Бельзенский экспресс [Экспресс «Берген-Бельзен»] Фриц Лейбер
        Симистер наслаждался жизнью, радуясь, что живым остался после ужасных событий Второй мировой войны. Но вот однажды, почтальон принес посылку, которая, возможно, попала к нему по ошибке. Но преступлений нацистов никто не забыл.
        Фриц Лейбер
        Fritz Leiber, Belsen Express
        Бельзенский экспресс [Экспресс «Берген-Бельзен»]
        Джордж Симистер наблюдал за языками синего пламени в камине, что извивались, как облитые спиртом и подожженные танцовщицы, и поздравлял себя с тем, что дожил до середины двадцатого столетия, ухитрившись остаться в стороне от военной службы, спасения мира и вообще любых действий, способных помешать зарабатывать деньги и наслаждаться ими. Снаружи моросил дождь, к городским окраинам подступала гроза, и от резких порывов ветра в дымовой трубе возникал звук, подобный скорбному плачу горлиц. Симистер повозился, умещаясь на толику дюйма поудобнее в кресле, и пригубил разбавленный скотч - у него была тяга к самым дешевым сортам спиртного. Он сызмальства не отличался крепким здоровьем, и с ранних лет некоторые вкусы и запахи в сочетании с болезнью сердца приводили к потере сознания.
        Раскрытая на коленях газета начала было сползать на пол, но Симистер ее вовремя подхватил и пробежался взглядом по полосам. Один заголовок сообщал, что в Праге восстание, как в Венгрии в 1956-м. «Проклятые славяне», - пробормотал Симистер, а когда увидел следующий заголовок, о стычках на израильской границе, добавил: «Проклятые евреи» - и бросил газету. Снова глотнул виски, зевнул и залюбовался тем, как язычки синего пламени, эти стройные девичьи фигурки, испуганно трепещут, прежде чем превратиться в белых дымных призраков. Тут раздался стук в дверь.
        Симистер вздрогнул, выбрался из кресла и с угрюмым видом направился к входной двери. Недавно соседские дети принялись его изводить - должно быть, потому, что его дом выглядел самым ухоженным во всем квартале. Ну, всякие звонки в дверь, непристойности на заборе и тому подобное. Да какие они дети! Великовозрастные балбесы, по которым плачут трепка и полиция! К тому моменту, когда достиг двери, он успел по-настоящему разозлиться, вот и распахнул ее рывком. Никого, лишь мрак и сырость.
        Порыв студеного ветра швырнул ему в лицо горсть капель. Может, послышалось и стука не было, просто треснула деревяшка в камине? Он закрыл дверь и направился обратно в гостиную, но маленькая стопка книг на высоком столе, небрежно закутанная в оберточную бумагу, заставила задержаться и состроить гримасу.
        Эти книги несколько дней назад по ошибке доставил почтальон - адрес на посылке расплылся, ничего не разобрать. Пожалуй, при желании Симистер мог бы определить адресата (тот ведь явно проживал на этой же улице), но не хотелось потакать невежде, не умеющему пользоваться перьевой ручкой. Помимо адреса, ошибку выдавало и содержание посылки - верхней оказалась книга под названием «Искоренение свастики», прочие носили похожие названия, а Симистер категорически отказывался читать какие-либо опусы, посвященные раскапыванию фактов относительно давно забытого исторического казуса - нацистской Германии.
        За этим неприятием таился глубоко спрятанный страх, который Джордж Симистер разделял с миллионами других людей, но в котором не отваживался признаться даже собственной жене. Это был напрочь оторванный от реальности и сугубо анахронический страх перед гестапо.
        Возник сей страх еще до Второй мировой войны, когда из Германии начали поступать сообщения о преследованиях меньшинств и организованных бесчинствах. Словно нечто темное тянулось через Атлантику и угрожало жизни Симистера, его безопасности и уверенности в том, что страдать ему доведется разве что в больнице.
        Разумеется, ползучая зараза не подобралась к Симистеру сколько-нибудь близко, зато сумела утвердить свою черную тиранию над его воображением. Целая череда кошмарных сцен исправно возникала перед его мысленным взором и преследовала длительное время. Все начиналось с грубого стука в дверь, с ударов сапогами и прикладами винтовок, а не кулаками и громогласного приказа: «Открывайте! Это гестапо!» Потом он внезапно оказывался среди отчаявшейся толпы, которую гнали к воротам, где происходило деление на остающихся в живых и приговоренных к немедленному уничтожению. А потом попадал в глухой кузов грузовика, битком набитый людьми - не пошевелиться. Грузовик куда-то ехал, останавливался, не выключая мотор, и сквозь щели в полу кузова, лениво протискиваясь между плотно спрессованными телами, в замкнутое пространство проникали выхлопные газы.
        Вот и теперь, в полумраке прихожей, перед глазами вдруг пронеслась эта последовательность жутких сцен. Симистер тряхнул головой, как будто этим мог прогнать видения, и напомнил себе, что с гестапо покончено уже десять лет как. Почему-то захотелось бросить в огонь книги, причастные к возвращению этого кошмара наяву, но сразу на ум пришла практичная мысль: сжечь книгу не так-то легко. Поэтому он стоял и смотрел на стопку, болезненно возбужденный фантазиями о пытках и унижениях, концлагерях и лагерях смерти, сознавая, что еще долго не избавится от гнусного осадка в сознании. Накатило новое побуждение - схватить книги и швырнуть в мусорный ящик. Правда, для этого придется выйти на улицу и промокнуть. Ладно, завтра выкинет… Он поставил ширму перед камином, в котором дымились угольки, заставляя думать о крематории, и лег спать.
        Спустя несколько часов Симистер проснулся, смутно припоминая громкий стук.
        - Чертовы сопляки! - воскликнул он в сердцах.
        За окном, задернутым занавесками, было как-то противоестественно темно; похоже, кто-то разбил уличный фонарь.
        Симистер опустил ногу на холодный пол. Было очень-очень тихо. Гроза умчалась прочь, точно игривый кот. Симистер настороженно прислушался. Рядом спала жена, ее ровное дыхание безмерно раздражало. Разбудить, что ли, пожаловаться снова на распоясавшихся хулиганов? Шатаясь среди ночи, они ведь нарушают закон. И девчонок с собой таскают, обормоты.
        Стук не повторился. Симистер ждал, рассчитывая услышать удаляющиеся шаги или предательский скрип досок крыльца.
        Чуть погодя он решил, что стук мог ему присниться или это был отголосок громового раската. Симистер лег, натянул одеяло до подбородка. Мало-помалу настороженность отступила, и он провалился в сон.
        Утром за завтраком он рассказал о ночном происшествии жене.
        - Джордж, это могли быть грабители…
        - Не говори глупостей, Джоан. Грабители не стучат. Я почти уверен, это треклятые детские проказы.
        - Знаешь, нам все равно не помешает засов побольше на двери.
        - Чушь! Знай я заранее, что ты так отреагируешь, вообще не стал бы ничего рассказывать. Может, это и был просто гром.
        Но на следующую ночь, приблизительно в тот же час, все повторилось. На сей раз Симистер не сомневался в реальности стука, который прогремел в его ушах. Более того, к стуку примешивались слова, какие-то команды на чужом языке. Наверное, резвились дети европейцев, поселившихся неподалеку.
        Прошлой ночью шпана его одурачила, умудрившись затаиться, но сегодня у нее ничего не выйдет. Симистер на цыпочках прокрался из спальни, спустился по лестнице прытко, но бесшумно, потому что шагал босиком. В прихожей он ощупью отыскал нечто тяжелое, чтобы отлупить негодяев, и одним движением отдернул засов и распахнул дверь.
        Снаружи было пусто.
        Он долго пялился во тьму. Интересно, как хулиганам удалось улизнуть столь быстро и неслышно? Симистер закрыл дверь и включил в прихожей свет. Посмотрел на предмет, который сжимали его пальцы. Это оказалась книга. Охваченный отвращением, он кинул ее к остальным. Завтра первым делом надо вынести их из дома.
        Но утром он проспал, и пришлось убегать сломя голову. Отвращение (или тревога, или что-то этакое) никуда, впрочем, не делось, и потому он невольно обращал внимание на то, чего ранее не замечал. В особенности на людей вокруг. Мужчина с распухшими руками в киоске вел себя преднамеренно грубо, пересчитывая монетки и вручая Симистеру газету. Женщина с поджатыми губами у турникета подозрительно замешкалась, как будто сочла, что Симистер пытается пройти по уже использованному билету.
        Когда бежал по лестнице навстречу нараставшему перестуку колес, он случайно толкнул коротышку в пальто не по размеру - и получил в ответ взгляд, потрясший до глубины души.
        Симистеру смутно припомнилось, что он уже видел этого коротышку. Узкие крылья носа, близко посаженные глаза, скошенный подбородок - при изрядном воображении этого типа можно было бы назвать крысолицым. В фильмах ему наверняка досталась бы роль стукача. Чрезмерно просторное пальто комично болталось на его фигуре.
        Но во взгляде, которым коротышка ожег Симистера, было что-то настолько ядовитое, настолько коварное и одновременно злобное, что Симистер опешил, застыл как вкопанный - и чуть не опоздал на поезд.
        Он едва успел втиснуться, как автоматические двери закрылись. Вагон для курящих, поезд-экспресс, судя по табличке… Сердце бешено стучало, и при иных обстоятельствах это вызвало бы беспокойство, но сейчас Симистер попросту радовался, что отпихнул коротышку в просторном пальто. Тот двигался недостаточно шустро, а Симистер и не подумал придержать ради него автоматические двери.
        Плавно наращивая ход, электропоезд покатил прочь от станции. Симистер перешел из тамбура в вагон и схватился за ремень. Рядом обнаружился его привычный попутчик, дородный, красноносый (что намекало на вредные пристрастия) и брюзгливый мужчина по фамилии Холстром. Он читал сложенную пополам газету. Заметив Симистера, показал заголовок. Симистер был готов к такому началу беседы.
        - «Атомное оружие для Западной Германии», - прочитал он вслух ровным голосом.
        Холстром постоянно обрушивал на него какие-то древние обвинения в адрес тоталитаризма, нацистской Германии, расовых предрассудков и тому подобного.
        - И что с того?
        Холстром пожал плечами:
        - Наверное, это логично, однако я не перестаю думать о главных наци. Всех ли мы поймали?
        - Конечно всех, - ответил Симистер.
        - Что-то я сомневаюсь, - возразил Холстром. - Сдается мне, кое-кто сумел удрать и теперь прячется невесть где.
        Симистер не клюнул на наживку. Ему было скучно. Ну кого, скажите на милость, сегодня волнуют нацисты? Нынешняя поездка, к слову, была сплошным разочарованием: скучные разговоры, переполненный вагон, а на конечной станции еще и немилосердная толкотня.
        Толпа несла Симистера к железной ограде, которая разделяла это море спешащих людей надвое, чтобы оно вновь слилось воедино через несколько метров. У прохода стоял новый охранник - во всяком случае, Симистер раньше его не встречал - нахального вида юнец с коротко подстриженными светлыми волосами и льдисто-голубыми глазами.
        Внезапно Симистер сообразил, что обычно он проходил справа от ограды, но сегодня его почему-то увлекло влево. От этой досадной мелочи, усугубившей безрадостный день, он прямо-таки вскипел и решительно двинулся поперек потока, игнорируя недовольные возгласы окружающих и суровый взгляд охранника.
        Он собирался пройти остаток пути пешком, но в гневе совсем забыл об этом и спохватился, только когда влез в автобус. Давка внутри была чудовищная, хуже, чем в поезде, а люди вокруг вели себя как полные придурки, и Симистер горько пожалел о своей забывчивости. Так и подмывало выйти, плюнув на деньги за проезд, но он очутился в ловушке, стиснутый в задней части автобуса; к тому же совершенно не хотелось предстать в глазах окружающих полоумным типом, у которого семь пятниц на неделе.
        Вскоре к скоплению раздражителей, его одолевавших, добавился новый - запах выхлопных газов, ведь мотор автобуса располагался как раз сзади. Симистер немедленно ощутил дурноту. Он разъяренно огляделся, однако другие как будто не улавливали этого запаха или принимали его как неизбежность.
        Через пару кварталов вонь сделалась настолько нестерпимой, что Симистер твердо решил выйти на следующей остановке. Когда он принялся проталкиваться к дверям, толстуха рядом смерила его настолько безразличным взглядом, что Симистер, чей рассудок, возможно, был слегка затуманен тошнотой, словно впал в прострацию; он очнулся через несколько секунд и продолжил движение. Как ни удивительно, апатичное лицо этой женщины висело у него перед глазами весь день.
        Вечером после работы он заглянул в хозяйственный магазин. А поужинав, к изумлению жены, затеял возню в прихожей.
        - О, ты все-таки меняешь засов, - сказала она.
        - Ты же сама попросила.
        - Да, но не думала, что ты соберешься…
        - Ну, почему бы и нет. - Он закрутил до отказа шуруп и отступил, оценивая дело своих рук. - Мы должны чувствовать себя в безопасности.
        Потом наконец припомнил, что утром намеревался выбросить книги. Стол в прихожей пустовал.
        - Где они? Что ты с ними сделала?
        - С чем?
        - С этими дурацкими книжками.
        - А… Я снова их упаковала и отдала почтальону.
        - И зачем тебе это понадобилось? Там же не было обратного адреса. А вдруг мне приспичило бы их прочитать?
        - Ты же сам говорил, что их принесли по ошибке и что ты ненавидишь войну.
        - Да, но… - Симистер осекся.
        Безнадежно; он не сможет внятно объяснить, почему для него важно самому избавиться от книг, собственными руками бросить их в мусорный ящик. Признаться, он и сам не до конца понимал, почему это так важно.
        Он прошелся по прихожей.
        - В общем, почтальон все забрал, - подвела итог жена. - Ты сам виноват.
        - Ладно, ладно, - примирительно проворчал Симистер, направляясь в спальню.
        Той ночью его разбудил уже не стук в дверь, а громкий треск дерева, сопровождавшийся металлическим скрежетом, как если бы кто-то сломал замок.
        В мгновение ока Симистер выскочил из постели, полусонный, но обуреваемый праведным гневом. Вот мерзавцы! Хулиганство - это одно, а преднамеренная порча чужой собственности - уже совсем другое. Он преодолел половину лестницы, когда ему пришло в голову, что недавний грохот таил в себе угрозу. Пожалуй, малолетние преступники, взломавшие дверь, вряд ли запаникуют при виде безоружного домовладельца.
        И тут он увидел входную дверь - совершенно целую.
        Изрядно озадаченный и терзаемый мрачными подозрениями, он осмотрел первый этаж, даже спустился в подвал, гадая, что могло так шуметь. Водонагреватель? Оползень груды угля? Нет, все вроде бы в порядке. Может, упала решетка на крыльце?
        Эта мысль побудила его выйти за порог и осмотреться. Когда он обернулся, позади кто-то стоял.
        - Прости, я не хотела тебя пугать, - извинилась жена. - Что стряслось, Джордж?
        - Не знаю. Мне почудился посторонний звук. Как будто что-то разбилось.
        Он ждал, что жена снова ударится в панику из-за грабителей, но она лишь молча смотрела на него.
        - Хватит тут торчать, - бросил он. - Идем спать.
        - Джордж, тебя что-то тревожит? Что-то, о чем ты мне не рассказываешь?
        - Да ерунда это все. Идем.
        На следующее утро Симистер столкнулся с Холстромом еще на платформе, и они бегло обсудили, прольются ли низкие тучи дождем, прежде чем поезд доберется до вокзала. Поблизости слонялся тот тип в чересчур просторном пальто, но Симистер не удостоил его и взглядом.
        Поскольку наступили банковские каникулы, в вагоне нашлись пустые места, и Симистер с Холстромом расположились с удобством. Как обычно, Холстром достал газету. Симистер ждал, что вот-вот начнется привычная идеологическая накачка, - ждал с некоторой опаской: как правило, его не смущали замшелые страхи собеседника, но сегодня он ощущал себя до странности уязвимым.
        Так, начинается. Холстром покачал головой:
        - В Чехословакии все плохо, дружище. Может, мы слишком сурово обошлись с нацистами?
        К своему удивлению, Симистер услышал, как отвечает, отчасти нервически лукавя, а отчасти не в силах справиться с нехарактерным раздражением:
        - Не глупите! Эти крысы заслужили свою участь, с ними еще мягко обошлись!
        Холстром опустил газету.
        - А, так вы, значит, передумали насчет нацистов?
        Симистеру вдруг почудилось, будто кто-то произнес низким безжалостным голосом вполне отчетливо:
        - Я вас слышал.
        Он быстро обернулся. Чуть подавшись вперед, но старательно глядя в сторону, как будто его вдруг заинтересовало что-то за окном, за спиной Симистера сидел коротышка в пальто не по размеру.
        - Что-то не так? - осведомился Холстром.
        - Вы о чем?
        - Да вы побледнели, дружище. Вид у вас нездоровый.
        - Разве? Со мной все в порядке.
        - Уверены? В нашем возрасте, знаете, уже пора следить за собой. Помнится, вы упоминали про сердце?
        Симистер со смешком отмахнулся, но при расставании, сразу на выходе из поезда, Холстом проводил его внимательным взглядом.
        Медленно шагая по перрону, Симистер напряженно размышлял. Настолько погрузился в мысли, что, подойдя к железной ограде, начал обходить ее слева. По счастью, толпа была реже обычной, и он, когда спохватился, без труда сместился вправо. Белокурый охранник пристально на него посмотрел - должно быть, вспомнил вчерашнее утро.
        Симистер твердил себе, что больше ни при каких обстоятельствах не полезет в автобус, но снаружи полило как из ведра. Немного помешкав, он все-таки воспользовался транспортом. В автобусе было даже многолюднее, чем накануне, если такое вообще возможно; Симистера окружали все те же несчастные люди, а из-за сырости вонь выхлопных газов воспринималась особенно остро.
        Задумчивое выражение не сходило с его лица весь день. Секретарь явно заметила, но ничего не сказала. Зато жена не смолчала, застав Симистера в прихожей после ужина.
        - Ты ищешь ту посылку, Джордж? - спросила она ровным тоном.
        - Конечно нет. - Он поспешил закрыть выдвинутый ящик стола.
        Жена не отступалась:
        - Ты уверен, что не сам заказывал те книги?
        - С чего ты взяла, что я мог их заказать? - изумился он. - Знаешь же, что нет.
        - Я рада. Без тебя я их пролистала. Там много фотографий. Жутких фотографий.
        - По-твоему, я из тех, кто покупает книги ради мерзких фотоснимков?
        - Ну что ты, милый! Я подумала, что ты увидел эти фото и впал в депрессию.
        - А у меня разве депрессия?
        - Да. Сердце ведь тебя не беспокоит, верно?
        - Верно.
        - В чем же тогда причина?
        - Не знаю. - Он стиснул зубы, но потом усилием воли заставил себя выдавить: - Я не перестаю думать о войне и ее последствиях.
        - О войне?! Понятно, почему ты так расстроился. Не надо думать о том, что тебе неприятно, особенно если все уже закончилось. С чего вдруг ты вспомнил о войне?
        - Да Холстром постоянно напоминает по дороге на работу.
        - Так не слушай его.
        - Не могу.
        - Значит, найди способ развеселиться.
        - Хорошо.
        - И не позволяй никому подсовывать тебе эти отвратительные картинки. Вроде той, где людей загоняют в газовый фургон, а потом…
        - Прекрати, Джоан! Или ты будешь пересказывать все, что на них изображено?
        - Прости, милый. Я и вправду сделала глупость. Обещаешь, что развеселишься?
        - Обещаю.
        На следующее утро жена проводила Симистера и долго смотрела ему вслед с тревогой. Почему-то ей казалось - нелепое ощущение! - что его серый костюм выглядит траурно-черным. А во сне он постанывал… Поежившись и укорив себя за разгулявшееся воображение, она захлопнула дверь.

* * *
        Джордж Симистер устроил небольшой переполох в вагоне поезда, и это событие запомнилось, хотя Холстром оказался очевидцем не с самого начала. Выяснилось, что Симистер стремглав вылетел на платформу и чуть было не опоздал на поезд из-за столкновения с коротышкой в чрезмерно просторном пальто. У кого-то сей факт отложился в памяти благодаря тому забавному обстоятельству, что коротышка, упавший на колени - Симистер буквально его снес, - настойчиво просил прощения, даже когда его обидчик запрыгнул в тамбур.
        Бросив взгляд на табличку с указанием типа поезда, Симистер ворвался в вагон - и практически сразу повел себя странно. Он развернулся, безуспешно попытался вырваться наружу, даже просунул пальцы в щель между косяком и резиновой кромкой двери и стал яростно дергать.
        Потом наконец сообразил, что поезд тронулся, отвернулся от двери - лицо бледное, губы сжаты - и двинулся вглубь вагона, распихивая попутчиков.
        Он стремился к пластинке на стене, с указанием номера и маршрута поезда, а рядом была тыльная сторона таблички, что украшала вагон снаружи; на ней значилось просто: «Экспресс». Симистер уставился на табличку с таким видом, будто не верил собственным глазам, после чего принялся вертеть рукоятку валика, перематывая черную ткань с белыми трафаретными словами. Он вчитывался в каждое название, не обращая ни малейшего внимания на изумленные и разгневанные взгляды окружающих.
        Так он прокрутил все названия до конца и приступил к повторному их изучению, когда наконец вмешался обескураженный кондуктор. Игнорируя его увещевания, Симистер громко спросил, действительно ли этот поезд - экспресс. Получив утвердительный ответ, он заявил, что, когда садился, на окне был другой знак, после чего произнес какое-то странное название. Он казался уверенным в своих словах и чрезвычайно возбужденным, как позднее объяснял кондуктор. На просьбу повторить название по буквам Симистер медленно проговорил: «Б-е-л-ь-з-е-н». Кондуктор покачал головой, потом вдруг встрепенулся и воскликнул: «Эй, вы что, смеетесь надо мной? Это же один из нацистских лагерей смерти!»
        Симистер шарахнулся в другой конец вагона.
        Именно тогда его заметил Холстром, сообщивший, что его знакомец выглядел «как человек, чем-то до печенок потрясенный». Холстром встревожился (и даже ощутил легкий укол вины за душевное нездоровье Симистера), но не смог разговорить попутчика, несмотря на несколько попыток и ряд самых безобидных, совершенно нейтральных тем. Потом Симистер вскинул голову и изрек: «Как по-вашему, бывает ли, что судьба настигает человека, сколь бы мирно он ни жил и что бы он ни планировал?» По лицу Симистера было понятно, что он догадывается минимум об одном логичном ответе на этот вопрос, так что Холстром промолчал. Позже Симистер неожиданно бросил: «Жаль, что мы не британцы, у них в автобусах не стоят», но тут же затих. Ближе к вокзалу он как будто немного приободрился, однако Холстром продолжал беспокоиться за него и потому проводил до выхода из вокзала. «Я опасался, что он себе навредит, уж не знаю, каким образом, - пояснил Холстром. - Мы бы и дальше шли вместе, но он дал понять, что не нуждается в моей компании».
        Чувство вины, усугублявшее тревогу Холстрома и, несомненно, объяснявшее, почему он возмутился, когда Симистер его прогнал, проистекало из того факта, что десять дней назад, в очередной раз оскорбленный равнодушием, узостью кругозора и предрассудками товарища по поездкам, он анонимно отправил ему три книги, в которых предельно реалистично, бескомпромиссно и документированно рассказывалось о наименее привлекательных сторонах нацистского режима. Теперь же он не мог отделаться от мысли, что этот поступок действительно встряхнул Симистера, но не так, как ожидалось; вдобавок Холстром стыдился и одновременно радовался, что, отправляя посылку, едва смог заполнить адрес - от количества выпитого пальцы слушались плохо. Впоследствии он старался обо всем этом не вспоминать, лишь произносил порой загадочную фразу - дескать, малые деяния способны распрямить пружину в человеческом сознании.
        Но продолжим рассказ Холстрома. Он последовал за Симистером на расстоянии, когда тот в одиночестве брел по вокзалу. «А что такое вокзал? - заметил он мимоходом. - Это предел всех путей, верно, и предел человеческих прав. Нет ли тут какого-то подвоха?»
        Когда Симистер приблизился к железной ограде, случилось кое-что еще, столь же неожиданное. Он собирался обогнуть ограду справа, но кто-то прямо перед ним споткнулся. Симистер сам чуть не упал, его повело к ограде. Ближайший охранник протянул руку, желая помочь, и Симистер устоял на ногах, но в результате его увлекло влево.
        Тогда Симистер обернулся, и Холстром успел увидеть его лицо. В этом лице, в его выражении было нечто настолько дикое и пугающее, что описать, пожалуй, невозможно. Холстром напрочь отказался от мысли следовать за Симистером в отдалении и вознамерился его догнать.
        Однако его окружили пассажиры следующего экспресса, и когда он все же выбрался из здания вокзала, понадобилось некоторое время, чтобы заново отыскать Симистера. Тот обнаружился в толпе, штурмующей и без того переполненный автобус на противоположной стороне улицы. Холстром изумился: он знал, что до работы Симистеру можно дойти пешком, да и недавно попутчик жаловался на давку. Оживленное движение помешало Холстрому нагнать Симистера. По его словам, он кричал, но Симистер как будто ничего не слышал. Между прочим, со стороны казалось, что Симистер вяло пытается вырваться из толпы, несущей его к автобусу, но «все впихивались и впихивались внутрь, как селедки в бочку».
        Лучшим подтверждением искренней озабоченности Холстрома служит тот факт, что, едва это стало возможным, он все-таки метнулся через улицу, ловко проскочив между машинами. Увы, автобус к тому времени уже тронулся. Холстром успел только вдохнуть омерзительный выхлоп.
        Добравшись до своего офиса, он сразу же позвонил Симистеру. Трубку сняла секретарь, ответ которой слегка развеял тревоги Холстрома. Какая ирония, учитывая последующие события! Как все было дальше, наиболее подробно можно узнать из рассказа секретаря.
        - Я никогда раньше не видела старого брюзгу таким веселым, простите за резкость. Он вошел, сверкая улыбкой, как будто ему только что сообщили что-то дурное о конкурентах, и немедленно принялся болтать и дурачиться. Поэтому, наверное, я так удивилась, когда позвонил тот тип и спросил, все ли у нас хорошо. Теперь-то мне кажется, что начальник и вправду выглядел как-то не так, словно человек, который чудом ускользнул от смерти и безмерно тому радуется.
        Так продолжалось все утро. А потом он откинул голову, хохоча над очередной собственной шуткой, схватился за грудь, испустил жуткий вопль, согнулся пополам и упал на пол. Я не могла поверить, что он умер, ведь его губы ничуть не посинели, а щеки оставались румяными, даже слишком румяными, будто он накрасился. Сердце отказало, конечно же. Хотя вы не поверите, сколько страха нагнал на нас тот чокнутый врач, что прибыл по вызову.
        Как и сказала секретарь, всему виной было сердце Симистера - так или иначе. Никто не возьмется отрицать, что упомянутый врач оказался не настоящим врачом, а старым и, не исключено, малосведущим распределителем пилюль, пенициллина и морфина, и все его познания заканчивались душем Шарко. Старика вызвали исключительно потому, что его кабинет размещался в том же здании. Когда прибыл лечащий врач Симистера, мгновенно диагностировавший сердечный приступ - что все сразу и заподозрили, разумеется, - наступило всеобщее облегчение; люди принялись поносить на все лады первого доктора, обронившего нечто такое, что побудило окружающих броситься к окнам и открыть их нараспашку.
        Едва войдя в помещение, первый врач бросил единственный взгляд на Симистера и проскрипел: «Сердечный приступ? Чепуха! Только взгляните на его лицо! Такой алый цвет бывает у тех, кто умирает от отравления угарным газом!»