Княжич. Соправитель. Великий князь Московский Валерий Иоильевич Язвицкий
        Библиотека проекта Б. Акунина «История Российского государства»Иван III - государь всея Руси #1
        Библиотека проекта «История Российского государства» - это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, вкоторых отражена биография нашей страны отсамых ее истоков.
        Легендарный роман «ИванIII - государь всея Руси» освещает важнейшие события вформировании русского государства: свержение татаро-монгольского ига, собирание русских земель, преодоление княжеских распрей. ИванIII - дед знаменитого Ивана Грозного. Этот незаурядный политический деятель, который сделал значительно больше важных политических преобразований, чемего знаменитый внук, всеже был незаслуженно забыт своими потомками. Книга В.Язвицкого представляет нам государя ИванаIII вовсем блеске его политической славы.
        Вданный том вошли книга первая «Княжич», книга вторая «Соправитель», книга третья «Великий князь Московский».
        Валерий Язвицкий
        Княжич. Соправитель. Великий князь Московский
        ©B.Akunin
        ©

* * *
        Посвящаю этот труд жене моей Варваре Алексеевне Язвицкой
        Книга первая
        Княжич
        Глава1
        ВМосковском Кремле
        Вскричала жалобно восне исразуже проснулась княгиня Марья Ярославна. Страшноей, ачто привиделось, непомнит. Тоской, духотой томитее, акругом-то тьма еще темная. Словно шапкой накрыла Москву знойная летняя ночь, будто придушила. Тишина мертвая, аповсему Кремлю то ближе, тодальше как-то нехорошо петухи перекликаются особым ночным криком. Хочет княгиня соскочить соскамьи, пробежать скорее всенцы, разбудить девку Дуняху, даноги нейдут - ослабли сиспугу…
        Вдруг где-то близко каквзвоет по-волчьи собака, словно, окаянная, смерть почуяла. Спрыгнула спостели княгиня, откуда исилы взялись, спешит все сделать какполагается.
        -Насвою голову вой, насвою, ненакняжие хоромы, - быстро шепчет она заговор иторопливо переставляет свои башмаки ксамому порогу, пятками кдвери.
        Собака завела еще протяжней ивраз смолкла, асодвора все также страшно глядит глухая июльская ночь, ичетырехугольные листочки слюды, какзлые глаза, чернеют вкосящатых окнах. Темно еще вдушных покоях, лишь впереднем углу, укивота сиконами, разливается тихий свет идрожит кроткое сиянье. Алые исиние лампады, мигая огоньками ичадя деревянным маслом, бросают разноцветные пятна нагладкие стены издубовых тесаных бревен, обитые сукном-багрецом, завешанные всяким узорочьем, инапестрые ковры, застилающие весь пол опочивальни. Перебегая отогоньков лампад, играют райки насамоцветных камнях золотых венцов иокладов, ивсё тут спокойно, тихо идивно…
        Вдруг полыхнуло вокна огнем и, четко обозначив намиг свинцовые переплеты рам, совсем ослепило. Грянул гром, тяжело прокатившись понебу.
        Марья Ярославна вздрогнула ипоспешно закрестилась, шурша шелком сорочки.
        -Пресвятая Богородица, заступница наша, спаси ипомилуй, - привычно зашептали губы, ивдруг ей припомнилось, очем днем иночью молилась, стех пор каквеликий князь пошел кСуздалю наУлу-Махмета.
        Пала княгиня ниц пред иконами.
        -Побей, Боже, - молит Ярославна вслезах, - побей Махмета царя, защити отзлого татаровья. Помилуй князя Василья ивсе христианство. Ради младенцев моих Ивана да Юрья спаси, Господи, раба Твоего Василья…
        Долго билась иплакала она наполу пред кивотом, илегче ей стало после слез имолитвы. Даибыстро летняя ночь побелела, побелели ивокнах слюдяные листочки. Встала сколен княгиня исослезами еще набольших темных глазах побрела босая тихонько через крытые сенцы вхоромы княжичей.
        Прислушалась, отворила дверь осторожно впокои, чтоб нескрипнуть, ивщелочку укосяка подглядела: спят ее оба сыночка подхрап мамки Ульяны, низаботы, нигоря неведают.
        -Даичто им знать-то? Ивану шестой, аЮрью ичетырех еще годиков нету…
        Перекрестила их через дверь и, сразу сомлев ото сна, еледошла досвоей опочивальни. Позевывая икрестя рот частым крестом, чтобы невлетела нечистая сила, оправила она постель наскамье илегла. Слышит - уСпаса-на-бору, чторядом навеликокняжьем дворе стоит, сторож Илейка часы бьет, нотяжелые веки сами смыкаются, путается все вголове укнягини, и, недосчитав часов, заснула она натретьем ударе.
        Второй раз проснулась княгиня отгромкого воркованья голубей надокнами - гнезда уних там зарезными наличниками. День уже занялся, совсем рассвело. Раннее солнышко червонно-золотыми стрелами бьет сквозь слюду всамый потолок, исловно все смеется кругом отрадости. Вотикоровы замычали, пастух врожок заиграл.
        -Ой,заспалась! - вскрикнула княгиня испуганно.
        Наскоро перекрестясь наобраза, выскочила она всенцы, разбудила Дуняху изаплескалась урукомойника. Неуспела умыться, аДуняха уже тут сшитым шелками утиральником.
        -Чтой-то, государыня, ныне ты так ранехонько встала? - говорила курносая толстогубая девка, лениво почесываясь ипотягиваясь.
        -Суббота сегодня, Дуняха, ализабыла? Вподклетях Федотовна сВарюхой мыльню, поди, ужтопят, даивкрестовую[1 - Крестовая - домовая церковь.] поспевать надо.
        Осердится Софья Витовтовна…
        -Верно, государыня, строга утобя свекровь-то. Грозно блюдет молебные, датолько зря ты всполошилась - солнце-то усамого края землиеще. Успеешь. Охо-хо! Рот-то мне отзевоты свернуло. Спозаранку ты поднялась, аличто худое привиделось? Ведь игребта утобя надуше великая.
        -Тому негребтится, ктоБога небоится. Ночесь сон страшный видела, дасиспугу забыла какой, атут еще пес так жалобно взвыл…
        -Ой,страсти! Покойников чует пес-то, бьются наши спогаными…[2 - Поганые - церковное слово, вошедшее вбыт иозначавшее встарину: неверные, нечестивые, безбожные, некрещеные, атакже христиане-иноверцы, еретики.]
        -Только успела яз вовремя заклятье наложить - башмаки кпорогу переставить.
        -Ну,слава богу! Отвела ты горюшко, ато, какведаешь, имои братья свеликокняжьим двором подСуждалем…
        Утираясь полотенцем, прошла вопочивальню княгиня иначала обряжаться кмолитве.
        -Ну,Дуняха, убирай голову мне поскорее, - приказала она по-хозяйски исбросила ночную повязку.
        Глаза укнягини стали строгими, какпишут наиконах, исурово, почти неподвижно смотрели из-под крутых бровей куда-то вдаль, будто застены хором. Заробев отэтого взгляда, Дуняха молча расчесала ей густые русые волосы, заплела надве косы, туго стянувих, чтобы плотней улеглись подшелковым волосником сжемчужной поднизью, чтобы ксраму икгреху великому ниодна прядь из-под него случайно невыбилась.
        Тщательно ощупав края волосника, Марья Ярославна осталась довольна Дуняхой.
        -Ладнушко! - ласково усмехнуласьона. - Недай бог бабе опростоволоситься!
        -Каку рубаху-то давать? - сразу повеселев, спросила Дуняха. - Белу, алуин изволишь желту?
        -Алую хочу сегодня.
        Дуняха достала изсундука шелковую рубаху спристегнутыми крукавам запястьями, развертывая, каквсегда, дивовалась:
        -Запястья-то - одно загляденье! Шитье золотое так узорно, ажемчуг крупной да красно[3 - Красно - красиво.] так насажен!
        Усадив княгиню нарезной столец,[4 - Столец - табурет.] Дуняха надела ей желтые сафьяновые чулки-ноговицы сзолотым ижемчужным шитьем, обула втакиеже нарядные алые башмаки насеребряных подковах.
        Поверх рубахи Марья Ярославна велела накинуть цветистый шелковый летник[5 - Летник - женская одежда.] сдлинными, допят, рукавами, расшитыми золотом, сжемчужной обнизью. Широкая парчовая лента сзолотой тесьмой обегала вокруг всего летника уподола испереди взбиралась вдоль застежек каждой полы ксамому горлу.
        Дуняха застегнула летник навсе кованные изсеребра пуговицы иповязала княгиню поверх волосника белым головным убрусом сзолотым шитьем наконцах.
        -Нуибаскажеты, государыня Марья Ярославна! - всплеснула руками Дуняха. - Токмо вот ожерелье надеть да серьги самоцветные…
        Княгиня весело рассмеялась и, выставив рукава летника, аиз-под них запястья алой рубахи впрорези позади рукавов опашня, воскликнула:
        -Ах,люблю яз алый цвет, Дуняха! Икакнарядно выходит: опашень весь рудо-желтый, асверху рукава, аснизу башмаки - алые!..
        Затопали легко ичасто всенцах детские ноги, распахнулась дверь опочивальни, иоба сына княгини Марьи Ярославны вбежали кней уже умытые иодетые, вжелтых вышитых рубахах ссеребряными поясами ивсиних порточках, заправленных всафьяновые сапожки.
        Мамка Ульяна впарчовой шубейке ивпарчовом волоснике, елепоспевая закняжичами, крикнула им спорога:
        -Перекреститесь раньше наобраза-то!
        Мальчики послушно закрестились, нототчасже, смеясь иподпрыгивая, подбежали откивота кматери. Мамка Ульяна насупила брови. Ненравились ей эти вольности, всеже круглое иморщинистое лицо ее улыбалось, асерые, совсем прозрачные глаза лукаво смеялись, поглядывая накняжичей.
        -Матунька, - ласкался Иван кматери, - дай щечки твои поцелую, пока ненабелила их Ульянушка…
        -Аито, Ульянушка, начинай, - заторопилась Марья Ярославна, обнимая ицелуя детей, - хлопот-то тобе сомной надолго…
        -Ну,свет мой Ярославна, уменя всё скоричко! Наязык я - скороговорка, наруку - скороделка: лысый неуспеет кудри расчесать, ая уж все снарядила…
        Дуняха, завязывая назатылке свой девичий венец, прыснула сосмеху.
        Засмеялась икнягиня, азаней идети.
        -Щеки набелю, нарумяню, - продолжала Ульяна, доставая горшочки спритираньями, - брови сурьмой подведу, сурьмой подведу да потом…
        Визг поросят игромкое гоготанье гусей надворе заглушили ее голос.
        Внизу, усамых подклетей княгининых хором, гдехлебенный, сытный, кормовый ижитный дворы, атакже скотный, птичий, поднялся сплошной шум иговор, какнаторге. Иногда только можно разобрать сквозь гом игул, как, отворяясь, скрипят ворота, звякает цепью ведро уколодца, заливчато ржут лошади, кричат иругаются люди…
        Княжич Иван подбежал кокну и, отвернув суконный налавочник, вскочил напристенную лавку. Быстро, состуком поднял он окно, спугнув наверху голубей, громко захлопавших крыльями, ипросунул голову наружу.
        Солнце поднялось уже досамых крыш, прямо вглаза светит, блестит накрестах уМихаила-архангела, Успенья-Богородицы, Ивана-лествичника иЧудова монастыря, золотит каменные кремлевские стены сбойницами исбашнями-стрельнями. Ярко сверкает слюда вокнах горниц исветлиц второго яруса боярских хором, иеще ярче горят окна натретьем ярусе утеремов, вышек исветлиц, окруженных расписными гульбищами[6 - Гульбище - балконы ипроходы между ними.] сперилами ирешетками.
        Уиных хором насамых кровлях построены башенки-смотрильни свертящимися поветру золочеными петушками ирыбками, жаром пылающими теперь навосходе солнца.
        Румяное утро начинает тихий ижаркий день. Розовый дым медленно выползает издеревянных дымниц надтесовыми крышами ипрямыми столбами подымается внебо. Хоромы стоят среди садов иогородов то кучами, образуя узенькие улички ипереулочки, товодиночку, словно крепости, огороженные деревянным тыном избревен. Около них исреди пустырей иоврагов кое-где разбросаны какпопало курные избы княжой ибоярской челяди: холопов ивольных слуг всякого рода. Избы топятся по-черному, игустой дым, клубящийся тучами, окутывает их крыши, выбиваясь совсех сторон через волоковые окна, черный ибагряный отзари.
        Знает Иван, чтонепожар это, авсеже боязноему. Переводит поскорей он взгляд закремлевские стены, гдесквозь легкий туман надМосквой-рекой, Яузой сболотистой Чечеркой видно Загородье, посады ислободы, всеЗаречье иподмосковные села идеревни. Всюду между озер иболот бегут, сверкая, ручьи иречонки, анаих берегах множество больших ималых мельниц, особенно поЯузе. Ярко желтеют глиной овраги, зеленеют рощи напригорках исреди просторов зреющей ржи.
        Засмотрелся княжич назнакомые места - любит он изокон надали далекие любоваться, особенно изкняжой башни-смотрильни. Иной раз подолгу глядит так вокна, пока неотзовут илипока тоскливо нестанет. Видит он идороги - тонкими ниточками тянутся они отМосквы вразные стороны: вОрду через Серпухов, вНижний Новгород, левей, через Яузу, кВладимиру иСуздалю, аеще левей - кЮрьеву ивКострому. Всеих показывал княжичу Алексей Андреич, наставник его почтенью часовника ипсалтыря.
        Других дорог невидно княжичу, нознает он - памятлив очень, - что есть еще дороги: ивЯрославль, ивНовгород Великий, ивЛитву, откуда бабка Софья Витовтовна приехала, ивСмоленск, ивТверь. Смутные думы сами идут кИвану совсех сторон, итяжко ему надуше стало, когда ясней разглядел он дорогу наЮрьев иКострому. Вспомнил, какотец постом еще поэтой вот самой дороге уезжал свойском, анадним высоко подымалась желтая пыль. Овойне вспоминает княжич, отатарах, истрашно ему заотца, забыл совсем одворе, гденавозах масло, муку, мед, крупу привезли, уток, гусей икур. Шарахаясь подвору, пылят там ногами иблеют бараны, громче игромче кричат иругаются люди…
        -Чтож, сыночек, тамдеется? - услышал он голос матери. - Пошто крик такой илаянье ссиротами ихолопами?
        Иван побольше высунулся изокна иувидел среди обозов, пришедших изкняжих подмосковных, дворецкого Константина Иваныча. Тряся бородой, кричит он вовесь голос накакого-то старика, атот, поддерживая холщовые порты инахлобучивая поярковый колпак то налоб, тоназатылок, тоже кричит надворецкого, ачто они кричат, непонятно. Тутже шумят иоба ключника дворовые, Лавёр Колесо иФедор Пупок сосвоими подключниками, - уток, кур, гусей, яйца да масло принимают.
        Ничего разобрать нельзя.
        -Костянтин Иваныч осерчал, настарика кричит, - несразу ответил Иван матери, - азачто - незнаю…
        Вэто время ясно вокно донеслось:
        -Даты Бога побойся, Костянтин Иваныч. Людишек мало! Нетокмо что мужиков, ноипарубков нетути! Всескнязем нарати против безбожных татар… Эко-ста дело-то!
        -Вотпожалует тобя батогами государыня Софья Витовтовна, вотте идело! - прикрикнул дворецкий.
        Дуняха вдруг встрепенулась итоже кокну бросилась.
        -Такиесть, государыня, изКапустина наши обозы пришли, - крикнула она княгине Марье Ярославне, - отца мово лает дворянин-то! Ох,государыня, иведомо мне зачто: кПетрову дни неснарядил обозу, асроку молил - недал дворецкой. Заступись, свет мой ясной, перед старой государыней…
        -Попрошу, Дуняха, аты поди после молебной вподклеть, вызнай ототцавсе. Может, исам Костянтин Иваныч простит помоему заступничеству, недоведет доматушки-государыни…
        -Ножки твои поцелую…
        -Ох,какбы имне срок непропустить, - засмеялась княгиня, - шевелись, Ульянушка! Вкрестовой, чаю, матушка-свекровь уж все свечи илампады затеплила.
        -Акоторый час, матунька? - спросил княжич Иван, соскочив славки иукрыв ее снова шитым налавочником.
        Стройный ивысокий непогодам, онвзадумчивости гладил рукой угол изразцовой печки сголубой росписью и, хмуря брови, очем-то усиленно думал. Навид ему было лет восемь, нобольшие, темные истрогие, какуматери, глаза смотрели так умно иостро, чтоказался он еще старше.
        -Который час? - подхватила мамка Ульяна, желая развеселить княжича. - Ячневой квас! - Акоторая четверть? - Изволь, хоть ичерпать.
        НоИван даже неулыбнулся.
        -Вотиневедаешь, - сказалон. - Илейка-звонарь тоже неверно бьет. АКостянтин-то Иваныч мне сказывал, чтоесть заморем часы самозвонные.
        -Иунас, Иванушка, надворе такие есть, ивколокол кажный час ране они отбивали. Деду, великому князю Василь Димитричу, заезжий сербин ставил, дасломались они втое еще лето, когда я овдовела, асербин-то иране того вЦарьград отъехал. Чаю, помер там давным-давно, ведь имне-то зашестой десяток идет…
        Княжич оживился, суровые глаза его засияли.
        -Вофряжской земле,[7 - Фряжская земля - Италия.] Ульянушка, - ласково перебил он мамку, - часы иные. Месяцы, дниичисла они показывают, абьют вдва колокола: вбольшой - токмо часы, авмалой - токмо часовцы дробны…
        -Ачто, голубенок мой, зачасовцы такие? - спросила мамка.
        -Ато вот. Вкажном часу шесть дробных часовцев, аводном часовце десять часцов, ачасец - токмо вот скажи «раз», ичасец прошел. Насчитала ты десять часцов, воттобе идробной часовец прошел.
        -Нуискорометливжеты, Иванушка! - дивилась Ульяна. - Вразумил тобя Господь икхитрости книжной ивомладенчестве разуму наставил.
        -Пора нам вкрестовую, - строго сказала княгиня, приняв отДуняхи шелковый платочек белый сзолотой каймой, ипошла кдверям.
        -Матунька, - засопел носом и, готовясь заплакать, залепетал Юрий, - дай мне оладуська смедом…
        -Дам, дам, мойбасенькой, - стала утешать его Ульянушка, - вот придем изкрестовой натрапезу, яте два дам! Мыведь стобой так: гдеоладьи, тутиладно, гдеблины, тутимы! Авечером вмыльню пойдем, медов да квасов наберем. Будем пить-попивать да коврижками заедать… Неплачь, неплачь, ато бабка заругает.
        -Незабудь, Ульянушка, - сказала, выходя уже всенцы, Марья Ярославна, - возьми вмыльню березового соку студеного. Чтой-то сердце уменя опять после поста разболелось. Ежели поем жирного, ворту горечь, ивсе мне нутро жжет, словно огнем палит.
        Когда Марья Ярославна счадами идомочадцами входила вкрестовую, государыня Софья Витовтовна, покурив своеручно ладаном, приблизилась каналою и, шурша шитой золотом приволокой[8 - Приволока - безрукавка.] изузорчатого шелка, опустилась наколени. Творя крестное знамение ипоклоны, онасуровыми глазами следила из-под густых седых бровей завсем, чтоделается вкрестовой. Увидев сноху совнуками, старая княгиня приветливо улыбнулась. Марья Ярославна подтолкнула незаметно Ивана ивзглядом показала насвекровь. Княжич понял и, поднявшись сколен, подошел смладшим братом круке бабки.
        Следом завеликокняжьей семьей пришли кмолебну княжии слуги, невзятые спрочими дворовыми впоход, ився домашняя челядь, крестясь иземно кланяясь.
        Софья Витовтовна, отпустив внуков кматери, оправила аналой, передвинула удобнее Евангелие всеребряном окладе сизображением Христа посередине иликами апостолов, писанных наэмали, поуглам оклада. Раскрыв потом часовник иположив наПсалтырь между Евангелием инапрестольным крестом, онамолча оглянулась насвященника икивнула ему головой, чтобы начинал он служение. Отец Александр, духовник великого князя, протоиерей кремлевского собора Михаила-архангела, седой величавый старик вшелковой темно-багровой рясе снаперсным крестом, быстро подошел каналою вместе сдьячком Пафнутием истал креститься. Потом взял саналоя положенную дьячком епитрахиль, развернул иблагословилее, произнеся звучным голосом:
        -Воимя Отца иСына иСвятого духа-а!
        -А-аминь! - протяжно закончил его слова дьячок.
        Отец Александр благоговейно поцеловал вышитый золотом крест наепитрахили ичерез голову надел ее нашею, спустив сшитые концы нагрудь.
        Княжич Иван слюбопытством смотрел, какпривычно иловко отец Александр высвободил наперсный крест из-под епитрахили ииз-под курчавой седой бороды.
        -Благословен Бог наш всегда, ныне, иприсно, ивовеки веков! - провозгласил священник.
        -Аминь! - снова ответил Пафнутий.
        Внимание Ивана рассеялось, когда началось чтение часов, которые он знал наизусть стех пор, каквыучился читать почасовнику. Емувспомнились опять рассказы учителя, дьяка Алексея Андреевича оЦареграде, стоящем уморя, офряжских землях, ноособенно занимали часы вовеликокняжьем дворе, окоторых он незнал раньше.
        «Может, Ульянушка обманывает меня, - думалон, - любит мамка сказки сказывать инебылицы…» Он решил, кактолько придет Алексей Андреевич, проситьего, чтоб показал дедовские часы надворе. Никогда он никаких часов невидал, аони вот тут надворе.
        Нестерпимо долгими казались ему наэтот раз утренние часы.
        Переминаясь сноги наногу, нокрестясь икланяясь, когда нужно, онпоглядывал исподтишка набабку. Глаза унее острые, исейчас она усмотрит, чтоон молитвы неслушает, ноона неглядит нанего. Зато мать заметила ичуть слышно шепчет около самого уха:
        -Неверти головой! Молись, какподобает!
        Онусерднее кладет поклоны, нозамечания матери нестрашатего, иомолитве он мало думает…
        -«Достойно есть яко воистинну блажити Тя Богородицу… - услышал он слова молитвы иобрадовался, чтоутренние часы уже кончаются, адьячок тоже будто заторопился искороговоркой закончил: - …безистления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя величаем…» - Потом, переменив голос, громко ипротяжно обратился котцу Александру: - Именем Господним благослови, отче!
        -Благословен Бог наш всегда, ныне иприсно ивовеки веков! - провозгласил священник также громко ипротяжно.
        -А-аминь, - радостно протянул Пафнутий, закрывая часовник иотходя отаналоя.
        Государыня Софья Витовтовна первая подошла каналою и, приложившись кЕвангелию икресту, приняла благословение духовного отца. Потом подошли Марья Ярославна икняжичи, азаними все прочие.
        Когда княжич Иван приложился кхолодному золотому кресту, апотом ктеплой, пахнущей ладаном руке отца Александра, тотласково погладил его поголове испросил:
        -КакГосподь вразумляет тобя грамоте, княже? Лексей Андреич мне сказывал, чтозело сподобил тобя Господь благодати, воеже внимати учению.
        -Мы,отче, «Деяния» читаем…
        -Похвально, вельми похвально. Нашестом году токмо азбуку учат, аты ичасовник ипсалтырь прошел. Дапросветит тобя Господь иотвсякого зла сохранит…
        Онснова благословил княжича, астоявшая рядом Софья Витовтовна прослезилась иласково молвила, целуя влоб внука:
        -Любимик ты мой! Умная моя головушка…
        Этот раз всубботу обедали, какнапраздники, уСофьи Витовтовны - бабка захотела полакомить внуков. Старая государыня очень смеялась, узнав отмамки Ульяны, чтоменьшой оболадушках плакал, иприказала, пока еще стол необряжен, пока скатерти стлали браные да сосуды ставили, принести внукам оладьев смедом. Юрий заскакал отрадости изаплескал владоши.
        -Тычто, - строго остановила его бабка, - ты ускоморохов да угудошников скаканию иплесканию научился? Неподобает так княжичу.
        Иван хотя вел себя вгостях чинно, каквзрослый, ноел сладкие оладьи снеменьшим смаком, чемего братец, облизывая пальцы.
        Сегодня уСофьи Витовтовны, кроме невестки ивнуков, обедал идуховный отец, инастол были поставлены серебряные ендовы ибратины смедами исеребряные сулеи сводками всякими: простой, доброй, боярской, двойной исладкой напатоке - длякнягинь. Введерках иендовах были квасы хлебные иягодные, адляМарьи Ярославны особая серебряная братина - сберезовицей.
        Стояли серебряные блюда состуднем изсвиных голов подчесноком ихреном, сколбасами, скопчеными сигами ипровесной рыбой, авмалых ведерках была икра осетровая истерляжья. Среди белого серебра сияли золотые изолоченые солоницы, перечницы игорчичницы.
        Княжич Иван любил рассматривать всю эту посуду, особенно ту, чтостояла наполках больших поставцов. Полки эти внизу широкие, длякрупной серебряной посуды, акверху все уже иуже длятого, чтопомельче: кубков, стоп ичарок разных - исеребряных, изолотых, ихрустальных, идаже каменных, резанных изагата исердолика.
        Навсех этих сосудах - узоры, позолота, чернь иэмаль илисделаны цветы, звери, люди, птицы илистья то литьем, точеканом, торезьбой, ивезде надписи. Иван невсе надписи эти мог прочесть: по-итальянски многие писаны. ЭтоизЛитвы прислано Софье Витовтовне вприданое, когда она еще замуж задеда вМоскву выходила.
        Ещебольше любил Иван рассматривать набабкиных поставцах серебряные яблоки, зверей, птиц ирыб серебряных, золотых икостяных, аособливо город, точенный изкости, сбашнями ицерквами, анакостяных стенах его стрельни своротами иподъемными мостами.
        Садясь застол, Иван видел издесь затейливые фряжские, литовские ирусские сосуды, лишь нетакие нарядные, каквпоставцах, нотоже узорные иснадписями. Против него мать поставила чарку смедвяным квасом. Онпрочел наней: «Чарка добра человеку, пить изнея наздравие» - иулыбнулся, довольный, чтолегко узнал, очем писано.
        Всеэто занималоего, инезаметилон, какподали жирные шти сбараниной, акним полбенную кашу наблюдах иблюдцах. Естон шти сЮрием изодной мисы, заедая кашей, адума унего опять офряжских землях, гдевсё непо-нашему ивсякие есть занятные хитрости.
        -Заздравие московского князя великого, - услышал Иван голос отца Александра. - Ниспошли, Господи, благоверному князю нашему победу насопротивные агаряны. Охрани его крестом Твоим, Господи.
        Протоиерей поднял высоко серебряный кубок, перекрестился ивыпил, низко поклонившись княгиням.
        Снова стало Ивану страшно заотца, изабыл он озаморских землях - хочется знать только, кактам подСуздалем. Ждет теперь недождется, чтоскажут старшие.
        -Ачто, отче, слышно? - спросила наконец Софья Витовтовна, исухое лицо ее дрогнуло, аподлегкими морщинами налбу иподглазами прошла тень изастыла скорбно вуголках губ.
        -Нету вестей, государыня, - печально ответил отец Александр, - новедомо, чтоДимитрий Шемяка нисам кокнязю непришел, нивоевод своих непослал…
        -Ох,скороверен сынок мой, - вздохнула Софья Витовтовна, - сызнова поверил ворогу своему Димитрию Юрьевичу. Димитрийже все время заним, какволк законем. Ждет, ежели спотыкнется, онему вгорло ивцепится.
        -Истинно, государыня, - подтвердил духовник, - есть грех такой, скороверен наш князь. Сколько раз дядя, князь Юрий галицкий, апотом исынок-тоего, Василей Косой, обманом да нечаянностью вредили ему идаже Москву отымали.
        -Помню, отче, - сгоречью продолжала княгиня, - разграбил тогда наМоскве князь Юрий икняжое имое именье, анас, княгинь, вЗвенигород заслал, якополонянок каких. Помнишь, чай, Марьюшка? Никому того недай, Господи… Помер князь Юрий-то, слава богу, асынок его втесном заключенье слепой сидит крепко. СШемякойже унас мир, вишь. Забыто, чтошесть лет всего какбезбожный Улу-Махмет кМоскве подходил, аШемяка ниодного воя итогда неприслал, акрест целовал. Ныне вот сызнова поверил мой сынок ворогу, агде отШемяки помочь?
        -Истинно, государыня! Ниодин полк откнязя Димитрия, слышно, непослан, ацаревич Бердедат, чаю, непоспеет кСуздалю напомочь - отстали вельми отнашего князя. Токмо еще отграда Юрьева отошел царевич-то…
        Священник замолчал, опустив голову. Долго молчали все застолом, впечали продолжая свою трапезу. Взглянув намать, увидел Иван, чтосклонилась она надсвоим кубком сберезовицей, аизглаз унее бегут двумя дорожками слезы пощекам, размывая румяна ибелила.
        Сердце княжича сжалось, и, боясь заплакать, онторопливо стал обгрызать поданное ему Ульянушкой стегнушко жареного гуся. Отирая жирные руки игубы столовым полотенцем, онторопливо утирал незаметно ислезы. НоСофья Витовтовна все видела и, обратившись клюбимому внуку, сказала снарочитой веселостью:
        -Ану-ка, Иванушка, скажи, какое ныне лето?
        Княжич, пересиливая себя, чуть помолчал иголосом спокойным, носедва заметной дрожью, ответил ясно ираздельно, какбудто отвечал своему наставнику:
        -Шесть тыщ девятьсот пятьдесят третье лето отсотворения мира…[9 - 1445год.]
        Старая княгиня гордо улыбнулась, увидев изумление налице отца Александра, идобавила:
        -Знай, любимик мой, чтохуда всегда ждут ввысокосныя леты, апрошлое лето было высокосное, аитогда худого нам небыло…
        -Ничего худого поволе Божией иныне небудет, - добавил Александр, поняв, чтостарая княгиня хочет утешить исноху ивнука.
        -Марьюшка, - продолжала Софья Витовтовна, - враги-то наши того неведают, чтоони - токмо краешки, асередка-то всему - Москва, всеподМоскву само придет. Всех их Москва съест, абезМосквы иРуси нестоять. Вотимоего сыночка скороверного сама Москва, Божией милостью, сдесяти годочков бережет…
        -Даисоветы твои берегут, государыня, - добавил отец Александр. - Издетства ты его государствованию вразумляла…
        Иван неслушал дальше, затосковав опять поотцу. Таквот истоит он перед ним взолотых доспехах, каким он уезжал нарать, аглаза унего веселые-веселые - смеются…
        Когдаже подали изюм, редьку, варенную намеду, рожки, финики, сушеную смокву, обед пришел кконцу. Маленький Юрий устал, захотел спать, неел даже лакомства, зевал ипотягивался.
        -Ульянушка, - сказала Марья Ярославна, - уложи-ка его спать.
        Мамка Ульяна засуетилась около Юрия, взяла его наруки ипонесла вспальню княжичей, нараспев приговаривая:
        -Потягота наФедота, асФедота наЯкова, асЯкова навсякого…
        Вышел вслед заУльяной из-за стола икняжич Иван, захватив кусок сухой смоквы. Самон уж больше нехотел сладкого, нобрал смокву длядруга своего Данилки, сына дворецкого Константина Ивановича.
        Отстав отУльянушки, Иван задумчиво имедленно, анескачками, каквсегда, сошел водвор поширокой лестнице срезными решетками побокам. Онтолько сегодня затрапезой вполне осмыслил всю беду, которая может постигнуть отца, бабку, мать иего самого сЮрием. Улу-Махмет казался ему теперь страшным, вроде Змея Горыныча, окотором ему сЮрием Ульянушка сказывала, идосадно было заотца, чтоон неумеет делать так, какследовало, какбы Добрыня Никитич сделал или, ещелучше, каксам Илья Муромец…
        Зажимая вкулаке кусок сушеной смоквы, онобошел княжие хоромы инаправился кчерному крыльцу бабкиных хором, кжилым подклетям, гдевсегда его поджидал Данилка. После обеда им было самое свободное время, когда все ложились отдыхать, аони вдвоем, безнянек имамок, бродили повсему княжому двору, гдехотели, только заворота несмели выйти.
        Нонаэтот раз вбабкиных подклетях Данилки неоказалось, асидели застолом усамой переборки усолныша, убабьего стряпного угла, Дуняха сотцом да сторож-звонарь сними, старый Илейка. Перед ним была сулея сводкой да ендова скрепким медом: уключника длягостя Дуняха вымолила.
        Свойон, ключник-то, изкапустинских.
        -А,княжич! - весело крикнул тот самый старик, чтоутром бранился сдворецким. - Милости просим, здравствуй, голубок! Садись снами застол, чембогати, темиради. Ая, вишь, ежели надворе, тонасолнышке, аежели визбе, топоближе ксолнышку! Садись кнам, соколик.
        Иван перекрестился наобраз вкрасном углу, поздоровался иприсел наскамью возле Дуняхи.
        -Вотя тобе искажу, - продолжал Дуняхин отец, - дворянин-то утресь кричал, чтоя-де, староста изсела Капустина, опять поруху учинил государеву делу! Ативун-то[10 - Тивун, тиун - управитель княжой (дворцовой) волостью, сельский староста исудья.] капустинской где?! Тывсе, Дуняха, молодой княгине обскажи. Тивун-то все наменя, амужиков нет, парубков нет - нет мне ниоткого помочи.
        Онзамолчал, выливая вдеревянную чарку Илейки остатки водки.
        -Будя, Кузьмич, ато шумен стану, - улыбаясь, отнекивался Илейка, асам тянул ксебе чарку.
        -Пей, Петрович, заздравие нашего князя, - продолжал, пьянея уже, Кузьмич, - ая еще медку пососу. Эх,хорош едреной, крепкой медок, нехуже водки. Экоста дело-то! Ативун-то унас - недай боже! Такой нечунай[11 - Нечунай - неучтивен, грубый.] - никакой отнего ниласки, нипомочи нежди…
        -Сие, кактатары говорят, «нисана, нимана»,[12 - «Нитебе, нисебе!»] - промолвил Илейка, ставя настол пустую чарку. - Есть такие. Нисиротам, никнязю отих добра нет. Ну,да какБог. Небось, Кузьмич, правда сама себя очистит. Правды иМамай несъел…
        Илейка замолчал, опустив захмелевшую голову, нототчасже встрепенулся изаговорил горестно:
        -Отец еще мне присмерти приказывал: держись Москвы, каквошь кожуха. Втепле ивсыче будешь, итатарин тебя нетронет! АнУлу-Махмет Москву один раз ограбил, теперь опять идет.
        -Князи виновати, - мрачно выговорил Кузьмич. - Сказано: закняжое согрешение Бог всю землю казнит! Князи-то наши волками грызутся, ладу уних нет, абезладов икадки несоберешь.
        -Какподумаешь умом - иголовушка кругом, - поддержал Илейка. - Поганымже того инадобно - прут наМоскву, убивают, грабят, христианство вполон берут.
        Кузьмич оперся наруки изалился пьяной слезой.
        -Негорюй, братаня! - тронул его заплечо Илейка. - Нетужи, голова. Давай песни играть.
        -Эх,ты! Какие мне песни! - всхлипнул староста и, ложась головой настол, добавил: - Двое сынов уменя подСуждалем-то…
        Густой храп показал Дуняхе, чтоотец наугощался досыта. Осторожно уложила она его налавке ипобежала вхоромы кМарье Ярославне.
        Княжич, досадуя наДанилку, чтодосих пор неприходит, смотрел надремавшего Илейку. Опять ему обидно итяжело отвсего, чтоуслышал, хоть плачь, дапрочасы вдруг вспомнил, дернул зарукав Илейку:
        -Покажи часы самозвонные, чтонадворе! Покажи!
        Оживился старик идрему забыл.
        -Экую старину ты вызнал, - говорит Илейка, посмеиваясь, - айда надвор. Примне их ставили, яеще парубком молодым был - сербину колеса подгонять пособлял.
        Повел старик Ивана всамый конец княжого двора. Видит княжич, стоит здесь башенка ветхая, деревянная, ананей круг большой медный ипрозеленел весь. Стрелка нанем одна толстая, нарезных знаках неподвижно стоит: надвух крестах спалочкой иуголком -XXIV.
        -Сие, княжич, часы иесть, - указывает рукой Илейка. - Стрелка вон та ране кругом ходила икакподойдет ккакому знаку, такколокол бьет. Знаки те - латыньские, каксербин-то говорил, ая неграмотен. Знаю, вотодна палка - один раз били, две - два, три - так три раза, атам уж токмо побою помнил.
        Княжич долго смотрел намедный круг, настрелку изнаки.
        -Актоже стрелку двигал? - спросил он наконец.
        -Сама, княжич, шла. Колеса вбашне вертелись.
        Иван удивленно инедоверчиво глянул наИлейку, потом быстро подбежал кбашне, заглянул вщель полуотвалившейся дверки изамер. Самвполутьме он увидел огромные зубчатые колеса, круглые железные брусья, цепи игири.
        -Верно, Илейка, - крикнул Иван, - есть там колеса! Колеса, тыговоришь, стрелку вертели, аколеса кто?
        -Гири вот те, чтонацепях, ая их каждое утро подымал, аони кдругому утру опять спускались. Такони целый день иночь колеса истрелку вертели ивот тем кулаком железным вкрай колокола били…
        -Аесли теперь гири поднять?
        -Ржой, княжич, всёпереело, аране что-то унутри их сломалось - нето зубья уколеса, нето ось. Абили-то они зрятну всякую: итринадцать, ипятнадцать, ато идвадцать четыре…
        -Авот Костянтин Иваныч говорит, заморем такие часы есть, чтовсё показывают: игод, имесяцы, идни, ичисла.
        -Наморе, наокияне, - смеясь, перебил его Илейка, - наострове наБуяне стоит бык печеный, взаду чеснок толченый: спереди режь, авзад макай да ешь! Помело - твой Костянтин-то Иваныч.
        Княжич рассердился икрикнул:
        -Ничего ты неразумеешь исам-то часы звонишь неверно!
        -Айнет! Явсегда попетухам ипосолнцу. Право слово. Исстари так, - заспорил Илейка ивдруг крикнул: - Эй,гляди, княжич, Данилка-то бежит сюды что угорелый! Слышь, надворе гом какой поднялся.
        Иван оглянулся.
        Данилка, мальчик лет десяти, всегда резвый такой ивеселый, подбежал теперь ккняжичу испуганный ибледный.
        -Гдеты был, Иванушка? - запыхавшись, бормотал он срывающимся голосом. - Вподклетях искал, подвору… Тутвот увидал…
        Иван сунул ему смаху кусок смоквы вруку, аспросить отиспуга ничего неможет, будто онемел совсем Данилка замолчал, пучит глаза накняжича инаскоро, целым куском, жует смокву, давится.
        -Дасказывай, пострел, чтотам такое случилось? - несвоим голосом закричал Илейка и, недождавшись ответа, бегом бросился кхоромам.
        -ОтСуждаля прибежали, - глотая струдом смокву, выговорил наконец Данилка. - Двое холопов прибежали: Яшка Ростопча иФедорец. Всенях княжих хором ждут, когда бабка иматерь твоя кним выйдут…
        Затрясло Ивана мелкой дрожью, и, непомня себя, побежал он тоже кхоромам, азаним иДанилка. Сироты, холопы ився челядь скняжих ибоярских дворов шумела игалдела ухором великого князя, абабы голосили ипричитали. Княжичу Ивану дворня давала дорогу, кланяясь иснимая шапки, когда протискивался он ккрасному крыльцу. Непереводя духа вбежал он сДанилкой покрутой лестнице наверх, кгорницам, но, заскочив всени, остановился.
        Бабка Софья Витовтовна спосохом вруках стоит напороге вдверях передней. Сзади выглядывает мать, бледная, заплаканная. Иван хотел было кинуться кматери, но, взглянув набабку, непосмел и, встретив ее суровый, словно чужой, взгляд, замер весь.
        Никогда он еще бабку такой невидел ипонял, почемувсе, даже отец сматунькой, боятсяее. Тихо всенях, каквцеркви, апротив старой государыни стоит сзавязанной головой истопник великой княгини Марьи - Яшка Ростопча да еще Федорец Клин изкняжой стражи, арука унего почти полокоть отсечена. Ужаснулся княжич, разглядывая окровавленные тряпки наранах воинов, рванулся было опять кматери, но, вспомнив бабку, остался наместе. Оглянулся пугливо посторонам: видит, стоят тут ибояре, ибоярские дети, идворяне, ислуги дворские всякого чина.
        -Нусказывайте, - повелительно истрого приказала Софья Витовтовна.
        -Государыня великая, - заговорил Ростопча, - втое время были мы вограде Юрьеве. Ничего неслыхать было осыновьях Улу-Махметовых, Мангутеке да Якубе, царевичах, априскакали кнам воеводы изНовагорода изНижнего старого: князь Федор Долголядов да Юшка Драница, они, град свой ночью сжегши, кнам оттатар прибежали. Тогда князь великий, Петров день отмолясь вЮрьеве, пошел кСуждалю нататар… Отвоевод-то нижегородских нам ведомо стало, чтопошли туда царевичи…
        -Нуабратья великого князя? - резко перебила Ростопчу Софья Витовтовна.
        -Подороге кСуждалю подошли братья-то. Пришли ототчин своих князь можайский, Иван Андреич, дабрат его князь верейский, Михайла Андреич, дашурин великого князя князь Василь Ярославич сполками…
        -АШемяка?
        -Князь-то Митрий Юрьич нисам нешел, ниполков неслал, амы немало коней загнали, помочи его прося, ибохристиан мало было…
        -Абыло то, государыня, - вмешался Федорец Клин, - когда мы нареке Каменке, близ Суждаля, станом стояли, июля вшестой день, вовторник. Акакстали наКаменке, вдруг всполох великий начался ввойске. Надели доспехи, знамена подняли, пошли вполе, ататар нигде нет. Видом невидать, слыхом неслыхать поганых. Пришел тут кнам вечером сполком своим Лексей Игнатыч, апотом ииные воеводы, которые отстали было отнас. Один токмо царевич Бердедат неподоспел - токмо кночи кЮрьеву подошел. Ну,мыслим, - татар нет, успеет завтра квечеру ицаревич, даивоеводы некоторые напомочь нам тоже соберутся, пока войска Улу-Махметова еще нет. Возвеселилисьвсе…
        -Пировать начали! - стукнув посохом впол, сдосадой молвила старая княгиня.
        -Верно, государыня… - печально подтвердил Федорец, - князь великий ужинал усобя совсею братией ибоярами, пировали дополуночи. Проснулся наутро князь поздно - солнце давно взошло. Повелел он заутреню петь, апотом похмелья поел и, опохмелясь, захотел отдохнуть, атут стража наша прибегла свестью, чтотатары через Нерль-реку бродятся…[13 - Бродиться - переходить вброд.] Начали мы тут все спешно доспехи, щиты, мечи икопья хватать и, снарядившись изнамена подняв, изгоном[14 - Изгоном - стремительно, поспешно, неожиданно дляпротивника.] пошли нататар вполе иблиз Евфимиева монастыря, полевую сторону, поганых увидели множество. Откуда ивзялось их столь, конца края им нет…
        Замолк Федорец, словно духу ему нехватило, побелел, какснег, иголову опустил. ИРостопча молчит. Авкняжих сенях замерло все отстраху; тишина, будто вмогиле. Обмер почти Иван, носмотрит наСофью Витовтовну, ждет, чтоскажет, аруки унего оледенели совсем. Лицо убабки стало каменным, неживое будто.
        -Дальше сказывай, - услышал Иван ровный, ноглухой голос, словно издругого покоя говорила теперь старая государыня. - Все, какбыло, сказывай…
        Воины молчали, аСофья Витовтовна нетерпеливо стукнула посохом впол, глядя вупор наРостопчу. Собираясь смыслями, Ростопча оправил повязку наголове изаговорил тихо:
        -Спервамы, государыня, стрелы пущать зачали. Потом, распалясь гневом, ударили нататар ислютостью билиих. Побежали полки поганых. Наши погнались, аиные изхристиан сами убегли, иныеже начали убитых татар грабить. Татаровеже, видя берядье такое, повернули опять нанас. Рубят, копьями колют, стрелами бьют, вполон имают…
        -Агде князь наш? - слабо вскрикнула Марья Ярославна иупала безчувств упорога.
        Ульянушка подняла ее ипосадила налавку, аИван, забыввсе, подскочил кматери, обнимал, целовалее, нонеплакал, атолько дрожал весь. Иногда он поглядывал набабку - та все еще стояла неподвижно напороге передней ислушала, чтоговорят воины. Онвздрогнул, когда бабка закричала громко игневно:
        -Чтожвы, холопы, князя своего неуберегли? Слуги князя можайского, говоришь, сземли сбитого подняли, надругого коня посадили, изплена умчали. Авы своего князя чтож?
        -Государыня великая, - горестно отвечал Ростопча, - мне секирой через шапку голову докости прорубили, акопьем правое плечо сквозь тягиляй[15 - Тягиляй - толстый стеганый кафтан, употреблялся вместо панцыря длязащиты отранений.] пронзили. Отогнали поганые меня откнязя, акнязь-то зло бился, много безбожных убил.
        -Ая, государыня, доконца был, пока князя сконя несбили. Тутмне руку отсекли… - сказал Федорец.
        Замутилось вголове уИвана, припал он кплечу матери иобмер, акогда очнулся, видит, словно через туман, чтовместо воинов стоит перед бабкой Константин Иванович, бледный. Борода удворецкого дрожит, ртом он воздух хватает, какрыба, изводы вынутая, итонко, по-бабьи выкрикивает:
        -Государыня, сотник татарский Ачисан прискакал!.. Неодин, асконниками… Хорошо разумеет по-русски… Тобя, государыня, спрашивает…
        Вдруг двери широко распахнулись. Вломился вкняжии сени молодой татарин сощитом иссаблей, анаголове шишак. Сзади него еще пятеро татар сощитами икопьями. Оцепенели все состраху, только Софья Витовтовна по-прежнему напороге стоит спосохом ипрямо глядит нататарина, аон нанее дерзко смотрит. Даневыдержал Ачисан, опустил глаза ипоклонился, аона повернулась кзятю своему, боярину князю Юрию Патрикееву, чтовоенной заставой вМоскве ведал вотсутствие князя, иповелела:
        -Прикажи, боярин, враз затворить все ворота вограде, асторожам ивоям вели стоять навсех стрельнях ипушкарям вели, чтознаешь.
        Боярин вышел. Стоит Софья Витовтовна, опираясь напосох, иждет. Лицо унее опять каменным стало. Молчит итатарин, только суму свою развязывает, достает золотые кресты-тельники, подает их старой государыне.
        Ахнули все какодин, узнав кресты великого князя, аСофья Витовтовна молча перекрестилась, поцеловала тельники изажала их вруке. Вскрикнула, заголосила Марья Ярославна, носмолкла, когда свекровь обернулась кней сгневным лицом. Опять, каквмогиле, стало тихо вкняжих сенях. Ачисанже, собираясь уйти, поклонился исказал по-русски:
        -Пленен ваш князь полками царя Улу-Махмета. ВЕфимьевом монастыреон, вруках уцаревичей. Поих волея, сотник Ачисан, отдал тобе его тельники, акнязь хотя иранен, аздрав будет…
        -Аты, сотник, скажи царевичам, пусть царю Улу-Махмету доведут, чтодадим, какой можем, окуп закнязя. Пусть царь Улу-Махмет отпустит его наМоскву. Пусть царевичей икнязей своих скнязем великим пришлет, дабы изрук моих окуп занего взяли. Натом царю челом бью. Аобокупе царю договориться ссыном моим, какоба пожелают. - Задрожали губы уСофьи Витовтовны, помолчала она идобавила: - Пусть еще скажут царевичи царю Улу-Махмету, чтозавеликого князя вся Москва ивсе христианство. Атеперь прости, вкуси отнашей трапезы иотъезжай кцаревичам смоей челобитной… - Обернувшись кдворецкому, онаприказала: - Угости счестью сотника ивоев иконей их накорми. - Потом обратилась кбоярам: - Авы, бояре, какпокличу, впереднюю надуму придите…
        Онапоклонилась ипошла всвои покои, аизсеней все выходить стали.
        Широко открытыми заплаканными глазами следил Иван забабкой, идявслед заней. Усебя впокое Софья Витовтовна вдруг будто переломилась сразу, стала старой-старой старушкой, упала наскамью, зарыдала изабилась втоске. Марья Ярославна прибежала, заголосила, обняла свекровь, причитает, руки ей целует. ТутИван вдруг почуял, какстрах унего прошел исила какая-то внем появилась. Подошел он кбабке, тронул ее заруку и, когда она посмотрела нанего мокрыми отслез глазами, суровым, хотя идетским голосом сказал твердо:
        -Бабунька! Вотвырасту ивсех татар побью. Недам им никого обижать.
        Улыбнулась Софья Витовтовна, поцеловала внука иснова стала, какой была всегда, строгой иважной.
        -Перестань, Марьюшка, - сказалаона, обращаясь кснохе, - сей часец бояр позову думу думать. Буду яз тобе идеткам охраной вместо князя великого, пока он изполона невыйдет.
        Глава2
        Пожар исмута московская
        Весть опленении великого князя втотже день обошла все посады, слободы иподмосковные села идеревни. Ужесночи потянулись кМоскве оттуда возы совсяким добром, чтопоценнее, атакже сзапасами разными: мукой, зерном, крупой всякой, маслом исалом. Нателегах сидели дети, дряхлые старики истарухи скурами игусями вплетенках, азателегами гнали овец ивели коров.
        Всеобозы сшумом, криком, сгруживаясь вкучи, теснились иворошились подстенами Кремля, медленно иструдом проходя вворота. Одни подводы затирали другие, азадние напирали наних, путались, цепляясь одна задругую. Телеги, скотина илюди комом сбивались вобщей безрядице. Страх мутил людей игналих, недавая одуматься: счасу начас ждали передовых полков Улу-Махмета, ужераз осаждавшего Москву шесть лет назад, пожегшего тогда все посады ислободы. Всяк спешил затвориться закремлевскими каменными стенами испастись отполона исмерти.
        Полны-полнехоньки стали улицы ипереулки кремлевские отмноголюдства великого - словно торг шел увсех хором, укаждой самой бедной избы курной идаже ухлевов изакутов. Только невесело отэтого торга шумливого - страх итревога повсюду, - дети ите плакать несмеют.
        Негде уже вместиться людям - нигде вКремле никакого жилья свободного больше уж нет, - ивот наплощадях ипустырях ютятся: одни нателегах иподтелегами, другие наскоро понаделали себе балаганов издосок, жердей икольев, обтянутых дерюгой, сермяжиной илихолстом дубленым; жгут костры, каккочевники встепи, варят вкотлах баранину, кур, гусей, лапшу татарскую илипшено ссалом, - кому что Бог послал.
        Таквот иночь прошла. Утро заалело надМосквой, аобозы все еще шли совсех сторон; словно извивающиеся черви, впивались они вкремлевские ворота ивсё вползали ивползали вулицы, тесня уже осевших там ранее.
        Княжич Иван, пробудившись срассветом, бросился кокну изастыл отизумления ииспуга.
        -Татары, татары! - громко закричалон, нокрик его еле был слышен из-за гула голосов наулицах ипочти около самых хором княжого двора.
        Мамка Ульяна, дремавшая около крепко спящего Юрия, вскочила славки, когда Иван пробежал мимо нее.
        -Кудаты, Иванушка?! - крикнулаона.
        -Кматуньке.
        -Онаубабки! - схватив Ивана заруку, шептала ему мамка. - Татар ждем, Иванушка! Восаде будем упоганых. Наказал Господь!
        Слезы навернулись наглазах Ульянушки, ноИван, вспомнив обабке, успокоился иуже небегом, астепенно вышел изпокоя всенцы, направляясь кСофье Витовтовне.
        Покои старой государыни были заставлены раскрытыми сундуками, погребцами иларцами, большими ималыми. Челядь обеих княгинь спешно приносила изподклетей иукладывала, каквдорогу, шубы князя икнягинь русского, польского итурского покроя наредкостных мехах, головные уборы, сапоги ибашмаки сзолотым шитьем, унизанные камнями самоцветными ижемчугом. Клали всундуки золотые шейные цепи, перстни, кольца, серьги изолотые обручи, осыпанные камнями драгоценными, сосуды иблюда золотые, венцы, оклады икон икресты вкамнях самоцветных имного тканей ценных - византийских иирландских.
        Всем управляла, руководя слугами, Марья Ярославна, аСофья Витовтовна только приказывала, чтобрать, ачто оставить.
        -Всего, Марьюшка, неувезешь, - говорила она ласково ипечально, - асохранитьбы токмо святыни свои иотказны нашей то, чемневерным угодить былобы приокупе. - Увидев Ивана, бабка кивнулаему. - Подойди-ка, любимик мой, - продолжала она стойже лаской, тихой игорькой, - чтой-то ты досолнца поднялся?..
        Иван подошел круке бабки итолько теперь заметил, чтовее покоях тихо иникакого шума игомона содвора неслыхать. Вопочивальне княжичей все окна отворены, атут все опущены, иговор людской чуть слышно, словно там, заокнами, ветер вдеревьях шумит листьями.
        -Яз,бабунька, открика проснулся. Вокно поглядел, атам везде люди шумят, иунас тоже, усамого двора, анаши слуги их гонят.
        Вбежавший Константин Иваныч перебил его и, склонясь кСофье Витовтовне, зашептал:
        -Великая государыня, изволь скорее слуг выбрать длясвоего поезда ивстражу дляпути. Кночи надоть тобе ссемейством выехать, пока поганые неподступили… - Оглядевшись кругом, онеще тише добавил: - НаМоскве, государыня, неспокойно. Черные люди ропщут. Откуда-то вызналиони, будто все богатые да сильные изКремля хотят выбежать вразные грады, изло против богатых мыслят.
        Софья Витовтовна нахмурила седые брови, посмотрела надворецкого имолвила:
        -Неслушай, гдекуры кудахчут, аслушай, гдеБогу молятся. Малоль бреху пограду ходит. Дозоры наши невидали татарского войска. Мыслю яз сперва княгиню скняжичами отослать, акуда, отом после речь будет. Великойже княгине ране, чемнаКирика иУлиту, неснарядиться, насборы дня три будет надобно.
        -Шумит народ-то, государыня, отстраха изла. Особливо посадские, чтоеще сночи восаду сели. Есть итакие, чтохотят все всвои руки взять, государыня.
        -Чего Бог недаст, - усмехнулась Софья Витовтовна, - того никто невозьмет. Иди, Иваныч, готовь обозы, аслуг дляпоезда яз тобе потом укажу. - Обернувшись кМарье Ярославне, онасказала: - Аты, Марьюшка, святое Евангелие, кресты иоклады вбольшой резной ларец положить прикажи да окутать, небилисьбы втелеге-то набревнах да выбоинах.
        Впокой вошла мамка Ульяна.
        -Иванушка, - тихо окрикнула она княжича, - подь умыться. Скоро звонить будут кзаутрене, незамешкатьсябынам. Ведь первый-то звон - чертям разгон, другой звон - перекрестись, атретий-то - оболокись да вцеркву поторопись.
        Накануне дня Кирика иУлиты появился неведомо откуда юродивый странник вовласянице иверигах, авруке унего толстый посох дубовый смедным голубем наверхнем конце. Вселицо уюродивого бородой заросло, копной наголове волосья, аглаза горят ибегают. Быстро так ходит он все меж возов, звеня железами, иногда останавливается, стучит посохом вземлю икричит:
        -Ох,смертушка, смертушка - геенна огненная!.. Всекамни сгорят наземле, потекут ручьями железо имедь, сребро излато! - Сгневом отталкивает он всякие подаяния и, запрокинув голову кнебесам, срыданием взывает: - Господи, Боже наш! Вскую еси оставил ны?!
        Никто непонимаетего, новсе боятся, амногие женщины плачут отстраха. Говорят втолпе оконце мира иознаменьях.
        Встретив возле Успенского собора Дуняху, юродивый погнался заней, грозя посохом, аукняжого двора завопил вовесь голос:
        -Кошки грызутся - мышам покой! Внюже меру мерите, возмерится ивам! Старый ворон мимо некаркнет!..
        Насилу отогнали его холопы. Княжич Иван видел скрасного крыльца, какпрыгал уворот юродивый, гремя цепями ивыкрикивая страшные, непонятные слова. Сбежав скрыльца, Иван боязливо подошел кворотам. Тамстоял старый Васюк, ходивший закняжичами вместо Ульяны, когда отец возил их ссобою набогомолье илинаохоту.
        Широкоплечий Васюк скурчавой седеющей бородой был любимым слугой великого князя. Иван, схватив старика забольшую, крепкую руку иробко поглядывая заворота, торопливо выспрашивал:
        -Чтой-то шумятвсе, Васюк? Чтоюродивый кричал? Дуняхе зачто грозил он посохом?..
        -Небойся, Иванушка, - ласково испокойно сказал Васюк, чуть усмехаясь вбороду, - юрод сей неотБога, аотлукавого, неистинный он - облыжно говорит. Чернецы изЧудова его науськивают, вотон илает, какпес изподворотни. Ивсвятых обителях подзойники есть, Иванушка, вороги государя. Нашемякино кормленье они живут…
        Васюк положил руку наплечо княжича и, склонив кнему кудлатую голову, тихо добавил:
        -Небойся, говорю, Иванушка! Есть тобе ибезгосударя защита иотбабуньки иотнас, верных слуг. Мыспозаранку, дотатареще, изМосквы выбежим. КРостову поедем иливТверь - прото одна Софья Витовтовна знает. Уйдем иотпоганых иотШемяки. Найдет бабка, гденам схорониться…
        Мимо ворот, выбиваясь изсил, пробежал купец - богатый гость,[16 - Гостями встарину называли богатых именитых купцов, торговавших нетолько нарусских рынках, ноивчужих землях.] визорванном кафтане, безшапки, сокровавленным лицом, авулицах ипереулках следом заним гудел топот толпы, ивгомоне игуле можно было разобрать среди грозного рева отдельные выкрики:
        -Ло-о-ви-и!.. Бе-е-й окая-янны-их! Не-е пу-у-уска-ай! Ло-о-ов-вии!..
        Иван увидел, какизовсех улиц ипереулков валом повалили наплощадь посадские черные люди скольями ипалками, окружая связанных бояр, купцов идаже дьяков, игнали их впереди пустых разграбленных подвод. Семьи задержанных счадами идомочадцами сидели нателегах. Женщины вопили ипричитали, плакали игромко взвизгивали испуганные дети…
        Усамых княжих ворот, размахивая колом, прошел ражий детина, повсему видать было, чтокузнец, изычно кричал втолпу:
        -Нашим трудом мошну набивали, добро наживали! Теперь животы свои спасают, анас головой татарам выдают! Гониих, христиане, подворам, лошадей да подводы отих отымай!..
        -Айда, ребята, кворотам градным! - выкликали разные голоса изгущи толпы. - Уворот стражу свою, посадскую поставим!.. Айда ворота запирать.
        Васюк нахмурил брови и, поправив кончар[17 - Кончар - длинный кинжал.] запоясом, сказал стоявшему рядом воину:
        -Отведи-ка княжича вхоромы да обскажи все Костянтин Иванычу просмуту иподзой внароде… Даскажи, прибежали сироты сКлязьмы-реки. Втрех местах, бают, перешли ту реку поганые. Одни идут кВолодимеру, аиные инаМуром. Неровен час наМоскву придут.
        Весь этот день княжич Иван ходил втревоге посвоим хоромам, откуда слуги торопливо выносили всякое добро всундуках, грузили надворе втелеги ссеном, покрывая сверху дерюгами иувязывая веревками. Всеговорили вполголоса, словно боясь, чтоуслышит кто-то, делаливсё, будто хоронясь отчужого глаза.
        Ульянушка, отведя княжича всторонку, шепотком насамое ухо рассказала:
        -Мы,Иванушка, завтречка дорассвета пойдем сподводами, акуда, незнаю. Бабка отом токмо Костянтин Иванычу приказала. Татары, бают, совсем уж близко, аподМосквой Шемяка кружит коршуном.
        -Гдеж мы пройдем? - глухим голосом спросил Иван, игубы унего задрожали. Шемяки боялся он еще больше, чемУлу-Махмета.
        -Худая та мышь, чтоодин лаз знает! - затараторила Ульянушка, увидав, чтонапугала княжича. - Старая государыня найдет дорогу.
        Всхлипывая изажимая рот платком, вбежала Дуняха. Уткнувшись вугол заизразцовой печкой, оначто-то жалобно причитала сквозь слезы.
        -Тычто, дура, нюни распустила?! - крикнула нанее Ульянушка. - Работы тобе нет?
        -Ульяна Федотовна, матушка! - заголосила Дуняха. - Истопнику-то нашему, Ростопче, приказала государыня Софья Витовтовна накняжом дворе остаться хоромы стеречь да ее двор блюсти наВаганькове…
        -Уймись! Утри глаза-то - княгиня Марья Ярославна тобя кликала!
        Дуняха сразу смолкла иуныло побрела впокои великой княгини.
        -Пошто она плачет? Юродивый напугал? - спросил Иван.
        -Дура, вотиплачет, - сердито ответила Ульянушка, - просватали ее заРостопчу, свадьбу играть уж думали, атут вот те ина: кому «Христос воскресе», анам - «Нерыдай мене, мати…» Идем, Иванушка, - бабунька нас кличет. Юрьюшка уж там ужинает, - солнышко низко стало, авставать нам досвету.
        Застолом сидела Софья Витовтовна одна свнуками. Марья Ярославна сКонстантином Иванычем вхлопотах были, имнедоужина. Иван ел молча, взглядывая изредка нахмурое, суровое лицо бабки. Омногом хотел он спроситьее, нонерешался. Наконец она заметила это исама спросила:
        -Тычто, Иванушка?
        -Видал яз, баба, юродивый, вцепях весь, заДуняхой бежал, палкой грозил, ачто кричал, незнаю.
        Бабка усмехнулась.
        -Боле нетокмо кричать, аивстать седьмицу после батогов несможет, - сказала она жестко. - Неюродон, Иванушка, авор-изменник, шемякин слуга, изчернецов чудовских подослан. Учись налюдях, Иванушка, ивек помни: Богу молись, ачернецам неверь. Навсякое они воровство ради кормленья, ради стяжанья пойдут.
        -Азачто посадские бояр да купцов били?
        -Асие, любимик мой, особо запомни. Когда княжить зачнешь, сампоймешь. Токмо незабывай: рыба сголовы гниет. Когда князь слаб - ослабленье ивнарод идет, смуты рождает… Справная, вмеру сытая лошадка вожжей слушается, изрядно воз везет, азакормишь - сжиру бесится, недокормишь - созлобы… Ну,голубики, спать вам пора - сночи поедем.
        Внуки пошли круке Софьи Витовтовны, таперекрестила их ипоцеловала напрощанье:
        -Храни вас Господь!
        Заря вечерняя потухала уж ибагровыми полосами сквозь слюдяные окна тянулась через всю опочивальню княжичей кизразцовой лежанке. Темнело впокоях, новсе багряней становились полосы отокон, подымаясь ксамому потолку. Княжич Иван лежал соткрытыми глазами, товорочаясь, тослушая ровное дыханье спавшего рядом Юрия, шепот молитвы ишуршанье належанке, гдепримостилась Ульянушка.
        Неспится Ивану. Неболит ничего, истраху нет, атолько думы разные, ичто-то недоброе, грозное чудится, тоской гнетет…
        -Тычто, соколик, неспишь-то? - зевая икрестясь, сонно говорит Ульянушка. - Вставать-то ведь досвету.
        Услышал Иван знакомый голос, истало все обычным, адумы итревоги, какмыши, разбежались испрятались. Легкоему, иговорить неочем. Тактолько, чтоб голос подать, спросил он мамку:
        -АКостянтин Иваныч поедет снами?
        -Поедет, соколик, поедет. Совсем семейством поедет: сМатреной Лукинишной идетьми - сДанилкой исДарьюшкой. Твой Васюк тоже поедет, аты спи, сыночек, спи, андел тобя твой охранит. Он,андел-то твой, направом плече утобя. Какглазки закроешь, онкрылом тобя осенит, исон сразу придет. Чтояблочко наяблоньке, тоиты унас всех. Спи, соколик, спи…
        Слушает Иван, ипокой насердце ложится, путается все вголове. Слышит он уж только голос Ульянушки, словно ручей: лепечетон, аслов разобрать нельзя. Даивпрямь это ручей. Вотбежит ручеек полугам среди цветов лазоревых, анабережкуон, княжич Иван, напуховой мураве лежит, исон его клонит. Только заснулон, долголи, коротколи спал, незнает, авидит: жар-птицы летят, аизручья зверь страшный вылез, вчугунную доску бьет, каксторож, нанего прямо наступает, хватает его лапами…
        Вскочил Иван виспуге - огнем вокна полыхает, аУльянушка, трясясь вся, кричит иего заплечи дергает. Набат вовсех церквах бьют, совсех улиц слышен крик ивопль человечий ирев испуганного скота. Бросился Иван, стуча зубами, кокну, ауЧудова, против княжих хором, полнеба вдыму иогне, искры игалки поветру вовсе стороны несет, апламя словно пляшет кругом, шарахаясь изстороны всторону надтесовыми крышами.
        Буря вдруг сорвалась - загудело кругомвсе, завыло. Словно молнии, огненными полосами заметались почерному небу пылающие головни илетят повсему Кремлю изакремлевские стены. Занялись почти все посады Заградья.
        Душно становится отдыма игари, жаром издали пышет влицо, исветло, какднем. Гул, шуминабат. Хруст итреск идет отгорящих изб ихором, ачеловеческие вопли сливаются сшумом игрохотом бури. Дрожит всем телом Иван, аоторваться отокна неможет. Видит, целые крыши срывает ветром стеремов ибашен, подымает, какогненных змеев, ибросает вулицы ипереулки, атам начинает пылать ибушевать новый пожар.
        Вдруг запылало совсем близко, дымгустой повалил тучей, инаскотном дворе дико заржали изавизжали лошади, громко заревели коровы. Васюк вбежал вопочивальню, схватил Ивана наруки, аУльянушка Юрия итак понесли неодетыми. Надворе уж одели среди груженых подвод, согнанных ближе ксаду иворотам, гденебыло никаких строений. Тутстояли обе княгини иКонстантин Иваныч, посылая то туда, тосюда ключников иподключников. Слуги, какмуравьи, бегали подвору, таская добро изхором иподклетей, сгоняя всад лошадей ирогатый скот. Светает уж, нозари отогня невидно, даичерный дым, клубясь отбури, заволакивает небо.
        -Погребы земляные! - задыхаясь отдыма, налетавшего светром, кричит Константин Иваныч ключникам. - Погребы полните всем наилучшим! Крыши деревянные ломайте, атворила землей отогня сверху засыпьте.
        -Заливай, заливай головню, - доносится поветру изглубины двора, - сюды вот пала!
        -Воды скорей! Давай ведро-то!..
        Новетер меняется, икрики сразу обрываются иглохнут. Рвет бурей одежду, естдымом глаза, спирает дыхание ижаром жжет, какотраскаленных углей…
        Софья Витовтовна поманила рукой ксебе дворецкого.
        -Сказывай слугам, - заговорила она поспешно, - княгиня великая, убоясь-де пожара, едет сдетьми комне наВаганьково. Еслиже, недай бог, хоромы княжии загорятся, топусть добро искот туда, комне переводят…
        -Государыня, - всполошился Константин Иваныч, - ехать ты приказываешь, агде проезд-тоесть? Знаешь, чтонарод деет? Авпожар наипаче все сбились - нипройти, нипроехать! Изконца вконец мечутся, астарых ималых кони илюди топчут.
        -Вели, Иваныч, частокол разобрать унашего двора, чтоб нам вСпасской-на-бору монастырь проехать. Альзабыл, чтоучернецов ворота встене есть?..
        -Истинно, истинно говоришь, государыня, - несдавался Константин Иваныч - адальше как? Куда побежим? УВолодимера, уМурома татары, аможет, икМоскве подходют…
        -Амы, - хмуря брови, твердо приказала Софья Витовтовна, - мы вдругую сторону лесами пройдем. Татары кнам свосходу, амы отних назаход! - Старая княгиня нагнулась куху дворецкого ипрошептала: - КДмитрову пойдем, аоттуда кРостову побежим. Владыке ибоярам нашим отом ведомо. Многи вчера уж изграда вышли состражей. Ждут нас заВаганьковым.
        ДоТушина отМосквы княжой обоз двенадцать верст втри часа прошел - дорога тут добрая, старый тележник, наезженный. Когдаже свернули кДмитрову налесные дороги, вчащобы дремучие, трудней стало - ехать пришлось нога заногу. Накаждом шагу болота да топи ихоть гати избревен исучьев настланы, акполудню ипятнадцати верст непроехали. Илошади изсил совсем выбились, илюди, возы вытаскивая, измаялись. Велел Константин Иваныч, нераспрягая, лошадей изторб кормить, алюдям обедать. Выбрали полянку посуше истаном стали.
        Княжич Иван слышал сквозь сон, какобоз остановился, какзатихли крики ипонуканья, перестали скрипеть колеса. Сразу прекратились толчки, истало вдруг тихо, ихотя люди говорили громко, звякали ведрами, агде-то рубили топором дерево длякостров, влесу все это было как-то отдельно инемешало лесной тишине. Слышно вот даже, какптичка где-то тихонько посвистывает: тюр-люр-лю, тюр-люр-лю!
        Иван струдом открыл сонные глаза ивокно колымаги увидел меж лохматых лап желтых сосен итемных елей знойное синее небо. Усамых вершин деревьев, топрячась, товыглядывая из-за ветвей, пробегали черноглазые рыжие белочки спушистыми хвостами. Иван хотел разглядеть их получше, нонепослушные веки снова крепко сомкнулись, словно склеились.
        -Иванушка, поешь курничка, - словно из-под одеяла, услышал он невнятный голос Ульянушки исразу заснул, будто кодну пошел.
        Разбудили его толчки колымаги набревнах, когда обоз опять переезжал гать.
        -Проснулся, княжич? - окликнул его Васюк, сидевший сним вколымаге. - Сие, друг, тобе нетележник. Натакой дороге нетокмо живой, аимертвый пробудится. - Онвдруг дернулся отнеожиданного толчка ипоспешно выскочил изостановившейся колымаги надорогу. - Ахты, леший тя задери! - ворчалон, подпирая плечом передок колымаги ипомогая вознице вытаскивать колесо, завязшее между бревен. Севопять насвое место вколымаге, онподвинул ккняжичу мелко сплетенный короб иласково сказал: - Сиспугу-то да устали сколь время ты проспал! Мыилошадей накормили исами все пообедали, даивыспались. Возьми вот вкоробе-то, тамтобе мамка Ульяна икурника, иколобков, ибаранины схлебом, даисулею смедовым квасом принесла.
        Иван быстро поднялся, сел, скрестив ноги калачиком, по-татарски, инабросился наеду. Выглянув вокно своей колымаги, онувидел усамой конной стражи колымагу княгинь, вкоторой ехал Юрий сУльянушкой иДуняхой. Позадиже его колымаги по-прежнему ехал перед боярским поездом Константин Иваныч ссемейством.
        Данилка, привстав наколени, выглянул из-за лошади и, увидев Ивана, слегка свистнул иподмигнулему. Потом мигом соскочил сосвоей телеги изашагал рядом сколымагой Ивана.
        -Боярские холопы сказывают, - говорилон, торопясь иволнуясь, - малиннику тут страсть! Кругом малина, повсей дороге!
        -Верно, верно, Иванушка, - подтвердил Васюк, - кустами пройдешь, бают, ирубаху ипорты ягодой очервленишь.
        -Отпросись укнягинь-то, Иванушка, - нетерпеливо продолжал Данилка, - мы стобой ведра два наберем заодин мах!
        Побежали ккнягиням.
        Софья Витовтовна позволила, аМарья Ярославна даже улыбнулась впервой, какизМосквы выехали, исказала нерешительно:
        -Альимне свами пойти помалину?
        -Сходи, сходи, Марьюшка, - ласково одобрила старая государыня, - разомнись, возьми Васюка, чтоли, токмо отпоезда нашего неотходи вчащобы иглушь - лес-то незнаемой, всякое может случиться…
        -ЯзДуняху да Васюка возьму, да…
        -Айияз пойду, государыня, - вызвался Илейка-звонарь. - Края сии добре знаю. Недаром Костянтин Иваныч иззвонарей меня вкологривы приказал, улошади ныне поставил. Версты две вот проедем, будет справа Клязьма-река. Проедем вдоль нее верст десять - иозеро Круглое, азаним через три версты иНерское озеро. Нанем село Озерецкое, гдеиночлег наш, государыни…
        -Ну,идите сБогом, - перебила его Софья Витовтовна. - Вперед обозу зайдите подороге, кконной страже поближе, акакмы догоним, опять вперед идите. Глядите, токмобы позади небыть.
        Когда Иван сматерью ипрочими сошел спроезжей дороги, избора пахнуло нанего совсех сторон сырым лесным духом. Исосной здесь пахнет, ибузиной, имятой, ивсякими травами, анадголовой дятлы пестрые ичерные сдерева надерево перелетают, кору долбят, только стук идет - червяков да жуков ищут. Поползни то вверх, товниз головой погладким стволам, словно поровной земле, бегают. Мелькают вчащах золотые иволги икричат по-кошачьи…
        -Ох,идух-то легкой какой! - дивуется Дуняха и, всплеснув руками, взвизгивает: - Малинник-то, малинник! Стеной стоит непролазной!
        -Сюды, Иванушка, сюды, - кричит Данилка изсамой гущи, - страсть ее здесь, малины-то!
        Сведром вруках Иван влез всамую гущу кустов, направляясь наголос Данилки. Носкоро остановился, окруженный таким изобилием ягод, чтоглаза разбегались.
        Раздвигая высокие стволы, усаженные тонкими шипами, какщетинками, оннепрестанно срывал сочные, душистые ягоды, жадно поедал их одну задругой безразбора, нопотом стал выбирать поспелее, араз, незаметив лесного клопа, взял большущую ягоду-двойняшку, нототчасже выплюнул ее отвони, наполнившей весь рот. Скоро исовсем перестал есть, атолько набирал введерко, медленно отворачивая белые снизу листья малины, вгуще которых прятались крупные исочные ягоды. Егостали теперь больше занимать медленно ползающие полистьям зелено-золотые жуки ибольшие желто-золотые коромысла, чтокружились, мечась посторонам, или, трепеща крыльями, висели ввоздухе наодном месте. Иван забылся, каквсказке, ниочем недумая среди неясного шороха вбору ивмалиннике.
        Вдруг впереди себя он услышал очень уж громкое чавканье. Сначала Иван подумал, чтоэто Данилка ест ягоды, ноудивился, чтотот очень уж гулко чавкает, даже непохоже, чточеловек ест. Княжич заробел ивнерешительности остановился. Вэто время позади него зашуршали кусты, иизних вынырнула Дуняха сполным ведром малины. Оглянувшись нанее, Иван ободрился исмелее шагнул вперед, но, раздвинув кусты, замер отстраха: перед ним невдалеке сидел накорточках огромный бурый медведь и, обняв лапами, каксноп, несколько кустов малины, жадно хватал пастью ягоды иобсасывалих. Неуспел княжич понять, чтопроисходит, какзазвенело унего вушах отвизга Дуняхи.
        -Ме-едве-е-едь! - визжала она несвоим голосом навесь бор. - Ме-е-едве-едь!..
        Иван видел, какстрашный зверь вздрогнул, взмахнув лапами, вскочил и, сшумом ломая кусты, скрылся вмалиннике, аДуняха завизжала еще громче. Накрик прибежал Васюк, азаним Илейка сДанилкой иМарьей Ярославной. Иван все еще стоял неподвижно, крепко вцепившись одной рукой введерко, адругой - вкусты малины.
        -Какой медведь? - кричал Васюк, тряся заплечи Дуняху. - Гдемедведь?
        Девка перестала неистово визжать, нонемогла сиспуга ислова выговорить. Иванже, всееще держась закуст, медленно поставил ведерко наземлю исказал, указывая дрожащей рукой напритоптанный рядом малинник:
        -Здесь малину ел…
        -Мати Пресвятая Богородица! - вскрикнула, испугавшись, Марья Ярославна, бросилась ксыну, обняла изаплакала.
        -Матунька, матунька, - бормотал Иван сквозь слезы, - да убег медведь! Убег уж, матунька!..
        Когда все успокоились, Илейка, сдвинув колпак назатылок, сказал весело:
        -Шибко испугался сам-то лесной хозяин. Крику истошного испугался.
        Чай, егоипосейчас несет…
        Старый звонарь подошел кизмятым кустам и, смеясь, добавил:
        -Ну,так иесть! Тут, гдесидел, перву свою печать иположил!..
        -Кматушке надо скорей, - засуетилась Марья Ярославна. - Всполошилась, верно, матушка-то открику. Незнай, чтоподумает! Берите ведра иайда скорей кпоезду.
        Надругой день изОзерецкого княжой ибоярский поезды спервыми петухами тронулись кширокому тележнику, чтоидет отМосквы прямо кДмитрову. Круто свернув навосток, поспели они кобеду вВыселки, гдебыло положено ждать вестей ототца Александра изМосквы снарочным, сдьячком его Пафнутием.
        -Верст напятьдесят Москву мы обошли, - говорил княгиням Константин Иваныч, идярядом сих колымагой.
        -Ачто там, господи, деется! - сокрушенно вздохнул Илейка, правивший лошадью. - Погорела вся Москва-матушка, окружили ее поганые совсех сторон.
        -ВВыселках всё узнаем, если отца Пафнутия Господь донас допустит, - сказала Софья Витовтовна, - отец Александр, коли жив издоров, отписать обовсем обещался.
        -Апошто дьячка отцом зовут? - спросил Иван, сидевший рядом сматерью, - сану ведь унего никакого нет…
        -Измонаховон, мойлюбимик, - отозвалась старая государыня, - пострижение принял, апотому иотец.
        -Приедет Пафнутий-то, приедет, - суверенностью молвил Константин Иваныч, - чтоему! Один, безпоклажи, верхом проскачет. Коня ему я доброго дал. Чай, ждет уж нас вВыселках-то…
        Дворецкий неошибся. Когда княгини въехали надвор выселковского попа, тоукрасного крыльца их вместе споповским семейством встретил иотец Пафнутий.
        Пока накрывали столы кобеду, Софья Витовтовна иблизкие все собрались вгорнице. Дьячок достал из-за пазухи грамоту отца Александра ипротянул ее Софье Витовтовне.
        -Аты прочти сам, - сказала та, отодвигая бумагу, - пусть все слушают. Стань кокну ближе, светлей будет.
        Отец Пафнутий развернул грамоту и, расправив, положил накрай стола, куда сверху отвысокого открытого оконца широким снопом падал свет, клубясь отпылинок.
        -«Государыни икнягини великие, дабуде благословение Божие навас, - начал читать отец Пафнутий, водя толстым волосатым пальцем построкам. - Толика моя печаль искорбенье душевное, чтоисловес неимею. Благовам, прежде сего горького часа отъехавшим, анам горше видеть печаль налюдях, стенания искорбь неутешимую. Покарал Господь нас загрехи наши иводин день весь град, посады, казну итовары огнем истребил. Инетокмо все вграде, чтоотдревес, сгорело, ноицеркви каменные распались истены градные каменные вомногих местах упали. Алюдей многое множество огнем пожгло: исвященников, ииноков, иинокинь, ипрочих мужей ижен, идетей, понеже бо отселе изграда огонь губителен, аиззаградия страх оттатар; никто несмел застену выбежать страха ради пред татарами. Когдаже огонь пожрал все истало ведомо всем, чтовы, княгини великие, сдетьми ибоярами своими ушли, гражане ввеликой скорби иволнении были, видят, чтоиостальные богатые все да знатные изграда сгоревшего бежать хотят. Черньже, совокупившись всилу единую, начала стены ставить упавшие, врата градные избревен рубить новые, ахотящих бежать начали бить иковать вцепи.
Таксразу волнение иостановили, ивсе гражане стали град крепить, асобе пристрой домовные строить, дабы восаде жить где было. Поганыхже агарян счасу начас ждем. Болью искорбью душа моя истязаема, слезы ми очи застилают, какпомыслю овас икняжичах, окнязе великом, ограде ивсей земле Московской. Спаси, Господи, ипомилуй люди Твоя! Коблагому деянию настави инапуть спасения направи. Аминь. РабБожий Александр челом бьет».
        Голос отца Пафнутия, медленно разбиравшего слова, дрожал инераз пресекался отволнения, акнягини ипрочие плакали.
        Вдруг Софья Витовтовна вгневе великом топнула обпол ногой ивоскликнула:
        -Авсе зло отШемяки идет окаянного! Тогдабы насвадьбе Василья неотымать надо было уВаськи Косого великокняжий пояс-то, аудавить их поясом этим обоих сШемякой!..
        Глава3
        Утатар
        Василий Васильевич проснулся отнестерпимой боли. Жгло ему затылок ишею, авпальцах правой руки, какножами, резало. Открыв глаза, увиделон, чтолежит наполу монастырской кельи. Серый еще рассвет, словно вщель, мутной полосой врывается вдлинное узенькое окошечко, пробитое втолстой каменной стене. Вуглу, против князя, висит темный образ итеплится синяя лампадка.
        Василий Васильевич хотел перекреститься, нонемог поднять руку. Струдом повернул он завязанную тряпицами голову и, терпя лютую муку, всеже осмотрел свои раны. Правая рука была обмотана куском окровавленного холста выше локтя, такаяже завязка корой засохла напальцах. Здоровой левой рукой он пощупал эту завязку и, сусилием прогнувее, нащупал, чтодвух пальцев нехватает. Вдруг отнажиманья поднялась вруке сразу такая боль, чтовсе помутилось вглазах великого князя, ион безпамяти упал головой нажесткое изголовье.
        Очнулсяон, когда седобородый монах смолодым послушником обмывали иперевязывали ему раны. Боли отобмывания имазей почти совсем стихли.
        -Княже, - ласково говорил монах, обертывая раны, - зело крепок ты еси имлад, ираны твои скоро исцелятся. Верь мне - старый я воин, ещеотцу твому служил вратях иотюности научился добре врачеванию ран…
        Великий князь слегка улыбнулся ипромолвил слабым голосом:
        -Отец Паисий, даблагословит тобя Господь. Узнал тобя, отче. Гдеже яз игде брат мой, князь Михаила Андреич?
        -ВЕфимьевом, княже, монастыре, - ответил печально отец Паисий, - ицаревичи тут обое: Мангутек иЯкуб, аКасим котцу поехал ссотником Ачисаном. Сотник-то наМоскву ездил, твои тельники княгиням отвозил, агосударыня Софья Витовтовна, слышь, окуп вельми щедрый обещала затобя, княже…
        Василий Васильевич закрыл глаза.
        -Дампотом монастырю кормы многие, земли ильготы, - сказал он тихо, - молите Бога обомне, асейчас хочу князя Михайлу видеть…
        -Ещеспит он тутже вкелье, княже.
        Монахи вышли, акнязь неподвижными, широко открытыми глазами, словно потеряв все мысли ичувства, смотрел напорозовевшую полосу света ислушал, как, просыпаясь, шумит монастырь. Вдруг из-за дверей, гдестража стоит, донего ясно донеслась громкая татарская речь.
        -Царевичи говорят, - услышалон, - что Москва богаче всей Золотой Орды икнязя своего любит, акнязь храбр ибьется, какбарс. Онисогласны наокуп.
        -Ачто вот Улу-Махмет скажет, - ответил другой голос. - Сердит он накнязя московского…
        Звон колоколов кранней обедне заглушил слова говоривших. Василий Васильевич, чувствуя себя лучше после перевязки, медленно поднялся ивстал наколени.
        Помогая себе здоровой левой рукой, онподнял правую иперекрестился наикону, висевшую вуглу кельи. Потом, обливаясь слезами, распростерся ниц ивскорби великой, срыданием, воззвал:
        -Милосердия двери отверзинам, благословенная Богородице, надеющиеся наТя да непогибнем, нода избавимся Тобою отбед: Ты еси спасение рода христианского!
        Успокаиваясь, услышал князь великие рыдания рядом ссобой и, подняв голову, увидел распростертого князя верейского, Михаила Андреевича, брата своего двоюродного.
        -Брате любезный, - сказал Василий Васильевич стоскою, - оба мы стобой пьем теперь отгорькой желчи, отплена татарского! Будемже настоящими братьями да николи зла друг против друга непомыслим!
        -Истинно, брате мой старшой, - ответил князь Михаил, - каккрест тобе исыну твоему целовал, такибуду верен доконца живота своего. Ведь отец Шемяки-то, царство ему небесное, когда Москву взял, силой меня засобя крест целовать принудил! Шемякиже ты бойся…
        -Знаю, - перебил его Василий Васильевич ипродолжал властно: - Дамтатарам какой хотят окуп изасобя изатобя… Матерь моя опустила уж мне вяму сию конец веревки. Вылезем, брате. Будешь верен мне - многие льготы получишь отдани татарской, идобавлю тобе волостей вЗаозерье…
        -Вышгородбымне, брате, - нерешительно попросил князь Михаил, новеликий князь продолжал сурово, будто инеслышал его просьбы:
        -Ныне нам ина гребта-забота. ВЗолотой Орде яз, ещемалолетний, видел, какверный тогда слуга нам Всеволожский Иван Митрич подарками да посулами, поклонами да прелестью всякой утвердил замной великокняжий стол…[18 - Стол - престол.]
        -Уласкал он тогда покорностью царя Улу-Махмета, якоконя норовистого, - подтвердил Михаил Андреевич, - аЮрий Митрич-то ничего несумел, напрямки ломясь, требуя свое постарине да подуховной грамоте.
        Василий Васильевич нахмурился и, вздохнув, заметил сдосадой:
        -Тогда Всеволожский-то наприказы да ярлыки царские ссылался, Москву татарским улусом[19 - Улус - вассальное владение, зависимое отхана.] называл, великое княжение мое - царским жалованием! Вспомнит царь теперь отом, когда брат его вызнав, чтояз помочи недал, нанегоже ратью пошел.
        -Вини втом Юрьевичей: онивышли изтвоей воли исамочинно много зла деяли, акогда дурак кашу заварит, иумный нерасхлебает.
        -Хитростью да посулами вызнать теперьже надо, - перебил его Василий Васильевич, - естьли мир исогласие уцаря сцаревичами, алиесть вчем уних пререкания испор.
        -Татары непосулы, абакшиш[20 - Бакшиш - подарок.] любят, - вздохнув, возразил Михаил Андреевич, - неспустыми руками вОрду ездят.
        Обакнязя сокрушенно замолчали, новеликий князь усмехнулся вдруг ипочти весело промолвил:
        -Амы через попов да чернецов втайне серебреца да золотца наберем.
        Хватит татарам инарушвет[21 - Рушвет - взятка.] инабакшиш! Давать-то будем невсем, амалому числу, сильным токмо, ибомал квас, авсе тесто квасит.
        Через три дня царевичи, получив приказ Улу-Махмета, пошли свойском изСуздаля коВладимиру. Самцарь, поручив начальствование старшему сыну Мангутеку, пошел прямо кМурому. Спленными князьями царевичи были милостивы - везли их наскрипучей арбе подплетеным шатром, покрытым белым войлоком. Арбу их тащил огромный нар - верблюд двугорбый сдлинной черной гривой.
        Обакнязя лежали рядом имолча смотрели через отверстие шатра вбезоблачную синеву неба илидремали. Говорить было трудно из-за шума великого откриков людей, ржанья коней, скрипа колес, блеянья баранов, рева быков иверблюдов.
        Хотя войско татарское двигалось шагом, авысокие колеса арбы легко перекатывались через бревна гатей ивыбоины, Василий Васильевич всеже терпел боли оттолчков исзавистью смотрел, какспит рядом сним Михаил Андреевич. Порой, когда дверной войлок ушатра приоткрывался, Василий Васильевич чувствовал запах дыма, подгорелых лепешек ивареной баранины. Голод мучил его - приближался полдень, время молитвы «зухр» иобеда. Снетерпением он ждал, когда азанча[22 - Азанча - духовное лицо, выкрикивающее сминарета мечети «азан» - призыв кмолитве.] прокричит свой «азан» изпоходной мечети.
        Невыдержав, великий князь приподнялся сложа и, слегка отогнув дверной войлок, чтобы непривлекать внимания конной стражи, стал смотреть наидущее войско. Далеко впереди, затучей пыли, шлисначала нарысях конники, нотеперь они замедляют движенье, видимо поджидая обозы. Арба русских князей идет впервом обозе, иВасилий Васильевич хорошо видит поблизости многие арбы снарядными шатрами изослепительно белого иличерного, каксажа, войлока, расшитого всякими цветными узорами. Изразных пестрых тканей ивойлока начерном ибелом поле шатровых полотнищ изображены идеревья, ицветы, ивиноградные лозы, иптицы, извери. Это - шатры царевичей ижених. Вокруг них теснятся, сопровождаемые пешими иконными рабами, вооруженными мечами ипалками, арбы скибитками изпрутьев сплотной покрышкой изчерного войлока, пропитанного насквозь овечьим молоком илисалом, чтобы непромокало отдождя. Вэтих кибитках возят татары всю утварь, одежды ивсякие свои драгоценности. Около царских шатров идут пешком иедут верхом молодые истарые женщины - служанки цариц. Дальше, запоходной мечетью, которую наогромной повозке везут десять быков, двигаются
шатры икибитки начальников войска иих жен, походные поварни, пекарни, кузницы ипрочие заведения, нужные войску.
        Всеэто, замедляя ход, громоздко тянется подороге ипополям рядом сдорогой ипоходит надвижущийся совсеми жителями татарский улус, идаже, длявящего сходства, дымоточагов медленно ползет измногих шатров, извиваясь внеподвижном знойном воздухе. Жарко идушно. Тени стали уж совсем короткими ипрячутся усамых колес повозок иподногами коней. Солнце стоит прямо надголовой, аназакраях полей воздух дрожит, будто переливается надземлей водяными струйками.
        Вдруг, покрывая уже затихающий шум войска иобозов, где-то вблизи звонко иотчетливо запел резкий гортанный голос:
        -Ля-илляхе ильалла Мухаммед Расул Улла![23 - НетБога, кроме Бога, аМагомет пророкего.]
        Всадники иповозки сразу остановились, гдезастал их азан, люди стали привязывать ипутать коней, опускать наколени верблюдов, поручая их рабам-иноверцам иженщинам. Остановилась иарба пленных князей. Старый татарин, желая скорее освободиться отзаартачившегося верблюда, рванул его сдосады заверевку, вдетую вносовое кольцо. Огромный нар яростно заревел отболи ивбешенстве заплевал своего вожатого.
        -Кукуч итэ![24 - Собачье мясо!] - злобно закричал татарин иотбежал прочь, ругаясь иобтирая полами халата лицо ишею.
        Наростался гордо стоять, встряхивая головой исвирепо следя засвоим погонщиком, пока тот нескрылся втолпе, спешившей намолитву…
        Всеправоверные уже готовились комовеньям, икаждый выбирал себе такое место, чтобы обратить лицо вовремя намаза[25 - Намаз - молитва.] навосток, ксвященному городу Мекке.
        Постепенно стихло все становище, иВасилий Васильевич услышал позади себя густой храп. Разбудив князя Михаила, онсказалему:
        -Сейчасец намаз уних полуденный - зухр. Потом обедать будут. Намтоже пришлют ествушки, апоней мы узнаем, какони нас чтут. Токмо незабывай, брате, одного - скрыть пока надо, чтояз добре разумею татарскую речь. Будем, какиране, через толмача говорить статарами, дабыони, говоря меж собой, меня неостерегались…
        Наэтот раз татары торопились кграду Владимиру, ипища уних была приготовлена еще впути, наарбах. Шатровже неснимали наземлю, кроме царских. После обеда войско должно было выступать впоход беззамедления. Такпонял Василий Васильевич изприказаний десятников, кричавших сконей своим людям, охранявшим обозы.
        -Торопятся татары-то, - сказал он Михаилу Андреевичу, - уж некМосквели хотят? Вызнатьбы все поскорее! Бакшиш опять нужно дать.
        -Амноголь осталось унас отдаров-то Ефимьева монастыря? - печально заметил князь Михаил. - Зрямы Ачисану кубок серебряный дали да чарку…
        -Аяз ему еще изолоченую чарку дам, - строго исердито проговорил Василий Васильевич. - Время мне дороже серебра изолота! Ежели царевичи али Шемяка казну мою наМоскве захватят, ктонас стобой утатар выкупит? Надо матери весть скорей послать…
        -Ну,застарую-то государыню, - возразил князь Михаил, - страху уменя нет. НиШемяка, нитатары ее необманут. Она, поди, совсем семейством твоим иказной давно изМосквы выбежала.
        -Дай-то Бог, - уже спокойнее отозвался Василий Васильевич.
        Свершив полуденный намаз, снова зашумели татары повсему стану - поили коней, обедали, пили кумыс. Шумели, однако, недолго. Солнце пекло и, размаривая, манило кпривычному послеобеденному сну. Постепенно стихало кочевое становище, итолько кое-где еще тянулись лениво взнойном воздухе однообразные, какстепи, бесконечные татарские песни исонно жужжали, вторя им, маленькие кобызы, крепко зажатые взубах степных музыкантов. Коршуны иястребы кружили надстоянкой, высматривая отбросы. Иногда тень птицы стремительно проносилась надстаном, словно чертила углем посухой траве ибелой кошме шатров.
        Вдруг совсем близко зазвучал тихий, молодой голос, иполилась, какленивый ручеек, степная печальная песня. Защемило сердце Василию Васильевичу, слезы навернулись наглаза, авмыслях повторялись простые слова: Желтый-желтый, изжелта-желтый, желтый цветок настебельке; Так ия оттоски пожелтею, даикакнежелтеть, когда нет вести сприветом…
        Вспомнилась великому князю его Марьюшка сбольшими темными глазами, исыночки любимые, истарая матушка, иКремль, ихрамы Божии… Замирает сердце отболи итоски, нодержит себя князь - негодится все плакать, надо избеды выпутываться.
        -Немыслю, чтопришлют сегодня нам поесть, - печально говорит князь Михаил. - Хотьбы краюху сухого хлеба…
        -Недоброе знаменье, - добавляет Василий Васильевич. - Боюсь заМоскву изасемейство…
        Затопали кони около арбы князей, прискакал сотник Ачисан стремя нукерами.[26 - Нукеры - телохранители хана иего конная стража.] Перелез сконя Ачисан наарбу, поднял войлок удверей шатра иприветливо крикнул по-русски:
        -Князь великий, «салям»[27 - Салям - привет.] тобе отцаревича Мангутека иугощенье отстолаего…
        -Даживет хазрет[28 - Хазрет - почетный титул.] Мангутек два девяноста лет! - воскликнул Василий Васильевич. - Друзья его - наши друзья, враги его - наши враги!
        -Ивы, князья, живите сто лет, - ответил Ачисан и, вползая вшатер, весело крикнул своим нукерам по-татарски: - Давайте сюда жалованное ханом!
        Онпоставил накошму перед русскими пленниками дымящийся котел свареной бараниной, несколько испеченных взоле пшеничных лепешек ибольшой кувшин скумысом. Василий Васильевич взнак вежливости иблагодарности приложил руку колбу, кустам икгруди, поклонившись Ачисану. Потом он достал из-за пазухи серебряную золоченую чарку ипоставил ее перед молодым сотником. Михаил Андреевич достал из-под кошмы две простые деревянные чарки - себе ивеликому князю. Василий Васильевич вынул изкотла лучший кусок мяса и, положив его налепешку, передал Ачисану. Делая все это, великий князь думает, зачье здоровье пить сАчисаном - зацаря Улу-Махмета илицаревича Мангутека? Пока ели баранину, оннесколько раз переглядывался сМихаилом Андреевичем. Руки унего дрожат, авгруди холодок бегает. «Ошибиться нельзя, потом непоправишь», - вертится унего вмыслях, авыбора никак он сделать неможет. Давно он уже почуял, чтоуцаревича старшего нелады сотцом, акто вот сильней изних окажется? Даикому Ачисан по-настоящему служит?
        Василий Васильевич стревогой смотрит, какбыстро съедает сотник баранину, приближая время здравицы. Задержать нельзя ему трапезу, аирешенья все еще нет. Выбросив объеденные кости изшатра прямо наземлю, Ачисан уже трижды отрыгнул извежливости иобтер жирные пальцы оголенища сапог. Доели икнязья свою долю. Тряхнув головой, зажмурил намиг глаза великий князь исхватился закувшин скумысом, акогда налил всем вчарки, товдруг сорвалось унего сязыка само собой:
        -Дабудет удача хану Мангутеку вделахего! Данеотступит никогда отнего счастье!
        Великий князь вдруг помертвел весь, когда увидел засверкавшие отсмеха глаза ибелые зубы Ачисана, носейчасже оживился, услышав ответ молодого сотника:
        -Дабудет так! Потерпим. Терпение - ключ счастья, абезсчастья ивлес погрибы неходи!..
        -Чтобудет, тобудет, какБог даст, - сказал Василий Васильевич идобавил: - Ежели царевичи верят вдружбу нашу, топусть соединятся снами - сие длявсех нас будет добро…
        Ачисан нагнулся квеликому князю итихо сказал:
        -Бойся царя Улу-Махмета, нопомни - кусаются комары допоры. Придет пора иУлу-Махмету.
        Когда выпили кумыс, Василий Васильевич спросил Ачисана:
        -Гдетак хорошо научился ты говорить по-русски?
        -Отец мой отЗолотой Орды много лет торговал конями вТвери, - ответил Ачисан, подымаясь скошмы.
        -Чарку свою забылты, Ачисан, возьми ее напамять. Сие - подарок.
        Приняв золоченую чарку иприложив ее ксердцу, Ачисан поклонился исказал:
        -Биккюб ряхмет,[29 - Очень благодарен.] государь, задорогой подарок. Ждичерез меня добрых вестей, дапоможет тобе Аллах исвятой Хызр. Царевичи любят тобя… - Онпомолчал, улыбнулся и, глядя прямо вглаза великому князю, добавил совсем тихо: - Надейся, княже, нахана Мангутека. Улу-Махмет - да живет он сто лет - голова, амолодой хан Мангутек - да будет бехмет[30 - Счастье.] вовсех делах его - шея! Шеяже, государь, может повернуть ктобе голову лицом, анезатылком.
        Василий Васильевич понял намек и, чтобы крепче втом утвердиться, сказал усмехнувшись:
        -Аяз вот сам собе иголова ишея, датолько незнаю, чтораньше случится: можно илиголову, илишею свернуть. Всевруках Божиих.
        Говоря это, смотрел Василий Васильевич пытливо взастывшее сразу, словно окаменевшее лицо ханского сотника. Тотмолчал, новглазах его вспыхивали искорки, ивдруг лицо татарина заулыбалось, акосые глаза совсем спрятались вузеньких щелках.
        -Ументы, княже, - воскликнул Ачисан, - ивидишь многое, чтоивОрде невсе видят! Знай токмо: если шея молода да крепка, еенесвернешь, аесли голова, хоть инестара, нохуда, толегко ее потерять.
        Василий Васильевич утвердительно кивнул, потом снял спальца золотой перстень сдорогим яхонтом и, подавая его Ачисану, сказал:
        -Бьючелом брату моему, хану Мангутеку.
        Татары, разбив подСуздалем московское войско ипленив великого князя, всеже действовали весьма осторожно. Перейдя реку Клязьму уВладимира, царевич Мангутек стал станом усамых стенего, нонаприступ идти нерешался. Узнавже отлазутчиков, чтовладимирцы биться готовы насмерть, вэтуже ночь повернул Мангутек коней кМурому, пошел кцарю Улу-Махмету.
        Русские князья уразуметь немогли, чтопроисходит вКазанской Орде.
        -Неберет сила поганых, - говорил князь Михаил, - анаграбили уСуждаля много да попути сколько сел полонили. Боятся награбленное растерять. Нанас вымещать будут…
        Василий Васильевич молчал. Четвертые сутки, катаясь повойлочному полу шатра, тщательно вспоминал он подскрип арбы, влекомой злобным наром, все, чтослышал изразговоров татар, чтопонял изнамеков Ачисана. Многое изумыслов идел татарских казалось ему знакомым, таким, какнаРуси бывает, гдевсе враждуют друг сдругом: отцы сдетьми, дяди сплемянниками, братья сбратьями.
        -Аможет, - заговорил он раздумчиво, - Мангутек, идянаотца, полки свои против него готовит, силы свои бережет…
        -Анам-то что, - отмахнулся князь Михаил. - Свои собаки грызутся, чужая неприставай. Будет нам вчужом пиру похмелье: ислева будут бить, исправа будут бить!..
        Василий Васильевич усмехнулся.
        -Вспомнил яз матерь свою, Софью Витовтовну. Онабы тобя завихры отодрала за«чужих» собак да за«чужой» пир! Чтобы учужих нислучилось: война илимир, добро илихудо - все должно идти Москве напользу. ДляМосквы везде все свое. «Сумей, - говорил мне один отцовский боярин, - вовсяком чужом деле свое найти».
        Приэтих словах дверной войлок отодвинулся, ившатер просунулась голова сотника Ачисана.
        -Слышал я твои, княже, слова, - сказалон, усмехаясь, - верно это. Нашлюбимый хан Мангутек, даживет он сто лет, также говорит освоем ичужом. ВМуроме, вонуж видатьего, отведут тобе, княже, чистую горницу, ихан пришлет ктобе брата своего Касима. Царь Улу-Махмет там уж свойском стоит, ноты небеспокойся. Если что нужно тобе наместнику твоему ивоеводе передать либо попам, скажимне…
        Князья переглянулись, иВасилий Васильевич весело ответил:
        -Пришли мне дьякона изцеркви Кузьмы-Демьяна, отца Ферапонта.
        Ачисан слез сарбы иускакал сосвоими нукерами догонять хана Мангутека, ехавшего впереди войска случшей своей тысячью.[31 - Тысяча - так называлось воинское подразделение утатар, состоявшее издесяти «сотен».]
        Выглянув изшатра, Василий Васильевич увидел навысоком левом берегу Оки хорошо знакомый ему деревянный Муромский кремль закрепкими дубовыми стенами спроезжими иглухими башнями. Ниже кремля видно было муромский посад ислободы ремесленников, акругом шатры татарские иобозы.
        Ранняя июльская заря румянила речную гладь, весело играла натесовых кровлях ибагровила дым печной - христиане уже проснулись, готовили пищу, - асолнце еще инепоказывалось. Утатар - это самое время дляутренней молитвы. Звонко вот всвежем воздухе уже разносится азан, ивойсковой обоз царевичей постепенно затихает иостанавливается, останавливаются один задругим иотряды конников…
        После намаза вдоль всего берега реки запылали изадымили костры. Войска присоединились квойскам, окружавшим Муромский кремль, ацаревичи иначальники войска разместились влучших хоромах муромского посада. Великого князя скнязем Михаилом поместили убогатого, ещемолодого, муромского купца Сергея Петровича Шубина, торговавшего сбулгарами наКаме исЗолотой Ордой наВолге. Вего хоромах все было богаче илучше, чемумногих подручных князей Василия Васильевича.
        Умывшись иобрядившись, князья прошли схозяином вкрестовую, куда татарская стража невходила, оставаясь удверей. Помолившись сземными поклонами, князья ихозяин приложились кокресту ииконам. Потом Сергей Петрович поклонился доземли великому князю.
        -Господин игосударь мой, - сказалон, откидывая после поклона упавшие налоб кудри, - благодарения ради отпоем мы Господу Богу всей часец молебен отвоем здравии испасении изполона. Дообеда мы тут побеседуем оделах твоих. Муром татары нетрогают, нонаместник твой ивоевода вкремль их недопущают.
        -Подождем здесь, вкрестовой, отца Ферапонта, - молвил Василий Васильевич. - Ачисан хотел его сам позвать…
        -Ведомо мне осем отАчисана, государь мой, апосему иповел тобя вкрестовую, дабы оттатар быть подальше.
        Василий Васильевич задумался и, крутя свою курчавую бороду, молча сел наподставленный ему столец. Против него почтительно стоял высокий истатный Сергей Петрович внарядном кафтане сотканными понему золотом львами. Василий Васильевич взглянул нанего иулыбнулся: густая пушистая бородка уШубина точь-в-точь какукнязя Михаила Андреевича, итакаяже, каклисья шерсть, рыжая.
        -Чтож, Петрович, - ласково промолвил великий князь, - сказывай, очем твои мысли.
        -Государь мой, - заговорил Шубин, - вороги твои ввину тобе ставят нетокмо твою дружбу статарскими князьями, адаже твое разумение татарской речи.
        -Нуаты? - резко спросил Василий Васильевич.
        -Яразумею твои умыслы, государь, апотому стою задружбу нетокмо скнязьями, аисцаревичами казанскими. Намнадобно, каквстаринах поется проИлью Муромца: «Стал ён бить татар татарином…»
        Василий Васильевич весело рассмеялся игромко сказал Шубину:
        -Верно, Петрович! Всясуть всем. Отец мой, Василий Митрич, литовских князей ласкал да вынашивал наЛитву, каксоколов налов, аяз татар хочу…
        Всенцах перед крестовой гулом прокатилось могучее откашливанье икряканье.
        -Отец Ферапонт! - обрадовался великий князь.
        Вгорницу вошел богатырь сдлинной черной бородой, сгустыми усами итакимиже густыми бровями. Онснова громко крякнул, ивответ ему что-то зазвенело впокоях. Истово помолившись наиконы, поклонился он князьям ихозяину.
        -Будь здрав, государь Василь Василич, - прогуделон, словно вбольшую трубу, - иты, князь Михайла Андреич, иты, Сергей Петрович…
        Из-за огромной спины дородного отца Ферапонта вытянулось надлинной шее морщинистое бородатое личико маленького, сухонького попика.
        -Неревиты, медведь, - ласково попенял попик отцу дьякону, - оглушил ты всех, якоСоловей-разбойник!
        Отец Ферапонт смутился ивиновато улыбнулся, пропуская попика. Тотскромно выступил вперед ибыстро поклонился князьям, мелькнув перед глазами белой пушистой, какодуванчик, головкой.
        -Азесмь раб Божий Иоиль, - сказалон, - иерей инастоятель храма святых отец наших Космы иДамиана.
        Князья подошли кнему подблагословенье, апотом ихозяин хором, поклонившийся отцу Иоилю сособым почтением. Василий Васильевич впервой видел маленького попика, иголос отца Иоиля умилилего.
        -Княже, - сласковой грустью говорил попик, глядя влицо Василию Васильевичу большими, по-детски ясными глазами, - князь наш великой московской, несокрушайся. Богнам всем поможет. Сынмой духовной Сергий многое откроет тобе, государь, атакожде спасения ради инаблаго всего христианства русского иаз, рабБожий…
        Отец Иоиль низко поклонился Василию Васильевичу, коснувшись правой рукой самого пола крестовой, ипродолжал:
        -Коли угодно тобе, государь, совет держать, топочнем беседу домолебной, пока царевич Касим непришел… Искажи, государь, какраны твои икакздравие?
        -Раны мои помилости Божией затянулись, - сказал Василий Васильевич, - здравие слава богу, - хожу, видишь. Ноги-то уменя целы были, анатемени ишее хотя болит, ноуж совсем заросло. Токмо вот пальцы обрубленные кровоточатеще. Правду предрек мне отец Паисий вЕфимьевом монастыре, имази его вельми добры. Имитокмо иоблегчение знаю. - Великий князь помолчал и, оглядев суровыми глазами обоих духовных иШубина, вдруг гневно спросил: - Акакже сие случилось, чтотатары Муром наш невоевали ивам всем низла, ниполона несодеяли? Нипосада, нислобод нежгли, акнязя великого вполоне держат?
        Великий князь ярый, ноотходчивый. Порой он вдруг распалялся ивсе более ярился, готовый убить даже, ночаще стихал нежданно, игнев враз отходил отего сердца. Зная обэтом, отец Иоиль спокойно имолча стоял, неспеша сответом.
        Шубинже, оробев, поклонился доземли изаговорил:
        -Государь великий! Воевода твой, ведая ополоне твоем, сблагословенья отцов духовных челом бил царю Улу-Махмету обокупе, дабы он ниграду, нипосадам, нислободам зла нечинил. Самже наш воевода ворот татарам неотворял. Увоеводы твоего ивойско, ипушки настенах стоят, истража денно инощно смотрит… - Тутсовсем оробел купец исмолк. Потом, снова кланяясь земно иобращаясь кседовласому попику икдьякону, молвил: - Отцы, скажите все князю великому, чтодумой нашей удумано ичто утатар деется! Выже люди ученые, книгами начитаны.
        Отец Иоиль поправил спокойно крест нагруди и, обратясь кВасилию Васильевичу, начал голосом ровным итихим, якобы продолжая свои, анекупцовы речи:
        -Царьже Улу-Махмет, хотяще три тысящи рублей, отступился потом итокмо едину тыщу взял. Сведав отом, чтоуразумели, чтоцарю нужны иденьги ивои, асведая еще иотом, чтоУлу-Махмет отделился отсыновей своих…
        -Старшего, Мангутека, боитсяон, - вставил Василий Васильевич, усмехаясь. - Мангутекже наотца идет, силы копит.
        -Тоже инам ведомо, государь. Посему решили имы свои силы хранить идали окуп заМуром… - Отец Иоиль помолчал и, строго посмотрев навеликого князя, добавил: - Атобе, государь, зело много нужно хитрости иразума, дабы изполона тобя отпустили. Изгони изсобя ярость искороверность всякую, чтобы татары умыслы твои невызнали. Амыже тобе, княже, дветысящи рублей да сосуды златые собрали набакшиш ирушвет. Разумно творивсе. Семь раз отмерь - один раз отрежь. Ачисану верь, аобУлу-Махмете помни. Царь тоже небезушей инебезглаз…
        -Ачисан-то именя сюда позвал, - невыдержав, загудел отец Ферапонт, - ая безотца Иоиля непошел, княже. Деньгиже исосуды уменя, вотони.
        Шубин виспуге замахал руками наотца Ферапонта, показывая надвери.
        Дьякон зажал рукой себе рот иробко оглянулся наотца Иоиля, акупец, оправившись отволнения, тихо сказал великому князю:
        -Пусть, княже, татары грызутся, амы будем…
        -Бить татар татарином, - весело усмехнулся Василий Васильевич, пряча запазуху ипокарманамвсе, что, оглядываясь надвери, украдкой передавал ему дьякон.
        Подходил уже кконцу молебен оздравии великого князя иосвобождении его изполона. Густой голос отца Ферапонта зычно гудел, рыканьем львиным громыхая повсем хоромам.
        -Бугай, настоящий бугай, - дивовались нукеры изстражи, теснясь кдверям крестовой.
        -Даиубугая горла натакой рев нестанет, - говорил десятник, причмокивая отудовольствия. - Ишь, ишь, какревет! Онисамого голосистого азанчу заглушит.
        Василий Васильевич сумилением слушал своего любимца, которого заголос хотел давно уж увладыки вМоскву просить, дазанедосугами ибранями неуспел. Стоя наколенях, усердно молился он освоем спасении, акогда пошел приложиться ккресту, услышал шум всенцах иговор татар.
        Шубин последним принял благословение отца Иоиля и, быстро выйдя всенцы, тотчасже вернулся. Кланяясь низко, пригласил он князей ктрапезе и, обратясь квеликому князю, тихо добавил скороговоркой:
        -Царевич Касим дошел кнам. Тобя, государь, хочет… Впокое моем устола, увидишь, поставцы стоят - возьми там, необидь, кубок фряжский скаменьями. Дайего отсобя царевичу Касиму.
        -Спаси Бог тобя надобром деле, - промолвил великий князь, - послугу твою незабуду.
        -Негости хозяину, ахозяин гостям челом бьет, - поклонившись, сказал Шубин иповел всех втрапезную.
        Втрапезной царевич Касим сидел застолом наскамье, ауног его наблеклом персидском ковре сидел Ачисан. Привходе великого князя Ачисан быстро вскочил наноги. Царевич Касим, ещемолодой человек сосветлыми подстриженными усами ималенькой бородкой, тоже поднялся соскамьи ипоклонился Василию Васильевичу.
        -Ассалям галяйкюм,[32 - Мирстобой.] - проговорил он почтительно.
        -Вагаляйкюм ассалям,[33 - Стобой мир.] - ответил великий князь ипригласил царевича кстолу хлеба-соли откушать.
        Отец Иоиль, благословив князей иСергея Петровича, удалился вместе сотцом Ферапонтом, асотник Ачисан встал позади царевича - он оставался притрапезе толмачом. Самхозяин тоже несел застол, авместе сдворецким своим услуживал князьям ицаревичу. Когда выпили изкубков заздравных заморского доброго вина заздоровье царя казанского ивеликого князя московского, зацаревичей, закнязя Михаила, царевич Касим сказал, улыбаясь:
        -Вконце твоей, княже, молитвы, - переводил его слова Ачисан, - услышал я здесь такой великий игрозный голос, какого никогда я неслыхал.
        -Хочу язего, - смеясь, ответил Василий Васильевич, - если Бог даст, вМоскву ксобе взять. Многих издьяконов слушал, поскольку кпенью церковному задор великий имею, атакого голоса, какуотца Ферапонта, даже ияз неслыхивал…
        Великий князь застолом развеселился, царевич Касим ему нравился, акроме того, мерещилосьему, чтоКасим хочет сказать многое, даАчисан мешает. Раненый ивполон взятый, Василий Васильевич шутил исмеялся, какдома усебя напиру. Всегда такой был он открытый: ивгневе, иврадости, ивпечали. Любили его заэто.
        -Любтымне, княже, - сказал царевич, - радостно стобой хлеб-соль делить…
        Василий Васильевич ласково улыбнулся и, прежде чем Ачисан успел перевести его слова, неожиданно заговорил по-татарски, какнастоящий татарин:
        -Любитымне, царевич! Тывидишь меня внесчастье, авсчастье я буду еще веселей игостеприимней. Жизнь наша изменчива. Бугэн миндэ, иртэгэ синдэ.[34 - Сегодня это - сомной, завтра - стобой!] Судьба каждого вкниге Фальнаме,[35 - Книга гаданий.] да некаждый толкователь гаданий может угадать судьбу.
        Касим иАчисан переглянулись сизумлением. Великийже князь, видя это, усмехнулся ипродолжал по-татарски:
        -Яже инелюблю гадать, ибосказаноеще: «Мыпривязали кшее каждого человека птицу…»[36 - Изречение Магомета, смысл которого таков: «Мыдали каждому человеку определенную судьбу».]
        -Тыговоришь так хорошо икрасиво, - воскликнул царевич Касим, - словно долгие годы сидел уног улемов![37 - «Сидеть уног улемов (учителей)» - получать мусульманское богословское образование.]
        -Памятлив я очень, - смеясь, сказал Василий Васильевич, - ипомнювсе, чтослышу ивижу… - Встав из-за стола иподойдя кпоставцу, ондостал оттуда кубок итальянской работы скаменьями иподалего, поклонившись, царевичу. - Бьючелом тебе, абудешь гостем уменя наМоскве - встречу, какдруга…
        Царевич поблагодарил, потом, улыбаясь, обратился квеликому князю:
        -Брат Мангутек будет рад поговорить стобой безтолмачей. Онлюбит говорить быстро, ахуже нет, когда отвоих мыслях говорит чужой рот. Мыстобой сейже час поедем кбрату. Ачисан опередитнас, скажет хану Мангутеку, чтомы придем следом.
        Ачисан молча поклонился ивышел. Царевич Касим проводил его взглядом и, выждав некоторое время, сказал тихо Василию Васильевичу:
        -Знаюя, чтотебе ведомо оспорах брата сотцом. Любя тебя, скажу: берегись ты иУлу-Махмета иМангутека. МысЯкубом стоим встороне. Намобоим лучше уйти отних, имы хотим твоей дружбы ипомощи исами поможем тебе…
        Царевич быстро выхватил кинжал из-за пояса своего турского кафтана ивзял его одной рукой законец клинка, адругой - законец рукоятки.
        -Клянусь натом Аллахом! - воскликнул он иприложил колбу клинок кинжала ипотом поцеловалего. - Только смерть моя итвоя воля могут нарушить эту клятву!.. - Спрятав кинжал, онвстал из-за стола идобавил: - Наснедолжен долго ждать хан Мангутек. Япроведу тебя, князь, вбратнин шатер, чтостоит вполе среди шатров его тысячи.
        Уханского шатра царевича Касима иВасилия Васильевича встретил Ачисан. Откинув белый дверной войлок, расшитый цветными узорами - зверями иптицами, - ханский сотник пригласил войти великого князя московского. Следом заним вошел ицаревич Касим. Молодой хан встретилих, сидя напушистом ковре среди шелковых подушек. Князь ицаревич низко поклонилисьему, иВасилий Васильевич сказал:
        -Ассалям галяйкюм, хазрет Мангутек, брат мой…
        -Вагаляйкюм ассалям, - милостиво ответил Мангутек ипригласил вошедших сесть.
        Василий Васильевич последовал примеру Касима исел слева отвхода накошму перед ковром хана. Несколько мгновений длилось молчание, ивеликий князь внимательно рассматривал острое хищное лицо Мангутека, мало схожее слицом Касима. Молодой хан щурил злые рысьи глаза иласково улыбался.
        -Спасибо, князь, - сказалон, наконец, - заподарки, особенно заперстень сэтим красивым кровавым яхонтом. Думаю, камень этот изИндии.
        -Говорят, - ответил Василий Васильевич, - что яхонт этот, горячий ивлажный, какзвезда Муштари,[38 - Планета Юпитер.] приносит счастье ивсе благое…
        -Слушаю тебя, - перебил его Мангутек, - идивуюсь, гдеты так научился хорошо говорить по-татарски!
        -Отец мой, Василий Димитрич, сынДимитрия Донского, хорошо разумел по-татарски. Когдаже весной шесть тысяч восемьсот девяносто первого[39 - 1383год.] года поехал он поволе отца заложником вЗолотую Орду кхану Тохтамышу, топробыл там два года… Невсякий татарин так умел говорить, какотец мой. Унего ия научился вдетствееще. Послеже смерти отца я тоже был вЗолотой Орде, гдеототца твоего, царя Улу-Махмета, получил тогда ярлык навеликое княжение…
        -Отец зол натебя, - опять перебил Мангутек великого князя, - зато, чтоты пошел войной нанего, аон ведь помог тебе против дяди Юрья Димитрича! Теперьже хочет он помочь сынуего, Димитрию Шемяке.
        -Еговоля! - воскликнул Василий Васильевич. - Москва всеравно непримет Шемяку ипрогонитего, какиотца его Юрья Димитрича. Если царь хочет выгоды ибогатства, пусть мир идружбу сомной ведет - Москва заменя ивсе города княжества Московского. Москва богаче Золотой Орды, даисильней, аМосква да Казань итого больше. Никакая орда Казань нетронет, если дружба исоюз будет унее сМосквой!..
        Познаку Мангутека слуги поставили наковер перед ханом серебряные блюда спловом, подносы слепешками, малые блюдца схалвой исжелтыми кусками ноздристого сдобного сладкого кулича, пахнущего шафраном. Налили потом кумыса взолоченые чаши икрепкого меда взолотые чарки.
        Хангостеприимно пригласил сесть около себя наковер Василия Васильевича исвоего брата Касима. Онивыпили заздравные кубки зацаря ицаревичей изавеликого князя. Потом молча поели они плова ивсяких сладостей.
        -Повар мой, - весело проговорил Мангутек, заедая пышным куличом сладкий изюм иурюк, - долго жил вХорезме, тамвсему научился…
        -Плов хорош, - рыгая пообычаю татарскому, хвалил Василий Васильевич, - асхалвой икуличом язык проглотишь!..
        Омыв руки после еды, царевич Касим попросил разрешенья уйти. Василий Васильевич остался сглазу наглаз сМангутеком. Снова прищурился по-рысьи молодой хан иласково заулыбался.
        -Хазрет Васил, - начал он мягко ивкрадчиво, будто шел по-кошачьи, - отАчисана все мне известно. Мнекажется - ты понял меня.
        -Понял, хазрет Мангутек, дабудет бехмет вделах твоих. Чтомне надобно, тызнаешь тоже. Мать говорила обокупе, ая скажу совсем точно: сколько дам царю, столько итебе. Еслиж случится неудача утебя, топуть вМоскву тебе всегда открыт, какбрату! Будут тебе ибратьям твоим вотчины икормленья.
        -«Ктоуповает наАллаха, тому он - довольство. Аллах свершит свое дело!..»[40 - Изречение Магомета.] Неудач небудет унас…
        Мангутек хотел еще что-то добавить, носдержался изамолчал. Василий Васильевич допил свою чарку ипоклонился хану. Потом достал из-за пазухи золотой обруч, осыпанный каменьями самоцветными, и, подавая хану, сказал:
        -Прими взнак дружбы иверности этот подарок длясвоей ханши.
        Ханмилостиво принял подарок ивоскликнул, прикоснувшись рукой ксвоей бороде:
        -Аллах свидетель, чтоя обещаю тебе дружбу исделаювсе, чтобы отец принял твой окуп!
        Отпуская великого князя сАчисаном, Мангутек сказалему, чтозавтра сутра выступают татары ипойдут кНижнему Новгороду старому… Когда Василий Васильевич возвращался всопровождении Ачисана иего нукеров вхоромы купца Шубина, впосаде встретил его маленький попик.
        -Отец Иоиль! - крикнул ему великий князь. - Благослови меня впуть! Завтра уходят татары.
        Священник поспешил кнему и, благословляя, сказал:
        -Когда милостию Божией вернешься всвой стольный град, вспомни слова мои, чтосамый верный тобе доброхот ипокровитель - отец Иона, владыка рязанский…
        Глава4
        ВГаличе Мерьском[Мерьский - поимени коренного населения Галицкого княжества - мерь.]
        Усебя вхоромах, впередней своей, сидел князь Димитрий Юрьевич запросто скнязем можайским Иваном Андреевичем идьяком своим Федором Дубенским. Пили водки разные имеды - любит Шемяка гульнуть, попить-поесть игостей угостить.
        -Хоть небогат, - смеется Димитрий Юрьевич, - агостям рад! Уменя кубок накубок, аковш вверх дном! Гуляй душа нараспашку.
        Выпил князь. Весел какбудто, нокрасивые глаза его злы инеласковы, бегают, ищут что-то иникому неверят, исам он как-то весь суетлив ибеспокоен. Росту хоть малого, ноловок иповоротлив, только вот черен весь: икудрями, ибородой курчавой, идаже лицом темен. Нагалку похож, какбы инерусский.
        Князь Иван Андреевич весело чокнулся схозяином ипромолвил:
        -Недорога гостьба, дорога дружба! Будь здрав, Митрий Юрьич.
        Онвыпил чарку, заел хлебом стертым хреном, хитро подмигнул дьяку Федору исним тоже чокнулся. Грузный ирыхлый, какбрат его Михаил, чтосвеликим князем вполон кУлу-Махмету попал, Иван Андреевич небыл, кактот, прямодушен, авсегда ивсюду лукавил.
        -ВотнаМоскве, - добавилон, - нестоль нас потчуют, сколь неволят…
        -Тамо, господине, - ухмыляясь вседеющую бороду, живо откликнулся дьяк Федор Александрович, - тамо инерада курочка напир, дазахохолок тащат…
        -Ха-ха! - резко изло рассмеялся Шемяка. - Тамоглянуться неуспеешь, какощиплют исъедят! Вотикнязь Василий меня все потчевал тем, чего яз неем!..
        -УМосквы, - продолжал дьяк, усмехаясь, - брюхо всемь овчин сшито. Гостей угощат да исамих сугощеньем жрет. Подижты, сколь собе вбрюхо князья московские навалили. Данил Лександрыч Переяслав заглонул, какщука. Юрий Данилыч захватил Можайск да Коломну; Калита - Белозерск, Углич да Галич наш; Донской - Верею, Калугу, Димитров да Володимерь; Василь Митрич - еще того боле: Муром, Мещеру, Новгород Нижний, Городец, Тарусу, Боровск, Вологду, аВасиль Василич исвоих всех удельных заглонуть хочет…
        -Данамне подавится! - стукнул кулаком постолу Шемяка иналил всем водки побольшой чарке. - Пейте, дадело разумейте. Еслимы, удельны, незадавим Василья, тооннас, какволк ягнят, перережет, скостями икишками сожрет!
        -Непринарожон, государь мой, - начал вкрадчиво дьяк, - лучше ползком, гденизко, датишком, гдесклизко. Сильна Москва-то…
        УШемяки ноздри раздулись, побагровел он весь и, сверкнув злыми глазами, крикнул резко надьяка:
        -Неучи сороку вприсядку плясать!
        НоФедор Александрович неиспугался, знал князя своего, недаром любимцем был.
        -Инпо-твоему быть, государь, аопляске ты ковремю напомнил. Поедем комне, вдовцу веселому, хлеба-соли покушать, лебедя порушить… - Оннагнулся кШемяке игромким шепотом добавил: - Атам поплясать да белых лебедушек поимать. Новая плясовая есть! Вдосталь попляшем. Даигость наш, хошь женатой, аначужой стороне - всеравно что вдовой, адевок да молодиц всем хватит…
        Онобвел молодых князей смеющимися, такими разгульными глазами, чтозахотелось им сразу горе веревочкой завить. Дьяк подождал, ухмыльнулся иподнял свою чарку:
        -Залебедушку белую, залюбу твою Акулинушку выпьем!
        Шемяка улыбнулся, чаще задышал ивялый Иван Андреевич - знал, погреху, ион прохоромы Дубенского, чтотот себе построил, аотдругих проэто таили. Откнягини своей Акулинушку прячет там Шемяка. Совестно князю - сыну Ивану уже восьмой год пошел.
        -Змей-искуситель, - шутит, развеселившись, Димитрий Юрьевич, - воад тропку мне пролагаешь…
        -И-и, государь мой, - усмехнулся Федор Александрович, - обоим вам подвадцать пять, амне безмалое одному столь, сколько вам вместе, аито нетужу. Мнеиздесь сГрушенькой рай, атам-то кто еще знай!..
        Вусадьбу кФедору Александровичу приехали засветло - солнце еще высоко стояло, только тучки чуть покраям розоветь начали. Грушенька сАкулинушкой гостей украсного крыльца встречали исразу пошли все встоловую, хоть ималую, данарядную, какдевичий убор. Недлягостей она строилась, атолько длякнязя да хозяина, дадлялюбих. Тутиплясали, тутиигры водили, ипесни пели, ишутки вольные шутили. Каккнязья ниотказывались, ахозяин застол их сесть приневолил. Выпили снова ижуравля жареного смочеными яблоками съели. Вместе сними пили иели разные снеди молодые хозяйки Грушенька, даАкулинушка, даеще Настасьюшка, чтопрошлый раз приглянулась тучному Ивану Андреевичу. Всетри молодицы-хозяйки сами истол накрывали исами гостям застолом служили.
        Димитрий Юрьевич расправил морщины налбу, иглаза его повеселели, нотолько беззлобы тусклыми стали - заменилась злоба тоской. Поглядел он наАкулинушку и, усмехнувшись спечалью, тихо промолвил:
        -Спой-ка, любушка, песню, акакую - сама выбери.
        Акулинушка вскинула нанего свои русалочьи прозрачные глаза, поглядела пристально, помедлила, ивдруг ласковый низкий голос тихо пролился ипотек повсей горнице тяжкой истомой:
        Экосердце, экобедно… бедное мое,
        Ах,да полно, сердце, вомне ныти, изнывать!..
        Словно замерло все вхоромах, и, гуще багровея, заря огнем вслюдяных окнах переливает, играет начарках иблюдах, насерьгах икамнях самоцветных инажемчужных поднизях уборов, апесня льется вдушу, словно слеза прозрачная да горючая, жгучая. Опустили все головы, ауГрушеньки да Настасьюшки слезы вглазах… Вдруг смолкла, недопев, Акулинушка. Взглянула впосеревшее лицо Димитрия Юрьевича и, словно лед разбив, засмеялась. Очнулисьвсе, ещеслова вымолвить неуспели, какАкулинушка, словно душная знойная ночь, ожгла всех хоровой песней:
        Ужвы, но… ужвы, ноче-ни-ки, выно-чи-те!
        -Ух! - будто враз опьянев, воскликнул Федор Александрович, ивсе хором подхватили горячую, хмельную песню.
        Затопали подстолом ногами, зашевелили плечами, ипервый пошел плясать Федор Александрович, лукаво поманивая перстом свою Грушеньку.
        Серой утицей поплыла кнему Грушенька, помахивая белым шитым платочком. Неутерпел икнязь Иван Андреевич, пошел наманку Настасьюшки, словно голубь заголубкою, зачастил ногами, застучал впол каблуками насеребряных подковах. Только Шемяка сидел наскамье, широко раздувая ноздри икрепко обняв Акулинушку. Новот ион улыбнулся, закрыл глаза иопустил свою черную кудрявую голову навысокую грудь Акулинушки. Ниочем он теперь недумает, аслушает, какподего ухом девичье сердце стучит, дазвенит игудит вгруди сладостный голос, пьянит ибаюкает, тоску его усыпляя.
        Кончились песни ипляски, опять зазвенели чарки, иФедор Александрович, румяный отвина ибыстрых движений, увидев, чтокнязь его развеселился, снова вскочил из-за стола.
        -Гости дорогие, - громко приглашалон, - напоследочек в«колобок» поиграем спенями!..[42 - Игра спенями, тоесть совзысканием, с«фантами».]
        Поставили пять стольцев среди горницы. Пятеро сели, ашестая, Акулинушка, протянув правую руку, пошла вдоль стольцев изапела медленно:
        Клубок - тоне, тоне,
        Нитка тянется…
        Первым, встав, взял ее заруку Шемяка, потом Грушенька, заней - Федор Александрович, заним Настасьюшка икнязь Иван Андреевич.
        Образовался хоровод ибыстро закружился, аАкулинушка запела:
        Клубок - тоне, тоне,
        Нитка - доле, доле!..
        Хоровод закружился еще быстрей ивдруг, разорвавшись водном месте, стал извиваться змеей, будто ивсамом деле нитка склубка разматывалась…
        Снова запела Акулинушка:
        Язаниточку взялась,
        Моянитка порвалась!..
        Припоследних словах она дотронулась рукой докнязя Ивана Андреевича, догнав другой конец хоровода, который мгновенно рассыпался. Всесели настольцы, только Настасьюшка непоспела иосталась среди горницы.
        -Пеню, пеню! - закричала Грушенька.
        -Пусть поцелует кого захочет! - крикнул, смеясь, дьяк.
        -Меня поцелуй, Настасьюшка, - приобщем смехе быстро отозвался князь Иван Андреевич.
        Снова игра продолжалась, аоставшиеся ичерез скамьи скакали, ичарки осушали, какИван Андреевич, совсем осовевший открепкого меда. Последнему Федору Александровичу пеню платить пришлось.
        -Медведем ему быть! - весело крикнул Шемяка, перескочивший перед тем через скамью.
        -Ладно, - проревел дьяк, становясь начетвереньки.
        Грузный, новсе еще могучий, пошел он смедвежьими ухватками, нуточно вот зверь лесной. Грушенька даже взвизгнула, когда он сревом напал нанее, встав назадние лапы инарочно подогнув колени. Схватив ее передними лапами, поднял, какперышко, ипонес ксебе вопочивальню. Вдверях он остановился, засмеялся ипроговорил, кланяясь:
        -Гости дорогие, напокой пора, имедведь смедведицей вберлогу свою уходят… - Потом, подмигнув, добавил: - Аты, Настасьюшка, укажи князю Иван Андреевичу опочивальнюего. Ненайдет он один-то дороженьки.
        Когда ушливсе, Акулинушка стоской илаской закинула руки, обняла Димитрия Юрьевича зашею, впилась устами вуста, неотрывая русалочьих глаз, задохнулась совсем. Сжал ее вобъятьях Шемяка, самцелуя ей щеки, шеюиплечи иснова сливая уста сустами.
        -Любаты, люба моя, - шептал он страстно, - свет мой Акулинушка…
        Вдруг она отстранилась:
        -Авот опостылю тобе, каккнягиня твоя…
        Онпромолчал, прижимая крепче ее ксвоей груди. Акулинушка вздохнула ипропела ему вполголоса:
        Буде лучше меня найдешь - позабудешь,
        Буде хуже меня найдешь - воспомянешь…
        Навосходе солнца прискакал изГалича вусадьбу дьяка Дубенского гонец отбоярина Никиты Константиновича Добрынского. Разбудили Димитрия Юрьевича, ивсполошились все вхоромах, повсем углам суета началась. Сразу всем стало известно, чтовГалич приехал изханского яртаула[43 - Яртаул - передовой отряд конников, разведка.] Бегич, посол Улу-Махмета. Князьям подали коней. Торопливо позавтракав, чемБог послал, Димитрий Юрьевич иИван Андреевич поскакали вместе сдьяком Дубенским кГаличу, стольному граду Мерьской земли.
        -Ты,господине, покоен будь, - говорил Шемяке дьяк, идянарысях бок обок скняжим конем. - Боярин Никита знает, какпосла приветить, наМоскве ведь жил, апосол-тонам, словно Божий дар, ссамого неба упал…
        Шемяка злорадно усмехнулся иглухо выкрикнул:
        -Теперь Василей-то треснет, какгнида подногтем!
        Когда князья идьяк, прискакав вГалич, вошли впереднюю княжих хором, застали там они уже стол да скатерть, ачарочки уже постолику похаживали - боярин Никита Константинович угощал посла Улу-Махметова спочетом великим илаской. Бегич был стар итучен, срыхлым лицом, обросшим жидкой бородкой, ноглаза его смотрели остро ибойко, всезамечали ивидели. Много насвоем веку встречал он людей ивезде был какдома. Знал изрядно по-русски, умел иначужом языке уколоть словом, умел иприласкать, иуважить. Самый нужный слуга уцаря дляхитрых переговоров идоговоров.
        Увидев Шемяку соспутниками, Бегич иДобрынский почтительно встали.
        -Ассалям галяйкюм, - сказал Бегич, прикладывая руку ксердцу инизко кланяясь, - ссеунчем[44 - Сеунч - радостное известие, посылаемое свестником.] ктобея, княже, отцаря Улу-Махмета, даживет он сто лет…
        -Вагаляйкюм ассалям, - радостно ответил Шемяка, - победа Улу-Махмета - моя победа, даздравствует царь многая лета…
        Своеручно налил Димитрий Юрьевич водки боярской вкубки испить зацаря, потом зацаревичей, апотретьему разу налил всем заздоровье Бегича. Пили потом заШемяку, иБегич сказал ему по-русски, подымая свой кубок:
        -Живи сто лет отныне, великий князь московский! Вольный царь казанский Улу-Махмет жалует тобя великим княжением, аворога твоего князя Василья досмерти вполоне держать будет. Сэтим жалованием послал меня царь изНовагорода изНижнего, атобе быть вовсей его воле инатом шерть[45 - Шерть - присяга наподданство.] свою дать царю…
        -Напишу яз царю шертную грамоту крепкую, - поспешно воскликнул Шемяка, - пусть токмо Василья задавит!
        -Царь казанский, даживет он сто лет, - продолжал Бегич, - послал меня ктобе августа двадцать пятого дня, асам свойском пошел кКурмышу снесметными богатствами иполоном.
        Шемяка поклонами изнаками пригласил всех садиться застол, аНикита Константинович наполнил чарки дорогим заморским вином, чторедко подавалось кстолу угалицких князей. Цену заморскому вину отлично знал иБегич и, судя поприему иугощению, ясно понимал, какое значение придают здесь его приезду. Онпокровительственно улыбнулся, когда услышал, какШемяка винился, чтонеуспел приготовить всего, чтобы спочестью встретить дорогого гостя, иобещал квечеру иназавтра обильные пиры-столованья. Бегич знал достатки удельных князей иответил грубоватой шутливой пословицей:
        -Айда байрам бит ача, кюнбайрам кыт ача.[46 - «Празднуй раз вмесяц - будешь веселым, запразднуешь, каждый день - будешь голым».]
        Всерассмеялись, аШемяка поморщился отобиды, ностерпел иласково ответил:
        -Такой русский обычай. Недаром постарине говорится огостях: «Напой, накорми, апосле ивестей поспроси!..» Попируем, чемБог послал, апотом побеседуем.
        -Нуничего, - снисходительно заметил татарин, - сядешь намосковский стол - поправишься навеликокняжьих прибытках.
        Скаждым днем больней инесносней были Шемяке обиды отУлу-Махметова посла, нозлоба изависть квеликому князю Василию заставляла его терпеть все своеволья татарина.
        -Покланяемся агарянам поганым, - говорил он наедине князю Ивану Андреевичу, - да зато Василья сгонить легче будет, атам исцарем иным языком говорить можно! Стану князем великим, укреплю всех удельных. Бегич верно оприбытках молвил. Примосковском богатстве итатары нам ниже поклонятся.
        -Дай-то Бог! - проговорил Иван Андреевич и, усмехнувшись, добавил: - ДайБог нашему теляти да волка поймати!..
        Шемяка вспыхнул, сверкнул гневно глазами, новзял себя вруки игромко засмеялся.
        -Василий-то волк?! - воскликнул он презрительно. - Коли он волк, тоты самого льва страшней.
        -НеоВасилье речь, - досадливо отмахнулся князь можайский, - отом, чтоМосква занего. Василий-то итак вяме. Москва страшна, анеВасилий.
        Вошли, кланяясь, Никита Добрынский иФедор Дубенский.
        -Государь, - сказал Никита, - составили мы сФедором Лександрычем грамоту кцарю. Какприкажешь царя называть исобя? Вторую неделю сБегичем спорим, аон отсвоего неотступается. Хитер иловок, собака. Хоть скуп он ижаден, аденьгами иподарками некупишь. - Никита Константинович развернул бумагу ипродолжал: - Воттак он требует писать-то: «Казанскому великому ивольному царю Улу-Махмету. Твой посаженник иприсяженник, князь Галицкой, много тя молит…»
        Шемяка прервал чтенье боярина крепкой площадной бранью и, вскочив из-за стола, заходил взад ивперед погорнице. Потом, переярившись, опять подошел кстолу изаединый дух выпил полный ковш крепкого меда. Постоял немного итихо промолвил:
        -Ладно! Пиши так. Лучше поганым, лучше самому дьяволу покориться, чемВасилью. Какты мыслишь, Иван Андреич?
        Снова замолчал, тяжело переводя дух, акнязь можайский усмехнулся.
        -Помне, всеедино, - сказалон, - лишьбы нам идетям нашим добро было.
        -Даведь татары-то, - закричал Шемяка, - остригутнас, словно овец!
        Ведь ивсе удельные-то захотят тоже куски оторвать, атам еще иТверь иРязань!..
        Иван Андреевич опять усмехнулся своей вялой усмешкой исказал, прищурив лукаво глаза:
        -Аты мыслишь, всезатобя зря ума будут стараться, токмо для-ради красных слов.
        -Верно, верно, - злобно согласился Шемяка, - ксобаке сзади подходи, аклошади - спереди… - Обернувшись кбоярину Добрынскому, онсказал систомой иизнеможеньем: - Нутак ибыть! Пиши сФедором Лександрычем, какоба разумеете, нопомните токмо: имое иваше горе наодном полозу едут! Зови Бегича, дапотом так наряди дело, чтобы ехал скорей кцарю. Запировался унас, ауж ибабье лето минуло иСпасов день прошел. Гусиный отлет начался. Аехать-то ему кружными путями больше недели икПокрову невернется. Даскажи, слух, мол, есть, чтокнязь Оболенский, воевода Васильев, полки собирает, повсем дорогам конников шлет идозоры держит вразных местах.
        Боярин Добрынский вышел, аШемяка, отвернувшись отвсех, стал уотворенного окна, заглядевшись набелое облачко, чтоплывет всини небесной надтемными лесами дремучими. Гложет тоска Шемяку. Эх,забытьбывсе, запамятовать тревоги игорести, агубы сами чуть слышно шепчут:
        -Акулинушка свет, лебедушка моя нежная…
        Только отпировали укнязя галицкого отъезд князя Ивана можайского, какопять пир, опять угощает Шемяка ненасытного Бегича, нотеперь уж напрощанье. Знает татарин толк ивпитье иведе ичужой стол да чужих поваров уважает. Видя скупость ижадность посла, подарил Шемяка ему кафтан бархатный, серебром шитый, дакубок серебряный, ацарю послал шубу насоболях, золотой парчой крытую, дазолотую чарку, ацаревичам - кубки золоченого серебра скамнями самоцветными. Разорился совсем князь, ауБегича подусами подстриженными губы отулыбки скривились - все малоему, змею подколодному.
        -Знаешь, княже, - говорит он учтиво, - что Василий-то Василич сотнику Ачисану золоченый кубок скаменьями да чарку золоченую подарил. Хану Мангутеку - перстень сдорогим яхонтом да золотой обруч ссамоцветами, ацаревичам - кубки ичарки золотые, ацарю итого больше подарки готовит…
        -Буду намосковском столе - озолочу всех! Земли ивотчины раздам накормление татарам. Пусть царь убьет князя Василья, амы Москву захватим, ивсю казну его возьмем, ивсе именье укнягинь его иубояр.
        -Апошто ты время ведешь, нейдешь скорей наМоскву?
        -Чернь там да купцы, атеперь ибояре купно все Москву обороняют. Град укрепили зело противвас. Нивам, нимне града того силой невзять. Пусть царь казнит смертью великого князя, аяз проведаю, гдесемья его хоронится, велю сыновей его убить. Тогда небудет уМосквы своих князей, тогда Москва меня примет, - одного яз сними роду-племени. Димитрию Донскому внук, какиВасилий. Апока жив Василий-то идетиего, Москву невзять!
        -Сиеицарь говорил, апотому велел тобе: собери удельных, сговорись свеликими князьями тверским ирязанским.
        -Князья-то удельные тоже захотят отвеликого князя оторвать, атверской да рязанской итого боле.
        -Нуидавай, слабей их небудешь, асильней, чемтеперь, станешь. Намже токмо Нижний Новгород надобен…
        -Попы-то все заВасилия.
        -Аты ипопов купи. Обещай льготы, земли, деревни, угодья лесные ирыбные…
        Шемяка порывисто схватил большую чарку сдвойной водкой ивраз осушил. Крякнул иструдом вымолвил:
        -Попробую…
        Натом беседа иокончилась, начались прощанья - прощальные иподорожные здравицы. Проводили гостя спочетом и, кроме всех подарков, дали надорогу подорожников разных изснеди, авместо хлеба - курников да лепешек сдобных, чтобы впути нечерствели. Добрынский повел гостя вего покои, чтобы успел тот отдохнуть там перед отъездом. Остался сШемякой только его дьяк Федор Александрович.
        -Иван-то Андреич тоже собе науме, - сказал вслух думы свои Димитрий Юрьевич.
        -Истинно, - горячо отозвался Дубенский, - истинно, государь. Чаю, можайский улучил время, перешепнулся сБегичем-то. Ишь, татарин все разделил и, кому что давать, указывает! Данебойсяих. Слышали имы, какдубровушка шумит.
        -Сразу догадался яз, чтосей губошлеп итут лисьим хвостом завертел, дасмолчал, - добавил Шемяка.
        -Сиеилучше, государь. Внаших делах слово - серебро, амолчанье - золото.
        -ЯзиДобрынскому, Федор Лександрыч, меньше чем вполовину верю. УВасилия он служил, перешел кможайскому, атеперь вот уменя. Азавтра кому служить будет?..
        -И-и, Митрей Юрьич, чужие-то все таковы. Корня уних нет внашей земле, абезкорня иполынь нерастет.
        -Эх,Лександрыч, токмо тобе да Акулинушке иверю. Поедем-ка мы стобой наостатнюю ночь вусадьбу твою, азавтра сутра ты сБегичем кцарю поедешь, аяз пошлю Иваныча вВятку. Вятичи зело Москву нелюбят.
        Выходя изтрапезной, онистолкнулись сДобрынским иссухим седобородым чернецом.
        -Господине мой, - сказал боярин Никита сдовольной усмешкой, - се чернец изСергиева монастыря. Через Москву проехал, Ивана Старкова видал. Вести добрые, княже…
        -Земно кланяюсь, княже, - сказал чернец, касаясь рукой пола трапезной, - аз есмь раб Божий Поликарп, изТроице-Сергиева монастыря. Отец Христофор челом тобе бьет. Былунего изМосквы Старков имного доброго длятобя сказывал. Есть-де наМоскве ибояре, игости, ииздуховных многие, особливо изЧудова монастыря, всётвои доброхоты…
        Монах долго иподробно рассказывал, иШемяка, прервавего, пригласил застол. Отец Поликарп сжадностью пил иел, какивсе чернецы, когда пьют иедят вмиру.
        -Чтоже Старков-то деет? - спросил Димитрий Юрьевич, испытующе глядя намонаха. - Икуда ваш игумен Геннадий клонит?
        -Отец Геннадий неведомо что науме имеет, ноежели все втвоих руцех будет, сможешь его ублажить инаволю свою поставить, ибоего преподобие зело обобители печется, оприумножении ее прибытков.
        -Добре, добре, - скрывая презрительную улыбку, промолвил Шемяка, - апока, значит, язМоскву незахватил, онпомогать небудет?
        -Господине, мыибезнего тобе поможем против Василья, аИван Старков исодруженики его уже все съединились крепко вграде имногие отслобод изЗаречья, особенно изгостей икупцов, окупа великого страшатся…
        Отец Поликарп опрокинул чарку сбоярской водкой и, нисколько непьянея отвсего выпитого застолом, добавил вполголоса:
        -Иван-то Старков сказывал, чтоиворота тобе кремлевские может отворить, ежели снечаянностью кМоскве придешь. Былобы лишь ведомо ему отом итвое изволение…
        Шемяка остался доволен и, встав из-за стола, весело сказал боярину Никите:
        -Весьма добрая сия весть! Ты,Никита Костянтиныч, уважь гостя дорогого. Меняже, отче, прости, отдохнуть иду. Расскажи тут бояринувсе, какнадуху, какбы мне все едино.
        Выходя вместе сФедором Александровичем, Шемяка через спину чернеца подмигнул Добрынскому, чтобы тот допросил гонца схитростью, проверилбы его слова егоже словами. Ловок был боярин наэто. Добрынский понял и, вставая почтительно, сказал сулыбкой:
        -Отдыхай, государь, спокойно. Завтра, какуедет Бегич, набеседу приду ктобе. Есть уменя еще вести иумыслы многие…
        Глава5
        Окуп
        Гадают оба князя вплену татарском осудьбе своей, словно влесу темном бродят. Нетим иотцаревича Касима никакой помощи - сам он ничего неведает. ВотидоПокрова уж всего пять дней осталось. Идет время, адела кпользе их ниначерту, нинайоту недвинулись.
        Темно надуше, даипогодка хмурая. Время такое, чтониколеса, ниполоза нелюбит. Куда ниглянь, грязь кругом, иступить негде. Беспутье, недай бог какое, - только верхом иездить, даито трудно. Дожди то скрупой, тосмокрым снегом, мгла да туманы. Отсырости да ветров кости втеле все ноют, агде там вшатрах согреешься - сдымом итепло все изних выходит. Недовольны итатарские воины - трудно им здесь вКурмыше стоять, хотят ксебе поскорей, вКазань, ацарь все медлит, посла своего ждет. Бегичаже нет какнет, идаже вестей онем нет. Истомились князья, аВасилий Васильевич пал духом совсем.
        -Ошибся тогда Ачисан-то сделами татарскими. Старая-то голова, верно, крепче молодой шеи, - сказал он как-то Михаилу Андреевичу, - может, Шемяка-то нетокмо сБегичем, аисовсем своим войском сюда идет…
        -Недай господи, - всполошился Михаил Андреевич исгоречью добавил: - Выдаст царь-то, закует нас Шемяка вжелезы…
        -Наказует нас Бог, - прошептал Василий Васильевич, - прогневили мы святых угодников, заступников наших.
        Замолкли оба, кутаясь вбараньи тулупы отхолодного ветра, который рвал дверную кошму, шумел исвистел всоседнем бору. Трещали, ломаясь, тамсучья, сглухим стоном опрокидывались высокие ели исосны наопушке, авывороченные корни их торчали, какзастывшие змеи.
        Ссамой ночи ивсе утро бушевала непогода, акполудню словно оборвался исразу стих ветер, асквозь темные тучи засияло солнышко, дрожа ииграя намокрых ветвях ивлужах. Повеселел вдруг день, инасердце князей веселей стало, акогда нежданно приехал сосвоими нукерами царевич Касим ипривез «селям» отсамого царя Улу-Махмета, Василий Васильевич врадости обнял ипоцеловал татарского царевича, авидя это, засмеялся иМихаил Андреевич.
        -Отец, - говорил Касим по-татарски, - захотел тебя видеть. Онназвал тебя небратом, асыном, ноты непринимай это заобиду. Такой мой совет тебе. Отец стар, зови его отцом незастаршинство повласти, аповозрасту.
        -Азачем я царю? Ведь послал он Бегича кШемяке…
        -Самзнаешь, князь, - перебил царевич, - нет унас вестей оБегиче.
        Слухи только разные, ахан Мангутек через карачиев,[47 - Карачии - самые знатные ивлиятельные изтатарских князей Казанского царства.] детей Минь-Булата, свой слух доцаря довел. Шемяка-де, узнав оплене твоем, билчелом вЗолотой Орде брату отца, царю Кичиму, авЛитве Свидригайле, ичто изОрды посол раньше Бегича вГалич приехал.
        Василий Васильевич перекрестился и, обращаясь кМихаилу Андреевичу, неразумевшему по-татарски, воскликнул:
        -Внял Господь Бог молитвам нашим, княже! Зовет Улу-Махмет меня. Милует Господьнас, грешных…
        -Отец наш одряхлел. Недаром дядя изОрды его выгнал, - продолжал Касим по-татарски, - неможет править он ницарством, нивойском, акстарости весьма жаден стал. Мангутек прельстил его твоим окупом, исам царь теперь говорит, чтоубил Шемяка посла его вугоду ордынцам! Таквот, соглашайся навсе, непропусти случая. Может, Бегич ижив искоро вернется…
        Когда вышли они изшатра исадились наконей, Касим сказал великому князю вполголоса:
        -Смотри необмолвись, чтопровсе ты знаешь. Говори только осоюзе сКазанью против Золотой Орды да обокупе икормленьях.
        Вскочив наконей, поехали они повязкой красной глине вдоль берега Курмышки, кее устью уреки Суры, гдеград Курмыш стоит. Ещевдосельные времена нижегородский князь изкрепкого дуба сложил его здесь, междвух рек, взащиту отнабегов язычников издикой мордвы ичеремисы. Нетолько реки, ноиболота, холмы да овраги обороняют тут крепость совсех сторон, адальше, залугами поемными да пашней, леса идут сплошные, дремучие. Нипрохода, нипроезда поним нет. Жадно дышит Василий Васильевич влагой отреки идухом лесным. Осеннее солнышко хоть инегреет, авсе кругом золотит исветлит, исверху синь небесная ласково сквозь тучи проглядывает. Сберез листья золотые роями летят, осинки стоят все багровые, дрожат их листья, словно кровью обрызганы, авзатихшем бору синицы кричат да сороки стрекочут.
        Осень настоящая, аВасилию Васильевичу словно соловьи поют. Улыбнулся он весело, сделал знак царевичу ипридержал своего коня. Подъехал Касим, приветливо тоже глядит навеликого князя.
        -Слушай, - говорит Василий Васильевич по-татарски, - чую сердцем - буду опять наМоскве. Тебяже, Касим, полюбил я ихочу ксебе наслужбу! Братом меньшим моим ты будешь…
        Засиял царевич идрогнувшим голосом ответил:
        -Помни клятву мою. Какпозовешь, такипоеду. Весь я наволе твоей, иЯкуб отомже челом тебе бьет…
        Войдя вгорницу, великий князь ицаревич Касим поклонились царю доземли исказали селям. Улу-Махмет, окруженный карачиями, биками имурзами[48 - Бики - князья, мурзы - знатные сановники ибогачи-купцы.] вэто время, полулежа наперсидском ковре, играл вшахматы сбиком Едигеем, начальником своих уланов. Онблагосклонно приветствовал великого князя и, продолжая игру, знаком пригласил сесть.
        -Подождем, князь, - сказал Касим по-татарски, посмотрев нашахматную доску, - они скоро кончат.
        Василий Васильевич впервые видел шахматы ислюбопытством разглядывал людей, колесницы, коней ислонов, белых икрасных, вырезанных изкости.
        -Этодва войска, - пояснил ему игру царевич Касим, - сдвумя царями. Вигре их «шахами» зовут. Вонони оба сидят настолах своих вкоронах. Один белый, другой красный, итогоже цвету вои ивоеводыих. Онибьются друг сдругом.
        Василий Васильевич увидел надоске одну белую колесницу идве красных. Вкаждой изних стояло поодному воину скопьем ищитом тогоже цвета, чтоиколесницыих.
        -Это, - сказал Касим, - воевода вигре, они«рук»[49 - Рук - шахматная фигура, изображала воина набоевой колеснице, теперь называется турой.] называются. Всего четыреих, одного белого нет надоске, значит - убитон. Этиже конники - темники царей. Изних один красный убит.
        -Аэто что зазвери, - спросил Василий Васильевич, - горбатые, головастые, аноги, какбревна? Вишь, клыки торчат какие, анос кишкой повис?
        -Слоны, - продолжал царевич, - боевые звери скожей такой толстой, чтонистрелой, никопьем непробьешь, нимечом непрорубишь. Наспине уних башни привязаны, тамстрелки сидят.
        Вэто время Улу-Махмет передвинул свою красную колесницу исказал громко:
        -Шах!
        -Этоон нападенье насамого царя сделал, - пояснял Касим. - Теперь бик Едигей должен своего царя спасать. Вотон белого слона около него поставил, закрыл его открасного «рука». Только непоможет это - скоро его царю ступить будет некуда…
        Улу-Махмет переставил через головы пеших воинов своего темника накрасном коне иопять сказал:
        -Шах!
        БикЕдигей передвинул своего царя сбелого четырехугольника начерный, нонеотнимал руки ивсе думал: нелучшели его вдругое место поставить, - но, видимо, такого места ненашел иоставил там, куда передвинул. Улу-Махмет, засмеявшись ипоставив своего пешего воина около белого царя, радостно воскликнул:
        -Твой шах мата!
        Василий Васильевич непонял его слов, ицаревич наскоро шепнул ему вухо:
        -Этонетатарская речь, авигре это значит: «Твой царь погиб». Игра наэтом кончается, отец обыграл бика Едигея, разбил его войско.
        Великий князь слушает Касима, асам зорко следит заУлу-Махметом, желая угадать, вкаком царь духе ичего отнего ждать - добра илихуда. Видит он сбоку дряблые морщинистые щеки, дрожащие отсмеха, иждет, когда царь обратит кнему лицо. Вотзастыло лицо Улу-Махмета исосдвинутыми седыми бровями повернулось кмосковскому князю. Косые глаза его щурятся по-рысьи, какщурились иглаза сына его Мангутека припервом свиданье сВасилием Васильевичем.
        Помолчав, царь, сидевший наковре, поднял руку надполом науровень своей головы исказал:
        -Воттаким ты приходил комне вЗолотую Орду, ия посадил тебя намосковский стол еще малым ребенком. Атеперь ты крепкий мужчина, мояже голова стала серебряной…
        -Чтож, отец мой, - почтительно сказал по-татарски Василий Васильевич, - недаром сказано: «Всеребряной голове золотые мысли…»
        Улу-Махмет милостиво улыбнулся иласково молвил:
        -Люблю я слушать, когда хорошо говорят по-татарски…
        Онсделал знак, ислуги стали приносить угощенья насеребряных блюдах изолоченые кувшины скумысом икрасным вином.
        Получив отцаря жирный кусок баранины исъевего, кактребовала вежливость притакой чести, Василий Васильевич после здравицы засчастье царя ицаревичей сказал:
        -Отец мой, верюя, Бог поможетмне. Ядам тебе окуп, какой ты захочешь, асыновьям твоим, моим братьям, уделы, ибикам твоим имурзам - воеводства икормленья…
        -Сказано, - важно прервал его Улу-Махмет, - «Солнце течет кназначенному месту: таково повеление сильного, знающего». Думали мы раньше иначе, ноАллах все поволе Своей изменил. Ныне согласны мы натвой окуп.
        -Буду тебе, отец, яверным пособником вборьбе смоим итвоим врагом вЗолотой Орде. Неищи себе многих друзей, ибосказано: «Один верный спутник дороже тысячи неверных»…
        -Пусть будет так, великий царь, - сказал седобородый сеид[50 - Сеиды считаются потомками Пророка, вовсех мусульманских странах принадлежат квысшей духовной знати ипользуются большим почетом.] взеленой чалме и, коснувшись бороды своей, прочел изКорана напамять: «Аллах поможет тому, ктополагает наНего упование; Аллах ведет Свои определения кдоброму концу».
        Понял тут Василий Васильевич, чтоуцаря собрался весь его совет, чтовсе уже овыкупе решено утатар, истал ждать, чтоеще скажет хан Мангутек, соправитель отца своего. Молодой хан сидел молча, пока несказали своего мнения все карачии.
        -Царь наш, даживет он сто двадцать лет, исоветникиего, - начал хан, - решили все мудро исправедливо. Ятолько добавлю, чтомосковский князь богат исилен, занего стоят все города московские ивсе духовенство Руси. СМосквой будет унас ежегодный большой торг уКазани наречке Булаке. Прикнязе Василии непойдут московские товары кЗолотой Орде. Отдругихже князей нам небудет такой выгоды…
        Мангутек оборвал свою речь, новсе бики имурзы заговорили разом, загудели снова совсех сторон, какпчелы вулье. Торговля - главная статья дляКазани. Умеют торговать татары: русские меха, хлеб, скот, медивоск скупают ввеликом количестве, асами продают ковры, обувь, камни самоцветные, ткани персидские икитайские, перец, корицу, изюм ивсякие сушеные ивяленые плоды.
        Василий Васильевич радостно слушал поднявшийся шум игомон. Понялон, чтосговора уцаря сШемякой быть неможет, ивздохнул всей грудью, благодаря Бога замилость. Вдруг все смолкли, иУлу-Махмет сказал громко иповелительно:
        -ХанМангутек, завтра ссоветниками моими будь здесь после зухра, ипусть будет поп христианский изгорода - вКурмыше церковь есть. Утвердим мы крестным целованием князя московского втом, чтоуказанный ему окуп он даст, ацаревичам даст вотчины, биков имурз наслужбу возьмет, имир уМосквы сКазанью будет крепкий…
        Торопился князь сотъездом вМоскву, всевозвращенья Бегича боится, хотя иутвержден им договор крестным целованием, ацарь дал ему клятву иярлык сосвоей алой тамгой[51 - Тамга - знак, печать, клеймо.] изаписи все составлены, гдеподробно все перечислено, чтодает Василий Васильевич засвой выкуп.
        -Медлят татары-то, - твердит постоянно вбеспокойстве иМихаил Андреевич, - какбы что непередумали!
        НоВасилий Васильевич, хотя исам терпенья неимеет, верит Касиму - обманывать татарам нет выгоды, даиглаза-то убиков намосковское добро сильно разгорелись. Губа недура уних.
        -Раздразнил яз татар, - ободряет Василий Васильевич сдовольной усмешкой князя Михаила Андреевича, - забыли мурзы ибики проШемяку, одна Москва науме, сами торопятся, да, видать, сговоры уних есть какие-то тайные исУлу-Махметом исМангутеком. Медлит царь-то токмо нацарство свое возвращаться. Говорил мне Касим, чтобоится Улу-Махмет Казани, своихже карачиев да биков боится, апуще всего Мангутека…
        -Чтожты, государь, вокуп даешь неверным? - спросил Михаил Андреевич.
        Великий князь запечалился и, помедлив, ответил:
        -Много, княже, ох, много! Ну,да Бог невыдаст, свинья несъест. Аможет, инедадим обещанного-то, коли утатар распря начнется…
        Василий Васильевич замолчал, ноМихаил Андреевич выжидательно глядел ему вглаза. Хотел знать он точно иподробно - навсех ведь выкуп этот падет. Удельным тоже наплечи ляжет.
        -Какойже окуп царь-то берет?
        Великий князь нахмурился изаговорил строго исурово:
        -Посулил яз насебя, инатобя, инапрочих, вполон взятых, многая отзлата исребра, иотпортища всякого, иотконей, иотдоспехов. Полтриста тысяч рублев будет, ато иболе…
        Михаил Андреевич побледнел и, заикаясь отгорести, воскликнул:
        -Даведь татары-то нас нащипок подберут! Оставят отзолотца токмо пуговку оловца!.. Семерых водин кафтан согонят!
        Великий князь поморщился икрикнул:
        -Неголоси бабой! Анехошь - утатар оставлю, самторгуйся сними!
        Князь Михаил покорился и, опустив голову, печально промолвил:
        -Ачто яз сам? Алтыном воюют, безалтына горюют. Справилбы однорядку скорольки,[52 - Однорядка - мужская верхняя одежда, однобортная; корольки - бусы илипуговицы изкораллов, самоцветов илииззолотых исеребряных шариков.] да животики коротки…
        -Такуж имолчи лучше, - сердито сказал Василий Васильевич, нопотом добавил спокойнее: - Бики имурзы снами поедут, царевичей двое, асними пятьсот конников ислуги.
        -Ох,зря ты безопасу столько татар наМоскву ведешь. Отпоганых, опричь худого, ничего нежди.
        -Ну,амне боле зла отхристианства, нежели отбасурманства! - закричал Василий Васильевич. - Вкруг меня сколь переметчиков-то! ИШемяка, ибрат твой Иван, ибояре Добрынские почтивсе, иБунка, иСтарковы, даизкупцов ичернецов немало! Асколько их отъехало икбрату твоему вМожайск, ивГалич кШемяке, амногие наМоскве затаились: часу своего ждут, иуды! Изкнязей яз токмо шурину Василью Ярославичу да тобе верю, народных сестрах вить стобой мы оженены. Мыслей своих оттобя нивчем нетаю. Изнай, неободной своей пользе стараюсь, обовсем христианстве гребта моя…
        -Богнас простит, - тихо промолвил Михаил Андреевич, - верю тобе, брат мой. Скорейбы токмо домой вернуться привелось.
        -Априведется, - подхватил горячо Василий Васильевич, - все обернем мы собе напользу. Уразумей, княже, чтоитатары нестоль Москву разорят, каксвои вороги. Простят мне христиане мой окуп великий ивсе вины мои итяготы, ибоДимитрий-то Шемяка горше татар им станет.
        Склоняется солнце кзакату, светлым янтарем полнеба покрыло, золотит обрывистые берега полноводной Суры изолотые дорожки стелет впотемневшем лесу, пробиваясь лучами сквозь бурелом ипросеки. Непогоды какнебыло. Воздух недрогнет, словно хрустальный. Ясно да тихо, хоть мак сей. Будто инеосень совсем. Еслиб нелистья желтые, инеповерить, чтонынче третий день после Покрова, анебабье лето погожее. Едет шагом Василий Васильевич наконе своем вдоль берега вдоспехах исмечом упояса. Весел ирадостен - снова великий князь он московский! Шутит, смеется, громко перекликаясь то сКасимом-царевичем, тоскнязем верейским Михаилом Андреевичем, тосбоярами своими ивоеводами. Всеони вместе сним вполоне были. Тутже ибики имурзы казанские едут сним рядом, астража уних общая - изтатарских ирусских конников.
        Впереди их дозор рысит - подороге кНовгороду Нижнему старому путь разведывает, асзади - обозы скрипят. Тянутся там совсяким добром наарбах, авшатрах ивкибитках семьи ислуги татарские. Следом заними гонят рабы стадо баранов, аогромные мохнатые нары волокут телеги тяжелые скотлами медными, смукой ипросом длявоинов ислуг. Всамомже конце опять сторожевой отряд едет изрусских итатарских конников.
        -Слушай, Михайла Андреич, - радостно крикнул великий князь, - надобы нам кого вМоскву вестью отпустить, семейство мое да итвое обрадовать!..
        -Чтож, государь, - весело отозвался князь Михаил, - отпусти молодого Плещеева Михайлу, сына боярина Андрея Михайлыча.
        -Ито, княже! Хитер иловок Михайла-то. Дамему двадцать конников добрых - они нас собозами-то недели надве вперед обскачут. Мыже вот два дни отКурмыша едем, адоВолги еще инедоехали.
        -Воевод ибояр своих верных упредишь, - заметил князь Михаил Андреевич, - чай, Шемяка ныне там наветы да смуты сеет…
        -Верно, - подхватил Василий Васильевич, - аПлещеев-то нам все его лжи иласкательства борзо порушит!
        Василий Васильевич нахмурился, но, опять повеселев, повелел позвать ксебе изпередового отряда молодого Плещеева. Князь Михаил Андреевич, приблизясь кстраже, послал конника. Тот, лихо гикнув, помчался вперед.
        -Что, государь, случилось? - подъехав квеликому князю, тревожно спросил по-татарски царевич Касим. - Может, мордва иличеремиса взасаде сидит? Прикажи, япоскачу вперед сосвоими нукерами…
        Василий Васильевич весело рассмеялся.
        -Нет, царевич, никакого зла влесу я нечаю, - сказал он сласковой шуткой, - опричь того, чтозавтра там беситься леший почнет…
        Касим снедоуменьем глянул навеликого князя, атот рассмеялся еще веселей идобавил:
        -Завтра, вчетвертый день октября, святого Ерофея унас празднуют, анаши православные весь этот день влес неходят, говорят - леший бесится, созлости ивред причинить может…
        -Азачем оттебя конник кяртаулу поскакал?
        -Хочу молодого Плещеева ссеунчем вМоскву послать. Анасчет мордвы да черемисы ты верно сказал. Надо ухо востро держать…
        Онипоехали рядом, дружно беседуя, авскоре иПлещеев примчал. Станом илицом красивый, Михаил навсем скаку ловко сделал крутой поворот квеликому князю.
        -Изволил звать меня, государь? - спросилон, осаживая коня.
        Царевичу Касиму понравилась ездовая выправка Плещеева, и, причмокнув губами, сказал он Василию Васильевичу:
        -Якши! Бикякши![53 - Хорошо! Очень хорошо!]
        Великий князь ответил ему улыбкой, но, обратившись кМихаилу, сказал строго:
        -Отбери собе двадцать лучших конников, каких сам знаешь. Возьми что надо вдорогу. Поедешь вМоскву свестью онашем освобождении. Разумей то, чтонам козни Шемякины порушить надо.
        -Разумею, государь. Оповещу все христианство.
        -Первую весть моему семейству, княгиням моим исыновьям, потом всем прочим, какустановлено. Завтра выезжай нарассвете. Даблагословит тобя Господь Бог ипомогут святые угодники…
        Ближе кНовгороду Нижнему кстарому, гдеОка шире становится, бежит гребная ладейка одве пары весел иподпарусом. Спешит изМурома, ходко идет вниз потечению кматушке-Волге, даиветер попутный. Надладьейже укормы - навесец тесовый, исидят там накошме Бегич да Федор Александрович Дубенский, едят снеди дорожные, арядом вкошелке куры кудахчут, своего череду ждут. Нашеях уних камешки разноцветные нитками привязаны - «куриные боги», отпадежа они сохраняют.
        Смеется Бегич иговорит вшутку:
        -Отпадежа их боги спасают - дляножа берегут!
        НоФедор Александрович хмурится. Думы унего окнязе Оболенском.
        Хитер воевода Василий Иванович ивеликому князю предан. Разбросал он везде заставы, иконники его повсем дорогам рыскают. Беспокоится Федор Александрович изорко поберегам смотрит, гдедороги проезжие, азаними стенами стоят наобрывах крутых огромные сосны, ели, дубы иберезы.
        -Скорейбы Дудин монастырь проехать, - говорит он Бегичу, - там идоНижнего недалеко.
        -Должны быть квечеру.
        Впереди назакрае реки лодка показалась. Когда поровнялись, подняли весла, Федор Александрович крикнул:
        -Далеколь доДудина?
        -Вмонастырь кночи будете, нажилых еще приплывете. Ачьивы?
        -Княжие. Аувас что тут деется? - сурово спросил Дубенский.
        -Чтонаяву деется, - сосмехом ответили слодки, берясь завесла, - то ивосне грезится…
        Федор Александрович осерчал.
        -Тыим кделу, аони прокозу белу! - крикнулон, нолодки уж далеко разминулись.
        Непонравилась такая встреча Дубенскому.
        -Лукавы люди, вельми увертливы, - сказал он Бегичу, - может, илазутчики воеводы Оболенского.
        Более часа они проплыли молча, когда вдруг Федор Александрович увидел, какконники слошадьми наповоду, праздными исовьюками, ксамой реке подскакали, руками им машут ивголос кричат.
        -Фе-о-до-ор Ли-икса-андрыч! - услышал он голос Плишки Образцова, чтосих конями берегом ехал. - Сто-ой! Ве-есте-ей до-обыли!..
        Переглянулся Дубенский сБегичем, безслов друг друга поняли, ивелел Федор скорей выгребать кберегу ипарус свернуть. Вышел статарским послом он накаменистый пологий берег, аноги ируки унего оттревоги словно размякли.
        -Какие вести? - глухо спросил Федор Александрович, асам глядит, какуПлишки губы подрагивают.
        -Худые вести! - громко иторопливо заговорил Образцов. - Седни ополудни встрел нас боярин Михайла Плещеев сконниками ивдоспехах. Было то противу Иванова, села Киселева. НаПокров, говорит, пожаловали князя великого царь Улу-Махмет исын его Мангутек и, взявши окуп, отпустили навеликое княжение совсем полоном, авподмогу, говорит, против Шемяки свои полки дали сКасимом-царевичем…
        -Врешьты! - крикнул Бегич. - Неможет то быти…
        -Михайла Плещеев ссеунчем отпущен кокнягиням, - добавил Образцов, - я Плещеева-то давно знаю. ВМоскве, когда снашим князем были, видал я там Плещеевых-то, истарого имолодого.
        -Верно, - сказал Бегичу Дубенский, - ведомо инам итобе, чтоПлещеевы вполоне были вместе свеликим князем.
        -Сказывалон, - продолжал Плишка Образцов, - что князь Василий-то сцаревичем вНижнем Новегороде теперь, ато, может, ивдоль Оки уж идут…
        Молчит татарин, позеленел отзлости, ищеки ему дергает. Посмотрел нанего Федор Александрович исам ему сдосадой молвил:
        -Атобе что бояться? Царевич Касим тобя примет, недаст вобиду…
        -Царевич Касим! - вырвалось уБегича. - Хуже Мангутекаон. Тотпротив отца, аКасим против всех итатар нарусских сменить может!..
        -Ты - незнаю как, - мрачно перебил его Федор Александрович, - аяз назад вМуром, потом вГалич побегу через Суждаль илиКострому, какуж Бог приведет.
        -Мнедеваться некуда, - тихо сказал Бегич, - стобой поеду. Мнетокмо отКостромы путь будет: Волгой я прямо вКазань спущусь…
        Пошли, побежали повсем городам иселам слухи: великий князь московский изплена отпущен, свойском идет всвою вотчину идедину. Покатилась весть отом ивверх поВолге, дошла идоКостромы идоГалича.
        Испугался Шемяка, побежал вУглич, ближе квеликому князю тверскому Борису Александровичу. Людямже Московской земли оттого радость израдостей. Созвоном церковным встречают везде Василия Васильевича, молебны поют, абояре, воеводы идети боярские своинами своими ислугами отовсюду спешат квойску княжому присоединиться.
        ВМуром, будучи вразъезде окружном, какраз вту пору длявладычного суда прибыл Иона, владыка рязанский имуромский. Встретил он князя московского крестным ходом ото всех церквей, иВасилий Васильевич остался дня надва вграде этом. Вспомнил он слова отца Иоиля изахотел свладыкой беседу иметь, благословенье принять отнего. Ктомуже устал великий князь ирешил отдохнуть отдороги укупца Шубина, уСергея Петровича, даотца Ферапонта послушать - хорошо дьякон стихиры изпсалмов Давыдовых сзапевом поет.
        Могбы великий князь усвоего наместника муромского остановиться, дарасположения унего небыло кэтому, отдохнуть хотел отратных игосударевых дел.
        -Унаместника-то, - сказал он Михаилу Андреевичу, - дел неминовать, аукупца отвсякой гребты схорониться можно.
        Шубин встретил князей свеликой честью ирадостью итотчас, чтобы князю угодное сотворить, послал холопа своего заотцом Иоилем иотцом Ферапонтом, апрогонца изабыл среди хлопот, дадворецкий вухо шепнул ему вовремя.
        -Княже игосподине мой, прости, чтозапамятовал, - сказал, кланяясь низко, Сергей Петрович, - сутра еще ждет уменя конник отвоеводы твоего князя Оболенского, Василья Иваныча. Князь-то подМуромом тут стан свой раскинул. Повидать тобя хочет, когда ты укажешь…
        Поморщился Василий Васильевич, но, вспомнив услуги своего знатного иискуснейшего воеводы, живо сказал:
        -Проси наобед его сегодняже, астол надо роскошен иобилен нарядить. Позвать надо ивладыку. Пусть отец Иоиль поедет зватьего, иты, Михайла Андреич, поезжай спопиком-то. Почет оказать надо владыке. Тыже, Петрович, узнай ототца Иоиля, чтовкушает святитель, дабы вогрешку исрам нам невпасть. Длявоеводыж фряжеского вина добудь - любит старик духовитое вино отгроздей виноградных…
        Квеликому князю маленький попик явился один и, благословив князя ипоздравив сосвобождением, поспешил тутже объяснитьему, почему нету сним отца Ферапонта.
        -Несетуй, княже, - говорил он ласково, - негоженам, неподобает насей раз затвоим столом беседу вести, аотец-то диакон исовсем некместу, может инеумное что молвить. Тобеж, княже, совладыкой ивоеводой совет доржать…
        Василий Васильевич приветливо улыбнулся, исветлые глаза его засияли теплом идобротой. Нравился ему маленький попик, ихотелось говорить сним необольших делах земных, аомалых, нодушевных.
        -Акакова семья твоя, отец Иоиль? - спросил великий князь.
        Попик потупил свою белую пушистую головку игрустно молвил:
        -Един аз, княже, якоперст. Нидетей, ниродни нету. Даижену свою лет десять, каксхоронил…
        Василий Васильевич помолчал немного. Хотел он отсердца сказать что-нибудь отцу Иоилю, носпросил совсем другое.
        -Какжеты, вдовой исана иноческого неприявший, - спросил он тихо, - служение итребы совершать можешь?
        Попик печально улыбнулся, посмотрел накнязя итакже, кактот, тихо ответил:
        -Епитрахильну грамоту[54 - Епитрахильная грамота - письменное дозволенье вдовому священнику служить исовершать требы.] нато получил отвладыки рязанского, дозволение его рукописное.
        Новот враз отряхнул ссебя печаль отец Иоиль изаговорил сумилением обосвобождении Василия Васильевича отполона:
        -Вымолили мы тя уГоспода! ОтПлещеева мы слышали - Улу-Махмет мысли свои переменил длявсех нечаянно, автот день, когда он отпустил тобя, вМоскве было трясение земли. Божье втом произволение. Богзатобя заступился, акрамолу вМоскве кующим втотже день знамение дал впредупрежденье…
        Высокий идородный князь Василий Оболенский сидел застолом, попивая поглоточку любимое заморское вино, глядел навеликого князя веселыми, смеющимися глазами ибеседовал сним зычным густым голосом, поглаживая длинную ипышную, словно бобровую, бороду спроседью. Смелое иоткрытое лицо его было некрасиво, новесьма привлекательно, хотя черты его изобличали суровость ивластность.
        -Государь мой, - говорил воевода, - еще дотого, какПлещеев пригнал, стража моя схватила Бегича. Былсним дьяк Федор Дубенский, даушел. Бегича одного оставил. Оковал яз татарина ране того вжелезы, узнал отнего овсех умыслах Шемякиных. Отпустил он Бегича кцарю совсем лихом натобя.
        -Ведомо сиемне, - заметил Василий Васильевич, - нечаял яз тогда, чтоГосподь молитвы наши услышит.
        -Вот, - продолжал Оболенский, - яз идоржал вмыслях: Плещеева невПереяславль посылать свестью, авМоскву, кокнягинямже послал своих конников, ждать им тобя указал вПереяславле, дабы изРостова они ране времени навстречу тобе неотъехали…
        -Добре, добре, княже, - согласился Василий Васильевич, - туда яз смалым войском пойду исам вМоскву привезу семейство…
        -Поставлены мной, государь, заставы идозоры вВолоке Ламском иДимитрове, чтобы Москву отТвери закрыть, аеще боле того воев, пеших иконных, собрал яз против Углича. Переяславль надобно отШемяки оградить, дабы нечаянно зла отнего какого небыло…
        Встал Василий Васильевич, обнял иоблобызал воеводу.
        -Спаси тобя Бог, Василь Иваныч, - сказалон, - спас ты нас отцаревича Мустафы уречки Листани, спасешь иотШемяки!..
        Взглянув вокно, великий князь подошел ближе иувидел уличку небольшую, всю, какковром, застланную желтыми ибагрянами листьями ближних садов. Народ узаборов покраям улички стоит безшапок. Вгляделся великий князь, прикрывшись ладонью отсолнышка, ивидит: въезжает вуличку насанях[55 - Высшее духовенство круглый год ездило насанях. (Примеч. авт.)] своих полистьям цветным, словно ввербное воскресенье, самвладыка Иона. Впереди саней идет кологрив улошади, аперед лошадью служка несет посох святительский. Владыка, сидя всанях, благословляет народ наобе стороны. Засанями попик, отец Иоиль, азаним наконе ивдоспехах князь Михаил Андреевич.
        -Владыка едет, - сказал Василий Васильевич ивместе своеводой ихозяином пошел встречать почетного гостя.
        Выйдя изсаней, подруки сотцом Иоилем иШубиным, владыка поднялся накрасное крыльцо иблагословил здесь ставших наколени великого князя икнязя Оболенского. Потом, оборотясь, ещераз благословил весь народ.
        Вконце трапезы великий князь сделал знак, чтобы оставили его одного свладыкой Ионой. Когда все вышли, Василий Васильевич сказал:
        -Благоволи, отец мой духовный, совет свой мне дать. Какбыть мне среди зол, смуты ибезрядья? Окуп яз дал тяжкий, татар привел много…
        Князь посмотрел навладыку, новеличавый, седовласый старик молчал, сдвинув густые черные брови, иостро смотрел влицо князя.
        -Может, ияз виноват вчем, - начал Василий Васильевич, - да нато воля Божия; сказано: «Ниедин волос неспадет сглавы безволи Божией…»
        -Вересь латыньскую впадаешь, - сурово прервал его владыка. - Верно, всеотБога, всеповоле Его деется, ноуразуметь надо волю Божью исамому творить жизнь свою поней, ибудет тобе счастье наземле ивжизни будущей блаженство вечное…
        -Язнеодуше своей говорю, владыко, аогосударствовании иратях…
        -Наипаче того, - возвысил голос владыка, - вразумении государствования нужно творить дела посмыслу, ибоБог наш есть разум исмысл мира, анам подобает жить поволе Божией итворить дела вольно, посмыслу, воле Божией согласно. Смотри, кактрудно было отцу твоему Василию Димитричу, а, поняв волю Божию отом, чтонужно быти князю московскому единодержавным, онболе всех преуспел. Иблагословил Бог труды его идал ему иМуром, иМещеру, иНовгород Нижний, иГородец, иТарусу, иБоровск, иВологду. Тоже иматерь твоя, княгиня Софья Витовтовна, деяла. Тоже деет тобе теперь иматерь твоя духовная, Церковь православная…
        Владыка смолк, аВасилий Васильевич, потупив лицо, думал ословахего, ноневсе вглубине их постигал.
        -НуакаксШемякой мне быть? - спросилон. - Измены много он деял изло наменя мыслит.
        Владыка сурово нахмурился.
        -Шемяку хоть убей, априведи вполную покорность. Недолжно быть наРуси государя, кроме князя единодержавного московского. Сорные травы дергают ивогонь бросают. - Владыка помолчал идобавил: - Благо вы сотворили два лета назад - избрали меня митрополитом московским, дапатриарх неуразумел воли Божией, утвердил Герасима, ежеповоле Господа сожжен Свидригайлом литовским.
        Василий Васильевич незнал, чтосказать. Долго молчал ивладыка, что-то обдумывая. Потом встал Иона, посмотрел ласково накнязя имолвил:
        -Скажу тобе, княже, проще иясней. Единодержавным надлежит тобе быть. Втом воля Божья, какоткрыл мне Господь. Сему следуй, сокрушай врагов своих беспощадно, аЦерковь православная - твой покров, азже - советник твой идоброхот. Матерь свою слушай - она кгосударствованию Богом сподоблена, дапомни, чтоотец твой деял. Поотцу, попутям его следуй… - Онблагословил князя, ставшего наколени, и, подымаяего, поцеловал влоб. - Ивокупе Церковь тобе поможет, анаиглавно Строгановы, гости богатые, - вел аз сними беседу. Церковьже иШемяку, какглаву змия, сотрет, ататар ты небойся. Божию милостию они сами ся сокрушат.
        Радостно поднялся сколен великий князь ивоскликнул:
        -Какукреплюсь наМоскве, добью челом упатриарха, дабы утвердил тобя, нареченника нашего, митрополитом всея Руси!
        Провожая владыку ксаням, Василий Васильевич выбрал время и, склонясь кнему, попросил виновато, какмалый ребенок:
        -Прости, отец мой, слабость мою: переведи комне наМоскву диакона Ферапонта, велигласен вельми…
        Владыка улыбнулся исказал весело:
        -Ужоблагословлю ктобе диакона-то.
        Глава6
        ВПереяславле-Залесском
        Влесах дремучих, вгуще дебрей непроходимых, усамого озера Клещина стоит наречке Трубеже старый Переяславль Залесский. Поблескивают вглуши лесной золотые маковки его древнего Спасо-Преображенского монастыря. Кругом всего города сплошной земляной вал идет, высотой отпяти довосьми сажен, ананем град деревянный рубленый сдвойной стеной исдвенадцатью башнями-стрельнями. Втрех только башнях ворота есть: Спасские, Никольские, ониж иКузнецкие, даПреображенские, чтопротив собора Преображенья Господня.
        Силен икрепок град Переяславльский, иеще более укрепляет его содной стороны Трубеж, асдругих - широкий иглубокий ров, воды полный. Итайник есть вПереяславле, идет подземлейон, отвсякого глаза сокрытый, ксамому Трубежу. Выйдя здесь ночью изгорода, наладьи неприметно сесть можно, уплыть вчащобы густые исхорониться отнедругов. Надежное это убежище укнязей московских, ипринабегах иноплеменных иприкняжих междоусобицах. Недаром вград этот приказала переехать старая государыня Софья Витовтовна. Знала она ито, чтоПереяславль поновил ивесьма укрепил свекорее, Димитрий Иванович, попрозвищу Донской. Старая государыня, совет держа сбоярами своими, снаместником ивоеводой переяславльскими, сама ведала обороной града иполками, аполки княжие росли скаждым днем.
        Совсех сторон шли сюда дворские иратные люди изовсех городов исел Московской земли. Радовалась Софья Витовтовна, аиной раз иплакала, молясь поночам перед иконами.
        -Спасет Москва сыночка мово, - говорила она ближним боярам, - токмобы изполону уйти ему целому иневредимому.
        Успокоилась иМарья Ярославна. Доходили вПереяславль, хоть имедленно, вести издалекого Мурома, сОки, изНижнего Новгорода, сВолги, идаже изКурмыша, среки Суры. Известно ей было, чтовеликий князь жив иникакой обиды оттатар нетерпит. Княжичиже, Иван иЮрий, нигде иникогда натаком приволье неживали, каквПереяславле.
        Иван промеж ученья, молитв итрапез цельные дни ходил сВасюком, аиногда исдьяком Алексеем Андреевичем погороду илииграл сДанилкой иДарьюшкой надворе ивсаду, позади глухой стены княжих хором. Днистояли тихие, теплые, итерпко пахло прелым, давно уж опавшим листом. Всеже вхрустальном воздухе чаще ичаще чуялись студеные струйки, апоутрам выпадали холодные росы, исвечера уж вся трава становилась мокрой.
        Дети играли вбабки, свайку иямки. Илейка-звонарь делал им свистульки изветловой коры, гнул луки изчеремуховых ветвей итростниковых стрелок нарезал множество, атростников да камышей здесь страсть сколько впоймах уТрубежа ивокруг озера Клещина. Изорешника Илейка гибкие, хлесткие удилища вырезал, аизкамыша поплавки очень легкие да чуткие делал.
        -Снежок-то ноне запаздывает, - весело бормотал Илейка, крутя дляудочек лески изконского волоса, - зима будет сморозом великим. Зато осень-то краше лета стоит. Успееммы, княжич, рыбки наловить вдосталь. Эй,Данилка, подай мне оттеда вон того волоса, долгого…
        Данилка свеликой охотой учился устарика рыболовному делу. Прилипал прямо кнему, когда тот наряжал что-либо длярыбной ловли. Иванже, поспокойствию своему ировности нрава, никчему неприпадал сбольшой жадностью.
        Наэтот раз Илейка-звонарь дляпоказа княжичу скрутил две лески вдва волоса, аодну вшесть.
        -Натакие вот, вдва волоса, - сказал он княжичу, - ловится ерш, плотички, караси идругая мелочь. Атакую толстую леску, изшести волос, нисазан ловкий зазубринами спинного пера неподрежет исразбега необорвет, низубастая щука неперекусит.
        Уразумев наэтом все искусство Илейки, княжич Иван заскучал ипошел всад начижей ищеглов поглядеть, чтовисели там подтесовым навесцем вбольшой клетке. Дарьюшка холила птичек, воду меняла им икорм засыпала вкормушки.
        Тихо шел он ксаду, думая оДарьюшке. Почему-то маленькая девочка счерными волосами ипечальными глазами стала нравитьсяему. Часто унее бывала вруках кукла изтряпок валом сарафанчике, скрошечным парчовым убором наголове. Дарьюшка ласково всегда улыбалась Ивану и, подойдя, робко останавливалась около него ивнимательно следила затем, чтоон делает. Иногда он разговаривал сней, аодин раз даже починил ей трещотку, переставшую трещать ивертеться.
        Опустив низко голову исмотря себе подноги, шелИван подорожкам сада инезаметил, какукустов колючего боярышника, всязасияв, радостно улыбнулась ему Дарьюшка ичто-то тихо сказала. Молча прошел он мимо нее иостановился уклетки сптицами. Чижики ищеглята звонко попискивали, словно переговаривались друг сдругом. Слушаяих, княжич забылся инесразу разобрал, чтокто-то недалеко отнего тихонько плачет. Оноглянулся иувидел укуста боярышника Дарьюшку, крепко зажавшую руками глаза. Сердце его сжалось, онбыстро подбежал кней.
        -Чтоты, Дарьюшка, что? - спросил он ласково.
        Девочка стала всхлипывать громче, аИван, почувствовав жалость итревогу, обнял ее исказал нежно:
        -Пошто плачешь-то, Дарьюшка?
        -У-у-кколо-л-ласья, - прерывающимся голосом выговорила она наконец ивдруг приникла кнему ипоцеловала его вщеку.
        Сердце Ивана забилось, потом сладко замерло, чего сним ниразу небывало, когда целовала иласкала его матунька. Непомня себя, вкаком-то порыве он крепко обвил руками Дарьюшку, поцеловал ее и, вдруг смутившись, убежал изсада. Примчавшись напустырь законюшней, онспрятался тут среди рослых лопухов итатарника спочерневшими отморозных утренников вялыми листьями. Здесь только вчера сДанилкой ловили они силками прилетевших недавно чижей ищеглов.
        Долго лежал княжич назеленой еще траве, глядел всинее небо сквозь узорные сорняки идумал, самнезная очем. Словно восне, видел он бегущие тучки, сверкающие всолнечном свете, ибыло все кругом так приятно ирадостно. Оночнулся отнеясных инепривычных дум, услышав голос Данилки.
        -Ванюша! - кричал тот. - Васюк опять кКузнецким воротам идет! Насссобой берет!
        Иван быстро вскочил ибегом помчался назов своего приятеля. Любил он бывать уКузнецких ворот, гдеработали кузнецы икотельники, чтоковали илили нужное все напотребу людям изжелеза, меди, олова, свинца, серебра изолота. Пробегая мимо сада, ускорил бег свой Иван - было ему почему-то стыдно ибоязно. Казалось, чтовсе вот узнают вдруг, догадаются сразу, чтоцеловал он здесь Дарьюшку… УКузнецких ворот поприезде великокняжьей семьи сдвором ибоярства московского счадами идомочадцами стало теперь много оживленней. Вместо одной кузницы-плавильни славкой дляторговли ныне тут целых три работают. Втретьейже кузнец Полтинка делает все только изолова, серебра изолота. Хороши унего колечки, серьги, кресты, чарки идругие изделия: вольячные - литьем деланы, резные - рытьею иобронно,[56 - Резьбой вглубь ирельефом.] басемные - чеканом наплющеных листах исканые - изкрученых проволочек.
        Княжич Иван уже видел тут, какмечи, серпы, гвозди итопоры ковали, какизмеди крестики тельные, кольца, бубенчики иколокольчики лили вгнездах, лепленных изглины. Незнал он только, какизсеребра изолота льют, ноподороге Васюк его обрадовал.
        -Седни, - сказал старик, - Полтинка крест золотой сольет напрестол вмонастырь Спас-Преображенья да бить будет басемный оклад кобразу Богородицы.
        Кузнец встретил княжича срадостью:
        -Ждал тобя, Иванушка, ивсе нарядил: вотльяк железной, атам вглиняных ступках горна золото уж плавится.
        Полтинка указал княжичу наизложницу, двойной железный брусок, потом сдвинул верхнюю половину. Иван увидел внижней половине вырезанный вглубь крест восьмиконечный. Слюбопытством стал он ощупывать углубление вбруске - дно его было неровно, вямках ивыступах.
        -Вотсюда илить буду, - сказал Ивану Полтинка и, обратясь внутрь кузницы, крикнул: - Эйты, Сенька, деревянна рогатина, ненаставляй уши-то, качай, раздувай угли!..
        Снова запыхтели мехи угорна, гдепопеременно дергал заверевки деревянных ручек высокий белобрысый парень.
        -Сынмой, - пояснил Полтинка, - натобя, княжич, загляделся…
        -Данетже, тятенька, веревки я поправлял. Ей-богу, я…
        -Небожись, - прервал его отец строго, - внапрасне побожиться - черта лизнуть!
        Тщательно сложив обе половины изложницы, кузнец крепко обвязал двойной брусок веревкой ипоставил его ребром унаковальни накрай дубовой колоды, отверстием кверху.
        -Вотильяк готов, - промолвил он и, обратясь ксыну, добавил: - Аты посматривай, какзолото плавится. Кликни, когда вготовности будет.
        Чтобы нетерять времени, Полтинка достал серебряный, тонко плющенный лист, содной стороны позолоченный.
        -Воткупец наш, Голубев Митрофан, приказал оклад изделать. Обещался он монастырю образом Пречистые Матери. ВРостове Великом писан образ-то изело красен…
        Полтинка достал сбожницы образ, писанный накипарисовой доске, иповернул его лицом ксвету. Радугой заиграли краски надоске. Одежды Богоматери иМладенца ее были исиние, изеленые, иалые, ирудо-желтые, ауворота, нагруди, нарукавах изапястьях блестели узоры позолотой, товвиде цветов илисточков, тозолотились тонкими нитями, завитками ирешетками. Засмотрелся наобраз Иван, никогда образов беззолотых исеребряных риз он невидел идивился.
        -Подобно крыльям бабочек, - задумчиво сказал он иснедоумением добавил: - Поштоже подокладом красу такую хоронят?
        -Таксвятыми отцами указано, - сурово молвил Полтинка и, взяв вруки железный чекан, резанный вроде печати, добавил: - Воттакими чеканками я ибью басму. - Онукрепил надубовой доске позолоченный листик плющеного серебра, ужезаранее размеченный, гденужно будет вырезать отверстия дляликов ирук, агде обозначить одежды искладки наних. - Вотсейчас почну я поле вокруг ликов иодежд обивать. Будет оно ровное, якобы стена расписная, анасем поле, когда лист тыльной стороной вверх положу, телеса иодежды вдавлю, чтобы тулово, руки иноги виделись…
        Наставив чекан, Полтинка начал бить понему осторожно небольшим молотком. Работал он споро, быстро передвигая чекан полисту. Всеполе, какпрозрачной решеткой, покрылось наглазах Ивана однообразным рисунком, асреди него остались гладкими лишь очертания тела Богоматери иМладенца.
        -Готово, тятенька! - крикнул Сенька. - Делай пробу…
        Бросив чекан имолоток, Полтинка подбежал кгорну. Повозился там немного иприказал Сеньке:
        -Воронку поставь нальяк-то!
        Когда Сенька поставил воронку, схватил кузнец большие круглые, какухват, щипцы, охватил ими толстостенный плавильный горшок, ступкой сделанный, ипонес кизложнице. Белоогненный сплав плескался воткрытом горшке, иотсиянья его резало вглазах. Иван жадно следил, какловко накренил плавильную ступку Полтинка, ачерез край ее тонкой струей побежал огненный ручеек вворонку, булькая, каквода.
        -Будя! - крикнул Сенька отцу.
        Тот, повернув плавильный горшок, отнес его кгорну. Сенькаже стоял неподвижно, придерживая воронку.
        -Э,да ты здесь, сизголубчик дорогой! - входя вкузницу иуж навеселе, крикнул радостно Илейка-звонарь, кланяясь Ивану. - Ая свестями, други мои. Пригонил изМурома ключник наш, Лавёр Колесо. ВМоскве, говорит, всамой Покров, вшесть часов нощи, трясение земли было. Кремль ипосад весь ихрамы все поколебались.
        -Господи, помилуй исохрани, - перекрестился Васюк.
        Перекрестился иПолтинка.
        -Знамение Божие, - сказалон, - ачто предвещает, неведомо: наказание али милость Божию…
        -Предупрежденье, - промолвил строго Васюк, - народу знаменье засмуту московскую!
        -Аможе, князям? - сусмешкой возразил Илейка. - Смуты-то князи сколь промеж собя деют? Християн нахристиян ведут, апоганые радуются. Закняжие грехи сие…
        Иван удивленными глазами смотрел насобеседников иничего непонимал.
        -Какоже трясение земли бывает? - спросилон. - Пошто трясетсяона?..
        -Колебание, княже, - важно ответил Илейка, - словно ты ненатверди стоишь, авчелноке утлом иволной тя шатает. Страх велик оттого всердце бывает, алюдие вомногой скорби ибезумии кричат истенают… Потому опоры подногами своими нечуют. - Илейка, видя, чторечи его любопытны длякняжича, тряхнул охмелевшей головой ипродолжал: - Атрясенье оттого, чтоземля-то натрех китах стоит. Прогневят Господа людие, иприлетит архангел сзолотым копием иткнет кита, какмедведя рогатиной, атот иповоротится да так, инда вся земля восколеблется, моря-окияны заплещутся, люди извери все попадают, окорачь поползут…
        Илейка внезапно оборвал свое красноречие, вспомнив, чтосегодня монахи ссиротами своими осенний ез[57 - Ез,иликол - этим названием встарину обозначали сплошную перегородку изкольев ипрутьев через реку содним отверстием посередине дляпрохода рыбы, через которое она попадала ввершу иликошель.] закончили итеперь вот квечеру пробовать будут, ловлю начнут.
        -Иванушка, сизголубчик, - заговорил он весело, - да вот всей часец Данилка сюда прибежит. Езсторожить я его поставил, асам сюды, сказывали дворские, кКузнецким-де воротам ты пошел…
        -Акогдаже крест вынимать? - перебивая звонаря, спросил княжич Иван уПолтинки.
        -Нескоро, Иванушка, долго стыть золоту надобно, агоряче-то ипомять ипогнуть можно.
        Княжичу Ивану стало досадно, ноделать нечего - приходилось ждать дозавтра. Проходя мимо лотков дляторговли готовыми изделиями, увидел он там серебряные серьги, кольца икресты тельные. Внимательно осмотрел он все эти дешевые предметы длярынка ивыбрал две пары серег одинаковых покрупнее, ввиде круглых кольчиков счетырьмя подвесками золочеными, аодну пару поменьше - каждая серьга изтрех шариков спозолотой решетчатой.
        -Купи ихмне, Васюк, - сказал он и, помедлив немного, добавил: - Хочу Ульянушке иДуняхе подарить, авот малые - Дарьюшке, ато она вмедных ходит…
        Данилка подбежал кним совсех ног.
        -Иванушка, - торопилсяон, - всей вот часец кошель потоплять будут!
        Готов ез-то! Рыбы - сила! Лещ, бают, возеро пошел, когда еще ез ставили.
        -Он,лещ-то, - вмешался Илейка, - кзиме глубину ищет, апока еще жирует. Потомже всей силой вомутах спать заляжет.
        -Идем, дядя Илья, - прервал его Данилка, - чернецы скорей иттить велели! Сила тамо леща-то, сила!
        ПылДанилки захватил всех. Побежал скняжичем иСенька Полтинкин.
        -Ия прибегу, - крикнул им вслед сам Полтинка, - токмо лавку да кузницу назамки замкну!
        Нареке уж народ толпился против самого еза. Посрединеже еза, чтореку всю поперек перерезал, отверстие сделано аршина вдва шириной, азаним, против течения, тоже аршина надва отступя, опять ограждение изкольев ихвороста. Около ограждения этого рыбаки сидят влодках инаверевках держат большое решето, изивовых ветвей сплетенное, глубокое, икамни внего положены, чтобы надно потонуть могло.
        -Княжич, княжич! - закричали наберегу, снимая шапки икланяясь.
        Иван вместе сВасюком иИлейкой прошел клодке ивыехал насередину реки, кзагороди, гдебыл решетчатый кошель наверевках.
        -Здорово, княжич! - встретил его монах икрикнул рыбакам: - Потопляй кошель!..
        Рыбаки отпустили веревки, икошель, сразу наполняясь водой, скрылся вглубине.
        -Теперь слушай, Иванушка, - сказал Илейка княжичу, - когда зазвонит вон тот колокольчик. Какзазвонит, нуитащи решето!
        -Акто зазвонит-то?
        -Рыба сама зазвонит, - хитро подмигивая, ответил Илейка.
        Иван подумал, чтостарик смеется надним, иброви нахмурил.
        -Даты несерчай, апойми, - продолжал Илейка. - Рыба-то взагон, крешету пойдет, ачерез прорезь-то везу толстые нити протянуты исверевкой уколокольчика связаны. Пойдет рыба изадевать почнет нити, дергать их иверевку трясти уколокольчика. Оттого извон будет…
        Иван улыбнулся. Этобыло хитро придумано, любил он такие выдумки.
        -Токмо тут уж скорей надобно кошель наверх тащить, - продолжал Илейка, - ато назад рыба вся выскочит; тут, княжич, надобно…
        Звон колокольчика словно заткнул рот Илейке. Онзастыл наместе, подавшись вперед всем телом, ивпился глазами вограждение, гдерыбаки, рассекая воду, быстро выбирали веревки. Вотуже показались ивысокие края решета, межкоторых вода так икипела, словно вкотле.
        -Знатно, знатно, - громко бормотал Илейка, - ишь, ишьуйма какая!
        Иван, опираясь наплечо Илейки, встал наноги и, глядя через край кошеля, видел, кактам метались и, выгибаясь, прыгали широкие серебристые лещи. Рыбаки быстро глушили их палками ибросали влодки… Раззаразом выхватывали они изводы кошель, полный рыбы, арыба все валом валила, конца края ей небыло. Рыбаки уж устали исменившие их уставать стали, когда княжич Иван попросился домой.
        Наберегу Трубежа пылали костры - уху варили, абратия монастырская ссиротами ирыбаками пререкалась, самоуправством корила. Водном месте, гдепроходил княжич Иван, шумели пуще, чемвпрочих.
        Седобородый монах кричал игрозился среди сирот монастырских. Неуспел Иван разобрать толком, чтотут делается, какобступили его совсех сторон.
        -Вот, княже! - кричал рослый мужик. - Весь я тут: шапка волосяная, рукавицы своекожаны. Ахоть шкура овечья, дадуша человечья!.. Гдеже правда-то?
        -Стой, нереви, - остановил его другой. - Тывот что разумей, княже. Мымонастырю-то засов[58 - Засов - вданном случае колья ихворост дляеза.] влесу высекли исюда вывезли, азато нам токмо похлебу да поосьмине толокна надушу. Забили кол изасов засовали, похлебуже дали. Дазаужище заезовые[59 - Ужище - веревка; ужищаезовые - рыболовные снасти дляеза.] похлебу навыть[60 - Выть - вдревности имело несколько значений: 1) мера земли, 2) тяговый участок дляопределения размера подати, 3) время работы, «урок», 4) роспись налогов, авданном случае - рабочее время отеды доеды, почему идень делили натри-четыре выти.] да поосьмине толокна.
        -Чтожнам, иухи непохлебать, - снова зашумел рослый мужик, - всю рыбу несъедим, хватит ибратии, анам еще кзиме кол изасов дляних вымать надобно будет.
        Монах подошел ккняжичу исказал созлобой:
        -Неверь им, княже, ибопияницы иленивицы велии. Богу послужити усердия неимеют. ИдисБогом, княже, спаси тя Христос.
        Княжич посмотрел намонаха ивспомнил слова старой государыни, вМоскве ещеему, вовремя смуты, сказанные: «Богу молись, ачернецам неверь». Молча поклонился он монаху ибыстро пошел прочь.
        Вхоромах княжичей всвоем покое принимал Алексей Андреевич гостя, дворецкого Константина Ивановича, между делом кнему заглянувшего. Пили мед стоялый, заедая коврижками. Коврижки местные были, переяславльские, Константин Иванович наторге купил идругу своему принес.
        -Когдаже государь-то будет? - спросил дьяк. - Ведь уж дня три, какконник-то ссеунчем пригнал. Аежели князь изМурома втотже день выехал, тоиему время здесь быти…
        -Аможе, князь два дня, ато итри вМуроме простоит? Даискакать-то нестанет, какконник воеводы Оболенского. Може, ираны еще унего болят. Чаю, всеже дня через два будет. Такигосударыня Софья Витовтовна ожидает.
        -Великое разумение вовсем угосударыни, - заметил почтительно Алексей Андреевич. - Внее да вдеда своего, Василь Митрича, инаш Иванушка.
        -Истинно, Лексей Андреич. Невидал я ислыхом неслыхал, чтобы дитя было так мудро. Дивятся ему люди.
        -Нетокмо сразумом да борзостью все он ведать может, ноивсем естеством своим истаном недитяон, аотроку подобен. Замногих одному ему отБога столь много дано…
        -Истинно, истинно, Лексей Андреич, аеще идругое скажу тобе. Ныне время увсех разум вострит. Время наше вельми трудное излое. Каквран хищный, онопрямо втемя клюет всякому! Данилка вот мой, всего подвенадцатому году, абаит иосмутах, иоратях, иоделах государевых…
        -Да,время, - согласился задумчиво дьяк, - время грубое, жестокое, какрожон железный навсякого прет. Истарые имолодые отбед всяких разумнее стали, ате, которых Бог одарил, итого наипаче. - Дьяк случайно взглянул вокно и, увидев Ивана накрыльце хором, быстро промолвил: - Авот икняжич пришел!
        Константин Иванович встал, аАлексей Андреевич поспешно поставил впоставец сулею смедом, оставив настоле только свою недопитую чарку иблюдце сковрижками.
        -Мыныне, - продолжал дьяк, убирая ипустую чарку Константина Ивановича, - будем числа учити. Учение сие тяжко, анадоже ведать человеку числа недель, месяцев, летипасхалий,[61 - Пасхалия - таблица длявычисления месяцев ичисел времени Пасхи, вперед намногие годы.] ведать, какчислить выти иденьги, какземли мерять ипрочее.
        -Худая голова моя длядел мысленных, Лексей Андреич, - прервал его Константин Иванович и, поклонясь вошедшему Ивану, сказал: - Здравствуй, Иванушка, отягчил наставник-то твой мысли мои убогие.
        Иван улыбнулся имолча сел застол подле Алексея Андреевича, адворецкий вышел.
        -Хочешь, Иванушка? - предложил ласково дьяк, указывая наковрижки, принесенные дворецким. - Вкуси отпереяславльских снедей.
        Иван, очем-то думая, молча взял коврижку и, откусывая понемногу, стал есть. Дьяк, поглядывая нанего, допил мед изсвоей чарки испросил:
        -Ну,княже, чтосмущает тя? Вижу полику твому, чтохочешь нешто неведомое мыслию объять…
        -Отчего трясение земли, Лексей Андреич? - начал Иван медленно. - Сказывал мне Илейка, даневерю яз. Говоритон, будто земля натрех китах держится. Когдаже ангел золотым копием прободет кита…
        -Хе-хе! - весело засмеялся дьяк. - Умницаты, Иванушка. Неверь ты невеждам глупым. Токмо омрачением мысленным так сказывать можно. Разумноли допустить, чтоб земля, ихрамы Божии, исвятые угодники, исам святой Иерусалим-град натварях покоились?
        -Начемже земля держится? - спросил нетерпеливо Иван, неспуская глаз сосвоего наставника.
        -Стоит земля сама насобе, - медленно ивразумительно ответил Алексей Андреевич, - ибо вСвятом Писании сказано: «Тыутвердил, Господи, землю наее основании!»
        -Какже насамой собе? - непонимая иразводя руками, спросил опять Иван. - Вотчарка - настоле стоит, стол - наполу хором, хоромы - наземле, аземля какже? Неразумею…
        Дьяк наморщил лоб, собираясь смыслями, ивдруг, весело усмехнувшись, сказал быстро:
        -Земля вокеяне, якодоска плавает, основаниеже ее очетырех углах. Покраям земли горы высокие. Полнощные северные высоты выше всех прочих - всю ночь заними солнце скрывается. Заходит оно загоры назападе и, обойдя северные, выходит опять из-за восточной высоты, подобной вовсем западной. Отселе течет солнце надземлей ввысь кполудню, асполудня вниз кзападу итам загору уходит ивночи поокеяну низко летит, нонеомочась нигде…
        Иван смотрел прямо врот Алексею Андреевичу, жадно ловя каждое слово, акогда тот окончил, долго еще сидел неподвижно. Странно ему было идивно, какучасовой ветхой башенки, когда он часы самозвонные впервые увидел. Ончувствовал, каквсе кружится вголове его ибудто глазами он видит игоры земные икаксолнце течет, снижаясь кзаходу, апотом мчится надокеаном. Много раз проходит оно вокруг земли, каквидение…
        -Иванушка! - окликнул его дьяк, видя, чтокняжич какбы невсебе. - Чтоты недвижим, словно каменный?
        Княжич вздрогнул иулыбнулся.
        -Видел язвсе, Лексей Андреич, все, чтоты сказывалмне, - произнесон, будто просыпаясь, и, совсем оживившись, добавил: - Скажи мне теперь, поштоже бывает земли трясение?
        -Разументы, княже, вельми разумен, - радостно заговорил дьяк, - иесть хотение уменявсе, чтомне ведомо, тобе преподать. Внимайже, Иванушка. Вземле суть скважины ищели глубокие. Когдаже ветры внидут вподземные щели искважины, аоттуда исходить немогут, немогут прорваться вон, тогда отнапора их дрожит земля, какдрожит мачта, когда парус полон ветру.
        Ликующий звон-перезвон вовсе колокола, какнапасху, загудел надПереяславлем Залесским. Вскочил славки княжич Иван, адьяк закричал весело изычно:
        -Государь наш, князь великий приехал!..
        Через крытые сенцы перебежал княжич Иван вкняжие хоромы, нопокои там все пусты были. Выскочил он впереднюю, апотом инакрасное крыльцо.
        Видит, конный отряд подъезжает, аматунька бегом вниз спешит. Вотиотец подъехал всвоих золотых доспехах. Помчался Иван поступеням лестницы исам непомнил, какочутился около отца. Видит, обнимает отец матуньку, целуетее, плачут они оба отрадости. Уотца голос дрожит, ивсе он одно итоже повторяет снежностью илаской:
        -Сугревушка ты моя теплая. Сердца моего радость…
        Успокоилась Марья Ярославна. Обернувшись, заметил отец Ивана. Благословилего, поцеловал и, обнимая жену исына, стал подыматься накрасное крыльцо. Ждет их там старая государыня Софья Витовтовна, иУльянушка сЮрием тутже.
        Строгая стоит старая государыня, ноглаза ее оторваться отсына немогут. Взглянул нанее великий князь и, оставив жену исына, бросился кногамее, обнимает коленией, руки целует. Неподвижно стоит Софья Витовтовна, только губы унее дергаются да глаза самоцветами сияют. Такиеже лучистые, ясные глаза иусына ее Василия иувнука Юрия.
        -Нечаял увидеть тобя, государыня-матушка, - говорит Василий Васильевич, подымаясь сколен.
        Дрогнула старая государыня, охватила порывисто голову сына, прижала кгруди своей изамерла совсем, глаза закрыла, ауресниц крупными каплями слезы стоят. Отодвинула опять отсебя сына, ненасмотрится.
        -Рожоное мое, - шепчет ласково идобавляет супреком: - ДляРуси ты князь великий, адляменя малый… Малай,[62 - Малай - мальчик.] кактатары говорят, совсем малай!
        Нежные слова говорит Софья Витовтовна, аИвану почему-то больно иобидно заотца. Никак он понять неможет, отчего это он неумеет все сказать исделать, какбабунька. Увсех слова какие-то неверные, ничего отних непроисходит, аунее каждое слово кактопором вырублено. Скажетона, идругим больше говорить нечего.
        Смотрит княжич набабушку инаотца, икажетсяему, будтобы тот такойже мальчик перед Софьей Витовтовной, какион сам. Горько это инепонятно Ивану, нонекогда все уразуметь - опять чьи-то кони кхоромам скачут. Взглянув наулицу, увидела старая государыня подъезжавшего ккрыльцу Касима-царевича сосвоими нукерами. Отстранила она сына исказала:
        -Благослови Юрья, апотом гостей принимай своих. Аяз прикажу кобеду накрывать встоловой избе.[63 - Столовая изба - строилась укнязей перед жилыми хоромами, специально дляторжественных обедов иприемов.]
        -Матушка, сейвот - царевич Касим, - поясняет Василий Васильевич, - через его помочь великую имею, иклялся он мне накинжале…
        -Шемяка накресте тобе клялся, - сурово перебила его Софья Витовтовна.
        -Онуменя впередовом отряде. СУлу-Махметом враспре иболе того - сбратом своим, ханом Мангутеком…
        -Встретьего, сынок, накрыльце, проведи кзавтраку, проси, чемБог послал. Негадалимы, чтонадва дня ты раньше приедешь…
        -Язвперед погнал, ато обоз-то наш долго идет.
        -Ладно, сынок, - сказала Софья Витовтовна, - после обеда, какгостя напокой отведешь, приходи комне. Всескажешь, иобовсем мы стобой подумаем, чтоикакдеять нужно…
        Кивнула она Константину Ивановичу, который тутже стоял, наслучай.
        -Слышал яз речи твои, государыня, - быстро заговорил тот, - все приготовлю, какводится. Токмо вот государю поклонюсь.
        Земно кланяясь, поцеловал он руку Василию Васильевичу изаторопился вхоромы слугами княжими распоряжаться встоловой избе: длякнязя, бояр игостей обед приготовить.
        -Незабудь, Иваныч, - крикнула вслед ему Софья Витовтовна, - молебную нарядить вкрестовой! Спосылай кСпас-Преображенью.
        Василий Васильевич радостно улыбнулся исказал матери:
        -Знаешь, мати, владыка Иона дал мне диакона Ферапонта вМоскву изМурома. Гласже уФерапонта такой густой, словно рев утура лесного!..
        Глава7
        Озлом совете Шемякином
        Заслоняя глаза отзаходящего солнца, толстый, длиннобородый тивун Евстратыч важно идет вбогатой однорядке помельничной плотине скудоводной речки Можайки.
        -Эй,Юшка, дуйтя горой! - зычно кричитон. - Куды ты заткнулся, старый клин?
        Только подходя кмельничному колесу, увидел он старого плотника, проверяющего вновь забитые колья, оплетенные хворостом.
        -Ичто ты деешь, лихой дьявол?! - сгневом крикнул ему тивун.
        Плотник Юшка досадливо нахмурился, обернулся. Этобыл складный жилистый старик, знавший себе цену.
        -Аты что орешь-то, какскажонный? - сказал он спокойно. - Койбес тя укусил?
        -Ахты, старый пес, - пуще закричал Евстратыч, - ужо улью те штей наложку! Гляди-ка, солнце-то где, аутобя ништо неготово. Воевода-то что повелел? Всезаслоны плотин вборзе спущать! Ах,ежова твоя башка…
        -Ахалбыты, дядя, насобя глядя, - сердито оборвал старый Юшка тивуна ипрезрительно пробормотал: - Ишьтоже, свиное узорочье!..
        Евстратыч совсем взбесился:
        -Какжеты, холщовы порты, тивуна дворского можешь так лаять?..
        -Самизхолщовых портов, изсирот втивуны вылез. Мыибезтобя знаем, чтоделать. Спеси-то много, атокмо собака-то ивсобольей шубе блох искать будет! - отрезал старик и, неглядя нативуна, стал указывать сиротам, гдеподсыпать надо нахворост глины да щебня.
        -Мотри, Юшка, - пригрозил ему вслед тивун, - докнязя доведу!..
        Озорной старик вответ выгнул зад свой ктивуну и, похлопав себя помягким частям, крикнул свызывающей дерзкой веселостью:
        -Накося!..
        Тивун плюнул отзлости ипошел прочь сплотины, аЮшка громко крикнул своему помощнику, чтобы иЕвстратыч слышал:
        -Тивун тоже! Побороде-то блажен муж, апоуму - вскую шаташеся! Нуда пропадион, аты, Степан, спущай все затворы. Потешим воеводу. Кночи наводним докраев все рвы иуграда иупосада! Третий день сироты - мужики иженки - срассвета дотемноты начетыре выти работают вокруг града Можайска иперед посадомего. Кактолько ведомо стало, чтовеликий князь изКурмыша Улу-Махметом отпущен, аШемяка изГалича вУглич побежал, приказал князь Иван Андреевич засеки делать имосты наМоскве-реке подрубить. Влесах вокруг Можайска уже все дороги, прямоезжие иокольные, завалены засеками изцельных дерев. Лежат дерева там сучьями ивершинами навстречу ворогам князя Можайского, имосты везде уж подрублены. Молится князь сдуховенством всоборе пред Чудотворной иконой Богоматери, чтоявилась приотцеего, князе Андрее Димитриевиче. Воеводаже его смотрит, чтобы вокруг града, наодну версту отстен отступя, крепче ивыше засеки валили, чтобы, укрепив плотины наМожайке иПетровке, чтовМоскву-реку уМожайска впадают, наводнить все рвы градные, предстенные. Неттеперь нипроезду, нипроходу кМожайску, кроме тайной дорожки окружной, чужим неведомой. Скачут
потой дорожке день иночь гонцы - сИваном Старковым ипрочими вМоскве князь Иван Андреевич через Звенигород ссылается, дасСергиевым монастырем, дачерез Рузу иТверь иссамим Шемякой, чтовдалеком Угличе втайне рать собирает…
        Ноукнязей одно, аусирот свое науме, свои дела.
        -Пошто, Семеныч, тивун-то натобя ярился? - спросил Степан уЮшки.
        -Сжиру бесится. Вишь, какой ходит боярин брюхатый.
        -Аему горе вчем? Жнет несеет, естневеет! Нето что унас: хлеб ссолью да водица голью…
        -Отнасже, сирот, урежет, - заговорил созлобой ражий парень, опускавший заслон, - скажного сощипнет, ирод! Вонпосулил овса наконь подва лукна.[64 - Лукно - деревянная посудина собручами, мера емкости.] Агде наши кони овес-то ели?
        -Анам где пшено да заспой овсяной?! - голосисто выкликнула женка, притащившая хворост.
        -Чтоты, Марфуша, негневи Бога, - ответил ей парень, передразнивая голос тивуна, - радбы икашки сварить, давишь, куры крупу расклевали!..
        -Татьон! - резко отчеканил старый плотник. - Потому инебоюсьего, чтоон князем грозится, асам князя боится…
        -Борода уего апостольская, даусок дьявольский.
        -Чтож поделашь. Кому кнут да вожжи вруки, акому хомут нашею.
        -Бают, матка его женка была мужелюбица лютая. Согрешила нето сбоярином, нето издуховных скем. Пото ирука уего есть. Наверх-то, бают, маткин любленник его вытащил.
        -Аляд сним! - отмахнулся Юшка. - Недоего ныне. Вотпойдет нанас великий князь московской, лихо нам будет: исечи, ипожар, иглад, иполон.
        -Эх,беда горькая, - вздохнул Степан, - пошто токмо князь наш сШемякой спутался? Былибы мы встороне - сиделибы смирно иелибы жирно.
        -Верно, - одобрил Юшка. - Вземлюбы лег да укрылся, токмобы глаза того невидали, какнаши христиане, словно поганые, ухристианже полон берут! Нас, сирот, женидетей наших холопами деют, продают басурманам вневолю.
        Нетак все стало, какдумал князь Иван Андреевич. Прошло вот уже недели три, аукрепленья вМожайске, слава богу, иныне ему совсем ненадобны. Крепко засел вМоскве великий князь статарами - недоШемяки ему теперь. Шемякаже втайне ушел изУглича истал свойском вРузе, вограде своем удельном. Сюдаже повызову спешному прискакал сегодня изМожайска икнязь Иван Андреевич сосвоей стражей.
        Князь Димитрий Юрьевич самолично встретил дорогого гостя накрасном крыльце и, накормив его обедом, прямо повел всвою переднюю, гдеуже сидели замедами иводками все их друзья идоброхоты. Были тут бояре, воеводы, дьяки, гости икупцы галицкие, можайские, тверские имосковские, попы ичернецы изЧудова иСергиева монастырей, исам богатый гость Иван Федорович Старков, чтоночью еще изМосквы пригнал. Спешиливсе, чтобы вдва дня совет закончить да поспеть куда надо.
        Вдверях передней князь Иван Андреевич склонился кШемяке испросил вполголоса:
        -Какие изМосквы вести?
        -Боится Василий-то! Застенами хоронится, - громко, созлой усмешкой ответил Шемяка идобавил еще громче: - Даничего, уследим птичку, когда изгнезда выпорхнет. Нато унас иястребы есть!..
        Онгромко расхохотался, акругом подхватили злорадно иугодливо:
        -Нет, теперь несорвется скогтя.
        -Ощиплем все перышки, ато невмеру властен стал! Нетокмо купцам, аибоярам обиды чинит…
        Когда все затихли, Шемяка сел застол, отпил водки изаговорил снова:
        -Всеныне мы вкупе, ивсе купно напряжем мышцы своя наборьбу сворогом нашим лютым. Клянусь яз тобе, князь Иван Андреич, боярам игостям великого князя тверского Бориса Лександрыча, имосковским боярам игостям, итобе, Иван Федорыч, вособину, иотцам духовным, ибоони заправое дело наше молельщики инаши способники.
        Димитрий Юрьевич поклонился всем впояс и, приняв ответные поклоны, продолжал, снова садясь застол:
        -Злодей идушегубец князь Василий, брата моего ослепивший, ныне статарами погаными всех нас именья, казны ивотчин лишить хочет. Яковолк ненасытный, жаждет крови испить нашей ивсе отнас отъяти! Двести тысящ рублей окупа посулил пособе он царю казанскому да еще много отзлата исеребра иотодежды.
        -Доживем сним доклюки, чтонихлеба, нимуки! - яростно выкрикнул боярин Никита Константинович Добрынский.
        -Истинно, истинно! Многие ивеликие тяготы нанас, окаянный, кладет! - зашумели кругом. - Агде возьмем?! Через силу иконь нетянет.
        -Всеможет Каин-братоубийца, - вскакивая соскамьи, ещеяростней заговорил Шемяка. - Вжелезы именя он ковал, икого хошь закует, ослепит иубьет изкорысти илютой злобы! Всюстарину, отчину идедину порушил! Авы, бояре тверские, ито доведите князю своему Борису Лександрычу, чтоВасилий-то крест целовал царю Улу-Махмету отдать ему все княжение московское ивсе города иволости других князей! Самже хочет он сесть натверском княжении, князя вашего согнать, изТвери его выбить!..
        Шемяка, позеленев весь отгнева, тяжело сел насвое место ижадно припал губами кстопе смедом.
        -Ататары? - спросил среди наставшей тишины молодой тверской купец Кузьма Аверьянов. - Незахотят они окуп изрук выпущать…
        Насторожил всех этот разумный вопрос исмутил многих.
        -ЧтосВасилья берут, изтого снас вполовину возьмут, - ответил Никита Константинович, - аежели истолькож, зато недадим мы поганым нигородов, ниволостей, наипаче княжеств своих!
        Твердо идерзко сказал это боярин Добрынский, авсе сидят тихо, решенья вуме неимеют, смотрят наШемяку, ждут, чтоскажет, ноДимитрий Юрьевич немог уж говорить более, ислово взял Иван Андреевич.
        -Нам, князьям, - заговорилон, каквсегда, вяло илениво, ноглаза его хитро выглядывали из-под одутловатых тяжелых век ибегали, какмыши, - всемнам, говорю, ктотут есть, надобно разумом добре все обмерить. НасМосква давно уж слугами сделала, аныне хочет иврабство поганым отдать. Вотвчем беда наша, анеокуп! Пошто нам окуп давать заВасилья? Пусть вполоне будет! Выже помыслите особе, бояре, игости, икупцы, ивы, отцы духовные! Всехнас, женидетей наших, всеименье, казну ивсе вотчины наши дает князь Василь Василич вруки агарян поганых навеки веков.
        -Давоскреснет Бог ирасточатся врази Его! - воскликнул, вскакивая, сухой седобородый чернец, приезжавший недавно вГалич кШемяке. - Братие исынове! Сечас наступи ивгорести соедини сердца наши. Азесмь раб Божий Поликарп изСергиева монастыря. Молювас, братие исынове, помыслите токмо опоругании святынь ихрамов Божиих! Осквернят агаряне сосуды иризы церковные, захватят кресты иоклады златые, наложут навсех дани ивыходы. Поставят наднами, какпридедах наших было, баскаков, сборщиков, своих поганых мытарей! Ополчимсяже наагаряны, прекратим свои распри, братоубийства иразорение, якоже…
        Монах неожиданно смолк, таккакбоярин Никита Константинович, ущипнувего, дернул зарясу. Отец Поликарп понял, чтоговорит нето, чтонадо, и, переменив мысль, заговорил сновым пылом:
        -Смирим мышцей своей братоубийцу Каина, князя Василья, Иуду, предающего церковь Христову!
        -Вжелезы Василья окаянного! - перебил монаха неистовым криком Иван Федорович Старков. - Взаточенье навеки, аперед тем ослепить, какослепил он князя Василья Косого!
        Дрогнули все отвсполошного крика, гулом игомоном загудела передняя Шемяки, словно осиное гнездо разворошили, ижужжит все вокруг злом, наливается ядом. Иван Старков стоит молча ивсех зорко острым взглядом осматривает. Потом, когда все понемногу стихли, выйдя из-за стола, обернулся он кШемяке ипоклонился ему доземли.
        -Челом бью тобе, князь Димитрий Юрьевич, отвсей Москвы. Приходи исадись навеликокняжий стол, амы тобе ворота вКремль созвоном церковным отворим! Спаси нас отгорестей ипоношений, отживота подъяремного, отига поганых татар иотслуги их Василья!..
        -Поспешимже вкрестовую! - тоже встав из-за стола, громко ивластно молвил князь Иван Андреевич. - Крест поцелуем великому князю московскому Димитрию Юрьевичу нарать идти подего рукой против безбожных татар иВасилья. Бояринже Никита Костянтиныч подробно расскажет потом кажному, чтоикакнадлежит деяти кпользе нашей…
        После утверждения целованием крестным насогласье ипомощь друг другу развели слуги дворские напокой дозавтра бояр, воевод, гостей икупцов покняжим ибоярским хоромам, адуховные, упопа, удьякона иудьячка разместились почину своему ипознакомству. Хотел было иБунко уйти вместе сдругом своим тверским купцом Аверьяновым, дакнязь Иван Андреевич задержалего.
        -Повремени малость, Семен Архипыч, - сказалон, - нужен ты будешь государю Димитрию Юрьичу.
        Бунко стал удверей передней, шепнув Аверьянову:
        -Обожди, Михайлыч, накняжом дворе, явборзе управлюсь.
        -Приходи лучше квечерне, - ответил Аверьянов, - буду я управого крылоса, помолимся вместе, апочивать кФедорцу пойдем. Моим гостем будешь…
        Племянник родной Кузьме Михайловичу Федорец-то. Кузницу свою вРузе держит - длядяди изсеребра работает сосвоими подручными помелочи всякой: кольца, серьги, крестики тельные, аглавное - блюда, чарки да ложки серебряные иоловянные льет икует дляпростого звания. Идет это все наладьях Аверьяновых изТвери ивверх ивниз поВолге ипопритокам ее вовсе стороны. Умордвы, учеремисов, учувашей да убулгар июгорцев сбольшой выгодой приказчики Аверьяновы меняют эти товары кузнецкие намеха всякие: лисьи, собольи, бобровые, горностаевые, куньи, беличьи, пардусовые ипрочие…
        Вспоминает обовсем этом почему-то Бунко, словно отогнать мысли хочет отом, чтовидел ислышал. Думает, чтоШемяка ему делать прикажет, путается все вголове, исомненья берут - лихим инеправедным многое теперь ему кажется. Службу свою вМоскве увеликого князя вспомнил.
        -Душу хочу тобе открыть, Михайлыч, - шепчет он наухо Аверьянову.
        -Ждутобя, друже, - отвечал тот уныло, - болит иуменя сердце…
        Остались вкняжой передней только оба князя, боярин Никита Константинович да гость богатый московский Иван Федорович Старков.
        -Всели верно, чтоты сказываешь, Иван Федорыч? - услышал Бунко слова Шемяки.
        -Верно иневерно, - сусмешкой ответил Старков, - амы по-купецки: необманешь - непродашь!
        -Небойся, государь, - воскликнул Никита Константинович, - задавим Василья, невырвется!..
        -Вотвызнатьбы токмо, какБорис Лександрыч тверской мыслит? - медленно молвил князь Иван Андреевич. - Захочетли он сВасильем напрямки влоб биться?
        -Помогать-то будет, - уверенно сказал Шемяка. - Пособит втайне, какране брату моему пособлял, иконей он ему давал против Василья идоспехов натриста конников. Неменеенас, чай, разумеет, чтоподаться нам некуда. Коли неослабим князей московских, онинетокмонас, ноиего сожрут. - Оглянувшись, увидел Шемяка Бунко ивесело спросил князя Можайского: - Асей человек иесть Бунко, который утобя гонцами твоими ведает?
        -Онсамый, государь, - оживился Иван Андреевич, - через него яз стобой ссылался. Добре нарядил он вестовую гоньбу, особливо вМоскву. ОтМожайска допервого стана скакал мой гонец тридцать верст заедин гон вдва часа, апотом другого коня брал ивсейже часец скакал доЗвенигорода. Атам встречал его гонец изМосквы. Мойгонец комне скакал свестями отИвана Федорыча, амосковский-то, вести отмоего узнавши, обратно вМоскву гнал. Такяз изМосквы, аСтарков отменя всё ведин день ведали.
        -Аныненам, государь, - вмешался Старков, - итого нужней борзость ввестях. Прикажи Бунко иунас гоньбу добре нарядить. Поимать надо Василья нечаянно, дабы нинарод, нибояре того неведали.
        -АМоскву итого ране захватить надобно, - резко крикнул Шемяка, - казну Василья поимать, егоименья, княгинь!..
        -Обмысленовсе, государь мой, - сказал Никита Константинович, кланяясь, - негребтись осем, государь. Ведомо мне отчернецов сергиевских, чтоВасилий-то хочет когробу преподобного ехать.
        Боярин смолк, поймав предостерегающий взгляд Старкова, и, откашлявшись, продолжал:
        -Наряжено все уменя дляБунко - икони игонцы. Надобно нам нынеже, государь, отРузы доЗвенигорода…
        -Завтра ктобе, Никита Костянтиныч, Бунко придет после обеда, - перебил боярина Шемяка, - аныне нам много еще делов обсудить надобно: ичто удельным, ичто монастырям дать, и, особливо - что великому князю тверскому дать, - захочет ведь он кусок пожирней всех…
        -Ин,Архипыч, иди, - быстро обернулся кБунко князь Иван Андреевич, - послужишь нам верой иправдой - будут утобя угодья разные иказной тобя пожалуем, детям ивнукам хватит…
        Поклонился Бунко ивышел. Сидя заужином впокоях уплемянника Аверьянова, говорил Бунко другу своему Кузьме Михайловичу спечалью:
        -Всеуних купля ипродажа, аоРуси ихристианстве забыли…
        -Князи наши будто инегосудари, - отвечал ему Кузьма Михайлович, - апопы да монахи будто инеотцы духовные, акакмы - купцы, торговцы грешные, для-ради поживы.
        Задумался горько Бунко имолвил тихо:
        -Ныне я какпросо меж двух жерновов. Мелют имелют жернова-то, кожу сменя сдирают, акому я накашу попаду, отом иневедаю. Отъехал я отВасилья, отлютости нрава его ушел. Убилбы меня насмерть, ежелибы государыня Софья Витовтовна тут неслучилась. Ярый зело князь-то Василий, даМосква-то овсей Руси печется, аэти два особе токмо…
        -Тызакемже теперя? Заможайским князем аль заШемякой? - спросил уБунко Федорец, здоровый рыжебородый мужик лет тридцати.
        -Былзавеликим князем Васильем, - ответил Бунко, - да заобиды его отъехал кможайскому, аныне вместе сможайским кШемяке перешел…
        -Всеедино, - махнув рукой, молвил Федорец, - завсеми удельными жить беспокойно, авМоскве да вТвери какзащитом живут. - Оглядев стол, онобратился кжене ласково: - Чтож, хозяюшка, стол-то пустой? Итак унас гостьба худая - приехали кнам дорогие гости вФилиппов пост! Всеж откушайте рыбки соленой, капусты вот квашеной, репы пареной, иеще уха есть.
        -Кушайте, дорогие гости, - кланяясь, просила хозяйка, - ушицы сейчас подам, авпечи уменя икаша пшенная смаслицем конопляным, - уж невзыщите…
        -Все, чтоесть впечи, настол мечи! - весело крикнул хозяин, разливая почаркам крепкий мед. - Ая еще сулею достану сводкой боярской!
        -Гостьба гостьбой, - заговорил Кузьма Михайлович, отпивая житного кваса, - аты скажимне, Федорец, чтолюдие-то здесь, вРузе, бают? Чтоони оШемяке мыслят ичто оВасилье? Князь наш Борис Лександрович, может, испросит меня.
        Федорец тряхнул густыми кудрями исказал резко:
        -Народ затого, ктоему покой даст отратей, отнабегов татарских, отполона иневоли вхолопах. Нехочет он ибрани междоусобной, иборазоренье отобид княжих горше татарского. ЗаМоскву стоят людие!
        -Нуислава Те, Господи, - весело отозвался купец Аверьянов. - Будет Москва сильной - будет иТверь торговать повсей Волге досамой Астрахани, чтоуморя Хвалынского! Выпьем теперь иводки закнязей великих московского итверского. Борису-то Лександрычу невобиду сие, самон разумеет, чтобезМосквы иТвери худо…
        Выпил Бунко заВасилия Васильевича и, заедая чарку боярской овсяным киселем ссытой, сказал Кузьме Даниловичу:
        -Хоша неведомо, кому я накашу попаду, дазаРусь ихристианство живот свой отдам. Невкнязе дело, авлюдях. Чтохристианам напользу, тоисодею…
        Глава8
        ВМоскве
        Заговев Филиппово заговенье, выехал великий князь вМоскву сосвоим семейством поснегу. Санный путь установился этот год задолго доЕкатерины-санницы. КМихайлову дню уж все реки замерзли, идаже Ока стала. Зима пришла дружная, совсем безоттепелей, анаФедора-студита ночью такой студ был, чтовлесу деревья трещали, кора лопалась.
        Княжич Иван всю дорогу сжадностью разглядывал изколымаги те самые леса ичащобы, гдемалину собирали имедведя встретили, когда изМосквы бежали. Всеребре стояли теперь леса, имохнатые лапы елей исосен так набухли отснега, чтодаже игол невидно. Какбы иненастоящий лес, асловно избелого рыбьего зуба выточен, духже смолистый внем ивмороз, какивжару, чуется, ивоздух тут легкий ичистый, самвгрудь льется, будто пьешьего.
        Наполозья теперь колымаги поставлены, нетнитолчков, нишума. Скользит колымага, чуть черкая иногда боками посугробам. Васюк дремлет, сидя против княжича Ивана, авглубине бора стрекочут сороки да, пролетая наддорогой, звонко каркает вморозном воздухе черный ворон. Бойко бегут лошадки поснегу, авпереди исзади скачет стража. Конные дозоры верст надесять впереди гонят, азаними подособой охраной обозы идут, отстав отпоезда почти наполдня.
        Зябнет княжич Иван, прячется вколымагу, кутается вшубу идремлет, думая окурнике иоштях, чтовобед наостановке подавали.
        -Васюк, спроси Ульянушку прокурник, - начал он сквозь дрему вполголоса, но, чувствуя теплоту вовсем теле, заснул, недоговорив того, чтохотел.
        Проснулся Иван, когда лошади гулко застучали ногами покрепко сбитому снегу, покрывшему бревна моста. Выглянув изколымаги, княжич неожиданно увидел огромное багровое солнце, подымающееся изогнистой мглы, увидел иМоскву, еестены, башни, церкви, пылающие утренним заревом. Колокола гудят надгородом иего окрестностями.
        -Васюк, - радостно вскрикнулон, - мы домой приехали!
        Всеслучившееся ипережитое доэтого показалось вдруг Ивану далеким идавним, какбы страшным сном. Всеже смутная тревога где-то затаилась внем, иеще пытливее иострее, чемраньше, смотрел он намир илюдей своими большими черными, какуматери, глазами. Странен теперь стал его взгляд, апорой инестерпим. Этосам Василий Васильевич заметил, когда все семейство, разместившись напервое время убабки, вВаганькове, село застол.
        -Что-то тяжел стал взгляд уИвана, - сказал он вполголоса матери, - будто старик глядит…
        Софья Витовтовна присмотрелась ковнуку имолвила вответ:
        -Нестарик, сынок, абудущий государь.
        Княжич слышал этот разговор, ичто-то внем шевельнулось новое, такоеже непонятное, какитам, вПереяславле, отпоцелуя Дарьюшки, нонетакое радостное инежное. Онпонимал, чтобабушка хвалитего, ноотслов отца почему-то стало ему грустно.
        Этослучилось вноябре, всемнадцатый день, исэтого дня Иван как-то замкнулся всебе идаже внешне несколько изменился. Загод он еще вырос, нопохудел иказался старше Данилки, особенно оттого, чтопривысоком росте, какэто бывает спреждевременными переростками, стал сильно сутулиться. Самже Иван незамечал этого. Внутри себя он кчему-то все прислушивался. Как-то мимо него прошел ипереезд вМоскву ипереезд надвор воеводы московского князя Юрия Патрикеевича, женатого народной его тетке, Марье Васильевне. Великокняжьи хоромы сгорели дотла, ановых пока строить иненачинали. Много еще пустырей ипожарищ увидел Иван закремлевскими стенами, когда просиживал подолгу наоткрытых гульбищах Патрикеевых хором, усамой башенки-смотрильни. Задумчивым взглядом скользил он побелым снегам, застлавшим все просторы вокруг Москвы вплоть дотемных далеких лесов. Мысли унего путались, катались клубком спутанным, иничего немог он распутать.
        Вокругже княжого двора суетились татары, бояре, гости, духовные, дьяки ивоеводы. Всекипело, аСофья Витовтовна иногда сердилась ипопрекала великого князя исама решала дела. Изразговоров матери, отца ибабушки между собой Иван знал, чтовсе теперь вМоскве заняты сбором окупа ираздачей уделов татарским князьям имурзам накормление, заняты заключением договоров сосвоими князьями удельными исмонастырями.
        Всеже это ничем ненарушало нираспорядка жизни великокняжьей семьи, ничина государствования великого князя, - все шло тихо имирно, какидовойны сУлу-Махметом. Только раз один слышал Иван, какотец сгорестью жаловался жене своей.
        -Наказал нас Господь, Марьюшка, - говорилон, - всяк ныне набеде моей хочет прибыток иметь…
        -И-и, Бог милостив! - весело отвечала ему княгиня. - Некрушись, услышал Господь молитвы мои повсенощные, вернул тя изполона ижива издрава.
        -Вотмне когробу преподобного Сергия надобнобы ехать. Обет ведь яз вполоне-то ему дал, Марьюшка. Ну,да каксокупом свершимвсе, тогда ипоеду…
        Беседы их доконца Иван недослушал. Увидел вокноон, чтоВасюк катит большое колесо отарбы ксередине княжого двора, аИлейка стоит укола, вбитого вмерзлую землю, гдежердь длинная лежит сверевками исанки стоят. Данилка уж там сДарьюшкой иУльянушка сЮрием. Влегком беличьем тулупчике ивмеховых сапогах выскочил он надвор.
        -Скорей, скорей, Иванушка! - закричал ему Данилка. - Сейвот часец готово все будет!
        Непервый год катанье такое устраивалось. ВотВасюк поднял сИлейкой колесо инадел накол. Потом привязали кнему один конец жерди.
        -Какстрелка учасов самозвонных, - сказал Илейка, подмигивая княжичу Ивану, - гляй-ка, Иванушка.
        Другой конец жерди Васюк крепко-накрепко привязал ксанкам, пропустив его снизу надполозьями подсанное днище.
        -Пусть сначала снег обомнут, - сказал Илейка и, вставив другой кол вколесо между спицами, стал вертетьего.
        Санки помчались покругу, взметывая снежную пыль.
        -Стой! - невыдержав, крикнул Иван. - Хочу кататься! Оннерешительно взглянул наДарьюшку итихо добавил: - Садись…
        Княжич сел верхом впереди, уцепившись руками запередок санок, азаним села Дарьюшка, тоже верхом, упираясь ногами вполозья. Когда санки понеслись опять покругу ивсе перед глазами княжича слилось внепрерывную полосу, онпочувствовал, какмаленькие ручки туго охватили его сзади. Васюк сИлейкой еще налегли наколесо, ветер засвистел влицо Ивану, аДарьюшка вскрикнула сиспугу иеще крепче прижалась кнему. Еетеплое дыхание чуялось ему усамой шеи ибыло приятно. Онбыстро обернулся, неожиданно коснулся губами ее щеки иневольно поцеловал. Отвертываясь назад, онувидел ее улыбку исияющие глаза. Ноэто все длилось один миг.
        Онкрепче схватился засани изакрыл глаза. Кажетсяему, чтолетит он накрыльях, ирадость сладким комком дрожит усамого горла… Новот сани замедляют изамедляют свой бег инаконец остановились.
        -Меня, меня покатайте! - громко кричит Юрий.
        Ульянушка усадила его насанки вместе сДанилкой.
        -Мотри, Данилка, держись запередок саней. Охвати заодно икняжича, чтоб ссаней-то несбросило, - говорит она строго идобавляет, обращаясь кИлейке иВасюку: - Авы уже невертите шибко-то!..
        Вышла надвор икнягиня Марья Ярославна сДуняхой, потянулись сюдаже кколесу совсех сторон идворские. Шумисмех пошли подвору. Прокатили Марью Ярославну сУльянушкой, асДуняхой нарочно так устроили, чтослетела девка ссаней всамый сугроб, аможет, инарочно сама сорвалась дляпотехи - благо снегу-то много. Подобщий хохот вскочила она и, отряхаясь исмеясь, крикнула:
        -Прокатиласья, словно попуху лебяжьему!
        Хотел было Иван опять сесть всанки вместе сДарьюшкой, даприматери почему-то побоялся, заробел совсем, атут какраз ипозвал его дьяк Алексей Андреевич вхоромы научение грамоте.
        После Рождества недели через две, когда уже хоромы начали рубить длявеликого князя, зашел утром кИвану Васюк.
        -Ну,княже, - сказалон, помолившись наобраза ипоздоровавшись, - великий князь изконей своих изездовых повелел дать одного тобе…
        -Коня? - радостно воскликнул Иван.
        -Коня, - усмехнулся Васюк, - ая тобя учить стану инаконях ездить, истрелять, ивсем ратным хитростям, чтовою икнязю надобны…
        -Адоспехи надену? - стрепетом спросил княжич.
        -Наденем потом идоспехи, - спокойно ответил Васюк, - апока бездоспехов. Ким тоже привыкать надо.
        Иван огорчился намиг, норадость, чтоунего свой конь теперь, заставила забыть ипродоспехи. Онбросился скорей одеваться ииздверей крикнул Васюку:
        -Пойдем наконюшенный двор!
        Когда вернулся княжич, Васюк, поглаживая бороду, сказал важно:
        -Азнаешьты, сколь законя твоего плочено было? Шесть сороков белки, пятнадцать рублев московских! Дорогой конь! Нуидем, самувидишь.
        Когда сошли они скрыльца, Иван чуть непобежал кконюшенному двору, ноВасюк шел степенно итихо. Сэтого дня он стал ненянькой княжича, аучителем ратному делу. Этопонял княжич иневольно стал послушней Васюку, чемраньше. Онпошел медленней, номолчать немог.
        -Какойже конь-то? - допрашивал он Васюка. - Скажи, молю тобя!
        Васюк улыбнулся.
        -Настоящий фарь угорской,[65 - Фарьугорской - венгерский конь.] - сказалон, - иноходец. Цены ему нет напоходах. Хороши ибаски, горячие скакуны дляратного дела, данеугнаться заиноходцем искакуну. Ехатьже наем все едино, чтовлюльке, - спать можно, совсем нетрясет, вперевалку бежит…
        -Акакойон, - нетерпеливо перебил Иван своего нового наставника, - белый, вороной?
        -Угорской-то! - возмутился Васюк. - Соловой, анавис[66 - Навис - грива, челка ихвост.] седой. Ничего еще вконях ты неразумеешь.
        Княжич Иван смутился ибольше неспрашивал, хотя непонимал, чтозначит «навис».
        Наконюшенном дворе Васюк тоже, какучитель княжича, стал важнее икрикнул подвернувшемуся напути младшему конюху:
        -Эй,Фомушка! Ану-ка покажи княжичу его Соловка угорского, онподгосударем ходил…
        Конюх распахнул дверь конюшни, откуда овеяло Ивана запахом конского пота инавоза. Стоя рядом сВасюком, впился он глазами втемную пасть двери, изкоторой упритолоки слегка белел теплый парок, клубясь вморозном воздухе. Княжичу казалось, чтовремя идет очень медленно.
        -Но,но! - услышал он окрик Фомушки. - Ногу, ногу! Ишь, запутался…
        Следом заэтими словами четко застучали конские копыта подеревянному полу конюшни, иФомушка вывел изтьмы насвет коня средней величины, изжелта-серой масти, сбелесой челкой, гривой ихвостом. Застоявшаяся лошадка «играла» и, широко раздувая ноздри, жадно нюхала свежий воздух. Иван залюбовался небольшой красивой головой коня свеселыми глазами. Соловко косился наВасюка, разводя уши, иподрагивал мышцами стройных сухих ног.
        -Мотри, Иванушка, - невыдержал Васюк, - постав-то какой! Ишь, какноги стоят ладно ибаско! Холка ипоясница хороши, ашея - одно загляденье! Арепица ихвост каклежат! Конь, княжич, редкой! Инезлой, ласковый! Ишь, разбойник, глазами косит - разумеет, чтоонем речь. Выезжан был добре дляродителя твоего…
        Васюк, взяв узду уФомушки, похлопал Соловка покрутой шее ипогладил ему белесоватую морду.
        -Накось узду-то, Иванушка, - сказал Васюк, - поводи коня. Коню ктобе, атобе кконю привыкать надобно. Погладь рукой его поноздрям, чтобы дух твой запомнил. Небойсь, неукусит. Смирный конь, аты вот коврижки дай сруки.
        Васюк отломил кусок медовой коврижки иположил наладонь княжичу Ивану. Соловко сразу наставил уши ипотянулся круке.
        -Ишь? Что-что, агде сладкое, враз уразумеет! - рассмеялся Васюк. - Скорометлив наковрижки-то…
        Соловко будто понял иобиделся - прижав уши, онсверкнувшим глазом покосился наВасюка. Иван протянул руку кморде коня, тотопустил голову и, ласково шевеля нежными теплыми губами, коснулся ладони княжича. Подобрав коврижку, онснова ткнулся впустую ладонь, перебирая губами, какпальцами, но, ничего ненайдя, наставил уши, взглянул наИвана ислегка всхрапнул, потом тихо икоротко проржал.
        -Ещепросит, - весело молвил Васюк изаспиной передал Ивану вдругую руку обломок коврижки. - Токмоты, Иванушка, враз все недавай. Разломи надвое…
        Фомушка принес вохапке седло, чепрак, потник ипрочую сбрую иначал обряжать коня. Вэто время сдругого конца конюшенного двора послышался конский топот - гнал рысью Данилка началой лошадке счерным нависом.
        -Вотобоих ибуду учить. Итобе веселей, иКостянтину Иванычу уважение. Данилка-то уж один ездит, - сказал Васюк ивдруг сердито крикнул наДанилку: - Тычто, какповод-то держишь? Утобя что вруках! Конем ты правишь аль рыбу налеску ловишь?
        -Василь Егорыч, - спросил Фомушка, затягивая подпруги, - путлища-то устремян скоротить, чтоли?
        -Ану-ка, Иванушка, садись! - вместо ответа конюху обратился Васюк кИвану. - Эй,Фомушка, поддержи княжичу стремя…
        Княжич, стараясь быть ловким, кое-как взобрался наседло исел довольно неуклюже. Усмешка Васюка укололаего, ион напряг все внимание, чтобы делать так, какнужно хорошему коннику. Приняв то положение, какуказал Васюк, оноперся настремена невсей ногой, атолько носками.
        -Ну,путлища всамый раз! - воскликнул Фомушка. - Утобя, княжич, ноги долги, какубольшого. Ишь, Господь тобя каквзрастил, чуть пониже меня будешь, ая пособе путлища-то ладил.
        Через два часа Иван, усталый иголодный отработы ихолода, ужеездил один поконюшенному двору насвоем Соловке, гордо ирадостно озираясь кругом.
        -Ну,теперь поезжай один кхоромам, самгосударь тобя посмотрит, - сказал Васюк после того, какуслал куда-то Фомушку.
        Украсного крыльца, куда Иван подъехал, еговстретили отец сматерью ибабкой. Василий Васильевич радостно сбежал скрыльца, сампомог сыну сойти сконя, обнял его исослезами воскликнул дрогнувшим голосом:
        -Сыне мой, встремя ты сел![67 - «Сесть встремя» - выйти измладенческого возраста.] Свершил ты днесь помилости Божией свой младенческий круг. Отрок отнынеты, Иванушка, надежа моя…
        После Сретенья снежные дни пошли вперемежку сясными, ирадостней солнце играет навысоких сугробах инадлинных сосульках подкрышами, откуда кполудню впогожие дни уж падают блестящие капельки.
        -Вот, матушка, изима кконцу идет! - радостно проговорила Марья Ярославна, обшивая золотом шелковый платочек вподарок длясвекрови. - Солнышку Божию душа радуется, тепла хочет.
        Софья Витовтовна ласково улыбнулась.
        -Ну,Марьюшка, далеко еще дотепла-то.
        -Истинно, - подхватила Ульянушка, сидевшая тутже сЮрием налавке пристенной, - будет еще семь крутых утренников. ТридоВласия Кесарийского да три после, аодин наВласия Севастийского - сшиби рог зимы!..
        -Вотдоживем доВасилья-капельника, - промолвила Софья Витовтовна, откладывая вязанье, - тогда итепло почуем. Аяз итеперь рада. Тишина настала вМоскве. Инаши воеводы икнязья татарские получили вовладение свои волости и, слава Те, Господи, разъехались кто куда спослушными грамотами.
        -Чтож им ждать-то, - затараторила Ульянушка, - нажирное кормленье спешат, жир-то блазнит: какмухи полетели, былбы хлеб, азубы сыщутся. Заживут теперь - одна рука вмеду, адругая всахаре!
        Иван, следивший изокна вожидании трапезы, каксрывались ссосулек сверкающие капли, внимательно слушал разговоры старших.
        -Апошто, - обратился он кСофье Витовтовне, - воеводы икнязья татарские ездят кормиться, аневМоскве едят?
        Обевеликие княгини засмеялись, аИван покраснел отсмущенья.
        -Нетак разумеешьты, любимик мой, - сказала бабка, - кормленье нетрапеза, агосударево жалованье. Отец твой заслужбу их пожаловал волостями идал им послушные грамоты, дабы все людие втех волостях послушны им были, какнаместникам князя великого. Зовутся они кормленщиками ивволостях своих ведают всеми делами: исуды судят итивунов своих посылают, куда надобно. Доходже берут понаказному списку, асверх того идут им доходы исмыта,[68 - Мыт - пошлина.] исперевозов, исовсякой пошлины государевой. Государюже своему собирают вказну они подати иналоги, акогда нужда будет, иратных людей набирают.
        -Неразумею, - немного собидой перебил ее Иван. - Тата вот вмонастыри ездил кормить братию, иобозы туда посылали схлебом да медом…
        -То,любимик мой, - улыбаясь, продолжала Софья Витовтовна, - иное дело. Вмонастырях кормление совсем нежалованье, ажертва длябратии.
        Вошел впокой сам великий князь и, слыша последние слова матери, весело сказал:
        -Напомнила тымне, матушка. Хочу наФедора Стратилата али наНикифора Сирского вОзерецкое ехать пообету.
        -Съезди, съезди, сыночек, - одобрила старая государыня, - отдохни отсуетных дел земных. Ивнуков моих возьми поклониться гробу святого чудотворца. Язже нарядила, чтонужно, длябратии: муки, пшена, меду, холстов иполотна.
        -Нувот иприкажи, матушка, завтра все сие обозом везти, дабы все кприезду нашему уж вмонастыре было.
        -Прикажу, сыночек, - продолжала старая государыня, - ажертвы дляхрамов Божиих ты уж сам отвези. Собрали мы сМарьюшкойвсе, чтоесть унас изцерковного узорочья. Особливоже изтого, чтовРостове Великом пошелку шито золотом ижемчугом. Херувимы исерафимы какдивно изделаны! Ризу еще ссамоцветами излатом шитую дляигумна… Марьюшка своими руками шила ее ивдар собору Святыя Живоначальныя Троицы обещала затвое отпущение изполона…
        Когда Софья Витовтовна окончила речь, Марья Ярославна отложила свою работу и, встав, слегким поклоном молвила свекрови:
        -Откушай, государыня-матушка, снами.
        -Спасибо, Марьюшка, - ответила Софья Витовтовна, - токмо пошли ты комне Ульянушку, пусть возьмет там сласти, чтонастоле стоят втрапезной - смоквы, рожки ифиники. Отгреков вчера наши купцы привезли. Тобеж, сыночек, завтра ладану отложу длямонастыря. Егомне купцы привезли тоже изЦареграда. Всесие послал сними патриарх, который упокойной доченьки Аннушки духовником был. Пишетон, чтовЦареграде ладану отарапов много сей год получено. Тыбы вот патриарху-то куниц да мех горностая послал.
        Февраля вдевятый день, всреду, слушал великий князь ссемейством заутреню ичасы вкрестовой. Служили протоиерей Александр, духовник Василия Васильевича, диакон Ферапонт идьячок Пафнутий.
        День стоял холодный иясный, носолнце, словно янтарем, золотило слюдяные окна, иотсветы отних золотымиже решетками ложились напол инастены крестовой. Весело было надуше Ивана. Судовольствием слушал он могучий голос диакона Ферапонта идумал опоездке вмонастырь. Весел был ивеликий князь и, встречаясь глазами ссыном, ласково ему всякий раз улыбался. После заутрени завтракали все вхоромах устарой государыни, иперед тем, каквсем помолиться перед дорогой, Софья Витовтовна спросила великого князя:
        -Многоль дружины ссобой берешь?
        -Нет, немного. Игумен икеларь мне верны. Посулил им угодья ивклады.
        -Ну,вклады-то все берут безотказа, - прервала его сусмешкой Софья Витовтовна. - Неверь монахам-то, своекорыстны чернецы…
        -Ведаю, государыня-матушка, - весело промолвил Василий Васильевич, - да небоюсь! Сама знаешь, несобой сильнымы, аМосквой.
        -Право разумеешь, сыночек, авсеж помни: неодин едешь, ссыновьями. Шемякину миру неверь. Стражи больше бери - береженого Бог бережет.
        -Теперь никакого зла сотворить непосмеет Шемяка-то. Татар побоится: царевичи Касим да Якуб сосвоими нукерами дороги стерегут иотГалича иотУглича. Смирился князь Димитрий Юрьич. Крест мне целовал вместе скнязем можайским…
        -Смирен волк, пока пастухи неушли, - спокойнее уж ответила старая государыня и, вставая, добавила: - Нуатеперь помолимся перед дорогой-то ипосидим.
        Всевстали и, земно кланяясь, помолились, апотом вслед заСофьей Витовтовной сели наскамьи вмолчании. Первым поднялся Василий Васильевич имолча поклонился матери.
        -Благослови тобя Господь, - проговорилаона, крестя сына, итрижды поцеловалаего. Порывисто обняла Василия Васильевича Марья Ярославна и, целуяего, стоской прошептала: - Ох,неезди… Тошнехонькомне, свет мой. Болит душа моя…
        Ивана иЮрия благословили мать ибабка.
        Грустно стало Ивану, будто наясный день черная тучка нашла, ноненадолго это было. Весело все сошли скрасного крыльца ксаням икибиткам, разлеглись насене иукрылись полстями войлочными. Всамый последний срок, каксаням трогаться, Софья Витовтовна, стоя около княжичей, подозвала ксебе Васюка ивполголоса, нотвердо ему молвила:
        -Пуще очей своих береги княжичей. Перед всей Русью вответе заних будешь. Поклянись мне правым сердцем имыслью…
        -Обещаю перед тобой, государыня, - снимая шапку икрестясь, сказал Васюк, - какперед истинным Богом!
        Василий Васильевич дал знак, ипоезд княжой, окруженный конной охраной, двинулся кНеглименским воротам. Переехав польду речку Неглинную, повернули направо ипогнали мимо Никольского монастыря прямо кселу Танинскому, Было то вовтором часу дня, ауж втретьем часу гонец Ивана Старкова поскакал изпосада через Заречье кЗвенигороду, гдеждут давно его нарочные гонцы Шемяки, чтобы вРузу желанную весть передать.
        Глава9
        УЖивоначальныя Троицы
        Только выехал княжой поезд изсаней икибиток надорогу, чтобежит погладкому льду Яузы, какгустыми хлопьями замелькал совсех сторон снег, чуть розоватый отугасавшей зари. Потом вдруг все потемнело, замельтешило изаметалось кругом. Никогда Иван такого снега невидел. Словно белые стены встали вокруг кибитки княжичей, ачерез них, какпух израспоротых подушек, такисыплет снег, такивалит валом безперемежки.
        -Натаких снегах далеко неуедем, - сказал белый, какмельник, Васюк, поровняв коня ссанями княжичей. - Засветло уже вТанинское-то непоспеем. Хорошо, чтостража впереди снег вытаптывает, ато икибитки несдвинешь, вишь погода…
        Налетевший ветер унес куда-то вснега конец его речи, иВасюк, махнув рукой, словно растаял вбелой стене.
        -Ложись вкибитку! - крикнул Ивану Илейка, сидевший наоблучке, ставший похожим наснежного деда.
        Иван лег рядом сЮрием.
        Вкибитке было темно, ветра совсем нечуялось, только слышно было, какон взвывает вполях, какударяет сналета снегом вбока кибитки да какшуршат внизу подИваном полозья, будто усамых ушей. Втемноте вглазах, если их крепко зажать, мелькают красно-зеленые решеточки - словно соты шестигранные, онибегут то вправо, товлево, едва глаза поспевают заними. Ниочем недумает Иван, следя зацветными решеточками, чувствуя, кактепло постепенно охватывает все его тело, асам он опускается вмягкие зыбкие волны…
        Вдруг он очнулся, вздрогнул отнеожиданности - разбудил его плач Юрия, хватавшего его встрахе руками. Иван, впервые оставшись один смаленьким братом, растерялся инезнал, чтосказатьему. Онобнял его одной рукой, адругой стал ласково гладить полицу, мокрому отслез.
        -Боюсь, Иванушка, - услышал он прерывающийся голос исразу понял, чтоделать.
        -Аты небойся, - смеясь, говорит он малому братику, - возьми инебойся. Язнебоюсь вот. АВасюк сИлейкой наруже, ито небоятся…
        Юрий смолк, но, внимательно слушая, онвсеже спросил сбеспокойством:
        -Атата снами едет?
        -Снами. Когда яз выглядывал, самего кибитку видел. Впереди нас едет.
        Юрий радостно засмеялся исовсем неожиданно добавил:
        -Есть хочу!
        -Язтоже, - живо откликнулся Иван, принимаясь шарить всене вокруг себя иЮрия.
        Подымаясь наколени, онзапутался всвоем долгополом тулупчике иупал, ударившись головой окакой-то сундучок.
        -Нашел! - весело крикнулон, нащупав усебя подголовой знакомый ему мелкосплетенный коробок длявсякой дорожной снеди, идобавил сосмехом: - Неруками, Юрьюшко, аголовой нащупал!..
        Втемноте вэтом коробке княжичи, какслепые, отыскивали ощупью изюм, колобки, копченую рыбу, шанежки, коврижки, если всё вместе иодно задругим безо всякого разбору.
        -Тычто ешь? - спросил Иван Юрия.
        -Изюм. Аты?
        -Рыбу сковрижкой…
        Братья дружно хохотали, когда Юрий ронял что-нибудь, иони припоисках, невидя друг друга, каккозлята, стукались лбами.
        -Даты вруках-то недоржи, - смеясь, кричал Иван братишке, - аклади скорей врот, оттуда невыпадет!..
        Навеселившись инаевшись досыта, княжичи один задругим незаметно заснули. Раза два Илейка подымал войлочную полсть иокликал Ивана иЮрия, ноответа недобился. Просунувшись наполовину вкибитку, оноправил намальчиках тулупы иприкрыл их сверху мягкой толстой кошмой.
        -Ишь, разоспались, - бормоталон, усмехаясь вобмерзшую бороду, - игром неразбудит.
        Хорошо спится вдороге, анахолоде итого лучше, когда сквозь щели теплой кибитки пробегают свежие струйки морозного душистого воздуха!..
        Из-за метели иснежных заносов приехали вТанинское поздней ночью, ужктретьим петухам. Полупроснувшихся княжичей Илейка иВасюк вытащили изкибитки изаруки повели куда-то поглубоким сугробам. Иван смутно помнил какую-то лестницу, темные сени, гдепахло хлевом, нонезнал, какочутился он вместе сЮрием вжаркой избе зашироким столом, ивот ест он деревянною ложкой горячие шти сполбенной кашей.
        Глазаже его постоянно смыкаются, ивидит он среди мельканий ресниц, каквтумане, Юрия, положившего голову настол рядом сблюдцем каши. Вотиего щека сама собой прижалась кдубовой доске, откоторой пахнет луком ирыбой. Разопрев втепле идухоте, нехочет он ишевельнуться, ашум игул чьих-то разговоров слышны все глуше иглуше, ивот уж будто опять усамых ушей его шуршат полозья кибитки, авглазах мелькают ирасплываются зелено-красные решеточки, словно мелкие, мелкие соты…
        Надругой день после заутрени увеликого князя были гости. Приехал наохоту вТанинское сгончими иборзыми любимец Василия Васильевича боярин Владимир Григорьевич Ховрин. Обед, вопреки обычаю, прошел быстро, наспех, - уговорил Владимир Григорьевич великого князя наохоту сним ехать. Недалеко совсем, вберезовом острове, ловчий его Терентьич стаю волков заприметил третьеводни.
        -Слушай меня, Василь Василич, - спылом восклицал боярин Ховрин, - снег-то ныне вязкой, глыбокой! Терентьичже баит, молодых волков-то встае много. Мыих навторой аль натретьей версте загоним! Добрые уменя кони исобаки - затравим немало!
        Василий Васильевич знал, чтовТанинском уХоврина свое подворье длянаездов сохотой, априподворье ивсе ухожи: изба дляпсарей, псарня, конюшня, погреба, медуша иповарня - хоть месяц живи, всего тут визобилии. Вспомнил Василий Васильевич ховринских борзых ивыжловков инеустоял, поехал вподворье исыновей ссобой взял. Юрий вкибитке сИлейкой поехал, аИван сВасюком верхом поскакали.
        Надворе уХоврина все уж дляохоты было готово. Вожидании хозяина стояли ипроезжали псари свысокими поджарыми борзыми насворах исголовастыми лопоухими гончими насмычках. Шумстоял такой, что, разговаривая, кричать нужно. Ржут лошади, собаки грызутся, ворчат, лают, перекликаются охотники, ласково кличут собак поименам илиругаютих, громко хлопая ввоздухе арапниками, трубят рога…
        Хозяин, недавая горячиться своему аргамаку иуказывая Василию Васильевичу напару короткошерстых черных борзых всворе усвоего ловчего, рыжебородого Терентьича, кричит весело ирадостно:
        -Гляди, государь, обаэти хорта - угорские! Ужихватливыжеони!
        Тобе подвести их велю, адругих сам, каких изволишь, выбирай: хортовли, изнашихли псовых, илиугорских. Какая твоя воля. Терентьич подведет тобе каких прикажешь.
        -Воттех, псовых, возьму, серых сподпалинами,[69 - Подпалины - рыжие пятна учерных исерых собак набровях, нащеках, нагруди инаногах.] - говорит Василий Васильевич, указывая арапником насвору другого псаря сособенно длинномордыми собаками. - Примета уменя есть: нестоль правило, сколь длинной щипец[70 - Щипец - морда, правило - хвост борзой.] важен…
        -Бери, бери, господине, - зычно кричит Владимир Григорьевич, тряся светлой пушистой бородкой, - да неоткажись иотдругих, отэтих вот польских хортиц! Ух,горячи да хватливы! Лучше кобелей. Гляди, укоторой щипец длинней, отее борзят жду. Ужяз те лучшего щеня оставлю.
        Князь заговорил сподъехавшими кнему стремянными, ловчим идоезжачим, совещаясь насчет порядка охоты.
        -Акакие сии вот большеголовые собаки? - спросил Иван уВасюка.
        -Выжловки, княже, - ответил тот, - насмычкеони, какиборзые насворе, парой ходят. Борзые хватают зверя, авыжловки гнать приучены позверю илаять. Самдоезжачий свыжлятниками обучаетих. Видал я ховринских-то выжловков наследу - зело гонки! Никакого зверя неупустят, такпопятам игонят, будь то медведь, лиса, волк али заяц. Дасам вот увидишь, покажу я - стремянным твоим буду.
        Отъехав верст напять отТанинского, охотничий поезд свернул наобширную снежную поляну, окаймленную лесами, тянущимися зубчатым гребнем повсему кругозору. Вблизиже, версты заполторы, виднелся небольшой отдельный лесок, остров изжелтоствольных сосен сзелеными лапами хвои ибелоствольных березок сголыми темно-коричневыми сучьями. Опушка его изгустых кустов орешника, калины, бузины ибоярышника казалась издали мягким меховым околышем огромной лесной шапки, брошенной наснег.
        Охотники остановились, разбирая своры борзых исмычки выжловков, спутавшиеся впути. Стремянные подвели своры ккнязьям. Подъехавший ловчий указал Василию Васильевичу ибоярину Ховрину их места уопушки, покраям поляны, указал икняжичу Ивану, гдестоять ему сВасюком, атакже ивсем своим борзовщикам. Доезжачий стал отдельно свыжлятниками.
        Когда все разместились, Терентьич оглядел внимательно все поле и, оборотясь кдоезжачему, приложил руку корту игромко закричал через поле:
        -Закинь выжловков наостров-то!
        Познаку доезжачего выжлятники подтянули смычки гончих ипоскакали, огибая остров сдвух сторон. Онидолжны были, оцепив лесок, начать гон сдругой его стороны, гнать зверя начистое поле.
        Княжич Иван остался один сВасюком и, щурясь, смотрел насинее, ещепо-зимнему сияющее небо инасверкающий отсолнца крупнозернистый снег. Онниочем недумал итолько жадно прислушивался взвонкой тишине полей кдалеким, чуть слышным выкрикам, доносившимся сострова. Также напряженно прислушивался иВасюк.
        -Сосмычков спущают, - сказал он Ивану, икакраз вэто время далекий звонкий лай зазвенел сострова.
        Скаждой минутой лай становится громче игромче. Вотуже слышны отдельные голоса, нетерпеливое повизгиванье иподвыванье наиболее горячих псов. Вотвовсю заливаются справа, вотеще сильнее тявкают, лают ивизжат слева.
        -Гонят! - спрерывистым вздохом несказал, авыдохнул Васюк.
        Иван почувствовал, каксердце задрожало унего подсамым горлом, агубы сразу пересохли. Собачий лай приближается, крепнет, сливается вспутанный хор, и, каквзмахи хлыста, прорезает его иногда тонкий сверлящий визг. Вотслышно уж ипсарей.
        -Ату! Атата! - раздаются их вопли ивыкрики. - Ату! Атата!
        Борзые нетерпеливо завозились насворах, скуля ипорываясь вперед, ноИван иВасюк необращают наних внимания. Словно застыв, сидят они наконях, всем телом подавшись вперед ижадно впиваясь вопушку острова. Вотсправа, зачетверть версты отних, стрелой изострова вылетел зверь и, взметывая снег, помчался пополю. Заним другой, третий, потом сразу три иеще четыре волка! Тотчасже извсего полукруга опушки вырвались изкустов высокие поджарые борзые, аследом заними поскакали наконях охотники.
        -Спускать свору? - крикнул Иван, дрожащими пальцами перебирая сыромятный ремень, ноВасюк только отмахнулся отнего рукой.
        Охотники вместе ссобаками врезались встаю волков, истая сразу распалась. Топарой, товодиночку волки помчались вразные стороны. Каждый охотник отдельно погнался сосвоими борзыми заодним, только им облюбованным, волком.
        Иван начинал понимать, чтоикакпроисходит перед его глазами. Вотивыжловки выскочили изострова, нопсари ловко ибыстро привычным приемом снова берут их насмычки.
        -Чтож мне-то деять? - шепчет Иван внедоуменье иоглядывается наВасюка.
        Тотрезким движением арапника указывает наполе. Иван взглядывает вперед ивидит: двасерых волка бегут вперевалку прямо нанего. Внезапно его охватил страх. Много сказок ирассказов сдетства слыхал он оволках, ивот эти широколобые, страшные, зубастые звери мчатся нанего…
        -Свору спускай! - слышит он крик Васюка, нопоспине унего бегут мурашки, аруки плохо слушаются.
        Вотуже четыре борзых, спущенные Васюком, несутся наперерез волкам.
        -Спускай, незевай! - кричит Васюк, иИван, наконец овладев собой, быстро спускает свою свору.
        Егопара муругих[71 - Муругий - рыжевато-желтый илитемно-серый мех втемных иличерных волнистых полосах ипятнах.] псов опередила борзых Васюка. Волки остановились намгновенье и, поворачиваясь всем телом то водну, товдругую сторону, оглядели поле. Один изних, чтокрупней исерей, неожиданно бросился назад кострову, подмяв борзую. Другой рванулся заним, номуругие Ивана оттеснили его назад. Матерыйже крупными скачками подбежал ксамой опушке искрылся вкустах.
        -Будем загонять молодого! - крикнул Васюк. - Скачи заним, Иванушка!
        Онипоскакали оба заволком. Тотвсе чаще ичаще прибыстром беге тяжело проваливался вснег, выпрыгивал изобразовавшейся ямы, нотакже быстро бежал дальше, хотя иувязал выше брюха. Поджарые длинноногие борзые вязли меньше волка и, нагнавего, бежали заним сзади ипосторонам. Время отвремени волк поворачивался набегу ксобакам ищелкал зубами. Собаки отскакивали. Волк, выигрывая время, несколько уходил вперед, но, ужзаметно уставая, замедлял бег. Иван иВасюк легко нагнали наконях иволка иборзых. Иван видел зверя совсем близко. Вдруг Васюк, ударяя коня вбока острыми шпорами ияростно взмахивая нагайкой скуском свинца наконце, погнался заволком изакричал вовесь голос Ивану:
        -Сейчасец нос ему перебью! Сединого удара насмерть!..
        Мимо собак Васюк поскакал прямо назверя, новолк будто понял угрозу и, напрягая все силы, быстрей замелькал ногами, затиснув хвост меж задних ног иприжав состраха уши, словно ожидая удара. Делая отчаянные скачки, он, прыжок запрыжком, снова опередил собак ипробежал далеко отВасюка.
        -Улю-лю! Атата! - закричал тот неистово иснова погнал коня.
        Волкже, товыпрыгивая, тозарываясь вснег, скакал все дальше идальше. Также, словно ныряя вснегу, гнались заним борзые, нозаметно отставали.
        -Уйдет! - громко вскрикнул Иван и, нежалея плети, погнал коня.
        Опять волк исобаки стали приближаться кнему, будто снежное поле вместе сними само передвигалось назад. Иван опять близко видел ощетинившегося зверя снеповорачивающейся шеей иприжатыми ушами. Догнав Васюка, Иван хотел что-то крикнутьему, носразу забылвсе.
        Внезапно повернувшись всем телом кнаседавшему нанего кобелю, волк рванул его зубами. Собака взвизгнула икубарем завертелась наместе, густо кровеня снег, ноборзая изсворы Ивана прянула назверя сдругой стороны ивцепилась взагривок. Какпиявки, сразу впились вволка остальные собаки ирастянули зверя. Васюк пал нанего камнем сконя исхватил его левой рукой задрожащие уши, авправой блеснул унего нож. Зверь захрипел иупал набок. Кровь захлестала унего изгорла, язык вывалился, нобольшой, ещеживой глаз, постепенно угасая, дико глядел, казалось, прямо наподъехавшего Ивана. Княжич был возбужден ирадостен, новзгляд умиравшего зверя отяжелил его сердце. Стало жаль молодого красивого волка сгустой сероватой шерстью.
        -Добрая полсть изтакой шкуры выйдет! - весело крикнул Васюк, обтирая окровавленный нож обшерсть волка.
        После охоты выехали вБратошино почти затемно, авночь стало тепло иопять пошел снег. Боярин Ховрин снебольшим отрядом изпсарей своих поехал провожать Василия Васильевича.
        Запоздним ужином вБратошине Владимир Григорьевич сидел рядом свеликим князем. Онипили водку имед. Василий Васильевич шутил исмеялся надсоветами своего любимца.
        -Зряты страшишься, словно конь темного куста, - говорил он громко, - повотчине ведь своей еду, невчужой земле!
        Нобоярин Ховрин морщил лоб, крепко сдвигая брови.
        -Смотри, государь, - промолвил он озабоченно, - втакое время можноли оплошным быть? Воля твоя, аяз буду сосвоим отрядом вдеревеньке Горелой, чтоуреки Вори, кРадонежу поближе. Тыже отсвоей стражи хоть малое число воев оставь надороге, недоезжая монастыря, аколь будет случай какой злой, тызагодя иборзо отом узнаешь.
        Василий Васильевич согласился вугоду любимцу своему идобавил:
        -Ныне никакой пакости мне несотворят ниШемяка, ниможайский. Стали сии звери ручными. Токмо для-ради покоя твоего содею потвоему совету: поставлю своих воев наПаже-реке.
        Иван, глядя насмеющиеся, веселые глаза отца, тоже улыбался. Онсчитал его правым, истрахи Ховрина казались ему такимиже детскими, какстрах Юрия втемной кибитке. Теперь Иван гордился отцом иверил вего силу, вспоминая, какраненый Ростопча рассказывал бабке обудалом бое великого князя статарами Улу-Махмета. Всеже конца разговора он недослушал - разморил его сон, иеле-еле дошел он доскамьи, гдеему постель постелили.
        Надругой день, впервом часу после обеда, поезд князя выехал изБратошина кнебольшому граду удельному, кРадонежу, срубленному навысоком мысу услияния рек Вори иПажи, вдвух верстах отсела Воздвиженского, чтостоит насамой дороге изМосквы, вчетырнадцати верстах отСергиевой обители.
        Здесь Владимир Григорьевич Ховрин свернул сбольшой дороги влево, поехав сосвоей стражей польду вдоль Вори кРадонежу, аВасилий Васильевич оставил малое число воинов справа отРадонежа, усела Воздвиженского, накрутом берегу Пажи, идвинулся совсем своим поездом кмонастырю вчетвертом часу дня. Адень был вёдрен иветрен, соттепелью. Кзаходуже солнца, когда поезд нарысях подъехал кКлементьевой горе, стали набегать тучки.
        Уоврага, промытого речкой Кончурой, великий князь приказал остановиться ивместе сИваном пошел пешком кНикольским воротам, усеверной стены монастыря. Княжич впервые увидел прославленный монастырь, такой простой исуровый. Весь деревянный, сдеревянными стенами ибашнями, онсловно врос вголое темя лесного холма. Только один белокаменный собор Святыя Живоначальныя Троицы сзолочеными маковками икрестом величественно возвышается среди обступивших его тесным четырехугольником маленьких деревянных келий братии. Крупнее этих избушек только храмина братской трапезной, построенной наюг отсобора; позади келий, увосточной стены, келарские палаты дляугощенья иночлега почетных гостей ивысокая деревянная звонница стремя колоколами, недалеко отсобора, кзападу отнего. Новсего немог хорошо разглядеть Иван. Когда он спускался сгоры, идявслед заотцом, стены монастыря какбудто росли, подымаясь все выше ивыше, авсе постройки словно проваливались между ними.
        ВНикольских воротах великого князя призвоне колоколов встретил скрестом исвятой водой сам игумен сосвященниками идиаконами, всевшитых золотом ризах. Великий князь умилился отрадости ивоскликнул, обращаясь ковсей братии монастырской:
        -Удостоил мя Господь снова святыни сии видети! Молитвами святых отец ивсех христиан спас мя Христос отмучений исмерти, извел изполона!..
        После краткой молитвы Василий Васильевич, благословясь уигумна ипоцеловав крест, вступил ссыновьями водвор прославленной обители. Поднявшись отНикольских ворот ксобору, вошли все вхрам через главные западные врата.
        Княжич Иван сизумлением остановился посередине церкви, дивясь обилию вней света, казалось, втекающего широкими волнами через легкий купол иокна встенах. Вэтом свете сияли, играли ипереливались всеми цветами настенах яркие краски росписи, словно освещенные горячими лучами солнца. Даже внизу устен ивуглах, гдевсе уже тускнело, наступающая тьма немогла еще загасить радостных красок.
        Никогда инигде Иван невидал такой росписи икрасок настенах, наиконах алтаря ивглубине купола. Даже икона, виденная им безоклада вПереяславле укузнеца Полтинки, немогла покраскам равняться покрасоте этой церковной росписи. Засмотрелся Иван, забыл все инеслышал, чтоотец зоветего. Очнулся, когда Васюк взял его заруку изашептал:
        -Пошто нейдешь-то? Государь тя кличет когробу преподобного. Идиуторопь, ато осерчает государь-то! Гневливон…
        Княжич поспешил кправому приделу, гдеуюжной стены, между клиросом ивходными дверями, возвышается деревянная сень надгробом Сергия Радонежского. Здесь надубовом гробе, покрытом парчой, стоят вголовах святого его келейные иконы, - асбоку висит настене образ самого Сергия, шитый вовесь рост нашелковой пелене. Пелена эта дивно изготовлена монастырскими вышивальщиками поиконе инока Рублева, ликже Сергия наней самим знаменитым иконописцем шит. Отлика преподобного почему-то стало страшно Ивану. Особенно пугали глаза. Ясные инестрогие, оникак-то холодила грудь исердце княжичу. Казалось, Сергий глядит прямо вдушу всякому, ктовзглянет нанего…
        Заметив подошедшего сына, Василий Васильевич ласково улыбнулсяему.
        -Велика святыня сия, - сказал он Ивану, - ияз упования свои насию святую стражу возлагаю более, чемнадружины свои. Знай, Иванушка, мыздесь крест целовали сбратьями моими, князьями Шемякой иможайским, идучи нацаря Улу-Махмета. Боясь проклятий, недерзнутони, привсем зле своем, наизмену пойти иклятвы свои порушить… - Онзамолчал отволнения, палнаколени и, обратясь кИвану, сказал: - Помолимсяже, сыне, преподобному Сергию уего гроба, даниспошлет он нам силы иоградит нас отбед…
        Надругой день, тринадцатого февраля, княжичей небудили кутренним часам - они встали позже, только ксамой литургии.
        Войдя всобор сВасюком, княжичи прошли мимо иноков кправому клиросу, гденедалеко отгроба преподобного Сергия стоял великий князь. Иван иЮрий встали рядом сотцом. День был погожий, исолнце сквозь голубую дымку ладана, клубившегося откадил, пронизывало храм совсех сторон широкими полосами света. Радостно играли краски стенной росписи игорели яркими цветами наиконах иконостаса, блестело золото исверкали камни самоцветные наокладах икрестах. Вспыхивали нежданно ризы священников идиаконов, когда входили они вполосу света.
        Радость ипокой охватили душу Ивана, и, слушая духовное пение, поглядывал он наотца, молившегося рядом сним сумилением икротостью. Пропели херувимскую, итихо стало совсем, слышно лишь невнятно молитвы изалтаря да звяканье цепей окрышку кадила удиакона, кадившего перед образами. Загрезилось Ивану, каквсказке, ивдруг шум, говор вдверях, суета иволнение нарушили благочиние иблаголепие церковного служения.
        Оглянувшись назад, княжич увидел вдверях Семена Архипыча Бунко, чтонедавно отъехал отних кШемяке. Переводя снедоумением глаза наотца, заметил Иван, какпотемнел инахмурилсяон, аноздри его широко раздулись. Бункоже шел быстро, торопясь скорей подойти квеликому князю.
        Сразу все замерло вхраме, тревога охватила всех, анекоторые избояр великого князя, чтовместе сним приехали, сменились слица. Бунко тоже был бледен, игубы его дрожали.
        -Великий государь, - заговорил Бунко, голос унего срывался, - великий государь, прости слугу своего… Токмо для-ради тобя ичад твоих, для-ради Москвы нашей…
        -Ну? - резко перебил его Василий Васильевич. - Чтотобе надобно, раблукавый?
        -Прости, государь, - продолжал Бунко. - Вести худые игрозные принес, прости зато…
        -Какие вести?
        -Идет натобя князь Димитрий Шемяка да князь можайский ратию, идет совоем злом натобя! Изгоном изРузы наМоскву идут.
        Бунко смолк, опустив голову, аВасилий Васильевич зло рассмеялся и, обратясь ковсем своим людям икдуховным отцам, громко воскликнул:
        -Сиислуги неверные, онисмущаютнас, аяз сосвоей братией вкрестном целовании! Неможет так быти, лжато набратьев моих!
        И,гневом распалясь, приказал великий князь выгнать изменника своего измонастыря вон. Бункоже, устрашась гневаего, выбежал изхрама кконю своему, алюди изкняжой стражи погнались заним.
        Всеэто испугало Ивана. Вспомнил он предупреждения бабки, иказалосьему, чтоотец нетак сделал, какнужно, ачто нужно, Иван исам незнал.
        -Негневись наменя, государь, - сказал вэто время один боярин, - может, Бунко изря баил, воровства ради, аможет, иправду. Пошлю-ка яз кРадонежу еще воев десяток навсяк случай…
        Иван обрадовался такому совету, ностревогой смотрел наотца, ожидая, чтоскажетон. Василий Васильевич больше уж негневался, асразу стих, каквсегда, иуспокоился. Обратясь сулыбкой кбоярину, сказал он весело:
        -Посылай, Семен Иваныч! Ты,вижу, какибоярин Ховрин, страшлив вельми…
        Среди густых лесов, зимой совсем непроезжих, вьются дороги только поречным руслам да понедлинным просекам между замерзших рек, там, гделетом волоки были илигати настланы. Растянувшись вниточку, скачет десяток воинов кРадонежу, гдемеж этим градцем иселом Воздвиженским, насамом угоре крутого берега Пажи, оставлен был Василием Васильевичем дозор.
        Зачас проскакали конники изСергиевой обители все четырнадцать верст дореки Пажи. Ещеиздали видят дымок откостра, иконовязи сконями, ивоинов усамого костра.
        -Нуидозор! Чтоб им пропасть! - кричит передовой Митрич. - Какналадони сидят!
        -Икостер еще развели! Чай, пшено варят, - смеясь отозвался ближний конник. - Авон, гляди! Заметались, насприметили…
        -Нуибараны! - крикнул опять Митрич. - Всполошились, аразуму нет, чтомы смонастыря, анеизМосквы гоним. ВонАндреяныч шапкой машет, узнал…
        Конники съехали сдороги, исразу снег стал коням побрюхо. Шагом пошли, будто вброд поводе.
        -Здорово, Андреяныч! - крикнул Митрич весело. - Неутонем мы тут?
        -Небойсь, - ответил, смеясь, Андреяныч, - глыбже девяти пядей[72 - Пядь - старинная мера длины.] нигде нет!
        -Унас один Гришуха утонул было, - крикнул рослый парень, - зашел вброд посамый рот! Ладно невода, ато захлебнулсябы!..
        Всезахохотали, хорошо зная, чторостом Гришуха вобрез восемь пядей.
        -Что? Сменять нас приехали? - спросил Андреяныч. - Иззябли мы тут, студено всырости да наветру…
        -Гдесменять! - злобно буркнул Митрич. - Шемяка, бают, окаянный, сюды идет, аможет, иврут, наветер лают. Покаже грейся вот, православные! Князь водки снами прислал - укажного подве сулеи. Насдесять, ивас десять - всем поодной…
        -Го-го! - радостно зашумели кругом. - Дабудет здрав государь наш!
        -Садись когню, унас каша поспела!
        -Попьем-поедим вославу государеву!..
        -Пить-то пей, - сурово заметил Митрич, - анадорогу гляди!
        -Чтоглядеть-то! - усмехнулся Андреяныч. - Вонона вся навиду, отсюда ее досамого бора видать.
        -Авас иеще лучше видать, зацелую версту мы вас узрили… Эй,гляди, едут избора-то…
        Надороге показались многие сани-роспуски складью, закрытой рогожами, анаиных полстями извойлока. Позадиже каждого воза один человек идет.
        -Тосироты монастырские, - засмеялся Андреяныч, - поди, рыбу подрогожами вобитель навозах везут, амы иводку пьем, дастрашимся…
        -Бери ложки-то, - крикнул веселый рослый парень, - некажный день пшено сводкой едим! Выпьем пополной, векнаш недолгой!.. - Онвыпил и, крякнув, добавил сосмаком: - Нетпитья лучше воды, коли перегонишь ее нахлебе!..
        -Чтоибаить, - отозвался Митрич, - слеза хлебная…
        -Аобоз-то все идет, - удивлялся Андрияныч, - сколь добра чернецам везут!
        Возов двадцать выехало избора и, растянувшись подороге, подымаются вгору уже позади дозора. Вдруг всполошился малорослый Гришуха.
        -Смотри, смотри, Андреяныч, - закричалон, - излеса воины скачут!..
        Схватились все смест, кконовязям бросились, чтобы наконей пасть, апозади них, видят, весь обоз остановился. Взметываются навозах рогожи иполсти, аиз-под них воины вдоспехах скаждых саней подвое вылазят, даите, чтопоодному завозами шли, тоже вдоспехах. Окружили мигом отряд Митрича совсех сторон, атут иконники пригнали, ксамому костру подъехали.
        -Вяжиих, - кричит боярин Шемякин, Никита Константинович, - бери уних коней, имай снаряжение!
        Переглянулся Митрич сАндреянычем ирукой безнадежно махнул, указав надорогу, гдееще человек сто конников неслись вскачь.
        -Гляди, незевай! - грозит своим воинам боярин. - Всевответе! Правых небудет! Неупущай ниединого, чтоб никто упредить Василья немог!
        Отзвонили церковные звоны, ивеликий князь ссыновьями своими, придя вкеларские хоромы, селзатрапезу. Весело застолом, «седьмица сплошная», всеядная, инастоле стоят всякие снеди визобилии, ипиво, имеды монастырские стоялые. Паридет отбольших мис сжирной ухой, анаблюдах кругом хлеб монастырский пшеничный, рыба провесная, икра паюсная, огурцы соленые, яблоки моченые, оладьи смедом, кисели сыченые, иморошка, иклюква, ибрусника, смедом варенная.
        Вслюдяныхже окнах горит блестками ясное солнышко, рассыпается искрами назолотых исеребряных чашах иблюдах, светит прямо вглаза Ивану, смотреть мешает. Хмурится княжич, наотца поглядывая, атот смеется, шутит смонахами, пьет чарку зачаркой сприбаутками.
        -Кушай, господине, - ласково говорит келарь, - необессудь: попростоте мы живем, безхитрости! Чембогати, темиради…
        -Язтобе подуше сказываю, - отвечает Василий Васильевич, - все добро увас - уха сладка, варея гладка, будто ягодка. Благослови, отче, водки стопку единую… Говорят люди книжные: «Азесмь хмель, высокая голова, боле всех плодов земных!»
        -Княже, княже! - закричал Васюк, вбегая втрапезную. - Пригнал Илейка сКлементьевой горы, баит, шемякины вои изгоном пригнали…
        Побелел Василий Васильевич какснег, вскочил из-за стола икокну. Видит, отсела Клементьевского воины вдоспехах скачут. Помутилось вглазахего, и, тряхнув головой, вскричалон:
        -Измена! Пошто непослушал яз Бунко! - Подбежал потом кВасюку исказал ему наухо: - Живота нещади, асыновей моих упаси! Особеже яз сам, какБог даст, промыслю…
        Выскочил он всени, бегом наконюшенный двор спешит коня взять, ккнязьям Ряполовским скакать иликХоврину, креке Вори. Застыл будто весь сразу Иван, встал истоит недвижно. Кажетсяему, сонвидит он страшный, акругом все разбежались ипопрятались, ктокуда.
        Вдруг Юрий заплакал таково жалобно, чтооторвалось сердце Ивана, обернулся он кбратику малому, обнял его крепко. Утер слезы Васюк и, схватив заруки обоих княжичей, побежал сними вниз полестнице, авнижних сенях вбоковую дверь втащил, вкелию пивного старца,[73 - Пивной старец - помощник келаря, ведает всем, чтоотносится кварению пива.] отца Мисаила. Тутистарик Илейка был. Неузнал его сразу Иван - врясу старик одет иворох ряс наполу разбирает.
        -Одевай детей-то, - сурово сказал отец Мисаил. - Длинны будут, можно подол-то обрезать… - Взглянув наИвана, ондобавил: - Ишьты, Господь взрастил: тобе исмужика впору будет.
        Васюк одел Ивана монахом исам нарядился врясу. Юрию ненашлось ничего подходящего - мал был, шапку чернецкую только надели.
        -Князь-то - угроба Сергия, - вздохнув, молвил пивной старец, - пономарь Никифор замкнул его вохраме наключ. Небыл князю конь готов, ибосам великий князь упреждение Бунково лжой охулил…
        Васюк досадливо дернул головой исказал сердито:
        -Поверил государь ворогам своим волжи, аправды узнать невосхотел из-за гнева своего…
        -Чтож, - вмешался Илейка, - надыть кПивной башне идти, ато прискачут злодеи, весь двор займут. Сюды тоже нагрянут.
        -Ито, - засуетился отец Мисаил, - идем сейже часец. Вночи пришлет нам туда конюшенный старец двое саней ободин конь, азже снеди дорожной вам соберу.
        Вышли все изкеларских хором черным крыльцом прямо ксобору Святой Троицы. Илейка, держа наруках Юрия, шелрядом сотцом Мисаилом впереди, аследом заними Васюк сИваном. Вдруг отец Мисаил сделал знак остановиться иприжался зауглом кстене храма, маня всех ксебе. Прижался кстене икняжич Иван, глядя вниз кНикольским воротам, куда молча показал всем пивной старец.
        Снизу, взметывая снег, мчались вовесь дух шемякины конники, авпереди них Никита Константинович скриком скачет, словно сбесил его кто. Подскакал он вплотную ксобору да упередних дверей, гдеконь его запнулся, палпрямо сразмаху накамни, чтопривходе впомост вделаны. Бросились конники напомощь боярину, подняли сземли, аон лицом бледен, едва дышит, шатается, будто пьяный…
        -Наказует Господь заизмену, - прошептал отец Мисаил и, перекрестившись, добавил: - Исусе Христе, Сыне Божий, заступи испаси государя нашего…
        Конский топот икрики внизу заглушили молитву старца - сам князь Иван Андреевич совсем своим воинством вмонастырь прибыл. Завидя боярина Добрынского, закричал он ему еще издали вовесь голос:
        -Гдевеликий князь?
        НоНикита Константинович еще непришел всебя, итрудно ему было отвечать.
        -Гдевеликий князь? - уже сердясь, воскликнул Иван Андреевич снова, подъезжая кбоярину. - Тобя, Никита Костянтиныч, спрашиваю; гдекнязь?
        Вдруг Иван услышал такой знакомый исловно чужой голос, вопиявший изхрама:
        -Брате, помилуй мя!..
        Страшен голос отнестерпимой тоски иотчаянья, исразу задрожали руки уИвана, исловно разорвалось вгруди оттоски иболи.
        -Тата! Та… - непомня себя, вскрикнулон, нокрик сразу пресекся подширокой ладонью Васюка, зажавшего княжичу рот.
        Аизхрама все еще слышался громкий истошный вопль.
        -Братие! - выкликал Василий Васильевич несвоим голосом. - Нелишите мя зрети образа Божия, иПречистыя Матери Его, ивсех святых! Язнеизыду изобители сей ивласы главы своея урежу здесь!..
        Иван медленно отвел руку Васюка и, неслушая больше иничего невидя кругом, покорно пошел заним. Немного встороне отних, держа Юрия наруках, шелИлейка возле отца Мисаила.
        Медленно, словно вбездну, спускались они кПивной башне, чтостоит усамых Никольских ворот. Понял Иванвсе, чтопроисходит, ивраз заледенел весь. Услышав голос великого князя, усмехнулся князь Иван Андреевич, слез сконя иподошел кдверям храма. Итихо кругом стало, ждутвсе, чтобудет. Вотзагремели железные двери южных врат - отворил их сам великий князь истал напороге. Вруках унего икона, чтолежит всегда нагробе Сергия.
        Бледен Василий Васильевич, ноглаза его огнем жгут, ивдруг тихо так сказал он Ивану Андреевичу, абудто копьем пронзил каждого:
        -Братья, целовали мы сей животворящий крест исию икону здесь, вцеркви Живоначальныя Троицы, усего гроба Сергия: немыслити нам зла друг другу, нехотети никоторому избратьев лиха… - Онвздохнул глубоко иссилой особой вопросил: - Нынеж неведаю, чтобудет сомной…
        Смутился князь можайский и, пряча глаза свои отвеликого князя, завилял лисьим хвостом, заговорил ласково:
        -Господине! Государь наш! Ежели захотим тобе лиха какого, тобудет лихо инаднами! Нотворим мы сие христианства ради итвоего окупа. Увидят сие татары, стобою пришедшие, иоблегчат нам окуп, который ты отдать обещал.
        Враз умысел весь - иШемяки иможайского князя - ясен стал Василию Васильевичу. Ничего несказалон, молча вошел вцерковь, положил икону наместо ипал ниц пред гробом чудотворца.
        -Нетмне, кроме тобя, Господи, ниоткуда помочи! - прошептал он исильно зарыдал.
        Трясясь ивсхлипывая, стал он громко читать молитвы, итак это было тяжело ижалостно видеть, чтовсе, даже князь можайский иНикита Константинович, прослезились. Когдаже великий князь затихать стал, Иван Андреевич отер слезы и, выходя изцеркви, сказал боярину Никите вполголоса:
        -Возьмиего!
        Смолк вэто время совсем Василий Васильевич ивстал скаменных плит, будто инежитель мира сего, чужой всему, чтокругом него есть. Обвел он окрест пустыми глазами итихо игорестно воскликнул:
        -Гдеже брат мой, князь Иван?
        Вместо ответа подскочил кнему боярин Никита Константинович и, грубо схватив заплечо, молвил сторжеством исозлобой:
        -Поиман еси великим князем московским Димитрием Юрьичем!
        -Воля Божия да будет, - глухо сказал Василий Васильевич иперекрестился.
        Каквошел княжич Иван вжилой покой Пивной башни, такиприник кокну, выходившему ксобору Святыя Троицы. Слюда вокне была закоптелая ипоцарапанная - мутно через нее видать, икняжич, приподняв немного нижнюю половину, стал смотреть вщелочку.
        Усобора стояли конники ипешие воины, оцепив храм совсех сторон. Изюжных врат вышел князь Иван Андреевич ипошел кхоромам келаря. «Хорошо, чтоушли мы оттуда, - подумал Иван, - атобы…» Мысли его оборвались сразу, исердце упало, оторвалось словно. Видитон, каквоины кучей вышли изюжныхже врат, асреди них его отец водном теплом кафтане, безшапки. Низко склонил голову Василий Васильевич, словно хочет скрыть лицо. Вотибоярин Никита Константинович вышел веселый, кричит воинам своим:
        -Щупай карманы боярские! Даирухлядь бери - все заокуп пойдет! Ихвполон брать небудем. Пусть водних портах тут загрехи свои Богу помолятся!..
        Скриком ихохотом рассыпались воины Шемякины подвору монастырскому. Окружившая Василия Васильевича стража шемякина ведет его прямо кПивной башне, кголым саням, вкоторых чернец сидит вместо возницы. Жадно, неотрывно глядит наотца Иван.
        -Тата, матунька… - шепчет он идобавляет: - Помогинам, господи, сотвори, Господи, чудо! Разрази громом Шемяку ивсех слугего, Господи…
        Подвели Василия Васильевича ксаням, и, когда садилсяон, чернец накинул ему наплечи нагольный грязный тулуп инадел наголову овчинную шапку, какую сироты носят. Василий Васильевич даже непоправил шапки, надетой криво, исел всани, какмешок опустившись вних. Ничего будто невидит инеслышитон, авдруг вот забеспокоился, поднял голову, словно взгляд сына почуял. Посмотрел он наПивную башню, иувидел Иван глаза отца. Широко игорестно открытыони, тусклым взглядом осматривают окна башни, словно ищут; вотглядят прямо наИвана, ноничего невидят ипогасают совсем, какпогас там, наохоте вТанинском, волчий глаз…
        Уронил княжич голову наподоконник игорько заплакал. Вдруг дрогнул весь: кто-то заплечо его легонько взял.
        -Небойсь, - услышал он голос Илейки, - я сВасюком тутось. Небойсь, сохранит Господь государя-то, невыдаст злодеям…
        -ВМоскву повезут, - добавил спечалью пивной старец Мисаил, - заточат, норуки поднять нагосударя законного непосмеют. Верь, отроче, перед церковью святой непосмеют изменники, ибовсе отцы духовные закнязя московского грозно голос возвысят!..
        Глава10
        Бегство
        После ужина княжичам прямо наполу постелили овсяной соломы, накрыв ее сверху толстой кошмой, чтобы несбивалась. Всередине легли Иван сЮрием, апокраям - Васюк, Илейка да пономарь Никифор, чтоВасилия Васильевича тайно всоборе замкнул, спасая его отизменников. Отец Мисаил оставил Никифора вПивной башне придетях напослуги разные.
        Спать повалились, нераздеваясь. Выезжать надо затемно, пока еще монастырь спит, даиначеку следует быть. Ктознает, вороги могут вернуться вобитель, если вздумают искать княжичей. Опросыпеже иречи быть неможет - Илейка, старый звонарь, привык часы чутьем угадывать.
        Юрий каклег, такизасопел носом, ноИван немог заснуть. Взавываньях ветра ему голос отца раза два померещился, будто он там, заслюдяным окном, жалобно так прокричал среди шума метели. Защипало вглазах уИвана, истрашно стало, хоть кричи, нокняжич сжался и, отогнав все думы, словно окаменел весь. Крепко зажмурив глаза инедвигаясь, лежал он подтулупом, иоттого, чтовдруг он перестал думать, перед глазами его пошли видения. Путались видения, мешались одно сдругим, ноясней всего пожар московский увиделся - огонь кругом полыхает, шум, крик, суета. Вдруг все это исчезло, иопять Иван мысли собирает иясно уж слышит близко около себя тихие голоса ишепот.
        -ОниуМосквы, какуберлоги медвежьей, стояли, - говорит Илейка вполголоса, - ждали, когда хозяин уйдет…
        -Нечего им истоять уМосквы было, - перебил его Васюк, - когда всамой Москве воры государевы прячутся. Помнишь юрода, вцепях-то? Эвот вон когда ходилеще! Старая государыня тогда вызнала, подослан был юрод изЧудова.
        -Унас вобители, - прерывающимся шепотом заговорил пономарь, - некии отиноков да иотстарцев есть, онивоздаяния отШемяки ждут…
        -Чтож они окняжичах недоказали?
        -Господь оградил, - субеждением сказал Никифор, - заступился заих преподобный Сергий помолитвам великого князя.
        Опять видения пошли перед глазами Ивана, только понять их он совсем уж неможет - закружились, заметались, какснег вметель, ивсе сразу исчезло.
        Проснулся Иван, когда совсем еще темно было. Свет вслюдяные окна Пивной башни словно несмеет еще войти, стоит серой мутью усамой слюды, ананей только ивидно что переплеты оконных рам. Всеуж вПивной башне, кроме Юрия, встали. Иван вылез из-под теплого тулупа, иего сразу охватил холод, зубы застучали, идрожь повсему телу забегала.
        Втемноте полной стали спускаться все полестнице водвор монастыря. Шлимолча, словно подкрадывались. Юрия несли наруках, аИвана кто-то вел втемноте, слегка подталкивая то вправо, товлево. Воттихо скрипнула истала отходить откосяка наружная дверь. Ветром ихолодом пахнуло влицо Ивану, ивбелесой тьме он разглядел наснегу неясные пятна саней илошадей. Видно было, чтоэто поезд подвод вдесять.
        Спросонья еще больше зяб теперь Иван, позевывал исильней стучал зубами. Илейка положил всани спящего Юрья, запахнул полы надетого нанего тулупчика и, зарыв всено, укутал кошмой. Этоуж ясно видел Иван - скаждым мигом становилось светлей, ивсё кругом: истены, ибашни, иподводы, икони, илюди - будто выходило наружу, выплывая израссветных сумерек. Васюк шепнул Ивану наухо:
        -Амы стобой всии вот сани. - Онуказал нарозвальни ссеном: - Запахни тулуп-то иложись всено. Ятя полстью укутаю. Вишь, народу сколь набралось? Нашивсе: изслуг, изстражи, ибояре есть. Удалось им тоже схорониться отзлодеев.
        Когда Иван был окутан совсех сторон, Васюк сел наоблучок и, сняв шапку, перекрестился.
        -Ну,теперь сБогом! - сказал он и, нагнувшись кИвану, добавил шепотом: - ВБоярово кокнязьям Ряполовским поедем.
        Передние подводы тронулись, азаними иих сани, иопять Иван услышал, какзнакомо скрипит ишуршит снег подполозьями, будто усамых его ушей.
        День иночь шел поезд - шагом попросекам, нарысях поречным руслам. Каквосне, княжичи проезжали глухие леса, гдеогромные, прямые, какстрелы, высились сосны, березы иели. Густыми стенами стояли деревья поберегам рек, ещеотягченные снегом, словно вспухшие белыми наростами. Понасту, запушенному сверху недавними метелями, пересекаясь ипутаясь, тянулись вовсе стороны звериные следы - иволчьи, изаячьи, илисьи, икуньи, исоболиные - иширокие выбоины отлосиных копыт, аводном месте видели княжичи круглые отпечатки рысьих лап.
        -Тутона сдерева прыгала, - объяснил Васюк, - назайца, наптицули какую, дапромахнулась. Вишь, нимятева наснегу нет, нипера, нишерсти, никрови…
        Днем Юрий переходил всани кИвану, икняжичи были довечера вместе.
        Третий день уж так ехали, апогода была вёдреная, тихая, совсем безветра. Солнце пригревало даже влесу, истихим ропотом падали повсюду светвей капельки, аснег стал совсем зернистым иблестел насолнце, играя райками, какрадуга. Проехал поезд пореке Шерне, выехал потом волоком нареку Киржач, гдемонастырь основан преподобным Сергием, атам польду вверх поКиржачу, доистоковего. Отсюда круто навосток повернули, помелколесью погнали кограду Юрьеву Полскому.
        Когда излесов выезжать стали, подошел ккняжичам боярин Семен Иваныч, чтопослал воинов изобители напомощь страже великого князя. Взглянул нанего Иван ивспомнил, какБунко всобор зашел, какотец нанего гневался, имолвил тихо боярину:
        -Непослушал тата Бунко…
        -ТакГосподь судил, - печально сказал боярин. Отвернув полы старого тулупа ипоказав княжичам рваную рясу, добавил сгоречью: - Донага всех злодеи ограбили. Даблаго ито, чтоживота нелишили…
        -Агде боярин Ховрин? - спросил Иван.
        -Абог его ведает, - вздохнув, ответил Семен Иванович. - Вон, видишь, пятно наснегу? Там, уречки Колокши, Боярово князей Ряполовских. Отих вести будут. Старшой-то, князь Иван Иваныч, братьев, каксыновей, доржит. Грозен…
        -Са-адись на-а са-ани-и! - раздались крики спереди и, передаваясь сподводы наподводу, покатились повсему поезду.
        -Нарысях пойдем! - крикнул, убегая вперед, Семен Иванович. - Слава богу, опять дорога накатана!
        Поезд обогнул овражек иначал спускаться попологому скату круслу Колокши. Скаждой пядью вперед ясней иясней выделялось вснегах село Боярово среди ветел, берез игустого ивняка. Четко видно Ивану деревянную церковь спогостом, азаней, перед кучками изб согороженными дворами, высятся большие хоромы закрепкой бревенчатой стеной. Содвора хором тянется змеей отряд конников человек вполтораста. Верхушки шлемов их горят исверкают насолнце.
        -Вои! - закричали кругом, незная, чтоделать отиспуга инеожиданности. - ВоиШемякины!..
        Передовые быстро скакали кпоезду. Княжичи, сидевшие рядом, переглянулись сострахом исловно оцепенели. Юрий уж неплакал наэтот раз, но, побледнев весь, стревогой спросил старшего брата:
        -Схватят онинас?
        -Незнаю, - тихо ответил Иван, - аможет, тоинеШемякины вои, аРяполовских… - Онсразу оборвал свою речь, узнав среди конников боярина Ховрина. - Васюк! - радостно закричалон. - Вонбоярин Ховрин!..
        -Ховрин, Ховрин! - пошло повсему поезду, иподводы остановились.
        Ховрин тоже узнал некоторых бояр ислуг Василия Васильевича и, подскакав ближе, громко итревожно закричал:
        -Гдеже князь великий?
        Семен Иванович, неслезая сподводы, горестно ответил:
        -Поиман князем можайским угроба Сергиева. КШемяке его вМоскву увезли злодеи! Наголых санях…
        -КШемяке?! - сотчаянием вскрикнул Ховрин. - Акняжичи где?
        -Здесь мы оба, - поспешно ответил Иван, подымаясь изсаней всвоей монашеской одежде.
        -Слава Богу, - глубоко вздохнув, молвил боярин Ховрин и, перекрестившись, добавил: - Пощадил еще Господь нас вгневе Своем… - Опустив голову, онпомолчал малое время и, обернувшись ксвоим конникам, приказал возвращаться кодвору князей Ряполовских вместе споездом.
        Князь Иван Иванович Ряполовский заплакал, когда боярин Ховрин, войдя кнему скняжичами, рассказал, какбыл схвачен великий князь. Княжич Иван систомой душевной смотрел намогучего человека скурчавой седеющей бородой, такпохожего наВасюка, ивидел, какнет-нет да ивздрогнут широкие плечи князя, аслезы одна задругой катятся поего суровому, неподвижному лицу. Наконец, покривив губы, Иван Иванович глубоко ипрерывисто вздохнул, словно глотая рыданья. Отер глаза рукавом кафтана и, приказав своему дворецкому переодеть княжичей, тяжело опустился наскамью устола, собранного кобеду.
        Княжичи всопровождении Илейки иВасюка пошли сдворецким. Заспиной княжич Иван услышал голос Ховрина.
        -Семен Иваныч, - говорил он боярину Василию Васильевича, - пойдем сомной, обряжу тя, чемБог послал…
        -Нечем Бог послал, - перебил его густой голос Ивана Ряполовского, - авсем, чтопонадобится. Отмоего портища обряди…
        Дворецкий Ряполовских, старичок небольшого роста, ожидая, пока слуги принесут одежду длякняжичей, сбегал куда-то вподклети, принес княжичам медовых коврижек наблюдце, достал потом из-за пазухи барашка изчерной обожженной глины сосвистулькой вместо хвостика исладами набоках.
        Юрий судовольствием взял занятную игрушку иначал насвистывать, перебирая лады. Дворецкий весело закивал головой, по-стариковски засеменил кИвану иуж запустил снова руку ксебе запазуху, чтобы достать глиняного коня, тоже сосвистулькой, новдруг смущенно остановился. Перед ним был мальчик навид лет двенадцати, почти одного сним роста, ноглядел нанего большими карими глазами совсем каквзрослый. Взглядего, суровый ипечальный, словно пронизывал дворецкого, истарик оробел, молчал, растерянно улыбаясь.
        -Апошто икаксюда Ховрин пригнал? - спросил тихо княжич Иван. - Пошто неупредил нас никто изего охраны?
        Несразу ответил дворецкий, такнеобычно было ему изуст мальчика слышать такие речи. Васюк, видя это, довольно усмехнулся иподмигнул Илейке, аутого сами губы расплылись отулыбки. Оправился дворецкий изаговорил сИваном степенно, каксовзрослым.
        -Пото боярин Ховрин пригнал сюды, - началон, - чтобы моих государей, князей Ряполовских, нарать поднять закнязя великого. Отстражи своей ловчего Терентьича отпустил он кобители для-ради упрежденья, алиходеи Шемякины, баитон, схватить уж князя успели…
        -Истинно так ибыло! - вмешался Васюк. - Истинно, Иванушка. Отнашей-то стражи, чтонаПаже-реке оставлена была, тоже никто невернулся.
        -Токмоя, - воскликнул Илейка, - един я сКлементьевой горы злодеев узрил!
        -«Токмо, токмо…» - сердито забормотал Васюк. - Токмо князь наш неготов был да наБунко распалился зря.
        -Во-во! - оживился дворецкий. - ВототБунко-то князь Ховрин иузналвсе. Били его вои великого князя, аХоврин-то ипопытайих, пошто Бунко бьют. Нутут иуразумел все Ховрин, дасам ипогнал кнам.
        Княжич Иван замолчал ибольше ниочем неспрашивал. Одевшись втурский кафтан скривым ножом упояса, пошел он угрюмый втрапезную. Тяжело ему было идосадно наотца, адумы бегут разные итутже разбегаются, иничего вмыслях собрать он неможет.
        Всенцах неожиданно приник кнему Юрий итихо зашептал вухо:
        -Тата прогнал Бунко, атыбы что сделал?
        Иван весьма удивился: брат казался ему все еще маленьким, онтолько ведь часовник читает сАлексеем Андреевичем. Атут вот смутилего.
        -Язбы поимать велел, - ответил вполголоса Иван, подумав, - распыталбы точно, гдеШемяка, даобходными дорогами поскакал вМоскву, алисюда, кРяполовским, людей собирать длярати…
        Красивые, какуотца, лучистые глаза Юрия вспыхнули изаблестели отвосторга.
        -Язбы тоже так сделал, - быстро зашепталон, - селбы потом наконя иповелбы полки назлого Шемяку…
        Втрапезной, гдекняжичей посадили застол, начался уже совет. Говорил старший изРяполовских, князь Иван Иванович. Около него сидели братья Семен иДимитрий Ивановичи, обатакиеже могучие, какихозяин, обастакимиже курчавыми бородами, какиустаршего брата.
        Тутже были ибоярин Ховрин иСемен Иванович, уженеврваной рясе, авцветистом боярском кафтане; были ибояре Ряполовские, ивоеводаих, Микула Степанович.
        -Разумеют бояре московские, - говорил князь Иван Иванович, - чем Шемяка им пакостен. Чужой он нам князь, ибояре московские чужиеему. Своих наведет он ибояр, идетей боярских, иотцов духовных, игостей богатых.
        -Отымет наши села сдеревнями, - вставил боярин Ховрин, - своим отдаст, анам хоть отъезжай изсвоих вотчин вчужие земли, отъезжай изгнезда своего иотмогил родительских.
        -Своим-то первые места будут, - яростно крикнул боярин Семен Иванович, - издоброго лучшие, анам - изхудого худшие!
        Илейка, стоявший устола рядом сЮрием, невытерпел и, прожевав кусок баранины, сказал громко иубежденно:
        -Сиротам тоже несладко придется. Чужие-то совсем разграбят животы их ивсякое именьишко! Чужие-то ненавек придут - жадовать будут: чтонинаесть - комком да вкучку, даподлевую ручку.
        -Вот, - возвысил свой густой голос князь Иван Иванович, - незахочет Москва Шемяку! Ненастоле ему там сидеть придется, анашиле! Неусидит.
        Иван Иванович помолчал истал говорить осборе ратной силы, отом, каквеликого князя отШемяки отбить, отом, каксотцами духовными вместе онеправдах, обизменах Шемякиных всему христианству поведать.
        Княжич Иван впервые был накняжом совете, исердце его сильней трепетало, чемнаохоте. Словно наконе, гнался он замыслями разными, товот догонял, понималвсе, тоопять терял, носкоро все ясно ему стало, будто трудное письмо он смногими титлами прочел. Только вот что делать дальше, незнал. Данеон один, аидругие тоже незнали - ждаливсе, чтовоевода Микула Степанович скажет. Дело это уж ратное. Микулаже Степанович молчал, только лоб его бороздили морщины, дарука седую бороду вокруг пальцев крутила.
        Замолкли идругиевсе, икняжич Иван впился всухощавого старика сгорбатым носом исдлинными седыми бровями, нависшими надбыстрыми сверкающими глазами.
        -Иного неведаю, - начал воевода, - окромя каксобрать что есть ратных людей иконей, даборзо вместе скняжичами вМуром отъехать, ивграде Муромском сесть застены. Дороден град-то Муромский итатарами нетронут был. Токмо туда ехать тайно, аоттуда потом вести слать вовсе стороны. Придут кнам ибояре иратные люди…
        -Всепойдут завеликого князя! - крикнул Васюк. - КаквКоломну шли приЮрье Митриче, такивМуром пойдут! Упас Господь Бог нам княжичей.
        Зашумели все кругом, начались опять разговоры, намечать стали подробно иратных людей, иприпасы, иконей, икого кчему приставить, ибратьли подводы, илиехать свьюками только.
        -Скорейбы, скорей ехать, Иванушка, - шептал Юрий брату наухо, - ато настигнет опять нас Шемяка, кактогда вмонастыре.
        Опять загудел густой голос князя Ивана Ивановича:
        -Завтра сблагословения Божия, после утрени, безподвод, совсеми конниками вМуром пойдем. Поведет нас Микула Степаныч поКолошке вниз доКлязьмы-реки, мимо города Володимера, атам Судогдой досамого верха, аволоком доУшны, апоУшне вниз доОки, отустья-то Ушны всего двадцать верст доМурома…
        Тутстали другие указывать иные пути идороги, нокнязь Иван Иванович прекратил разговор.
        -Впути Микула Степаныч сам прикажет, гделучше ехать. Наполе воевода хозяин. Сейже часец вдорогу снаряжаться надобно, - сказал он и, обратясь ксвоему дворецкому, закончил: - Гребты тобе, старик, много сегодня будет снашими сборами…
        Глава11
        Предел скорби
        Вночь напервый день Масленицы, февраля четырнадцатого, привезли вМоскву великого князя Василия. Посадили его внежилую подклеть прихоромах Шемякиных, асам князь Димитрий Шемяка вте поры стоял надворе Поповкине.
        Было вподклети той одно лишь окошечко малое, усамого почти потолка - безрамы изадвижки, совсем открытое. Вжелезы закованный, лежал князь недвижимо налавке идаже пищи небрал. Тоска его давила, словно домовой насел нанего, вовсю грудь упираясь коленами. Неспал Василий Васильевич, игорше ему было, чемвполоне татарском усыновей Улу-Махметовых.
        Глядел неотрывно он впотемневшее перед рассветом небо, будто вокошечко малое оно вместо слюды вставлено. Видел князь семизвездный ковш, арукоятка ковша уже круто кземле повернулась - так только подутро бывает. Невольно обовсем этом думается, аперед глазами втоже время, каксны, видения проходят. Отсамого детства допоследнего нынешнего дня все прошло через память, асердце слезами незримыми набухло, стало тяжести непомерной.
        -Злабеда лютая, - шепчет Василий Васильевич, - вскую Ты оставил мя, Господи?
        Плакать, какугроба Сергия, онбольше немог, ивздохнуть отболи душевной нет сил. Вотвстали пред ним, какживые, икнягиняего, имать, иИван сЮрием. Захлебнулся оттоскион, совсем каквпредсмертный час, ипростонал:
        -Боже милостивый, упасиих…
        Двадня идве ночи вмуках провел Василий Васильевич, незная, чтоего ждет. Ещебольшие муки терпел он отобидных речей Никиты Константиновича, злого недруга, переметчика окаянного.
        Натретий день, всреду, пришел кнему вподклеть сам князь Димитрий Юрьевич Шемяка сбоярами своими, сослугами ихолопами. Сзадиже, забоярами хоронясь, быликнязь можайский Иван Андреевич. ДаиШемяка непрямо глядел, атолько исподтишка наВасилия Васильевича взглядывал. Гремя цепями, встал славки великий князь, впился глазами вШемяку, пронизал насквозь. Потемнело лицо уДимитрия Юрьевича, пятна пошли понему, аглаза его всё книзу смотрят, только ресницы дрожат, словно хотят, данемогут подняться. Вдруг взгляды их сами встретились, ипобледнели оба князя, какмел. Сжал кулаки Василий Васильевич, ауШемяки, какуконя, ноздри раздулись…
        -Вор, ворты предо мной! - закричал Василий Васильевич. - Проклят отБога, Иуда! Крест целовал лобзаньем Иудиным. Непримет тя Москва, непримет!
        Смутился Шемяка, чуявсю неправду свою, нозлоба оттого сильней разгоралась. Задрожали унего губы, запрыгали.
        -Неяз, аты - Иуда! - взвизгнул он вбешенстве. - Пошто татар привел наРусскую землю?! Города сволостями отдал вкормленье поганым? Татар любишь, ахристиан томишь безмилости! Совсем отатарился иречь татарскую боле русской любишь!
        -Ложь слово твое, окаянный! - вскричал снова Василий Васильевич. - Чтоесть зла сего злее, каквобете крест целовати ицелованье преступати! Обавы сможайским лживо пред Богом ходите. Волци водеждах овчих!..
        Ворвался вподклеть Никита Константинович, боярин Шемякин, азаним слуги сгорящей жаровней, авней - прут железный.
        -Злодей! - распаляясь итопая ногами, неистово вопил Шемяка. - Тыбрата моего ослепил, Василья Юрьича!
        Зашумели, закричали кругом холопы, сбили сног великого князя, вцепились внего, какборзые, растянув наполу. Понял все Василий Васильевич, обмер, данеуспел имыслей собрать, какжаром пахнуло влицо ему - ивдруг зашипел глазего. Пронзительный крик оглушил всех вподклети, аВасилий Васильевич сразу сомлел, словно умер, инечуял уж, какидругой его глаз сшипеньем вытек…
        ВМоскве Софья Витовтовна вместе сМарьей Ярославной стояла все еще надворе зятя своего, князя Юрия Патрикеевича. Самже князь Юрий, воевода московский, схвачен был Шемякой изаслан куда-то вместе скнягиней его Марьей Васильевной.
        Была надворе стража Шемякина сприставами, нокнягинь держали вуважении, хотя разграбил уних Шемяка всю казну иименье. Занимали обе княгини лишь малые хоромы Софьи Витовтовны, аслуг имели тех только, чтоустарой государыни были, даеще был приних Константин Иванович ссемейством ислугами, теснился он внизу хором, вжилых подклетях. Тесно всем было, давтесноте - невобиде, всеж налюдях своих исердце нетак болело. Вести всякие приходили совсех сторон через верных слуг, неумирала вдуше надежда.
        Мамка Ульяна да Дуняха, ранее девка, аныне женка Ростопчи законная, заМарьей Ярославной ходили, какзамалым ребенком. Глаза все княгиня проплакала омуже идетях своих, акроме того, тяжела была уж четвертый месяц. Днем княгини держались мужественно, апоночам вопочивальне Софьи Витовтовны обе пред кивотом уж безслез ирыданий, атолько состонами, наполу лежа, взывали они втоске кБогу, ищаутешения.
        Утром Марья Ярославна, когда Дуняха убирала ей волосы, сидела настольце резном, неподвижно, сопухшими веками, исловно ничего невидела своими большими глазами.
        -Свет мой, государыня, - тихо говорила ей Дуняха, надевая волосник, - пожалей собя, княгинюшка, дляради младенца. Обестобой мы брюхаты.
        Дуняха вдруг застыдилась, атолстые губы ее расплылись вблаженную улыбку.
        -Седни, - зашептала она виновато, - впервой седни, государыня, шевельнулся вомнеон. Ручками, ножками толкат… Автобе, государыня?..
        Марья Ярославна печально улыбнулась итихо промолвила:
        -Рано моему-то, Дуняха. Четвертый месяц еще токмо. - Блеснули унее темные глаза, искупые слезинки повисли наресницах. Помолчала она и, сцепив судорожно пальцы, простонала: - Государя-то, баишьты, сюда привезли взаточенье. Адетки где? Иванушка, Юрьюшка, милые! Ох,тошно, Дуняха, сердцу моему…
        Опустила она втоске голову, забыла все инеслышала, каквошла свекровь вместе смамкой Ульяной. Осунулась, сморщилась вся Софья Витовтовна, данесломилась инаэтот раз, властно глядела кругом, глаза только глубоко запали.
        -Богмилостив, Марьюшка, - сказалаона. - Опять испытует Господь нас загрехи наши. Говорят, беда вымучит, беда ивыучит… - Старая княгиня нахмурилась идобавила сдосадой игоречью: - Токмо ненашего Василья! Скороверен был иесть. Тыж, доченька, неплачь налюдях. Ненаполним моря слезами, данеутешим злодеев иворогов печалью своей…
        -Ненас, сирот, Шемяка, асобя, злодей, всердце поразит, - сурово сказала Ульянушка. - Животом пред Богом, Иуда, поплатится. Ад-то по ём, окаянном, давно плачет, ждет ксобе недождется.
        -Истинно, - строго сказала Софья Витовтовна, желая прекратить разговор. - Димитрий-то сам насобя нож точит. Ну,поранам. Пойдем намолебную. Господь лучше нас рассудит, чему икакбыти…
        После обеденной трапезы пришел кокнягиням Константин Иванович. Совсем поседела бородка его козлиная, ходит он пришибленный, озираясь сострахом. Всполошилась, глядя нанего, старая государыня.
        -Что, Иваныч? - скрывая свою тревогу, спросилаона.
        -Приведут государя сюды, - глухим, дрожащим голосом молвил дворецкий инепосмел больше прибавить изтого, чтознал.
        -Поштож кнам приведут? - снова спросила Софья Витовтовна, неспуская глаз сдворецкого.
        Замерла совсем Марья Ярославна, ивсе впокоях затихли, адворецкий смотрел вземлю имолчал.
        -Нетоми, Костянтин Иваныч, - чуть слышно взмолила Марья Ярославна.
        Задрожала бородка удворецкого, новсеже несказалон, чтохотелбы крикнуть вовесь голос отболи, аначал совсем одругом.
        -Баилимне, - заговорил он наконец, - пошлют государя вместе скнягиней назаточение вУглич, втемницу, атобя, Софья Витовтовна, вЧухлому зашлют…
        Софья Витовтовна перекрестилась широким крестом исказала громко:
        -Милостив еще кнам Господь Бог: неразлучил мужа ижену. Может, идеток квам пришлет…
        Смолкла вдруг. Увидела вотворенную дверь, чтопосенцам люди идут. Солнце втрапезной постенам ипополу играет, икажется, всенцах темно, носразу попоходке узнала сына своего Софья Витовтовна изамерла. Видит, несам он идет, аведутего. Вотдодверей довели - ивошел втрапезную великий князь, простирая руки вперед, какслепец. Кафтан изорван нанем ивкрови, ашапка ушастая, малахай татарский, глаза закрывает.
        Тишина втрапезной - дыханье слышно людское, ноВасилий Васильевич вбезмолвии ясно людей чует. Понял, куда привелиего, и, сняв шапку, стал креститься.
        Окаменеливсе, какувидели, чтоувеликого князя вместо глаз кроваво-багровая кора спеклась илицо все опухло. Слышно было, какзастучали громко зубы уМарьи Ярославны, ивскрикнула вдругона, будто ножом ей вгрудь ударили:
        -Ва-асинька, Васинька-а мой!..
        Бросилась кмужу, ноупала безпамяти уего ног, какмертвая. Ощупью нашел ее Василий Васильевич, поднял наруки исподбежавшей Софьей Витовтовной исдворецким отнес наскамью пристенную исел рядом. Обнимал, целовал он княгиню свою иплакал молча, немой словно. Арядом сним, схватившись заего плечи, забыв всю гордость исилу свою, билась врыданьях старая государыня, причитая, какженка посадская:
        -Сы-ы-но-очек, свет ты мой, сыно-о-очек! Чтоозлодеи сто-обой соде-еяли-и…
        Инепонятное Василию Васильевичу творилось сним. Затихали его боли душевные, итоска его запросила слов. Нижены, ниматери, нидаже солнца, чтовглаза ему прямо светило, невиделон, носердцу все теплей итеплей становилось, будто исердцеему, какилицо, ласкало незримое солнце. Удержал он слезы и, обняв свою мать, сказал громко:
        -Наказуя, наказа мя Господь, носмерти непредаде. Дабуди, Господи, воля Твоя!
        После ужина ушли Шемякины приставы спать вхоромы княжичей, анадворе иувходных дверей вхоромы Софьи Витовтовны стражу поставили. Ушли ивсе слуги вподклети, осталось одно великокняжье семейство.
        Обекнягини молчали, говорил только Василий Васильевич, осестре Марье спрашивал, овоеводах ибоярах своих. Отвечала Софья Витовтовна, аМарья Ярославна лежала беспомощно напристенной лавке, положив голову наколени мужа. Онтихо инежно гладил рукуее, аона, сомкнув крепко ресницы, боялась нанего взглянуть.
        -Сестра твоя смужем засланы злодеем, куда - неведомо, - ровным глухим голосом рассказывала Софья Витовтовна. - Одни бояре твои разбежались, другие пойманы, аразграблены все доединого. Слуги наши доводят, чтопрочие дети боярские илюди всякие челом били Шемяке, ипривел он их ккрестному целованию.
        Старая княгиня помолчала, шевеля сухими тонкими губами, словно шептала просебя очем-то, ипродолжала вслух:
        -Самзнаешь, чтолюди малодушны иживота ради да именья своего кому хошь крест поцелуют. Токмо един воевода твой, Басёнок, невосхотел ворогу твому челом бить. Повелел возложить нанего Димитрей железы тяжкие изастражей держать.
        -Знаю сего слугу своего - непредаст государяон, аижелезы невстрахему. Храбр вельми ихитер вратном деле Басёнок.
        -Истинно, сыночек, - оживившись немного, отозвалась Софья Витовтовна. - Костянтин Иваныч довел мне вчера, чтосприставом своим бежал Басёнок-то вКоломну илежит там поприятелям своим скрыто, сносясь сомногими людьми втайне для-ради твоего спасения…
        Задрожали руки уВасилия Васильевича, инемог он отрадости слово вымолвить.
        -Виноват яз пред Господом, - сказал он наконец, - нонеоставляет он меня Своей милостью. - Помолчал он ивоскликнул вгорести великой: - Матушка моя родимая! Неразумен яз, гневлив искороверен! Новмуке сей, очимои телесны загуби, отверз мне Господь очи духовные… Мати моя! Коли угодно будет Богу, паки спасен буду. Отклониже мя, Господи, отярости скорой искороверия моего… - Слезы побежали изего пустых глаз, из-под струпьев багровых, исказал он еще горестней: - Сыне мой Иване! Надежа моя! Государствованьем клянусь своим итвоим ихристианством всем, что, буде воля Божия, всесодею яз дляРуси христианской! Сильным, могучим передам сыну княжество, какотец мой, Василь Димитрич, иты, мати моя, егомне дали…
        Онтихо сполз соскамьи, опустился наколени пред матерью изарыдал.
        Гладила голову ему Софья Витовтовна, аслезы унее нешли уж, засохли вглазах.
        -Благослови мя, мати моя, - дрожащим голосом продолжал Василий Васильевич. - Увезут тя далече. Язже один, безтобя исовета твоего останусь. Нособеру весь разум свой вбеде злой…
        Всхлипнула вдруг старая княгиня, благословила сына и, обняв, зарыдала надним. Склонясь ксамому ухуего, сказала:
        -Мысли денно инощно, какворогов своих избыть, какзаступу найти ухристиан, аяз отомже помыслю свладыкой… - Перекрестила опять сына идобавила: - Марьюшку слушай. Она - глаза твои теперь, атам, коли Господь судит, глаза Иванушки твоими глазами будут.
        Зашумела всенцах стража, забелел уж вокнах рассвет, иприставы пришли. Встал сколен князь великий имолвил стоской:
        -Токмобы Господь упас Ивана да Юрья, инедлянас ради, адля-ради всего христианства…
        Вошли впокои приставы своинами иприказали собираться. Указали, ккому какие изслуг княжих определены. Засуетился вхоромах дворецкий Константин Иванович сосвоими ключниками, нопусто было вподклетях.
        По-бедному, по-простому собралось княжое семейство иразместилось сослугами вдвух поездах: один вУглич, другой - вЧухлому. Невидит Василий Васильевич нибела дня, ниблизких своих, чует только дрожащую руку княгини своей, чтодержитего, указуя путь ксаням. Опять тоска смертная затомила великого князя, икликнулон, какмалый ребенок:
        -Матушка!..
        Трясущиеся руки порывисто охватили его голову. Прижимает сына кгруди старая государыня, ишепчет он матери:
        -Взаточенье везут, втемницу, мати моя. Молись спопами помонастырям оспасении моем иобИване сЮрьем, дабы непресеклось сними дело отцов идедов наших…
        -Пошли тобе Господь крепости исилы! - перебила его Софья Витовтовна. - Народ-то ицерковь святая помогутнам.
        Отошла. Зашумели, закричали кругом люди, понукая лошадей иперекликаясь меж собой поделам дорожным. Тронулись поезды, аизсаней великого князя зарыдал женский голос, зазвенел жалобно:
        -Государыня-матушка! Накого покидаешьнас, родимая?! Накуски мое сердце раскололося, вослезах оно захлебнулося…
        Глава12
        Вограде Муромском
        Февраля двадцатого прискакали князья Ряполовские скняжичами Иваном иЮрием вБорисоглебский монастырь, чтонареке Ушне. Отсюда вМуром рукой подать - всего верст семь-восемь, неболее. Вмонастыре, отслушав литургию, обедали уотца игумена вместе своеводой князем Васильем Ивановичем Оболенским, который Бегича, посла Улу-Махметова, захватил, когда тот кцарю казанскому назад отШемяки ехал. Теперьже Василий Иванович вМоскву собирался ивесьма опечален был новой бедой великого князя. Стучал он кулаком постолу изычным, густым голосом проклятья Шемяке выкликал, какприказы набоевом поле перед воинами. Излив досаду свою, сказал он потом спокойнее, носгоречью великой, обращаясь ккняжичу Ивану:
        -Запомни, Иване, плохо скороверным да ярным быть! Государюже нагосударстве, всеедино каквоеводе нарати, - что ниделай, анасвой хвост оглядывайся! Незря бают: берегись бед, пока их нет… - Крякнул старик сердито, осушил стопку крепкого меда стоялого монастырского идобавил: - Нуда что! Долги речи - лишняя скорбь. Вынять надо иззаточенья князя великого. Даблагословит Бог почин наш!
        -Аминь, - сказал игумен. - Почнем супованием наГоспода…
        -Обовсем, княже, мы, какподобает, помыслим вограде Муромском, - сурово имногозначительно молвил князь Иван Иванович Ряполовский, обращаясь квоеводе. - Дело-то ратно, анаипаче всего - тайное…
        Всевстали оттрапезы и, благословясь после молитвы уотца игумена, пошли кконям своим, стоявшим уже укрыльца келарских хором.
        Садясь верхом, княжич Иван посмотрел, какЮрий ловко вседло вскочил, иподивился меньшому брату. Быстрее его привык Юрий ездить и, хотя ростом еще невелик, асидит наконе нехуже других. Васюк его хвалит, говорит, чтодобрый воин будет изЮрия. Доволен Иван, любит он брата, любуется им, атот, круто повернувшись, подъехал кнему истал конь оконь. Переглянулись оба ласково, подружились они крепко затяжелые дни. Поехали рядом, невдалеке отРяполовских, асзади них - Васюк сИлейкой, дядьки их верные. Вместе сРяполовскими иОболенский едет, аконников стало теперь вдвое больше.
        -Гляди-ка, Иванушка, - радостно сказал Юрий брату, - сколько воев унас!
        -Васюк Богом клянется, - откликнулся Иван, - что совсей Руси народ кнам придет. Побьем мы Шемяку.
        Далзнак князь Василий Оболенский, ипоскакали все разом. Гулкий топот пошел позвонкому речному льду, носкоро стих: вынесли кони всадников напологий берег ирысью пошли поталой дороге - оттепели начались - Василий-капельник уж незагорами.
        Неуспели ипяти верст отмонастыря отъехать, какстало видать слободы ремесленников. Илейка невыдержал и, подскакав ближе ккняжичам, закричал им:
        -Вслободах-то мережники тут более живут! Ох,идобрые мережи плетут! Какие уих ставные сети, какие вятеры! Аирыбы вОке - что всамой Волге-матушке!..
        ВотиМуром весь, какналадони, налевом берегу стоит. Видно кремль, издуба рубленный, спроезжими иглухими башнями, арядом - посад сего концами иулицами.
        Снял шапку князь Иван Иванович Ряполовский иперекрестился истово широким крестом, азаним ивсе прочие. Воевода князь Оболенский оглядел знакомые места исказал уверенно зычным, густым голосом:
        -Тутотсидимся. Нетокмо Шемяка, аитатары осии стены зубы сломают.
        Недели через две вкремле Муромском вечером как-то, когда все уже присвечах илучинах сидели, зашел впокои княжичей отец Иоиль.
        Удивились ему княжичи. Слюбопытством смотрели они намаленького попика сседой пушистой головкой истакими густыми бровями, словно усы унего налбу. Смешной немного попик, чудной какой-то малышка. Нокогда Илейка иВасюк сблагоговением приняли отнего благословение, Иван, толкнув слегка Юрия, тоже подошел круке отца Иоиля. Попик ласково улыбнулся и, благословив обоих княжичей, селнапристенную скамью. Усадил потом против себя княжичей, помолчал, илицо его запечалилось намалое время, носкоро он снова заулыбался исказал тихо изадушевно:
        -Князи Ряполовские теперь вот овас своеводами совет держат, азже вот свами, дети мои, побеседую. Немало, чай, натерпелись. Всепройдет, некрушитесь, детки. Мывот тут икнязя великого, отца вашего, вплену унечестивых видели, акогда Господь дал, иизполона встречали. Много тогда святые обители ихрамы Божии наокуп закнязя сребра излата собрали, данеменее того дал занего богатый гость Строгонов, алюдие Божие итого больше дали, особенно сироты ислуги княжии…
        -Чемже слуги да сироты церквей богаче игостей богатых? - спросил Иван внедоумении.
        Отец Иоиль зашевелил густыми бровями ирадостно ответил:
        -Разумно, Иване, вопрошаешь, ибонепрошло мимо ушей твоих мое нарочитое слово. Потому, княжич, сироты ислуги более дают, чтоони кровью своей исамим животом длякнязя жертвуют! Незабудь сего, Иванушка…
        -Истинно, истинно! - разом воскликнули Илейка иВасюк. - Таконо, верно, отец наш! Ктоименье излато, амы загосударя своего живот отдаем…
        -Благослови вас Господь, чада мои, - молвил отец Иоиль и, обращаясь кИвану, продолжал: - Отцу своему ныне ты помочь, Иванушка, власти его государевой наследник. Малещеты, новельми, неполетам своим, разумен, апосему, чаю, постигнешь мысли мои. Слушайтеже оба, иты, Юрий, - свеликим прилежанием ивниманием слушайте, ибовжребии вашем опять перемена поволе Божией. Сюда вскорости завами приедет владыка рязанский Иона отШемяки…
        Отец Иоиль оборвал свою речь исмолк, увидев, какпобледнели оба княжича, ауЮрия задрожали губы. Хотел было попик что-то сказать успокоительное, нобольшие черные глаза Ивана непо-детски вдруг вспыхнули, стали страшными, исуровое лицо его застыло. Обнял он заплечо брата Юрия имолвил твердо:
        -Необманет нас владыка! Неотдадут нас Шемяке, Ряполовские иОболенский заступятся…
        Вскочил славки отец Иоиль, обнял княжича дрожащими руками.
        -Чтоты, Иванушка, окстись! - воскликнулон. - Владыко-то завас, детки!
        Переглянулись дядьки княжичей, и, нагнувшись, Илейка шепнул Васюку обИване:
        -Вбабку пошел, ишь, какстрог-то!
        Молча стоял княжич Иван и, казалось, спокойно. Сердцеже его билось тревожно игневно: старался он уразуметь слова ипоступки отца Иоиля. Нацелую голову выше был он обнимавшего его попика и, глядя нанего сверху вниз, вспоминал слова: «Богу молись, амонахам неверь».
        Успокоился отец Иоиль, опустился опять налавку пристенную и, мрачно сдвинув густые брови, сказал:
        -Верь, Иванушка, владыке вовсем. Духом ты иразумом неотрок, аяко юноша зело мудрый. Ведайже истину: селныне Шемяка злодей намосковский стол. Отца иматерь твоих втемницу заточил он вУгличе, абабку вЧухлому заслал. Мыслит зло инавасон, накняжичей, дабоится отцов духовных, анаипаче владыки Ионы. Нетаись отсвятителя.
        -Неотдадут нас князья Ряполовские, - молвил, нахмурясь, Иван.
        -Воевода говорит, - вмешался Юрий, - недостанет нас Шемяка вМуроме!..
        Отстранив брата рукой, Иван продолжал сурово итвердо:
        -Комуже нам верить? Богом клялсяты, Васюк, чтосовсей Руси помочь нам будет. Ты,отец Иоиль, тоже снами. Владыкаже сШемякой, аотец, матунька ибабка…
        Всхлипнул вдруг громко Иван и, зажав лицо руками, горестно простонал:
        -Тата мой! Матунька милая…
        Бросился кбрату Юрий и, обнимаяего, громко заплакал.
        Прошло уже много дней. Давным-давно бежали снега сгор ипригорков, отыграли, отшумели пооврагам ручьями, иОка уже вся отльда уМурома очистилась. Суетится Илейка ирадуется рыбацкой радостью.
        -Княжичи мои милые, - говоритон, сияя, - лед-то весь наНикиту прошел! Рыбаки тутошни бают, знатный лов рыбы весь апрель имай будет!.. Авот сВасилья Парийского совсем весна начнет землю парить, имедведь тогда встанет, изаяц лежать бросит, наслуху жить будет…
        Закружил старик княжичей, инареку водил, ивполе, ивлес, аВасюк обещал показать, каклисицы изстарых нор вновые переселяются. Нераз ходил сними ималенький попик, чтонемного повыше Юрия. Апреля надевятнадцатый день ходили они все вместе поогородам. Теплей стало, сильней пригревает уж солнышко, шумят воробьи, грачи каркают, анадворах петухи поют. Береза уж вся опушилась, только дуб еще тепла ждет.
        Женки цельны дни наогородах, одни морковь исвеклу сеют, другие холсты расстилают, приговаривая весело:
        -Воттобе, матушка весна, нова новина!
        Забылись совсем сегодня княжичи, нежась втепле солнечном, вдыхая прелый земляной дух отвскопанных гряд, номаленький попик почему-то все время втревоге ивсе домой зоветих.
        -Расскажу азвам, дети мои, проЦарьград, - говорит он ласково.
        Нехотелось домой княжичам, нопослушались попика. Полюбился им отец Иоиль. Много он занятного знает, ивЦарьграде был, ихрам святой Софии видел, иристанья коней, вколесницы впряженных, дважды смотрел. Когдаже вернулись все вхоромы княжичей, запечалился попик инесразу рассказывать стал.
        -Всеслужбы патриаршие, дети мои, удостоился аз зрети, - заговорил он наконец, - азаобедней какдиакон допущен был рипиду держать ивместе сгрецким диаконом ирипидой своей помавал надсвятыми дарами.
        Жадно слушают его княжичи. Обовсем ведать хотят подробно.
        -Поштоже ты вЦарьград ездил, - спросил Иван, - игде там коней видел?
        -Сбоярами ездил туда, свельможами грецкими иотцами духовными, асам еще млад был, водиаконы токмо был рукоположен. Тетку твою родную, княжну Анну Васильевну, вЦарьград мы провожали. Дедтвой, покойный государь Василь Димитрич, ибабка, государыня Софья Витовтовна, выдали ее зацаревича цареградского Ивана Мануилыча Палеолога. Оный царевич поотречении отца сам царем стал, атетка твоя - царицей…
        Опустил седую пушистую голову отец Иоиль изадумался. Молодость вспомнил ижену-молодку, ныне уж покойную старушку свою Сосипатру. Только женился тогдаон, авладыка приказал скняжной Анной вГрецию ехать.
        -Охиплакала Сосипатрушка, - невольно вымолвил вслух он и, смутившись, пояснил торопливо: - Жена моя, мать диаконица. Деток вот Господь нам недал!
        -Агде они вЦарьграде наконях скачут? - нетерпеливо перебил его Иван. - Какие уних колесницы?
        Отец Иоиль вздохнул, медленно перекрестился ипрошептал:
        -Царство тобе небесное, раба Божия Сосипатра… - Опять спокойно иласково стало лицоего, и, обратясь ккняжичам, продолжал рассказ свой. - Есть вЦарьграде поприще великое, деревами обсажено, - говорил попик негромко, - какбы подковой вдлину растянуто. Вокруг поприща изрыты ступени изземли икамнем выложены. Тутсиденья народу изготовлены, чтобы глядеть наристания. Уконцов подковы - стойла дляконей иколесниц, ипротянута веревка. Народ-то какобсядет кругом поприще, шумиплеск пойдет, икрики, иругани, исмех. Ристателиже наколесницах своих уверевки ждут. Одни все вбелом, другие вкрасном, аболее всего ристателей взеленом иголубом. Сиеиесть ристалище конское, апо-грецки - гипподромосом именуемо.
        -Ачего ждут-то ристатели, - спросил Иван, - ипошто веревка протянута?
        -Знака ждут, - продолжал отец Иоиль, - азнак-то селлинской хитростью содеют. Перед стойлами там каменной столб врыт, анастолбе орел медный. Икакорел сей кверху подымется сам…
        -Каксам? - судивлением вскрикнул Иван.
        -Сам, Иване, - строго повторил попик, - хитростью велией так встолбе все изделано, чтонарожне тонком сам орел подымается. Когдаже подымется орел, сразу все тьмы народа стихнут, астражи враз веревку отдернут, итрубы затрубят, акони сколесницами, пыль подняв, поскачут все враз. Стук откопыт, ржание, аотколес грохот великий. Ристателиже, стоя наколесницах, сами четверками правят. Туткто закого кричит: тотзабелых, тотзаалых, ноболе всего заголубых изеленых кричат… Кониже сколесницами мимо сидящих скачут кполукружью подковы. Обогнут другой столб там исызнова мчат кстойлам, аотстойл паки кполукружью. Такдвенадцать раз проскачут, всячески тщась одни других обогнать, итот изних победит, ктопервее всех вдвенадцатый раз кстолбу сорлом достигнет…
        -Ишьты! - воскликнул Илейка. - Всеедино, какутатар впраздник байрам бывает!
        -Токмо утатар, - поправил его Васюк, - верхами скачут. Далеко встепь гонят, изочей скроются, апотом назад! Они, татары-то…
        Васюк смолк ипочтительно поклонился князю Димитрию Ивановичу, младшему изРяполовских. Князь был тревожен имолча принял поклоны иблагословение отца Иоиля. Потом, оглядев всех, сказал угрюмо:
        -Идите втрапезную, владыка Иона приехал.
        Княжичи какбудто неиспугались, нопобледнели оба икрепко взялись заруки. Дядьки их встревожились, аотец Иоиль быстро подошел ккняжичам и, крестя их частым крестом, зашептал горячо:
        -Благослови вас Господь, укрепи Своей крепостью, спаси ипомилуй!
        Иван взглянул напопика и, увидев мелкие слезинки наглазахего, смотревших слюбовною жалостью из-под белых бровей, крепко поцеловал благословлявшую его руку.
        Втрапезной были все всборе, инапочетном месте спокойно ивеличаво сидел владыка Иона вепископском облачении ивклобуке. Высокий посох его держал служка, стоявший позади владыки. Ряполовские, Оболенский, несмея сесть, почтительно, ввеликом смятении итревоге, окружили Иону. Старший изкнязей, горячо говоривший очем-то владыке, быстро обернулся привходе княжичей ивоскликнул:
        -Вотони, дети государя нашего! Тыже - отец наш духовный! Рассуди иобмысли. Будь жив митрополит Фотий, непосмелибы злодеи сгосударем сие учинить. Гдеже ныне десница церкви святой?
        Владыка Иона ничего неответил. Большие светлые глаза его остановились накняжичах. Боязно стало Ивану отясного лучистого взгляда.
        Благословив отца Иоиля, сказал владыка тихо, всееще неотрывая глаз откняжичей:
        -Подойдите комне, дети мои.
        Юрий, заробев, спрятался забрата, ноИван медленно подошел ксвятителю, неопуская глаз перед ним, хотя ииспытывал какой-то страх. Хотел видетьон, нетли зла инеправды влице владыки. Иона улыбнулся и, благословив Ивана, сказал:
        -Боле, чемотец твой, подобенты, Иване, деду Василью Димитричу, исбабкой схожты. Нивгоре, нивстрахе разума нетеряешь, авсе уразуметь хочешь исам испытать.
        Иван смутился, вспомнив слова отца Иоиля, чтовладыка Иона вмыслях читает, имолчал. Благословив Юрия, потом Илейку иВасюка, владыка опять обратил наИвана глаза, прозрачные, какумамки Ульяны.
        -Отче, - робко вполголоса сказал Иван, - боюсь Шемяки…
        -Самли так мыслишь, илиотстарших слышал? - спросил владыка.
        Вспомнил Иван Сергиев монастырь, когда прискакали туда Шемякины воины скнязем можайским, вспомнил обабке иматери. Захотелось ему снова кричать иплакать, но, овладев собой, молвил он струдом:
        -Видел, отче, сам, кактату изсобора тащили… Нынеж, мнесказывали, втемнице он сматунькой, аты отШемяки занами приехал… Нетниоткуда нам помочи, злолишь одно…
        -Сиетак иесть, Иване, - перебил его владыка, - сие так, кприскорбию нашему, аможет быти игорше, ежели Господь непомилует. Но,опричь милости Божией, надобно самим нам все сразумом деяти, ибокакдуша бессмертная, такиразум отБога нам дадены… - Владыка помолчал и, обратясь ккнязю Ивану Ряполовскому, добавил сгоречью: - Правты. Нетунас митрополита, ибезглавы Церковь русская. Азже есмь токмо нареченный, нонерукоположенный митрополит. Посему вот идитя сердцем своим чует токмо зло наРуси. Выже, мужи брадатые, того неразумеете, чтокогда одно злодеяние безпрепоны свершилось, тоиновое паки может совершиться. Войска увас мало, гдеже вы силы возьмете, ежели князь Димитрей полки свои пришлет кМурому?
        Переглянулись всмущенье князья Ряполовские ивоеводы, понималиони, чтозаодними стенами безсилы человеческой неспасешься. Известно им было, чтоприверженцы великого князя - шуринего, князь Василий Ярославич, ивоевода московский, князь Семен Иванович Оболенский, - бежали вЛитву, акним потом прибежал идругой воевода Василия Васильевича - Федор Басёнок, ацаревичи татарские, Касим иЯкуб, были неведомо где…
        -Благословинас, владыко, думу думать, - сказал главный воевода, Василий Оболенский, - асего ради повтори нам еще раз, чтоШемяка сулит ивчем крепость словего?
        Иона, помедлив немного, ответствовал:
        -Вникните вречи мои, ибодобра иблага хочу великому князю Василь Василичу исемействуего. Митрополит Фотий завеликого князя сотрочества его радел ивборьбе замосковской стол был заВасилья Василича ипротив его дяди, Юрья Димитрича Галицкого. Такиаз ныне совсей святой церковью выступлю против Шемяки, сына князя Юрья. Ведомо сие Шемяке, и, думая лихо накняжичей сих, страх он имеет пред народом иотцами духовными. Посему призвал меня он наМоскву, обещал мне митрополию, дабы помочь ему противу гнева народного идабы крепче ему наМоскве сидеть. Призвавже мя, такначал глаголитимне: «Отче, плыви наладьях, благо реки оттаяли, вепископию свою, дограда Мурома, ивозьми тамо детей великого князя насвою епитрахиль,[74 - «Взять наепитрахиль» - значило взять подпокровительство церкви.] привези их комне, аяз рад их жаловать. Отцажеих, великого князя Василья, выпущу ивотчину дам ему достаточную, дабы можно ему ссемейством жить, нивчем нужды неведая». Втом пред Богом мне клятвы дал.
        Поклонились молча владыке Оболенский ивсе Ряполовские имолчаже пошли кдверям. Грустно смотрел им вослед владыка Иона. Видя ислыша все это, снова стали тревожны княжичи. Опустив головы, стоялиони, недвигаясь, около дядек своих, позади маленького попика Иоиля…
        Когда ушливсе, владыка взглянул светлыми своими глазами накняжичей инаотца Иоиля, иласков был взглядего.
        -Сядьте, - тихо молвил он и, закрыв глаза рукой, оперся настол, будто вдреме отдорожной усталости.
        Затаились все втрапезной, апред очами владыки, словно сон ивидения, понеслосьвсе, чтовидел он наРуси иочем думал соскорбью имукой.
        -Каксвятитель Фотий взовещании пишет, - безслов шептали его губы, - так имне отсвятительства непрестанно горечь едина отслез ирыданий, оттрудов итягостей…
        Вспомнилось, сколько Фотий муки принял, утверждая напрестоле московском малолетнего князя Василия. Побороли тогда дядюего, Юрия Димитриевича, аныне вот Юрьичи растерзали всю Русь усобицами, акругом татары еще крепки. Усамого края земли русской засели ливонские рыцари, идалее враги есть - шведы, атут литовцы иполяки, еретики-униаты, из-под руки папы все время православью грозят. Вздохнув, владыка овеликом князе вспомнил иопять зашептал безгласно, одними губами:
        -Добр, ласков ичадолюбив, авзлобе яр непомерно. ОчиКосому вынул, ныне вот самого Господь наказал. Какдитя малое, токмо то ведает, чтокруг него, авдаль исмотреть нехочет - инеотскудости разума, аизприхоти своей…
        Губы владыки перестали шевелиться идрогнули мимолетной улыбкой. «Водном Господь укрепил его разум, - подумал он сумилением. - Тверд ввере православной, нето что цари ипатриархи цареградские. Несклонил его нипапа Евгений, нипапист богомерзкий Исидор…»
        Ивот опять словно сны ивидения пошли пред очами владыки. Видит он себя после избрания вмитрополиты всея Руси всамом Цареграде. Вотвроскошном дворце он каменном, гдеиконы икартины святые икрасками постенам ипотолку писаны иизмалых разноцветных камешков дивно составлены, аочи увсех святых, какживые, глядят и, когда идешь, вслед тебе смотрят неотрывно. Царя грецкого видит вбагрянице пышной, вкороне изолоте, ицарицу, княжну бывшую, сестру князя Василия, Анну Васильевну. Ласковыони, ипатриарх цареградский тут вовоем облачении, итоже ласков, какгреки умеют, когда им надобно это.
        -Верил им, - шепчет Иона, - аневедал тогда, чтовлатыньство поганое они уж склонялись иверу свою предать готовы уж были…
        Помнит владыка всю горечь свою, когда царь ипатриарх, отпуская его счестью, говорили слицемерием великим:
        -Жалеем, что, ускорив поставить митрополитом русским грека Исидора, тебя, русского, неутвердили. Нопред Богом тебе обещаем митрополию русскую, кактокмо она опразнится…
        Знал теперь Иона, чтоцарь ипатриарх квосьмому еретическому собору тогда готовились, кпапе Евгению склонялись, помощи его искали против турок…
        «Нонепомог им Господь, - думает владыка, - непостигли они разумом своим человеческим разума Божия; непостигли, чтоволею Божию кругом их творится…»
        Владыка отнял руку отглаз иоглядел трапезную.
        -Подремли, владыко, - сказал ему отец Иоиль, - подремлиеще, ато иочей сомкнуть неуспел, каксызнова бодрствуешь. Устал ты отпути трудного…
        Улыбнулся владыка имолвил приветливо попику:
        -Недремал аз, отец Иоиль, аЦарьград нечаянно вспомнил. Иты бывал там, знаешь град сей. Ненужны нам неверные греки, якопапист Исидор. Нужны нам свои епископы, русские, дабы отечество их тут, унас наРуси было, аневЦарьграде, дабы русским, анегрецким государям помочь отних была.
        Умилился попик игромко воскликнул:
        -Истинно, владыко! Токмо неодни епископы русские надобны, ноипатриарх московской ивсея Руси!
        Улыбнулся владыка радостно, когда братья Ряполовские сОболенским Василием Ивановичем входили втрапезную. Поклонясь земно, стали они строго ичинно, важное дело творя иответ свой перед отечеством помня. Встал ивладыка, встали княжичи ивсе прочие. Выступил вперед князь Иван Иванович, какстарший брат, и, владыке опять поклонясь, сказал:
        -Верим тобе, нареченному митрополиту нашему. Какпопам иепископам глава ты единая, такикнязь московской унас наРуси единая глава надвсеми князьями. Знай посему, хотим мы злодея Шемяку, вора пред государем своим, согнать состола московского. Верим тобе, владыко. Завтра после заутрени возьми наепитрахиль княжичей. Заних твой ответ пред нами иГосподом. Мыже поедем стобой, одних княжичей неотпустим… - Помолчал князь Иван Иванович ипродолжал сгоречью: - Самты ведаешь, смуты кругом, междоусобия великие, авцеркви православной - еретичество. Думу думая, мыслилимы, ежели тобя непослушаем, пойдет Шемяка нанас войной, град возьмет, акняжичей захватив, чтохочет, тоисотворит сними, какисотцом их ивсеми нами. Верим тобемы, владыко, токмо недерзнем безкрепости отпустить детей князя великого.
        -Завтраже, - сказал владыка Иона, - буду аз свами всоборной церкви Рождества Пресвятыя Богородицы испелены Богородичной насвою епитрахиль возьмуих. Богнам свидетель, всемы заправое дело. Дапоможет нам Господь! - Владыка, обернувшись киконам, перекрестился широким крестом.
        -Аминь, - ответили все вслед заотцом Иоилем итоже закрестились наобраза.
        -Верите вымне, - продолжал владыка, - верю иазвам, благочестивые иверные чада мои! Первее всего надобно нам наМоскве государя всея Руси вольного, анепоярлыку царя ордынского. Будет унас свой царь; будет свой, ежели непатриарх, какотец Иоиль хощет, томитрополит свой, неотгреков, аотсобора своих святителей русских рукоположенный. Нынеже патриарх цареградский склонился кереси латыньской, амитрополит наш, какведаете, осьмой собор принял иверу отцов наших еретикам предал! - Обратясь ккняжичам, ондобавил: - Длясего ради заотца вашего ицерковь православная ивсе людие подымутся иглас свой возвысят. Чует сие Шемяка, оттого ислабостьего. Запомнитевсе, чтобыло свами. Подрастете когда, уразумеете, чего теперь осмыслить неможете…
        Надругой день, ещедозвона кзаутрене, потянулся народ толпами изкремля исовсех концов посадских ксоборному храму Рождества Богородицы. Никому ниочем объявлено небыло, авсе знали, чтопроисходить будет всоборе муромском.
        День начался солнечный, искворцы увсех скворечниц так изсебя ивыходили, истоял надгородом непрерывный птичий гам, пока колокола незагудели, заглушив благовестом ипение птиц, иговор людской, итопот конский, идаже грохот искрип телег. Битком набито было народа всоборе, когда княжичи Иван иЮрий, всопровождении Ряполовских, Оболенского, бояр идетей боярских, вошли вхрам. Илейка иВасюк неотлучно были прикняжичах ишли позади них, впереди князей ибояр - боялись они даже намиг краткий отойти отпитомцев своих, особенно намноголюдстве таком.
        -Богу игосударыне Софье Витовтовне клялся я заних, - сурово итвердо сказал Васюк Ряполовским, - апосему ния, ниИлейка шагу отних неотступим…
        Навстречу княжичам вышел отец Иоиль, подвел их клевому клиросу ипоставил перед образом Богородицы, усамой пелены подиконной, золотом шитой ижемчугом низанной. Тутже исам стал он позади княжичей, рядом сИлейкой иВасюком.
        -Наколени станьте, - сказал отец Иоиль княжичам и, когда те стали, накрыл им головы пеленою подиконной отобраза Богородицы.
        Опять беспокойство итревога затомили княжичей. Горестно переглянулись они подпеленой, иЮрий, крепко схватив Ивана заруку, шепнул ему стрепетом:
        -Страшно, Иване! Одни мы тут брошены…
        Сжалось сердце уИвана, ипочуял он всю правду слов Юрия ивтоске своей еще больше пожалел исебя ибрата. Понимал он теперь: чтохотят сними, тоисделают, но, брата жалея, сказал твердо:
        -Ничего, Юрьюшка, неоднимы. Илейка да Васюк снами, Ряполовские да исам владыка…
        -Боюсь яз владыки, - торопливо зашептал опять Юрий, - авот отец Иоиль любитнас…
        -Молись, Юрьюшка, Бог нам поможет, - прервал его Иван, - атамо итату иматуньку увидим, асними ибабку найдем… - Онсмолк сразу изакрестился порывисто истрастно. - Господи, Исусе Христе, Богородица Пречистая, ангелы святые иугодники, - шептал он громко, нетак, какучили его молиться, акакмамка Ульяна молится, - спасите тату иматуньку, бабку инас сЮрьем! Господи, спаси ипомилуйнас, грешных…
        Онсам несознавал, чтоговорит, новесь стремился кневедомому всемогущему Богу, Который может все чудеса творить, будь только воля Его. Юрий тоже крестился ишептал что-то, какибратего.
        Вдруг пелена, скользнув поголовам княжичей, открылась, ипопик Иоиль, взяв их заруки, повел камвону, гдевполном святительском облачении, взолотой митре скамнями самоцветными, сзолотым наперсным крестом нагруди стоял владыка Иона. Лицо унего было просветленное, новсеже строгое, какусвятых наиконах. Вплотную подвел кнему княжичей попик Иоиль ишепнул:
        -Наколени, дети мои…
        Княжичи враз опустились наколени, очутившись усамых ног Ионы. Оннакрыл их обоих своей епитрахилью. Стихло все вцеркви изамерло, ипочувствовал Иван, чторуки дрожат унего ихолод бежит поспине.
        -Господь иБог мой! - вдруг громко ичетко прокатился подсводами церкви голос владыки.
        Вздрогнул Иван, ипочудилосьему, чтовместе сним вздрогнул иЮрий, вздрогнули, казалось, ивсе Ряполовские, иОболенский, Васюк, Илейка, отец Иоиль, ивоины, исироты княжие, ивсе люди посадские. Волнение пошло незримое инеслышимое вовсем храме, даисамый голос Ионы пресекся вдруг.
        Новот опять звучат слова его громко истрастно:
        -Пред лицом Твоим, Господи, беру отроков сих наепитрахиль свою епископскую, подзащиту Церкви святой твоей! Иисусе Христе иПречистая Мати, заступница наша, заступите испасите невинных сих, дабы сотцом своим, князем великим Василием, исвеликими княгинями воздравии иблагополучии соединились. Изведите изтемницы злой государя нашего…
        Снова пресекся голос владыки, авхраме стоны пошли ирыдания женские, исними заплакали вдруг княжичи, колебля епитрахиль своими рыданьями.
        Пришел всебя Иван, когда владыка, сняв епитрахиль, благословлялих.
        Попик Иоиль отвел княжичей опять наклирос. Народже стоял вхраме инерасходился, ивыступил вперед князь Иван Ряполовский исказал, чтобы все слышали, обратясь квладыке Ионе:
        -Отче святой! Отдали мы тобе детей великого князя, напатрахиль твою. Тыицерковь ныне заних пред Богом вответе. Мыже здесь, вхраме, пред тобой ипред Богом клянемся, живота нещадя, князю великому идетям его служить. Ежели ты неупасешьих, томы ивсе люди ратью пойдем наШемяку, загосударя икняжичей сих свои головы сложим!..
        -Будем биться созлодеем! - загудели голоса вцеркви. - Совсей Руси пойдем наШемяку!
        -Вы,отцы духовные, - крикнул изтолпы какой-то могучий старик влаптях, - против злодеев скрестами, амы, сироты, - сострелами да кольями, - смутубы они несеяли! Христианскуюбы кровь нелили, насбы незорили ниграбежом, ниполоном…
        Глава13
        Узлого ворога
        Плыли отМурома натрех ладьях больших: наодной - владыка Иона скняжичами, надругой - Ряполовские ивоеводаих, Микула Степанович, анатретьей, самой большой, - стража, давезли еще пшено ивсякую кладь дорожную дляконников - их сотни две было. Ехали конные берегом, поотстав немного отлодок, авпереди, дорогу разведывая, дозор скакал издесяти воинов. Доустья Ушны поОке навеслах шли, аотустья, вверх потечению, бечевой кони тянули ладьи досамого волока уверховьев правого притока Ушны. Тут, выгрузив излодоквсе, волокли ладьи конской запряжкой наслегах иветлугах верст десять допервого правого притока Судогды, апотом опять навеслах шли досамого Владимира, чтонаКлязьме. Здесь остановки неделали, апоплыли вверх помалой Нерли идальше поКаменке, прямо кСуздалю.
        Утром ранним мая впервый день, когда сироты вполе зябь боронить начинают, сошли все слодок недалеко отСуздаля ипошли пеши кСпасо-Евфимиеву монастырю. Владыкаже Иона икняжичи наладье своей остались состражей, аконники, вброд перейдя Нерль выше Каменки, придвинулись клодкам поближе. Сними был иМикула Степанович, адозорные, поего приказу, вперед поскакали вобитель свестью овладыке.
        Княжич Иван стоял вместе сЮрием накорме лодки ижадно глядел окрест, следя зауказаньями Васюка.
        -Тутвот, Иване, - говорит тот, - полагать надобно, кмонастырю ближе ибои были. Помнишь, какбабке твоей Ростопча да Фёдорец Клин сказывали. Тамо вон, гдемы плыли, ниже Каменки, поганые, видать, через Нерль плавились…
        Вдруг сжалось сердце Ивана отболи, иясно так, словно снова увиделосьвсе, чтовМоскве тогда было. Исотник Ачисан ему представился, ибабка, чтокресты тельные вруке крепко зажала, итихий, нострашный вскрик матуньки, итату он вспомнил, каким впоследний раз видел его вголых санях, вполушубке старом, когда он ехал кПивной башне, вокна глядел исловно ничего невидел…
        -Шемяка проклятый! - резко игромко сказалон. - Хуже излей ты Улу-Махмета!..
        -Иване, Иване, - послышался голос из-под лодочного навеса, - держи сердце свое. Негневи ты Шемяку, когда предстанешь пред ним. Ежели любишь отца иматерь, негневи их ворога злого, дабы горшего зла несотворил он им…
        Вышел владыка Иона из-под навеса и, положив руку наплечо княжича, продолжал:
        -Претерпи, отроче мой, иГосподь нам поможет. Имей разумение отом, чтопостигать надо умом волю Божию. Исреди наитяжких бедствий игорестей разумом икрепостию духа зло преодолеть можно ипути коспасению обрести. Гневливостьже токмо разум темнит.
        Сразу тепло испокойно стало Ивану отслов владыки, вера вдуше затеплилась. Таквсегда дома унего бывало отбесед сбабкой. Улыбнулся он по-детски доверчиво и, посмотрев прямо всветлые глаза владыки, тихо сказал:
        -Отче, помоги татуньке…
        Гулколоколов отобители покатился повсему полю, аизмонастырских ворот вышли священники имонахи схоругвями, иконами икрестами, асзади них ехали сани дляИоны, нареченного митрополита Московского ивсея Руси.
        Ризы, кресты иоклады икон сверкали насолнце, пениеже церковное, сливаясь созвоном, шлоксамому сердцу княжича Ивана. Всепоснимали шапки изакрестились, аконники спешились. Владыка Иона вышел скняжичами наберег. Попы идиаконы окружили их и, держа вруках своих древнюю икону Корсунской Божьей Матери, запели благодарственный молебен облагополучном прибытии.
        Путники, незаезжая вСуздаль, остановились всем поездом наодин день ради отдыха вСпасо-Евфимиевом монастыре. Отслушав литургию, владыка Иона, княжичи иРяполовские сМиколой Степановичем обедали уигумена вкеларских покоях дляпочетных гостей. Послеже обеда владыка захотел отдохнуть, акняжичам разрешил сдядьками их ходить свободно повсей обители иповсем стенам пройти монастырским, осмотреть башни-стрельни имосты подъемные.
        Стены умонастыря широкие - телега проедет свободно вдоль бойниц истражу незацепит. Этонеудивило княжичей - московские стены куда шире! Любопытнее им было наполе посмотреть, чтотянется возле речки Каменки. Остановились они надглавными воротами убойниц самой большой стрельни.
        -Видатьли отсюда, Васюк, - обратился Иван ксвоему дядьке, - где отец бился статарами?
        Васюк стал приглядываться и, говоря неуверенно, показывал всей рукой:
        -Может, вонтамо, ближе кСуждалю, аможет, воттут, кнам поближе. Небыло меня тут, какже я тобе могу истину поведать?
        -Тутвот, тут, кнам ближе, - быстро заговорил старый монах, выходя изсоседней бойницы, - меж Нерлью иКаменкой… - Монах поклонился и, обратясь кВасюку, спросил: - Дети великого князя?
        Васюк утвердительно кивнул, амонах снова поклонился княжичам исказал:
        -Здравствуйте, дети мои, дасохранит вас Господь. Неподходите комне подблагословение, ибонеимею нато благодати. Лекарь аз вобители, инок Паисий, абыл воем удеда вашего. Великого князя Василь Василича сиздетства знаю, здесьже ему раны врачевал, когда вполоне утатар он был. Васже, внуков Василь Димитрича, увидеть мне сладостно…
        Старик ребром приложил ладонь кглазам отсолнца ивнимательно разглядывал княжичей.
        -Аты видел, - спросил его Иван, - какбилисьони?
        -Вотссей самой башни видел, - оживляясь, заговорил отец Паисий. - Побегли вдруг поганы да бегут-то, порядок неруша. Нашиже, словно куры вогороде, разбрелись вовсе стороны - кто зататарами гонится, ктоубитых да раненых грабит, акто нитуда, нисюда, самнезнает, чтодеять… - Старик досадливо пожевал беззубым ртом истрого добавил: - Вижу, дело недоброе! Понимаю хитрость неверных, хочу наших упредить, абежать немогу - стар. Ищукликнуть кого, дабы великому князю весть скорей дать, ивижу - поздно уж! Татарские конники кругом заворачивают исбоку нанаших ударили. Нарочито наших заманили, поганые! Смяли пеших, аконников окружили совсех сторон. Закрыл аз глаза, молитвы Господу оспасении читаю, гляжу опять, ауж князь великой вместе сосвоими тремя конниками окружен. Рубятся крепко, апотом двое сконей наземь сбиты итокмо один ускакал прочь срукой отсеченной.
        -Федорец Клин, - вставил Васюк. - Правду он баил, когда ответ держал перед старой княгиней…
        Иван иЮрий жадно слушали Паисия иждали, чтодальше он скажет обитве. Ностарик опять медленно пожевал губами истрого проговорил:
        -Загрехи наказал нас тогда Господь. Из-за усобицвсе. Ладу нет укнязей, азависть изло навеликого князя. Изудельныхже да избояр тоже всяк токмо своей пользы ищет, аосиротах заботы нет. Мутят князи да бояре, - всяк своего князя хочет, дабы отсвоего-то прибыток ему был. Токмо сироты одни завеликого князя, ибонехотят разоренья иполона…
        -Потому, - вмешался Илейка, - что сиротам все одно, откого идет разоренье: оттарали, отудельныхли. Потому, пока сильна Москва, исиротам покой ижир!
        -Истинно, истинно, - отозвался Паисий, - аудельные-то зорят хуже татар. Помните, княжичи: дедваш, Василь Димитрич, крепко вкулаке удельных держал! Грозный был государь. Аотец-то ваш вон вкакую беду попал…
        Отец Паисий что-то еще хотел добавить, ноВасюк знаком остановил его и, отведя всторону, сказал наухо:
        -Проослепленье-то неведают княжичи. Невелено им сказывать.
        Паисий, неподходя уже больше ккняжичам, поклонился им издали исказал:
        -Помоги вам Господь, дети мои, сохрани ипомилуйвас.
        ИзСуздаля нареченный митрополит Иона икняжичи вмонастырских колымагах поехали, акнязья Ряполовские нателегах. Ладьиже вРязань назад отослали, ибооттуда, изсвоей епископии, владыка их взял, отъезжая кМурому. Хотя весна была ранняя исоловьи запели, ноземля влесах непровяла - вязли кони иколеса налесных дорогах. Двигался владычный поезд медленно - пешие ите его обогнать могли. Отобеда дотемна всего-навсего двадцать пять верст проехали ивселе Иванове ночь ночевали. Срассветом потом выехав, кобедне лишь прибыли вЮрьев Полской, аизЮрьева доПереяславля-Залесского, верст шестьдесят, опять сночевкой вдеревне Выселки, ехали имая шестого вполдень усамого уж града были.
        Увидали снова княжичи золотые маковки Спасо-Преображенского монастыря вгуще лесной иясную гладь озера Клещина. Наполяхже, кпосадам ближе, женки идевки, горох сея, пели, крестясь, слова заклинания:
        Сею, сеюбел горох,
        Уродись крупен ибел,
        Сам-тридесят!
        Старым бабам напотеху,
        Молодым ребятам навеселие!
        День стоял солнечный, илазурь небесная вся сияла хрустальным синим блеском, чистая вся, безединого облачка. Темнея точками всини небесной, трепетали жаворонки, звенели, какрассыпанные бубенчики, подымались ввысь иснова кземле спускались. Светло, тепло ирадостно кругом, аИвана охватила тоска. Вспомнилон, какжили они тут сматунькой ибабкой, ожидая отца изполона. Почудился ему ясно так осенний сад соблетевшими листьями ибагровыми кистями рябины, словно наяву привиделся бурьян законюшнями, гдеон сДанилкой щеглов ичижей ловил. Вспомнились клетки, чтовисели всаду сих крылатыми пленниками. Дарьюшка…
        Опять гулко, какуЕвфимиева монастыря, зазвонили колокола, нотеперь встречал владыку Спасо-Преображенский монастырь усамого града Переяславля-Залесского. Переглянулись княжичи украдкой, меняясь влице. Прижался Юрий кбрату ипрошептал чуть слышно:
        -Шемяки боюсь…
        Иван неответил итревожно взглянул вглаза владыки Иона. Утого дрогнули губы, ноничего несказалон, атолько перекрестил обоих княжичей исам перекрестился молча.
        Встречали Иону икняжичей многолюдно иторжественно, воблачениях праздничных исхоругвями, ибоизвещены были гонцами зачас доприезда колымаг. Однако видел Иван, чтонерадостны были лица уклира церковного, даисам Иона был сумрачен. Друзья тут всё были, знакомые - многих изних узнали княжичи, ибомонастырские бывали много раз вхоромах великокняжеских, аигумен нераз уних вкрестовой иутреню имолебны служил.
        Сгорестью итревогой все накняжичей смотрят, инехорошо отэтого насердце уИвана, даиЮрий чего-то боится ижмется все кбрату. Едва вошли гости приезжие вкеларские палаты, кактуда гонцы прибежали откнязя Димитрия, асним наконе приехал илюбимец Шемякин, дьяк его Федор Александрович Дубенский, ичелом бил владыке икняжичам спросьбой наобед пожаловать кего государю.
        -Тобя, владыко, икняжичей, узнав облагополучном прибытии вашем, молит кстолу своему государь мой, великий князь Димитрий Юрьевич, - ласково ипочтительно сказал дьяк, подходя кблагословению святителя.
        Острым взглядом владыка Иона пронзилего, исмутился дьяк ипоклонился низко.
        -Тобе все ведомо, - сказал он строго, - иесли есть вокруг князя Димитрия его доброхоты иумные советники, топусть разумеют, чтодозволено Богом ичто недозволено. Есть суд Божий загробом, норанее того есть рука казнящего зазло иназемле…
        Ряполовские стояли вглубине хором и, неподходя близко, глядели исподлобья надьяка, ноДубенский незнал их влицо инеполагал, чтоприехать сюда, вПереяславль, посмеют. Владыкаже, посговору сними, слова оних немолвил и, собравшись, вышел скняжичами намонастырский двор, гдеждала их колымага князя Димитрия Юрьевича.
        Дорогой, видя смятение отроков, владыка сказал им:
        -Дети мои, небойтесь, ибовы наепитрахили моей. Верьте, чтообещал пред Богом, тоисотворю. Соединю вас сродителями, атам уж воля Божия.
        -Увидим мы тату иматуньку? - твердо итребовательно вопросил Иван, неспуская глаз свладыки…
        -Какнирешит князь Димитрий, - ответил вполголоса Иона, склонясь кдетям, - авсеже уродителей своих вы будете. Небойтесь, уповайте наБога. Вотмы уже вхоромах Шемякиных, будьте добронравны ивежливы, каккняжичам надлежит. Негневите князя Димитрия, ибо, паки реку, гнев княжой - горшее зло дляродителей ваших идлявас всех…
        Колымага остановилась ухором, акнязь Димитрий Шемяка, сойдя скрасного крыльца, сампомог выйти владыке исторжествующей, радостной улыбкой оглянулся накняжичей, которым Илейка иВасюк помогали сойти наземлю свысокого кузова колымаги.
        «Какволк наагнцев облизывается, - подумал владыка Иона, заметив взгляд Шемяки. - Помогимне, Господи».
        -Нечаял, чтодождусь тобя, - весело заговорил Шемяка, приняв благословение, и, обернувшись ккняжичам, добавил: - Радуюсь приезду вашему, племянники милые, отроки безгрешные, вделах наших ираспрях ничем вы неповинные!..
        Онобнял иоблобызал детей спритворной нежностью, - рад был весьма, чтоони теперь врукахего. Шемяка был добр вдуше ккняжичам, какптицелов кпичужкам, которые уже трепещут всетях унего.
        Видя эти ласки ворога злого кдетям великого князя, Илейка иВасюк стояли опустив головы имрачно переглядывались. Когдаже все стали подыматься накрасное крыльцо, Илейка тихо сказал Васюку:
        -Тутнадо ухо востро доржать, вовсе глаза глядеть.
        -Истинно, - ответил Васюк, - смедведем дружись, азатопор доржись.
        Онивошли закняжичами втрапезную иудверей вуголке стали, глаз неспуская сИвана иЮрия. Неменее зорко следил владыка Иона заШемякой иглавным советникомего, боярином Никитой Добрынским, стараясь угадать их скрытые мысли.
        Севзастол после благословения владыки, стали все есть горячие шти, ивдруг Иван, следуя завзглядом Ионы, увидел направо отШемяки знакомое лицо, где-то им виденное, почему-то страшное инеприятное. Этобыл боярин Никита, старавшийся невстречаться глазами свладыкой. Отвертываясь отнего, оннеожиданно идерзко поглядел наИвана. Сердце княжича задрожало отстраха игнева. Онузнал вэтом боярине того самого, чтоприскакал наконе вСергиеву обитель сдружиной Шемяки. Этоон тащил изхрама его отца!
        Побледнев, Иван взглянул навладыку Иону ипонял, чтотот все заметил, как, бывало, бабка все застолом замечала, иулыбается ему спокойно иласково. Ободрило это иуспокоило мальчика, нопальцыего, сжимавшие оловянную ложку, долго еще дрожали, агнев иненависть кипели всердце.
        Князья Ряполовские после обеда укеларя отдохнуть захотели. Постелили им вдвух келейках: водной - старшему, Ивану Ивановичу, авдругой - двум младшим: Семену иДимитрию. Разошлись имонахи посвоим кельям, изаснул весь монастырь почину иноческому. Такуж искони наРуси повелось. Никто чина сего ненарушает, кроме людей, когда заботы их мучают: боли телесные илидушевные. Неспали вобители только князья Ряполовские, ивскорости перешли меньшие братья вкелейку Ивана Ивановича думу думать упостелиего.
        -Ктознает, - заговорил Димитрий, - что всей часец увладыки сШемякой деется? Может, владыка итак рассудил: «Имитрополитом буду, аивеликого князя ссемейством навек вдальнем уделе схороню…» Может, икнязь-то можайский Иван Андреич право разумеет - синицу поймал, ажуравля внебе инеищет…
        -Лопата твой можайский, - гневно перебил его старший брат, - помело поганое!.. Хитерон, дамелок. Жадность великая унего. Он,словно окунь голодный, иголую уду хватает.
        -Зато Иона всех нас умней, - заметил осторожно Семен, - унего все обсуждено, акак, тонам неведомо.
        Князь Иван Иванович вскочил славки изаходил покелье, неглядя набратьев. Заронили они ему вдушу сомнения.
        -Нет, нет, - началон, вдруг остановившись посередине кельи, - неможет того быть! Владыка Иона разумней всехнас. Все, чтоговорилон, - истина. Умунего велик ипрямота велика. Обман ежели ибудет, тотокмо отШемяки, ибоисмел он идерзок, асилы духовной иразума мало унего. Всеже иШемяка непосмеет идти против отцов духовных ипротив народа…
        -Аежели посмеет, непослушает владыки? - снова заметил Семен Ряполовский.
        -Будем биться! - крикнул Иван Иванович. - Богнам поможет.
        -Апомне, - добавил Димитрий, - нечего нам вкости играть, вотивладыка митрополию отШемяки берет. Чтож мы-то одни против рожна прать будем, какмедведи. Токмо брюхо собе больше распорем. Она, синица-то, вруках.
        -Небудет так! - вспылил Иван Иванович, перебивая младшего брата. - Непойду яз заветром. Москва заВасилья. Москва иЮрья Димитрича выгнала, асына его иподавно выбьет вон. Товы уразумейте: князь Василий наМоскве вдому усобя, аШемяке всякого князя покупать надобно, каккупил он можайского. Опять будет государство науделы дробить, агости-то богатые, особливоже простые купцы, давсякие люди торговые, иумельцы рукоделия всякого, наипаче непримут того. «Дешевленам, - говорил мне Шубин вограде Муромском, - прибыльней один сильный московский князь, чемсотня нищих князьков… Всякий ведь князек-то стобя сколупнуть захочет, чтосможет…» - Князь Иван замолчал, продолжая ходить изугла вугол покелье. Успокоясь, онтвердо добавил: - Какотцы духовные мыслят, мыизуст самого митрополита нареченного ведаем…
        Братья молчали, потом опять осторожно заговорил Семен, своего мнения опять невысказывая:
        -Истинновсе, Иване, чтоты баишь, токмо трудно слепому Василью сШемякой бороться. Истинно ито, чтоШемяка купит московский стол. Отрезать начнет кажному князю куски отмосковских земель. Разорит он Москву, наветер, надым все труды князей московских пустит. Апотом что? Апотом князь тверской Борис все всвои руки захватит иярлык вЗолотой Орде намосковский стол купит. Онитеперь уже «великий князь тверской»…
        Наступило молчанье, номладший Димитрий невытерпел.
        -Тогда как? - крикнулон. - КБорису лучше нынеж отъехать, чемШемяке потом челом бить!
        -Молчи, лопата! - рассердился снова князь Иван. - Нужны мы тверскому! Анам какая честь икакая сладость наконце стола сидеть учужого князя, пить-есть опивки да объедки? Нетуж, братья мои, никому неслужитьнам, опричь московских князей, будет то Василий али детиего. Победим мы Шемяку, наипервыми наМоскве будем усвоего князя. Такивладыка мыслит. Шемякеже нет уменя веры, необойти ему нас своей лестью…
        -Иване, - перебил его Семен, - незабудь ополку нашем. Непобудитьли Микулу Степаныча?
        -Верно, верно! - встрепенулся Иван. - Забыли мы проШемякины когти.
        Микула Степаныч баит, чтомало здесь воев уШемяки, новсеже, мыслю яз, отъехать нам вместе свладыкой, ато ипоранеего. Закнязя великого рать подымать надобно… Ну,иди побуди Микулу Степаныча.
        После утрени вдень Николы Весеннего выехал владыка Иона скняжичами вколымагах кРостову Великому, откуда лежал им путь кВолге, вдревний Углич-град.
        Ряполовские своеводой своим иконниками провожали их досамого Ростова, гдевладыка решил отдохнуть несколько дней идать отдых княжичам.
        Ноглавное, нужно было ему встретиться совсем духовенством, дабы изРостова, издревнего места святительского, разослать через верных людей вести своим епископам, игуменам иархимандритам.
        Тутже, наобратном пути изУглича вМоскву, вмитрополию свою, хотел владыка уж подсчет иметь сил духовных наСевере, гдесреди бояр игородов, особливо Вятки иУглича, много было доброхотов Шемякиных, гдеудельные князья игорода вольные нелюбили Москвы.
        Ряполовскиеже, неверя больше Шемяке, оЛитве думали, гдекнязь Василий Боровский, брат княгини великой Марии Ярославны, ужесобирал полки. УРостова Микула Степанович наметил повернуть кЮрьеву Полскому, который ближе квотчине Ряполовских, атам снарядить полки длярати - иконные ипешие - изсвоих людей иизпришлых, ктозакнязя великого биться придет. Допосадов еще недоехав, вдали отстен городских прощались князья Ряполовские скняжичами ивладыкой перед всеми своими конниками. Рядом стоял Иван сбратом Юрием ивидел, какконники утирали иногда рукавом слезы, слушая слово владыки Ионы.
        -Дети мои! - говорилон. - Церковь наша заправое дело, нолюдие многие наземле, позлобе бесовской, кривду выше правды ставят. Правда победит зло. Богу нашему все доступно: иживот исмерть наши вруке Его. Ратуйте заправду-истину, ибудет навас мое пастырское благословение! Воззрите наотроков сих, детей нашего государя великого, злобой людской поверженных… Пусть невинные страдальцы сии, взащите нуждаясь, укрепят сердца ваши.
        -Аминь! - громко закончил Иван Ряполовский. - Живота непощадим загосударя нашего. Нетаков Шемяка, чтоб совесть знать да Бога бояться! Мечом сним говорить надо. Еготокмо силой да страхом согнуть можно. - Поклонившись Ионе икняжичам, онобернулся ксвоим конникам ивоскликнул: - Поклянемся владыке живот положить заправду, заистину! Будем биться закнязя великого, заВасилья Васильевича!
        Глава14
        Вограде, исстари славном
        Хорошо круг града Ростова Великого. Посады подстенами его ислободы многолюдны, хитрецы иумельцы живут вних разные: одни пишут иконы вапами настенах ипокуполу вцерквах; другие темперой надосках липовых лики святых изображают, погреческому обычаю; третьи - режут подереву иконостасы, врата царские, золотят исеребрятих; четвертые - всякое златокузнечное илитейное дело ведают. Живут вРостове изодчие, каменерезцы, каменщики, плотники ипрочие. Немало искусников всяких здесь исреди монастырской братии исреди людей слободских ипосадских.
        -Тутнасвятого Леонтия знатный торг ведут, - сказал владыка Иона княжичам, - епископияже всех мирян пивом безденежно потчует. Купцов тогда иторговцев тут видимо-невидимо, абогомольцев истранников того боле, ибовелик ичтим чудотворец Леонтий. Исцеления ичудеса творит многие.
        Светел ирадостен Иона, какмладенец смладенцами, акняжичи изабыли совсем оШемяке, ниразу онем невспомнили, какизПереяславля отъехали. Даидни-то стоят надиво радостные - отвосхода дозахода солнце вбезоблачном небе сияет, птички поют непрерывно. Люди тоже опесне вспомнили: ивполях ивпосадах - повсюду звенит человеческий голос. Теплое время, ичеремуха цветет, какневеста подбелой фатой. Сверкают насолнце воды огромного озера Ростовского, иконца края ему невидать: всемь верст шириной, пробиваясь сквозь чащи лесные, тянется оно надвенадцать верст вглубину леса, асберегов обступают его могучие сосны иели, березы идубовые чащи, агде илипы иклены столетние. Пушатся кругом кустарники разные.
        -Жила встарину тут токмо меря да чудь, - продолжает владыка, - аныне вот русские всюду живут. Окрест места тут зело красны. Многие тут ловы вдебрях лесных ивоозере. Обильны здесь пажити, неисчислимы борти пчелиные игоны бобровые… Вельми удобно селиться тут, ажить добро ижирно.
        Владыка умолк, аИлейка, шагавший сВасюком около колымаги, невыдержал.
        -Отче святой, - воскликнулон, - истинно баишь ты опромыслах тутошних, ая прорыбу скажу - век ею промышлял: рыбы здесь тьма возере тьмущая! Отом рыбаки ивпеснях поют!
        Илейка громко откашлялся и, молодцевато сдвинув свой колпак назатылок, запел сиплым, ноприятным голосом:
        Ойты гой еси, море тинное.
        Море тинноеты, чужское,
        Ипошто тобя зовут озером?
        -Потому меня зовут озером,
        Штопеску вомне нет надонышке
        Ишто нет вомне рыб заморских,
        Аживут вомне ерш сощукою,
        Мелка плотичка сокарасиком,
        Красноперый окунь сналимами.
        Ещесом-рыба, когда жалует
        Изтоель реки Волги быстрыя
        Соязём-рыбой исолёщиком…
        Княжичам песня очень понравилась, аИона, тихо улыбаясь, промолвил:
        -Добрые песни знаешь. Атут вот, дети мои, - обратился он ккняжичам, - старца Агапия вобители Аврамиева монастыря ведаю: много он старин вельми красно сказывает. Вототдохнете тут ипослушаете старца-то вместе сдядьками своими, авборзе итату сматунькой мы увидим. Покаже походите внароде, поглядите, послушайте - надобно икнязьям знать, каклюди живут. - Владыко помолчал идобавил: - Тут, вграде сем, исстари славном, погостим, кмощам святого Леонтия приложимся, память ему мая двадцать третьего празднуют. Нынеже, тринадцатого мая, - день святых равноапостольных отец наших Кирилла иМефодия, первоучителей славянских. Ихже радением, Иване, всяграмота наша ивсе книги священные.
        Когдаже посады проехали, Иона, обратясь кИлейке иВасюку, приказал:
        -Повелите вести нас прямо кдревнему собору Успенскому, - ипродолжал, опять обращаясь ккняжичам: - Поклонимся там святым мощам Леонтия…
        Звоном всех церквей встречал Ростов Великий владыку Иону, нареченного митрополита Московского ивсея Руси. Вдревнемже Успенском соборе владыку икняжичей принимали стремя настроями колокольными: когда подъезжали, звонили громким, могучим «ионинским» звоном, когда вохрам вошли - тихим ирадостным «акимовским», акогда выходили - торжественным «егорьевским»…
        Иван словно другим стал вРостове - повеселел изабыл овсех горестях. Всоборе ниего, ниЮрия ничто особенно нетрогало, нобыло там хорошо, какдома, аумощей чудотворцев, каквсегда, иприятно ибоязно, будто отстрашной сказки. Заметил Иван набелокаменных стенах собора дивную роспись, новсеже нетакую радостную исветлую, какуТроицкого собора Сергиевой обители, гдеинок Рублев писал.
        Полвхраме Успения устлан весь каменными плитами, адвери везде железные, кованые, инаних подва лица звериных, изжелезаже кованных, авзубах узверей кольца большие железные, чтобы, берясь заних, тедвери легко отворять было можно. Кровля собора вся изсвинцовых досок, только кресты золоченые.
        Изсобора после молебствия облагополучном прибытии, оздравии великого князя Василия Васильевича исемейства его поехали все обедать иотдыхать впокой архиепископа Ефрема, владыки ростовского.
        Княжичи вхоромах увладыки Ефрема обедали отдельно отвзрослых сдядьками своими. Святительже Иона вел тайную беседу сархиепископом идругими духовными заотдельной трапезой. После обеда Иона зашел ккняжичам накраткое время смолодым диаконом Алексием и, благословляя княжичей, сказал:
        -Отвезутвас, дети мои, тайно вАвраамиев монастырь, поживите там. Потом сам квам приеду иповезу вас кродителям вУглич. Тутже, дабы втоску вам невпасть, возвеселит вам сердце старец Агапий многими старинами, притчами ибаснями. Вмонастыре живите скрытно, дабы неопознали ввас княжичей: такдляпользы вашей надобно. Когдаже вград илипосад захотите, товыходите токмо сблагословения игумена. Онже квам, опричь дядек, слуг своих даст, аслуги те водителями вам будут.
        Совсем уж дряхл старец Агапий, нопамятлив, мыслями светел, сладкоречив идушой радостен. Давным-давно засто лет считает ему братия, аон все еще ходит спосошком помонастырскому двору, хотя неспешно, нотвердо, идолгие службы церковные слегкостью выстаивает. Голос устарца мягкий, ласковый, западающий всердце - векбы его слушал. Глаза его серые, ссолнечной искрой, всегда словно посмеиваются, подседыми лохматыми бровями смотрят то мудро ичуть печально, топо-детски радостно.
        Каждый день ходят кнему княжичи сИлейкой иВасюком слушать сказки, басни забавные, бывальщины разные да старины грозные истрашные. Страшнейже всех сказов остародавних временах сказ был обоге Велесе,[75 - Велес - один избогов древних славян-язычников, олицетворяет производящие силы природы исчитается покровителем домашнего скота.] ожреце его Радуге иодевке слепой.
        -Соколики милаи, - начал свой сказ старец, сидя скняжичами налавочке подцветущей вишенкой, чтоусамых дверей его келейки, - слушайте, милаи. Туточка вот, всамом граде Ростове, старикимне, ещеотроку, баили, дубстоял. Велик дуб был, один засемь дубов сошелбы, арядом сним - капище.[76 - Капище - языческий храм.] Туточко есть две деревни: одна - «Поклоны», ивней такойже дуб рос, адубам тем поклонялись идары приносили; другая деревня - «Анделово», аране того там «Велесово дворище» было. Надворищеж том еще Володимерь, великой князь киевский, повелел воздвигнуть бога Велеса, измногих дубов резанного, спозлащенной главой. Идол сей вдвое выше был капища. Когдаже солнце ввечеру садилось, глава Белеса позлащенная каквогне горела, ивидно было ее изграда Ростовского…
        -Какже могло так быть? - заговорил вдруг Илейка. - Какже мог Володимерь святой идолов ставить? Запамятовалты, отче…
        -Аннезапамятовал! Володимерь-то тогда воязычестве еще был, свету христианского неузрил.
        Илейка что-то еще сказать хотел, дакняжичи оба руками нанего замахали, астарец Агапий продолжал:
        -Икнязь ростовский воязычестве был, ивот что отбога бесовского случилось вРостове. Нача вдруг озеро выть итак выло, чтоивночи недавало людям спати две седьмицы. Какночь, такипочнет шумети: вначале какбы шестеро абы семеро молотят нанем, апосле протяжно так застучит, застучит иголосно завоет. Досамого досвета воет, анадкапищем Велеса звезда хвостатая стоит, иоттого страху еще более. Засим извергло озеро рыбину, большенную, акикит, который пророка Иону поглотил, ибыла та рыбина мертвой. Полтора сорока народу, опутав ее веревкой, приволокли накняжой двор. Потом целую седьмицу старец совсем нагой посередине озера каждый день наладье ездил, аночью вглубь водную сладьей уходил доутра.
        Старец Агапий замолчал вдруг, словно увидел сам что-то страшное инепонятное. Дрожь пробежала поспине княжича Ивана, аЮрий, Илейка иВасюк замерли.
        -Остров потом показался наозере, - заговорил вполголоса старец, - анаострове-то терем, автерему девка слепая. Изтерему днем она выходит, садится накосматого льва ипоострову ездит, аотсего тишина кругом тихая, листочек - итот непрошумит, ветерок - итот дохнуть несмеет. Людиже навсе глядят, словно каменные, шевельнуться немогут отстраху, - шепотом закончил отец Агапий ивдруг вскрикнул так, чтоиспугалисьвсе. - Туткакзагремит враз, загрохочет внебе, истрела громовая, огненная, прямо вкапище Велесово угодила! - продолжал старец громко ивзволнованно. - Запылало, занялось все капище, аизнего идол Велеса, самоцветами многими украшенный, сам, какживой, вышел, идет навосток вдоль берега озера, авода пред ним, каквкотле кипит, ирыба внем варится, аволной ее вверх выкидывает, апоберегу-то все жилье человечье горит впламени: ихоромы, ихлевы, изакуты, ивсе, чтоотдерева изделано. Всегорит, скот ревом ревет, алюди всё еще шевельнуться немогут.
        Смолк старец Агапий, словно засмотрелся настрашное зрелище, молчали испуганно княжичи идядькиих.
        -Жрец-то Велесов, Радуга, - тихо добавил старец, - пал тут пред идолом имолитего: «Нейди дальше!» Велесже исполнися гнева иопали жрецу все власы, ивдруг глава уРадуги стала песьей…
        Смолк опять старец, только губы сухие его меж усов ибороды шевелятся, шепчут что-то неслышно, асам он глядит куда-то вдаль неведомую. Боязней оттого Ивану инепонятновсе…
        -Сильны беси-то были, - задумчиво сказал Васюк иперекрестился. - Слава Богу, отсвятого креста да отладана совсем ослабли, аотмолитвы вопрах расточаются. Всеже силен еще бес-то: игоры качает, алюдьми, чтовениками, трясет.
        -Надпогаными беси токмо властвуют, - возразил Илейка, - христианамже токмо искушения ипрелести деют, авзять крещеную душу немогут, потому увсякого после крещения свой андел-хранитель есть…
        Княжичи осмелели, ивдруг вся нечистая сила стала нестрашной, исмеются опять вот глаза устарца Агапия подгустыми бровями.
        -Нетути, нетути боле, нетути боле силы бесовской, - говорит старец весело, - наш чудотворец Леонтий, первоапостол земли ростовской, разогнал всю нечисть поганую! Сила их токмо влесах дремучих, даболотах бездонных, иречных омутах. Атуточка, гдекресты сияют надхрамами да почиют мощи угодника Божия, нетути, детушки, силы убесов, нетуних смелости. Тишком ныне беси тут да шепотком все деют, аболе прелестью да хитростью христиан нагрехи наводят.
        Закрестился вдруг частым крестом старец Агапий, встал поспешно ипобрел спосошком намонастырскую пасеку.
        -Ох,запамятовал свами, - ласково ворчал он находу, - запамятовал пропчелок Божиих! Поглядеть их надоть.
        Накануне святого Леонтия, сночиеще, начались службы церковные всоборе Успенском ипрочих храмах ростовских. Гулколокольный разливается окрест, ивдаль ивширь, затопляет сверху гудом своим площади, концы иулицы града, гдепотоки людские шумят игудят, растекаясь повсем углам изакоулкам. Угостиногоже двора лавки, словно ульи, стоят круг церкви Святой Екатерины, толкотня итеснота такая, будто сотни роев тут роятся: мирские идуховные люди разного чина извания, мужики иженки, старые имолодые, икалики перехожие - нищая братия.
        Княжичи сдядьками своими исослугами монастырскими, утреню отслушав вУспенском соборе икмощам Леонтия приложившись, пошли прямо кторгу, гдегостиный двор усоборной площади славками купцов, блинными, харчевнями ипитейными. Нопока совершалось торжественное служение умощей угодника, наплощади было пристойно, тихо иблагочинно иторга еще нигде непроисходило, только нищие пели стихиры, прося подаяния. Княжич Иван впервые видел такое многолюдное празднество. ВМоскве, из-за малых лет дообъявления его народу, онизКремля невыходил, итеперь здесь все весьма занималоего. Вотпоказались лавки гостиного двора инавесы блинных, запахло печеным тестом ипригорелым маслом. Подле ветхого деревянного навеса одной блинной увидели княжичи слепого нищего сгуслями. Распустив седую бороду допояса, сидел он безшапки насвоем зипуне почти подсамым прилавком, перебирая пальцами струны.
        Уприлавка толпился народ. Покупатели брали горячие блины и, свертывая их трубкой, макали вплошку стопленым маслом, целиком запихивали врот, обтирая жирные пальцы освои волосы.
        -Блины масленые, блины горячие! - кричал бородатый мужик, принимая отрябой игрудастой женки блины стопку застопкой надеревянном блюде.
        Двеже молодайки пекли их и, ставя одну задругой сковороды нагорячие уголья, почти непрерывно сбрасывали готовые блины вогромную деревянную чашку, прикрывая их толстым холстом, чтоб неостыли.
        -Эх,тетеха! - крикнул уже подгулявший рыжебородый мужик, обращаясь крябой. - Почем блины-то?
        -Стопка смаслицем, басенок мой, - озорным голосом нараспев отвечала рябая женка, - стопка смаслицем да бражки ковшичек всего-то четверть денежки![77 - Деньга, денежка - четыре копейки серебром.]
        -Ишь, дороговизна какая! - проворчал Илейка, хотевший уж развязать свой кошель. - Сразу охоту отбило, поедим ужо вобители.
        Норыжебородый уже набивал себе рот блинами, запивая брагой.
        Княжичи пошли было дальше, даслепец вэто время зазвенел струнами гуслей изапел вдруг звучным голосом:
        Вы,люди ученые,
        Книгами начитаны,
        Насучить поставлены,
        Извествуйте, чтоесть раз?
        Порокотав немного струнами, он, кратко, нараспев ответил себе:
        Един Бог безгреха.
        Княжичи невольно остановились истали слушать, аслепец продолжал повторять вопрос завопросом додвенадцати и, давая ответ, повторял все прежние ответы вместе сновым. Дойдя довопроса: «Чтоесть двенадцать?» - он ответил:
        Един Бог безгреха,
        ДвавИсусе естества,
        Втриех лицах един Бог,
        Четыре Авянгелья,
        Пять язвий уХриста,
        Шостокрылый серафим,
        Семь Собор Святых отец,[78 - Семь Вселенских соборов признавала Православная церковь, отвергая какеретический Восьмой собор воФлоренции, накотором была утверждена уния - объединение Римско-католической иГреко-православной церквей.]
        Восемь кончий ухреста,[79 - Православные признавали только восьмиконечный крест, впротивоположность Римско-католической церкви, признававшей только четырехконечный крест («крыж»).]
        Девять чинов андельских,
        Такожде архандельских,
        Десять словес Божиих,
        Одиннадесятый Час,
        Двенадцать апостолов.
        Проведя рукой повсем струнам, положил слепец гусли себе наколени и, ощупав рукой вокруг себя, нашел глубокую деревянную миску ипротянул ее вперед. Горячие жирные блины, капая маслом, повалились сразных сторон, наполнив миску доверху.
        -Спаси Христос! - бормотал слепой. - Царство небесное вашим родителям, авам дай Бог здравия…
        Новэтот миг все кругом зашумело вдруг, загоготало, загикало, итолпа, кружась итолкаясь, понеслась ксоборной площади, ближе кподворью архиепископа. Кончилась служба угроба Леонтия, имитрополит нареченный Иона, ивладыка ростовский Ефим, ивсе архимандриты, игумены, иереи ростовские иприезжие, синоками ислужками, ипочетные гости пошли вхоромы архиепископские напочестен пир итрапезу. Изпогребовже епископских имонастырских служки владычные имонастырские сотни бочек пива пьяного вывезли нателегах пароконных, асодвора владыки поземле покатили бочищи великие. Вышибали тут избочек затычки дубовые, подставляли все ковши иведра, миски ичашки подструи хмельные ипенные, ипир пошел повсей площади.
        -Недобро тут отрокам, - сказал Васюк, обращаясь кмонастырским слугам, - пьянство иглум почнутся, сквернословие всяко, дерзости.
        -Пойдем, - сказали служки монастырские, - навторой владычен двор, чтокгостиному ближе. Тамтокмо гости приезжие да свои сироты домовые. Кормленье им там всей день, гостьба. Таминам угощение будет…
        Навладычном дворе столы были простые тесовые, вомного рядов расставлены, акруг них теснота наскамьях. Людьми скатерти белые, какмухами, совсех четырех сторон облеплены. Шум, гам, разговоры, смех, крики, аслуги владычные сног сбились, подавая шти, кашу, пироги скапустой, пиво иквас. Почетнымже гостям вправом углу двора иблины имед стоялый всулеях настолы ставили.
        Подвору шатались любопытные илиочереди ждущие, данищие вразных местах то «Лазаря», тостихиры пели. Жаркий день, душный, асолнце прямо надголовой стоит, печет темя иплечи, ивпоте лица все вкушают угощенье.
        Слышно иногда сквозь шум иговор, какподокнами владычных покоев воркуют голуби, апотом, стаями снимаясь снавесов икрыш, носятся надподворьем, громко хлопая крыльями, сверкающими насолнце. Неизвестно откуда камнем срываются воробьи, падают наземлю, усамых столов дерзко подхватывают крошки исчиликаньем исчезают куда-то. Дворовые собаки, поджав хвосты, шныряют, кактени, подстолами искамейками, подбирают объедки ивзвизгивают иногда подхохот охмелевших гостей отпинка сапогом вбок.
        Пошептались служки монастырские сослужкой архиепископским, сНикитой Хухаревым, чтокормлением распоряжался, ипосадили княжичей сослугами ипровожатыми започетные столы. Подали им пирогов иблинов горячих, пива, имеда, икваса сыченого.
        -Вотимы, какбояре, - сдовольной улыбкой сказал Илейка, - блины нам масленые имеды крепкие.
        Васюк только крякнул вответ, осушив добрую чарку меда изапихивая себе врот жирный блин. Княжичи весело переглядывались, поедая сжадностью пышные ноздристые блины, изкоторых подзубами текло горячее масло, мазало губы, щеки ипальцы. Никита Хухарев около них стоял и, подавая ручник, чтобы руки обтирать, ласково приговаривал:
        -Кушайте, милаи, кушайте собе воздравие.
        Вэто время пьяный рыжебородый мужик, которого княжич Иван ублинной видел, шелпрямо наних, мотаясь изстороны всторону.
        -Гришка Севастьянов идет! - кричал он зычно. - Каменщик посадской…
        -Ишь, рыжий бес, - злобно буркнул Илейка, - жрал, жрал блины да исюда залез, пес!
        Увидев Хухарева, Гришка заорал еще громче:
        -Никишка! Угощай, живо!
        -Держи карман, - насмешливо крикнул Никита, - много вас тут! Альневедаешь, чтоприезжих токмо да домовых кормим…
        -Ахты, кобылья задница! - изругался Гришка. - Корми бедных людей! Захребетники мирские! Мывсевам, анам иблина жаль, долгогривые жеребцы…
        -Иди, иди, - крикнул Никита Хухарев, знаком подзывая слуг владычных, - иди, баю, добром!
        Хухарев сдругими слугами пошел навстречу Гришке Севастьянову истал гнатьего, апотом неутерпел, крикнул насмешливо:
        -Тычто, Гришка, нищим притворяешься? Утобя, бают, жемчуга одного сосьмину будет да сденьгами неодна кадь!..
        -Дая те запоносные речи твои, яте, кобель старой! - закричал вярости Гришка и, рванувшись кНиките, вцепился ему вбороду.
        Тотчасже около них образовался клубок тел, ипокатилось все кворотам двора владычного, азаворотами сразу забушевало.
        -Посадских бьют! - кричали там. - Выручай наших! Посадских бьют!..
        Посадские валом валили навладычный двор, нослуги владычные, сироты домовые да изгостей многие, укоих кулаки зачесались, крепко приняли посадских. Княжич Иван, бледный, носвиду спокойный, стоял усвоего стола игрозными глазами смотрел надраку. Впамяти его проходили, какбы повторяясь здесь заново, пожар исмута московская. Дрожащей рукой он крепко держал Юрия, стоявшего рядом. Онвидел, какслуги владычные, окружив Гришку Севастьянова, беспощадно совали вбока ему кулаки ибили пошее, нотот, сналитыми кровью глазами, рычал по-зверьи ичто есть силы рвал бороду уНикиты. Вдруг отлетел отнего Никита иупал навзничь, иГришка вместе сним повалился наземь, зажав вруке большой клок бороды хухаревой. Тутбросились все Гришку топтать, бить прочих посадских ивыбили вон содвора, погнали их кторговым рядам икблинным.
        -Ну,княжичи, - тихо сказал Васюк, - вмонастырь нам возвращаться скорей отгреха! Ктоих знает, чтоони тут понатворят!..
        Быстро перешли они опустевший владычный двор ивышли насоборную площадь. Вконцеее, угостиного двора, толпа бушевала, какморе, теснясь меж лавок иблинных. Крики сплошным воем гудели там, трещали какие-то доски, доносились глухие удары итопот.
        Княжичи идядьки их невольно остановились. Вдруг, заскрипев изатрещав, словно скрежеща зубами, закачались истали падать навесы ублинных. Женский визг просверлил воздух, ипочти тотчасже вомногих местах среди толпы показался огонь идым. Верхние навесы блинных рухнули наочаги сгорячими углями изапылали, каксухая солома. Сразу поднялся ветер, апламя перекинулось налавки торговых рядов, иказалось, занялся весь гостиный двор. Назвоннице Святой Екатерины забили внабат, вдругих церквах подхватили, истрашный звон всполошил весь град ипосады. Вужасе забегали кругом люди вбестолковой суете, крестясь ипризывая Бога напомощь. Ивот вэто время, когда иВасюк, иИлейка, ислуги монастырские, иЮрий стояли бледные ирастерянные, Иван почуял, будто весь страх его проходит, амысли ясней иясней становятся.
        Виделон, какпробежали через площадь приставы княжии состражей иприставники церковные сослужками. Видел, какпокой втолпе сразу устанавливается там, гдепоявляется стража. Видел потом, какстража вела Гришку Севастьянова иНикиту Хухарева всрубы тюремные сажать, иусмехнулся.
        -Видишь, - сказал он Юрию, - когда много разных людей, много ибеспорядку. Придетже хоть имало людей, нотаких, какстража сприставами, - ивраз все тихо…
        -Такивратном деле, - радостно подтвердил Васюк, - едино мнение иедино деяние вовсем надобны. Ишь, вонибочки сводой везут исведрами бегут!
        -Истинно, - согласился Илейка, - безголовы ибольшое тело немощно, словно безрук безног оно. Токмо такой пожар избочек водой незалить…
        -Воля Божия, - сказал один измонастырских служек, - авон туча какая, черным-черна…
        Внезапно оглушительно грянул гром, покрыл гул ишум толпы, ипожара, идаже набата вовсех церквах. Служки встрахе закрестились. Сразу кругом потемнело, словно наступили сумерки, сразу день захолодал.
        -Ксобору бежим! - крикнул Илейка. - Напаперти отгрозы схоронимся!..
        Всепобежали, иИван сними. Молния почти непрестанно слепила глаза, ибезконца грохотал гром, пока бежали они ксобору, итолько укрылись напаперти, полил дождь какизведра.
        Люди бежали совсех концов, прятались где попало, плотней иплотней теснились напаперти собора. Всеговорили икричали очуде. Иван услышал недалеко отсебя громкий женский голос и, оглянувшись, признал рябую женку, чтоторговала блинами.
        -Кактокмо заполыхало кругом! - кричалаона. - Отец Варсонофий, настоятель уЕкатерины-то, побег валтарь, облачился вризы искрестом пред церковью стал ивозопил святому Левонтию: «Чудотворче, спасинас!» Икакгрянет тут, инда земля задрожала, изахлестал дожж, ивесь пожар, какбы малый костер, враз залил…
        -Чудо! Чудо! - восклицали кругом икрестились, слушая, какшумит иплещет дождь, какзавывает яростный ветер.
        Вдруг стихло все разом, засверкало солнце, игроза также внезапно умчалась, каквнезапно иналетела. Княжичи просунулись через ограду паперти исжадностью вдыхали освеженный грозою воздух. Пахло влажной землей идушистым тополем, раскинувшим свои ветви надсамой папертью. Только издали наносило иногда ветерком дымную горечь погасших головней.
        Юрий тихо иробко сказал:
        -Страшно отсего, Иване.
        Ночью княжичу Ивану думалось многое инеспалось. Темно идушно ему вбольшой келии, хотя все окна отворены настежь. Розовая лампадка едва озаряет угол сиконами, словно кисеей прозрачной покрывает стены около кивота, нодальше ее отблески меркнут вдвух ярких серебристо-белых потоках лунного света, чтожестко врывается вокна и, переломившись настене, ложится напол, освещая спящего налавке Юрия. Наполу, ближе кдверям, вчерно-синем мраке можно различить кошму испящих наней Илейку иВасюка.
        Неспится Ивану, какэто было более года назад вМоскве, вдень смуты московской, накануне пожара ибегства вПереяславль. Снова, какитогда, тоска игнет насердце Ивана, нотеперь еще тяжелей игорше. Восьмой только год ему пошел, абудто стого времени десяток лет он прожил. Мелькает вмыслях унего иШемяка, ибабка, итата сматунькой, ивладыка Иона, иРяполовские, ипередачаих, княжичей, наепитрахиль владыки…
        Кажется это Ивану все страшной сказкой, какстарина оВелесе ростовском, чудится порой, чтоон сЮрием, братом своим милым, дасИлейкой иВасюком одни-одинешеньки среди пучины какой-то темной, мутной истрашной. Будто наостровке маломони, акругом волны плещут ивот-вот захлестнут их совсем. Страшно Ивану, дрожь бежит порукам иногам, холодными мурашками ползет поспине, исмотрит он сотчаянием нарозовую лампадку, аона отслез вглазах троится ичетверится, ичудится, чтоилик Спасителя движется ичуть улыбаются губыего.
        -Господи, Господи, - слегким стоном шепчет Иван, - помогинам, Господи, спаси ипомилуй…
        Вдруг хлынули слезы иполились неудержимо пощекам, наливаясь вуши искатываясь наподушку, нодрожь прошла, сердцеже замерло снова, нонеоттоски иболи, аотсмутной надежды. Вспомнились ему слова бабки, когда отец вплену утатар был, что«сама Москва хранит ибережет сыночка ее скороверного…» Отэтих слов словно насветлую дорожку он вышел… Понял Иван, чтосейчас вот Москва настраже ивсе еще бережет своего великого князя. Понялон, чтоиРяполовские, ивладыка Иона, икупцы, ипосадские, исироты, ивоины - все против Шемяки. Понял, чтовсе хотят тишины ипокоя, аэто дает только Москва. Шемякаже ивсе, ктосним, нарушают покой.
        -Одного князя наРуси нужно, - тихо прошепталон, - исмуты небудет!
        Замелькали впамяти его слова попика Иоиля оцаре ипатриархе московских, оединовластии иединоначалии, почувствовал он всебе силу имощь ирешил неотступно просить, чтобы стал отец царем московским, аесли будет трудноему, тобабка ивладыка Иона помогут.
        -Сильныеони, - сказал он вслух, - оба сильные: ивладыка, ибабка…
        -Тычто, касатик? - окликнул его проснувшийся Васюк.
        Иван обрадовался пробуждению верного своего дядьки изаговорил, хотя еще взволнованно, новесело:
        -Слушай, Васюк, Москва-то Шемяку прогонит вГалич…
        -НевГалич, аудушить его надо, - поправил Васюк.
        -Потом тата вМоскву приедет, - продолжал Иван сувлечением, необращая внимания назамечание Васюка, - соберет всех князей ипойдет нацаря ордынского, потом наказанского. Всех царей покорит исам станет царем московским! Такотец Иоиль говорил вМуроме…
        -Истинно, истинно, касатик, - радостно соглашался Васюк. - Москва-то занашего князя великого. Москва-тоего, касатик, никому невыдаст! Народ-то занего: исироты, ибояре, ипопы, икупцы, поелику мирно ижирно жить хотят, апотом ибасурманов сшеи стряхнуть!.. Всетак будет, касатик! Списбогом. Бог-то занас, касатик, заправду…
        Последние слова Иван слышит уже сквозь дрему, глаза его смыкаются, ивидит он снова соборную площадь, блинные имятущуюся толпу. Снова вот звон колокольный, набат, крики, огонь идым, ноему уже нестрашно. Онвысоко стоит напаперти древнего собора, анаплощадь выезжает отец взолотых доспехах, ивсе ему кланяются, ивсюду говор идет:
        -Царь московский! Царь московский!
        Вотскачут конники, окружая телегу, автелеге сидит пленный царь казанский. Вотеще скачут конники сдругой телегой, авней - пленный царь Золотой Орды. Кричит народ, радуется, шапки кнебу бросает. Татаже весело поглядывает напаперть, гдеИван стоит сматунькой, бабкой иЮрием. Вотвыходит изсобора ивладыка Иона совсем клиром, ипоют они радостный молебен, ипение их сладостно, новсе тише итише становится оно, потом затихает, ивсе исчезает изглаз Ивана, исразу погружается он вспокойный иглубокий сон.
        Этойже ночью впокоях владыки ростовского допервых петухов затянулся тайный совет уИоны, нареченного митрополита Московского ивсея Руси.
        Много сначала говорили оразных делах духовных: олатинской ереси, онеустройствах Церкви русской, озависимости ее отуниатского патриарха, оневежестве попов деревенских, которые неграмотны, асголосу напамять все службы помня, смысла их вовсе неразумеют. Потом речи пошли окнязе Василии московском иоШемяке, ивладыка ростовский, приятель Ионы, взаключение сказал:
        -Аз,многогрешный, мыслю, справедлив глас митрополита нареченного нашего. Неждать нам добра отцеркви цареградской, унию поганую признавшей наосьмом соборе нечестивом. Мыже низвергли вот еретика богомерзкого Исидора, ижепатриархом цареградским ицарем грецким утвержден он был наРуси митрополитом. Какженам, православным, после сего вцеркви русской жить, кого слушать?
        Вопросил так владыка ростовский исмолк впечали, ивсе стревогой возвели очи свои кИоне. Тотсидел грустный иказался усталым.
        -Чада мои, - заговорил он наконец тихо, - чада мои! Померкло солнце благочестия. Гдеже опора православия? Гдеже духовенству благодать получать, гденыне дляверы православной убежище? - Иона помолчал и, возгорев душой, продолжал твердо: - ВМоскве все сие ныне! Токмо вМоскве Соборная Апостольская церковь безосквернения. Москва, Третий Рим, глава всему христианству православному. ВМоскве лишь светильник веры истинной, который возжег там святой митрополит Петр.
        -Гдеже столп веры-то, где?! - горестно возопил игумен Авраамиева монастыря. - Гдеопора, когда князя великого вУгличе втемнице держат заприставы, адетиего, якотати внощи, вмонастыре нашем скрываются!..
        -Слушай, отче, - сурово прервал его владыка Иона, - невопли, адела ныне надобны. Ежели ныне смута среди князей мира сего, значит нужна сила ивласть князей церкви. Греция ипатриарх грецкий - нам незакон. Есть унас свой святой собор русских духовных отцов, авера наша нетокмо отгреков пришла. Ране того святый Андрей, брат апостола Петра, идучи вРим, вземле нашей проповедовал веру Христову. Силой благодати церкви своей можем мы руки простереть назащиту истинной государевой власти! Ведомомне: ибояре, икупцы, исироты заВасиль Василича изадетей его биться будут! Мыже должны, якозеницу ока своего, уберечь князя великого. Ежели Господь иначе решит, токняжичей сохранит отзлодейства Шемякина. Никому неусидеть намосковском столе, опричь нынешних князей, ибосильны икрепкиони, исними вместе Москва растет. Будет могучим русское государство - будет могуча иРусская церковь…
        -Приказывайже, отче! - воскликнул владыка ростовский. - Содеем все государству иЦеркви напользу!
        -Приказывай, отче, приказывай! - заговорили кругом.
        -Княжичей хранить надобно, - твердо сказал Иона и, обратясь кмолодому диакону Алексию, добавил: - Поедешь вУглич сомной, ипоставлю аз тобя уиерея Софрония, который притемнице там иерействует. Обаследите, дабы вовремя княжичей отвсякого удара злодейского упасти.
        -Амы вРостове, - заметил владыка Ефрем, - будет надобно, вмонастырях ближних укроем младенцев. Тыже, отче, дапоможет тобе Господь, храни самого государя отзлых козней Шемякиных.
        -Петухи уж поют, - усмехнувшись, сказал владыка Иона, - пора опочить. Завтра повезу княжичей вУглич. Помнитеже, чада мои, все, чтоБогу мы тут обещали деять ради Церкви православной.
        Владыка встал, высокий иеще могучий старик, игромко ипривычно молвил:
        -Даблагословит вас Господь ныне иприсно ивовеки веков.
        -Аминь, - ответиливсе, вставая инизко кланяясь нареченному митрополиту Московскому ивсея Руси.
        Глава15
        ВУгличе
        ДоУглича изРостова Великого княжичи свладыкой Ионой имолодым диаконом Алексием ехали втяжелой монастырской колымаге сквозь дремучие чащи сырыми лесными дорогами. Колеса то идело вязли вямах ивыбоинах, тонули вжидкой грязи гатей, разъезженных инепросохших после стоявшего зимника. Ведая все эти трудности вешнего пути, игумен Авраамиева монастыря дал впоезд митрополита вместо одного кологрива двух да, кроме них, ещепятерых рослых служек стопорами ирогатинами. Служки ехали надвух телегах: один - спереди, другие - позади колымаги.
        -Неровен час медведь подвернется, - говорил игумен напрощанье, - много их унас тут, алилюди лихие встретятся, ито бывает…
        Ехали долго среди темного леса, анебо лишь наддорогой да надпросеками узкой полоской видели, нобыло тепло, цвело все кругом, иптицы шумели извенели совсех сторон. Щебетали ипосвистывали овсянки, мухоловки, трясогузки, славки, стучали дятлы, куковали кукушки, рассыпались втрелях дрозды, апорой вглубине бора, словно леший, хохотала серая совушка. Целый день порхали бабочки имотыльки всякие, проносились, трепеща прозрачными крыльями, красные, желтые исиние коромысла, мелькали зелено-золотые бронзовки иразноцветные мухи, аназакате гулко жужжали майские жуки, иуже тонко звенели итолклись ввоздухе комариные стаи…
        НоИван иЮрий только вполглаза икраем уха следили залесной жизнью - скаждым днем их сильней исильней томило нетерпение, жажда видеть отца имать.
        -Адолголи ехать-то? Скороли Углич? - спрашивал то один, тодругой изкняжичей.
        -Экое испытание горькое, - молвил владыка вполголоса диакону Алексию, указывая глазами накняжичей, - сколь тревог вместо ласки инеги.
        Усталые кони струдом тащили тяжелую колымагу, хлюпая ногами вжидкой грязи, вылезающей между прелыми сучьями гати.
        -Непровяли еще дороги-то, - сказал дьякон Алексий сочным молодым голосом ивдруг, радостно улыбнувшись, добавил: - Иблагодатьже кругом Господня, благорастворение воздухов!
        Владыка одобрительно кивнул, всей грудью вдохнул весеннюю лесную свежесть иочем-то задумался. Колымага вэто время вдруг подпрыгнула слегка набревнах гати исразу встала, накренившись набок. Княжич Иван, взглянув вниз, увидел, чтооба левые колеса, соскользнув сгати, глубоко увязли вглинистой топи. Подбежавшие кологривы, багровея отнапряжения, струдом втащили переднее колесо снова нагать, нозаднее немогли исдвинуть - так глубоко, выше ступицы, оноутонуло влипкой грязи.
        -Ты,Микитка, поздоровей меня, - сказал старший кологрив, - тащи колесо-то, кактобе крикну, ая коней подгоню. Норови токмо нагать прямо! Мыего конской силой вызволим…
        Старик рысцой побежал клошадям. Княжич Иван, взглянув ему вслед, неожиданно увидел надороге загатью мужиков срогатинами итопорами. Обогнув передовую телегу сослужками, ониприближались кколымаге. Иван испугался икрикнул:
        -Лихие люди идут!
        Диакон побледнел и, быстро высунувшись изколымаги, тревожно взглядывал вперед через лошадей.
        -Всего четверо, - сказалон, успокоившись, - анас боле десяти. Небойся, Иване. Может, просто бортники аль медвежатники. Вишь, уодного две рогатины наплече.
        Мужики, поровнявшись сколымагой, молча поклонились, аодин изних, чернобородый богатырь, наклонился кпыхтевшему Микитке и, ухватясь заколесо, разом выволок колымагу набревна.
        -Ишьты, Илья Муромец, - сказал Иона, - благословил тя Господь дородностью. Бортничаете, чада мои, алимедведя промышляете?
        Прохожие, взглянув вколымагу иувидев духовных лиц, почтительно сняли шапки.
        -Нетути, - ответил чернобородый, - мы издеревни своей, воттут недалечко, ккнязьям Ряполовским идем…
        Владыка метнул острый взгляд напрохожих, прервал чернобородого быстрым вопросом:
        -Ненаратьли, чада мои, закнязя великого?
        Чернобородый замялся иоглянулся насвоих, словно ожидая их указаний.
        -Давномы, отче, отом прослышали, - ответил зачернобородого старший измужиков, испытующе поглядывая навладыку, и, выступив вперед, самспросил вупор: - Аты, отче, благословишьли натакую рать-то?
        Владыка Иона улыбнулся ипроизнес громко иотчетливо:
        -Даблагословит вас Господь насвятое дело, нарать завеликого князя нашего Василия Васильевича. Даспасет ипомилует его Господь!
        -Аминь, - заключил диакон Алексий и, обратясь кпрохожим, добавил: - Подходите круке владыки.
        Приняв благословение, мужики, радостные, двинулись дальше. Тронулась иколымага. Иона долго смотрел перед собой задумчивым, невидящим взглядом, нотихо улыбался. Потом, обратясь кдиакону Алексию, молвил:
        -Ежели сироты идут закнязя великого, неусидеть Шемяке наМоскве.
        -Дайтого, Господи! - воскликнул диакон.
        Владыка помолчал немного и, обратясь ккняжичам, заговорил шутливо:
        -Примечайте, дети мои, какие речи сироты доржат. Старик-то, чтоменя пытал, мужик умной! Вишь, какон речь обернул, дабы нас кответу принудить да вызнать, какмы окнязе мыслим. Увас, намиру, говорят: «Ненаша гребта попа каять - нато другой поп есть», авот тут сироты самого митрополита покаяли… - Владыка тихо рассмеялся идобавил: - Вельми хитрый народ!
        Только напятые сутки, кобеду, расступились вдруг глухие леса сосновые, словно всказке какой, пощучьему велению. Блеснув широкой полосой, более чем вдвести саженей, заиграла легкой рябью насолнышке Волга-матушка. Вглубинежее, управого крутого берега, белыми пятнами дрожат отраженья высоких углицких церквей извонниц, градских имонастырских, белокаменных стен ибашен, амеж них сверкающими змейками скользят отблески золотых крестов имаковок.
        -Дивен икрасен град Углич! - воскликнул Иона, но, заметив монастырских работников, идущих отберега, гделадьи иплоты причалены, сказал строго всем своим спутникам: - Сеидут перевозчики углицкие. Ниим, нииным людям вограде никто извас, чада мои, ниединым словом необмолвитесь, ктоаз икто сии отроки. Говорите токмо, изРостова едем косвятыням углицким. Мыже изколымаги невыйдем - пусть наплотах перевезутнас. - Потом, обратясь кдиакону, добавил: - Ты,отец Алексий, руководи всем, авоград въехав, вели везти нас ксобору Успения Пречистыя Богородицы, кнастоятелю отцу Софронию, ателеги вКириллов монастырь пусть едут. Тысам сопроводиих.
        Зашуршал сырой песок подколесами колымаги, запахло сильней речной сыростью. Княжичи слюбопытством смотрели нареку, надкоторой скриками носились белые чайки стемными головками. Красивые птицы, тоодна, тодругая, словно замирали ввоздухе нараспластанных крыльях и, повертывая головками вразные стороны, зорко высматривали что-то вводе.
        Загремел настил подколымагой, колеса, слегка подпрыгивая, вкатились, какнагать, набольшой бревенчатый плот сдлинным огромным веслом вместо руля.
        Княжичи напугались, когда оттяжести коней иколымаги плот несколько погруз вглубь ивода заплескала уего обочин имеж бревен. Владыкаже Иона идиакон, истово перекрестясь, сидели безвсякой тревоги. Этоуспокоило княжичей. Иван высунулся изколымаги исмотрел, какправили два здоровых перевозчика, крепко держа руль сбоку плота. Иногда они далеко заносили отходящее поднапором течения весло и, ставя напрежнее место, чтоесть силы упирались внего, чтобы оно точно стояло сбоку. Плот отэтого шел наискось течению реки иподвигался медленно кпротивоположному берегу.
        -Страшно, - тихо сказал брату Юрий, - лошади тоже боятся…
        Иван взглянул наконей - те тревожно водили ушами ибеспокойно переступали набревнах сноги наногу, кося глазами набурлящую воду вдоль обочин плота.
        -Ничего, скоро вот берег, - несразу ответил Иван, мысли его были совсем другим теперь заняты.
        Непонятно ему многое, идумает он осиротах, нищих илихих людях. Севнасвое место, оннерешительно поглядывает навладыку, ноневыдерживает испрашивает:
        -Отче, отколь люди лихие берутся? Пошто их лихими зовут?
        Иона поднял удивленно брови иответил резко:
        -Сиилюди - ленивцы, пияницы, дерзкие ибуйные. Нетруда они ищут, а, бесом прельщаемы, токмо отатьбе иразбое мыслят. Одно лихо людям творят, пото илихими зовутся.
        Иван помолчал, хмуря брови, иснова спросил:
        -Бабка мне сказывала, нищие тоже ленивцы да пияницы, авот они стихиры да «Лазаря» поют, илюди их поят икормят…
        -Нуинищие всякие бывают, - усмехнувшись, молвил диакон Алексий. - Иные днем-то стихиры да «Лазаря» поют, аночь придет - чужие кафтаны сымают да чужие сундуки проверяют!.. Инищие, илихие люди, искоморохи разные - все они изсирот да избеглых холопов, ивсе они тати иразбойники!..
        -Поштож издьяков, бояр идуховных нет татей иразбойников? - упрямо допрашивал Иван.
        Иона горько усмехнулся и, ксмущению молодого диакона, печально произнес:
        -Есть тати, Иване, повсюду: иудуховных, иубояр, иукупцов, иуслужилых людей, иувсех прочих. Даже изкнязей есть такие разбойники инасильники, каклиходеи Шемяка икнязь можайский, чтобесов тешат исатане служат…
        -Прости, отче, - вмешался диакон Алексий, - отсих, прокого ты сказываешь, токмо самая малая толика лиходеев. Всеже иные люди отнищих, холопов исирот.
        -Поштожты, отче, мнеговорил, - продолжал княжич Иван, - что князи безсирот ничего доброго нетворят? Аотец Алексий баилмне, чтовсе лихие люди изсирот ихолопов. Поштоже все они затату наШемяку идут?
        Ещеболее подивился просебя княжичу Иона и, улыбнувшись радостно, ответилему:
        -Даблагословит тя Господь, отроче милой! Верьты, Иване, сиротам, ибомного их больше, чемвсех прочих, исиротами государство стоит! Всех они трудом своим кормят ивоев дают против татар, ливонцев инемцев. Ведай, ежели отих ибольше татей иразбойников, тосие отразоренья. Токмо глад иневоля налихо ведутих.
        Ткнулся плот вберег итак тряхнул колымагу, чтоЮрий упал соскамьи:
        -Вот, благодаренье Богу, иприбыли, - произнес Иона, крестясь.
        Глядя нанего, перекрестились икняжичи.
        Когда княжичи свладыкой Ионой, диаконом Алексием ипротоиереем Софронием всопровождении Васюка иИлейки вошли втемничную келью, вокна ее радостно врывалось яркими полосами весеннее солнышко. Словно золоченые, тускло поблескивали матовым отблеском каменные стены, авсякое узорочье налавках, настоле искамьях, куда доходил солнечный луч, пестрело исиними, ижелтыми, иалыми, изелеными вышивками сзолотой бахромой.
        Успели Ульянушка сДуняхой кое-что захватить дляобихода княжеского, даипосле Константин Иванович сам ичерез отца Софрония государям доставил.
        Увидев детей своих, княгиня Марья Ярославна уронила работу изрук и, побледнев, замерла вся, аслезы вглазах блестят. Потом вскочила наноги, работу свою затоптав отпоспешности, иприметил Иван, чтоживот уматуньки большой такой стал. Испугалсяон, ноиподумать неуспел, каквскрикнет тут матунька:
        -Детоньки, детоньки милаи! Привел Господь, мои… - Зарыдалаона, засмеялась, обнимая Ивана иЮрия.
        Вдруг звонкий, знакомый всем голос зазвенел вкелье, дрожа итоже прерываясь отслез ирадости:
        -Благодарю тя, Христе Боже мой!.. Господи!.. ОИване, Иване!.. Гдеты, надёжа моя?!
        Иван бросился было котцу, нотутже застыл наместе. Протягивая руки вперед, шаря ими кругом, шелкнему ощупью худой старик сседой головой, авместо глаз унего - ямы, прикрытые впавшими внутрь веками сгустыми пушистыми ресницами. Затрясся всем телом Юрий сиспугу, бросившись кматери, аИван понял все сразу.
        -Тату мой, тату! - вскрикнул он хрипло, ипоплыли мимо него стены келии, ползаколебался подногами, потемнел, угасая, солнечный свет.
        Очнулся он наколенях отца. Тотобнимал его ицеловал, всхлипывая иповторяя:
        -Сыночек мой, надежа моя…
        Горячие слезы падали Ивану налицо ибежали, скатываясь заворотник. Долго нерешался Иван взглянуть наотца, но, отодвинувшись отнего, весь содрогнулся отнестерпимого ужаса. Изглазных ям, межкрепко сомкнутых век, непрерывно выдавливались крупные слезы.
        -Тату, тату, - срывающимся голосом, дрожа весь, закричал Иван, - где твои очи?..
        Отец ответил несразу. Медленно отер он лицо свое белым платком, достав его из-за пазухи.
        -Наказал мя Господь, Иване, - молвил он тихо, - отдал врагу наослепление, ноживота помилости Своей меня нелишил инаследника мне сохранил… - Василий Васильевич помолчал и, совсем успокоившись, спросил: - Ктоже тобя, сыночек, привез комне? Игде Юрий?
        НоИван еще немог овладеть собой имолчал. Вместо него ответил владыка:
        -Аз,сыне мой, митрополит ваш нареченный, рабБожий Иона…
        -Благослови мя наперво, отче, благослови, - радостно перебил его Василий Васильевич, - апотом сказывайвсе.
        Приняв благословение, обнял владыку великий князь ивоскликнул:
        -Радтобе, отче, каксвету вотьме моей духовной, аныне ивотьме телесных очей! Грешен, зело грешен яз. Невнимал словам твоим. Мало огосударстве мыслил, власть свою расточил скороверием, пирами да забавами. Несвоей заботой, чужим попечением жил, издетства так приучен был. Тодед Витовт оберегал меня, тобояре отца моего, томитрополит Фотий, томатерь моя… Нынеж, отче, натобя токмо уповаю!
        Отошел князь отИоны, аотец Софроний идьякон Алексий отвели его кскамье пристенной, гдесидел он обычно. Ионаже благословил княгиню Марью Ярославну иласково сказалей:
        -Благослови тя Господь иплод чрева твоего!..
        Тяжело бухнула наколени пред владыкой Дуняха и, протягивая спеленанное дитя свое, умиленно просила:
        -Благослови, владыко, младенца моего, Христа ради…
        Темже временем Васюк сИлейкой подошли ккнязю великому и, припав наколени ицелуя рукиего, говорили один задругим:
        -Государь наш, упасли мы детей твоих отШемяки! Втуже нощь упивного старца Мисаила укрылись ссынами твоими, анаутро собозом монастырским ккнязьям Ряполовским, вБоярово кним, погнали…
        -Агдеж Юрий? - снова стоской итревогой вопросил Василий Васильевич.
        -Тутон, Васенька! - радостно отозвалась Марья Ярославна и, обратясь кЮрию, сказала: - Иди, иди, сынок, ктатуньке!
        Василий Васильевич обнял сына, поцеловалего, нототчасже отпустил. Чуязамешательство истрахего, молвил онему, смеясь:
        -Нуиди, идиуж кматуньке, сосунок! Онатобе пряник медовый даст…
        Юрий, услышав такой знакомый иласковый смех, живо обернулся иобнял отца, поцеловал его вщеки ивоскликнул:
        -Тату, мысИваном все время вместе были! Язиверхом сним ездил! Скажи, Иване, какезжу яз. Васюк учил.
        -Добре, государь, - неудержался Васюк, - добре оба княжича ездят!..
        -Княже! - возвысил голос Иона. - Едуаз наМоскву вборзе ихощу стобой совет держать омногом итайном…
        -Марьюшка, - сказал Василий Васильевич, - подит-ка всвою половину совсеми, оставь нас токмо сотцами духовными.
        Всетронулись вкелью княгини Марьи Ярославны, чточерез сенцы напротив княжой кельи. Встал было соскамьи пристенной икняжич Иван, ноотец, схватив его заруку, молвил громко ирадостно:
        -Останься, Иване! Нынеты, какмати моя сказала, - очи мои, авборзе ипомочь…
        -Истинно, княже, - согласился Иона, - истинно так. Вельми отрок разумен искорометлив. Научен уж многому иразуметь уж многое может.
        -Ачто неуразумеешь, сыне мой, насовете сем, - ласково добавил Василий Васильевич, держа Ивана заруку, - потом уменя спросишь.
        Совет начался несразу. Владыка Иона взадумчивости был, апогубам его скользила время отвремени печальная улыбка.
        -Ты,княже, - наконец молвил он тихо идушевно, - омитрополите Фотии ныне упомянул. Чтуиаз память его всей душой исердцем своим. Когда еще млад был аз, простым иноком хлебы пек наМоскве вЧудовом монастыре, познал тогда Фотия, ипросветил он меня светом познания вбеседах своих. Много ивомладости еще испытал аз совместно сним горькой итяжкой муки оРуси нашей, много зла отагарян, золотоордынцев поганых, отусобиц княжих злых ибогопротивных… - Владыка вздохнул иголосом твердым продолжал: - Ивложил тогда мне вдушу митрополит Фотий мечту овеликой державе, вольной отцаря татарского! Иныне вот, княже, живота исил нещадя, аз, грешный ислабый раб Господень, ився церковь, иотцы затоже ратуем…
        -Господи, - воскликнул, широко крестясь, Василий Васильевич, - благодарю тя, Господи!
        -Токмо ссынами твоими нетак содеял, какмыслил…
        -Отче, - перебил его князь, - дозволь мне насовет княгиню мою кликнуть, коль одетях речь твоя…
        -Истинно, истинно, - горячо подхватил протоиерей Софроний, - княгиня яко орлица нагнезде своем! Благослови, владыко, покличуее…
        Все, ожидая княгиню, были вмолчании, когда вошла она сотцом Софронием, тяжелая игрузная отнового бремени, исела возле князя. Молчали ещевсе, новот встал владыка Иона и, поклонившись князю икнягине низко, тронул рукой пол, молвил сгорестью:
        -Простите мя! Неуберег детей ваших наепитрахиле своей, апривел взаточение квам…
        -Отче, - воскликнула Марья Ярославна, - невинися втом! Богуж так судил, чтодетки наши вместе снами. Гдебы нам силы взять, ежели безних-то еще взаточенье быть? Ради них изаМоскву ратися будем.
        Смолкла княгиня, акнязь, слезы сдержав, добавил:
        -Всенадежды яз возлагаю натя, отец мой, инацерковь православную. Нетвины твоей, ибоизолгал тя Шемяка ислово иклятвы свои рушил. Вселюди сей обман увидят ипойдут занас назлодея…
        Василий Васильевич смолк намалое время изаговорил потом спокойно истепенно:
        -Ныне, владыко, свет Божий утратив, омногом яз мыслю, инаипаче обукреплении вотчины своей, Московского княжества, дабы воглаве ему быть всея Руси, дабы татар свыи своей сбросить…
        -Благослови тя Господь, - ответил владыка Иона. - Выслушай, княже, все, чтореку тобе, каквсе было, ивчем ивком чаю аз опору имети длядел наших.
        -Слушаю тя, отче, - тихо молвил Василий Васильевич.
        Рассказал Иона подробно иопобеге княжичей, иокнязьях Ряполовских, иоцерквах имонастырях, иотом, каквесь народ закнязя стоит: сироты, воины илюди посадские. Рассказал, какбояре, князья игости богатые разумеют оделах московских, ивзаключение молвил:
        -Нету, княже, страху уменя заМоскву изарод твой, ибоБог хранит его для-ради славы христианской. Будет Москва главой, будет царь московский вольным, будет ицерковь православная русская главой всего христианства православного. Разумейже, чтоединая цель унас, единое идеянье.
        -Истинно, истинно, - задумчиво отозвался Василий. - Приказывайже, отче, чтодеять.
        -Ведомо тобе, княже, - продолжал владыка Иона, - что брат княгини твоей князь Василий Ярославич, икнязь Оболенский Семен Иваныч, ивоевода твой Федор Басёнок сомногими людьми вЛитву ушли игорода там имеют отвеликого князя литовского. Мыслят они там также, какмыслят тут князья Ряполовские, асними икнязь Иван Василич Стрига, Иван Ощера сбратом Бобром, Юшка Драница, Семен Филимонов сдетьми, Русалка, Руно имногие другие боярские дети ипрочие людие. Всеони, княже, асними ицерковь православная, хотят тобя исемейство твое, ежели неуговором истрахом отШемяки выняти, тосилою ратною взять.
        Молча перекрестился Василий Васильевич, акняжич Иван увидел опять, какслезы потекли пощекам отца.
        -Норанее того, - строго продолжал Иона, - церковь наша святая иаз, грешный, будем челом бить оботпущении твоем вдальний удел какой, атам, какотпустит Шемяка тобя, иодругом мы помыслим. Тыже, сыне мой, идинапримирение всякое иклятвы ицелованье давай безстраху. Господь затобя. Ежели будет так, чтоклятвы неволей дашь, надежу имей наЦерковь. Разрешит она тя отневольной клятвы!
        Иона встал, ивсе встали заним.
        -Княже, - молвил владыка, - завтра нарассвете отъеду изУглича кПереяславлю, атам инаМоскву. Тобеже тут отцы Софроний иАлексий служить будут. Буду аз знать все воблаговремении итобя упреждать обовсем. - Взглянув наиконы вуглу кельи, ондобавил: - Асей вот час, княгинюшка, созови всех чад своих идомочадцев. Отслужим молебную одаровании сына тобе икнязю, помолимся оздравии великого князя иопобедах ему надсупостатами…
        Глава16
        Отпущение
        Втысяча четыреста сорок шестом году князю Димитрию стало ведомо через доброхотов своих, чтоповсему княжеству, даивсамой Москве люди всех званий зло нанего мыслят, акнязья Ряполовские имногие бояре, воеводы идети боярские, которые были вдуме сними, полки собрав, срок наметили. Порешили они наПетров день кполдню сойтись своинами своими возле Углича всем вместе инечаянно длястражи изаставы углицкой напасть ивеликого князя ссемейством иззаточения освободить.
        Всполошившись, Димитрий Шемяка спешно послал наРяполовских изУглича Василия Вепрева сбольшой ратью, авпомощь ему Федора Михайловича сомногими полками, повелев им соединиться наУсть-Шексне, уВсех Святых.
        Узнав отом, Ряполовские враз повернули наВепрева и, разбив его наУсть-Мологе, бросились кУсть-Шексне наФедора Михайловича, ипобежал тот отних назад, заВолгу. Самиже Ряполовские, видя, чтоумысел их открыт Шемякой, пошли поновгородской земле кЛитве ипришли воМстиславль, кокнязю Василию Ярославичу.
        Известясь обегстве полков своих, князь Димитрий впал всмятенье великое. Смуты страшась наМоскве, разослал он грамоты снарочными ковсем владыкам, прося их насовет приехать сархимандритами, игумнами ипротоиереями. Князь можайский Иван Андреевич сам вМоскву пригнал, гостит вот уж вторую неделю, апомощи отнего нет никакой - ослаб духом совсем, даиверы внего нет уШемяки. Смотрит всегда князь можайский, какпес, вте руки, вчьих кусок пожирней. Смотрит он инанего, Шемяку, иназятя своего, великого князя тверского Бориса Александрыча: ждет, куда тот повернет. Знает Иван Андреевич, чтоТверь боится Москвы, нознает ито, чтонелюбит Борис Шемяку.
        Злыми глазами князь Димитрий поглядел накнязя можайского, хотел накричать, изругатьего, лицемера, носмолчал, тоже ждал, какдела повернутся. Может быть, иэтот друг кровососный еще пригодится.
        Вошел боярин Никита Константинович Добрынский, поклонился скривой улыбкой - тоже иему невесело. Стал он рядом уокна скнязем Димитрием имолчит, ожидая, чтотот ему скажет.
        -Какие вести? - тихо спросил Шемяка, неглядя набоярина.
        -Многие люди отступают отнас, - ответил Никита вполголоса, - инаМоскве, инадеревнях, ивселах.
        -Акаквладыки? - резко перебил его Шемяка.
        -Извладык, государь, - сказал Добрынский, - приехали токмо: Варлам коломенской да Авраамий суждальской, Ефремже ростовской гонца прислал, чтововсем единогласен смитрополитом Ионой, аПитирим…
        -Хватит, - снова прервал боярина Шемяка. - Собери их завтра, изготовь все длясовета идворецкому трапезу прикажи длясвятителей особую, ияз сними вкушу, идары ипрочее, каксам ведаешь.
        Поклонился боярин ивышел, аШемяка остался один уокна идолго смотрел навечернее небо. Края тучек отливали багровыми изолотыми отблесками, несметные стаи ворон игалок черными сетками свивались иразвивались ввоздухе, снеистовым криком кружась укремлевских церковных звонниц инадкровлями высоких боярских хором. Долго стоял так Шемяка, неоглядываясь, иказался он теперь старше своих лет.
        -Чуть споткнись, - неслышно шевельнул он губами, - изатопчут…
        Измучился он отзабот идум, отопасения иотневерия ковсем итолько уАкулинушки своей, тайно бывая, намалое время покой находил, ноиАкулинушка внедавне укорила еще больней, чеммитрополит Иона. Тотпоученьем Божьим томит его душу, аАкулинушка только раз молвила, нотаково печально, словно сердце разрезала:
        -Ипошто слепца томишь сженой имладенцами! Грех-то какой, Митенька…
        Вспомнил слова эти Шемяка и, взглянув накнязя Ивана Андреевича, скрипнул зубами, выпил крепкого меда исказал сухо:
        -Хочу завтра звать бояр ивладык думу думать. Будь иты снами.
        -Добре, - вяло согласился Иван Андреевич и, медленно испив меду, подумал, чтоесли Борис будет вдружбе сВасилием, точерез сестру свою Настасью добьется он умогучего зятя заступничества пред князем великим.
        После обедни ждали гостей встоловой избе, чтостоит супротив жилых хором великого князя. Владыки еще неприбыли смитрополичьего двора, ислуги стояли вдозоре, чтобы князю весть подать, кактолько завидятих. Надворе устоловой избы толпился народ, ожидали бояре впраздничных нарядах иотцы духовные воблачении, слуги ивоины, дворецкий идети боярские. Назвонницах кремлевских звонари сидели, дабы поезд митрополита звоном колокольным достойно встретить…
        Впокояхже столовой избы были только сам князь Димитрий да любимый дьякего, Федор Александрович Дубенский. Грустен ивесь как-то встревожен был князь, несидел наместе, аходил все возле столов ипоставцов сзолотой, серебряной ихрустальной посудой, русской иитальянской, идаже индийской иперсидской работы.
        Федор Александрович стоял удверей трапезной, следя глазами загосударем своим. Неожиданно князь Димитрий остановился против дьяка испросил:
        -Каккнягиня ссыном моим вГаличе?
        Федор Александрович понял, очем его спрашивают.
        -Собиралась было княгиня вМоскву, да, размыслив, осталась состранницами своими ибогомолками, - ответил он и, нахмурясь, добавил: - Нетвтвоей княгине, государь, естества женского, хоть исына родила тобе…
        Шемяка судорожно вздохнул.
        -Рыба снулая! - сказал он резко. - Пусть там вздыхает да сбабами старыми ахает да охает. Постыла мне постница… - Онбыстро зашагал потрапезной, новскоре опять подошел кФедору. Глаза его вспыхнули, иноздри расширились. - Сегодня ктобе ночевать приеду. Токмобы все тайно было - упреди Акулинушку исвою Грушеньку. ВМоскве-то ведь невГаличе: всетут вельми длинноухи да глазасты…
        -Нетревожься, государь. Вседобре итайно изделано будет. Акулинушкаже твоя потобе истосковалась, истомилась истомой…
        Радостно улыбнулся Шемяка ихотел спросить еще обАкулинушке, дазагудели колокола назвонницах, ислуга вбежал, крикнув:
        -Княже, святители едут!
        Шемяка вместе сдьяком своим пошел ккрасному крыльцу.
        -Какты мыслишь, Федор Лександрыч, - находу спросил он Дубенского, - нелюбят меня попы?
        -Нелюбят, - ответил дьяк, - аты купиих. Одних угодьями, других - деньгами, аИону - почетом ивласть ему дай. Хочет он князем церкви быть.
        -Надо скорей его утвердить вЦареграде. Обдумай, Лександрыч, сбоярином Никитой, какбы патриарха нато умолить ипосольство снарядить вгреки сдарами.
        -Истинно, государь, - живо откликнулся Федор Александрович, - они, попы-то, наБога поглядывают, апоземле пошаривают! Ипопы христианские имуллы татарские токмо Бога приемлют по-разному, адары одинаково.
        Шемяка усмехнулся исказал:
        -Адаров вказне Василья да вказне княгинь его нам хватит!
        -Токмоты, княже, заможайскими гляди. Порукам их бей. Паки они когти вострят намосковскую казну.
        Застолом князь Димитрий сидел поправую руку отвладыки Ионы ибыл кнему весьма ласков ипочтителен.
        Иона слушал всех внимательно, нолицо его было неподвижно, какуслепого, неотражая нимыслейего, ничувств. Только глаза его пронзали всех говоривших сним, вызывая смущение.
        Ужезатрапезой начались старанья Шемяки привлечь насвою сторону нареченного митрополита.
        -Государь великий, - неожиданно сказал боярин Никита, обращаясь кШемяке, - мы сдьяком Федором Лександрычем наряжаем посольство сдарами великими вЦарьград играмоту дляпатриарха составили…
        -Добре, добре, - важно сказал Шемяка иничего больше недобавил, видимо ожидая вопроса отдуховных отцов.
        Иона понял, чтоэто посольство играмота его поставления касаются, нопромолчал, намазывая себе наразрезанный пополам колобок тертую редьку, любимое свое кушанье. Прочиеже духовные начали переглядываться, аВарлам, епископ коломенский, невыдержал испросил:
        -Пошто, княже, челом бьешь патриарху-то?
        -Молити хочуего, дапоставит нам наиборзо митрополита, - ответил Шемяка, - льзяли Москве ивсей Руси безглавы духовного быти?..
        Иона чуть усмехнулся - догадка его оказалась верной. Онуколол острым взглядом Шемяку имолвил:
        -Даблагословит тя Господь загребту одушах христианских. Токмо каков ныне патриарх-то? Неуниатли, якоИсидор? Невлатыньствели поганом обрящут его послы твои? - Онпомолчал и, доев кусочек колобка средькой, продолжал среди общей тишины: - Непорали нашей церкви православной самой стать воглаве всего православия ипочину апостольскому самой рукоположить, волей владык своих, митрополита всея Руси?
        Шемяка смешался было, нобыстро нашелся и, почтительно улыбаясь, ответил:
        -Какмыслят отцы духовные, такисодею. Хочу токмо, отче Иона, тобя воглаве православия поставить.
        Иона нахмурил брови и, обратясь кШемяке, возопил гневно игорестно:
        -Княже! Двоедушенты. Меня хочешь вмитрополиты всея Руси, ачто содеял сомной? Неправду ты учинил сам, аменя ввел вгрех исодом. Обещал ты князя великого выпустить, асам идетей его сним посадил заприставы! Давал ты мне всем слово свое. Поверил аз слову твоему, ониже мне поверили, иостался един аз ныне волжи! Выпусти великого князя, сними грех смоей исосвоей души! Чтоможет тобе злого содеять слепец беспомощный?! Детиж его малые - младенцыеще.
        Владыка Иона медленно поднялся соскамьи и, обратясь квставшему тоже Шемяке, добавил уже спокойно, нотвердо:
        -Ежели всеже страх имеешь, тосвяжи душу князя Василья еще ицелованьем честного креста, дапроклятыми грамотами,[80 - Проклятые грамоты - письменные клятвы спризывом насебя проклятий вслучае нарушенияих.] да инашею братией, владыками!
        -Истинно, истинно, - заговорили все отцы духовные, - укрепим имы его клятвой наверность тобе, княже. Чтоучинить можно слепцу болящему сдвумя младенцами…
        -Ныне стремя, - поправил боярин Никита, - влето сие, августа втринадцатый день, родился укнязя Василья вУгличе сын Андрей.
        -Темнаипаче, - обращаясь кШемяке, громко сказал Иона. - Прикажи, сынмой, невЦарьград послов слати, акупно снами, владыками, ипрочими отцами церкви поезжай сам содвором вград Углич отпущения для-ради великого князя, ацерковь благословит тобя накняжение…
        Многое еще говорил владыка Иона идругие владыки ибояре. Долго слушал их князь Димитрий молча, размышляя. Виделон, что, если неотпустит князя Василия, начнется смута, ацерковь отойдет отнего.
        -Злее того зла, чтоуже есть, небудет, - зашептал князю Димитрию дьяк Федор. - Помни, Борис-то тверской заВасилья. Посылает, бают, воеводу, князя Андрея Димитрича, веля распознатьвсе. Силен Борис-то казной да пушками…
        -Порешим сВасильем, почнем сБорисом! - злобно прошипел Шемяка и, обратясь ккнязю можайскому, громко сказал: - Аты как, Иван Андреич?
        -Язсовладыкой неспорю, - ответил князь Иван. - Многоль брат твой безочей-то может? Такикнязь Василий: живеще, ауж безвеку!..
        Князь Димитрий Юрьевич глубоко вздохнул исказал нетвердым голосом:
        -Инсогласен ияз. Купно поедем все вУглич. Выпущу князя Василья, дамему идетям его некую вотчину, начембы можно им быть…
        Княгиня Марья Ярославна сидела всвоей келье икормила грудью новорожденного Андрея. Ниочем недумая ився отдаваясь сладостному чувству, онасмотрела, какжадно чмокал исосал маленький ротик, щекоча ислегка покусывая беззубым ртом ее сосок. Крохотные тоненькие пальчики шарили поее пышной белой груди, ивсе это вместе ссосаньем было невыразимо приятно. Марья Ярославна неудержалась истала целовать теплый атласный лобик ребенка, стараясь немешать ему насыщаться.
        -Хорош утя Андрейка-то, - проговорила Дуняха, откормив своего Никишку иукладывая его взыбку, подвешенную тутже, вуглу княгининой кельи.
        -Итвой неплох, - улыбнулась княгиня и, засмеявшись, добавила: - Амой-то вколени мне пустил, всюзалил…
        Онаподняла наруки отвалившегося отгруди Андрейку, сытого иулыбающегося. Княжичи Иван иЮрий подошли кновому братцу и, радостно улыбаясь, подставили ему свои руки.
        Андрейка пухлыми ручонками, словно перетянутыми укистей ниточками, сямочками надкаждым суставом, цеплялся завыставленные вперед пальцы итянул их ксебе врот.
        Дуняха, уложив Никишку, подошла ккнягине ссухими пеленками, ноМарья Ярославна недопустила ее перепеленывать изанялась этим сама.
        -Золотко мое, - восторженно говорилаона, переворачивая теплое розовое тельце, - андельчик мой светлый, басенький ты мой!..
        Когда княгиня обрядила Андрейку иположила врезную колыбельку-качалку, стоявшую рядом назакругленных полозьях, кней подбежала Дарьюшка.
        -Государыня, - молвилаона, - дай его мне покачать, дай, Христа ради…
        Дочка Константина Ивановича задва года заметно подросла итеперь сохотой ирадостью няньчилась смаленьким княжичем, каксживой, занятной куколкой. Данилкаже, пришедший кИвану звать его нарыбную ловлю, стоял всторонке иисподлобья глядел навсю суету около Андрейки.
        -Бабье дело, - сказал он сурово Ивану, когда тот подошел кнему. - Карасей-то ловить пойдешь? Яместо нашел, прудок туточка есть. Сенька просвирнин мне сказывал…
        Дверь вкелью отворилась, ивошел великий князь Василий Васильевич - его вел подруку Васюк, - аследом шел Илейка. Старый звонарь, проходя мимо Ивана иДанилки, лукаво подмигнул им - опруде скарасями. Онтоже знал идавно уж навастривал Данилку соблазнять княжичей наловлю.
        -Марьюшка, - сказал глухо Василий Васильевич, садясь наскамью, - был сей часец уменя отец Софроний. СКостянтин Иванычем приходил.
        Марья Ярославна насторожилась.
        -Аливести какие есть?
        -Шемяка, баит отец Софроний, сюда свладыками ибоярами едет. Иона передать велел, якобы отпущения нашего ради…
        Голос Василия Васильевича прервался.
        -Неужто, Васенька?! - всплеснула руками княгиня и, перекрестившись, добавила: - Спаси ипомилуйнас, Христе Боже наш…
        -Будет вкапкане Шемяка, - сказал тихо великий князь, нотак жестко ибеспощадно, чтокняжич Иван оглянулся наотца сострахом инедоумением.
        Никогда он неслыхал, чтобы так говорил его отец, даже вгневе излобе он небывал страшней, чемтеперь.
        Сентября пятнадцатого, вдень Никиты-гусепролета, Шемяка был уже вУгличе сдвором исоветом своим, анадругой день призвал ксебе Василия Васильевича исутра ждал его всвоих углицких хоромах. Стояли все тут вобширной передней, впереди трапезного покоя, гдеуж истолы были накрыты.
        БылсШемякой инареченный митрополит Иона, архимандриты, игумен, бояре идети боярские - московские, галицкие иуглицкие. Вялый идебелый князь Иван Андреевич стоял уокна, словно дремал. Шемякаже ходил погорнице, потирая руки, улыбаясь, итрудно понять было - веселон, золилитревожен только.
        Ждут все прибытия Василия Васильевича ссемейством. Вдруг - шум накрасном крыльце, апотом ивсамых сенях. Зашумели изаговорили все ивпередней, новраз стихли изамерли, когда растворились изсеней двери. Замер иШемяка, остановясь среди передней ивпиваясь взором воврага своего.
        Василий Васильевич шел впереди семейства, держась заруку княжича Ивана. Багровые ямы налице вместо глаз, седые волосы итрясущаяся голова его были страшны. Ахнуливсе, будто вздохнули единым вздохом, акняжич Иван, сразу узнав Шемяку, ясно увидел, кактот взволновался ипобледнел. Потом лицо его задергалось, черные большие глаза заморгали, какуребенка, собравшегося плакать, ион быстро ипорывисто бросился квеликому князю.
        -Брат мой, брат мой, - заговорил он прерывающимся голосом, - прости меня, окаянного! Согрешили мы оба пред Господом, аяз ипред тобой идетьми твоими…
        НоВасилий Васильевич перебил его исвоим ясным извонким голосом заговорил печально ижалобно, словно душа лилась изустего:
        -Неты, брате, повинен предо мной, аяз, многогрешный, токмо яз! ОтБога мне пострадати было грех моих ради ибеззаконий многих ивпреступлении крестного целования пред вами, пред всей старейшей братией ипред всем православным христианством, которое губил иеще губить доконца хотел. Достоин яз был головныя смертные казни, ноты, государь мой, показал намне милосердие свое, непогубил меня вгрехах ибеззаконии, нодал покаяться, очистить душу отзол моих.
        Княжич Иван отодвинулся снедоумением ииспугом ототца, носжадным любопытством следил завсем происходящим, ничего непропуская. Онуслышал, какгромко заплакала матунька, видел, какслезы обильно текут пощекам отца иШемяки, видел, какутирают глаза бояре иотцы духовные. Только один владыка Иона стоит прямо, словно сокаменевшим лицом. Брови его сдвинуты, взгляд затемнел, агубы иногда чуть-чуть усмехаются, инельзя узнать - грустит илирадуется владыка, доволен илисердит.
        Неможет Иван оторваться отэтого лица, вспоминает он лицо бабки своей. Таквот ибабка, Софья Витовтовна, глядела строго инеподвижно, аиногда чуть улыбалась, когда тату чем-либо корила илинаместников итивунов изсвоих уделов слушала, чтоговорят они обименьяхее, городах иселах, чтосказывают осудах своих иработах, одоходах иубытках, осиротах ипрочих людях.
        Новот говор ишум кругом услышал княжич Иван и, отведя взор отвладыки, прислушался. Вседивились смиренью великого князя, аон все еще говорил своим звонким голосом, ислезы бежали полицуего.
        -Чада мои, - вдруг громко иповелительно молвил владыка Иона, - пора уже укрепити крестным целованием сии сердечные покаяния. Время, опричь спасения души своей, подумать оспасении иблагоденствии земли нашей ивсего христианства православного. Скрепите, чада мои, слова свои крестным целованием ипроклятыми грамотами.
        Дьякон Алексий тотчасже выдвинул вперед аналой снапрестольным крестом исосвернутой епитрахилью. Духовник Василия Васильевича, протоиерей Софроний, облачился, взял крест, прочитал надлежащие молитвы и, выслушав обоюдные клятвы князей, связал их крестным целованием.
        Тутже, подписав заготовленные грамоты - проклятые идоговорные, - князья обнялись нарадостях, иШемяка пригласил всех втрапезную напир великий ради князя Василия, княгини иих детей.
        Когда сели застолы сзолотой, серебряной ихрустальной посудой сомногими яствами ипитиями, слезы навернулись наглаза Марьи Ярославны.
        Признала она многое всеребре изолоте изименья великого князя исвекрови, носдержала себя иснова стала приветливой иякобы веселой.
        Слезы ее заметил сидевший рядом княжич Иван изадумался. Непонятно ему быловсе, чтосовершалось пред ним. Помнилон, какое зло уотца сШемякой. Отец вынул очи брату Шемяки - Василью Косому, аШемяка ослепил его самого, ивот они обнимаются, целуются ипируют вместе. Взглядывал Иван недоуменно ипытливо навладыку Иону, нотот чуть усмехалсяему, инельзя понять, чему он улыбается. Вотитеперь: всерадуются, пируют, ауматуньки слезы наглазах.
        Застоламиже все веселее становилось ирадостнее. ВотиМарья Ярославна совсем успокоилась. Смеются кругом, пьют заздоровье обоих князей, говорят омире итишине вМосковской земле. Легче стало икняжичу Ивану, верит ион, чтовсе переменилось, инаусмешку владыки Ионы ответил искренней детской улыбкой. Радовался он дарам, которые Шемяка дарил отцу, матери, ему, Юрию идаже крохотному Андрейке. Были среди даров многих икафтаны, ишубы, имеха дорогие, ичаши, икубки, ичарки золотые исеребряные.
        Оживился Иван, шепчется сЮрием оподарках, смеются оба, когда все смеются кругом какой-либо шутке. Светло надуше Ивана, только черные глаза Шемяки, когда он случайно встречается сними, холодят ему сердце. Всеже инезаметилон, какпрошло время, какзакончился пир иначали все вставать из-за столов.
        Князь Димитрий, прощаясь, опять обнялся скнязем Василием исказалему:
        -Брат мой, даютобе ввотчину Вологду совсем, каквдокончанье[81 - Докончанье - договор.] натобя инадетей твоих отписал. Утреже иотъезжай ссемейством, владей сей вотчиной икняжи там смиром.
        -Благослови тя, Господи, - растроганно благодарил его Василий Васильевич. - Утре отъеду. Тобеже дай Бог благополучно, наблаго всем, Москвой правити…
        Тутподошел кним владыка Иона и, благословив Василия Васильевича, сказалему:
        -Данаправит Господь путь твой. Помни обеты твои исовершай так, каксовесть твоя иГосподь велят, какнадо дляпользы христианства. Отъезжай смиром, сыне мой…
        Благословил он икнягиню икняжичей, ноотошел отних, несказав им нислова. Было это горько Ивану: привык он класке ипривету владыки ипонять немог, почему ныне Иона забыл онем. Слезы обиды блеснули уИвана вглазах, иеще обидней сталоему, чтоотец его уж невеликий князь иневидать им больше Москвы своей иродных кремлевских хором…
        Книга вторая
        Соправитель
        Глава1
        Слово самодержца тверского
        Зима этот год ранняя. Замесяц доЕкатерины-санницы зимник почти уж наладился, алюди надели полушубки иваленки. Волга близ Твери иКашина тоже стала уж воктябре.
        Подворам давно уж сороки скачут истрекочут, всадах звенят синицы, возле околиц щебечут вбурьяне чижи ищеглы, авбузине ирябине, склевывая ягоды, мелькают красногрудые снегири инарядные свиристели.
        Хотя настоящих морозов инет еще идни погожие иласковые, всеже снег крепко лежит инетает. Наснегуже вот ибратчины вВолоке Ламском собираются. Празднуют мужики посадские свой храмовый праздник - именины своей церковки вдень Параскевы Пятницы.
        Пируже сутра пошел ибыл везде уж вполпира, какпроизошло замешательство. Прискакал изТвери боярский сын Бунко, Семен Архипыч, сдружиной своей издесяти конников, аизМосквы прибежал сам-пят стоварищами Ермила-кузнец.
        Ещедовойны сШемякой, вскоре после пленения князя великого, когда Улу-Махмета наМоскву ждали, верховодил этот Ермила всмуту московскую, бояр да гостей богатых, чтобежать тогда вздумали, вжелезы ковал. Теперьже он кБунко пристал - знал он Семена Архипыча, когда тот еще князю служил великому. Пошли они оба совсеми своими воинами поВолоку мужиков посадских корить истали усамой большой братчины вовражке возле речки Городенки, чтовЛаму впадает. Врыты здесь вземлю столы искамьи тесовые, ачаны великие спивом стоят близ родника быстрого инезамерзающего. Тут, уводы, ипиво варят, ияичницы навсю братию стряпают, ачуть поодаль пляшут.
        Подошли кстолам приезжие, шапки сняли, навосток помолились, поклонились всем впояс.
        -Хлеб-соль да мирная беседушка, - сказал Бунко.
        -Ехали вдомок, - добавил кузнец, - да свернули надымок.
        Из-за стола встал выборный староста братчины и, поклонясь, молвил ласково:
        -Просим кнашему хлебу-соли, настоле все братское.
        -Честь иместо, - поддержали старосту другие, потеснившись налавках, - азапивом ипосылать нечего - рядышком…
        Ногости несадились.
        -Нету, други, - громко сказал Ермила-кузнец, - спасибо заласку, недопиров нонечко! Невремя пирам-то. Нетведь ниМасленой, ниКузьминок, ниМихайловщины, ниНикольщины, аувас везде пьяным-пьяно набратчинах.
        Дерзко Гриша, Горшени сын, запьянцовский парень, посмеялсяему:
        -Намбы токмо братчину да пиво сбрагой пить! Аежели ипраздника Божьего нету, тоисвой праздник - перенесенье порток сгвоздка нагвоздок - отпразднуем!
        -Слух есть, - продолжал кузнец, хмуря брови, - Мангутек, казанский царь, рать нанас готовит.
        -Нетрепли языком-то, рыжий черт! - сдосадой перебил его Гриша. - Знай свою ссыпь плати, всего-то скажного почетыре деньги, атам иешь, ипей, ивеселись сколь хошь! Братчина наша веселая, хоша староста грозной да строгой.
        -Помолчи сам-то, - рассердился кузнец, - дай дело баить! Насосался, якогрецкая губка!
        Гриша вскочил и, бросившись наЕрмилу, закричал гневно:
        -Ахты, рвань кабацкая! Яте покажу губку, рыжий черт!
        Кузнец усмехнулся, схватил его одной рукой поперек стана закушак, поднял вверх ишвырнул прочь, словно котенка. Упал Гриша наземлю, встать неможет, еленакарачках ползет, охает.
        -Ну,Гришуха, четверней поехал! - крикнул кто-то смеясь, ивсе захохотали.
        Знак сделал староста, тихо стало.
        -Ну,дорогие гости! - заговорилон. - Какое дело вам донас, сказывайте.
        -Говори, Ермила, - молвил Бунко, - потом я скажу.
        -Вот, други, - начал кузнец, - князи Митрей Шемяка да можайский, змеи сии, гады подколодные, распрю затеяли, апоганые того иждут! Бают, татары казанские уши давно навострили, аныне зубы да когти точат, дабы вРусь вцепиться. Ждут недождутся, когда будет им можно нас зорить да вполон брать, продавать навек христиан врабство странам неверным!
        -Ачтож мы-то содеем, - сказал, хмурясь, староста, - ежели Шемяка вот князя великого ослепил, потом вУгличе заточил. Теперьже, вишь, когда сам владыка Иона онем печаловался, опять заслал его ссемейством, почитай, ксамому Студеному морю…
        -Всеже, - воскликнул Бунко, - смогли попы да бояре князя нашего изтемницы вынуть, амы, ратные люди, сироты да мужики посадские, вернем князя великого вего вотчину идедину! Князь великий тверской нам подмога. Самя вТвери был, когда князь Борис наместника своего кашинского, князя Федора Шуйского, отпустил вВологду, кактокмо реки стали, побрата своего, покнязя Василья. Послал ему наместника-то сословом своим, аслово рек вслух всем людям: «Оженам Бог даст, хощем быти заедин Борис иВасилий, заВасилий иБорис!»
        -Вотоно как! - загудели кругом. - Тверской-то, вишь, против Шемяки!
        -Ежели два такие воеводы полки свои соединят, - живо отозвался староста, - то ктож против них может?
        -Верно, верно! - опять зашумели кругом. - Свернут они шею Шемяке!..
        -Гнать надо, други, Шемяку проклятого! - вскричал кузнец вовсе горло. - Емубы самому сладко пить иесть, адонас идела нет. Гнать воевод его инаместников! ВСуждале ноне вот смута идет, народ там застарых князей, завнуков Кирдяпиных. Былтам посажен наместник можайский князем, дапрогонили его уж оттуда! Ележив ушел, аименье его все разграбили! ВДимитрове Шемякин наместник похитрей был. Вызналон, чтонарод зло нанего мыслит, даночью сзаставой своей собрал все грабленое да тайком навозах иувез. Пришли наутре мужики кхоромам, аего ислед простыл!
        Зашумеливсе, повскакали соскамей, изполенницы колья берут да оглобли отсаней отвязывают. Совсем народ осатанел.
        -Гляди, инаш-то совсем добром сбежит! - ревут. - Унас ведь тоже наместник-то Шемякин! Дограбежа горазд, окаянный!
        АГриша Горшенин совсем уж оправился, вперед бежит, криком кричит:
        -Айда, братцы, кнему наширокий двор всей братчиной святую пятницу впогребах его праздновать.
        Бежит народ, валом валит совсего Волока Ламского кодвору наместника Шемякина. Шумят, кричатвсе, авцерковке Параскевы Пятницы набат впожарный колокол бьют, поновгородскому обычаю всех граждан созывают.
        -Ворота займай, - ревет Ермила-кузнец, - ворота займай, други!
        Окружили наместничий двор, данесовсех сторон инетесно. Велик двор надругую улицу выходит, асбоков заодин забор ссоседями. Содной стороны большой гостиный двор, гдетовары хранятся, чтоМосквой-рекой иРузой идут кВолоку, адальше плывут кИльмень-озеру икНовгороду Великому. Нельзя тут, сэтого двора гостиного, наместника взять, нельзя трогать двор этот - отнего одинаково икупцы ипосадские кормятся! Сдругой стороны церковный двор, гдевесь причт посадских церквей живет, иэтот двор трогать нельзя - невозьмет никто греха надушу. Нанаместничьем дворе хорошо провсе это знают, итолько против ворот стоит там сполсотни конников Шемякиных слуками истрелами, копьями исаблями, дапозади хором, узабора, конников десятка два. Настороже был наместник ивести издругих городов имел, тридня уж, каквсю заставу надворе усебя собрал игонцов послал наМоскву оподмоге просить князя Димитрия.
        Осенний день короткий да темный, вотизаря назакате разгорается, азлоба увсех множится. Кричит, грозит народ наместнику, пуще всех кричит Гриша Горшенин. Влез он наограду бревенчатую. Снизу ему камни подают, онже изпращи их вконников мечет.
        -Вотвам, кобели Шемякины! - завопил он радостно, когда одному коннику вголову попал исконя сбил. - Примай гостинцы!
        Возъярились конники, запела вдруг стрела острая, пробила гортань уГриши, острием подзатылком вылезла. Хлынула уГриши кровь изорта, покатился состены он наземлю, ипомерк белый свет вглазахего. Ревом заревели посадские, задолбили кольями иослопами вворота, аБунко, боярский сын, кричит повелительно:
        -Втопоры ворота рубите!
        Задрожали ворота, полетели щепки кругом. Долбят, звенят топоры, рубят вворотах толстые доски дубовые, аЕрмила-кузнец сосвоей братией бревном ворота всамую середину бьют - спетель срывают. Закачались ворота игрохнули наземь, ачерез них Бунко сдесятком своим надвор ворвался, инарод заним, словно запруду прорвав, закипел, забурлил, рекой полился…
        Отхлынули враз Шемякины конники отворот ближе кхоромам, аоттоль, пыхнув огнем идымом, пищали ударили, ипали сконя Бунко идвое, чторядом сним скакали. Смешался народ, побежал назад, астрелы вслед людям тучей летят. Падает пеших еще больше, чемконных. Бегут мужики посадские, асзади наних мчат конники Шемякины, копьями разят, саблями секут, конями топчут. Разбежались посадские поуличкам да переулочкам, попрятались. Всеж изастава наместничья опять надвор возвратилась. Стемнело совсем, атут еще итучки нашли, снег посыпал хлопьями, изаря совсем затухла. Ночь пришла сразу. Гдетам уж биться, когда кругом зги невидать. Затаились обе стороны, ждут. Слышны вотьме только стоны раненых да осторожный стук топоров надворе унаместника вразных местах.
        -Ворота чинят, - прогудел втемноте голос кузнеца, - идем, ребята, настражу, поближе кворотам. Раненых переймем, коли содвора выползут, аутре срассветом работе их мешать будем. Всеедино неуйти никуда им, взападне сидят.
        Когда светать начало, поползли раненые кворотам, человек пять их было. Бункоже иеще два мужика посадских лежали среди двора окоченелые, идавно снежком их присыпало. Тутже конник лежал спробитым виском, куда угодил ему камнем Гриша Горшенин, идругой конник, зарубленный дружинниками Бунко.
        Вскочил наноги Ермила, глядит напустой двор, наворота, чтотакже, каквчера, наземле валяются, акругом все светлей исветлей, золотит уж солнышко крыши.
        -Гдежеони, вороги наши?! - закричал он вбешенстве. - Обманули, проклятые! Вали сюда, ребята, вали сюда!
        Посадскихже мало было, ибоятся они новой хитрости.
        -Стой, Ермила, - кричат, - неходи надвор, опять они изпищалей ударят!
        Нокузнец никого неслушал, мчался кхоромам, размахивая грозно ослопом, ивдруг, словно настену наткнулся, стал каквкопанный.
        -Други! - кричит он неистово. - Гостиным двором ушлиони! Гляди, вонтам забор прорубили!
        Крик поднялся, бегут надвор посадские, чтоудвора сторожили, азаними другие, чтоопять кутру сюда прибежали. Откуда - неведомо, будто мухи намед, спешат люди совсех сторон. Гомон, ревиругательства. Трещат двери вподклетях, тащат оттуда добро всякое: иизпосуды, изодежи, иизконской сбруи. Вгорницах тоже народ бушует, аизмедуш да погребов бочки выкатывают.
        Махнул навсе рукой Еремила-кузнец, медленно подошел кубитому Бунко, перекрестился изаплакал.
        -Царство тобе небесное, Семен Архипыч, - струдом выговорилон. - Пострадал заправду народную…
        Выехав изКашина, князь Федор Шуйский скакал днем иночью сотрядом конников поокрепшему льду рек, останавливаясь кое-где вдеревнях длякраткого отдыха икормежки лошадей. Повинуясь грозному государю своему, великому князю тверскому, спешил он тайно прибыть вВологду.
        Объезжая города, проехали они поВолге, миновали Калязин, Углич ивозле устья Шексны сбольшой опаской объехали Рыбинск, нопоШексне ехали уже спокойно ирадостно. Знал князь Шуйский, чтоволю державца ивеликого князя тверского он почти выполнил.
        ВЧереповецкойже слободе были они уже какдома идва дня отдыхали, апотом, поднявшись верст напятьдесят поШексне, прискакали кволоку, чтоидет навосток, кверховьям реки Вологды. Верст напятнадцать здесь, влесу непроходимом, прорублена прямая просека, анаконцах ее потри избы сдворами стоят. Тутвот иночь застала Шуйского сконниками, аехать-то еще верст около ста. Ну,да заночевать здесь всякому лестно. Знал это место князь Федор - нераз тут отменную стерлядь шекснинскую едал ивухе инапротивнях жаренную имедвежьи окорока здесь пробовал. Брагаже уволочан этих - нигде такой несыскать! Живут сироты здесь богато - проезжих принимают, поят, кормят иночлег дают. Зимой сани, алетом лодки чинят. Дела все прибыльные, иналюдях тут весело. Скучно только весной, когда реки вскрываются, даосенью, пока еще реки нестали. Летоже изиму то лодки, тообозы - одни задругими, аторговые люди стоварами возят ивести всякие.
        Сироты тут ихозяйство ведут - хлеб сеют налесных вырубках, скот держат, бортничают ирыбу ловят. Птицыже здесь множество: икуропатки белые, ирябчики, итетерева, иглухари, аводяной птицы припролетах - видимо-невидимо, речки иозера лесные словно кипят тогда поднесметными стаями! Одна досада горькая - комары да мошки заедают, всетеплое время всетках ходить приходится. Разместил князь Шуйский дружину свою навсех трех дворах, асам узнакомого своего, уЕгорыча, вгорнице остановился.
        Угощаясь стерлядкой жареной да брагой запивая, беседовал гость схозяином, ахозяюшка устола хлопотала.
        -Государь Федор Юрьич, - говорил старик Егорыч, вертя пальцами свою черную, безединой сединки бороду, - истинно, темней унас, чемнаВолге-то. Авноябре-то итого хуже будет, сивой кобылы днем подкустом несыщешь. Зато летом унас заря сзарей сходится, ауСтуденого моря, промышленники бают, смая поиюль солнце-то снеба несходит. Нетночи совсем…
        -Нуакак, Егорыч, медведи?
        -Ходил надысь я срогатиной. Матерого промыслил - только залечь успел. Жирен уж очень, окороки выйдут добрые!
        -Нуаобозы?
        -Плохо что-то идут. Реки-то стали много ране ноне. Видно, купцы-то нечаяли так скоро, неизготовились. Всеже снизу два обоза прошли. Бают, кругом Москвы неспокойно, смута везде идет, анарод зло наШемяку мыслит, наместников его погородам бьют да гонят. Давот теперь разный народ вВологду потянул квеликому князю Василью. Аты, княже, некнемули?
        -Кнему. Послан отгосударя нашего сословом. Братом своим Василья-то Васильевича государь наш признал, двое заедин…
        -Ишьты! - воскликнул Егорыч. - Коли государь Борис Лександрыч завеликого князя - худо Шемяке!.. Вотони, святые слова, исбываются: «Невсиле Бог, авправде». Там, гдекривда да воровство, тамисила непоможет, агде правда, туда исила придет. Народ всегда заправду, безправды да совести иживота нет.
        Встал из-за стола князь Федор, помолился наобраза и, поклонясь хозяевам, молвил:
        -Спасибо захлеб-соль. Теперь опочить пора, азавтра, Егорыч, изготовь все вдорогу крассвету. Поспеем, чай, квечеру-то вВологду!
        -Какнепоспеть! Онохошь иквечеру, новсе едино уж затемно. Унас теперь ктрем часам ночь. Ну,анажилых-то приедете, доужина…
        Надругой день точно, какисказывал Егорыч, князь Шуйский затемно въехал сдружиной своей водвор великого князя. Дворецкий Константин Иванович поприказу Василия Васильевича провел князя Федора прямо втрапезную, гдеготово все было кужину.
        Шуйский увидел великого князя сидящим напристенной лавке, арядом сним высокого мальчика сбольшими черными глазами, какнаиконах грецкого письма. Мальчик острым, недетским взглядом окинул вошедшего незнакомца, пока тот крестился наобраза, потом взглянул надворецкого и, крепко сжав руку отца, стал ожидать, чтобудет дальше. Втрапезной никого больше, кроме Константина Ивановича, небыло. Марья Ярославна, взяв ссобой Юрия, укладывала спать Андрейку вдетской, гдежила иДуняха сосвоим Никишкой. Помолившись, Шуйский низко поклонился Василию Васильевичу исказал:
        -Челом бью тобе, государь! Язкнязь Федор Юрьич Шуйский, наместник кашинский государя исамодержавца тверского, великого князя Борис Лександрыча, брата твоего.
        Василий Васильевич быстро встал ирадостно воскликнул:
        -Будь здрав, брат мой Борис Лександрыч, даживет он многие лета! Якоелей нараны мне весть отнего.
        -Послал тобе, государь, князь Борис Лександрыч слово свое.
        -Повремени, князь Федор Юрьич, - перебил Шуйского великий князь, - ране мы стобой застол сядем, атам яз бояр своих созову, дабы слово брата своего купно совсеми слышать. Тобяж прошу кхлебу-соли, чемБог послал. Прости, княже, гостей неждали. - Обратясь кдворецкому, ондобавил: - Княгиню уведомь наперво, абояре пусть будут после трапезы нашей сгостем, намдорогим, отлюбимого брата.
        Подали слуги меды, иводки, ивсякие закуски холодные, усадил гостя застол Василий Васильевич, итолько успели выпить заздравие гостя, каквошла княгиня Марья Ярославна.
        Наспех одела ее Дуняха влюбимую алую рубаху сжемчужными запястьями, аповерх надела ей шелковый цветистый летник, волосыже, вседоединого, спрятала подволосником парчовым сжемчужной поднизью. Второпях Марья Ярославна меньше, чемвсегда, набелилась инарумянилась ибыла оттого красивее. Загляделся нанее, подивился красоте ее князь Шуйский, ноиспугали его глаза княгини, большие, черные истрогие. Поздоровался, смутившись, князь Федор иподумал, гдевидел он такие глаза? Обернувшисьже квеликому князю, даже вздрогнул. Такимиже точь-в-точь глазами, ноболее суровыми, смотрел нанего княжич Иван.
        Весело прошел ужин. Василий Васильевич слаской илюбовью расспрашивал Федора Юрьевича окнязе великом Борисе Александровиче, осупругеего, очадах идомочадцах.
        -Здрав государь мой, - отвечал Шуйский, - здравы ивсе ближниеего. Благодать Божия вхоромах князя тверского. Вельми радостно ныне вТвери после слова самодержца тверского обратстве стобой иединомыслии. Дошло слово сие довсех, ивсе людие отвеликих допростых радуются. Отвсех стран люди спешат вТверь, дабы удома святого Спаса[82 - ДомСвятого Спаса - соборная церковь вТверском кремле, главная святыня всего княжества.] подстяги стать наШемяку.
        Веселы ирадостны были все застолом, иктойже радости приобщались ибояре Василия Васильевича, приходя один задругим вкняжую трапезную.
        Знали они уж суть дела отдворецкого Константина Ивановича. Когда все собрались, подали кубки. Встал Василий Васильевич исказал:
        -Всей радостный часец, когда нам слово брата нашего, великого князя Бориса Лександрыча тверского, князь Шуйский речет, помолим Господа Бога оздравии имноголетии брату моему!
        Осушил он кубок додна ипоставил настол, несадясь, пока все невыпили закнязя тверского. Потом, когда все стоялиеще, он, обратясь кШуйскому, молвил:
        -Слова ждем, княже.
        Князь Шуйский выпрямился и, поклонясь всем торжественно, горячо произнес заученные слова государя своего:
        -Брат твой, князь великий исамодержец Борис Лександрыч, повестует: «Брате, князь великий Василий! Состалося внашей земле такое, нопаче надтобою, чего иотначала века идоныне небывало. Иныне, милостию Божией изатвою любовь комне, послал яз ктобе посла своего, дабы шел ты вдом мой ивмою вотчину, имыже спомощью Божьей, поскольку сия будет, потащимся затобя поборствовать».
        Княжич Иван почувствовал, какзадрожала рука отца вего руке.
        -Господи, благодарю Тя! - воскликнул Василий Васильевич изаплакал, ивсе кругом плакали отрадости.
        Васюкже, бывший теперь всегда прикнязе, неутерпел икрикнул:
        -Даежели два государя таких заедин ныне, тополетятони, якоорлы, наворонье игалочье черное!..
        Когдаже все успокоились исели застолы, князь Шуйский речи повел оратных делах, овозвращении великому князю московскому его вотчины идедины. Ноиврадости такой заметил княжич Иван смущенье среди бояр, даиотец его стал задумчив, потом говорить перестал вовсе. Смолкли постепенно иудругих разговоры, аМарья Ярославна встревожилась вдруг ичасто взглядывает намужа своего, словно ожидая чего-то.
        Вздохнул Василий Васильевич исказал задумчиво:
        -Кузьминки отпразднуем, акМихайлову дню, княже Федор Юрьич, все, чтосомной тут есть, - исемейство мое, идвор весь доединого слуги, - поедем купно стобой вКирилло-Белозерской монастырь. Хочу сигуменом ибратией беседу одуше иметь, оцелованье креста ипроклятых грамотах. Боюсь яз греха пред Господом Богом…
        Надругой день после Кузьминок выехал Василий Васильевич содвором всем вКириллов монастырь, кБелу-озеру, ноября второго. Тайны особой несоблюдали, ибознал Василий Васильевич, чтокнязь тверской, кроме присланных сФедором Шуйским двух конных полков, посылает еще отсебя большую рать кмонастырю, астены монастырские крепкие - доприхода помощи тут отсидеться можно.
        Третий день уже едет княжой поезд пореке Вологде. Скрип отполозьев гулко поберегам отдается. Зима тут насевере стала уж настоящая, иморозы завернули крепкие, словно крещенские. Всекняжое семейство втеплых возках едет. Опережаяих, небольшой отряд скачет, везде попути сказывает: едет князь-де великий ссемейством своим идвором набогомолье вКириллову обитель для-ради милостыни икормления братии монастырской.
        Княжичи Иван иЮрий едут отдельно, вкрытой войлоком кибитке, сИлейкой иВасюком, какехали когда-то изМосквы вСергиеву обитель повозвращении Василия Васильевича изтатарского плена. Только нет теперь уних беззаботности детской ирадости.
        Отогнуты спереди полсти укибитки, ивидят мальчики поберегам реки огромные, высоченные прямые стволы сосен иелей вснеговых шапках, амеж них время отвремени серые стволы осины иливперебой их целые рощи огромных красавиц берез: чистухи иглушины, аназамерзших болотинах итрясинах - густые имогучие поросли черной ольхи, среди которых подымаются идесятисаженные лесины.
        Иван задумчиво глядит навсе это изобилие лесное, вершины которого зубчатыми узорами очерчивают посторонам ясное морозное небо. Смутные, неопределенные мысли томят его - многое он узнал ипонял, номногое ему совсем непонятно. Непонимает он итеперь вот, зачем вмонастырь едут изачем опять сШемякой воевать, когда все уже кончено ивсе радовались ипировали вУгличе. Вспомнив Углич, вспомнил Иван ивладыку Иону, чтотак неласков был сним напрощанье.
        Юрий спит почти все время исовсем нерезвится, какбывало вдороге. Тоже очем-то думает. Подконец свежий воздух, теплый тулуп, мерный ход кибитки инапеванье Илейки нагнали наИвана дремоту. Отошли постепенно все думы, имелькнуло сновидением перед глазами его катанье насанях сколесом вМоскве исборы котъезду, ибабка привиделась. Позвала она будто отца иговорит ему опокойной дочери своей, оцарице греческой, даопатриархе, чтоладан прислал дляобители Сергиевой.
        Очнулся Иван отрадостного возгласа Илейки:
        -ВотиШексна-матушка! Нувней истерлядкаже! Глотнешь ушицы - словно Христосик босой посердцу пройдет!
        Иван открыл глаза. Ужевечерело, солнце залеса спряталось, авпереди, гдекончается просека, тридвора стоят сбольшими избами, аизбы сподклетями, светлицами иширокими взвозами. Возок, вкотором едут отец сматерью иАндрейка, медленно въезжает повзвозу всамую большую избу.
        -Гдемы? - спросил Иван.
        -Волок проехали, - ответил Васюк. - Ночуем тут, азавтра, ещедосвету, вверх поШексне кБелу-озеру поедем.
        ВКирилло-Белозерском монастыре встретили княжое семейство трезвоном вовсех церквах, какнаПасху. Далеко заворота вышли все иноки изобители крестным ходом сигуменом Трифоном воглаве.
        Остановил поезд великий князь искнягиней своей идетьми пошел пешком навстречу клиру духовному. Всебыли веселы ирадостно внимали звону ипенью церковному, ноИван сумрачно навел брови. Вспомнился ему такойже радостный ивеселый приезд вСергиеву обитель ивсе зло, чтослучилось потом. Крепко схватил он Юрия заруку и, когда тот тревожно взглянул нанего, сказал брату:
        -Помнишь, когда статой набогомолье ездили!.. - Оннедоговорил, ноЮрий понял все иприжался кбрату. Кругомже раздавалось ликующее пение, ивсе громче игромче помере приближения кобители гудели колокола.
        Крестный ход двинулся прямо кмонастырскому собору, авпереди него вместе скняжим семейством шел игумен Трифон, поддерживая великого князя подруку. Зимнее солнце уже склонялось среди багровых облаков, иотблескиего, словно рдеющие угли, перебегали огоньками позолоту хоругвей, окладов икон ипозолотому шитью риз. Вспугнутые звоном, стаями носились голуби, сверкая пурпурными отзари крыльями, кружились возле церквей извонниц. Широко растворились соборные двери, ивсе вошли вхрам - идуховенство, икняжое семейство, икнязь Шуйский, идвор княжой, ичернецывсе, иотдружины князя многие, - сколько вместиться могло. Когда заговорил игумен, почувствовал княжич Иван, какзатаились вохраме, иповолосам холодок унего прошел, будто холодным ветром их зашевелило. Князьже великий встал наколени ивоскликнул:
        -Благослови мя, отче, исемейство мое всем клиром! Наказан бо Господом загрехи свои!..
        Ноперебилего, возвысив голос свой, игумен Трифон:
        -Государь наш! Незатвои грехи, аотзлобы ненасытимыя ворогов твоих. Отчерныя их зависти! Малоли унас земли русской? Длявсех она светло-светлая икрасно украшена. Князиже галицкие беспрестанно ковы куют против тобя, княже, ноГосподь Бог всякому воздаст поделамего. Идиныне сБогом исправдою насвою вотчину, амы затобя, государя нашего, Господа молим.
        -Отче! - снова воскликнул Василий Васильевич сгорестью. - Какже мне наМоскву идти, ведь яз крест целовал Димитрию идал грамоты проклятые? Заземноели мне царствие - небесного лишиться?!
        Снова стало тихо вохраме, ивсе взоры обратились кигумну, и, помолчав, сказал тот ствердостью исилой многой:
        -Небойся, сыне мой, чтоцеловал крест икрепость дал князю Димитрию. Тотгрех намне инаглавах моей братии. Разрешаем тя отклятвы невольныя, благословляем тя навеликое княжение московское.
        Иблагословили тутже Василия Васильевича исыновей его напоход кМоскве исам игумен ивсе иеромонахи обители Кирилловой. Встал сколен Василий Васильевич радостный, совесть его отцы духовные очистили.
        Возрадовались ивсе бояре, идети боярские, ивсе воины, чтобезгреха теперь могут служить государю своему. Трифонже, подойдя кВасилию Васильевичу иобнявего, облобызал иповел вкеларские палаты, гдепоместил его ссемейством ислугами. Благословив трапезу, игумен Трифон пошел было кдверям, новернулся. Онприблизился кВасилию Васильевичу, возле которого сидел княжич Иван, и, склонясь куху великого князя, сказал вполголоса:
        -Всесие длятвоего спасения доброхоты твои содеяли - владыка Иона, нашмитрополит нареченный, ицерковь христианская - залюбовь твою кистинной вере изаблагочестие. Владыкеже аз послал весть отобе через Тверь свестовым отрядом князя Шуйского. Князь Борис Лександрыч, даведомо тобе будет, сносится часто совладыкой.
        Глава2
        Удома святого Спаса
        ВТверь княжой поезд прибыл квечернему звону. Князь Федор Шуйский все время сносился через стражу передового полка скремлем тверским изнал, чтокнязь Борис ждет гостей кужину. Когда кграду подъезжали, ужесовсем смерклось истены градские, ибашни, иворота, серея вомраке, сливались водно пятно схоромами ицерквами. Казался княжичу Ивану весь кремль Тверской каким-то огромным холмом, поднявшимся темной глыбой среди снегов. Вэтой смутной груде строений только вверху, назвездном небе, едва обозначаются церковные куполы икровли теремов ибашенок.
        Вдруг уворот одной избашен ярко вспыхнули смоляные витни[83 - Витень - факел, свитый изсмоляной пеньки.] надлинных палках, осветив часть стены ибашни, словно вырвав их изтьмы, почерневшей еще более отзажженных внезапно огней. Десяток конников, тоже спылающими витнями, выехав изворот, подскакали ккнязю Федору, окружили повозки, ивэто самое время грянула состены пушка, авслед заней зазвонили колокола уСвятого Спаса, чтовозле хором князя Бориса. Осветился отогней икняжой двор, выступили измрака все целиком высокие каменные хоромы, изаиграла позолота наих кровле, заблестели заморские стекла вкосящатых окнах, засияли золотые куполы икресты наближних церквах. Когда поезд въехал водвор, княжич Иван увидел, чтоотсамых ворот вплоть докрасного крыльца пообеим сторонам дороги стоят вдва ряда слуги сгорящими смоляными витнями. Красное дымное пламя мечется ответра наконцах палок, ивсе кругом будто дрожит; вперемежку стенями перебегают вспышки света поснегу, постенам, поконям илюдям, иничего из-за этой дрожи непрестанной толком разглядеть нельзя.
        Только подъехав ккрасному крыльцу совсем близко, заметил княжич Иван, каккнязь Борис Александрович икнягиня Настасья Андреевна сбоярами, всевшитых золотом шубах, поспешно сходят скрыльца навстречу гостям. Воткнязь тверской ижена его обнимают уж илобызают князя московского иего княгиню, иговорят они все четверо сразу срадостью исослезами - разобратьже их слов нельзя.
        Ивана иЮрия сильно волнует эта встреча, номолча стоят они оба всторонке, держась заруки, незная, чтоделать. Наконец князь икнягиня, вспомнив оних, обняли ипоцеловали обоих поочередно. Затем Борис Александрович, взяв подруку Василия Васильевича, аНастасья Андреевна - Марью Ярославну, повели их вверх полестнице впокои свои. Княжичи пошли следом, абояре заними. Разбежались глаза уИвана, когда через тронный покой проходили.
        Светло здесь, какднем, - паникадила впотолке свосковыми свечами горят, стенные подсвечники зажжены тоже, иуслуг вруках свечи. Свет отних белый иясный. Бояреже, дети боярские, дворецкий идаже слуги - все вбархате, парче ишелках, анадорогих боярских кафтанах райки играют откамней самоцветных, ижемчуг, будто влажный, мерцает нежно белым отливом. Настенах ипотолке тронного покоя святые угодники написаны, авокруг них цветы иптицы разные. Трон княжой, резной весь ивкаменьях, стоит подсенью раззолоченной, анаполу возле него ковры шемаханские постланы. Увидев тут приясном свете Василия Васильевича вдорожном кафтане, искалеченного инищего, заплакал Борис Александрович и, обнимаяего, воскликнул горестно:
        -Видел яз тя, брата своего, идобровидна, издрава, игосударевым саном почтенна! Нынеж вижу тя уничиженна, отсвоей братии поруганна!
        -Истинно, брате мой милой, - сплачем ответствовал Василий Васильевич, - поруган яз, изгнан инищ, токмо лаской твоей жив ныне! Необрел яз обиталища нигде. Обрел его токмо вхоромах твоих, усобора святого Спаса.
        Иплакали все кругом, плакал Юрий, прижавшись кбрату, игорячими струйками бежали слезы пощекам Ивана. Нонеотжалости эти слезы. Было Ивану почему-то обидно заотца игорько замать, засебя иЮрия. Василий Васильевич, успокоясь, отстранился отБориса Александровича ивопросил:
        -Гдеесть тут святые иконы?
        Княжич Иван двинулся было вперед, чтобы повернуть отца лицом кобразам, нокнязь Борис сам взял Василия Васильевича заплечи иподвел кбожнице. Василий Васильевич встал наколени и, воздев руки, воскликнул:
        -Похвалю убо всещедра имилостива Бога иЕго Пречистую Матерь задобродетели брата своего, великого князя Бориса, яконеостави мя вскорби сей пребывати! Преупокоил он мя.
        Палниц Василий Васильевич, читая молитвы, апотом, крестясь, встал слицом светлым ирадостным. Борис Александрович снова обнял иоблобызал его и, взяв подруку, повел втрапезную, аслуги шли спереди исзади князей ибояр, освещая путь им свечами. Дивились Марья Ярославна икняжичи богатству ивеликолепию хором князя Бориса. Втрапезнойже смутило их убранство пышное иобильное. Надстолами паникадила висели сосвечами, анапотолках истенах позолота, иписаны везде звери иптицы, листья ицветы. Столыже ломятся отяств ипитий, блистая серебром, златом, хрусталем исамоцветами наблюдах, сулеях, кубках ибратинах.
        -Всесие тата невидит, нисвета даже, - сгорестью шепнул Иван Юрию, ижаль ему стало отца.
        Невидел хотя Василий Васильевич, новсеже знал омогуществе ибогатстве князя Бориса, чуял он торжественность ивеликолепие кругом, ипечаль его усилилась, алицо опять омрачилось. Сели застол скнязьями ближние бояре, исел сними любимец князя Бориса - инок Фома, мужвесьма ученый, красносказатель икписанию похвальных словес, писем инамногие иные книжные хитрости гораздый.
        Засмотрелся княжич Иван налик Фомы, благообразный, сбольшими синими глазами, обрамленный густыми седыми волосами итемной еще бородой. Ноинок Фома только скользнул взглядом всторону княжичей ибольше неглядел наних. Слушая внимательно князей икнягинь, молчалон, итолько кконцу трапезы, когда гости ихозяева веселей стали ислез больше уж небыло, возвысил он звонкий иприятный голос свой исказал тихо, новнятно:
        -Возблагодарим Господа Бога нашего изагорести изарадости. Пресечем печали своя ивзывания. «Вскую печалуешься, душе? Вскую смущаеши мя?» Восхвалим иблага Господни, ибонеоставляет Богнас, рабы Своя, безутешения. Ныне имы, поглаголу псалмопевца Давида, рещи можем коГосподу: «Обратил еси плач мой мне врадость…»
        Надругой день после заутрени изавтрака отослали княжичей Ивана иЮрия сИлейкой да Васюком напрогулку покремлю. Родителиже их остались один наодин скнязем икнягиней тверскими, безбояр ислуг. Вышел Иван изпокоев сЮрием идядьками своими, дивуясь тому, чтоотец незадерживаетего, каквсегда задерживал ивУгличе ивВологде привсех беседах скнязьями, сбоярами иотцами духовными. Вшубах иваленках вышли они надвор. День стоял ясный итеплый, ослепило княжичей яркое зимнее солнышко. Горят, сверкают лучи поснегу, икажется, будто тает наст насугробах икрышах, - так легко ирадостно дышать снежной свежестью.
        -Снегом пахнет, - сказал Юрий изасмеялся отудовольствия.
        Иван глубоко вздохнул итоже улыбнулся весело.
        -Коттепели это, - пояснил Илейка, - вишь, ветер-то сполудня тянет чуть слышно, аможет, кснегу.
        Васюк рассмеялся идобавил:
        -Аможет, икморозу… Эхты, человек божий, обшит рогожей.
        Вэто время спаперти церкви Христа Спасителя послышалось пение извон струн. Илейка, хотевший что-то возразить, услышав пение, шутливо отмахнулся отВасюка ивоскликнул:
        -Айда стихары слушать!
        Подойдя кцеркви поближе, увидели княжичи нищую братию упаперти. Сидят тут пятеро безшапок, вполушубках рваных, замызганных. Трое слепых изних, седые илысые, новсе бородатые, нагрецких гуслях-псалтырях играют, адвое зрячие, молодые, поводыриих, сними вместе поют. Слышит Иван знакомый стих оголубиной книге. Вотповодырь, чтопомоложе, запевает один чистым высоким голосом:
        Отчего унас белый, вольный свет?
        Ответ поют все пятеро, складно иблагостно, голоса сливая созвоном струн псалтырных:
        Унас белый свет отГоспода,
        Самого Христа, царя Небесного…
        Остановились княжичи идядьки их упаперти, слушают. Вотопять запел поводырь:
        Отчего унас солнце красное?
        Снова ответили вместе все пятеро:
        Солнце красное отлица Божьего,
        Самого Христа, царя Небесного…
        Вэто время вдруг зазвонили вколокола назвоннице - так пришлось почину церковному, - инеслыхать стало пения нищих. Пошли было княжичи дальше, дазвон прекратился вскорости. Иван, любя пение духовное, повернул назад, кпаперти. Нищие успели пропеть уж многое извопросов иответов ипели теперь надругой уклад. Поводырь подряд пропел пять вопросов, повторяя уже пропетое ранее:
        Отчего унас ум-разум?
        Отчего наши помыслы?
        Отчего унас мир-народ?
        Отчего кости крепкие?
        Отчего телеса наши?
        Навсе это, также подряд, впятером опять, подзвон гуслей-псалтырей нищие ответили:
        Унас ум-разум самого Христа,
        Самого Христа, царя Небесного.
        Наши помыслы отоблак небесных,
        Унас мир-народ отАдамия,
        Кости наши отсырой земли,
        Кровь-руда отЧерна моря…
        Неожиданно подошел тут плешивый юродивый. Бьет он владоши, будто крыльями петух, кричит по-петушиному, клохчет, кудахчет по-куриному. Непонравилось это Ивану иЮрию, быстро пошли они прочь, адядьки заними, бросив нищим вшапку деньгу, гдеона звякнула одругие. Нескупились молящиеся, выходя изхрама. Княжичи направились кбольшой башне - стрельне своротами иподъемным мостом. Недоходя немного доворот, встретили они князя Федора Шуйского, наместника кашинского, ехавшего верхом наконе кхоромам великого князя Бориса Александровича. Узнав княжичей, Шуйский спешился иотдал поводья сопровождавшему его стремянному.
        -Будьте здравы, - сказалон, кланяясь.
        -Будь здрав иты, - отвечали княжичи и, отдавая поклон, нерешительно добавили: - Покажинам, Федор Юрьич, стены ипушки, будь добр.
        Шуйский пошел смальчиками кворотам башни и, вызвав начальника караула, повел их повнутренним лестницам башни наширокие стены, рубленные изкрепкого столетнего дуба.
        -Наши стены, - говорил им, показывая дорогу, начальник караула, молодой еще пушкарь, - хоть инекаменные, какваши московские, дакрепостью икамню неуступят. Пушекже унас больше, даипушки много лучше. Вишь, воткакая, иядра какие дородные кней - каменные, железом перетянутые.
        Княжичи, особенно Юрий, сжадностью разглядывали действительно большую пушку изтолстых железных полос, сваренных между собою, адлякрепости - спятью приваренными кней железными кругами-обручами. Первый, самый большой круг, - усамого дульного среза, апоследний, самый маленький, - указенной части, гдезаряд кладут. Между ними еще надето три круга разной величины, ибопушка отказны кконцу дула расширяется трубой. Васюк долго разглядывал пушку, даже щупал ее руками, заглядывал вжерло ипробовал качать двойные подставки, накоторых лежит пушка. Особенноже он разглядывал стойки, наглухо ккрепостной стене приделанные возле казенной части. Васюк даже поманил ксебе княжичей.
        -Верно, - молвилон, - пушки их подобрей наших. Вонтут какподогнано! Настойках-то железная заслонка никуда неотойдет. Вплотнуюона, акогда, значит, порох иядро впушке, аты запалишь зелье, огонь отзапала весь вперед пойдет, назадже разве чуть заметную искру выбросит. Дивно, княжичи мои, сиеизделано, ипушка больно уж велика!
        Молодой пушкарь засмеялся весело - доволен, чтопохвалили, - иснисходительно добавил:
        -Увас пушки-то ипищали еще отстарых времен.
        -Вестимо, - вмешался князь Федор Шуйский, - еще прадед ваш, князь Димитрий Иваныч, подконец живота своего вывез отнемцев арматы иогненную стрельбу. Дедтвой, Василий Димитрич, тоже привез много пищалей железных, анаш государь иныне изНемецкой земли все вывозит, чтоесть там доброго.
        Ивану стало обидно.
        -Приедем вМоскву, - сказал он сурово, - тата велит фрязинам да немцам еще больше пушек привезти.
        -Вотправда, Иванушка, - обрадовался Илейка, - дед твой часы самозвонные надворе усобя поставил, анонешний государь наш иогненной стрельбы сколь хошь достанет. Москва, брат, всекупит: какниразоряютее, онавсе богата.
        Васюк разгладил важно бороду исказал весьма гордо иуверенно:
        -Может, унас, наМоскве-то, исвои еще кузнецы да котельщики пушки изделают. Народ-то наш вельми переимчив.
        Князь Шуйский усмехнулся и, махнув рукой, пошел состены, нокняжич Иван даже повеселел отслов Васюка. Онуже несмотрел больше напушки, адумал, какбы это хорошо все вМоскве делать. Несколько раз он взглядывал слюбовью наВасюка, акогда сходили скремлевских стен, неутерпел и, показывая рукой накремль, сказал своему дядьке наухо:
        -Созовем мы вМоскву кузнецов да котельщиков - исвоих, инемцев, ифрязинов, ивсе унас лучше ихнего будет!..
        Усамых хором встретил княжичей дворецкий - послан был заними.
        -Кличут вас родители ваши, - сказал он почтительно, - игосударь наш укнягини своей вас ждет.
        Проходя через малый покой возле тронной палаты, увидел Иван застолом инока Фому, аперед ним развернутую книгу. Налистеже книжном разглядел нечто синим, черным изолотом писанное. Подойдя ближе, увидел княжич рисунок того, очем дьяк Алексей Андреевич, учительего, рассказывал. Жадно глядел он вкнигу, гдеписано какбудто ипо-церковному, ибуквы похожи, апрочесть нельзя. Рисунокже Иван сразу понял: изображены нанем горы земные бурого цвета, иплывут они насинем океане, инебо надними синее. Солнце тут писано золотом вдвух видах: одно солнце случами вокруг, внизу гор, другое - надгорами сияет… Будучи памятлив, вспомнил княжич слова Алексея Андреевича исказал вслух, громко иотчетливо:
        -«Солнце течет днем надЗемлею, авнощи поокияну низко летит, неомочась…»
        Инок Фома широко открыл глаза испросил судивлением:
        -Откуда ты ведаешь, чтоздесь по-грецки написано знатным философом христианским, преславным Козьмой Индикопловым?!
        -Учитель мой мне сказывал, - ответил Иван, - нокниги сей грецкой никогда яз невидал…
        Оживился инок Фома, доволен.
        -Книжен еси, отроче, - сказал он ласково истал ему показывать идругие изображения, чтобыли вгреческой книге: Всемирный потоп иНоев ковчег, столпотворение вавилонское исмешение языков, Царство Небесное, ангелов, движущих звезды, ипрочее.
        Загляделся княжич Иван, заслушался, новсеже исам задавал вопросы, вызывая ответы.
        -Княже, - вдруг услышалон, чувствуя, чтокто-то взял его зарукав, - княже, государи наши ждут тобя.
        Оглянулся досадливо Иван надворецкого, итот смолк смущенно, увидев гневный блеск вбольших черных, недетских совсем глазах. Заметив это, усмехнулся инок Фома и, сложив книгу, молвил:
        -Надобно идти, Иване. Другой раз покажу тобе еще иные книги. Сейже часец иди кгосударям нашим, иаз свами.
        Прошли они прямо наполовину княгини великой Настасьи Андреевны. Тутзастолами сосластями, медами иводицами сахарными сидела княгиня, принимая гостей по-семейному. Рядом сней - Марья Ярославна сАндрейкой наруках, асдругой стороны - Василий Васильевич икнязь Борис Александрович. Нибояр, никнязей вхоромах небыло, только слуги княжии, дворские. Помолились княжичи идядьки их наобраза ипоклонились всем. Поприглашенью княгини инок Фома икняжичи сели застол, аИлейка иВасюк отошли кстенке, гдестояли все прочие слуги.
        -Государь Василь Василич, - сказал инок Фома, - зело разумен сын твой Иван, иоткниг ведает он многое. Некакотрок, акакмуж зрелый…
        Улыбнулся радостно Василий Васильевич.
        -Надежа моя ты еси, Иване! - молвил он снежностью и, обращаясь кФоме, добавил: - Дьяк уменя есть вельми ученый, Лексей Андреич. Учит добре он Ивана.
        Стали мужчины говорить онауках икнигах, аИван поглядывал наМарью Ярославну, взглядывал инадевочку лет пяти, чтосидела возле нее. Такой знакомой показалась ему девочка, ивдруг вспомнился ему осенний сад вПереяславле, вспомнились иклетки щеглиные, ибагряная рябина, иДарьюшка, чтовсаду там горько так плакала. Только эта девочка волосами темней, аглазами светлей Дарьюшки. Почему-то грустно стало Ивану, изакрыл он глаза.
        -Ванюша, Ванюша, - услышал он ласковый голос матери. - Подь сюда кнам. КМарьюшке ближе иди…
        Встал Иван, подошел кматери ичует, чтовсе глядят нанего. Обеспокоило этоего, смутило, апонять он неможет, чего отнего хотят. Марьюшка смеяться ишалить перестала, смотрит внимательно нанего детскими глазами идаже рот чуть приоткрыла отлюбопытства.
        -Ванюша, - сказала чуть дрогнувшим голосом Марья Ярославна, - отроковица сия - невеста тобе.
        -Дочка моя Марьюшка, - подхватила Настасья Андреевна, - отрок сей - жених тобе.
        Обекнягини заплакали отрадости иобнялись, аИван стоял, ничего непонимая, но, взглянув начужую ему девочку, вдруг опять так ясно вспомнил Дарьюшку истоской спросил:
        -Зачем мне невесту? Нехочу…
        Замелькали кругом усмешки иулыбки, аМарья Ярославна сказала строго:
        -Так, Ванюша, поЗакону Божию надобно. Вотименя также затату выдали. Таквсем людям Святая церковь велит. Вырастете, будут иувас детки.
        Защипало вглазах уИвана, иподумалон: «Лучшебы вместо сей чужой девочки выдали заменя Дарьюшку, если уж так нужно».
        Посадили его рядом сМарьюшкой, инеловко ему - опустил он глаза. Щемит сердце, знаетон, чтоникогда невидать ему Дарьюшки, будет сним всегда эта вот девочка, какматунька около таты. Шутят кругом, пьют здравицы, смеются. Вотуж исвечи зажгли, аИван понимать перестал, чтокругом происходит, сидит, итолько нет-нет да ипоглядит посторонам, несмотритли кто нанего. Неприятно, когда натебя все смотрят, какнадиво какое. Взглянул он наМарьюшку, аутой глаза совсем уж слипаются - спать она хочет, зевает… Зашумели опять вдругвсе, встают из-за столов, ужинать пошли втрапезную, ислышит Иван, чтообрученье завтра, вЕкатеринин день. Устал он вдруг и, подойдя кВасюку, сказалему:
        -Пойдем спать, Васюк, сомлел яз, нетмне моченьки более…
        Много вТверь народу съехалось. Были тут всякие знатные люди - князи ивельможи, сколько их есть подвластию великого князя Бориса, ите, чтоквеликому князю Василию съехались, покинувши Димитрия Шемяку. Всеони вдень Екатерины втакой тесноте собрались, чтокремлевский собор Святого Спаса едва вместить их мог. Самепископ тверской Илия отслужил молебен иобручальные молитвы читал.
        Выйдя изхором княжих вместе сМарьюшкой, увидел Иван народу надворе множество, аоткрасного крыльца досамой соборной паперти стоят вдва ряда воины ислуги князя тверского икнязя московского. Накрасном крыльце родители благословили обручёника иобручёницу, новхрам непошли. Окруженные боярами, князьями иженамиих, сдружками, сватами исвахами, сошли Иван сМарьюшкой скрасного крыльца итихо пошли ксобору. Тампели уж молебен священники исам владыка Илия идиаконы кадили ладаном.
        Снова зарябило ибудто закружилось все вглазах Ивана отмножества народа, глядевшего нанего, итеснило вгруди отволнения. Новот остановились они пред алтарем. Падают через окна церковные косые лучи яркого зимнего солнца, словно купаются вголубоватых клубах душистого ладана. Уикон, чуть дрожа имигая, теплятся огоньки лампад исвечей, горят, анесветят присолнечном блеске.
        Видит многое Иван, амногое будто мимо проходит. Взглянул он наМарьюшку, чторядом стоит сним, удивленно раскрыв глаза, видит большое золотое кольцо натоненьком пальчике идумает, почему кольцо такое большое, анеслетает сее руки. Смотрит потом насвое серебряное кольцо - иему кольцо велико, адержится крепко. Повернул он слегка кольцо свое ивидит - воском оно внутри облеплено. ВотиМарьюшка свое разглядывать стала - унее тоже воск налеплен. Догадался Иван, чтокольца их длявзрослых делались, аносить их всю жизнь - значит, такрассчитано, чтобы потом, когда обрученные вырастут, носить их моглибы.
        Вотподошел неожиданно кобрученикам сам владыка Илия вполном облачении, снял сних кольца истал читать вслух какие-то незнакомые Ивану молитвы. Потом благословил его и, надевая напалец ему золотое кольцо, бывшее наруке Марьюшки, возгласил:
        -Обручается раб Божий Иоанн.
        Надевая потом напалец Марьюшки серебряное кольцо, бывшее наруке Ивана, опять прочел он теже молитвы иснова возгласил:
        -Обручается раба Божия Мария!
        После этого пели священники идиаконы молитвы, авладыка сказал детям тихо:
        -Облобызайте друг друга и, преклоня колени, молитесь.
        Иван нагнулся кМарьюшке ипоцеловал ее вуста, потянувшиеся послушно ему навстречу. Стоя наколенях икрестясь, Иван думал, зачем все это, ибыло ему странно все игорько почему-то. Понимал он смутно, чтотеперь его совсем взрослым сделали, аему еще так хотелось сДанилкой ершей ловить да щеглят вклетках держать!
        Накрасном крыльце уже обрученных жениха иневесту встретили родители.
        -Милые детушки, роженые наши, - причитали обе княгини, обнимая ицелуя детей, - сохрани вас Господь надолгую жизнь, насчастливую.
        Облобызали обрученных иотцыих, повели втрапезную. Тамже слуг множество, авдоль стен стоят девушки-песенницы да гусляры-молодцы. Полна стала трапезная отгостей. Бояр икнязей сженами множество. Зазвенели вдруг кругом гусельки, словно пчелы жужжат вхоромах. Когдаже вошли втрапезную обрученные, девушки величанье запели, поминая князя свет Ивана Васильевича икнягиню свет Марью Борисовну. Посадили жениха иневесту напочетное место, арядом сними сели родители.
        Взглянул Иван накнязя Бориса ивидит нанем венец златой ссамоцветами, инакнягине его такойже, только много меньше. Подивился он красоте венцов - впервый раз видит он царское убранство. Нониначто долго смотреть, ниочем долго думать немог Иван - все кругом постоянно менялось.
        Вотснова запели звонкие девичьи голоса, истал он слушать слова песни:
        Вопалате белокаменной, всей расписанной,
        Недубовые столы покатилися,
        Неберчаты скатёрки зашумели,
        Непшеничные ковриги сокатилися,
        Незлатыеже братины соплескалися,
        Несеребряны подносы забренчали,
        Нехрустальны достаканы защелкали,
        Во-первыих, наша Марья снарядилася,
        Онавобелые белила набелилася,
        Воалые румянцы нарумянилась,
        Пред князьями, боярами поклонилась…
        Вдруг смолкло все - вошел втрапезную владыка Илия сосвященниками, ноуж невцерковной, авпростой одежде, обиходной. Всталивсе, аИлия благословил их трапезу. Князьже Борис вышел из-за стола и, приняв отепископа благословение, посадил его рядом ссобой, асвященников рассадили спочетом дворецкий истольники.
        Стихло пированье, вместо песен пошли здравицы, апотом инок Фома речь держал, ноИван невникал внее, наблюдая вдверях трапезной какое-то потаенное движение, приготовление кчему-то. Изречиже конец он только слышал, когда Фома, голос возвыся, изрек:
        -Иесть радость нам великая, якоже ипредрекохом: «Обрати Бог плач нарадость». Москвичи радостны суть, якоучинись Москва Тверь, атверичи радостны суть, якоже Тверь Москва бысть. Двагосударя воедино совокупишася…
        Встал тут из-за стола владыка Илия ивсе священники сним и, благословив обручеников ипрочих всех, удалился изпалаты трапезной. Князьже Борис Александрович провожал его досаней, чтостояли усамого красного крыльца. Каквышли духовные, зазвенели опять гусли, запели вновь девушки. Зашумели кругом, ившуме слышит Иван пожеланья себе иневесте:
        -День тобе, девка, плакать, давек радоваться!
        -Жениху да невесте сто лет жить вместе!
        Когдаже вернулся великий князь Борис исел рядом сВасилием Васильевичем, видит Иван - пирог назолоченом блюде несут. Боярин ближний князя Бориса взял блюдо отдворецкого, подошел квеликим князьям, сидевшим рядом ипротянувшим друг другу руки надстолом.
        -Ждем тобя, сватушка, - сказал Борис Александрович.
        Боярин-сват трижды осенил руки отцов блюдом спирогом. Поставив потом блюдо настол, разломил он пирог ипокуску дал тому идругому отцу.
        Вэто время вдверях шум начался, ворвался втрапезную дружка жениха и, топнув ногой опорог, закричал весело:
        -Топчерез порог! Брызги впотолок, всечерти напечке забились вуголок! Здравствуйте, князь сокнягиней обрученные, всекнязи, бояре, сваты, дружки ивсе гости честные!
        Неуспел Иван приглядеться квошедшему дружке, какподавать яства кстолу начали, астольники ипрочие заговорили навстречу поварам иповарятам, идущим седой.
        -Тащится, несется сахарное яство назолотом блюде перед князя молодого, перед тысяцкого, пред сваху княжую, пред большого боярина, перед весь княжой полк.
        Сват, чтопирог ломал, выхватил удворецкого блюдо золотое сцельным лебедем зажаренным, изукрашенным ивстал перед женихом иневестою, кланяясь ипотчуя:
        -Резвы ноги сподходом, белы руки сподносом, сердце спокором, голова споклоном…
        Вдруг Марьюшка затерла кулачками глаза изаплакала. Подбежала кней мамка.
        -Плачь, плачь, ясочка, - заговорилаона, - поплачешь вдевках - вбабах навеселишься…
        -Аринушка, - всхлипывая, перебила ее Марьюшка, - притомилась яз… Спать хочу, Аринушка…
        -Чтоты, богстобой, Марьюшка, - всполошилась мамка, - можноли сие? Потерпи малость, яте накуклу твою любимую новый сарафан сошью.
        -Парчовый? - переставая плакать, спросила Марьюшка.
        -Парчовый иземчугом весь разошью.
        Снова тоскливо стало Ивану, и, поглядев наЮрия, чтосидел поодаль ивесело ел жареную утку, позавидовал онему. Данилка опять ему вспомнился идорога лесная, когда вПереяславль ехали. Теперь легче ему сидеть - едой, питьем все заняты инанего неглядят совсех сторон. Всеже истома какая-то томитего. Смотрит он накнязя Бориса инакнягинюего, чтоодни взолотых венцах сидят, аотец имать безвенцов, какивсе прочие. Обидноему, ивдруг вспоминается бабка, Софья Витовтовна, исмутно, норадостно мысли его складываются, чтобабка ибеззолотого венца былабы тут царицей, может боле, чемсам царь Борис Александрович. Вздохнул он легче, аизуст шепотом сами слова вырвались:
        -Милая бабунька, гдеты теперь?!
        Глава3
        Тверское житье
        Вдень Варвары, декабря четвертого, ударили сразу морозы. Илейка сутра еще обещал княжичам вэтот день ледяные горы устроить. Далеко заполдень, когда все уж проснулись отпослеобеденного сна, впокой княгини Марьи Ярославны зашли Илейка иВасюк.
        -Вишь, какприхватило, - указывал Илейка наслюдяные окна, - снежную гору иполить непоспешь, каквода наей смерзнет. Враз садись насанки икати! Сночи еще кругом вбору-то сгромом великим, бают, вокакие сосны докорня лопались…
        Княжичи, сидя уматери вее жарко натопленных покоях, гдебыл маленький Андрейка иДуняхин Никишка, едят сладкие маковники сминдальным молоком послучаю Рождественского поста. Илейкаже иВасюк стоят удверей и, поглядывая наВасилия Васильевича, который сидит тутже напристенной скамье, ждут, отпустит он илинеотпустит Ивана. Великий князь молчит, нокнягиня беспокоится, мороза боится.
        -Куды вмороз такой знобиться? - говорит сопаской Марья Ярославна. - Незря бают-то: «Трещит Варюха - береги нос да ухо». Вишь, вонвокна-то отинея исвету божьего невидать.
        -Зато, государыня, Варвара-то отночи украла, кодню притачала, - торопится что-то доказать Илейка, ноего перебивает Иван.
        -Матунька, - упрашиваетон, - мы тулупчики наденем, амалахаями уши прикроем.
        -Анос? - смеясь, спросил Василий Васильевич.
        -Аносы-томы, тата, снегом оттирать будем, - весело ответил Иван, - мы ненадолго.
        -Аты, государыня, неопасайся, - степенно заявляет Васюк, - ветру-то днесь нинастолько нетути, абезветру мороз идите неодолеет, право слово.
        Марья Ярославна колеблется, Иван снее глаз неспускает, авмыслях весь уж надворе, гдедавно иДанилка иДарьюшка слопатами ждут.
        -Давить иМарьюшку отпускают, - невыдерживаетон, - мамка Арина ее надвор поведет.
        Дверь распахивается, ивпокои, опережая мамку Арину, радостно вбегает Марьюшка всобольей шубке ивтеплом платочке поверх собольейже шапочки.
        -Нувот исношенька милая, - улыбаясь, ласково встречает девочку Марья Ярославна, - легка ты напомине, доченька.
        Новместе смамкой вошел идворецкий князя Бориса и, поклонясь Василию Васильевичу иМарье Ярославне, сказал:
        -Будьте здравы, государь игосударыня!
        Князь Василий встрепенулся и, заволновавшись, глухо спросил:
        -Аливести какие есть?
        -Есть, государь. Кличет наш князь тобя, государь, надуму ксобе вопочивальню.
        -Какие вести-то?
        -Окнязе Василье Ярославиче добрые вести. ИзРжевы прискакали два конника, отнаместника посланы.
        -Слава те, Господи! - радостно перекрестилась Марья Ярославна. - Храни, Господь, брата моего.
        Марьюшка подбежала кИвану и, схватив его заруку, быстро заговорила:
        -Уменя есть саночки. Гости наши мне привезли, аполозья уних железные! Будем стобой кататься вместе.
        -А,поди, тяжелыеони? - спросил олюбопытством Иван.
        -Чтоты, - засмеялась Марьюшка, - легонькие, какперышко…
        -Иване, - окликнул сына Василий Васильевич, - проводи меня кбрату моему.
        Лицо Ивана омрачилось.
        -Пустиего, Васенька, - вступилась Марья Ярославна, - пущай порезвится малость, отрок еще млад.
        Василий Васильевич ответил несразу. Хотелось ему помощником сына скорей сделать себе, ноижаль было детских забав лишать.
        -Пущай то ведает, - всеже сказал он строго, - что государи нетокмо весело, ноитрудно живут. - Но,почувствовав внаступившем молчании печаль инедовольство, прибавил мягко: - Идем, Иване. Вборзе отпущу тобя, ибудешь вигры играти.
        -Яте, княжич, другую горку изделаю, - быстро вставил Васюк, - аполивать сам будешь.
        Василий Васильевич рассмеялся ивесело молвил:
        -Ишь, старый - что малый! Обоим занятно. Даязбы исам насанках-то покатался.
        Вопочивальне князя Бориса Александровича, куда, досадливо хмурясь, ввел отца княжич Иван, кроме самого великого князя тверского, былодин излюбимых его воевод, молодой Лев Измайлов, боярский сын, дапостоянный советник его боярин Александр Андреевич Садык.
        -Брат мой, - радостно сказал Борис Александрович, подымаясь навстречу Василию Васильевичу, - вести добрые! Садись рядом сомной, будем думу думать вместе. Может, тыхочешь извоевод своих позвать кого? Надобно нам замысел ратный некий дерзко иборзо свершить. Отменя будет воевода Лев Измайлов, оттобя кто?
        -Ежели извоевод моих нужен храбр да сметлив, - ответил Василий Васильевич, садясь рядом скнязем тверским, - то вели покликать Плещеева Андрей Михайлыча. Здесьон, придворе моем. Тыже пока сказывай, чтоошурине моем ведаешь.
        -Казимир, князь литовский, аныне икороль польский, выпустил изЛитвы вместе сполками их ишурина твоего, князь Василь Ярославича, икнязей Ряполовских, ивоевод твоих: князя Ивана Василича Стригу-Оболенского, ибоярина Ощеру, икнязя Семен Иваныча Оболенского, иФедора Басёнка, иЮшку Драницу, иМихайлу Русалку сИваном Руно.
        -Слава те, Господи! - радостно крестясь, промолвил князь Василий. - Сиисуть лучшие, верные слуги мои.
        -Бают конники, которые изРжевы отвоеводы пригнали, аим та весть вРжеву изВязьмы пришла, доброхоты ислуги твои изПацына Литовского наЕльню пошли, ауЕльни-то они сцаревичами Касимом да Якубом сошлись.
        -Господи, - шепчет князь Василий, - внял еси Ты мольбам моим.
        -ИзЧеркас пришли царевичи напомочь, бают, тобе.
        -Верю Касиму, - воскликнул Василий Васильевич, - каксыну своему! Клялся он мне накинжале навечную службу.
        Иван, хотя еще инезабыл досады своей, слушает жадно, чтоговорят старшие. Радостно ему отдобрых вестей, иясно так чудится, каксовсех сторон полки идут кним напомощь.
        -Будьте здравы, государи мои, - громко приветствует обоих великих князей, входя вопочивальню инизко кланяясь, воевода Плещеев.
        -Садись снами, - говорит ему князь Борис, - вести изЛитвы тобе ведомы?
        -Ведомы, государь, оттвоих воевод.
        -Слушайте, воеводы, угодно мне ибрату моему Василью совет ваш слушать. Язже мыслю, чтовремя тобе, брат мой, Москву вруки свои взять.
        ИзЛитвы полки идут многие да еще царевичи сними. Унасже стобой, слава богу, воев итого более! Какты отом мыслишь?
        Задрожал весь отслов этих княжич Иван, глядит наотца, ждет, чтотот скажет. Долго молчит, размышляя, князь Василий.
        -Аможноли сие? - осторожно ирассудительно спрашиваетон. - Ведь уШемяки икнязя можайского большая сила наВолоке Ламском, ивКлину, иуДимитрова. Какже нам наМоскву безбоя великого пройти? Везде уШемяки изделаны засеки да западни. Везде дозоры да заставы. Ранее Волок пробить надобно, потом оМоскве уже мыслить.
        Князь Василий замолчал, ожидая, чтоскажут другие, аИвану стало досадно. Онтоже хотел, чтобы теперьже Москву брать, ипотупил печально глаза.
        -Надерзость да нахитрость идти надобно! - горячо вдруг воскликнул боярин Садык. - Язмыслю, надобно кМоскве тайно отШемяки иборзо доспеть! Какже сие содеять, пусть воеводы рассудят.
        -Добре, добре, - согласился воевода Лев Измайлов, - влобего, Шемяку-то, долго бить. Надобно обойти его полки, надеясь надерзость ихитрость свою. Слухи-то изЛитвы иоцаревичах ионашем походе, чай, дошли доШемяки-то. ДаидоМосквы неныне, такзавтра дойдут.
        -Истинно, истинно, - загорячился опять Садык, - затревожится Шемяка-то. Совсех сторон нанего идут, аИван-то можайский токмо бегуном быть может, опаслив, какзаяц.
        Садык махнул рукой изасмеялся, продолжая торопливо:
        -Ежели сведаютони, чтовсе наних идут, тоисами кМоскве подадутся. Верноли сие, воеводы?
        -Истинно, - заговорил Плещеев, - истинно. Потому испугается Шемяка-то, чтоМосква, осем узнав, тоже против него подымется, последнюю опору он сМосквой-то потеряет.
        -Истинно, - подтвердил иЛев Измайлов, - так поратным хитростям подобает, ивоеводы Шемякины вспять кМоскве пойдут.
        -Нуаколи мы Москву-то захватим, онивГалич побегут! Больше некуды! - снова вмешался боярин Садык.
        -Хитерты, боярин, - воскликнул Василий Васильевич, - сумел два дела воедино сложить! Москвичи-то, каксведают обовсем, смуту подымут, истраха уних отШемяки небудет, лишь токмо наших конников узрят.
        -Истинно, государь, - подхватил Андрей Плещеев, - токмо нашим сполсотни прийти, таквсе наШемяку восстанут, давно зло нанего мыслят. Токмо вельми тайно иборзо наМоскву гнать надобно.
        -АкШемяке вВолок, - уже спокойно заговорил боярин Садык, - посла надобно отнас, дабы оМоскве Шемяка навремя забыл инемыслилбы оней. Слово ему отгосударя нашего сосроком послать, пусть, мол, идет всвою отчину да государю своему, князю Василью, челом добьет. Наши-де полки готовы, ждинас! Втоеже время Измайлов сПлещеевым пусть вМоскву гонят.
        Княжич Иван сидел неподвижно, напряженно думая, новот щеки его начали гореть, анагубах заиграла чуть заметная улыбка. Онпонял весь замысел Садыка идивился, какхорошо иверно тот все придумал. Нокогда начались исчисленья верст исуток пути, дорог иобходов суказанием сел идеревень, Ивану стало скучно. Опять вспомнился дворему, захотелось вольного воздуха, авопочивальне было так душно ижарко! Самнезамечая того, Иван нетерпеливо ерзал наскамье, садясь то так, тоэтак, давно уж потеряв нить разговоров. Отец почувствовал это и, склонясь ксыну, сказал ласково:
        -Иди, Иване, кодвору, дабоже тобя упаси хошь слово едино оМоскве сказать кому. Доржи язык зазубами.
        Княжич тихонько соскользнул соскамьи, иникто среди споров иразговоров незаметил, каквыскользнул он изкняжой опочивальни.
        Когда Иван втеплом тулупчике вышел надвор, солнце уже клонилось кзакату. Чуть розовели облака, розовые отсветы, постепенно сгущаясь, ложились накрыши, покрытые снегом, авнизу сугробы тускнели истановились синеватыми. Среди этих сугробов высоко подымались две снежные горы. Наодной сшумом исмехом копошились ссанками Данилка, Марьюшка, Юрий, Дарьюшка иеще какие-то мальчики идевочки. Удругойже горы увидел Иван дядек своих - Илейку, Васюка - да мамку Арину. Около них стоит подва больших деревянных ведра - ждут его дядьки, чтобы гору заливать. Усмехнулся радостно княжич ибегом пустился кснеговым горам.
        Радостным криком ивизгом встретили его ребята, аИлейка иВасюк бросились кведрам, палками пробивая вних образовавшийся поверх воды лед.
        -Ишь, - кричал Илейка, - токмо вот воды принесли, агляди, Иване, напалец лед уже намерз. Бери вот ведро-то да поливай…
        -Снизу починай, снизу, - учит его Васюк. - Снизу ровней будет, аколь сверху, уступы-то кверху пойдут, санкам вполозья бить будут.
        Иван схватил большое ведро, поданное Илейкой, ибезособого труда поднял его иоблил снизу склон снеговой горы, аршина два вдлину.
        -Идороденжеты, Иване, - восхищенно заметил Васюк, - отрокеще, асила-то втобе вон какая!
        Иван, довольный похвалой, схватил другое ведро иполил склон горы еще наодин аршин выше. Второй слой льда, какипервый, намерз сразу и, натекая нанижний, образовал рубец напалец выше нижнего слоя. Чтобы политьеще, пришлось уже Ивану теперь встать надно пустого ведра. Верхже горы залили сами дядьки княжичей, ихотя высоки оба ростом, новсеже иони наведра пустые вставали. Новую гору окружили все ребята, аМарьюшка, румяная отмороза, притащила свои санки икрикнула весело:
        -Садись, Иване!
        Взобравшись нагору, Иван сел первым, далеко вытянув вперед ноги, чтобы лучше править. Марьюшка уместилась сзади, став наколенки, икрепко охватила его руками зашею. Вэтот миг что-то вспомнилось Ивану, ивзглянул он вниз, гдестояла Дарьюшка. Девочка тоже смотрела нанего, но, встретив взгляд княжича, печально потупилась. Иван быстро оттолкнулся ногами, исанки сдвинулись сместа ипомчались. Слетев сгорки, онипонеслись поутоптанной дорожке идокатились досамого красного крыльца.
        -Воткакая горка! - радостно сказала Марьюшка. - Ишь, куда мы докатились!
        Иван встал молча и, хотя улыбался, нокак-то томился, непонимая, чтоего тревожит. Слюбопытством осмотрел он санки и, легко подняв кверху, потрогал рукавицей железные полозья. Поглядел потом напрямой, глубокий след отсаней исказал:
        -Ишь, какровно бегут, безраскатов. Вонполедянке прошли ито вбок несвернули.
        -Гости бают, - живо откликнулась Марьюшка, - что наних можно ипольду нареке прямо ехать. Полозья уних вострые, всегда безраскатов.
        -АДарьюшку можно мне натвоих санках прокатить? - спросил неожиданно Иван.
        -Наних ивтроем можно, - улыбаясь, ответила Марьюшка, - ну, идем кгорке.
        Онапобежала вперед, аИван ссанками наверевочке сначала шел медленно, новдруг тоже побежал следом засвоей невестой.
        -Дарьюшка, Дарьюшка! - кричала та, подбегая кгорке. - Садись снами! Прокатим!
        Дарьюшка нето смущенно, нето испуганно взметнула глаза накняжну, потом перевела их накняжича Ивана. Онабыла старше обоих их - ей шел уже десятый год - ипонимала она теперь разницу между князьями ислугами.
        Нагорке Иван усадил девочек всанки поросту - впереди княжну, потом Дарьюшку, асам, будучи выше всех, встал сзади наколени. Онухватился заверевки отсаней, обнимая Дарьюшку заплечи.
        Санки помчались вниз иотбольшой тяжести быстрее скатились сгоры, ипробег их был еще дальше - проскочили закрасное крыльцо.
        -Воткатнулись-то! - радостно крикнула княжна Марьюшка. - Дальше всех!
        НоИвану это недоставило никакого удовольствия. Онхмурился и, неслушая маленькую невесту свою, пристально смотрел наДарьюшку. Вспомнилосьему, кактам, вМоскве, хорошо ивесело было ехать сДарьюшкой насанях вокруг колеса, атеперь вот нет этого. Всяпунцовая отсмущения, Дарьюшка готова была заплакать, ивглазахее, казалось, блестели чуть заметные слезинки. Ивану вдруг стало жалкоее, кактогда вПереяславле, всаду сбагряной рябиной, нотеперь он немог ласково обнять ипоцеловатьее, какпрежде.
        -Нехочу яз больше кататься! - сказал он сдосадой, незная, чтоделать, хотел только уйти скорее кДанилке илиеще куда. НоДанилка сам подбежал кнему и, каквсегда, радостно затараторил:
        -Мывчерась сИлейкой видели, кактутошние рыбаки сетями-сежами изпроруби рыбу ловили. Ух,имного пымали!
        -Арыба какая? - спросил Иван, радуясь приходу своего приятеля.
        -Всякая, - ответил Данилка, - язи, окуни, щуки, налимы, плотва.
        -Гдеже ловили-то?
        -НаТверце. Ледони вырубили, авпролубь уних два кола вбито, ананих сеть надета. Рыбак-то лежит упролуби насоломе, авруке жердь доржит. Рыбу высматривает, атокмо рыба всеть, онжердью-то сеть изатворит. Другиеже рыбаки рыбу насежу гонят.
        -Какже подо льдом гонят? - удивился Иван.
        -Аони много еще пролубей нареке кругом рубят, авих воду мутят жердями содна иеще ботками ботают… Илейка тобе сказать хотел, давремени неулучил. Приходи завтра сИлейкой.
        Иван нахмурил брови имолвил спечалью:
        -Трудномне, Данилушка, нету нато моей волюшки.
        Глава4
        УШемяки
        Второй год уж сидит князь Димитрий Юрьевич намосковском столе, аверы все меньше именьше кМоскве унего. Корит он себя заотпущенье Василия Васильевича - прогадал, поддался попам, ате иокрутилиего.
        Теперьже, когда Василий Васильевич изВологды вТверь пришел, замутилась Москва, снова засвоего князя ибояре ипосадские подымаются втайне.
        Собираются полки вЛитве, итатарские царевичи напомощь Василию идут.
        Тяжко Шемяке - земля подногами стала нетвердой, аподдержки нет ниоткуда. Княгиняжеего, Софья Димитриевна, жившая уродителей своих вЗаозерье, апотом вГаличе Мерьском, ещебольше его тяготится шумной, озорной Москвой. Привыкла она ктишине истрогости Севера, ксуровым монастырям, кпостам имолитвам. Тутже Софья Димитриевна тревожится беспрестанно изасына Ивана трепещет. Пугает мужа виденьями разными, чтоивосне унее инаяву бывают. Гневается излобно насмехается Шемяка надкнягиней, постылойему, атревога отее слов еще больше томит. Чудится порой, чтозамахнулась нанего какая-то злая рука ивот-вот ударит. Пьет оттого много князь Димитрий, льнет сильней кАкулинушке, носына бережет неменьше матери - думает сам наМоскве укрепиться исына потом укрепить. Каждый день судит ирядит он сбоярином ближним своим - Никитой Константиновичем Добрынским да любимцем своим дьяком Федором Александровичем.
        Как-то после заутрени невыдержал Шемяка.
        -Москвичи-то, - сказалон, нахмурясь, - камень против меня запазухой доржат. КВасилию сызнова тянутся.
        -Своих северян поболе сюды нагнать надобно, - посоветовал боярин, - да смелей все корни Васильевы рвать. Прополоть Москву-то…
        -Чтотут полоть-то, - раздражился Шемяка, - аль ты невидишь, Никита Костянтиныч, чтоотнас они сами, какблохи, прочь скачут!
        Шемяка встал славки изаходил погорнице.
        -Государь наш, невогнев будь тобе сказано, - продолжал, помолчав, боярин Добрынский, - ино идругой помысел есть уменя. Отпусти ты княгиню свою вГалич, аМоскву осади. Заставу верную оставь тут, асам иди наВасилья совсеми полками своими.
        Шемяка остановился ипристально посмотрел набоярина, потом наФедора Александровича.
        -Такиеже имои помыслы, - молвил дьяк, - пока неуспели еще Василий-то скнязем тверским полки все свои собрать, нужно тобе, государь, наВасилья ударить. Новгородцевже наТверь подвинуть надобно.
        Послышался шум шагов удверей. Шаги были четкие игромкие. Начальник стражи, чтоденно инощно сторожит княжии хоромы, быстро вошел вгорницу ипоклонился Шемяке.
        -Пошто, Семен Иваныч, пришел? - спросил Шемяка вошедшего.
        -Пускатьли дотобя, государь, боярина тверского, Ивана Давыдыча? Откнязя Борис Лександрыча, баит, слово тобе есть.
        -Проводи спочетом, - молвил, усмехнувшись, Шемяка и, обратясь ксоветникам своим, добавил: - Сейвот часец узнаем, очем они тамо вТвери Бога молят.
        -Ведаем птицу пополету, апослов поповадкам, - заметил Никита Константинович. - Услышим, каким голосом он запоет.
        -Может, Борис-то Лександрыч одумался, - сказал дьяк. - Может, вспомнил, чтобрату твоему Василью хоть тайно, апомочь против Москвы давал.
        Затопали всенцах - вошел вгорницу боярин Иван Давыдович сдвумя детьми боярскими, азаними отстражи Шемякиной десять воинов подначалом Семена Ивановича. Помолились наобраза послы ипоклонились низко Шемяке.
        -Слово тобе, государь, Димитрий Юрьич, - начал сразу Иван Давыдович, - отгосударя исамодержавца нашего. Повествует тобе великий князь Борис, дабы добро ты содеял. Молит он тобя: отступи отвеликого княжения, отдай его великому князю Василью да исыночку его Ивану. Великуюже княгиню Софью Витовтовну вели выпустить иказну отдать.
        Переменился влице отгнева князь Димитрий Юрьевич, но, пересилив себя, сказал:
        -Князь Василий мне крест целовал играмоты проклятые дал, чтостаршим братом меня чтит, чтоотМосквы навек отрекается. Так, мыслю, ибыть тому поБожьей милости. Княгинюже великую Софью Витовтовну выпущу иказну отдам.
        Неостались послы натрапезу, только меда крепкого, стоялого отпили ипошли кконям своим. Никита Константинович провожал гостей, носкрасного крыльца водвор несошел сними. Возвращаясь втрапезную князя великого, услышалон, какШемяка гневно кричал:
        -Тоже самодержец ицарь тверской! Мыслитон, холоп язему! Слово тобе пересылать небуду, язте сам слово скажу!
        Увидев Никиту Константиновича, Димитрий Юрьевич приказалему:
        -Приготовь кзавтраму поезд длякнягини моей исына! Отправь состражей вГалич, даивоев пошли побольше, впередиже пусть дозорные скачут. Веливсе, какприказано, даприходи-тко натрапезу.
        Когда вышел Добрынский, князь Димитрий подошел кдьяку и, положив руку наплечоему, тихо молвил:
        -Тоскамне, Федор Лександрыч, нойко насердце искорбь. Токмо неоставлю борствовати, адля-ради опочива отран душевных прибуду ноне ктобе впосад, ночевать останусь.
        -Ой,княже, - весело отозвался Дубенский, - поеду сейже часец, радость сию возвещу Акулинушке. Пирнавесь мир заведем!
        Через неделю, какуехала Софья Димитриевна вГалич, собрал все полки свои князь Димитрий Юрьевич. Готовый кпоходу, повелел он бояр созвать насовет итрапезу. Приглашен был ивладыка Иона сособым почетом, нонеприехал тот, сказался больным. Непонравилось это Шемяке, ненравились ему ибояре многие измосковских, хотя икрест ему целовали.
        Злозакипало всердце князя Димитрия Юрьевича, нодержал себя крепкоон, улыбался всем, шутил, похваляясь весело, только глаза его черные, совсем ныне безблеска, пугали всех. Послеже трапезы загорелись глаза его злобой игневом. Окинув всех колючим взглядом, сказал он громко:
        -Ныне накнязя Василья иду, зане преступил он целование крестное! Изолгал меня лестию изабыл проклятые грамоты! Некрест ему давать целовать, амечом его посечь надобно было!
        Побелел весь отгнева Шемяка и, переведя дух, добавил глухим голосом:
        -Ежели станет занего князь Борис, тоинаБориса иду!
        Зашептались бояре визумлении изамешательстве, ислышно было среди шепота, какнекоторые говорили промеж себя:
        -Ишь, какое велеречие…
        -Иединого неодолев, надругого уж хвалится…
        Неслыхал тех слов Шемяка, нопоусмешкам ибезслов непонимал.
        Сдвинул брови и, возвысив голос, властно приказал:
        -Оставляю сзаставой наместником своим Федора Лександрыча, аоткнязя можайского наместник здесь Василий Чешиха.
        Князь Димитрий тяжело опустился наскамью исжадностью припал кчарке смедом, необращая нинакого больше внимания.
        Стали подыматься бояре из-за стола вслед заНикитой Константиновичем.
        Уходя, кланялся каждый Шемяке иговорил:
        -Будь здрав, государь!
        Шемяка молчал, пронизывая взглядом бояр московских. Зналон, чтопредадутего, что, может, иневернется наМоскву он боле. Томила его тоска излоба, новсе еще верил он всилу свою, знал, чтоиНовгород, иВятка, иУглич занего стоять будут.
        Ушли все бояре, опять сним только советники его - Никита Константинович да Федор Александрович.
        -Есть еще кому занас стоять, - продолжил Шемяка вслух свои мысли. - Весь, почитай, север занас иНовгород, иПсков, иУглич. Мыслю, иТверь-то допоры довремени сВасильем. ВсеМосквы боятся…
        -Всем-то изловсе, - заметил Федор Александрович, - такое уж место Москва. Всепротив нее: ныне Василей - против Василья; ныне ты - так все против тобя, государь.
        Никита Константинович засмеялся злобно.
        -Апосему, - сказалон, - передавить, каккрыс, кругом всех надобно. Разумеют сие ипопы, икнязья московские. Ктовозьмет Москву подсвою руку, тотивсех прочих князей подрукой доржать будет.
        -Истинно! - воскликнул Шемяка. - Поборствуем, Никита Костянтинович, заМосквумы! Растопчем Василья так, чтобы ипопы ему помочь неуспели! - Помолчав, онпродолжал: - Вотчто яз думал. Князь Иван Андреич уж ведет полки свои кВолоку Ламскому, азавтра срассветом нам идти. Заградим путь наМоскву, аНовгород ополчить надобно наТверь.
        -Ссылаюсь, государь, сновгородцами.
        -Сошлись, Никита Константинович, исКазимиром литовским.
        Долго говорили они отом, какТверь устрашить иполки тверские отВасилия Васильевича оторвать.
        -Побежит отнас безтверских-то Василий, - злорадствовал Шемяка, - токмобы отМосквы иТвери его нам отрезать. Сказывал яз осем князю Ивану Андреевичу, когда уезжал изМосквыон…
        -Помни, государь, - сказал, вставая икланяясь, боярин Добрынский, - смута была вВолоке-то Ламском сбоями идраками, прогонили твоего наместника посадские. Воровства опасайся.
        Простился боярин иушел распоряжения кпоходу давать да снаряжатьвсе, чтонадобно. Усмехнулся печально Шемяка и, обратясь кдьяку своему, сказал ласково:
        -Боярин Никита воровства вВолоке боится, авМоскве-то кругом воровство, ивхоромах моих изменники застолом сим вот сидели. Опаслив иты будь тут, наМоскве-то.
        -Княже мой, Димитрий Юрьич, - ответил Федор Александрович, - спаси Бог тя залюбовь иласку твою. Кактобе ведомо, Акулинушку сГрушенькой яз следом закнягиней вГалич наш отпустил. Неныне, такзавтра - дома будут! Тутже буду яз, княже, тайно впосаде ночевать состражей своей. ВМосквеже Чешиха останется да наш Семен Иваныч вхоромах твоих. Обасконной ипешей стражей. Всемы вразных местах будем, дабы приворовстве каком помощь друг другу оказать могли, дабы враз всех нас незахватили. Сбоярами да попами мы справимся, апуть Василью кМоскве ты сможайским сам пресечешь.
        Ужвторую неделю стоят полки Шемяки икнязя можайского уВолока Ламского, акрепкие заставы своеводами восаде сидят вКлину иДимитрове. Загорожены все пути изТвери наМоскву, аглавное - через Волок Ламский. Шире тут дороги ипросеки, гатями имостами устроены. Этим торговым путем идляконных идляпеших воинов удобней искорей идти. Здесь уШемяки главное войско, сюда он скнязем Иваном Андреевичем ивоеводами своими хочет выманить Василия Васильевича иБориса Александровича. Гденужно, тутзасеки подорогам нарублены изасады втайных местах схоронены, чтобы отТвери войско обоих князей отрезать.
        -Земли тверские пустоши, - кричит всегда напирах своеводами Шемяка, - пусть вои мои кормятся досыта иполонянок собе берут!
        Вответ хохочет князь Иван Андреевич, колыхая свое грузное тело, тонко изло хихикает боярин Никита Константинович, приговаривая:
        -Самодержец-то тверской невыдержит! Горд иобидчив невмеру. Самнепойдет, аВасилья пошлет, своих полков ему вподмогу прибавит. Токмо много недаст - новгородцы грозят.
        -Бают, - вмешался князь можайский, - натой седьмице новгородцы-то ксамому Кашину подходили, еле-еле успели отогнать их воеводы тверские. Ныне Борис-то послал полки воевать земли новгородские. НедоВасильяему.
        -Пустоши, пустоши земли тверские! - пьянея излобно посмеиваясь, выкрикивает Шемяка. - Аты, Никита Костянтиныч, леймасла вогонь! Новгородцынам, амы им поможем. Дашли чаще слестию всякой послов Казимиру литовскому!
        -Ныне королю польскому, - добавил Добрынский. - Разведал яз, государь, чтоРяполовские, окаянные, вместе скнязем Василь Ярославичем ивоеводами московскими собрались вПацыне литовском, наРусь хотят идти.
        -Непоспеют, - засмеялся Шемяка, - ты старайся, Никита Костянтиныч, дабы Казимир задержалих. Сули ему всякое, анаипаче насчет унии. Паны да ксендзы спят ивидят клатыньству склонитьнас.
        -Отом имоя гребта, государь, - ответил Добрынский, - атут еще царевичи Касим да Якуб изЧеркас пришли. Бают, уЕльца уж. Токмо ведомомне, чтотатар мало уних. Ахорошобы Василья-то всеж поскорей выманить, даивзападню подвести!
        -Мечтой блазнитесь, - хмуро взглянув исподлобья, сказал Старков, - накой ляд Казимиру мы любы да надобны? Подумай осем, княже. Емубы токмо зорить Русь. Литву православную паны да ксендзы заглонули совсем, тогоже иснами хотят. Пустит Казимир иРяполовских, икнязя Боровского, ипрочих. Емусвара нужна. Пустит совсеми полками, аможет, и…
        -Некаркай, ворона! - вспылил Шемяка, новдруг смолк изадумался.
        -Палты духом, - помолчав, обратился князь Димитрий Юрьевич кСтаркову, нотихо уж исгрустью. - Ране ты нетаков был, когда ворота мне вМосковский Кремль отворял. Храбрый был человек, аныне…
        -Ныне, - сгоречью подхватил Старков, - вижу, инарод иБог-то противнас, государь…
        Задрожали губы уШемяки, побледнелон, ноничего неответил, повернулся лицом кокну. Изхором наместника волоколамского, гдетеперь стояли они скнязем можайским идвором своим, увидел он уворот чужих конников. Молча указал наних Шемяка боярам. Конники пререкались спривратниками, требуя пропуска, акхоромам спешил стремянной князя Димитрия, старик Кузьмич.
        -Мыслю, паки посол! - резко произнес Шемяка. - Коли отВасилья - вжелезы его ковать!
        Заметался Димитрий Юрьевич погорнице, нобояре молчали. Зналиони, чтогосударь постепенно сам стихнет, если неперечить ему инеуговаривать.
        Успокоившись, селШемяка застол, выпил меду чарку имолвил раздумчиво:
        -Какже нам посла примати?
        Никита Константинович Добрынский сразу ожил изачастил, хмуро улыбаясь:
        -Задоржать надобно посла-то иласкатьего, дабы время тянуть излобу вних разжигать дерзостью. Будут вгневе они посла своего ждать да вгорячке-то поспешат нанас, амы почнем уходить отних, будто встрахе, взападню манить будем.
        -Аежели они непойдут нанас? - созлостью спросил Шемяка.
        -Всеедино посла усобя доржать надобно, - ответил Старков, - дабы неупредил он очем князей своих. Может, онзасады да засеки наши разведал.
        -Истинно, истинно! - согласился князь можайский. - Может, онипослан-то токмо для-ради того самого.
        -Аласкать его тоже надобно, - продолжал Старков, - дабы он инам поболе поведал слаской-то да зачаркой, Мы, государь, речь поведем, аты уши навостри, может, мывсе тут боле угадаем, нежели словами он скажет.
        Шемяка усмехнулся исказал Кузьмичу:
        -Ну,старина, зови гостя! Веди спочетом, амы его тут поджабры возьмем сласками.
        Прибыл послом откнязя тверского боярин Александр Андреевич Садык смалой стражей идержал себя вежливо идерзостей никаких непозволял. Помолясь ипоклонясь всем, молвилон, хотя ипочтительно, нотвердо истрого:
        -Государь Димитрий Юрьевич! Повествует тобе великий князь Борис: «Чтостоишь ты ввотчине брата моего, великого князя Василья, амою пустошишь? Тыбы пошел всвою вотчину да оттоле ибил челом брату моему, анепойдешь прочь, инояз готов сосвоим братом натобя. Асрок тобе полагаю седьмицу»… - Боярин Садык поклонился опять испросил: - Когда, государь, ответ дать изволишь игде прикажешь нам оный ответ ждать?
        Шемяка нахмурился ипереглянулся скнязем можайским ибоярами. Поняли онивсе, чтонаэтот раз посол послан весьма умный ихитрый. Повсему ясно чуялось, чтозапослом сила большая стоит, чтовеликие князья действительно успели собрать многое воинство. Усмехнулся Шемяка ласково, только глаза его потемнели совсем, имолвил приветливо:
        -Дабудет здрав великий князь Борис. Тыже, боярин, самведаешь: семь раз примерь, бают, один раз отрежь. Ну,прошу гостей затрапезу изавтра ответ дам. Утро вечера мудреней.
        Вежливо усмехнулся боярин Садык, сел, помолившись, застол сосвоим дьяком исказал:
        -Спаси Бог тя, государь, заласку.
        Всевидели, чтоСадык сразу понял их игру, нонарочито ее продолжает.
        Начали пить водки имеды, ипосол выпил заздравие Димитрия Юрьевича, атот заздравие Бориса Александровича. После того пошли разговоры разные: одороге, отом, чтоКазимир, молодой князь литовский, королем избран польским, чтоон вЛитве вместе спанами да ксендзами совсем задавил православных - ирусских илитвинов.
        -Всельготы дает токмо папистам,[84 - Паписты - сторонники папы, католики.] - горячо заговорил Садык, - итем самым многих блазнит клатыньству поганому.
        -Ияз прото баю, - невыдержал Старков. - Казимир-то токмо Русь разорить хочет.
        -Истинно, - подхватил лицемерно Никита Константинович, - бают, вотикнязя Василья Ярославича хочет он против нас ополчить для-ради межусобий наших, аназемли тверские новгородцев впоход подбил.
        Садык усмехнулся и, медленно попивая крепкий, ядреный мед, сказал спокойно:
        -Вельми стары вести ваши. Воеводы наши давно уж повоевали земли новгородские, ипослы отНовагорода били челом великому князю Борису Лександрычу навсей его воле, какположит ему Бог. Ипоруб[85 - Поруб - захват, грабеж. Вданном случае захваченные земли, имущество ипленные.] тверской новгородцы весь отдали, ачто воеводы тверские воевали земли их ичто иное уих поимали, итому всему навеки крест.
        Садык выпил додна свою чарку, асам все время из-за нее глазами повсем лицам водил ивидел, чтосмутило всех его известие, чтострелы его хоть ибезгрому ишуму пущены были, новцель попали верно. Помедлив нарочито спитьем, Садык поставил чарку настол идобавил:
        -Ачто доКазимира, тоунас, вТвери, нетему веры. Князь Василий Ярославич пусть ему верит. Вести осем истинны, токмо увас они вельми стары.
        Лицо Шемяки передернулось, аСтарков иДобрынский тревожно переглянулись, нобоярин Садык замолчал, принимая новую чарку меда. Молча стали пить иШемяка, икнязь можайский, ибояреих, номожайский невытерпел. Стараясь быть равнодушным, проговорил он почти сонным голосом:
        -Окнязе Боровском нам ведомо, чтокупно сРяполовскими идет он изМстиславля токмо кПацыну литовскому, апуститли его Казимир изЛитвы, ктопрото знать может?
        Садык усмехнулся и, переглянувшись сосвоим дьяком, сказалему:
        -Иван Лексеич, вишь, вести-то уних какие? Всеим известно!
        Дьяк ничего несказал, атолько лукаво подмигнул, нозастолом все смолкли инапряженно ждали, чтоеще скажет боярин Садык. Тот, видимо, ясно разумел, чтоиоба князя ибояре боятся услышать неприятные им вести, перевел разговор совсем надругое.
        -Когдаже, государь, - спросилон, обращаясь кШемяке, - изволишь ответ дать моему государю?
        Шемяка досадливо скривил губы итихо, нозлобно ответил:
        -Государь твой срок положил седьмицу, апосему жди, когда позовут тя комне. Боярин Никита Костянтиныч отведет тобе горницу иклети длястражи твоей.
        Шемяка резко встал, показывая, чтоприем кончен. Всеследом заним встали из-за стола. Опять помолились наобраза оба гостя и, кланяясь Шемяке, сказали:
        -Будь здрав, государь!
        Поклонившись потом всем прочим, послы Бориса Александровича готовы были уже двинуться вслед заНикитой Константиновичем, какнеожиданно остановил их Шемяка. Онпрекрасно понимал, чтовТвери знают больше орусских князьях вЛитве, чемзнаетон. Пересилив гнев свой ижелая знать истину, онпрямо итвердо спросил:
        -Гдетеперь князь Василий Ярославич сРяполовскими?
        Боярин Садык повернулся кШемяке лицом и, слегка поклонясь, сухо, новежливо ответил:
        -Русские князья сполками своими давно вышли изПацына литовского, аоколо Ельни сошлися нечаянно сцаревичами Касимом иЯкубом. Нынеже идут статарами кУгличу. - Садык опять слегка поклонился Шемяке иприбавил: - Аболе мне оних ништо неведомо…
        Шемяка побледнел, но, взглянув нарастерянные лица своих единомышленников, сдвинул сурово брови.
        -Спаси Бог тя, Лександр Андреич, зановые вести, коли они истинны. Идиотдохни спути, ачерез дни три ответ дам…
        Глава5
        Взятие Москвы
        День иночь скачет сотня конников подначалом воевод Льва Измайлова иАндрея Плещеева. Только небольшие привалы делают конники, чтобы лошадей кормить да часа два самим поспать, абольше впути, вседлах сидя, дремлют, досыпают невыспанное. Врассыпную скачут человек подесять полсотни тверичей сИзмайловым да полсотни москвичей сПлещеевым. Межсобой оба воеводы ежечасно сносятся, ипривалы водно время делают, ивовсе стороны, хотя инедалеко, посылают подва воина вразведку.
        ОтТвери поВолге доустья реки Сестры верст сто сорок иотустья Сестры довладенья внее Яхромы еще верст тридцать впереди ехал отряд Льва Измайлова, адальше, поМосковской земле, впереди отряд Андрея Плещеева поскакал. Тутмосквичи уже дома идорогу лучше тверичей знают.
        -Уховостро доржать надобно, - говорит Плещеев Измайлову, - тут ведь поЯхроме-то дорога идет изДимитрова наКлин…
        Щурясь отзаходящего солнца, обавоеводы всопровождении стремянных едут рядом между своих отрядов. Конники впереди ипозади них вытянулись поодному вдлинную цепочку. Едут воеводы сопаской, хоть ипольду, ноусамого края пологого берега Сестры, чтобы вслучае надобности легче было скрыться вбору.
        -Твой отряд весь прошел, - говорит Измайлов, усмехаясь иразглядывая конские следы наузенькой дорожке, - абудто тропинка тут малая, инезнаешь, полсотнили поней, альдесяток проехал.
        -Отдедов так научены, - засмеялся Плещеев, - адеды бают, чтоих деды еще отполовцев вКиевском княжестве тому учились.
        -Гуськом-то ехать, - продолжал Измайлов, - итот расчет, чтотревогу враз один отодного узнает, ивсе влес заедин дух.
        -Истинно, - отозвался Плещеев. - Намбы токмо кустью Лутошни пригнать, акаксвернем, нехоронясь уж полетим посамой середине реки!
        -Амного доустья-то? - спросил Измайлов.
        -Верст пятнадцать, адозоры наши, мыслю, ещеверст задесять дальше. Лесом едут. Выслал я старика Ивана Семеныча Лыко сподручным Степкой Вихром… ОбаизЗагорья, отСенежского озера. Тутошни места добре ведают…
        Вздрогнул, недоговорив, Плещеев. Впереди один задругим конники вбор через опушку метнулись. Помчались влес ивоеводы, азаними идальше вся длинная цепочка конников. Вбору опять гуськом выстроились; поехали, извиваясь меж огромных стволов сосен иелей, словно ввинчиваясь влесную глушь. Вхвосте этой цепочки всадников остались только оба воеводы сосвоими стремянными. Приказав скрывшимся вбору воинам ехать шагом вдоль берега, сами воеводы поехали ближе копушке, ностарательно прячась вгущине ветвей высоких кустов. Вскоре подъехал квоеводам насухопарой киргизской лошадке седобородый конник Лыко, Иван Семеныч.
        -Ненужно съезжать налед, - сказал он вполголоса Плещееву. - Шемякины конники там полон гонят поЛутошне. Пропустить их наСестру надобно. ВКлин, чаю, полон гонят…
        -Многоих?
        -Душдвадцать, - ответил Лыко и, вдруг сверкнув глазами, добавил: - Может, отбить нам полон-то?
        Воеводы переглянулись, иглаза их тоже загорелись, носразу потухли.
        -ПроМосквуты, Семеныч, забыл, - сурово молвил Плещеев. - Возьмем Москву ивсе полоны сразу отымем. Какнам кЛутошне ехать?
        -Токмо берегом, Андрей Михайлыч, - ответил Семеныч, - налево свернем, потом поправому берегу Лутошни поедем. Дале-то где можно берегом, гдепольду. Ведомы тут мне все пути иперепутья. АКлин-то объедем, тогда можно ивсе время досамого верховья поЛутошне гнать, атам просекой.
        -Нуатеперь ехать нам шагом аль рысью? - спросил Измайлов.
        -Можно ирысью малой, господине, - ответил старик. - Тропку тут знаю, гуськом можно. Гоните замной, кголове сотни подгоним да засобой ее иповедем.
        Когда воеводы нарысях подъехали кустью Лутошни, увидели сквозь сучья: тянется польду обоз, окруженный конниками Шемяки. Медленно ползут деревенские дровни, груженные мерзлыми тушами, мешками сзерном имукой, авозле дровней парни идевки, душпятнадцать, дазаобозом баранов сдесяток.
        -Ишь, окаянные! - злобно крикнул Семеныч. - Чаю, Соглево разорили, ироды! Верст двенадцать отустья Соглево-то будет. Богатое село!
        Стиснув зубы, воеводы молчали. Когдаже обоз сшемякинцами свернул налево, нареку Сестру, искрылся заповоротом, Плещеев крикнул:
        -Семеныч! Веди всех налед! НаМоскву, наМоскву скорей!
        Звонко застучали польду копыта коней, выезжая насередину реки. Верст двадцать скакали воеводы безотдыха. Морды ибока коней покрылись наморозе пушистым инеем, аулюдей усы ибороды превратились вледяные сосульки. Злоба идосада кипели всердцах воинов, видевших, какразоряют иполонят слуги удельных князей их родную землю, ноони знали, зачем ведут их кМоскве, иничто, казалось, немогло остановитьих. Квоеводам подскакал Семеныч икрикнул, елевыговаривая замерзшими губами:
        -Клин объехали! Можно инароздых… Дале-то верст сорок никакого жилья нетути. Непоедут сюда Шемякины вои.
        Воеводы дали знак остановиться.
        -Стой!.. Стой!.. - понеслись крики отконника кконнику.
        -Истинно, - сказал Лев Измайлов, - роздых надобен. Ознобило всего, руки, ноги сморозу околели совсем - согнуть немогу…
        -Влес греться! - крикнул Плещеев. - Костры разводи, кашицу вари!..
        Срадостными криками конники въехали вбор напрямик, безопаски, стреском ломая обмерзшие сучья кустарника. Нашли вполверсте отберега просторную полянку, поросшую скраев мелкой ольхой иберезняком, обтоптали снег, исразу кругом застучали топоры, наваливая груды хвои, сосновых иеловых сучьев. Когдаже, дымясь, запылали костры, стало наполянке мирно ивесело. Котелки надкострами соснегом висят, воды длякашицы натаивают. Тутже, близ огня, икони стоят, жуют ифыркают вторбы совсом, чтокмордам их подвешены.
        -Степка! - кричит старик Семеныч. - Проворь мне каши скорей, пока греюсь! Ясей часец вдозор один стану, атам другие сменят. Спать будем!
        Степка Вихор весело скалит зубы итоже кричит ему вответ:
        -Накось вот лепешку, дядя Иван! Накостре тобе разогрел, каменной сморозу была!
        -Добре, сынок, - жует иласково бормочет голодный Семеныч. - Мнебеззубов мерзлой-то ее инеугрызтьбы…
        Натретий день, проскакав отверховьев Лутошни через просеку кверховьям Клязьмы, погнали воеводы прямо кМоскве. Скачут опять день иночь поКлязьме-реке, чтобы крождеству уМосквы быть.
        -ВХристов-то день унас, - говорит Плещеев Измайлову, - ворота вКремль затемно еще отворяют, дабы некоих бояр икнязей кзаутрени всобор Пречистой пропущать.
        -Токмо доспетьбы, - весело смеется Измайлов, - атам такой всполох содеем, чтоболе чем татары устрашим. Наместники-то их нечают того!
        -Аголова увас боярин Садык, - засмеялся исказал Плещеев, - хитер он искорометлив. Мыведь уШемяки-то землю из-под ног вырвем! Токмо конников твоих смоими перемешать надобно, дабы агрешек ненатворили. Москвы они неведают, амои-то усобя дома…
        Смеются ишутят воеводы исшутками весело дела решают. Веселятся иконники, вудачу все верят.
        -Попирую я вМоскве-то, - радуется Юшка Каравай, рослый идородный детина - Уменя там дядя плотник, впосаде срубы рубит. Вдостатке живет - медком напоит, анаперед вмыльне попарит.
        -Чтотвой дядя! - крикнул смеясь Плещеев. - Вкняжих медушах навсю сотню питья хватит! Имы итверичи снами знатно поедим, ипопьем, ивтепле поспим, ехать поКлязьме досела Спасского десять верст остается, атам лесами верст пятнадцать доверховья Яузы, близ деревни Лупихи, дапоЯузе верст двадцать. Хотя ипритомились кони, новыдержат, наовсе едут, даипривыкли кпоходам: татарскиевсе, чтоордынцы каждый год набазары изстепей пригоняют.
        Всеже, недоезжая немного доСпасского исвернув наполдень впросеку, решили воеводы влесу ночлег устроить, коней илюдей подкормить, отдохнуть перед последним перегоном.
        Перед самой Лупихой въехала сотня вдремучую глушь лесную, верст напять отдороги. Опять все затопоры взялись, только недлякостров, ашалаши изсучьев покраям небольшой полянки кольцом поставили, асверху снегом завалили поплотней, аплетень меж ними снегомже, какстеной, опоясали, чтобы ветром непродувало. Человек попять вкаждый шалаш набилось, лежат бок обок, друг друга греют. Перед шалашамиже, внутри кольцаих, коней поставили, тоже бок обок, навесили им торбы совсом, дозоры, гденужно, выставили, даиспать.
        Увоевод отдельный шалаш, ихоть теплей, может быть, иудобней других, данеспалось внем ниИзмайлову, ниПлещееву. Ворочаются оба сбоку набок.
        -Неспишь, Лев Иваныч? - спрашивает Плещеев.
        -Гребта одолела, каккМоскве подступим, - отвечает Измайлов.
        -Отомже имне гребтится. Мыслю, утре иполдничать тут, дабы кМоскве подойти уж затемно. Солнышко-то ныне вчетвертом часу садится, амы, неторопясь да крадучись, впятом аль шестом часу подМосквой будем.
        -Добре, добре, - соглашается Измайлов, - аидти нам врассыпную, недозрилбы кто изШемякиной стражи…
        -Юшку Каравая впосад наперед пошлю сКузькой Волковым. УЮшки там дядя, ауКузьмы родители совсем семейством живут.
        -Анадежные ребята? - заметил Измайлов. - Ты,Андрей Михайлыч, сними лучше истарика Семеныча пошли, строг старик-то иразумен вельми.
        -Истинно! - воскликнул Плещеев. - Истинно! АЮшка-то хошь идобрый конник, ахмельное любит.
        Замолчали воеводы, анеспятвсё, дремлют только чутко, будто сами вдозоре стоят. Вотимесяц уж янтарным серпиком узким надбором поднялся ившалаш кним заглянул вщель лазейки, чтохвоей прикрыта. Недалеко совсем взвыл вдруг волк, другой ему вскоре ответил. Ткнул вбок Измайлов своего стремянного, вскочил тот, враз проснулся.
        -Что, - говорит, - ЛевИваныч? Какприкажешь?
        -Слышь, волки. Коней чуют. Вели дозорным борзо костры круг полянки зажечь. Воникони похрапывать стали, вблизи уже крадутся, окаянные.
        -Вотвтайне ипрошли мы мимо всей Шемякиной рати, - весело говорил Плещеев, прохаживаясь сИзмайловым вдоль опушки леса, - вотона, Москва-то.
        Влесном островке, чтовозле устья Яузы вдоль Москвы-реки тянется, сокрылась сотня тверских имосковских конников. Видно отсюда всю гору, накоторой Кремль стоит, - вон стены его да башни белеют присвете молодого месяца.
        -Гляди, - показывает Плещеев Измайлову, - видишь, прямо-то, противнас, многие золотые маковки да кресты намесяце играют? ТоЧудов монастырь, аподле него кресты опять - Успенье Пресвятые Богородицы, аеще левей главы видать Михаила-архангела…
        -Агдеже князи, бояре ипрочие рождественскую литургию слушают? - спросил Измайлов.
        -Которые вЧудовом, которые уПречистая Богородицы, - ответил Плещеев и, указывая рукой, продолжал: - Вправоже отЧудова видишь угловую башню, наберегу Неглинной? Там, возле нее, Никольские ворота. Через них напраздники токмо ипущает стража.
        -Инам всии ворота? - засмеялся Измайлов.
        -Богвынесет, - весело отозвался Плещеев. - Часпридет ипору приведет.
        Воеводы смолкли инасторожились - возле опушки слышно, какмелкой рысью едут. Ближе вот, исразу насвет месяца три конника выехали.
        -Семеныч вернулся! - взволнованно крикнул Плещеев.
        -Я,господине, - отозвался старый конник, тоже волнуясь. - ЧасБожий настал. Ехать надоть кНикольским воротам! Скоро кзаутрене ударят.
        Отворены ворота. Ждут княгиню Ульяну - кпразднику. Поспешать надоть. Живо собралась сотня инарысях двинулась польду Москвы-реки вдоль левого берега, мимо посадов, кНеглинной, кНикольским воротам. Только стали они там, отКремля немного поодаль, какударили кзаутрене навсех звонницах, аизЗаречья показался возок княгини Ульяны смалой стражей.
        Перекрестились оба воеводы - иПлещеев иИзмайлов - иприказали, кактолько вворота будет въезжать возок, ворваться всем вград, потом уворот десятку остаться, астражу Шемякину всю хватать ивязать. Прочимже завоеводами скакать, куда укажут. Перекрестились наскоро ивсе конники; итолько вград княгиня через ворота въезжать стала, какскриком ишумом великим ворвались они вКремль. Окружили, похватали стражу, всего-то душ пять было, связали ивугловую башню загнали, гдееще десятерых захватили.
        Дальше помчались воеводы кхоромам великого князя, застали еще шемякиного воеводу там Семена Ивановича. Неждал тот гостей нечаянных, врасплох попался состражей своей. Конники Плещеева иИзмайлова многих изних просто голыми руками брали, вязали ивклеть затворяли. Атех, ктобиться хотели, саблями посекли исредь них иСемена Ивановича убили. Тутвсе, чтооставались издворских Василия Васильевича, поднялись набояр Шемякиных, хватали, грабили ивели квоеводам, ате их вжелезы заковывали.
        Истопникже великой княгини Марьи Ярославны, Ростопча, мужДуняхи, людей набрав, похрамам ловить шемякинцев бросился, гдекнему еще много народу пристало. Метнулись они кУспенью Пречистой, знали, чтотам наместник Шемяки - дьяк Федор Дубенский, даопоздали. Тот, какуслышал шум, изхрама ушел да бегом кворотам Чушковым, чтокМоскве-реке ведут, аизворот вместе состражей впосад ксебе убежал. Шум, крики повсему городу пошли, поднялись все кругом, кричат:
        -Государь наш Василь Василич вернулся!
        Пока шум тот доЧудова дошел, гдебыл наместник, Василий Чешиха, туда уж Ростопча поспел. Всеже Чешиха, изхрама выбежав, наконя вскочить успел ипогнал было кворотам, даРостопча коня заузду схватил инаморде унего повис.
        -Доржи! - кричалон. - Доржи! Наместника поймал! Доржи, волокиего!
        Налетел народ совсех сторон, стащили заноги Чешиху сконя, повели вкняжии хоромы. Изпосадовже черные люди толпами уж шли воткрытые ворота града - нигде Шемякиной стражи небыло. Всех бояр галицких иможайских пограбили изаковали. Своих переметчиков тоже разграбили, ахоромы Старкова - прежде других. Многих заковали, аиных иубили: грабежа инеправды раньше отних много видели.
        -Волки лютые были все сии слуги да судьи шемякины, - говорил народ, - для-ради лихоимства шкуру сдирали свиноватого исправого…
        Шумел, галдел народ, расправы чиня повсему Кремлю, авцерквах богослужение совершалось, ивколокола звонили по-праздничному - Рождество Христово встречали, хотя среди молящихся только старики, женщины да дети остались.
        Давно уж заутреня кончилась, икобедне звонить начали, авоеводы сидели еще вкняжой передней. Некогда им ивхрам пойти - ведут непрестанно кним шемякинцев, связанных, избитых, раздетых. Вот, крича вовсю мочь, ввалился Ростопча, держа Чешиху закрепко стянутые кушаком иверевками локти.
        -Вотон, наместник-то! Бежать замыслил, дамной наконе пойман! Яживота ради князя нежалел, я…
        Ростопча вдруг остановился, бросил веревку, двинулся, кланяясь Плещееву.
        -Господине Андрей Михайлыч! - радостно возопилон. - Нечаял тя видеть! Какгосударь игосударыня сочадами, дахранит их Господь?
        -Слава богу, живы, здравы, аныне вборзе инаМоскве будут.
        -ДайБог, дайБог государю нашему!.. - закричали все кругом. - Истерзал нас Шемяка ислуги его окаянные!..
        -Вотон, наместник-то! - снова закричал злобно Ростопча. - Василий Чешиха! Здесь, вкняжих покоях, жил, песпоганый! Другой-то, наместник, Федор Дубенской, бают, отУспенья кЧушковым воротам бежал, атамо через Москву-реку впосад!
        -Аизпосада, бают, - вмешался один изпосадских, - сконниками своими погнал невесть куды…
        -Ладно! - крикнул Плещеев и, обратясь кРостопче, добавил: - Ковать Чешиху вжелезы! Веди его надвор, гдекузнецы.
        Ростопча двинулся было, схватив заверевки Чешиху, нозатоптался нерешительно наместе.
        -Тычтоже? - сердито спросил его Плещеев.
        -Негневись, Андрей Михайлович, надокуку мою, - робко начал Ростопча, - токмо молви словечко, кактамо Дуняха-то моя…
        Засмеялся Плещеев:
        -Дуняха-то? Укнягини живет, аНикишка твой растет, брат!
        -Растет? - улыбаясь широкой, счастливой улыбкой, повторил Ростопча. - Здоров, значит, Никишка-то?
        Онсмахнул слезу и, обратясь кЧешихе, заорал грубо, словно стыдясь своей слабости:
        -Чего стал? Бают тобе, надвор выходи? Ковать тя, ирода, будут!..
        Глава6
        КВолоку Ламскому
        Ещенебыло никаких вестей отвоевод Измайлова иПлещеева иневозвращался еще отШемяки боярин Садык, когда оба великих князя выступили впоход кВолоку Ламскому. Ехали они среди полков своих вбольшой теплой кибитке сослюдяными окнами, вставленными пообеим сторонам втолстые стенки изкошмы. Княжич Иван сидел около отца, задумчиво глядел вокошечко кибитки и, невникая всуть их речей, слушал, чтоговорят между собой отец и«батюшка», кактеперь, после обрученья, велели ему звать князя Бориса Александровича. Перед глазамижеего, отодвигаясь куда-то вдаль, вставало прощанье сматерью, Юрием иАндрейкой, оставшимися вТвери, с«матушкой», княгиней Настасьей Андреевной. Какнипечально было все это, норазлука состарым Илейкой была ему особенно тяжела. Вотитеперь уИвана щиплет вглазах, когда вспоминаетон, какстарик дрожащими руками обнималего, аизглаз его текли слезы, капая слохматых сивых усов. Губы Илейки кривились вкурчавой бороде, струдом выговаривая слова:
        -Отныне, Иване, мы… мы стоб-бой ир-рыбки непол-ловим вместе. СДанилкой токмо да сЮрьем…
        Илейка громко всхлипнул исмолк. УДанилки иуДарьюшки тоже глаза были вслезах.
        Тоска отэтих воспоминаний сжимала сердце Ивану, иказалосьему, чтоникогда уж он небудет больше ловить рыбу сДанилкой, держать вклетках чижей ищеглят, слушать сказки иразговоры Илейки, чтовсе это тонет где-то навсегда, тонет внеясном золотом тумане, кактонет радостное солнце закраем земли. Новсе это длилось недолго - растаял, разлетелся, какпух, неясный туман, итоска оставила сердце Ивана.
        -Навойну еду! - чуть слышно прошептал он сгордостью итакже тихо добавил: - Васюк - стремянной мой…
        Досадно было лишь, чтоникольчуги унего нет, нишишака, ниоружия. Непохож он навоина. Захотелось ему обэтом сказать отцу, данесмеет: говорит он очем-то важном с«батюшкой». Тверской князь оживлен ивесел.
        -Добре мы стобой содеяли! - восклицаетон. - Чтонестали ждать, когда Шемяка ударит нанас. Теперьже, ежели будет удача Плещееву да Измайлову, мысами враз ударим супротивника ивлоб ивтыл!
        -Право ты мыслишь, - согласился Василий Васильевич и, помолчав, добавил: - Ежели ивоеводы наши уШемяки отнять Москву несмогут, итогда право слово твое. Всеедино ниШемяке, нитолстопузому Ивану можайскому наМоскве небыти! Невпервой галицкие изМосквы сами выбегают, жмет их народ-то.
        -Народ-то, - живо отозвался князь Борис Александрович, - он нелюбит удельных. Онлюбит сильных князей, акакая ему защита отудельных-то? Токмо рати, даразоренья, даполоны…
        -Слушай, Иване, - весело сказал Василий Васильевич, - слушай сии золотые слова!
        -Асильные-то князья ныне - токмо мы стобой - Москва да Тверь, аНовгород иПсков хошь исильны тоже, данеподверстунам!
        -Рязанскийже князь великой итех слабей.
        Княжич Иван радостно слушает обоих великих князей, чувствуя, какстрах перед Шемякой совсем пропадает унего. Ивану все более иболее нравится князь Борис: чем-то походит он набабку Софью Витовтовну, нонесуровый, какта, авеселый, какотец, истроительство любит, ипение, ивсякое искусное ремесло, апушки унего лучше московских, ильют пушки эти унего вТвери исвои тверские пушкари-литейщики, анетолько чужие, немецкие.
        Находясь почти неотлучно приотце, много слышит Иван нового имногое старое теперь по-иному понимает. Одного только понять он неможет, ибольно иобидно ему отэтого. Отца спросить нерешается, зрянакричать может, абабки нет. Мучаетего, почему это князю Борису удача вовсем, иживет он вТвери, какцарь, ивенец золотой носит. Ониже вот сотцом мечутся, бегают, аотец то утатар вплену, тоуШемяки! ИзМосквы вот их выгнали, иотца ослепили, бабку куда-то заслали, ион сам сЮрием все время бегал сместа наместо, пока их незаточили сродителями вместе вУгличе. Потом поехали вВологду, потом вБелозерский монастырь, потом вТверь, атеперь вот кВолоку. Неожиданно кибитка поехала совсем медленно, акправой дверке подошел Васюк и, отворивее, сказал:
        -Государи, горка малая напутинам, новельми крута. Поедем нога заногу. Княжич-то засиделся. Пройтибы ему малость да калик послушать.
        -Иди, иди, Иване, - весело молвил Василий Васильевич, - аты Васюк, дверку-то незатворяй, имы сбратом моим калик послушаем.
        Могучие голоса густой волной покатились поснегам, ислова гудели внятно иотчетливо:
        Ходили калики перехожие изорды ворду,
        Сорок калик сокаликою.
        Лапотки наноженьках уних были шелковые,
        Подсумочки сшиты черна бархата,
        Воруках были клюки кости рыбьея,
        Наголовушках были шляпки земли греческой.
        Приходили они вхоробру Литву…
        Княжич Иван перестал слушать, увидев вдруг знакомого человека среди калик - то был Федорец Клин. Ивот сразу все вспомнилось Ивану: передняя вмосковских хоромах великого князя, бабка вдверях спосохом, ивот этот калика сотсеченной правой рукой рядом сЯшкой Ростопчей.
        -Васюк, Васюк! - вскрикнул Иван. - Гляди, Федорец Клин!
        -Ишьты, - подтвердил Васюк, - истинно Федька Клин. ОтСуждаля тогда вместе сРостопчой пригнал.
        Федорец Клин тоже признал Васюка иподбежал ккибитке.
        -Скажи, Васюк, - громко, пересиливая пение, спросилон, - где государь-то наш?
        -Ктоменя спрашивает? - отозвался князь Василий. - Ведом мне голос твой.
        -Я,я, государь мой! - радостно воскликнул безрукий калика. - Стремянной твой, Федорец! Калика я ныне, государь. Правую руку тогды подСуждалем отсекли поганые напрочь, вместе ссаблей отсекли. Хожу ныне снищей братией, безруки-то некуда мне боле.
        Кибитка уж проехала мимо калик перехожих, ипение их уже глуше доносится, аФедорец все еще идет рядом сВасюком перед отворенной дверкой кибитки.
        -Свет Божий немилмне, государь, - горестно бормочет Федорец, - что я безруки-то.
        -Свет божий, баишь, немил, - спечалью истоном вдруг громко сказал Василий Васильевич. - Аяз вот вовсе света белого невижу, ивотьме буду доконца живота своего!
        Заплакал Федорец икрикнул:
        -Тобе сие горше, государь мой! Помогни Бог вделах твоих… Прощай!..
        -Стой, стой! - окликнул его князь Василий. - Возьми вот полтину…
        -Иотменя тоже, - добавил князь Борис, подавая деньги.
        Замолчали оба государя, аИвану опять стало грустно, инезахотел он выходить изкибитки. Вотуж исгорки спускаться стали, иВасюка нет, идверка давно затворена. Вспоминаются Ивану снова скитания почужим местам, страхи инеудобства всякие.
        -Такимы статой изорды ворду, - невольно произнес он вслух свои мысли ииспуганно взглянул наотца.
        Усмехнулся горько Василий Васильевич и, вздохнув, сказал:
        -Погоди, сынок, сядем имы наМоскве, Бог даст, крепко…
        Когда князья сполками своими отошли отТвери верст надвенадцать игородок Реден видать им стало, прискакали конники изпередового полка, асними ибоярин Садык пригнал состражей своей.
        Борис Александрович весьма обрадован был приездом посла своего ипозвал его вкибитку ксебе длянемедленного тайного доклада обоим государям. НоСадык почтительно доложил сначала, чтоиначальник их отряда слово имеет квеликим князьям.
        -Слово сие нетайны требует, - молвилон, усмехаясь, - акликов великих. Пусть слышат его все вои твои, государь!
        -Чтоскажешь, Тимофей Никифорыч? - весело спросил князь Борис, оборачиваясь кначальнику отряда идогадываясь полицуего, чтовести добрые.
        -Ссеунчем тобя, государь! Побежал Шемяка отВолока кГаличу, асним икнязь можайский.
        -КГаличу? - неверя радостной вести, вскричал князь Василий. - НекМосквели?
        -Нет, государь, кГаличу.
        Обнялись князья иоблобызались.
        -Щадит нас Господь Бог, Иване, имилует! - радостно восклицает князь Василий. - Послал нам братнюю помощь князя Бориса.
        -Иумереть стобой обещаю любви моей братней ради, - громко клянется тверской князь, обратясь кначальнику передового отряда, говорит: - Тыже, Тимофей Никифорыч, доложи вести сии воеводам нашим. Пусть обсудят иприкажут тобе, чтодозорам нашим деять ныне ипрочая, чтосами ведают. Даскажи им становиться полкам вРедене. Станом стоять нам там два дни.
        -Будьте здравы, государи! - крикнул, кланяясь, Тимофей Никифорович ипоскакал прочь.
        Иван, взволнованный ирадостный, следил нетерпеливо, какбоярин Садык лезет вкняжую кибитку исадится наскамью против обоих государей. Неспуская глаз, смотрит он набоярина иждет, чтотот скажет.
        -Уменя тоже сеунч есть, - говорит тот, когда Васюк затворил заним дверку кибитки, - да токмо сеунч-то мой отразума. Мыслю, неднесь, тоутре иотМосквы вестник пригонит.
        Рассказал боярин, какего приняли уШемяки, какхотели выведать отнего озамыслах тверских.
        -Нотак сие неискусно творили, - смеясь, воскликнул Садык, - что яз все их замыслы враз уразумел. Совестник-то уШемяки, егобоярин Добрынский, ядовит ихитер, данеразумен, акнязь можайский итого простей. Тотчас учуял яз, чтоомногом они ничего неведают. Шемяка-то, пожалуй, далее их видит. Разумеет, чтоему петля изападня, дасозла упрям, злобы внем много.
        -Разумно баишь, боярин, - согласился князь Василий, - ияз оних так мыслю. Авсеже - пошто они все побегли? Может, Плещееву Бог помог?
        -Тыспрашиваешь, княже Василий, пошто они побегли? - ответил Садык. - Какже небежать-то им? Ведь оприходе полков изЛитвы яз им сказал - они отом неведали. Овашем походе наВолок яз известил Шемяку вслове государя моего. Акогда весть кним пришла овзятии Москвы, тоисталовсе, какнами тогда решено было вхоромах князя тверского, вопочивальне государевой.
        -Ачто войско-то шемякино? - спросил князь Борис.
        -Много унего людей неповольной воле, - молвил боярин Садык, - одни - из-за целованья креста; другие - надеяние натобя, князь Василий Василич, потеряв; третьи - силой взяты, страх обуялих. Самиже князи ибояре - людям своим неверят, вести худые отних таят, ноотменя утаить ничего немогли. Очиуменя пока еще зрячие, ауши чуткие.
        -Нуаразум утобя, боярин, зорче глаз твоих иболее чуток, чемуши! - засмеялся князь Борис. Заметив, чтокибитка остановилась, добавил: - Вот, Бог дал, иприехали вРеден. Пообедаю здесь упопа, дапотом оделах подумаем своеводами вместе.
        Вгорнице отца Рафаила после обеда князья сидели устола подобразами, вкрасном углу, авозле них - бояре ивоеводы. Пили брагу, которой угощал их настоятель единственной вРедене маленькой деревянной церковки. Иван, каквсегда, сидел рядом сотцом, аВасюк стоял около них поблизости. Тут, напоходе, всепросто, исам даже князь Борис прост иласков, нобояре ивоеводы напоходе неменьше чтут ибоятся своего государя, чемвТверском кремле. Княжич Иван, попивая сладкий, нослабый сыченый мед, жадно слушает речи воевод, вникает, поскольку может, вих военные замыслы. Особенно занимают его знаменитые воеводы тверские, братья Бороздины - Борис иСемен Захарьевичи. Ониоба слушают совниманием боярина Садыка, который докладывает оположении дел вшемякином войске, объясняя бегство их взятием Москвы.
        Когда Садык кончил доклад, Иван впился глазами всуровые лица воевод. Онибыли неподвижны инепроницаемы. Новот старший изних откинул рукой прядь густых волос солба имедленно стал гладить густую, ноуже седеющую бороду.
        -Чтонам боярин Садык сказывал, - начал Борис Захарьевич, - то все так иесть. Вполках Шемякиных шатание среди воев. Атеперь кнам уже новые вести идут - бают, разбегается рать-то Шемякина.
        -Адавноль вести сии пришли? - спросил князь Борис.
        -Кажный час, государь, кнам вести приходят. Гонцы-то наши бают, чтоШемякины ратники все овзятии Москвы ведают. Бают, чтосШемякой остались токмо его галичане да князь можайский ссвоими воями.
        -Нунаможайского-то плохая надежа, - усмехнувшись, молвил князь Василий, - переметчик он великий.
        -Акактеперь нам идти? - неожиданно длякняжича Ивана спросил Борис Александрович, - толи ране кМоскве ипотом кГаличу, толи ранее кГаличу, апотом кМоскве?
        Иван даже вздрогнул. Возможность возвращения вМоскву потряслаего. Вытянув шею, онподался вперед всем телом, чтобы непроронить ниединого слова.
        -Пойти наУглич, - несразу ответил Борис Захарьевич, - потом наЯрославль иКострому, адалее вобход Галича кЧухломе, гдекнягиня Софья Витовтовна взаточенье сидит. Оттольже кГаличу и, окружив град Галицкой, Шемяку поимать.
        -Добре, добре придумано, - подтвердил Семен Захарьич, - отсамой Твери досамой Костромы все поВолге, аидалее дороги хороши: вверх поКостроме досамой Чухломы.
        -Истинно добре, - согласился князь Василий, - борзо нам все содеять надобно, чтобы недавать Шемяке вздохнуть. Язмыслю тоже - лучше наГалич идти; Семен Захарыч дело говорит - поВолге-то ближе искорей будет. АШемяку гнать надо что есть духу. Немного помедлив, ондобавил: - Токмо страх уменя заМоскву-то…
        -Небойся, брате мой, - живо вступился Борис Александрович, - подмогу пошлем мы Измайлову да Плещееву. Даинепосмеет ныне Шемяка наМоскву идти. Москва затобя стоит.
        -Знаю, чтоМосква заменя! - воскликнул ободренный князь Василий. - Вонпокойный дядя мой, князь Юрий Димитрич, вКоломну меня прогнал, аМосква вся замной вКоломну пошла. Нераз меня Москва спасала, вотиныне паки спасет!
        Княжич Иван весело усмехнулся наслова отца. Заметив это, князь Борис спросилего:
        -Аты, Иване, чему смеешься?
        -Ибабка моя так проМоскву говорила, - ответил Иван, - когда тата вполоне утатар был.
        Всерассмеялись. Княжич обиделся иоглядел всех собеседников острым взглядом из-под нахмуренных бровей. Егобольшие темные глаза как-то непонятно действовали навсех - почему-то они смущали даже взрослых. Глядели они непо-детски сурово ипроницательно. Борис Александрович внимательно посмотрел накняжича имолвил:
        -Апоштоже так Москва затату твоего стоит?
        -Илейка мне баил, - медленно иубежденно ответил Иван, - что замосковским князем жить покойно исытно. Владыкаже Иона мне сказывал, чтопростой народ Москву любит, абезнего нет силы иукнязя.
        Такому ответу княжича несмеялись нибояре, нивоеводы, онинедоуменно переглядывались, дивясь словам отрока. Бояринже Садык сказал, усмехаясь весело:
        -Ох,вижу яз, будешьты, Иване, сидя накняжом столе, один думу думать. Ненадобны будут тобе советники, содними вестниками да слугами управишься!
        Оставив воевод иполки вРедене, князья неожиданно вернулись вТверь понастоянию Василия Васильевича. Перепугались сначала все вдоме князя тверского, думая, чтослучилось несчастье какое, нопотом обрадовались, узнав, чтоШемяка бежал отВолока Ламского. Весьма доволен был князь Василий, чтовТверь вернуться уговорил князя Бориса. Нехотел московский великий князь, чтобы после бегства Шемяки впоходе шел рядом сним князь тверской. Помощь-то князя Бориса еще нужна, ноВасилий Васильевич боится, чтодорого платить занее придется. Нетерпится ему поговорить скнягиней своей, анельзя: обакняжих семейства все время вместе. Тутже вскорости, ксамому ужину, иновая радость пришла: пригнал сам воевода Измайлов стверским отрядом своим ивесть овзятии Москвы привез.
        Ужин накрыли по-семейному, никаких чинов несоблюдая, просто ибезлишних слуг. Дети тоже ужинали наэтот раз сродителями, идаже Андрейка был втрапезной уДуняхи наруках, чтобы отец мог если неувидетьего, тохоть головенку ему гладенькую рукой поласкать. Любит крепко все семейство свое Василий Васильевич. Князьже Борис Александрович, будучи втрапезной скнягиней своей идочкой, пригласил еще инока Фому, боярина Садыка иприказал позвать Льва Измайлова.
        Воевода вошел, когда уже шти помисам разлили всем, и, помолившись ипоздоровавшись поклонами совсеми, селИзмайлов, гдеуказал князь Борис. Приезжие, каксами князья, такиСадык сИзмайловым, были голодны. Молча съели они шти изкислой капусты сгрибами ипирог ссоминой, запивая еду то крепким медом, тохолодным пивом, ибовхоромах очень уж жарко натоплено, аотгорячей пищи того жарче становилось.
        Еслибы Василий Васильевич мог видеть, тозаметилбы, чтотверской князь хотя ивесел ирадостен, авсеже чем-то озабочен. Понимает отлично князь Борис, чтосовзятием Москвы ибегством Шемяки борьба еще некончена, ноуже произошел перелом: настало время, когда каждый изкнязей, кроме общей пользы, должен иметь исвою. Надобно связать князя московского нетолько браком детей, ноидальнейшей ему помощью вратном деле. Думает он иовозвращении из-под Москвы Ржевы, прадедины своей, невдалеке откоторой находятся Опоки, любимое его место летнего обиталища скрасивыми хоромами исадами…
        Оглядев стол, Борис Александрович заметил, чтогости его почти уже насытились иможно вести речи застольные. Обернулся он кИзмайлову иласково молвил:
        -Потешь, Лев Иваныч, брата моего исемействоего, расскажи им, каквы сПлещеевым Москву взяли.
        -Сказывай, Лев Иваныч, нетоми душу! - взволнованно поддержал Василий Васильевич. Ивсе кругом зашумели, что-то говоря иволнуясь, носразу смолкли изатихли, когда начал говорить Измайлов.
        Подробно рассказалон, какехали оба отряда, какстереглись врага икаквидели наСестре-реке, возле устья Лутошни, Шемякиных ратников сполоном ивсяким добром грабленым.
        -Ах,ироды проклятые, прости, Господи! - воскликнула Марья Ярославна.
        -Стало быть, - мрачно заметил князь Василий, - село Соглево ограбили.
        -Соглево, Соглево, - подтвердил Измайлов, - отом уж баил ивоевода твой, государь.
        Помере того какЛев Иванович рассказывал дальше, егослушали все напряженнее, ивосклицанья изамечанья чаще срывались увсех, даже услуг, позабывших строгость двора князя Бориса. Потом снова все затаились, когда воевода рассказывал, какуНикольских ворот они стояли, поджидая возок княгини Ульяны изЗаречья, какударили кзаутрене.
        -Господи! - невыдержал тут Илейка имолвил горестно: - Скольки времямы, горемычные, звона московского неслухали! Скольки!
        Старик вдруг смолк, встретив строгий взгляд Марьи Ярославны, ивиновато потупился.
        Снова все стихло втрапезной, акняжич Иван смотрит врот воеводы ибудто видит через словаего, каквсе происходило вМоскве. Вотуж ворвались московские итверские конники вКремль, гремит оружие, крики ишум кругом. Вяжут стражу уворот. Скачут воеводы сконниками поулицам, бойсзаставой Шемякиной вхоромах княжих, бегство шемякинцев… Видит Иван, какнарод мечется попредрассветным улицам, хватает бояр ислуг Шемякиных иможайских…
        -Наместник-то Шемякин, Федор, изПречистая отзаутрени убежал, - усмехаясь, говорит Измайлов, - адругой-то, княже Иванов, наконя вскочив, изграда погнал. Тутего, государыня Марья Ярославна, истопничишко твой Яков, Растопчей зовут, схватил икнам привел.
        -Яшенька мой, Яшенька! - плача отрадости, прошептала Дуняха. - Помог Господь…
        Когда кончил рассказ свой воевода, вздохнул радостно Василий Васильевич и, перекрестившись истово, сказал звонким своим голосом:
        -Благодарение Господу итобе, брате мой, Борис Лександрович, ивам, воеводы, завзятие Москвы!
        Обнял он Бориса Александровича ивоеводу, икнягини лобызались врадости, ивсе ликовали, акнязь Борис Александрович приказал дворецкому пир вбольшой горнице вчесть великого князя исемейства его завтра устроить, акого звать, онпосле укажет.
        Встали все из-за стола иразошлись. Остались только оба князя скнягинями да княжич Иван.
        -Княгиня моя, - начал Борис Александрович, - мыслит одочери нашей, хочет, чтобы довенца принас она жила.
        -Авенчать, - вмешалась Настасья Андреевна, - когда Марьюшке десять будет, ноитогда еще вМоскву неотдавать. - Оназамолчала нерешительно, нопотом, обратясь кМарье Ярославне, добавила: - Тобе, Марья Ярославна, самой ведомо, чтоотроковицу безкровей негоже вжены отдавать.
        -Истинно, - согласилась, потупляя глаза, Марья Ярославна, - младенец ещеона. Мыслю яз токмо начетырнадцатом годочке взять ксобе Марьюшку-то.
        -Свет ты мой милой, - обрадовалась Настасья Андреевна, сослезами обнимая ицелуя Марью Ярославну.
        Растроганы были иотцы, аВасилий Васильевич воскликнул:
        -Брате идруже мой! Дапошлет Господь Бог счастье детям нашим! Тыстарше меня, брате, годами, иразумом велик, иверен докончанью нашему более шести годов, ипротив Новагорода помогалмне, иныне мне исемейству моему вельми многое содеял.
        -Умереть стобой обещаюсь, - горячо молвил Борис Александрович, - пока невозьмешь государства своего, пока мать свою изполона неизымешь отШемяки!
        Потекли слезы изочей Васильевых, исказал он дрогнувшим голосом:
        -Люблю тя, брате, иверю тобе вовсем! Хочу, брате, боль твою онекой вотчине утишить. Жалую те Ржеву твою, чтозаМосквой ныне!
        Марья Ярославна отэтих слов побледнела ибросила испуганный взгляд намужа, нотот немог этого видеть и, весь отдаваясь порыву своему, целовал обнимавшего его князя тверского… Долго еще втрапезной были княжии семейства иврадости пили меды, иводки сладкие, ивина фряжские, заедая сластями разными. Говорили князья одальнейшей борьбе скнязем Димитрием Шемякой.
        -Молю тя, брате, оставайся вТвери усобя, неиди свойском моим, - говорил Василий Васильевич, - князь Димитрий показал нам плечи свои ипобежал. Утре дьяков своих зови, аяз своих, данапишем докончанье наРжеву ипрочее, ичто ране между нами договорено было, паки подкрепим…
        Княжич Иван плохо слушал эти разговоры, гдеупоминались иновгородцы, илитовский князь, ирыцари ливонские, итатары. Всекнязья подробно перебирали ирешали, какипротив кого войной ходить, вчем икогда друг другу помощь оказывать. Великиеже княгини говорили свое: одетях, обраке Ивана сМарьюшкой иомногом, чтососвадьбою связано, странном идлянего непонятном. Иван хмурился, напрягал слух, норазговоры отцов иматерей мешались ипутались вголовеего, аглаза начинали слипаться отдремоты.
        Иван очнулся, когда все встали из-за стола, решив все вопросы, аотец, немного охмелев, говорил весело:
        -Добре, добре, брате мой. Утре пир, анарассвете отъедем мы сИваном кполкам вРеден. Тыже тут княгиню мою сдетьми отпусти наМоскву состорожевым отрядом. Измайлов-то сказывал, чтовся Москва пред владыкой Ионой крест мне целовала.
        -Наиверную стражу пошлю сними, - ответил Борис Александрович. - Стобойже оставлю сильных своих икрепчайших воевод - Бороздиных обоих ивоинов множество. Самже яз поволе твоей буду изТвери стеречь тя впоходе иМоскву ссемейством твоим, дабы помочь борзо послать, если надобно будет.
        Простясь скнязем икнягиней тверскими, пошел Василий Васильевич ксебе вопочивальню, опираясь рукой наплечо сына, аМарья Ярославна вела его подруку. Вопочивальне, затворив засобой двери покрепче, онасказала мужу сгоречью:
        -Пошто Ржеву-то пожаловал? Матерь твоя что тобе скажет? Обмерла яз, ушам своим неповерила, Васенька.
        Василий Васильевич ласково обнял княгиню свою и, севрядом сней напристенную скамью, молвил:
        -Нетужи, Марьюшка! Чаю, стоит моя мать Ржевы-то. Даимного еще помочи надоть нам откнязя Бориса. Сынов нет унего, адочь его чрез Ивана нашей дочерью будет. Когда мы сБорисом помрем, нетокмо Ржева, но, Бог даст, Тверь заИваном будет…
        Онкрепче прижал ксебе жену, ата, взглянув наИвана ивспыхнув вся, сказала сосмущением:
        -Поцелуй мя, Иване, даиди почивать, анам статой омногом поговорить надобно.
        Иван обнял ипоцеловал мать, такую нежную итеплую, поцеловал руку отца, атот облобызал его вобе щеки. Выходя, княжич оглянулся вдверях иувидел, какмать, обняв отца зашею, припала лицом кего груди. Быстро прошел Иван сенцы ивзошел вмалый покойчик, гдеспал вместе сЮрием. Помолившись, легон насвою скамью, нодремота, клонившая его все время косну, вдруг исчезла. Перед глазами то мелькали разноцветные круги ипятна, товиделись разные люди, калики перехожие, воеводы, тобелели снега вокруг него, апокраям их бежали неровными зубцами темные полосы хвойных лесов, какон видел их вслюдяное окошечко кибитки… Ноиэто все понемногу ушло куда-то, меняясь ипутаясь. Среди неразберихи этой представляются ему новые видения: иПереяславль-Залесский, исад сощеглами, иДарьюшка…
        -Господи, Господи, - шепчет Иван, глядя назеленоватую лампадку перед образами, - ничего яз неразумею! Пошто женят меня? Быляз один, поштоже мне дают девочку?
        Сердце его бьется, какбилось ущеглов ичижиков, когда он вынимал их изсети. Иснова все становится длянего неясным инепонятным, путаетсявсе, расплывается, исон, кактеплым одеялом, вдруг окутывает его сног доголовы, ивсе исчезает.
        Глава7
        ПодУгличем
        Много дней уж тянутся войска конные ипешие кУгличу, азаними ползут обозы сприпасами ивоенным снаряжением. Полки так многочисленны, адороги так растоптаны людьми иконями, чтообозные сани увязают вгрязном снегу.
        Днистановятся все длиннее идлиннее. Хотя еще морозит, носолнце сияет светлее илучезарнее. Чаще улыбаются люди, перекидываясь шутками, греются, хлопая руками, и, соскакивая свозов, борются итолкаются.
        Здоровенный Ермила-кузнец походя валит возчиков, катает их поснегу, орет отудовольствия игогочет вовсе горло. Упарившись, сразу стихон, тяжело плюхнулся наближайшие дровни и, сорвав сголовы шапку, стал отирать пот слица шершавыми руками домотканого азяма.
        После смерти Бунко побыл Ермила некоторое время вВолоке Ламском, но, узнав оприближении князя Ивана можайского иопоходе изМосквы Шемяки, побежал сосвоей набранной братией вТверь, квеликому князю Василию Васильевичу. Тутон, сам-пятнадцатый, принят был вобозную охрану.
        -Что, укатали имедведя крутые горки?! - крикнул ему Федотыч, бородатый мужик изобозных кологривов.
        -Уморился, - смеясь, ответил кузнец. - Ачто непобаловаться, когда наши Москву взяли, аШемяка скнязем можайским иотВолока бежали иотУглича! Задом кнам обернулись, даизад-то некажут - боятся, какбы их докрови позаду-то неогрели!
        -Шемяка бежит, ауглицки-то крепко восаде сидят! Бают наши дозоры, вУгличе пушки уних есть.
        -Ништо! - весело крикнул Ермилка, ероша рыжие кудри. - Возьмем градих! Аты вот скажи, гдеобозу нашему стоять велено?
        -Полсамым Угличем, версты заполторы. Тамо, бают, деревнюшка есть сусадьбой боярской. Токмо боярин-то неживет вней, аживет его тивун. Самбоярин, бают, токмо наохоту сюда приезжает.
        Кузнец хитро подмигнул кологриву ивесело добавил:
        -Значит, пива имеду попробуем!
        -Аты мыслишь - батогов там нет?
        -Пошто батоги! - засмеялся Ермилка. Мыпо-лисьи, склюками разными содеем! Комар носу неподточит, какмы…
        -Эй,вы! Куды прете? - закричали конники, выезжая из-за лесного поворота. - Нету тут проезда! Засеки здесь углицкие вои нарубили. Сворачивай направо!
        -Данам вВырубки! - закричали мужики обозные. - ВВырубки, милчеловек!
        -Дозоры стоят вВырубках! Вамсельцо Макарово приказано! Позадь идет Вырубков, малость влево. Сворачивай впросеку, прямиком вМакарово вопрешься!
        -Абоярский двор есть тамо, каквВырубках?! - крикнул Ермилка.
        -Ишь, утобя губа-то недура! - ответил конник. - Токмо вМакарове иесть, авВырубках опричь пяти изб ничего нетути.
        Обоз свернул впросеку. Здесь путь неразъезжен, исани, поскрипывая полозьями, легко скользят покрепкому снегу, бойко подхваченные лохматыми лошадками.
        Утреннее солнышко стоит надсамой серединой просеки, вспыхивает райками накрупных снежинках наста, блещет наснеговых шапках сосен иелей. Вотпросека стала сворачивать влево, ивдруг где-то совсем близко взлаяли собаки.
        -Эх,денек-то ясный какой! - воскликнул Ермилка. - Глаза слепит, ничего невидать против солнышка.
        Носолнце наповороте постепенно отходило вправо, синеватые тени отверхушек деревьев, ломаясь насугробах, тянулись поперек дороги. Вотобоз въехал совсем втень, солнце спряталось засплошной стеной леса, авпереди весело засияла широкая снежная поляна. Дорога, резко изогнувшись, пошла понебольшой речке, направом берегу которой блеснул золоченый крест надмаленькой деревянной церковкой.
        -Макарово, надо быть! - весело оглянулся кЕрмилке Федотыч. - Гляди, коло церкви-то! Усадьба, надо быть, боярска.
        -Верно, - обрадовался Ермилка, разглядывая высокий бревенчатый частокол, из-за которого виднелись крыши амбаров, закутов, сараев.
        -Атам, - заметил кологрив, щуря отсолнца глаза, - там вон ихоромы. Всекрыши им попояс, догорниц.
        Боярские хоромы стоят почти посредине двора, поблескивая слюдой вокнах второго яруса. Видно икрытую лестницу сплощадками, сточеными столбиками, сузорными решетчатыми перилами, чтоидет прямо кгорницам, минуя подклети. Наддеревянной кровлей начетыре ската чуть тянутся издымницы сизые струйки. Ермила-кузнец нахмурил брови исказал мрачно кологриву:
        -Боярин, видать, здеся: вишь, дым, - поди, обед ему стряпают!
        -Пожалуй, издеся, - согласился Федотыч, - аежели инетего, дворский есть. Всеедино вусадьбу непустят. Вон, гляди, ухором-то поблизости три больших избы стоят. Сколь, значит, унего тут челяди, слуг, аможет, ивоев! Неиначе, тутвотчинаего. Вонизацерквой людно, целое село. Избболе семи будет…
        Когда княжой обоз шел мимо широко открытых ворот усадьбы, видно было, чтонадворе много возов сразной поклажей. Ключник сподключниками принимал оброк ссирот: мешки срожью ипшеном, масло топленое, шкуры, яйца, мед, резаных уток игусей, рыбу мороженую, туши бараньи, говядину.
        -Унас третий уж день недоимки батогами выбивают, ироды! - молвил Федотыч.
        -То-то! - поддакнул Ермила. - Незря тут слуги сбатогами около дворского стоят.
        НоибезЕрмилы все вкняжом обозе заметили батоги. Тутже сдворским был идьяк спером гусиным заухом исчернильницей напоясе. Держит дьяк вруках бумагу, читает, бубнит что-то - неслыхать задальностью. Анакрасном крыльце, нанижней площадке стоит вшубе боярин, ниже наступеньках пять человек сножами икопьями. Остановился обоз поближе кусадьбе, авозчики истражи подошли ксамым воротам, гдетопчется кучка мужиков да женок, заглядывая набоярский двор.
        -Моего ведут, моего, - вдруг заголосила тонко одна изженок, - изсруба ведут, сердешного…
        -Нишкни! - дернув зарукав, сурово остановил ее старик. - Слезой тому непомогнешь.
        -Немогуя, свекор-батюшка! Моченьки моей нетути!
        -Нишкни! - еще строже крикнул старик. - Приказывал я Николке: неменяй барана натулуп, встаром проходишь.
        -Дакакже встаром-то! - загорячилась невестка. - Старый-то чинить уж нельзя - сопрел весь, аВанюшке моему полушубчик нужен был, да…
        -Ладно, - мрачно молвил старик, - аныне вот заВанюшку взгреют ему зад имакушку.
        Онпожевал беззубым ртом игорестно замолчал. Отамбара, возле которого стоит сруб, ближе иближе подводят чернобородого мужика сосвязанными заспиной руками. Вотон стоит уж укрыльца, бледный весь, губы дрожат. Смотрит он вворота, видит старика отца ижену, хочет что-то крикнуть им, носдерживается, хмурит упрямо брови.
        -Какие заНиколкой недоимки?! - кричит дворский, обращаясь кдьяку.
        Дьяк смотрит вбумагу игромко читает:
        -«Николка, сынФектиста Щегленка, гусей двух да барана недал…»
        -Волкты, Ипатыч, волк лютый! - кричит мужик вярости и, упав наколени перед боярином, молит: - Помилуй, господине! Пожди доосени, доЕгорья-зимнего! Яте барашками отдам…
        Нобоярин делает знак дворскому, ислуги набрасываются наНиколку, обступая совсех сторон. Мелькают взмахи руки сбатогами, сверлят воздух вопли избиваемого направеже, надрывается плачем, причитает женаего.
        -Ироды окаянные! - нестерпев, грозно прогудел Ермилка-кузнец. - Длясирот хуже вы татар поганых!
        Ностарик Щегленок, чтосноху останавливал, ткнул вбок кузнеца имолвил сдосадой:
        -Дуракты! Прикуси язык-то, покуда цел! Натом имир стоит, дабы сильный да богатый сирот теснил. Оноотдедов повелось: один ссошкой, асемеро сложкой.
        Сердито оглянув изумленного кузнеца, быстро пошел Фектист Щегленок кворотам, побежал потом подвору, звонко выкликивая:
        -Стой, стой! Слушай, Ипатыч, слушай! Слово боярину! Слово боярину! Стойже, стой, окаянные!
        Битье прекратилось. Слуги боярские закопошились возле избитого, подняли его наноги, поддерживая подмышки, чтобы неупал. Ермилка глядел набледное, искаженное отболи лицо Николки. Тот, увидев отца, бегущего кбоярину, нежданно итак ласково усмехнулся, чтоотэтой слабой усмешки дрогнуло укузнеца сердце изащипало вносу.
        -Господине, - валясь вноги боярину, восклицает Фектист, - господине, смилуйся! Возьми телку завсе, ая те куропаток да тетерок еще заостатки малые петлями да сетками наловлю… Господине, отпусти сей часец Николку моего… Вотте хрест, всеизделаем мы сНиколкой-то!..
        Боярин сурово оглядел Щегленка иего сына исказал громко дворскому:
        -Ослобони. Пусть идет Николка, дачтоб былобы все каксказано!
        Пока слуги развязывали руки Николке, дьяк достал перо из-за уха и, приложив лист кспине одного изслуг, обмакнул перо вчернильницу иприписал заНиколкой телушку, куропаток итетерок, зачеркнув барана ипару гусей.
        Отворот боярских повели Николку подруки отец иженка Николкина - Марфутка. Мужик еле шел, кряхтел иохал прикаждом шаге.
        -Ишь, черти проклятые, - тонко выкрикнул вдруг отец Николки, - какикры-то ему избили!
        -Отпрошлого разу, - слабо отозвался сын, - ноги-то еще незажили, аони побольному, дьяволы, били.
        Непрошли сироты иста шагов отбоярского двора, кактам еще кого-то направеж поставили. Зачастили глухие удары, акрику нет - стоны только жалобные.
        -Ещебьют, живодеры! - злобно проворчал кузнец Ермила.
        -Игнашку кривого, - заговорил прерывисто Николка. - После меня его черед… Егошестой раз бьют, меняж токмо третий… Батюшка надо мной сжалился.
        -Акоровушки-то унас небудет, - вдруг заголосила Марфутка, вспомнив отелке, - полгода растила-холила.
        -Аты хочешь, какуОленки? - прошипел старик. - Забьют вот они Игнашку! Слышь, икрику уего нет - стон токмо. Ослаб совсем мужик-то. Станет, дура, вдовой, авдова да девка-сирота - что горох придороге. Кажный прохожий щипнет.
        Смолкла женка, аНиколка опять ласково улыбнулся старику иперевел глаза накузнеца, словно гордясь отцом.
        -Ументы, Фектист, незнаю, кактобя побатюшке, - начал кузнец.
        -Карпыч, - подсказал сын.
        -Верно, Фектист Карпыч, - продолжал Ермила. - Авот наши дровни. Сади сюды сына-то. Подвезем. Ввашем Макарове нам стоять собозом велено.
        -Сади, сади, дед, - заторопился кологрив. - Мы-то сами слезем. Слава Богу, доехали…
        -Авы сосвоими возами комне, - ласково сказал старик. - Сколь их увас, два, чтоль? Три, баишь? Ну,итри небеда. Токмо сена уменя нетути. Солома одна. Выж двое неразоритенас: кисельку овсяного дадим, каши пшенной сварим ссалом, только вот схлебушком худо, слебедой унас хлебушко-то. Ну,да верно я боярину-то говорил, ловок я тетеревей, куропаток ипрочих промышлять! Угостим дичиной…
        Фектист Карпыч замолчал, поддерживая сына навозу ипривычно шагая усамых санных полозьев. Однако молчать долго он немог.
        -ВотНиколка-то мой женку свою жалел, - снова начал старик, - да ителушку-то жаль: намолоко надеялись. Сына я боле всего жалею. Посуди сам: один он работник, яему токмо подсобник, силушки прежней нетути.
        -Аработай навсех, - слабо заговорил Николка, - всех прокорми! Икнязю дай, ибоярину дай, инапопов инамонастыри отработай, даеще война тя зорит! Князи застолы друг сдругом бьются, анас грабят да полонят.
        -Верно говоришь, - степенно отозвался кологрив, - все им отдай, анедашь - изорта последний кусок вырвут.
        -Аневырвут, - крикнул кузнец, - батогами выбьют!
        -Марфинька, - обратился кжене Николка, - беги-ка наперед визбу-то. Штец разогрей, снаряди, чтоведаешь. Матушка, чаю, сдетьми смаялась.
        -Ложись, сынок, надровни, - заторопился Фектист Карпыч, - лежа-то неупадешь. Яхлев дляконей приберу, акобылу нашу взакут отведу, дракибы коло нее уконей небыло.
        Фектист Карпыч махнул рукой, словно недоволен был своей говорливостью, истариковской трусцой побежал вслед заМарфуткой.
        -Ипошто побеглиони? - спохватился вдруг Ермила. - Намноголь они ране нас будут!
        -Амы иполовины дороги непроедем, - возразил Николка, - какони ксамой избе ишагом поспеют. Напрямки пойдут, амы вобъезд. Макарово-то натой стороне, аберег-то, вишь, крутизна какая - налошадях тут невъедешь. Намже вон куда ехать, кмельнице самой! Тамо поплотине проедем, иберег тамо совсем низкой.
        Ермила-кузнец иФедотыч, кологрив, обедали уФектиста Карпыча. Застолом сидели ихозяева сдетьми, только одна Марфутка украя стола присаживалась ненадолго. Служила гостямона, подавая то шти, токисель, тохлеб, токвас.
        -Неахти какая унас яствушка, - сокрушалась старуха Евлампиевна. - Аито слава Те, Господи, чтоесть, аедим-то уже безмаслица. Сальца есть малость, изато Господа хвалим.
        -Ништо, мать, - шутил Фектист Карпыч. - Глянь вот настены-то: вишь, тараканов сколь унас - стенка вся шевелится. Кбогатству, бают!
        Старик рассмеялся, аМарфутка опять зашмыгала носом и, заикаясь, сквозь слезы прохныкала:
        -Кбога-а-атству… Ателушку-то за-а-автра кбоярину ве-ести…
        Молча утерла слезы рукавом исвекровь, аПанька, девчонка острая, смекнув вчем дело, заревела вовесь голос:
        -Ба-а-бунька, де-е-едунька, недавайтя боярину на-а-ашу Черна-аву-у-шку… Недава-а-айтя!..
        Онасоскочила славки ибросилась кпечке, гдевуглу была привязана телка, обняла ее зашею изашлась отрыданий.
        -Ишь, лешие толстопузые! - невыдержал кузнец. - Итак вон люди визбах курных, будто вмыльнях, живут, голодуют, атут ителушку рвут, окаянные!
        -Будя! - рассердился Николка. - Нереви, Марфутка! Панька, садись застол… Будя, говорю! Мочи мне нет!
        Бабы притихли, даимужики замолчали. Елибезвсякого разговора. Кузнец, доедая кисель ссытой, оглядывал исподлобья стены, прочерневшие доблеска отмноголетних слоев сажи, игрустно следил, каксиневатые волны горького дыма медленно уползали через щели неплотно закрытых волоковых окон. Тоска грызла ему душу, асказать было нечего. Кологрив положил ложку, шумно вздохнул, перекрестился исказал хозяевам:
        -Спаси Бог захлеб-соль.
        Закрестились вслед заним идругие. Ермила, истово крестясь наобраза вкрасном углу, тоже поблагодарил хозяев. Марфутка вместе сосвекровью убрала все состола, поскоблила ножом его толстую дубовую крышку, гдешти были пролиты. Старуха стерла состола тряпкой иснова поставила начистое жбан сквасом идеревянные ковши длямужиков. Бабыже отошли сребятами ближе кпечке - посуду мыть. Курпотом изсеней пустили визбу погреться, поклевать лузги просяной иовсяной, замешанной напомоях, чтопосле обеда остались…
        Мужики молча пили квас, только кологрив, степенный Федотыч, обтирая рукавом усы ибороду, несколько раз хотел было сказать что-то, нонеговорил. Кологрив лучше кузнеца знал деревенскую жизнь, видел ипонимал все заботы инужды хозяйства. Наконец Федотыч собрался смыслями игрустно молвил:
        -Помню я такоеже. Издетства вомне гвоздем засело. Жеребенка тогды заоброк унас взяли. Ох,иплакаля, мальцом-то! Таквот упечки имой Шенька стоял. Увелиего, авизбе словно после покойника.
        -Ох,истинно, истинно! - горестно откликнулись бабы, ноплача уже небыло.
        -Она, скотина-то, - продолжала Евлампиевна, - какбы изсемьи кто. Жалко!..
        Заговорили бабы ибудто повеселели, вспоминать стали, каклет пять назад также вот барашка да двух ярочек отдавали.
        Николка ласково усмехнулся и, обращаясь ккологриву, сказал тихо:
        -Слово-то доброе печаль утоляет.
        -Онотак, - отозвался кологрив, - вижу вотя, горько бабам-то, нуивспомнил, каково мне было. Разумею, значит, каково им.
        -Э-эх! - сдосадой тряхнул кузнец головой ибуркнул сердито: - Нетнигде правды-матушки, кривда весь мир заела.
        -Аты несерчай, - остановил его Фектист Карпыч. - Ты,парень, какмедведь счурбаном. Толкает онего, отодвигая отборти медовой, ачурбан качнется наверевке да его влоб иударит! Озлится косолапый, совсей силой швырнет, ачурбан ибашку ему разобьет!
        -Ачтож нам деять-то? - хмурясь, проворчал кузнец.
        -Нам, черным людям, всеодно деять, чтобарану да зайцу. Тывот видишь, ссирот шкуру сымают, асироты закнязей да бояр статарами бьются. Когдаже князи меж собой ратятся, товоями уних опятьже сироты.
        -Авсеж, - вмешался Николка, перебивая отца, - изовсех князей сиротам московской - наилучший, заим сытей всякому!
        Николка обернулся ккузнецу ибыстро спросил:
        -Тытоже вот завеликого князя Василья?
        -Вестимо, занего, - отозвался Ермилка, - незаШемякуже.
        -Верно, - одобрил Фектист Карпыч. - Князь-то московской нам сподручней. Сиротам сМосквой ладней жить. Николка-то мой правду баил. Апошто? Слушай вот. Сказку я те расскажу. Захотел этта баран уйти отхуда. Идет он путем-дорогой, адорога-то натрое подконец расходится. Тутзаиц сидит, ушми водит, глазами косит. Встал баран перед ним, уставился нанего, словно нановые ворота, истоит.
        -Тычто, баран, стал? - заиц его спрашивает.
        -Куда иттить, заиц, неведаю. Каким путем-дорогой лучше?
        Азаиц иговорит:
        -Прямо пойдешь - поднож попадешь. Будут тя вкотлах варить, наугольях печь. Вправо пойдешь, итравы щипнуть неуспеешь, какволк тя зарежет. Влево пойдешь - кмужику попадешь. Будет он утя всю жизнь шерсть стричь да оброки платить, аколь шерсти нехватит, такитушей твоей оброк отдаст, даишкуру придаст.
        Постоял-постоял баран, ихошь глуп, апонял.
        -Я, - говорит, - влево пойду. Всеодно везде помирать, ашерсти уменя авось надолго хватит…
        Пожевал беззубым ртом Фектист Карпыч идобавил:
        -Тако-то вот имы, сироты…
        Всемолчали угрюмо. Кузнецже хмуро сказал:
        -Тытак говоришь, Феклист Карпыч, ачто заиц-то барану ответил?
        -Заиц-то? - оживился старик. - Заиц одобрятего. Тобе, баитон, какимне, везде смерть. Токмо мне-то вногах отнее отсрочка. Вотя никкому инейду, аото всех бегаю…
        Фектист Карпыч весело рассмеялся идобавил:
        -Каликая, баит, калика перехожая! Повсему свету ссумой Божий странник…
        Глава8
        ВЧухломе
        Замерзло давно уже озеро Чухломское, замерзли вокруг него топи иболота лесные, непроходимые. Летом козеру можно попасть только поречке Вексе, чтоизнего вытекает, апосуше никак недойти. Глушь кругом, медведей тут уйма; много малины растет влесных чащах, ежевика есть ичерная смородина. Любят косолапые всякую лесную ягоду, анаполях тоже пошаливают - жуют поосени овсяные иячменные колосья.
        Карасей иершей возере многое множество. Рыбаки чухломские продавать вКострому иГалич их возят, славятся караси иерши здешние. Берегов уозера словно инет - низины, болота, топи невесть куда отводы тянутся, асреди низин этих итопей, вглуши этой северной, городок Чухлома построен бревенчатый, кругом него вал земляной князья галицкие высоко насыпали, анавалу укрепили стены дубовые сшестью четырехугольными башнями: четыре поуглам, адве надпроездными воротами. Ещеприпокойном князе Юрии Димитриче, дяде Василия Васильевича, всебыло построено, какначались унего тяжбы вОрде сплемянником из-за стола московского великокняжеского.
        Димитрийже Шемяка, построив дозорную башню длянаблюдения занеприятелем, ещеболее того укрепил этот градец, весьма старинный, неведомо кем здесь заложенный встародавние времена. Сюда вот изаточил Димитрий Юрьевич тетку свою, великую княгиню Софью Витовтовну, вместе смамкой Ульяной ипрочей челядью внебольшом числе.
        Студеная зима стоит, ностены визбе Софьи Витовтовны изтолстенных бревен сложены, паклей проконопачены насовесть. Рамы тройные, ихоть неслюда вокна вставлена, абычьи пузыри, нотепло визбе хорошо держится - спать даже душно ижарко.
        Сурово игордо держит себя старая княгиня, словно невзаточении, аусебя добровольно вкелье замкнулась ради поста имолитвы. Ходит кней духовник, отец Ераст, настоятель местной церкви, исообщает княгине всякие вести, чтодоходят иногда изМосквы. Сидит старая княгиня почти поцелым дням возле изразцовой лежанки, гдебезпросыпу спит, вывертываясь иперевертываясь сбоку набок, рыжий жирный котище. Старая княгиня больше все что-нибудь вяжет, думая очем-то ибеззвучно шевеля губами. Изредка, закутавшись втулупчик иобув ноги вмеховые сапоги, выходит она нанебольшое резное крылечко и, тоже очем-то думая ишевеля губами, подолгу глядит неведомо куда через застывшие топи иледяную гладь озера, чтотянется натринадцать верст вдлину инашесть вширину. Иногда отобеда доранних северных сумерек простаивает тут накрылечке Софья Витовтовна и, проводив солнце вего багровом закате, ещедолго смотрит накровавые зори, пока непозовет ее кужину Ульянушка.
        Визбе тогда горит уже всветце, слегка потрескивая, сухая лучина, амелкие нагоревшие угольки падают время отвремени вводу итотчасже сшипеньем гаснут. Когдаже, помолясь, княгиня садится застол, котсоскакивает слежанки и, задрав хвост ивыгибая спину, начинает смурлыканьем тереться мордой ибоками оножки стола изастольных скамей.
        Ульянушкаже, услуживая своей госпоже затрапезой, сообщает ей все вести, каких наслышалась задень. Новести больше ничтожные илисмешные, иничего ведать иразуметь отом, чтовМоскве происходит, недают, - пустые всё вести ислухи.
        Сегодняже, когда государыня Софья Витовтовна особливо была печальна идаже накрыльцо невыходила, прибежала Ульянушка ототца Ераста задолго доужина, взволнованная ивстревоженная.
        -Государыня Софья Витовтовна, - говорила она поспешно своим звонким голосом, - злодей наш сюды пригнал изГалича совсем семейством своим.
        Софья Витовтовна сразу ожила, словно помолодела. Глаза ее блеснули, итонкая усмешка заскользила нагубах.
        -Совсем, баишь, семейством? - перебила она мамку Ульяну. - Исын сним?
        -Сним, государыня, - затараторила радостно Ульянушка, непонимая, вчем дело, норадуясь радости госпожи своей. - Икнязь можайский сним, тоже совсем двором своим. ККарго-полю, баит отец Ераст, всеони едут…
        Софья Витовтовна обернулась кобразам иперекрестилась. Вэто время поспешно вошел визбу отец Ераст, человек средних лет, крепкий мужик, рябой, борода лопатой, авесь плешивый - назатылке лишь волосы ввиде черной бахромы вокруг лысины. Наскоро перекрестившись иблагословляя княгиню, онторопливо начал:
        -Шемяка-то скнязь Иваном вКарго-поле идут итобя, баил мне дворецкой Шемякин, берут. Вотиприбегя, государыня, поведать сию горестную весть.
        -Худо, знать, ворогам нашим, - нахмурив брови, сурово произнесла Софья Витовтовна. - Незря меня, старуху, онизасобой тащат. Заслониться мной хочет Димитрий-то, через голову мою торговаться будет Шемяка ссыном моим. - Княгиня презрительно усмехнулась идобавила: - Верно, опять Москва-то ворогов сама выгнала, неиначе. Тытокмо помысли, отец Ераст, пошто им было изМосквы-то вГалич идти, аныне изГалича-то вон куды метнулись, вКарго-поле, наОнегу-реку!.. Покойна яз, пусть везут ссобой. Сыночек меня отобьет али окуп даст. Садись, отче, снами затрапезу. Принеси-ка, Ульянушка, меду нам покрепче, добрые вести запить…
        ВЧухломе постоянно была изрядная застава, ижил постоянно воевода избоярских детей Иван Иванович Соболев. Хоромы уСоболева поместительные, строены они были натот случай, если князю галицкому одному, ато исовсем семейством жить вних прислучае понадобится. Такнаэтот раз ипришлось. Димитрий Юрьич счадами идомочадцами почти все хоромы занял, оставив Соболеву всего один покой да светлицу, куда жена воеводы смалыми детьми перешла. Нехватило места здесь князю Ивану, уместился он кое-как уотца Ераста, адвор его поразным избам распределился.
        Спешно бежали изГалича - боялись князья, чтобы Василий Васильевич неотрезал им путь насевер, гдеболее всего надеялись они поддержку найти, гделегче иотсидеться отбеды, если счастье опять будет настороне Василия. Нововсем этом было мало радости.
        -Помнишь, Федор Лександрыч, - медленно шагая вдоль покоя своего, молвил стоской князь Димитрий Юрьевич, - помнишь, какСтарков продела наши сказывал? Народ-де иБог, сиречь попы, противнас! Гневался яз вте поры, аныне мыслю, может, иправ Старков-то?
        -Переменчиво счастье, государь, - тихо ответил Дубенский, - ныне уВасилья, азавтра унас. Чтоможет ведать Старков проволю Божью?
        -Всеже, - продолжал Шемяка, - мыслю яз тетку свою Софью Витовтовну присобе еще доржать. Снарядил ее спочетом великим, повезем вКарго-поле. Чую, придется, пожалуй, ещекрест целовать Василью…
        Шемяка замолчал изадумался.
        -Надобнобы жене моей кстарой княгине зайти. Мне-то сие невместно. Может, погордыне своей она мне будет обидны речи сказывать, асие дела наши токмо запутать может…
        -Истинно, государь, - подтвердил Дубенский. - Ежели тобе угодно будет, тояз скнягиней твоей кСофье Витовтовне дойду.
        -Добре, добре, - оживившись, подхватил князь Димитрий Юрьевич, - сходи, Федор Лександрыч, ато гусыня-то моя нагогочет там вздору всякого.
        Шемяка оборвал речь, усмехнулся и, меняя ход мыслей, молвил:
        -Авпрочем, ты, Лександрыч, токмо побудь там. Пусть святоша моя заведет «Лазаря». Тетка тоже весьма богомольна. Авось споются, аты одно-два словечка кинь да ответы иразговоры слушай. Может, чтоиухватишь длядел наших. Старуха-то вельми умна, ачто унее науме, намзнать надобно. Может, сВасильем потом сговориться поможет. Неведомо, Лександрыч, чтоотГоспода суждено.
        Скрипнула дверь впокое князя Димитрия Юрьевича и, тихонько отворясь, пропустила боярина Никиту Константиновича.
        -Будь здрав, государь, - сказалон, низко кланяясь. - Вести есть добрые!
        Шемяка просветлел ибыстро молвил:
        -Сказывай!
        -Вести изБежецка через Ярославль иКострому пришли. Бают вестники-то наши, чтоугличане бьются крепко иворот неотворяют Василию. Послал тот запомочью вТверь кБорису Лександрычу.
        -Вотоно, счастье-то именяется! - радостно воскликнул дьяк Федор Александрович. - Может, онииеще седьмицу восаде просидят, амы успеем полки собрать да сами вУглич пойдем осаду сымать!
        -Сымать - несымать осаду, - усмехаясь вбороду, поправил дьяка Никита Константинович, - апольза оттого нам превеликая. Воев набирать сможем втишине ипокое, ратну силу копить. Вторую ведь седьмицу Васильево войско подУгличем-то. Воеводы наши бают: затакой срок, ежелибы неУглич, тоВасилий-то уж кГаличу подходилбы.
        Шемяка весело засмеялся и, обратясь кДубенскому, сказал:
        -Иди-кось, Федор Лександрыч, скнягиней моей Софьей Димитриевной, какяз приказывал, акужину возвращайся. Сейже часец мы сНикитой Костянтинычем онекоих делах подумаем.
        Только что встала ото сна Софья Витовтовна. Часслишним почивала она после обеда иоснах непонятных думала, чтовиделись ей вомножестве.
        -Ух,Ульянушка, - говорилаона, позевывая икрестясь, - исны уменя худые: вседраки да бои разные имеж людей, имеж зверей, истрахи, ичудища всякие.
        -Чтонаяву, государыня, деется, тоивосне грезится, - отвечала мамка, оправляя пристенную лавку, гдеопочивала старая княгиня. - Нетужи токмо, свет-государыня. Бают: «Мана манит, даБог хранит». Знашь, ещебают: «Грозен сон, дамилостив Бог». Некручинься.
        -Так-то оно так, - молвила задумчиво Софья Витовтовна, - да невсяку кручину заспать можно. Токмо беспечальному сон сладок.
        Застучал кто-то кольцом ищеколдой вдверях резного крылечка.
        -Подь-ка, Ульянушка, - молвила княгиня, поспешно пряча подволосник пряди выбившихся волос. - Подь-ка да глянь, ктотам.
        Ульянушка выскочила всенцы и, отодвинув засов, увидела княгиню Софью Димитриевну идьяка сней. Метнулась назад какошпаренная иторопливо доложила наухо своей госпоже:
        -Княгиня Шемякина сдьяком…
        Софья Витовтовна подняла удивленно брови, нототчасже встала, сказав громко:
        -Проси!
        Самаже пошла кдверям, гостье навстречу, стараясь угадать, зачем это Шемяка жену свою кней подослал, ибознала, чтоСофья Димитриевна безволи мужа шагу шагнуть несмеет.
        Распахнулась дверь, отворенная Ульянушкой, иСофья Димитриевна вразвалку вошла, улыбаясь исклоняя небольшую головку надлинной шее. Дубенский вбок взглянул нанее ивспомнил, какШемяка сегодня утром гусыней назвалее. «Истинно, гусыня! - подумал он сусмешкой. - Ишь, князь-то единым словом, какпечатью, бабу припечатал».
        -Челом бью, государыня Софья Витовтовна, - кланяясь, почтительно произнесла жена Шемяки. - Будь здрава намногие годы.
        -Иты будь здрава, Софья Димитровна, - ответила сухо старая княгиня. - Прошу кстолу откушать того, чтоБог послалмне, полонянке князя Димитрия Юрьича. Акто еще стобой, какпринимать мнеего?
        -Дьяк сомной, Федор Лександрыч, - ответила княгиня Софья, садясь застол.
        Софья Витовтовна острым, нонеподвижным взглядом нанесколько мгновений впилась влицо Дубенского, итот смущенно опустил глаза, низко поклонившись ипробормотав:
        -Будь здрава, государыня Софья Витовтовна.
        Старуха неответила, а, молча указав наскамью надругом конце стола, добавила:
        -Садись, гостем будешь. Слыхала яз отобе, Федор Лександрыч. Садись. Тыже, Ульянушка, сластей нам подай, какие есть.
        Наступило молчание. Старуха переводила свои острые насмешливые глаза скнягини надьяка. Княгиня краснела пятнами, адьяк ерзал наместе, будто сидеть ему было неудобно.
        -Когда яз еще вдевках была, - молвила наконец старая княгиня, - слыхала унас вЛитве сказку. Пришли ккозе гости - овечка, азаней ползком всерой шубе еще кто-то.
        -Небаранли там твой? - коза спрашивает.
        -Баран, тетушка, баран…
        -Апошто убарана твоего пасть-то волчья? - говорит коза. - Пошто…
        Старая княгиня взглянула надьяка, вдруг громко рассмеялась и, махнув рукой, сказала:
        -Забыла дальше-то. Памяти настарости уменя уж нестало. Даисказку сию восне вспомнила. Опочивала вот после обеда.
        Старуха продолжала добродушно смеяться. Дубенскийже совсем смутился, поняв, чторазгадала Софья Витовтовна, зачем он пришел. Опять молчание настало: вэто время Ульянушка поставила настол сухое варенье измалины да изчерной смородины иоладьи холодные смедом.
        -Кушайте, - приглашала гостей Софья Витовтовна, - чем хата богата, темирада.
        Когда гости, всёеще смущенные ирастерянные, начали есть, старая княгиня спросила сласковой усмешкой:
        -Чтож, княгинюшка, ненабогомольели вы едете всем семейством вКирилло-Белозерский монастырь? Бают, икнязь можайский свами? Святое деете, святое, дайвам Бог…
        -Истинно так, государыня, - оживившись, ответил дьяк, смакуя варенье, - истинно!
        -Дай-то Бог, - молвила Софья Витовтовна. - Может, образумит Господь племянника-то моего, атвоего мужа, Софьюшка. Пусть помолится. Зряидут унас усобицы икровь сирот льется. Миру надобно быть меж князьями. Вотипокойный князь Юрий Димитрич тоже против сына моего мыслил, изМосквы вКоломну заточил, аМосква-то вся иперейди вКоломну… Ну,да что отом баить. Всегрешнымы, аяз хочу токмо мира длявсех. Хочу, дабы сии качели диаволовы прекратить. Подумай иты, дьяче, поштоже князи, якомалые дети, надоске качаются: тоодин вверх, адругой вниз, потом другой вверх, апервой-то вниз летит…
        Старуха задумалась, прикрыв лицо рукой, асама сквозь пальцы закнягиней идьяком следит. Видит, глупа княгиня-то, ничего собрать вуме неможет, адьяк понял, чтоего умыслы все раскрыты, ночто ему делать - несообразит.
        Встала вдруг Софья Витовтовна вовесь рост, могучая, грозная старуха. Встали игости.
        -Ты,Софьюшка, негневись наменя, - начала властно старая княгиня. - Ништо неразумеешь ты вгосударствовании. Тыже, Федор Лександрыч, брось прятки да жмурки, непозубам нитобе, никнязю Димитрию укусить меня. Такиповестуй ему слово мое. Буду, когда понадобится, заступницей ему для-ради мира ссыном моим. Токмо мир-то тогда станет, - строго добавилаона, - когда князь Димитрий отступит отвеликого княженья, асам пойдет ввотчину всвою, вГалич. Вотему слово мое. Авы будьте здравы…
        Софья Витовтовна, слегка кивнув, отпустила смущенных иоробевших гостей.
        Ужзатемно пришел Дубенский кДимитрию Юрьевичу, когда тот итрапезу вечернюю кончил застолом укнягини впокоях. Уйдя отжены, сидел он один имедленно пил крепкий мед.
        -Нучто вызнал? - встретил он дьяка вопросом. - Враз сказывай, Федор Лександрыч.
        -Замир старая княгиня, - ответил, усмехаясь, Дубенский. - Токмо Москву заВасильем хочет, атобе Галич жалует…
        Шемяка вскочил сместа икрикнул:
        -Ишь, старая ведьма! Язвдугу ее согну.
        -Несогнешьее, государь, - тихо возразил дьяк, - изкрепкого дуба старуха. Страшно сей спорить…
        Федор Александрович живо иярко рассказалвсе, какбыло, чтоговорила Софья Витовтовна, инамек ее наКоломну, ито, чтосразу она единым взглядом своим все поняла иразгадала.
        -Скрыть ништо нельзя отнее, - закончил дьяк. - Брось, говорит, жмурки ипрятки…
        -Сатана, анебаба! - крикнул Шемяка. - Сквозь землю видит, проклятая! Помню ее еще насвадьбе Василья! Страшная баба. Княжич Иван, бают, внее пошел…
        Димитрий Юрьевич задумался, отошел отгнева иуспокоился.
        -Думали мы тут сНикитой Костянтинычем, - начал он тихо, - ирадости мало сним надумали. Углич-то, мыслю, токмо отсрочка. Есть вести, чтокнязь Борис обручил дочь сИваном. Неоставит, значит, Василья безсвоей помочи. Изсловже твоих разумею, чтотетка моя мира хочет инадеянье мне дает наГалич. Ежели она правду баила, тоВасилей-то изее воли невыйдет, какона положит, такибудет…
        -Истинно, - согласился дьяк, - такая государыня никаких препон непотерпит.
        -Нубудя, - перебил его Шемяка, - будя окознях сих. Утро вечера мудреней. Скажи, гдеикакАкулинушку ты приютил?
        -Ализабыл, государь, - повеселел иоживился Дубенский, - моя-то Грушенька - чухломская. Матерь ее здесь просвирней была, аныне моим иждивением избу собе, какхоромы, построила. Упросвирни той Акулинушка сГрушенькой. Днииночи ждет тамо твоя лебедушка князя своего.
        Засмеялся князь Димитрий, будто моложе стал, нацедил побольшой стопе водки себе идьяку. Выпили разом иохмелели. Забыл все Димитрий Юрьевич, кроме Акулинушки, ичудится нежный голосее, чтозвенит, грустит исмеется, идушу исердце вполон берет.
        -Федор Лександрыч, - говорит он тихо инежно, будто малый ребенок ласковый, - вези меня кАкулинушке… Восемь ден невидалее!..
        Глава9
        Огненная стрельба
        Вту пору какВасилий Васильевич своеводами тверскими начал град Углич окружать, силой своей совместно сподсобными полками князя Бориса Александровича, пригнали сюда нежданно-негаданно издалекой Литвы братья князья Ряполовские да брат родной государыни, князь Василий Ярославич Боровский. Снимже изЛитвы прибежали ивоеводы государевы: князь Семен Оболенский, Федор Басёнок, князь Иван Стрига, Иван Ощера сбратом Бобром, Юшка Драница, Русалка, Руно, имногие другие избояр ибоярских детей были тут сполками измосковских людей.
        Случилось это, когда княжич Иван сотцом ивоеводами сидели заобеденной трапезой вхоромах убежавшего Шемякина боярина. Поспешно войдя впокой, начальник княжой стражи объявил оприбытии князей ивоевод изЛитвы.
        -Зови, зови сейже часец! - радостно воскликнул Василий Васильевич. - Всех веди враз!
        Нозвать было ненадобно: двери распахнулись, икняжич Иван увидел иузнал широкоплечего могучего старика скурчавой седой бородой. Это - старший избратьев, князь Иван Ряполовский. Рядом сним торопливо вбежал белокурый, совсем еще молодой князь Василий Ярославич. Других всех тоже узнал Иван, нозадержал невольно взгляд свой навоеводе нижегородском Юшке Дранице. Нравятся Ивану лицо иглаза его - особый человек этот Драница: светлый ипечальный, иной какой-то, некаквсе прочие. Шумно вошли онивсе, смеясь иликуя, новдруг тревожно остановились исмолкли. Нельзя было сразу узнать великого князя. Только ведая, чтоослеплен Василий Васильевич, ивидя рядом сним княжича Ивана, признали они вседом старике сизуродованным лицом государя своего.
        -Будь здрав, государь! - первым начал Иван Ряполовский, ногустой инизкий голос его задрожал ипресекся.
        -Иван Иваныч! - крикнул Василий Васильевич, вскочив соскамьи. - Челом бью тобе, княже! Спас исохранил еси сынов моих милых…
        Онрадостно плакал и, шаря впереди себя руками, пошел наголос Ряполовского. Тотневыдержал этого и, всхлипнув, какребенок, бросился кВасилию Васильевичу. Обнялисьони, лобызая друг друга. Отволненья словно окаменел княжич Иван, стоит неподвижно, неотирая слез, аперед глазами его мелькают: иСергиева обитель, ипобег кРяполовским, иМуром, ивстреча сШемякой, иУглич, гдевпервые увидел он ослепленного отца. Вединый миг все пронеслось перед ним совсеми подробностями.
        Очнулся княжич Иван, словно пробудился оттяжелого сна, ивидит: веселеют увсех лица, акнязь Иван Ряполовский уже гудит:
        -Счастлив яз, государь, чтород твой княжой уберег. Помог нам Господь!..
        Обнимается ицелуется сВасилием Васильевичем шуринего, князь Боровский.
        Прошла уже горечь первой встречи сгосударем, только один Драница все еще стоит, ислезы бегут изего больших красивых глаз. Невыдержал почему-то этого княжич, обогнул стол, подбежал он кДранице, обнялего, заплакал и, поцеловав, пошел кРяполовскому, простиравшему кнему объятия.
        Вконце трапезы развеселилисьвсе, ирешено было требовать отУглича, чтобы отворили ворота они великому князю наполную его милость.
        -Войска унас много прибыло, - говорит Василий Васильевич, - ивоеводы мои все опять подрукой моей.
        -Анеотворят, - горячо воскликнул Василий Ярославич, - то приступати надо кограду!..
        Начались военные споры, ноВасилий Васильевич, видимо, полагаясь более натверских воевод ипереводя разговор наиные дела, заметил кратко:
        -Оприступе будем думать, когда Борис Захарыч укажет, аты, Василий, скажи, какие ковы кует дляРуси король польской? Пошто он тя ипрочих повелел Литве пропустить ксобе, апосле наРусь отослал?
        -Мыслю, - ответил Василий Ярославич, - корысть великая длякруля польского межусобия наши. Круль, какитатары, хочет, чтобы мы били друг друга, аполяки земли наши занимать будут.
        -Ведомо сиенам, - ответил Василий Васильевич. - Посему ныне Тверь иМосква всоюзе, акнязь Борис да яз - заедин. Дочьже князя Бориса Мария исын мой Иван обрученики ныне, ивполках моих есть полки брата моего Бориса Лександрыча.
        -Даблагословит Господь союз сей, - прогудел князь Иван Ряполовский. - Язже, государь, поведаю тобе, чтовсамой Литве творится. Приверженцы папы иксендзы нетокмо изляхов, ноимногие излитовцев запапу изаунию везде ратуют. Чины ислужбы получают знатные да именья богатые, авотчины их неприкосновенны. Аныне ирусских стали они сманивать темже вересь.
        Потянулись долгие разговоры оЛитве иПольше, опапе римском, обунии ипрочем. Дела церковные переплетались сосветскими игосударственными. Скучно все это стало княжичу Ивану, новсеже понялон, чтополяки хотят Литву себе взять.
        -Кудаже Литва-то сама хочет, кнам иликним? - спросил он усидевшего рядом сним воеводы Бориса Захарьевича.
        Несразу ответил Бороздин княжичу: удивил его вопрос отрока.
        -Вельми разумно ты мыслишь, - молвилон. - Токмо Литва-то, ведай, неедина, аизразных людей. Паны, литовские бояре заПольшу илатыньство, ачерный народ - заРусь иправославье. Есть иотбояр иотбоярских детей, которые заРусь, идаже вот какЮшка Драница, князю московскому служат…
        -Владыка Иона мне сказывал, - произнес задумчиво Иван, - что народ везде заМоскву. Лучше всего простому народу заМосквой быть. Москвуже сам Бог бережет.
        Почти неделя прошла, аполки Василия Васильевича, московские итверские, всестоят еще подУгличем. Крепко сидят угличане - неотворяют ворот великому князю инаувещеванья воевод отвечают дерзостью инасмешками. Наглазах воевод угличане град свой укрепляют, новые градские стены возводят, будто только еще ждут прихода вражеского войска, анестоит оно подсамыми стенами Углича. Наконец дерзость свою дотого довели, чтоипосады угличские сами зажигать стали, чтобы недавать прикрытия дляосаждающих, авоевод - нитверских, нимосковских - совсем нехотят ислушать.
        Вернулись воеводы кВасилию Васильевичу, исказал ему старший изБороздиных:
        -Ништо несодеем мы сними по-доброму! Глухи, якоаспиды. Затыкают уши свои, нехотят ислушать речей государевых!
        Княжич Иван нахмурил брови иждал, чтоскажет отец. Всякий раз, когда он ждал ответа отца, боялся, чтотот скажет нето, чтоему самому хочется. Василий Васильевич, каквсегда, думал долго, анаего слепом, будто окаменевшем лице нельзя было прочесть никаких мыслей ичувств.
        -Борис Захарыч, - молвил наконец, подняв голову, Василий Васильевич, - яз разумею так. Пусть охотники изполков наших заимают посады углицкие игражанам жечь их недают, акоторые зажечь успели - вели гасить.
        -Язтакже мыслю, государь, - согласился воевода идобавил: - Аопричь того бей челом, государь, брату своему, Борис Лександрычу, прислалбы он нам пушечника своего Микулу Кречетникова. Сейпушечник таков вхитрости огненной стрельбы, чтоисреди немцев необрести такого!..
        Лицо княжича просветлело, и, неудержавшись, сказал он отцу:
        -Вчера еще наш воевода Юшка Драница баилмне, чтоон нетокмо кпосадам, аиксамым градским стенам подойдет.
        Василий Васильевич улыбнулся, гордо поднял голову исказал громко:
        -Пусть нынеже идут охотники своеводой Драницей, аты, Борис Захарыч, посла отпусти квеликому князю изсвоих тверичей. Даповестует он Борис Лександрычу слово мое: «Безтобя, брате, ималый град неотворитсямне. Зело крепок Углич, ипушек уних много. Суди сам, брате, какбыть».
        -Исполню днесьже приказ твой, государь, - ответил, кланяясь, Борис Захарьевич, - токмо хочу попытать тя овоеводе Дранице, нескороверенли инепохваляетсяли зря?
        -Нет, Юшка наш, - ответил Василий Васильевич, - вельми хитер вратном деле ихрабрости великой.
        -Тата, - воскликнул княжич Иван, - вот Юшка сам пришел!
        -Будь здрав, государь, - молвил Драница, кланяясь всем. - Повелимне, государь, сосвоей сотней кограду пойти. Хочу препоны им учинить кукреплению тына круг башни.
        Юшка Драница, высокий, статный человек скрасивым лицом вгустой темной бороде, весело обводил всех большими серыми глазами, вглубине которых поблескивали какие-то искорки. Напоминали эти глаза княжичу Ивану глаза отца, когда тот, бывало, шутил исмеялся. Новдруг стало Ивану тоскливо ибольно, когдаон, обернувшись кслепому отцу, увидел, чтотот, будто зрячий, улыбается иговорит сдовольной усмешкой:
        -Вот, Борис Захарыч, Юшка-то уменя словно вдуше прочел. - И,обратясь кДранице, добавил: - Идитвори поразуменью своему, ипомоги тобе Господь Бог!
        Надругой день, кактолько рассвело, княжич Иван выехал верхом вместе своеводой Борисом Захарьевичем вполе подУгличем. Стали они нахолме, откуда смутно виднелись стены ибашни града углицкого. Чуть только заря загоралась, анадполем, словно туман, тянулась то серая, тобелая мгла, ползла поснегам пятнами.
        -Втакую зимнюю рань, - сказал княжичу Борис Захарьевич, - особливо сон одолевает ночную стражу. Пособе то ведаю. Какночь-то непоспишь, врага поджидаючи, такподутро иглаза неглядят. Разрази тут гром, аито заснешь. Незря Драница-то втакую рань пошел. Разумеет изнает он ратное дело-то. - Воевода вдруг смолк, вглядываясь вснежные поля сквозь мглу, и, указывая настены крепости, быстро ивзволнованно заговорил: - Гляди, гляди, Иване! Справа, тамвот, возле башни. Вишь, ползут подвое али потрое, доской прикрывшись.
        Иван, напрягая зрение, разобрал струдом среди снега маленьких человечков почти усамого тына, вбитого уворот башни. Онидвигались, выставляя перед собой широкую доску. Сдругойже стороны, возле тогоже тына, ужесобралась небольшая кучка такихже маленьких человечков, апосреди них трепетали едва заметные язычки пламени.
        -Витни уних изпросмоленной пакли, - проговорил дрожащим голосом воевода, - успеютли токмо частокол зажечь.
        Вэтот миг густой дым повалил оттына, анастенах града пошла суетня ибеготня. Замелькали лучники ипращники, метали стрелы икамни, потом дым выскочил вразных местах башни, ичерез некоторое время донесся доИвана гром пушек ипищалей.
        -Успели! Успели! - весело закричал воевода. - Добрые вои!
        Дрожа отволнения, княжич Иван видел, какгуще игуще клубился дым, окутывая уже почти весь частокол, аизнего все длиннее ишире вырисовывались огненные языки, жадно облизывая бревна, вбитые вземлю стоймя. Крепко стискивая вруках узду, княжич жадно следил замаленькими человечками, которые, снова прикрываясь досками, бегом отступают отграда, рассыпаясь повсему полю. Некоторые изних вдруг кувыркаются ипадают. Одни изних остаются лежать неподвижно, другие катаются илиползут поснегу. Многие воины подбегают кубитым ираненым, хватают ивыносят их иливолокут подальше, куда долететь нехватает силы ниустрел, ниукамней.
        -Ну,слава богу, ушли все исвоих унесли! - сказал радостно Борис Захарьевич.
        -Апушки да пищали их могут побить! - крикнул стоской княжич Иван.
        -Небойся, Иване, - утешал его воевода, - пушки-то ипищали добро бьют токмо погущине войска, когда оно наприступ идет, аДраница-то разумен, ведет своих вишь как! Словно горох рассыпал. Пушечникам приходится подвум, потрем человекам целить. Всеедино, чтокомаров стрелами бить. Гляди, тын-то уворот башни весь занялся, теперь его итушить нельзя. Воды кнему непривезешь, аснегом огня неуймешь. Зело скор ихрабр ваш Юшка!
        -Тата любитего, - заговорил Иван, неотрывая глаз отполя боя, ноего перебил Борис Захарьевич.
        -Хочешь, - крикнулон, загоревшись боевой страстью, - поскачем кним? Послушаем, чтоДраница сам нам скажет.
        Онитронули схолма сразу крупной рысью, апотом поскакали, радуясь, какпламя, увеличиваясь иразгораясь все больше ибольше, приближается кстенам башни. Вотрастворились ворота, оттуда выскочили маленькие человечки стопорами иломами истали рубить иломать то, чтосами недавно строили.
        -Вотбы борзо ударить наних сей часец конникам, дабы иворот затворить непоспели! - крикнул наскаку Борис Захарьевич.
        Проскакав сполверсты, онивстретили воинов, отступавших отграда. Узнав тверского воеводу икняжича Ивана, онипоклонились исказали печально:
        -Прогневали мы Господа! Воевода наш стрелой пробит вгрудь…
        Застыл весь сразу отгорести княжич Иван, несказал ниединого слова и, забыв овремени, незнал, сколько ждали они своеводой, пока непринесли наширокой доске Юшку Драницу. Бледен был молодой воевода какмел, авгруди торчала большая толстая стрела - изсамострела была пущена идаже кольчугу пробила. Раненый медленно открыл глаза наприветствие Бориса Захарьевича и, узнав воеводу тверского икняжича, улыбнулся тихой игорькой улыбкой. Потом, сделав усилие, сказал слабым голосом:
        -Башня-то уних, гдемы тын сожгли, вельми ветха. Нанее приступ ведите, апушек она ивовсе невыдержит. - Закрыл он глаза, помолчал и, взглянув накняжича, тихо молвил: - Скажи отцу, Иване, нетак сталось, какя мыслил. Навсе воля Божия… Прости мя, Господи…
        Онподнял руку, чтобы перекреститься, норука, задрожав, упала, какплеть. Закрыл лицо руками воевода Борис Захарьевич, авоины заплакали, иполились слезы укняжича Ивана. Всхлипнул он вдруг, но, тотчасже сдержав свои рыдания, молча поехал вслед заБорисом Захарьевичем.
        Натретьи сутки прискакали кУгличу конники тверские, азаними втотже день наямских лошадях примчались дровни спушками исовсяким дляогненной стрельбы припасом подначальством славного пушечника Микулы Кречетникова. Обрадовались ему воеводы Борис иСемен Бороздины, каксветлому празднику, аВасилий Васильевич итого более.
        -СамБог послал мне столь милого брата, друга столь могучего! - воскликнул он громко и, обратясь ксыну, добавил: - Векпомни, Иване, услугу сию оттестя своего.
        -Повели, государь, совет доржать, - молвил воевода Борис Захарьевич. - Надобно заночь все изготовить, анаутро почнем кограду приступать.
        Совет длился самое малое время. Воеводы тотчас ушли, икняжич Иван, отпросившись уотца, пошел сними всопровождении Васюка.
        -Учись ратному делу, Иване, - сказал Василий Васильевич, - атобя, Борис Захарыч, молю яз, неоставь сына моего попечением, убереги отвсякой беды…
        -Гребта моя, государь, онем, какосыне родном будет, - кланяясь, промолвил воевода.
        Когдаже Васюк поцеловал руку Василия Васильевича, тоттихо шепнулему:
        -Храниего, Васюк.
        -Какзеницу ока хранить буду, - также тихо ответил Васюк, - Богом клянусь.
        Когда княжич Иван вышел водвор изсветлой горницы боярских хором, гдеостановились великий князь Василий Васильевич ивоеводы, показалосьему, чтокругом непроглядная тьма. Нонемного спустя вэтой тьме, будто туман, забелел снег наземле, анебо обозначилось темной синевой, среди которой рдели исловно золотыми ресницами мигали далекие звезды. Млечный Путь жемчужной дорогой разостлался поперек ясного неба. Будто колючей рукавицей мороз провел пощекам, икняжич зябко вздрогнул ипотянулся, чувствуя заспиной подполушубком холодные струйки.
        Подвели ккрыльцу лошадей, авслед затем где-то сбоку четко застучали копыта, поскрипывая втвердом снегу, иконная стража темным пятном вынырнула из-за хором итоже стала укрыльца. Воеводы молча садились наконей, позевывали, быстро крестя рот. Васюк помог Ивану вскочить нагорячего рослого жеребца. Потом старик сам, только дотронувшись рукой досвоего коня, сразу оказался вседле, будто взлетел вверх. Когда пошли малой рысью, Иван услышал, какБорис Захарьевич кому-то приказал:
        -Воттуды, вбор, вели враз пригнать сотню плотников ирубленников стопорами!
        -Токмо сейже часец, немедля, - прогудел голос тверского пушечника Микулы, - аеще кузнецов десятка два!
        Половина конников изстражи рассыпалась вразные стороны, ивсадники один задругим исчезли среди белесого сумрака ночи. Воеводы ехали шагом.
        -Вишь, Иване, - сказал Борис Захарьевич, - ночь-то какая. Добры такие ночи дляратного дела. Будто ивсе видать, даиневидать ничего. Трепещет вот свет ночной, аотъедет конник оттобя надесять шагов ибудто потонет. Помнишь, какнарассвете Драница, царство ему небесное, тынубашни сожег? Ксамой башне он подошел, аугличане инеподозрили.
        -Жалко мне Юшку, - тихо молвил Иван изадумался.
        Второй раз видит он смерть. Первый раз подороге кСергиевой обители, когда Васюк заколол волка, азверь, умирая, прямо вглаза ему посмотрел. Итеперь вот, недавно совсем, умер перед ним храбрый икрасивый литвин. Жалость снова поднялась вего сердце. Стало досадно игорько.
        -Пошто, Васюк, люди умирают? - неожиданно спросил он своего дядьку, ехавшего рядом. - Пошто Бог так устроил?
        Васюк, смущенный идаже слегка напуганный неожиданными, аможет быть, игреховными мыслями княжича, медлил сответом, незная, чтосказать. Иван нетерпеливо ждал идважды повторил свой вопрос.
        Вдруг слабо долетевший донего стук топоров изаблестевшие вбору огоньки обратили его мысли совсем виную сторону.
        -Плотники там? - спросил он Васюка.
        -Плотники, Иване, плотники, - быстро ответил тот, радуясь, чторазговор перешел назнакомое ипонятноеему, - туры да пороки там рубят! Ну-ка, Иване, подгони коня-то, вишь, воеводы насколь вперед нас уехали!..
        Когда княжич Иван вслед завоеводами въехал вкондовый бор изстолетних великанов, стук топоров загудел изазвенел совсех сторон. Тоздесь, тотам то идело раздавался короткий сухой треск, ивслед затем, после краткого затишья, слышался глухой шум ишорох огромной лесины, ломающей сучья соседних деревьев. Иногда Иван близко видел втемной прогалине бора присвете полыхавшего костра, какмогучая лохматая ель, дрогнув вся инамиг застыв неподвижно, вдруг начинала медленно крениться набок изатем стремительно падала. Тотчасже около поверженного лесного богатыря мелкой дробью начинали стучать топоры, обрубая ветви исучья, итут наглазах изживого красивого дерева получалось длинное бревно связкой икрепкой древесиной. Кузнецы оковывали его комлевый конец железными обручами, вбивали наповерхности среза толстые железные клинья искобы, делая таким образом голову тяжелого тарана. Потом подвешивали его внутри башни скрышей истенными щитами, прикрывавшими воинов вовремя приступа отстрел икамней, откипящей смолы иводы, низвергавшихся состен осажденного града.
        -Бревна-то окованы, Иване, наремнях али наверевках кстропилам пороки вяжутих, апорок-то, какбашни, водин ярус, - сказал Васюк. - Прикатывают его ксамым воротам аль кстенам ибьют их денно инощно.
        -Акакбьют? - спросил Иван.
        -Вонстоят внутри порока и, какязык убольшого колокола, бревно раскачивают. Раскачивают, раскачивают да комлем совсей силы вворота ивдарят. Ибьют, пока ворота нерухнут…
        -Атуры? - спросил Иван.
        -Туры похитрей будут, - ответил Васюк, - да вон, глянь наполянку. Вишь, башня там уж изделана натри яруса. Башня сия иесть тур. Подъедем кней, самувидишь.
        Наполянке присвете трех костров возвышалась крепкая башня изтяжелых бревен наогромных широких полозьях, чтобы невязла она имогла передвигаться поснегу. Наплощадке верхнего яруса - бревенчатые стены, авних прорублены бойницы дляпушек.
        -Вотподкатят много таких туров кстенам града, будто его новой стеной деревянной опояшут, даизпушек ибьют внего.
        Незаметил Иван, наблюдая заработой плотников икузнецов, какпосветлел бор, будто реже он стал, аизтемных туманных холмов каких-то все ясней иотчетливей выступают теперь засыпанные снегом ипокрытые инеем сосны иели.
        Пылающие костры меркнут, превращаются вгруды рдеющих углей, надкоторыми еще бьются блестящие язычки прозрачного пламени, ноони недают уж никакого света.
        -Княжич где?! - услышали крики Иван иВасюк. - Гдетуточки княжич?!
        -Здеся! - отозвался Васюк. - Гони сюда. Пошто те княжич надобен?
        -Воеводы кличут! - наскаку еще закричал конник. - Гони замной!
        Иван иВасюк погнали коней навстречу коннику.
        -Зачался бой-то? - спросил Иван, подскакивая кконнику.
        -Нетути, аскоро, должно, труба заиграет. Тобя токмо воеводы ждут, - ответил конник, снимая шапку икланяясь.
        Иван погнал коня вовсю прыть следом запоскакавшим конником. Мчатся кони, деревья мелькают кругом, развертывая исвертывая ряды, авпереди бор все редеет иредеет. Вотсразу будто разбеглись встороны сосны иели, икняжич Иван наконе своем выскочил наширокий простор. Видно впереди снежные поля пустые, асреди них стены ибашни углицкого града. Повернул конник вправо вдоль опушки бора, повернул иВасюк скняжичем, иувидел Иван среди густого подлеска, взелени молодых пушистых сосенок иелочек, плечи иголовы воевод исразу узнал Бориса Захарьевича иМикулу Кречетникова. Сидя наконях своих, ониочем-то горячо беседовали, указывая руками наград инаокрестности.
        -Воеводы приступ готовят, вишь места указуют!.. - кликнул Васюк княжичу.
        Сильнее иярче разгораются долгие зимние зори, багровя полнеба, ивот уж ибледнеть изолотиться начали, авоеводы все ждут. Совсех сторон скачут кним конники, вести доносят, какигде размещаются полки, сколько туров ипороков наряжено игде они находятся. Воеводы дают новые указания, иконники снова скачут туда, откуда прибыли.
        Княжич Иван волнуется все больше ибольше, ноэтого никто незамечает. Всекругом напряженно вглядываются вдаль, гдевиднеется Углич, настенах которого непрестанно снует теперь множество людей.
        -Вызнали, чтоприступ готовим, - сказал Борис Захарьевич, обращаясь кКречетникову, - аутя, Микула, невсе еще готово…
        Микула Кречетников сдвинул брови иответил почтительно, нотвердо:
        -Поспешишь, Борис Захарыч, людей насмешишь. Воткакуставят пушки наглавных турах, такиначинай сБогом.
        Вэто время пригнал конник избора ичто-то сказал Кречетникову, тотулыбнулся и, обратясь кБороздину, крикнул:
        -Ну,теперь, Борис Захарыч, всевБожьей итвоей воле!
        Воевода дал знак трубачу. Запела, залилась труба кприступу. Запели трубы дальше идальше, перекликаясь, какпетухи назаре, исовсех сторон, подняв знамена, двинулись конные ипешие воины, стали изразных мест бора выкатываться туры ипороки, направляясь кстенам Углича исближаясь друг сдругом.
        Сжадностью итрепетом смотрит Иван, как, медленно передвигаясь, туры иконные ипешие люди кольцом окружают город. Вотблеснули огоньки скрепостных стен вразных местах, выбросив вперед круглые дымки, которые расползаются наморозе клубами, темнея изолотясь влучах зари.
        -Пушки, Васюк! - крикнул Иван, нодолетевший грохот пушечных выстрелов заглушил его слова.
        Трепеща всем телом отволнения, он, неотрывая глаз отстен, двинулся завоеводами вперед. Снова иснова гремели пушки, ноосаждавшие шли, неотвечая навыстрелы.
        -Они, Иване, недолжны ведать, - громко сказал Борис Захарьевич, обращаясь кИвану, - что есть унас пушки. Вратной хитрости наиглавно дело - расплох. Помни, Иване: малое нежданное, нечаянное - сильней большого да ведомого!
        Ближе иближе вслед занаступающими войсками подъезжал Иван своеводами кУгличу. Всевидней ивидней становится, чтонастенах там делается. Видит Иван кипящие котлы: белый пар поднимается вверх, мешаясь спушечным дымом; онразличает груды камней ибревен, чтолежат выше бойниц; избойниц выглядывают широкие жерла, выбрасывающие все чаще ичаще огонь идым. Вдруг Микула Кречетников ударил железными шпорами вбока коня своего ипоскакал, крикнув воеводе:
        -Мойчас настал, Борис Захарыч!
        -СБогом, - отозвался воевода иостановил своего коня, ивсе подручные его остановились рядом сним.
        Иван видел, какпушечник Микула приближается кполкам, аоколо него сдесяток конников.
        -Товестники его скачут сним, - поясняет Васюк княжичу.
        -Апошто Микула погнал квойску? - спросил Иван.
        -Сейчасец узришь, княже, - ответил Васюк, впиваясь жадными взглядами вряды передвигающихся войск итур.
        Теидругие, продолжая суживать кольцо, приближались ксамому городу. Было что-то томительное вэтом медленном приближении, ислышал Иван, каккровь стучит унего вушах, будто бьет молоточками, асердце замирает отстраха.
        Вдруг изкольца тур выкатились одноярусные пороки и, словно живые, поползли кстенам игородским воротам. Слышит Иван: поднялись крики нагородских стенах, забегали пуще изасуетились наних воины, чаще бьют пушки. Нопороки медленно, какчерепахи, подползают все ближе иближе кУгличу. Некоторые изних уж ткнулись встены ивворота. Льют наних сверху кипяток икипящую смолу, камни ибревна сгрохотом ударяют покрышам ищитам пороков, носквозь гул ишум ясно слышны размеренные, глухие, номогучие удары таранов.
        Иван вздрогнул ивцепился рукой вгриву коня: один изпороков, облитый горящей смолой, запылал, какпросмоленный витень изпакли. Воины один задругим выскакивают избашни, бегут, некоторые падают. Сверху их поражают излуков, самострелов ипращей.
        Сердце Ивана сжимается, онготов кричать, скакать сам напомощь, иему досадно, чтодругие воины непомогают бегущим. Нонеуспевает он обдумать все ипонять, какмедленно приближающееся кольцо туров сразу внескольких местах окутывается дымом, потом доносится грохот пушек, анастенах падают люди.
        Иван снова дрожит всем телом, неотрывая глаз отнепонятных ему передвижений своих инеприятельских воинов устен града. Утро стоит морозное, безветренное, идым темной тучей лежит насамом городе ивокруг него. Среди грома пушек, грохота камней ибревен, криков людей иржанья коней Иван всеже слышит, будто равномерное биенье огромного сердца, могучие удары таранов вворота ивстены. Багровым шаром поднялось уже солнце надбором, нонестало отэтого лучше видно: какой-то мглой застлано все вокруг Углича.
        -Мыслю, ониеще пороки наши зажгли, - сказал Ивану Васюк, - вишь, оболокло кругом, кактуманом, отдыму-то.
        Иван, устав отвсех волнений, сидел вседле неподвижно, номысли становились унего яснее ияснее.
        -Ништо, - ответил княжич спокойно ивеско. - Слышу яз, какпороки бьют всё ибьют. Немогут угличане отогнатьих.
        Княжич замолчал, взглянул навоеводу Бориса Захарьевича. Тот, выпрямившись вседле, слушал что-то весьма напряженно. Княжич вопросительно взглянул нанего и, поймав его взгляд, спросил:
        -Чтотамеще, Борис Захарыч? Пороки-то наши, видать, хорошо бьют.
        Воевода ласково улыбнулся имолвил:
        -Тыскорометлив иправильно уразумел, чтопороки крепко бьют ичто сие впользунам. Слышу язеще, чтопушки ихние ослабли, анашиже токмо всилу входят. Пождем мало время, атам прикажу лестницы кограду совсех сторон приставлять, почнем приступать… - Воевода оборвал свою речь истал все напряженнее прислушиваться. - Небьют боле углицкие-то пушки! - воскликнул он и, прислушавшись, добавил: - Инаши, Иване, перестают помалу.
        Солнце уже взошло высоко, радостно сияя внебе исверкая поснегу блестками иразноцветными искрами, каклетом искрится оно вкаплях росы.
        Вместе сблеском этим тишь устанавливается, смолкают пушки, затихли крики игрохот, апотянувший ветерок быстро развеял пороховой дым, итолько догорающие пороки дымят втрех местах, исизые струйки дыма отних тянутся вдоль стен, словно облизываютих.
        Ивот втишине этой вдруг заскрипели ворота, лязгая железными засовами ицепями, иодни задругими отворились вовсех башнях. Вышли изглавных ворот попы скрестами исхоругвями, асними почетные горожане.
        -Слава Те, Господи! - воскликнул Борис Захарьевич. - Отдал Господь Углич нам вруки безвеликия крови!
        Быстро погнал он навстречу попам, поскакали заним ивсе, ктооколо него был. Остановились усамого крестного хода. Угличанеже, кланяясь земно, били челом великому князю Василию Васильевичу отвсего Углича, дабы сотворил он милость.
        -Милости просим! - вопилиони. - Дапростит государь вину нашу перед ним! Допусти, воевода, наспред лицо государя…
        Глава10
        Царевичи татарские
        Князь великий Василий Васильевич даровал Угличу милость изла никому несотворил, а, замирив всех, объявил крепость восаде, оставил вней заставу сильную сосвоим воеводой московским. Самже вместе сполками князей Ряполовских ишурина своего Василия Ярославича пошел вниз полевому берегу Волги кЯрославлю занедругом своим, заДимитрием Шемякой.
        Пошли сним иполки тверские подводительством воевод крепких, братьев Бороздиных, Бориса да Семена Захарьевичей. Хитро это было придумано князем Борисом Александровичем ибоярамиего, ноВасилий Васильевич ничего отом незнал досамой Рыбной слободы,[86 - Рыбная слобода - г. Рыбинск.] что наВолге увысокого берега приткнулась, верст засто выше Ярославля. Войска здесь станом стали насутки - дляотдыха коням илюдям. Тутвот изашел квеликому князю воевода Борис Захарьевич, подгадав так, когда Василий Васильевич один, только ссыном, вшатре своем был. Перекрестился старик ипоклонился князьям впояс.
        -Будь здрав, государь, - молвилон. - Дозволь мне беседу стобой вести тайную.
        -Будь иты здрав, Борис Захарыч, - ласково ответил Василий Васильевич. - Садись исказывай.
        -Государь, - заговорил воевода, - брат твой любимый, амой государь, повелел мне стобой идти, пока яз тобе надобен. Послеже отойдеммы, тверичи, ударим нечаянно-негаданно наВеликий Новгород, дабы смирить гордынюего, наказать завреднам…
        -Разумно сие вельми, - отозвался горячо Василий Васильевич. - Новгород иМоскве вредит много. Вовсем ныне унас сбратом моим изло идобро едино. Дайему Бог крепости идолгого веку. - Оборотясь ксыну, ондобавил: - Млад ты еси, носкорометлив иуразуметь должен, чтоукажного государя други есть исупротивники. Другиже непородству инепосвойству, апопользе общей. Бывает, чтогосударям, каквот мне икнязю Борису, везде вовсем польза друг отдруга. Бывает, какуменя сбратом Шемякой, токмо вред ирати. Сиевсегда разумей - дружбу крепи, аворога бей, пока совсем подручным тобе нестанет, слугой своим собе сделай, дабы нивчем он несупротивничал.
        Отдернулся слегка полог шатра, иВасюк, стоявший увхода, окликнул:
        -Ктотам?
        -Скажи государю, - услышал княжич Иван знакомый голос, - скажи: «Воевода Федор Басёнок свестями добрыми».
        -Зовиего, зови, Васюк! - живо откликнулся Василий Васильевич.
        Вшатер быстро шмыгнул рыжебородый, маленький, жиловатый человек - настоящий конник скривыми ногами отбеспрестанной верховой езды ссамого детства. Сняв шапку итряхнув рыжими кудрями, онперекрестился, поклонился веем иначал быстро ивесело:
        -ДайБог тобе, государь, долгого веку ирадостей много. Ныне вести тобе добры. Наши сяртаульными татарских царевичей съехались верст засорок ближе кЯрославлю. Ихние яртаульные баили, чтоцаревичи вЯрославле ждать нас будут совсей силой своей.
        -Слава Те, Господи, - перекрестился Василий Васильевич и, обратясь кБорису Захарьевичу, добавил: - Наиверны мне слуги царевичи, аконники уних наилучшие, итокмо вот конники уФедора Василича наравне сними.
        ВЯрославле великий князь Василий Васильевич остановился содвором своим врубленом городе, обнесенном дубовыми стенами сбашнями. Поместился он сИваном вдревнем монастыре Спаса Преображения, вхоромах келаря Паисия. БылвЯрославле ипостарше монастырь, Петра иПавла, даиэтому, Спасо-Преображенскому, более уж двухсот лет тогда было. Прикнязе Константине Всеволодовиче построен он совсеми удобствами дляжизни гостей вкеларских хоромах. Бывал вЯрославле Василий Васильевич иранее, иСпасо-Преображенский монастырь полюбился ему более Петропавловского. Вэтомже монастыре стали иРяполовские иВасилий Ярославич, атверские воеводы - вПетропавловском. Царевичиже татарские были совсей силой своей вземляном городе, чтоокружен весь высоким земляным валом стыном дубовым ичетырьмя рублеными башнями.
        Кактолько разместился великий князь, тотчасже послал зацаревичами, повелев обед вчесть их устроить вкеларских покоях. Княжич Иван снетерпением ожидал встречи сцаревичами. Изтатар Иван видал вМоскве только купцов татарских, чтоизОрды коней продавать пригоняли, дасотника Ачисана, чтовесть привез опленении отца Улу-Махметом. Обэтихже царевичах слышал много он доброго ототца, которому они ипомогли изполона тяжелого выйти.
        Когда Иван, ведя отца подруку, вошел втрапезную, тамбыли все всборе: игумен Амвросий, икеларь, икнязья Ряполовские, икнязь Василий Ярославич, ивоеводы тверские Бороздины, иМикула Кречетников, ивоеводы московские. Много было народу, ноцаревичей княжич невидел инетерпеливо искал их глазами. Подойдя сотцом почти ксамому столу, среди поклонов иприветствий, Иван увидел, какиззадних рядов вышли два стройных юноши вбогатых турецких кафтанах скинжалами запоясом. Этобыли Касим иЯкуб. Обаони разом поклонились великому князю, коснувшись руками земли.
        -Будь здрав, государь наш, - сказали они по-русски, - живи сто лет! - Ониопять поклонились идобавили: - Иты будь здрав, Иване, насто лет!
        -Касим! - радостно воскликнул Василий Васильевич ипотянулся кцаревичам, заговорив по-татарски.
        Теподскочили квеликому князю и, приняв протянутые рукиего, почтительно поцеловалиих. Иван непонимал по-татарски, новидел, чтовстреча была радостная. Изних более, чемдругой, понравился Ивану Касим. Чем-то походил он наубитого Юшку Драницу, иглаза его светились такимиже яркими искорками, отчего взгляд унего был ясный иласковый.
        После благословения трапезы игумном сели все весело застол, вспоминая недавние беды ирадости.
        -Яз,государь, тесказывал, - прогудел среди общего шума князь Иван Ряполовский, - что уЕльни мы сцаревичами стретились, акакнечаянно то случилось - несказывал…
        -Вельмо чудно то содеялось, - вмешался Василий Ярославич. - Мыуже ведали, чтоты выпущен идана тобе Вологда. Спешно вышли мы изПацына, итут враз пригонил кнам Димитрий Андреич, баитнам, чтоты уж сВологды пошел кБелу-озеру да оттоле икоТвери.
        -Тутмы, - снова загудел своим густым голосом Иван Ряполовский, - борзо погнали кЕльне. УЕльниже негаданно нататарско войско наткнулись. Наши дозоры ияртаулы их начали перестрелку, акогда наши полки подошли, стали татары спрашивать: «Вычьи?»
        -Верно, - заметил по-русски Касим, - я наш татарин кликать велел, втрубу играй.
        -Истинно, - подтвердил Ряполовский. - Мыже вответ кричим: «Москвичи мы-де, аидем сокнязем Васильем Ярославичем искати государя своего, Василья Васильевича! Авы чьи?» Отнихже един, горластый такой, кричитнам: «ИзЧеркас мы пришли наРусь сцаревичами, сКасимом да сЯкубом. Слышалимы, чтовеликому князю братия его злую измену учинили. Вотипошли помогать ему запрежнее его добро изахлеб. Много было добра его длянас!»
        -Верно, верно! - воскликнули оба царевича и, встав застолом, впояс поклонились великому князю.
        -После сего, - продолжал Ряполовский, - пошли вкупемы, аШемяка да Иван можайский стояли еще тогда уВолока…
        Много было разговоров разных застолом, новскоре начали кубки пить заздравные. Пили завеликого князя Василия Васильевича изавсех членов семьи его вотдельности. Потом заздравие великого князя тверского итоже завсех членов семьиего, закнязя Василия Ярославича, зацаревичей татарских, завсех воевод ибояр московских итверских.
        Игумен икеларь после здравиц закнязей великих ушли. Уходя, отец Паисий попросил Василия Васильевича отпустить сына сним.
        -Наслышан аз, - говорилон, - омногом разумении книжном княжича Ивана ихочу ему древние писания настенах училища показать.
        Иван весь загорелся отлюбопытства исказал отцу сгорячей мольбой:
        -Отпусти, тата!
        -Иди, иди, мойсынок милый. Тамтобе более пользы, чемотзвона кубков. Пригляди заним, отче, ивпокой отведи подле моего, анам-то здравиц доночи хватит, благо мед увас ибрага хмельны исладки.
        Полдень давно уж прошел, исолнце начинало клонить кзакату, когда вышел Иван скеларем изтрапезной намонастырский двор всопровождении Васюка. Пройдя Преображенский собор, ониприблизились кмаленькому, надва яруса белокаменному строению, будто вросшему вземлю. Крыша унего начетыре ската, серой черепицей крыта, асбоку белокаменныйже пристрой стремя пролетами дляширокой деревянной лестницы ковторому ярусу. Иван, увидев накрыше небольшую маковку сзолоченым крестом, подумал, чтоэто церковь, нокеларь повел его прямо кбелокаменному крыльцу.
        -Тутвот, Иване, - сказал келарь Паисий, - училище было. Почитай, боле чем два ста лет князем Костянтином Всеволодычем строено. Навсю Русь знаменито сие училище-то. Сколь попов идьяконов изнего вышло, итак оно прославилось, чтоперевели его вРостов Великий. Оноитеперь хоша именее, чемдосельны времени, ноипоныне светочем разума сияет… - Оглянув двор, келарь увидел послушника, коловшего дрова, и, оборвав речь свою, крикнул: - Архипушка! Сбегай-ка котцу Игнатию, ключи унего возьми отучилища-то! Борзо токмо!
        Послушник побежал кключарю, аПаисий продолжал простодушно иласково:
        -Когда аз еще млад был, сказывал здесь мне проучилище-то старец един, схимник он был строгой. Сказывалон, чтовсе стенописания изделаны вучилище иконописцами, приезжими изКиева. Един изних грек, адругой - болгарин. Обаизгрецкой земли вКиев-то пришли. Токмо трудно разумети, чтоони начертали. Болгарин-то приписал там многие церковные словеса, ноиотсловес сих кразумению помощи нетути. Самувидишь сие…
        Архипушка прибежал сосвязкой ключей, ивсе пошли полестнице ковторому ярусу. Удвери училища нажелезном засове висел огромный замок. Архипушка струдом повернул внем самый большой ключ дважды, идужка замка сама отскочила, резко щелкнув.
        -Заржавел замок, - молвил келарь Паисий, - иты, Архипушка, замок-то потом лампадным маслицем малость смажь.
        Дубовая дверь соскрипом искрежетом отворилась. Иван увидел светлый четырехугольный покой, очень вместительный, снесколькими окнами, нотолько водной стене, чтовыходила наполдень. Нискамей, нистолов впокое небыло, валялись наполу хомуты, стояли устен новые колеса да сложены были целым ворохом кули, сплетенные измочалы.
        -Дляобозу все надобное, - пояснил келарь, - все вот ихраним тут. Астенописания нетрогаем. Отец игумен беречь их велит.
        Иван взглянул вправо настену исразу узнал знакомую картину: изокеана поднимается пять горных темно-зеленых вершин сзолотыми надписями наних. Слева невысокая вершина снадписью: «Запада высоци». Надэтой вершиной самая высокая гора снадписью: «Полнощь».
        Надпервой горой изображено большое багрово-огненное солнце скороткими лучами. Онопочти наполовину зашло заполночную гору, анадним надпись: «Солнце заходя». Правее этих двух гор - третья, пониже второй снадписью: «Север», ниже ее - четвертая вершина безвсякой надписи, апятая - еще ниже, снадписью: «Востока высоци». Надпоследней вершиной, всамом углу картины, такоеже большое багрово-огненное солнце снадписью слева: «Солнца восходя».
        Уподножия этих всех гор идет темно-коричневая полоса, надкоторой написано золотом: «Узка, низка». Ниже ее такаяже полоса, ноярко-огненного цвета снадписью посредине: «Земля обому стран океана».
        Иван радостно усмехнулся: картина была почти такаяже, какую он видел вТвери, уинока Фомы.
        -Сие, отче, бегсолнца понебу! - воскликнул Иван, обращаясь ккеларю, нотот лишь рукой махнул, внимательно разглядывая хомут.
        -Богсим, ссолнцем-то, - проворчалон, - хомут вот ременный крысы обгрызли. Переглядеть все их надобно. Позови-ка, Архипушка, изконюшен кого откологривов. Ишь, господи боже, беда какая…
        Старик охал, ворчал недовольно, перебирая хомуты, уздечки ивожжи, забыв иобучилище иокняжиче. Иван подошел кдругой стене, ноувидать, чтонаней изображено, немог: почти допотолка навалены тут около нее рогожные кули. Зато напотолке нашел он приятное зрелище: изображен там «восточный столп Земли», авокруг него вращаются звезды, Солнце иЛуна поособым кругам небесным. Яркими цветами сзолотом написаны эти круги, идивно изображены около них вмногоцветных одеждах ангелы, чтоприставлены богом двигать вокруг Земли звезды, Солнце иЛуну. Мало понимая картину, княжич Иван любовался игрой красок изолота ивспомнил невольно обучителе своем, дьяке Алексее Андреевиче. Онвсебы ему рассказал, всеобъяснилбы.
        -Игде он ныне? - взадумчивости тихо произнес княжич ипечально вздохнул.
        Надругой день, перед самой ранней обедней, выступали полки тверские изЯрославля. Василий Васильевич ссыном своим, своеводами ибоярами только что утренние часы отслушал, какпришли прощаться воеводы славные Борис иСемен Захарьевичи, пушечник Микула Кречетников ипрочие тверичи извысших ратных людей. Ниединым словом даже ненамекнули нивеликий князь, ниБорис Захарьевич опоходе наНовгород. Только, обнимая напрощанье воеводу, сказал Василий Васильевич:
        -Передай, Борис Захарыч, слово мое брату любимому, государю твоему. Земно ему кланяюсь зауслугу ипомочь. Ныне яз твердо наноги стал, един сворогом своим управлюсь. Дахранит Бог великого князя итобя, Борис Захарыч, втрудах твоих ратных. Скажи еще князь Борис Лександрычу, чтомои полки - его полки, аМосква иТверь - едино.
        Трижды облобызал он Бориса Захарьевича иотпустил вместе спрочими, ностарый воевода, прежде чем уйти, подошел ккняжичу и, поцеловав его влоб, молвил:
        -Прощай, Иване, попомни добром мя да незабывай, чтооратном деле яз те сказывал. Пригодится.
        Проводив тверичей, Василий Васильевич тутже объявил, чтохочет немедленно начать совещание скнязьями, боярами ивоеводами своими.
        -Надобно, - сказалон, - часца единого нетерял, думу нам думати. Идтиль нам заШемякой, аликМоскве спешить? Каклучше длятвердости нашей?
        Василий Васильевич, оставшись один сосвоими подручными князьями ислугами, безтверской опеки, говорил властно, вопросы ставил круто итвердо. Иван судивлением взглянул нанего: таким отца он еще незнал. Видел он его донесчастий, когда сам еще совсем мал был, апосле - только вгорести ислабости. Радостно улыбнулся княжич: напомнил ему теперь отец князя Бориса Александровича. Даивсе князья ибояре также тихо исмирно сидели, какнасовете укнязя тверского.
        -Разреши, государь, слово молвить, - заговорил Иван Ряполовский и, когда Василий Васильевич кивнул, почтительно продолжал: - Мыслю, Москва ныне камень воглаве угла, опора всему. Середку крепить надобно - пусть Шемяка-то покраям, какволк, рыскает! Аткнись он ксередке-то - навилы аль натопор напорется. ЗаМоскву яз, государь.
        -Истинно так, - зашумели кругом, - право мыслит князь Иван! Истинно так.
        Василий Васильевич ничего несказал наэто, аждал, чтоеще скажут.
        -Яз,государь, - начал князь Василий Ярославич, - заМосквуже. Тамвсе семейство твое, стол твой ивсе люди тобе верны. Токмо вот каксостарой государыней быть? Какее отполона ослобонить? Вкогтях уворога Софья Витовтовна…
        Наступило молчание. Иван заволновался ивупор глядел наотца, стараясь угадать, чтоон решит. Хотелось княжичу доболи душевной, чтобы отец сейчасже велел идти заШемякой освобождать бабуньку. Отецже молчал, только губы его чуть подрагивали.
        -Непосмеет Шемяка тетку свою изобидеть, - сказал наконец великий князь. - Небывало наРуси такого - старухубы немощну кто притеснял. Богу согрешить никто втом непосмеет.
        Василий Васильевич вдруг усмехнулся, найдя хорошую мысль, идобавил весело:
        -Он,ворог-то мой, когда ему хвост прищемили, радматерь мою, какокуп, засобой доржать. Мыслю, через матерь ичелом еще нам бить будет.
        Широко раскрыл глаза Иван отнедоумения: неждалон, чтоотец так обабке судить будет! Обидно ему забабку, искупые, ноедкие слезинки дрожат унего наресницах. Ждет Иван, чтодругие скажут.
        -Право мыслишь, государь, - услышал он густой голос князя Ивана Ряполовского. - Непосмеет Шемяка зла учинить.
        Остальные молчали, незная, чтосказать. Задумался иВасилий Васильевич, новот он опять усмехнулся.
        -Василь Федорыч, тытута? - спросилон.
        -Тута, государь, - ответил боярин Кутузов, - навсей воле твоей, государь.
        -Отпускаю тя, Василий Федорыч, сословом своим кШемяке. Скажиему: «Брате, князь Димитрий Юрьич, какая тобе честь али хвала, чтодоржишь усобя вполоне матерь мою, асвою тетку. Каксим хочешь мне повредить - яз уж настоле своем, навеликом княжении». Возьми, Василий Федорыч, ссобой конную стражу. Буде отпустит Димитрий-то матерь мою, сопроводишь ее доМосквы…
        Василий Васильевич слегка вздрогнул отнеожиданности: княжич Иван схватил руку отца своего игорячо поцеловал. Василий Васильевич взволнованно вздохнул исказал ласково:
        -Любишь ты бабку, Иване, даияз неменее твоего… - Обратясь ковсем присутствующим, великий князь продолжал: - Завтра после утрени наМоскву идем совсеми полками, опричь царевичевых.
        -Анам куда? - спросил Касим по-татарски.
        -Идите вы заШемякой, - по-татарскиже ответил Василий Васильевич. - Идите заним, какзалютой змеей, нонеухвоста, апобокам, чтоб видней было, куда гадина голову повернет.
        -Акуда повернет, тамее поголове истукнем, апотом ихребет перебьем.
        -Аверней, - вмешался князь Иван Ряполовский, понимавший по-татарски, - змей наш никуда несвернет. Уползет, окаянной, прямо внору свою, вКарго-поле свое спрячется.
        -Ияз так мыслю, - сказал Василий Васильевич по-русски, - токмо надобна опасливость, дабы Москве заслон был. Даивозьмут попечение царевичи опользе Кутузова иматери моей. Смирней волк-то, когда охоту близ собя слышит.
        Глава11
        Карго-поле
        Далеко живут каргопольцы иотМосквы, иотГалича, иотповелителя своего - господина Новгорода Великого. Даизабылиони, какпереселялись сюда сберегов Волхова иИльмень-озера - деды ите мало исмутно знают, когда это было. Живутже все ладно: рыбу ловят вреках иозерах; влесах изсосны да ели смолу ивар вываривают, деготь выкуривают избересты да коры березовой; охотой промышляют, белок бьют, рябчиков петлями давят, урек бобров промышляют, влесах ищут борти пчелиные, изних дикий мед собирают. Усебяж надворах глиняную идеревянную посуду делают, корзины плетут, кожи выделывают, сани, телеги, колеса работают.
        -Накраю, почитай, света живем, - говорят каргопольцы. - Карго-поле, ивсё тут, аслава богу, живем сыто, наиглавно - тихо да мирно.
        Встарые времена беспокойнее было: тогда порой карела да чудь белоглазая озорничали, разоряли поселки ипогосты, давте поры каргопольцы иотпор давали, даисами грабить умели, - недаром старики говорят, изушкуйников они тут осели. Умеют они итеперь метко стрелы пускать, исаблей изрядно рубить, копьем ловко колоть да острой рогатиной пороть. Владеют они всяким ратным оружием, какнастоящие воины.
        Равнодушно, безвсякого сочувствия встретили они беглых князей Шемяку иможайского сдворами иполкамиих, только какповинность случайную, ипопряталивсе, чтоможно было игде можно, чтобы ратники ничего уних нерастащили. Поняли это сразу иДимитрий Юрьевич, иИван Андреевич ихотя были тут душой покойнее, новполную безопасность неверили.
        -Вслучае чего, - говорил князь Иван Андреевич, - можно нам икНовугороду податься. Нелюбят новгородцы-то Москву, анас поддоржат.
        -Да, - усмехнулся Шемяка, потирая сраздражением руки, - сие Карго-поле нам ничего недаст. Зато вНовгород отсель никто нам пути незакажет. Невидимо, неслышно пройти можно. Ведаю яз Север-то. Вотнам немного поОнеге подняться доозера Лача, атам поозеру доустья Ягромы. Потом поЯгроме иБерезовке доАндомы, апоАндоме доОнего-озера, апольду Онего-озера кустью Свири инаозеро Нево. Оттудаже поВолхову доИльменя, ксамому Новугороду…
        Шемяка вдруг смолк изадумался, хмуря брови. Князь можайский молчал исопел носом, словно собирался заснуть. Димитрий Юрьевич почти сненавистью покосился нанего игромко крякнул отдосады.
        -Чтоты носом свистишь, каксуслик! - крикнул он злобно.
        -Засвистишь! - вскипел всвою очередь Иван Андреевич. - Стобой засвистишь сусликом, когданас, каксусликов, изсвоих нор выкурили! Иподаться нам некуда!
        Шемяка вскочил сместа, засверкал глазами, носдержался имолча зашагал вдоль покоя.
        -Мыслю яз, - сказалон, остывши, - надобно распустить нам лишний народ да идти кНовугороду токмо содворами своими, астарую княгиню тут, вКарго-поле, оставить. После, семью вНовомгороде устроив, пойду вВятку иУстюг. Вятичи покрепче угличан будут!
        -Василий-то здесь, - заметил вяло Иван Андреевич, - матерь свою найдет ивМоскву увезет безокупа.
        -Аляд сим! - изругался Шемяка, опять раздражаясь. - Аможет, безокупа-то отдать ее нам сподручнее будет. Ктоведает, чтозавтра Господь сотворит…
        Впокой вошел Никита Константинович.
        -Откнязь Василья, - начал он сразу, - пригнал состражей боярин Кутузов Василь Федорыч. Слово тобе привез отВасилья-то.
        -Прими, - ответил Шемяка, - да созови всех бояр ивоевод, идьяк Федор пусть будет.
        Когда собралисьвсе, привели Кутузова. Поклонился тот низко Димитрию Юрьевичу ивпояс всем прочим.
        -Слово тобе, государь, - сказалон, - отвеликого князя Василья Васильевича повестую. - Передав слова великого князя Василия Васильевича, помолчал немного Кутузов идобавил: - Отсобя, государь, реку. Отступи великому князю, отпусти матерьего. Может, зато икнязь великой отступит имногое простит. Близ тобя царевичи совсей силой своей.
        Переглянулся Шемяка сИваном Андреевичем ибоярами, ибезо всякой думы стало всем ясно, чтопридется бить челом Василию.
        -Понадобится, государь, - тихо молвил Никита Константинович, - иподругим случаям ссылаться нам свеликим князем. Сам, государь, сиеразумеешь.
        Наэти слова иДубенский кивнул, даиоба князя понимали положение дел нехуже бояр ивоевод своих.
        Шемяка резко обернулся кбоярину Кутузову и, глядя влицоему, сказал ясно итвердо:
        -Пошто мне томить нетокмо тетку, ноигоспожу свою, великую княгиню? Самбегаю, даилюди, которые мне надобны, истомлены уж, атут надо иее стеречь. Лучше отпустить…
        -Отпусти, отпусти, государь! - заговорили совсех сторон бояре Шемякины. - Право ты мыслишь, государь.
        -Михаил Федорыч, - обратился Шемяка кбоярину Сабурову, - сослужимне. Возьми ссобой боярских детей да приведи сюды спочетом великую княгиню Софью Витовтовну. - Обратясь кКутузову, Димитрий Юрьевич добавил: - Прошу тя, Василий Федорыч, кстолу, пока придет государыня. Тутона, вхоромах, недалече.
        Поклонился Василий Федорыч сблагодарностью Шемяке.
        -Храни тя Господь, государь, - молвилон, - голоден спути яз. Неоткажи, государь, всемже истраже моей.
        -Будь покоен, боярин, - ласково молвил Шемяка. - Дворецкий мой трапезу вам изготовит иконей ваших накормит…
        Всезаволновались втрапезной ивстали из-за столов, когда дворецкий сообщил, чтоидет старая государыня. Шемяка, княгиня его иИван Андреевич пошли встречать ее ксамым дверям, которые растворили настежь. Постукивая посошком своим, вошла Софья Витовтовна втрапезную. Обакнязя поклонились ей впояс, аКутузов ипрочие бояре ивоеводы кланялись, рукой касаясь земли.
        -Будь здрава, государыня, - сказал Шемяка, акнязь можайский добавил:
        -Живи много лет.
        -Будьте здравы ивы, - ответила Софья Витовтовна и, поцеловав княгиню, добавила: - Иты будь здрава, Софьюшка.
        -Кстолу прошу тобя, государыня, - заговорили вместе Шемяка икнягиняего, - милости просим.
        НоСофья Витовтовна, поблагодаривих, отказалась иостановилась посредине трапезной против Шемяки. Тихо вдруг стало вгорнице, иникто незнает, чтопроизойдет сейчас. Каменеет лицо уСофьи Витовтовны, итолько глаза одни скорбно, носмело глядят прямо влицо Димитрию Юрьевичу.
        Бледен князь, губы унего чуть дрожат, брови резко сдвинуты, нонеотзлобы это, какобычно, аотволнения. Несколько мгновений малых молчатони, стоя друг против друга, адлявсех нестерпимо долгим кажется это молчание. Новот наконец, выпрямившись, Димитрий Юрьевич заговорил громко:
        -Отпускаю тя, государыня, кбрату моему Василию пословуего. Прости меня, государыня.
        Ниодна мышца нешевельнулась налице старухи.
        -Богпростит, - глухо, ночетко произнеслаона. - Много злодеяний творил ты исыну имне, старой тетке твоей. Горько сердцу, идушу мою истерзал ты муками сына моего. - Дрогнул голос старой княгини, покривились крепко сжатые губы, но, переборов себя, продолжала Софья Витовтовна: - Нуда Бог тя простит. Ияз, старуха, злотворила. Силен враг рода человеческого. Вспомни, Димитрей Юрьич, какдед родной сыну моему итобе, князь Димитрей Иваныч Донской, всюРусь поднял наМамая, аныне что? Сами мы Русь свою разоряем игубим. Татарыже, тоотСиней Орды, тоотЗолотой, тоотКрымской, тоотКазанской, грабят иполонятнас… - Смолклаона, слезы потекли пощекамее. Помолчала она идобавила тихо: - Мирилюбовь меж князей христианских надобны. Всегрешнымы, все! Забудемже зло, станем токмо статарами ратися, анемеж собой… - Голос ее прервался, ивдруг неожиданно изменилась она вся и, поклонившись Шемяке икоснувшись рукой земли, сказала горестно, сослезами: - Прости иты меня, старуху, тетку свою, ежели яз грешна против тя…
        Шемяка весь передернулся, всильном волнении бросился кСофье Витовтовне и, схватив ее руку ицелуя, говорил торопливо:
        -Прости меня, государыня! Прости, ежели сердце матери простит засына твоего, забрата, мной ослепленного…
        Софья Витовтовна обняла племянника ипоцеловала влоб.
        -Богпростит, - сказалаона. - Моли Бога отом, анаипаче опросветлении разума. Осем проси уГоспода, ибовПисании сказано: «Ежели Бог наказать кого хочет, топервее всего разум отымает…»
        Шемяка, отерев глаза иуспокоившись, молвил тихо имягко:
        -Спаси Бог тя, государыня. Боярин мой Сабуров сопроводит тобя вместе сКутузовым досамой Москвы, ксыну твоему.
        Снова мчится кибитка Софьи Витовтовны, нотеперь уж изКарго-поля кВологде, вдоль берегов рек иозер. Впереди скачет боярин Сабуров сдетьми боярскими, асзади - свой московский боярин Кутузов состражей. Ожила, помолодела словно старая государыня. Весело смеется наприбаутки Ульянушки.
        -Какмы, государыня, доМосквы-то проедем? - спрашивает мамка.
        -ДаКутузов сказывает, - отвечает, усмехаясь, Софья Витовтовна, - что изВологды наЯрославль поедем, аоттоля вРостов, вПереяславль потом, атам вСергиев монастырь.
        Софья Витовтовна задумывается. Резкие морщинки появляются наее лице.
        -Господи, вразумиих! - страстно шепчетона. - Вразумиих! - Но,перекрестясь, поникает головой идолго молчит.
        Ульянушка боится сней заговорить, развеселить ее шуткой. Наконец осмеливается, ноговорит сурово, будто другая стала, будто извеселой мамки вмонашки ушла:
        -Помолимся мы усвятого Сергия, дабы заслонил он нас отзлобы людской…
        Онавсхлипнула неожиданно, проговорив сквозь слезы:
        -Далбы Господь хоть внукам твоим, деткам моим вынянченным, пожить наспокое.
        Обняла ее государыня имолвила:
        -Осем токмо иБога молю. Наипачеж отом, дасмирит Бог злобу Димитрея Юрьича. Гордыней своей он мучится, отгордыни инам ворог он лютый! - Онапомолчала ирезко добавила: - Аневразумит Господь, тогда токмо смерть смиритего, Ульянушка.
        -Дасие какБог даст, - возразила Ульянушка. - Может, онеще десятка два, ато итри проживет.
        Софья Витовтовна сухо усмехнулась, хотела сказать что-то, новдруг словно окаменела ипромолчала.
        Глава12
        Наотчем столе
        Насамую Масленицу, февраля семнадцатого, прибыл Василий Васильевич скняжичем Иваном, совсем двором своим иполками вМоскву. Москвичи княжой поезд разглядели еще издали, ипервыми зазвонили посадские церкви, потом загудели ивсе соборы кремлевские.
        УНикольских ворот княжич увидел крестный ход - золотые ризы имитры наепископах, изолотыеже ризы напрочих чинах духовных, икресты, ихоругви сверкали отсолнца. Когда великокняжеский возок стал подъезжать ближе, княжич узнал среди духовенства владыку Иону. Высокий имогучий станом своим, стоялон, каккрепкий дуб среди лесной поросли, изаметно поседевшая борода его казалась покрытой инеем. Шагах впятидесяти отНикольских ворот княжой поезд остановился.
        Василий Васильевич вышел извозка своего, держась заруку сына. Всекнязья, бояре ивоеводы тоже слезли ссаней, ате, ктонаконях были, спешились ипошли следом завеликим князем. Слышно было сквозь гуденье колоколов, какпосадские черные люди иполки закричали зычно ичетко:
        -Будь здрав, государь! Намноги лета!..
        Кричали мужчины иженщины, отмала довелика, аподкрики эти разноголосые запели хоры церковные, чтошли скрестным ходом. Внепрерывном гуле голосов извоне церковном слышал Иван, какотецего, вздрагивая отпрорывающихся всхлипываний, крестился ирадостно взывал:
        -Благодарю тя, Господи! Возвратил еси ми стол… Благодарю Тя…
        Охваченный общим волнением, княжич шел вкаком-то тумане, ислезы заволакивали глаза привиде знакомых каменных стен ибашен. Казалосьему, чтовек невидел он Москвы, даитеперь, перед самыми кремлевскими воротами, всепроисходящее казалось ему сном.
        -Агдеже матунька? - громко шепчетон, усиленно смигивая слезы. Вдруг сердце его радостно затрепетало, ион вскрикнул: - Вонони, тата! Илейка вон сЮрьем!
        Подзвон, крики ипение благословил владыка Иона великого князя икняжича иоблобызал обоих, акрестный ход, окруживих, тронулся через ворота вКремль. Подбежал тут котцу Юрий, обнимаетего, обнимает Ивана, аИлейка, поцеловав руку государю, целует руки старшему княжичу.
        -Привел Господь, Иване, - выкрикивает он сослезами, - привел Господь!
        Увидевши Васюка, метнулся Илейка кнему, иоба дядьки обнялись иоблобызались, пообычаю, троекратно.
        -ТакГосподь уж сотворил, - степенно говорит Васюк, - неузнав горя, неузнаешь ирадости.
        -Право сие, верно, - весело отзывается Илейка. - Нынеже пришло солнышко икнашим окошечкам!
        Украсного крыльца встретила великого князя княгиняего. Иван, увидев мать, готов был броситься кней, обнимать, целоватьее, новажность иторжественность встречи остановилиего. Онсмутился и, незная, чтоделать икаксебя вести, остался неподвижно стоять рядом сотцом. Марья Ярославна медленно подошла кмужу, поклонилась ему впояс, коснувшись рукой земли.
        -Будь здрав, государь, - сказала она вволнении.
        Василий Васильевич радостно вздрогнул отее голоса ипротянул вперед дрожащие руки.
        -Марьюшка! - воскликнул он и, найдяее, привлек ксебе, обнял ипоцеловал трижды, пообычаю. - Вотисвиделись, Марьюшка! - весело говорилон. - Какздравие твое идеток наших?
        -Хранит Господьнас, государь, - сдержанно ответила княгиня, ноголос ее дрожит, алицо все сияет счастливой улыбкой.
        -Слава богу, Марьюшка, - также сдержанно говорит Василий Васильевич. - Ужозайду ктобе, Андрейку нашего проведаю.
        Неожиданно дляИвана мать быстро обернулась кнему, крепко сжала вобъятьях и, целуя, шепнула ему наухо:
        -Сыночек мой, месяц мой светлый!..
        Неуспел княжич поцеловатьее, какМарья Ярославна подошла опять квеликому князю и, взяв мужа подруку, медленно повела кхоромам поступенькам красного крыльца. Впередней горнице, гдеостановилисьвсе, Марья Ярославна торжественно подвела Василия Васильевича квеликокняжескому столу и, усаживая, тихо молвила:
        -Ну,пойду яз. Впередней ужмы. Приходиже вборзе, Васенька…
        Василий Васильевич поцеловал ее вщеку исказал ласково:
        -Иди, иди, Марьюшка, аты, Иване, туточка.
        Досадно было Ивану. Сердце его трепетало отматеринской ласки, нетерпелось ему повидать Данилку, Юрия, Дарьюшку, подому своему побегать, атут вот князья ибояре наскамьях усаживаются, долго говорить будут, аемуже слушать нужно ивникать, учиться, каквучилище. Отец потом спросить омногом может, ивсегда он сердится, если Иван незнает что-либо илинеправильно понимает.
        Сели около великого князя владыка Иона иепископы, князь Василий Ярославич, князья служилые, чтовбоярах московских инавоеводствах, дьяки, аподальше откняжого стола стоят дети боярские, которые служат вполках наразных службах ипридворе великого князя.
        Вотвидит Иван: встает среди воевод воевода Андрей Михайлович Плещеев, кланяется иговорит:
        -Будь здрав, государь! Дозволь мне речь держать. Повестую тобе, государь, какисполнил яз повеление твое, какМоскву нашу отворогов отнял.
        Просиял князь Василий Васильевич, узнал воеводу поголосу.
        -Подь сюды, Андрей! - крикнулон. - Подь комне ближе!
        Обнял великий князь воеводу своего иоблобызал.
        -Спаси Бог тя, Андрей Михайлович, - молвил он счувством, - воевода тверской Лев Иваныч Измайлов сказывал нам ослужбе твоей иовзятии Москвы. Тыдойди ныне кнам навечернюю трапезу. Будут снами владыка Иона сдуховенством своим, некои откнязей, бояр ивоевод, иты нам расскажешь провсе заужином. Уморились мы спути долгого. - Василий Васильевич помолчал и, возвыся голос, произнес: - Сейже часец наипаче надобно возблагодарить нам Господа защедроты Его. Челом бью владыке Ионе ивсем, ижесним, отцам нашим духовным: вознесите молитвы коГосподу заспасение наше.
        Встали все смест своих, встал ивладыка Иона.
        -Узнаю тя, государь, поречам твоим, - звучным голосом началон. - Истинный христианинты, государь. Дабудет тверда десница твоя наврагов твоих! Какборолся ты против осьмого собора латыньского, против Сидора митрополита, обманом ставленного, который хитрой ипрелестной ересью православных блазнил, такиныне борись твердо против ворогов своих загосударствование единое, самодержавное ивольное. Дабудешь ты царем наРуси, нашцарь православный, анеордынской хан поганой веры.
        Широко открытыми глазами смотрит княжич Иван навладыку Иону, асердце его бьется чаще ичаще. Кажется княжичу сном этовсе, какснилось ему вРостове Великом, вночь после пожара. Слушаетон, чтодальше говорит владыка, ноничего непонимает итолько просебя радостно шепчет:
        -Будет тата царем!.. Будет тата царем!..
        Пришел он всебя, когда все зашумели идвинулись вкрестовую. Владыка сам взял подруку великого князя, аВасилий Васильевич молвил сыну:
        -Кматери поспеши, Иване, упреди осемее. ДаКостянтину Ивановичу скажи, чтонадобно быти вкрестовой всем слугам нашим ичадамих…
        Выйдя степенно изкрестовой, опрометью бежать бросился княжич посенцам хором кпокоям матери. Нетерпелось ему скорей повидать опять матуньку, целовать ей руки, губы, щеки ишею, повидать Юрия, Андрейку, Дуняху, сына ее Никишку, друга своего Данилку иДарьюшку. Всеони видятся ему ясно, инетерпенье оттого еще больше томит. Сразлета распахнул он двери покоев. Сразу замер отрадости исчастья, охватив руками нежную, теплую шею. Жадно вдыхал он родной теплый запах тела матери, запах сладостный ссамого раннего детства.
        -Матунька, - шепталон, - матунька моя!.. - Успокоившись отрадостного волнения, онсказал матери: - Тата велел вкрестовую идти. Молебная будет.
        Марья Ярославна сразу засуетилась - одеться надобно, Андрейку одеть, даиДуняхе тоже одеться нужно.
        -Навиду увсех, Дуняха, стоять будем, - сказалаона, - приготовь мне все праздничное, даисама оболокись покрасней…
        Иван, отойдя отматери, подбежал кАндрейке, который вместе сНикишкой пополу ползал. Смешные оба ребятенка - голозадые, враспашонках коротеньких. Засмеялся Иван и, присев накорточки, поцеловал того идругого. Мальцыже сморщились, губы скривили - вот-вот заревут, ноИван загремел погремушками. Маленькие личики застыли намгновенье, нопотом морщинки наних стали расправляться, заиграли нагубах улыбки, аруки их потянулись кИвану. Далим Иван попогремушке ивскочил спола.
        -Здравствуй, Дуняха! - сказал Иван весело.
        Дуняха схватила его руку ипоцеловала.
        -Здравствуй, Иване! - ответилаона. - Ишь, какты замало время еще возрос! Будто те уж двенадцатый год идет, Данилку-то перерос совсем.
        -Верно, Дуняха, - обрадовалась Марья Ярославна, пряча волосы подволосником. - Стобя ростом стал. Такрасти будешь, Ванюша, лета через два тобе боле пятнадцати давать будут.
        -Матунька! - воскликнул Иван, вспомнив, чтодворецкому надо приказ передать. - Забыл совсем, матунька! Надо Костянтин Иванычу сказатьеще. Тата вкрестовую всем приходить велел. Пробегу яз кнему!
        Марья Ярославна нахмурила брови.
        -Невместно тобе бегать, сынок, - строго сказалаона, - вон Ростопча скажет Костянтин Иванычу…
        -Матунька, - жалобно перебил ее княжич, - пусти меня. ЯзсРостопчей, матунька, пойду исейже часец вернусь…
        Усмехнулась Марья Ярославна.
        -Данилку повидать хочешь? - спросилаона.
        -Хочу, - потупясь, ответил Иван.
        -Нуиди, иди, давкрестовую неопоздай, - сказала Марья Ярославна ласково и, глядя вослед сыну, уходящему сРостопчей, добавила: - Повиду-то через год-два ивнастоящие женихи гож, аподуше еще малый ребенок…
        Вначале марта после Герасима-грачевника, всамый день Сорока мучеников, когда сорок пичуг наРусь пробираются, прискакали вМоскву вестники отКутузова. Вэтот день завтракали все впокоях увеликой княгини, елииспеченных изтеста жаворонков. Андрейка тоже был застолом и, засовывая врот хвост хлебной птички, усердно сосал его сгромким сопеньем. Юрий шалил, оттаскивая руку братишки отрта, атот сердился, смешно морщился, топырил губы иготов уж был зареветь вовсе горло, когда поспешно ирадостно вбежал Константин Иванович.
        -Государь, - воскликнулон, - старая государыня вМоскву едет! Вестники пригнали. Отстана достана, бают, скакали денно инощно.
        -Откого вестники? - радостно переспросил дворецкого великий князь.
        -Отбоярина отКутузова, Василья Федорыча.
        -Отпустил, слава те, Господи, отпустил Димитрей-то матерь мою! - радостно крестясь, сказал Василий Васильевич, аИван иЮрий, выскочив из-за стола, бросились обнимать ицеловать отца имать.
        -Бабушка кнам едет, - кричалиони, - бабушка едет!
        -Гдевестники-то? - спросил великий князь, отстраняя ласкающихся детей. - Пошли-каих…
        -Спят, государь, каквбесчувствии, - ответил Константин Иванович. - Почитай, всюдорогу неспали, токмо наконях сидя дремали. Ужразведаля, государь, пока они незаснули, чтогосударыня-то изЮрьева ноне нарассвете выехала. ВСергиевом монастыре хочет государыня быть, осем ивесть была отнее игумену, отцу Мартемьяну…
        -Тыбы, Васенька, - заметила Марья Ярославна, - поехал матушку встретить да кормленье вмонастыре устроить.
        -Язисам отом думаю, Марьюшка, - ответил Василий Васильевич, - аты собери-ка что получше отузорочья да ладану, коли есть, имаслица лампадного, сколь можно. Тыже, Костянтин Иваныч, обозы длякормленья снаряди.
        -Когда, государь, хочешь ехать-то?
        -Через день, Иваныч. Непозже. Неспеша поедем. Мнетоже, Марьюшка, отца Мартемьяна повидать надобно.
        -Токмо, Васенька, гляди, - вдруг заволновалась Марья Ярославна, - стерегись, Васенька. Какбы опять что невышло, стражи бери побольше да извоев добрых.
        Василий Васильевич рассмеялся.
        -Небойся, - сказал он весело, - Мартемьян-то наш - яз сам его изВологды вигумены посадил. Шемякаже вон где! ВКарго-поле, уСтуденого моря, почитай.
        -Онотак, государь, - робко присоединился копасениям княгини Константин Иванович, - алучше поостеречься, государь. Береженого-то Бог бережет.
        -Нучто свами поделаешь, - улыбаясь, воскликнул Василий Васильевич, - возьму ссобой воеводу Басёнка истражу изего конников!
        -Лучше того, государь, ибыть неможет! - обрадовался Константин Иванович и, обратясь ккнягине, добавил: - Ну,будь теперь покойна, государыня, Федор-то Василич такой воевода, чтомимо его изаяц непроскочит имышь непрошмыгнет!
        Навторой день после отъезда обоза сприпасами длякормления монастырской братии поехал вСергиеву обитель ивеликий князь. Княжич Иван, пожеланию отца, ехал сним ввозке, итутже против государей своих сидел воевода Федор Басёнок, адядька княжича, Васюк, любимец Василия Васильевича, умостился уног их насене, постланном длятепла. Часть стражи изконников Федора Васильевича впереди собозом ехала, абольшая ее часть возок великого князя охраняла.
        -Непогневись, государь, - сказал, усмехаясь всвою рыжую бороду, Федор Басёнок, когда уж посады московские проехали, - что помольбе княгини твоей я целую сотню конников взял. Неверит она монахам-то.
        -Даведь оставил яз царевичей взаслон Москве, - молвил Василий Васильевич. - Никого отворогов непропустят они кнам, асматерью Кутузов снашей стражей.
        -АотШемякиных людей, может, ктобудет, - быстро проговорил Басёнок, - сей токмо часец отом ипомыслил, государь. Может, княгиня-то умнейнас. Ктоведает, чтоуних науме.
        Княжич Иван вспомнил, чтобабка ему говорила нераз: «Богу молись, амонахам неверь…» Теперь вот матунька воеводе отомже сказала. Онзадумался ипонять немог, почему все вмонастыри ездят, кормленье монахам возят, асами монахам неверят. Думал он обэтом долго инапряженно, аспросить отца иливоеводу несмел. Больше он неслушал разговоров старших, занятый своими мыслями, нотак изаснул, неуразумев, зачем монахи нужны, разим верить нельзя… Проснулся он уже вселе Братошине, гдерешено было ночевать, чтобы нарассвете выехать дальше. Ужестемнело. ОтМосквы сполудня всего пятьдесят верст проехали: дорога уж очень плоха. Из-за оттепелей измаялись кони икологривы. Повсей дороге, внизинах особливо, много зажор было. Луна светила, ивсиневато-серебристой мгле Иван хорошо разглядел село, вспомнилего. Узнал, истрашно ему стало. Тогда, будто давным уж давно, ночевали они сЮрием здесь, приехав изТанинского, сохоты наволков.
        После ужина Васюк раздел иуложил напристенной скамье великого князя вотведенном ему икняжичу покое. Уложил потом икняжича удругой стены, наскамейке, асам лег возле него наполу. Подложив подсебя два снопа соломы, онпостелил наних азям, асверху укрылся полушубком.
        -Вишь, Иване, - шепнул он княжичу, - добре я постелю свою уладил. Будет мне какуХриста запазухой…
        Княжич ничего неответилему, но, помолчав немного, шепотом спросил своего дядьку:
        -Апомнишь, Васюк, кактогда мы ехали статой? - Онвздрогнул всем телом идобавил: - Боязномне!..
        Васюк приподнялся немного и, ласково положив руку наплечо княжича, молвил чуть слышно, чтобы необеспокоить великого князя:
        -Ачто помнить-товсе? Прошло худое, инетего. Списбогом.
        Сказано это было так спокойно иумиротворяюще, чтоИвану стало сразу легко иуютно. Чувствуя наплече руку Васюка, онмедленно закрыл глаза ивдруг как-то весь растворился втемной теплоте имгновенно заснул.
        Через день, когда все были уже вСергиевой обители, княжич отпросился уотца вТроицкий белокаменный собор. Игумен отец Мартемьян, седой суровый старик, послал скняжичем своего келейного служку, молодого расторопного Митрофанушку, повелев показать ризницу ивещи преподобного Сергия.
        -Узришь, какпросто жил сей преславный святитель, - строго сказал княжичу игумен, - авсей Руси указывал. ОниДимитрия Донского впервой ополчил нататар, наМамая. Благословлял тут он великого князя перед Куликовой битвой, когда князь впоход кДону шел.
        Отец Мартемьян благословил княжича, далпоцеловать руку идобавил ласково:
        -ИдисБогом, Митрофанушка все тобе покажет, анаипаче иконописание. Самон сему ныне учится. Ученики унас остались отРублева-то Андрея.
        Княжич ушел всопровождении Васюка иМитрофанушки, оставив отца сигумном ивоеводой Басёнком. Укрыльца келарских хором, откуда вышел Иван, приметил он трех конников изстражи ипеших человек пять вполном вооружении. УТроицкого собора ивнизу, уПивной башни, гдепрятался Иван сЮрием два года назад, тоже были конные ипешие воины. Снова тревога овладела Иваном, воспоминанья охватили тоской его сердце. Схватившись заруку Васюка, онприжался кдядьке испросил вполголоса:
        -Пошто вои кругом?
        Васюк ласково усмехнулся исказал весело:
        -Брось, Иване. Ждет ноне государь матерь свою.
        -Бабунька приедет, - оживился княжич и, сразу успокоившись, спросил: - Акогда она будет?
        -Абог ведает. Ноне ждут… - Недоговорил Васюк, бросился кстарику монаху, крикнув находу: - Глянь, Иване! Пивной старец, спаситель наш… - Подбежав кмонаху, Васюк радостно возопил: - Благослови, отче Мисаиле!.. - Облобызав руку пивного старца, сказал он поспешно: - Отче, княжич Иван туточка…
        Иван, узнав старого монаха, подбежал кнему, обнял ипоцеловалего.
        Вдруг снова вспомнился ему вэтот миг весь страшный тот день. Мелькнули темные подземные покои, переодеванье вмонашеские рясы иотец наголых санях. Задрожал он отболи истраха, носразу успокоился, увидев сияющую, радостную улыбку отца Мисаила.
        -Нуивельмиже возросты, Иване! - весело восклицал старый монах. - Помню, ивте поры велик был, аныне выше плеч моих! - Увидев Митрофанушку, онкрикнул: - Иты скняжичем?!
        -Отец игумен повелел, отче, - ответил Митрофанушка, - иконы истенописания Рублева показать иризницу. Ризы преподобного.
        -Поди-тко ты вПивную башню. Тамотец Никифор уменя сидит. Возьми ключи унего, - сказал старец и, обратясь кИвану, разъяснил: - Отец-то Никифор - пономарь иключарь уТроицы.
        Отец Никифор почти бегом прибежал вместе сМитрофанушкой - хотел видеть он княжича Ивана, будущего великого князя московского. Княжич незнал пономаря, ноприветливо ответил наего поклон.
        Гремя ключами, отец Никифор торопливо отпер железные врата собора ипервым впустил княжича. Приблизившись когробу Сергия, всеблагоговейно опустились наколени, апивной старец, отец Мисаил, пропел вслух небольшой отрывок изакафиста преподобного.
        -Наперво вризницу, - заявил отец Мисаил, когда все встали сколен, помолясь всоборе угроба преподобного.
        НоИван невольно задержался перед иконостасом, гденацарских ибоковых вратах сверкали красками, каксияющие радуги, иконы письма Андрея Рублева. Тутзастал их всех пришедший поспешно сухонький старичок протоиерей стрясущейся головой, настоятель собора. Благословив Ивана ипрочих, сказал он глуховатым, новсе еще нежно звенящим голосом:
        -Прошу тя, княже, вризницу.
        Невыходя изсобора, пошли они внутренним узким проходом, которым ризница соединяется схрамом. Ивану было все это любопытно вначале, нопотом наскучило - вещи преподобного нетрогалиего. Ондовольно равнодушно смотрел наризы, кресты иостроносые башмаки Сергия, наложку его ипосох. Только деревянная чаша дляпричащения понравиласьему. Никогда княжич невидал деревянных чаш, атолько изсеребра изолота. Наэтойже чаше побагряному полю мелко-мелко были писаны иконы, изображая Христа, Богоматерь иИвана Предтечу.
        Княжич устал, голова закружилась немного, истал он позевывать. Вэто время прибежал вризницу монашек отигумна звать княжича. Иван безразлично встретил этого посланца, но, услышав, чтоприехала старая государыня, невольно воскликнул:
        -Отпустите меня кбабуньке!
        И,недожидаясь ответа, бегом устремился квыходу, сопровождаемый Митрофанушкой иструдом поспевавшим заними Васюком. Всенях Ивана встретила мамка Ульяна. Увидев питомца своего, всплеснула руками она ивоскликнула:
        -Кудаж ты растешь-то тако, Иванушка?! - Нототчасже заплакала отрадости, охватила его зашею руками, целовала ибормотала сквозь слезы: - Ишь, мамку свою перерос! Даипора: тывверх, ая уж вниз расту, соколик мой ясной. Господи, нечаяла негадала исвидеться.
        -Бабунька где? - целуя мамку, спросил Иван.
        -Беги, беги, солнышко, - улыбаясь радостно, затараторила Ульянушка, - уигумена бабунька статой…
        НоИван недослушал инепомнил, какпробежал посеням ктрапезной. Софья Витовтовна вскочила соскамьи, увидев внука.
        -Иванушка! - вскрикнула она изамолчала, крепко обнимая княжича.
        Онанемогла говорить, итолько радостные слезы бежали унее пощекам. Но,быстро овладев собой иотодвинув немного внука, она, улыбаясь, сквозь слезы смотрела вего лицо, акняжич всхлипывал иповторял безконца:
        -Бабунька милая! Бабунька…
        Софья Витовтовна посадила его рядом ссобой наскамью и, перекрестив, сказала строго:
        -Атеперь сиди смирно ислушай. Мнестатой исотцом Мартемьяном оделах говорить надобно.
        Иван сразу успокоился изамолчал.
        -Говори, сыночек, - обратилась Софья Витовтовна квеликому князю.
        -Таквот, матушка, - продолжал Василий Васильевич прерванный разговор, - яз зауслуги его ипомощь после обрученья подарил ему Ржеву…
        -Ржеву?! - воскликнула Софья Витовтовна.
        -Ржеву, - твердо продолжал Василий Васильевич. - Надобны мне были еще полки его иогненная стрельба, дабы Шемяку давить, дабы тобя, матушка, десницей Борис Лександрыча отполону изнять!
        Василий Васильевич смолк. Лицо Софьи Витовтовны осветилось лаской инежностью.
        -Ништо, сыночек, ништо. Неплачу оРжеве-то яз. Будем судить да рядить онаделке невестином, таксама яз скнязь Борисом баить буду отом. Может, онисвоей доброй волей Ржеву-то вернет. Москва, сыночек, берет, асвоего никому недает…
        Оназамолчала и, вспомнив оШемяке, потемнела изадумалась.
        Василий Васильевич, чувствуя неловкость ижелая обратить разговор надругое, сказал:
        -Мытут своеводой Басёнком опасались, какбы худа какого отШемякиной стражи нам небыло, анбоярин-то Сабуров ивсе его дети боярские били челом наслужбумне, ияз принялих, матушка.
        -Ништо, ништо, сыночек. Неголый, чаю, придет Сабуров-то. Впути он нераз мне отом баил.
        Маленькие глазки игумна Мартемьяна сверкнули из-под седых бровей мрачным огоньком.
        -Сабуров-то мужик умной, - молвилон, - азаШемякой ныне добра ненаживешь. Знает боярин, гдешубку шить можно. Поветру идет. - Игумен усмехнулся недоброй улыбкой и, обратясь кСофье Витовтовне, продолжал: - Истинноты, государыня, баила - неголый боярин-то. Вотчины унего коло Галича ивиных местах богаты. Боитсяон, чтомогут взять их ибезего воли. - Мартемьян рассмеялся идобавил: - НаШемяку-то унего нетути боле надеянья. Скорометлив Сабуров-то…
        Софья Витовтовна горестно вздохнула имолвила тихо:
        -Молилась яз осмирении гордыни Димитрея. Хочу итут, угроба преподобного Сергия, отомже молить, искусив еще раз Господа Бога. Какты, сыне мой, отом мыслишь?
        -Мыслю, матушка, чтоШемяку смирит токмо смерть. Вельми зол, завистлив игордон. Нетуменя веры всмиренье Димитрия.
        -Такияз вдороге сгорестью уразумела. Право ты мыслишь. Хошь то игрех великой.
        -Государыня, - сурово вмешался Мартемьян, - атого боле велик грех народ свой иземлю христианскую разорять хуже татар нечестивых! Смерть злодею. Аежели игрех это, тонезряже сказано: «Несогрешишь - нераскаешься, нераскаешься - неспасешься…»
        Иван непонимал ясно, очем разговор идет, нопочему-то тяжко ему стало, потянуло вдруг кмамке Ульяне. Захотелось слушать веселые присказки ишутки доброй старухи, слушать причудливые светлые сказки обогатырях, освятых угодниках иопосрамленье нечистой силы…
        Встал Иван потихоньку ивышел изпокоев игумна.
        Глава13
        Первый поход
        Влето тысяча четыреста сорок восьмое наговение Филиппово, ноября двадцать девятого, когда все княжье семейство затрапезой было увеликого князя, примчались вМоскву государевы ямские вестники отНовгорода Нижнего, старого. Узнав обэтом, князь Ряполовский Иван да воевода князь Стрига-Оболенский прибежали изсвоих хором надвор княжой пеши - времени небыло коней седлать. Сдворецким Константином Ивановичем, испугав Марью Ярославну, ворвались они втрапезную, прямо кстолу. Крестясь наиконы изапыхавшись, ониеле переводили дух, трудно отодышки говорить им было. Наконец Иван Ряполовский крикнул хриплым голосом:
        -Государь, татары!..
        Вздрогнул великий князь, окаменели все сразу застолом. Побледнели иотец, ибабка, иматунька, аИван вдруг вспомнил, каквкняжии хоромы ворвались татары ссотником Ачисаном, вспомнил он отцовы кресты-тельники вруках басурмана. Страшно ему стало, задрожали руки иноги.
        -Какие татары?! - взволнованно крикнул Василий Васильевич.
        -Казанской орды, - тяжело отдуваясь, ответил князь Иван. - ПоВолге пришли кНовгороду Нижнему…
        Василий Васильевич вздохнул свободнее, новсеже был еще бледен, игубы его чуть-чуть вздрагивали.
        -Садитесь, бояре, - глухо молвилон. - Сколь поганых-то? Куды идут?
        -Государь, - медленно заговорил князь Оболенский, - какнам ведомо отзастав наших, царь Мангутек послал, почитай, всех князей своих сомногой силой. Вести, лишь токмо придут, велел яз ктобе посылать вхоромы твои. Наши-то вести насемь ден впереди татар идут икаждый час приходят…
        -Вотчто скажу, - перебил воеводу великий князь, - часу неупускай. Немедля собирай две рати - наВолодимер инаМуромский град. Неинако, атуды пойдут.
        -Истинно, - подхватил Стрига-Оболенский, - подымутся поОке кустью Клязьмы, атам, мыслю, одни пойдут поКлязьме кВолодимеру, адругие - поОке кМурому…
        Постучали вдвери трапезной, иКонстантин Иванович ввел вестника, всего вснегу. Перекрестился, поклонился доземли тот имолвил:
        -Будь здрав, государь! Поприказу воеводы сюды пригнал. Сконя токмо. Дошли татары доУсть-Клязьмы, разделились надвое. Обеима реками пошли вверх.
        -Спеши, княже, - обратился Василий Васильевич кОболенскому. - Сам-то иди кВолодимеру, анаМуромской град пошли, кого знаешь. Володимер отМосквы близок ипоместу своему длябасурман важней…
        -Пусти меня, тата, - неожиданно начал Иван дрогнувшим голосом, нотвердо закончил: - Пусти меня своеводой татар бить!
        Задрожала вся ивскрикнула вдруг Марья Ярославна:
        -Чтоты! Чтоты, Иванушка! Окстись, дитя ты еще малое! - Широко открылись отстраху большие глазаее, впились смольбой влицо сына.
        Ноотец решил иначе.
        -Пусть едет, - сказал он сволнением игордостью. - Видал он уж битвы-то, анаконе, бают, настоящий конник.
        Побелела какснег Марья Ярославна.
        -Васенька, - проговорила она тихо ижалобно, - всего ведь девятый годему!
        -Небойся, государыня, - сказал дрожащим голосом воевода, - сомной будет. Видал яз его подУгличем. Мыслил тогды - недевятый, адвенадцатый годему! Добрый будет воин.
        НоМарья Ярославна никого неслушала. Обняв старую государыню, твердила она сквозь слезы:
        -Заступисьты, матушка, заступись завнука своего, голубушка…
        НоСофья Витовтовна молчала, прижимая ксебе невестку инежно гладя ей плечи. Унее самой слезы дрожали вглазах иперерывалось дыханье отсдерживаемых рыданий.
        Иван стоял прямо, крепко сцепив руки исжав губы. Брови его были сдвинуты. Онвесь был напряжен, какструна. Глядя намать ибабушку, онбоялся заплакать ипогубить все дело. Наконец, переборов волнение, онпроговорил срывающимся голосом:
        -Матунька, бабунька… Помните… тату вполон взяли?.. Ачисана помните?.. Язтатар бить хотел. Вырос ныне…
        -Сынок мой любимый! - всхлипнув, крикнул Василий Васильевич. - Иванушка, надежа моя! ИдисБогом. Идинапоганых заземлю русскую! Благословляю тя, сыне мой!.. - Великий князь порывисто обнял Ивана ипростонал сгневом иболью: - Ослепил меня ворог мой! Невижу тя, Иванушка, всей часец! Невижу!..
        -Васенька!.. Матушка! Чтоже туточки деется?! - вотчаянии закричала Марья Ярославна. - Одумайся, Васенька!..
        НоСофья Витовтовна остановила ее исказала тихо игрустно:
        -Уймись, Марьюшка, невек ему сбабами жить. Такуж Господь сотворил. Сыздетства наша сестра скуклой, аони ссаблей да стрелами… - Помолчав, онаеще тише добавила: - Слезы-то материнские неуимчивы, Марьюшка. Всюнашу жизнь литься им.
        Войска продвигались быстро, останавливаясь вселах, деревнях ипосадах насамое краткое время. Спешили воеводы прийти кВладимиру раньше татар Мангутека, ноинаэтих недолгих привалах княжич видел изамечал многое. Испытав затри года столько перемен инесчастий, он, едва ступив запорог жизни, понимал уж страхи итревоги, чтоохватывали всех привести оприходе татар.
        -Примечай, Иванушка, примечай усё, - говорил ему Илейка, посланный наэтот раз скняжичем вместо Васюка.
        Неумел Илейка, какнужно великому князю угождать, аВасюк смладых лет был приВасилии Васильевиче, стремянным был его любимым. Привык кнему князь, аослепши, того более хотел возле себя иметь любимого человека. Нужен стал великому князю, какмалому ребенку, дядька, чтобы раздевал иодевалего, вмыльню водил. Многого слепец безчужой помощи немог уж делать. Марья Ярославнаже больше знала старого звонаря Илейку, больше ему верила. Иван любил обоих дядек, носИлейкой веселейему: говорлив старик, какмамка Ульяна, душевней, новратном деле ничего неразумеет. Теперь Ивану ученье ратное отвоевод шло. Улыбается поэтому Иван недоверчиво, когда Илейка упрямо твердитему:
        -Примечай, яте баю, ачто неуразумеешь, меня спроси…
        Смеется княжич.
        -Недадут нам тут рыбу удить иптиц ловить, - говоритон, - авратном деле что ты ведаешь? Яз,что разуметь небуду, - увоеводы спрошу.
        Рассердился Илейка, обиделся, даже засопел носом, какмалый ребенок.
        -Возросты, Иванушка, вокакой, аслов моих неразумеешь! - ворчит он сдосадой. - Яте непрорыбу иптиц говорю, непроратное дело. Хрен сними сптицами да срыбами, яте пролюдей баю. Пока мал был, яте дудки да удочки делал. Ныне тя отец-то вот нататар шлет, княжить, значит, учит, ия вот пользы тобе хочу.
        Иван судивлением взглянул наИлейку, никогда неслыхал он отнего таких речей.
        -Всетя учат, - смягчась, продолжает Илейка, - идьяк, иотец сматерью, ибабка, ивладыка, ивоеводы вот! Аты унас, усирот, поучись.
        Вотоно что…
        День был погожий, хотя слегка морозило, нозато весело играло солнышко всиневе небесной. Наскучило княжичу ехать ввозке - верхом трусил он мелкой рысцой рядом сИлейкой. Ехали они вослед пеших воинов, перед которыми виднелись конники, асзади, завозком Ивана, тянулись обозы, окруженные пешей иконной стражей. Дозорныеже отряды скакали где-то далеко впереди, часто присылая вестников воеводе. Подходили уж кВладимиру, оставалось донего неболее сорока верст.
        Иван молча оглядывал берега Клязьмы, польду которой двигались их полки. Были кругом илеса, иовраги, иполя, засыпанные снегом, горы ипригорки. Чаще попадались теперь поселки, села, деревни, ивсе время, обходя войско, тянулись навстречу им крестьянские сани идровни совсякой кладью, окруженные мужиками, бабами иребятами. Сердце Ивана сжималось: вего памяти восставали тревожные дни, когда после пленения отца ждали татар вМоскве.
        -Вишь, - обвел Илейка плетью кругом, - вишь, сколькоих! Влеса все бегут - оттатар хоронятся.
        Кучка подвод задержалась усамой дороги, пропуская войска. Увидев Ивана вкняжом одеянии, мужики поснимали шапки ипоклонились. Иван иИлейка отдали поклоны.
        -Откуда? - спросил Иван.
        -ИзПеньков, - ответил старик, нахлобучивая шапку, - туточки вот, недалече.
        -Поштоже вград-то неидете? - крикнул Илейка. - Тамо стены есть.
        -Есть, данепронашу честь, - махнул рукой старик. - Идеже тамо всем-то? Там, милой, такнабилось народу, чтоболе некуда! Мышу пробежать негде!
        -Кудажвы? - снова спросил Иван.
        -Куда глаза глядят, - ответил старик, - лишьбы оттатар подальше. Самзнаешь, страшен пожар. Страшней татя играбителя. Тать-то хошь голые стены оставит, апожар-то все пожрет, токмо угли да головешки увидишь. Татарыже страшней ипожара. Изогня ты сам сженой выскочишь, даидетишек вытащишь. Татарыже иразграбят, исожгут, кого убьют, кого вполон возьмут!
        Чемближе подходят войска кВладимиру, тембольше кругом тревоги видит Иван. Отвоеводы он знает, чтотатары далеко еще итолько дня через два подойдут кВладимиру, амосковские полки всего через час дойдут дограда. Ужвот видно издали церкви извонницы, крыши теремов ибашни, ноподгородные села идеревни теперь все пусты, безлюдны, кое-где только кошки да собаки около изб пробегают, аисобак-то совсем мало - почти все захозяевами ушли.
        Водной лишь деревне, версты задве отВладимира, было людно. Около изб толпятся мужики, стоят оседланные кони уконовязей, небольшой санный обоз тутже. Ниженщин, нидетей вдеревне невидать, амужики кашу варят невизбах, анаулице, вкотелках надкострами.
        -Никак войско чье-то? - сказал княжич Иван Илейке, давно глядевшему из-под руки нанеизвестных людей.
        -Яито гляжу, - ответил дядька, - токмо неведомо чье? Мыслю, сироты сами нататар снаряжаются. Надоть увоеводы спросить…
        Ноквоеводе, ехавшему несколько впереди, подошел здоровенный рослый парень и, сняв шапку, поклонился.
        -Будь здрав, воевода, - сказал смело парень, ненадевая шапки насвои рыжие кудри. - Челом бью.
        -Сказывай, очем, - перебил его князь Стрига-Оболенский. - Спешу яз кограду.
        Парень обернул лицо врыжей курчавой бороде кподъехавшему Ивану ипоклонился ему еще ниже, чемвоеводе.
        -Будь здрав, княжич, - сказал он густым голосом.
        Ивану показался знакомым иголос этот илицо парня. Вдруг он узналего. Намиг впамяти промелькнула смута московская, когда бояр, гостей идьяков взяли черные люди посадские. Этоон бежал тогда сослопом мимо княжих ворот игрозил боярам…
        -Челом бью, - продолжал парень, - возьми мя сдружиной поганых бить… - Онпоклонился еще раз и, снова обратясь ккняжичу, добавил: - Княже, нетлучше воев, коисвоей охотой сворогами бьются. Слух-то внароде, чтоты непогодам вельми разумен. Вотисие уразумей.
        -Мало таких-то воев, - молвил воевода, - вот ивас едва сотня наберется, адляполков нужны тысячи итьмы.
        -Мир-то силен, - воскликнул парень, - ты токмо разворошиего! Мир-то послюнке плюнет - море будет. Внароде - что втуче: вгрозе все наружу выходит!
        -Ишь, какие песни поет, - неодобрительно крякнув, сказал воевода.
        -Ачто непеть-то? Былбы запевало, подголоски найдутся. Коли всем миром вздохнут - идогосударя слухи дойдут. Токмобы он ухи собе незатыкал да глаза незакрывал.
        -Ктоты таков? - резко оборвал его воевода.
        -Ермилка-кузнец, - ответил парень. - Вобозной охране был увеликого князя подУгличем…
        Воевода зорко поглядел наЕрмилку, помолчал исказал строго:
        -Дерзокты. Ведаешь, каксказано? «Языце, супостате, губителю мой!..»
        -Язык-то сБогом беседует, - возразил кузнец. - Язык-то стяг - он дружину водит.
        -Онотак, - вмешался Илейка, - да мало одного крику: «Вались, народ, отЯузских ворот!» Надоть ипорядок, имиру надоть голову… Нельзя токмо того, замолола безголова - ивсе тут!
        -Тыпостой, подожди, - махнул кузнец рукой наИлейку. - Петь хорошо вместе, аговорить порознь. Яисам недурак. Знаеммы, чтосноп безперевясла - солома. Потому ибьем челом тобе, воевода, возьминас, черных людей да сирот, вполк свой, злое татаровьё бить. Охотой идем…
        -Чтож, иди, - сурово молвил князь Оболенский, - дело святое. ЗаРусь биться будем.
        -Спаси тя Бог, - поклонился кузнец. - Гдеидти нам прикажешь?
        -Агде хошь. Клюбому полку приткнись. Токмо сам порядка непутай, аболе начальников слушай. Дапомни: вомногом глаголании несть спасения.
        Кузнец молча усмехнулся, но, обратясь ккняжичу Ивану, сказал ласково:
        -Авсежты, княже, попомни, чтоя баил-то. Отец мой ипоныне мне приказывает: «Много бают какбы наглум, аты бери наум…»
        Княжича Ивана созвоном икрестным ходом встретили все владимирцы уЗолотых ворот. Ждали тут его ивладыка суздальский Авраамий, ибоярин Константин Александрович Беззубцев, наместник ивоевода великого князя московского.
        Ужиздали, подъезжая кЗолотым воротам, загляделся Иван наэто строение. Ещенеразбирая, ктостоит уворот, княжич ясно видел меж стен две круглые белокаменные башни ибудто вросший вних боками высокий белокаменный храм содним большим золотым куполом. Середина этого храма почти досамых боковых башен прорезана высокими воротами, огромный полукруглый свод много выше золоченых башенных крыш. Надсводом висит большой образ Пресвятой Богородицы взолоченом окладе.
        -Храм сей вЗолотых воротах, - сказал Ивану воевода Стрига-Оболенский, - воздвинут еще князем Андреем Боголюбским. Сииврата - подобны киевским, токмо вВолодимере, опричьих, есть еще Серебряные иМедные.
        Церковный звон, крики воинов итолпы народа заглушают слова Оболенского.
        -Сыночек тут старшенький князя великого, - звонко раздается надтолпой женский голос, - княжич, бают, Иван!
        Радостный гул криков прокатился поближайшим рядам толпы, икняжич Иван услышал совсех сторон веселые восклицания:
        -Незря княжич-то послан - крепкое дело!
        -Храни, Господь, град наш!
        -Будем поганых бить!
        Княжич Иван впервые один был, безотца, перед лицом народа. Побледнел он отволнения инапряжения, припоминая, каквел себя отец втаких случаях. Страх, охвативший княжича, придавал всем его движениям сдержанность взрослого человека.
        Сойдя сконя, остановился он нанесколько мгновений ивыпрямился вовесь свой непо-детски большой рост. Темные глаза княжича медленно, спронизывающей остротой обвели всех. Отдавая поклон владыке, наместнику, боярам ивоеводам, поклонился он инароду навсе стороны.
        -Будьте все здравы! - струдом, ногромко выкрикнул княжич Иван внезапно охрипнувшим голосом.
        Кругом все замерло, ивдруг бурей прокатился могучий рев толпы.
        -Будь здрав, государь! - кричали кругом, приветствуя Ивана некаккняжича, акаквеликого князя, назвав его государем.
        Иван вздрогнул, ещеболее побледнел, нотвердо истепенно подошел подблагословение владыки.
        ОтЗолотых ворот княжич Иван сосвоими ивладимирскими воеводами ибоярами последовал завладыкой вУспенский собор длясовершения молебствия одаровании победы.
        -Помолим Господа, дапоможет сокрушить нам агарян нечестивых! - громко возгласил владыка Авраамий, идярядом скняжичем впереди крестного хода.
        Взволнованный исмущенный, княжич Иван молча следовал заепископом Авраамием квозвышающейся перед ним громаде белокаменного златоверхого собора.
        Емубыло все еще страшно после встречи свладимирцами. Почуялон, словно вырос сразу, старше стал, нотолько вдуше унего как-то тревожно исмутно. Всёже глаза его невольно останавливались нарезном каменном поясе собора изузорных колонн, межкоторых изкамняже резаны изображения святых, листья, цветы, звери иптицы. Всеизображения эти дивно расписаны яркими красками иразноцветным поясом окружают белокаменные стены всего храма.
        Владыка заметил внимание юного княжича кзодчеству.
        -Храм сей, - молвилон, - строен князем великим Андреем, астроили зодчие всех земель: инаши русские, игрецкие, ифряжские, сиречь итальянские.
        Этислова владыки иособливо упоминание обитальянских зодчих отвлекали княжича отдумего. Вспомнил он ичасы самозвонные, чтоЛазарь сербин деду его надворе ставил, ибабкины чарки, стопы исулеи резные икованые, тоже заморской работы.
        -Аты был, отче, виных землях? - спросил он владыку. - Видалли ты всякие художества ихитрости фряжские игрецкие?
        Владыка внимательно поглядел накняжича иласково молвил:
        -Быляз вземлях фряжских игрецких. Ужопосле трапезы расскажу тобе оразных художествах ихитростях фряжских, инаипаче омистериях, сиречь отаинствах, которые своими очами зрил.
        Владыка смолк, медленно крестясь ивосходя побелокаменному крыльцу всобор. Иван, сняв шапку, тоже стал креститься. Когда поднялисьони, перед ними распахнулись широко золоченые двери соборных железных врат, иони вступили назвонкий помост храма, выложенный узорными медными плитами. Перед самым началом молебна владыка сказал княжичу:
        -Смотри, княже, какрасписаны стены сии, писаны бо они Рублевым идругомего, Даниилой. Дапогляди инавеликокняжий стол. Вонтам, уамвона.
        Слушая молебен, смотрел княжич насияющие краски икон, нонерадовался им так, каквСергиевой обители. Смутно было вдушеего, ипочему-то все вспоминались малопонятные, нозанозливые слова кузнеца Ермилки.
        Затрапезой увладыки Авраамия гостей было мало: княжич Иван ивоеводы - князь Иван Васильевич Стрига-Оболенский да боярин Константин Александрович Беззубцев. Разговор шел овоенных делах иокознях Шемяки.
        -Умен, охумен Шемяка, - говорил Авраамий, покачивая печально головой, - ноум-то унего токмо накозни ипакости. Опользеже государственной иолюдях немыслитон. Ястреб он идале своего гнезда незрит.
        -Истинно, - живо отозвался Беззубцев. - Вотитатар он привел казанских. Тымнишь, безнего они пришли? Нет. ОнисСиней Ордой, исКазанью, исовсеми ворогами Москвы - заедино! Всехих, волков, наРусь манит, абысамому властвовать.
        -Право слово твое, Костянтин Лександрыч, - согласился князь Стрига-Оболенский. - Чаюяз, чтоисам Шемяка наМоскву метит. Разумею так: татар он посылает через Нижний кВолодимеру иМурому, дабы глаза отвестинам, дабы подале отМосквы мы полки свои поставили. Самже князь Димитрий изгоном поскачет кГаличу, аоттоле ударит борзо инечаянно наКострому, иежели возьмет град сей - поскачет наМоскву.
        -Тата царевичам невелел пускать Шемяку вМоскву, - неуверенно напомнил княжич Иван.
        -Верно, верно, - весело одобрил Стрига-Оболенский вспыхнувшего отрадости Ивана. - Надобно немедля сКасимом снестись иЯкубом. Пусть идут наКострому, навстречу Шемяке, лицом кнему, аспиной кМоскве.
        -Мнеж, мыслю, - вступился вразговор Беззубцев, - надобно утре, досвету, навстречу татарве идти отВолодимера кНижнему. Воеводуже Ивана Руно спути отпущу кМурому втыл агарянам. Нелюбят татары прямого боя. Сильны они токмо нечаянным набегом, какразбойники внощи.
        -Идитак, Костянтин Лександрыч, - согласился князь Иван Васильевич. - Язже вКострому пойду, гдесидит сзаставой идвором великокняжеским Федор Басёнок. Упредить Шемяку хочу. Ицаревичи, мыслю, поспеют воблаговремении.
        Воевода Стрига-Оболенский помолчал и, взглянув несколько раз наИвана, добавил, обратясь котцу Авраамию:
        -Нет. Невозьму сие собе надушу. Оставляю княжича вВолодимере натвое, отче, попечение, иотом сей часец пошлю великому князю вестника.
        Княжич вспыхнул исурово спросил:
        -Пошто оставляешь мя? Государь отпустил мя нататар, аты супротивное деешь…
        Улыбнулся князь Иван Васильевич.
        -Язчту тя захраброго, Иване, даияз нетруслив, новратном деле иразум надобен. Нетакова рать будет, каквМоскве мы сгосударем мыслили. ВКостроме восаду сяду.
        Воеводы подошли подблагословение владыки.
        -Дапоможет вам Господь, - говорил отец Авраамий, крестя воевод. - Мыже тут будем усердно молить отом Христа Спасителя изаступницу нашу Пресвятую Богородицу.
        Воеводы вышли. Иван, сдвинув брови, недовольно посмотрел им вслед. Авраамий улыбнулся, взглянув накняжича, имолвил:
        -Негневись, Иване. Неты прав, аправ князь Иван Василич. Наратном поле негосударь, авоевода хозяин.
        Огорченный Иван нескоро успокоился. Емудосадно было, чтонепустили его биться статарами. Боииосады городов он уже видел, ноиздали, словно игру какую, авсеже истрах испытал навойне немалый искорбь. Плохо слушал он разговоры владыки, несознавая, отчего горькоему: оттоголи, чтоневзялиего, оттоголи, чтосам вдуше доволен, чтоневзяли. Вообще многое, чтораньше было ясно ипросто, каквсказках мамки Ульяны, теперь перепуталось. Ничего порой понять он неможет ичем более понять хочет, темболее все мутится.
        -Астенопись вхраме видел? - услышал он среди неясных дум своих слова владыки.
        -Видел, - ответил Иван, - такуюже стенопись видел иуТроицы вСергиевом монастыре.
        -Истинно так, - обрадовался Авраамий, - ибо итам, уСергия, настенах писал Рублев, глаз утобя, Иване, остер вельми кхудожеству!
        Владыка Авраамий задумался вдруг. Княжич Иван несводил глаз свладыки, взор которого сделался невидящим, уходящим неведомо куда. Иван незнал, чтоскажет ему отец Авраамий, новолнение охватывалоего, ичувствовалон, каквгруди унего все дрожит.
        -Пыталты, - услышал он голос владыки, особый, непохожий напрежний, - бывалли аз вчужих землях… Помню фряжские, сиречь латыньские, земли. Непохожи они нанаши. Инако латыне живут…
        Авраамий говорил медленно, будто разглядывал что-то вдали, неторопясь, думая освоем исовсем забыв обИване. НоИван весь вслух обратился идаже рот раскрыл.
        -Вижу аз, какчудо некое, - продолжал тихо отец Авраамий, всееще блуждая взором где-то далеко, - вижу храм красоты дивной. Особливо купол его восьмигранной, который шириною вовесь храм, авысотою - какпрекрасная гора надвсей Флорентией возвышается. Нанемже, накуполе том, стоит легкой ибаской фонарь измрамора сзолотой маковкой. Горестно токмомне, чтовзолотой сей маковке ненаш восьмиконечный крест вделан, ачетырехконечный латыньский крыж. Всеже глаз отвести никому неможно отсего дивного творения фряжского зодчего Филиппа Брутнеллеска![87 - Филиппо Брунеллески (1377 -1446) - знаменитый итальянский архитектор.] - Вдруг владыка неожиданно просиял весь лицом и, схватив Ивана заруку, заговорил радостным, молодым совсем голосом: - Строилже сей зодчий купол-то надиво всем безстолбов илесов всяких. Ниснаружи лесов небыло, ниизнутри, астроил фрязин Филипп кладкой простой, рассчитав вуме своем тяжесть иопору камней друг надруга всводе того вельми великого купола. Подсводом вот сим, якобы висевшим наднами, подобно небесам, иотслужил папа Евгений вдень окончанья осьмого собора латыньскую обедню. Кчасу тому фрязин
какраз икупол окончил строить… - Потемнел опять лицом владыка Авраамий. - Всейже день, июня шестого, влето шесть тысяч девятьсот сорок седьмое,[88 - 1439г.] подписали мы хартию осоединении церквей - нашей грецкой православной веры иверы латыньской, - добавил почти шепотом отец Авраамий изадумался.
        Иван, взволнованный рассказом, задавал вопрос завопросом офрязине-строителе, пытая, какбезлесов он мог такой высокий ивеликий свод строить. Много идолго рассказывал Авраамий своему юному собеседнику, ибосам весьма любил зодчество, ваяние ихудожество.
        Утомившись, Иван замолчал, ноненадолго.
        -Акакимя сему храму дивному? - спросил он снова.
        -Собор Пресвятыя Богородицы, по-ихнему - Святой Марии дель Фибре…
        Отец Авраамий снова загорелся изаговорил, волнуясь:
        -Есть еще воФлорентии Богородична церковь - Святая Мария новая. Похоронен там патриарх цареградский Иосиф Второй, ижепреставился замесяц доокончания собора, июня девятого. Видел аз всей церкви, когда погребали там святейшего отца нашего, чудесную идивную икону Пресвятыя Богородицы смладенцем, мадонну по-ихнему. Писал ее Иван Чимабуй.[89 - Джованни Чимабуэ (1240 -1302) - знаменитый итальянский живописец.] Вельми аз сей иконе возрадовался! Нашего она письма икгрецкому близко, ивомногом подобна тому, какнаш Рублев пишет. Токмо уРублева цветистей илучше. Для-ради умиления икротости сердца уРублева-то писано…
        Княжич Иван слушал молча, напрягая внимание, но, когда владыка Авраамий опять замолчал, тотчасже спросилего:
        -Апошто икакездил ты влатыньскую землю?
        -Отпустил мя отец твой, великий князь, смитрополитом Сидором влето шесть тысяч девятьсот сорок пятое[90 - 1437г.] наосьмой собор, аснами было еще разных людей около ста издуховных имирян. Неверил государь наш Сидору, даимы тоже, потому изгрек был митрополит, нерусский человек. Намже заРусь налатыньском-то соборе стоять было надобно. Издуховных, опричь меня, были архимандрит Вассиян, пресвитер Симеон да еще некие попы идьяконы. Измирянже бояре идьяки, коипоученей, аоткнязя тверского Борис Александрыча, тестя ныне твоего, знатный вельможа Фома… Собор-то сей созвал папа Евгений да грецкий царь Иоанн, дядя он тобе пожене своей Анне Васильевне, тетке твоей родной. Согласились они учинить едину церковь, аглавой всего христианства папу поставить, анашу грецкую веру сримской соединить подего началом.
        -Поштоже тата отпустил Сидора?! - воскликнул княжич. - Ведь латыне поганой веры, поштож было наих собор ехать?
        Авраамий слегка улыбнулся.
        -Такиотец твой мыслил, ноудержать Исидора немог. Привсех нас тогда рек он митрополиту: «Отче Исидоре, мытобе неповелеваем идти наосьмой собор влатыньску землю, тысам, наснеслушая, хочешь идти. Будиже тобе ведомо: когда оттуда возвратишься, принеси кнам нашу христианскую веру такой, какую наши прародители приняли отгреков». Исидорже, ложно клянясь соблюсти православие, ужетогда мыслил учинить согласие слатынянами.
        -Поштож того греки захотели? - возмутился Иван. - Ведь православныеони.
        -Турки их теснят, какнас татары, - ответил владыка, - асилы-то ратной мало уних. Вотцари их ипредались латыньству. Помочь зато обещал им папа рымской…
        Отец Авраамий горько усмехнулся изамолчал, печально склонив голову.
        -Меня окаянной Сидор, - горестно воскликнул владыка, - меняон, окаянной, заставил награмоте подписать согласье! Смалодушествовал аз, непосмел ослушаться.
        Старик сморщился, словно отболи. Хотел что-то добавить, нотолько еще ниже опустил голову. Иван непонимал всех этих согласий иразногласий отцов церкви, незамечал ипечали отца Авраамия. Мысли его тянулись кчудесным землям, окоторых он так много отвсех слышал.
        -Отче! - спросил он громко, соскучившись молчанием владыки. - Какже вы ехали вофряжскую землю?
        Авраамий вздрогнул и, посмотрев наИвана большими голубыми глазами, тихо игрустно заговорил:
        -Поехалимы, Иване, вРигу наконех. Оттолеже внемецкой город Любек морем плыли Варяжским. ОтЛюбекаже снова наконех вЛипец,[91 - Липец - г. Лейпциг.] потом вАушпорк.[92 - Аушпорк - г. Аугсбург.] Зело богат сей город - купцы его вМоскву кнам ивЦарьград товары возят. ОтАушпорка мы через горы великие[93 - Альпы вТироле.] ехали вдоль ущельев глубоких идолгих, инаднами вершины гор были вснегувсе, иснег-то наних никогда нетает. Всамый жар летний наних снег, какзимой, ибовыше облаков они небесных, азимыже втех странах совсем нет. Потом вФеррару латыньску прибыли, аоттоле, когда там начался мор, воФлорентию уехали воем собором: илатыне, игреки, имы, русские… - Владыка Авраамий замолчал, посмотрел накняжича имолвил, позевывая икрестясь: - Пора, княже, инаопочив нам после обеденной трапезы. Уморился аз, даитобе спути отдохнуть надобно.
        Владыка Авраамий повелел келейнику своему позвать кужину княжича Ивана. Темнело уж, когда Иван сИлейкой вошли втрапезную. Настоле горели две восковые свечи, слабо освещая довольно большой покой.
        Отец Авраамий сидел один, атеньего, большая ичерная, странным, продолговатым пятном трепетала икачалась нагладкой стене то вправо, товлево. Иоттрепетания теней этих, иотсумрака впокоях, иотсамого владыки, неподвижно сидевшего, становилось как-то тревожно.
        Когдаже закняжичем иИлейкой захлопнулись двери, язычки пламени усвечей вздрогнули изаметались, итакже суетливо заметалась постене тень отца Авраамия, потом вдруг потянулась вверх, обозначая длинный стан владыки вовсю стену иголову его усамого потолка. Владыка поднялся и, широко крестясь, стал читать молитву перед трапезой.
        -Садись, Иване, - проговорилон, благословив после молитвы княжича иИлейку, идобавил, обращаясь кпоследнему: - Аты повечеряй укелейника моего. Когда будет надобно, призову тя.
        Илейка поклонился ивышел, новдверях задержался.
        -Отче святой, - сказалон, - дозволь зайти ктобе, когда вестники пригонят. Ныне счасу начас ждутих…
        -Приходи, - разрешил владыка.
        -Какие вестники? - спросил Иван, когда затворилась дверь заИлейкой. - ИзМосквы али отвоевод?
        -Отвоевод, чаю, будут, - глухо ответил владыка, благословляя трапезу. - Беззубцев обещал пригнать. Ноотом после. Вкушай отяств сих.
        Иван вдруг почувствовал нестерпимый голод, стал сжадностью есть жирную стерляжью уху. Владыка ничего неел. Задумчиво склонив голову, онсмотрел куда-то вдаль. Иван это заметил, когда уже насытился истал пить мед, поставленный перед его миской. Княжич долгое время нерешался нарушить странное молчание владыки. Онтоже молчал. Автрапезной было тихо, тактихо, чтослышно, каккапельки воска упогнувшейся немного свечи, падая настол, стучат, будто кто-то изредка роняет надоску хлебные зернышки. Веет откуда-то холодом. Пламя свечей непрестанно колеблется, итени наполу ипостенам, кажется, испуганно бегают, прячутся ипоявляются, словно боязливые июркие мышата. Ивану становится непосебе, и, чтобы прервать неприятное молчание, онспрашивает отом, чтопервым приходит наум.
        -Атакли топки улицы влатыньских городах, - говорит он тихо, - икладутли помосты избревен, какунас вМоскве?
        Владыка улыбается, иналице его тоже мелькают тени отсвечей.
        -Нет, Иване, - отвечает он негромко, - там нет нитопей, нигрязи нетокмо вгородах, ноинадорогах. Камнем там дороги убиты везде, авовсех градах помосты наулицах изжженого кирпича. ВоФлорентииже все площади ипочти все улицы некирпичом даже, аплитами каменными мощены. Наплощадяхже фонтаны, сиречь источники воды, якородники бьют. Родникиже сии отмалых речек, чтопотрубам отрук человеческих коградам пускаемы.
        -Можетли быти? - дивился княжич. - Какже сие творят?
        -Заключают ближний отграда ручей али речку малую втрубу, изкамня иликирпича сложену. Онуюже трубу, настолбахли каменных, постенели, ведут кограду, атам малыми трубами пропускают воду отнее наплощади, кфонтанам. - Владыка придвинул ксебе чарку сзаморским вином истал прихлебывать маленькими глоточками. - По-иному унихвсе, Иване, - продолжалон. - Зимы небывает совсем. Снегу имокрети осенней иливесенней тоже нет. Зимой токмо дождей больше, атак сухо итепло всегда. Помню аз, вноябре было, наСвятого Прокопия. Унас-то бают: «Прокоп поснегу ступает, дорогу копает», ауних - цветы еще кругом цветут, розаны всадах благоухают.
        Отец Авраамий помолчал истал рассказывать, какнакануне Святого Прокопия, вдень праздника Введения вохрам Пресвятыя Богородицы, увидел он впервые мистерию, знаменитое представление обАдаме. Медлительный голос отца Авраамия среди тишины звучал по-особому, словно вытекал изполумрака трапезной, иснова сливался сбегущими повсюду тенями. Отэтоговсе, чтоговорилон, будто рисовалось перед глазами Ивана. Онвидел иограду церковную, мощенную каменными плитами, иБога Отца, каким пишут Его наиконах. Бога изображал дьякон, ибог мог выходить только изцеркви иуходить тудаже обратно…
        -Нацерковном дворе, - говорил владыка, - навозвышенном месте изображен был рай, вкоем пребывали Адам иЕва. Место сие было огорожено, анаизгороди кругом, досамой паперти церковной, висели ковры изавесы. Засей оградой вижу аз, ходит Адам валом летнике иЕва - вбелом. Токмо главы иплечи их видно. Посредиже рая древо возвышается - древо познания добра изла. Убрано древо сие дивными яблоками идругими плодами ицветами, исама ограда райская взелени вся ивцветах благоухающих… О,сколь чудно идивно было сие видение, о, сколь хитро сие деяние!
        Княжич Иван слушает, неотводя глаз отвладыки. Ондавно знает изБиблии одьяволе-соблазнителе, проникшем врай ввиде змея. Онзнает, чтоБог запретил Адаму иЕве есть плоды древа познания добра изла; онзнает, чтобыл нарушен завет Божий напогибель всему роду человеческому. Нотеперь он видит это словно воочию, идрожь проходит потелу.
        -Вотиз-за ствола древа ползет подебелому суку сатана вообразе змеевом, - тоже волнуясь, говорит владыка, - иЕве шепчет змей, указуя главой своей нависящий подле него плод зрелый: «Вкуси сего, Ева, идай ясти Адаму, ибудете оба равны вовсем Создателю вашему…»
        Слушает княжич дальше ибудто сам видит, какколеблется Ева, нозмей ближе спускается кней сдрева, обольщая речами. Подошедший кЕве Адам отказывается вкусить отзапрещенного плода, ноЕва срывает яблоко исъедает половину.
        -Человек незнал ничего подобного, - восклицаетона, - глаза мои все теперь видят, словно я Бог всемогущий! Ешьиты…
        -Ятобе верю, - говорит Адам, - ты подруга моя…
        Ивот совершается непоправимое зло длявсего человечества. Адам съедает вторую половину яблока, ноон тотчасже познает всю глубину греха своего и, склоняясь, скрывается заоградой рая иснова показывается из-за нее, ноодетый уже влистья, сшитые наподобие рубахи, рыдает, горестно плачет…
        Княжич Иван взволнован, ивушах его звучит знакомый плач Адама, нераз им слышанный вМоскве отнищей братии, откалик перехожих:
        Ты,раю мой, раю, прекрасный мой раю!
        Увы, мне, грешному, увы, беззаконному!
        Меня ради, раю, сотворен бысть,
        Евыради, раю, заключен бысть…
        ОБоже милосердный, помилуйнас, грешных…
        Потрясенный ивзволнованный, Иван неможет сразу понять, почему отец Авраамий стремительно встает из-за стола, авдверь входят люди.
        -Нучто? - спрашивает торопливо владыка, благословляя вошедших. - Чтоповестуют воеводы?
        Радостные, светлые лица вестников уже дают ответ навопросы.
        -Токмо пригнали, владыко, - кричат вестники, двое боярских детей, прискакавшие отвоеводы Беззубцева, - коней, почитай, загнали!
        -Бегут татары, якобесы отладана!.. Сейчасец вМоскву надобно…
        Вестники пьют сжадностью поднесенный им мед, заедая кусками пирога скашей. Владыка терпеливо ждет, пока они прожуют, ноИлейка, стоя вдверях, неможет сдержаться.
        -Кудыж татары-то бегут?! - восклицаетон. - Куды бегут-то?
        -КНижнему бегут! - громко отзывается один известников, доев пирог изапив его квасом. - ИотВолодимеря иотМурома бегут, собаки!
        -Усела Рождественского[94 - Село Рождественское - г. Ковров.] наКлязьме встретились спогаными, - продолжает второй вестник, - станом там они стали… Побили их немало иполон отбили. Дозорныеже Ивана Рунова наОке татарских конников уследили. Бегут, бают, неготовыми дорогами тоже кНижнему…
        Владыка, просияв весь, оборотился кобразам, долго крестился ишептал молитву. Потом отпустил всех, благословляя иговоря весело:
        -Помиловал Господьнас, грешных. Можно испать сию нощь спокойно…
        Веселыми ирадостными вернулись княжич сИлейкой вотведенную им келью.
        -Помогли нам святые угодники, - бормочет Илейка, - опять Шемяка сплоховал, итатары ему непомогли, окаянному…
        Раздевая княжича, Илейка спел даже плясовую песенку.
        -Веселыйты, какмамка Ульяна, - сказал ему Иван, ноИлейка быстро стих изамолк.
        Только укрывая княжича одеялом, онпроговорил мрачно:
        -Веселый-то я веселый, аивменя немало гвоздей всяких забито - идеревянных, ижелезных.
        Илейка глубоко вздохнул.
        -Иной раз я гвоздями теми хуже, чемзубами, маюсь. Охиболятже, проклятые!..
        Илейка помолился истал укладываться насвоей пристенной скамье, ближе квыходным дверям. Нонезахрапел он сразу, каквсегда, алежал тихо, неслышно, только иногда поворачивался надругой бок иглубоко вздыхал. Неспал он вэту ночь, даикняжичу неспалось. Представлялось ему все страшное, чтолюди творят меж собой - исвои, православные, итатары. Думал окознях он разных, убийствах, вражде изле. Мать потом вспомнил, мамку Ульяну, бабку.
        Тоска заполонила его всего, грудь сдавила, вздохнуть недает. Неможет Иван этой муки выдержать.
        -Илейка, - состоном говоритон, - спишьты, Илейка?
        -Несплю, Иване, - отвечает Илейка. - Ивести радостные, асна вот нетути…
        -Тяжкомне, Илейка, - громко шепчет Иван, - тоска меня мутит… Пошто горькомне? Пошто радости мне нет, Илейка?
        Долго молчит дядька княжича, словно вспоминает что-то забытое.
        -Иуменя так было, - заговорилон, наконец, - токмо невтвои годы, акогда вот усы расти начали изаботы пошли. Нутоска смертная одолевает, моготы нет! Словно вдуше моей сломилось что… Дай, думаю, кдеду своему схожу, живеще был Афанасий Герасимыч. Хошь боле ста ему было, аизего так илилось само: ипесни, исказки, ипритчи… Деревня-то наша край Волги стоит. Испокон веку рыбой промышляет. Всетам зимой сети плетут - имужики иженки. Токмо дед-то мой ничего недеял. Жилсобе князем, особливо зимой. Соберутся мужики укого визбе, велят бабам пирогов напечь, принесут медов разных, пива, браги, абабы яиц, молока притащат. Нусидят, плетут целый день, астемнеет - лучину жгут, асами дело свое деют, вяжутвсе, аАфанасий Герасимыч им баит ибаит, датак красно, чтотишина визбе, никто кашлянуть несмеет… Ну,пошел я кдеду своему, такитак - сказываю. Аон мне притчу. Непонял я притчу-ту сразу, потом уж уразумел.
        Илейка вздохнул изамолчал.
        -Какуюже притчу-то дед тобе сказывал? - спросил Иван.
        -Мудрену притчу сказывал, - заговорил снова Илейка, - авот она уменя впамяти ипосей часец, иголос деда помню, какон сказывал… - Илейка переменил голос иречь свою изаговорил протяжно инеторопливо, вдумчиво, будто сам все передумывал: - Жили-были сироты Иван да Марья. Родилси уних сын Степан, датакой, чтовборзе назвали его Степан-богатырь. Восьми лет Степан уж наконе пополям полевал, поленицей удалой стал. Твоих лет был, значит, аростом-то хоть иты велик, нотот раз впять тя выше. Ихошь ты силен да крепок, атот раз всто дородней тя силой-то. Богатырь великой! Никого небоится, ивсе ему радость ивеселие: идень, иночь, изима, илето, илюди - что стары, чтомалы, чтомужики, чтоженки. Иего все любили, апуще всего девки. Круг его иптицы илюди поют, цветы расцветают, исладкой дух их кружит ему голову. Радуется Степан-богатырь, ненаглядится наБожий свет, будто врайском саду живет. Песни сам распевает, меды, вины разны пьет да красных девок ласкает. Вотраз едет он наконе богатырском полугам соцветами лазоревыми, мимо садов яблошных да вишенных, клюбе своей спешит. Вдруг навстречу ему Баба Яга вступе мчит,
пестом погоняет, метлой след заметает. Горбата, носкрючком, ротбеззубой, токмо два клыка, какукабана, наружу вылезли, глаза зелены, словно кошачьи. Страх глядеть, какова, аСтепан-богатырь ией радуется, словно мать родную видит. Смеется иБаба Яга, даотсмеху того увсякогобы дрожь поспине, аСтепану хотьбы что.
        -Здравствуй, - говорит, - бабушка!
        Остановилась Яга, посмотрела нанего из-под ручки идаже клыками заскрипела отзлобы. Степанже итого непонимает, думает: ради ласки она ему зубами-то щелкает. Молод вельми - зло-то мирское отнего вто время словно пеленой узорной завешено было…
        -Дурак ещеты, Степанушка, - змеей шипит Баба Яга, - телом ты богатырь, аумом исердцем - дите…
        Дивится Степан речамее, асам чует, чтонепонимает, очем она баит.
        -Неразумею, бабунька, - говорит, - прочто сказываешь…
        -Ачто ты разумеешь-то? - сгневом отвечает Яга. - Хочешьли ты разуметь усе, какнадобно? Коли хошь, товот тобе коготок линялый отГамаюн-птицы вещей.
        Положил Степан коготок запазуху, аЯги ислед простыл. Задумалсяон, иконь его стоит смирно, задремал даже. Ничего Степан уразуметь неможет, токмо тоскаего, словно мышь, грызет. Глядит он - солнце-то сияет, адень-то темнеет, глянул нацветы налазоревые, чтодушу его радовали. Видит, потоптал он их множество конем своим, даидругие проезжие неменее его притоптали, даискот немало объел. Пожалел Степан цветики притоптаны ипоехал садами. Сорвал яблочко румяное да пахучее, разломилего, аусамых косточек жирный червь сидит, всеобъел кругом, обгрыз идерьмом своим запакостил… Швырнул Степан сдосадой яблочко ипоехал прямо наширокий двор клюбе своей. Анадворе-то крик, стон иплач. Одних кнутами бьют, других батогами. Никогда того Степан невидал, аведь скольки месяцев кажный день тут проезжает…
        -Чтотакое? - крикнуть хочет, авыходит унего шепотом.
        Ислышит, чтотоже кто-то шепотом ему вответ изегоже пазухи шепчет:
        -Правеж то, Степанушка. Повседневно так дворской сослугами недоимку изсирот выколачивает. Токмо безменя ты ране того невидал…
        Тоска тут смертная Степана взяла.
        -Токоготок Гамаюн-птицы шепчет! - закричал он голосно. - Помрачила мне свет Божий Баба Яга!
        Ищет он запазухой коготок вещий, скорей бросить прочь его хочет, анайти неможет. Нащупал потом - подкожу ему ушел коготок-то да кребру подсамым сердцем иприрос… - Илейка вздохнул идобавил: - Вот-те ипритча.
        Иван непонял конца испросил:
        -Поштоже свет-то унего помрачился?
        -Детство вдуше его кончилось, - грустно ответил Илейка. - Акакая бездетства-то радость?..
        Задумался Иван, всееще непонимая, ивдруг уразумелвсе.
        -СиекакуАдама сЕвой, - сказал он вполголоса, - когда они яблоко съели…
        Глава14
        ВоВладимире
        Надругой день поехал Авраамий литургию служить всоборе уПречистой ипригласил ссобой княжича.
        -Пришли новые вести, иныне самвона скажу их христианам, - говорилон, усаживаясь всани.
        Иван сИлейкой пошли кконям своим ипоехали шагом завладыкой, апозади их конная стража внебольшом числе.
        Гудели торжественно колокола им навстречу, когда они подъезжали ксобору, авспугнутые звоном голуби стаями кружили около звонницы. Толпился народ наплощади, ивсе, прикрывая глаза отсолнца, смотрели навладыку икняжича. Нищие - хромые, слепые, безрукие - старики истарухи заполняли всю паперть. Слезая сконя, Иван слышал, какнедалеко отнего, утопая взвоне церковном, глухо ипечально тянулась песня нищих:
        Злытатарове набегали,
        Избы, теремы сожигали,
        Старых стариков убивали,
        Молодых вполон полонили…
        Отдав коня Илейке, Иван стал подниматься поступеням паперти вслед завладыкой, благословляющим народ. Почти усамых дверей храма нежданно догнал его чистый извонкий голос, покрывая голоса всех других:
        Встань, пробудись, дитятко,
        Сымай состены сабельки
        Ивсе-то мечи булатныи.
        Тыколи-руби сабельками
        Злых татар статарчонками.
        Всех секи, кроши губителев
        Тымечами да булатными…
        Княжич Иван оглянулся ивидит: стоит высокая слепая старуха. Глаза ее покрыты бельмами, неподвижно глядят, куда - неведомо, аголос ручьем серебряным разливается, тоской течет сослезами горькими. Сжалось сердце Ивана отголоса этого - будто ото всей земли русской идетон. Оглянулся княжич опять назад, даворота церковные заним затворились, авхраме стихло все вдруг изамерло. Владыка остановился изаруку удержал возле себя княжича.
        -Помедлим тут, - прошепталон, - сей часец протоиерей Тихон читать будет канон напоганых татар.
        Утреня уже кончилась, иизалтаря вышел старец протоиерей водной епитрахили имолитвенно, каквговение великопостное, преклонил колени пред алтарем уцарских врат. Встав икрестясь истово, возопил он соскорбной мольбой тихо, новнятно:
        -Силою непобедимою, Христе, Матери Своея молитвами препоясав князя нашего, покори ему поганых, Ты бо державец един вобранех, человеколюбче!
        Снова простерся ниц священнослужитель, ивсе, чтобыли всоборе, словно вздохом одним вздохнув, пали наколени втоске ислезах. Плакал, стоя наколенях, икняжич Иван. Невставая сколен, ещежалостней игромче воскликнул протоиерей дребезжащим старческим голосом:
        -Ярость неверных врагов, злую гордость ишатание покори поднозе, молим Тя, Владычице, благоверному князю нашему, твое заступление охраняющее.
        -Господи, сокруши злых агарян иШемяку, - отирая слезы, прошептал Иван иустремил взгляд наикону Спасителя.
        Владыка Авраамий тихонько дотронулся доплеча его ибыстро шепнул:
        -Идизамной камвону.
        Княжич медленно поднялся ипошел завладыкой. Народ, почтительно расступаясь, открыл им посреди храма широкий путь калтарю, аклир торжественно пошел им навстречу.
        Началась литургия. Служил сам владыка. Княжич Иван, слушая церковное пение, крестясь иотдавая поклоны, когда следует, весь погрузился внеясные, запутанные думы. Ивсе грустнее ему становится ихочется нето молиться, нето плакать. Вспоминаются все недавние беды игорести, ивот сызнова Шемякины козни, исызнова татары казанские, истрашно игорько Ивану, тоской гнетет его неизбывной.
        -Господи, - шепчет он сослезами, - пошто, Господи, уменя, какуСтепана-богатыря, потемнен вглазах свет Божий?
        Мятется душаего, думает он обовсем, чтослышал откнязей, воевод, отцов духовных, отИлейки иЕрмилки-кузнеца. Понять все слышанное хочет, ивот-вот приходит кнему это понятие иопять ускользает. Бьется так он вдумах своих ивдруг чует, чтоизвон ипеснопение церковные смолкли, тишина вхраме, асамвона слова владыки Авраамия доносятся, которые несразу он понимает.
        -Шемякаже Каину подобен, - говорит сгорестью владыка, обращаясь сословом кмолящимся, - паки ополчась набрата своего старшого, навеликого князя, неволит христиан христианскую кровь проливать. Распри ирати снова творит, крамолу непрестанно кует спогаными вместе. Понудил злодей ныне великого князя нановую рать. Татаровеже токмо ижаждут грады исела наши мечу предать иразграбить. Итокмо ослабнет отзлой усобицы Русь, - опять Орда придет. Паки кровь отцов ибратий наших, яковода обильная, напоит землю. Многие братья, сестры идети наши вполон уведены будут погаными. Села наши запустеют, дикой травой порастут, церкви оскверненные беззвону будут, яконемые…
        Владыка смолк, подавленный горем, нототчасже снова возвысил голос свой:
        -Нооставим речи печали итак сверою возопиим: «Воскресни, Боже, суди земли! Воздвигни великого князя, умножи силуего. Укрепи, Боже, насиутверди. Недай, Господи, вполон земли нашей язычникам, незнающим Бога истинного! Подай, Господи, победу великому князю, победу нався, восстающая наны!»… Аминь!
        -Аминь, аминь, - послышалось совсех сторон. - Заступи ипомилуйнас, Господи, отпоганых! Накажи злодея ивора Шемяку!
        Народ зашумел и, крестясь, стал выходить изсобора…
        Ужетретью неделю живет княжич Иван воВладимире. Вернулся уж сполками своими кпразднику Рождества Христова наместник владимирский, воевода Беззубцев, Константин Александрович.
        Загудел весь Владимир, словно улей, радостными рассказами воинов опобедах надпогаными, обосвобождении захваченного ими полона. Веселее оттого кипит предпраздничная суматоха встаром стольном городе: готовят наплощадях кпраздникам качели иледяные горы, набрались воВладимир медвежатники, кукольники, скоморохи, гудошники. Парниже идевушки владимирские учатся петь колядки, ахозяйки застилают сеном покои, варят намеду ссочивом[95 - Сочиво - семенной сок, илимолоко, изразных орехов, изконопляных, маковых ипрочих масленистых зерен.] кутью изячной крупы дляужина всочельник, когда ничего весь день неедят допервой звезды. Вовсей толчее этой исуматохе степенно все делается, какиполагается втакой пост.
        Константин Александрович пригласил ксебе внаместничьи хоромы наСвятки икняжича Ивана ивладыку Авраамия. Фекла Андреевна, супруга наместника, неждала таких гостей исмутилась было, новсе-таки неотказалась печь «козюльку»,[96 - Козюлька - выпеченное изтеста изображение козла.] чтобы, нынеже спрятавее, хранить весь год добудущего сочельника. Толькобы владыка отом неузнал, чтодомового она тешит. Дачто делать - скота жалко. Невзлюбит скотину дворовой хозяин икоровы останутся яловы, имор может наних прийти, аконей исам защекочет…
        Приносился дар «домовому».
        -Василей-то баил утресь, - вслух высказывает она мужу свои соображения, надеясь наего поддержку, - баилон, чтотвой-то жеребец весь вмыле был игрива вся спутана унего. Хозяин его мучит. Козла хотят пустить ему встойло.
        Константин Александрович промолчал, зналон, кчему ведет речь Фекла Андреевна. Племянникжеее, молодой подьячий Федя Курицын, улыбнулся имолвил:
        -Атыбы, тетунька, лучше непеклабы бесу козла, асвятым угодникам Божьим свечи да лампады теплила, ажеребца-то святойбы водой покропила. Помолись вот Флору иЛавру. «Флор-Лавёр - долошади добёр», ато исвятой Степан нато вельми гож…
        -Акоровы-то как, Федюшка? - язвительно прищурив глаза, спросила тетка.
        -Коровы? Изволь: молись святому Власию да Вуколу-телятнику.
        -Аовцы? - вызывающе продолжала Фекла Андреевна.
        -Анато еще более святых: Василий овцам шерсть дает, Мамонт, Онисим, Абрам - овчарники, Настасья - овечница…
        -Длявсехже отскотского падежа святой Модест, - усмехаясь, вставил свое слово сам Константин Александрович.
        -Длякур, уток, гусей, - смеясь, продолжал Федя Курицын, - Кузьма, Демьян да Никита-гусятник, адляпчел - святые Зосима иСавватий…
        Нотетка нестала слушать дальше. Насмешливо уперши руки вбока, онамолвила сукоризной:
        -Ишьумудрил Господь Бог вас обоих! Даежели яз всем тем святым молебны петь буду да свечи ставить, тоуменя ивремени нахозяйство нестанет иказны нехватит. Эхвы, головушки! - Тетушка собидным презрением фыркнула, нодобавила потом спокойно иделовито: - Тутже яз токмо одну козюльку спеку, ивесь год дворовой хозяин ковсей скотине, ковсей птице добёр да ласков.
        Беззубцев переглянулся сФедей, иоба весело рассмеялись.
        -Нет, брат, - сказал Константин Александрович, - негодимся мы стобой кхозяйству!
        -Всеж, тетунька, - посоветовал Федя, - ты пуще зеницы ока хорони отвладыки козюльку-то. Язкакученик его добре знаю нрав отца Авраамия. Осерчаетон! Ревнив кязычеству всякому…
        -Данешто сие язычество?! - возмутилась Фекла Андреевна и, крестясь, вышла сдосадой изпокоя.
        Константин Александрович, улыбаясь, подошел кокну изаглянул наулицу.
        -Что-то неедет владыка-то, - проговорилон, - тыбы, Феденька, сходил кдворецкому. Какбы непрозевали гостей.
        -Иду, - ответил Федя и, вставая соскамьи, спросил: - Аистинно то, чтокняжич вельми разумен?..
        -Истинно так, - ответил Беззубцев, - дивно разумен. Велик ителесами, иразумением, будто инеотрок, апарубок. Ну,да сам узришь севодни…
        Постучал ивошел впокой дворецкий Кондратьич:
        -Едут, едут, боярин. Яте ишубу ишапку принес.
        -Оболокайся борзо иты, Феденька, - заспешил Беззубцев, - побежим! Неопоздатьбы нам заворотами встретить…
        Гостей провели прямо вкрестовую, всюустланную душистым сеном. Тамгорели уж свечи илампады перед большим резным кивотом. Шелковая занавеска была отдернута, инаокладах икон, нажемчужной обнизи всякого узорочья отогоньков свечей искрились райки, аотразноцветных лампад ложились синие, красные изеленые пятна.
        Княжич Иван неслушал молитв. Крестясь икланяясь, ондумал оМоскве, отом, каквстречают праздник уних дома, иесть ему хотелось нестерпимо.
        Изкрестовой Ивану видно было через сенцы, каквтрапезную пронесли зажженные свечи вподсвечниках. Этонапомнило окутье. Акогда всенцах отворялись двери, пахло откуда-то печеными пирогами. Этобыло трудно выдержать, икняжич, наклонясь кИлейке, шепнул:
        -Язмыслю, звезда давно уж явилась, авладыка все еще молится!
        -Часы ныне долги, Иване, - шепотом сочувственно ответил дядька, - царские часы-то. Я,прости мя, господи, исам давно отощал…
        Наконец все двинулись изкрестовой втрапезную. Хозяева, кланяясь, пригласили гостей кстолу, гдебеловатыми грудами нанескольких блюдах была подана кутья намеду сизюмом.
        Благословив трапезу, владыка сел воглаве стола вместе скняжичем. Беззубцев сам поставил перед владыкой небольшой глиняный кувшин заморской работы имолвил:
        -Пей, отче святый, воздравие. Сиетвое любимое, фряжское…
        Всемолча вкушали кутью. Раньше других насытился владыка и, отказавшись отпрочих угощений, налил себе чарку заморского вина. Улыбаясь, онпоглядел наИвана имолвил, указывая наФедю Курицына, сидевшего рядом сИваном Димитриевичем Руно:
        -Тутвот, срединас, Иване, язычник есть - сей вот юноша…
        Владыка нарочно задержал свою речь, видя изумление княжича, ивесело добавил:
        -Небойся, Иване. Язычник-то сей неповере своей, апоискусству своему вчужих языках. Учился он уменя ипо-фряжски. Нынеже лучше меня язык сей разумеет. Дарунего кязыкам вельми велик…
        -Нет, княже, - живо откликнулся Федя Курицын, - владыка искусней меня по-фряжски.
        -Слушай, Иване, - прервал Курицына владыка, - какие языки он ведает. Ну,Федор, сказывай.
        Княжич Иван слюбопытством уставил свои темные глаза намолодого человека снебольшими усами, седва пробивающейся золотистой бородкой. Испытывая неловкость ибеспокойство отвзгляда княжича, Федя заговорил торопливо:
        -По-латыньски яз ототца своего научен разуметь. По-татарскиже ипо-литовски сам сотроческих лет научился, слыша речьих…
        Владыка поднялся из-за стола и, перекрестившись наобраза, поклонился хозяевам.
        -Спасибо загостьбу иласку, - молвил он идобавил слукавой улыбкой: - Приустал аз постарости. Пора напокой мне всвою келью монастырскую.
        Благословив всех, он, также лукаво улыбаясь, обратился ккняжичу:
        -Подь-ка, Иване, комне. Благословлю итя. Оставайся насвят вечер уКостянтина Лександрыча. Веселей тобе тут будет впраздники…
        Усмехаясь, владыка направился кдверям. Пошли провожать его княжич, хозяева ивсе гостиих. Всенцах Константин Александрович, взяв изрук Феди шубу Авраамия, сампомог одеться владыке. Когда сани владыки отъехали открасного крыльца, Федя весело обратился кФекле Андреевне:
        -Тетенька, авладыка-то провидец. Догадался, чтоты козюльку испекла, иуехал отсоблазна, дабы инас несмутить резким словом учительным…
        -Ипошто тобе козюлька далась! - сердито ответила тетка. - Язмыслю, иугосударя нашего козюльки пекут.
        Иван после строгих монастырских порядков сразу почувствовал себя унаместника какдома.
        -Истинно, боярыня, - сказал он просто ивесело - Унас мамка Ульянавсе, когда нужно, печет: икресты, илестницы, ижаворонков, икозюльки.
        -Тетенька, несерчай, - смеясь, заговорил снова Федя, - кслову яз баю, шутки ради. Владыкаже просто мешать нам невосхотел. Придут сколядой, ато иряженые. Принем-то непокажутся, онзнает сие. Самжеон, хошь иустал, всюночь смонахами молиться будет.
        -Верно, - согласился Константин Александрович и, обратясь ккняжичу, добавил: - Мыслю, чтовладыка иприехал-то кнам, дабы тобя, княже, повеселить. Вмонастыре-то унего какое там веселье!
        -Княже, ежели воля твоя будет, - радостно оживившись, предложил Федя, - пойдем завтра медвежатников да скоморохов глядеть!
        -Язсохотой пойду, - ответил Иван и, обратясь кнаместнику, спросил: - Аможноли княжичу соскоморохами внароде быть?
        -Мыпойдем никому неведомы, - торопливо заговорил Федя, - втроем, княже, ствоим дядькой пойдем, вшубах простых.
        -Такможно, - садясь снова затрапезу, молвил сулыбкой Константин Александрович, - авсеже пошлю яз свами Кондратьича, дабы обиды небыло, моего-то дворецкого все тут знают.
        -Ияз свами пойду, - сказал воевода Иван Димитриевич, - люблю смотреть медвежатников да бои кулачные.
        -Иди, иди, Иван Митрич, - рассмеялся наместник, - потешь сФеденькой княжича. Токмо непризналибы вас - невместно княжичу пешу среди черных людей ходить. Осерчает государь, коли узнает прото.
        -Нет, неосерчает, - быстро ответил княжич Иван. - Онслушается владыки Ионы. Владыкаже мне сЮрьем вРостове сам приказывал внароде ходить. Служек церковных посылал снами…
        Лицо Илейки расплылось вулыбку.
        -Истинно, истинно, - вмешался старый дядька, - мы сВасюком да служки монастырские повсему граду княжичей водили инавладычном дворе блины да пироги ели. Медыже какие были, абрага монастырская!..
        Шумом иговором наполнились сенцы перед трапезной.
        -Колядники, колядники! - заговорили оживленно все застолом, аизсенцев выглядывают уж слуги ився челядь счадами идомочадцами.
        Улыбаясь вовесь рот, выходит вперед седобородый Кондратьич испрашивает, обращаясь кнаместнику:
        -Разрешишьли, господине, колядникам коляду пети?
        -Чьипришли-то?
        -Своивсе, господине, дворские.
        -Зови, зови! - весело соглашается Константин Александрович, аФекла Андреевна манит пальцем ксебе дворецкого ивполголоса говорит:
        -Подь комне, Кондратьич.
        -Чтоприкажешь, госпожа? - быстро подскочив кбоярыне, спрашивает дворецкий. - Ненасчетли милостыни, матушка?
        -Отом самом, - подтверждает Фекла Андреевна, - прикажи Фектисте-то прислать изповарни аржаных пирогов скашей да слуком поболе, данекое число сговядиной. Знаетона, какнадобно.
        -Амеду да браги какприкажешь?
        -Сколь ипрошлый год. Дарасчисли, дабы кажному парню попрянику медовому, адевкам - подва. Медуже ибраги, кому поскольку, самзнаешь, аежели…
        Распахнулись двери втрапезную. Сшумом игамом ворвались разодетые парни идевушки, окруженные толпой старых ималых слуг идетишек. Новот они расступились, исреди них оказался крохотный мальчик вбелой, шитой шелками рубахе. Забавный всвоем смущении, оннеловко стоял накривых слегка ножках идержал вшитом полотенце маленький золотистый снопик изсухих ржаных колосьев. Парни идевушки подталкивали его ккивоту, амальчик нерешительно топтался наодном месте, боязливо взглядывая посторонам исподлобья.
        -Чеймалец-то? - сулыбкой спросила Фекла Андреевна уКондратьича.
        -Терешкин, - ответил тот, - Васюткой звать…
        Мальчик вэто время срешимостью отчаяния вдруг засеменил торопливо ккивоту и, держа напротянутых руках снопик, взволнованно заговорил нараспев:
        -Яма-аинькой моло-отчик, при-нес Бо-огу сноопчик.
        ТутВасютка немного замялся, но, оправившись, громко закончил:
        -Ххлисту Бо-оженьке!
        Положил платочек соснопочком наприступку перед кивотом и, обернувшись кбоярам, поклонился. Намиг он замер наместе, нопотом, сразу оробев, бросился ксенцам. Кругом все захохотали, аФекла Андреевна, перехватив Васютку усамых дверей, поцеловала идала два больших пряника.
        Тотчасже парни идевушки запели коляду, наполняя хоромы звонкими свежими голосами:
        Уродилась Коляда
        Накануне Рожества
        Зарекою забыстрою.
        Тамкругом огни горят,
        Огни горят великие.
        Вокруг огней скамьи стоят,
        Скамьи стоят дубовые.
        Красны девки да молодцы
        Поют песни Колядушке,
        Посредь их старик стоит,
        Точит свой булатный нож.
        Котлы кипят кипучии,
        Укотлов козел стоит,
        Хотят козла зарезати…
        Сшумом, рычаньем икозьим блеяньем иззадних рядов протолкались парень начетвереньках ввывороченном наизнанку бараньем тулупе, изображая медведя, икоза - другой парень. Одетый козой был воднорядке, сшитой безрукавов, - она застегивалась сверху надголовой. Изоднорядки высоко торчала надлинной шее деревянная козья голова. Парень время отвремени дергал веревку пододнорядкой, инижняя челюсть козы открывалась изахлопывалась, громко щелкая. Коза пустилась плясать вокруг медведя, выбивая дробно ногами, крича по-козьи иприпевая:
        Съел медведь тридцать три пирога спирогом, давсе створогом!..
        И-иих! Кши, кши!
        Коза кидается надевушек, щелкает деревянной челюстью, тегромко взвизгивают, амедведь отхватывает вприсядку, ревет иворчит. Парниже идевушки, топоча влад каблуками, хором припевают:
        Айавсень, айавсень!
        Таусень, таусень!
        Шумят кругом, визжат, хохочут все отсмешных выходок икривляний козы имедведя, хохочет икняжич Иван, забыв обовсем насвете. Хорошоему, будто он дома, инекняжич, апросто парнишка веселый…
        Надругой день княжич проснулся поздно ипроспалбы еще дольше, еслибы неразбудило его пение причта соборного вкрестовой, чторядом сего опочивальней.
        -Христос рождается, славьте… - услышал Иван знакомые слова песнопения, ноглаза его снова закрылись.
        Потом сквозь дрему услышал он снова напев, ноуже третьего песнопения, ито самый конец.
        Княжич опять задремал, сладостно потягиваясь, иказалось ему вполусне, чтоон вМоскве, усебя дома. Радостноему, одно только тревожит, какбы отец нерассердился, чтопроспалон. Таконо иесть. Воткто-то толкает его вплечо. Иван широко открывает глаза ивидит Илейку, апозади его еще кого-то.
        -Ишь, Иване, какзаспался, - говорит Илейка, - все уже позавтракали.
        -Тата наменя гневается? - спросил Иван, но, засмеявшись, воскликнул: - Истинно заспалвсё! Померещилосьмне, чтовМоскве яз…
        -Помститься всякое может нетокмо воснях, аинаяву даже, - молвил Илейка. - Вставайже, Иване, борзо. Позавтракаешь иайда наплощади посадские глядеть скоморохов да кукольников.
        -Будь здрав, княже, - сказал Федор Курицын, выглядывая из-за Илейки иласково усмехаясь. - Язишубы достал удворецкого попроще: тобе иИван Митричу. Ждет он нас втрапезной кзавтраку.
        Иван быстро вскочил, подбежал кумывальнику изаплескался вводе. Илейка подал ему ручник ипомог одеться. Входя втрапезную, Иван увидел Константина Александровича, беседовавшего зачаркой меда сИваном Димитриевичем Руно. Обаони встали припоявлении княжича ипоздоровались споклонами.
        -Прошу, княже, хлеба-соли откушать игуся сего рождественского порушить, - кланяясь, говорил наместник. - Фекла Андреевна сама заним приглядывала, даже Фектисте своей недоверяла.
        -Будь здрав, князюшка, - сказала Фекла Андреевна из-за поставца спосудой, - садись, кушай, аяз те вот чарочку ищу поприглядней да поладней.
        Иван поклонился хозяевам, помолился наобраза и, какэто водится уних дома втаких случаях, прежде чем сесть, поклонился всем имолвил:
        -Спраздничком Христовым.
        -Итя спраздничком святым, - ответил завсех Константин Александрович, садясь вслед закняжичем.
        -Костянтин Лександрыч, - сказал Иван, принимая блюдце случшим куском жареного гуся, - слышал яз, входя, оновой рати ты баил.
        -Истинно, - ответил наместник. - Государь наш решил доконца смирить Шемяку, ведая, чтоникого нет закнязь Димитрием, акнязь можайский, отстав отШемяки, докучает ему челобитьями ичерез брата своего Михайлу ичерез сестру свою Настасью тверску, тещу ныне твою.
        -Агосударь какмыслит? - спросил Иван, обгладывая кость.
        -Государь мудро решил, - продолжал Беззубцев, - принял челобитную князь Ивана, асам совсей силой своей наШемяку пошел кГаличу. Утресь вестники пригнали - подходит уж государь сполками кРостову Великому. Побьем Шемяку!
        -Аможет, идобоя-то недойдет, - вмешался Федор Курицын. - Бой-то всегда заране, дополя, готовят. Шевели, бают, ране мозгами, апотом уж руками.
        -Что-то мудрено ты сказываешь, Феденька, - усмехнувшись, молвил Беззубцев.
        -Чтож тут мудреного, - живо откликнулся Курицын, - когда государь-то еще добоя вдвойне приобрел, аШемяка вдвойне потерял.
        -Акакже приобрел-то? - спросил княжич Иван.
        -Атакже, - продолжал Федор. - Ежели князь можайский отстал отШемяки, тоослабил его наполовину инастольже усилил государя нашего. Темсамым великой князь вдвойне против Шемяки усилился. Аколи так, помяни слово мое, дядюшка, смирится князь Димитрий, непосмеет ивполе выйти.
        Наместник помолчал немного исказал раздумчиво:
        -Правильно мыслишь, авсеже боем кончать надо. Победа наполе - всему делу венец. ОтРостова-то всего три дня пути доКостромы, аГалич оттуда рукой подать. Ктомуже вКостроме Басёнок сконными полками икнязь Стрига-Оболенской совсем своим войском.
        -Апомне, - возразил Курицын, - лучше удельных лбами стукать, пусть сами друг друга бьют, амы донужной поры илюдей своих иказну сохраним. Государь говаривает: «Надобно татар бить татарами», - так надобно исудельными.
        Княжич Иван немог понять, ктобольше прав изспорщиков, ибоялся, чтовдруг его спросят, аон ничего несможет ответить. Волнуясь ипоспешно доедая завтрак, оночень обрадовался, когда воевода Иван Димитриевич весело воскликнул:
        -Ну,будя преть-то, Федор Василич. Айда скорей наЗалыбецкую сторону!
        Выйдя изстарых наместничьих хором, княжич Иван иего спутники ходко пошли кмосту через речку Лыбедь, чтоотделяет залыбедские посады ислободы откремля, окруженного земляным валом сдубовыми стенами ибашнями.
        -Народ-то вовсю гуляет, - воскликнул Илейка, - слышь, зарекой какой шум да гом стоит!
        -Любят гульнуть наРуси, - сказал Иван Димитриевич, - токмо дым коромыслом идет!
        Иван шел молча, слушая ровный, непрерывный гул голосов. Иногда высоко взлетывали отрывки веселой песни, иногда густо ипечально прокатывался тяжелый рев медведя. Вести опоходе отца испор Федора снаместником невыходили уИвана измыслей. Ондосадовал насвою несообразительность ипытался все еще уразуметь, из-за чегоже спор был. Ноглаза его разбегались, следя заяркими блестками солнца наснегу, ауши жадно ловили отдаленный гул голосов. Вдруг он почувствовал усталость, отбросил все думы, весело оглянулся наИлейку исказал:
        -Федор Василич, вотбаил ты против Костянтин Лександрыча, аон против тя, апошто, иневедомо!
        -Какневедомо, - усмехаясь, отозвался Курицын. - Баил яз, чтопобеда умом крепче, чемкулаком. Недаром государь ныне нетокмо простил можайскому князю, аиБежецкий верх[97 - Бежецкий верх - г. Бежецк.] ему отдал. Напрочь отШемяки его оторвал. Всеедино, чторазбил полки можайского.
        -Авсеже отец мой пошел ратью наГалич, - возразил Иван. - Выходит, иКостянтин Лександрыч верно баил, чтопобеда наполе нужна.
        Руно иКурицын снедоумением поглядели накняжича, аИлейка лукаво усмехнулся икрикнул:
        -Так, Иване! Аты еще просирот-то им вверни, просирот. Каквладыка Иона тобе сказывал? Закняжи грехи весь мир отвечает.
        Иван отмахнулся рукой отИлейки имолвил, будто вслух еще обдумывая:
        -Баили вы орати оба правильно. Апротатар ты вот неправо баишь, Федор Василич.
        -Самгосударь так говаривает.
        -Пусть татары татар бьют, - прервал его княжич, - аудельны-то, когда бьются, своихже сирот бьют да полонят, свои вотчины разоряют.
        -Во-во! - восторженно забормотал Илейка. - Вотчто владыка-то сказывал!
        Вэто время, перейдя мост, завернули они заугол, исразу их обдало шумом, визгом, гуденьем, свистом икриками. Гудки, дудки, свистульки, сопелки, звон гуслей, пенье итопанье пляшущих - все это несется совсех концов площади, кипящей народом. Носреди этого шума игомона резко прорываются крики продавцов съестного ипивного. Мужские иженские голоса звонко изычно выкликают:
        -Сайки, сайки! Сайка, чтосвайка, - крута испора!
        -Сбитень горячий, пьют подьячие! Сбитень, сбитенек!
        -И-их! - взвизгивают плясуны. - И-и-и!..
        Ещебольше визга укачелей, взлетающих то справа, тослева надтолпой. Иной раз, когда доска почти запрокидывается верхним концом, аверевки около него вдруг слабнут, подаваясь подруками, визги ивопли испуганных девушек сверлят воздух.
        -Ишь, дуйих горой, - смеется Илейка, - все ухи, словно иглами, пронизали!
        Глухой гул огромного бубна идробь барабана привлекли внимание княжича Ивана.
        -Медведь тут, - обрадовался Иван Димитриевич, - да гляди, княже, матёрой какой!
        Княжич увидел из-за плеч толпы поднявшегося назадние лапы огромного бурого медведя нацепи искольцом вносу. Струдом пробились они сквозь плотный круг зрителей, икняжич услышал, каквожак, подергивая цепью медведя закольцо, приговаривает:
        -Ану-ка, боярин, ходи да похаживай, говори да поговаривай, данегнись дугой, словно мешок тугой. Повернись, развернись, добрым людям покажись.
        Медведь, переваливаясь, топчется назадних лапах и, поворачиваясь вовсе стороны, словно разглядывает народ.
        -Ану-ка, покажи, - продолжает вожак, - кактеща блины пекла да угорела, какунее головушка заболела.
        Приобщем хохоте медведь сует лапы вперед, будто сковороду наугли ставит, потом жалостно обнимает передними лапами голову, качаетею, словно отболи. Ещебольший хохот загремел кругом, когда лесной хозяин, жеманясь иломаясь, стал показывать, как«красные девицы белятся, румянятся да из-под рученьки женишков выглядывают»… Хохочет Иван совсей толпой вместе, аИлейка, совсем какмалое дитя, покатывается сосмеху, бьет руками поляжкам отвосторга.
        -Уморил, окаянной, - выкрикиваетон, захлебываясь, - ох, уморил совсем!
        Показывал медведьеще, какдевицы поводу ходят, икакмалые ребята горох воруют, икакпьяный мужик домой возвращается, имногое другое… Новот сразу толпа вся всколыхнулась иустремилась кпригорку, гдешатер стоит. Звенят ушатра гусли, играют скоморохи надудках, гудках исопелках.
        -Сейчасец, - говорит Ивану Федор Васильевич, - скоморохи тут представлять разное будут. Люблю яз сии представления.
        Иван никогда невидал таких представлений исжадностью инетерпением глядит нашатер. Вотвыходит оттуда толстый бородатый скоморох, одетый знатным боярином, только одежа-то нанем ненастоящая: высокая черная шапка издубовой коры, ашуба недорогой парчой крыта, арогожей, вразные узоры расписанной. Важно садится боярин начурбан, надменно подпирается вбока, дуется, словно пузырь, отспеси, важно оттопыривая нижнюю губу. Вотподходят кнему двое других скоморохов, изображающих сирот. Наних грязные рваные азямы, лапти худые. Кланяются они боярину вноги иподносят влукошке кучку камней да пук соломы.
        -Непобрезгуй нашим даром, - говорят сироты жалобно, - выслушай правду-истину.
        Боярин искоса заглядывает влукошко, презрительно морщится иотворачивается. Вэто время подходит кнему богатый гость сдвумя слугами. Ониеле тащат наспинах туго набитые мешки. Боярин радуется богачу, улыбается, встает ему навстречу.
        -Авы здесь, - восклицает злобно богач, увидев сирот, - наменя всуде ищете?
        Сироты молчат, робко кланяются, абоярин жадно хватает мешки, положенные перед ним слугами, нонеможет исдвинутьих. Онрадостно смеется икричит слугам, указывая насирот:
        -Прочьих! Гониих, гони!
        Слуги бросаются насирот, тевстрахе убегают, абогатый хохочет иговорит громко:
        -Ссильным неборись, сбогатым несудись!
        Ивана несмешит это представление, емудосадно, аИлейка жужжит вухо:
        -Таквезде, Иване! Токмо посулы да подарки!..
        Зашумела вдруг вся площадь.
        -Бойнареке собирается! - кричали кругом. - НаЛыбедь, айда! НаЛыбедь!
        Народ, какполая вода, хлынул креке.
        -Айда имы туда скорей! - закричал Иван Димитриевич. - Айда скорей!
        Крутой берег Лыбеди весь усеян народом, даисдругого тоже немало глазеет людей. Иван, стоя рядом сИлейкой иКурицыным, видит неширокое ледяное поле, уберегов которого теснятся охотники, готовясь кбою. Некоторые изних сбрасывают тулупы идаже полушубки, надевают кожаные рукавицы, туже подтягивают кушаки…
        -Эй,вы, чтосопли распустили? - загудел вдруг неподалеку нетерпеливый зычный голос. - Словно девки напраздник наряжаетесь!
        Иван узнал голос и, взглянув немного влево, увидел впереди себя Ивана Димитриевича, сложившего урта ладони трубой икричавшего изовсех сил охотникам. Потом еще закричал кто-то, иподнялись крики совсех сторон. Среди гомона возбужденной толпы княжич разбирает ругательства, насмешки, подзадориванья. Волненье изадор растут кругом, охватывают иего, новтоже время ему становится страшно. Вспоминается ипожар московский ипожар идрака ублинных вРостове.
        -Эйвы, хамо-овники,[98 - Хамовники - ткачи.] бей теле-ежников! Телеежников бей!.. - истошным голосом кричит надсамым ухом Ивана рыжебородый мужик. - Бейпомордамих, кобе-ле-ей тупоры-ылы-их!
        Княжич оглянулся насвоего дядьку. Илейка стоял невеселый и, уловив взгляд Ивана, тихо улыбнулся.
        -Глуп народ-то, - молвил он раздумчиво. - Егоибатогами бьют, изорят, иполонят, аон еще сам собя калечит безо всякой нужды ипользы. Право попы бают против сего…
        Пронзительным свистом прорезало воздух, ипоэтому знаку подгул ивой толпы обе стороны бойцов скриком изыком бросились друг надруга.
        Замелькали кулаки, послышались глухие удары, исразу несколько шапок слетело сдерущихся, прокатившись польду.
        -Лупи, бей! - орала толпа. - Подсаживай подмикитки! Хлещи порылам!..
        -Отбивай, несдавай! Хлещи порылам!..
        -Отбивай, несдавай! Держись, хамовники, хрен вам взубы!
        -Шпарь, шпарь, тележники!.. Лупи, матерь их втартарары!..
        Толпа плотней иплотней сгруживалась, задние ряды напирали напередние, грозя столкнуть сберега налед. Вдруг толпа снеистовым воплем метнулась всторону ирасступилась. Сольда стремительно выскочила кучка бойцов, потом еще иеще. Онибежали, прятались втолпе, азаними гнались победители ибили побежденных набегу так сильно, чтоте падали наземь. Водном месте, гдесгрудились снова дерущиеся, раздались возмущенные голоса:
        -Лежачих небей, лежачих небей!..
        Зрители вмешались вдраку иотогнали нарушителей кулачных правил, носамый бой уже окончился. Наэтот раз тележники побили хамовников. Толпа медленно стала расползаться вразные стороны: одни ккачелям, кмедвежатникам, кскоморохам, кледяным горкам ипрочим развлечениям; другие - покорчмам икабакам пьянствовать, играть наденьги илинаугощенье вкости ишашки. Княжич Иван сИлейкой иФедором Васильевичем решили подождать Ивана Димитриевича умоста. Воевода так разгорячился боем, чтодалеко отних отбился втолпе итеперь, видно, ищетих.
        -Задор кбоям уИван Димитривича неуимчив, - смеясь, сказал Курицын. - Подождем его тут малость. Сейчасец придет, боле ему нечем тешиться.
        -Ауменя нет задора нато, - сказал княжич. - Задорже уменя знать всякое художество иумные хитрости разные.
        Курицын посмотрел одобрительно накняжича имолвил:
        -Любо мне слышать сие. Язсам люблю все ведати умом своим.
        -Аскажи, Федор Василич, - обратился кнему сживостью илюбопытством Иван, - скажи, какпо-фряжски Рождество Христово?
        -Непохоже нанаше, - ответил Федор Васильевич, - «ильнатале». ВотПасха - похоже. По-ихнему будет «Паска». Водной токмо буквице разница.
        -Арека как?
        -«Унаривьера».
        -Аснег?
        -«Лянэве».
        -Авот мост?
        -«Унпонтэ». Глянь, глянь, княже, - смеясь, воскликнул вдруг Курицын, - дядька-то твой, старый греховодник, какую собе ягодку нашел!..
        Иван оглянулся иувидел, чтоИлейка весело болтает скрасивой молодой женщиной. Онасмеется, показывая белые зубы, иласково взглядывает настарика, атот помолодел словно, весь распрямился, иглаза блестят, ивесь другой, будто десяток лет снего слетело.
        -Ловок, ловок, старина, - подходя кмосту иподмигивая, добавил Иван Димитриевич, - пришил собе крукаву женку!
        Воевода подошел кбабе вплотную и, сверкнув глазами, воскликнул:
        -Ишь, какая гладкая, неущипнешь!
        Баба резко оттолкнула отсебя Ивана Димитриевича.
        -Аты языком болтай, - сказалаона, сердито хмуря брови, - арукам воли недавай! Много вас тут, кобелей, найдется.
        -Басенькая ты моя, - вступился Илейка исказал это нараспев, датак ласково инежно, словно обнял сладостно всюее. - Пошто серчать-то, краса моя? Кгладкой девке репей неприцепится, ми-илая.
        Дрогнули ресницы убабы, поглядела она долгим взглядом наИлейку, расправила сдвинутые брови и, радостно как-то улыбнувшись, пошла дальше.
        -Алюбят, видать, тядевки да бабы, - сказал Иван Димитриевич, - ишь, какулестить да уласкать можешь.
        -КтоБогу да государю негрешен! - молвил Илейка. - Я,какскоморохи бают, «деревенщина Ермил, дапосадским девкам мил». Стар вот уж ныне стал, ачто греха таить, всееще баб люблю, хошь иневсяких. Хуже той нет, чтопохожа накурицу, которая токмо внавозе икопается. Налетит нанее петух, аей что? Встряхнется, будто ништо инебыло, иопять также внавозе зернышки ищет. Апетух дурак, около нее надсаживается, кругом ходит, крылом землю чертит, иворчит по-особому, и«кукареку» кричит. Аей что? Знай червяков да зерна по-прежнему клюет. Ялюблю бабу ласковую, столком. Такая баба-то твою ласку весь день всобе носит иоттого еще милей сердцу. - Илейка взглянул накняжича и, улыбнувшись, добавил: - Тобе, Иване, сиепока безнадобности. Тыхоша иразумен, атут еще ининаэстолько неразумешь. Токмо, мыслю, вборзе придет итобе пора напору, станешь девке ступать наногу!..
        Глава15
        Соправитель
        Пасха вэтот год ранняя. Великий пост начался стретьего февраля.
        Хотя ипригревает порой насолнышке, всеже студеные дни иморозы неминовали, икняжич Иван иФедор носятся иногда целыми часами потвердому еще льду наконьках илидалеко бегают налыжах покрупнозернистому насту. Сдружились они кэтому времени ипостоянно беседуют обовсем, чтотолько приходит Ивану намысли. Легко ивесело княжичу смолодым подьячим. Ровней себе он чувствует Федора, хоть истарше тот изнает всего много больше других, даничем нестесняет Ивана, каквладыки, бояре ивоеводы. Длятех он мальчик, адляФедора - товарищ.
        Живет теперь княжич постоянно унаместника, аувладыки Авраамия бывает изредка, когда тот приглашает его ксебе. Даквладыке он ходит неодин, асФедором вместе. Так, последний раз шестого февраля, когда были получены вести, чтоВасилий Васильевич стал вКостроме сомногою силой, владыка позвал ксебе Ивана вместе сФедором. Послучаю Великого поста отец Авраамий угощал их только киселем овсяным смедовой сытой да сладким взваром, вареным напиве сизюмом ирисом.
        -Вкушайте, вкушайте, - ласково потчевал их владыка, носам постничал иничего неел, таккакбыла среда, атолько прихлебывал мед изсвоей чарки.
        -Разреши спросить тя, владыко, ежели всем тайны нету, - сказал почтительно Курицын, - куда ипошто отъезжаешьты?
        -Поделам церковным, - молвил Авраамий и, обратясь кИвану, добавил: - Доброхота твоего, княже, архиепископа Иону поставлять хотим намитрополию всея Руси, неждя того отЦареграда, зане Церковь грецкая осквернилась унией.
        -Кчести иславе сие, - радостно воскликнул Курицын, - иЦеркви нашей игосударя нашего!
        -Аминь, - улыбаясь, сказал Авраамий. - Истинно, дети мои, велико сие будет деяние. Будет унас свой, вольной митрополит Московской ивсея Руси.
        -Апотом ивольной государь Московской ивсея Руси, - добавил Курицын. - Ещеродитель мой сие держал вмыслях.
        Княжич Иван радостно рассмеялся имолвил:
        -Сказывал мне думы свои владыка Иона вРостовееще. Яздаже восне видал отца государем московским.
        -Помни, княже, - горячо заговорил Авраамий, - два сии древа великие: Церковь ицарство - оба наодной земле растут. Корниже имощь их сироты наиглавно питают. - Владыка помолчал идобавил: - Помни ито, княже, государь наш все дляЦеркви православной изделал что мог. ИЦерковь его блюдет ихранит, каксына истинной веры иблагочестия. Смитрополитов Петра иАлексия так идет ивпредь так будет. Помни сие, икогда сам государем будешь… - Владыка встал из-за стола, благословил княжича иКурицына, сказав напрощанье: - Идите сБогом. Азже впуть буду готовиться. Утре вРостов Великой отъеду котцу Ефрему насовет идуму. Послеже вМоскву всемы, епископы, поедем насобор поместной. Ефрем, архиепископ ростовский, Варлам коломенский, Питирим пермский, Илья тверской иархиепископ новгородский Ефимий иаз, грешный.
        -Дапоможет Господь митрополиту Ионе! - горячо произнес Федор Курицын. - Крепка иверна десница Его. Росточит он смуту иусобицы, укрепит Москву.
        СКрестопоклонной недели Великого поста как-то кругом все повеселело. Хотя извонили вцерквах все также уныло водин колокол, будто звавший печально: «Кнам, кнам!» - нониИван, даиникто печали нечувствовал. Пасху все ждали веселой, «праздников праздник»… Дниже становились все длиннее исветлее, аФекла Андреевна больше ибольше наполняла хоромы особой торжественной заботливостью. Всемыли, чистили, авповарне коптили гусей ипоросят ксветлому празднику.
        Княжич, несмотря начастые церковные службы, несмотря надомашние уборки иприборки, больше теперь бывал дома, чемраньше. Онусердно трудился надитальянским языком, иего весьма забавляло изумление Феклы Андреевны отчужеземных слов. Иногда застолом он нарочно говорил по-итальянски ради этого.
        -Датэми уна чарка ди миэле, - обращаетсяон, например, кКурицыну, иникто непонимаетего, аФедор наливает чарку меду ипередаетему.
        -Грацие, - благодарит княжич, - грацие, амико каро.
        Дивуютсявсе, адовольный Иван безконца спрашивает уФедора название то одной, тодругой вещи по-итальянски. Онхочет изучить язык имолить отца отпустить его виталийскую землю скаким-нибудь посольством.
        -Костянтин Лександрыч, - сказал он однажды затрапезой, - хочу яз вофряжску землю. Повидатьбы мне хошь то, чтовладыка Авраамий видел.
        Беззубцев печально посмотрел накняжича: жаль ему было огорчать отрока, норешил сказать ему правду, безо всякой утайки.
        -Небудет сего, Иване, - молвил он тихо, нотвердо, - неездят государи вчужие земли.
        -Апосольства, адьяки, аотцы духовные? - горячо перебил наместника княжич.
        -Всеони токмо слуги государевы.
        -Акнязи?
        -Токмо негосудари, - ответил Беззубцев также твердо, иразговор прекратился.
        Иван молчал. Емубыло обидно идосадно, ион искал доказательств направо государя ездить вчужие края.
        -Амне вТвери инок Фома сказывал, чтоцарь Лександр Македонский весь свет обошел, - сказал он упрямо.
        Наместник ненашелся сразу ответить, но, подумав, сказал:
        -Царь-то Македонской сполками ходил для-ради ратного дела. Сиецарям можно, апрочее, чтопросто видеть изнать хотят, имлибо привозят, либо люди чужеземны сами едут кним.
        Видя, какогорчен княжич, наместник переменил разговор.
        -АШемяка-то смирился совсем, - сказал он весело. - Молит государя омире, крест обещает целовать ипрокляты грамоты дать. Государь наш, мыслю, простит князь Димитрея, асие зря.
        -Нет, незря, - быстро вступился Федор, - надобно все уних расшатать, землю из-под ног вынуть, апотом можно ибить.
        -Язмыслю, чемскорей бить, темлучше, - загорячился Константин Александрович.
        Закипел спор, ноИван нестал слушать. Этот раз его душу тревожило другое. Жаднее ижаднее тянулся он узнать весь мир, видеть все самому, автоже время чаще ичаще билось унего что-то вгруди, словно птичка вклетке. Порой это радостно пело, апорой больно билось хрупкими крыльями ожесткие прутья.
        Началось это отпоцелуя Дарьюшки, когда по-различному стал принимать он ласки отца иласки матери. Приходят кнему теперь странные волнения инега, и, непонятно почему, робел истыдился он возле молодых женщин идевушек…
        Кактолько отобедали, тихо встал Иван соскамьи и, помолясь ипоблагодарив хозяев, сказал:
        -Приустал яз. Пойду опочину.
        Вместе сИлейкой прошел он всвой покой илег налавку уизразцовой печки. Былтакой день, какие любил княжич. Зима еще стоит, асолнце инебо уж весенними кажутся, ибьют сквозь слюду лучи солнца, рисуя переплеты окон нагладком дубовом полу. Илейка лег насвоей кошме возле дверей итотчасже захрапел, ноИван немог заснуть, хотя итонул, кружился вкаком-то тумане. Перед глазами его нето виденья проходили, нето сны ему наяву виделись, амысли шли своим чередом, новсе отомже, чтовиделось. Мелькнул Лыбедский мост икрасивая женка. Илейка балагурит сней особо ласково, какнеговорят меж собой мужчины. «Ипошто воевода хватал ее почем зря руками?»
        Нодрема непобедимо овладевает им, икажется ему - обнимает он Дарьюшку крепче икрепче, асердце унего бьется сильней, идышит он так, будто вгору взбежал, идрожат унего руки иноги, исладкоему, каквобъятьях матери никогда небывало…
        НаФоминой неделе пришли вести, чтокнязь великий, взяв крестное целованье сШемяки ипроклятые грамоты, вСтрастной четверг отъехал изКостромы вРостов, куда прибыл вВелик день,[99 - Великий день - первый день Пасхи.] аназавтра праздновал Благовещенье ипировал увладыки Ефрема. Втотже день Василий Васильевич отбыл сполками вМоскву. Писал обэтом Беззубцеву владыка Авраамий Суздальский исписок[100 - Список - копия.] прислал спроклятой грамоты.
        Наместник рассказал Ивану, чтописано вклятвенной грамоте, которой Шемяка навсегда отказывался отправ навеликое княжение московское.
        -Вотон пишет, - сказал Беззубцев ипрочел изграмоты: - «Нехотети мне никоего лиха князю великому иего детям ивсему великому княжению его иотчинеего…» Ипрочая тут пишет: оказне, обимении великого князя икнягинь, чтоони сможайским князем разграбили. Вернуть клянется, анеисполнит сего - проклятие Божие падет наглаву князя Димитрия. Вотиклятвы. - Беззубцев перевернул лист ипрочел: - «Апреступлю свою грамоту сию, чтовней писано, инонебуди намне милости Божией иПречистыя Матери Его, исилы Честного иЖивотворящего Креста имолитвы всех святых ивеликих чудотворцев земли нашея, преосвященных митрополитов Петра иАлексия, иЛеонтия епископа, ростовского чудотворца, иСергия игумна-чудотворца, ипрочих; также пусть небудет намне благословления всех епископов земли Русской, которые суть ныне посвоим епископиям ииже всех подними священнического чина».
        Ивану страшно стало отвсех этих грозных клятв пред Богом исвятителями. Вчистоте веры своей инезнании еще всего зла людского он воскликнул:
        -Можноли такое преступить?!
        Наместник печально усмехнулся имолвил:
        -Всякие скверны могут люди содеять. Токмо клятвопреступленье раноли, поздноли отБога наказано бывает. Несть спасения клятвопреступнику.
        -Агде ныне отец икуда пойдет? - спросил Иван.
        -Отец Авраамий пишет, чтовладыка ростовский Ефрем ожидает ксобе государя наВелик день, анаФомину неделю государь вМоскве будет.
        -Амне есть вести? - спросил княжич. - Когда мне вМоскве быть?
        -Атобе вестей нету.
        Ивану стало обидно. Низко опустив голову, ондумал, чтоотец забыл онем, невспоминают онем иматунька сбабкой. Заслали его воВладимир, иненужен он им стал. Губы его задрожали, защипало вглазах, ноон сдержал себя исказал твердо, почти сурово:
        -Костянтин Лександрыч, будешь ты вестников вМоскву слать, поклон отменя государю отдай испроси, какмне быть? Когдаже наМоскву ехать он прикажет?
        Вначале июня, когда князь Василий вызвал вМоскву наместника своего владимирского, воеводу, боярина Константина Александровича Беззубцева, пришли вести осмерти князя Василия Косого в«тесном его заключении».[101 - Тесное заключение - тюрьма, гдеузник сидит вполусогнутом положении; вкамере нет ниокон, нидверей, алишь отверстие дляпередачи пищи, обычно кружки воды икуска хлеба.]
        -Царство ему небесное! - проговорил Беззубцев и, крестясь, добавил: - Ещеодним злым ворогом угосударя меньше. Шемяка ныне один токмо остался.
        Израсспросов узнал Иван, какотец его разбил князя Василия Косого, какпленил иослепил потом, заключив навсю жизнь взаточение. Вспомнил княжич свое горе приослеплении отца, ибольно сталоему, чтоиотец делал тоже, чтосним потом сделали. Взволновался он даже, носпросил, казалось, совсем спокойно:
        -Пошто батюшка мой ослепилего?
        -Заворовство вятчан, - ответил Беззубцев ирассказал, какпроизошловсе.
        Когда князь Василий Косой уже вплен был взят, вятчане, шедшие напомощьему, повернули назад ксебе, вВятку. Дорогойже позлобе разграбили Ярославль, акнязя ярославского, Александра Брюхатого, скнягиней его Василисой[102 - Княгиня Василиса - старшая дочь Софьи Витовтовны, родная сестра Василия Васильевича.] вплен взяли. Приняв потом выкуп заобоих, нарушили клятву иувезли их ссобой.
        -Завероломство сие илихо повелел государь ослепить изаточить князя Василья Юрьича, - сказал Константин Александрович. - Небывает, Иване, отзла добра.
        Княжич ничего неспрашивал более. Вспомнил он проБунко, какизгнал его отец изСергиевой обители, авоины били его уреки Вори. Задумался Иван, ибольно ему было идосадно. Посмотрел он стоской навоеводу имолвил:
        -Неподобает, Костянтин Лександрыч, государю гневливым быть иборзым вдеяньях… - Помолчал испросил: - Когда завтра наМоскву едем?
        -Утресь, - ответил Беззубцев. - Ехать день иночь будем, авдеревнях иселах никормов, ниснедей никаких брать нестанем. Морныне налюдей инаскот кругом, черная смерть…[103 - Черная смерть - чума.]
        -Станом стоять будем?
        -Станом, - подтвердил Константин Александрович, - наполях ивлесах, урек иручьев. Запасы все ссобой издому возьмем.
        Иван поклонился ивышел изпокоя, пошел ксебе вопочивальню, гдеждал его Илейка. Нехотел он никому тоски своей поведать, кроме Илейки.
        Старик, когда вошел Иван, собирал вещи вдорогу, укладывал их всундуки ивразные ларцы.
        -Что, Иване, невесел? - спросил он княжича. - АФедор-то Василич едет снами…
        Иван обрадовался.
        -Ктоте сказывал?
        -Самон сюды забегал. Радуется вельми.
        Княжич улыбнулся, но - опять опечалился.
        -Илейка, - сказал он стоской, - совсем, какСтепан-богатырь, язстал.
        -Пошто так? - спросил Илейка, переставая укладывать шубы княжича.
        Иван, рассказав обослепленье Василия Косого, признался:
        -Тяжкомне, Илейко.
        Старик посмотрел накняжича ласково инежно, потом положил руку наплечо ему имолвил:
        -Доброта втобе есть душевная, голубь мой, сердцем чуешьты: грех содеял государь наш. Токмо, Иване, грех греху - рознь. Иное - грех для-ради гордыни своей али корысти какой. Иное - грех для-ради спасенья отзлобства. Злодеяже убити все едино, чтоворога лютого убити наполе. Одно дело разбойники излодеи, инодело государи, которые злодеев зазло их казнят смертию…
        Илейка отошел опять ксундукам истал укладывать всякую рухлядь, но, оглянувшись, добавил заботливо:
        -Яте постлал постелю-то. Ложись-ка сбогом…
        Пятые сутки княжич Иван сИлейкой, Константином Александровичем иФедором Васильевичем едут пополям илесам всопровождении небольшого обоза сприпасами иконной стражи.
        Завтракать, обедать иужинать они урек иручьев останавливаются, около опушек леса иливрощах. Пускают коней натраву, едят, пьют, отдыхают, авполдень исовсем неедут, ждут, пока жар спадать начнет… Дышит Иван вольным воздухом полей илесов. Вполях сухо изнойно пахнет душицей иполынью, авлесу овевает теплой влагой, пропитанной запахом сырых мхов исмолистой хвои. Особенно хорошо лесом ехать вдневной зной, слушать, какгорлицы ивяхири воркуют, какдятлы стучат, кору долбят, какзолотые иволги то словно вдудку посвистывают, топо-кошачьи взвизгивают. Грибом вдруг запахнет илиотборщевника, илиотдонника чуть заметный дух дойдет. Ноздри сами раздуваются итянут жадно свежий воздух. Повечерам, всумерки, коростели скрипят-кричат, аурек иозер мычат, словно быки, выпи-бугаи или, будто сквозь воду, густо игулко выкликают: «Пумб-пумб!»
        Одна беда влесу: комара, мошки, овода, слепня - тьма тьмущая, мочи нет отних нилюдям, никоням. Решили поночам вполях ехать, гдемного меньше всякого гнуса, акомара да мошкары почти нет. Ветром их сдувает. Ныне вот первую ночь воткрытых полях едут. Воржи перепела бьют, выговаривая: «Подь-полоть», - акругом задальними тучами беззвучно полыхают зарницы.
        -Таквот досамого завтрака ехать будем, - говорит Федор Васильевич, - днем знатно мы выспались.
        -Гдеспать, - радостно бормочет Илейка. - Ишь, благодать-то какая! Сердце вомне пьянеет! Ох,молодостьбы мне назад!.. Сенокос скоро, хороводы. Бывало, работай - хошь тресни, астемнеет - так сдевками песни! Икоса, которой весь день махал, тянеумает! Любил я девок-то…
        Смолк Илейка изадумался. Думает икняжич свое ичует, будто вгруди унего опять непонятная птица крыльями бьется. Зарницыже все чаще ичаще полыхают повсему кругозору, идрожь отних побежит-побежит потемной земле, давжаркой духоте изамрет, апотом опять снеба бежит…
        -Гляньте! Дядюшка, княже! - воскликнул судивлением Федор Васильевич. - Вонтуда глядите! Огоньки идут вполе.
        Всестали смотреть, куда указано, икняжич Иван увидел насамом деле сдесяток огненных искорок, авокруг них что-то белесое, вроде тумана…
        -Верно! - крикнул Илейка. - Идут огни-то! Вон, вон, вправо завертывать стали.
        Онпогнал лошадь когонькам, съехав сдороги настолбничок, чтошел меж густой ржи. Всепоскакали заним следом. НоИлейка вскоре замедлил бег лошади, аогоньки явно преобразились вязычки зажженных свечей. Глядит Иван: босые девки сраспущенными косами, водних белых рубахах, впряглись всоху и, держа свечи, ведут борозду ичто-то поют заунывно. Проехав еще немного, всеостановились невдалеке.
        -Сие, княже, заклятье против мора, - говорит Константин Александрович. - Полночь уж значит скоро - заклятье сие допетухов надо делать.
        -Истинно, - подтвердил Илейка, - успеть надобно всю деревню бороздой обвести…
        Действительно, девушки торопились, необращая никакого внимания наподъехавших. Изовсех сил они тянули соху и, закончив заклятье, снова пели его сначала:
        Вруках унас Божьи свечи церковные,
        Ведем борозду-то сошкой кленовою.
        Тыбудь, борозда, вбеде нам оградою,
        Всело непущай злу смертушку черную…
        Медленно удаляясь, онивсе ближе иближе подходили коколице.
        -Успеют, - весело сказал Илейка, - борозду-то отоколицы начинают иопять кей сдругой стороны приходят…
        -Авдруг петухи запоют? - спросил Иван.
        -Тогды все пропало, - ответил Илейка, - надругу ночь все сызнова надо опахивать.
        Всезамолчали, напряженно следя, какдевушки, выбиваясь изсил, тянули соху исрывающимися голосами пели снова заговоры.
        -Успеют ильнеуспеют? - проговорил Иван.
        -Ктознает, - сказал Федор Васильевич, - небо вот белеть начинает.
        Вэто время все девушки, бросив соху, встают наколени иземно кланяются, бормоча молитвы.
        -Успели! - крикнул Илейка, исейчасже где-то далеко вдеревне запел первый петух.
        Перекликаясь, покатились издвора водвор петушиные крики. Беззубцев повернул коня обратно кдороге, аФедор Васильевич, обратясь кИвану, молвил:
        -Апроку отсего стольже, сколь оттетушкиной козюльки…
        ВМоскву приехали засветло, ноксамому ужину. Константин Александрович неосмелился беспокоить государя беззова и, проводив Ивана докняжих хором, отъехал кблизким своим вместе сФедором Васильевичем.
        Водворе усебя княжич сдал коня Илейке, асам почерному крыльцу взбежал догорниц, спеша кматери. Отец ибабка всегда унее ужинают. Всенцах никого небыло, нозаповоротом Иван нежданно натолкнулся наДарьюшку. Онахотела убежать, но, узнав княжича, зарделась вся румянцем иостановилась. Ивана вдруг охватила радость, онпочувствовал нежность кэтой милой, робкой девочке. Самнепонимая, какэто вышло, онобнялее, аона вся так иприжалась кнему и, чуть прикоснувшись губами, поцеловала его вщеку. Княжич хотел сказать ей что-нибудь ласковое, нокто-то стукнул дверью впокоях, иДарьюшка, отскочив, быстро скрылась. Иван остался один и, постояв некоторое время, медленно пошел кродителям, неспеша, будто он их уже видел.
        Втрапезной Иван застал всех заужином, аЮрий, нарушая порядок, выскочил из-за стола иобнял брата. Мать тоже стала целовать его иплакать отрадости. Ивана тронуло это, онгорячо обнимал мать, отца ибабку. Надуше унего стало сразу ясно испокойно. Онвесело подбежал кАндрейке, которому было уж три года, расцеловал иего имамку Ульяну.
        -Стосковался повас, - застенчиво молвил Иван, садясь застол, - стосковался вВолодимере-то…
        -Ияз тя вспоминал, Иван, - сказал Василий Васильевич. - ВРостове много отобе баил мне владыка Ефрем.
        -Тата, - живо заговорил княжич Иван, - скажи, виделли ты старца Агапия? Много он нам сЮрьем сказывал старин исказок.
        -Преставился старец Агапий всамую обедню наВелик день.
        Иван перекрестился имолвил печально:
        -Царство небесное.
        Наступило молчание, амамка Ульянушка, стоя возле Андрейки, сказала:
        -Умер старец-то хорошо, всамое Светлое воскресенье. Пойдет его душа прямо врай.
        Жаль Ивану старца, новрадостях встречи сродными скоро забыл он обэтом инезаметил, какужин окончился. Остались втрапезной только родители, бабка иЮрий. Даибабка вот уж встает из-за стола.
        -Юрьюшка, - говоритона, - проводи-ка меня впокой мой.
        НоВасилий Васильевич остановилее, сказав дрогнувшим голосом:
        -Матушка, побудь здесь малое время, иты, Юрий, останься.
        Великий князь сказал это как-то особенно, икняжичу Ивану почудилось, чтодолжно случиться важное дело. Василий Васильевич хотел продолжать, новдруг заволновался исмолк.
        -Иване, - успокоившись, начал он торжественно, - много хвалы слышу отобе, Иване.
        Опять замолчал, отирая платком слепые глаза свои.
        -Баютвсе, Иване, чтоителом иразумом уж ты неотрок надесятом году, аюнуш, будто те боле, чемпятнадцать.
        Пересилив волнение, Василий Васильевич закончил:
        -Подумав свладыкой Ионой, повелел яз отныне писать тя награмотах великим князем московским рядом сомной, соправителем моим…
        Василий Васильевич встал иоборвал свою речь, простирая руки ксыну:
        -Подь комне, благословлю тя…
        Иван почувствовал, какпохолодело изамерло вгрудиего, но, сделав усилие, подошел он котцу. Тотблагословил его иплакал, обнимая ицелуя.
        Женщины плакали тоже, аЮрий сопел носом, глотая слезы.
        -Помогай отцу, - услышал Иван твердый голос бабки, - учись унего иубояр государствовать.
        Опять наступило молчание. Иван дрожащей рукой перекрестился накивот собразами.
        -Помогимне, Господи, - сказал он глухо и, обратясь котцу, добавил: - Буду так деять, какты меня учил, тата, иты, бабунька, икакотцы духовные учили…
        Иван внезапно смолк иотер слезы. Недетская горечь подступила кего сердцу, будто суровый обет наложили нанего, будто отняли беззаботную радость.
        Глава16
        Тревожные дни
        Всередине зимы пошло поМоскве поветрие - горячка сжаром иознобом. Многие люди умирать начали, аболели итого больше. Незадолго доРождества заболел июный соправитель государя Василия Васильевича - великий князь Иван Васильевич.
        Всвоем отдельном покое лежит Иван надвух поставленных рядом скамьях, мечась то вжару ибреду, тодрожа подгорой шуб иодеял. Онмало замечает, чтовокруг него делается. Словно видения, появляются уего изголовья родные ичужие лица, знакомые инезнакомые. Онмного спит, иногда бывает безсознания, аиногда вдруг все проясняется вего голове, ион какбы просыпается иподолгу лежит соткрытыми глазами, испытывая какой-то странный покой илегкость. Разные думы ичувства сами приходят иуходят, текут вего сознании, какрека, аон будто стоит наберегу исмотрит, какони текут мимо.
        Бывает это чаще всамые глухие часы ночи, перед утром, когда вхоромах везде тихо-тихо, дошума извона вушах. Впокое полумрак, укивота горит только одна большая лампада темно-синего стекла. Непонятная тревога охватывает Ивана. Лежа наспине, онневольно косит глаза кдверям, гденалавке спят поочереди ночью Илейка илиВасюк. Увидев того илидругого, Иван успокаивается, долго слушает, оцепенелый, какгде-то грызет мышь, исмотрит расширенными остановившимися глазами наогонек лампады. Ивот тогда он начинает видеть ислышать то, чтобыло вего жизни, ещетакой краткой, нопереполненной событиями, радостями, горем истрахами, ичем-то еще новым, томящим его иласкающим сладостной негой. Онулыбается, каквосне; порой наглаза его навертываются слезы. Сквозь эту дрему слышит он иногда пение кремлевских петухов, лайсобак, новдруг опять все окружающее исчезает; Иван видит либо лесную зимнюю дорогу смогучими елями исоснами вснеговых шапках; либо хлебные поля, залитые солнцем, звенящие пением жаворонков; либо шум игам городских улиц, толпы народа, суматоху, крики ивопли, полыханье огня вдыму ибуре; либо ряды конных ипеших
воинов, гром пищалей, стук сабель, крики итопот коней…
        Потом все это начинает кружиться иметаться, каквомуте, итопит Ивана всвоей глубине, аон чувствует, какидет камнем насамое дно, исодрогается отужаса итоски. Вдруг все это исчезает, ивот мелькают то милые лица матери, Дарьюшки, топоявляется лохматая борода Илейки илиседая головка-одуванчик попика Иоиля, топриходит старец Агапий, точуетон, каксострахом цепляется занего любимый братик Юрьюшка, асердце леденят странные глаза Шемяки, - иопять заплетается вокруг него тревожный хоровод.
        Потом все это исчезает сразу - нето Иван засыпает, нето теряет сознание. Нынеже этого небыло. Иван слушает глухую предутреннюю тишину, амысли его становятся все яснее ияснее.
        -Болею яз, - тихо произнес он ипочувствовал, чтотак хочет пить, чтодаже жжет унего вгортани. Онскосил глаза кдверям иувидел напристенной лавке спящего Васюка. - Васюк! Пить! - хрипло сорвалось сего уст. - Васюк!
        Васюк быстро соскочил славки.
        -Чего изволишь, государь? - спросилон, радостно улыбаясь.
        -Пить, Васюк, пить…
        Иван жадно приник кнебольшому ковшу смедовым квасом. Опираясь налокоть, закрыв глаза, оннеотрывно сосал освежающий напиток. Потом, продолжая пить уже маленькими глоточками, оноткрыл глаза истал смотреть наВасюка.
        Содня приезда вМоскву Иван часто видел Васюка, нобольше мельком - принем оставлен один только Илейка. Теперьже будто впервый раз увидел своего бывшего дядьку ивнимательно разглядывает его лицо. Постарел Васюк, борода уж вся белая, белей даже, чемуКонстантина Ивановича. Выпив больше чем полковша, Иван откинулся наподушки исулыбкой опять посмотрел наВасюка.
        -Изволишьеще? - тоже улыбаясь, весело спросил Васюк.
        -Нет, - тихо ответил Иван.
        Онирадостно смотрели друг надруга. Васюк, поставив ковш настол иобернувшись кобразам, истово перекрестился имолвил:
        -Слава те, Господи! - Поклонился вземлю и, оборотясь кИвану, сказал суверенностью: - Здрав будешь, государь, вборзе. Взгляд очей твоих разумен стал, очистился отмути…
        Иван, слушая, какназывают его государем, чего ранее небыло, вспомнил теперь, чтоон ведь великий князь исоправитель отца.
        -Васюк, - спросил он неожиданно ослабевшим голосом, - скоро Рожество-то?
        Васюк усмехнулся.
        -Рожество, государь? Прошло уж оно, иСвятки проходят. Завтра Крещенье Господне… Месяц лежишьты. Нынеже внял Господь молитвам матери твоей - исцелил тя.
        Слабо улыбаясь, Иван закрыл глаза. Онпочувствовал, чтоустал иослаб, аголова кружится, иложе влечет его куда-то всторону, будто отплывает он влодке потихой, тихой воде.
        Прошло пять дней. Вставать уж иногда стал спостели Иван. Хотя был слаб иневыходил изгорницы своей, нозаметно поправился и, казалось всем, - еще более вырос он заэти два месяца ивозмужал. СамИван незамечал этого, нодумал он много имногое понимал теперь по-иному, словно второй раз пережил заболезнь всю свою жизнь. Думы всякие роями шли кнему иранее, аныне бездумы он ижить неможет. Тоодно, тодругое уразуметь хочет ичует - силы растут внем. Жажда ирадость жизни пьянятего, итяжело ему сидеть вдушных покоях сизразцовыми печками, откоторых пышет влицо теплом, румянит щеки. Думает иногда он оДарьюшке, дата несмеет прийти вего покой государев. Позватьже ее он нерешается: стыдно почему-то инеловко. Сегодня весь день он оДарьюшке думает опять, ослабев ичувствуя жар.
        -Может, сДанилкой придет, - шепчет порой он вполудреме изасыпает ивидит восне их обоих.
        Вотскрипит, отворяясь, дверь. Иван открывает глаза. Васюк вводит подруку государя. Заним входят бабка иматунька сЮрьем, мамка Ульяна ведет заруку Андрейку. Иван хочет подняться спостели, ноголова его кружится, ион снова опускает ее наподушки.
        Отец ощупью находит лицо сына инежно целуетего. Губы унего дрожат, онвзволнован, боится засвоего наследника, но, вопреки своему обычаю, ничего неговорит, а, перекрестив Ивана несколько раз, молча садится рядом накрай постели.
        Этотревожное молчание обличает такое горе, чтоуИвана навертываются слезы. Мать плачет, вытирают слезы ибабка сУльяной. Всесмотрят наИвана такими безнадежными взглядами, чтоему делается страшно.
        -Пошто все вы молчите? - тихо произносит он хриплым голосом.
        -Молиться будем оздравии твоем, любимик мой, - говорит бабка. - Святыни велики принесли мы ссобой.
        Иван видит вруках Софьи Витовтовны две большие восковые свечи. Онизеленого цвета, перевиты тонкой полоской сусального золота, аконцы уних уже обожжены.
        -Свечи сии, - продолжает сблагоговением бабка, - еще отпокойной тетки твоей, царицы грецкой, присланы. Сведав онедуге деда твоего, прислала она их посылкой сямскими.
        Снова скрипит, отворяясь, дверь, ивходят вполном облачении священник Александр сдиаконом, громогласным Ферапонтом, идьячком Пафнутием.
        -Здравствуй, государь, - говорит бодро отец Александр, - помолим Бога оздравии твоем!..
        Увидев свечи вруках Софьи Витовтовны, восклицает он радостно:
        -Веселися сердцем идушою, Иване! Свечи сии отИерусалима, отГроба Господня, ожег концы их огнь небесный. Свечи сии хранят вдомах ивозжигают примолениях оздравии испасении.
        Иван стрепетом душевным поглядел насвечи.
        -Огнем небесным они возжены были, - тихо молвил он иперекрестился.
        -Вотмы отслужим молебную оздравии твоем, - продолжал отец Александр, - исвечи сии возжем пред Господом.
        Дьячок поставил аналой перед кивотом, ислужение началось. Отец Александр зажег одну свечу отнеугасимой лампады ипередал ее Ивану, адругую, зажегши отпервой, взял себе иначал молебен. Иван спустился спостельной лавки истал наколени. Одной рукой он опирался налавку, авдругой держал свечу. ТакИван простоял весь молебен, ноподконец всеже ослаб илег напостель струдом, припомощи Васюка идиакона.
        Скаждым днем Иван становится здоровее икрепче. Онмного ест имного смеется, анадуше так легко ихорошо, какдавно небыло. Хочется двигаться, скакать верхом, дышать морозным воздухом, ноэтого нельзяему, ион ходит только посвоему покою. Ноги еще дрожат унего, неловки ислабы, словно пересидел оних. Всеже подолгу простаивает он услюдяного окошка, держась заподоконник иопираясь напристенную лавку. Внизу окошко все обледенело, новверху слюда оттаяла, исквозь нее видно голубое, яркое небо, где, словно лебедь, плывет одинокое белоснежное облако, сверкающее всолнечном свете.
        Отсиянья лазури ибелизны облака весело ирадостно Ивану, ивтоже время приятная грусть охватываетего. Самнезная почему, онвспомнил оДарьюшке. Емузахотелось вдруг, чтобы она стояла рядом сним, ионибы, прижавшись друг кдругу, вместе смотрели, какмедленно плывет облако икрая его то выпускают зубцы, тоснова круглятся, тотускнеют, тоснова блистают ослепительно иярко…
        -Здравствуй, Иванушка, касатик ты мой, - услышал он голос сзади ивздрогнул отнеожиданности. - Гостя тобе привел.
        Иван быстро обернулся иувидел Илейку сДанилкой. Данилка был смущен, ибопо-другому велел ему Илейка сИваном обращаться инезвать его поимени. НоИван сам поспешил ксвоему другу навстречу иобнялего.
        -Здравствуй, Данилушка, - сказал Иван, - давно ждал яз тобя.
        -Ия скучал, государь Иванушка, - молвил смущенно Данилка.
        -Цыцты, - сурово обрезал его Илейка, - забудь Иванушку, зови токмо государь! Князь ведь он ныне великой, соправитель.
        -Я,дядя Илейко, - забормотал Данилка, - я запутался, дяденька…
        -Зови меня, Данилушка, - хмуря брови, сказал Иван, - когда однимы, какпрежде, прибоярах иприотце иматери - государем. Яз,Данилушка, самнехочу многое делать, авелятмне.
        -Привсех чужих, даже присиротах, - вмешался Илейка, - зови его государем, идаже прислугах дворских, аИванушкой токмо примне да Васюке. Помни сие. - Неменяя строгого выражения лица, Илейка повернулся кИвану испросил: - Неприкажешь, государь, принести тобе какой ествушки ипитья?
        -Принеси нам сДанилкой курничка, иеще что есть, ипитья медового.
        Илейка ушел. Иван сел напристенную лавку возле окна, укоего стоял, и, указав Данилке рукой наместо возле себя, сказал ласково:
        -Садись рядом.
        Емухотелось, чтобы все было также, какраньше, когда сДанилкой он рыбу ловил вместе, когда снегирей они да щеглов вклетках держали, ноэтого уже небыло. Почему-то Данилка робел истеснялся.
        -Нучто, легче тобе, Иванушка? - спросил он неуверенно.
        -Легче, - ответил Иван, - токмо нету мне нивчем волюшки, имного чего уразуметь немогу. Какпоправляться стал, лежу тут один ипоцелым дням все думаю. Иной раз, Данилушка, иночью, когда неспится, вседумаю…
        -Аты недумай…
        -Немогу, Данилушка.
        -Очемже ты думаешь?
        -Обовсем. Вотженят меня, ачто такое женитьба? Зачем мне жена? Чтомне сней делать?
        Данилка усмехнулся.
        Иван судивлением поглядел наДанилку, ожидая ответа. Старше его Данилка напять лет, больше он видел иуж все понимал. Иван досадливо сдвинул брови.
        -Апомнишь вконюшне-то? - продолжал Данилка. - Такилюди…
        Разговор оборвался: вошли Илейка иУльянушка сразными яствами, сыченым квасом имедом, ноИван уже все понял.
        Когда епископ Авраамий суздальский иФедор Васильевич Курицын вошли впокои Ивана всопровождении широко улыбающегося Илейки, юный государь радостно соскочил спостели ибросился навстречу владыке.
        -Buon giorno, sovrano![104 - Добрый день, государь!] - весело крикнул ему Курицын иотвесил низкий поклон.
        -Buon giorno! - находу ответил Иван ипоспешил кАвраамию, чтобы принять отнего благословение.
        Отец Авраамий, когда Иван облобызал его руку, приветливо иласково улыбнулся.
        -Come sta lei, mio figlio?[105 - Кактвое здоровье, сынмой?] - сказал он тоже по-итальянски, лукаво взглянув наИвана.
        Этобыло произнесено так по-светски, какникто неговорит издуховных лиц.
        Ивану сразу захотелось шалить исмеяться. Ненапрягая памяти, онбыстро вспомнил итальянские слова иответил:
        -Benissimo, padre, la ringrazio![106 - Очень хорошо, благодарю, отче!]
        Отец Авраамий рассмеялся ивоскликнул по-русски:
        -Преуспелты, Иване, по-фряжски!
        -Нет, отче, - сказал Иван, - яз неучился боле фряжскому, опричь того, чтомне вВолодимире Федор Василич сказывал. ВМосквеже болел…
        -Ишь, какты памятлив! - удивился владыка ипродолжал весело: - Ныне, благодарение Господу, тыздрав совсем, какмне сказывал отец Александр. Радуясь сему, азипошел ктобе принести добрую весть. Декабря пятнадцатого отец Иона поставлен намитрополию всея Руси. Ныне наша церковь сама собе госпожа… Аможет, тобе уж сказывали осем?
        -Нет, мнеотом неведомо.
        Отец Авраамий оживился еще более исувлечением стал рассказывать оторжественном соборе вМоскве всех архиепископов иепископов русских, атакже архимандритов, игумнов, протоиереев ииереев.
        -Изархиепископов, - рассказывал Авраамий, - был отец Ефрем ростовский, архиепископже новогородский отец Ефимий небыл, но, какиепископ тверской, отец Илья прислал грамоту освоем единомыслии снами напостановление отца Ионы. Всеже прочие отцы епископы - Варлам коломенский иПитирим пермьский иаз - были.
        Владыка Авраамий говорил обовсем свеликой радостью, ноИван слушал довольно равнодушно, хотя был рад избранию владыки Ионы, которого очень любил. Однако когда Авраамий стал передавать речь Ионы, княжич заволновался.
        -Слушай, Иване! - сувлечением воскликнул Авраамий. - Слушай, чтоизрек нам первосвятитель наш, митрополит Иона. Встал он из-за стола вовесь рост свой иговорит: «Отцы духовные, возблагодарим Господа, чтовпервые церковь русская избрала главу собе поуставу апостолов иволей святителей русских, аневолей грецкого патриарха, впавшего ныне вересь латыньскую… Запять веков, - гремит голос отца Ионы, - отравноапостольного святого князя Володимера донынешнего государя нашего Василья Васильевича, всепервосвятители были унас иноземные, опричь токмо шести русских митрополитов, утвержденных царями ипатриархами грецкими. Пять веков иноземные первосвятители радели неземле Русской ирусским государям, асвоим, иноземным!» Так восклицал радостно владыка Иона, имы радовались сним, ибопосле латыньской унии Царьград впал вгрех иересь, аМосква наша станет ныне Третьим Рымом…
        Долго еще говорил Авраамий, объясняя Ивану значение небывалого еще наРуси избрания, нотот вдруг загрустил иперестал слушать. Свои мысли итревоги охватили Ивана, инеожиданно, безвсякой связи сразговором, тихо спросил он Авраамия:
        -Отче, пошто меня принуждают жениться? Нехочу того яз…
        Федор Васильевич усмехнулся имолвил:
        -Апомнишь, государь, чтоИлейка-то баил? «Придет пора напору - сам ступишь девке наногу?..»
        Иван нахмурил брови, итемные глаза его еще более потемнели.
        Авраамий, поняв, чтопроисходит вдуше Ивана, заговорил сурово ирассудительно. Онзнал, что, пока нет уотрока мужских чувств, непрельстишь его женщиной.
        -Помысли, Иване, - сказалон, - какмогут людие жить, ежели небудет уних продолжения рода? Удеда твоего родился отец твой, государь наш. Тыунего родился истал ныне соправителем отца. Ктоже после тобя государством править будет? Ежели небудет продолжения рода твоего, тоМосква иРусь другим князьям отойдут. Поштоже отцу твоему итобе сШемякою заМоскву воевать? Лучше просто отдать все Юрьичам.
        -Нет, нет! - сверкнув глазами, воскликнул Иван, ноопять поник главой изадумался.
        Наступило молчание. Прервал его юный государь.
        -Изнемог яз, отче, - сказал он тихо, - хочу опочинуть: Приходи сФедор Васильевичем вдругой раз…
        Весна этот год ранняя. Спятого апреля, какпришел Федул да теплом подул, такистоят оттепели да оттепели. Солнце печет, играя наясном небе. Снег уж местами сошел, нодеревья совсем еще голые, даже почки листовые нелопнули, только верба одна распушилась. Еесеребристо-белые мохнатые шарики, слегка покрытые золотисто-желтой пыльцой, глядят сгибких красновато-бурых веточек по-праздничному, напоминая оприближении Вербного воскресенья.
        Иван немог уже усидеть дома ивиные дни поцелым часам вместе сЮрием всопровождении Васюка идвух-трех конников ездил верхом вподмосковные именья. Через села ислободы московского посада, мимо монастырских обителей, окружавших Москву совсех сторон, онискакали вокрестные леса ирощи, иногдаже просто катались поулицам иуличкам доБасманной слободы, тонаезжали вслободы Кузнецкую, Лужники, Напрудную, Кожевники, Красное село иГончарную. Видели вЗамоскворечье идругих местах кабаки знатные, часто смешили их там пьяные, барахтаясь икорячась вгрязи. Тутбыли ремесленники всякого дела, торговцы мелкие, сироты, слуги, итолкалась всякая гунька кабацкая. Один раз они видели даже, какшел совсем голый человек, пропивший ссебя все вкабаке. Онто шел, мотаясь изстороны всторону, будто его ветром бросало, топадал иполз начетвереньках погрязи отталого снега.
        Васюк неутерпел, вместе сконниками расхохотался вовсе горло и, обращаясь кИвану, елевыговорил:
        -Ишь, какбаско унеговсе. Знаешь, государь, какпрото впесне поют:
        Окарач ползет детинушка,
        Каклутошечко гола,
        Вчем мамаша родила…
        Вэто время пьяный струдом поднял сземли голову, показывая всей улице лицо, залепленное грязью. Любопытные, обступившие пьяного, хохотали.
        -Ха-ха! Здорово! - кричали совсех сторон.
        -Умылся кпраздничку!
        -Аты еще земно поклонись!
        -Мырниеще, мырни, стервин сын, ха-ха!..
        Апьяный, будто слушаясь зевак истараясь угодить им, раззаразом поуши окунался лицом вгрязь, фыркая иотплевываясь.
        Всекругом хохотали, ноодин изконников, благообразный исуровый мужик, нахмурился исказал резко:
        -Воттакие образа Божия неимут, токмо беса тешат блудным пьянством.
        Васюк живо оглянулся наэто замечание иперестал смеяться.
        -Истинно, Ефимушка, блуд сие, - сказалон, - игоре. Нашбрат дотого пьет, пока рылом земли недостанет.
        -Икогда сие деют? - сокрушенно продолжал Ефимушка. - Встрашную Седьмицу! Вчетверток Великой, когда огни святы понесут изхрамов божьих!..
        -Авить ныне унас яйца красят ичетвергову соль[107 - Четверговая соль - соль, пережженная сквасной гущей; снею наПасху ели яйца.] жгут кПасхе! - воскликнул Юрий. - Возвращаться надо! Чаю, матунька сУльянушкой иДуняхой все уж приготовили.
        -Такиесть, - подтвердил Васюк, - сутра я видал, мамка Ульяна соль сквасной гущей мешала.
        Иван, вспомнив домашние строгости насчет церковного служения исоблюдения всех обычаев ицерковных правил, повелел ехать домой.
        -Поспешим, - сказал он строго, - дабы непрогневить батюшку.
        Подгоняя лошадей, онипомчались поулицам посада, сопровождаемые неистовым лаем собак, невыносящих быстрой езды…
        Усебя, вкняжих хоромах, Иван снял шапку иполушубок, стянул ссебя валенки, лениво надел сафьяновые сапоги и, заправив вних порты, подпоясал серебряным поясом цветистую шелковую рубаху. Легкая усталость после долгой езды насвежем воздухе приятно разморилаего, клонило косну. Борясь сдремотой, медленно брел он втрапезную матери потемнеющим сенцам.
        Солнце уже село, ипоследние отсветы зари чуть золотили слюду вокнах. Ниочем недумая, шелон всумерках почти наощупь. Неожиданно наповороте он нестолько увидел, сколько угадал прижавшуюся кстене Дарьюшку. Егопротянутые вперед руки натолкнулись натеплое, нежное тело, итеплыеже ласковые руки обвились вокруг его шеи. Онаприжалась грудью кего груди, и, самнезная, чтоон делает, Иван крепко сжал вобъятьях Дарьюшку изамер.
        -Иванушка мой, - чуть слышно выдохнула она ему вухо изсамой глубины груди.
        Егоохватила дремотная нега, исразу он утонул вкаком-то сладостном сне наяву…
        Далеко, где-то всамом конце темных сенцев, блеснула щель отворяемой двери, исказка вся рассыпалась сразу. Дарьюшка отделилась отнего, потонув втемноте. Иван непошел втрапезную, а, вернувшись всвой покой, легнапристенную лавку изакрыл глаза. «Чтосомной?» - подумал он иневольно улыбнулся отневедомой ранее тихой радости. Онзабыл свои разговоры сДанилкой, забыл провсякие загадки, постоянно встававшие перед ним. Всеэто стало ненужным, и, глубоко вздохнув, онмгновенно икрепко заснул…
        Шестнадцатого апреля, натретий день Пасхи, когда Кремль гудел отторжественного праздничного звона вовсе колокола, снова Москву охватила тревога.
        Случилось это после молебна, когда собирались все кзавтраку. Иван сидел втрапезной уокна напристенной скамье, амамка Ульянушка что-то делала унакрытого уже стола, поджидая князя икнягинь. Веселая, каквсегда, онабалагурила, ноИван неслушалее. Сдвинув задумчиво брови, онстарался уловить неясные мысли, чтоскаждым днем более иболее овладевали им. Новот он вдруг ясно иотчетливо услышал слова мамки:
        -Братец илисестрица скоро утобя будет.
        Иван вспомнил, чтоматунька его снова сильно располнела, какэто было вУгличе.
        Всенцах послышались шаги иразговор. Отец, мать, бабка, Юрий иАндрейка, по-праздничному одетые, весело вошли втрапезную исшутками стали садиться застол. Иван оживился среди семейного веселья, даисолнышко так радостно било яркими лучами вслюдяные окна, рисуя настенах переплеты рам, асулицы глухо долетал непрерывный торжественный гул колоколов.
        -Матушка, - говорил спокойно инеторопясь Василий Васильевич, приняв отВасюка чарку иотхлебывая крепкий мед, - думаю, матушка, замириться совсеми. Лучше пусть всеони, удельны-то, докончанья сомной заключат, дабы меж собой против меня их незаключили.
        Бабка слушает его сулыбкой.
        -Истинно так, сыночек дорогой, - говоритона, - истинно так! Апобьешь проклятого Шемяку - можно идругих крукам прибрать. Легче их прибрать-то будет.
        Василий Васильевич, усмехнувшись, поднял чарку смедом имолвил:
        -Затвое здоровье, Марьюшка, дайБог те благополучно…
        -Ништо, - засмеялась Софья Витовтовна, - кажный год благополучно. Хранит нас Господь. Неостанемся мы безроду-племени.
        Вдверях появился Константин Иванович, бледный ивзволнованный.
        -Тышто? - тревожно обратилась кнему бабка.
        -Вестник, государыня, - испуганным голосом ответил дворецкий испросил, взглянув наВасилия Васильевича, - какгосударь прикажет: пущать аль нет?
        -Зови! - нетерпеливо крикнул великий князь.
        Вошел молодой конник избоярских детей и, перекрестившись наобраза, низко поклонился всему княжому семейству.
        -Будьте здравы, государи игосударыни! - сказал он ипродолжал: - Шемяка окаянный, преступив крестное целованье ипроклятые насобя грамоты, пришел кКостроме свеликой силой всамый Велик день…
        -Гад, змея подколодная, - проворчала бабка. - Правду сказывал отец Мартемьян - токмо смерть его смирит.
        Иванже замер весь, вгруди его похолодело.
        -Сказывай дале! - крикнул Василий Васильевич вестнику, почтительно замолчавшему припервых словах Софьи Витовтовны.
        -Много бился он подКостромой, - продолжал конник, - ноништоже неуспел…
        -Слава Богу! - перекрестился Василий Васильевич. - Далее сказывай.
        -Воеводы твои, государь, князь Иван Васильевич Стрига да Федор Василич Басёнок ивсемы, чтовзаставе сидим, живота своего нещадя, изворот выходили биться. Отогнали мы проклятого, отошел он отКостромы. Осады несымат икограду подойти несмеет…
        Вскочил соскамьи Василий Васильевич ивоскликнул радостно:
        -Кактобя звать-то?! Голос знакомый, даневижу.
        -Андреем, государь, избоярских детей яз, укнязя Стриги…
        -Помню, помню, - перебил его Василий Васильевич. - Поди комне. Ну,Христос Воскресе!
        -Воистину Воскресе! - почтительно ответил Андрей, троекратно лобызаясь сгосударем.
        -Нусадись, - сказал Василий Васильевич, - позавтракай снами.
        Ещепомолившись наобраза ипохристосовавшись совсем семейством ислугами, Андрей сел науказанное ему место.
        -Завтра, досвету, гони, Андрей, вКострому обратно. Благодари воевод моих искажи, чтоследом затобой яз совсей силой пойду наШемяку, совсей братьей моей исцаревичами своими татарскими, сКасимом иЯкубом, совсей конницейих… - Василий Васильевич помолчал и, обратясь кматери своей, добавил: - Яз,матушка, митрополита ссобой возьму иепископов. Пусть все православные христиане видят воровство иизмену шемякину, пусть отцы святые обличат его преступление.
        Надругой день, собрав всю силу свою идождавшись прихода царевичей татарских, Василий Васильевич выступил свойском кКостроме, асним митрополит иепископы.
        Втотже день опять занемог нежданно соправитель Иван, иневзял его отец ссобой впоход, аоставил вМоскве.
        -Меня вместо тут будешь, - сказал он сыну. - Будешь Москву хранити вместе сбабкой исматерью. Неровен час, татары изПоля набежать могут.
        -Даикудыон, хворый такой, - обрадовалась Марья Ярославна, - куды впоход он пойдет?
        -Огневица унего, истинно, - подтвердила бабка, - ислезоточение, даинос-то расхудился, течет.
        После ухода отца слег Иван впостель, адуховник великого князя, протоиерей Александр, каждые три дня вести онем посылал Василию Васильевичу свестовыми. Вестники вэти дни отвеликого князя вМоскву прибывали. Ведал отних Иван, чтовойско московское быстро идет кВолге, новскоре после того впал взабвение ицелую неделю неприходил всебя иплохо даже понимал, чтовокруг него делается.
        Только двадцать второго мая, вдень Вознесения, сразу почти выздоровел Иван иоставил даже постель свою. Слабыйеще, онвсеже ходил навсе трапезы кматери, гдеибабка всегда бывала; иногда приглашали иотца Александра.
        Первого июня, вТроицын день, кроме княжой семьи идуховника великого князя - отца Александра, обедал уМарьи Ярославны епископ Авраамий суздальский, прибывший вМоскву отвойска. Говорили затрапезой Софья Витовтовна иотцы духовные. Марья Ярославна, каквсегда, набеленная инарумяненная, насей раз сидела снеподвижным, словно застывшим лицом. Онаничего неела иморщилась. Ейбыло нехорошо, иона неслушала разговора. Иван видел это, нонепонимал, вчем дело.
        -Матунька, - сказал он ласково, - нетревожь ты сердца своего. Уотца много войска, исам владыка Иона сним, ицаревич Касим статарами…
        Марья Ярославна слабо улыбнулась итихо сказала снежностью, тронутая вниманием сына:
        -Светик ты мой, нетревожусь яз. Тяжко мне отбремени моего. Тыже слушай, чтоотец Авраамий сказывать будет, потом мне все поведаешь… Мнеже исидеть-то застолом тяжко.
        -Вестники-то нам баили, - заговорил отец Александр, - что государь близ Волги отпустил наШемяку братию свою ицаревичей совсеми силами. Пришли они вРудино, аШемяка переправился наихже сторону, смирился иначал переговоры. Тыже, владыко, боле того знаешь…
        -Ктопереговоры-то сШемякой ведет, отче? - обратилась Софья Витовтовна квладыке Авраамию идобавила: - Всерасскажи, дабы Иван отом ведал, какнадобно. Пусть знает, какие дела иобманы людьми деются.
        -Митрополит Иона переговоры ведет, государыня, - сгордостью ответил Авраамий, - какглава всей церкви нашей православной.
        Отец Александр заволновался отэтой вести, иволнение его захватило Ивана, бабку, идаже Марья Ярославна забыла омуках своего бремени.
        -Азбыл присем, - говорит владыка, - видел ислышалвсе. Якопророк могучий, предстал Иона пред Шемякой, исразу побелел лицом исмутился князь Димитрий. Много говорил митрополит одостопамятном письме святителей русских кШемяке. Акогда кончил, подошел князь Димитрий подблагословение, новладыка Иона, держа руки напосохе своем, изрек грозно: «Неттобе моего святительского благословения!» Страх объял всех, затрепетал Димитрий Юрьевич, хотел молвить что-то, номолча поник головой. Ионаже продолжал, возвысив глас свой: «Ты,ты будешь отвечать Всевышнему закозни свои иворовство! Напал наРусь Мангутек казанский; великой князь сколь раз молил тя идти сним наврага. Мало было тогда угосударя христиан, апоганыхже множество… Пали верные вои заверу христианскую вбитве крепкой уСуздаля; имвечная память, анатобе кровьих! Нонеоставил Господь милостию государя, избавил Он его отневоли! Тыже, вторый Каин иСвятополк вбратоубийстве, разбоем схватил, ослепил государя своего. Ачего достиг? Хотел большего, аизгубил исвое меньшее. Данного Богом человек неотымет!.. Паки клялся ты вверности государю ипаки воровства ивластолюбия
ради клятвы свои рушил икрестное целованье преступил. Еслиже иныне вбезумной гордыне своей посмеешься, тобудешь чужд Богу, церкви, вере ипроклят навеки! Вжизниже сей меч карающий неминуемо придет натя, ипогибнешь, угождая бесу зависти, злобы ивластолюбия!..» Повернувшись, ушел борзо владыка Иона, аШемяка ивсе его близкие, якокаменные, недвижно стоять остались. - Епископ Авраамий замолк ввеликом волнении.
        Всех, чтобыли тут, рассказ его весьма растрогал, ноСофья Витовтовна, утерев слезы умиления, сказала сурово:
        -Истинно святитель наш молвил промеч карающий. Язтоже мыслю, чтоШемяку взять можно некрестом, апестом.
        Отец Авраамий грустно усмехнулся.
        -Право, государыня, - сказалон, - звери сии двуногие токмо тогда кресту поклоняются, когда пестом погрозят им…
        -Чтоже Шемяка? - снова спросила Софья Витовтовна.
        -Смирился. Простил его государь наш, ноневерит. Отныне будет заним наблюдать непрестанно, якозазмием, дабы исподтишка он нечаянно неужалил, дабы вовремя главу сокрушитьему…
        -Прости мя, матушка, - невыдержав, сказала Марья Ярославна слабым голосом. - Моченьки нетумне. Прикажи убрать редьку - дух отей непереносен! Тошно, морготномне.
        -Ништо, ништо, Марьюшка, - ласково сказала бабка, - иди-ка ты вопочивальню, отдохни, амы тут еще посидим.
        -Язпровожу матуньку, - сказал Иван ивышел изтрапезной вместе сматерью.
        Утром июля двадцать четвертого, вдень Бориса иГлеба, когда Марья Ярославна совсем уж насносях была, воротился вМоскву великий князь Василий Васильевич.
        Поокончании радостных приветствий иблагодарственных молебнов была устроена впередней государя торжественная трапеза сдуховенством ибоярами. Иван слушал оживленные разговоры бояр ивоевод иособенно звонкий ивеселый голос отца. Почему-то Василий Васильевич вел себя так, будто одержал самую большую победу, авоеводы ибояре говорили, чтоШемяка-де только затаился, аотсвоего неотступил.
        Иван исподтишка наблюдал замитрополитом Ионой ибабкой. Самон немог понять, прав илинеправ отец, истарался угадать, чтодумают отом владыка ибабка.
        Голубые прозрачные глаза владыки сияют ровным светом, агубы чуть заметно усмехаются, инельзя узнать, одобряет он илипорицает поведение великого князя. Софья Витовтовнаже сердито хмурится ибросает досадливые взгляды насына. Ей,видимо, хочется что-то сказать резкое, ноона сдерживает себя.
        Марьи Ярославны застолом нет - она всвоей опочивальне сбабками-повитухами. Тамсодня надень ждут родов. Ивана это беспокоит, ноуйти из-за стола он неможет, даихочется ему узнать, чтоскажет бабка.
        Онаже непременно скажет, кактолько все лишние разойдутся. Такой уж обычай убабки.
        Вотвсе, наконец, разошлись, новладыка Иона остался, всетакже усмехаясь ипоглядывая светлыми глазами то наВасилия Васильевича, тонастарую государыню.
        Софья Витовтовна невыдержала исухо спросила:
        -Тычто, сынок, словно конь наовес, ржешь? Пошто такая радость утобя, будто Шемяку ты вполон взял? Тывот ушел оттоле ссилой своей, аДимитрий-то Юрьич уж новую пакость против тобя замыслил. Паки речам его ты поверил.
        Василий Васильевич засмеялся, но, спохватившись, заговорил ласково, чтобы мать необиделась:
        -Негневись, матушка. Всесие ведомомне, какито, очем ты неведаешь. Снова походом наШемяку решил пойти. Никому пока слова осем несказал, опричь владыки Ионы. Пусть Шемяка мнит, чтояз ему поверил, какдоселе верил, дабы он более того несобирал силы, дабы мнил, что, поскороверию своему, крати неготов буду. Язже силы своей неотпущу, апоставлю полки везде готовыми вразных градах ивесях, дабы слуха осем нигде небыло. Лазутчики уменя везде заним наблюдают.
        Василий Васильевич сделал знак имолвил:
        -Ну-ка, Васюк!
        Васюк, стоявший рядом, быстро наполнил крепким медом чарку иподал государю. Тотстал медленно пить, что-то обдумывая. Суровые складки налице Софьи Витовтовны расправились.
        -Нет, государыня, - медленно произнес митрополит, - мудро все государь наш замыслил. Токмо подготовить все надобно стаким тщанием, дабы ратоборство сие было последним, дабы нелили более кровь свою христиане, дабы все силы свои обратили назлых татар.
        -Такибудет, отче! - горячо отозвался Василий Васильевич. - Помню яз, тысказывал оМоскве, Третьем Рыме. Непримне, такприсыне моем. Притобе, Иванушка, встанет Москва воглаве всей Руси, заединым своим вольным государем.
        Вдруг слышат все - кто-то бегом бежит посенцам, ивот сшумом растворились двери втрапезную, вбежала, запыхавшись, мамка Ульяна.
        Испугался сначала Иван, но, увидав сияющее лицо мамки, успокоился.
        -Государь, государыня! - закричала, елепереводя дух, Ульянушка. - Сын, сыночек… Сына государю Бог дал!..
        Вскочил славки князь Василий и, заплакав отрадости, стал креститься наобраза, ккоторым повернул его Васюк. Всплеснув руками, заулыбалась ибабка, крестясь частым крестом.
        -Слава те, Господи! - бормоталаона. - Слава те, Господи!..
        Князь Василий резко повернулся назад итревожно спросил:
        -Акаккнягиня-то моя Марьюшка?
        Иван хотел было побежать кматери, ноудержался имолча крестился.
        -Хранит Господьее, государь, - весело откликнулась Ульянушка. - Сподобил Бог ее легко рожать. Рожает - какцветы сажает!
        -Отче, - сказала дрогнувшим голосом Софья Витовтовна, перебивая мамку, - иди благослови младенцаее.
        Всенаправились наполовину княгини Марьи Ярославны. Софья Витовтовна вошла вопочивальню. Ещеболее красивая ицветущая, безрумян ибелил, лежала Марья Ярославна впостели ирадостно смотрела большими темными глазами, какуБогоматери, чтоуТроицы Рублевым написана, всяпереполненная материнским счастьем.
        Дуняха вынесла новорожденного всоседний покой, гдемитрополит благословил младенца. Старая государыня бросилась целовать внука, апотом, схватив младенца, поднесла его великому князю. Иван зашел вопочивальню кматери и, целуяее, услышал, какноворожденный заплакал. Марья Ярославна забеспокоилась ипопросила принести ей младенца. Взяв осторожно ребенка, онапривычным движением обнажила белую, пышную грудь итихо засмеялась, когда сын жадно припал ксоску.
        Иван вышел изопочивальни иподошел котцу, стоявшему рядом смитрополитом. Собираясь уходить, владыка громко ивесело сказал:
        -Ныне святых иблаговерных Бориса иГлеба, ониже Роман иДавид. Любое имя изсих четырех выбирайте…
        -Ин,пусть будет Борис, - согласился князь Василий.
        Иван стоял идумал, что, когда ему будет двенадцать лет, егоженят наМарье тверской ичто уних также вот будут родиться дети…
        Тоска сдавила его сердце: онвспомнил оДарьюшке и, глубоко вздохнув, незаметно вышел изпокоя.
        Лето кончалось, приближался Киприянов день, скоторого - журавлиный отлет. Влесу инаполях возле речек иозер вечером ипоутру вставали туманы, разливаясь какмолоко, выпадали обильные росы. Когдаже впогожий день всходило солнце ипригревало еще почти по-летнему, воздух становился хрустальным, небо гуще синело, ивыпуклые барашки облаков плыли посиневеего, какпаруса, полные ветра.
        -Ныне, - весело говорил Ивану Илейка, - Иван Предтеча, какбают, гонит он заморе птицу далече, атам инеприметишь, какбабы пироги срябиной печь почнут. Ну,да мы дотех пор досыта поездим верхом вподмосковных-то!
        -Верно, верно, Илейка, - весело смеясь, кричали вответ Иван иЮрий, - поездим верхом! Успеем еще додождей-то.
        Онискакали попросекам, задевая иногда головой илиплечом низкую ветку, иснее дождем брызгала роса. Кататься они выезжали рано, ввосьмом часу, акдевяти-десяти были уже втой илииной подмосковной, когда солнце ярко сияло иобливало все своим светом.
        Иван полюбил эти прогулки ивсе чаще ичаще уезжал издома. Любил он думать влесу, всякий раз отъезжая немного всторону, чтобы разговоров неслушать. Вотисегодня, въехав впросеку, онсвернул нанебольшую дорожку, протоптанную между огромными березами исоснами. Наберезах кое-где уже мелькали желтые листочки и, кружась ввоздухе, изредка, какбабочки, спархивали светвей натраву.
        Спешился он ипошел, ведя коня наповоду. Забылвсе, идет, словно тонет влесу, асолнце так ибьет лучами, ивлесной чаще листья исучья то сияют, будто залитые янтарем, тоутопают впровалах черной мглы. Звонко звенят синицы вневозмутимой тишине неподвижно застывших берез, елей исосен…
        Внезапно Иван остановился, пораженный невиданной еще им красотой. Вконце дорожки, гдесолнце ударяло вдеревья, ветви берез исосен, словно обсыпанные осколками радуги, вспыхивают огоньками разных цветов - синими, желтыми, зелеными, багровыми. Долго смотрит Иван, неотрываясь, асолнце передвигается чуть заметно, ирайки наглазах унего меняют цвета, гаснут наодних ветвях, загораются надругих… Пройдя несколько шагов дальше, увидел Иван веселую лужайку, залитую солнцем, иприсел настарый широкий пень срубленной сосны, хранивший еще натеки смолы, высохшей ипобелевшей отвремени. Сидит, акругом все таже тишина инеподвижность. Пахнет прелым мхом игрибами, адалеко где-то глухо покрикивает синица. Иногда травяные зеленоватые лягушата, неуклюже раздвигая стебли травы, анаболее гладких местах прыгая, пробираются куда-то поодиночке.
        Намокройже траве, прималейшем повороте головы, повсюду словно алмазы вспыхивают капли росы, загораясь разноцветными огоньками…
        Смотрит Иван навспыхивающие огоньки иниочем недумает, нодумы сами идут кнему, каксказки, каксон наяву. Приходят иуходят. Только вдуше отних становится покойно, арати ибитвы, козни Шемяки, беседы огосударствовании, женитьбаего, Дарьюшка ивсе, чтоиной раз мучилоего, тоже как-то вместилось вэти лесные сказки, наполняя сердце сладкой печалью. Широко открыв глаза, неподвижно сидит Иван, слушая, чтовнутри его происходит. Чуетон, какспину ему слегка припекает солнышко, будто ласково гладит теплой рукой.
        Вдруг он услышал тревожные крики иузнал голос Юрия.
        -Ива-ане! - кричитон, - гони-и кна-а-ам! Гони-и!
        Страх охватил Ивана.
        -Чтотам такое? - шепчетон. - Чтослучилось? Заболел кто? Может, матунька?
        Иван вскочил наконя ипогнал попросеке наголос брата.
        -Эй,Ю-ури-ий! - кричит он наскаку. - Ю-ури-ий! Кричи-и! Язктобе накри-ик при-го-ню-у! Эй!
        Небольшая просека кончается, ивпрогал ее видно подмосковное село. ВотиЮрий сИлейкой иДанилкой мчатся, въехав уж впросеку, аполугу скачут заними конники.
        -Что, чтодеется? - взволнованно кричит Иван, видя испуганные лица. - Сбабунькой аль статой что?..
        Юрий, взволнованный, бледный, перебивает:
        -Татары подМосквой!..
        Замер Иван, руки его задрожали, ноон сдержал себя. Никого ниочем нерасспрашивая, сказал резко:
        -Наиборзо вМоскву! Тамвсе угосударя узнаем.
        ВМоскве ивсамом Кремле Иван заметил волненье истрах. Люди как-то затаились, словно прятались, апоулицам города перебегали соглядкой итревогой. Укремлевских стен все ворота были заперты нажелезные засовы, какввосаде. Везде стояли дозорные истража. Отдав коней Илейке, Иван сЮрием бегом вбежали покрыльцу вгорницы княжих хором. Отца застали втрапезной, гдеон сидел сВасюком имедленно отхлебывал мед избольшой чарки.
        -Государь, - дрогнувшим голосом спросил Иван, - бают, татары подМосквой?..
        Василий Васильевич спокойно усмехнулся.
        -Далекоеще, - сказалон, - амогут икМоскве пригнать. Вестник-то сказывал: доПахры добрались. Токмо их силы немного…
        -Акакие татары-то, - уже спокойнее спросил Иван, - казанские?
        -Нет, изОрды. Седи-Ахматовы. Народу немало посекли саблями, полон взяли икнягиню князя Василья Оболенского увели.
        -Когда пригнали-то?
        -Третьёводни нарассвете, дацаревич Касим погнался заними сосвоими конниками татарскими. Ждувот новых вестников. Сядьте ивы сомной тут, сыночки, - счасу начас вестников-то яз жду.
        Сыновья оба присели налавку вблизи отца. Василий Васильевич помолчал малое время имолвил совсем спокойно:
        -Сиинестрашнынам. Сиетокмо яртаульные одни разведку правят да грабят, чтоподруку попадет.
        Великий князь снова замолчал, что-то обдумывая.
        -Иване, - сказалон, - запомни наиглавное: намнадобно, дабы татар небояться, перво-наперво Шемяку совсем порешить, апотом Новгород проклятый совсем сломать, хребет ему переломить. Небудет обоих, итишина наРуси настанет. Небудут тогда грозить нам нитатары, ниляхи, нилитовцы, нинемцы. Сиезапомни, Иване. Ведайеще, чтоиШемяка иНовгород для-ради корысти ивластолюбия всех врагов наРусь манят. Обое воровством живут, боятся иненавидятнас. Хуже татарони! Татарин-то, ежели он поклянется оружием, верен будет, никогда воровства несодеет. Теже крест целуют, анож запазухой доржат.
        Вошла Софья Витовтовна и, даввнукам облобызать руку, села против сына.
        -Никак вестников недождусь, сыночек, - сказалаона, - наместеже сидеть нет мочи.
        -Потерпи, матушка, - молвил Василий Васильевич, - гоньба унас добре наряжена. Счасу начас жду вестей-то. КакМарьюшка-то? Неочень всполошилась? Ато отстраху уней, сама знаешь, молоко пропадает.
        -Ништо, - ответила бабка, - кормит сей часец Бориса своего.
        Удверей трапезной послышались грузные шаги, идворецкий, отворив двери, ввел нового вестника.
        -Сказывай борзо, - обратилась кнему Софья Витовтовна, когда тот еще иперекреститься неуспел.
        -Будьте здравы, государь игосударыня! - начал, кланяясь, вестник. - Царевич Касим гонит Ахматовых татар, полон отбивает, вчерасьже княгиню Василья Оболенского отбил! Встепь бегут татарове поганые…
        -Верный изверных мой царевич Касим! - воскликнул Василий Васильевич, перекрестясь набожно, продолжал: - Благодарю тя, Господи, защедроты твои!..
        Глава17
        Разгром
        Вянваре тысяча четыреста пятидесятого года великий князь Василий Васильевич, стремясь совсем порешить сШемякой, собрал всю силу свою ивначале января пошел сполками наГалич.
        Снова Иван ехал сотцом поснеговым просторам, следуя завойском польду рек илипошироким дорогам ипросекам сквозь лесные дебри. ОтМосквы пошли поКлязьме-реке доустья Колокши, апоКолокше, через Юрьев-Польский, кРостову Великому. ОтРостова пореке Которосли вЯрославль пришли ипоВолге кустью реки Костромы. Воградеже Костроме застигла их весть, чтоШемяка совсем войском своим ушел изГалича кВологде.
        -Струсил злодей, - сказал князь Василий, сидя вхоромах увоевод своих, князя Стриги да Федора Басёнка.
        -Аможет, унего какие иные мысли, - возразил Федор Васильевич, - может, ониприсные[108 - Присный - всегдашний, вечный, атакже близкий человек.] его изолгать нас хотят…
        -Всяко бывает вратных хитростях, - поддержал своего соратника князь Стрига.
        -Ачтож спят наши лазутчики да вестники?! - рассердился Василий Васильевич. - Гдеглаза, гдеуши уних?
        -Государь, - вмешался больший воевода, князь Василий Иванович Оболенский, - амы так содеем: сами обманем. Пойдем мы Костромой доустья Обноры ивверх посей реке, якобы наВологду хотим, ацаревичей тут оставим сконникамиих. Ежели Шемяка ивпрямь наВологду идет, мыего отГалича отрежем иград сей возьмем. Аежели сие токмо обман иморока, мыего вГаличе окружим…
        Василий Васильевич ипрочие воеводы согласились сглавным воеводой, аИван, морща лоб, очем-то думал.
        -Апошто, государь, - спросил он наконец, - так обманывать нас Шемяке надобно?..
        -Апотому, чтовельми хитер Шемяка, - ответил князь Василий Васильевич, - унего, уШемяки-то, мыслю, невсе вограде укреплено, вотихочет он обманом отдалитьнас, пока дляосады неизготовится…
        Иван весело улыбнулся - все так ясно вдруг ему стало, ноопять нахмурил он брови, когда Василий Иванович добавил:
        -Аможет, исие вот неистинно. Может, иное что злодей замыслил?..
        Князь Оболенский задумался намгновенье, нототчасже сказал твердо:
        -Слушайте, воеводы, токмо какяз сказывал, деять будем. Такнам лучше всего. Собоих сторон надо Шемяку отрезать иокружить, ежели он изГалича выйдет. ВКостроме заставу оставим. Царевичиже татарские, выслав вперед яртаул, пусть пойдут вверх поКостроме. Мысами пойдем вверх поОбноре кНикольскому монастырю… Тыже, Федор Василич, рыскай окрест сконниками своими да ладь везде лазутчиков, дабы наблюдали, непошелбы Шемяка наМоскву. - Оболенский помолчал малое время истрого молвил, обращаясь квоеводам: - Анаиглавноеже, воеводы, приказываю именем государей моих, нарядите знатное число вестников инепрестанно сомной сноситесь.
        Опять отряд заотрядом потянулись конные ипешие полки, апозади них пошли обозы сконной ипешей стражей. Ивану все это уже давно знакомо, норавномерное движение полков, ржанье коней, выкрики воинских приказов, звук военных труб бодрили иволновалиего. Ончувствовал себя воином, стал неотрывной частью людской громады, идущей набой, натруды, муки исмерть заотечество, заправое дело против злодеев, разорявших народ игосударство. Впередиже, сворачивая влево, конные ипешие отряды переходили уже польду сКостромы-реки вустье Обноры. Вотпотянулись ее высокие берега, заросшие вековыми огромными лесинами, засыпанными дополовины снежными сугробами.
        -Ишь, какие тут метели были, - заметил Илейка, - ишь, какие горы намели…
        НоИван неслушал своего бывшего дядьку, атеперь своего стремянного.
        Онвесь был вдумах, стараясь точнее уяснить, какбудет действовать набольший воевода Василий Иванович икуда прикажет своим младшим воеводам идти. Вдруг он вздрогнул: рядом громко ирезко запела труба, призывая напривал, авслед занею пошел крик изуст вуста больших ималых начальников:
        -Сво-ора-ачивай вле-во-о набере-ег! Ра-зводи-и костры-ы! По-олдничать бу-уде-ем!..
        Всеоживились. Весело зашумели, поднялись крики, смех, где-то песни запели, иотряд заотрядом, хрустя ломающимися подконями кустами, въезжал уже влесную чащу, гдезаней открывалась огромная поляна собгорелыми пнями истволами деревьев.
        -Вишь, государь, - сказал Илейка, обращаясь кИвану почтительно иважно, иборядом ехали сним его двое подручных, - вишь, государь Иван Васильевич, какое пожарище-то! Либо молонья тут ударила, либо сироты жгли, палдляпахоты деяли, арасчистить пал-то неуспели. Свесны ныне расчистят.
        Иван ничего неответил, аИлейка продолжал, обращаясь теперь больше кподручным:
        -Воевода-то наш знает сии края. Ишь, какподгадал: иместо слободное игладкое дляполков, идров сухих множество…
        -Агосударь где стал своеводами? - перебил Илейку Иван.
        -Я,государь, того неведаю, - ответил Илейка, - номыслю, тамотка вон, гдекнязь Василь Иванович воям показывает шатер ставить. Во-он исани великого князя туды подъехали…
        Иван молча повернул куказанному месту, гдеясно увидел меж обгорелых стволов ибольшего воеводу, исани отца, иВасюка около них верхом наконе.
        Заобедом вшатре великого князя, кроме обоих государей, былвоевода князь Оболенский, аслужили им застолом только Васюк да Илейка.
        -Нукак, Василий Иванович? - спросил его великий князь. - Какты мыслишь, куда мы ныне поспеем инужноль нам ночным походом идти?..
        Оболенский, неторопясь, допил чарку любимого заморского, которым баловал своего любимца сам государь, имолвил:
        -Кночи уНикольского монастыря будем, чтонаОбноре. Тамже, мыслю, мывести получим. Язтак гоньбу нарядил, чтокажные три-четыре часа должен быть новый вестник.
        Ещенезвонили кранней обедне, каквкеларские покои, гдегостили ипочивали оба государя, пришел свестниками князь Оболенский Василий Иванович.
        -Будьте здравы, государи, - густым голосом заговорилон, - нарочь вестников яз неспрашивал, дабы вместе свами, государи, вести их обсудить. Совместно-то да спрямых слов лучше уразумеем, чтодеется…
        -Добрый день, садись возле меня, - ответил Василий Васильевич и, сразу взволновавшись, нетерпеливо воскликнул: - Ну,сказывайтеже!
        -Великий государь, - начал один известников, - воевода твой, князь Стрига, Иван Василич, повестует: «Царевичам отдозорных илазутчиков ведомо стало, чтоШемяка повернул коней кГаличу. Борзо полки его спешат, идут уж польду рекой Вексицей[109 - Вексица - древнее название реки Вексы.] кГалицкому озеру. Оставляет Шемяка поразным местам крепкие дозоры. Приказал воевода твой царевичам татарским следом идти заШемякой, апотом, дозоры поставив, идти вниз кустью Обноры, ктобе, государь, навстречу, ежели сам туда идти замыслишь…»
        -Самвоевода Стрига, - заговорил другой вестник, - отлазутчиков своих вызнал: ждут вГаличе Шемяку испешно стены крепят ипушки готовят.
        Отвоеводыже Басёнка, Федора Василича, ведомо князю Стриге, чтовоеводы Шемякины, иззаставы галицкой, свои дозоры икКостроме-реке икУнже-реке выставили. Азасим челом тобе бьют воеводы твои ицаревичи татарские иприказов твоих ждут. Вестники поклонились великому князю исынуего.
        -Аяз тобе, Василь Иванович, челом бью, - обратился великий князь кОболенскому, - сам рассуди, чтоим приказывать. Тыуменя набольший воевода ихозяин наратном поле.
        -Таквот, государь мой, позволь ране думу стобой подумать, апосле того яз пошлю приказы. Вестникиже отдохнут малость исночи обратно вКострому.
        -Аты, Васюк, - молвил Василий Васильевич, - пока уменя дума будет, подь покорми вестников-то похлебосольней ияствами ипитиями. Мычем богати, темиради. Идите, спаси вас Бог, даотменя воеводам ицаревичам так передайте: «Благодарю вас ивоев всех застарание. Помоги вам Господь вовсех делах ратных. Поклон вам всем». Василий Васильевич привстал, слегка поклонился и, садясь, добавил: - Тыж, Илейка, пока послужимне, аты, Васюк, захвати отмоего стола сулею водки боярской да сулею медку стоялого длядорогих гостей.
        -Будь здрав, государь наш Василий Василич, иты, государь Иван Василич, спаси вас Господь… - поблагодарили вестники снизким поклоном ивышли сВасюком вдругой покой.
        Когда дверь затворилась заними, Василий Васильевич, довольный хорошими вестями, весело обратился ксыну:
        -Ну-ка, скажи нам своеводой, какты сии вести разумеешь?
        Иван смутился, но, оправившись ипомолчав немного, сдержанно испокойно молвил:
        -Язмыслю, чтокнязь Василий Иваныч верно ранее угадал. Всеидет, какон вКостроме нам сказывал. Посему разумею, чтоинам борзо идти надобно кГаличу, дабы прекратить путь Шемяке кНовгороду, Вологде иВятке, гдепомочь ему быть может… - Глубоко передохнув отвновь охватившего волнения, ондобавил решительно: - ЗаМосквуже страха уменя нет. НаМоскву Шемяке нельзя идти, когда вся наша сила ратная унего заспиной.
        Василий Васильевич радостно рассмеялся, обнял ипоцеловал сына.
        -Яз,Иване, такмыслю, - воскликнулон, - токмо вот что воевода нам скажет: может, обамы ненаправом пути.
        -Направом, направом, - быстро заговорил князь Оболенский, - нодивит меня то, чтоиюный государь наш уже все добре разумеет вратном деле ивельми памятлив искорометлив.
        Иван радостно улыбнулся наслова воеводы, арастроганный Василий Васильевич сказал:
        -Надежа он моя нагосударствовании, Бог даст, вборзе все труды сомной разделять будет. - Помолчав немного, ондобавил, обращаясь квоеводе: - Приказывай полкам, Василий Иваныч, какнайдешь лучше.
        -Кночи, государь, пошлю вестников князю Стриге ивсе укажу, аутре пойдем имы кГаличу.
        Спешным порядком прошли войска великого князя московского вниз, кустью Обноры, вышли налед Костромы-реки итакже спешно пошли вверх поней кустью Вексицы. Этим путем полки Василия Васильевича вскоре прибыли кместу Железный Борок, гдеСвят-Иванов монастырь стоит. Здесь, вобители, поджидали их уж давно вестники изКостромы, сведавшие отдозорных великого князя, чтоидет он кГаличу. Тобыли: боярский сын Терентий Кольцо, асним пушечник Ермила, молодой мужик, ражий детина - косая сажень вплечах.
        Обагосударя, отец исын, разместились вкеларских покоях Иванова монастыря. Князь Оболенский еще неуспел выйти отних, какдоложили им овестниках. Василий Васильевич приказал привести их тотчасже.
        Когда вошли вестники, Иван сразу узнал впушечнике рыжеволосого курчавого Ермилку-кузнеца, того самого, чтоввойско просился увоеводы Стриги впервый поход княжича попути кВладимиру. Этоон сказал ему тогда: «Много бают какбы наглум, аты бери наум».
        Теперь Ермилка непроявлял более дерзости, стоял почтительно, кланялся икрестился истово истрогостепенно держался, какнастоящий военный начальник.
        -Будьте здравы, государи, - сказали разом оба вестника, кланяясь впояс икасаясь рукой пола.
        -Будьте здравы, - ответил Василий Васильевич быстро, - да сказывайте, какуГалича!
        -УГалича, государи мои, - начал боярский сын, - Шемяка насамой горе пред градом стоит свеликой силой, иконников унего множество, апешей рати итого более. Градже крепит спешно ипушки настены ставит. Есть унего исамострелы ирушницы.[110 - Рушницы - ручные пищали, фитильные ружья сподставками.] Осем пушечник скажет.
        Ермила поклонился низко и, тряхнув рыжими кудрями, заговорил медленно:
        -Пушкиже унего, государи: тюфяки[111 - Тюфяк - особый вид пушки мелкого калибра, похожий напищаль.] ипищали разные, есть еще изогненной стрельбы - рушницы. Токмо мыслю, неустоять граду отнаших ломовых пищалей. Особливо добры изломовых-то «Певец», «Медведь» и«Орел». Накидаем мы им икаменных ижелезных орехов…
        -Акакие места круг горы той, накоторой войско шемякино? - прервал кузнеца князь Оболенский. - Мнеточно надо знать: гдетам овраги, леса, болота иречка? Икакборзо вороги могут вград свой войти ивнем затвориться?
        -Осем, княже, повелел довести тобе, яковоеводе набольшему, князь Стрига, - ответил боярский сын Терентий Кольцо, - ияз повестую сей часец. Знамо тобе, воевода, чтоГалич стоит наполуденном берегу Галицкого озера суклоном ближе квосходу. Берег-то тут низкой ипрямо ведет кограду. Одно тут лихо: овраги глубоки, лесом все поросли икустами непролазными. Летом тут никакого доступу нет, азимой, сказывает князь Стрига, тутхоть итрудно идти, новсего ближе коградным стенам. Сдругихже сторон окружает град, словно стеной, множество холмов крутых, какгоры. Неможно тут покрутизне лезть, когда сверху икамни, ипушки, истрелы пущать будут.
        -Амеж гор тех есть кограду проход? - спросил Оболенский.
        -Есть, княже, - ответил Терентий Кольцо, - новельми тесен, итам пешая рать стоит, малая рать, нонесобьешьее, асбоков пройти кним неможно втеснине той… Давот чертежи ратные воевода наш шлет тобе: тутвсе овраги игоры самим воеводой помечены.
        Василий Иванович Оболенский жадно схватил карту и, развернувее, обратился кИвану:
        -Прошу тя, государь, погляди сомной.
        -Заместо моих очей, - взволнованно воскликнул Василий Васильевич, - ныне уменя твои очи, Иване!
        Иван взглянул накарту иувидел там начертанный град состенами ибашнями. Действительно, стоит крепость, каксказывал вестник, наюго-восточном берегу Галицкого озера, асовсех других сторон, какподковой, окружен непрерывной цепью крутых холмов. Водном только месте обозначен очень узкий проход кограду.
        -Аздесь вот овраги, - указал князь Оболенский, - идут они досамой стены, почитай. Атут гляди, государь, проход тесный помечен. Воспоминаю места сии. Весьма умело все обозначено.
        Оболенский загляделся накарту исловно забыл обовсем, водя пальцем почертежу иповторяя просебя:
        -Добре содеяно, добре…
        -Агдеже ратная сила Шемяки стоит? - нерешительно спросил Иван.
        Вопрос этот несразу дошел довоеводы.
        -Добре, добре, - громко шептал он и, вдруг обернувшись кИвану, сказал: - Прости, государь, неуразумел яз речей твоих.
        -ГдеШемякина сила стоит? - повторил Иван свой вопрос.
        -Авот тут, гдевот палочки рядами, какчастокол, наставлены, - указал Василий Иванович и, обратясь квестнику, спросил: - Пеши иконники тут вместе али конники вдругих местах? Икого изних больше?
        -Конники одни позади главной рати стоят, - ответил вестник, - другиеже дозоры окрест града всего правят. Главноже стоят конники против озера. Конных-то уШемяки множество, апеших итого более.
        -Отпуститеих, государи, - сказал воевода, - спути им пообедать надо да иопочинуть. Мыже дотого времени обсудимвсё, какчему быть. Когдаже надобно будет, язих покличу…
        -Пусть идут, - ответил Василий Васильевич.
        -Потом яз им все расскажу, - добавил набольший воевода.
        Когда вестники, низко поклонясь государям, вышли изпокоев, князь Оболенский, разложив настоле карту воеводы Стриги, сказал:
        -Посим чертежам все уразумел яз иведаю, какнам деить надобно.
        Ежели Шемяка ипоныне незатворяется вограде, авсе нагорах стоит перед градом - значит, наполки свои крепко надеется…
        -Злодей-то, - взволнованно перебил воеводу Василий Васильевич, - навсе ныне идет! Мыслит нас совсем задавить, ну, дакакБог судит!
        Великий князь вышел из-за стола и, привычно обернувшись всторону, гдеобраза, опустился наколени изакрестился. Соправитель ивоевода Оболенский тоже закрестились. Помолясь, Василий Васильевич припомощи Васюка тяжело поднялся сколен иопустился наскамью. Грудь его высоко вздымалась, аиз-под длинных ресниц, вдавленных внутрь век, текли слезы.
        -Положив упование наГоспода, - заговорил дрожащим голосом великий князь, - инаПресвятую Его Матерь, инаКреста Честного силы надеясь, отпускай, Василь Иваныч, полки своеводами ицаревичей статарами кГаличу, каксам рассудишь.
        Наступило молчание.
        -Мыслю, государи мои, - медленно заговорил князь Оболенский, - наперво надобно уразуметьнам, куда изачем отпускать полки игде наврага ударить нам выгодней…
        Воевода набольший замолчал иснова задумался, глядя накарту икрутя всей горстью свою седеющую курчавую бороду.
        -Вот, гляди, государь Иван Васильевич, - обратился он кИвану, показывая пальцем натесный проход вгорах. - Тутприступать, через сию теснину, - токмо людей губить безпользы. Посему мыслю поставить здесь пищаль ивдоль прохода палить, ивместе сней рушницами исамострелами бить, ежели враг-то нанас пойдет. Приковать тут надо врага ктеснине-то, дабы инаступать немог, иуйти отнее немог. Мыже должны манитьих, якобы тут приступать кограду хотим.
        Иван оживился исжадностью следил зауказаниями воеводы, водящего пальцем покарте.
        -Тоже мыслю содеять итут, - продолжал воевода, указывая наподступы кгороду состороны озера.
        -Пошто сие? - спросил Иван.
        -Дабы итут полки их приковать кместу, - ответил Оболенский. - Пройдя озером польду, поставим мы конных ипеших против града, гделучше всего приступати. Онисами отом ведают, итут уних ипушек илюдей больше всего будет. Итем самым полки их мы пред собой держать здесь станем, аночью отошлю наилучших икрепких воев коврагам, дабы через те овраги пошли нагору кполкам Шемяки еще дорассвета, апервее того стрельбой огненной почнем бить, какбы приступаем кограду отозера иоттеснины.
        -Уразумел яз мысли твои, Василий Иваныч! - радостно воскликнул великий князь. - Вельми мудро рассудилты! Чертежей твоих невижу, номысленно все зрю… Силу их надвое.
        -Истинно, государь, ежели Бог допустит все так, какмною замыслено, - молвил воевода и, встав соскамьи, добавил споклоном: - Атеперь, государи мои, дозвольте отойти мне впокой свой, дабы еще подумать инарядить потом вестников ковсем воеводам ицаревичам.
        -Иди, идинаворога злого, Василий Иваныч! - ласково сказал великий князь. - Даблагословит тя Господь иукрепит руку твою длясокрушенья лиходеев наших. Язже убогий, послепоте своей, тутссыном останусь.
        Князь Оболенский вышел, аВасилий Васильевич сказал Ивану глухим голосом:
        -Ох,Иване, жребий нам тут, подГаличем, вынимать сужено, анасчастье аль нагоре - то Господь ведает.
        Января двадцать седьмого небыло вестников досамого ужина. Всеэто время Василий Васильевич томился, асним молча сидел иИван втоске истрахе. Ивот, когда огни вздувать стали исвечи зажигать, прибыли вестники. Государь приказал Васюку немедленно зватьих.
        -Какие вести? - вскрикнулон, услышав шаги пришедших. - Какие вести?
        -Будьте здравы, государи, - перекрестясь икланяясь, сказали вестники, иодин изних продолжал: - Князь Оболенский повестует: «Пришли сей день подГалич нарассвете. Князь Димитрий стоит еще нагоре перед градом совсею силой, несходя сместа. Обложили мы град, государи, какяз сказывалвам, анаозере, против града, наиглавная сила наша, конная ипешая. Спосылал яз конников вразные концы идозоры поставил, дабы упредили, ежели какая помочь Шемяке придет. Вборзе приступати почнем, адале, какГосподь Бог даст…»
        Иван жадно слушал вестников, аперед глазами его была карта сградом Галицким, которую оставил ему воевода. Карта смялась немного, инесразу Иван расправил ее - руки унего дрожали. Ясно вдруг глазам его представились полки свои иШемякины, увидел он крутизны иовраги, понял, какначнут приступать воины, какэто сражение страшное начнется, иволнение охватилоего, будто сам он сейчас наратном поле. Очнулся Иван, когда отец тихо сказал замолчавшим вестникам:
        -Идите вкусите оттрапезы. Васюк сопроводитвас…
        Когда вышливсе, Василий Васильевич судорожно передохнул исказал Ивану глухим голосом:
        -Может, кзлодею-то нашему татары казанские напомощь пригонят али вятичи новогородские. Вельми уж дерзок стал ворог наш…
        Великий князь смолк отволнения иеще глуше добавил:
        -Ковсему готовым быть надобно. Сани унас запряжены, иконная стража снами. Неведомо, какой жребий Господь нам судит…
        Только что великий князь Василий Васильевич июный соправительего, нераздеваясь, впостели легли - пригнали новые вестники. Отнеожиданности их прихода холодная дрожь пробежала повсему телу Ивана, агосударь сидел неподвижно, крепко зажав лицо руками. Когда наконец вошлиони, великий князь, неотводя рук, громко выкрикнул:
        -Сказывайте!
        Вестник ответил сразу, несоблюдая обычая:
        -Князь Оболенский повестует: «Воевода Басёнок помоему приказу созера влоб пошел наШемяку. Конники его согнали сольда шемякиных, апешую рать оттеснили ксамому граду. Тутприказал яз князю Стриге сглавной силой приступати левей через овраги. Шемякаже все стоит нагоре сглавной силой, азасад нигде унего нету. Начали вороги сграда бить внас изпушек, пищалей исамострелов, нонивочто сие нам - Божию милостию неубили никого. Свеликою трудностью, авсеже идут полки наши оврагами идебрями. ИБасёнок стрелы пущает вшемякиных конников идоржит их уграда, апушкарь наш Ермила из„Медведя“ пограду бьет…»
        Отпустив вестников, Василий Васильевич, взволнованный итомимый ожиданием дальнейших событий, обратился ксыну.
        -Иване, - сказал он слегка дрожащим голосом, - погляди-ка нате чертежи ратные, чтокнязь Стрига-Оболенский прислал нам прошлый раз. Тыпамятлив. Помнишь, чтовестники-то баили.
        -Помню, государь.
        -Погляди искажи мне точно, такли они баили, кактобе князь Василь Иваныч сам накарте указывал.
        Иван оживился, забыл все тревоги и, блеснув глазами, радостно ответил:
        -Сейчасец, государь. Воттут утеснины, сказывал воевода князь Василь Иваныч, итут вот уграда наозере будет он всю силу шемякину доржать, асам пошлет воев туда вот, вобход через овраги, ксамой горе приступать. Тыже, батюшка, сказал тогда воеводе, чторассечет он силу шемякину надвое.
        -Верно сие, Иване… - начал было Василий Васильевич ивдруг побледнел исмолк, заслышав шаги всенцах.
        Взглянув наотца, Иван нето спросил, нето воскликнул хриплым голосом:
        -Вестники!
        Топот многих ног быстро приближался кдвери, ивсе страшнее становилось отэтого шума шагов, несущих неведомо что.
        -Помоги, Господи, - будто всхлипнув, струдом выговорил прерывающимся голосом Василий Васильевич.
        Иван напряженно глядел надверь ивскочил невольно, когда она сразу отворилась. Вестники почти вбежали впокой сВасюком вместе. Воглаве их был воевода Федор Васильевич Басёнок, начальник конников, любимец великого князя. Онвбежал впокой, словно прихрамывая наизогнутых колесом ногах, какустепных наездников, изакричал громко ирадостно:
        -Славьте Господа, государи! Сокрушили мы лиходея вашего. Бежит он неведомо куда, ацаревичи татарские заним гонятся!.. День иночь скакал квам, государи, с«сеунчем» сим.
        Обагосударя, старый июный, замерли отнеожиданности инемогли слова вымолвить.
        -Помог Господьнам, государь, - продолжал Басенок, - борзо мы выправились изоврагов, авзойдя нагору, воинаши, какбарсы, ударили наШемяку, ибыла сеча зла ижестока. Многих избили мы наместе, апешую их рать чуть невсю посекли; боярже илучших всех имали руками. Многие кограду бежали, аград затворился.
        -Алиходей наш? - крикнул Василий Васильевич.
        -Князь Димитрей едва убег смалым числом конников неготовыми дорогами. Гонятся заним царевичи сосвоими татарами, дауспел Шемяка еще доокончанья боя бежать.
        -Благодарю тя, Господи Боже мой! - воскликнул наконец Василий Васильевич и, протянув руки, привлек ксебе стоявшего перед ним воеводу, обнял ипоцеловалего.
        Ивсе тут нарадостях обнимать ицеловать стали друг друга, славословя воевод ивоинов русской земли.
        Втотже день, отслужив молебен, выехал великий князь ссоправителем идвором всем измонастыря кГаличу. Едет Иван вкрытом возке вместе сотцом, который теперь весело шутит, смеется.
        -Ну,Иванушка, - говорит он ласково сыну, обнимая его рукой заплечи, - пусть убежал лиходей наш, амыслю, навек порешили мы сним. Небудет более удела Галицкого, кМоскве отойдетон. Наместников ивоевод своих посажу там.
        Ивану легко ирадостно надуше, будто инебыло никаких тревог ипечалей. Боковые полсти возка отвернуты, ипогожий день сияет вовсем блеске, ослепляя белизной снегов исиневой неба. Смотрит Иван кругом иненасмотрится.
        -Кррун, кррун, - звучно доносится свысоты.
        Иван слегка закидывает голову ивидит, как, медленно взмахивая крыльями, летит большой черный ворон. Видно, какналету поворачивает он голову итянет клесу, чтозубчатой каймой опоясывает снежную равнину. Василий Васильевич молчит. Оночем-то думает, иброви его то сурово сдвигаются, тоснова расправляются, анагубах появляется улыбка.
        -Батюшка, - обращается котцу Иван, - пошто Новгород-то Великий Шемяку ксобе принимает?
        Отец нахмурился.
        -Пото, сынок, - ответилон, - что новгородцы Москву еще боле Шемяки нелюбят. Онаим, новгородцам-то, каккость поперек горла. Посадники их вкупе сгостями богатыми спят ивидят, какбы всю торговлю унас отнять, всвои руки захватить. Жадны они очень, торговцы-то. Вотони Шемяку-то илелеют, дабы нас разорить да обессилить. Мыслят, разоренное-то легко взять, даруки коротки. Обрубим мы им руки-то! Обрубим, дайсрок!
        Василий Васильевич разгорячился идолго говорил оразных кознях новгородцев, обих торговле идружбе снемцами ипосредничестве вторговле…
        -Имнадобно, чтобы мы сами немогли унемцев покупать инемцам свое продавать свыгодой. Всечерез свои руки хотят пропускать, дабы все барыши им шли. Вотпорешим доконца сШемякой-то да заних ивозьмемся. Укоротим так, чтоипроколокол[112 - Вечевой колокол - колокол, вкоторый звонили вНовгороде иПскове, собирая вече (народное собрание длярешения государственных вопросов). Вече вНовгороде иПскове было органом политического управления каксамим городом, такиего колониями. Ввече участвовали нетолько «лучшие» (бояре-вотчинники, гости богатые - купцы), нои«меньшие» (посадские черные люди исироты). Новгородские богатеи воглаве спосадскими управляли городом, колониями, притесняя закабаленных ими черных людей исирот. Черные люди исироты вели глухую борьбу с«лучшими», прорывавшуюся иногда ввиде восстаний ивооруженных схваток черных людей спритеснителями. Новгородское боярское правительство икупечество видели вМоскве соперника иврага, ачерные люди исироты, наоборот, надеялись наМоскву какнаосвободительницу их отпритеснений купечества.] свой вечевой позабудут.
        Иван сшироко открытыми глазами слушал отца. Как-то сразу по-новому все предстало пред ним. Понялон, чтоиШемяка иНовгород непросто из-за злобы нелюбят Москву иее князей, ачто Москва икнязья московские невыгодны им. Димитрию Шемяке мешают они захватить власть, аНовгороду грозят убытками.
        -Вотвчем дело-то! - воскликнул Иван, пораженный внезапным открытием.
        -Всем дело, сыночек, всем, - продолжал Василий Васильевич, радуясь, чтосын его понимает. - Токмо небоюсь яз Новгорода. Худа уних ратная сила. Бояре-то да купцы толстопузые домеча неохочи, ачерные люди да сироты сами кнам тянут, ибокаквполоне живут они убояр-то богатых. Теснят их вельми икупцы. Они, черные-то люди, каквсказке, начужом пиру сидят, пиво пьют, поусам течет, аврот непопадает. Всевбрюхо боярам да купцам идет. - Василий Васильевич замолчал и, вдруг усмехнувшись, сказал: - Сейдень кужину мы вПреображенский погост приедем. Упопа Евлампия ночевать будем. Таквот пропиво-мед яз сказывал иего попадью вспомнил. Хорошу бражку варит. Тутуж нам непоусам, апрямо врот…
        НоИван неответил. После долгой беседы огосударственных делах усталон. Даисам Василий Васильевич утомился идремать сразу начал. Иван хотел тоже дремать, новсе еще думал оновом, идаже усельского попа, гдеони ночевали, немог забыть радости нежданного длясебя открытия.
        Сидя заужином изапивая кашу сладковатой овсяной бражкой, онвдруг обратился котцу и, довольный, радостный, громко сказал:
        -Язвсе уразумел. Всехотя ивнове мне ныне, апонятнее, чемранее было…
        Глава18
        Скорые татары
        Шелвторой год после разгрома Шемяки. ВГаличе крепко сидели наместники ивоеводы московские, абежавший князь Димитрий затаился вНовгороде Великом исновгородцами вместе замышлял всякое зло наМоскву.
        Припособничестве купцов ибояр богатых сносился Шемяка исКазанской, исЗолотой Ордой, исСиней, сханством кипчаков,[113 - Кипчаки (по-древнерусски - половцы) - кочевой народ, живший преимущественно натерритории нынешнего Казахстана.] которые живут заКаспием, аутатар слывут Белой Ордой. Каксобак, онсновгородцами наРусь их натравливает, ате разоряют села идеревни, берут вполон сирот ипродают их врабство кизыл-башам, туркам идаже вдалекую Индию.
        -Ждуяз, Иване, татар, - говаривал все чаще ичаще Василий Васильевич, - пока жив лиходей наш, новгородцы цепляться занего будут. Нужен он им, дабы лиха поболе содеятьнам. Самзнаешь, Димитрий-то наденьги новгородские воев собирает.
        -Верно сие, - сказал Иван. - Вчерась ездил яз квладыке Ионе, водворего. Заложил он надворе палату каменную сцерковью. Дивно строение сие будет. Ласков был владыка комне. Прощаясьже, молвил: «Скажи отцу, чтобывает небо ясное, авраз туча набежит игром поразит, каквот собор-то Архангельской ныне поразил…»
        Василий Васильевич перекрестился исказал сумилением:
        -Истинный прозорливец святитель наш. Прозрел он главную гребту мою, словно мысли мои заглаза читает. Ссего дня, Иване, снова полки собирать будем. Утре поедем стобой вКоломну, кКостянтину Лександрычу Беззубцеву. Гостит ныне унего Касим, нашцаревич. Оскорых татарах там подумаем.
        Впокои вошел Юрий и, улыбнувшись брату, почтительно обратился котцу:
        -Батюшка, матунька кобеду тя кличет. Бабунька унас нынче обедает. Застолом ужона…
        Васюк повел Василия Васильевича подруку, аЮрий пошел рядом сИваном. Будучи только нагод моложе, Юрий много меньше брата поросту, поплечо ему только.
        -Никогда, верно, недогоню тя, Иване, - сказал он вполголоса брату, - тыже иДанилку вот перерос много, аДанилка напять лет старше.
        Иван тихо рассмеялся и, слегка обняв брата зашею, проговорил ласково:
        -Аты почти сДарьюшку, аона ведь тоже начетыре года тобя старше.
        Этот год осень наредкость теплая, ясная, солнечная, илеса, нарядно одевшись впурпур изолото, стоят как-то по-особому тихо исмирно. Только дремучий бор по-прежнему темнеет мрачной зеленью, ноисреди хвои весело желтеют насолнце стволы иветви могучих сосен.
        -Воттокмо ель ничем неразвеселишь, - сказал Ивану Илейка, - всегда она сголовы доног вчерноте, какмонашка.
        ВКоломну оба государя ехали воткрытой колымаге, иВасюк сними. Рядомже скакал Илейка, держа наповоду Иванова коня, - полюбил очень верховую езду Иван. Была сгосударями большая конная стража, авпереди разведывал путь дозорный отряд. Позади тоже дозорные конники ехали. Боялись это лето татар: рыскали, налетая нечаянно, конные шайки иказанцев иордынцев. Ехатьже надобно отМосквы более сотни верст доКоломны, вдоль Москвы-реки, мимо села Бронницы.[114 - Село Бронницы - г. Бронницы.] Когда проезжали Бронницы, Васюк сказал отом Василию Васильевичу - он все села играды называл великому князю.
        -Вишь, - сгоречью отозвался Василий Васильевич, - Пахра-то совсем недалече отсюда, даиотМосквы рукой подать, аисюда доходили поганые ордынцы.
        -Ныне непосмеют, государь, - почтительно заметил Васюк. - Касим-то царевич вКоломне.
        -Аты, Васюк, упреди меня, - молвил Василий Васильевич, - когда Коломну видать будет…
        -Дауж видать, государь, - продолжал Васюк, - инетокмо град, аиреку Коломенку.
        -Ну-ка, Илейко, - крикнул Василий Васильевич, - поскачи покличь начальника стражи! Пусть вестника шлет изсвоих конников, известит воеводу Костянтина Лександрыча, чтоедем кнему…
        Илейка, передав коня Васюку, ускакал, аИван, задумчиво осматривая окрестности Коломны, спросил отца:
        -Апошто ты упреждаешь воеводу-то?
        -Дабы нечаянности небыло, - улыбаясь, ответил Василий Васильевич, - дабы могли государя своего принять какподобает. Итобе так деять надобно, когда безменя кслугам нашим поедешь, дабы сполоху уних небыло.
        Впереди послышался конский топот. Иван вздрогнул, подумав, что, может быть, татары это, ноиз-за леса наповороте дороги вылетел Илейка.
        -Евсей Ильич послал вестника-то, государь, какты приказать изволил! - крикнулон, круто осаживая коня.
        -Добре, - думая очем-то другом, ответил Василий Васильевич, - добре.
        Илейка просиял и, приняв отВасюка Иванова коня, сказал молодому государю:
        -Государь Иван Василич, глянь-кось наМоскву-реку. Вишь, тамладья подпарусом кустью Коломны усамого града плывет. Натаких ладьях кнам вМуром владыка Иона приплывал, когда напатрахиль тя сЮрьем брал…
        -Верно, Илейка! - воскликнул Иван, оживившись. - Совсем подобна той.
        Васюк, глядевший из-под руки нареку, деловито добавил:
        -Рязанская ладья. Рязанцы завсегда натаких ходят.
        Ивдруг ясно так перед глазами Ивана встало страшное прошлое, когда впервые увидел он вУгличе лицо ослепленного отца…
        Уколоменских ворот поезд государей встретили наконях воевода Константин Александрович Беззубцев, царевич Касим иФедор Курицын сконниками. Прирадостных криках иприветствиях народа оба государя проследовали всопровождении воеводы ицаревича кгородскому собору. Ухрама встретил государей совсем клиром вполном облачении епископ Варлаам коломенский.
        Государи, приняв подзвон колоколов благословение владыки, вошли всобор и, отслушав там молебен, поехали пообедать иотдохнуть сдороги квоеводе Константину Александровичу. Главноеже - Василий Васильевич спешил тайно думу подумать своеводой ицаревичем оскорых татарах.
        Вхоромах Беззубцева, кактолько усадили гостей застол, аФекла Андреевна едва успела приказать, чтобы шти подавали, Василий Васильевич обратился кцаревичу Касиму иквоеводе:
        -Чтоведомо вам оскорых татарах? Ждуяз отних зла.
        -Чутокты, государь, кволкам сим алчным, угадал истину, - быстро ответил воевода. - Донесли нам яртаулы царевичевы илазутчики, чтоидут татары изДикого Поля:[115 - Встарину Диким Полем, илипросто Полем, называли степь отреки Дона доберегов Каспия, гдекочевали вте времена татары иоткуда они делали набеги нарусские княжества.] идут Мальбердей, Улан, асним иные ханы сомногими конниками. КЕльцу идут.
        Услышав это, Иван побледнел вдруг ивгорести воскликнул:
        -Когдаже конец грозе сей татарской будет?!
        Смолкли все застолом оттоски душевной, аФекла Андреевна взглянула наИвана, отерла слезу нащеке итяжко вздохнула, шепнув вполголоса:
        -Прогневался нанас Господь наш.
        Новоевода Константин Александрович, подняв голову иприосанясь, сказал твердо:
        -Тогда, государь Иван Василич, конец всему придет, когда наРуси единый государь будет, когда все удельные, даидаже великие княжества, асними иНовгород иПсков вотчинами московскими станут.
        -Верно! - радостно подхватил Курицын. - Такимитрополит Иона ивладыка Авраамий сказывают. Дабы иго сие свергнуть, надобны еще некии замыслы.
        Василий Васильевич, угадав, куда разговор клонится, неожиданно длявсех заговорил сцаревичем Касимом по-татарски, прервав Курицына.
        -Опять тобе дело, брат мой меньшой, - сказал он Касиму, - встречай, гони нагайцев. Спеши кПолю против них, ида поможет тобе Аллах, какипрошлый год уПахры. Воеводаже Костянтин Лександрыч своих коломенцев поведет, пеших иконных. Старшой он будет.
        Выслушаввсе, царевич Касим встал соскамьи ипоклонился великому князю.
        -Слушаю иповинуюсь, - сказал он иснова сел продолжать трапезу.
        Встал ипоклонился ивоевода Беззубцев, разумевший по-татарски.
        -Спомощью Божией, - молвилон, - выполним волю твою, государь. После трапезы соберем всю силу свою, аутром, чуть свет, креке Битюгу пойдем, навстречу татарам…
        Иван затрапезой сидел молча, хотя уотца шел оживленный разговор своеводой ицаревичем. Онвспоминал то, чтовидел подороге кВладимиру, когда напути им встречались сироты, бегущие оттатар казанских. Снова мелькали перед глазами испуганные люди сженами идетьми навозах, позади которых гнали коров иовец. Инеувлекали его наэтот раз нивоенные хитрости, нихрабрые нападения исечи сврагом. «Всевоеводы, - думалон, - охочи довоенных дел, какдотравли волков, тщатся токмо врага заганивать, олюдяхже непомнят». Носказать обэтом несмел, даисам понимал, что, если враги напали, ничего, кроме боя, быть неможет.
        Ужитрапеза кончилась, ивоеводы ушли, аИван все еще мучительно путался вмыслях своих.
        -Государь мой, - вдруг услышал он голос Федора Курицына, который один остался застолом сними, - прости, государь, горячность мою, яздогадался, когда ты перебил меня изаговорил по-татарски сцаревичем.
        Василий Васильевич ласково усмехнулся имолвил:
        -Чтож уразумелты?
        -Нельзя ругать татар притатарине, анаиглавно, чтотатарину, даже другу ислуге верному, нельзя открывать тайны государствования…
        Князь Василий весело рассмеялся.
        -Младты, Федя, - сказалон, - норазумен искорометлив. Враз сметил тывсе, чтояз тогда помыслил. Апо-татарски разумеешьты?
        -Разумею, государь.
        -Он,государь, ипо-фряжски, ипо-латыньски, ипо-польски, ипо-литовски ведает, - сказал Иван, гордясь другом. - Владыка его язычником зовет.
        Прошло две недели, какоба государя вернулись вМоскву изКоломны через село Бронницы, аБеззубцев иКасим еще похода своего против ордынцев некончили. НовМоскве небыло отом большого беспокойства. Через день, реже через два, отвоевод приезжали вестники, ибыло Ивану ведомо: воевода Беззубцев пошел наВенев, аоттоле кЕльцу; Касимже сосвоими татарами погнал через Зарайск, Пронск иЛипецк, кверховьям реки Битюг, аоттуда козеру Черкасскому, втыл татарам Седи-Ахмата. Ведомо ито было, чтостарый воевода Беззубцев гонит царевича уж кБитюгу-реке, кустьюее, гдеона вДон впадает, проходя через озеро Черкасское, укоторого засада Касима…
        -Богпоможетнам, - нераз говорил отец Ивану, - наши побьют иполонят всех басурман, никто изних неубежит вПоле…
        Ноисреди наступавшего теперь успокоения после набега татар Иван ненаходил себе покоя. Борис Александрович, великий князь тверской, прислал Марье Ярославне вподарок настенное венецианское зеркало большой чистоты отражения. Этонапоминало Ивану оскорой свадьбе скняжной Марьюшкой.
        Как-то, оставшись один впокоях матери, онпоглядел насебя взеркало. День стоял погожий, солнечный, исвет потоками вливался через окна вопочивальню. Стоя насвету, Иван случайно повернулся немного вбок ивдруг увидел свое отражение взеркале. Ондаже вздрогнул отнеожиданности.
        Рядом сним стоял, словно выглядывая попояс изокна, высокий, стройный отрок лет пятнадцати навид, смотревший нанего тяжелым, неподвижным взглядом, острым ипронизывающим. Иван улыбнулся, иулыбка смягчила сразу взгляд больших красивых, почти черных глаз.
        -Воткаким яз стал, - чуть слышно молвил Иван, ужгод целый невидавший себя вмаленьком зеркальце, чтораньше тут висело ивкотором можно было видеть только лицо, ито невсе.
        Вглядываясь всвое отражение, онзаметил, чтоунего, какиуДанилки, которому шел уже шестнадцатый год, появился нащеках легкий темно-русый пушок, анаверхней губе бархатной тенью пробились усы. Онневольно погладил себя пощекам, щупая мягкий упругий пушок, ипощипал кончиками пальцев усики. Всеэто смущало Ивана: Данилка старше его напять лет, аповиду они однолетки совсем…
        -Теперь меня еще скорей оженят, - шепнул он стоской, ипочему-то захотелось ему увидеть Дарьюшку, обнятьее, кактогда всенцах, прижать ксебе крепче иниочем недумать.
        Быстро вышел он изопочивальни истал ходить посенцам, приближаясь то ктрапезной, токкрестовой, топереходя кхоромам бабки, токпокоям отца. Онпроходил ичерез передний покой, почти ксамому красному крыльцу иклесенке, чтоидет изсветлиц кгульбищам ибашенке-смотрильне надсамой крышей. Странная истома томила его все больше ибольше. Вдали скрипнула дверь. Иван притаился невольно позади лесенки ивдруг осознал, кого он ждет, истрашно ему стало, чтообэтом могут догадаться другие. Тревожно выглядывая из-за лесенки, онувидел знакомый девичий летник. Сердце его забилось, и, когда легкие шаги поровнялись слесенкой, онвыглянул снова из-за нее исрывающимся, свистящим шепотом проговорил чуть слышно:
        -Дарьюшка! Подь сюды…
        Онавздрогнула, быстро огляделась кругом июркнула залесенку.
        Иван жадно схватил ее руками и, прижимая ксебе, сзакрытыми глазами целовал ее щеки, губы вкаком-то радостном упоении. Ноэто было несколько мгновений.
        Онпочувствовал вдруг нагубах своих соленую влагу ишироко открыл глаза. Дарьюшка, приникнув кнему, плакала горько ибезутешно…
        -Чтоты, Дарьюшка? - зашептал он растерянно. - Очем плачешь-то?
        Онувидел, как, задрожав, губы ее болезненно искривились, иона струдом выговорила:
        -Иванушка-а! Отец… сва-атает меня… четырнадцатый, грит, то-обе… Сва-а-та-ает…
        Онаохватила шею Ивана изамерла нагруди его вбеззвучных рыданьях. Потом оторвалась отнего и, сгорбившись вся, побежала куда-то посенцам.
        Иван остался один, словно окаменел наместе. Потом уткнулся лицом вугол позади лестницы идолго рыдал также беззвучно, какДарьюшка, пока неустал, невыбился изсил. Когда он очнулся совсем, достал изкармана платок иотер им слезы. Постояв еще немного, онмедленно вышел из-под лестницы ипошел ровным, спокойным шагом всвою опочивальню.
        Всентябре, после Воздвиженья, когда хлеб сполей двинулся, пришли, наконец, желанные вести отвоеводы Беззубцева: оницаревич Касим окружили, перебили иполонили почти всех татар, только малая горстка отвсей силы их убежала обратно вПоле, ксвоим кочевьям уморя Хвалынского.
        НоИван неиспытывал вполной мере радости этой победы. После встречи сДарьюшкой, когда он узнал, чтоее сватают, имовладела тоска, сознание непоправимой утраты.
        -Дарьюшка моя, Дарьюшка, - шептал он поночам, ворочаясь отбессонницы впостели, ислезы жгли его глаза.
        Ончувствовал теперь полное одиночество. Некому было поведать омуках своих иоблегчить сердце. Даже друг единственный, Данилка, теперь неподходилему, когда они бросили рыбную ловлю идетские игры. Понялбы его только Илейка, даговорить сним отом язык неповорачивался.
        Первая это тайна завелась унего, первая боль сердца, иновые думы пошли одолеватьего. Сотцом, свладыкой Ионой исбабкой говорить можно только огосударствовании. Сматерью обовсем говорить можно, нообэтом, новом - совестно.
        -Даиможноль осем говорить, - шептал он горько, - когда меня сМарьюшкой обручили, иДарьюшку отец просватал…
        Мучили его еще исны, странные инепонятные, окоторых ивовсе никому сказать нельзя. Виделось ему раз, чтосДарьюшкой стоитон, обнявшись, аотнее тепло идет. Сладко ему оттого, исердце так бьется, чтодушно становится. Ивдруг просыпается, весь разметался он пододеялами. Иногда просыпался вместе сИваном истарый дядькаего, Илейка, ноделал вид, чтоспит. Сначала Иван недогадывался обэтом, нопотом понял.
        Восне Илейка илихрапел неистово илиточно свистел носом. Теперьже лежал он безединого звука, совсем нешевелясь, какмертвый. Разэто даже напугало Ивана, ион тревожно крикнул:
        -Тынеспишь, Илейка?
        -Аты пошто неспишь? - враз ответил старик.
        -Снывсе, Илейка, идушно мне ижарко…
        -Вижу, разметался весь. Акакие сны-то видишь?
        Иван смутился иответил неохотно:
        -Разные сны, всякие…
        -То-то всякие, - молвил Илейка. - Яхошь вздремнуть невздремнул, токмо всхрапнул да присвистнул, адавно слышу, чтоты соловьиным сном спишь: будко, просыпаешься часто…
        Иван молчал. Нехочется ему говорить обовсем Илейке, ачует сам, чтотот отнего неотстанет. Илейка посопел носом иопять молвил:
        -Годами-то млад ещеты, ателом-то совсем доспел. Приходит, значит, итобе пора напору. Сего, какогня да кашля, отлюдей нескроешь.
        Иван сделал вид, чтоуснул, ножадно прислушивается кбормотанию старика. Илейкаже продолжает говорить вполголоса, словно размышляя вслух.
        -Всемы, Адамовы детки, нагрехи падки. Уменя, старика, ито иной час бесово ребро играет. Недаром говорится: седина вбороду, абес вребро. - Илейка крепко почесал себе затылок всей пятерней, громко позевнул и, укрываясь тулупом, добавил шепотом: - Суха-то любовь токмо крушит. Погодь, имы те женку недляпирогов найдем…
        Этой зимой тяжко Ивану, агорше всего расставанье сДарьюшкой. Единая отрада ему - беседы спрежним учителем своим да сКурицыным. Иной раз старик Алексей Андреевич имолодой Федор Васильевич так много нового Ивану сказывают, что, неуставая, часами готов он слушать их исдосадой великой уходил, когда котцу его требовали дляразных государевых дел.
        Особливо вконце зимы много бесед было ввесьма студеный иметельный февраль. Нинаохоту, нидаже просто верхом никуда нельзя выехать, - метет сутра доночи, сугробы намело выше заборов. Вхоромах те тепло итихо - хорошо слушать, какшумит непогода, асамому беседовать, попивать горячий сбитень сосвежими сайками имягкими коврижками.
        Как-то впокоях увеликого князя Ивана зашла беседа оШестодневе.
        -Вельми радостно, государь, - воскликнул Федор Курицын сюношеским пылом, - что перевод сей книги грека Георгия Писиды, писателя славного цареградского, наязык наш изделал дьяк митрополита Киприяна!
        -Дьякаже сего, - добавил Алексей Андреевич, - звали Димитрием Зографом, аписал он припрадеде твоем приДимитрии Донском… Зограф сей тоже изЦарьграда вместе сКиприяном приехал, токмо негрек он был, аболгарин. Посему играмоту словенскую ведал.
        -Ачто сие - Шестоднев? - спросил Иван.
        -Похвала кБогу, - быстро ответил Курицын, - осотворении Им всей твари земной ичеловека. Много там дивного есть озверях, птицах, рыбах измеях. Наидивнож там оптице фениксе сказано. Птица сия наорла похожа, живет она пять веков, апотом сожигается огнем, аизпепла своего вновь возрождается, сперва какчервь малый. Натретийже день расти начинает вптицу, апосле сорока ден ввиде орла улетит.
        Иван слегка усмехнулся.
        -Сказке подобно сие, - молвилон, - какожар-птицах сказывают.
        -Ияз так мыслю, - заметил Алексей Андреевич, - всеже вкниге сей поучительного вельми много. Отрыбаков имореходов там указано, чтокиты-рыбы, которые корабль потопить могут, таковую любовь игребту одетенышах своих имеют, чтоприсмертной угрозе жизни глотают их ивбрюхе своем содержат, пока неизбегнут беды. Видели мореходы измей морских, коивесь корабль обвить могут исокрушить, какутлую скорлупу. Есть еще вморях икони морские, икоровы, исобаки, ичудища морские, якобеси повиду, мерзостные истрашные.
        -Истинно сие, Лексей Андреевич, - вмешался Курицын. - Владыка Авраамий сказывал, что, когда был он вофряжской земле, тамвозле самого берега рыбаки беса морского поймали. Тело его иглаза подобны человеческим, токмо мерзостны, икрылья сатанинские унего, хоша ималые. Хвостже унего рыбий.
        -Ичтоже сбесом сим содеяли? - перебил рассказчика Иван снетерпеливым любопытством.
        -Владыка сам невидал беса сего, ноему сказывали. Издыхал уж бес-то, анасуше вборзе весь околел, анаутре завонял. Птицы его склевали морские…
        Много еще разных чудес Алексей Андреевич иКурицын называли, чтоизкниг иотлюдей сами слышали.
        Забылся Иван вбеседах, всеедино, какпобывалбы вневедомых сказочных странах, икогда после завтрака ушли его гости, онсловно застыл всвоих думах. Тихо унего впокоях, исолнышко ласково заглядывает вслюдяные окна.
        Только что валил снег имело кругом, ивдруг вот разлетелись тучки снежные, иметель прекратилась. Будто кто-то занавески унеба отодвинул, иоткрылся надземлей небесный лазоревый свод. Инадуше Ивана стало тихо ипокойно. Улыбается он веселому солнышку. Нослышит - чуть скрипит позади него дверь, будто сама тихонько отворяется. Быстро оглянулсяон, исердце его сразу упало: вдверях Данилку увидел.
        -Что, Данилушка? - спросилон, стараясь быть спокойным.
        Данилка нахмурился, губы его дрогнули.
        -Дашку вКоломну увозят, наФедора Тирона свадьба, - буркнул он мрачно. Плачет девка, рекой разливается. Жалкомне, сестра ведь. - Данила посопел носом идобавил: - Атобе, государь, поклон земной она шлет.
        Защипало вглазах Ивана отболи сердечной. Отвернулся кокну. Пересилил себя иглухо молвил:
        -Иди, Данила, иотменя ей поклон передай.
        Когда Данилка вышел, зажал Иван лицо руками инесколько раз всхлипнул. Потом долго сидел неподвижно, иказалосьему: что-то милое, хорошее отходит отнего навсегда, какнедавно отошло его детство.
        Пасха вэтот год пришлась двадцать третьего апреля, навторой месяц нового года.[116 - До1492года новый год считался с1марта, ас1492года - с1сентября ст. ст. Поуказуже Петра Великого - с1700года новый год начинается с1января ст. ст.] Снова по-весеннему играет солнышко, целые дни звонят пасхальные колокола. Оттаявшая земля местами совсем просохла изаткалась кое-где зеленой травкой. Наольхе иберезках сережки распускаются, анаиве итополях почки лопаются, ипробиваются ксолнцу зеленые сочные листья, ихорошо этими листьями пахнет. Налужайках парни идевки яйца крашеные поземле катают ислотка ипросто так, изрук.
        Иван сидит усебя впокоях, слушает колокольный гул вКремле, следит невольно заверткими, озорными воробьями, чтомелькают усамых окон идерутся сотчаянным чиликаньем наузеньких подоконниках. Иногда колокола затихают, итогда соконных наличников слышно глухое воркованье голубей. Смутное томление охватывает Ивана, ишепчет он чуть слышно:
        -Дарьюшка моя…
        Нонет уже унего прежней тоски, только сладостно ему имя это, ихочется ласки инеги, чтоисходили отДарьюшки. Молодой князь, подойдя котворенному окну, долго следит, как, причудливо порхая ввесеннем воздухе, пролетают время отвремени белые бабочки.
        Кто-то тихо вошел впокои. Иван оглянулся ивесело кивнул Федору Васильевичу Курицыну, своему новому другу, хотя тот имного старшеего. Жилподьячий вкняжих хоромах ивходил ксоправителю бездоклада.
        -Что, государь, - улыбаясь, заговорил Курицын, - опять думы утобя иснова вуме приметы собираешь? Их,впрочем, нечуждаются идуховные отцы. Токмо яз…
        -Нивчох, нивсон, нивптичий грай неверю, - поддразнивая Федора Васильевича, подсказал Иван обычную его поговорку.
        -Неверю, - тряхнув головой, решительно молвил Курицын.
        Иван рассмеялся идобавил:
        -Акто мне сказки сказывал профеникс-птицу? Илейка, тотипочудней сказки ведает. Прокита он мне баил, чтоземлю всю наспине своей доржит, асам вокеане плавает.
        Иван сел наскамью ипроговорил приветливо:
        -Садись, Федор Василич.
        -Язтобе, государь, неспроста офеникс-птице сказывал, - усмехаясь исадясь рядом, заговорил Курицын. - Адлятого сказывал, дабы ты своим острым умом уразуметь мог, чтоивкнигах небылиц немало бывает.
        Разговор прервался - впокои быстро вошел Илейка и, обратясь кИвану, сказал громко:
        -Государь Василь Василич кличет ксобе Федора Василича.
        Курицын вскочил соскамьи и, двинувшись кдверям, пояснил Ивану:
        -Государь повседневно указал быть всей час унего длячтения грамот договорных судельными ипрочими, атакже ивсяких вестей отнаместников иотцов духовных. Может, итя он призовет.
        Иван ничего неответил - он думал окнигах, которым привык вовсем верить, хотя иной раз исомневался, нонедопускал себя докрайних рассуждений. Помнилон, что«мнение - всех пороков мати», игнева Божьего боялся. Теперьже, после смелых слов Федора, сомнения пуще идерзновеннее одолевают имутят умего.
        Юный государь, напряженно сдвинув брови, глубоко задумался. Илейка, что-то убирая впокоях, искоса поглядывал насвоего бывшего питомца инаконец невытерпел. Какпрежде, когда еще дядькой был княжичу, положил он руку наплечо Ивана имолвил сласковым участием:
        -Пошто, Иванушка, смутен ты идушой скорбен?
        Иван взглянул наИлейку ипечально ответил:
        -Томит меня мнение обовсем, Илейко.
        Глаза Илейки ласково блеснули.
        -Мнение, Иване, хошь иболь, - заговорилон, - аБожья печать. Многиеже людие есть, бедныели, богатыели, авроде скотины: токмо жуют да спят.
        Тогоже года, ближе кконцу июня, дней через пять, каклетний Федул надворы заглянул - пора, мол, серпы зубрить, - прискакали изКоломны никем нежданные вестники. Всполох начался великий: изСеди-Ахматовой орды идет наМоскву царевич Мозовша, подходит уж креке Оке.
        Спешно разослал гонцов Василий Васильевич ковсем удельным, повелев садиться наконя ивести полки свои напомощь великому князю московскому. Собрав потом бояр ивоевод своих, сказал сгневом идосадою:
        -Проспали татар заОкой-то, черти лупоглазые! Гдетеперь успетьнам? Гдевоев собрать? Царевич-то ведь несодним полком пришел. Ведь наМоскву хотят поганые…
        Бояре ивоеводы, понимая всю опасность положения, взволновались неменее своего государя.
        -Подогнали, поганые! - кричал воевода князь Иван Звенигородский. - Подогнали, почитай, ксамому жнитву! Ижить надо ивоевать надо. Аурожай-то Господь дал какой!
        -Аим что - сожгут хлеб-то, - мрачно сказал старший изкнязей Ряполовских и, перекрестясь, добавил: - Ну,да Бог невыдаст, свинья несъест. Спеши, государь, собрать полков поболе, амы вМоскве, вслучае чего, восаду сядем.
        -Нет, воеводы! - вскричал Василий Васильевич. - Необосаде нам думать, аиттить наиборзо навстречу Мозовше. Язскнязь Иваном Звенигородскимвсе, какие есть, полки поведем, авы тут конных ипеших собирайте, откуда токмо сможете. Есть еще уменя упование, чтоцаревич Касим поспеет, даиБеззубцев изКоломны силу ордынску задоржит. Спешно кКоломне пойдем. Тамже купно стеми двумя заградим наОке все броды.
        Юный соправитель сгордостью любовался слепым отцом, лицо которого горело воодушевлением иотвагой. Хотя великий князь волновался, всеже непадал духом, аизмыслил, какврага лютого отразить, непустить его заОку-реку. Иван вздрогнул отрадости, когда отец обратился кнему испросил:
        -Аты, соправитель мой, какмыслишь осем?
        -Язмыслю также, какиты, государь, - быстро ответил Иван и, обратясь кРяполовскому, добавил: - Ачто доосады вМоскве, то, ежели Бог непоможет, мывосаду сесть всегда успеем.
        Василий Васильевич, одобрительно кивнув наслова сына, громко приказал воеводам:
        -Сейже часец, воеводы мои, собирайте полки, авночь пойдем наКоломну!
        Иван рад был походу ихотя боялся татар, ночувствовал легкость надуше, ивсе его сомнения, грусть оДарьюшке инепонятные томления сердца отошли прочь. Снова почуял он всебе воина, когда, выезжая ночью изМосквы, скакал рядом сколымагой отца, позвякивал кольчугой иоружием.
        Полная луна стоит высоко, заливая белым, чуть синеватым сиянием все небо иземлю. Едва проступают кое-где крупные звезды, амелкие иМлечный Путь совсем растаяли всветлом тумане. Иван, качаясь вседле, слушает мерный топот коней, гулкий иотчетливый среди ночного безмолвия, идумы идут кнему совсех сторон сами, безо всякого толка ипорядка. Покоен он иверит: непустят они татар заОку, инето что Москвы, аиКоломны даже невидать басурманам, каксвоих ушей. Незаметил Иван, когда войска идвор их очутились усамой Брашевы.
        Короткая летняя ночь побледнела, замутилась, анавостоке повсему небу заиграли розовые отсветы, ивдруг сразу брызнули багрецом изолотом все верхушки могучих деревьев. Ясней иясней избелесых сумерек выступают огромные стволы сосен иелей. Обозначаются просеки итропки лесные, идущие направо иналево отглавной дороги, посвистывают ищебечут проснувшиеся птицы.
        Когда совсем рассвело, междеревьев, вбоковых узких просветах, увидел Иван телеги совсяким скарбом, коров иовец, мужиков ибаб, пробиравшихся сдетьми вглубь лесных чащоб идебрей. Замер он и, вспомнив знакомоеему, обернулся кИлейке, ехавшему рядом. Тотвответ нанемой вопрос юного государя крикнул хриплым голосом:
        -Сироты бегут!
        Иван все понял. Молча поскакал он котцу, ноего обогнали конники изпередового отряда.
        Постепенно остановилось вбору все войско великих князей московских, ивоеводы окружили обоих государей. Стало известно, чтотатары уж близ берега Оки, чтонеуспеть войскам заградить броды, авдругих местах - помешать врагу переправиться вплавь оконями инаплотах.
        -Ништонам, государь, неизделать, вМоскве затвориться совсеми полками надобно, - сказал князь Иван Звенигородский.
        -Стены-то каменные, выдержат, отсидимся, - поддержал воеводу боярин Семен Иванович, чтовместе когда-то скняжичами бежал отШемяки изСергиевой обители ккнязьям Ряполовским.
        Заговорили идругие. Иван слушалих, взглядывая иногда наотца. Василий Васильевич молчал, илицо его было хмуро инеподвижно.
        -Приказываю так: иттить нам назад, нодоржать насобе татар, - сказал он наконец громко и, обратясь квоеводам, сурово добавил: - Посему князь Иван Звенигородский поведет всю силу, которая снами. Язже токмо состражей кМоскве поспешу, косаде готовиться да рать собирать наордынцев надо.
        Когда тронулась колымага, Василий Васильевич повернулся вполоборота назад ичетко прокричал воинам звонким своим голосом, слышным, каквсегда, далеко:
        -Дахранит вас Господь, дапоможет вМоскву вборзе вернуться! Отсидимся вМоскве-то!
        Воротившись вМоскву вечером накануне Петрова дня, Василий Васильевич, хотя время было позднее, кночи уж, послал замитрополитом Ионой.
        Княгиня Марья Ярославна сдетьми младшими уже спала всвоих покоях, ивстретила обоих государей - сына ивнука - старая государыня Софья Витовтовна. Василий Васильевич рассказал ей оположении дел наОке-реке ипросил остаться насовещании свладыкой. Иван вовремя разговора отца сСофьей Витовтовной все время глядел ей влицо, ивспомнился ему разговор бабки статарским сотником Ачисаном. Изменилась она стех пор, постарела, сморщилась вся, какпеченое яблоко, ногубы иглаза были прежние, придавая всему ее облику твердость исилу…
        «Восемьдесят лет уже бабке, - думает Иван, - астоит вон она прямо, ивсе таже вней сила…»
        -Иванушку-то ссобой возьми, - говорила она сыну, - расставаться вам ненадобно.
        Онаеще хотела что-то сказать, ностарик Константин Иванович, вбежав впокои, доложил оприезде митрополита иЕфрема, архиепископа ростовского.
        Всепошли всени навстречу митрополиту. Иона, каквсегда, былвеличав испокоен. Иван, приняв отнего благословение, отошел несколько всторону ижадными глазами следил залицом Ионы. Сдетских лет, спервой встречи сэтим могучим идобрым стариком, Иван привязался кнему. Владыка такойже властный истрогий, какбабка, ноглаза унего иные: онивсе видят насквозь ивсе понимают безслов.
        Втрапезной все молча сели застол, выслушав только краткую молитву владыки. Призваны были еще князья Ряполовские, бояре ивоеводы великих князей изтех, которые вэто время вМоскве случились. Первым заговорил Василий Васильевич, сказав, чтостраху большого унего нет отскорых татар.
        -Всеже, - добавил он спечальным вздохом, - много пакостей натворить они могут идаже стольному граду нашему вред содеять.
        -Отсидимся, - громко сказал Ряполовский, - стены крепки, астепняки ныне нете, чторане были.
        Иван внимательно следил завсеми говорившими. Изразговоров выходило, чтонет большой опасности. Отэтого нарочитого спокойствия леденело вгруди Ивана, ноон тоже сидел спокойно, итолько глаза его тревожно впивались влицо Ионы.
        -Изнашего роду, - неожиданно заговорила бабка Софья Витовтовна, - невсембы восаде сидеть, разделитьсябы семейству-то нашему.
        Онасмолкла, нерешаясь какбудто досказать свои мысли доконца, новсе ее поняли. Наступило молчание, Василий Васильевич побледнел ихотел что-то сказать, ноотец Иона опередил его исреди тяжкого безмолвия сказал твердо игромко:
        -Нампревыше всего - пользы государствования. Надобно нам сохранить государство единым исильным. Полагаю аз, грешный, чтооба государя наши утреже отъехать должны наВолгу полки набирать, амы тут все восаду сядем иживот свой вруци Божии предадим.
        Василий Васильевич решительно исурово сдвинул брови.
        -Горько мне сие итяжко, - молвилон, - нояз памятую оШемяке проклятом. Придолгой осаде может он статарами соединиться.
        Послышались шаги всенях, распахнулись двери, вскочил вкняжие покои старый боярин Семен Иванович.
        -Простите, государи, - кричит боярин, - токмо отОки пригнал! Беда, государи, илихо.
        Замерли все встрахе, будто неживые, сидят застолом. Несразу заговорил Василий Васильевич словно чужим хриплым голосом:
        -Сказывай, чтотакое? Сказывай…
        -Государь, государи мои, - дрожа изахлебываясь словами, спешит ответить Семен Иванович. - Государи мои, своровал князь-то Звенигородский. Ушел отОки ксобе, всвои вотчины, свойском, оробел он пред силой татарской… Открыл кМоскве дорогу татарам! Дничерез два тут будут поганые…
        Сяростью прервал боярина Василий Васильевич.
        -Вотчину токмо свою бережет! - крикнул он и, обратясь, кмитрополиту, добавил: - Воткакие слуги мои… - Онсжал втоске руки, носразуже воспрянул духом иначал твердо, какпривычный воин: - Государыня матушка, поди побуди Марьюшку идеток. Собери их дорассвету. Пусть смалыми детьми вУглич едет итам схоронится. Наряди охрану длянее. - Онпомолчал, какбудто колеблясь инерешаясь, нопотом снова заговорил: - Самажеты, государыня, ссыном моим, князем Юрьем, восаду наМоскве сядешь меня вместо… - Передохнул он долгим вздохом и, обратясь квладыке Ионе, спросил: - Аты, отец мой, какмыслишь?
        Медленно встал высокий имогучий старик. Лицо его было спокойно ивластно. Всевзоры обратились кнему.
        -Прав ты еси, государь, - сказал он громко. - Токмо иты сам отъезжай нарассвете. Татарове-то могут изавтра пригнать, хошабы одни их яртаульные. Недолжно им ведать, куда ты икнягиня твоя уехали. Мыже тут сгосударыней Софьей Витовтовной управимся, поможет нам Бог.
        Владыка помолчал, перебирая четки, потом сказал великому князю:
        -Ты,государь, сына своего Ивана ссобой возьми. Сей, каксам ведаешь, - очи твои. Даиздвора своего возьми нужных тобе людей иконников сотни две, атам тысячи пристанут. Такнадежнее будет. Иван-то - стобой, Юрий - снами, амалые сыны твои - скнягиней твоей, испасет Господь род твой.
        Приблизясь кВасилию Васильевичу, владыка благословилего, атот трижды облобызал руку митрополита.
        -Благослови, отче, исоправителя моего…
        Иван быстро подошел кмитрополиту ипрямо взглянул ему влицо. Сердце Ивана радостно дрогнуло, когда он увидел ласково устремленные нанего светлые глаза владыки. Вних было столько непоколебимой веры исилы, чтоюный государь, снова почуяв смелость итвердость вдуше, молвил спокойно:
        -Благослови, отче…
        Владыка чуть усмехнулся уголками губ и, благословляя, наставительно молвил:
        -Дапоможет тобе Господь государем быти, какнадлежит…
        -Бояре ивоеводы наши, - раздался звучный испокойный теперь голос Василия Васильевича. - Мы,государи ваши, приказываем: сейже часец осадить Москву. Восадеже слушать вовсем государыню Софью Витовтовну исына моего, князя Юрья. Митрополитже Иона ивладыка ростовской Ефрем всовете их будут, аяз все содею, какмитрополит нам сказывал.
        Совсем рассвело, пока шли беседы исборы. Марья Ярославна зашла перед отъездом проститься. Василий Васильевич обнял ее иблагословил, аона поцеловала рукуего; благословил он потом ималых детей. Сослезами, номолча простилась Марья Ярославна сСофьей Витовтовной, Иваном иЮрием.
        Тотчасже отец Александр сгромогласным дьяконом Ферапонтом идьячком Пафнутием начали утренние часы.
        Иван, слушая инеслушая знакомые молитвы, видел пред собой бледное лицо матери, еебольшие печальные ивстревоженные глаза. Взглядывал он иногда инабабку ивспоминал, какони изМосквы бежали через леса кПереяславлю-Залесскому, аотец вполоне был.
        -Вотопять оттатар бежим, - шепчет он вместо молитвы.
        Сболью думает он опостоянной грозе татарской ивдруг вспоминает слова владыки Ионы: «Быть государем, какнадлежит…» Он глядит наобраз Спасителя ишепчет встрастном порыве:
        -Клянусь, Господи, - буду государем, спасу Русь оттатар иусобиц!..
        Отслушали утренние молитвы государи иизКремля выехали. Были печальнывсе, новуныние невпадали. Бабка истово истрого благословила исына ивнука, аВасилий Васильевич благословил Юрия. Всеже тяжко исмутно было надуше Ивана, когда поскакали они через опустевшие посады ипригороды московские.
        Отец ехал внебольших санях, запряженных гусем: первый конь воглоблях, впереди его напостромках - другой, аперед ним - третий.
        -По-зимнему решили везти государя, - объяснил Ивану Васюк, - дабы шуму отколес небыло, даитяжела колымага-то.
        -Агде там сколымагой влесах-то, - подхватил Илейка, - может, тропками, анедорогами скакать придется.
        Нарысях догнали они допоследнего своего подмосковного села, доКапустина, гдеКузьмич, Дуняхин отец, былстаростой. Ужвыезжать стали изсела, какВасилий Васильевич позвал Васюка, остановив сани. Остановился ивесь отряд.
        -Тутя, государь! - крикнул Васюк, мигом соскакивая сконя. - Чтоизволишь?
        -Даймне квасу, алучше, - передумал Василий Васильевич, - воды ключевой, ежели мы вполе. Альизколодца, ежели близ селамы.
        -Сейчасец, государь! - крикнул Васюк. - Вселе Капустине сталимы, тутколодцев много.
        -Стой, - перебил его Василий Васильевич, - заводой ты пошли конника - пущай похолодней, прямо введре принесет. Самже кликнимне, кого найдешь избоярских детей - яз послать хочу дозорных.
        Когда кВасилию Васильевичу подъехал молодой сотник, Васюк познаку Ивана приблизился кнему.
        -Чтоприказывает государь?
        -Дозор наряжать, - ответил Васюк и, поклонившись молодому государю, стал конь оконь сдругом своим Илейкой.
        -Забыл яз захлопотами сказать, - молвил он печально. - Кузьмич-то, Дуняхин отец, Богу душу отдал, царство ему небесное.
        Илейка снял шапку и, перекрестившись, спросил дрогнувшим голосом:
        -Ачто сним было?
        -Даништо небыло. Запрягал, вишь, впервой молоду кобылку, аона илягниего. Ногой вподложечку, супротив сердца угодила. Квечеру ипомер…
        -Царство небесное, - сказал Илейка ивдруг, смущенно улыбаясь иотирая слезы, добавил: - Тивуна-то своего покойник хлыщом звал…
        Глава19
        Восаде
        Палит июльское солнце. Надполями идорогами, куда неотрывно глядят сторожевые скремлевских стен, дрожит, будто струйки воды, раскаленный воздух. Откаменных стен пышет теплом, какотпечки. Жарко, душно, авнебе ниоблачка. Словно вымерли вокруг Москвы все посады. Убежали люди кто куда. Одни вКремль схоронились, другие - застенами окрестных монастырей, аиные просто полесам разбежались. Даивсамой Москве тихо ибезмолвно, хоть отбеженцев ияблоку негде упасть. Затаился народ встрахе итрепете. Татар ждут…
        Впервом часу дня дозорные, глядевшие через Заречье всторону Серпухова, гдепуть вЗолотую Орду идет, заметили, какиздальних лесов стали выскакивать конники татарские. Взбивают кони желтую пыль, ивот все дороги, луга иполя хлебные зачернели всадниками. Каксаранча, налетают татары, изапели настенах боевые трубы тревогу.
        Оцепенело все вКремле нанесколько мгновений, новдруг все - ивоины, игорожане, ипосадские - ринулись кворотам, кстенам градским. Настенах пушки ипищали пушкари готовят, стрелки слуками исамострелами устенных окон засели.
        Горожане ипосадские люди огонь настенах разводят - воду исмолу кипятить начали, чтобы поливать состен осаждающих, анадворотами настрельницах камней ибревен наложили, чтобы наврага сбрасывать…
        Наулицах заголосили девки ибабы: молятся, причитают, созывают детей, какнаседки. Гулповсюду катится:
        -Татары!.. Татары!..
        -Спаси, Господи, ипомилуй!
        -Наказал Господьнас, грешных!
        Ближе иближе скачут ордынцы, вотразлились реками поулицам посада скриком ивизгом. Топот коней гудит повсему посаду, совсех концов поползли черные клубы дыма, аместами забились уж красные языки пламени.
        -Жгут, окаянные! - несутся поКремлю отчаянные крики женщин. - Вседобро надым пущают, поганые!..
        Сорвался сразу ветер, раздувает пожар, ужохватывает дым иогонь стены кремлевские, истоит Кремль словно среди костра. Татарыже совсех сторон приступают: ставят лестницы устен, бьют бревнами вдвери ворот убашен. Русские льют состен кипяток игорящую смолу, сбрасывают камни ибревна. Нобой сам собой стихает: дым, едкий игорький, естглаза дослез идыханье захватывает, ходит черными тучами вдоль стен, через стены, кактучи, переваливается инаполняет кремлевские площади иулицы.
        Задыхаются люди, аогонь шумит наветру, какбуря, жжет ипалит воинов настенах, даитатар иконей их печет неменьше.
        -Думают нас изКремля, каксусликов, выкурить, - говорят русские воины, - асобе еще боле истомы огненной содеяли.
        Бегут проклятые ордынцы отстен подальше, анастенах становится все жарче ижарче. Спожарищ так палит огнем, чтоначинают внутри Кремля дымить деревянные кровли игульбища накняжих ибоярских хоромах. Дымят изагораются церковные крыши. Искры, сажа игорящие головни взметываются порывами ветра иперебрасываются изпосада через кремлевские стены, истрашнее эта огненная осада татарского приступа. Все, ктонеустен ибашен, всемужики иженки стоят сведрами вдоль улиц, накрыльцах ивзвозах, нагульбищах икрышах: иливоду изколодцев черпают, побочкам икадкам ее разливают, илигорящие головни заливают идерево всякое, чтодымить начинает…
        Страшно вограде горящем, агорящим восаде - еще страшней. Ноненависть ктатарам придает людям силы.
        -Лучше смерть, - выкрикивают то там, тотут, - лучше смерть, чемтатарский полон!..
        Догорают постройки впосадах ислободах, анастенах все еще печет нестерпимо, даисами стены горячие стали. Вокруг стен кремлевских - груды угасающих головней идогорающих бревен. Едкий дым дух захватывает, разъедает глаза так, чтослезы бегут неудержимо.
        Неттатар подстенами, нигде они неприступают. Только искры спожарищ подхватывает ветер ичерез стены бросает их вКремль. Вдруг среди тишины торжественно зазвонили колокола вовсех храмах, ивидят воины: поднимаются кним настены хоругви церковные, появляется духовенство, сверкая ризами насолнце, вполном облачении, скрестами, иконами, скадилами исвятой водой.
        Впереди всех идет митрополит Иона скрестом вруках. Весь клир поет канон против поганых татар, асреди обычных голосов, какрев трубы, гудит голос дьякона Ферапонта, четко выговаривая слова молитвы:
        -Силою непобедимою, Христе, Матери Своея молитвами препоясав князя нашего, покори ему поганых.
        Воины, неснимая шлемов, истово крестятся исудивлением смотрят настарую государыню икняжича Юрия. Софья Витовтовна идет позади митрополита рядом сосвоим внуком. Смело идет постене престарелая княгиня насамом виду уврагов, асней рядом юный княжич - глаза его непо-детски суровы игневны.
        Позади клира идут воеводы ибояре сПатрикеевыми иРяполовскими воглаве. Воеводы, обращаясь квоинам, ободряюще выкрикивают:
        -Одолеем татар! Снами Бог иЕго крестная сила!
        -Одолеем, - убежденно отвечают воины, - да воскреснет Бог ирасточатся врази Его!
        Настенахже вжаре идухоте стрелы татарские поют тонкую смертную песнь. Этовражьи наездники поганых иногда проскакивают близ стен истреляют наскаку вкрестный ход.
        Вотстарая государыня, почуяв, какрастет воодушевление воинов, остановилась перед ними игромко произнесла:
        -Несдадим Москвы! Отгоним поганых!
        -Сгорят посады - выйдем вполе изстен, - спылом отвечают ей воеводы, - будем биться сними!
        -Всезаворота выйдем! - кричат воины. - Уженераз поганых мы били!
        Поет крестный ход, идядальше, икричат игрозят татарам скремлевских стен воины, горя ненавистью игневом кисконному врагу.
        УБоравинских ворот[117 - Боравинские ворота - Боровицкие ворота.] татары, прячась заобгорелые строения, пустили тучу стрел вкрестный ход. Клир остановился, ноюный княжич вдруг громко крикнул мальчишеским, срывающимся голосом:
        -Пушкари! Разогнать поганых!..
        Софья Витовтовна радостно усмехнулась, авоеводы приказали пушкарям, чтобы палили изпушек ипищалей побасурманам. Пушкари враз ударили потатарам, ите, пообычаю своему, тотчасже ускакали искрылись.
        Владыка Иона спосветлевшим лицом обернулся кЮрию, благословил его игромко произнес:
        -Указует тобе Господь пути квоеводству, дабудешь ты грозой татар.
        Сэтого дня прошел страх увсех осажденных вограде, итолько ждали они - скорейбы догорели посады, ослаблибы муки «отвеликия истомы огненныя иотдыма», чтобы совсей силой, нещадя живота, бить можно было басурман.
        Первые дни татары сами всякий день приступали, чаще всего скопляясь уБоравинских ворот, аиной раз исовсех сторон Кремля. Ноосажденные всякий раз метко били поврагу, отворяли ворота, врывались втолпы ордынцев, рубили их саблями иобращали вбегство. Татарыже, пообычаю ордынскому, мчались кзасадам своим, стараясь заманить преследователей, норусские, зная это, возвращались обратно кворотам изатворялись опять.
        Знали русские воеводы ито, чтонелюбят ордынцы терпением инастоянием брать, атолько норовят срыву хватать, надеясь напервый удар, - ирешили покоя недавать степнякам. Нападать стали, делая вылазки вчасы молитв, особливо вутренний, ранний намаз ипоздний, вечерний. Нападали исреди ночи, когда люди крепче всего спят.
        Измаялись, измотались татары, словно неони восаде Москву держат, асама Москва осадилаих, даизасуха все стоит безперемены. Солнце, какогнем, палит, повыжгло всю траву кругом, иуж приходится степнякам кормить коней своих прошлогодней соломой да древесным листом, веников влесу наламывая. Сиротыже изокрестных деревень исел, труда своего нежалеючи, выжигают вполях иозимые ияровые хлеба. Сами они хоронятся влесах изастенами монастырей - Данилова, Симонова, Андроньева, Рождественского иВысоко-Петровского. Первые три - весьма сильные крепости, особливо старейший изних - Данилов, окруженный земляным валом скрепкими, рубленными издуба стенами истрельницами.
        Максим Ондреяныч Конь, чтоживет сосвоим семейством вКудрине, аныне хоронится совсеми чадами идомочадцами вДаниловом монастыре, набрав сполсотни охотников изсирот, ходит-кружит сними втылу утатар, выжигаетвсе, чтоможно, дабы бескормица настала дляконей ордынских.
        Каждую ночь собирает соратников своих Ондреяныч.
        -Православные, - говорит он всякий раз сболью исокрушением, - грех оно великой хлеб-то святой, якосор, сожигать. Велик грех-то, говорю, итруд ипот христианской надым пущать. Ну,да простит Господь. Видит Он сам, чтоиного содеять неможем. Плачем, ажжем. - Ондреяныч перемог себя ипродолжал: - Каково сие тяжко, видишьты, Господи. Инакоже нельзя. Пошто корм коням поганых оставлять?
        -Верно! - дружно кричат мужики. - Потому степняк-то безконя хуже, чембезрук!
        -Замолят попы наши грехи! - кричат другие.
        -АкаксГаврилычем, стивуном Вавилы Третьяка, гостя богатого? - спросил изтьмы злой голос. - Он,тивун-то, сукин сын, свое твердит: «Недам наразор хозяйское добро!..»
        -Ишь, аспид! - негодует молодой совсем парень. - Мыего инеспросим. Нетатарамже будет жалиться. Им,толстобрюхам, хошь все пропади, имбы токмо самим хорошо было.
        -Своя рубашка, чай, ближе ктелу-то!
        -Амы вот им крапивы подрубашки-то! Повертятся унас, анафемы…
        -Попомнят! Имусирот взять - тьфу! Смясом рвут! Аотсобя оторвать - игнилую веревку отлаптя им, вишь, больно.
        -Они, богати-то, свое лишь ведают. Сними испору нет…
        -Сними инасуде сладу нет, нетокмо намиру…
        -Богатому насуд - трын-трава, абедному - долой голова!
        -Будя, - твердо молвил Ондреяныч, - из-за них непогибатьже христианству. Ежели мы исвой сиротский хлеб нежалеем, тоиих жалеть небудем.
        -Чтоиглядеть-то начертей, - прогудел опять изтьмы злой голос. - Нехотят добром - захотят подножом! Непогибатьже из-за них оттатар.
        -Он,татарин-то, самнесожрет, аконю отдаст! Амы вот иконю недадим!
        -Безконей-то ивоевать им нельзя…
        -Нетокмо воевать, аивОрду невернутся…
        Разговор обрывается. Затихаютвсе, ждут, чтоОндреяныч решит. Уважают еговсе, бывалыйон, Ондреяныч-то. Онипо-татарски хорошо разумеет, ивОрде нераз бывал, иподолгу живал там сюных еще лет.
        -Православные, - продолжает Ондреяныч, - бают кругом, чтогосударь наш идет уж кнам свеликой силой. Ототцов духовных я слышал. Даикругом отом словно втрубы трубят, анарод-то совсех сторон сам спешит кгосударям своим. Айда имы все князьям нашим навстречу. Семьи свои тут, вДаниловом, оставим, асами пойдем. Бают, изСергиева монастыря наМоскву он двинул свойском.
        -Айда, айда! - закричали сироты. - Айда сейже часец кНапрудьскому, туды, бают, ииздругих монастырей идут.
        -Имы пойдем, - сурово сказал Ондреяныч, - токмо ране все поля круг Москвы спалим! Апотом поведу я вас кгосударям нашим. Покаже нужней мы тут. Ныне вот через Кудрино пойдем - Третьяка жечь. Туточка я все дорожки, всеугорья иложбинки ведаю, пройдем вражками большими ималыми, рощами идубравами. Обойдем станы татарские неслышимо инезримо дляпоганых.
        Сохотниками уМаксима Ондреяныча был исынишка его Емелька, семнадцати лет.
        -Амамке прото сказывать? - спросил он уотца.
        -Хлеба возьми токмо. Через день-два, мол, вернемся, аболе ничего несказывай. Ну,робята, - обратился кмужикам Максим Ондреяныч, - бери хлеб, ножи да ослопы иайда!
        Через час вышли все вполе иначали красться кМоскве-реке, аиюльская ночь - безлунная, темным-темная, хоть глаз выколи. Извезды видно, иМлечный Путь жемчугом переливает, апоземле - ничего невидать.
        -Токмобы нам ордынцев обойти, - шепчет Ондреяныч, - неглазами, аушми глядеть нам надобно. Вперед я пойду, авы замной, какнитка заиглой. Шагу неотставай.
        Перейдя Москву-реку через «живой мост»,[118 - «Живой мост» - мост изсвязанных бревенчатых плотов.] вышли они ксельцу Киевцу,[119 - Сельцо Киевец - находилось наберегу Москвы-реки врайоне теперешней Остоженки.] прокрались потом вдоль речки Черторыя,[120 - Речка Черторый - ныне течет поподземной трубе уКропоткинских ворот, впадая вМоскву-реку возле Соймоновского проезда.] что, впадая вМоскву-реку, бежит подну глубокого оврага, прошли доустья малой речонки Сивки.[121 - Сивка (правый приток Черторыя) - протекала подну небольшого овражка там, гденыне улица Сивцев Вражек.] Отзасухи речонка совсем почти пересохла. Перешли ее вброд, аводы вней было ниже колен. ТутОндреяныч повел охотников-сирот вверх покрутому краю оврага надорогу вКудрино, кусадьбе богатого гостя Вавилы Третьяка. Тутже, заовражком, станы татарские начинаются. Собрал всех вокруг себя Максим Ондреяныч ишепчет:
        -Слышь, кактатарове, словно вулье, гудят. Велики станы-то. Спят окаянны, ашум-то игул токмо отстражи их да отконей иверблюдов. Совсех сторон такими станами Москву обложили. Мы,робята, кустами поползем. Хошь итемна ночь-то, алучше кустами. Держись друг задруга икомне ближе. Безменя заблудитесь…
        Онипоползли меж кустов покраю овражка. Вчера еще днем все здесь места высмотрел Ондреяныч, всенаметил - куда икакидти. Собрал опять своих охотников поближе иопять вуши им шепчет:
        -Сейчасец вот кусты кончатся, снимемся все мы скопом иайда бегом. Замной все бегите. Посвищу, когда будет надобно. Надорогу выбежим, атам рощица есть иснова овраг. Спещерой овраг-то. Зарос весь, камни внем, аберега круты. Коням нет ходу…
        Хотя изнает хорошо эти места Ондреяныч, авсеже боится, тревожится сильно. Идут они крадучись, агде инабрюхе ползут. Вотикустов нет - значит, тутполе перебегать.
        -Тутвот перебегать, - шепчет он сиротам, - акто знает, такли оновсе, какднем-то было. Ну,анетак будет, побежим все едино! Кпещере побежим, тамо схоронимся, боле некуда. - Онзамолчал, нерешаясь сам, чтоему делать, вспотел даже отволнения, нопотом успокоился. Перекрестился имолвил чуть слышно: - Кстись, робята, даготовься. Нупомоги, Господи! Бежим!..
        Онибросились кучей вперед встремительном беге. Пробежав шагов двадцать, Ондреяныч вдруг запнулся, нонеупал: из-под ног унего вскочил лежавший наземле человек.
        Понял Ондреяныч, чтонататар они наткнулись, ауж поздно, деться теперь некуда, атолько бежать скорей надо кдороге.
        -Прочищай дорогу ножами! - кричит Ондреяныч. - Замной беги, робята! Замной!
        Шумподнялся всполошный, забегали татары, кричат:
        -Яртаул великого князя! Наконей! Наконей! Русские!.. Яртаул великого князя!
        Режутся сироты статарами, асами наголос Ондреяныча бегут, истража татарская кстанам своим бежит.
        -Наконей, - орут истошным криком татары, - наконей! Русские!..
        Вотиконский топот раздался, скачут татары всторону кглавному стану, гдесам царевич Мозовша стоит.
        -Спаси, Господи, ипомилуй, - бормочет Ондреяныч, - токмобы местом неошибиться.
        Бежит он очертя голову, аноги сами место помнят, бегут куда надо, исироты заним топают, спешат насвистего. Вотирощица березовая. Кубарем они скатываются вовражек, икажется, целую вечность ползут поземле среди колючек икустиков. Наконец вслед заОндреянычем заползают все впещеру.
        -Спас Господь, - говорит Ондреяныч. - Ишь, они, поганые-то, стражу где поставили. Утресь ничего тут еще небыло, ан, вишь что! Нуда избавил Бог.
        Сироты радостно крестятся, переговариваясь вполголоса:
        -Зарубить могли, окаянные. Человек сто вдозоре-то было…
        -Сами, вишь, спросонок испужались, атобы ссекли нам головы…
        -Ядвоих проколол кончаром, - гудит злой голос.
        -МысСемкой ослопами их глушили!..
        -Аверно, - весело говорит вотьме молодой парень, - верно прогосударя-то бают. Вишь, итатары его ждут…
        -Стой, робята, стой, - вдруг громко ирадостно сказал Ондреяныч, - аоно, может, такиесть! Пришел, может, государь-то наш. Слышь, встанах уих шум игом какой поднялись…
        -Поднялись неподнялись, - раздался впещере злой голос, - аТретьяка жечь надобно. Усирот все пожгли, койукого избояр икупцов пожгли, аТретьяка толстобрюхого сГаврилычем оставили. Пущай татары какхотят, аты, Ондреяныч, веди нас кТретьяку!
        -Ачтож, - согласился Ондреяныч, - жалеть их нечего.
        Когда они вылезли изпещеры, тововраге еще больше стал слышен шум утатар. Поднялись сироты накрай оврага. Ещеслышнее всполох встанах татарских.
        -Право слово, - радовался невидимый втемноте молодой парень, - право слово, государь приехал!
        -Государь, государь! - прервал его злой голос. - Аможет, кприступу татары-то идут, аты, словно сорока, - государь да государь! Неча тут деять, айда кТретьяку!
        Кремлевская стража слышала состен, чтовтатарских станах шум поднялся вотьме темной. Сначала шумели, кони топали заБоравинскими воротами, потом шум пошел повсем станам. Вскореже все стихло. Воеводы решили, чтотатары хотят приступать, иповелели воинам игорожанам готовить против врагов пушки ипищали, самострелы ищиты, луки истрелы ипрочее, чтонужно длябоя.
        Втрудах встретили они настенах кремлевских восходящее солнце. Растопча, Дуняхин муж, стоя настене уБоравинских ворот, визумлении стал протирать глаза, вглядываясь вокрестные просторы, ивдруг закричал вовесь дух:
        -Гдеже татарье?! Гдеже нехристи?..
        Зашумела, закричала стража настенах, ивсе воины идаже воеводы, неведомо откуда, враз высыпали настены. Смотрят все вразные стороны, ищут, ататар нет, словно сквозь землю провалились.
        -Ушли! - кричат кругом. - Ушли!..
        -Аможет, западня сие, хитрость ордынская?
        Схватился сместа истопник Растопча ипомчал вкняжие хоромы свестью этой дивной.
        -Татары ушли! - кричал он набегу всем встречным. - Татары ушли!..
        Мужчины иженщины истово крестились, нерешительно улыбались, боялись тому верить, нолица увсех сами освещались радостью, имногоголосый гул покатился поплощадям, улицам ипереулкам:
        -Ушли! Татары ушли!..
        Воеводыже настенах решили отворить ворота, послать пеших лазутчиков встаны татарские, чтовокруг Москвы влесах зареками да оврагами стоят.
        Когдаже государыня Софья Витовтовна сЮрием наБоравинские ворота поднялись, некоторые излазутчиков уже обратно кстенам прибежали.
        -Ушли татарове! - кричат они еще снизу. - Ушли сыроядцы поганые!..
        Вслед заэтим бегут другие вестники, авот конники поодному, подва скачут. Вотвыскочили из-за обгорелых строений ксамым воротам толпа босых мужиков сОндреянычем воглаве. Унекоторых головы ируки обвязаны окровавленными тряпками - видать, чторанены были недавно. Орут они все истошно:
        -Ушли поганые!.. Пометали вполе арбы ителеги стоваром. Пометали много всего отмеди ижелеза!..
        Анастенах уж воеводам докладывают конники измонастырей окрестных.
        -Даже пищали ипушки пометали, икостры их безогня уж остыли…
        -Ночесь, значит, убежали! - говорит радостно Юрий икрестится вслед забабкой.
        Софья Витовтовна стоит неподвижно, только глаза ее сияют икрупные слезы бегут поглубоким морщинам. Акругом гул голосов радостный. Ворота уКремля отворены. Нетбольше осады.
        Вотеще вестник - инок отСимонова монастыря, въехал вКремль уБоравинской стрельницы, спешился инастену взбежал. Увидев Софью Витовтовну иЮрия, поклонился им земно, по-монастырски, исказал:
        -Будь здрава, государыня! Игумен наш повестует тобе: «Видел аз, отступили татарове отграда встрахе итрепете, якоотгрозного воинства. Чудо велико сотворил Господь чудотворцев московских молением…»
        -Чудо, чудо! - заговорили кругом, ноголоса людские утонули взвоне церковном.
        Звонили вовсе колокола радостным звоном храмы кремлевские.
        Обагосударя - Василий Васильевич иИван Васильевич, выехав изМосквы, ночевали вселе Озерецком,[122 - Село Озерецкое - г. Сергиев Посад.] аоттуда направились кВолге, вниз потечению реки Дубны.
        Втот день, когда воины московских государей переправлялись отустья Дубны заВолгу, пригнали вестники отСофьи Витовтовны. Государи сидели визбе затрапезой. Обаони ели молча, втоске иунынии. Хотя имного пристало кним иконных ипеших воинов, тревога неоставлялаих: заМоскву боялисьони.
        -Батюшка, - тихо спросил Иван, - дородныли стены-то кремлевские?
        -Самзнаешь, - стоской ответил Василий Васильевич, - прадед твой, Димитрий Иванович, ещестроил. Хошь икаменныеони, азаиные места страх уменя. Неуспел яз сусобицей обновитьвсе, гденадобно…
        -Батюшка, - перебил отца Иван, - акакие силы усих скорых татар?
        -Есть уних, Иване, пушки ипищали. Ссобой они возят иобоз сзельем[123 - Зелье - порох.] иядрами дляогненной стрельбы…
        -Апороки есть?
        -Пороки? Ихневозят, ихнаместе рубят. Ониих изделают, ежели долго уМосквы будут. Сего яз страшусь. Может кним иШемяка прийти. Мыслю, они - ордынцы Седи-Ахматовы - пришли небезподзойства князя Димитрия иновгородцев, ворогов наших…
        -Истены могут пробить? - стревогой спросил Иван.
        Василий Васильевич, подумав, сказал:
        -Воеводы-то наши знают, гдестены слабы. Онищиты подведут, бревнами укрепят, земляной вал насыплют рядом.
        -Государи, вестники изМосквы! - вскричал, вбегая вгорницу, Васюк. - Вотони, государи!
        -Будьте здравы, государи! - радостно заговорил вестник исразу сказал: - Повестует государыня Софья Витовтовна: «Чудом Божиим бежали отМосквы ночесь татары, побросав всю добычу. Встрахе итрепете вПоле ксобе бежали безбожные сыроядцы».
        Ожил сидевший вокаменении Василий Васильевич, заплакал изакрестился. Иванже стоял неподвижно, слица его медленно сходила бледность, ирумянец загорался нащеках. Иверилось иневерилосьему, чтовот страхи игроза татарская уже кончились, но, словно отстрашного сна, онсразу проснуться неможет.
        Радостные исчастливые государи ивоины их день иночь скакали вМоскву, останавливаясь только длятрапезы икраткого сна. Прибыв вКремль, Василий Васильевич, незаходя вхоромы свои, направился вместе сИваном вцерковь, гдегорячо молился пред образом Христа, восклицая:
        -Благодарю Тя, Господи, яконепредал еси стадо Свое православных христиан татарам окаянным!
        Отслужив молебен, принял он благословение отвладыки Иона ивышел изхрама. Здесь Иван увидел бабку иЮрия. Врадости все обнимали ицеловали друг друга. Потом Василий Васильевич сматерью своей иобоими сыновьями пошел повсем соборным церквам, гдеприсоединялись кним князья, бояре ивоеводы.
        Проходя изхрама вхрам поплощадям иулицам, выкликал Василий Васильевич громко звучным своим голосом, обращаясь кнароду:
        -Сиямука навас грехов моих ради, новы неунывайте, ставьте хоромы надворах своих, аяз рад жаловать вас излесов своих иказны ильготу дать.
        Затрапезой угосударя было весьма весело, истол был уставлен весь винами, медами иводками, ивсякой еды визобилии было. Подавалось все насеребре изолоте - это уж Софья Витовтовна распорядилась.
        Рассказывали заобедом подробно, каквосаде сидели, кактатар отбивали, какотжара изнемогали, когда посад горел, авКремле дымились изагорались деревянные крыши хором ицерквей, ипрострах иплач народный сказывали, ипрокрестный ход постенам клира церковного смитрополитом, Софьей Витовтовной иЮрием.
        Василий Васильевич, растроганный дослез, дивился мужеству престарелой матери июного Юрия. Ноболее всего поражало его чудо непонятное, вызвавшее бегство татар.
        Всеэто волновало обоих государей. Василий Васильевич плакал, умилялся, молился иобовсем подробно расспрашивал. Иванже сидел молча. Онникак понять немог, почемуже татары бежали виспуге, бросив нетолько пушки, ноивесь полон свой слюдьми ивсяким добром. Непонятны были ему иобиды боярам икупцам отсирот ичерных людей. Помнил он смуту московскую, когда бояр вязали ибили, ното было понятно. Бояре ивсе изкняжого семейства тогда бежали, оставляя град ивсех людей напроизвол судьбы… Нынеже никто небежал, адаже престарелая княгиня шла постенам скрестным ходом, нестрашась ниогня, нижара, нистрел татарских.
        Нобояре сидели хмурые ижаловались наобиды иразбойничанье сирот. Более всех негодовал боярин Семен Иванович.
        -Всем нам беда пришла единая, - возмущалсяон, - асироты, какитатары поганые, жгут наши нивы, которые жать уж начали. Жгут исжатый хлеб вскирдах инаовинах унас вподмосковных. Также чинили они убытки гостям ибоярам, грабили хлеб ижгли, пока небежали поганые.
        -Чуда Божьего надтатарами устрашились, - молвил один изкнязей Ряполовских, - истихли…
        Тутзаговорил спокойно митрополит Иона, обращаясь кВасилию Васильевичу:
        -Аты, государь, сирот ичерных людей прости забезрядье - велик их ущерб оттатар: иизбыих, ихлеб, идобра всякого много погибло. Всеже бились они сврагами, накремлевских стенах бились, живота нещадя. Ониболе потеряли, чемикупцы ибояре вкупе.
        -Яз,отче мой, - отвечает взволнованный Василий Васильевич, - им отворю свои амбары ижитницы илесу дам, пусть строятся…
        Слушает Иван, авсеже понять неможет, вчемже чудо было ипочему сироты боярский хлеб жгли. Решил он сам спросить поподробней уЮрия.
        Кактолько трапеза кончилась, Иван пошел ксебе вхоромы, позвав ссобой брата.
        -Вишь, - говорил он Юрию, сидя уже усебя впокоях, - митрополит всегда засирот заступается. Верно он всегда сказывает. Помнишь, когда вез он нас кШемяке, наказывалнам, чтосироты длякнязя дороже сильных ибогатых. Отдают они загосударя все идаже живот свой.
        Иван смолк. Глаза его вдруг потемнели, исказал он сурово:
        -Всеже своеволье играбеж пресекать надобно. Мыслю, зряотец им помочь дает. Засодеянное бесчинство наказать их надобно беспощадно!
        -Эх,Иване, - возмутился Илейка, - слушали вы все бояр токмо, анарод-то больше бояр содеял… Знаешьты, какнарод-то деял?
        Загорелся Илейка икричит уж вовесь голос, отвсего сердца:
        -Слушай, Иване! Ведь нетатары то хлеб усирот сожгли. Небезумныже татары-то! Травы нет - спалило засухой, кормить коней нечем, аони хлеб жечь будут? Сами сироты хлеб свой сожгли. Рожь-то совсем поспела, даияровые тоже. Воттатары иначали кормить коней хлебами, асироты - хлеба свои жечь. Каксироты сожгли все круг Москвы - тощать стали кони ордынски, аоставайся татары еще подМосквой, пожди ониеще, икони падатьбы стали… Бояреже да купцы итивуны хлеб свой жечь недавали: стражу ставили. Силой уних жгли. Отсего ордынцы-то иустрашились, потому прислабых конях нетокмо воевать они немогут, ноивстепь ксобе невернуться им. Атут слух еще - великий князь свойском подходит…
        Ивана иЮрия, какгромом, этислова поразили. Враз понял Иван, каквсе произошло ичто вовсе неБог это чудо сотворил, асироты.
        -Яз,Илейка, - воскликнул Иван, - расскажу осем государю ивладыке Ионе! Правты, Илейка, вовсем…
        Глава20
        НаКокшенге-реке
        Этой зимой голос Ивана вдруг изменился - стал совсем иным. Исчезла внем отроческая мягкость, извучит он ровно извонко, подобно отцовскому, нониже, как-то особенно твердо изначительно. Иногда исам Иван судовольствием прислушивается, какхорошо звучит его голос, отдаваясь вгруди.
        Как-то, входя впокои отца, он, услышав разговор осебе, невольно задержался всенцах усамой двери. УВасилия Васильевича были только бабка да мать.
        -Хошь иты высок идороден, сынок, - говорит бабка, - аИванушка выше идородней тобя, вдеда своего.
        -Аголос-то мой, - перебил мать Василий Васильевич, - гуще, амой… Лицаже его послепоте своей неведаю.
        -Ибаской, какты, - ласково сказала Марья Ярославна, - аглаза мои. Токмо иной раз они какой-то страх наводят. Грозно иной раз глядит Иванушка.
        -Адевки, - засмеялся Васюк, - всеж хошь иробеют, аглаз снего неспущают.
        -Ито истинно, - согласилась бабка. - Ты,сынок, погладь его пощекам-то - борода пробивается, аусы иранее того.
        Сердце Ивана почему-то отэтих разговоров забилось чаще, иохватило его непонятное волнение. Ещебольше взволновался он ивесь вспыхнул радостным румянцем, когда услышал возглас отца:
        -Аумомон, надежа моя, многих нетокмо мужиков, ноистариков умней.
        Иван немог слушать больше испылающими щеками отошел подальше всенцы, остановившись возле лесенки, чтоведет вверх, кбашенке-смотрильне, гдевпоследний раз виделся он сДарьюшкой. Почему-то это прощание теперь ему вспомнилось. Вздохнув долгим прерывистым вздохом, онпрошептал громко:
        -Дарьюшка моя…
        Пересилив себя, онснова направился впокои отца. Семейный разговор все еще там продолжался, июный соправитель услышал восторженный рассказ Васюка:
        -Намедни вот молодой-то государь боролся сФедор Васильевичем. Начто Курицын-то силен, агосударь его шутя всей спиной кполу.
        Почему-то Ивану незахотелось идти клюдям. Недослушав разговора заполуотворенной дверью, онтихо пошел ксебе, но, проходя мимо опочивальни Марьи Ярославны, всеж неутерпел изашел поглядеться ввенецианское зеркало.
        Перед самым Рождеством стали приходить вКремль тревожные вести: Шемяка спомощью новгородцев снова двинул полки свои намосковские земли, пошли сним кВеликому Устюгу имногие извольницы новгородской.
        Наэтот раз вМоскве вести эти тревоги особой невызвали. Всепонимали, чтопосле разгрома подГаличем Шемяка более неопасен.
        -Перед смертью много ненадышится, - сказал Василий Васильевич затрапезой.
        -Онотак, - заметила Софья Витовтовна, - номухи-то перед смертью злее жалят.
        Темразговор иокончился. Василий Васильевич, вызвав воевод своих, повелел им выставить вокруг Москвы инапутях кней военные заставы иприказал удельным слать помощь. Отпустив воевод, онмолвил сыну:
        -Попомни, Иване, всякому злу путь кнам отНовгорода. Даст Бог, сокрушимего, якосокрушили Шемяку.
        Спокойно государи отпраздновали встольном граде своем Рождество ивыступили впоход. Апятого января прибыли вСергиеву обитель. Дорога эта Ивану была хорошо знакома, астрашные воспоминания, связанные сней, уженеволновалиего. Свыкся он сослеплением отца, притупилась душевная боль, только ненависть кусобицам княжеским охватывала еще сильней, иострой занозой вонзалась ему всердце досада наотца заего гневную ярость ипоступок сБунко вСергиевом монастыре.
        -Тата, тата, - прошепталон, - никогда сего незабуду!..
        Игумен Мартемьян совсею братией встретил приехавших государей уНикольских ворот. Прошли все вТроицкий собор. Здесь престарелый, носильный исуровый игумен, прочитав молитвы, смиренно попросил прощения увеликого князя задерзновение, аВасилий Васильевич, стоя наколенях, просил оботпущении ему согрешения.
        Иван, сдвинув брови, стоял встороне, досадуя опять наотца. Вспомнил он оновой его ярости: упросил отец игумена, дабы тот уговорил боярина, отъехавшего ктверскому князю, вернуться вМоскву. Отец обещал боярину сугубую честь, нокогда тот вернулся - приказал заковать его вжелезы ипосадить всруб.
        Узнав обэтом, отец Мартемьян спешно прибыл вМоскву. Смело вошел он ввеликокняжьи покои, когда там были оба государя, и, помолясь, сразу начал обличение Василия Васильевича.
        -Сыне мой, - молвил он сурово, - изолгал ты отца своего духовного ислово свое пред Богом нарушил. Небуде ныне моего благословенья натобе инатвоем великом княженье.
        Сказав это, тутже ушел игумен иотъехал всвою обитель. Великийже князь, признав неправду свою, сложил опалу сбоярина иныне вот, уходя нарать, заехал вмонастырь.
        Сдосадой смотрит теперь Иван, ирадость примирения между игуменом иотцом нетрогаетего. Устремив взгляд наиконы, он, шевеля губами, чуть слышно шепчет, какмолитву, обращение кБогу:
        -Спаси мя, Господи, отгнева иярости, дабы некаяться потом всогрешениях…
        ИзСергиева монастыря пошли государи сполками своими кЯрославлю.
        Здесь, вэтом граде, Иван снова увидел северных оленей,[124 - Северные олени вдревности жили нетолько всеверных областях, ноивЯрославской, Нижегородской иКазанской областях, исчезнув впоследних лишь кначалу XIXвека.] запряженных внарты, иприпомнились ему Вологда, Белозерский монастырь ипрочие места студеных краев, куда их изУглича сотцом заслал Шемяка. Задумчиво глядел он наветвистые рога спокойных животных идумал обовсем, чтослучилось стех пор. Показались ему красивые глаза оленьи похожими наглаза Дарьюшки, илегким холодком охватила грусть его сердце. Ивот идут кнему думы ивиденья сами собой, безвсякой связи. Вспоминаются келарь здешнего Спасо-Преображенского монастыря, отец Паисий, истаринное училище сгреческой росписью настенах…
        -Иване, государь тя кличет, - услышал он голос Илейки совсем рядом и, очнувшись отдум, заметил, чтоконь его отстал откняжого поезда истоит науглу улицы.
        Илейка словно понял, очем думал юный соправитель, и, улыбнувшись, ласково молвил:
        -Ништо, Иване…
        Онивместе поскакали кстарому государю. Василий Васильевич уже вышел изсвоего возка и, опираясь наруку Васюка, всопровождении бояр ивоевод поднимался покрасному крыльцу вхоромы келаря, остановясь опять влюбимом своем Спасо-Преображенском монастыре.
        Игумен, отец Амвросий, радостно встретив скеларем высоких гостей, отслужил молебен оздравии государей. Потом вновь обратился сприветствием кним обоим и, невытерпев, сказал отом, очем хотел воскликнуть принынешней встрече сИваном:
        -Невраз узнал тя, государь Иван Васильевич! Таквозмужалты!
        Иван необратил внимания наудивление игумена: онпривык уже, чтовсе дивятся росту, силе имужествуего. Иногда это было даже докучливо идосадноему. Онмолча принял благословение игумена исел застол рядом сотцом. Тотпосле первойже чарки заговорил опоходе наШемяку.
        -Воеводы мои ибояре, - произнес он громко, - мы достигли Ярославля, инадобно нам решать, какикуды полки свои отпущать, дабы ворога нашего свойском его изгубить. Каквы осем разумеете?
        Наступило молчание. Всевтишине вкушали трапезу монастырскую. Молчали также иотцы духовные, дабы немешать думу думать воеводам.
        -Язмыслю, государь, - неожиданно прозвучал низкий голос Ивана, - яз так осем разумею…
        Василий Васильевич слегка вздрогнул иповернулся всем телом ксыну. Иван продолжал спокойно иуверенно:
        -Надобно, государь, окружить Шемяку. Вельми далеко ушел он отНовгорода, аидти ему дальше Усть-Юга некуда. Посему надобно послать враз одни полки кУсть-Югу, дабы тамо Шемяку доржать; други полки отпустить через Вологду, куда ты укажешь, втылему, дабы обратно его вНовгород непущать; тыже сам, государь, пойдешь, гдетобе угодно будет, преграждая Шемяке путь кГаличу.
        Василий Васильевич радостно улыбнулся ипроговорил:
        -Аведь верно, добре так будет. Шурина моего, князь Василья Ярославича, дакнязь Семен Иваныча Оболенского, даФедор Василича Басёнка отпущаю яз кУсть-Югу утре, досвету, совсей их силой, нотокмо сконными полками. Утреже иты, Иване, сконнымиже полками, каковые сам собе изберешь, идичерез Вологду кВель-градку[125 - Градок - небольшая крепость.] наКокшенгу-реку. Тамты Шемяку ксим градкам непущай, градкиже те сам поимай. Есть там добро всякое итовары, иполон будет… - Василий Васильевич помолчал ипродолжал: - Язже мыслю через Кострому иттить кГаличу, кЧухломе, дабы злодей вотчину свою вернуть незахотел. Аты, Иване, когда наКокшенге будешь, вестовой гон так наряди, чтобы оттобя всякий день гонцы были свестями…
        -Нуиконь-то утобя, - говорил Илейка, насмешливо щуря глаза, - неконь, акорова безрогая…
        Иван улыбнулся, амаленький мужичонка вмалице исовике[126 - Малица - балахон изоленьего меха, шерстью ктелу; надевается через голову, какрубаха. Совик - такойже балахон, только мехом наружу испришитым кего вороту капюшоном изпушистого меха; надевается поверх малицы.] смеховым чепцом, изкоторого добродушно выглядывало его лицо, ответил густым низким голосом:
        -Апошто мне другой-то? Я,чай, неизконников княжих. Дляменя все олешки деют, аконь - споля жито возить да сосенок приволочь надрова попервому снежку. Унас тут, наКокшенге-то, наолешках ездят, ато инапсах. Зимой-то мы боле поцелине ездим, аконь - гдеему, непройдет.
        Мужик зачмокал истал подгонять лошадь. Иван остановилего.
        -Аотсель, - спросилон, - далеко дограда?
        -Апоедете вниз поКокшенге, - ответил мужичонка, - ибудет один слевой руки, против Вель-градка, верст сорок пять меж ими попросеке. Аеще есть просека отКокшенги справой руки. Всего верст десять - тамо малый градец. Есть градки инаКуле-реке, подВель-градком, инасамой Ваге, идальше кУсть-Ваге.
        Мужичонка поехал дальше. Иван приказал полкам съехать налед Кокшенги истал передовым своим разъяснять, гдекакие градки есть. Вэто время отобоза прискакали конники: один свой, адругой - татарский. Татарин почтительно поклонился великому князю исказал:
        -Будь сто лет здрав, государь. Изяртаульных я царевича Якуба, сына хана Мангутека. Сейчасец он ктобе будет.
        -Хорошо, - сказал Иван, - пусть царевич Якуб сконниками своими спешит комне.
        Онзадержал дозорных своих и, сказав оприбытии Якуба, велел гнать поКокшенге-реке допервого градка налевом берегу, носебя врагу непоказывать, а, тайно все усмотрев, вернуться кнему сподробным донесением. Пока Иван распоряжался, кому вразведку идти, прискакал кнему сконниками юный Якуб.
        -Будь здрав, государь, - сказал он по-русски, - живи сто лет! Государь Василий Васильевич приказал подрукой твоей быть. Я - слуга твой, государь.
        Иван приветливо улыбнулся ипротянул руку Якубу, сказав:
        -Радтобе, царевич. Будь иты здрав.
        Татарин почтительно поцеловал руку Ивану ипродолжал:
        -Государь Василий Васильевич приказал: градки исела новгородские запомочь Шемяке нежалеть, ажечь иполон брать.
        -Акакой дорогой ты пробирался сюды? - спросил Иван уцаревича.
        -ИзКостромы через Тотьму пригнал, - отвечал тот.
        -Добре, - молвил Иван. - Язсам пойду вВель, тыже, царевич, сожги все градки, чтонаверховьях Кокшенги, Кулы, Ваги иПёжмы. Оставишь, гденадобно, стражу, асам сполоном иди комне вВель. Тамтобе укажу, куда дальше идти.
        Заняв наибольший извсех градков, Вель, чтостоит наВаге-реке присамом устье Вели, Иван остановился вхоромах вдовы сына боярского, Андрея Хабарова. Хоромы эти весьма были удобны дляпостоя, представляя малую крепость сдубовым бревенчатым тыном вокруг двора.
        Агафья Федосевна, вдовая женка Хабарова, сама встретила московского князя украсного крыльца свеликою честью иласкою. Молода еще ивальяжна Агафья Федосевна, взор ее грешен илукав. Вглазах ее словно талый весенний снег: ихолодит чуть-чуть исам сладостно тает, агустые ресницы смелыми крыльями взмахивают…
        Встретились глазами они намиг. Дрогнули унее ресницы иопустились, ауИвана пополз пощекам горячий румянец.
        -Добро пожаловать, гость дорогой, - чуть нараспев говоритона, кланяясь. - Невзыщи, государь, чембогати, темиради. Житьишко наше бедное, вдовье житьишко-то…
        Говорит она спокойно ировно, аотголосу ее сердце пьянеет, словно внем, каквмедовой струе, сквозь ровную сладость хмель пробивается.
        Смутился немного Иван - никогда еще сним такого ничего небыло. Всеж остановился он наверху красного крыльца иосмотрел, какего подручные ставят дозоры истражу уворот дворовых, вокруг хором, клетей людских, сараев, конюшен, хлевов, кладовых ипогребов. Конникижеего, заполнив весь двор, разместили коней иобоз послужбам дворовым, асами, какмогли, устроились вжилых подклетях хором ивкурных избах, которых надворе было две.
        Агафья Федосевна, поняв заботу юного князя, ласково улыбнулась.
        -Втесноте, даневобиде, - сказала она Ивану. - Чаю, инашим отвоев твоих обиды небудет.
        Иван усмехнулся имолвил:
        -Хоша Велью исупротивный нам Новгород владеет, ноградец сей - волость Святой Софии,[127 - Волость Святой Софии - т.е. земли, принадлежащие новгородскому собору.] иправит ею владычный волостель. Унасже сновгородским владыкой вражды нет.
        Агафья Федосевна повеселела ирадостно пригласила:
        -Милости прошу вгорницу.
        Войдя всени, Иван тщательно отер ноги орогожу, положенную удверей, ивсопровождении Илейки вошел вслед захозяйкой вбольшой покой, гдепол был застлан серым войлоком, астены плоховатым дешевым сукном обиты.
        -Истинно, житье твое небогато, - сказал Иван, - нозато саматы…
        Оннедоговорил, прошел вперед истал креститься накивот вкрасном углу.
        -Чтосама? - лукаво спросила Агафья Федосевна, но, увидав, чтокнязь невольно взглянул наИлейку, поняла все ибыстро продолжала: - Сама все делаю: ихозяин яз ихозяйка, идворской собе итивун - «швец, жнец инадуде игрец…»
        Иван улыбнулся, вспомнив почему-то мамку Ульяну. Емувэтот миг показалось, чтовмолодости Ульянушка такойже была.
        -Анехочешьли, государь, вмыльне попариться? Сейдень мыльню топили. Поди, неостылаеще. Ежели спути неустал - непобрезгуй. Сходи сослугой своим, ая тобе сама ужин сготовлю.
        -Ладно, хозяюшка, - обрадовался Иван, - пойдем мы сИлейкой. Ознобило меня. Ветром всю дорогу студило. Собирай, Илейка, белье да утиральники.
        Коротки зимние дни, инеуспел Иван сИлейкой вымыться, какпринесла вмыльню светец[128 - Светец - деревянный столбик, вделанный вдонце; наверху унего железные ушки ивилка, чтобы держать горящую лучину.] случиной. Приогне одевались. Лучина сильно трещала, пламя громко сипело.
        -Кморозу сие, - сказал Илейка, натягивая длинные валеные сапоги Ивану.
        -Поздно, - торопил его Иван, - спешить надобно. Хозяйка ждет меня сужином.
        -Ладная женка, - вздохнул Илейка и, усмехнувшись, добавил: - Тытокмо сам смекай, гдеберег, гдекрай.
        Иван вспыхнул ибыстрее, чемнужно, вышел измыльни: емунеприятен был этот разговор. Шелон, ускоряя шаг, ноукрасного крыльца почему-то заволновался иоробел. Медленно стал подыматься поступеням кгорнице. Усамых дверей Илейка нагналего.
        Вгорнице Агафья Федосевна сдевкой-служанкой накрывала стол. Онавзмахнула ресницами, взглянув наИвана как-то особенно.
        -Слегким паром, государь, - заговорила она и, обратясь кдевке, приказала: - Ты,Акуля, проведи-ка слугу княжого вповарню, угостить вели, ая тут иодна управлюсь.
        -Спаси тя Господь! - весело воскликнул Илейка и, подмигнув Ивану, добавил: - Аиспитьбы чего…
        Агафья Федосевна засмеялась тихим лукавым смешком и, взяв состола жбан схмельной брагой, передала Илейке:
        -Помочи усы вчарке!
        -Коли бражки жбан, - восторженно воскликнул Илейка, - то ивсяк собе пан! - Онпошел следом заАкулей, новдверях обернулся и, погладив жбан, добавил весело: - НашАбросим просить непросит, ададут - небросит…
        -Бахарь[129 - Бахарь - сказочник, краснобай.] старик-то, - рассмеялась Агафья Федосевна, - красно баит…
        Иван смущенно промолчал, следя, какдвигаются ее полные руки, расставляя настоле всякую снедь. Иногда она приближалась кнему, чуть касаясьего, какбы нечаянно, толоктем, топлечом, аотее пышного тела веяло влицо ему теплом инегой. Онсудорожно вздыхает, ищеки его разгораются пуще.
        Агафья Федосевна сбоку покосила сверкнувшим глазом нанего, каклошадь наконюха, испросила:
        -Чай, тобе неболе семнадцати лет? Млад ты вельми…
        Иван смутился и, непосмев уж изаикнуться онастоящих годах своих, пробормотал что-то невнятно, аАгафья Федосевна задышала громко ичасто.
        -Ятобе колобок столокном содеяла, - говорит она ласково зазвеневшим вдруг голосом ивплотную подходит кИвану. - Тобе, басенькой.
        Свежие полные губы ее вздрагивают, глаза глядят неподвижным, застывшим взором. Руки уИвана начинают дрожать, голова кружится, какотвина. Самнепонимая, какэто случилось, вдруг подался он весь, потянулся кней…
        -Агафьюшка, милая, - прошептал чуть слышно исмолк, испугавшись своей смелости.
        Онакак-то кротко, расслабленно улыбнулась ивдруг обнялаего, прижавшись всем телом.
        -После ужина приходи комне вопочивальню, - шепчет Агафьюшка. - Дверь-то моя всенцах, супротив твоей. Приходи, басенькой мой… Всюночку ждать буду…
        Заслышав шаги всенцах, поспешно метнулась она кдверям. Навстречу ей лезет впокой охмелевший Илейка. Враз догадавшись, вчем дело, онхитро подмигнул Ивану науходящую вдовушку:
        -Прикобеливаешь?
        Иван смущен, щеки его пылают. Емудосадно, чтоИлейка мешает там, гдененадобно вовсе. Нахмуря брови, онгневно смотрит набывшего дядьку, нопьяный старик иухом неведет, продолжая бормотать:
        -Ништо, Иване, ништо. Женка-то вельми баская и, видать, наласку охоча…
        Желая отвязаться отэтой беседы, Иван снарочитой суровостью молвил:
        -Аты спать повались. Упился, вишь!..
        -Есть такое, государь. Бражка-то, ох, икрепка! Нетокмо вголову шибат, аиноги отымат. Идеже ты мне повалиться прикажешь?
        -Тамвот, - кивнул головой Иван всторону расписной изразцовой печки.
        -Дайсапожки тобе сыму…
        Илейка, кряхтя, снял сИвана длинные дорожные валенки, выше колен, инадел мягкие сафьяновые ноговицы, но, застлав постель, онсовсем разморился и, кое-как забравшись запечку, тутже упал накошму изахрапел.
        Оставшись один, Иван долго сидел висподней рубахе накраю постели, неведая, начто решиться. Незнакомое раньше томление волновалоего, ивесь он дрожал, хотя вгорнице было жарко натоплено. Выпив большую чарку крепкого меду инакинув наплечи легкий шелковый кафтан, онвнерешительности остановился устола, прислушиваясь, какхрапит Илейка. Потом вдруг задул восковую свечу ипошел ощупью кдвери, запомнив еще присвете, гдеона находится.
        Вголове шумело икружилось отхмеля, когдаон, нащупав дверь, вышел всенцы. Зубы его слегка лязгали отволнения. Пересекши сенцы, онстал искать дверь Агафьюшки, нотолько шарил постенам, ненаходя нигде дверной скобы. Вотьме блеснула вдруг узенькая полоска, идверь открылась сама. Горячие руки охватили его иувлекли вопочивальню, гдеедва мерцала лампадка, акивот был весь завешен ярко шитыми полотенцами ипеленами, дабы лики святых греха невидели.
        -Басенькой… Басенькой ты мой, - шепчетему, задыхаясь, Агафьюшка, ноон ничего непонимает, вушах его громко токает сердце, сладостный туман застилает ему мысли…
        Ксебе вернулся Иван пред самым рассветом. Еледобрел он допостели итотчасже крепко заснул, каквсамые счастливые годы своего детства.
        Проснулся он отсолнечного света, бившего прямо вглаза сквозь слюдяное окошко, ипосолнцу понял, чтопоздно уж - часов десять утра. Онповернулся надругой бок, невсилах еще преодолеть дремоту, забываясь намиг иопять просыпаясь. Внезапно пришло наумему, что, может быть, вестники пригнали ототца, аего разбудить побоялись. Онмигом вскочил спостели и, окликнув Илейку, поспешно стал одеваться.
        Умный старик, взглянув напитомца своего, сразу заметил перемену внем: повадки иречь стали особливо степенны, аглаза глядели еще суровей, чемпрежде.
        Умываясь, Иван спросил:
        -Вестников небыло?
        -Нет, государь…
        -Попомни, Илейка, вестники прибудут - немедля доводи и, ежели спать буду, - буди меня безстраху.
        Зазавтраком вгорницу быстро вошла Агафья и, радостно улыбаясь, молвила:
        -Доброе утро, государь.
        -Доброе утро, - смутившись, ответил Иван, избегая взглянуть нанее - неловко ему было после вчерашнего.
        Сердцем учуяла Агафьюшка, будто тяготится онею, истала вдруг грустной иробкой. Сникла, завяла она итолько растерянно улыбается еле заметной улыбкой.
        Вдверь постучал начальник привратной стражи иввел засобой вестника отВасилия Васильевича. Помолившись наиконы ипоклонившись Ивану, вестник проговорил:
        -Государь Василий Васильевич повестует: «Сыне мой, злодей-то наш, убоявшись, убежал отУсть-Юга. НаТотьму его мы непустим, дабы немог иттить наВологду либо наГалич. Разумей сам, чтотобе деять!..»
        -Добре, - молвил Иван вестнику, - иди отдыхай. Накормят тя инапоят, акутру выспишься. Нарассветеже назад кгосударю гони, скажи батюшке: «Богдаст икНовгороду недопустим ворога». - Отослав вестника сначальником стражи, обратился Иван кИлейке: - Беги созови двор мой. Скажи окольничим, дабы привезли ссобой кого надобно изначальников отдворян идетей боярских.
        Когда дверь затворилась заИлейкой, Иван подошел кАгафьюшке, обнялее, поцеловал нежно исказал ласково:
        -Приду ктобе сей ночью. Приду… Тыже иди ксобе, пока яз буду содвором своим думу думать…
        Слезы блеснули уАгафьюшки, приникла радостно намиг она кИвану ипрошептала:
        -Хотенный ты мой, любый… - Ивдруг, отенившись вся печалью, добавила тихо иголосно, нараспев, будто изсердца выдохнула: - Чую, одное ты меня покидаешь. - Помолчала немного иеще тише промолвила: - Буду я безтобя петь одинешенька:
        Тыобчем, моякукушечка,
        Обчем кукуешь?
        Тыобчем, моягоремычная,
        Обчем горюешь?
        Агафьюшка вздохнула, взмахнула густыми ресницами ибыстро вышла изгорницы. Иван долго смотрел надверь, закоторой она скрылась. Сердце его сжалось, асдрогнувших уст сорвалось невольно:
        -Небудет ее уменя, какиДарьюшки…
        Двор Ивана стал собираться надуму. Думали долго, считая время переходов, выбирая наикратчайшие пути, вспоминая, гдеикакие дороги, гдеконей кормить можно, гденельзя, какие запасы ссобой брать дляконей ивоинов. Потом опорядке думали: как, куда икакие полки нарядить, каклучше гон длявестников навремя похода наладить, иомногом другом, чтодлявоинских нужд необходимо…
        Окончив думу содвором своим, Иван повелел:
        -Немедля выступать, кому указано, кУсть-Ваге. Тамже поДвине дозоры поставить вверх ивниз потеченью. Слать вести мне непрестанно. Язже вестников царевичу Якубу пошлю, дабы вВель поспешил, аутре исам кДвине сполками пойду. Пресечь надобно все пути Шемяке кНовгороду. Наполуночьже дале Двины, сами вы сказывали, идорог никаких нету.
        Глава21
        Возвращение
        Когорчению великому юного государя ушел Шемяка отрукего. Вопреки чаяниям бояр, Ивана инадеждам набездорожье бежал князь Димитрий, уклоняясь отбоя, бежал дорогами неготовыми - лесами дремучими, польду застывших озер иболот. Весьма досадуя насебя инавоевод своих, Иван молвил сурово ближним издворских:
        -Наука мне впредь. Худо думали мы вдуме нашей. Невсе предвидеть да предугадать сумели. - Устыдив такими словами имолодых истарых, ондобавил сусмешкой: - Бежит уж, чаю, ворог наш спокойно кОнего-озеру, апоСвири кНево-озеру,[130 - Нево-озеро - Ладожское озеро.] атам поВолхову ивНовгород… - Помолчал Иван, обвел всех колючим взглядом иопять усмехнулся. - Намныне хошабы полон подороге нерастерять, хошабы безособого срама наМоскву воротиться.
        Иболее разговора обэтом небыло, априказал Иван спешно идти наМоскву через Ярославль итам соединиться свойском государя.
        Вотуже тянутся длинной цепью поКокшенге-реке отряды московских итатарских конников. Всередина войска стража гонит полон. Маленькие лохматые лошаденки волокут дровни совсяким харчем, жалким именьишком. Вокруг обоза понуро идут мужики ипарни, женки идевки.
        -Кому радость, аим слезы, - говорит Илейка Ивану, - горше всего сродной землей расставаться…
        Юный государь чует всловах Илейки скрытый укор себе икнязьям всем, итяжкоему. Кдосаде, чтосмог уйти отних Шемяка, новая боль пришла.
        -Правты, Илейка, - говоритон, нахмурясь, - сами, мол, христиане, неповинных христианже зорим да обижаем. Вусобицах лютых нисобе, нилюдям пощады незнаем.
        Невыносимо это Ивану, нознаетон, чтоизменить ничего нельзя. Давот ивсвоей даже жизни неволенон. Защемило вдруг ему сердце, ивспомнил он последнее, предрассветное прощанье сАгафьюшкой. Слышит опять словаее, будто вот рядомона: «Побудьеще, неспеши. Последняя ты моя любовушка! Небывать уж другой уменя догробовой доски…»
        Стиснул он зубы отболи, ноопять, будто неволей какой, глаза его обращаются кполону: женки причитать начали, амужики ипарни молчат, токмо потемнели отзлобы.
        Уследил взгляд Ивана Илейка имолвил, словно железом каленым прижег:
        -Глянь, государь, каквон та молодка убивается. Может, поласке мужней, аможет, подитю малому.
        -Богом клянусь, Илейка, - воскликнул Иван сгневом, - когда сам государем стану, князей ибояр казнить буду нещадно замежусобные смуты!..
        Вдумах тяжких ехал Иван кЯрославлю, впути наэтот раз проходило все мимо него. Жила вдуше его только Агафьюшка, каждый миг вспоминалась, истановилось ему то сладко ирадостно, тосмертной тоской томило. Великий князь Василий Васильевич встретил сына весело, но, угадав печальего, сказал ободряюще:
        -Аты, Иване, несокрушайся, чтозлодей-то убег отнас. Ништо, всеедино настигнемего. Нетеперь, авсеже конец ему будет…
        Вспомнилась Ивану беседа уотца Мартемьяна вТроицком монастыре. Испугал его тогда намек бабки нанесвою смерть Шемяки, атеперь даже обрадовал - толькобы конец скорей настал смуте, разоренью игорю людскому. Тяжело Ивану отвсего, чтовыпало ему заэтот поход наКокшенгу-реку. Одному ему побыть хотелось, ипоехал он изЯрославля отдельно ототца, передав ему иполон весь иполки свои. Спешил он вМоскву, ибыл сним только Илейка да сполсотни конников. Застать еще думал он вМоскве владыку Авраамия, друга своего старшего исоветника.
        Разговоры унего сИлейкой были теперь иные, чемраньше.
        -Чтовсе скучаешь, государь? - нерешительно спросил его Илейка. - Вотислица сменился, похудал.
        Иван улыбнулся чуть заметно.
        -Умен изорокты, Илейка, - тихо ответилон, - иной раз разумеешь боле, чембояре идьяки.
        Задумался Иван, вспоминая то одно, тодругое, чемжизнь задевала его вразное время ссамого раннего детства. Долго тянулось молчанье. Вдруг Илейка громко чихнул ипробормотал:
        -Дотрех раз дай, Господи!
        Вслед затем чихнул еще три раза.
        Иван усмехнулся.
        -Бог-то дал боле, чемпросил, - молвил он идобавил: - Помнишь, Илейка, сказывал ты мне проСтепана-богатыря? Вотяз ныне истал совсем таким богатырем. Токмо мое-то горе против народного - малое. Внародеже лютей всего горе бабье.
        -Верно, государь, - живо откликнулся Илейка, - нет ее горемычнее, бабы-то! Любим мыих, данедолго, амука им навсегда. Токмо лаской намиг ижива баба, безласки ей ижить нечем.
        Иван вдруг оживился, глаза его блеснули.
        -Вспомнил яз, - заговорилон, - Ермилку-кузнеца, рыжего парня. КВолодимеру шли мы тогда против татар. «Коли сироты всем миром вздохнут, - говорилон, Ермилка-то, - идогосударя слухи дойдут. Токмобы он ухи собе незатыкал». Помню такоже, чтовладыка Иона напереправе кУгличу совсем еще малому мне сказывал: «Ведай, Иване, сиротами все вгосударстве доржится: икормят они ивоев дают».
        Иван замолчал, глубоко вздохнув. Когдаже подъезжать стали кМоскве, непоехал он вКремль. Впервые ему нехотелось теперь всемью. Болела душаего, изналон, чтоизблизких ему нескем говорить освоей боли душевной итомлении сердца. Емуже, ещеприотъезде наКокшенгу, ведомо было, чтоАвраамий гостит уигумна Данилова монастыря.
        Хотел Иван ехать кнему тогдаже, данеуспел, ивот, возвращаясь вМоскву, прежде всего хотел видеть владыку, отдохнуть душой вбеседах сним. Ивелел он сотнику гнать отсела Напрудьского, чтонапути отСергиева монастыря, вобъезд Москвы кДаниловой обители.
        Незаметил Иван, какдоскакали они доКудрина и, миновав Дорогомилово, выехали наМоскву-реку.
        -Москву видать! - крикнул один изпередовых конников, когда Иван сосвоим отрядом поднялся накрутую лесистую гору.
        -Аивпрямь видать, - радостно отозвался Илейка, - ведь мы кселу Воробьеву подъехали…
        Иван взглянул сквозь поредевшие деревья уобрыва надМосквой-рекой иувидел через занесенные снегом леса такие ему знакомые золотые маковки кремлевских соборов. Сняв шапку, онистово ирадостно перекрестился.
        -Федотыч, - крикнул он сотнику, - останови конников, асам гони водвор кпопу Воробью! Спроси, ведаетлион, гденыне владыка Авраамий. ВДаниловом али вМоскву отъехал?..
        Ускакал сотник, стоят вотдалении конники. Иванже всопровождении Илейки ближе подъехал кобрыву, гденебыло деревьев иоткуда видней ему родной Кремль сбелыми стенами истрельнями.
        Солнце уж клонилось кзакату, небо чуть розовело, аспротивоположной стороны подымался бледный серп полумесяца, становясь все желтее иярче. Затопали кони, икИвану подскакал сотник Федотыч, аследом заним подъехал верхом нарослом коне отец Сергий, попрозванию Воробей. Прозвище это дано было попу весьма удачно - было влице его ивповадках что-то воробьиное: шустрость иособая, тоже птичья, хитрость.
        -Будь здрав, государь, - проговорил отец Сергий, - благослови тя Господь! - Онблагословил Ивана, ноксвоей руке недопустил: -Руками-то навоз вхлеву убирал…
        -КаквКремле унас? - спросил Иван.
        -Живы издравы всемье твоей, государь, абабка твоя, государыня Софья Витовтовна, вмонастырь ушла ивомнишеском[131 - Мнишеском - монашеском.] чине наречена Синклитикия…
        Ивана поразило это событие, ноон спокойно произнес:
        -Нато ее иБожья воля. Аскажи, отче, гденыне владыка Авраамий суздальской? ВДаниловом аль отъехал уже?..
        -Третьеводни был уменя повелению матери твоей, государыни Марьи Ярославны, дворецкой Костянтин Иваныч, именьишко мое оглядывал. Хочет его государыня умя купить. Таквот он сказывал, чтовладыка Авраамий вМоскве был угосударынь иотъехал ксобе вСуздаль…
        -Ну,Федотыч, - обратился ксотнику Иван, - вДанилов непоедем. Погоним вКремль… Прощай, отче! - Взяв поводья, повернул он коня кспуску налед Москвы-реки.
        -Пожди, государь. Повестую тобееще, чтовеликой князь тверской сокнягиней своей идщерью приехали…
        Иван судорожно сжал вруках поводья, носпокойно молвил:
        -Спасибо, отче. Прощай. Еду.
        Неоглядываясь, онстал осторожно спускаться покрутому склону кМоскве-реке.
        Дома, после радостных объятий илобзаний сматерью, братьями игостями, Иван огляделся изаметил много перемен.
        Марьюшка, которой пошел уж одиннадцатый год, вытянулась вся тоненькой жердочкой исовсем была непохожа напрежнюю маленькую девочку соттопыренными пухлыми губками. Угловатая идлинноногая, онатеперь ненравиласьему. Раньше она была веселой иобщительной, атеперь все время смущается ищеки ее пылают.
        Целуя свою невесту, Иван испытал такоеже ощущение, какиотпоцелуев отца иматери. Вспомнив обАгафьюшке, потемнел он лицом и, подпредлогом усталости, пошел впокои свои вместе сИлейкой. Напороге обернулся испросил:
        -Абабунька где?
        -Винокинях она ныне, - ответила Марья Ярославна. - Отдохнешь спути - зайди кней вВознесенскую обитель…
        Иван поклонился всем имолча пошел ксебе, мельком заметив любопытный итревожный взгляд следившей заним Марьюшки. Казалось, онанеузнавалаего, таксильно теперь возмужавшего, ибоялась. Снеменьшим удивлением встретили Ивана Борис Александрович икнягиняего, Настасья Андреевна.
        -Нуивозрастил его Господь, - проговорил задумчиво Борис Александрович, - совсем мужик уж.
        -АМарьюшка-то дите всееще, - жалобно отозвалась Настасья Андреевна и, взяв заруки Марью Ярославну, молвила: - Уговор-то свой мы стобой ускорили, аона все едино еще непоспела длянего… Какоже быти? Мыслю яз, обвенчать-то мы их обвенчаем, апусть она еще безнего поживет…
        -Истинно, - согласилась Марья Ярославна, - токмо после свадьбы-то нельзя отпустить ее квам вТверь. Сама ведаешь, срамно то будет: отсылку сию пообычаю инако разуметь будут…
        -Негодится сие, - согласился иБорис Александрович, - неможем иттить мы против установленного отБога иотвсех людей…
        Настасья Андреевна, больная совсем, сжелтым отекшим лицом ираспухшая вся, задрожала дебелыми плечами изаплакала.
        -Значит, недожить мне идосвадьбы моей доченьки, нато яз исроки ускорила, дабы благословитьее, сердешную.
        Марьюшка, забившись вугол, смотрела большими тревожными глазами поочередно навсех, иделалось ей страшно.
        -Азнаешь, Настасья Андреевна, - вдруг улыбнувшись, молвила Марья Ярославна, - яз так вот решила. После пированья увезет молодую-то ксобе вобитель старая государыня. Будет сней жить Марьюшка допоры довремени. Иванже ходить туды будет, кбабке своей, имолодые-то привыкнут мало-помалу друг кдругу.
        Обрадовалась Настасья Андреевна, обнимать, целовать стала Марью Ярославну слюбовью великой.
        -Благослови тя Господь, - говорилаона, - умницаты, золотая моя сватьюшка! Сердце мое откамени ослободила, душеньку мне ясным солнцем осветила.
        Разгладились морщины иналице князя тверского. Отяжелел Борис Александрович, ивпятьдесят три года седина унего уж вбороде иволосах густо пошла. Теперьже словно помолодел сразу.
        Только по-прежнему сидит одна вуголке девочка, тонкая, какжердочка, мигает глазами тревожными, стараясь незаметно слезы смахнуть спушистых ресниц…
        Кактолько Иван вошел всвои покои, кнему прибежал Данилка, ныне Данила Константинович, помощник княжого дворецкого, почти полностью заменивший стареющего отца. Только члены семьи великого князя звали его по-прежнему - Данилушкой. Огляделся Данилка кругом и, невидя возле государя никого, кроме Илейки, бросился кИвану, воскликнув:
        -Иванушка, государь мой!.. - Онсхватил протянутую ему руку ипоцеловал трижды.
        Иван освободил свою руку и, указав наскамью рядом, молвил:
        -Садись, Данилка. Сказывай, какживешь? Гляжу, старше ты стал: усы-то куда больше моих иборода уж есть. Уменяже токмо щеки обросли шерстью какой-то.
        -Даведьмне, Иванушка, восемнадцатый год, - улыбнулся Данилка идобавил: - Тринедели уж, какменя оженили. Отцу вот помогаю. Государыня Софья Витовтовна службу сию мне приказала, когда уходила вобитель.
        -Наком женили-то?
        -ДанаЛушке, молодшей сестре Дуняхи. Летшестнадцатьей, Лушке-то…
        -Нуикак? - спросил Иван.
        Данилка вспыхнул исмутился.
        -Живем, государь, - проговорилон, опуская глаза, - ладно живем. Ачто раньше-то я тобе проженитьбу баил, забудь ты ныне - то сквернота одна уменя вмыслях была. Лушка-то вельми хороша, строга ичестна…
        Онеще что-то хотел дополнить, но, видимо, язык неповорачивался, чтобы тайны семейные выдавать, ион воскликнул только радостно:
        -Ох,идружно живем, государь! ДайБог всякому…
        Иван смотрел молча несколько мгновений насчастливое лицо Данилки и, вдруг вздохнув, тихо спросил:
        -Алюбил ты ее ране-то?
        -Помог Господь, - весь сияя, сказал Данилка. - Натой, чтоподуше была, наней иженили. Ейя тоже хотенным был. Говорит все нынемне: Господь-де ее молитвы услышал. - Данилка рассмеялся тихим довольным смехом.
        Иван протянул руку другу своего детства иласково, отдуши сказал:
        -Нудай Бог, Данилушка, навек тобе сие счастье.
        Когда Данилка целовал опять ему руку, потемнел уж лицом Иван испросил вполголоса:
        -АкакДарьюшка?
        -Худо, - печально ответил Данилка, - постыл мужей. Плачет онавсе, убивается невесть очем…
        Губы дрогнули уИвана, исказал он совсем тихо игрустно:
        -Поведайей, чтопомню язее. Помню…
        Иван отвернулся отДанилки, обратясь кИлейке, произнес громко:
        -Илейка, кбабке вобитель поедем, коней приготовь идругую одежду. Дорожное-то яз все сыму, оболокусь вовсе московское.
        Илейка вышел, Иван быстро схватил Данилу заруки и, притянув ксебе, сказал ему наухо:
        -Передайей, Дарьюшке-то, помню язвсе, векнезабудуее, век.
        Голос Ивана задрожал. Отвернувшись отДанилы, сделал знакон, чтобы уходил тот, и, подойдя кокну, крепко ухватился заподоконник. Немигая, смотрит он всинее зимнее небо, апонебу быстро несутся, розовея отзаката, легкие тучки имчатся издали вдаль. Ирастет тоска вдуше Ивана, будто все радости уносят ссобой мимо бегущие тучки…
        Бабку Иван застал вее келье засборами вцерковь квечерне.
        Ульянушка обряжала Софью Витовтовну, ныне инокиню мать Синклитикию. Обернувшись квошедшему Ивану, Ульянушка всплеснула руками ивскрикнула отнеожиданности.
        -Господи боже мой! - бормоталаона, захлебываясь отрадости. - Приехал Иванушка, приехал!..
        Бабка медленно повернула голову, иглаза ее зажглись изасияли, освещая бледное, сморщенное лицо. Иван, видя ее вполном монашеском облачении, незнал, чтоделать икаксней поздороваться. Онстоял, улыбаясь, ноему становилось грустно: одряхлела как-то сразу Софья Витовтовна.
        -Любимик ты мой, - вдруг звонко, по-прежнему, сказалаона, - иди комне!.. - Бабка обнялаего, поцеловала и, перекрестив, снова поцеловала. Отнее пахло свечным воском иладаном, иотэтого запаха почему-то подумалось Ивану, чтоумрет скоро бабка. Горькая жалость прошла поего сердцу.
        Отвернулся он кмамке своей исказал спечалью:
        -Здравствуй, Ульянушка!..
        Пока целовала она ему руку, спросил:
        -Чтож, тыкелейницей убабуньки стала?
        -Келейницей, келейницей, - затараторила Ульянушка. - Какнитка заиголкой, язагосударыней своей: ране вЧухлому иКарго-поле, потом вМоскву, аныне ивмонастырь вместе сней, атам инатот свет заней следом пойду, досмерти самой служить ей буду.
        -Иди-кось квечерне одна, Ульяна, - прервала ее Софья Витовтовна, - мне совнуком побеседовать надобно, потом приду, недолог разговор-то унас будет - ненарушу правил обители.
        Когда Ульянушка вышла, бабка села наскамью исказала Ивану:
        -Сядь иты. Сказывай, каксШемякой? Нуда полицу вижу, ушел он отрук ваших. Непомог Господь, прогневалиего.
        -Отбитвы уклонясь, - сурово ответил Иван, - бежал злодей кНовугороду неготовыми дорогами. ЗаДвиной прошел кОнего-озеру. Всеже вборзе конец ему будет.
        Бабка чуть усмехнулась, подумала очем-то исказала неожиданно:
        -Ну-ка стань наколени, благословлю: оженят тя скоро, анасвадьбе яз небуду - устала отвсего мирского.
        Вставая сколен, посмотрел Иван опять влицо бабки ивновь подумал оее смерти.
        -Бабунька, - сказал он дрогнувшим голосом, иее жалея исебя, - худо нам безтобя.
        Онзамолчал, абабка смотрела наИвана иждала, чтоон еще скажет.
        -Бабунька, - продолжал Иван, - негоже такой свадьбе быть. Дитяона, жердочка тонка, аяз мужик совсем.
        Софья Витовтовна острым, испытующим взглядом посмотрела нанего ибыстро молвила:
        -Грех-то Адамов познал?
        Иван понял, покраснел докорней волос, ноничего неответил.
        -Аколи все познал, - продолжалаона, - так ито познай, чтогода через три-четыре иона тобе женой станет, доспеет! Нуатеперь идем квечерне. Помолись сомной вместе…
        Василий Васильевич воротился вМоскву веселый ирадостный. Радовался он исемье своей, игостям, ихоромам своим. Послал он тотчасже задуховником, отцом Александром, ивозок великокняжий послал вВознесенский девичий монастырь, заматерью своей.
        Через полчаса приехалаона, благословила сына, обняла, поцеловала сноху и, прищурясь, сказала:
        -Здоровали? Какмладенца-то носишь?
        -Инечуюего, матушка, - ответила Марья Ярославна, - всего три месяца какпонесла, неотяжелелаеще.
        Поздоровавшись ласково сгостями, мать Синклитикия особенно приласкала Марьюшку и, поглядев вбольшие итревожные глазаее, обняла имолвила:
        -Аты, дитятко, нестрашись. Внучкой мне будешь - навещай меня. Язте много притчей ичудес Божиих поведаю.
        -Будь, государыня, бабкойее, аты, Марья Ярославна, будь ей несвекровушкой, аматушкой родной, меня вместо, - жалостно проговорила Настасья Андреевна. - Худомне: всепухну идышать трудно.
        -Отцы духовные приехали, - сообщил Константин Иванович, входя втрапезную, - вкрестовой ужони.
        -Идемте, идемте! - сказал громко Василий Васильевич, вставая соскамьи. - Веди мя, Васюк.
        Впереди всех, каквпрежние годы, пошла Софья Витовтовна, нотеперь странно было видеть ее дома вмонашеском одеянии. Другой какой-то она стала, словно что-то отрезало ее отсемьи.
        Вкрестовой были духовные: иотец Александр, идьякон Ферапонт, идьячок Пафнутий. Обратил насебя внимание Ивана отец Ферапонт: мрачен он весьма, нинакого несмотрит. Поет он службу, каквсегда, трубным гласом своим. Слушает его Василий Васильевич исладостно улыбается всякий раз, кактолько взревет отец Ферапонт.
        -Ох,иодарилже Господь его громогласием, - сказал наухо Василию Васильевичу князь Борис Александрович.
        -Прямо труба арханделова, - живо отозвался великий князь Василий.
        Новот уже кокресту приложилисьвсе, когда отец Ферапонт, снимая ссебя стихарь, закрыл вдруг лицо руками, имогучие его плечи стали содрогаться отрыданий.
        Втревоге все обступилиего.
        -Пошто так? - строго спросила Софья Витовтовна. - Соблазн сие.
        Отец Ферапонт открыл лицо, мокрое отслез, иотрывисто произнес, захлебываясь плачем, какмалый ребенок:
        -Сюды идучи, весть получил… Весть… Отец-то Иоиль… Незлобивый, голубь ласковый… Отец Иоиль преставился Богови…
        УИвана будто оборвалось что-то всердце. Вспомнил он маленького попика сбелой пушистой головкой. Тяжкоему, словно вдуше его что-то умерло вместе сэтим попиком. Огорчен был иВасилий Васильевич. Отерев слезу, онистово перекрестился имолвил громко:
        -Царство небесное рабу Божию Иоилю… Отслужим панихидуему…
        Когда все возвращались изкрестовой втрапезную, бабка, задержав сына, проговорила вполголоса:
        -Помни, сынок, оРжеве-то. Вернуть ее надобно отТвери. Невернем - пред Богом идетьми грешны будем. Засим сюды иприехала насговор-то. Проси Ржеву… Ну,прощай, сынок, пора мне вобитель вернуться.
        Когда проводили Софью Витовтовну вмонастырь, пошли родители жениха иневесты вопочивальню Марьи Ярославны, дабы сговор вести, торг торговать оприданом заМарьюшкой, овремени свадьбы иовсем прочем.
        -Аты, Ванюша, - ласково молвила Марья Ярославна, - побудь снареченной-то своей втрапезной, побеседуй. Скушно ей одной-то вчужих хоромах…
        Иван остался и, садясь наскамью рядом сМарьюшкой, заметил, какона вся вздрогнула ипоспешно отодвинулась подальше.
        -Пошто страшишься меня? - спросил ее Иван. - Язтобе худого несотворю. Помнишь, какмы стобой насанках вТвери катались?
        Марьюшка, хотя поглядывала исподлобья нанего, всеже улыбнулась иответила:
        -Помню, ноты был тогда маленькой, атеперь другой. Усыутобя иборода. - Онавдруг затуманилась вся отпечали и, помолчав, продолжала: - Нехочу тут жить. ВТверь хочу, кматушке. Немощна матушка моя, баютвсе, умрет скоро…
        Голос ее пресекся отслез. Ивану жаль стало эту хрупкую девочку.
        -Аты неверь сему, - ласково сказалон, - пошто матушке твоей умирать? Никто, кроме Бога, незнает, ктоикогда умрет.
        Марьюшка успокоилась ивнимательно испытующим взглядом осмотрела Ивана, словно незнакомого, ноопять улыбнулась изаговорила доверчиво:
        -Нехочу яз замуж ивМоскве жить нехочу. Аты?
        -Ияз нехочу жениться, - улыбаясь, сказал Иван, ноему стало обидно изасебя изаэту еще глупенькую девочку.
        Ответ Ивана успокоил иободрил Марьюшку.
        -Анасанках мы кататься будем?
        -Будем.
        -Анакачелях?
        -Инакачелях будем.
        -Матушка мне сказывала, что, когда замуж выйду, будут уменя дети: мальчики идевочки. Язхочу девочек. Буду сними хороводы водить, песни петь… - Онаопять замолчала, очем-то думая, ирешительно объявила:
        -Всеж, Иване, ненадо нитобе, нимне никакой свадьбы.
        -Истинно, ненадо, - невольно улыбаясь, подтвердил Иван. - Тысего небойся. Свадьбы нашей долета небудет.
        Долго Иван вел эти странные беседы, вкоторых детски-наивное переплеталось свопросами обраке идетях, итяжко ему становилось, когда представлял он себе, чтолет пять еще будет он жить сэтим дитем, пока вырастет оно.
        -Доспеет! - горько повторил он вслух слова бабки.
        Шумголосов всенцах показал, чтосемейный совет кончился иродители возвращаются втрапезную.
        Садясь застол, Василий Васильевич весело воскликнул:
        -Ну,вот исговорились, слава Богу, адоброе дело добрым вином запьем! - Онприказал Константину Ивановичу подать заморского вина и, обратясь кИвану, пояснил: - Свадьбу пировать будем летом, вначале июня, авмае приедут опять кнам сватьюшки сневестой.
        Когда дворецкий налил всем чарки заморского вина, Василий Васильевич также весело добавил:
        -Ну,выпьем заздравие наших обручеников!
        -ДайБог, - заговориливсе, чокаясь. - Совет да любовь…
        Уехали гости ксебе вТверь, ипобежали опять дни по-обычному. Незаметил Иван, каквесна промелькнула, амая десятого приехала снова вМоскву княгиня Настасья Андреевна сдочерью. Начались унее вместе сМарьей Ярославной приготовления ксвадьбе.
        Иванже, всех избегая, ездил все сКурицыным насоколиную охоту. Только мая двадцать пятого, наИвана Медвяные росы, кпосеву яровых, приехал вМоскву исам великий князь тверской, Борис Александрович. Сэтого дня закружило Ивана, какхороводом пестрым, вразных обычаях свадебных, недавая покоя досамого венчания - четвертого июня.
        Измучился Иван вомноголюдстве постоянном. Хотелбы он бежать подальше куда-нибудь, наохоту вдебри лесные уйти иливратный поход… Ноныне все минулось. Каксон прошла дляИвана исамая свадьба совсеми обрядами семейными ицерковными. Второй уж день идет, кактесть его итеща уехали вТверь, аМарьюшка живет уВознесения, вкелье убабки.
        Иванже сидит один усебя впокоях, ивсердце его тоска идосада: связали его навсю жизнь, инельзя уж развязать связанного… Вспоминаетсяему, каквсоборе Михаила-архангела стояли они ввенцах сМарьюшкой перед аналоем, акругом - шепот. Ондаже слова, хоть исовсем тихие, ясно расслышал:
        -Мужик совсем посравнению сней.
        Покосился он наневесту свою, аона чуть поплечоему. Видит наруке унее кольцо обручальное, чтовТвери еще ей приобрученье надели. Ивсе еще воск нанем налеплен - оно итеперь великоей. Стесняло это все Ивана, стыдно почему-то. Потом, когда домой изхрама вернулись ивдверях их неожиданно хмелем осыпали, Марьюшка чего-то испугалась игромко заплакала. Понялон, чтоией тяжко… Вскочил Иван славки, заходил попокою своему имолвил сболью игневом:
        -Всесие срамно ихудо!
        Скверно было ему ипированье сприбаутками иприговорками разными отом, чтоон уже хорошо понимал, очем лишь двоим ведать надлежит… Хмуро оглянулся он настук вдверь исердито крикнул:
        -Входи!
        Вошел Федор Курицын имолвил тихо:
        -Будь здрав, государь! Чтой-то встревоженты?
        -Садись, Федор Василич, - грустно ответил Иван исам сел навысокий столец подле растворенного окна.
        Федор Васильевич приблизился кнему ипопросил:
        -Дозволь, государь, постоять имне уокна. Хорошо вельми вдухоту ижару тут насвежем ветру… - Курицын помолчал и, украдкой взглянув наИвана, продолжал: - Гляжу натя, государь, имыслю омудрости Даниила Заточника. «Молеви, - пишетон, - ризы изъедают, ачеловека печаль». Человекуже вкруговращении бытия, отБога установленном, нужно бороть худое иоправдать пред творцом жизнь свою.
        -Округовращенье ты истинно баишь, - печально заметил Иван, задумчиво следя, каквьются подокнами ласточки. - Истинно сие, Федор Василич… Вотиотец сматерью венчались, какияз ныне сМарьюшкой. Детей народили иродятеще. Скоро вот матунька снова родит… Потом иуменя дети будут, атам ивнуки. Засиеже время круговращенья ибабка умрет, иродители умрут мои, атам имы сМарьюшкой… Истинно! Всесие токмо круговращенье.
        -Тоидивно! - горячо воскликнул Курицын. - Князь-то Володимер Мономах пишет всвоем поучении, какон, хвалу Солнцу восходящему отдав, глаголет радостно: «Прости очи моя, Христе Боже, далми еси свет Твой красный!» Огосударь, дивен свет сей - иземной инебесный. - Вувлечении молодой подьячий радостно простер руки кокну. - Гляди, гляди, государь, какое небо-то, свет-то какой! Солнце сияет, радости поземле сеет! Аведь ионо восходит изаходит.
        Улыбнулся Иван ипротянул другу своему руку. Икогда тот поцеловалее, сампоцеловал Федора Васильевича.
        -Любтымне, - сказал он тихо. - Таклюб мне токмо Илейка. Научил он мя многому, неменее, чемдуховные отцы мои Иона иАвраамий.
        Замолчал Иван изадумался. Глаза его остановились, будто виной мир глядят. Непонятен истрашен стал взглядего.
        -По-новому, Федор Василич, - раздумывая, проговорил Иван, - осветил ты разум мой, ивсе то яз чую всобе.
        Глава22
        Весть изНовгорода
        Надругой день, июня двенадцатого пришла наМоскву скорбная весть.
        Саммитрополит приехал кВасилию Васильевичу нежданно-негаданно внеурочный час, после обеда, когда, пообычаю, вхоромах княжих все спать собираются. Всполошил всех приезд этот - икняжое семейство, ислуг дворских, истражу. Владыкаже Иона прошел прямо втрапезную, гдезастал великого князя еще застолом. Вслед заним, невидя запрета, пришли туда имногие издворских слуг.
        -Прости, государь, беззова пришел, - проговорил владыка, благословляя всех. - Спешу аз поведать тобе: исполнился ныне гнев Божий надгреками заунию их иереси латыньские - пал Царьград отруки салтана турского, отбезбожного Магмета, Амуратова сына. Царьже православный Константин убиен вчестном бою, иглаваему, убитому, отсечена иположена воСвятой Софии.
        Заплакали кругомвсе, заохали, запричитали, аВасилий Васильевич, вслезах весь, воскликнул:
        -Откудаже весть сия грозная?!
        -Пригнал вМоскву изСурожа[132 - Сурож - г. Судак, вконце XVвека был крупным торговым центром.] один отнаших сурожских гостей,[133 - Сурожские гости - богатые московские купцы, торговавшие вКрымской Орде.] Федор Сидорыч Лыткин. Онмне сей вот часец овсем сказывал. Набегли, баит, греки вомножестве вОрду Крымскую изЦарьграда. Авзяли турки Царьград обманом. Послал Магмет кнаместнику цареву сказать: «Сотвори так, дабы аз взял Царьград, приступая. Ащесотворишь, топоиму дщерь твою вжены, ибудеши мне отец ивторый вцарстве моем». Сейже, забыв Бога инарод свой, сотворил властолюбия ради воровство злое, указал Магмету, гдевограде стены слабые. И,бив пушками потрухавой стене, взяли безбожные турки Царьград, исвяты церкви разорили, аизСофии великой мечеть учинили. Людей множество посекли мечом, иных вморе потопили, иныхже врабство обратили.
        Митрополит умолк, подавленный горестью, акругом снова все плакали ивздыхали соскорбью.
        -Неужто Господь наместника непокарал? - воскликнул Курицын, обедавший вэти дни скняжим семейством. - Неужто он воровством добро добыл?
        Поднял голову владыка имолвил сурово:
        -Господь, наказав греков заересиих, наказал исего злодея. Наместника того злой смерти предал Магмет, повелел живым вкотле сварить. Напередже рече ему сосмехом: «Какже ты мне хочешь верен быти, когда так своровал пред законным государем своим?»
        -Поделом вору имука! - воскликнул Илейка, стоявший возле дверей. - Какую святыню нечестивый предал!
        -Помнишь, государь Иван Василич, - обратился владыка Иона кИвану, - когда еще ты мал был, язтобе сказывал. Погибнут греки загрехи своя, анаша церковь русская инаша держава Третьим Рымом воссияют! Ныне Русь наша - глава всему православию вселенскому. Будет иМосква глава всея Руси, вольной Руси, когдаты, дапоможет тобе Бог, иготатарское сокрушишь.
        Митрополит встал, приблизился кИвану и, осеняя его крестным знамением, сказал:
        -Благословляю насие ныне. Аз,грешный, хоть инедоживу дославы той, аверую: свершит сие Господь твоей рукой, ибовремя уже созрело, ижатву сымать приходит пора.
        Взволновался Иван, сослезами облобызал руку владыки, аВасилий Васильевич радостно молвил:
        -Дабудет воля Господня!
        Когда уходил митрополит, Марья Ярославна, приняв отнего благословение, спросила:
        -Скажи, отче, какздрава государыня, ежели тобе осем ведомо?
        -Былаз унее днесь после обедни, просфору ей принес. Всетакже лежит, невставая, ивидна уж печать смерти налицеее. Ты,государыня, возьми княгиню-то Марьюшку отнее, дабы незрило дите предсмертные муки.
        Услышав это, изменился влице Иван отболи, пронзившейего. Натретий день после приезда владыки прибежала отВознесенья кМарье Ярославне Ульянушка.
        -Отходит стара княгиня, - говорила вслезахона, - сей часец повелела ксоборованию приступать, амать игуменья все нарядила. Ужеприступают.
        Узнав обэтом, приказал Василий Васильевич немедленно подавать колымаги длявсего семейства. Наплощади услышал Иван, чтоуВознесения звонят отходную. Когдаже они вошли кбабке, вкелье уже пели монахини, были попы сигуменьей иархимандритом. Увидев набабке черную рясу сбольшими белыми крестами, понял Иван, чтобабка приняла уже схиму. Онприметил, какнеподвижное, бледное лицо бабки сзапавшими вглубь глазами изаострившимся носом вдруг оживилось слабой улыбкой иглаза просветлели, когда она увидела сына ивнуков.
        -Сыночек, - тихо заговорилаона, - Марьюшка, внукушки.
        Но,вдруг ослабев, замолчала, иглаза ее потухли. Василий Васильевич всхлипнул ипроговорил глухо:
        -Матушка, родная, гдеты?
        Онпротягивал руки вперед и, припомощи Васюка отыскав руку матери, припал кней сгорестным лобзанием. Когдаже мать струдом подняла свою правую руку иположила ему наголову, плечи его стали вздрагивать.
        -Благослови тя Господь, - чуть слышно втишине общей промолвилаона, - прими мое благословенье…
        Марья Ярославна, всхлипывая, помогла ей приподняться ипоцеловать сына. Иснова ослабела Софья Витовтовна, илицо ее потемнело. Иван ибратья его приблизились кней. Всеони целовали унее руку, аона лежала неподвижно, итолько глаза нежно глядели навнуков.
        Приехал владыка Иона и, взяв отдуховника старой государыни Святые дары,[134 - Святые дары - кусочки просфоры, пропитанные красным вином иосвященные вовремя службы заобедней.] подошел кее ложу. Глаза Софьи Витовтовны были закрыты.
        Митрополит, произнеся отпущение грехов, коснулся ложечкой устее. Софья Витовтовна, струдом подняв веки, узнала владыку ипричастилась. Монашки зажгли свечи изапели молитву наисход души.
        Ощутил вдруг всем сердцем Иван - уходит отних куда-то бабка, иникогда, никогда уж небудет ее сними. Слезы неудержимо потекли унее пощекам. Глядитон, неотрываясь, нанее ивидит: почти перестала дышатьона, истрашно так дрожит унее что-то около самого рта. Вдруг судорога прошла повсему ее телу иподняла ей голову.
        -Круг Москвы собирай! - неожиданно громко молвила Софья Витовтовна и, упав наподушки, вытянулась вся изастыла неподвижно…
        После смерти Софьи Витовтовны ближе стал Иван сотцом своим. Правда, всесвоевольнее делался Василий Васильевич, ноичасто грустилон, апосле дней ярости игнева - помногу молился.
        -Сыне мой, - заговорил он как-то спечалью. - Ксорока годам подошел яз. И,стоя вотьме земной, стою один ныне иперед тьмой вечной… Почти вот месяц, какумерла матерь моя, азабыть сего немогу. Живой стеной заслоняла она меня отпропасти смертной, аныне яз уж насамом краю.
        Василий Васильевич вдруг умолк, аИвану почудилось, чтоотец хочет еще очем-то сказать, нонерешается.
        -Батюшка, - усмехнувшись, сказал Иван, - вспомнил яз, чтоИлейка мне проШемяку молвил: «Князю-то Димитрию отрыгатся ныне, чаю, сгоречьювсе, чтовМоскве он сожрал…»
        Василий Васильевич вздрогнул изасмеялся, ностранно как-то, словно заплакал отволнения внутреннего.
        -Хочу тобе поведать, - начал он и, вдруг отмахнувшись рукой, сказал: - Нет, нет! Вборзе сам все уразумеешь. - Потемнел лицом весь ипроговорил, обратясь кВасюку: - Одень меня. Поедем мы квечерне вхрам великих мучеников Бориса иГлеба. Отца Ферапонта послушаем. Иты, Иване, идисомной.
        Вцеркви той служил вэтот день послучаю престольного праздника дьякон отМихаила-архангела Ферапонт, любимец великого князя.
        Июльское солнце стояло еще высоко, когда оба князя всходили напаперть, ножар уж свалил. Ввоздухе тянулась легкая свежесть, аизцеркви, гдегудел голос Ферапонта, пахло ладаном.
        -Тихо, свято имирно тут, далеко отсуеты нашей греховной, - сумилением сказал Василий Васильевич.
        Завечерней он оживился идаже подпевал хору, новсередине служения взволновал его приезд Данилушки. Войдя вцерковь, молодой дворецкий поспешно приблизился кобоим государям.
        -Пригнал, государь, - шепнул он Василию Васильевичу, - изНовагорода подьячий Василей Беда.
        Иван видел, какотец побледнел изаторопился выйти изхрама.
        -Едем, Иване, - молвил он дрогнувшим голосом, - веди меня сам.
        Вхоромах своих Василий Васильевич прошел ксебе вопочивальню, повелев Васюку тотчасже привести туда вестника.
        Великий князь сильно волновался, ируки унего дрожали; онбыл даже растерян ибудто незнал, чтоделать. Казалось Ивану, чтоотец хочет отослатьего, какотослал Васюка, ноколеблется. Вототворилась дверь, ивслед заДанилушкой вошел невысокий юркий человек сострыми хитрыми глазами. Мельком взглянув наслепого государя, подьячий более внимательно посмотрел наИвана и, встретив взглядего, заробел.
        -Будьте здравы, государи, - сказал он ипоклонился, тронув рукой пол.
        -Ну? - негромко воскликнул Василий Васильевич.
        -Умре князь Димитрий насвятого Емельяна, после утрени, - также негромко ответил подьячий, - положен счестию всамом Новомграде, вЮрьеве монастыре.
        Иван увидел, какотец, занеся руку длякрестного знамения, помедлил немного и - вместо слов «царство небесное» - произнес:
        -Прости, Господи, наши согрешения!
        Губы Василия Васильевича дрожали, ибыл он бледен. Василий Беда молча, почтительно ожидал дальнейших расспросов, ногосударь был внерешительности. Вдруг, нахмурив брови икрепко сжав руку Ивана, резко сказал:
        -Нуведайвсе, Иване. Праволи сие - суди сам. Государю все знать надобно… Сказывай, - обратился он сурово кподьячему.
        -Кактобе ведомо, - начал тот, - зимой еще поехал вНовгород изМосквы дьяк твой Степан Бородатый именя ссобой взял. Спознали мы там Ивана Котова, боярина Шемякина. Воротить обещали вотчину возле Галича.
        -Жирно сие, - неудержался Василий Васильевич, - хватит ему итой, чтоуЧухломы есть.
        -Онже, Иван Котов, всеинарядил вместе скняжим поваром. Поел заужином князь Димитрий курицы, анадругой-то день ипомре…
        Подьячий замолчал, аВасилий Васильевич, забыв все волнения свои, ужерадовался, какребенок.
        -Нет, Иване, унас более злого ворога! - воскликнул он идобавил весело, будто инеон втом виноват: - Помог нам Господь Своей милостью, погубил злодея! Слава тобе, Христе Боже наш, слава Тобе!.. - Онсосчастливой улыбкой часто крестился и, обратясь кподьячему Василию Беде, сказал ласково: - Жалую тя вдьяки.
        Подьячий бросился кгосударю и, павпред ним наколени, трижды облобызал протянутую ему руку.
        Отпуская дьяка, Василий Васильевич сдвинул брови истрого сказал:
        -Утре бояр ивоевод созову. Повестуй им осмерти ворога нашего, опогребенииего, датак сказывай, дабы мнения небыло. Вомногоглаголении умолчать умей. Даипосле осем заикнуться непомысли, дабы утя живого язык невырвали!
        -Будь покоен, государь. Верой иправдой тобе служим…
        Дьяк земно поклонился.
        -Будьте здравы, государи! - сказалон, направляясь кдверям.
        -Асын-то Шемяки где?! - крикнул ему вслед Василий Васильевич.
        -Князь Иван отъехал сматерью вЛитву.
        -Ну,иди сБогом.
        Когда ушел Василий Беда, великий князь Василий обнял сына ирадостно проговорил:
        -Токмо сей часец яз совсем поверил, чтозлодея уж нет! Вокакой дуб повалили! Осталось еще все корешки его изземли выдергать…
        -Сдругими-то легче будет справиться, - заметил Иван. - Токмо вот пошто ты вотчину даешь Котову-то? Какая ему вера? Ведь господина своего погубил. Снимбы так надобно содеять, каксалтан Магмет снаместником царьградским содеял.
        -Ох,людей ты еще неведаешь, Иване. Неможно нам казнить переметчиков заворовство чужому князю. Испужает их сие, анам переметчики всякие еще понадобятся…
        Наутро созвал бояр ивоевод Василий Васильевич после завтрака. Всеуже знали, какую весть привез Василий Беда, знали ито, чтоизподьячих он вдьяки пожалован.
        Весь двор княжой собрался впередней Василия Васильевича, куда вышли оба государя ивсе княжое семейство сдворецким Константином Ивановичем ислугами дворскими. Весел ирадостен сидит великий князь настоле своем отчем, ивесь двор его радостен. Вотподымаетсяон, поддерживаемый Васюком, иговорит своим звонким голосом:
        -Избавил Господь Бог нас отзлого ворога, конец пришел межусобию. Ныне итатар бояться небудем!
        Гулом голосов откликнулось все собрание:
        -Слава те, Господи! Истинно так, государь!..
        -Всраме великом умер злодей-то, - прогудел густой голос Ивана Ряполовского, - сам бороду свою оплевал!
        Сделал знак Василий Васильевич, ивсе смолкли.
        -Сейчасец поведает вам дьяк Василий Бедавсе: иозлодее ипакостях Новагорода, чтозаедино сним был.
        Встал дьяк, поклонился всем и, бегая глазами посторонам, заговорил быстро, витиевато икрасиво. Рассказалон, какновгородцы вущерб Москве помогали Шемяке, какполки его снаряжали идаже войско ему давали, лишьбы только Москву ослабить иразорить.
        -Сколь им, ворам, ниворовать, аиим конец будет! - крикнул кто-то извоевод. - Пойдем мы наних!
        Рассказывал далее дьяк, какзаболел Шемяка иумер, добавив взаключение:
        -Ановгородцы итут назло Москве счестью великой положили его вЮрьевом монастыре, словно их князь он был.
        -Таким почетом, - воскликнул Курицын, - они идругих удельных манят: помогать, мол, против Москвы будем ичесть воздадим.
        -Мыим, удельным-то, покажем! - вспылил Василий Васильевич. - Покажем, какльвы рыкают, будет им небо вовчинку!
        Иван нахмурил брови. Ненравилосьему, чтослова уотца дела опережают. Вспомнилон, какбабка говаривала: «Тымолчи да делай, пусть отом другие бают».
        -Казни, государь, всех злодеев, чтопротив тя шли! - кричали бояре.
        -Скорнем рви всякое воровство!
        -Нетокмо князей казни, аибояр ислуг их поимай, бери уних вотчины!
        -АНовугороду хребет преломить надобно! - воскликнул вгневе Василий Васильевич.
        Иван неутерпел ишепнул отцу:
        -Пошто осем примноголюдстве таком?
        Отец смутился, потом засмеялся имолвил радостно:
        -Нуатеперь вкрестовую. Помолим Божьей помощи, возблагодарим законец межусобию.
        После молебна отпустил Василий Васильевич двор свой, ласково молвив:
        -Днесь наобед вас зову, бояре ивоеводы. Позову ивладыку.
        Иван, сопровождаемый Илейкой иКурицыным, пошел впокои свои.
        -Разорались бояре-то, - недовольно проворчал Илейка, - какграчи нагнездах, когда прутья друг удруга отымают! Жадны они начужие вотчины!
        -Апомне, худо, Федор Васильевич, - сказал тихо Иван, - что государь словами дела опережает.
        Курицын быстро взглянул наИвана имолвил:
        -Мудр ты еси. Истинно, государь, всетаить надо, дабы слух кворогам недошел. Государю словами надобно мысли свои сокрывать.
        Иван улыбнулся весело:
        -Вондьяк-то каккрасно баит! Весть всего вдва слова, аон сорок коробов насыпал.
        -Неверный мужик, дьяк-то, - вмешался Илейка, - мимо глаз глядит, асвои прячет.
        -Аизвсего, чтосказывали, право токмо одно, - строго закончил Иван, - неминовать нам рати сНовугородом.
        Книга третья
        Великий князь Московский
        Глава1
        Плоды неисправлений удельных
        Влето тысяча четыреста пятьдесят четвертое, марта тридцатого, прискакал поздно вечером вестник изРостова Великого, объявивший окончине владыки Ефрема, архиепископа ростовского, друга митрополита Ионы ивеликого князя Василия Васильевича. Посему случаю митрополит уведомил княжое семейство, чтозавтра, тридцать первого марта, самон будет служить заупокойную обедню уМихаила-архангела.
        Надругой день, ясным погожим утром, выехали скняжого двора две колымаги сосдвинутыми занавесками, направившись ккремлевскому собору.
        Иван, сидя сотцом, глядит вслюдяное окошечко назалитые солнечным светом улицы ижадно вдыхает воздух, напитанный особой свежестью отраспускающихся листьев. Кругом наскворечнях скворцы весело бормочут, присвистывая иприщелкивая, - вовсю заливаются, трепеща крыльями. Ежится слегка Иван отутренней бодрящей сырости, нобеспричинная радость льется ему прямо вгрудь изглубины сияющей небесной лазури.
        -Эх,весна, сынок, - грустно говорит князь Василий, - иохота мне хошьбы раз взглянуть, какскворушки крылышками врадости дергают.
        Больно это слышать Ивану, номолчитон. Чтоможно сказать, когда непоправимо несчастье. Тоска ирадость весенняя сливаются всердцеего, ивдруг видитон: изколымаги, едущей рядом, раздвинув занавески, выглянуло сияющее девичье личико итотчасже скрылось. Иван даже вздрогнул отнеожиданности - померещилась ясно так ему Дарьюшка…
        Слушая вохраме песнопения осмерти иславословия Богу зато, чтопризвал он ксебе душу раба своего Ефрема, Иван все время поглядывал насупругу свою, княгиню Марьюшку, ивсе более иболее мнилосьему, чтоэто - Дарьюшка. Изтех времен Дарьюшка, когда оба они так горько плакали вуголке подлестницей, увхода вбашенку-смотрильню. Дрожит его сердце, сладко замирает отвесенней неги, изамечает он впервые, чтодлинноногая девочка вдруг подросла, округлилась вся иходит, павой выступая, иглаза унее совсем по-иному глядят.
        Таинета стала Марьюшка ипосмелела. Задва года вновой семье ковсем привыкла она иуж небоится Ивана. Несколько раз взглянула нанего лукаво, взмахивая темными ресницами. Иван невольно улыбнулсяей, иона ответила ласковой улыбкой, но, спохватившись, сделала тотчасже печальное лицо иперекрестилась.
        Длинная заупокойная обедня прошла незаметно дляИвана, и, вопреки привычке думать вцеркви оважных делах этот раз он ниочем недумал, апочти неотрывно смотрел насвою совсем еще юную княгиню илюбовалсяею. Всекрасивое инежное, чтобыло когда-то унего сДарьюшкой ивПереяславле-Залесском ивМоскве, снова воскресало вдушеего.
        Духовенство после обедни вполном облачении провожало княжое семейство досамого церковного крыльца. Когдаже все садились вповозку, Иван увидел опять девичье личико, приникшее кслюдяному оконцу взанавесках колымаги. Сердце его забилось, ирадостно, всей грудью, вздохнул он свежий весенний воздух.
        Время летит быстро; промелькнула весна, давот илето кончается - Илья-пророк уже копны вполе считает игрозы держит. Конец косьбе усирот иразгар жнитва. Началась ранняя подрезка сотов, акупанью вреках иозерах конец. Страда вдеревнях телесная, анадуше увсех радость - урожай хороший внынешнем году. Отдеревенских песен ныне ивМоскве весело.
        Спрогулки верхом поспел Иван прямо кобеду и, идяизпокоев своих втрапезную, встретился нечаянно сМарьюшкой. Светло по-летнему было всенцах, иувиделон, каквся зарделась она иглаза опустила. Обнял он ее заплечи, ипошли они вместе втрапезную. Доверчиво прижавшись кнему, Марьюшка улыбнулась испросила:
        -Гдеты был? Оттобя рожью иполынью пахнет.
        -Токмо сей часец сполей приехал, - ласково молвил Иван и, поцеловав ее вщеку, пропустил вперед, асам вошел следом заней.
        Марья Ярославна окинула молодых быстрым взглядом ичуть-чуть улыбнулась только уголками губ, ноИван это заметил.
        -Ты,Иване? - спросил отец.
        -Яз,государь, - весело ответил Иван, - иурожайже Господь нам послал! Нестрада ныне, апраздник усирот!
        -Дай-то Господи! - молвил Василий Васильевич идобавил несколько озабоченно: - Мнестобой надо думу думати.
        Иван неспрашивал, очем будет дума, - давно он привык думать сотцом вего опочивальне после дневной иливечерней трапезы. Обедая всей семьей шумно, говорили ишутили насчет семейных дел, посмеиваясь друг наддругом. Когдаже все отмолились иоткрестились после трапезы, Иван подошел котцу.
        -Готов яз, батюшка, - сказалон, беря отца подруку.
        Всопровождении Васюка пришли они вопочивальню великого князя. Василий Васильевич сел насвою постель, аВасюк снял снего мягкие сафьяновые сапоги иноговицы. Встав исбросив ссебя кафтан, князь водних портах ишелковой рубахе прилег наширокую пристенную скамью.
        -Огляди-ка, Васюк, - молвилон, - стену ипостелю. Ночесь мне чтой-то беспокойно было. - Василий Васильевич позевнул, но, преодолев дремоту икрестя рот, обратился ксыну: - Подумаем, Иване, малость. Пора нам корешки Шемякины рвать. Наперво надо свиную можайскую тушу опалить, сало вытопить изутробыее. - Василий Васильевич резко поднялся спостели, протянул вперед дрожащие руки ивоскликнул смукой: - Помнишь иты сам, Иване, какбыло уТроицы. Помнишьты, какИван созверем сим, сНикитой Добрынским, поимали мя!
        Зажал лицо руками князь иупал напостель, аИвану снова почудился тот отчаянный крик, который слышалон, стоя уокна Пивной башни, иснова увидел он отца вголых санях. Горестно переглянулся он сВасюком, аВасилий Васильевич будто их исвои мысли соединил имолвил глухо:
        -Незабуду сего погроб живота земного, даинатом свете простит мне Господь многое засие изгрехов моих.
        Ноуспокоился Василий Васильевич исказал:
        -Иване, тобе поручаю полки собрать наМожайск. Подумай, какнарядить их ивсе прочее. Самяз поведуих, иты сомной - очи мои иправая рука моя! Надобно так все нарядить, чтобы выйти нам изМосквы июля тридцатого, наИвана-воина, карателя воров иобидчиков.
        -Сотворю, государь, всепохотению твоему. Язсам непрестанно осем думаю, каксмирить всех удельных. Богом клянусь, буду казнить нещадно, даже досмерти, завсякое воровство против державы нашей. Буду казнить закрамолу иразорение земель межусобием.
        Иван смолк отволнения, аВасилий Васильевич, отпускаяего, задумчиво произнес:
        -Может, исподобит тя Господь насие, аможет, каквладыка Иона пророчит, сотрешь ты итатарского змия.
        Хотя уж иавгуст-густоед наступил, адни все еще стоят летние, знойные, только утренники холодные стали да росы изобильные. Повсюду сбор урожая всякого идет, авлесах малина поспевает. Хорошее время, только поля своего требуют - совторого Спаса досамого Фрола трудиться надо: сперва сев озими, потом дожинки да досевки ильны убирать ипрочее - работы досамой зимы хватит.
        Иван едет заотцовской повозкой верхом, конь оконь сИлейкой. Акругом, гдеполями едут, всюду желтая щетина жнивья инасухих соломинах седым волосом блестит паутина осенняя.
        -Нувот икМожайску подходим, - говорит Илейка. - Вонтам, справа, видатьего. Дозоры наши, чаю, устен уж…
        -Какой, Илейка, день-то ныне? - спросил Иван.
        -Степана-сеновала, государь, - ответил Илейка, - второй день августа уж. Люблю издетства сие время: унас там, наВолге-то, яблок имеду - уйма! Сколь хотишь, столь иешь. НаУспеньеже, вОспожинки, мать каравай нового хлеба вцеркву святить носила, амы, робята…
        Илейка недоговорил истал всматриваться вдаль, где, какможно было догадаться поподымаемой пыли, скакали два конника.
        -Может, наши, аможет, ивражьи, - сказал Иван, тоже зорко следя завсадниками.
        Вотпередовая стража остановила конников иокружила их тесным кольцом.
        Подъехал Иван костановившейся повозке отца, слез сконя исказал:
        -Конников двух стража задоржала. Пождем тут. - Обернувшись кИлейке, ондобавил: - Гони, Илейка, кстраже. Пусть сюды конников-то ведут.
        -Государь, - ответил Илейка, - их итак сюды ведут, токмо пешими. СамСтепан Митрич кнам подъезжает…
        Боярский сын Степан Димитриевич, начальник княжой стражи, круто осадив коня, спрыгнул наземлю.
        -Будьте здравы, государи. Челобитную сМожайска прислали. Принимать аль нет?
        -Принимай, - зло усмехнувшись, сказал князь Василий. - Послушаем, чтокнязь Иван Андреич скажет, послушаем.
        Степан Димитриевич обернулся кставшей невдалеке кучке пеших воинов изычно крикнул:
        -Веди посланцев кгосударям!
        -Поглядим, Иване, - сказал сыну Василий Васильевич, - какдвоедушный змий сей извиваться почнет.
        Подошли оба посланца можайских: боярин Остроглазов, Пармен Терентьевич, даизбоярских детей Башмак, Иван Кузьмич. Пали оба наземлю.
        -Будьте здравы, государи! - восклицают они ипросят: - Прими, государь Василий Васильевич, челобитную отгражан всех можайских, отпосадских иотсирот.
        Поклонившись земно, подает Пармен Терентьевич грамоту, иберет ее Иван сам изрук посланцев. Написана она разборчиво, добрым полууставом.[135 - Полу-устав - рукопись, буквы которой похожи напечатные инаписаны раздельно, каквкниге.]
        -Читать сию грамоту? - спросил Иван.
        Государь усмехнулся.
        -Дьяков снами нету, - сказалон, - читай уж сам!
        Иван прочел:
        -«Великой государь, милостию Божию, Василий Васильевич. Живи сто лет, истольже пусть живет соправитель твой, государь Иван Васильевич.
        Челом бьем ото всех христиан - умилосердись наград наш инадвсеми сущими вограде, пожалуй их твоей милостию. Князьже наш Иван Андреевич, ведая пред тобой неисправленье свое игрозы твоей страшась, выбрался сженою исдетьми исовсеми своими, побежал кЛитве. Помилуй нас Господа Бога ради, сложи гнев свой намилость. Токмо осем молю яз, смиренный раб Божий, протопоп соборный Акакий».
        Наступило молчание, Василий Васильевич сидел, сурово сдвинув брови. Иван понимал, чтоотец вгневе, ибоялся, чтобы невпал он вярость. Посланцы отМожайска сострахом ожидали его слова. Ротвеликого князя злобно искривился, исказал он сквозь зубы:
        -Уползла змея толстопузая измеенышей засобой увела!
        -Государь, - торопливо вмешался Иван, - дозволь мне посланцев спрашивать.
        Василий Васильевич помолчал и, кивнув, молвил более спокойно:
        -Спрашивай…
        -Ктовограде Можайском заставой ведает? - строго спросил Иван.
        -Яз,государь, - почтительно ответил боярин Пармен Терентьевич, - токмо восаду мы несадились - ждемвас, государи. Врата градские все отворены. Ждут вас гражане все схлебом исолью, ипричты церковные скрестами ииконами стоят стех пор, какмы счелобитной квам, государи, отправлены были.
        Слушая эти ответы, Иван решил, дабы отгнева иярости отца уберечь, самому распорядиться быстро.
        -Добре, - ответил он посланцу можайскому и, обратясь кначальнику княжой стражи, добавил: - Тыже, Степан Митрич, посланцев ссобой взяв, гони кМожайску ипередовой отряд наш собери. Мыже через час там будем.
        Когда можайские посланцы пешие пошли кконям своим, Иван знаком задержал Степана Димитриевича исказал ему вполголоса:
        -Никаких перемен вполках недеять. Пусть идут какнарать иготовыми кбою.
        Иван сел кВасилию Васильевичу вповозку - хотел он доприезда вМожайск, стены которого уже видны были, переговорить сотцом омногом.
        Помнил он советы владыки Ионы, но, боясь гнева отцовского, нерешался начать разговор, авремя-то идет, вотуж извон колокольный слыхать вотдаленье.
        -Государь, - начал наконец Иван глухим голосом, - сбоярами ивоеводами правь расправу, какхошь, асирот ипосадских людей пожалуй. Право баит владыка: онивсегда заМоскву, даикупцы занас. Торговать отМосквы им прибыльней, чемотудельного града.
        Василий Васильевич досадливо крякнул. Иван замолчал, ожидая крика, ногосударь только усмехнулся имолвил:
        -Яйца курицу неучат!
        Усмехнулся иИван ибыстро нашелся:
        -Государь, язтобе несвои думы сказываю, амитрополита, онпостарее тя будет.
        Василий Васильевич засмеялся.
        -Лукавты, Иване, вельми лукав, - сказал он весело. - Ежелибы негосударем тобе быть, тодьяком непременно!
        Иван радостно поцеловал руку уотца иласково проговорил:
        -Язмыслю, чтогосударю надобно быть нетокмо воеводой, аидобрым дьяком.
        Князь Василий ощупью нашел лицо сына инежно погладил его пощеке.
        -Вдедаты, - сгордостью произнесон. - Бабка твоя пронего мне сказывала, - яз отца мало помню. Даисама бабка-то твоя, царство небесноеей, лукава искорометлива вбеседах была.
        Подгул колоколов повозка великих князей остановилась против главных крепостных ворот, гдестоял клир духовный вполном облачении, схоругвями, иконами икрестами. Окропив святой водой обоих государей после краткой молитвы, отец Акакий, протопоп соборный, обратился кмосковским князьям имолвил:
        -Государи великие! Князь наш можайский Иван Андреевич, зная неисправленье свое, убежал вЛитву, каквчелобитной мы баили отвсего града нашего. Мыжевсе, верные слуги ваши, паки челом бьем: возьмитенас, государи, подсвою руку, заклинаем отом вас Чудотворной сей иконой Колачской Богоматери. - Протопоп Акакий помолчал и, набравшись смелости исил, продолжал: - Дерзость мою простите, государи, смольбой квам обращенную отдревних словес Кирилла, игумна белозерского составленную. «Смотрите, государи, властелины, - пишетон, - отБога вы поставлены, дабы людей своих уймати отлихого обычая. Судбы судили праведно, дабы ввотчине вашей корчмы небыло, понеже крестьяне пропиваются, адуши их гибнут. Такоже уймате подсобою люди, дабы разбоя итатьбы небыло. Приудельных-то князьях много было пиявиц нателе нашем…»
        Иван слушал протопопа сбольшим вниманием, аВасилий Васильевич нетерпеливо хмурился.
        Неожиданно заговорил какой-то старец изпосадских:
        -Князи великие игосудари наши, мывсе, сироты ичерные люди можайские, хотим подМосквой быть. Воевод московских принимаем. Абудут воеводы инаместники обижать кормами, вам, государи, пожалимся, авы их корысть илихость окоротите.
        Иван, видя, чтоотец готов вспылить, громко испокойно сказал:
        -Неправедная корысть унас впрок им непойдет. Недадим им корыститься.
        -Авы сами, - усмехнувшись, вмешался Василий Васильевич, - памятуйте, какисстари бают: «Корыстен запрос, аподача - наипаче…»
        -Аежели он батогом запрос-то изделает?! - крикнул кто-то иззадних рядов.
        Протопоп напугался такой дерзости.
        -Тогда пожалуйся государю! - крикнул он втолпу и, обратясь квеликим князьям, продолжал просительно: - Государи великие, простите нам невежество наше, пожалуйте нас милостию вашей…
        Старый государь, чуявсе время подле себя Ивана, гнев свой сдержал и, пожаловав всех живущих вограде инаместников своих посадив вМожайске, возвратился кМоскве, никому зла несодеяв.
        Нонедолго покой наМоскве был; надругой год ранней весной, кактолько степи зазеленели ипотянулись врост травы, слух пришел отатарах. Вскореже ито ведомо стало: гонят кМоскве Седи-Ахматовы татары изОрды сцаревичем Салтаном воглаве.
        -Татарин-то степной, - молвил сдосадой Василий Васильевич, - каклук: токмо снег сошел, онуж тут.
        Помня онабеге царевича Мозовши, приняли оба государя поспешные меры. Сгонцами приказано было всем удельным наконь садиться икМоскве идти наподмогу, авоеводе коломенскому, боярину Ощере Ивану Васильевичу, сколоменской ратью своей все броды ипереходы через Оку стеречь ивсякой ценой татар задерживать. Еслиже сила будет, бить их исечь нещадно ивстепь обратно гнать.
        -Незря можайский-то вЛитву бежал, - молвил Василий Васильевич, лежа напостели вопочивальне своей после обеда. - Тамже, Иване, исын Шемякин, Иван Димитрич. Онивсяко зло против нас мыслят заодно совсеми ворогами нашими. Татары разные всякую весну набеги творят. ВНовеже граде, каквестники нам повестуют, конников, понемецкому обычаю, влаты оболочили. Войско свое нанасже крепят. Икопья уних длинные итяжкие, ищиты железные. - Князь великий помолчал идобавил: - Правда, статарами ныне легче стало - потому грызутся между собой. Казанские против Большой Орды, акрымцы сОрдой ратятся - все они друг против друга. Тутвидать, чтодеять-то: токмо натравлять их друг надруга, кости им, якопсам, бросать.
        -Истинно, государь, - молвил Ряполовский. - Тутже иЛитва, иПольша, инаши удельные вороги - все заедино. Всежир скотла сымать хотят.
        -Инемцы сними, - добавил Курицын, которого Иван спозволенья отца иногда ссобой надуму брал, - азаними стоит ипапа римский ивсе латыньство.
        -Значит, латыняне, - догадался Иван, - спогаными заодно противнас?
        -Исстари, - горячо проговорил Курицын, - унас ивОрде папские лазутчики ипослы живут ипротив нас ковы куют. Папа басурман поганых нахристиан направляет, раддаже крест православный наш подтатарскую луну склонить.
        Вбежал вопочивальню князь Иван Патрикеев, какчлен семьи входивший бездоклада, иобратился кдяде своему, Василию Васильевичу.
        -Государь! - крикнулон. - Непосмел воевода Ощера нацаревича ударить. Такипростоял сколоменской ратью уберега! Татарыже, переправясь свободно, жгут, пустошат все кругом. Зарвавшись далеко, ныне повернули назад сполоном великим, сомногим добром встепь спешат.
        Вярости вскочил Василий Васильевич спостели изакричал, крепко изругавши Ощеру:
        -Нуда ляд сним! Речь сним впереди. Иване, беги, бери ссобой Юрья ивсе конные полки, которые готовы. Гоните нататар полон отбивать. Язследом завами! Самполки поведу!
        Выйдя отвеликого князя, Иван быстро, почти бегом, направился кначальнику княжой стражи, чтобы созвал тот немедля воевод тех конных полков, которые можно сейчасже вести впоход наСалтана-царевича. Пройдя уже сенцы, онуслышал шаги иразговор упокоев матери. Оглянувшись, увидел он Дуняху скняжичем Борисом наруках иМарьюшку. Юная супруга Ивана играла снаименьшим братцемего, каксживой куклой, тотнасмешил ее чем-то, извонкий девичий смех серебром рассыпался покняжим сенцам. Рядом сними стоял могучий старик Илейка, бородатый илохматый, каклеший, иглухо хрипел, захлебываясь отхохота. Невольно рассмеявшись, Иван быстро повернул кним, но, вспомнив оделах, тотчасже крикнул Илейке:
        -Отыщи Юрья! Вели комне идти думу думать. Дапрежде Степана Димитрича зови, борзобы шел. Сейчасец впоход идем, иты сомной.
        -Бегу, бегу, государь, - ответил Илейка илегко, совсем непо-стариковски, побежал посенцам.
        Иван видел, какулыбка вдруг замерла наустах Марьюшки, глаза ее широко раскрылись истревогой смотрели нанего.
        -Кудаты, Иванушка? - тихо спросила она дрогнувшись голосом.
        -Полки поведу напоганых, - громко началон, - полон отбивать. Нагоним их сЮрьем ипобьем. - Смолк он вдруг, увидев побелевшее отиспуга лицо Марьюшки.
        -Биться сними будешь? - прошепталаона.
        Радость охватила Ивана оттревоги истрахаее. Крепко сжал он беспомощно ижалостно протянутые кнему руки Марьюшки ипривлек ее ксебе. Несколько, казалось, долгих ивтоже время кратких мгновений смотрел он вее голубые глаза иласково молвил:
        -Небойся, Марьюшка…
        -Иване, - раздался веселый голос Юрия, - иду впокои ктобе, иСтепан Димитрич сомной.
        -Ну,прощай, Марьюшка, - торопливо сказал Иван и, поцеловав вгубы, добавил нежно: - Нетревожь собе сердце. Богнам поможет.
        Марьюшка уронила обессилевшие вдруг руки, но, когда Иван отошел отнее, побежала кнему иостановила.
        -Стой, стой, Иване, - заговорила она быстро ивзволнованно. - Язблагословлю тя, какматушка моя отца благословляла напоходы.
        Онаперекрестилась сама, потом истово перекрестила Ивана иотошла отнего молча истепенно, всознании исполненного долга.
        Вечерело. Жаркий весенний день медленно остывал, сильней золотились края небес, ибока высоких, нагроможденных друг надруга облаков чуть-чуть розовели. Тени становились длиннее игуще. Тень отбашенки-смотрильни, ломаясь напокатых крышах инаперилах гульбищ, заметно дляглаза тянулась исдвигалась куда-то всторону.
        Марьюшка исвекровьее, Марья Ярославна, стояли втени башенки насамых высоких гульбищах и, опираясь наперила, жадно глядели надорогу кСерпухову. Там, подымая облака пыли, шлинарысях конные полки самого великого князя. Ехал он вколымаге, окруженный своими воеводами дворскими.
        Марья Ярославна обняла заплечи Марьюшку изаговорила печально иласково:
        -Такова-то доля наша, милая доченька. Сперва сыночки ушли, может, насмертушку, авот иотец их тудаже.
        Марьюшка взглянула быстро насмолкшую вдруг Марью Ярославну ипочувствовала, кактеплая тяжелая капля упала ей наруку искользнула наперила.
        -Матушка! - воскликнулаона, судорожно обнимая Марью Ярославну. - Ведь имой-то Иванушка там игосударь-батюшка…
        Обнялись обе изаплакали. Долго молчалиони, ивот чуть печально инежно усмехнулась Марья Ярославна.
        -Любишь ты сыночка-то моего? - спросилаона.
        Марьюшка вспыхнула вся и, пряча лицо нагруди свекрови, молвила вполголоса:
        -Каквнебе солнышко люблю. - Потом, крепче прижавшись ксвекрови, поцеловала ее около самого уха изашептала: - Ночь всю проплакала… Токмо ране-то благословила его напрощанье. Когда отъезжалон, всенцах мы виделись…
        Имного рассказывала она матушке, волнуясь, смеясь иплача, асвекровь все ласковей иласковей перебирала ей волосы. Чуть улыбаясь, слушала она снежной печалью, чтоисама переживала когда-то, исловно молодость свою видела сызнова.
        Ужзарозовело сполнеба назападе, итемнее восток, ипыль давно улеглась надороге, чтоидет кОке-реке, гдевороги злые опустошают города исела, грабят, жгут ивполон берут. Отстранив отсебя немного Марьюшку, поглядела Марья Ярославна влицо взволнованной девочки, крепко поцеловала и, совсем какродная матушка, сказала:
        -Поранам, доченька, вниз идти, деток кормить исамим ужинать…
        Напятый день после отъезда, подсамое утро, когда вхоромах все еще спали, вернулись вМоскву оба великих князя иЮрий. Шумом исуматохой среди тьмы ночной наполнились вдруг княжии хоромы. Торопясь итрясясь отстраха, оделись наскоро княгини ивместе совсеми дворскими слугами побежали впереднюю навстречу вернувшимся.
        Иван, увидя испуганных женщин, крикнул:
        -Данеплачьте! Прогнали мы татар; воевода Федор Басёнок всех нас опередил - настиг, разбил ордынцев.
        -СамСалтан-царевич еле вПоле убег! - звонко ивесело воскликнул Василий Васильевич. - Басёнок-то все отбил упоганых: иполон, иживоты, ивсяко именье, чтоони награбили.
        Василий Васильевич оживленно рассказывал, каквсе было, ноИван невникал вразговоры, а, глаз неотводя, любовался юной своей супругой. Ещевходя впереднюю, онпризажженных свечах увидел радостно сияющее лицо Марьюшки. Взглянув наИвана, сразу забыла она все тревоги игорести, только слезы еще блестели наее ресницах. Вволнении она то протягивала издали руки кИвану, тоопускалаих, делая странные движения, иповторяла вполголоса одно итоже:
        -Иванушка! Иванушка…
        Самнезамечая того, Иван быстро подошел кМарьюшке ивпервые привсех обнял ее ипоцеловал вуста. Оназамерла нагрудиего, аон, стиснув ей ладонями виски ижадно смотря вдорогое личико, воскликнул:
        -Радость ты моя, желанная!
        Марьюшка как-то сразу совсем успокоилась и, прислонившись щекой кплечу Ивана, улыбалась ясно-ясно, совсем детской улыбкой.
        -Амы сматушкой, - громко зашепталаона, - обе поночам плакали ипред кивотом молились, каккосну отходить. Ницпред иконами лежали… Вотивымолили. Всевы живы-здравы вернулись.
        Иван смотрел вее прозрачные голубые глаза, иказалосьему, будто странные птицы летят кнему изего рано отжитого детства иопять поют ему забытые песни, навевают крылами дивные, сладостные сказки.
        Глава2
        УНовгорода Великого
        После разгрома войска царевича Салтана, Седи-Ахматова сына, поход ратный наНовгород решен был обоими государями. Великий князь Василий Васильевич отослал новгородцам грамоты собъявлением войны. Январяже семнадцатого, накануне похода, беседа была угосударей сбоярами ближними впокоях Василия Васильевича. Разговоры вести начал Иван онабегах татарских, овойнах постоянных сними.
        -Понятны мне все обычаи татарские, - сказалон, - отскудности сии грабежом живут. Опричь коней, баранов да воинского снаряжения уних ничего нет.
        -Конем да копьем жив татарин-то, - подтвердил Василий Васильевич. - Наконе он воюет, коня ест, пьет кумыс изкобыльего молока иводку изнегоже делает, апрочее все грабежом добывает.
        -Поштож новгородцы воюют?! - воскликнул Иван. - Уних ведь все есть. Богаче нас живут…
        -Изжадности, - молвил князь Юрий Патрикеев. - Ишьведь куда долгие свои руки протянули. Навсем Заволочье[136 - Заволочье - новгородские земли споселениями порекам Онеге, Северной Двине, Ваге, Куле, Печоре, Мезени ипоих притокам.] дань берут: соболей исеребро изЮгорской земли иСибири, аиздругих мест - исоболейже, ибелку, икуницу, игорностая, иптицу ловчую: белых кречетов да соколов ивсякое добро. Амы им что кость поперек горла! Заглонуть-то - глотка мала, вынутьже - силы нехватает.
        -Коль моглибы, - смеясь, заметил Василий Васильевич, - так нетокмо они данибы печорской нам неплатили, аинасбы давно съели.
        Иван напряженно думал, всееще ясно непонимая, какновгородцы силу такую забрали, авот Москва всеже их бьет идань сних берет.
        -Поштоже так, - спросил он снедоумением, - они все изчужих рук берут?
        -Какитатаре, - живо ответил Курицын, - токмо война уних другая, - татарин-то сам всех бьет - стрелой, копьем да саблей, ановгородец рублем разбойничает.
        Василий Васильевич презрительно усмехнулся имолвил:
        -Новгород-то икнязя собе нанимает!
        Иван расправил складки налбу исказал громко иотчетливо:
        -Язуразумел, вчем сила Новгорода, авот вчем унего слабость - еще неведаю. Утатар, какиунас, отмежусобий трещина повсей Орде.
        -Амы, - живо вмешался Василий Васильевич, - ту трещину прорубим шире, елико сил хватит, стравим татар меж собой, каксобак.
        Иван поморщился и, когда отец замолчал, настойчиво спросил:
        -Гдеикакая уновгородцев трещина есть? Ныне ведь воевать нам сними.
        Бояре ивоеводы значительно переглянулись ипочтительно смолкли, думая отом, какой ответ дать.
        -Ратное дело уних плохо… - молвил воевода Басёнок, - воев настоящих уних нет. Вототкупиться они всегда могут, богаты ведь казной несметной.
        -Верно! - зашумели бояре, нокнязь Василий молчал.
        Слушая сына, оннасторожился ичего-то ждал необычного. Влице его были тревога, надежда игордость.
        -Трещина уних, - заговорил густым голосом князь Иван Ряполовский, - втом, чтохлеба уних своего нет. Отнас, сНизовских земель, хлеб-то кним идет. Мыже да Тверь, чтовМоскву дверь, можем хлеб доновгородцев недопускать. Ясак их отбивать можем, торговлю уних зорить, земли их пустошить.
        Иван снова нетерпеливо свел брови, носказал ровно испокойно:
        -Сиевсе, мыслю, истинно, нонесие главное-то. Новгородцы могут статарами, сЛитвой иПольшей против нас пойти все вместе. Намже надобно ведать, гдеуних такая трещина, которой им нескрепить. Сыскать, пошто зло уних меж собой ичем раздор их доржится.
        Снова переглянулись все бояре ивоеводы, носказать вответ ничего немогли. Только молодой подьячий Федор Васильевич Курицын, тряхнув кудрями, сказал суверенностью:
        -Трещина уних втом, чтобояре их да гости богатые черных людей жмут ирабов изних содеяли. Сироты да бедные люди набольших ибогатых зло мыслят.
        -Ументы, Федор! - воскликнул Василий Васильевич. - Концы[137 - Новгород встарину делился рекой Волховом надве части: Купецкую (Торговую) иВладычную (Софийскую). НаВладычной стороне было три конца: Людин, илиГончарский, Загородский иНеревский, ауКремля - Околоток. НаКупецкой стороне - два конца: Славенский иПлотницкий. Обитатели концов назывались «кончане», аобитатели улиц - «уличане». Концы иулицы имели свои веча - «кончанские» и«уличанские».] уних вНовгороде сконцами непрестанно воюют: незря они друг друга намосту режут да смоста пред Святой Софией вВолхов мечут.
        Иван слегка усмехнулся иобвел острым взглядом бояр ивоевод. Онимолчали, нерешаясь сказать что-либо.
        -Вотона тут иесть новгородская трещина, - сказал он негромко. - Токмо уразумев, гдеивчем уворогов трещина, ведать будем, кого бить уних, аукого помочи искать.
        Через два дня после думы, впонедельник января девятнадцатого, пошли походом наНовгород оба государя. Когда станом стали уВолока, начали кним прибывать один задругим князья ивоеводы сполками своими, исобралось вокруг государей множество воинства.
        Вэто время спешно пригнал вВолокже ипосадник новгородский Василий Степанов счелобитием: пожаловалибы государи новгородцев, наНовгородбы нешли игнев свой отложили. Василий Васильевич челобития этого непринял и, вступив вземлю новгородскую, немедля ничасу, отпустил воевод своих - князя Ивана Васильевича Стригу-Оболенского иФедора Васильевича Басёнка наРусу, чтолежит кюгу отИльмень-озера. Тамже онападении низовских полков инемыслили. Сами государи пошли ксеверному краю озера, кНовгороду, совсей силой, конной ипешей, пушки ипищали ссобой повезли.
        Но,дойдя дояма[138 - Ям - почтовая станция, отсюда «ямщики» (татарск.).] Яжолбицы, посовету Ивана снова стали здесь станом всего вста верстах напрямую отНовгорода.
        -Пусть, - говорил навоенном совете юный соправитель, - мыслят новгородцы, чтомы токмо сполуденной страны идем, ишлют туда все силы свои. Мыже, разослав дозоры илазутчиков, ждать будем. Когдаже они Басёнка иСтригу теснить начнут, ате отходить будут, мыизгоном пойдем кНовугороду иобложим его всей силой.
        -АБасёнок-то соСтригой куда? - спросил Василий Васильевич.
        Иван задумался ичерез несколько минут молвил резко:
        -Товаров иполону им небрать, аразделиться надвое. Пусть Стрига сбоем отступает кнам, наплечи собе возьмет новгородцев-то. Басёнокже, укоторого конники лучше ипроворней даже татарских, пусть втыл врагу забежит ипокою ему недает ниднем, ниночью.
        Молчали все долго, иногда толькото там, тотут перешептывались, носказать громко одумах своих нерешались - неуверены были. Наконец Василий Васильевич, обратясь ксыну, сказал:
        -Ладно, Так исотворимвсе, какты, государь, сказываешь. Токмо заБасёнка иСтригу отсель трудно решать. Опричь полона им ниочем приказывать ненадобно. Имвидней, аможет, онииразобьют новгородцев-то? Неотступать отних, асами гнать их будут. Мыже тут подождем, каквсе обернется.
        Воеводы московские Басёнок иСтрига, какснег наголову, пали наград Русу. Многое множество богатства они взяли, ибожители града неуспели выбежать, даитоваров своих схоронить втайниках. Воеводыже, совсего града сани идаже телеги собрав иконей всех угорожан захватив, великие обозы сдобычей составили иксвоим государям вместе сполоном отправили.
        Иоткорысти втакую слепоту впали, чтовсех людей своих собозами теми отпустили. Остались только сами воеводы да подручныеих, дети боярские, смалым числом конников, безкоторых им обойтись нельзя уже было. Отпустив обозы верст надвадцать вперед, потому шагом они шли, собрались воеводы исами кгосударям ехать, чтобы добычей своей похвастаться. Наконей уж садиться стали, каквидят: дозорные кним один задругим скачут.
        Прискакал первый, сказывает воеводам втайне:
        -Рать вельми великая идет новгородская. Уних доспехи железные, какунемцев проклятых, икопья такиеже долгие.
        Переглянулись воеводы.
        -Аскольих? - спросил Стрига.
        -Семен Иваныч-то наш полагает, тыщи три будет.
        Белыми стали воеводы. Поманил Басёнок одного издетей боярских изстражи своей, широкоплечего мужика, ужеспроседью.
        -Сколь унас, Митрич, конников осталось всего? - спросилон.
        -Коло сот восьми будя, - ответил тот.
        Молчат воеводы. Дрогнули скулы уСтриги.
        -Чтосотворим? - спрашивает он уБасёнка. - Ежели бежатьнам, тоотгосударей своих погибнем, понеже виной своей, корысти ради, воев своих отпустили.
        -Князь-то распалится, - молвил Басёнок. - Неминовать нам смертной казни. Вгневе он пощады незнает.
        -Нуежелибы одинон, оправилибы грех свой, аИван… - Тотглазищами токмо пронзит, всевызнает.
        -Змеиный глаз унего.
        -Зато имудрость змеиная - зазря зла несодеет. Отец-то ему внимает. Заступником перед отцом бывает.
        -Азавину? Полон ведь брать неприказано.
        Ничего неотвечает Басёнок, только рыжие брови его отволнения играют ируки слегка дрожат.
        -Брате мой! - молвил он наконец. - Лучше помрем все заправду, загосударей своих!
        Обнял его Стрига ивоскликнул:
        -Бить будем ворогов заизмену иворовствоих!..
        Анагоризонте уже зачернели вснегу цепи конников вражеских. Оглядел Басёнок окрест себя - плетни кругом да заборы, суметы большие снежные. Развернуться коннице негде. Загорелся вдруг Федор Васильевич икрикнул дерзко, почти весело:
        -Чтонам гадать-то! Снявши голову, поволосам неплачут. Нету унас выбора. Коли живы будем - неумрем! Чего насвете небывает? Побьем еще новгородцев-то.
        Князь Стрига, прищурясь, глядит намедленно подъезжающих новгородцев, усмехаетсяон, видя, какнеуклюже сидят новгородские конники, какнезнают, понеуменью, куда деть длинные копья, которые мешают им конями править.
        -Гляди, гляди, Василич, - говорит он Басёнку, - какие конники-то! Конь-то брыкнет задом, аон поднего падет…
        -Амы их брыкаться заставим! - весело уж кричит Басёнок. - Иван Митрич, собирай воев ближе кплетням да заборам, ксуметам да ямам. Вдругое-то время тут конникам биться люто, асей часец нам выгода. Легче кони ссобя ворогов посшибают. Пусть наши стрелами бьют токмо поконям.
        Доспехи железные, стрелой их непрошибешь, авглаза все едино непопасть!
        -Истинно, истинно! - весело кричит князь Стрига, ивоинывсе, чтослышат зычный голос Басёнка, тоже смеются.
        -Стрясем их сконей! - кричат одни. - Словно яблоки сяблони!
        -Едут-то, едут как! - кричат другие. - Нуивои! Имневоевать, атокмобы сконя неупасть…
        Быстро спешились воеводы московские ивоины их и, коней около себя привязав, засели взасаду усугробов, пред заборами иямами.
        Скриками, втрубы трубя ивбарабаны гремя, поскакали новгородские конники намосковских. Тучей железной тяжелой нахлынули, апорядка среди них нет, править немогут. Подпустили их поближе московские воины, ивдруг разом запели их стрелы, завизжали раненые кони, заметались, сбили весь строй вкотел какой-то кипящий. Падают конники новгородские, трещат, ломаются длинные их копья, авдоспехах железных воины сземли подняться немогут. Крики ивопли, топчут кони людей насмерть иразбегаются пополю безседоков, астрелы московские все бьют поконям. Уновгородцевже лучников совсем нет, никогда их воины излуков нестреляли.
        Вотуж первые полки бегут сами вразные стороны, рвутся воины московские, дабы, насвоих коней вскочив, гнать бегущих, новоеводы саблями им пригрозили. Вотисам посадник большой Михайла Туча коренные полки свои намосквичей двинул. Воеводы его заним скачут, саблями машут.
        Опять полетели стрелы московские, стал надыбы конь посадника сострелой вшее игрохнулся навзничь, придавив седока, аостальные помчали воевод своих вразные стороны. Вполкахже новгородских еще больше беспорядка, словно каша вкотле все кипит.
        Вотвыскочили вперед воинов пять московских сИваном Димитриевичем ктому месту, гдеупал посадник наземлю, выволокли его из-под издыхающего коня, схватили иксебе повели. Увидав пленение воеводы, воины новгородские, изкоторых более половины было изпосадских черных людей, стали кричать друг другу:
        -Накой хрен нам затолстопузых живот полагать!
        -Бросай копья, бежим восвояси!..
        Вэтот трудный час воеводы новгородские бросились посадника своего выручать, иодин изних ссек голову Ивану Димитриевичу. Закричали, заревели вгневе иярости воины московские и, повскакав наконей, какястребы, бросились нановгородцев, ате уж итак коней оборачивать стали и, копья бросая, помчались, ктокуда мог.
        -Бейих заМитрича! - неистово ревут московские конники. - Гони!
        Посадникаже Тучу, избив изрядно, привели квоеводам, амалое воинство воевод московских гнало исекло новгородцев. Многобы полона взяли москвичи, дазамалолюдством своим немогли - дали убежать врагу.
        Видя это, Стрига сказал Басёнку:
        -Исие узнает Иван-то ивглаза колоть будет, чтоначужое добро метнулись, а, чудом да дерзостью спасаясь, полону ратного невзяли. Заполон-то неодну, чай, тыщу Новгород вказнубы государям выплатил…
        -Простит! - весело откликнулся Басёнок. - Апосадник вот один всех стоит, даивойско-то их мы прахом развеяли.
        Солнечный зимний денек. Морозцем крепко прихватывает, аснег так исверкает кругом. Гудит, шумит направом берегу Волхова новгородский торг - полным-полно народу отсамого моста Великого,[139 - Великий мост - древний деревянный мост через Волхов, сдеревяннымиже башнями наобоих берегах.] отВечевой гридницы[140 - Вечевая гридница - строение прикняжих хоромах длясовещаний перед созывом веча. Созывалось вече звоном вособый вечевой колокол, висевший набашне гридницы.] иЯрославова дворища,[141 - Ярославово дворище - хоромы государя, построенные новгородским князем Ярославом.] вплоть доцеркви Ивана Предтечи наОпоках идоБольшой Михайловки.[142 - Большая Михайловка - слобода.]
        Шумит торг, кипит жизнь новгородская. Могуч, богат икрасив Господин Великий Новгород. Окружен он земляным валом сглубоким рвом ибашнями. Завалом стоят слободы, белеют монастыри сбоевыми башнями истенами. Справой, Купецкой стороны, гдеторг идет, видны кремлевские стены наВладычной стороне, аиз-за стен высит свои пять куполов собор Святой Софии.
        Примыкает ксобору этому вплотную шестой купол башни, соединенной сним крытыми переходами. Малые купола строены луковицами, асредний - большой ивысокий - ввиде огромного золоченого шлема. Возносит он ввысь самый большой крест, накотором насажен медный отбеленный голубь.
        -Когда голубь сей слетит, - говорят внароде, - конец будет Новгороду.
        Когдаже это случится, никому неизвестно, апока спокоен Новгород идаже Москвы небоится. СПольшей иЛитвой омногом унего втайне договорено, даивойско большое, ихоть волей иневолей, асогнано куда надо: вРусу ушли конники внемецких кованых доспехах, которые нистрелой, нидаже изпищали ручной непрошибешь.
        Шумно наТорге, хоть изима, хоть нет лодок икораблей назамерзшей реке, иопустели все вымолы,[143 - Вымол - речная пристань.] итолько людно наскладах Геральдова вымола,[144 - Геральдов вымол - старинное название пристани иноземных купцов.] что рядом сНемецким двором,[145 - Немецкий двор - старинное название гостиного двора дляиноземцев.] где хранятся товары иноземные. Новместо кораблей илодок тянутся обозы совсех сторон: бочки везут ссалом, пушнину дорогую всякую, тюки схолстом, полотном исукном, везут мешки схлебом, короба ссушеной исоленой рыбой, туши бараньи. Ползут эти обозы совсяким добром через широкий деревянный мост свысокими башнями наобоих концах, въезжают наТорг, где, кроме лавок деревянных инавесов, стоят амбары каменные ибревенчатые, арядом сИваном Предтечей - гостиный двор, гдележат товары всех богатых гостей. Нокроме товаров изпятин новгородских[146 - Пятины новгородские - области, подчиненные Новгороду.] иЗаволочья, товаров изНизовских земель, идут сюда обозами итовары заморские.
        Воттянутся через мост небольшие немецкие обозы сдорогими сукнами, соловянной истеклянной посудой, сселедкой соленой, перцем игорчицей. Рядом свозами шагают вкоротких кафтанах сами купцы немецкие ссаблями набоку. Сапоги уних трубами ивыше колен, анаголовах шапки приплюснутые, блином лежат. Сопровождает их своя стража немецкая влатах, скопьями иручными пищалями.
        Вотедут уж они поторговой площади, подъезжают кИвану Предтече, гдестоят поднавесом большие весы. Новгородские надсмотрщики мытные взвешивают товары немецкие, берут скупцов «весчее», пошлины торговые. Тутже, наплощади, наряду сбольшим торгом идет торговля мелкая - впалатках, свозов исрук. Продавцы зычно кричат, выкликая свои товары; хвалятих, отбивая покупателей усоседей. Мечутся они усвоих прилавков поднавесами, гдеразложены цветистые сукна, шелка блестящие иполотна, гдепоблескивает серебряная истеклянная посуда, кольца, серьги, ручные обручи ивсякие ларцы затейливые. Увозовже крику ишуму неменьше. Продают там воск, кур, гусей, меха разные, кожу выделанную, рыбу изкоробов, медизкадок ипрочее. Тутже снуют икричат сбитенщики ибабы соладьями игороховиками. Звенит вушах, когда голосят они часто итонко:
        -Оладьи горячие, оладьи!..
        -Гороховики, гороховики!..
        Асреди бабьего визга густо гудят мужики:
        -Сбитень, сбитень горячий…
        Вкабакиже зазывать инеприходится, ибоуих крылец итак толпится народ. Почти непрестанно распахиваются двери кабака, окутываясь отмороза облаком пара, топринимая гостей, товыбрасывая вон пропившуюся голытьбу кабацкую.
        Вдруг всполошилось все кругом. Забегали, засуетились люди. Видят - навзмыленных конях прискакали изРусы домой конники новгородские, оголтелые, безкопий ищитов.
        Бросились купцы запирать лавки, торопливо рассчитываясь спокупателями. Женки идевки бегут подомам, ауЯрославова дворища собирается густая толпа. Гости иноземные гонят изовсех сил обозы свои кскладам Немецкого двора. Воткто-то поспешно бежит кВечевой каменной башне, чтовыдается вперед четырехугольным телом своим, увенчанная вместо купола островерхой каменной шапкой.
        Гулкий удар большого вечевого колокола прогудел тревожно истрашно, будто напожар. Ещеудар, ивсе чаще ичаще кричит истонет медь надгородом, алюдской муравейник копошится, становится гуще игуще, инетолько наплощадях, ноинаулицах ивпереулках. Бегут люди кЯрославову дворищу: исовсех концов Торговой стороны исовсех концов Владычной. Знают ужвсе, какую весть принесли конники новгородские. Охают, сомлели отстраха, омертвели будто, толкутся безсмысла иразума, галдят, сами незная что, ибегут навече.
        Там, напомосте деревянном соступенями иперилами, сидят уж наскамьях богатеи новгородские внарядных шубах исобольих шапках - новый истарые посадники[147 - Посадник - глава новгородского правительства.] итысяцкие,[148 - Тысяцкий - ведал делами черных людей исудилих.] ивсе люди вящие,[149 - Вящие люди - знатные ибогатые люди.] передние ибольшие. Ноневажны инестепенны они теперь, акричат-шумят, тосадясь, тоснова вскакивая сместа. Ещебольше шумят икричат уподножия помоста люди молодшие, меньшие, черные ипосадские.
        Встрахе итоске томясь, злом все друг против друга разгораются, ачто делать, незнают. Оттого пуще все кричат игалдят, какпьяные илибезумные: одни - одно, другие - другое. Никто незнает, счего речь начать.
        Наконец кто-то удумал истал говорить, что, поего мысли, делать надобно. Смолкли было стоны иплач огибели войска иблизких своих, прекратилось ругание против богатеев, чтовойну сМосквой затеяли. Нослушали недолго. Снова начались споры икрики, пока незаревел кто-то зычно:
        -Идти вящим всем ковладыке Евфимию! Бить челомему, дабы шел он вЯжолбицы кгосударю московскому мольбы ради опрощении Новагорода.
        Расступается народ наВечевой площади, дорогу дает всем сходящим спомоста посадникам итысяцким, боярам новгородским игостям воглаве снынешним посадником итысяцким.
        Идут они всуровом молчании ипечали поТоргу, атолпа издесь раздается пред ними наобе стороны, давая свободный проход вящим людям.
        Вотидут они уж поВеликому мосту, вотперешли уж Волхов, вышли изворот башни, чтоумоста, идвигаются поВладычной стороне кпятиглавой Святой Софии.
        Затихает гул икрики толпы, замолчал вечевой колокол, итолько кое-где звучат среди народа злые речи. Шумят усамого моста гончары, каменщики, кожевники, плотники, мостники, кузнецы идругие.
        -Авсе толстосумы! - кричит седобородый кожевник, старик смогучей грудью имогучими руками. - Толстосумы, баю, всему зло! Всегда уних пред Москвой неисправленья!
        -КЛитве больше гнут, - взглянув исподлобья, молвил чернобородый мужик. - Свою Русь православную забарыши позабыть могут.
        -Ониинас продадут, - суетливо мечась, по-бабьи заскулил сухой маленький гончар, попрозванию Комарик, - продадут низагроб, братики! Лучше самим наМоскву нам податься.
        -Ну,хрен редьки неслаще…
        -Не-не! - запищал Комарик. - Пущай вМоскве тоже неслаще! Всеже лучше хромать, чемсиднем сидеть. Есть ивМоскве худое, данигде водной полосе всех угодий ненаберешь.
        -Может, итак, - хмуро оглядев всех, молвил кожевник, - да токмо иМосква-то - кому мать, акому имачеха. Чтозря ворожить-то.
        Махнув рукой отдосады, пошел прочь старый кожевник, аКомарик обиженно фыркнул носом икрикнул старику вслед:
        -Станешь ворожить, коли нечего врот положить!..
        Несразу склонил ухо владыка Евфимий кмольбам горожан новгородских.
        Огорчен иразгневан был он неисправленьем идерзостью паствы своей.
        -Идумолить великого князя, - сказал наконец он спечалью, - да отпустит нам злое, ибонетокмо измена былаему, ноируку нанего подымали.
        Втотже час собрался владыка спешно кяму Яжолбицы, чтовста двадцати только верстах отНовгорода. Поехали сним, пообычаю новгородскому, посадники, тысяцкие, бояре илюдие житии.[150 - Людие жити - средние землевладельцы.]
        Вмноголюдстве таком, сдарами многими ибольшой казной прибыли они все вЯжолбицы, нонесмели пред очи государей стать московских, прежде били челом братьям их ибоярам. Немало рублей новгородских, кубков ичарок золотых исеребряных новгородцы роздали, прося заступиться заних пред государями.
        Всеже умолил, упросил всех, кого надобно, владыка Евфимий ипредстал, наконец, перед государями совсем посольством новгородским. Иван впервые видел всех лучших ивластных людей новгородских, которые правят, какхотят, самим Господином Великим Новгородом. Всевремя, пока идут уних переговоры сВасилием Васильевичем, нивочто невступается Иван, атолько слушает внимательно иследит завсеми, какговорят икакведут себя.
        Зато договор составляет он сам спомощью Федора Курицына, апосле читает его отцу. Знают осем новгородцы ибоятся. Василий Васильевич понятен им, Иванже гнет все куда-то другим путем.
        -Неисправленья мне ваши тягостны, - жалуется Василий Васильевич, - много мне истомы отвас! Лиходеев моих усобя принимаете, татар науськиваете, снемцами, дасляхами, дасЛитвой против Москвы крамолу куете.
        Всеэто понятно новгородцам, невпервые случается так. Кряхтят они только, когда требует сних Василий Васильевич казны многонько - десять тысяч новгородских рублей серебром.
        Спорят, торгуются бояре московские иновгородские, ноМосква никаких скидок неделает. Шума много, слезы даже имольбы, новедомо новгородцам - Москву неупросишь.
        Иванже договор составляет, время отвремени сотцом советуясь исего боярами ближними. Напереговорахже все также молчит он итолько смотрит, ипугать уж новгородцев начинает этот непонятный пронизывающий взгляд.
        Вотуж Василий Васильевич получил сполна десять тысяч рублей. Выбраны уже бояре, которым ехать назначено вНовгород, новгородцев приводить ккрестному целованию поновому договору, даисамый уж договор готов.
        Всесобрались послы новгородские совладыкой своим воглаве. Рядом свладыкой - посадник итысяцкий, азаним все прочие изстарых посадников итысяцких, избояр икупцов богатых. Когдаже Федор Васильевич Курицын читать стал новый договор, заволновалисьвсе, амногие смест встали - сидеть немогут. Только Иван сидит неподвижно испокойно да глазами, словно пиявками, ковсем присасывается…
        Слушают новгородцы чтение иушам сначала неверят. Отступиться должны они длямосковских князей Василия иИвана откупленных ими земель ростовских ибелозерских; черный бор[151 - Черный бор - поголовная подать счерных людей.] платить обязуются Москве; отменяют вечевые грамоты; вместо новгородской печати налагают печать великого князя; несмеют мешаться вкняжии усобицы иобязуются непринимать никого изрода Шемяки ипрочих лиходеев московских князей.
        Снова мольбы испоры, аИван сидит неподвижно, молчит исмотрит только.
        -Глаза-то, глаза-то какие унего! - сострахом шепчет один изпрежних тысяцких наухо старомуже посаднику Акинфу Сидоровичу.
        Дергает посадник губой, будто дышать ему нечем, асам смотрит жадно Ивану вглаза - такие странные истрашные - оторваться неможет, ихочется ему перекреститься.
        -Господи, спаси ипомилуй, - шамкая, шепчет вслух Акинф Сидорович, - отдьявола очи сии, отдьявола… Ишь, глядит-то, глядит-то какивсе молчит! Помогнитенам, святые чудотворцы, угодники Божии. Нет, некнязь Василий, аИван град наш погубит.
        Глава3
        Вкняжом семействе
        Весна этот год была по-осеннему прозрачная иясная, словно первые ласковые дни бабьего лета, нокругом все ярко зеленело, ицвели налужайках ивдоль дорог золотые одуванчики.
        Иван, наскакавшись вдоль берегов Москвы-реки ивгорах возле села Воробьева, медленно возвращался домой всопровождении Илейки. Рядом сним, конь оконь, ехал Федор Курицын.
        -Нуиутроже ныне, - весело сказал Иван, - будто яз искупался внем ивесь посвежел.
        -Дивно икрасно унас вподмосковных-то, - живо отозвался Курицын. - Особливо когда сгор глядеть отсела Воробьева…
        Заулыбался Илейка иласково, какодин он умеет, сказал:
        -Цветики-то, весняночки наши, каксолнышки малые, повсем лугам разбросаны, словно парчой золотой зеленую травушку выткали…
        Старик радостно вздохнул всей грудью итихо добавил:
        -Красота Божья!
        Иван иКурицын молчали, овеянные утренней лаской илаской слов человеческих. Обернувшись кстарику, Иван молвил:
        -Изсамого детства любо мне слушать тя, Илейка. Велика утобя любовь ктворению Божью иковсем тварям земным.
        Засмеялся тихонько Илейка.
        -Мир-то, - молвилон, - Божий сад. Вечно он вцвету ирадостях, нето что людие.
        Нерасслышали печали всловах Илейки ниИван, ниКурицын - молоды оба, даисолнышко все выше ивыше, идень-то такой лучезарный ивеселый.
        -Заедем ктетке Марье Васильевне, - крикнул Иван, погнав коня, - повидаю брата своего двоюродного!
        Ониповернули набольшую улицу кхоромам князя Юрия Патрикеева. Выслав Илейку вперед оповестить княжое семейство, Иван медленно ехал подвору всопровождении Курицына, сошедшего сконя еще уворот изпочтения кхозяевам. Украсного крыльца хором уже суетилась всякая челядь, икогда Иван, подъехав, отдавал стремянному поводья коня, наверху растворились двери, икнязь Юрий скнягиней своей исыном Иваном, молодым воеводой московским, поспешно стали спускаться вниз навстречу юному государю.
        Марья Васильевна радостно встретила племянника, весело сверкая такимиже сияющими глазами, какие были когда-то иуее ослепленного брата.
        -Добро пожаловать, - говорила она ласково, - почитай, двеседьмицы небыл ты унас, Иванушка…
        -Нынеже кстати вельми заехал, государь, - кланяясь, молвил Юрий Патрикеев, - вернулся недавно изКрымской Орды наш богатый гость Скобеев, Федор Тимофеич.
        -Кланяюсь тобе, государь, - сказал Скобеев сглубоким поклоном, касаясь рукой ступеньки крыльца.
        Проведя гостей прямо втрапезную, хозяева усадили всех застол, какпочину иобычаю принято, воглаве сгосударем.
        -Любишьты, государь, - говорил князь Юрий Патрикеев, своеручно наливая Ивану сладкого греческого вина, - любишь ты знать все очужих, дальних странах, аФедор-то Тимофеич много занятного сказывает.
        -Особливо офряжских городах, - заметил молодой князь Иван Юрьевич.
        Иван был весьма доволен и, понемногу отпивая греческое вино изчарки, молвил:
        -Чтож, Федор Тимофеич, сказывай.
        Скобеев, богатый гость изсурожан, много рассказывал оторговле сСурожем, Ялитой, Керчевым иКафой.[152 - Древнее название городов: Ялита - г. Ялта, Керчев - г. Керчь, Кафа - г. Феодосия.]
        -Наиболее дивен мне был град Керчев, апо-фряжски Черкио, - говорил сурожский гость. - Есть вграде большая каменная лестница, вскалах красно иссечена. Начинается она уцеркви Ивана Предтечи, греками построенной вдавние времена. Наодном столбу ее каменном год построения вырезан: шесть тысяч двести двадцать пятый.[153 - 717год.] Кругже града Керчева могилы, какхолмы, насыпаны. Несть числа им, авмогилах тех из-под земли копают чарки, кубки иблюда золотые исеребряные, золотые обручи, кольца, серьги ицепи. Всеони старой работы языческой. Продают их тамо дорого, сомногой собе выгодой.
        Много еще сказывал купец любопытного остарине крымской, аИван, какивсе прочие, слушал Скобеева сбольшим вниманием, номорщил лоб, усиленно вспоминая иотом, чторанее слышал он откого-то огороде Кафе.
        -Авот скажи, Федор Тимофеич, - воскликнул он радостно, вспомнив, наконец, оросяных колодцах, - правдали, чтовКафе воду изросы собирают?!
        -Истинно, государь, - живо отозвался Скобеев, - кругом града того, нивнем самом нет нирек, николодцев, аежели иесть ручьи, чтосгор весной бегут, тоиони пересыхают. Встепяхже уних вода солоновата: ивозерах ивколодцах. Вотони вгорах, близ града Кафы, высекают вскалах ямы, кладут вних камни, асверху хворост. Втакие ямы роса густо падает ивних скопляется. Отямже верхних книжним рвы иссечены, ироса, собираясь каждую ночь икопясь, течет изодной ямы вдругую, апотом возерцо, аизозерца-то потрубе каменной воград протекает. - Вдруг Федор Тимофеевич потемнел лицом ипотупился, оборвав рассказ.
        Иван снедоумением посмотрел нанего, акупец, горько усмехнувшись, молвил горячо игорестно:
        -Одно, государь, худо иобидно мне было. Видел я тамо вовсех градах навсех базарах сирот наших ичерных людей! Водятих, какскот, вжелезных ошейниках, друг кдругу гуськом прикованных! Лбыже ищеки уних клеймены тавром татарским: каккони, онимечены… Плач ирыдания среди братии нашей, апоганые купцы-басурманы девок иженок голыми велят показывать, апарням да мужикам руки иноги щупают изубы, каклошадям, смотрят. Покупают их купцы изЯффы, везут потом продавать кизыл-башам,[154 - Кизыл-баши - персы, иранцы.] ктуркам идаже вИндию.
        Всхлипнула нежданно Марья Васильевна изакрестилась, причитая:
        -Помоги, Господи, несчастным, охрани их крестом Своим отпоганых.
        -Неотпоганых, - гневно прервал ее Иван, - аотнаших удельных! Крамола кругом иворовство! Всеони вороги Москве, апримежусобии нашем татаре людей полонят! Ведь силу нашу они отРуси берут!
        Отворились двери втрапезную, изаскочил торопливо, хотя ивесьма почтительно, дворецкий Патрикеевых. Иван обернулся кнему исурово взглянул.
        -Прости, государь, - низко кланяясь, молвил дворецкий, - батюшка твой, великий князь Василь Василич, приказал тобе сейже часец надуму кнему. Рязанские бояре приехали. - Дворецкий повернулся лицом кЮрию Патрикееву идобавил: - Итобя, княже игосподине мой, государь кличет ксобе.
        Дома Иван застал отца уже впередней совсеми его боярами ближними исприехавшими вМоскву боярами рязанскими. Всесидели молча, спечальными лицами. Когда вошел Иван сПатрикеевым иКурицыным, все, кроме князя великого, встали ипоклонилисьему, аВасилий Васильевич воскликнул:
        -Ты,сыне мой?! Горе унас велие - преставился князь великий рязанский Иван Федорович, брат мой любимый.
        Василий Васильевич громко всхлипнул - дар особый имел он кпечали - ивозопил, истово крестясь:
        -Брате идруже любимый! Царство тобе небесное, даупокоит тя Господь вселении райском, идеже несть нипечали, нивоздыхания!.. - Потом, обратясь кдуховнику своему, добавил: - Отче, преже мы оБожьем помыслим, панихиду отслужим. Послеже иоземных делах будем думу думати.
        Священник молча поклонился, ивсе пошли заним вкрестовую.
        После панихиды пригласил великий князь Василий Васильевич всех бояр ивоевод московских ирязанских всвою переднюю кстолу помин справлять повеликому князю рязанскому. Сели затрапезу все вмолчании, идуховенство сними воглаве стола, рядом скнязем икнягиней идвумя старшими их сыновьями - Иваном иЮрием.
        Застолом, гдекутья, меды иводки разные уж поставлены, Василий Васильевич, неприглашая гостей кпитию икушаньям, сказал громко иторжественно:
        -Прежде помина души усопшего князя Ивана, царство ему небесное, волю его предсмертную послушаем, духовное его завещанье, которое им сбоярами его подписано.
        Встал изрязанских бояр Кирила Степанович, ветхий старец, весь волосом белый, будто вснегу головаего, ипоклонился обоим государям.
        -Кому, государь, - зашамкал он беззубым ртом, - кому издьяков твоих передать столбец прикажешь?
        -Василь Сидорыч, - сказал великий князь, обращаясь кдьяку Беде, - возьми столбец-то ипрочтинам.
        Старый рязанский боярин обернулся ксопровождавшему его дьяку. Дьяк быстро подошел кнему, неся вруках небольшой резной ларец изчерного дуба. Кирила Степанович отпер ларец дрожащими руками, вынул изнего туго скатанный свиток ипередал его московскому дьяку.
        Тотстал развертывать свиток ирастянул его лентой додвух аршин вдлину. Всевстали, кроме государей, кактолько дьяк стал читать завещание, начинающееся славословием имолитвой. Когдаже дьяк Василий Беда читал то место, гдезавещатель, князь Иван Федорович рязанский, призвав свидетельство Божие ипрося заступничества уСоздателя, говорит овеликом княжестве Рязанском ионаследнике, сыне своем Василии, всесидящие затрапезой замерли внапряженном внимании иволнении.
        Иван взглянул наотца иувидел, чтощеки его побелели инеподвижное лицо слепца стало каменным. Иван, когда дьяк намиг останавливался, слышал свое дыхание втишине покоя, каконо сипит исвистит вдрожащем горле, акровь его ввисках токает. Каквосне, слышит он отрывки издуховной.
        -«Челом бью брату моему, великому князю московскому Василью Васильевичу, давозьмет напопечение свое сына моего малолетнего князя Василия, моего наследника настоле рязаньском… Дщерьже Федосью… наволю твою… Защита иоплот будь длярода моего, Богом тя, Христом Спасителем иПречистой заклинаю… Будь ты отцом благим идобрым кочадам моим…»
        Неслушает дальше Иван - думы совсех сторон нахлынули, ипонял вдругон, какое дело великое вэтот час перед ним творится. ВотиВасилий Васильевич поборол волнение свое, ищеки его зарозовели, только Марья Ярославна вся еще втрепете, игубы унее дрожат. Вотсклоняется она куху Ивана ичуть слышно шепчет:
        -Малость недожила бабка-то, докакой вот радости недожила…
        Кончил вэто время дьяк Беда чтение, авпокое все еще тишина мертвая, нонамиг только. Заговорили, зашумели все разом, аВасилий Васильевич, высокий дар слезный имея, воскликнул горестно:
        -Упокой, Господи, душу раба Твоего князя Ивана, апочину андельскому - Иону! Клянусь пред тобой, Господи, ипред всеми христианами: сотворю все нерушимо подуховной брата моего. Утре, после часов, крест натом ссыном моим целовать будем… - Помолчал он и, вздохнув, печально добавил: - Нынеж начнем помин души князя Ивана, брата моего, великою тризной. Приказывай, Марьюшка, кстолу все какнадобно.
        Когда кончился поминальный обед, Василий Васильевич поднялся из-за стола и, простившись совсеми общим поклоном, обратился кдьяку Беде:
        -Аты, Василь Сидорыч, сейже часец возьми духовную князь Ивана иотдай схоронить ее вказне моей. - Опираясь наруку своего соправителя, великий князь пошел всвои покои. Подороге он сказал сыну вполголоса: - Мненадобно пред крестным целованием омногом стобой подумати…
        Былуж июль - макушка лета, идни бежали быстро. Миновали Кузьминки, бабий икурячий праздник, наМарфу овес нарядился вкафтан. Идет лето своим порядком. Скоро Степан Саваит ржице повелит матушке-земле кланяться.
        САфиногенаже истрада начнется: первый колосок Финогею, последний - Илье вбороду.
        Бежит время, идня затри июля десятого заметил Иван заобедом печаль влице матери ичто она слезы тайком утирает. Нерешился он приотце спросить ее огорестях, новстревожился.
        Когдаже обед кончился, Василий Васильевич сказал ему мрачно:
        -Иване, сопроводи меня вопочивальню.
        Иван повел отца, новдверях остановился, кинув намать беспокойный взгляд.
        Онагрустно иласково ему улыбнулась.
        Всвоей опочивальне Василий Васильевич опустился напристенную скамью и, помолчав, сурово молвил:
        -Днесь поймал яз наМоскве князя Василья Ярославича ипослал его взаточение вУглич.
        Иван вздрогнул ипобледнел.
        -Значит, матунька уж знает осем? - сказал он вполголоса.
        -Знает…
        Взволновался Иван, вспомнив ояростном нраве отца. Тогда, давно еще - Бунко пострадал, аныне вот - дядя, родной брат матери. Всегда он заних был, честно бился сШемякой. Привык кнему сдетства Иван, полюбилего.
        -Пошто сие? - спросил он горестно. - Плачет матунька…
        -Онаплачет, асомной согласна.
        -Поштож ты его поймал?!
        -Заворовство противнас. Сынже его отпервой жены вместе смачехой бежали вЛитву, туда, куда иМожайский бежал. Всеони заодно, проклятые!
        Василий Васильевич гневно сдвинул брови. Иван молчал. Слова отца длянего небыли убедительны. Онясно чувствовал, чтоуотца нет доказательств вины боровского князя.
        -Государь, - начал он медленно, - ты оворовстве его говоришь, авчем воровство-то сие? Были внуждемы, ибыл он вереннам, поштоже воровать ему ныне.
        Василий Васильевич вскипел изакричал вгневе:
        -Супротивничаетон! ЗаМосквой ныне уделы иГалицкий иМожайский, аон вольным хочет! Непокоряется!
        -Авчем? - также медленно испокойно спросил Иван.
        -Язхочу, - продолжал, успокаиваясь, Василий Васильевич, - дабы он токмо наместником был, аудел свой заМоскву дал нашему роду. Начто силен великой князь рязанский итот княжество свое исына подпризор мой отдал! Сейже родной брат твоей матери, асупротивничает. Вторая жена подбивает его - подзойница, сука! Вотклитовскому князю истали гнуть…
        Иван смутился отрезких слов отца, но, вспомнив предсмертные слова бабки: «Круг Москвы собирай!» - тихо промолвил:
        -Тобе, государь, видней. Язеще многого неведаю вделах сих.
        После того какзаточен был князь Василий Ярославич вУгличе, гденекогда исам Василий Васильевич совсей семьей своей был, нераз вспоминал соскорбью Иван ту тяжелую пору, когда молодой Василий Ярославич, будучи вЛитве, полки собирал вместе своеводами ибоярами московскими, стремясь силой «выняти» великого князя ссемейством иззаключения.
        Нотеперь уИвана эти горькие чувства были недолги: забыл почти совсем он сказку озлосчастьях Степана-богатыря, забыл окоготке Гамаюн-птицы - вокруг него радостным хороводом новых чувств иволнений начинала заплетаться иная сказка. Чаще ичаще мелькало перед ним смеющееся личико Марьюшки, юной княгиниего, и, сами незная, какэто выходило, встречались они друг сдругом вовсех концах княжих хором, словно нарочно всюду искали друг друга.
        Нередко наталкивался Иван инасияющего Илейку, лицо которого расплывалось вмногозначительных улыбках. Насколько там, наКокшенге-реке, этавсе понимающая улыбка старого дядьки раздражалаего, настолько теперь веселила изабавляла.
        Однако Илейка, помня недавний резкий отпор молодого государя, нелез кпитомцу своему слишними разговорами. Всеже раз, стоя сИваном всенцах ивидя, какиздверей княгининых покоев выглядывает Марьюшка, старик неутерпел.
        -Удачливты, государь, - молвил он радостно, - какуменя, утя струна всердце есть ласковая - бабье ухо ее засемь верст чует…
        Приход Федора Курицына оборвал красноречие старого дядьки.
        -Прикажешь, государь, - спросил Илейка деловито, - коней седлать? Дообеда успеем погонять круг Москвы-то.
        -Поедешь, Федор Василич? - обратился Иван ксвоему другу.
        -Аяз затобой шел, государь, - весело ответил молодой подьячий. - Старый государь отпустил меня. Поедем ныне вЗанеглименье.[155 - Занеглименье - так встарину называлась местность ксеверу отКремля, начинавшаяся отреки Неглинной.] Хороши там села бабки твоей родной, Марьи Федоровны Голтяевой, снохи преславного князя Владимира Андреича, верного соратника Димитрия Донского.
        Федор Васильевич вдруг смолк, словно вспоминая что-то.
        -Государь мой! - воскликнулон. - Поотцу ты правнук Димитрия Донского, апоматери - правнук Владимера Храброго, побивших наполе Куликовом уДона великого несметную силу самого Мамая, царя ордынского!
        УИвана затрепетало сердце по-особому, инемог он ничего сказать вответ.
        Взволнованныйже Федор Курицын продолжал:
        -Ныне токмо вот, государь, читал яз увладыки Ионы «Сказания оМамаевом побоище». Сослезами читал яз оподвигах дедов наших! Впамяти моей отсказания сего многое, яконакамне иссечено. Когда пришли поганые нанашу землю, съехались князи русские кпрадеду твоему наМоскву, кокнязю великому Димитрию, говорятему: «Господине князь великой! Ужепоганые татарове наполя наши наступают, аивотчины наши унас отымают. Стоят уж меж Доном иДнепром наМечереце! Мыуж, господине, пойдем стобой насупостаты ратию, свершим деяния дивные: старым - повесть, амладым - память!..»
        Напобледневшем лице Ивана еще темнее стали глазаего, ипроизнес он глухим, дрожащим голосом:
        -Всяземля тогда русская встала открая докрая.
        -Князьже великий Димитрий Иваныч, - продолжал Курицын, - рек тогда: «Братьица моя милая, князи русские! Гнездо есьмы едино князя Ивана Данилыча. Никому недано нас изобидити: нисоколу, ниястребу, нибелу кречету, нипсу тому, хану Мамаю…»
        Молодой подьячий, каквсегда, загорелся весь любовью иревностью кславе отеческой ивоскликнул громко:
        -Писано тамеще: «Оле, жаворонок птица, вкрасные дни утеха! Взыди подсини облаки, посмотри ксильному граду Москве! Пой, жаворонок, славу великому князю Димитрию Ивановичу ибратцу его Владимиру Андреичу!..»
        Иван стремительно простер руки кКурицыну имолвил:
        -Клятву яз дал богови, Федор Василич! Сотру главу яз удельным измию татарскому!
        Подьячий сжаром поцеловал руку Ивану, аИлейка, вернувшийся доложить, чтокони оседланы, иожидавший конца разговора, воскликнул:
        -Порадей, государь, для-ради всего христианства!
        Накануне молодого бабьего лета дни стояли ласковые итеплые, акполдню насолнышке даже припекало. Опустели поля, ощетинившись желтым жнивьем, итолько кое-где повновь распаханным полосам размеренным шагом шли мужики слукошками иловким, широким движением руки разбрасывали зерна - сеяли озимые. Зато всадах иубояр иусирот стояли яблони, словно впраздничных нарядах, густо увешанные желтыми, белыми иалыми яблоками. Духяблочный всюду чуялся ввоздухе. Урожай вэтом году небывалый.
        Илейка съездил ккняжим бабкиным садам ипривез яблок полную конскую торбочку. Иван выбрал самое крупное, разломил и, показывая Илейке, крикнул весело:
        -Вишь, Илейко, какое чистое, душистое, ичервя внем нет! Нето что утвоего Степана-богатыря!
        Илейка радостно улыбнулся имолвил:
        -Ишь, памятливты, государь! Токмо ныне никакой червь тобе нияблоко, нисердце неисточит.
        -Пошто так?
        -Апото, чтоотболел утобя коготок-то Гамаюн-птицы иотпал. Ненавек он кнам прирастает!
        Курицын слушал этот разговор, ничего непонимая, Иван был доволен и, подмигнув Илейке, спросил:
        -Неразумеешь, Федор Василич?
        -Неразумею, государь.
        -Попроси Илейку. Онте сказку проСтепана-богатыря поведает. Мудро он сие сказывает, схитроречием великим. Аяблоки сии Марьюшке сей часец повезу - Спас-то Яблошный давно прошел.
        -Рано, государь, возвращаться-то! Часа два еще дообеда, - начал Федор Васильевич, ноИван его уж неслышал - погнал он коня домой вскачь идумал только освоей Марьюшке, думал, какзаблестят глаза унее радостью отподарка, оттого, чтопомнил оней.
        Украсного крыльца княжих хором он бросил Илейке поводья и, схватив торбочку сяблоками, бегом вбежал поступеням впереднюю. Быстро пройдя сенцы, оностановился упокоев матери и, какэто унего сМарьюшкой было условлено, тяжелым извучным шагом дважды прошел мимо дверей. Подождал немного, прошел еще раз истал улесенки, чтоведет кбашенке-смотрильне.
        Дверь слегка скрипнула, ивсени легко выпорхнула стройная девушка.
        Оникрепко схватились заруки инацыпочках побежали вверх полесенке кгульбищам. Пригибаясь ипрячась зарешетками гульбищ, прокрались они кбашенке-смотрильне иприсели напервую ступеньку ее крылечка, усамого пола, ниже перил.
        Иван крепко обнял иприжал ксебе Марьюшку, целуя ее вуста, ивщеки, ивтеплую нежную шею. Закрыв глаза, Марьюшка чуть заметно улыбалась тихой, счастливой улыбкой, новдруг повела плечами ипрошептала:
        -Штой-то гнетет мне спину?
        Иван взглянул через плечо ее иувидел всвоей правой руке конскую торбочку сяблоками. Расхохотавшись, онпоставил торбочку уног ее ивоскликнул:
        -Яблоки, Марьюшка! Тобе изЗанеглименья привез, избабкиных садов!..
        Раскрыв мешок, Марьюшка радостно всплеснула руками.
        -Какие яблоки баские! - говорила она весело, перебирая сочные плоды. - Сиевот медом, Иванушка, пахнет, Право, медом! Разломи-каего, язнемогу. Ишь, какое крупное да крепкое!
        Смеясь, Иван безтруда разжал вцепившиеся вяблоко пальчики Марьюшки, ияблоко, хрустнув вего руках, разделилось надве сочные идушистые половинки.
        -Одну - тобе, другую - мне! - весело воскликнула Марьюшка. Онасхватила одну половинку и, вгрызаясь вяблоко мелкими зубами, молча вскидывала наИвана лукавые, чуть озорные глаза.
        -Ахты, мышонок мой, грызун! - сосмехом молвил он и, сжав ладонями вискиее, стал целовать ей глаза, лобищеки.
        -Тымне есть недаешь, - шаловливо отбивалась Марьюшка ивдруг, обвив руками его шею, поцеловала вуста долгим поцелуем.
        Опьянев отэтой ласки, Иван зашептал ей вухо:
        -Аматуньке ты сказывала, чтопора тобе комне перейти?.. Женушка моя милая…
        Марьюшка вспыхнула вся густым румянцем докорней волос изашептала, трепеща иобрываясь:
        -Духа уменя нато нет. Совестно, Иванушка!.. Язык-то неповорачивается… Тысам скажи матуньке…
        -Инненадо сказывать, - тоже зашептал вдруг Иван, нежнее прижимая ксебе Марьюшку. - Лучше тайно приди комне ныне… Уснутвсе, тыивыйди, язтобя ждать буду.
        Онобнимал, ласкал ицеловал ее все горячей, жегей щеки ишею горячим прерывистым дыханьем. Томно идушно делалосьей…
        -Иване, Иване, - громко шептала Марьюшка, отстраняя его ласки, - Евстратовна замной придет натрапезу звать! Какже яз заобедом-то буду сидеть… Разгорелась вся… Будя, будя!.. Враз матунька все уразумеет…
        Иван овладел собой иотодвинулся отМарьюшки, аснизу полесенке кгульбищам шаги уж слышно.
        -Ну,придешь, Марьюшка? - взмолился Иван. - Приди, моярадость, приди.
        Марьюшка оглянула его горячим потемневшим взглядом ивыдохнула чуть слышно:
        -Приду, Иванушка мой.
        Налестнице показалась голова Дуняхи, величаемой ныне уже поотчеству - Евстратовной.
        -Ишь, гдевы хоронитесь, - сласковой усмешкой молвилаона, - идите, государыня втрапезу собирается.
        Марьюшка вскочила и, передавая ей торбочку сяблоками, молвила ласково:
        -Снеси-ка, Дунюшка, внаши покои яблоки, даотних половину собе иНикишке возьми. Иванушка привез мне их изЗанеглименья.
        Всередине мая лета тысяча четыреста пятьдесят седьмого, когда Марьюшка жила уж сИваном вотдельных покоях, еювдруг овладело какое-то странное беспокойство. Иван заметил это только сегодня, маяшестнадцатого.
        Когда он проснулся, Марьюшка уже встала и, накинув летник сширокими рукавами, собиралась идти умываться всенцах. Тамждала ее Евстратовна, которую определила Марья Ярославна напослугу полюбившейся ей юной сношеньке.
        -А,иты проснулся, ненаглядный мой? - сказалаона, обернувшись, инежно провела рукой поего щеке.
        Иван крепко прижал клицу ее теплую ладонь и, неотпуская, спросил:
        -Пошто утя тревога насердце?
        Онаулыбнулась ласково инежно, какматунька.
        -Акаксие ты учуял? - прошептала она и, присев напостель, обняла его зашею.
        -Люба ты моя, - тихо молвил Иван, - сердце мое само сие чует.
        Марьюшка приникла лицом кего лицу ибыстро зашептала:
        -Ванюша мой, язпонесла, видать. Какмне матунька сказывала, таксомной иесть…
        Неведомым досих пор теплом ирадостью наполнилась душа Ивана. Другой будто стала длянего Марьюшка, ещеболее любимой идорогой. Исчезла как-то сама собой пылкость истрасть, авсего его охватила тихая ласка инега.
        -Тыпожди малое время, - молвила Марьюшка. - Побаю яз сматунькой, умоюся вот ипобегу кней.
        Взволнованный Иван ничего немог сказать итолько как-то по-особому нежно прижал Марьюшку ксебе ипоцеловал вуста.
        Марьюшка уже плескалась всенцах иочем-то говорила сЕвстратовной, аИван, закинув руки заголову изакрыв глаза, всееще лежал неподвижно.
        Оннапряженно прислушивался ктому, чтопроисходит внем. Вдушеже его все перестраивалось, илюбовь его кМарьюшке становилась полней иглубже, ичто-то еще совсем новое билось внем, ачто - он еще никак понять немог.
        Вдруг он услышал торопливые шаги всенцах, и, распахнув двери, вбежала Марья Ярославна, бросилась кнему нагрудь изаплакала отрадости.
        -Сынушка мой, сынушка, - взволнованно говорилаона, - вот идовнуков дожила! Радость, радость какая! Незнамо, ктобудетеще: внукли, внучкали? Авсе едино - радостьнам, сынушка!
        Раскрылось само сердце Ивана, ивдруг вспомнил иоглядел он все детство свое, июность, ивсю любовь материнскую, которой овеяны они были, ипонял онвсе. Узнал он любовь кдетям, враз ее понял, нонеумом, ачутьем каким-то особым.
        Обнимая ицелуя мать, обнимал ицеловал он Марьюшку, иобе казались они одна сдругой слитыми - обе матери.
        -Нуоболокайся борзо, Иванушка, - торопила его Марья Ярославна, - поспешим отца порадовать.
        Этот год зима стоит лютая, старики непомнят таких морозов трескучих.
        Садоводы боятся, чтояблони игруши вымерзнут. ВМосквеже беда - невсе вней обстроиться после пожара успели, апожар-то был страшный. Воктябре месяце, вдвадцатый день, надевятый час ночи, загорелось внутри града, близ церкви Святого Владимира[156 - Встарину, дляуказания адреса, называли ближайшую приходскую церковь.] убоярина Ховрина, имного погорело, дотретьей части города. Натерпелось страху заэтот пожар икняжое семейство, выезжать уж изКремля собирались.
        -Дапомиловал Бог, - сказал тогда Василий Васильевич, аИван рассердился.
        -Коль хоромы да избы, - молвил он резко, - наподобие костров рубить будем, тоивсегда гореть будем! Каменные хоромы надобно ставить, данелепить их кучей, почитай, стеной кстене!
        -Недело ты баишь, - перебила его Марья Ярославна, - вкаменных-то хоромах зябко исыро. Каквних жить-то? Окстись, сыночек.
        -Хорошо хоромы ставить, - упрямо возразил Иван, - ижить вних хорошо будет. Придет время - попробуем. Язосем давно думаю, всепожары вспоминаючи, какие сдетства видел. Нынеже паки костров кругом наставили иеще вбезрядии великом.
        -Иванушка, - вновь перебила сына Марья Ярославна, - незабудь, утре-то всемы: язивы, дети мои, наотпевание мамки Ульяны пойдем, царство ей небесное… - Онаперекрестилась ипродолжала: - Асей часец подитко кМарьюшке - она уменя сДуняхой пеленки шьет. Побеседуй сней - молодки-то попервому разу рожать зело боятся. Утре-то мы ее невозьмем, неследует ей намертвых глядеть. Ведь ныне вот уж кконцу года время идет, январь уж, апомоему счету ей ккконцу февраля рожать, ато иксамому новому году.
        -Непужлива Марьюшка, - сулыбкой ответил Иван, - авсеже пойду кней. Скучаю, матунька, безнее-то.
        Подойдя кдверям покоев Марьи Ярославны, Иван услышал приятное пение вдва голоса исразу узнал нежный, хрупкий голосок Марьюшки игустой красивый голос Дуняхи.
        Распахнув дверь, Иван увидел Марьюшку напристенной скамье. Онаобшивала края пеленки, но, увидя Ивана, отбросила шитье икинулась навстречу мужу. Иван любовалсяею, этой пышной, расцветшей сразу женщиной.
        -Ладый ты мой! - воскликнулаона, обнимаяего. - Пошто долго тя небыло?
        -Будь здрав, государь, - поклонилась Дуняха иснова принялась кроить настоле детскую рубашонку.
        -Здравствуй, Евстратовна, - ответил Иван, - ачто вы пели тут? Баское такое пение-то.
        -Княгинюшка твоя колыбельную учит.
        -Ану спойте…
        Марьюшка разжала руки ипошла насвое место вразвалку - тяжелая уж совсем была. Села, улыбнулась имолвила:
        -Чтож, почнем, Евстратовна.
        Дуняха запела, аМарьюшка потянулась заней, какручеек тоненький, выговаривая слова:
        Баю, баю, баю…
        Ванюшку качаю!
        Сонсодремой
        Всенцах ходит,
        Ходит, бродит.
        Втемных рыщет,
        Ваню ищет:
        Гдеб его найтить,
        Тамиусыпить…
        Баю, баю, баю -
        Ванюшку качаю!
        Марьюшка улыбнулась и, прервав вдруг пение, молвила весело:
        -Яз,Иване, ежели сын будет, хочу его Иваном, потобе, назвать. Евстратовна сказывает, чтопесню сию ране тобе пели.
        Голубые глаза ее засверкали яркими радостными искрами, и, схватив заруку сидящего рядом мужа, оназаговорила быстро ивзволнованно:
        -Дивно сиевсе, Иване! Дивно! Небыло вот ничего, ивот он живет вомне. Ворочаетсяон, толкается. Потом родится, закричит, заплачет, сосать будет, смеяться.
        Иван задумался и, обняв Марьюшку, самзаговорил, размышляя вслух:
        -Да,чудо сие непонятноемне. Небылоего, аесть уж ибудет. Увидит свет Божий глазами, услышит ушми, пойдет, заговорит, станет, какмы.
        -Ачто осем гадать-то, - вмешалась Дуняха, - Господом Богом уж так установлено. Споем лучше твоему Ванюшке. Ну,зачинаюя, княгинюшка:
        Баю, баю, баю…
        Ванюшку качаю…
        Задве недели донового года, февраля пятнадцатого, служил сам митрополит Иона обедню всоборе уМихаила-архангела.
        Окончив служение, владыка Иона, неснимая облачения церковного, взошел наамвон и, обратясь кмолящимся, возгласил:
        -Ныне, влето шесть тысяч девятьсот шестьдесят пятое,[157 - 1457год.] февраля впятнадцатый день, всреду наФедоровой седьмице, егда начаша часы пети, родился великому князю Ивану Васильевичу - Божию милостию - сын, дороден издоров, инаречен бысть Иван. - Владыко истово перекрестился ипродолжал: - Возблагодаримже Господа Исуса Христа, егоПречистую Матерь ивсех святых угодников московских замилость сию ипомолимся оздравии младенца Иоанна иродителейего.
        Митрополит медленно обратился лицом калтарю иторжественно начал молебен.
        Глава4
        Знамения грозные
        Втысячу четыреста пятьдесят девятом году Пасха пришлась всамое Благовещение, втретью встречу весны, когда птиц изклеток наволю пускают.
        Хорошо ивесело кончалась зима, ноповсему стольному граду, повсем улицам, уличкам ипереулочкам мрачно ползли откелий монастырских, отстарцев истариц, отклиров приходских церквей темные, непонятные словеса ипредсказания. Тревожные толки ислухи волновали народ послучаю совпадения двух праздников, слухи озловещих числах Пасхалии, округах солнца илуны, овтором пришествии Христа, оСтрашном суде иконце мира.
        Натретий день Пасхи попросьбе Марьи Ярославны приехал кней наобед престарелый духовник Василия Васильевича, отец Александр, бывший уже напокое, ипривез ссобой пасхалию.
        После трапезы отец Александр, отодвигая отсебя надлину руки старую пергаментную книгу, отыскал сбольшим напряжением зрения то место впасхалии, гденаписано онынешнем годе.
        -Вот, вотсловеса сии, - заговорил он дрожащим голосом истал читать: - «Братья! Здестрах, здебеда великая искорбь, якоже вРаспятии Христове сей круг солнцу бысть двадцать третьего, луны тринадцатого, сиелето наконци явися, воньже чаем пришествие Христа…» - Преодолев волнение свое исотворив крестное знамение, отец Александр продолжал сусилием разбирать Писание: - «Овладыко, умножися беззакония наша наземли. Пощади ны, владыко, исполни небо иземлю славы своея…»
        Голос отца Александра задрожал иоборвался намиг отстраха итрепета. Онпротянул книгу Федору Курицыну:
        -Читай дале, Федор Василич, читай дале! Худо ныне мое зрение, иаз зело устрашен отпророчеств сих…
        Курицын, обменявшись сИваном понимающими взглядами, взял громоздкую толстую книгу вкожаном переплете истал читать дальше.
        -«Братия, разумейте сие: Господь Бог нехощет смерти грешников, ожидая покаяния, - прочитал Курицын и, взглянув наИвана, снарочитым упором закончил: - Рече Господь: невесте дни ичаса, воньже Сын человеческий приидет…»
        Иван усмехнулся, но, видя слезы вглазах матери исвоей Марьюшки, сказал спокойно:
        -Неведаю яз, пошто вы все так ометежены ивслезах?
        -Светопреставление приходит, - сокрушенно выдохнул отец Александр, - господь Бог наш ицарь небесный придет снова наземлю судить живых имертвых.
        -Иване, - отерев глаза, строго сказала Марья Ярославна, - неискушай Господа, читай словесаего.
        -Матунька, - живо отозвался Иван, - вельми строго игрозно блюду слова Господни. Токмо яз неразумею страха вашего…
        Обратясь котцу Александру, онспросил:
        -Истинно самим Господом сказано, чтоневедает никто дня ичаса, егда приидет Исус Христос судитинас?..
        -«Невесте дни ичаса, воньже Сын человеческий приидет», - субеждением повторил текст Писания престарелый духовник великого князя.
        -Тако ияз мыслю, - спокойно подтвердил Иван, - апосему засей год нет уменя страху. Верую яз словам Божиим, нокакже можно исчислить, гадая покругам солнца илуны, уразуметь то, чтоГосподь Сам захотел схоронить отнас? Поштоже волю Господню всуе безразума искушать?
        -Истинно так, - живо вступил вразговор Курицын. - Истинно так яз разумею то, чтоздесь написано.
        Онбыстро подвинул ксобе книгу ипрочел снова:
        -«Господь Бог нехощет смерти грешников, ожидая покаяния». Сиислова волю Божию изъявляют, дабымы, неведая дни ичасу, всегда ксмерти готовы были, каялись игреха боялись, ибоневедаем длясуда Божия дни ичасы…
        Марья Ярославна облегченно вздохнула исказала:
        -Аведь ивпрямь! Незатем Господь тайны творит, дабы всяк их открыть мог.
        Успокоился иотец Александр и, перекрестясь, добавил:
        -Покойна государыня Софья Витовтовна такоеже сему толкование далабы.
        Нобольше всех обрадовалась Марьюшка, переполненная вся материнским счастьем. Онасразу ожила ипросияла и, забыв все насвете, неслушая, чтоговорят дальше оСтрашном суде иконце мира, воскликнула:
        -Сутра еще хочу показатьвам! Унашего Ванюшеньки уже десятый зубок прорезался сверху. Сейчасец принесу сыночка-то моего, покажу!..
        Заранней Пасхой ивесна пришла ранняя - апреля девятого снег сошел, инетолько все пригорки, ноилуга кругом зазеленели, ивсякие цветы расцветать начали. Скаждым днем все теплей исветлей становится, иживет Иван какой-то особой радостью, ниочем недумая.
        Сидя вот напристенной скамье, дремлет он после трапезы. Впокоях жарко натоплено - Марьюшка сЕвстратовной собираются купать Ванюшеньку.
        Сквозь дрему Иван чует тепло ибудто чье-то влажное дыхание, пахнет мокрым разогретым деревом. Приоткрыв глаза, онвидит, какЕвстратовна среди клубов пара старательно моет кипятком деревянное корыто, скручивает ивыжимает потом какие-то горячие тряпки. Ближе кнему сидит Марьюшка, качая Ванюшеньку ичуть слышно приговаривая:
        -Купать будем Ванюшеньку, маленького нашего…
        Сладостный туман окутывает мысли Ивана, иглаза невольно закрываются, новдреме какие-то думы сами собой идут кнему, плывут, каксны - непонятные ивтоже время как-то понятныеему. Мнитсяему, словно вот стеной живой отец имать заслоняют его оттьмы кромешной ихолода смертного, аМарьюшка сладостной негой ирадостью бьется, каксердце, всамой грудиего, ибежит вдаль отних ручейком весенним бесценный их Ванюшенька, истинно ручеек вжизнь вечную…
        -Иване, Иване, - слышит он нежный голос, - да проснисьже, Иване, поцелуй Ванюшеньку-то… Купать его сей часец будем…
        Иван чувствует усвоего лица маленькие тепленькие пальчики, шевелятся они ипутаются вего бороде. Очнувшись совсем отдремоты, онснежностью целует ручонки иножонки, словно перетянутые ниточками, ибормочет, самнезная, откуда приходят эти глупые, ноласковые слова:
        -Медунчик мой, теплышка моя, голубеночек маленькой…
        Марьюшка громко смеется, стараясь отнять уотца ребенка.
        -Чтоже вы дитем, каккуклой, играете! - рассердилась Евстратовна. - Отдай, государь, вода-то стынет вкорыте…
        Ловко выхватив ребенка, Евстратовна посадила вкорыто Ванюшенку истала сладони поливать его теплой водой, приговаривая ласково:
        -Сгор водичка-вода, Ванюшеньки - хвороба…
        Жарко впокое, аоткипятка икорыта баней пахнет…
        Кто-то торопливо итревожно постучал вдверь. Вошел Данила Константинович, молодой дворецкий.
        -Будьте здравы, государь игосударыня! - сказал он глухо.
        -Что? - тревожно вскинув глаза, спросил Иван.
        -Старый государь надуму кличет. Вестники сОки пригнали. Татары идут…
        Марьюшка побледнела, ноИван подошел кней, обнял и, поцеловав, молвил:
        -Небойся, отгоним.
        Онвышел вместе сДанилой ивсенцах находу спросил:
        -Акакотец твой, Данилушка?
        -Помирает. Соборовали утресь.
        Дума происходила впокоях великого князя Василия Васильевича.
        Поздоровавшись совсеми присутствовавшими, Иван сел рядом сотцом напристенной скамье вкрасном углу.
        -Сказывайте вести, воеводы, - молвил Василий Васильевич, - аты, сыне мой, слушай! Тобе отдаю все вруци, тобе ныне Русь отагарян поганых спасать! Даблагословит тя Господь насие деянье. Бают, чтотатары Седи-Ахматовой орды полонить похваляются Русь!
        -Пущай похваляются, - сухо сказал Иван, - сейже часец надобно мне все вести знать икпоходу снаряжаться.
        После этих слов смолкли сразу все разговоры ипрения среди бояр ивоевод, итихо стало истрого, амолодой воевода московский Иван Юрьевич, родной племянник Василия Васильевича, стал докладывать отатарах. Собрав воедино все вести, чтоприходили изСерпухова, Коломны, Касимова-городка иотстражи изПоля, онсвел речь свою ктакому концу:
        -Вести согласно идут отатарах: иотцаревича Касима иотвоевод наших - рязанского, коломенского исерпуховского. Ведомо им отстепных дозоров - агоньба уних добро наряжена, - идут татары поДону уж много выше Ельца, кНепрядве подходят. Мыслю, наКамаринский путь[158 - Камаринский путь, Камаринская дорога - так встарину назывался путь изМосквы вОрду.] они норовят.
        -Ежели сие истина, - перебил его Иван, - то мне уже ведомо, куда полки наши отсылать. Токмо истинныли вести-то?
        -Истинны, государь. Изразных мест, асогласнывсе.
        Иван поднялся соскамьи и, обратясь котцу, молвил:
        -Благослови мя, государь, нарать сию идозволь мне войска нарядить поразумению моему.
        -Идинарать, - ответил растроганный Василий Васильевич, - иди меня вместо. Бейсыроядцев спомощью Божьей ивоевод наших…
        Иван выпрямился вовесь свой могучий рост и, опершись руками остол, обвел глазами воевод ибояр.
        -Всевмыслях моих готово, - властно сказалон, - побьем мы поганых. Нояз, воеводы ибояре, неигру ратную играть хочу, аРусь спасать. Посему думать буду свами, ибоум хорошо, адва лучше…
        Сдвинув сурово брови, онсел застол, нособрание все еще молчало, словно ожег всех глазами Иван, ивпервые бояре ивоеводы совсей полнотой почуяли силу молодого государя. Даже сам Василий Васильевич немолвил более нислова. Всеждали, чтоеще скажет Иван.
        -Язмыслю, - начал он деловито исухо, - полки наши вдоль берега так поставить, дабы привсех случаях влюбом месте реку перейти могли ивтыл поганым зайти. Ведомовам, чтоордынцы пуще всего страшатся, дабы отПоля их неотрезали.
        -Верно, верно, государь, - заговорили кругом. - Татарин-то силен токмо наскоком, азаспину свою боле всего боится…
        -Посему, - продолжал Иван, - брату моему Юрью сконниками вСерпухов гнать. Тамсвоеводой нашим соединиться иберег отСерпухова доТарусы доржать, высылать непрестанно дозоры, дабы через Калугу иМедынь наМоскву непошли. Сейже часец вестников отпустить кКасиму-царевичу, дабы ему своеводой рязанским соединиться. Осемже иРязань упредить. Непущать рязанцам татар наМуром иВолодимер. Мыже изМосквы кКоломне пойдем. Тутпоберегу ипоКамаринской дороге дозоры рассылать…
        Военное совещание длилось около часа, ивтотже день пошли походом войска московские кберегам Оки.
        Третий день уж, какИваном все полки расставлены где надобно, ататары все еще непоявляются. Чаще ичаще вестники совсех сторон вМоскву приходят, изнает Иван, чтоордынцы идут неуклонно кберегам Оки наКоломну, атут вот медлить вдруг начали.
        -Может, озасадах проведали? - волнуется Иван. - Может, онивсе мои замыслы разгадали и, полон оберегаючи, вПоле хотят уйти неприметно? Проспит их воевода рязанский…
        Словно вгорячке, мечется Иван отнетерпения, гонит вестников одного задругим кбрату Юрию ицаревичу Касиму - велит им собеих сторон втыл заходить татарам, замкнув заними свои полки, подобно крыльям невода, когда улов ведут уже кберегу. Ведомоему, чтополон уордынцев велик ибогат. Дрожит он отгнева, какподумает только, чтоуйдут изсетей татары, уведут полон ссобой. Мнитсяему, чтовоеводы его неповоротливы итугодумы, изол особливо навоеводу рязанского, новузде себя держит Иван. Боится, чтобы гнев, прорвавшись случайно, незатемнил ему разума, какэто уотца нераз бывало, данесмог - заметался вярости повсему покою, какзверь вклетке.
        -Сменить половину хомяков сих жирных! - закричалон. - Заспались они всвоих хоромах. Первого рязанского выгнать вон! - Иван затопал ногами и, заметив вошедшего Илейку, разъярился еще больше: - Рязанского, сучьего сына, сейже часец сменить! Сейже часец! Илейка, беги заЕфим Ефремычем! Придет пусть…
        Нонеиспугался старик грозных очей питомца своего игосударя, смело молвилему:
        -Тычто, государь, окстись! Ктож коня вбою переседлывает? Иконь твой иты сам пропадешь!
        Затих Иван исказал, будто подумав вслух:
        -Может, они, татары-то, ипото медлят, чтополон больно велик. Сполоном-то непоскачешь. Аозасадах, может, инемыслят.
        -Истинно, государь, - подхватил Илейка, - опричь полона товара уних всякого понаграблено.
        -Будь здрав, государь, - крикнул, вбегая впокой Ивана, начальник его стражи Ефим Ефремович, - татар видать! Яртаулыих…
        -Откуда идут? - прервал его обрадовавшийся Иван.
        -Полевому берегу Осетра идут, государь, отЗарайска…
        -Гони вестников немедля ккнязю Юрию икцаревичу Касиму. Начинать, мол, пора, чтоим приказано. Татар, мол, уКоломны видать. Илейко, конямне, дапусть воеводы наши втрубы трубят изнамена нарать подымают!
        Окруженный стражей, Иван верхом наконе въехал навершину холма почти усамого берега Оки. Конь оконь стояли сним воеводы, среди которых был изнаменитый Басёнок, Федор Васильевич. Лицо Ивана было неподвижно ибледно, только лихорадочно горели глаза. Онволновался, носдерживал себя, идвижения его отэтого были медлительны, какмедлительна иречьего.
        -Всеже, Федор Василич, - говорилон, обращаясь кБасёнку, - помянем еще раз, каквойска унас расположены, нетли огрешки вчем-либо.
        -Всеисполнено, государь, - ответил Басёнок, - кактобе угодно было. ОтКоломны доКаширы конные дозоры наши, вКашире полк наших воев, отКаширы доСерпухова конные дозоры, авСерпухове воевода сзаставой, аотСерпухова доТарусы конные полки князя Юрия, брата твоего, идозоры доАлексина.
        -Тутспокоен яз, - медленно заметил Иван, - заЮрьем да затобой, Федор Василич, какзакаменной стеной. ЗаРязань страшусь, неведаю добре яз заставы рязанской, иввоеводу веры уменя нету.
        -Ништо, - вмешался воевода князь Стрига-Оболенский, - ежели воевода замешкается, тоцаревич Касим подоспеет.
        -Касим-то везде поспеет, - подхватил Басёнок, - какптица летает.
        -Опричь того, - продолжал Стрига-Оболенский, - унас конные дозоры доБела-омута, атам рязанские. ЗаРязаньюже рязанские дозоры поОке доУсть-Пары, аотПары доКасимова-градка - касимовы татары.
        -Яз,воеводы, досего часа несказывалвам, - снова заговорил Иван, - отбрата Юрия весть мне была. Онодобряет мой замысел, аопричь того, сампридумал манить татар наКоломну.
        -Татары, татары! - увидев пыль заОкой изаглушив слова государя, закричали кругом.
        Затрубили трубы, поднялись изаплескались знамена, аконные ипешие воины начали строиться. Впыли показались конники искачут все ближе иближе, хотя разобрать, чьиэто воины, ещенельзя.
        -Дать знать полкам упереправ ибродов, - крикнул Иван, - дабы упредить отбою, ежели сии конники князя Юрия!
        Помчались разом вестники отхолма вовсе стороны отдавать воеводам иначальникам воинским приказ государя. Ближе иближе конники, ивидно уже, какплещут надревках их московские стяги. Сполного хода пошли упереправ конники вброд ивплавь через Оку. Выходят наберег, тутже разворачиваются боевым строем истановятся плечо оплечо сдругими московскими полками. Вдруг громкое «ура!» загремело повсему берегу - воины узнали князя Юрия, спешившего кставке великого князя Ивана.
        Обнялись братья иоблобызались, иЮрий говорит торопливо:
        -Всесделано, чтомной было придумано итобой, государь, одобрено. Заманил яз татар наКоломну. Часу непройдет - тут будут. Яртаулже их мы почти весь посекли. Отпусти меня ныне, государь, кполкам моим. Чаю, онипоприказу моему уж уКаширы стоят. Велел им, какстобой решено, отТарусы иАлексина сюда пригнать.
        -СБогом, Юрьюшка, сБогом, - ласково молвил Иван, неотрывая глаз отстепей заокских, гдедалеко-далеко, елевидно, словно дым, опять заклубилась пыль.
        Татары напали стремительно, ивдоль всего берега, исправа ислева отКоломны, завязались ожесточенные бои увсех переправ через Оку. Татары прут неудержимо через броды, плывут наконях и, будучи отбиты, ноподгоняемые следующей волной степной конницы, снова стремятся кречным переправам. Изстепиже мчатся непрерывно конные полки сгиком икриком, снеистовыми воплями ибросаются креке. Всеже бой идет вперестрелках икое-где только внедолгих рукопашных схватках мелких отрядов.
        Снова волнуется Иван отнетерпения, ждет вестников отЮрия изКаширы иотцаревича Касима изРязани, гдетот соединился срязанским воеводой. Ужпятый час какподошли татары ибьются упереправ. Хмуриться иволноваться начал исам Федор Васильевич Басёнок, акнязь Стрига-Оболенский невыдержал исказал Ивану:
        -Государь, непорали нам обход поганых начать справа отКаширы, аслева отБела-омута? Жмут они нас влоб уКоломны, прорвать могут.
        -Вобход, говоришь? - медленно ответил Иван, бледнея. - Акакобходить-то - солба илистыла?
        -Стылабы лучше, - усмехнулся Басёнок, - да ведь мы-то сними лоб колбу бьемся.
        -Пождем еще половину часа, атам какБог даст икаквы, воеводы, решите.
        -Вестник откнязя Юрия кгосударю! - крикнул начальник княжой стражи Ефим Ефремович, подскакав кставке сконником князя Юрия.
        -Будь здрав, государь! - быстро ивраз начал вестник. - Князь Юрий повестует: «Последние полки Седи-Ахматовы прошли наКоломну. Съединились мы сцаревичем ивоеводой рязанским возле Зарайска, какты нам указал. Полкамже своим повелел яз, перейдя реку уКаширы, правым берегом идти доУсть-Осетра икЗарайску. Воеводаже рязанский гонит сконными полками кБелу-омуту. Мыж сцаревичем Касимом прямо втыл татарам…»
        -СБогом вобход, воеводы! - перекрестясь, громко крикнул Иван. - Сейчасец можно исолба начинать. Навстречу князю Юрию ирязанским…
        -Будь здрав, государь! - крикнули разом оба воеводы ипомчались каждый кполкам своим.
        Оставшись вставке содним Иваном Юрьевичем, братом своим двоюродным, Иван напряженно следил закровавой борьбой упереправ…
        -Государь, - обратился кнему молодой воевода, - дозволь мне сполками своими, дабы сбить вкучу поганых теснее, влоб им отКоломны ударить…
        -Правты, прав! - радостно отозвался Иван, поняв его мысль. - Сиеукрепит наших воев, исим исхитрим утатар немало: отвлечем их отобходов.
        Ускакал воевода, ивставке остался один Иван, ивдруг тревога истрах охватилиего. Незасебя страх, азато, чтоневсе правильно им решено было своеводами ичто уйдут изсетей татары.
        Новот видит он - мчатся полки Ивана Юрьевича, слышит их крики «ура», игуще летят русские стрелы, итеснят упереправ воины татар, вотиреку переходят набродах.
        -Ур-ра! Урра-а! - гремит всюду, нотатары несдаются.
        Гуще игуще скопляются они уреки, арусские, хоть ибьются крепко, отступать кое-где начинают, татарыже кричат ивизжат, сверкая кривыми саблями. Отбивают их русские, снова теснят иснова отступают. Больше ияростней разгорелся бой, дрожат руки уИвана, исловно окаменел он наконе своем, несводит глаз сбитвы. Всядуша его ився жизнь его дрожит ибьется скаждой переменой всражении, ивсеже он слышит, какрядом сним старик Илейка, когда начинают теснить татары, громко шепчет:
        -Господи, помоги! Непогуби, Господи!..
        Когдаже гнутся татары подударами московских воинов ибегут, он, нето плача, нето смеясь, кричит:
        -Бей, православные! Бейпоганых!..
        Этот крик ижалостный шепот истерзали всю душу Ивану, ивгневе готов он был накричать настарого дядьку, новдруг нареке все переменилось.
        Будто чудо случилось: отхлынули отреки все татары, австепи слева исправа заклубилась пыль. Вздрогнул Иван отрадости изакричал громким извучным голосом, подобно отцу своему:
        -Наша пора наступила! Вперед напоганых!..
        Окруженный стражей, прикликах «ура!» поскакал он кберегу, кпереправам, которые уже миновали московские конники, гонясь забегущими татарами.
        Стрепещущим сердцем скачет Иван пополю ивидит, какнаперерез татарам то справа, тослева один задругим вылетают иззасад отряды русских конников и, сверкая саблями, врубаются вряды врагов исекут их безпощады. Всмятении великом мечутся татары изстороны всторону ивдруг, словно обезумев совсем, помчались назад, но, встретив полки, которые заними гнались изКоломны, закружились вкольце русских совсем полоном своим исобозами.
        Ужеполная луна ярко озаряла окрестности, когда окончилась битва.
        Иван своеводами вместе объехал поле, усеянное трупами людей иконей, осмотрел обозы татарские снаграбленным имуществом итоварами, мельком оглядел коней татарских ипоехал кполону, окруженному теперь уж нетатарской, арусской стражей. Догнавего, подскакал навзмыленном коне только что вернувшийся изпогони царевич Касим.
        -Будь здрав, государь! - крикнулон, прикладывая руку колбу, устам игруди. - Живи сто лет, государь!
        -Будь здрав иты, - приветливо ответил Иван. - Многоль ушло ордынцев-то?
        -Двесотня бежал. Мойгнал исек много. Полсот вОрду непригонит…
        -Пущай бегут, нежалей отом, - весело усмехнувшись, сказал Иван, - несвоихже нам слать кхану свестью опобеде.
        Среди плененных татарами были неодни только русские, нобыли также черкесы, мордва, камские булгары ипрочие. Радостные возгласы иплач женщин услышал Иван втолпе испуганных иизмученных людей, узнавших великого князя. Иван круто повернул коня и, отъехав всторону, сказал взволнованно воеводам, сопровождавшимего:
        -Челом вам бью ивоям всем нашим заверную службу государям своим иРуси православной. Утре скажет сие князь Юрий отлица государей пред полками. Сейже часец яз сбратом поеду вКоломну. - Иван помолчал идобавил: - Какнарядитевсё, чтонадобно, сЮрием вМоскву все жалуйте, иты, царевич Касим, победу праздновать.
        Подгул благодарственных инапутственных слов Иван поехал сЮрием всопровождении стражей. Дорогой братья молчали, нообоим было хорошо ирадостно, каквдетстве, когда также вот нераз ездили они вместе ивдни горя ивдни радости, иездили сними иВасюк, иэтот вот старый Илейка.
        ВКоломну прискакали они водиннадцатом часу ночи, новхоромах воеводы неспали, ожидая государя. Надворе Ивана охватил прелый имирный дух хлевов иконюшни, акогда он слезал сконя, тоясно так почуял запах конского пота иразогретых ремней конской сбруи.
        -Апомнишь, Иване, - засмеявшись, спросил вдруг Юрий, - какночью нас вселе Танинском сонных извозка выводили?
        Иван засмеялся тоже имолвил:
        -Кашу потом ели изастолом уснули…
        Где-то вхлеву сонно прокричал петух, инаего крик стали откликаться один задругим петухи всоседних дворах. Особая ночная тишина ипокой родной земли чуются кругом.
        -Разгромили поганыхмы, Юрьюшко, - говорит Иван, сладостно потягиваясь, - инет страху. Негрозит никому уж нисмерть, нипожар, ниполон.
        Юрий смотрит набрата, улыбаясь, ноглаза его сами закрываются отусталости.
        -Спать хочу, Иване, - молвит он вполголоса идлительно позевывает.
        Иван тоже позевывает и, вспомнив Марьюшку иВанюшеньку, глубоко ирадостно вздыхает.
        -Завтра нарассвете яз вМоскву еду, - говоритон, - аты заверши тутвсе, чтонадобно, ивозвращайся сполками борзо. Вези итовары. Христианже всех наволю ослобони. Мытобя сотцом ждать будем.
        ВМоскве все уже было известно. Сночи еще прискакали конники кВасилию Васильевичу свестью опобеде надтатарами подЗарайском иоскором возвращении Ивана. Готовили москвичи торжественную встречу юному победителю. Саммитрополит Иона, невзирая насвои немощи, сутра воглаве всего духовенства ожидал любимца своего.
        -Отдетских иотроческих лет знаю государя нашего, - говорил он окружавшему его клиру вАрхангельском соборе. - Божьим перстом отмеченон, ипомяните слова мои, будет он великим государем. Одарен бо исилой телесной, исилой духовной, иразумом, какникто изведомых мне государей изпрежних иизнынешних. Верую аз, грешный, - начертал ему Господь становить Русь великую ивольную, быть ему первым вольным государем.
        Торопливо вбежал церковный служка икрикнул:
        -Дозорны бают, едет! Издозору признали!
        Ивраз загудели колокола вовсех церквах. Владыка склиром вышел изхрама, направляясь кЧушковым воротам.[159 - Чушковы ворота - Тайницкие ворота.] Заполверсты отКремля встретила Ивана стража Василия Васильевича воглаве сначальником своим. Скакал Иван среди кремлевских конников, ивесело было унего насердце. Слышны были отдаленные звоны церковные, ирадостный, сияющий полдень вполном блеске своем стоял уж надрасцветающей весенней землей.
        Думал молодой государь опобеде своей иотом, чтославно все он измыслил иеще славнее исполнил; думал иоМарьюшке, иоВанюшеньке, иоскорой встрече сними исМосквой всей. Ноболее всего то его радовало, чтозналон, каклучше бить ипреодолевать степных конников.
        -Обходы, обходы, - шепталон, - вот оно, главное-то. Даеще многие дозоры ивестники, непрестанно вестники…
        Думал он иотом, чтовсегда надобно, какбабка говорила: «Семь раз отмерь, один раз отрежь…»
        -Ежели отрезать, тоуж совсем напрочь! - сказал он вслух ирассмеялся.
        УЧушковых ворот встретили Ивана клиры церковные, бояре ивоеводы сполками иззаставы московской, ипосадские черные люди исироты.
        «Ура! Ур-ра!» - несмолкали кругом крики народа, пока шел Иван рядом свладыкой, впереди клира церковного, ксобору Михаила-архангела. Здесь встретил его напаперти князь великий Василий Васильевич и, заплакав отрадости, всенародно обнимал илобызал сына своего исоправителя.
        Молебен благодарственный запобеду иоздравии государей ивоинов служил сам митрополит Иона ипроизнес потом слово похвальное юному государю, закончив его так:
        -Удостоил мя Господь дожить дославы твоей, Иване, когда ты настоящим государем становишься. ВсяРусь тобе земно кланяется - инетокмо большие люди, анаипаче посадские черные люди исироты, аСвятая церковь тя благословляет. Аз,многогрешный, нынеже заложу для-ради похвалы твоей церковь каменную - Похвалу Пресвятыя Богородицы, приделаю калтарю соборныя Пречистыя, возле южных дверей.
        Когда Иван, поздоровавшись сматерью, поспешно прошел вхоромы своей княгини Марьюшки, забыл он овсех делах иуспехах своих. Будто сомкнулся длянего весь мир вэтих покоях, гдеМарьюшка ималенький спящий Ванюшенька теплой, сладостной лаской инегой переполнили его сердце.
        -Никогда яз невкушал такой радости, - говорилон, обнимая свою юную супругу, - невкушал, Марьюшка, счастья подобного.
        Никуда незахотел идти отсюда Иван; тутиобедалон, тутипочивал ссемейством после трапезы. Всеже пробудился он ото сна внадлежащий час ипошел всвой покой, куда вызвал ксебе молодого подьячего Федора Васильевича Курицына. Сидя налюбимом месте, возле самого окна, онсувлечением ижаром рассказывал другу своему обитве статарами.
        -Яз, - говорилон, - еще вМоскве, кактокмо весть отатарах пришла, вспомнил враз Оку-реку, чтодугой кМоскве уКоломны выгнулась, ивсе мне понятно стало.
        -Она, Ока-то, словно водяной ров возле града, - подтвердил Курицын. - Коломну бережет икМоскве путь пресекает.
        -Сиедавно ведомо, - прервал его Иван, - токмо главного-то наши воеводы неразумели: Коломна-то усамой верхушки сей окской дуги. Вотоно что!
        -Всевоеводы наши тут всегда увсех переправ ибродов стояли инепущали кним ордынцев, аежели…
        -Исие все ведомо, - опять прервал Курицына юный государь, - анадобно было нетокмо непущать татар, авдугу сию речную их загонять да обходом потом стылу их бить. Когдаже яз осем своеводами баил, усмехалисьони, ноослушаться несмели. Тогда вызвал яз брата Юрья, вратных хитростях весьма скорометливого, иповедал емувсе. Юрийже, хвалу мне воздав, придумал еще нетокмо теснить татар кКоломне, аихитростью манитьих, якобы отступая сбоем пред силой татарской. Когдаже все сие свершилось, татармы, якорыбу всеть, загнали, тоиБасёнок иСтрига нас похвалили. - Иван помолчал, думая овоенных делах, идобавил: - Мыслю яз так: перво-наперво надобно всю окрестность знать, гдебой принимаешь; засим надобно вражьи полки сбоем нате места манить, гденам выгодно, итам их доржать; самимже вобход главной силы идти, гдеможно, дабы потом втыл ударить.
        -Великты, государь, ввоенных деяниях! - взволнованно воскликнул Курицын. - Велик ты навоеводстве, какивхитрости государствования! Несть государя нужней дляРуси, чемты!..
        Иван протянул руку другу своему, атот горячо облобызалее.
        -Прав ты ведином, - сказал Иван, - хитрость государствования ихитрость ратная схожи, иборать токмо частица государствования: либо защита, либо ускорение замыслов государственных.
        -Верно, - пылко отозвался Федор Васильевич, - нам рати надобны, дабы отбиться навсегда оттатар.
        -Адлясего перво-наперво всех ворогов усебя наРуси истребить, дабы силой всей русской нататар идти.
        Онизамолчали, каждый отдавшись своим думам.
        Постучав вдверь, вошел молодой воевода Иван Юрьевич Патрикеев. Иван обрадовался двоюродному брату, которого еще более полюбил после боя подКоломной захрабрость исметливость вратных делах.
        -Чтоповедаешь, брат мой, - по-семейному встретил его Иван, - садись подле меня. Какздрав?
        -Богмилует, аты какздрав?
        -Нуименя милует. Садись ближе, сказывай.
        -Государь кличет тя надуму оВятке. Своевольничает Вятка-то… Меня отсылает государь.
        Иван радостно усмехнулся, подымаясь соскамьи.
        -Государь ибезочей все видит. Всегда он чует, гдезло противнас, - молвил он и, обратясь кКурицыну, добавил: - Иты иди снами думу думать.
        Вопочивальне увеликого князя уже сидели застолом второй сынего, князь Юрий, ивоевода князь Димитрий Иванович Ряполовский.
        -Ты,Иване? - спросил Василий Васильевич.
        -Да,государь, скнязем Иваном иФедором Васильевичем.
        -Добре, добре, - молвил великий князь, - садитесь, думати будем оВятке. Своевольничает вельми. Воеводы-то наши Перхушков, князь Горбатов да князь Семен Ряполовский нисчем прошлый год вернулись, норовили вятичам! Бают, посулы сних брали, сучьи дети…
        -Государь, отпусти насей раз князя Ивана Юрьича Патрикеева, - предложил Иван. - Видал яз его подКоломной - храбр он искорометлив. АпроПерхушкова-то икнязя Горбатова, может, бают напраслину. Может, просто Бог им ума исметливости недал.
        Василий Васильевич, нахмуря брови, долго молчал, потом сказал:
        -Может, право ты мыслишь, Иване, некорысть тут, анемощь разума. Токмо все едино веры уменя вних нет.
        -Иуменя нет, - согласился Иван, - ненадобны государям такие воеводы, из-за корыстилиих, воровства илинеразумия - токмо вред изло государству, агосударям бесчестье.
        -Инпусть будет по-твоему, Иване, - опять помолчав, промолвил Василий Васильевич, - отсылаю яз наВятку Ивана Юрьича, асним вместе Ивана Иваныча Ряполовского, воеводу нашего. - Обратясь кдругому сыну, ондобавил: - Аты, Юрий, пошто молчишь? Ратное дело добре ведаешь…
        -Яз,государь, - живо откликнулся Юрий, - совсем согласен, токмобы еще князя Димитрия Иваныча сними отослал. Добре он те места знает…
        -Разумно все сие придумано! - весело воскликнул Василий Васильевич. - СБогом, воеводы, сБогом все трое наВятку! Град сей был правой рукой уШемяки проклятого, аныне уНовгорода… Идите, воеводы, соберите многую ратную силу исБожьей помощью руку сию уНовагорода отсеките.
        Встали воеводы и, простясь совсеми, вышли изкняжой опочивальни. НоИван, сделав знак брату, остался. Васюк стал раздевать Василия Васильевича, снимая снего сапоги.
        -Косну порамне, дети мои. Идите. Помолюсь яз да опочину, - сказал Василий Васильевич и, позевывая, спросил: - Скажимне, Феденька, ведь ученыйты, верноли, чтоскоро солнце имесяц гибнуть почнут? Икчему сии знамения небесные?
        -Истинно, государь, будет сие, - ответил Федор Курицын. - Писано осем всвятцах булгарских ссемерочисленником, чтоотцу Лександру един инок булгарин сосвоего списал. Сказано тамо: «Влето шесть тыщ девятьсот шестьдесят восьмое,[160 - 1460год, когда было затмение Солнца.] июня ввосемнадцатый день, почнет Солнце гибнуть…»
        -Попы бают, светопреставление будет, - заметил Василий Васильевич.
        -Всвятцах тех булгарских, - возразил Курицын, - показано, чтоиране сего солнце много раз затмевалось ипосле много раз затмеваться будет. Теже затмения, чторанее бывали, вте часы свершались, коивсвятцах впредь исчислены были. Осветопреставленииже ништо там неуказано, ибоникто осем неведает иведать неможет.
        -Дозвольмне, государь, - заговорил Иван, - неонебесных, аоземных знамениях тобе молвить.
        -Сказывай, Иване.
        -Слухи есть, чтонетокмо Седи-Ахматовы татары зло нам готовят, аисам царь Золотой Орды Ахмат, сынКичи-Ахматов, наРусь подымается. УЮрья осем спроси - он ведает.
        Василий Васильевич недоверчиво усмехнулся.
        -Какая сорока вам нахвосте носит?
        -Мне, - горячо заговорил Юрий, - царевич Касим сказал. Унего степные дозоры запоследнее время часто видят, какпослы игонцы вБольшую Орду снуют, изОрды - тоже. Лазутчикиже его бают, чтоВеликий Новгород руку ксему прикладывает.
        -Ияз так мыслю, - вмешался Иван. - Чтозащитом новгородским Польша иЛитва прячутся.
        -Истинно сие, истинно, - подхватил Федор Курицын, - давно отцы наши духовные твердят, чтопапа римский вОрде своих бискупов да лыцарей уцаря ордынского доржит, онипослы его исоглядатаи. Инас латыняне хотят погубить, ежели неунией спомощью новгородцев, тосилой татарской!
        Иван, сдвинув брови, сказал:
        -Пока Новагорода непокорим, сиягроза висеть будет. ВНовомгородеже, язмыслю, черные людие исироты повсеместно занас будут - все хотят подМоскву православную илатыньства непримут. Токмо бояре, купцы да князи ради корысти игосподства навсякую ересь инаворовство пойдут.
        Замолчаливсе. Василий Васильевич задумался, застыв неподвижно, илицоего, какувсех слепцов, казалось окаменевшим. Новот губы его дрогнули усмешкой.
        -Богневыдаст, свинья несъест, - сказалон, какбы размышляя вслух. - Право все вы мыслите, чтовороги наши гнездо свое свили вНовомгороде. Всем гнезде осином все зло против нас копится иизнего наРусь идет! Правты, Иване, сиизнамения грозней небесных, ибоидут уж они поземле нашей.
        -Псков вот приласкать надобно, - заговорил Иван. - Теснят его немцы иНовгород. Унас токмо ему опора изащита.
        -Истинно, сынок, - согласился Василий Васильевич, думая одругом, ипродолжал свои мысли вслух: - Надобно мне всем осином гнезде самому побывать, вызнатьвсе. Ныне унас вНовомгороде своя рука есть старанием владыки Ионы: ныне ведь он тезку своего, священноинока Иону, вархиепископы новгородские рукоположил. СейИона хоть илюбит Новгород, астоит против Литвы, заМосквуон. Возьму яз впомощь собе Юрья да дьяка Беду иеще Андрея большого, дабы примне все время вместе сВасюком был. Тамже есть еще верный наш дьяк Степан Бородатый.
        -Адляохраны? - спросил Иван.
        -Федора Васильевича Басёнка возьму сего конниками, сотни три хватит, - миром ведь идем. ВМосквежеты, Иван, меня вместо свладыкой Ионой останешься, иФедор Курицын стобой длясовета.
        -Государь, - воскликнул Иван, - ты токмо вести всяк день мне шли, дабы яз готов был ктобе борзо пригнать! Мыже сЮрьем так дозоры изаставы нарядим, чтовраз, какнадобно будет, многие полки конные пригоним, тобе впомочь.
        Глава5
        Восином гнезде
        Среди зимы тысяча четыреста шестидесятого года, впервых числах января, великий князь Василий Васильевич послал гонцов вНовгород свестью, чтоон едет ввотчину свою «миром», дабы поклониться древним святыням новгородским. Выехал он вместе ссыновьями своими Юрием иАндреем, сдьяком Бедой иВасюком. Ехали они все вбольшом возке, окруженные лучшими конниками воглаве слюбимым воеводой государя Федором Васильевичем Басёнком.
        Ехали неторопясь, оставляя вразных местах небольшие дозоры ивестников, какэто было намечено князем Юрием вместе сИваном. Всеж двадцатого января они были уж уНовгорода.
        -Аскажи, Василь Сидорыч, - обратился князь Василий кдьяку Беде, - как, по-твоему, всем осином гнезде гудеть ныне будут?
        -Гуденье их все тоже, государь, - ответил дьяк, - вся господа их кЛитве иПольше гнет, подкруля польского хотят. Особливоже зло наМоскву мыслят избояр: Борецкие, Селезневы, Сухащевы, Арзубьевы, Своеземцовы. УСвоеземцовых-то, опричь иных имений, весь Важский уезд вотчина…
        -Ну,акакжитии люди? - перебил дьяка Василий Васильевич. - Купцы как?
        -Житии, государь, итуды, исюды. Пошлые-то[161 - Пошлые купцы - наиболее богатые, платящие большую пошлину.] боле сгосподой, аито невсе.
        -Авладыка?
        -Сам, государь, знаешь. Поцерковному-то заМосквуон, мерзит ему латыньство, авсеж новгородецон. Вотчинже унего иказны поболе будет, чемуСвоеземцовых-то ивсех прочих. Свой полк излатников имеет. Токмо яз мыслю, ежели добра его незорить…
        -Да, - молвил Василий Васильевич, обращаясь кЮрию, - прав наш Иван-то. Есть трещина уНовагорода. Пора град крамольной посей трещине наполы разорвать иподсвою руку взять.
        Василий Васильевич помолчал и, задумавшись, потом молвил:
        -Да. Восиное гнездо едем. Токмо настрах их надеюсь. Иван-то вМоскве, аони Ивана боятся, даимитрополит сним. Сиестрашно длявладыки новгородского. Всеже вгневе своем излобе безумными люди бывают, против разума идут. Ну,да поглядим, какнас встречать будут. Передовые наши, чаю, увладыки уж сей часец. Гдемы теперь?
        -УЮрьева монастыря, государь, - ответил дьяк. - Язмыслю, квладыке нам ехать…
        Звон колокольный заглушил словаего, авозок остановился. Подскакал кнему воевода Федор Васильевич состражей своей и, поздоровавшись, громко сказал:
        -Игумен сбратией встречает тя, государь. Владыка гонцов ему изсвоей тысячи пригнал, сказывал игумен-то.
        Василий Васильевич ничего неответил, только усмехнулся испомощью Васюка иЮрия вышел извозка. Отслушал он молебен ипосле окропления святой водой пожертвовал монастырю крест напрестольный серебряный. После этого княжой поезд воглаве сконниками двинулся кСофийской стороне Новгорода польду озера Мячино, монастырской зимней дорогой.
        -Государь, - сказал Юрий, - мы сФедор Василичем перво-наперво «окрестность оглядим», каксказывает Иван, азатем круг нашего постоя так конников своих расставим, дабы враз можно было вовсякое время поднять их всех.
        -Добре, добре, сынок, - отозвался Василий Васильевич, - токмо вот где там напостой нам стать? Какты мыслишь, Василий Сидорыч?
        -Ямыслю, государь, - почтительно ответил дьяк, - что владыка новгородский встретит тобя уСофии сгосподой вместе, обед будет воВладычной палате,[162 - Владычня, илиПрестольная, палата, позднее известная подименем Грановитой.] где думает думу Совет господ. Вельми дивна сия палата. Потолок уней каменный, изчетырех сводов, которые настолб каменный всередине палаты опираются, авсе они красно расписаны…
        -Неглавное сие, - перебил дьяка князь Юрий, - ты скажи, гденам постоем стать лучше, дабы вреда нам сотворить немогли.
        -Мыслю, - продолжал дьяк, - наиболее добры длясего наВладычном дворе Никитские хоромы каменные вдва яруса, алиВеликий терем счасами, алиеще иные хоромы возле собора Святой Софии.
        Звон колоколов, справа ислева, заглушил разговоры. Поезд великого князя, проехав Людин конец ипроездные ворота Спасской башни, теперь двигался уж поюжной, княжой половине Кремля.
        -Едеммы, государь, - кричал вухо Василию Васильевичу дьяк Беда, - едем промеж церквей Покрова Пречистыя иАндрея Стратилата!
        Вэтот миг покатился вдруг такой могучий гул, густой инизкий, какбудто рев громовый, асквозь гул этот, словно смех серебряный, словно жаворонки, звенели радостным перезвоном малые колокольцы. Умилился Василий Васильевич открасоты такой и, сняв шапку, истово перекрестился.
        -Гласы райские, - воскликнулон, - истинно гласы Божьи!
        -ПоПискупле[163 - Пискупля - улица, искаженное «Епископская» - главная улица Новгородского кремля.] едем, государь, - продолжал кричать ему дьяк, - кзвоннице соборной подъезжаем, аоттоль свернем влево, кСвятой Софии икоВладычному двору!
        Когда князь Юрий помогал отцу выходить извозка уюжной Золотой паперти Святой Софии перед Васильевскими вратами, горевшими исверкавшими золотой насечкой русской златокузнецкой работы, новгородский архиепископ Иона иклир его впарчовых ризах, остановясь наступенях паперти, запели молитвы. Потом, продолжая петь, двинулись все взнаменитый повсей Руси храм через Васильевские дивные врата, мимо шести надгробий надмогилами похороненных здесь архиепископов новгородских. Устены, противоположной входу, перед старинной иконой Корсунской Божьей Матери владыка отслужил молебен и, благословив великого князя, спросил почтительно:
        -Поздоровули ехалты, государь?
        -Поблагости Божьей здоров, - приветливо ответил Василий Васильевич идобавил: - Здесьже усладил яз душу свою райскими звонами соборной звонницы искорблю токмо, чтолишен радости очами зрети великолепие храма сего.
        Попредложению владыки государь совсеми своими спутниками прошел впридел Рождества Богородицы иприложился кмощам новгородского князя Мстислава Храброго, аподаркой придела этого - кмощам Никиты, епископа новгородского.
        Князь Юрий, изумленный красотой ибогатством собора, склонился котцу имолвил:
        -ВотИванубы все сие видеть!
        -Увидит, Бог даст, всеувидит, - тихо ответил Василий Васильевич.
        Изхрама, взяв подруку великого князя, повел его квыходу сам архиепископ Иона через западные Сигтунские врата. Этиврата, изсорока трех бронзовых пластин слитыми изображениями событий Святого Писания, были неменее изумительны, чемЗолотые уюжной паперти. Были они взяты новгородцами изразрушенной ими шведской крепости Сигтуны втысяча сто восемьдесят седьмом году.
        Слушая эти объяснения владыки, воевода Басёнок шепнул Юрию:
        -Нынеж зажирели они дляратей-то.
        -Асей часец, государь, - громко заговорил архиепископ, - молю тя ивсех, ктостобой, вкусить трапезы нашей вПрестольной палате.
        Выйдя напаперть через западные врата иувидев наплощади бояр вбогатых одеждах, многих вящих людей новгородских ичеловек пятьдесят латников вполном вооружении, Юрий иБасёнок невольно переглянулись.
        Заметив это, дьяк Беда молвил им вполголоса:
        -Сиивоины - почетная стража извладычного полка, амужи сии вдрагих шубах сзолотом ивзлатых поясах ссамоцветами - сама господа новгородская: бояре Борецкие, Селезневы, Арзубьевы ипрочие. - Дьяк пригнулся куху Юрия идобавил шепотом: - Волки все вовечьих шкурах…
        После торжественного обеда уархиепископа Василий Васильевич, разместившись впокоях Никитских каменных хором, наиболее удобных, помнению Басёнка идьяков, позвал всех близких ксебе вопочивальню думу думать. Встревожен был великий князь. Натрапезе вПрестольной палате много слышал он ласкательств разных, ноухоего, какувсех слепцов, кголосу человеческому чуткое, зальстивыми словами многое такое услышало, чтоухо зрячего невсегда услышит.
        -Голоса-то уних, - молвил он собравшимся, - больно неверные. Всловах правда иверность, авголосах-то лжа иворовство чуются. Какунас, Юрий, состражей? Икакты, Федор Василич, осем мыслишь?
        -Яз,государь, снашей стражей иконниками отполка Федор Василича стобой буду. Вхоромах длявсех своих воев добрые места нашел. Можем хошь восаде сидеть, хошь напролом идти.
        -Язже, государь, - добавил воевода Басёнок, - сполком своим внизу Великого терема вразных местах стал, асполсотни вчерной избе поставил, чтомеж сих хором итеремом посередке стоит. Опричь того, тайну стражу, гденадобно, выставил скрытно отглаз. Никтобе, государь, никомне мышь безмоего ведома непройдет.
        -КИванубы весточку, - сказал Василий Васильевич.
        -Язпослал, государь, гонцов свестями кИвану, - быстро молвил Юрий, - овсем, чтоотдьяков наших ведаю.
        -Яз, - продолжал Басёнок, - наказал всем дозорам нашим, которые подороге мы оставляли, дабы они один задругим кНовугороду спешили, кместам, имуказанным.
        Василий Васильевич ободрился.
        -Главное то, чтоб Иван все вовремя ведал, - сказал он уж спокойнее и, обратясь кдьяку Бородатому, спросил: - Ждуоттобя, Степан Тимофеич, чтоты оздешних деяниях скажешь?
        -Воровство замышляет господа, - медленно истепенно ответил дьяк. - Давно засим гляжу, княже мой. Прав молодой государь-то Иван Васильевич, сказывал мне князь Юрий, какон провидит, чтозановгородской спиной круль польский ипапа рымский стоят. Некуда ныне, государь, господе податься, опричь какккоролю польскому. Вселюдие житии имолодшие, всепротив господы. НетвНовомгороде миру совсем - бой идет повсеместно меж меньших ибольших, черных людей сбоярами ижитьими людьми, аувсех них вместе - против господы.
        Дьяк задумался исмолк, хотел общий смысл всего высказать, датрудно ему это было, и, махнув рукой, воскликнул:
        -Одно мне ведомо: ненавидит господа Москву, ибоится пуще огня, исозлобы своей может содеять многое ипротив разума!
        -Ништо, ништо! - воскликнул воевода Басёнок. - Будем настраже денно инощно!..
        Василий Васильевич молчал, ноСтепан Тимофеевич, небоясь гневаего, спросил:
        -Пошто, государь, приехал сюды миром, токмо состражей, безвойска? Язбы позову твоему, немедля, вМоскву пригнал ивсе тобе поведал.
        Великий князь сдвинул брови.
        -Пошто? - молвилон. - Зрети яз немогу, новсе слышу иразумею. Ступайте, язотдохну спути. Будутже вести отИвана - побудите мя сейже час. - Услышав, чтовсе подымаются смест своих, Василий Васильевич неожиданно ласково добавил: - Ты,Степан Тимофеич, втех концах трудись, гдеесть утобя, какранее ты сказывал, мужики твердые иразумные. Вызнай уних все изамолви, чтосам знаешь, немне тобя учить.
        -Государь! - горячо откликнулся Бородатый. - Есть уменя вельми верные мужики: среди черных людей, почитай, вовсех концах новгородских, аизжитьих некои, чтоикгосподе вхожи. Покоен будь.
        Надругой день радостно стало вкняжих покоях: сутра еще вести пришли отИвана опосылке многих конных полков кНовгороду. Успокоился совсем великий князь ивесело шутил заобедом ссыновьями ивоеводой своим Федором Васильевичем.
        -Ныне унас будет столь войска, - смеясь, отвечал отцу Юрий, - что нетокмо против Новагорода хватит, аеще инемцев поганых заих ругание наказать сможем.
        -Токмо все сие нужно так справить, - молвил Василий Васильевич, - дабы никто неведал. Аежели кто ипроведает, сказывать, чтонанемцев идем, Пскову напомощь. Ведомо всем, чтоупсковичей отсамого начала зимы распри ирати идут снемцами.
        -Истинно, государь, - согласился воевода, - нояз мыслю, чтонесть беды великой, ежели новгородцы иовойске сведают. Смирней будутони, собаки! Хвостом почнут вилять.
        Вдруг смолкли все инасторожились: зарекой часто итревожно загудел колокол, словно забили набат припожаре.
        -Ввечевой звонят! - крикнул Василий Васильевич. Вскочили из-за стола Юрий ивоевода Басёнок.
        -Государь, - сказал Юрий, - мы сФедор Василичем квоям своим поспешим. Тыже спокоен будь, всенарядим, какрешено было.
        -Вестников скорей, сынок, вестников!
        -Вестников, государь, - вмешался Басёнок, - сейже часец пошлю встречать полкам московским, асвоих всех дозорных, которые близ Новгорода, сюда перегоню.
        Воеводы ушли, авеликий князь ссыном Андреем продолжали трапезу молча, слушая, какгромче все ичаще звонит извонит вечевой колокол.
        Когдаже совсем уж пообедали иперестал гудеть тревожный колокол, двор Владычный заполнился вдруг шумом икриком толпы.
        -Эх,наказал меня Господь! - воскликнул великий князь и, обратясь ксыну, горестно добавил: - Ежелибы зретимне, какранее, селбы яз сам наконя исаблей билсябы сворогом! Злораньше бился яз статарами! Нынеж, якопленник, сижу ижду, чтобезменя надо мной содеют.
        Шумней ишумней наВладычном дворе. Времяже тянется - будто нечасы проходят, ацелые месяцы. Истомился Василий Васильевич отнеизвестности.
        -Васюк! - кличетон. - Васюк! Чтотам деется? ГдеЮрий? ГдеФедор Василич?
        -Неведомо мене, государь, - отвечает печально Васюк, - токмо народу-то страсть сколь много наВладычном дворе, анаших воев невижу.
        Новот быстро входит Юрий сдвумя воинами. Онспокоен исдержан.
        -Государь, - говоритон, - привел яз тобе двух воев. Онивестниками будут. Отсылай комне, ониведают, гдеяз буду. Язже тобе буду присылать своих вестников для-ради твоих приказов.
        -Ачто, сыне, наВладычном дворе деется?
        -Свеча прибежал народ. Токмо те, ктозагосподу стоят. Господаже, сказывают, вГрановитой палате издуму собралась, апотом навече все пойдут…
        -Аесть тут, надворе-то Владычном, черные люди?..
        -Нетчерных. Житии есть, аито мало. Больше тут слуг боярских да пропоиц всяких. Нашиже вои все наместах, астрелы, копья исабли уних наготове. Баютони, чточерные-то люди увечевой башни стоят, проведали, чтомы вНовомгороде, и, гдестоим, ведают.
        -Поштоже черные люди сюды неидут?
        -Бают, архиепископа там ждут. Господаже его ксобе впрестольную вызвала, дабы вместе кнароду навече идти.
        -Гдеже дьяки наши?! - воскликнул стоской Василий Васильевич. - Гдеже Бородатый иБеда?
        Впокои вбежал дьяк Бородатый.
        -Будь здрав, государь! - заговорилон, отдуваясь. - Воздравие все нам обернулось. Уф,насилу пробился скрозь толпу-то! Встретил яз пошлого купца Ермилу Русанова, сына Микитова. Знаешь тыего, государь, онмужик разумный. Таквот келейник владыки ему сказывал: собралась-де господа вГрановитой исовещалась, дабы убить тобя идетей твоих, государь.
        -Псыпоганые! - воскликнул вгневе Василий Васильевич. - Потом вы мне своими головами заплатите, когда время придет!
        -Ставже противу них, - продолжал Бородатый, - архиепископ Иона возопил им вгневе: «Обезумные люди! Ащевеликого князя убьете, чтоприобрящете? Токмо большую язву Новугороду доспеете. Великий князь Иван сам пойдет тогда иповоюет все вотчины наши! Иван-то токмо иглядит сМосквы, какястреб, наград наш!» Тут каквскочит старый посадник Акинф Сидорыч, какзакричит истошно: «Глядитон, видал яз, какглядит! Онкаксам сатана глядит! Нетревожьте князя Василья, нетревожьте! СВасильем-то житьнам, аотИвана гибель всемнам, гибель!» Всполошил всех криком своим, асам безсил наскамью повалился. Смутились тут злодеи окаянные, стали мысли свои отзлотворенья отвращать.
        Хотел было Василий Васильевич что-то сказать, давэтот миг загудел, зазвонил опять вечевой колокол, инаВладычном дворе снова крик ишум пошел великий. Заволновалисьвсе, аЮрий крикнул:
        -Будьте все тут спокойны, аяз квоям своим иду! Ежели Басёнок да Стрига восьмью сотнями пять тыщ их разбили, тоунас тут более полка воев!
        Опричь того, всяк час дозоры подходят игонят денно инощно сМосквы конные полки нам напомочь.
        -Стой, стой, княже Юрий Василич, - остановил его дьяк. - Невсе яз поведал. Вколокол посадские черные люди звонят. Сиеесть знамение, дабы всем идти им кСвятой Софии, поддоржать архиепископа против господы.
        -Спаси Бог тя, Степан Тимофеич, - сказал Василий Васильевич, протягивая руку дьяку Бородатому. - Добре порадел ты длягосударей своих.
        Января двадцать второго, вдень рождения великого князя Ивана Васильевича, псковское вече, узнав оприезде Василия Васильевича, спешно выслало послов своих вНовгород. Сильно вэто время теснили псковичей ливонские рыцари сзапада иссеверо-запада, пустошили играбили их земли.
        Послы псковские прибыли рано утром двадцать четвертого января. Ипосле утренних часов пришли квеликому князю вНикитские хоромы смалой, новерной стражей, какобычно купцы ездят, перевозя дорогие товары.
        Василий Васильевич ссыновьями своими, встав из-за стола ивыйдя впередний покой, совещался своеводой идьяками. Онбыл теперь твердо уверен всиле своей - князь Стрига-Оболенский подходил уж кНовгороду, иновгородцы обэтом знали, стали еще ласковей. Василийже Васильевич ивсе, ктосним был, онедавнем заговоре молчали, будто онем инеподозревали.
        -Государь, - сказал Бородатый, - утресь, кактокмо врата отворили, послы псковские вград въехали. Мыслю, счаса начас ктобе будут. Какприкажешь сними быть?
        -Принимать, - немедля ответил великий князь. - Пусть новгородцы ведают, чтомы нетокмо, какони, берем, аиподмогу даем. После беседы сними яз натрапезу их позову. Васюк, прикажи там все слугам нашим. Скольже их всех быть может?
        -Неболе десяти, - ответил Бородатый. - Посадники да бояре поодному сконца. Концовже воПскове шесть.
        -Аяз, государь, - молвил воевода Басёнок, - прикажу стражу ислуг посольских усобя вполку накормить инапоить добре!
        Вошел начальник княжой стражи Ефим Ефремович.
        -Приехали послы псковские, государь, - сказалон, кланяясь. - Какприкажешь?
        -Веди спочетом, авы, дьяки, накрыльце их встречайте, иты сними, Федор Василич. Язже пойду впраздничное все оболочуся.
        Когда великий князь исыновья его внарядных, богатых кафтанах вернулись впередний покой исели насвоих местах, послов спочетом привели кним. Псковичи безшуб, вдорогих кафтанах степенно вошли воглаве спосадником Максимом Ларионовичем впередний покой и, отыскав глазами икону, стали истово креститься. Слугижеих, неся многие дары, остались упорога.
        -Будь здрав, государь, исыны твои, - помолившись инизко кланяясь, сказал Максим Ларионович.
        Василий Васильевич исыновья его встали.
        -Будь здрав, Псков, моявотчина, будьте здравы ивы, - ответил Василий Васильевич и, садясь, добавил: - Садитесь, бояре. Поздоровули ехали?
        -Божьей милостию здравы, государь, - кланяясь исадясь, почтительно молвили послы.
        Онисмолкли, кактребовало приличие, изаговорили снова, когда сам Василий Васильевич спросил их оцели прибытия.
        -Послы мы ктобе, государь, отвеца, - начал Максим Ларионович, цокая, каквсе псковичи, вставая иоправляя насебе золотой пояс, - бить целом тобе, государю нашему, дабы жаловал тынас.
        Онснова поклонился, азаним ивсе псковичи, ипродолжал:
        -Приобижены ныне мы отнемцев поганых иводою, иземлею, иголовами, анаЖелачко инаОзоличе церкви православные пожжены поганой латынью. Всесие немцы творят, мирснами имея икрестное целование! Опричь тобя, государь, никтоже нам непособит. - Посол поклонился и, помолчав, добавил: - Ещемолим тя, государь, утверди унас псковским князем инаместником своим князь Александра Василича Черторижского.
        Опять послы низко поклонились, апосадник, поманив ксебе слуг своих, продолжал:
        -Ещетвоя вотчина молит тя дары сии принять милостиво: пятьдесят рублев новгородских старых, сукна ибархаты немецкие ифряжские, атакже кубки ичарки золотые исеребряные, вельми хитро изукрашены.
        Когда передавали дары великому князю, поспешно вошел начальник стражи идоложил:
        -Приехали насанях архиепископ новгородский ипосадник Карп Савинич.
        -Юрий, - молвил Василий Васильевич, - встреть спочетом гостей, сампомогни владыке изсаней выйти… Выже, гости дорогие, непосетуйте, ежели прибеседе нашей будут архиепископ ипосадник новгородский. Дары ваши принимаю. Спаси Бог ипомилуй град Псков иземлиего. Жалую Псков, даювам наместником своим икнязем псковским князя Александра, нотокмо стем, дабы он крест целовал мне идетям моим, зланемыслити. Крестже натом целовати полюбви, безвсякого извета, припослах наших московских. - Василий Васильевич замолчал, услышав шум шагов всенцах передней.
        Слегка заскрипев, отворились двери; княжич Андрей, склонившись котцу, молвил вполголоса:
        -Государь, Юрий, владыка ипосадник пришли.
        -Будь здрав, государь, - сказал громко новгородский архиепископ Иона, перекрестившись наиконы, иблагословил потом общим благословением всех присутствующих, низко пред ним склонившихся.
        -Будь здрав, государь наш, - повторил завладыкой посадник Карп Савинич.
        Василий Васильевич встал сосвоего места.
        -Проводи мя, Андрей, довладыки, - сказал он сыну и, приблизясь кархиепископу, молвил: - Благослови мя, отче.
        Приняв благословение, великий князь добавил, обращаясь кновгородскому посаднику:
        -Будь здрав иты, Карп Савинич. Садитесь сбоярами псковскими ближе комне.
        Дьяки Бородатый иБеда усадили их наподобающие им места.
        -Государь, - оживленно сказал один изпсковских посадников, - дай слово молвити.
        -Сказывай, - ответил великий князь.
        -Тут, государь, есть вот посадник новгородский. Карп Савинич. Подтвердит он нашу обиду. Приходил он сей осенью сдружиной своей кнам почелобитью немецкому. Ездили тогда сним наобидное место, наОзоличу иЖелачко, князь наш имы и, розыски там творя, решили, чтоземля сия псковская, земля Святой Троицы. Поганыеже немцы признали вину свою.
        -Истинно так было, признали немчи вину свою, - подтвердил Карп Савинич, произнося вместо «ц» звук «ч», чтоотличало говор новгородца.
        -Будемже судить по-божьи ипротив латыньского коварства будем ратовать засвоих православных, - заговорил сурово Василий Васильевич. - Молю тя, владыко, итобя, Карп Савинич, несетуйте, чторане яз побеседую сопсковичами, иборанее они комне пришли. Тыже, Юрий, иты, Степан Тимофеич, примите дары исложитеих, куда надлежит. - Помолчав, Василий Васильевич продолжал, обращаясь кпослам: - Посадники ибояре псковские. Жалую вотчину свою помольбе вашей помочью ратной. Повестуйте так навече своем. Ужеблиз Новагорода воевода наш князь Иван Василич Стрига-Оболенский сомногими полками, дабы бить немцев поганых, когда мольба будет отПскова…
        Вэтот миг взглянул владыка Иона напосадника новгородского сявной укоризной, атот, побледнев, потупился. Заметив это, Федор Васильевич Басёнок злобно усмехнулся.
        Василийже Васильевич, передохнув малость, продолжал:
        -Аты, Юрий, вместе сдьяком Василием Сидоровичем проведи гостей втрапезную иугости дообеда. Мыже тут, кратко перемолвясь свладыкой иКарпом Савиничем, тоже придем кстолу.
        Впередней остались Василий Васильевич, княжич Андрей, дьяк Бородатый, воевода Федор Басёнок, даизпочетной стражи княжой пять воинов ссаблями икопьями, давладыка ипосадники, сидевшие молча вожидании вопроса.
        Василий Васильевич, подождав некоторое время, прервал молчание.
        -Ждуяз слова вашего, - молвилон, - что вы мне ныне сказывать будете?
        Незная, известно илинеизвестно великому князю озаговоре, архиепископ Иона осторожно спросил:
        -Господа новгородская челом тобе бьет, нестьли утя, государь, досады какой нанеисправления наши.
        Василий Васильевич понял и, усмехнувшись, молвил спокойно:
        -Яз,отче, миром пришел поклониться святыням новгородским инаказать немцев завред их Пскову. Зрюяз, чтодобре соблюдает безизвета новгородская вотчина моя судную докончальную грамоту,[164 - Судная грамота - договор оправах великого князя вНовгороде.] навече писанную ицелованием крестным утвержденную.
        -Мы,государь, - сказал Карп Савинич, - ивпредь тобе верны будем. Дошлиж мы затем ктобе, дабы звать тя напочестен пир наш вГрановитой палате вдень поминовения Никиты - святителя новгородского, чудеса иприжизни творившего.
        Князь великий благодарил започет, емуоказываемый, иобещал быть нановгородском празднестве. Звал он владыку ипосадника наобед спослами псковскими, ноте уклонились. Владыка отговорился скорым служением церковным, апосадник - тем, чтогоспода ждет его сответом государя. Василий Васильевич неудерживалих, проводив сбольшим почетом.
        Княжич Андрей, воевода Басёнок идьяк Бородатый сопровождали высоких гостей досанейих, стоявших укрыльца государевых хором. Когдажеони, распростившись сгостями, вернулись, Василий Васильевич спросил сусмешкой дьяка:
        -Ну,что скажешь, Степан Тимофеич?
        -Мыслятони, - смеясь, ответил дьяк, - что неведомы нам их злотворения.
        Василий Васильевич нахмурил брови и, направляясь втрапезную, молвил сурово:
        -Многое еще им неведомо, чтождетих. Подумаем думу осем вМоскве свеликим князем Иваном вместе.
        После пирования вновгородской Престольной палате вчесть великого князя московского вфеврале уже месяце, напервой неделе Великого поста почувствовал себя плохо Василий Васильевич. Государя все время знобило, исильно одолевал его кашель, аиногда щеки его горели, ибыло ему трудно дышать. Сухотная болезнь[165 - Сухотная болезнь - чахотка.] никогда его так небеспокоила, кактеперь. Зналон, чтоухудшение бывает либо отосенней, либо отвесенней сырости.
        Совсем больным принимал он псковских послов, приехавших опять кнему вНовгород счелобитной оновом князе. Литовский князь Черторижский незахотел целовать крест московскому князю иотъехал вЛитву.
        Василий Васильевич позвал поэтому поводу надуму обоих сыновей, дьяков обоих, воеводу Басёнка ивоеводу князя Ивана Васильевича Стригу-Оболенского, ужестоявшего сосвоими полками возле Юрьева монастыря иРюрикова городища. Думу думали вопочивальне великого князя, иВасилий Васильевич часто сильно кашлял ибыл весь вжару, допота.
        Отдохнув отприпадка кашля, онмолвил:
        -Мысли мои такие, сам-то яз уж наратное дело сей часец негоден. Посему хочу отослать воПсков Юрия меня вместо, апоедет сним воеводой князь Иван Василич идлясовета издьяков - Беда, Василь Сидорыч. Язже тут сАндреем да сФедор Василичем исоСтепан Тимофеичем останусь. Опрочемже подумайте сами, аяз послушаю токмо, ужочень недужномне.
        Дума длилась долго. Дьяки обсуждали положение вНовгороде ивоПскове исоветовались своеводами ораспределении военных сил. Воеводы, принимая вовнимание мнения дьяков, исчисляли, сколько надо воинов дляпохода против немцев идляохраны великого князя, «дабы небыло против государя злотворения отгосподы, дабы встрахе держать бояр ипосадников…»
        Вконце думы князь Юрий сказал, обращаясь котцу:
        -Государь, язмыслю, чтовсе уж нами решено. Днесьже после обеда яз отъеду скнязем Иваном Стригой воПсков стеми полками, которые указали нам воеводы. Снамиже поедут ипсковские послы. Стобойже, какты сам пожелал, останутся Федор Василич иСтепан Тимофеич. Всяк день мы будем ссылаться вестниками. Токмо едино унас еще нерешено: когоже посадить воПскове князем псковским итвоим наместником?
        Василий Васильевич ответил несразу.
        -Дабы приласкать псковичей, - медленно заговорилон, - будь ты уних меня вместо. Помогни им против ливонцев поганых, какони молили мя отвеча своего, азасим избери собе время, каклучше, самрешишь, иотъезжай домой наМоскву. Княземже псковским инаместником моим оставь князя Ивана Василича Стригу. Будет уних русский князь, анелитовский. - Онслегка закашлялся и, оправившись, продолжал: - Неча им наЛитву глаза косить: помочи-то им ниЛитва, нистарший их брат Новгород недадут. Ты,Юрий, там, воПскове-то, всесие разъясни итак содей, какдьяки тут сказывали. Василий Сидорыч тобе помогнет. Ну,сБогом, Юрьюшко. Тобе воПскове полна воля всем правити меня вместо.
        Отпустив всех, Василий Васильевич ослабел совсем иостался один сВасюком, чтобы отдохнуть иподремать дообеда.
        Втотже день квечеру, когда Юрий давно уж выступил свойском коПскову, почувствовал государь еще большую слабость, легвпостель ивстать уже больше немог. Андрей, оставшись один сотцом, испугался изаплакал. Бросился потом кВасюку иприказал ему идти кархиепископу молить его помочь великому князю.
        Владыка вкелье своей призажженных свечах читал Священное Писание ивыписывал нужные ему назавтра изречения дляпоучительного слова после обедни. Узнав отВасюка оболезни великого князя, онтотчасже встал и, подойдя ккнижному поставцу, выбрал «Добропрохладный вертоград»[166 - «Добропрохладный вертоград» - название древней лечебной книги, дословно оно означает: «Хорошо успокаивающий сад».] ипоспешил кболящему. Княжич Андрей так обрадовался приходу владыки истакой верой взирал нанего, чтоотец Иона был растроган.
        -Отроче милый, - сказалон, благословляя княжича, - радуешь ты сердце мое столь великой любовью своей кродителю.
        -Благослови мя, отче, - молвил Василий Васильевич, - недужен яз сухотною болестью.
        Благословив государя, владыка сел возле него исказал субеждением:
        -Всяк недуг отчеловека отгоним бывает силою Господней. Азпринес ссобой «Добропрохладный вертоград», вкотором сказано, каким зелием лечится таковой недуг. Изсей книги велю дьяку своему списать все осухотныя болести иовсяком зелии против ее полезном.
        Владыка раскрыл лечебную книгу и, прочитав нужные ему места, продолжал:
        -Каказ разумею читанное мною всей книге, вкушать тобе надобно молоко имасло визобилии ижирные мяса: гусятину да баранину. Пред жирнымже пити чарку водки - боярской али двойной, апосле трапезы - меды сладкие иливина фряжские. Азже, грешный, для-ради спасения живота твоего, государь, разрешаю тобе ивпосты, ибозело отощал иусохты, азагрехи твои буду твоим молитвенником усердным.
        -Спаси тя Христос задоброту твою, - сказал Василий Васильевич сумилением, - легче мне отбеседы твоей. Благословиже мя, отче, насон грядущий. Верую иуповаю яз насилу имилость Божию…
        -Богдаст, окрепнешь, государь! - благословив великого князя ипрощаясь сним, сказал владыка. - Аежели недуг пуще одолевать почнет, топошлю тобе инока престарелого, есть уменя един такой вЮрьевом монастыре, который зело искусен трут нахребте уболящего сожигати отсей болезни сухотной, какотом указано в«Вертограде».
        Дней через пять, когда отЮрия изПскова прискакали вестники, Василий Васильевич уже встал спостели ичувствовал себя окрепшим, продолжая вкушать скоромную пищу: жирное мясо ивсякие вина вумеренном количестве.
        Вестники сообщили, чтокнязя Юрия Васильевича встретили псковичи весьма благолепно. Каквъехал он вЗапсковье, зазвонили там вовсех церквах, ауБогоявленского конца вышли навстречу ему оба посадника, сотники, судьи, старосты кончанские иуличанские, дьяки, воеводы, подвойские ипрочие служилые люди. Впередиже них ипобокам шли ипели клиры церковные воглаве склиром собора Святой Троицы, всевпраздничных ризах, скрестами ихоругвями. Сзадиже этих главных лиц псковской земли шли старосты откупечества, отразных общин ремесленников ивсе прочие псковские молодшие люди ввеликом множестве.
        Подгул колоколов, пение клиров церковных, крики ишум толпы Юрий своеводой, князем Оболенским, приблизились кВечевой площади возле собора Святой Троицы, гдеустроена высокая, всярезная ирасписная степень.[167 - Степень - трибуна соступенями; «степенный посадник», тоесть посадник, выступающий состепени какруководитель веча.]
        Обапосадника взошли настепень и, когда шум наплощади стих совсем, возгласили здравие имноголетие князю Юрию Васильевичу, ивесь народ кричал ему здравие. Далее посадники объявили, чтогосударь московский, вняв мольбам веча, прислал своей вотчине, граду Пскову, «для-ради устроения дел его сына своего князя Юрья собя вместо…»
        Отсюда князя Юрия Васильевича повели подцерковные звоны иклики народные всобор Святой Троицы, гдевозвели его наДовмонтов стол[168 - Довмонтов стол - трон, принадлежавший псковскому князю Довмонту (1266 -1299).] идали ему Довмонтов меч, каквеликому князю. Засим, отслужив молебен, проводили его всем народом докняжого двора, чтовЗастенье, рядом сторгом.
        Вхоромах княжих все уж кпиру готово было, ивтрапезной столы были собраны по-праздничному, нопосадники провели князя Юрия водин малый покой, гдебыли приготовлены длянего дары многие ибогатые. Затем, сняв верхнее платье ипрослушав молитву вкрестовой, всеперешли втрапезную.
        -Пили здравицы, - продолжал вестник, - затобя, государь, изагосударя Ивана Василича, изавсех изсемейства вашего. Потом пошли здравицы - конца-края нет. Притомился даже князь Юрий, усталый спути, и, сказав осем посадникам, ушел ксобе вопочивальню, ноприказал строго вконце пира побудитьего, дабы проводил он гостей счестью.
        Василий Васильевич весело усмехнулся имолвил:
        -Достойно князя вел собя Юрий-то. Добре вел. Ачто пили-то идолголь?
        -Почитай, доутра, государь, пили-то. Застоломже, опричь водок имедов крепких, много было заморских вин: фряжских игрецких, аеще ипиво немецкое, Князь Стрига-Оболенский начто насие зело крепок, аитот, насвоей лавке заснув, напол упал.
        Василий Васильевич засмеялся.
        -Князь-то Иван Василич, - молвилон, - токмо сустатка великого охмелел, аодин хмель его неберет.
        -Нет, государь, - смеясьже, вмешался Федор Васильевич Басёнок, - нетолько отустатка Иван Василич сомлел, анеслед водку спивом мешать. Отсего ивголову ивноги ударяет.
        -Анатретий день, государь, после сего, - сообщил далее вестник, - немецкие посланцы прибыли.
        -Пошто?
        -Князь-то Юрий надругой день после пира отпустил князь Стригу сполками нанемцев поганых. Немцыже напути его уже встретили ибили челом пропустить их посольство кокнязю ипосадникам. Баили немцы-то, что, узнав опоходе полков наших, хотят они мира сМосквой. Ныне они уже воПсков прибыли икнязю Юрью били челом, асопсковичами помирились навсей воле псковской. Твоего, государь, приказа молит князь Юрий Василич.
        -Вотоно что! - весело воскликнул Василий Васильевич. - Воевода-то наш хоть иславки упал, анемцев-то всех повалил, земно челом всех бить заставил! - Перекрестился великий князь идобавил, обращаясь квестнику: - Нуслава богу, всеидет наидобрым путем. Идиотдохни, аутресь, после завтрака, дамответ тобе длякнязя Юрья. Проводиего, Васюк.
        Вестник поклонился ивышел. Василий Васильевич помолчал немного исказал Бородатому иБасёнку:
        -Авы пораньше кзавтраку приходите. Застолом думу будем думати.
        Вэтотже вечер забеседою да засладким заморским вином дотемна засиделся воевода Басёнок удьяка Бородатого, который это время привеликом князе жил вособом покое, возле крестовой, против трапезной. Уходя ксебе вполк, отыскал воевода стремянного своего, обошел сним все дозоры великокняжеские изсвоей икняжой стражи ивышел наВладычный двор.
        Ночь темная. Снег идет мокрый - днем еще скрыш капель была. Глухо имягко вмути влажной, иеле видать кругом, ноФедор Васильевич истремянныйего, Дементий Волоцкий, хорошо каждую пядь земли надворе знают ипомнят, гдеяма, гдеповорот игде их стража расставлена.
        Вдруг Дементий схватил заруку воеводу изадержалего, втянув подворота. Тотпонял, иоба устены затаились. Мимо них прошли нето четверо, нето пятеро. Заворотами стали. Удивился Федор Васильевич: ворота были измалого дворика, изкоторого никуда, кроме ворот этих, нивхода, нивыхода нет.
        -Третий раз выходим, - послышался осторожный шепот, - аего нету. Месяц взойдет, атаиться нам негде будет.
        -Идем ккняжому крыльцу, - зашептал кто-то другой, - тамотко он неувернется.
        Неизвестные бесшумно двинулись вперед искрылись вснежной мути. Поих манере говорить воевода понял, чтоэто новгородцы.
        -Дементий, - зашептал Басёнок, - новгородцы сии злое мыслили наменя, аможет, инасамого государя. Беги собирай стражу идозорных. Отсих врат надо петлей окружить княжое крыльцо, дабы ниодин изних неушел. Одних сюда, комне посылай, других цепью веди, заводиих, какневод, одним концом комне, другим - ккняжому крыльцу.
        Дементий пропал вотьме. Обнажив саблю, Басёнок снова приник кстене изамер. Вотшаги слышно. Жутко стало. Онпомнит, чтозлодеи ушли влево, аэти шаги справа.
        -Фю-фю-фюи, - разбирает он знакомый, чуть слышный свист.
        -Фю-фю-фюи, - отвечает он тоже едва слышно иловит четкий шепот: «Кони государевы!» - исам вответ шепчет: «Милость Божия».
        Тотчасже подходит кнему дозор издесяти человек, узнав своего воеводу. Ещеподходят бесшумно одни задругими воины и, какуказано было Дементием, встают цепью, чтобы крайний слева шел вплотную состеной Никитских хором, акрайний справа, загибая ккняжому крыльцу, искалбы ту цепь, чтоДементий справа ведет.
        Окружив крыльцо совсех сторон, воины замерли иждут, когда Дементий свистнет…
        По-прежнему темно итихо наВладычном дворе, ночуется вотьме какая-то тревога. Снег вэто время перестал падать, тучи расходиться стали, и, осветив Владычный двор, выглянул из-за купола Святой Софии месяц. Укняжого крыльца ясно вдруг стало видно пятерых людей сножами, блестевшими вих руках, ивэтотже миг прорезал ночную тишь резкий, короткий свист Дементия. Те,что стояли укрыльца, рванулись было бежать, ноокаменели наместе, когда поприказу Басёнка совсех сторон обнажились, сверкая, сабли.
        -Окружай ивяжи им руки назад, - тихо, нотак ясно молвил Басёнок, чтоповсему двору было слышно. - Ежели вножи пойдут - руби всех накуски!
        Нозлодеи недумали обороняться. Побросав ножи, онипали наземлю.
        Московские воины мигом окружили их икрепко скрутили поясами им руки назад.
        Вподземелье Великого терема, куда привели пойманных, обыскали их присвете горящих смоляных факелов изаголенищами сапог нашли еще поодному ножу.
        -Запасливы, стервы, - молвил Дементий, - натобя готовили, Федор Васильевич.
        Басёнок угрюмо исозлобой оглядел всех задержанных ивдруг, взмахнув плетью, чтовсе конники наруке носят, дико вскрикнул:
        -Бейзлодеев проклятых!
        Засвистели нагайки ременные, раздавались стоны ивопли избиваемых.
        -Стой, - крикнул воевода, - довольно! Ставь их наноги.
        Избитые, сосвязанными руками заспиной, заговорщики немогли сами подняться.
        -Ну,сказывайте, откого посланы меня заколоть? - спросил сурово Басёнок. - Молчите? Ану-ка, урежьте кажному нос!
        Ссекли им саблями концы носов, изакричали четверо изних, указывая напятого, похожего набоярского слугу.
        -Сейвот! Обещал нам кажному попять рублев новгородских старых!
        Господа, мол, хочет тобя убити.
        -Чейты? - спросил воевода.
        Мужик молчал излобно ворочал глазами.
        -Ухоему! - крикнул вярости Федор Васильевич и, когда отрубленное ухо упало наземлю, добавил: - Ну? Молчишь? Велю правую руку рубить!..
        -Помилуй, господине! - возопил мужик. - Тивун я бояр Борецких. Тивун изподгородной деревниих. Тобя убить было велено.
        -Акнязя великого?
        -Отом, господине, ништо неведомомне…
        -Ну,милую всехвас, - сказал воевода, - выбейте-ка их нагайками вон соВладычного двора.
        Срассветом уж ведали все вовсех концах новгородских, чтобыло этой ночью наВладычном дворе. Средиже господы началось смятение великое, ибочерные люди вече хотели сзывать, шлинаВладычный двор охранять великого князя.
        Узнав обовсем этом зазавтраком, Василий Васильевич взволновался ивесь кипел гневом, нопотом, успокоясь, молвил:
        -Думу станем думать. Нестрашны нам боярские злотворения - все молодшие вНовомгороде занас будут. Какты мыслишь, Степан Тимофеич?
        -Верно сие, - ответил дьяк Бородатый, - токмо лучше нам отъехать пока отсюда ивМоскве сгосударем Иван Васильевичем обовсем том думать.
        -Добре, - сказал Василий Васильевич, - аЮрью так прикажу: «Кончай борзо сопсковичами, сажай настол псковский князя Стригу-Оболенского, немцам дай перемирье, асам кПасхе наМоскве будь».
        -Право сие, государь, - согласились идьяк ивоевода, - токмо нам-то самим какбыть?
        -Язсовсем, почитай, здрав стал, - молвил Василий Васильевич, - ихочу наМоскву возвратиться девятого марта, наСорок мучеников, когда кулик кнам прилетает воду пущать изневолья ледяного, авнебе жаворонки надполями петь зачинают.
        Глава6
        ВМоскве
        Вотимарт наступил - небо сполудня теплом ивесной наРусь дохнуло, зачернели среди белых полей проталинки, вылезли из-под снега сухие прошлогодние репейники, лебеда ипрочая сухосеменная снедь дляптиц перелетных.
        Василий Васильевич ивсе, ктосним ввозках наполозьях ехал, спешили добраться доМосквы еще поснегу. Время такое: даже иверхом, какразвезет, плохо будет - измучаются кони грязь поколена месить. Если весна будет дружная, совсем все дороги непроезжими инепрохожими станут.
        Возле городов идеревень, чтокняжому поезду напути попадаются, стоном стоит неистовый грачиный крик. Прилетели белоносые черные птицы, обсели все липы, березы, дубы итополи - орут идерутся застарые гнезда, асолнце слепит игреет. Весна будто торопится этот год, инапятый день, когда ксамой Москве подъезжать стали, зазвенели надоттаявшими полями веселые жаворонки.
        -Нувот ныне иСорок мучеников, когда день сночью мерится, - сказал Васюк. - Аглядишь, иАлексей - сгор вода, арыба состану, атам инеприметишь, какнаМатрену-то щука хвостом лед разобьет.
        -Истинно, Васюк, - задумчиво промолвил Василий Васильевич, - молодеет земля заново, токмо мы вот кмогиле все ближе.
        -Рано тобе, государь, баить осем, - встрепенулся Васюк, - намного я тобя старей, даито мыслю еще годков десять прожить.
        Василий Васильевич усмехнулся, ноничего неответил. Ондумал освоей болезни иотом, чтодуховное завещание еще несоставлено иненаписано.
        -Неровен час, - проговорил он вполголоса, - все вруках Божиих, обовсем заране надо помыслити.
        -Авот, государь, - молвил дьяк Степан Тимофеевич, угадав его мысли, - вМоскву приедем исБожьей помощью составим духовную, какты, государь, прикажешь.
        Василий Васильевич ничего неответил, сделав вид, чтодремлет, нодумы шли кнему совсех сторон итревожили его сердце. Думалон, чтоспоры сИваном будут, аИван-то правильно мыслит обуделах иудельных порядках. Умом-то сИваномон, асердце иного требует. Жаль ему равно всех сыновей. Всеодно что пальцы они наруке - есть ибольшие ималые, сильные ислабые, аниодин неотрежешь: всеодинаково больно, даиМарьюшка задеток вступаться будет.
        Солнце садиться начинало уж, когда Москва их созвоном встретила, нонебыло всердце Василия Васильевича полной, светлой радости, какранее, - покоя вдуше его небыло. Ещезагородскими воротами обнял отца Иван, иэто тронуло великого князя дослез.
        -Надежа ты моя верная, - сказалон, целуя Ивана, - будет Русь затобой, какзакаменной стеной.
        Потом, вКремле уж, вхоромах княжих, обнял он сноху свою, поцеловал внука Ванюшеньку, сыновей всех идочку Аннушку, нобыл молчалив, хотя ивесьма ласков.
        -Недужно мне что-то, - молвил он только ивелел Васюку вести себя вопочивальню.
        Пошла сним подруку встревоженная ипечальная Марья Ярославна. Когда остались они одни вопочивальне, Василий Васильевич крепко инежно обнял свою жену ивдруг заплакал, какребенок, всхлипывая ивздрагивая плечами.
        Марья Ярославна оцепенела вся отстраха иболи душевной. Вспомнилосьей, какплакал он также вот после ослепления, припервом свидании сматушкой Софьей Витовтовной. Непонимая, вчем дело, онавдруг как-то почуяла ясно, чтонадвигается нанее тяжелое горе.
        Онаобнимала иласкала мужа, какмалого сынка своего, исама обливалась слезами. Наконец Василий Васильевич успокоился, тоска иужас отошли отнего. Онбудто перешагнул через жуткую пропасть, какчерез неизбежное, ипокорился этому неизбежному.
        -ВсевБожьей воле, Марьюшка, - заговорил он наконец, тихо имедленно. - Такположено роду человеческому отГоспода. Изжизни сей переходим мы вжизнь вечную.
        Онагромко заплакала и, заглушая рыдания, прижалась лицом кгрудиего. Онстал гладить ее волосы и, когда Марья Ярославна затихла, молвил:
        -Духовную хочу яз составить, Марьюшка, отказать всем, кому что, извотчин своих итобе, люба моя.
        Марья Ярославна сразу встрепенулась, какптица нагнезде своем.
        -Меньших-то необидь, Васенька, - торопливо заговорилаона, - дабы зла уних небыло против Ивана.
        -Тобе, Марьюшка, откажу яз Ростов Великий, ностем токмо, дабы князи ростовские притобе ведали то, чтоипримне, великом князе. ИНерехта - тобе. Куплюже мою, градец Романов иУсть-Шексну, тобе вполную собственность.
        -Ништо безтобя, Васенька, мнененадобно. Тыодетях-то подумай, Васенька. Какрешилты?
        -Тызнаешь, чтоИван сказывает. Незахочет он уделы множить исмуту чрез них сеять. Ведь Иван-то неособе думает, агребта его огосударстве, овсей Руси. Правон, Иван-то, инаш владыка Иона также мыслит.
        -Акто издеток-то наших против Ивана может, - ласково инежно молила Марья Ярославна. - Ктоего осилит? Крепче он бабки своей…
        -Слушай, Марьюшка, - перебил ее Василий Васильевич, - ведь даже брата твоего, Василья Ярославича, удел мы взяли. Ведь ион против нас зло замышлял. Посему надобно великого князя вельми укрепить. Дамяз Ивану: великокняжение сжребием моим наМоскве исела Добрятинское иВасильцево. Вуделже ему дам: Коломну, Володимер, Переяслав, Кострому, Галич, Устюг, Вятку, Суздаль, Нижний Новгород, Муром, Юрьев, Велику Соль, Боровск, Суходел, Калугу, Алексин исела московские.
        -Адругим-то что? - ахнула, всплеснув руками, Марья Ярославна. - Почитай, всеотдал ты Ивану!
        -Хватит идругим, Марьюшка, - продолжал Василий Васильевич. - Юрью дам яз: Дмитров, Можайск, Серпухов, Медынь иХотунь.
        -Андрею-то что?
        -Андрею большому: Углич, Устюжну, Рожалов, Кистьму, Бежецкой Верх иЗвенигород. Борису: Ржев, Волок иРузу.
        -Аменьшему Андрею идавать-то более нечего.
        -Емудам Вологду сКубеной иЗаозерьем.
        -Куда тыего, Васенька, заслал? Почитай, ксамому Студеному морю.
        -Опричь того, дамему добрые костромские волости. - Василий Васильевич побледнел вдруг отусталости и, отерев пот слица, тихо молвил: - Изнемог яз, Марьюшка! Принеси-ка мне чарку водки двойной ивина дряжского да рыбы провесной жирной, акужину прикажи гуся илибаранины жирной. Новгородский владыка насем настоял идля-ради болестей моих отпоста ослобонил. - Когда Марья Ярославна пошла кдверям, Василий Васильевич нежно добавил: -Токмо ты сама, своими руками, принеси мне все сюда.
        После трапезы заснул Василий Васильевич иотдыхал сдороги досамого вечера. Только незадолго перед ужином, невставая спостели, позвал он ксебе Ивана. Уходя изсвоих покоев, сказал Иван княгине своей Марьюшке сгрустью:
        -Слаб ипечален батюшка-то наш… Изнемог он впути-то. Сама видела, что, когда приехал, лицом намертвеца походил. Всесие тяжко игорестно вельми. Сиротеем мы стобой. Бабки вот нет, мать твоя давно померла. Ныне вот иотец имитрополит вельми недужны. - Обернувшись, увидел он Марьюшку всю вслезах, нежно привлек ее ксебе иласково шепнул всамое ухо: - Зато явился кнам новый гость наземлю, нашВанюшенька.
        Марьюшка улыбнулась сквозь слезы икрепко поцеловала мужа.
        -Надоть Ванюшеньку кашкой покормить, - спохватилась она ипошла поспешно вдетский покой.
        Иван проводил ее ласковой улыбкой и, печально вздохнув, пошел котцу вего опочивальню.
        Василий Васильевич все еще лежал впостели, новид унего был лучше.
        Лицо его небыло уж таким безжизненным, ноирумянец, горевший теперь пятнами нащеках отца, тоже нерадовал. Этосильно встревожило Ивана. Мать сидела рядом сним, ивбольших темных глазах ее были печаль итревога.
        -Недужно мне что-то, сыночек, - сказал Василий Васильевич, пожимая ласково руки сына, - авсеже хочу тобе поведати, какНовгород нас принимал.
        -Неутруждай собя, государь, - возразил Иван, - принедуге своем. Наиглавное-то все отвестников твоих мне ведомо. Отдохни пока, авот приедет Юрий изПскова, соберем мы думу втроем да призовем Басёнка, обоих дьяков иподьячего Федора Василича.
        -Инбудь по-твоему, сынок, - согласился Василий Васильевич, - токмо одно тобе поведаю. Негадал яз инечаял, чтогрызня такая вНовомгороде увсех промеж собя, анаиболее против господы. Правты, Иване, вовсем насчет трещины-то. Токмо еще там злоба есть: всягоспода против Москвы иворовство нам готовит - споляками, папой истатарами они заодно.
        -Верно, - подтвердил Иван, - изКазани лазутчики наши, аизДикого Поля Касимовы сказывают, чтосПольшей исОрдой еще боле уних гоньба вестников. Ноисиемы, поприезде Юрья, рассудим все вместе. Разведаеммы, какой икуда корень Новгород пущает, акаквремя придет, враз все их ивырвем. Тывот лучше повестуй, чтотам злодеи наши деяли, какпротив тобя замышляли.
        Василий Васильевич рассказал сыну оторжественной встрече, опире вПрестольной палате, одвоедушии новгородцев. Когдаже поведалон, какнежданно зазвонил вечевой колокол, повалили слуги ихолопы бояр изгосподы, асними наймиты всякие изпропоиц играбителей, Иван угрюмо насупил брови имолвил сурово:
        -Время придет, отымем уних мы игрушку сию.
        Слушая отца дальше, Иван одобрил ивсе предосторожности Юрия иБасёнка, особенноже уменье дьяка Бородатого влиять начерных людей впользу Москвы. Василий Васильевич рад был этому ивоскликнул:
        -Порадел для-ради нас Степан Тимофеич один нехуже воевод наших сполкамиих! Помни, Иване, сего дьяка: добре знает он новгородские дела, анаипаче все их злотворения ипакости против Москвы.
        Рассказал потом он Ивану, чторазболелся он там отсухотной болезни, какраньше неболел, икакархиепископ Иона помогему. Вспомнив овладычном списке «Добропрохладного вертограда», Василий Васильевич велел Васюку достать книгу ипоказать Ивану.
        -Сейсписок, - сказалон, - приказал содеяти дляменя архиепископ Иона. Онже, кактобе ведомо, ипротив господы восстал, вбезумии укорил их излодеянии. - Василий Васильевич вдруг рассмеялся идобавил весело: - Тобойеще, Иване, владыка-то господу пугал. «Иван, - говорилон, - токмо иглядит, какястреб, наград наш». Атут еще вскочил сместа старой посадчик Акинф Сидорыч икричит: «Нетрожьте князь Василья, ато гибель нам всем отИвана-то, гибель!»
        Видя, чторазвеселился Василий Васильевич, встала сулыбкой Марья Ярославна имолвила ласково сыну:
        -Может, Иване, тыпоужинаешь вместе сотцом? Пойду велю принести снеди какой, датокмо ведь тобе, Васенька, скоромное можно, аИван-то постится. Пусть уж лучше ксобе идет.
        Услышав, чтокнягиня его вышла, Василий Васильевич отыскал ощупью руки сына и, снова ласково пожимаяих, молвил стихой грустной мольбой:
        -Немного уж мне вжизни сей пребывати. Одуховной моей речь унас стобой отдельно будет, аныне молю тя, сыне мой, ободном токмо. Будешь князем великим - необижай, Иване, братьев своих, анаипаче матери своей неогорчай. Нету насвете любови боле, чемуматери. Отбабки твоей яз сие еще испытал, аначто бабка суровая была.
        Голос Василия Васильевича задрожал иоборвался. Взволнованный Иван поцеловал руку отца.
        -Буду завет твой хранить. Даже инеисправления братьям прощать буду, покуда отсего государству вреда нет. Передай осем матуньке.
        Втоже лето, ближе ксередине июня месяца, измонастырских келий, отприходских поповок, гдеживут местные служители церковные, отразных келейников икелейниц, чтонамиру ютятся, поползли опять тревожные слухи оконце мира, оСтрашном суде после гибели солнца.
        Смятение незримое, атолько вдушах людских, охватило весь град стольный. Богомолья начались вовсех церквах московских многолюдные, говения иприобщения Святых Тайн, аиные воискупление грехов своих жертвы давали щедрые имилостыни великие.
        Всюду смущение было, ибыл страх даже исреди высших отцов духовных, бояр икнязей. Вседела остановились повсюду, торговля нарынках ита прекратилась, зато кабаки бойко торговали.
        -Попьем перед смертушкой-то всласть! - кричали пьяницы. - Пей, неспеши натот свет, тамкабаков нет!
        Тутже всякие женки разгульные возле них толкались, мужелюбицы, блудодеицы.
        -Пей, денег нежалей, - кричали мужики, - да больше женок люби напоследок! Разом завсе ответ доржать будем.
        -Врай-то все едино непопадем! - кричали схохотом другие. - Вадуже всем быть! Пей, веселись, пока черти тобя несцапают.
        Такишел изодня вдень круговорот благочестивых молений игульбы кабацкой нечестивой, ато идругое настрахе держалось пред гибелью неминучей, новдруг все смешалось вединую сумятицу всполошную.
        Июня втринадцатый день началось это. Вшестом часу поднялась внезапно черной горой туча, зловещая темнотой своей. Начала, крутясь вся внутри, шириться иввысь расти, страшно так клонясь то влево, товправо. Ужаснулись все люди, чтонаплощадях инаулицах были, отявления невиданного изамерли сразу, когда этот столб, крутясь, втишине тихой пошел прямо наМоскву. Померк ясный день, ивтотже миг загудела, зашумела буря грозная. Бегут люди встрахе иотчаянии, кричат, незная, куда деться вотьме кромешной. Кругомже вихри беспрестанно кружатся, глаза песком ипылью слепят.
        Только недолго все так было. Туча эта пречудная игрозная быстро пронеслась надМосквой исгинула где-то залесами окружными, неразразившись нидождем, ниградом, нигромом небесным. Истало вдруг так светло итихо, чтострашней бури это показалось. Говорить даже громко люди боялись, иникто незнал, чтодалее теперь последует. Инадругой день таже тишина великая все время стояла, даже нигде надеревьях листок недрогнул, ипыль ссухой земли неподымалась, а, чуть взбившись подногами, тутже снова ложилась.
        Послеже вечерни начала вдруг выползать из-за края земли новая туча, ещечерней игрозней, чемвчерашняя. Какморе кипящее, онанаград обрушилась сбурей, дождем ивихрями водяными, затемнив совсем божий свет.
        Отгрома превеликого глушило людей, исама земля содрогалась, амолния такая была, чтоцеркви ихоромы будто пламенем среди грозной тьмы вдруг охватило. Бурей срывало крыши сцерквей ихором, ломало верхиих, разметывало заборы, избы, хлевы исараи, адоски иобломки, словно перья, повоздуху вразные стороны разносило. Влесах целыми десятинами шел бурелом, обламывая верхушки исучья, ломая стволы пополам. Немало побило скота иптицы вэтой грозе страшной, имногих людей ушибло, аиных инасмерть убило.
        Дополуночи гроза продолжалась ивдруг стихла: прекратились блистания молнии, смолк гром оглушающий, небо враз очистилось, извезды нанем, каклампады кроткие, засияли, иопять тишина мертвая кругом наступила.
        Трое суток тишина непонятная длилась, илюди притихли совсем заэто время, даже ипьянства нигде нестало, даицеркви совсем опустели.
        Забился народ вжилища свои, каквноры, истрепетом ждал худшего игоршего. Замерло все ивкняжих хоромах, затаилось. Смеха нигде неслышно, говорят тихо, сопаской, авкрестовой ивовсех покоях пред иконами лампады исвечи неугасимо теплятся. Ждутвсе, чтоскоро затмение будет.
        Шестнадцатогоже июня, впятницу, снова ужас охватил Москву. Ссамого утра, лишь солнце поднялось надгородом, затаились все люди ивКремле ивпосадах. Только князь Иван иКурицын ежечасно выходили нагульбища княжих хором скусочками закопченной насвечке слюды истревогой взглядывали насияющее светило. Ждаливсё, когдаже солнце начнет утопать вомраке, нододвух часов дня ничего незаметили. Стоит день какдень, жаркий исветлый, ананебе ниединого облачка. Вдруг, когда они были впокоях, как-то сразу сереть начало, иоткуда-то холодком повеяло.
        Бросились Иван, Курицын иЮрий нагульбища, атам еще приметней, какмеркнет день ихолодеет.
        -Словно вечереет, - молвил Иван сволнением, - илитучка нашла, аведь нигде исамой малой тучки нет. - Онжадно приник глазами кзакопченной слюде ивоскликнул: - Глядите, глядите! Ущербилось солнце-то! Какмесяц, ущербилось.
        -Истинно, - отвечают враз Юрий иКурицын, - наглазах гибнет.
        Вдруг снизу, содвора, донесся жалобный старушечий голос:
        -Саввушка, батюшка, неглядиты! Грех-то какой! Негляди натайны-то Божии.
        Иван оторвался отслюды иувидел среди пустого княжого двора одного только Саввушку, молодого конника изкняжой стражи.
        Саввушка держал вруках платок изтонкого полотна иглядел сквозь него насолнце.
        -Глядите, чтоон придумал! - воскликнул Иван и, перегнувшись через перила гульбищ, закричал: - Саввушка! Идисюда, вслюду погляди!..
        Юрий, осмотрев двор, улицы иплощади, сизумлением промолвил:
        -Иване! Федор Василич! Москва-то словно вымерла - живой души нигде невидать!
        -Схоронились все визбах да вхоромах, - сказал Курицын, усмехаясь, - загрех ведь насолнце-то глядеть почитают.
        -Атемнеет еще более, - заметил Иван, - ихолодеет!
        Взглянули опять они насолнце сквозь закопченную слюду, аоно уж серпом делается.
        Заскрипели внизу ступени - вбежал нагульбища Саввушка.
        -Будь здрав, государь! - воскликнулон, слегка запыхавшись. - Звал мя?
        -Погляди насолнышко-то сквозь копоть, - сказал Иван, протягивая Саввушке слюду, - токмо копоти несотри, засамой конец доржи.
        Саввушка быстро схватил слюду и, взглянув насолнце, вскрикнул:
        -Нача солнце гибнути! Якополумесяц уж содеялось! - Испугался он иторопливо возвратил слюду Ивану. - Страх меня берет, - тихо сказалон, ноИван неслушал его и, неотрываясь, смотрел назатмение.
        Вотсолнце совсем серпиком узким стало, исерпик этот становится все ?же и?же, словно молодой месяц пяти дней. Нонатом тень зарубила икуда-то вбок пошла. Посветлеловсе, асумерки, будто дым, собираются итоже куда-то совсем незаметно уходят. Теплеет быстро, припекать даже начинает… Кчетвертомуже часу солнышко целым кружком, какпрежде, засияло, анадворы, наулицы иплощади народ повалил, шум, крики пошли…
        Иван посмотрел наСаввушку. Тотеще стоял взволнованный иочем-то сосредоточенно думал. Потом взглянул наИвана, радостно воскликнул:
        -Вотте иконец света! Просчитались попы-то, государь!
        Всамом начале августа, наМедовый Спас, когда только что Москва успокоилась изакончила исправление разрушений всяких после бурь ивихрей, новая гроза надградом стольным нависла. Прибыли вночь пред рассветом вестники изРязанской земли снедоброй вестью.
        -Ксамому Переяславлю Рязанскому,[169 - Переяславль Рязанский - столица Рязанского княжества, г. Рязань.] - доложили они государю стрепетом, - пришел совсей силой своей безбожный Ахмат, царь Золотыя Орды. Осадил град, стоит подним второй день, ататары его поганые жгут играбят всю округу…
        Встревожился, всполошился Василий Васильевич иотпустил враз вестников наотдых. Бледный, молча сидел июный соправительего. Ясно было Ивану, чтотут необошлось безкороля польского ипособников его вНовгороде, аможет быть, исвои удельные втотже круг включены. Словно угадав мысли Ивана, заговорил Василий Васильевич:
        -Иване, непросто сие. Ведаю яз татар-то хорошо. Ране набегали они токмо для-ради грабежа иполона. Всем главная поживаих, ибониПоле, ниясак, нидаже дани-выходы им того недают, чторати играбежи. - Василий Васильевич вздохнул и, перекрестившись, продолжал: - Мыслю, Ахмат-то оМоскве думает, разсам наРусь пошел иСарай[170 - Сарай - столица Золотой Орды.] свой заспиной оставил сэмирами. Небоится, знать, чтоте могут его скинуть сцарства-то. Окреп, знать, онвельми.
        Слова эти, словно светом, осветили Ивана.
        -Государь, - воскликнул он радостно, - уразумел яз, какОрду нам погубить! Улусы ее друг надруга подымать надобно. Носие враз несодеешь. Днесьже надобно ипути все наМоскву поганым пресекать.
        -Добре, - согласился Василий Васильевич. - Разументы, Иване. Немыслил яз обулусах, аныне, после слов твоих, мнитсямне, самсие придумал - так все ясно ипросто стало. - Помолчав немного, онзаговорил снова: - Верно, надобно нам нетокмо татар татарами бить наратном поле, аиэмиров вОрде, каксобак, стрелять! Ну,Иване, созывай думу думати воевод ибояр, самуж ты все суди иряди.
        Военный совет длился долго, икаквсегда, молодой государь Иван больше молчал ислушал, задавая иногда вопросы. Иногда он просил подробных разъяснений. Любил он военные споры, ноитут только задавал вопросы той идругой стороне, невысказывая своих мнений, дабы несоглашались воеводы сним лишь вугодуему, аделу вовред.
        Долго шли прения, аподконец надвое разбились голоса воевод. Одни зато стояли, чтобы слать все силы вРязанскую землю, адругие - только оборону держать наОке-реке. Наэтом испор прекратился, ноИван все еще молчал.
        -Акакнаши дозоры бают, - спросил Иван, - какая сила уцаря, гдестоит? Скажи-ка мне осем, Юрий. Тыведаешь, чтомне надобно. Собрал ты воедино все вести?
        -Да,государь, - ответил Юрий. - СамАхмат сглавной силой своей стоит наРязьском поле, акПереяславлю подошли Юсуф иТемир…
        -Идозоры уних, чаю, есть? - спросил Иван. - Изасады где надобно? Игонцы меж Ахматом ияртаулами?
        -Всесие есть, государь.
        -Добре! - похвалил Иван и, обратясь ксторонникам наступления, продолжал: - Акакнам быть, ежели Ахмат-то, сведав, чтомы все силы нанего шлем, оставит подПереяславским градом токмо Юсуфа иТемира, асам совсей силой нанас пойдет? Ведь идти-то нам нанего сей вот часец надобно, агдеж нам полков борзо набрать? Гдеже силы нужной взять, дабы влоб татар бить?
        Воеводы молчали. Иван усмехнулся, обратился ксторонникам обороны свопросом:
        -Аежели будем доржать токмо оборону пообычаю вСерпухове, Кашире, Коломне ивКасимовом городке, токакнам сПереяславлем-то быть? Отдать его надым ипоток, агорожан его насмерть иполон? Нет, таков поход напоганых плох, атакая оборона итого хуже. - Поразмыслив малое время, молвил он сурово: - Спешите вы зря, воеводы. Надо, духукрепив, соспокойным сердцем все деять. Вотяз так мыслю: надо нам враз иобороняться инападать. Главноеже неспешить - дать плоду созреть дляруки нашей. Силсвоих нерасточать, аврага утруждать итомить непрестанно, дабы телом изнемог идухом ослаб. Длясего мыслю яз полки так отсылать нарать, дабы исменьшими силами содеять больше, чемвраг наш. - Помолчал немного и, сдвинув брови, приказал: - Посему сейже часец шлите вестников царевичу Касиму, дабыон, немедля, втыл Ахмату гнал полки поОке-реке вверх. Токмо силы своей непоказывать. Тыже, Юрий, сглавной силой наКоломну пойди истань там, вышли кПереяславлю передовых, два-три полка. Всиеже время пусть воеводы изСерпухова иКаширы, оставив заставы вградах сих, идут нареку Осетр, кЗарайску, тоже вобход, подобно Касиму.
        -Верно, государь, - восторженно воскликнули воеводы, вскакивая смест, - мудро сие! Разумеем ясновсе, какты деять хочешь!
        -Токмо неспешите, - весело молвил Иван. - Всяко деяние лишь всвое время пользу дает, анавойне наипаче. - Онусмехнулся озорной улыбкой идобавил: - Помните, дорого яичко вХристов день!
        -Дамы поганым таких яичек, государь, надарим, чтоивек незабудут.
        Узнали рязанцы через лазутчиков своих, чтоМосква полки собирает против Ахмата, идухом воспряли. Каждый день спревеликой отвагой выбегали они изстен своих, делая вылазки, имного татар избивали иранили. Когдаже враг шел наприступ, ещезлей бились горожане игнали татар отстен своих.
        Татарыже, зная отяртаульных ополках московских, скаждым днем становились тревожней. Сведавже, чтоМосква шлет полки свои нарубежи московские, ещеболее всполошились, ибоуразуметь немогли, гдеглавные силы московские иоткуда удар грозит: отКоломны, отЗарайска илиотКасимова городка, снизовий Оки.
        Воеводыже московские подтвердой рукой Ивана хотя издалека ипрячась, ноотовсюду грозили войску Ахмата: каждый день гонцы совсех сторон приносили вести вханскую ставку омосковских конниках, виденных то водном, товдругом месте. Пугало Ахмата ито, чтоизСарая вестей нет ичто вСарай отнего вести недоходят. Татары, догадываясь, чторусские перехватывают гонцових, аможет, ивобход идут, невыдержали…
        Надругой день после Яблочного Спаса прискакал вМоскву кИвану вестник отполков брата Юрия изКоломны.
        -Государь, - сообщил вестник, - князь Юрий повестует тобе: «Татарове, ништоже неуспев пред Переяславским градом, отступили отнего сосрамом, ушли вПоле. Мыже, воеводы, всепоприказу твоему, нигде сними небились, дабы они несведали омалости сил наших иненапалибы снова нанас».
        Втысяча четыреста шестьдесят первом году, всамом конце зимы, февраля одиннадцатого прибыли изТвери гонцы свестью, чтодесятого февраля скончался великий князь тверской Борис Александрович.
        Когда Иван иМарья Ярославна состорожностью объявили обэтом Марьюшке, она, всплеснув руками, обняла крепко свекровь инавзрыд горько заплакала. Иван переглянулся сматерью имолвил ласково:
        -Аты, Марьюшка, съезди напохороны-то, простись сбатюшкой.
        -Ито правда, - подхватила Марья Ярославна, целуя илаская сноху, - поеду-ка ияз стобой, иВанюшеньку возьмем. Возок-то унас теплый, авнуку-то уж третий годок. Небудет ему вреда, Марьюшка.
        -Яз,матунька, - продолжал Иван, - гонцов пошлю вТверь иприкажу через них вовсех попутных градах иселах коней длявас доржать наготове. Крепкую стражу дам иотпущу свами Илейку. Дороден еще старик-то ивовоем услужить может. Намже тут сотцом иДанилушка иВасюквсе, чтобудет надобно, тосодеют.
        -Амы борзо домой возвратимся, - успокаивала Марья Ярославна сына, - ведь мы натретий день вТвери будем. Дорогиже, бают, сиюзиму добрые. Мычерез Клин поедем наШошу, атам поВолге-то доТвери рукой подать.
        -Прикажу яз начальнику стражи, - заметил Иван, - дабы всех коней наших вЧерном оставил, анасвежих гналбы доПешкова. Тамночевать будете. Сосветом поедете насвежих конях чрез Клин вШорнов итам заночуйте, асрассветом - доШоши. Потом поВолге доЛисич, аквечеру ивТвери будете.
        Марьюшка, слушая все эти расчеты, успокоилась исидела рядом сМарьей Ярославной, положив ей голову наплечо изакрыв глаза.
        -Таквот, матунька, - продолжал Иван, обменявшись улыбками сматерью, - утре иотъезжайте поране, Ванюшеньку токмо берегите.
        Онпоцеловал Марьюшку, чуть улыбнувшуюся сквозь слезы, ивышел. Еговолновало итрогало горе Марьюшки, глубокое иострое, новчем-то детское, ион нарочно напомнил ей оВанюшеньке, чтобы кновому вжизни направить, новой радостью скорбь утешить.
        Войдя ксебе вопочивальню, застал он тут Илейку, прибиравшего покоиего. Старик, заметив печаль влице государя, вопросительно поглядел нанего. Иван молвил ему вполголоса:
        -Преставился великий князь тверской Борис Лександрыч.
        Илейка перекрестился.
        -Царство небесное, - сказал он ибыстро добавил стревогой: - Княгиня-то твоя знает?
        -Знает, - ласково ответил Иван, - утре сгосударыней вТверь отъедут. Иты сними, Илейка. Какменя иЮрья сВасюком вы хранили, когда детьми мы были, такныне, молю тя, храни моего Ванюшеньку.
        Прослезился старик, бросился целовать руки Ивана ирадостно забормотал:
        -Иване, мойИване. Дасын-то твой милей мне внука родного.
        Иван улыбнулся и, прервав излияния старика, продолжал:
        -Тобяж, Илейка, даВасюка яз сам зародных почитаю. Нобудя осем. Идикстарой государыне, анаперед того пришли комне Федора Василича.
        Курицын пришел незамедлительно исомногими вестями. Онсообщил Ивану, чтоотлазутчиков иоткупцов русских есть изКазани вести, чтомежду мурзами ибиками распри идут, даже исреди карачиев разногласие. Самсеид замешан вэтой смуте.
        -Одни хотят мира сМосквой против Золотой Орды, адругие засоюз сОрдой иПольшей против Москвы, - сказал Федор Васильевич.
        -Кулак им показать надобно, - проговорил Иван, - норане вызнать точней, ктозанас икого еще можно там купить, акого остерегаться. Идем сгосударем осем думу думать. Государь все повадки их ведает, какистинный татарин, - закончил Иван. - Уменяже думы наиглавно оНовомгороде. Нельзя нарубеже сворогами иноземными двери отворенными доржать. Тщусь все яз, какбы те двери назамок запереть покрепче, дабы всякое зло наРусь непроходило ниоткруля польского, ниотпапы римского, ниотмагистра ливонского.
        -Да,государь! - воскликнул дьяк Курицын. - Идут через Новгород всякие злоумышления да хитросплетения отворогов иноземных ивЗолотую Орду, ивКазань, икногаям, икнашим удельным. Всезло через дверь сию окаянную.
        Иван сурово сдвинул брови исказал:
        -Чирей длянас сей град, Федор Василич, - отнего все тело болит.
        Навосьмой день после отъезда Марьюшки сосвекровью вТверь ксамому концу обеда кИвану вбежал Данилушка.
        -Едут, - радостно восклицалон, - едут государыни наши!
        Иван наскоро оделся и, сопровождаемый всеми дворскими слугами, поспешно вышел изхором, спустившись скрасного крыльца.
        Возок скнягинями, медленно проезжая двором, приближался ккняжим хоромам. Вотон уж украсного крыльца. Иван сам отворил дверки возка ипомог матери выйти.
        -Ну,сыночек, слава Богу, доехали мы подобру-поздорову, - сказалаона, перекрестившись, ипоцеловала Ивана. - Какздравы отец идетки мои?
        -Здравывсе. Почивать легли после обеда.
        -Слава те, Господи, - облегченно вздохнув, молвила Марья Ярославна. - Ну,пущай их спят. Язутобя обедать буду.
        Следом засвекровью легко выскочила извозка Марьюшка, повисла нашее мужа и, целуяего, радостно восклицала:
        -Вотяз идома, Иванушка! Вотидома!
        Согнувшись, вылез извозка рослый Илейка. Наруках его был спящий Ванюшенька.
        -Будь здрав, государь, - молвил старик и, обернувшись кМарьюшке, спросил: - Дите-то прямо ктобе вопочивальню нести прикажешь, государыня?
        -Мамке отдай. Токмо неразбудилибыего! Пусть тихохонько разденет ивпостелю уложит. - Живо оборотясь кИвану, онавответ навопрошающий взгляд его добавила: - Здоровон, Иванушка, токмо последнюю ночь плохо спал. Ночью мы ехали, домой спешили.
        Иван весело улыбнулся иподруку повел мать вверх полестнице. Прошли прямо кстолу втрапезную Ивана. Утомленная Марья Ярославна молчала, но, поглядывая насияющее личико Марьюшки, иногда ласково улыбалась.
        Марьюшка радостно щебетала безперерыва - каквесенний ручей журчала.
        -Нето все вТвери-то, чтобыло, - говорилаона. - Будто вхоромах там все враз малым стало. Даже окна будто ниже стали вмоем детском покое. Ране-то чудилось мне незнай каквысокоони.
        -Язтя помню, - сказал Иван сулыбкой, - какой сама ты была. Чай, тогда тобе искамьи илавки высокими казались?
        Засмеялась иМарья Ярославна.
        -Воткакой сама ты была, - промолвилаона, показывая рукой высоту наравне состолом.
        Настроение Марьюшки вдруг переменилось, наресницах повисли слезы.
        -Тычто? - спросил ее Иван.
        -Ба-атюшку жа-алко, - проговорила она изаплакала.
        Иван передвинулся наскамье ближе кМарьюшке иобнялее. Онаприжалась лицом кего груди изатихла. Марья Ярославна, встав из-за стола, перекрестилась и, зевнув, сказала:
        -Ну,сынок, притомилась яз спути-то. Пойду деток погляжу да посплю малое время.
        Когда свекровь вышла, Марьюшка обняла Ивана ипрошептала ему вухо:
        -Аяз ктобе отдыхать вопочивальню пойду. Безнас Ванюшенька крепче поспит. Мамка заним пригля…
        Иван оборвал речьее, поцеловав вуста.
        Послеобеденный сон их был недолог. Марьюшка проснулась первой. Онадолго смотрела намужа ивсе удивлялась, какэто произошло, чтодом вТвери чужим стал, атут все свое иродное. Онагорячо поцеловала Ивана. Тототкрыл глаза иобнялее, такую теплую, полную еще сонной неги…
        -Тутуменяты, Иване, - продолжала вслух свои мысли Марьюшка, обнимая его шею голыми руками, - матушка родная, Ванюшенька мой маленький! Тамже токмо братец сводный, несмышленыш еще осьми лет. Всеодно что чужой онмне… - Закрыв глаза, онаеще крепче обняла Ивана.
        Двадцать пятого марта, всреду, пришли вМоскву тревожные вести сразу изНовгорода иизКазани. Решили государи, чтопора татарам кулак показать да подумать, какбы иНовгород ударить покрепче.
        Втотже вечер созвал Иван думу поуказу Василия Васильевича, совсем уж оправившегося иокрепшего. Впокои великого князя позваны были: дьяк Бородатый, Степан Тимофеевич, воевода Басёнок, Федор Васильевич Курицын, которого наднях только молодой государь изподьячих вдьяки пожаловал.
        Думать надо было, каклучше итатарские иновгородские козни пресечь единым ударом.
        -Аты помнишь, отец, - шутил Юрий, поблескивая глазами сзолотой искрой, такимиже, какие когда-то сияли иналице Василия Васильевича, - помнишь, какпотешно слушать нам было, когда псковичи сновгородцами меж собой были? Одни, какгуси, гогочут: «чо-чо-чо, ча-ча-ча!», адругие, какутята: «цо-цо-цо, ци-ци-ци!»
        -Верно! - смеялся Василий Васильевич ивсе, чтосним были вНовгороде. - Зацикали да зачокали они нас совсем. Атоперь вот их чокнуть так надобно, чтоб ипротатар забыли.
        -Псковичей-то, - смеясь, добавил Бородатый, - ершеедами дразнят, ановгородцев-то - гущеедами. Гущу боле пирогов любят.
        -Пущайих, чтохотят, тоилюбят, - сулыбкой молвил Иван. - Намто важней, чтоите идругие Москву нелюбят итатар мутят. Посему обскажите нам - ты, Юрий, иты, Федор Василич, - обукреплении градових, аты, Степан Тимофеич, отом, какие уних настроения есть изачтоони, какгосударь наш мне баил, друг друга грызут ивтой ивэтой земле, ипошто обе земли, Новгородская иПсковская, межсобой немирно живут?
        -Мысперва оратных делах поведаем, - начал Юрий, - какие силы уних, атакже где икакая опора есть.
        -Инбудь так, - согласился Василий Васильевич, - сказывай, сынок.
        -ЯзоПскове сказывать буду, - продолжал Юрий, - аоНовомгороде пущай Федор Василич поведает. Псковичи пристроении града своего хитро все придумали исодеяли. Кремльони, по-ихнему - Кром, всамом Усть-Псковы нагоре воздвигнули, гдеПскова-то вВеликую впадает. Клином тут земля лежит меж рек. Берега высоки ивдоль Псковы, ивдоль Великой. Сдвух сторон вода глубока, стретьейже - ров выкопан, акруг града, Запсковья всего - вал, стены ибашни. Зело крепок град нетокмо летом, аизимой.
        -Похоже сие, - молвил Иван, - наГалич. Помнишь, государь, какнам воевода князь Стрига из-под Галича прислал чертежи ратные, гдевсе овраги, кручи, стены, вода ипрочее было указано.
        -Помню, сынок, - отозвался Василий Васильевич. - Думу тогда снами думал большой воевода. Умен ипрозорлив князь-то Иван Оболенский. Язнезря избрал его большим воеводой. Вотиты, Юрий, такженам, подобно воеводам сим, вседоложи: итобе, инам отсего польза.
        -Апищали уних есть? - спросил Иван.
        -Есть, - ответил Юрий, - поменее, чемвНовомгороде, ахватит. Унемцев ими куплены.
        Рассказал далее Юрий, чтовЗавеличье, поту сторону Великой, стоят два монастыря закрепкими стенами сбашнями: против южного конца города - Мирожский, апротив северного, чуть повыше Крома, - Ивановский. Далееже насевер, версты счетыре отПскова, ближе кПсковскому озеру, - Снетогорский монастырь.
        -Сейсамый дальний, - продолжал Юрий, - наиболее важен вратях. Первые удары принабегах немцев, какмне князь Стрига сказывал, нанего падают, иуж после другие два монастыря ворогов намеч принимают.
        Неожиданно вошел молодой дворецкий Данила Константинович.
        -Государи, - говорил он тревожно, - отмитрополита… Пущать?..
        -Зовиего, сейчасец зови комне! - взволновался Василий Васильевич и, перекрестясь, добавил стоской: - Недопусти, недай, Господи!
        Иван побледнел исжал руки, сцепив пальцы. Пред ним мгновенно промелькнули все его детские скитания иужасы имогучий строгий старик спроницающими глазами итакой добрый иласковый кнему.
        Вошел как-то незаметно сутулый седобородый монашек вчерной скуфейке.
        Помолился наобраза, поклонился всем по-монастырски впояс, рукой земли касаясь.
        -Сказывай, - тихо обратился кмонаху Иван Васильевич.
        Монашек вздрогнул исразу заговорил ровным голосом, будто спокойно, нонаволосатые щеки его текли слезы:
        -Худо святителю нашему. Несмеет он тя, государь Василий Васильевич, недужного утруждать. Молит он тя, государь Иван Васильевич, кнему приехати, пока впамятион. - Монашек помолчал, вспоминая наказ владыки, ипродолжал: - «Невем, - сказывает святитель наш, - какповоле Божией будет. Ктознает, - баитон, - может, Господь-то лишит мя разумения преже, чемпризовет кСобе…»
        Молчаливсе. Суровые глаза Ивана наполнились слезами - владыка инасмертном одре был такойже, каквсегда: светел умом икрепок волею.
        -Данилушка, - струдом вымолвил Иван, - коня мне вели. Токмо борзо.
        Водворе владычных хором ждали молодого великого князя. Усамых въездных ворот встретили Ивана: громогласный дьякон Ферапонт, ныне протодьякон Архангельского собора, протопоп Алексий идругие духовные чины изближайшего окружения митрополита. Среди них Иван заметил иседобородого сутулого монашка, келейника владыки Ионы. Всеони, после обычных приветствий, спочтительным ипечальным молчанием проводили юного государя, медленно ехавшего всопровождении стражи, докрасного крыльца, гдеИван спешился и, окруженный духовенством, поднялся вгорницы. Сняв ссебя шубу, оннаправился прямо впокой владыки.
        Мельком, присвете восковых свечей, онпризнал впротопопе Алексии того молодого дьякона, который вместе свладыкой шестнадцать лет назад отвозил его иЮрия кродителям, заточенным вУгличе. Теперь Алексий огруз иотяжелел, вгустой бороде его уже пробивалось серебро. Агромогласный дьякон Ферапонт совсем состарился. Из-под седых его бровей смотрели все теже наивные глаза, нотеперь взгляд их был как-то беспомощен игрустен.
        Привходе Ивана владыка слегка приподнялся, абледное, осунувшееся лицо его осветилось радостной улыбкой.
        -Иване, Иване, - снежностью заговорилон, - сыне мой духовный…
        Иван молча принял благословение митрополита идважды почтительно поцеловал его дрожавшую отволнения руку.
        -Время мое пришло, государь, - продолжал владыка, - невем лишь часа, когда Господь призовет мя…
        Иван крепко стиснул зубы исел науказанное владыкой место возле постели.
        Иона лежал молча, устремив свои светлые, прозрачные глаза наобраз Спасителя. Пальцы его перебирали край одеяла, агубы чуть вздрагивали. Он,видимо, очем-то напряженно думал.
        -Тыдуховными очами своими, - началон, переводя взгляд наИвана, - далее отца своего видишь. Отец-то твой ибабка уразумели длясебя лишь вред отудельных распрей инеисправлений. Разорениемже земель инарода отусобиц Русь зело ослаблялась нарадость татарам, ляхам, Литве, немцам ипрочим. Мыслилиони, чтогосударство есть вотчина государя иего семейства. Государьже нагосударстве своем подобен патриарху, асей нетокмо глава, ноислуга Святой церкви. - Утомившись, владыка смолк. - Такиты, Иване, - передохнув, продолжалон, - будь главой ислугой государства. Симпобедишь ивсемже иопора твоя вборьбе спогаными: статарами, слатыньством исересями. Храни веру истинную - ею только ипобедит русский государь, ибоон содеет Москву Третьим Рымом…
        Владыка побледнел изакрыл глаза. Иван обмер весь, думая, чтокончается уже митрополит, хотел было встать, позвать отца Алексия, ноИона как-то почуял тревогу государя и, полуоткрыв глаза, тихо молвил:
        -Незови никого, Иване… малость отдохну ибеседу свою продолжу…
        -Отче, учителю мой! - воскликнул Иван. - Сколь хощешь, столь ибуду ждать, дабы слушать поучение твое.
        Ресницы владыки дрогнули, анагубах чуть обозначилась ласковая улыбка, знакомая Ивану ссамого детства.
        Прошло некоторое время, имитрополит снова открыл глаза.
        -Слушай, Иване, последние слова мои. Может, седни, может, утре, аможет, ичерез седьмицу умру аз. Может итак случиться, чтопрежде телесной смерти разумения буду лишен. Даиутобя батюшка твой, какиаз, накраю уж могилы. Много утобя дел, невремя тобе мертвых провожать. Нато воля иЗакон Божий. - Владыка перекрестился изаговорил вдруг твердо: - Богом тя заклинаю, Иване, прими ксердцу советы мои, разумей государствование свое, какслужение. Цель собе возьми, дальнюю цель, когда Москва Третьим Рымом должна стать, когда государство русское другими царствами повелевать будет. Ежели инедоживешь досего, всеже осем мысли, дабы правым путем идти. Апуть сей таков: перво-наперво - держу свою укрепи; власть татарскую скинь; соседей своих - одних крукам прибери, дабудут тобе слугами, других обессиль, аоттретьих оборону так наряди, дабы сунуть рыла несмели, аежели исунут, наежовыебы иглы напоролись!..
        Владыка помолчал ипродолжал тише испокойнее:
        -Сразумом делайвсе, анеповелению сердца, подобно отцу твоему, князь Василью: ныне одно, аутре - совсем иное. Тыже меть нагоды вперед. Уразуметь тщись, куда все дела идут утобя иусоседей твоих. Коли будешь так поступать, поведешь, якокормчий, корабль свой иповетру ипротив ветра. Наиглавноеже насирот ичерных людей оглядывайся, народ - опора наша крепкая идляЦеркви святой, идлягосударства. Закого народ - тот спасен исилен будет…
        Владыка опять ослаб, но, передохнув малое время, благословил Ивана имолвил спечалью:
        -Ну,прощай, сыне мой любимый, прими мое последнее благословение… - Рука его задрожала, икрупные слезы застыли вуголках глаз.
        Иван неожиданно всхлипнул, но, сдержав себя, прошептал:
        -Прощай, отец мой…
        Надругой день, неожиданно длявсех, Василий Васильевич вместе своеводой Басёнком выступил впоход наКазань.
        -Тыбаил, Иване, - сказал он напрощанье сыну, - что кулак-то показать татарам надобно. Верно сие, аопричь того, язмыслю, чтоизКазани-то иНовугороду кулак сей виден будет.
        -Истинно, - весело усмехнувшись, согласился Иван, - акакздравие-то твое?
        -Добре. Здрав яз. Юрья ссобой беру - вельми вратях хитер он стал. КСвятой-то неделе, мыслю, успеем наМоскву вернуться. Неждут татары-тонас: «Празднуют, мол, христиане Пасху», амы им какснег наголову. УжовВолодимер послов своих комне пришлют, помяни мое слово, Иване…
        -Пришлют, государь, - подтвердил воевода Басёнок, - нетерпятони, когда опередит их кто: либо лгут, либо мира просят.
        -Аболее всего они обхода боятся, - добавил Юрий. - Помнишь, Иване, уКоломны-то, когда ты кольцом обвел полки Седи-Ахматовы?
        Иван, проводив отца иоставшись один, молча, никкому нисчем необращаясь, прошел прямо всвои покои. Домашние давно уже привыкли ктаким молчаливым ивнезапным уходам Ивана изнали, чтомешать ему нельзя. Непервый раз «находило» нанего, какон сам называл это, когда вставали вдруг перед ним все трудности государствования, аон один должен грудью приниматьих. Сегодня Иван более, чемкогда-либо, охватил умомвсе, чтопредстоит ему сделать, чтобы исполнить заветы митрополита Ионы.
        Думал он отатарах, думал оНовгороде, Пскове, оТвери иРязани иосвоих удельных, изкоторых многие рады нетолько Москву, аивсю Русь ослабить, лишьбы себе куски пожирней захватить.
        -Волки! - воскликнул он вполголоса. - Далее рук своих жадных ничего узрить немогут.
        НетуИвана единомышленников нисреди бояр, нитем паче среди князей.
        Даибратья-то родные поймутли, чего он хочет? Может быть, иони кстарому потянут, куделам? Духовные невсе понимают, какнадобно создавать ихранить государство. Такие, каквладыка Иона, Авраамий, онипомогали своими советами ируководством. Умретже вот владыка Иона - кто его труды продолжит, ктогосударю помощь окажет? Надобно теперьже думать оновом митрополите. Сболью душевной вспомнил Иван покойного владыку Авраамия суздальского. Умен был икнижен. Силы только унего Иониной небыло, аразум был.
        Прошелся Иван попокою своему, остановился возле окна идолго смотрел всиневу неба, апотом сказал вслух:
        -Ежели небудет умного, тотакого избрать надобно, дабы перечить мне несмел!
        Онснова заходил изугла вугол, имысли обратились кКурицыну, Федору Васильевичу. Сним только иможно обовсем беседовать, онвсе разумеет исовет даст.
        Вдверь осторожно постучали.
        -Можно! - резко молвил Иван.
        Нерешительно вошел Курицын.
        -Прости, государь, может, помешал тобе?
        -Нет, Федор Василич, ковремени дошел, ковремени. Самзвать тобя хотел.
        -Вести, государь, недобрые. Пока, может, сиетокмо брехня, аможет, чтоинаделе есть. Сказывают, будто дети боярские князя Василья Боровского замышляют иззаточенья его вывести.
        Лицо Ивана внезапно исказилось отярого гнева.
        -Следи, очей сних неспускай! - вскричалон. - Апымаем их - буду лютыми казнями казнить, какие еще неведомы были! Исмерти предавать буду! Задрожат все отказней сих.
        Суровые глаза Ивана совсем почернели иостановились, авзгляд их столь непереносен ибеспощаден сделался, чтомолодой дьяк, взглянув влицо государя, побледнел исловно застыл весь отстраха. Впервый раз Федор Васильевич видел таким Ивана и, ослабев духом, немог слова выговорить.
        НоИван, попривычке взяв себя вруки, пересилил гнев свой.
        -Деды ипрадеды наши погорсточке Русь собирали, аони родную землю токмо зорить хотят, - продолжал он сурово исел возле окна насвое любимое место. - Онимыслят, чтобы ныневсе, какпрежде, было. Нет, примне того небудет. Язнекняжить, агосударствовать буду.
        Наступило молчание. Страшный, угнетающий взгляд Ивана потеплел ипрояснился.
        -Ты,Федор Василич, один извсех разумеешь меня, какнадобно. Садись, язтобе молвлю кое очем. - Иван молчал некоторое время, потом заговорил спечалью: - Ведаешьты, чтовладыка насмертном одре. Уотцаже моего сухотная болесть, идолжны мы ковсему готовыми быти… Братья? Неведаю, чтоизних еще будет. Един уменя брат любимый - Юрий. Даведь он токмо полки водить умеет. Воеводаон, анагосударствование нет унего разумения нужного. Князья Ряполовские? Верные они нам слуги, ноиони тоже удельные, имысли иухватки уних теже, чтоиупрочих удельных, которые из-за деревьев леса невидят. Может случиться, иони против меня пойдут.
        Иван смолк изадумался. Федор Васильевич осмелел, оправился отсмятения, вызванного гневной речью государя имолвил сгорячностью:
        -Государь, язради пользы твоего государствования собя непощажу! Будемже заветы владыки Ионы хранить, окоторых ты мне сказывал.
        -Добре, - молвил Иван и, нахмуря брови, встал. - Тызорко заворогами следи, глаз имей ивБоровском княжестве.
        -Денно инощно буду следить, - ответил дьяк, понимая, чтогосударь отпускаетего, - отныне сие - главная моя гребта будет. - Вдверях Федор Васильевич остановился идобавил: - Прости, государь, сразу несмог тобе обовсем поведать. Может, помысля ныне, утре прикажешьмне, каксноситься сТверью? Какдуховную покойного принять искрепить?
        -Подумай, Федор Василич, иты… НамсТверью надобно содеять тоже, чтосРязанью мы сотворили. Обасии княжества должны стать поднашу руку. Тверь, бают, вМоскву дверь, амы через сию дверь кНовугороду пойдем.
        Глава7
        Великий князь московский
        Вернулся Василий Васильевич изВладимира, какиобещал, ксамой Пасхе, встрастную субботу. Приехал больным немного. Отом, чтотридцать первого марта умер митрополит Иона, иопохоронах его он уже знал.
        -Богомольца-то моего Господь призвал ксобе, - молвил он печально, когда Иван вошел кнему вопочивальню.
        -Такова уж воля Божья, ветх телом был владыка непогодам, болести его одолели, - сказал совздохом Иван и, поцеловав руку отца, спросил: - Поздоровули доехал, государь?
        -Доехал помилости Божией добре, токмо малость недужится мне что-то.
        Василий Васильевич лежал напостели, егознобило. Онкутался всоболье одеяло, авозле него, ближе кокну, сидел дьяк Степан Тимофеевич Бородатый.
        -Самвот, повине своей, занемог, - возразил отцу Иван. - Сказывал яз тобе, чтоЮрий иодин все управит. Молил тобя - несадись сам наконя.
        -Даведал яз, чторати небудет, амир-то, мыслил, безменя трудно дляЮрия.
        Веселая усмешка, заигравшая было наустах старого великого князя, вдруг потухла.
        -Гдеж вУспенском-то, - спросилон, - положили владыку?
        -Залевым клиросом, против митрополитов Киприана иФотия, - ответил Иван идобавил супреком: - Небережешьсяты, государь. Поехалты, авот холода вдруг, дожди, сырость. Отослалбы сЮрьем Степан Тимофеича, аты…
        -Иване мой, - перебил кротко сына Василий Васильевич, словно оправдываясь, - хотел яз сам войско вести. Может, впоследний раз…
        Голос его осекся, онвсхлипнул, аИван сразу все понял исжал руку отца.
        Василий Васильевич судорожно вздохнул идобавил стоской совсем тихо, почти шепотом:
        -Какодин яз, Иване, дабездела, такдумы комне идут всё окончине моей. Чую, смерть-то уж возле меня ходит, атут, вМоскве-то, погребенья, панихиды.
        Взволнованный Иван крепко обнял отца ипоцеловал.
        -Ты - мой государь, анетолько родитель мой, - сказалон, - икаклучше тобе, такипоступай пожеланию своему.
        Василий Васильевич перекрестился ивоскликнул:
        -Господи, укрепи дух мой! - Успокоившись, онзаговорил вновь: - Аты прав был, когда окулаке-то баил иоНовомгороде. Ужодьяк Степан Тимофеич тобе поведает.
        -Кулак-то наш уже увидели вНовомгороде. Пошло там смятение, - начал Степан Тимофеевич, - круль польский ведь сЗолотой Ордой через Новгород иКазань ссылался. Нынеже господа новгородская совсем всполошилась, сведав, чтомы наКазань ходили, чтотатары смирились ичто они вВолодимере челом били государю нашему омире. Страшатся узрить московские полки возле града своего.
        -Узрятеще, узрят, - сурово сказал Иван, хмуря брови. - Двери сии зловредные запрем мы отляхов, Литвы инемцев навек.
        -ВНовомгороде, государь, - воскликнул Степан Тимофеевич, - все меньшие занас пойдут против господы! Такбудет, какприЛександре Невском. Даже сей славный князь, против которого поднялись тогда все меньшие, итот отрешен был навече.
        -Ну,сему два ста лет будет, - молвил Василий Васильевич, - да иЛександр-то потом силой настол новгородский сел.
        -Аныне князь московский сядет, - смеясь, молвил Иван. - Толькобы нам еще митрополита нового избрать.
        -Анам иизбирать-то его ненадобно, - перебил сына Василий Васильевич, - вбозе почивший святитель Иона сказывалмне, чтоизбрал себе заместником отца Феодосия, архиепископа ростовского. Отцы наши духовные осем ведают исобор безЦарьграда, мыслю, созовут вборзе.
        -Ныне нам Царьграду челом более небить, - добавил Иван. - Сама Церковь наша своего русского митрополита рукополагать будет.
        Взглянув сбоку наотца, Иван увидел, чтовеликий князь побледнел отусталости, ипромолвил:
        -Довольно оделах нам говорить. Притомилсяты. Отдохнуть тобе надобно. Мыслил яз оТвери да одуховной тестя своего днесь стобой совет доржать, нолучше осем подумаем утре, сбоярами ближними.
        Весна этот год наредкость дружная. Кдевятнадцатому апреля, натретью неделю после Пасхи, отснега иследов неосталось даже воврагах. Кругом зеленеет трава светлой молодой зеленью, асясного голубого неба чаще доносятся звонкие крики гусей икрасивое трубное курлыканье журавлей.
        Московские сады ирощицы, спешно распуская сережки берез иольхи, пушась серебристыми шариками вербы иразвертывая первые клейкие листочки, радостно звенят птичьими голосами. Погода все эти дни стоит такая ясная, авоздух такой легкий исвежий, чтоВасилий Васильевич как-то сразу окреп иповеселел.
        Сегодня, после праздничного завтрака, захотел он погреться вгорячих лучах весеннего солнышка. Поего приказу дворецкий велел расставить сюжной стороны нагульбищах скамьи длявсего его семейства.
        Великий князь был весел иоживлен.
        -Оттополей-то дух какой, а? - говорил он радостно. - Дух-то такой легкий, аты, Иване, сношеньку да внука моего взаперти доржишь! Поезжай-ка сними для-ради праздника вКрасное село либо вЗанеглименье врощах погулять да ибратьев молодших ссобой возьми.
        -Ияз стобой, сыночек! - воскликнула Марья Ярославна и, обратясь кдворецкому, добавила: - Ну-ка, Данилушка, собери все борзо да вели снарядить две колымаги, чтопоболее, аконей впряги смирных, сдетьми ведь поедем.
        -Слушаю, государыня, - кланяясь, сказал Данила Константинович испросил нерешительно: - Можно моей Луше притобе, государыня, впоезде быть?
        -Пусть, пусть едет, - живо откликнулась Марьюшка, обнимая свекровь. - Мысней изодуванчиков венки плести будем дляВанюшеньки. Онведь цветов-то никогда еще невидел.
        Поезд вышел большой: заколымагами ехали еще три телеги счелядью дворской, груженные снедью всякой ипитьем. Была еще истража конная. Ехать было решено вЗанеглименье, вберезовую рощу, чтонедалеко отбабкиной подмосковной. Иванже сЮрием иКурицыным ехали верхами. Сними были стремянные, изкоторых выделялся Саввушка, рослый, плечистый парень, новый стремянный Ивана, взятый вместо состарившегося Илейки. Он,какисам молодой государь, может гнуть толстые железные прутья ирвать пополам утиральники. Почти отсамого красного крыльца Иван сразу погнал вперед кБоровицким воротам.
        -Мытокмо новую церкву осмотрим, - крикнул он матери, - догоним потом!
        Этобыла каменная церковь Рождества Ивана Предтечи усамых Боровицких ворот, которую этим летом заложил Василий Васильевич вместо деревянной, совсем обветшалой.
        -Сказывают, государь, - заметил Ивану дьяк Федор Васильевич, - что сия церква наМоскве построена: насем месте бор был, ита церква втом бору была. Соборной она была приПетре митрополите. Тутже идвор митрополичий был, гденыне двор князя Ивана Юрьича.
        Онивнимательно осмотрели постройку. Стены были доконца уж доведены, икаменщики клали перекрытия. Ивану непонравился этот храм, хотя ибыла соблюдена внем соразмерность частей.
        -Нет, Федор Василич, - сказывал он Курицыну, - нето сие, чтовидал яз вРостове Великом ивВолодимире. Нету вцеркви сей того величия илепоты, какумеют созидать вкамне ростовские исуздальские зодчии.
        Онивыехали вЗанеглименье молча и, проехав версты две, пустили лошадей легкой рысцой. Вполях пели жаворонки, амужики, покрикивая ипонукая лошадей, кое-где разворачивали сохами-косулями прошлогоднюю щетину жнивья подовес, чтобы успеть домая посеять. Грачи, важно переваливаясь находу, следовали запахарем, выклевывая червей иличинок. Межэтих важных птиц сновали юркие скворцы, ловко перехватывая добычу инасвою долю.
        -Воттак имы закажным пахарем ходим, - усмехнувшись, сказал Иван. - Недаром народ-то баит: «Один ссошкой, асемеро сложкой…»
        -Нувот инадобы всех пахать заставить! - воскликнул Юрий. - Всякбы собя сам кормил.
        Иван громко рассмеялся.
        -Актобы горшки делал? - спросил он весело. - Ктобы серпы да косы ковал, сохибы ладил? Ктобы вконниках был иоттатар Русь ограждал?
        Всесмеялись вответ наэти вопросы, иЮрий, тоже смеясь, спросил брата:
        -Чтож тогда прочим-то деять надобно, дабы сирот необижать?!
        Иван перестал смеяться, сказал твердо:
        -Всякому надобно свое деять, чтоон ведает иумеет. Тогда никому обиды небудет, авсем польза.
        -Вонтам, государь, - крикнул Саввушка, - ипоезд государынь наших видать! Вишь, там, кроще-то поближе, колымаги ихние едут, аколо них - конная стража.
        -Ану-ка, ктоскорей кним догонит?! - воскликнул Иван ипогнал коня.
        Месяца мая втретий день назначено было открытие Священного собора дляизбрания нового митрополита всея Руси. Иван поехал вколымаге, сопровождая недомогавшего отца. Подороге ккаменным митрополичьим покоям Иван снова заговорил сотцом овыборах.
        -Отец, - молвил он сурово, - ты сказал, чтопокойный владыка сам собе избрал заместника. Безтобя сие наметил митрополит?
        -Нет, сыночек, нет, - торопливо ответил Василий Васильевич, - какможно сие деять безгосударя? Онменя просил оФеодосии, ия его мольбу принял, ивладыки осем ведают.
        Иван успокоился исказал сулыбкой:
        -Помню яз, бабкамне, отрокуеще, наказывала: «Богу молись, апопам неверь». Невсе ведь такие доброхотынам, какбыл святитель Иона. Надобно, чтобы Церковь вовсем послушна была государю московскому имоглибы мы государствовать властно дляпользы всей Руси. Ворогов наших надобно смирять нетокмо мечом, аикрестом. Митрополитже силу имеет целое княжество отЦеркви отлучить, прекратить внем все требы церковные идаже звон колокольный.
        -Истинно сие, сынок, истинно, - подтвердил Василий Васильевич, - князю имитрополиту надо заедин быти. Длявсякого князя тяжко роптание народное, анарод нетокмо возропщет, аикнязя своего покинет, коли унего небудет единомыслия смитрополитом иликогда негде будет нидетей крестить, нимертвецов отпевать. Неможет христианин-то безпокаяния иприобщения Святых Таин жить, неможет милости Божьей лишиться вжизни земной инебесной.
        Колымага остановилась умитрополичьих хором. Иван, помогая выйти отцу, шепнулему:
        -Насоборе-то яз глаза иуши насторожу.
        Владыки, почтительно ожидавшие государей надворе возле самого красного крыльца, окружили их сприветствиями иповели воВладычную палату. Тотчасже начался торжественный молебен, после которого все воссели наскамьи полукругом возле княжих столов, поставленных устены против главных входных дверей. Напередних местах сидели архиепископы иепископы русские: Филипп суздальский, Ефросин рязанский, Геронтий коломенский иВассиан сарайский.[171 - Епископ сарайский (сарайский) - глава русской православной епархии, существовавшей вСарае до1460года.]
        Всеони были владыки Московской земли, небыло только никого отНовгорода Великого иотТверского великого княжества.
        Этовстревожило Ивана. Онсидел молча инеподвижно, илицо его было спокойно, казалось, чтосмотрит он навсе безучастно ихолодно. Новот поднялись два протопопа иобъявили, чтоприбыли сграмотами: один - отархиепископа новгородского, другой - отепископа тверского.
        Иван вздохнул легче, новсеже сбеспокойством думал, каквладыки этих двух отМосквы независимых земель отнесутся квыбору Феодосия иквеликому князю московскому.
        Один изпротопопов развернул истал читать грамоту заподписью обоих владык. После молитв иприветственных обращений ксобору Иван услышал обизбрании митрополита всея Руси такие слова: - «Кого восхощет Господь Бог иПречистыя Матерь Его ивеликие чудотворцы игосподин наш князь великий Василий Васильевич ибратия наша, епископы русские, ииже сними Священный собор, тотибудет наш митрополит…»
        Едва заметная улыбка мелькнула наустах Ивана, инеслушает он далее, ясноему, чтовласть московского князя вделах Церкви непоколебима.
        -После Бога-то они государя своего навторое место ставят, - судовлетворением прошептал он наухо отцу, когда председательствующий насоборе епископ обратил слово свое ковсем присутствующим.
        Влето тысяча четыреста шестьдесят второе весна выдалась поздняя, студеная, амарта первого, насамый новый год, мороз ударил такой, какого ивянваре небывало. Даиныне холода стоят, аведь пятый уж день после Сорока мучеников, нонетолько жаворонков неслыхать, аиграчей невидать. Лежит кругом еще снег крепко, илед наМоскве-реке нигде недвинулся. Такая погода напользу Василию Васильевичу, нестрадает он отсырости весенней, нодуша унего неспокойна: только что схвачены были зазлоумышление дети боярские князя Боровского ипривезены вМоскву.
        Этотак взволновало великого князя, чтозанемог он ислег впостель.
        Думу оделах этих думали вопочивальне великого князя, гдесобрались Иван иЮрий, аизближних бояр только князья Патрикеевы иРяполовские да дьяки Федор Васильевич Курицын иСтепан Тимофеевич Бородатый.
        О«поимании» боярских детей князя Василия Ярославича докладывал Курицын, которому Иван еще впрошлом году розыск вести поэтому делу повелел. Иван все уже знал озаговоре инеслушал теперь дьяка. Ондумал отом, чтовот опять готова была начаться новая смута вслучае побега дяди его Василия Ярославича вЛитву иликтатарам.
        Перед глазамиего, каквидения сна, прошла вся борьба сШемякой, увидел он снова все сожженные иограбленные деревни, беженцев, отсмерти лютой бегущих иотполона, который еще горше, чемсама смерть.
        -Будто оттатар, бегал народ отсвоих князей русских, - беззвучно прошепталон, - ияз там, наКокшенге-реке, градки исела жег иполон брал.
        Ивраз вспомнилосьему, каксреди лесов гонит полон стражаего. Маленькие лохматые лошаденки польду реки волокут дровни совсяким харчем ижалким именьишком. Заобозом понуро идут мужики ипарни, женки идевки. «Кому радость, аим слезы, - слышит он слова Илейки, - наигорше всего ведь сродной землей расставаться…» Вот женка причитать начала, амужики ипарни молчат, только потемнели отзлобы. Уследил Илейка, чтоглядит Иван наполон, имолвил, словно железом каленым прижег: «Глянь, государь, каквон та, молодка, убивается. Может, поласке мужней, аможет, подитю малому…»
        Вздрогнул Иван, очнулся отдум ислышит, какдьяк Курицын говорит:
        -Апойманы всем воровстве излодействе боярские дети, человек двадцать семь, анаиглавные злодеи изних: Володя Давыдов, Парфен Бреин, Лука Посиньев, Назар Симкин, Иван Хабар, Петр Маслов, Семен Беспалов иЛександр Овчинников. Прочиеже подручныеих, кои…
        Дьяк оборвал свою речь, взглянув наИвана. Тоттяжело дышал, задыхаясь отгнева, брови его резко сошлись, глаза совсем почернели иостановились.
        Ивану хотелось кричать отгнева итопать ногами, ноон молчал, стискивая зубы иугашая огонь, полыхавший вгрудиего.
        Нобояревсе, видя Курицына бледным инеотводящим глаз отмолодого государя, тоже обратили нанего свои взоры. Непонятный страх исмятение входили вдушу всем отнепереносного, леденящего взгляда юного государя. Отвнезапного страшного молчания иВасилия Васильевича охватила какая-то тревога.
        -Пошто молчитевсе? - спросил он вволнении, приподнимаясь наложе.
        Иван оглядел присутствующих инеожиданно длявсех внятно отчеканил:
        -Казнить злодеев немилостиво. Налубке липовом волочите их польду Москвы-реки, привязав коням кхвосту. Всех бить кнутьем всенародно. Иным изних отсечь руки илиноги, иным носы урезать, анаибольшим ворам - головы ссечь!
        Онзамолчал. Слова его были так тверды, чтоникто неосмелился ничего возразить. Страшныеже глаза Ивана медленно истрого оглядывали всех вжуткой тишине, будто желая прочесть вдуше каждого.
        Молчал иВасилий Васильевич, но, пересилив волнение свое, онспросил сына:
        -Аневельмили тяжко сие наказание?
        -Государь, - темже твердым голосом сказал Иван, - аты забыл проШемяку. Пошто злодеев, врагов своих поощрять накровь иразоренье народное? Ведь бежалбы вЛитву князь Василий Ярославич, какнадумали его дети боярские, аликтатарам ипришелбы сними вместе Русь зорить играбить, полоны имать! Даидругие удельные тоже сему рады былибы, помоглибы дяде моему.
        Снова тишина имолчание настали вопочивальне великого князя. Ждаливсе, чтоскажет Василий Васильевич. Великий князь, сдвинув брови, напряженно думал и, видимо, волновался.
        -Господи, прости грехи мои, - наконец заговорилон, крестясь, - недля-ради злобы сие согрешение.
        Василий Васильевич смолк отволнения, но, овладев собой, громко заключил:
        -Инбудь, сынок, по-твоему, коли сие для-ради пользы государству, для-ради его крепости.
        Великий князь запотел отусталости и, отерев лоб, бессильно откинулся наподушки.
        Двадцать третьего марта ужаснулся народ наМоскве отказней невиданных, которые нальду Москвы-реки происходили. Содрогнулись все отвоплей икриков истязуемых, открови людской, чтолилась визобилии, алея страшными пятнами наснегу инальду реки. Пошло внароде роптание, что-де грешное дело государи свершают вканун Благовещенья - людей казнят, даказнят казнями, наМоскве невиданными.
        Дошел этот ропот идохором княжих, докнягинь дошел через слуг дворских, изамерли все встрахе иужасе, аМарьюшка бросилась кИвану впокоиего, ноудверей оробела вдруг иостановилась. Потом отворила двери неслышно ивошла. Видит, Иван наколенях стоит перед кивотом ишепчет громко, истово крестясь:
        -Прости мя, Господи, грешного! Прости мя, Господи, замукиих! Недля-ради злобы игнева сие, адля-ради блага всея Руси, Господи…
        Кланяется земно Иван, ницнаполу простираясь, встает опять наколени иснова шепчет тоже самое сболью душевной… Страшно вдруг стало Марьюшке, страшней рассказов дворских оказнях, и, невыдержав, крикнула она громко:
        -Иване!..
        Вздрогнул Иван, вскочил наноги иоглянулся. Марьюшка бросилась кмужу, протянув руки, но, взглянув вглазаему, обмерла вдруг иупала уногего.
        Взволнованный ивстревоженный, Иван поднялее, какперышко, ипосадил осторожно напристенную лавку рядом ссобой, обнимая иласкаяее. НоуМарьюшки, словно умертвой, падали руки, недержался стан исвисала голова то водну, товдругую сторону. Ужас охватил Ивана.
        -Марьюшка, Марьюшка… - вотчаянии повторял Иван, нежно прижимая ее ксебе. - Неужто сие загрехи мои?! Господи, прости мя…
        Новот Марьюшка оживать стала и, неоткрывая глаз, нослушая ласковые слова, доверчиво, по-детски прижалась кмужу.
        -Марьюшка, живаты! - радостно воскликнул Иван. - Цвет ты мой благоуханный, радость моя! Пошто так стобой содеялось?
        Губы Марьюшки задрожали, иона прошептала, вздрогнув всем телом:
        -Очей твоих испужалась…
        -Очей моих? - судивлением инедоверием спросил Иван. - Поштож ране ты непужалась? Ну,поглядиж наменя.
        Марьюшка нерешительно взглянула наИвана сквозь ресницы и, вдруг широко раскрыв глаза, улыбнулась ясной, веселой улыбкой.
        -Тытакой, Иванушка, каким всегда сомной, - молвила она ласково иприжалась щекой кбородатому лицуего.
        Надругой день, после утренних часов, ещедозавтрака, призвал ксебе Ивана Василий Васильевич.
        Войдя вопочивальню, Иван увидел, чтоотец совсем ослаб. Лицо его осунулось ипотемнело, аволосы как-то необычно прилегли, словно прилипли кголове.
        -Будь здрав, государь, - тихо сказал Иван.
        -А,сыночек, - слабым голосом ответил Василий Васильевич, - садись подле меня.
        Замолчав, онзадумался идвигал бровями, словно что-то вспоминал.
        -Водной святой обители, - заговорил он тихо, - вкакой - запамятовал уж, некий старец жил, имяего Христофор было. Беседу он имел сомной огосударствовании. Избоярон, аизкаких - непомню, Иване, ипостригся он еще нестарым.
        Василий Васильевич стал кашлять, содрогаясь всем телом. Отдохнув иотерев обильный пот, покрывший крупными каплями его лицо, продолжал:
        -Вдавние времена сие было - еще свет божий непомерк вочах моих. Токмо забыл яз совсем прослова его иниединого разу невспоминалих. Ночесьже, снанеимея, какбы сквозь дрему, монастырь оный истарца увидел ибеседу сним враз вспомнил. Господь наразум вложил мне беседу сию, дабы тобе довести оней…
        Великий князь слегка забылся.
        -Чтоже старец-то сказывал? - спросил Иван.
        Василий Васильевич вздрогнул иочнулся.
        -Старец-то Христофор? - заговорил он снова. - Авот что: «Помни, - сказалон, - государство-то что конь. Спереди пойдешь - затопчет, сзади - залягает, аможно идти токмо вровень сконем… Умело им править…» Язже завет сей нарушал, Иване. Ивот оно, государство-то, итоптало илягало меня, покуда яз вровень сним непошел…
        Василий Васильевич смолк, продолжая очем-то думать.
        -Аяз мыслю, - сказал твердо Иван, - нетокмо вровень сконем идти надобно, аверхом сесть нанего иуправлять им твердой рукой.
        Василий Васильевич слабо усмехнулся.
        -Легко, Иване, сказать сие, - молвилон, - акаксесть? Сейконь-то сноровом: незахочет вузде ходить исбросить может.
        -Язвседле крепко сижу, - живо отозвался Иван, - меня несбросит! Уразумел яз, какнастремена ноги опирать икакповодьями править.
        -Дайтобе Бог, - ласково произнес Василий Васильевич и, перекрестившись, добавил: - Ослаб яз зело, Иване. Хочу трут жечь усобя нахребте. Может, Господь поможет, поправлюсь… ЯзВасюка затрутом уж отослал. Знает он вЧудовом старца, который хитростям врачевания научен…
        Уженесколько дней, каксовсем разболелся старый великий князь. Пошли повсему телу его гниющие раны там, гдеязвы были отсжигания трута. Мечется он вогневице изадыхается отжестокого кашля, вмокроте кровь показалась, иной раз совсем алая…
        Соборовался уж Василий Васильевич, молебны служили оего здравии сзелеными свечами отГроба Господня ивозлагали нанего частицу камня отгоры Голгофы, ноничто непомогает.
        Втревоге итоске все семейство великого князя, сумрачен имолчалив молодой государь, итолько возле Марьюшки своей скорбит он ижалуется.
        -Тяжко мне сбатюшкой моим расставаться, - шепчет он горестно. - Тяжеломне, Марьюшка, асие неизбежно.
        Нотяжелей ему глядеть намать. Неотходит она день иночь отболящего. Онемела будто ислезы только утирает беспрестанно. Марьюшка, глядя насвекровь, горько убивается.
        Вдруг напятые сутки повеселела нежданно Марья Ярославна, аповсем хоромам зашептали радостно, носопаской, чтобы несглазить:
        -Полегчало, бают, государю-то!
        Всубботу попросил Василий Васильевич наужин баранины жирной, водки имедов. Елон хотя имало, носудовольствием иводки выпил, изаморского вина. Заснул после трапезы спокойно, отэтого покой настал всюду вкняжих хоромах.
        Легче сразу стало Ивану - поверил он ввыздоровление отца. Весело шутили, смеялись они сМарьюшкой, укладывая спать Ванюшеньку, авскоре исами заснули безтревоги иболи душевной впервые завсю эту неделю.
        Вдруг вовтором часу пополуночи шум какой-то пошел… Чудится Ивану сквозь сон, чтоходят люди повсем покоям ипосенцам, аиной раз нето какой-то хрип, нето храп, какизтрубы длинной татарской каркает илиблеет.
        Открыл глаза - тьма еще темная стоит, только лампады перед иконами теплются, ивидно сквозь сумрак, какрядом спит Марьюшка. Вхоромахже несмолкает кругом шелест, шептание илегкий топот. Вдруг страх охватил Ивана, изубы его лязгнули, стало холодно, руки дрожат. Всейже миг проснулась иМарьюшка икруглыми испуганными глазами глядит наИвана, сказать ничего неможет…
        Воткто-то затопал всенцах, вот, скрипнув, отворилась дверь, ивсером полумраке узнал седую лохматую голову скурчавой бородой, изнакомый сдетства голос Васюка всхлипнул вотьме:
        -Иванушка, отходит государь наш…
        Вскочил Иван, накинул наскоро кафтан насебя, натянул ноговицы сафьяновые итак побежал заВасюком.
        -Марьюшка! - крикнул он издверей. - Буди мамку, оболокайся иприходи!
        Всясемья Василия Васильевича была уж вего опочивальне, когда вошел Иван, итотчасже он услышал истомный голос отца:
        -Идеже Иван? Идеже Иван мой?
        -Тутяз, государь, тут, - глухим голосом откликнулся Иван, иВасилий Васильевич успокоился, перестал метаться.
        Всестоят вокруг него молча, бледные, встрахе ипечали. Онже крепко держит руки Марьи Ярославны, словно утопающий, ищет вних опоры испасения.
        -Боже мой, боже мой, - говорит он тихо ижалостливо, - хошьбы впоследний-то смертный час лик твой, Марьюшка, увидать!
        Кривятся губы его отсдержанного рыдания, нопродолжаетон, напрягая все силы:
        -Итобя увидатьбы, Иване мой, великий князь Московский после меня. Ивас всех, детки мои… - плачет он ивдруг громко имолитвенно взывает: - Господи, Господи! Покарал Ты мя люто загрехи мои, нояз неропщу, атокмо молю Тя: прости мя, Господи…
        Смолк внезапно изатих государь, аналицо его сразу легла смертная тень. Втотже миг вздрогнули все отнепереносного горестного вопля.
        -Васенька, Васенька мой! - вскричала Марья Ярославна иупала безчувств возле постели.
        Вконце марта тогоже года протопоп Архангельского собора отец Алексий, служивший еще примитрополите Ионе, аныне примитрополите Феодосии, записал вцерковной книге:
        «НаФедоровой неделе князь великий, чаясобе облегчения отсухотные болести, повелел себя жещи, якоже есть обычай болящим сухоткою. И,зажигая трут, ставили его ему намногих местах тела. Раныже его отсожжения разгнишася, ибысть ему болезнь тяжка. Иотболезни той преставися, марта вдвадцать седьмой день, всубботу, втретий час нощи.
        Вутрийже день, внеделю, погребен бысть вцеркви Святого архангела Михаила наМоскве, идеже вси велиции князи, родих, лежат.
        Иседе понем навеликое княжение поего благословению сын его старейший, князь великий Иван».
        Глава8
        Новое княжение
        Почти уж полгода прошло содня торжественного вступления Ивана Васильевича намосковский великокняжий стол, авсе еще неосвоился он сосвоим новым положением. Чембольше вникает он вовсе дела, тембольше видит государственного неустройства, темгрозней кажутся ему исвои внутренние ичужеземные враги.
        Каждый день отзавтрака дообеда назначается унего особый час тому илииному избояр, воевод идьяков, которые должны свестями приходить вкняжой покой. Выслушав, онодних отсылает, адругих оставляет присебе. Ныне унего ранее всех дьяк Курицын.
        -Микола-угодник всем правит унас, - говорит он Курицыну, - анемы.
        -Истинно, государь, - отвечает молодой дьяк, - иунас икруг нас каквкотле кипит, ачто варится, неведомо.
        -Язже все пробую, дапока токмо рот обжигаю сим варевом. Удоржалбы Господь татар-то хошь годика надва, дабы успеть оглядеться да силы скопить. Полгода вот втишине прожили. Сентябрь ныне уж, акзиме татары врядли подымутся, авсеже нет покоямне.
        Вдверь постучали. Вошел дьяк Бородатый, Степан Тимофеевич, истал креститься.
        -Будь здрав, государь, - молвилон, кланяясь Ивану, апотом иКурицыну.
        -Будь здрав иты. Садись. Какие вести?
        -ИзПскова худые вести. Князю своему Володимеру Андреичу путь указали.[172 - Указали путь - выгнали.] Анавече, бают, состепени его спихнули. Забыли, чтопокойный государь ростовского князя им настол посадил, чтосей князь наместником был государя московского. Озоровать начинают псковичи-то.
        -Апричина какая, - сдвигая брови, спросил Иван Васильевич, - неизозорстваже сие псковичи содеяли?
        -Непостаринеон, сказывают: приехал-де незван, ананарод неблаг.
        Глаза Ивана потемнели.
        -Нивоеводы, нинаместники накормленье меры неведают, - молвил он гневно, - приедет князь - сам его исповедаю. - Иван Васильевич задумался испустя некоторое время сказал: - Намнапервых порах надобно ласкать Псков, авНовомгороде - архиепископа Иону. Псков-то нужен какзаслон отнемцев иотНовагорода, авладыка новгородской - какнаш доброхот вСовете господы. Верно яз мыслю, Степан Тимофеич? Тывельми ведь сведущ вделах сих градов.
        -Верно, верно, государь - весело усмехаясь, ответил Бородатый.
        -Вотвы оба, - продолжал государь, обращаясь кдьякам, - исведайтевсё, чтомне может быть надобно, дабы уменя какой огрешки невышло потом спослами-то. Чаю, пришлют псковичи послов для-ради своего оправдания. Одно крепко науме доржите: мирмне пока надобен.
        Вначале зимы этогоже года, когда санный путь установился, прибыли вМоскву послы псковские просить себе нового князя. Иван Васильевич непустил их ксебе наочи. Тридня послы, какугорелые, метались поМоскве сподарками ипоклонами: иумитрополита были, иустарой государыни, иукнязя Юрия, иубояр, иувоевод, иудьяков даже.
        Начетвертый день государь смилостивился, допустил псковичей пред очи свои, нопринял сурово, сидел молча идолго неотвечал наприветствия, только вупор глядел напослов, аутех отвзгляда его мурашки поспинам бегали. Оробели совсем послы, поклонились низко иопять молвили:
        -Будь здрав, государь. Челом бьем отпсковской твоей вотчины.
        Туттолько спросил их великий князь вежливо, нотак, чтохолодно стало отвежливости этой.
        -Поздоровули доехали? - сказал он иусмехнулся.
        -Помилости Божьей поздорову, - ответили послы, акакое там здоровье - взглянуть нагосударя несмеют, вину свою знают.
        Непосадил их Иван Васильевич, атолько молвил сухо:
        -Сказывайте.
        Начали было псковичи оправдываться, навины князя Владимира Андреевича указывать, настарину ссылаться.
        -Ведаювсе, - оборвал их государь. - Вчем мне челом бьете?
        -Постарине, государь, дайнам князя навече самим избрать.
        -Ладно, - мягче молвил Иван Васильевич, - неворог яз своей вотчине. Нехочу яз старины рушить. Когдаже изберете князя собе, тоотвеча своего пришлите челобитную грамотумне, совсеми подписями ипечатями. Язже сие избрание утвержу и, опричь того, пришлю вам своего наместника. Князьже ваш крест мне поцелует наполную мою волю. ВоПсков поедет свами дьяк мой Бородатый.
        Приняв подарки, отпустил государь псковских послов иповелел боярам угостить их вкняжих хоромах. Самже, взяв ссобой Бородатого иКурицына, пошел всвои покои. Здесь, несадясь, онсказал Курицыну:
        -Поди, Федор Василич, распорядись, дабы князь Володимер Андреич отъезжал пока всвою вотчину. Так-де надобно. - Обернувшись кБородатому, добавил: - Аты, Степан Тимофеич, осем какбы кслову, аненарочито послам проговорись, оботъезде князя-то. Дагляди там, воПскове-то, какграмоту составлять будут, иразведай, чтоуних сНовымгородом исвладыкой Ионой. Поболе дляменя старины всякой сведай. Нуиди кгостям, прими их поласковей.
        Целый год уж идва слишним месяца, дополовины вот тысяча четыреста шестьдесят третьего лета, живет Московская земля тихо, безвойн исмут. Спокойно ныне, имужики косы да серпы ладят кПетрову дню, последние дни кукушки кукуют, кричат вхлебах повечерам перепела, аднем надполями звенят жаворонки да кружат ястребы да коршуны, высматривая сусликов…
        Жары стоят томные - чуется повсему, чтоуж макушка лета через прясла глядит. Впокоях государя из-за духоты все окна отворены, асам Иван Васильевич идума его - брат Юрий, дьяки Федор Курицын иСтепан Бородатый - сидят водних рубахах срасстегнутыми воротами. ВМосквеже инакняжом дворе отжары будто все вымерло - даже петухи непоют иголуби неворкуют. Только сонно гудит возле окон черный шмель итыкается головой встены, датакже сонно плывет откуда-то изподклетей печальная девичья песня:
        Ка-а-ак по-о-о ре-ченьке-е-е
        Лебеду-ушка-а плыве-ет…
        Песня то почти стихает, тоснова медленно льется ввоздухе. Видимо, девка, что-то делая, отходит отсвоего окна иснова приближается кнему.
        Иван Васильевич молчал, заглядевшись наяркое белое облачко, одиноко плывущее всиневе неба, слушая невольно пение идумая свои думы. Советники его тоже молчат. «Сжа-а-алься, ма-а-тушка-а, надго-орюшком мо-оим!» - неожиданно громко всплеснулась вдруг песня.
        Иван Васильевич чуть дрогнул и, усмехнувшись, сказал:
        -Тишина-то какая. Упади сей часец надворе доска - пушечным громом покажется.
        Ноброви его быстро сдвинулись, ион заговорил, продолжая прерванную незадолго пред тем беседу:
        -Вотяз исказываю. Тишина унас второй год. Даст Бог, удержим злобу, может, ещенагод-два. Затишье сие пред грозой. Зрюяз всю Московскую землю яко наладони ивижу: круг земли нашей тучи черны ходят-плавают да грозой внутри кипят, иневедомо, изкоторой ране гром грянет.
        -Истинно, государь, - живо отозвался дьяк Курицын. - Кругом нас иноземные вороги: подсамым боком Казань зубы точит, асДикого Поля всякая татарва грозит: иБольшая Орда, иНогайская из-за Волги, исибирские татары.
        -Асзапада, - продолжал дьяк Бородатый, - Литва, азаспиной ее круль польский, таможе инемцы ливонские, азаспиной их свеи.[173 - Свеи - шведы.]
        -Ивсеони, - молвил сурово Иван Васильевич, - какволки лютые, Русь растерзать хотят, покускам растащить! Мызахотим татар бить - нам вспину ударят ляхи, литовцы инемцы. Будем бить латынян поганых - татары нам вспину ударят.
        Великий князь замолчал, адьяк Курицын поспешно горестно вопросил:
        -Какже нам быть, государь? Ведь есть унас еще вороги ивНовомгороде, ивоПскове, ивТвери.
        Наступило молчание. Иван Васильевич хмурил брови, нобыл спокоен.
        -Язтак мыслю, - заговорил наконец он медленно, - два года, ато иболее нигде старины нерушить. Содеем хитрые докончания совсеми удельными, асМихайлой тверским утвердим крестоцелованиемвсе, какприотцах наших было. Тоже учиним исНовымгородом исоПсковом. Ты,Степан Тимофеич, сими градами займись, сглаз их неспущай, аФедор Василич глядеть будет заудельными изататарами. Обоеже вместе илатынян извиду неупущайте. - Иван Васильевич злобно ухмыльнулся и, помолчав малое время, продолжал: - ОРязани яз прежде состарой государыней подумаю иснашим митрополитом.
        Великий князь встал и, когда дьяки стали прощаться, молвил им:
        -Приотце мы били татар татарами, аныне попытаем илатынян татарами бить. Даиулатынян меж собой рознь есть. Разумеете сие?
        -Разумеем, государь, - ответили оба дьяка.
        -Новгород иПсков покуда постарине доржать, апотом их сейже самой стариной бить начнем.
        -Какже так? - снедоумением заявили дьяки.
        -Уразумеете после, - коротко ответил государь.
        Дьяки вышли.
        Иван ласково положил руки наплечи Юрия.
        -Всеслышал, брат мой? - сказалон, посмеиваясь. - Всесие того ради дею, дабы успеть полки снарядить. Будешь ты войско по-новому строить. Садись, слушай…
        Глаза уЮрия радостно засияли, поблескивая искорками.
        -Очи-то утобя, какуотца были, помню, - неожиданно молвил Иван. - Слушайже, окаком яз порядке длябоя думаю. Разум утобя скорометлив навоенные хитрости. Тыпоймешь меня враз. Наполе унас всегда было пять полков. Ставили мы их так: задозорами - «передовой» полк да конный слуками; заним «большой» полк, апобокам «большого» «правый» и«левый» полки, даизлучших воев - «сторожевой» полк, дабы всегда взасаде сила была. Нынеже, когда унас есть судовая пешая рать имогут быть, какупсковичей, свои пушечники, надобно многое впостроенье полков изменить. Акак? - ты уж сам своеводами подумай. Наиглавноеже надобно все войско изкопейщиков, лучников, топорников, сабельников конных ипеших, пушечников инашу судовую рать нам твердо вруках доржать. Длясегоже яз решил всех детей боярских вовсех полках подначало наших людей, наиболее хитрых вратном деле иверных, поставить, выбрать излюдей отдвора нашего, московского сиречь, укажного полку - наш воевода будет, какивоевода «большого» полку - набольший, который всем воеводам приказывает.
        -Разумеювсе, Иване! - весело воскликнул Юрий. - Такмы неодних татар побьем, аилатыньство одолеем.
        -Втайне сие храни довремени, ивоеводы пусть языки нераспускают, - добавил великий князь.
        -Язсамых верных нам возьму: Стригу, Басёнка, Плещеева, Беззубцева…
        -Сиеты лучше меня ведаешь, - перебил его Иван, - токмо недопущай среди них спору остаршинстве ихудородии. Наместа сажай поуму, анепознатости рода, - яз сие скреплю. Даокормах подумай, ожалованье, азанепослушание нещадно казни: темницей, кнутом, батогами идаже смертью. Ну,иди, Юрий, притомился яз. Потрудись всем деле - ты ведь десница моя.
        Когда Юрий вышел, Иван Васильевич ослаб неожиданно илег напристенную скамью, вытянувшись вовесь свой могучий рост. Егоохватила тревога, ивспомнил он предсмертные слова отца, чтогосударство-то какконь: незахочет вузде ходить - исбросит.
        -Лягаться вдруг начнет конь-то, - хрипло произнес он вслух, - аяз еще неготов.
        Дверь вего покой быстро отворилась, ивошла кнему Марьюшка спятилетним Ванюшенькой июной золовкой своей Аннушкой.
        -Иванушка, - обнимая мужа, весело заговорила Марьюшка, - амы хотим поягоды. Земляники, бают, страсть сколько! Мысматушкой, сАннушкой исовсеми сенными девками поедем взаповедную рощу.
        Вдверях показалась Марья Ярославна.
        -Будь здрав, сыночек.
        Иван Васильевич встал навстречу матери ипоцеловалее.
        -Будь здрава, матушка!
        Марья Ярославна ивтемном вдовьем наряде, несмотря насорок пять лет, казалась моложе ибыла еще красива, только темные глаза ее застыли впечали идаже улыбка неоживляла лица, асама становилась печальной.
        -Вотмолодые-то закружили меня, старуху, ияз сними еду. - Онапомолчала, внимательно посмотрев насына, идобавила: - Ну,Марьюшка, идисобирайвсе! Спеши - кужину воротиться надобно. Отпущает муж-то?
        -Поезжайте, матушка, поезжайте, - молвил Иван Васильевич ласково, - аяз малость един тут побуду.
        Марьюшка порывисто обняла ипоцеловала мужа, аон, схватив наруки Ванюшеньку, стал целовать сына.
        -Тату, - отбивался тот, - хочу поягоды, пусти, тату.
        Когда все вышли, поднялась иМарья Ярославна. Подойдя ксыну, онанежно положила руку наего голову:
        -Чтостобой, Иванушка?
        Иван крепко прижал ее руку клицу своему.
        -Тяжкомне, матушка, тяжко! Один яз остался против всех ворогов, исвоих, ичужеземных. Какволки, всекруг меня зубами щелкают, хоть ипокустам прячутся.
        -Ништо, сыночек милой, ништо. Бог-то, какбабка нам баила, заМоскву постоит. Даирука утобя, сыночек, жильная, железная рука, иразумом Господь необидел.
        Иван глубоко иоблегченно вздохнул отласки матери ивдруг улыбнулся:
        -Истинно, истинно, матушка. Вывезу, Бог даст, возсей тяжкий, вывезу насамую высокую гору! - Онгорячо поцеловал руку матери истал ходить погорнице. - Матушка, асколь годков сестре Аннушке? - спросилон, останавливаясь. - ЯзоРязани мыслю… Пятнадцатый, ейуж пора изкняжон ивкнягини. Отец еще осем мысли имел. Утре зайди-ка комне впокой после обеда. Подумаем освадьбе-то.
        Как-то недели через две вовремя завтрака, когда великий князь беседу вел сЮрием обустроении полков, постучав вдверь покоев, вошел дьяк Бородатый, только что вернувшийся изПскова.
        -Будь здрав, государь, иты, княже Юрий Василич, - молвил он весело, кланяясь обоим братьям.
        -Вижу, вижу уж, - улыбнулся Иван Васильевич, - добрые вести привез. - Онприблизился кдьяку, обнял его ипоцеловал.
        -Ну,будь здрав иты. Садись исказывай…
        -Добрые вести, государь, - ответил Бородатый, - совсем смирились псковичи. Немцы нам всем помогли: воюют исады[174 - Исады - районы рыбных промыслов.] псковские, жгут избы иполон берут, ановгородцы нешлют Пскову никакой помочи.
        -Добре, добре, - усмехнулся Иван Васильевич. - Москва им поможет, ановгородцы-то локти потом кусать будут. Кнашей выгоде сие складывается!..
        Великий князь рассмеялся испросил весело:
        -Акаксграмотой челобитной?
        -Грамота примне, государь, - ответил Бородатый, - ибоярин их Офросим Максимыч сомной прибыл. Написали, какяз им сказывал - всё поволе твоей. Впередней твоей боярин ждет сдьяками ислугами. Выйдешь ты кним, государь, сейчасец иливиное время позовешь?
        -Зови его сюды сдьяками, нобезслуг, - распорядился Иван Васильевич.
        Бородатый вышел, агосударь сказал брату:
        -Видишь, Юрий, какяз время веду, всемир оберегаю, дабы ты сподготовкой похода управился.
        -Иване, стал яз разуметь, - сказал Юрий, улыбаясь, - что нагосударствовании, какинаполе, воевать приходится.
        Низко кланяясь, вошел вгорницу крепкий бородатый старик, боярин Офросим Максимович, сдвумя дьяками. Помолившись ипоздоровавшись сгосударем, который принял послов ласково, боярин велел своему дьяку читать челобитную грамоту.
        Просили псковичи утвердить напсковском столе князя Ивана Александровича Звенигородского, «который князь Пскову люб» икоторый уж, после избрания его навече, прибыл апреля десятого воПсков.
        Иван Васильевич челобитье принял икнязя утвердил.
        Земным поклоном поблагодарил Офросим Максимович великого князя отлица всей псковской его вотчины ипотом добавил:
        -Еще, государь, бьет челом тобе псковска твоя вотчина: помоги нам немцев побороть - пустошат ижгут, окаянные, многие исады наши, полон берут. Новгородцыже намольбы наши недают нам помочи…
        Опять усмехнулся чуть заметно Иван Васильевич и, перебив речь посла, молвил:
        -Ведаю осем и, радея вотчине моей, отослал яз июня восьмого впомочь вам воеводу своего, князя Федора Юрьича Шуйского. Чаю, ужпригнал он сполком своим коПскову.
        Поклонились низко послы псковские и, позвав слуг своих, стали дары подносить великому князю. Иван Васильевич принял милостиво подарки псковские и, обратясь кбрату, молвил:
        -Юрий иты, Степан Тимофеич, ведите гостей втрапезную, угостите их счестию. Язже погодя немного приду. Извести меня ближе кконцу обеда.
        Вдверях мелькнул стремянный великого князя Саввушка. Иван Васильевич поманил его пальцем и, когда все вышли, приказалему:
        -Никого комне недопущать, аежели вести какие, доложи дьяку Курицыну. Уменя дума состарой государыней после обеда, сейчас иду кней.
        Влето тысяча четыреста шестьдесят четвертое пошел княжичу рязанскому Василию Ивановичу семнадцатый год. Свосьми лет рос он вМоскве, всемье великого князя московского, изавсе это время правил Рязанской землей сам государь московский, посадив вПереяславле Рязанском, встольном граде этого княжества, наместника своего ивоеводу. Воглавеже рязанской епархии поставлен был епископ Давид, бывший казначей митрополита московского ивсея Руси. Всилу этого крепко связались оба великие княжества, ногосударь Иван Васильевич игосударыня старая Марья Ярославна хотели большего ирешили теперь скрепить дружбу эту еще икровным союзом: зимой было намечено исвадьбу играть, выдав закнязя Василия сестру государя Аннушку, иотослать обоих навеликое княжение, наотчий стол вПереяславль Рязанский.
        Юный князь Василий был весьма этим доволен, ибопривязался задетские годы ксемейству московского князя, аподруга его детства, ласковая Аннушка, ужевторой год волновала ему сердце. Обручившись скняжной, счастливый ирадостный, уехал князь Василий всвою вотчину. ВМосквеже начались уМарьи Ярославны заботы ихлопоты. Собирали ишили приданое дляАннушки.
        -Наделок-то доченьке таков надобен, - говорила сыну старая государыня, - чтобы семейству нашему сраму отлюдей небыло. Ведь изМосковского княжества отдаем девку.
        Сама Аннушка, намать очень похожая, красивая ивальяжная, была спокойна, зная Васеньку ссамого детства. Только немогла она пересилить смущения девичьего отслова «невеста» изорькой алой пылало лицоее, глаза опускала вземлю, апышная грудь волновалась подшелковой занавеской сарафана, кактолько услышит это слово.
        Приходилось игосударю Ивану Васильевичу думать сматерью оделах свадебных: одеревеньках иселах, особольих, лисьих, бобровых ибеличьих мехах иобовсем, чтодать надобно вприданое Аннушке. Марья Ярославна вымаливала побольше всего, дабы честь свою поддержать, аИван неперечил, усмехался лишь весело.
        -Нежалей, матушка, - приговаривалон, - нежалей наделка-то дляРязани, сама Рязань вборзе Москве внаделок пойдет!
        Марья Ярославна смеялась вответ ирадостно говорила:
        -Ужтак ладновсе, сыночек, такуж ладно стобой мы все решили…
        Стук вдверь прервал их беседу. Вошел дворецкий идоложил, чтоприбыл посол отпсковичей.
        -Государь, посольство-то вельми малолюдно, - добавил дворецкий, - инеиззнатных людей.
        Иван Васильевич нахмурился.
        -Пусть пождет малость впередней, аты пошли заФедором Василичем. Скажи: «Велю, мол, емукомне прийти».
        Данила Константинович ушел, заторопилась игосударыня.
        -Инияз пойду, - молвила она ласково, - тобе исвоих делов хватит, аимне сосвадьбой хлопот посамое горлушко.
        Дьяк Курицын вошел впокой государя сосмущением. Странно былоему, чтопсковичи, которым икнязь утвержден, ивоевода сполком против немцев послан, отправили послом наМоскву сдвумя грамотами отвеча непосадника илибоярина, акакого-то шестника[175 - Шестник - посыльный, чиновник дляпоручений посудебным игосударственным делам.] Исака.
        -Сиеесть неуважение кгосударю московскому, - сказал он Ивану Васильевичу.
        -Надо вызнать, - возразил государь, - вольно сие илиневольно содеяно. Призови сюды шестника. Язсам сним потолкую. Аграмоты какписаны?
        -Подобающе писаны. Обращение ктобе, государь, вельми почтительное.
        -Нузови сюды посла-то.
        Шестник вошел робко и, помолясь, преклонил колена имолвил:
        -Буди здрав, государь наш. Челобитная тобе отПскова.
        -Встань. Будь здрав иты. Прими, Федор Василич, грамоты.
        Курицын прочел первой ту грамоту, гдепсковичи весьма почтительно шлют великому князую благодарность отвсей псковской земли запомощь «против немцев поганых» инеожиданно добавляют, прося прощения, чтоотправили сграмотой непосадника ибояр, ашестника, ибо«страх имели, чтоновгородцы непустят наМоскву послов псковских».
        Услышав это, Иван Васильевич повел бровями испросил судивлением:
        -Какже вотчина моя посмела так содеять?
        -Новгородцы, государь, вельми злы нанас заземли иводы владыки своего Ионы, - ответил шестник, - поимали мы именья ивсе оброки владычни. Хотим своими попами управитися, осем вдругой грамоте писано. Челобитна тобе, государь, отвсего Пскова.
        -Читай, Федор Василич, - сказал великий князь Курицыну, развернувшему другую грамоту.
        Вграмоте челобитной псковичи просили великого князя, чтобы «пожаловал он свою вотчину Псков: повелелбы богомольцу своему митрополиту Феодосию поставить воПсков епископа отдельно отНовгорода иродом псковича…»
        Выслушав грамоту доконца, Иван Васильевич задумался.
        -Дело сие великое есть, - молвил он наконец, - хотим отом сотцом нашим митрополитом гораздо помыслити. Пусть вотчина моя псковская, обсудив все сотщанием, пришлет комне своих посадников ибояр длядумы.
        Отпустив шестника, повелел Иван Васильевич своему дворецкому Даниле Константиновичу угостить посла счестию. Когда шестник вышел, великий князь усмехнулся имолвил Курицыну:
        -Вотоно - начало, какстарину стариной бить. Сиеновый клин, который будет меж Псковом иНовгородом, «московский клин». Теидругие отМосквы теперь управы друг надруга просить будут, аневместе, какранее было, наМоскву огрызаться.
        Втуже зиму вдень рождения Ивана Васильевича приехал наМоскву юный князь рязанский Василий Иванович кневесте своей Аннушке.
        Всамый разгар свадебных празднеств, кконцу января, снова прибыли вМоскву послы отПскова «послову великого князя», ноуж иззнатных бояр ибывших посадников воглаве состепенным посадником Максимом Ларионовичем. Пятьдесят рублей новгородских старых вручили они вдар государю отпсковской его вотчины.
        Из-за тесноты вхоромах отгостей исвадебных пиршеств Иван Васильевич принимал послов втрапезной своей. Ещераз благодарили псковичи государя запомощь против немцев, авоевода государев, князь Федор Юрьич Шуйский, сказал великому князю:
        -Государь, немцы свеликим стыдом бежали отнаших передовых полков, недерзая битися смосковским войском. Псковичиже смалым числом пушек град Нейгаузен осадили ичерез посредство магистра Ливонского ордена заключили перемирие надевять лет сусловием, чтоепископ дерптский заплатит тобе дань постарине инебудет утеснять вДерпте нилюдей русских, ницерквей православных наших.
        Посадник Максим Ларионович говорил после воеводы отпсковского веча:
        -Государь! Воевода твой люб нам задерзость ратну изауслуги великие Псковской земле. Дали мы ему тридцать рублев, авсем боярам ратным принем - пятьдесят рублев. Нынеже челом тобе бьем, государь, - отпусти кнам князь Федора наместником своим.
        Иван Васильевич просьбу псковичей благосклонно принял ипожаловал князя Шуйского наместником ивоеводой воПсков, нонапросьбу обустроении особой псковской епархии хотя иласково, норешительно отказал.
        -Нияз, нибогомолец наш митрополит неможем сего сотворить, неможем старину рушить. Выистаршие братии ваши новгородцы, тоже моя вотчина, жалуетесь друг надруга, нояз справедлив. Просил Новгород отменя воеводу, дабы смиритьвас, язотказал им, запретил имыслить осем межусобии, повелел им тоже никогда незадерживать послов ваших комне. Хочу тишины имира, авраспрях ваших судьей вам сам буду.
        Повелел государь псковичам смиром возвратиться домой и, собрав вече, уничтожить судную грамоту, которую попы их составили обизъятии имений владыки новгородского, иприказал постарине все оставить.
        -ВоПскове никогда своего владыки небыло, - закончил строго Иван Васильевич, - апосему грехи свои исправьте ивсе земли, воды иоброки, которые неправедно отвладыки поимали, возвратите ему немедля.
        После приема угосударя угощали псковских послов сбольшим почетом илаской, дарили подарки, аглавному послу, посаднику Максиму Ларионовичу, пожаловал великий князь двугорбого верблюда изприволжских степей, огромного идлинношерстного.
        Несмотря насвадебные дни, приезды послов иразных вестников изразных концов Московской земли, государь Иван Васильевич непрекращал своих ежедневных встреч сбоярами, воеводами идьяками, которым, проверяя совместно сними те илииные вести, давал поручения поразным государственным делам.
        Ныне он сдьяком Федором Васильевичем Курицыным обсуждал вопрос, каквлиять наРязанское княжество, вернее - наюного князяего, через владыку рязанского Давида. Князь, хмуря брови ипоблескивая глазами, красивыми, нопочему-то страшными длявсех, говорил медленно:
        -Нерука, непомощник мне отец митрополит. Сиеяз постиг, когда еще беседу сним вел опсковской епархии. Слаб он вделах государствования, слаб имал против покойного святителя Ионы. Язему оНовомгороде иоПскове, аон все оцерковных делах, отом, чтопсковичи правы, авладыка новогородский Иона ивпрямь корыстолюбив ивельми своеволен. - Юный государь насмешливо улыбнулся идобавил сдосадой: - Тогоже ивмыслях унего нет, чтоНовгород-то грозней нам Пскова, чтовНовомгороде опору нам иметь надо против господы, чтозадавить ее надобно!
        Крупными шагами прошел Иван Васильевич посвоему покою и, утишив разгоравшийся гнев, молвил спокойно:
        -Чую, плоха мне подмога отвладыки Феодосия. Ладно, чтопослушлив вовсем. Погляжу пока, ато искинуть его придется, хоть иблагочестив вельми идар слова унего велик. Скажиему, чтояз челом бью опослании кДавиду рязанскому, дабы тот поучал князя, кактля точилбы его страхом Божиим ипроповедью сМосквой быть заедино. Ты,Федор Василич, всеукажи: икаквороги везде кругнас, икакнаши нестроения имежусобия отдают все земли русские напоток иразграбление, икактатар скинуть, ипрочее, очем ведаешь сам.
        -Всесодею, государь, - радостно подхватил Курицын, - амитрополит-то составит послание, якопроповедь. Истинно, насие унего дар Божий. Токмо еще одно тобе посоветую. - Иван Васильевич нахмурил брови, ноКурицын продолжал субеждением: - Негневись, государь, авыслушай. Самты сей вот часец баил, дабы словом владыка Давид точил князя, агде ему нато время иместо? Токмо вцеркви самвона, тутже надобно всяк день творить увещание инеприметно икслову. Вотяз имыслю, духовника надо послать вРязань скнягиней Анной Васильевной, дабы духовник тот стал.
        Иван Васильевич угадал мысли Курицына и, засмеявшись, подсказалему:
        -Стал идуховником великого князя! Люблю тя, Федор Василич, зато, чтомыслям моим навстречу разумно творишь. Истинно баишь, ивстречу твою примаю. Спасибо тобе засовет. - Иван Васильевич обнял ипоцеловал дьяка идобавил: - Духовникомже пошлю отца Алексия, помощником был он митрополиту Ионе иведом мне сыздетства моего.
        Натойже неделе, тридцатого января, отъезжали вРязань молодые - великие князь Василий сокнягиней своей Анной. Поезд их истража накняжом дворе уж стояли вполной готовности. Множество внем было подвод, груженных всякими драгоценными шубами, кафтанами имехами, узорочьем, утварью золотой исеребряной ипрочим, чтовприданое шло закняжной московской.
        Сейчасже после обеда ехать должны молодые, истолы уж, поуказанию дворецкого, собирали слуги вкняжой передней. Ставили чарки, блюда, солоницы, перечницы, горчичницы, сулеи, достаканы ипрочее все изхрусталя, золота исеребра.
        Иван Васильевич, одетый внарядный кафтан, вожидании обеда прощального, подорожного, сидел впокоях княгини своей Марьюшки, богато разряженной, набеленной инарумяненной, возле постели заснувшего после еды Ванюшеньки. Отец нежно глядел накудрявого краснощекого мальчика, очень похожего намать.
        -Марьюшка, - сказалон, привлекая ксебе княгиню, - акакучение уВанюшеньки? Умеетли он хорошо читать иписать?
        Марьюшка смутилась и, словно оправдываясь засына, робко ибыстро заговорила:
        -Млад еще сыночек-то наш. Читать уж начинает, хвалит его учитель, аписать неможет.
        Лицо великого князя затуманилось.
        -Седьмой уж годему, - сказалон, вздохнув. - Язвего время борзо читал иписал, петь уж стихиры учился, наконе скакал смладшим братом Юрьем.
        -Тывон какой был, - горячо заговорила Марьюшка, защищая свое дитя, - помню тя подвенцом-то! Язедва отроковицей была, аты уж мужик мужиком, бородатый. Ванюшенькаже растет плохо совсем. Тяжко ему ученье-то, слабон. Тыж, бают, вего-то годы лет напять старше казался.
        Князь Иван, чуявжене взволнованную мать, поцеловалее, грустно усмехнувшись, имолвил медленно, будто вспоминая вслух:
        -Втакиеже годы мои часто обымал меня отец мой ибаил: «Надежа ты моя…»
        Авдотья Евстратовна, мамка Ванюшеньки, одетая по-праздничному, запыхавшись, вбежала впокой.
        -Государь, государыня, - заговорила она торопливо, - молодые-то истарая государыня кстолу пошли, ивсе гости.
        Всеуж были впередней около богато накрытых столов, когда вошел Иван Васильевич сосвоей княгиней. Всеждали его инесадились. Ответив наобщий поклон, государь приблизился кмитрополиту ипринял отнего благословение. Владыка, прочитав краткую молитву, благословил трапезу, ивсе заняли места застолом, каккому почину положено. Государь Иван Васильевич, всясемья его имитрополит сотцом Алексием сидели возле молодых.
        Владыка Феодосий, сухой старик невысокого роста, повел беседу оположении православных святителей виноверных землях. Продолговатое темное лицоего, обрамленное длинными седыми волосами итакойже длинной жидкой бородкой, зарумянилось. Говорит он истово, какпроповедник, иглаза его то вспыхивают, тогаснут. Только верой живет он иради правды Божьей, какее сам себе установил.
        -Горестномне, - говорит он громко, - заЦарьград. Покарал его Господь заереси, ивельми радостно заМоскву нашу, ныне - Третий Рым. Ныне вот все патриархи православные, чтоубасурман живут, напоклонение вМоскву идут, якокоплоту своему испасению. Вера увсех, чтотокмо Москва агарян нечестивых сокрушит ицеркви Христовы изпоганых рук вырвет. Вотнамедни вести пришли опатриархе иерусалимском. Истому терпя отсалтана египетского, пошел было он наМоскву милостыни ради и, недошед, преставися вограде Кафе. Едино мне утешение, чтоепископ Иосиф, брат патриарха сего, будучи наМоскве, поставлен вмитрополиты Кесарии Филипповой отнас иотвсех епископом земли Русския и, много собрав милостыни, отъехал вИерусалим. Сильна стала Церковь наша, дасвятится она воимя Отца иСына иСвятого Духа ныне иприсно ивовеки веков.
        -Аминь! - радостно подтвердили все сидевшие затрапезой.
        Митрополит замолчал, но, вспомнив разговор свой сдьяком Курицыным, строго добавил:
        -Какпатриархи имитрополиты православные всех земель хотят Москву главной имети, такнадобно для-ради пользы всея Руси, чтобы икнязи все православные главой собе Москву имели.
        Иван Васильевич поморщился оттакого чересчур прямого инеуклюжего подсказывания, номолодой князь рязанский улыбнулся иискренне воскликнул:
        -Истинно! БезМосквы мы нескинем иго татар поганых. Радяз сему илюблю Москву немене, чемсвою рязанскую вотчину!
        Иван Васильевич встал из-за стола и, обняв ипоцеловав зятя своего, ласково молвил:
        -Разумные, золотые слова сказываешь, брат мой Василей. Такуж волей Божией сложилось, дабы Москве быть воглаве Руси православной.
        После трапезы перешли все вкрестовую, гдесам митрополит отслужил молебен одобром здравии молодых иодобром пути им вРязанскую землю. Аннушка расплакалась, асней плакали иМарья Ярославна икнягиня Марьюшка. Окончив молебен идав всем поцеловать крест, владыка Феодосий передал отцу Алексию грамоту дляепископа рязанского.
        -Возьми, отче, сиепослание, - сказалон, благословив протопопа, - передай владыке Давиду.
        Потом перешли все обратно впереднюю, дабы проводить оттуда молодых через красное крыльцо допоездаих. Молодые иближние спутники их оделись тут вшубы дорожные, надели валенки, платки итреухи, подвязались туго кушаками. Молча все помолились исели все наскамьи илавки. Посидев немного, всевстали иопять перекрестились несколько раз наиконы.
        -Ну,сБогом, - сквозь плач выдохнула Марья Ярославна и, шатаясь, пошла замолодыми. Марьюшка иАвдотья Евстратовна поддерживалиее. Старая государыня совсем ослабла итолько повторяла:
        -Марьюшка, каковомне, Марьюшка!.. - И,обращаясь кЕвстратовне, шептала: - Дуняшка, помнишь ее младенцем-то, помнишь… Огосподи!.. Икуды все ушло время-то? Игде всеони, моирадости?
        Когда, сойдя скрасного крыльца, молодые стали садиться ввозок, громко, голосно заплакала иАннушка, иМарьюшка, иЕвстратовна, игорчей всех Марья Ярославна. Всеболее иболее одинокой она становилась, даижизнь почти прожита, арадости светлые - так те уж навеки потеряны, только сердцеее, какподножом, всекровью обливается.
        Судорожно обняла, охватила она жадно впоследний раз свою доченьку, словно юность свою, и, прощаясь собеими, только имогла вымолвить сквозь рыдания:
        -Аннушка… Дитятко мое…
        Глава9
        ВБольшой Орде
        Весна тысяча четыреста шестьдесят пятого года была поздняя, итолько вконце июня сошли вешние воды внизовья Волги. Огромное многорукавное устье обсохло, иотСарая досамого Каспия, межкоренным руслом великой реки илевым ее рукавом Ак-Тюбэ, обозначилось буйно заросшее Займище…
        Блещут наюжном солнце воды его бесчисленных болот, озер, ильменей, протоков иериков, окружая множество больших ималых островов, поросших дубом, вязом, ивой иосокорем. Берега их густо окаймлены кустами тальника илоха, камышом, тростником иосокой.
        Теплый, парной воздух пахнет цветущими травами, влагой, тиной болотной иособым лесным духом, пьянит буйным плодородием. Непрерывно взлетая илиопускаясь снебесной выси, хороводами кружатся здесь надводой крикливые чайки иутки. Красиво изогнув шею, пролетают цапли, розоватым облаком проносятся фламинго, мелькают колпицы икаравайки, важно отдыхают наостровках пеликаны. Распластав внебе могучие крылья, величаво плавают красавцы орланы, зорко высматривая птиц, крупных щук, лещей, судаков исазанов.
        Здесь кипит жизнь, будто непосмели коснуться ее нииюльские, ниавгустовские жгучие дни, нотам, дальше отАхтубы, квостоку, давно царит уже зной, иссушающий травы, аулюдей спекающий жаждой губы игортань. Надвсей степью тонкая легкая пыль висит сухим раскаленным туманом, исквозь нее кажется солнце багровым.
        Весенние зеленые травы сожгло здесь еще впервые дни июля, истепь горячо дышит влицо острым ипряным духом густой серебристо-серой полыни. Красно-бурыми островками среди необозримых полынных степей темнеют кое-где неуклюжие солянки: тоторчат они редкими травами имясистыми листьями, тостелются густым кустарником поземле, тообразуют чахлые рощицы карликовых безлистных деревьев. Ноивэтих солончаковых иполусолончаковых степях плывет непрерывный гул жизни: жужжанье, стрекотанье, тонкий писк исвист.
        Ястребы икоршуны неустанно кружат надполынной степью, выслеживая полевых мышей, ящериц, беспечно посвистывающих сусликов иневедомых птичек, безмолвно снующих меж стеблей пустынных порослей. Порой вгуще промелькнет, гоняясь задобычей, золотисто-рыжий корсак.
        Среди степных просторов кочуют здесь несчетные табуны коней, отары овец, сопровождаемые стаями сторожевых собак. Тотут, тотам наровных просторах степей медленно передвигаются громоздкие темношерстные верблюды, одинаково равнодушно срывая ипережевывая сухую горькую полынь, исухие колючие репейники, исочные листья солянок, ещенеуспевшие высохнуть. Слепни, оводы, мухи-жигалки иржаво-красные, твердые, какжуки, «благие мухи», ещеболее других жадные докрови, тучами вьются надизнывающим отзноя скотом. Ноголодные животные, забыв отравах поймы, неотрывно едят горькую жесткую полынь икрасно-бурые солянки, пропитанные солью.
        Кое-где около стад белеют кибитки пастухов; отних иногда сгиком икриком мчатся бешено всадники, размахивая длинными плетьми, и, разгоняя дерущихся жеребцов илибыков, наводят нужный порядок среди скота. Потом идут часы зачасами вбезмолвной степи, акругом ничто неизменяется всонном течении времени - все остается, какбыло, будто совсем замирает отзноя…
        Новот нежданно извосточных ворот Сарая сгулким, четким топотом вылетает наполном скаку сотня вооруженных конников и, взбивая пыль, гонит вглубь степей. Проскакав версты две, конники, неостанавливаясь, делятся надва отряда имчатся квостоку, туда, гдежелтеют Рын-пески. Пастухи, заслоняясь отсолнца широкими полями белых войлочных шляп, долго следят законниками, ате, всёуменьшаясь иуменьшаясь, становятся темными точками инаконец совсем пропадают изглаз.
        Этопромчались загонщики дляханской охоты словчими птицами.
        Царь Большой Орды, ханАхмат, сполной рыси взлетел верхом навысокий курган истал нанем неподвижно. Аргамак его замер наместе будто вкопанный, итолько нежные ноздри коня играют иширятся отстепного полынного духа да прядет слегка он ушами привсяком шорохе.
        Наруке хана, вцепившись кривыми когтями вдлинную кожаную рукавицу, сидит могучий беркут вшитом шелками изолотом колпачке. Тяжести этой огромной птицы долго невыдержать, ихан опирается рукой насеребряную сошку, прикрепленную кседлу. Пообе стороны отАхмата, уподножия кургана, также неподвижно ибезмолвно стоят скакавшие вслед заним телохранители, ловчие имолодой стремянный Нургали.
        ХанАхмат выехал этот раз ненаохоту, атолько наиспытание Ука, недавно выношенного его ловчим Файзуллой-оглы-Шакиром. Вэто время еще плохой мех укорсаков икараганок.[176 - Караганка - степная лисица.] Выехал хан один, безпридворных, впростой охотничьей одежде. Онхотел отдохнуть, забыть овсех делах, своих ичужих. Жадные эмиры всё нетерпеливее глядят вруки ему злыми глазами, ожидая подачек, аон исам сидит безказны: третий год великий князь Иван неплатит ему никаких даней.
        Ярость охватывает Ахмата.
        -Забыли хяуры, - гневно бормочет он вполголоса, - что Москва - мой улус. Пора им напомнить.
        Телохранители иловчие, услышав невнятные слова повелителя, насторожились изамерли вседлах, ожидая приказаний. НоАхмат молчит. Охваченный пылом войны, онуже видит полки свои.
        Отягченные добычей, медленно едут потучным южнорусским степям татарские конники содним идаже двумя вьючными конями наповоду. Впереди себя они гонят вОрду огромный полон парней идевок, авдоль всего пути их еще дымятся пожарища недавно сожженных сел игородов…
        Неожиданно мысли его изменяются, и, повернув голову ксвоей столице, ханлегко ирадостно улыбается. Огромный город лежит перед ним вдоль берега Ак-Тюбэ, окруженный светлыми каменными стенами, из-за которых виднеется множество крыш ибалконов белых исерых домов икараван-сараев.
        Тотам, тосям между ними стрелами взлетают внебесную высь стройные белые минареты мечетей, авсамой середине Сарая горит исияет золотой купол ханского дворца - «Аттука-Таша». Гарем его идвор еще снаступлением первых знойных дней переехали вБольшой дворец Гюлистана.[177 - Гюлистан - розовый сад, местность наберегу Ахтубы (Ак-Тюбэ - Белая река), гдебыли летние дворцы хана.] Ноздесь, подэтим золотым куполом, вчера он один тайно принимал свою возлюбленную, свою Адикэ. Онаитеперь пред глазамиего, какой была вчера, когда сбубном вруках пела иплясала наковре пред ним - прекрасная ицветущая, сглазами газели, гибкая, каклоза…
        Опять улыбнулся Ахмат ипрошептал:
        -Омоя нежная Кадыболь-бан.
        Ноулыбка быстро исчезла, иброви хана сурово сдвинулись. Онвспомнил одвух своих женах: Гюльчахрэ иХадичэ. Обе - матери его сыновей - они вдруг стали подозрительно дружны, истрах заюную Адикэ охватил Ахмата.
        -Повелитель! - почтительно воскликнул Файзулла-оглы-Шакир, старший ловчий. - Ужепоявились загонщики! Инш’аллах,[178 - Если будет угодно Богу.] охота сейчас начнется.
        Ханвздрогнул иострым взглядом из-под широких полей белой войлочной шляпы быстро обшарил полуиссохшие степи. Новот глаза его обратились навосток, гдежелтели, какмелкие волны, далекие барханы Рын-песков. Там, насветлой желтизнеих, какмушки, мелькают теперь редкие темные точки. Вотони мчатся широкой дугой, обращенной концами ккургану, ипостепенно увеличиваются вразмерах.
        Ханузнал своих конников игромко произнес:
        -Воимя Аллаха милостивого имилосердного приступим!
        Ближе иближе крики загонщиков итопот коней. Вотсреди полынных зарослей неожиданно мелькнул золотисто-рыжий мех корсака искрылся, апостепи, качая полынные стебли, зазмеился след невидимого зверя. Ахмат сорвал коня сместа ипоскакал вовсю прыть поживому бегущему следу.
        -Ляхавла![179 - Будь что будет - изречение изКорана.] - крикнул он наполном скаку и, отцепив должик иослабив путы беркута, сорвал снего колпачок.
        Произнеся бесмелэ, онслегка подбросил Ука вверх, иогромный беркут, шелестя перьями, сразу встал намогучие крылья. Описав надстепью два небольших круга, камнем он пал вкосом полете свыставленными вперед когтями.
        Ахмат, сделав несколько скачков, увидел, какего Ук ударил добычу, вонзив когти ей вспину, около хвоста. Корсак, ловко извернувшись, обернул оскаленную морду, чтобы нанести смертельный укус, ноберкут мгновенно взмыл ввоздух и, веякрыльями, снова летит надсамой спиной своей жертвы.
        Ханиего ловчие мчатся последу, криком игиком подбодряя Ука.
        Вотразъяренная птица ударяет лису вголову, вонзая когти вдлинную морду усамых глаз.
        Хитрый корсак, стремясь освободиться, сразбега бросается наспину, катается поземле, ноподмятый беркут снова взлетает навоздух испрежней яростью преследует добычу…
        Корсак заметно слабеет, начинает метаться ивдруг, совсем неожиданно исразу, теряет все силы. Чуяэто, беркут впоследний раз налетает назверя ивонзает когти ему вголову. Какподкошенный, падает корсак инеоказывает более никакого сопротивления.
        Срадостными криками иликующим гиканьем охотники окружают место последней борьбы, любуясь птицей. Беркут сидит налисе, выпрямив ноги иглубоко запустив внее когти. Голова его сперьями, ставшими дыбом, слегка откинута назад. Налитые кровью глаза сверкают яростью, израскрытого клюва вылетает хриплый клекот, амогучие полуразвернутые крылья, чуть вздрагивая, покрывают почти все тело корсака.
        -Затакую птицу ичетырех коней нежаль! - восклицает хан.
        Файзулла-оглы-Шакир привычным движением схватил должик и, стянув путы наногах Ука, ловким ударом палицы убил наповал лису иснял беркута, номолодой его помощник Ибрагим, приняв добычу иснимая шкуру, замешкался, неуспел вовремя бросить кусок мяса разъяренному беркуту.
        -Юашадэм булганчы, - гневно закричал Ахмат, - юкка чыккан булганчы![180 - Лучше неродиться, чемродиться никчемным!]
        Плеть свистнула вего руках иобвила спину Ибрагима, аконецее, мелькнув изподмышки, рассек ему нижнюю губу. Ибрагим, бледный, вскочил, вытянувшись перед ханом неподвижно, чтобы мог утолить свой гнев повелитель. Кровь заливала ему еще голый подбородок, аруки его судорожно вцепились вобе полы верблюжьей абы. Ханснова взмахнул нагайкой, ноИбрагим почувствовал повторому удару, чтогнев хана остыл, ирадостно простерся ниц перед Ахматом. Поднявшись, хотел он снова приняться засвежеванье добычи, нодругего, стремянный Нургали, содрал уже шкуру, азлобная птица жадно доедала брошенный ей кусок еще теплого мяса.
        Хан, успокоясь, любовался беркутом иждал, когда снова наденут нанего колпачок ипристегнут кего рукавице.
        Нургалиже, привязывая рыжую шкурку кседлу, говорил ссожалением:
        -Еслиб такого зверя затравить вовремя! Егобы шкуру унас набазаре китайские купцы сруками оторвали!
        Затравив двух корсаков иодну караганку, Ахмат возвращался водворец зачас довечерней молитвы магрш, чтосовершается тотчасже после заката солнца.
        Онпоспешил омыться вбеломраморном бассейне, скрытом всаду завысокими стенами, уфонтана, бьющего среди кустов цветущих роз, нардов илилий. Одевшись вчистые нарядные одежды иотдохнув немного наковрах, ханблагоговейно совершил магрш.
        Возлегши опять наковрах после молитвы, онприказал позвать ксебе кизлар агази,[181 - Кизлар-агази - старший евнух гарема.] уже седого совсем старика поимени Рахмет-оглы-Али.
        -Рабтвой пред очами твоими, повелитель, - сказал старый евнух, простираясь ниц.
        -Встань, Рахмет, - милостиво молвил Ахмат. - Сегодня, какугаснет заря, ясвершу четвертую молитву. Нехочу беспокоить себя ночью. Войду ксупруге своей Хадичэ. Тыпроведешь меня вгарем. Гюльчахрэ пусть узнает обэтом, когда замкнутся замной двери.
        -Слушаю иповинуюсь, - сказал черный Рахмет, кланяясь доземли ипостепенно продвигаясь квыходу изсада, пятясь назад, чтобы неповернуться спиной кповелителю.
        -Вели призвать сюда комне! - крикнул вслед ему хан. - Улема хазрэта Абайдуллу!
        Оставшись один, Ахмат весело усмехнулся. Онобдумывал план, какпоссорить своих жен, вызвать уних злобу иревность друг кдругу. Онзнал, чтостаршая, Гюльчахрэ, ревнива ивластолюбива, амладшая, Хадичэ, тщеславна изавистлива.
        -Теперь одна будет грызть другую, - сказал он весело, иплан действий сразу созрел вего мыслях.
        Отодвинув длинные ветки салыми розами, протянувшиеся надусыпанной песком дорожкой, появился почтенный улем. Оностановился перед ханом и, почтительно приложив руки кгруди, поглаживая длинную седую бороду, произнес:
        -Ассалям галяйкюм, государь.
        -Вагаляйкюм ассалям, - ответил хан, приподнявшись сковра, и, садясь наподушку, добавил: - Сядь рядом сомной, хазрэт Абайдулла. Мненужны твои советы.
        Когда старец сел рядом, ханвзнак доверия идружбы прислонился плечом кего плечу.
        -Тынаставник мне смоих детских лет, - продолжал Ахмат, - итвои советы всегда были верны, апрошло ведь много времени, имне уж затридцать.
        Ахмат замолчал изадумался, аАбайдулла, охваченный мыслями овремени, медленно проговорил:
        -Время, великий хан имой повелитель, есть чудовище, пожирающее волей Аллаха все сущее наземле, кроме души. Душуже губит только сам человек, отступая отвелений святого Корана, дасвятится вечно имя Аллаха ипророка его Мухаммеда…
        Помолчав некое время, хансказал своему воспитателю:
        -После молитвы иша хочу идти ксупруге своей. Домолитвыже хочу усладить сердце идушу твоей беседой инаставить ум свой твоими советами.
        Ханрассказал ему опланах похода наМоскву.
        -Недаст Иван дани завсе три года - полон возьмем многочисленный! Напомним ему времена Тохтамыша. Городаже исела отдам наразграбление эмира.
        -Верно, государь, брось им пожирной кости, каксобакам. Хотел сегодня сам упредить тебя: точат они уж кончары, мыслят осмуте. Когда собакам недашь поступить по-собачьи, уних внутренности перевернутся отзлобы, загрызут ихозяина. Бросайже им жирные кости иможешь бить их палкой: онибудут только лизать твои руки.
        -Пусть так, - согласился Ахмат, - аказны уменя теперь нет. Добывать надо. Только опасаюсь крымского хана. Отпал он отнас иззависти. Сделает Хаджи-Гирей зло ивреднам.
        -Неведомо будущее, государь, нетольконам, ноиангелам. «Аллах ответил ангелам: - Язнаю то, чего незнаетевы».[182 - Изречение изКорана.] Будем вовсех мечетях молить Господа, дабы послал тебе впомощь ангелов Своих, ибосказано: «Аллах поможет тому, ктополагает наНего упование; Аллах ведет Свои определения кдоброму концу…»[183 - Изречение изКорана.] Вовремяже битвы читай священные стихи. Самджехангир[184 - Джехангир - завоеватель мира.] Аксак-Темир[185 - Аксак-Темир - Тимур (1336 -1405), известный средневековый полководец изавоеватель.] читал их семьдесят раз подряд вовремя боя иодержал победу надрумами. Запомни эти волшебные стихи - они пригодятся тебе.
        Старый Абайдулла откашлялся ипрочел напамять:
        Омогущий ночь вдень превратить,
        Аземлю вцветник -
        Мневсе трудное легким содей
        Ипомощь пошли!..
        Ахмат тотчасже заучил четверостишие, поблагодарил ученого старца ипредложил ему вместе совершить четвертую молитву, таккакзаря совсем уж погасла.
        Приближаясь кпокоям Хадичэ, ханАхмат ощутил запах сладостно-душных курений. Онусмехнулся, зная, чтопредстоит поединок вхитростях сумной иобразованной женщиной, нотщеславной изавистливой. Последнее давало Ахмату много преимуществ.
        Впокое уже горели врозовых иголубых сосудах светильники исвечи, разливая мягкий обманчивый свет. Полуодетая влегкие прозрачные ткани, встретила Хадичэ хана. Даже после юной его Адикэ она казалась еще молодой ипрекрасной. Склонясь перед мужем, онапроизнесла нежным голосом ласковые слова:
        -Угасая, исчезла длямира вечерняя заря, иушло заней солнце, амне эта заря была утренней, ивот солнце входит вмои покои.
        Ахмат нежно взял ее заподбородок. Онаприжалась кего руке губами и, поцеловав руку, поцеловала вплечо своего повелителя. Онобнимаетее, иони садятся намягкие подушки перед низенькими столиками, уставленными блюдами схалвой, баклавой,[186 - Баклава - слоеное пирожное, залитое медом, варенным спряностями.] сосудами сосвежающими напитками исшербетом. Ханзаметил еще блюдо, гдедымился горячий плов сшафраном, и, взявего, стал есть. Насытившись, онпосадил Хадичэ ксебе наколени, лаская иобнимая ее нежное тело.
        -Тыпрекрасна, - шепталон, - какгурия рая, иаромат изуст твоих - какаромат только что открывшейся розы.
        НоХадичэ, уклоняясь отего поцелуев, произнесла такие стихи:
        Когда ты сам творишь влюбви обман иложь,
        Вглаза возлюбленной, каквзеркало, гляди -
        Тывних обман ее ихитрости поймешь,
        Чтоподчадрою пьяных ласк она вгруди
        Таит, какяд, схолодной трезвостью змеи.
        Ахмат понял, чтоэто попытка подорвать его веру вАдикэ, ичуть заметно усмехнулся.
        -Омоя Хадичэ, любимая больше других, - заговорил он ласково, - зачем говоришь ты оковарствах илжи, когда мое сердце полно тобою? Язадумал великое дело иодной тебе доверяю его сегодня. Другиеже только после ухода войск изСарая узнают онем. Тыумна иоценишь это.
        Глаза Хадичэ загорелись любопытством, иона насторожилась. Нежно прижимаясь кхану, онаотдает ему томно свои полуоткрытые губы, иобаони, какпчела мед, нежно сосут сладость поцелуя.
        Всюночь среди ласк ипоцелуев выспрашивала Хадичэ мужа опоходе наРусь ирадостно смеялась, когда обещал он ей самоцветные камни, соболей, шелка ипарчу русских князей ибояр, золотую исеребряную утварь.
        -Онибогаты, ножадны, этихяуры, - говорилон, - я имои эмиры раскроем их сундуки. Япривезу тебе новых служанок, неиздевок деревенских, аизкняжон ибоярышень. Гюльчахрэ - нислова! Онажадна изахочет все захватить, ая тайно, нарушив закон, дамтебе вдвое больше, чемей.
        Взглянув нечаянно вглаза Хадичэ, ханувидел вних хищную радость ивтоже время недоверчивую тревогу. Онпонялее.
        -Ачто ты дашь… - сорвалось невольно сее уст, ноона сейчасже замела след своих мыслей, добавив: - Чтоты привезешь нашему сыну?
        -Драгоценное оружие, - молвил хан, закрывая глаза, чтобы она недогадалась, чтоон понял, оком она хотела спросить. Онпритворился усталым ипродолжал: - Смотри, ужсветает, ия нехочу, чтобы азан застал меня здесь неготовым кутренней молитве.
        Ноона неотпустилаего, пока он снова неиспил ее ласк, выведывая унего, когда выступают войска. Онпонял иэто инарочно удлинил срок намесяц.
        Выходя изпокоя Хадичэ, Ахмат вдруг опять почувствовал тревогу заАдикэ и, вспомнив стихи, беззвучно прошептал:
        -Отрезвая, холодная змея!..
        Когда вдеревне Русский Карамыш узнали, чтохан Ахмат замыслил поход наРусь исозывает вСарае совет эмиров, всерусские сабанчи[187 - Сабанчи - плужники, пахари, крепостные крестьяне утатар иззахваченных врабство пленников. Сабаан - плуг.] заволновались.
        Хотя сабанчи состоят изразных поколений, нолюбовь кдалекой родине ивера христианская живут всердцах иустарых иумолодых. Татары ордынские - нето что казанские: непритесняютих, позволяют им молиться по-своему врусской моленной избе исовершать там все таинства, которые совершать безпопов можно, ибосотъездом вМоскву епископа Вассиана ивсамом Сарае русских попов лишь два-три осталось.
        Вкарамышской молельне старец Евфимий после молитвы обратился кединоверцам своим.
        -Братия, - заговорил он сволнением, - гневом Божиим отродной земли иЦеркви мы отторгнуты. Номожемли мы Русь святую непомнить? Теже, чтотут родились, врабстве родителей своих, могутли сердцем идушой нечуять того, чтомы кРуси питаем?
        Говорил старец сослезами, ивсе плакали, боясь новых разорений, новых полонов илютых мук исмерти братий родных наРуси. Вспомнил Евфимий, каксемья его исам он вполон попали татарский.
        -Мы - люди малые, - продолжалон, - ноимы можем помочь родной земле, родным братиям православным. Упредим Москву огрозе грядущей! - Старец помолчал итихо добавил: - Может, ктоизнас, койтелом силен исердцем тверд, свершит дело Божие - погонит вестником кокнязю московскому, дабы успел он силы набрать ратной, дабы защитил святую Русь.
        Палнаколени старец, ивсе заним, иплакали пред иконами оспасении родной земли…
        Когда поднялись все сколен, выступил вперед молодой парень Захар, сынИванов, прозвищем Силован, поклонился старцу итихо молвил:
        -Достаньте мне двух сменных коней, погоню я мимо Дона, через Дикое Поле дорусских степных дозоров. Коли коней загоню, такпешой пойду, авМоскве буду.
        Благословил старец Захара исказал:
        -Соберем, православные, всенужное. Угоним тайно изстепных табунов коней добрых, пшена, лепешек идругие подорожники изготовим иБога молить будем одобром пути Силовану.
        -Спаси Богвас, православны, - ответил Захар Силован, - токмо тут остариках моих позаботьтесь, асамя, ежели надобно, иголову заРусь положу.
        -Дайтобе, боже, живу быть, - говорили кругом мужики иженки, - прими насобя, Захарушка, испытание завсех. Смилостивится Господь, поможет государю московскому. Разобьет он мучителей наших инас идетей наших отрабства имуки непереносныя ослобонит.
        Этуночь русские сабанчи провели тревожно: прокрадывались встепь, хоронясь сраннего вечера вбалках ибуераках, дабы захватить неслышно инезаметно двух коней изтабунов своего эмира. Этобыло опасно, какнавойне, - малейший промах грозил лютой мукой. Даже если все сойдет благополучно, нужно сохранить строжайшую тайну, ибопозаконам ордынским всякий, ктопоможет бежавшему рабу конем, одеждой илипищей, подлежит смертной казни.
        Наследующий день, кполудню, когда Захар Силован, давно переплыв сконями Волгу ипересаживаясь оодного коня надругого, дабы меньше притомитьих, гнал кДикому Полю, егохватились вКарамыше. Пропажи коней татары незаметили, ноисчезновение такого богатыря, какСилован, бросилось сразу вглаза. Карамышские власти рвали иметали отзлобы, перестегав кнутами половину русских сабанчей. Просвирепствовав еще два дня иничего неузнав, татары махнули рукой наЗахара ипрекратили всякие розыски. Опыт давно показал, чтоесли несхватить беглеца впервые два дня, топосле ловить его тщетно.
        Совет эмиров происходит взимнем дворце «Аттука-Таша», подальше отгарема идлинных ушей его служанок. Вседвери дворца охраняют ханские нукеры иего личные телохранители. Кроме того, вближайшем покое расположено навсякий случай полсотни отборных воинов.
        Эмиры сидят наковрах полукругом перед троном Ахмата. Онитихи исмирны, каковечки, нохан видит, какони, бросая взгляды из-под опущенных ресниц, переглядываются друг сдругом. Онипонимают, чтосидят вловушке, окруженные верной Ахмату стражей: злоба истрах смешались вих душах игорьким напитком поят их сердца.
        Ахмат усмехнулся исказал, ядовито щуря глаза:
        -Верные ипреданные мне слуги ипомощники! Знаю, всегда готовы мои эмиры служить хану нещадя жизни. Таквот, хочу наказать врагов своих иваших.
        Ханзамолчал, разглядывая пристально своих советников, ите, непонимая, вчем дело, стали робеть ибеспокоиться. Онизнали свирепость ибеспощадность Ахмата.
        -Эмиры, - продолжал хан, усмехаясь ииграя сэмирами, каккошка смышью, - так вот, хочу я жестоко наказать врагов своих. Врагиже - хяуры!
        Невольный вздох облегчения вырвался увсех эмиров.
        -Смерть проклятым хяурам! - сторопливой радостью восклицали они наразные голоса. - Дапоможет Аллах нашему оружию! Даниспошлет Он победу великому светлому хану Ахмату!
        Ахмат, прищуря один глаз, посмотрел настарого улема хазрэт Абайдуллу. Тотпонялего, ичуть заметная улыбка мелькнула подего седыми усами.
        Ханслегка кашлянул, исразу все стихли изамерли враболепном молчании, сзастывшими подобострастными лицами. Ахмат обвел их острым взглядом и, заметив злые глаза эмира Али-ата, подумал: «Этот должен погибнуть первым…»
        Ханеще раз кашлянул ипроизнес:
        -Третий год князь Иван недает выходов. Мыпойдем нанего, какходил Тохтамыш, исоберем весь жир сего земель. Всегорода исела его отдаю вам вдобычу.
        -Дапоможет Аллах иангелы Его великому нашему хану иповелителю! - закричали восторженно эмиры.
        Снова все сразу стихли, когда заговорил Ахмат.
        -Эмиры ибогадуры,[188 - Богадуры - рыцари-воеводы.] - началон, - мы жестоко накажем врагов своих. Сказано: «СамАллах примиряется стеми, чтосогрешили поневедению итотчасже раскаиваются». Сказано также: «Длятех нет спасения, чтоумирают неверующими; мыприуготовили им жестокое наказанье…»[189 - Изречение изКорана.]
        Эмир Али-ата приэтих словах опустил глаза ипобледнел. Этобыла угроза личноему, ноАхмат тотчасже скрыл жало ияд против Али-ата, добавив гневно:
        -Такмы накажем Ивана, если нам непокорится наш улусник. Ибудет сземлейего, каквдень Последнего суда, «когда звезды упадут, когда горы придут вдвижение, когда дикие звери соберутся стадами, когда моря закипят, когда лист книги развернется, когда пламень ада помешают кочергою, чтобы лучше горел».[190 - Изречение изКорана.] - Успокоившись, ханпомолчал, произнес бесмелэ ипродолжал: - Наузу би лляхи,[191 - Мыприбегаем кзаступничеству Аллаха.] иАллах поможетнам.
        -Счастливывсе, возлагающие упование наГоспода, дапочиет надними обильная милость Аллаха! - воскликнул старый улем Абайдулла.
        -Благодарение Аллаху, - заговорили все кругом, - хвала Господу милостивому ивсещедрому… Слава Аллаху вовеки веков!
        Приступая кобсуждению похода наМоскву, Ахмат обратился ксвоему бакаулу,[192 - Бакаул - министр обороны.] богадуру Хаджи-Качули:
        -Доложи совету овоенных силах нашего ханства подробно; скажи, какие войска икогда выступать могут, какони снаряжены оружием ипищей. Эмиры ибогодуры будут спрашивать, тыже отвечай им, какмне самому…
        Беседа тянулась долго, итолько припервой звезде, когда шейхи[193 - Шейх - старец, духовный руководитель.] иулемы одобрили план похода наРусь, начался торжественный ибогатый пир. ХанАхмат был ласков совсеми, особенно милость его проявилась кэмиру Али-ата, инераз получал он лакомые куски инапитки сханского стола…
        Надругой день, каксприскорбием объявил Великий диван,[194 - Великий диван - государственная канцелярия хана.] эмир Али-ата внезапно захворал ипосле утренней молитвы скончался отвнутренних колик.
        Прошла уже неделя, какконники ордынских эмиров, полки заполками, непрерывно тянулись кСараю иразбивали свои становища встепях ксеверу исеверо-западу отстолицы. Ахмат, окруженный десятью тысячами своих конников, проводил последнюю ночь подстенами родного города вроскошной кибитке. Хануж был какбы впоходе исрассветом уходил отСарая.
        После четвертой молитвы иша он вошел ксебе вкибитку, нототчасже вышел оттуда впростом желто-сером верблюжьем плаще и, сопровождаемый двумя телохранителями, незаметно двинулся вдоль крепостной стены втьму наступившей ночи. Сердце его билось радостью, и, словно накрыльях, летел он ксвоей Адикэ. Кругом казалось все пусто ибезлюдно среди мрака, нохан привычно чувствовал, чтоповсюду таится охрана изего верных воинов.
        Вотикибитка Адикэ - вней повезет он свое счастье повсем дорогам войны, иникто иничто непомешает ему пить сладость жизни. Дрожащей, нетерпеливой рукой отодвинул хан кошму надрезной деревянной дверкой исразу застыл иоцепенел: вкибитке было темно инеобычно тихо…
        -Факелы сюда! - крикнул хан. - Факелы!..
        Мигом запылали факелы, иАхмат увидел лежащих неподвижно Адикэ иее служанку, Между ними настолике стояло блюдо снедоеденной баклавой.
        Ханпошатнулся, унего потемнело вглазах, нототчасже бешеный гнев охватилего.
        -Ктопринес им это блюдо? - спросилон.
        -Абд[195 - Абд - черный раб.] издворца, - дрожащим голосом ответил юный воин, - он был сблюдом…
        -Тыпропустилего?
        -Да,повелитель…
        Яростно вырвав изножен саблю, ханубил воина. Потом, обернувшись сискаженным отгнева лицом кначальнику стражи, воскликнул:
        -Ищиубийц, ищи! Ненайдешь - переломлю хребет тебе! Ищи - ат аунаган жирдэ тэкк, алыр![196 - Гдеконь валялся, егошерсть останется! (Пословица)]
        -Слушаю иповинуюсь, - струдом выговорил бледный идрожащий начальник караула.
        Ахмат вдруг затих: взглянув наблюдо, онвспомнил, чтогде-то виделего. Игнев его перешел вжажду мести.
        -Позови кизлар-агази, - сказалон, вытирая окошму кибитки окровавленную саблю. - Возьми это блюдо итак, какесть, принеси вмою кибитку.
        Усебя хан опустился наковры илег ниц, зарывши лицо впуховые подушки. Сердце его болело, ислезы вдруг потекли поего щекам нашелковые наволочки…
        Легкий шорох заставил Ахмата оглянуться. Тотчасже старший евнух, черный Рахмет, простерся перед ханом.
        -Живи сто лет, светлейший мой повелитель…
        Ханвскочил наноги.
        -Рахмет, чьеэто блюдо?
        Евнух поглядел наблюдо.
        -Госпожи моей Хадичэ.
        Ахмат вздрогнул ипобледнел. Оннемог ничего сказать. Язык его неслушался. Молча достал он из-за пояса кошелек сденьгами ипротянул его евнуху.
        -Возьми тело моей Адикэ, отравленной этим ядом, - сказалон, указывая наблюдо, - позови ее родителей ипохорони ее вместе сослужанкой. - Ахмат побледнел еще больше и, помолчав, добавил: - Ятоже мог отравиться изэтого блюда. - Ханопять помолчал имолвил: - Таквот: брось Хадичэ вАк-Тюбэ, завязавши вмешок. Сына отдай старшей жене Гюльчахрэ. Заего жизнь издоровье она головой отвечает. Скажи обовсем улему хазрэт Абайдулле…
        Глава10
        Дела московские
        Влето тысяча четыреста шестьдесят пятое, сентября втринадцатый день, оставил митрополит Феодосий митрополию свою. Принудить захотел попов идьяков «идти путем Божиим», иначал он их навсякую неделю созывать иучить, какнадобно жить праведно. Овдовевшим попам идьякам повелел он постригаться вмонахи, атех изних, укоторых будут наложницы, наказывать безмилости: снимая звание священства, расстригать ипродавать врабство.
        Попыже идьяконы того времени вбольшинстве своем мыслили только опьянстве иблуде, были малограмотные бездельники. Ноиэтих пьяниц бездельных нехватало, ибовесьма много церквей наРуси поставлено было.
        Послеже расстрижения многих попов идьяконов немало осталось церквей совсем безслужбы, изатужили люди иначали проклинать иругать митрополита Феодосия.
        -Лишил нас владыка, - вопияли кругом, - Закону Божьего! Нельзя ныне нам нисвадьбы справлять, нимладенцев крестить, нимертвецов погребать. Прибралбы Господь отнас митрополита такого…
        Начались среди сирот смуты иволнения. Сведав обэтом, великий князь Иван поехал сам кмитрополиту, взяв ссобой только дьяка Курицына. Хотел государь иметь свладыкой беседу сугубо тайную. Сидя вколымаге, напути кмитрополиту, ондолго молчал, нопотом, обратясь клюбимому дьяку, молвил:
        -Помнишь, всамом начале чуял яз, Федор Василич, сие. Скинуть владыку придется. Неразумеет ничегоон, опричь канона церковного.
        -Помню, государь, - живо отозвался Курицын, - прав ты был. Дивлюсь яз прозорливости твоей. Самже токмо ныне, когда смуты начались, узрил воочию правоту твою. Попы-то уж оФилиппе, владыке суздальском, бают.
        -Сей, мыслю, - медленно продолжал Иван, - непо-церковному править будет, акакнаместник мой ивоевода. Первее всего государству служить будет.
        Когда великий князь подъехал ккрыльцу митрополичьих палат, владыка Феодосий успел выйти ему навстречу. Онбыл ласков, нопечален изадумчив.
        Благословив государя ипригласив кстолу, владыка сам начал речь оделах исмутах церковных.
        -Государь, - сказалон, - втяжких грехах Русь наша, церковьже всетях соблазна.
        -Асреди сирот смуты иволнения, - сурово сказал Иван.
        -Ведаю, государь! - воскликнул Феодосий. - Невежество губит церковь нашу. Призову вот яз, грешный, попа сельского, дамему Евангелие читать, аон, деревенщина, этого неможет вовсе, атокмо через пятое-десятое напамять знает безвсякого разумения! Ивсе почти такие вневежестве, апьянством иблудом все одинаковы. Какже таких нерасстригать?! Христос-то бичом гнал изхрама менял иторгашей, асии боле еще скверны.
        Митрополит горько поник головой изамолчал. Иван Васильевич тоже долго молчал, новдруг заговорил тихо, степлотой душевной:
        -Отче святой, верю яз тобе. Добро ты хотел содеять, асодеял зло ихристианам игосударству. Христиан оставил безцерквей, всеедино что отлучилих, предав анафеме. Отсмутже - ущерб государству. Тыбы, отче, ране хороших попов идьяконов подобрал, апотомбы мало-помалу ими худых заменял.
        Феодосий обернул квеликому князю изумленное лицо и, вдруг зарыдав, воскликнул горестно:
        -Истинно, государь, истинно! Лишил аз понеразумию паству свою благодати Божией. Казня злых пастырей, христиан отлучил отслужбы церковной!.. Спиду аз вкелию кМихайлову Чуду вмонастырь! И,приняв старца болящего, буду служити ем иомывати струныего, ибонедостоин святительства.
        Сентябрь состарым бабьим летом пришел незаметно, будто продолжение последних дней августа, прохладных, носветозарных. Тишина кругом осенняя.
        Водворцовых садах звенят синицы, летают поМоскве серебряные паутинки.
        Невысокое уж солнце светит золотисто-янтарным светом, авдревесной листве видать кое-где золото ипурпур.
        Иван Васильевич любит это время и, когда есть свободный часок, проводит его перед завтраком илиобедом нагульбищах своих хором совсем семейством, сидя наскамьях возле башенки-смотрильни.
        Сегодняже, сентября второго, день особенно светлый ирадостный. Нагульбищах даже чуть пригревает отосеннего солнышка. Ванюшенька, ужесемилетний мальчик, играет наполу, строя изчурочек крепость ирасставляя вокруг нее деревянных конников. Марьюшка сидит рядом сИваном Васильевичем, положив голову ему наплечо, и, ниочем недумая, глядит нарасстилающийся внизу город неподвижными, широко открытыми глазами и, слегка улыбнувшись, произносит лениво:
        -Гляди, Иванушка, скворцов-то сколь всаду уРяполовских. Вонкакой тучей поднялись. Вспугнули, верно. Хорошо, чтовсадах все ягоды давным-давно сняты.
        Вдруг внизу заскрипели ступени лестницы - кто-то быстро взбегал кгульбищам. Взглянув назапыхавшегося Курицына, государь взволновался, руки его похолодели. Он,зная хорошо своего дьяка, понимал, чтовэти часы Федор Васильевич небудет зря беспокоить своего государя.
        -Что? - спросил он кратко, предупредительно указав глазами насвою княгиню.
        Курицын понял иответил спокойно ировно:
        -Вестники прибыли, государь, сДикого Поля, ибеглец русский сними изОрды бежал. Хочешьли сам его видеть?
        -Гдеони? - спросил князь Иван.
        -Всенцах ждут, возле покоев твоих, сначальником стражи.
        -Добре, - продолжал государь и, обратясь ккнягине, ласково молвил: - Язте, Марьюшка, расскажу потом проОрду-то.
        Налестнице внизу Иван Васильевич тронул Курицына заплечо, спросил опять также кратко:
        -Чтоутатар-то?
        -Орда двинулась, - тихо ответил Курицын.
        Усебя впокоях Иван сел застол изадумался, вспоминаявсе, чтосвязано унего сОрдой.
        -Федор Василич, - обратился он ксвоему дьяку, - чаю, злыони нанас, татары-то! Напрестол яз сел, ихнеспросясь, даней им неплачу. Токмобы Юрий успел полки нарядить по-новому, какяз ему указывал… - Иван Васильевич глубоко вздохнул ипродолжал: - Токмобы Господь хошь нагодок один отвел отнас руку ордынцев! Ну,да зови беглеца-то.
        Впокои вошел ражий парень, богатырь видом, светлокудрый, скурчавой бородой, сголубыми глазами. Одет он по-татарски вистертые игрязные сдороги одежды.
        Увидав грозные глаза Ивана Васильевича, упал он ниц и, заплакав отрадости, заговорил начистом русском языке:
        -Довел Господь быть мне наРуси святой… Довел тобя, государя нашего православного, видеть.
        -Встань, - сказал Иван Васильевич и, обращаясь кдругим, спросил: - Ктотут издозорных сДикого Поля?
        -Мы,государь, - ответил высокий старик, - мы вот трое. Мыпарня сего ктобе сопроводили. Говорит, чтоизОрды вести везет, аскажет токмо тобе. Вотмы унего нож да ослоп иконей двух взяли исюды привезли.
        Великий князь острым взглядом посмотрел набеглеца, нотот был радостен ивесел.
        -Какзвать? - резко спросил государь.
        -Захар, - быстро ответил парень, - апрозвищем Силован. Потому, государь… дороден я зело…
        -Чтоже мне ты поведаешь?
        Силован недоверчиво оглядел Курицына, дозорных иначальника княжой стражи Ефима Ефремовича.
        -Говори, - молвил Иван Васильевич, - тут токмо слуги мои верные.
        -Государь, - заволновался Захар Силован, - изсабанчейя, изсела Карамыш. Ещеродителев моих приотце хана Ахмата татары вполон угнали издеревни возле Каширы, мальцом я совсем был. Потом наземлю сдругими православными, какрабов, посадили. ВКарамыше я ивозрос…
        -Нуакомне прибыл зачем?
        -Отправославных своих ктобе свестью. Собрали поганые войско великое. Созвал хан всех эмиров своих. Старики наши вызнали, совет вСарае был - натобя идут поганые. Самхан идет совсеми эмирами города наши грабить, полон брать. Снарядили меня старики тобя осем упредить, дабы готов ты был Русь святую оборонить. Чаю, идут уж татары.
        -Когда вышли?
        -Мыслю, государь, янаседьмицу ране их пригнал. Верно, ужеони украя Дикого Поля.
        Иван Васильевич вдруг нахмурил брови, истрашные глаза его вонзились влицо Силована. Тотсмутился иоробел.
        -Аежели изолгалты? - тихо спросил государь.
        -Грех, государь, сиемыслить! - горестно воскликнул он и, обратясь киконам, крестясь истово, продолжал сволнением: - Клянусь тобе Христом Богом, истинно все так, истинно так.
        Потом, опять обратясь квеликому князю, рассказал, какбыло вмоленной, каквсе заРусь там молились иплакали, какстарец вызвал охотника упредить государя московского, какконей ночью уэмира своего они украли, какскакал он день иночь допервых дозоров.
        Ласково усмехнулся Иван Васильевич.
        -Верю тобе, Захар, - сказал он и, обернувшись кначальнику стражи своей, добавил: - Позови, Ефим Ефремыч, брата моего Юрья, скажи, впоход немедля выступать надо против поганых наОку ислать мне вестников. Созовет пусть воевод нужных ипридет сюды сними. ДаКасиму вестника, Касиму-царевичу.
        Вэтот миг, постучав вдверь, поспешно вошел впокой государя дворецкий иввел засобой вестника, молодого татарского конника.
        -Отцаревича Касима, государь, весть тобе, - сказал дворецкий.
        -Живи сто лет, государь, - заговорил татарин по-русски, земно кланяясь. - Царевич тобе повестует: «Пришел хан Ахмат изБольшой Орды ссилой великой кДону, идянаМоскву. Тутже вот напал наАхмата свойском своим могучий воин Хаджи-Гирей, ханкрымский. Второй день уних сеча идет великая. Мноюже вестник Хаджи-Гирею послан, что-де втылу Ахмата стою, что, ежели Ахмат одолевать почнет, втыл ему ударю. Извести, мя, государь, борзо, праволи мною дляпользы твоей содеяно…»
        Просиял Иван Васильевич и, радостно перекрестясь, молвил весело:
        -Услышал Господь мольбу мою - отвел отРуси грозу татарскую. - Обратясь квестнику, добавил: - Скажи царевичу Касиму слово мое: «Спаси тобя Бог заверную службу, разумение твое право исодеяно все так, какбы ияз сам содеял. Шлюселям свой тобе».
        -Внимание иповиновение, великий государь, - сказал, кланяясь земно, татарин и, поняв, чторазговор кончен, стал пятиться квыходу.
        -Данила Костянтиныч, - молвил дворецкому великий князь, - накорми вестника инапоиего, пусть отдохнет иборзо гонит кцаревичу. - Пройдясь несколько раз вдоль покоя своего, Иван Васильевич сулыбкой остановился против Силована испросил: - Акто твои отец имать?
        -Холопы были боярина Собакина. Отца, какя сказывал, татары вполон угнали именя.
        -Запобег твой изполона изараденье твое государю жалую тя иродителей твоих вольной волей. Сымаю свас холопство.
        Несмотря надобрые вести сДикого Поля отцаревича Касима, великий князь неотменил совета своего сЮрием ивоеводами.
        Позову князя Юрия Васильевича собрались впокоях великого князя воеводы: изкнязей Ряполовских - Семен, прозвищем Хрипун; изкнязей Патрикеевых - тезка государя, Иван Юрьевич, брат ему двоюродный; князь Иван Васильевич Стрига-Оболенский; боярин Беззубцев, Константин Александрович; Федор Васильевич Басёнок, Иван Димитриевич Руно идругие издетей боярских, чтовМоскве вто время случились.
        Первым говорил брат государя, князь Юрий Васильевич.
        Поведал он подробно, какие перемены вполках учинены. Укаждого полка ныне свой воевода, изсамых верных ихитрых вратном деле людей государева двора. Еслиже привойске сам государь, тоон присторожевом полку, гдетолько отборные воины. Наполеже: передовому полку - разведка ипервый удар; прочим трем полкам - обходы врага исамый бой; последний удар поврагу отсторожевого полка. Гнатьже бегущих всей коннице.
        Говорил князь Юрий иотом, какие икакграды усилить, согласно воле государевой, иогненной стрельбой изаставами, икакпоОке весь путь оградить наМоскву сДикого Поля, каквсе строить, дабы обходы вражьих полков легче делать илидержать их наместе, когда игде надобно.
        -Государь, - говорил князь Юрий, - яз своеводами потвоему указанию все исчислил ивсе нарядил. Токмо надобно пищали, зелье иядры наместа доставить вдовольном числе. Датобе самому глазами своими все узрить, дабы огрешки где невышло.
        Когда начались подробные разговоры очисле воинов, овремени передвижений больших ималых полков, пеших иконных, дворецкий прервал совещание, введя двух вестников отКасима-царевича.
        -Живи сто лет, великий государь! - воскликнули татары, простираясь ниц.
        -Встаньте исказывайте, - молвил Иван Васильевич.
        -Царевич Касим повестует, - начал вестник постарше. - «Челом бью тобе, государь, ицелую руку твою, живи, мойповелитель, множество лет. Аллах помог Хаджи-Гирею крымскому. Гонит он Ахмата кСараю. Мыслю, войны сей нагод хватит. Селям государю отслугиего…»
        Вести эти вызвали общее ликование, ирадостный гул молитвенных восклицаний игромких разговоров наполнил покои великого князя.
        Иван Васильевич, подозвав дворецкого, приказал угостить вестников, которым сказал:
        -Повестуйте царевичу: «Мойселям тобе ивсем твоим храбрым воинам, верной страже моей».
        Когда вестники вышли, раздались голоса:
        -Ныне нам спешить некуда. Отвел Господь татар отнас…
        Иван Васильевич поморщился.
        -Неразумны речи сии, - сказалон, - ибо береженого иБог бережет. Нынеже, пока татары грызутся, наипаче спешить надобно.
        Странное молчание, наставшее после этих слов, удивило государя, и, обведя всех глазами, онспросил глухо:
        -Чтосмущаетвас?
        -Государь, - начал неуверенно Хрипун-Ряполовский, - внароде да ивполках паки смущение. Даипопы некии осем бают…
        -Очем? - сурово спросил Иван Васильевич. - Опять басни старцев истариц оконце мира?
        -Истекает седьмая тысяча отсотворения мира, государь. Осем изкниг грецких читано попами, - продолжал смелее Семен Хрипун, - аотгреков мы ведь иверу Христову приняли.
        Всезамолчали, подавленные неоспоримостью ссылки навероучителей, ноИван Васильевич только досадливо усмехнулся.
        -Неподобает нам чужеземным разумом жить, - молвил он строго. - Ежели грекам вовсем безоглядно верить, тоиересь их папистскую принять мы должны, какеретик Исидор. Церковьже наша, совладыкой Ионой воглаве, нетокмо ересь сию осудила, ноиотпатриархов грецких отошла, аГосподь сокрушил грецкую державу.
        -Истинно так, государь! - радостно воскликнул Курицын. - Разумноты, государь, суеверие сие рассудил иотверг.
        -Ты,Федор Василич, какмы кончим совет наш, - продолжал Иван, - поедешь квладыке. Утре пусть после часов ударят вцерквах вовсе колоколы, ивезде пусть попы поют молебны обизбавлении отагарян. Владыкаже пусть слово скажет вохраме оконце мира, какяз осем сказывал икаксвятитель наш Иона нас наставлял. Будем мы унего всоборе совсем двором нашим. Послеже молебной скажи - зову его спричтом наобед ксобе: избавление отзлой рати праздновать… - Государь помолчал и, обратясь кприсутствующим, добавил: - Ивам всем челом бью, прошу хлеба исоли унас утре откушать.
        Всевстали инизко поклонились великому князю, благодаря зачесть иласку, авоевода Семен Хрипун заявил:
        -Правты, государь, иразум твой укрепил мне сердце. Ведь именя духовник мой попутал.
        Иван Васильевич весело рассмеялся ивоскликнул:
        -Таклучше! Господь незабывает нас своей милостью, амы, носы повеся, грецки сказки сказываем, какстарые бабы.
        Государь встал, давая знать, чтосовещание окончено, ивсе встали пред ним, ожидая, чтоон еще прикажет.
        -Утре мы все пировать будем, - продолжал государь, - адни через триты, Юрий, совсем советом своим отъезжай наОку-реку: вКоломну, Каширу, Серпухов ипрочие крепости, дабы все проверить там инарядить. Осемже подумайте инаУгре-реке инаМоскве-реке. Когдаже всё нарядите, язприеду квам.
        Иван Васильевич поклонился всем, отпуская своих советников.
        Кактолько избавилась Русь отгрозы татарской, стал великий князь добиваться дружбы крымского хана Хаджи-Гирея. Более года посылает он вКрым подарки через Касима-царевича иведет переговоры сханом Гиреем осоюзе против хана Ахмата.
        -Ежели сие нам Господь поможет содеять, - говорит он дьяку Курицыну, - томы, Федор Василич, иотПольши его оторвем. Сядет тогда Гирей иКазимиру иАхмату наспину, будут они назад оглядываться. Намже сие руки развяжет.
        -Верно, государь, - согласился Курицын. - Мыслю яз, Гирею-то Ахмат еще грозен, хошь ипобил онего. Мыже ему подмога поболе, чемКазимир. УКазимира-то усамого немцы нашее висят.
        -Люблю тя слушать, Федор Василич, - ласково усмехнулся государь, - добре разумеешь ты думы мои. Токмо то печалит, что, бают, стар инемощен стал Гирей-то.
        Великий князь задумался, прикрыв глаза, ночерез малое время заговорил снова:
        -Сыновей его надобно ксобе приручить загодя. Акто изних престол займет - неугадаешь. Уних ведь примногоженстве-то сыновей много, иувсех вражда друг сдругом.
        -Истинно, государь, - молвил Курицын, - надобно нам пока более через Касима-царевича сКрымом ссылаться. Свой своего лучше познает. Касиму Гирей более, чемнам, поверит, аКасим-то больше вызнает уних, чеммы, государь.
        -Разумно баишь, - задумчиво произнес Иван Васильевич, - разумно. Богдаст, Москва иБахчэ-Сарай заедин будут.
        Нонеспокоен великий князь: беды одна задругой идут нарусскую землю. Вэто тысяча четыреста шестьдесят шестое лето был мор воПскове ивНовгороде весьма велик идлился ссамой Пасхи, ауниматься начал только сФилиппова заговенья. Даивесна была худая - много вреда принесли поздние морозы: четырнадцатого мая снег выпал глубокий илежал два дня, адвадцать шестого мая - опять мороз, иснег лежал сутки. Осеньюже весьма рано настали морозы, вавгустееще, ивсю ярь побили…
        -Голод будет, Федор Василич, - сказал вслух государь. - Обессилит народ-то, искотине гибель.
        -Да,государь, - вздохнув, тихо отозвался дьяк Курицын, - тяжкие времена ныне.
        -Намбы токмо полки нарядить да грады ковремю укрепить, - раздумчиво продолжал великий князь. - Длясего нам исоюз сКрымом вборзе надобен.
        Постучав вдверь, вошел дворецкий Данила Константинович.
        -Государь, - сказалон, - царевич Касим пригнал сослугами своими.
        -Гдеон?
        -Провел его впереднюю твою спочетом, какгостя идруга твоего, государь.
        -Добре. Приготовь ему лучший покой вмоих хоромах, автрапезной моей собери почетный стол. - Обратясь кдьяку, Иван Васильевич добавил: - Аты, Федор Василич, гостя комне сюды приведи. Что-то сним нам Господь посылает.
        Когда всопровождении Курицына вошел царевич Касим, Иван Васильевич быстро встал ему навстречу идружески протянул руки.
        -Будь здрав, государь, многие годы, - сказал Касим, целуя руку великого князя.
        -Будь здрав иты, царевич, - ответил Иван Васильевич ипосадил рядом ссобой Касима, плечо кплечу, какверного друга.
        -Сказывай, - молвилон, ноуже полицу Касима видел, чтовести дурные.
        -Умер Хаджи-Гирей, - сказал тот печально, - да простит Аллах его прегрешения…
        Иван Васильевич переглянулся сосвоим дьяком.
        -ЧтовБахчэ-Сарае? - спросил глухо великий князь.
        -ВБахчэ-Сарай? - продолжал Касим. - Натот свет шайтан сангел дерется задуша Гирей. ВБахчэ-Сарай сыны Гирей запрестол дерется. Все. Пропал наш дело…
        Касим опустил голову. Иван Васильевич встал иначал молча ходить вдоль своего покоя. Потом снова сел рядом сКасимом.
        -Скажи, Касим, - спросилон, - акто икому изсыновей Гирея помогает?
        -Много сынов, - ответил Касим, - восемь сынов. Дерутся два: Нур-Даулет иМенглы-Гирей. ХанАхмат - заНур-Даулет. Турки, султан Мухамед - заМенглы-Гирей. Долго драться будет…
        Великий князь вдруг усмехнулся имолвил весело:
        -Мыпоможем Менглы-Гирею. Турки ближе кБахчэ-Сараю, турки победят.
        Влето тысяча четыреста шестьдесят седьмое зима тоже была лютая истакими морозами, чтомножество людей померзло насмерть подорогам вМоскву икиным градам инавсех путях поволостям меж селами идеревнями.
        Веснаже наступила очень поздно. Ненастье затянулось доначала июня: тораспутица сдождями иснегом, тосреди непогоды летние дни созноем солнечным. Даже конникам ито проезду почти небыло.
        Внепогодь инагрязи Пасху вМоскве праздновали двадцать девятого марта. Непразднично было вэти ненастные дни, идаже пасхальный трезвон гудел невесело.
        Иван Васильевич втревоге постоянной был, боясь нового неурожая ибеспокоясь смутой крымской, которая продолжала расти.
        -Кактам все содеется, - говорил он Курицыну, - Богу единому ведомо. Мыже знаем токмо одно, чтосилы свои копить надобно, какие сможем.
        Поэтому государь уж натретьей неделе после Пасхи, невзирая набездорожье, поехал сЮрием наОку иУгру грады проверять изаставы.
        Прощальный обед был устарой государыни, уМарьи Ярославны. Застолом были, кроме княжой семьи, брат государя, князь Юрий, идьяк Курицын.
        Речь зашла оновом митрополите Филиппе, иМарья Ярославна одобрилаего, сказав:
        -Новый-то владыка помне хорош. Неведаю токмо, кактыего, сыночек, почитаешь?
        -Ияз так разумею, государыня-матушка, - ответил Иван Васильевич, - помощник он мне вНовомгороде. Против папистов там борется. Ониновгородцев кЛитве иПольше всякой лестию манят. Разумеет он дела государствования. Язже вот поеду сЮрьем против татар грады крепить, атобя, государыня, собя вместо оставляю. Будь ты наМоскве государыней, авладыка Филипп да вот Федор Василич тобе впомощь. ДасРяполовскими иПатрикеевыми советы доржи, дабы обид уних небыло. ПроФедор Василича лучше пред ними умолчи да ивладыке несказывай онем. Онуменя тут после тобя - вторые глаза. Юрийже, матушка, - десница моя вовсех ратных делах. Вотивесь мой тесный совет, даеще душа моя, княгинюшка Марьюшка.
        -Токмо вот внучек мой невтобя, Иванушка, - молвила Марья Ярославна. - Помню надесятом-то годике ты вельми скорометлив был, даже инасоветах бывал боярских.
        Старая княгиня, увидев, какпотемнело веселое лицо сына, спохватилась иперевела разговор надругое.
        -Зато Марьюшке, моей доченьке, - продолжалаона, - покойней ныне, чеммне тогда было. Незабыть векмне, Иванушка, твоего первого походу. Сколь тогда я слез пролила.
        Иван ласково улыбнулся матери имолвил:
        -Успеет еще Ванюшенька. Время ныне иное, даиверно, нехочу яз сердце тревожить Марьюшке моей.
        -Аты ведаешь, Иване, - заговорила опять Марья Ярославна, - Дарьюшка-то, Костянтина Иванычева, овдовела. Бездетной осталась. Продала, бают, всеименье свое. ВМоскву хочет, постригаться вмонастырь.
        Иван, непоказывая виду, вдруг взволновался, самнепонимая отчего, иясно ему привиделось прощанье последнее сДарьюшкой. Будто вчера это было.
        -Чтож, - сказал он вслух спокойно, - ее дело. Видать, зело мужа любила, свет ей после него немил.
        -Чтоты, сыночек, - живо откликнулась старая княгиня, - бают, глаз отгоря досамой его смерти неосушала.
        Иван Васильевич дрогнул весь, ноусмехнулся исказал:
        -Трапеза кончена, государыня-матушка. НамсЮрьем спешить надобно, дабы кночлегу засветло доехать. Дорога-то ведь совсем, бают, непроезжая. - Онвстал из-за стола, ивсе встали заним, крестясь наиконы. - Матушка, благослови нас сЮрьем родительским благословением…
        Потом сам он благословил Ванюшеньку идолго прощался сМарьюшкой, обнимая ицелуя ее снежностью. Издетства вспомнилось ему многое, ибыло грустно, неведомо почему… ВКоломну Иван Васильевич приехал сбратом своим, когда начала погода устанавливаться.
        Вобед они поулицам коломенским состражей ехали кСоборной площади, гденаместник ивоевода живет. Молчали оба брата. День хоть совсем уж весенний был, теплый исолнечный, ногрусть почему-то томила Ивана. Может быть, потому, чтоопять ему юность его вспомнилась, иотгрусти этой сболью слушал он похоронный церковный звон.
        -Покойника несут, - сказал князь Юрий иснял шапку.
        Остановился Иван Васильевич, тоже снимая шапку икрестясь, азаним остановилась ився стража, поснимав шапки идавая дорогу похоронному шествию. Впереди несли крышку отгроба, потом шли священник вризе, дьякон встихаре исдымящимся кадилом. Вбогатом гробу, обитом парчой, несли нашитых полотенцах молодую женщину.
        -Купецкие похороны, - сказал Юрий брату, нотот неответил, только молча кивнул.
        Загробом теснилась родня сослезами иплачем, аплакальщицы, покрывая всех голосами своими, громко причитали, ноизобщего гула время отвремени выделялся звонкий ичистый голос, итогда Иван Васильевич разбирал слова. «Приходила скора смертушка, крадучись шла, душегубица…» - прозвенел рыдающий голос ипотонул вобщих причитаниях, нопотом опять вырвался, иснова услышал Иван Васильевич:
        Провожат он женку милую,
        Молоду свою княгинюшку,
        Свет Матрену Радивоновну…
        Вдруг голос этот серебряный окреп страшной силой горестной, словами тоски нестерпимой всердце впивается:
        Незабудь мои ты слезы неуимчивы,
        Хоть сподкустышка явись да серой заюшкой,
        Хоть спогоста прилети да черной галочкой…
        Шествие завернуло заугол, иголос сразу насловах этих оборвался.
        Всенадели шапки, иснова зачокали копытами кони княжой стражи, ноИван Васильевич ехал молча сшироко открытыми глазами, авдуше его ивушах все еще плакал рыдающий голос:
        Хоть сподкустышка явись да серой заюшкой,
        Хоть спогоста прилети да черной галочкой…
        Всубботу, апреля двадцать пятого, начетвертой неделе после Пасхи, вернулся сбратом Иван Васильевич вКоломну сУгры-реки, осмотрев там все места дляратных дел, объехав наиглавные крепости, ивдруг словно изодня вночь сошел.
        Стишиной его страшной все встретили, смотреть нанего все боятся, глаза долу увсех опущены…
        Встревожился великий князь.
        -Чтотакое тут? - спросил он тихо.
        Князь Юрий, которому все уже известно было, обнял брата имолвил:
        -Вестник изМосквы прибыл. Потом наУгру кнам поскакал, даразминулись мы сним впути.
        -Какой вестник? - хрипло спросил Иван Васильевич.
        -Тутя, государь, - кланяясь доземли, молвил печально Герасим издворских слуг, - вторым мя старая государыня шлет. Повестуетона: «Сыне мой, впятый час нощи противу четверга преставися радость наша Марьюшка. Вчетыре дни отгорячки сгорела…»
        Потемнело вглазах Ивана Васильевича, побелело лицо какснег. Захотел он кричать отболи душевной, грохнуться напол, биться оземлю, носдержал себя. Вечностью всем показались эти мгновенья, когда омертвел государь наруках брата.
        Вотшироко открылись его страшные глаза имедленно обвели покой.
        Вздохнул государь судорожно, будто дышать ему нечем, перекрестился наобраза имолвил хрипло:
        -Царство тобе небес…
        Оборвался, закрыл лицо руками. Снова осилил горе свое государь.
        -Юрий, - молвил он тихо, - будь тут меня вместо, всеогляди доконца… - Помолчав, Иван Васильевич добавил: - ЯзвМоскву еду. Даймне полсотни стражи да пришли комне Саввушку.
        Государь, неоглядываясь инепрощаясь нискем, пошел ксвоему покою.
        Распутица все еще некончалась. Влесах лежал снег имедленно таял, разводя болота игрязь. Вперемежку сясными днями шли дожди илиснег. Туго распускались почки надеревьях, ноптицы уже прилетели, извонкие голоса их звенели повсюду.
        Иван Васильевич ехал медленно. Перед самой Коломной он встретил еще одного вестника иузнал, чтостарая государыня имитрополит уже погребли Марьюшку вмонастыре, вцеркви Святого Вознесения. Спешить было некуда, авМоскве будто нестало ничего, будто вся Москва вымерла. Даисам Иван Васильевич будто пустой внутри иничего нет унего наэтом свете.
        Дышит он влажным весенним воздухом, авушах чуть звенит знакомый плачущий голос, чтоопять ему вспомнился, звенит он одно итоже: «Хоть спогоста прилети да черной галочкой…»
        Икажется Ивану, чтосон какой-то он видит, ажизни уж нет никакой.
        Неможет он Марьюшку мертвой представить - живой только помнит, какпрощался недавно сней. Ищеки нежные, теплые помнит, иглаза, чтоглядели так ласково изгустых ресниц… Каквосне, онивМоскву приехал, ивМоскве все каквосне было.
        Марья Ярославна сослезами его встретила, панихиду служил митрополит Филипп умогилы Марьюшки, новсе это казалось Ивану Васильевичу странным иненужнымему. Застыл он весь, былровен иравнодушен ковсему, истрашны были длявсех этот холод ибесстрастие государя. Даже Ванюшеньку незамечалон, казалось.
        Насороковой день панихида была поМарьюшке вкняжих хоромах ипоминальный обед смитрополитом, который сам служил панихиду; родня вся княжая съехалась, атакже князья служилые, бояре ивоеводы…
        Иван Васильевич говорил огосударствовании исмитрополитом, исбоярами, исвоеводами, каквсегда, деловито иобстоятельно, носамого его будто забеседой инебыло. После трапезы ушел он всвою опочивальню, ноодин, безсоветников, какэто обычно бывало притайных совещаниях оделах военных ипрочих. Немог он смалым числом людей быть: илинамноголюдстве, илисовсем один.
        Вопочивальне сел он напостель свою пред отворенным окном. Майское небо синеет, облака плывут белые, ивдруг, мелькнув легкой тенью, села наподоконник галка. Вздрогнул Иван, авмыслях простодушно, по-детски мелькнуло, что, может, этодушенька Марьюшки. Замерон, агалка, повернув кнему голову, пристально поглядела нанего неприятным серебристо-белым глазом…
        -Злая птица, - прошептал Иван Васильевич ибыстро перекрестился.
        Галка, испугавшись движенья руки, взмахнула крыльями иисчезла заокном. Почему-то все это потрясло Ивана, иясно сталоему, доострой боли, чтонет уже Марьюшки, нетиникогда, никогда уж небудет.
        -Сказками сердце тешу, - прошептал он и, уткнувшись вподушки, впервые зарыдал, какребенок…
        Целый месяц прошел сэтого дня, истал Иван Васильевич ласковей, хоть ивесь переполнен был тихой печали. Подолгу сидел он сВанюшенькой, ноговорил мало. Слышал он случайно, чтоДарьюшка вМоскву уж приехала издесь вот вкняжих хоромах убрата своего Данилы живет, вмонастырь собирается. Нынеже увидал ее вокно изсвоих покоев идаже вздрогнул сиспуга. Шлаона подвору княжому, будто Марьюшкаего, только ростом повыше истаном пышней.
        -Марьюшка моя! - сорвалось невольно сустего, аона, словно услышав, взглянула наокна его покоев.
        Ивот все спуталось внем сразу - ито, чтобыло вего детстве июности, ито, чтотеперь есть, будто сон какой продолжается. Давно, давно вот была Дарьюшка - первая сердца его невинная любовь. Иросла эта любовь, икогда расцветать стала нежно исладостно, отняли унего Дарьюшку, аона кнему возвратилась Марьюшкой, инетокмо телом сней схожей, ноидушой своей ласковой ичистой, иполюбил он ее больше, чемвдетстве, какжену свою ненаглядную.
        -ВотБог взял ее опять, - шепчет словно взабытьи Иван Васильевич, - помрачил Господь мне свет Свой Божий, новот она живой предо мной, Марьюшка-то, прошла.
        Голова его кружится, инеможет понятьон, двели их было илиодна вдвух лицах, только сердце чует их заодну…
        Постучав вдверь, вошел дворецкий Данила Константинович инерешительно остановился. Иван Васильевич, взглянув нанего, заволновался.
        Вспомнилось ему далекое: таквот вдруг, каксейчас, робко вошел кнему еще совсем молодой тогда парень Данилка споклоном отсестры своей. Увозили тогда Дарьюшку вКоломну кжениху.
        -Что, Данилушка? - спросил Иван Васильевич хриплым отволнения голосом и, поколебавшись, добавил: - КакДарьюшка? Подь поближе, сядь тут.
        -Вмонастырь уходит, государь, - вполголоса ответил Данила Константинович, садясь возле государя. - Проститься навек стобой хочет. Увидать хоть раз молит… - Голос Данилушки задрожал иоборвался. - Всеодно, Иванушка, каквмогилу живой идет.
        -Куда спешитьей, - тихо молвил Иван Васильевич, - неуйдет отнее черная ряса. Отымал ее отменя Господь, чую, иснова отымет. - Государь положил руку наплечо друга детства исказал: - Пусть придет комне Дарьюшка-то. Токмо, опричь нас стобой даее, неведать осем никому.
        -Верь, Иванушка, самтобе стражей буду наикрепкой.
        -Нету, Данилушка, мнесчастья долговечного, - сгоречью произнес великий князь, - испытует мя Господь.
        Закрыл он глаза руками, аДанила Константинович тихо вышел изпокоев.
        Опять все смешалось вмыслях ичувствах Ивана Васильевича, инеуслышалон, каккто-то вошел кнему, только волнение охватило его вдруг. Вскочил он наноги ивидит - стоит пред ним будто Марьюшка. Глаза опустила, ивидно даже из-под белил, какстыдом иволнением пылает лицоее. Дрожащими пальцами перебирает она платочек свой сжемчужной обнизью…
        Смотрит Иван Васильевич влицоей, ивдруг видит вушах знакомые сдетства сережки изтрех серебряных шариков, ивспомнился ему Переяславль-Залесский, златокузня уКузнецких ворот, идевочка всаду прикняжих хоромах, чижи ищеглы вбольшой клетке…
        Вэтот миг глянула Дарьюшка влицо государя и, уловив взглядего, сказала, улыбнувшись изасияв глазами:
        -Серьги сии ты подарил.
        Всердечном порыве обнял Иван ее и, прижимая кгруди своей, молвил радостно игрустно:
        -Отрочество июность свою обымаю стобой. Всето сгодами минуло, новдуше моей век жить будет.
        Дарьюшка смутно понимала значение слов государя, носердцем чуяла, чтодорогаему, ивиделся ей осенний сад сопавшими листьями, рдеющий гроздьями багровой рябины, ицелующий ее княжич Иван.
        -Иванушка, - прошепталаона, иотэтого шепота забыл Иван сразу, чтогосударьон, авидел только себя мальчиком имилую, милую девочку.
        Онотодвинул ее отсебя, чтобы снова встретить дорогой лучистый взгляд, ноглазаее, вдруг потемневшие, словно ослепли, агубы, всееще будто детские, доверчиво полуоткрылись дляпоцелуя…
        -Марьюшка, счастье мое, - прошептал он бессознательно иприник устами кее устам…
        Глава11
        Злоказанское
        Летом тысяча четыреста шестьдесят седьмого года умер бездетным хан казанский Халиль, старший сын Мангутека. Среди карачиев, биков имурз начались разногласия привыборе нового хана. Одни хотели младшего брата Халиля, хитрого иловкого Ибрагима; другие, скарачием Абдул-Мумином воглаве, хотели царевича Касима, женатого намолодой еще Нур-Султан, вдове брата его Мангутека, матери Ибрагима.
        Сеидже, боясь Москвы, склонил ухо ксторонникам Ибрагима ипровозгласил его ханом казанским. Такобстояло дело, ноАбдул-Мумин несдавался. Могон бороться иссамим сеидом. Богаче всех он вКазани, ивсе купцы ився знать чтут его какстаршего, ауланы глядят ему вруку, получая хороший бакшиш завсякие услуги.
        Чтимее Абдул-Мумина только один сеид. Сеиду сам царь выходит навстречу изхором своих, преклоняет пред ним главу и, стоя, касается почтительно рукиего, когда тот еще сидит наконе своем украсного крыльца. НоАбдул-Мумин глядит ненаБольшую Орду хана Ахмата, анаМоскву надеется, поддержку которой обещает ему царевич Касим, любимец великого князя Ивана Васильевича. Союз сбогатой Московией считает он более выгодным дляторговой Казани, чемсоюз сАхматом…
        Какбудто тишина вКазани, азатишиной этой смута затаилась вовсех углах: идет борьба запрестол внутри Казани, асостороны кней тянется железная ицепкая рука молодого, ноуже грозного князя московского. Извсех карачиев один лишь Абдул-Мумин через друга своего, Касима-царевича, знает истинную цену тому, чтоделает изамышляет Иван Васильевич икаких сил ратных, казны ибогатств накопила Москва.
        Новсе духовенство, изненависти кхяурам ипоуказке сеида, сеет страх среди правоверных, пугая их вмешательством Москвы.
        -Намстрашней всего, - проповедуют одни изних, - Москва-хяур! Пусти змею запазуху - она ужалит тебя всердце.
        -Если мир унас будет сРусью, - внушают другие, - где мы полоны брать будем, гдерабов достанем длявсяких работ, длярукоделия всякого: крестьянского, кузнечного, плотничьего, длялитья разного, длядела тележного исанного?
        -Гдедевок красных полонить будем, дабы торговать ими сприбылью высокою набазарах шемахинских, персидских, сарайских, индийских итурецких? - говорят третьи.
        Разжигают они жадность иалчность увсех, призывая кнабегам наземли хяуров, соблазняя грабежами изахватом полона…
        -Бойтесь московского князя! - восклицаютони. - Ибоон опасней, чембыл лжепророк Мосейлима, погубивший шестьсот асхабов пророка, дасвятится имяего! Москваже погубит иКазань ивсех правоверных!
        Носторонники Абдул-Мумина действуют незаметно итайно. Осторожно сносятся они сКасимом-царевичем, рассчитывая более всего нанего инапомощь ему отМосквы, инавопросы Касима-царевича: «Готоволи все длямоего воцаренья?» - отвечают уклончиво пословицей:
        -Аттармаса, арба бармас.[197 - Если лошадь арбу (телегу) небудет тянуть, арба сама непойдет.]
        Влето тысяча четыреста шестьдесят восьмое, сентября двенадцатого, когда змеи влесах вноры подкорнями дерев уже залегать начинают, приехал вМоскву квеликому князю царевич Касим совсей своей конницей татарской.
        Каквсегда, Иван Васильевич принял царевича спочетом илаской. Забеседой говорил царевич государю своему:
        -Слуга твой челом бьет - дай Казан мне брать. Отец мой, ханУлу-Махмет, первый хан Казан был. Челом бью, государь, помоги отцов стол брать.
        -Авсели уних удумано, - спросил Иван Васильевич, - нетли огрешек вразумении дел? Может, дела-то недоспелиеще?
        -Всеудумано, государь! - горячо отвечал царевич Касим. - Повестил меня Абдул-Мумин, всеесть готово. Арба готов, товар весь варба. Нада тащить арба, конь нада. Самиду Казан сконники. Неведат осем Ибрагим-то, ворог мой.
        -Алести небудет? Гляди, изолгут тя, Касим!..
        -Йок, йок,[198 - Нет, нет.] государь, - также горячо продолжал царевич, - ведам свой татар, знай - якши карош Абдул-Мумин! Карачийон. Былотцу слуга верный Абдул.
        Иван Васильевич задумался ивдруг неожиданно спросил:
        -Аскажимне, царевич, ктотатар казанских кормит?
        Касим непонял вопроса, априсутствующий прибеседе Федор Васильевич Курицын снедоумением поглядел наИвана Васильевича.
        Великий князь нетерпеливо повел бровями ипояснил свой вопрос:
        -Унас наРуси сироты наши всех кормят. Дают они хлеб, мясо, мед, масло, рыбу ивсе, чтодляпропитания нужно. АвКазанской земле кто татар кормит?
        Касим понял, оживился иответил поспешно:
        -ВКазан кормит татар сабанчи разные: булгар, башкир, чуваш, мордва, вотяк. Больше всех хлеб, мясо черемис дает. Князь черемисски Казан кормит…[199 - Черемиса - черемисская земля, управлявшаяся своими князьями, вассалами царя казанского, занимала области Казанскую иВятскую.]
        Федор Васильевич насторожился. Изответов царевича он начинал понимать тайный ход мыслей своего государя.
        -Черемис, - продолжал Касим, - большой дань Казан дает.
        Иван Васильевич усмехнулся, кинул быстрый взгляд надьяка Курицына и, обращаясь кКасиму, сказал:
        -Служил тынам, царевич, верой иправдой всегда, послужу ныне ияз тобе. Дамтобе двух воевод впомочь: князь Иван Юрьича Патрикеева икнязь Иван Васильевича Стригу-Оболенского. Утре будут они думу думать стобой, асей часец иди впокои свои, отдыхай.
        Касим быстро вскочил наноги, поцеловал протянутую руку великого князя и, поклонившись ему впояс, произнес радостно:
        -Слушаю иповинуюсь, государь!
        Поклонясь еще раз князю, вышел царевич сдьяком Курицыным, провожавшим Касима спочетом доотведенных ему покоев.
        Когда Курицын вернулся, Иван Васильевич весело встретил его словами:
        -Слышал? Уразумел?
        -Слышал, государь, - улыбаясь, ответил дьяк, - ивсе уразумел.
        -Казань длянас такаяже язва, - заговорил оживленно государь, - что иНовгород Великий, ато ихуже. Скорнем выжигать их надобно, адлясего надоть Казань, какиНовгород, изнутри иснаружи терзать, поих трещинам разрывать.
        -Истинно, государь, - согласился Федор Васильевич, - уних нет своего хлеба ивсякого иного пропитания.
        -Чужими руками кормятся, - вставил Иван, - отсабанчей иноплеменных, амеж собой уних споры завласть ибогатство: исами грызутся, исирот да черных людей грызут… ПроЧеремису-то уразумел? Ведаешь ныне, пошто яз оЧеремисе ипрочих спрашивал? Случай будет - так отрывать, отсекать сии корни надобно отдрева казанского, дабы иссохло оно.
        Иван Васильевич прошелся вволнении несколько раз вдоль своего покоя исказал:
        -Немыслю яз, дабы татары казанские Касима хотели, изМосквы, царевича служилого. Кактвое разумение, Федор Васильевич?
        -Возможно сие, - ответил Курицын. - Может, татары-то, ведая, чтомы их бить хотим, западню нам строят. Может, уних сговор есть сАхматом иКазимиром.
        -Может, Абдул-Мумин ипротив Ибрагима, - прерывая дьяка, продолжал государь, - абезнашего войска нион, ниКасим сосвоими конниками ничего немогут против карачиев, биков имурз. Разумеют те, чтомиру уКазани сМосквой никогда небыть.
        -Сеид их против Москвы, - заметил Курицын.
        -Невсеиде суть, - перебил снова государь дьяка, - суть втом, чтоКазань безграбежа иполона жить неможет. Казани иноплеменные рабы исабанчи нужны.
        Иван Васильевич замолчал иприкрыл глаза рукой. Ондумал отом, чтопоход наКазань надобен. Вслучае успеха Касима удастся ослабить Казань нынеже, апринеудаче надобно будет все вокруг Казани разорить, дабы некому было кормить татар.
        -Слушай, Федор Василич, - сказалон, обращаясь кдьяку, - дело ратное хорошо илиплохо деется нетокмо отуменья, нобывает иотслучая. После обеда позови комне обоих воевод: иПатрикеева, иСтригу. Поход-то походом, апервей всего надобно нам заставы усилить ивоев добрых послать вМуром, ивНовгород Нижний, инаКострому, ивГалич, дабы им крепко восаде сидеть иотКазани стеречься. - Сдвинув брови, ондобавил: - Навсе воля Божья. Может, придется неКазань полонить, асвои грады оборонять…
        Напраздник Воздвиженья, начетвертый день после беседы сгосударем, пошел царевич Касим наКазань, асним великого князя воеводы Патрикеев иСтрига-Оболенский сомногой силой.
        Думал Касим внезапно явиться подстены казанские вместе своеводами московскими, даосень непомерно ненастная перепутала все расчеты изамыслы. Днииночи лили дожди студеные, исреди дремучих лесов тонули полки вразлившихся болотах итопях, агати ипереправы везде были размыты. Нотерпели все это воины русские итатарские, мысля одобыче великой вграде Казани.
        Когдаже русские полки вместе скасимовскими конниками после многих мук итрудов достигли берегов Волги и, став уширокого раздолья могучей реки, начали спешно искать бродов иперевозов, дабы скорей перейти натот берег, товезде уже встречали их засады царя Ибрагима. Неведомо кем, нобыл хан вовремя упрежден истоял напротивной стороне Волги крепко свеликою ратью.
        Ратникиже московские икони их были совсем истомлены бездорожьем лесным иголодом. Много коней их вьючных, соснаряжением разным ихарчем воинским, увязая вгрязи, немогли нитуда, нисюда двинуться иотстали впути. Всёже татары несмели напасть нарусских, инесколько дней простояли оба войска, нерешаясь начать военных действий. Наконец воевода Оболенский позвал надуму Патрикеева иКасима-царевича.
        -Какичтонам, воеводы, деять? - обратился он ксвоим товарищам. - Вьючные кони наши подороге вболотах завязли. Токмо малая часть их сюда дошла. Нетунас вдосталь харча длявоев, аконям ивовсе кормов нет. Истомлены люди грязью, холодом иголодом. Татарыже вовсей бодрости исиле да истоят усебя подКазанью, амы среди топей лесных, вчужой земле…
        Долго молчали все трое после речи этой, апотом молвил спечалью князь Патрикиеев, Иван Юрьевич:
        -Мыслю, надобно ворочаться, токмо неведаю, какой дорогой, дабы татары вобход нам неударили.
        -Мнейок кысмет,[200 - Нетудачи.] - еще печальней сказал Касим. - Назад нада. Верно. Токмо иди нада старый дорога. Круг лес нет обход. Втыл непойдет Ибрагим. Грабить ему нет тут, агрязь много, кони губить незахочет.
        -Истинно, - проговорил князь Оболенский, - нокакпрозорлив иразумен государь наш, повелевши градам восаде сидеть, заставы их укрепивши загодя.
        Снова замолчали воеводы, понимая ясно, чтодело их проиграно.
        -Дапростит нас Господь Бог игосударь наш Иван Васильевич, - крестясь, проговорил Оболенский, - аяз велю вам нынеже ночью, всаму темень, пойти сполками назад.
        Когда забрезжил серый осенний рассвет, струдом проникая сквозь дождливые тучи, полки московские далеко уж отошли отВолги. Вновь они ехали тойже дорогой, разъезженной ими самими донельзя. Отощавшие отголода кони еле-еле вытаскивали ноги излипкой глинистой грязи, аиные изних покорно вязли ибеспомощно клали головы нагрязь. Никрики, нипобои немогли их поднять.
        Тоидело попадались впути московским полкам обглоданные волками костяки вьючных коней, завязших ранее, когда еще шли они наКазань.
        Тревожно ижутко было восеннем лесу. Кактолько темнело, кони начинали храпеть ивздрагивать, чуякрадущихся закустами волков. Людиже, усталые, истомленные, ещезасветло, свалив десятка два берез исосен, всюночь подбрасывали сырую щепу исучья вкостры иближе сбивались друг кдругу.
        Харчей уже давно небыло, иратники, несмотря напостные дни, каждый ночлег резали совсем ослабевших коней иварили вкотлах конину, пожирая мясо полусырым, безхлеба исоли.
        Почти треть всего войска, кинув доспехи, шлапешком, аконей становилось все меньше именьше. После каждого ночлега, покинутого войском, оставались вокруг костров кости ишкуры отзарезанных коней итрупы издохших отголода. Воины, стараясь спасти хотябы верховых лошадей, напрасно собирали дляних опавшие листья ирезали веники изтонких ветвей березняка: измученные животные плохо ели эту грубую пищу инебыли отнее сыты. Голод, холод, почти бессонные ночи иотчаяние терзали души воинов.
        Ночем ближе подходили они кМосковской земле, силы, их, казалось, возрастали.
        -Спас Господь, - говорили кругом радостно, - довел дородной земли! Даст Бог, ипосемьям своим разойдемся живы издравы!
        Когда Иван Васильевич кончал вечернюю трапезу впокоях уматери, скоторой теперь жил осиротевший Ванюшенька, Данила Константинович доложил оприбытии воевод из-под Казани.
        -Какглядят-тоони, Данилушка? - спросил государь, хмуря брови. - Что-то нежду добра.
        -Темны ихмуры лицом, - отвечал печально дворецкий. - Видать, прямо споходу, сапоги уних икафтаны вгрязи.
        -АКасим сними?
        -Ион, государь, сними.
        -Проведи их впокои, чтоКасиму отводим. Пусть оботрутся отгрязи, даколи прямо сконя, накорми, напои перед беседой-то. После-то некогда будет… Проведешь потом комне впереднюю, аяз тут пока сгосударыней-матушкой да сыночком побуду.
        -Слушаю, государь. Борзо все нарядим.
        Дворецкий вышел, аИван Васильевич молвил старой государыне:
        -Злабудет война сКазанью. Надоть, пока Ахмат встороне, Казань смирить навсю волю нашу.
        -АкакКазимир? - заметила Марья Ярославна. - Какбы ион кКазани непристал?
        -Непосмеет.
        -Пошто непосмеет-то, сыночек?
        -Веры вКрым унего ныне нет, матунька. Распря вКрыму-то, иневедомо королю, друзьями аль врагами ему Гиреи будут. Ежели победят те, чтостурками заодно, - враги, асАхматом - друзья Казимиру. Успеем мы Казань смирить.
        -ДайБог, - молвила Марья Ярославна, - ты сам впоход-то пойдешь?
        -Видать там будет, - ответил Иван Васильевич ивесело добавил: - Ежели сам пойду, иВанюшеньку ссобой возьму!
        Мальчик просиял и, обняв отца, радостно воскликнул:
        -Идоспехи мне дашь, тату?!
        -Свои детские велю тобе приспособить. Втвои-то годы яз много крупней тя был.
        -Воеводы, государь, - сказал Данила Константинович, - ждут впередней.
        -Идем, Данилушка, - молвил Иван Васильевич и, вспомнив осыне, живо добавил: - Вели-ка ты утре старые детские мои доспехи наВанюшеньку уменьшить. Пусть приучается носитьих. Впоход сомной пойдет.
        Государь вдруг оборвал речь и, сурово сдвинув брови, вышел всенцы.
        Привходе Ивана Васильевича вприемную воеводы быстро встали ипоклонились государю, желая здравия иблагодаря завнимание иласку.
        Великий князь отдал им поклоны имолча сел насвой престол. Прием был строгий, безтеплоты, холодный прием. Взглянув навоевод огромными черными глазами, онсухо молвил:
        -Вижувсе, разумею. Чтояз тобе, царевич, баил? Гдетвой Абдул-Мумин?
        Касим схватил себя заполы кафтана игорестно воскликнул:
        -Изолгали меня, государь! Изолгали татары! - Зажав лицо руками изатем быстро открывего, Касим поклонился доземли великому князю иглухо произнес: - Посмерть мой я твой слуга…
        -Будь все по-старому, - сказал Иван Васильевич, протягивая руку Касиму. - Садитесь, воеводы.
        Касим горячо поцеловал руку государя исел, потатарскому обычаю, наковер уего ног.
        -Сказывайте, - кратко молвил великий князь иснова нахмурился.
        Воеводы заробели, ностарший изних, князь Иван Васильевич Стрига-Оболенский, встал пред государем.
        -Всевиноватимы, государь, - проговорилон. - Касим-царевич нанеготовую Казань ехал, аКазань-то нас неготовыми встретила. Упрежден Ибрагим вовсем был. Навсех бродах ипереправах унего уже засады были крепкие.
        -Гдеже отряды ваши были? Казанские-то лазутчики, мыслю, повсему лесу прятались да вас высматривали.
        -Может, ибыли лазутчики, государь, - ответил князь Стрига, - да мы-то двинуться никуды немогли. Непогода все гати размыла, болота да топи разлились повсем дорогам. Кони побрюхо вязли, еледвигались. Вьючные-то совсем топли, амногие так втопях иостались, волкам нарастерзанье.
        Шагзашагом описывал воевода все бедствия имуки полков московских икасимовых, абедствия их скаждым днем увеличивались, становились тяжелей.
        -Чтоже вы невернулись? - грозно сверкнув глазами, спросил Иван Васильевич.
        Воеводы побелели лицом, аОболенский хриплым голосом проговорил:
        -Волю твою, государь, исполнить хотели, дабы…
        -Волю мою?! - сердито воскликнул великий князь. - Волю мою ковремю икместу исполнять надобно, анезря ума непереть нарожон. Триголовы вас там было!
        Воеводы все поднялись наноги изамерли встрахе, ногосударь взял себя вруки иособенно страшным, глуховатым своим голосом тихо спросил:
        -Алюдей сколь погубили?
        Воеводы вдруг ожили ирадостно все заговорили сразу:
        -Миловал Богнас…
        -Многие доспехи метали отглада исистомы, ноживы…
        -Какмогли, овоях пеклись…
        -Всездоровы пришли, кажный восвояси…
        Иван Васильевич успокоился и, перекрестившись, молвил соблегчением:
        -Слава богу. Добро ито, чтовоев своих сохранили отсмерти иполона. Помните, воеводы, воинаши - наиглавное длянас, воев берегите, каксамих собя.
        Государь опустил голову, но, будто стряхнув ссебя тяжкие думы, стал расспрашивать подробно опоходе, дорогах, обовсем, чтосполками было впути туда иобратно.
        -Навсякой беде учиться нам надобно, - сказалон, отпуская воевод. - Будет исей поход нам напользу.
        Напятый день после возвращения Касима-царевича из-под Казани государь вместе скнягиней Марьей Ярославной, сбратьями, которые вМоскве были, исдвором своим осматривал церковь Вознесения, обновленную старой государыней иныне освящаемую митрополитом.
        Церковь эта заложена была еще великою княгинею Евдокией, супругой Димитрия Донского. Много лет ее достраивала потом бабка Ивана Васильевича - Софья Витовтовна, но, стены возведя, сводов свести она так инеуспела. Храм закончила уж мать государя, княгиня Марья Ярославна.
        Сначалаона, видя, чтопосле многих пожаров московских церковь эта вся обгорела, асводы ее грозят обвалом, повелела все разобрать ипостроить новую церковь изтогоже камня икирпича. Узнав обэтом, зодчий Василий, Димитрия Ермолина сын,[201 - Василий Ермолин - известный русский зодчий искульпторXVв. Часть его большой деревянной скульптуры «Георгий Победоносец» находится вГосударственной Третьяковской галерее.] домыслил вместе скаменщиками своими церкви всей нерушить, атолько обломить нацерковном подворье обгорелый камень исводы шатающиеся разобрать.
        Внутриже церкви все твердо было, изодчий Василий, рассчитав, какичем укрепить обгорелый храм, нерушаего, упросил государыню обновить церковь эту порасчетамего.
        Иван Васильевич, осматривая обновленную церковь, дивился ирадовался уменью изнаниям русского зодчего.
        -Матушка-государыня, - говорил он сгордостью, - много слыхал яз, чтоиноземцы зело искусны встроении сводов, анаши зодчие насие неумелы. Василийже так искусно, мудро икрасно все изделал, чтоиноземцы-то невсе так могут. Дивно сие строение!..
        Государь, восхищенный искусством русского зодчего, слушал совниманием его объяснения ирасчеты.
        -Какже ты засие взялся столикой смелостью? - спросил он Василия. - Ведь могли своды-то упасть инарод загубить?
        -Государь, - отвечал зодчий, - исчислить длясего было надобно тяжесть сводов сих точно идомыслить точноже, какую опору встенах им содеять икакдляопоры сей стены укрепить. Стены я скаменщиками моими укрепил, каквидишь, крупным белым камнем новым икирпичом, твердо ожиганным пожарами, аотсего итвердость опоры сводам. Будут они безжелезных тяг иоковок век стоять!
        Заэто пожаловал государь строителю икаменщикам внаграду целую деньгу золотую имолвил милостиво:
        -Ты,Василий, отныне скаменщиками своими служи имне, нонетокмо вцерковном, аивкрепостном строительстве. Брат вот мой, князь Юрий Василич, укажет тобе, чтонадобно.
        Вэто время Иван Васильевич заметил, чтостремянный его Саввушка доложить ему очем-то хочет.
        -Сказывай, Саввушка, - приказалон.
        -Государь, - волнуясь, ответил стремянный, - прислал Данила Костянтиныч брата моего Сергея; гонцы, баит, прискакали изГалича…
        Иван Васильевич, круто повернувшись кМарье Ярославне, молвил:
        -Прости мя, государыня, уеду яз, недождавшись молебной иосвящения храма: гонцы изГалича.
        Впокоях государя собрались воеводы московских полков, были среди них знатнейшие: князь Иван Юрьевич Патрикеев, князь Семен Романович Стародубский, князь Иван Васильевич Стрига-Оболенский, князь Данил Димитриевич Холмский идругие изкнязей служилых, избояр идетей боярских.
        Думу приказано было думать вкняжой передней, куда все исобрались.
        Государь вошел быстрыми шагами всопровождении брата Юрия и, ответив наприветствия вставших ему навстречу воевод ибояр, селнавеликокняжий стол итотчасже приказал позвать гонцов изГалича.
        Перекрестившись наиконы, поклонившись государю, апотом всем остальным надве стороны, гонцы молвили:
        -Здравствуй, государь, намногие лета! Везли вести мы наМоскву денно-нощно.
        -Здравствуйте ивы, - прервал их Иван Васильевич. - Сказывайте вести.
        -Государь, наместник ивоевода твой галицкий, - продолжали вестники, - повестует: «Великий государь, дахранит тя Бог намногие лета. Татары казанские, лишь токмо ушли воеводы твои изКазани, изгоном бросились кГаличу. Взяша полону совсем мало. Градуже иволостям повредить немогли иушли восвояси нисчем, ибовсе люди были восаде вограде, какты нам повелел…»
        Иван Васильевич улыбнулся и, знаком отпуская гонцов, сказал воеводам:
        -Разумейте, каксугуба осторожность воспасение служит.
        -Истинно, государь, так! - воскликнул князь Иван Юрьевич Патрикеев. - Мыскнязь Иван Стригой исболящим ныне Касимом-царевичем отвоей прозорливости еще подКазанью баили.
        Иван Васильевич улыбнулся ибросил колкие слова:
        -Лучшебы осем вы доКазани баили. - Помолчав, онпродолжал: - Нуда то уж прошло, того неворотишь, аКазань смирить надобно. - Окинул всех суровым взглядом. - Посему повелеваю, - сказалон, обращаясь ккнязю Стародубскому, - наиперво тобе, Семен Романыч. Идисполками нашими наЧеремису. Жечь изорить сию землю иполон брать. ИзЧеремисы татарам идет весь корм: хлеб искот. Оттудаж белки, бобры ипрочее. Пусть всяк добычу, какую может, берет, дабы корни Казани подрубить. Полки свои собирай уГалича стем, дабы вначале декабря, доМиколы-чудотворца, наЧеремису пасть нечаянно-негаданно, якорысь сдерева. - Великий князь замолчал.
        -Дабудет так, государь, - горячо отозвался воевода князь Семен Романович, - блазнить сие будет воев, неубоятся они нихолода, нилеса дремучего! Пойдем мы безпути подебрям лесным, поснегам глубоким, падем напоганых согнем имечом! Труден сей поход, государь, но, мыслю, дойдем мы доЧеремисы отГалича заодин месяц, неболе…
        -Добре, - молвил государь и, обратясь квоеводе, князю Стриге-Оболенскому, продолжал: - Аты, Иван Василич, вКострому иди сполками своими, гони басурман схристианской земли, пустоши земли казанские, бейпоганых сдругой стороны.
        -Амне, государь, - молвил князь Данила Холмский, - повели наВолгу иОку иттить. Язповеду свои полки да инижегородцев имуромцев подыму.
        Глаза Ивана Васильевича блеснули.
        -Добре! - воскликнулон. - Право удумал Данила Димитрич! Клич кликни, дабы, ктопохощет, своей волей вдружины вольные сбирались, пустошилибы сатаманами земли казанские, купцовбы татарских били играбили. Народ-то наивелику пользу навойне приносит. БезБога, бают, нидопорога, такибезнарода никуда неденешься. - Иван Васильевич встал сосвоего места и, поклонившись всем, добавил: - Идуяз, авы, воеводы ибояре, подумайте здесь опоходах сбратом моим, князем Юрием Василичем. Вельми искусен он вратных делах, амне он потом все доложит.
        После совещания сЮрием завечерней трапезой ушел Иван Васильевич один впокои свои. Только Данила Константинович провожал его сосвечой посенцам хором. Удверей впокой свой великий князь, склонясь кдворецкому, молвил вполголоса:
        -Нарассвете, Данилушка, пока спятвсе, постучи нам вопочивальню.
        -Небойсь, Иванушка, какивте разы.
        Кактолько затворил засобой дверь Иван Васильевич, ласковые руки обвили его шею.
        -Милый ты мой, - шептала ему Дарьюшка, - будто век тя невидела! Ненасытно ктобе сердце мое…
        Иван Васильевич жадно прижал ее кгруди своей и, целуя, заговорил прерывисто ивполголоса:
        -Какодин яз стобой, Дарьюшка, такотмира всего ухожу. Будто инету уменя государствования, будто нет уменя никаких забот игорестей. Будто яз да ты одни токмо вовсем свете!.. Вдуше ангелы Божьи врадости крылами трепещут, авсердце токмо радость любовная.
        Когда Дарьюшка села напристенную лавку, легон вдоль стены, положив голову наколени своей возлюбленной. Чувствуетон, какперебирает она теплыми пальцами его густые кудри, смотрит снизу намилое лицоее. Сладко ему отее нежного тела иотособой, словно материнской ласки. Видит он красиво закругленный подбородок ипушистые ресницы вокруг сияющих глаз.
        Склонилась надним та самая Дарьюшка, чтоведома ему стех пор, кактолько он помнит себя, ссамого раннего детства… Думая оДарьюшке, думает он иногда иоделах государственных, ноэти думы его идут, какдва потока, рядом, тосоединяясь водин, тоопять разделяясь надвое.
        -Ныне вот, Дарьюшка, - говоритон, ласково обнимая гибкий иподатливый станее, - будем мы бить казанцев, удар заударом, пока совсем неразорим гнездо сие поганое, разбойничье.
        -Помоги тобе Господь, Иванушка, всих трудах великих. Добром тя все христианство помянет. Особливо сироты ивсе черные люди. Народ-то боле всех страдает отпоганых. Ведь князи, бояре, купцы идаже монахи святых обителей теснят изорятих, аопричь того, иоттатар им наигорше всех. Ежели отбогатого отнять, товедь токмо избыток умалить, аубедного отнять, всеедино что шкуру сживого содрать.
        -Верно, Дарьюшка, - воскликнул Иван Васильевич, - верно, родимушка моя! Душа твоя чистая да жалость сердечная легко правду постигают. - Иван приподнялся и, обнявее, поцеловал долгим поцелуем. - Вотияз, люба моя, - заговорил он тихо изадушевно, - хочу сотроческих лет моих первее всего иго татарское сРуси снять, атам уж всем легче жить будет.
        Иван вдруг замолчал ивзволнованно стал ходить вдоль покоя. Дарьюшка свосторженной улыбкой наразгоревшемся лице следила заним блестящими глазами.
        -ДайБог, дайБог, - говорила она радостно.
        -Послал яз, Дарьюшка, - продолжал государь, - послал воевод, дабы бить поКазанскому царству. Удумано мною, Дарьюшка, как, откуда ичем бить Казань! Нелюблю яз войны, Дарьюшка, носие неминуемо. Воткнязь Семен Романыч бить будет ипустошить уделы казанские, особливоже Черемису, дабы отнять указанцеввсе, дляпропитания им нужное, аХолмский да Стрига, нижегородцы да муромцы сземель своих гнать будут разбойников, бить ивполон брать. Крепко почнем шатать мы поганых!
        -Вотхорошо-то! - воскликнула Дарьюшка и, улыбаясь, добавила: - Помнюя, Иване, каквдетские еще годы наши Илейка кол надворе отколеса длякатанья насанках повесне изземли вымал.
        Иван ласково улыбнулся испросил:
        -Неоттехли санок, накоторых катал яз тобя?
        -Отних самых, - улыбаясь, продолжала Дарьюшка. - Снег-то, помню, ужвесь сошел, аземля вглубине еще мерзлая была. ВотИлейка снял колесо-то скола да какпонему другим колом хватит изовсей силы содной стороны. Обошел да ударил сдругой, апотом стретьей ичетвертой стороны. Земля круг кола отошла, аИлейка ухватил кол, качнул его изстороны всторону исразу, какрепку, изземли выхватил.
        Иван Васильевич рассмеялся веселым смехом.
        -Такияз, Дарьюшка, - воскликнулон, - расшатаю вот ивраз вырву скорнем все зло казанское!
        Дарьюшка всем телом приникла кнему изашептала:
        -Иванушка, солнышко мое! Помоги те Бог вдобрых делах…
        -Радость моя сладкая, - также тихо ивзволнованно шептал ей вответ Иван, - первая ипоследняя любовь моя…
        Глава12
        Напоходе
        Недель уж пять прошло стех пор, каквоеводы московские впоход наКазань выступили. Вотизима вполовине - тринадцатое января настало, агонцов отних нет. Иван Васильевич стал нетерпеливей итревожней ждать вестей изЧеремисы откнязя Семена Романовича Стародубского. Как-то уматери своей, княгини Марьи Ярославны, зазавтраком молвил он брату Юрию:
        -Безтобя, Юрьюшка, воеводы наши мало борзости кажут. Скорометливости воинской уних нехватает.
        -Вельми уж ты прыток, Иванушка, - заметила старая княгиня, - сам ведаешь, какбездорожно там, влесных дебрях, даизима-то ныне вельми вьюжна истудена.
        -Истинно сие, матушка, - заметил Юрий, - всеже мыслю яз, будь Федор Василич Басёнок али Касим-царевич, прытче дела-то пошлибы. Уметь надобно воям силы прибавить. НаНиколу ведь отГалича пошел князь-то Семен Романыч.
        -Авон вижу вокно, - перебила его Марья Ярославна, - вестник надвор пригнал. Кхоромам его Ефим Ефремыч ведет. Глянь, сыночек.
        Князь Юрий поспешно подошел кокну.
        -Верно, вестник, - сказалон, - токмо нерусский, ататарин.
        -Ордынский? - спросила княгиня стревогой.
        -Нет, - разглядывая гонца, продолжал Юрий, - пообличью будто изнаших татар, авсеже неведоммне.
        -НеотКасимали? - заволновался Иван Васильевич.
        Прошло несколько времени. Втрапезную торопливо вошел дворецкий Данила Константинович.
        -Вестник, государь игосударыня. ОтДаниар-царевича. Какприкажете?
        -Можно, государыня, втвои покои позвать? - спросил Иван Васильевич.
        -Веди сюда, Данилушка, веди, - молвила старая княгиня.
        Иван Васильевич, взглянув насидящего застолом сына, тихо сказал брату:
        -Молодше Ванюшеньки моего, Юрий, мыстобой были, когда впервой Касима вЯрославле встретили.
        Онзамолчал, видя прошлое, словно вчера оно было. Обрадовался тогда царевичу слепой отец, говорил сним по-татарски, ислезы текли унего пощекам, слезы были наглазах иуцаревичей…
        -Помнишь, Юрий, - снова обратился великий князь кбрату, - какпохож был тогда Касим наЮшку Драницу?
        Отворилась дверь, ивестник-татарин пал ниц перед государями, касаясь пола своим подбородком.
        -Живите тьму лет, государь игосударыня, - заговорил он довольно чисто по-русски.
        -Встань, - молвил Иван Васильевич, - сказывай.
        -Слушаю иповинуюсь, - проговорил вестник почтительно и, встав перед государем, продолжал: - Царевич Даниар, дабудет кнему милостив Аллах, повестует: «Целую руку твою, государь мой, дапошлет Господь тобе многи лета. Сердце мое втоске, идуша моя впечали - умер отец мой, царевич Касим, давозьмет его Аллах многомилостивый всады Джанят…[202 - Врайские сады.]»
        Иван Васильевич вгорести закрыл лицо руками. Успокоившись, оннабожно перекрестился.
        -Хошь итатарин он был, амного добра христианам наРуси содеял, - сказал он сволнением и, снова крестясь, добавил: - Помилуйего, Господи, прости его заблуждения. - Повернувшись лицом квестнику, государь сказал: - Повестуй царевичу: «Скорблю яз оверном друге моем Касиме. Тобяж, Даниар, жалую вотчиной Касима, служи нам честно, какотец твой…»
        Недели через две после смерти Касима-царевича прибыли иоткнязя Семена Романовича Стародубского первые гонцы. Воевода Стародубский доводил догосударя, чторать его всамое крещение пришла вземлю черемисскую имного зла учинила земле той: множество людей убили, аиных вплен увели. Много сожгли сел идеревень, скот весь забрали, коней ивсякую животину. Чтоже взять немогли, намясо перерезали. Такисимуществом поступали: чтомогли - брали, остальное жгли.
        -Испустошили так, - закончили вестники, - всю землю черемисскую, доКазани недойдя токмо наедин день пути.
        Пришли вести иотМурома иотНовгорода Нижнего, чторусские воины ивольные дружины, идявдоль Волги, повоевали пообе стороны реки все земли казанские.
        Радбыл этим вестям великий князь исказал дьяку своему Курицыну:
        -Бить татар надо изорить еще боле, недавать им отдыху, дабы немогли оправиться. Юрий Василич осем сам знает имеры принимает. Тыж, Федор Василич, совсеми удельными сносись: пусть народ подымают навольные дружины, гдесопредельны сКазанью-то. Зорят пусть, чтомогут, ижгут, акупцов казанских грабят ибьют навсех путях.
        Иван Васильевич ходил попокою своему крупным шагом, какобычно, когда волновался.
        -«Казан», - продолжалон, - по-ихнему «котел» значит. Пусть кипит весь, аказанцы внем варятся. Мыже, пока кипенье сие бурлит, новую рать посильней против них соберем. Язсам всей рати великой сполками поеду.
        -Анужноль тобе, государь, самому идти? - возразил дьяк Курицын. - Самты верно говоришь, чтогосударю подобает более государствовать, аненаконе скакать. Видеть все свысоты своей итокмо повелевать боярами, воеводами идьяками, чтонадобно им творить.
        -Верно, Федор Василич, - усмехаясь, перебил его государь, - нобывает, чтонадобно исамому государю лик свой пред воями показать. Внекоторых случаях иратное дело вгосударствование входит, апошто - сам, чай, разумеешь.
        Иван Васильевич опять молча стал ходить вдоль покоя своего и, вдруг обернувшись кдьяку, заговорил оживленно:
        -Землю всю русскую против Казани поднять надобно! Сирот ичерных людей поднять наиглавно… Токмобы еще Новгород Великий сломить да Ганзу[203 - Ганза - торговый иполитический союз северонемецких городов (XIV -XVIIвв.).] немецкую икнязя тверского крукам прибрать, атам иБольшую Орду скинем.
        Иван Васильевич подошел кокну истал глядеть наясное зимнее небо сквозь верхние незамерзшие листочки слюды.
        Вспомнился Ивану покойный митрополит Иона, заветы его оМоскве - Третьем Риме, иброви его резко сдвинулись, образовав глубокую складку налбу.
        -Будет Русь вольной державой! - громко итвердо произнесон.
        -Аминь! - воскликнул Курицын. - Истинно так…
        Наступило молчание.
        -Государь, ходят поМоскве слухи промеж наших гостей, аособливо средь иноземных, - заговорил Курицын ивдруг смолк внерешительности.
        -Какие слухи? - спросил государь, необорачиваясь. - Коль начал - доканчивай…
        -Бают фрязины, которые сРымом сносятся, будто папа икардиналы невесту тобе ищут.
        -Поштож уих такая гребта осем? - насмешливо спросил Иван Васильевич.
        -Неведомо. Токмо мыслю яз, незря сие деют, прибытка собе ищут. ВПольше иЛитве осем тоже слух есть.
        Государь, вспомнив свою нежную, ласковую Дарьюшку, весело улыбнулся ишутливо молвил:
        -Пусть их ищут, анам спешить некуда. Наследник унас есть, растет, адаст Бог, ивырастет! Намже ныне первей всего надобно Казань смирить. Буду сЮрьем новый поход готовить, аты, Федор Василич, сгосподы новгородской глаз неспущай. Язте впомочь отмолю устарой государыни дьяка Бородатого.
        Тойже зимой Иван Васильевич, затри недели довеликого заговения, пошел коВладимиру, взяв ссобой братьев, князя Юрия икнязя Бориса, сына своего Ванюшеньку, десятилетнего княжича, даеще взял князя верейского, Василия Михайловича, ипридворных их совсеми людьми. НаМосквеже великий князь оставил вместо себя двух других братьев своих - Андрея большого иАндрея меньшого.
        Время было уже кконцу зимы, февраля третьего, когда сироты летнюю сбрую чинить начинают идляезды идляпахоты, когда идни уж заметно прибавляются да какбудто итеплей становится.
        Вчера вот валил густо снег, сырой илипкий, асегодня ясно, безоблачно, нососны иели все стоят еще подбелыми лохматыми шапками. Вполдень шапки эти, гдесолнце грело сильнее, съехали уж набекрень, аместами просто попадали вниз, засыпав кусты подлеска возле опушки дороги.
        Порой среди лесной тишины раздается резкий треск, ивдруг огромная ветвь хрупкой сосны, ломаясь подтяжестью снега, шумя хвоей иглухо ударяясь, падает всугроб.
        Снова все затихает ввековом бору, ислышится только где-то далеко раскатистое сорочье стрекотанье. Теплой влагой тянет уже ввоздухе, новсеже поляны лесные да просеки, какзимой, белы отсугробов снега, икажется, ониникогда нерастают, даидороги совсем еще крепкие.
        Иван Васильевич едет позади своего полка верхом, задумчивый имолчаливый. Дорога эта знакома ему сдетства истех пор запомнилась крепко. Рядом сним молодцевато рысит надобром татарском бегуне Ванюшенька. Иван Васильевич весело поглядывает навозбужденного, сияющего отрадости сына иневольно вспоминает, каквосемнадцать лет тому назад, такимже вот мальцом, ехал он тут сам впервый поход, нонесотцом своим, атолько состарым Илейкой да сгрозным воеводой князем Стригой-Оболенским. Понятноему, чтонадуше уВанюшеньки светло ирадостно, ноотцовское довольство его меркнет, когда впамяти встают безлюдные деревни исела, мерещится, будто вчера только тянулись здесь убогие обозы бегущих сирот.
        -Впервой таким вот, какВанюшенька, шеляз посим местам против казанских татар, - сгоречью говорил он брату Юрию, - аказанцы-то иныне все еще горе истрах творят христианству.
        -Недолго ждать, Иване, - бодро воскликнул Юрий, - ежели все сбудется потвоему замыслу, товборзе разорим сие проклятое гнездо!
        -Ежели доАхмата поспеем, - проговорил Иван Васильевич, - ежели токмо поспеем.
        -Упредим иАхмата иКазимира! - уверенно воскликнул князь Юрий.
        Государь усмехнулся.
        -ДайБог, Юрьюшка, дайБог, - сказал он и, обратясь ксыну, спросил ласково: - Видишьли, Ванюшенька, воттам, надсамым лесом, кресты? Тоуж храмы Божьи видать воВладимере.
        ВоВладимире остановился государь встаринных великокняжих хоромах вместе сбратьями исовсем двором своим. Тутже была иставка воеводы, апосему вовсех сенцах княжих хором, вподклетях идаже водворе - день иночь толчея исуета несусветная отратных людей. Среди толчеи этой ходят наряды княжой стражи ито идело мелькают гонцы ивестники изразных мест.
        Град Владимир назначен поповелению великого князя главным сборным местом длявсех московских иудельных войск. Военный совет непрерывно заседает впередней государя воглаве скнязем Юрием Васильевичем.
        Ванюшенька, пожеланию отца, бывает навоенных советах, нотеряется вомноголюдстве иробко держится все время вблизи отца. Иван Васильевич недоволен его поведением.
        -Сын-то невотца, - услышал он случайно чьи-то слова, истех пор горечь вошла вего сердце.
        Онкак-то хочет помочь сыну, поучить, норатные дела увлекают мысли его вдругую сторону. Часто забывает он совсем оВанюшеньке, атот скучает оМоскве ибабке Марье Ярославне, ккоторой больше привязан, чемкотцу; вратныхже делах ибеседах бояр ивоевод ничего он неразумеет…
        Кконцу первой недели Великого поста, когда было большое совещание угосударя, прибыли изМосквы гонцы отАндрея большого свестью, чтонасамое заговенье приехал наМоскву квеликому князю посол откороля Казимира - Якуб-писарь.[204 - ВПольше писарь вСредние века - придворное должностное лицо, атакже секретарь посольства. Вданном случае Якуб Андреевич Ивашенцев - известный политический деятель Польши.]
        -«Зачем тыему, государь, нужен, - заканчивалась грамота князя Андрея, - нам несказывает, втайне доржит. Агдеты, мыему тоже несказываем, аЯков-то пытает, гдеты икакктобе ехать. Отпишинам, какспослом нам быть…»
        Иван Васильевич заволновался иповелел призвать дьяка Василия Беду, который вместе содвором государя воВладимир поехал.
        -Слушайте, бояре ивоеводы, - сказал Иван Васильевич, - видать, мненеизбыть встречи спослом. Данадобно нам скрыть отлитовцев иляхов ратные наши сборы наКазань. Посему оставлю тут князя Юрия, асам поеду вПереяславль-Залесский.
        Вэто время вошел дьяк Василий Беда и, поклонившись государю, поспешно достал бумагу ичернильницу.
        -Пиши, - молвил государь и, помолчав, продолжал: - «Любезные братья! Посла того Якова вдали отвсех дел наших доржите, апуще отрати казанской. Сказывайтеему, князь-де великий вограде Переяславле-Залесском ссыном своим отдыхает отдел своих. Узнавже оприбытии посла откруля, государь допустит его пред очи свои вограде Переяславльском. Пусть дьяк Федор Курицын провожает его комне спочетом, ноподкрепкой стражей. Утре сам еду вПереяславль».
        Когда дьяк Беда кончил писать, Иван Васильевич подписал грамоту иобратился ковсем:
        -Видать, пронюхали ляхи пронаши рати казанские. Шлет круль соглядатая. Зная осем, будьте настраже, ибомогут итут лазутчики быть разные: иказанские, иордынские, иновгородские, сиречь ляшские слуги… - Иван Васильевич поклонился всем идобавил: -Князя Юрья Василича оставляю тут собя вместо, авборзе, кончив все дела спослом Казимировым, самсюды ворочусь.
        Показались Ивану Васильевичу вПереяславле-Залесском хоромы великокняжеские малыми итесными, асад совсем бедным: торчали только из-под снега кусты малины да смородины, вдоль заборов по-прежнему буйно росла рябина истала еще выше игуще. Когдаже вышел он сВанюшенькой изсада начерный двор иувидел там ощетинившиеся надснегом кусты бурьяна, сердце его сжалось отприятной грусти.
        -Здесьже вот, Ванюшенька, - молвил он сыну, - снегирей, щеглов было видимо-невидимо. МысДанилой Костянтинычем тогда совсем еще мальцами были имногоже тут ловили птиц исетями ипетлями.
        Иван Васильевич задумался, весь уйдя впрошлое инеслушая, чтоговорит ему Ванюшенька. Онвздрогнул отнеожиданности, когда быстро подошел кнему дьяк Курицын ирадостно воскликнул:
        -Будь здрав, государь, намногие лета! Сейчас привез яз посла королевского иквоеводе вхоромы его напостой поставил.
        -Будь здрав иты, Федор Василич, - приветливо молвил великий князь, - яз тут уж третий день жду.
        -Прости, государь, - сживостью заговорил дьяк, - неспешил яз, мысля лучше поздней приехать, чемране тобя…
        -Добре, добре. Право ты мыслишь, - сказал Иван Васильевич, - апошто Яков-то кнам присунулся?
        -Вьюном, государь, онвьется, круг дела ходит, апродело неговорит.
        -Апочетно примали его вМоскве-то?
        -Чего боле. Будто наиверного друга своего… - Курицын тихо, изуважения кгосударю, рассмеялся идобавил: -Вызнать, мыслю, хочет что-либо длякруля.
        Иван Васильевич ходил взад ивперед попротоптанной вснегу дорожке испокойно беседовал: нидуши небыло начерном дворе.
        -Небезтого, - проговорил он сусмешкой, - анам главное - отослать его борзо кокрулю назад, дабы орати нашей иополках много невызнал. Даспешить надобно квойску.
        -Когдаж, государь, емупредстать пред тобой повелишь?
        -Утре, пред обедом. Язего наобед оставлю. После того напостой отвезешь квоеводе… - Иван Васильевич рассмеялся. - Такугостить надобно медами крепкими да водками, дабы один-то он домой никак недошел. Надругойже день, перед завтраком, напрощанье комне приведешь, ивтотже день отъехатьему, апроводи его дорубежей наших. Разумеет он по-русски? Уменли?
        -Хитер иумен, видать, ипо-латыньски разумеет добре. Разумеет ипо-русски, токмо таит сие. Ласков вельми…
        -Такимы сним будем, - смеясь, продолжал Иван Васильевич, - токмо дорубежей самых крепко доржи его застражей, дабы ниотнего, никнему лазутчикам ходу небыло. Атеперь иди, неоставляй его одного да вели обед нарядить наутре, какнасей случай подобает. Язже еще тут поснежку поброжу ссыночком.
        Великий князь Иван Васильевич, окруженный немногими боярами, воеводами идьяками двора своего, принял посольство короля Казимира сЯкубом-писарем воглаве.
        Якуб был впервые наРуси, гдевсе нетак, каквПольше, ноочень вомногом схоже сЛитвой. Этоособенно бросилось ему вглаза завремя пребывания вМоскве.
        -Теперь мне ясно! - еще дорогой вПереяславль говорил он своему духовнику, отцу Витольду. - Ясно, почему Литва тянет кМоскве: Similis simili gaudet.[205 - Подобный радуется подобному (свой своему рад) (лат.).] Всеже запоездку я многое узнал, хотя москали хитры искрытны.
        -Fxperientia est optima rerum magistra,[206 - Опыт - лучший учитель (лат.).] - вздохнув, подтвердил ксендз Витольд. - Такеще говорили древние римляне.
        Якуб самодовольно покрутил длинные седеющие усы идобавил:
        -Найдется уменя кое-что кдокладу его величеству.
        Итеперь вот, представ пред великим князем московским совсей свитой идуховником, онсилился разгадать молодого государя. Егопоразили огромный рост имогучее сложение Ивана Васильевича, егодлинная курчавая борода, аглавное - глаза. Встретившись раза два совзором государя, онсразу перестал изучать инаблюдать, атолько старался скрыть свои мысли ичувства отпронизывающего взгляда этих странных истрашных глаз.
        Ивану Васильевичу, всвою очередь, показался посол Казимира необычайным пообличью, поведению ипоодежде своей. НаЯкубе был легкий польский кафтан соторочкой изсобольего меха, безворотника ипуговиц, лишь сзастежкой угорла изсамоцветных камней. Сняв бархатную шапку ссобольей опушкой испышным белым пером, оннизко поклонился великому князю.
        Посол, уженемолодой, былсановит иучтив. Всеего повадки отличались большей ловкостью всравнении сповадками татарских ирусских послов, аего нарядная, нопростая одежда была красивее, чемунемецких купцов.
        Подойдя ближе кгосударю, Якуб еще раз поклонился, встав наодно колено. Заним также преклонилась ився свитаего, кроме ксендза. Затем, легко поднявшись, посол вручил письмо откороля Казимира, писанное по-латыни. Приветствиеже откороля иотсебя сказал он по-польски.
        Когда весь порядок взаимных приветствий закончился, Иван Васильевич милостиво спросил Якуба:
        -Поздоровули доехал?
        Получив почтительный ответ сблагодарностями идобрыми пожеланиями впереводе дьяка Курицына, великий князь приказал прочесть письмо короля.
        Курицын, отметив, чтописьмо писано безумаления княжого достоинства, перевел следующее:
        «Пишеммы, Казимир, король Польский ивеликий князь Литовский, Вашей светлости, Великому князю Володимерьскому иМосковскому ииных земель, приятельски иласково. Посылаем дотвоей светлости посла нашего Якова-писаря, слугу своего верного, снашими речами. Чтобудет отнас сказывати, твоя светлость ему пусть верит, иборечи сии суть наши…»
        Далее следовали подпись, титулы короля игосударственная печать. Иван Васильевич помолчал некоторое время и, обратясь кпослу, молвил:
        -Нусказывай речи государя своего.
        Якуб-писарь стал наодно колено, авеликий князь поднялся сосвоего места.
        -Еговеличество, - переводил слова Якуба дьяк Курицын, - узнав недавно окончине твоей благоверной супруги, великой княгини Марии Борисовны, огорчен зело ишлет тобе свое соболезнование имолит Господа оцарствии ей небесном…
        Иван Васильевич омрачился привоспоминании окнягине своей итихим голосом ответствовал:
        -Скажи, Федор Василич, чтояз благодарю короля ибрата моего засие внимание кмоей горести. ДайБог ему боле счастия вделах семейных, нежелимне, грешному.
        Иван Васильевич поклонился исел, апосол встал сколен, но, видимо, желал еще что-то сказать. Государь заметил это и, кивнув дьяку Курицыну, молвил:
        -Пусть говорит.
        Посол заволновался иначал нерешительно:
        -Сказаввсе, - переводил опять дьяк, - что надобно эксоффицио, подолжности своей яз прошу разрешить сказать мне нечто моту проприо, своей охотой.
        -Пусть говорит, - молвил Иван Васильевич инасторожился.
        Великий князь понял, чтовся суть дела именно втом, очем хочет посол сказать «своей охотой»…
        Якуб воодушевился имного говорил опадении Царьграда, озахвате турками Гроба Господня вИерусалиме, оТретьем Риме иобудущем величии Москвы вделе защиты христианской веры отбасурман.
        Слушая это, Иван Васильевич усмехнулся ивспомнил отайном союзе Казимира сханом Ахматом против Москвы.
        Воодушевляясь своим красноречием, панпосол заговорил горячо оего святейшестве папе Павле,[207 - Павел - ПавелII, папа с1464 по1471год.] придворе которого живет молодая деспина, дочь деспота морейского[208 - Морея - полуостров наюге Греции; деспот - властитель, неограниченный самодержец.] Фомы Палеолога, родного брата императора Константина…[209 - Константин - КонстантинXI, последний византийский император.]
        Иван Васильевич значительно переглянулся сдьяком Курицыным.
        -Деспина красива, - продолжал переводить дьяк речи Якуба-писаря, - правда, онадебела немного, нонаРуси любят полных женщин. Умна она зело. Егосвятейшество папа римский, какосем известно вашему архиепископу вКракове, хочет ее выдать замуж, ибодевица давно уже впоре.
        -Мычтим святого отца имолитвенника завсехнас, грешных, - прервал посла Иван Васильевич, - да ниспошлет Господь успех его деяниям, ежели такая гребта унего осей девице есть. Мыже, панпосол, покончив дела наши, лучше застолом побаим овсяких вестях ибаснях. Прошу тя нашего хлеба-соли откушать.
        Иван Васильевич встал инаправился ксвоему месту заглавным столом вкрасном углу передней, гдебыло собрано кобеду иблестело все серебром изолотом чарок, кубков, солониц, перечниц игорчичниц. Около мисок лежали серебряные ложки, акругом скамей стояли внарядных кафтанах дворские слуги великого князя.
        Якуб-писарь, оправившись отмгновенного смущения ипоняв, чтоего выступление «своей охотой» успеха неимеет, ловко поклонившись, пошел ккняжому столу вместе сксендзом ирусским толмачом, насей случай кнему приставленным. Свиту его рассадил задругими столами дьяк Курицын, сообразно достоинству каждого изних.
        Было уж вполпира, ипьяно все кругом становилось, много уж было съедено разных кушаний иболее того выпито водок, винимедов всяких, когда подали послу серебряный вызолоченный кубок сдорогим фряжским вином.
        -Государь тобя жалует, - быстро сказал ему толмач по-польски, - встань, пейзаего здравие.
        Якуб тотчасже вскочил наноги, хотя был уже пьян. Взяв кубок, онсглубоким поклоном поблагодарил государя зачесть и, пожелав ему здравствовать многие лета, выпил все заединый дух. Потом, держа еще пред собой кубок, весело подмигнул идобавил:
        -Гаудэамус игитур, ювенэс дум сумус!
        Всеполяки изего свиты почтительно заулыбались, непозволяя себе смеяться вприсутствии сурового государя. НоИван Васильевич сам сулыбкой спросил уКурицына:
        -Чтоон сказал таково складно?
        -Стих по-латыни, - ответил дьяк, - изшкольной песни, сиезначит: «Будем мы веселиться, пока еще юны!»
        Государю понравилась эта шутка ивеселость уже немолодого посла. Смеясь, онмолвил:
        -Жалую тя сим кубком!
        Достаточно уж подвыпивший посол забыл освоем непонимании русского языка и, недожидаясь перевода, воскликнул, прижав кубок ксердцу:
        -Бардзо дзенькую ипадам доног светлейшего государя! - Поцеловав кубок, онпоставил его настол возле своего прибора.
        Великий князь переглянулся сКурицыным, усмехнувшись одними глазами. Снова все зашумело кругом разговорами, звоном чарок идостаканов.
        Иван Васильевич знаком подозвал ксебе Курицына исказал вполголоса:
        -Утре нарядивсе, кактобе сказывал, котъезду посла. Приведи его дозавтраку проститься иотъезжай сбогом. Дагляди, азачем, самведаешь. Язпойду намалое время отдохнуть ксобе, аты еще пои их да слушай, чтобают. - Встав из-за стола, улыбнулся он ишепнул дьяку: - Апапа-то рукой Казимира нас щупает.
        ИзПереяславля-Залесского выехал Якуб-писарь ввозке, вкотором были сним только духовник его да двое слуг. Курицын ехал отдельно, следом запосольским возком. Дальше тянулся поезд свиты посольской, окруженный русской стражей.
        Посол Якуб иксендз Витольд долгое время ехали молча. Якуб был совсем трезв имрачен иотвремени довремени посасывал изпоходной фляги дорогое заморское вино - подарок московского князя надорогу. Онвспоминалвсе, чтобыло, чтослышал отдругих, чтознал ивидел сам, и, медленно обдумывая, подводил итоги своего посольства.
        -Умен князь московский, - заговорил он наконец сосвоим духовником, - исилен духом. Многих знал я государей ипослов, вертелими, какмне надо было. Аэтот зараз непонятным образом меня самого вруки взял, словно наконя узду надел. Н-да! - Якуб досадливо крякнул и, потянув изфляги, добавил: -Oleum et operam perdidi.[210 - Потерял масло итруд (недостиг никакой цели) (лат.).] Впрочем, одно узнал: князь жениться надеспине нехочет, асие значит, чтопапа небудет навязывать нам дружбу сМосквой.
        -Обращая мысли свои кБогу, могу насие сказать только словами молитвы Господней: Fiat voluntas tua,[211 - Дабудет воля Твоя (лат.).] - проговорил ксендз инабожно перекрестился.
        Наступило долгое молчание, и, только закусив дорожными снедями, снова заговорил ксендз Витольд.
        -Опасаюсь лишья, - началон, - бородатого кардинала, грека Виссариона, иупрямства папы насчет Крестового похода против турок. Виссарионже, служа папе ирадея обосвобождении родной земли, сможет уговорить князя Ивана набрак.
        Якуб вдруг весело засмеялся:
        -Ты,отец, мыслишь, чтоитут «симилис симили гаудэт» - иборода бороду убедит!
        Ксендз слегка обиделся исказал сухо:
        -Панзабыл, чтообе сии бороды утаких умных голов, каких исреди безбородых очень мало.
        Втотже день после обеда выехал Иван Васильевич ссыном воВладимир.
        Наэтот раз ехал он втеплом возке вместе сВанюшей, носына будто невидел иотвечал ему только наего вопросы, авсю дорогу молчал имного думал онежданном посольстве короля Казимира. Казалось ему посольство это двойным: папа римский, может быть, хотел узнать через Польшу овозможности заключения брака его сцареградской царевной, аКазимир этим воспользовался. Онподослал соглядатая, дабы узнать, какстурками дела уМосквы, азначит, искрымским ханом Менглы-Гиреем, которого турки хотят вханы поставить.
        «Упапы корысть втом, - думалон, - дабы, приманив родством сцарями грецкими, ополчить нас натурок. Желая сего, онПольшу иЛитву вмире снами доржать будет… - Иван Васильевич усмехнулся ипродолжал свои мысли: - Сих-то, может, ониудоржит, акто Ахмата удоржит? Боле того, развойна заверу пойдет, темсамым всех татар папа супротив Руси подымет. Полякиже токмо свиду покорятся папе ибудут снами вмире, атайно непрестанут смуту сеять вНовомгороде Великом против нас исГанзой будут всоюзе…»
        -Тату, - перебил его мысли Ванюшенька, - мы вМоскву стобой едем?
        -Нет, сынок, воВладимир, - ответил он слегкой досадой.
        -Лучше вМоскву поедем…
        Иван Васильевич больше неслушал, нонапоминание оМоскве изменило ход его размышлений.
        «Может, папа-то, - неожиданно мелькнуло вего мыслях, - ничего иненаказывал Казимиру насчет сватовства? Может, онсам послов вМоскву пришлет? Туркиже несей день, тозавтра Крым захватят. ВМоскву мне спешить надобно, опору крепить против Ахмата, авсе сии дела заморские - пока только журавли внебе. СКазаньюже брат мой Юрьюшка милый ибезменя управится…»
        Надругой день поприбытии воВладимир приказал великий князь собраться всем князьям своим, боярам ивоеводам усебя впередней, чтобы думу думать овсех делах ратных игосударственных. Но,прежде чем пойти надуму, задержался Иван Васильевич усебя впокое сбратом Юрием один наодин.
        Одевали его тут иВанюшеньку вшубы дорожные стремянный его Саввушка да престарелый Илейка, который прикняжиче дядькой был, пока еще сил хватало.
        -Трудные времена, Юрьюшка, - молвил государь брату. - Посольство Казимирово намногое мне глаза открыло. Кончать нам сКазанью скорей надобно, Польша хочет нас сКрымом истурками поссорить, атут еще Новгород Великий мутит исГанзой заодно. Ахматже нож нанас непрестанно точит, аудельные неразумеют дел моих, токмо обуделах своих пекутся, огосударствеже инемыслят. Бают еще унас фрязины, ипосол осем баил, будто папа рымский царевну цареградскую заменя сватать хочет. Осем ты молчи, тобе токмо пока сказываю. Посольство может вМоскву быть.
        -Какая царевна цареградская? - спросил судивлением Юрий Васильевич.
        -Родная племянница последнего царя грецкого.
        -Важно сие, - сказал Юрий, - тетка наша царицей грецкой была, аежели иты женишься нацаревне грецкой, тосие вельми напользу роду нашему.
        -Верно, - проговорил медленно Иван Васильевич изадумался, нопотом, прервав свои мысли, сказал брату: - Осем после. Таквот, разумеешь ты ныне, пошто вМоскву мне надобно. Тытут останешься. Нуидем кбоярам. Имсие все по-иному баить буду. Умолчу, очем им знать ненадобно, апосле - прямо всани.
        Братья замолчали ибыстро пошли кпередней великого князя.
        Иван Васильевич задумчиво шел подлинным сенцам, чувствуя, каксердце его почему-то усиленно бьется, апотом вдруг Москва вспомнилась ивсе, чтовМоскве есть…
        -Дарьюшка, - беззвучно прошепталон.
        Дрогнул весь - испугался, чтослова его Юрий услышал. Тайну сию крепко берег Иван Васильевич, нокактолько понял он чувства свои, словно плотина вгруди его прорвалась, изаторопилсяон, заметался душой.
        -Да,вМоскву, непременно сейже день ехать надобно, - сказал он вслух.
        -Спеши, Иванушка, спеши, - молвил Юрий Васильевич, - безтобя там никто ничего несделает. Аяз тут смирю Ибрагима, верьмне, Иванушка. Язуже оводе некое вызнал ипридумал, какее уграда отнять. Осем никто извоевод неведает. Токмобы нам Казань осадой обложить…
        Когда великий князь сбратом вошел впереднюю, смолк сразу шум разговоров ивсе встали, приветствуя государя.
        -Князья, бояре, воеводы, - отдав поклон, заговорил Иван Васильевич, - принимая посла Казимирова, вызнал яз, чтокороль хочет вражду посеять унас стурками икрымцами. Ради освобождения Царьграда навойну подымает нас против султана. Самже, какмне ведомо, заодно сАхматом поход нанас готовит. Турок тоже мутит. Стравить хочет нас ссултаном, асам потом сзапада, аОрда свостока нанас ударят. Хитры вельми, аимы наМоскве нелыком шиты. Повисла вот токмо унас накафтане казанская собака - первей отогнать ее надобно да прибить так, чтобы несмела потом впятки нас укусить сзади… Помните токмо, какнимала Казань пред Большой Ордой иПольшей, норуки иноги нам связывает. Насей день потому наиглавно Казань Так смирить, дабы пикнуть несмела, когда другие вороги нанас пойдут. Сиекнязь Юрий Василич сумеет учинить. Мнеж надобно наМоскве быть, сМенглы-Гиреем исултаном турецким немедля сноситься, дабы козни Казимировы пресечь. Собя вместо брата моего Юрья вам оставляю. Приказываю слушать его вратных делах, какменя. Едуяз сей часец, икони ждут меня укрыльца.
        Намиг оборвалась речь государя: увидев среди бояр воевод Ивана Горбатова иГригория Перхушкова, вспомнил он обизменеих. Брови великого князя сурово сдвинулись. Глаза его остановились навоеводах, ивсе, следя завзглядом государя, стали смотреть наГорбатова иПерхушкова, помертвевших отстраха.
        -Слушать князь Юрья Васильевича, - четко повторил государь, - какменя! Заослушаниеже, апуще того, ежели кто, какприотце моем бывало… - Великий князь опять смолк наодин миг, гневно поглядев натехже воевод. - Ежели кто, - продолжал он медленно, особым своим хриплым голосом, неменее страшным, чемглазаего, - ежели кто норовить ворогам запосулы будет, всем тем едина казнь - головы сымать сплеч велю безмилости!..
        Последние слова государь сказал громко, почти выкрикнул, исмолк сразу, какотрубил.
        Тишина мертвая стала впередней, будто окаменели все отужаса. Слышно даже, какдышат кругом громко отстраха иволнения.
        Иван Васильевич обвел всех грозным взглядом и, несказав нислова, вышел изпередней.
        Опамятовавшись отстраха, князья ибояре засуетились вдруг иробкой толпой двинулись ккрасному крыльцу провожать государя.
        Глава13
        Рать казанская
        Приехал Иван Васильевич вМоскву наСтрастной неделе, апреля пятнадцатого, всамую великую пятницу вечером, ипоспел вАрхангельский собор кторжественному выносу плащаницы изалтаря насередину храма.
        Стоя вблизи плащаницы вместе сВанюшенькой, Иван Васильевич увидел нечаянно справой стороны среди молящихся женщин Дарьюшку. Онугадал ее сразу постану идвижениям. Сердце его забилось толчками, австретившись сней взглядом, когда она украдкой покосилась нанего, загорелся пьянящей радостью, нототчасже сдержал себя. Помнилон, чтовпятницу исубботу нельзя думать ниолюбе, ниожене своей, особенноже вСтрастную неделю.
        Через силу стал слушать он чтение «царских часов», читать которые положено вэтот день. Еслиже терял смысл молитв, тостарался думать оделах казанских. Всеэто отвлекалоего, изабыл он какбудто оДарьюшке. Выходяже сматерью изсобора, онсовсем смирил всебе греховные волнения имысли.
        Заужином втрапезной уматери он был кроток иласков, исполненный особого семейно-радостного чувства, которое сдетства испытывал вдни великого праздника. Жаль ему было только, чтонет сним брата Юрия, друга детских дней. Вспоминались иотец иМарьюшка, иотвсего этого становилось надуше непонятным образом ипечальней ичище.
        Встретившись глазами сматерью, онпонял повзгляду ее иулыбке, чтоиона чувствует тоже, исам улыбнулся вответ ей печально иласково.
        Марья Ярославна вздохнула итихо проговорила:
        -Атут безтобя, сыночек, опять Москве горюшко было великое. Половина посада, почитай, выгорела да товару разного много. Двецеркви сгорели. Видал, чай, когда подъезжал-то? Теперь строить надоть.
        -Видал, - мрачно ответил Иван Васильевич идосадливо добавил: - Деревянное-то сколь нистрой, красный петух все склюет! Вот, матунька, Бог даст, Казань да Новгород одолеем да Орду согоним, изкамня наМоскве все строить будем…
        -Дорого станет, чай, каменное-то?
        -Дешевле, матунька, будет один-то раз каменное построить, - резко заметил Иван Васильевич. - Ведь деревянное-то чуть некажный год заново строим. Ачто строим? Костры токмо!
        -Анезябко впокоях-то каменных? - уж несовсем уверенно спросила сына Марья Ярославна.
        -Живут люди, - ласково усмехнулся тот, - бают, тепло, атопят неболе, чемврубленых. Умитрополита пот вкаменных хоромах жарче мыльни бывает. Париться можно. Любит старик тепло…
        -Язисама люблю. Паркостей неломит. Аскажи, сыночек, сКазанью-то как?
        -Заказанские дела яз покоен: Юрий там. Язвелел ему послать токмо малую дружину наКичменгу. Казанцы там села грабят ижгут. Хватит исего, дабы отогнать поганых. Татарове, матушка, токмо вчужие земли впадать привычны, своейже земли боронить негоразды.
        -Адале-то какбудет? - спросила старая государыня.
        -Неведаюеще, матушка, - вставая из-за трапезы икрестясь, тихо молвил Иван Васильевич. - После вот Пасхи помыслю осем исвоеводами подумаю.
        Натретий день Пасхи, апреля двадцатого, государь созвал думу всвоих покоях. Онвэтот день особенно хорошо себя чувствовал. Вешнее веселое солнышко искорое свидание сДарьюшкой после долгой, казалосьему, разлуки радовали душуего.
        Чуял он всебе силу издоровье, амысли унего стали вдруг острые итак ясны, чтовсе сразу понимал, очембы ниподумал…
        Когда собрались все нужные Ивану Васильевичу бояре ивоеводы, онзаговорил легко ипросто, словно читал покарте ивидел будто даже очертания наней земель русских итатарских.
        Выслушав потом указания, мнения ивопросы воевод, онбезо всякого труда тутже нашел решения всех ратных дел инарядил, кому извоевод откуда икуда идти сполками.
        -Надобнонам, - сказалон, - первой всего непрестанно татар совсех сторон пугать имутить, изгоном вразных местах нападать, дабы неверные неведали, куды им метнуться, гденаиглавный урон собе ждать! Везде охочих людей подымать, чтобы отних полкам нашим подмога была, ататарским - страх! Князь-то Юрий Василич свойском своим против Казани влоб идет, авам, опричь того, Казань совсех сторон теребить надобно: грады исела жечь изорить вовсех местах. Купцовже казанских бейте, суда их наВолге иКаме полоните ивМоскву стоварами шлите.
        Государь помолчал, каквсегда это делал, ичерез малое время строго приказал:
        -Воеводе Руно утреже идти кГаличу сдетьми боярскими иказаками. ИзГаличаже взять ссобой Семеновых детей: Филимонова Глеба, Ивана Шуста иВасилия Губу, своямиих. Затем квологжанам идти, аотВологды сними кУстюгу сприказом моим, дабы князь устюжский Иван Звенец шел сосвоими устюжанами. Ивануже Игнатичу Глухому отгородка Кичменги идти скичменжанами, какивсем, наВятку-реку, итам, соединясь, почните все вместе пустошить грады, деревни исела повсей казанской земле…
        Закончив речь свою, великий князь пригласил всех кобеденной трапезе запраздничный стол.
        Ужинал этот вечер великий князь уматери своей, государыни Марьи Ярославны. Плохо слушал он всех, молчал больше, асердце трепетало исладко итревожно ивдруг сжималось отболи, когда вспоминал он ослухах изРима.
        -Дарьюшка моя, - беззвучно шевелились его губы, - Дарьюшка…
        Чуялон, чтоопять переломится жизньего, ипил больше крепкого меда стоялого изаморских вин, авмыслях само собой слагалось: «Перехожу яз зановую межу. Оставлю, пожалуй, замежой сей все радости жизни. Пришли последние деньки моего счастья…»
        Казалосьему, чтотрапеза тянется бесконечно долго, инехватало уж унего терпения. Наконец все вставать из-за стола начали икреститься, игосударь, простившись сматерью иВанюшенькой, струдом сдерживая быстроту шагов своих, вышел всенцы, идыханье унего захватило иоттоски иотрадости.
        Видит он Данилушку, который ждетего, аслова вымолвить неможет, ируки унего дрожат…
        Пошли они молча. Остановился намиг Иван Васильевич упокоев своих - ноги будто отнялись иотяжелели, новдруг рванул дверь ивошел ксебе.
        Данилушка торопливо подбежал краспахнутой настежь двери иплотно притворилее.
        Всесразу забыл Иван Васильевич, какувидел сияющие глаза Дарьюшки.
        Подбежал кней и, подняв наруки, стал носитьее, какмалое дитя, попокоям своим, целуя вуста ивглаза. Аона молчала, нолицо ее все светилось как-то изнутри несказанным счастьем. Дорассвета неспали они среди ласк иобъятий ипочти неговорили, аназывали только друг друга нежными именами… Впятом часу чуть светать стало. Ивдруг среди радостей всех тоска снова холодом охватила сердце Ивана Васильевича. «Сказать ей аль нет? - мелькало вего мыслях. - Апошто радость ей отравлять, голубке моей? Даибудетли так? Приедутли послы-то? Аежели приедут?»
        Иван Васильевич перестал думать - он знал, чтоион ивсе вокруг него решат против его счастья, впользу Московского княжества. Замер внеподвижности ибезмыслей ибезчувств всяких смотрел насветлеющие отрассвета окна.
        Дарьюшка сразу душой учуяла страшное игорькое сердцу своему. Глядя наИвана, лежащего рядом соткрытыми, будто ослепшими глазами, вдруг побелела лицом исникла, какобмершая. Потом тихим, покорным голосом промолвила:
        -Иване мой, ежели ты оставишь меня, ито невозропщу. Ведаю, нетвоя будет всем воля, Иване, агосударева…
        -Ничего неведаю, Дарьюшка, - глухо ответил он исболью добавил: - Может, минует меня горечь сия, аможет, язсам изсобя сердце идушу выну, погашу свое солнце навеки. - Онобнял ее крепко, изамерли оба втоске, каквпредсмертный час.
        Непрошло инедели после пожара московского, каксгорел посад возле Николо-Угрешского монастыря, чтовпятнадцати верстах отМосквы. Основан был монастырь этот знаменитым прадедом Ивана Васильевича - Димитрием Донским повозвращении сКуликовой битвы. Памятуя обэтом, игумен монастыря просил помощи увеликого князя, говоря вчелобитной: «Горело круг самых стен монастырских, иогонь таково велик бысть, чтовельми истомно было даже внутри двора монастырского. Много раз исоборный храм загорался, ноБожиим заступничеством обережен итокмо истлел внекоих местах. Будь милостив, государь, помоги обновити собор, прадедом твоим воздвигнутый…»
        Далее говорилось вчелобитной подробно оповреждениях храма иисчислялосьвсе, чтонадобно дляего обновления.
        Иван Васильевич принимал монастырского вестника втрапезной своей заранним завтраком. День стоит погожий итеплый, иотсадов уж весенней свежей зеленью веет, впокое все окна отворены настежь. Взглянул великий князь насинее небо, покоторому только два-три облака белоснежных тянется, изахотелось ему вдруг поскакать наконе подэтим небом позеленым лугам иполям, жаворонков звонких послушать…
        -Скажи игумену, - обернулся он кмолодому монаху, привезшему челобитную измонастыря, - сегоже дня приеду кнему наобед. Поспеши посему обратно, дабы кмоему приезду игумен-то все успел. Пусть соберет точно все исчисления пообновлению храма.
        Иван Васильевич метнул взглядом намонаха идобавил:
        -Есть среди братии строители, рубленики, каменщики ипрочие?
        -Есть, государь, - отдавая по-монастырски низкий поклон, живо ответил монах.
        -Какприехал-то?
        -Верхом, государь.
        -Пусть игумен истроителей своих соберет. Погляжу наних да побаю исними. - Государь усмехнулся имолвил: -Ну,сБогом! Гони вмонастырь, аяз кобеду буду…
        Монах вышел, авеликий князь, обратясь кДаниле Константиновичу, сказал весело:
        -Хочу вешним духом подышать, даисамому уних увидатьвсе. Вели-ка Саввушке снарядить коней да взять уЕфим Ефремыча стражи, сколь надобно…
        Умонастырских стен Ивана Васильевича встретили созвоном колокольным. Вворотах ждалиего, сигуменом иархимандритом воглаве, весь клир ився братия монастырская схоругвями, крестом исвятой водой.
        После краткой молитвы ипенья «Христос Воскресе», каквпасхальные дни полагается, игумен предложил государю оказать честь разделить сним монастырскую трапезу.
        Иван Васильевич, поцеловав крест иприняв благословение, ответил:
        -После сие, отче. Сейчасец вот храм оглядим состроителями. Ждименя впокоях своих…
        Великий князь быстро пошел ксобору, окруженный монахами испешившейся стражей. Храм был сильно поврежден: прогоревший купол его осел, оголившийся крест покривился иторчал нажелезном шесте, ауподножия его вздыбились покоробившиеся листы железа. Обгорела кое-где икрыша, особенно наюжном приделе.
        Строители монастырские оживленно говорили между собой, вперебой указывали государю разные повреждения отогня, ихотя все были врясах, нотеперь совсем непоходили намонахов ниголосами, ниповадками.
        -Нам, государь, - говорил один измонахов, крепкий мужик сседеющей бородой, - нам нетолько дерево икамень понадобятся. Намгвоздей надобно, железа плющеного, рамсвинцовых дляокон и, ежели твоя милость будет, слюды светлой, большим листом.
        -Аколи имелка будет инеочень светла, - словно испугавшись слишком большого запроса, прервал говорившего седобородый монах, - то нам исие добро, хошабы токмо храм-то малость посветлить.
        -Еще, государь, - скромно обратился квеликому князю молоденький монашек сумным, светлым лицом, - огнем-то роспись сожгло идымом зачернило. Надоть нам краски купить, ништоже есть унас красильного-то.
        Иван Васильевич всех выслушал иосмотрелвсе. Заходил он ивохрам: ивнутри было много попорчено росписи откопоти ижара огненного.
        -Краски-то, государь, - скромно, нонастойчиво твердил юный монах, - вельми трудно купить. Ихведь изКафы купцы привозят, апродают токмо засеребряные рубли.
        Вконце трапезы уигумна подали сладкого грецкого вина всеребряной сулее. Изэтойже сулеи, наполнив ранее золотую чарку государя, налили себе исвятые отцы - игумен иархимандрит. Выпили заздравие Ивана Васильевича, продолжая потом беседу насчет обновления храма иденежных средств монастыря. Игумен пригласил дляэтой беседы икеларя иказначея.
        -Пошто, - шутливо спросил великий князь, - милости моей просите? Малоли увас угодий монастырских, даисеребреца, поди, достаточно?
        Игумен покачал головой имолвил:
        -И-и, государь, ктотеперича невступается внаши волости иселы монастырские! Намнынеже много землицы надобно, дабы больше холопов напашню сажать; дабы они каксироты были, дабы изних поболе стало вселах полных людей, сиречь страдников.[212 - Полные люди, страдники - наиболее зажиточные изкрестьян, имеющие лошадь.] Сии хлеб нам дают нетокмо дляпрокорма, аинапродажу ради денег серебряных.
        Иван Васильевич усмехнулся имолвил:
        -Вот, отче, изсих денег ивозьмите наобновленье-то. Тутвот, усобора, инок один все накраски молил.
        -Идеже деньги унас, государь, - воскликнул отец казначей, - идеже деньги? Нет, почитай, унас серебряников.[213 - Серебряники - те иззажиточных «добрых крестьян», которые всостоянии были выплачивать рост (проценты) сполученной ссуды.] Сребро мы добрым людям ссужаем, асребром-то иони невсе рост платят!..
        -Норовят они серебрецо-то боле усобя доржать, - вмешался отец келарь, - намже норовят токмо церкви наряжати, монастырь идвор тыном обносить, хоромы ставить, пахать, сады оплетать плетнем, наневод ходити, пруды прудити, набобры восеннее время идти да бортничать…
        -Апешеходцам[214 - Пешеходцы - бедняки, безлошадные крестьяне.] что увас деять положено? - спросилон, забавляясь жадным стяжанием людей Божиих.
        -Отсих, почитай, нету прибытка совсем, - загорячился отец келарь. - Токмо кпразднику рожь мелют ихлебы пекут, пиво варят инасемя рожь молотят, ален даст игумен вселы, иони сети плетут иневоды наряжают, таково ивсе их изделие!
        Великий князь перестал смеяться исурово поглядел намонахов.
        -Жаднущивы, отцы святые, - сказалон, - содного вола две шкуры драть хотите. Маловам, чтохлебом берете - ивполе стоячим ивжитницах, баранами, гусями икурами, яйцами, сырами да маслом ирыбою всякой! Выиоброк еще берете, помногу рублей серебро монастырское врост даете. Куда вам денег столь? - Иван Васильевич помолчал идобавил: - Поперек пути государству стаёте. Всетокмо всвои руки взять хотите, аугосударства есть ивольные слуги: ратные люди княжие ибоярские идети боярские. Неразумеете того, чтотатары еще ходят круг Руси, какволки круг стада. Побьют онинас, ихрамы Божии исвятые обители надым пустят. Митрополит Иона, Богом отнас призванный, разумел сие.
        Застолом все замолчали. Государь медленно пил заморское вино, ибыло надуше его беспокойно. Невсе было так просто, каксам он думал. Монахи переглянулись между собой, иэто заметил Иван Васильевич ипонял, чтоони будут обороняться.
        -Государь, - заговорил тихо ипокорно игумен, ноглаза его хитро сверкнули, - прав ты вдобром своем помысле. Токмо аз, грешный, скажу: вотчинники инабольшие - князи ибояре, инаимелкие - дети боярские, боле нас берут. Одни хлебом ипрочим берут наполовину, адругую половину - сребром. Иныеже берут токмо оброки совсех сирот итокмо деньгами.
        -Истинно так, истинно, - дружно подхватили отцы духовные.
        Иван Васильевич ничего несказал, наэто, только глаза его поочередно остановились накаждом изсобеседников, сразу смутившихся иоробевших.
        -Осем яз думать буду, - проговорил он глухо, - исодею потом, какнадобно.
        Резко поднялся он из-за стола и, перекрестившись, сказал:
        -Пришлю вам своего зодчего Василия, Димитрия Ермолина сына, снужным припасом, которого увас нет. Дивно возобновил он поволе матери моей церковь, чтозаложена княгиней прадеда моего, князя Димитрия.
        Всюдорогу отНиколо-Угрешского монастыря досамой Москвы думал Иван Васильевич оразговоре, случайно возникшем застолом уигумна. Впервые так ясно почуялон, какмного противоречий между людьми разных сословий. Этоошеломило его илишило ясности мысли.
        Близ самой Москвы увидел Иван Васильевич небольшое село подмосковное и, подозвав стремянного своего Саввушку, спросил:
        -Чьясия вотчина?
        -Бают, государь, Трофим Гаврилыча Леваша-Некрасова, избоярских детей.
        -Гони водвор, извести, чтокнязь великий едет кнему.
        Ивану Васильевичу нетерпелось самому увидеть, какмелкие вотчинники живут, каково уних сиротам ипрочим черным людям.
        Когда он подъехал кодвору, уворот стоял уж дворский совсеми людьми дворовыми. Всебыли безшапок иземно кланялись.
        -Койизвас дворской? - спросил государь, нахмурив брови.
        -Я,государь. Пров, сынСеменов…
        -Гдеж господин твой? Какего звать икакон смел непочтить государя своего?..
        Оробев совсем, кинулся Пров Семенов наколени.
        -Негневись, государь, - заговорилон. - Господин наш, Трофим Гаврилыч Леваш-Некрасов, нарати казанской сконниками своими.
        -Встаньте, - сказал Иван Васильевич.
        Дворский ивсе слуги встали.
        -Ну,сказывай, Пров, - продолжал государь, - какая увас вотчина икакживете.
        Дворский нерешительно оглянулся напрочих слуг, но, ободрившись, отвечал великому князю:
        -Вотчина господина нашего невелика, государь. Сиесело Никольцы, идевот хоромы его идвор, дадве деревеньки недалече отсель: Старая Глинна да Новая Глинна. Яже угосподина моего слугами ведаю ипоселением, чтозадвором его числим. Опричь того икрестьянами ведаю вдеревнях. Таместь уменя помощники - ключники итивуны…
        -Сколь всего четей-то[215 - Четь - мера земли подпашню, обозначающая земельную площадь примерно в0,5 гектара.] ввотчине? - перебил дворского Иван Васильевич.
        -Всего, государь, двадцать восемь четей споловиной. Изних девятнадцать четей - закрестьянами, шесть - заслугами, атри чети - хозяйские.
        -Ктопашни-то пашет?
        -Свои люди, государь, господские.
        -Оброк платят?
        -Всякое, государь, иработу иную деют, аболе оброк, ибоныне безденег-то ништо купить неможно. Господинже наш, слуга твой, каксКазанью вот рать зачалась, воев нарядил. Безсеребра-то инарядить нельзя былобы…
        -Исеребро врост даете?
        -Добрые люди берут ирост платят, какивтвоих вотчинах, государь.
        Иван Васильевич потемнел лицом и, махнув рукой, молча поехал вон содвора.
        Невеселые думы он думал, вспоминая непрерывные тяжбы меж монастырями, вотчинниками исиротами. Всеныне друг сдругом грызутся наРуси.
        -Какже статарами биться ипрочими ворогами? - шептал он беззвучно. - Накого более опереться можно?
        Вечереть уж начинало, когда прибыл Иван Васильевич вхоромы свои ихотел было идти кматери, новстретил всенцах дьяка Курицына. Обрадовался ему государь ивоскликнул:
        -Будь здрав, Федор Васильевич! Когда прибыл?
        -Живи многи лета, государь, - ответил Курицын. - Вборзе прибыл яз после того, какотъехал ты вмонастырь Угрешский.
        -Идискажи Данилушке, чтояз усобя стобой буду ужинать, всвоей трапезной.
        Сидя заужином, Иван Васильевич, проголодавшись отпрогулки, елмолча, слушая донесения дьяка.
        -Посол-то Яков, - говорил, посмеиваясь, Курицын, - ехал ввозке своем, яковтесном заключении. Нето чтоб неволей, апилвсе, подконец уж иксендз его стал сним пить. Небеспокоил их яз. Мыслю токмо, правты, государь, - протатарские дела Казимир вызнать хотел. Недляпапы посла-то слал, адляхана Ахмата.
        -Может, итак, - усмехнулся великий князь, - токмо всеже упапы, видать, есть помысел сватовство начать. СиеиКазимира иАхмата тревожит. Пождем, ночую, послов кнам ипапа пришлет.
        Великий князь задумался и, вспомнив разговоры свои сигумном исдворским Леваша-Некрасова, заговорил сдосадой:
        -Аяз тут новые дела узнал нечаянно. Отом, очем мы доселе иподумать неудосужились!
        Иван Васильевич рассказал дьяку оновых переменах ввотчинах монастырских, боярских ипрочих, отяжбах заземлю, отом, чтохлеб ныне нестоль накормленье идет, сколь напродажу заденьги, проденежные оброки ипровыдачу натяжелых условиях денежных ссуд крестьянам ростовщиками-земледельцами.
        -Вишь, каккруг нас сталось, амы насие сквозь пальцы смотрели! - воскликнул государь. - Безнас сие идет, мимо государства идет, будто река меж берегов сама пособе.
        -Таконо иесть, государь, - сказал Курицын, - все поволе Божьей деется.
        Иван Васильевич усмехнулся ирезко промолвил:
        -Река-то течет поволе Божьей, отом спору нету, алюди-то, гденужно, могут чрез нее мост построить, агде плотиной запрудить, рукава отвести, дабы небрега зорила, азерно намельницах молола.
        Федор Васильевич сизумлением взглянул навеликого князя ирадостно воскликнул:
        -Какты, государь, мудро обовсем мыслишь!
        -Насейже вот часец, - хмуро отозвался Иван Васильевич, - ненахожу яз пути правого. Ведаю, нельзя реку наее токмо волю пущать, ачто содеяти, неведаю. Монастыри безмеры тягчат сирот, асами чернецы токмо чревоугодием ипьянством живут. Много захватили монахи земли-то итокмо сами корыстятся, акакая отсего польза государству? Вотчинники все вот - крупные имелкие - тоже заземлю друг друга грызут, яковолки лютые, акакие грамоты измыслить - неведаю. Надобноже такие уложить правила, дабы богатые исильные несожрали друг друга из-за корысти своей, аизсирот ичерных людей конейбы токмо пашенных неизделали! - Государь злобно усмехнулся идобавил: -Эдак они иотгосударя своего всех людишек подсвою руку возьмут ивоев мне неоставят, обессилят государство-то нехуже удельных. Можноли им волю такую дать?
        Государь замолчал, молчал иКурицын. Волнение Ивана Васильевича постепенно улеглось, имолвил он раздумчиво:
        -Ежели грамоты судные собрать все икняжие грамоты? Может, тамнасие разрешение есть? Может, иуставные грамоты кнаместникам помогутнам.
        -Верно, государь, - обрадовался опять Курицын. - Тывот токмо что сказывал обуложенье правил. Вотимыслю яз, повели дьякам нужные тобе правила сыскать вграмотах, окоторых ты поминал. Добреже было поставить надними дьяка Андрея Ивановича Жука: человек сей сметлив ихитер вразумении грамот.
        Государь развеселился исказал:
        -Верно сне! Какрешено нами, такисотвори отмоего имени. Дело сие долгое, ногосударству безсего быти нельзя. - Обернувшись квошедшему дворецкому, он, смеясь, добавил: - Дай-косьнам, Данилушка, фряжского малость, задело доброе сФедор Василичем выпить надобно.
        Когда Данила Константинович вышел, великий князь сказал дьяку вполголоса:
        -Опричь того, есть уменя дело, которое немедля сотворить надобно. Утреже найди человека верного ипошли кДаниару-царевичу, дабы ссылался царевич сМенглы-Гиреем оттвоего имени, нотокмо устно, безграмот. Пусть обещает ему помочь отнас против братьев, которые сАхматом. Ежели Бог недаст удачиему, приму ксобе, какбрата, аежели Бог даст ему наотчий стол сесть, тоитогда ему помочь наша против Ахмата надобна будет. Сотворим союз вечный, авсе вороги его - наши вороги, анаши вороги - его вороги, идруги наши едины.
        Вошел Данила Константинович сдвумя кубками заморского вина.
        -Заблагополучие дел наших! - сказал Иван Васильевич, чокаясь сдьяком.
        -Заздравие государя моего, - ответил тот.
        Кконцу уж приблизился май, когда дошли доМосквы первые вести овойске московском - отвоеводы Ивана Руно. Обедал вэтот день государь уматери своей. Всебыли весьма рады вестнику, сопровождавшему своинами караван торговых судов, захваченных укупцов татарских. Суда эти стояли уж наМоскве-реке возле Кремля, усамых Чушковых ворот.
        -Кактя именем величать? - спросил государь боярского сына, когда тот отмолился исказал здравицы государю игосударыне.
        -Зовут мя, слугу твоего, Трофимом, апопрозвищу - Леваш-Некрасов.
        Иван Васильевич лукаво усмехнулся имолвил:
        -Ведаю отобе, Трофим Гаврилыч.
        Леваш изумился ипроговорил растерянно:
        -Истинно, государь, Гаврилычем величают побатюшке-то…
        -Нусказывай, Гаврилыч, сказывай, чтовоевода-то повестует, - ласково молвил великий князь.
        -Повестует он так: «Будь здрав, государь, намногие лета! Право ты сказывал, неумеет татарин землю свою оборонять. Везде татар мы бьем. Мывсе, сойдясь вместе подградом Котельничем, повоевали всю черемису поВятке-реке. Пошли засим поКаме-реке наниз да там воевали доТамлуги имного гостей татарских побили, товару уних великое множество взяли исуда их совсем добром тобе шлем наМоскву сбоярским сыном Трофимом Левашом. Доперевозу татарского ходили мы поКаме ивверх воротились подобру-поздорову. ИвБелу Воложку ходили итам вызнали: были тут казанские татары, двести конников, да, коней пометав возле Воложки учеремис, пошли они насудах вверх поКаме-реке. Тутвоеводы, подумав, набрали изсвоих людей семь насадов[216 - Насад - речное судно (большая лодка) снаставленными бортами длябольшей их высоты. Отэтих наставок (насадов) получило свое название исамо судно.] иотпустили сними меня, Ивана Руно. Догнали мы поганых, ате, увидевшинас, выметались набрег. Язже повелел своим инасуше их гнать. Забежали поганые заречку некую малую. Засев уречки, стали снами биться. Одолели мы их итоже, забежав заречку ту, перебили всех,
поймали живыми токмо воеводу их Иш-Тулазия, сына князя Тархана, дадругого бердышника.[217 - Бердышник - воин, вооруженный бердышом, тоесть широким топором, иногда сгвоздевым обухом икопьем. Надет бердыш надлинное древко инапоминает алебарду. Этооружие, видимо, служило отличием начальника отрядовых воинов.] Анаших натом бою поганые убили токмо двух человек, араненых унас шестьдесят, имилостью Божьей все живы. Оттоль пошли наВеликую Пермь, нынеже идем кУстюгу. Полон татарский ведем тобе, государь, вобход Казани, аЛеваш-то ранее меня придет наМоскву…»
        -Нуслава богу, - весело сказал Иван Васильевич идобавил: - Садись-ка застол снами, Трофим Гаврилыч, выпей вот чарку водки двойной да закуси.
        -Данилушка, - молвила старая государыня, обращаясь кдворецкому, - налей-ка гостю-то дорогому, аты кушай воздравие да скажи, какие товары насудах утобя?
        -Заздравие государя моего игосударыни, - вставая соскамьи, провозгласил Леваш ивыпил стоя. Затем снова сел накончик лавки изаговорил: - Всякие товары есть, государыня, ковры шемахинские икизилбашские…
        -Даты закуси ране, Гаврилыч, - перебила его Марья Ярославна, адворецкий поее указанию подал гостю намалом блюде кусок жирной буженины копченой ихлеба.
        Леваш съел предложенное ему очень быстро, чтоб незаставлять государыню долго ожидать рассказа. Встал, перекрестился и, поблагодарив государей, продолжал говорить стоя.
        -Опричь ковров, государыня, - рассказывалон, - есть сабли дамасские сзолотыми насечками, каменья самоцветные, шелка китайские, аизганзейских товаров: сукна цветные ибархаты разные, посуда всякая - золотая, серебряная, кубки ичаши хрустальные. Серьги ссамоцветами, золотой исеребряной казны много. Ножи есть, топоры, серпы, иголки, гвозди, слюды много оконной.
        -Сиемне надобно дляцеркви вУгрешской обители, - перебил его Иван Васильевич испросил: - Акраски есть?
        -Есть, государь, иеще много всего, неупомнишь сразу-то.
        Старая государыня весело улыбнулась имолвила:
        -Пойдем, сыночек, поглядим суда татарские?
        -Пойдем, - ответил государь. - Аты, Данилушка, собери кого надобно, дабы товары сии принимать, опись всему добру изделать ивказне нашей схоронить. Дастражу нашу кремлевскую улодок поставь, скажи осем Ефим Ефремычу.
        Вотидвадцать седьмое мая, когда, говорят, последние цветы весенние всадах доцветают, авскоре ирожь начнет колоситься. Сэтих дней все по-летнему: хоть ицвету еще много, дауж дух вполях илугах нетот - свежести вешней нечуется, солнце сухим жаром печет. Нозвонко еще бьют назорях перепела, воржах скрипят коростели, асболот иречных камышовых крепей бугай-птица ревет низким голосом, словно бык встаде. Поночам иземля взное томится, словно пьянясь буйным своим плодородием.
        Веселые, добрые дни стоят, лучшее время вгоду, нонерадостно наРуси - продолжается рать казанская. Втоске итревоге душа увеликого князя. Сидя впокоях своих, налюбимом месте уоткрытого окна, думаетон, какразвязать все узлы, какразрешить неразрешимое. Словно кольцом, опоясана Русь вражьими силами: назападе - литовцы, ливонцы, поляки, немцы, ассеверо-востока, свостока июга - татары казанские, сибирские, ногайские, Большой Орды ипрочие иеще народы языческие разные - черемисы, мордва, башкиры идругие…
        -Инетокмо иноверцы грозят, аисвои православные, - шепчет он задумчиво, - иНовгород Великий, даПсков, иТверь, аВятка вот икКазани пристала. Ганзаже немецкая корни давно пустила вНовомгороде ивКазани. Многие изправославных ради корысти своей, какИуда, продадут Русь затридцать сребреников…
        Думает он обудельных вотчинниках, окнязьях ибоярах, иунего веры нет им. Думает омонастырских вотчинах, идуховным несовсем верит. Усмехнулся, вспомнив юродивого изЧудова монастыря, которого бабка велела батогами бить. Вспомнил ислова бабки: «Богу молись, апопам неверь…»
        Вспомнил ивозразил покойной княгине вслух:
        -Нет, бабунька, попам яз водном верю. Онирусскую землю иноверцам неотдадут. СиинеИуды, атокмо жаднущие, ноисим погубить могут. Обратят сирот всех всвоих коней пашенных!
        Иван Васильевич порывисто встал соскамьи изаходил вдоль покоя своего, бормоча вгневе:
        -Укогож мне опору сыскать? Укого?!
        Думал он осудных грамотах, озаконах…
        -Сие - долга песня!
        Вдруг вмыслях его просветлело, будто огонек среди тьмы замигал.
        -Токмо надетей боярских инавоев надо опираться, - воскликнулон, - токмо ими державу свою крепить!
        Иясно ему стало, какэто сделать…
        Вдверь постучал ивошел Федор Васильевич Курицын, веселый ирадостный.
        -Какие вести? - быстро спросил его Иван Васильевич.
        -Князь Федор Хрипун-Ряполовский ходил отНижнего доКазани, гдевозле Звенича бора побил он наголову царский двор. Полон захватил, асреди полонян воеводаих, наиславный князь казанский Хозюм Бердей. Хочешь, государь, князя сего зреть? Токмо что привели его сполоном.
        -Утре, - отмахнулся великий князь. - Пусть отдохнет. Заложником будет. Тысним после поговори, апотом имне скажешь. Сейже часец передай полон Ефим Ефремычу иукажи почину, кого игде взатворе доржать. Дакто полон-то привел?
        -Емельян Парфенов, сынбоярский, издружины московской князя Федора.
        -Пусть утре, после завтрака, уменя будет. Благодарить буду воеводу идружинего. Асам воротись, скажу тобе кое-что.
        Когда дьяк Курицын вышел, Иван Васильевич грустно поглядел наДанилу Константиновича и, положив руку наплечоего, тихо промолвил:
        -Скорбь комне подступает, Данилушка. Нетвласти мне надсчастьем своим, ивгоречи своей хочу видети ныне Дарьюшку мою кроткую итакже, какияз сам, злополучливую…
        Голос его задрожал, иотошел он кокну, адворецкий, опустив голову иуходя, глухо промолвил:
        -Навсе воля Божия итвоя, государь.
        -Токмо немоя! - горестно воскликнул великий князь. - Немоя воля, Данилушка…
        Необорачиваясь, онсжал руками подоконник исмотрел вокно широко открытыми глазами, ноничего невидел иниочем немог думать…
        Такзастал его ивозвратившийся Курицын.
        -Государь, - сказал дьяк громко, - исполнил яз волю твою.
        Иван Васильевич вздохнул иобернулся, Лицо его было спокойно идаже сурово. Медленно отойдя отокна, селон наскамью. Помолчав некоторое время, сказал глухо:
        -Садись, Федор Василич, ислушай. Вникай глубже вречи мои. Ведаю, чтоуразумеешьвсе. Последнее, чтояз тобе сказывал овотчинах ичто мы решили обуложении правил изсудных грамот, будем осем говорить. Токмо насей часец нам сие подспорья недаст. Надо еще идругое. Надо род московских князей, родИвана Калиты иДимитрия Донского еще выше наРуси поставить надвсеми нетокмо удельными, ноинадвеликими князьями. Тетка моя родная царицей была цареградской. Язмогу быть породной племяннице последнего царя грецкого кцарскому роду сему причастен, также идети мои… Разумеешь?
        -Разумею, государь, - ответил дьяк.
        -Сиеважно идля-ради сговора спрочими государями христианскими, - продолжал Иван Васильевич. - Легче будет нам сноситься сними ислободней торговать сих земляками, аможет, идокончания иметь против татар… Ивомногом отсего польза государству. Нонаиглавно-то что?
        -Москва-то будет Третьим Рымом…
        Великий князь досадливо махнул рукой.
        -Наиглавное, Федор Василич, чтодлявсей Руси православной станет великий князь московский единодержавным государем русским. Всесироты пойдут заМосквой тогда еще более, амы, силой их укрепясь, татар скинем. Князейже всех поднози своя покорим! Ивгосударстве нашем всем легче жить будет…
        Великий князь, слегка побледнев ипомолчав немного, сказал тихо:
        -Иди, Федор Василич, притомился яз…
        Глава14
        Смирение царя Ибрагима
        Втысяча четыреста шестьдесят девятом году, февраля одиннадцатого, прибыло наМоскву квеликому князю посольство необычное идлявсех нежданное. Прибыли изРима откардинала Виссариона Георгий Траханиот, по-русски его звали Юрий Грек, асним Антон Джислярди, родной племянник Ивана Фрязина, который издавна был денежником увеликого князя московского.
        Послы привезли государю лист, ачто внем писано кардиналом было, всесведома самого папы римского.
        Узнав осодержании грамоты Виссариона, Иван Васильевич принял послов итальянских келейно усебя впокоях. Принем был только дьяк Курицын да малая стража.
        Одежды упослов кардинала показались великому князю покраскам ипокрою своему скоморошьими ипредосудительными. Юрий Грек был сбородой, иодеяние его было степеннее: широкий кафтан, весь вскладках, сдвумя поясами - один, узкий, наобычном месте, другой, широкий, наживоте. Нашироком поясе висел кожаный мешочек сденьгами, туго перевязанный шнурком.
        Самый кафтан уЮрия Грека был двухцветный: правая половина желтая, алевая красная. Кафтан короткий, только доколен, аноги водних длинных чулках: направой ноге - красный, аналевой - желтый. Красная нога была обута вжелтый длинноносый башмак, ажелтая нога - втакомже башмаке красного цвета. Головаже унего повязана была широким синим поясом, короткий конец которого лежал наспине, адлинный спускался нагрудь и, перекинутый через руку, висел доколен.
        Вглядевшись вэто странное одеяние, Иван Васильевич заметилеще, чтовразрез желтой половины кафтана высовывалась рука вкрасном рукаве, авразрез красной половины - вжелтом рукаве.
        Ещенеприличнее показалось государю одеяние молодого бритого итальянца Джислярди. Ондаже переглянулся сФедором Васильевичем, астража княжая еле сдерживала улыбки.
        Умолодого итальянского дворянина наголове был навернут такойже пояс, какиуЮрия Грека, ноярко-кровяного цвета. Наплечи накинута короткая безрукавка излеопардовой шкуры, лежавшей наспине, какширокий плащ. Безрукавка была очень короткая, чуть пониже бедер. Из-под нее высовывались руки врукавах кровяного цвета, аввырез ушеи виден был такогоже цвета ворот, аподним - белый ворот исподней рубахи.
        Ногиже молодого итальянца видом были непристойны: можно былобы подумать, чтоон совсем безпортов, еслибы портыего, обтягивающие обе ноги, какдлинные тонкие чулки, небылибы изцветных тканей. Правая нога отбедра досамого носка спереди синяя, адругая половинаее, сзади, желтая; леваяже нога отбедра доноска спереди желтая, асзади отбедра доколена синяя, аотколена допятки - белая.
        -Словно чиж сощеглом, - беззвучно шевельнул губами Иван Васильевич и, чтобы скрыть усмешку, сказал ласково:
        -Слушаювас.
        Послы поклонились, став наодно колено, и, поднявшись, поклонились опять, ноуж только впояс.
        Заговорил Грек, сильно сюсюкая иневыговаривая звуков «ч», «ц», «з» и«ж». Дьяк Федор Васильевич струдом разбирал его речь имедленно переводил:
        -Архиепископ грецкий Виссарион, ныне кардинал его святейшества, молит Господа Бога, государь, отвоем здравии намногие лета. После грозной искорбной гибели Царьграда отец Виссарион срвением печется оцарском роде Палеологов. Наставник он ипопечитель царевичей июной сестрыих. Насем яз кончаю ипередаю тобе сей лист.
        Юрий Грек отдал лист дьяку Курицыну и, опять поклонившись великому князю, отступил подальше отнего, какэтого требует наЗападе порядок почитания государей.
        -Погляди, Федор Василич, какписано, ичитай, - молвил Иван Васильевич.
        -Писано, государь, какподобает ктобе писать, - сказал Курицын.
        -Читай мне токмо наиглавное. Какой речью сей лист писан?
        -По-латыньски, государь, - промолвил дьяк истал читать: «Есть вРыме деспота морейского, Фомы Ветховсловца отцарства Константинограда, дочьего, именем Зоя, православная христианка. Восхочешь взять ее собе супругой, язсие сотворю ипришлю ее втвое государство. Заней уже присылались[218 - Присылаться - посылать послов скакой-либо особой просьбой, вданном случае - свататься.] король французский игерцог великий меделянский,[219 - Герцог Меделянский - герцог Миланский.] ноона нехочет влатыньство…»
        Федор Васильевич поклонился государю идобавил:
        -Все, государь. Какприкажешь?
        Иван Васильевич невольно закрыл глаза, нопересилил себя итотчасже открылих.
        -Прими подобающе послов кардиналовых, - сказал он своим обычным голосом, - наряди корм, покои ивсе прочее. После придешь, когда позову! Теперьже идитевсе.
        Надругой день утром, после завтрака, сразрешения великого князя допущены были впокои его длябеседы итальянцы-братья: Карло, приехавший изРима, иИван Фрязин вместе сплемянником их обоих, Антоном Джислярди.
        Иван Васильевич хотел поболе вызнать оРиме, аглавное опапе, дабы ведать, какие наказы давать послам своим икакие подарки отправить папе, чтобы небыло утого худого мнения оМоскве ионем, государе московском.
        Великий князь сидел застолом, аподле него стояли справа дьяк Федор Курицын, аслева дворецкий Данила Константинович.
        -Федор Василич, - обратился государь кдьяку, - яз токмо приму сих фрязинов иотъеду кмитрополиту. Тыже тут один угостишьих, аДанила Костянтиныч всем поможет тобе. Помни токмо, чтояз тобе сказывал, ивсе вызнай обих обычаях рымских иначто упапы-то задор есть, дабы знать, какие подарки ему давать. Пои, нежалей. Иван Фрязин пьяница ивохмелю хошь много инаврет, ноиправду похвастовству своему скажет. Даты исам, Федор Василич, разумеешь сие. Яков-то писарь хитрей был, аспьяну забыл, чтопо-русски неразумеет. Незабудь ипротурок вызнать, окакой рати против них папа мыслит.
        Ефим Ефремович доложил оприходе итальянцев.
        -Пустиих, Ефимушка, - молвил Иван Васильевич и, улыбнувшись, добавил: - Даскажи страже-то, нефыркалибы собе вбороды ирукава, глядя нащеглов сих рымских.
        Всерассмеялись, государьже, остановивих, приказал:
        -Ну,веди послов-то, Ефим Ефремыч. Даповели там, возокбы мне подали. Котцу митрополиту поеду.
        Начальник княжой стражи вышел, авеликий князь добавил, обращаясь кдьяку:
        -Примне застол их несажай. Дамим испить здравицу, аотыду, тогда сажай ипируй сними. После дойдешь комне. Буду яз, какворочусь отмитрополита, вхоромах устарой государыни. Обедать уней буду.
        Итальянцы иплемянник их Антон вошли снизкими поклонами и, остановясь шагах впяти отвеликого князя, встали перед ним наодно колено, аИван Фрязин сказал ото всех по-русски:
        -Челом бьем тобе, государь, живи многая лета.
        -Ивы здравствуйте, - молвил Иван Васильевич, сделав знак, чтобы они встали сколен.
        Затем дворецкий Данила Константинович подал послам наподносе три серебряных кубка сзаморским вином. Иван Фрязин взял кубок первым и, держа его перед собой, опять завсех провозгласил здравицу государю.
        Иван Васильевич поблагодарил и, встав из-за стола, молвил:
        -Отом, чтомне довести хотите, скажите дьяку моему, асей мне передаст. Язже сей часец еду кмитрополиту…
        Кивнув, онвышел изтрапезной, сопровождаемый низкими поклонами.
        Этот день государь обедал, какобычно, когда тайные беседы вел, уматери своей. ДаиВанюшеньку повидать хотелон: отрок уж совсем возрастал истал лицом походить насвою покойную мать. Недоволен был Иван Васильевич сыном, чтомало еще вникает он вдела государства, но, видя унего прилежание кнаукам разным иквоенному искусству, любил его нежно.
        Отмитрополита государь приехал прямо кстолу, акконцу обеда пришел идьяк Курицын.
        -Нукакотец-то Филипп мыслит? - спросила Марья Ярославна усына.
        -Также, какияз, - глухо ответил Иван Васильевич, - спешить некуда, вызнать все надобно.
        -Истинно, сыночек, истинно, - одобрительно кивая, заговорила княгиня. - Жена-то несапог, сноги нескинешь. Жениться ведь недолго, дажить-то ведь долго, ато ивесь век.
        Иван Васильевич стиснул зубы, но, притворно позевнув, продолжал ровно испокойно:
        -Митрополит Филипп баит, может, папа-то рымской опять нас кунии понуждать будет? Аможет, царевна-то сама унию приняла вРыме? Может, она, став княгиней московской, латыньство сеять будет среди православных?
        Великий князь замолк вдруг, поймав подозрительный, тревожный инедоброжелательный взгляд Ванюшеньки… «Разумеет, чтоему мачеху берут», - подумалон, новслух продолжал темже ровным голосом:
        -Митрополит хочет Юрия Грека повыпытать. Ксобе позовет набеседу итрапезу, аунего есть некий книжник, именем Никита Попович, зело хитер он воСвятом Писании иразумеет по-грецки. СейНикита будет вызнавать все проВиссариона ипапу. Митрополит баит: «Пусть поживет Юрий Грек наМоскве подоле…»
        Иван Васильевич немного подумал и, обратясь кматери, спросил:
        -Поманить, может, сего Грека ксобе наслужбу, вотчину пожаловать?
        -Апошто непоманить? - ответила старая княгиня. - Отец твой вотчины давал итатарам, ежели польза отсего была. Грекже Юрий нетатарской веры, аединой снами, христианской.
        Иван Васильевич вопросительно взглянул надьяка Курицына.
        -Ияз так мыслю, государь, - быстро ответил дьяк. - Надобен нам такой человек наслужбе, аслугойон, мыслю, будет верней Ивана Фрязина, денежника, акакзасие награждать, тысам, государь, лучше меня разумеешь.
        -Подумаем еще осих делах вместе совсей родней нашей, смитрополитом ибоярами. Ласкатьже сего Юрья надобно: отнего много вызнать можно оРыме, опапе, иоВиссарионе, иопрочем, Ивану-денежнику мало яз верю: сейзаденьги навсякое воровство пойдет. Токмо итакой нам нужен. Митрополит сказывалмне, чтоФрязины все такиеже, всенаедин лад. Язимыслю, денежник наш будет подстать рымлянам, ноунас ему прибыльней. Унего тут ихоромы, идеревенька есть, ижена, идети, ижалованье немалое, атам, чай, ониненадобен, безнего хватит…
        Иван Васильевич оборвал свою речь испросил Курицына:
        -Нуаты что скажешь, Федор Василич, осем?
        -Вызнал яз, государь, чтовсе сии фрязины, - заговорил Курицын, - родня нашему Ивану-денежнику ивсе они венецианцы, какинаш денежник. Баютони, чтоипапа Павел Второй изодного сними государства, иззнаменитого рода венецианских купцов Барбо. Хвастались, чтоих иродню их папа знает иверит им. Мыслю, онииране ссылались меж собой.
        -Засим гляди, Федор Василич, - перебил дьяка великий князь, - людей длясего верных найди.
        -Есть такие, государь, - продолжал Курицын. - После разорения турками Крыма многие фряжские купцы, кактобе ведомо, наМоскву приехали. Всеони хотят прибытка друг перед другом, анаибольшая вражда иревность уних меж венецианцами игенуэзцами. Вотяз инайду меж генуэзцев нужных нам людей…
        -Льготы некие дадим им, - снова перебил дьяка великий князь. - Разумею замыслы твои. Твори, какмыслишь, аксовету нашему соберивсе, чтосможешь. Нынеже опапе скажи, какие подарки ему надобны, начто унего задор?
        -Навсе, государь, - усмехнувшись, молвил дьяк. - Фрязины прямо так иговорят: «Вселюбит, чтоцену добрую имеет, анаиболе всего самоцветные каменья, сребро излато…»
        Всезасмеялись, аМарья Ярославна молвила:
        -Унего, упапы-то, губа недура, аязык нелопата…
        -ИоЦареграде баяли? - улыбаясь, спросил Иван Васильевич. - Иотурках? Чтодеять-то хотят?
        -Просто унихвсе, государь, - шутливо ответил Курицын. - Фрязины хвастают так: «Оженим, мол, московского государя нагрецкой царевне, аона его изаставит натурок идти…»
        Великий государь насмешливо улыбнулся, хотел было сказать грубую колкость о«ночной кукушке», ноудержался, встретившись стревожным ивраждебным взглядом сына.
        «Омачехе мыслит», - опять подумалон, иему стало досадно игорько.
        Быстро встав из-за стола, онперекрестился ипоклонился матери.
        -Прости, матушка, - молвилон, - днесь зело притомился яз. Пойду ксобе…
        Сказанской войны приходили разные вести. Московские полки били казанцев, ноитатары местами христиан били, аземли друг друга опустошали взаимно.
        -Такнеможет быть доле, - говорил Иван Васильевич. - Губим зря православных. Надо обмыслить все итак ударить, дабы сразу пришибить Ибрагима.
        Великий князь торопился покончить дела спосольством папы иуже обдумывал новый, дополнительный поход наКазань. Онспешно вызвал из-под Казани ксебе брата князя Юрия Васильевича надуму овойне, азаодно инасемейный совет, который назначен был им надесятое марта, всубботу навторой неделе Великого поста.
        Князь Юрий прибыл вовремя. Онсам спешил кбрату, ибомногим недоволен был введении войны статарами. Пуще всего непонраву были ему разнобой ислучайность действий воевод, небыло ввойске единого воинского управления. Братья часами беседовали сглазу наглаз, аЮрий даже чертил набумаге, какигде ратные силы размещать.
        Семейный совет отвлек их отвоенных совещаний. Утром десятого марта, после завтрака, собрались втрапезной государыни Марьи Ярославны сыновья ее сгосударем воглаве, князья Патрикеевы, князья Ряполовские, бояре Плещеевы идругие представители отзнатных родов. Ждали митрополита, икогда тот подъехал ккрасному крыльцу княжих хором, еговстретил там князь Юрий Васильевич сбоярами, апривходе впереднюю - сам государь истарая государыня.
        Пройдя втрапезную Марьи Ярославны ипрослушав краткую молитву, произнесенную митрополитом, государь игосударыня сели застол вкрасном углу, возле митрополита, авсе прочие постаршинству сели вокруг них.
        Длинный стол накрыт был шитой белой скатертью, ананем послучаю поста Великого стояли сулеи только смедом пресным ижбаны сквасом житным безхмеля, амеж них наблюдах лежали ломти хлеба ситного, репа пареная, грузди соленые, капуста квашеная, яблоки моченые сбрусникой ипрочая зеляньица изразных овощей.
        Владыка, прочитав молитву, благословил трапезу, икогда все закусили истали пить квас имед, великий князь молвил:
        -Отче, государыня, ибратья мои, ивсе князи, ибояре мои! Язмолю вас думу сомной подумать ограмоте кардинала рымского Виссариона. Оный, каквсем уже ведомо, заменя царевну грецкую сватает, родную племянницу последнего царя грецкого Костянтина. Надобно ныне ответ дать иВиссариону ипапе римскому, ибобезволи папы неможет всих делах один кардинал решать.
        Иван Васильевич помолчал ивопросил митрополита Филиппа:
        -Отче иучителю мой! Первое слово твое, ибодело тут нетокмо впользе государства Московского, аивпользе ивреде дляверы православной.
        Владыка Филипп, подумав малое время, заговорил ясно иотчетливо:
        -Государь мой исыне духовный! Аз,грешный, мыслю, Сам Господь посылает тобе столь знаменитую невесту, отрасль царственного древа, которого сень покоила некогда все христианство православное, когда оно неразделимо еще было папскими ересями сРымом. Сейблагословенный союз сплемянницей царя Константина будет подобен союзу святого Володимера киевского сгрецкой царевной Анной.
        Митрополит поднялся соскамьи и, перекрестившись широким крестом, торжественно провозгласил:
        -Ниспосли, Господи, сему делу успех, дабудет Москва новым Константиноградом, сиречь Третьим Рымом, дабы оплотом стать всему христианству православному.
        Старая государыня прослезилась имолвила громко, крестясь:
        -Дай, Господи, дайсие народу моему православному.
        Говорили потом князья Патрикеевы, икнязья Ряполовские, ибрат государя, князь Юрий Васильевич, иПлещеевы, ипрочие бояре. Иговорили все всогласии смитрополитом, добавляя только обосторожности, непопасть чтобы всети латынян. Говорили осогласии всех удельных князей ибояр, дабы всодружестве крепком общими силами скинуть иго татарское…
        Когда все сказали, чтодумали, великий князь только поблагодарил присутствовавших засоветы, носвоих мнений невысказал. Отпускаяже всех, добавил:
        -Руководствуясь наставлениями вашими, таквсе содею, дабы невпасть всети латыньства, адобыть дляМосквы токмо выгоды.
        Иван Васильевич встал ипоклонился всем.
        Марта двадцатого, после приема увеликого князя вприсутствии всего двораего, послы кардинала отбыли вРим сграмотой осогласии государя набрак сцаревной исего подарками. Сними, попоручению государя московского, поехал Иван-денежник, которому приказано было повидать царевну иликее, накипарисовой доске писанный, привезти.
        Сэтогоже дня Иван Васильевич, вызвав ксебе воеводу Беззубцева, Константина Александровича, сним ибратом своим, князем Юрием, весь пост обдумывал поход наКазань, авоевода чертил набумаге иотмечал, чтонадобно. Кконцуже марта был уже беспримерный поход насудах повсем рекам, ведущим кстолице Казанского царства. Наибольшим воеводой назначен был Константин Александрович Беззубцев. Емуприказано было кФоминой неделе, чтоприходилась вэтот год впервые числа мая, заготовить ладьи ипрочие суда дляпохода. Ноипосле этого непрекращались обсуждения ивоенные совещания увеликого князя.
        Всеже, когда зазвонили, загудели кремлевские колокола вСветлое воскресение, несмог пересилить себя Иван Васильевич: срадостью иболью душевной встретил он усебя впокоях Дарьюшку. Никогда он так нелюбилее, кактеперь, чуяскорую разлуку сней навсегда. Всегорести ивсе дела свои забылон, когда снова, какдитя малое, носил ее наруках, целуя ивуста ивочи… Власках инежностях уходила короткая весенняя ночь, иранняя заря молочно-розовым светом стала уж понебу разливаться, когда Иван Васильевич, взглянув влицо Дарьюшки, увидел - затосковали глазаее…
        -Тычто, Дарьюшка?
        Улыбнуласьона, ноневышла улыбка.
        -Так, Иване, - молвила она тихо. - Нехочу я ниочем мыслить. Дума уменя одна - еще часец малый, астобой побыть, Иванушка. Чтомне ныне горевать-то, хватит вборзе мне горюшка догробовой доски.
        Ивидит Иван Васильевич, опять веселеетона. Ласкаетего, иглаза сияют снова, ишепчетему:
        -Ведаю, токмо замалое время счастья моего неедину, адве жизни отдам, Иване мой.
        Онтоже шепчет, сжимая ее вобъятиях:
        -Доколе возможно, радость моя, неотойду оттобя, души моей неувядаемый цвет…
        Вконце Фоминой недели поуказу государя выступил изМосквы воевода Беззубцев впоход нататар. Хотел он поспеть вказанские земли ковремени, непропустить половодья намелких речках, покоторым надобно плыть доОки иВолги. Подначалом его шел нарать нетолько весь двор великокняжий сдетьми боярскими ото всех городов иуделов, ноисурожане исуконники сМосквы, имосковские купцы вместе счерными людьми всякого рукомесла изанятия. Воеводой умосквичей был князь Петр Васильевич Оболенский-Нагой.
        Другиеже подначальные Беззубцеву воеводы сполками своими втеже дни тронулись изразных городов кместу соединения сглавным воеводой, кНовгороду - Нижнему, старому.
        Полки садились насуда вМоскве, Коломне, Владимире, Суздале, Муроме, Димитрове, Можайске, Угличе, Ростове, Ярославле, Костроме ивиных местах.
        Насады, лодки идругие суда своинами иснаряжением воинским совсех сторон стремились кОке иВолге иплыли потом поэтим знаменитым рекам доих слияния уНижнего Новгорода. Всполошил поход такой напути своем все деревни исела, ибыстрые вести онем, одна задругой, непрерывно приходили вМоскву отовсюду, сообщая сволнением итревогой огрозном инебывалом судовом ополчении.
        Государь икнязь Юрий Васильевич внимали всем слухам народным ирадовались.
        -Ныне, государь, - говорил князь Юрий старшему брату, - вся чудь белоглазая, мещера ипрочие язычники почуют силу руки московской, подкоторой живут!
        -Истинно так, - соглашался Иван Васильевич, - но, мыслю, нетокмо страхом надо нам силу свою крепить, аипо-иному…
        Онпомолчал и, обратясь квошедшему дьяку Курицыну, неожиданно спросил:
        -Помнишь, Федор Василич, ореке-то что мы баили? Куда отнее инакакие мельницы воду отводить, дабы она впустую али вовред нам неработала? Сиречь накого надо опиратьсянам, наком нам силу свою государеву крепить?
        -Помню, государь, - ответил дьяк.
        -Ныне яз покоен, - продолжал сусмешкой Иван Васильевич. - Опора нам вовсем дети боярские, дворяне, помещики малые. Усих сироты перво-наперво - вои государевой службы, анетокмо пашенные кони, какуиных. Самиже дети боярские иподобные им - слуги нам верные, ибобудем мы сильны ибогаты, иони снами сильны ибогаты станут. Бояреже икнязи добре ведают: чемгосудари сильней ибогаче, темони, бояре икнязи, слабей да бедней, апосему - они идут противнас. Они, какиновгородская господа, мыслят отом, дабы изделать изнас угодников ислуг своих.
        -Ну,государь, - возразил Курицын, - сил уних нет таких, какугосподы новгородской.
        Иван Васильевич рассмеялся.
        -Ведаю, чтосил-то уних нет, - произнес он резко, - новедаю, Федор Василич, чтовкажном изних сидит илиШемяка, довласти охочий, иливотчинник, жаднущий доземли, дохолопов идоденег. - Иван Васильевич сжал кулаки иположил их настол. - Язже, - воскликнулон, сверкнув глазами, - так их зажму, чтоидохнуть несмогут! Всякие льготы иопричнины боярским детям дам, изкрепких сирот ихолопов дворян изделаю. Мелкие-то уменя крупных съедят. - Помолчав некоторое время, онуспокоился ипродолжал: - Постоянное войско нам крепить надобно. Будут ежели унас полки многие иверные, будут добре снаряжены, тоМосква возьмет все всвои руки искинет иго татарское.
        Весна была вполном разгаре. Травы кругом цвели идеревья, втальникахже икустарниках наберегах волжских затонов пели соловьи поночам, громко щелкая ирассыпаясь серебром отзари дозари, аднем комары, немолчно жужжа извеня, тучами носились надберегом. Крякали утки вкамышовых зарослях, пищали чайки, непрерывно мелькая ввоздухе, итонко посвистывали напесчаных отмелях большие ималые кулики…
        Караван закараваном излодок подплывал поширокой полой воде кНижнему, авоевода Константин Александрович еле терпел сам иеле сдерживал полки свои, чтобы раньше времени неринулись вниз поВолге-реке кненавистной Казани. Гонца загонцом слал он квеликому князю наМоскву, сообщая оприбытии новых полков иуказывая примерный срок, когда можно будет ударить наКазань сразных сторон, окружить, осадить, разорить исжечь дотла это разбойничье гнездо. Такая гоньба незря была - почуял воевода Беззубцев что-то иное наМоскве. Нестало уж назапросы его ясных итвердых ответов государя, какранее…
        НаМосквеже меж братьями небыло согласия из-за молений вдовы покойного царевича Касима, приехавшей встольный град бить челом великому князю. Просила она отпустить ее вКазань ксыну родному Ибрагиму, царю казанскому. Склятвами илестью обещала она государю московскому миром добиться полной покорности сына, безо всякой войны.
        -Мужигосподин мой, - говорилаона, - доконца живота своего служил Москве верой иправдой. Такияз послужу тобе, государь.
        Пообычаю своему татарскому была она вся окутана широкими одеждами, асверху наголову ее накинут был широкий красивый халат изтемно-зеленого шелка, исреди всех этих одеяний видны были только глаза, мягкие инежные, какдорогой черный бархат. Вглазах этих, межгустых ресниц, блестели слезы.
        Иван Васильевич колебался. Повеликой осторожности своей нехотел он вверяться случайностям войны иберег войско свое, боясь иАхмата ипольского короля. Мирное решение распри влекло его сердце, нобоялся он вверяться ивдове Касима, послухам, женщине коварной ихитрой.
        -Государь, - горячился ктомуже князь Юрий Васильевич, - послали мы кУстюгу, какрешено было, воеводу своего князь Данилу Васильевича Ярославского. Пришел кнему изВологды ивоевода Семен Пешак-Сабуров свологжанами, акаким воровством вятчане их изолгали? Стала Вятка заИбрагима! Неприходится своим православным верить, какже верить басурманке?!
        Нонепослушал брата государь московский. Далон подарки вдове Касима иопасные грамоты досамой Казани, веря, чтомир идляИбрагима нужен.
        -Брате мой Юрий, - мягко сказал Иван Васильевич, - небасурманке яз верю, аделам сего времени. Разумеют, чаю, татары, чтоуМосквы сил-то поболе ихних, ипотому захотят мира натаком случае. Мыже войска своего нетронем, палку будем доржать надКазанью.
        Созвал всех воевод своих набольший воевода Константин Александрович.
        -Утре, - молвил он радостно, - будем служить после обеда молебен перед войском, авслед засим воссядем насуда свои: изгоном поплывем наКазань, каксие еще наМоскве решено было.
        -Живи, Москва! - радостно кричали воеводы. - ДайБог нам помочи, агосударю здравия!
        Веселый ирадостный, распорядился Константин Александрович:
        -Идите приказы давайте полкам своим опоходе наутре. Навечернююже трапезу прошу всех комне! Пирпировать будем.
        Сшумом, смехом иговором разошлись воеводы, авечером, когда вновь собрались все застолами Константина Александровича ивыпили уж попервому кубку заначало похода, прибыл гонец изМосквы ипривез грамоту государя дляглавного воеводы.
        Всезатихли застолами, неведая, чего ожидать отприказа великого князя, имолчали все князья ивоеводы. Воеводаже набольший, возвратясь изпокоя своего, печален был имолвил:
        -По-иному решил государь наш. Повелел он всемвам, князи ивоеводы, ктозахочет, идти воевать казанские места пообе стороны Волги. Мнеж велел здесь, вНовомгороде Нижнем, быть. Вамже идти, нотокмо ксамому граду Казани неходить.
        Ипошел шум иразговоры - спориливсе, каквыполнить сказанное ичто лучше: старое московское замышление илиэто новое.
        -Аневсель едино, - воскликнул один извоевод, - покакому замыслу бить татар идобро их имать! Спросим вот еще воев наших, ктоизних вохочие люди пойдет.
        -Утре после молебной, - молвил наэто Константин Александрович, - сам яз изкняжой грамоты воям прочту.
        -Истинно, истинно, - весело закричали кругом, - утро вечера мудреней! Сейже часец пировать будем! Будем пить, пока еще живы, апосле - что Бог даст…
        Зазвенели чарки икубки, изакружился колесом веселый пир.
        Утром надругой день, лишь зазвонили кранней обедне, всеполки московские были вдвижении, ивести оновом повелении государя передавались изуст вуста. Весь берег был усеян воинами подНижним Новгородом, ждали здесь, когда выйдет сам набольший воевода, ибовограде небыло места длятакого множества людей.
        Вототзвонили иотпели уж вовсех церквах, разошлись подомам православные, инабольший воевода Беззубцев пришел кберегу, стал навысоком краю икрикнул затихшему сборищу:
        -Слово вам государево читать буду!..
        Ипонеслось вдоль всего берега, переливаясь волнами изамирая вдали:
        -Даздравствует государь наш!..
        -Многие лета великому князю…
        Ностихло снова все многолюдство, ислышно даже стало втишине великой, каквпосаде петухи перекликаются.
        -Пишет мне государь наш, - начал снова зычным своим голосом Беззубцев, держа вруках грамоту, - оставаться-де всей силе его ратной здесь, вНижнем Новомгороде, авоевать токмо охочим людям. Пишетон… - Воевода приблизил кглазам грамоту ипрочел: - Пишетон, государь-то: «Восхощете идти воевати казанские места - идите пообе стороны Волги, токмо кграду Казани неходите!»
        -Многие лета государю! Сла-ава! - снова волнами покатилось повсему берегу.
        Замахал воевода шапкой, иснова все стихло изамерло.
        -Ктоохотники, - закричал опять Константин Александрович, - выступай вперед!
        Сразу, будто вбурю волны морские, закипел весь народ, ивсе войско передвинулось вперед, аизмноголюдства ревели наиболее сильные голоса:
        -Всехотим нататар окаянных!
        -Зацеркви святые!..
        -Загосударя своего, великого князя Ивана!..
        -Завсе христианство православное!..
        Бросились все ксудам своим, укладывать стали вних весь скарб свой иратное снаряжение. Непрошло идвух часов, какладьи инасады своинами потянулись вниз поОке кВолге-матушке, подНовгород подСтарый, истали там подНиколою наБечеве.
        Вышли тут изсудов своих, пошли все вмолчании ичинно кцеркви Преображения Господня иповелели бывшим там попам молебен служить завеликого князя изавоиновего. Вернулись кберегу итут, уСвятого Николы, тоже отпеть повелели молебен никольским попам, апотом всем клирам церковным инищей братии милостыню роздали, каждый подостатку своему.
        После того собрались все воедино уберега, ивоины ивоеводы, которые сними пошли, иначали думать, кого себе воеводой главным поставить, дабы дляпорядка ввойске единого начальника всем слушать. Сперва начался кругом шум икрики, додраки почти доходило, нопосле, утихомирясь ихорошенько пораздумав, избрали себе вольной волей Ивана Руно.
        Втотже день подначалом Ивана Руно отплыла вся сила охочих нашестьдесят верст отНовгорода вниз поВолге-реке, инаберегу ночевали все по-походному. Надругойже день обедали они уж наРознеже, аночевали наЧебоксаре, аотЧебоксар день весь да ночь шли навеслах, иприплыли подсамый град Казань наранней заре, двадцать второго мая.
        Туман еще молоком разливался надгладью речной изаливными лугами казанскими. Тишь стояла мертвая, иедва-едва розовело небо. Новот итуман подыматься стал надводой иземлей, превращаясь вверху влегкие розоватые тучки.
        Тихо, безвсякого шума иговора, строились полки московские иодин задругим, только познаку воевод своих, двинулись, окружая посады казанские все тесней итесней. Вомногих местах воины московские уж огни высекали изогнива натрут иподжигали солому ивсякую горючую сушь, дабы посады зажечь, когда надобно будет.
        Вмиг этот грянули вдруг все набаты разом, затрубили трубы звонкие боевые, ворвались впосады скриком ивоплем воины московские, секут саблями, грабят ивполон имают, ачто вплену упоганых тут христиан было московских, рязанских, литовских, вятских, устюжских, пермских ииных - всех насвободу пускают, подсвою защиту берут. Зажгли посады казанские совсех сторон. Многие татары, нехотевшие попасть вруки христиан ихороня богатства свои, запирались вхоромах вместе сженами идетьми исгорали там семьями совсем достоянием своим.
        Сгорели дотла все посады казанские, арать московская отступила отграда, ибопритомилась отбоя сневерными среди истомы огненной. Сдобычей многой иполоном татарским сели они внасады илодки свои иотплыли наостров Коровнич, делили тут промеж себя полонян иполонянок ивсякое добро, чтовпосадах награбили. Средь шума, ссор идраки, неимея отвоеводы своего Ивана Руно никаких приказаний, проводили время вратном бездействии.
        Только навосьмой день спохватилась рать московская, устрашась грозных вестей изКазани. Выбежал тайно оттатар один пленниких, приплыл ночью вплавь наКоровнич остров и, собрав криком воинов, сказывал им втревоге великой:
        -Пошто, склав руки, сидите? Царьже Ибрагим дополна собрался навас! Совсей землей своей, сКамской иСыплинской, сКостяцкой иБеловолжской, сВоцкой иБашкирской! Ибыть ему навас, православные, ныне наранней заре иссудовою ратью исконной!
        Собрались воеводы великого князя наспех, думали думу наскоро.
        Отобрали они молодых воинов, послали их набольших судах кИрихову острову истать велели там, авузкое место Волги им невыходить. Самиже воеводы спрочими воинами намалых ладьях остались уберега, дабы первый удар принять оттатар, которые, каквидно уж было, выходили изграда казанского.
        Вэто время молодые воины московские, толи ошибкою, толи дерзостью, зашли набольших судах, вопреки приказанию, вузкую протоку. Видя это, татарские конники прискакали ксамому берегу, зачали стрелы пускать тучами, дабы побить их всех, норусские отбились отконников казанских и, отогнав их отберега, ушли потом изузкой протоки вбезопасное место.
        Судовая иконная татарская рать, видя воевод только вмалых лодках ивнебольшом числе, окружила их совсех сторон. Воеводыже московские ивоины их неиспугались, чтотатар много, агрозно исмужеством сами ударили наних, били, итопили, игнали их досамого берега, даинасуше еще билиих, пока непобежали татары кограду Казани.
        После боя этого славного пошли наладьях воеводы кИрихову острову и, став там, соединились сбольшими судами, накоторых были молодые воины.
        Вскоре прибыл сюда спешно изНижнего главный воевода Беззубцев, сведав, чтовоеводы охочих людей, вопреки воле государевой, подступили кКазани. Уразумев дело ивидя угрозу отсилы татарской, послал он немедля гонцов кдругим воеводам: ккнязю Даниле Ярославскому смосквичами иустюжанами икСабурову свологжанами. Приказал им плыть кВятке и, захватив вятскую рать, спешно идти наКазань «изгоном». Незнал еще тогда воевода оворовстве вятчан, которые, нежелая подрукой Москвы быть, тайно договорились сцарем Ибрагимом. Послеже этого призвал он ксебе воеводу Руно набеседу сглазу наглаз. Константину Александровичу, старому воеводе, понятно все было, чтоипочему подКазанью случилось. Захотелось подручным его пограбить татар. Удачно посады сожгли, награбили, номало им этого - запугать казанцев думали, выкуп ссамой Казани взять.
        Сурово встретил он воеводу Руно. Молча поглядел нанего исподлобья имолвил:
        -Ну,что скажешь, Иван Митрич? Пошто наКазань ты замахнулся вопреки воле государевой? Пошто потом, склав руки, случай утерял?
        Беззубцев прищурился насмешливо иедко намекнул:
        -Чегож ты ждал-то? Откого икакого добра? Забыл слова государевы вВолодимере-то? Еговедь умолить неможно - сего непростит. Принем ведь головы-то некрепко наплечах сидят…
        Испугался Руно и, побелев, молвил:
        -Товороги мои бают! Созла намя брешут.
        Вспылил Беззубцев, закричал:
        -Слету хотел сорвать?! Казань, мол, всеодно невзять, асорвать снее, может, мол, иудастся! Даведь итатары-то недураки! Ведают, ибезпосула уйдешь: силутобя мало.
        -Непогуби, Костянтин Лександрыч, самведь ведаешь ратные дела. Случай-то легкий блазнит…
        Старый воевода молчал.
        -Одно тобе воспасение, - наконец проговорилон, - что посула еще неимал, токмо блазнился насие. Заослушаниеже воле государевой тоже тобе снисхождение есть: изполона много православных отнял, бились вы спогаными знатно.
        Вздохнул свободно Иван Димитриевич, аКонстантин Александрович, помолчав, добавил:
        -Днесьже пошлю гонцов кгосударю оделах казанских. Сказывай мневсе, чтоикакувас подКазанью было, чтоосилах татарских тобе ведомо. Сказывай токмо честно…
        Более шести недель воевода Беззубцев ожидал прихода воевод великого князя изУстюга иВятки истоял сосвоими полками перед Казанью вбездействии, укрепившись наИрихове острове. Ясно виделон, чтодляполного окружения Казани ивзятия приступом крепости нехватает ему ратных сил.
        Предвидел он все трудности осады ипотери влюдях вовремя приступов.
        Только московские иустюжские полки князя ярославского, давологжане воеводы Сабурова совместно святичами могли дать ему нужную силу дляудара поИбрагиму. Несмел он ошибаться пред такими воеводами, каксам государь ибрат его Юрий, аизМосквы тоже никаких вестей небыло понепонятным причинам.
        Между тем стало уж ввойске его нехватать корма коням ипродовольствия людям. Подумав думу сподручными своими, рассудил Константин Александрович заблаго вернуться, пока еще сила увойска неиссякла. Ведь кНижнему Новгороду идти вверх поВолге-реке инавеслах, агде ибечевой наконской тяге…
        Ранним утром тронулась скрытно вся рать русская идорассвета уж далеко была отКазани. Довечера шла навеслах безотдыха, аночью ладьи небольшими караванами бечевой кони тянули вдоль берега. Надругой день, ближе уж кполудню, заметили они ладью большую, богатую, снавесом избелой кошмы, расшитой цветами, какдлякнязей ибояр это делают. Много слуг наладье той было, авокруг нее плыли лодки состражей татарской.
        Окружили встречных передовые лодки русской рати, акним вышел старый седобородый мулла ипрокричал по-русски:
        -Вдова Касима-царевича, Нур-Султан, едет. Вотопасные грамоты великого князя.
        Подъехал сам главный воевода Беззубцев ипоприглашению царицы татарской взошел владью. Онаприняла его вглубине шатра, сидя наковрах иподушках. Воевода поклонилсяей, амулла подал ему опасную грамоту государя московского. Хотел уж идти воевода, разрешив царице ехать дальше, нота пригласила его отведать шербету и, блестя только глазами из-под накинутого наголову халата, заговорила:
        -Князь великий отпустил меня ксыну моему Ибрагиму, царю казанскому, совсем добром исчестию. Небудет уж боле никоего лиха меж них, новсе добре будет!
        Понял только тут Константин Александрович, почему государь невелел ему вКазань идти.
        -Может, Бог даст, такибудет, - молвил он вслух и, поблагодарив царицу, вышел изшатра исел владью свою, повелев воинам своим снова вверх идти навеслах, ацарица поплыла вниз кКазани. Непонравилось только одно воеводе: двелодки изстражи татарской, вырвавшись вперед других своих лодок, погнали навеслах вниз пореке искоро ушли изглаз.
        -Свестью посланы, - сказал Иван Димитриевич Руно.
        -Ияз сие мыслю, - согласился Константин Александрович. - Токмо нам осем мало гребты: мать ведь царица-то, исына упредить хочет… - Подумав малость, ондобавил: - Ныне, Иван Митрич, мнеясно стало, пошто государь Казань воевать невелел, аты вот все посады пожег, ограбил, полон татарский захватил…
        -Зато, Костянтин Лександрыч, сколь своих православных изполона освободил.
        -Ныне суббота, Иван Митрич, - перебил его Беззубцев, - мы вот дойдем днесь доострова Звенича, отдохнем, ночевать там будем, аутре, внеделю, обедню отслужим, пообедаем ипоспим еще малость. Послеже неспеша поплывем кНижнему.
        Спали все долго, иуж впол-утра только повелел воевода священникам, бывшим привойске, обедни служить пополкам, акашеварам обед стряпать.
        Одни уж, обедню отслушав, садились застолы, удругихже, припоходных церквах, ещеслужба шла, каквдруг показались татары казанские; судовой ратью поводе иконной - поберегу.
        Видя это, всевоеводы ивсе воины войска великого князя кинулись клодкам инасадам и, подняв паруса ивыгребаясь изовсех сил, бросились стремительно против судовой рати татарской.
        -Москва! Москва! - кричали русские, врезаясь втатарский караван инанося удары вовсе стороны. - Москва!
        Невыдержали такого напора казанцы и, бросив бой, погнали встрахе лодки свои кберегу, гдебыла их конная рать…
        -Москва! Москва! - кричали русские и, преследуя, били татар, топили их слодками вместе.
        Татарские конники тучи стрел стали пускать врусских, инельзя было этого выдержать. Повернули москвичи ксвоему берегу, алодки татарские, воротясь, погнались заними. Видя это, православные обернули ладьи назад иопять нататар ударили, ате снова ксвоему берегу бросились подзащиту конных стрелков своих…
        Такбились весь день, досамой ночи, астемнотой разошлись ночевать, каждый насвой берег.
        Наутроже, когда солнце всходить стало, повелел Константин Александрович насвоем берегу строиться коннице, идти потом берегом кНижнему Новгороду. Ратиже судовой повелел, распустив паруса, ибоветер попутный подул, ипомогая веслами, плыть вверх поВолге-реке следом законницей.
        Татарыже хоть ивидели это, нонепосмели выплыть наВолгу, дали русским уйти беспрепятственно.
        Вэтиже дни воеводы князь Данила Васильевич Ярославский иСабуров смосквичами иустюжанами, догадавшись обизмене вятичей, смалой ратью своей одни пошли наКазань позову гонцов воеводы Беззубцева. Сконницей исудовой ратью спустились они поВятке кКаме. Ходко шли вниз потечению рек досамой Волги, подгоняя ладьи инасады веслами, априпопутном ветре подымали ипаруса.
        Всамом начале августа, через день только после первого Спаса Медового, вышли они уж вустье Камы испешно пошли вверх поВолге, струдом выгребаясь навеслах. Надеялись вскоре встретить своих, какие-либо отряды извойск главного воеводы Беззубцева.
        Подымаясь кКазани уж ипоставив паруса, вдруг увидели они втрое большую судовую рать, которая, преградив Волгу всю поперек течения, устремилась наних скриком игиком татарским, поминая Аллаха ипророка Его Магомета…
        Ужаснулись русские, даделать нечего, деваться уж некуда - надо ибой принимать игрести против течения. Дали знак воеводы иперекрестились, ивсе сразу поняли, чтоим делать надобно.
        -Москва! Москва! - закричали русские воины, изапели стрелы собеих сторон излуков исамострелов.
        Сшиблись вражьи ладьи, попарно связанные, сладьями московскими, изаблистали сабли, полетели копья, рогатины кололи, бердыши рубили.
        Вскакивали русские влодки татарские, били поголовам татар ослопами, резали ножами икончарами, топили вреке. Наберегуже конные рати бились, итам русские хоть идорогой ценой, апуть себе тоже пролагали кНовгороду Нижнему.
        Нечас инедва уже бьются рати князя московского сказанцами и, вопреки их множеству, храбростью татар подавляют. Кипит, непереставая, наводе инасуше рукопашный бой. Много падает русских, ноеще больше татар.
        Вдруг будто слабеть стала судовая рать русских, носкриком тут каквыскочит вперед всех князь Василий Иванович Ухтомский…
        -Даживет Москва! - кричит. - Даживет великий князь Иван!
        Побежал он сослопом посвязанным лодкам неверных - итопит вреке татар. Бросились все воины заним иразметали всю татарскую рать судовую.
        Понеслись лодки неверных ктому идругому берегу вбегстве, арусские, прорвавшись исобравшись воедино, навеслах иподпарусами устремились вверх поВолге, открыв себе путь кНовгороду Нижнему. Пробились еще вменьшем числе иконная рать московская, которая, ксчастию своему, шлапоберегу правому, против левого, казанского…
        Казанцы, измученные беспримерной битвой имужество всердце утратив, несмели гнаться захрабрыми устюжанами ивологжанами ниповоде, нипосуше.
        ВМосквеже игосударь икнязь Юрий Васильевич были ввеликой тревоге исмятении, вестей никаких неимея из-под Казани, абыло это уж после Успенья, шестнадцатого августа. Всеже оба они средь беспокойства своего уже оновом судовом походе думали.
        -Главное, - говорил Иван Васильевич, - отдыху татарам давать ненадобно. Онимогут быть сильней нас вкратком бою. Надолгоеже время уних сил нехватит, имы всегда побьемих…
        -Верно, государь, - соглашался Юрий Васильевич. - Уменя только гребта завоев наших ивоевод, возло непопалибы. Татарже, верю, побьем иКазань разорим.
        -Ну,зорить-то ненадо, - возразил государь, - пригодитсяеще! Намбы токмо подсвою руку взять да, каквжелезы, всюданями опутать, рабов унее поотымать иполонян наших всех отбить. Нам, Юрьюшка, силы-то беречь надобно, наАхмата да наКазимира.
        Стук вдверь прервал слова государя, вбежал дворецкий Данила Константинович.
        -Государь, - воскликнулон, - гонцы ивестники отвоеводы Костянтина Лександрыча, аследом заними откнязя Ухтомского!
        -Зови ране отБеззубцева, сииважнеенам.
        Вестником был расторопный боярский сын изВладимира, Кузьма Коновяз, сынИвана Овчинника. После моленья пред иконами издравицы он перво-наперво, понаущению воеводы Беззубцева, повествовал:
        -Полон большой христиан упоганых отбили, кНовугороду Нижнему ссобой привели: московских, рязанских идаже литовцев православных, вяцких, устюжан, пермяков ипрочих. Всезато Москву славят.
        Государь усмехнулся ивзглянул набрата. Тотбыл, видимо, тоже доволен.
        Потом рассказал Кузьма Коновяз овстрече совдовой Касима.
        -Изолгала нас царица-то, - молвилон, - будто утя, государь, добро вовсем сцарем Ибрагимом казанским, ссыномее. Уразумел тут воевода, пошто ты наКазань идти невелел. Новсе сие ложь татарская была. Токмо волей Божьей да мужеством спаслись мы отворовстваее, когда рать судовая татарская иконная нанас напала нежданно-негаданно.
        Иван Васильевич опять взглянул набрата и, увидев укор вглазахего, сказал сдосадой:
        -Язпочитал Ибрагима заразумного. Немыслил никак, чтосотворит он себе худшее, анелучшее.
        Долго потом расспрашивали оба брата вестников овсех боях истычках статарами каквконном строю, такивсудовой рати ивпешем бою. Отпускаяже вестников воеводы Беззубцева, повелели дать им все дляпития ипрокормления иждать приказа государева.
        Затем были призваны вестники откнязя Василия Ухтомского. Этивести омужестве русских воинов еще более усладили сердце государя, ноиболее опечалили потерями втой битве славной. Государь дал устюжанам жалованье разное изолотую деньгу, сказав:
        -Ежели что будет надобно, бейте челоммне, государю вашему.
        Когдаже братья остались одни, то, обсудив все спристрастием ивеликим тщанием, решили слать немедля наКазань новую судовую рать.
        Воглаве нового похода этого поставил великий князь братьев своих - Юрия Васильевича иАндрея большого да князя верейского Василия Михайловича.
        Юрийже Васильевич, какглавный воевода, брал ссобой воевод, которых ценил наиболее: князя Ивана Юрьевича Патрикеева, князя Данилу Димитриевича Холмского икнязя Федора Давыдовича Пестрого.
        Этарать шла кКазани много скорее, чемпервые две. Всепути уж были разведаны, анижегородская рать воеводы Беззубцева ивсе повадки казанских татар наделе проверила ивречных ивсухопутных боях, даиустюжане тут были, аглавное - дух был иной. Много значило, чтовоглаве войска были братья государевы, особенно князь Юрий Васильевич - гроза татар, какего уж все звали, даивоевод знаменитых много было.
        Князь Юрий, согласно воле великого князя, впервую очередь нарядил гоньбу вестников таким образом, чтобы государь всякий день получал вести сказанского ратного поля.
        Видеть мог государь поэтим донесениям, будто сгоры высокой, весь поход. Виделон, каккнязь Юрий, наступая день заднем наКазань, отрезал отнее попути кногайским татарам, топути кподручным князькам изязычников. Самиже рати московские, конные исудовые, словно грозные тучи, наползали совсех сторон наКазань неуклонно, гоня пред собой отряды татарские.
        -Возьмет он Казань-то, - говорил Иван Васильевич дьяку Курицыну, - походка унего твердая, аголовушка ясная. Многочисленная конная рать шла сухим путем. Князь Данила Холмский вел Передовой полк, асБольшим полком ехал сам князь Юрий Васильевич. Князь Андрей Васильевич ссудовой ратью плыл поВолге-реке.
        Ксентябрю уж близилось время, ивМоскве снетерпением ждали, когда Казань окружена будет.
        -Юрьюшка-то знает, - говорил матери тайно Иван Васильевич, - какводу отнять упоганых. Токмобы осадить град их крепко. Покаже гонит Юрьюшка татарские полки кКазани, Андреюшка уж немало лодок упоганых отбил, иотнего тоже казанцы бегут…
        Сентября первого, наСемена-летопроводца, когда осталась отлета только одна рябина-ягода, даита горькая, подошли московские конные исудовые рати кКазани. Встретили их насуше полки татарские, выйдя изстен крепости. Состенже пищали немецкие били, когда русские полки нататар пошли. Первым вышел вбой князь Данила Холмский сПередовым полком, стал стеной перед Казанью, ататарские конники свизгом ивоплем бросились нанего совсех сторон, но, какобстену ударясь, отскочили прочь, аследом заними погнал весь полк ровным строем, ноперед пешими полками казанскими разделился надвое иврубился впехоту справого илевого крыла, авлоб пехоте татарской конники Большого полка ударили, азаконниками шла пехота московская, всясудовая рать. Гремели пищали состен Казани, нотолку длятатар отэтого небыло. Русскиеже пешие воины, заспиной своих конников, бежали вобход татар, чтобы обойти их икворотам если неранееих, товодно время поспеть ивград казанский вместе сними вбежать.
        Увидели это состен воеводы казанские, дали знак - затрубили трубы отбой, итатары встрахе, спеша идавя друг друга, назад кинулись кворотам. Гнали их полки московские, кололи копьями, исаблями секли, имногих побили прежде, чемвград татары вбежали, иворота засобой затворили да назасовы железные заперлись. Всеже неуспели некоторые, остались застенами городскими ибыли побитывсе, аизкнязей ивоевод казанских троих москвичи живыми взяли вполон.
        После этого поприказу князя Юрия Васильевича воеводы московские объехали вокруг всей Казани, поставили полки конные ипешие кольцом, приказав особенно крепко стеречь увсех ворот, чтобы нивойти вКазань, нивыйти изнее нельзя было. Обложили, осадили град казанский полностью.
        Собрав воевод, сказал им Юрий Васильевич:
        -Сами, чай, видели - духу ратного нет уж указанцев. Надо еще боле страшить их свечера, дабы ночь была тревожна, анасамой заре, когда воям их отдых надобен, якобы наприступы идти вразных местах, дабы досамого рассвета неспали.
        Самже князь Юрий сземлекопами иплотниками поехал тайно кругом града казанского искать, гдевода отреки Казанки подстенами проходит.
        Говорили, чторукав есть подземный, отреки Казанки отведен, ибовсамом граде нигде никакой воды нету, даже вколодцах. Накаменных холмах град поставлен, истены его тоже навысоте построены, только сполунощной стороны нанизину одна стена сходит, ближе креке. Подстену эту, какмыслил князь Юрий, могбыть ирукав отведен тайный, скрытый отглаз совсем либо кустарником, либо помостом каким, иземлею засыпан сверху.
        Водном месте против стены, гдеузкий залив клином вберег реки врезается, показалось Юрию Васильевичу, чтонеприродныйон, аруками людскими выкопан.
        -Княже Юрий Васильевич! - закричал вдруг один воин изстражи, сопровождавшей князя Юрия. - Гляди, настене-то пищаль наряжают.
        Юрий Васильевич, взглянув настену, понял сразу, чтострелять вних хотят.
        -Гони вразные стороны! - крикнул он исам поскакал прочь отреки.
        Грянул выстрел, иядро угодило вто место, гдетолько что он стоял сосвоей стражей. Взрыло землю возле заливчика, искрая берега обнажилась еле заметно часть бревна. Князь Юрий весело усмехнулся ипоскакал прочь отберега, словно ничего инеприметил. Отъехавже сполверсты, собрал он землекопов иплотников, чтосним были, иприказал:
        -Нынчеже ночью, ближе кутру, подведите сюда налодках тихо заплоты иколья. Заплотыже подогнать, какклепку убочки, дабы ималой щелки небыло. Там, узаливчика, куда палили татары, рукав подземный отреки есть. Бревна увидите сверху. Вотзаливчик сей заплотами наглухо загородите, отымите упоганых всю воду.
        Седьмого сентября прибыли гонцы наМоскву сграмоткой кгосударю откнязя Юрия.
        «Брат игосударь мой, - писал он великому князю, - пятый день, какотнял яз воду упоганых. Трижды они изстен выбегали свеликой дерзостью ияростью, воды хотяще, нобиты были ивоград свой суроном великим затворялись трижды.
        Нынеже, чаю, мира просить будут. Каков мир-то давать? Язмыслю токмо наполную волю твою, Иване. Приказывай, чтопросить…»
        Выслушав чтение грамоты, Иван Васильевич взволновался. Приказал дьяку Курицыну приготовить бумагу ичернила, прошелся молча несколько раз вдоль покоя своего, велел писать, говоря, будто беседуя:
        -Любимый брате мой Юрьюшка, спаси Бог тя завеликий подвиг твой для-ради Руси православной. Обымаю тя, брата любимого, илобызаю. ОтИбрагимаже проси токмо наполную волю мою, аволя моя такова… - Иван Васильевич прервал свое письмо иобратился кдьяку: - Постой, Федор Василич, язхочу тобе мысли свои сказать. Перво-наперво надо нам всех христиан изполона татарского ослобонить. Пойдутони: рязанцы - врязанскую землю, тверичи - вТверь, новгородцы разойдутся повсей великой земле своей, псковичи - посвоей, вятичи - вВятку, наши московские ивсе удельные - вкняжество наше… - Государь усмехнулся идобавил радостно: - Словоже увсех будет едино: «Никто, атокмо Москва завсех христиан против поганых! Токмо Москва защита оттатар!» Вот, Федор Василич, чтоглавное вдокончании, ибовсем токмо Москве слава. Черный народ совсех земель занами пойдет, иборазумеетон, народ-то, чтоМосква нетокмо вотчина, аигосударство длявсех, какдлябояр, такидляхолопов. Увсех государь един будет - токмо государь московский. УМосквы они правды искать будут, акнязей великих иудельных, господу ибояр их сокрушим. Стану яз государь иединодержец всея
Руси…
        Иван Васильевич вдруг рассмеялся.
        -Чтоты, Федор Василич, намя так глядишь, словно яз разума лишился?
        -Дивлюсь, государь, - молвил дьяк Курицын, - небезумию твоему, аразуму! Всеты хитростью своей проницаешь ивсе напользу государства своего обратить можешь! Ивсяк час ивсяк часец малый опользе сей токмо имыслишь…
        -Разумеешь ты думы мои, - молвил государь. - Ну,пиши Юрью-то. Перво: отпустить всех рабов ипленных христиан православных, взятых татарами засорок лет дононешнего дни, дабы нигде вовсей казанской земле неосталось ниединого православного полонянина, ниединой православной полонянки. Другое: дабы впредь татары незорили земель наших иполону небрали. Купцовже наших неграбилибы, акупцам нашим торговатьбы везде было слободно. Третье: нискем - нисКазимиром, нисАхматом, ниспрочими - наМоскву зла немыслить. Мыже Ибрагима оставляем нацарстве Казанском, ежели всказанном нами клянется он наКоране ивдокончании своеручно подпишет… - Оборвав наэтом, Иван Васильевич сказал: - Дайграмотку-то митрополиту подписать. Аты сам, Федор Василич, скачи сней вКазань. Помоги Юрию докончание сКазанью покрепче составить. Наместе-то ты лучше увидишь. Ежели надобно будет, впиши иокупцах казанских. Дадим, мол, имы им слободу торговать иездить вземлях наших…
        Сентябрьские дни стоят тихие исолнечные, аземля будто дремлет, греясь втеплоте осенней. Летит, золотясь ввоздухе, паутина, деревья стоят еще взеленых уборах, новвысоте небесной, ещесиней иясной, ужекурлыкают журавли, азавтра-послезавтра потянут наюг игуси.
        Тишина иперед Казанью. Стоят кругом стен ее плотным кольцом русские конные ипешие воины вполной боевой готовности иждут. Сдается наполную волю государя московского царь Ибрагим казанский.
        Ещетише вКазани. Будто вымер весь город. Тяжко там, ослабели все люди докрайности - нет воды уних. Выпиливсё, чтоможно: всезапасы воды, кумыса, съели все сырые овощи ифрукты, пили кровь коней ибаранов, инечего больше пить, анебо ясно, иниодной капли неупало сголубой высоты.
        Носегодня вся Казань будет пить: люди, кони, бараны, собаки, кошки, гуси икуры, итихая радость освещает все лица людские. Слышно втишине, какстучат топоры иломы русских воинов; ломают они заплоты, которыми была отнята вода угорода… Солнцеже печет сполуденной высоты ичуть уж начинает клониться кзакату.
        -Ляилляхе ильалла, Мухаммэд расул алла!
        Этопризыв кполуденной молитве зухр. Ещебольше замерла Казань намолитве. Врусскихже полках было хотя итихо, новесело. Срадостным подъемом инетерпением ждаливсе, когда начнут отворяться ворота городские ицарь Ибрагим покорно примет мир навсей воле государевой.
        Долго, казалось, тянется молитва зухр, новот иона, видно, кончилась - дрогнули, заскрипели ворота встенах иодни задругими медленно стали отворяться. Изних поспешно выскакивали мужчины, женщины, дети ибежали креке скувшинами идеревянными ведрами. Залюдьми мчались кводе собаки икони, нонебыло никриков, нишума - все живое так истомилось, иниулюдей, ниуживотных небыло сил делать что-либо, ненужное дляутоления жажды…
        Вототворились главные ворота, ивыехал изних царь Ибрагим стелохранителями, всопровождении знатных биков имурз, одетых вдорогие одежды. Следом заними напрекрасном, пышно изукрашенном коне ехал сеид.
        Князь Юрий Васильевич сбратом Андреем, окруженный князьями ивоеводами, выдвинулся немного вперед насвоем коне. Царь Ибрагим, приблизясь кЮрию Васильевичу, первый сошел сконя и, коснувшись его стремени, произнес:
        -Ассалям галяйкюм!
        -Вагаляйкюм ассалям! - ответил Юрий Васильевич итогда только сошел сконя ипротянул руку царю Ибрагиму.
        Тутже подошел спешившийся сеид, азаним шли муллы, хакимы иимамы сосвященными книгами. Сюдаже сошлись итолмачи собеих сторон.
        Царь Ибрагим заявил, чтоотдается навсю волю великого князя московского, ивподтверждение этого, положив руку наКоран, воскликнул:
        -Клянусь всем святым Кораном! Аллах велик, благодарение ихвалаему, милостивому ивсещедрому.
        Когда кончились священные клятвы, царь Ибрагим, обратясь ккнязю Юрию, сказал:
        -Почтенный князь Юрий, - перевел толмач его слова. - Среди всех возможностей неможет быть ничего иного, кроме того, чтоуже произошло.
        Выслушав перевод, князь Юрий Васильевич ответил:
        -Унасже вЕвангелии сказано: «Ниедин волос неупадет сголовы безволи Божией».
        Окружив своей стражей царя идуховенство мусульманское воглаве ссеидом, Юрий Васильевич приказал своим полкам вступать вград казанский изанимать все его укрепления…
        notes
        Сноски
        1
        Крестовая - домовая церковь.
        2
        Поганые - церковное слово, вошедшее вбыт иозначавшее встарину: неверные, нечестивые, безбожные, некрещеные, атакже христиане-иноверцы, еретики.
        3
        Красно - красиво.
        4
        Столец - табурет.
        5
        Летник - женская одежда.
        6
        Гульбище - балконы ипроходы между ними.
        7
        Фряжская земля - Италия.
        8
        Приволока - безрукавка.
        9
        1445год.
        10
        Тивун, тиун - управитель княжой (дворцовой) волостью, сельский староста исудья.
        11
        Нечунай - неучтивен, грубый.
        12
        «Нитебе, нисебе!»
        13
        Бродиться - переходить вброд.
        14
        Изгоном - стремительно, поспешно, неожиданно дляпротивника.
        15
        Тягиляй - толстый стеганый кафтан, употреблялся вместо панцыря длязащиты отранений.
        16
        Гостями встарину называли богатых именитых купцов, торговавших нетолько нарусских рынках, ноивчужих землях.
        17
        Кончар - длинный кинжал.
        18
        Стол - престол.
        19
        Улус - вассальное владение, зависимое отхана.
        20
        Бакшиш - подарок.
        21
        Рушвет - взятка.
        22
        Азанча - духовное лицо, выкрикивающее сминарета мечети «азан» - призыв кмолитве.
        23
        НетБога, кроме Бога, аМагомет пророкего.
        24
        Собачье мясо!
        25
        Намаз - молитва.
        26
        Нукеры - телохранители хана иего конная стража.
        27
        Салям - привет.
        28
        Хазрет - почетный титул.
        29
        Очень благодарен.
        30
        Счастье.
        31
        Тысяча - так называлось воинское подразделение утатар, состоявшее издесяти «сотен».
        32
        Мирстобой.
        33
        Стобой мир.
        34
        Сегодня это - сомной, завтра - стобой!
        35
        Книга гаданий.
        36
        Изречение Магомета, смысл которого таков: «Мыдали каждому человеку определенную судьбу».
        37
        «Сидеть уног улемов (учителей)» - получать мусульманское богословское образование.
        38
        Планета Юпитер.
        39
        1383год.
        40
        Изречение Магомета.
        41
        Мерьский - поимени коренного населения Галицкого княжества - мерь.
        42
        Игра спенями, тоесть совзысканием, с«фантами».
        43
        Яртаул - передовой отряд конников, разведка.
        44
        Сеунч - радостное известие, посылаемое свестником.
        45
        Шерть - присяга наподданство.
        46
        «Празднуй раз вмесяц - будешь веселым, запразднуешь, каждый день - будешь голым».
        47
        Карачии - самые знатные ивлиятельные изтатарских князей Казанского царства.
        48
        Бики - князья, мурзы - знатные сановники ибогачи-купцы.
        49
        Рук - шахматная фигура, изображала воина набоевой колеснице, теперь называется турой.
        50
        Сеиды считаются потомками Пророка, вовсех мусульманских странах принадлежат квысшей духовной знати ипользуются большим почетом.
        51
        Тамга - знак, печать, клеймо.
        52
        Однорядка - мужская верхняя одежда, однобортная; корольки - бусы илипуговицы изкораллов, самоцветов илииззолотых исеребряных шариков.
        53
        Хорошо! Очень хорошо!
        54
        Епитрахильная грамота - письменное дозволенье вдовому священнику служить исовершать требы.
        55
        Высшее духовенство круглый год ездило насанях. (Примеч. авт.)
        56
        Резьбой вглубь ирельефом.
        57
        Ез,иликол - этим названием встарину обозначали сплошную перегородку изкольев ипрутьев через реку содним отверстием посередине дляпрохода рыбы, через которое она попадала ввершу иликошель.
        58
        Засов - вданном случае колья ихворост дляеза.
        59
        Ужище - веревка; ужищаезовые - рыболовные снасти дляеза.
        60
        Выть - вдревности имело несколько значений: 1) мера земли, 2) тяговый участок дляопределения размера подати, 3) время работы, «урок», 4) роспись налогов, авданном случае - рабочее время отеды доеды, почему идень делили натри-четыре выти.
        61
        Пасхалия - таблица длявычисления месяцев ичисел времени Пасхи, вперед намногие годы.
        62
        Малай - мальчик.
        63
        Столовая изба - строилась укнязей перед жилыми хоромами, специально дляторжественных обедов иприемов.
        64
        Лукно - деревянная посудина собручами, мера емкости.
        65
        Фарьугорской - венгерский конь.
        66
        Навис - грива, челка ихвост.
        67
        «Сесть встремя» - выйти измладенческого возраста.
        68
        Мыт - пошлина.
        69
        Подпалины - рыжие пятна учерных исерых собак набровях, нащеках, нагруди инаногах.
        70
        Щипец - морда, правило - хвост борзой.
        71
        Муругий - рыжевато-желтый илитемно-серый мех втемных иличерных волнистых полосах ипятнах.
        72
        Пядь - старинная мера длины.
        73
        Пивной старец - помощник келаря, ведает всем, чтоотносится кварению пива.
        74
        «Взять наепитрахиль» - значило взять подпокровительство церкви.
        75
        Велес - один избогов древних славян-язычников, олицетворяет производящие силы природы исчитается покровителем домашнего скота.
        76
        Капище - языческий храм.
        77
        Деньга, денежка - четыре копейки серебром.
        78
        Семь Вселенских соборов признавала Православная церковь, отвергая какеретический Восьмой собор воФлоренции, накотором была утверждена уния - объединение Римско-католической иГреко-православной церквей.
        79
        Православные признавали только восьмиконечный крест, впротивоположность Римско-католической церкви, признававшей только четырехконечный крест («крыж»).
        80
        Проклятые грамоты - письменные клятвы спризывом насебя проклятий вслучае нарушенияих.
        81
        Докончанье - договор.
        82
        ДомСвятого Спаса - соборная церковь вТверском кремле, главная святыня всего княжества.
        83
        Витень - факел, свитый изсмоляной пеньки.
        84
        Паписты - сторонники папы, католики.
        85
        Поруб - захват, грабеж. Вданном случае захваченные земли, имущество ипленные.
        86
        Рыбная слобода - г. Рыбинск.
        87
        Филиппо Брунеллески (1377 -1446) - знаменитый итальянский архитектор.
        88
        1439г.
        89
        Джованни Чимабуэ (1240 -1302) - знаменитый итальянский живописец.
        90
        1437г.
        91
        Липец - г. Лейпциг.
        92
        Аушпорк - г. Аугсбург.
        93
        Альпы вТироле.
        94
        Село Рождественское - г. Ковров.
        95
        Сочиво - семенной сок, илимолоко, изразных орехов, изконопляных, маковых ипрочих масленистых зерен.
        96
        Козюлька - выпеченное изтеста изображение козла.
        97
        Бежецкий верх - г. Бежецк.
        98
        Хамовники - ткачи.
        99
        Великий день - первый день Пасхи.
        100
        Список - копия.
        101
        Тесное заключение - тюрьма, гдеузник сидит вполусогнутом положении; вкамере нет ниокон, нидверей, алишь отверстие дляпередачи пищи, обычно кружки воды икуска хлеба.
        102
        Княгиня Василиса - старшая дочь Софьи Витовтовны, родная сестра Василия Васильевича.
        103
        Черная смерть - чума.
        104
        Добрый день, государь!
        105
        Кактвое здоровье, сынмой?
        106
        Очень хорошо, благодарю, отче!
        107
        Четверговая соль - соль, пережженная сквасной гущей; снею наПасху ели яйца.
        108
        Присный - всегдашний, вечный, атакже близкий человек.
        109
        Вексица - древнее название реки Вексы.
        110
        Рушницы - ручные пищали, фитильные ружья сподставками.
        111
        Тюфяк - особый вид пушки мелкого калибра, похожий напищаль.
        112
        Вечевой колокол - колокол, вкоторый звонили вНовгороде иПскове, собирая вече (народное собрание длярешения государственных вопросов). Вече вНовгороде иПскове было органом политического управления каксамим городом, такиего колониями. Ввече участвовали нетолько «лучшие» (бояре-вотчинники, гости богатые - купцы), нои«меньшие» (посадские черные люди исироты). Новгородские богатеи воглаве спосадскими управляли городом, колониями, притесняя закабаленных ими черных людей исирот. Черные люди исироты вели глухую борьбу с«лучшими», прорывавшуюся иногда ввиде восстаний ивооруженных схваток черных людей спритеснителями. Новгородское боярское правительство икупечество видели вМоскве соперника иврага, ачерные люди исироты, наоборот, надеялись наМоскву какнаосвободительницу их отпритеснений купечества.
        113
        Кипчаки (по-древнерусски - половцы) - кочевой народ, живший преимущественно натерритории нынешнего Казахстана.
        114
        Село Бронницы - г. Бронницы.
        115
        Встарину Диким Полем, илипросто Полем, называли степь отреки Дона доберегов Каспия, гдекочевали вте времена татары иоткуда они делали набеги нарусские княжества.
        116
        До1492года новый год считался с1марта, ас1492года - с1сентября ст. ст. Поуказуже Петра Великого - с1700года новый год начинается с1января ст. ст.
        117
        Боравинские ворота - Боровицкие ворота.
        118
        «Живой мост» - мост изсвязанных бревенчатых плотов.
        119
        Сельцо Киевец - находилось наберегу Москвы-реки врайоне теперешней Остоженки.
        120
        Речка Черторый - ныне течет поподземной трубе уКропоткинских ворот, впадая вМоскву-реку возле Соймоновского проезда.
        121
        Сивка (правый приток Черторыя) - протекала подну небольшого овражка там, гденыне улица Сивцев Вражек.
        122
        Село Озерецкое - г. Сергиев Посад.
        123
        Зелье - порох.
        124
        Северные олени вдревности жили нетолько всеверных областях, ноивЯрославской, Нижегородской иКазанской областях, исчезнув впоследних лишь кначалу XIXвека.
        125
        Градок - небольшая крепость.
        126
        Малица - балахон изоленьего меха, шерстью ктелу; надевается через голову, какрубаха. Совик - такойже балахон, только мехом наружу испришитым кего вороту капюшоном изпушистого меха; надевается поверх малицы.
        127
        Волость Святой Софии - т.е. земли, принадлежащие новгородскому собору.
        128
        Светец - деревянный столбик, вделанный вдонце; наверху унего железные ушки ивилка, чтобы держать горящую лучину.
        129
        Бахарь - сказочник, краснобай.
        130
        Нево-озеро - Ладожское озеро.
        131
        Мнишеском - монашеском.
        132
        Сурож - г. Судак, вконце XVвека был крупным торговым центром.
        133
        Сурожские гости - богатые московские купцы, торговавшие вКрымской Орде.
        134
        Святые дары - кусочки просфоры, пропитанные красным вином иосвященные вовремя службы заобедней.
        135
        Полу-устав - рукопись, буквы которой похожи напечатные инаписаны раздельно, каквкниге.
        136
        Заволочье - новгородские земли споселениями порекам Онеге, Северной Двине, Ваге, Куле, Печоре, Мезени ипоих притокам.
        137
        Новгород встарину делился рекой Волховом надве части: Купецкую (Торговую) иВладычную (Софийскую). НаВладычной стороне было три конца: Людин, илиГончарский, Загородский иНеревский, ауКремля - Околоток. НаКупецкой стороне - два конца: Славенский иПлотницкий. Обитатели концов назывались «кончане», аобитатели улиц - «уличане». Концы иулицы имели свои веча - «кончанские» и«уличанские».
        138
        Ям - почтовая станция, отсюда «ямщики» (татарск.).
        139
        Великий мост - древний деревянный мост через Волхов, сдеревяннымиже башнями наобоих берегах.
        140
        Вечевая гридница - строение прикняжих хоромах длясовещаний перед созывом веча. Созывалось вече звоном вособый вечевой колокол, висевший набашне гридницы.
        141
        Ярославово дворище - хоромы государя, построенные новгородским князем Ярославом.
        142
        Большая Михайловка - слобода.
        143
        Вымол - речная пристань.
        144
        Геральдов вымол - старинное название пристани иноземных купцов.
        145
        Немецкий двор - старинное название гостиного двора дляиноземцев.
        146
        Пятины новгородские - области, подчиненные Новгороду.
        147
        Посадник - глава новгородского правительства.
        148
        Тысяцкий - ведал делами черных людей исудилих.
        149
        Вящие люди - знатные ибогатые люди.
        150
        Людие жити - средние землевладельцы.
        151
        Черный бор - поголовная подать счерных людей.
        152
        Древнее название городов: Ялита - г. Ялта, Керчев - г. Керчь, Кафа - г. Феодосия.
        153
        717год.
        154
        Кизыл-баши - персы, иранцы.
        155
        Занеглименье - так встарину называлась местность ксеверу отКремля, начинавшаяся отреки Неглинной.
        156
        Встарину, дляуказания адреса, называли ближайшую приходскую церковь.
        157
        1457год.
        158
        Камаринский путь, Камаринская дорога - так встарину назывался путь изМосквы вОрду.
        159
        Чушковы ворота - Тайницкие ворота.
        160
        1460год, когда было затмение Солнца.
        161
        Пошлые купцы - наиболее богатые, платящие большую пошлину.
        162
        Владычня, илиПрестольная, палата, позднее известная подименем Грановитой.
        163
        Пискупля - улица, искаженное «Епископская» - главная улица Новгородского кремля.
        164
        Судная грамота - договор оправах великого князя вНовгороде.
        165
        Сухотная болезнь - чахотка.
        166
        «Добропрохладный вертоград» - название древней лечебной книги, дословно оно означает: «Хорошо успокаивающий сад».
        167
        Степень - трибуна соступенями; «степенный посадник», тоесть посадник, выступающий состепени какруководитель веча.
        168
        Довмонтов стол - трон, принадлежавший псковскому князю Довмонту (1266 -1299).
        169
        Переяславль Рязанский - столица Рязанского княжества, г. Рязань.
        170
        Сарай - столица Золотой Орды.
        171
        Епископ сарайский (сарайский) - глава русской православной епархии, существовавшей вСарае до1460года.
        172
        Указали путь - выгнали.
        173
        Свеи - шведы.
        174
        Исады - районы рыбных промыслов.
        175
        Шестник - посыльный, чиновник дляпоручений посудебным игосударственным делам.
        176
        Караганка - степная лисица.
        177
        Гюлистан - розовый сад, местность наберегу Ахтубы (Ак-Тюбэ - Белая река), гдебыли летние дворцы хана.
        178
        Если будет угодно Богу.
        179
        Будь что будет - изречение изКорана.
        180
        Лучше неродиться, чемродиться никчемным!
        181
        Кизлар-агази - старший евнух гарема.
        182
        Изречение изКорана.
        183
        Изречение изКорана.
        184
        Джехангир - завоеватель мира.
        185
        Аксак-Темир - Тимур (1336 -1405), известный средневековый полководец изавоеватель.
        186
        Баклава - слоеное пирожное, залитое медом, варенным спряностями.
        187
        Сабанчи - плужники, пахари, крепостные крестьяне утатар иззахваченных врабство пленников. Сабаан - плуг.
        188
        Богадуры - рыцари-воеводы.
        189
        Изречение изКорана.
        190
        Изречение изКорана.
        191
        Мыприбегаем кзаступничеству Аллаха.
        192
        Бакаул - министр обороны.
        193
        Шейх - старец, духовный руководитель.
        194
        Великий диван - государственная канцелярия хана.
        195
        Абд - черный раб.
        196
        Гдеконь валялся, егошерсть останется! (Пословица)
        197
        Если лошадь арбу (телегу) небудет тянуть, арба сама непойдет.
        198
        Нет, нет.
        199
        Черемиса - черемисская земля, управлявшаяся своими князьями, вассалами царя казанского, занимала области Казанскую иВятскую.
        200
        Нетудачи.
        201
        Василий Ермолин - известный русский зодчий искульпторXVв. Часть его большой деревянной скульптуры «Георгий Победоносец» находится вГосударственной Третьяковской галерее.
        202
        Врайские сады.
        203
        Ганза - торговый иполитический союз северонемецких городов (XIV -XVIIвв.).
        204
        ВПольше писарь вСредние века - придворное должностное лицо, атакже секретарь посольства. Вданном случае Якуб Андреевич Ивашенцев - известный политический деятель Польши.
        205
        Подобный радуется подобному (свой своему рад) (лат.).
        206
        Опыт - лучший учитель (лат.).
        207
        Павел - ПавелII, папа с1464 по1471год.
        208
        Морея - полуостров наюге Греции; деспот - властитель, неограниченный самодержец.
        209
        Константин - КонстантинXI, последний византийский император.
        210
        Потерял масло итруд (недостиг никакой цели) (лат.).
        211
        Дабудет воля Твоя (лат.).
        212
        Полные люди, страдники - наиболее зажиточные изкрестьян, имеющие лошадь.
        213
        Серебряники - те иззажиточных «добрых крестьян», которые всостоянии были выплачивать рост (проценты) сполученной ссуды.
        214
        Пешеходцы - бедняки, безлошадные крестьяне.
        215
        Четь - мера земли подпашню, обозначающая земельную площадь примерно в0,5 гектара.
        216
        Насад - речное судно (большая лодка) снаставленными бортами длябольшей их высоты. Отэтих наставок (насадов) получило свое название исамо судно.
        217
        Бердышник - воин, вооруженный бердышом, тоесть широким топором, иногда сгвоздевым обухом икопьем. Надет бердыш надлинное древко инапоминает алебарду. Этооружие, видимо, служило отличием начальника отрядовых воинов.
        218
        Присылаться - посылать послов скакой-либо особой просьбой, вданном случае - свататься.
        219
        Герцог Меделянский - герцог Миланский.