Неговоря обукраинских националистах, - буркнул Эйтингон, - Коновальца мы разнесли накуски бомбой, ноостались идругие… - для всех, Петр непоехал вАмерику из-за желания участвовать вевропейских операциях, ииз-за своего брата.
        Брат Петра интересовал меньше всего, хотя Степан, очень кстати, пригнал наХалхин-Голе, насоветский аэродром новый мессершмитт. Брат получил звание полковника ивообще проявил себя героем.
        -Может идействительно, Героем стать… - Петр зевнул, неразжимая рта, - Степан мне нужен. Куда я поеду отединственного брата… - локальные стычки наХалхин-Голе внешнюю разведку неинтересовали. Корсиканец сообщал изБерлина, что Гитлер скоро перейдет польскую границу. Англия иФранция, вответ, могли объявить войну Германии. Виностранном отделе несомневались, что все движения запада произойдут, что называется, набумаге.
        Никто несобирался посылать войска вПольшу:
        -Наум Исаакович сказал, что Степана вЗападный округ переведут… - мастер приложил кего щекам теплую, шелковую салфетку, - заведовать тамошней авиацией. Значит, товарищ Сталин простил Степана. Главное, чтобы он больше недебоширил… - Петр остался вЕвропе из-за Тонечки. Девушка снилась ему, почти каждую ночь. Петр обнимал знакомые плечи, белокурые волосы щекотали губы. Тонечка засыпала, прижавшись кнему.
        Петр шептал:
        -Подожди немного. Я тебя найду, мы всегда будем вместе… - он незнал, что случилось сдевушкой, вБарселоне, почему Тонечка его выгнала. Петр, твердо, сказал себе:
        -Навойне имужчинам трудно. Унее расстроились нервы, ничего страшного. Мы поедем всанаторий, отдохнем… - Петр немог просить резидентов вЛондоне выяснить, что сТонечкой. Такое былобы подозрительно. ВКаннах, Петра ожидала встреча сфон Рабе. Немец преуспевал, получив звание штурмбанфюрера. Эйтингон поручил Петру, невзначай, расспросить его оВороне. Наум Исаакович был уверен, что доктор Кроу попала вруки немцев.
        -Группа Отто Гана расщепила атомное ядро, - недовольно сказал Эйтингон, - мне кажется, без Вороны необошлось. Она должна работать наСоветский Союз. Гдебы они ее непрятали, мы ее выкрадем… - Петр собирался найти Тонечку.
        -Она меня любит… - отдав одну руку мастеру поманикюру, месье Ленуар, рассеянно, листал кинематографический журнал, - она мне говорила. Я увезу Тонечку вМоскву, мы поженимся… - он наткнулся настатью опоследнем фильме Марселя Карне, «День начинается», сЖаном Габеном иАннет Аржан.
        ВМоскве Петр вкино неходил. Климы Ярко иМарьяны Бажан его неинтересовали. Он любил хорошие детективы иамериканские вестерны. НаЛубянке Петр, заменив Кукушку, вел занятия для молодежи. Он показывал ребятам новые фильмы, воригинале, полезные для изучения языков, идля общего, как говорил Воронов, знакомства скультурой запада. «День начинается» Петр видел вМоскве. Он полюбовался тонкой, изящной фигурой мадемуазель Аржан. Актрису сняли вее апартаментах, рядом скартиной Пикассо, ввечернем, низко вырезанном, струящемся туалете, серо-голубого шелка:
        -Тонечке подобный наряд пойдет… - встатье говорилось, что мадемуазель Аннет, несомненно, ждет Голливуд. Актриса, якобы, вела переговоры скомпанией Метро-Голдвин-Майер:
        -Она будет процветать… - Петр захлопнул журнал, - она очень талантливая. Отлично играет… - руку завернули вподогретую салфетку, служащая принялась завторую. Петр думал оплатьях для Тонечки, особольей шубке, оличной машине иотдыхе накавказских водах:
        -Она ни вчем небудет знать нужды. Я, вконце концов, майор госбезопасности, сотличным окладом. Степан, скорее всего, получит генеральское звание, обоснуется усебя, вокруге. Московская квартира нам сТонечкой достанется. Пока три комнаты, ноя продвинусь послужбе… - Петр подозревал, что брат женится накакой-нибудь, как их называл Воронов, Марьяне Бажан:
        -Он простой человек, пьющий. Больше ему ничего иненадо. Придется ее проверять, конечно, новрядли Степану понравится девушка изподозрительной семьи. Хотя их втех местах много, вПрибалтике, наУкраине. Значит, проверим, - подытожил Воронов.
        Зазавтраком месье Ленуар просмотрел газеты.
        Обудущем вторжении вПольшу ничего неписали, сезон был мертвый. Премьер-министр Чемберлен распустил британский парламент, доначала октября. ВНовой Зеландии, вОкленде, впервые выпал снег. Воронов поинтересовался местным прогнозом погоды. НаЛазурном Берегу ожидалось тридцать градусов тепла. Он, судовольствием, подумал:
        -Искупаемся, сКукушкой. Море, как парное молоко. Мы, вконце концов, любовники, мы должны быть рядом… - мадам Рихтер заказала люкс, пососедству сномером месье Пьера Ленуара.
        Вдесять утра, Петр, вбезукоризненном костюме светлого льна, сшелковым галстуком, при букете роз, стоял наступенях отеля. Мадам Рихтер приезжала изЦюриха, налимузине. Он издалека увидел изящную голову, вширокополой, летней шляпе. Петр помнил красивую, черноволосую женщину, приезжавшую вдетдом, спокойным Соколом:
        -Интересно, - успел подумать Петр, - Янсон был троцкистом, или нет? Его велели привезти вМоскву, перед гибелью, номы неуспели. Или товарищ Сталин хотел, чтобы Янсон встретился ссемьей? Иосиф Виссарионович добрый человек, он ионас заботился… - снимков дочери Кукушки Марты, вличном деле неимелось. Петр понятия неимел, как выглядит девочка.
        -Она влетнем лагере сейчас, вгорах… - Кукушка осадила лимузин перед ступенями. Швейцары имальчики вформе отеля заторопились кмашине. Петр подал женщине руку. Дымные, серые глаза посмотрели нанего, низкий голос будто переливался:
        -Пьер, мой милый! Большое, большое тебе спасибо… - прохладные губы прикоснулись кего щеке, женщина приняла букет. Кукушка надела итальянские мокасины, для вождения, без каблука:
        -Она ивних одного роста сомной… - Петр вдохнул запах жасмина:
        -Ее непредупреждали, что я приеду, только имя сообщили. Месье Пьер Ленуар. Всембы такое самообладание, она ведь меня узнала… - женщина, нежно, коснулась его руки.
        -Ванну, - капризно сказала мадам Рихтер, - немедленно ванну, икофе натеррасе моего номера. Расскажешь свежие сплетни. Возьми саквояж, - распорядилась женщина, - внем подарки, мой дорогой… - они поднялись поступеням, ктяжелой, бронзовой, вертящейся двери отеля.
        Швейцар стоял сдвумя чемоданами отВюиттона:
        -Он ее младше, лет надесять. Красавица, ибогата. Наверняка, вдова. Будут ездить вказино, наморские прогулки… - швейцар велел гостиничному шоферу, заводившему машину:
        -Надо лимузин впорядок привести. Весь запыленный. Видимо, она долго ехала… - шофер, весело, улыбнулся: «Непременно».
        Швейцар пересчитал чемоданы исундуки постоялицы:
        -Восемь штук, все впорядке. Она горничную вызовет, платья отпаривать… - устойки портье мадам Рихтер заказала столик навечер, вресторане.
        Женщина велела ее небеспокоить:
        -Через два часа я тебя жду накофе… - шепнула она месье Ленуару, - ствоим сюрпризом… - Петр проводил ее додвери номера. Воронов ушел ксебе, держа саквояж. Вподкладке лежали материалы, которые Кукушка нерисковала доверять радиосвязи.
        Оказавшись вбольшом, смраморной террасой, люксе, выходящем нанабережную Круазетт, мадам Рихтер нестала ложиться вванну. Посыльные принесли багаж, Анна отпустила их смелкой монетой. Заперев дверь, она внимательно обследовала гостиную, спальню, иванную, смозаичным, полом, сшелковым халатом иполотенцами египетского хлопка, отFrette. Анна вертела флорентийское мыло, вкрасивом подносе муранского стекла, ощупывала букет месье Ленуара, игостиничные цветы, вхрустальных вазах отLalique. Напервый взгляд, все было впорядке. Достав изнесессера маленькую отвертку, она ловко сняла заднюю крышку телефона. Осмотрев радио ифортепьяно, Анна осталась довольна. Она немогла рисковать. Слишком многое сейчас зависело отее осторожности.
        Она лежала впахнущей жасмином пене, откинув черноволосую голову накрай ванны:
        -Месье Пьер Ленуар. Красивый мальчик вырос. Я его пятнадцать лет невидела… - Анна знала, что Петр трудится вНКВД, однако, затри года сним, ни разу, несталкивалась. ВЦюрихе фрау Рихтер неполучала советских газет. Анна понятия неимела, что случилось соСтепаном, нонадеялась, что летчикжив.
        -Спрошу Петра… - решила она, - ничего подозрительного здесь нет. Они братья, близнецы… - Анна оставила Марту влетнем лагере. Школа вывозила девочек вГштаад. Ученицы жили вшале, занимались верховой ездой, теннисом, истрельбой излука:
        -Поприезду ее навещу… - опустив мокрую руку вниз, Анна щелкнула золотой зажигалкой, - нопока ничего говорить небуду. Ничего инеготово еще… - Анна каждые полгода отправляла письма вадвокатскую контору «Салливан иКромвель». Она навестила американское консульство, вБерне. Ее уверили, что получение гражданства незаймет игода. Свидетельство обраке родителей, иметрика Анны лежали вячейке, арендованной, разумеется, невЦюрихе, авЖеневе, подальше отлюбопытных глаз. Анна выбрала банк, скоторым, насколько она знала, никто изразведчиков, обосновавшихся вЦюрихе, дел невел. Фрау Рихтер понимала, что вгороде она неодна. Пососедству располагались базы немцев, британцев иамериканцев.
        Анна курила, опустив длинные, черные ресницы.
        Дело требовало тщательного обдумывания. Требовалось достать два бесхозных трупа, женщины идевушки, снабдить тела своими сМартой швейцарскими документами, иподжечь лимузин, так, чтобы обезобразить содержимое машины, дополной неузнаваемости. Бумаги должны были пострадать меньше.
        Она понимала, что Эйтингон такого некупит. Наум Исаакович был подозрителен, иничего непринимал наверу:
        -Пусть ищет… - Анна затягивалась крепкой сигаретой, - пусть хоть обыщется. Фрау Рихтер ифрейлейн Рихтер умрут. Вместо них появятся миссис имисс Горовиц. Марте я все объясню. Она умная девочка, она поймет… - дочь часто сожалела, что они немогли остаться вАмерике. Анна заметила, что оСоветском Союзе Марта говорит меньше:
        -Я несобираюсь делать изнее игрушку для НКВД, - зло сказала себе женщина, - я знаю Эйтингона ислышала оновом руководителе. Берия, правильно. Уних, наверняка, наМарту планы имеются. Я неотдам ее вжены или подруги какому-нибудь нужному НКВД человеку… - Анна скривила губы, - я небуду калечить судьбу дочери… - вЦюрихе она, внимательно, просматривала белоэмигрантские газеты, ноимени Воронцова-Вельяминова невстречала:
        -Забудь онем, - велела себе Анна, - ты его больше никогда неувидишь… - Марта, наканикулах, запоем читала Vogue. Анна, иногда, рассеянно, пролистывала журнал, необращая внимания наимена под фотографиями. Всветской хронике мелькали одни итеже лица, мало интересовавшие Анну.
        Работы было достаточно. Анна управляла экспортно-импортной конторой покойного герра Рихтера. НКВД гнало через Цюрих деньги для финансирования резидентов вовсем мире, отБуэнос-Айреса идоТокио. Анна знала, что сЗорге было все впорядке, знала, что вАнглии, Стэнли, пока неустроился всекретную службу. Она знала, сколько, ежемесячно, получает Паук, засведения.
        -ВТокио Рихард неплатит деньги осведомителям… - она потушила сигарету, - только радисту, Клаузнеру. Японцы, видимо, считают бесчестным получать содержание запредательство. Ещебы понять, кто, насамом деле, Паук иСтэнли… - оКорсиканце Анна была прекрасно осведомлена. Агент состоял под ее началом, ичасто навещал Цюрих. Он трудился вминистерстве народной экономики. Они сАнной обсуждали, существуютли вБерлине разведчики, работающие наБританию. Корсиканец подозревал, что такое возможно. Всвой последний визит, он сказал Анне:
        -Ходят слухи, что среди офицерства есть много недовольных политикой Гитлера. Люди изаристократических семей, богатые… - фрау Рихтер пожала плечами:
        -Втаком случае, им нет смысла работать заденьги. Ксожалению, - она усмехнулась, - идеи я, вфинансовых цепочках, отследить, немогу…
        Анна, внимательно, проверяла транзакции, идущие через «Экспорт-Импорт Рихтера». Большинство операций было просто серыми схемами. Европейские иамериканские бизнесмены уклонялись отналогов.
        Анна помнила договор, заключенный с«КиК», осенью прошлого года. Вшвейцарских газетах офирме неписали, однако Анна пошла впубличную библиотеку, вЦюрихе. В«Фолькишер Беобахтер», она прочла огерре Питере Кроу, собирающемся перевести заводы компании вГерманию. Вбританской прессе, довесны этого года, герра Кроу неупоминали.
        Вмае Анна увидела вгазете, что мистер Кроу, повозвращении изБерлина, был арестован. ВThe Times опричинах ареста несообщали. Газета Daily Mail разразилась подвалом, где мистера Кроу называли человеком, пострадавшим засвои политические убеждения.
        -Интересно, - сказала себе Анна, - мистер Кроу сидит втюрьме, аего компания, регулярно, отправляет деньги вБерлин. ВПрагу средства ушли, донемецкой оккупации… - договор с«КиК» заключался вадвокатской конторе, вЦюрихе. Бумаги, удостоверенные мистером Бромли, прислали изЛондона, Анна только приехала, чтобы поставить свою подпись. Пражская транзакция ушла вбанк Симека. Знакомые банкиры, вЦюрихе, сказали, что Симек, вовремя, покинув Чехию, обосновался навилле уЖеневского озера. Анна собиралась навестить господина Ярослава ипоинтересоваться, приватно, назначением платежа. Зимой унее недошли руки довизита, асейчас уфрау Рихтер появились новые заботы.
        -Более важные… - она подпиливала ногти, - это последняя операция, обещаю. Хватит. Получаю американские документы, ипоминай, как звали… - Анна немогла отказываться отубийства Раскольникова. Такое считалось прямым неподчинением Москве:
        -Последняя операция… - повозвращению вЦюрих, она хотела подать бумаги вбернское консульство США, - потом надо пожениться иуехать. Он станет мужем американской гражданки, ему дадут визу… - изучая карту мира, Анна, наконец, остановилась наПанаме. Мексика отпадала, Троцкий, пока что, был жив. Анна понимала, что страна нашпигована людьми НКВД. Аргентина иБразилия кишели немецкими агентами. Она, иногда, опускала голову вруки, новстряхивалась:
        -Ничего. ВПанаму американские граждане въезжают без виз. Пограничники принимают визы, выданные США, для европейцев. Туда ходят прямые рейсы, изГавра, изМарселя. Две недели, имы окажемся наКарибском море… - Анна, искренне, надеялась, что вПанаме их никто ненайдет. Она давно откладывала деньги, иззаработной платы. Анна получала небольшой оклад содержания, расходы фрау Рихтер считались оперативными тратами. Унего, конечно, задушой небыло игроша:
        -Надо ему сказать… - иногда думала Анна, - сказать, признаться. Он считает, что я швейцарка… Ачто ему еще считать? - Анна обещала себе, что расскажет все, оказавшись вПанаме.
        Проверив стоимость недвижимости, она, облегченно, поняла, что сможет позволить себе идом, иплату заобучение Марты:
        -Я возьму его фамилию… - решила Анна, - мы окончательно исчезнем извиду… - ночами она видела беленый, простой дом, наберегу моря, слышала стук пишущей машинки, идетский смех:
        -Мне еще сорока небыло, - улыбалась Анна, - имы оба хотим детей. Унего есть сын, отпервой жены, номальчик вырос. Марта обрадуется, обязательно… - перед отъездом изЦюриха Анна получила телеграмму, набезопасный ящик, окотором НКВД понятия неимело.
        Анна, сначала, использовала адрес для переписки сбернским консульством США. Свесны туда стала приходить идругая корреспонденция.
        Он ждал ее наЛазурном берегу, успев отсидеть два месяца, вофранцузской тюрьме, занарушение визового режима. Он покинул Германию, однако его немецкий паспорт, стех пор, истек. Вконсульство рейха идти было бесполезно. Германия больше несчитала евреев своими гражданами, инепродлевала им документы. Онбы итак, ногой неступил вздание, где развевался флаг сосвастикой.
        Анна понимала, что месье Ленуар, кроме помощи вликвидации Раскольникова, получил еще какое-то задание. Впрочем, ее мало интересовало, чем будет заниматься Петр Воронов, всвободное отношения ее пляжной сумки, время.
        -Главное, - пробормотала Анна, вытираясь, - чтобы мальчишка непутался под ногами. Отслежки я оторвусь. После ратификации договора СССР будет вбезопасности. Гитлер ограничится западом, инепойдет навосток. ВБерлине все обэтом говорят… - сведения подтверждал Корсиканец, Анна сообщила информацию вМоскву
        Женщина, вшелковом халате, села утелефона:
        -Я могу спокойно уходить вотставку, что называется… - Анна, иногда, думала, что работает ненаСталина, иненаНКВД. Она представляла миллионы людей, вМоскве, иповсему Советскому Союзу:
        -Все ради них. Ради того, чтобы удевочек, таких, как Марта, иЛиза Князева, было настоящее детство. Ради того, чтобы неслучилось войны… - она дала гостиничному оператору номер «Золотой голубки», вСен-Поль-де-Вансе. Он снял дешевый номер вгостинице. Анна предполагала, что он работал, неподнимая головы. Он вставал впять утра, каждый день, даже вальпийском шале, куда они сАнной поехали весной, после знакомства вЖеневе. Анна успела привыкнуть кшелесту бумаг, кскрипу карандаша. Женщина, нежно улыбаясь, ждала, пока хозяин пансиона позовет месье изседьмой комнаты.
        Унее стучало сердце. Услышав низкий, хрипловатый, голос: «Месье Биньямин», Анна выдохнула: «Это я, милый».
        Соленый ветер врывался воткрытые ставни каюты, шевелил бумагу сэмблемой кинокомпании «Метро-Голдвин-Майер». Распечатанный конверт лежал настоле тикового дерева:
        -Дорогая мадемуазель Аржан, отимени руководства компании, ябы хотел обсудить возможность вашего участия, водном изфильмов, готовящихся, вбудущем, кпроизводству. Впланах, музыкальная комедия одевушках изшоу мистера Зигфелда, наБродвее, идетектив, смистером Кларком Гейблом, вглавной роли. Мистер Гейбл видел ваши фильмы. Он высказывал заинтересованность вработе свами… Гарри Сандерс, вице-президент, - задверью ванной шумел душ. Простыни набольшой кровати сбились, пахло цветами. Набархатный диван бросили светлые шорты, шелковую блузу вматросском стиле, исоломенную шляпу. Изрубки, доносился красивый голос:
        -Маленьким небыть большими, вольным связанными…
        Моторную яхту построили наверфи Hestehauge, вШвеции, весной. Федор принимал ее вГавре иостался доволен. Она брала наборт восемь человек, сдвумя членами экипажа. Федор нанимал капитана икока, только для вечеринок на«Аннет». Яхту перегнали вКанны, Федор забрал ее месяц назад. Перед отъездом наКорсику он устроил званый обед, сикрой ишампанским, согоньками свечей накорме, сночным купанием взаливе.
        НаКорсике Федор возводил уединенную виллу, для вице-президента компании Ситроен, дом серого гранита, повисший наскале, над заливом. Настройке недержали радио, он нечитал газет, ленясь гонять заними лодку вдеревню. На«Аннет», кроме рации, положенной позакону, больше никакой связи неимелось. Федор хотел отдохнуть. Он твердо намеревался пробыть наКорсике доконца бархатного сезона.
        Он стоял уштурвала, разглядывая Леринские острова:
        -Сто десять миль сделали зачетыре часа. Моглибы задва, ноторопиться некуда… - Федор хотел заправить яхту, связаться сПарижем, исводить Аннет вказино, вМонте-Карло.
        -Поужинаем вМонако… - он напомнил себе, что надо позвонить вказино, забронировать столик, - ивернемся наКорсику. УАннет фильм вышел, месяц назад. Наверняка, вКаннах, какие-то журналисты отираются. Для ее карьеры такое хорошо… - Федор, вотлучках, звонил матери. Сиделка бодро рассказывала однях, что проводила Жанна, винвалидном кресле. Федор долго, терпеливо учил мать пользоваться телефоном, уповая, что Жанна вспомнит довоенные аппараты. Мать сначала боялась, нопотом дело пошло веселее. Сиделка держала трубку рядом сее ухом. УЖанны все больше слабели руки.
        Нахудом пальце матери блестел синий алмаз. Изукрашенный сапфирами кортик висел вспальне. Образ Богородицы стоял настоле. Жанна сним никогда нерасставалась, как Федор нерасставался скнигами Пушкина иДостоевского. Мать, потелефону, слушала его рассказы остройках. Федор знал, что она кивает седой головой, мимолетно, нежно улыбаясь. ОбАннет мать неподозревала. Девушка, тоже никогда небывала нарю Мобийон. Федор сказал ей то, что говорил всем. Аннет считала, что его мать болеет, иживет вдеревне:
        -Непотому, что я ей недоверяю… - вздохнул Федор, - просто так удобнее. Она все равно… - дальше он недумал, нежелая слышать знакомый, нежный голос: «Я отплываю изГавра, вНью-Йорк, аоттуда лечу вГолливуд». Он понимал, что такой день, когда-нибудь, настанет.
        Федор посмотрел наприближающуюся панораму Канн.
        Вчера, изАяччо, он позвонил Набокову. Их сАннет ждали назавтрак. Яхта покинула Корсику вшесть утра. Федор перекусил, наскорую руку, ноуспел проголодаться. Набоков, спомощью Федора выбравшись изГермании, обосновался вПариже, проводя лето наЛазурном берегу:
        -Еще кое-кого удалось изГермании спасти… - Федор, одной рукой нашарил сигареты, - оттуда, изЧехии… Мадам Майер иее семье дали британские визы. Она, ивправду, талантливая художница… - оМайерах Федору сообщил Аарон, вначале прошлого года. Семья успела покинуть Прагу доначала немецкой оккупации. Аарон перебрался вВаршаву. Федор, было, хотел написать кузену, спросьбой съездить вБелосток, новздохнул:
        -Мы ничего незнаем, совсем ничего…
        Затри года анализа, Аннет вспомнила, что ее мать звали Басей, то есть Батшевой, ибыла она блондинкой. Еще она повторяла имя «Александр». Девушка думала, что так, наверное, звали ее отца. Ничего неговоря Аннет, Федор связался смесье Генриком Гольдшмидтом, вВаршаве. Ему прислали название деревни, где, влесу, нашли двухлетнюю Ханеле. Федор передал имя местечка Жаку Лакану, аналитику Аннет, ноничего непроизошло. Больше ничего отпана доктора Федор неполучил. Гольдшмидт объяснил, что неимеет права, без согласия бывшей воспитанницы, разглашать историю медицинских обследований.
        -Понятно, что случилось… - угрюмо думал Федор, всякий раз, когда вечером Аннет устраивалась надиване встудии, сосценарием, или альбомом. Занявшись кино, Аннет ушла изателье, номадам Скиапарелли разрешила девушке сделать линию аксессуаров. Вещи продавали встудии мадам. Аннет рисовала сумочки, шарфы иброшки, изредка покусывая карандаш. Темный локон, щекотал стройную шею, длинные, изящные пальцы будто порхали над бумагой. Аннет поступила вСорбонну, вольнослушателем. Девушка много времени проводила вЛувре, перед картинами, занимаясь сМишелем.
        Она откладывала альбом, Федор обнимал ее. Они сидели, слушая потрескивание дров вкамине, избегая говорить оподобных вещах. Они целовались, нобольше ничего непроисходило. Аннет каменела, при любой его попытке сделать что-то еще. СЛаканом он такое тоже необсуждал. Аналитик, заобедом, однажды заметил:
        -Дело невтебе, Теодор. Перед нами глубинная, детская травма, сней работать, иработать. Подожди.
        Он ждал.
        Аннет, правда, несколько раз предлагала, закусив губу:
        -Я потерплю. Я знаю, тебе важно… - Федор целовал ее влоб:
        -Мне важно, чтобы тебе было хорошо. Если кто-то идолжен терпеть, то это я, милая.
        Вквартире наСен-Жермен-де-Пре они жили, как родственники, желая друг, другу спокойной ночи, расходясь покомнатам. Сделав перепланировку, Федор выделил Аннет спальню иванную. Она вставала рано, икормила его горячим завтраком. Девушка клала вкарман его пальто сверток:
        -Перекуси, пожалуйста. Я знаю, ты настройке обедаешь, новсе равно… - впакете всегда оказывалось его любимое, миндальное печенье. Федор грыз его, закофе, иневольно улыбался. Если они неустраивали вечеринку, инебыло приглашения вгости, Аннет готовила хороший, американский стейк, или петуха ввине. Они устраивались накухне, Федор держал ее заруку, девушка говорила осъемках, освоем дне. Он, опять, ловил себя наулыбке:
        -Господи, как я ее люблю. Ноесли она уйдет, мне нечем ее удержать… - сзади запахло кофе ицветами. Федор обернулся.
        Она пришла счашкой, сверкая длинными, стройными ногами, вматросской блузе ишортах отмадам Скиапарелли. Влажные волосы удерживали черепаховые шпильки. Темно-красные губы измазал малиновый джем. Федор принял кофе. Нашее Аннет блестело серебряное ожерелье отTiffany, его последний подарок, перед Корсикой. Федор потянулся, привлекая ее ксебе, целуя, чувствуя сладость джема:
        -Смотри, - он указал нагоризонт, - Леринские острова. Когда мы уходили вАяччо, ты спала, невидела их… - пахло знакомо, уютно, теплым, пряным сандалом. Большая, дочерноты загорелая рука лежала наштурвале. НаКорсике они жили наяхте, место было уединенным. Аннет загорала, купалась, учила новую роль. Девушка рисовала иездила навелосипеде вдеревню, запродуктами. Она готовила баранину икролика, жарила рыбу, резала салаты ипыталась неплакать:
        -Теодор меня бросит, рано или поздно. Он богатый, известный человек, ему почти сорок. Он хочет семью, детей. Понятно, что нескалекой, такой, как я… - Аннет ничего ему неговорила. Для всех она была невестой месье Корнеля, правда, кольца Теодор ей пока неподарил.
        Девушка отогнала эти мысли, положив голову наего плечо: «Агде мы ночуем? Или сразу после Монте-Карло уйдем наКорсику?»
        -Еще чего, - Федор поцеловал темные локоны, - я снял номер люкс, в«Карлтоне». Повстречаешься сжурналистами, навестишь магазины… - Аннет закатила глаза:
        -Необязательно покупать новое платье, для одного обеда. Я возьму напрокат. Здесь открыли салон, продающий вещи мадам. Вследующем году проведут первый кинофестиваль. Сюда модные дома начали подтягиваться… - министр искусств иобразования предложил организовать ежегодный смотр французского кино, вКаннах.
        Федор коснулся губами ее руки:
        -Нет, дорогая моя. Мы вКаннах всего три дня, потом останемся вкорсиканских дебрях дооктября. Я намерен тебя побаловать… - смуглая, нежная щека покраснела: «Ты меня балуешь, Теодор».
        -Мало, - отозвался Федор, ведя яхту кпричалу.
        Убассейна отеля Негреско, вНицце, было тихо. Постояльцы, после завтрака, уходили насобственный пляж гостиницы. Лазоревая вода едва колыхалась под жарким ветром. Максимилиан фон Рабе сидел, закинув ногу наногу, покуривая сигарету, любуясь блеском бриллианта взолотом перстне. После создания протектората Богемии иМоравии, Макс привез домой, вБерлин, багажник картин идрагоценностей. Вгалерее висели эскизы Рубенса, небольшой, нодорогой Франс Халс, инесколько работ барбизонской школы. Макс нетерпеливо ожидал начала вторжения вПольшу. Коллеги, побывавшие навостоке, говорили оботличных коллекциях вКракове иВаршаве. Он подарил братьям иотцу антикварные, золотые запонки, аЭмме, насвадьбу, приготовил жемчужное ожерелье.
        Сестра, правда, пока носила только значки сосвастикой ипростые часы, накожаном ремешке, ноМакс улыбнулся:
        -Ей пятнадцать лет, вее возрасте надо быть скромной. Влюбом случае, когда Эмма выйдет замуж, Германия станет властвовать над миром… - старинный перстень сбриллиантом вдва карата Макс тоже нашел вПраге, наскладе реквизированного уевреев имущества. Отец иГенрих, судовольствием, носили запонки, аОтто подарок еще ждал. Экспедиция Шефера находилась напути вБерлин. Штурмбаннфюрер вспомнил:
        -Четвертого августа они прилетают. Гиммлер их лично встречает, вТемпельхофе. Отто очередное звание получит, наверняка… - Макс посмотрел нашвейцарский хронометр:
        -Первое августа. Месяц остался… - Отто сразу отправлялся вПольшу. Было принято решение опостройке, натерриториях, отходящих крейху, концентрационных лагерей, большего размера, чем те, что сейчас работали вГермании. Опыт Отто ворганизации медицинских служб, был незаменим.
        Гиммлер протер очки:
        -Для Генриха я делаю исключение. Он, пока незнает оновом назначении… - рейхсфюрер подмигнул Максу, - ноприказ я подписал. Строительно-хозяйственное управление ответственно завозведение лагерей. Новоиспеченный унтерштурмфюрер фон Рабе станет куратором группы математиков… - брата переводили вСС всентябре, сначалом польской кампании.
        Поляки, спешно, заручились, помощью запада, ноаналитики предполагали, что Англия иФранция войска вПольшу отправлять инедумают. Вся война недолжна была занять идвух месяцев, учитывая то, что свостока вПольшу входил Сталин. После Польши армия иЛюфтваффе собирались повернуть назапад исевер, введя войска вБельгию, Голландию, Данию иНорвегию. ВНорвегии стоял завод тяжелой воды, авКопенгагене жил нобелевский лауреат Нильс Бор, весьма интересовавший Макса. Гейзенберг, правда, встретившись сМаксом вБерлине, заметил:
        -Врядли Бор, добровольно, пойдет насотрудничество. Он упрямый человек. Разве что дать ему статус почетного арийца… - мать Бора была еврейкой. Вспомнив обрывки сертификата, тонкие губы, изогнувшиеся впрезрительной гримасе, Максимилиан сухо сказал: «Посмотрим».
        Он летал наполигон Пенемюнде каждый месяц, проводя с1103несколько дней. Скромное здание окружали три ряда колючей проволоки, иограда, под электрическим током. Окно спальни выходило наплоские, серые волны. У1103было ровно десять метров белого песка, немного сухих, шуршащих камышей, ипять метров палисадника довышки часового. Здесь росла низкая, изогнувшаяся под ветром балтийская береза. Доставив 1103насевер, Макс хотел приколотить кдереву скворечник. Штурмбанфюрер любил уют, ихотел слушать щебет птиц. ВПенемюнде, навечных ветрах, никто, кроме чаек, нежил. Птицы кружились, жалобно крича, над черепичной крышей коттеджа 1103.
        Коротко стриженые, рыжие волосы пахли солью итабаком. Она лежала набоку, повернувшись кнему худой спиной. Макс целовал выступающие лопатки, веснушки наплечах, прижимал ее ксебе:
        -Спокойной ночи, моя драгоценность… - Макс нерисковал сном вее постели. При визите, он каждый раз, внимательно обыскивал комнаты изаключенную. Уходя, он махал охраннику. Вкоттедже выключали свет. Электричество для 1103подавали позаранее утвержденному расписанию. Макс нехотел неприятных сюрпризов.
        Она пока отказывалась заниматься атомным проектом, работая над материалами группы фон Брауна. Макс был уверен, что рано, или поздно, сломает 1103. Заключенная проектировала новый, сверхдальний летательный аппарат, способный пересечь Атлантику, сракетами наборту. Впреддверии атаки наСША, окоторой говорил фюрер, конструкция была особенно важна.
        Штурмбанфюрер приносил наузкую кухоньку 1103чайник ималенькую электрическую плитку. Он варил ей кофе, жарил омлеты итосты:
        -Тебе надо хорошо питаться, дорогая. Ты важна для рейха, помни… - глаза цвета жженого сахара смотрели мимо него. 1103сним почти неразговаривала, ноМаксу такое было неважно. Штурмбанфюрер обещал разрешить ей, вслучае успешной работы, прогулки подесяти метрам пляжа, помелкому, холодному прибою:
        -Ты сможешь пробежаться босиком попеску… - он тяжело дышал, целуя плоскую грудь, - сможешь выйти издома, постоять наберегу… - охрана получила приказ стрелять напоражение, вслучае, если 1103, хотябы попытается, без сопровождения, покинуть коттедж. Макс брал ее напляж, разрешая зайти вморе пощиколотку. Он смешливо думал:
        -Словно собака, наневидимом поводке. Я ее приручу, обещаю… - потушив сигарету, он взял блокнот. После окончания польской кампании, Максимилиан собирался вернуться вРим, инажать напроклятых попов. Штурмбанфюрер чувствовал, что они прячут сведения, важные для инженеров иученых рейха.
        -Я привезу ей подарок… - фон Рабе сидел под холщовым зонтиком, вхрустальном бокале играл, переливался лимонад, - она получит материалы, которые еще никто недержал вруках. Она великий ученый, она несможет отказаться… - Макс приехал воФранцию легально, нопочужим документам, снемецким дипломатическим паспортом. После войны сПольшей, фюрер хотел, навремя, оставить Францию иБританию впокое, усыпив бдительность запада:
        -СоСталиным также будет… - Макс попросил два кофе, - рано, или поздно. Он зарвется, попробует вернуть Финляндию. Ничего унего неполучится, армия ослабеет. Мы застанем СССР врасплох, неожиданной атакой. Японцы, ксожалению, нам непомогут… - военные считали, что, после неизбежного разгрома наХалхин-Голе, Япония повернет наюг, канглийским колониям.
        Какбы ему ни хотелось полюбоваться коллекциями Лувра, вПариже Макс вел себя осторожно. Мальчишка стал куратором отдела, писал внаучные журналы, илевую прессу. Он славился яростной ненавистью кнацизму. Месье де Лу нестеснялся ввыражениях, называя мюнхенский договор людоедским. Он призывал Францию послать вПольшу войска, вслучае начала войны.
        -Пусть идет вармию, - подытожил Макс, - если он такой патриот. Я судовольствием довершу начатое вМадриде, илично его застрелю… - вПариже он забрал Шанель иотвез ее наЛазурный берег. Женщина требовалась разведке. Вателье стояла аппаратура, ноМакс хотел, собственными ушами, услышать очастных знакомствах модельера. Теперь Максу стало немного легче, сШанель он думал об1103. Макс закрывал глаза, слыша задыхающийся шепот:
        -Еще, еще. Я люблю тебя, люблю… - ему казалось, что это голос 1103. Она обнимала его, привлекая ксебе. Насамом деле, заключенная вообще недвигалась инеговорила. Макс нехотел ее бить, подозревая, что ипобои ничего неизменят. 1103была упряма. Максу, впрочем, было достаточно того, что он получал, навещая Пенемюнде.
        Шанель спала, хотя время подходило кодиннадцати утра. Вчера Макс возил ее вкартинные галереи Сен-Поль-де-Ванса, они обедали в«Золотой Голубке». Он, мимолетно, вспомнил красивую, черноволосую женщину, сидевшую застоликом, сполуседым евреем, впенсне. Макс поморщился:
        -Скоро все закончится. Евреев надо депортировать натот свет. Меньше хлопот… - вдохнув горький аромат кофе, вчашках тонкого фарфора, он услышал шаги надорожке.
        Муха был пунктуален. Агент отлично выглядел, назагорелых щеках играл румянец, откаштановых волос, пахло морем. Коротко кивнув, он опустился напротив Макса:
        -Хорошо, что его нерасстреляли, - облегченно подумал штурмбанфюрер, - он поставляет очень ценные сведения… - Петр приехал вНиццу поездом, оставив Кукушку вшезлонге, убассейна, скоктейлем иженским журналом настройных коленях. Он поцеловал руку мадам Рихтер:
        -Я вернусь квечеру, моя дорогая. Дела, даже наотдыхе… - через четверть часа после того, как месье Ленуар покинул отель, мадам Рихтер тоже вышла наступени, вдневном платье, тонкого льна, вбольшой шляпе. Сев заруль лимузина, женщина поехала вСен-Поль-де-Ванс.
        -Рад вас видеть… - Макс вынул изчашки серебряную ложечку, - месье… - он поднял бровь, взглянув наМуху.
        Петр велел себе неволноваться. Впоезде, одним глазом просматривая газеты, он, все время, думал оТонечке.
        -Ленуар, Пьер Ленуар… - Муха, мимолетно, улыбнулся.
        -Месье Ленуар, - завершил Макс, открыв перед агентом золотой портсигар: «Угощайтесь».
        Низкое, полуденное солнце заливало гостиничный номер. Потертые половицы будто светились, ввоздухе плясали пылинки. Пахло жасмином итабаком. Накровати стояла пепельница, наполу, недопитая бутылка белого вина. Она спала, уткнув голову вподушку, черные, тяжелые волосы разметались послегка загорелому плечу. Вальтер слышал ее ровное, спокойное дыхание. Она всегда смущалась, открывая глаза:
        -Надо было меня разбудить, неудобно… - он обнимал ее, целуя высокий лоб, проводя губами поресницам:
        -Ничего неудобного. Тебе надо отдохнуть, ты много работаешь. Спи, любовь моя… - серые, дымные глаза смотрели нанего, мягкие губы улыбались. Она исама была нежной, словно, думал Биньямин, любимые ей, белые цветы жасмина.
        Жасмин цвел ивесной, вЖеневе. Он приехал вБерн, где учился вуниверситете, вмолодости. Вгороде жили его бывшая жена исын. Напути обратно вПариж Биньямин решил провести несколько дней уозера. Ему нехотелось возвращаться впустынную, прокуренную квартирку неподалеку отрю де Вожирар. Он сидел, глядя налазоревую, тихую гладь воды, набелых лебедей. Бывшая жена родилась вШвейцарии, здесь появился насвет их ребенок. Они были вбезопасности. Биньямин, вочередной раз подумал:
        -Можно все закончить. Мальчик вырос, хватит откладывать. Понятно, что Гитлер неограничится Австрией иЧехией. ИБрехт мне так говорил… - он ездил кБрехту, вДанию:
        -Чем дальше мы уедем, Вальтер, тем лучше… - драматург, хмуро, усмехнулся:
        -Мой приятель, архитектор, месье Корнель, вывозит оставшихся коллег изГермании, Чехии… - Брехт помахал письмом: «Американцы заинтересованы вартистах, архитекторах, вученых…»
        Биньямин стоял уокна, рассматривая яхты, угородского причала, кружащихся над мачтами чаек. Брехт жил вмаленьком, провинциальном городке, Сведенборг, наострове. Биньямин сам провел здесь почти год, покинув Германию:
        -Вфилософах никто незаинтересован, Бертольд, - ядовито отозвался он, - никому они ненужны… - вЖеневе они сАнной столкнулись случайно, впубличной библиотеке, работая засоседними столами. Биньямин искоса посматривал наее красивый профиль, насосредоточенное лицо. Она склонилась над английскими газетами. Он, сначала, думал, что женщина изЛондона, нофрау Рихтер оказалась уроженкой Цюриха. Познакомились они просто. Вальтер увидел темные круги унее под глазами. Искусно скрыв зевок, женщина услышала его решительный голос:
        -Я считаю, что вам просто необходим кофе. Ябы его сюда принес, - Биньямин присел накрай ее стола, - ноправилами библиотеки, такое запрещается… - он улыбался: «Придется вам подождать меня ввестибюле, иполучить чашку…»
        Она прикусила нижнюю губу:
        -Значит, уменя нет никакого шанса сопроводить вас вкафе, месье… - вблизи ее глаза всегда напоминали Биньямину серый жемчуг, - вы купите мне кофе, имы даже непоговорим… - они проговорили допозднего вечера, гуляя поЖеневе. Вечером они остановились напустынной набережной озера. Город засыпал рано, наулицах было тихо. Вчерной воде отражались крупные, яркие звезды. Она засунула руки вкарманы твидового жакета, вскинув красивую голову:
        -Когда-то, давно, один человек сказал… - Биньямин, зачарованно, слушал низкий голос:
        -Каждая лодка вморе, словно звезда внебе. Они идут своим путем, анам, оставшимся наберегу, выпадает лишь следить заними. Я часто чувствую, что я стою наберегу, месье Биньямин… - врасстегнутом воротнике шелковой блузы, втемноте, блестело тусклое золото ее крестика. Вальтер услышал частое, взволнованное дыхание: «Авы, месье Биньямин, испытываете такое?»
        Он кивнул: «Да, мадам Рихтер. Нонесейчас».
        -Итогда я ее поцеловал, иона меня тоже… - Вальтер смотрел наблокнот, - мы пошли впансион, ко мне. Она сказала, что подруга оставила ей ключи отшале… - шале Анна сняла, очем она Биньямину, разумеется, говорить нестала. Он знал, что мадам Рихтер живет вЦюрихе, управляет делом покойного мужа, аее дочь учится взакрытой школе.
        Анна немогла привозить Биньямина вЦюрих. Вгороде кто только неболтался, афрау Рихтер славилась нацистскими взглядами. Анна хотела, сначала, завершить бумажные дела. Она собиралась исчезнуть, сВальтером иМартой, отплыв изМарселя вЦентральную Америку. Наберегу Женевского озера, она вспомнила слова, которые, когда-то, говорил ей Федор, вБерлине.
        -Некогда-то, - поправила себя Анна, слыша скрип карандаша, - мы гуляли, стояли наберегу Шпрее, грохотали поезда метрополитена. Полегенде, Джордано Бруно это написал… - Анна, неоткрывая глаз, подобралась поближе. Вальтер отложил карандаш:
        -Спи, пожалуйста. Тебе вКанны только квечеру, ты говорила… - после встречи сним, Анна стала спать без снов. Она невидела подвала вЕкатеринбурге, трупа подростка, сразнесенной пулями головой, холодных, голубых глаз отца. Ей снился бескрайний пляж, белого песка, низкая вилла, сбольшими окнами, добродушный лай собаки идетский смех. Она лежала, чувствуя его тепло:
        -Вальтер человек чести. Он даже неупоминает, что уменя швейцарское гражданство, что мы моглибы пожениться… - Анна подозревала, что попросроченному, немецкому паспорту Биньямина, ихбы ни поженили ивамериканском консульстве.
        Женщина, твердо, сказала себе:
        -Ерунда. Я их упрошу, встану наколени, если понадобится. Вальтер еврей. Все знают, что произошло севреями Германии. Все устроится… - Биньямину она сказала, что каждый август отдыхает вКаннах. Вальтер кивнул:
        -Тогда ия появлюсь наЛазурном берегу, нонебуду тебе надоедать… - Анна открыла рот, однако он покачал головой:
        -ВСен-Поль-де-Вансе тихо, хорошо для работы. Если утебя найдется время, ты сможешь меня навестить… - Анна, приезжая сюда, нехотела возвращаться вКанны. Он дарил ей простые, полевые цветы, они уходили наокраину городка, сидя нанеприметной, уединенной скамейке. Вальтер говорил ей освоей поездке вМоскву, рассказывал оБрехте. Анна, намгновение, пожалела:
        -Даже неупомянуть, что я видела Брехта. И, тем более, нельзя говорить оРоссии. Пока нельзя… - она пошевелилась, почувствовав его поцелуй:
        -Отдохнула? Я кофе сварю… - в«Золотой Голубке» он снимал номер, смаленькой кухонькой. Унее были немного припухшие, сонные глаза, она улыбалась. Вальтер вспомнил письмо, отправленное Гершому Шолему, после рождения сына:
        -Отец сразу видит вэтом крохотном создании человека, исобственное превосходство отца, вовсем, что касается жизни, становится совсем неважным, всравнении… - обнимая ее, слыша нежный шепот:
        -Я люблю тебя, люблю… - Вальтер понимал, что хочет еще раз ощутить однажды узнанное, чувство своей неважности, при виде спокойного, сонного младенческого личика:
        -Может быть, - он аккуратно, расчесывал ее сбившиеся, спутанные волосы, - может быть, случится такое… - он напомнил себе, что надо найти месье Корнеля, окотором говорил Брехт:
        -Если уменя будет американская виза, я смогу сделать Анне предложение… - они пили кофе накрохотном балконе. Солнце садилось над равниной, назападе, мощные, каменные, средневековые стены, играли спокойным, бронзовым светом:
        -Я смогу прийти кней некак проситель, некак человек без паспорта… - Анне, Вальтер, конечно, ничего несказал. Они говорили оПариже, оего новой книге, оЛионе, где они собирались увидеться осенью. Анна, внезапно, замолчала, держа вдлинных пальцах дымящуюся сигарету:
        -Вальтер… Ты читал, отрывок измосковского дневника, ободиночестве… - Биньямин снял пенсне, зачем-то его протерев:
        -Одиночество, это когда те, кого ты любишь, счастливы без тебя, Анна - унего были карие глаза, вмелких, едва заметных морщинах. Анна поднялась, заставив его усидеть наместе. Она наклонилась, обнимая его заплечи:
        -Я несчастлива без тебя, Вальтер. Это никогда неизменится, пока мы неокажемся рядом. Поэтому ты больше неодинок, - просто сказала женщина, - иникогда небудешь… - посмотрев начасы, она вздохнула:
        -Пора. Я отлучусь ненадолго, поделам. Приеду через три дня… - он проводил Анну домашины, велев быть осторожной. Она оставляла лимузин вуединенном месте. Анна нехотела, чтобы кто-то узнал, овизитах мадам Рихтер, вСен-Поль-де-Ванс:
        -Здесь четверть часа дороги… - она поцеловала Биньямина, - все будет хорошо… - выезжая нашоссе, ведущее вниз, схолма, Анна обернулась. Вальтер махал ей вслед.
        Завтра вКанны приезжал Раскольников. Анна нестала лгать старому товарищу, написав, что встречается сним попоручению партии. Поручением был флакон, спрятанный вподкладке сумочки отГуччи.
        -Последняя операция, - напомнила себе Анна, отдавая ключи отлимузина гостиничному шоферу. В«Карлтоне», поанглийской традиции, накрывали пятичасовой чай. Анна поняла, что проголодалась:
        -Мы необедали, нехотелось вставать. Какой-то сыр ели, хлеб… - мадам Рихтер прошла ксвободному столику, ввестибюле. Официант, предупредительно, отодвинул тяжелое кресло. Едва потянувшись снять шляпу, мадам Рихтер услышала щелчки камер. Очень красивая девушка, вдневном платье отСкиапарелли, позировала намраморной террасе отеля:
        -Мадемуазель Аржан, - умоляюще попросил кто-то изфотографов, - один снимок, смесье Корнелем. Баловни парижского света наотдыхе вКаннах… - пальцы Анны затряслись. Его голос неизменился, низкий, добродушный:
        -Я, господа, руками работаю, какой изменя баловень… - она смотрела назнакомый профиль. Он был вамериканских джинсах, вбелой рубашке, вмокасинах, набосу ногу:
        -Но, если вы настаиваете… - Федор привлек ксебе девушку. Фотографы, наперебой, снимали, глаза актрисы блестели. Дождавшись, пока журналисты утихнут, Федор, весело, сказал:
        -Увас, господа, будет полчаса вМонте-Карло, куда мы едем вечером. Моя невеста поговорит опланах наследующий год… - оставив шляпу впокое, Анна резко встала:
        -Я передумала, - сказала она официанту, - принесите чай мне вномер, - Анна быстро пошла клифтам. Она слышала звуки гитары, его голос: «Маленьким небыть большими, вольным связанными…». Оказавшись задверью люкса, Анна сползла постене вниз, наковер:
        -Он совсем неизменился. Нельзя ничего говорить Петру, иначе отменят операцию… - само посебе знакомство сбелоэмигрантом небыло подозрительным. Любой резидент, зарубежом, обрастал подобными связями. НоАнна нехотела рисковать тем, что операцию сРаскольниковым, отложат:
        -Я несобираюсь, - зло сказала Анна, - болтаться вЕвропе дольше необходимого времени. Уменя Марта иВальтер наруках, мне нельзя тянуть… - официант принес чай. Отпустив юношу, она выглянула натеррасу спальни. Балкон выходил вгостиничный двор, снизу Анну было никак неувидеть. Она следила зарыжей головой:
        -Совсем неизменился, совсем. Ненадо ему ничего знать, иМарте тоже. Пусть будет счастлив, - пожелала Анна. Женщина захлопнула дверь.
        Терраса ресторана, наседьмом этаже отеля «Карлтон», выходила назалив. Мадам Рихтер сегодня обедала несмесье Ленуаром, как обычно. Женщина ела вобществе хорошо одетого, светловолосого мужчины, лет пятидесяти. Закинув ногу наногу, она покачивала летней, легкой туфлей. Сумочка лежала настуле, заспиной мадам Рихтер. Женщина выбрала шелковое, дневное платье, цвета голубиного крыла. Ее спутник заказал «Вдову Клико». Летом устриц неподавали. Они ели слегка обжаренные гребешки, салат исвежую рыбу, нагриле.
        Отложив серебряную вилку, Анна подняла глаза:
        -Мне очень жаль, Федор, очень… - протянув длинные, прохладные пальцы, Анна коснулась его руки. Недавно, впарижском госпитале, отвоспаления легких, умер двухлетний сын Раскольникова:
        -Идочка только что родилась, - он, грустно, улыбался, - видишь, как все получилось, Анна. Когда мы, вчетвером, сидели вЭнзели, стобой, Ларисой, Янсоном, могли кто-то предполагать, что мы закончим здесь… - Раскольников обвел глазами элегантный, расписанный фресками зал. Застойкой бара пил кофе молодой человек, скаштановыми волосами, влетнем пиджаке. Анна сказала себе:
        -Я точно знаю, что мы ксмерти его сына отношения неимеем. Зачем Эйтингону убивать ребенка? Федор через месяц, или полтора умрет. Навскрытии обнаружат инфекцию, влегких, или желудке… - Петр Воронов объяснил Анне, как действует яд, спрятанный вподкладку итальянской сумочки.
        Она ничем нерисковала.
        Месье Корнель имадемуазель Аржан вчера отплыли изгавани, наличной, моторной яхте, архитектора. Изучив колонку светской хроники вLe Petit Nicois, Анна узнала, что месье Корнель имадемуазель Аржан три года живут вместе. Вжурнале перепечатали фото роскошных апартаментов счастливой пары, вдорогом районе Парижа. Мадемуазель Аржан, втуалете отСкиапарелли, раскинулась наогромном диване, сверкая бриллиантами. Месье Корнель, всмокинге, обнимал ее заплечи. Баловни света, как выразился журналист, проводили бархатный сезон всчастливом уединении корсиканских пляжей. Встатье намекали, что пару, вскором будущем, ждет свадьба. Мадемуазель Аржан едва исполнился двадцать одингод.
        Опустив журнал, Анна посмотрела наморщинки, вокруг серых глаз:
        -Седины пока нет. Я помню, упапы она досорока появилась. Еслибы Федор, знал, кто мой отец, онбы меня своей рукой застрелил, я уверена. Оставь… - подытожила Анна:
        -Незачем все бередить. Мы сВальтером уедем вПанаму. Марта закончит, школу, выучится наинженера, начнет летать, как она хочет. Может быть… - Анна, невольно, вздохнула, - может быть, унас появится ребенок. Это Янсона была вина, немоя… - женщина вспомнила покойного мужа: «Онбы обрадовался, узнав, что я счастлива».
        Выбросив журнал, она нестала ничего рассказывать месье Ленуару. Напарник вернулся изотлучки сизменившимися, взволнованными глазами:
        -Он еще молод, - усмехнулась, про себя, женщина, - ненаучился управлять подобными вещами. Впрочем, это немое дело. Мне надо завершить операцию, вернуться вЦюрих, подать документы наполучение американского гражданства… - сБиньямином они договорились увидеться вЛионе, воктябре. ОтЖеневы доЛиона был час напоезде. Анна могла отлучиться воФранцию нанесколько дней, невызывая подозрения уМосквы.
        -Очень жаль… - она смотрела вголубые глаза Раскольникова. Анна вспоминала влажную жару впорту Энзели, запах гари отпылающих, белогвардейских кораблей, темную, почти горячую морскую воду:
        -Мы купались, скраснофлотцами… - Анна отняла руку:
        -Федор, я написала тебе, как посланец партии, как ее солдат. Попоручению товарища Сталина… - она дрогнула длинными ресницами:
        -Федор, мы все совершаем ошибки. Если ты разоружишься перед партией, если признаешь вину, ты сможешь вернуться домой… - он долго, тщательно, разминал сигарету. Он верил Горской, немог неповерить, зная ее два десяткалет.
        ВПариже Раскольникова ждало законченное, открытое письмо Сталину. Он собирался опубликоваться вэмигрантских газетах:
        -Сталин, вы объявили меня «вне закона». Этим актом вы уравняли меня вправах, точнее, вбесправии, совсеми советскими гражданами, которые под вашим владычеством живут вне закона. Сосвоей стороны отвечаю полной взаимностью: возвращаю вам входной билет впостроенное вами «царство социализма» ипорываю свашим режимом… - Раскольников, внезапно, разозлился:
        -Обратной дороги нет. Анна умная женщина, неужели она непонимает? Ее отец был фанатиком, убийцей, сумасшедшим, такимже, как Сталин, однако она здравомыслящий человек. Она неможет невидеть, что СССР загнал себя втупик… - Раскольников, вписьме, настаивал нанемедленном заключении военного идипломатического союза сБританией иФранцией.
        Тоже самое он сказал Анне, добавив:
        -Передай, вМоскву, что ваша сделка сГитлером, равносильна мюнхенскому предательству, только Сталин еще итерритории получил. Анна, - он помолчал, - Анна, пойми, тебя тоже непощадят. Я обещаю, - Раскольников понизил голос, - он избавится оттебя, как иотвсех остальных соратников… - тарелки унесли. Анна попросила два кофе, отказавшись отдесерта.
        Воронов, застойкой, слышал вежливый, довольно громкий голос женщины. Кукушка должна была взять сладкое, еслибы Раскольников, покаким-то причинам, пришел навстречу внедоверчивом настроении. Натакой случай вкармане льняного пиджака Воронова имелся шприц, сраствором яда кураре, убивающим человека наместе. Отправляя Петра назадание, Эйтингон поморщился:
        -Постарайтесь избежать эксцессов. Незачем привлекать ксмерти мерзавца внимание… - повозвращении изНиццы, Петр заставлял себя спокойно носить пляжную сумку Кукушки иболтать сней окино.
        Ему ничего неудалось узнать оВороне. Петр нехотел вызывать беспокойства фон Рабе излишним любопытством. Он пил кофе, неповорачиваясь кРаскольникову иКукушке, покуривая крепкую, французскую сигарету. После встречи сфон Рабе, Воронов понял, почему Тонечка его выгнала, вБарселоне:
        -Она нервничала, вее положении такое понятно. Пятый месяц шел… Господи, бедная моя девочка. Она, наверное, думала, что я ее бросил, забыл оней… - сыну Петра летом исполнился год. Фон Рабе незнал, как зовут ребенка, ноупомянул, что леди Холланд, судя повсему, решила оставить журналистику.
        Немец вздернул бровь:
        -Одного бестселлера, как говорят американцы, ей хватило. Она доконца дней обеспечена. Впрочем, она избогатой семьи. Вы читали «Землю крови»? - вежливо поинтересовался фон Рабе.
        НаЛубянке, вовнутренней библиотеке, для сотрудников, имелся экземпляр троцкистской книжонки, как называл Эйтингон опус мистера Френча. После разговора сфон Рабе Воронов понял, что «Землю крови» написала Тонечка.
        -Мне все равно, - твердо сказал себе Петр, - все равно. Я привезу Тонечку имальчика вМоскву. Унас сын, могли я подумать… Книга Тонечки была ошибкой юности, как иее троцкизм. Она полюбит товарища Сталина. Уменя сын… - Петру, хотелось, кричать отрадости.
        Он хотел организовать себе командировку вЛондон, ктамошним резидентам. Воронов, правда, оставил Тонечке безопасный адрес Кукушки, вЦюрихе, нонебыл уверен, что девушка им воспользуется:
        -Тонечка наменя обижена, иесть зачто… - вздохнул мужчина, - я даже своего ребенка невидел. Она мне несказала, ноя должен был догадаться, поее лицу… - принесли кофе, Раскольников пошел втуалет.
        Воронов поднялся. Ему надо было проследить запредателем, иудостовериться, что Раскольников ничего незаподозрил. Кукушка открыла сумочку, официант щелкнул зажигалкой. Красивая, холеная рука женщины сделала одно, быстрое движение.
        Идя позалу, Петр чуть нестолкнулся счеловеком средних лет, еврейской внешности, полуседым, впенсне идовольном потрепанном пиджаке:
        -Простите, - извинился Петр. Воронов проследил заним взглядом. Незнакомец смотрел наКукушку, его лицо, намгновение, дрогнуло. Кукушка спокойно курила, убрав флакон всумочку.
        -Интересно, - сказал себе Петр. Улыбнувшись мывшему руки Раскольникову, он прошел кписсуару. Воронов отлично запомнил полуседого мужчину. Петр был уверен, что где-то его видел, скорее всего, вдосье наиностранных коммунистов.
        -Поищу его, повозвращению вМоскву, - решил он, застегивая брюки: «Кукушка вне подозрения, конечно. Просто для спокойствия, как говорит Наум Исаакович».
        Выйдя взал, Петр увидел, что полуседой исчез. Раскольников, осушив чашку, вытер губы салфеткой. Присев застойку, Воронов заказал себе еще кофе.
        Часть тринадцатая
        Лондон, сентябрь1939
        Хэмпстед
        1сентября
        Большой, ухоженный черный кот, выбравшись изкорзинки, деловито прошелся попустой, гостиной. Он, как следует, потерся обуглы. Кот запрыгнул наподоконник, рассматривая заросший сорняками, маленький сад, обнесенный шатким забором. Клара подтолкнула детей:
        -Теперь можно. Томас погулял подому, заходите… - подхватив корзинку, она обернулась кмужу:
        -Надо дверку прорезать, для Томаса. Я видела, вдеревне… - все лето Клара идети прожили вмаленьком поселке под Ньюкаслом. Встретив семью впорту, леди Кроу, решительно сказала:
        -Я вас насевер отправлю, кморю. Мистеру Майеру назаводах работа найдется, авы, миссис Клара, отдыхайте… - присев, она обняла детей: «Увидите своих товарищей».
        Майеры добрались доЛондона всередине марта. Дорога была кружной, долгой. Они нестали рисковать, везя детей через Германию, апоехали южным путем, минуя Венгрию, Болгарию иГрецию. ВСалониках они расстались сматерью Клары. Авраам Судаков устроил еще один транспорт, для еврейской молодежи изПраги иБудапешта. Миссия была нелегальной, разрешения навъезд вПалестину больше невыдавали. Госпожа Эпштейнова сопровождала детей.
        Клара вспомнила веселый голос матери:
        -Посмотрим, что закибуцы. Мне дело везде найдется. Людей кормить, замалышами ухаживать… - они прощались, напирсе вСалониках. Мать шепнула:
        -Ты мне еще внуков рожай. Приедете вИзраиль, я наних посмотрю… - девочки иПауль шлепали втеплой, мелкой воде напляже. Они жили вдешевой гостинице, упорта. Дети спокойно сопели, наузких кроватях. Клара, поночам, прижималась кмужу, еще неверя, что Людвигжив.
        Рав Горовиц привел герра Майера домой, дети бросились кнему. Клара всхлипывала, обнимая мужа. Она посмотрела, поверх плеча Людвига втемные, грустные глаза Аарона. Девочки иПауль утащили мужа, показывать ему игрушки икниги. Клара, сжала пальцы:
        -Рав Горовиц, Аарон… - она помолчала, - я незнаю, как… - рав Горовиц улыбался:
        -Просто мой долг, госпожа Майерова… - он повертел шляпу, - я напишу кузену, месье Корнелю, вПариж. Может быть, вы онем слышали. Он известный архитектор… - Клара, конечно, слышала, ноеще непонимала, очем идет речь. Она отослала портфолио вПариж. Вфеврале ей позвонили избританского консульства, приглашая получить визу. Она пошла всинагогу, краву Горовицу, ноАарон развел руками:
        -Я говорил, госпожа Майерова, просто мой долг. Собирайтесь, - деловито велел он, - увас наруках большое хозяйство… - они продали обе квартиры забесценок. Еврейская недвижимость почти ничего нестоила, изПраги уезжали тысячи людей. Город был завален антиквариатом идрагоценностями. Клара взяла книги. Больше ничего, кроме троих детей икорзинки скотом, уних смужем неимелось.
        Клара беспокоилась замать. Корабль изСалоник плыл вЛиван, где его встречали добровольцы изПалестины. Ночью детей перевозили наберег. Беженцев горными тропами вели наюг. Вначале лета леди Кроу, вНьюкасле, передала Кларе записку:
        -ОтАвраама весточка пришла, аэто отвашей матери… - женщина, ласково, улыбалась. Мать обосновалась вкибуце Кирьят Анавим, заведуя кухней иприсматривая засиротами:
        -Детей полна страна… - читала Клара четкий почерк, - работы много, и, кажется, она никогда незакончится. Ходят слухи, что Гитлер неограничится Австрией иЧехией… - Клара знала, что рав Горовиц, чутьли ни вдень вторжения немецких войск, успел добраться доПольши, обосновавшись вВаршаве.
        -Господи… - попросила она, - пожалуйста, хотьбы неслучилось войны… - Клара вдохнула запах свежей краски. Дом был маленьким, сгостиной итремя спальнями. Они наскребли денег надепозит, взяв вдолг уледи Кроу. Пока уних имелось разрешение напроживание, апотом они должны были получить гражданство. ИзНьюкасла, Клара отправила письма влондонские школы. Ее взяли преподавателем искусства вколледж для девочек, вХэмпстеде. Домик они нашли неподалеку. Людвиг улыбнулся:
        -Детям здесь хорошо, парк рядом… - муж, вНьюкасле, работал винженерном бюро, назаводе. ВЛондоне Людвиг устроился наверфи, чертежником. Отсюда вИст-Энд ходило метро, сосклона холма виднелся купол собора Святого Павла. Клара присела наподоконник, погладив Томаса. Кот заурчал, забравшись ей наколени, бодая головой живот:
        -Чувствует… - подумала женщина, - ничего, справимся. Дети унас помощники, дошколы близко. Все будет хорошо… - Клара пока неговорила мужу оребенке, однако они, твердо, решили назвать мальчика, еслибы родился мальчик, Аароном. Вполуоткрытое окно она услышала голос Людвига:
        -Мы стобой построим сарай, Пауль, сделаем столярную мастерскую. Будем тебя смамой учить, руками работать. Девочки загрядками поухаживают… - Адель иСабина вытянулись, Пауль вырос. Мальчик начал медленно, запинаясь, читать иписать. Он делал больше ошибок, чем сестры, нозанимался судовольствием. Вдеревне они жили уфермеров. Клара брала заказы, обшивая соседок, ребятишки возились скурами иовцами.
        Томас мурлыкал, Клара слышала смех детей:
        -Сегодня последний поезд смалышами уходит, изБерлина. Леди Кроу говорила, что они вывезли десять тысяч человек… - вНьюкасле Клара увидела выросших беженцев, изСудет. Они болтали по-английски ибегали вместные школы.
        Ей рассказали, что заводские рабочие, сженами, стояли вочереди, чтобы разобрать детей подомам. Клара смотрела натемные косы девочек, насветлую голову Пауля.
        Теперь они все стали Майерами. Дочки знали, что они неродные сестры, что Пауль, приемный ребенок, но, все равно, считали друг друга одной семьей. Аккуратно сняв кота сколен, Клара заглянула накрохотную кухню. Газ работал, она достала изхолщовой сумки оловянный чайник, скружками:
        -Чаю выпьем, пусть без сахара. Людвиг вещи разберет, сдетьми… - они привезли два старых чемодана, сигрушками, иодеждой, иящики скнигами, - ая влавку схожу. Надо купить хлеба, яиц, заказ молочнику оставить… - Клара достала изкармана жакета блокнот. Увходной двери затрещал звонок. СЮстонского вокзала они приехали сюда натакси. Клара, недоуменно, пожала плечами:
        -Ктобы это мог быть? Пятница, погода хорошая, все загородом… - открыв дверь, она ахнула: «Леди Кроу!»
        Женщина припарковала лимузин уобочины пустынно. Майеры ехали изНьюкасла ночным поездом, еще непробило восьми утра.
        Чемберлен распустил парламент наканикулы. Юджиния оказалась свободной, доначала октября. Она перевезла герцога изБанбери вЛондон. Джон чувствовал слабость. Летом он почти невставал избольшого кресла, вбиблиотеке, взамке. Тони приводила Уильяма. Внук, весной, пошел иначал лепетать. Джон устраивал мальчика наколенях, целуя белокурый затылок:
        -Ты мой хороший мальчик… - Уильям обнималего:
        -Деда, деда… - Юджиния смотрела насчастливое лицо Джона:
        -Хотябы немного, пожалуйста… - две недели назад герцог потребовал отнее вернуться вЛондон:
        -Я что-то чувствую… - он кашлял, прижав ладонь кгруди, - здесь. Пожалуйста, Юджиния, мне надо быть встолице… - наклонившись, женщина прижалась губами кего холодному лбу. Она кивнула: «Конечно».
        Она привезла наГанновер-сквер герцога, Тони, иУильяма. Позвонив вБлетчли-парк, Юджиния вызвала вЛондон Маленького Джона. Лаура обосновалась вшифровальном центре, отвечая заобработку европейских данных:
        -Она хотябы домой раз внеделю приезжает, Джованни нетак одиноко… - Юджиния давно занесла вкалендарь дату возвращения Майеров изНьюкасла. Она держала картонную коробку из«Фортнум иМэйсон»:
        -Решила напроситься назавтрак… - леди Кроу полюбовалась румянцем нащеках женщины, отросшими, темными косами:
        -Расцвела она. Идети, наверняка, поздоровели. Надо, чтобы Питер женился, - вздохнула леди Кроу, - двадцать четыре года мальчику. Я свнуками хочу повозиться… - сына сегодня, вполдень, выпускали изтюрьмы Пентонвиль. Мистер Кроу отсидел ровно полгода, смарта поавгуст.
        -Для безопасности, тетя Юджиния, - весело сказал Маленький Джон, - срок снимет подозрения немцев. Геббельс назвал Питера мучеником, пострадавшим заидеи национал-социализма… - Юджиния приезжала насвидания ксыну раз внеделю. Чаще устраивать встречи былобы подозрительно.
        -Разумеется, леди Кроу… - Клара забрала коробку, - я собиралась чай делать. Проходите, пожалуйста… - Юджиния потянулась вынуть ключ иззамка зажигания. Радио оборвало веселую мелодию, раздалось тиканье часов, инизкий, знакомый голос диктора:
        -Восемь утра, первого сентября. Прослушайте последние известия. Сегодня, нарассвете, немецкие войска перешли границу Польши… - он еще что-то говорил. Юджиния, шагнув кженщине, раскрыла объятья. Клара плакала, вдыхая запах сандала, леди Кроу качалаее:
        -Ничего, ничего. Это ненадолго, обещаю. Мы поможем Польше. Гитлер неосмелится напасть наФранцию, наБританию. Ненадолго, - повторила Юджиния. Над Хэмпстедским холмом, вярком, летнем небе, тревожно перекликались, хлопали крыльями чайки.
        Тюрьма Пентонвиль
        Загремели ключи, тяжелая, железная дверь, медленно открывалась. Камера была маленькой, тринадцать футов вдлину, исемь, вширину, сузкой койкой, приставленной кстене, привинченным кполу столом итабуретом. Вуглу, заширмой, помещался уголок личного характера, как весело думал заключенный Его Величества, мистер Питер Кроу.
        Попути саэродрома Хендон, вИслингтон, вкрыло предварительного заключения, Маленький Джон рассказал Питеру обистории тюрьмы. Здание строили впрошлом веке, как образец для других мест заключения. Камеры, сначала, даже оборудовали отдельными туалетами, новскоре избавились отудобств. Заключенные забивали унитазы тряпками ибумагой, устраивая протечки, ипереговаривались потрубам. Теперь вкаждой камере имелось ведро. Умывались обитатели Пентонвиля утром ивечером, душ разрешали раз внеделю.
        -Сядешь вбывшую камеру мистера Уайльда, - довольно заметил Джон, щелкнув золотым портсигаром:
        -После суда, разумеется. Все организовано, я позаботился. Кури… - он размял сигарету, - ты канаты будешь вить, или ткать. Зате деньги, что ты заработаешь, подобного табака некупить… - кузен выглядел отлично, очем Питер исказал. Светло-голубые глаза блестели, крепкая шея, смедвежьим клыком, немного загорела, неожиданно для марта. Маленький Джон повел рукой:
        -Наморе был, наконтиненте… - начало марта вГолландии выдалось теплым. Звезда оставила детей напопечении няни. Они провели несколько дней вСхевенингене, впансионе. Джон, закрывая глаза, слышал шум Северного моря. Он шептал:
        -Я люблю тебя, люблю. Пожалуйста, пожалуйста, давай поженимся… - она, вочередной раз, отказала. Джон давно понял, какой она может быть упрямой. Красивые губы сжимались втонкую линию, она отворачивалась. Четкий профиль всегда напоминал Джону бюст вице-президента Вулфа. Граф Хантингтон неездил вАмерику, новидел портрет родственника, нафото ротонды Капитолия. Эстер нехотела обсуждать подобное. Она говорила, что дети должны расти сотцом, что она неможет рисковать потерей близнецов, пытаясь вывезти их изГолландии:
        -Узнав отаком, - Эстер затянулась сигаретой, - он, немедленно, побежит всуд, Джон. Тогда мне вообще запретят приближаться кмальчикам. Они будут жить стой семьей… - вскинув голубые глаза, она жестко добавила:
        -Ты неотец, ты слишком молод. Тебе такого, пока что, непонять. Я немогу, своими руками, лишать моих будущих детей, права быть евреями… - когда Джон, вочередной раз, настаивал набраке, Эстер, накухне безопасной квартиры, швырнула напол тарелку:
        -Сколько раз тебе повторять! Я нехочу производить насвет мамзеров, будь они хоть трижды герцогами!
        Джон рванул насебя дверь, нанего посыпалась штукатурка. Погуляв поАмстердаму, он вернулся, сбутылкой шампанского ибукетомроз:
        -Может быть, она передумает… - граф Хантингтон слушал доклад Питера оБерлине, - папа обрадовалсябы, я знаю. Иблизнецов онбы принял. Папа улыбается, когда сУильямом возится… - Джон иТони понимали, что отцу осталось недолго.
        Взамке дежурил врач герцога, сХарли-стрит. Отец, обычно, отказывался отморфия, новпоследний месяц, иногда, поводил рукой: «Пусть…». Джон помогал Тони идоктору, когда приезжал домой, изБлетчли-парка. Отец врядли сейчас весил больше ста фунтов. Он очень мало ел. Врач объяснил Маленькому Джону, что герцог, скорее всего, умрет спокойно:
        -Боль неуйдет… - вздохнул доктор, - однако его светлость привык. Я, конечно, сделаю все, чтобы он нестрадал… - отец настаивал надокладах Маленького Джона, ичитал всю правительственную переписку. Тони делала для него анализ газет.
        -Все наменя работают… - бледные, высохшие губы улыбнулись, - исэр Уинстон тоже. Я ему кое-какие рекомендации дал, вего последний визит… - август был жарким, ноотец, снедавних пор, всегда мерз. Он сидел вбольшом кресле, уразожженного камина, завернувшись встарое, вытертое, кашемировое одеяло. Отец закашлялся, Джон подсунул платок:
        -Как Лаура? - глаза отца стали, неожиданно, острыми: «Обжилась вусадьбе?»
        Джон почти невидел кузину.
        Аналитический отдел размещался вбывшей школе для мальчиков, Элмерс, пососедству сБлетчли-парком. Здание купили, когда стало понятно, что усадьба невмещает радистов, шифровальный отдел, ишколу для обучения новых сотрудников. ВЭлмере жили девушки. Для удобства, их отделили отмужчин. Джон встречался сЛаурой только насовещаниях. Он даже незаговаривал одавнем свидании, вНациональной Галерее. Джон заметил седые волосы нависке кузины:
        -Ей всего двадцать шесть. Эстер нагод ее старше, авыглядит напять лет моложе… - уЛауры часто были потухшие, усталые глаза. ВБлетчли-парке, кузина научилась водить машину, ипочти каждый день, ходила втир. Джон неспрашивал, зачем она это делает. Он смотрел наупрямый подбородок, наморщину между темных бровей:
        -Она отменный аналитик, нодолго она здесь непросидит. Просто несможет… - подороге вПентонвиль Джон объяснил Питеру, что суд будет быстрым. Мистера Кроу ждало полгода заключения заношение запрещенной формы британского союза фашистов иорганизацию незаконных митингов:
        -Мосли тоже сядет втюрьму, - усмехнулся граф Хантингтон, - мы несобираемся оставлять насвободе руководство твоей бывшей… - он стряхнул пепел, - колыбели, так сказать… - перед отлетом вЛондон Питер сГенрихом пошли врабочую пивную, вбедном районе Веддинг. Здесь их никто немог узнать. Весна вБерлине стояла сырая, постеклу сползали капли дождя. Они заказали пиво ишнапс. Генрих, вздохнул:
        -Я уверен, что мы еще увидимся. Работает координатор, передатчик законсервирован, сФридрихштрассе поступают деньги. Я вполной безопасности… - Питер разлил остатки водки:
        -Увидимся, - кивнул он, - ноты помни, как говорится, нелезь нарожон. Ты мой друг, Генрих, итак будет всегда… - они пошли пешком доХакских дворов, впустую, готовую котъезду, квартиру Питера, купив подороге еще шнапса. Генрих признался, что подозревает отца вблизости квоенным, недовольным политикой Гитлера:
        -Ноэто все разговоры… - заметил мужчина, - акуда Макс ездит, каждый месяц, я пока незнаю. Ноузнаю, исообщу… - идя вслед заохранником покаменному коридору, Питер вспоминал серое, предутреннее небо, заокном берлинской квартиры:
        -Аарон вВаршаве, мне мама говорила… - они стояли упоследней двери, - надеюсь, он успеет покинуть город. Гитлер введет войска вПольшу, начнется война… - Питер думал обудущей войне вканатной мастерской, где они работали сшести утра, досеми вечера, сперерывом наобед.
        Он думал овойне зазавтраком, хлебом икакао, заобедом изсупа скартошкой, изажидкой овсянкой, подававшейся наужин.
        Питер, невольно, провел рукой покоротко остриженной голове:
        -Я здесь похудел. Книги я сдал, вбиблиотеку, три фунта отего величества, получил…
        Зашесть месяцев твидовый костюм, вкотором Питер прилетел изБерлина, стал довольно свободным:
        -Газет неразрешали, радио нет. Еслибы ни мама, ябы вообще никаких новостей неузнал… - Питера ввели вголую, сдеревянными лавками, тюремную приемную. Полгода он виделся сматерью вособой кабинке. Леди Кроу отделяла отсына решетка, они немогли взяться заруки.
        Мать стояла вшляпе, влетнем, светлого льна пиджаке, июбке ниже колена. Питер посмотрел набледное лицо, налазоревые, немного припухшие глаза.
        Отбросив сумочку, она раскрыла руки:
        -Сыночек… - Юджиния незнала, как начать, ноПитер, обнимая ее, шепнул: «Война?»
        Закивав, мать, как вдетстве, погладила Питера поголове:
        -Нарассвете они ввели войска вПольшу. Господи… - Юджиния взяла его натруженную ладонь, - Господи, что теперь делать… - Питер поднес кгубам ее руку:
        -Воевать, мамочка. Всем, каждому насвоем месте… - он, нарочито весело, спросил:
        -Пустишь меня заруль? Я полгода неводил, соскучился… - Питер видел, как дрожат изящные пальцы матери:
        -Каждому насвоем месте… - Питер пропустил мать вперед, враспахнутую охранником дверь:
        -Ида поможет нам Бог, - зажмурившись отяркого солнца, вдохнув теплый ветер, он пошел климузину.
        Блетчли-парк
        Лаура припарковала машину рядом смаленьким, кирпичным зданием станции Блетчли. Утро выдалось теплое, летнее. Выезжая сбазы, она нестала надевать шляпу. Посмотрев настрелки станционных часов, девушка зашла впристройку, где помещалось кафе. Радио играло какую-то веселую песенку. Наприлавке, среди накрахмаленных салфеток лежали куски яблочного пирога, лимонные кексы, сконы ибулочки сизюмом.
        Набазе уЛауры вкомнате стоял электрический чайник, сзапасом кофе, который девушка пополняла, вовремя поездок вЛондон. Шифровальный ианалитический отделы работали круглосуточно, втри смены, содним выходным внеделю. Джованни, много раз, говорил дочери, что может сам приехать вБлетчли. Вдеревенских пабах сдавались комнаты внаем. Лаура качала головой:
        -Во-первых, тебе тяжело ездить пожелезной дороге, папа.
        Она садилась наручку кресла, целуя седоватый висок:
        -Во-вторых, я хочу поесть вхорошем ресторане, стобой. Пообедать несосисками, сбобами… - повара вБлетчли раньше служили вармейских частях. Меню встоловой было ограниченным, если несказать больше:
        -Пройтись помагазинам, театр навестить, кино… - Лаура обнимала отца:
        -Вобщем, вспомнить столичную жизнь… - вБлетчли-парке деньги тратить было неначто. Они получали армейское содержание. Девушки считались служащими вКоролевском Женском Военном Флоте. Его распустили, после войны, носейчас, спешно, начали восстанавливать. Больше женщин вармии было некуда оформить, официально. Мундиры они, разумеется, неносили, ноуЛауры появилось звание лейтенанта. Она продолжала работать вСекретной Разведывательной Службе. Адмирал Синклер болел. Ходили слухи, что он врядли переживет Рождество.
        -Как дядя Джон… - девушка заказала чаю сбулочкой. Оставалось двадцать минут доприхода поезда изЛондона. Кафе было пустым, женщина вхолщовом фартуке, обслужившая Лауру, мыла посуду заперегородкой. Легкий ветер вздувал занавеску, шевелил страницами фермерского журнала настоле. Пахло выпечкой, играла музыка.
        Синклер ушел вотставку. Теперь Лаура подчинялась непосредственно новому руководителю, Стюарту Мензесу. Она работала исначальником школы шифрования, мистером Деннистоном. Лаура преподавала новым сотрудникам языки.
        Она помешивала крепкийчай:
        -Деннистон ездил насовещание, вконце июля, вВаршаве, споляками ифранцузами. Поляки передали расшифровки кодов, используемых немцами… - вшифровальном отделе работали математики, выпускники университетов. Поматериалам, поступавшим кней, Лаура понимала, что, кроме немецких, итальянских ияпонских кодов, вБлетчли-парке, читают икорреспонденцию русских. Неделю назад, вМоскве, подписали договор оненападении между Германией иСоветским Союзом. Соглашение означало, что Сталин, дождавшись вестей облизкой победе Гитлера вПольше, введет встрану войска, иполучит восточные территории.
        -Три недели… - Лаура, медленно, жевала булочку, - военные аналитики дают Польше три недели… - вчера, после известий озахвате поляками приграничной, немецкой, радиостанции, Мензес велел персоналу нерасходиться. Совещание закончилось сегодня, ближе квосьми утра. Вкабинет принесли расшифрованные радиограммы изберлинского иваршавского посольств. Войска рейха атаковали Польшу. Винцидент срадиостанцией никто неповерил. Кроме того, агенты, изБерлина сообщили оплане Гиммлера месяц назад:
        -Переодетые силезские немцы, - сочно заметил Мензес, - атаковали немецкую радиостанцию. История шита белыми нитками. Гитлеру нужно хоть какое-то оправдание своим действиям… - они надеялись, что Британия иФранция поддержат Польшу, нопонимали, что опрямом вмешательстве, речь незайдет:
        -Пока нужно оправдание… - повторяла девушка, - ноэто пока… - оказавшись вБлетчли-парке, Лаура научилась стрелять иводить машину. Она исама незнала, зачем это делает. Ей хотелось забыть ослучившемся вЯпонии. Вдонесениях изТокио, она, все равно, искала имя Наримуне. Графа назначили послом поособым поручениям вШвецию. Ходили слухи оего помолвке состаршей дочерью императора. Нарочито аккуратно, убрав радиограмму, Лаура заставила себя недумать оего темных глазах. Сын снился ей, почти каждую ночь. Мальчик лежал вее руках, вмаленькой, вязаной, белой шапочке, он сопел, прижимаясь кгруди. Лаура просыпалась, глотая слезы:
        -Пусть он будет счастлив. Наримуне скажет ему, что я умерла. Его другая женщина воспитает, дочь императора. Пусть будет счастлив… - она никому несказала оребенке, даже отцу, нопризналась, что работает всекретной службе, Джованни вздохнул:
        -Я вармии был, дорогая моя, вразведке, сдядей Джоном. Я понимаю, что это такое… - он поцеловал дочь куда-то взатылок:
        -Ты нерискуй, милая. Ипобудь дома, я потебе скучаю… - вБлетчли-парке было примерно столькоже риска, сколько вмонастыре:
        -Ижизнь унас такаяже… - Лаура, допив чай, закурила папиросу, - два года, как ничего неслучалось. Стех пор, как меня Наримуне всанаторий отвез. Маленькому полтора года исполнилось. Он ходит, говорит… - вдень рождения сына Лаура, вБромтонской оратории, поставила свечу перед статуей Мадонны:
        -Позаботься омальчике, пожалуйста… - приехав изТокио, наисповеди, она сказала священнику, что оставила ребенка отцу. Ее похвалили зато, что она несовершила, как выразился святой отец, страшный, кнесчастью, распространенный грех. Выйдя изкабинки для исповедей, Лаура расплакалась:
        -Мужчина непоймет, никогда. Мне ипоговорить нескем… - она избегала ездить вБанбери. Взамке наРождество, увидев Уильяма, вруках уТони, услышав младенческий плач, Лаура едва устояла наногах. Смотря набелокурую голову мальчика, она вспоминала своего ребенка. Отговорившись работой, Лаура уехала вЛондон наследующий день после праздника.
        -ИКонстанца погибла… - она потушила сигарету:
        -Бедный Стивен, он изШотландии инеприезжает. Он летать пойдет, если война начнется. Когда начнется… - поправила себя Лаура. Насовещаниях она старалась несмотреть всторону кузена Джона. Она видела счастливое лицо графа Хантингтона, после отлучек:
        -Наверное, ухаживает закем-то… - поняла девушка, - ему двадцать четыре исполнилось. Тони двадцать один, унее ребенок. Ая… - Лаура, решительно, поднялась: «Думай оработе». Отец давно обещал приехать первого сентября ипровести сней субботу, выходной Лауры.
        -Сейчас долго небудет выходных… - оправив твидовый жакет, она пошла вдамскую умывальную комнату, наперроне. Взеркале отражалась усталая женщина, лет тридцати. Лаура заметила морщинки под темными глазами.
        Утром, изБлетчли-парка, она позвонила отцу. Девушка хотела отменить визит, сейчас речи овыходных инешло. Мензес отпустил ее, смашиной, надва часа. Надо было сидеть над польскими материалами, поступавшими каждые десять минут. Лаура незастала Джованни ни дома, наБрук-стрит, ни вмузее:
        -Питера сегодня выпускают, - вспомнила девушка, - какой он смелый… - герцог все рассказал молодежи взамке, наРождество:
        -Новтюрьму тетя Юджиния поедет. Папа говорил, она привезла дядю Джона вгород, наГанновер-сквер. ИМаленький Джон вЛондон отправился. Может быть, папа решит меня ненавещать. Он слышал овойне, все слышали. Хотя здесь спокойно… - Лаура оглядела матерей сдетьми, юношей свелосипедами, пожилых женщин, вшляпках, ждущих местного поезда.
        Локомотив засвистел, ветер растрепал небрежно уложенные волосы Лауры:
        -Неудобно, папе тяжело ездить… - заспешив квагону, она услышала знакомый голос:
        -Возьми ящик, я сегодня сутра вСохо побывал… - проводник вынес наперрон деревянный ящик сэмблемами итальянской гастрономической лавки. Джованни, скостылем, ловко спустился наперрон. Он поцеловал дочь:
        -Бресаола, сыры, оливки, ветчина, салями, панеттоне, марсала. Канноли сегодня надо съесть, они долго нележат. Кофе, сигареты… - вдохнув запах ландыша, он пожал дочери руку:
        -Я все знаю, милая. Ввосемь утра порадио сообщили. Я завтрак готовил… - ящик унесли кмашине Лауры. Отец щелкнул зажигалкой:
        -Два часа дообратного поезда. Сможешь сомной пообедать? - он указал всторону «Льва иДракона», настанционной площади.
        -Уних пирог спочками, - Лаура хихикнула, - анефлорентийская говядина, папа… - она остановилась: «Ты приехал просто, чтобы увидеть меня?»
        -Разумеется, - удивился Джованни, подтолкнув ее квыходу:
        -Пошли, я проголодался исъем даже пирог. Я хотел удостовериться, что утебя все впорядке, милая. Непотелефону… - добавил он, выходя состанции.
        Носильщики грузили ящик вбагажник машины дочери. Наостановке деревенского автобуса, скопилась небольшая очередь. Нащите висело объявление: «Благотворительный базар иярмарка, всубботу, 2сентября».
        Вспомнив грязь окопов, под Ипром, грохот артиллерии, вой снарядов, Джованни заставил себя неежиться. Взяв дочь под руку, он оборвал себя:
        -Оподобном ивовсе говорить неслед. Ничего нерешено… - они прошли всад, назаднем дворе паба. Джованни опустился наскамью:
        -Тебе спиртного нельзя, - он подмигнул дочери, - ты наслужбе. Выпьешь лимонада слопухами… - девушка улыбалась:
        -Слава Богу, развеселил ее. Я испугался, когда вокне вагона ее заметил. Впрочем, она инеложилась сегодня, наверное. Бедный ребенок… - Джованни стащил удочери сигарету:
        -Уменя выходной, ия могу себе позволитьэль.
        Жаворонок, летавший над зеленой травой сада, что-то щебетал. Дочь, смеясь, рассказывала ожизни вБлетчли-парке, аДжованни думал:
        -Несейчас. Когда все будет оформлено, все готово… - отпив темного эля, он блаженно закрыл глаза.
        База королевских ВВС Бриз-Нортон
        Одинокий истребитель Supermarine Spitfire разрезал высокое, голубое, без единого облачка небо, над ровными рядами новых самолетов Hawker Hurricane, выстроившихся нааэродроме. Дежурный почасти, приставив кглазам ладонь, присвистнул: «Вот это да!». Наборту истребителя красовались шестнадцать черных, четких силуэтов птиц иодна пятиконечная, красная звезда. Самолет выполнял переворот Иммельмана. Едва закончив маневр, истребитель рванулся вверх, впетлю Пегу.
        -Петлю раньше называли мертвой… - усмехнулся пожилой мужчина, вформе маршала авиации, - считалось, что летчик немог выжить. Урусских она называется петлей Нестерова… - он обернулся кофицерам: «Майор Кроу летает сбольшевистской звездой?»
        Командир тридцать второго королевского эскадрона пожал плечами:
        -Майора Кроу спас русский летчик, вИспании. Майор тогда решил провести очередной отпуск наСредиземном море… - торопливо добавил полковник. Самолет закончил петлю, поднявшись еще выше, став черной точкой вбезоблачном небе.
        -Изаодно сбить шестнадцать самолетов… - маршал Чарльз Портал сняв фуражку, почесал голову. Офицеры, почтительно, молчали. Портал провел утро вЛондоне, назаседании высшего командования армии, военного флота иавиации. Поданным, поступавшим изБлетчли-парка, незадолго допяти утра, Люфтваффе снесло сземли город Велюнь. Вбомбардировке погибло вдва раза больше гражданских лиц, чем вГернике, вИспании. Завсю историю авиационных налетов подобного никогда еще неслучалось.
        Войска рейха продвигались натерриторию Польши сзапада, ссевера, состороны Восточной Пруссии, исюга, где вермахту помогали словаки. Оставался восток, новсе участники заседания понимали, что Сталин незаставит себя долго ждать. Британия иФранция пока молчали. ИзУайтхолла сообщили, что кабинет министров, как выразились потелефону, обсуждает вопрос.
        Портал вспомнил:
        -Герцог Экзетер два года назад говорил, что неминовать войны. Он болеет, при смерти. Французы прислали телеграмму, что немогут ничего сделать, дозавтрашнего заседания парламента. Вшесть вечера Палата Общин собирается… - генералы боялись, что Чемберлен, однажды пойдя насделку сГитлером, вМюнхене, опять настоит наполитике невмешательства:
        -Хватит, - разозлился Портал, - нужен ультиматум. Если Гитлер, втечение суток, невыведет войска стерритории суверенного государства, мы приступим квыполнению обязательств союзников Польши… - обязательствами было объявление войны Германии.
        Офицеры, вокруг Портала, незнали осекретной договоренности, существующей наслучай войны. Британия, посоглашению сФранцией, перемещала бомбардировщики наконтинентальные аэродромы, ближе кнемецкой границе. Неделю назад министр авиации, Кингсли Вуд, подписал распоряжение осоздании штурмового эскадрона особого назначения. Генералы хотели начать перегонять самолеты через пролив завтра, недожидаясь формального объявления войны.
        Истребитель шел напосадку. Портал закурил сигарету:
        -Он знает овойне, набазе все знают. Ввосемь утра новости передали, атеперь время обеда. Какой, все-таки летчик отменный… - истребитель даже невздрогнул, коснувшись земли:
        -Двадцать семь ему… - маршал, аккуратно, потушил окурок вмедной урне. Набазе было чисто:
        -Воздушный мост они наладили. Вслучае необходимости, доНьюфаундленда самолет доберется засемь часов. Молодцы… - техник приставил кистребителю легкую лесенку. Майор Кроу спускался вниз, снимая шлем. Каштановые, коротко стриженые волосы золотились под солнцем. Портал заметил, тусклый блеск клинка, запоясом летного комбинезона:
        -Это непоуставу, полковник, - сварливо сказал маршал командиру эскадрона, - что заоружие? Тем более, втренировочном полете, когда даже пистолета неберут… - начальник майора Кроу прошептал что-то вухо маршала:
        -Вот как… - кивнул тот. Портал бывал вновом, морском музее, вГриниче. Он видел портрет сэра Стивена Кроу, напалубе «Святой Марии», склинком, тоже запоясом камзола, елизаветинских времен:
        -Родовая шпага… - он пошел навстречу майору Кроу.
        Стивен услышал новости, стоя намаленькой кухоньке деревенского дома. Майор жарил бекон, назавтрак. Шипел жир насковородке, Стивен застыл, сножом ияйцом вруках.
        Войны ждали все, однако, приехав набазу, майор Кроу понял, что квойне, никто, никогда небывает полностью готов. Делать им, пока что, было нечего. Сутра летчики, навсякий случай, пошли проверять машины:
        -Повоюем… - Стивен поднял истребитель ввоздух, - наконец-то, опять встречусь лицом клицу спроклятым Люфтваффе, субийцами… - он пожалел, что над базой, нельзя выпустить несколько зарядов изпулеметов. Стивен видел мертвое лицо Изабеллы, огненный шар, над аэродромом Барахас, вдыхал запах гари:
        -Повоюем. Каждый насвоем месте, как говорится. Питер молодец, отлично играл роль. Ябы несмог, конечно… - наРождество они собрались вБанбери. Питер еще оставался вБерлине, ногерцог рассказал им правду, предупредив, что кузен, страпа самолета, отправится наполгода втюрьму Пентонвиль.
        Стивен, прищурившись, узнал генерала, идущего через летное поле. Он остановился, приложив два пальца квиску:
        -Тренировочный полет закончен, машина впорядке… - Портал махнул рукой:
        -Вольно, майор. Вы… - он оглянулся, - собирайтесь. Мы вас посылаем вБлетчли-парк, офицером посвязи сразведкой. Ненадолго, - маршал заметил, что Стивен открыл рот, - завтра начинается операция, которую мы хотим сохранить втайне. Обеспечите выполнение, иотправляйтесь вслед замашинами… - Портал подмигнул Стивену, - вюжном направлении. Полетаете вособой эскадрилье штурмовиков… - напальце Стивена блестел серый металл кольца. Он вспомнил золотой медальон, нашее покойной сестры:
        -Аесли немцы убили Констанцу? Майорана был просто подсадной уткой. Лаура вБлетчли-парке, - успел подумать Стивен, - иМаленький Джон тоже. Ноя туда ненадолго, напару дней. Пока самолеты неперебросят… - он шел вслед замаршалом, кдеревянному, штабному бараку, накраю поля:
        -ЗаКонстанцу я тоже отомщу, обещаю… - Стивен обернулся, помахав машине:
        -Я ктебе вернусь, апока пересяду набомбардировщик… - он вскинул голову кнебу. Над пустынным, жарким аэродромом вился ворон. Улыбнувшись, Стивен толкнул дверь штаба.
        Хэмпстед
        Питер остановил лимузин убеленых стен Spaniards Inn, среди высоких, зеленых дубов, втишине послеполуденного парка. Подорожкам прогуливались матери сколясками. Сдетской площадки слышался смех малышей. Мать, подороге, извинилась. Леди Кроу надо было поехать впарламент. Внеочередное заседание назначили нашесть вечера. Депутаты отлейбористской партии хотели собраться отдельно:
        -Я боюсь, что торжественный обед придется перенести, сыночек… - вздохнула мать, - но, кто знал, что все так сложится. Дядя Джон плохо себя чувствует… - Питер нашел левой рукой ее ладонь:
        -Делай свое дело, мамочка. Я вМэйфер наметро доберусь. Деньги уменя есть… - он коротко усмехнулся, - отего величества. Завтра поеду вконтору … - мать, насвиданиях, сообщала ему, что происходит вкомпании. Питер неволновался, доверяя ее деловому чутью. Разговоры опереводе производства вГерманию оставались набумаге. ВНьюкасле плавили сталь ипроизводили бензин. Насевере работали шахты, пожелезным дорогам, где у«КиК» была доля, продолжали перевозить грузы.
        -Итак будет дальше… - Питер стоял, глядя напаб:
        -Вернее, нетак. Лучше. Понадобится больше металла, угля ибензина. Для этого я здесь… - вдетстве, Юджиния, герцог иДжованни часто приводили малышей вХэмпстед.
        Питер вспомнил деревянные карусели, тележки сзапряженными осликами, качели, продавцов, своздушными шарами. Он почувствовал запах выпечки, услышал ярмарочную музыку. Он, пятилетний, вматросском костюмчике, сидел втележке, сМаленьким Джоном:
        -Констанца иТони совсем малышками были. Тони неговорила, вдва года, аКонстанца, кажется, лучше меня болтала… - Питер неверил вгибель кузины:
        -Констанца ученый, она немогла лишить себя жизни. Всамоубийстве можно найти логику… - Питер подумал осмерти Габриэлы, - ноневслучае Констанцы. Нет… - поправил он себя, - если ее хотели заставить делать то, что противоречит ее принципам. Ноитогда онабы отыскала выход… - Питер отказывался верить, что кузина решила покончить ссобой из-за любви:
        -Майорана ее неубивал, - твердо заявил он матери, подороге, - это темная история… - леди Кроу кивнула:
        -Я знаю, сыночек. Его светлость, тоже согласен. Нони одного следа ненашли, ничего… - вкармане Питера лежал листок изблокнота матери, садресом Майеров вХэмпстеде. Семья, утром вернувшись изНьюкасла, обустраивалась, вновом доме.
        -Аесли Пауль меня неузнает? - втемноватом, прохладном пабе он заказал чашку кофе. Кофе здесь подавали жидкий, изпорошка, нопосле шести месяцев накакао, Питер обрадовался итакому. Мать обещала поздний обед, сростбифом:
        -Правда, незнаю, восколько… - леди Юджиния заняла место зарулем лимузина, - мы вшесть вечера ждем Чемберлена, свыступлением.
        -Я потерплю, - успокоил ее Питер, - вконце концов, яйца я сварить могу, мамочка… - леди Юджиния, испытующе, посмотрела насына:
        -Маленький Джон вУайтхолле, аТони дома, сотцом, сУильямом. Она тебя накормит. Ты Уильяма невидел. Он ковыляет, болтает бойко… - Питер поцеловал мать вщеку: «Если проголодаюсь, я кним загляну».
        Мать уверила его, что предупредила Майеров овизите:
        -Они знают, что вы сГенрихом вывезли детей… - Юджиния улыбалась: «Теперь безопасно говорить отаком».
        -Нетолько мы, - почти сердито отозвался Питер:
        -Все помогали. Говоришь, икот сними… - он вспомнил худого, черного кота, мяукавшего вкорзинке, назаднем сиденье лимузина, вспомнил улыбку Пауля:
        -Очень жаль Рейнеров. Мы незнали, мамочка, что кузен Аарон вДахау поехал. Он ничего неговорил. Если кто-то исмелый человек, то это Аарон… - подороге вХэмпстед, мать рассказала ему новости. Допив кофе, расплатившись, Питер пошел искать кондитерскую. Он смутно помнил, что рядом состанцией метро, подороге кдому Майеров, был магазин сладостей.
        -Тетя Клара… - он видел нежную улыбку Аарона, наутренней, пустынной улице:
        -Наверное, он любил ее, поэтому ипоехал вГерманию, заее мужем… - синагогу наВиноградах немцы закрыли, как все остальные, вПраге. Напороге кондитерской, Питер спохватился, что вкармане унего три фунта пособия. Деньги выдавали освободившимся изтюрьмы заключенным. Он аккуратно отложил мелочь, набилет доМэйфера:
        -Пятый побогатству промышленник, вБритании, акостюм сваливается. Впрочем, какая разница? Врядли, свойной, найдется время названые обеды… - завтра Питер намеревался приехать вСити, как обычно, всемь утра. Он привык выпивать дома только первую чашку кофе. Завтракал Питер вкабинете, свидом наТемзу. Вправлении компании была хорошая столовая. Повар жарил бекон, сосиски, иварил кашу:
        -Я, пожалуй, сейчас изаночую, уцеркви Святой Елены… - зазвенел колокольчик. Питер оказался втеплой, пахнущей миндалем иванилью, кондитерской.
        Выбирая сладости, он думал, что кузен Аарон, судя повсему, останется вВаршаве, пока можно будет вывезти изгорода хотябы еще одного еврея:
        -ИзПраги он утром уехал, когда войска Гитлера туда вошли… - отдав деньги, Питер попросил завернуть икекс, для чаепития:
        -Мишель воевать отправится, акузен Теодор, наверное, вАмерику поедет. Его политика неинтересует. Невеста унего, одной ногой вГолливуде. Она очень тетю Ривку напоминает, покойную… - профессор Кардозо, иего семья, пока жили вМаньчжурии. Виллем приезжал вРим, готовиться кполучению сана, аграф Наримуне иего сын обосновались вШвеции:
        -Он написал, что мать ребенка умерла, - объяснила мать, - они женаты небыли. Уяпонцев такое случается… - Питер вышел изкондитерской сбумажным пакетом:
        -Мама внуков ждет, новойна наносу. Чемберлену непозволят очередную сделку сГитлером, хватит Мюнхена. Как сейчас жениться? Хочется, чтобы все полюбви случилось… - сверившись садресом, Питер, отчего-то, перекрестился:
        -Генриху сообщили, что Пауль вбезопасности… - мать обо всем позаботилась. Питер вспомнил тяжелую, железную дверь подвальной комнате, вХадамаре, серые, спокойные глаза Генриха, Пауля, сидевшего насене, втелеге, старую, суконную курточку, пирамидку, что мальчик прижимал кгруди. Он постучал вдверь медным, потускневшим молотком.
        Ему открыл муж госпожи Майеровой. Питер заметил седину натемных висках:
        -Год он вДахау провел. Генрих мне говорил, перед отъездом, что его, скорее всего, вСС переведут, недожидаясь двадцати пяти лет. СС будет строить лагеря, вПольше… - Питер разозлился:
        -Небудет. Начнется война, мы разобьем Гитлера, ипрекратим безумие. Генрих неодин вГермании. Здравомыслящих немцев много. Банду Максимилианов иОтто мы отправим нависелицу… - он протянул руку:
        -Здравствуйте, я мистер Питер Кроу. Моя мать вас навещала, сегодня… - впереднюю вышла хорошенькая женщина, лет тридцати, вфартуке, запахло обедом. Мурлыкал кот, изгостиной доносились детские голоса. Мистер Майер пожал ему руку:
        -Конечно, конечно. Леди Кроу говорила, рассказывала… - миссис Майер, ахнув, уронила полотенце:
        -Мистер Кроу, обед, обед… - Питер замер.
        Пауль вырос.
        Он улыбался, прижавшись светловолосой головой кпереднику матери. Кот выглянул вдверь. Девчонки лет пяти, робко смотрели напакет вруках Питера.
        Пауль обернулся ксестрам:
        -Это… Петер… - оторвавшись отКлары, он взял Питера заруку:
        -Пойдем… Я тебе все покажу… - Питер обнял ребенка, слыша, как бьется его сердце:
        -Я дома… - шепнул Пауль ему наухо, - уменя есть мама, папа, Адель иСабина… ИТомас… - кот потерся оногу Питера. Девчонки подергали его заполу пиджака: «Ачто вы принесли, дядя?»
        -Питер… - он раскрыл объятья, удерживая всех троих:
        -Принес кое-что, кчаю… - Питер поднял глаза. Он увидел, что Майеры держатся заруки. Клара отвернулась, быстро вытирая глаза передником:
        -Мистер Кроу… - всхлипнула женщина, - мы незнаем, как… Вы, ирав Горовиц… Благодаря вам… - Питер покачал головой:
        -Просто наш долг, миссис Майер. Где увас можно вымыть руки? - Пауль гордо ответил: «Я… покажу…»
        -Все вместе покажем! - потребовали девочки. Отдав Майерам сверток сподарками, Питер пошел, сдетьми вкрохотную ванную.
        Мэйфер
        Питер остановился уограды парка наГанновер-сквер, посмотрев наособняк его светлости. Вечер был ранним, фонари пока незажигали. Матери иняни расходились подомам, провожая детей. Он думал, что увидит кузину Тони, новпарке ее небыло. Питер заметил, что шторы вгостиной первого этажа дома Холландов задернуты.
        Мать сказала, что дядя Джон, постепенно угасает. Мать, отвернувшись, нарочито долго разминала сигарету. Питер ничего нестал говорить:
        -Ненадо, - сказал себе мужчина, - маме тяжело. Они, должно быть, сдядей Джоном, встречались… - Питер шел домой, среди вечерней толпы, думая, что мать овдовела вдвадцать пять лет, когда он сам инеродился:
        -Дядя Джон тогда был женат, идядя Джованни тоже. Потом они вдовцами остались, Ворон следи Джоанной пропали… - выходя изметро, Питер купил The Times. Заседание парламента пока неначалось. Он просмотрел газету, спапиросой ичашкой кофе, вкондитерской наБрук-стрит, зауглом особняка дяди Джованни. Сюда они бегали детьми, сМаленьким Джоном, Стивеном Кроу иЛаурой. Питер бросил взгляд насладости, ввитрине:
        -Сегодня вменя больше ничего невлезет… - уМайеров он, отлично пообедал, вспоминая Чехию. Миссис Майер приготовила грибной суп, иговядину всливках, скнедликами. Они выпили чай, скексом. Питер подмигнул Майерам:
        -Отдохните, мы накарусели сходим… - девочки иПауль убежали одеваться:
        -Он очень вырос, - ласково сказал Питер, - я его впервый раз увидел, когда ему восемь исполнилось. Он тогда пятилетним выглядел. Асейчас ему одиннадцать, он читать научился, писать… - Людвиг сказал, что Пауля берут подручным, наверфи, поего просьбе:
        -Мы сами сним будем заниматься… - взрослые сидели закофе исигаретами, - вобычную школу подобных детей непринимают… - Клара, тихонько, вздохнула:
        -Может быть, если я втеатр вернусь, то иПауля удастся рабочим устроить. Столяром, плотником… - девочки шли вподготовительный класс школы, где, спонедельника, начинала преподавать Клара. Майеры говорили сПитером наанглийском языке, неуверенном, сакцентом. Людвиг улыбнулся:
        -Мы старались, вНьюкасле. Думаю, через несколько лет мы начнем свободно объясняться. Детям легче, конечно… - вХэмпстедском парке Питер купил ребятишкам мороженое. Они катались накачелях, девочки бегали наперегонки. Пауль сидел, прижавшись кбоку Питера, держа мужчину заруку. Мальчик нерасставался сдетской книгой, впотрепанной обложке. Питер заглянул через плечо ребенку. Он вспомнил это издание.
        Мать, ласково, говорила маленькому Питеру:
        -Ты тоже кролик, мой хороший… - Питер, маленьким мальчиком, засыпал ипросыпался сосказками мисс Беатрис Поттер. Адель иСабина вернулись наскамейку. Девочки попросили, водин голос:
        -Дядя Питер, почитайте, пожалуйста. Мама нам читает, каждый день, номедленно… - он вспоминал свой голос:
        -Жили-были насвете четыре крольчонка, извали их так: Флопси, Мопси, Ватный Хвост иПитер… Девчонки заявили, что их зовут Флопси иМопси, Пауль стал Ватным Хвостом. Они отлично поиграли, всемью кроликов.
        Питер поднялся поступеням особняка, доставая ключи. Над головой золотилась эмблема «КиК», ворон, раскинувший крылья, обвитый надписью: «Клюге иКроу. A. D. 1248».
        Он снял кашемировое пальто, бросив его накитайский сундук, впередней. Питер вернулся изБерлина вмарте, взимней одежде. Пальто ишляпа ожидали его наскладе тюрьмы Пентонвиль. Он обвел глазами мраморные полы вхолле, текинские ибухарские ковры, привезенные дядей Петром Степановичем, изАфганистана, изящные шкафы красного дерева, синдийским серебром икитайской керамикой. Питер обещал Майерам сводить их вБританский музей, всей семьей, ипоказать галереи Кроу:
        -Вследующие выходные… - Питер сделал себе пометку, налистке, где он записал адрес Майеров. Внизу мужчина добавил: «Завести блокнот, завтра!»
        Питер, невольно, улыбнулся, ослабив галстук, спускаясь наподвальную кухню:
        -Надо было маму попросить, взять блокнот втюрьму. Ладно, вкабинете уменя тетрадей много… - накухне ничего неизменилось. Питер помнил большой, дубовый стол, имедные сковородки, под потолком, сподростковых лет. Когда Питер рос, Юджиния держала няню.
        Женщина, нетолько ухаживала замальчиком, ноиготовила. После отъезда сына вИтон, тогда еще миссис Кроу, нестала нанимать слуг:
        -Семейная традиция, - усмехалась женщина, вразговорах сПитером, - я справляюсь. Бабушка Марта меня всему научила… - Питер, вБерлине, готовил сам, нерискуя пускать вдом непроверенных людей, наверняка, работающих наСД. Для уборки приходила еврейская женщина. Питер держал ее визиты втайне. Максимилиан фон Рабе, однажды, пытался навязать ему поденщицу, ноПитер отказался:
        -Я люблю работать руками. Ничего зазорного вэтом нет. Я спускался вшахту, плавил сталь. Фюрер учит, - высокомерно добавил Питер, - что труд есть дело чести, дело доблести каждого немца… - увидев усмешку вглазах Генриха, он ловко свел разговор начто-то другое. Макс ничего незаметил. Питер, потом, всердцах, сказал другу:
        -Я невиноват, что Сталин иГитлер одинаково выражаются… - цитата изСталина пришла вголову Питеру совершенно неожиданно. Он обладал отличной памятью, изагоды работы привык держать вголове сведения, нужные вЛондоне.
        Питер поднялся вкабинет, счашкой кофе, устроившись укитайского, лакового комода. Он посмотрел нааккуратный почерк матери:
        -Нью-Йорк, Вашингтон, Париж, Мон-Сен-Мартен, Иерусалим… - Питер полюбовался картиной, присланной кузеном Мишелем:
        -Мишель холст нашел, когда я вБерлине подвизался… - хрупкая женщина, втемном камзоле, сидела навалуне, уручья, лукаво смотря через плечо. Бронзовые волосы тускло блестели внизком, вечернем солнце. Впарке он показал детям Майеров крестик. Девочки восторгались, Пауль улыбался:
        -Я его… видел, видел уПетера… - он рассказал детям легенду окрестиках. Адель широко открыла темные глаза: «Значит, второй потерялся, дядя Питер?»
        Когда речь заходила окрестике, кузен Теодор, хмуро отзывался:
        -Я его вРоссии оставил, навойне… - больше унего ничего неспрашивали.
        -Может быть, - ответил Питер девочке, - инайдется он, милая. Унас много семейных реликвий… - он вспомнил, что пистолет лежит всейфе, вспальне матери:
        -Надо его забрать, - решил Питер, - пусть при мне будет. Ногитлеровцев мы набританскую землю недопустим. Ивообще, война скоро закончится, Германия придет всебя. Генрих сможет приехать вЛондон, мы повидаемся… -часы прошлого века медленно пробили семь:
        -Чемберлен впалате общин выступает… - понял Питер:
        -Ему недадут пойти намир сГитлером, никогда. Мы все будем воевать, каждый насвоем месте. Лаура иДжон вБлетчли-парке, мама впарламенте, Стивен летает… - сквер осветили фонари.
        -Я продолжу делать сталь ибензин… - услышав изкоридора звон гонга, Питер спустился вниз. Через дверь доносился жалобный, младенческий рев. Питер откинул засов: «Тони… Что такое?». Она была вамериканских джинсах, вклетчатой рубашке, вкоротком, суконном жакете. Белокурые волосы падали наплечи, глаза припухли отслез. Ребенок, тоже белокурый, внезапно замолчал. Мальчик поднял наПитера серые, большие, втемных ресницах глаза.
        Тони всхлипнула:
        -Питер… Няня отпросилась, Уильям капризничает, унего зубы режутся. Папе нужен морфий… - Питер, спокойно, забрал унее мальчика, покачав ребенка:
        -Здравствуй, мой хороший. Я твой дядя, мы еще невиделись… - Тони сглотнула:
        -Джон вУайтхолле, навсю ночь. Врач неможет отойти отпапы, ему плохо… - она расплакалась, Уильям закричал. Питер, почти насильно, завел кузину впереднюю:
        -Накухне молоко, врефрижераторе. Согрей Уильяму. Давай рецепт иденьги… - он взял пальто:
        -Я быстро. Думаю, аптекарь наБрук-стрит еще незакрылся… - он отдал ребенка кузине. Прозрачные глаза Тони наполнились слезами:
        -Папе больно. Я немогу, немогу наэто смотреть… - Питеру пришлось спуститься сними накухню. Усадив девушку застол, он согрел молоко. Порывшись вшкафах, Питер нашел печенье. Поставил перед ней чашку свежего кофе, он подвинул сигареты:
        -Вернусь через четверть часа… - Уильям, наколенях уматери, причмокивая, грыз бисквит.
        -Пей кофе, - велел Питер, - иотдыхай. Я обо всем позабочусь… - напороге кухни он оглянулся. Тони сгорбилась, понежной щеке ползла слеза. Оказавшись наулице, он, почти бегом, направился ваптеку.
        Блетчли-парк
        2сентября1939
        Вбольшой столовой, напервом этаже каменного, основного здания усадьбы, было шумно. Звенели тарелки, пахло вареной фасолью игорячими тостами. Навсех армейских базах кормили одинаково, но, когда Стивен летал вШотландии, тамошние повара подавали назавтрак нетолько яйца, исосиски. ВГлазго, нааэродроме, авиаторам приносили копченую селедку, блины иоладьи, счерничным джемом, свежее, овсяное печенье, смягким сыром. Здесь завтрак оказался беднее.
        Начальник Секретной Разведывательной Службы, мистер Мензес, сказал Стивену, что вБлетчли-парке работает две тысячи человек. Майор оглядел столовую:
        -Очень, много молодежи. Мензес упоминал, что они нанимают выпускников Оксфорда иКембриджа… - сегодня, сюжных авиационных баз, через пролив, перегоняли две сотни новых бомбардировщиков. Стивен приехал вБлетчли-парк поздно вечером. Порадио передавали отчет озаседании палаты общин. Чемберлен, вдлинной речи, ни разу неупомянул обультиматуме. Лидер лейбористов, Артур Гринвуд, вответе премьер-министру, едва успел сказать: «Я говорю отимени рабочего класса», как его прервали. Консерваторы илейбористы закричали: «Мистер Гринвуд, надо говорить отимени Англии!». Парламент потребовал откабинета министров предъявить ультиматум Гитлеру. Чемберлен попросил отсрочки, ссылаясь наплохую связь сПарижем. Французский парламент собирался сегодня, всубботу.
        Стивен пил крепкий чай, посматривая набольшие часы, настене столовой, над головами группы юношей, нестарше двадцати пяти лет, вштатских костюмах. Они склонились над какими-то стопками бумаги. Один измолодых людей, темноволосый, поднял голову. Улыбаясь, он подал Стивену руку:
        -Простите мою смелость, мы официально непредставлены. Я узнал кортик… - он кивнул наавиационный китель майора Кроу. Стивен понял:
        -Я здесь, кажется, единственный человек, вформе. Увоенных разведчиков есть звания, однако, они все пиджаки носят…
        Назавтраке Стивен увидел идевушек, вплатьях, нокузины Лауры небыло. Спрашивать оней майор Кроу считал неудобным. Армейская дисциплина непоощряла подобный интерес. Стивену, все равно, ничего несказалибы. Молодой человек оказался ровесником Стивена. Он объяснил, что дружит сМаленьким Джоном. Юноша тоже учился вКембридже, надва курса старше графа Хантингтона:
        -Он ушел изматематики, - вздохнул мистер Тьюринг, - занимается работой вдругих областях. Жаль, он могбы защитить докторат. Он очень способный… - мистера Тьюринга звали Аланом. Кузен Джон, поего словам, много рассказывал осемье, упоминая икортик Ворона. Математики оживились, увидев Стивена, ипригласили майора пересесть заих стол. Они говорили овчерашнем заседании парламента. Отсрочка, выторгованная Чемберленом, истекала завтра утром. Маленький Джон был вгороде. Стивен подозревал, что кузен сидит набесконечном совещании вУайтхолле. Сматематиками они тоже говорили огрядущем начале войны. Все согласились, что Чемберлен, вочередной раз, показал полную несостоятельность.
        -Он долго напосту непродержится, - заявил кто-то, - невозможно, чтобы страну, вовремя войны, возглавлял человек три года назад испугавшийся Гитлера. Хватит политики умиротворения, Германию надо поставить наместо, раз инавсегда… - после завтрака, Стивен шел вподвал, где стояли радиопередатчики. Для переговоров сфранцузскими авиационными базами вБлетчли-парке, занеделю, разработали особый код. Мистер Деннистон, глава шифровальной школы, вчера заметил Стивену, что немцы тоже несидят, сложа руки.
        Он, недовольно, затянулся сигаретой:
        -Поляки передали результаты дешифровки немецких кодов. Тем неменее, нам пока неудалось взломать сообщения, отправляемые спомощью машины «Энигма». Это очень большая задача, атеперь… - Деннистон посмотрел начасы, - теперь непонятно, что случится спольской армией, спольской разведкой, итамошними коллегами… - порадио сообщали, что поляки сражаются свойсками Гитлера.
        ВБлетчли-парке, ночью, Стивен узнал обомбежках польских городов. Он вспомнил налет Люфтваффе наМадрид, опять увидев мертвое лицо Изабеллы. Ему дали маленькую комнату, сванной, водной изпристроек, где размещались сотрудники базы. Стивен понял, что девушки живут отдельно. Ночи здесь были тихими, носвет вокнах коттеджей нетушили. ВБлетчли-парке работали круглосуточно. Он сидел наподоконнике, покуривая, отхлебывая остывшийчай:
        -Немцы несидят, сложа руки. Они тоже читают британские переговоры, взламывают шифры. Уних много хороших математиков. Вовремя Питер уехал, ничего нескажешь… - Стивен надеялся, что, перед отлетом воФранцию, он получит разрешение, хотябы надень, остаться вЛондоне.
        Он сРождества невидел семью:
        -Лаура, взамке, усталой казалась… - он вспомнил, что кузина отправилась обратно вБлетчли-парк сразу после праздника, - теперь я понимаю, почему… - майор Кроу поднял голову. Среди звезд двигалась какая-то точка. Он хорошо знал расположение авиационных баз. Это был тренировочный полет, свосточного побережья. Стивен понимал, что немцам ничего нестоит пересечь пролив, иобрушить бомбы наЛондон. Отбаз Люфтваффе наСеверном море, достолицы, было небольше часа полета.
        -Воздушный щит, - сказал он себе, - над городом. Постоянные патрули, круглосуточные. ВИспании унас небыло радаров, асейчас появились. Будем летать внесколько смен. Нас должны предупреждать опоявлении немецкой авиации, порадио. Мы собьем их наподступах кЛондону, они неуспеют сбросить бомбы. Надо сейчас, после объявления войны, уничтожить, как можно больше немецких аэродромов. Для этого мы летим воФранцию… - заканчивая завтрак, болтая сматематиками, Стивен думал оналаженном мосте, вАмерику:
        -Аесли уГитлера есть сверхдальние бомбардировщики? Машины, способные добраться доАмерики, сракетами наборту? - ракеты, как итурбореактивные двигатели, были новой технологией. Самолеты летали напоршневой тяге, инемогли преодолеть звуковой барьер.
        -Но, если заправлять машины наавианосцах… - когда они работали над созданием воздушного моста, многие, ввоенном ведомстве, пожимали плечами:
        -Зачем? Достаточно отправить вСеверную Атлантику несколько кораблей, напостоянной основе, чтобы самолеты садились напалубы… - Стивен вспомнил сухой смешок дяди Джона:
        -Я нелетчик, нодаже я знаю, что непостроили пока авианосца, способного принять транспортные самолеты, это, во-первых. Во-вторых, одна торпеда сподводной лодки, иможно проститься скораблем… - Стивен, вечером, получил отМензеса секретную карту немецких авиационных баз. Он внимательно просмотрел листы:
        -Они бомбят Польшу саэродрома Пенемюнде, рядом сграницей. Номы туда пока летать нестанем, сосредоточимся назападе… - майор Кроу, разумеется, неспрашивал, откуда вБлетчли-парке появились эти данные:
        -Питер незря, три года, жизнью рисковал, каждый день, - восхищенно подумал Стивен, - ябы ни смог. Тетя Юджиния всегда знала, когда я вру. Констанца, тем более… - он избегал думать опокойной сестре. Стивен, иногда, тоскливо вспоминал пятна чернил натонких пальцах, коротко стриженые, рыжие волосы, иупрямые глаза, цвета жженого сахара.
        -Мисс ди Амальфи! - услышал Стивен голос Тьюринга:
        -Смотрите, кто пришел… - математик наклонился кмайору Кроу:
        -Ваша кузина вшколе шифрования языки преподает. Очень, очень, способная девушка… - Лаура закончила смену. Немцы продвинулись насто километров вглубь территории Польши. Сообщения изВаршавы приходили каждые пять минут. Она мечтала очашке кофе, иузкой койке, вкоттедже Элмерс. Начасах пробило восемь утра. Вчас дня, после обеда, начинались уроки вшколе шифрования, апотом собиралось дневное совещание. Лаура рассчитывала начетыре часа непрерывного сна, итвердо намеревалась их получить. Отец уехал, оставив ящик спродуктами. Канноли ипанеттоне она принесла наутреннее совещание, авсе остальное лежало вкомнате. Лаура делилась передачами ототца сосвоими соседками покоттеджу, тоже аналитиками.
        Лаура стояла, сподносом вруках:
        -Что он здесь делает? Он под Глазго был, зимой. Летал вКанаду… Я помню, он рассказывал, наРождество… - кузен носил авиационную форму, снашивками командира эскадрильи:
        -Он загорел, - поняла Лаура, - амы все бледные, скругами под глазами… - кузен оказался рядом. Она вдохнула запах авиационного бензина, сандала, хорошего табака. Стивен забрал унее поднос:
        -Садись, - твердо сказал майор Кроу, - я принесу тебе завтрак. Утебя перерыв? - темные волосы кузин стянула внебрежный узел. Под глазами залегли глубокие тени. Она, неудержимо, зевнула, закивав. Стивен высыпал вчашку кофе три ложки сахара. Вручив ее Лауре, майор намазал мед натосты:
        -Сахар полезен для мозга, - сообщил майор Кроу, - аофигуре можешь небеспокоиться. Она утебя отличная… - схрустом откусив тост, девушка поняла, что улыбается.
        Сити
        НаПатерностер-роу, ксеверу отсобора Святого Павла, среди бесчисленных книжных магазинов, ибукинистических лавок, пряталась закусочная без вывески. Узкие, стертые ступени вели вподвальчик, разделенный накабинки. Джентльмены могли пообедать, как принято, водиночестве. Раньше каменный пол усыпали опилки, арыбу сжареной картошкой приносили вкоричневой, промасленной бумаге.
        Настене, впотускневшей рамке, висел патент, написанный витиеватым, старомодным почерком. Избумаги следовало, что мистер Эндрю Скиннер, член Достопочтенной Компании Торговцев Рыбой, получил разрешение наторговлю вином иоткрытие, как выражался неизвестный клерк времен короля Генриха Восьмого, прилавка для жарки рыбы, нарынке Биллинсгейт. Вначале века опилки убрали. Вместо бумаги завели фаянсовые тарелки, ношаткие, деревянные перегородки, остались. Над низким залом, висел соленый, терпкий запах рыбы. Жужжали голоса, кэлектрическим светильникам поднимался сизый, табачныйдым.
        Меню здесь недержали. Скиннер подавал жареную камбалу итреску, корнуольский пирог изсардин, угрей вжеле, скартофельным пюре, глиняные горшочки сланкаширскими креветками, вмасле, смускатным орехом, крабов изНорфолка, кентских устриц, сбеконом исыром. Настолах красовались бутылки вустерского соуса исолодового уксуса.
        Питер, стоя наступенях, огляделзал:
        -Три года я здесь небыл, даже больше… - Скиннер торопился кнему:
        -Мистер Кроу! Вы онас незабыли… - уСкиннера имелся телефон. Номер, впрочем, был известен весьма немногим. Кабинки заказывали занесколько недель, закусочная никогда непустовала. Питер весь день провел вконторе «КиК», уцеркви Святой Елены, наБишопсгейт.
        Он приехал вСити ксеми утра, позавтракал вкабинете, иначал совещания. Персонал ни словом необмолвился отом, где провел последние полгода хозяин предприятия. Питер выслушал доклады начальников отделов, связался сНьюкаслом, проведя встречу стамошними работниками потелефону, ипообедал смистером Бромли.
        Деньги, отправлявшиеся вБерлин, через «Импорт-Экспорт Рихтера», вЦюрихе, небыли личными средствами Питера. Каждый месяц мистер Бромли получал определенную сумму, отневидного человека, всером пиджаке, приезжавшего вконтору адвоката, спотрепанным портфелем. Средства перечислялись насчет Питера, поступая враспоряжение компании. Питер иБромли обедали вдорогом ресторане, снакрахмаленными скатертями истоловым серебром. Закофе, мужчина, задумчиво, сказал:
        -Учитывая новости сконтинента, мистер Бромли, очень предусмотрительно, что мы заключили договор соШвейцарией. Нейтральное государство таким иостанется.
        Бесцветные глаза Бромли, заочками взолотой оправе, были спокойны. Адвокату можно было доверять. Питер попросил Маленького Джона, полгода назад, поставить Бромли визвестность оназначении швейцарских платежей. Граф Хантингтон кивнул:
        -Хорошо. Мы разделили финансовые потоки, используем разные компании, чтобы перегонять деньги поназначению… - Джон задумался:
        -Для некоторых стран, иподобный способ неподходит. ВРоссии мы впосольство средства отправляем, что более опасно… - возвращаясь отБромли вконтору, Питер подумал, что несегодня-завтра британское посольство вБерлине закроют, аперсонал эвакуируют. Такое произошло вПраге иВене, и, судя повсему, должно было случиться вПольше. Несмотря насубботу, Сити работало, улицы наполняли прохожие. Питер, подороге, купил The Times. Он прочел озавтрашнем заседании парламента, вспомнив голос матери:
        -Неслыханная вещь. Впоследний раз Палата собиралась ввоскресенье больше ста лет назад, внаполеоновские времена…
        Леди Юджиния приехала домой кполуночи. Питер провел вечер вособняке Холландов. Няня отпросилась доутра. Он принес изаптеки морфий, отправив Тони сребенком впостель. Кузина вытерла распухшие глаза:
        -Спасибо, Питер. Разбуди меня, сразу, если что-нибудь… - Тони незакончила. Пока Питер бегал залекарством, Уильям заснул. Тони хотела сама понести мальчика домой, ноПитер забрал его: «Ты устала». Они вышли изособняка Кроу. Тони, тихо, сказала:
        -Папа терпит, ноэто ужасно, Питер. Я была вИспании, вгоспиталях, я видела смерть. Я недумала, что несмогу… - она отвернулась, щелкнув зажигалкой.
        Когда они вернулись вЛондон, изБанбери, отцу стало хуже. Он, все равно, настаивал наработе. Вчера, после утренних новостей порадио, котцу приезжал Черчилль. Вособняке жили охранники, ноТони казалось неудобным просить их варить кофе. Девушка справлялась накухне сама. Они, влюбом случае, мало ели. Няня готовила для Уильяма, Тони завтракала иобедала вдетской, смальчиком. Брат, повозвращению встолицу, все время проводил вУайтхолле. Тони делала сэндвичи для охраны иврача. Отец ничего непросил, только струдом проглатывал несколько ложек бульона.
        Доктор сказал, что опухоль, излегких, распространилась напозвоночник, ипечень. Отец полусидел набольшой кровати, накрытый одеялами, бледное лицо было бесстрастным. Намозаичном столике, рядом, стояло включенное радио. Иногда врач давал ему затянуться сигаретой. Доктор объяснил, что это ничего неизменит.
        Зайдя вспальню, сподносом, Тони услышала слабый голос отца:
        -Он должен выступить порадио, Уинстон. Чемберлен пусть говорит, ему подолжности положено, нострана ждет речи короля… - Тони замерла, удвери. Отец долго кашлял, апотом прошептал:
        -Спасибо. Выброси платок, незачем девочку пугать… - Тони знала, что опухоль влегких отца распадается. ВБанбери унего несколько раз шла горлом кровь:
        -Пусть его наставник… - чиркнула спичка, - что хочет, то иделает, нонам нужен король умикрофона, суверенным голосом. Мы вступаем вневиданную доселе войну, Уинстон. Люди должны понимать, что монарх поведет их засобой… - король Георг заикался, нозанимался спреподавателем. Тони пошевелилась, бархатные портьеры зашуршали, отец оборвал себя.
        Отослав Тони, сребенком, вдетскую, Питер пошел вспальню герцога. Он невидел дяди Джона спрошлой осени идаже, сначала, неузнал его. Питер испугался, увидев исхудавшее, мертвенно-бледное лицо. Врач быстро сделал укол морфия, веки герцога дернулись, Питер наклонился над кроватью.
        -Вовремя… тебя выпустили… - морщинистые губы, коротко улыбнулись, - помнишь, что я говорил? Понынешним временам каждый порядочный человек должен посидеть втюрьме… Встретишься сЧерчиллем, когда… - герцог, казалось, впал взабытье. Радио бубнило, передавая результаты скачек. Питер, было, протянул руку крычажку. Он почувствовал прикосновение холодных пальцев:
        -Оставь… - попросил дядя Джон, - я жду… Ибуду ждать… - Питер понимал, чего ждет герцог.
        Мать, дозавтрака, зашла кХолландам. Она вздохнула, садясь влимузин:
        -Сегодня заседание депутатов отлейбористской партии. Чемберлен, послухам, собирает кабинет. Завтра все узнаем… - Питер поцеловал ее влоб: «Береги себя».
        -Тони спит… - Юджиния держала ключи отмашины, - пусть отдохнет, бедная. Маленький Джон вчера ночью появился, иопять уехал… - Питер, вечером, сказал кузине:
        -Это твой отец, Тони. Ты необязана быть всегда сильной. Ты помни, - он погладил белокурую голову Уильяма, - мы все здесь. Я здесь… - вспальне герцога он стоял уокна, оглядывая пустынную, освещенную фонарями площадь. Питер вспоминал встречу скузенами, вПраге:
        -Каждый порядочный человек должен отсидеть втюрьме. Уменя был срок, очередь заними. Авраам, скорее всего, тоже воевать начнет. Все разговоры, что британцы для Палестины хуже Гитлера, чушь. Тамошние евреи пойдут вармию, как все остальные… - Питер опасался, что его вармию никто неотпустит. Заводы «КиК» производили стратегически важные материалы:
        -Или мама опять начнет управлять. Однако она впарламенте, унее времени нет… - Скиннер принес две запотевшие бутылки холодного, белого бордо, урожая пятилетней давности иблюдо спервыми устрицами сезона.
        Маленький Джон позвонил Питеру зачас допредполагаемой встречи. Он попросил увидеться невконторе, иневБрук-клубе, авзакусочной Скиннера:
        -Мне надо возвращаться вУайтхолл, авправительстве всегда плохо кормят… - кузен вздохнул:
        -Я говорил сТони, никаких изменений… - потелефону, Скиннер прервал Питера:
        -Влюбое время, мистер Кроу. Приходите, когда хотите, кабинку я приготовлю… - граф Хантингтон шагнул внутрь. Питер разливал бордо постеклянным, простым стаканам.
        Под прозрачными глазами Маленького Джона залегли тяжелые тени. Он пожал руку Питеру:
        -Завтра Чемберлен обратится кстране… - мужчина опустился настарый, рассохшийся стул:
        -Сюжных баз пошли бомбардировщики, воФранцию… - они помолчали, Питер кивнул:
        -Это хорошо. Ты ешь, пожалуйста… - он открывал устрицы. Маленький Джон все еще слышал яростный голос дяди Джованни, витальянской кофейне, зауглом отБританского музея:
        -Ненадо мне рассказывать осемейственности! Твой отец работает… работал направительство, ты занимаешься темже. Я знаю больше десяти языков. Неделай изменя старика, мне год допятидесяти! Я подаю вотставку, ивы подпишете сомной контракт… - потушив сигарету, Джон, залпом, как лекарство, выпил бессчетную чашку горького кофе:
        -Дядя Джованни, вы инвалид. Увас наруках архивы Британского Музея, исам музей… - он осекся. Темные, втонких морщинах глаза дяди похолодели, он отчеканил:
        -Если… когда понадобится эвакуировать музей идокументы, мы сделаем все, что потребуется. Апотом я приду лично кЧерчиллю. Я его тоже знаю. То, что уменя нет ноги, мне непомешает, обещаю тебе… - посмотрев наискорки взолотистом вине, Джон почувствовал наязыке вкус цветов:
        -Я помню этот год, - отчего-то сказал граф Хантингтон, - пятилетней давности вино. Я незнал, что Скиннер держит хороший винтаж. Унас он тоже есть, взамке…
        -Иунас есть… - усмехнулся Питер:
        -Пять дюжин устриц, кромерский краб, креветки вгоршочках ижареная камбала. Икофе, конечно. Мы оба возвращаемся наработу, дорогой мой… - они, молча, устало, ели. Джон поднял голову:
        -Спасибо завчерашний вечер. Тони тяжело. Она молода, иУильям унее наруках. Я завтра дома буду, - добавил мужчина, - рядом спапой. Мне кажется… - он незакончил. Питер кивнул: «Я тоже. Мама приедет, после парламента. Король выступит?»
        Джон закурил сигарету: «Надеемся, что да». Джазовая песенка, порадио, устойки, закончилась. Веселый голос диктора сказал: «Отрывок изнового романа мистера Джона Пристли, читает автор».
        -Завтра радио переходит навоенное расписание… - Джон налил себе еще вина, - содиннадцати утра. Чемберлен выступает вчетверть двенадцатого… - принесли жареную рыбу. Питер все повторял, про себя: «Последний мирный вечер, последний…»
        Блетчли-парк
        Совещания Секретной Разведывательной Службы проходили водном изспешно возведенных бараков. Дома пронумеровали, но, посоображениям безопасности, неснабжали вывесками. Сотрудники заучили наизусть список отделов, переехавших изглавного здания. Задва месяца Блетчли-парк начал трещать пошвам. Работникам разрешили снимать комнаты всоседних деревнях.
        Окна распахнули натемный, полуночный двор, вокруг электрических ламп метались мошки. Изстоловой несколько раз приносили подносы, счаем, кофе, исэндвичами. Лауре удалось поспать, четыре часа. Девушка провела три урока, ивернулась насвой пост, ваналитический отдел. Ее ждала кипа расшифрованных радиограмм изваршавского посольства икарта Польши. Лаура преподавала новым сотрудникам французский, итальянский, инемецкий языки. Она, иногда, думала:
        -Я научилась стрелять, водить машину. Я немогу оставаться здесь. Надо подать просьбу опереводе, мистеру Мензесу… - Лаура незнала, чем хочет заниматься, нопонимала, что несможет всю войну провести между своей комнатой истолом впомещении аналитиков.
        Часы пробили одиннадцать вечера.
        Через тридцать минут, Чемберлен собирал последнее, перед объявлением войны Германии, заседание кабинета министров. Французский парламент проголосовал заультиматум Гитлеру. Вберлинское посольство ушла радиограмма стекстом ноты. Мензес, спапиросой взубах, суказкой вруке, расхаживал укарты. Они наносили обстановку каждые четверть часа. Польские войска несправлялись снапором немцев. ИзВаршавы сообщали, опочти безостановочных налетах Люфтваффе настолицу идругие крупные города. Лаура, читала оразрушениях ижертвах:
        -Кузен Аарон вПольше. Может быть, ему удалось уехать. Хотя куда, страна вблокаде. Навостоке войска Сталина… - рав Горовиц был американцем, ноЛаура подозревала, что, ни немцы, ни советские, как их называл Мензес, органы, необратят натакое внимания. Лаура знала русский язык. Она занималась скузенами, вдетстве, ипродолжала учить его вКембридже. Она, впервые, задумалась опосте вмосковском посольстве:
        -Русские станут нашими союзниками… - покачала головой Лаура, - никого вСССР непошлют. То есть пошлют, нодипломаты небудут заниматься разведкой. Союзники так непоступают. Аесли нет? - она замерла:
        -Сталин заключил сделку сГитлером, ради территорий. Если они объединятся? - Лаура записала, что надо рассмотреть итакой вариант развития событий, просчитав возможные исходы ситуации. Она, примерно, знала, численность немецкой, советской ияпонской армий, ивиды вооружения. Будущее ожидалось, мягко говоря, неутешительным, особенно вслучае, если Америка решилабы невмешиваться вевропейский конфликт.
        Накарте западную, южную исеверо-восточную границу Польши пронзали жирные, черные стрелы. Насевере четвертая армия генерала фон Клюге резала Польский Коридор, как острый нож, горячее масло. Передовые части продвинулись больше, чем нашесть миль отграницы истояли перед рекой Вистулой.
        Польский Коридор, всамом узком месте, был шириной вкакие-то пятнадцать миль. Данциг захватили впервый день войны. Третья армия фон Кюхлера, двигаясь изВосточной Пруссии наВаршаву, подошла креке Нарев. Танки генерала фон Рейхенау форсировали Варту. Порасчетам Лауры, через два дня левое крыло его армии должно было оказаться уЛодзи. Немецкие самолеты бомбили польские аэродромы. Мензес, недовольно, сказал:
        -Савиацией наши союзники, кажется, могут проститься, впрочем, как искоммуникациями. Мисс ди Амальфи, как вы называете эту стратегию? - Лаура поморщилась, отхлебнув холодного кофе: «Нея, мистер Мензес, апокойный генерал-фельдмаршал Альфред фон Шлиффен. Он разработал план войны Германии надва фронта, против Франции, иРоссии… - она поднялась, махнув рукой. Мужчины еще вставали, подовоенной, как подумала Лаура, привычке.
        -Блицкриг, или молниеносная война… - Мензес передал ей указку:
        -Вовремена фон Шлиффена бронетанковых соединений несуществовало. Авиация только начинала развиваться. Сейчас… - Лаура очертила круги рядом сострелами, - при постоянных бомбежках тыловых частей, при разрыве коммуникаций иразрушении железных дорог, при, том, что танки, сучетом теплой, сухой погоды продвигаются натридцать миль задень, через три недели немецкие войска окружат Варшаву.
        -Ноостанутся очаги сопротивления, мисс ди Амальфи, - возразил кто-то изаналитиков, - котлы, где польская армия будет сражаться.
        -Сопротивление может длиться, какое-то время, - согласилась Лаура, - ноплан блицкрига предполагает неожиданные, быстрые прорывы танковых соединений, втыл противника, при поддержке авиации. Хаос иразрушения деморализуют армию, она теряет боеспособность… - Лаура перешла кбольшой карте Европе:
        -Скорее всего, Гитлер, закончив сПольшей, бросит войска назапад. Он пойдет наФранцию через Арденны… - коллеги зашумели:
        -Никто, никогда недвинет танки вгоры, мисс ди Амальфи. Даже Гитлер, сего презрением ктрадиционной стратегии ведения войны… - Лаура, упрямо, покачала головой:
        -Немцы направят танки вобход линии Мажино, ссевера, через Бельгию… - она увидела накарте маленькую точку:
        -Мон-Сен-Мартен. Если все пойдет, как я предсказываю, он окажется наострие немецкого прорыва. Очем я? Гитлера никто недопустит вБельгию, даже намилю.
        -СоСталиным он воевать небудет… - Лаура вернула указку Мензесу, - завтра я представлю доклад овозможном развитии событий… - они заговорили опольском военно-морском флоте. Неделю назад, под нажимом Британии, Польша отправила три современных эсминца вЭдинбург, где они благополучно пришвартовались.
        -Ксожалению, - кисло заметил Мензес, - это, видимо, все, что останется отпольского флота. СБалтики сообщают, что немцы бомбили порт Гдыни, самолеты расстреливают корабли… - перед тем, как отпустить их, Мензес заметил, что польский генеральный штаб рассматривает варианты переброски вБританию разведывательного отдела, воглаве слюдьми, доначала войны, взламывавшими немецкие коды.
        -Это нам очень поможет, - подытожил начальник, - ивообще, поляки несобираются сдаваться. Будет организовано правительство визгнании, силы сопротивления… - он обвел глазами аналитиков:
        -Все, кроме ночной смены, свободны дошести утра. Здесь остаются… - он перечислял фамилии. Лаура поняла:
        -Незря летом взяли аналитиков изпольских эмигрантских семей. Польских, еврейских. Людей, знающих тамошние языки. Мензес, наверняка, отправит их навосток, эмиссарами отсекретной службы, после падения Варшавы… - никто несомневался, что Польше осталось недолго.
        Британия иФранция, судя повсему, несобирались посылать войска встрану. Вся поддержка союзников заканчивалась переброской британских бомбардировщиков наконтинент. Выйдя избарака, Лаура щелкнула зажигалкой. Горло болело отсигарет икофе. Хронометр показывал час ночи. Ночная смена отправилась вниз, впомещение рядом скомнатой, где стояли радиопередатчики. Вшесть утра они возвращались вбарак, набыстрое, утреннее совещание, изавтрак. Дежурство Лауры начиналось ввосемь. Унее оставалось пять часов насон.
        -Теплая, сухая погода… - девушка подняла голову, глядя накрупные, деревенские звезды:
        -Наконтиненте похожий прогноз. НоГитлер нестанет воевать надва фронта, хотя план давно разработан. Двести бомбардировщиков, сфранцузской авиацией, капля вморе. Отсюда час полета донемецких аэродромов, насевере страны. Лондон защитят, непременно… - выбросив сигарету, она пошла через двор. ДоЭлмерса было десять минут, поуединенной тропинке, среди густого подлеска. Обе усадьбы круглосуточно охранялись.
        Лаура вдохнула свежий аромат травы, услышала, шелест листьев, под легким ветром. Барак, где помещался тир, стоял уворот большой усадьбы. Вокнах горел свет, Лаура услышала щелчки выстрелов. Ей захотелось, ощутить спокойную, знакомую тяжесть браунинга. Инструктор ее хвалил, Лаура оказалась очень меткой.
        -Потому, что я час рассуждала овоенной стратегии немцев… - она мягко нажала наручку двери, - мне надоело разговаривать. Хочется заняться делом… - Лаура узнала широкую, сильную спину, вголубовато-сером, авиационном кителе. Кузен, сняв наушники, обернулся:
        -Кузина Лаура? Закончилось совещание? - Стивен весь день провел урадиопередатчика, проверяя, как идет операция попереброске самолетов. Связавшись сЛондоном, он получил приказ собираться. Ему неразрешили заглянуть встолицу. Завтра днем майор Кроу покидал Англию, воглаве, оставшейся набазе Бриз-Нортон эскадрильи:
        -Завтра Чемберлен объявит овойне… - Стивен смотрел втемные глаза, - Лаура говорила, что дядя Джон при смерти. Теперь инезнаю, когда семью увижу… - она попыталась улыбнуться:
        -Да, дошести утра я свободна. Хотела пострелять, насон грядущий… - Лаура кинула взгляд всторону мишеней:
        -Летчики обычно плохо управляются соружием… - она указала набраунинг, вруке Стивена.
        -Я исключение, - кузен протянул ей пистолет. Заокном Лаура слышала чьи-то шаги, совсем по-летнему трещали сверчки. Пахло пороховой гарью. Верхняя пуговица простой, хлопковой блузки расстегнулась. Сбросив льняной жакет наотполированный прилавок тира, она приняла отСтивена оружие. Лаура закатала рукава блузки. Он увидел тонкое запястье, спростым, кожаным ремешком часов. Волоски наруке золотились всвете ламп.
        -Вы загорали… - зачем-то сказал Стивен. Лаура кивнула:
        -Летом было меньше работы. Мы ходили нареку, катались налодке… - она слегка расставила стройные ноги, втуфлях нанизком каблуке. Девушка, одной рукой насадила наголову старые наушники. Второй пары здесь небыло. Стивен, невольно, вздрогнул. Крепкие, длинные пальцы, уверенно сжимали рукоять пистолета. Она выбила десять издесяти. Стивен усмехнулся, подойдя ближе:
        -Очень хорошо, кузина… - над верхней губой блестели капельки пота. Она тяжело дышала:
        -Два года ничего небыло… - сильные пальцы легли поверх ее руки. Стивен успел сказать себе:
        -Нельзя, нельзя. Она родственница. Она нетакая, как девчонки, натанцах, вкино. Почти год ничего неслучалось… - налаживая воздушный мост, майор недумал оподобном, когда возвращался изполетов, где каждую минуту экипаж рисковал жизнью. Они засыпали, едва оказавшись накойках. Загод Стивен недобрался доГлазго, даже навыходных.
        Пистолет, сгрохотом, упал напол. Она мотала темноволосой головой, пальцы шарили попуговицам кителя. Затрещала юбка, лопнули шелковые подвязки начулках. Легко подхватив девушку, Стивен усадил ее наприлавок. Он опустился наколени, забыв, что окна тира открыты. Лаура застонала, привлекая его ксебе, запустив пальцы вкаштановые, коротко стриженые волосы:
        -Одна ночь. Завтра он уедет, воФранцию… - девушка заметила блеск серого металла наего пальце. Лаура закрыла глаза: «Одна ночь».
        Мэйфер
        3сентября1939
        Радио намозаичном столике молчало, ветер вздувал легкую занавеску. День оказался солнечным, ясным. Внизу, впарке, шумели дети. Маленький Джон сидел уизголовья кровати отца, держа холодную, сухую руку. Водиннадцать утра радио прервало регулярные передачи. Диктор сказал: «Через четверть часа кнации обратится премьер-министр, Невилль Чемберлен иего величество король Георг».
        Медленно, размеренно тикали часы. Уильям лепетал: «Деда, деда…». Тони, сребенком, устроилась надругой стороне кровати. Отец улыбался, ноДжон видел боль взапавших глазах. Уильям смеялся: «Бай-бай…». Джон понял, что сестра, извсех сил, старается неплакать. Отец гладил белокурые, мягкие локоны мальчика. Джону всегда казалось, что племянник напоминает кого-то знакомого. Мужчина говорил себе:
        -Он просто наТони похож. Только глаза унего серые. Интересно, испанцев мало светловолосых. Впрочем, Тони неупоминает оботце Уильяма. Только сказала, что он погиб, навойне. Может быть, он тоже служил винтербригадах. Француз, американец, русский… - когда Тони вернулась домой, отец велел Джону ничего сней необсуждать.
        -Инебуду, - пообещал себе мужчина, - даже после того, как папа… Тони двадцать один. Она оправится, выйдет замуж. Станет преподавать, писать… - сестра, летом, получила степень бакалавра истории, вКембридже иначала магистерскую диссертацию:
        -Деда… - Уильям потянулся кгерцогу - деда спать… - зевнув, он положил голову наплечо деда. Отвнука пахло молоком ичем-то сладким:
        -Как отДжона, отТони, когда они малышами были. Мой хороший мальчик… - попросил Джон, - пусть он незнает горя, инесчастий. Спасибо Тебе, Господи, что дал мне увидеть внука… - боль ушла. Утром врач сделал укол морфия. Герцог шепнул:
        -Дополудня хватит, апотом… - он незакончил. Сын приехал домой нарассвете, Тони смалышом еще спали. Джон выпил чашку кофе, уизголовья отца, рассказывая озаседании кабинета. Вдевять утра, поберлинскому времени, посол Его Величества, нааудиенции уминистра иностранных дел Риббентропа, вручал ноту, объявляющую войну Германии.
        -Сейчас вручает… - подумал герцог. Он взял пухлую, теплую ручку внука. Пальцы были липкими:
        -Уних всегда так… - Тони увидела, что бледные губы отца разомкнулись. Он указал глазами надверь. Девушка, взяв сына, заставила себя невсхлипывать:
        -Пойдем, Уильям. Дедушка устал, ему надо поспать. Миссис Брендан тебя умоет. Поиграешь впарке, сновыми формочками, тележкой… - няня, пожилая, деловитая женщина, относилась кдевушке, как ксобственной внучке, ноназывала Тони: «Леди Холланд».
        Няня вернулась отсына, изИслингтона, вчера утром. Невестка миссис Брендан благополучно родила сына. Няня заметила:
        -Увсех мальчики, войны неминовать. Отдохните, леди Холланд, - велела женщина, - прогуляйтесь помагазинам. Навас лица нет… - Тони добрела доHarrods. Купив Уильяму игрушек, девушка выпила чашку кофе спирожным. Она безучастно просмотрела каталог осенней коллекции:
        -Виллем возвращается вРим. Надо взять маленького, поехать вИталию, встать наколени, перед ним. Он меня простит, он снимет обеты. Унас ребенок, мы родители, мы любим, друг друга… - вкафе, куря сигарету, Тони напомнила себе, что Британия будет воевать сИталией:
        -Неважно, - разозлилась девушка, - Португалия нейтральная страна, Швейцария тоже. Мой испанский паспорт впорядке. Доберусь доЛиссабона или Цюриха, впишу вбумаги Уильяма, вконсульстве, ипоеду вРим… - Тони невыбрасывала записку отПетра, полученную вБарселоне, сбезопасным адресом некоей фрау Рихтер, вЦюрихе. Тони понимала, что это резидент советской разведки. Она сама незнала, почему оставила листок, вложив его виспанский паспорт, спрятав среди университетских бумаг. Тони несобиралась им пользоваться. Ей хотелось забыть Петра, вкупе сгауптштурмфюрером фон Рабе ибольше никогда оних невспоминать.
        -То есть штурмбанфюрером, - поправила себя Тони, - Питер сказал, что он получил новое звание. Продвигается послужбе, мерзавец… - Тони, иногда, снились холодные, голубые глаза немца. Она чувствовала длинные, ловкие пальцы, шарящие поее груди. Девушка сжимала руки вкулаки:
        -Он вовсем виноват. Я его найду, иубью, клянусь. Мы сВиллемом поженимся, все будет хорошо. Мне просто надо добраться доРима.
        Тони дошла додетской, глотая слезы, иотдала сына няне. Уильям потянулся кней: «Мама сомной!». Тони пообещала:
        -Я приду, милый. Дедушка… дедушка ляжет спать, я приду… - вкоридоре она прислонилась кстарому, позапрошлого века, гобелену, настене:
        -Папа… папочка, зачем… - нанее повеяло запахом сандала. Тетя Юджиния выглянула изспальни:
        -Чемберлен говорит… - лазоревые глаза Юджинии припухли. Ей надо было вернуться вПалату. Утром, назаседании депутатов отлейбористской партии, они получили текст будущей речи премьер-министра. Юджиния прочла его герцогу, приехав наГанновер-сквер. Она отпустила Маленького Джона побриться ипозавтракать, аТони, накормить ребенка. Леди Кроу сидела, держа одной рукой отпечатанные листы, гладя знакомые пальцы:
        -Все, для чего я работал, все, начто я надеялся, все, вочто я верил, втечение моей жизни, посвященной служению стране, сейчас рухнуло. Единственное, что мне остается, это посвятить все оставшиеся уменя силы приближению победы, вделе, ради которого мы жертвуем всем, что унас имеется… - герцог, одним дыханием, сказал:
        -Хорошо… Черчилль стобой поговорит, позже… Неотказывайся отего предложения… - леди Кроу прижалась губами кего бледной щеке: «Небуду, милый. Отдыхай, пожалуйста. Я тебя люблю…»
        -Я тоже… - прошелестел он, лицо Джона исказилось отболи. Юджиния позвала врача, сморфием.
        Вспальне было тихо. Питер стоял уокна, глядя намать, обнимающую Тони. Девушка плакала. Врадиоприемнике звучал надтреснутый голос Чемберлена:
        -Мы вступаем вэту войну счистой совестью. Мы сделали все, для того, чтобы добиться мира… - морщинистые веки Джона даже недрожали. Он лежал, слушая премьер-министра:
        -Еще немного. Его величество выступит, итогда можно… Мальчику я все сказал. Пусть Джованни работает вБлетчли-парке, он пригодится… - сын доложил опопытках немецких офицеров, недовольных политикой Гитлера, вступить вконтакт сразведкой Британии. Встречу назначили вноябре, вприграничном городке Венло, вГолландии. Джон едва заметно кивнул:
        -Хорошо… Поезжай, возьми Звезду, навсякий случай. Она местная, она все знает… Ради спокойствия… - он увидел упрямый блеск вовзгляде сына:
        -Жалко, что отмальчика внуков недождался… Хотябы Уильяма Господь мне дал… - Чемберлен закончил говорить. Диктор откашлялся:
        -Его величество король Георг обратится кстране, изБукингемского дворца…
        Понастоянию Черчилля, речь монарха начали писать занесколько дней допервого сентября. Чемберлен, правда, скептически относился квозможности выступления короля. Все знали, что Георг плохо говорит напублике, нодругого пути несуществовало. Джон вспомнил:
        -Радио передает его слова вовсе колонии… ОтКанады доАвстралии. Господи, дай нам сил пережить войну, дай сил победить… Питер рассказывал, оДахау, одругих лагерях… - он опять вернулся кмыслям овстрече вГолландии:
        -Надобы уберлинской группы проверить, что заофицеры… Война началась, сосвязью будет плохо, даже через Голландию… Мы победим, - твердо сказал себе Джон, - правда на, нашей стороне… - радио молчало. Он услышал глухой, низкий голос:
        -Вмрачный час, может быть, самый важный внашей истории, я обращаюсь сэтими словами ккаждой семье нашей страны… - король почти незаикался.
        -Хорошо… - облегченно подумал Джон, - он хорошо говорит, как надо… - герцог нашел всебе силы дослушать доконца:
        -Тогда, спомощью Всевышнего, мы победим… - он сжал руку сына, потрогал пальцы дочери: «Победим. Обязательно». Ресницы дрогнули, одеяло нагруди приподнялось иупало. Голова свесилась набок, мертвые, прозрачные глаза смотрели вдаль. Юджиния вытерла щеки ладонью. Она подняла Тони спостели, позвав сына:
        -Мне вПалату надо. Маленький Джон… то есть его светлость здесь остается. Последи заТони… - Питер осторожно увел девушку. Герцог, склонив светловолосую голову, прижал руку отца кгубам. Джон застыл, недвигаясь. Юджиния обняла его заплечи:
        -Ненадо, ненадо, милый. Он нестрадал. Он ушел счастливым, вы были рядом… - Юджиния смотрела внеожиданно спокойное, мертвое лицо. Голос диктора сказал:
        -Расписание программ, всвязи сначалом войны, меняется… - всквере звенели детские голоса. Герцог вздохнул:
        -Спасибо, тетя Юджиния. Езжайте вПалату, я все сделаю… - леди Кроу иврач тихо вышли. Джон, зачем-то укутав отца одеялом, расплакался, уткнувшись лицом вего плечо: «Папа, папа…»
        База королевских ВВС Бриз-Нортон
        НаГанновер-сквер, вобоих особняках, трубку никто неподнимал. Майор Кроу стоял учерного, бакелитового телефона, висевшего настене штаба авиационной базы. Он услышал овойне напоследнем совещании перед вылетом эскадрильи, назначенным наполдень. Начальник базы включил радио, летчики затихли. Говорил Чемберлен, потом раздался голос короля. Стивен вспомнил:
        -Я обращаюсь сэтими словами ккаждой семье нашей страны, ко всем людям, как будтобы я переступил порог, иувиделся свами лично… - они необсуждали речь, все было понятно. Вечером, саэродрома под Реймсом, куда ушли бомбардировщики, поднялись ввоздух эскадрильи, для первого налета нанемецкие базы. Французы объявили полную мобилизацию. Коктябрю наЗападный фронт прибывали четыре английские пехотные дивизии. Услышав омобилизации, Стивен подумал опарижских родственниках:
        -ИзРеймса позвоню Теодору. Он дома, вармию его незаберут. Ему почти сорок. Добровольцем он непойдет, самериканским гражданством. Он, наверное, билеты натрансатлантический лайнер покупает. Тем более, унего невеста, актриса… - Стивен видел фильмы смадемуазель Аржан ивсегда, невольно, ей любовался:
        -Мишель будет воевать… - он вспомнил отете Жанне:
        -Теодору мать надо изФранции увозить. Сегодня вечером узнаю, как уних дела. Свяжусь сним довылета, - напомнил себе майор, - малоли что случится… - Франция, совместно сБританией, атаковала немецкую границу накоротком участке отРейна доМозеля, длиной всемьдесят миль. Действия вдругих местах нарушилибы нейтралитет Бельгии иГолландии. Стивен успокоил себя:
        -Мон-Сен-Мартен иАмстердам нетронут. Гитлер несобирается наних нападать. Мы скоро разобьем немцев, даже если Польша неустоит… - начальник генерального штаба Айронсайд иглавный маршал авиации Ньюэлл рано утром улетели воФранцию, для организации наступления. Флот, как инапрошлой войне, базировался вгавани Скапа-Флоу, наОркнейских островах, подальше отнемецких подводных лодок ибомбардировщиков. Однако было ясно, что скоро начнутся налеты немцев наЛондон. Больше, чем двести машин, наконтинент они отправить немогли, нельзя было оголять оборону страны. Они получили разрешение атаковать немецкие военные корабли иавиационные соединения, буде такие встретятся напути вРеймс.
        Приехав домой, Стивен загнал машину вгараж деревенского коттеджа. Майор, быстро побрившись, даже нестал раскладывать вещевой мешок. Кроме формы, авиационного комбинезона, кортика, икольца напальце, больше уСтивена ничего небыло. Он, все-таки, взял сполки книгу французского летчика, Экзюпери.
        Майор вспомнил покойного Янсона:
        -Занего я тоже отомщу, - пообещал Стивен. Он погладил потрепанную обложку:
        -Экзюпери будет воевать, как все мы… - рядом стомиком Стивен устроил маленький, семейный альбом, сединственной фотографией сестры. Констанцу, при жизни, почти неснимали, изсоображений безопасности. Фото сделали напервом курсе вКембридже. Констанце исполнилось четырнадцать. Он смотрел накоротко стриженые, рыжие волосы, наупрямый, острый подбородок. Нахрупкой шее виднелась цепочка медальона:
        -Он тоже погиб… - Стивен, осторожно, коснулся лица сестры:
        -Прости, что я тебя незащитил… - он запер дверь коттеджа, оставив ключи удежурного почасти. Вслучае смерти майора их должны были передать вЛондон, тете Юджинии.
        Он уехал изБлетчли-парка рано утром, недожидаясь завтрака. Здесь было всего сорок миль добазы Бриз-Нортон. Оказавшись наразвилке дорог, Стивен посмотрел начасы. Майор остановился упервой попавшейся закусочной. Ему пожарили сосиски, сбеконом ияйцами, сварили кашу, иподогрели тосты. Зачашкой крепкого чая, покуривая сигарету, Стивен убеждал себя, что надо, сбазы, позвонитьей:
        -То есть Лауре. Надо позвонить, сказать правду. Иначе бесчестно. Нокак потелефону подобное говорить… - они выскользнули изтира, кое-как приведя себя впорядок. Охранники, уворот, добродушно позвали: «Мисс ди Амальфи! Майор Кроу вас провожает?». Стивен видел, что ее смуглая щека зарделась. Лаура сглотнула:
        -Да, майор скоро вернется… - он вернулся только через два часа. ВЭлмерс идти было невозможно, иоставаться вБлетчли-парке, тоже. Обе усадьбы переполняли люди. Заворотами Лаура шепнула:
        -Я знаю место. Пойдем, пойдем… - девушка потянула его заруку. Высокая трава пахла свежей росой, вкронах деревьев перекликались ночные птицы. Она была близкая, горячая, распущенные, темные волосы упали наспину. Стивен прижал ее спиной кстволу дерева. Она бросила жакет наземлю, рванув ворот блузки:
        -Еще, еще. Неуходи, останься… - добравшись докомнаты, Стивен зажег лампу. Нашее остался след отее поцелуя. Он потер руками лицо. Девушка обнимала его, шепча что-то неразборчивое, прижимаясь головой кгруди:
        -Я знаю, что ты улетаешь. Больше ничего неслучится. Просто, чтобы стало легче, нам обоим… - Стивен понимал, что она хочет услышать отнего другое, нонемог ничего сказать. Он простился сЛаурой увхода вусадьбу Элмерс. Стивен помнил жадный, долгий поцелуй:
        -Спасибо тебе, спасибо… - взакусочной, расплатившись, он вздохнул:
        -Надо было остаться, увидеть ее, извиниться… - он держал телефонную трубку. Наполе техники копошились убомбардировщиков. Летчики покуривали, собравшись вкружок.
        -Дядя Джон при смерти… - Стивен набрал номер дяди Джованни, наБрук-стрит. Хоть кто-то должен был оказаться дома, ввоскресный день. Никто неотвечал. Стивен вспомнил телефон кабинета дяди, вБританском музее:
        -Это ее отец… - он почувствовал, что краснеет, - мы сней взрослые люди, ей двадцать шесть. Унее был кто-то, хотя это ивовсе немое дело… - Стивен слушал гудки. Дядя Джованни все,же подошел ктелефону. Он сказал майору Кроу, что герцог умер, сегодня утром. Кузены, оба, вернулись наработу, тетя Юджиния уехала впарламент, аТони лежала. Дядя Джованни собирался наГанновер-сквер. Похороны назначили через три дня, вБанбери:
        -Мне, как видишь, тоже надо было вмузей прийти, - Стивен услышал щелчок зажигалки, - чтобы организовать подготовку, вслучае… - дядя незакончил. Майор Кроу понимал, очем идет речь. Лондонские музеи эвакуировали, вожидании немецких авиационных налетов. Он решил ничего неговорить дяде овизите вБлетчли-парк. Майор попросил передать соболезнования кузенам:
        -Я наконтинент лечу, - сказал Стивен, - вы понимаете…
        -Я все понимаю, милый… - ответил Джованни:
        -Будь осторожен, пожалуйста, ивозвращайся домой. Сообщи полевую почту… - Стивен положил трубку нарычаг:
        -Полевая почта, да. Теперь это так называется… - он переоделся влетный комбинезон, сошлемом. Вещевой мешок лежал вкабине бомбардировщика. Машина была новой, сиголочки, только что сконвейера, полностью заправленной. Бензин они получали изНьюкасла, сзаводов «КиК».
        -Питера никто вармию неотпустит… - присев наподоконник, Стивен закурил последнюю, перед Реймсом, сигарету:
        -Он варит сталь, добывает уголь, делает бензин… - вчистом, ясном небе кружил черный ворон. Метеопрогноз был отличным, над проливом ожидалась хорошая погода:
        -Через полтора часа окажемся наместе… - Стивен поднялся:
        -Напишу ей изФранции. Скажу, что ошибся. Ничего непроизойдет, я был осторожен. Просто слабость, мимолетная. Надо ждать любви, как уменя, сИзабеллой покойной… - выйдя напорог штаба, он скомандовал: «Помашинам!»
        Банбери
        7сентября1939
        Лимузин леди Юджинии вымыли изаправили. Вчерной краске отражалось яркое, утреннее солнце. Герцог, втраурном костюме, сидел накаменном подоконнике библиотеки, держа фарфоровую чашку скофе. Питер устроился забольшим, дубовым столом, обложившись бумагами. Мистер Бромли уехал первым поездом вЛондон, вскрыв иогласив последнюю волю покойного. Маленькому Джону переходил майорат, Тони назначались пожизненные выплаты, Уильяму дед завещал дом вСаутенде ибанковский вклад. Средствами управляла контора Бромли. Подостижении восемнадцати лет, юноша мог получить деньги наруки. Опекуном Уильяма, пораспоряжению деда, стал его дядя.
        Тихие похороны прошли вчера. Вгазетных объявлениях указывалось, что вместо цветов, семья просит посылать пожертвования военному госпиталю вЧелси иКоролевскому Фонду поисследованиям рака. Напогребение приехал сэр Уинстон Черчилль. Они следи Кроу заперлись вкабинете герцога, разбирая бумаги. Питер подозревал, что мать, сновым Первым Лордом Адмиралтейства, обсуждает будущий пост вправительстве, носпрашивать ничего нестал. Маленький Джон, сЧерчиллем иледи Юджинией возвращался вЛондон. Его ждали наЛадгейт-Хилл. Леди Кроу должна была завтра оказаться впарламенте. Дядя Джованни тоже ехал сними.
        Маленький Джон повернулся кПитеру:
        -Хорошо, что мы коллекцию Холландов государству отдали. Семейные портреты иценные книги сманускриптами я вподвал отправлю… - Питер отложил ручку:
        -Никто нестанет бомбить Банбери, Джон. Это неЛондон. Военных баз поблизости нет… - дядя Джованни сказал, что Британский музей, Национальную Галерею, игалерею Тэйт готовят кэвакуации. Оставшись сгерцогом наедине, закофе, он добавил:
        -Потом ты позвонишь вБлетчли-парк, мистеру Мензесу, скоторым я шапочно, благодаря Лауре, знаком, иустроишь нашу встречу.
        Маленький Джон сидел сзакрытыми глазами.
        Новости изПольши приходили неутешительные. Армия, под ударами немецких частей, откатывалась навосток. Авиация, вернее то, что отнее осталось, пока дралась снемцами ввоздухе, новсе понимали, что это ненадолго. Британское посольство вВаршаве готовилось котъезду. Он телеграфировал Меиру, вВашингтон идождался ответа. Завечерним обедом, Джон, облегченно, сказал:
        -Аарон вбезопасности. Он уехал вЛитву, впервый день войны, сэшелоном польских евреев.
        Столовую освещали тяжелые серебряные канделябры. После войны взамок провели газ иэлектричество, нопокойный отец предпочитал, есть при свечах. Большой зал, сгобеленами иткаными панно времен королевы Елизаветы они открывать нестали. Застолом сидело всего четверо. Черчилль приезжал прямо кпохоронам. Тони, сребенком иняней, ела вдетских комнатах. Обед подали вмалую столовую, обставленную встиле Уильяма Морриса, при герцогине Полине. Юджиния посмотрела наМаленького Джона, поверх бокала сбордо: «ВПольше миллион евреев».
        -Я знаю, тетя Юджиния, - Джон повертел вилку. Еще он знал, что сегодня, пятого сентября, гитлеровские войска находились вдвух сотнях милях отВаршавы:
        -Я знаю, - повторил он, переведя разговор назавтрашние похороны.
        Джон, несмотря насмерть отца, все время, возвращался мыслями кбудущей встрече вВенло, вГолландии. Напервый взгляд все было безопасно. Сбританской разведкой вошел вконтакт один изполитических беженцев, живущих вНидерландах, некий доктор Франц Фишер, социалист. Он утверждал, что действует попоручению группы офицеров немецкого генерального штаба, недовольных политикой Гитлера. Питер, повозвращению изГермании, докладывал оподобных настроениях вармии. Они решили, что Фишеру можно верить. ВВенло, кроме Маленького Джона, ехали резиденты британской секретной службы вГолландии, Бест иСтивенс. Больше никого он брать ссобой нехотел. Джон, снеудовольствием, услышал приказ отца отправить туда Звезду.
        -Ей что навстрече делать… - размышлял Маленький Джон:
        -Она содержит безопасную квартиру, работает напередатчике. Ивообще, она женщина… - он посмотрел накаштановую голову Питера: «Ты говорил, что наш друг, сначалом польской кампании, переходит вСС?»
        Питер нажал кнопку портативного арифмометра:
        -Повозрасту, ему год остался, ноГиммлер сделал исключение, вего случае. Он будет работать вадминистративно-хозяйственном управлении, заниматься лагерями… - лазоревые глаза Питера помрачнели:
        -Они собираются возводить вПольше новые Дахау иБухенвальд… - Джон вздохнул:
        -Скорее всего, он сейчас навостоке. Сним никак несвязаться. СТеодором тоже… - позавчера майор Кроу позвонил изРеймса, савиационной базы. Выяснилось, что кузен Мишель получил звание капитана, нонемог отправиться нафронт. Теодор имадемуазель Аржан застряли где-то наКорсике. Мишель нехотел уезжать изПарижа, непередав тетю Жанну напопечение сына.
        -Она вдеревне… - удивился Питер. Юджиния кивнула:
        -Вдеревне. Новсе равно, так безопасней. Мишель звонил вАяччо, впрефектуру. Он даже незнает, где находится вилла, что Теодор строит. Вице-президент компании Ситроен, заказавший здание, сейчас вАмерике. Мишель пытается его найти. Мне тоже туда никак непоехать… - Чемберлен сформировал новый, военный кабинет. Парламент заседал, чутьли ни круглосуточно.
        -Еще чего нехватало, - буркнул Питер, наливая матери вина:
        -Немецкие подводные лодки исамолеты шныряют впроливе. Расстреливают мирные суда… - впервый вечер, после объявления войны, вИрландском море торпедировали пассажирский лайнер «Атения». Корабль шел изЛиверпуля вМонреаль. Движение потрассе было оживленным, пассажиров спасли, нонаследующий день три британских торговых корабля потопили вБискайском заливе. Одним изпервых распоряжений Черчилля стал приказ обобязательном конвоировании, мирных судов. Джон знал, что военных кораблей отчаянно нехватало.
        Питер вернулся кработе. Джон вспомнил разговор, сдядей Джованни:
        -Если надо научиться обращаться срадиопередатчиком, - отрезал мужчина, - я это сделаю. Ты понял меня, доРождества я должен оказаться вБлетчли-парке. Видишь, - он похлопал покостылю, - я непрошу послать меня наконтинент, ноя хочу быть полезным ибуду. Отправлю коллекции назапад, вУэльс, иприсоединюсь кЛауре… - он ловко поднялся: «Пошли вбиблиотеку. Я отберу наиболее ценные издания. Надо упаковывать книги испускать вподвалы».
        После похорон, Питер ехал насевер, вНьюкасл. Стали для военных верфей ибензина для самолетов требовалось много. Он считал, иногда записывая что-то вблокнот. Джон думал, что прибалтийским странам, судя повсему, недолго осталось:
        -Сталин их приберет крукам, аГитлер невмешается. Надо, чтобы Аарон неторчал вЛитве, ауехал куда-то еще. Он американец. США, пока что, нейтральная страна. Например, вШвецию, где Наримуне подвизается. Давно мы сним невстречались, сКембриджа… - Джон вспомнил вечеринку, где Лаура играла Шопена, темные, мягкие, сзолотистыми искорками волосы девушки:
        -Эстер меня нелюбит, иникогда неполюбит. Она профессора Кардозо помнит… - Джон, невольно, покраснел. Эстер, напрямую, неговорила подобных вещей, ноДжон, все время, чувствовал, что женщина сравнивает его сбывшим мужем. Джон боялся, что сравнение окажется невего пользу:
        -Поеду вВенло, иобъяснюсь, - решил он, - раз инавсегда. Незачем рисковать, сидеть вГолландии. Гитлера мы разобьем, новсе равно, Эстер слишком близко кфронту. Иона, идети. Мальчиков можно вМон-Сен-Мартен отправить. Дядя Виллем итетя Тереза обрадуются. НоЭстер никогда натакое непойдет… - Джон покачал головой:
        -Она никогда неоставит детей, неуедет вАнглию. Иее бывший муж, еще вМаньчжурии. Даже если он вернется вЕвропу, он недаст согласия навывоз детей. Тем более недаст, если мы сЭстер поженимся… - Джон, иногда, мечтал обраке, нообрывал себя: «Никогда подобного неслучится».
        Пошарив настоле, Питер щелкнул зажигалкой:
        -Значит, теперь Тони может оформить паспорт Уильяму только ствоего согласия?
        Он откинулся вкресле, выпустив сизый дым, помешивая серебряной ложечкой вчашке. Джон, кисло, отозвался:
        -Учитывая, какбы это сказать, недавнее прошлое, папа, видимо, посчитал, что так надежней. Да икуда ей ездить, война надворе… - Питер выровнял стопу бумаг:
        -Небудь кней слишком строг, Джон. Она талантливый человек, автор книги. Писатели непохожи напростых смертных. Тем более, - мужчина усмехнулся, - нам подвадцать четыре, мы взрослые люди. Тони молодая девушка. Вмолодости все совершают ошибки. Например, фашизмом увлекаются… - он подмигнул Джону:
        -Молодцы, что Мосли, иДиану арестовали. Юнити, я смотрю, решила вГермании остаться. Скатертью дорога, - почти весело сказал Питер. Впервый день войны Мосли иДиану препроводили втюрьму Холлоуэй, поновому приказу, отменяющему принцип habeas corpus для тех, кто разделял фашистские взгляды.
        -Именно, - Джон соскочил сподоконника:
        -Твоя мама исэр Уинстон умашины. Идядя Джованни вышел. Ты, мой дорогой, свое отсидел… - он потрепал кузена поплечу:
        -Спасибо, что остаешься здесь. Тони сейчас ненадо быть одной… - Питер, через два дня, уезжал изБанбери вНьюкасл. Он отказался отличного вагона исамолета «КиК». Питер заметил:
        -Ненадо зря тратить уголь ибензин, они нужны стране. Я прекрасно доеду третьим классом… - они спускались покаменной лестнице, среди доспехов Холландов, изнамен сгербами, среди портретов предков Джона. Герцог остановился:
        -Наверное, придется вводить карточки, - внезапно сказал он, - немцы нас могут запереть сморя, вблокаде. Поставки изколоний будут нерегулярными… - он провел рукой посветлым волосам:
        -Ладно, все потом. Японцы подпишут мирное соглашение соСталиным. Они повернут наюг, наГонконг, Сингапур, Бирму… - вслух он ничего говорить нестал.
        Питер взглянул напортрет леди Джозефины Холланд, вбудущем госпожи Мендес де Кардозо, позапрошлого века. Прозрачные, светло-голубые глаза смотрели прямо итвердо. Девушка, вмужском камзоле ибриджах, при шпаге, стояла, откинув голову назад:
        -Она наСвятой Елене погибла, - вспомнил Питер, - вбуре, сбратом. Надо сГанновер-сквер картины увезти, хотябы вМейденхед… - когда изИталии пришли вести осмерти Констанцы, майор Кроу, наотрез, отказался добавлять имя сестры кпамятнику погибшим наморях.
        -Какбы ни пришлось еще ипамятник погибшим ввоздухе ставить… - мрачно подумал Питер:
        -Что мне Джон говорил? Берри, вПлимуте, вещи авиаторов собирает, для будущего музея. Лондонские галереи назапад вывозят. Мишель, наверное, тоже коллекции Лувра вбезопасное место отправил. Никто непустит Гитлера вПариж, - твердо сказал себе Питер. Он сбежал полестнице водвор, вслед закузеном, вспоминая упрямые, голубые глаза девушки скартины. Они были похожи наглаза той, что сейчас, как он знал, укладывала вдетской сына. Питер заставил себя недумать оее белокурых волосах, одлинных ногах, вамериканских джинсах. Он помахал матери, сидевшей зарулем: «Вот имы!»
        Банбери
        8сентября1939
        Квечеру погода испортилась, полил мелкий, надоедливый дождь. Тони попросила дворецкого разжечь камин вбиблиотеке. Слуги исемья надели траур. Тони была вчерном, спешно купленном вЛондоне платье, закрытом, сострогими, длинными рукавами иглухим воротом. Тонкое сукно спускалось ниже колена. Она стояла перед венецианским зеркалом, вспальне, разглядывая свое отражение. Длинные ноги втемных чулках, втуфлях нанизком каблуке немного болели. Тони давно несадилась вседло.
        Сутра было тепло, светило солнце. Питер, зазавтраком, предложил:
        -Давай, я тебя иУильяма набарже прокачу. Я могу взять одежду Джона. Мы вИтоне всегда костюмами менялись. Пусть маленький нареке побудет… - он хотел пригнать «Чайку», спристани мистера Тули, изБанбери. Отзамка догорода было всего две мили. Питер пошел пешком.
        Тони, вдетской, держа сына наруках, следила запрямой спиной, впотрепанной, замшевой, охотничьей куртке. Он надел старые бриджи брата ивысокие сапоги, для верховой езды. Каштановые волосы золотились под солнцем.
        -Они одного, роста, - поняла Тони, - пять футов четыре дюйма, небольше. Я почти шесть… - Уильям весело сказал: «Дядя! Дядя Питер!». Тони поцеловала ребенка влоб: «Правильно, милый». Она, внезапно, пошатнулась, ноустояла наногах. Сын, все больше, напоминал отца. Тони, глядя всерые глаза ребенка, видела Виллема:
        -Он несможет… - девушка сглотнула, - несможет отказаться отмальчика. Он оставит обеты, мы поженимся, иуедем вМон-Сен-Мартен… - Тони слышала завещание отца. Без разрешения брата, она немогла вывезти мальчика изБритании, ноМаленький Джон понятия неимел обее испанском паспорте. Тони, сначала, хотела добраться доЛиссабона изПлимута, наторговом корабле. Однако поездка, сначавшейся войной, инемецкими подводными лодками, была опасна:
        -Нет, надо лететь насамолете… - вЛондоне она зашла вофис Swissair, взяв расписание, - изаэропорта вКройдоне есть прямые рейсы вШвейцарию. Пять часов, ия вЦюрихе… - Тони вспомнила озаписке, спрятанной виспанский паспорт. Девушка покачала головой:
        -Адрес мне непонадобится. Сяду напоезд, приеду вРим. Виллем следующей весной возвращается изКонго… - вЛондоне, Тони хотела навестить испанское посольство ивнести Уильяма впаспорт. Свидетельство орождении ребенка выдали здесь, вБанбери. Испанцам его Тони показывать несобиралась, внем сын значился Холландом:
        -Антония Эрнандес… - паспорт был республиканским, ноправительство Франко, без излишней бюрократии, меняло подобные документы нановые бумаги:
        -Маленький станет Гильермо, как его отец. Испанский язык уменя отменный. Никто, ничего незаподозрит… - она качала ребенка. Уильям зевая, задремал унее наруках:
        -Поспи, - ласково сказала девушка, - перед прогулкой.
        Она отдала мальчика няне изаперлась вспальне. Тони надо было, как следует, все обдумать.
        Вденьгах она недостатка неиспытывала. Книга, досих пор, отлично продавалась. Авторские отчисления поступали насчет вбанке Нью-Йорка, аоттуда шли вCoutts and Co. Тони посмотрела накалендарь. Летом следующего года она должна была отправить виздательство Скрибнера рукопись второй книги, оСоветском Союзе:
        -Иотправлю, - упрямо пообещала себе Тони, - напишу Скрибнеру, что пошлю манускрипт осенью. Мы сВиллемом хотели поехать вСССР ипоедем. Маленького можно оставить вМон-Сен-Мартене… - Тони закурила папиросу:
        -Только надо, какбы это сказать, усыпить бдительность окружающих. Пусть считают, что я хочу вести спокойный образ жизни, писать диссертацию. Хочу выйти замуж… - она взяла ручное зеркальце всеребряной оправе. Розовые губы улыбались:
        -Он полгода провел водиночном заключении… - Тони вздернула ухоженную бровь, - я видела, как он наменя смотрит… - Тони усмехнулась:
        -Он, разумеется, сделает предложение, он джентльмен. Ая его приму. Джон обрадуется. Наконец-то я буду под присмотром, что называется… - вгардеробной она переоделась вбриджи, ильняную рубашку. Тони переступила длинными, стройными ногами, вмягких сапогах выше колена:
        -Только надо быть осторожной… - она посчитала напальцах:
        -Сейчас безопасное время. Потом он уедет вНьюкасл, авЛондоне я надену кольцо, исхожу кврачу. Питеру ничего знать ненадо. Мы пока непоженимся, война только началась. Квесне, нераньше. То есть, я, конечно, несобираюсь занего замуж… - она расчесала волосы, - нопусть думает, что я его люблю.
        «Чайка» шла потихой, зеленой воде, Уильям ковылял попалубе. Ребенок весело смеялся, Тони ловила сына, расставив руки. Она взяла, наконюшне, белую лошадь:
        -Традиция, кузен Питер. Унас всегда кони этой масти… - Тони, иПитер менялись вседле. Оказавшись налошади, девушка оглянулась. Питер держал Уильяма, показывая наводу, говоря что-то мальчику. Мужчина, нежно поцеловал белокурый затылок:
        -Хорошо, - сказала себе Тони, - впрочем, я инесомневалась вПитере. Он любит детей. Именя он полюбит, обязательно… - девушка вспомнила, как кузен помогал ей садиться вседло. Унего была крепкая, теплая рука, нашее играли отсветы золотой цепочки, открестика:
        -Он пистолет везет, вНьюкасл. Забрал оружие изсейфа, наГанновер-сквер, - проводив семью, Питер сказал Тони, чтобы она отдыхала, сребенком. Он обещал позаботиться, чтобы картины икниги спустили вподвалы замка:
        -Мама тоже таким займется, вгороде… - он стоял врозарии, покуривая сигарету, - отправит ценные вещи вМейденхед.
        Питер, намгновение, запнулся:
        -Когда вЛондон вернешься, поезжай нареку, вимение. Возьми няню ссобой. Уильяму понравится… - Тони коснулась его руки. Девушка заметила, как он покраснел:
        -Спасибо тебе, Питер… - он посмотрел впрозрачные, немного припухшие, большие глаза:
        -Просто… просто мой долг, Тони… - няня вывела Уильяма напрогулку, мальчик позвал: «Мама!». Питер склонил голову: «Несмею тебя задерживать».
        Тони стояла перед зеркалом:
        -Завтра утром он вНьюкасл уезжает. Виллем ни очем неузнет. Все продлится довесны, небольше. Тетя Юджиния тоже обрадуется. Хотя ее можно неопасаться, она впарламенте занята. Джон говорил, что если Черчилль станет премьер-министром, он возьмет тетю вправительство. Получить предложение, принять его, начать готовиться ксвадьбе… Давно ничего небыло, - поняла Тони, - сБарселоны. Два года почти… - она забрала вспальне брата старую, южноафриканскую гитару, спотускневшими, перламутровыми накладками натемном дереве.
        Тони искупала Уильяма. Вдетской сын устроился навысоком, довоенных времен стульчике, вкотором обедали иона, ибрат, малышами. Мальчик, снедавних пор, начал есть сам. Он размахивал серебряной ложкой:
        -Река! - восторженно сказал Уильям, - рыба вреке! Мама, тоже рыба… - он указал напарового лосося, натарелке веджвудского фарфора. Тони размяла вилкой картошку:
        -Правильно, мой хороший. Поешь рыбки, апотом десерт, печеное яблоко, сбисквитами… - Уильям болтал, ковыряясь ложкой вяблоке. Тони думала:
        -НаПасху Виллем окажется вРиме. Недолго осталось потерпеть… - уложив ребенка, она переоделась. Тони попросила зажечь камин иподать, после обеда, кофе вбиблиотеку.
        Они ели шотландского копченого лосося, устриц, хороший ростбиф, отдеревенского мясника, сзапеченной картошкой иперечным соусом. Перед обедом Питер спустился впогреба, выбрав две бутылки бордо, белого икрасного. Надесерт принесли крем-карамель иминдальный пирог. Тони улыбалась:
        -Испанские сладости, Питер. Я сама готовила. Ты попробуй… - он увидел нарозовых губах крупинки белого сахара. Заедой они говорили оБерлине иМадриде. Тони рассказывала оМексике. Питер, вдруг, заметил:
        -Я читал твою книгу, Тони. Отлично написано. Тебе надо еще издаваться… - ее длинные ресницы задрожали:
        -Уменя ребенок, Питер. Я мать, мне надо воспитывать Уильяма. Врядли я куда-то поеду. Уменя есть обязательства перед маленьким… - она, немного, отвернула голову. Стройную, белую шею охватывал скромный воротник черного платья:
        -Словно монахиня, - подумал Питер, - какая она красивая, Тони. Очем я? Она была навойне, путешествовала, брала интервью уТроцкого. Ая говорил сГитлером… - Питер поморщился:
        -Нехочу вспоминать эту банду. Мы их разобьем, Германия придет всебя… - Тони, помолчав, добавила:
        -Уильям сирота, растет без отца. Мне надо самой справляться… - она протянула руку ксеребряной шкатулке для сигарет. Лакей, вофраке, споклоном, щелкнул зажигалкой. Питер непереодевался кобеду, только поменял рубашку, завязав черный, траурный галстук, сбриллиантовой булавкой. Тони выдохнуладым:
        -Напишу диссертацию. Вернусь вКембридж, преподавателем. Буду жить сУильямом, вдвоем, потом он вшколу пойдет… - девушка стряхнула пепел:
        -Мне, конечно, тяжело, одной, растить ребенка… - когда они перешли вбиблиотеку, Тони взялась закофейник:
        -Тебе завтра рано вставать, я затобой поухаживаю… - она передала Питеру серебряную чашку. Их пальцы соприкоснулись, мужчина вздрогнул. Она устроилась поодаль, надиване старого, вытертого бархата:
        -Джон гитару оставил… - невинным голосом сказала Тони, - кажется, слета еще. Надо ее вкомнаты отнести… - она протянула руку кэлектрическому звонку. Питер отпил кофе:
        -Вкусный пирог. Миндаль, ваниль… Кажется, досих пор сладостями пахнет. Или это отнее… - он вспомнил стройные ноги, встарых бриджах, ее улыбку, золотые, солнечные искорки вбелокурых волосах. Они пришвартовали баржу кберегу. Тони сняла сУильяма туфельки ичулки. Девушка разрешила сыну поковылять поводе: «Она еще теплая».
        -Уильям совсем дитя… - Тони закинула ногу наногу, под тонким сукном черного платья Питер видел круглое колено, - ему едва год исполнился. Он отца незнал, инеузнает… - мальчик обнимал его пухлыми ручками зашею: «Рыба! Рыба вреке!».
        Питер откашлялся:
        -Ты ведь поешь, Тони. Помнишь, когда Виллем иЭлиза приезжали, сродителями, мы впалатках ночевали, нареке. Ты скаутские песни играла… - ему показалось, что светло-голубые глаза, намгновение, похолодели. Тони потянулась загитарой: «Папина любимая. Имоя тоже. ИМаленького Джона».
        Она велела себе невспоминать блиндаж под Теруэлем, завывание ветра, итреск дров, впоходной печурке, невидеть серые, втемных ресницах глаза, неслышать шепот:
        -Я люблю тебя, люблю… - вмраморном, высоком камине, горели кедровые поленья, заокнами лил дождь, длинные пальцы Тони перебирали струны. Она допела «Ярмарку вСкарборо», склонив голову.
        Девушка застыла, недвигаясь, чувствуя его сильные руки, усебя наплечах:
        -Тони… Если ты разрешишь, если ты позволишь, я всегда буду рядом стобой. Уильям станет нашим сыном… - Питер вдохнул сладкий запах, опустившись наколени, обнимаяее:
        -Тони, я никогда… - отее мягких губ веяло ванилью. Питер сказал себе:
        -Уменя ничего неслучалось. Она овдовела. Надо, чтобы ей было хорошо. Надо думать только оТони, всегда. Оней ималеньком… - он целовал теплые руки. Тони притянула его ксебе, отбросив гитару. Черное платье зашуршало, девушка откинулась надиван. Питер увидел отражение огня вее глазах:
        -Я люблю тебя… - шепнул он, - люблю, Тони… - она опустила веки. Девушка легко, блаженно улыбнулась: «Я тоже».
        Эпилог
        Венло, Голландия, ноябрь1939
        Потеки дождя сползали поокну маленькой, скромной комнаты, сузкой кроватью ирассохшимся гардеробом. Настаром ковре, вуглу, стоял раскрытый саквояж. Раннее, мрачное утро поднималось над серым Маасом. Отсюда дореки было каких-то двести футов. Напротивоположном берегу, надругом конце моста, убудок пограничников развевались черно-красные флаги, сосвастиками. Джон скосил глаза начерный ствол браунинга, вбагаже:
        -Просто для надежности. Мы две недели проверяли капитана Шеммеля, даже радиопередатчик ему вручили, для связи. После сегодняшней встречи, я скажу огруппе Генриха… - Шеммель служил втранспортном отделе генерального штаба вермахта. Капитан, поего словам, был доверенным лицом некоего высокопоставленного генерала, представлявшего группу заговорщиков, служивших внемецкой армии, высших офицеров.
        При нынешнем положении вещей, горько подумал Джон, эти люди могли изменить будущее Германии. Шеммель, спокойный, деловитый человек, сприятным, незапоминающимся лицом, понравился Джону. Капитан вернулся изПольши, вернее, двух новых рейхсгау, Позен, иЗападная Пруссия. Польши больше несуществовало. Армия капитулировала под Люблином, вначале октября. Восточные районы страны заняли русские. Гитлер, выступая вДанциге, пообещал: «Государство Польша никогда невозродится. Гарантиями этого являются Германия иСоветский Союз».
        Джон, пошевелившись, присел накровати. Звезда спала, уткнув лицо вподушку, рассыпав светлые, густые волосы. Рав Горовиц прислал письмо сестре, изЛитвы. Весточка добралась доГолландии обходным путем, через Стокгольм. Аарон обосновался вКаунасе, временной столице страны. Вильнюс два десятка лет находился, как выражались литовцы, под пятой польской оккупации, ноЛитва получила город обратно, отСоветского Союза. Звезда прочла Джону:
        -Я решил задержаться здесь, Эстер. Встране безопасно, надо позаботиться обеженцах изПольши. Я связался самериканским «Джойнтом». Буду продолжать свою работу, как обычно. Вгороде больше трех десятков синагог, еврейские школы, ешива, впригороде, вСлободке. Дел унас хватает. Ксожалению, много евреев осталось натерриториях, куда вошли советские войска. Мне туда никак несъездить… - Эстер подняла голову: «Он съездит. Я своего брата знаю…»
        -Пока никак несъездить, ноя, что-нибудь, придумаю. ВВаршаве мне ничего одяде Натане выяснить неудалось. Однако вешиве мне сказали, что, вовремя прошлой войны, многие евреи бежали изВаршавы навосточную границу, вБелосток. Я попробую добраться догорода. Сообщи папе иМеиру, что уменя все хорошо. Я надеюсь увидеться свами, вскором будущем. Скузеном Авраамом мы разминулись. Он навещал Каунас, новернулся наСвятую Землю. Очень надеюсь, что он останется вИерусалиме. ВЕвропе небезопасно…
        Эстер положила конверт наколени:
        -Я напишу, что умиссис Майер иее семьи все впорядке. Он обрадуется… - Джон, перед отъездом вГолландию, обедал уМайеров, сПитером. Он помнил сладкий запах выпечки, черного, ухоженного кота, мурлыкавшего унего наколенях. Пауль гордо показал аккуратный сарай, смаленькой мастерской. Людвиг иКлара учили мальчика работе подереву ислесарному делу. Девочки выращивали картошку, капусту илук-порей. Пауль построил для сестер настоящий курятник. Миссис Майер улыбалась:
        -Осталось козу завести, ибудем, как вдеревне… - когда они сПитером шли кметро, вХэмпстеде, Джон вздохнул:
        -Хорошо, что их неинтернировали, как других немцев иавстрийцев. Потому, что мистер Майер изПраги. Отправитьбы их вБанбери, отгреха подальше. Трое детей, имне кажется… - Питер подмигнулему:
        -Мне тоже кажется. Миссис Клара цветет. Лондон нестанут бомбить. Это страхи, ибольше ничего. Стивен говорил, что набазе Бриз-Нортон пять сотен самолетов. Они круглые сутки ввоздухе, стех пор, как изФранции вернулись. Гитлер непосмеет ничего сделать.
        Налетов, действительно, пока неслучилось. Нафронте царило затишье. Английские летчики патрулировали южное ивосточное побережье страны. Французы пока предприняли единственную попытку наступления, вСаарланде, однако вывели войска снемецкой территории. Питер, увхода вметро, купил букет роз, подтолкнув Джона:
        -Надо вкондитерскую зайти. Уильям привык, что я без конфет дома непоявляюсь. Тони ворчит, конечно… - он широко, счастливо улыбался. Сестра иПитер обручились воктябре. Свадьбу назначили вцеркви святого Георга, наГанновер-сквер, после Пасхи. Тетя Юджиния занималась приданым. Питер отвез невесту иУильяма вМейденхед, навещая усадьбу каждые выходные:
        -ЗаТони я спокоен… - Джон, осторожно встал. Накинув халат, он прошел намаленькую, боковую кухоньку, сгазовой плитой ичайником. Заокном лил дождь:
        -Спокоен, - Джон взял банку скофе, - сПитером она проживет всю оставшуюся жизнь. Уменя племянники появятся, племянницы… - Джон откладывал объяснение сЭстер.
        Женщина получила письмо отадвокатов бывшего мужа. Профессор Кардозо весной возвращался вГолландию. Дети, согласно судебному решению, переезжали котцу. Эстер иДжон сидели вгостиной дома Кардозо, распахнув дверь всад. Начало ноября выдалось теплым, пахло увядающими цветами исвежим ветром сЭя. Близнецы копошились усобственноручно построенного шалаша, оставшегося после праздника Суккот. Один издетей, Джон их всегда путал, всунул голову вкомнату: «Дядя Джон, пойдемте!»
        Мальчики походили наЭстер, светловолосые иголубоглазые.
        -Иосиф, - одними губами сказала Звезда. Джон увидел смех вее глазах:
        -Сейчас, - кивнул он, - сейчас, Иосиф.
        Мальчишка убежал кбрату. Джон, потянувшись, взял руку женщины:
        -Ты сможешь переехать вАнглию, если дети будут сним. Навестить Лондон… - он осекся, увидев, как закаменела щека женщины.
        -Я непокину Голландии, - холодно сказала Эстер, - пока мои дети здесь. Я немогу ему доверять, немогу путешествовать одна. Я нехочу искать Иосифа иШмуэля вкакой-нибудь Маньчжурии… - бывшему мужу нетребовалось разрешение Эстер, чтобы вывезти детей заграницу:
        -Ибольше я несобираюсь обэтом говорить, - подытожила Звезда:
        -Ты обещал поиграть сдетьми, - она кивнула всторону сада, - выполняй обещания.
        Джон, тяжело вздохнув, поднялся.
        Он стоял над плитой, отдернув тонкую занавеску. Зады пансиона выходили наогород, уреки. Еще непробило семи утра. Встречу сШеммелем игенералом, приезжавшим изБерлина, назначили начетыре часа дня, вкафе «Бакус», вста двадцати футах отпограничного моста через Маас. Джон заварил кофе, воловянном кофейнике. Присев наподоконник, он достал изкармана халата письмо. Почерк кузена Теодора был четким, резким:
        -Я проводил Стивена обратно вАнглию, ноничего неизменилось, только стало еще скучнее. Ходят слухи, что командование заказало для армии футбольные мячи, вкупе сигральными картами, для нашего развлечения. Мы разместились залинией Мажино, откуда невооруженным глазом видна немецкая территория. Артиллеристы, наРейне, спокойно смотрят напоезда сбоеприпасами, напротивоположном берегу. Самолеты больше непересекают границы. Очевидно, главная забота высшего командования заключается втом, чтобы небеспокоить противника. Войну успели окрестить «странной».
        -Ксожалению, оМишеле, современ наступления вСааре, ничего неизвестно. Я ходил вего полк, они стоят пососедству смоими саперами. Командир сказал, что изразведки, под Бреншельбахом, невернулся Мишель, его сержант, исемеро солдат. Бреншельбах, как ивсе захваченные немецкие деревни, отошел обратно Гитлеру. Сейчас ничего больше неузнать… - вернувшись вПариж сКорсики, Теодор пошел добровольцем вармию. Он командовал военными инженерами, взвании майора.
        -Аннет мне пишет, два раза внеделю. Она, наотрез отказалась, куда-то уезжать, ноей инеуехать. Ее польский паспорт недействителен, государства больше нет. Она подала заявление настатус беженца. Несмотря навойну, наши бюрократы рассматривают прошения понесколько месяцев. Мы хотели пожениться, вмэрии, после приезда встолицу, нонам отказали, уАннет нет документов.
        -Вамериканском консульстве меня уверили, что я лично, имоя мать, можем завтра отплыть изГавра вНью-Йорк, ноуАннет нет родственников вСША. Ей немогут поставить визу, тем более, впаспорт несуществующей страны. «Метро-Голдвин-Майер» обещало связаться сГосударственным Департаментом, иходатайствовать занее, ноэто дело неодногодня.
        -Она приезжает сконцертами нафронт, смадемуазель Пиаф, снимается вновом фильме месье Марселя Паньоля… - Джон услышал легкие шаги. Эстер прислонилась кдвери, водних шелковых панталонах, босиком, спапиросой вбелоснежных зубах.
        Пройдя кплите, женщина налила себе кофе. Отхлебнув, Эстер сморщилась: «Очень горячий. Я пойду, сегодня свами, навстречу».
        Джон закашлялся:
        -Зачем? Все безопасно. Познакомимся сгенералом, я расскажу огруппе Генриха, договоримся одальнейшей связи. Бест иСтивенс незнают, что ты здесь… - он нестал говорить резидентам, что привез вВенло Эстер. Бест иСтивенс неподозревали осуществовании Звезды.
        Она молчала, подув накофе. Эстер повернулась кДжону:
        -Я просто буду рядом. Вкафе, напротив, натеррасе. Для спокойствия… - она потушила сигарету: «Омлет, или яичница? Бекона неожидай. Я тебе говорила, я непритрагиваюсь кподобным вещам…»
        -Омлет, - вздохнул Джон. Он соскочил сподоконника, как обычно, забыв, что Звезда выше его начетыре дюйма. Голубые глаза посмотрели наДжона сверху вниз. Она наклонилась, мужчина поцеловал ее вщеку:
        -Спасибо. Хорошо, сиди, пей кофе, читай женские журналы. Встреча получаса незаймет… - Джон погладил ее пониже спины, понежному шелку панталон. Он пошел вбедную, прохладную ванную. Посмотрев ему вслед, усмехнувшись, Эстер загремела посудой.
        Оберштурмбанфюрер СС Максимилиан фон Рабе медленно, аккуратно брился перед зеркалом. Они сВальтером остановились вединственном пансионе, вКалденкирхене, городке натерритории рейха, напротив Венло. Изокна комнаты Макса виднелся широкий Маас, имост, где проходила государственная граница. Они приехали вштатских костюмах. Вальтер, онже капитан Шеммель, предъявлял новое, армейское удостоверение личности, изГенерального Штаба. Твидовый пиджак Макса висел наспинке стула. Он стоял босиком накафельном полу, вбрюках ирубашке.
        Получив отВальтера, сфельдсвязью, описание британских разведчиков, согласившихся навстречу сгруппой заговорщиков, Макс, победно, улыбнулся: «Вот ион». ВБерлине, вначале сентября, Макс узнал осмерти герцога Экзетера. Немецкое посольство спешно эвакуировалось изЛондона, нопоследние новости сообщить успело. Макс, иВальтер ожидали, что мальчишка, римские снимки которого лежали вих сейфе, появится вГолландии. Так ислучилось.
        Макс, срадостью, думал, что сегодня вечером их мерседес окажется настоянке управления СД вДюссельдорфе. Оттуда они, спленными британскими агентами, отправлялись вБерлин. ДоДюссельдорфа здесь было каких-то двадцать пять миль.
        Наслучай, если при операции произошлибы, как их называл Макс, осложнения, они могли остаться вКалденкирхене наночь. Сними приехал врач, работавший вместной тюрьме СД. Однако фон Рабе непредполагал, что им придется стрелять, хотя пистолеты уних при себе имелись. Макс вообще несобирался, пока что, показываться наглаза мальчишке. Он хотел обосноваться натеррасе кафе напротив «Бакуса», где назначили встречу.
        Впансионе было тепло, хозяин нежалел угля. Впостели клали саше, славандой, иподавали отменный завтрак. После польской кампании, иочередной поездки вПенемюнде, Макс наслаждался свежими сосисками ифермерскими яйцами. Он получал отличный паек. Поармейским меркам, Макс теперь был подполковником. Однако война оставалась войной, авПенемюнде, хоть он иобедал вофицерской столовой, ностряпня оставляла желать лучшего.
        Дома, навилле, уних работал бывший шеф-повар отеля «Адлон». Вернувшись вБерлин, Максимилиан судовольствием ел назавтрак русскую икру иустрицы, спобережья Северного моря. Они сотцом посетили собрание Союза Немецких Девушек. Эмма сделала доклад обисконных немецких землях, захваченных поляками, атеперь вернувшихся влоно рейха. Сестра отлично подготовилась. Макс наклонился котцу:
        -Она, действительно, может стать учителем. Ноя уверен, унас откроются женские подразделения СС. Я устрою Эмму вшколу. Она получит офицерское звание, будет работать наПринц-Альбрехтштрассе… - голубые глаза отца были спокойны. Граф Теодор кивнул:
        -Хорошо, милый. Учитывая, что иГенрих теперь свами… - младший брат, задва месяца польской кампании, стал оберштурмфюрером. Генрих невоевал. Группу математиков иэкономистов передали под непосредственное командование нового шефа главного управления имперской безопасности, Гейдриха. Они занимались планированием строительства лагерей, натерритории бывшей Польши.
        ВКракове они, втроем, обедали состарым приятелем Макса, Эйхманном. Отто, взвании гауптштурмфюрера, ведал вопросами медицинского обслуживания вгенерал-губернаторстве, части бывшей Польши, невошедшей врейх. Зафляками ибигосом они говорили одепортации евреев. Эйхманн заметил:
        -Мы имеем дело смиллионом жидов. Кроме как натот свет, их больше отправлять некуда. Ксожалению, постройка лагерей уничтожения займет время… - Генрих разлил вино побокалам:
        -Мы невсесильны, Адольф. Я предлагаю, напервое время, отделить некоторые районы городов, сконцентрировать евреев, под охраной. Как всредние века. Они будут работать наблаго рейха… - Генрих улыбался: «Нужны трудовые резервы, впреддверии войны…»
        Операции поаннексии Норвегии, иДании назначили наследующую весну. Одновременно войска рейха начинали наступление наЗападном фронте. Люфтваффе планировало безжалостные налеты наВеликобританию. Лондон, пораспоряжению фюрера, предполагалось снести слица земли.
        Макс ополоснул вумывальнике золингеновскую бритву, срукояткой слоновой кости. ВНорвегии находился завод тяжелой воды, необходимой для создания нового оружия. Макс подозревал, что Ферми, вАмерике, работает над конструкцией, которую Гейзенберг называл атомным реактором. Это был первый шаг косуществлению мечты овоенном использовании энергии распада ядер.
        Глядя назаключенную 1103, Макс видел, что она знает, как этого добиться. Глаза, цвета жженого сахара, врыжих ресницах, были безмятежными. Наполигоне вПенемюнде Вернер фон Браун показал Максу чертежи летательного аппарата, проектируемого 1103. Макс, вобщем, разбирался втехнике, ноподобного еще никогда невидел. Стоя укульмана, склонив голову. Макс, недоверчиво, спросил:
        -Ионо сможет оторваться отземли, Вернер? Оно непохоже… - фон Рабе пощелкал пальцами, - наобычный самолет.
        -Его автор непохожа наобычного ученого, - усмехнулся фон Браун:
        -Ей нужен еще год, полтора. Мы потрудимся над реактивным двигателем, иаппарат… - он полюбовался чертежом, - поднимется ввоздух. Встратосферу, Макс… - добавил фон Браун, - сракетами наборту. Конструкция сможет затри часа, без дозаправки, достичь атлантического побережья Америки. Нас ждет революция всообщении повоздуху… - окно кабинета фон Брауна выходило набелые пески Пенемюнде. Кричали чайки:
        -После войны мы начнем передвигаться порейху, пользуясь такими машинами. Они долетят доТокио зашесть часов… - иМакс, иВернер избегали называть конструкцию самолетом. Крыльев упрототипа, влюбом случае, неимелось.
        Макс намеревался вернуться вПенемюнде после Рождества. 1103молчала, обходясь сним несколькими словами, нооберштурмбанфюреру все было неважно. Он привозил хорошую ветчину, икру, кофе, иамериканские сигареты. Макс, ласково, гладил ее покоротко стриженой, рыжей голове:
        -Скоро я разрешу прогулки, моя драгоценная. Может быть, покатаю тебя позаливу. Я умею ходить под парусом… - он часто думал об1103, ночью, вспоминая хрупкие, впятнах чернил пальцы, худую, свыступающими лопатками, спину. Макс целовал нежную, белую кожу плеч, проводил губами пошее:
        -Я очень рад, что ты стала работать нарейх. Когда ты присоединишься катомному проекту, ты получишь все материалы. Уран, тяжелую воду, свою лабораторию… - Макс ожидал вторжения вДанию. Он надеялся, что Нильс Бор, вотличие отФерми, никуда неускользнет, итоже отправится вПенемюнде.
        После возвращения изПольши Макс пришел крейхсфюреру СС, держа папку, спредложением посозданию нового, засекреченного, отдельного лагеря, для европейских ученых.
        -Внем появится несколько секций, - объяснил Макс, раскладывая листы:
        -Процесс пока налажен кустарно, простите запрямоту выражений. Людей рассылают поразным лагерям, незаботясь, чтобы они попадали внаилучшие условия. Мы неможем терять научный потенциал, даже если речь идет оевреях. Мой брат меня поддерживает. Он очень заинтересован всоздании отдельных медицинских блоков, для экспериментов. Унас появится, так сказать, мозговой центр… - Гиммлеру иГейдриху предложение понравилось, носначала требовалось закончить войну, хотябы назападном фронте. Впрочем, Макс, вдокладе, упомянул иобученых СССР, особенно физиках.
        Советы, судя повсему, хотели попробовать напрочность Финляндию. Рейху такое было только наруку. Фюрер утверждал, что СССР проиграет финскую кампанию, а, значит, будет ослаблен перед неизбежной атакой рейха. Русская война планировалась наполгода, небольше. Фюрер приказал непроизводить никаких действий назападном театре, чтобы ослабить бдительность Англии иФранции.
        Макс взял флакон санглийской туалетной водой. Вспомнив оФранции, он подумал оЛувре. ИзКракова Макс привез домой отличные картины Добиньи иКоро. Отцу нравилась барбизонская школа. Генрих, увидев холсты, одобрительно кивнул: «Утебя очень хороший вкус, Макс». Оберштурмбанфюрер понял, что доволен. Максу нравилось, когда братья, или отец, ценили его выбор. Он полюбовался собой взеркало:
        -Впереди Амстердам, Брюгге икартины Лувра… - данные офранцузских военнопленных Максу принес Вальтер, вБерлине. Они всегда просматривали фамилии, впоисках нужных людей, или тех, кто, наоборот, довойны, славился левыми симпатиями.
        -Твой старый знакомец, - весело сказал Шелленберг, присев наугол стола, - бежал излагеря, ноего поймали. Вдолине Рейна, развели либерализм. Пленные играют вфутбол, чутьли ненатанцы ходят… - поЖеневской конвенции они были обязаны содержать военнопленных вхороших условиях. Офицеров запрещалось обременять работой. Конечно, невсе положения конвенции выполнялись. Пленных евреев, изфранцузской ипольской армии, держали отдельно.
        -Товарищ барон, - усмехнулся Макс. Он взял паркер сзолотым пером:
        -Одна попытка побега. Мы имеем дело сугрозой безопасности рейха… - пленного капитана де Лу, пораспоряжению Гиммлера, отправили вкрепость Кольдиц, вСаксонии, воффлаг IV-C.
        -Пусть оттуда попробует бежать… - пробормотал фон Рабе, застегивая серебряные запонки сжемчугом, взятые наскладе конфискованных вещей, вКракове, - изодиночной камеры… - Макс, искренне, надеялся, что мальчишка вКольдице исдохнет. Навещать капитана он несобирался.
        -1103срисовывала набросок… - вспомнил Макс, - когда я впоследний раз вПенемюнде ездил… - 1103держала копию рисунка нарабочем столе. Просматривая список заказанных книг, Макс, судивлением, увидел монографии осредневековой математике:
        -Зачем? - пожал плечами фон Рабе, носписок завизировал:
        -Пожалуйста. Пусть читает хоть оцирковых представлениях, если нужно… - он нехотел ездить вСаксонию, воффлаг, где сидел мальчишка. Фон Рабе говорил себе, что рисунок, просто неумелое подражание, мастерам средневековья.
        Надев пиджак, Макс посмотрел назолотой, швейцарский хронометр. Он провел рукой посветлым волосам, подмигнув себе:
        -Сегодня герр Холланд иего коллеги поедут наПринц-Альбрехтштрассе. Кажется, меня иВальтера, ждут Железные Кресты… - Максимилиан резво сбежал, вуютную, скамином идеревянными балками, столовую, где упоительно пахло кофе исвежим, поджаренным хлебом.
        Ноябрьский день оказался серым, неярким, нотеплым.
        Высокая, светловолосая женщина, вкашемировом пальто, слисьим воротником, устроилась натеррасе кафе «Магдалена», напротив «Бакуса». Она попросила чашку кофе иминеральной воды. Дама повесила сумочку наручку кованого стула, разложила настоле журналы, развернула «Фолькишер Беобахтер», ивообще, подумал официант, устроилась очень удобно. Из-под круглой, хорошенькой шляпки выбивались волосы цвета спелой пшеницы. Глаза удамы были большие, голубые, нос длинный, ноизящный. Перчатки она сняла. Женщина коротко стригла ногти иненосила колец.
        ВВенло продавали немецкие газеты, нодама, услышал официант, говорила наголландском языке без акцента:
        -Может быть, унее родственники вГермании, - он принял отхозяина большую, фарфоровую чашку скофе имолочник сжирными сливками, - здесь умногих семьи заграницей. Все перемешалось… - посетительница принесла ифранцузские журналы. Она курила американские сигареты, вбело-красной пачке:
        -Lucky Strike, -официант поставил перед ней поднос, - они дорогие, дороже голландских сигарет. Одета она хорошо. Должно быть, богатая… - расстегнув пальто, дама покачивала ногой визящной, остроносой туфле. Твидовая юбка спускалась ниже колена, назапястье женщины поблескивали швейцарские часы. Вшелковом воротнике блузки виднелось жемчужное ожерелье. Пахло отнее чем-то медицинским. Официант подумал, что посетительница, должно быть, доктор:
        -Или жена врача. Однако унее нет кольца… - женщина углубилась вгазету.
        Эстер, преодолевая отвращение, купила «Фолькишер Беобахтер». Заобедом вресторане, наберегу Мааса, они сДжоном услышали порадио, что вчера, вМюнхене, впивной «Бюргербройкеллер», вовремя празднования годовщины Пивного путча, взорвалась бомба. Передатчика они непривезли, сЛондоном связь отсутствовала. Сведения было никак непроверить. Вновостях сообщили, что фюрер Адольф Гитлер уехал изпивной занесколько минут довзрыва. Погибло восемь человек. Более шестидесяти, получили ранения.
        -Это они, - восторженно сказал Джон, возвращаясь сЭстер впансион, - группа капитана Шеммеля. Я уверен. Шеммель ничего оплане неговорил, - мужчина остановился наберегу Мааса, - ноэто правильно. Изсоображений безопасности. Вследующий раз, снашей помощью, им удастся убить Гитлера, итогда безумная, нацистская свистопляска, прекратится… - над рекой повис легкий туман. Караван нареке шел вниз, кРоттердаму. Баржи следовали забуксиром, набортах Эстер увидела красно-черную голову вепря. Впорт везли уголь «Компании де ла Марков». Она молчала, засунув руки вкарманы пальто, зажав сумочку под мышкой.
        -Посмотрим, - наконец, отозвалась, женщина:
        -Я куплю газету… - она поморщилась, - когда ты навстречу пойдешь… - «Фолькишер Беобахтер» сюда доставляли изДюссельдорфа. Эстер пробежала глазами передовицу авторства Геббельса. Рейхсминистр обрушивался надьявольский план Запада позлодейскому преступлению, имеющему целью лишить немецкий народ возлюбленного фюрера, отца нации.
        Агенты, организовавшие покушение, находились врозыске. Возглавлял операцию лично начальник гестапо, рейхскриминалдиректор, штандартенфюрер СС Генрих Мюллер. Эстер знала оМюллере. Оего назначении недавно, две недели назад, сообщили вписьме изБерлина. Конверты приходили наящик, арендованный Эстер наамстердамском почтамте, каждую неделю. Почерка менялись, их было несколько. Иногда приходили письма, старательной, еще по-детски округлой руки. Эстер знала, что руководителя группы зовут Генрихом. Больше ничего, даже фамилии, Джон ей несообщил. Она расшифровывала безмятежные строки:
        -Дорогой друг! ВБерлине стоит отличная погода, впарках, надорожках лежат золотые листья. Вмузее Пергамон открылась выставка греческих ваз… - Эстер сидела набезопасной квартире, зашатким столом, накухне, скарандашом вруках:
        -Генерал-губернатором Польши назначен Ганс Франк. СД планирует строительство лагерей для польского населения, имассовую депортацию жителей, снемецких территорий, навосток. Дивизии, расквартированные врейхсгау Позен… - она доставала изтайника передатчик, настраиваясь наволну Блетчли-парка. ВАнглии ждали ее сеанса. Эстер, невольно, улыбалась, крутя рычажок:
        -Звезда… Это Звезда. Сообщите, как слышите меня… - отложив газету, она прищурилась. Трое мужчин сидели натеррасе «Бакуса», покуривая, глядя всторону моста через Маас.
        Эстер знала, что оттуда шла машина скапитаном Шеммелем, иего начальником, генералом. Встречу назначили настоянке «Бакуса», задомом, где располагалось кафе. Бест иСтивенс припарковали «бьюик». Стеррасы «Магдалены» стоянки видно небыло. Эстер посмотрела насветлые волосы Джона:
        -Надо ему сказать, после операции. Сказать, что я его нелюблю, иникогда неполюблю. Он молод, двадцать четыре. Зачем ему женщина сдетьми, неразведенная? Мне почти тридцать, я доктор медицины… - Эстер, невольно усмехнулась:
        -Хотя такое ивовсе неважно. Нельзя давать ложных надежд. Пусть найдет аристократку иженится. Евреем он никогда нестанет, ая немогу выйти замуж, пока он… - она бросила взгляд наобложку американского Cosmopolitain, - недаст мне развода. Я нехочу своими руками ставить под угрозу будущее собственных детей… - вжурнале напечатали рассказ Хемингуэя. Увидев имя писателя, Эстер вспомнила обывшем муже. Она все поглядывала всторону Джона. Он увидела, что мужчины заказали три бутылки Хейнекена икофе:
        -Тем более, его сестра замуж выходит, весной. Унее тоже ребенок… - Эстер, рассеянно, листала британский Vogue. Писали, что, всвязи сзатемнением Лондона, из-за опасности бомбежек, светская жизнь, вместо двух часов ночи, заканчивалась водиннадцать вечера. Вотеле «Беркли» возродили традицию полуденных танцев, после пятичасового чая. Магазины бойко торговали дневными платьями. Развлечения заканчивались ранним вечером, бальные туалеты носить было некуда. Автор статьи призывал отказаться оттемных нарядов:
        -Своенными правилами унас хватает черноты. Ателье Баленсиага предлагает оттенки голубого, амадам Шанель, коралловые цвета, ишерсть бордо… - наобложке журнала красовалась модель, вдневном костюме цвета красного вина, улыбающаяся белой курице: «Аристократки помогают домашнему фронту. Благотворительные базары впользу наших солдат». Американское издание Vogue описывало бал дебютанток вотеле «Плаза». Америка невоевала, иневводила ограничений насветскую жизнь. Эстер, внимательно, рассмотрела фасоны платьев:
        -Мне подобное носить некуда. Только если воперу… - денег хватало, ноЭстер, все равно, продолжала дежурить вгоспитале. Она, каждый месяц, вносила определенную сумму насчет, где лежали средства для будущей учебы близнецов:
        -Они растут… - женщина, допив кофе, попросила еще чашку, - высокие станут, я вижу. Вменя, вДавида… - Джон курил, неглядя вее сторону.
        Эстер знала, очем он думает, иногда, отрываясь отнее, лежа наспине, вузкой кровати, набезопасной квартире. Он закидывал руки заголову, смотря впотолок. Ей хотелось сказать, что она несравнивает юношу сбывшим мужем. Невозможно было сравнивать, усмехалась Эстер, непохожих друг надруга людей:
        -Он боится, что мне сДавидом было лучше… - она добавила вкофе немного сливок, - когда-то лучше, когда-то нет. Дело втом, что надо любить. Давида я любила, аэто все… - она взялась зафранцузский журнал, - просто отодиночества… - натеррасу поднялся хорошо одетый, высокий, светловолосый мужчина. Эстер безучастно скользнула понему взглядом. Он заказал кофе, нафранцузском языке.
        Эстер листала страницы, разглядывая мадемуазель Аржан, вокружении офицеров, нафронте:
        -Звезды кино иэстрады навещают наши доблестные войска… - актрису сняли всмелом костюме, сюбкой, едва закрывавшей колено, вприталенном, подогнанном пофигуре жакете, вмаленькой шляпке.
        -Она, все-таки, очень натетю Ривку похожа… - протянув руку кзажигалке, Эстер услышала вежливый голос: «Позвольте мне, мадам».
        Англичане могли посадить натеррасу еще одного агента. Увидев женщину, углубившуюся вмодный журнал, Макс отмел эту мысль, нопроверить немешало. Эстер прикурила:
        -Спасибо, месье. Вы проездом вВенло? - унее были большие, голубые глаза. Кольца напальце Макс незаметил:
        -Уселась, - недовольно подумал фон Рабе, - теперь начнет бросаться накаждого мужчину. Ей ктридцати, незамужем, Такие дамы, как она, приходят вкафе наподходящих женихов охотиться… - он сухо ответил: «Да». Мужчина вернулся застолик.
        -Нефранцуз, - Эстер вытащила черепаховую пудреницу, отмадам Лаудер:
        -Джон читал письмо откузена Теодора. Надеюсь, им удастся уехать вАмерику. Мадемуазель Аржан тоже еврейка, изПольши… - всентябре, сначалом войны, Эстер сказала Джону, что свободно говорит напольском языке, инаидиш:
        -Просто, чтобы ты знал, - заметила она, - может быть, пригодится.
        Она читала рецепты джемов измалины икрыжовника, одним глазом поглядывая всумочку. Под шелковым, носовым платком, лежал аккуратный, черный пистолет Baby Browning. Эстер, одним пальцем, погладила голову рыси нарукоятке кинжала. Она сама незнала, зачем взяла клинок сюда, вВенло:
        -Его девочке надо передать, потрадиции. Родитсяли уменя девочка? - стрелка больших часов, настене террасы, подобралась кчетырем дня. Два черных мерседеса переехали мост. Англичане поднялись, расплачиваясь. Давешний мужчина, потушив сигарету, взял состула твидовое пальто. Мерседесы завернули заздание «Бакуса», куда направился Джон, сколлегами. Мужчина исчез, вслед заними.
        -Я его хорошо запомнила, - поняла Эстер, - опишу Джону, когда операция закончится. Конечно, он может быть антифашистом… - изглавного зала кафе слышался голос диктора:
        -ВГермании объявлен траур, пожертвам покушения, наАдольфа Гитлера. ВСША президент Рузвельт, наследующей неделе, заложит первый камень памятника президенту Джефферсону. Прослушайте результаты футбольных матчей ипрогноз погоды… - заиграла музыка.
        Два черных мерседеса понеслись обратно, кмосту через Маас. Эстер немного подождала, ноникто изангличан в«Бакус» невозвращался. Ее сосед тоже пропал. Эстер прошла кего столику. Машины скрылись натой стороне Мааса, где развевались черно-красные флаги. Впепельнице лежал окурок отCamel. Смотря нареку, Эстер вспомнила поезда севрейскими детьми, которые они встречали стетей Юджинией, год назад. Деревья облетели, улица опустела:
        -Вбьюике никого неокажется, - поняла Эстер, - незря они надвух машинах приехали. Они взяли подкрепление.
        Женщина собрала журналы:
        -Он здесь сидел, чтобы проверить, ненаблюдаютли англичане заоперацией состороны… - официант появился натеррасе. Эстер попросила счет. Оставив десять процентов начай, сунув бумажку впортмоне, она, спокойно, пошла настоянку «Бакуса».
        Джон очнулся отболи взатылке. Вкомнате было темно. Поморщившись, он попытался поднять руку. Запястье заломило, послышался лязг металла:
        -Наручники… - он лежал накровати, споднятыми руками, - я должен был вспомнить, догадаться. Питер мне давал описание. Никакой это некапитан Шеммель. Он следил заПитером, вБерлине. Вальтер Шелленберг, изСД. Нопохожих людей много, светловолосых, голубоглазых, неприметных. Я исам… - Джон неуспел ничего сказать так называемому капитану Шеммелю. Когда они сБестом иСтивенсом, подошли кбьюику, дверь второго мерседеса открылась. Джон успел увидеть людей вштатском, соружием. Его ударили рукоятью пистолета поголове, он потерял сознание:
        -Если Шелленберг участвовал воперации, то ифон Рабе здесь. Питер говорил, что они вместе работают, виностранном отделе СД… - Джон прислушался. Задверью заскрипели половицы, раздались шаги. Мужской голос усмехнулся:
        -ВДюссельдорфе ждет самолет, Вальтер. Вези англичан вБерлин, пусть начинают работать. Врач сказал, что герра Холланда придется оставить здесь, наночь. Он боится сотрясения мозга… - Макс, вкоридоре, прислонился кстене.
        Ярко горела электрическая лампочка. Ребята изотделения СД вДюссельдорфе ждали внизу, вмерседесе. Врач сделал англичанам снотворные уколы. Действия лекарства хватало доБерлина. Они отлично пообедали, сВальтером, пирогом сбеконом илуком-пореем, исвежей рыбой изМааса. Задесертом, вишневым тортом, икофе, врач спустился вресторан. Помнению доктора, герра Холланда было пока опасно трогать сместа. Оберштурмбанфюрер, недовольно, покачал головой:
        -Можно былобы обойтись без ударов, Вальтер… - когда Макс появился настоянке, Бест иСтивенс, внаручниках, сидели вмерседесе. Мальчишка валялся наасфальте. Светлую, коротко стриженую голову испачкала кровь. Врач, правда, сказал, что ссадина поверхностная. Он выстриг волосы иобработал рану.
        Макс попросил Вальтера, наПринц-Альбрехтшрассе, разделить Беста иСтивенса. Он был уверен, что каждый изангличан заговорит, если небудет знать, что происходит сколлегой:
        -Мы их как следует, допросим, - пообещал Вальтер, - они признаются впокушении нафюрера, Макс. Арестуем сообщников изБерлина, Мюнхена… - оберштурмбанфюрер намеревался провести ночь вКалденкирхене, изавтра утром сесть заруль. Он хотел препроводить мальчишку вБерлин, илично заняться его допросами. Макс ожидал, что герр Холланд нестанет запираться. Он подозревал, что вБерлине есть группа предателей, работающих наБританию. Макс обещал себе, что непременно выбьет измальчишки сведения.
        -Мы его повесим, вМоабите… - наступенях пансиона, Макс помахал машинам, направляющимся повосточной дороге, кДюссельдорфу. Вечер был спокойным, внезапно распогодилось. Над Маасом повисло золотое сияние заката. Ему стало тепло, Макс даже расстегнул пальто. Отсюда виднелись баржи, идущие пореке. Макс, лениво, подумал:
        -Мон-Сен-Мартен тоже рядом сМаасом стоит. Вследующем году он окажется под нашими пушками. Отто рассказывал, он видел вАмстердаме сестру Виллема. Интересно, где сейчас еще один товарищ барон… - Макс интересовался судьбой Виллема, нопосле Барселоны бывший соученик пропал:
        -Элиза… - оберштурмбанфюрер вспомнил снимок, виденный вГейдельберге, - Отто говорил, что она хорошенькая. Действительно, милая. Нокатоличка. Хотя есть лояльные католики. Она бельгийка… - отец сМаксом оподобном незаговаривал, нооберштурмбанфюрер знал, что граф Теодор хочет увидеть внуков.
        -Генрих нескоро женится, ему всего двадцать четыре… - обогнув пансион, Макс пошел поухоженной тропинке, креке. Все вокруг было родным, немецким. Он судовольствием увидел таблички наскамейках: «Только для арийцев».
        Он присел, любуясь мощным, широким Маасом. Даже сберега, набаржах, виднелся герб де ла Марков. Макс помнил рисунок суниверситетских времен. Вкомнате Виллема висела гравюра сродословным древом семьи:
        -Уголь пригодится рейху… - закурив сигарету, Макс достал изкармана пальто стальную флягу, сзолотой насечкой, - вМон-Сен-Мартене богатые месторождения.
        Замальчишку он небеспокоился. Герра Холланда надежно приковали кпостели, врач неожидал, что он очнется, доутра.
        -Позавтракаю, отвезу его вДюссельдорф… - Макс отхлебнул хорошего, французского коньяка:
        -Мне четвертый десяток. Действительно, пора жениться. Папа обрадуется, наши семьи дружили когда-то. Они богатые люди, де ла Марки… - Макс зевнул:
        -Нето, чтобы нам подобное было важно. Уних немецкая кровь. Элиза получит свидетельство обарийском происхождении, родятся дети… - Макс намеревался продолжать визиты вПенемюнде. После операции, сделанной 1103, он ни очем небеспокоился. Оберштурмбанфюрер говорил себе:
        -Рано или поздно мы отнее избавимся. Носначала пусть сделает новые летательные аппараты, оружие возмездия… - Макс подумал, что проект 1103можно, помимо ракет, оснастить таким оружием.
        -Нанас начнет работать вся Европа, весь мир. Советы иАмерику мы поставим наколени, спомощью энергии атома… - после войны Отто хотел переехать нановые территории рейха, впоселения для членов СС. Брат собирался заняться сельским хозяйством, попримеру древних германцев:
        -Носначала, - добавил Отто, - я добьюсь новой экспедиции «Аненербе», насевер. ВТибете мы ненашли следы древних арийцев… - Макс заметил холодок впрозрачных глазах брата, - я уверен, что они живут вцарстве вечного снега, вНифльхейме, где обосновались потомки ледяных великанов… - Макс, искусно, скрыл зевок.
        После возвращения изТибета, доначала войны, Отто пропадал вкрепости СС, вВевельсбурге. «Аненербе» проводило втамошних залах какие-то языческие ритуалы. Макса такая шелуха, как про себя называл подобные вещи, оберштурмбанфюрер, неинтересовала.
        Он аккуратно потушил окурок вурне, рядом соскамейкой:
        -Только для арийцев, ноздесь инет евреев. Синагогу сожгли, атех, кто неуспел бежать, депортировали влагеря. Мы очистим отмиазмов Берлин… - Макс шел обратно кпансиону, слыша наставительный, голос младшего брата, вкраковском ресторане:
        -Евреи нужны рейху, как рабочая сила. Я докажу, сарифмометром, что они выгодны… - недвижимость ифабрики польских евреев конфисковали, передав немцам. Генрих, действительно, показал выкладки, изкоторых следовало, что гораздо дешевле оставить напредприятиях еврейскую рабочую силу:
        -Немцам надо платить… - серые глаза брата скользили порядам цифр, - согласно закону. Добавляются расходы наохрану цехов, евреи норовят сбежать, номы экономим натранспортировке. Вконце концов, они остаются жить здесь. Например, вКракове. Мы их переселим вгетто, будут ходить наработу строем… - Генрих весело рассмеялся:
        -Незабывайте, впереди большая война. Понадобится много рабочих рук, аполякам доверять нельзя. Они ненавидят немцев.
        Кполякам, действительно, нестоило поворачиваться спиной. После капитуляции, они успели организовать вЛондоне правительство визгнании. СД подозревало, что долго будет иметь дело спольским сопротивлением, несмотря нарасстрелы внемецкой части Польши, инавостоке, нановых советских территориях.
        -Кое-кто изевреев сбежал вЛитву… - Макс поднимался полестнице, нащупывая вкармане ключи отномера, - номы их найдем. Муха обещал оказаться навостоке Польши, вПрибалтике. Мы сним встретимся, - пока информация отМухи шла через атташе немецкого посольства вМоскве, Кегеля, работавшего вторговом отделе:
        -Зачем он оледи Холланд спрашивал? Муха нестрадает сантиментами. Она ублюдка родила, коммунистическая шлюха… - Макс наклонился над мальчишкой. Герр Холланд лежал неподвижно, закрыв глаза. Дыхание было ровным:
        -Очень хорошо. Придет всебя, заговорит. Унас отличные мастера, вся немецкая фармацевтика кнашим услугам… - запирая дверь, он подумал огерре Кроу:
        -Интересно, его всю войну изтюрьмы невыпустят? Мосли иДиану тоже арестовали. Юнити пыталась застрелиться, всентябре. Родители ее вШвейцарию отвезли, всанаторий. Впрочем, - оберштурмбанфюрер свернул заугол коридора, - она всегда была неуравновешенной. Явилась кгерру Кроу, вномер… - лампочка перегорела, было темно. Макс поморщился:
        -Надо хозяина позвать… - тень отделилась отстены. Он почувствовал слабый, медицинский запах, легкий укол вшею. Уверенная рука нажала напоршень шприца, доотказа. Макс покачнулся, сползая постене, намягкий, глушащий шаги, ковер.
        -Ничего я нескажу… - Джон услышал, как поворачивается ключ взамке, - зачем он вернулся? Собирается меня здесь пытать, чтоли? - подняв веки, юноша вздрогнул.
        Эстер, впальто ишляпке, нагнулась, быстро ощупав его затылок:
        -Ссадина, - сообщила женщина, - вВенло отлежишься. Границу пешком переходить нельзя, ты без документов. Я лодку отыскала. Нас отнесет вниз потечению, ноничего страшного… - она разомкнула наручники. Джон слабо застонал:
        -Они увезли Беста иСтивенса вДюссельдорф, ноздесь остался фон Рабе. Он сейчас придет… - женщина помогла ему подняться:
        -Высокий, светловолосый? Непридет, он вкоридоре валяется, доутра неочнется. Шприц люминала, парентерально… - Джон покачнулся: «Как?»
        -Внутривенно, всонную артерию… - они вышли изномера. Эстер вела Джона заруку:
        -Уменя рецепты ипечать всегда при себе. Я увидела кровь настоянке, зашла ваптеку. Граница прозрачна, сголландским паспортом мне никто вопросов незадал. Сказала, что вмагазины иду… - Эстер щелкнула зажигалкой.
        Фон Рабе спал, прижавшись щекой кперсидскому ковру. Эстер, внимательно, посмотрела, при свете огонька, намужчину: «Как, говоришь, его зовут?»
        -Максимилиан фон Рабе, - устало ответил Джон, чувствуя, как ноет затылок.
        Эстер обошла немца:
        -Я запомню. Поторапливайся, мне еще грести надо. ВВенло я тебя напою сладким чаем, два дня отдохнешь. Утебя сотрясение мозга, слабое… - она толкнула дверь начерную лестницу:
        -Иди замной.
        -Почему вкоридоре было темно? - Джон, наощупь, спускался вниз. Эстер, необорачиваясь, пожала плечами:
        -Я лампочку вывернула, пока этот Максимилиан гулял. Я натеррасе сидела, вкафе здешнем. Журналы читала… - она, почти незаметно, улыбнулась.
        Задний двор пансиона выходил наберег Мааса. Джон вдохнул свежий, прохладный ветер, зажмурившись отеще яркого солнца. Над рекой кружились чайки:
        -Беста иСтивенса неспасти… - горько подумал он, - ноони ничего незнали оЗвезде, огруппе Генриха… - женщина спускалась кстарой лодке:
        -Генрих вбезопасности… - Джон, искоса, посмотрел наее упрямый профиль, заметив тусклый блеск золота, владони:
        -Вышло, что я его незря сюда взяла… - устроив Джона навлажной скамье, Эстер перерезала веревку, - кинжал пригодился.
        Кинув надно лодки сумочку, она взялась завесла:
        -Дотемноты придется проболтаться нареке. Твой паспорт вАмстердаме остался. Уменя нет никакого желания выручать тебя изголландской тюрьмы… - лодку подхватило сильным течением, Джон поежился.
        Он сидел, нахохлившись, уткнув нос впальто. Юноша поднял голову:
        -Эстер… Ты меня спасла, потому, что ты меня любишь?
        Женщина ловко гребла:
        -Я тебя спасла потому, что это моя обязанность, как работника. Я тебя нелюблю, Джон… - закат отразился вголубых глазах, заиграл напышных локонах, нарыжей лисе, сянтарными глазами, обвивающей стройнуюшею:
        -Нелюблю, - повторила Эстер. Женщина вывела лодку насередину реки: «Подождем». Она закурила, отвернувшись отДжона. Юноша смотрел насерую воду Мааса, слыша ее твердый голос: «Нелюблю».
        Часть четырнадцатая
        Лондон, март1940
        Леди Юджиния Кроу припарковала лимузин настоянке Королевского Бесплатного Госпиталя, наПонд-стрит, вХэмпстеде. Рядом сбольшим букетом белых роз, напассажирском сиденье, лежал перевязанный синей, атласной лентой, пакет изHarrods. Высунув голову изокна, она посмотрела начистое небо. Пасха, была ранней, вконце месяца, новесна оказалась теплой. Они сТони решили нешить меховую накидку, для венчания.
        Девушка пожала плечами:
        -Зачем, тетя Юджиния? Война надворе, свадьба скромная. Никто пышных торжеств неустраивает… - карточки наодежду пока неввели, нососени бензин получали поталонам. Зимой начали ограничивать бекон, масло исахар.
        Внебе виднелись черные точки барражирующих самолетов. Стивен, после Франции, взвании полковника, обосновался набазе Бриз-Нортон. Он занимался патрулированием города ивосточного побережья. Пока что ни одного налета наЛондон непроизошло. Авиаторы сражались сЛюфтваффе только над морем. Впоследнее время, иэти схватки прекратились.
        НаЗападном фронте царило глубокое затишье.
        Порывшись всумочке, Юджиния щелкнула зажигалкой:
        -Теодор пишет, что уних ничего непроисходит. Он каждый месяц вПариж ездит, навыходные. Невойна, а… - Юджиния немогла подобрать нужное слово. Кузен сообщал, что мадемуазель Аржан получила удостоверение беженца. Пожениться они, все равно, немогли. Впрефектуре отказывались заключать брак, ссылаясь нато, что удевушки нет гражданства. Юджиния достала листок изконверта:
        -Вамериканском консульстве мне сказали, тоже самое. Влюбом случае, мы ждем вестей изСША. Может быть, «Метро-Голдвин-Майер» уговорит Государственный Департамент выдать Аннет визу, хотя непонятно, куда ее ставить. Я написал Меиру, он тоже обещал помочь. Здешнее американское консульство несправляется спотоком беженцев, после падения Польши. Мама неплохо себя чувствует. Надеюсь, мне удастся отправить ее иАннет изГавра вАмерику. Аннет, правда, небыла нарю Мобийон. Я ей сказал, что мама живет вдеревне… - Юджиния вздохнула:
        -Зачем? Аннет, судя повсему, хорошая девушка. Онабы неиспугалась, помоглабы тете Жанне… - затянувшись сигаретой, леди Кроу вернулась кписьму:
        -Я нестал добавлять имя Мишеля ксемейному склепу. Официально он считается пропавшим без вести. Я нехочу этого делать, как Стивен незахотел выбивать напамятнике, имя Констанцы… - Тони иУильям всю зиму прожили вМейденхеде, нодве недели назад, сприближением свадьбы, вернулись вгород. Сын каждые выходные ездил ночевать вусадьбу. Видя счастливое лицо Питера, женщина ничего неговорила:
        -Пусть. Тони вдова, унее ребенок. Сейчас нестарое время, все по-другому… - Питер, после свадьбы, усыновлял Уильяма, номальчик оставалался Холландом.
        Маленький Джон, обедая сЮджинией впарламентском ресторане, улыбнулся:
        -Правильно. Неизвестно, когда я женюсь, когда уменя дети появятся… - Юджинии показалось, что впрозрачных глазах промелькнула тень.
        Они заговорили освадьбе. Газетные объявления гласили:
        -Тридцатого марта, всубботу, вполдень, вцеркви святого Георга, наГанновер-сквер, леди Антония Холланд, единственная дочь усопших герцога игерцогини Экзетер, имистер Питер Кроу, единственный сын леди Юджинии Кроу, члена парламента отлейбористской партии, иусопшего мистера Михаила Воронцова-Вельяминова. Торжественный обед вотеле «Лэнгхем», наПортленд-плейс.
        Обсуждая меню обеда, Питер, весело, сказал:
        -Твой исэра Вултона, пирог, мамочка, неподадут. Несмотря накарточки, ожидаются устрицы иростбиф… - Юджиния скоро покидала парламент. Вмае Чемберлен подавал вотставку. Сэр Уинстон, сначала, хотел назначить Юджинию напост министра поконтролю питания. Однако леди Кроу заметила будущему премьеру, что больше разбирается впроизводстве. Черчилль усмехнулся:
        -Апирог? Сэр Вултон мне доложил, овашем изобретении… - сэр Фредерик Вултон, старый приятель Юджинии, промышленник ихозяин универсальных магазинов, вЛиверпуле, после введения карточек напровизию, обедая наГанновер-сквер, предложил Юджинии придумать блюдо, подходящее для военного времени. Женские журналы призывали дам кэкономии, ивыращиванию собственных овощей.
        Юджиния исэр Фредерик, спомощью шеф-повара изотеля «Савой», создали рецепт пирога изкартошки, цветной капусты, брюквы иморковки, наовсяном тесте иовощном бульоне. Уильяма отего тарелки было неоттащить. Мальчик требовал добавки. Рецепт перепечатали вгазетах, объясняя, что блюдо заменяет традиционные, пироги изпочек иговядины.
        В«Лэнгхем» пригласили две сотни человек. Маленький Джон вел сестру калтарю, Уильям нес кольца, шафером уПитера был полковник Стивен Кроу. Кузен брал отпуск, нанесколько дней, иприезжал сбазы Бриз-Нортон вЛондон.
        Джованни перебрался вБлетчли-парк. Юджиния знала, что кузен работает вразведывательной школе, обучая будущих сотрудников языкам. Тони позвонила Лауре, чтобы пригласить ее вподружки, ноуслышала отказ. Лаура объяснила, что уезжает изЛондона. Юджиния поинтересовалась уДжованни, куда отправляется его дочь. Кузен тяжело вздохнул:
        -Дорогая моя, я штатский, служу поконтракту, аЛаура, капитан вКоролевском Женском Военно-Морском Флоте. Я неимею права спрашивать, куда ее посылает армия… - Маленький Джон тоже ничего несказал Юджинии. Они решили обойтись без подружки. Тони заметила, что это ее второй брак.
        Юджиния курила:
        -КРождеству внук появится, или внучка. Они времени терять несобираются. Понятно, что сейчас они осторожны… - Юджиния, думая отаком, все равно, невольно, краснела. Вовремена ее молодости, несмотря надемонстрации суфражисток, вдовы вели себя более скромно:
        -Другое время, - напомнила себе женщина, - Тони брюки носит, ия тоже. Она умная девушка, серьезная. Они сПитером любят друг друга. Все будет хорошо. Война, ноя тоже вразгар войны рожала, вдовой. Имиссис Майер родила… - Юджиния, невольно, перекрестилась:
        -Толькобы Питер вармию непошел. Он понимает, что назаводах сейчас тоже фронт, как ивоФранции… - Черчилль прочил леди Кроу напост заместителя министра промышленности, вбудущем кабинете. Юджиния согласилась.
        Посмотревшись взеркало, женщина поправила шляпку:
        -Хотябы новый костюм сшила, сосвадьбой. Работы много. Ни намагазины времени неостается, ни напортних… - Юджиния появлялась вцеркви вшелковом костюме цвета глубокой лазури. Для торжественного обеда ибала, леди Кроу выбрала платье сдекольте. Ожидались танцы, ноправила затемнения оставались всиле. Обед начинался вдва часа дня, ишел довосьми вечера. Намедовый месяц Питер иТони, сУильямом, уезжали кморю, вСаутенд.
        -Медовая неделя… - поправила себя Юджиния:
        -Напобережье безопасно. Англию небомбили… - месяц назад, пораспоряжению Черчилля, британский эсминец «Казак», втерриториальных водах Норвегии, взял наабордаж вспомогательное судно немецкого военного флота, танкер «Альтмарк». На«Альтмарке» находились британские моряки, спотопленных военных иторговых кораблей. Их везли вГерманию, вплен. Норвежцы, несмотря нанейтралитет, промолчали. Черчилль ожидал ответа отГермании, ноничего неслучилось.
        Юджиния, сидя вего кабинете, вАдмиралтействе, заметила:
        -Сэр Уинстон, если брать врасчет французские силы, унас наЗападном фронте больше дивизий, чем унемцев. Я непонимаю, чего мы ждем? Советский Союз проиграл войну Финляндии. Они ослаблены, они непомогут Гитлеру. Один прорыв через долину Рейна, имы подойдем кБерлину… - Черчилль, сложив руки наживоте, пожевывал сигару:
        -Это ты думаешь, - сварливо отозвался Первый Лорд Адмиралтейства, - что Советы ослаблены. Уних договор сГерманией. Они неоставят союзника вбеде. Я нехочу, чтобы британская армия уткнулась ворды монголов… - увидев лицо Юджинии, он торопливо добавил:
        -Я неимею ввиду твоего покойного мужа. Перед нами другие русские. Сталину нельзя доверять. Французы несогласятся навоенные действия. Нафронте всего семьдесят миль границы сГерманией. Мы неимеем права нарушать нейтралитет Бельгии, Голландии, авоевать вузком коридоре смерти подобно.
        -Дождемся, пока их нейтралитет нарушит Гитлер, - сочно отозвалась Юджиния. Леди Кроу напомнила себе: «Он прав. Я невоенный, я вподобном неразбираюсь…»
        Потушив сигарету, Юджиния намазала губы помадой.
        Мистер Майер, сдетьми, спускался поступеням, водвор госпиталя. Юджиния хлопнула дверью машины. Девочки побежали кней:
        -Тетя, тетя, он такой миленький… - Юджиния подумала:
        -Я Тони предлагала взять Адель иСабину подружками. Девочкибы порадовались. Она отказалась, сослалась нато, что незнает Майеров. Джон уних обедал, заоднобы ипознакомилась. Нонасвадьбу они придут… - девочки носили суконные, аккуратные пальтишки. Купив врассрочку швейную машинку, Клара подрабатывала портнихой. Юджиния обняла малышек: «Как мама?»
        -Все хорошо, - Людвиг улыбался, держа заруку Пауля. Мальчик прижался головой кпальто отца:
        -Братик маленький… Мы маме пирог принесли. Я его пек, тетя… - Юджиния, ласково, сказала:
        -Мама дома приедет, через три дня. Через неделю свадьба… - сестры потянули Пауля кмашине. Людвиг, гордо, заметил:
        -Восемь фунтов, леди Кроу. Клара быстро справилась, занесколько часов. Я раву Горовицу напишу, вКаунас. Скажу, что мальчика вего честь назвали… - он протер пенсне носовым платком:
        -Спасибо, что провизию присылаете. Девочки готовят, ноим шесть лет. Им тяжело, пока Клара здесь… - он показал наокна госпиталя. Юджиния коснулась его руки:
        -Что вы, мистер Майер. Увас теперь семья большая, четверо детей. Помните, мы вас ждем летом, вМейденхеде. Пусть дети нареке побудут. Моя невестка обрадуется… - Людвиг, поклонившись, надел шляпу.
        -Я теще написал, вПалестину, что унее еще один внук появился… - мистер Майер, немного, покраснел:
        -Мальчик наКлару похож, хорошенький. Он темноволосый, иглаза карие… - Юджиния подмигнулаему:
        -Значит, инавас тоже. Несмею вас задерживать… - Людвиг пошел кдетям.
        Юджиния смотрела вслед его спине, встаром пальто. Клара обшивала семью, нокое-что, все-таки, требовалось покупать. Юджиния имиссис Майер прошлись поблаготворительным магазинам. Леди Кроу привезла, влимузине, старую детскую кроватку, изкладовой, наГанновер-сквер. Вней лежал еще Питер:
        -Тони она только кРождеству понадобится, - подумала Юджиния, - ктому времени маленький Аарон Майер наноги встанет… - Людвиг заведовал чертежной мастерской, наверфи, вИст-Энде. Пауль работал подручным устоляров.
        -Верфь стратегический объект… - Юджиния устроила букет удобнее, - ноЛондон нестанут бомбить, если доэтого времени небомбили. Весной начнется наступление, воФранции, война завершится победой. Разобьем Германию, освободим Польшу… - она помахала Людвигу идетям. Взглянув напустынное небо, женщина потянула тяжелую дверь госпиталя.
        Лучи утреннего солнца золотили серую воду Северного моря. Дул свежий, резкий восточный ветер, лодка свыключенным мотором покачивалась наволнах. Отсюда берег казался темной полоской. Маленький Джон взял бинокль. Особняк, после прошлой войны, перестроили ирасширили. Здесь долго держали архивы, нозимой, перед Рождеством, бумаги отвезли вновое хранилище, вШотландию. Джон прошелся попустым комнатам, смотря наширокую спину Черчилля, вдыхая дым его сигары. Первый Лорд Адмиралтейства, остановившись уокна, долго разглядывал море:
        -Все время ожидаешь, что нагоризонте… - Черчилль вытянул палец, - кто-нибудь появится. Как наши берлинские источники называют план? - Черчилль повернулся кМаленькому Джону.
        -Операция «Морской Лев», - Джон, всегда, невольно, вытягивался, разговаривая сЧерчиллем:
        -Однако для успешного форсирования пролива, сэр Уинстон, Гитлеру необходимо достичь преимущества наморе ивавиационных силах. Мы подобного непозволим… - вынув изо рта сигару, Черчилль смерил Джона долгим взглядом, сног доголовы:
        -Гитлер, конечно, непреминет позвонить, лично тебе, испросить разрешения надесант… - ядовито отозвался сэр Уинстон:
        -Вобщем… - он помолчал, - готовьте людей. Для Британии, наслучай атаки, для новой организации, наконтиненте. Подходящее место… - одобрительно добавил сэр Уинстон, - уединенное. Комнат много, болтать отом, что происходит, некому. Мы должны бороться сГитлером изалинией фронта… - Черчилль взял цилиндр, сподоконника, - решительными способами, - он, созначением, взглянул наДжона. Герцог почувствовал, что краснеет.
        Они боялись, что Бест иСтивенс начнут говорить, ноничего непроизошло. Тем неменее, они сменили всех оставшихся резидентов вГолландии, заисключением Звезды. Оней никто незнал, кроме Маленького Джона, инескольких человек вАдмиралтействе, иБлетчли-парке. Черчилль, неожиданно весело, сказал:
        -Вообще она заслуживает медали. Посмотрим, как она себя вПольше проявит… - весной дети Звезды переезжали кее бывшему мужу. Профессор Кардозо возвращался вЕвропу, сновой монографией. Послухам, Нобелевский комитет серьезно рассматривал его кандидатуру для присуждения премии, вследующем году. Звезда могла отправиться воккупированную Польшу, вкачестве эмиссара отновой секретной службы, укоторой пока небыло даже названия. Женщина должна была представлять правительство визгнании.
        Сидя влодке, Джон вспоминал ее спокойные, голубые глаза. Они гуляли попроменаду, вСхевенингене. Иосиф иШмуэль копошились вбелом песке. Светлые волосы Эстер искрились, падая нарыжую лису воротника. Остановившись удеревянных перил, женщина помахала детям:
        -Сейчас куплю жареной картошки, милые… - Джон держал фунтик скреветками. Он очистил одну зубами, выплюнув шкурку:
        -ДоШвеции полетишь самолетом, изАмстердама. ВСтокгольме тебя ждут наши люди. Они переправят тебя через Балтийское море, нарыбацком судне, ивысадят напольском побережье. Паспорт мы тебе сделали… - Эстер кивнула:
        -Иочень хороший паспорт.
        Она стала Магдаленой Качиньской, уроженкой Познани. Полегенде, пани Магдалена происходила изсмешанной семьи. Мать женщины была немкой, фольксдойче. Происхождение пани Качиньской, поматери Миллер, объясняло знание немецкого языка. Документы позволяли пани Магдалене сблизиться соккупационными властями.
        -Она меня нелюбит… - повторял Джон, ожидая шума самолета, - нелюбит, иникогда неполюбит… - вАмстердаме, после Венло, поселившись набезопасной квартире, он ожидал обычного визита Эстер. Невыдержав, Джон позвонил ей изтелефона-автомата, вгоспиталь.
        Заобедом вкошерном ресторане, уЭсноги, женщина пожала стройными плечами:
        -Как говорят пообе стороны океана, прекрати пинать мертвую лошадь, Джон. Я имею ввиду нашу закончившуюся связь… - Эстер отпила кофе, - слезь сэтого коня. Он тебя больше никуда неповезет… - она сняла жакет. Джон посмотрел нагрудь, под мягкой, шелковой блузкой, наблеск жемчуга, вокруг шеи. Он сжал зубы:
        -Хорошо. Если ты считаешь нужным, Эстер. Ноя всегда буду помнить, что… - женщина прервалаего:
        -Я тебе говорила. Я тебя спасла непотому, что я тебя люблю. Это мой долг, Джон… - помолчав, она добавила: «Жаль, что я неубила фон Рабе. Мы еще вспомним онашей ошибке».
        ВВенло, немного придя всебя, Джон рассказал Эстер огерре Максимилиане. Женщина поджала губы:
        -Я должна была его застрелить. Ты потерял способность отдавать приказы, мне требовалось взять ответственность насебя… - узнав, что фон Рабе выжил, Питер покрутил головой:
        -Немое дело давать советы, Джон, новы пожалеете. Ябы его убил, незадумываясь, ипокойный Мишель тоже. Человечествобы ничего непотеряло, - лазоревые глаза блеснули холодом.
        Они примеряли рубашки упортного, наДжермин-стрит. Свойной, новые костюмы заказывать было ни кчему. УПитера иДжона имелись серые визитки, для венчания, ифраки, для обеда. Тони незахотела шить платье сошлейфом. Девушка шла калтарю впростом туалете жемчужного шелка, смаленькой шляпой икружевной пелериной. Уильяму сшили бархатный костюмчик пажа, цвета голубиного крыла. Церковь иобеденный зал отеля украшали белыми розами, иголубовато-серыми гортензиями. Венчалась сестра втиаре Холландов. Джон видел кольцо невесты, скрупной, серой жемчужиной, окруженной южноафриканскими бриллиантами.
        -Кслезам, - подумал герцог, носразу отогнал эти мысли: «Ерунда».
        Пани Качиньская проводила вПольше все лето, апотом возвращалась вАмстердам. Эстер брала отпуск вгоспитале.
        -Няне я нашла новое место, - деловито сказала Звезда, когда Джон провожал ее домой, изресторана:
        -Порешению суда, мальчики, живя сотцом, проводят сомной выходные, раз вмесяц. Я договорюсь садвокатами… - она запнулась, - его адвокатами. Объясню, что уезжаю вАмерику, повидать отца, Меира. Я возьму близнецов нанесколько выходных подряд, когда вернусь изПольши… - Эстер хотела написать отцу ибрату, что едет вШвецию стажироваться вдетской больнице.
        -Ноневздумай искать Аарона… - строго сказал Джон, удвери ее дома, - тебе нельзя ездить вЛитву, или натерритории, оккупированные советскими войсками. Уменя нет желания выручать тебя изсталинских лагерей… - слегка улыбнувшись, Звезда кивнула: «Никуда, кроме Варшавы, как предписано заданием».
        -Мистер Джон! - крикнули скормы лодки: «Самолет!»
        Герцог натянул науши потрепанную, вязаную шапку. Несмотря натеплую весну, наводе было еще зябко. Он выбросил папиросу вводу, мотор заурчал. Отсамолета отделялись черные точки. Вярком небе раскрывались белые купола. Джон много раз прыгал спарашютом. Он помнил бездну, под ногами, ветер, бивший влицо, брызги ледяной воды.
        -Двести футов доближайшей цели… - лодка остановилась неподалеку отмокрого, стелящегося поморю парашюта. Человек, вкостюме тонкой резины, ловко собрав его сзади, поплыл клодке. Джон протянул руку, через борт:
        -Подберем остальных, пойдем наберег, иповторим упражнение столько раз, сколько потребуется, для идеальной точности… - она сидела, тяжело дыша, стянув капюшон костюма. Темные, влажные, коротко стриженые волосы облепили голову.
        Лаура вытерла рукавом воду сощек: «Сколько?»
        -Двести футов друг отдруга, - Джон протянул ей сигареты, - анадо, чтобы вы добились пятидесяти. Сейчас тихое море, прыгать легче. Вшторм вас отнесет вразные стороны, ветром, течением. Вы утонете, недождавшись, пока вас подберет лодка… - капитан ди Амальфи глубоко затянулась дымом: «Хорошо». Приподнявшись над бортом, она посчитала головы:
        -Все наводе. Плывут сюда. Пусть плывут, - устало улыбнулась Лаура, - незачем облегчать задачу.
        Самолет развернулся, идя кберегу. Джон взглянул начасы:
        -Дообеда закончим упражнение, иприступим кработе напередатчиках. Впрочем, ты умеешь управляться срадио… - он заставил себя несмотреть насмуглую, покрасневшую ответра ихолодной воды щеку. Джон велел: «Включайте мотор, мистер Чарльз, они рядом».
        После ужина, отпустив девушек, Лаура присела наподоконник маленькой комнатки. Все устали. Начавшись вшесть утра, прыжки длились дополудня. Быстро пообедав, они пошли заниматься нарадиопередатчиках. Готовили они сами. Провизию привозили охранники, изближайшей деревни. Вгараже стоял «бьюик», все девушки умели водить, нодля них было безопасней оставаться наполигоне. Инструкторы пострельбе, плаванию, ирадиосвязи жили вдругом крыле здания.
        Похолодало, темная вода топорщилась под резким ветром. Лаура носила шерстяные брюки, иформенную рубашку Королевского Женского Военно-Морского Флота, снашивками капитана. Шею она обмотала кашемировым шарфом. Перед отъездом наполигон, девушка попросила два дня отпуска.
        Отец остался вБлетчли - парке. Джованни преподавал языки, вшколе шифрования, ночасто подменял радистов. Лаура, судивлением, поняла, что отец быстро разобрался вработе передатчиков. Она неговорила Джованни, оновой, секретной службе, только заметила, что после Лондона отправится наобучение. Они сотцом жили раздельно, Лаура продолжала занимать комнату вженской усадьбе, Элмерсе. Посмотрев насложенный саквояж дочери, Джованни обнял девушку: «Писать, конечно, нельзя».
        Лаура улыбнулась:
        -Занятия вБритании, папа. Просто особый курс… - девушка помолчала, - он долета продолжится, поэтому я несмогу приехать навенчание Тони. Мы стобой увидимся, обязательно, перед тем, как … - Лаура повела рукой. Они пока незнали, куда икогда их пошлют. Лаура взяла чашку скофе:
        -Нопошлют, непременно. Затишье, наконтиненте, когда-нибудь завершится… - она прислонилась виском кпрохладному стеклу. Вморе мерцал одинокий огонек. Полигон, круглосуточно, патрулировал военный катер. Внебо Лаура старалась несмотреть. Рядом была авиационная база Рошфорд, однако он служил вБриз-Нортон, далеко отсюда.
        -Недумай онем, - велела себе Лаура, - все понятно… - она вспомнила прозрачные, светло-голубые глаза Джона, медвежий клык накрепкой шее, сильную руку, протянувшуюся через борт лодки. Лаура присутствовала насовещании, осенью, когда кузен вернулся сконтинента. Они, подробно, разобрали проваленную операцию, ноДжон несказал, кто спас его стерритории рейха.
        -Наш работник, - заметил герцог, - он участвовал вакции вкачестве наблюдателя. Сначала… - добавил Джон, - нопотом ему пришлось вмешаться, иначебы я перед вами невыступал… - напробковой доске Джон развесил фотографии. Они смотрели налица немцев. Герцог, монотонно диктовал:
        -Оберштурмбанфюрер Максимилиан фон Рабе. Тридцать один год, избогатой семьи, наследник титула. Работник иностранного отдела СД, работал вИспании, ивдругих европейских странах. Британию он тоже навещал, - мрачно добавил кузен, - три года назад… - фон Рабе сняли застоликом кафе, под вывеской нанемецком языке:
        -Фото мы получили изБерлина, - сухо сказал герцог, - самое последнее. Запомните его… - немец сидел, улыбаясь, закинув ногу наногу. Максимилиан носил хорошо скроенное пальто, светловолосая голова блестела, насолнце. Лаура поняла:
        -Снимали открыто. Он позирует, судовольствием. Фото свежее, неруки Питера. Значит, кто-то работает вГермании, всердце рейха… - Лаура столько смотрела нафон Рабе, что моглабы узнать его изтысячи других мужчин:
        -ИШелленберга… - взяв пачку Players, Лаура чиркнула спичкой, - хотя унего обыденное лицо… - кроме изучения технических дисциплин, девушки часами сидели над папками, доставленными изЛондона. Они запоминали имена илица офицеров СД. Пособранным сведениям, эти люди отвечали забезопасность рейха вАвстрии, Чехии иновых рейхсгау, напольской территории. Впапках лежали иданные наработников Франко иМуссолини, наслужбы разведки Финляндии, Венгрии, иРумынии.
        Лаура нестала говорить отцу, что проведет время встолице. Тетя Юджиния тоже ничего незнала. Девушка нехотела видеть Питера иТони:
        -Они счастливы, готовятся ксвадьбе. Тони двадцати двух неисполнилось, аона второй раз выходит замуж. Иунее ребенок… - даже еслибы Лауре непредложили стать руководителем группы нановом курсе, онабы, все равно, отказалась посещать венчание. Она нехотела провести половину торжественного обеда вдамской комнате отеля «Лэнгхем», рыдая вносовой платок, пытаясь припудрить заплаканные глаза:
        -Мне двадцать семь… - окурок жег пальцы, - я никому ненужна. Джон наменя смотрит потому, что его связь закончилась… - Лаура заметила грусть вглазах кузена, когда он приехал вБлетчли-парк, после неудачной акции вГолландии. Девушка подозревала, что герцог расстроен нетолько из-за провала Беста иСтивенса:
        -Даже ипробовать нестоит… - Лаура выбросила сигарету вполуоткрытую форточку, - случится, как соСтивеном… - она скосила глаза наконверт. Лаура получила письмо осенью, савиационной базы вРеймсе, куда улетел тогда еще майор Кроу. Девушка незнала, зачем она несожгла записку:
        -Понятно, зачем… - Лаура залпом допила кофе, - напоминаю себе, что я всегда буду одна… - вЛондоне, она перечитала конверт вдамском салоне, вНайтсбридже. Лаура завила волосы. Мастер выкрасил ей правый висок, где сверкала седая прядь. Он, успокаивающе, заметил:
        -Мадам, свойной увсех появилась седина. Новые, американские, средства все скроют. Увас замечательно красивые локоны… - он пропустил между пальцев темные, мягкие пряди. Лаура сделала маникюр, ей привели впорядок брови.
        Вособняке наБрук-стрит, девушка достала изгардероба дневное платье, бежевого шелка. Она пошла напятичасовой чай, вотель «Беркли», надев туфли накаблуке, накрасив губы. Лаура читала вThe Times, что после чая начинаются танцы. Ей хотелось побыть вобъятиях мужчины, двигаясь поначищенному паркету, вдыхая запах сандала итабака, ощущая руку наталии, повторяя шаги вальса или танго:
        -Мы сНаримуне танцевали, дома… - Лаура сидела застоликом, сдругими женщинами, играл оркестр, - включали радио итанцевали. Инавечеринке, вКембридже, тоже. Тогда Констанца была жива. Недумай онем, - приказала себе Лаура. Девушка закрыла глаза:
        -Маленькому два года сейчас. Уильям летом родился, аон весной. Почти ровесники… - много мужчин начае носило военную форму. Лаура смотрела натанцующие пары:
        -Меня кто-нибудь пригласит, непременно. Сейчас, наследующую мелодию… - приглашения девушка недождалась. Она тихо плакала втакси, подороге домой, сморкаясь вплаток.
        Наследующий день Лаура пошла вдешевую, женскую парикмахерскую, врабочем Ист-Энде. Девушка сделала короткую прическу. Наполигоне краска свиска начала исчезать, ноЛаура нехотела ничего менять:
        -Какая разница? Я никому, кроме папы, ненужна. Умру старой девой, маленький никогда неузнает, что я его мать… - Лауре хотелось выть. Она брала револьвер, отправляясь наоткрытую площадку для стрельбы. Оказавшись наполигоне, Лаура, соблегчением, поняла, что вособняке тиранет:
        -Очень хорошо… - угрюмо сказала себе девушка, - иначебы я неомишенях думала, аотом, что… - плоская, приморская, равнина, снизкими деревьями, непоходила нагустой лес вБлетчли-парке. Лаура старалась невспоминать свой шепот:
        -Еще, еще… Господи, как хорошо стобой… - она вонзила ногти владони: «Почти полгода прошло».
        Кузен прислал вежливое, холодное письмо. Он извинялся, что поддался мимолетной слабости:
        -Надеюсь, кузина, мы останемся друзьями, - читала Лаура, - я прошу прощения заповедение, недостойное джентльмена… - конверт лежал рядом смедной, походной пепельницей. Когда девушки заговаривали отанцах, или голливудских актерах, Лаура отшучивалась, или переводила разговор научебу.
        Они все были очень разными. Коллега Лауры поминистерству иностранных дел, Элейн, работавшая впосольствах вМадриде иЛиссабоне, Вера, выросшая вбогатой семье, вРумынии, знавшая венгерских иавстрийских аристократов, беженка изПольши, графиня Кристина, занимавшаяся довойны выездкой игорными лыжами.
        Лаура смотрела написьмо откузена:
        -Надо избавиться отконверта. Нетащитьже его назадание… - девушка, горько, усмехнулась. Щелкнув рычажком лампы, Лаура взяла второй конверт, синдийскими марками:
        -Дорогая моя, - читала она ровный почерк, - надеюсь, утебя все хорошо. Я записалась вармию, нопока продолжаю лечить детей. Неизвестно, начнутсяли вколониях, военные действия. Япония продолжает схватки сКитаем. Мне, как монахине, запрещено брать вруки оружие, ноя говорила снаставниками, вЛхасе. Мне дали временное освобождение, отнекоторых обетов. Впрочем, надеюсь, что вы разобьете Гитлера. Японцы тогда вернутся обратно наострова… - Тессу направили врачом вбригаду гуркхов, выходцев изНепала:
        -Большинство изних буддисты, как ия. Ты, наверное, знаешь, что гуркхи считаются вИндии, самым бесстрашным народом… - свернув письмо, девушка аккуратно его спрятала:
        -Она монахиня, ей легче. Впрочем, я тоже подобную жизнь веду. Надо будет себе кличку взять: «Монахиня»… - собравшись сдухом, Лаура скомкала письмо Стивена. Она медленно, аккуратно, рвала конверт намелкие куски. Девушка распахнула окно, влицо ударил холодный, соленый ветер. Она услышала рокот моторов самолета. Слезы навернулись наглаза. Лаура следила взглядом забелыми клочками, пропадавшими втемноте. Захлопнув ставню, поежившись, она села застол. Девушка открыла очередную папку:
        -Работники СД, прикомандированные кведомству генерал-губернатора Франка, вКракове… -закурив, Лаура вернулась кработе.
        Дверь вгардеробную приоткрыли, вспальне горел камин. Пахло кедром, наручке кресла висели чулки. Наореховом столике лежала The Times, сзаголовком:
        -Даладье покидает пост премьер-министра, французский парламент избирает Поля Рейно. Настало время действия, - Рейно славился яростной ненавистью кнемцам. Автор передовицы намекал, что Британии, совместно сФранцией, нестоит дожидаться, пока Гитлер прекратит «странную войну», как ее называли. Журналист ратовал занаступление:
        -Советский Союз ослаблен зимней войной. Сталин непоможет Гитлеру. Наш долг, оказаться вДании, иНорвегии, иначе наулицах Осло иКопенгагена будут развеваться нацистские флаги… - Тони выбиралась изМейденхеда вгород запокупками, инапримерки. Она обедала сОруэллом идругими журналистами. УТони спрашивали, когда она примется заследующую книгу. Девушка замечала:
        -Уменя заботы матери, диссертация. Свенчанием, хлопот прибавится, - серьезно добавляла Тони, - надо ухаживать замужем, вести дом… - она закидывала ногу наногу, рассматривая отполированные, гладкие ногти. Утети Юджинии имелись обширные знакомства, наФлит-стрит. Леди Кроу часто публиковалась вгазетах идавала интервью. Тони хотелось, чтобы будущая свекровь слышала только хорошие вещи. Офотографиях никто незаговаривал. Всемье, кроме покойного отца, оних знали только тетя Юджиния иМаленький Джон. Никто, конечно, ничегобы Питеру несказал. Вовремя публикации Питер еще жил вГермании. Тони слышала отнего оМаксимилиане фон Рабе, нотолько поморщилась:
        -ВИспании я невстречалась снацистами. Гдебы мне было их увидеть? Ты такой смелый… - она прижалась щекой круке Питера, - я восхищаюсь тобой…
        -Просто мой долг, - он поцеловал белокурый, пахнущий цветами висок, - долг мужчины ипорядочного человека. Если кем-то восхищаться, то это тобой, любовь моя… - зазиму Тони устала отвосхищения.
        Он приезжал вМейденхед сподарками, целовал ей руки, выслушивал отрывки издиссертации, катал ее пореке, ипроводил много времени смальчиком. Они сТони обедали вместе сУильямом. Малыша было рано сажать завзрослый стол, ноПитер улыбался:
        -Ничего страшного. Мы семья, я могу вдетской поесть. Так даже лучше, - он читал ребенку, играл сним вмеханический поезд, укладывал спать ипел колыбельные. Уильям тянулся кнему. Тони, смотрела насына:
        -Он маленький, полтора года. Он быстро забудет Питера. Тем более, когда увидит настоящего отца… - она стояла напороге гардеробной, вбархатном, распахнутом халате. Белая, кожа, длинных ног, высокой груди, светилась жемчугом. Подняв руку, Тони полюбовалась блеском кольца: «Придется его оставить, как все остальные подарки». Драгоценности отжениха, бусы, браслеты, она складывала вшкатулку. Тони, немного сожалела, что перед отлетом вЦюрих, несможет сходить кодному изювелиров, вмагазины Бонд-стрит, ивсе продать. Вещи стоили дорого, деньгибы ей пригодились.
        -Нельзя, - она прошла кстолу, опустившись вкресло, подхватив чулки, - иначе они подумают, что я взяла вещи ссобой, что я его люблю… - Тони решила неоставлять записки, апросто исчезнуть:
        -Еще решат, что меня похитили, - девушка, невольно, улыбнулась, - немцы, например. Сзанятиями Маленького Джона подобное возможно… - она щелкнула перламутровой зажигалкой. Вгазете писали, что вАмерике скоро поступят впродажу чулки изнового, искусственного материала, нейлона:
        -Их я вБельгии куплю… - Тони натягивала шелковые, жемчужно-серые чулки, - наверняка, они появятся вмагазинах… - сняв средства сосчета вбанке, Тони перевела их ваккредитивы. Втайнике, вящике сбельем, лежал новенький, испанский паспорт, сеньоры Антонии Эрнандес, свписанным внего сыном, Гильермо, полутора лет отроду. Вбумагах Тони спрятала конверт сбилетом нарейс Swissair, саэродрома Кройдон, вЦюрих. Самолет уходил тридцатого марта, вдесять часов утра. Втри часа дня Тони приземлялась вШвейцарии. Она собиралась вечером, сесть напоезд, идущий вРим. Тетя Юджиния прочла ей письмо изМон-Сен-Мартена:
        -Две недели назад Виллем телеграфировал, что корабль прибыл вГеную. Он начинает учиться, готовиться кполучению сана священника. Это еще надва года, потом он вернется вАфрику, призревать сирот… - тетя Юджиния перекрестилась:
        -Жаль, что дядя Виллем итетя Тереза отнего внуков неувидят, ноуних Маргарита есть. Я уверена, что уДавида сЭлизой еще дети появятся… - Тони замечала, как, иногда, смотрит нанее предполагаемая свекровь. Она опять увидела вглазах тети Юджинии знакомое выражение. Тони зло сказала себе:
        -Ожидает, что я, как племенная кобыла, буду рожать детей, наследников «КиК». Никогда подобного неслучится… - Тони собиралась объяснить Виллему, что согласилась напомолвку отодиночества ибезысходности.
        -ИзМон-Сен-Мартена, после венчания, напишу вЛондон, извинюсь… - застегнув пояс для чулок, она скосила глаза наслед отпоцелуя, нанежной коже, ближе каккуратно подстриженным, мягким, белокурым волоскам:
        -ДоРима пройдет. Виллему я ничего говорить небуду. ИПитер ему ничего нескажет, он джентльмен… - Тони томно улыбнулась. Де ла Марки собирались вИталию летом:
        -Когда мы встретим нашу дорогую дочку, ее мужа ималенькую Маргариту. Мы очень соскучились подевочке, исобираемся ее окончательно избаловать. Терезе лучше, врачи разрешили ей путешествовать. Мы хотим побыть смальчиком, а, наобратном пути, посетить Милан иВенецию… - Питер обещал Тони поездку вПариж, инаЛазурный берег:
        -Когда война закончится, милая, - развел он руками, - сейчас опасно… - девушка прильнула кнему:
        -Что ты, дорогой, я все понимаю. Ненадо никаких поездок. Мне хорошо, рядом стобой… - Тони положила ноги настол. Вуглу гардеробной стоял манекен. Она курила, глядя насвадебный костюм:
        -Удяди Виллема итети Терезы есть внук. Наследник титула. Уменя сВиллемом появится много детей, обещаю. Я могу стать католичкой, какая разница? Главное, чтобы мы всегда оставались рядом… - Тони хотела обвенчаться вИталии. Справившись вэнциклопедии, она поняла, что монашеские обеты снимает папа римский. Пия Двенадцатого год, как избрали понтификом:
        -Виллем объяснит, что нехочет больше оставаться вцеркви. Никто его удерживать несобирается. Прадед Лауры, отец ди Амальфи, снял обеты иженился, набабушке Эми. Подобное случалось… - Тони прислушалась. Когда они сУильямом переехали наГанновер-сквер, Питер, смешливо, сказал:
        -Я могбы пользоваться люком накрыше, потрадиции, ноя договорился ствоим братом. Охранники меня выпустят, после полуночи… - Питер, каждый вечер, проводил сней имальчиком. Он говорил Тони освоем дне, они обсуждали новости, купали иукладывали Уильяма ишли вбиблиотеку. Закофе, Тони играла нагитаре, Питер любил ее слушать.
        Обосновавшись вБлетчли-парке, брат неоставил распоряжения охранникам сопровождать Тони, вгороде. Девушка могла свободно купить билеты насамолет. Вчера, дождавшись, пока няня уведет Уильяма гулять, аохранники сядут зазавтрак, Тони вызвала потелефону такси. Девушка отвезла вКройдон, вкамеру хранения, при аэродроме, сложенные чемоданы.
        Вспальне было тихо. Питер уставал, поднимаясь, каждый день вшесть утра. Он часто засыпал, устроив голову наплече уТони:
        -Сегодня последний день, что он приходил, - поняла девушка, - неделя досвадьбы. Мы больше небудем видеться, неположено… - осенью, после помолвки, она посетила врача. Тони нехотела никаких осложнений. Поняв, что Питер, тоже, осторожен, девушка удивилась. Он взял ее лицо владони:
        -Сейчас новое время, ноя старомодный человек, любовь моя. Война, малоли что случится. После свадьбы я изменю завещание. Ты инаши дети будете обеспечены… - он притянул Тони ксебе:
        -Впервую брачную ночь я лично выброшу все средства. Они надежны, - Питер поднял бровь, - неволнуйся. «КиК» строго следит закачеством продукции, - Тони пожалела опотраченных наХарли-стрит деньгах. Питер был очень аккуратен. Жених считал, что подобные вещи являются заботой мужчины, анеженщины.
        Девушка потянула ксебе шкатулку. Письмо пришло настарый, безопасный ящик, впочтовом отделении наБрук-стрит. Увидев мексиканские марки, Тони совсем неудивилась. Стоя натротуаре, она смотрела назнакомый почерк. Он писал наиспанском языке. Тони отошла квитрине книжного магазина:
        -Выброси конверт. Все закончилось, ты больше никогда неувидишь ни его, ни фон Рабе… - девушка толкнула дверь, зазвенел колокольчик. Взяв сприлавка «Прощай, Берлин», Ишервуда, Тони спряталась застеллажами. Читая письмо, она, впервые, подумала:
        -Они сПитером похожи, странно. Только Воронов, выше. Авостальном, будто братья… - он просил прощения, что неписал раньше. Петр обещал забрать ее изЛондона, вместе сребенком, вконце марта, когда он закончит некую, как выражался Воронов, срочную работу.
        -Еще чего нехватало, - недовольно подумала Тони, - он, оказывается, знает омалыше. Фон Рабе ему сказал, неиначе. Немцы, довойны, следили заМаленьким Джоном, ая его сестра. Петр вбил себе вголову, что вБарселоне я его выгнала, из-за беременности. Я была беременна, нонеотнего… - вконце марта, Тони намеревалась оказаться далеко отЛондона.
        -Пусть приезжает, ищет меня. Пусть что хочет, то иделает… - она насторожилась, услышав шум вспальне. Тони едва успела спрятать письмо. Питер, наклонившись, поцеловал мягкие, отросшие волосы назатылке:
        -Мне пора идти, ноя немогу, немогу… - отнее пахло лавандой, она вся была теплая, мягкая. Питер обнимал ее заплечи:
        -Всего неделя осталась. Как я ее люблю, как люблю. Уильям меня папой стал называть. Тони неслышала, надо ей сказать. Она обрадуется… - Тони скользнула вего руки, он опустился наколени перед креслом. Шелк чулок холодил губы, заним все было горячим, обжигающим, близким. Питер блаженно закрыл глаза, услышав ее стон: «Еще, еще, милый… Я люблю тебя, люблю…»
        -Они, действительно, похожи… - Тони скрыла улыбку, раздвинув ноги, глядя впотолок:
        -Номне никого, кроме Виллема, ненужно. Я его добьюсь… - она закусила руку, кресло поскрипывало, Тони мотала головой. Потянув его наковер, Тони устроилась сверху:
        -Последний раз, - она приникла кПитеру, целуя его, - последний раз. Через неделю я буду сВиллемом, навсегда.
        Заокном спальни хрипло закричала ночная птица. Повернув голову, Тони увидела большую, бледную луну ичерные силуэты самолетов. Истребители патрулировали Лондон.
        Вресторане навокзале Паддингтон было шумно, звенела касса. Забольшими, выходящими наперрон окнами, свистели поезда. Леди Кроу, втвидовом жакете, своротником черного каракуля, при шляпе, зажав под мышкой The Times, изучала исписанную мелом доску, над стойкой бара.
        -Баранина молодая, тетя Юджиния, - повернулся кней полковник Кроу, - набазе Бриз-Нортон только ей икормят. Тем более, здесь мясо изУэльса, наверняка, - они заняли отдельную кабинку. Баранина, действительно, оказалась сзапада, сполуострова Гоуэр, где овцы паслись наприморских лугах. Они заказали шесть дюжин устриц, баранью ногу смятным желе, ицветную капусту всырном соусе, сгорчицей. Юджиния заметила:
        -Наобеде овощи тоже подадут, нов«Лэнгхеме» повар, француз. Мы едва его уговорили ростбиф сделать. Цветную капусту он обещает всуфле превратить… - Юджинии принесли бокал белого, холодного лиллета, аполковнику, джин стоником. Для Джованни они взяли шотландский виски, идве бутылки вина, кустрицам имясу.
        Стивен вздохнул:
        -Цены, взлетели. Пролив кишит немецкими подводными лодками. Перейдем наместную продукцию. ВОксфордшире умногих фермеров, всараях, стоят аппараты. Гонят сидр, икое-что крепче… - надесерт они выбрали пирог сосвежим ревенем. В«Лангхэме» подавали шоколадный торт, игруши всахарном сиропе, сванильным мороженым ифиалками.
        Полковник сегодня приехал вЛондон, насвоей машине. Его приютил дядя Джованни, наБрук-стрит. Стивену, досих пор, было немного неудобно разговаривать сотцом Лауры. Дядя позвонил набазу:
        -Милый мой, ненадо болтаться вклубе. Все опытные слуги ушли вармию. Набрали юнцов, понятия неимеющих онуждах джентльмена… - Джованни подытожил:
        -Утети Юджинии суматоха, сосвадьбой, уего светлости, тем более. Мы стобой отлично устроимся, незачем тратить деньги наотель.
        Стивен, соблегчением, услышал, что Лауры насвадьбе неожидается. Дядя объяснил, что дочь занята, иуехала изБлетчли-парка:
        -Очень хорошо, - мрачно подумал полковник, - иначе ябы незнал, как вглаза ей смотреть… - отправив письмо Лауре, изФранции, Стивен сказал себе:
        -Я поступил правильно. Нельзя давать девушке ложных надежд. Ивойна надворе… - ожидая дядю Джованни, они сЮджинией говорили оновом премьер-министре, воФранции.
        Леди Кроу пожала плечами, отпив аперитив:
        -Послухам, он очень решительно настроен. Однако, унего еще правительство, где невсе министры выступают заактивные военные действия. Маршал Петен считает, что надо заключить перемирие сГерманией…
        Стивен дернул гладко выбритой щекой:
        -Маршалу Петену девятый десяток, он выжил изума. ВРеймсе я познакомился сполковником де Голлем, танкистом. Подобные люди идолжны воевать, тетя. Он говорил, что Британия иФранция проиграют, если небудут действовать, самым решительным образом… - полковник вспомнил тишину наавиационной базе, под Реймсом, чистое, голубое небо.
        Первые две недели наступления вСааре они бомбили немецкие аэродромы ижелезные дороги. Потом французы отвели пехоту втыл, боевые вылеты прекратились. Авиаторам разрешили только тренировки. Они ездили вгород, наконцерты итанцы, ходили вкино, играли вфутбол срасквартированными пососедству частями:
        -Мишелю, хотябы, удалось побыть внаступлении… - Стивен встретился скузеном Теодором, когда французские войска покинули Саарланд. Он незнал, что кузен пошел вармию. Стивен подумал, что ослышался, когда ему позвонил дежурный побазе:
        -Квам француз, майор Кроу, военный инженер. Майор Корнель, - кузен ждал водворе, покусывая травинку. Осень стояла теплая, сухая. Втраве, покраям аэродрома, трещали кузнечики:
        -Пуститьбы танки через Рейн, - стоской, подумал Стивен, - после артиллерийской подготовки, смешать бошей сземлей… - англичане, нафронте, подхватили французские словечки. Стивен понятия неимел, где служил кузен Мишель. Тетя написала, что капитан де Лу, сбатальоном, расквартирован где-то насемидесяти милях границы сГерманией. Стивену все неудавалось справиться ородственнике вРеймсе, вштабе. Посоображениям безопасности аэродром находился далеко отлинии фронта.
        Рыжие, коротко стриженые волосы Теодора играли всвете солнца медным огнем. Он приехал вофранцузском хаки, сполевой, потрепанной сумкой. Кузен, сразу сказал:
        -Мишель пропал без вести, две недели назад, под Бреншельбахом. Невернулся изразведки. Он, его сержант исолдаты… - Теодор принес бутылку хорошего шампанского. Они выпили наполе, закусывая мягким, размазанным покоричневой бумаге сыром, ипирогом, скурицей. Теодор закурил сигарету:
        -Я почти отчаялся вас найти. Вы ближе кПарижу, чем кфронту… - он горько усмехнулся: «Хотя какой фронт…»
        Стивен, тогда, подумал, что отРеймса восемьдесят миль доПарижа. Оказавшись вгороде, майор сходил навоскресную мессу, взнаменитый собор. Он небыл католиком, ноивАнглии часто слушал орган, вБромптонской оратории. Храм вРеймсе пострадал, вовремя прошлой войны, ноего восстановили. Стивен вспоминал собор Парижской богоматери, иСвятого Павла, вЛондоне:
        -Нам запретили бомбить гражданские объекты. Анемцы? Они половину польских городов снесли слица земли… - помнению Теодора, Мишель мог подорваться наодной измин, визобилии оставленных немцами, при отходе навосток:
        -Правда, теперь они опять заняли все покинутые деревни… - кузен махнул рукой, - амы сидим втени линии Мажино, играя вкарты. Впрочем, вы, кажется, тоже, - он смерил взглядом самодельные футбольные ворота. Над пустынным, уставленным бомбардировщиками полем, реяли вороны:
        -Зато увас город близко, - бодро сказал Теодор, - вы здесь холостые. Развлекайтесь, пока затишье… - он передал Стивену салфетку:
        -Пирог Аннет пекла. Она нафронт сконцертами приезжала. Позавчера ее проводил… - заметив удивленное лицо Стивена, кузен, сварливо, добавил:
        -Кинозвезды тоже умеют хорошо готовить, мой дорогой. Ещебы вАмерику ее отправить, отгреха подальше, смамой… - Теодор поднялся:
        -Вобщем, стобой все впорядке, аМишель… - он вздохнул, - Мишель, хотябы, успел наши коллекции послать вБретань. Он допоследнего эвакуацией Лувра занимался, вформе туда ходил. Я, видишьли, овойне узнал через две недели после ее начала. Мы сАннет наКорсике застряли… - Теодор, отчего-то, поморщился.
        Картины искульптуры Лувра, воглаве с«Джокондой», увезли взамки Шамбор иВалансе. Импрессионисты Мишеля исобрание Теодора, уехали вохотничий замок де ла Марков, вдолину Мерлина, под Ренном.
        Стивен вспоминал разговор здесь, вресторане навокзале. НаРождество, когда Стивен вернулся изФранции, дядя Джованни сказал, что Лувр очистили отценных холстов:
        -Тоже самое делаем имы, - улыбнулся дядя, - я скоро обоснуюсь вБлетчли-парке, носначала отправлю вУэльс сокровища Британского музея, Национальной Галереи, иГалереи Тейт. Джованни, наплатформе, провожал последние, особые поезда назапад.
        Юджиния приподнялась:
        -Вот ион. Кустрицам… - Стивен разрезал лимон:
        -Тетя Юджиния, еще карточки введут? Вдеревнях легче, акак люди вгороде справляются… - через два дня леди Кроу, забирала миссис Майер изгоспиталя, смалышом. УМайеров были курицы, грядки совощами, ноЮджиния, все равно, привозила ящики провизии, вбагажнике лимузина. Она отмахивалась:
        -Увас трое детей, скоро четвертый появится… - Юджиния усмехнулась:
        -Я тебя вХэпмстед возьму, вгости. Семья Майеров, которым Аарон сПитером, иТеодор помогли сюда выбраться. Я обед готовлю, мать сребенком изродильного дома привожу. Посмотришь, как вЛондоне люди живут… - полковник широко улыбнулся:
        -Я слышал, отПитера. Заодно помогу мистеру Майеру, мужская рука вхозяйстве пригодится. Мне кпортному ненадо, время есть… - Стивен приходил навенчание ввоенной форме, скортиком Ворона.
        -Карточки… - Юджиния помогла Джованни устроиться застоликом, - думаю, нас ждут ограничения. Введем нормы набекон, мясо, яйца, молоко… - она загибала пальцы, - чай, джем. Сресторанами тоже что-то придется делать… - Юджиния посмотрела нажемчужно-серые устрицы, - все скоро закончится, милые мои. Пять шиллингов заобед изтрех блюд, небольше. Мы должны экономить. Наверное, - она подождала, пока Джованни щелкнет зажигалкой, - унас последняя пышная свадьба… - Стивен поймал испытующий взгляд тети. Полковник, немного покраснел.
        Девушки вРеймсе оказались милыми. Стивен отлично знал язык, знакомиться было просто. Француженки, судовольствием, танцевали санглийскими офицерами, ходили вкино икафе, радовались маленьким подаркам, иприглашали домой:
        -Война идет, - напоминал себе Стивен, - незачем жениться. Питера вармию никто неотпустит, ему проще. Тони вдова, оней надо позаботиться. Они, вконце концов, любят друг друга… - он услышал смешливый голос дяди Джованни:
        -Несмотри наполковника, Юджиния. Ему двадцать восемь, все впереди…
        Принесли баранину, Джованни достал изкармана пальто пожелтевшие брошюры:
        -Хочу взять вБлетчли-парк.
        Ценные вещи изособняков отправили вМейденхед, осенью:
        -Чтобы под рукой остались, - объяснил Джованни, - это семейная история… - они рассматривали «Мученичество Бронзового Креста», издания типографии Пьетро ди Амальфи, времен Кромвеля. Закофе, Стивен сказал:
        -Гитлер, думаю, воспользуется, вНорвегии, поддержкой местного нациста, Квислинга. Еслибы мы его опередили, ввели войска встрану… - Юджиния покачала головой:
        -Парламент непроголосует. Норвегия нейтральна, мы неимеем права оккупировать страну… - набольших, вокзальных часах стрелка подобралась кдвум часам дня. Вдинамиках зашуршало: «Бристольский экспресс прибывает начетвертую платформу».
        Двери вагонов распахнулись, наперроне толкались носильщики. Высокий, красивый молодой мужчина, сзагорелым лицом, вежливо попрощался ссоседями, поотделению. Он был мексиканцем, нопо-английски говорил свободно, смилым акцентом. Мистер Куарон, поего словам, приехал вБританию корреспондентом, отгазеты El Universal. Унего имелись все необходимые удостоверения. Документы он показал вбристольском порту, сойдя сборта корабля, рейсом изДублина. ВИрландию мистер Куарон прибыл изВеракруса.
        Подхватив саквояж, он сверился садресом, взаписной книжке. Комнату впансионе, вБлумсбери, он заказал телеграммой, изБристоля. Ему надо было доехать достанции метро «Рассел-сквер». Вкармане умистера Куарона лежал изданный вМехико путеводитель поЛондону. Он, невольно, полюбовался картой метро:
        -Отличная работа, сразу понятно. Вокзал Кингс-Кросс ипересадка. Нехуже, чем вНью-Йорке. Намбы подобные схемы завести… - Петр Воронов направился квходу вметро, обозначенному красным кругом.
        Холостяцкий обед, перед свадьбой, Питеру пришлось устраивать два раза. Всреду он собрал в«Лэнгхеме», вотдельном зале, деловых партнеров иклиентов, авчетверг позвонил Маленькому Джону, наЛадгейт-Хилл, икузену Стивену, наБрук-стрит. Дядя Джованни рассмеялся, когда Питер пригласил иего кСкиннеру:
        -Милый, сменя хватило шампанского в«Лэнгхеме». Посидите втроем, вы молодые… - Питер, каждый день, говорил сневестой потелефону. Тони давала трубку Уильяму. Питер, улыбаясь, слушал лепет мальчика. Он исейчас улыбался, сидя вкабинке уСкиннера, ожидая кузенов.
        Питер, сматерью иСтивеном, пообедал уМайеров, вХэмпстеде. Юджиния забрала Клару изгоспиталя. Питер, никак немог отвести глаз отмаленького Аарона. Он понял, что еще ни разу невидел новорожденных детей:
        -Уильям насвет появился, когда я вГермании жил… - он смотрел насчастливые лица Майеров, намальчика, спавшего впростом, шерстяном одеяльце. Нежное личико странно напоминало цветок. Темные волосы выбивались из-под чепчика. Когда они ехали кдому, ребенок проснулся. Питер увидел глубокие глаза, цвета кофе:
        -Он похож навас, миссис Клара… - весело сказал мужчина, - инамистера Людвига тоже.
        Питер сел заруль лимузина матери. Юджиния пока неотказывалась отмашины. Леди Кроу, как депутату парламента, полагались отдельные талоны набензин. Завтракая наГанновер-сквер, мать заметила:
        -Когда сэр Уинстон станет премьером, я поставлю машину вгараж. Лондонские предприятия можно навещать, пользуясь метро. Насевер отправлюсь обычным поездом, как ты делаешь.
        Питер припарковал машину рядом сухоженным палисадником Майеров. Входная дверь была открыта:
        -Неволнуйтесь, - успокоила их леди Кроу, - наверняка, полковник сдетьми играет.
        Уезжая вгоспиталь, они оставили Стивена заняню. Кузен, растерянно, шепнул Питеру: «Что мне делать? Я никогда…»
        -Заодно познакомишься, - Питер выглянул вокно. Девочки вскапывали грядку. Пауль возился сдеревяшками, усарая:
        -Они очень хорошие, - уверил Питер кузена, - поговори сними осамолетах. Они сюда накорабле плыли, ни разу ввоздух неподнимались… - повозвращении выяснилось, что полковник нетолько говорил, ноипоказывал. Пауль принес родителям ловко вырезанную игрушку. Девочки, заобедом, неотходили отСтивена. Кузен усмехнулся:
        -Я им опервом Вороне рассказал, клинком дал поиграть. Осторожно, конечно… - торопливо добавил полковник, - чтобы они непорезались.
        Стивен вспоминал зачарованные глаза девчонок, мягкие, пахнущие свежестью косы, аккуратные, серой шерсти платьица, спередниками. Адель иСабина провели его подому, всопровождении кота. Томас сначала, недоверчиво обнюхивал полковника, авдетской запрыгнул ему наколени. Стивен почесал черную, мягкую шерстку:
        -Ты унас путешественник, изСудет доЛондона добрался.
        Сабина погладила кота:
        -Томас всегда снами жил, дядя Стивен… - он слушал бойкий английский язык девочек:
        -Они маленькие были, вЧехии. Они непомнят ничего. Они думают, что Пауль их брат, что они сестры… - Стивен спросил укузена, что произошло сродителями Сабины. Питер помрачнел:
        -Я проверял, повозвращении вБерлин. Их даже доконцентрационного лагеря недовезли. Расстреляли, под Лейпцигом. Триста человек, все изСудет… - они курили всаду дома Майеров. Изкухни доносилось шипение газовых горелок. Леди Кроу, сдевочками, готовила обед.
        -Как расстреляли? - Стивен похолодел:
        -Питер, ночто случится севреями, оставшимися вГермании, спольскими евреями? Их миллион, даже больше… - они замолчали. Миссис Майер, наверху, кормила ребенка. Людвиг иПауль, всарае, склонились над верстаком.
        -Они построят новые концентрационные лагеря, - устало сказал Питер, - то есть сначала… - он вспомнил давний разговор сГенрихом, перед отъездом изБерлина, - сначала они переселят евреев вгетто, как всредние века. Станут использовать их, как рабочую силу, для производства.
        Генрих сказал Питеру, что настоит наподобном пути:
        -Люди смогут сбежать… - Генрих запнулся:
        -Наверное. Куда угодно, хоть натерритории, занятые Сталиным. Пока это безопасней. Питер… - он взглянул надруга, - скажи… - Генрих махнул рукой назапад, - скажи, что Гитлер собирается атаковать Британию иФранцию, после Польши. Он неуспокоится, пока незахватит всю Европу. Вам… то есть нам, надо действовать, ударить первыми. Пусть бомбят Германию, заводы, железные дороги… - светило яркое, весеннее солнце. Изкухни пахло едой, Питер услышал голос матери:
        -Спасибо, мои хорошие. Накроем настол, ивсех позовем. Ваша мама спустится, а, если маленький проснется, мы вспальню обед отнесем… - накрыше сарая ворковали голуби.
        -Странная война… - вспомнил Питер, - я говорил его светлости, покойному, когда изБерлина вернулся, иМаленькому Джону говорил. Гитлер хитер, он хочет усыпить нашу бдительность. Почему мы его неопережаем, почему неидем внаступление? - Стивен прислонился крассохшейся двери дома:
        -Ничем хорошим промедление незакончится, - коротко сказал полковник, - мы доконца жизни неотмоемся, Питер. Преступление сидеть, сложа руки, иничего неделать, когда Гитлер убивает людей, потому, что они евреи. Или что ты мне оПауле рассказывал… - мальчик высунулся изсарая, солнце заиграло всветлых волосах. Он широко, счастливо улыбался. Стивен слышал изсарая, мягкий голос Людвига:
        -Пауль нетакой ребенок, как все. Когда миссис Клара его приютила, она даже незнала, жив ее муж, или нет. ИСабину она взяла… - вспомнив покойную Изабеллу, полковник пообещал себе:
        -Унас появится много детей, обязательно. Нестрашно, что война. Я встречу девушку, которую полюблю, как было сней, сИзабеллой. Дочку назовем вчесть Констанцы… - он старался недумать осестре. Полковник, только иногда, смотрел наединственный снимок, вальбоме:
        -Даже могилы неосталось, как отродителей…
        Стивен ходил вцерковь, ноотпевать Констанцу отказался. Он незахотел добавлять имя сестры кпамятнику накладбище, вМейденхеде. Стивен исам незнал, почему нестал этого делать.
        Дом оказался маленьким, ночистым иуютным. Пауль медленно, запинаясь, рассказал Стивену, что они ссестрами убирают, ухаживают закотом икурицами, изанимаются огородом. Мальчик показал книги стетрадями:
        -Адель… иСабина… ходят вшколу, кмаме… Я работаю, спапой… Мы наметро ездим, - Пауль вынул бумажный пропуск, сфотографией: «Папа имама меня… учат…»
        Стивен прочел, что Пауль Майер, двенадцати лет, является подмастерьем столяра, наверфи R.& H. Green and Silley Weir Ltd, наСобачьем острове. Мистер Майер трудился винженерном бюро верфи. Людвиг взял отпуск засвой счет, нанеделю, чтобы помочь жене сребенком.
        Когда они ехали домой, Стивен, осторожно, сказал:
        -Миссис Майер доосени наработу невернется, тетя Юджиния… - леди Кроу кивнула:
        -Хорошо, что должность заней оставили. Научебу девочек они скидку получили, как беженцы, малоимущие. Четверо детей… - она свернула кМэйферу, - ничего, мы поможем… - Стивен вспоминал крохотные комнаты, самодельные кровати, голые половицы, иполки для книг. Клара занималась сдетьми рисованием. Женщина заметила:
        -Адель хорошо поет, учительница вшколе ее хвалит. Она сказала, что можно попробовать сходить напрослушивание, вКоролевский Колледж Музыки. Хотя заучебу тоже надо деньги платить… - театры вЛондоне пока работали. Леди Кроу, потянувшись, взяла руку женщины:
        -Когда маленький подрастет, Клара, я уверена, что вы вернетесь насцену.
        Темные глаза миссис Майер заблестели смехом:
        -Засцену, леди Кроу. Зрители видят мои творения, аменя саму, очень редко… - Клара несколько раз, выбралась смужем идетьми втеатр. Адель видела представления вПраге, ноПауль иСабина сидели сраскрытыми ртами, нарождественском «Щелкунчике», вКовент-Гардене. Сабина долго рисовала фей, вальбоме. Клара исама бралась забумагу. Она читала расписание постановок, делала наброски. Просматривая эскизы, Людвиг обнимал жену:
        -Я уверен, что мы, когда-нибудь, придем вКовент-Гарден, иувидим афиши ствоим именем, любовьмоя.
        Сидя застоликом уСкиннера, полковник подмигнул кузену:
        -Отлично выглядишь, дорогой. Наверное, поневесте соскучился… - он подтолкнул Питера вплечо. Мистер Кроу поправил галстук:
        -Неповеришь, никогда недумал, что можно засыпать ипросыпаться смыслью ободном человеке… - Питер взглянул назолотые часы:
        -Скорейбы суббота, вот что я тебе скажу. Мама отдает нам лимузин, нанеделю. Мы после свадебного обеда едем вСаутенд, сУильямом. Погода хорошая, яхта впорядке… - он откинулся наспинку старого стула, - будем сТони ловить макрель ижарить ее накостре. Уильям впеске повозится… - Питеру, сегодня нехотелось говорить овойне.
        Маленький Джон передал ему приглашение отПервого Лорда Адмиралтейства. Черчилль ждал Питера начай, после возвращения изСаутенда.
        -Все потом, - решил Питер, - потом. Господи, как я счастлив… - он надеялся, что кРождеству они сТони увидят сына, или дочку. Питер заказал шампанского. Маленький Джон запаздывал. Будущий шурин хотел разобраться сделами, чтобы неуходить сосвадебного обеда вкабинет наЛадгейт-Хилл. Они соСтивеном говорили окарточной системе. Леди Юджиния упомянула, что, судя повсему, поставки изколоний закончатся. Торговые корабли топили немецкие подводные лодки, авоенных конвоев нехватало:
        -Обойдемся ревенем ияблоками, всезон, - вздохнула мать, - апельсины останутся для детей, иженщин, ожидающих счастливого события… - подумав оТони, Питер понял, что опять улыбается:
        -Майкл, мы говорили, обименах. Или Марта, вчесть прабабушки. Или, может быть, двое… - он очнулся, поняв, что унего вруке стакан шампанского. Скиннер бокалов недержал.
        Герцог стоял, расстегнув кашемировое пальто, разливая «Вдову Клико».
        -Сидит, - усмехнулся Маленький Джон, - полковник Кроу окарточной системе рассказывает, аон ничего неслышит. Понятно, - Джон присел застол, - оком ты думаешь, дорогой зять. Я уверен, - он поднял стакан, - что вы сТони будете счастливы, уменя еще племянники появятся… - выпив сухого, холодного шампанского, Питер кивнул: «Будем. Обещаю, Джон».
        Вкруглом читальном зале Британского Музея было тихо. Шуршали страницы книг, шелестели газеты, поскрипывали колеса библиотечной тележки. Рассеянный, мягкий свет падал настолы темного дерева, налампы под зелеными абажурами. Мистер Куарон предъявил библиотекарю редакционное удостоверение. Журналист получил временный билет, нанеделю.
        -Когда принесете полицейскую регистрацию, поместу жительства… - пожилой человек, вочках, медленно выписывал билет, - сможете подать заявление опостоянном доступе кбиблиотеке. Унас много ваших коллег работает… - после обеда, вчетверг, солнце ушло затучи, моросил мелкий дождь. Петр прочел вгазете, что погоду, навыходные, обещают хорошую. ВГайд-парке распустились крокусы. Он гулял погороду, все три дня. ВБлумсбери его ждала скромная комната, схорошим завтраком.
        Стэнли, онже Ким Филби приезжал завтра утром навокзал Ватерлоо. Стэнли подвизался военным корреспондентом, при британском экспедиционном корпусе, воФранции. Резидента вЛондоне, если несчитать посольских работников, сейчас небыло. Воронов предупредил Филби телеграммой, изМехико, освоем визите. Агента, как они выражались, законсервировали.
        Вбудущем Стэнли предстояло устроиться вСекретную Разведывательную Службу, порекомендации еще одного выпускника Кембриджа, Гая Берджеса, работавшего нарадио. Петр знал, что Филби учился вместе смолодым герцогом Экзетером. Тот получил степень поматематике:
        -Все равно, - пробормотал Воронов, - они сталкивались, насеминарах. Стэнли экономист, он разбирается вцифрах. Они могут посадить его нашифры… - Петр прочел вгазете сдержанный некролог поумершему отцу Тонечки. Встатье говорилось, что покойный герцог был сыном ученого-химика, коллеги Марии Кюри, аего сестра пропала без вести вовремя антарктической экспедиции. Упоминалось, что герцог посвятил жизнь службе наблаго страны. Больше ничего Петр внекрологе ненашел. Титул унаследовал единственный сын герцога, тоже Джон.
        Петра все это интересовало поодной причине. Адреса Тонечки влондонском справочнике он неотыскал. Холландов значилось много, пять страниц, ноАнтонии Петр необнаружил, впрочем, как иДжона:
        -Понятно, почему… - размышлял он, сидя загазетами, - если сын продолжил дело отца… - Петр справился вкаталоге лондонских почтовых отделений. Индекс адреса довостребования, наконверте Тонечки, привел Петра настраницу почты, размещающейся наБрук-стрит, варистократическом районе Мэйфер. Петр наметил себе, всубботу, после встречи сФилби, начать изучать тамошние кварталы. Он надеялся наудачу, ожидая увидеть Тонечку имальчика наулице.
        Петр, конечно, могбы поинтересоваться адресом Тонечки уФилби, или найти ее через левые газеты. Он просмотрел старые публикации. Воронов понял, что девушка начала писать, недостигнув шестнадцатилет.
        -Она очень талантливая, - ласково думал Воронов, - взять хотябы книгу, «Землю крови». Подобные издания опасны, они несут яд троцкизма, ноуТонечки отменный слог… - вМехико Петр много читал, потому, что, вобщем, больше ничего делать неоставалось. Он устроился официантом вресторан, куда часто ходил Ривера идругие приятели Троцкого. Резиденты, прослушивали записи издома изгнанника. Техника, установленная покойным Соколом, четыре года назад, работала отменно. Операция «Утка» подходила ксвоему концу. Троцкий недолжен был пережить лета. Петр остановился вбедной комнатке, впансионе, следя заусадьбой Риверы. Иногда Воронов отправлялся насевер, камериканской границе. Наум Исаакович проводил зиму, как, смеясь, говорил, начальник, вгораздо более суровом климате. Эйтингон, внимательно, наблюдал задвумя изменниками, обосновавшимися вАмерике, Кривицким иОрловым. Кроме этого, он поддерживал связь сПауком.
        Агент преуспевал, намайорской должности. Он курировал ученых, занятых военными проектами. Петр иЭйтингон встречались взахолустном, техасском городишке. Наум Исаакович жил вАмерике снадежными документами мексиканца. Зажареной фасолью, мясом, икукурузными лепешками, взакусочной, Эйтингон сказал:
        -Я иногда Пауку завидую. Подумать только, он запросто разговаривает сФерми, идаже сЭйнштейном. Правда, Эйнштейн отказался заниматься бомбой… - Эйтингон жевал румяную, жареную свинину.
        Паук передал копию письма физиков президенту Рузвельту. Эйнштейн, Силард иФерми предупреждали, что нацистская Германия заинтересована ватомном оружии. Наум Исаакович ничего агенту несказал. Эйтингон сделал себе отметку, что Ворона, вероятнее всего, обретается где-то вглубинах секретных полигонов, вГермании:
        -Они предложили Вороне деньги, - Эйтингон шел всвою скромную комнату позаснеженному, зимнему Вашингтону, - лабораторию. Они, рано или поздно, доберутся доНорвегии, дозавода тяжелой воды. Кто изученых откажется отподобного? Эйнштейн, однако, он неотмира сего… - Наум Исаакович усмехнулся.
        Паук сообщил, что президент, пока неподписывал распоряжения осоздании нового проекта. Ферми, вЧикаго, начал работу над ядерным реактором:
        -Это первый шаг, - объяснил Паук, - вБритании, вБирмингеме, Фриш иПайерлс ведут исследования поопределению критической массы урана-235, необходимой для создания бомбы. Мы получаем информацию отсоюзников… - Мэтью, тонко, улыбнулся.
        Насколько он знал, кузен Джон атомным проектом незанимался, но, несомненно, был вкурсе дела. Мэтью сказал мистеру Нахуму, что, судя повсему, масса окажется небольшой:
        -Неболее тридцати-сорока фунтов. Любой бомбардировщик сможет взять наборт подобное оружие… - заметил Мэтью.
        Эйтингон, напоследней встрече сПетром, рассмеялся:
        -Пусть Филби ведает атомными разработками, когда его вСекретную Службу возьмут. Твоя задача, просто встретиться сним. Удостоверься, что он насвязи сБерджесом иготов действовать. Скажи, что мы знаем, кто такой мистер О’Малли, - Эйтингон вытер пот солба салфеткой:
        -Встолице едва снег сошел, аздесь вечное лето… - омистере О’Малли сообщил Паук. Кузен, поего словам, продолжал работать вФБР, ноэто было прикрытием.
        -Я уверен, - заметил Мэтью, - что он трудится введомстве Даллеса. Я, правда, немогу ничего доказать, нокраем уха слышал, что чикагский журналист, имой родственник, одно итоже лицо… - описание мистера О’Малли уних имелось, современ, когда Филби работал при штабе Франко. Эйтингон велел передать Стэнли, чтобы агент неволновался. Мистер О’Малли, кажется, надежно засел вВашингтоне, несобираясь возвращаться вЕвропу:
        -Влюбом случае… - Наум Исаакович поковырялся взубах, - после обстрела Теруэля, Филби вне подозрений. Еслибы мистер Горовиц захотел его раскрыть, онбы давно это сделал. Значит, он ничего непочуял… - Эйтингон нестал говорить Пауку, что мистер Горовиц тоже значился вкоротком списке, подготовленном Кукушкой:
        -Требуется страховка, - сказал себе Наум Исаакович, - если придет нужда, мы отведем подозрения отПаука. Пусть считают, что нанас работает другой мистер Горовиц… - уПаука появилась новая уборщица. Эйтингон, загамбургерами, внеприметной забегаловке, весело сказал:
        -Готовьтесь котпуску вШвейцарских Альпах. Несейчас, - Наум Исаакович пошевелил губами, - через год. Зимой сорок первого. Вы встретите очаровательную девушку, дорогой Мэтью, образованную, избогатой семьи. Случится любовь спервого взгляда, - пообещал Эйтингон.
        Он был уверен, что Кукушка согласится:
        -Она выполнит приказ, она солдат партии. Ее дочь комсомолка. То есть некомсомолка, нобылабы, живи они вМоскве. Никаких вопросов невозникнет, - заликвидацию Раскольникова Кукушка получила очередной орден. УПетра тоже появилось Красное Знамя.
        Сидя над газетами, Воронов понимал, что он неможет идти впосольство. Тем более, он неимел права искать адрес Тонечки укого-то еще. Начальство одевушке ничего незнало. Петр нехотел этого менять.
        -Малоли что, - вздохнул Воронов, - сначала надо привезти Тонечку иВолодю вМоскву… - он решил назвать сына вчесть Ленина.
        -Ленин здесь работал… - Петр обвел взглядом читальный зал, - Иосиф Виссарионович тоже. ИГорский… - еслибы Петр просматривал нетолько новости, ноисветскую хронику, онбы узнал оназначенном насубботу венчании леди Антонии Холланд. Наэти страницы Воронов незаглядывал. Унего вчитальне оставалось еще одно дело. Вернувшись вМоскву после смерти Раскольникова, наЛазурном Берегу, Петр справился вкартотеке. Полуседого еврея впенсне звали Вальтером Биньямином. Биньямин навещал Советский Союз, вконце двадцатых годов. Он считался близким, ккоммунистическим кругам. Петр заказал справку. Воронов узнал, что Биньямин дружит сБрехтом илевыми писателями. Писатель, как имногие, бежал изгитлеровской Германии. Вбиблиотеке наЛубянке его книг небыло, вМехико Петр тоже их ненашел.
        ВЛондоне, ему принесли «L»?uvre d’art a l»epoque de sa reproduction mechanisee», французский перевод эссе Биньямина, напечатанный впарижском журнале.
        Он дошел допоследнего абзаца:
        -Человечество, которое некогда уГомера было предметом увеселения для наблюдавших заним богов, стало таковым для самого себя. Его само отчуждение достигло той степени, которая позволяет переживать свое собственное уничтожение как эстетическое наслаждение высшего ранга. Вот что означает эстетизация политики, которую проводит фашизм. Коммунизм отвечает наэто политизацией искусства.
        Петр захлопнул журнал:
        -Он знает Кукушку. Я видел, видел вего глазах. ИКукушка его заметила. Она просто… - Петр поискал слово, - опытный работник. Она выполняла задание. Может быть, Биньямин случайно оказался вресторане… - Петр хмыкнул:
        -Нет, неслучайно. Он такойже марксист, как я нацист. Он великий философ, однако… - Воронов скосил глаза нажурнал, - это антисоветское эссе. Он прямо непишет, новидно, что он отождествляет социализм снацизмом. Заподобное расстреливают. Аесли Кукушка продалась немцам? Они используют евреев для работы, фон Рабе рассказывал… - сфон Рабе Петр встретился осенью прошлого года, вконце ноября, перед тем, как отплыть изРиги вМексику, через Амстердам.
        Свидание было тайным, награнице между новыми советскими территориями игенерал-губернаторством, бывшей Польшей. Петр приехал туда изМинска, где увиделся сбратом. Осенняя кампания оказалась бескровной, поляки несопротивлялись. Вгазетах печатали победные реляции овосстановлении советской власти вЗападной Украине иБелоруссии.
        Степан, взвании полковника, заведовал истребительной авиацией Западного Военного Округа. Брат опять быыл нахорошем счету. Товарищ Сталин любил, когда люди раскаивались, игеройски заглаживали вину. Несмотря надолжность, Степан жил вскромной комнатке, вдоме, где размещались другие летчики. Петр пробыл вгостях ровно два дня. Его неинтересовали застолья сощами, сваренными братом, песни хором под гитару, ибесконечные воспоминания овоздушных боях. Он объяснил, что вМинске проездом, иотправляется вкомандировку. Степан обнялего:
        -Будь осторожней, милый. Судя повсему, меня насевер пошлют… - он вздохнул:
        -Надо принести свободу Финляндии… - Петр увидел убрата вырезку из«Комсомольской правды», состатьей окурсантке Читинского авиационного училища, Лизе Князевой:
        -Она наХалхин-Голе техником служила, нааэродроме нашем, - смутился Степан, - очень славная девушка… - Петр заметил, что брат покраснел:
        -Влюбился, чтоли? Он ивпостели собирается обистребителях рассказывать… - Петр вКнязевой ничего привлекательного ненашел. Ему ненравились коротко стриженые, мужеподобные летчицы, пусть они были хоть трижды героинями.
        -Толи дело Тонечка… - отдав журнал состатьей Биньямина, он спустился вгардероб:
        -Я сфон Рабе летом встречаюсь, вПольше. Впрошлый раз, вноябре, он чем-то был недоволен. Надо унего поинтересоваться, осторожно, оеврее. Может быть, Биньямин просто знает Кукушку, поШвейцарии. Нонемешает проверить… - Наум Исаакович велел еще раз спросить унемца оВороне, ноздесь, чувствовал Петр, все было безнадежно. Фон Рабе нестал делитьсябы сним драгоценными сведениями.
        Летом планировалось присоединение кСоветскому Союзу Прибалтики. Петр ехал вКаунас, помочь коллегам разобраться сантисоветскими элементами:
        -Пленных поляков хватает, - Воронов взял пальто ишляпу, - прошлой осенью мы проводили расстрелы, инемцы тоже, номало. Незачем церемониться, держать их втюрьмах. Поставим пулеметы, закончим все быстро, как вМадриде… - он вышел натихую, вечернюю улицу. Взеленоватом, светлом небе Петр увидел далекие точки патрульных самолетов.
        -Фон Рабе, осенью, говорил, что после Польши они примутся заостальную Европу… - Петр шел кцентру, всиянии реклам, вгудках двухэтажных, красных автобусов ичерных такси:
        -Они считают, что война сфиннами нас подкосила, что мы невмешаемся. Мы инесобираемся, СССР подобного ненадо. Пусть Гитлер ставит наколени капиталистические страны. НаСоветский Союз он ненападет, никогда… - нафинской войне брат заработал орден Ленина. Степан вполне мог стать генералом, иначальником авиации округа:
        -Вдвадцать восемь лет… - остановившись укондитерской, он полюбовался пирожными, навитрине, - ая майор госбезопасности, тоже вдвадцать восемь. Тонечка исынишка ни вчем неузнают нужды… - Петр напомнил себе, что надо купить подарки:
        -Тонечка сможет работать наЛубянке, преподавать языки… - он выпил чашку кофе, смильфеем, просматривая свежую Evening Standard.
        Петр колебался между «Ребеккой», сЛоуренсом Оливье, вкинотеатре Capitol, и«Барабанами долины Мохок», сГенри Фонда, вкинотеатре Victory.
        Он посмотрел начасы:
        -Я наоба сеанса успеваю. Хичкок отличный режиссер, книга мне понравилась. ВМехико я нафильм непопал, времени небыло… - актриса, Джоан Фонтейн, чем-то напоминала Тонечку.
        -Хичкок, - решил Петр. Расплатившись, он отправился наярко освещенную Лестер-сквер, где продавали мороженое, иамериканскую воздушную кукурузу, пахло жареной рыбой скартошкой, извивались длинные очереди, вкассы кинотеатров.
        Впятницу вечером Тони отпустила няню. Она улыбнулась:
        -Отдохните, свнуками повозитесь. Мы неделю вСаутенде проведем… - она сказала женщине, что ее услуги понадобятся ипосле свадьбы. Няня кивнула:
        -Наверняка, умалыша братья исестры появятся, леди Холланд. Толькобы война закончилась… - она поцеловала Уильяма вщечку:
        -Будь хорошим мальчиком, вСаутенде, слушайся маму ипапу…
        -Папа! - весело сказал малыш. Он сидел наковре, рассматривая заводной поезд. Няня постригла мальчика, перед свадьбой. Белокурые, ровные локоны падали наворотник шерстяного, матросского костюмчика. Уильям поднял вагон: «Поедем!».
        -Обязательно, милый, - заворковала Тони.
        Брат проводил вечер наЛадгейт-Хилл. Парикмахера Тони вызвала надевять утра, венчание назначили наполдень. Уложив сына вспальне, набольшую, под балдахином кровать, Тони спустилась вниз. Девушка приготовила охранникам сэндвичи. Брат позвонил, предупредив, что поест вгороде:
        -Отдыхай, дорогая невеста, - ласково сказал Джон, - тебе надо быть самой красивой. Встретимся утром, назавтраке… - Тони хихикнула втрубку:
        -Кроме чашки кофе, я ничего пить, или есть, несобираюсь. Костюм должен сидеть отменно… - Тони хотела усыпить бдительность брата.
        Свадебный букет привезла тетя Юджиния. Розы игортензии стояли вхрустальной вазе, вгардеробной, рядом сманекеном. Будущая свекровь коснулась прохладного шелка костюма:
        -Они будут счастливы, обязательно. Питер нанее надышаться неможет, глаз неотводит… - Юджиния напоминала себе:
        -Тони молода, она мужа потеряла. Ты сама овдовела. Нотебе двадцать пять исполнилось, аТони, едва двадцать. Любой может ошибиться… - Юджиния несобиралась говорить сыну офотографиях Тони, вDaily Mail. Влюбом случае, оснимках давно все забыли:
        -Больше подобного неповторится, - успокоила себя Юджиния, - да икак? Тони переселится вМейденхед, налето, азимой новое дитя родится. Она диссертацию защитит. Может быть, преподавать начнет… - напрощанье леди Кроу поцеловала девушку вгладкую щеку, вдохнув запах лаванды:
        -Выспись, милая. Может быть, тебе завтра помочь, сУильямом… - предложила Юджиния.
        -Джон мне поможет. Спасибо, тетя, - прозрачные, светло-голубые глаза Тони были спокойны. Юджиния окинула взглядом стройные ноги, вамериканских джинсах, кашемировый кардиган, жемчуг набелой шее, едва открытой воротником шелковой блузки:
        -Все будет хорошо. Они любят друг друга… - напальце девушки переливалась голубовато-серая, крупная жемчужина.
        Перед сном Тони напоила Уильяма какао, сбисквитами. Девушка достала изнесессера склянку успокаивающих капель. Доктор прописал лекарство мальчику, когда утого начали резаться зубы. Тони, обычно, давала ребенку половину чайной ложки, новэтот раз добавила вфарфоровую чашку две ложки. Уильям просыпался рано. Он мог разбудить Джона, аТони нехотелось, чтобы брат поднялся доназначенного времени.
        Охранники ели всвоей комнате. Шумело радио, передавали прямую трансляцию футбольного матча. УТони, вкармане, лежали ключи отвходной двери. Ночью вход запирали назасов. Она знала, что брат вернется поздно, когда один изохранников уйдет спать. Второй оставался напосту. Вшесть часов утра заТони приезжало такси. Девушка надеялась, что ей удастся выскользнуть издома незамеченной.
        Заведя будильник, она оставила брату холодный, поздний ужин, паштет изкуриной печени, копченого лосося, свежий хлеб инемного хорошего виски. Под графин, сянтарной жидкостью, Тони подсунула записку: «Увидимся назавтраке».
        Джон собирался спуститься встоловую ксеми утра. Кэтому времени Тони предполагала очутиться нааэродроме Кройдон. Она вылетала изБритании поиспанскому паспорту. Италия пока необъявила войну Британии, ноТони нехотела рисковать. Испания сохраняла нейтралитет, бумаги правительства Франко вызывали меньше вопросов.
        Британские документы, паспорт исвидетельство орождении сына, Тони спрятала вподкладку саквояжа отЛуи Вюиттона. Она упаковала смену одежды для мальчика. Няня научила малыша, как смеялся Маленький Джон, вести себя подобающе джентльмену, носамолет оставался самолетом. Тони ожидала, что Уильям проснется, когда они поднимутся ввоздух.
        Налив ванну, девушка долго лежала впахнущей лавандой пене, смаской отЭлизабет Арден налице, счашкой кофе, покуривая папиросу. Тони привела себя впорядок, исложила всаквояж пудру, духи игубную помаду. Одежда, ее исына, давно уехала вкамеру хранения, при аэродроме:
        -Джон проверит списки пассажиров… - Тони, медленно, вытиралась полотенцем египетского хлопка, - однако попробуй меня, найди. Я могла отправиться вГолландию, вШвецию, вИрландию, поездом ипаромом, или даже вАмерику. Северную или Южную Америку… - вдамской парикмахерской при Harrods, девушка сделала маникюр инакрасила ногти наногах, красным, цвета свежей крови, лаком. Тони полюбовалась аккуратными пальцами: «Ему понравится, непременно».
        Она купила путеводитель поРиму. Девушка выбрала отель, навиа дель Корсо, где, когда-то, жил брат. Тони хотела позвонить вгостиницу изЦюриха изаказать номер. Она справилась вшвейцарском представительстве потуризму. Поезда вИталию шли каждый час. Тони уверили, что квечеру она окажется навокзале Термини, вРиме.
        -Надо взять такси доотеля, - Тони, сидела накровати, сблокнотом, вобложке крокодиловой кожи. Уильям спокойно сопел:
        -Утром отправимся винститут… - Уильям любил ходить пешком, нобыстро уставал, ичасто просился наруки.
        -Папский Грегорианский университет, - напомнила себе Тони. Путеводитель сопровождался картой. Тони даже нетребовалось ехать вВатикан. Пьяцца де ла Пилотта находилась неподалеку отфонтана Треви, вдесяти минутах отгостиницы, где хотела поселиться девушка.
        Она захлопнула блокнот: «Отлично». Уильям, мирно свернулся вклубочек. Длинные, темные ресницы дрожали. Тони вытянулась рядом, чувствуя сладкий, детский запах:
        -Скоро увидишь папу, милый. Настоящего отца. Мы обвенчаемся, вРиме, поедем вМон-Сен-Мартен… - Тони неволновалась овойне. Бельгия вконфликте неучаствовала, настрану никто несобирался нападать.
        -Навестим Советский Союз… - она лежала, опираясь налокоть, глядя накрупные звезды вокне. Тони увидела очертания птицы. Сквозь стекло донесся хриплый крик, внизу хлопнула дверь. Тони щелкнула рычажком лампы:
        -Джон пришел. Надо сделать вид, что я сплю… - она, ивправду, задремала. Тони вспомнила, озаписке втайнике, всаквояже. Тони вложила бумагу вписьмо Петра. Девушка нестала выбрасывать конверт:
        -Фрау Анна Рихтер, - Тони зевнула… - вРиме я отвсего избавлюсь… - оружия удевушки небыло, ноТони невидела необходимости впистолете. Она ехала клюбимому человеку, отцу ее ребенка.
        Утром все прошло легко. Тони поднялась впять. Заокном висела плотная дымка. Она нестала надевать никаких драгоценностей, взяв подарок отца, жемчужное ожерелье, ишвейцарские, золотые часы. Тони надела твидовый костюм, сюбкой ниже колена, модного, полувоенного кроя, болотного цвета, идорогие, удобные туфли, нанизком каблуке. Голову она покрыла кашемировым беретом. Всамолетах всегда было холодно, авиакомпании выдавали пледы. Тони сунула всаквояж еще ишотландскую, тартановую шаль. Она нехотела, чтобы Уильям простудился.
        Тони быстро иловко переодела сына, натянув намальчика шерстяное, морского кроя, пальтишко, сзолотыми пуговицами, ивязаную шапку. Маленький спал, нежно улыбаясь. Взяв Уильяма наруки, Тони подхватила саквояж. Она выскользнула вкоридор. Начасах пробило половину шестого, дом спал.
        Осторожно ступая, Тони спустилась полестнице. Девушка прислушалась. Из-за двери комнаты охранников тянуло табачным дымом, бубнило радио. Передавали новости. Откинув засов, Тони медленно открыла входную дверь. Она оставила ключи насундуке, впередней. Девушка сбежала вниз, помраморным ступеням крыльца.
        Было по-утреннему зябко, сквозь туман Тони услышала шуршание шин. Она замахала рукой, остановившись натротуаре, рядом скалиткой, ведущей впарк.
        -Здесь я сидела… - Тони бросила взгляд наскамейку, - когда вЛондон вернулась, беременной. Маленький Джон приехал, Констанца, ая немогла домой пойти. Мне было стыдно. Я увидела папу… Папабы меня похвалил, - твердо сказала себе Тони. Вобитом кожей салоне такси уютно пахло сигарами:
        -Я хочу вернуться клюбимому человеку, хочу, чтобы унас появилась семья. Папабы меня понял, - отдав шоферу саквояж, Тони устроила сына насиденье. Машина тронулась, она закурила папиросу: «Аэродром Кройдон, пожалуйста». Такси вильнуло, выезжая сГанновер-сквер. Вороны поднялись сверхушек деревьев впарке. Птицы закружили над пустынной площадью, над шпилем церкви, внизком, предрассветном небе.
        Джон протер полотенцем запотевшее, венецианское зеркало. Он тщательно вымыл бритву, вчаше старого серебра:
        -Отдедушки осталась, спрошлого века. Дед ездил вРоссию, папа рассказывал. Он был очевидцем убийства императора Александра. Его ранил, кто-то изтеррористов… - Черчилль, после смерти отца, однажды заметил Маленькому Джону:
        -Еслибы ни твой дед, ябы невыжил, всаванне. Мы бежали излагеря для военнопленных, пешком шли кокеану. Он хорошо знал Африку. Прадед твой, при взрыве погибший, тоже вконтиненте разбирался. Ирландию мы отпустили… - Черчилль стоял уокна кабинета, вглядываясь взеленоватый, сумрачный вечер, - твой отец, после войны, немало сил наирландцев потратил. Остался Ольстер… - сэр Уинстон поморщился, - сязвой, мы, кажется, сжились. Какбы ирландцы сГитлером несговорились, - неожиданно добавил Черчилль, - непредоставили плацдарм для нападения. Что ты сделаешь, когда немецкий десант, одновременно, высадится наюжном изападном побережье, а? - Черчилль, неожиданно, повернулся. Похудевшее лицо было мрачным. Он почесал остатки волос наголове:
        -Возьмут, ифорсируют пролив. Что происходит всилах самообороны? Докладывай, - распорядился Черчилль.
        Людей тренировали навоенных базах, наслучай немецкой атаки. Девушек, обучавшихся наюжном полигоне, вСаутенде, готовили для внедрения наконтинент. Джон, заканчивая, добавил: «Впрочем, если мы нестанем дожидаться, пока Гитлер оккупирует Норвегию иДанию, аударим первыми…»
        -Ударим куда? - поинтересовался Черчилль:
        -Французы несогласны наступать. Чтобы занять Норвегию сДанией, надо высаживать десант. Посмотри накарту, - посоветовал Первый Лорд Адмиралтейства, - если ты ступишь ногой вКопенгаген, Гитлер тебя задва часа сбросит вморе. АНорвегия… - он вздохнул.
        Джон знал, очем думает Черчилль. ВНорвегии стоял завод тяжелой воды, вКопенгагене жил Нильс Бор. Вкабинете Джона, наЛадгейт-Хилл, лежали отчеты изКембриджа, избывшей лаборатории Констанцы. Беженцы изГермании, физики Фриш иПайерлс, определили критическую массу урана-235, необходимую для ядерной реакции:
        -Двадцать фунтов, - Джон переступил босыми ногами помозаичному полу ванной, - можно сотню таких бомб погрузить всамолет. Только бомбы пока нет. Наверное… - угрюмо добавил он. Вмраморной ванне тихо журчала вода. Джон взял серебряную щетку для волос:
        -Группа Отто Гана расщепила атомное ядро, вБерлине. ВПенемюнде, владения Вернера фон Брауна. Генрих обсчитывал расходы настроительство, ностех пор, как закончили полигон, никому постороннему туда хода нет. Генрих неинженер. Будет подозрительно, если он попросит командировку. Если только они расширяться задумают… - связь сгруппой наладили отлично. Звезда получала, набезопасный ящик, невинные письма изБерлина. Иногда вконверты вкладывали фотографии: «Дорогому другу, напамять онашей встрече». Джон подозревал, что снимками занимается Генрих. Он фотографировал работников разных отделов СС, вресторанах, пивных, забильярдом идаже налыжне. Джон изучал альпийское шале семьи фон Рабе, приморский особняк, под Ростоком. Максимилиан, заштурвалом яхты, вматросской, холщовой куртке, белозубо улыбался, обнимая заплечи девочку-подростка, впростой, крестьянской блузке июбке поколено:
        -Kraft durch Freude, - было написано наобороте, - сила через радость.
        -Девиз организации, занимающейся досугом, - вспомнил Джон. УЭммы фон Рабе было безмятежное, счастливое лицо. Белокурые, пышные косы, падали настройные плечи. Девочка, свосхищением, смотрела настаршего брата. Вписьмах, шифром, сообщались имена икраткое досье наэсэсовцев. Группа Генриха была маленькой, небольше пяти человек. Выходцы изаристократических семей, они дружили сдетства.
        Налив зубной эликсир встаканчик, он прополоскалрот:
        -Генрих сообщал, что среди высшего офицерства есть недовольные Гитлером. Наподобной информации нас поймали, капитан Шеммель, то есть Шелленберг. Значит, иСД такие сведения известны. Известны, конечно, - рассердился насебя Джон, - Берлин маленький город, если смотреть сточки зрения распространения слухов. Они все друг друга знают, как имы. Наши фото уних тоже имеются. Мои снимки совершенно точно… - выплюнув эликсир, он похлопал себя погладко выбритым щекам.
        ВАдмиралтействе скептически относились квозможностям Британии иФранции атаковать Германию первыми. Генералам мерещились орды сталинских варваров, стоящие прямо залинией Мажино. Изразговоров скузеном Стивеном, Джон понял, что вбританском экспедиционном корпусе, исреди молодых французских офицеров много недовольных бездействием войск. Поднял руку, он провел пальцами позатылку. Шрам, под коротко стрижеными, светлыми волосами, давно сгладился.
        -Французы наступали… - запахнув потрепанный халат изшотландки, Джон, прошел вспальню, - ичем все закончилось? Сидят залинией Мажино. Кузен Мишель погиб, скорее всего, аТеодор вкарты играет, сдругими офицерами… - насовещании Лаура доказывала, что линия Мажино непомешает немецкой атаке.
        Вспальне висела карта Европы:
        -Если они, ивправду, двинут соединения танков через Арденны… - Джон остановился устены, - то французские укрепления останутся кюгу. Конечно, никто иникогда небросал механизированные соединения через горы, нонапрошлой войне танков иневидели. Отец кузена Мэтью водном изпервых механизмов сгорел… - вспомнив оМэтью, Джон недовольно покачал головой. ВАмерике оказалось больше физиков, беженцев изЕвропы. Судя повсему, тамошнее военное ведомство денег насодержание ученых нежалело.
        -Вотличие отнас… - герцог нашел глазами точку накарте:
        -Мон-Сен-Мартен прямо наострие немецкой атаки окажется. Если атака случится… - он напомнил себе, что надо отобрать, издевушек Лауры, надежного человека, насмену Звезде:
        -Сголландским языком… - Джон велел себе недумать обЭстер, - апани Качиньская пусть едет вПольшу.
        Она, все равно, снилась Джону почти каждую ночь. Иногда это была она, светловолосая, тяжело дышащая, роняющая голову ему наплечо, аиногда, Лаура. Джон целовал смуглую шею, темно-красные губы, ипросыпался отболи вовсем теле. Он лежал, закинув руки заголову, ночасто невыдерживал.
        Эстер заметила, что, послухам, ее бывший муж, готовит монографию для получения Нобелевской премии. Профессор Кардозо несобирался покидать Голландию.
        -Нет опасности, что он тайно вывезет малышей куда-нибудь вАзию… - сказала Звезда, - я могу себе позволить отлучиться, налето.
        Вгардеробной, наобитом бархатом диване, лежала свежая, накрахмаленная рубашка. Изоткрытого шкафа веяло кедром. Джон застегнул золотые, сбриллиантами запонки покойного отца:
        -Деньги для группы Генриха идут через Швейцарию. Канал надежный, можно небеспокоиться. Ювелиры заключили договор с«Импортом-Экспортом Рихтера». Впрочем, Генриху инетребуется много средств. Оперативные расходы, пленка для фотоаппарата… - Питер, повозвращении, объяснил Джону, что почти все люди Генриха трудятся вгосударственных учреждениях:
        -Вкомандировки они ездят заказенный счет, - усмехнулся мужчина, - иработают неради денег, аради будущего Германии… - завязав перед зеркалом серый, шелковый галстук, Джон натянул визитку. Туфли он вычистил, старые, времен Кембриджа, мягкой, черной кожи:
        -Интересно, увижули я Генриха, еще раз… - присев надиван, Джон завязал шнурки, - конечно, увижу. Гитлер зарвется, решит атаковать. Мы его раздавим… - осмотрев себя, сног доголовы, он остался доволен:
        -Хотябы потанцую, траур поотцу закончился. Папабы обрадовался, что Тони заПитера замуж выходит. Питер достойный человек, настоящий джентльмен. Он вырастит Уильяма, воспитает его. Тетя Юджиния говорила, насвадьбе молодежь ожидается, девушки… - Джон склонил голову. Сростом было ничего несделать, пять футов четыре дюйма оставались неизменными:
        -Кузен Стивен форму наденет… - он поймал себя натом, что улыбается, - аон выше шести футов. Идругие офицеры вмундирах придут. Уменя, вообще-то, есть звание… - Джон был старшим лейтенантом вчетвертом гусарском полку, где служил ипокойный отец. Впрошлом году кавалерийские соединения стали частью королевского бронетанкового корпуса. УДжона пока недошли руки посетить военного портного.
        -Наследующей свадьбе появлюсь вмундире, - пообещал он себе, - счерным беретом танкиста, как положено… - подхватив смраморного туалетного столика серый цилиндр, он спустился накухню. Еще непробило семи утра, дом был пустынным. Джон зажег газ ивзял ручную мельницу для кофе. Отец, ночуя дома, всегда готовил завтрак охранникам, иел сними заодним столом.
        Джон, одним глазом, следил заоловянным кофейником. Он открыл рефрижератор:
        -Спасибо няне, зашла вмагазины. Бекон, яйца, ветчина. Тони мне вчера ужин накрыла, очень кстати… - он решил отнести сестре первую чашку кофе. Тони любила выпивать ее впостели, спапиросой.
        Разлив кофе пофаянсовым кружкам, Джон отряхнул руки охолщовый передник:
        -Тони ничего есть, несобирается, хочет хорошо выглядеть. Она выспалась, охрана сказала, что она рано легла, сУильямом… - Джон прошел поголому коридору второго этажа. Он еще непривык, что картины, воглаве с«Подвигом сэра Стивена Кроу впорту Картахены», уехали вМейденхед. Джон скучал похмурому лицу первого Ворона, вотделанной мрамором столовой. Дверь спальни Тони была приоткрыта. Он постучал, ноответа недождался. Джон услышал спервого этажа веселую музыку, порадио. Заокнами особняка рассвело, щебетали птицы.
        Повернув ручку, он замер напороге прибранной спальни. Враспахнутую дверь гардеробной виднелись открытые шкафы ишкатулка сдрагоценностями, натуалетном столике. Наперсидском ковре валялся одинокий, жестяной вагон, изпоезда Уильяма.
        Чашка жгла руки. Джон шагнул внутрь, вдохнув запах лаванды. Он споткнулся обигрушечную тележку племянника, изашипел. Кофе, выплеснувшись, обжег пальцы. Нарочито аккуратно, поставив чашку настол, Джон оглядел комнату. Постель заправили. Он прошел вгардеробную. Кольцо, серого жемчуга, сбриллиантами, лежало рядом сошкатулкой. Шкафы сияли чистотой, чемоданы Тони исчезли.
        Устало присев наугол стола, Джон достал портсигар, изкармана визитки. Накаминных часах стрелка подошла ксеми. Он курил, глядя нарасцветающие гиацинты, всаду, накованую скамейку, под кустами жасмина. Сняв бакелитовую, черную, телефонную трубку, Джон набрал номер особняка Кроу.
        Петр проснулся рано, смыслями оТонечке. Он лежал, закинув руку заголову, покуривая сигарету. Как следует, изучив Лондон, сходив вБританский музей, иНациональную галерею, Воронов понял, что ему нравится город:
        -Нонельзя просить опосте местного резидента. Такое опасно, сТонечкой. Может быть, я ее вАмерику отвезу, вВашингтон. Ей понравится, имальчику тоже… - подумав осыне, Воронов нежно улыбался. Он посчитал, маленькому неисполнилось идвухлет:
        -Он ко мне сразу потянется. Поселимся наФрунзенской набережной, будем ходить впарк, вмузеи. Поедем всанаторий, наКавказ, или вКрым… - овойне Петр небеспокоился. Советский Союз подписал сГитлером соглашение оненападении. Навостоке границу тоже надежно защищали. Японцы, после Халхин-Гола, пошли наперемирие.
        Петр спустился кзавтраку, вотделанную темным дубом столовую, где висели старинные гравюры. Замиской овсянки, итарелкой сяичницей ижареным беконом, он шуршал The Times. Чай здесь заваривали отменно. Несмотря напродуктовые карточки, окоторых ему сказал Филби, кормили впансионе обильно. Завторой чашкой, Петр закурил сигарету:
        -Японцы, рано или поздно, атакуют британские колонии, Америку. Впрочем, нас это некасается. Дождемся, пока капиталистический мир рухнет, иустановим наземле, власть коммунизма… - вбагаже уВоронова лежали подарки, для Тонечки иВолоди. После встречи сФилби он пошел вHarrods, выбрав отличные игрушки. Тонечке Петр купил шелковое белье идухи. Кольцо Петр хотел подарить вМоскве. Дома он мог получить, поособому каталогу, любые драгоценности. Склады НКВД, вМоскве, ломились отантикварной мебели, ковров, икартин. Побывав нановых советских территориях, Петр привез домой несколько чемоданов отличных, старинных вещей, конфискованных уарестованных поляков.
        -ВПрибалтике я тоже кое-что найду, - размышлялон.
        Вгазете писали, что музейные сокровища Лондона эвакуировали назапад, вУэльс. Петр заметил пустые стены, вгалереях:
        -Гитлер наних нападет, - он шел кМэйферу, - фюрер усыпляет их бдительность. Он высадит десант, вДании, вНорвегии. Снейтралитетом Бельгии иГолландии можно попрощаться… - Петр намеревался, доначала большой войны вЕвропе, улететь сТонечкой имальчиком вШвецию, аоттуда добраться вМоскву. Кукушка наладила безопасный канал для возвращения народину, через Будапешт, ноПетр нехотел терять время.
        Он остановился перед витриной книжной лавки:
        -Володя должен расти вМоскве. Он станет октябренком, пионером. Дочь Кукушки всю жизнь провела заграницей. Она несоветская девушка. Нельзя подобным доверять, - Петр ничего несказал начальству освоих подозрениях, касательно Кукушки, носейчас решил:
        -Надо поставить Наума Исааковича визвестность оБиньямине. Может быть, он приятель Кукушки… - Петр тонко улыбнулся, - она молодая женщина, ей сорока неисполнилось. Ноподобные связи запрещены, посоображениям безопасности. Мы его ликвидируем, тихо, чтобы неволновать Кукушку. Она работает, иотлично работает. Товарищ Сталин ее ценит… - Кукушка, наЛазурном Берегу, поинтересовалась, как обстоят дела уего брата.
        Они сидели вшезлонгах, убассейна. Голубая вода сверкала, смеялись девушки. Кукушка потягивала холодное, белое вино, изхрустального бокала. Раскольников получил лекарство, как весело называл препарат Наум Исаакович. Предатель должен был скончаться через две-три недели, жалуясь наболи вжелудке, изнуряющий кашель, иобщую слабость.
        Теплый ветер сморя шевелил страницы The Vogue. Петр посмотрел надлинные пальцы Кукушки, салым маникюром, наснимок мадемуазель Аржан, вдамских брюках ирубашке соткрытым воротом, вбольшой шляпе. Дива позировала вЛюксембургском саду.
        Серые глаза Кукушки были безмятежно спокойны, красивые губы улыбались. Петр немог выбросить изголовы еврея, вресторане. Он тогда еще незнал, как зовут визитера, нобыл уверен, что они сКукушкой знакомы.
        -Она этого непоказывает… - Петр потянулся зачашкой скофе, - почему она спрашивает оСтепане? Если еврей, ее связной? Если она продалась, немцам, или американцам? Или японцам? Она знает Зорге, она говорила. Стой поры, когда она вГерманию ездила, связной отКоминтерна. Степан наХалхин-Голе сейчас… - Петр оборвал себя. Подозревать брата визмене было смешно. Пьяницу идурака никтобы нестал вербовать:
        -Она поддерживает разговор… - успокоил себя Воронов, - она виделась соСтепаном, вМоскве, наавиационном параде. Извежливости, небольше… - он сказал Кукушке, что брат служит наДальнем Востоке, исним все впорядке. Женщина кивнула: «Хорошо». Страницы журнала перевернулись. Петр увидел фотографию мадемуазель Аржан вкакой-то богатой резиденции, наогромном диване. Красивый мужчина средних лет, всмокинге, обнимал ее заплечи:
        -Кинозвезда иархитектор, - прочел Петр, - любимцы модного Парижа.
        Кукушка закрыла журнал. Женщина томно потянулась: «Я искупаюсь, перед обедом».
        Субботнее утро вМэйфере было спокойным, магазины еще неоткрылись. НаБрук-стрит Петр заметил вывеску почтового отделения, носпрашивать услужащих оТонечке было бесполезно. Он понял, что англичане, вотличие отиспанцев, или французов, несклонны болтать скаждым встречным.
        Вдевять утра Петр зашел вкондитерскую, попросив чашку крепкого кофе. Сидя застоликом, спапиросой, он справился впутеводителе. Воронов решил начать сГанновер-сквер. Площадь лежала всамом центре квартала. Тонечка могла гулять, сВолодей, втамошнем парке.
        -Надо их увезти. Начнутся бомбежки, незачем Тонечке здесь оставаться. ВМоскве моя семья окажется вбезопасности. Отправимся вАмерику, или я сменю Кукушку, вШвейцарии. Унас родятся дети, обязательно… - Петр думал, что Володя, наверное, похож нанего. Он хотел еще девочку, красивую, как Тонечка. Вспомнив оШвейцарии, Воронов покачал головой:
        -Кукушка вЦюрихе допенсии досидит, идочери дело передаст. Марте семнадцать следующим годом, она школу заканчивает. Если их нерасстреляют, конечно… - Петр видел спокойные, желто-зеленые глаза Сталина, слышал глухой голос:
        -Горский был чистым, честнейшим человеком, ничего нескрывал отсвоих товарищей… - вМехико Петр записался впубличную библиотеку. Он нашел предков Кукушки вБританской энциклопедии. Горская была внучкой американского генерала. История ее семьи уходила впозапрошлый век. Закрыв тяжелый том, он пошел вгазетный зал. Здесь получали издания изНью-Йорка иВашингтона. Воронов быстро понял, что Паук, насамом деле, кузен Горской:
        -Она видела документы отца. Если она неработает нанемцев, или японцев, то она американский шпион. Мы можем лишиться Паука. Она продаст его, хозяевам… - Воронов нестал ничего говорить Эйтингону. Товарищ Сталин уверил Петра, что партия знает оГорском. Воронову было достаточно слова Иосифа Виссарионовича.
        Парк наГанновер-сквер был пустынным. Открыв кованую калитку, Петр улыбнулся. Напесчаной дорожке лежал забытый, детский обруч. Медленно забили колокола церкви. Над черепичными крышами возвышался изящный шпиль. Площадь окружали элегантные особняки, белого мрамора, спортиками иподстриженными, лавровыми деревьями, впалисадниках. Воронов, присмотревшись, увидел над одним изподъездов золоченую эмблему, птицу, раскинувшую крылья. Он хмыкнул:
        -КиК. Они идоМексики добрались. Я встречал их товары, ваптеках… - Петр ничего подобного непокупал. Он брезговал проститутками, да ислучайные связи, вего положении, были невозможны: - Мне никого ненадо, кроме Тонечки… - хлопнула дверь, водном изособняков. Воронов поднялся.
        Свидание сФилби, внеприметном ресторане, вСохо, прошло удачно. Агент оказался готовым кработе, дело было только вовремени. Филби иБерджес ждали подходящего момента, чтобы устроиться вСекретную Службу. Петр уверил агента, что свойной, стоит ожидать подобного:
        -Невсегда британские войска останутся залинией Мажино, - усмехнулся Воронов, - разведке понадобятся новые сотрудники. Свашими знакомствами, сознанием языков… - он похлопал Стэнли поплечу, - навас обратят внимание, обещаю. Помните, мы ждем сведений обатомном проекте.
        Увидев молодого человека, всерой визитке, Воронов замер:
        -Одно лицо сТонечкой. Это ее брат, несомненно. Новый герцог Экзетер… - светлые, коротко стриженые волосы юноши золотились вутреннем солнце. Он говорил сженщиной средних лет, при шляпе, вдорогом костюме лазоревого шелка. Заметив взволнованные лица обоих собеседников, Воронов прислушался. Женщина курила сигарету:
        -Дядя Джованни вцерковь пошел. Джон, она неоставила записки, ничего? Игде мальчик?
        Брат Тонечки покачал головой:
        -Ни следа, тетя Юджиния. Словно испарились, иона, иУильям. Драгоценности наместе, икольцо тоже… - его голос угас. Он добавил:
        -Я еду наЛадгейт-Хилл. Я велел проверить самолеты, паромы вИрландию, новы понимаете, что… - Петр направился кдальнему выходу изпарка.
        -Скоро мы увидимся, - ласково подумалон:
        -Тонечка, моя Тонечка. Она поехала вЦюрих. Кукушка позаботится оней иВолоде. Через неделю они вМоскве окажутся… - Петр прибавил шагу. Он хотел заглянуть вконтору KLM, наОксфорд-стрит, икупить билет назавтрашний утренний рейс доСтокгольма.
        -Уильям… - он незаметно оглянулся. Женщина, устало, шла кособняку сэмблемой «КиК». Брат Тонечки, взбежав помраморным ступеням, скрылся задверью своего дома:
        -Нет, он Володя, - уверенно сказал Воронов, - Владимир Петрович, наш сынишка… - свернув наБрук-стрит, он пропал втолпе.
        Вкабинете наЛадгейт-Хилл было накурено, дым щипал глаза. Перед Джоном стояла забитая, медная пепельница инесколько полупустых чашек схолодным кофе. Он еще невидел Питера. Когда утром он позвонил вособняк семьи Кроу, трубку сняла тетя Юджиния. Джон незнал, как подобрать подходящие слова. Он попросил женщину встретиться сним, наГанновер-сквер, натротуаре. Она была вкостюме матери жениха, вбольшой шляпе, снакрашенными губами. Джон, вдохнул запах сандала:
        -Тетя Юджиния, Тони… Тони пропала, вместе сУильямом.
        Впоследующие полчаса герцог убедился, что будущий премьер-министр незря хочет взять леди Кроу вкабинет. Женщина спокойно осмотрела спальню, гардеробную идетскую. Она позвонила Джованни, наБрук-стрит, отправив его ксвященнику. Полковник Кроу ночевал удяди. Стивена Юджиния попросила пойти вотель «Лэнгхем», отменить свадебный обед. Джон связался сЛадгейт-Хилл, отдав распоряжение проверить списки пассажиров наавиарейсах.
        Списки лежали перед ним. Тетя Юджиния сказала, что сама поговорит сПитером. Джон, закашлявшись, раскурил чадящую сигарету:
        -Спасибо дяде Джованни, Стивену, они все насебя взяли. Извинялись перед гостями, итак далее… - свадебный букет, костюм, икольцо сестры остались вгардеробной. Тони незабрала подаренные женихом драгоценности. Проверив шкатулку, Джон обнаружил, что сестра уехала вжемчужном ожерелье, полученном отпокойного отца, исошвейцарским хронометром. Исчезла одежда, чемоданы отВуиттона, паспорт исвидетельство орождении племянника.
        Джон лично позвонил управляющему отделением Coutts and Co, где хранились семейные вклады. Банкира нашли запартией гольфа. Джон приехал вконтору. Управляющий, сначала, отнекивался, ссылаясь нато, что леди Холланд, совершеннолетняя. Джон, угрожающе, заметил:
        -Моя сестра пропала. Вы покажете отчеты поее вкладу, запоследние полгода. Постановление суда мне нетребуется, поверьте наслово.
        Вотчетах ничего интересного ненашлось. Тони поступали авторские отчисления, изАмерики. Две недели назад сестра сняла большую сумму наличными, переведя деньги ваккредитивы. Джон надеялся, что увидит оплату чековой книжкой, забилет насамолет, или паром, ноесли Тони икупила что-то подобное, то сестра рассчиталась наличными. Ни одной зацепки несуществовало.
        Джон позвонил вНью-Йорк, издателям сестры. Он надеялся, что всубботу отыщет кого-то изработников. После долгих объяснений, редактор дал ему домашний телефон мистера Скрибнера. Глава компании, судя повсему, пил утренний кофе. Выслушав Джона, Скрибнер, успокаивающе, сказал:
        -Мистер Экзетер, нестоит волноваться. Ваша сестра взрослая женщина, ей двадцать один год. Я уверен, что мисс Холланд пришлет письмо, телеграмму… - Джон спросил, необещалали сестра написать что-то для Скрибнера. Ему пришло вголову, что Тони могла отправиться наконтинент, воФранцию, собирать новый материал.
        -Она военный корреспондент, - думал Джон, - это ее профессия. Нодля чего было так поступать, вдень свадьбы? Питербы нестал удерживать ее вБритании, онбы все понял. Изачем брать Уильяма? Война странная, как ее называют, ноэто война. Надо пересечь пролив, путешествие сейчас опасно… - ссылаясь накоммерческую тайну, Скрибнер наотрез отказался предоставлять информацию:
        -Дела мисс Холланд ведет адвокатская контора «Салливан иКромвель», - сухо пояснил издатель, - я советую вам обратиться туда, мистер Экзетер.
        Джон разбирался вамериканском бизнесе. Фирма «Салливан иКромвель» небыла обязана отчитываться даже перед президентом Рузвельтом, неговоря онем, герцоге Экзетере. Паспорта уплемянника неимелось. Тони могла получить документы для сына только сразрешения Джона, аон никаких бумаг неподписывал. Всубботу изЛондона ушли самолеты вАмстердам, Брюссель, Цюрих, Стокгольм, Дублин, идаже вКалькутту, Батавию иСидней.
        -Девять дней, состановками, иты вАвстралии, - Джон вспомнил рекламный плакат KLM, наОксфорд-стрит, - авиакомпания оплачивает ночевки вотелях, обеды. Вдугласе места только первого класса, пятнадцать пассажиров. Два стюарда, буфет, французское шампанское. Можно дать радиограмму, родственникам, прямо сборта. Давид иЭлиза таким рейсом обратно вЕвропу летят, тетя Юджиния говорила. ИзХарбина вГонконг, оттуда вСингапур. Там они садятся насамолет KLM. Калькутта, Багдад, Лидда, Александрия… - Джон посмотрел накарту мира. Тони могла быть напути куда угодно:
        -Непохоже, что она радиограммы посылать собирается… - герцог, всердцах, потушил окурок. Он понял, что усестры имелся второй паспорт:
        -Может быть, инетолько второй… - Джон прошелся поскрипучим половицам. Телефон незвонил. Описание Тони иУильяма ушло срочной телеграммой вовсе полицейские участки королевства иколоний, отКанады доАвстралии. Джон, впрочем, предполагал, что Тони отправится куда-то заграницу.
        -Может быть, унее три паспорта… - вздохнул герцог, - или пять, или десять… - всписках пассажиров он леди Холланд ненашел. Имена вбумагах неупоминались, только фамилии, синициалами. Несмотря навойну, паспорта для покупки билетов напоезда, или паромы вИрландию, нетребовались. Изнейтральной Ирландии можно было отплыть куда угодно, хоть вНью-Йорк, хоть вБуэнос-Айрес.
        -Нозачем? - присев наподоконник, Джон посмотрел всторону серого купола собора Святого Павла:
        -Зачем понадобился фарс, сосвадьбой? Зачем обманывать Питера? Или она его, действительно, любила… - он вспомнил серые, большие, втемных ресницах, глаза племянника, его лепет: «Дядя, дядя…»
        -Она нестанет подвергать Уильяма опасности, она мать… - Джон замер:
        -Аесли отец Уильяма нашелся? Тони сказала, что он погиб, нонавойне разные вещи случаются… - многие республиканцы, после разгрома вИспании, обосновались вСоветском Союзе, или вЮжной Америке. Джон был уверен, что вРоссию сестра непоедет. Тони брала интервью уТроцкого, изгнанник написал предисловие кее книге:
        -Она поддерживала ПОУМ, жила вМехико. Может быть, отец Уильяма дал осебе знать, иона отправилась вЦентральную Америку? - заокном играл зеленоватый, тихий вечер, зажигались рекламы. Джон проводил глазами двухэтажный автобус, сплакатом «Ребекки» Хичкока. Он вздрогнул, услышав скрип двери.
        Лазоревые глаза Питера немного припухли. Он стоял, прислонившись ккосяку, засунув руки вкарманы твидового пиджака. Джон, всвете электрической лампы, настоле, заметил седые волосы, нависке кузена. Питер молчал.
        Мать сказала ему обо всем утром, когда он одевался, вгардеробной. Он, сначала, немог поверить. Юджиния отвела его вособняк герцога. Питер увидел кольцо сголубовато-серой жемчужиной, натуалетном столике Тони, пустые, голые шкафы. Он вдыхал нежный аромат лаванды, глядя набольшую, аккуратно заправленную постель. Он помнил белокурые, мягкие, разметавшиеся пошелковой подушке волосы, приглушенный стон:
        -Я люблю тебя, люблю… - он помнил длинные, стройные ноги, высокую грудь. Питер недвигался. Мать привлекла его ксебе:
        -Сыночек… Сыночек, милый, ненадо, пожалуйста. Я уверена, что сТони ималеньким все хорошо. Она свяжется стобой, все объяснит… - Питер только имог, что кивнуть: «Да, мама».
        Он оставил все дела понесостоявшейся свадьбе матери, дяде Джованни, икузену Стивену. Питер поехал вконтору, работать. Если дежурный иудивился, открыв дверь хозяину производства, вдень свадьбы, то он ничего несказал. Питер заставил себя просидеть вкабинете допяти вечера. Мать позвонила издома, все было впорядке. Питер, мимолетно, подумал:
        -Надо поблагодарить, дядю Джованни, Стивена… - через четверть часа он обнаружил себя перед выкрашенной синей краской дверью трехэтажного особняка, втени собора Святого Павла.
        -Ты присядь, - попросил Джон. Герцог отпер ящик стола, повертев запыленную бутылку:
        -Изпапиных запасов. Виски лет двадцать, наверное. После той войны покупалось… - стаканов Джон вкабинете недержал. Идти вниз, кохране, нехотелось. Они пили, передавая друг другу бутылку, прямо изгорлышка. Питер был впростом, будничном костюме, встаром галстуке. Напальцах Джон увидел пятна отчернил.
        -Ты работал, - утвердительно сказал герцог.
        Питер затянулся сигаретой:
        -Да. Так легче. Что… - он кивнул настол, всторону стопок бумаги: «Есть какие-нибудь… - его голос дрогнул, - сведения?».
        -Нет, - честно ответил Джон. Он рассказал Питеру освоих предположениях. Кузен, отвернувшись, долго смотрел вокно:
        -Ябы понял… - он медленно, аккуратно, потушил окурок, - понялбы. Почему она мне ничего несказала Джон, почему… - Питер, махнув рукой, поднялся:
        -Небуду мешать. Я завтра вНьюкасл уезжаю, назаводы, первым поездом. Если что-то… - он провел руками полицу, - ты мне позвони, или телеграмму пришли… - Питер заставил себя необорачиваться, невидеть сочувствие впрозрачных, светло-голубых глазах.
        Он вышел наЛадгейт-Хилл ипобрел креке. Вечер оказался неожиданно зябким, Питер поднял воротник пиджака. Он невзял ни шарфа, ни пальто, когда поехал вконтору. Нареке дул холодный, восточный ветер. Солнце заходило над мостом Ватерлоо. Он прислонился кгранитным перилам набережной, сунув руку вкарман. Питер смотрел наигрушечный, жестяной вагончик, усебя наладони.
        Он слышал шепот: «Папа, папа…», чувствовал теплые, пухлые пальчики, уцепившиеся заего руку. Мальчик засыпал, свернувшись клубочком. Они сТони сидели рядом. Питер обнимал ее, девушка клала белокурую голову ему наплечо: «Я тебя люблю, милый мой…»
        -Я тоже… - он проводил губами постройнойшее:
        -Пойдем, пойдем. Я скучал, я весь день тебя невидел… - Питер сжал вагончик вруке. Прислонившись спиной кограждению, он съехал вниз, натротуар. Набережная была пустынной. Питер услышал гудок буксира среки, далекую музыку репродуктора. Мужчина заплакал, невыпуская игрушку, уронив голову владони.
        Эпилог
        Рим, апрель1940
        Вбиблиотеке Папского Грегорианского университета было тихо. Читальный зал помещался вкруглой, большой комнате, сверхним светом. Здание, уподножия холма Квиринал, построили шесть лет назад, при покойном понтифике, вклассическом стиле. Столы темного дерева блестели. Зачисто вымытыми окнами простирались зеленые газоны, иаллея пиний, ведущая кворотам университета. Шел мелкий, теплый дождь. Цветы мимозы, надеревьях, поникли. Виллему сказали, что зима вИталии была сырой. Они исами это поняли, сойдя наберег, вГенуе. Отец Янсеннс покачал головой: «Все равно, стропическими ливнями ничто несравнится». Виллем помнил стук дождя пожестяной крыше простой хижины, где жили священники ипослушники. Они строили здание приюта, прокладывали имостили дорогу, кречной пристани. Сирот вКонго было много. Кним привозили детей, потерявших родителей вэпидемиях, или встычках между племенами.
        Виллем, закрывая глаза, видел беленые домики, соспальнями для мальчиков идевочек. Малыши еще никогда неспали накроватях. Сначала они, боязливо, устраивались наполу. Жаркий, влажный ветер раскачивал противомоскитные сетки. Небо здесь было глубоким, угольно-черным, покрытым бесчисленными звездами. Приют возводили вполумиле отдеревни, наплоском, заросшем деревьями берегу. Даже отсюда они слышали бесконечный плеск волн. Оказавшись вКонго, Виллем понял, что никогда еще невидел подобных рек, почти вдве мили шириной, огромных, сбурой водой, разливающихся бесконечными, мелкими озерами. Звенели москиты, кричали обезьяны надеревьях. Нарассвете они собирались увхода вхижину, где помещалась столовая. Дети подкармливали зверей.
        Кроме домиков для сирот, ималенькой, беленой церкви, они построили школу имастерские. Пока приют оставался общим, единственным вглубине джунглей. Вбудущем они хотели отправлять девочек встолицу, где онихбы позаботились святые сестры. Дети учились вместе, рассаживаясь поразным углам школьной комнаты, засамодельными партами.
        Виллем преподавал простую арифметику. Малыши никогда невидели цифр, черной доски, мела, никогда недержали вруках карандаша итетради. Вмастерских, Виллем учил их столярному делу. Дети быстро схватывали, иначинали, через два-три месяца, бойко болтать нафранцузском языке. Воспитанников крестили, нонесразу, а, когда они могли читать, искладывать первые фразы измолитвенника или Евангелия.
        Отец Янсеннс уехал домой, вБельгию, всвою епархию. Напрощание он сказал Виллему:
        -Неволнуйся. Через два года получишь сан, вернешься вКонго, внашу деревню… - когда они покидали приют, внем жило две сотни ребятишек. Виллем был уверен, что уних появятся еще малыши. ВКонго Виллем, наконец-то, стал реже видеть сны, где он шел через усеянный трупами детей двор, вдыхая свежий, острый запах крови. Иногда такое еще случалось. Он вставал ишел вмаленькую церковь, устраиваясь наколенях перед простым распятием настене. Виллем перебирал четки:
        -Господи, прости меня… - шептал он, - дай мне искупить свою вину, пожалуйста. Дай мне вести жизнь праведную… - Виллем засыпал, наголых половицах, положив голову нарукав рясы. Вцеркви было спокойно, он думал озавтрашних занятиях смалышами изакрывал глаза.
        Священники смонахами поднимались впять утра, нараннюю мессу. Потом начинались обязанности накухне, служба для детей, иуроки. Виллем, аккуратно, два раза вмесяц писал родителям. Отец Янсеннс заметил:
        -Это твоя обязанность, милый мой. Обеты, принесенные Иисусу, неотменяют заповедей. Сказано: «Почитай отца своего, имать свою». Они добрые люди, они тебя воспитали. Ты навсегда останешься их сыном… - Виллем знал, что унего родилась племянница. Сестра смужем возвращалась изМаньчжурии. Он, сначала, хотел улучить время, идобраться доМон-Сен-Мартена, но, впоследнем письме, родители сообщили, что приедут вИталию. ВРиме, Виллем услышал, что его бабушку идедушку канонизируют, вследующем году.
        Он сидел, склонив голову над томом церковных законов, вспоминая голос отца Янсеннса:
        -Бельгия нейтральная страна. Война нас незатронет. Новсе равно, мне кажется, лучше сейчас оставаться спаствой… - Виллем жил винституте, вмаленькой келье, сузкой кроватью, полками для книг ираспятием. ВРиме студенты, готовящиеся кполучению сана, тоже поднимались рано, для послушания. Виллем, наэтой неделе, помогал накухне. ВКонго он научился хорошо готовить, хотя трапезы вприюте были самые простые. Они кормили детей овощами икашей изсорго. Монахи устроили делянки иучили воспитанников обрабатывать землю. Они рыбачили, нареке, смальчиками.
        Виллем, современ Испании, неел ни мяса, ни рыбы, ни даже яиц. Уних вКонго стоял курятник, ноптиц резали другие монахи. Виллем немог занести руку наживое существо, немог взять оружие, даже просто нож. Он посмотрел написьмо сбельгийскими марками, полученное утром. Виллем, отчего-то, вспомнил форель, вминдальном соусе, которую готовила мама, взамке:
        -Ничего… - весело подумал он, - капуста унас тоже вкусная. Тушеная капуста, сможжевеловыми ягодами… - наокнах растекались потеки дождя. Он провел рукой покоротко стриженым, золотисто-рыжим волосам. ВАфрике Виллем брил голову наголо, как все монахи, из-за жары. Услышав шаги, он обернулся. Кузен был втвидовом пиджаке, спортфелем. Рыжую голову, он непокрывал. Кепку доктор Судаков держал вруках. Похлопав Виллема поплечу, Авраам заглянул вкнигу:
        -Quidam habens filium obtulit eum ditissimo cenobio: exactus ab abbate et afratribus decem libras soluit… - кузен смешливо закатил глаза:
        -Аббат имонах вочень богатом монастыре, аспор из-за каких-то десяти монет… - познакомившись скузеном Авраамом, Виллем, иногда, думал, что доктору Судакову надо стать священником. Они встретились вуниверситетской библиотеке. Италия пока необъявляла войну Британии. Доктор Судаков говорил, что надо нетерять времени:
        -Долета, думаю, Муссолини протянет, - заметил он, - аклету я окажусь далеко отсюда. Я нехочу, чтобы меня интернировали, как подданного враждебного государства. Уменя есть дела важнее, чем сидеть вримской тюрьме, - Авраам приехал работать над второй монографией окрестовых походах, как он выражался, вперерыве между другими обязанностями.
        Виллем понял, что кузен вывозит евреев изИталии. Когда они бродили погороду, взабегаловке, зажареными артишоками, Авраам признался:
        -Нетолько отсюда. Я отплываю изЛиворно вСалоники, где меня ждут ребята. Мы намереваемся долета пробраться вЛитву иЛатвию. ВКаунасе кузен Аарон Горовиц. Мы сним работаем, он собрал группу подростков. Надо их переправить вПалестину… - Виллем вспомнил карту:
        -Хорошо, Болгария, Румыния, Венгрия, идаже Словакия, пока нейтральные страны. Нокак ты собираешься миновать Польшу, где Гитлер, или новые советские территории…
        -Нато есть свои пути, - загадочно отозвался кузен. Он помогал Виллему слатынью. Доктор Судаков отменно знал язык, ипереводил слиста церковные законы. Виллем понял, что кузен может даже отслужить мессу:
        -Я историк, - смеялся доктор Судаков, - медиевист. Без латыни я, как без рук. Все документы времен крестоносцев наней написаны… - захлопнув «Кодекс Грациана», Авраам велел:
        -Пойдем. Сварю тебе кофе, напрощание, как унас делают, вИзраиле. Приедешь вИерусалим после войны, я тебя повсем церквям проведу, покажу могилы моих христианских предков… - доктор Судаков подмигнул кузену.
        Вмаленькой, студенческой кухоньке, они отворили окно. Размеренно бил колокол, песок надорожках был влажным отмороси, пахло соснами икофе. Авраам стоял над газовой плитой, следя замедным кофейником:
        -Кузен Мишель погиб… - он, невольно, вздохнул, - жаль его, мы ровесники. Мы тогда хорошо вПраге поработали. Теодор нафронте. Рано или поздно Британия иФранция атакуют Гитлера. Невозможно, чтобы подобное продолжалось… - вИерусалиме, Авраам получал весточки отрава Горовица. Аарон писал, что вЛитве скопилось много беженцев изПольши:
        -Они все без документов. Я уехал изВаршавы первого сентября, вдень начала войны. Мы стараемся отправить людей вБританию иАмерику, нопутешествие опасно, даже накораблях нейтральных стран. Немецкие подводные лодки топят имирные суда. Германия захватила Мемель, вЛитве неосталось ни одного порта. Мы посылаем беженцев вРигу. Кое-кому удается, нелегально, добраться доШвеции, ноэто капля вморе. Ходят слухи, что летом Сталин введет сюда армию, наши евреи очень боятся войны. ВБелостоке всех беженцев спольской территории, отвезли вСССР. Обих судьбе ничего неизвестно. Евреев, офицеров вармии, иобеспеченных людей, НКВД арестовало… - впортфеле Авраама лежало письмо изРиги. Он посчитал, вуме:
        -Семьдесят человек, слитовской группой. Ничего, справимся. Золото унас есть… - они платили местным проводникам. ИзВенгрии Авраам, сребятами, тайно переходил нановые, советские территории иотправлялся насевер. Обратно ему предстояло вести всю группу. Они поездом добирались дограницы СССР искрывались влесах.
        Вписьме говорилось, что подростки ждут его вКаунасе. Привозила группу вЛитву некая Регина Гиршманс, кембы они ни была. Почерк уРегины был четкий, резкий, писала она нахорошем иврите. Она объяснила, что учится вЛатвийском университете, ипреподает веврейской гимназии, вРиге. Регина неупомянула, сколько ей лет, ноАвраам хмыкнул: «Студентка. Двадцать, двадцать один…».
        Выпив скузеном кофе, он обнялись, напрощание. Авраам, как всегда, подумал:
        -Странно. Мы очень дальние родственники, апохожи будто братья. Оба рыжие, сероглазые. Хотя он говорил, что унего мать срыжими волосами… - он вспомнил Циону:
        -Учителя говорят, что унее большой талант. Она станет знаменитой пианисткой, аейбы только трактор водить, истрелять извинтовки… - девочка подружилась сровесницей, приехавшей сАвраамом изБудапешта, графиней Цецилией Сечени. Вкибуце она быстро стала Цилой. Циона каждую пятницу добиралась изИерусалима доКирьят Анавим. Девочка проводила шабат, раздавая еду встоловой, или задойкой коров, вместе сЦилой. Госпожа Эпштейн присматривала засиротами, жившими вкибуце.
        -Дочка ее ребенка ждала, вЛондоне, - вспомнил Авраам:
        -Дома новости узнаю. СЦионой поговорю, серьезно. Нам нужны музыканты, анетолько трактористы… - он спустился поширокой, прохладной лестнице, натянув наступенях кепку:
        -Привезу группу, издам книгу, апотом… - Авраам намеревался вернуться вПольшу, водиночестве. Доних дошли слухи оеврейских гетто. Они хотели выводить людей изгородов, взоне немецкой оккупации, набезопасные территории:
        -Пока безопасные места, - поправил себя Авраам, - ноФранцию Гитлер неатакует, иБельгию сГолландией тоже. Семья Виллема живет спокойно, икузина Эстер, сдетьми, имадемуазель Аржан… - думая оневесте кузена Теодора, доктор Судаков всегда немного краснел.
        Он оставил кузену кардамон, вбумажном пакетике. Сделав себе еще чашку кофе, Виллем присел накаменный подоконник. Он зажег дешевую папиросу, помахав Аврааму. Кузен исчез, завернув заугол. Распечатав письмо, Виллем услышал ласковый голос матери:
        -Дорогой сыночек! Мы спапой надеемся, что утебя все впорядке. Элиза передает большой привет. Они сДавидом иМаргаритой приземлились вАмстердаме. Давид забирает мальчиков, иони приезжают вМон-Сен-Мартен, навсе лето. Гамен чувствует, что его хозяйка возвращается, скачет отрадости, целый день. Весна унас теплая, дружная. Цветы всаду распустились. Я привезу тебе варенья, изранней земляники, вгорах она появится киюню. Мы смальчиками иМаргаритой непременно соберем ягод. Месье Верне обещал баночку лучшего меда, для тебя… - Виллем читал ровный почерк матери, улыбаясь, потягивая кофе. Убрав письмо вкарман рясы, он вымыл чашку, ивернулся вчитальныйзал.
        Вода фонтана Треви рассыпалась сверкающими струями. Вголубом небе колыхались триколоры, сфашистскими эмблемами. Белокурый мальчик, вматросском пальтишке, восторженно хлопал владоши: «Вода, вода!». Тони заправила под шапку мягкую прядку:
        -Пойдем, милый. Ты увидишь папу… - Уильям потянул ее кфонтану: «Здесь!»
        Они приехали вРим вчера вечером, ипровели ночь вотеле, навиа дель Корсо. Тони пришлось задержаться нанеделю вМилане, при пересадке. Впоезде изЦюриха вИталию, Уильям стал капризничать. Тони поняла, что сына продуло всамолете. ВМилане, взяв такси, она поехала вотличную гостиницу, уДуомо. Тони велела портье вызвать детского врача. Оказалось, что умальчика небольшая простуда. ОтМилана доРима было всего четыре часа напоезде, ноТони нехотела рисковать.
        Она отлично провела время вгороде. Уильям пил лекарства, играл сприглашенной няней, вномере. Тони ходила вкартинные галереи, вмагазины идаже навестила оперу. Город усеивали фашистские флаги, ипортреты дуче, нокофе варили отменно, апродавцы, вежливо, улыбались. Италия привечала туристов. Наулицах Тони слышала французский, немецкий, ианглийский языки. Встрану приезжало много американцев. ВАльпах лежал снег, катание было отличным. Тони купила кашемировый шарф, перчатки исумку, асыну, пальто, иботиночки мягкой, хорошо выделанной кожи.
        -Мы вернемся, милый, - уверила его Тони.
        ВМилане она обедала вгостиничном ресторане, где повар готовил для мальчика овощные пюре, иварил ему говядину. Тони заказывала вномер фрукты исыры, итальянское вино. Жар усына спал, доктор позволил им ехать дальше:
        -ВРиме теплее, - он потрепал Уильяма поголове, - подышите морским воздухом, вОстии… - вгостинице Тони сказали, что всю прошлую неделю шли дожди, носейчас погода улучшилась.
        -Пойдем, - она взяла ладошку сына. Тони провожали долгими взглядами. Она скрыла улыбку:
        -Итальянцы похожи наиспанцев, нескрывают восхищения женщиной. Нето, что вАнглии, снашей чопорностью… - Тони сегодня оделась сособой тщательностью, воблегающий, сшитый пофигуре костюм. Юбка изтемно-синего твида едва прикрывала колени, втонких, шелковых чулках. Длинные ноги, вновых, купленных вМилане туфлях, уверенно ступали побрусчатке. Тони помнила, что идет вкатолический университет. Девушка надела хорошенькую шляпку. Белокурые, завитые щипцами локоны, падали наплечи. Она была похожа наДжоан Фонтейн. Тетя Юджиния первой сказала обэтом Тони, посмотрев фильм сактрисой. Они сПитером пошли вкино. Тони убедилась, что, действительно, напоминает мисс Фонтейн. Навиа Монтенаполеоне, когда Тони покупала сумку, унее попросили автограф. Она скромно опустила глаза:
        -Нас часто путают, месье. Ксожалению, я немадемуазель Фонтейн.
        -Вы гораздо красивее, - горячо сказал итальянский офицер. Он донес пакеты Тони догостиницы. Девушка отговорилась отприглашения начашку кофе, указав напалец, вперчатке: «Я замужем, месье».
        Тони, утром, сверилась скартой. Отфонтана Треви доПапского Грегорианского Института было десять минут ходьбы. Уильям, сначала, ковылял рядом, апотом попросился наруки. Мальчик обнял ее зашею: «Мама!».
        -Скоро вы спапой встретитесь… - Тони, утром, стояла вванной:
        -Аесли тетя Тереза идядя Виллем сообщили, что я заПитера замуж собираюсь? Ничего страшного, - девушка тряхнула головой, - я Виллему все объясню. Скажу, что была одинока, что ошиблась. Маленький его назовет папой, все будет хорошо… - Тони поднималась вверх, кхолму Квиринал, вспоминая маленькую комнатку вБарселоне, его шепот: «Я тебя сразу полюбил, когда увидел. Тони, Тони…»
        -Я скажу, что фон Рабе принудил меня передать координаты… - Тони подняла голову, кбольшому, серого мрамора зданию. Над портиком были выбиты буквы: «Pontificia Universitas Gregoriana». Она услышала звон колокола, Уильям встрепенулся: «Бам!»
        -Церковь, милый мой… - вокруг было много храмов. Тони видела, изокна номера, купола ишпили. Портье отметил наплане города Испанскую лестницу: «Снее открывается отличный вид наВатикан, мадам».
        -Это потом… - Тони позвонила увысокой, дубовой двери:
        -Виллем переедет вгостиницу. Он снимет обеты, мы обвенчаемся. Отправим телеграмму его родителям, я свяжусь сДжоном. Скажу, что Виллем написал, изРима, ия кнему поехала. Питер меня простит, он джентльмен. Он поймет, что я согласилась насвадьбу отбезысходности, отстраха замаленького… - щель вдвери приотворилась. Тони сказала, по-французски:
        -Ябы хотела увидеть вашего студента, брата Виллема де ла Марка. Я его родственница, леди Холланд, изЛондона. Я навещаю Рим, сребенком… - Тони решила неговорить привратнику, что Виллем, отец мальчика:
        -Я все скажу, когда он придет… - дверь отворилась, она шагнула вскромную, сраспятием темного дерева, приемную, - маленький похож нанего, как две капли воды… - ребенок, распахнув большие, серые глаза, прижался кматери. Уильям всегда так делал, внезнакомых местах, нобыстро осваивался. Монах вчерной рясе, вежливо, указал наскамью: «Присаживайтесь, синьора». Улыбнувшись Уильяму, он скрылся заеще одной дверью. Тони осталась наедине совторым монахом. Уильям велел: «Ногами! Ногами, мама!».
        Они гуляли помаленькой комнатке, где пахло воском иладаном. Расстегнув мальчику пальтишко, Тони сняла его вязаную шапку. Второй монах, тоже вчерной рясе, неотрывался отмолитвенника. Бил колокол, Тони сцепила пальцы:
        -Недолго осталось. Как я соскучилась… - дверь скрипнула, она остановилась. Уильям недовольно потянул ее заруку: «Еще гулять!»
        Это был неВиллем. Монах вернулся законторку:
        -Брат де ла Марк неможет вас увидеть, синьора. Всего хорошего… - он махнул всторону открытой наплощадь двери. Тони сглотнула:
        -Новы сказали, что я его родственница, что здесь ребенок… - темные глаза итальянца были непроницаемы. Он кивнул:
        -Как вы ипросили, синьора. Брат де ла Марк неможет вас увидеть… - он распахнул дверь шире: «Всего хорошего».
        Девушка инепоняла, как оказалась наступенях института, сУильямом наруках. Она услышала лязг засова:
        -Если я его замечу, вокне, - загадала Тони, - все, все, будет хорошо. Он знает, что Уильям его сын. Он несможет нас выгнать, никогда… - она всматривалась вфасад здания, ноокна закрывали тяжелые портьеры. Тони почудилось, что штора заколебалась.
        Виллем стоял между стеллажей скнигами, глядя насветлые волосы, играющие золотом вутреннем солнце. Она держала ребенка, лет полутора. Он знал, что это мальчик. Брат Амбросио нашел его вбиблиотеке. Монах сказал, что кнему пришла посетительница, родственница, леди Холланд, вместе ссыном.
        Она медленно шла кулице, ведущей вниз, кфонтану Треви.
        Виллем вспоминал высокий, нежный голос, звон гитары, завывание ветра застенами блиндажа, ее горячие губы. Родители оней неписали, аВиллем неспрашивал. Она была шлюхой иубийцей, из-за нее погибли невинные, детские души.
        -Из-за меня, - сказал себе мужчина, - только из-за меня. Неперекладывай вину надругих. Неси крест, доконца дней. Все равно, - Виллем сжал руки вкулаки, - все равно, мне нельзя ее видеть, никогда… - умальчика тоже были белокурые волосы. Он поморщился:
        -Это немой ребенок. Он ни вчем невиноват, это дитя, нельзя его ненавидеть. Это немой ребенок. Фон Рабе, еще кого-то. Какая разница? Я больше сними невстречусь, обещаю… - мальчик обернулся. Виллем увидел большие, серые глаза, втемных ресницах. Он заставил себя неподнимать руку, неосенять его крестным знамением.
        Задернув штору, Виллем сел застол:
        -Это немой сын, - повторил он твердо, - ей нельзя верить. Она лгунья, она работала снацистами. Немой сын… - он заставил себя раскрыть книгу, новсе равно, видел доверчивые, серые глаза мальчика:
        -Недумай онем. Оней… - Виллем забормотал молитву, перебирая четки, - забудь… - он вытер глаза. Ему хотелось, еще раз, увидеть ребенка:
        -Увидеть ее… - понял Виллем. Он велел себе оставаться наместе:
        -Это грех, страшный грех… - невыдержав, он поднялся. Площадь была пуста, набулыжниках ворковали голуби.
        Тони непомнила, как добралась дофонтана Треви. Она нехотела плакать, ипугать маленького. Отпустив Уильяма кфонтану, девушка поняла, что унее трясутся пальцы. Тони заказала две чашки крепкого кофе ивыпила их залпом, как лекарство. Она закурила сигарету, слушая щелчки фотоаппаратов, детский смех. Уильям бегал заголубями, сдругими малышами. Звенели струи воды, репродуктор, наверху, играл марш. Музыка, внезапно, прекратилась. Голос диктора начал говорить, важным тоном. Тони незнала итальянского языка. Она нашла всебе силы спросить, уофицианта: «Что случилось, синьор? Какие новости?».
        Перед ней поставили каппучино истакан минеральной воды:
        -Войска вермахта высадились вНорвегии, иДании, синьора, - ответил официант, - сегодня утром. Для защиты мирного населения отфранко-британской агрессии… - он, видимо, вспомнил, что Тони говорила сним по-французски, иоборвал себя: «Еще что-нибудь, синьора?»
        Тони, глотнув горький дым, потушила сигарету: «Нет».
        Она услышала голос Уильяма: «Бисквит! Мама, бисквит!».
        Мальчик сидел унее наколенях, болтая ногами, жуя миндальное печенье. Тони достала изсумки блокнот крокодиловой кожи. Она смотрела назнакомый почерк:
        -Фрау Анна Рихтер, Цюрих… - дальше шел адрес иномер телефона. Она сказала себе:
        -Ненадолго. Мне надо написать книгу, ия ее напишу. Свяжусь соСкрибнером, отсюда, изРима. Предупрежу, что пришлю манускрипт осенью. Придумаю, как это сделать. Потом вернусь вЕвропу… - Тони вскинула упрямый подбородок, - вМон-Сен-Мартен. Родители Виллема обрадуются, узнав, что уних внук. Они поговорят сВиллемом, он снимет обеты. Доследующего лета, - пообещала себе Тони, - небольше. Петр передо мной наколенях будет стоять. Он уверен, что Уильям, его сын… - рассчитавшись, Тони вытерла мальчику руки шелковым носовым платком. Она попросила официанта вызвать такси, доотеля. Тони собиралась уехать вШвейцарию ночным экспрессом, через Милан иЛокарно.
        Пролог
        Дюнкерк, 29мая1940
        Из-под черного, испачканного песком, просоленного берета танкиста налоб лился пот. Рубашка хаки промокла отморской воды. Ревели моторы машин, гавань забили лодки икатера.
        Измученно подышав, Джон прислушался. Издалека доносились залпы зенитной артиллерии. Мессершмиты, только что, отогнали. Вполумиле, воткрытом море, поднимались столбы густого дома. Горели военные корабли. Большие суда немогли зайти вгавань. Даже лодки вынуждены были швартоваться вмиле отберега. Белый песок усеивали трупы, вмелкой воде расплывалась кровь.
        Немцы бомбили гавань порасписанию, зло подумал Джон, каждый час. Дюнкерк блокировали подводные лодки. Два транспорта свойсками вчера пошли ко дну. Дивизии вермахта заняли Булонь иКале. Доузкой полоски белого песка, где скопилось триста тысяч англичан, французов ибельгийцев, им оставалось десять миль.
        Официальное распоряжение обэвакуации пришло вчера, радиограммой, лично отпремьер-министра Черчилля. Сначалом немецкого наступления вАрденнах, Джон, взвании капитана, отправился вдействующую армию. Он смотрел намесиво людей, пытаясь найти рыжую голову кузена Теодора:
        -Лаура оказалась права. Они обошли линию Мажино ссевера, механизированными соединениями, одновременно прорвав французскую оборону, наюге. Никакие укрепления непомогли… - Джон поморщился. Неделю назад его легко ранило, под Аррасом, когда пехота идва танковых батальона пытались контратаковать. Джон, неудачно, высунулся избашни танка, чтобы осмотреть местность. Он получил пулю, влевую руку. Ранение оказалось поверхностным, новсе равно, еще ныло. Танки его батальона стояли вдвух милях отсюда. Инженеры выстроили машины полукругом, успешно вырытых траншей, иподожгли. Все боялись, что немцы, делавшие при наступлении, попятьдесят миль вдень, прорвутся кДюнкерку. Требовалось сохранить, ипереправить через пролив армию.
        Джон, мимолетно, подумал осестре. Они ждали весточки, но, ни телеграммы, ни письма непришло. Вначале апреля немцы высадились вДании иНорвегии, вначале мая Гитлер двинул армии назапад. Питер хотел пойти вармию, ноЧерчилль, навстрече свладельцем «КиК» велел кузену сидеть назаводах, занимаясь своим делом. Сталь ибензин, пословам нового премьер-министра, были неменее важны, чем защита страны соружием вруках.
        -Потому что иначе унас нечем будет воевать, - сказал Джон кузену, заобедом, вподвальчике, усобора Святого Павла, - без твоей продукции, мы неполучим самолетов, танков иэсминцев… - современи исчезновения Тони Питер навещал столицу редко. Он предпочитал оставаться вНьюкасле. Предприятия, вЛондоне ипровинции, перевели навоенные рельсы. Леди Кроу стала заместителем министра промышленности. Она занималась свертыванием гражданских производств.
        Юджиния уговорила миссис Майер покинуть Лондон. Клара, сдевочками имладенцем, перебралась вМейденхед, хотя наЛондон пока неупало ни одной бомбы. Мистер Майер иПауль продолжали ездить наверфь, где выполняли только заказы Адмиралтейства.
        -Других заказов еще долго небудет… - наверху, всером небе, пронеслись истребители. Кузен Стивен был пока жив, покрайней мере, вчера, когда капитан Холланд говорил порадио сЛондоном. Летчики очень помогали, бомбя немецкие позиции, морские суда, отгоняя мессершмиты Люфтваффе. Запоследние два дня авиация потеряла полсотни самолетов. Войска видели, как машины, горящими свечами, уходили вморе.
        Вчера бельгийский король подписал акт окапитуляции страны перед Гитлером. Две недели назад, сдалась Голландия. ЗаБлетчли-парк Джон был спокоен. Лаура вернулась скурса, вчине капитана. Поговорив сдядей, Джон убедился, что набазе все впорядке.
        ВЛондоне Джон нашел тетю Юджинию вУайтхолле. Дядя Хаим звонил изНью-Йорка, беспокоясь задочь. Последнее письмо отЭстер пришло вАмерику после Пасхи. Она сообщила, что бывший муж, вернувшись вАмстердам, забрал мальчиков, иуехал вМон-Сен-Мартен. Задве недели, сначала немецкой атаки, вБлетчли-парк непоступало никаких радиограмм отЗвезды.
        Мон-Сен-Мартен находился втылу немецких войск, аудетей Эстер небыло американских паспортов:
        -Профессор Кардозо несумасшедший… - порывшись покарманам, Джон нашел жестяную коробочку спапиросами, - он вернет мальчиков Эстер, даст разрешение навыезд. Лучше рисковать, пересекая Атлантику, чем оставаться вЕвропе. Эстер американка, гражданка нейтральной страны, немцы ее нетронут. Ноесли они сделают севреями наоккупированных территориях, тоже, что ивГермании, вПольше… - вБлетчли-парк поступали сведения изПрибалтики. Джон читал письмо кузена Аарона, отправленное изКаунаса вЛондон. Рав Горовиц говорил огетто, особых районах впольских городах, куда переселяли евреев.
        Джон закашлялся, затянувшись сигаретой:
        -Звезда никуда неуедет, пока бывший муж непривезет ей детей. Риска нет, унее паспорт США. АТеодор… - стоя поколено вводе, Джон услышал сберега витиеватый русский мат. Кузен выпрыгнул из-за руля машины:
        -Ставьте их вряд, кидайте доски поверх! Надо дотянуть колонну долодок!
        Теодор прошлепал кДжону, тяжело дыша. Кузен, бесцеремонно, забрал унего сигарету:
        -Сейчас дело пойдет веселее… - хмурое лицо выпачкала грязь, рубашка насквозь пропотела, - люди подоскам побегут. Главное… - Теодор вскинул глаза книзкому небу, - чтобы боши непоявились… - он опять выматерился:
        -Отмоего инженерного батальона половина осталась. Когда мы окопы рыли, нас прицельно расстреливали… - он, внезапно, усмехнулся:
        -Мой предок подобный мост наводил, вШвейцарских Альпах, для Суворова… - майор Корнель отдал Джону окурок. Солдаты, французские, английские, бельгийские, ждали очереди набелом песке, чтобы добраться докатеров. Отряды перевозили навоенные суда, стоявшие увыхода изгавани. Федор, сосвоими ребятами, наскоро построил, измешков спеском, что-то вроде укреплений. Они, покрайней мере, защищали отпуль немецких самолетов.
        Люфтваффе бросило сюда пять сотен машин. Бомбардировщики проносились над пляжем, набреющем полете, снизкой высоты, стреляя поскопившейся уморя армии. Задва последних дня эвакуировалось почти двадцать тысяч человек. Наберегу оставалось столькоже:
        -Неизвестно, соберутсяли немцы атаковать… - Федор смотрел наброшенную технику, напушки ивинтовки, - но, если соберутся, они нас вморе загонят, иустроят бойню. Устроили… - поправил он себя. Он услышал голос кузена: «Поплану твое соединение сегодня эвакуируется».
        Федор повернулся всторону капитана Холланда:
        -Я тебе покажу, куда можно засунуть план. Я говорил сребятами. Кроме нас, здесь инженеров нет… - он указал всторону понтонов инаплавного моста, - вот наша обязанность. Когда войска окажутся вбезопасности… - Федор помолчал, - тогда мы уйдем, последними.
        Лично он, майор Корнель, никуда эвакуироваться несобирался. Федор получил последнее письмо отАннет две недели назад. Девушка проводила Набоковых вГавр. ВСен-Жермен-де-Пре приходил некий месье Биньямин, списьмом отБертольда Брехта. Федор читал Биньямина. Свернув бумагу, он вздохнул:
        -Ему тоже надо помочь изЕвропы выбраться, он великий философ. Акак? Пока я здесь сижу… - через два дня немцы начали прорыв линии Мажино.
        Отправляясь нафронт, зная, что понедействительному паспорту Аннет никто доверенность неоформит, Федор снял сосчетов наличные. Он оставил девушке деньги, оплатив нагод вперед сиделку ивизиты врача. Он долго сидел над ответом Аннет, всеже решив написать, что его мать живет нарю Мобийон:
        -Нозачем это ей? - Федор смотрел наконверт полевой почты:
        -Она молодая девушка, кинозвезда, амама инвалид, почти без разума. Аннет непридет кмаме… - адреса, он вычеркивать нестал. Коллекция находилась вбезопасности, под Ренном, вохотничьем доме де ла Марков:
        -Все после того, как мы разобьем Гитлера, - сказал себе Федор, - сейчас важнее мама иАннет… - он хотел пробраться вПариж, идовезти женщин доБретани. Оттуда Федор намеревался срыбаками уйти вАнглию.
        -Юджиния оних позаботится, - солдаты стояли вочереди кмосту, - ая вернусь сюда, наконтинент. Буду воевать дальше, вподполье, если понадобится… - Федор велел себе невспоминать карту. Немцы взяли Кале, имогли, через две недели оказаться вПариже. Он видел страницу польского паспорта Аннет:
        -Гольдшмидт. Она незнает немецкого языка, ее невыдать зауроженку Эльзаса. Мишель погиб, ноуменя тоже знакомства имеются… - угрюмо подумал Федор:
        -Достанем документы, ничего страшного. Я тоже дурак, надо было раньше подобным озаботиться. Сделать предложение, сходить вмэрию. Онабы получила американский паспорт… - он похлопал кузена поплечу:
        -Вторую колонну пригнали… - машины буксовали колесами впеске. Засучив рукава рубашки. Федор шагнул кберегу. Над головами раздался низкий, угрожающий свист. Тройка мессершмитов вынырнула из-за горизонта, заними гнались английские истребители. Заметив красную звезду нафюзеляже, Джон улыбнулся:
        -Ворон здесь… - внебе барражировали черные точки. Вскинув голову, Джон заорал: «Воздух!». Капли, отрываясь отсамолетов, неслись кземле. Люди бросались напесок, залезали под грузовики. Взрыв разметал машины вовсе стороны. Кузен, покачнувшись, рухнул наберег. Вода поднималась фонтанами брызг, солдаты пытались добраться долодок вплавь. Очередная бомба взревела прямо над ухом Джона. Капитан Холланд, коротко вскрикнув, упал вхолодную, весеннюю воду гавани.
        Часть пятнадцатая
        Литва, июнь1940
        Каунас
        НаАллее Свободы упоительно пахло цветущими липами. Аарон остановился угазетного ларька. Литовского языка он незнал, «Le Figaro» видел, впоследний раз, три недели назад. Оставалось только британское радио, телеграммы, ислухи.
        Рав Горовиц снимал скромную квартиру напротив хоральной синагоги. Арон кодеш вКаунасе был особенно красивым, резного, золоченого дерева. Открывая двери Ковчега Завета, видя свитки Торы, вбархатных мантиях, Аарон думал оевреях, оставшихся назападе, вПольше иЧехии. Он обещал себе:
        -Останешься здесь доконца, чтобы ни случилось.
        Литва оказалась зажатой между немцами, оккупировавшими Мемель, исоветскими войсками, стоявшими наюжной изападной границе страны. Когда армии Сталина вошли вБелостокский край, вЛитву хлынул поток беженцев. Каунас ираньше наполняли люди, уехавшие изПольши перед немецким вторжением. Аарон, сдругими раввинами, искал для них ночлег, собирал деньги. Благотворительные еврейские столовые кормили детей горячими обедами. Гимназии, досрочно, распустили наканикулы, поселив вклассах потерявших кров людей.
        Налестнице, ведущей вквартиру Аарона, стояла долгая очередь. Британское иамериканское посольства пока непереехали вВильнюс, ивыдавали визы. Получив, подоговору сГерманией, формальную столицу Литвы, Сталин, широким жестом, отдал город. Шептались, что он усыпляет бдительность литовского правительства. Все ожидали, что скоро советские войска оккупируют Прибалтику. Визы, впрочем, получали немногие евреи. Свойной наконтиненте, снемецкими войсками вБельгии, Голландии, иФранции, британцы почти свернули работу вконсульстве. Весточки ототца иМеира Аарон получал через американское посольство. Неделю назад, при эвакуации вДюнкерке, кузен Джон был ранен. Теодор, вместе стысячами солдат иофицеров, пропал без вести.
        -ИМишель тоже, впрошлом году… - тетя Юджиния написала, что урава Горовица теперь есть маленький тезка, вЛондоне. Прочитав весточку, Аарон вспомнил темные глаза Клары:
        -Пусть будет счастлива, пожалуйста. Она, Людвиг, дети. ВЛондоне безопасно… - некоторые евреи отправлялись изКаунаса напобережье. Литовские рыбаки, зазолото, довозили людей доШвеции, нопуть был рискованным, как идорога наюг, которой занимался Авраам Судаков.
        Аарон шел квокзалу, думая осестре. Гитлеровские войска стояли вГолландии:
        -Эстер американка, ее нетронут. Меир поедет наконтинент, ивывезет Эстер сдетьми вНью-Йорк, если понадобится… - они знали огетто, созданных немцами вКракове иВаршаве. ВПольшу, вернее, генерал-губернаторство, насильно переселяли евреев, остававшихся врейхе.
        Мимо ехали автобусы, срекламами новых фильмов. Девушки, влегких, летних платьях, стучали каблуками помостовой. Евреев вгороде собралось много. Работали два десятка синагог, кошерные магазины, мясники, школы изнаменитая ешива, избелорусского местечка Мир. Когда западную Белоруссию заняли советские войска, ученики ираввины бежали вЛитву. Они обосновались вКейданах, втридцати милях отКаунаса. Каждую неделю Аарон ездил вешиву назанятия. Он сидел сучениками, вбольшом зале, читая Талмуд:
        -Уних тоже нет документов, только удостоверения беженцев, выданные литовским правительством, ипольские паспорта. Подобные бумаги недействительны. Надо что-то придумать, получить визы… - откузена Авраама весточка пришла натой неделе, изУнгвара. Аарон телеграмму сжег, изсоображений осторожности. Кузен писал: «Унас все отлично. Завтра отправляемся вгорный поход, спалатками».
        Доктор Судаков, сосвоими ребятами, собирался тайно миновать реку Тису, ипойти насевер. Они непокидали лесов долитовской границы. Аарон подозревал, что, после советской оккупации Западной Украины иБелоруссии, польские офицеры, избежавшие арестов, ушли вподполье. Кузен Авраам пользовался услугами партизан, как проводников. Обратно они вели группу изсеми десятков подростков, юношей идевушек. Некоторые были учениками ешивы. Детей Авраам небрал.
        Всвой предыдущий визит, прошлой осенью, он хмуро сказал раву Горовицу:
        -Это невпоезде ехать, изБудапешта, скомфортом. Предстоит пройти две границы, советскую территорию. Я хочу, чтобы люди владели оружием. Никого младше шестнадцати лет, - отрезал Авраам. Рав Горовиц отвел кузена втир, где занимались подростки изкаунасского отделения Бейтара. Доктор Судаков, оценив подготовку ребят, согласился взять вПалестину ичетырнадцатилетних.
        Аарон остановился наплощади, перед железнодорожным вокзалом:
        -Авраам молчал, осенью, но, думаю, он несобирается преподавать вЕврейском Университете, иводить трактор, вкибуце. Хорошо, что Ционе только двенадцать. Он ее вПольшу невозьмет… - рав Горовиц успокоил себя:
        -СЭстер все будет впорядке. Меир ее отправит домой, только пока непонятно, как… - американские пассажирские лайнеры прервали сообщение сЕвропой вмае, когда войска вермахта, прекратив бездействие, пошли назапад. ИзРиги остались рейсы вСтокгольм, морем иповоздуху, ношведы дотошно следили завыдачейвиз:
        -Влюбом случае… - Аарон поправил шляпу, - никуда я неуеду, пока невывезу столько евреев, сколько возможно. Я три года никого невидел… - понял рав Горовиц, - ни Эстер, ни Меира, ни папы… - вокзал шумел. Бойко торговали киоски слимонадом ивыпечкой. Продавали свежие бублики, маковые рулеты, пончики свареньем, медовые тейглах. Аарон взял вкошерном ларьке кофе. Поезд изРиги прибывал через десять минут, перрон заполнили встречающие.
        Госпожа Гиршманс звонила, помеждугородному телефону, всинагогу. Девушка преподавала языки, веврейской гимназии. Звали ее Региной, говорила она твердо, уверенно. Они объяснялись наидиш. Госпожа Гиршманс родилась вПольше, ноее привезли вЛатвию после прошлой войны, младенцем:
        -Вдвадцатом году, - услышал Аарон, - мне едва год исполнился, рав Горовиц.
        Допивая чашку, Аарон закурил сигарету. Он увидел напутях приближающийся поезд. Госпожа Гиршманс привозила двадцать подростков, изрижского клуба Бейтара. Регина ничего неупомянула освоих планах, ноАарон предполагал, что она тоже отправится вПалестину. Госпожа Гиршманс казалась ему девушкой, несклонной долго раздумывать, ичего-то опасаться.
        Сверившись стелеграммой, он пошел кшестому вагону.
        Дверь отворилась. Запроводником вформенной куртке Латвийской железной дороги, он увидел невысокую, хорошенькую, темноволосую девушку. Тяжелые локоны падали наплечи, смуглые щеки немного раскраснелись. Налацкане летнего жакета она носила бейтаровский значок. Строгим, учительским голосом, девушка велела:
        -Выходим извагона, незабываем вещи, здороваемся сравом Горовицем!
        -Равнение направо, - смешливо пробормотал себе под нос Аарон.
        Подростков размещали вклассах еврейской гимназии. Госпожу Гиршманс приютила ее знакомая, преподавательница школы. Проводник спустил лесенку вниз. Госпожа Гиршманс оказалась рядом, запахло какими-то цветами инемного, табаком. Глаза удевушки были голубовато-серые.
        -Руки я вам неподаю, - деловито сказала она, - я помню, что вам нельзя. Хотя, это, конечно, косные предрассудки… - быстро выстроив подопечных вколонну, девушка пересчитала ребят поголовам:
        -Унас должно быть двадцать чемоданов, - звонко сказала Регина, - каждый проверяет свой багаж, ибагаж товарища попаре… - она попыталась забрать уАарона саквояж:
        -Спасибо, я сама. Я веврейские лагеря езжу, - объяснила Регина, - вЮрмалу, каждый год. Сначала воспитанницей, апотом вожатой, мадрихой. Я вБейтар восьми лет отроду пришла. Жаботинский вРиге первый клуб организовал… - Аарон подхватил сумку:
        -Я знаю, госпожа Гиршманс. Позвольте мне проявить косность, понести багаж… - унее были темно-красные, красиво вырезанные губы.
        Девушка крикнула: «Колонна, начинаем движение!»
        Она, внезапно, улыбнулась:
        -Можно просто Регина, рав Горовиц. Еврейское имя уменя Малка… - они пошли заподростками. Регина добавила:
        -Смешно, мы однофамильцы. Гиршманы меня удочерили, младенцем. Я семью впогромах потеряла, под Белостоком. Я тоже Горовиц, - девушка прищурилась:
        -Стоим наместе, ждем сигнала светофора. Рав Горовиц возглавит колонну… - достав изкармана жакета пачку сигарет, она ловко закурила:
        -Мой покойный отец тоже был раввином. Его Натан Горовиц звали, - прибавила Регина:
        -Идите вперед, рав Горовиц. Я навещала Каунас, аребята здесь впервый раз. Я присмотрю захвостом… - большие глаза взглянули нанего. Регина забрала саквояж:
        -Рав Горовиц, что свами… - он стоял, недвигаясь. Регина подергала его зарукав пиджака. Аарон нашел всебе силы раскрыть рот: «Нам надо поговорить, госпожа Гиршманс…»
        -Разумеется, всинагоге, - кивнула она, подтолкнув Аарона:
        -Расскажите ребятам огороде. Это полезно, для расширения кругозора. Я провела занятие, впоезде, поистории евреев Литвы, новы больше знаете…
        Мимо пронесся автобус, зажглась зеленая стрелка светофора, запахло бензином. Колонна подростков, перекликаясь, пошла через площадь кАллее Свободы.
        Молодечно
        Буфет нажелезнодорожной станции работал круглосуточно. Забольшими, чисто вымытыми окнами простирался пустынный перрон, укутанный белой, предрассветной дымкой. Часы под ажурным, кованым навесом показывали пять утра. Над стойкой темного дерева висел герб советской Белоруссии, сколосьями ржи, икоробочками льна, идва портрета, товарища Сталина, итоварища Пономаренко, первого секретаря центрального комитета партии, вМинске. Наплите, взадней комнате, кипел большой, медный чайник. Столы устилали крахмальные скатерти. Радиоточка, под потолком, ожив, захрипела. Диктор сообщил:
        -Седьмое июня, пятница. ВМинске пять часов утра. Прослушайте концерт изпроизведений советских композиторов.
        Заиграла бравурная музыка. Глубокий, мужской голос запел:
        -Вбуднях великих строек,
        Ввеселом грохоте, вогнях извонах,
        Здравствуй, страна героев,
        Страна мечтателей, страна ученых!
        Высокий, белокурый мужчина, поднявшись, покрутил рычажок. Радио замолкло. Наскатерти стояли фарфоровые чашки скофе, бутылки пива, украшенное золотым ободком блюдо, сосвежим хлебом, иколбасами, кровяной, скиландисом, рулетом изсвиного желудка, гусиными полотками. Принесли соленые огурцы, моченые яблоки иострую, хрустящую, квашеную капусту. Дверь, ведущую взал ожидания, заперли наключ, изнутри. Буфетчик повесил табличку «Закрыто потехническим причинам». Он, неуверенно, посмотрел начасы:
        -Первый дизель изМинска вшесть утра приходит, пан… - заполгода советской власти, здесь неотвыкли отподобного обращения.
        -Полчаса, - улыбнулся гость, - небольше. Отменный кофе, - похвалил он буфетчика. Пожилой человек, гордо, сказал:
        -Тридцать лет я кофе варю, пан. Еще современ, когда все здесь… - он обвел рукой зал, - называлось Либаво-Роменской железной дорогой. Уменя великие князья обедали, маршал Пилсудский… - посетитель был неизсоветских людей, хоть он иговорил нарусском языке. Мужчина носил безукоризненный, серой шерсти, костюм, крахмальную рубашку, наманжетах сверкали золотые запонки. Рядом лежала граница сПрибалтикой. Буфетчик предпочел держать язык зазубами, тем более, что вкармане унего оказалась пачка десятирублевок.
        Максим Волков вернулся застол.
        Блюдо украшала надпись: «Либаво-Роменская железная дорога». Мясо подали отличное, гусиные полотки таяли наязыке, свежая колбаса пахла пряностями. Максим представил офицеров, застоликами ресторана, дам вшелковых платьях, при больших шляпах, старые, дореволюционные локомотивы. Покойная бабушка показывала фотографии родителей, сделанные доначала войны, дорождения Максима. Михаил иЗося позировали набалтийской Ривьере, сракетками для лаун-тенниса, наяхте, вказино, вМемеле. Волк смотрел накрасивые, безмятежные лица, начеткие штампы: «Фотографическое ателье месье Гаспара, Мемель, 1912год».
        Отхлебнув темного, сладкого пива изхрустального бокала, он закурил «Казбек».
        -Пиво вы делаете прекрасное, пан Пупко… - Максим, задумчиво, рассматривал этикетку Лидского пивоваренного завода:
        -Даже вМоскве такое редко встретишь… - Марк Мейлахович Пупко, бывший совладелец крупнейшего вПольше завода пива игазированных вод, сидел, неподнимая головы. Затянувшись папиросой, Марк Мейлахович закашлялся.
        -Он меня неузнал. Пан Сигизмунд, буфетчик. Мы год назад унего обедали, сбратом. Летом мы наморе ездили. Всего год прошел… - порывшись вкармане пиджака, Максим передал собеседнику платок.
        -Марк Мейлахович… - наставительно сказал Волк, - тюрьма меняет человека. Вы полгода отсидели, неудивительно… - он вытер длинные пальцы салфеткой.
        Пупко, сгорбившись, глядел набутылку:
        -Это хороший рецепт, - вздохнул пивовар, - старинный. Современ нашего прадеда, основавшего завод… - предприятие Советы национализировали, после захвата Западной Белоруссии. Марк Мейлахович развел руками: «Что нам оставалось делать, пан…»
        Максим представился ему паном Вилкасом. Так его называли местные коллеги. Он приехал вМинск судостоверением экспедитора Пролетарского торга, свыписанной командировкой вкармане, своенным билетом. Вдокументе говорилось, что Максим Михайлович Волков освобожден отслужбы вармии, попричине плоскостопия. Волк озаботился белым билетом доначала финской войны. Судимых людей раньше вармию небрали, ноотСталина можно было всего ожидать. Максим воевать несобирался, более того, летом он хотел устроить себе второй срок, для спокойствия. Пупко, состаршим братом, сидевшим втюрьме НКВД, вМинске, подвернулся, как нельзя кстати.
        -Унас семьи… - Марк Мейлахович понурился, - дети. Пришлось отдать завод, банковские вклады… - оба брата закончили, Брюссельский технологический институт, вовремена, когда их родная Лида была частью панской Польши, как страну именовали всоветских газетах.
        Польши больше несуществовало. Прошлой осенью радио захлебывалось, передавая восторженные репортажи. Освобожденные трудящиеся забрасывали советские войска цветами.
        Пословам Марка Мейлаховича, НКВД, вЛиде, затри ночи расстреляло пять тысяч поляков, евреев ибелорусов, офицеров, раввинов ипросто обеспеченных людей. Братья Пупко отдали имущество Советам, однако их, все равно, арестовали иотвезли вМинск. Младшего, сидевшего сейчас перед Максимом, выпустили. Старший брат, Симон Мейлахович, оставался вкамере.
        Пупко нашел, пользуясь довоенными, как их именовали, связями, оборотистых людей. Он заплатил немалые деньги, часть которых лежала сейчас впортмоне уМаксима. Волков уверилего:
        -Неволнуйтесь. Ивообще, - Максим повел рукой, - готовьтесь котъезду. Когда ваш брат окажется насвободе, незачем вам здесь оставаться… - Волк, правда, подозревал, что недели через две Прибалтика тоже станет советской. Молодечно было последней станцией нажелезной дороге, куда продавали билеты. Дальше шла приграничная зона, нашпигованная красноармейцами, своенными базами, иаэродромами.
        Максим хотел посадить Пупко надизель, идущий вЛиду, ивернуться вгородской Дом Крестьянина, бывший отель «УВенцеслава». Вего чемодане лежала простая, рабочая одежда, икрепкие сапоги. Отправляться влеса, вкостюме, сшитом участного, домашнего портного, изанглийского твида, было непредусмотрительно. Втайнике, вподкладке чемодана, он хранил хороший, пристрелянный револьвер, вальтер. После осеннего похода Красной Армии назапад, вМоскве появилось трофейное оружие. Волк предпочитал его советским пистолетам.
        Он пил кофе, думая, что могбы исам уйти вЛитву, пока дорогу неперекрыли большевики:
        -Языки я знаю, непропаду… - взглянув заокно, Максим увидел, что наперроне появляются люди, вштатских костюмах, - хотя вЕвропе война сейчас… - он поморщился. Волку было неприятно думать оГермании. Гитлера он считал такимже сумасшедшим мерзавцем, как иСталина:
        -Ипотом, - напомнил себе Максим, - уменя дело, ребята. Нельзя их бросать. Я даже кольца невзял, ссобой… - он, невольно, улыбнулся:
        -Ноя иневстретил той, комубы хотелось его отдать… - кольцо он спрятал, уматушки Матроны. Максим неволновался зазмейку, даже учитывая будущий срок. Впрочем, он несобирался зарабатывать лагерь заспасение старшего брата Пупко изтюрьмы, или нелегальный переход границы. Вернувшись вМоскву, Волк намеревался попасться накарманной краже, вметро. Он нехотел сидеть больше года, или уезжать далеко отстолицы. Влесу он встречался снадежными людьми, поляками, ушедшими вподполье прошлой осенью. Они наладили канал перехода вЛитву. Максим, перед возвращением вМинск иначалом работы постаршему брату Пупко, хотел все лично проверить.
        -Смотрите, - Марк Мейлахович приподнялся, - перрон оцепили… - губы пивовара побледнели, он часто задышал:
        -Это НКВД. Пан Вилкас, занами следили, нас арестуют… - Волк разломил медовое печенье:
        -Поеврейскому рецепту пекут, я вМинске такое пробовал. Очень вкусно… - он, спокойно, жевал:
        -Марк Мейлахович, сядьте. Видите, эмка заехала, наперрон… - Максим подлил себе кофе. Наплатформе прогуливались люди внеприметных костюмах. Он увидел военного, вавиационной форме, спетлицами комбрига, зарулем эмки. Рассветало. Каштановые, коротко стриженые волосы летчика золотились под нежным солнцем начала лета.
        Пупко взглянул всторону машины:
        -Я непонимаю, - жалобно сказал Марк Мейлахович, - я его узнаю, он допрашивал меня, несколько раз, вМинске. Он разве летчик… - Волк смотрел наширокую спину:
        -Комбриг. Правильно, я читал, вМоскве. Он здешней истребительной авиацией заведует. Ордена получил, наХалхин-Голе, нафинской войне… - Степан Воронов хлопнул дверью машины. Короткий, издвух вагонов поезд, подходил сюга, состороны Минска.
        Штатские наплатформе подтянулись. Товарищ майор, как звал его Волк, взял измашины букет полевых цветов. Локомотив остановился, вагоны лязгнули. Проводник носил форму лейтенанта НКВД. Красивый, холеный мужчина, вотличном костюме, при шляпе, спустился вниз. Белозубо улыбаясь, он принял цветы, Воронов обнял его. Максим повернулся кПупко:
        -Он вас недопрашивал. Это его брат… - Петр Воронов что-то сказал, оба рассмеялись. Локомотив потащил вагоны назапасной путь. Эмка, вильнув, пропала зауглом вокзала. Проводив глазами чекистов, Волк посмотрел настальной хронометр:
        -Пойдемте, Марк Мейлахович, посажу вас налидский поезд. Связь через ящик, довостребования, вМинске. Вы его знаете. Думаю, доиюля вы окажетесь далеко отсюда… - Максим махнул куда-то насевер, - вместе сбратом исемьей.
        -Носоветы могут войти вПрибалтику… - растерянно сказал Пупко, рассовывая покарманам пиджака сигареты истарый футляр для очков.
        -Немогут, авойдут, - поправил его Волк. Взяв салфетку, Максим быстро сделал себе бутерброды изоставшегося мяса:
        -Для моей прогулки, - сообщил он смешливо, - сегодняшней. Войдут, пан Пупко, ноя взял задаток. Советы, Сталин иГитлер меня волнуют меньше всего… - Максим, одним глотком, допил кофе:
        -Пану Сигизмунду, сего талантами, надо вПариже обосноваться. Хотя вПариже скоро немцы окажутся… - он открыл дверь ключами, оставленными буфетчиком. Взале сновали пассажиры, нокасса еще неработала. Наплатформе Пупко остановился:
        -Получается, что они близнецы, летчик… - он помолчал, - ичекист. Я незнаю, как его зовут. Он велел говорить «гражданин следователь»… - опустив глаза, Максим наткнулся взглядом наискривленные пальцы, налевой руке собеседника. Волков заметил их вМинске, ноничего спрашивать нестал.
        -Близнецы, - кивнул он, глядя намаленькую площадь, перед вокзалом. Эмки игрузовика охраны ислед пропал.
        -Близнецы… - задумчиво повторил Волк. Он подтолкнул пивовара: «Ваш дизель, Марк Мейлахович».
        Аэродром ВВС РККА, местечко Вороново
        Назакате, вглухом лесу, втринадцати километрах отлитовской границы, начинали звенеть комары.
        После освобождения бывших панских территорий, авиация использовала базы польских войск. Военный округ назывался Особым Белорусским, ноСтепан, вМинске, услышал, что сиюля, он станет Западным. Все аэродромы несуществующих польских ВВС находились, понормативам размещения частей, слишком близко кновой границе сГерманией. Старые базы, навостоке, наоборот, стояли слишком далеко. Между Радунью иВороновым, вспешном порядке, начали возводить взлетно-посадочные полосы иназемные службы для истребителей будущей тринадцатой армии. Соединение формировали настыке Западного иПрибалтийского военного округов. Прибалтика, правда, пока необрела свободу, но, как уверил комбрига брат, это был вопрос недели.
        Оказавшись нааэродроме, Петр усмехнулся: «Неиначе, его вчесть тебя назвали, Степа».
        Воронов покраснел. Командарм Ковалев, глава военного округа, сказал тоже самое. Степан развел руками:
        -Поданным инженеров, товарищ командарм, здесь удобнее всего закладывать аэродром. Рядом железная дорога, сто километров отграницы, как положено … - заокном шелестели весенние деревья.
        Степану вМинске нравилось.
        Он, судовольствием, вернулся вБелоруссию, после тяжелой, долгой зимней войны, где советским войскам неудалось восстановить вФинляндии власть рабочих. Степан командовал бомбардировщиками наКарельском перешейке, возглавлял воздушные налеты наХельсинки, инапозиции финнов. Возвращаясь нааэродром, он, иногда, ловил себя натом, что ожидает увидеть тонкую фигурку младшего воентехника Князевой, вбрезентовом комбинезоне, скоротко стрижеными, черными волосами. ВКарелии стояли морозы. Даже еслибы воентехник, чудесным образом, оказалась вдействующей армии, онабы ходила вбараньем полушубке, как ивсе остальные бойцы.
        Он получал открытки изЧитинского авиационного училища, напервое мая игодовщину революции. Короткие весточки, поздравляли его спраздниками. Осебе воентехник писала скупо. Девушка училась, иполучала звание младшего лейтенанта, выпускаясь вследующем году:
        -Мы больше нестанем воевать, - говорил себе Воронов, выбирая ответную открытку, - она займется пассажирской авиацией, полетит наДальний Восток… - он думал отправить товарищу Князевой большое письмо. Вернувшись сфинского фронта, Воронов понял, что овойне писать он нехочет. Советский Союз получил Карельский перешеек, финны удовлетворили все территориальные претензии, ноармия знала, сколько убитых ираненых стоили сто километров лесов иозер.
        -Граница теперь невдесяти километрах отЛенинграда, - говорил себе Степан, - цель, как говорится, оправдывает средства. Нополитруки утверждали, что война велась ради финских рабочих икрестьян… - ни очем подобном воентехнику писать было нельзя. Его нынешняя должность тоже подразумевала сохранение тайны, поэтому Степан желал товарищу Князевой успехов вучебе, боевой, иполитической подготовке.
        ВМинске он жил нааэродроме, сдругими летчиками. Степан отказался отбольшой квартиры вгороде, иотприставленного кнему бойца, шофера. Он любил водить машину сам. Брата он привез сюда, сделав сто сорок километров чуть больше, чем зачас. Уполяков были хорошие дороги, акновому аэродрому вело шоссе, законченное напрошлой неделе. Вперелеске пахло соснами, исвежей, озерной водой. Наступив нашишку, Степан послушал треск иприхлопнул комара нащеке.
        Он один бродил полесу, хотя уполномоченный НКВД, нааэродроме, качал головой:
        -Влесах много недобитой панской швали, товарищ комбриг. Надо быть осторожней. Берите охрану… - Степан хотел сидеть укостра, наберегу маленького озерца, один. Разведя огонь, он устраивался намягком мху. Степан покуривал, глядя наискры, летящие внебо. Вчистой воде плескала рыба. Иногда он ложился, закинув руки заголову, глядя впрозрачное, вечернее небо, напервые, слабые звезды.
        Степан ездил ивРадунь, инастанцию Воронову. Местечки ему нравились, хотя он, вформе РККА, ловил косые взгляды местных жителей. Панов, отставных офицеров ибогачей отсюда увезли. Наулицах развесили советские флаги, костелы, церкви, исинагоги закрыли. Набывших магазинах, пивных, ичастных лавочках красовались вывески Гродненского, или Минского торга.
        Брат переночевал нааэродроме, впалатке. Степан сварил уху, изсобственноручно выловленной рыбы, исварил молодой картошки, сукропом. Получив телеграмму изМосквы, оприезде Петра, он взял нааэродром две бутылки водки. Петр привез отличного, крымского портвейна. Он извинился зато, что неможет погостить дольше. Брат ехал вкомандировку, как он выразился, назапад. Особый поезд пришел изМолодечна, настанцию Воронову, иожидал брата.
        -Можно былобы ивМинске встретиться, - весело сказал Петр, когда эмка въехала наулицы местечка, - ноя нехотел тебя сместа срывать. Ты занят, состроительством… - оглядевшись, Петр, одобрительно, сказал:
        -Отлично. Ни одного следа проклятых панов. Пока ты вФинляндии воевал, - он хохотнул, - мы здесь потрудились. ВЗападной Белоруссии, вБелостоке, вЛьвове… - Петр закурил «Казбек» особой выработки, - ивПрибалтике случится, тоже самое…
        Заухой брат сказал, что через неделю советское правительство предъявит ультиматум прибалтийским странам, требуя размещения Красной Армии, наих территории:
        -Все будет просто, - уверил его Петр, - тебе даже непридется поднимать ввоздух истребители, Степа… - он улыбался:
        -Проведем выборы, появятся новые правительства. Они попросят Верховный Совет рассмотреть вопрос овключении Прибалтики всостав СССР. Вобщем, - он поднял крышку котелка скартошкой, - ни одной потери влюдской силе, или технике.
        Брат нестал говорить, куда он отправляется, аСтепан неспрашивал. Петр выглядел отлично. Унего был здоровый, красивый загар, лазоревые глаза блестели. Он признался, что вапреле женился, вМоскве, иунего есть сынишка, Володя:
        -Твой племянник, - гордо заметил Петр, - ему летом два года. Смотри, - он достал изпортфеля, отличной кожи, маленький альбом, сфотографиями. Степан похлопал брата поплечу:
        -Живите наФрунзенской, конечно. Утебя семья, ая погарнизонам кочую… - брат взялся забутылку спортвейном:
        -Тебе, Степа, непредлагаю… - он, созначением, посмотрел наводку, - ты две рюмки выпил… - Степан смутился: «Это один раз случилось, Петя. Произошла ошибка…»
        -Если случилось один раз, то может иповториться… - выговор вличном деле Степану сняли недавно, после финской войны. Пословам Петра, он, сженой иребенком, мог уехать изМосквы вкомандировку:
        -Или нам новую квартиру дадут, просторнее… - обложку альбома отделали серебряным кантом. Степан никогда невидел подобных вещей вмагазинах.
        Страницы зашелестели.
        Он ожидал снимков девушки впростом костюме, или ситцевом платье. Комбриг Воронов, невольно, открыл рот. Степан никогда невстречал таких женщин, даже вкино. Длинные ноги сверкали тонкими чулками. Она носила шляпку, кокетливо надвинутую набровь, короткий, отделанный мехом жакет, узкую юбку поколено. Белокурые волосы волнами падали настройные плечи. Мальчик, вматроске, вмаленькой бескозырке, прижался кматери. Петр стоял сзади, обнимая ее заплечи. Степан заметил счастливые, немного туманные глаза брата. Налацкане жакета невестки блестел комсомольский значок.
        Пословам Петра, ее звали Антониной Ивановной. Она преподавала языки накурсах НКВД. Степан нестал интересоваться, где брат познакомился сдевушкой, больше похожей настатую греческой богини. Степан видел их вмосковском музее, наэкскурсии, сдругими командирамиВВС.
        -Она итебя подтянет, - пообещал брат, - институт закончен, ты авиаконструктор, нооязыках забывать нельзя… - Степан думал, что Антонина Ивановна хороша вкостюме. Перевернув страницу, он понял, что еще ничего, насамом деле, иневидел.
        Невестку сфотографировали, как сказал Петр, надаче Лаврентия Павловича Берия, народного комиссара внутренних дел. Судя поодежде, вернее, ее отсутствию, дело было недавно:
        -Вконце мая, - объяснил Петр, - встолице теплая весна… - Антонина Ивановна, вкупальнике, стояла уштурвала яхты, наМосковском море:
        -Дача вЗавидово, - Петр, ласково, смотрел нажену, - мы наохоту ездили, поприглашению товарища Берии. Тонечка отлично владеет оружием… - Степан вгляделся вбольшие, красивые глаза невестки. Волосы девушки растрепал ветер:
        -Под парусом она тоже ходит, - Петр убрал альбом, - инаездница опытная. Я Тонечку четыре года знаю… - комбриг понял, что брат, неожиданно, покраснел:
        -СВолодей няня сидит, изнаших сотрудниц, - добавил Петр, - Тонечка, нетолько преподает, ноипишет. Она много ездит, понашей структуре, собирает материалы… - Степан обещал прислать подарок, изМинска.
        -Сервиз… - он достал флягу счаем, - нопосуду надо пожелезной дороге отправлять, еще разобьется. Транспортным самолетом неудобно, это личные нужды. Или льняную скатерть, салфетки. Здесь хорошая вышивка. Антонине Ивановне понравится, - он вспомнил гладкие, казалось, бесконечные ноги. Комбриг, сердито, сказал себе:
        -Сума сошел! Она твоя родственница. Повезло Петру, сын унего появился… - Степан, вздохнув, пошевелил дрова:
        -Аты когда встретишь хорошую девушку, а, комбриг? Ноя или воюю, или погарнизонам езжу. Я инедумаю оподобном, - понял Степан. Он, все равно, немог выбросить изголовы загорелые лопатки, тонкую талию, круглый очерк чего-то завлекательного, под низко вырезанным купальником.
        Наверху, всоснах, хрипло закричала птица. Он поднял голову, кбледному серпику луны:
        -Новстречу, обязательно… - горел костер, вспыхивал итух уголек папиросы. Птица опять встрепенулась, зашумели деревья, Степан накинул наплечи китель. Вечерами все еще было зябко.
        Вгустой зелени сосны устроили невидимую, крепко сколоченную платформу, укрытую ветвями.
        -Ябы его пристрелил, - сказал наидиш невысокий, черноволосый юноша, встарой, ночистой форме лейтенанта Войска Польского:
        -Нет моих сил, Авраам, смотреть накрасную тварь.
        Доктор Судаков, сдвинув назатылок кепку, проверял пистолет. Он вздохнул:
        -Я понимаю, Леон… - уюноши нарукаве виднелась бело-голубая нашивка Еврейского Воинского Союза, подпольной организации бывших офицеров. Авраам, при свете фонарика, посмотрел накарту:
        -Послезавтра вы нас провожаете дограницы, иждете вусловленном месте. Мы занесколько дней обернемся. Сядем надизель, вКаунасе. Каждый изребят переводит десяток человек. Я это невпервый раз делаю… - он осторожно нагнулся:
        -Красный пьет, можно покурить… - Авраам спрятал вбольших ладонях огонек спички. Они передавали друг другу папиросу.
        -Да ия невпервый раз, - усмехнулся Леон:
        -Старый лагерь, наболоте, между прочим, спрошлого века остался. Здесь отряд знаменитого Волка гулял, вовремя восстания поляков. Ты говорил, он твой родственник…
        -Дальний, - доктор Судаков кивнул:
        -Вобщем, я группу отвезу домой иприсоединюсь квам, Леон. Надо идти назапад, спасать людей изгетто, пока есть возможность. Тыбы тоже вИзраиль ехал, - добавил он, - если теперь… - Авраам незакончил. Современи их последней встречи сЛеоном Радалем, прошлой осенью, НКВД расстреляло отца бывшего лейтенанта, владельца лавки вБелостоке.
        -Его, - горько сказал Леон, - иеще тысячи человек. ВКатыньском лесу ставили пулеметы, Авраам, привозили заключенных составами… - он потушил окурок:
        -Вы папиросы оставили, нотабак, все равно, надо беречь. АИзраиль, - юноша, неожиданно, улыбнулся, - донего мы доберемся, Авраам. Завтра дождемся гостя, изМинска, пана Вилкаса, ипойдем кгранице, - птица опять закричала. Спрятав пистолет, Авраам поплевал наладони. Постволу проложили веревку. Оттолкнувшись отплатформы, он быстро спустился вниз.
        Максим Волков добрался доместа встречи, отмеченного намаленькой карте, ранним утром. Он шел через предрассветный, просыпающийся лес, слушая шуршание ветвей, вскрики птиц, медленно, аккуратно двигаясь.
        Проводив заказчика, вернувшись вДом Крестьянина, Максим переоделся. Взяв вещевой мешок, исверток спровизией, он сунул вкарман крепкого, потрепанного пиджака вальтер. Советские документы лежали втайнике, вподкладке одежды. Максим нерешил, перейдетли он границу, ноему хотелось посмотреть надругую страну, пока она нестала советской, как иостальное вокруг:
        -Нельзя подобной возможности упускать… - сложив «Казбек» вжестяную коробочку, он выбросил пачки, - когда я еще увижу жизнь, окоторой бабушка рассказывала? Хотябы ненадолго, - вотеле, как смешливо называл его Максим, стояли вещи склеймами польских фабрик. Встоловой остались тарелки хорошего фарфора, аванные были облицованы метлахской плиткой. Максим увидел клеймо Villeroy and Boch.
        Он выписался изгостиницы, объяснив, что едет вколхозы, организовывать поставки продуктов. Максим отнес чемодан вкамеру хранения, навокзал. Карту приграничных территорий, изданную вПольше, крупного масштаба, Волк получил вМинске, отколлег. Его ждали насухом холме, среди двух болот, внескольких километрах отмелкой речушки Котра, где проходила государственная граница СССР иЛитвы.
        ИзМолодечна Максим доехал напопутном грузовике назапад, кокраине пущи. Дальше он шел сам, пользуясь картой икомпасом. Максим неохотился, это было опасно. Он купил вМолодечно леску икрючки. Лещины влесу росло много, Волк сделал отличное удилище, иловил рыбу. Весна здесь, как ивМоскве, стояла теплая. Максим, то идело, наклонялся, срывая ягоды лесной земляники.
        Он ночевал укостра, немного жалея, что немог захватить книгу, которую сейчас читал. Встолице, перед отъездом, он купил конспект лекций поархитектуре Возрождения. Кзанятиям физикой, математикой иязыками, Волк добавил публичные лекции, вобществе «Знание». Максиму пришлось преодолеть неприязнь ксоветским учреждениям. Нигде больше уважаемых ученых было непослушать. Волк посещал занятия поистории, живописи, выбирался вфилармонию имузеи.
        Отхлебнув родниковой воды, изстальной фляги, он перевернул рыбу, накостре:
        -Филармония, музеи… - Волк затянулся папиросой, - нагод обо всем забудешь, Максим Михайлович. Сядешь вбараке усиленного режима, заотказ выходить наработу, ивспомнишь, как ты вМоскве танго танцевал… - ему, иногда, снилась девочка, сбронзовыми волосами, которую Волк видел наавиационном параде, ивметро. Он смотрел впрозрачные, зеленые глаза, слышал нежный голос:
        -Котик, котик, коток,
        Котик, серенький хвосток,
        -Приди, котик, ночевать…
        Проснувшись, Максим сердито говорил себе:
        -Нашел, очем думать. Ты ее никогда неувидишь.
        Он даже незнал, как ее зовут. Максим вспоминал ее мать, черные, тяжелые волосы, серые, дымные, глаза. Волк, невольно улыбался:
        -Жаль, конечно, что пришлось заниматься товарищем комбригом. Ее ты тоже больше невстретишь, Максим Михайлович… - после смерти бабушки Максим сделал ремонт вквартире. Он перетянул заново, хорошую, дореволюционную мебель, переложил паркет, идаже купил рефрижератор, накухню. Советская промышленность заботилась отрудящихся. ВХарькове начали выпускать холодильники.
        Максим носил белье ирубашки впрачечную, костюмы, вхимическую чистку. Завтрак он готовил сам, аобедал иужинал впивных, ресторанах, или вуединенных домах, вСокольниках, или Марьиной роще. Он отправлялся вподобные места навыходные. Наотдыхе Волк позволял себе поспать. Девочки, проверенные, ухоженные, хлопотали над гостями иприносили завтрак впостель:
        -Жениться мне нельзя… - усмехнулся Волк, снимая рыбу скостра, - позакону неположено. Отец невенчался, идед тоже. Ноотец имать любили друг друга, бабушка говорила. Да исама бабушка… - вМинске Волк услышал, что впрошлом веке, насухом холме стоял лагерь польских повстанцев. Распадок между болотами, досих пор, назывался, Волковым.
        -Дед здесь гулял, юношей… - Максим вынул извещевого мешка «Огонек». Перед границей отжурнала, все равно, надо было избавиться. Он порезал немного зачерствевший хлеб отличным, охотничьим ножом срукояткой моржовой кости, смаленьким компасом. При свете костра, Максим, рассеянно листал немного пожелтевшие страницы, месячной давности. Вкиоске, вМолодечно, никаких других журналов, ненашлось. «Огонек» пестрил портретами товарища Сталина, иописанием первомайских демонстраций. Максим пробежал глазами статью оновых советских территориях, наКарельском перешейке. Трудящиеся участвовали ввыборах, иорганизовывали колхозы:
        -Аеще оттуда увозят людей влагеря, - всердцах, заметил, Волк, - они забыли упомянуть. Здесь все города, местечки ифольварки опустели. Будто инебыло страны, Польша… - он подозревал, что брат комбрига Воронова, приложил руку кчисткам.
        -Иопять сюда вернулся… - вМоскве Волк читал вгазетах одоблестном сталинском соколе, герое Халхин-Гола ифинской войны. Оего брате, правда, нигде неписали, ноВолк, через надежных людей, узнал, что Петр Семенович трудится наЛубянке, вчине майора:
        -Тоже комбриг, поармейским меркам, - вспомнил Максим, - как ибрат, аим всего двадцать восемь. Далеко пойдут братья Вороновы. Впрочем, сих отцом… - каждый раз, видя портреты Семена Воронова, он морщился, напоминая себе:
        -Нельзя мстить. Господь один решает, что случится дальше. Оставь все Господу, Максим Михайлович. Иисус незаповедовал подобного… - он вздыхал, откладывая газету.
        Увидев, в«Комсомольской правде» знакомое лицо, Волк хмыкнул:
        -Вот как ее зовут. Лиза Князева, - давешняя, черноволосая девочка изметро, стала орденоносцем. Она получила медаль, наХалхин-Голе, иучилась налетчика. Максим улыбнулся:
        -Она вчетырнадцать лет спарашютом прыгала. Князева знает, как зовут ее подругу… - он даже рассмеялся:
        -Сума сошел, Максим Михайлович. Собрался писать вЧиту, чтоли? - вжурнале ничего интересного непечатали. Максим, позевывая, смотрел нарепортаж измосковского очага воспитания: «Вочто играют наши дети?». Дети, судя пофото, пятилетние, играли вбойцов Красной Армии, медсестер, испасение полярников сдрейфующего ледокола «Седов».
        Теплый ветер откостра зашелестел страницами: «Маленький Володя готовится кпервомайской демонстрации». Малыш, вматроске, вбескозырке, своздушным шариком, скрасным бантом наворотнике, широко улыбался. Фото сделали вкаком-то ухоженном столичном дворе. Оценив клумбы, искамейки, Волк понял, что маленький Володя живет невбараке, где-нибудь вСтрешнево, авогромной квартире, сняней иличным водителем.
        -Господь сним, - вздохну Максим, - дети заотцов неотвечают… - завернув кости отрыбы вжурнал, он бросил бумагу вкостер.
        Волк отлично выспался, анарассвете искупался возерце. Сверившись скартой, он остановился нагати. ВМинске его предупредили, что дороги через болота проложили еще впрошлом веке. Влесу требовалась осторожность. Волк шел поскользким, узким, обросшим мхом тропинкам, внимательно выбирая, куда поставить ногу. Пообе стороны простиралась коричневая жижа, изредка перемежающаяся редкими деревцами.
        Рассветало, щебетали птицы. Скинув пиджак, Максим оглядел потрепанную, ночистую рубашку. Волк вчера устроил стирку, вбыстрой, крохотной речушке. Вещи сохли надереве, аон блаженно покуривал, допивая остатки кофе пана Сигизмунда, изфляги.
        Он опустил глаза вниз, кизмазанным грязью сапогам:
        -Хочешь навестить буржуазную Литву, Максим Михайлович? Вресторан тебя вподобном наряде непустят… - Волк пошел наверх, нахолм. Бревна гати стали суше. Квакали лягушки, пахло полевыми цветами. Он смотрел наостатки землянок:
        -Уних ипогреба имелись, иокопы они вырыли, сбруствером… - лагерь зарос травой, жужжали лесные пчелы. Прищурившись, Волк увидел насевере, заперелеском, блеск речной воды:
        -Граница. Осталось километра три, небольше… - он присел накакое-то бревно. Сзади раздался шорох. Волк заставил себя несовать руку вкарман, где лежал вальтер.
        Он обернулся. Невысокий юноша, впольской форме, свинтовкой вруках, коротко поклонился: «Пан Вилкас?». По-русски он говорил ссильным акцентом. Максим протянул руку: «Рад встрече, пан…»
        -Леон, - юноша свистнул птицей. Изсоседней, полуразрушенной землянки высунулась рыжая, непокрытая голова, большого, мощного мужика, встарых сапогах, брюках сзаплатами, игрязной рубашке, срасстегнутым воротом. Глаза унего оказались серые, втемных ресницах, ладонь жесткая, привыкшая кработе:
        -Пан Авраам, - объяснил Леон, - он иего люди тоже идут нату сторону… - мужик пожал руку Волку: «Здравствуйте». Он весело улыбнулся, хмурое лицо изменилось:
        -Больше я ничего по-русски незнаю… - он попросил Леона: «Переведи».
        -Ненадо, - Волк достал свои папиросы:
        -Угощайтесь. Я говорю нанемецком языке, - он увидел холодную тень вглазах пана Авраама, - инафранцузском тоже… - пан Авраам, чиркнул спичкой:
        -Это хорошо, пан Вилкас. Сможем объясниться. Бывали воФранции? - поинтересовался мужчина.
        Максим покачал головой:
        -Нет, номой дед родился наЗападе, вБельгии. Максимилиан де Лу, Волк, что вздешнем лагере обретался, вовремя восстания. Ноя его незнал, конечно… - мужик пристально нанего посмотрел:
        -Авы? - поинтересовался Максим: «Тоже француз?»
        -Хотя, что делать французу насоветской границе? - подумал Волк.
        -Иди вперед, Леон, - попросил мужик, - кребятам. Мы нагоним… - проводив глазами юношу, он выдохнул клуб дыма:
        -Меня зовут доктор Авраам Судаков, я изИзраиля. Палестины, как нашу страну пока называют. Унас… - доктор Судаков посмотрел напростые часы, - есть, очем поговорить, пан Вилкас… - он аккуратно потушил папиросу: «Вы соружием?».
        Максим кивнул.
        -Это хорошо, - заметил пан Авраам:
        -Пойдемте. УЛеона есть расписание обходов красных пограничников. Надо попасть между нарядами… - он остановился:
        -Подороге я вам все расскажу, пан Вилкас. Зачем мы здесь, ивообще… - он повел рукой. Максим, сам того, неожидая, невыдержал: «Месье Авраам, авы были воФранции?»
        -Много раз, - доктор Судаков, блеснув белыми зубами, похлопал его поплечу:
        -Я говорил, пан Вилкас, унас найдется, очем поболтать… - он вынул изкармана брюк вальтер, такойже, как уМаксима. Доктор Судаков взвесил оружие наруке:
        -Постараемся обойтись без пальбы. Хорошо, что граница пореке проходит… - он вздернул рыжую бровь:
        -Уменя еще вот что имеется… - Максим посмотрел нашило, набольшой ладони: «Удар между шейными позвонками».
        -Именно, - согласился доктор Судаков. Они спустились кполуразрушенной гати, ведущей насевер, кгосударственной границе.
        Вильнюс
        Нагородском почтамте было тихо, небольшая очередь стояла кокну выдачи посылок. Чистый, выложенный коричневой плиткой пол блестел влучах полуденного солнца. Пахло сургучом иклеем, над стойкой висел красно-желто-зеленый флаг.
        ВВильнюсе, почти все говорили напольском языке. Доктор Судаков заметил вывески слитовскими названиями, ноих пока было мало. Историческую столицу страны Москва передала Литве только впрошлом году. Подоговору, подписанному литовским сеймом, уграницы сновыми советскими территориями, разместили почти двадцать тысяч солдат. Ожидая вызова вкабинку междугородного телефона, Авраам изучал сегодняшний номер Das Vort, каунасской еврейской газеты. Писали обэвакуации британских ифранцузских войск изДюнкерка. Премьер-министр, Литвы, Антанас Меркис, вел переговоры сМолотовым, вМоскве.
        -Все равно ультиматума неминовать, - угрюмо подумал доктор Судаков, снимая трубку. Кузен, наего счастье, оказался всинагоге. Загоды работы вЕвропе, Аарон отучился отдолгих предисловий ирассуждений вталмудической манере. Кузен говорил коротко иясно. Выслушав рава Горовица, Авраам тяжело вздохнул:
        -ИДжон, иТеодор. НоДжон, хотябы выжил… - Аарон сказал ему огоспоже Гиршманс:
        -Я, Авраам, досих пор удивляюсь. Найти нашу самую ближайшую родственницу… - кузен замялся:
        -Вобщем, мы вас ждем. Есть очем поговорить… - повесив трубку, Авраам буркнул себе под нос: «Есть, как небывать». Он уверил кузена, что квечеру, сребятами, окажется вКаунасе. Авраам купил билеты надизель, доКаунаса было всего два часа пути. Границу они перешли легко, без инцидентов. Волк, налитовском берегу, внезапно остановился:
        -Немогу поверить… - Авраам подтолкнул его вспину:
        -Иди, иди. Я давно необращаю внимания, какая это посчету государственная граница… - выбравшись излеса, они разошлись, условившись встретиться нажелезнодорожном вокзале, вВильнюсе. Отместечка Солечники, награнице, догорода оставался всего час, наавтобусе. Авраам отлично знал дорогу.
        Они скузеном, как называл его, про себя, доктор Судаков, продолжали говорить нафранцузском языке. УВолка он был сакцентом, нобойкий. Авраам, все время, напоминал себе:
        -Он другой человек. Он всю жизнь провел вСоветском Союзе. Он непохож назнакомых тебе людей… - кузен, все равно, оказался похож. Авраам, глядя вяркие, голубые глаза, вспоминал ребят, скоторыми он имел дело вИзраиле. Сними Авраам ездил вКаир иДамаск, наакции, ивывозил евреев изЕвропы.
        Он рассказал все Волку вСолечниках, впивной, ожидая автобуса наВильнюс. Доктор Судаков даже начертил вблокноте маленькое родословное древо. Выйдя напроспект Мицкевича, под цветущие липы, Авраам подумал, что все это может оказаться неправдой исемейным преданием. Однако Волк, действительно, погиб вРоссийской Империи, при взрыве, вдень убийства императора Александра:
        -Малоли что случилось, - размышлял Авраам, - мы незнаем, куда Волк ездил, скем он здесь встречался… - он, было, хотел спросить уМаксима, неслышалли он, что произошло сдетьми большевика Семена Воронова. Доктор Судаков пожал плечами:
        -Откуда Максиму их знать? Он их младше, да и, как говорится, невращается вподобных кругах.
        Кузен оказался ровесником Питера Кроу иМаленького Джона. Ему исполнилось двадцать пять.
        -Мне двадцать восемь, - они сидели запростым, деревянным столом, вуглу заведения вСолечниках. Принесли хорошего, темного пива, жареной насковороде, колбасы, слуком, итминный хлеб. Максим вертел бумагу сродословным древом.
        -Оно неполное, - предупредил его доктор Судаков:
        -Уменя вИерусалиме есть большое, - он раздвинул руки, - натреть стены… - кузен поскреб вбелокурых, коротко стриженых волосах: «Значит, мой самый ближайший родственник без вести пропал, год назад?»
        -Барон Мишель, - Авраам подул наколбасу:
        -При французском наступлении, вСаарланде. Он мой ровесник… - доктор Судаков помолчал, - капитаном вармии служил, авообще он куратор, вЛувре… - Авраам спохватился, что Волк может незнать омузее. Максим кивнул:
        -Я его статью читал, вL’Humanite, три года назад. Очень хорошо написано… - он, внезапно, улыбнулся: «Ты напольском языке еду заказывал…»
        Доктор Судаков разлил пиво:
        -Я десять языков знаю. Вмоей работе, - он коротко усмехнулся, - подобное полезно. Ивуниверситете, издесь… - он обвел рукой чистый зал пивной. Авраам попытался уговорить кузена невозвращаться вСоветский Союз:
        -Уменя документы при себе, - сказал доктор Судаков, - любые, какие хочешь. Британские, швейцарские, египетские. Сходишь вЛитве вателье. Уребят хорошие руки. Фото переклеим, аотсоветского паспорта твоего избавимся… - затри часа пути отграницы доВильнюса, Авраам понял, что новый родственник кого угодно переупрямит:
        -Я дал человеку обещание, идолжен его сдержать, - отозвался Максим, - унего брат сидит втюрьме. Иуменя дело вМоскве, свои люди… - они покуривали наодинокой автобусной остановке, заокраиной местечка. Волк покачал белокурой головой:
        -Спасибо тебе, Авраам, ноя русский, я вРоссии вырос… - отвернувшись, он посмотрел наюг:
        -Потом, как-нибудь… - кузен обещал, что поможет перевести подростков через границу. Он собирался отправиться вМинск, выручать старшего брата Пупко изтюрьмы.
        Авраам попытался объяснить, что ивПалестине кузену, сего занятиями, найдется дело:
        -Ничего страшного, что ты нееврей… - начал доктор Судаков, - мы, видишьли, вЕгипте, вСирии… - он оборвал себя. Кузен усмехнулся:
        -Грабите банки, воруете документы утуристов. Я похожими делами промышляю, - он подмигнул Аврааму:
        -Расскажи мне, оЕвропе, оЛувре. Может быть, - Максим смотрел куда-то вдаль, - я еще попаду туда.
        Попроспекту Мицкевича ехали серые городские автобусы, форды, черные такси, ситроены. Авраам увидел рекламы нового фильма Хичкока. Он оставил кузена вкофейне Рудницкого, рядом сгосударственным банком, заказав кофе по-венски имильфей. Авраам боялся, что их, впотрепанных пиджаках, исапогах, непустят вэлегантный зал, смебелью красного дерева. Волк, уверенно начал говорить нафранцузском языке. Официантка мило зарделась. Девушка провела месье захороший столик иеще долго бросала взгляды вего сторону. Волк, закинув ногу заногу, чиркнул спичкой: «Иди, поговори сКаунасом. Узнай новости».
        Еслибы ненеожиданно объявившаяся дочка покойного дяди Натана, новости былибы совсем неутешительными. Кузина Тони, сребенком, пропала, оТеодоре ничего известно небыло. Джон лежал вгоспитале, вЛондоне. Аарон так иневыяснил, что случилось сего сестрой.
        -Хватит, - решил Авраам, - достаточно раву Горовицу здесь сидеть. Увезу его, Регину… - доктор Судаков подумал одесятках тысяч беженцев изПольши, скопившихся вЛитве. Попути свокзала, он показал Волку главную синагогу. Водворе стояли наскоро сколоченные киоски собъявлениями:
        -Сбор помощи для наших братьев, потерявших кров. Раздача горячих обедов… - водворе бегали дети, девочки прыгали поначерченным мелом классикам. Они смотрели нарезные двери молельного зала, намраморные колонны. Авраам вспомнил детей, вывезенных изПраги:
        -Капля вморе. Что делать, непонятно. Аарон откажется покидать беженцев, он нетакой человек… - доктор Судаков ничего нерешил. Семьдесят подростков ожидали его вКаунасе. Он немог, неимел права брать втяжелую, опасную дорогу семьи, или детей.
        Авраам остановился науглу Кафедральной площади. Они сребятами договорись встретиться, через два часа, увокзальных касс:
        -Вечером окажемся вКаунасе, ичерез два-три дня надо ехать обратно. Малоли что, наследующей неделе здесь может советская власть появиться, вместе сНКВД… - все ребята Авраама были опытными боевиками. Доктор Судаков небрал вгруппу совсем юнцов.
        -Итамар просился снами поехать… - достав изкармана пиджака носовой платок, он вытер лоб. День оказался жарким.
        Итамар Гликштейн, вернее, Итамар Бен-Самеах, был внуком Менделя Гликштейна, сподвижника Моше Судакова, одного изпервых поселенцев, вПетах-Тикве. Мальчишке исполнилось семнадцать, однако он три года, как служил проводником для нелегальных иммигрантов. Доктор Судаков наотрез запретил ему совать нос вЕвропу, велев сначала закончить, школу:
        -Он вкибуц зачастил, изПетах-Тиквы, - улыбнулся Авраам, ступив намостовую, - заЦионой, чтоли, ухаживает? Ей двенадцать всего. Хотя она высокая, запятнадцатилетнюю девушку сойдет… - еслибы ни раздраженный гудок автомобиля, доктор Судаковбы недоехал сегодня доКаунаса. Роскошный, черный лимузин, резко затормозил. Подняв голову, Авраам увидел, что насветофоре еще горит красный огонек. Разведя руками, извиняющимся жестом, он пошел дальше. Окна лимузина прикрывали плотные шторки. Обернувшись, Авраам увидел накапоте флажок императорской Японии:
        -Нехватало дипломатические инциденты создавать, - сказал себе Авраам, - ты больше невлесах, дорогой мой. Смотри, куда идешь.
        Влимузине приятно пахло кедром. Мальчик лет двух, ваккуратной матроске, захлопал смуглыми ладошками: «Стоп! Папа, стоп!».
        -Я прошу прощения, ваша светлость… - генеральный консул Японии вЛитве, Семпо Сугихара, поклонился спереднего сиденья, - он, видимо, крестьянин, первый раз вгороде… - они говорили наяпонском языке. Зарулем мерседеса тоже сидел японец, изперсонала консульства. Посол поособым поручениям, при министерстве иностранных дел, граф Дате Наримуне, прилетел вЛитву изСтокгольма. Ему предписывалось проследить, чтобы граждане Японии, иМаньжоу-Го, оказавшиеся вПрибалтике, получилибы консульскую защиту, вслучае начала советской аннексии.
        -Ничего страшного, Сугихара-сан, - отмахнулся Наримуне, - продолжим… - он погладил Йошикуне поголове:
        -Через час приедем вКаунас, милый. Устроимся наконсульской квартире, Сугихара-сан говорит, что уних есть сад спрудом… - всамолете сын задремал, свернувшись вклубочек. Йошикуни любил летать, иникогда некапризничал. ВСтокогольме унего была няня, пожилая, добрая шведская женщина. Наримуне решил, что поездка обещает быть короткой, идал ей несколько выходных:
        -Повожусь смаленьким… - он просматривал распоряжения изминистерства иностранных дел, - он редко меня видит… - аналитики писали, что Сталин, доконца лета, установит вПрибалтике советскую власть. Наримуне получал, вСтокгольме, весточки отлондонской родни:
        -Странная война закончилась. Почему Сталин доверяет Гитлеру? Почему нехочет понять, что Гитлер нападет наРоссию, непременно? ИРихард говорит, тоже самое… - Зорге, несколько раз, ставил Москву визвестность обудущей войне. ВСССР отподобной информации отмахивались:
        -Они считают, что Гитлер ненарушит пакт оненападении… - лимузин ехал попроспекту Мицкевича ксеверной дороге, наКаунас.
        Маленький играл сжестяной моделью самолета. Йошикуни, немного позевывая, привалился кбоку отца:
        -Встреча сминистром иностранных дел Уршбисом, - почтительно говорил Сугихара-сан, - встреча спослом Литвы вИталии Лозорайтисом. Он авторизован возглавить дипломатическую службу страны, вслучае аннексии… - Наримуне принял, споклоном, протянутый плед. Он накрыл спящего сына:
        -Вслучае оккупации, Сугихара-сан. Давайте называть вещи своими именами… - Наримуне, отодвинув шторку, щелкнул зажигалкой:
        -Досегодняшнего вечера надо найти всех граждан Японии вПрибалтике, связаться сними, иубедиться, что они находятся напути домой. Унас дипломатический статус, аим потребуется защита. Давайте списки, - велел Наримуне. Лимузин, вырвавшись нашоссе, прибавил скорость.
        Беловежскаяпуща
        Над зеленой травой лужайки еще нерассеялся легкий, белый туман. Вискусно скрытом шалаше было тихо. Нашвейцарских часах Петра стрелка неподошла ксеми. Они сфон Рабе появились здесь час назад, после раннего завтрака. Петр приехал вБрест, наособом поезде НКВД. Он пересел наэмку, сохраной, ждавшую его навокзале. Фон Рабе, насколько он знал, сделал тоже самое, снемецкой стороны границы. Усадьба оказалась большой иухоженной. При поляках здесь размещался охотничий дом какого-то магната. Водяная мельница бойко крутилась. Магнат устроил над запрудой террасу, скухней истоликами. Они сгерром Максимилианом поужинали форелью, пахнущей дымком костра, имолодой картошкой. Фон Рабе привез ящик французского вина.
        -Это некрымский портвейн, - хмыкнул Петр, пробуя белое бордо.
        Магнат бежал, оставив вусадьбе севрский фарфор, медвежьи шкуры, иванные комнаты, смуранской плиткой. Даже бельгийские ружья, вбиблиотеке, над камином изгранитных валунов, остались нетронутыми. Усадьба перешла НКВД, сюда привезли солдат иотличного повара. Петру, подороге, сказали, что дом стоит вглубине пущи сначала прошлого века. Раньше здесь, действительно, работала мельница. Набольшой ветле, возвышавшейся над зеленым лугом, натележном колесе, они увидели гнездо аиста. Оберштурмбанфюрер улыбнулся: «Внаш баварский дом они тоже прилетают».
        После ужина они пошли взасаду накабана. Звери появились ближе кполуночи, они сфон Рабе взяли большого самца. Повар обещал наобед свежие сосиски, аостальное мясо он повесил коптиться. Утром сюда, куединенному ручью, наводопой приходили косули.
        Внимательно глядя нагустые заросли малины, Петр вспоминал утренний дымок вКатынском лесу. Воронов приехал туда вконце апреля, встретив Тонечку имальчика вБудапеште, устроив семью вМоскве. Он знал, ослухах, что ходили, набывших польских территориях, ноникаких пулеметов вКатыни неставили. Лес располагался слишком близко отСмоленска, подобное сталобы непредусмотрительным. Местное население могло начать болтать.
        -Они итак болтают, - недовольно подумал Петр, смотря воптический прицел бельгийского ружья. Они сфон Рабе молчали. Курить взасаде было нельзя, звери отлично чувствовали запахи:
        -Болтают, - повторил Воронов, - что мне герр Максимилиан говорил? Наих территориях тоже полно недобитой польской швали. Устроили правительство визгнании, посылают эмиссаров, организовывают сопротивление… - зафорелью ивином они сфон Рабе обсудили сотрудничество, советских инемецких служб безопасности. Поляки затаились пообе стороны границы, вглухих лесах. Сними требовалось покончить, совместными действиями.
        -Вконце концов, - усмехнулся оберштурмбанфюрер, - прошел общий парад, вБресте… - Петр напараде неприсутствовал, допрашивая арестованных вминской тюрьме НКВД, ноСтепан говорил осмотре военных сил. Впараде даже участвовала авиация. Несмотря надоговор одружбе, Воронов, все равно, привез фон Рабе дезинформацию, впрочем, безобидную. Выходило, что, покончив сприсоединением балтийских стран, Красная Армия отойдет отновых границ вглубь страны.
        Напоследнем совещании, вМоскве, Берия раздраженно, сказал:
        -Кукушка иРамзай спелись, твердят, что Германия нападет наСоветский Союз, следующим летом, - он потряс радиограммами:
        -Очень хочется вызвать их вМоскву, испросить, кто подсовывает подобную чушь, англичане или американцы, икому они вообще продались… - помнению Петра, Горская работала наамериканцев. Он пока ни скем неделился подозрениями, новсе сходилось. Воронов неверил всовпадения:
        -Ее отец был американским гражданином, она долго болталась втех краях. Она иЯнсон составляли короткий список. Янсон вербовал Паука. Даже если Янсон был чист, он, наверняка, рассказал жене оПауке. Я Тонечке все рассказываю… - Петр нетолько рассказывал, ноипоказывал. Он возил Тонечку вовнутреннюю тюрьму НКВД, вближние исправительные лагеря, идопрашивал при ней заключенных. Петр гордился своей работой. Воронову хотелось, чтобы Тонечка им восхищалась:
        -Она меня только назападе видела, - думал Петр, - она незнает советского строя, нашего труда ради будущего, коммунистического общества… - Тонечка, ночью, шептала:
        -Я недумала, что вСССР может быть так хорошо… - он вдыхал запах лаванды, целуя ей руки: «Любовь моя, как я счастлив…»
        Посоображениям безопасности Воронову нельзя было сохранять радиограмму отКукушки, извещавшую оприезде Тонечки вЦюрих. Конечно, еслибы он мог, онбы поместил бумагу всемейный альбом. Петр признался вэтом Тонечке. Жена улыбнулась:
        -Фрау Рихтер замечательная женщина. Добрая, ласковая, настоящий коммунист… - если последнее ибыло верным, вчем, Петр, недавно, стал сомневаться, то доброй иласковой Горскую мог назвать только человек, видевший ее впервый раз вжизни.
        Петр, искоса, взглянул нафон Рабе. Немец сосредоточенно, смотрел накусты, вскинув ружье. Воронов, недавно, пошел кначальству. Он поделился сЛаврентием Павловичем опасениями касательно Биньямина. Эйтингон ктому времени прилетел вМоскву, налето. Предатель Орлов дал обещание, под страхом расправы сего семьей, что он будет жить тихо. Орлов несобирался ничего публиковать. Устранение Кривицкого взял насебя Паук.
        Они решили, что Петр невернется вМехико, как планировалось раньше. Эйтингон руководил последней частью операции «Утка». Петру предписывалось организовать проверку Горской, посредством Очкарика, как они обозначали между собой Биньямина. Воронов хотел заручиться помощью фон Рабе. Насколько они понимали, Очкарик болтался где-то воФранции. Через пару недель, поуверениям герра Максимилиана, войска вермахта входили вПариж.
        -Мы нестанем бомбить город, - усмехнулся немец, - вотличие отБритании. Фюрер заботится осохранении культурных ценностей. Правительство капитулирует, как это сделали голландцы, ибельгийцы. Мы без единого выстрела займем столицу. Уфранцузов появится новое, лояльное, руководство. Как вПрибалтике, - весело добавил фон Рабе.
        Петр отсюда ехал обратно вМинск, где встречался сДеканозовым. Через неделю СССР предъявлял Литве ультиматум оразмещении военной силы наее территории. Воронову иДеканозову поручили быструю чистку страны отнежелательных элементов. ВЛитве их скопилось достаточно, включая евреев, беженцев, поляков, местных офицеров, исвященников.
        -Организуем еще одну Катынь, - размышлял Петр, - мы четыре тысячи человек затри дня расстреляли, только изпистолетов. Тихо, без шума. Надо заранее подготовить рвы итранспорт изгородских тюрем. Немцы так делают… - фон Рабе поделился опытом работы вбывшей Польше. Оберштурмбанфюрер уверил Петра, что Германия ненападет наСоветский Союз.
        -Вы наши друзья… - Максимилиан намазывал черную икру, привезенную Вороновым, насвежевыпеченный, ржаной хлеб, - ивсегда ими останетесь. Мы покончим сБританией, - он вытер губы шелковой салфеткой, - раз инавсегда покажем Америке, где ее место… - Петр нестал говорить фон Рабе освадьбе:
        -Незачем, - решил он, - хотя, еслибы ни герр Максимилиан, ябы никогда непознакомился сТонечкой. Интересно, она оГорской говорила, аодочери, нет. Хотя дочь Горской взакрытом пансионе… - фон Рабе получил отПетра данные поБиньямину. Оберштурмбанфюрер обещал, что, буде еврей попадет вполе зрения немецких служб безопасности, то его оставят впокое. Герр Максимилиан обещал сам проследить завыполнением распоряжения. ИзПольши он ехал вПариж, состановками дома, вБерлине, ивБельгии.
        Очкарика можно былобы убрать ируками немцев, нотребовалось проверить Горскую. Осенью, Петр отправлялся вЕвропу.
        -Вернусь, - улыбнулся он, - возьму Тонечку сВолодей, иотдохнем наозере Рица. Бархатный сезон, Тонечке понравится. Товарищ Сталин нас приглашал. Степан пусть вЗападном округе сидит, занимается аэродромами… - Петр, нехотя, понимал, что, все равно, брат когда-то окажется вМоскве, иего придется знакомить сТонечкой. Воронову было стыдно затакого родственника, перед женой.
        Петр надеялся, что Кукушка непройдет проверку, ее отзовут вМоскву, вместе сдочерью, аони сТонечкой иВолодей обоснуются вЦюрихе. «Импорт-Экспорт Рихтера» переходил вруки нового владельца. Петр собирался остаться вШвейцарии, пока Володя непойдет вшколу. Он говорил сТонечкой, жена согласилась. Ей тоже хотелось, чтобы мальчик стал октябренком ипионером. Воронов ожидал, что, после Швейцарии он возглавит внаркомате какой-нибудь отдел.
        Кусты зашевелились. Фон Рабе медленно, аккуратно, неделая лишних движений, навел ружье. Вчера, когда они ждали взасаде кабанов, Петр убедился, что герр Максимилиан отличный, хладнокровный охотник.
        Туман рассеялся.
        Она вышла налужайку, осторожно переступая хрупкими копытцами, маленькая, изящная, стемно-рыжей шерсткой. Фон Рабе смотрел настройную шею, набольшие уши. Она стояла, осматриваясь. Изкустов выбрался козленок. Он прижался кматери, косуля лизнула его голову иподтолкнула ктраве. Максимилиан вспомнил, стершиеся, давно невидные, шрамы, наживоте заключенной 1103. Косуля подняла большие глаза, цвета жженого сахара. Фон Рабе недвигался. Едва заметным движением, он повел ружьем всторону Петра.
        -Я вчера ему выстрел уступил, - Воронов едва дышал. Петру хотелось одной пулей свалить имать, икозленка. Ружье дернулось, передние ноги косули подломились. Она рухнула натраву, прикрыв собой малыша. Воронов услышал жалобный, высокий вскрик. Он достал охотничий нож: «Пойдемте, герр Максимилиан. Зверя надо свежевать сразу. Печень будет вкуснее». Воронов широкими шагами направился налуг, где потраве растекалась темная, дымящаяся, кровь.
        Гостиную магната украшали неплохие пейзажи.
        Макс, разглядывая их, понял, что художник рисовал окружающий лес. Здесь была мельница, ручей, стадо оленей наводопое, деревенские домики, сошпилем костела игнездом аиста надереве. Оберштурмбанфюрер стоял, засунув руки вкарманы замшевой куртки, склонив светловолосую голову. Муха купил дезинформацию, привезенную Максом. Гиммлер, посылая фон Рабе навстречу, рассмеялся:
        -Они получили половину Польши ибалтийские страны. Они готовы поверить всему, что мы скажем. Если фюрер сообщит Сталину, что солнце вращается вокруг земли, варвар только кивнет… - солнце незаходило над будущими территориями рейха. Макс видел предполагаемые карты новой Германии. Страна простиралась отАтлантического океана доТихого, отПолярного круга допустыни Сахара.
        Все, что нестановилось рейхом, отходило Японии:
        -Океаны… - Макс затянулся американской сигаретой, - тропики. Пусть японцы хозяйничают наюге. Отто говорит, что мы, арийцы, должны жить вумеренных широтах… - брат остался вКракове, налаживая работу медицинской службы. Он собирался переехать вновый концентрационный лагерь. Его возводили кзападу отКракова, рядом сгородком Освенцим. Первая очередь была готова. Старые строения, как заметил Отто, долгобы все равно непрослужили:
        -Мы хотим, чтобы Аушвиц стал примером эффективной работы наблаго рейха… - Отто, перед отъездом братьев, приготовил домашний обед.
        Брат снимал элегантную квартиру, вСтаром Городе. Вней, как всегда уОтто, царила безукоризненная чистота. Макс вымыл руки вванной, больше похожей наоперационную:
        -Отто сдетства таким славится. Я все разбрасывал, аон замной подбирал. Генрих тоже аккуратным вырос. Он математик, уних подобное вкрови… - Макс похлопал себя позагорелым, гладко выбритым щекам.
        ВПенемюнде весна оказалась теплой. Он гулял с1103побелому песку, слушая крики чаек, цепко держа женщину захрупкое запястье. Впередней домика он опустился наколени, снимая с1103простые, серые чулки, ичерные туфли наплоской подошве:
        -Песок прогрелся, ты непростудишься, моя драгоценная… - Макс провел губами потонкой щиколотке, покостлявому колену. Длинные пальцы поползли под юбку:
        -Иди ко мне… - он, привычным движением, поставил 1103наколени, придерживая коротко стриженый, рыжий затылок. Она ничего неделала, недвигалась, ни тогда, ни потом, лежа наполовицах. Она, казалось, даже недышала, ноМакса это волновало меньше всего. Он целовал тонкие, холодные губы:
        -Я всегда буду рядом, моя драгоценная, всегда… - набелом плече, нанежной шее виднелись следы его зубов. 1103немного вздрагивала, он понимал, что женщина жива. Он стонал, удерживая ее, прижимая ксебе, роняя голову наплоскую грудь:
        -Я навещу тебя сегодня, как обычно… - Макс готовил ей ужин, наливая вино. Он зажигал свечи, держа ее заруку, читая любимые стихи, Гете, или Байрона. Натемной воде залива виднелась сверкающая дорожка:
        -Небродить уж нам ночами, хоть душа любви полна,
        И, по-прежнему, лучами, серебрит простор луна…
        Максу нравилось говорить, что они женаты.
        Он шептал 1103, что они выбрались, вприморский коттедж, отметить годовщину свадьбы:
        -Оставили детей наняню, - улыбался оберштурмбанфюрер, - унас два мальчика идевочка, мое счастье, моя жемчужина… - ему хотелось увидеть проблеск чувства вспокойных глазах цвета жженого сахара. Макс, надеялся, что 1103заплачет, станет просить его замолчать, пообещает быть покорной, иработать нарейх.
        Она медленно ела, точными, выверенными движениями. Тонкие пальцы немного огрубели. Вернер фон Браун выделил особый ангар для проекта 1103. Подонесениям, заключенная проводила заработой почти круглые сутки, питаясь кофе исигаретами. Конструкцию, вернее, остов, накрывал брезент. 1103сама занималась сборкой, сама управлялась синструментами исварочным аппаратом.
        Макс видел чертежи, поэтому неинтересовался ходом работы. Фон Браун обещал законченный прототип, кследующей зиме. Полигон расширялся, Вернер вошел крейхсфюреру спросьбой одополнительных территориях ирабочей силе. Решено было возвести пососедству концентрационный лагерь.
        Заобедом наквартире уОтто, Макс заметил младшему брату:
        -Придется тебе опять навестить побережье Балтийского моря.
        Генрих весело отозвался:
        -Невсе тебе одному вРостоке наяхте ходить, спапой иЭммой. Возьму лодку. Вернер незря целый клуб организовал, для офицеров… - вПенемюнде заботились одосуге подчиненных. Наполигоне построили гимнастический зал, конюшни, причал для яхт, привозили изБерлина новые фильмы.
        Отто накрывал настол:
        -Вновом лагере унас тоже появится клуб, спортивный комплекс… - он кивнул надверь вотдельную гардеробную, сгантелями иштангой, - очень важно сохранять хорошую форму, правильно питаться… - уОтто нельзя было ожидать ни мяса, ни рыбы. Брат приготовил суп измолодой спаржи, отличную, овощную запеканку, ипирог слесной земляникой. Он, правда, ел только ягоды, разведя руками: «Для вас я купил сахар. Я отнего воздерживаюсь».
        Макс потушил сигарету вхрустальной пепельнице. Муха, после обеда, извинился. Русскому надо было, ненадолго, отлучиться поделам. Оберштурмбанфюрер подозревал, что вподвале особняка НКВД оборудовало устройства для прослушивания разговоров. Макс, изсоображений осторожности, непривозил сюда никаких документов.
        -Когда мы покончим сАнглией, кследующему лету… - натеррасе особняка, он опустился вкованое кресло, - мы примемся зарусских. Фюрер обещает, что Рождество мы отметим вМоскве. Муху мы нерасстреляем. Нам нужны лояльные русские. Они начнут работать под нашим руководством, как воФранции. Отто получит свои земли… - Макс усмехнулся.
        Заобедом, брат долго распространялся освоей деятельности вобществе «Лебенсборн». После оккупации Норвегии, Отто успел слетать вОсло. Встране открывались дома для незамужних матерей, как вГермании:
        -Их женщины получат арийскую кровь, - гордо сказал средний фон Рабе, - авРоссии, вдеревне СС, я придумал следующее… - Отто принес чертеж будущего поселения. Он хотел устроить бараки для славян, работников вполе инафермах:
        -Мы отберем девственниц, - пообещал брат, - проверим мерки. Женщинам, подходящим под наши стандарты, мы разрешим беременность, отарийца. Через несколько поколений все забудут, что славяне, когда-то, существовали… - он открыл минеральную воду:
        -Кстати, оженщинах, Генрих. Надо продумать вопрос отдельных блоков для поощрения заключенных, влагерях. Японцы так делают, профессор Исии мне писал… - серые глаза младшего брата безмятежно оглядели стол. Он отпил кофе:
        -Очень хорошо заварен, Отто. Спасибо, ты сам его непьешь… - он указал начашку: «Мы непременно примем вовнимание все требования. Небеспокойся».
        Ухоженный двор особняка был пуст. Усадьбу охраняли овчарки, однако солдаты незаходили сюда, вцветущий сад, смраморным фонтаном. Щебетали стрижи, над лугом, над ветлой сгнездом аиста, заходило солнце. Едва слышно звенели комары. Макс, блаженно, вытянул длинные ноги:
        -Надо захватить вПенемюнде французских сыров, вина, если я вПариж еду… - он, сначала, хотел сделать остановку вСаксонии, вкрепости Кольвиц, проверить, как дела утоварища барона, однако махнул рукой:
        -Видеть его нехочу. Пусть сдыхает отчахотки вкаменном мешке. Холланда, я рано, или поздно поймаю, хотя он отнас иускользнул… - вПариже Макс намеревался увидеть мадам Шанель ипосетить Лувр. Французы вывезли почти все ценности впровинцию. Фон Рабе, недовольно, поморщился:
        -Пойди, найди их теперь. Номы будем искать, непременно. Фюрер незря хочет организовать музей, вЛинце… - туда предполагалось свозить шедевры. Впрочем, имелось иеще одно место, окотором врейхе знало едвали пять человек, включая Макса. Фюрер выбрал оберштурмбанфюрера, пригласив его весной начай, вбаварскую резиденцию. Навещая галерею навилле, фюрер остался чрезвычайно довольным. Макс понял, что его впроект взяли, повыражению Гитлера, как носителя художественного вкуса иарийского духа. Материалы были засекречены даже серьезней, чем разработки групп Гейзенберга иОтто Гана. Заодно упоминание опапках полагалась гильотина.
        -1103опять нарисунок смотрела… - он налил себе холодного чая, созверобоем, изхрустального кувшина, - хоть чем-то я ее заинтересовал. Она оживляется, когда видит женщину. Неудивительно, они похожи… - настоле у1103Макс заметил книги посредневековой математике:
        -Она Роджера Бэкона читала, монаха, францисканца. Зачем, интересно? Впрочем, она разносторонний ученый, как Леонардо… - Макс напомнил себе, что надо вернуться вРим. Он хотел, как следует, нажать напроклятых попов:
        -Можно отпустить какого-нибудь арестованного священника, нежалко… - он откинулся вкресле:
        -Даже кошки уних здесь нет… - Макс любил гладить 1103поголове, или между лопатками. Отто, подростком, вырезал глаза уживых кошек:
        -Папа иГенрих незнают. Отто объяснил, что они подобного непоймут, аон хотел подготовиться кобучению наврача. Он потом кошек поджигал, живых. Мы влес уходили, вБаварии… - Макс непомогал брату. Ему были неприятны медицинские манипуляции. Он просто следил затропинкой, аОтто хоронил трупы животных.
        Подороге вПариж, Макс намеревался остановиться вМон-Сен-Мартене. Он помнил, сГейдельберга, что уде ла Марков хорошая коллекция картин. Вгородке разместили оккупационные части вермахта. Макс успел справиться вдокументах:
        -Заодно посмотрю наЭлизу… - зевнув, он посчитал напальцах, - ей едва задвадцать. Очень хорошо. Девственница, католички все девственницы. Кровь Арденнского вепря, попрямой линии, - Макс даже был готов согласиться навенчание:
        -Папа обрадуется. Пусть свнуками возится, ему пора. Эмму, после школы, я устрою наПринц-Альбрехтштрассе, секретаршей. Унее хорошая голова наплечах. Выйдет замуж зачлена СС, своего человека, - сзади раздались легкие шаги. Муха всегда ходил неслышно.
        Лазоревые глаза блестели:
        -Вечерний клев здесь отличный, герр Максимилиан. Мы завтра расстаемся. Я обещал уху, порусскому рецепту, срасстегаями… - наобед подали свиные колбаски иоленью печень, всметане. Фон Рабе увозил вБерлин банки счерной икрой, подарок Мухи.
        Петр был вхорошем настроении. Он поговорил, поособой связи, сТонечкой иВолодей. Вквартире наФрунзенской поставили вертушку ипрямой, междугородный телефон. Малыш лепетал втрубку: «Папа, папа», Тонечка смеялась. Жена понизила голос:
        -Возвращайся быстрее, мой милый, я скучаю. Помнишь, вБудапеште, вотеле… - вБудапеште Петр снял номер люкс, вотеле «Геллерт», свидом наДунай. Они сТонечкой ходили вкупальню, втурецкие бани, Петр водил ее подорогим магазинам. Они вызывали няню, обедали вресторанах, ислушали Верди, вложе оперы. Тонечка надела низко вырезанное платье, жемчужного шелка, спалантином белой лисы, идлинные, выше локтя, перчатки. Воперу они ехали наотельном лимузине.
        Поднимаясь наверх, Воронов остановился, прислонившись кстене. Он, тяжело дыша, представил сбитые простыни, наогромной кровати, ее стон:
        -Милый, милый, я тебя люблю… - Петр ничего нескрывал отначальства, хотя для всех Тонечка оставалась испанкой, республиканкой, товарищем Эрнандес. Окниге он никому несказал. Тонечка уверила его, что давно разочаровалась вТроцком:
        -Влюбом случае, - она скользнула вруки мужа, - сним скоро будет покончено… - втемноте спальни мерцали прозрачные глаза.
        -Вконце лета, - шепнул Петр, - я сейчас уеду, вПрибалтику. Вернусь, имы отдохнем где-нибудь, пару дней. Ты устаешь, сребенком, сработой… - уТонечки была няня, горничная, иводитель, хотя жена предпочитала сама сидеть зарулем. Личный парикмахер, приезжал наФрунзенскую позвонку. Обеды доставляли изгостиницы «Москва», фрукты, минеральную воду, икру исыры, иззакрытого распределителя. Петру пригнали новую, блестящую эмку, для Тонечки. Воронов немог поверить своему счастью. Он, зачастую, ловил себя наглупой, мальчишеской улыбке.
        Петр напомнил себе, что надо привезти Тонечке янтарь, изЛитвы:
        -Может быть, она меня обрадует. Родится девочка, такаяже красивая… - фон Рабе поднялся: «Надеюсь, нас несъедят комары…»
        -Уреки ветрено, герр Максимилиан, - Муха легко сбежал поступеням террасы. Он подхватил английские удилища, оставленные здесь магнатом:
        -Я рассчитываю наведро форели, - сообщил он, закуривая, - я понял, что вы хорошо рыбачите…
        -Жаль, что мы свами неможем съездить наморе, - они прошли воткрытые солдатом ворота.
        -Все впереди, герр Максимилиан, - подмигнул Петр, спускаясь кпереливающейся золотом, тихой реке.
        Каунас
        Вмаленькой квартире рава Горовица легко, едва уловимо, пахло имбирем. Тикали часы настене. Израстворенного окна, выходящего водвор синагоги, слышался детский смех. Утреннее солнце лежало нанепокрытых половицах, ввоздухе плясали едва заметные пылинки.
        Регина сидела навенском стуле, закруглым столом, глядя намаленький альбом, впотертой, бархатной обложке. Вчашке остывал кофе. Взяв измедной пепельницы папиросу, девушка глубоко затянулась.
        Регина выросла вскромных комнатах, пососедству сПейтау-шул, синагогой вСтарой Риге, уприемных родителей, пожилых ибездетных. Когда годовалую Регину, сдругими, осиротевшими впогромах малышами, «Джойнт» привез вРигу, Гиршманам шел шестой десяток. Приемный отец Регины работал бухгалтером, намебельной фабрике. Девушка потянулась заридикюлем. Влатвийском паспорте, лежало свидетельство орождении, исправка, выданная «Джойнтом». Регина знала, что она неродной ребенок Гиршманов. Мать иотец рассказали ей обо всем, еще дошколы.
        Фотографий никаких несохранилось, новдетском доме, вБелостоке, девочку снабдили документами. Вбумагах значилось, что ее зовут Малка Горовиц. Покойными родителями Малки были Натан иБатшева. Родилась Малка вдевятнадцатом году, вместечке Василькув, вшестнадцати милях отБелостока.
        Гиршманы сказали дочери, что ее, годовалую, после смерти родителей, вечером, нашли под кроватью, вспальне. Девочка лежала тихо, словно мышка, укрытая одеждой, итолько вздрагивала. Ее старшая сестра, Хана, пропала без следа. Армия Горского вырезала исожгла половину местечка. Выжившие люди, собрав сирот, пешком дошли догорода.
        Мать погладила Регину поголове:
        -Два годика твоей сестре исполнилось, милая моя. Ее тоже убили. Эти звери всех убивали… - Регина ходила всинагогу только напраздники. Гиршманы небыли соблюдающими людьми, ноее мать зажигала свечи, аотец делал кидуш. Регина, сдвенадцати лет, начала читать заупокойную молитву, породителям исестре. Женщины, обычно, подобного неделали, ноРегина настояла насвоем.
        Она привыкла думать, что унее нет другой семьи, кроме Гиршманов. Родители умерли три года назад, когда Регина поступила вуниверситет. Перед отъездом изРиги, сподростками изклуба, Регина отдала квартиру дальним родственникам господина Гиршмана. Девушка пожала плечами: «Я сюда возвращаться несобираюсь. Советы неоставят впокое Прибалтику. Здесь случится тоже самое, что ивПольше».
        Напростом, фаянсовом блюде лежало печенье, отнего ипахло пряностями. Регина пришла ккузену утром. Рав Горовиц собирался вяпонское консульство. Регина, неожиданно робко, спросила: «Ты уверен, что тебя примут?». Кузен повернулся отзеркала:
        -Уменя рекомендательное письмо отпервого секретаря американского посольства. Чашку кофе они мне нальют, небеспокойся, асостальным… - Аарон тяжело вздохнул. Его собственная страна, наотрез, отказалась ставить визы евреям, неимеющим вызова отродственников.
        -То есть почти никому, - подытожил Аарон, приведя вквартиру напротив синагоги доктора Судакова. Нагазовой плите стояли кастрюли собедом. Авраам, приподняв крышку, одобрительно заметил:
        -Куриный бульон, сдомашней лапшой, котлеты. Словно я под крылом госпожи Эпштейн, дома, вкибуце. Ты готовить, чтоли, научился? - он подтолкнул Аарона. Рав Горовиц коротко улыбнулся:
        -Регина приходит, ухаживает замной, обеды варит… - Аарон сказал кузине, что пошлет телеграмму отцу, вНью-Йорк:
        -Ты получишь вызов, - наставительно заметил рав Горовиц, - вернешься обратно вРигу, иотправишься вАмерику… - он осекся, вспомнив, что вЕвропе идет война. Дальше Стокгольма, Регина, одна, все равнобы неуехала.
        Серо-голубые глаза кузины похолодели:
        -Я намереваюсь жить вПалестине, - отчеканила девушка, - я сионистка, и… - рав Горовиц, обычно, держал себя вруках, нодевчонка была семьей:
        -Нечего стесняться, - сказал себе Аарон, - ей едва задвадцать. Она незнает, очем идет речь, нигде небыла… - он присел наподоконник. Над крышей синагоги кружились белые голуби.
        -Вот что, - наконец, заметил, Аарон, - тебе двадцать один, амне тридцать. Я последние четыре года работаю вЕвропе. ВБерлине, вПраге, вПольше… - он повертел сигарету:
        -Регина, неупрямься. Ты отправишься вСтокгольм, иподождешь Меира… - настоле лежал альбом, впотрепанной обложке. Регина видела фотографии своего дяди, кузена Меира, икузины Эстер, сблизнецами, вырезку изкинематографического журнала, соснимком покойной тети Ривки, нацеремонии вручения «Оскара». Регина рассказала кузену Аарону осестре. Рав Горовиц отозвался:
        -Кузен Теодор мне писал, изПарижа. Его невеста, мадемуазель Аржан, тоже сирота, впогромах родителей потеряла. Она из-под Белостока… - Регина открыла рот: «Аннет Аржан. Я видела ее фильмы. Она француженка…»
        -Еврейка, - устало ответил рав Горовиц, - она Гольдшмидт, насамом деле. Ей фамилию доктор Генрик дал, вдетском доме, вВаршаве… - Аарон посмотрел насмуглые, зарумянившиеся щеки кузины:
        -Они похожи, только Регина ниже ростом. Что мне Теодор сообщил? Правильно, мать мадемуазель Аржан звали Басей, Батшевой. Александр, которого она вспомнила, это Горский. Господи, неужели такое возможно? - Регина, разумеется, собралась воФранцию, чего Аарон никак немог позволить. Оказалось, что укузины такойже упрямый характер, как иуЭстер. Аарон вспомнил, как Меир исестра орали друг надруга, подростками. Регина стукнула кулаком постолу:
        -Это может быть моя сестра, родная! Как ты непонимаешь, я должна ее вывезти изФранции. Тем более, ее жених без вести пропал… - Аарон отрезал:
        -Найдется, кому туда отправиться, без девчонок. Ты небыла вГермании, ая вБерлине два года прожил. Я видел Дахау, дорогая моя. Слушай меня, иделай, что я говорю.
        Кузина поджала губы:
        -Ты неможешь мне запретить ехать вПалестину, Аарон. Все евреи должны собраться вИзраиле… - Регина увидела, как опасно заблестели темные, красивые глаза: «Он только свиду мягкий, - поняла девушка, - он умеет настоять насвоем».
        -Неехать скомфортом, - ядовито сказал рав Горовиц, - атайно, споддельными документами, пересекать государственные границы…
        Регина попыталась сказать, что вгруппе Бейтара есть идругие девушки.
        -Я тебе неразрешаю, - заключил рав Горовиц, - больше обсуждать нечего.
        Приведя кузена Авраама, домой, свокзала, заобедом, рав Горовиц услышал еще ободном новом родственнике.
        -Отличный парень, - одобрительно заметил доктор Судаков, - я вас познакомлю… - Авраам жадноел:
        -Когда я еще кошерную курицу попробую, доИзраиля… - он поднял рыжую голову:
        -Максим сказал, что унего дела, вгороде… - Авраам, накаунасском вокзале, ожидая кузена под часами, недоуменно спросил:
        -Какие дела? Ты здесь впервый раз, нелегально перешел границу, языка незнаешь… - Волк, сдвинув кепку назатылок, покуривал папироску. Длинные, ловкие пальцы стряхнули пепел. Назабитом перроне пахло гарью ицветущими липами. Наверху, врепродукторе, играла музыка. Волк выбросил окурок:
        -Я нигде непропаду, пан Авраам. Надо понять, скем придется, так сказать, сотрудничать… -оглядевшись, он велел:
        -Дай мне адрес раввина Горовица, асостальным я разберусь. Где здесь рынок? - голубые глаза улыбались. Дизель наполняли пассажиры. Всю дорогу отВильнюса доКаунаса они простояли втамбуре вагона.
        Авраам вырвал изблокнота лист бумаги:
        -Я тебе начерчу. Что ты покупать собрался, утебя денег нет… - сунув руку вкарман, Волк вытащил пачку купюр, слитовскими буквами:
        -Как это нет? - удивился Максим:
        -Вот они, передо мной… - красивые губы усмехнулись:
        -Кошелек давно напутях валяется, где-то впригороде. Пассажиры здесь тоже беспечные, как ивстолице моей социалистической родины. Никакой разницы, - приняв бумагу, Волк похлопал Авраама поплечу: «Завтра увидимся».
        Он, гуляющей походкой, направился кпривокзальной площади. Доктор Судаков покрутил рыжей головой: «Инепоспоришь сним».
        Запеченьем икофе Аарон рассказал Аврааму освоем плане. Первый секретарь американского посольства объяснил раву Горовицу, что Япония имеет право поставить транзитные визы, для проезда через территорию Маньчжоу-Го. Мистер Уоррингтон развел руками:
        -Обычно подобные документы выдают наосновании существующей визы встрану, куда направляется путешественник, но, может быть, вам удастся уговорить японцев. Помните, мистер Горовиц, русские войдут вЛитву через неделю, небольше. Людей свизами они трогать нестанут, пропустят через свою территорию, вМаньчжурию, идальше… - куда дальше, Аарон пока незнал. Рав Горовиц, бодро сказал себе:
        -Наместе разберемся. Главное, чтобы японцы согласились. Маньчжурия большая страна, можно затеряться. Навостоке сейчас безопасней, чем назападе… - Уоррингтон выдал ему рекомендательное письмо для консула Японии вЛитве, господина Сугихары: «Это все, что я могу сделать, мистер Горовиц».
        Аарон, искренне, поблагодарил первого секретаря. Рав Горовиц мало надеялся науспех, ностоило попробовать. Он вспомнил, что кузен Наримуне вСтокгольме, послом поособым поручениям:
        -Может быть, связаться сним? Хотя, что он сделает? Он ненарушит правила выдачи виз. Еслибы речь шла ободном человеке, аздесь тысячи беженцев… - разобравшись сяпонцами, Аарон хотел послать телеграмму отцу иМеиру. Он оставил кузину, замешивающей тесто, накухне. Регина хотела сделать печенье, кобеду. Она познакомилась сдоктором Судаковым вечером, навстрече группы, всинагоге. Утром Авраам пошел втир, проверять, как стреляет молодежь. Услышав, что мадемуазель Аржан может оказаться сестрой Регины, кузен хмыкнул:
        -Я вПраге заметил, что она напокойную тетю Ривку похожа. НоАарон прав, госпожа Гиршман, то есть Регина… - девушка заметила, что доктор Судаков, отчего-то, покраснел, - вам… тебе нельзя ехать воФранцию, это опасно.
        -Именно, - доктор Судаков остановился науглу аллеи Свободы. Они провожали Регину доквартиры учительницы изеврейской гимназии, где ночевала девушка. Было поздно, улицы опустели, только иногда помостовой проносились такси. Регина, вскинув голову, посмотрела накрупные, летние звезды:
        -Они обо мне заботятся. Уменя семья появилась, я инедумала, что подобное случается… - повеяло сладким ароматом лип, доктор Судаков, решительно, щелкнул зажигалкой:
        -Еще икузина Эстер вЕвропе застряла. Вобщем, Регина поедет сомной, вИзраиль, - он выпустил клуб дыма:
        -Неволнуйся, Аарон, я отвечаю загруппу. Завас, кузина… - он склонил рыжеволосую голову.
        -Поедет сомной, вИзраиль… - вспомнила Регина его уверенный голос:
        -Сомной… - она протянула руку кальбому.
        Познакомившись сдоктором Судаковым, Регина поняла, что нравится ему. Кузен рассказывал молодежи обИзраиле, окибуцах иуниверситетах, оботрядах, охранявших поселения, отеатрах икафе вТель-Авиве. Серые глаза, втемных ресницах, смотрели вее сторону. Регина, невольно, краснела. Она училась всмешанной гимназии, иездила всионистские лагеря, где мальчики идевочки жили рядом. УРегины наруках были пожилые, больные родители. Удевушки неоставалось времени натанцы, или кафе. После занятий вуниверситете она бежала вклуб Бейтара, или начастные уроки, готовила ужин для матери сотцом. Повыходным Регина убирала квартиру, занималась, или гуляла сГиршманами впарке.
        Регина ни очем подобном инедумала. Вмолодежную группу Бейтара приходило много мальчиков. Регина, ивРиге, илетом, влагерях, привыкла командовать ровесниками. Девушка относилась кним свысока. Она ившколе преподавала старшим классам, несмотря намолодость. Опытные педагоги хвалили ее затвердый характер. Регина улыбалась: «Я вклубе научилась, сподростками…».
        Она незнала, как себя вести. ЗаРегиной еще никто, никогда неухаживал.
        -Доктор Судаков затобой неухаживает, - сердито сказала себе девушка, - нечего придумывать. Он просто натебя посмотрел, несколько раз. Это ничего незначит, - Аарон предупредил ее, что кузен появится кобеду:
        -Иеще один человек, наверное… - рав Горовиц, замявшись, махнул рукой:
        -Увидишь, вобщем… - он легко сбежал погулким ступеням старого подъезда. Регина, перегнувшись через перила, крикнула: «Удачи!».
        Она отхлебнула холодного кофе:
        -Аарону надо жениться, - хихикнула девушка, - ему тридцать лет. Пусть над своими детьми хлопочет. Он раввин, они обычно рано женятся…
        Ее отец тоже, впервый раз, женился молодым, девятнадцати лет. Регина смотрела настарую, четкую фотографию, прошлого века. Внизу вились золоченые буквы: «Ателье Гольдмана, Иерусалим, 1889год». Рассматривая невысокого, изящного юношу, вчерной капоте ишляпе, сбородкой, Регина поняла, что напоминает отца. Рав Натан иего первая жена нафото, конечно, некасались друг друга. Хорошенькая девушка, врядли старше восемнадцати лет, носила скромное платье ишляпку:
        -Детей уних непоявилось. Его первая жена умерла, довойны… - вспомнила Регина голос кузена Аарона, - дядя Натан уехал вПольшу. Он преподавал вешиве, вСлободке. Потом война началась, неразбериха. Папа последнее письмо получил летом четырнадцатого года. Твоя мама, Батшева, наверное, была изБелостока. Они познакомились, решили, что впровинции безопаснее войну переждать. Твоя сестра родилась, потом ты… - Регина, вРиге, покупала женские журналы. Она немогла поверить, что высокая, тонкая красавица, всмокинге иженских брюках, вбриллиантах отКартье, снимавшаяся сЖаном Габеном, может оказаться ее родной сестрой.
        -Хана, - улыбнулась Регина, - я, конечно, непомню ничего. Аарон сказал, что она тоже все забыла, кроме имени нашей матери… - девушка смотрела намолодое лицо Натана Горовица. Регина, всхлипнув, вытерла глаза:
        -Жаль, что маминого фото нет. Они незнали, вАмерике, что папа женился… - вздрогнув, она потушила сигарету. Впередней жужжал звонок. Регина застегнула воротник простой, хлопковой блузы. Девушка пошла, открывать дверь.
        Идя ксинагоге, поузким улицам Старого Города, Волк даже что-то насвистывал.
        Вчерашний вечер выдался очень удачным. Максим понял, что впока еще буржуазной Литве, во-первых, остались люди, говорящие нарусском языке, аво-вторых, найдется, чем поживиться. Рынок неразъехался. Пробираясь между лотками смолодой картошкой иовощами, стелегами, где сидели крестьяне, Волк почувствовал себя, как дома.
        ВМоскве он вподобных местах непоявлялся, смальчишеских времен, когда Максим, десятилетним ребенком, учился ремеслу. Юношей он занялся кражами вавтобусах итрамваях, потом встолице открыли большие магазины иметро. Волк, судовольствием, толкался уприлавков, пробуя деревенскую колбасу ижелтый сыр стмином. Зачас он собрал вкармане неплохой улов, быстро избавляясь откошельков.
        Волка заметили. Паренек, всуконной курточке икепке, пристроившись заним, неотходил, ни нашаг. Вконце концов, Максим кивнул навывеску пивной. Литовского языка Волк незнал, нолюди скружками вруках, покуривали наулице. Показав буфетчику набочку, Максим устроился вуглу, старелкой соленых сухариков. Отпив темного пива, Волк поднял голову. Устолика появился невысокий мужчина, лет пятидесяти.
        Новый знакомец говорил нарусском языке, сакцентом. Пан Юозас объяснил:
        -Я еще незабыл уроки, вприходском училище.
        Волк уверил его, что вКаунасе проездом, инесобирается оставаться вгороде. Пан Юозас усмехнулся:
        -Я мальчишкой нарынках крутился, довойны, однако обатюшке вашем слышал. Зазнакомство! - заказав бутылку водки, он поднял руку: «Вы гость, пан Вилкас».
        Максим хотел отдать пану Юозасу деньги. Мужчина покачал головой:
        -Мы необеднеем, поверьте. Все равно, - он помрачнел, - скоро все соседями станем, будем под Советами жить… - Волк выяснил, что дорога напобережье известна. Наморе имелись надежные рыбаки:
        -ИАвраам говорил, что знает нужных людей… - он сверился слистком изблокнота, - пока лето, надо закончить дела сбратьями Пупко. Летом вШвецию перебираться удобнее. Нештормит, пословам ребят… - Максим предполагал, что, всуматохе первых месяцев так называемой советской власти, как кисло, думал он, ему удастся перевести братьев через границу. ЗаМинск он небеспокоился. Даже втюрьме НКВД работали прикормленные люди, авлесах сидели польские, как писали вгазетах, банды.
        Пан Юозас пригласил его переночевать внеприметном особняке наокраине Каунаса. Настол принесли французское шампанское ирусскую икру. Пан Юозас облизал ложку:
        -Сикрой, думаю, затруднений непредвидится, авино… - он взялся забутылку «Вдовы Клико», - когда допьем старые запасы, больше его неоткуда будет взять, свойной… - вгостиной собрались только мужчины. Все соглашались, что Франция капитулирует, как иБельгия сГолландией. Молодежь вКаунасе русского языка незнала. Пан Юозас идругие гости средних лет переводили Максиму. Судя повсему, многие литовцы собирались, как иполяки, скрывшись влесах, воевать сКрасной Армией. Максим, дойдя донужного дома, где жил рав Горовиц, хмыкнул:
        -Они решительно настроены, ночто дальше? Здесь двадцать тысяч советских солдат, навоенных базах. После ультиматума они всю страну наводнят, вместе сНКВД… - вспомнив братьев Вороновых, он сдержал ругательство.
        Волку предлагали девочек, их привезли натакси. Отказавшись, он отлично выспался, вмягкой постели, под шелковым одеялом. При особняке состояла пожилая пара, его одежду вычистили ипривели впорядок. Привыкнув кмилиционерам, наулицах Москвы, Максим долго удивлялся тому, что ни вКаунасе, ни вВильнюсе, их невидно. Пан Юозас пожал плечами:
        -Зачем они, пан Вилкас? Унас тихая страна, все друг друга знают… - литовец, созначением, поднял бровь:
        -Пока Литва тихая, - совздохом подумал Максим, - нопонятно, что НКВД устроит, то,же самое, что инановых советских территориях. Лагеря, расстрелы… - он ушел изособняка, утром, садресом пана Юозаса иуверениями, что пану Вилкасу, всегда будут рады вЛитве.
        -Мой хутор, - пан Юозас передал ему записку, - родовой. Он заброшен, якобы… - литовец тонко улыбнулся, - новлесах всегда можно отсидеться. Место глухое… - Максим, издалека, увидел рыжую голову кузена Авраама.
        -Может быть, стоило, все-таки отдохнуть… - Максим вспомнил миленькую, светловолосую, сероглазую девушку, одну изтех, кого доставили для гостей.
        -Господь его знает, когда мне теперь это удастся… - Волк помахал кузену.
        Доктор Судаков ходил забилетами надизель, через Вильнюс, доглухих, маленьких станций. Навстрече всинагоге, он разделил семьдесят человек намаленькие группы, для перехода границ. При каждом десятке состоял один изребят Авраама, соружием. Пистолеты были иуподростков. Авраам, лично, проверил, как они умеют стрелять. Доктор Судаков заметил:
        -Надо соблюдать дисциплину. Руководит группой один человек, никакой пальбы без дела. Свами пойдут местные проводники, отграницы Советского Союза, идоТисы. Общий сбор вБудапеште. ИзВенгрии мы поедем вСалоники. ДоБейрута поплывем накорабле, иопять пешком… - Авраам подытожил:
        -Вконце лета окажетесь наеврейской земле, дорогие мои. Вбудущем государстве Израиль… - Авраам намеревался провести осенние праздники дома ивернуться вПольшу, выручать людей изгетто.
        Увидев кузину Регину, как называл ее рав Горовиц, Авраам поместил девушку всвой десяток человек, уезжавший изКаунаса последним. Доктор Судаков решил, что ни вкакую Америку госпожа Гиршман, вернее, Горовиц, неотправится:
        -Еще чего нехватало, - угрюмо думал Авраам, - хватит итого, что ее сестра, - он был уверен, что мадемуазель Аржан, действительно, старшая сестра Регины, - загоя замуж собирается. Хотя Теодор пропал, без вести… - Авраам бывал вПариже, довойны. Он помнил упрямые, голубые глаза кузена:
        -Если он жив, он объявится. АМишель? Что сним, неужели погиб… - Авраам хотел сегодня поговорить сРегиной.
        Девушка выросла всионистском клубе, инебоялась работы. Авраам понял, что она нестрадает предрассудками:
        -Она наша женщина, - Авраам увидел крепкие, ловкие руки кузины, - она сможет преподавать, обрабатывать землю, взять винтовку, если понадобится. Она мне неоткажет, я уверен… - он улыбался, думая охорошенькой, изящной фигурке, отемных, тяжелых волосах, оее решительном голосе. Регина десять лет учила иврит, вгимназии. Девушка знала наизусть теже стихи, что любил Авраам. Она отлично говорила наязыке:
        -Я преподаю иврит, кузен, вместе снемецким языком ифранцузским… - Авраам обрадовался:
        -Очень хорошо. Мы хотим открыть вКирьят Анавим, моем кибуце, настоящую школу, нетолько начальную. Вы нам очень пригодитесь, кузина… - Регина, кивнув, немного покраснела.
        -Никакой Америки, - Авраам пожал руку Максиму, - она переедет вмою комнату, вкибуце, истанет моей подругой. То есть женой, мы поставим хупу, ноэто косность, называть женщину подобным образом… - покойный отец Авраама отказывался произносить слова «жена» и«муж». Бенцион замечал:
        -Пока мы неочистим язык отлексикона патриархальных времен, мы непостроим нового государства… - родители Авраама всегда обращались друг кдругу «товарищ».
        -Товарищ Регина… - нежно подумал доктор Судаков. Он подтолкнул Максима кподъезду:
        -Пошли, нас ждет отличный обед. Аарон вконсульстве, скоро вернется. Познакомишься сдочкой дяди Натана, посмотришь семейный альбом. Я снимки немогу возить, - усмехнулся Авраам, - посоображениям безопасности… - лязгнул засов, наних повеяло пряностями. Волк опустил глаза.
        Она едва доходила ему доплеча, маленькая, изящная, втемной, суконной юбке, ибелой блузке. Волк увидел стройные ноги, втуфлях нанизком каблуке. Девушка протянула руку, смуглые щеки раскраснелись:
        -Я Регина, Регина Гиршман. Вы, наверное, приятель доктора Судакова, изгруппы… - Максим снял кепку. Неуспела Регина опомниться, как Волк коснулся губами ее руки:
        -Нет, мадемуазель, - сказал он весело, по-французски, - вы, может быть, обо мне слышали. Я еще один родственник… - Регина смутилась:
        -Рав Горовиц, Аарон, меня предупреждал, нонеговорил, как вас зовут…
        -Максим, - Волк подмигнул Регине. Девушка спохватилась:
        -Заходите, пожалуйста, обед готов… - Волк, уверенно, направился вкомнаты. Авраам, сжав зубы, посмотрел ему вслед:
        -Вот оно как. Ноя решил, ия отсвоего слова неотступлю. Хотьбы мне сним драться пришлось… - он посмотрел втусклое зеркало, впередней:
        -Регина уедет сомной, иначе небывать. Сегодня сделаю предложение… - он повесил кепку настарую, рассохшуюся вешалку. Изстоловой доносился звон посуды, запах свежего бульона ивеселый голос Регины: «Садитесь, Максим».
        Доктор Судаков, пробормотав себе что-то под нос, пошел мыть руки.
        Полуденное солнце играло вотливающей светлым янтарем, хрустальной стопке саквавитом. Пахло пряностями, анисом, тмином ифенхелем. Набутылке красовалась этикетка: «O. P. Anderson & Son i Goteborg». Плетеные кресла стояли накаменной, выходящей вухоженный сад, террасе. Цвела липа, белые лепестки яблони лежали нагустой, подстриженной траве. Крохотный пруд окружала дорожка, усыпанная белой, мраморной крошкой. Томно жужжали пчелы.
        Мальчик, поерзав наколенях уАарона, зачарованно, сказал, по-английски: «Рыбки! Рыбки, дядя!». Рав Горовиц, наклонившись, поцеловал черные, мягкие волосы назатылке: «Беги крыбкам». Йошикуни, спрыгнув натеррасу, потянул его заруку: «Сомной, дядя!»
        -Сейчас придем, милый, - уверил его отец. Мальчик поскакал кпруду. Аарон проводил взглядом аккуратную матроску. Йошикуни, увидев Аарона, завладел гостем. Мальчик показывал игрушки, деревянный поезд, жестяные самолеты имашинки. Кузен развел руками:
        -Он вСтокгольме, все время, сняней. Он тянется кмужчинам, несмотря нато, что я один его воспитываю… - Аарон держал смуглую ладошку ребенка. Сердце, намгновение, заболело, глухо, тоскливо. Он вспомнил Клару, вспомнил, как кормил птиц, сПаулем, как девочки катались накарусели:
        -Уних четверо детей… - сидя наперсидском ковре, вгостиной консульской квартиры, Аарон строил сЙошикуни башню, изкубиков, - и, наверное, еще родятся. Пусть только будут счастливы, пусть их война некоснется. Людвиг иПауль работают, наверфи. Аесли Гитлер начнет Лондон бомбить… - мальчик сопел, прижавшись кбоку Аарона. Они возвели довольно высокую башню. Рав Горовиц кивнул насамолет: «Поднять его ввоздух?»
        Йошикуни, гордо, сказал:
        -Я был. Был всамолете. Спапой… - французские окна гостиной выходили натеррасу. Наримуне накрывал настол. Увидев Аарона, вприемной консульства, он, нисколько неудивился. Граф извинился перед Сугихарой-сан:
        -Я поговорю сгосподином Горовицем, свашего позволения… - дипломаты долго кланялись друг другу. Аарон никогда неимел дела сяпонцами, новспомнил:
        -Уних подобное принято. Папа писал, что Меир ездил наГавайи, серфингом заниматься. Врядли он только Гавайями ограничился. Наверняка, идоЯпонии добрался… - брат коротко, сообщал, что работает встолице, иунего все хорошо. Америка оставалась нейтральной страной, Аарон больше небеспокоился заМеира. Судя повсему, брат несобирался возвращаться вЕвропу.
        -Новедь придется вернуться, кому-то… - Аарон видел кузена Наримуне только нафотографиях, ноузнал его, когда граф появился вприемной, где рав Горовиц ожидал господина Сугихару. Кузен носил безукоризненный, тонкой, английской шерсти, костюм, снакрахмаленной рубашкой, ишелковым галстуком. Бриллианты назапонках переливались радужным сиянием. Пахло отнего кедром, черные волосы были хорошо подстрижены.
        Аарон вспомнил, что унего самого костюм, хоть ичистый, ноберлинских времен, анарубашке есть пятна отчернил. Рав Горовиц сам стирал, пришивал пуговицы, истарался нетратить деньги наодежду. «Джойнт» переводил ему заработную плату, ноАарон знал, что беженцам средства нужнее. Он жил очень скромно, растягивая одну курицу нанеделю. Аарон готовил простой завтрак, варил большую кастрюлю супа, скартошкой икапустой, авего котлетах было больше хлеба, чем мяса. Регина, подумал Аарон, конечно, управлялась накухне гораздо лучше:
        -Клара тоже хорошо готовила… - Аарон старался недумать, ночью, оКларе, или покойной Габи. Это было слишком больно. Он лежал, закинув руки заголову, глядя впотолок. Аарон размышлял, как лучше вывезти изЕвропы Эстер, сдетьми, икузину Хану, то есть мадемуазель Аржан:
        -Пока я папе отправлю телеграмму, - понял Аарон, - пока сюда придет вызов, для Регины, Советы успеют оккупировать иЛитву, иЛатвию. Мне они нестрашны, уменя американский паспорт, ноРегина… - укузины паспорт был латвийский. Сначалом аннексии она становилась подданной СССР.
        Рав Горовиц понял, что нельзя рисковать. Он отлично знал, что случилось навосточных территориях Польши, после так называемого добровольного присоединения кСоветскому Союзу: - Ладно, - решил Аарон, - пусть едет вИзраиль. Авраам оней позаботится, можно небеспокоиться. ВПалестине безопаснее, чем вЕвропе… - доПалестины надо было еще добраться, ноАарон доверял доктору Судакову, сего опытом тайных путешествий через государственные границы. Регина, как, оказалось, тоже умела стрелять, хотя пистолета укузины небыло. Рав Горовиц надеялся, что оружия удевушки инепоявится:
        -После войны разберемся, что делать дальше… - поворочавшись, он щелкнул зажигалкой, - Регина может успеть замуж выйти, вИзраиле. Ая? - Аарон курил, слушая храп кузена, изгостиной. Авраам спал наего потрепанном диване:
        -Когда я встречу девушку, которую полюблю, как Габи. Как Клару… - рав Горовиц вспомнил, что немцы пока незаняли Париж, новсе кэтомушло.
        -Десятое июня… - потушилв сигарету, он прислушался. Часы пробили полночь:
        -Десятое июня началось. Немцы вКале, Дюнкерк эвакуировали, Теодор пропал без вести… - рав Горовиц мог кружным путем, через юг Европы, добраться доФранции. Сего паспортом такой путь был безопасен. ОтЭстер, сПесаха, вестей неприходило. Немцы заняли Мон-Сен-Мартен, где оставались племянники, сотцом:
        -Давида нетронут. Он известный ученый, почти Нобелевский лауреат. Даже вГермании они оставили впокое ученых, евреев. Накакое-то время, конечно. Давид заберет семью вАмстердам, даст разрешение навыезд сыновей изГолландии… - Аарон вспомнил, что ни Голландии, ни Бельгии, больше несуществует, аскоро исчезнет иФранция. Посчитав напальцах, он понял, что окажется вМарселе, влучшем случае, через два месяца:
        -Иуменя люди наруках… - Аарон закурил еще одну сигарету, - что делать? Папу вЕвропу отправлять нельзя, он пожилой человек. Меир, морем, доберется доАмстердама недели через две. Это если Меир вАмерике, - мрачно добавил Аарон:
        -Еще Хана, то есть мадемуазель Аржан, итетя Жанна. Ей семьдесят лет, иона болеет… - рав Горовиц, ночью, ничего непридумал.
        -Это тебе можно, - весело сказал Наримуне, принеся аквавит, скофе, - это водка. Она крепче японского сакэ… - достав новую посуду, кузен приготовил для Аарона салат. Он отмахнулся:
        -Я привык все сам делать. Я один живу, стех пор, как родителей потерял. ВСтокгольме уЙошикуни есть няня, ноия отлично справляюсь… - сняв пиджак, кузен засучил рукава рубашки. Поймав удивленный взгляд Аарона. Наримуне объяснил:
        -Я сутра министерство иностранных дел навещал. Я всегда изысканно одеваюсь, издержки профессии, - втемных глазах промелькнула смешинка. Наримуне решил неговорить раву Горовицу, что видел его младшего брата вТокио:
        -Зачем? - сказал себе граф:
        -Понятно, что Аарон ничем подобным незанимается. Он раввин… - когда малыш убежал кпруду, Наримуне добавил:
        -Судя повсему, пошла последняя неделя независимости Литвы. Нотебя советы нетронут, утебя американский паспорт. Инас тоже, сдипломатическим иммунитетом… - он кинул взгляд насына. Йошикуни запускал впруду жестяной кораблик.
        ВСтокгольме мальчику нравилось. Няня водила его гулять нанабережную, он играл сместными ребятишками. Наримуне брал варенду яхту ивыходил смальчиком наострова. Он сажал ребенка наплечи, ибродил между высокими соснами. Пели птицы, наопавшей хвое играло весеннее солнце, распускались первые цветы. Уезжая вЕвропу, Наримуне предупредил Зорге, что нехочет оттуда передавать информацию:
        -ВСтокгольме все, как наладони, - сказал граф, - город маленький, ипосольство тоже. Влюбом случае, я незанимаюсь, как это выразиться, военными интересами Японии. Унас втех краях инет военных интересов. Швеция, нейтральная страна. Подожди, пока я вернусь вТокио, возглавлю отдел, вминистерстве…
        -Станешь принцем, - подмигнул ему Зорге. Ничего неответив, граф перевел разговор напланы министерства обороны повооружению авиации новыми, немецкими истребителями. Он слышал обэтом назавтраке, вкружке дипломатов, экономистов, игосударственных чиновников.
        Свадьбу назначили наследующийгод.
        Будущий тесть прислал официальное письмо, заподписью министра двора. Сневестой Наримуне невиделся, они даже необменивались весточками. Подобное поведение было непринято. Собственные родители графа встречались досвадьбы всего один раз. Отец выбрал будущую жену вальбоме аристократок, достигших брачного возраста. Дедушка ибабушка Наримуне изучили данные оее родословной. Отец увидел предполагаемую невесту тайно, девушка неподозревала оготовящемся сватовстве. Снимки, ивте времена, недобросовестные родители, могли улучшить. Важно было рассмотреть девушку ненафото.
        -Папа так исделал… - Наримуне варил кофе, - имама ему понравилась. Бабушка идедушка согласились, послали свата… - кофе зашипел, он едва успел подхватить медный кувшинчик. Сугихара-сан сказал, что это подарок турецких коллег.
        -Алюбовь… - он услышал стеррасы смех сына, мягкий голос кузена Аарона, - любовь уменя была… - горько подумал граф:
        -Йошикуни родился полюбви. Пусть будет счастлив, мой маленький… - он редко вспоминал Лауру, только иногда, ночью, чувствовал запах вишни, слышал ее шепот:
        -Я люблю тебя, люблю… - кузен Аарон думал, что мать ребенка, якобы, умерла. Наримуне исыну собирался сказать тоже самое. Это, решил граф, было лучше для всех:
        -Йошикуни пока никого мамой неназывает, - он разлил кофе почашкам, - даже няню. Его моя жена будет воспитывать… - зааквавитом, наконец, выяснилось, зачем рав Горовиц появился вяпонском консульстве.
        Аарон, было, хотел добавить, что беспокоится засестру, нооборвал себя:
        -Кузен Наримуне необязан ездить вГолландию. Унего работа, иребенок наруках. СЭстер все впорядке, унее американский паспорт. Только близнецы… - кузен предложил ему шведские сигареты, взолотом портсигаре, свыгравированными журавлями, гербом рода Дате:
        -Ничего неможет быть проще, - пожал плечами граф, - мы выдадим столько виз, сколько потребуется… - темные глаза, заметил Аарон, улыбались. Плескала вода, мальчик хлопал владоши: «Плывет! Кораблик плывет!». Рав Горовиц откашлялся:
        -Наримуне, убеженцев нет виз для проезда дальше. То есть вАмерику, например… - граф сидел, закинув ногу наногу, покачивая носком ботинка.
        -Я понял, - он мимолетно улыбнулся, - понял, Аарон. Сделаем исключение, нестрашно. Они получат транзитные визы, их пропустят натерриторию Маньчжоу-Го, через Советский Союз, апотом… - Наримуне повел холеной, сотполированными ногтями, рукой:
        -Разберетесь, наместе… - Аарон давно решил сопровождать поезда сбеженцами:
        -Дам телеграмму папе, отправлю Регину сАвраамом, вПалестину, ипоеду навосток. Людям нужна помощь, поддержка… - он подумал, что Эстер, наверняка, связалась сАмерикой, просто телеграмма ототца недошла доКаунаса:
        -Устрою людей вХарбине, иотправлюсь домой… - Аарон понял, что три года невидел семью:
        -Нопотом вернусь вЕвропу, как Авраам. Стрелять я умею. Судя повсему, легальной деятельности, скоро наступит конец… - он спросил уНаримуне овойне. Граф замялся:
        -Посмотрим, что произойдет назападе. Что касается востока, Япония подписала мирный договор соСталиным. Можете спокойно ехать вМаньчжоу-Го. Ехать, жить… - Аарон честно предупредил Наримуне, что умногих людей имеются только недействительные польские паспорта.
        -Поставим визы влитовские удостоверения беженцев… - граф задумался:
        -Вобщем, начинай приносить документы, сегодня. Здесь только я иСугихара-сан, издипломатического персонала. Он человек чести, - Наримуне поднялся, - мы говорили, как помочь евреям. Издесь ты появляешься… - граф щелкнул пальцами:
        -Придется нам вдвоем сесть запишущие машинки. Технический персонал перевезли вСтокгольм, две недели назад. Один шофер остался… - всех японцев вПрибалтике нашли. Наримуне провел свои встречи имогбы вернуться вШвецию. Он смотрел навзволнованное лицо кузена:
        -Ему тридцать, мы почти ровесники. Унего седина, вбороде, нависках. Четыре года он вЕвропе, работает. Тот, кто спасает одну жизнь, спасает весь мир, - Наримуне вспомнил олетчике, наХалхин-Голе:
        -Надеюсь, он непогиб. Воронов. Большевика так звали, дядю Питера. Он вовремя гражданской войны погиб. Однофамильцы, конечно… - обольшевике Наримуне слышал оттети Юджинии. Он вздохнул:
        -Йошикуни придется посидеть вконсульстве, вкабинете. Людей много, работы нанесколько дней. Ничего, я игрушки принесу, поспит надиване…
        -Регина, - подумал Аарон:
        -Она хорошо сдетьми управляется. Она неоткажет. Группа Авраама только через три дня уезжает… - он похлопал Наримуне поплечу: «Няню я маленькому организую, иотличную».
        -Играть… - Йошикуни взобрался поступеням террасы. Граф, присев, раскрыл руки:
        -Аарон-сан стобой поиграет. Мне надо поговорить, сгосподином консулом Сугихарой. Ноя скоро вернусь… - он остановился удверей гостиной. Аарон иребенок шли кпруду. Сын засмеялся:
        -Птицы, птицы… - белые голуби порхали над травой. Вдохнув сладкий аромат липы, Наримуне зажмурился отяркого, теплого солнца:
        -Все будет хорошо. Поставим столько виз, сколько успеем. Сугихара-сан займется работой идальше, когда я уеду… - надев пиджак, граф пошел вконсульскую половину особняка.
        Длинные, ловкие пальцы повертели мелок.
        Затянувшись сигаретой, Максим ткнул окурком вмедную пепельницу, назеленом сукне бильярдного стола:
        -Готовься, кузен, - весело сказал Волк, - я тебя разобью… - вкофейне «Ягайло», нааллее Свободы, было накурено. Вбольшие, растворенные напроспект окна веяло ароматом липы. Втемноте мелькали проблески фар, шуршали тормоза, вспыхивали огоньки сигарет.
        Сегодня уехало две группы подростков. Они ночевали вВильнюсе, переходя границу ранним утром. Регина иАвраам проводили их, навокзале. Рав Горовиц вернулся домой вхорошем настроении, сказав, что кузен Наримуне вКаунасе. Дипломат обещал помочь свизами для беженцев.
        Аарон, неприсев, выпил чашку кофе. Он отправлялся вКейданы, вешиву, собирать паспорта ураввинов иучеников. Аарон успел позвонить руководителям общины, ибыстро сними посовещаться. Они решили, что первыми транзитные визы получат осиротевшие дети, исемьи. Переодевшись вспальне, Аарон отвел Регину всторону. Выслушав его, девушка кивнула:
        -Спрашивать незачем. Конечно, я помогу смаленьким… - Волк, после обеда, ушел, загадочно пробормотав оделах. Он велел Аврааму иРегине встретиться сним вечером, вкофейне «Ягайло», где, пословам Волка, имелся отличный бильярд иживая музыка.
        Регина прислушалась. Пока что оркестр непоявлялся, вглавном зале играло радио. Регина, немного, понимала литовский язык. Влагеря приезжали еврейские дети изКаунаса.
        -Самая популярная песня этого года! - заявил диктор:
        -Поет американская звезда, пани Ирена Фогель! Песня посвящается всем, кто сражается сГитлером. Девушка вспоминает, как она проводила любимого, вармию… - Аарон говорил Регине, что знаком спани Иреной, поБерлину.
        Низкое, томное контральто вырывалось втеплую ночь:
        -Anightingale sang inBerkeley Square… - Регина, сдоской имелком вруках, обернулась. Белокурая голова Волка склонилась над бильярдным столом. Он, внимательно, изучал расположение шаров. Когда Максим ушел, Регина сказала доктору Судакову:
        -Он русский, второй день вЛитве, ачувствует себя, как рыба вводе.
        Серые глаза угрюмо взглянули нанее:
        -Подобным людям, - отозвался Авраам, - везде легко. Он… - Регина пожала плечами:
        -Человек, предпочитающий свободный образ жизни… - девушка, лукаво, улыбнулась:
        -Он мне говорил. Вы, кузен Авраам, упоминали ословах господина Бен-Гуриона, - Регина уперла руку встройныйбок:
        -Мы непостроим еврейского государства, пока внем непоявятся еврейские воры ипроститутки… Вы сами против косности… - покраснев, Авраам буркнул: «Он все равно, нееврей».
        -Он возвращается вМоскву, - хмыкнула Регина, - снами вПалестину непоедет… - рав Горовиц, совздохом, сказал кузине:
        -Что стобой делать? Отправляйся сАвраамом. Он затобой присмотрит, иподороге, ивИзраиле. Начнешь преподавать, вкибуце… - Регина открыла рот, Аарон поднял руку:
        -Когда люди уедут вМаньчжурию, я дам телеграмму папе иМеиру. Мы придумаем, что-нибудь. Твою старшую сестру найдут, воФранции…
        Регина, слушая треск шаров, отмечала очки надоске. Девушка думала, что, Франция, может быть, несдастся:
        -Или они будут воевать снемцами подпольно, как вПольше… - когда они сАвраамом пришли вкафе, Максим встретил их широкой улыбкой:
        -Шампанское я заказал, - предупредил Волк, - мне сегодня везло. Впрочем, я хорошо играю вбильярд, сюношескихлет…
        Он прицеливался, исподволь любуясь стройными ногами. Кузина надела летнее, льняное платье, ниже колена, итуфли навысоком каблуке. Вещи она оставляла всинагоге, где принимали пожертвования для беженцев. Границу июноши, идевушки пересекали вкрестьянской одежде, вшароварах, сапогах икуртках. Тяжелые, темные волосы падали ей наплечи. Вальбоме Аарона была фотография покойной мадам Горр, аснимок мадемуазель Аржан Волк увидел вкинематографическом журнале, вкиоске, нааллее Свободы:
        -Они очень похожи, только Регина ниже ростом… - он ловким ударом забил два шара влузу, - понятно, что они близкие родственницы. Ейбы тоже брюки пошли… - вальбоме Максим увидел фото высокой, очень красивой девушки, вамериканских джинсах, имужского покроя рубашке. Она водила заруки, погазону, ребенка. Белокурые волосы, казалось, светились всолнечных лучах. Малыш, повиду, годовалый, широко улыбался. Девушкой оказалась пропавшая изЛондона, вдень собственной свадьбы, кузина Тони, онаже леди Холланд, аребенком, ее сын, Уильям.
        -Чушь, - успокоил себя Волк, - полная ерунда. Ты неожидал такого обилия родственников, Максим Михайлович, тебе видения являются. Дети все друг надруга похожи, особенно малыши… - он помнил снимок, вжурнале «Огонек». «Маленький Володя готовится кпервомайской демонстрации». Маленький Володя, напоминал исчезнувшего Уильяма. Волк немог выбросить изголовы длинные, стройные ноги девушки, большие глаза, белоснежную, видневшуюся ввырезе рубашки, шею. Аарон сказал, что она была наиспанской войне идаже написала книгу. Максим вздохнул: «Врядли подобное вМоскве продается. Забудь обэтом Уильяме, какбы ему вСССР попасть?»
        -Чушь, - подытожил Волк, двумя ударами закончив партию.
        Доктор Судаков отложилкий:
        -Конечно, виграх я немастер… - Волк похлопал его поплечу:
        -Ты нетолько языки учи. Бильярд икарты всегда пригодятся… - Волку было жаль, уезжать изЛитвы. Он понимал, что, может быть, это последняя неделя, когда встране играют американский джаз иподают французское шампанское. Максим подозревал, что вМоскве «Вдову Клико» получают, например, братья Вороновы, иззакрытого распределителя. Всем остальным приходилось довольствоваться грузинскими винами. Джаз вресторанах звучал, нотолько, как говорили, вэстрадной обработке. Иностранные песни переводили нарусский язык:
        -Ладно, шампанское. Скоро его ивЕвропе неостанется, свойной, - он отряхнул руки носовым платком, - новедь игазет иностранных некупить… - повозвращении иззоны он хотел найти преподавателя английского языка.
        -Оркестр появился, - он предложил кузине руку, - «Кумпарсита». Авраам возьмет еще бутылку вина, амы потанцуем… - Волку, немного, нравилась девушка, однако он вздохнул:
        -Брось, Максим Михайлович, увас разные дороги. Кузен Авраам натебя косо смотрит. Она еврейка. Пусть едет вПалестину, там ее дом. Атвой дом, вМоскве… - он танцевал лучше, чем Регина, ноуверил ее: «Неволнуйтесь. Втанго ошибок небывает».
        Регина вдыхала запах хорошего табака ипалых, осенних листьев. Он остался впиджаке, ноРегина знала, что унего, под манжетой рубашки. Заобедом, вквартире Аарона, он засучил рукава:
        -Здесь все свои, родственники… - Регина, широко открыла глаза. Под простыми, стальными часами, накрепкой, загорелой руке, красовалась голова волка, соскаленными зубами. Татуировки уходили дальше, русские буквы, купола церквей, скрестами. Кузен усмехнулся:
        -Волк, это моя первая. Я ее вдвенадцать лет сделал. Стех пор… - он налил Регине лимонада, - стех пор их больше появилось, как видите.
        Регина, танцуя, положила руку наего плечо:
        -Они, наверное, везде… - девушка скрыла частое, взволнованное дыхание. Максим наклонился кней:
        -Увас хорошо получается, кузина. Можете обучить кузена Авраама. Он говорил, что унего нет времени натанцы… - Максим поднял бровь. Регина, откинувшись назад, лукаво улыбнулась.
        Следующей мелодией заиграли «Танго самоубийц». Волк пошел приглашать какую-то миленькую блондинку, Регина присела рядом сАвраамом:
        -Хотите, я вам покажу шаги, кузен? Вы говорили, что вТель-Авиве тоже танцуют, вкафе… - доктор Судаков поднялся: «Мне надо свами поговорить, кузина».
        Они зашли заугол дома, натихую, пустынную улицу. Наверху, под легким ветром, раскачивался тусклый фонарь. Серо-голубые глаза Регины блестели. Она стояла, маленькая, изящная, накинув наплечи, летний пиджак.
        Авраам никогда еще подобного неделал. Он решил просто сказать, ей правду.
        Он говорил окибуце, офруктовых садах, имолочной ферме, отом, как они обрабатывают землю изанимаются сдетьми:
        -Вы будете очень полезны… - он вдохнул запах липы. Он, бессильно, повторил:
        -Будете полезны, кузина, как учитель, руководитель детского блока, как… - Авраам решительно добавил:
        -Как моя подруга. То есть жена, ноя нелюблю этого слова. Унас женщин так неназывают. Мы, конечно, поставим хупу, - торопливо добавил доктор Судаков, - перед осенними праздниками. Я вас устрою вкибуце, познакомлю сЦионой, моей племянницей, ивернусь вЕвропу, помогать евреям. Вы будете работать, наблаго Израиля… - Авраам подумал, что весной уних может родиться сын, или дочь.
        Регина молчала:
        -Он ничего несказал олюбви. Только окоровах, отракторе, обуроках вшколе. Может быть, вИзраиле так непринято. Уних все проще. Девушки июноши всегда рядом, даже душевые совместные… - Регина знала людей, довойны ездивших вПалестину инавещавших кибуцы:
        -Он меня любит, полицу видно. Он просто неумеет говорить очувствах. Носкажет, обязательно. Ая? - она поняла, что незнает.
        Регина вскинула голову:
        -Давайте доберемся доПалестины, кузен Авраам. Дома… - девушка замялась, - дома решим, что дальше делать… - он чиркнул спичкой:
        -Если вы… ты хочешь, мы можем невозвращаться вквартиру Аарона… - доктор Судаков посмотрел начасы, - я позвоню, предупрежу, что ты моя подруга, теперь. Снимем комнату, впансионе, поживем доотъезда… - Регина, затянувшись сигаретой, помотала головой:
        -ВИзраиле, Авраам. ВИзраиле мы все решим… - выбросив окурок, девушка потянула его зарукав пиджака:
        -Я намерена научить вас… тебя танцевать. Сыграют еще одно танго… - Авраам заставил себя сдержаться, неприжимать ее кстене дома, нецеловать темно-красные, полуоткрытые губы.
        -Надо быстрее оказаться вИзраиле, - велел себе доктор Судаков. Регина потянула тяжелую дверь кафе. Авраам последовал заней, впахнущую вином иженскими духами, наполненную музыкой, полутьму.
        Вкоридоре консульства слышался треск пишущих машинок. Настульях, вдоль стены, громоздились пачки паспортов иудостоверений беженцев. Регина разглядывала фотографический портрет японского императора. Надменное лицо было бесстрастным, темные, узкие глаза смотрели куда-то вдаль. Его величество сняли ввоенной форме, рука лежала наэфесе меча. Вконсульской квартире такого снимка невисело. Кузен Наримуне извинился:
        -Я понимаю, здесь неуютно, кузина… - он носил безукоризненный, темно-серый костюм, сгалстуком, смуглые, чисто выбритые щеки немного покраснели, - вквартире никто постоянно неживет. Комнаты держат для гостей… - Регина вдохнула запах кедра. Ноги тонули вмягком, персидском ковре. Начищенный, круглый стол, орехового дерева, поблескивал влучах солнца. Аарон привел кузину вконсульство утром. Рав Горовиц принес пакет стремя сотнями документов, сирот, многосемейных людей, раввинов, иучеников ешивы. Регина, сначала, робко предложила:
        -Я могу помочь. Я умею печатать намашинке…
        Кузен Наримуне коротко улыбнулся:
        -Боюсь, Регина-сан, что неполучится. Все машинки сяпонским шрифтом… - он провел ее вквартиру ипознакомил смальчиком:
        -Унас есть кухня… - граф замялся, - но, если вы хотите, я пошлю шофера вресторан, заедой. Вы необязаны… - Регина, исподтишка, смотрела напрямую спину кузена. Мальчик тянул ее заюбку, лепеча: «Тетя, тетя…»
        Наримуне откашлялся:
        -Я сним натрех языках говорю, Регина-сан. Йошикуни знает французские слова… - подхватив малыша наруки, Регина прошла накухню, тоже безукоризненно чистую. Она смотрела нарефрижератор игазовую плиту, намедные кастрюли. Девушка повернулась кграфу:
        -Никаких ресторанов. Я приготовлю обед, для вас, игосподина Сугихары. Работайте, пожалуйста… - она заметила насмуглых пальцах мужчины пятна отчернил.
        Визы выдавали, начиная совчерашнего вечера. Заночь японцы успели обработать сотню паспортов, новпереди оставалось еще несколько тысяч. Рав Горовиц пошел навокзал, договариваться опокупке билетов для тех, укого, вскором времени, появлялись визы. Поезда уходили изКаунаса вМинск иМоскву, потранссибирской железной дороге кманьчжурской границе. Регина вспомнила карту:
        -Пять тысяч километров. Дальше, чем доПалестины… - Наримуне сказал, что пассажирам запретят покидать поезд, даже настоянках. Кузен успел встретиться сконсулом СССР вЛитве. Рава Горовица он туда неповел. Наримуне заметил:
        -Ни кчему. Утебя американский паспорт, ноненадо, чтобы русские слишком много знали… - граф поискал слово, - отвоем участии вданном предприятии. Малоли что… - впаспорте Аарона тоже стояла транзитная, японская виза.
        -Все равно… - Наримуне стоял перед зеркалом, вспальне, - наследующей неделе здесь окажутся советские войска. Конечно… - он провел ладонью почерным волосам, - первое время они сохранят видимость законности. Устроят фальшивые выборы, содной партией. Новый парламент попросит СССР принять Литву всостав социалистического государства. Вобщем, - подытожил граф, - месяц увас есть. Когда я уеду… - он, отчего-то замолчал, - Сугихара-сан овас позаботится.
        Убеженцев никаких средств задушой неимелось. Руководству общины требовалось срочно найти деньги. Рав Горовиц отправил телеграмму вамериканский офис «Джойнта». Парижское отделение, сначалом войны, закрылось:
        -Надо успеть, - хмуро объяснил Аарон, идя сРегиной вконсульство, - успеть получить переводы, пока русские незакрыли коммерческие банки, инеустроили, как Максим говорит, сберегательные кассы… - узнав, что Аарон собирается проехать через СССР, Волк рассмеялся: «Жаль, что вас изпоезда невыпустят. Ябы тебе Москву показал».
        Наримуне покачал головой, когда Аарон предложил встретиться скузенами:
        -Ненадо. Я дипломат, симмунитетом, нозамной тоже могут следить. Страна полна советскими агентами, Максим иАвраам нелегально границу переходили… - Наримуне, про себя, усмехнулся:
        -Я исам советский агент. Ноя непредаю Японию. Я просто считаю бесчестным то, что делал… делает полковник Исии. Он теперь генерал… - Исии, вмарте, получил очередное звание. Его назначили начальником бактериологического отдела, вКвантунской армии. Посведениям, имевшимся уНаримуне, отряд 731продолжал работу набазе, под Харбином.
        -Если мы… они… Япония, вобщем, - вздохнул Наримуне, - решит объявить войну Америке, Англии, надо связаться скузеном Меиром, сообщить одеятельности Исии. Срусскими мы больше сталкиваться несобираемся, иочень хорошо. Император наотрез отказался участвовать вбудущей войне, навосточном фронте, - Наримуне знал, что Гитлер собирается напасть наСССР, следующим летом, закончив завоевание Европы. Опланах фюрера открыто упоминалось вциркулярах министерства иностранных дел, которые граф получал вСтокгольме. Зорге теперь работал пресс-секретарем, внемецком посольстве, вТокио, иотправлял информацию вМоскву. Однако, Зорге признался Наримуне, что вСССР отказываются обсуждать возможность нарушения Гитлером договора оненападении.
        -Он выбросит бумагу вкорзину тогда, когда ему понадобится, - мрачно подумал Наримуне. Он оставил Регину-сан смалышом:
        -Я сварю кофе, кузина… - граф почувствовал, что краснеет, - вы устраивайтесь. Мне иСугихаре-сан кофе все равно понадобится, авы должны… - Наримуне указал наскромный саквояж, принесенный девушкой.
        Граф намеревался спать надиване, вконсульстве, а, вернее, дремать. Вчера ночью они сконсулом закончили работу впять утра. Наримуне взял сына, уснувшего под пледом, иотнес Йошикуни вконсульскую квартиру. Граф, нераздеваясь, свалился накровать. Через два часа зазвенел будильник.
        Регина пила отлично заваренный кофе. Йошикуни сидел унее наколенях, грызя печенье.
        -Нельзя приходить вгости спустыми руками, - Регина вытащила изсаквояжа пакет, - берите, кузен. Оно медовое, симбирем, понашему, еврейскому рецепту… - печенье пахло пряностями исчастьем. Сын улыбался, облизывая пальцы. Кузина покачала его наколенях:
        -Папа пойдет работать, амы отправимся вмагазины. Купим, овощей, молока, курицу… - она велела Наримуне:
        -Идите, кузен, идите. Я приберу, вымою посуду… - граф, сбольшим трудом, вручил ей деньги напровизию. Кузина отнекивалась.
        Он вернулся вкабинет, кбесконечным пачкам паспортов, кпишущей машинке. Он иСугихара-сан сидели засмежными столами. Наримуне водрузил между ними серебряный кофейник, наподносе, ипачку сигарет. Консул, поднявшись, споклоном передал Наримуне очередные документы:
        -Готово, ваша светлость. Подписывайте, пожалуйста… - граф тоже поклонился. Он ставил подпись, думая, что, вслучае неприятностей для Сугихара-сан, возьмет ответственность насебя. Никак иначе самурай, человек чести, поступить немог. Наримуне был младше консула, ностоял гораздо выше его послужебной лестнице:
        -Тем более, я аристократ, - напальце намечалась мозоль отпаркера сзолотым пером, - мне пристало вести себя согласно законам дворянской чести. Защитить людей, нуждающихся вмоем покровительстве. Сугихару-сан, несчастных, беженцев… - Наримуне заставлял себя недумать отемных, тяжелых волосах, окрепких, маленьких руках, озапахе, пряностей имеда. Он покуривала сигарету. Йошикуни копошился удеревянного ящика сигрушками, вуглу гостиной. Сын хотел показать тете свои сокровища.
        -Бедный, - едва слышно сказала кузина, - он матери незнал. Я тоже родителей годовалой девочкой потеряла, впогроме. Уменя есть старшая сестра воФранции. Мадемуазель Аржан, актриса. Мы никогда невиделись, она меня непомнит… - Наримуне, отчаянно, хотелось, коснуться ее руки.
        -Вспомнит, Регина-сан, - уверенно сказал граф, - обязательно. Вы сестры, одна кровь… - он помолчал:
        -Я родителей подростком потерял, втокийском землетрясении… - он склонил голову: «Небуду мешать, занимайтесь хозяйством…»
        -Я изанималась, - пробормотала Регина, стоя вкоридоре. Она приготовила малышу куриный бульон слапшой, сварила молодую картошку исделала пюре, сосливками. Достав изсаквояжа блокнот ицветные карандаши, Регина показывала мальчику буквы ицифры. Йошикуни захотел рисовать. Регина водила его ручкой:
        -Надо азбуку сделать. Я видела игрушки вРиге, вписчебумажных магазинах. Азбуку, краски, кисточки. Можно изглины лепить. Это хорошо развивает способность кписьму, вбудущем. Я составлю список, для кузена Наримуне. Маленькому, наверное, учительницу наймут… - они рисовали море, город сошпилями ибашнями, яхты исамолеты. Мальчик выбирал яркие, счастливые цвета, зеленый, голубой, оранжевый икрасный. Он сопел, прижавшись кРегине, положив голову ей наколени:
        -Спать, мама… - девушка напевала колыбельную наидиш. Регина помнила ее сдетства, отприемной матери.
        -Они уедут, скоро, - Регина гладила ребенка поголове, - уедут вСтокгольм, аты отправишься вПалестину. Вы, наверное, больше никогда неувидитесь. Выйдешь замуж задоктора Судакова, - Авраам больше неупоминал обраке. Регина поняла, что доктор Судаков считает ее согласие само собой разумеющимся. Вкафе она все-таки научила его танго, но, касаясь мужчины, она ничего нечувствовала. Это был родственник, кузен, как рав Горовиц. САароном, Регина, конечно, нездоровалась заруку. Подобное было позволено только сродной сестрой, или другой близкой родственницей.
        Наримуне, при встрече, она пожала руку. Девушка едва невздрогнула. Смуглая ладонь оказалась теплой, крепкой, Регина вспомнила:
        -Как уВолка. Волку я нравлюсь, ноему все девушки нравятся, он признался… - Регина едва нехихикнула вслух.
        Натретьей бутылке шампанского Максим, весело, сказал:
        -Уменя всегда так было, кузина. Девушки… - потянувшись, он закинул руки заголову, - они все красивые, поверьте мне. Когда они чувствуют, что нравятся кому-то, они расцветают… - Волк рассовал покарманам деньги ипапиросы:
        -Я вас покидаю, мне предстоит приятный вечер… - давешняя блондиночка томно посматривала всторону их столика.
        -Анакаком языке ты сней говоришь? - внезапно поинтересовался Авраам.
        Волк усмехнулся, поднимаясь:
        -Я здесь француз, дорогие мои. Месье Максим. Девушки любят французов… - подмигнув, он исчез среди танцующихпар.
        Регина, наконец, решительно прошла кдвери кабинета. Девушка постучала, треск машинки умолк. Регина позвала:
        -Кузен, малыш иСугихара-сан отобедали. Йошикуни спит, неволнуйтесь. Приходите встоловую… - Регина слышала, что японцы любят рис. Она хотела порадовать кузена. Рис девушка нашла вшкафу, впакете сяпонскими надписями. Рядом стояла стеклянная бутылка, счем-то темным. Регина понюхала, пахло приятно. Она вспомнила американскую приправу, кетчуп Хайнца, продававшийся врижских магазинах. Регина лизнула темную жидкость, оказавшуюся соленой:
        -Это для бульона, - решила девушка, - надо сварить рис, идобавить приправу… - она так исделала, выложив сверху кусочки курицы. Рис получился темного цвета. Попробовав, Регина сморщилась:
        -Как они такое едят? Другая культура. Даже унас, уевреев, разные кухни есть… - Регина недобавляла вфаршированную рыбу сахар. Аарон удивился, впервый раз: «Почему она несладкая? Положено ссахаром готовить…»
        -Это вГалиции, - рассмеялась Регина, - ты говорил, ваша мама вАмерику изКракова приехала. Они сладкую рыбу делают, аздесь, насевере Польши, вЛитве, острую.
        -Ему понравится, - уверенно сказала Регина, накрывая настол. Она поняла, что хочет услышать похвалу кузена:
        -Хотя он часто меня благодарит… - Регина остановилась, старелками вруках, - благодарит, встает, когда я поднимаюсь, открывает двери. Даже цветы принес… - подороге изрусского консульства, Наримуне заехал влавку. Кузен купил свежие, кремовые розы, скаплями воды налепестках.
        Регина поставила букет вкрасивую, фарфоровую вазу, накомоде:
        -Он… Авраам, никогда такого неделает. НовИзраиле это непринято. Уних мужчины иженщины равны. Именя так учили, вклубе… - ребенок заворочался, Регина быстро пошла вспальню.
        Наримуне застыл, посреди столовой. Унее был высокий, нежный голос:
        -Рожинкес мит мандлен,
        Шлофже, ингеле, шлоф…
        -Это «мальчик», - вспомнил Наримуне, - наидиш… - донего донесся сонный голосок сына: «Мама…»
        Сглотнув, граф отправился мыть руки. Они сидели закруглым столом, Регина, обеспокоенно, сказала: «Я незнала, как вашу еду готовить, кузен. Надеюсь, вам понравится…»
        Совершенно несъедобный рис вставал вгорле жестким, просоленным комком. Наримуне смотрел всеро-голубые, блестящие глаза. Унее были длинные ресницы. Она часто дышала, вертя серебряную вилку.
        Налив ей вина, Наримуне широко улыбнулся: «Очень нравится, кузина. Положите мне еще, пожалуйста».
        Наотполированном, темном дубе кабинетного стола лежала расшифрованная радиограмма изяпонского посольства вСтокгольме. Сверху, поправилам, предписывалось ставить карандашом дату ивремя расшифровки. Наримуне смотрел насвой четкий почерк:
        -14июня 1940года, 03.25утра. Принял посол поособым поручениям, Дате Наримуне. Каунас, Литовская Республика.
        Врадиограмме небыло ничего того, очембы ни написали газеты. Черчилль, выступая вПалате Общин, сказал, что, если понадобится, то Британия будет драться снемцами наберегах, инаулицах. Он пообещал, что страна никогда несдастся. Через несколько дней после его речи тринадцать тысяч британских ифранцузских солдат, остатки армии союзников наЗападном фронте сложили оружие перед седьмой дивизией генерал-майора Эриха Роммеля, вприморской деревне Сен-Валери-ан-Ко. Правительство Франции бежало изПарижа вТур. Вчера столицу объявили открытым городом. Италия присоединилась квойне, настороне Германии. Норвежская армия капитулировала перед Гитлером.
        Радиограмма пришла вразгар обработки паспортов. Затри дня, как неожиданно весело думал граф, Наримуне иСугихара-сан довели свои действия допочти искусства. Каждое движение было выверено, времени они нетеряли. Получив новые пачки паспортов, они заносили данные людей вконсульские документы. Навизе, имена ифамилии требовалось печатать по-японски. Они нетратили время, записывая слоги катаканы набумаге. Наримуне, сзакрытыми глазами, мог настучать намашинке транскрипции еврейских фамилий. Каждую визу подписывали, отруки, снабжали датой иконсульской печатью.
        Он, невольно, пошевелил пальцами. Рука ныла. Боль отдавалась куда-то влевый бок, близко ксердцу. Рядом срадиограммой лежали листы, исписанные твердым, учительским почерком Регины-сан. Наримуне читал оцветных карандашах икартоне, оглине для лепки, овосковых мелках американской компании Crayola, отом, как делают карточки сбуквами, ипалочки для счета. Кузина даже снабдила список рисунками:
        -Фартук для работы сглиной икрасками, касса для хранения карточек, детали, для конструктора… - она рекомендовала английскую фирму, Meccano:
        -Свойной поставки могут задержаться… - писала кузина, - ноя уверена, что вСтокгольме остались старые запасы игрушек. Йошикуни нравится строить. Мне кажется, унего есть технические задатки… - граф поймал себя наулыбке. Он собирался подарить сыну большой набор Meccano натретий день рождения.
        -Мы ктому времени вТокио окажемся… - тикали часы, над садом повисла предрассветная дымка, Наримуне стоял, счашкой кофе. Он иСугихара-сан распрощались, как обычно, впять утра. Кузина провела ночь вгороде.
        Предыдущим вечером Наримуне, выкроив два часа, накормил Регину-сан настоящим, японским обедом. Он отправил кузину смальчиком всад, сигрушками, изаперся накухне. Наримуне варил рис, жарил овощи икурицу втемпуре, солил свежего, балтийского лосося. Он достал бутылку хорошего сакэ, изшкафчика, подогрев его, как влучшем токийском ресторане. Ели они застолом, ноНаримуне рассказал кузине ояпонских традициях. Он говорил огорных деревнях, вСендае, огорячих источниках, иснеге, устилающем сад, зимой, опавильоне, где сидят уочага, раздвинув перегородки, любуясь осенними листьями, или цветами сакуры. Он сделал чай, медленно иаккуратно, как его учил наставник, вКиото, когда Наримуне занимался спринцем Такамацу. Кузина покраснела: «Мне неудобно, вы съели рис, аоказывается, что…»
        -Это был лучший рис вмоей жизни, - серьезно отозвался Наримуне.
        Он сам незнал, зачем делает всеэто.
        Она уезжала сегодня, всемь утра, споследней группой молодежи, икузенами, вВильнюс. Они проводили вгороде весь день, вечером отправляясь награницу. Завтра кузина исчезала вбесконечных, глухих лесах, выходя изних только наТисе. Перебравшись вВенгрию, они встречались сдругими группами вБудапеште. Кузина рассказала ему все заобедом:
        -Максим тоже снами едет, однако он вБелоруссии остается. Унего дела, ивообще… - Регина помолчала, - Авраам, то есть кузен, Авраам предлагал ему вПалестину податься, хоть Максим инееврей. Однако он сказал, что вМоскве егодом…
        -Дом, - Наримуне смотрел набольшие, старинные часы, наобтянутой шелковыми обоями стене. Малыш спал. Йошикуни, вотличие ототца, просыпался поздно.
        -Она… - вспомнил Наримуне, - Лаура, любила поспать. Ввыходные, когда она уменя ночевала, я ей приносил завтрак, впостель. Она невышла замуж, аей двадцать семь… - читая письма тети Юджинии, Наримуне ловил себя натом, что ему хочется увидеть новости освадьбе Лауры:
        -Она никогда нестанет искать встречи смаленьким, - вздохнул Наримуне, - она нетакой человек. После того, как я сней поступил… - он нашел настоле сигареты, - уменя, должно быть, инеслучится больше любви… - кневесте он никаких чувств неиспытывал. Наримуне даже непомнил, как выглядит старшая дочь императора.
        Часы, медленно, пробили шестьраз:
        -Кузен Аарон их провожает, навокзале. Первый дизель, наВильнюс… - вечером кузина обняла Йошикуни:
        -Будь хорошим мальчиком, слушайся папу. Я тебе оставила карандаши, краски… - сходив сЙошикуни вуниверсальный магазин, Регина-сан купила мальчику набор для рисования. Наримуне, смутившись, хотел отдать деньги. Девушка покачала головой: «Что вы, кузен! Это подарок, отменя, для малыша…»
        Она пекла печенье, варила куриный суп, исделала фаршированную рыбу. Йошикуни требовал добавки. Граф никогда непробовал еврейской кухни. Он только имог, что сказать:
        -Очень, очень вкусно, кузина. Унас, вСендае, готовят рыбный суп, сшариками, излосося, изтунца. Сводорослями, спастой мисо… - он вспомнил острый запах моря, шум волн, забегаловку нанабережной, где надеревянный прилавок выставляли большие миски сдымящимся, соленым супом.
        Наримуне захотелось постоять сРегиной-сан, насерых камнях пляжа, вглядываясь втемно-синее море, захотелось отвезти ее наСосновые острова, вбухте Мацусима. Он прочел ей знаменитое стихотворение Басе. Регина рассмеялась: «Он открыл рот, отвосхищения, инемог ничего сказать. Только «Ах!».
        -Именно, - кивнул граф:
        -Я впервый раз мальчишкой вбухте побывал, сродителями. Представьте себе, Регина-сан, тихий залив, сотни островов. Осенью они переливаются, играют всеми оттенками золота. Среди сияния видны зеленые верхушки сосен… - стрелка часов подбиралась кчетверти седьмого. Наримуне неложился спать. Вернувшись вквартиру, он проверил, как устроился малыш, вбольшой кровати, под шелковым одеялом. Наримуне тщательно побрился, вванной, переодевшись всвежий костюм. Сменив рубашку, он застегнул запонки:
        -Зачем? Утебя есть долг перед его величеством, ты согласился напомолвку. Надо держать слово дворянина. Регина-сан добрая девушка, она согласилась присмотреть замаленьким. Она еврейка, вы люди разных народов. Она тебя младше, надесять лет… - Наримуне вспоминал тонкие, изящные щиколотки, маленькие, испачканные травой ступни. Играя всаду сребенком, она сняла туфли ичулки. Выйдя натеррасу, граф застал ее лежащей наспине, налужайке. Смуглые ноги болтались ввоздухе, она подняла малыша. Йошикуни заливисто смеялся, ее темные волосы разметались поприкрытым легкой блузкой плечам.
        Наримуне, неслышно, вернулся обратно вконсульство. Он велел себе этой ночью обработать насто паспортов больше. Регина-сан спала, сЙошикуни, вконсульской квартире. Печатая намашинке, Наримуне повторял себе: «Забудь, забудь».
        Кузина ехала вПалестину вмужской одежде. Угруппы имелись поддельные документы, ноони должны были понадобиться только вВенгрии. Регина зашила латвийский паспорт вподкладку суконной, крестьянской куртки. Улыбнувшись, она указала натемные локоны:
        -Волосы я завтра постригу. Мы сдевочками договорились, что друг другу поможем.
        Наримуне покуривал сигарету.
        -Я должен ее увидеть, должен… - быстро надев пиджак, он сунул вкарман кошелек. Дверь консульской квартиры хлопнула. Наримуне выскочил напустынную, усаженную цветущими липами улицу. Оглядевшись, он побежал каллее Свободы, где, науглу, была стоянка такси.
        Граф издалека увидел коротко стриженую, темноволосую голову. Дизель осаждали пассажиры, окна вагона открыли настежь. Кузина стояла рядом сравом Горовицем. Наримуне понял, что Аарон дает кузине последние наставления, перед прощанием. Граф, невольно, улыбнулся:
        -Он ее самый близкий родственник, он ее старше надесять лет. Он волнуется. Тем более, никто знал, что Регина-сан жива. Никто незнал, что упокойного Натана Горовица была жена, дети… - сновой прической ее волосы стали кудрявыми. Завитки спускались насмуглую, нежную шею. Девушка надела потрепанные, крестьянские брюки, сапоги исуконную курточку. Наплече висела холщовая сумка, умаленьких ног валялся вещевой мешок. Наримуне видел фотографии мадемуазель Аржан, вбрюках исмокинге, сунизанными бриллиантами, длинными пальцами, стяжелыми ожерельями нашее.
        -Они сестры, - Наримуне шел кзеленому вагону дизеля, - уних стать похожа. Регина-сан только ниже ростом… - девушка была вровень графу, сего пятью футами пятью дюймами:
        -Мы сДжоном смеялись, вКембридже, - вспомнил Наримуне, - японцы должны быть ниже европейцев, ая его выше. Джон ранен, унего осколок вспине… - тетя Юджиния, втелеграмме, написала, что врачи обещают герцогу полное выздоровление, втечение месяца: «Легкие ипозвоночник незатронуты, слава Богу. Ранение нетяжелое».
        -Теодор пропал без вести, анемцы, влюбую минуту, могут войти вПариж. Кто позаботится, опожилой, больной женщине, имолодой девушке… - вскинув упрямый подбородок, Регина-сан сжала темно-красные губы. Наримуне понял, что девушке слова рава Горовица оказались неподуше.
        Регина, действительно, вздохнула:
        -Аарон, я пошлю телеграмму, изБудапешта. Адрес дяди Хаима ты дал. Я его непотеряю, обещаю. Я очень аккуратная… - вечером, приводя впорядок вещи, помогая товаркам, стричь волосы, она думала оНаримуне.
        -Он непридет навокзал, - Регина, ворочалась наузкой кровати, вквартире знакомой учительницы, - зачем? Мы сним попрощались. Список для маленького я оставила… - она слышала мягкий, красивый голос кузена:
        -Я ребенком уехал изнашего замка, вКиото. Императорская семья отбирает товарищей пообучению, для принцев. Они вобычные школы неходят… - Регина заметила, что граф пытается скрыть улыбку, - для них устраивают особый класс. Приглашают детей аристократов. Это традиция, сдавних времен… - кузену преподавали языки, фехтование, чайную церемонию, искусство стихосложения идаже борьбу. Наримуне заварилчай:
        -Математику, ивсе остальное мы тоже учили. Нодворянин должен знать подобные вещи. Как увас, уевреев, все мальчики занимаются Торой… - Регина покачала головой:
        -Сейчас невсе. Кузен Авраам врядли Тору открывал. То есть открывал, - она рассмеялась, - нокак ученый… - Регина слушала наставления рава Горовица:
        -Я больше неувижу Наримуне. Ималенького неувижу… - ребенок засыпал, прижавшись кней. Регина пела ему колыбельные. Она учила Йошикуни рисовать, рассказывала ему одеревьях ицветах всаду. Они плескались водой, изпруда, играли впрятки. Мальчик, обнимая ее, шептал: «Мама». Унего были теплые, смуглые ладошки. Он, упрямо, хотел, есть сам. Йошикуни помогал Регине убирать состола искладывал свои игрушки. Мальчик напоминал отца, ноРегина видела европейские черты лица ребенка. Глаза унего были почти нераскосые, темные, большие, сдлинными ресницами. Наносу ищеках рассыпались веснушки. Регина неспрашивала укузена опокойной матери мальчика:
        -Она, наверное, европейка. Бедное дитя, отец онем заботится, любит его, номатери никто незаменит… - Регина, ночью, сжала вкулаке угол одеяла:
        -Увас разные дороги. Он аристократ, нееврей. Забудь онем, забудь… - доктор Судаков, встретил девушек, воглаве сРегиной, навокзале. Он коротко кивнул, увидев их одежду: «Хорошо».
        Регина заметила, как смотрит нанее кузен Авраам. Вобычно спокойных, серых глазах мелькало жадное, настойчивое выражение. Он выделял Регину извсех остальных, ногруппа знала, что они дальние родственники, вэтом ничего странного небыло. Регина думала оночевках попути, влесу, отом, что им всегда придется быть рядом:
        -Он может начать… - Регина отогнала эти мысли:
        -Он никогда так непоступит. Я сказала, что вИзраиле мы все решим. Он подождет… - девушка, незаметно, сжала тонкие пальцы:
        -Ачто потом? Он хороший человек, достойный, он меня любит. Поставим хупу, я останусь вкибуце, аон уедет обратно вЕвропу. Я буду его ждать. Аесли ребенок родится? Нотак нельзя, неполюбви… - Регина, невыспавшись, зевала, подороге навокзал.
        Наримуне заметил, что она берется завещевой мешок. Остальные, судя повсему, сидели ввагоне. Он подошел ближе. Аарон, удивленно, сказал:
        -Ты что здесь… - граф ничего неслышал. Под серо-голубыми, большими глазами виднелись темные круги. Она прикусила губу:
        -Кузен, вы работали, всю ночь, свизами. Нестоило… Вы малыша одного оставили… - Наримуне подхватил мешок. Граф, нарочито весело, сказал:
        -Меня такси ждет, аЙошикуни спокойно спит. Он поздняя пташка. Впрочем, вы знаете… - Регина знала.
        Затри дня она привыкла клегкому топоту ног ребенка. Мальчик появлялся накухне ближе кдесяти утра. Регина успевала накормить завтраком дипломатов, поесть сама, ипоставить наплиту кастрюли собедом. Она сидела, зачашкой кофе, читая газету, наидиш. Йошикуни залезал кней наколени:
        -Молока. Хочу молока, свафлями, мамочка… - Регина гладила черные волосы мальчика: «Сначала умоемся, ипочистим зубы». Он был тепленький, срастрепанной головой. Набирая владошки воду, он смешно фыркал. После умывания унего наносу, все равно, оставался зубной порошок. Регина целовала прохладные щечки: «Сейчас будут вафли, мой милый».
        Наримуне помог ей зайти ввагон ипередал мешок:
        -Хорошей дороги… - он замялся, - кузина. Спасибо завсе, зато, что вы… - она часто дышала, щеки раскраснелись. Регина сглотнула:
        -Скажите маленькому, что я напишу, изПалестины. Швеция нейтральная страна, письмо дойдет. Напишу, пришлю рисунки, сувениры… - она взяла адрес Наримуне. Граф смотрел нанее:
        -Может быть, попросить, чтобы она имне написала? Короткую весточку, чтобы узнать, как унее дела. Она, наверное, замуж выйдет, заеврея. Нет, зачем, зачем… - локомотив свистнул. Регина услышала смешливый голос: «Это, наверное, иесть его светлость граф?». Белокурая голова Волка высунулась врастворенные двери тамбура. Забрав уРегины мешок, он подал руку Наримуне:
        -Я овас много слышал, рад знакомству. Хотябы так, находу… - Наримуне опустил глаза. Волк был впотрепанном, старом пиджаке. Граф увидел застегнутый манжет рубашки:
        -Аарон мне говорил. Унас, вЯпонии, тоже такие люди есть… - голубые, яркие, как небо глаза, потеплели. Максим улыбался: «Или вы снами хотите, поехать, ваша светлость?».
        Наримуне хотел.
        Спрыгнув наперрон, он помахал Регине-сан. Дверь вагона захлопнули. Она стояла, засунув руки вкарманы куртки. Наримуне показалось, что ее глаза заблестели. Девушка пошла ввагон, поезд тронулся. Регина остановилась посреди прохода, забитого корзинами имешками. Авраам, сдеревянной лавки, пристально взглянул нанее. Кузен подвинулся, освобождая место рядом. Она протянула руку замешком. Волк наклонился кееуху:
        -Поезд еще неразогнался, кузина… - Регина, внезапно, резко повернулась. Она пробормотала: «Простите… Простите, кузен Авраам…»
        Выскочив втамбур, девушка рванула насебя дверь, расталкивая людей, вдыхая дым дешевых папирос. Стучали колеса, Регине влицо ударил теплый ветер. Волк, опередив ее, ловко спрыгнул наоткос путей, удержавшись награвии:
        -Я здесь, кузина. Небойтесь! - он протянул руки. Регина сорвалась сподножки, прямо вего объятья. Дизель уходил наюг. Волк помог девушке взобраться неперрон: «Бегите!»
        Регина побежала.
        Прыгая, она подвернула ногу исейчас прихрамывала. Она нашла глазами прямую спину Наримуне, всером пиджаке. Граф говорил очем-то сравом Горовицем:
        -Пусть он повернется, - загадала Регина, - пожалуйста, пусть повернется… - щиколотка болела, нодевушка, все равно, ковыляла поперрону. Он повернулся. Наримуне, вздрогнув, побежал кней. Регина, оказавшись вего руках, всхлипнула:
        -Я немогла, немогла никуда уехать. Я тебя люблю… - она увидела знакомую улыбку. Наримуне, намгновение, отстранился. Граф, церемонно сказал:
        -Я очень рад, Регина-сан. Это большая честь, для меня… - унее были мягкие, теплые губы, отнее пахло паровозной гарью. Он целовал мокрые щеки, длинные ресницы, шептал ей что-то ласковое, невидя никого вокруг. Наплечо Наримуне легла крепкая рука, знакомый голос усмехнулся: «Я принес багаж, ваша светлость». Волк смотрел наутреннее, голубое небо.
        Рав Горовиц подошел кним, Регина испугалась:
        -Он меня ругать будет, зато, что я неуехала… - однако Аарон даже необратил внимания нанее иНаримуне. Он тоже поднял голову. Музыка врепродукторе оборвалась. Диктор, перекрывая свист локомотивов, заговорил налитовском языке. Толпа затихла, Регина прислушалась, Наримуне взял ее заруку. Унего были крепкие, надежные пальцы. УРегины быстро, лихорадочно, билось сердце. Она облизала губы:
        -Немцы вошли вПариж… Иеще… - она ловила знакомые слова… - советские войска атаковали границу Литвы, СССР предъявил ультиматум… - Аарон вздохнул: «Это понятно». Самолеты неслись низко, накрыльях виднелись красные звезды. Тройка истребителей исчезла над черепичной крышей вокзала, диктор продолжал говорить. Регина спохватилась: «Максим… Почему вы остались, вы хотели…»
        Натянув кепку, он сплюнул впыль перрона:
        -Чутье, кузина Регина. Своими делами я заняться успею. Мне показалось, что я здесь нужнее… - закурив папироску, Максим велел:
        -Пойдемте, пусть рав Горовиц устроит последний завтрак всвободной Литве… - Максим обернулся, нодизель пропал:
        -Больше никто отсюда неуедет, - внезапно, мрачно, понял он, - только заказенный счет. Хорошо, что я споезда спрыгнул… - замедлив шаг, он шепнул Наримуне:
        -Ее паспорт скоро окажется недействительным. Ябы навашем месте поторопился.
        Граф, неотпуская руки Регины, кивнул.
        Радиоприемник вкабинете бывшего начальника Девятого Форта настроили наМоскву. Портрет бежавшего вГерманию бывшего президента Литвы, Сметоны, состены убрали. Снимок заменили фотографией товарища Сталина, втемном френче, струбкой. Ниже висела карта прибалтийских стран.
        Сначала Деканозов иПетр хотели отмечать флажками продвижение советских войск, новскоре стало понятно, что подобного непотребуется. Литовская армия сложила оружие, тоже самое произошло вЛатвии иЭстонии. Только один сигнальный батальон эстонцев, совместно, как сообщили изТаллинна, снекоей народной милицией, вступил вбой, нобыл разоружен исогласился сдаться.
        -Словно Франция, - хохотнул Петр, просматривая донесения изпровинциальных литовских городов. Армия пятый день находилась вПрибалтике. Улицы украшали красные флаги, изрепродукторов гремели голоса московских дикторов. Они рассказывали оцветах, которыми жители балтийских стран встречали Красную Армию, вестников свободы. Коммунисты, выйдя изподполья, спешно организовывали новое правительство. Премьер-министр буржуазной Литвы, Меркис, пока оставался насвоей должности, дав согласие сотрудничать сновой властью. Однако Меркиса занесли всписок надепортацию. Его место должен был занять коммунист Палецкис.
        Петр отпил отлично заваренного, кофе, изчашки севрского фарфора. Премьер-министр Франции, Поль Рейно, оставил пост, новым главой страны стал маршал Петэн. Он, немедленно, обратился кстране порадио, сообщая, что собирается подписать договор окапитуляции Франции перед войсками Гитлера, ипросить оперемирии.
        Кофе был несладкий, майор Воронов заботился оздоровье.
        Они сДеканозовым жили здесь, вДевятом Форте. Укоменданта оказалась большая, хорошо обставленная квартира. При тюрьме имелась конюшня, Петр выбрал себе хорошего английского жеребца. Тонечка отлично держалась вседле. Сейчас было новое время, кавалерия уступала позиции танкам, ножена говорила, что верховая езда полезна для осанки. Петр вспомнил прямые плечи, узкую, белоснежную спину:
        -Потерпи, скоро вы увидитесь. Потом, правда, надо воФранцию отправиться, найти Очкарика… - навстрече вБеловежской пуще, фон Рабе уверил Петра, что месье Ленуар может воспользоваться покровительством оккупационных властей. Петр неговорил ему ни обОчкарике, ни оКукушке, бывших внутренним делом НКВД:
        -Посмотрим, пройдетли она проверку… - Воронов погрыз ручку, занеся вблокнот: «Народная милиция». Они сДеканозовым успели очертить круг подлежавших аресту людей:
        -Бывшие члены различных контрреволюционных националистических партий, бывшие полицейские, жандармы, помещики, фабриканты, крупные чиновники бывшего государственного аппарата, идругие лица, ведущие подрывную антисоветскую работу ииспользуемые иностранными разведками вшпионских целях… - Петр добавил, четким почерком:
        -Священники, раввины, интеллигенция, бывшие члены молодежных идетских военизированных организаций… - закурив американскую сигарету, он поставил, вскобках: «Возрастом отдвенадцати лет истарше».
        -Скауты, Бейтар… - недовольно пробормотал Петр, - волчат надо душить, пока они маленькие. Иначе мы будем иметь дело снародной милицией. Здесь леса, как ивПольше. Тамошние банды содержатся наденьги англичан… - он быстро дополнил список: «Иностранные граждане, проживающие вЛитве, выделяются вособую категорию, заисключением лиц, обладающих дипломатическим иммунитетом». Этих трогать запрещалось.
        -Иностранцев необходимо вызвать вместные отделения НКВД идопросить… - Петр, недовольно, покрутил головой:
        -Анакаком языке допрашивать? Кроме меня, здесь никто ни французского незнает, ни немецкого… - сместными литовцами, евреями иполяками было проще. Они все говорили нарусском языке, пусть икое-как.
        -Также обратить особое внимание набеженцев избывшей Польши… - Петр подвел черту:
        -Эти люди являются гражданами СССР, и, вслучае разоблачения их шпионской деятельности, подлежат осуждению повсей строгости закона… - Девятый Форт наполняли арестованные. Деканозов уехал вШауляй, где находилась самая крупная каторжная тюрьма буржуазной Литвы. Вней сидели многие коммунисты. Повыходу изкамер они начали собирать первый съезд партии, после долгого времени, проведенного вподполье.
        Петр, вЛитве, ходил вформе майора госбезопасности. Он редко носил мундир. Запоследние четыре года он могбы пересчитать попальцам одной руки дни, когда он доставал изгардероба, пахнущего кедром, китель тонкого, дорогого габардина. Петр, правда, надел форму взагс Фрунзенского района, когда они сТонечкой расписывались, когда выдавали свидетельство орождении новому москвичу, Володе Воронову. Тонечке советский паспорт привезли домой, наФрунзенскую. Внем она стала Антониной Ивановной Эрнандес. Жена незахотела менять фамилию:
        -Я пишу, мой милый, печатаюсь, преподаю. Так удобнее.
        Петр неспорил, Тонечка была права. Она входила вредакционную коллегию нового сборника одостижениях комиссариата, ичасто ездила настройки, вокруг Москвы. Все, кроме начальства, считали Тонечку испанкой, республиканкой.
        Закинув руки заголову, Петр, сердито, сказал себе: «Думай оделе».
        Он думал отяжелом ожерелье, изоправленного вэлектрум, зеленоватого янтаря, лежавшем здесь, вДевятом Форте, всейфе, облеске камней настройной шее Тонечки. Ожерелье Петр выбрал всамом дорогом ювелирном магазине Каунаса, перед арестом хозяина иконфискацией содержимого шкафов ихранилищ. Деканозов ссыпал всаквояж золотые швейцарские часы, обручальные кольца инитки таитянского жемчуга. Петр, неудержавшись, взял для Володи серебряный паровозик, свагонами, украшенный эмалью, изделие американской фирмы Tiffani. Он любил гулять сВолодей водворе, или парке. Мальчик бегал заголубями, весело смеясь, белокурая голова блестела всолнечных лучах. Петр, смотря нанего, видел Тонечку. Глаза усына были большие, глубокие, серые. Тонечка заметила:
        -Умоего покойного отца похожие были. Ностатью он пойдет втебя, мой милый… - она сидела наскамейке, покачивая носком изящной туфли, Володя копошился впесочнице, - он тоже вырастет высоким… - Петр прижался губами кбелой, гладкой щеке: «Мы стобой почти одного роста. Унас идевочка получится высокая, любовь моя».
        -Получится, - прозрачные, светло-голубые глаза были безмятежно спокойны. Она курила сигарету вдамском мундштуке слоновой кости, отбелокурых волос пахло лавандой. Изрепродуктора зазвучало: «Я другой такой страны незнаю, где так вольно дышит человек!».
        -Музыка! - обрадовался Володя:
        -Мама, музыка… - сын быстро начал повторять русские слова. Петр, иТони говорили сним натрех языках. Петр подхватил сына наруки:
        -Песня онашей счастливой родине, милый мой. Отом, как мы благодарны товарищу Сталину… - он посмотрел наТонечку. Жена улыбалась, мимолетно, легко:
        -Пойдемте, - она тоже поднялась, - поедим мороженого. Летние кафе открылись… - китель Петра висел наспинке стула. Он сидел вгалифе ирубашке, срасстегнутым воротом, водрузив ноги вблестящих сапогах настол.
        Возвращаясь изподвалов, Петр звал ординарца ивелел привести впорядок одежду. Вгардеробе, вквартире, он держал несколько запасных рубашек игалифе, акитель исапоги ему чистили, отпятен крови.
        Рассеянно покуривая, он просматривал сводки издругих городов Литвы. Петр зацепился заслова «будучи пьяным». Брат поехал вПалангу, набазу бывшей литовской авиации, инспектировать самолеты, доставшиеся ВВС РККА. Петр боялся, что Степан, впервый раз, вжизни оказавшись заграницей, пусть иформальной, начнет, как подумал майор Воронов, распускаться. Петр пробежал глазами машинописные строчки:
        -Начальник ветеринарной службы кавалерийского корпуса военврач 2ранга товарищ Попок, будучи пьяным, 20июня заходил вказармы литовского батальона вгороде Россиены, был встоловой, снял пробу иостался недоволен вкусовыми качествами пищи, затем наповерке требовал исполнения «Интернационала» вместо национального литовского гимна… - Петр расхохотался:
        -Вполне вдухе Степана. Надо ветеринара призвать кпорядку, нечего встрою пить… - взяв красный карандаш. Петр наложил резолюцию.
        Настоле громоздились папки сделами арестованных. Петр, аккуратно, раскладывал их постопкам. Вшпионской, как он говорил, пачке, первым лежало дело некоего Менахема Вольфовича Бегуна, или Бегина, беженца изПольши, сиониста. Издопросов других арестованных, выходило, что Бегин работал наанглийскую разведку. Сам Бегин упорно молчал, ипопал всписок тех, кого Петр наметил кликвидации. Воронов быстро просмотрел протоколы:
        -Авраам Судаков, тоже вЛитве подвизался, вывозил подростков вПалестину. Бандит набандите. Бегин вПольше срок получил, довойны, зарадикальную деятельность. Судаков здесь напрошлой неделе болтался, апотом исчез… - Воронов, поморщившись, нашел слово «Джойнт».
        -Американская благотворительная организация, - читал он, - занимается помощью беженцам, отправляет их вСША, вБританию. Тоже шпион нашпионе. Представитель вЛитве, некий раввин Аарон Горовиц. Бежал, наверное, как иостальные… - судя посправке, раввин Горовиц жил неподалеку отсинагоги, вСтаром Городе
        -Надо проверить, где американский эмиссар, - решил Петр, потянувшись закителем. Он поднял телефонную трубку: «Машину, инаряд бойцов».
        Застегнув золоченые пуговицы, проверив оружие, он запер кабинет. Петр сбежал вниз, погулкой, прохладной каменной лестнице. Он хлопнул дверью закрытой эмки, сдвумя автоматчиками, назаднем сиденье. Ворота форта медленно открылись, машина пошла кгороду.
        Йошикуни, вэти дни, просыпался необычно рано.
        Мама была рядом, она вернулась. Она спала вместе сним, набольшой кровати, вкомнате, где пахло кедром. Умамы теперь были короткие волосы. Мальчику нравилось сними играть, накручивая кудри насмуглые пальчики. Мама смеялась, целуя его куда-то внос. Она сшила Йошикуни фартук, изкухонных полотенец. Они смамой рисовали красками, начали учить буквы ицифры. Мальчик умел складывать палочки. Он знал, что если мама ипапа отдадут ему пояблоку, то унего появится два яблока.
        Вечером всад пришел еж. Они смамой сидели упруда, запуская кораблик. Пробежав подорожке, еж свернулся вклубочек. Йошикуни открыл рот, отудивления. ВСтокгольме папа водил его всад, где жили звери. Мальчик видел львов изебр, ноежа никогда невстречал. Мама приложила палец кгубам: «Тише, милый. Ненадо его пугать». Еж осмелев, бродил потраве. Они смамой оставили ежу молока, вблюдце, накаменных ступенях террасы. Йошикуни, проснувшись первым, выбежал всад. Мальчику хотелось проверить, что стало смолоком. Еж все выпил. Днем он смамой нарисовал ежика, несущего наиголках яблоки илистья.
        Йошикуни, утром, подбирался ближе кмаме. Мальчик устраивался унее под боком, накрывшись шелковым одеялом. Мама немного посапывала, отнее пахло сладкими пряностями. Ребенок успокоено закрывал глаза.
        Теперь унего были папа имама. Йошикуни видел, что папа, приходя встоловую, улыбается, глядя намаму. Они держались заруки, авечером папа возвращался. Они, вместе, устраивались надиване. Йошикуни садился между папой имамой, показывая свои рисунки. Врадиоприемнике играла музыка, что-то говорил диктор.
        Уютно, привычно пахло кофе, нанизком столике стоял серебряный кофейник, кпотолку поднимался сизый дымок сигарет. Зарастворенными окнами, всаду, щебетали вечерние птицы. Назеленоватом небе загорались первые звезды. Они смамой негуляли поулицам, номама построила для Йошикуни шалаш, всаду, исделала веревочные качели. Йошикуни думал, как завтра поиграет смамой. Мальчик, улыбаясь, начинал позевывать. Он клал голову наколени маме, или папе, спокойно засыпая.
        Мальчик незнал, что диктор, изБерлина, сообщает окапитуляции Франции. Договор оразоружении страны подписывали вКомпьене, втомже вагоне, где, вконце прошлой войны, Германия признала свое поражение. Вагон, потребованию фюрера немецкой нации, Адольфа Гитлера, пригнали измузея. Сам Гитлер, сейчас, был вПариже. Йошикуни непонимал английского языка. Он незнал, что лондонские радиостанции передают новости обаннексии балтийских стран Советским Союзом. Наримуне попросил Регину неходить вгород. Сее латвийским паспортом это могло быть опасно. НКВД начало проверять документы улюдей наулицах.
        Йошикуни невидел истребителей, круживших над Каунасом, красных флагов, ирасклеенных постенам плакатов, спортретами Сталина. Он инезнал имен Сталина иГитлера. Мальчик невидел кавалерийских разъездов, черных эмок савтоматчиками, закрытых грузовиков, идущих пошоссе наокраину, втюрьму Девятого Форта. Он спал, видя восне ежика, всаду, он качался накачелях, ислышал смех мамы. Йошикуни прижимался щекой кее теплым коленям, думая омолоке ипеченье, назавтрак.
        Он незнал, что рав Горовиц иего отец успели проводить наюг первый поезд сбеженцами. Ввагоны набилось пять сотен человек, плакали дети, свистел гудок локомотива. Наримуне, сначала, нехотел, чтобы Аарон появлялся навокзале:
        -Малоли что, - хмуро сказал граф, - НКВД, наверняка, непреминет послать туда солдат. Они ивпоезд сопровождающих посадили… - консул СССР впока еще независимой Литве развел руками:
        -Господин Наримуне, это требование внутренней безопасности нашей страны. Литовская Республика согласилась принять военную помощь, разместить советские войска насвоей территории. Это акт доброй воли, состороны литовцев, - Наримуне, закинув ногу наногу, потягивал кофе:
        -Акт доброй воли, - повторил консул, - номы неможем быть уверенными, что натерритории Литвы нет, какбы это сказать, подозрительных элементов. Когда люди, свашими визами, окажутся заграницей СССР, вМаньчжоу-Го, - консул помолчал, - тогда вы примете насебя ответственность заих дальнейшие… - консул усмехнулся, - передвижения. Пока они находятся напространстве СССР, - заключил русский, - мы неимеем права рисковать.
        Наримуне нестал спорить.
        Каждый поезд сопровождали наряды бойцов НКВД, совчарками. Люди нуждались вденьгах ипровизии. Впереди уних было две недели дороги поТранссибирской магистрали, без права покидать вагоны, даже настоянках.
        Советские рубли, много, принес Волк. Он забрал уАарона американские доллары. Рав Горовиц успел получить переводы от«Джойнта», впоследние дни перед аннексией.
        Максим отмахнулся:
        -Ничего неможет быть проще. Невздумайте сами торговать золотом ивалютой… - Волк помрачнел, - вуголовном кодексе моего родного государства, есть статьи заспекуляцию. Литва только набумаге независима, здесь распоряжается НКВД, - рав Горовиц собирал убеженцев вещи, напродажу ипередавал Максиму. Волк унего неночевал. Он широко улыбнулся:
        -Во-первых, я люблю ветчину, мой дорогой кузен, во-вторых, тебе, как раввину, будет неудобно, если я приведу компанию, - он подмигнул раву Горовицу, - ав-третьих, нестоит сейчас привлекать внимание. Ни мне, ни тебе. Уменя есть надежные адреса… - Максим обещал покинуть Литву, только удостоверившись втом, что родственники вбезопасности:
        -Перейду границу темже путем, каким здесь появился… - он попивал кофе скардамоном, устроившись наподоконнике квартиры рава Горовица, - ничего сложногонет…
        Сначалом аннексии Сугихара-сан иНаримуне работали почти целые сутки, засыпая надиванах вконсульстве. Необходимо было спасти людей отареста. Среди беженцев изПольши, иместных евреев, было много, впрошлом, обеспеченных людей, активистов сионистских партий, бывших офицеров, инынешних раввинов. Все эти люди сейчас находились вопасности.
        -Влюбом случае, - почти весело заметил Наримуне Регине, - это мой последний месяц напосту дипломата, любовь моя. Сотней виз больше, сотней виз меньше, ничего неизменит. Налей мне еще, пожалуйста… - тарелка из-под супа была пуста:
        -Когда мы приедем домой, - Наримуне саппетитом ел, повесив пиджак наспинку стула, - я тебя свожу водно местечко, вТокио. Там тоже подают куриный суп, слапшой. Нолучше твоего, все равно, ничего нет… - он держал Регину заруку. Наримуне вспомнил, как он звонил Лауре, изтой забегаловки:
        -Потом, - сказал себе граф, - когда все уляжется, когда закончится скандал. Впрочем, никакого скандала неслучится, опомолвке официально необъявляли. Подам вотставку, уедем вСендай, растить детей… - он понял, что улыбается: «Я все расскажу Регине, - решил граф, - оЛауре, оЗорге. Просто несейчас».
        Он дал прочитать Регине прошение оботставке. Девушка подняла серо-голубые глаза:
        -Это потому, что я изЕвропы… - они сидели надиване, обнявшись, Йошикуне спал вдетской. Граф покачал головой:
        -Вовсе нет, любовь моя. Ты послушай меня, пожалуйста… - он говорил, целуя маленькую, крепкую руку, сжесткими кончиками пальцев: «Ты могбы стать принцем… - девушка отстранилась, - могбы жить водворце…»
        -Я живу взамке, - сварливо ответил Наримуне, - моим предкам хватало, имне хватит. Ия нехочу становиться принцем, я хочу быть твоим мужем… - он целовал смуглую шею, кудрявый затылок, она была рядом, она легко, взволнованно дышала. Наримуне шепнул:
        -Уйдет первый состав сбеженцами, Сугихара-сан илатвийский консул нас поженят, имы улетим вСтокгольм. Скандинавские авиалинии пока неотменили рейсы. Даже вВильнюс необязательно ехать, можно издесь сесть насамолет… - Регина слушала дыхание мальчика. Все было готово. Наримуне, вечером, заобедом, пообещал:
        -Завтра я приведу Аарона, он станет свидетелем, нацеремонии. Слатвийским консулом я договорился, исгосподином Сугихарой тоже. Максим остается здесь, он присмотрит затвоим кузеном… - Регина боялась, что Аарон, узнав обудущем браке, начнет выговаривать ей. Девушка выходила замуж, незаеврея.
        Рав Горовиц вздохнул:
        -Ваши дети, все равно, будут евреями. Ты окажешься вбезопасности. Я уверен, твои родители обрадовалисьбы, узнав, что ты выходишь замуж полюбви. Небеспокойся, затвоей сестрой кто-нибудь съездит, изаЭстер тоже… - Меир находился напути вЕвропу. Аарон получил короткую телеграмму отбрата, изкоторой следовало, что Меир пересекает Атлантику, направляясь вДублин. Аарон нестал интересоваться, почему брат выбрал ехать вАмстердам через Ирландию. Он подозревал, что путь связан сработой Меира.
        Будущий муж кузины, вразговоре сАароном, коротко заметил:
        -Регина ималыш останутся вСтокольме, ая поеду вПариж. Вывезу мадемуазель Аржан, итетю Жанну… - Аарон, было, хотел что-то сказать. Кузен поднял изящную, смуглую ладонь:
        -Это сестра моей жены, я связан родственными обязательствами. Иее почти свекровь, тоже моя родня. Я решил, итак оно ибудет, - темные глаза упрямо взглянули наАарона: «Немцы меня нетронут. Уменя пока дипломатический иммунитет, мы союзники».
        Регина, приподнявшись, посмотрела начасы, накамине светлого мрамора:
        -Почти восемь. Надо одеваться, кофе варить. Надо их накормить, перед церемонией. Сегодня все случится… - Регина небоялась. Вшколе преподавали биологию, кдевочкам приходила женщина, врач, наотдельные занятия. Унее, все равно, немного стучало сердце:
        -Все будет хорошо, мы любим, друг друга… - накрыв малыша одеялом, она потянулась захалатом.
        Задверью раздался какой-то шорох, бронзовая ручка повернулась. Регина провела ладонью порастрепанным кудрям. Дверь скрипнула, девушка успела подумать:
        -Как это уНаримуне получается? Он спит надиване, два часа всутки, ивсе равно, хоть сейчас, наприем вкоролевский дворец… - Наримуне обещал Регине приемы. Граф усмехнулся:
        -Пока мое прошение оботставке дойдет доТокио, пока его рассмотрит министр, его величество… Вобщем, - он поцеловал темно-красные губы, - будем шить тебе вечерние платья ипокупать ожерелья. Раньше зимы все равно, мы домой непоедем.
        -Домой, - Регина стояла, глядя вего темные глаза, - теперь это мой дом. Я выучу язык, быстро. Унас родятся дети, мы останемся насевере, взамке. Будем спокойно жить… - Наримуне поправил ровно лежащий, шелковый галстук.
        -Ты только неволнуйся, - тихо сказал граф, - Аарона арестовали, вчера вечером. НКВД, судя повсему.
        Когда Аарона арестовывали вБерлине, вовремя еврейских погромов, два года назад, его непривозили втюрьму. Он провел ночь вкамере предварительного заключения, вполицейском участке Митте, наАлександерплац. Утром приехал американский консул, раву Горовицу отдали паспорт, соштампом, аннулирующим визу. Втой камере были деревянные нары, матрац, шерстяное одеяло иподушка. Аарон неложился спать, слушая рев моторов грузовиков, топот сапог покоридору, жалобные голоса людей. Камера была увешана нацистскими плакатами, Аарон старался наних несмотреть.
        Здесь, вДевятом Форте, его привели невкамеру, апросто вкомнату, похожую накабинет мелкого чиновника. Стены обклеили дешевыми, бумажными обоями. Вбеленом потолке горела лампочка, половицы скрипели под ногами. Кроме деревянного, рассохшегося стола, идвух венских стульев, вокруг больше ничего небыло.
        Аарон знал, что его привезли вДевятый Форт. Советская армия несколько дней, как зашла вгород, аресты начались почти сразу, атюрьма вгороде была только одна. Тем более, раву Горовицу никто инезавязывал глаз. Сним вообще обходились очень вежливо.
        Наквартиру приехал высокий, красивый военный, офицер, судя попетлицам, всопровождении трех солдат. Он носил мундир изотличной шерсти, иблестящие сапоги. Отнего пахло сандалом, говорил он набезукоризненном английском языке. Офицер напоминал мистера Кроу, только был выше, вровень раву Горовицу. Каштановые, отлично постриженные волосы, он непокрывал. Фуражку Аарон, потом, увидел насиденье машины.
        Лазоревые глаза искренне посмотрели наАарона. Визитер попросил называть его господином майором. Он извинился занеожиданное вторжение. Комендатура советских войск, заботясь обиностранцах, находившихся вЛитве, проверяла их место пребывания.
        -Время такое, мистер Горовиц, - майор блеснул белыми зубами, - Литва мирно, пособственному волеизъявлению, пригласила насвою территорию армию СССР. Тем неменее, мы должны побеспокоиться огражданах других государств. Здесь много иностранных шпионов, они ловят рыбку вмутной воде. Turbato melius capiuntur flumine pisces, как сказал Овидий, - еслибы Аарон невидел пятиконечные звезды накрасных петлицах, онбы подумал, что перед ним стоит выпускник Кембриджа.
        Пролистав его паспорт, майор поинтересовался причинами, покоторым Аарону запретили въезд вГерманию. Рав Горовиц объяснил, что произошло это вовремя еврейских погромов. Гость, сочувственно, покивал, оглядывая скромные комнаты. Он осмотрел мезузу, надвери, потрогал медные, закапанные воском, подсвечники. Аарон, который год, зажигал свечи сам. Он стоял, скоробком спичек вруках, глядя натрепещущие огоньки. Рав Горовиц, вспоминая Габи, закрывал глаза:
        -Она зажигала свечи, всегда. Всегда… Мы только несколько месяцев были вместе… - когда он говорил благословение, он слышал несвой голос, адругой, незнакомый, девичий, нежный. Аарону казалось, что рука неизвестной девушки, берет его заладонь. Унее были длинные, теплые пальцы. Аарон, все время, думал, что сейчас увидит ее. Когда он поднимал веки, все оставалось по-прежнему. Он смотрел напламя свечей, напустую, неуютную гостиную, ишел одеваться. Пора было отправляться всинагогу, наслужбу.
        Аарон предложил майору кофе. Офицер повел холеной рукой:
        -Мистер Горовиц, мне неудобно вас обременять. Будьте моим гостем. Расскажете овашей работе, опутешествиях… - паспорт он Аарону неотдал, нопригласил его напереднее сиденье черной, советской машины. Майор сам устроился зарулем. Он кивнул насолдат, сзади:
        -Ксожалению, пока приходится принимать меры предосторожности, мистер Горовиц. Литва добровольно выбрала советский строй жизни, ноесть элементы… - он предложил Аарону русские папиросы, взолотом портсигаре, - противящиеся, нашему движению вперед, подороге коммунизма… - умайора был низкий, красивый голос.
        Аарон успокаивал себя тем, что соседи, водворе, видели эмку савтоматчиками. Максим собирался прийти ближе кполуночи, сденьгами, вырученными зазолото беженцев. Незастав рава Горовица дома, Волкбы, непременно, забеспокоился:
        -Наримуне должен утром появиться… - вкомнате, небыло окна, - они сРегиной завтра женятся, я свидетель… - майор напоил его отличным кофе, расспрашивая оработе «Джойнта» вПольше иЛитве. Офицер поднялся:
        -Я выпишу свидетельство орегистрации, ипринесу паспорт, мистер Горовиц… - Аарон едва успел открыть рот, дверь захлопнулась. Ключ повернули взамке, все стихло.
        Запоследние три часа Аарон успел посидеть наобоих стульях, понескольку раз, посидеть накраю стола, иосвежить впамяти страницу Талмуда, которую он сейчас учил. Раскрытый том остался вего кабинете, всинагоге. Аарон подозревал, что нескоро увидит черный, причудливый шрифт.
        -Полная ерунда, - сердито сказал себе рав Горовиц, - малоли какие дела умайора. Он занятый человек. Сейчас он придет, извинится… - Аарон, несколько раз, стучал вдверь, ноответа недождался. Он обрадовался, что уезжая издома, положил вкарман пиджака пачку папирос испички:
        -Хорошо, что гости после вечерней молитвы появились… - Аарон расхаживал покомнате, меряя ее шагами, - я успел всинагогу сходить. Аутренняя молитва? - он остановился:
        -Завтра четверг, чтение Торы. Я ичитаю. Впрочем, найдется, кому почитать, раввинов вКаунасе много. Невсех арестовали, - криво улыбнулся Аарон, - я пока первый. Это неарест, - твердо сказал он себе, - просто недоразумение. Все разъяснится.
        Унего небыло при себе молитвенника. Кофе смайором он выпил, Аарон разрешал себе такое, ноесть вДевятом Форте, ему было нельзя. Судя повсему, его никто кормить инесобирался. Аарон сидел верхом настуле, дымя папиросой. ВКаунасе он познакомился состариками, навосьмом десятке, помнившими польское восстание, прошлого века. Аарон услышал ознаменитом Волке. Максим рассказал, что был наместе, где, когда-то, располагался лагерь отряда его деда.
        Волк стоял над плитой, следя закофе. Он обернулся:
        -Дедушка унас, вСССР, считается знаменитым революционером. Вучебниках истории его портреты печатают… - Волк усмехнулся, - я нанего похож, судя повсему… - Максим вспомнил читинскую парашютистку, Лизу Князеву. Он понял, что девушка напоминала Горского икрасивую, черноволосую женщину, скоторой танцевал Волк, вгостинице «Москва».
        -Я даже незнаю, как ее зовут, - понял Максим, - я их больше неувижу. Неувижу девочку… - ему, иногда, снился поток мягких, бронзовых, пахнущих жасмином волос. Он просыпался, вспоминая большие, зеленые, прозрачные глаза:
        -Малоли кто, накого похож… - сердито оборвал себя Волк, - это как смаленьким Володей. Тебе просто чудятся такие вещи. Надо вцерковь сходить… - старообрядческого храма здесь небыло. Волк отстоял заутреню вмаленькой, кладбищенской, Воскресенской церкви, среди старух истариков. Врядли здесь мог обретаться агент НКВД.
        Старики рассказали Аарону, что дореволюции, вЛукишской тюрьме, вВильнюсе, была синагога, заключенных обеспечивали кошерной едой, аумерших погребали поеврейскому обряду. Аарон давно, сБерлина, носил впортмоне маленький, холщовый мешочек сземлей Израиля. Он предполагал, что может случиться всякое. Врядли кто-то позаботилсябы отом, чтобы его тело передали еврейской общине.
        Аарон потушил окурок, огладив темную бороду:
        -Хватит думать отаких вещах, мой дорогой раввин Горовиц. Бюрократическая процедура, тебя регистрируют. Ничего страшного. ВБерлине ты тоже это делал. Проводишь Регину иНаримуне, иотправишься вМаньчжурию. ОтКитая рукой подать доАмерики, - Аарон понял, что совершит кругосветное путешествие. Засестру имадемуазель Аржан он небеспокоился. Меиру иНаримуне можно было доверять, онибы доставили женщин вбезопасное место.
        -Регина сестру встретит… - соскочив состола, он опять промерил комнату. Вдлину получилось шесть шагов, вширину, четыре. Аарон обругал себя зато, что несобрался послать телеграмму отцу, сообщая оРегине имадемуазель Аржан:
        -Сразу две племянницы, аодна еще изамуж выходит… - рав Горовиц вздохнул:
        -Неужели Теодор погиб? Ичто сМишелем? Он мертв, наверняка. Почти год прошел. Еслибы он был вплену, онбы дал осебе знать. Германия подписывала Женевскую конвенцию… - пленные имели право напереписку сродными, напосылки, оних заботился Красный Крест. Аарон подумал, что вДахау никто непускал Красный Крест.
        -Лагеря, которые, послухам, вПольше начали строить. Для кого они? Хорошо, что Авраам уехал… - рав Горовиц понимал, что кузен, все равно, вернется вЕвропу, носейчас доктору Судакову безопасней было отправиться вПалестину. Местных сионистов начали арестовывать.
        -Может быть, они здесь, вДевятом Форте. Авраам знает Бегина, радикала, ученика Жаботинского, - рав Горовиц понимал, что сам он долго вАмерике непробудет:
        -Нельзя сидеть, сложа руки, исмотреть, как Гитлер уничтожает евреев. Уничтожает… - Аарон понял, что впервые произнес это слово. Дверь открылась. Майор, стоя напороге, широко улыбался:
        -Мистер Горовиц, простите. Неотложные дела… - водной руке он держал настольную лампу, вдругой, чашку скофе, под мышкой зажимал какую-то папку. Прошагав кстолу, он включил свет. Аарон поморщился, лампочка оказалась сильной. Комнату залило белое сияние. Дверь захлопнулась. Майор, довольно радушно, попросил:
        -Садитесь, мистер Горовиц. Свашим паспортом все впорядке, сейчас вы его получите, наруки. Несколько формальных вопросов… - раскрыв папку, он достал изнагрудного кармана кителя ручку. Аарон заметил золотое перо паркера. Выложив настол папиросы, майор закурил.
        -Садитесь, - повторил он, - я вас надолго незадержу. Вас доставят домой, намашине… - Аарон вдохнул запах сандала ихорошего табака. Он присел накрай стула: «Где здесь умывальная? Ябы хотел…»
        -Потом, мистер Горовиц, - лазоревые глаза блеснули льдом, - потерпите, ничего страшного… - написав сверху листа: «20июня 1940года», он выдохнул дым прямо влицо Аарону.
        -Начнем, - сказал Петр Воронов, повернув лампу, так, чтобы свет бил вглаза арестованного.
        Максим принес две кружки стемным пивом итарелку, спосоленными сухариками, крепкими огурцами, икопченым сыром.
        -Увас такого нет, - сообщил он, присаживаясь, кивая напиво.
        -Отчего нет, - обиженно сказал граф, отхлебнув, - унас пиво варят триста лет. Голландцы нас научили, когда Япония еще небыла закрытой страной. Кирин, Асахи… - он загибал смуглые пальцы, - даже изсои пиво делают…
        Волк поперхнулся:
        -Представляю себе, что загадость… - впивной было немноголюдно. Рынок бойко торговал, вдоль возов совощами, птицей, прилавков сколбасами исыром, бродили покупатели. Волк заметил несколько офицеров, вформе Красной Армии:
        -Солдат они сюда непускают, - зло подумал Максим, - нехотят, чтобы люди видели, как живут заграницей. Политруки им вдалбливают вголову, что здесь все бедняки, просят милостыню, исуществуют наодном хлебе иводе… - Волк покупал провизию вЕлисеевском гастрономе, наТверской, однако он прекрасно знал, какие очереди стоят вмагазинах, наокраинах, икак живут люди впровинции. Он помнил, еще подростком, десять лет назад, рассказы оголоде наУкраине, вовремя коллективизации:
        -Мальчишки мясо впервый раз увидели, когда их вармию забрали. Здесь рынок, ачто говорить обуниверсальных магазинах, где сих пор американские товары продают… - магазины нааллее Свободы, один задругим, закрывались. Волк предполагал, что откроются они под вывесками Каунасского торга. Максим ночевал внеприметном, особнячке, наокраине города. Спомощью пана Юозаса он сбывал доллары изолото, принося Аарону вырученные деньги, для беженцев.
        -Приносил, - мрачно поправил себя Максим. Вчера, незастав рава Горовица дома, он, было, подумал, что кузен навокзале. Однако очередной поезд вМоскву отправляли только через два дня. Максим внимательно осмотрел дверь квартиры, при свете тусклой, лестничной лампочки. Никаких следов взлома он незаметил, печати тоже нестояло. Конечно, НКВД могло инеозабочиваться печатями.
        Максим подождал дополуночи, сидя наподоконнике, покуривая папироску, думая облондиночке изкафе «Ягайло». Ее звали пани Альдона, она работала продавщицей водном изуниверсальных магазинов. Девушка жила одна. Максим вспоминал мягкую постель, вее комнатке, вдешевом пансионе, изапах кофе поутрам. Он приходил кпани Альдоне несколько раз внеделю. Когда над крышами Старого Города поднялась бледная, ущербная луна, Волк, соскочив сподоконника, отправился вниз, ксоседям.
        Все выяснилось быстро. Ему даже описали советского офицера, который, насвоей эмке, увез рава Горовица. Волк едва ни выругался вслух:
        -Я знал, что без Петра Семеновича здесь необойдется. Ибрат его вЛитве… - окомбриге Воронове написали вспешно изданном русскоязычном листке, под названием «Труженик», органе, как написали вшапке газеты, коммунистической партии Литвы. Волк приобрел листок вкиоске нааллее Свободы. Вгазете говорилось оскорых выборах всейм, онационализации земли икрупных предприятий, отом, как советские войска мирно вошли вЛитву, помогая рабочим, икрестьянам, обрести свободу. Комбриг Воронов, судя постатье, собирался руководить здешней военной авиацией. Волк купил уторговки семечек. Сделав из«Труженика» фунтик, он, судовольствием, заплевал шелухой портрет товарища Сталина. ВМоскве заподобное можно было получить пять лет лагерей общего режима, авЛитве наэто, пока что, внимания необращали.
        -Ноэто пока, - они сграфом, вполном молчании, пили пиво. Волк бросил взгляд надеревянные стены забегаловки:
        -Скоро здесь развесят правила обслуживания трудящихся… - он схрустом разгрыз огурец:
        -Заквартирой я слежу, новней второй день никто непоявлялся. Если несчитать обыска, конечно… - он утащил укузена шведскую сигарету.
        Волк подпирал стену, напротив дома рава Горовица, закрывшись газетой налитовском языке. Собыском приехал Петр Семенович. Волк небеспокоился, вквартире урава Горовица ничего подозрительного неимелось. Доллары они продали, азолото Аарон сразу передавал Волку. Петр Семенович спустился вниз, всопровождении солдат, несущих какой-то ящик.
        -Радиоприемник, наверное, забрали, - пробормотал себе под нос Волк, - они изАарона будут делать агента британской разведки. Он вПольше жил, довойны. Беженцев арестовывают… - он так исказал Наримуне. Кузен вздохнул:
        -Я встречался сатташе американского посольства. Больше никого здесь неосталось. Все дипломаты, натой неделе вСтокгольм улетели… - атташе обещал сходить всоветскую администрацию Каунаса. Наримуне отправился туда вместе сним. Граф ждал веще незакрытом кафе, напротив. Американец, после визита, развел руками:
        -Они утверждают, что ничего омистере Горовице неслышали… - заказав кофе, он добавил:
        -Хорошо, что я, немного, знаю русский язык. Иначе ябы непредставлял себе, как сними разговаривать… - сцепив длинные пальцы, Волк покачал ими, туда-сюда:
        -Конечно, онибы ничего другого инесказали, Наримуне. НКВД несобирается делиться никакими сведениями… - он почесал белокурую голову:
        -Надо что-то придумать. Помоим сведениям охрану Девятого Форта сменили. Внем теперь только войска НКВД. Их неподкупить, вотличие отлитовцев… - бросив пиджак надеревянную лавку, он засучил рукава рубашки.
        Наримуне смотрел насиние рисунки, насильных, загорелых руках. Граф, внезапно, поинтересовался:
        -Девушки, когда ты им французом представляешься, неспрашивают, откуда уфранцуза такое… - он указал нататуировки: «Ониже утебя нетолько наруках».
        -Нетолько, - весело согласился Волк:
        -Девушки, мой дорогой, уменя счетырнадцати лет спрашивают, только ободном. Обо всем остальном они просто забывают, стоит мне рядом оказаться… - подняв бровь, он щелкнул пальцами: «Kitas alus, prasom!». Им принесли еще две кружки. Волк добавил: «Я здесь успел кое-каких слов нахвататься. Вбудущем пригодится».
        -Унас тоже такие люди есть, как ты, - граф, невольно, улыбнулся: «Называются „якудза“. Очень древнее занятие. Они вэпоху Эдо появились, вначале семнадцатого века.»
        -Моя семья старше, - довольно отозвался Волк:
        -Я читал оЯпонии, - закинув руки заголову, он потянулся, - «Фрегат «Паллада», Гончарова. Очень интересно. Ты, наверное, отаком писателе инеслышал. Наш, русский, прошлого века… - темные глаза кузена взглянули наВолка:
        -Унас его переводил Хасэгава Тацуноскэ. Я читал «Обломова», «Обрыв»… - Максим помолчал:
        -Хорошо, что мы стобой образованные люди, но, образование непоможет пробраться вДевятый Форт… - насмуглом пальце кузена блестело золотое, обручальное кольцо.
        -Я вам даже подарка непринес, - заметил Волк.
        Церемония прошла быстро. Всвидетели они взяли консульского шофера, японца. Наруках уРегины оказалась справка обраке, подписанная Сугихарой-сан илатвийским консулом. Наримуне отправил радиограмму вСтокгольм. Граф получил ответ, изкоторого следовало, что супруга посла поособым поручениям обладает дипломатическим иммунитетом. Регина, конечно, наотрез отказалась покидать Каунас. Она стукнула маленьким кулаком постолу:
        -Речи отаком быть неможет. Меня никто нетронет. Я нужна тебе, я нужна нашему… - покраснев, она поправила себя, - то есть Йошикуни, Аарон втюрьме. Я никуда неуеду… - Наримуне курил уокна, выходящего натеррасу. Малыш играл сгрузовиком. Граф, отчего-то, подумал:
        -Унего нет ни танков, ни ружей, ни военных самолетов. Он даже необращает наних внимания, вмагазинах игрушек, мимо проходит. Господи, настанетли время, когда мы прекратим воевать… - он мягко сказал:
        -Нашему сыну, Регина. Он итвой сын тоже. Я прошу тебя, - Наримуне взял ее заруку, - ненадо рисковать. Я останусь здесь, авы…
        -Мы тоже останемся, - серо-голубые, большие глаза, блестели:
        -Я дальше лавки науглу все равно нехожу. Никакой опасности нет… - отнее пахло куриным супом ипряностями, унее было мягкое, нежное плечо, под простой, хлопковой блузой. Она обняла Наримуне:
        -Иначе, зачем жениться? Я тебя неброшу, никогда. Рут говорит Наоми: «Куда ты пойдешь, туда ия пойду, где ты переночуешь, там ия останусь…»
        -Твой народ будет моим народом… - смешливо продолжил Наримуне. Жена вздернуланос:
        -Втом смысле, что я выучу японский язык, ибуду носить кимоно, когда понадобится… - представив ее вбелом, шелковом, ночном кимоно, Наримуне сжал зубы:
        -Ей недоэтого сейчас. Надо потерпеть. Она неотаком думает, аосвоем кузене… - он смотрел поверх головы Волка вокно пивной. Граф замер, увидев летчика, сХалхин-Гола. Майор Воронов носил авиационную, темно-синюю форму, сголубыми петлицами. Его сопровождал, судя повсему, ординарец, сплетеной корзинкой.
        Совершенно невозможно было, решил Наримуне, рассказать Максиму, будь он хоть трижды кузеном, всю историю их знакомства смайором Вороновым. Граф нехотел, чтобы оподобном знал еще кто-то, даже его собственная жена. Он собирался признаться Регине, что помогает СССР, но, как говорил себе Наримуне, несейчас.
        -Когда мы доберемся доЯпонии, когда все успокоится. Может быть, Лаура замуж выйдет. Или неговорить ей оЛауре… - Наримуне немог лгать, притворяясь, что Лаура сама оставила ребенка:
        -Регина никогда вжизни такому неповерит, - думал он, - ибудет права. Бесчестно чернить имя Лауры… - граф успел понять, что захарактер уего жены. Он боялся, что Регина настоит навстречах Йошикуни сматерью.
        -Непотому, что она малыша несчитает сыном… - он курил, глядя накаштановую голову вфуражке, - апотому, что она справедливый человек, честный. Как сказано вБиблии: «Правды, правды ищи… - Наримуне тяжело вздохнул. Майор Воронов рассчитывался запровизию. Волк, незаметно, скосил глаза вокно:
        -Интересно. Кузен его знает, поглазам видно. Они, наверное, вМонголии сталкивались. Наримуне ничего мне нескажет. Он скрытный, как все японцы. Ноиненадо. Очень хорошо, что товарищ майор здесь… - кузен откашлялся:
        -Ты сможешь проследить заэтим человеком? - он кивнул насиний китель.
        Одним глотком допив пиво, бросив деньги настол, Волк натянул кепку. Максим небоялся, что товарищ майор его вспомнит. Впоследний раз, когда они виделись, Степан Семенович едва держался наногах:
        -Ничего неможет быть проще… - Волк наклонился кНаримуне:
        -Завтра ты все узнаешь. Асегодня, как учит нас Библия, иди, ипорадуй свою жену. Купи цветы, пару бутылок «Вдовы Клико», пока большевики еще незавезли сюда свое пойло. Отдохни, вобщем, - пожелал Волк. Выскользнув вдверь пивной, он исчез врыночной толкотне.
        Наримуне вспомнил лакированные коробочки бенто, свареным рисом, имаринованными овощами, вырезанными вформе листьев ицветов. Он услышал шум горного водопада, протянул руки когню камелька, вскромной комнате рекана, деревенской гостиницы. Регина была рядом. Она сидела, положив темноволосую голову ему наплечо, вбежевом, осеннем, кимоно, срисунками перелетных птиц. Наримуне быстро дожевал огурец. Прибавив кмонетам Волка свои деньги, граф посмотрел начасы. Он успевал вцветочный магазин. «Французские деликатесы», нааллее Свободы, торговали довоенными запасами, Наримуне видел влавке ихорошее шампанское, ибелое бордо. Он шел через рынок, щурясь отзаходящего солнца, понимая, что улыбается.
        Комбриг Воронов оказался нарынке потому, что хотел побаловать брата, перед отъездом вШауляй, домашней едой. Петр собирался присутствовать напервом, после долгих лет подполья, открытом съезде коммунистов Литвы:
        -Важно проследить, - брат заваривал кофе, - чтобы местная партия выдвинула навыборах всейм утвержденную нами программу, - майор Воронов пощелкал пальцами, - чтобы неслучилось никаких сюрпризов.
        Степан, осторожно, принял хрупкую чашку, тонкого фарфора. Встоловых нааэродромах разливали дымный чай, впогнутые оловянные кружки. Кофе втаких местах неводилось. Степан понял, что запоследние четыре года пил кофе, может быть, несколькораз:
        -В«Москве» я его заказать неуспел… - он хотел спросить убрата, где сейчас товарищ Горская, нооборвал себя:
        -Все равно, Петр тебе неответит. Служебное дело, государственная тайна… - вспомнив, что кофе надо было выпить вномере, Степан покраснел.
        ВЛитве, девушки одевались по-другому. Степан, вМинске, невидел летних платьев, облегающих фигуру, едва закрывающих колено. Он невстречал коротких жакетов, тонких ремешков, перетягивающих талию, изящных каблуков, широких, дамских брюк икокетливых, сдвинутых набровь шляпок. Жена брата, судя пофото, носила похожие наряды. Степан вздохнул:
        -Петя даже несказал, где они познакомились. Она тоже вНКВД работает… - он вспомнил, невестку, отправившись слетчиками напляж, вПаланге.
        Июнь выдался жарким, киоски бойко торговали лимонадом имороженым. Девушки носили купальники, такие, как уАнтонины Ивановны, нафото. Они цокали каблучками, придерживая широкополые, соломенные шляпки, играли вмяч, вмелкой, теплой воде. Светлые волосы развевались поветру. Они смеялись, искоса поглядывая налетчиков. Купаться, конечно, было нельзя, изнакомиться сдевушками, тоже. Политруки, назанятиях, говорили, что все балтийские страны наводнены шпионами капиталистических держав. Любая голубоглазая блондинка могла оказаться эмиссаром разведывательного центра, угрозой безопасности для социалистической родины.
        Вернувшись набазу бывших литовских ВВС, где ночевали летчики, Степан думал неодоставшихся РККА машинах, новых британских ифранцузских истребителях, аозагорелых, длинных ногах девушек, окупальниках, поднимавшихся нагруди. Он сердито сказал себе:
        -Надо жениться. Петр женился, итебе пора… - включив свет, закурив «Беломор», он достал изгимнастерки партийный билет. Младший воентехник улыбалась, стоя влетном комбинезоне. Фотография немного пожелтела. Перевернув снимок, Степан долго вглядывался вее почерк: «Степану Семеновичу Воронову, надобрую память, отЛизы Князевой».
        -Отпуск взять, - пробормотал Степан, - полететь вЧиту. Аесли она откажет? Я ее старше, ей всего восемнадцать. Откажет, иоткажет, - подытожил комбриг, - нопопробовать, все равно, надо. Может быть, письмо ей сначала написать… - отпуска, судя повсему, летом было недождаться. Работы предстояло много. Военная авиация бывшей Литвы присоединялась кЗападному округу. Требовалось инспектировать аэродромы, формировать новые соединения летчиков, обучать их обращаться сзападной техникой, иперегонять сюда советские истребители, бомбардировщики итранспортную авиацию. УСоветского Союза появился доступ какватории Балтики. Морская авиация больше небыла заперта вузком коридоре, уЛенинграда.
        Когда Степан служил насеверном Сахалине, он много летал над океаном. Ему нравилось одиночество вмашине. Он смотрел набесконечное пространство неба исерые, спокойные волны внизу, иотчего-то улыбался. Здесь непроводили партийных собраний иполитических занятий, непреподавали «Краткий курс», неискали шпионов. Моторы истребителя мерно гудели. Степан разгонял самолет допредельной скорости, уходя впетлю Нестерова, чувствуя, намгновение, легкость, втеле. Выравнивая самолет, он поднимал голову: «Когда-нибудь, мы пробьем барьер стратосферы, ирванемся вкосмос. Я вэто верю».
        Брат похудел, современи встречи, вБелоруссии.
        -Похудеешь здесь, Степа… - майор затянулся папиросой, - живу накофе, табаке ибутербродах. Я один, среди офицерского состава, языками владею. Намне все допросы иностранцев… - уПетра, вящике стола, лежали расстрельные списки. Поговорив сДеканозовым, он вычеркнул избумаг Бегина, заменив смертную казнь навосемь лет лагерей особого режима.
        Сионист мог понадобиться для поиска его единомышленников, вСССР. Подобные партии разгромили изапретили десять лет назад, ноПетр чувствовал, что сприсоединением новых территорий, евреи опять могут поднять голову:
        -Заними неуследишь, - сказал он Деканозову, - водной Литве газеты, школы, детские сады, молодежные клубы, политические партии. Бейтар, ивсе остальное. Все они заражены враждебным духом, - Петр подозревал, что некоторые местные активисты могут податься вкрупные города СССР, искать оставшихся, неарестованных сионистов. Вспомнив обисчезнувшем докторе Судакове, Петр сел запишущую машинку. Они сДеканозовым сочинили письмо Лаврентию Павловичу. Майор Воронов, перечитав ровные строки, остался доволен:
        Прекратить деятельность сионистских организаций, закрыть детские сады ишколы спреподаванием наиврите, печатные издания ибиблиотеки, где содержатся подобные книги. Любую деятельность, направленную наэмиграцию вПалестину, приравнять кконтрреволюционным активностям… - вместо Бегина Петр внес всписки раввина Горовица. Американец, упорно, молчал. Его паспорт лежал уПетра вящике рабочего стола. Когда арестованного, после допроса, спустили вниз, волоком, полестнице, Петр полистал документ. Воронов решил, что паспорт им пригодится. Горовицу исполнилось тридцать лет, Америка оставалась нейтральной страной. Документы раввина прекрасно подходили для поездок.
        -Кроме Германии, конечно, - хмыкнул майор Воронов, рассматривая аннулированную визу, - нотуда мы отправляемся без особых трудностей… - паспорт он спрятал, перед началом применения особых мер, как их называл Петр. Документ остался впрекрасном состоянии, без пятен крови. Майор Воронов, снеудовольствием, думал, что Степан может напроситься кнему вгости. Он нехотел пускать брата вквартиру, вДевятом Форте, изсоображений безопасности. Степан, конечно, несталбы трогать никаких документов, ноПетр, все равно, соблюдал осторожность. Кего облегчению, брат сказал, что остановился вспешно организованном общежитии для офицеров, при городской комендатуре.
        -Нобез обеда я тебя неотпущу, - пообещал Степан, - я вПаланге научился местный борщ готовить, уповара, наавиационной базе… - поваром был пожилой литовец, хорошо говоривший нарусском языке. Степан похвалил борщ, пан Антанас покраснел отудовольствия. Оказалось, что повар раньше работал влучшем отеле Паланги, куда приезжали министры буржуазной Литвы. Отель, сначалом аннексии, закрыли. Пан Антанас помогал сыну, встоловой аэродрома. Степан любил возиться накухне. Он внимательно записал все, что говорил литовец.
        Он заметил, что брат занес имя пана Анатанаса вблокнот. Степан успокоил себя:
        -Просто для порядка. База военная, понятно, что гражданских служащих проверяют… - нарынке, Степан купил гуся, ветчины, говядину икопченое сало, свеклу исухие грибы. Он сделал кборщу маленькие пельмени, колдуны, смясом игрибами, изаправил суп свекольным квасом. Он стоял над кухонным столом, вквартире коменданта, насвистывая, раскатывая тесто для пельменей. Сняв китель, он соорудил подобие фартука, изхолщовых полотенец. Степан хотел поставить настол водку, нобрат остановилего:
        -Здесь хорошие запасы вина, Степа, комендант отлично жил… - Петр поднял бровь:
        -Ябы натвоем месте неувлекался спиртным. ВЛитве осталось много буржуазных элементов. Они ждут, что советские офицеры потеряют бдительность, расслабятся. Подсовывают им женщин определенного толка… - вспомнив девушек вПаланге, Степан покраснел:
        -Что утрезвого науме, то упьяного наязыке, Степа, - твердо заключил брат. Петр посмотрел нашвейцарский хронометр: «Накрывай настол, я сейчас».
        Степан проводил его глазами:
        -Он мне досмерти будет отом случае напоминать. Однако он прав. Кто оступился один раз, тот может опять пойти поскользкой дорожке. Партия мне поверила, товарищ Сталин меня простил. Нельзя их подводить… - издуховки распространялся упоительный запах жареного скапустой гуся. Хлеб принесли изтюремной пекарни, свежий, ржаной, стмином.
        Степан смотрел наухоженный двор Девятого Форта, начерные эмки, грузовики, насолдат вформе НКВД, идущих встоловую:
        -Скоро здесь все станет советским, - сулыбкой подумал он, - мы принесли свободу Литве, идругим странам… - настоле сверкали хрусталь исеребро коменданта. Успокаивающе говорил что-то приглушенный, знакомый голос московского диктора, израдиоприемника.
        Внизу, вкамере, тоже лежал хлеб, валюминиевой, погнутой миске, прикрывая вчерашнюю баланду, слипшуюся вотвратительный, сырой комок. Прижав кносу надушенный английским одеколоном платок, майор наклонился карестованному. Он пошевелил носком сапога окровавленные, темные волосы. Подбитые глаза даже неоткрылись. Врач сказал, что надо подождать пару дней, прежде чем продолжать допросы. Он определил легкое сотрясение мозга, итри сломанных ребра. Осломанных пальцах налевой руке арестованного, Петр знал исам. Приковав арестованного наручниками кножке стола, он направил наобожженное лицо свет лампы:
        -Кто изваших коллег, раввинов, работает наиностранную разведку? Мы знаем овашем осином гнезде, вКейданах. Притворяетесь, якобы изучаете религиозную литературу. Мы намереваемся побывать вешиве, иочень скоро… - мистер Горовиц молчал. Петр сломал ему три пальца налевой руке. Вдыхая запах крови инечистот, Воронов наступил подошвой сапога наизуродованную кисть. Заключенный непошевелился:
        -Черт сним, - вздохнул Петр, - вернусь, ипусть его увозят влес, состальными… - всписке неуказали гражданство приговоренного красстрелу, законтрреволюционную деятельность, гражданина Аарона Горовица. Выходя изкамеры, Воронов пнул миску, хлеб полетел куда-то вугол. Петру показалось, что заключенный задвигался. Под потолком горела тусклая лампочка, было сыро. Шнурки отботинок ибрючный ремень уарестованного забрали. Он лежал накаменном полу, прикрытый рваным, окровавленным пиджаком. Отряхнув руки, Петр велел надзирателю запереть камеру.
        Встоловой вкусно пахло хлебом иборщом. Брат разливал хорошее, французское вино. Петр, пройдя вванную, внимательно осмотрел себя взеркало. Вымыв руки миндальным мылом, он вернулся застол.
        -Твое здоровье, Степа, - майор Воронов улыбнулся, берясь засеребряную ложку. Борщ был отменным, Петр никогда подобного непробовал. Он напомнил себе, что надо позвонить коллегам вПалангу, насчет литовского повара. Брат, озабоченно, сказал:
        -Может быть, пряностей нехватает. Здесь невсе есть, накухне…
        -Все вполном порядке, - уверил его Петр, вытирая губы шелковой салфеткой, наливая себе еще тарелку.
        Регина встречала похожие наряды только ввитринах дорогих магазинов, вСтаром Городе, вРиге. Ее приемные родители жили небогато. Веврейской гимназии девочка носила форму, авуниверситет, инауроки надевала юбки сблузками исуконные жакеты. Летом, влагерях Бейтара, Регина ходила вкоричневых брюках или шортах, впростой, холщовой рубашке.
        -Аннет носит такую одежду. То есть Хана… - Регина немогла привыкнуть ктому, что мадемуазель Аржан оказалась ее сестрой. Она видела фотографии дивы, наяхте, враздельном купальнике, ибольшой шляпе, натеннисном корте, вшелковой, завязанной под грудью блузке. Длинные, безупречные ноги сверкали загаром, волосы прикрывал платок отHermes. Девушка улыбалась, держа ракетку. Регина вспомнила довоенные фото всветской хронике.
        Мадемуазель Аржан приехала напремьеру «Человека-зверя», где она снималась сЖаном Габеном иСимоной Симон. Сестра надела роскошное, вечернее платье, собнаженными плечами. Надлинной шее переливались бриллианты. Она выходила изчерного лимузина, всопровождении высокого, мощного мужчины, вотлично сшитом смокинге. Он, по-хозяйски, держал сестру под руку. Сним Аннет фотографировали вКаннах, натеррасе дорогого отеля, ивказино, вМонте-Карло, набалконе, выходящем кморю. Всвете полной луны большие глаза сестры блестели. Волосы она стянула тяжелым узлом, назатылке. Она стояла впрофиль кфотографам. Шелк низко вырезанного платья, светлого платья обнажал узкую спину. Декольте сзади доходило почти допоясницы. Настройных плечах светились бретели, расшитые жемчугом. Регина увидела подпись под фото: «Мадемуазель Аржан имесье Корнель, баловни модного Парижа, готовятся ксвадьбе».
        Наримуне рассказал Регине опарижских родственниках. Ее тетя, знаменитая голливудская актриса, Роксанна Горр, погибла вавиакатастрофе, вОстенде, три года назад. Регина слышала онесчастье, ивидела фильмы мадам Горр. Она тихо сказала мужу:
        -Аннет… то есть Хана, действительно, очень нанее похожа. Неужели месье Корнель, то есть кузен, Теодор, убит? - сестру много снимали для журналов, вапартаментах, которые она делила сженихом, вСен-Жермен-де-Пре. Регина помнила паркет черного дерева, подиум сроялем, картины Пикассо иМодильяни, скульптуры Родена иБранкузи.
        Наримуне покачал головой:
        -Никто незнает, милая. Ноты неволнуйся… - он прижал Регину ближе, - когда мы отправим Аарона вМаньчжурию, я устрою вас вСтокгольме, исразу поеду вПариж. Уменя иммунитет, меня нетронут… - Регина вздохнула:
        -УАарона гражданство США, ноэто непомешало НКВД его арестовать… - услышав план Волка, Регина кивнула: «Я сделаю все, что понадобится». Она заметила недовольный огонек вглазах мужа. Наримуне помолчал:
        -Я могбы сам кнему подойти, вкафе. Для чего нужна Регина? Малоли, вдруг он начнет… - Наримуне несказал ни Волку, ни жене, что знаком скомбригом Вороновым. Граф надеялся, что летчик вспомнит его. СХалхин-Гола прошло нетак много времени. Волк, пыхнув сигаретой, внимательно посмотрел накузена:
        -Он высокопоставленный офицер. Наверняка, имеет доступ вДевятый Форт. Небеспокойся оРегине, она нужна, чтобы, - Волк едва несказал «товарищ майор», нововремя спохватился, - комбриг расслабился. Он потанцует, пофлиртует. Регина исчезнет, появишься ты… - Максим, задва дня хорошо изучил товарища майора. Он понял, что кузену Наримуне беспокоиться неочем. Он вспомнил, как Степан Семенович вел себя вгостинице «Москва», четыре года назад. Волк, невольно, усмехнулся:
        -Мне тогда двадцать один исполнилось, ая себя сдамой уверенней его чувствовал. Видно было, что товарищ майор всего боится. Он таким иостался… - Волк довел комбрига доофицерского общежития. Воронов ездил наэмке инавещал Девятый Форт. Волк нестал ничего рассказывать кузену, оПетре Семеновиче, нестал спрашивать, накаком языке, граф, собственно, собирается говорить слетчиком. Понятно было, что они где-то сталкивались.
        Одежду принес Волк, заранее поинтересовавшись размерами Регины. Он вынул изкармана пиджака бархатный футляр сжемчужным ожерельем, извещей беженцев. Девушка, собираясь уезжать вПалестину, оставила всинагоге почти все наряды. Приняв отВолка пакет, Регина усмехнулась:
        -Ты тоже вдругом костюме… - Максим сбил невидимую пылинку срукава пиджака, английского твида:
        -Я немогу сопровождать красивую женщину всапогах иотрепьях… - он подмигнул кузине.
        Регина изменилась.
        Серо-голубые глаза томно смотрели из-под густых ресниц, насмуглых щеках играл румянец, она покачивала узкими бедрами. Волк заметил, что Наримуне немог отвести глаз отжены. Граф, все время, держал ее заруку, даже, неожиданно для японца, налюдях. Смальчиком обещал побыть Сугихара-сан.
        Отираясь рядом софицерским общежитием, Волк услышал, что товарищ комбриг собирается пойти вкафе «Ягайло». Степана Семеновича позвали играть вбильярд, комбриг согласился. Забежав вкафе, Максим заказал столик, навечер. Ожидалась живая музыка. Регине он велел распить соСтепаном Семеновичем бутылку шампанского. Волк, весело, сказал:
        -Вы, кузина, уйдете по-английски. Ваше место займет его светлость граф… - кузен уверил его, что сам поговорит слетчиком:
        -Он согласится, - коротко сказал Наримуне. Граф нестал объяснять, что может заставить коммуниста исталинского сокола вытащить неизвестного ему заключенного изтюрьмы НКВД.
        Петр Семенович, наличной эмке, всопровождении охранников, покинул Девятый Форт. Попросьбе Волка пан Юозас отправил ктюрьме несколько неприметных пареньков. Они принесли вести, что товарищ майор отбыл внаправлении окружного шоссе. Прочитав плакаты, расклеенные постенам домов, нааллее Свободы, Волк понял, что Петр Семенович поехал вШауляй, насъезд вышедшей изподполья коммунистической партии Литвы. Времени терять было нельзя. Волк хотел, чтобы Аарон, через два дня, наближайшем поезде сбеженцами, отправился всторону Маньчжурии. Он искренне надеялся, что рав Горовиц еще жив. Впрочем, грузовики, запоследние два дня, изДевятого Форта невыезжали. Волк велел себе недумать, что Аарона могли застрелить прямо втюремном подвале.
        Одежду, попросьбе Волка, достала пани Альдона. Хозяин универсального магазина, где работала девушка, выдал продавщицам двойные оклады. Он устроил распродажу, разрешив девушкам, сначала, выбрать себе, костюмы иплатья подуше. Владелец запер двери, повесив табличку: «Закрыто».
        Судя повсему, торговец несобирался дожидаться, пока кнему вособняк придет наряд НКВД. Он был напути вШвецию.
        -Ибратьев Пупко я тудаже отправлю, - Волк иНаримуне сидели встоловой, закофе, ожидая, пока Регина переоденется.
        Малыш играл всаду. Он обрадовался Волку. Йошикуни еще невстречался сдядей, как назвала его Регина. Волк вышел смальчиком натеррасу, Йошикуни показывал качели ишалаш, они плескались водой изпруда:
        -Интересно, когда я встречу девушку, скоторой захочу остаться, навсю жизнь… - отчего-то подумал Волк, - венчаться нельзя, конечно, ноябы иобвенчался… - погладив темные волосы мальчика, он тяжело вздохнул:
        -Это Божий промысел, Максим Михайлович. Кольцо утебя готово, аостальное, вруке Его, как говорится. Идети тоже…
        Кузен Наримуне выглядел отдохнувшим:
        -Все уних хорошо, - усмехнулся Максим, - они глаз несводят, друг сдруга… - дверь заскрипела, они поднялись.
        Наримуне, невольно, сглотнул. Он вспомнил полутьму спальни, лихорадочный, жаркий шепот:
        -Еще, еще… Я незнала, недогадывалась, что может быть … - она прикусила темно-красную губу, подалась вперед. Регина, обнимала его, всбитых простынях, взапахе сладких пряностей. Уронив голову насмуглое плечо, он успел сказать себе:
        -Я немогу ей лгать, никогда несмогу. Я вовсем признаюсь, вЯпонии. Она поймет, я уверен… - Регина стояла, вдорогом платье серебристого шелка. Нежную шею обвивал жемчуг, она тщательно уложила короткие, кудрявые волосы. Жена напоминала голливудскую звезду, изкиножурналов. Тонкая ткань немного обнажала круглые колени, стройные ноги, втуфлях навысоком каблуке, обтягивали чулки.
        Регина, озабоченно, сказала:
        -Ноя незнаю русского языка. Летчик врядли говорит по-французски, или по-немецки… - Волк бросил быстрый взгляд всторону графа. Кузен слегка покраснел:
        -Дочего скрытная нация, - недовольно подумал Максим, - имбы всем быть этими… якудза… - он успокоил кузину:
        -Тебе ненадо разговаривать… - Наримуне, включив радиоприемник, поймал Америку. Он кивнул:
        -Примешь его приглашение, вот ивсе. Потренируемся, - граф несмог скрыть улыбки. Они сРегиной еще никогда нетанцевали.
        Веселый голос нью-йоркского диктора сказал:
        -Биг-бэнд Гленна Миллера имисс Ирена Фогель. Серенада лунного света, вчесть сияния луны, внашем мирном городе. ВНью-Йорке три часа прекрасной, июньской ночи, дамы игоспода. Вклубах продолжают танцевать…
        Она пела низко, страстно. Регина, почему-то подумала:
        -Она влюблена, слышно. Господи, толькобы все получилось…
        -So don’t let me wait, come tome tenderly inthe June night.
        I stand at your gate and I sing you asong inthe moonlight…
        Приняв руку мужа, Регина закружилась погостиной.
        Накрахмальной скатерти, внаполненном льдом ведерке, стояла бутылка шампанского. Регина, рассеянно покуривая, пристально, из-под ресниц, оглядывала зал. Изкомнаты сбильярдными столами доносился треск шаров:
        -Кажется, совсем недавно мы здесь сидели, сВолком, скузеном Авраамом… - Регина напомнила себе, что изСтокгольма надо отправить письмо вПалестину, для доктора Судакова, сизвинениями. Она нестала скрывать отмужа, что кузен делал ей предложение. Регина, просто, сказала:
        -Ноя его нелюбила, милый. Он родственник, я кнему ничего нечувствовала… - она лежала, укрывшись всильных руках, устроив голову унего нагруди. Регина потянулась поцеловать мужа:
        -Нехочу, чтобы унас были секреты друг отдруга… - ей показалось, что Наримуне, едва слышно, вздохнул: «Никогда их непоявится, любовь моя».
        Регина смотрела надевушек, вшелковых, выходных платьях, намужчин, вхороших, штатских костюмах:
        -Как будто это их последний вечер вкафе… - патроны заказывали, нескупясь. Официанты носили настолики шампанское, французское вино, ичерную икру. Максим усмехнулся, услышав Регину:
        -Правильно, кузина. Через месяц литы понадобятся только нумизматам, кафе «Ягайло» назовут распивочной второй категории Каунасского общепита, - он, едва заметно, дернул щекой, - ао«Вдове Клико» можно будет забыть… - изящно намазав наподогретый, ржаной тост, белоснежное масло. Волк опустил серебряную ложку вхрустальную вазочку сикрой:
        -Неговоря отом, что половина сидящих здесь, - он обвел рукой зал, - скоро окажется вДевятом Форте ипоедет оттуда или вСибирь, или влес, где НКВД выроет рвы для трупов… - Регина, невольно, поежилась.
        Вгороде почти неосталось дипломатов, кроме мужа иСугихара-сан. Они продолжали ставить визы. Остальные посольства, спешно, эвакуировались. Жители Литвы бежали кпобережью. Путь вШвецию был опасным, море патрулировали советские военные корабли, однако, ходили слухи, что шведы, после аннексии прибалтийских стран, считают их жителей беженцами, иневыдворяют, сосвоей территории.
        Обеспеченные евреи, такие, как хозяин магазина, где работала пани Альдона, ехали насевер, иплатили рыбакам золото. Все остальные ждали очереди наспешно отправляемые потранссибирской дороге поезда. Регина, решительно, сказала мужу:
        -Я немогу сидеть дома, когда людям нужна помощь. Йошикуни я возьму ссобой. Мальчику полезно видеть, что происходит вокруг, даже вего возрасте.
        Наримуне, все равно, попросил ее непокидать консульства, без свидетельства обраке.
        Регина заняла маленький кабинет Аарона, впристройке кхоральной синагоге. Малыш играл водворе, севрейскими детьми, Регина видела вокно его темноволосую голову. Она брала пакет сбутербродами итеплое молоко, втермосе. Спал Йошикуни насоставленных стульях, устены.
        Ораве Горовице никто, ничего неслышал.
        Регина поговорила сруководителями общины, однако отсовета осталась, врядли половина. Люди спешно покидали страну. Регина собирала убеженцев паспорта, выдавала документы, сманьчжурскими визами, составляла списки уезжающих, успокаивала плачущих женщин. Многие всю жизнь провели впольских местечках. Они говорили только наидиш, инеслышали ни окакой Маньчжурии. Регина принесла вкабинет карту. Девушка показывала посетителям, где находится Харбин. Впоездах ехало много соломенных вдов. Их мужья пропали без вести, вначале войны между Польшей иГерманией, невернувшись сфронта, или были арестованы НКВД. Когда изКейдан, запаспортами учеников, приехал, глава ешивы, Регина поинтересовалась, что ждет подобных женщин вбудущем. Раввин тяжело вздохнул:
        -Нужны показания двух свидетелей, мужчин, удостоверяющих, что мужья погибли. Иначе… - он помолчал: «Иначе они никогда несмогут выйти замуж».
        Регина вспомнила, что Эстер, сестра Аарона, неполучила еврейского развода. Женщина поджала губы:
        -Аарон говорил, ее муж даже несогласился разрешить мальчикам покинуть Голландию. Страна оккупирована, аони евреи… - вЛитву, доходили слухи, что немцы, вбывшей Польше, заставляют евреев переселяться вособые районы:
        -Такое случалось, впрошлом… - Регина слушала джазовый оркестр, - всредние века евреи жили вгетто, носили особую одежду. Невозможно, чтобы все это продолжалось. Британия воюет сГитлером, иАмерика неостанется встороне, - муж настаивал, что Япония продолжит сохранять нейтралитет, и, влюбом случае, нестанет атаковатьСША.
        -Унас хватает ястребов, ввоенном ведомстве, - недовольно сказал Наримуне, - мало им бесконечной войны вКитае, мало разгрома наХалхин-Голе. Они смотрят всторону Гонконга, Бирмы, Индонезии… - он уткнулся лицом вплечо Регины:
        -Впрочем, нас это некоснется. Мы будем жить насевере, воспитывать детей, ивыдавать премии лучшему огороднику ирыбаку нашей префектуры, моя дорогая графиня… - Регина еще несвыклась сновым титулом.
        Волк, устроив ее застоликом, шепнул:
        -Нужный человек здесь, я заглядывал вбильярдную. Он появится, кузина.
        Они сМаксимом потанцевали. После второго танго, кузен поцеловал ей руку. Он, одними губами, сказал:
        -Я вас покидаю. Граф стоит наулице, напротив. Когда вы ступите натротуар, он займет ваше место. Небойтесь, кузина, летчик безопасен… - после ухода Волка, Регину несколько раз приглашали мужчины, из-за соседних столиков. Она отказывалась, нежелая пропустить появление офицера. Волк оглянулся: «Все будет хорошо». Максим нехотел, чтобы товарищ майор видел его, раньше времени.
        Наримуне ждал насоседней улице, под цветущими липами. Волк, втеплых сумерках, издалека увидел огонек сигареты. Граф, откинув изящную голову, рассматривал плакат, нарусском языке, спортретом товарища Сталина.
        -Что здесь написано? - темные глаза блеснули всвете уличных фонарей.
        -Все навыборы врабоче-крестьянский сейм Литвы, - мрачно ответил Волк, - голосуйте запартию трудящихся, партию коммунистов. Больше все равно незакого голосовать… - Максим нематерился, подбное было запрещено. Он только сплюнул намостовую:
        -Ты мне говорил, насчет летчика… - он, испытующе, посмотрел накузена, - какая разница, что сним случится, Наримуне? Он тебе неродня, он коммунист… - Волк осекся, вспомнив, что пропавший без вести Мишель тоже был коммунистом:
        -Мишель хотябы семья, - продолжил Волк, - аВоронов большевистская тварь, как они все… - кузен, упрямо, вскинул подбородок:
        -Нет. Поверь мне наслово. Аарон тебебы тоже самое сказал. Нельзя спасать одного человека ценой жизни другого, Максим. Ты христианин, вспомни Библию.
        Волк помнил.
        Он подумал: «Матушка просила меня немстить. Господь сам рассудит, что случится». Вслух, он, угрюмо, заметил:
        -Ябы заодного Аарона дал десяток Вороновых, ноты прав. Я обо всем позабочусь. Они забудут опропаже какого-то заключенного. Укомбрига появятся другие неприятности, - Волк, тонко, улыбнулся. Наримуне нестал спрашивать, как кузен собирается избавлять Воронова отнедовольства НКВД. Они пожали друг другу руки. Граф смотрел вслед прямой спине, широким плечам:
        -Он сказал, что костюм Аарону отдаст, если… когда мы Аарона выручим. Утого вквартире шаром покати, после обыска, аодежда, вкоторой его арестовывали, врядли осталась пригодной… - Наримуне нехотел думать оДевятом Форте.
        Он, осторожно, вышел нааллею Свободы. Вбольшие окна кафе виднелись танцующие пары. Наримуне нашел глазами кудрявую голову жены. Советские офицеры вернулись взал. Перед столиком Регины остановился комбриг Воронов. Жена выпорхнула вцентр зала. Она, легко улыбаясь, положила маленькую руку наплечо, втемно-синем, авиационном кителе. Дверь кафе открылась, выпуская какую-то пару. Наримуне услышал «Por Una Cabesa» Гарделя.
        Отнее пахло духами, сладко, кружа голову. Она была ниже товарища Горской, однако стать, подумал Степан, увидев ее застоликом, оставалась похожей. Он почувствовал под ладонью скользкий, прохладный шелк. Летчики, закончив играть вбильярд, пошли кзаказанному столику, Степан остановился. Она сидела, повернувшись впрофиль, покачивая острым носом туфельки навысоком каблуке. Женщина носила низко вырезанное, вечернее платье. Насмуглой, гладкой коже декольте посверкивали жемчужины. Степан вспомнил, фотографии Антонины Ивановны. Затянувшись сигаретой, выпустив ровное колечко дыма, она дрогнула длинными ресницами. Степан едва связал польские слова, чтобы пригласить ее натанец:
        -Пани, - пробормотал комбриг Воронов, - прошу пани…
        Пани неотказала.
        Она приникла кнему высокой, небольшой грудью. Степан чувствовал жаркое дыхание. Он вспоминал наставительный голос брата:
        -Буржуазные элементы подсовывают нашим офицерам женщин определенного толка… - он, осторожно, опустил руку ниже поясницы женщины определенного толка. Все оказалось круглым иупругим. Степан опять увидел невестку, вкупальнике, вспомнил девушек, вПаланге. Женщина, вильнув бедром, прижалась кнему ближе:
        -Я незнаю, что делать, - растерянно понял Степан, - как… Как все происходит… Она по-русски неговорит… - упани были большие, серо-голубые глаза, она часто, горячо дышала. Степан, было, подумал, что надо ждать, как учит коммунистическая мораль, любви. Комбриг разозлился:
        -Мне двадцать восемь лет, сколько можно ждать? Она незамужем, унее нет обручального кольца. Аесли ее подослали шпионы, буржуазные прихвостни? Петя меня предупреждал, говорил, чтобы я непил… - они слетчиками заказали всего лишь покружке пива, нокомбриг понял, что унего кружится голова. Пани улыбалась, поглаживая его поплечу, почти лежа вего объятьях. Регина едва ни хихикнула вслух:
        -Как Наримуне сним собирается разговаривать? Летчик сейчас только ободном думает. Даже неудобно, вдруг люди заметят… - собрав знакомые польские слова, Регина прощебетала:
        -Шампань, шампань, пан… Една минута… - танго закончилось. Летчик, немного пошатываясь, отступил. Он склонил каштановую голову:
        -Пани… - Регина исчезла задверью, ведущей вдамский туалет. Выход водвор был открыт. Обогнув дом, она увидела мужа, напротивоположной стороне аллеи Свободы. Наримуне покуривал, прислонившись кстволу липы. Перебежав улицу, Регина коснулась губами его щеки:
        -Сейчас он выйдет, меня искать… - муж, намгновение, крепко, прижал ее ксебе:
        -Спасибо тебе, любовь моя… - Наримуне помахал вывернувшему из-за угла такси:
        -Езжай домой, нерискуй… - расплатившись сводителем, он поцеловал Регину: «Я скоро вернусь, неволнуйся».
        -Я буду ждать… - Наримуне почувствовал нагубах вкус «Вдовы Клико». Такси растворилось впронизанной светом звезд ночи, вкафе гремел джаз. Танцевали какой-то старый фокстрот. Дверь отворилась, Наримуне увидел напороге майора, как он его называл, Воронова.
        Найдя официанта, Степан заказал бутылку шампанского, нопани неувидел:
        -Должно быть, решила проветриться… - Степан представил, как женщина обнимает его, как поднимается серебристый шелк, обнажая ее ноги. Он вытер солба пот: «Я ее найду…»
        Улица была пуста. Он, покачиваясь, достал папиросы:
        -Пани! Где вы, пани! Я здесь… - Степан, было, хотел добавить, что заказал шампанское, ноосекся. Щелкнул огонек зажигалки, отстены отделился невысокий мужчина, вотличном, штатском костюме. Степан застыл. Последний раз он видел темные, бесстрастные, раскосые глаза вполевом госпитале японской армии, вДжинджин-Сумэ. Тогда незнакомец носил потрепанную куртку цвета хаки, без нашивок. Двигался он изящно, неслышно, будто кошка. Запахло кедром, тростником, свежей водой.
        -Надо поговорить, комбриг Воронов, - неизвестный взял его под руку. Степан ощутил, какие железные унего пальцы. Хмель мгновенно слетел. Он только имог, что кивнуть.
        Изокна квартиры коменданта виднелись зеленые, уходившие кгороду поля, серый асфальт шоссе ичерепичные крыши хозяйственных построек, водворе Девятого Форта. Воткрытых воротах гаража блестела черная краска эмок. Теплый ветер трепал брезент нагрузовиках. Над красным кирпичом стен кружилась, перекликалась стая белых, голубей. Птицы трепетали крыльями, влетнем воздухе, кувыркались, расхаживали побулыжнику двора.
        Комбриг Воронов, сидя наподоконнике кабинета брата, спапиросой взубах, смотрел наптиц, купающихся влуже, отночного дождя.
        Короткий, быстрый, ливень сбил сдеревьев нааллее Свободы липовый цвет. Вчерной воде, намостовой, отражались крупные, яркие звезды, лучи фонарей, плавали желтые лепестки.
        Увидев незнакомца, Степан сразу забыл опани. Голова стала ясной. Он вспомнил медленный, терпеливый немецкий язык, вгоспитале, вДжинджин-Сумэ. Японец, как его называл, комбриг, казалось, никуда неторопился. Он повторял все понескольку раз, ожидая, пока Степан сложит вголове нужные слова.
        Комбриг исейчас, вначале, растерялся.
        Он, отчего-то вспомнил песню, звучавшую вголове, гудение огня, врусской печи, низкий, ласковый голос. Степан даже увидел мерцание керосиновой лампы, под зеленым абажуром. Песня была ненанемецком языке, иненаанглийском. Их Степан, сгрехом пополам, узнавал. Он мог медленно прочитать простой текст, икое-как объясниться:
        -Надо уПети спросить, когда он вернется, - комбриг, искоса, посмотрел накрасивый, четкий профиль японца. Конечно, он мог быть вовсе неяпонцем, ноСтепан понял, что обэтом он врядли, когда-нибудь, узнает.
        Незнакомец опять непредставился, только поднял изящную ладонь. Степан увидел блеск обручального кольца. Комбриг заметил, что брат, сженитьбой, тоже стал носить кольцо. Петр, сгордостью, сказал, что Антонина Ивановна получила вподарок, насвадьбу, драгоценности суральскими изумрудами:
        -Кольцо, браслет, колье. Тонечке очень идет… - Степан впервые подумал, что девушкам, должно быть, нравятся безделушки. Младший воентехник ничего подобного неносила. НаХалхин-Голе, Степан видел натонком запястье, только простые, стальные часы.
        -Ненадо вам знать, как меня зовут, - сказал японец, когда они дошли докатолического собора, наплощади. Тучи рассеялись, дождь прекратился. Степан посмотрел накупола:
        -Я читал, вБелоруссии. Храм строили дореволюции, как православную церковь. Интересно, что внутри? Собор закроют, конечно, когда Литва присоединится кСоветскому Союзу. Священники одурманивают людей, религия отвлекает их отклассовой борьбы… - он ни разу незаходил вдействующую церковь. Тяжелые, дубовые двери были приотворены. Степан услышал пение хора, трепет огоньков свечей.
        -Идет служба, - объяснил японец, - вечерня. Гимн называется «Магнификат», славословие Деве Марии… - Наримуне хорошо знал христианские молитвы. ВЯпонии он посещал синтоистский ибуддийский храмы, вположенные дни праздников, ипоминовения родителей. ВКембридже исейчас, вСтокгольме, граф ходил вцерковь:
        -Лаура хотела крестить маленького… - вспомнил Наримуне, - может быть, когда он вырастет, иесли узнает освоей матери… - он подумал, что их сРегиной дети будут евреями. Наримуне понял:
        -Регина непреминет их языку обучить. Это хорошо. Уевреев появится свое государство, непременно. Япония установит сИзраилем дипломатические отношения… - он велел себе пока недумать ожене. Наримуне коснулся рукава кителя Воронова: «Пойдемте».
        Они добрались донабережной Немана. Наримуне посмотрел нажелезнодорожный мост, освещенный редкими огоньками, натемную, широкую реку:
        -Послезавтра поезд уходит. Надо, чтобы Аарон нанем оказался, обязательно… - достав изкармана пиджака портсигар, он протянул комбригу сигарету:
        -Послушайте меня, пожалуйста. Я буду говорить медленно, как… - граф мимолетно улыбнулся, - втом месте, где мы свами впервые встретились.
        Степан вспоминал его тихий голос.
        Японец рассказал онесправедливо арестованном заключенном, американском гражданине, раввине Горовице. Степан нестал спрашивать, откуда его собеседник знает раввина. Он смутно понимал, что раввин занимается примерно темже самым, что исвященник. Японец говорил, что рав Горовиц, зачетыре года, спас отсмерти тысячи евреев, ездил вконцентрационный лагерь Дахау, счужими документами, чтобы вытащить оттуда арестованного гестапо человека.
        -Коммуниста, - вздохнул Наримуне, - хотя более важно, что учеловека была семья. Жена, дети… - он услышал опоездке Аарона вДахау, отрава Горовица, когда зашла речь обоставшихся вГермании евреях. Аарон, нехотя, признался, что навещал концлагерь. Кузен заметил:
        -Я ничего невидел, Наримуне. Посетителей они вбараки непускают, номистер Майер дал показания, заверенные адвокатом. Это пригодится, - Аарон помолчал, - набудущем процессе военных преступников… - Наримуне подумал обопытах профессора Исии:
        -Его тоже осудят, обязательно. Япония невпадет вбезумие, как Германия. Его величество непозволит. Рано или поздно, увсех откроются глаза… - он говорил, что рав Горовиц должен выжить, что спасший одну человеческую жизнь, спасает весьмир.
        -Уевреев есть подобное высказывание, - Наримуне помолчал:
        -НаХалхин-Голе, еслибы я невмешался, выбы умерли медленной имучительной смертью… - Степан заметил, как блеснули холодом темные, узкие глаза:
        -Я говорю обэтом, - добавил японец, - недля того, чтобы похвастаться героизмом. Я исполнил долг порядочного человека, ипоступил, как велит честь… - Степан никогда неслышал таких слов:
        -То есть слышал, - поправил себя комбриг, - ноэто честь коммуниста… - японец тяжело вздохнул:
        -Я вас прошу, сейчас, поступите ивы, как велит честь. Незатем, чтобы отдать мне долг, - он усмехнулся, - нодля того, чтобы выжил человек, творящий добро ижелающий мира. Как его тезка, вБиблии… - Наримуне увидел, полицу комбрига, что его собеседник никогда вжизни неоткрывал Библию. Граф добавил: «Увас правила императрица, Екатерина…»
        Степан кивнул: «Угнетательница крестьян, невежественный рупор самодержавной власти…»
        -Разумеется, - сухо отозвался граф:
        -Она говорила: «Лучше десятерых виновных простить, чем одного невинного казнить. Раввин Горовиц ни вчем невиноват, комбриг. Его неимели права арестовывать. Он иностранный гражданин, находится здесь легально, свизой… - потушив папиросу, Степан посмотрел навизу. Он держал вруках паспорт Аарона Горовица. ВДевятый Форт комбрига пропустили без особых затруднений. Он заставил себя, весело, сказать охране НКВД, уворот:
        -Я знаю, что майор Воронов уехал, ноуменя есть приказ, заего подписью… - Степан очень надеялся, что никто изоставшихся офицеров НКВД непозвонит вШауляй. Приказ он отпечатал ночью, вернувшись вобщежитие комендатуры. Степан сказал дежурному, что ему надо связаться, потелефону, сПалангой, сбазой ВВС. Комбриг, действительно, туда позвонил. Тамошний офицер удивился, услышав голос командира, почти вполночь, нободро отрапортовал, что уних все впорядке:
        -Сегодня приехали повара изБелоруссии, товарищ комбриг, - доложил офицер, - литовцев заменили. Товарищ уполномоченный сказал, изсоображений безопасности.
        Степан вспомнил, как пан Антанас учил его варить местный борщ:
        -Я Пете онем рассказывал, олитовце… - связь была отличной, ноСтепан, сделал вид, что неслышит офицера. Ему надо было кричать втрубку, чтобы дежурный, задверью, незаметил стука клавиш пишущей машинки. Степан читал распоряжения приставленных каэродромам илетным частям уполномоченных комиссариата. Комбриг хорошо знал, как они составляют приказы. Гражданин Горовиц, всвязи стребованиями безопасности, перевозился виное место заключения. Комбриг Воронов назначался ответственным лицом. Гражданин Горовиц обладал знаниями обиностранных шпионах, имеющих своей целью подрыв боеспособности Красной Армии, вчастности, одиверсантах наавиабазах. Степан ожидал, что приказу поверят. Подпись Степана была, как две капли воды, похожа наросчерк брата. Печать он собирался поставить вкабинете, вДевятом Форте. Петр недолжен был увезти ее вШауляй.
        -Инеувез… - комбриг Воронов рассматривал четкий, лиловый оттиск сбуквами: «Народный Комиссариат Внутренних Дел». Степан чувствовал непонятную легкость, словно при маневрах высшего пилотажа, когда самолет уходил впетлю Нестерова. Он вспомнил Халхин-Гол, свои размышления отом, как скрыть пребывание вяпонском плену. Степан, тогда, ощущал себя, похоже:
        -Еслибы Петр знал, что я залинией фронта обретался… - он закурил еще одну папиросу, - онбы меня лично надопрос отвел… - Степан нехотел думать, что случится дальше.
        Он смотрел намолодое лицо, нафотографии, вамериканском паспорте. Горовиц был старше его надва года. Документ выдали, когда раввину исполнилось двадцать шесть. Он листал страницы, глядя нааннулированную немецкую визу, навизы Польши иЧехии, Словакии, иВенгрии. Он вспоминал голос японца:
        -Пожалуйста, господин Воронов. Я прошу вас, как человека… - японец, помолчав, затянулся сигаретой:
        -Как человека. Помогите другому человеку. Мы обязаны быть милосердными… - Степану показалось, что втемных глазах блеснул какой-то огонек. Наримуне незнал русского языка, инемог, вДжиндин-Сумэ, прочесть надпись нафотографии, обнаруженной при майоре. Больше никаких документов упленного при себе неимелось. Наримуне только сказали его фамилию. Граф, было, хотел спросить укомбрига, неродственникли он большевика Воронова. Наримуне покачал головой:
        -Ненадо. Зачем вызывать унего подозрения? Он врядли понимает, какое отношение имеет японец карестованному раввину.
        Степан, действительно, непонимал, нокомбриг думал сейчас необэтом. Паспорт ипечать он достал изящика письменного стола брата, воспользовавшись перочинным ножом. УСтепана были ловкие руки. Он приехал вДевятый Форт назакрытой эмке. Японец ждал его вукромном месте, наокружной дороге, тоже смашиной. Степан глубоко, болезненно, вздохнул:
        -Петя обо всем узнает. Ноя ему объясню, скажу, что… - комбриг пока непридумал, что сказать брату, норешил:
        -Надо отдать приказ, пусть приведут Горовица. Он говорит по-английски, я тоже… - Степан покраснел:
        -То есть объясняюсь. Нельзя забрасывать языки, иПетя велел заниматься… - комбриг обрадовался. Ему пришло вголову, что можно сослаться насобственную инициативу:
        -Я услышал, что Горовица арестовали, что унего есть сведения одиверсантах. Потом он сбежал… Аоткого я это услышал? Нет, Петя неповерит. Ладно, - Степан поднялся, - потом что-нибудь придумаю. Надо посмотреть наГоровица… - посмотреть наарестованного комбригу Воронову удалось только вкамере. Офицер, получив приказ, замялся:
        -Придется спуститься вниз, товарищ комбриг. Я носилки организую… - Воронов удивился: «Гражданин Горовиц себя плохо чувствует?»
        -Можно сказать итак, - уклончиво ответил офицер НКВД.
        Степан знал, что арестованные троцкисты, иностранные шпионы, илазутчики признаются впреступлениях. Обэтом всегда писали вгазетах. Комбриг Воронов думал, что они раскаиваются, осознав свою вину.
        -Гражданин Горовиц молчит, - хохотнул капитан, открывая камеру, - может быть, оперуполномоченным, вавиации, удастся чего-нибудь добиться. Его все равно расстреляют… - Степан хотел что-то сказать, ноосекся.
        Лежащему накаменном полу, человеку немогло быть тридцать лет. Он увидел седину втемной бороде, нависках, избитое лицо, заплывшие, почерневшие глаза, распухшие, окровавленные пальцы, налевой руке. Капитан, приподняв сырой пиджак, поморщился:
        -Под себя ходит. Неволнуйтесь, товарищ комбриг, мы его напол положим, вэмке. Вы без сопровождающих приехали… - озабоченно сказал капитан, поворачиваясь кСтепану, - может быть, бойцов дать, пару человек… - капитан НКВД еще никогда невидел, чтобы люди так менялись:
        -Теперь он наПетра Семеновича похож. То есть они похожи, как две капли воды, нотеперь унего иглаза… - лазоревые глаза сверкали арктическим, безжалостным льдом.
        -Ненадо сопровождающих, - медленно ответил комбриг Воронов, - он неопасен, вподобном… - Степан, едва заметно запнулся, - состоянии.
        -Унего сотрясение мозга, - вежливо сообщил капитан, - три ребра сломано, ипальцы… - он протянул Степану бумагу: «Распишитесь, что забираете заключенного, под свою ответственность». Степан, недумая, поставил подпись:
        -Вижу, что пальцы… - он заставил свой голос звучать спокойно, - несите его наверх.
        -Это неПетя… - он поднимался поширокой, снизким потолком лестнице, слушая скрип сапог охраны, втусклом свете лампочек, - Петябы никогда такого несделал. Перегибы, как вовремена бывшего наркома Ежова. Он оказался врагом народа. Наверняка, изорганов, невычистили его сообщников… - вэмке запахло кровью, немытым телом, мочой. Заключенный даже нестонал. Степан, обернувшись, из-за руля, понял, что он жив. Лицо, вчерных синяках, намгновение исказилось отболи.
        Степан вспомнил раненых летчиков, которых он навещал вгоспиталях, обожженных танкистов, тяжелый, удушливый запах смерти, витавший впалатах:
        -Милосердие, - пришло ему вголову, - нам говорили, что это поповское слово. Коммунист должен безжалостно уничтожать врагов… - паспорт раввина Горовица лежал насиденье эмки. Степан посмотрел наулыбающееся лицо:
        -Он неможет быть шпионом, он четыре года спасал людей, отнацизма. НоГитлер наш союзник, унас договор, оненападении… - Степан, всердцах, выматерился:
        -Какая разница. Он честный человек, попавший поошибке втюрьму. Я признаюсь Пете, нестану лгать. Петя говорил, что новый нарком, Берия, выпустил жертв ежовского беззакония. Я выполнил свой долг… - Степан завел машину. Белый голубь порхал над тяжелыми, железными воротами.
        -Долг порядочного человека… - свернув нашоссе, он погнал эмку кокружной дороге. Брат возвращался через три дня. Степану надо было придумать, как сообщить Петру освоей инициативе.
        -То есть опроизволе, - он, невольно усмехнулся. Степан услышал какой-то шорох сзади. Комбриг, тихо сказал: «Небеспокойтесь, пожалуйста. Все будет хорошо». Птицы оторвались открыши Девятого Форта. Белоснежная стая ушла влетнее, яркое небо.
        Поезд сбеженцами отправлялся соцепленного войсками НКВД, перрона каунасского вокзала. Сюда пропускали только попаспортам иудостоверениям перемещенных лиц, сманьчжурскими визами. При свете станционных фонарей, офицеры внимательно сверяли фотографии вдокументах слицами стоящих вочереди людей, считали поголовам детей. Вещей пассажиры почти невезли. Умногих при себе неимелось ничего, кроме потрепанного, старого фибрового чемодана, или холщовых, наскоро сшитых тюков. Дети нешумели, прижимаясь кматерям, стоя впальтишках навырост. Черные, рыжие, белокурые головы прикрывали вязаные шапки икепки. Регина просила женщин взять вдорогу зимние вещи:
        -Сейчас июнь, - замечала девушка, - нонастанет осень, зима. ВМаньчжурии холодный климат… - некоторых малышей даже снабдили шарфами ишерстяными перчатками. Регина вспомнила рассказы кузена отом, как изПраги вывозили судетских детей:
        -Я неодин это делал, - Аарон улыбнулся, - кузен Мишель помогал, иАвраам, идругие люди… - рав Горовиц несказал, кто они были. Регина держала мужа под руку, чувствуя теплые, крепкие, знакомые пальцы. Им позволяли пройти наперрон. Уграфа имелся дипломатический паспорт, Регина носила при себе свидетельство обраке, спечатью японского консульства.
        -Все сироты уехали… - перрон заливало сияние фонарей, лаяли собаки, пахло гарью:
        -Сироты, ите, кого моглобы арестовать НКВД… - этим поездом отправлялись вМаньчжурию ученики ипреподаватели ешивы, вКейданах. Регина смотрела начерные костюмы ишляпы раввинов, наженщин, спокрытыми головами:
        -Толькобы рожать никто неначал, подороге… - озабоченно подумала Регина:
        -Ноя спрашивала, никого набольших сроках нет. Они через три недели вХарбине окажутся. Впоезде едут врачи, помогут, если что… - Регина смужем ночью улетала вСтокгольм, насамолете Скандинавских Авиалиний. Сугихара-сан собирался продолжать выдавать визы. Консул сказал, что останется здесь, пока Литва окончательно невойдет всостав СССР. Он ждал Наримуне нааэродроме, свещами. Йошикуни, спокойно спал назаднем сиденье консульского лимузина. Регина думала оквартире, вСтаром Городе Стокгольма, отом, что надо найти няне Йошикуни нового работодателя, обучебниках японского языка, иохорошем докторе. Она хотела сказать мужу обо всем вШвеции:
        -Быстро… - Регина все еще улыбалась, - я недумала, что так быстро бывает. Интересно, - она легонько прикоснулась кплоскому животу, - ты мальчик, или девочка? - Наримуне сказал жене, что изСтокгольма отправится вПариж. Регина вздохнула:
        -Спасибо тебе, милый мой. Ты осторожнее… - граф хмыкнул:
        -Я дипломат, союзного Германии государства. Никто меня нетронет. Адрес, вСен-Жермен-де-Пре, уменя есть. Найду твою сестру, тетю Жанну, поставлю визы… - муж помахал перед ее носом личной печатью, - ипривезу их вСтокгольм. Пусть они остаются вШвеции, даже когда мы уедем. Страна нейтральна. И, может быть, мне удастся узнать, что скузеном Мишелем случилось, сТеодором… - когда Аарон пришел всебя, Наримуне пообещал, что изСтокгольма пошлет телеграмму вАмерику, отцу рава Горовица.
        -Пока ты доХарбина доберешься, время пройдет… - сварливо заметил граф, - это твой отец. Ненадо, чтобы он волновался. Я сообщу, что ты вбезопасности, напишу оРегине имадемуазель Аржан. Езжай спокойно… - он, осторожно, обнял кузена. Аарон охнул.
        Наримуне, сначала, нехотел пугать жену, показывая ей рава Горовица. Увидев кузена наполу эмки, вукромной роще, рядом сокружной дорогой, граф побледнел. Комбриг, молча, помог перетащить Аарона влимузин консульства. Граф сам сел заруль. Воронов пожал ему руку:
        -Спасибо. Я кое-что… - комбриг, незакончив, хлопнул дверью машины. Наримуне проводил взглядом советские номера:
        -Максим позаботится, чтобы сним все было впорядке. Настолько, насколько это возможно… - Аарон что-то тихо простонал. Наримуне спохватился: «Сейчас поедем домой. Потерпи, пожалуйста».
        Регина ждала мужа впередней консульской квартиры. Мальчик спал, после обеда. Увидев Наримуне иСугихара-сан, она, даже немного пошатнулась. Они, вдвоем, поставили носилки наперсидский ковер. Регина, сняв жакет, решительно засучила рукава блузки:
        -Я умею оказывать первую помощь, уменя есть сертификат латвийского Красного Креста. Ты звони врачу, - распорядилась она, опускаясь наколени. Врач наложил тугую повязку наребра, загипсовал сломанные пальцы, выписал примочку имазь для синяков. Он велел раву Горовицу, ближайшие два дня, провести впостели. Наримуне заним ухаживал. Аарон, придя всебя, попросил:
        -Ненадо, чтобы Регина это делала. Я некровный родственник. Она женщина, неудобно… - рав Горовиц непомнил человека, который его допрашивал. Аарон сморщил высокийлоб:
        -Голубоглазый офицер, он мне непредставлялся. Наримуне… - Аарон подался вперед, - как вам удалось, это тюрьма… - граф, строго, сказал:
        -Лежи, пожалуйста. Удалось иудалось… - он посмотрел начасы:
        -Максим придет, попрощаться. Навокзал его непустят… - Регина держала саквояж рава Горовица. Наримуне вел кузена под руку. Врач попросил Аарона впоезде, вближайшую неделю, повозможности невставать, ивыходить только вуборную.
        -Почитаешь Талмуд, - сказала Регина, - ешива книги вывозит. Они вХарбине собираются заниматься… - кузен пошевелил, распухшими губами: «Я кним присоединюсь».
        -Сядешь накорабль иотправишься вСан-Франциско, - отрезала Регина:
        -Я напишу, изСтокгольма, изЯпонии. Слушай, что всаквояже лежит… - Аарон слушал опровизии исоветских деньгах. Он вспоминал веселый голос Волка. Кузен появился сбутылкой шампанского: - «Французские деликатесы» закрылись, - объяснил Волк, - товар подешевке распродавали. Тебе я водки взял… - он подмигнул Аарону, - водку можно, я знаю… - Аарон выпил половину маленького стаканчика, Волк подлилему:
        -Как говорится, понынешним временам, каждый порядочный человек должен посидеть втюрьме… - Максим рассмеялся: «Я сидел, твоя очередь пришла».
        Аарон выпил еще, чувствуя блаженную, сладкую усталость:
        -Питер тоже сидел, - успел подумать он, засыпая, - ауменя это второй раз, если Берлин считать… - Регина готовила обед, малыш возился накачелях. Максим иНаримуне вышли натеррасу, скофе. Волк принес раву Горовицу саквояж, свещами:
        -Мы одного роста, - отмахнулся Максим, - я только вплечах шире. Вквартире появляться нельзя, малоли что. Там, наверное, инеосталось ничего, после обыска… - он оглянулся наокна спальни:
        -КУралу он всебя придет. Я окомбриге позабочусь… - Волк вытянул длинные ноги, - устрою ему незабываемое время вКаунасе… - Волк взял такси доаэродрома, заметив:
        -Вподобных местах все кишит работниками НКВД. Вы улетаете, ая остаюсь… - поняв, что Аарон непомнит своего следователя, Волк, облегченно, выдохнул:
        -Иненадо. Очень надеюсь, что ни я, ни все остальные сбратьями Вороновыми больше никогда невстретимся. После моего застолья стоварищем майором, конечно… - офицер НКВД долго рассматривал рава Горовица, глядя наследы синяков, назапухшие глаза:
        -Я упал, - мрачно сказал Аарон, по-польски, - наулице поскользнулся.
        Что-то, пробурчав себе под нос, офицер отдал Аарону документы.
        Рав Горовиц ехал ввагоне сучениками ешивы изКейдан. Регина устроила кузена наполке, ловко развернув матрац, взбив подушку. Наримуне помог Аарону снять пальто ипиджак:
        -Я ничего непомню… - Аарон видел белый, яркий свет лампы, слышал красивый голос, схорошим английским произношением:
        -Признайтесь вконтрреволюционной деятельности, мистер Горовиц. Расскажите, кто израввинов, изучеников ешивы является вашими сообщниками… - Наримуне накрыл его тонким, шерстяным одеялом:
        -Бутылка водки всаквояже, хлеб, изпекарни, при синагоге. Регина туда ходила, приготовила тебе печенье. Чай исахар увас есть… - он поправил кипу натемных волосах. Нависках, всвете поездного фонаря, была заметна седина:
        -Выпей стаканчик, - посоветовал Наримуне, - испи дограницы. Ипотом спи. Вследующий раз увас документы только вМаньчжурии проверят… - Аарон пообещал себе:
        -Доберусь домой, поговорю сМеиром. Дам показания, заверенные, как мистер Майер сделал. Хотя, что это изменит? Все знают, опреступлениях Сталина. Отом, что Гитлер творит севреями, тоже знают, имолчат. Побуду спапой ивернусь вЕвропу, - решил Аарон, - подпольно, как Авраам. Я здесь нужнее… - они стояли наперроне, Регина махала ему. Аарон посмотрел накороткие, кудрявые волосы, наупрямый подбородок. Кузина улыбалась:
        -Она вбезопасности, - успокоил себя рав Горовиц, - иее сестра тоже будет. ИЭстер. Наримуне иМеир все сделают… - дышать было немного больно, пальцы отчаянно ныли. Врач предложил Аарону морфий, норав Горовиц отказался, решив потерпеть.
        -Хорошо, что рука левая… - он полусидел, прислонившись кстене, укрывшись одеялом:
        -Я мезузы пишу, тфилин. Правая мне еще пригодится, - врач обещал, что пальцы срастутся быстро, оставшись лишь немного искривленными. Поезд тронулся. Они шли вровень свагоном, держась заруки:
        -Напиши… - Регина постучала встекло, - пришли телеграмму, изХарбина, обязательно…
        Аарон, кивнув, улыбнулся.
        Регина иНаримуне остановились накраю перрона. Поездные огни погасли всумерках, часы пробили десять вечера:
        -Они ночью границу минуют, - поняла Регина, - впрочем, теперь все впорядке. Аарон при паспорте, Америка нейтральная страна… - она прижалась щекой кплечу мужа:
        -Я поэтому перрону бежала, милый. Я только сейчас поняла… - Наримуне обнимал ее заплечи:
        -Чему я очень рад, дорогая моя графиня Дате… - он поднял голову: «Смотри».
        Втемном небе вились белые голуби. Регина увидела, как они летят вслед запоездом:
        -Мы утром вШвеции окажемся. Остается только ждать. Пока ты вПариж съездишь, пока Аарон телеграмму пришлет… - муж поднес ее крепкую, маленькую ладонь кгубам: «Значит, будем ждать, любовь моя». Они постояли, глядя наюг. Птицы пропали вночном небе, среди крупных, летних звезд.
        Хозяин кафе «Ягайло» синтересом смотрел навысокого, красивого мужчину, привольно устроившегося вбольшом кресле. Литовец узнал летний костюм серой, тонкой шерсти, слегкой искрой, итемно-синий шелковый галстук. Напрошлой неделе этот костюм носил манекен, стоявший навитрине универсального магазина пана Файнберга, зауглом откафе. Сейчас надверях магазина висела табличка «Закрыто». Пан Файнберг, послухам, отправился, как это называли вгороде, подышать морским воздухом.
        Хозяин «Ягайло» сам приготовил похожую табличку, ирассчитал официантов. Наобстановку он махнул рукой: «Пусть Советы, что хотят, то иделают». Было немного жаль лучших вгороде бильярдных столов, заказанных, пять лет назад, вАнглии, укомпании Riley, новывезти их вШвецию неудалосьбы. Наскладе лежали запасы спиртного, банки срусской икрой, испанская ветчина, итальянские сыры иоливки. Хозяин, стоя вхолодной кладовой, поджал губы: «Придется все оставить». Золота унего, впрочем, хватало инаоплату рыбакам, инаобустройство вновой стране.
        -Начну сларька, скакими-нибудь сосисками… - он оглядывал элегантный зал, состолами серого мрамора, отполированными половицами, афишами кинофильмов настенах, сподиумом, где красовался концертный рояль. Фарфоровые пепельницы блистали чистотой, вхрустальных люстрах переливался полуденный свет. Хозяин поправил накрахмаленную скатерть:
        -Мой отец кофейню открыл, впрошлом веке. Пятьдесят лет наодном месте… - вернувшись вкабинет, он занялся подсчетами. Посетитель застал его зарасходной книгой. Литовец, глядя нанего, вспомнил:
        -Саквояж тоже стоял уФайнберга. Я купить его хотел, вещь красивая, для джентльмена. Хотя стаким багажом вАльпы ездят, налыжах кататься, аневтрюме рыбацкой лодки прячутся, - саквояж был мягкой, черной кожи. Такимиже оказались ботинки незнакомца. Он курил кубинскую сигару. Табачный магазин пана Свентицкого тоже закрылся, два дня назад. Хозяин, мимолетно, пожалел, что несобрался зайти кпану Анджею засигарами. Белокурый мужчина изящным жестом стряхнул пепел:
        -Пан Витаутас, здесь… - он повел рукой всторону саквояжа, - плата завечеринку. Аренда зала, провизия, спиртное, труд оркестра, официантов… - незнакомец говорил наотличном русском языке. Пан Витаутас вспомнил:
        -Эмигранты, оставшиеся вЛитве после революции, похоже, говорили. Они все бежали. НКВД их впервую очередь арестовывает… - вгороде шептались окамерах идопросах вДевятом Форте. Приговоренных квысшей мере наказания, послухам, вывозили влес, расстреливая изпулеметов, как польских пленных офицеров, под Смоленском.
        Надомах расклеили приказы временной военной администрации. Все банки национализировали, все частные счета сбалансом больше тысячи литов, тоже. Коммерческая иличная недвижимость площадью больше ста семидесяти, квадратных метров переходила государству. Предприятия, где работало больше двух десятков человек, становились общественной собственностью.
        -То есть советской, - кисло поправил себя пан Витаутас.
        Кафе, иквартира, поновым правилам, больше ему непринадлежали. Недвижимость было непродать, даже забесценок. Он вспомнил, что вГермании, Гитлер, ариизировал имущество евреев:
        -Никакой разницы, - подытожил хозяин, - бандиты, что один, что другой. Рука руку моет.
        Некоторые литовцы переходили границу насевере, чтобы оказаться вМемеле или Кенигсберге. Ухозяина кафе имелись знакомые, ставшие подданными рейха. Многие считали, что Гитлер, покрайней мере, разрешает людям оставаться предпринимателями, и, вдобавок, избавляет их отеврейской конкуренции. Пан Витаутас ничего против евреев неимел, аГитлера считал сумасшедшим:
        -Хорошо, что удалось Янека уговорить влеса неотправляться… - единственный сын хозяина, студент коммерческого факультета университета, намеревался, всвои восемнадцать, сражаться сбольшевиками вподполье. Пан Витаутас потратил много времени, убеждая сына, что Советы, все равно, рано или поздно, найдут иуничтожат всех инакомыслящих.
        -Онезависимой Литве можно забыть, - жестко заметил он сыну, - как ионезависимой Польше. Наша страна, навсегда, исчезла скарты… - они сженой положили вбагаж маленький, литовский флаг, взяли гимназические учебники языка, сборники стихов икусочек балтийского янтаря. Камень они сженой нашли вПаланге, двадцать лет назад, гуляя поберегу, вовремя медового месяца. Пан Витаутас вспомнил теплое, золотистое сияние:
        -Хорошо, я позвоню метрдотелю, пианисту… - он решил, что мужчина, наверное, тоже эмигрант:
        -Советские люди так хорошо неодеваются… - хозяин «Ягайло» насмотрелся наофицеров исолдат, заполнивших город. Наулицах попадались имужчины вштатском, вплохо сшитых, почти одинаковых костюмах, снеприметными лицами. Все знали, что это работники НКВД.
        Незнакомец посмотрел напростой, стальной швейцарский хронометр:
        -Очень хорошо, шановный пан. Моя благодарность, разумеется, измеряется втвердой американской валюте… - он достал изсаквояжа пухлый конверт:
        -Незабудьте пригласить цыган… - накрасивых губах заиграла улыбка, - сгитарами… - русские рестораны вКаунасе, предусмотрительно, закрылись, нопан Витаутас знал, где найти музыкантов. Кивнул, он принял деньги. Незнакомец поднялся. Глаза унего были голубые, яркие, словно спокойное, летнее небо. Он протянул сильную руку: «Рад познакомиться».
        Мужчина непредставлялся, апан Витаутас решил незадавать лишних вопросов. Он только поинтересовался: «Это частная вечеринка?»
        Визитер улыбался:
        -Можно итак выразиться. Незабудьте оводке, шампанском, закусках… - Волк вышел нааллею Свободы, помахивая саквояжем. Он взглянул науличные часы. Поезд Аарона миновал Минск, аего светлость, исемья приземлились вСтокгольме. Вкармане пиджака Волка лежал билет назавтрашний дизель, доВильнюса. Одежду он хотел забрать вМоскву. Было жаль расставаться ситальянским саквояжем ианглийской шерстью.
        Утром, одного изпареньков пана Юозаса, говорившего по-русски, отправили вофицерское общежитие комендатуры. Юноше прицепили налацкан потрепанного пиджака красный бант. Литовские коммунисты вышли изподполья, вместе смолодежной организацией. Глядя надежурного пообщежитию, искренними глазами, паренек спросил, как можно записаться всоветскую армию. Юноша ушел сосвежим номером «Комсомольской правды» иобещанием, что скоро вЛитве начнется осенний призыв. Водворе общежития он, незаметно, оставил насиденье эмки комбрига Воронова конверт.
        Записку соорудил Волк.
        Давешняя пани, наломаном русском языке, страстно намекала нажелание продолжить знакомство скомбригом. Дама приглашала его вкафе «Ягайло». Максим был уверен, что Степан Семенович клюнет. Он видел, вбильярдной, как Воронов, искоса, посматривал натанцующих взале женщин.
        Пани обустраивалась вСтокгольме, нонедостатка вдамах непредполагалось. Пан Юозас привозил вкафе, как он выразился, лучшие кадры Каунаса, больше десятка девушек. Гостями навечеринке стали ребята пана Юозаса. Волк успел собрать быстрое совещание, вособнячке, раздав четкие инструкции:
        -Когда вкафе приедут военные, после начала, - Волк поискал слово, - представления, уходите через служебную дверь. Она будет открыта… - уребят имелось оружие. Он предупредил пана Витаутаса, что зал может пострадать:
        -Зеркала, стекла, столы посуда… - литовец, мрачно, сказал: «Мне все равно, шановный пан. Мы завтра нарассвете насевер отправляемся».
        -Ая наюг… - закурив папироску, Волк гуляющей походкой направился нарынок. Он собирался купить вдорогу провизии. ВМинске его ждало дело братьев Пупко. Повозвращении впервопрестольную столицу, Максим хотел заработать год колонии общего режима, закарманную кражу. Вего положении Волк должен был, время отвремени, появляться назоне:
        -Тем более, сейчас, - размышлял он, - когда этих бедняг НКВД влагеря отправляет. Евреев, поляков, людей изПрибалтики. Многие русского языка незнают. Надо послать весточки, чтобы их нетрогали. Следующим летом выйду, вернусь вметрополитен имени Кагановича… - Волк, невольно, усмехнулся:
        -Жаль только, что неузнаю, как усемьи дела. Псы все письма читают, что из-за границы приходят, что туда люди отправляют. Незачем внимание привлекать, - решил Волк. Вдохнув запах колбас, аромат жареных семечек, он пропал втолпе между торговых рядов.
        Кафе «Ягайло» было ярко освещено. Остановившись перед входом, Степан прислушался. Оркестр играл джаз. Сквозь большие, чисто вымытые окна, он увидел танцующие пары. Комбриг поискал глазами знакомую, кудрявую, голову. Взаписке пани объясняла, что плохо себя почувствовала, втот вечер. Дама, потом, искала комбрига, иузнала, где он остановился. Степан рассердился насебя:
        -Я ушел, недождался ее. Надо было цветы купить… - он посмотрел напустые руки. Темноволосых, невысоких девушек взале оказалось несколько. Завитражной перегородкой, отделявшей зал отбильярдной, двигались тени.
        Степан переминался сноги наногу. Сделав доклад осостоянии бывшей литовской военной авиации, он мог возвращаться вПалангу, набазу. Брат позвонил изШауляя. Петр собирался прибыть вгород завтра. Степан непридумал, как объяснить брату исчезновение заключенного Горовица. Комбриг вздохнул:
        -Объясню, что я выпустил невиновную жертву беззакония. Пусть Петя лучше найдет мерзавца, избивавшего раввина… - Степан нехотел говорить брату ояпонце. Этобы вызвало слишком много ненужных вопросов. Петя, родной человек, все равно, служил вНКВД.
        Пани, взаписке, обещала позвать Степана вгости. Он мимолетно подумал обумажном пакетике, вего портмоне, вовремя подготовки встречи стоварищем Горской. Степан, досих пор, непонял, что внем лежало:
        -Ночто-то нужное, наверное… - он толкнул дверь кафе. Музыка оборвалась, он услышал знакомую мелодию. Невысокий, черноволосый паренек, сгитарой, поднялся:
        -Кнам приехал, кнам приехал, советский летчик, дорогой… - Степан пришел всвоем авиационном кителе. Он, невольно, покраснел. Гости вставали, он услышал аплодисменты:
        -Ура сталинским соколам! - крикнул высокий, красивый, белокурый мужчина, вотменном, штатском костюме: «Ура, товарищи!»
        Волк, собираясь в«Ягайло», сотвращением пристроил напиджаке красный бант. Цыган наступал наСтепана, звеня гитарой:
        -Выпьем закомбрига, комбрига дорогого,
        Свет еще невидел, красивого такого…
        Максим, едва заметно, повел рукой. Рядом сВороновым оказалась хорошенькая девушка, сподносом. Волк предусмотрительно выбрал даму, чем-то похожую накузину Регину:
        -Степан Семенович невспомнит, как она выглядела… - усмехнулся Максим. Он оказался прав. Девушка что-то щебетала, по-польски. Наподносе, встопочках, сверкала водка. Взале кричали: «Пей додна, пей додна, пей додна!». Комбриг, решительно, опрокинул стопку. Волк, перекрывая шум, велел: «Бутылки навсе столы!». Подождав, пока девушка устроит Воронова набархатном диванчике, Волк повел бровью всторону хорошенькой блондинки. Она сразу обвилась вокруг Максима. Волк, покачиваясь, подошел кстолику:
        -Товарищ летчик! Позвольте выпить заваше здоровье, задоблестную советскую армию, охраняющую покой иблагоденствие жителей нашей страны… - темноволосая пани, прижималась кСтепану сбоку, высокой грудью. Она шептала что-то, по-польски.
        Воронов успел подумать:
        -Где-то я его видел. Ерунда, чудится. Он русский, это слышно. Белоэмигрант? Нет, он коммунист, унего красный бант… - неизвестный мужчина, по-хозяйски, щелкнул пальцами:
        -Две… Нет, три бутылки водки нанаш стол. Товарищ комбриг, набрудершафт… - унего были спокойные, ярко-голубые глаза. Степан вдохнул аромат чего-то дымного, палых листьев, осеннего леса. Холодная водка тягучей, медленной струей лилась встопки. Для девушек он потребовал шампанского, передав рюмку Степану: «Ваше здоровье!». Комбриг выпил, унего вруке сразу оказалась еще одна стопка. Кто-то издевушек, хихикая, подсунул ему бутерброд, счерной икрой.
        -Как говорится, - наставительно заметил незнакомец, - первая орлом, вторая соколом, атретья, мелкой пташечкой… - Волк едва удержался, чтобы недобавить: «товарищ майор». Они распили, вдвоем, бутылку водки, Максим открыл вторую.
        Вголове приятно шумело. Степан сказал себе:
        -Я просто отдохну. Потанцую, спани, апотом… - он незнал, что случится потом. Заиграли танго, темноволосая пани потянула его заруку:
        -Танцевать, пан… - проводив комбрига глазами, Максим, ласково погладил блондинку поколену. Она говорила по-русски:
        -Сейчас ты сменишь Эву, - шепнул Волк, - инезабудь ему бриджи расстегнуть. Я тебя потрясу немного, вприпадке ревности… - Максим весело улыбнулся, - он получит пепельницей поголове, ивдело вступят ребята… - блондинка томно прикрыла глаза:
        -Он Эве задекольте лезет… - смилым акцентом сказала девушка, - ему сейчас брюки надо расстегивать… - Волк отправил блондинку танцевать, недожидаясь, пока комбриг вернется застолик. Подмигнув темноволосой девушке, Волк опустил вкарман пиджака фарфоровую пепельницу. Играли «Кумпарситу». Максим вспомнил, как танцевал сбрюнеткой, вресторане, в«Москве». Он подал руку пани Эве: «Пойдем».
        Оказавшись рядом скомбригом, Волк понял, что блондинка нетолько расстегнула ему бриджи, ноипозаботилась окителе, сподтяжками. Максим, скрыв улыбку, закружил темноволосую девушку, отправив ее вруки кому-то изребят пана Юозаса.
        Он встряхнул заплечо блондинку:
        -Курва! Ты что себе позволяешь, ты скем сюда пришла? Забыла?
        Волк оттащил ее отлетчика, девушка вскрикнула, комбриг выматерился. Максим, снаслаждением, разбил обего голову пепельницу. Кто-то выстрелил вокно, раздался звон стекла, ребята бросились накомбрига. Девушки, веселясь, визжа, вскакивали набархатные диваны, кидаясь икрой иоливками. Музыканты, наподиуме, продолжали играть. Товарищ майор схватил вазу состола. Он скинул китель, Волк хмыкнул:
        -Непредусмотрительно, сего стороны… - Волк, боком, проскользнул кслужебной двери. Вся аллея Свободы была утыкана ночными патрулями. Он предполагал, что военные незаставят себя ждать. Максим, покуривая, слышал выстрелы, крики. Ребята, сдевушками, потихоньку пробираясь назадний двор, расходились. Саллеи Свободы донесся властный голос: «Это что еще задебош?»
        Волк немог себе отказать вудовольствии посмотреть натоварища майора. Он осторожно вернулся кглавному входу вкафе, хрустя осколками стекла, пройдя мимо черной эмки. Наподиуме валялись брошенные инструменты. Товарищ майор, сподбитым глазом, вспущенных доколен бриджах, держал обломки стула, отступая вугол.
        -Я генерал, - пьяно закричал Воронов, - сын героя гражданской войны. Я вас всех… - комбриг побледнел, согнулся, бриджи упали насапоги. Его вырвало напол.
        Волк усмехнулся:
        -Петр Семенович теперь врядли вспомнит ораввине Горовице… - комбрига прижали кстене офицеры комендатуры.В
        Волк, закурив папироску, насвистывая, пошел кСтарому Городу. Вкомнатке пани Альдоны его ждало шампанское сикрой. Волк, намеревался, как следует, попрощаться сдевушкой, перед отъездом. Свернув заугол, он оглянулся. Комбрига, вспущенных бриджах, сажали вэмку.
        -Всего хорошего, товарищ майор, - весело пожелал Максим, пропадая влетней, теплой ночи.
        Эпилог
        Мон-Сен-Мартен, июль1940
        Наглавной площади Мон-Сен-Мартена, над бывшей мэрией городка, вместо бельгийского флага, развевалось черно-красное знамя, сосвастикой. Застоликами кафе устроились солдаты, вполевой серо-зеленой форме, скружками пива. Хозяева заведений отказывались писать надосках названия блюд по-немецки, ноязык здесь знали многие. «Угольная компания де ла Марков» еще впрошлом веке нанимала шахтеров изРура. Работники женились наместных девушках, иоставались вдолине.
        Воткрытое окно кабинета коменданта слышался смех, ивеселая музыка, израдиоприемника, стоявшего увхода вкафе. Музыка оборвалась, диктор сказал:
        -ВБерлине полдень. Прослушайте последние известия. Британский военный флот вероломно напал накорабли свободной Франции, впортах Алжира. Глава страны, маршал Петэн, объявил оразрыве отношений сБританией… - свободной Францией, врадиопередачах рейха называли новое правительство коллаборационистов:
        -ВБерлине отличная погода, плюс двадцать пять тепла, сияет солнце… - военный комендант Мон-Сен-Мартена ощутил тепло налице:
        -Повсей Европе хорошее лето. Наши ребята наМаасе купаются, рыбу ловят. Сегодня пятница, вечером вкафе танцы ожидаются… - комендант был семейным человеком, новтанковых частях, расквартированных вМон-Сен-Мартене, служило много холостой молодежи. Некоторые были баварскими католиками. Ребята заговаривали отом, чтобы, после разгрома Британии, невозвращаться домой, аосесть вдолине. Комендант, завоскресными обедами, слушал их рассуждения оместных девушках.
        Мон-Сен-Мартен славился вБельгии серьезностью нравов, трудолюбием, иблагочестием жителей. Ничего крепче пива, вкафе неподавали, вмагазинах спиртного тоже было некупить. Солдаты софицерами инепили. Католики ходили кмессе, вхрам Иоанна Крестителя.
        Комендант, всопровождении барона ибаронессы, осмотрел реликвии церкви. Он постоял умраморных саркофагов блаженных Елизаветы иВиллема Бельгийских. Господин барон учился вГейдельберге, иговорил наотменном немецком языке. Замок непострадал, долину, при танковой атаке, необстреливали. Здесь небыло бельгийских войск, броска через Арденны никто неожидал. Коменданта пригласили наобед, взамок. Узнав, что он собирает посылку домой, вГерманию, баронесса прислала баночки сдомашним джемом измалины, имед, спасеки де ла Марков.
        Вкабинете приятно пахло кофе ихорошими сигаретами. Комендант повертел книгу, нарабочем столе. Он незнал французского языка, нозять де ла Марков, обаятельно улыбнулся:
        -Называется: «Охотники завирусами», господин майор. Оработе эпидемиологов, вКонго, вМаньчжурии. Моя жена, впрошлом, журналистка… - господин Мендес де Кардозо развел руками: «Конечно, сейчас она занимается детьми. Вы видели, их трое…»
        Комендант помнил мальчиков, близнецов, четырех лет, идвухлетнюю, черноволосую, кудрявую девочку, похожую наотца. Господин Кардозо сказал, что старшие дети родились отего первой жены, американки, однако после развода она вернулась обратно вСША:
        -Элиза заменила им мать… - вздохнул профессор, - она ухаживает засемьей… - малыши играли врозарии, снизенькой, крепкой собакой местной породы. Пса звали Гамен.
        -Шипперке, - вспомнил комендант, - их набаржах держали, чтобы крыс давить. Унас наРейне тоже так делают… - «Угольная компания де ла Марков» продолжала работать, люди спускались вшахты. Коменданту сообщили изБерлина, что вМон-Сен-Мартен едет оберштурмбанфюрер СС Максимилиан, граф фон Рабе. Донационализации предприятия фон Рабе были одними изкрупнейших заводов Рура. Оберштурмбанфюреру поручили перевести «Компанию де ла Марков» нанародные рельсы. Пока что барон получал отоккупационной администрации плату зауголь.
        После аудиенции урейхсфюрера Гиммлера, дома, заобедом, Максимилиан закатил глаза:
        -Как будто я разбираюсь вугле. Я юрист, адвокат… - граф Теодор, мягко, заметил:
        -Ночто делать, милый, если Генрих занят вПольше. Вновых рейхсгау много работы… - Макс прожевал ветчину:
        -Это недолгая командировка. Для Генриха, я имею ввиду. Пусть садится напоезд иприезжает сюда. Я ему дам телеграмму. Мне после Мон-Сен-Мартена надо еще кое-куда отправиться… - Макс оборвал себя. Даже отцу говорить отаком нестоило. Эта была тайна рейха, подобная той, которую он узнал, наприеме уфюрера, вБертехсгадене:
        -Впрочем, вБельгии все недалеко… - отдав Аттиле косточку, Макс потрепал его поголове, - вПариж я успею… - дверь столовой хлопнула, они услышали веселый голос Эммы:
        -Прошу прощения, немогла уйти скортов, пока неразбила соперницу наголову… - сестра держала ракетку. Макс посмотрел надлинные ноги, втеннисной, светлой юбке поколено, набелокурые косы, нараскрасневшееся, юное лицо: «Молодец, это наша кровь, кровь фон Рабе». Поцеловав его вщеку, сестра утащила старелки испанскую оливку:
        -Я слышала, ты вБельгию едешь? - голубые глаза сестры были безмятежно спокойны:
        -Привези мне кружева, брюссельские. Нафату… - Эмма звонко рассмеялась.
        -Генрих привезет, он сомной отправляется. Вымой руки, тебе скоро семнадцать, - сварливо сказал оберштурмбанфюрер, - нехватай старелок грязными пальцами… - Эмма мимолетно, коротко посмотрела наотца. Граф Теодор прикрыл веки. Эмма стукнула Макса поголове ракеткой: «Старый ворчун!». Сестра отправилась всвои комнаты, Макс налил отцу вина:
        -Генриху полезно посмотреть наЕвропу. Он, кроме Богемии иновых рейхсгау, нигде небывал… - Макс никогда неговорил «Чехия», или «Польша». Этих стран больше несуществовало.
        Комендант пролистал книгу. Нафотографиях красовался, восновном, профессор Кардозо, вполевой одежде эпидемиологов, вджунглях, встепи, налошади, зарулем грузовика ивпоходной лаборатории. Книгу можнобы назвать, весело подумал комендант, просто: «Профессор Кардозо». Профессор огладил темную, ухоженную бороду:
        -Я хотел узнать, господин майор, можноли мне вернуться вАмстердам, осенью. Я работаю над монографией. Книгу ожидает Нобелевский комитет, - Кардозо, созначением, поднял бровь, - однако уменя кафедра, студенты. Всвязи с, какбы это выразиться… - покашляв, он замолчал. Комендант успел связаться сБерлином, касательно профессора Кардозо. Зять де ла Марков появился унего вкабинете чутьли ненаследующий день после капитуляции Бельгии. Он принес мандаты Лиги Наций, университетские удостоверения, ирекомендации немецких ученых.
        ИзБерлина сообщили, что евреи Бельгии иГолландии подпадают под законы рейха. Они неимели права работать вгосударственных учреждениях, или преподавать. Паспорта евреев требовалось проштамповать особой печатью. Комендант предполагал, что гетто здесь, вотличие отПольши, устраивать нестанут. Евреев вокруг было нетак много:
        -Эшелонами вывезут их навосток, влагеря… - он отдал профессору Кардозо книгу, - ибольше нечего придумывать. Воздух очистится… - вМон-Сен-Мартене, впрочем, иневодилось евреев.
        -Кроме этого… - комендант смотрел вкрасивое, стропическим загаром лицо, - иеще одного. Надо его найти, обязательно.
        -Я говорил, - успокаивающим тоном заметил немец, - вы, всвязи снаучными заслугами, выделены вотдельную категорию, профессор Кардозо. Вы можете, вернуться вАмстердам, продолжить работу. Никаких препятствий я невижу… - руки Кардозо он неподавал, комендант был брезглив. Еврей, впрочем, нервался сним здороваться. Они вежливо распрощались. Комендант, внезапно, поинтересовался:
        -Врудничной больнице работал ваш коллега, доктор Гольдберг. Где он сейчас?
        -Понятия неимею, - отозвался профессор Кардозо. Комендант, закурив, подошел кокну. Он проводил глазами широкую спину:
        -Жена унего хорошенькая, Элиза. Единственная наследница, ее брат всвященники подался… - он вспомнил золотистые волосы женщины, скромную, ниже колена юбку. Майор поморщился:
        -Врейхе заподобные браки вконцлагерь отправляют. Уде ла Марков немецкая кровь, они старая семья. Как родители позволили? Даже если ее мужа навосток увезут, она всегда будет рожать зараженных духом еврейства детей… - комендант читал статью доктора фон Рабе, вжурнале общества «Лебенсборн». Врач заявлял, что теория телегонии верна. Один раз, предав расу, вступив всвязь севреем, женщина прекращала быть арийкой. Ее будущие дети тоже несли проклятие семитской крови. Комендант вспомнил кудрявые волосы младшей дочери Кардозо:
        -Яблочко отяблоньки недалеко падает. Старшие дети унего наевреев непохожи. Сэтим пусть СС разбирается. Незря бонза едет, изБерлина… - зевнув, он поднял телефонную трубку. Повар, наобед, обещал свежую спаржу ифорель изМааса.
        Давид, поднимаясь кзамку, думал, что бывшая жена давно вНью-Йорке. Адвокаты забрали мальчиков после Пасхи. Стех пор отЭстер больше ничего слышно небыло. Детям он сказал, что осенью, после каникул, они увидят мать, вАмстердаме. Иосиф иШмуэль, казалось, изабыли обЭстер. Они возились сМаргаритой иГаменом, барон брал детей нарыбалку, Элиза учила малышей чтению исчету.
        -Очень хорошо, - облегченно сказал себе Давид, - ксентябрю ребятишки оней невспомнят. Скатертью дорога. Она вРоттердам отправилась, сначалом войны. Села налайнер. Вернемся вособняк, дом свободен… - малыши сЭлизой, обедали вдетской. Взамке остались только пожилые слуги, молодежь ушла вармию. Вымыв руки, Давид прошел впредупредительно распахнутую дверь малой столовой.
        Гольдберг, действительно, исчез, сначалом вторжения немцев вБельгию. Врудничной больнице остался один врач, пожилой доктор Лануа, ноДавид несобирался ему помогать. Он давно нелечил понос умладенцев ивывихи урабочих:
        -Тем более, я занят, срукописью… - теща подняла глаза отписьма: «Давид! Как ты сходил, кгосподину майору?»
        -Отлично, мадам Тереза, - весело отозвался профессор Кардозо:
        -Он меня уверил, что осенью мы сможем отправиться вАмстердам. Что Виллем пишет? - он кивнул наконверт, ситальянскими марками. Почта, как ивсе унемцев, работала отлично, несмотря навойну.
        -Да ивойны никакой нет… - Давид налил себе вина: «Они разгромят Британию, имы опять заживем спокойно…»
        -Унего все хорошо… - серо-голубые глаза, вмелких морщинах, ласково взглянули наДавида, - мы кнему поедем, когда все уляжется… - баронесса приподнялась из-за стола:
        -Виллем, мы заждались. Подавайте суп, пожалуйста, - попросила она дворецкого. Барон отдал лакею пустую тарелку:
        -Мальчики попросили добавки, - он сел застол, - я им носил. Очень вкусная курица, милая, - весело сказал он жене.
        Давид опустил серебряную ложку всуп изспаржи:
        -Они, которую неделю свинину неготовят, араньше ели. Очередной обет, чтоли? - профессор саппетитом ел. Давид незаметил, как барон, одними губами, сказал жене: «Все впорядке». Мадам Тереза, украдкой, перекрестилась. Баронесса тоже принялась засуп.
        Сквозь задернутые шторы вспальне пробивались лучи раннего, нежного солнца. Элиза, сидя накровати, натянула чулки. Муж спокойно спал, уткнув лицо вшелковую подушку. Она взглянула настаринные, прошлого века часы:
        -Надо кофе сварить, принести Давиду. Дети проснутся, умыть их, одеть, приготовить завтрак… - родители всегда отпускали слуг, навыходные дни. Элиза взяла скресла хлопковое платье. Она почти каждый день ходила напочту, ожидая весточки отЭстер. Элиза написала ей, втайне отмужа, после начала вторжения немцев вБельгию иГолландию. Она нехотела, чтобы Давид сердился. Узнав описьме, мужбы, непременно, начал ей выговаривать. Он давно сказал, что всеми подобными вещами должны заниматься адвокаты:
        -Незря я им плачу, - сообщил жене профессор Кардозо, - это их обязанность. Незачем ни мне, ни тебе появляться рядом сней… - он раздраженно ткнул сигаретой впепельницу:
        -Мальчиков привезут вквартиру, мы отправимся навокзал. Нечего больше обсуждать… - Элиза, робко, предложила мужу самому забрать детей изособняка Кардозо.
        Элиза, нацыпочках, прошла вванную. Давид нелюбил просыпаться без чашки кофе настолике, рядом. Пахло вербеной. Мать любила этот аромат. Баронесса клала саше впостельное белье иполотенца. Элиза умывалась:
        -Она немогла уехать вАмерику, бросить детей, пусть инаДавида. Она где-то вГолландии, ногде? Почему она неотвечает? Аесли… - Элиза перекрестилась. Вечером, впостели, муж довольно сказал, что виделся своенным комендантом:
        -Мы спокойно можем жить вАмстердаме… - профессор Кардозо, просматривал рукопись, - уменя особый статус, привилегии. Иудетей, конечно, тоже… - он отложил бумаги:
        -Иди сюда, милая. Твои родители порадуются внуку… - она лежала набоку, постанывая, считая дни, вуме:
        -Сейчас безопасно. Подобное разрешено. Его святейшество говорил, что такой метод приемлем… - Элиза, сначалом войны, стала беспокоиться замужа:
        -Малоли что. ВГермании Маргариту посчитают еврейкой, иновое дитя тоже. Надо быть осторожными, пока все неулеглось. Если Давид получит Нобелевскую премию, можно остаться вШвеции, навсякий случай… - Виллем, еще нагод, оставаслся вРиме. Отцу шел восьмой десяток, аматери, седьмой. Убаронессы было слабое сердце:
        -Нельзя их отрывать отвнуков, отменя… - горько думала Элиза, - нонельзя ирисковать. ВГермании евреев посылают вконцентрационные лагеря, стерилизуют… - она хотела поговорить смужем. Профессор Кардозо отмахнулся:
        -Нужных рейху евреев никто нетрогает. Они работают наблаго страны, как раньше. Незабивай голову мыслями олюдях, которых ты невидела, иникогда неувидишь.
        -Я христианка, Давид, - тихо сказала Элиза.
        -Иисус учит заботиться олюдях, помогать им… - муж закатил глаза: «Утебя трое детей наруках. Мало тебе заботиться оних?»
        Почистив зубы, Элиза присела накрай ванны:
        -Аесли сЭстер что-то случилось? Она непрофессор, небудущий Нобелевский лауреат, она просто доктор медицины… - отом, что бывшая жена Давида получила докторат, Эстер узнала отмужа. Он, кисло, заметил:
        -Наверняка, списала укого-то тезисы, снее станется. Она бездарь, несмотря надипломы… - Давид отбросил медицинский журнал.
        Потихоньку подобрав книжку, Элиза прочла статью доктора Горовиц опрактике кесарева сечения. Впримечании говорилось, что доктор Горовиц заведует отделением оперативной гинекологии, вамстердамской университетской клинике. Элиза вспоминала твердый голос, длинные, уверенные пальцы:
        -Она Маргариту спасла. Я всегда должна быть ей благодарна. Что сней, где она… - Элиза нехотела думать оплохих вещах. Она решила, впонедельник, подороге напочту, зайти вцерковь ипоставить свечу Богоматери. Эстер была еврейкой, ноВиллем написал, что иего святейшество, ивсе вРиме, молятся заевреев Европы.
        Элиза поднялась:
        -Мало молиться, надо что-то делать. Хорошо, что доктор Гольдберг успел уехать. Нокуда? Немцы вокруг… - выскользнув изспальни, она прошла вдетское крыло. Малыши занимали смежные комнаты. Элиза, сначала, хотела, устроить детей вместе. Мальчики, увидев Маргариту, сразу потянулись ксводной сестре. Элиза помнила Иосифа иШмуэля младенцами. Они стали крепкими мальчишками, светловолосыми иголубоглазыми, непохожими наДавида. Элиза листала большой семейный альбом, взамке:
        -Они дядю Хаима напоминают. Только они высокие, вЭстер, вДавида. ИАарон высокий. Уних только дядя Хаим небольшого роста, иМеир… - родители рассказали Элизе новости. Отец имать молились закузена Аарона:
        -Если иесть праведник, милая, то это он… - коротко сказал барон, - каждый христианин сейчас должен помогать евреям. Это наша обязанность.
        Элиза, осторожно, приоткрыла дверь детской. Мальчишки сопели вкроватках. Муж неразрешил помещать Маргариту водну комнату сбратьями:
        -Незачем пробуждать вдетях определенные инстинкты, раньше времени… - Элиза закашлялась: «Близнецам четыре года, Давид, аМаргарите два. Они родственники. Мальчики любят сестру».
        -Здесь непримитивное племя, - сочно сказал муж, - где все живут под одной крышей. Взамке полсотни комнат. Найди себе применение, займись, сделай еще одну детскую… - Гамен лежал наполу комнаты дочери, уткнув нос влапы. Завидев Элизу, пес помахал хвостом.
        Элиза наклонилась над кроваткой. Малышка зажала вкулачке тряпичную куклу, черные кудри разметались поодеяльцу:
        -Они вчера вдоктора играли, - вспомнила Элиза, - мальчики врачами хотят стать. Давид хороший отец, занимается сними, когда унего есть время… - мальчишки, открыв рот, слушали рассказы обАфрике иМаньчжурии. Профессор Кардозо настаивал настрогом распорядке для детей. Давид уделял им два часа, каждый день.
        -Уребенка должно быть расписание, - муж стоял над пишущей машинкой, диктуя Элизе, - подъем водно итоже время, сон вопределенные промежутки, прием пищи, занятия. Это полезно для здоровья. Перейдем кдетскому меню… - велел муж, - ты обязана составлять его каждую неделю, показывать мне. Детей надо кормить почасам… - Элиза стоской, вспоминала свое детство.
        Они сВиллемом, забежав накухню, уносили печенье отповара, или домашний леденец. Давид считал, что кухня, сплитами идуховками, опасна для детей. Муж аккуратно определял количество сахара, позволенное малышам, нанеделю. Собаку изспален изгнали, ноГамен, все равно, ложился удвери комнаты Маргариты. Он нерасставался смалышкой. Элиза, поднимаясь ночью, впускала пса. Давид вставал поздно, ктому времени дети давно просыпались.
        Элиза, сначала, немного боялась ответственности замальчиков. Мать сказала:
        -Ты Эстер незаменишь, ноиненадо. Они тебя тетей Элизой называют, пусть идальше так делают. Они хорошие ребята, славные. Неслед… - мать повела рукой, - неслед их втягивать вовзрослую жизнь. Пусть радуются детству… - Иосиф иШмуэль всегда здоровались, иблагодарили. Мальчики убирали игрушки, идаже накрывали настол:
        -Нас мама научила, - гордо сказал один изблизнецов, - мама работает, мы должны ей помогать… - мальчишек, конечно, все путали:
        -Только Эстер их различает… - Элиза спускалась поувешанной семейными портретами, каменной лестнице, среди тусклого блеска старинного оружия, - однако они всегда признаются, кто Иосиф, акто Шмуэль… - приоткрыв дверь, она удивилась: «Мама!».
        Баронесса Тереза, вбольшом, холщовом фартуке, поверх простого платья, резала свежевыпеченный хлеб. Накаменном полу стояла плетеная корзина для пикников. Мать подняла серо-голубые, втонких морщинах глаза. Рыжеватые, сильно побитые сединой волосы прикрывал старомодный, утренний чепец:
        -Кофе пришла варить? - мать, ласково улыбалась:
        -Папе тоже отнеси чашку. Он поднялся. Ему надо вЛувен съездить, киезуитам. Котцу Янссенсу. Амы вгоры отправимся, сдетьми… - мать делала бутерброды. Элиза взялась замедный кофейник: «Врасписании нет пикника, мама. Давид…»
        Баронесса махнула ножом:
        -Давид работать будет, амы малышей возьмем. Отец лимузин забирает. Месье Верне наодноколке нас отвезет. Я ему звонила вчера. Ребятишкам такое нравится… - месье Верне, старый шахтер, помнил времена, когда вагонетки таскали лошади. Унего намаленькой ферме жило несколько пожилых першеронов.
        -Давид обрадуется, - подытожила мать, - целый день вокруг тишина… - Элиза взяла банку скофе имельницу: «Папе нетяжело будет, одному зарулем? Изачем он вЛувен едет?»
        -Неделай изотца старика… - баронесса, аккуратно, заворачивала бутерброды впровощенную бумагу, - провизию я ему дам, вдорогу. Втермос кофе налью. Поделам благотворительности едет… - мать складывала корзинку.
        Христианам лгать запрещалось. Баронесса утешила себя:
        -Это неложь. Это, действительно, благотворительность.
        Муж, ни вкакой, Лувен несобирался. Позвонив изколледжа иезуитов, отец Янссенс сообщил, что все готово. Месье Эмиля, как доктора Гольдберга называли барон сбаронессой, ждали вмонастыре, вВиртоне, городке награнице Бельгии сФранцией. Врач, вобличье кармелитского монаха, при положенных документах, ехал спаломниками вРим, через Женеву, где идолжен был остаться.
        Поездом вВиртон отправляться было опасно. Барон сбаронессой были уверены, что настанции, вМон-Сен-Мартене, никто месье Эмиля невыдаст, ножелезная дорога кишела немецкими патрулями. Месье Гольдберга, сего фамилией, непременнобы арестовали:
        -Ивнешность унего тоже… - баронесса скрыла вздох, - как уМаргариты. Мальчики наевреев непохожи, аона… - Гольдберг третий месяц сидел вподвале замка. Повара илакеи все знали, однако барон ибаронесса неволновались. Слуги, верующие католики, работали насемью несколько десятков лет. Виллем иТереза решили ничего неговорить детям, как они называли дочь изятя:
        -Незачем, - барон, обняв жену, прикоснулся губами кседому виску, - уних другие заботы. Сами все сделаем, ненадо никого вмешивать… - месье Эмиль собирался вести лимузин. Баронесса вспомнила тихий голос врача:
        -Пусть месье барон отдохнет, ему обратно ехать надо. Хорошо… - Гольдберг помолчал, - хорошо, что мои родители недожили доподобного… - сняв пенсне, он отвернулся. Вподвалах небыло электричества. УГольдберга, вкаморке, стояла керосиновая лампа: «Он три месяца солнечного света невидел… - поняла баронесса, - ничего, скоро безумие закончится».
        -Вам тридцати неисполнилось, месье Эмиль… - бодро заметил муж, - мы вам кое-какое золото дадим, вдорогу. Обустроитесь вЖеневе, начнете практиковать. Женитесь, вШвейцарии есть евреи… - он подмигнул Гольдбергу, - а, когда безумца вздернут нависелице… - неожиданно жестко продолжил барон, - вернетесь домой, то есть сюда. Место вбольнице вас ждет… - дочь вышла изкухни сподносом. Баронесса перекрестилась:
        -Все будет хорошо. Господи… - она замерла сбутербродом вруках, - вразуми людей, я прошу Тебя. Позаботься онесчастных. Дай нам силы помогать им, доконца… - поджав губы, она взялась залимоны. Детям нравился домашний лимонад.
        Барон встретил дочь вхалате, носедые волосы были тщательно причесаны. Пахло ототца знакомо, привычной, туалетной водой. Элиза поставила чашку настол:
        -Осторожней веди машину, папа. Останавливайся, если… - отец усмехнулся:
        -Здесь всего сто миль, доЛувена. Я вечером вернусь… - дочь обняла его. Виллем, поцеловал теплую, белую щеку: «Спасибо, милая».
        Муж курил впостели, углубившись вчерновик монографии. Он, неглядя, протянул руку зачашкой. Элиза присела накровать:
        -Папа вЛувен едет, киезуитам, амама хочет пикник устроить, только его врасписании нет… - Давид, рассеянно, ответил:
        -Ничего страшного. Погода хорошая, детям полезно побыть насолнце. Сделай мне омлет ссыром, тосты, ипринеси мед, анеджем. Твоя мать кладет слишком много сахара. Вмеде больше полезных элементов… - Элиза, послушно, поднялась. Давид, откинувшись наспинку кровати, попивал кофе:
        -Очень хорошо. Тишина, покой. Рукопись почти готова… - он напомнил себе, что надо спуститься вподвалы, завином. Уде ла Марков был отличный погреб. Обычно тесть это делал сам, ноДавид хмыкнул:
        -Он поцерковным делам сегодня весь день проболтается. Схожу, после завтрака… - он крикнул вслед жене: «Еще одну чашку кофе, большую!»
        Военный комендант Мон-Сен-Мартена хотел всубботу порыбачить.
        Майор вырос наРейне. Его покойный отец работал набаржах, перевозивших рурский уголь вниз пореке. Майор, сдетства, помнил нагретую летним солнцем палубу, удочку, опущенную вяркую, искрящуюся насолнце воду. ВМон-Сен-Мартене, рыбу ловили ивМаасе, ивбыстрой, горной реке Амель. Амель протекал поземлям барона, однако майор знал, что герр Виллем разрешает всем ходить нареку. Повар собрал корзинку, сбутербродами ипивом. Комендант, было, пошел водвор, кмашине, ноего остановил телефонный звонок.
        Положив трубку, майор хмыкнул:
        -Беспокоится. Три раза попросил, чтобы я записал, мол, именно он сообщил опрячущемся еврее. Такие евреи, как он, нужны, полезны. Отних мы избавимся впоследнюю очередь… - майор, все равно, взял корзинку сбутербродами. Можно былобы арестовать Гольдберга прямо водворе замка. Профессор Кардозо замялся:
        -Здесь дети, господин майор. Нехотелосьбы, уних наглазах… - комендант решил перекрыть дорогу изМон-Сен-Мартена наюг. Пословам профессора Кардозо, лимузин направлялся вприграничный город Виртон:
        -Месье барона придется арестовывать… - комендант поменял холщовую куртку наофициальный китель, - предъявлять обвинение вукрывании еврея. Заподобное полагается концлагерь. Он взаключении долго непротянет, он старик… - Гольдберга, согласно распоряжениям, присланным изотделения гестапо вБрюсселе, требовалось послать встолицу, под конвоем. Евреи, пойманные награнице, подлежали тюремному заключению. Комендант предполагал, что это временная мера. Все евреи, рано или поздно, отправлялись эшелонами навосток, вновые, строящиеся вбывшей Польше лагеря.
        -Хотябы бандитов здесь нет… - он сидел рядом сводителем, вмерседесе, - нето, что нановых территориях. Британия содержит всякую шваль влесах, после победы над Польшей. Посылает золото, радиопередатчики, руководит их действиями. Скоро мы покончим сБританией… - наследующей неделе Люфтваффе начинало бомбить суда впроливе Ла-Манш. Британию ждали налеты нааэродромы, уничтожение авиации, имассированные атаки нагорода, начиная состолицы. Доосени, согласно плану фюрера, британцы должны были оказаться наколенях.
        Приятели майора служили вбывшей Польше. Вписьмах они сообщали овзрывах нажелезных дорогах. Между городами приходилось ездить сохраной. Вкаждом лесу могла прятаться банда недобитых поляков:
        -Русские их тоже уничтожают, всвоих областях… - майор обещал бойцам настоящий пикник, спивом ихорошей ветчиной, - впрочем, русским недолго жить осталось. Следующим летом мы двинем туда войска… - он взглянул вокно, насерую громаду замка, налесистые, зеленые холмы: -Здесь никто неуйдет вподполье, можно небеспокоиться. Они люди верующие, мирные. Этот Кардозо, - майор, невольно, улыбнулся, - неиначе, как хочет замок икомпанию себе заполучить… - после ареста барона компания инедвижимость переходили всобственность рейха: -Его жену мы тоже вконцлагерь отправим… - майор курил, наслаждаясь жарким солнцем, - она, наверняка, знала, что муж еврея прячет… - он вспомнил картины, старинное серебро, иоружие:
        -Граф фон Рабе останется доволен, - сказал себе комендант, - ценности мы пошлем врейх, офицеры исолдаты смогут выбрать вещи подуше, аостальное продадим нааукционе, - так всегда поступали симуществом арестованных, или ариизированной собственностью.
        Мерседес ехал всопровождении грузовика, где сидели солдаты. Они взяли оружие, номайор неожидал, что его придется применять. Вкузове лежал деревянный барьер. Такими шлагбаумами перегораживали дороги, при проверке документов.
        Они нашли отличное место, втрех милях кюгу. Шоссе поднималось накаменистый холм, справа тек Амель. Майор пожалел, что невзял удочки. После операции можно былобы отправить арестованных вкамеры, наскоро устроенные при комендатуре, ипорыбачить. Поставив барьер, они расположились судобствами, открыв бутылки спивом. Амель блестел насолнце, жужжали пчелы. Майор, покусывая травинку, слушал солдат. Многие ребята ходили вчера натанцы, однако оказалось, что девушки непринимают ухаживания немцев.
        -Ночто им еще делать? - пожал плечами кто-то:
        -Все равно, когда война закончится, вся Европа будет немецкой. Бельгийцы, голландцы, французы, станут работать нанас. Лучше выйти замуж захозяина фермы, чем забатрака… - он звонко рассмеялся. Вспоминая Польшу, ребята согласились, что здешние, бельгийские ифранцузские девушки, красивее:
        -Они ухоженные, - заметил кто-то, - нето, что крестьянки. Поляки славяне, низшая раса… - вжурналах общества «Лебенсборн» выстроили настоящую иерархию. Женщины изГолландии, Дании иНорвегии считались почти арийками. Солдат призывали вступать всвязи сдевушками изэтих стран, чтобы они могли рожать арийских детей. Далее шли бельгийки ифранцуженки. Остальные были славянами, неполноценными людьми. Они годились только для труда нафермах или заводах.
        Комендант, прислонившись кбарьеру, потягивал пиво. Он рассматривал вбинокль дорогу:
        -Это будет отлично выглядеть вдонесении, вштаб, вБрюсселе. Здесь нет СС, нет гестапо, однако мы сами справились… - майор немного побаивался будущего визита оберштурмбанфюрера фон Рабе. Бонза нетолько имел титул, ноибыл, насколько понял комендант, членом партии сдовоенным стажем:
        -Тридцать два года, адослужился дооберштурмбанфюрера… - майор вздохнул, - конечно, стакими связями. Нотеперь «Компания де ла Марков» перейдет всобственность рейха. Ему здесь немного придется пробыть. Дела убарона впорядке, я уверен… - комендант уложил пустую бутылку вбумажный пакет. Он видел лимузин де ла Марков, водворе замка.
        -Месье барон, вместе севреем, - комендант обернулся: «Оружие наизготовку!»
        Виллем смотрел вприоткрытое окно, назеленую равнину, насерые терриконы шахт:
        -Мы здесь мальчишками соШмуэлем все облазили… - он вспоминал покойного отца профессора Кардозо, - Давид, конечно, тяжелый человек, трудный, ногений. ИШмуэль такой был. Нельзя подобных людей строго судить. Давид инепомнит отца. Он все пытается доказать, что он его достоин, бедный мальчик. Отец он хороший. Элиза все ради детей сделает, как имать… - Виллем, перед отъездом, обнял жену, накухне. Отбаронессы пахло кофе исвежим хлебом.
        Давид, после завтрака, ушел вкабинет, Элиза собирала детей напикник. Месье Верне должен был, через полчаса, появиться водворе замка, спершеронами. Гольдберг, оказавшись насолнечном свете, долго щурил глаза. Врач решительно отказался пускать барона заруль машины: «Я привыкну, ничего страшного».
        -Все будет хорошо, милый, - тихо сказала жена Виллему, - мы благое дело делаем. Иисус настороне тех, кого преследуют… - он поцеловал морщинистую щеку:
        -Его святейшество сказал, что христианин неможет заниматься гонениями евреев. ВГермании осталось много верующих, достойных людей. Скоро все закончится, любовь моя. Хорошо вам отдохнуть, заужином увидимся… - жена перекрестила его, как она делала сорок лет, всякий раз, когда они расставались. Виллем тоже перекрестил Терезу. Она, почему-то, показалась ему молодой. Жена сняла чепец, солнце играло врыжеватых волосах. Виллем увидел ее вбелой пене кружев, идущей калтарю. Открутив окно, он закурил сигарету. Барон лукаво улыбнулся:
        -Все, наверное, думают, что мы живем, как папа имама. Уменя иТерезы наподобноебы никогда святости нехватило. Мы неправедники, обычные люди. Хорошо, что я кюре наисповеди ничего несказал, омесье Гольдберге. Конечно, опасности нет, нозачем? Это негрех… - он думал ожене, отом, что скоро увидит сына, овнуках, как барон называл всех детей разом. Виллем вспомнил мать:
        -Правильно, тогда дядя Давид умер, вАмстердаме. Мы соШмуэлем вуниверситетах были. Заразился тифом иумер. Шмуэль обещал, что найдет переносчика тифа, после смерти отца, ипочти нашел, только сам скончался. Мама плакала, я помню. Заперлась вспальне, надолго… - барон увидел серые, большие глаза матери, вдохнул запах ландыша:
        -Она тоже вЛувен ездила, два раза вгод. Кврачам. Амы вовсе невЛувен направляемся… - Виллем вспомнил, что неспустился впогреба завином. Барон успокоил себя:
        -Тереза ходила. Я видел бутылки, настойке. Сколько раз я ей говорил, чтобы она этого неделала. Унее слабое сердце, лестница узкая, крутая… - потушив окурок впепельнице, он услышал испуганный голос Гольдберга: «Немцы, господин барон. Дорога перекрыта».
        Гольдберг столкнулся спрофессором Кардозо, пробираясь изкаморки, клестнице, ведущей наверх, напервый этаж замка. Ему надо было пройти через винный погреб. Гольдберг, при свете свечи, увидел знакомую, широкую спину, вдомашнем, твидовом пиджаке. Профессор Кардозо, насвистывая, рассматривал этикетку набутылке. Он повернулся, голубые глаза улыбнулись:
        -Доктор Гольдберг! Я думал, что вы уехали… - Гольдберг, быстро, рассказал, что сидит вподвалах третий месяц, асейчас барон везет его кфранцузской границе. Обиезуитах врач говорить нехотел. Ему было неудобно, что католики спасают его, еврея. Гольдберг краснел, всякий раз, когда барон приносил обед. Он знал, что ради него взамке отказались отсвинины:
        -Вы наш гость, - убеждал его месье Виллем, - помните, когда вы унас обедали, довсего… - барон прерывался, - мы тоже свинины неподавали.
        Профессор Кардозо, пожав коллеге руку, пожелал удачи.
        Врач сбросил скорость:
        -Ему волноваться неочем, он гений. Немцы могут дать ему статус почетного арийца, были подобные случаи… - он почувствовал, что бледнеет. Барон смотрел прямо вперед:
        -Уних оружие. Они нас непропустят, никогда. Месье Эмиля отправят вконцлагерь, именя тоже. Бедная Тереза, бедные дети. Кто-то донес, нокто? Неслуги, я вних уверен. Аесли это неТереза ходила завином… - он похолодел. Добарьера оставалось каких-то полмили. УВиллема было хорошее зрение. Увидев знакомое лицо военного коменданта, барон посчитал солдат:
        -Десять человек, все савтоматами. Бежать некуда… - он почувствовал, что улыбается: «Ничего, прорвемся».
        -Остановите машину, - мягко попросил он врача, - садитесь намое место.
        Гольдберг, послушно, прижался кобочине:
        -Месье барон… - он посмотрел наВиллема. Серые, вморщинах, глаза, весело блестели:
        -Ничего, - барон взялся заруль, - я нафронте, грузовики водил, месье Эмиль, под артиллерийским обстрелом. Тогда другие машины были… - он вел лимузин, вспоминая войну:
        -Пьер погиб, вгоспитале. Бедный Мишель, неужели его тоже вживых нет? Или он вплену, нопочему непишет? ИДжон умер, аДжованни жив. Имы будем жить, обязательно… - он был уверен, что им сГольдбергом удастся уйти:
        -Тропинка ведет вниз, схолма. Амель мелкий, мы его переедем. Дальше лес. Бросим машину, отправимся пешком. Кто спасает одну жизнь, тот спасает весь мир… - Виллем успел подумать:
        -Тони пропала, сребенком. Когда мы фото получили, я сказал Терезе, что глаза умальчика знакомые. Накого он похож, Уильям… - лимузин разогнался доста миль вчас. Виллем усмехнулся: «Все будет хорошо».
        -Он этого несделает, - комендант заорал: «Всем уйти сдороги!»
        -Он старик, ему восьмой десяток… - барьер затрещал, мерседес пронесся мимо. Майор велел: «Огонь извсего оружия, немедленно!». Пули засвистели над шоссе, лимузин, вильнув, съехав схолма, пропал извида. Майор приказал: «Заним!»
        Они сбежали покаменистой тропинке. Комендант, держа наготове вальтер, удивился:
        -Здесь человек еле удержится, как старик машину вел… - они пробили шины улимузина. Машина перевернулась набок, двери открылись. Майор издалека, увидел, седые, легкие, вяркой крови волосы. Старик невыпустил руля. Пуля разнесла ему затылок, абольше вмашине никого небыло. Майор заметил следы крови наприбрежных камнях. Напротивоположном, высоком берегу реки, темнеллес:
        -Обыскать округу, - крикнул майор, - позвоните вЛьеж, пусть привезут собак… - он отстегнул ремень, тело барона вытащили измашины. Месье Виллем улыбался, мертвое лицо было спокойным. Наверху, влетнем небе, щебетала какая-то птица, бурлила река. Серебряный, простой крестик испачкала кровь.
        Комендант махнул рукой:
        -Уносите, ичтобы довечера Гольдберг оказался вкамере! Здесь все как наладони, прятаться негде… - посмотрев нагустые верхушки сосен, майор успокоил себя: «Негде».
        Медленно, размеренно, тикали часы намраморном камине. Вспальне пахло камфарой. Элиза держа мать захолодную руку, пристально смотрела назакрытые, морщинистые веки. Заокном садилось солнце, равнину заливал мягкий, золотистый свет.
        Элиза думала, что надо отправить телеграмму брату, вРим, исшить траурное платье. Наряд немецких солдат, встретил одноколку месье Верне намосту, переброшенном через ров, вокруг замка. Кованые ворота, сгербом де ла Марков, головой вепря, были открыты. Дети, вповалку, спали насене. Они собирали нахолмах землянику, бегали наперегонки сГаменом, шлепали помелкой, холодной воде Амеля. Мальчики кормили Маргариту бутербродами, Элиза сплела дочке венок. Увядшие цветы красовались начерных кудряшках.
        Элиза увидела, как побледнела мать. Месье Верне остановил лошадей. Женщина заметила немецкий военный грузовик, водворе замка. Элиза неуспела удержать мать. Баронесса Тереза, соскочив стелеги, рванулась кмашине, необратив внимания насолдат, назятя, стоявшего рядом. Профессор Кардозо держал какие-то бумаги.
        Мать упала накамни, хватая ртом теплый, вечерний воздух. Давид поднял ее, Элиза крикнула: «Мама!». Кузов грузовика испачкала кровь. Элиза все еще немогла поверить. Прибежал врач, изрудничной больницы, месье Лануа, скамфарой, нобыло поздно.
        Элиза, стоя наколенях укровати, уцепилась затонкое запястье матери. Сердце билось, медленно, затихая. Она успела уловить движение синихгуб.
        Элизе показалось, что мать шепнула: «Беги».
        Бумаги вруках мужа оказались приказом военной администрации Мон-Сен-Мартена. Им предписывалось, через двое суток, покинуть замок, сразрешением забрать личные вещи. Компания инедвижимость переходили всобственность рейха, как имущество человека, совершившего преступление. Элиза сдержала дрожь впальцах. Она еще смогла позвонить кюре. Святой отец соборовал баронессу. Он помолчал:
        -Неволнуйтесь, мадам. Впонедельник мы… - он отвернулся, - впонедельник мы ваших родителей похороним. Вцеркви, как положено. Они… - святой отец махнул заокно, - незапретят… - он коснулся руки Элизы:
        -Помните, месье Виллем имадам Тереза упокоятся всадах райских. Они праведники, они… - Давид увел детей, запретив Элизе брать малышей напохороны:
        -Зачем, - раздраженно сказал муж, - Иосиф иШмуэль никакого отношения ктвоим родителям неимеют…
        Элиза вспомнила, как отец водил мальчишек нарыбалку, как мать пекла ребятишкам печенье:
        -Давид… Уних слезы, ты видел… Они называли моих родителей бабушкой идедушкой… - Элиза велела себе нерыдать. Ей хотелось заплакать, уткнувшись лицом вплечо матери, горько, сильно, как вдетстве, хотелось ощутить ласковые руки, услышать веселый голос отца:
        -Кто расстроился? Иди сюда, моя хорошая… - Маргарита, решил муж, была мала для похорон.
        Офицеры немецкой комендатуры, по-хозяйски, осматривали комнаты замка, составляя списки ценных вещей. Поговорив сгосподином майором, Давид хмуро сообщил жене:
        -Завтра они вывезут картины ивсе остальное… - он курил, уоткрытого окна гостиной, - авпонедельник устроят аукцион, для жителей поселка. Вклубе, после похорон… - допрошлой войны, отец Элизы открыл библиотеку иклуб для семей шахтеров Мон-Сен-Мартена.
        Уних был хор, итеатр. Дети занимались вскаутском кружке, воркестре, вклубе проводили шахматные турниры, футбольная команда играла впровинциальной лиге. Элиза, приезжая наканикулы изобители, выходила насцену, врождественских постановках:
        -Виллем играл заднюю часть ослика… - она вытерла слезы, - он говорил, что набольшее унего таланта нехватает… - Элиза, вбелом платье, сраспущенными, золотистыми волосами, вплаще, сидела наослике, держа ребенка. Девочка улыбалась, глядя намилое, спокойное личико. Она сглотнула:
        -Виллем неуспеет напохороны приехать. Пусть помолится, задуши папы имамы… - Элиза сжала руки, доболи. Женщина вскинула голову:
        -Ни один человек изпоселка наэтот аукцион непридет, Давид. Наши люди не… - он выкинул сигарету водвор:
        -Ты слишком хорошо думаешь ошахтерах… - профессор Кардозо усмехнулся, - они будут работать нанемцев, скупят подешевке вашу обстановку. Собирай вещи идетей, - велел муж, - после похорон мы отправляемся вАмстердам. Скажи спасибо, что нас незадержали, как имеющих отношение кпреступлению… - Элиза покачнулась, ноустояла наногах:
        -Давид, мои родители… - она почувствовала слезы наглазах, - несделали ничего дурного. Они выполнили долг христиан. Они спасали невинного человека…
        Профессор Кардозо пожал плечами:
        -Отчего? Никтобы Гольдберга нетронул. Надо выполнять распоряжения новой власти, моя дорогая. Надо зарегистрироваться, продолжать работать, как ираньше. Посмотри наменя, никто меня неувольняет. Незачем впадать… - муж повел рукой, - внеобоснованную панику. Немцы цивилизованная нация… - Элиза побледнела.
        -Цивилизованная нация нестерилизует своих граждан… - она оглянулась надверь. Мальчишки, наплакавшись, спали. Гамен грустно лежал рядом скроваткой дочери, понурив уши: «Цивилизованная нация неустраивает еврейские погромы, Давид! - шепотом выкрикнула Элиза, - ты еврей, как ты можешь…»
        Муж, широкими шагами, подошел кней. Элиза увидела красные пятна, наобычно спокойном, холеном лице. Давид встряхнул ее заплечи:
        -Молчи! Хватить болтать отом, вчем ты неразбираешься! Благодаря безрассудности твоих родителей, Маргарита лишилась наследства. Утебя самой неосталось игроша задушой! Я кормлю тебя итроих детей, поэтому ты будешь заниматься обязанностями жены иматери, поняла… - вкармане упрофессора Кардозо лежало рекомендательное письмо, заподписью военного коменданта Мон-Сен-Мартена, адресованное амстердамскому гестапо. Вбумаге говорилось, что профессор, зарекомендовав себя случшей стороны, является ценным для Германии человеком. Давид собирался, вконце лета, послать рукопись монографии вНобелевский комитет. Письмо, как он надеялся, помоглобы получить разрешение напоездку вШвецию, вслучае присуждения премии. Втом, что это случится, Давид почти несомневался.
        -ВШвеции я сней разведусь, - он смотрел назаплаканное лицо жены, - она осталась без гроша, сбратом, почти священником. Виллем поедет вКонго, сдохнет отжелтой лихорадки, или сонной болезни. Денег отнего ждать неприходится. Зачем она нужна? Разведусь, заберу детей… - Давид был уверен, что вСтокгольме найдется хорошенькая студентка, готовая взять насебя заботу оНобелевском лауреате, иего детях. Кафедры неиспытывали недостатка вподобных барышнях:
        -Отправимся вАмерику… - он подтолкнул жену вкоридор: «Пора подавать ужин». Давид, впрочем, неочень хотел оказываться наодном континенте сбывшей женой:
        -Настоящей, - поправил он себя, - она неполучила еврейского развода. Инеполучит, пока я жив… - профессор Кардозо подумал, что можно вернуться вМаньчжурию. Он знал, что спремией, срекомендациями полковника Исии, японское правительство ему обрадуется.
        Жена, покорно, отправилась вниз, накухню. Давид проводил взглядом узкие бедра, вскромной, ниже колена, юбке:
        -Она будет натраур ссылаться, избегать супружеских сношений. Хорошо, ребенок теперь совсем, ни кчему. Она нищая, я ее выброшу наулицу, когда покину Голландию… - Давид несобирался отдавать Маргариту матери. Он придерживался того мнения, что мужчина обязан воспитывать своих детей, аженщина нужна для ухода запотомством:
        -Грудное вскармливание, обеспечение быта, небольше… - водворе замка стояли немецкие грузовики, солдаты выносили мебель иковры, - женщины неспособны дать образование детям. Тем более, мальчикам. Одни эмоции… - Давид поморщился, - взять Эстер, сее истериками, иЭлизу. Все они одинаковы… - возвращаясь откоменданта, он увидел патрули, совчарками, рассыпавшиеся поулицам поселка. Майор сказал, что Гольдберга ранили, при попытке ареста. Давид уверил немца: «Если он хотябы появится рядом сзамком, я немедленно позвоню».
        Профессор Кардозо неволновался. Даже еслибы Гольдберг выжил, онбы никогда незаподозрил коллегу, еврея, вдоносе:
        -Рассказывать некому, - усмехнулся Давид, - Гольдберга, гдебы он ни прятался, быстро найдут. Плакаты расклеили, собещанием награды, засведения… - профессор предполагал, что укомендатуры выстроится очередь изжелающих получить деньги.
        -Теперь можно ветчины поесть… - он запретил жене приглашать кужину кюре иврача изрудничной больницы:
        -Уменя был трудный день, - жестко сказал Давид, - я пытался добиться, чтобы нас невышвырнули наулицу прямо сегодня, имне это удалось. Ты должна быть мне благодарна, Элиза. Утебя осталась крыша над головой. Помни, - он наклонился ипоцеловал жену вщеку, - вы все отменя зависите. Ты мать, думай одетях. Я хочу отдохнуть, - подытожил профессор Кардозо.
        Элиза, подав ужин, вмалой столовой, покормила детей. Близнецы сидели тихо, голубые глаза блестели. Элиза держала Маргариту наколенях. Один измальчиков всхлипнул:
        -Дедушку немцы убили, тетя Элиза… - женщина приложила палец кгубам:
        -Что ты, милый. Это авария, такое случается… - второй близнец, мрачно, взглянул нанее. Ребенок упрямо повторил: «Убили». Маргарита прижалась головой кгруди матери. Девочка лепетала:
        -Баба, деда… - Элиза едва сдержала слезы.
        Прикоснувшись губами кмертвому лицу матери, она поднялась. Кюре ирудничный врач вернулись скатафалком. Они ждали вкоридоре. Элиза посмотрела наголые стены:
        -Шпалеры сняли. Они прошлого века, неценные. Все нааукцион выставят… - она поняла, что нааукционе продадут ее детскую кроватку, сгербами, туалетный столик матери, иподушки, которые Элиза вышивала девочкой, учась всвятой обители. Женщина кивнула всторону спальни:
        -Все готово, святой отец, доктор Лануа. Спасибо. Впонедельник я приду напоминальную мессу, апотом… - кюре обернулся, напороге спальни: «Все придут, мадам баронесса».
        Врач, было, последовал заним. Элиза, удержав его зарукав пиджака, понизила голос: «Месье Лануа, что смесье Гольдбергом, гдеон…»
        Серые глаза доктора были спокойны. Элизе, намгновение, почудилось, что он запнулся.
        -Никто незнает, - Лануа закрыл дверь спальни.
        Военный комендант Мон-Сен-Мартена, сидя наподоконнике кабинета, слушал звон колоколов. Он проснулся впять утра, дорассвета. Комендант жил вбывшем рудничном управлении, оборудовав квартиру изтрех комнат. Открыв глаза отнизкого, настойчивого звука, он выругался себе под нос. Майор, вхалате, спустился вниз, где сидел дежурный покомендатуре.
        Воскресенье комендант потратил навывоз вещей де ла Марков, ипоиски проклятого Гольдберга. Он вырос врабочей семье, инеразбирался вискусстве. Майор велел свалить все картины истаринное оружие впереднюю замка:
        -Пусть граф фон Рабе решает, что стоит отправить вБерлин, - успокоил себя комендант, - нато он играф.
        Мебель, ковры, ишпалеры доставили, нагрузовиках, вклуб. Комендант прошелся позаваленному вещами залу: «Мы здесь много денег выручим, для рейха». Жена майора, после еврейских погромов вДуйсбурге, их родном городе, очень удачно покупала нааукционах фарфор исеребро.
        Офицеры отобрали себе безделушки. Комендант пожалел, что неможет взять хороший хрусталь де ла Марков. Бокалы, отправленные вГерманию пожелезной дороге, неизбежнобы разбились. Для жены, майор нашел отличный, серебряный туалетный набор, адвоим сыновьям, погодкам, взял красивые кинжалы, судя повиду, антикварные. Непонятным оставалось, что делать сзамком, нокомендант решил:
        -Немоя забота. Может быть, его СС заберет, или устроят лагерь, для военнопленных… - погородку, кроме плакатов опоиске Гольдберга, расклеили объявления сосвастиками, нафранцузском языке. Плакаты сообщали, что «Компания де ла Марков» перешла всобственность рейха. Все работники сохраняли свои места. Им предписывалось, втечение сорока восьми часов, пройти регистрацию, иявиться насмены, вшахты, инженерный отдел, бухгалтерию ирудничную больницу. Поселковую школу распустили наканикулы. Всентябре начиналось преподавание поновой, утвержденной врейхе программе.
        Ввоскресенье, квечеру, комендант получил радиограмму изБерлина. Майор тяжело вздохнул: «Неодин граф, ацелых два, иоба изСС». Вместе сгерром Максимилианом вМон-Сен-Мартен приезжал ответственный работник административно-хозяйственного управления СС, оберштурмфюрер Генрих фон Рабе.
        Майор вспомнил, что статью отелегонии написал гауптштурмфюрер Отто фон Рабе:
        -Конечно, стакими связями, стаким отцом… - покойный отец офицера возил уголь фон Рабе вРоттердам:
        -Пусть его светлость Генрих разбирается скомпанией, - успокоил себя майор, - стратегически важным предприятием. Я неэкономист, неинженер, я просто танкист… - напервом этаже колокольный звон был еще сильнее.
        -Что случилось? - спросил майор удежурного лейтенанта. Юноша вскочил:
        -Месса, господин майор, заутреня. Они кпохоронам готовятся… - кюре, всубботу, действительно пришел ккоменданту. Священник предупредил, что, согласно правилам католицизма, допохорон надо отслужить поминальную мессу. Отом, что она начнется впять утра, святой отец, как оказалось, неупомянул. Невозможно было запретить погребение вцеркви, хотя майор очень хотел поступить именно так. Он злился настарика, навосьмом десятке лет, столько времени водившего их занос.
        Несмотря наплакаты опоиске Гольдберга вкомендатуре никто непоявился. Весь понедельник, идопохорон, ивовремя церемонии, ипосле нее, вцеркви нестихали колокола. Комендант послал вхрам солдат. Вернувшись, они доложили: «Укатоликов подобное принято, говорят». Майор неполенился позвонить офицерам, католикам изБаварии. Сослуживцы сказали, что вГермании так неделают:
        -Ноздесь Бельгия, уних могут быть другие обряды… - кисходу дня умайора отчаянно болела голова.
        Напохороны он непошел, новидел гроб. Барона ибаронессу погребали вместе. Шахтеры, меняясь, несли наруках помост. Процессия шла отрудничной больницы кцеркви, медленно, молча. Все люди надели траур. Вчерном платье была идочь де ла Марков, золотистые волосы женщины прикрывала кружевная мантилья. Комендант, вбинокль, увидел слезы наее лице. Ни профессор Кардозо, ни дети напохороны непришли.
        После обеда военный дежурный постанции Мон-Сен-Мартен, позвонил сдокладом. Семья Кардозо, спсом, села нальежский дизель. Ветка была короткой, ее проложили впрошлом веке для вывоза угля. Поней ходил единственный пассажирский поезд, каждый час, доЛьежа иобратно:
        -Они вАмстердам уехали, - только всемь вечера колокола, наконец, замолчали, - скатертью дорога, как говорится…
        Собак увезли, обратно, вЛьеж, нагрузовике. Поиски, иднем, иночью, ничего недали. Комендант, затянувшись сигаретой, посмотрел накарту. Вокруге имелось два десятка закрытых шахт:
        -Неговоря опяти работающих, осталелитейном заводе… - он посмотрел натемные очертания цехов, ближе кМаасу, - огорах… - Арденны были невысокими, но, судя покарте, здесь встречались ипещеры, иболота. Комендант подозревал, что земля уних под ногами изрыта старыми штольнями:
        -Еврей мог просто сдохнуть влесу… - он искренне хотел, чтобы так ислучилось.
        Изокна комендатуры виднелся вход вклуб. Два солдата стояли рядом сдверью. Комендант взглянул наафиши обаукционе, напечатанные жирными, черными буквами. Завесь день никто изместных жителей даже шага несделал всторону клуба. Майор подозревал, что завтра ипослезавтра ничего неизменится. Кафе второй день были наглухо закрыты:
        -Послучаю траура, - гласило рукописное объявление наодной изпивных. Траура никто необъявлял, номайор понимал, что шахтеры несобираются спрашивать позволения уоккупационной администрации. Он вспомнил угрюмые лица, впохоронной процессии:
        -Я поторопился, подумав, что они мирные люди. Заними нужен глаз да глаз… - церковные часы пробили девять вечера. Поселок, будто, вымер. Журчала вода вмраморном фонтане. Маленький парк, снаскоро прибитой табличкой: «Евреям вход запрещен», был безлюден. Щебетали ласточки. Дежурная бригада шахтеров, вкомбинезонах, срабочими саквояжами, вразвалочку шла подороге, ксамой крупной шахте компании, «Луизе».
        -Главная штольня глубиной больше километра… - комендант поежился:
        -Отец этого де ла Марка восьмичасовой рабочий день установил, двухнедельный оплачиваемый отпуск, пенсию после тридцати лет выслуги. Они идопрошлой войны никого младше шестнадцати лет под землю недопускали, иженщинам запретили вшахтах работать. Святой, да итолько. Либерализм прекратится, конечно. Рейх нуждается вугле истали… - ночная бригада проверяла приборы икрепления вшахтах.
        Побулыжнику площади перед мэрией застучали копыта першеронов. Комендант узнал рудничного врача, месье Лануа. Он сидел насене, втелеге, сдокторским чемоданчиком. Правил лошадьми сутулый, почти лысый старик, схмурым лицом, куривший короткую трубку:
        -Навызов поехал, - комендант широко зевнул, - мы отказались снабжать бензином карету скорой помощи. Раньше покойный барон горючее выдавал, атеперь лавочка закрылась… - свернув карту, он отправился впостель. Колокола, наконец-то, смолкли. Комендант, намеревался, как следует выспаться.
        Вгустых ветвях сосен ухала сова. Натемно-синем, почти ночном небе мерцали крупные звезды. Телега месье Верне, проехав поузкой, лесной тропинке, остановилась устарого, поросшего мхом, деревянного сруба, прикрытого дощатой платформой. Пахло сосновой хвоей, смолой, едва слышно звенели комары. Полесу было разбросано несколько неглубоких шахт. Вначале прошлого века, дооснования компании, вних разрабатывали угольные жилы, несколькими семьями. Шахтеры спали рядом, вземлянках. Доктор Лануа, соскочив стелеги, поднял крышку. Он оставил врачебный чемоданчик нагустой, покрытой вечерней росой траве. Месье Верне сидел накозлах, першероны мирно переминались сноги наногу.
        Снизу раздался шорох, голос Лануа сказал:
        -Отлично, коллега. Я вас убеждал, что пуля прошла покасательной, так оно иесть. Пока вы доберетесь дофранцузской границы, все заживет… - Лануа помог врачу подняться похлипкой, прогибающейся под ногами, лесенке. Гольдберг присел натраву, второй доктор опустился наколени:
        -Сменим бинты, наложим мазь, ипоедете спокойно наюг. Месье Верне… - он кивнул настарика, - сена втелегу набросал. Никто, ничего, незаметит. Кутру окажетесь вМальмеди, ваббатстве, оттуда вас переправят вВиртон… - настоятелем ваббатстве Мальмеди служил старший брат месье Лануа. Врач позвонил ваббатство, когда вбольнице, всубботу, появилась жена одного изшахтеров. Женщина, собирая землянику заАмелем, наткнулась нараненого, потерявшего сознание месье Гольдберга. Лануа, вызвав несколько стариков, хорошо знавших заброшенные шахты, отправился влес.
        Он зажег месье Эмилю сигарету. Лануа велел: «Рубашку снимайте». Гольдберг морщился, вдыхая горький дым. Коллега рассказал осмерти барона ибаронессы. Месье Эмиль, молча, курил. Он протер полой рубашки погнутое, ноеще годное пенсне. Рана болела, нонесильно. Мазь, под бинтами, холодилабок:
        -Мне надо голову побрить, - Гольдберг почесал темные, кудрявые волосы, - хотя придется все время это делать. Исделаю… - врач разозлился:
        -Профессор Кардозо уехал, имадам Элиза, идети… - Эмиль вспомнил черные кудряшки маленькой Маргариты, золотистые волосы мадам Элизы:
        -Хорошо, что они вбезопасности. Профессора Кардозо нетронут, он гений. Ая… - он, спомощью Лануа, поднялся, - я никуда неуеду.
        Гольдберг оглянулся:
        -Шесть лет я здесь работаю, стех пор, как университет закончил… - поняв, что говорит вслух, он покраснел.
        -Больше, коллега, - Лануа, аккуратно, сложил испачканные кровью бинты: «Отних я вбольнице избавлюсь». Старший доктор, смешливо, добавил:
        -Забыли свою первую практику, коллега? Я вами руководил. Вам девятнадцать тогда исполнилось. Помните, как впервый день пришлось вшахту спускаться…
        -Наследующий день я квам свросшим ногтем явился, - сочно сказал месье Верне, скозел, - незнаю, что для вас хуже оказалось… - они отсмеялись, Гольдберг сел насено, втелеге. Эмиль повертел очки:
        -Месье Лануа, вМальмеди я поеду, мне отлежаться надо, нонедальше. Я здесь останусь, - врач поднял карие глаза, - здесь мой дом. Ипотом, - месье Эмиль помолчал, - пока подобное будет продолжаться, - он обвел рукой лес, - нельзя бежать. Увас жена, месье Лануа, - он взял уколлеги сигарету, - алюдям, которые начнут бороться, понадобится помощь. Я врач, я обязан… - старик чиркнул древней, начала века, зажигалкой:
        -Месье Эмиль дело говорит, - подытожил он, - месье Лануа мы упоселка высадим, ипоедем дальше, поночной прохладе. ВМальмеди, ваббатстве, телефон имеется, будем насвязи… - подмигнув, он тронул першеронов.
        Когда телега переезжала мелкий, порожистый Амель, вдалеке раздался грохот. Гольдберг приподнялся, из-под сена: «Что случилось?»
        Месье Верне обернулся. Шахтер улыбался: «Должно быть, рудничный газ взорвался, на«Луизе».
        -Ноприборы… - растерянно пробормотал Гольдберг, - везде датчики…
        -Приборы, бывают, подводят… - телега выбралась нашоссе. Гольдберг смотрел всторону поселка:
        -Месье Лануа, почему сирену вбольнице невключили? Есть протокол, при взрыве. Вам надо на«Луизу», ночная бригада под землей, могут быть пострадавшие…
        Старший коллега широко зевнул:
        -Я собираюсь выпить чая сженой илечь спать, месье Эмиль. Небудет на«Луизе» никаких пострадавших, нопару штолен придется закрыть. Потом еще пару… - пожав руку Гольдбергу, он слез стелеги:
        -Выздоравливайте. Месье Верне вам позвонит. Ждем вас домой, конечно… - доктор Лануа пошел кМон-Сен-Мартену. Телега, повернув наюг, пропала заповоротом дороги, растворившись вотьме.
        Оберштурмфюрер Генрих фон Рабе отказался отмашины, предложенной комендантом.
        Братьев фон Рабе разместили взамке. ВМон-Сен-Мартене небыло гостиницы, или пансиона. Берлинский гость, наставительно, сказал:
        -Необходимо экономить бензин. Каждый член партии, офицер, должен думать облаге рейха. Люфтваффе нуждается вгорючем, впреддверии атаки наАнглию… - младший граф фон Рабе, каждое утро, пешком проходил две мили, отделявшие замок отМон-Сен-Мартена. Ординарца он тоже непотребовал, пожав плечами:
        -Фюрер призывает кскромности… - братья приехали вМон-Сен-Мартен вштатских костюмах, намерседесе. Максимилиан, впрочем, непробыл впоселке идвух дней. Комендант рассказал опобеге еврея, торопливо упомянув, что Гольдберга ищут, и, конечно, найдут. Старший граф фон Рабе, небрежно покуривал сигарету, стоя уоткрытого окна. Вхорошо постриженных, светлых волосах, играло солнце.
        Афиши обаукционе склуба сняли. Надверях висело объявление олекции. ИзБрюсселя приезжал работник СС, сдокладом онеполноценных расах. Мебель пролежала взале неделю, апотом комендант распорядился вывезти ее наокраину поселка. Клуб переходил под ведение комендатуры, истановился кинотеатром для солдат рейха. Пораспоряжению, полученному изБрюсселя, для немцев иместных жителей полагались разные сеансы. Работник СС, знающий французский язык, кроме доклада, хотел заняться библиотеками. Втелефонном звонке, визитер сказал коменданту, что изымет книги, написанные евреями икоммунистами.
        -Устроим показательное мероприятие, костер наплощади, митинг… - сообщил эсэсовец:
        -Сомной едет фотограф. Сделаем отличный отчет, для Берлина… - солдаты докладывали коменданту, опостепенной пропаже мебели. Майор подозревал, что шахтеры, будучи людьми себе науме, растаскивают обстановку подомам, ночью.
        -Ищут… - оберштурмбанфюрер зевнул, стряхнув пепел, - хорошо, что ищут. Картины иоружие, впередней замка, ценности непредставляют. Семейная коллекция… - внимательно, просмотрев холсты, Макс отобрал несколько барбизонцев. Упокойного барона было много картин католических художников. Макс, лениво, смотрел набесчисленных мадонн смладенцами, прошлого века: «Ничего интересного». Он провел пальцем потяжелой, бронзовой раме, сзавитушками, взглянул внемного раскосые глаза смуглой женщины, окруженной детьми. Картину, судя потабличке, написали всемнадцатом веке, ноохудожнике Макс никогда неслышал. Побродив между индийских икитайских резных комодов, он велел упаковать иотправить врейх серебро. Фон Рабе распорядился: «Остальное спустите вподвалы. Винный погреб свободен?»
        -Так точно, господин оберштурмбанфюрер! - вытянулся кто-то изсолдат: «Все вывезли, врасположение танковых частей!»
        Вина уде ла Марков были отменные, ноГенрих почти непил, аМаксимилиан отправлялся дальше, вГент.
        -Барахло оставьте вподвалах, - подытожил Макс, глядя начасы.
        Комендант показал ему фотографию бывшей мадемуазель де ла Марк. Макс посмотрел назолотистые, прикрытые беретом волосы, настройные ноги, вскромной юбке. Она немного опустила большие глаза. Макс подумал:
        -1103никогда так несмотрит. Я неубил косулю, когда сМухой охотился. Она мне 1103напомнила. Ерунда, унее глаза другие… - глядя вспокойные глаза цвета жженого сахара, он иногда чувствовал холодок, пробегающий вдоль позвоночника. Макс, приходя к1103соружием, никогда неспал вее присутствии:
        -Подобным женщинам, нельзя доверять, нельзя поворачиваться кним спиной… - напоминал себе Макс:
        -Иполякам нет веры, иместным бандитам… - узнав овзрыве рудничного газа, разрушившем две штольни на«Луизе», он жестко сказал брату:
        -Саботаж. Надо расстрелять каждого пятого… - Генрих, заняв кабинет вбухгалтерии, обложился горами папок.
        Брат поднял отарифмометра спокойные, серые глаза:
        -Макс, это просто взрыв. Даже сейчас они случаются сплошь ирядом, вРуре. Ты читал протоколы допросов ночной смены… - изльежского гестапо приехали два следователя. Они вымотали шахтерам душу, однако инженерное заключение оказалось ясным. Датчик рудничного газа был неисправен, аканареек иламп Дэви вшахтах больше недержали. Бригада, ничего незаметив, поднялась наповерхность. Датчик разрушило взрывом. Штольни находились наглубине всемьсот метров, далеко отподъемника. Следователи решили неспускаться вниз.
        Генрих подозревал, что гестаповцы, все равно, ничегобы ненашли. На«Луизе» поработали аккуратно иобстоятельно:
        -Честные, непьющие люди… - Генрих почти развеселился, - пусть трудятся дальше.
        Он ожидал, что взрывы станут регулярными. Шахтеры вышли наработу, нопоотчету, подготовленному занеделю, Генрих понял, что производительность упала. Теперь нашахте ввели две смены, атонна угля, согласно расценкам, утвержденным экономистами рейха, стоила меньше. Генрих подозревал, что каждую тонну будут добывать медленно инеторопливо, смногочисленными перекурами:
        -Продолжатся взрывы, назаводе начнутся аварии… - брат пил кофе уокна, - вобщем, через год, отсюда неполучат ни угля, ни стали. Вот ихорошо. Наместе господина майора ябы неездил без охраны… - Генрих видел угрюмые, мрачные лица шахтеров. Они сМаксом даже несходили впивную. Старший брат отказался:
        -Уволь меня отпростонародных развлечений, милый. Я невтом возрасте, чтобы приходить ввосторг откружки вишневого пива… - Генрих, после работы, заглядывал водин изкабачков. Сним никто незаговаривал, несадился рядом. Он брал кружку вишневого, или малинового пива, иустраивался наскамье, увхода. Журчал фонтан, смеялись дети. Даже самые маленькие незаходили всад, стабличкой: «Евреям вход запрещен». Взрослые тоже неоткрывали калитку. Впарке появлялись только немцы.
        -Они Гольдберга спасли… - Генрих покуривал, глядя набелый мрамор храма Иоанна Крестителя, намаленький рынок, упаперти церкви, нажен шахтеров, сплетеными корзинками, навечернюю смену, идущую кшахтам:
        -Они, конечно, больше некому. Хорошие они люди… - он всегда, оставлял, деньги начай. Хозяин никогда незабирал монеты:
        -Ачто делать? - усмехался Генрих:
        -Раскрывать мне себя нельзя, немцев они нелюбят… - брат несказал, куда уезжает. Максимилиан, коротко заметил: «ВАмстердаме увидимся».
        Генрих уцепился закомандировку. Сначалом вторжения, отдорогого друга, как фон Рабе называл координатора, ничего слышно небыло. Генрих привык квесточкам, приходившим наего ящик, вскромном почтовом отделении, вПотсдаме. Ключ уящика хранился уЭммы. Сестра вела занятия втамошнем отделении Союза Немецких Девушек, умладшей группы, иездила вПотсдам наметро. Эмма, сначала, нехотела поокончании школы идти машинисткой наПринц-Альбрехтштрассе. Граф Теодор вздохнул:
        -Генрих прав, милая. Подозрительно, если ты откажешься. Макс обещал тебя устроить всекретариат рейхсфюрера… - Эмма сидела, положив длинные ноги, вспортивных брюках, настол. Тихо шуршал радиоприемник. Когда младшего исреднего сына дома небыло, граф Теодор включал лондонские передачи. Эмма закатила голубые глаза:
        -Меня вырвет вприемной уэтого упыря, папа… - мрачно сказала девушка, - хватает ирассказов Генриха обАушвице… - однако, Эмма согласилась, что подобной возможности упускать нельзя. Макс заметил, что скоро откроется женская школа СС: «Ты ивней будешь преуспевать, моя милая…»
        Сестра настаивала, что дорогой друг, это мужчина. Эмма пожимала плечами:
        -Отбумаги ничем непахнет, он осторожен, нодевушки имужчины печатают намашинке по-разному. Удар другой… - Эмма подносила лист кокну:
        -Очень сильные пальцы, уверенные… - кроме адреса безопасного ящика наамстердамском почтамте, уГенриха больше неимелось никаких сведений одорогом друге. Радиопередатчик сФридрихштрассе законсервировали, изсоображений безопасности. Ювелир иего жена только получали деньги, насвой счет, изШвейцарии. СМаленьким Джоном или Питером было никак несвязаться. Генрих решил:
        -Черт сним. Объясню Максу, что хочу побывать наголландских предприятиях. Надо найти этого человека, узнать, что сним… - брат рассеянно кивнул:
        -Отправляйся, конечно. Тебе полезно посмотреть наЕвропу. Остановишься вгостинице гестапо, потом я появлюсь… - фюрер послал Макса вГент. Гитлер был уверен, что валтаре работы Ван Эйка зашифрована информация оместонахождении инструментов мученичества Иисуса. Алтарь сейчас находился вмузее города По, наюге Франции. Бельгийцы, перед войной, опасаясь засохранность картин, послали шедевр вВатикан, ноИталия присоединилась ксилам рейха. Алтарь известие застало подороге вРим.
        Перед капитуляцией, бельгийцы выторговали себе соглашение. Любые дальнейшие передвижения алтаря, должны были производиться сразрешения трех сторон, подписавших договор, Бельгии, Германии, иФранции. Фюрер собирался наплевать набумажку, также, как насоюз сРоссией. Он хотел перевезти алтарь вГерманию. Сначала Максу надо было поработать вгентских архивах, ипоговорить сполицейскими. Требовалось найти украденную шесть лет назад створку алтаря, сизображением праведных судей.
        Он вез вГент рисунок, вособой папке. Макс, уезжая изБерлина, было, подумал, что мальчишка ему пригодится, номахнул рукой:
        -Я скартинами небуду иметь дела, только сбумагами. Пусть сидит, где сидел. Очень надеюсь, что он подыхает… - Макс понимал, что боится признаться даже себе самому вавторстве ван Эйка. Унего дрожали пальцы, когда он видел тонкие, четкие линии рисунка. Он часто замечал, что 1103, наполях тетрадей, повторяла непонятный узор, срамы зеркала:
        -Все ученые так делают, - успокаивал себя Макс, - истинно, люди неотмира сего… - повозвращении изПарижа он опять ехал вПенемюнде, апотом вКопенгаген, кБору.
        Макс хотел заглянуть вАмстердам, чтобы своими глазами посмотреть наЭлизу:
        -Замужем запрофессором Кардозо, унее ребенок, девочка. Иупрофессора Кардозо дети… - он усмехнулся:
        -Отто обрадуется, я ему позвоню, вКраков. Кардозо пригодится вмедицинских блоках… - Макс втеорию телегонии, разумеется, неверил:
        -Жена рейхсминистра Геббельса скем только несвязывалась, досвадьбы, - весело думал он, - аего детей никто неподозревает внечистой крови. Отто пусть тискает статейки для деревенских невеж. Отправим мужа иребенка Элизы навосток, она станет свободной… - девушке исполнилось двадцать два. Макс увидел опущенные вниз, робкие глаза:
        -Косуля. Она нестанет прекословить, она меня полюбит… - Макс ждал, что 1103улыбнется, возьмет его заруку, заговорит сним первой, или поцелует его. Глядя вспокойное лицо заключенной, он понимал, что 1103скорее умрет, чем сделает подобное:
        -Я просто хочу, чтобы меня любили, хочу детей… - Макс, перед отъездом, распорядился устроить иззамка стрельбище:
        -Вашим ребятам, танкистам, артиллеристам, надо практиковаться, - сказал он коменданту, - это отличная возможность набить руку иглаз. Никакой ценности здание непредставляет. Его впрошлом веке построили.
        После пива, Генрих, обычно, шел вхрам. Он немолился, это былобы подозрительно. Комендант знал, что Генрих принадлежит кгосударственной церкви. Он смотрел насаркофаги блаженных, намогильные плиты де ла Марков, насвежий, серый камень, встене, где опустили вкрипту гроб Виллема иТерезы. Генрих крестился:
        -Господи, упокой души праведников, дай им приют всадах райских, дай нам силы идти их путем… - комендант рассказал, что де ла Марки прятали врача Гольдберга.
        Генрих поднимался подороге кзамку, думая, что теперь ему легче. Унего появились отец, иЭмма, уотца имелись его приятели. Эмме, он, правда, запретил приводить вгруппу подруг, поцеловав сестру влоб: «Прежде всего, осторожность, милая». Она кивнула:
        -Я понимаю, конечно. Ноя ужасно, ужасно, рада, - совсем по-детски, сказала Эмма, - что ты нетакой, Генрих… - она сидела надиване. Аттила развалился рядом, подставив живот, блаженно зажмурив янтарные глаза. Пес, помахав хвостом, зевнул:
        -Я знала, что папа нетакой… - Эмма затянулась сигаретой:
        -Хоть здесь можно покурить, упапы… - фюрер выступал против женского курения, - знала, - продолжила Эмма, ноя недумала, что ты… - Генрих, устроившись подругую сторону отАттилы, тоже погладил овчарку: «Нас много нетаких, милая. Когда-нибудь, - он помолчал, - все закончится».
        -Здесь тоже, - остановившись накаменном мосту, Генрих смотрел налесистые холмы. Рыжевато-каштановые волосы золотились взаходящем солнце. Силуэты терриконов поднимались вверх, слышался звон колокола. Вхраме начиналась вечерня:
        -Здесь тоже, - повторил Генрих, - ивГермании, теперь есть люди вдругих городах. Кельн, Гамбург, Дрезден, Мюнхен. Упапы иего друзей целая сеть. Все изменится, обещаю, - он постоял, любуясь тихим, вечерним городком. Генрих скрылся заковаными воротами, сголовой вепря.
        Пролог
        Германия, июль1940
        Офлаг IV-C, замок Кольдиц, Саксония
        Навнутреннем дворе замка Кольдиц, упротивоположных стен, красовалось два старых, деревянных стула. Заключенные лагеря для военнопленных офицеров, кроме сидевших водиночках, носили форму своих армий, соспоротыми нашивками. Мягкое, вечернее солнце заливало двор. Над мощными, уходящими вверх стенами, кружил черный, красивый ворон. Птица, хрипло закаркав, ринулась начерепичную крышу, истала расхаживать покарнизу.
        -Это знак, - весело крикнул кто-то изфранцузов, - пора выходить нападающему, ребята!
        Польских офицеров отправили изКольдица вдругие лагеря. Вкрепости остались французы, бельгийцы, иангличане, взятые вплен при эвакуации Дюнкерка. Поляки, напрощание, поделились стоварищами рецептом самогона. Заключенные построили грубый аппарат, надежно спрятанный вдвойной стене, водной изспален. Тайник сделали под предлогом ремонта помещения. Впосылках отКрасного Креста был исахар, иджем. Дрожжи они обменивали унемецких надзирателей, засигареты.
        ВКольдице служили пожилые солдаты имолодежь, которую, повозрасту, немогли послать нафронт. Впрочем, никакого фронта инесуществовало. Наутренней поверке, комендант лагеря, Шмидт, гордо говорил:
        -Власть рейха распространяется отАтлантики досоветской границы, отполярного круга, доСредиземного моря… - Шмидт ввел моду выносить наповерку карту Европы, сновыми границами. Французы отворачивались, видя свастику наместе Парижа. Влагере имелось два тщательно скрываемых, портативных радиоприемника. Почта отродных проходила через руки немцев, вымарывавших новости. Газетам рейха доверять было нельзя. Судя попередовицам, войска вермахта недобрались разве что долуны. Приемники протащил влагерь французский инженер, изразбитого при Дюнкерке соединения саперов.
        Стивен взвесил наруке тряпичныймяч:
        -Фредерик видел, что Теодора ранили. Ноэто мы знаем. Джон, перед тем, как потерять сознание, заметил, что Теодор упал. Непонятно, что дальше случилось… - полковник Кроу, довойны, занимался регби. Здешние попытки повторить игру больше напоминали американский бейсбол. Играли англичане против французов. Те, впоследнее время, приободрились. Они слушали передачи лондонского радио. Британия признала генерала Шарля де Голля лидером свободной Франции, исвободных французов, гдебы они ни находились. Французские пленные собирались, вслучае удачных побегов, присоединиться кформируемым де Голлем Свободным Силам. Оправительстве Петэна товарищи говорили, используя выражения, которые Стивен выучил, только оказавшись нафронте.
        Вчера, после вечерней поверки, взакрытой спальне, сквозь потрескивание ишорох, доних донесся низкий, уверенный голос Черчилля:
        -Мы непойдем наперемирие сГерманией, мы невступим впереговоры. Мы можем проявить милосердие, номы небудем онем просить… - зарешеткой окна заходило солнце. Стивен посмотрел назапад:
        -Мы небудем просить милосердия… - полковник Кроу неполучал писем ипосылок.
        Его взяли вплен месяц назад, над Северным морем, или, как почти весело говорил Стивен, наСеверном море. Эскадрилья бомбила немецкие транспорты, перевозящие оружие ивойска вГолландию иСеверную Францию. Судя повсему, немцы несобирались форсировать пролив, однако угроза вторжения пока неисчезла. Думая овоздушном бое, Стивен радовался, что летел наразгонном бомбардировщике. Ему было жаль лишаться истребителя Supermarine Spitfire, стоявшего набазе Бриз-Нортон, спятиконечной, красной звездой, исилуэтами птиц нафюзеляже. Ребята, механики, даже написали ему, под силуэтами, жирными буквами: «Ворон».
        Он взял бомбардировщик Fairey Swordfish, устаревший еще довойны, споплавками, позволявшими садиться наводу. Когда Стивена подбили, он так исделал. Нагоризонте виднелся британский эсминец. Полковника Кроу легко ранило, пулей вплечо. Он рассчитывал, что корабль успеет подойти кгорящей машине, нонемецкая подводная лодка оказалась быстрее. Стивен угрюмо заметил:
        -Они всплыли втридцати футах отменя. Я бросился вводу, тем более, она теплая… - капитан де Лу покуривал сигарету, сидя наподоконнике общей спальни:
        -Точно также, - усмехнулся Мишель, - именя вплен взяли. Немецкий патруль сидел вброшенной деревне, спулеметом. Пуля вбок, я сознание потерял, апотом… - он махнул рукой:
        -Еслибы ни новый комендант, тыбы, дорогой мой, меня неувидел. Ноя уверен, что Теодор жив, - подытожил Мишель, - имы сним встретимся.
        Стивен нехотел писать семье, потому что несобирался сидеть вКольдице дольше положенного, поего словам, времени. Надо было подготовить все необходимое для побега. Мишель рассказал кузену, что впервый раз бежал излагеря вдолине Рейна, прошлой осенью. После ареста капитана де Лу привезли вСаксонию. Мишеля лишили права напереписку, идержали без прогулок, вподвальной камере, выводя только наповерки. Ребята незаметно ухитрялись передавать Мишелю немного провизии, изпосылок. Он подмигнул полковнику Кроу:
        -Сливочное масло меня спасло отчахотки. Зимой вкамере врядли было выше пяти градусов тепла… - кормили вофлаге скудно. Комендант Шмидт считал, что горох можно приготовить пятьюдесятью разными способами. Суп, каша, итяжелый, плохо выпеченный хлеб, сопровождались речами Геббельса, изрепродуктора, под потолком сырой столовой.
        Стивен бросил мяч, французская команда ринулась кстулу.
        Новый комендант, пословам Мишеля, оказался любителем искусства. Узнав, что заключенный, барон де Лу, впрошлом реставрировал картины вЛувре, Шмидт вызвал Мишеля. Немец велел украсить залы крепости. Когда - то взамке работал Лукас Кранах Младший, ноздание, много раз, перестраивали. Допрошлой войны, здесь размещалась лечебница для душевнобольных, исанаторий. Отфресок иследа неосталось.
        Мишель вытребовал себе дерево, для лесов, бумагу, для набросков, холсты иклей для будущих картин. Он приступил кмногофигурной композиции: «Фюрер насъезде партии награждает героев рейха». Между собой, заключенные называли фреску: «Адольф Гитлер среди свиней. Фюрер третий справа».
        Мишель, сидя накамне, склонив белокурую голову, набрасывал что-то вблокноте. Французы совещались устула. Стивен крикнул летчикам: «Поиграйте заменя!». Устроившись рядом скузеном, щелкнув зажигалкой, полковник сунул ему сигарету. Полковник Кроу всегда улыбался, завидев альбом. Мишель рисовал заключенных встоловой, наповерке, заигрой вмяч. Стивен заметил: «Невыбрасывай, хорошо получилось».
        Кузен поднял голубые, яркие глаза:
        -Уменя вблокноте адреса, что более важно. Невыброшу, несомневайся… - он помолчал: «Аты уверен, что он полетит?».
        -Акуда он денется? - удивился полковник Кроу:
        -Леонардо наподобном летал. Ия тоже, кадетом. Планер есть планер, конструкция довольно простая… - они были первыми. Вслучае успеха, запасы дерева, холста ибумаги, сделанные Мишелем, обеспечилибы материалов еще надесяток планеров. Летчиков вофлаге хватало.
        -Нам больше мили непотребуется протянуть, - подытожил Стивен. Он помолчал:
        -Ты уверен вчеловеке, вДрездене? Может быть, сразу вШвейцарию отправиться… - карт здесь неводилось, ноуСтивена была хорошая память. ОтКольдица доДрездена было сорок миль, адошвейцарской границы, или Северного моря, значительно дальше. Их загнали насамый восток рейха.
        Мишель вздохнул:
        -Уверен. Как ты собираешься без документов пересечь половину страны? Ия тоже… - капитан де Лу, впрочем, вШвейцарию несобирался. Мишель коротко сказал:
        -Уменя есть обязательства, вПариже. Тетя Жанна, мадемуазель Аржан, и… - он оборвал себя. Стивен подумал:
        -Невеста унего, чтоли? Он ничего неговорил, никогда… - вспомнив Лауру, полковник Кроу, как всегда, покраснел. Он рассказал Мишелю, что Тони пропала, сУильямом. Кузен отозвался:
        -Она найдется, я уверен. После Испании все думали, что она погибла, аона уТроцкого интервью брала… - Мишель усмехнулся.
        Они, молча, курили, Мишель рисовал. Кузен заметил:
        -Когда поляков отсюда увозили, евреев отделили. Я ребятам, - он кивнул нафранцузов ибельгийцев, - сказал, чтобы евреи бежали первыми… - мрачно добавил Мишель, - навсякий случай. Мы доберемся доДрездена, сфотографируемся… - отложив карандаш, он размял длинные пальцы, - я стащу пару каких-нибудь удостоверений. Дело вшляпе, как говорится. Умоего знакомого нужные материалы есть… - Мишель думал, что можно былобы навестить Берлин, ипоинтересоваться, как обстоят дела уМаксимилиана фон Рабе. Он велел себе:
        -Потом. Сначала надо увезти женщин изПарижа. Тетя Жанна инвалид, амадемуазель Аржан еврейка. Надо сказать Момо, что я ее нелюблю… - врепродукторе загремел «Хорст Вессель», сигнал квечерней поверке.
        Полковник Кроу поднялся. Выгоревшие концы коротко стриженых, каштановых волос, золотились насолнце. Ворон, развернув крылья, сорвался скрыши замка. Птица полетела куда-то навосток. Стивен проводил ворона взглядом: «Твой знакомый тоже вмузее работает?»
        Мишель захлопнул блокнот:
        -Куратор, вДрезденской Галерее. Год назад, покрайней мере, был куратором. То есть была. Это девушка… - голубые глаза улыбались. Капитан де Лу подхватил холщовую куртку, счерными номерами нагруди испине. Они пошли кстене двора, где строились заключенные.
        Дрезден
        Пожилой кассир вГалерее Старых Мастеров, приняв рейхсмарки, оторвал два картонных билетика. Отсчитав сдачу, он положил монеты владонь молодого человека, изящную, сдлинными пальцами, спятнами откраски. Посетитель носил старую рубашку ихолщовую куртку ремесленника, выцветшую, спрорехами. Кассир покачал головой:
        -Допрошлой войны вгалерею при галстуках приходили, вмундирах. Интересно, - старик посмотрел намолодого человека, - почему он невармии? Ему тридцати нет. Он рабочий, маляр, сразу видно. Авторой… - он окинул взглядом высокого, широкоплечего, скаштановыми волосами, парня, - тоже рабочий. Ботинки совсем истоптанные, втакой одежде стыдно наулице появиться… - кассир вспомнил легкий акцент внемецкой речи белокурого мужчины:
        -Чехи, или поляки. Теперь понятно, почему они невармии.
        ВДрездене было много цивильарбайтеров, как их назвали. Рабочих привозили свостока, наоружейные заводы ишахты Саксонии:
        -Евреев отправляют навосток… - белокурый показывал приятелю карту галереи, - говорят, они будут вПольше землю возделывать… - кассир, зевнув, поднял телефонную трубку:
        -Очень хорошо, вгороде воздух очистился. Раньше отевреев было непротолкнуться. Даже вгалерее работали. Как еврей может писать окартинах Дюрера, или Кранаха, обистинно немецком искусстве… - он, сначала, хотел позвонить напост охраны, ипопросить проверить документы славян. Кассир махнул рукой:
        -Деревенские парни. Рот открыли, смотрят посторонам. Только изнавоза вылезли, вПольше. Фюрер принес гений немецкой цивилизации, всей Европе… - кассир набрал номер столовой для персонала. Он попросил стакан чая, спеченьем. Чайник, поправилам безопасности, вего комнате держать запрещалось.
        -Он смотрит внашу сторону, - одними губами сказал полковник Кроу, наклонившись над планом музея:
        -Звонить кому-то собрался. Сюда приедет гестапо, или как их… - планер выскользнул изчердачного окна башни взамке Кольдиц наисходе ночи.
        Приступая кфрескам, Мишель заявил коменданту Шмидту, что нуждается вмастерской, для подготовительных работ ихранения материалов. Немец велел приспособить чердак, под крышей башни. Мишель построил вкомнате аккуратную перегородку, отделив каморку, вдва метра шириной. Охранники обратили внимание настену. Мишель провел их внутрь ипоказал сложенные холсты:
        -Для удобства, - голубые глаза смотрели искренне, прямо, - я нелюблю беспорядка вмастерской.
        Планер строили изразборных деталей, Мишель прятал их под холстами. Потолки начердаке были высотой втри метра. Окно, отпола допотолка, полукруглое, выходило навосток. Отсюда даже виднелась железная дорога наДрезден.
        Планер, как ипредсказывал полковник Кроу, протянул ровно милю. Мишель заранее вырезал изсвоей куртки черные номера, оставив одежду спрорехами. Это было безопасней, чем разгуливать поДрездену втюремном наряде. Для кузена французский товарищ, работавший налагерном складе, достал сверток сгражданской одеждой. Потрепанные вещи держали наслучай визитов Красного Креста. Поправилам Женевской конвенции, военнопленных запрещалось одевать втюремные куртки, сномерами. Они должны были носить форму, или штатские костюмы. Мишель подозревал, что гражданские пиджаки привозили изДрездена, изариизированных квартир. Кузен тоже догадался, откуда взялся его костюм. Переодеваясь, Стивен мрачно сказал:
        -Вернусь домой, ибуду настаивать набомбежках… - он сочно выругался, - лагерей. Хотя они неявляются стратегическими объектами, помнению наших военных. Новообще… - он быстро иловко собирал планер, - ходят слухи, что Люфтваффе неограничится атаками нанаши корабли, впроливе, иСеверном море. Придется защищать Британию… - приземлившись накартофельном поле, разобрав планер, они забросали детали землей. Мишель, внезапно, сказал:
        -Я никогда нелетал насамолете. Это впервый раз… - июльская ночь была теплой, тихой, наогромном небе догорали звезды. Стивен хохотнул: «Обещаю, что невпоследний».
        Товарищи снабдили их рейхсмарками, выручкой отпродажи сигарет охранникам. Стивен иМишель, добравшись пешком доследующей станции после Кольдица, сели напервый пригородный поезд, вДрезден. Рано утром здесь врядли могли появиться патрули, ноМишель, все равно, велел нерисковать. Они нестали доезжать доцентрального вокзала, где их мог встретить наряд гестапо. Мишель был уверен, что после утренней поверки, комендант Шмидт разошлет, поСаксонии, телеграммы опобеге. Они оба хорошо говорили по-немецки, носзаметным акцентом, идокументов уних никаких неимелось.
        Когда поезд оказался вДрездене, они вышли намаленькой платформе, врабочем районе. Кафе открывались, они нашли неприметное заведение. Мишель вернулся скружками красшатанному столу: «Первый кофе започти год, поверить немогу». Им все равно надо было появиться вцентре города. Чтобы оказаться вГалерее Старых Мастеров, где работала Густи, как ее называл Мишель, надо было пройти мимо Фрауэнкирхе. «Придется рискнуть, - вздохнул капитан де Лу, - другого пути нет».
        Кузен, угрюмо курил сигарету, отхлебывая жидкий, горький кофе:
        -Эрзац, - полковник Кроу, скосил глаза напортрет Гитлера, над стойкой кафе, украшенный нацистскими флагами, - настоящий кофе они вармию посылают, или вСС. Мерзавцам фон Рабе, вроде старшего, Максимилиана… - Мишель отозвался:
        -Невсе немцы нанего похожи, Стивен. Ты знаешь оГенрихе. Он сПитером судетских детей спасал. Он настоящий, достойный человек. ИГусти такая, можно неволноваться… - сАвгустой фон Ассебург Мишель познакомился пять лет назад, доиспанской войны. Девушка училась вГеттингене, иприехала напрактику вЛувр. Ее передали под покровительство Мишеля, тогда начинающего реставратора. Они переписывались, Густи посылала ему статьи, нарецензию. Впоследний раз они виделись два года назад, вПариже:
        -Я ее спросил, почему она изГермании неуезжает… - Мишель вел кузена кФрауэнкирхе, - она католичка, верующая, ненавидит Гитлера. Сначала унее мать болела, нофрау фон Ассебург умерла, Густи писала. Она неответила, перевела разговор начто-то другое. Она графиня, вконце концов… - девушка, смеясь, объяснила Мишелю, что происходит избоковой ветви рода фон Ассебург-Фалькенштайн. Ее покойный отец преподавал вгимназии, вБаутцене, столице местных славян. Мать Густи была славянкой, хотя Гитлер заявил, что вГермании несуществует никаких славян. Все школы сорбов закрыли, язык запретили, даже вцерквях. Густи вздохнула:
        -Он хочет сделать вид, что вГермании все арийцы… - девушка помолчала:
        -Учебники языка изъяли избиблиотек. Прекратили писать, что сорбы славяне. Мы все арийцы, просто говорим наславянском языке. Нофюрер исправит ошибку истории, - она раздула тонкие ноздри, - он обещает, что через два поколения вПольше иЧехии неостанется славян, авГермании нас, оказывается, инебыло никогда… - Мишель еле увел кузена отплощади перед Фрауэнкирхе. Стивен оглядывался:
        -Я недумал, что здесь настолько красиво. Ты был вДрездене? - лазоревые глаза блестели. Стивен подумал:
        -Я ивРиме был, ивМадриде. ВМадриде я воевал, вРиме Констанцу искал. Господи, когда все закончится? Когда можно будет приехать втакой город несоружием вруках, нескрываясь отгестапо, апривезти сюда любимую девушку, остановиться вгостинице, ипить кофе набалконе, свидом наплощадь…
        -Был, - сварливо ответил Мишель, - доприхода Гитлера квласти, студентом. Теодор мне устроил поездку поЕвропе, перед годом обучения вИталии. Дрезден, мой дорогой, закрасоту называют ювелирной шкатулкой, ноесли мы непоторопимся, то нас ждет нешкатулка, аместное гестапо. Десять утра пробило, музей открылся, сейчас наулицах появятся патрули… - кузен, все равно, смотрел посторонам.
        Впрочем, это было иклучшему, подумал Мишель, глядя настакан чая, который принесли кассиру. Судя повсему, их скузеном принимали зарабочую силу свостока. Мишель видел плакаты, сосвастиками, ввагоне пригородного поезда:
        -Фермер! Отдай своих сыновей армии! Управление труда обеспечит тебя батраками, польготной цене… - врабочем квартале Дрездена они заметили надписи, над магазинами икафе: «Только для арийцев».
        Мишель увидел, как передернулся кузен. Намузее тоже висело объявление, извещающее, что евреям вгалерею вход воспрещен:
        -Я слышал… - тихо сказал Стивен, - отПитера. Ноникогда невидел, собственными глазами. Хорошо, что я вГермании побывал, хоть итаким образом… - Мишель оставил его набархатном диванчике, перед «Сикстинской мадонной».
        -Никуда неуходи, - строго велел капитан. Стивен помотал каштановой головой:
        -Куда я уйду… - Мишель бросил взгляд наМадонну:
        -Накого она похожа? Конечно, - он, невольно улыбнулся, - накузину Лауру. Унее только глаза немного раскосые… - ведя кузена позалам, он заметил, что Дрезденского триптиха, Ван Эйка, настененет:
        -Густи, ван Эйком занималась, - вспомнил Мишель, - может быть, она видела рисунок. Хотя фон Рабе несталбы его возить вДрезден, ивообще неотдалбы наэкспертизу. Он осторожен, мерзавец… - Мишель, легонько, нажал дверь стабличкой: «Служебные помещения, посторонним вход воспрещен». Он скрылся втемном коридоре.
        Густи могла выйти замуж, девушке было двадцать семь:
        -Лауры ровесница… - Мишель вдыхал знакомый запах пыли, краски, ирастворителя, - она могла выйти замуж, уехать изДрездена. Стех пор, как война началась, я научных журналов невидел, незнаю, осталасьли она вгалерее… - Мишель надеялся, что Густи здесь. Он читал, втусклом свете лампочек, таблички надверях, и, наконец, облегченно выдохнул. Мишель постучал, ноответа недождался. Повернув ручку, он оказался вбольшой, светлой комнате, выходящей вмузейный двор. Вцентре, намольберте, стоял Дрезденский триптих, ван Эйка, абольше никого вокруг небыло. Мишель, захлопнув дверь, прислонился кней спиной. Он стал ждать, рассматривая искусно выписанные складки натяжелом, цвета свежей крови, платье Богоматери.
        Густи утром, повнутреннему телефону, вызвал директор музея.
        Девушка проводила ежегодный уход заДрезденским триптихом. Она стояла, схлопковым тампоном ипинцетом, осторожно очищая белый, горностаевый табард святой Екатерины, направой створке. Алтарь был маленьким, комнатным. Густи смотрела втонкое лицо светловолосой девушки, углубившейся вкнигу:
        -Сии облеченные вбелые одежды кто, иоткуда пришли? Это те, которые пришли отвеликой скорби… - навоскресной мессе, всоборе Хофкирхе, Густи услышала шепот, соскамьи сзади. Пожилая женщина говорила своей приятельнице олагере, вПольше, где служит еесын:
        -Сейчас много лагерей строят… - Густи опустила глаза кмолитвеннику, - туда евреев перевезут, изГермании, изновых областей рейха. Они будут работать, нафабриках… - Густи знала обАушвице гораздо больше, чем хотела. Во-первых, Генрих, приезжая изПольши, рассказывал ей остроительстве лагеря, аво-вторых, она получала, каждую неделю, письма схорошо сделанными, четкими фото. Письма Густи сжигала, предварительно переписывая, шифром, вблокнот, полезную информацию. Отфото ейбы тоже хотелось избавиться. Густи тщательно, мыла руки, после того, как прикасалась кписьмам. Генрих запретил ей выбрасывать снимки:
        -Я влагере непользуюсь камерой… - хмуро сказал младший фон Рабе, - нехочу вызывать подозрения. Очень хорошо, что он… - Генрих помолчал, - хочет похвастаться своими, как это сказать, достижениями. Пригодится, когда иего, ивсех остальных посадят наскамью подсудимых.
        СГенрихом Густи встречалась наодной измаленьких станций, вСаксонской Швейцарии. Она изучила округу, сгруппой изЛиги Немецких Девушек. Густи поднималась наскалы, иотлично знала окрестные леса. Генрих сходил споезда вальпинистских бриджах исвитере, спалкой ирюкзаком заспиной. Густи тоже, надевала спортивные брюки ибрала корзинку спровизией. Для окружающих они были просто молодой парой, олицетворением, как кисло думала Густи, арийской красоты исилы.
        Они сГенрихом знали друг друга сГеттингена, ипять лет работали вместе. Густи, однажды, спросила его обудущей женитьбе. Они сидели уобложенного камнем кострища, ваккуратном, прибранном лесу, стабличками, привинченными кскамейкам: «Только для арийцев». Серые глаза Генриха погрустнели, он бросил сигарету втлеющий огонь:
        -Мы моглибы пожениться, Густи, - неожиданно озорно сказал младший фон Рабе, - тогда намбы непришлось прятаться. Только надо любить… - он смотрел навесенний, тихийлес:
        -Ты знаешь, что сГаби случилось… - Густи кивнула, прикусив розовую губу. Генрих тяжело вздохнул:
        -Я себе запретил все… - он помолчал, - такое. Допобеды. Иначе я несмогу работать. Я буду все время думать ожене, одетях… - зорко взглянув наГусти, он подытожил: «Ты, кажется, пришла кпохожему выводу».
        Подняв шишку, Густи, вдохнула свежий, острый запах смолы:
        -Я никогда несмогу выйти замуж заэтих… - она поморщилась, - эсэсовцев ивоенных, ухаживающих замной, Генрих. Хотя, конечно, - девушка легла намох изакинула руки заголову, - для работы они полезны. Болтают скрасивой девушкой, флиртуют… - Густи, понаправлению отМинистерства Пропаганды, как активистка Национал-Социалистической Женской Организации, читала лекции понемецкому искусству, вшколах СС, исанаториях для офицеров. СС заботилось обобразовании работников.
        Густи, весной, начала докторат. Она хотела писать освоем любимом Ван Эйке. Директор музея намекнул, что имперское министерство науки, воспитания инародного образования, непоощряет доктораты обискусстве завоеванных рейхом стран, пусть даже испочти арийским населением. Густи, совздохом, сложила папки настеллажи, вкабинете. Она принялась заработу оДюрере.
        Густи, нескрывала, что ходит кмессе, однако Генрих приказал ей избегать церквей, где священники известны недовольством режимом:
        -Я тоже… - он пошевелил палочкой угли костра, - посещаю храм, где висят знамена, сосвастикой. Наисповеди будь осторожней… - Генрих, потянувшись, коснулся ее руки, - некоторые ваши прелаты бегают вгестапо, сдоносами. Наши священники, впрочем, тоже, - он помрачнел, - скоро все достойные люди отправятся вблок для служителей церкви, вДахау.
        Околлегах Густи недумала. Музейных работников, пораспоряжению министерства, освободили отслужбы вармии, ноГусти немогла слышать ежедневную трескотню, встоловой, огении фюрера иновых завоеваниях рейха. Почти все мужчины вмузее носили значки членов НСДАП. Густи, влюбом случае, соглашалась сГенрихом. Пока Германия оставалась больной, как они говорили, ни окакой любви говорить было нельзя:
        -Ноиупостели больного можно полюбить… - Густи шла мимо знакомых ей, сдетства, картин. Родители приводили ее вгалерею почти каждое воскресенье. Потом она приходила взалы смольбертом, учась вшколе искусства. Генрих, при каждой встрече, просил Густи уехать изГермании. Ее отец скончался доприхода Гитлера квласти, мать умерла почти два года назад, Густи, вДрездене ничто неудерживало.
        -Кроме работы… - остановившись перед массивной, дубовой дверью кабинета директора, Густи, поправила скромный воротник белой блузы, насинем, холщовом, рабочем халате. Налацкане красовались значки Союза Женщин иорганизации «Сила через радость». Густи водила экскурсии, устраивала занятия вшколах для рабочих, иорганизовывала поездки встаринные замки Саксонии. Все члены группы, гдебы они ни трудились, вели себя, как безупречные граждане рейха. Генрих всегда подчеркивал важность сохранения, как он говорил, сневеселой улыбкой, блеска нафасаде.
        Густи, отчего-то, подумала:
        -Генрих вБельгию иГолландию отправился. Он Ван Эйка увидит. Аесли… - она посмотрела намедную табличку ститулами директора, - если там гестапо… - Густи велела себе неволноваться. Настаивая, чтобы она уехала, Генрих заметил:
        -Тебя отпустят, вИспанию, вВенгрию. Ты говорила, что вПрадо иБудапеште есть Дюрер. Эти страны наши союзники, тебе поставят выездную визу… - Дюрер был ивАмерике, нотуда попасть было почти невозможно, инетолько из-за войны вАтлантическом океане. Рейх очень неохотно позволял своим гражданам путешествовать понейтральным странам. Многие изтаких поездок просто невозвращались.
        -Я подумаю, - мрачно пообещала Густи руководителю.
        Перекрестившись, она толкнула дверь кабинета директора.
        Ее напоили хорошим кофе, неэрзацем. Директор показал приказ, рейхсминистерства науки, воспитания инародного образования. Фрейлейн фон Ассебург, повызову генерал-губернатора бывшей Польши, Ганса Франка направлялась вкомандировку, вКраков. Ей предстояло провести уход за«Дамой сгорностаем», Леонардо. Картина изколлекции Чарторыйских переехала вособняк Франка. Потом Густи ждали вАушвице, слекциями онемецком искусстве, для персонала лагеря. Девушка, незаметно, сжала руки вкулаки. Она знала, кто позаботился окомандировке:
        -Он писал, что близок кэтому… Франку… - доГусти донесся наставительный голос директора:
        -Для реставратора, фрейлейн фон Ассебург, честь, поработать сшедевром Леонардо. Вмастерских при краковских музеях есть все необходимое. Поедете налегке. Познакомитесь состолицей славянских варваров… - Густи приказала себе улыбаться:
        -Я подготовлю лекцию онеполноценности их искусства, архитектуры… - директор огладил седоватую бородку:
        -Навокзале вас встретит гауптштурмфюрер Отто фон Рабе. Он готовит визит… - Густи вспомнила белоснежную, слабо пахнущую чем-то медицинским бумагу, четкий, аккуратный почерк.
        Весной фото Густи, втуристском походе, вшортах испортивной рубашке, напечатали вжурнале Neues Volk, органе управления расовой политики НСДАП. Встатье шла речь ополезности физических упражнений ипребывания насвежем воздухе, для женского арийского здоровья, как выражался автор.
        Редакция начала пересылать Густи пачки конвертов, полученных отармейских офицеров иэсэсовцев. Гауптштурмфюрер Отто фон Рабе отправил письмо напрямую, минуя журнал. Густи предполагала, что бонза узнал ее адрес, всего лишь подняв телефонную трубку. Старший брат Генриха писал так, словно Густи дала согласие набрак. Он предупреждал, что девушке придется переехать вАушвиц, где Отто руководил медицинским блоком, отказаться отсахара, идругих, пословам врача, вредных элементов питания, ирожать потомство, для рейха ифюрера:
        -После войны сРоссией мы, дорогая Августа, обоснуемся вэсэсовском поселении, нановых землях, ивернемся кобразу жизни древних германских предков. Унас должно быть неменее десяти детей… - Генрих велел Густи отвечать написьма.
        -Он сумасшедший, - младший фон Рабе горько усмехнулся, - нотебе он расскажет больше, чем мне. Расскажет ипокажет… - Отто присылал Густи фотографии их будущего, как его называл Отто, семейного гнездышка, медицинского блока, городка охраны ибараков заключенных:
        -Унас есть бассейн, конюшни, испортивный зал. Внедалеком будущем мы возведем детскую площадку, милая Августа. Здесь отличная охота ирыбалка, мы будем собирать грибы иягоды… - Отто прислал снимок, впарадной форме, смечом, кинжалом, инарукавной повязкой, сэмблемой мертвой головы. Внизу было написано: «Моей дорогой невесте, вожидании нашей встречи».
        Откомандировки отказаться было невозможно. Вызов отгенерала Франка ираспоряжение министерства обсуждению неподлежали.
        -Непотащитже он меня впостель… - Густи шла поеще пустым залам, вкабинет. Она почувствовала, что краснеет. Ее воспитывали родители-католики. Густи остановилась взале смадонной Рафаэля. Богоматерь, казалась, смотрела прямо нанее:
        -Надо ждать любви, - подумала Густи, - ия буду. ОтОтто я как-нибудь отделаюсь, непременно… - высокий, широкоплечий парень, врабочей одежде, любовался картиной. Густи взглянула накоротко стриженые, каштановые волосы:
        -Разгар трудового дня, аон здесь… - врейхе внимательно следили задисциплиной. Патрули могли проверить документы, умужчин призывного возраста, казавшихся подозрительными. Мужчина обернулся.
        Она стояла, высокая, стройная, темно-русые волосы играли золотом, врассеянном, мягком свете, лившемся сверху, через стеклянный потолок зала. Стивен увидел темно-голубые глаза, длинные ресницы, изначки сосвастиками, прицепленные клацкану музейного халата. Девушка, внезапно, спросила: «Вы первый раз вмузее?»
        Стивен Кроу только имог выдавить изсебя: «Да». Полковник надеялся, что его акцент, вкоротком слове, будет незаметен.
        -Приятного визита, - пожелала девушка. Стивен, было, открыл рот, однако она исчезла заслужебной дверью. Вспомнив значки, полковник опустился обратно надиван:
        -Поклонница Гитлера, как ивсе остальные… - мадонна, накартине, напоминала кузину Лауру. Стивен вздохнул:
        -Я правильно сделал. Нельзя давать ложных надежд, надо ждать любви, как уменя было, сИзабеллой. Бедный Питер, он досих пор оТони думает, обУильяму. Полицу видно.
        Оказавшись вполутемном коридоре, Густи, строго сказала себе:
        -Просто посетитель, рабочий. Унего выходной, наверное… - урабочего было загорелое лицо, лазоревые глаза, ибольшие руки, взаживающих царапинах. Сердце, все равно, билось. Нырнув вкабинет, Густи замерла. Изящный, тоже врабочей одежде, человек, склонив белокурую голову, рассматривал Дрезденский триптих.
        -Ты постаралась, - услышала Густи знакомый, смешливый голос:
        -Я освятой Екатерине говорю, над Мадонной надо трудиться… - он обернулся. Прижав ладонь ко рту, Густи, сдавленно ахнула: «Мишель!».
        -Я обещал тебя навестить, - он улыбался, - исдержал обещание, Густи.
        Окинув взглядом его потрепанную, впрорехах куртку, Густи закрыла дверь назасов.
        -Правильно, - одобрительно заметил капитан де Лу: «Я… то есть мы, здесь без документов, Густи…»
        -Я догадалась… - руки девушки испачкала краска. Мишель отпустил ее ладонь:
        -Я очень рад, что увидел тебя… - он тряхнул головой: «Слушай».
        Сбалкона квартиры Густи виднелся купол Фрауэнкирхе.
        Полковник Кроу, затягиваясь сигаретой, смотрел набольшую, летнюю луну, начерно-красные флаги, науглу переулка. Вгороде было тихо. Изредка, снизу, доносилось шуршаниешин:
        -Влюбую минуту, - думал Стивен, - влюбое мгновение уподъезда может остановиться машина, изаней придут. Или ее вызовут вкабинет кдиректору, как сегодня… - Густи, заужином, рассказала овизите вПольшу:
        -Ее будет ждать гестапо. Нафронте такого нет, противник ясен. Аздесь… - Стивен, понял, что боится задевушку. Заужином он, почти все время, молчал. Полковник неотводил глаз открасивых, сдлинными пальцами, спятнами краски рук, отскромного узла темно-русых волос. Густи, весело, заметила:
        -Значки сосвастиками я дома неношу, разумеется… - вгостиной висел портрет Гитлера, рядом спохвальными грамотами, отСоюза Немецких Женщин, иорганизации «Сила через радость».
        -Наслучай визита соседей, - бодро сообщила Густи, накрывая настол, - они могут донести, что уменя нет фотографии фюрера. Хотя унемцев, - она усмехнулась, - непринято забегать засолью, как вдеревне моей матери… - Густи показала снимки первого причастия, впростой церкви, среди бесконечных полей пшеницы иперелесков.
        Девочка носила сорбский костюм, отделанную кружевами, пышную юбку, шаль, вышитую цветами. Тонкую талию обвивала цветная лента, распущенные волосы украшали жемчужные нити:
        -Это доГитлера было, - вздохнула Густи, - сейчас запретили такие наряды носить. Запретили пасхальную кавалькаду, вшколах непреподают язык… - она приготовила свиные ножки, сгорчицей имолодой картошкой. Девушка объяснила:
        -Наше, народное блюдо. Мама меня иязыку научила, ипесням… - настаром, уютном диване Стивен заметил гитару. Закофе девушка спела. Язык напомнил Стивену польский. После разгрома Польши некоторые летчики перебрались вБританию, истали служить вкоролевской авиации. Мишель немного выучил язык, когда изКольдица еще неувезли поляков.
        Густи кивнула:
        -Славянский говор, конечно. ВПольше мне будет просто работать… - темно-голубые глаза, намгновение, похолодели, - хотя изкраковских музеев уволили всех местных специалистов. Привезли людей изГермании… - Густи велела полковнику взять фотографии Аушвица:
        -Мишель воФранцию направляется, - заметила она, - авы скоро вБритании окажетесь. Если все пойдет хорошо… - Густи приказала себе недумать, что все может пойти плохо. Она смотрела влазоревые глаза, слушала низкий, красивый голос:
        -Оставь, ты просто помогаешь. Они тоже сражаются сГитлером. Это твой долг, ибольше ничего… - Густи, вкабинете, отдала Мишелю ключи отквартиры. Девушка велела им, как можно быстрее, покинуть музей:
        -Скоро школьные экскурсии начнутся… - она посмотрела начасы, - солдат приведут. Незачем рисковать издесь болтаться. Одежду я найду, - пообещала Густи, - уменя хороший глазомер. Она придется впору. Когда окажетесь вновых нарядах, сходите вателье, асдокументами мы разберемся.
        Стивен потрогал рукав старого, нокрепкого пиджака:
        -Она пакет издешевого магазина принесла. Сказала, что лавки для цивильарбайтеров открыли… - уних появились два удостоверения, сфотографиями. Пользуясь знанием польского языка, Мишель сходил вконтору, пораспределению рабочей силы. Вернувшись сдокументами, кузен повел рукой:
        -Стояла большая очередь, пальцы уменя ловкие. Назападе Польши почти все по-немецки говорят… - он иГусти трудились над удостоверениями, - ничего подозрительного нет… - теперь Стивена звали Стефаном. Он стал уроженцем Бреслау, рабочим намебельной фабрике. Документ нужен был для пути кшвейцарской границе. Ее Стивен собирался пересечь пешком. Мишель, изДрездена, отправлялся назапад, тоже, как поляк.
        Стивен вспоминал ее улыбку:
        -Все, полковник… - пальцы девушки осторожно разгладили бумагу, - никто непридерется, езжайте спокойно наюг… - она прикусила розовую губу:
        -Я кофе сварю, завтра подниматься рано… - Густи забрала уСтивена пиджак. Девушка зашила вподкладку пакет, сфотографиями Аушвица иблокнотом, сзашифрованной информацией овоенных заводах ичастях, размещенных вСаксонии:
        -Я наблюдательная, - она сидела надиване, сошкатулкой для шитья, - руковожу группами туристов. Никто неудивляется, если я одна окрестности изучаю. Унас красиво, полковник… - темные ресницы дрогнули, - еслибы мы вдругое время встретились, ябы вас отвезла взамки, Саксонскую Швейцарию… - Густи перекусила нитку белыми зубами:
        -Мне много рассказывают военные, СС… - девушка поморщилась: «ВПольшу я тоже заинформацией еду».
        Всвете луны поблескивало кольцо серого металла. Тетя Юджиния уговорила Стивена оставить клинок Ворона, вМейденхеде, сдругими семейными реликвиями. Полковник приехал вусадьбу вмае, когда цвели розы. Маленький Аарон, лежа вплетеной корзине, улыбался. Девочки, повиснув наСтивене, потащили его нареку. Он привез, насвоей машине, мистера Майера иПауля, навыходные. Стивен провел два дня, катая детей налодке, изапуская воздушного змея. Он успокоил Клару:
        -Побудьте смужем, вы нечасто видитесь… - он услышал сзади шорох. Мишель, прислонившись кдвери, засунул руки вкарманы. Густи обрадовалась, поняв, что Мишель иГенрих встречались, вПраге. Оказалось, что младший фон Рабе нерассказывал группе оспасении судетских детей.
        Густи помолчала:
        -Генрих очень осторожен. Он никогда неговорит больше положенного. Я только знаю, что он иподелам тоже вБельгию иГолландию уехал. Понашим делам. Ион христианин… - Густи стояла сполотенцем вруках, мужчины мыли посуду, - он скромный человек. Генрих посчитал, что он просто выполнил свой долг.
        Полковник Кроу протянул кузену портсигар. Щелкнув зажигалкой, Мишель кивнул наогонек лампы, вокне кабинета Густи:
        -Она второй блокнот пишет, для тебя. Завтра проводит нас навокзал… - они сМишелем расставались наплатформе. Густи, уверенно, проложила маршрут для обоих. Девушка отметила пересадки:
        -Завтра квечеру окажетесь нашвейцарской границе, полковник, - они отнекивались, ноГусти, все равно, снабдила их деньгами. Нарассвете девушка собиралась приготовить провизию, вдорогу.
        -Выполнять свой долг… - Стивен вспомнил покойную Изабеллу:
        -Густи, нанее похожа, - понял полковник, - прямая, честная. Они подружилисьбы, если встретились. Четыре года прошло, - он скрыл вздох, - Изабеллу невоскресить, да инеполучится такое. Когда я Густи увидел, вмузее, я немог сместа сдвинуться. НоуГусти тоже есть долг… - он аккуратно, медленно, потушил окурок.
        Кузен смотрел накупол Фрауэнкирхе.
        Церковные часы, пососедству, пробили полночь:
        -Мы иногда совершаем ошибки, Стивен, - тихо сказал Мишель, - принимаем… - он поискал слово, - желание, залюбовь. Отодиночества, потому, что хочется оказаться рядом скем-то… - полковник усмехнулся: «Поверь мне, я все оподобном знаю. Уменя такое случалось, ноя исправил свою ошибку». Больше он, как джентльмен, ничего сказать немог.
        -Ая пока нет. Ноя, поэтому вПариж возвращаюсь. Нетолько из-за тети Жанны имадемуазель Аржан… - кузен твердо посмотрел нанего. Стивен подумал:
        -Незря его предка Волком звали. Мишель мягкий человек, ноиногда унего взгляд становится таким, как сейчас… - он впервые заметил тонкие морщины, вокруг голубых, больших глаз:
        -Я неэто хотел сказать, - Мишель потрепал его поплечу:
        -Иногда важно инеошибиться вдругую сторону, Стивен. Неубежать отлюбви, потому что, - мужчина пощелкал пальцами, - испугался, инепредставляешь себе,как…
        -Все я представляю, - смущенно пробурчал полковник:
        -Французам, легче. Англичане неумеют отаких вещах говорить… - кузен пожал плечами:
        -Один раз ты говорил, мой дорогой. Они похожи, - ласково сказал Мишель, - я заметил. Пойди, - он подтолкнул кузена кдвери, - свари кофе, принеси девушке. Она работает, ей это, кстати, придется… - Стивен недвигался. Полковник спросил: «Песня, итальянская, которую ты пел…»
        После ужина Мишель взял гитару. Опустив белокурую голову кструнам, он быстро подобрал музыку ксорбской песне Густи, апотом сказал:
        -Я эту мелодию вИталии услышал, студентом. Моя любимая… - кузен пел, Стивен смотрел набелоснежную, слегким румянцем, щеку девушки. Темно-русый локон падал нашею, спускался наплечо, впростой блузке. Густи знала итальянский язык. Стивен откашлялся: «Очем она, фрейлейн фон Ассебург?»
        Девушка, лукаво, отозвалась:
        -Я сдесяток, раз просила, полковник. Просто Густи. Мы свами товарищи, - она, намгновение, коснулась его руки. Стивен покраснел.
        -Ла Мантована, - отозвалась Густи:
        -Музыка старая, времен Ренессанса. Сметана мелодию использовал… - Мишель кивнул:
        -ВПраге нам Сметана очень помог, когда мы чуть вдраке неочутились. Генрих сел кроялю, вресторане, ичехи успокоились. Кузен Авраам говорил, что будущий гимн еврейского государства тоже наэту музыку написан… - Стивен, глядя наГусти, понял:
        -Конечно. Я видел картину, кадетом. Холст вЛондон привозили, изУфицци, навыставку, вНациональной Галерее. Это она, Флора. Только уФлоры волосы светлые… - девушка улыбалась:
        -Песня озиме, полковник. Холода закончатся, непременно, настанет весна. Здесь, вГермании, тоже это случится.
        -Пел, - усмехнулся Мишель:
        -Tu sei dell’anno la giovinezza tu del mondo sei la vaghezza. Втебе вся молодость икрасота мира… Он развернул кузена заплечи:
        -Иди. Это все рядом стобой. Просто небойся… - Стивен, тоскливо, сказал: «Она никуда неуедет, Мишель, она…»
        -Она тебя ждет, - уверил его Мишель. Дверь, неслышно, закрылась. ДоМишеля донесся отзвук голоса Густи:
        -Полковник! Надо спать, вы завтра… - он заставил себя отвернуться, глядя наспящий город.
        -Атебя? Что тебя ждет? - спросил себя Мишель. Он смотрел накупол Фрауэнкирхе:
        -Доберись доПарижа, выполняй свой долг. Сражайся снацизмом, смерзавцами, как фон Рабе… - Густи рассказала ему о«Даме сГорностаем». Мишель поморщился:
        -Леонардо они неполучат. Они вообще ничего неполучат… - среди работников немецких музеев ходили слухи, что вшахтах Саксонской Швейцарии иАвстрии готовятся убежища для хранения украденных картин. Шедевры свозили вГерманию для будущего музея фюрера, вЛинце.
        -Подороге нагревая руки, исобирая собственные коллекции… - Мишель вспомнил озамке де ла Марков:
        -Надеюсь, уних все впорядке. Виллем вРиме, вбезопасности, акузина Элиза иДавид? Хотя Давида нетронут, он великий ученый. ИЭстер вГолландии, идети. Надо, ионих позаботиться… - Густи дала Мишелю маленькую карту, отметив примерное расположение шахт. Он подумал обукраденной, довойны, створке гентского алтаря:
        -Густи говорила, что она где-то воФранции, вБельгии. Максимилиан вБельгию поехал, мелкий воришка… - Мишель, презрительно, скривился:
        -Даже если они перевезут вГерманию Гентский алтарь, это ненадолго, - он решил ничего неговорить Густи орисунке. Экспертизы непроводилось, доказательства авторства ван Эйка отсутствовали.
        -Сначала Париж, - сказал себе Мишель:
        -Потом назапад, вРенн. ВБретани отличные ребята, я туда довойны часто ездил. Найду знакомых, соберу отряд. Леса втех местах непролазные. Коллекции наши сТеодором хорошо спрятаны, вдолине Мерлина. Ночто, все-таки, сТеодором случилось… - он, нацыпочках, прокрался вспальню. Густи сказала, что переночует вкабинете. Мишель увидел под дверью полоску света. Мужчина, невольно, прислушался. Поняв, что девушка поет, Мишель устроился надиване, закинув руки заголову: «Все будет хорошо».
        Сквозь стеклянную крышу дрезденского вокзала светило яркое, солнце. Врепродукторе гремел бравурный марш. Он оборвался, голос диктора, важно сказал:
        -ВБерлине восемь утра. Прослушайте последние известия. Вчера наши доблестные летчики бомбили британские суда, вСеверном море. Наострове Крит, умыса Спада, британская эскадра вероломно напала накрейсеры военно-морских сил Италии. Входе неравного боя наши союзники, потеряли один крейсер… - высокий, широкоплечий парень, скаштановыми волосами, подпирал стенку, рядом сларьком, где торговали выпечкой.
        Поплощади, среди торопившихся ктрамваям иавтобусам жителей пригородов, прогуливался наряд полиции. Упарня проверили документы. Он жевал булочку, держа коричневый, бумажный пакет. Парень предъявил удостоверение цивильайрбайтера. Наломаном, сакцентом, немецком языке, он подобострастно объяснил, что получил отпуск намебельной фабрике. Парень ехал надва дня вНюрнберг. Поляк показал билет, ввагон третьего класса, напоезд, уходящий через сорок минут. Он посмотрел наполицейских, лазоревыми глазами:
        -Я хочу побывать вколыбели рейха, увидеть стадион, где проходят партийные съезды… - полицейские отошли. Старший понаряду, важно заметил:
        -Правильно, что их привозят вГерманию. Нам нужна трудовая сила. Они проникаются мощью национал-социалистской мысли… - поморщившись, он вытер руку платком:
        -Я его бумаги трогал. Все славяне, грязные свиньи. Еслибы неГермания, онибы остались внавозе… - поляк, невозмутимо, покуривая дешевую папироску, кинул косой взгляд всторону полицейских:
        -Хорошо, что когда Мишель уезжал, их здесь небыло. Два поляка наодном вокзале. Конечно, ничего подозрительного, новсе равно, так лучше. Я отГусти заразился, - Стивен поймал себя наулыбке.
        Они сГусти посадили кузена напервый состав доФранкфурта. Оттуда Мишель ехал набывшую французскую границу, вСаарбрюкен:
        -Я воевал втех местах… - Мишель устроился впустом вагоне, надеревянной лавке, - найду, как через границу перебраться. Впрочем, никакой границы нет. Дальше Франция… - голубые глаза блеснули теплом, - дальше я дома… - Густи, строго сказала:
        -ВоФранкфурте свокзала неуходи. Большие города кишат патрулями. ВСаарбрюкен поезжай местными поездами, так безопасней. Здесь бутерброды, светчиной, сыром, бутылка пива… - Стивен иМишель, напрощание, обнялись. Подороге квокзалу, Мишель, быстро рассказал Стивену, что после Парижа намеревается отправиться вбретонские леса, собирать отряд сопротивления.
        -Я ночью все продумал, - заметил кузен, - вы долго спать неложились… - Мишель увидел, как покраснел полковник.
        Они стояли увхода навокзал, Густи отправилась покупать билеты. Мишель опустил глаза кскромному саквояжу девушки. Стивен забрал багаж впередней квартиры. Мишель пил кофе, накухне. Густи оглядывала старую, сделанную допрошлой войны мебель:
        -Я здесь родилась, - тихо сказала девушка, - выросла. Знаешь… - она взяла Стивена заруку, - Генрих меня который год уговаривает покинуть Германию… - надлинных ресницах повисла маленькая слеза.
        Всаквояже лежала кое-какая одежда, изаметки Густи пован Эйку. Стивен отказался отплана миновать границу пешком:
        -Это опасно, - ночью, он сидел сГусти надиване, вкабинете, - еслибы я был один… - отнее досих пор пахло растворителем. Унее были мягкие, розовые губы, теплые волосы, она часто, жарко дышала:
        -Я немогла сместа сдвинуться, когда тебя перед Мадонной увидела… - Густи свернулась вклубочек, устроившись унего под боком, - ноя недумала, что иты тоже… - Стивен рассмеялся:
        -Я заметил твои значки, исказал себе: «Она такаяже, как ивсе остальные, здесь»… - он целовал пятна краски надлинных пальцах:
        -Нопотом понял, что нет… - Стивен рассказал ей обИзабелле. Густи сглотнула:
        -Мне очень жаль, милый… - потянувшись, она взяла его лицо владони: «Нотеперь я рядом, итак будет всегда».
        Впереди лежали выходные, уГусти была библиотечная неделя, апотом ее ждали вПольше.
        -Недождется, - Густи, мрачно, перебирала фотографии изАушвица, - вот он, мерзавец. Непонятно, как уГенриха могут быть такие старшие братья… - Отто фон Рабе смотрел соснимка стеклянными, надменными глазами:
        -Он медицинским блоком заведует, влагере, адоэтого вДахау работал, - Густи скривила губы:
        -Их банду повесят, Стивен, я верю. Ноневся Германия наних похожа… - Густи принесла атлас. Они склонились над картой южной границы рейха. Боденское озеро отделяло страну отШвейцарии.
        -Небудет ничего странного, если я туда поеду, - заметила девушка:
        -Июль, мне захотелось отдохнуть, перед командировкой. Библиотечная неделя означает, что я работаю над рукописью. Можно инапляже… - Густи хихикнула:
        -Я бывала наозере, сродителями. Там выдают лодки ияхты, напрокат. Я спортсменка, решила походить под парусом… - лодку должны были найти вБоденском озере, перевернутой. ИзНюрнберга Стивен иГусти ехали вУльм. Оттуда они направлялись кшвейцарской границе, местными поездами.
        Впередней медленно тикали часы. Они стояли, держась засаквояж. Стивен смотрел втемно-голубые глаза:
        -Когда все закончится, Густи… - он поцеловал начало мягких волос, над высоким лбом, - мы приедем ктебе домой, пить кофе, илюбоваться Фрауэнкирхе. Ты мне устроишь настоящую экскурсию помузею. Я, кроме Сикстинской мадонны, ничего невидел… - он нежно стер слезу сбелой щеки:
        -Ты вернешься, обещаю. Вювелирную шкатулку… - заокном били утренние колокола, всходило солнце.
        Они оба отлично плавали. Густи сказала, что лодку они возьмут вКонстанце, всамом узком месте озера, ипереберутся наюжный берег. Девушка брала купальник. Густи, покраснев, пообещала: «Я несобираюсь натебя смотреть…»
        -Придется, - весело заметил полковник, - вШвейцарии, первым делом, я навещу первую церковь, которая встретится подороге… - Густи волновалась, что Стивена могут уволить изавиации, забрак сподданной враждебного государства. Полковник даже закашлялся:
        -Чушь, прости меня. ОтГенриха, конечно, рекомендательное письмо, для тебя, неполучить, иотМишеля тоже, если он воФранцию направляется. Ноя аристократ, имоего слова окажется достаточно… - Стивен рассказал Густи исемье иосмерти Констанцы. Густи прижалась головой кего плечу:
        -Я тебе говорила, милый. Ты больше никогда неостанешься один… - они сидели, взявшись заруки, Стивен обнимал девушку. Густи думала, что скоро война, непременно, закончится:
        -Генрих говорил. Гитлер собирается напасть наРоссию. ИОтто упоминал обатаке. Русские разобьют Гитлера. Стивен летчик, это опасно… - она ощутила нежный поцелуй, вщеку:
        -Я знаю, очем ты думаешь, - шепнул Стивен, - знаю, любовь моя. Обещаю тебе, мы отгоним Люфтваффе отБритании. НаЛондон бомбы неупадут, а, тем более, наДрезден… - купив билеты, посадив Мишеля впоезд, Густи, велела Стивену ждать ее под часами.
        Девушка пошла впочтовое отделение, отправлять шифрованное письмо Генриху, набезопасный ящик, вПотсдаме. Она стояла вмаленькой очереди, глядя напортрет Гитлера:
        -Получается, что я бегу… Густи подавила вздох, - номы соСтивеном любим, друг друга. Генрих хотел, чтобы девушки, вгруппе, уехали изГермании… - изстарого, геттингенского кружка, Густи была единственной женщиной. Генрих говорил, что вдругих городах страны тоже есть противники Гитлера:
        -Нетолько молодежь, - заметил младший фон Рабе, - ноилюди среднего возраста. Офицеры, государственные служащие. Мы, постепенно, организуем настоящее движение… - Густи расплатилась замарки:
        -ВЛондоне есть три ван Эйка. Правда, Стивен рассказывал, что их эвакуировали. Его дядя вБританском музее работал… - Густи лизнула клей. Смарки нанее смотрели какие-то арийцы, накартине Циглера: «Я знаю языки, - подумала девушка, - я очень аккуратная. Мне найдется дело, вборьбе против Гитлера, обязательно».
        Дожевав булочку, Стивен улыбнулся. Густи, сее немецкой пунктуальностью, появилась наплощади тогда, когда иобещала. Она шла квходу навокзал, высокая, впростом, бежевом летнем костюме, снацистскими значками налацкане. Он вдохнул запах роз. Вцветочном лотке, пососедству, подняли ставни. Продавец раскладывал влажные, белые, алые, кремовые букеты.
        -Втебе вся молодость икрасота мира… - нащупав вкармане какую-то медь, Стивен указал набелую розу:
        -Одну, пожалуйста… - упродавца были веселые, вморщинах глаза. Он подмигнул Стивену:
        -Подарок, молодой человек. Пусть увас все сложится… - девушка, независимо глядя вперед, миновала высокого парня. Вруке унее оказалась роза. Густи, остановилась утабло, Стивен оказался сзади. Девушка пристроила цветок впетлицу жакета.
        Поезд подавали натретью платформу. ДоНюрнберга они ехали вразных вагонах. Цивильарбайтерам запрещали путешествовать снемцами. Густи, повернувшись, увидела его глаза. Полковник, неотрываясь, смотрел нанее. Девушка, одними губами, сказала: «Люблю тебя».
        -Я тоже, - прочла Густи. Они отправились наперрон, держась подальше, друг отдруга.