Призрачный светильник Фриц Лейбер
        Велик вклад Лейбера в мистическую литературу, недаром он считается одним из создателей современной формы этого жанра. Огромное влияние на него оказали произведения Говарда Лавкрафта, у которого он увлеченно учился и чье творчество самым деятельным образом популяризировал.
        Фриц Лейбер
        Fritz Leiber, The Ghost Light
        Призрачный светильник
        Впоследствии Вольф и Терри разошлись во мнениях по поводу того, попросил ли малыш Томми, слегка невпопад, выключить сине-зеленый ночник (позднее известный как призрачный светильник) до или после первого застольного разговора о призраках с седоволосым стариком (овдовевшим почетным профессором, бывшим алкоголиком - четыре года как в завязке - и отцом Вольфа Кассиусом Крюгером) в гостиной его темного, чрезмерно большого и, пожалуй, жутковатого дома на крытом лесистом склоне узкой, точно каньон, долины Гудленд в округе Марин, к северу от Сан-Франциско, где в сезон дождей нередко случались оползни.
        Начнем с того, что таких разговоров было не один и не два, а несколько, в разные вечера. Да и в их содержании не было ничего чрезмерно пугающего, во всяком случае на первых порах - больше обсуждали знаменитые литературные произведения о призраках, чем реальные или вымышленные житейские истории. Так что ни Терри, ни Вольф не беспокоились всерьез, услышит ли Томми.
        Малыш Томми Крюгер, крепкий, не по годам развитый четырехлетний мальчик, отличался привычкой говорить почти по-взрослому, еще не испорченной ни школой, ни болтовней других детей. Не то чтобы за ним водилась склонность бояться темноты, но спал он всегда с включенным ночником, и это была скорее идея его матери, а не пожелание мальчика. В доме дедушки ночником ему служила тусклая лампочка, включавшаяся на уровне пола и упрятанная в крошечный абажур со стеклянными, обрамленными жестью пластинами темно-зеленого и темно-синего оттенков, сделанный в Мексике.
        На второй (а может, на третий или четвертый) вечер пребывания в гостях, когда настало время желать спокойной ночи, Вольф присел на корточки, чтобы включить ночник, но Томми вдруг сказал:
        - Не надо, папа. Мне не нужен свет.
        Вольф вопросительно поглядел на закутавшегося в одеяло сына.
        У Терри имелись собственные мысли насчет света, которыми она предпочитала не делиться.
        - Тебе не нравится цвет, Томми? - спросила она. - Вольф, я видела такой же абажур, только молочно-белый, под тем странным портретом твоей матери в гостиной. Я уверена, твой отец не станет возражать, если мы поменяем…
        - Нет, мама, не надо, - перебил Томми. - Мне все равно, какой цвет, я просто не хочу света.
        - Мне забрать лампу? - уточнил Вольф.
        - Нет, пап, оставь. Просто не включай. А дверь в коридор пусть открытой будет, хорошо?
        - Хорошо, - удовлетворенно согласился отец.
        Родители поцеловали ребенка, вышли в коридор, где Томми уже не мог их слышать, и Вольф проговорил:
        - Думаю, Томми решил, что он уже достаточно большой, чтобы спать при свете.
        - Наверное, ты прав. - Терри неохотно кивнула. - Если честно, я даже рада. Лони говорит, от этого светильника комната будто в склеп превращается, и я ее понимаю.
        Лони Миллс, привлекательная младшая сестра Терри Крюгер, тоже приехала погостить к отцу Вольфа, но почти сразу сообразила, что ей следует возвратиться в кампус Орегонского колледжа, где она училась на втором курсе, за пару дней до окончания зимних каникул.
        Терри нахмурилась:
        - Интересно, почему он попросил не забирать ночник?
        - Ну, все очевидно. - Вольф усмехнулся. - Малыш просто подстраховывается. Если ему таки станет страшно, он щелкнет выключателем. Молодец парень. И цвета его явно не смущают. Кстати, а с чего Лони взяла, что синий и зеленый - это как в склепе?
        - Ты же видел утопленников, милый? - почти весело ответила Терри. - Вообще-то, лучше задай этот вопрос своему отцу. Обычно у него находится очередная поучительная история.
        - Верно. - Вольф ничуть не обиделся на отповедь. - Так и сделаю.
        Действительно, минимум дважды за время их пребывания здесь (но все же не так часто, как изначально опасался Вольф), стоило общей беседе провиснуть и всем замереть в ожидании, когда кто-нибудь подкинет новую тему для разговора, этим кем-то оказывался Кассиус, предлагавший обсудить то причуды психологии, сферу его ученых интересов, то истории о призраках, которыми, как выяснилось, интересовались все. Сказать по правде, этот визит был со стороны Вольфа шагом к примирению с отцом после длительного, едва ли не двадцатилетнего отчуждения, а Терри и Томми впервые увидели своего свекра и деда вживую.
        Причина заключалась в том, что брак отца и матери Вольфа, Кассиуса Крюгера и Хелен Хостелфорд, уверенно становился - уже с раннего детства Вольфа - все более несчастливым, изобиловал скандалами, алкоголем, долгими разлуками и мимолетными примирениями, но никому из супругов недоставало мужества или искреннего желания отринуть брачную клятву и начать все сначала. Еще подростком Вольф (полностью его звали Вольфрам, так захотелось отцу) при первой же возможности отдалился от родителей и зажил собственной жизнью, получил степень по биологии, строил карьеру в ветеринарии и уходе за животными. За его спиной к моменту встречи с Терри был неудачный брак и несколько интрижек. Смерть матери, спровоцированная алкоголем заодно со снотворным, несколько лет назад вовсе не улучшила отношения Вольфа с отцом - скорее наоборот, поскольку сын сызмальства был ближе к матери и обычно занимал ее сторону в бесконечной семейной войне. Но потом старик-отец, от которого ждали, что он в одиночестве быстро сопьется окончательно, удивил сына тем, что совершенно избавился от алкоголизма (который ставил под угрозу его
академическую карьеру и тем самым порождал лишний повод для бытовых драм) и мало-помалу сумел привести свое искалеченное тело в относительно приличное, с учетом возраста и всех проблем, состояние.
        Вольф следил за тем, как продвигается дело, через письма давней подруги своей покойной матери, не лишенной чувства юмора театральной актрисы и заядлой сплетницы по имени Матильда Хойт, коротко Тилли, тоже проживавшей в округе Марин, неподалеку от долины Гудленд. Она зачастила к старому Кассиусу после смерти Хелен; в конце концов Вольф несколько раз приезжал сам (визиты из разряда «привет-как-дела-пока»), руководствуясь неким смутным чувством ответственности за родную кровь, и с каждым посещением у него прибавлялось веры в отца, веры, которой он стеснялся и которую почти не желал признавать.
        Так прошло несколько лет, поведение отца внушало оптимизм, а самому Вольфу вспоминались первые годы жизни, не омраченные родительской войной; старик выказывал неподдельный, едва ли не восторженный интерес к профессии и к жизни сына, да и Терри, что называется, подкидывала дровишек в этот костерок. Все вместе заставило Вольфа пересмотреть отношения с отцом. Он стал дольше разговаривать с Кассиусом, обнаружил, что отец мыслит здраво и ясно, и наконец по-настоящему задумался над очередным отцовским приглашением погостить у него всей семьей.
        Сначала он переговорил с Тилли Хойт, навестив ее в коттедже на берегу грохочущего, стылого, обильного подводными течениями и водоворотами Тихого океана; там, где она жила, частенько светило солнце, когда в бурых холмах поблизости лил проливной дождь.
        - Разумеется, он изменился, мой дорогой, - уверяла Тилли. - Что до спиртного, то, насколько мне известно, он не брал в рот ни капли с тех пор, как прошло два или три месяца после смерти Хелен. Полагаю, он ощущает какую-то вину; это проявлялось по-всякому, знаешь ли. Между прочим, он притащил с чердака ту странную картину, ее портрет, написанный чокнутым франкоканадцем - или испаномексиканцем, не помню, - который у них тогда околачивался. - Она помолчала и грустно добавила: - Кассиус вел себя с Хелен очень грубо, когда напивался, но тебе ли, дружок, этого не знать…
        Вольф мрачно кивнул.
        - Господь свидетель, - продолжала Тилли, - я сама изрядно натерпелась от своего Пата, когда он был жив, скотина. - Она скорчила гримасу. - Но я как-то справилась, смею надеяться, и всем нам приходится сражаться в этой жизни, однако мы идем от победы к победе. Правда, у Хелен с Кассиусом все было уж как-то слишком, до мяса, как говорят, и такие раны дольше затягиваются. Какой они были чудесной парой - идеалисты, перфекционисты, честные, милые; никогда не могла понять, откуда в них эта тяга к насилию. Между нами, не стоит винить во всем одного Кассиуса. С твоей матерью было непросто ужиться, уж поверь; в ней сидела эта ведьмовская зараза, эта упертость… Ладно, не мне тебе рассказывать. В общем, нынешний Кассиус, можно сказать, очистился. - Она пожевала нижнюю губу, изображая комический ужас от употребленного слова, и прибавила: - Мне точно известно, Вольф, что ему не терпится увидеть твою семью. При каждой нашей встрече он засыпает меня новостями о Томми - гордится тем, что стал дедом, - говорит о Терри и даже о Лони, фотографии показывает, а ты для него и вовсе герой.
        В итоге Вольф принял приглашение отца приехать вместе с Терри, Томом и Лони; с самого начала все складывалось как нельзя лучше. Они проводили дни в прогулках вдоль залива, на север и юг от Золотых Ворот, побывали в винодельнях Напы и выбирались в Беркли-Окленд, куда Кассиус обычно отказывался ездить, а Вольф с удовольствием строил из себя опытного гида. Вечерами болтали о дневных впечатлениях и наверстывали упущенные годы, постепенно и незаметно сближаясь. Старик расстарался к приезду гостей, не просто вычистил свой громадный дом, но нанял семейную чету Мартинес, чтобы приглядывали за хозяйством и готовили еду. Кроме того, он иногда приглашал на огонек соседей - а Тилли и подавно являлась к ужину чуть ли не каждый день, - и за столом наливали спиртное, но он сам неизменно избегал крепких напитков, хотя и старался делать это незаметно. Последнее обстоятельство настолько тронуло Вольфа, что он почти не критиковал другое пристрастие отца - профессор не расставался с сигаретой, несмотря на довольно частые приступы спазматического кашля. Впрочем, другие старики тоже курили, в особенности Тилли, и в
целом все шло настолько замечательно, что общее впечатление не портили ни скоропалительный отъезд Лони, ни возникавшие порой длительные паузы в беседах.

* * *
        Разговор о призраках начался сразу после ужина за большим столом в гостиной; с каминной полки над ночником с белым абажуром взирал похожий на причудливую маску портрет матери Вольфа, по обе стороны от которого выстроилось с полдесятка бутылок шерри, виски и прочих напитков, - Кассиус держал все это для гостей. Сперва обсуждали призрачные картины, а затем Вольф припомнил «Меццо-тинто» - рассказ М. Р. Джеймса, где фигурировала загадочная гравюра.
        - Точно, - согласилась Терри, - эта гравюра за пару дней многократно менялась под взглядами разных людей, а потом они сравнили свои записи и выяснили, что видят какой-то древний ужас, а сама гравюра сделана по его горячим следам…
        - Ну, не все так просто, - вставила было Тилли, но Кассиус ее перебил:
        - Еще как просто! Призрака видят со спины и не догадываются, кто он такой. Обычная фигура в черном плаще, крадущаяся в лунном свете к большому дому.
        - А в следующий раз, когда гравюру видит другой человек, - присоединился к рассказу Вольф, - фигуры уже нет, зато окно на первом этаже дома открыто, и любой сообразит, что ночной гость проник внутрь.
        - Да, гравюра менялась постоянно, - подтвердила Терри. - Последнее изображение показывало ту же фигуру, уходящую от дома: лица под капюшоном плаща почти не видно, лишь угадываются тонкие черты, а в руках похищенный младенец… - Внезапно она замолчала, приметив, что Томми завороженно слушает взрослых.
        - А что было дальше, мам? - спросил мальчик.
        - В конце концов, - спокойно ответил вместо Терри ее муж, - фигура исчезла вместе со своей ношей. На гравюре остались дом и лунный свет.
        Томми утвердительно кивнул:
        - Значит, призрак залез в картину, как в кино. И может из нее выйти, правильно?
        Кассиус нахмурился и закурил:
        - Амброзу Бирсу пришла в голову похожая идея, Томми, и он тоже сочинил рассказ о картине, которая постоянно менялась. Правда, никто не видел, как это происходило. Сама картина изображала море и кусочек берега. Человек на лодке греб к этому берегу. Лодка все приближалась, и постепенно стало понятно, что в ней сидит китаеза с длинными усами…
        - Китаец, - поправила Лони, недовольно скривив губы.
        - Китаец, - повторил Кассиус с мимолетной усмешкой. - Когда лодка пристала к берегу и этот человек вышел на сушу, оказалось, что в руке он держит длинный нож. Потом человек куда-то пропал, на картине была только лодка у линии прибоя. Потом китаец появился снова, уже в лодке, и греб от берега. А на носу суденышка лежало тело - тело того, кого он убил. Наверное, можно сказать, что в каком-то смысле он выбрался ненадолго из картины.
        Томми качнул головой:
        - Здорово, дедушка, но я не о том спрашивал. Может быть так, что человек сойдет с картины к тебе, как живой?
        - А это было бы занятно, - ухмыльнулся Вольф. - Микки-Маус размером с настоящую мышь… нет, такого роста, как рисуют в комиксах… носится по кофейному столику… Совсем кроха, и не расслышишь, что он там пищит.
        - Папа, Микки-Маус никакой не призрак, - возразил Томми.
        - Ты прав, малыш, - ответил дед, - но я помню один старый мультик, где Микки попал в замок с призраками и сражался на дуэли с шестиногим пауком. Любопытную мысль ты нам подбросил, Томми. - Его взгляд обежал комнату и задержался на копии «Герники» Пикассо, украшавшей одну из стен. - Хотя есть такие картины, с фигурами на которых лично мне что-то не хочется встречаться.
        - Угу. - Томми наморщил нос, вглядываясь в громадного человека-быка и искаженные мукой лица на репродукции шедевра Пикассо.
        Терри хотела что-то сказать, но промолчала, лишь выразительно покосилась на Кассиуса.
        Вольф наблюдал за женой. Лони, ее сестра, поддалась объяснимому порыву и стала рассматривать другие картины на стенах гостиной, словно прикидывая, способны ли те ожить. Ее взор уткнулся в темное полотно с портретом молодой Хелен Крюгер, выполненным в стиле масок Бенды[1 - Американский художник польского происхождения Владислав Бенда прославился своими причудливыми масками из папье-маше.]; лицо художник изобразил яркими, почти кричащими мазками. Лони собралась было что-то прокомментировать, раскрыла рот, но передумала.
        Однако Томми, глядевший на нее, припомнил услышанное до ужина и догадался, что, собственно, намеревалась произнести его тетя:
        - Спорим, что бабушка Хелен была бы зеленым призраком, выйди она из картины!
        - Томми! - прикрикнула Терри.
        Лони попыталась было оправдаться, но Кассиус, чьи глаза при словах внука сверкнули - от интереса, не от обиды, - заговорил раньше, торопливо, глотая окончания, с шутливыми интонациями, отчего все присутствующие уставились на него.
        - Верно, Томми, верно. Давай подумаем. Вот розовая и зеленая краска клочьями, хлопьями сползает с холста, но лицо сохраняет очертания… Эстебан всегда отличался пристрастием к зеленому цвету, утверждал, что тот добавляет жизни… Ну да, целый поток, косяк, водопад, ага, водопад зеленой краски стекает с картины, изгибается туда и сюда в воздухе, как если бы его привязали к невидимому воздушному шарику, который реагирует на малейшие дуновения ветра… Самый настоящий ведьминский шабаш… А дальше что? Никто не знает. Быть может, когда призрак сойдет с картины, вся эта краска вернется обратно на холст и ляжет так ровно, что всего одной крохотной трещинки, всего одного пятнышка будет достаточно, чтобы…
        Он затянулся сигаретой и неожиданно закашлялся, согнулся чуть ли не вдвое, однако, прежде чем кто-либо успел хоть что-то спросить или кинуться на помощь, справился с кашлем. Пристально оглядел гостей и продолжил, уже совсем иначе, размеренно, без всякой смешинки в голосе:
        - Прошу прощения, мои дорогие, что позволил воображению разгуляться. Так сказать, отравился гротеском. Каюсь, я поощрял увлечение Томми сверхъестественным, и за это тоже прошу меня простить. - Кассиус прервался, закурил следующую сигарету. - Замечу в свое оправдание, что Эстебан Бернадорр был тем еще фантазером, он носился с чрезвычайно странными идеями, странными даже для художника, насчет света и сочетаний цветов и оттенков. Ты должен его помнить, Вольф, пускай ты был тогда немногим старше Томми.
        - Конечно, я помню Эстебана, - подтвердил Вольф, искоса поглядывая на отца и явно стараясь осмыслить обе части его длинного рассуждения (и торопливую речь про краски, и спокойное, расчетливое продолжение). - Но не как он рисовал, а как помог мне починить сломавшегося игрушечного робота и как гонял на мотоцикле. Он казался мне жутко старым, потому что у него были очень светлые, почти седые волосы.
        Кассиус хмыкнул:
        - Точно. Эстебан обладал инженерным талантом, что редкость для художника, и всегда работал над каким-нибудь механическим изобретением. В свободное время он мыл золото, вообще постоянно нуждался в деньгах, и отчасти для этого, кстати, ему был нужен мотоцикл - чтобы объезжать каньоны, где текли золотоносные речушки. Помню, он много болтал о вибрациях, тогда еще это не вошло в моду. Говорил, что все вибрации суть формы целого и что все цвета живые, но лишь красный и желтый могут считаться настоящими, это цвета крови и солнца, а синий связан со смертью, нет, с посмертной жизнью, ну, знаете, голубизна пустого неба, индиго открытого космоса… - Профессор снова хмыкнул. - Я бы сказал, что рисовальщиком он был так себе, едва ли мог уверенно изобразить хоть что-то, не считая лиц. Потому и писал портреты, придумав собственную манеру в духе масок Бенды, чтобы от него не требовали изображать руки, уши и другие части тела.
        - Странно, - протянул Вольф. - Единственная его картина, которая мне запомнилась, не считая вот этого портрета, изображала леопарда. Думаю, она как-то повлияла на мою жизнь, на выбор профессии.
        Кассиус довольно рассмеялся:
        - А знаешь, Вольф, сдается мне, что эта картина лежит у меня на чердаке! Заодно с кое-какими другими вещами, которые Эстебан попросил разрешения оставить. Он собирался кого-то прислать за ними или приехать сам, но так и не объявился. Это, к слову, был последний раз, когда я его видел, а с тех пор он как сгинул. Картина-то плохонькая, с анатомией он изрядно напортачил, да и со своим любимыми зеленым, так что покупателей не нашлось. Если хочешь, давай залезем на чердак, и я тебе ее покажу. Но не сегодня, а завтра. Сейчас уже поздновато.
        - Правильно! - одобрительно заметила Терри. - Томми пора спать. Давно пора.
        Позднее, в уединении спальни, она призналась Вольфу:
        - Твой отец заставил меня кое о чем задуматься, когда рассказывал об этих хлопьях зеленой краски, вибрирующих в воздухе в форме лица. Он так подробно и ярко все описывал, будто видел воочию. Наверное, поэтому его и скрутило кашлем.
        - Может быть, - рассудительно произнес Вольф.

* * *
        Чердак, третий этаж большого дома, протянулся на всю длину постройки. Фасадные окна располагались, казалось, высоко над склоном холма, зато задние едва не упирались в склон, а потому не пропускали солнечный свет. Кассиус провел Вольфа сквозь залежи своего академического прошлого туда, где хранилось с полдюжины полотен. Одни были обернуты коричневой бумагой, другие щеголяли наготой у стены за кухонным табуретом, на котором громоздился пыльный цилиндрический объект, напоминавший размерами и формой герметизированный электрогенератор.
        - Что это? - спросил Вольф.
        - Очередное безумное изобретение Эстебана, - отмахнулся профессор, перебирая полотна в поисках леопарда. - Что-то вроде ультразвукового генератора, который должен то ли испарять размолотую породу, то ли утяжелять растворенное в воде золото, чтобы оно выпадало в осадок. В общем, такой механический катализатор… Вот оно! - Кассиус вскинул голову и посмотрел на Вольфа. - Эстебана, помнится, всегда восхищало заявление пожилого Тесла - ну, ты знаешь, соперника Эдисона, открывшего переменный ток, - что вполне возможно построить компактное портативное устройство, способное разрушать до основания здания и даже вызывать локальные землетрясения посредством соответствующих вибраций. Этот ультразвуковой генератор, уж не вспомнить, как сам Эстебан его величал, был попыткой создать нечто подобное, правда для куда более скромных целей; учитывая натуру Эстебана, просто чудо, что ему хватило терпения довести дело до конца. Хотя… генератор ведь не заработал. Ни одно из великих изобретений Эстебана не работало.
        - Он починил моего робота, - возразил Вольф задумчиво, а потом спросил недоумевающе: - Хочешь сказать, он оставил всю эту машинерию у тебя вместе с картинами и не вернулся за ними? Даже не писал тебе? А ты сам не пробовал его разыскать?
        Кассиус снова пожал плечами, как бы признавая неизбежное.
        - Такой вот он человек. Что касается меня, то я вроде писал ему пару раз, но письма возвращались без ответа. - Профессор грустно улыбнулся. - Поверь, сынок, алкоголь губит память, заставляет многое забывать, делает воспоминания смутными и зыбкими… - Взмахом руки он указал на книжные стеллажи, на груду коробок с бумагами между ними и на лесенку в верхнюю секцию чердака. - Алкоголь отравил все это - мою работу в университете, брак с Хелен, общение с Эстебаном, все мое прошлое, окрасил жизнь в серые тона. На книгах лежит алкогольная пыль. - Он хмыкнул и добавил с показной веселостью: - Ладно, хватит ворошить былое. Вот та картина, о которой мы говорили.
        Профессор выпрямился, рывком извлек холст, смахнул пыль рукавом и развернул картину лицевой стороной к Вольфу.
        Полотно среднего размера, в ширину больше, чем в высоту, изображало леопарда - золотистая шкура испещрена черными пятнами, точно чьими-то следами; зверь возлежал на ветке над бескрайним морем зеленой листвы. Сразу было понятно, что тонкая ветка расположена высоко по стволу; листва искрилась в солнечном свете, настолько ярком, что даже тени на гладкой шкуре леопарда приобрели зеленоватый оттенок. Кассиус не преувеличивал, когда рассуждал о болезненном пристрастии художника к зеленому цвету. И по поводу скверного знания анатомии он тоже был прав: взгляд Вольфа мгновенно уловил несообразности в изображении мышц и костяка.
        Но вот морда, звериная морда, схожая с маской, была отрисована столь тщательно и броско, что моментально запечатлевалась в памяти. Любому, кто смотрел на картину, виделся грозный дикий зверь, настороженный и грациозный, воплощение всех черт кошачьих, идеальная большая кошка…
        - Видишь, он и с глазами напортачил, - продолжал Кассиус, - зрачки круглые, а не вытянутые по вертикали.
        - Здесь нет ошибки, - возразил Вольф, радуясь возможности встать на защиту человека, который в детстве был для него почти героем. - У леопарда зрачки как у людей, а не как у домашних кошек. Поэтому его морда такая выразительная.
        - Этого я не знал. Как говорится, учиться никогда не поздно. Эстебан мог бы и не выпендриваться, рисовал бы просто маску, как он поступал с портретами людей.
        Вольф опять уставился на черный объект на табурете, ощущая какое-то странное влечение к нему. Тщательно осмотрел, не прикасаясь, только сдул кое-где слой пыли.
        - Как это, черт подери, включается? Не вижу ни одного провода, только выключатель наверху. Он же работает от электричества?
        - Кажется, Эстебан упоминал о батареях. - Профессор, то ли более отважный, то ли менее осмотрительный, чем его сын, протянул руку и нажал на выключатель.
        В первое мгновение Вольфу, который обхватил прибор ладонями, почудилось, будто пробудился дремлющий в изрядном отдалении хищный зверь, начавший перемещаться и приближаться через невообразимое расстояние - через световые годы. Под его пальцами генератор мелко задрожал, потом завибрировал, чаще и чаще, а слабое жужжание превратилось в уверенный гул, который постепенно перерос в громкий, пронзительный вой.
        От неожиданности Вольф словно окаменел, но все же именно ему, а не его отцу хватило ума и решимости снова надавить на выключатель и вырубить непонятную штуковину.
        Кассиус выглядел немного удивленным и самую чуточку смущенным.
        - Ничего себе! - воскликнул он. - Эстебан вернулся к нам в своих творениях. Я и вообразить не мог… Похоже, утро у меня не задалось - то и дело впросак попадаю.
        - Батареи держали заряд больше двадцати лет… - Вольф недоверчиво покачал головой.
        Его отец пожал плечами (не тот ответ, на который Вольф в глубине души рассчитывал) и сказал:
        - Думаю, надо отнести эту картину вниз. Что-то в ней, безусловно, есть. А ты прихвати, пожалуйста, этот… агрегат. Мне самому не справиться, слишком он тяжелый, но я хотел бы изучить его получше. Или… - Он не закончил фразу.
        Вольф коротко кивнул. Ну да, оттащить вниз и спрятать понадежнее, чтобы ни Томми, ни кто другой не наложил на прибор шаловливые ручки. Он внезапно понял, что его неприятно обеспокоило отцовское легкомыслие - или отцовская безответственность, называйте как хотите. До сего момента старик казался образцовым бывшим алкоголиком, сумевшим справиться с пагубной привычкой, но теперь… Вольф приподнял черный цилиндр. Действительно тяжелый.
        Следуя за неторопливо бредущим Кассиусом, он поневоле размышлял, какие еще опасные сюрпризы могут таиться вокруг - в старом доме и в нетвердом разуме старика.
        Взгляд скользнул по фасадному окну, и Вольф отвлекся от мрачных размышлений, восхитившись открывшимся видом. На склоне холма, наискосок от дома, за рядком деревьев купалась в солнечном свете травянистая лужайка, по дальней стороне которой тянулись кусты. Посреди лужайки, на длинном черном пляжном полотенце, нежилась Лони - лицо прикрыто большими солнцезащитными очками… Почему-то вспомнилось, как Терри, когда Вольф ухаживал за ней, переживала за свою тринадцатилетнюю сестру. Надо, пожалуй, предупредить Лони, что в этих краях не столь уж безопасно - рассказать, допустим, пару историй о Лесном убийце, что орудовал в округе Марин несколько лет назад.
        По указанию отца Вольф взгромоздил черный цилиндр на каминную полку - надо полагать, здесь Томми до него не доберется - и на всякий случай закрепил выключатель в холостом положении двумя отрезами клейкой ленты. Профессор тем временем установил картину с леопардом на стул с высокой спинкой у стены.
        Дневная суета окончательно прогнала все тревожные мысли насчет опасностей старого дома и душевного здоровья Кассиуса (или вытеснила их в отдаленные, сумрачные уголки сознания). Вольф прокатил Терри с сыном по округу Сонома - через Лунную долину и музей Джека Лондона, - а потом провел под густой сенью деревьев к опаленным пламенем руинам Волчьего дома[2 - Имеется в виду дом в калифорнийском поселке Глен-Эллен, построенный Дж. Лондоном для своей семьи; был уничтожен пожаром в августе 1913 г. Сегодня эти развалины включены в список национальных достопримечательностей и являются одним из экспонатов государственного Исторического парка Джека Лондона.]. Томми пошутил, что это «папин дом», а Вольф в ответ пообещал сынишке показать завтра настоящих волков в парке Золотые Ворота.
        Позднее Вольф пришел к выводу, что именно в этот день Лони взбрело в голову уехать обратно в колледж; на следующее утро ее точно не было среди тех, кто выслушивал рассказ Кассиуса, которому приснился Эстебан с гигантским пауком (но Тилли Хойт была - приехала рано и поспела к завтраку). Еще в этот день погодная служба сообщила по радио, что над северной частью Тихого океана формируется буря, которая пойдет на юг, в направлении Сан-Франциско.

* * *
        Свой рассказ о чудном сновидении Кассиус сопровождал возбужденной и какой-то нервической болтовней на разные сторонние темы. Профессор выглядел слегка утомленным, как будто ночной сон не позволил ему отдохнуть и теперь он пыжился изо всех сил, стараясь утаить это обстоятельство. Вольф даже впервые задумался, а не устал ли его отец принимать гостей.
        - Обычно сны мне не снятся, - начал наконец Кассиус, - так, всякие мимолетные обрывки, я вроде говорил Терри, но этой ночью я видел самый настоящий сон. Это ты виноват, Вольф, заставил залезть на чердак и порыться в добре Эстебана, о котором я и думать забыл. - Он кивком указал на черный цилиндр и на залитую искрящейся зеленью картину с леопардом. - Да, малыш Томми, твой папа, можно сказать, наслал на меня сновидение. - Кассиус наморщил нос и с комическим ужасом покосился на Вольфа. - Хотя нет, все не так было, да? Это я тебе рассказал и отвел тебя наверх. Моя вина, признаю. Видишь, малыш Томми, твоему дедушке нельзя верить, он такой старый, что ничего не помнит.
        Ладно, вот что мне приснилось. Я стоял на чердаке, у фасадного окна, которое почему-то превратилось во французское окно девяти футов высотой и с желтыми шелковыми занавесками. В руке у меня был глубокий стакан с киршвассером. Увы, милая, - профессор повернулся к Терри, - во сне я иногда пью спиртное. Одно из немногих оставшихся мне удовольствий. Порой я пробуждаюсь и чувствую себя под хмельком после сна - так приятно…
        Дом вокруг меня ходил ходуном, а чердак и вовсе словно сделался бальным залом. Толпа людей, всюду огни, музыка, этакая воплотившаяся фантазия алкогольного угара. Благословенная долина Гудленд тоже сотрясалась, до последнего камешка, до последней травинки. Я вдруг понял, малыш Томми, что твоя бабушка решила устроить большой праздник, на который пригласила всех на свете. А меня такие вечеринки всегда отпугивали… - Кассиус прервался и хлопнул себя по губам. - Опять соврал, - пожаловался он. - На самом деле я наслаждался этими вечеринками больше, чем Хелен. Она собирала народ, чтобы порадовать меня. Помни, малыш Томми, дедушке нельзя верить.
        Так или иначе, я стоял на чердаке, на границе между былью и небылью, опираясь о дружелюбную темноту снаружи, ведь французское окно было чистейшей воды фикцией. - Он пояснил для Томми: - В английских парках развлечений есть такие аттракционы - ты вроде видишь лестницу, а ее нет. Делаешь шаг - и падаешь. Очень смешно. У англичан такой тонкий юмор…
        Но во сне я обладал поразительным чувством равновесия. Мне было по силам пройти по канату с того места, где я стоял, до другого конца долины, попивая старый добрый киршвассер. И тут что-то - или кто-то - потянуло меня за штанину, как бы норовя опрокинуть.
        Я посмотрел вниз и увидел нагого младенца ростом мне по колено, очаровательного херувимчика прямо с полотен Тьеполо или Тициана. Правда, мордашка у него была какая-то недобрая. Он дергал меня за штанину обеими руками. Тогда я выглянул в окно и различил внизу, подо мной, дверь нового погреба - знаете, из таких скошенных… Дверь была распахнута настежь, виднелась короткая череда ступенек, а из глубины лился свет, будто веселье шло и в подвале.
        Впрочем, зеленоватый оттенок этого света сигнализировал об опасности, и предупреждение было нелишним, поскольку в этот миг из подвала ко мне метнулся громадный желто-зеленый паук с восемью светящимися глазищами и с длинными лапами. Первая пара лап смахивала на щупальца кальмара, и по их длине я понял, что они дотянутся до чердака.
        Некое непривычное ощущение заставило меня опустить голову, и я увидел, что херувим отпустил мою штанину и не удержался на пухлых ножках (крыльев, как на картинах, у него не было и в помине).
        Одной рукой я успел подхватить голенького младенчика, а тыльной стороной другой (о, мое чувство равновесия было идеальным) отпихнул паучьи шупальца, готовые сомкнуться вокруг херувима.
        В то же мгновение я сообразил, что чудовище не более чем плюшевая игрушка, обмазанная каким-то светящимся составом, что глаза - просто блестки и что меня бессовестно пытались разыграть.
        Кассиус глотнул остывший кофе и закурил очередную сигарету.
        - Что ж, на сем эта часть сна закончилась. Потом я осознал, что уже стою на темном склоне холма рядом с домом, где продолжается гульба, и прикидываю, на сколько дюймов склон сместился вниз после недавнего дождя (сказать по правде, он никуда и никогда не смещался), одновременно гадая, что произойдет после следующего дождя, - короче, я предвидел сегодняшнюю перемену погоды. Тут кто-то негромко окликнул меня по имени.
        Я посмотрел в сторону дороги и увидел небольшой автомобиль, то ли раннюю модель «остина», то ли «хиллман-минкс». Машина притормозила, и даже в ночной тьме я, что забавно, различил силуэт за рулем, как если бы на него упал заблудившийся лучик закатного солнца. На водителе был белый мотоциклетный шлем, но я сразу его узнал - возможно, из-за позы, из-за манеры держаться. Это был Эстебан Бернадорр, с которым мы расстались без малого четверть века назад.
        «Эстебан!» - хрипло позвал я. Из машины четко и внятно донеслось в ответ: «Да, это я, Кассиус. Буду рад выпить с тобой кофе».
        В следующий миг мы с Эстебаном шли вверх по склону, направляясь к дому. Перед входной дверью, раскрытой настежь - в проеме толпились оживленно болтающие гуляки, а изнутри тек несмолкаемый и неразборчивый гул, - я осознал, что Эстебан до сих пор не снял ни здоровенный шлем, ни длинные краги, а сам я до сих пор с ним толком не поздоровался.
        Собираясь представить его гостям, я на крыльце обернулся, протянул руку и попытался разглядеть его лицо в пещерообразном шлеме. Он снял краги, и мы обменялись рукопожатием. Его ладонь была крупной, как раз под размер краги, и влажной, а еще жесткой и мягкой одновременно. После рукопожатия он сделал такое движение, будто хотел тыльной стороной кисти вытереть пот со лба, и я вдруг понял, что его рука покрыта слоем серого пепла, за исключением узкой полосы отслаивающейся розовой кожи в том месте, где она коснулась лба. А глаза его представляли собой угольно-черные дыры, бесконечно глубокие и мрачные, да и лицо как таковое было глыбой спекшегося угля.
        Я быстро повернулся к гулякам на пороге, чтобы выяснить, успели ли они это заметить. Неожиданно выяснилось, что центром компании была моя жена Хелен, крайне привлекательная в серебристом парчовом вечернем платье.
        Она нетерпеливо помахала пустым бокалом и проговорила:
        - О, мы хорошо знакомы с шуточками Эстебана, с этой его привычкой давить на сострадание. Тебе давно бы следовало это усвоить. Он вечно жалуется на царапины и строит из себя жертву.
        В это мгновение я вспомнил, что Хелен, вообще-то, умерла, на чем и проснулся, как обычно бывает.
        Кассиус шумно выдохнул, демонстрируя, какой он молодец, и оглядел собравшихся, явно рассчитывая на аплодисменты. Вместо этого он удостоился недоуменных, мягко говоря, взглядов от Терри и Тилли Хойт; Вольф выглядел смущенным и несколько раздосадованным, а с лица Томми сползла восторженная улыбка (малыш улыбался, пока слушал о херувиме и пауке), и теперь мальчик избегал смотреть на деда.
        - Ладно, - произнес профессор чуть погодя, - я должен был догадаться заранее, что это сон из категории «только для взрослых». Не потому, что в нем были секс или насилие, а потому, что он жуткий. Прошу прощения, дамы, что-то я увлекся. Знаешь, Томми, твой дед не просто врунишка, но и не умеет вовремя остановиться. Я-то думал, что мой рассказ отлично развлечет вас, но, пожалуй, в нем и правда чересчур много жутких подробностей. Конечно, такое по вкусу далеко не всем.
        - Совершенно верно, - откликнулся Вольф с коротким смешком, наблюдая, как Кассиус встает, идет на кухню и устраивает, судя по жестам, легкий разнос Мартинесам.

* * *
        С утра отправились в парк Золотые Ворота. Вольф и Томми поехали вдвоем: Терри решила, что устала от дальних разъездов, и захотела посплетничать с Тилли - быть может, наведаться к ней в гости. Вольф не стал возражать; ему пришло в голову, что и Терри, похоже, утомилась от пребывания в доме Кассиуса, а денек у Тилли, глядишь, ее отвлечет. Кроме того, решение жены в какой-то степени развязывало ему руки.
        По дороге Томми все больше молчал, что было совсем на него не похоже, но прогулка на катере по озеру Стоу и разглядывание бизонов приободрили мальчика, и он снова заболтал, почти с прежней живостью. Вольф так и не смог показать сыну живых волков, зато предъявил группу чучел в аттракционе «Академия наук», а потом они любовались резвыми дельфинами, нарезавшими круги по воде в аквариуме, изучали нарочито упрощенные скульптуры животных во дворе снаружи и ели еще более простую пищу в кафетерии внизу.
        Когда вышли на улицу, в глаза сразу бросились черные тучи, быстро надвигавшиеся на окрестности и пожравшие, казалось, скелетообразную телебашню.
        - Папа, а облака живые? - спросил Томми.
        - Они ведут себя как живые, да, - согласился Вольф. - Но жизни в них не больше, чем в океане или в горах.
        - Они ведь из снежинок, правильно?
        - Не все, Томми. Снег есть только в облаках, которые летают высоко; их называют перистыми. Они состоят из крупинок льда, из крошечных таких ледяных иголок. Но те тучи, на которые мы смотрим, сделаны из воды - это миллиарды крохотных водяных капель, и ветер гонит их вместе по воздуху.
        - Капли воды не белые, пап. Белые - значит молочные облака.
        - Верно, Томми, но эти капли воды очень-очень маленькие, и на расстоянии они и вправду выглядят белыми, особенно в солнечном свете или на голубом небе.
        - А маленькие облака - они живые, папа? Ну, те, что в домах бывают? Как дым от печи или другой дым, который хлопьями. Вон, дедушка умеет выдувать маленькие облака, он мне показывал.
        - Нет, не живые, Томми. И о дыме обычно не говорят, что он идет хлопьями, хотя в густом дыму встречаются хлопья сажи, и можно выдуть целое облако капель - капель, а не хлопьев - из распылителя красок, но я бы не советовал этого делать.
        - Дедушка вчера говорил про хлопья краски, летящие с картины.
        - Это выдумка, Томми, нарочно, чтобы лучше слушали. Всего лишь выдумка. Пошли, на небо мы с тобой насмотрелись.
        День, начавшийся с солнечного света, продолжал портиться и мрачнеть, так что после посещения японского чайного садика, где Томми никак не удавалось оторвать от миниатюрных поделок и где нашелся крутой мостик, с которого вполне можно было упасть, Вольф решил, что пора ехать домой.
        Дождь начался, когда они проехали половину моста Золотые Ворота, налетел пеленой брызг, мгновенно окутавших машину, как если бы этот дождевой заряд был живым существом - диким и хищным. Им, по счастью, удалось вырваться на шоссе до всех пробок, зато дождь сопровождал отца и сына всю дорогу до долины Гудленд, и Вольф с превеликим облегчением поставил наконец свой «фольксваген» в гараж рядом со старым «бьюиком» Кассиуса. Подхватив Томми на руку, он двинулся к дому по скользкому склону холма. Обнаружилось, что в их отсутствие обстановка в профессорском доме слегка наладилась - во всяком случае, внешне, - благодаря прежде всего тому, что обитатели дома разъехались: Мартинесы рано отправились к себе, оставив ужин на плите, а Тилли, планировавшая задержаться, передумала и уехала проверять, не пострадало ли ее жилище от бури. Словом, все посторонние отбыли, предоставив Крюгеров самим себе.
        Дождь размеренно стучал по крыше и стеклам, утратив ту ярость, которая выплеснулась в первом его заряде. По тому, как держалась Терри, Вольф понял, что ей очень хочется многое обсудить с мужем, но позже, наедине; поэтому за едой, к радости Вольфа, общий разговор вертелся вокруг поездки в парк и быстро закончился (а черный цилиндр на каминной полке и зеленая картина с леопардом поблизости от камина как бы служили напоминанием о том, что осталось несказанным). Томми засыпал прямо на стуле, и родители поспешили уложить его в кровать (опять без ночника), пожелали спокойной ночи Кассиусу (тот тоже заметно утомился) и ушли к себе в спальню.

* * *
        Терри скинула туфли и платье и принялась расхаживать по комнате в одной сорочке.
        - Мне столько надо тебе рассказать! - изрекла она, глядя на Вольфа с каким-то нездоровым восторгом, почти с предвкушением.
        Это прозвучало неожиданно и отчасти пугающе.
        - Полагаю, твой рассказ в основном связан с визитом к Тилли? - уточнил Вольф, откидываясь на спинку кровати. - Не подумай, я вовсе не насмехаюсь. Ее словам можно доверять, это я твердо знаю, пусть она и любит посплетничать.
        Терри кивнула:
        - В основном да. Кроме того, Лони поделилась со мной кое-чем, что я от тебя скрывала, а об остальном я догадалась сама.
        - Так начинай, - предложил он с усмешкой, хотя на душе почему-то стало гадко.
        - Хорошо. Сначала всякие мелочи. - Она подошла ближе и понизила голос. - Это, между прочим, насущный вопрос, раз уж дождь полил. Вольф, земля под этим домом, да и вся долина Гудленд - местные называют ее каньоном, потому что она узкая и в ней полным-полно скалистых уступов, - далеко не такая стабильная, как думает твой отец или как он нас уверяет. Когда идут сильные дожди, всех жителей обзванивают и советуют приготовиться к эвакуации, а иногда приезжает полиция и заставляет людей покидать места проживания. Ну, или пытается это сделать. В окрестностях залива произошло три оползня, Вольф, похоронивших целые дома; тела погибших извлечь не удалось. Как раз в таких вот долинах - например, в Лав-Каньоне и не только.
        Вольф дернул головой, но молчал, пока встревоженная речь Терри не прервалась.
        - Не скажу, что удивлен, милая. Я слыхал о подобном и нисколько не расположен принимать на веру все утверждения отца о прочности фундамента, но раньше как-то не появлялось повода об этом говорить.
        - А Тилли сказала, - продолжила Терри, - что в последних случаях, когда население оповещали об угрозе, Кассиус уезжал и пережидал в ее доме. Нам он об этом не говорил. По ее словам, не исключено, что оползень случится и здесь, поэтому нам надо быть начеку.
        - Конечно. Но пока никаких предупреждений не было, а дождь вроде слабеет. Думаю, мой отец ничем не отличается от обитателей всех подобных местечек. Они с жаром защищают достоинства своих домов, отвергают любые доводы - мол, этот дом надежен, как Гибралтарская скала, а любой, кто считает иначе, просто-напросто паникер из Фриско или Лос-Анджелеса, наслушался страшилок про землетрясения. Зато, когда начинается дождь и поступает предупреждение, все мгновенно меняется и эти люди уезжают, но потом склонны быстро забывать о своем бегстве. Поверь, Терри, я сам испытал похожее чувство, когда ехал обратно и тащил Тома по скользкому склону. - Вольф помолчал. - Какие еще новости?
        Терри снова принялась расхаживать по комнате, остановилась, закусила губу и с вызовом посмотрела на мужа:
        - Вольф, я хочу поговорить с тобой о том, о чем обычно не говорю без сигареты. Ты ведь не станешь возражать?
        - Валяй, кури. - Он протянул пачку.
        Терри зажгла сигарету и призналась:
        - Я курила в гостях у Тилли, когда она делилась со мной подробностями, а по дороге домой купила пару пачек. Чувствую, сигареты мне понадобятся.
        Слушай внимательно, Вольф. Лони перед отъездом призналась мне кое в чем, и я обещала тебе не рассказывать. Это одна из причин, почему она уехала так внезапно. Твой отец… э-э… приставал к ней.
        - Знаешь, это меня тоже не слишком удивляет, - произнес Вольф. - Правда, нужно уточнить, как далеко зашли его приставания и как вела себя Лони. - После чего поведал, что сам видел Лони принимающей солнечные ванны вчера днем; Кассиус вполне мог застать девушку за этим занятием, и наверняка застал. - Не стану скрывать, Терри, это было крайне возбуждающее зрелище - красотка в черных очках, распростертая на полотенце посреди леса…
        - Вот дурочка! - прошипела Терри разъяренно, но быстро успокоилась. - Вообще-то, в наши дни женщины любого возраста могут загорать, где им заблагорассудится, разве нет? Лони не стала рассказывать - не захотела, - что именно твой отец сделал или пытался сделать, но у меня сложилось впечатление, что она и вправду была потрясена. Отчасти ради этого я напросилась в гости к Тилли - разузнать подробности о твоем отце.
        - И что? - слегка поторопил Вольф.
        Закурив следующую сигарету и яростно затянувшись, Терри продолжила:
        - Когда мы с Тилли беседовали за обедом, разговор каким-то образом свернул на твоего отца и… его отношение к сексу. По-моему, я намекнула на историю Лони… И Тилли вдруг выпалила - ты же помнишь, в запале она слов не выбирает: «Кассиус?! Этот ненасытный старый распутник?!» Я не стала тянуть кота за хвост и спросила - вежливо, конечно, - не подбивал ли Кассиус клинья к ней. Она хмыкнула и ответила: «Дорогуша, для него я - рухлядь. Чтобы вы знали, Кассиуса возбуждают лишь молоденькие студенточки и цыпочки из старшей школы».
        Вольф скривился, как от зубной боли. Почему-то он не ожидал, что отец окажется таким вот классическим старым сатиром. От бывшего алкоголика ждешь смирения и достойного поведения.
        Когда муж пожал плечами, но промолчал, Терри принялась рассказывать дальше:
        - Разумеется, я заинтересовалась подробностями. Тилли знакома с одной местной девчушкой из старших школьниц. Этакая молодая копия ее самой - дерзкая и острая на язык… В общем, Кассиус, похоже, подкатывал и к ней, и к ее однокласснице. Знакомая Тилли высмеяла попытки «стариковского ухаживания», как она выразилась, но, судя по всему, это было не просто ухаживание. Тилли даже записала ее рассказ, так что я буду цитировать. «Мистер Крюгер? Ну, сначала он читает тебе стишки и рассуждает о природе, восторгается, какая ты юная, свежая и красивая, может выпивкой угостить. Потом вспоминает о своей умершей жене, жалуется, как ему одиноко, жизнь кончилась и все такое. Потом, если тебе не хватило ума удрать, начинает намекать, что уже много лет страдает импотенцией, мол, до чего паскудно ощущать себя беспомощным, но ты, девочка, такая замечательная, ты только потрогай меня, только прояви немного доброты, одно прикосновение, большего старику и не надо… Если развесишь уши, если решишь, что с тебя не убудет, он говорит, что хочет в ответ потрогать тебя, а сам уже лезет целоваться, да еще взасос, и не успеешь
оглянуться, как его рука у тебя под блузкой шарит… Нет, мисс Хойт, лично со мной такого не случалось, но я уверена, что именно об этом помышляет мистер Крюгер, когда несет романтическую чушь, читает стихи и молит о бла-а-аженном касании твоих пальчиков».
        - Господи, - прошептал Вольф и тяжело вздохнул. - Видели бы мы себя со стороны… - Он тряхнул головой. - Давай, милая, выкладывай. Что дальше? Это ведь наверняка не все?
        - Не все, - подтвердила Терри, - осталось самое главное. Но я хочу отвлечься, эта крысиная возня меня утомила. - Вид у нее и вправду был усталый. - К черту! - Она затушила сигарету и облизнула пересохшие губы. - Возьми меня!
        Вольф немедленно приступил к делу.
        Значительно позже Терри уселась в кровати, кивнула собственным мыслям, с разочарованным вздохом встала, накинула халат, закурила и снова присела на кровать. Она улыбнулась Вольфу. Дробь дождя была едва слышна, а ветер практически стих.
        - Знаешь, - проговорила Терри, - мне вроде должно было полегчать, когда я с тобой поделилась. Должно было, но не полегчало. Дело, наверное, в том, - ее голос звучал все громче, - что, пока я пересказывала историю той девушки, услышанную от Тилли, я сама возбудилась, и отсюда вопрос: а насколько искреннее мое негодование на твоего отца? Именно это мне хочется понять. Та же Тилли и ее знакомая не столько злятся, сколько посмеиваются, хотя бы на словах - дескать, разве приходится ждать чего-то другого от похотливых мужиков, во всяком случае от пожилых…
        Я не до конца пока разобралась в своих чувствах, не осознала, откуда берется это негодование, ну, или раздражение. Постараюсь объяснить попроще. Похоже, у моих чувств две причины, и одна совершенно точно не связана с сексом. Как ни пытаюсь, я не могу выкинуть из головы те жуткие байки, которые твой отец рассказывал за столом в присутствии Томми. Он так красочно все излагал, буквально наслаждался каждым словом, будто хотел заразить внука и всех остальных своими страхами и суевериями! Вспомни, как он поглядывал на Томми, когда делился с нами этим жутким сном про обгорелого Эстебана. Вспомни, как он описывал лицо твоей матери, словно сошедшее с картины и плывущее по комнате в облаке зеленой краски. Не сомневаюсь, что Томми ничего не забыл.
        - Ты права, - согласился Вольф, садясь в постели.
        С мрачным лицом он повторил все те вопросы, которые Томми задавал ему в парке - насчет живых облаков.
        - Вот видишь. - Терри быстро закивала. - Томми думает о хлопьях краски, о страшном вибрирующем призрачном лице. Брр! - Ее передернуло от отвращения. - Вторая же причина связана с сексом, как минимум из него вырастает. Выслушав рассказ Тилли о той девушке, я не могла, сам понимаешь, не спросить, как скоро после смерти твоей матери Кассиус начал бегать за старшими школьницами и за молодыми женщинами. Тилли снова зафыркала и ответила, что он всегда был таким, это бросалось в глаза на вечеринках, которые устраивала твоя мать; послушать Тилли, так Кассиус увлекся твоей матерью из-за ее роста и фигуры, потому что она выглядела по-девичьи. «Хелен, конечно, знала о пристрастиях Кассиуса, - заявила Тилли. - Мы с ней обсуждали это, когда выпивали вместе. Нас сблизило то, что у обеих мужья слетели с катушек. Я-то своего просто чихвостила, зато Хелен жаловалась на жизнь. Потом мой Пат умер, остался один Кассиус, о котором мы сплетничали - в основном о том, как он напивался вдрызг на вечеринках и волочился за каждой свежей цыпочкой». Вольф, мне неприятно тебя об этом спрашивать, но ты-то что запомнил из
детства о своем отце?
        Вольф моргнул, затем неуверенно кивнул.
        - По-моему, последние пару лет до того, как я сбежал от родителей, что-то такое было… Господи, я тогда так изнывал от этой взрослой фигни! Тоска зеленая, поскорее бы удрать - ни о чем другом не думал.
        - Как уверяет Тилли, - продолжала Терри, - после твоего ухода Хелен и Кассиус на время помирились, но потом их стычки возобновились и стали ожесточеннее прежнего. Хелен дважды пыталась отравиться снотворным - ну, или так считал Кассиус, которому приходилось возить ее в больницу на промывание желудка. А сама Хелен не помнила о передозе, говорила, что просто теряла сознание. А дальше… Одним воскресным утром Кассиус позвонил Тилли около десяти, голосок у него был тонкий, испуганный, но рассуждал он трезво и попросил приехать - мол, ему кажется, что Хелен умерла, однако он не уверен, да к тому же - оцени, Вольф! - не знает, это он ее убил или нет. Лечащий врач Хелен уже едет, его вызвали, но Тилли очень нужна.
        Естественно, Тилли примчалась раньше врача - дело ведь было утром в воскресенье - и нашла Хелен в постели, совсем холодной, а спальня выглядела так, словно там небольшой ураган прошел: повсюду недопитые стаканы, остатки закусок, пара пустых флакончиков из-под снотворного, рассыпанные пилюли на кровати и на полу - целая россыпь красно-синих пилюль. Кассиус в халате и шлепанцах слонялся по дому этаким неуемным призраком, глушил тревогу пивом и повторял снова и снова, что накануне вечером все было как обычно, что сам он принял две или три пилюли заодно со спиртным, этого достаточно, чтобы его вырубило, а Хелен вдруг начала на него вопить, потрясая флакончиком со снотворным, и он не помнит, сколько ни пытался напрячь память, угрожала ли она покончить с собой или всего лишь орала на него, обвиняла, быть может, в том, что он опять покусился на ее таблетки, хотя ему запретили, а он попробовал ее успокоить, отговаривал принять снотворное, если она и вправду собиралась, но пилюли начали действовать, и он сомлел.
        Следующее, что он помнит - или думает, что помнит, - это пьяная прогулка по дому. Он разговаривал с Хелен, лег спать, потом спорил с ней, потом то ли тряс ее за плечи, то ли душил (в памяти все смазано), потом опять темнота. Впрочем, он не мог сказать наверняка, было все это на самом деле или нет, а если они с Хелен о чем-то и говорили, ни единого словечка в голове не отложилось.
        Когда он снова очнулся, было светло, он чувствовал себя отдохнувшим, но в сердце сидела какая-то заноза. Хелен как будто мирно спала, так что он встал с кровати, приготовил себе кофе и начал прибираться в доме, время от времени заглядывая в спальню: проснулась ли жена и не сварить ли кофе для нее. Потом ему показалось странным, что она ни разу не пошевелилась, да и дыхания не слышно, на оклики и движения не реагирует. Он поднес к ее губам зеркало, приложил перышко - никаких перемен; вот он и побежал звонить Тилли.
        Тилли жалела Хелен и злилась на Кассиуса, в особенности за то, что он равнодушно бродит по дому. Но она не заметила на теле никаких синяков или следов удушения, никаких признаков насильственной смерти, да и в беспорядке, что царил в спальне, не просматривалось следов борьбы, за исключением рассыпанных пилюль (несколько штук она подобрала и спрятала в сумочку, подумав, что снотворное может пригодиться ей самой). И постепенно, хотя злость никуда не делась, Тилли начала сочувствовать Кассиусу, этому тупоумному ослу, чтоб его, и держалась с ним так, как она держалась бы со своим мужем Патом в подобной ситуации.
        Например, она сказала ему: «Ради всего святого, не вздумай болтать об удушении, когда приедет врач, если только не уверен, что ты и вправду ее придушил. Не говори врачу ничего такого, чего не знаешь наверняка». Но сложно сказать, прислушался ли он к ее советам, потому что, похоже, его по-прежнему не отпускала безумная надежда - врач скажет, что Хелен жива; вдобавок он бормотал что-то насчет рассказов По и Конан Дойла.
        - «Преждевременное погребение» и «Постоянный пациент», - механически уточнил Вольф. - О жертвах каталепсии.
        - Тут наконец приехал лечащий врач Хелен, чрезвычайно осторожный молодой человек - очередной трепетун, как выразилась Тилли. После довольно быстрого осмотра он подтвердил смерть и позвонил в полицию, а вскоре явились двое полицейских - из Сан-Рафаэля, как решила Тилли.
        То ли прибытие полиции напугало Кассиуса, сказала она, то ли он наконец проникся серьезностью случившегося, но в его рассказе не было ни слова об удушении, ничего о блужданиях по темному дому; версия, которую Тилли выслушала вместе с полицейскими, была короткой и сухой, намного более осмысленной. А когда Кассиус упомянул, что Хелен дважды принимала лишние пилюли, врач это подтвердил.
        По просьбе полицейских врач снова осмотрел тело, после чего был проведен обыск на скорую руку. Казалось, врача больше всего смущают и отвлекают рассыпанные по полу таблетки, они словно конфликтовали с его представлениями о достойной смерти, но подбирать их он не спешил. А полицейские вели себя вполне корректно - твой отец, по словам Тилли, выдал им то еще шоу, - хотя младший из них часто дергался, будто не успел еще привыкнуть к таким вещам. Он не мог понять, почему Кассиус не догадался, когда проснулся, что Хелен мертва, и его беспокоило присутствие Тилли (он смерил ее странным взглядом, и она мгновенно ощутила себя подозреваемой в убийстве).
        Затем приехала машина, которую вызвал врач, и забрала тело Хелен, а копы укатили следом, и врач тоже уехал.
        Терри сделала паузу, и Вольф задумчиво произнес:
        - Отец никогда мне этого не рассказывал, не говорил, что подозревал себя и что полицию вызвал врач. Да и Тилли многое скрывала, но это ты уже знаешь.
        Терри кивнула:
        - Она сказала, что совершенно не хотела ворошить давнее прошлое, благо ты помирился с отцом, а он сам завязал с выпивкой.
        - Но что все-таки произошло? - спросил Вольф. - В смысле - что было дальше? Отец написал мне только после похорон и в подробности не слишком-то вдавался.
        - В том-то и штука, что не произошло ровным счетом ничего. По словам Тилли, впечатление было такое, будто того суматошного утра, когда Хелен умерла, не было и в помине. Вскрытие показало избыток барбитуратов в организме, об алкоголе не упоминалось вовсе; Кассиус позвонил Тилли и зачитал ей медицинское заключение. Потом они встретились на похоронах, после чего не виделись почти год; к моменту их новой встречи он уже шесть месяцев как бросил пить. Они подружились, можно сказать, заново, под девизом «Долой прошлое». Больше ни разу не обсуждали то утро и редко вспоминали Хелен. Тилли заявила, что сама почти забыла о Хелен, лишь Кассиус встряхнул память, когда с полгода назад отыскал на чердаке портрет кисти Эстебана и повесил в гостиной…
        - Не исключено, что он готовился к нашему приезду, - предположил Вольф.
        Терри утвердительно кивнула:
        - Но пару раз, когда Тилли заезжала в гости после предварительного звонка, он занавешивал портрет полотенцем, словно не хотел, чтобы жена за ним следила постоянно…
        В этот миг снаружи сверкнула яркая белая вспышка, озарив спальню даже через задернутые шторы, следом прогремел оглушительный гром, и Терри сама не поняла, как очутилась в объятиях Вольфа. Когда слух вернулся, дождь за окнами барабанил с удвоенной силой.
        Бормоча ласковые слова, Вольф аккуратно высвободился, встал и торопливо накинул халат. Терри явно подумала о том же самом: как там Томми?
        Дверь распахнулась, Томми ворвался в родительскую спальню и замер, переводя взгляд с отца на мать и обратно. Его лицо было бледным, глаза широко раскрыты.
        Наконец он выкрикнул, разом позабыв старательно выученные за три года слова:
        - Мама, на ручки! Нет, папа, на ручки! Хлоп-пя!
        Вольф подхватил сына, позволил тому обвить руками его шею, принялся утешать и успокаивать, похлопывать по спине, как перепуганную обезьянку. Терри потянулась было забрать Томми у мужа, хотя бы обнять самой, но передумала и настороженно уставилась в темный проем двери.
        Молния вновь осветила спальню, а за ней последовал уже не такой оглушительный раскат.
        Словно в раскате прозвучал какой-то вопрос, Томми отлип от плеча Вольфа и заговорил быстро, но связно, как будто вспоминал кое-какие слова и одновременно в страхе изобретал новые:
        - Я проснулся! Призрачный свет! Дедушкина бабушка в хлоп-пях пошла ко мне, со стенки на пол. Папа, свет ее вызвал! Ее зеленое лицо жужжало, пап!
        Набравшись мужества - преимущественно от заново вспыхнувшего гнева, - Терри выскользнула в дверной проем. Она шла, невольно ускоряя шаг, и к комнате Томми почти подбежала.
        Сине-зеленый ночник был включен, и его мертвящий свет выхватывал из полумрака след из постельного белья - подушки, одеяло и простыня, - тянувшийся от кровати до двери.
        За спиной к шуму дождя присоединились чьи-то шаги.
        - А где Томми? - недоуменно спросил Кассиус. - В спальне Вольфа? Грозы испугался?
        Терри вместо ответа метнулась вперед и резким движением выключила треклятый ночник.
        Протискиваясь обратно в коридор мимо закутанного в линялый халат, точно мумия, старика-профессора, чье лицо белело в темноте, она прорычала:
        - Это ваш кошмарный светильник напугал Томми!
        После чего устремилась вниз, не вслушиваясь в сбивчивые оправдания.
        В темной гостиной портрет Хелен Хостелфорд Крюгер кисти Эстебана Бернадорра был слабо освещен стоявшей на каминной полке одинокой лампой. Терри медленно приблизилась, заставляя себя успокоиться и не выплескивать на окружение рвавшийся наружу гнев. Ей почудилось, что лицо на портрете кривится в издевательской ухмылке. Она подметила кое-что, чего раньше не замечала: суженные глаза Хелен напоминали черные провалы, которые то проявлялись, то пропадали, словно это был не портрет, а ведьминская маска, розовая с зеленоватым отливом, дожидавшаяся, когда ее наденут, - и тогда в глазницах блеснут глаза, а во рту, быть может, вырастут зубы.
        Смерив портрет свирепым продолжительным взглядом, пока гром приглушенно грохотал над домом, Терри - сердце колотилось, кулаки сжимались и разжимались сами собой - слегка остыла. Выключила лампу в ее молочно-белом абажуре (если молоко, то точно отравленное!), злобно процедила: «Хлоп-пя!», словно выплюнув проклятие, и поспешила наверх.
        В коридоре она снова столкнулась с Кассиусом, выходившим из спальни - из спальни Вольфа, как он сам сказал. Терри окинула свекра уничтожающим взглядом, но тот, возбужденный на вид и чем-то озабоченный, проигнорировал ее раздражение.
        Томми лежал посередине родительской кровати, а Вольф сидел рядом с сыном.
        - Он проведет остаток ночи у нас, да, Терри? Семья снова вместе.
        - Отлично! - Терри усилием воли заставила себя улыбнуться.
        - Я уже разрешил, а он согласился, - продолжал Вольф, - так что твое слово все равно ничего не решает.
        - Но хорошо, что ты пришла, мама, - уверил Томми, чуточку приподнявшись.
        Терри упала на постель рядом с сыном.
        - Да, хорошо, что я пришла. - Она обняла Томми и крепко поцеловала. Потом повернулась к Вольфу. - Я выключила тот светильник.
        Личико Томми исказила гримаса, а Вольф уточнил:
        - Ты про светильник в спальне Томми? Хорошая идея. Мы тут немножко поболтали, пока тебя не было, о призраках и всяких видениях, о грозе, летающих кочанах и прочих разных разностях. Ты вот знала, что, если море вскипятить, будет большая рыбная похлебка?
        - А если свинкам приделать крылья, - Томми чуть оживился, самую малость, - то получатся космические свинки.
        - Кстати, - добавил Вольф, - мы заодно выяснили, почему вообще ночник горел. Никакой мистики. Отец проходил мимо комнаты Томми, увидел, что там темно, и, не ведая, что наш малыш Том теперь спит без света…
        - Так и знала, что без твоего отца не обошлось! - процедила Терри, но быстро спохватилась и взяла себя в руки.
        - Он осторожно прокрался в комнату, не разбудив Томми, и включил ночник. - Вольф пристально посмотрел на Терри. - Загадка решена, верно? - Он встал. - Пойду взгляну, как там буря, успела ли что-нибудь натворить. Я рассказывал Томми, что такие бури здесь редкость, обычно они гораздо слабее. Терри, пока меня нет, поведай-ка нашему сыну о чудесах Среднего Запада - там ведь бывают ураганы, по сравнению с которыми это легкий ветерок. Я скоро вернусь.
        Проходя мимо спальни Томми, он уловил запах табачного дыма.

* * *
        Кассиус стоял на коленях, спиной к двери. Вот он сунул что-то в карман - что именно, при свете ночника было не разглядеть - и медленно поднялся. Профессор выглядел утомленным и растерянным. Он начал было объяснять, но Вольф коротким кивком указал на коридор - дескать, нас могут услышать - и жестом предложил отцу спуститься в гостиную.
        Эта короткая пауза позволила старику собраться с мыслями и немного приободриться. В гостиной, когда они уселись друг напротив друга, Кассиус начал так:
        - Я менял абажур на лампе, вместо того, который напугал Томми, ставил белый из-под портрета Хелен. - Он показал на картину-маску, теперь погруженную в сумрак. - Подумал, что не стоит давать кошмарам хотя бы малейший повод вернуться. Но послушай меня, Вольф. - Его голос обрел силу. - На самом деле я собирался признаться, что лгал тебе, и неоднократно. Во всяком случае, кое-что скрывал, потому что считал не важным, и мне казалось, так будет лучше. Ну, убеждал себя, что действую из лучших побуждений.
        Вольф кивнул, не проронив ни слова, и посмотрел на отца с подозрением.
        - Самая невинная ложь заключается в том, что я будто бы редко вижу сны, что сон с Эстебаном был чем-то особенным. Сказать по правде, последние полгода меня мучают кошмары, Хелен восстает из мертвых и повсюду за мной ходит… А хуже всего те сны - зеленые сны, как я их называю, - в которых ее лицо сползает с портрета и принимается летать вокруг меня, шепчет и жалуется на судьбу… Ни дать ни взять черепа с зелеными огоньками вместо глаз, которые снились мне в детстве. Грозит задушить меня…
        Естественным образом эти сновидения подводят нас к более серьезному из моих прегрешений. Позволь напомнить, что я не лгал в открытую, а просто кое-что скрывал. С самой кончины Хелен меня преследует страх, что в пьяном угаре я мог сыграть в ее смерти куда более активную роль, чем сыграл, не очнувшись вовремя и не доставив ее в больницу.
        Порой этот страх почти полностью исчезает, но я понимаю, что совсем он не исчезнет никогда, а порой он становится неотвратимым, как смертный приговор. Это ощущение одолевает меня все чаще с тех пор, как начались зеленые сны. Меня снедает подозрение, что где-то глубоко в моем сознании или в подсознании спрятана реальная картина случившегося, что до нее можно добраться, рассеяв алкогольную пелену, быть может, через одиночество, лишения и страдания, быть может, через наркотики или сильные таблетки, быть может, через психоанализ и прочие техники расширения сознания… Или достаточно просто наслать мои сны и кошмары на другого, чтобы он попытался в них разобраться… Вольф, сегодня вечером до меня вдруг дошло, что я, сам того не понимая, попытался проделать это с Томми - с вами всеми, но с Томми в особенности, использовать его как подопытного кролика. Потому-то я и ходил такой задумчивый.
        К этому моменту и Вольф собрался с мыслями, справился с обуревавшими его чувствами, подавил гнев на отца, подвергшего Томми опасности случайно или все-таки почти преднамеренно. Его нисколько не огорчил приступ кашля, в котором Кассиус зашелся, закурив очередную сигарету. Зато было время принять некоторые решения, и он твердо знал, что Терри его поддержит.
        - Думаю, о ночнике можно забыть, - сказал он. - Эту ночь Томми проспит у нас. А утром мы соберемся и уедем, не важно, будет дождь или нет. Если будет, кстати, тебе тоже лучше уехать. Я рад, что мы тебя навестили, здесь было по-настоящему хорошо, но, похоже, не стоило так затягивать с отъездом. Что касается твоих снов, переживаний и страданий, откуда мне-то знать? - Он на мгновение сорвался, и в голосе проскользнула нотка раздражения. - В конце концов, это ты у нас психолог! В сегодняшнем испуге Томми хватает и забавного, и странного, но я не вижу смысла это подробно обсуждать. Не прямо сейчас.
        Прежде чем Кассиус успел ответить, зазвонил телефон. Это была Тилли - с вестями для Кассиуса и для Вольфа. По ее словам, власти начали оповещать население нескольких районов, в том числе долины Гудленд, о необходимости подготовиться к эвакуации, если погода продолжит портиться и если поступит соответствующее указание. «Вам еще не звонили, нет? Ладно, имейте в виду, что всех вас, не только Кассиуса, - она особо это уточнила, - я буду рада видеть у себя. Мой дом стоит крепко, хотя на кухне крыша протекла, а гараж слегка подтопило».
        Когда Тилли наконец отсоединилась, наказав передать привет Терри и напомнив, что ждет всех в гости, Кассиус явно намеревался возобновить разговор с сыном, но обнаружил, что утратил нить рассуждений, побудившую его пойти на признание, и теперь никак не может вернуть прежнюю ясность мыслей. Он говорил бессвязно и путано, и его опять перебил телефонный звонок: на сей раз прозвучало официальное оповещение о чрезвычайной ситуации, как и предупреждала Тилли.
        На сем разговор оборвался. Вольф ушел наверх, а Кассиус остался в гостиной, проворчав, что поспать не помешает.
        Гроза между тем заметно отдалилась, но дождь барабанил по крыше и стеклам с прежним упорством.
        В спальне Вольф увидел, что Терри и Томми лежат обнявшись. Терри не спала. Жестом она призвала Вольфа к молчанию, дав понять, что сынишка едва заснул.
        Вольф прилег рядом и прошептал жене на ухо:
        - Мы уезжаем завтра. Остановимся где-нибудь в Сан-Франциско, идет?
        Терри улыбнулась и кивнула, они поцеловались, после чего Вольф поднялся и перелег на кровать с другого бока Томми.
        Вот и все, подумалось ему. Уехать завтра, положиться на милость бури в скорости и свободе перемещения - на милость бури и властей. Первая уже сейчас, похоже, слабела, а вторые пока никак себя не проявляли, не считая предупреждения по телефону. Ну и ладно, ну и славно, без того забот хватает. Что же все-таки случилось в доме Кассиуса в последние дни? Наверное, он сам виноват, слишком уж старался помириться с отцом, слишком уж погрузился в житейские неурядицы старика, а в результате они с Томми, Терри, да и Лони тоже, оказались вовлечены в стародавнюю семейную драму со всеми ее призраками, в драму, которая ныне единственное достояние Кассиуса. А спасение, как и в те дни, когда Вольф был еще подростком, заключается только в том, чтобы бежать как можно дальше. Да, и никак иначе.
        Мысли постепенно путались, дремота накатывала все увереннее, и наконец Вольф заснул.
        Утром выяснилось, что буря отнюдь не собирается заканчиваться. Гроза с молниями и громом, слава богу, осталась во вчерашнем дне, зато дождь лил беспрерывно. По радио и по телевидению угрюмо предрекали дальнейшее ухудшение погоды.
        Мартинесы позвонили и предупредили, что сегодня не появятся. Мол, вчерашняя гроза обернулась проблемами, которые надо срочно решать.
        На их звонок ответил Вольф. Переполненная пепельница в гостиной доказывала, что Кассиус засиделся допоздна, поэтому старику дали отоспаться. Вольф сам приготовил завтрак для жены и сына и расставил тарелки на столе в кухне. Так будет проще, сказал он себе, а Томми вдобавок не придется поглядывать на злополучную картину.
        Потом позвонила Тилли со свежими новостями насчет местной погоды. С ней разговаривала Терри, им нашлось, что обсудить.
        Сборы заняли довольно много времени. Вольфа не то чтобы снедало нетерпение, однако он понемногу закипал.
        Забронировать отель или мотель в Сан-Франциско он предоставил Терри. Та уселась перед телефоном с толстым справочником адресов в руках.
        Вольф велел Томми одеться по погоде, отправился вместе с сыном в гараж и обнаружил, как и опасался, что бензобак почти пуст. Они доехали до ближайшей работавшей заправки (первые две, самые ближние, были закрыты), заправились, и Вольф заодно проверил уровень масла и давление в шинах. Еще он вспомнил, что большой фонарь, хранившийся в бардачке, стал светить тусклее, и купил запасные батарейки.
        На обратной дороге он мимоходом фиксировал в памяти следы разрушений, оставленные бурей, - упавшие деревья, каменные и галечные осыпи, ручейки, пересекавшие дорогу. В гараже напомнил себе, что надо до отъезда проверить, в рабочем ли состоянии «бьюик» Кассиуса.
        Терри забронировала номер в мотеле на Ломбард-стрит, до того выслушав с полдюжины отказов от других заведений, где свободных мест не осталось.
        Кассиус успел встать и вел себя вполне прилично, разве что держался чуть скованно (присмирел, как выразилась Тилли) и не пытался, по своему обыкновению, всех заболтать, лишь ворчал, наполовину в шутку, что, дескать, у здешнего народа скверная привычка бояться каждого чиха, понаслушаются, понимаешь, радио и ТВ… Словом, удачно изображал брюзгливого старика. Против отъезда сына он не возражал, более того, сам сказал, что переберется к Тилли и погостит у нее, пока буря не уляжется.
        Вольф воспользовался этим отцовским настроением, увлек Кассиуса в гараж и заставил проверить, на ходу ли «бьюик» и достаточно ли бензина. Мотор завелся с пол-оборота, и Вольф попросил отца вывести машину из гаража и заехать обратно задом, чтобы автомобиль стоял капотом к дверям. Кассиус проворчал что-то насчет того, что уж водить-то он всяко не разучился, но подчинился, а в остальном никаких разговоров между собой они не вели.
        В доме, когда поступил долгожданный звонок от властей, рекомендовавших обитателям долины Гудленд временно переселиться в другие места, Вольф подхватил все собранные сумки с вещами и отнес их в машину, а Кассиус, продолжая ворчать, упаковал свой саквояж и позвонил Тилли, сообщив, что скоро будет.
        - Имейте в виду, я не уеду, пока вы тут шляетесь, - уведомил он семейство сына. - Не пристало хозяину сбегать раньше гостей из собственного дома! Выедем вместе, и я очень рад, честно, что вы меня навестили. Спасибо за отличную неделю.
        Иных проявлений радушия от него никто не дождался. Он молча обменялся рукопожатиями с Вольфом и Томми и коротко кивнул на прощание Терри. Правда, она рассмотрела слезы в его глазах и была настолько тронута этим обстоятельством, что, поддавшись внезапному порыву, обняла старика и поцеловала в щеку. Он вздрогнул, было попятился, но спохватился и проговорил негромко:
        - Спасибо, дорогая: это было приятно.
        Вольф, наблюдавший за сценой, заметил на лице жены изумление и шок, но Терри быстро совладала с собой и улыбнулась. Он хотел спросить, что все это значит, да отвлекся на выезд из гаража, тем более что к дому как раз подкатила патрульная полицейская машина.
        - Вы из дома Крюгеров? - уточнил офицер, сверяясь со списком. Когда Вольф подтвердил, последовал второй вопрос: - Кто-то еще там остался?
        - Да, владелец дома, мой отец. Он тоже скоро уедет, на своем автомобиле.
        Полицейские поблагодарили. Вольф думал, что они уедут, но в зеркале заднего вида фигуры в форме двинулись к дому.
        - Хорошо, что полиция прибыла, - сказал он Терри. - Теперь отца точно выставят вон.
        За этой шуткой скрывался неприятный осадок на душе: появление полиции напомнило ему рассказ Тилли о двух офицерах, что явились в отцовский дом после смерти матери.
        На первом перекрестке их поджидал дорожный барьер, установленный на въезде в долину Гудленд. Выезжать из долины никто не препятствовал, однако дорога до Сан-Франциско заняла вдвое больше времени, чем рассчитывал Вольф, из-за дождя, обилия машин и оползня, заблокировавшего две полосы шоссе недалеко от туннеля Уолдо, к северу от моста.
        Ломбард-стрит, сразу за мостом, живо напомнила Вольфу и Терри о тех городках Среднего Запада, что строились вдоль дорог до появления скоростных шоссе. Широкая проезжая часть, светофоры на каждом углу, неоновые вывески заправок, кругом сетевые рестораны и мотели. Отыскав свой мотель, они с облегчением выбрались из машины. Томми уже начал капризничать, а вокруг из-за бури царил почти вечерний сумрак.
        Впрочем, Вольфу показалось, что Терри что-то гложет. Когда Томми отправили купаться и пускать кораблики в ванной, Вольф спросил жену:
        - Что-то стряслось? Только честно.
        Терри мрачно уставилась в пол.
        - Пожалуй, я должна тебе рассказать, - произнесла она с видимой неохотой. - Когда я поцеловала твоего отца…
        - Я видел! - перебил он. - Хотел спросить, но забыл. Он что, тебя ущипнул или еще что-то сотворил? У тебя был такой странный вид.
        Тон Терри внезапно сделался трагическим:
        - Дело в том, Вольф, что от твоего отца пахло спиртным. Вот почему он так старательно держался от нас подальше все утро.
        - Господи! - Вольф зажмурился и уронил голову.
        - Знаешь, - прибавила Терри тихо, - надо бы позвонить Тилли и убедиться, что он до нее доехал.
        - Конечно. - Вольф протянул руку к телефонному аппарату. - Это все равно надо было сделать.
        После нескольких попыток он дозвонился и понял, что опасения не были беспочвенными: Кассиус не приехал. Тилли принялась было строить предположения, но Вольф ее прервал:
        - Я ему сейчас позвоню, а потом сообщу вам, как обстоят дела.
        На сей раз он дозвонился с первой попытки: механический голос известил, что номер неактивен в связи с бурей.
        Вольф попробовал перезвонить Тилли. Снова сбой на линии, после чего зазвучал тот же механический голос.
        - Похоже, телефоны отключили по всему округу Марин, - сказал он Терри, пряча терзавшее его беспокойство. - Полагаю, выбирать не приходится. Я должен съездить за ним.
        - Нет, Вольф, - возразила Терри сурово. - Давай сначала позвоним в полицию. Во-первых, Кассиус может все еще быть дома, а во-вторых, он мог поехать куда угодно, например заглянуть в какой-нибудь бар по дороге. Где ты будешь его искать?
        Вольф поразмыслил и ответил:
        - Поступим так. Я схожу в ближайшую лавку, куплю нам кофе с пончиками или чего посущественнее, а ты пока позвони в полицию. Возможно, узнаешь какие-то новости. Мне показалось, у них там все более или менее отлажено.
        Минут через двадцать он вернулся из магазина - Терри разговаривала по телефону.
        - Ш-ш-ш! - прошептала она. - По-моему, мне сейчас что-то наконец скажут. - Она вслушалась в голос незримого собеседника, дважды кивнула, переспросила: «Оползни?» - снова кивнула и завершила беседу решительным: - Да, поняла. Большое спасибо, офицер.
        Повесив трубку, она посмотрела на Вольфа.
        - Конкретно про Крюгера они не знают, но в долине Гудленд хватает людей, которые не успели выехать вовремя. Оползней вроде бы не отмечено, хотя ожидается, что без них не обойдется. В общем, прямая и явная угроза. Вольф, я не хочу тебя отпускать. Твой отец может быть где угодно.
        Она смотрела строго и пристально - как и Томми, мокрый после ванны, замерший в дверном проеме.
        Вольф понимающе улыбнулся и покачал головой:
        - Извини, милая, но я должен поехать. Обещаю быть чертовски осторожным и никуда не лезть. Не исключено, что отец торчит в гараже.
        Снаружи прогрохотал гром.
        - Пора! - Вольф едва ли не бегом покинул номер.
        Забрался в «фольксваген», выехал на мост, косясь на датчик топлива, и понял, что чувствует себя почти прекрасно. Кофеин изрядно взбодрил, а грозы ему всегда нравились; осталось лишь разыскать Кассиуса - и жизнь наладится окончательно. Было просто здорово очутиться одному на приволье, оставить позади город, окунуться в дикую природу и водную пелену, наблюдать ослепительные зигзаги молний, бившие с небес и словно рисовавшие на земле некую загадочную схему, которую неутомимо рассекал автомобиль под громовые раскаты, сотрясавшие твердь под колесами. Ну да, он отправился в благородную спасательную миссию, но это все ерунда, и беспокойство, которое он испытывал по поводу Кассиуса, не шло ни в какое сравнение с заботой о Томми или Терри. А буря хороша, пусть и разгулялась всерьез, пусть ее размах заставляет забыть о всяких сентиментальных привязанностях и прочих мелких человеческих треволнениях. Она смывает все подчистую, смывает сомнения насчет того, был ли он, Вольф, хорошим сыном, отцом и мужем, уносит прочь все мысли о том, правильно ли он поступил, поехав обратно в долину Гудленд, смывает все
домыслы Терри и Тилли относительно приставаний, реальных или мнимых, Кассиуса к Лони, даже жуткие фантазии самого Кассиуса, гадавшего, не задушил ли он собственную жену, смывает, словом, все и оставляет тебя наедине со стихией - где в центре мироздания эта буря, воплощение всех на свете бурь, где из материи рождаются мельчайшие водовороты в чайных чашках и могучие ураганы, колеблющие галактики и срывающие с мест ярчайшие звезды…
        В таком подозрительно возбужденном состоянии, воспаряя, что называется, духом, Вольф пересек мост и уперся в первый дорожный затор, практически сразу за туннелем Уолдо. На сей раз заблокированными оказались сразу четыре полосы, и продираться пришлось долго, потому что машины пропускали партиями в каждую сторону. Но этот затор позволил Вольфу отвлечься от вождения, сосредоточиться на явлениях и причинах, а не на страхах и последствиях. Взять хотя бы сновидения, на которые жаловались Кассиус и Томми (оба уверяли, что призрачный портрет летает); это совпадение или нечто иное? Способен ли один человек передавать свои сны другому? Неужели грезы материальны? И остаются ли они снами, когда внезапно обретают зримость наяву?
        А этот звуковой генератор, или как его там, который якобы изобрел Эстебан? Сколь внезапно он ожил в его руках, когда Кассиус нажал на выключатель, как сильно и мощно завибрировал! Генератор заработал, четверть столетия простояв впустую. Почему, кстати, он больше не подходил к загадочному агрегату? Нет, решено - если доберется до отцовского дом, он не станет слушать возражения и заберет таинственную штуковину с собой.
        А зеленый свет? Тот ведьминский зеленый и мертвящий синий от светильника в спальне Томми. Это ведь цвета осознания, произвольная, если угодно, обстановка мозга… Что они такое, почему выпадают из восприятия? Ощущения, некие силы, сама суть жизни? Могут ли они убивать? Волновые колебания, вибрации, кружения и мельтешения… Движение всюду.
        Такие вот мысли крутились в голове у Вольфа на протяжении всей поездки, под оглушительный грохот грома, под яростные вспышки молний, под непрерывный и нескончаемый поток влаги с небес…
        Примерно в миле от долины Гудленд все уличные фонари, все вывески и все окна домов одновременно погасли. Этого следовало ожидать, сказал себе Вольф, буря обязательно сопровождается отключениями электричества. А дождь как будто припустил сильнее прежнего.
        Так или иначе, он обрадовался, когда сквозь дождевую пелену проступили ярко-красные огни дорожного барьера.
        Вольф намеревался честно сообщить, что едет к Кассиусу, но вместо этого, дивясь своему поведению как бы со стороны, достал свидетельство ветеринара и пустился объяснять, что у семьи, проживающей в долине Гудленд, есть ручной ягуар; мол, эта семья отказывается уезжать, пока не заберут животное, и его вызвали сделать ягуару укол снотворного.
        Полицейские не стали его задерживать, пожелали доброго пути и посоветовали быть поосторожнее; к стыду Вольфа, они купились на байку о «ручном ягуаре». По всей видимости, домашние животные были в округе Марин в большом почете.
        Мимоходом он подивился собственной фантазии. Может, заразился этой болезнью от Эстебана Бернадорра, большого любителя присочинить, хотя бы ради того, чтобы произвести впечатление на доверчивого мальчишку?
        Вольф свернул на идущую под уклон дорогу к долине Гудленд; ливень вроде бы поутих, но фары все равно с трудом пробивали завесу капель, а гром погромыхивал в отдалении, будто указывая путь. Наконец, когда уже начало казаться, что ехать предстоит вечно, он разглядел огни на обоих склонах (наверное, здесь электричество не выключали), и почти в тот же миг свет фар выхватил из мрака гараж Кассиуса: одна дверная створка приоткрыта, как Вольф ее и оставил перед отъездом. Он подъехал ближе и различил внутри темные очертания «бьюика».
        По какому-то наитию Вольф развернул машину и поставил ее передними фарами в сторону дороги к городу. Дернул за ручник, чтобы машина не вздумала уехать самостоятельно. Достал из бардачка фонарь и вылез наружу. Мотор глушить не стал, фары тоже не выключил.
        От стылого ветра, ловко забравшегося под одежду, мгновенно стало зябко.
        Но только ли от ветра? Вглядываясь в окна дома выше по склону, Вольф вдруг подметил зеленоватое свечение на втором этаже. А между тем местом, где он стоял, и домом виднелась человеческая фигура со светлым пятном вместо головы. Седоволосый Кассиус? Или Эстебан в белом мотоциклетном шлеме?
        Вспышка молнии, ярче всех предыдущих, посеребрила склон. Фигура пропала, призрачный свет на втором этаже исчез.
        «Ну ты и фантазер», - сказал себе Вольф.
        Прогремел гром. Буря, похоже, возвращалась, надвигалась.
        Вольф включил фонарь и, ориентируясь по яркому лучу, быстро поднялся по склону, ни разу не поскользнувшись.
        Входная дверь была распахнута настежь. Вольф закрыл ее за собой и очутился в маленьком холле, откуда вела лестница на второй этаж и можно было попасть в гостиную.
        Сделав шаг вперед, мимо лестницы, он внезапно ощутил низкую уверенную вибрацию, от которой старый дом ритмично содрогался; вибрация исходила от пола под ногами, от стены, которой касалась его рука, была разлита в воздухе, которым он дышал. В уши бился тонкий противный гул, подобный звуку на пределе слышимости, такой, от которого заходятся в лае собаки и гибнут летучие мыши.
        На полпути к гостиной дом неожиданно сотрясся от подвала до крыши, и Вольф едва устоял на ногах. Потом все успокоилось, но вибрации и гул, откуда бы они ни исходили, продолжались.
        Вольф остановился на пороге гостиной. От двери он хорошо видел камин у дальней стены, полку над ним, окна с обоих сторон камина, выходившие на склон холма, маленький кофейный столик и кресло, развернутое тыльной стороной ко входу. Над краем спинки просматривался венчик седых волос.
        Бутылки с каминной полки перекочевали на кофейный столик, одна валялась на боку, и теперь на полке высился в горделивом одиночестве загадочный черный цилиндр, звуковой генератор Эстебана, прямо под портретом Хелен его же кисти; почему-то к портрету прилепили серую тряпку.
        Причем все это Вольф разглядел не столько благодаря своему фонарю, луч которого бил в пол под ногами, сколько благодаря сине-зеленому свету призрачного светильника, стоявшего под картиной с тряпкой.
        Яркая вспышка молнии залила нестерпимым блеском, казалось, все вокруг, но, как ни странно, оставила темными оба окна по бокам камина. Сразу за молнией оглушительно ударил гром.
        Как если бы этот раскат содержал в себе команду к действию, Вольф быстро двинулся к камину, светя фонарем. С каждым его шагом усиливались вибрация в полу и воздухе и противный гул, вынуждая болезненно морщиться.
        Он замер у кофейного столика и повел лучом фонаря по изобретению Эстебана. С выключателя содрали липкую ленту, которую Вольф наклеивал собственноручно, и перебросили его в положение «Вкл.».
        Вольф перевел луч на картину. То, что он поначалу принял за серую тряпку, оказалось полосой голого холста, с которого исчезла вся краска - точнее, ее стряхнуло вибрацией, исходившей от цилиндра. Вольф видел, как дрожит этот холст, как он быстро вибрирует, словно под неслышимую барабанную дробь.
        А вот каминная полка под картиной была пуста. Ни следа хлопьев краски.
        Ведя луч дальше в сторону кресла - поневоле вспомнилась та ведьминская розовато-зеленая маска, которая так напугала Томми и Кассиуса в их снах, - Вольф осветил соседнее окно, и ему моментально стало ясно, почему сквозь стекло не пробилась вспышка молнии. Снаружи окно было завалено грудой сырой земли.
        Луч достиг кресла. Пальцы Кассиуса сжимали подлокотники, на лице застыл ужас, голова была вывернута под неестественным углом; кожа полиловела, даже в выпученных белесых глазах будто расплескалось лиловое кружево.
        Причину, по которой он задохнулся, долго искать не пришлось. Ноздри и искаженный гримасой рот были забиты розовато-зелеными хлопьями краски.
        Со сдавленным стоном оба окна лопнули под напором оползня; в комнату брызнули осколки стекла.
        Вольф стремительно выскочил в холл, выбежал из дома, опрометью слетел по склону холма туда, где горели фары «фольксвагена», и плюхнулся на водительское место.
        Он одновременно снял машину с ручника, выжал сцепление и дал полный газ. Приглушенное рычание двигателя мгновенно переросло в рев. В зеркало заднего вида Вольф увидел, как дом словно бросается в погоню, выпрастывает из-под себя могучий земляной вал, катит выкорчеванные деревья.
        Секунду-другую Вольфу чудилось, что эта земляная волна нагонит улепетывающий «фольксваген», но его страхи не сбылись. Тогда он притормозил - и услышал глухой протяжный рокот, с которым склон холма обрушился окончательно, навсегда похоронив долину Гудленд и все ее тайны.
        notes
        Примечания
        1
        Американский художник польского происхождения Владислав Бенда прославился своими причудливыми масками из папье-маше.
        2
        Имеется в виду дом в калифорнийском поселке Глен-Эллен, построенный Дж. Лондоном для своей семьи; был уничтожен пожаром в августе 1913 г. Сегодня эти развалины включены в список национальных достопримечательностей и являются одним из экспонатов государственного Исторического парка Джека Лондона.