Полночь по часам Морфи Фриц Лейбер
        Велик вклад Лейбера в мистическую литературу, недаром он считается одним из создателей современной формы этого жанра. Огромное влияние на него оказали произведения Говарда Лавкрафта, у которого он увлеченно учился и чье творчество самым деятельным образом популяризировал.
        Фриц Лейбер
        Fritz Leiber, Midnight by the Morphy Watch
        Полночь по часам Морфи
        Рассказ
        Быть чемпионом мира по шахматам (не важно, коронованным или нет) - это выматывает, бесит и сводит с ума почище, пожалуй, чем должность президента Соединенных Штатов Америки. Вот у всех у нас перед глазами отличный образчик. Добрых десять лет нынешний чемпион считался величайшим шахматистом в истории, но за этот срок он натворил столько всего, достойного суровейшей критики и даже убийственного для собственной карьеры! Отказывался участвовать в престижных турнирах, прекращал играть по смехотворным причинам, занимая лидирующую позицию, искренне полагал, что весь мир строит против него козни. В силу этих причин многие опытные специалисты поспешили вычеркнуть его из числа претендентов на высочайший титул. Даже наиболее преданные сторонники терзались сомнениями - до тех пор, пока он не заставил умолкнуть врагов и не восхитил друзей, одержав убедительную победу в важнейшем матче на фантастическом полярном острове.

* * *
        Даже второразрядным игрокам, отравленным мечтой о шахматной короне, какой бы призрачной та ни была, свойственно испытывать подобное зубодробительное напряжение, порой в крайне необычных, чтобы не сказать сверхъестественных, обстоятельствах…
        Стирф Риттер-Ребил предавался одному из своих многочисленных творческих развлечений - гулял наобум по горячо любимому центру Сан-Франциско с его головокружительно крутыми улочками и скрытыми от чужих глаз тесными двориками и узкими аллеями, с вечным калейдоскопом магазинных и ресторанных витрин - по тем местам, где редкие старожилы смотрятся как ориентиры. Взгляд иногда отвлекали смуглые и черные лица, попадавшиеся среди белых лиц. А машин вокруг было столько, что их потоки то и дело угрожали выплеснуться на тротуары.
        Небо над головой было беззаботного серебристого оттенка. Почему-то думалось о роскошной шубе дорогой блудницы, под которой прячется то ли вызывающий наряд, то ли вовсе нагота. Откуда-то ползли завихрения тумана, облюбовавшие побережье. Повсюду, куда ни посмотри, банкиры и хиппи, торговцы и служащие корпораций, фрики всех мастей, попрошайки и спортсмены, убийцы и святые (во всяком случае, таковыми их рисовало вольное воображение Риттера). А еще город изобиловал сногсшибательными красотками в самых разнообразных упаковках. Надо сказать, красивые девушки - это лучшая приправа для любого людского рагу, в котором вполне могли обнаружиться, например, марсиане или путешественники во времени.
        Прогулка Риттера постепенно становилась все более сновидческой, непредсказуемой, подвластной сиюминутным причудам; ее наполняло неизбывное предвкушение восторга, новизны, тайны; она была напоена искристой эротикой приключений, которые поджидали прямо здесь, за ближайшим углом.
        Он часто думал о себе в третьем лице и именовал себя Риттером, поскольку время от времени ввязывался в шахматные баталии и превращался спорадически в спораду посреди спорад. С немецкого слово «риттер» переводится как «рыцарь», в шахматах рыцарем выступает конь, но коня немцы риттером не называют; у них имеется словечко «шпрингер», «прыгун», потому что эта фигура способна ходить загогулиной; не правда ли, отличная неистощимая тема для филологических, исторических и социально-антропологических исследований? Еще Риттер страстно изучал историю шахмат, как подлинную, так и анекдотическую.
        Высокий, светловолосый, худощавый, он был настолько привлекателен, что, казалось, возраст над ним не властен. В его взоре постоянно сквозило юношеское, по-милому циничное любопытство (когда он не грезил наяву), а позы он неизменно принимал подчеркнуто (но необидно) драматические.
        Во время той прогулки он чаще обычного погружался в мечтания, но продолжал исправно отмечать все мимолетные, диковинные, прекрасные и гротескные новшества на своем пути. Позднее он припоминал, что добрел практически до Портсмут-сквер и очутился не сказать что чертовски далеко от перекрестка Калифорния-стрит и Монтгомери-стрит. Так или иначе, он зачарованно взирал где-то там на витрину захудалого магазинчика, который раньше не попадался ему на глаза. Наверное, недавно открылся, ведь Риттер знал все лавки в окрестностях; но, судя по пыли и заброшенному виду, новый владелец не стал переоборудовать магазин и даже не потрудился сделать уборку. На витрине были выставлены великолепные товары, от подлинных старинных предметов до их бездарных современных копий. Блуждающий взгляд Риттера сразу же выцепил, к несказанному восторгу, саблю времен Гражданской войны в США, типовую промокопию звездолета «Энтерпрайз», совершенно новую на вид колоду карт Таро, высушенную голову дикаря, похожую на черную козявку из ноздри великана, набор вычурных заколок, блестящий серебряный сливочник, магнитофон «Сони», бутыль
прошлогоднего виски в форме вагончика фуникулера, россыпь пуговиц с изображениями Джина Маккарти и Никсона[1 - Юджин (Джин) Маккарти - американский политик, сенатор, активный противник Вьетнамской войны; участвовал как независимый кандидат в президентских выборах в США 1976 г. после ухода в отставку президента Р. Никсона.], переднюю фару «роллс-ройса» («серебряный призрак», лукасовский «король дороги»![2 - «Серебряный призрак» (англ. The Silver Ghost) - первоначально собственное имя «роллс-ройса» с номером шасси 60551; позднее так стали называть всю серию «Роллс-Ройс 40/50HP». «Король дороги» - фирменное название велосипедных и автомобильных фар производства английской компании «Лукас».]), электрическую зубную щетку, радиоприемник 1920-х годов, экземпляр журнала «Феникс» за прошлый месяц и три дешевых пластиковых комплекта шахматных фигур.
        Но все это богатство словно испарилось в мгновение ока. Были мгновенно забыты отдаленные гудки пароходов в бухте, назойливый рокот машин, обрывки человеческой речи, расцвеченные звонким щебетом Чайна-тауна, отражение в зеркале девушки, наряженной в старинное платье и продающей цветы заодно с зонтами, раскрывшимися, когда из прибрежного тумана закапал дождь. Все внимание Стирфа Риттер-Ребила, до последнего кусочка, обжигающе остро сосредоточилось на крошечной фигурке, будто пытавшейся укрыться среди прочих фигур одного из шахматных комплектов. Это была приземистая и тусклая серебряная пешка, изображавшая воина-варвара. Риттер мгновенно опознал пешку, более того, мгновенно сообразил, к какому легендарному набору фигур она принадлежит, - он видел ранее фотографию такой же пешки, украденной у владельца; этот снимок ему показал приятель-шахматист португальского происхождения. В общем, Риттер сразу понял, что ему абсолютно неожиданно выпал уникальный шанс.
        Сердце бешено стучало, но он нацепил на лицо маску полного спокойствия и величаво вошел в магазин. В подобных ситуациях главное правило - ничем не выдать продавцу своего интереса, не показывать, что тебя обуяла страсть.
        Сумрачный интерьер лавки вполне соответствовал разношерстному оформлению витрины. Здесь тоже хватало пыльных безделушек, а в немногочисленных стойках под стеклом прятались предположительно более дорогие предметы. За одной из стоек нашелся изможденный, но все же крепкий пожилой мужчина; Риттер решил, что это владелец магазина, но притворился, что не заметил.
        Он настолько погрузился в фантазии насчет тусклой серебряной пешки, которой жаждал завладеть, что поистине поразительно, как его взгляд, машинально блуждавший среди предметов, задержался на второй, еще более драгоценной находке - в той самой застекленной стойке, за которой притаился владелец лавки. Это были старомодные золотые карманные часы на цепочке, причем часовые отметки на них обозначались не римскими цифрами, как подобало столь изысканному хронометру, а золотыми и серебряными шахматными фигурками, как их рисуют на схемах партий. Кроме того, на цепочке висел изящный золотой ключ с бородкой.
        Риттер застыл в полном изумлении. Перед ним был старший брат серебряной пешки-варвара. Ибо владелец магазина явно не подозревал, что пытается продать одну из величайших редкостей, чрезвычайно высоко ценимых поклонниками шахмат. Это были золотые часы, которые Пол Морфи, американский король шахмат, метеором сверкнувший на шахматном небосклоне, получил в подарок от восторженных горожан Нью-Йорка 25 мая 1859 года после триумфального выступления в Лондоне и Париже, доказавшего, что этого игрока, пожалуй, следует признать шахматным гением всех времен.
        Риттер неспешно, как бы ненароком, повернулся к стойке и устремил взор на потертый серебряный египетский крест анх, лежавший напротив часов. Выдержал паузу, чтобы заинтриговать продавца, а затем, надеясь, что тот не слышит, как стучит его сердце, снисходительно справился насчет цены на крест. Владелец ответил равнодушно, однако разрешил рассмотреть крест поближе.
        Риттер повертел египетский крест в руках, покачал головой, поинтересовался ценами на другие предметы, постепенно подбираясь к часам Морфи.
        Владелец отвечал тихо и без подробностей, словно ему давно наскучила торговля, но всякий раз позволял Риттеру взять предмет в руки. В грубоватых чертах этого ветхого и совершенно лысого человека проступало что-то балтийское. Кого-то он Риттеру смутно напоминал.
        Наконец Риттер указал на старые серебряные железнодорожные часы, лежавшие рядом с теми, на которые он по-прежнему не отваживался посмотреть прямо.
        Потом перешел к другим часам, с затейливым циферблатом: в крохотных окошках показывался текущий месяц и фазы Луны. Эти часы лежали с противоположной стороны от тех, что внушили ему такой трепет.
        Уловка сработала. Владелец лавки сам достал часы Морфи и негромко произнес:
        - Быть может, эта штукенция покажется вам любопытной. Чистое золото. Занятная вещица, не правда ли?
        Риттер позволил себе опять посмотреть на часы, тайно насладиться их видом. Что ж, второй взгляд подтвердил правоту первого. Всякие сомнения следовало немедленно отбросить: перед ним был предмет, занимавший его мысли на протяжении двух третей прожитой жизни.
        - Да, занятно, - изрек он вслух. - Что это за странные фигурки вместо цифр?
        - Шахматные, - объяснил торговец. - Видите, на шести часах конь, на пяти пешка, на четырех слон, на двух ладья, на часе - ферзь, на полуночи - король, и дальше, с семи до одиннадцати, в таком же порядке.
        - А почему на полуночи, не на полудне? - уточнил Риттер глуповато, хотя знал ответ.
        Морщинистый палец старика ткнулся в окошечко чуть выше центра циферблата. Там виднелись буквы «P. M.»[3 - Post meridiem - после полудня (лат.), принятое в англоязычных странах обозначение второй половины суток при 12-часовом исчислении.].
        - Такое редко встретишь. Могу припомнить всего несколько часов, умевших различать ночь и день.
        Риттер продолжил разыгрывать скучающего невежду.
        - Полагаю, вот эти квадратики, на которых изображены фигуры и которые идут по циферблату в два с половиной круга, - шашечная доска?
        - Шахматная, - поправил старик. - Между прочим, здесь ровно шестьдесят четыре квадрата, как на настоящей доске.
        Риттер кивнул.
        - Верно, вы просите за эту вещь целое состояние? - справился он небрежно.
        Торговец пожал плечами:
        - Всего тысячу долларов.
        Сердце Риттера пропустило удар. У него в банке минимум в десять раз больше. Смешная цена за такую-то редкость.
        Но он принялся торговаться, чтобы не потерять лицо. И даже бросил:
        - Часы ведь наверняка не ходят.
        - Зато стрелки на месте, - возразил старый прибалт со странно знакомой физиономией. - И шестеренки там есть, судя по весу. Значит, часы можно починить. Французская штучка. Глядите, вон шестиугольное отверстие для заводного ключа.
        В итоге сошлись на семистах долларах. Риттер заплатил наличными пятьдесят - он всегда носил в кармане такую сумму на мелкие расходы, - а на остаток выписал чек. После звонка в банк продавец принял этот чек.
        Часы упаковали в коробку, проложенную ватой. Риттер сунул коробку в карман пиджака и застегнул пуговицу.
        Голова шла кругом. Часы Морфи, те самые часы, что сопровождали Пола Морфи всю его короткую жизнь, несмотря на растущую ненависть к шахматам; часы, которые он завещал своему французскому поклоннику и главному сопернику Жюлю Арну де Ривьеру; часы, что загадочно исчезли; самые лучшие часы на свете, - теперь они принадлежат ему, Риттеру!
        Улица словно расплывалась перед глазами, душа пела, в реальность происходящего упорно не верилось.
        Уже на пороге Риттер сообразил, что, оказывается, выписал чек не только на часы, но и на пешку-варвара, причем заплатил за серебряную фигурку пятьдесят долларов, не торгуясь.
        Он вышел на улицу, ощущая одновременно восторг и изнеможение. Лица прохожих и зонты вокруг сливались в мутные пятна. Риттер не замечал капель дождя, но что-то не давало ему покоя.
        Он остановился, очень осторожно переместил левой рукой тяжелую коробку заодно с пешкой, завернутой в бумагу, в карман брюк, а потом стиснул пальцы вокруг них. Так-то лучше, безопаснее.
        Риттер остановил проезжавшее мимо такси и направился домой.
        Пятна за окнами машины постепенно приобретали резкость. Он узнал итальянский ресторанчик «Римини», куда с недавних пор снова захаживал поиграть; вообще-то, пять лет подряд там проводился шахматный турнир, участвовать в котором Риттер прежде считал зазорным для человека своих лет. Этот турнир устраивал местный повар, одержимый шахматами, а хозяин ему потворствовал, и большинство игроков были молодые. Выделялись двое: высокая и угрюмая девушка (мысленно Риттер именовал ее Царицей) играла достаточно умело, а дружелюбный и громкоголосый адвокат-еврей (для Риттера - Распутин) играл неплохо и болтал не переставая. Поддавшись порыву, Риттер однажды все-таки присоединился к турниру, ибо это ничего не значило, не вынуждало нарушать собственное правило не играть всерьез. Старый конь борозды ничуть не испортил, он твердо занимал третье место после Распутина и Царицы…
        Но теперь, когда появились часы Морфи…
        С какой стати ему взбрело в голову, будто эти часы способны повысить его шахматное мастерство? Глупость же несусветная, все равно что верить в чудесные силы святых реликвий.
        Коробка в кармане слабо вибрировала под пальцами, словно в ней пряталось большое живое насекомое - золотая пчела или золотой жук. Чушь какая-то, воображение разыгралось.
        Стирф Риттер-Ребил (он всегда считал, что это имя идеально подходит шахматисту, ведь великие гроссмейстеры все поголовно носили диковинные фамилии - Эйве, Зноско-Боровский, Нотебоом, Дуз-Хотимирский[4 - Макс Эйве - пятый чемпион мира по шахматам; Евгений Зноско-Боровский - шахматист, чьи обзоры партий высоко оценивал В. Набоков; Даниель Нотебоом - на шахматной олимпиаде 1930 г. получил 11,5 очка из 15 возможных; Федор Дуз-Хотимирский - известен «вариантом дракона» в сицилианской защите.]) жил в однокомнатной квартире с ванной в пяти кварталах к западу от Юнион-сквер; квартира была битком забита папками и книгами, а стены везде, где имелось место, украшены портретами покойной жены, родителей и сына. С возрастом он все больше привыкал иметь перед глазами свидетельства прожитых лет. Одна картина изображала чудесный вид на океан и туманный пролив Золотые Ворота поверх моря городских крыш. Среди завалов проглядывали два шахматных столика с расставленными на них фигурами.
        Риттер расчистил одну столешницу и поставил коробку с часами в ее центре. После короткой паузы, будто молча прочитав подобающую молитву (тут он мысленно хмыкнул), бережно извлек часы из коробки, а рядом поместил, развернув бумагу, серебряную пешку.
        Потом протер очки и, время от времени поднося к глазам большую лупу, тщательно рассмотрел оба сокровища.
        По внешнему краю циферблата часов шло кольцо из двадцати четырех квадратов - дюжина светлых чередовалась с дюжиной темных. На светлых квадратиках помещались фигуры, обозначавшие часы, в том самом порядке, как описывал старый прибалт. Черные - от полуночи до пяти, отделанные серебром и крошечными то ли изумрудами, то ли яшмой, что было заметно под лупой. Белые - от шести до одиннадцати, отделанные золотом и миниатюрными рубинами или аметистами. Риттер сразу вспомнил, что во всех описаниях часов говорилось: шахматные фигуры на них раскрашены.
        Внутри внешнего круга на циферблате имелся другой, тоже из двадцати четырех квадратов-клеток.
        А внутри второго круга был расположен третий - из шестнадцати клеток под центром циферблата.
        Выше находилось окошечко с буквами «P. M.».
        Стрелки остановились на 11:57 - за три минуты до полуночи.
        Перочинным ножиком Риттер осторожно приподнял заднюю крышку часов. На ней присутствовали те же самые буквы, и внезапно он понял, что это инициалы Пола Морфи.
        На внутреннем золоченом колпаке над шестеренками было выгравировано «France H&H»; старый прибалт и тут не солгал. Ниже - пришлось снова браться за лупу - виднелась изящная вязь: с полдюжины цифр, в основном семерки, разделенные косой чертой. Похоже, метки антикваров. Неужели Арну де Ривьер сдавал часы в ломбард? Или так поступали те, кому часы доставались после него? Ну да, всем известно, что шахматисты вечно нуждаются в деньгах. Кроме того, в колпаке было шестиугольное отверстие для заводного ключа. Риттер медленно вставил ключ и повернул, но чуда, разумеется, не произошло.
        Он закрыл крышку и снова воззрился на циферблат. Шестьдесят четыре квадрата-клетки - дважды по двадцать четыре и еще шестнадцать. Этакая причудливая круглая шахматная доска. Помнится, ему доводилось как-то, раз или два, играть в цилиндрические шахматы…
        - Les echecs fantasques[5 - Фантастические шахматы (фр. устар.).], - изрек он вслух по-французски. - Циничная фантазия безумца: увечный король, ферзь-вампир, кони-разбойники, двуликие офицеры, туры-тараны и обезличенные пешки, главное предназначение которых - сменить пол и пролезть в постель к монарху-калеке…
        Со вздохом сожаления он отложил часы и принялся разглядывать пешку. Мрачный боец-варвар с вызовом смотрел на Риттера, поднесшего серебряную фигурку близко к глазам. Обнаженный меч на уровне груди, острием вниз, железный шлем прикрывает лицо, безжалостное, как сама смерть. Интересно, а как выглядят золотые легионеры?
        Риттер и сам помрачнел, решившись наконец сделать то, о чем сразу подумал, заметив фигурку варвара в витрине. Он порылся в ящике с папками и достал ту, на которой значилось: «Кончина Алехина». Снаружи темнело, поэтому пришлось включить большую настольную лампу.
        Вскоре он уже изучал удивительно пустую фотографию: незанятое старое кресло с раскрытой шахматной доской на подлокотнике. За доской угадывалась крошечная фигурка. Вновь воспользовавшись увеличительным стеклом, Риттер понял, что его подозрения были обоснованными: на снимке имелась точно такая же пешка.
        Он взглянул на другой документ из папки - старинное письмо на тонкой и гладкой бумаге, написанное затейливыми чужеземными буквами, с седилями под половиной «С» и тильдами над половиной «А».
        Это было письмо от португальского приятеля, пояснявшее, что фотография извлечена из архивов полиции Лиссабона.
        В этом кресле Александра Алехина нашли умершим от сердечного приступа в дешевых лиссабонских апартаментах в 1946 году.
        Алехин отнял титул чемпиона мира у Капабланки в 1927-м. Ему принадлежал мировой рекорд по количеству одновременно сыгранных партий вслепую - тридцать две. В 1946 году он готовился к официальному матчу с советским претендентом Ботвинником, несмотря на то что в годы войны играл в турнирах стран Оси. Порой он оказывался на грани безумия, но его все равно признавали ярчайшим приверженцем атакующего стиля в шахматах.
        Может, и он, подумалось вдруг Риттеру, однажды владел этим серебряно-золотым набором фигур и часами Морфи?
        Риттер взял другую папку, с пометкой «Кончина Стейница». Там обнаружился побуревший от времени дагеротип с изображением пустой и узкой старинной больничной койки; на койке лежала раскрытая шахматная доска, рядом стоял столик с крошечными фигурками. В лупу Риттер безошибочно различил очередную пешку-варвара.
        Вильгельм Стейниц, провозглашенный отцом современных шахмат, владел титулом чемпиона мира двадцать восемь лет, пока не проиграл Эмануэлю Ласкеру в 1894 году. Дважды с ним случались приступы умственного расстройства и его клали в больницу; на склоне лет он уверовал, что способен двигать фигуры по доске силой электричества, и даже вызвал на матч Господа Бога, предложив Тому выбирать цвет и уступив право первого хода. После второго приступа был сделан дагеротип, приобретенный Риттером много лет спустя у престарелого Эмануэля Ласкера.
        Риттер устало выпрямился, снял очки, потер костяшками пальцев глаза, прогоняя резь. Он и не заметил, как наступил поздний вечер.
        Пол Морфи - это все знали - в двадцать один год оставил шахматы, победив всех ведущих гроссмейстеров мира и не дождавшись ответа на свой вызов, притом что он уступал сопернику право выбора цвета и первого хода. Этот дерзновенный вызов имел место в 1859-м, после чего Морфи двадцать пять лет провел в уединении в своем новоорлеанском доме, изредка покидая его, чтобы в донельзя странном облачении прогуляться после обеда или посетить оперу. У него развилась паранойя, он верил, что родственники замышляют отнять у него всю славу, а самое главное - похитить всю одежду. О шахматах он не заговаривал и практически не играл, не считая случайных партий со своим приятелем Морианом, которому давал фору.
        Двадцать пять лет одиночества, без утешения, даруемого шахматной доской, зато с набором загадочных фигурок и с часами - доказательствами мирового признания…
        А не сложились ли обстоятельства так, подумалось Риттеру, - ведь Морфи наверняка постоянно думал о шахматах, - что возникла идеальная среда для передачи мысленных и чувственных вибраций неодушевленным предметам, то есть пресловутым фигуркам и часам?
        Материальные объекты двадцать пять лет впитывали вибрации величайшего шахматного гения, а затем по случаю (но по случаю ли?) попали в руки двух других чемпионов мира, тоже склонных к помешательству, о чем свидетельствуют фотографии в папках…
        Нелепица, убеждал себя Риттер. Но почему-то казалось, что он наткнулся на тайну из числа тех, погоне за которыми он посвятил большую часть своей жизни.
        Теперь напоенные вибрациями предметы очутились в его владении. Как это скажется на его собственной игре?
        Нет, фантазировать на сей счет вдвойне нелепо.
        Накатила усталость. Дело близилось к полуночи.
        Он разогрел ужин, быстро съел, задернул плотные шторы, не оставив ни щелки, и улегся в кровать.
        Риттер приучил себя засыпать, мысленно разыгрывая какой-нибудь дебют. Подобно всем талантливым игрокам, он охотно соглашался играть вслепую, но все-таки не умел полностью визуализировать доску, поэтому приходилось считать ходы поклеточно, особенно ходы слонов. На сей раз он выбрал излюбленную партию, гамбит Брейера.
        Сделал с полдюжины ходов.
        Внезапно шахматная доска перед его мысленным взором ярко засветилась, как если бы кто-то включил свет в сознании. Риттер даже приподнялся на подушке и огляделся, желая убедиться, что в комнате по-прежнему темно. Нет, доска светилась только в его голове.
        Благоговение растворилось в искрящемся восторге. Риттер стал быстро передвигать фигуры в уме, неожиданно обретя способность прогнозировать далеко вперед.
        Краем сознания Риттер отметил, что церковный колокол на Франклин-стрит прозвонил полночь. Вскоре он объявил мат в пять ходов. Черные обдумывали свое положение около минуты, после чего согласились.
        Лежа в постели, Риттер сделал несколько глубоких вздохов. Никогда раньше он не выигрывал столь безоговорочно вслепую, да и с открытыми глазами тоже. Не имело значения, что эту партию он играл сам с собой, ибо его личность аккуратно разделилась на две половины.
        Он в последний раз изучил положение на доске, затем мысленно вернул фигуры на исходные позиции и немного передохнул, прежде чем приступить к новой партии.
        Именно тогда он услышал нервическое тиканье, едва ли не впятеро быстрее размеренного церковного звона. Он поднес к уху наручные часы. Да, они тоже быстро тикали, но все же странный звук был другим, не таким тихим.
        Риттер сел на кровати, перегнулся через столик и включил лампу.
        Тиканье исходило от часов Морфи. Стрелки стояли на 12:10, а буквы в окошечке на циферблате сменились на «A. M.»[6 - Ante meridiem - до полудня (лат.), принятое в англоязычных странах обозначение первой половины суток при 12-часовом исчислении.].
        Довольно долго Риттер не шевелился - потрясенный до глубины души, напуганный, раздираемый сомнениями, грезящий наяву и видящий сны, недоступные смертным, он молча смотрел на легендарные часы.
        Итак, Эдгар Аллан По умер, когда Морфи в возрасте двенадцати лет одолел своего дядю Эрнеста, тогдашнего шахматного короля Нового Орлеана. Казалось немыслимым, чтобы неисправные часы с механизмом столетней давности вдруг сами пошли снова. Тем более невозможно было поверить в то, что они способны показывать довольно точное время - показания наручных часов отличались всего на минуту.
        Но не исключено, что часовой механизм сохранился куда лучше, нежели предполагали старый прибалт и сам Риттер, а часы попросту то ходили, то останавливались, по собственной прихоти. Совпадения на то и совпадения, чтобы случаться. Впрочем, Риттер никак не мог избавиться от нервной дрожи. Он даже ущипнул себя и проделал все остальное, что обычно вытворяют, стараясь убедиться, что не спят.
        - Я Стирф Риттер-Ребил, - сказал он громко, - старик, который живет в Сан-Франциско и играет в шахматы. Вчера я нашел любопытную диковинку. Но все идет как обычно…
        Тем не менее вдруг пришло ощущение «рыка льва-людоеда». Порой его до сих пор навещал этот вынесенный из детства страх. Минуту-другую буквально все в комнате пребывало в неподвижности и тишине, которую нарушало только тиканье часов. Потом шелохнулись шторы на окне, и Риттер вздрогнул, а стены дома будто истончились и перестали оберегать от чего бы то ни было.
        Мало-помалу присутствие льва-людоеда чувствоваться перестало, и Риттер успокоился.
        Он выключил лампу, и ярко освещенная доска вновь всплыла перед его мысленным взором, а тиканье теперь не пугало, но внушало уверенность. Риттер затеял новую партию в уме, разыгрывая черными классическую защиту Руя Лопеса, тоже своего любимчика.
        Партия развивалась стремительно и блистательно, подобно первой. В мысленной полутьме доску словно окружало некое сияние, обретавшее очертания человеческой фигуры. Эта фигура вскоре поблекла и будто расстроилась. Но Риттера это обстоятельство нисколько не смутило; когда он в конце концов объявил мат в три хода, то ощутил утомление заодно с несказанным удовольствием.
        На следующий день он проснулся в исключительно отменном настроении. Солнечный свет прогнал все ночные страхи, и Риттер спокойно занимался будничными делами. Порой, просто чтобы удостовериться, он вызывал в сознании изображение шахматной доски и размышлял о великой исторической загадке, которую ему явно предстояло разрешить. Тиканье часов Морфи приобрело между тем некий торжествующий оттенок. Ближе ко второй половине дня Риттер осознал, что его так и подмывает прогуляться до «Римини» и продемонстрировать новые умения.
        Он взял старинную золотую цепочку, прикрепил ее к часам Морфи, а сами часы старательно завел до щелчка и спрятал в карман жилета, после чего вышел на улицу. Денек выдался на загляденье, прохладный и чуть ветреный, но солнечный. Риттер шагал бодро и думал не обо всяких странностях, а о шахматах. Недаром говорят, что за шахматами мужчина способен расстаться с женой и тут же забыть об этом.
        В полутемном зале ресторанчика «Римини» пахло чесноком; здесь подавали бесплатную пасту в качестве закуски, наливали спиртное в отдельном крыле и разрешали играть в шахматы. Войдя в длинный Г-образный зал, Риттер с удовлетворением отметил ряд столиков с досками и обилие лиц, преимущественно молодых, над ними.
        Тут подскочил Распутин, расчетливо ухмыляясь и весело болтая. Им предстояло сыграть турнирную партию. Они сели за столик, расставили фигуры и углубились в игру. За соседним столиком воевала на выбывание Царица, склонив голову набок, словно у нее свело шею: руки у подбородка, длинные нервные пальцы ловко передвигают фигуры в хитроумных комбинациях. Она походила на чародейку, плетущую заклинание.
        Риттер следил за ней краем глаза. Мысленная, ярко освещенная доска вернулась, как бы наложилась на ту реальную шахматную доску, что лежала перед ним. Затейливые последовательности ходов рождались сами собой. Он разгромил Распутина, как младенца. Царица отметила это событие и что-то одобрительно проворчала. Она выигрывала свою партию. Победив Распутина, Риттер позволил ей вырваться на первое место в общем зачете. Распутин в кои-то веки замолк.
        Моложавый черноусый мужчина явно осмысливал победу Риттера. Это был Мартинес, чемпион штата Калифорния; недавно он провел в «Римини» сеанс одновременной игры и взял верх в пятнадцати партиях без единого проигрыша (единственной ничьей добилась Царица). Помолчав, он как бы невзначай предложил Риттеру сыграть, и Риттер согласился почти без раздумий.
        Они разыграли две чрезвычайно ожесточенные партии - сицилианскую защиту в исполнении Мартинеса, когда Риттер бросил вперед все свои пешки в самоубийственной вроде бы атаке, и дебют Руя Лопеса, на который Риттер ответил классической защитой, приложив немало усилий, чтобы спасти королевского слона. Мысленная доска продолжала накладываться на настоящую, и Риттеру даже почудилось, что фигурка, которой следовало ходить или которую он собирался взять, на мгновение окутывалась облачком света. К собственному легкому изумлению, он победил в обеих партиях.
        Вокруг столика собралась немногочисленная группа увлеченных шахматами зрителей. Мартинес задумчиво поглядывал на соперника, словно желая вызнать, откуда взялся этот старик, столь уверенно переставляющий фигуры. Он ведь раньше и слыхом не слыхивал о Риттере.
        Пожалуй, удовольствие Риттера было бы полным, не усмотри он в глубине зала стройного молодого человека, чье лицо неизменно оставалось в тени. Риттер видел его трижды, причем ни разу в движении и ни разу дольше чем на миг. Почему-то складывалось впечатление, что этот юнец здесь лишний. Это смутно беспокоило Риттера, и на его лице застыло отрешенное выражение, когда он покинул «Римини» и очутился на слегка сбрызнутых дождем городских улицах. Пройдя квартал, он оглянулся, но, насколько можно было судить, его никто не преследовал. Он благополучно дошел до своего дома, миновав по пути несколько памятных мест, имевших отношение к Дэшилу Хэммету, Сэму Спейду и «Мальтийскому соколу»[7 - Главный герой ряда произведений американского писателя Д. Хэммета, в том числе романа «Мальтийский сокол», частный детектив Сэм Спейд, живет и действует в Сан-Франциско.].
        Постепенно благодаря освежающим каплям дождя отрешенность сменилась радостным возбуждением. Он только что удачно сыграл в шахматы; он стоит на пороге раскрытия величайшей шахматной тайны, которой издавна бредил; и каким-то образом часы Морфи ему помогают - слышно, как они тикают в кармане жилета.
        Этим вечером квартира была благословенным приютом, местом, где следовало находиться, как бы продолжением разума. Риттер перекусил, после чего с улыбкой Шерлока Холмса принялся обдумывать ситуацию, которую сам окрестил «Таинственной историей хронометра Морфи». Жаль, конечно, что рядом нет собственного доктора Ватсона… Часы впервые упоминались после возвращения Морфи в Нью-Йорк на борту «Персии» в 1859-м. За годы паранойи Морфи напитал их своей психической энергией и неоспоримой шахматной мудростью. Или же - прошу отметить, доктор! - он создал все условия для того, чтобы последующие владельцы часов думали, будто ему это удалось (сверхъестественное вычеркиваем, Ватсон). После де Ривьера часы попали к великому Стейницу, который бросил вызов Богу и спятил. Затем, какое-то время спустя, они перешли к безумцу Алехину, изобретавшему дьявольски искусные, гиперморфианские, если угодно, стратегии нападения; он умер в одиночестве, брошенный всеми, в жалкой лиссабонской комнатушке, где были только обшарпанная доска и о многом говорящая знатокам пешка-варвар. Минуло без малого тридцать лет - где пропадали часы
и фигурки? кто ими владел? кто такой старый прибалт-торговец? - и хронометр с пешкой угодили в руки Риттеру. Уникальный случай, доктор. Не сравнить даже с пражской историей 1863 года.
        Ночной туман прилипал снаружи к оконному стеклу, то и дело сыпал мелкий дождик. Сан-Франциско во многом схож с Лондоном, здесь проживал местный великий сыщик. Одним из увлечений Дэшила Хэммета были шахматы, пусть даже его герой Спейд ни разу, судя по книгам, к ним не прикасался.
        Риттер поглядывал на часы Морфи, теперь лежавшие на шахматном столике, с которого убрали все лишнее. В окошечке вновь появились буквы «А. M.». Белый ферзь, отливая рубином, сдвинулся за сверкавшего черного короля - пять минут первого ночи, доктор. Ведьминская пора, как сказали бы те, кто подвержен суевериям.
        Спать, Ватсон, спать! Завтра нам предстоит множество дел, да и сегодня ночью тоже, как ни парадоксально!
        Если говорить серьезно, Риттер обрадовался, когда золотистое свечение вокруг циферблата погасло (хотя тиканье не смолкало). Он завернулся в одеяло и приготовился к привычной процедуре. Шахматная доска вспыхнула перед мысленным взором, и он начал играть. Прежде всего сыграл заново все свои лучшие партии - таких было немного - и обнаружил варианты, которых попросту не замечал ранее. Потом взялся за любимые партии из истории шахмат, от поединков Макдоннелла и Лабурдонне до схваток Фишера со Спасским, не забыл матч Стейница с Цукертортом и сражение Алехина с Боголюбовым[8 - Матчи Александра Макдоннелла и Луи Лабурдонне стали главным шахматным событием 1830-х гг.; Роберт Фишер в 1972 г. победил Бориса Спасского и завоевал титул чемпиона мира по шахматам; поединок Германа Цукерторта и Вильгельма Стейница в 1886 г. считается первым в истории шахмат матчем за мировое первенство; Александр Алехин в 1929-м и 1934 г. защищал титул чемпиона мира в матчах против Ефима Боголюбова.]. Все эти партии внезапно исполнились глубокого смысла благодаря мысленной шахматной доске. Наконец он снова раздвоил сознание и
устроил матч вслепую против восьмерых противников, играя черными. Вопреки собственным ожиданиям, черные взяли верх - три победы, два поражения и три ничьих.
        Правда, ночь изобиловала не только творчеством и поистине заразительным восторгом. Дважды воцарялась призрачная тишина, которую лишь усугубляло тиканье часов в темной комнате, и дважды же ощущалось присутствие льва-людоеда, отчего волосы вставали дыбом. Возникли сызнова человекоподобные очертания за другим концом доски. Этот фантом не желал исчезать; хуже того, к нему присоединились два других - один приземистый и слегка горбатый, второй высокий, коренастый и суетливый. Эти трое незваных гостей все сильнее тревожили Риттера. Кто они такие? А вон там не проявляется ли четвертая тень? Он припомнил стройного неуловимого юнца в зале «Римини». Нет ли тут какой-либо связи?
        Все перечисленное беспокоило, а пуще того отравляла ум назойливая мысль, что его рассудок распадается на кусочки под влиянием пулеметного образа мышления, что он уже перенесся по неким шахматным каналам с одной шахматной планеты на другую, в отдаленный уголок Вселенной.
        Риттер облегченно вздохнул, когда, ближе к завершению партии против себя, его рассудок начал меркнуть. Последним, что запомнилось перед сном, была попытка придумать правила для игры на круглой доске, как на циферблате. Кажется, это удалось совершить, но затем сознание наконец-то рухнуло в пучину сновидений.
        Утром Риттер проснулся мрачным и взволнованным - а то ли три, то ли четыре призрачные фигуры все маячили возле кушетки, мерцая стробоскопически в такт ритму, который отбивали часы Морфи. Чашка кофе лишь усилила снедавшую его нервозность. Он быстро оделся, сунул часы Морфи на цепочке в карман, прихватил серебряную пешку и вышел из дома, намереваясь отыскать лавку, в которой приобрел эти предметы.
        Он обыскал вдоль и поперек улицы Монтгомери, Кирни, Грант, Стоктон, Клэй, Сакраменто, Калифорния, Пайн, Буш и все прочие в окрестностях. В конце концов наткнулся на пыльную витрину, в точности похожую, как он уверил себя, на ту, в которой позавчера углядел фигурку варвара.
        Вот только эта витрина пустовала, как и сама лавка, где подметал пол высокий и гибкий негр с пышной африканской прической.
        Риттер затеял разговор с уборщиком, постепенно завоевал его доверие и выяснил, что видит перед собой одного из трех совладельцев нового магазина, где будут торговать товарами исключительно для черных.
        Когда негр приволок громадное ведро с теплой водой и швабру с длинной ручкой, чтобы смыть с витрины пыльную патину, по которой Риттер и опознал нужную лавку, он вдруг разоткровенничался.
        - Ну да, тут раньше торчал какой-то чокнутый старикан, продавал всякие поделки, в основном хлам и мусор, почти ничего полезного. Позавчера он спешно загрузил все свое добро в два больших грузовика, а я на него наседал и поторапливал, ведь он должен был съехать еще раньше.
        Занятный типчик, скажу я вам, - продолжал чернокожий с ухмылкой, смывая с витрины целые полуострова и архипелаги пыли. - Попросил меня погодить и, зуб даю, свернул за угол и встал там на голову! Взял и встал, прямо вот так! Я уж решил, что его удар хватит, но через три минуты - я засекал по часам - он ловко вскочил, будто молодой, и давай паковаться вдвое шустрее прежнего, совсем грузчиков загонял. Честно, так и было.
        Риттер ушел, не проронив ни слова. Он получил последнюю подсказку относительно личности старого прибалта и той четвертой, пока не проявленной фигуры, что присутствовала за мысленной шахматной доской.
        Привычка вставать на голову, приговаривая: «Разве вам не любопытно», - да это же вылитый Арон Нимцович, самая эксцентричная из мировых шахматных величин, отец шахматного гипермодернизма и самый опасный, но неудачливый оппонент Алехина. Старый прибалт и выглядел как пожилой Нимцович, потому-то его лицо и показалось Риттеру знакомым. Ну да, считается, что Нимцович умер в 1930-х в родной Риге[9 - В действительности А. Нимцович умер от пневмонии в 1935 г. в Копенгагене.], но что такое жизнь и смерть для сил, с которыми выпало ныне столкнуться Риттеру?
        Ему вдруг почудилось, что четыре бесплотные фигуры принялись бесцеремонно трясти его прямо посреди толп Чайна-тауна, а за людским гомоном отчетливо слышится тиканье часов Морфи в кармане.
        Риттер бросился в кафе отеля «Сент-Фрэнсис», жадно выпил несколько чашек кофе и съел два яйца бенедикт, а шахматная доска в его сознании то появлялась, то пропадала, будто мигал фонарик. Он было подумал, не выкинуть ли часы Морфи в залив, чтобы сорвать пелену наваждения, которая грозила уничтожить ощущение реальности.
        Но с приближением вечера желание сыграть в шахматы сделалось непреодолимым, и Риттер опять направился в «Римини».

* * *
        Распутин и Царица были на месте, как и Мартинес. К ним присоединился седовласый величавый старик, которого Мартинес представил как южноамериканского гроссмейстера Понтебельо и намекнул, что тот не прочь сразиться с Риттером.
        Доска засияла, когда на нее наложилась ментальная проекция; появились призрачные фигуры, и Риттер расправился с южноамериканцем в два счета.
        Его охватила шахматная эйфория, и он предложил сыграть вслепую одновременно с двумя гроссмейстерами, Царицей и Распутиным. Понтебельо должен был выступить арбитром.
        На Риттера со всех сторон устремились озадаченные взгляды, но затем все вспомнили, что он выиграл две партии у Мартинеса и победил Понтебельо, поэтому необходимые приготовления сделали быстро, а Риттер настоял на повязке на глаза. Все прочие посетители ресторанчика столпились вокруг.
        Матч начался. В сознании Риттера теперь светились сразу четыре мысленных доски. За каждой просматривалась размытая, призрачная фигура. Риттер действовал с уверенностью опытного игрока, комбинации разворачивались как бы сами собой, фигуры он переставлял резко и безошибочно. Распутина и Царицу одолел стремительно. С Понтебельо пришлось провозиться подольше, а с Мартинесом в итоге пришли к ничьей.
        Под оглушительное молчание он сорвал с глаз повязку и оглядел изумленных людей (а также четыре светящиеся тени за ними). Его буквально разрывала абсолютная радость победителя. Он слышал лишь тиканье часов Морфи, грохотавшее громом в ушах.
        Первым заговорил Понтебельо.
        - Мастер, вы сознаете, что сейчас произошло? - спросил он у Риттера. Уточнил у Мартинеса, записал ли тот продолжительность всех партий, а затем добавил: - Прошу прощения, но что-то вы побледнели. Будто призрака увидели.
        - Четырех призраков, - поправил Риттер. - Морфи, Стейница, Алехина и Нимцовича.
        - В данных обстоятельствах это вполне уместно, - согласился Понтебельо, а Риттер вновь поискал взглядом тени за скоплением людей из плоти и крови. Призраки никуда не делись, лишь слегка передвинулись и понадежнее спрятались в полумраке «Римини».
        Под переговоры о следующем поединке вслепую и составление письма с многочисленными подписями в Американскую федерацию шахмат (все рвались подтвердить то, чему стали свидетелями) Риттер отделался от Понтебельо, который изводил его расспросами о шахматной карьере, вырвался из ресторана и направился домой по темным улицам, не сомневаясь, что за ним по пятам следуют призрачные фигуры. Его неумолимо звала своя квартира, где игра продолжится.
        Риттер запомнил все события той ночи, поскольку ему не удалось сомкнуть глаз ни на миг. Светящаяся доска в сознании служила негасимым маяком или даже всеподчиняющей мандалой. Он переиграл заново каждую значимую партию в истории шахмат, находя новые варианты. Он выдержал два матча с самим собой, после чего сыграл с Морфи, Стейницем, Алехиным и Нимцовичем (у первых двух выиграл, с третьим довольствовался ничьей, четвертому проиграл всего пол-очка). Нимцович единственный с ним заговорил и произнес: «Я жив и мертв, как вам хорошо известно. Пожалуйста, не курите и не пугайте меня сигаретой».
        Риттер вообразил восемь досок и сыграл две партии в трехмерные шахматы, в обоих первенствовали черные. Он мысленно пронесся по мирозданию, обнаруживая шахматы повсюду, и ввязался в продолжительную игру, куда сложнее трехмерных шахмат, где на кону стояла судьба вселенной. Сыграл вничью.
        Всю долгую ночь напролет эти четверо оставались с ним в квартире, а серогривый лев-людоед заглядывал в окно снаружи, нацепив на морду черно-белую маску в клеточку. Часы Морфи размеренно тикали, словно наигрывая похоронный марш. С первыми проблесками рассвета фигуры исчезли, но мысленная шахматная доска осталась; она висела в сознании, когда окончательно стало светло, и ничуть не собиралась пропадать. Риттер ощущал безмерную усталость и едва удерживался на пороге небытия, а рассудок грозил разлететься вдребезги.
        Но он твердо знал, что нужно делать. Достал коробку с ватой внутри, уложил туда серебряную пешку-варвара, старую фотографию, дагеротип и клочок бумаги, на котором написал: «Морфи, 1859 - 1884; де Ривьер, 1884 - ?; Стейниц,? - 1900; Алехин,? - 1946; Нимцович, 1946 - по сей день; Риттер-Ребил, 3 дня».
        Он положил в коробку часы. Те перестали тикать, стрелки замерли, и мысленная шахматная доска наконец сгинула из сознания Риттера.
        Он бросил прощальный взгляд на гротескный мерцающий циферблат. Потом закрыл коробку, обвязал ее веревкой, дерзко написал на этикетке: «Чемпиону мира по шахматам» - и добавил соответствующий адрес.
        Он отнес коробку в ближайшее почтовое отделение. После чего вернулся домой и заснул как убитый.
        Ответа Риттер так и не дождался. Но и коробка к отправителю не вернулась. Иногда он спрашивал себя, не связаны ли странные события в карьере нового чемпиона с этим даром.
        А еще реже задавался вопросом, что случилось бы с ним самим, прими он вызов смерти и позволь своему сознанию распасться - если, конечно, так и было суждено.
        В целом, впрочем, он остался доволен, а от вопросов Мартинеса и прочих отделывался намеренно многословными рассуждениями.
        Он до сих пор играет в шахматы в «Римини». Однажды ему удалось снова обыграть Мартинеса - тот отважился устроить сеанс против двадцати трех соперников.
        notes
        Примечания
        1
        Юджин (Джин) Маккарти - американский политик, сенатор, активный противник Вьетнамской войны; участвовал как независимый кандидат в президентских выборах в США 1976 г. после ухода в отставку президента Р. Никсона.
        2
        «Серебряный призрак» (англ. The Silver Ghost) - первоначально собственное имя «роллс-ройса» с номером шасси 60551; позднее так стали называть всю серию «Роллс-Ройс 40/50HP». «Король дороги» - фирменное название велосипедных и автомобильных фар производства английской компании «Лукас».
        3
        Post meridiem - после полудня (лат.), принятое в англоязычных странах обозначение второй половины суток при 12-часовом исчислении.
        4
        Макс Эйве - пятый чемпион мира по шахматам; Евгений Зноско-Боровский - шахматист, чьи обзоры партий высоко оценивал В. Набоков; Даниель Нотебоом - на шахматной олимпиаде 1930 г. получил 11,5 очка из 15 возможных; Федор Дуз-Хотимирский - известен «вариантом дракона» в сицилианской защите.
        5
        Фантастические шахматы (фр. устар.).
        6
        Ante meridiem - до полудня (лат.), принятое в англоязычных странах обозначение первой половины суток при 12-часовом исчислении.
        7
        Главный герой ряда произведений американского писателя Д. Хэммета, в том числе романа «Мальтийский сокол», частный детектив Сэм Спейд, живет и действует в Сан-Франциско.
        8
        Матчи Александра Макдоннелла и Луи Лабурдонне стали главным шахматным событием 1830-х гг.; Роберт Фишер в 1972 г. победил Бориса Спасского и завоевал титул чемпиона мира по шахматам; поединок Германа Цукерторта и Вильгельма Стейница в 1886 г. считается первым в истории шахмат матчем за мировое первенство; Александр Алехин в 1929-м и 1934 г. защищал титул чемпиона мира в матчах против Ефима Боголюбова.
        9
        В действительности А. Нимцович умер от пневмонии в 1935 г. в Копенгагене.