Ковчег спасения. Пропасть Искупления Аластер Рейнольдс
        Пространство Откровения #0
        Ковчег спасения
        Расширяя свои владения, покоряя все новые звезды, человечество разделилось на соперничающие фракции. В двадцать шестом веке коллективисты-сочленители ведут борьбу со сторонниками «демократической анархии». Когда кажется, что победа уже близка, сочленители обнаруживают в космосе приближающийся рой древних мыслящих машин, которые называют себя ингибиторами и считают своей главной задачей уничтожение любого биологического разума.
        Сочленители не верят, что им удастся выдержать натиск этого нового врага, и намереваются сбежать, подставив все прочие человеческие племена под удар ингибиторов. Лишь один из них, старый воин Клавэйн, предпочитает остаться, чтобы организовать отчаянное сопротивление…
        Пропасть Искупления
        Если во Вселенной появляется новая форма жизни и достигает определенного порога разумности, с ней беспощадно расправляются ингибиторы, древние чистильщики космоса. Сейчас под их ударом оказалось человечество.
        Спасаясь от армады машин-убийц, тысячи беженцев, возглавляемые ветераном многих войн Клавэйном, основали колонию на планете-океане, которой дали имя Арарат. Но гибель подступила и сюда. И когда уже казалось, что все кончено, ангелом мщения с небес спустилась нежданная гостья - чтобы предать мученической смерти своего обидчика и подарить остальным призрачный шанс.
        Аластер Рейнольдс
        Ковчег спасения. Пропасть Искупления
        ALASTAIR REYNOLDS
        REDEMPTION ARK
        ABSOLUTION GAP
        
        
        Ковчег спасения
        Пролог
        Мертвый корабль казался красивым до неприличия.
        Скади описывала вокруг него петли, двигаясь по спиральной псевдоорбите. Маневровые двигатели ритмично постукивали, краткими выбросами корректируя траекторию корвета.
        За кормой кружился звездный пейзаж, солнце системы то ныряло, то всплывало снова с каждым оборотом спирали. Скади глядела на звезду чуть дольше, чем следовало, - и ощутила спазм в горле, предвестие тошноты.
        Только этого не хватало.
        Рассерженная Скади вообразила свой мозг - стеклянно отблескивающую трехмерную картину. Словно отделяя кожуру плода, сняла слои кортекса и неокортекса, части собственного «я», в данный момент ее не интересующие. Серебристое плетение имплантированной в мозг сети, структурно идентичной нейронной сети мозга, мерцало, отображая интенсивный обмен сигналами. Импульсы неслись от нейрона к нейрону со скоростью километр в секунду - десятикратно быстрее, чем по естественным нервам. Конечно, на самом деле Скади воспринимать движение сигналов не могла - это бы потребовало ускорить обработку информации мозгом, что, в свою очередь, потребовало бы ускорить перемещение сигналов. Тем не менее даже условная картина неплохо отображала относительную активность областей усовершенствованного мозга Скади.
        Она сконцентрировалась на архаической, доставшейся людям от далеких предков области мозга, называющейся area postrema - средоточии нервных узлов, обеспечивающих нормальное положение тела в зависимости от воспринимаемого зрением окружения. Внутреннее ухо ощущало лишь постоянное ускорение корвета - а глаза воспринимали кружащийся мир. Архаичная нервная механика могла разрешить несоответствие одним-единственным образом. Она пришла к выводу, что Скади галлюцинирует. Галлюцинации, скорее всего, вызваны поступившим в организм ядом, потому area postrema и послала сигнал в область мозга, отвечающую за экстренное очищение желудка.
        Скади понимала: бессмысленно винить мозг за такое действие. Заложенное в него предположение, что галлюцинации вызваны ядом, отлично работало миллионы лет, позволяя предкам находить новые виды пищи. Увы, сейчас, на холодном опасном краю чужой солнечной системы, оно оказалось бесполезным.
        Можно было бы вообще стереть архаичную связь, переписать базовую структуру, но это, увы, куда труднее, чем кажется. Разум - структура чрезвычайно сложная, запутанная, похожая на многократно переписанную сверхмудреную компьютерную программу. Отключая центр, производящий эффект тошноты, неминуемо затронешь связанные с ним центры, а их много. Предсказать все изменения трудно. Но при временном отключении эффектами можно пренебречь. Скади проделывала подобное тысячи раз, побочные эффекты возникали крайне редко.
        Так, готово. Источник неприятностей замерцал, высветившись розовым, затем пропал из сети. Тошнота исчезла. Теперь жить куда приятнее.
        Но осталась злость на собственную небрежность. Когда служила в коммандос и часто уходила на занятую врагом территорию, нипочем не оставляла на самый последний момент простейшую операцию по обузданию тошноты. Расслабилась, а это непростительно. В особенности сейчас, когда вернулся корабль, что для Материнского Гнезда может оказаться важнее событий на фронте.
        Она почувствовала себя лучше. Ничего, старина Скади еще о-го-го! Стряхнуть пыль, размяться - и хоть сейчас в дело.
        - Скади, ты же будешь предельно осторожна, правда? С этим кораблем случилось что-то очень странное.
        Спокойный женский голос заполнил ее голову. Скади знала: слышит его лишь она, голос возник в ее сознании. Ответила про себя, лишь сформулировав мысль:
        - Я знаю.
        - Корабль опознан? Который из двух?
        - Корабль Галианы.
        Скади уже облетела корабль по кругу, и в ее визуальной коре возник трехмерный образ, расчерченный координатной сеткой. Образ мерцал, модифицируясь в соответствии с новыми данными, поступающими от анализа собранной информации.
        - Корабль Галианы? Ты уверена?
        - Три ушедших корабля отличались мелкими деталями. Наблюдаемое мною сейчас позволяет заключить: скорее всего, это именно корабль Галианы.
        Как обычно, голос чуть помедлил с ответом.
        - Мы пришли к такому же выводу. Но этот корабль видоизменился с тех пор, как покинул Материнское Гнездо.
        - Да уж, видоизменился. И очень.
        - Ведите обследование в направлении от носа к корме. Очевидны признаки значительных повреждений: разрезы, вмятины, части корпуса удалены и не замещены, словно иссечена воспаленная ткань. Как считаешь, это плавящая чума?
        Скади покачала головой, вспоминая недавнюю поездку в Город Бездны.
        - Я видела, что делает плавящая чума. То, что вижу сейчас, на нее не слишком похоже.
        - Мы согласны, подобия нет. Тем не менее необходимо задействовать все меры карантина, предусмотренные для таких случаев. Наблюдаемое может оказаться столь же заразным. Пожалуйста, сосредоточьтесь на корме.
        Голос совершенно не походил на голоса остальных сочленителей, которых знала Скади. Он звучал назидательно и педантично, словно говоривший уже знал ответ на задаваемый вопрос.
        - Скади, что ты думаешь об упорядоченных структурах, внедрившихся в корпус?
        На корпусе тут и там, разбросанные без видимого порядка, возвышались груды черных кубов различного размера и ориентации. Их вдавило в корпус, словно в мягкую глину. У многих торчали на поверхности лишь части. От погруженных отходили изящными фрактальными арками цепочки меньших кубов.
        - Похоже, они пытались врезаться в корпус и отделить его часть. Судя по виду корабля, кое-где им это удалось.
        - Согласны. Чем бы они ни были, относиться к ним следует с чрезвычайной осторожностью, даже если они сейчас и неактивны. Возможно, Галиане удалось остановить их распространение. Ее корабль сумел вернуться, хоть и прилетел на автопилоте. Скади, вы уверены в том, что на борту не осталось живых?
        - Нет, и не буду уверена, пока не проведу полное обследование. Но шансы отыскать живых кажутся небольшими. Внутри не детектируется движение, нет областей повышенной температуры. Корабль слишком холоден, поддерживающие жизнь процессы внутри невозможны - разве только криоарифметические системы работают.
        Скади замешкалась, запустив в своем мозгу в фоновом режиме дополнительные моделирующие процессы.
        - Скади?
        - Да, возможно, на борту есть небольшое количество выживших. Но б?льшая часть команды, несомненно, всего лишь замороженные трупы. Допускаю, мы сумеем извлечь несколько воспоминаний, но и это представляется сомнительным.
        - Скади, нас по-настоящему интересует лишь один труп.
        - Я не знаю даже, на борту ли Галиана. Но если она там и мы направим все усилия на воскрешение… у нас может не получиться.
        - Мы понимаем. Сейчас трудные времена. Но успех в этом деле даст многое, а последствия неудачи окажутся катастрофическими. Это будет даже хуже, чем если бы мы смирились с гибелью Галианы. По крайней мере, с точки зрения Материнского Гнезда.
        - Таково взвешенное, официальное мнение Ночного совета?
        - Все наши решения тщательно продуманы. Мы не можем допустить заведомую неудачу. Но это не значит, что мы намерены бездействовать. Если Галиана на борту, будет сделано все возможное для ее воскрешения - но с соблюдением секретности.
        - Что вы имеете в виду под секретностью?
        - Возвращение корабля невозможно скрыть от всего Материнского Гнезда. Но мы не станем питать ложные надежды, мучить ожиданием. Сообщим: Галиана мертва, шансов вернуть ее нет. Пусть горе наших людей будет кратким и ярким, словно взорвавшаяся звезда. Это лишь сплотит их, придаст сил в борьбе с врагом. Мы же тем временем тщательно, не жалея труда, поработаем над нею. Если сумеем оживить, это покажется чудом, и нам простят легкое отклонение от правды.
        - Уклонение от правды? - Скади едва удержалась от смеха. - По мне, это обыкновенная ложь. И как же вы будете убеждать Клавэйна в целесообразности такого «уклонения»?
        - Скади, отчего ты считаешь, что с Клавэйном неизбежны трудности?
        Она ответила вопросом на вопрос:
        - Вы намерены и ему не сказать всего?
        - Скади, мы воюем. Не хочется утомлять тебя повторением старой мудрости о том, что на войне первой погибает правда. Но мы уверены: ты понимаешь суть. Клавэйн - важная часть нашего тактического арсенала. Его мышление уникально среди сочленителей, оно постоянно дает нам преимущество над врагом. Горе Клавэйна будет сильным, но кратким, как и у его соотечественников. Он преодолеет скорбь и станет прежним, когда нужда в его разуме будет особенно велика. Разве это правильно - заставлять его ждать и верить, а затем разбить надежду, подорвать дух?
        Тон голоса изменился - возможно, для пущей убедительности.
        - Скади, Клавэйн - эмоциональная личность, причем эмоциональнее любого из нас. По состоянию нервной системы он был старейшим из воинов, когда-либо присоединившихся к нам. Он мыслит по-старому, реагирует как человек прошлого, и об этом нельзя забывать. Клавэйн уязвим и нуждается в заботе - как хрупкий тепличный цветок.
        - Но лгать ему о Галиане…
        - Допустим, нам и не придется лгать. Мы забегаем вперед. Прежде всего нужно обследовать корабль. Может оказаться, что на нем и нет Галианы.
        - Вот был бы подарочек! - хмыкнула Скади. - Это означало бы: она где-то далеко, ее судьба неизвестна.
        - Да. Но тогда встает вопрос: что же с третьим кораблем?
        За девяносто пять лет, прошедших с начала эпидемии, сочленители достигли больших успехов в борьбе с инфекцией, многое узнали о вирусе. Они остались в числе немногих фракций, которые сохраняли существовавшие до эпидемии технологии и очень серьезно относились к карантину. В мирное время легче и проще всего было бы обследовать корабль на месте, дрейфующим на окраине системы. Но сейчас риск был слишком велик. Демархисты могли заметить активность, потому следовало замаскировать предмет исследований. Материнское Гнездо уже приготовилось принять зараженный корабль.
        Но все-таки осторожность требовала провести предварительное обследование и подготовку, а это подразумевало работу в открытом пространстве. Прежде всего надо удалить двигатели. Роботы перережут лазером балки, соединяющие их с коническим корпусом субсветового звездолета. Сколь бы малой ни была вероятность взрыва двигателей, она оставалась ненулевой. А взрыв уничтожил бы Материнское Гнездо. Скади решила не допустить даже малейшей опасности. К тому же природа поразившего корабль бедствия неясна.
        Скади приказала реактивным тягачам подтащить глыбы черного кометного льда к дрейфующему кораблю. Затем роботы покрыли корпус метровым слоем льда, закрепили и уплотнили его. С работой справились быстро, не соприкоснувшись ни единого раза с оболочкой. Изначально темный корабль стал чернее смоли.
        Закончив с покрытием, Скади расставила тягачи вокруг корабля. Выброшенные на тросах якор? впились в ледяную оболочку. Поскольку она должна была принять все усилие буксировки, чтобы не расколоть его, тягачей пришлось использовать много, около тысячи, равномерно распределив их у поверхности. Когда все они заработали, картина вышла феерически красивая: тысяча искорок голубого пламени у черной остроконечной глыбы мертвого субсветовика.
        Скади рассчитала столь точно, что обошлась лишь одним включением корректирующих двигателей для приближения к Материнскому Гнезду. И сделала она это в период существования «слепого пятна», не просматриваемого сканерами демархистов. Те полагали, что сочленителям о «слепых пятнах» неизвестно.
        В Гнезде корабль поместили в пятикилометровый док со стенами, облицованными керамической броней. Док создали специально для обработки пораженных эпидемией кораблей, в нем мог поместиться субсветовик со срезанными двигателями. Толщина керамики достигала тридцати метров, машины в доке были иммунны к известным штаммам плавящей чумы. Когда корабль разместился внутри, док немедля заперли и загерметизировали - вместе с поисковой командой. Ее Скади отбирала сама. Из дока поддерживалась лишь минимальная связь с внешним миром. Исследовательская группа оказалась практически в изоляции от миллиона сочленителей, живших в Гнезде. Потому в нее набирались те, кто мог работать в изоляции, то есть не всегда опытные и надежные специалисты. Но жаловаться не приходилось. Способность к автономной деятельности была среди сочленителей очень редкой, а Скади, та и вовсе представляла из себя уникум: она могла совершенно одна работать в глубоком вражеском тылу.
        Когда корабль зафиксировали, в док накачали аргон, установив давление в две атмосферы. Ледяной щит осторожно испарили, оставили лишь тонкий слой, который сам растаял за шесть дней. Вокруг корабля стаей чаек сновали датчики, готовые поднять тревогу при первых же признаках враждебной субстанции в аргоновой атмосфере. Но не заметили ничего необычного - лишь осколки корпуса.
        Скади выжидала, приняв все мыслимые меры предосторожности. Не притрагивалась к кораблю до тех пор, пока это не стало неизбежным. Подковообразный сканирующий гравиметр жужжа порхал вокруг субсветовика, просматривая внутреннюю структуру, вглядываясь в мелкие детали. Большинство элементов мало отличалось от известных по чертежам. Но были и странные, явно чужеродные вкрапления: жгутики массы, причудливо изгибавшиеся под обшивкой. Они напоминали пулевые каналы в теле либо треки, оставляемые элементарными частицами в пузырьковых камерах. А когда гравиполе приближалось к поверхности, там непременно оказывалась структура из притопленных черных кубов.
        И хотя все данные указывали на отсутствие выживших, на корабле наличествовали места, где могли бы прятаться уцелевшие. Нейтринный радар и гамма-сканер позволили исследовать многие детали внутренней структуры, но не все. Кое-что очень важное осталось под вопросом. Потому Скади неохотно перешла к следующей стадии: физическому контакту. На корпусе в разных местах были закреплены молоты - и сотни микрофонов.
        Молоты застучали о корпус. Какофония слышалась и сквозь скафандр: аргоновая атмосфера неплохо проводила звук. Казалось, армия кузнецов старается в далекой кузне. Приборы записывали структуру отражаемых и проводимых корпусом звуковых волн. А один из старых мозговых контуров Скади декодировал информацию, передаваемую с микрофонов, и конструировал трехмерную эхограмму корабля.
        Скади видела ее в призрачных серо-зеленых тонах. Картина не противоречила узнанному прежде, но она добавила несколько важных штрихов. К сожалению, выяснить больше, не заходя внутрь корабля, было невозможно. А проникнуть туда оказалось нелегко. Все шлюзы были залиты изнутри расплавленным металлом.
        Нервничая, Скади медленно прорезала их лазерами и гипералмазными сверлами. Поисковая команда работала осторожно - неизвестность здорово действовала на нервы.
        Когда первый шлюз поддался, внутрь отправилась группа крабоподобных роботов, одетых в керамическую броню, снабженных лишь минимумом интеллекта, достаточным для выполнения задачи. Крабы транслировали видеоданные в мозг Скади.
        Найденное ужаснуло.
        Команду звездолета безжалостно истребили: одних разорвали на части, других расплющили, истерли в кашу, разрубили на множество частей. Сожгли, заморозили, удушили. Причем бойня явно тянулась долго.
        Скади понемногу восстановила картину произошедшего: несколько жестоких схваток, отчаянные попытки запертых в тупике подороже продать свою жизнь. Люди держались в разных частях корабля, сооружали наспех баррикады. Сам корабль пытался изо всех сил помочь им, меняя внутренние перегородки, препятствуя продвижению врагов. Закачивал в отсеки охладитель, газ под высоким давлением. В заполненных отсеках обнаруживались странные, неуклюжие на вид машины - сочленения тысяч простейших геометрических фигур.
        Напрашивалась очевидная версия. Кубы сперва прицепились к поверхности корабля Галианы. Там они росли и размножались, поглощая и усваивая оболочку - то есть действуя на манер плавящей чумы. Но ее инфекционные агенты были микроскопическими, крупные же черные кубы представляли собой структуры гораздо более грубые; они безжалостно поглощали жертву и превращали ее в себя. Чума, по крайней мере, отчасти сохраняла свойства зараженного, трансформируя его в химерическую смесь плоти и механики.
        Как бы ни хотелось Скади признать черные кубы разновидностью эпидемии, они безусловно представляли собой нечто принципиально иное.
        Кубы проникли внутрь корабля и соединились в боевые агрегаты, в солдат. Эти солдаты медленно распространялись от точек внедрения, убивая команду. Судя по останкам, боевые машины были угловатыми, нескладными, больше походили на осиный рой, чем на единое целое. Наверняка они могли, разделившись, протиснуться в мельчайшую щель, чтобы заново собраться по другую ее сторону. Тем не менее битва продолжалась долго. По оценке Скади, корабль сопротивлялся несколько дней. А может, и недель.
        Она содрогнулась, представив, как это происходило.
        Спустя день после вскрытия корпуса роботы обнаружили почти нетронутые человеческие тела - но головы обволакивала сплошная оболочка из кубов. Чужие машины казались бездействующими. Роботы удалили часть оболочки, и выяснилось, что черные выросты заходят глубоко в черепа через уши, ноздри и глазницы. Дальнейшие исследования показали: выросты делятся, ветвятся, превращаются в нити микроскопической толщины. Проникают глубоко в мозг, соединяются с сетью имплантатов, присущей всем сочленителям.
        Но теперь и машины, и пораженные ими люди выглядели мертвыми.
        Бортовой архив оказался тщательно стерт. Скади не удалось составить полную картину случившегося. Очевидно, Галиана встретила нечто враждебное - но почему кубы сразу не уничтожили корабль? Вместо этого они долго и мучительно пробивались внутрь. Похоже, хотели нанести кораблю как можно меньше повреждений.
        Но ведь был и другой корабль. Что же случилось с ним?
        - Скади, есть какие-нибудь соображения? - прозвучал голос.
        - Есть. Но все они мне не слишком нравятся.
        - Не кажется ли тебе, что кубы попросту хотели узнать как можно больше?
        - Другого объяснения не вижу. Запускали датчики в мозг, исследовали архитектуру нервных связей, считывали данные. Изучали нас.
        - Да. Мы согласны с этим. Они узнали о нас многое. Их необходимо рассматривать как угрозу, хотя нам неизвестно, где Галиана встретила их. Но тут видится и проблеск надежды.
        Скади никакого проблеска не видела. Человечество веками искало чужой интеллект, явных разумных собратьев. Но до сих пор нашло только удивительные организмы, едва ли могущие считаться разумными по человеческим меркам: жонглеров образами и затворников. Да еще обнаружило археологические памятники восьми либо девяти мертвых культур. Но никогда не встречало развитую, использующую машины цивилизацию, то, с чем могло бы сравнить себя.
        До сих пор не встречало.
        И эта цивилизация, кажется, озабочена лишь тем, чтобы выслеживать, проникать и убивать, а затем вторгаться в мозг.
        Не слишком-то перспективный первый контакт.
        - Проблеск надежды? - удивленно спросила Скади. - Вы серьезно?
        - Да, Скади. Ведь мы не знаем, успели кубы передать собранную информацию тем, кто их послал, или нет. В конце концов, корабль Галианы вернулся. Лишь она сама могла направить корабль домой, и едва ли она пошла бы на это, если бы видела опасность для нас. Думаю, Клавэйн гордился бы ею. Она всегда заботилась о нас, о Материнском Гнезде.
        - Но ведь Галиана рисковала…
        Голос Ночного совета оборвал резко и безапелляционно:
        - Скади, корабль - это предупреждение. Так задумала Галиана - и так мы должны воспринять ее прилет.
        - Предупреждение?
        - Да. Нам необходимо приготовиться. Враги, убившие ее, живы и готовы напасть. Рано или поздно мы встретимся с ними.
        - Вам как будто не терпится это сделать.
        На это Ночной совет ничего не ответил.
        Галиану отыскали через неделю. Корабль был огромен, его внутренности сильно изменились - поиски шли медленно. Скади сама занималась этим вместе с другими бригадами исследователей. Работали в тяжелых керамических доспехах, надетых поверх скафандров. Несмотря на смазку, керамические сочленения делали движения крайне неуклюжими и неловкими, требующими тщательного расчета. Устав от нелепых рывков, от заклиниваний в крайне неудобных положениях, откуда приходилось выбираться с большим трудом, повторяя движения в обратном порядке, Скади торопливо составила алгоритм и поручила его исполнять группе не занятых ничем актуальным нейронов. Двигаться стало легче, хотя появилось неприятное ощущение призрачного двойника, управляющего телом. Скади отметила про себя, что нужно переписать программу, сделать так, чтобы все движения казались целиком добровольными, сколь бы фальшивым это ни было по сути.
        К тому времени, как отыскалась Галиана, роботы уже полностью выполнили свою задачу: обеспечили безопасность большей части корабля. Покрыли эпоксидной смолой с гипералмазными волокнами останки чужих машин, взяли образцы ДНК у многих трупов в исследованных областях. Каждый образец идентифицировали по базе данных корабельных команд, сохраняемых в Материнском Гнезде со времени отбытия экспедиционного флота. Но отыскали ДНК далеко не всех из списка команды.
        Конечно, Скади этого ожидала. Когда первый корабль, несший на борту Клавэйна, вернулся, Материнское Гнездо узнало о принятом в глубине космоса, за десятки световых лет, решении разделиться. Часть экспедиции захотела вернуться домой, узнав о войне с демархистами. Также считали, что настало время передать Гнезду собранные данные. Их накопилось слишком много для безопасной пересылки.
        Раздел экспедиции не был омрачен ссорой. Были сожаление и горечь - но не разобщенность, не враждебность. После длительного обсуждения - обычного для сочленителей способа поиска решений - раздел посчитали наиболее логичным вариантом. Это позволило продолжить работу экспедиции, надежно сохранив уже добытое. Но, хотя Скади и знала, кто остался на паре ушедших дальше кораблей, она не представляла себе последующих событий. Субсветовики, несомненно, обменивались членами команды. Но как это происходило? Да, вернулся тот самый корабль, на котором отбыла Галиана, но это не значит, что она оставалась на борту. Если ее здесь нет, разочарована будет не только Скади, но и все Материнское Гнездо. Галиана - символ, легенда. Ведь это она создала сочленителей четыреста лет назад, в одиннадцати световых годах отсюда, в паутине тоннелей-лабораторий под марсианской поверхностью. Потом отсутствовала почти два столетия - достаточно, чтобы ее фигура приобрела мистический ореол. Хотя, живя среди сочленителей, Галиана прилагала все усилия, чтобы не стать предметом культа. Вернулась же - если и вправду вернулась, - когда
вахту несла Скади. Не важно, что Галиана, скорее всего, мертва, как и ее команда. Чтобы упрочить свое положение и престиж, Скади достаточно просто отыскать ее останки.
        Но нашлись не останки.
        Место упокоения Галианы - если такое название здесь уместно - находилось далеко от центра корабля. Она спряталась за массивными баррикадами, в удалении от команды. Тщательное криминалистическое обследование показало: каналы связи между убежищем и остальными системами субсветовика были разорваны изнутри, из убежища. Галиана, очевидно, пыталась изолировать свой разум от остальных сочленителей.
        Скади задумалась: что это, самопожертвование или самосохранение за счет других?
        Галиана пребывала в анабиозе, охлажденная до полной остановки метаболизма. Но черные машины все же достали ее. Проломились сквозь броню криокапсулы, набились в пространство между телом и стенками. После разборки контейнера выяснилось: кубики покрыли тело сплошной черной оболочкой, сделали похожим на мумию. Но под ней, несомненно, лежала Галиана - сканеры проанализировали строение скелета и пришли к однозначному выводу: кости принадлежат ей. Тело, похоже, не подверглось распаду во время долгого полета. Более того, датчики уловили активность нервных имплантатов. Хотя они были слишком слабы для поддержания связи с мозгом, не оставалось сомнений: то, что заключено в коконе, способно мыслить и общаться.
        Внимание исследователей переключилось на кокон. Но химический анализ кубиков ничего не дал. Казалось, они ни из чего не состоят, не обнаруживают самомалейших признаков микроструктуры: ни молекул, ни атомов. Стены кубиков сформировало силовое поле, проницаемое для определенных видов излучения. Их поверхность очень холодна - в отличие от прочих чужеродных машин, найденных в звездолете, эти кубики еще функционируют. Но не сопротивляются попыткам обособить их от общей массы. Будучи отделенными, быстро сокращаются до микроскопических размеров.
        Группа Скади пробовала сфокусировать сканеры на кубиках, пытаясь различить что-либо под поверхностью, но те уменьшались слишком быстро. На их месте оставались микрограммы дымящегося пепла, - вероятно, находившийся в центре кубика механизм был запрограммирован на самоуничтожение при определенных обстоятельствах.
        Сняв б?льшую часть черного слоя, бригада Скади перенесла Галиану в реанимационную палату, устроенную в нише стены. Работали при той же температуре, при какой хранилось тело, стараясь причинить минимум повреждений.
        И вот наконец с чрезвычайной осторожностью и терпением они принялись отделять последний тонкий слой чужеродной машинерии.
        Теперь, когда преград взгляду осталось гораздо меньше, стало понятно, что случилось с Галианой. Черные машины проникли и в ее голову, но куда аккуратнее и осторожнее, чем в головы других членов команды. Имплантаты подверглись частичному демонтажу - вторгшимся машинам требовалось место, - но все крупные структуры мозга остались нетронутыми. Скади подумалось: на предыдущих жертвах кубики лишь тренировались, учились проникать в человеческий мозг, а добравшись до Галианы, уже знали, как при вторжении не разрушить его.
        Скади приободрилась. Черные структуры были четко локализованы и неактивны. Небольшая аккуратная операция - несложная, тривиальная даже, - и кубики будут вынуты, отделены один за другим.
        - Это возможно! Мы сумеем вернуть ее!
        - Осторожнее, Скади. Мы еще далеки от финала, дорога может оказаться трудной.
        Увы, Ночной совет оказался прав.
        Бригада Скади начала убирать оболочку с ног. Исследователи обрадовались, увидев, что живая ткань почти цела. Понемногу достигли шеи. Пришли к выводу: можно попробовать разогрев, возвращение к нормальной температуре тела - хотя процедура будет гораздо сложнее, чем выход из обычного анабиоза.
        Но когда стали убирать кубики с лица, поняли: работа далека от завершения.
        Внезапно черные машины задвигались, заскользили. Перекатываясь, вздымаясь отвратительными грязными волнами, остатки кокона устремились внутрь Галианы, словно ожившая нефтяная пленка. Черная жижа втекла в рот, ноздри, уши, глазницы, просочилась под глазные яблоки.
        Галиана казалась блистательной королевой, возвратившейся к трону. Именно такой надеялась увидеть ее Скади, когда узнала о приближении субсветовика. Даже длинные черные волосы, пусть и хрупкие при сверхнизкой температуре, остались такими же, как и в час отлета. Но черные машины угнездились в мозгу, умножив уже присутствующие чужие структуры. Сканеры показали: оригинальная мозговая ткань сместилась незначительно, но б?льшая часть имплантатов исчезла, чтобы дать место захватчикам. Черный паразит выглядел крабом, забравшимся в голову, запустившим клешни и членистые конечности в ткани мозга.
        Очень постепенно, в течение многих дней, исследователи подняли температуру тела, оставив ее чуть ниже нормальной. Все это время они следили за активностью чужака, но ничего не зарегистрировали, даже когда оставшиеся имплантаты согрелись и начали взаимодействовать с размораживающейся мозговой тканью.
        Скади позволила себе робкую надежду: может, еще и удастся вернуть Галиану?
        Надежда эта почти оправдалась.
        Она услышала голос. Человеческий. Женский. Странный. Лишенный особого тембра, а вернее, той особой бесцветности, божественного спокойствия, совершенства, какие отличают рожденный в сознании голос. Этот же явно возник в человеческом горле, прошел несколько метров по воздуху, был воспринят обычным человеческим ухом и декодирован - со множеством неточностей, с потерей тонких оттенков. Такого голоса Галиана не слышала очень давно.
        - Здравствуйте, Галиана, - произнес голос.
        «Где я?» - мысленно спросила она.
        Ответа не последовало.
        Спустя несколько секунд голос заметил:
        - Вам тоже следует говорить вслух. Достаточно лишь сделать усилие - мы уловим импульсы, посланные к голосовым связкам. Но чисто мысленный ответ, боюсь, нам не уловить - между нашими разумами нет связи.
        Еще несколько веков назад человечество открыло принцип прямой связи между сознаниями. Устная речь казалась Галиане чудовищно медленной и прямолинейной, хотя грамматика и синтаксис, конечно, были знакомы.
        Она захотела озвучить вопрос и услышала, как ее усиленный аппаратурой голос спросил:
        - Почему?
        - Мы объясним это позже.
        - Где я? Кто вы?
        - Вы здоровы, и вам больше не угрожает опасность. Вы дома, в Материнском Гнезде. Мы нашли ваш корабль и оживили вас. Меня зовут Скади.
        Вокруг смутно виднелись какие-то тени. Затем комната осветилась. Галиана лежала на спине, под небольшим углом к полу, внутри контейнера, похожего на криокапсулу, но без крышки. Кое-что видела периферийным зрением, но не могла пошевелиться, не могла даже сфокусировать взгляд. Размытый силуэт приблизился, обрел четкость. Человек склонился над контейнером.
        - Скади? Я вас не помню…
        - Вы и не можете. Я присоединилась уже после вашего отбытия.
        На языке вертелись вопросы - тысячи важных вопросов. Но все их разом не задать при столь архаичном способе коммуникации. Однако надо с чего-то начать.
        - Долго я отсутствовала?
        - С точностью до месяца - ровно сто девяносто лет. Вы улетели в…
        - Две тысячи четыреста пятнадцатом, - быстро ответила Галиана.
        - Да. Сейчас две тысячи шестьсот пятый.
        Многое Галиана помнила слабо, многое вспоминать не хотелось. Но основное представлялось ясно. Она повела тройку кораблей из Материнского Гнезда далеко за пределы освоенного людьми пространства с целью исследования новых, ранее не посещенных миров и поиска иного разума. Когда пришла весть о войне, один корабль повернул назад. Но два других еще долго странствовали, пройдя сквозь множество звездных систем.
        Галиана, как ни пыталась, не могла вспомнить, что произошло со вторым кораблем. Она ощущала лишь резкий холод потери, мертвую пустоту в разуме, оставленную множеством вдруг умолкших голосов.
        - А что с моей командой?
        - Об этом потом, - ответила Скади.
        - А Клавэйн и Фелка? Они сумели вернуться? Мы распрощались в глубоком космосе. Они прибыли в Материнское Гнездо?
        Молчание было долгим и жутким.
        Наконец Скади выговорила:
        - Да, они вернулись.
        Если бы могла, Галиана вздохнула бы. Радостное облегчение накатило волной. Лишь теперь она поняла, как сильно переживала за судьбы любимых.
        Галиана счастливо и умиротворенно посмотрела на Скади. Во многом та выглядела в точности как сочленитель тех времен, когда стартовали корабли. Одета была просто: свободные черные брюки из мягкой ткани, свободный же, почти не приталенный черный жакет из напоминающего шелк материала. Ни энтоптики, ни признаков ранга. Сама бледная, худая до истощенности. Кожа гладкая, воскового оттенка, правильные черты. Лицо не отталкивающее, но и не привлекательное, лишенное выражения, кукольно-неживое. Впечатление усиливалось полным отсутствием волос на голове. Ни дать ни взять незавершенная кукла. Хотя в этом она похожа на тысячи сочленителей. Трудно отличить обитателя Гнезда от других, когда нет связи с его разумом, когда он не окружен энтоптическими образами, придающими его облику индивидуальность.
        Все же ничего подобного Галиана раньше не видела. На голове женщины возвышался гребень - узкое жесткое образование, начинающееся в дюйме от носа и тянущееся ровно посередине черепа до затылка. Острие гребня было узким - твердая кость, - но по бокам проходила сверху вниз череда тончайших полос, напоминающих жаберные щели. Свет дифрагировал на них, играя яркой синевой, полыхая оранжевым пламенем; все оттенки видимого спектра переливались при малейшем движении. Более того, радужные волны пробегали вдоль гребня и тогда, когда Скади не шевелилась.
        - Вы такая от рождения? - спросила Галиана.
        - Нет. - Скади осторожно притронулась к гребню. - Это модификация. Многое изменилось, пока вы отсутствовали. Вам, наверное, и не представить, насколько быстро думают лучшие из нас.
        - Лучшие из вас?
        - Согласна, это довольно двусмысленное выражение. Мы все равны. Но некоторые достигли пределов возможностей, предоставляемых человеческим организмом. Имплантаты в наших головах позволяют мыслить в десять - пятнадцать раз быстрее, чем это делает невооруженный человеческий мозг, - но они генерируют много тепла. Омывающая мой мозг кровь закачивается в гребень и распространяется по сети мелких сосудов в жабрах. Там она охлаждается. Гребень устроен так, чтобы обеспечивать как можно большую площадь жаберных складок. К тому же они вибрируют, обеспечивая циркуляцию воздуха. Как мне говорили, гребень эстетически приятен, но это лишь случайный побочный эффект. Для чего нужны подобные гребни, мы поняли, изучая динозавров. Эти существа были не так нелепы, как принято считать.
        Скади снова погладила гребень:
        - Галиана, пусть это вас не беспокоит. Изменилось далеко не все.
        - Мы узнали о войне, когда удалились на пятнадцать световых лет, - сказала та. - Конечно, сперва была эпидемия… а затем война. Но вести казались бессмысленными. Война с нашими старыми союзниками, демархистами…
        - Увы, эти вести правдивы.
        - Господи, отчего такая война?
        - Дело в эпидемии. Она уничтожила общество демархистов. Йеллоустон оказался в безвластии, прежняя система управления исчезла. Уцелевшие представители власти попросили нас заняться управлением Города Бездны и смежных поселений, создав подобие тайного правительства. Они считали: уж лучше мы, чем другие фракции. Представляете, что могли натворить, например, ультра либо угонщики? Новый порядок просуществовал без проблем несколько лет, но затем демархисты вновь набрались сил. Им перестало нравиться то, что мы теперь управляем системой, а вести переговоры о мирном возвращении власти они не захотели. И тогда началась война. Ее начали демархисты, с этим согласны все.
        Скверные известия. Настроение Галианы померкло. До последнего надеялась, что известия преувеличивали серьезность проблем.
        - Но, очевидно, мы выиграли?
        - Нет. По сути, еще нет. Война продолжается.
        - Продолжается? Но прошло уже…
        - Пятьдесят четыре года. Да. Очень долго. Конечно, были официальные перемирия и фактические прекращения военных действий, но долго они не продлились. Прежние идеологические разногласия вскрылись, будто старые раны. В глубине души демархисты всегда не доверяли нам, а мы всегда рассматривали их как реакционеров, луддитов, не желающих принять следующую фазу человеческого совершенствования.
        Галиана вдруг ощутила, впервые после пробуждения, странное болезненное давление в области глаз. С ним пришел ужас преследуемой добычи, ощутившей близость темных зловещих хищников. Этот страх вырвался из самых архаичных частей мозга.
        «Это машины, - сказала память. - Как волки на запах, они пришли из межзвездной глубины на тепло ваших двигателей и взяли след… Галиана, ты называла их волками. Их… Нас».
        Но странный момент ужаса, раздвоенности разума прошел.
        - Но ведь мы так долго работали вместе и уживались, - сказала Галиана. - Возможно, мы снова сумеем объединиться, вспомним общее. Есть вещи гораздо более важные, чем нелепая тяжба за власть в одной звездной системе.
        - Боюсь, теперь слишком поздно. - Скади покачала головой. - Слишком много смертей, предательств, зверств. Война распространилась и на другие системы, где есть демархисты и сочленители.
        Она улыбнулась, но улыбка вышла натянутой, напряженной, будто лицо немедленно примет прежнее равнодушное выражение, лишь только расслабятся мускулы.
        - Но положение дел далеко не так безнадежно, как вам, возможно, представилось. Мы выигрываем - медленно, но верно. Клавэйн вернулся двадцать два года назад и сразу начал действовать. До его прибытия мы лишь оборонялись, загоняли сами себя в ловушку. Действовали как типичный коллективный разум, - и оттого враг с легкостью предсказывал наши ходы. Клавэйн вывел нас из тупика шаблонных представлений.
        Галиана попыталась изгнать память о межзвездных волках, вспоминая, как впервые повстречала Клавэйна. Это случилось на Марсе. Клавэйн воевал на стороне Коалиции за невральную чистоту, которая объединила противников экспериментов по усовершенствованию мозга, и поставил целью полное уничтожение сочленителей. Никаких договоренностей и компромиссов он не признавал.
        Но Клавэйн видел дальше и шире. Прежде всего, еще будучи пленником, он сумел объяснить Галиане, насколько жуткими ее эксперименты кажутся людям. Клавэйн делал это медленно и упорно, в течение нескольких месяцев. Позднее, когда его освободили и состоялись переговоры о перемирии, именно он попросил демархистов выступить посредниками, нейтральной третьей стороной. Те и сформулировали договор о перемирии, а Клавэйн сумел принудить Галиану к подписанию. Ход оказался гениальным, дав начало союзу между сочленителями и демархистами, продлившемуся столетия. А Коалиция за невральную чистоту вскоре канула в Лету, осталась лишь примечанием на странице учебника истории.
        Сочленители продолжили эксперименты с усовершенствованием мозга. Им не противились, их даже всемерно приветствовали - при условии, конечно, отсутствия попыток навязать их другим культурам. Демархисты активно пользовались технологиями сочленителей и поставляли их другим фракциям.
        Все были довольны.
        В глубине души Галиана понимала: Скади права. Союз сочленителей и демархистов был непрочным. Рано или поздно неизбежно разразилась бы война. Ее обязательно спровоцировала бы трагедия, подобная эпидемии.
        Но чтобы война продлилась чертовы полвека с лишним? Клавэйн бы этого не потерпел. Не смирился бы с чудовищной и бессмысленной растратой труда и жизней. Несомненно, он бы либо отыскал способ выиграть быстро, одним ударом, либо принудил бы стороны к долговременному перемирию.
        Странная мигренеподобная боль и пугающее ощущение чужого присутствия в мозгу усилились. Словно чужой смотрит сквозь твои глаза, распоряжается в голове, сделав тебя, прежнего хозяина, лишь жильцом.
        «Мы приблизились к вашим кораблям неспешно и обстоятельно - древние хищники, чья раса не знала неудач и поражений. Вы ощутили наши разумы: блеклые, почти растворившиеся в холодной машинной логике, безликие, словно межзвездная пыль.
        Вы ощутили наш голод».
        - Но Клавэйн… - прошептала она.
        - Что Клавэйн? - спросила Скади.
        - Он бы нашел способ покончить с войной так либо иначе.
        Скади отвернулась, гребень на ее голове показался тонкой линией. Когда посмотрела снова, лицо приобрело странное выражение, - похоже, Скади попыталась изобразить сочувствие.
        А чужое в голове Галианы все настойчивее говорило о себе:
        «Вы видели, как мы обволокли ваш первый корабль сплошным покровом черных машин: грызущих, проникающих, исследующих. Мы разломали корабль на части - и он взорвался. Вспышка отпечаталась розово на вашей ретине, словно огненный лебедь. Вы ощутили вскрик множества гибнущих разумов - будто тысячи гибнущих детей. Ваших детей.
        Вы попытались убежать - но было слишком поздно.
        Настигнув ваш корабль, мы действовали осторожней».
        - Галиана, все не так просто, - сказала Скади.
        - Что не просто?
        - Я о Клавэйне.
        - Вы сказали: он вернулся.
        - Да. С Фелкой. Мне больно говорить об этом, но они погибли. - Слова падали медленно, тяжелые как вздохи. - Одиннадцать лет назад. Демархистам повезло. Атака на Гнездо, удачное попадание.
        Рациональный, искренний ответ Галиана отыскала лишь один, и это было полное отрицание.
        - Нет!!!
        - Мне очень жаль. - Гребень Скади сверкнул ультрамарином. - Досадная случайность. Как бы я хотела, чтобы все обернулось по-другому. Клавэйн и Фелка были ценнейшими компонентами общества…
        - Компонентами общества?
        Скади уловила ярость Галианы и поспешила исправиться:
        - Я хотела сказать, их очень любили. Галиана, мы глубоко скорбим о них. Все мы.
        - Так покажите мне эту скорбь. Откройте разум, уберите заслоны. Я хочу видеть ваш разум!
        Скади замерла, стоя у контейнера:
        - Галиана, зачем?
        - Не войдя в разум, я не смогу понять, правду вы говорите или лжете.
        - Я не лгу, - тихо проговорила Скади. - Но я не могу открыть прямую связь между нашими разумами. Видите ли, в вашем мозгу находится кто-то посторонний. Незнакомый нам. Возможно, чуждый и, скорее всего, враждебный.
        - Я не верю…
        Но вдруг давление за глазами резко усилилось, и Галиана испытала отвратительное, унизительное чувство беспомощности: ее, хозяйку разума, бесцеремонно отпихнули, подавили, сунули в далекий угол, и осталось лишь бессильно наблюдать. Нечто невыразимо древнее и зловещее завладело мозгом, выглянуло наружу из глаз.
        И она услышала собственный, звучащий против воли голос:
        - Не меня ли вы имеете в виду?
        Скади лишь чуть замешкалась. Галиана восхитилась крепостью ее нервов и силой духа.
        - Возможно. И кто же вы?
        - У меня нет имени, кроме данного мне ею.
        - Ею? - спросила Скади насмешливо, но гребень мерцал бледной зеленью, выдавая страх.
        - Галианой. Перед тем, как я ею завладел, - ответила чуждая сущность. - Она назвала нас - то есть мой разум - волком. Разрушив первый корабль, мы догнали ее корабль и внедрились. Поначалу мы не понимали многого. Но, проникая в мозг, поглощая центральную нервную систему, мы узнавали многое. Читали мысли, выявляли способы коммуникации, определяли произошедшее с разумами.
        Галиане хотелось кричать, но волк - именно такое название она дала захватившему разум существу - полностью овладел ее голосом.
        Прежний кошмар вернулся.
        - Почему вы не убили ее? - спросила Скади.
        - Зачем убивать? - с насмешливым укором спросил волк. - Вам бы стоило другой вопрос задать: отчего Галиана не убила себя, прежде чем вошла в такое состояние? Знаете, она ведь могла. В ее власти было уничтожить весь корабль, просто пожелав того.
        - И каков же ответ?
        - После уничтожения всей ее команды мы пришли к соглашению: если позволим Галиане вернуться домой, она не убьет себя. Она понимала, что это значит: я вторгнусь в ее череп, просею память.
        - Почему вы пощадили ее?
        - Скади, она же ваша королева. Прочитав память команды, мы поняли: нам нужна именно Галиана.
        Скади молчала. По гребню от носа к затылку медленно бежали аквамариновые, бирюзовые волны.
        - Она бы никогда не подвергла Гнездо такому риску.
        - Подвергла при условии, что мы ей позволим заблаговременно предупредить Гнездо. Как видите, взаимовыгодная сделка. Она дала нам время - и надежду - узнать больше.
        Скади прикоснулась пальцем к верхней губе, потом выставила его перед собой, словно определяя направление ветра.
        - Если вы и в самом деле намного превосходящий нас разум, узнавший наше местонахождение, вы бы уже могли истребить нас.
        - Отлично, Скади. В определенном смысле - вы правы. Одно но: мы не знаем, куда Галиана нас привезла. То есть я знаю, но не могу сообщить остальным. Правда, это не имеет значения. Вы - освоившая межзвездные перелеты цивилизация, хотя и не все фракции человеческого сообщества на такое способны. Но для нас ваши различия несущественны. Из поглощенной памяти и той, где мы сейчас гнездимся, нам известно приблизительное расположение области пространства, где вы обитаете. Эта область расширяется, ее поверхность растет как квадрат ее поперечника. Соответственно, растет вероятность нашей встречи. Она произошла однажды, а значит, может произойти снова, в другом месте.
        - Зачем вы мне это рассказываете? - спросила Скади.
        - Чтобы напугать. Зачем еще?
        Но Скади на такую несложную уловку не поддалась.
        - Нет, полагаю, есть причина серьезнее. Вы хотите внушить мне, что можете быть полезным.
        - И с чего бы мне это внушать? - игриво промурлыкал волк.
        - С того, что я могу убить вас прямо сейчас, это проще простого. Галиана вернулась, предупреждение доставлено.
        Если бы Галиана могла двигаться, хотя бы шевельнуть веком, немедля бы просигналила: «Да!» Она хотела умереть. Ради чего теперь жить? Клавэйн мертв. Фелка мертва. В этом она не сомневалась - равно как и в том, что никакие технические ухищрения нынешних сочленителей не уберут черную тварь у нее из головы.
        Скади права: Галиана исполнила свой долг перед Материнским Гнездом. Теперь известно: волки приближаются, крадутся на запах теплой крови.
        Более нет причины оставлять ее в живых. Несмотря на все меры предосторожности, волк способен высвободиться из ее головы и удрать. Конечно, Материнское Гнездо может получить новые сведения - к примеру, выяснить мотивы либо уязвимые места черного хищника, - но это не перевешивает риск его побега, непременно влекущего за собой катастрофу.
        Все это Галиана хорошо понимала. Когда волк получил доступ к ее памяти, его собственные воспоминания стали просачиваться в ее рассудок - возможно, не случайно. Нельзя исключать, что чужак допустил это сознательно. Его память оказалась бесформенной, едва облекаемой в слова. Но она рождала мысли о длящемся миллиарды лет геноциде, осуществляемом с хирургической точностью, о беспощадном выкашивании всего разумного. Память хищника сохранила с мертвенной бюрократической точностью множество актов истребления по всей Галактике. Каждый акт - всего лишь отдельная карточка в огромной пыльной картотеке. Иногда бывали хлопоты, лихорадочная деятельность - истребление начиналось позже предусмотренного срока. А иногда - очень редко - волки свирепо добивали разум, сумевший уцелеть после недостаточно тщательной зачистки.
        Но Галиана не обнаружила ни единого воспоминания о неудачах.
        С шокирующей внезапностью волк отступил, позволил говорить.
        - Скади! - взмолилась она.
        - Что такое?
        - Пожалуйста, убей меня. Убей!
        Глава первая
        Антуанетта Бакс наблюдала, как робот-полицейский выбирается из шлюза. Машина - небольшой черный округлый корпус, членистые острые конечности. Скульптура из ножниц. И ужасно холодная, ведь она была пристыкована снаружи полицейского катера. Три катера догнали и взяли в клещи корабль. С робота испарялось рабочее вещество химических движков, едкая жижа цвета мочи, застывшая симпатичными разводами: спиральками, вихорьками.
        - Отступите! - посоветовал робот. - Физический контакт не рекомендуется.
        Испарения робота пахли мерзко. Антуанетта опустила визор шлема, когда машина просеменила мимо.
        - Не понимаю, что вы надеетесь отыскать, - сказала она, держась позади на безопасном расстоянии.
        - Пока не найду, не узнаю, - ответил робот, уже определивший частоту интегрированной в ее скафандр рации.
        - Эй, я контрабандой не занимаюсь! Мне покойницей стать не хочется.
        - Они все так говорят.
        - Ну кому придет охота тащить контрабанду в хоспис «Айдлвилд»? Там же сборище сдвинутых на религии нищенствующих фанатиков, а не притон контрабандистов.
        - Так мы знаем, что такое притон контрабандистов?
        - Я не говорила, что…
        - Ладно, не важно. Мисс Бакс, сейчас военное время. Может случиться всякое.
        Робот остановился, пошевелил суставами. С них посыпались куски желтой ледяной корки. Корпус - продолговатое черное яйцо с фланцами, многочисленными членистыми конечностями и оружием. Места для пилота нет, лишь для рации, обеспечивающей связь с пилотом. Тот находился в полицейском катере и представлял собой главным образом мозг, лишенный несущественных придатков и помещенный в контейнер жизнеобеспечения.
        - Если хотите, свяжитесь с хосписом, проверьте, - предложила Антуанетта.
        - Я уже справлялся там. Но в подобных ситуациях следует быть абсолютно уверенным, что нет подвоха. Вы согласны?
        - Я соглашусь с чем угодно, лишь бы вы убрались с моего корабля.
        - Хм. А почему вы так торопитесь?
        - Потому что у меня на борту сля… пардон, пассажир в криогенном анабиозе. И я не хочу, чтобы он прямо тут и разморозился.
        - Я очень хочу посмотреть на этого пассажира. Это возможно?
        - А я могу отказаться?
        Антуанетта подобного ожидала, а потому заранее облачилась в скафандр.
        - Отлично. Больше минуты это не займет, и вы сможете спокойно лететь дальше. - Машина замолчала и спустя секунду добавила: - Конечно, если не будут выявлены нарушения.
        - Сюда, - показала Антуанетта.
        Она повозилась у контрольной панели возле люка, и открылся путь в главный грузовой трюм «Буревестника». Позволила роботу идти первым, решив говорить как можно меньше и проявлять еще меньше инициативы. Конечно, это не слишком-то доброжелательно по отношению к стражу закона, но если суетиться, стараясь угодить, возбудишь куда больше подозрений. Полицию Феррисвильской конвенции население не очень любило, и та давно привыкла учитывать это в отношениях с гражданскими.
        - Антуанетта, а ведь у вас приличный кораблик.
        - Для вас я мисс Бакс. Не помню, чтобы мы переходили на «ты».
        - Хорошо, мисс Бакс. Но это не отменяет справедливости моих слов. Ваш корабль, пусть он внешне непримечательный, весьма прочен, надежен и пригоден для дальней навигации. Такой корабль непременно заработает достаточно денег на вполне легальных торговых путях, даже и в наши беспокойные времена.
        - Ну, так мне и причины нет заниматься контрабандой, согласитесь.
        - Возможно. Но тем не менее передо мной встает вопрос: зачем упускать отличные деловые возможности, выполняя странное поручение хосписа? У них есть определенное влияние, но, насколько мне известно, деньгами они не сорят. - Машина снова приостановилась. - Признайтесь, тут налицо загадка. Обычно замороженных доставляют из хосписа, а не в него. И перемещать замороженное тело - не слишком-то рядовая процедура. Как правило, всех размораживают в «Айдлвилде».
        - Мне платят не за вопросы, а за работу.
        - А мне платят как раз за вопросы. Мы уже пришли?
        Грузовой отсек не был герметизирован, потому заходить пришлось через внутренний шлюз. Антуанетта включила освещение. В огромном пространстве трюма находилась лишь трехмерная решетка для размещения грузов, теперь пустая. Начали пробираться сквозь хитросплетение. Робот двигался с проворством и сноровкой тарантула.
        - А, так вы и в самом деле путешествуете с пустым трюмом! Здесь ни единого грузового контейнера.
        - Это не преступление.
        - Я и не говорил, что преступление. Однако это до крайности странно. Нищенствующие, должно быть, заплатили очень неплохие деньги, раз вы решились на такой рейс.
        - Они поставили условия, не я.
        - Да, дело мне кажется все более странным.
        Антуанетта понимала: у полицейского есть веские причины для недоумения. Все знали, что в хосписе заботятся о «слякоти» - пассажирах, покинувших криокапсулы звездолетов. В хосписе «Айдлвилд» их размораживали, лечили от амнезии, реабилитировали. Орден ледяных нищенствующих ухаживал за пациентами, пока те не достигали состояния, позволяющего покинуть хоспис, или по крайней мере не приучались соблюдать необходимые нормы человеческого общежития. Некоторые, так и не восстановив память, оставались в хосписе, проходили обучение, служили братьями и сестрами ордена. Но для хосписа было весьма необычно принимать замороженного, прибывшего не на космическом корабле.
        - Ну хорошо, я расскажу. - Антуанетта вздохнула. - Как мне сказали, произошла ошибка. При разгрузке перепутали документы. Моего клиента приняли за другого мерзляка. Того хоспис должен был лишь проверить, а потом отправить на разморозку в Город Бездны.
        - Необычно, - изрек робот.
        - Кажется, парню не нравилось путешествовать в космосе. Случилось полное дерьмо. Пока ошибку обнаружили, клиент был уже на полпути к Йеллоустону. Хоспис захотел все быстренько исправить, пока дело не получило огласку. Для того-то меня и позвали. Я подобрала замороженного в Ржавом Поясе и теперь спешу в «Айдлвилд».
        - Но к чему спешка? Если человек заморожен, то…
        - Послушайте, эта криокапсула - чуть ли не музейный экспонат. Последние несколько дней с ее содержимым обращались, мягко говоря, неделикатно. К тому же семьи клиентов уже начали задавать трудные вопросы. Чем скорее замороженных обменяют, тем лучше.
        - Я понимаю: нищенствующие хотят оставить все в тайне. Если история всплывет, их репутация первоклассных специалистов обязательно пострадает.
        - Да, - подтвердила Антуанетта, позволив себе чуточку расслабиться.
        И поборола опасное искушение снова позлить полицейского. Вместо этого миролюбиво произнесла:
        - Теперь вы все знаете. Почему бы не отпустить меня? Вы ж не хотите испортить отношения с хосписом?
        - Ни в коем случае! Но раз уж я здесь, было бы постыдным упущением не проверить пассажира.
        - Да, постыдным, - уныло поддакнула она.
        Они подошли к невзрачному матово-серебристому анабиозному устройству, лежавшему у задней стены отсека. Сверху имелось прямоугольное окошко, позволяющее заглянуть внутрь. Под тонированным стеклом, прикрытая отдельной стеклянной же крышкой, виднелась контрольная панель. На ней мигали, перемещались расплывчатые цветные огоньки.
        - Не странно ли - держать ценный груз так далеко от входа?
        - По мне - нисколько. Тут рядом нижний грузовой люк, так что капсулу быстро доставили сюда - и выгрузят столь же быстро.
        - Да, логично. Вы не против, если я посмотрю как следует?
        - Пожалуйста.
        Робот встал в метре от криокапсулы, протянул оснащенные датчиками конечности, но притрагиваться не стал. Он соблюдал чрезвычайную осторожность, не желая причинить ни малейшего ущерба собственности хосписа либо содержимому контейнера.
        - Говорите, этот человек недавно прибыл в «Айдлвилд»?
        - Я не знаю ничего сверх того, что мне сообщил хоспис.
        Полицейский робот задумчиво постучал конечностью по собственному корпусу:
        - Странно. В последнее время большие корабли не прибывали. Теперь-то известие о войне достигло самых далеких систем. Йеллоустон - не та вожделенная цель, какой был раньше.
        Антуанетта пожала плечами:
        - Если сомневаетесь, переговорите с хосписом. Мне лишь известно, что им нужен клиент, и я его везу.
        Робот вытянул манипулятор с чем-то похожим на видеокамеру, поднес к окошку.
        - Да, это определенно мужчина, - заключил он таким тоном, словно сообщал важную новость. - И он находится в глубоком анабиозе. Вы позволите мне глянуть на панель управления поближе? Если возникнут проблемы, я без труда организую вам эскорт, вы в мгновение ока окажетесь в хосписе…
        Не успела она ответить, придумать разумное возражение, а робот уже откинул тонированное стекло, склонился над панелью, уцепившись для устойчивости за балки грузовой решетки, и принялся методично сканировать дисплей.
        Антуанетта похолодела. Показания индикаторов и дисплеев выглядели убедительно, но у любого, знакомого с криокапсулами, тут же родились бы подозрения. Параметры данных существенно отличались от свойственных обычным людям, находящимся в криогенной гибернации. А подозрения нетрудно подтвердить - вызвать несколько дополнительных показателей, обычно не отображающихся, и все станет ясно.
        Робот, изучив показания, отодвинулся с удовлетворенным видом. Антуанетта опустила веки, ощутив тихую радость. Как оказалось, преждевременно. Робот снова придвинулся к контейнеру, вытянул тонкий манипулятор.
        - Я бы на вашем месте не трогала это, - тихо предупредила она.
        Робот проворно напечатал команду. Показания дисплея изменились, по экранам побежали корчащиеся ярко-голубые волновые пакеты, дрожащие гистограммы.
        - Что-то не в порядке, - заметил робот.
        - Что же?
        - Похоже, человек в контейнере уже мертв…
        Внезапно связь заполонил мощный басовитый голос:
        - Юная леди, прошу прощения…
        Антуанетта чертыхнулась вполголоса. Наказала же Зверю молчать, пока робот на борту. Но, возможно, это и к лучшему, что Зверь решил пренебречь запретом. Ситуация повернулась не лучшим образом.
        - Зверь, в чем дело?
        - Юная леди, входящее сообщение. Прямая трансляция. Источник - хоспис «Айдлвилд».
        Робот отдернулся от капсулы:
        - А говорили, вы одна на корабле! Кто это?
        - Я одна. Это всего лишь субличность корабля, Зверь.
        - Так велите ему заткнуться. А передача с хосписа адресована не вам. Это ответ на мой отправленный ранее запрос.
        - Юная леди, как с передачей? - прогудел голос.
        - Черт возьми, да проигрывай скорее!
        Она улыбнулась. Робот снова отдернул манипуляторы.
        Зверь транслировал передачу прямо на визор шлема, и Антуанетте казалось, будто нищенствующая стоит посреди грузового отсека. Несомненно, пилот робота также видел передачу, проходящую через полицейский катер.
        Нищенствующая сестра была из новых стариц. Как всегда, на Антуанетту произвел неприятное впечатление вид по-настоящему старого человека. Сестра носила белый накрахмаленный плат и орденскую рясу с орнаментальными снежинками - эмблемами хосписа. Она стояла, сложив на груди руки - морщинистые, в сеточке вен.
        - Прошу прощения за задержку с ответом. Вы же знаете, наша сеть работает нестабильно. Впрочем, перейдем к формальностям. Я сестра Амелия, и я хочу подтвердить, что тело… замороженный индивидуум… находящийся на попечении мисс Бакс, является временной и весьма ценной собственностью хосписа «Айдлвилд» и святого ордена ледяных нищенствующих. Мисс Бакс оказывает неоценимую помощь по его немедленному возвращению…
        - Но это мертвое тело! - возразил полицейский.
        - И ввиду того мы были бы чрезвычайно благодарны за минимально возможное вмешательство со стороны властей, - невозмутимо продолжала сестра. - Ранее мы неоднократно прибегали к услугам мисс Бакс и сейчас выражаем полное удовлетворение их качеством. - Сестра улыбнулась. - Полагаю, Феррисвильская конвенция понимает необходимость сдержанности и непубличности в подобных делах. В конце концов, нам необходимо заботиться о репутации.
        Изображение нищенствующей замерцало, затем исчезло.
        Антуанетта пожала плечами:
        - Видите? Я не лгала вам.
        Робот направил на нее датчик:
        - Здесь происходит что-то ненормальное. С медицинской точки зрения в капсуле лежит мертвое тело.
        - Я же говорила вам: капсула - музейная древность. Контрольная панель барахлит, только и всего. Было бы до крайности глупым везти мертвеца в криокапсуле, согласитесь.
        - Я еще разберусь с этим, - пообещал робот.
        - Отлично, разбирайтесь! Но, как я понимаю, на сегодня у вас все? Вы же слышали, что сказала милая женщина из ордена нищенствующих? «Мы были бы чрезвычайно благодарны за минимально возможное вмешательство со стороны властей». Кажется, именно так и выразилась. Очень важно и официально.
        Она протянула руку и захлопнула стеклянную крышку над контрольной панелью.
        - Не знаю, что тут к чему и в какие игры вы играете, но разберусь, - пообещал полицейский. - Уж в этом не сомневайтесь.
        - Ну и чудесно. - Она улыбнулась. - Желаю успеха. А сейчас, пожалуйста, убирайтесь с моего корабля.
        После ухода полиции Антуанетта держалась прежнего курса еще час, делая вид, что направляется в хоспис. Затем резко повернула - и скривилась, увидев, сколько на это потребовалось топлива. Еще через час покинула зону, на которую распространялась юрисдикция Феррисвильской конвенции, оставила Йеллоустон и окружающее его кольцо анклавов. Полиция больше не пыталась ее остановить, но это и неудивительно. Слишком много потребуется топлива. Здесь чужая территория. И не просто чужая - зона боевых действий. Велика вероятность того, что преследующая непонятные цели Антуанетта Бакс скоро превратится в труп. К чему полиции суетиться зря?
        На этой оптимистической ноте Антуанетта составила и отослала полное завуалированных намеков письмо хоспису. Благодарила за помощь и, как всегда делал отец в подобных обстоятельствах, обещала не оставить без ответа просьбу хосписа о помощи.
        Вскоре от сестры Амелии пришел ответ: «Удачного и скорого перелета! Благослови тебя бог, Антуанетта! Джим гордился бы тобой».
        «Надеюсь», - подумала Антуанетта.
        Следующие десять дней прошли непримечательно. Корабль функционировал безупречно, даже не приставал с напоминаниями о мелких поломках, которые следовало бы устранить. Однажды на самом краю радарной досягаемости промелькнула пара теней - едва заметных, маскирующихся, подкрадывающихся. Баньши. На всякий случай подготовила оборонные системы, а потом заложила маневр уклонения от абордажа, продемонстрировав противнику, насколько тяжело будет пристыковаться к «Буревестнику». Обе тени исчезли - вероятно, отправились искать добычу полегче.
        За исключением этого небольшого приключения, десяток дней Антуанетта скучала. Делать нечего, ешь да спи - а спать она старалась как можно меньше, чтобы только с ног не валиться от недосыпания. Сон приходил один и тот же, тревожный и пугающий: пауки выволакивали ее из подбитого горящего лайнера, дрейфующего между поселениями Ржавого Пояса, везли на свою базу в сердцевине кометы на краю системы. Там раскалывали череп, совали блестящие металлические приборы в дрожащий серый студень мозга. И вот, когда до превращения в паука всего ничего, когда память на пороге стирания, голова напичкана имплантатами, а разум вот-вот навсегда привяжется к коллективному сознанию пауков, являются зомби. Стая клиновидных штурмовых кораблей вламывается в комету, выстреливает вращающиеся, со спиральной нарезкой буры, которые плавят лед, прокладывают тоннели до самых логовищ пауков. Из кораблей высыпают доблестные воины в красной броне, несутся сумрачными тоннелями, истребляют пауков с поразительной точностью, приученные не тратить зря ни единой пули, дротика либо энергетической емкости. Симпатичный зомби-новобранец выносит
Антуанетту из допросно-индоктринационной комнаты, применяет экстренные медицинские процедуры, чтобы очистить мозг от машин, чинит череп и наконец погружает ее в целебную кому на долгий срок путешествия в центр системы, в гражданский госпиталь. Когда Антуанетту замораживают, он сидит рядом, держа за руку.
        И почти всякий раз во сне происходила одна и та же дрянь. Чертовы зомби заражали ее пропагандистским сном. Хотя Антуанетта принимала рекомендованные средства, толком прочистить мозги никак не удавалось. Впрочем, стараться не особо хотелось.
        Когда же не снилась демархистская пропаганда, приходили грустные сны об отце.
        Антуанетта знала: пропаганда демархистов подчас расходится с истиной. Но лишь в деталях. Никто не сомневался в том, чт? сочленители проделывают со своими несчастными пленниками. Но, конечно же, попасть в лапы к демархистам - тоже далеко не сахар.
        Бои идут далеко отсюда, хотя формально «Буревестник» находится в зоне военных действий. Антуанетта специально выбрала маршрут в обход тех мест, где недавно бушевали сражения. Время от времени она замечала далекие вспышки - свидетельства чудовищных схваток в световых часах от «Буревестника». Но вспышки эти казались нереальными - лишь напоминания об окончившейся войне, не разрушавшие иллюзию мирного межпланетного рейса. Впрочем, воображаемое было не так уж далеко от реальности. Все независимые наблюдатели соглашались: конец войны не за горами. Зомби проигрывают на всех фронтах. А пауки с каждым месяцем напирают все сильнее, продвигаются все ближе к Йеллоустону.
        Но хотя исход войны ясен, она еще не закончилась, и риск оказаться ее случайной жертвой весьма велик. Тогда уж точно выяснишь, насколько правдив пропагандистский сон.
        Антуанетта размышляла об этом, направляясь к Мандариновой Мечте - юпитероподобной планете, самой большой в системе Эпсилона Эридана. Приближалась с максимальным ускорением - три g. Двигатели «Буревестника» надрывались. Газовый гигант предстал впереди зловещей бледно-оранжевой громадой - раздутый, сулящий перегрузки. Вокруг гиганта висели охранные спутники, уже зафиксировавшие чужой корабль и засыпавшие предупредительными сообщениями, одно другого грознее.
        - Это спорное пространство! Вы нарушаете…
        - Юная леди, вы уверены? При всем уважении к вашим навигаторским талантам, не премину заметить: выбранная вами траектория для выхода на орбиту совершенно не годится.
        Антуанетта скривилась - при трех g нормально улыбнуться трудно.
        - Зверь, я знаю. У меня есть причина. Мы не выходим на орбиту, а погружаемся в атмосферу.
        - В атмосферу?!
        - Да.
        Зверь мучительно думал; Антуанетта будто слышала, как ворочаются ржавые шестеренки, извлекая на свет забытые, не использовавшиеся десятилетиями программные процедуры.
        Корабельный мозг, пристанище Зверя, лежал в охлажденном цилиндрическом контейнере размером примерно со шлем скафандра. Антуанетта видела его лишь дважды, когда в ходе капитального ремонта вместе с отцом перебирала аппаратуру в носу корабля. Облачившись в тяжелые перчатки, отец вынул контейнер из шахты. Оба смотрели на вместилище Зверя чуть ли не с благоговением.
        - Я не ослышался, вы сказали «в атмосферу»? - переспросил Зверь.
        - Знаю, это не слишком обычное дело для «Буревестника».
        - Юная леди, вы абсолютно уверены?
        Она вынула из нагрудного кармана клочок бумаги - овальный, с истрепанными краями, со сложным рисунком, выполненным сверкающими золотой и серебряной красками. Погладила, словно талисман.
        - Да, Зверь, абсолютно. Я больше ни в чем так не уверена.
        - Хорошо, юная леди.
        Зверь понял, что попытки разубедить результата не дадут, и занялся приготовлениями к полету сквозь атмосферу.
        Диаграммы на пульте показывали: внешние датчики, кронштейны и манипуляторы втягивались внутрь, люки и иллюминаторы закрывались, - надо было сделать корпус как можно более гладким. Процесс занял несколько минут. Но и после него «Буревестник» не вполне годился для атмосферных полетов. Конечно, некоторые узлы на внешних балках без проблем перенесут погружение в газовый гигант, но часть стыковочной аппаратуры, подвешенной на кронштейнах, трения об атмосферу не выдержит. Придется «Буревестнику» обходиться без нее.
        - Слушай внимательно: где-то в подвалах твоей памяти должны храниться процедуры для полета в атмосфере. Папа мне рассказывал про них однажды, так что не делай вид, будто впервые слышишь.
        - Постараюсь локализовать соответствующие подпрограммы как можно быстрее.
        - Хорошо, - кивнула она, воодушевившись.
        - Тем не менее хочется спросить: отчего об этих подпрограммах не упоминалось ранее?
        - Если б ты знал, что у меня на уме, из кожи бы вылез, отговаривая.
        - Вот оно как.
        - Не изображай обиду, пожалуйста. Я всего лишь постаралась обойтись без лишних хлопот.
        - Как пожелаете, юная леди. - Зверь выдержал паузу - чтобы Антуанетта осознала свою вину и устыдилась.
        - Процедуры локализованы. Со всем уважением отмечаю: в последний раз их задействовали шестьдесят три года назад. С тех пор корпус претерпел ряд модификаций, что может ограничить эффективность применения…
        - Отлично. Я уверена: ты сможешь импровизировать, если придется.
        И все же окунуть предназначенный для межпланетного вакуума корабль, пусть и отлично бронированный и обтекаемый, нырнуть в атмосферу, пусть и в верхние слои оболочки газового гиганта, - дело непростое. В лучшем случае отделаешься тяжелыми повреждениями корпуса. Хорошо, если они не помешают добрести домой, в Ржавый Пояс. В худшем случае просто не вырвешься из атмосферы.
        А с кораблем неизбежно погибнет и мисс Антуанетта Бакс.
        Ну что ж, хоть одно тут утешение: если разобьется корабль, не придется рассказывать печальную новость Ксавьеру.
        В общем, нет худа без добра.
        Контрольная панель пискнула.
        - Зверь, это именно то, о чем я подумала?
        - Юная леди, это весьма вероятно. Радарный сигнал, восемнадцать тысяч километров, три градуса прямо по курсу, два градуса по эклиптике к галактическому северу.
        - Вот же мать его! Это не маяк? Не орудийная платформа?
        - Юная леди, объект слишком большой.
        Тут уж особо задумываться не пришлось. Сигнал означал: между «Буревестником» и гигантом, на полпути к атмосфере, чужой корабль.
        - Что можешь сказать о нем?
        - Юная леди, он двигается медленно, держит курс на атмосферу. Похоже, хочет исполнить тот же маневр, что и вы, хотя летит быстрее на несколько километров в секунду. Он войдет в атмосферу под гораздо более крутым углом.
        - Похоже на корабль зомби? - быстро проговорила Антуанетта, стараясь убедить себя, что это кто угодно, только не зомби.
        - Юная леди, тут гадать не приходится. Корабль сфокусировал передачу на нас. Протокол передачи демархистский.
        - Да какого черта они вздумали фокусировать на нас?
        - Со всем уважением, юная леди, - выясняйте сами.
        Передача фокусированным пучком - ненужная роскошь, когда корабли так близко. Обычная радиопередача сработала бы не хуже. Кораблю зомби не пришлось бы нацеливать трансляционный лазер на движущийся «Буревестник».
        - Сообщи о приеме, - приказала Антуанетта. - Можем мы сфокусироваться на них?
        - Юная леди, для этого нужно заново выдвигать только что убранное.
        - Так выдвигай… но не забудь потом снова убрать.
        Она услышала шум - кронштейн с лазером снова выбрался наружу. Последовал скоротечный обмен протоколами, и вдруг перед Антуанеттой возникло женское лицо. Как ни странно, незнакомка выглядела даже более издерганной и утомленной, чем хозяйка «Буревестника».
        - Здравствуйте, - сказала Антуанетта. - Вы меня тоже видите?
        Женщина едва заметно кивнула. В ее глазах плескалась едва сдерживаемая, долго копившаяся ярость - точно напиравшая на дамбу вода.
        - Да, я вижу вас!
        - Я не ожидала никого тут встретить, - осторожно произнесла Антуанетта. - Но на всякий случай решила ответить по фокусированному лучу.
        - Можно было и не беспокоиться!
        - Не беспокоиться?
        - После того, как нас высветил ваш радар!
        Женщина посмотрела вниз, и ее бритый череп блеснул синевой. Она казалась ненамного старше Антуанетты, но о возрасте зомби очень трудно судить по внешности.
        - А-а… Я сделала что-то не так?
        - Да, потому что мы пытаемся спрятаться. Не знаю, зачем вы здесь, и, честно говоря, мне наплевать. Предлагаю отказаться от затеянного. Эта планета в спорном пространстве. А значит, я имею полное право разнести вас в клочья.
        - Да у меня никаких проблем нет и не было с зом… пардон, с демархистами!
        - Очень приятно слышать! А теперь разворачивайтесь.
        Антуанетта снова посмотрела на овальный клочок бумаги, вынутый из нагрудного кармана. Рисунок на нем изображал космонавта в древнем скафандре, со складками гармошкой на месте суставов, поднявшего бутылку на уровень глаз. Воротник, где должен присоединяться шлем, был обозначен сверкающей серебряной полосой. Космонавт улыбался, глядя на бутылку. Там золотисто мерцала жидкость.
        Антуанетта решила: не время поворачивать. Время твердо стоять на своем.
        - Назад я не поверну. Но обещаю ничего не украсть с планеты. Не собираюсь приближаться к вашим обогатительным фабрикам и прочему в том же роде. Я даже люки не раскрою. Нырну и вынырну, только и всего.
        - Прекрасно. Я очень рада это слышать. Проблема в том, что обещать нужно не мне.
        - Не вам?
        - Нет, конечно. - Женщина ободряюще улыбнулась. - Кораблю за вашей спиной, который вы, похоже, еще не заметили.
        - За спиной?
        Женщина кивнула:
        - У вас пауки на хвосте.
        Вот тогда Антуанетта поняла: пришла настоящая беда.
        Глава вторая
        Сигнал тревоги застиг Скади втиснувшейся между двумя округлыми черными глыбами машин. Датчик зарегистрировал изменение позиции корабля, переход в состояние максимальной готовности к отражению атаки. Едва ли можно назвать это фундаментальной проблемой, но она требовала немедленного внимания.
        Скади отсоединила компад, оптоволоконные кабели-выходы скользнули внутрь прибора. Прижала ровную пластину гаджета к животу - и та немедленно зафиксировалась, сцепилась с усиленной, подбитой смягчающим слоем тканью черного платья. Коммуникатор немедленно принялся транслировать собранные данные, записывать в долговременную память Скади.
        Она ползла в узком проходе между машинами, изгибаясь, ввинчиваясь в теснейшие проходы. Через двадцать метров достигла выходного люка, небольшого круглого отверстия в стене. Близ него сосредоточилась в полной неподвижности - даже цветные переливы на гребне прекратились. Сеть имплантатов в мозгу не зарегистрировала ни одного сочленителя в радиусе пятидесяти метров и подтвердила: все наблюдательные системы в коридоре не заметят появления Скади.
        Но все равно она двигалась с чрезвычайной осторожностью, осматривалась - словно кошка, обследующая незнакомую территорию.
        Вблизи никого не оказалось.
        Вот она миновала отверстие в стене, затем мысленно приказала - и проем исчез без следа. Только Скади знала, где находятся входные люки, и открывались они только перед ней. Клавэйн, даже если бы заметил присутствие скрытых машин, не сумел бы отыскать путь к ним. А примени он грубую силу, чтобы проломиться, - машины самоуничтожились бы.
        Пока еще корабль находился в свободном падении. Должно быть, приближался к преследуемому вражескому судну. Отсутствие веса было на руку Скади. Она прыгала по коридору, отталкиваясь в нужных местах всеми четырьмя конечностями. Двигалась экономно и точно - словно распоряжаясь силой тяжести по собственному усмотрению.
        - Скади, доложите обстановку.
        Послания от Ночного совета всегда приходили неожиданно. Скади, давно к этому привыкнув, не пугалась и не терялась.
        - Ничего экстраординарного. Мы задействовали лишь немногие способности этих машин. Пока все в порядке.
        - Хорошо. Конечно, следует провести расширенное тестирование.
        Скади ощутила прилив раздражения.
        - Я уже говорила вам: сейчас присутствие нашей аппаратуры может быть обнаружено только путем тщательных измерений. А это позволяет нам тестировать под прикрытием обычных военных операций.
        Скади подлетела к развилке, оттолкнулась, понеслась к рубке. Заставила себя успокоиться, отрегулировала телесную химию.
        - Я согласна: прежде чем приступить к оснащению флота, нужно провести более обширные и тщательные испытания. Но это означает риск разглашения. Многие смогут узнать о нашем технологическом прорыве. И не только в Материнском Гнезде.
        - Разумное возражение. И не стоит напоминать нам о риске разглашения лишний раз. Мы просто констатируем факт. Каким бы ни был риск, испытания необходимы. И провести их нужно как можно скорее.
        Скади проплыла мимо сочленителя. На ходу заглянула в его мозг, окинула взглядом поверхностную мешанину недавних впечатлений и эмоций. Ничего интересного либо полезного для операции. Под мутной поверхностью лежали слои памяти, мнемонические структуры, погруженные в опалесцирующий сумрак, словно огромные затонувшие обелиски. Все открыто - просеивай, изучай. И снова ничего интересного. На самом дне она обнаружила пару интимных воспоминаний. Сочленитель думал, что Скади не сумеет их прочесть. Подмывало перестроить поставленную сочленителем блокаду, завладеть парой дорогих воспоминаний, спрятать их от хозяина. Но Скади справилась с искушением. Достаточно знать, что она способна на такое.
        Мужчина послал в ее мозг запрос - и поспешно отпрянул, встретив яростное отрицание доступа. Бедняга интересовался: почему на борту находится член Узкого совета?
        Забавно. Этот типчик знал о существовании Узкого совета и, наверное, догадывался о сверхсекретной главенствующей группе в совете, о Внутреннем святилище. Но он наверняка не подозревал о существовании Ночного совета.
        Встречный остался за спиной. После мимолетного контакта оба отправились по своим делам.
        - Скади, вы сомневаетесь?
        - Конечно сомневаюсь! Мы играем с огнем, способным пожрать нас всех! Я бы не спешила в него бросаться.
        - Скади, волки ждать не станут.
        Она разозлилась. Зачем напоминать о том, что и так не оставляет ни днем ни ночью? Страх может подстегнуть и добавить энтузиазма, но всему есть предел. Как говорится, манхэттенский проект не за день строился. Или это говорилось про Рим? В любом случае что-то связанное со старушкой Землей.
        - Я про них не забыла!
        - Отлично, Скади. И мы тоже. И мы очень сомневаемся, что волки забыли о нас.
        Она почувствовала, что Ночной совет отключился, ушел в крошечный, не поддающийся обнаружению участок мозга - ждать до следующего контакта.
        Скади явилась в рубку «Паслена», ощущая, что гребень пульсирует яркими переливами алого и розового.
        Рубка - круглая комната без окон в самом центре корабля - была просторна, свободно вмещала пять-шесть сочленителей. Но сейчас там находились лишь Клавэйн и Ремонтуар - как и в тот момент, когда Скади уходила отсюда. Оба покоились, закрыв глаза и сложив на груди руки, в амортизационных гамаках посреди сферы, погруженные в поток данных с корабельных систем. Выглядели они до смешного умиротворенными.
        Скади подождала, пока рубка выбросит сеть гибких контактов, сплетет защитный гамак для новой гостьи. Лениво прощупала разумы коллег. Мозг Ремонтуара был открытой книгой, даже барьеры на пути к информации, полученной от Узкого совета, казались опознавательными метками, а не глухими стенами. Его разум был словно город из стекла, тут и там тонированного, но всегда прозрачного. Одним из первых ухищрений, каким научил Ночной совет, был способ проходить сквозь барьеры членов Высшего совета. Когда Скади присоединилась к нему сама, умение очень пригодилось. Не все члены Узкого совета имели доступ к тайнам - в конце концов, существовало еще и Внутреннее святилище. Но от Скади не укрывалось ничто.
        Однако разум Клавэйна оказался на удивление непрозрачным. Это злило ее, восхищало, будоражило и наполняло отвращением. Его нервные имплантаты были намного старше, чем у любого другого сочленителя. Клавэйн не позволял усовершенствовать свою нервную сеть. Немалая часть его мозга вовсе не была охвачена сетью, нервные связи оставались редкими, распределенными неэффективно. Конечно, поисковые алгоритмы Скади могли извлечь данные из тех элементов, которые входили в сеть имплантатов, - но и это на деле оказывалось непросто. Поиск в мозгу Клавэйна - все равно что раскопки в библиотеке, побывавшей в эпицентре смерча. Пока отыщешь нужное, оно безнадежно устареет.
        Тем не менее Скади сумела узнать многое. С возвращения Галианы прошло уже десять лет, но Клавэйн все еще не обнаружил правды о случившемся.
        Это если верить результатам чтения его разума.
        Как и все в Материнском Гнезде, он знал: в глубинах космоса корабль Галианы повстречался с враждебным чуждым разумом, с машинами, которых люди прозвали волками. Они проникли на корабль, сумели прочесть, уничтожив притом разумы людей. Галиану пощадили, ее тело сохранилось - но в мозгу осталась внедренная волками структура.
        Чего Клавэйн не знал и даже не подозревал до сих пор, так это того, что Галиана пришла в сознание и пребывала в здравом уме и твердой памяти, пока ее рассудком не овладел волк, заговоривший ее устами. В себя Галиана приходила не раз.
        Скади вспомнила, как сказала праматери всех сочленителей, что Клавэйн и Фелка мертвы. Решиться на ложь было непросто. Как и все сочленители, Скади глядела на Галиану с благоговейным трепетом. Эта женщина породила сочленителей и многие годы возглавляла их. Однако Ночной совет напомнил: долг по отношению к Материнскому Гнезду важнее чувства благодарности к Галиане. Долг же перед Гнездом заключался в том, чтобы максимально использовать периоды умственной ясности Галианы и узнать как можно больше о волках. А значит, не следовало тревожить Галиану сверх необходимого. Хотя ложь далась нелегко и стала причиной стресса, Ночной совет заверил: с течением времени все обернется к лучшему.
        Постепенно Скади поняла суть: ведь лгала-то на самом деле она не Галиане, но лишь ее тени, призраку былого величия. А одна ложь естественным образом влекла другую, и потому Клавэйн и Фелка так и не узнали о разговорах с праматерью.
        Скади прекратила попытки внедриться, установила обычный уровень общения. Предоставила Клавэйну доступ к лежащим на поверхности воспоминаниям, ощущениям и эмоциям - вернее, к тщательно отредактированным их версиям. В то же время Ремонтуар видел в разуме Скади именно то, что ожидал увидеть, - опять же подправленное и модифицированное в соответствии с ее целями.
        Амортизационный гамак подтянул ее к центру комнаты-сферы, к двум уже находящимся там сочленителям. Скади сложила руки на изогнутой поверхности компада, который нашептывал полученные данные в долговременную память.
        Клавэйн подал голос:
        - Скади, приятно видеть тебя рядом.
        - Клавэйн, я ощутила изменения в статусе боеготовности. Это имеет отношение к кораблю демархистов?
        - Дела обстоят даже интереснее. Взгляни сама.
        Клавэйн предложил ей подключиться к сенсорной сети корабля. Скади так и сделала, приказав имплантатам направлять информацию на ее сенсорику, используя стандартные фильтры и параметры.
        Приятное мгновение - мимолетное ощущение выхода из собственного тела. Оно вместе со спутниками, рубкой, огромным угольно-черным конусом корабля растворилось, стало ничем.
        Газовый гигант висел впереди, исчерченный постоянно меняющейся, сложнейшей сетью запретных зон и фарватеров. Вокруг по тесным прецессионным орбитам крутилось сонмище орудийных платформ и спутников слежения. Чуть ближе виделся демархистский корабль, преследуемый «Пасленом». Вражеская машина уже вошла в верхние слои атмосферы и начала разогреваться. Капитан рискнул нырнуть в атмосферу, надеясь спрятаться внизу, в нескольких сотнях километров под облаками.
        Скади поняла: этот риск рожден отчаянием.
        Проходы сквозь атмосферу опасны даже для судов, сделанных в расчете на погружение в газовые гиганты. Капитану приходится тормозить перед погружением, и возвращаться также нужно медленно. Выгоды от пребывания в атмосфере малы. Спрятаться в облаках можно лишь в том случае, если датчики преследователя не способны отследить добычу, а шансы на это невелики. К тому же за движением беглеца могут проследить спутники, обращающиеся по низким орбитам, и плавающие в атмосфере роботы-разведчики. Кроме сомнительной маскировки, единственная выгода погружения - дозаправка.
        В первые годы войны обе стороны использовали антивещество как главный источник энергии. Сочленители с их спрятанными на краю системы фабриками производили и хранили антиматерию в достаточных для военных действий количествах. Было общеизвестно, что им доступны и более мощные источники энергии. Демархисты уже десятилетие не могли производить антиматерию в нужных количествах, они вернулись к термоядерному синтезу. Для него требовался водород, который лучше всего добывать в океанах на газовых гигантах, где он уже сжат до металлического состояния. Но обычно заправка происходила так: корабль выдвигал топливные насосы, забирал и сжимал водород из атмосферы, а иногда даже нырял в жидкий водородный океан, лежащий поверх оболочки из металлического водорода, которая окружала каменное ядро газового гиганта.
        Однако для поврежденного в бою корабля это рискованный маневр. Скорее всего, капитан надеялся, что субсветовику не придется самому собирать водород. Рассчитывал встретить танкер, управляемый мозгом китообразного. Их много скиталось в атмосфере, занимаясь сбором и обогащением топлива, уныло крутясь в турбулентностях. Танкер снабдит обработанным металлическим водородом, который служит и топливом, и взрывчаткой.
        Погружение в атмосферу - отчаянная игра. Но все же шансы на успех ненулевые - в отличие от бессмысленного бегства в пространстве от сильнейшего и быстрейшего противника.
        Скади оформила мысль и поделилась ею с коллегами:
        - Я восхищена решимостью капитана. Но это ему не поможет.
        Клавэйн ответил сразу:
        - Не ему, а ей. Мы перехватили ее фокусированную на другой корабль передачу. Они проходили сквозь край пылевого кольца. Концентрация пыли оказалась достаточной, чтобы нам удалось уловить рассеянную часть сигнала.
        - А гражданское судно?
        Ответил Ремонтуар:
        - Едва заметив его выхлоп, мы заподозрили, что это каботажник из Ржавого Пояса. Так оно и оказалось. Прочее остается неясным.
        Ремонтуар предоставил свой канал данных. Скади приняла его предложение с благодарностью.
        В ее воображении возник размытый образ каботажника, понемногу делающийся более четким - словно дорисовывался на глазах набросок. Судно вдвое меньше «Паслена», типичный внутрисистемный грузовик, построенный век либо два назад. Несомненно, до эпидемии. Корпус, похоже, когда-то имел обтекаемые очертания и был рассчитан на посадку на Йеллоустоне либо на других планетах с атмосферой. Но теперь из корпуса торчало столько надстроек и выступов, что он походил на рыбу, подвергшуюся некой редкой рецессивной мутации. На оболочке тут и там мерцали загадочные символы, перемежаемые обширными кусками глухого металла в местах, где корпус ремонтировался.
        Ремонтуар предугадал вопрос, сообщив:
        - Это «Буревестник», зарегистрированный в «карусели» Новый Копенгаген, в Ржавом Поясе. Владелец и капитан - Антуанетта Бакс. В обеих ролях она всего лишь месяц. Предыдущий владелец - Джеймс Бакс, вероятно родственник. Что с ним случилось, неизвестно. Согласно архиву, семья Бакс владела кораблем задолго до войны, возможно и до эпидемии. Бизнес - обычная смесь законных и маргинально законных сделок. Несколько небольших правонарушений, одна-две незначительные стычки с полицией Феррисвильской конвенции. Но ничего заслуживающего ареста, даже по законам военного времени.
        Скади ощутила, как где-то в необозримой дали ее тело кивнуло, выражая согласие. Пояс жилых спутников вокруг Йеллоустона издавна содержал целый флот транспортов: от современных, скоростных и маневренных, для грузов подороже, до неторопливых, дешевых, с термоядерными или ионными двигателями; эти суда выполняли работу без лишних формальностей. Даже после эпидемии, превратившей некогда знаменитый Блистающий Пояс в Ржавый, для разномастных торговцев нашлось место - конечно, для тех, кому хватило смелости и умения его занять. Требовалось обходить карантины и заключать сделки с новой клиентурой, родившейся на дымящихся руинах демархистского правления. Среди этих клиентов попадались и такие, с которыми не хотелось иметь дело во второй раз.
        Скади не знала ничего о семействе Бакс, но полагала, что оно добилось процветания после эпидемии - и, возможно, преуспело еще больше в войну. Теперь можно проходить сквозь блокады и кордоны, помогать агентам противоборствующих сторон в их шпионской деятельности. И не важно, что Феррисвильская конвенция, управляющая делами Йеллоустона и окрестностей, - один из наименее толерантных режимов в истории. Хотя наказания за нарушение законов были суровыми, всегда находились готовые платить за риск.
        Таким образом, Скади нарисовала для себя почти исчерпывающий психологический портрет Антуанетты Бакс. Осталось непонятным, что она делает так далеко в зоне военных действий? И если задуматься, почему она еще жива?
        - Капитан демархистов разговаривала с ней? - спросила Скади.
        - Предупредила ее, велела уходить, угрожала карами за непослушание, - ответил Клавэйн.
        - И она послушалась?
        Клавэйн направил Скади данные о курсе и положении каботажника. Он шел прямиком в атмосферу газового гиганта, как и корабль демархистов перед ним.
        - Предупреждать в такой ситуации бессмысленно. Капитану следовало просто уничтожить гражданское судно за вторжение в спорное пространство.
        - Капитан и грозила уничтожением, - ответил Клавэйн. - Но Бакс проигнорировала. Заверила, что не собирается красть водород, но недвусмысленно дала понять: разворачиваться не собирается.
        - Это чрезмерная отвага или крайняя глупость?
        - Скорее всего, простая удача, - возразил Клавэйн. - Очевидно, у капитана нет средств выполнить обещанное. Наверняка она истратила последнюю ракету в недавнем бою.
        Скади обдумала узнанное, предугадывая очевидное предложение Клавэйна. Если корабль демархистов действительно безоружен, это легкая цель для абордажа. Естественно, капитан пытается всеми силами скрыть беспомощность от «Паслена». Даже на этой стадии войны на вражеском борту может отыскаться ценная информация. Добавим к этому возможность захвата и вербовки команды.
        - Полагаете, капитан надеялся, что каботажник подчинится приказу?
        Скади уловила согласие Клавэйна до того, как прибыла его мысль.
        - Да. После того как Бакс высветила радаром корабль демархистов, его капитану ничего другого не оставалось, как выйти на связь. Обычной реакцией на поведение гражданского транспортника была бы ракета, выпущенная на поражение. Капитан демархистов имела право на это. Но она имела право и просто предупредить. Однако Бакс не послушала - и вынудила капитана раскрыть свою беспомощность. Подкрепить угрозу ей нечем.
        - Клавэйн прав, - подтвердил Ремонтуар. - Ее арсенал пуст. И теперь мы это знаем.
        Скади поняла, чт? оба задумали. Хотя демархистский корабль уже нырял в атмосферу, он оставался досягаем для снарядов «Паслена». Вероятность поражения не стопроцентная, но высокая. Однако Клавэйн с Ремонтуаром не хотят сбивать врага. Они предпочитают дождаться, когда враг вынырнет, тяжело нагруженный водородом, медлительный, но вооруженный не лучше прежнего, и взять на абордаж. Выкачать данные из баз, завербовать команду.
        - Я не могу разрешить абордажную операцию, - возразила Скади. - Риск нанести ущерб «Паслену» перевешивает все мыслимые выгоды.
        Тут же она почувствовала, как Клавэйн пытается прощупать ее разум.
        - Скади, что делает «Паслен» столь драгоценным? Почему я об этом не знаю?
        - Клавэйн, эта информация - прерогатива членов Узкого совета. У вас была возможность присоединиться к нему.
        - Но даже если бы он и присоединился, по-прежнему не знал бы всего, - заметил Ремонтуар.
        - Вам же известно, что я здесь по делам Узкого совета, - огрызнулась Скади, злясь. - И для меня важны лишь они!
        - Я член Узкого совета, но даже я не знаю, что вы здесь делаете. Это секретная операция, инспирированная святилищем?
        Скади подумала с досадой, что ей бы работалось куда проще, не будь необходимости возиться со стариками-сочленителями.
        - Да, это очень ценный корабль. Прототипы всегда ценны. Но вы ведь знаете о его свойствах. Нелепо было бы потерять его в случайной стычке.
        - Похоже, этим его ценность не исчерпывается.
        - Возможно. Но сейчас не время это обсуждать. Подготовьте ракетный залп по вражескому субсветовику. А затем по транспорту.
        - Нет. Мы подождем, пока оба вынырнут из атмосферы. Тогда и атакуем - если они выживут, конечно.
        - Этого я позволить не могу.
        Скади надеялась, что до крайностей дело не дойдет, но Клавэйн вынуждал к решительным мерам. Она сосредоточилась, затем ввела в сеть сложную последовательность команд. Ощутила ответ: боевые системы признали первостепенность ее доступа и подчинились. Контроль в быстроте и точности уступает контролю над ее собственными машинами, но и этого достаточно. Ведь задача всего лишь запустить несколько ракет.
        - Скади?!
        Должно быть, это мысль Клавэйна. Он понял, что управление оружием перехвачено. Она почувствовала его удивление. Разве возможен такой перехват? Скади задала цели, и ракеты с ищущими цель боеголовками вздрогнули в шахтах.
        - Скади, прекрати, - спокойно произнес голос в ее голове.
        Ночной совет.
        - Что?
        - Верни контроль над арсеналом. Сделай, как желает Клавэйн. В конце концов, это обернется нам на пользу.
        - Нет, но я…
        Голос Ночного совета сделался пронзительным:
        - Скади, верни контроль!
        Униженная и разозленная, Скади выполнила приказ.
        Антуанетта подошла к гробу отца. Контейнер был принайтован к решетке грузового трюма, зафиксирован в том же месте, где находился и во время визита робота-полицейского. Девушка положила руку, одетую в перчатку скафандра, на крышку контейнера. Сквозь стекло виднелся профиль отца. Очевидное фамильное сходство - хотя возраст и гравитация отчасти исказили черты, будто хотели превратить их в мужеподобную карикатуру на лицо Антуанетты. Глаза закрыты, выражение, насколько можно разобрать, спокойное, почти скучающее. Это характерно для отца - дремать в самые острые моменты. Вспомнилось, как сочный храп разносился по всей летной палубе. Однажды дочь подловила старика: он лишь притворялся спящим, подглядывал сквозь ресницы. Отец любил наблюдать, как Антуанетта управляется с полетными неожиданностями. Знал, что рано или поздно ей придется все делать самой.
        Антуанетта проверила крепежи. Все в порядке, ничто не ослабло и не сместилось в ходе недавних маневров.
        - Зверь?
        - Что такое, юная леди?
        - Я в трюме.
        - Юная леди, я знаю. И это меня тревожит.
        - Пожалуйста, уменьши скорость. Перейди на дозвуковую. Когда сделаешь, сообщи.
        Она заранее приготовилась услышать возражения, но их не последовало. Корабль наклонился. Подступила легкая тошнота - мозг пытался совладать с одновременными ощущениями падения и замедления. «Буревестник» не был способен планировать, его корпус практически не производил подъемную силу. Поддерживала судно лишь тяга, направленный вниз выхлоп двигателей. Небольшую подъемную силу обеспечивал трюм, огромный пузырь вакуума. Но глубоко с ним не погрузишься, придется пустить в него атмосферу.
        Антуанетта очень хорошо понимала, что выжила чудом. Корабль демархистов должен был разнести ее в клочья, как и обещала его капитан. И преследующий корабль пауков должен был атаковать до нырка в атмосферу. Даже само погружение могло убить. Получилось не запланированное, осторожное, постепенное снижение, а отчаянная попытка нырнуть под облака, пробиться сквозь вихрь, область пониженного давления, созданную идущим впереди кораблем демархистов. Как только резкое снижение прекратилось, Антуанетта оценила повреждения, и те оказались скверными. Если даже и доберешься домой, к Ржавому Поясу (а это очень и очень маловероятно, в особенности если пауки поджидают снаружи), у Ксавьера будет работы на несколько месяцев.
        Впрочем, это хоть удержит его от авантюр.
        - Мы на дозвуковой, - отрапортовал Зверь.
        - Отлично, - кивнула Антуанетта, в третий раз проверяя, как принайтовила себя к грузовой решетке, и просматривая показания датчиков скафандра. - А теперь, пожалуйста, открой грузовой люк номер один.
        - Юная леди, один момент!
        Рядом возникла ослепительно сияющая щель. Антуанетта прищурилась, затем опустила бутылочно-зеленый дополнительный визор шлема.
        Щель расширилась. Затем поток ворвавшегося атмосферного газа ударил, придавил Антуанетту к балке решетки. С ревом он в пару секунд заполнил трюм, крутясь вокруг вихрем. Датчики скафандра проанализировали состав и выдали совет: не пытайся снять шлем. Давление превышало обычное земное, но газ был люто холодным и для человека смертельно ядовитым.
        Атмосфера из страшных ядов с не менее страшными перепадами температуры - вот цена красивой яркой раскраски, видимой из космоса.
        - Опусти нас еще на двадцать километров, - приказала Антуанетта Зверю.
        - Юная леди, вы уверены?
        - Мать твою, да!
        Пол наклонился. Барометр скафандра отсчитывал давление: две атмосферы, три. Четыре - и это не конец. Хорошо бы «Буревестник», которого мощно плющит со всех сторон, не сложился и не облепил трюм на манер мокрого бумажного пакета.
        «Что бы еще ни случилось, - подумала Антуанетта, - про гарантию на „Буревестник“ уже и разговора быть не может…»
        Собравшись с духом, а вернее, подождав, пока пульс немного успокоится, Антуанетта шажок за шажком двинулась к люку, таща за собой контейнер. Процедура трудная - через каждую пару метров надо откреплять и закреплять найтовы заново. Но уж чего-чего, а терпения у девушки хватало.
        Глаза приспособились к яркому свету и различили его серо-серебристый оттенок. Свет понемногу тускнел, он приобрел оттенок железа, потом старой бронзы. Эпсилон Эридана - звезда неяркая, б?льшая часть ее света поглощается верхними слоями атмосферы. Если опуститься ниже, станет темно - как на океанском дне.
        Но именно этого хотел отец.
        - Зверь, держи «Буревестника» ровно. Я сейчас сделаю дело.
        - Осторожнее, юная леди!
        Грузовые люки имелись в самых разных местах судна. Этот был в судовом подбрюшье, смотрел вниз и назад. Антуанетта подобралась к самому краю, края подошв повисли над бездной. Боязно - однако страховка надежная. Сверху - темный потолок трюма, мягко скругляющийся к хвосту, а внизу - зияющая пустота.
        - Папа, ты был прав, - проговорила Антуанетта очень тихо, чтобы Зверь не разобрал слов. - Это поразительное место.
        - Юная леди?
        - Зверь, все в порядке.
        Антуанетта начала расстегивать крепления гроба-контейнера. Зверь держал судно хорошо. Оно лишь дернулось пару раз, качнулось вправо-влево, заставив девушку вздрогнуть от страха, а гроб - стукнуться о решетку. Установилась скорость гораздо меньше звуковой. «Буревестник», по сути, плыл, несомый ветром, но это и требовалось. За исключением одного-двух случайных порывов, за бортом царил штиль.
        Контейнер почти освободился от креплений, он был готов лететь за борт. Отец выглядел усталым, будто прикорнул на диване после тяжелого дня. Бальзамировщики поработали отлично, ветхие, но еще функционирующие системы контейнера справились. Поверить трудно, что отец умер месяц назад.
        - Пап, ну вот, - выговорила Антуанетта. - Мы уже прилетели. Добрались. Думаю, больше и говорить ничего не стоит.
        Зверю хватило такта промолчать.
        - Не знаю, правильно ли поступила… Ты говорил когда-то, что хочешь таких похорон, но ведь…
        Она оборвала себя: «Молчи! Не смей опять мусолить! Решила так решила».
        - Юная леди? - спросил Зверь с тревогой.
        - Да?
        - Я бы не советовал медлить.
        Антуанетта вспомнила этикетку пивной бутылки. Сейчас вынуть ее не могла, но будто наяву видела ее во всех подробностях. Антуанетта уже давно сняла наклейку с бутылки. Блеск золотой и серебряной краски потускнел со временем. Но в воображении они сияли, как прежде. Этикетка дешевого, производимого огромными партиями пива для Антуанетты давно стала настоящей иконой. Тогда ей исполнилось то ли двенадцать, то ли тринадцать лет. Отцу удалось хорошо заработать, и он на радостях взял дочь с собой в бар, где собирались торговцы и перевозчики. Смутно помнились бесшабашное веселье, смех, рассказы об удивительных приключениях. А к концу вечера беседа пошла о том, кто отправился в последний путь и какой способ похорон лучше. Сперва отец помалкивал и улыбался, когда разговор переходил от серьезного к шутливому и обратно, смеялся хохмам и вычурным ругательствам. А потом, удивив дочь, заявил, что для него лучшая могила - атмосфера газового гиганта.
        В другое время Антуанетта подумала бы: острит отец, высмеивает идеи приятелей. Но его тон, выражение лица сказали: это всерьез. Раньше он ни разу такое не обсуждал, но наверняка обдумывал, взвешивал, решал. И тогда дочь пообещала себе: если отец однажды умрет и ей придется его хоронить, она вспомнит высказанное в баре пожелание.
        Шли годы, и так легко было воображать, что вот она, взрослая Антуанетта, исполняет давнюю клятву. Потому и думать о похоронах перестала - все же давно решено! Но вот отец умер, и настала пора исполнить детское обещание, пусть теперь и кажущееся безответственным, смешным и глупым. Но тем вечером в его голосе звучала такая убежденность… И пусть Антуанетта была еще ребенком, пусть ее мог обмануть нарочито серьезный вид отца - она поверила, поклялась себе. А значит, надо сделать дело, пусть и подвергая свою жизнь опасности.
        Антуанетта открепила последние найтовы, подтолкнула гроб. Он на треть завис над пустотой. Один хороший толчок, и отец получит могилу, которую хотел.
        Какая чушь, если вдуматься. За все годы после того разговора в баре он ни единожды не упомянул о своем желании быть похороненным в газовом гиганте. Но разве это важно? Ведь тогда он высказал искреннее, давно обдуманное. Отец не знал, когда умрет, и не мог привести дела в порядок заранее перед несчастным случаем. Не было повода объяснить дочери, что делать с останками родителя.
        Да, это чушь… Но искренняя, идущая из глубины сердца.
        Она столкнула гроб.
        На мгновение он завис в потоке позади корабля, словно не желал начинать долгое падение в никуда. Затем медленно пошел вниз. Закрутился, тормозя в налетевшем вихре, остался позади. Вот он уже размером с мизинец, вот точка, отражающая слабый звездный свет, - она блеснула и потухла, канув в клубящихся облаках.
        На доли секунды показалась снова - и скрылась навсегда.
        Антуанетта прислонилась к балке. Не ожидала, что обещанные похороны дадутся так трудно, что потом навалится свинцовая усталость. Словно вся тяжесть атмосферных слоев легла на плечи. Она не ощущала больше горечи, не плакала - достаточно погоревала раньше. Придет время - заплачет снова. Обязательно. Никуда от того не деться. Но сейчас - только полное изнеможение.
        Она закрыла глаза, простояла несколько минут.
        Затем приказала Зверю задраить грузовой люк и отправилась в долгий путь назад, к летной палубе.
        Глава третья
        С удобной для обзора позиции в шлюзе Невил Клавэйн наблюдал, как раскрылся лепестковый люк в округлой части корпуса «Паслена». Высыпавшие наружу боевые роботы напоминали вшей-альбиносов: панцирные сегментированные корпуса со множеством членистых конечностей, датчиков, боевых систем. Они быстро добрались до вражеского корабля, уцепились за его конусовидный корпус ногами, снабженными адгезивными элементами. Затем засеменили по поврежденной оболочке, отыскивая шлюзы и прочие известные для данного типа кораблей слабые места.
        Механизмы шныряли, словно жуки в поисках пропитания. Конечно, штурмовые роботы-скарабеи проломились бы внутрь быстро, но с риском уничтожить выживших, прячущихся в сохранивших воздух отсеках. Потому Клавэйн настоял, чтобы роботы пользовались шлюзами, хоть это и задерживало - сквозь узкие люки приходилось лезть по одному.
        Но беспокоился он зря. Данные от первого же проникшего внутрь робота показали: не будет ни сопротивления, ни эвакуации выживших. На борту было пусто, темно и тихо. Казалось, из коридоров веяло смертью.
        Роботы шли сквозь корабль, их камеры показывали лица мертвых, оставшихся на постах у своей аппаратуры. Повсюду лишь трупы.
        Тогда Клавэйн отозвал большинство роботов и отправил небольшую группу сочленителей по тому же маршруту, какой использовали скарабеи. Робот показывал их прибытие: угловатые белые силуэты, словно призраки, по одному проходили через шлюз.
        Группа прочесала корабль, двигаясь через тесные помещения, уже посещенные роботами, - но обследуя их с человеческой тщательностью. Штурмовики находили тайные камеры, открывали люки, пробирались по эксплуатационным тоннелям, ежеминутно ожидая найти скорчившихся, забившихся в угол членов команды.
        Никого.
        Тела толкали, дергали - не притворяется ли кто мертвым. Они уже остывали, распределение тепла на лицах показывало: смерть произошла недавно. Ни ран, ни иных следов насилия.
        Клавэйн оформил мысль и отправил ее Скади и Ремонтуару: «Я иду внутрь. Никаких условий и оговорок, я принял решение. Обернусь быстро, без лишнего риска».
        - Клавэйн, нет!
        - Прости, Скади. Я не член вашего милого интимного сообщества, а это значит, могу идти куда хочу. Нравится вам или нет, но это мое право.
        - Клавэйн, вы пока еще объект первостепенной важности для Гнезда.
        - Обещаю: буду осторожен.
        Он ощутил раздражение Скади, вливающееся в его собственные эмоции. Недовольство исходило и от Ремонтуара.
        Им, членам Узкого совета, немыслимо было бы подвергать себя такой опасности, подниматься на борт только что взятого на абордаж корабля. Они и так слишком рисковали, выйдя за пределы Материнского Гнезда. Многие сочленители, включая Скади, хотели, чтобы Клавэйн стал членом Узкого совета, где его опыт и мудрость станут доступнее Гнезду и где можно уберечь этого человека от опасности. А если бы Клавэйн упорствовал, Скади использовала бы свое влияние в совете, чтобы отравить жизнь старику, не позволить ему активные действия. Она могла добиться назначения на символическую должность либо вообще отправить в почетную отставку. Существовали и другие способы наказать непослушного. Клавэйн не склонен был недооценивать их и даже рассматривал всерьез возможность присоединиться к совету. По крайней мере, он бы многое узнал и, вероятно, получил бы рычаг давления на агрессивных выскочек типа Скади.
        Но до тех пор, пока этого не случилось, он прежде всего солдат. Никакие ограничения риска к нему пока не применимы, и будь он проклят, если станет плясать под чужую дудку.
        С тем он и продолжил готовить скафандр. Когда-то, два-три века назад, подготовка была гораздо проще. Надеваешь дыхательную маску, цепляешь коммуникационную аппаратуру, затем просто шагаешь сквозь мембрану «разумного» вещества, натянутую на люк, открывающийся прямо в космос. Мембрана облепляет тебя, мгновенно образуя тесно прилегающий к коже скафандр. При возвращении человек ступал назад через мембрану, и скафандр возвращался на место, соскальзывая будто волшебная слизь. Выйти в открытый космос было не сложней, чем надеть солнечные очки. Конечно, подобные технологии не годятся на войне - слишком уязвимы. И едва ли они годятся в мире, пострадавшем от эпидемии. Ее пережила только самая устойчивая, грубая аппаратура.
        Другого необходимость в дополнительных усилиях могла бы разозлить. Но Клавэйна новая процедура успокаивала, придавала ему уверенности: словно облачение средневекового рыцаря в доспехи. Проверка систем, присоединение оружия, датчиков - как исконный ритуал, призванный оградить от невезения и вреда. А может, это просто напоминало о юности.
        Он покинул шлюз, оттолкнулся, направляясь к вражескому кораблю. Тот, похожий на коготь, четко выделялся на темном фоне гигантской планеты. Несомненно, он поврежден - но выхода газов не видно. Оболочка осталась герметичной. Есть шанс найти выживших. Хотя тепловое сканирование не дало определенных результатов, лазерные сканеры зарегистрировали незначительные колебания всего корабля. Этому могло быть много объяснений, но самое очевидное - присутствие живого внутри: оно двигается, отталкиваясь от стен. Однако уцелевших не обнаружили ни скарабеи, ни штурмовая группа.
        Внимание вдруг привлекла неровная корчащаяся полоса зеленого пламени на темном полумесяце гиганта. После того как демархистский корабль вынырнул из атмосферы, Клавэйн и не вспоминал о каботажнике. Тот до сих пор так и не всплыл. Скорее всего, Антуанетта Бакс мертва, ее постигла одна из тысяч смертей, поджидающих в глубинах свирепой планетной атмосферы. Не имел даже малейшего представления о том, чем она внизу занималась, но не сомневался: это вряд ли что-либо заслуживающее одобрения. Но ведь одна. Скверно умирать одной на разбитом судне. Как храбро отказалась эта женщина подчиниться капитану демархистов. Жаль. Кем бы ты ни была, Антуанетта Бакс, храбрости тебе не занимать.
        Он стукнулся о корпус вражеского корабля, смягчил удар, согнув колени. Подошвы прикрепились к обшивке корабля. По старой привычке приложив руку к визору шлема, Клавэйн повернулся к «Паслену»; он был рад редкой возможности посмотреть на корабль снаружи. «Паслен» был настолько темным, что трудно разглядеть на фоне темного же пространства. Затем включились имплантаты, на пространство легла подрагивающая зеленая сетка, контур корабля выделился, обозначились красным шкалы, расстояния и размеры.
        «Паслен» - корабль звездолетного класса, субсветовик, способный на длительные перелеты между системами. Изящный конический корпус, игольно-тонкий нос - для эффективного передвижения со скоростью, близкой к скорости света. В самом широком месте, где корпус снова начинал сужаться, переходя в тупоконечный хвост, на длинных балках - пара ускорителей. Другие фракции называли их паучьими двигателями, по очевидной причине: лишь сочленители умели их строить. Столетиями пауки позволяли демархистам, ультра и прочим практикующим межзвездные перелеты фракциям использовать эти двигатели, но не делились знаниями, позволяющими их воспроизвести. Сами же двигатели было невозможно разобрать, чтобы выяснить таинственную физику, лежащую в основе их работы.
        Но производство и продажа двигателей внезапно прекратились столетие назад. Никаких объяснений, никаких обещаний когда-либо возобновить производство.
        С этого момента оставшиеся двигатели превратились в огромную ценность. Ради них совершались пиратские нападения, преступления и злодейства. Обладание двигателями стало одной из причин нынешней войны.
        Клавэйн знал: ходили слухи, что сочленители продолжали строить двигатели для себя. Также знал с полной определенностью, что эти слухи лживы. Решение прекратить производство было внезапным, окончательным и бесповоротным. Более того, оставшиеся корабли стали использовать гораздо реже даже сами сочленители. Но Клавэйн не знал, отчего приняли решение. Несомненно, за ним стоял Узкий совет, но помимо того не имелось и намека на истинную причину.
        И вдруг совет решил построить «Паслен». На время пробного вылета командовать им доверили Клавэйну, но Узкий совет раскрыл лишь немногие секреты звездолета. Вне сомнений, Скади и Ремонтуар знали больше, и наверняка Скади осведомлена гораздо лучше, чем Ремонтуар. Она постоянно где-то пропадала - скорее всего, возилась со сверхсекретной военной аппаратурой. Все попытки разузнать, чем именно она занимается, оканчивались ничем.
        И все же почему Узкий совет разрешил строительство нового звездолета? Какой смысл? Война кончается, враг отступает повсеместно. Если вступить в совет, конечно, всех ответов не получишь - есть еще и Внутреннее святилище. Но тем не менее узнаешь гораздо больше, чем теперь.
        Звучит привлекательно. Почти искушающе.
        Но как же нагло и беззастенчиво Скади и прочие шишки манипулируют обычными людьми!
        Клавэйн отвернулся, осторожно пошел к шлюзу. Зеленая сетка перед глазами исчезла.
        Вскоре он оказался внутри корабля, направился по коридорам и проходам, обычно не изолированным от внешнего космоса. Запросил сведения об устройстве корабля - они явились в мгновение ока. Пришло странное, жутковатое ощущение знакомых мест, словно дежавю. Сквозь шлюз было непросто протиснуться в неуклюжем бронированном скафандре. Клавэйн задраил за собой люк, воздух с ревом хлынул внутрь, затем открылся другой люк, позволяя ступить в герметично закупоренное корабельное нутро. Темнота. Датчики скафандра быстро отреагировали, предоставили инфракрасную картину плюс данные эхолокации; все это отобразилось на визоре шлема.
        - Клавэйн?
        В коридоре ожидала женщина, штурмовик из пришедшей ранее группы. Клавэйн повернулся к ней, ухватился за стену, чтобы остановиться.
        - Нашли что-нибудь?
        - Ничего. Все мертвы.
        - Ни одного выжившего?
        Мысли женщины, лаконичные и четкие, врывались в его голову как пули.
        - Умерли недавно. Никаких ран. Похоже, самоубийства.
        - Мы полагали, что остался по крайней мере один выживший.
        - Никого.
        Женщина предложила доступ к своей памяти. Он приготовился увидеть неприятное.
        И увидел. Еще хуже, чем ожидал. Массовое быстрое самоубийство. Ни единого свидетельства борьбы, принуждения. Даже признаков нерешительности нет. Команда умерла на боевых постах, будто кто-то обошел корабль с таблетками яда и раздал всем. А возможно, случилось и более жуткое: команда сошлась на собрание, получила средства самоубийства, а затем спокойно вернулась на посты. И работала до тех пор, пока капитан не приказала покончить с собой.
        При нулевой гравитации головы не обвисают безжизненно. Даже рты не раскрываются. Мертвые тела остаются в тех же позах, что и при жизни, и не важно, закреплены они или свободно плавают в коридорах. Один из первых и наиболее жутких уроков космической войны: в невесомости мертвых трудно отличить от живых.
        На всех телах - признаки истощения, часто крайнего. Похоже, эти люди месяцами жили на аварийных пайках. У многих язвы, следы скверно заживших ран. Возможно, умерших ранее выбросили с корабля, чтобы уменьшить его массу и сэкономить топливо. Под головными уборами, наушниками - жесткая недавняя щетина. Одеты все одинаково, на комбинезонах не знаки различия, а эмблемы специализации. В тусклом свете аварийных фонарей кожа мертвецов кажется одинаковой, серо-зеленой.
        Перед Клавэйном возник плывущий по коридору труп с растопыренными руками, словно загребающий воздух. Рот приоткрыт, мертвые глаза смотрят вперед. Труп ударился о стену, и Клавэйн ощутил ее легкую дрожь.
        - Пожалуйста, зафиксируйте трупы, - попросил он женщину.
        Она исполнила.
        Затем Клавэйн приказал всем штурмовикам закрепиться и замереть. Трупы уже не плавают, корабль должен оставаться в абсолютном спокойствии.
        Пришли новые данные лазерного сканирования с «Паслена».
        Сначала Клавэйн не поверил им.
        Какая нелепость! Внутри корабля отмечалось движение!
        - Юная леди?
        Антуанетта хорошо знала этот тон, и ничего хорошего он не сулил. Вдавленная в амортизационное кресло, она проворчала в ответ несколько слов. Никто не разобрал бы их, кроме Зверя.
        - У нас беда?
        - К сожалению. Юная леди, полностью я не уверен, но, кажется, неисправен главный реактор.
        Зверь спроецировал разрез судового термоядерного реактора на окно рубки, наложил его сверху на картинку облаков, сквозь которые карабкался «Буревестник», выбираясь назад, в космос. Участки реактора на схеме были выделены зловеще пульсирующим красным цветом.
        - Вот же мать вашу! Токамак сдал?
        - Юная леди, похоже, именно он.
        - Черт возьми, надо было поменять его на последнем капремонте!
        - Юная леди, прошу, следите за своей речью. И позволю себе вежливо напомнить: что сделано, то сделано. Прошлого не исправить.
        Антуанетта быстро прошлась по данным диагностики. Но приятнее от этого новости не стали.
        - Это Ксавьер виноват.
        - Юная леди, Ксавьер? И в чем же виновен мистер Лиу?
        - Он же поклялся: токамак еще как минимум три рейса выдержит!
        - Юная леди, возможно, он и ошибся. Но прежде, чем винить его, прошу принять к сведению резкую остановку двигателя по требованию полиции на выходе из Ржавого Пояса. Та встряска вовсе не пошла токамаку на пользу. Плюс добавочные повреждения от вибрации при полете в атмосфере.
        Антуанетта скривилась. Иногда и не поймешь, на чьей стороне Зверь.
        - Ладно, Ксавьер тут ни при чем - по крайней мере, пока не выяснится что-нибудь еще. Но от этого мне не легче.
        - Юная леди, отказ вероятен, но не гарантирован.
        Антуанетта проверила данные.
        - Нужно еще десять километров в секунду, чтобы выйти на орбиту. Зверь, сможешь?
        - Юная леди, приложу все мыслимые усилия.
        Она кивнула. Конечно, уж корабль-то выжмет из себя все возможное. Слой облаков сверху стал тоньше, небо приобрело густую полуночную синеву. Вот он, космос. Рукой подать.
        Но еще так далеко…
        Клавэйн наблюдал, как снимали последнюю преграду на пути к укрытию единственного выжившего. Штурмовик посветил фонарем в унылую комнатенку: выживший скорчился в углу, укрывшись запятнанным термоодеялом. У Клавэйна полегчало на душе: поиски увенчались успехом, и теперь ничто не мешает с чистой совестью взорвать демархистский корабль. «Паслен» может спокойно вернуться к Материнскому Гнезду.
        Отыскать выжившего оказалось гораздо проще, чем представлялось сначала. Полчаса потратили на локализацию, уточнение данных биосенсорами и эхолокацией. Затем просто разбирали стену и приборные блоки, пока не достигли замаскированной камеры размером в два платяных шкафа. В эту часть корабля команда заглядывала нечасто - вблизи термоядерных двигателей уровень радиации был высок.
        Укрытие выглядело сооруженным наспех - что-то вроде тюрьмы на корабле, не предназначенном для перевозки заключенных. Пленника сунули в дыру, затем вернули блоки оборудования и листы обшивки на место, оставив лишь неширокий проход для воздуха и пищи. В комнатенке было грязно. Клавэйн приказал скафандру взять пробу воздуха, направить часть к своему носу. Смердело калом. О пленнике никто особо не заботился. Интересно, его держали в таких условиях с самого начала рейса или позабыли с приближением «Паслена»?
        В общем-то, импровизированная тюремная камера была неплохо оборудована. Стены хорошо обиты смягчающим материалом, есть крепления, чтобы зафиксировать себя и не ушибиться во время маневров. Есть коммуникационная система, хотя, кажется, и односторонняя, чтобы передавать сообщения пленнику. Одеяла, остатки недавней трапезы. Клавэйн видел тюрьмы и похуже. В некоторых даже и сидел.
        Он оформил мысль и послал солдату с фонарем:
        - Снять с него одеяло! Хочу видеть, с кем имеем дело.
        Солдат полез в дыру. Клавэйн же задумался, перебирая возможности. Кто этот бедняга? В последнее время сочленители в плен не попадали, а если бы и попали, едва ли остались бы в живых. И вряд ли о них так заботились бы. Скорее всего, свой: дезертир или предатель.
        Солдат сдернул одеяло.
        Пленник сжался, приняв позу зародыша, взвизгнул, защищая привыкшие к темноте глаза от яркого света.
        Клавэйн был удивлен безмерно. Вот уж неожиданность! На первый взгляд можно принять за человеческого подростка - пропорции и рост схожи. Причем за раздетого донага подростка. Розовая человеческая плоть. На предплечье - след страшного ожога, бугры и узлы рубцов, мертвенно-белесые, сизые, красные.
        Это гиперсвинья. Генетическая химера, помесь свиньи и человека.
        - Здравствуйте! - раскатился усиленный скафандром голос Клавэйна.
        Свинья шевельнулся - и словно распрямилась туго скрученная пружина. Никто этого не ожидал. Тварь ткнула вперед чем-то длинным. Предмет металлически блестел, его оконечность дрожала, словно камертон. Она ударила в грудь Клавэйна. Лезвие, дрожа, поехало по броне, оставив узкую сияющую борозду, но нащупало место у плеча, где сходились пластины. Скользнуло в щель - и скафандр оповестил пронзительным пульсирующим сигналом о вторжении постороннего предмета.
        Сочленитель отшатнулся, и лезвие не смогло пробить внутренний слой скафандра, достать плоть под ней. Клавэйн с грохотом врезался спиной в стену.
        Лезвие вылетело из руки свиньи, закрутилось в невесомости, словно потерявший управление корабль. Понятно, это пьезонож - Клавэйн носил похожий на поясе скафандра. Наверное, свинья украл оружие у демархистов.
        - Что ж, начнем разговор заново, - сказал Клавэйн, переведя дыхание.
        Солдаты схватили гиперсвинью, обездвижили. Он же проверил скафандр, вызвал на экран схему повреждения. Небольшая утечка воздуха у плеча. Удушьем не грозит, но на чужом корабле возможны еще не обнаруженные загрязнения либо инфекция. Почти рефлекторно командир сочленителей снял с пояса баллон с изолирующей смесью, выбрал сопло нужного диаметра, нанес быстро твердеющий эпоксидный состав на пораженное место. Смесь затвердела, уподобилась пронизанной жилами серой опухоли.
        Еще до начала эры демархистов - то ли в двадцать первом, то ли в двадцать втором столетии, не столь уж далеко от даты рождения самого Клавэйна - набор человеческих генов пересадили обычной домашней свинье. Сделали это, пытаясь решить проблему своевременного поиска органов для пересадки. Модифицированные свиньи могли растить органы, пригодные для использования человеком. Потом были созданы более совершенные методы замены либо лечения пораженных частей тела, но эксперименты со свиньями не прошли бесследно. Генетическое смешение зашло слишком далеко, обеспечив не только совместимость органов, но и подарив свиньям разум.
        Никто, даже сами свиньи, не знали в точности, что же произошло. Вряд ли кто-то сознательно пытался развить умственные способности подопытных животных до уровня человеческих. Но, определенно, говорить свиньи научились не случайно. Научились не все. Существовали группы с разными способностями к мышлению и общению. Но часть свиней была изменена именно с целью общения. Переделке подвергся не только мозг, но также глотка, легкие и челюсти. Кто-то дал этим существам возможность овладеть человеческим языком.
        Клавэйн шагнул вперед и обратился к пленнику.
        - Вы меня понимаете? - спросил он на норте, затем на каназиане, главном языке демархистов. - Меня зовут Невил Клавэйн. Вы теперь находитесь в распоряжении сочленителей.
        Свинья ответил. Его деформированные челюсти и глотка безукоризненно воспроизводили человеческие слова.
        - Да мне плевать, в чьем я распоряжении! Отвали и сдохни!
        - Ни то ни другое в мои сегодняшние планы не входит.
        Свинья осторожно приоткрыл налитый кровью глаз:
        - А ты что за хрен? Где остальные?
        - Команда этого корабля? Похоже, все мертвы.
        Удовольствия от новости свинья не выказал.
        - Их твои укокошили?
        - Нет. Когда мы поднялись на борт, нашли экипаж умерщвленным.
        - А вы кто?
        - Как я уже говорил, сочленители.
        - Пауки… - Почти человеческий рот свиньи скривился в гримасе отвращения. - Знаешь, что я делал с пауками? В толчке топил!
        - Что ж, отлично.
        Клавэйн, видя, что простой разговор ничего не даст, мысленно приказал солдатам ввести пленнику успокоительное и транспортировать на борт «Паслена». Он понятия не имел, кто этот свинья, и как он оказался на борту, и какую роль играет в стремительно разворачивающихся финальных сценах войны. Но после траления памяти, несомненно, будет известно многое. А доза сочленительских препаратов сделает свинью на удивление добродушным и приветливым.
        Клавэйн оставался на корабле, пока штурмовые команды не закончили прочесывание и не удостоверились, что враг не оставил на борту полезной информации. Все бортовые записи и архивы были тщательно стерты. Обследование техники не выявило ничего нового, до сих пор не известного сочленителям. Оружейные системы не стоили изъятия. Стандартная процедура предписывала уничтожить корабль, чтобы он не оказался снова в руках врага.
        Клавэйн размышлял, как лучше это сделать - пустить ракету или взорвать заряд на борту, - когда уловил посланную Ремонтуаром мысль.
        - Клавэйн?
        - В чем дело?
        - Мы приняли сигнал бедствия от каботажника.
        - Антуанетта Бакс? Я думал, она мертва.
        - Еще нет, но вряд ли продержится долго. У нее проблемы с двигателем. Похоже, отказ токамака. Судно не достигло второй космической, да и орбитальной тоже.
        Клавэйн кивнул - скорее в подтверждение своих догадок, а не слов Ремонтуара. Представил вероятную параболическую траекторию. Апекса каботажник еще не достиг, и вскоре он неизбежно заскользит назад, к облакам. Как же нужно отчаяться, чтобы отправить призыв о помощи, когда единственный возможный спаситель - корабль пауков? По его опыту, большинство предпочло бы смерть.
        - Клавэйн, вы же понимаете: мы не можем откликнуться на ее просьбу.
        - Понимаю.
        - Это создаст нежелательный прецедент. Тем самым мы продемонстрируем одобрение незаконной деятельности. У нас не останется иного выбора, как завербовать ее.
        Клавэйн снова кивнул, думая о многочисленных пленниках, которых он видел собственными глазами. О вопящих, вырывающихся, не желающих, чтобы их голову напичкали нейросетевой аппаратурой. Конечно, нелепо бояться ее, уж он-то знал. Сам когда-то сопротивлялся из страха. Стоит ли подвергать такой пытке Антуанетту Бакс?
        Немного погодя Клавэйн заметил яркую синюю искру: вражеский корабль врезался в атмосферу газового гиганта. Случайно получилось так, что он вошел на ночной стороне планеты. Иссиня-фиолетовое пламя высветило, пульсируя, слои облаков - и это было потрясающе. На мгновение захотелось показать Галиане - она любила такие красочные зрелища. И одобрила бы способ избавиться от ненужной техники: не истрачена ни ракета, ни взрывное устройство. Три реактивных тягача с «Паслена», крохотные машины, прилипли к оболочке, словно моллюски-паразиты. Роботы подтянули корабль к гиганту и отсоединились, когда оставались лишь минуты до нырка в атмосферу. Угол вхождения был почти прямым; корабль стремительно разогнался и впечатляюще загорелся.
        Тягачи на полной тяге заспешили домой, к «Паслену», а тот уже повернул к Материнскому Гнезду. С возвращением роботов операцию можно будет считать завершенной. Осталось только решить судьбу пленника, но в этом срочности нет. Что же касается Антуанетты Бакс… каковы бы ни были мотивы этой женщины, Клавэйн восхищался ее храбростью. И не только из-за дерзкого вхождения в зону военных действий. Так решительно и безоглядно не подчиниться капитану боевого корабля, а затем осмелиться на просьбу о помощи! Ведь она должна понимать: права на помощь у нее нет. Войдя нелегально в зону военных действий, она потеряла все права. Боевой корабль едва ли стал бы тратить топливо и время, помогая заплутавшему транспорту. И уж наверняка Антуанетта Бакс знает: если сочленители и выручат, то платой за спасение и нарушение закона станет вербовка. А уж ее демархистская пропаганда изобразила в самых черных красках.
        Нет, она едва ли ожидает пощады. Но все равно, решиться на просьбу - это поступок.
        Клавэйн вздохнул, борясь с отвращением к себе. Мысленно сформулировал приказ «Паслену» сфокусировать передающий лазер на транспорте. Когда связь установилась, произнес:
        - Антуанетта Бакс? Это Невил Клавэйн. Я на борту корабля сочленителей. Слышите меня?
        Ответ пришел не сразу, и был он плохо сфокусирован. Как будто голос доносился откуда-то из-за дальнего квазара.
        - Ах ты, сволочь! Соизволил напоследок ответить? Ты меня бросил подыхать!
        - Мне попросту стало интересно, - ответил он и затаил дыхание: что она скажет на это?
        - Что тебе интересно?
        - Что заставило вас просить о помощи? Вы не боитесь попасть к нам в руки?
        - Почему я должна бояться?
        Небрежно-равнодушный голос не ввел Клавэйна в заблуждение.
        - У нас есть правило: захваченных в зоне боевых действий мы принимаем в свои ряды. Бакс, мы внедрим имплантаты вам в череп. Вас это не пугает?
        - Сейчас меня куда больше пугает перспектива врезаться в эту гребаную планету!
        - Весьма прагматичное отношение к жизни. Бакс, я вами восхищен.
        - Угу. А теперь катись-ка подальше и дай мне спокойно подохнуть!
        - Антуанетта, выслушайте внимательно. Я хочу, чтобы вы для меня кое-что сделали, и срочно.
        Должно быть, девушка почувствовала смену тона. Она заинтересованно, хотя и по-прежнему недоверчиво, спросила:
        - О чем речь?
        - Пусть ваш корабль передаст свой подробный план. Мне нужна точная схема оболочки с возможными точками нагрузки. Если заставите корпус расцветкой указать места, находящиеся под наибольшим напряжением, будет еще лучше. Хочу знать, где можно нагрузить корпус, не разрушив притом корабль.
        - Ты меня уже не спасешь, даже если прямо сейчас развернешься. Слишком поздно.
        - Поверьте, способ есть. А сейчас, пожалуйста, пришлите данные. Иначе я буду вынужден полагаться на интуицию, а это небезопасно.
        Антуанетта ответила не сразу. Клавэйн поскреб в задумчивости бороду и с облегчением вздохнул, когда «Паслен» сигнализировал о поступлении данных. Сочленитель проверил их на нейровирусы, затем допустил в свой мозг. Сведения о каботажнике загрузились в кратковременную память, раскрылись во всей полноте.
        - Антуанетта, большое спасибо. Именно этого я и хотел.
        Он послал приказ одному из тягачей. Тот оставил спутников, развернувшись с чудовищным ускорением: будь на борту кто-нибудь живой, он бы неминуемо превратился в бесформенное месиво. Клавэйн снял все внутренние ограничения с робота, позволил тратить сколько угодно топлива, не заботясь о возвращении на борт «Паслена».
        - Что ты затеял? - спросила Антуанетта.
        - Посылаю к вам робота. Он прикрепится к судну и вытащит его из гравитационной ловушки в открытый космос. Затем толкнет в направлении Йеллоустона. Затем, боюсь, вам придется рассчитывать только на себя. Надеюсь, сумеете починить токамак - либо путь домой будет весьма продолжительным.
        Казалось, смысл его слов доходил до Антуанетты целую вечность.
        - Так ты не собираешься брать меня в плен?
        - Сегодня - нет. Но обещаю, Антуанетта: если еще раз попадетесь на пути, я вас убью.
        Угрожать не хотелось. Но, может, угроза ее вразумит.
        Клавэйн отключился, прежде чем девушка успела ответить.
        Глава четвертая
        В доме, находящемся в городе Кювье на планете Ресургем, у окна стояла женщина, сцепив за спиной руки. Не глядя на дверь, она скомандовала:
        - Следующий!
        Пока втаскивали подозреваемого, женщина смотрела на мрачный, суровый ландшафт за окном. Огромная стеклянная панель простиралась от пола до потолка, вверху загибаясь наружу. За ней открывалась панорама промышленного города. Куда ни глянь, везде нагромождение кубов и параллелепипедов, безжалостная прямоугольность, депрессивная однородность. Царство металлических штамповок, где нет места радости.
        Офис женщины - лишь малая часть Дома инквизиции - находился в перестроенной части Ресургема. Хроники утверждали, что еще до учреждения инквизиции на месте ее нынешней штаб-квартиры находился эпицентр взрыва мощностью около двух килотонн. Фракция «Истинный путь» взорвала крупицу антиматерии. Женщина имела дело с бомбами куда посерьезнее. Но не столько важна мощность бомбы, сколько результаты ее применения.
        Террористы едва ли смогли бы найти более подходящую цель - и результаты оказались катастрофическими.
        - Следующий! - повторила инквизитор громче.
        Дверь приоткрылась на ширину ладони.
        - Мэм, на сегодня все, - осторожно проговорил стоявший за дверью охранник.
        Да, конечно же - дело Иберта было последним в кипе.
        - Спасибо. Вы, случайно, не знаете, что нового по делу Торна?
        Охранник смутился. Переносить новости между соперничающими отделами - занятие небезопасное.
        - Я слышал, клиента допрашивали, но потом пришлось отпустить. У парня было железное алиби, вот только вытягивать его чуть ли не клещами пришлось. Вроде он жене изменял. - Охранник пожал плечами. - Обычное дело.
        - Представляю себе, как ребята старались: пара-тройка нечаянных падений с лестницы? Значит, по Торну ничего?
        - Похоже, скорее вы триумвира прищучите, чем они этого Торна. Уж простите за прямоту, мэм.
        - Да ничего, - проговорила она, намеренно растягивая звуки.
        - Мэм, вам еще что-нибудь нужно от меня?
        - Пока нет.
        Скрипнув, дверь закрылась.
        Женщину официально титуловали инквизитором Виллемье. Она снова посмотрела в окно. Солнце системы, звезда Дельта Павлина, уже опустилось к горизонту, и на металлические бока зданий легли оранжево-ржавые тени.
        Женщина стояла у окна, пока на город не опустилась ночь. Вспоминала, сравнивала его с Городом Бездны, с городами Окраины Неба. Припомнила, как однажды, вскоре после прибытия в Город Бездны, разговаривала с человеком по фамилии Мирабель. Поинтересовалась тем, когда ему начал нравиться город. Произошло ли это в какой-то переломный момент? Ведь Мирабель, как и она, прибыл с Окраины Неба. Тот ответил, что привыкал постепенно. Нашел способ привыкнуть. Она сомневалась, но затем осознала его правоту. Лишь когда судьба увела ее из Города Бездны, она начала вспоминать о нем с теплотой.
        Но Ресургем подобных чувств не вызывал.
        Фары правительственных электромобилей плескали в стены домов серебряный свет, разливали его по улицам.
        Женщина отвернулась. Прошла в изолированную допросную. Прикрыла за собой дверь.
        Безопасности ради комната была лишена окон. Женщина уселась в мягкое кресло у огромного подковообразного стола. Когда-то он был мощным офисным процессором, но его кибернетические внутренности извлекли, заменив куда более примитивной техникой. У края стола на встроенной электроплитке стоял кувшин со старым, едва теплым кофе. От жужжащего вентилятора пахло озоном.
        Три стены комнаты, включая стену с дверью, занимали полки с накопившимися за пятнадцать лет материалами следствия. В иных обстоятельствах было бы абсурдом целое ведомство отряжать на охоту за единственной женщиной, которую даже нельзя с уверенностью числить среди живых и уж едва ли стоит разыскивать на Ресургеме. Потому задача инквизитора свелась к сбору информации о внешних угрозах ресургемской колонии. Так же как дело триумвира стало наиболее важной из задач инквизиции, дело Торна и руководимого им подполья стало главной задачей соседнего ведомства, Департамента внутренних угроз. Хотя со времени преступления прошло более шестидесяти лет, высокие чины в правительстве продолжали качать средства на поиски, надеясь арестовать триумвира и устроить показательный процесс. Ее использовали как фокус общественного недовольства, которое иначе могло бы обрушиться на правительство. Старейший трюк власть имущих - дать народу объект ненависти.
        У инквизитора хватало работы и без поисков полумифического военного преступника. Но если ведомство выкажет недостаточно энтузиазма в важной миссии, его наверняка расформируют, а задачу передадут другим. Вот этого допускать нельзя ни в коем случае. Существует малая, но ненулевая вероятность того, что новый департамент добьется успеха.
        Поэтому инквизитор прикладывала максимум усилий. Дело легальным образом оставалось открытым, ведь триумвир принадлежала к фракции ультранавтов и потому вполне могла дожить до сего дня. В ее деле имелись списки с десятками тысяч подозреваемых, протоколы тысяч допросов, сотни биографий, личных характеристик. Дюжина «клиентов» заслуживала изрядного куска отдельной полки. А на них умещалась лишь малая часть архивов - распечатки, которые удобно иметь под рукой. В подвалах этого здания и во многих других размещались колоссальные архивы. Чудесно продуманная, большей частью секретная сеть пневмопочты позволяла доставить нужные дела из офиса в офис за секунды.
        На столе лежало несколько открытых папок. Имена в текстах были обведены кружками, подчеркнуты, соединены извилистыми линиями. К описаниям на картонках прикноплены фотографии, лица, выхваченные из толпы длиннофокусными объективами.
        Женщина пролистала папки. Надо учитывать очевидные улики, проверять версии. Надо собирать информацию у внедренных агентов и читать доносы. Надо делать все возможное, чтобы убедительно изобразить заинтересованность в поимке триумвира.
        Вдруг внимание инквизитора привлекла четвертая стена, на которой кое-что изменилось.
        Ее занимала карта Ресургема в равноугольной цилиндрической проекции. Она автоматически преобразовывалась в процессе терраформирования, показывая небольшие пятнышки зелени и синевы среди обширных полей серого, ржавого и белого - века назад они занимали всю карту. Кювье до сих пор оставался главным поселением, но уже дюжину форпостов можно было с уверенностью считать городами. К большинству позволяли добраться скоростные железные дороги, к остальным - каналы, шоссе либо грузовой магистральный трубопровод. Имелось несколько аэродромов, но способных быстро летать устройств катастрофически не хватало. По воздуху путешествовали только высокопоставленные чиновники. До небольших поселений - метеорологических станций, немногих оставшихся мест раскопок, - добирались на дирижаблях либо вездеходах, что занимало недели.
        Красный огонек на карте мигал в северо-восточном углу, в сотнях километров от крайнего приличного поселения. Вызов от агента. Оперативники различались по кодовым номерам, что мерцали рядом с огоньком, указывающим на местоположение.
        Оперативник номер четыре.
        У инквизитора холодок побежал по спине. Агент номер четыре не выходила на связь уже давно. Очень давно.
        Женщина набрала двумя пальцами запрос на клавиатуре стола, мучительно выискивая нужные клавиши, черные, тугие. Следовало проверить, доступен ли еще агент. Аппаратура сообщила: огонек мигает лишь два часа. Оперативник на связи, ожидает ответа.
        Инквизитор взяла телефон со стола, прижала черный брусок к уху.
        - Алло?
        - Отдел связи слушает.
        - Соедините меня с оперативником номер четыре, повторяю, с оперативником номер четыре. Только аудио. Третий протокол передачи.
        - Пожалуйста, оставайтесь на линии! Связь установлена.
        - Переключитесь на защищенный канал!
        Шипение в трубке чуть изменилось - офицер-связист отключился.
        Инквизитор вслушивалась в шум, затаив дыхание.
        - Четвертый? - выдохнула она в трубку.
        Последовала мучительная пауза. Наконец сквозь помехи прорвался голос - слабый, захлестываемый статикой:
        - Я слушаю!
        - Четвертый, сколько лет, сколько зим…
        - Да, - подтвердил женский голос, так хорошо знакомый. - Инквизитор Виллемье, как дела?
        - По-разному. И удачи, и разочарования.
        - Я понимаю. Нам необходимо встретиться. Срочно. У твоей конторы еще остались ее скромные возможности?
        - В определенных рамках.
        - Ну, так я предлагаю вплотную подойти к этим рамкам. И даже перешагнуть через них. Ты знаешь, где я сейчас. В семидесяти пяти километрах от меня есть небольшое поселение под названием Зольнхофен. За сутки я доберусь туда, остановлюсь в гостинице.
        Затем агент назвала адрес гостиницы, где уже зарезервировала номер.
        Инквизитор привычно прикинула в уме: по железной дороге и по шоссе до Зольнхофена ехать два-три дня. Если нанять дирижабль на конечной станции железной дороги, получится быстрее, но гораздо заметнее. Зольнхофен лежит в стороне от обычных аэромаршрутов. Конечно, что-либо быстролетающее доставило бы скорее, за полтора дня, даже если учесть необходимость облетов, уклонения от атмосферных фронтов. В обычной ситуации, получив срочный вызов от агента, Виллемье без колебаний воспользовалась бы самолетом. Но это же агент номер четыре. Нельзя привлекать внимание к операции. А меньше всего внимания будет привлечено, если инквизитор вообще не воспользуется воздушным транспортом.
        Хотя будет труднее. Гораздо труднее.
        - Это по-настоящему срочно и важно? - спросила инквизитор, предчувствуя ответ.
        - Конечно. - В трубке раздался сухой смешок, похожий на кудахтанье. - Иначе вряд ли бы я позвонила.
        - И это касается ее… то есть триумвира?
        Конечно, это игра воображения - но так ярко представилась лукавая усмешка собеседницы…
        - Кого же еще?
        Глава пятая
        У кометы не было имени. Конечно, в свое время ее описали и внесли в каталог, но теперь информации о ней не осталось ни в одной общедоступной базе данных. О комете не знали пилоты транспортов, бороздящих систему, угонщики не приставали к ней, чтобы извлечь керн и узнать химический состав ядра. Со всех точек зрения - абсолютно непримечательное небесное тело в огромном рое таких же холодных обломков, дрейфующих на окраине системы. Миллиарды их медленно обращались вокруг Эпсилона Эридана. С момента образования системы к большинству этих обломков никто и ничто не прикасалось. Лишь изредка гравитационные возмущения срывали несколько штук с обычных мест и отправляли на орбиты, близкие к звезде. Но для других комет будущее состояло лишь из бесчисленных витков вокруг светила - пока оно не раздуется и не поглотит холодный мусор.
        Эта комета по сравнению с ее сестрами была велика, хотя и не исключительно - можно найти по крайней мере миллион комет большего размера. Она представляла собой двадцатикилометрового диаметра шар из грязного черного льда, пористой смерзшейся смеси метана, окиси углерода, азота и кислорода, разбавленной соединениями кремния, простейшими углеводородами и несколькими искрящимися на свету фиолетовыми либо темно-зелеными прожилками органических макромолекул. Все это кристаллизовалось несколько миллиардов лет тому назад, когда Галактика была моложе и спокойней. Но теперь свет сюда практически не попадал, и сверкающая красота кометы пребывала во мраке. До Эпсилона Эридана - тринадцать световых часов, он кажется немногим больше остальных звезд.
        Но однажды к безвестной комете прилетели люди. Их привезла флотилия черных кораблей, чьи трюмы распирало от машин. Комету одели в оболочку из прозрачного пластика, укрепив ее пористую, непрочную структуру. Издали оболочка оставалась совершенно незаметной. Отраженный сигнал радара либо данные спектрального анализа показывали лишь малейшие изменения, за порогом точности демархистской аппаратуры.
        Укрепив комету оболочкой, люди затормозили ее вращение. Умело размещенные на поверхности ионные ракеты постепенно замедлили его и отцепились лишь после того, как остаточный угловой момент достиг минимума, не вызывающего подозрений.
        К тому времени люди уже вовсю работали внутри кометы. Восемьдесят процентов ее массы пошло на создание твердой тонкой оболочки, укрепившей наружный слой. Образовалась сферическая полость пятнадцати километров в диаметре. Скрытые шахты позволяли сообщение с внешним миром, они были достаточно широки для умеренных размеров космического корабля. Верфи и ремонтные доки усеивали внутреннюю поверхность, словно кварталы городской застройки. Тут и там выступали приземистые черные купола, похожие на лакколиты, - криоарифметические процессоры, квантово-вычислительные машины, локально нарушающие второй закон термодинамики, охлаждающие поверхность кометы.
        Клавэйн уже столько раз проделывал вход в комету, что не обращал внимания на внезапные, хаотично следующие друг за другом изменения курса, необходимые для того, чтобы не столкнуться со стенками вращающейся кометной оболочки. Во всяком случае, он успешно делал вид, что не обращает внимания, - на самом же деле всякий раз затаивал дыхание, проходя по шахте. Слишком уж это напоминало попытку протиснуться в закрывающуюся дверь. А с кораблем размера «Паслена» маневры были еще судорожней.
        Рассчитывать вход он доверил компьютерам. Процедура была хорошо описана и просчитана, а строго определенные динамические задачи со многими неизвестными компьютеры решали гораздо лучше, чем люди. Даже лучше, чем сочленители.
        Все, прошли! Корабль внутри.
        Не в первый уже раз Клавэйн ощутил легкое головокружение при взгляде на внутреннее устройство кометы.
        Полость недолго оставалась пустой. Ее заполнили движущимися конструкциями, огромными концентрическими ободьями, сложно совмещенными пространственно, так что в целом они напоминали древнюю сферическую астролябию.
        Клавэйн смотрел на главную твердыню своего народа - Материнское Гнездо.
        Оно состояло из пяти слоев. Внешние четыре вращались, создавая искусственное тяготение, с градацией в половину g. Каждый слой состоял из трех колец почти равного диаметра, с плоскостями вращения, повернутыми друг относительно друга на шестьдесят градусов. Места схождения колец закрывала гексагональная структура, где находились переходы между кольцами и механизмы, обеспечивающие вращение и поддержку равновесия посредством магнитных полей. Сами кольца были темными, испещренными мириадами крошечных светящихся окошек - и кое-где большими сияющими окнами.
        Самая внешняя тройка колец поддерживала гравитацию в два g. В километре от них вращалось три меньших кольца, создавая тяготение в полтора g. Еще в километре находились три самых толстых кольца, наиболее тесно заселенных, где большинство сочленителей находилось почти все время. Затем следовали три тонких кольца, где создавалось тяготение в половину g. И наконец, в центре находилась неподвижная прозрачная сфера. Ядро, где отсутствовало тяготение. Там были и зеленая растительность, и яркие лампы, имитирующие солнечный свет, и места обитания различных животных. Там жили и играли дети, туда отправлялись умирать пожилые сочленители. Там Фелка проводила почти все время.
        «Паслен» затормозил, придя в неподвижность относительно внешнего кольца. Оттуда уже вышли обслуживающие техники. Корабль чуть тряхнуло - к оболочке присоединились буксиры. Когда бригада покинет «Паслен», его отбуксируют к доку на внутренней поверхности оболочки. Там уже пришвартовалось множество кораблей. Темные продолговатые силуэты окружал лабиринт ремонтной и погрузочной техники. Однако большинство судов уступало размерами «Паслену» - и не было ни одного по-настоящему большого.
        Клавэйн покинул корабль с обычным легким ощущением дискомфорта от не до конца выполненной работы. Много лет не понимал, отчего оно возникает всякий раз. Оказалось, оттого, что сочленитель покидает корабль не прощаясь, хотя они вместе провели много месяцев, трудясь и подвергаясь немалому риску.
        У шлюза встретила автоматическая шлюпка - просторная коробка с большими окнами, на прямоугольной платформе, оснащенной реактивными двигателями и пропеллерами. Клавэйн взошел на борт, наблюдая, как от соседнего шлюза отчалила шлюпка большего размера. Сквозь ее окна заметил Ремонтуара, еще пару сочленителей и свинью, захваченную на корабле демархистов. Издали пленника, сгорбившегося, покорного, можно было принять за человека. Клавэйну подумалось, что бедняга смирился с участью и успокоился, но тут мелькнул металл обруча-усмирителя на голове.
        По пути к Материнскому Гнезду разум свиньи протралили, но не отыскали ничего интересного. Память оказалась сильно блокированной, и не сочленительским способом, а на криминальный манер Города Бездны: грубо и топорно, спецами с черного рынка. Так делали, чтобы защитить доказывающие вину и просто особо важные воспоминания от инструментов, применяемых полицией Феррисвильской конвенции: «сирен», «серпов», «мозгостуков» и «стирателей памяти». С техникой траления памяти, доступной в Материнском Гнезде, блокировку, вне сомнений, уберут без труда. А пока обнаружили только обычный набор мелкоразрядного уголовника с пристрастием к насилию - скорее всего, это член одной из бандитских группировок, орудующих в Йеллоустоне и Ржавом Поясе. Наверняка демархисты поймали его за чем-нибудь незаконным, но это для свиней обычно.
        Клавэйн к гиперсвиньям относился с безразличием. На своем веку встречал их достаточно, чтобы убедиться: морально и эмоционально они не проще людей, создавших их в качестве слуг. Каждую нужно оценивать индивидуально. Свинья с застроенного фабриками спутника Ганеш трижды спасала жизнь Клавэйна во время пограничного Шива-Парватского инцидента в 2358 году. Двадцатью годами позже на спутнике Ирравель, на орбите Фанда, бандиты-свиньи захватили восемь солдат Клавэйна в заложники. Когда те отказались выдать нужную информацию, свиньи принялись поедать их заживо. Сбежать сумел лишь один. Клавэйн принял его мученические воспоминания и сохранил как свои. Хранились они в отдаленном углу памяти, хорошо защищенном - чтобы не заглянуть ненароком. Но даже это не заставило ненавидеть расу свиней в целом.
        Но вот Ремонтуар может оказаться не настолько гуманным и терпимым. Некогда ему случилось побывать в плену у пирата-свиньи по кличке Седьмая Проба. Плен был долгим и страшным. Седьмая Проба был ранней версией гиперсвиньи, разум ему искалечили неудачные эксперименты по генетическому усовершенствованию мозга. Пират захватил Ремонтуара, изолировал от остальных сочленителей. Одно это стало пыткой. Но пират любил и старомодные истязания. А ремеслом палача он владел в совершенстве.
        В конце концов Ремонтуар сумел вырваться. Пират умер. Но память Ремонтуара о пытках и ужасе осталась живой, душевные травмы не излечились - их последствия сказывались по сей день.
        Клавэйн тщательно проследил за тем, как Ремонтуар тралит память свиньи - ведь траление легко превратить в пытку, и очень мучительную. И хотя Ремонтуар не сделал ничего выходящего за рамки и даже как будто трудился без особого энтузиазма, ощущение неправильности, без малого преступности происходящего не отпускало Клавэйна.
        Лучше бы Ремонтуар не брался за это дознание. Вряд ли он относится к свинье так же, как и к пленнику-человеку.
        Клавэйн смотрел вслед шлюпке, отвалившей от «Паслена», и думал, что видит свинью наверняка не в последний раз. И результат встречи еще не раз скажется. Затем улыбнулся и упрекнул себя в нелепой подозрительности. Это же просто мелкий бандит.
        Он мысленно сформулировал команду для примитивной субличности, управлявшей шлюпкой. Та вздрогнула, отваливая от темной китообразной туши корабля. Понесла его сквозь огромный часовой механизм, меж крутящихся исполинских колес, к зеленой сердцевине, пребывающей в невесомости.
        Эту крепость сочленители построили последней. Хотя у них всегда было нечто вроде Материнского Гнезда, на ранней стадии войны оно являлось лишь наибольшей из крепостей. Две трети сочленителей располагались на мелких базах по всей системе. Но разделение означало проблемы. Отдельные группы находятся в световых часах друг от друга, линии коммуникации доступны для перехвата. Невозможно разрабатывать стратегию в реальном времени, коллективное сознание нельзя распространить на несколько поселений. Общество сочленителей распадалось, люди нервничали. В конце концов они с большой неохотой приняли решение соединить все меньшие базы в одно огромное Материнское Гнездо, надеясь, что полученные за счет централизации преимущества перевесят риск сосредоточения всех важных объектов в одном месте.
        Теперь стало ясно: решение оказалось исключительно удачным.
        Приближаясь к наружной оболочке ядра, шлюпка замедлилась. Клавэйн ощущал себя ничтожным карликом рядом с исполинской зеленой сферой. Она мягко светилась, будто изобилующая растительностью, полная жизни планета. Шлюпка продавилась сквозь внешнюю мембрану в ядро.
        Клавэйн опустил окно, чтобы смешать воздух внутри шлюпки с атмосферой ядра. В ноздрях защипало от запахов леса. Воздух был прохладный, свежий, как после отбушевавшей грозы. Хотя Клавэйн много раз бывал в ядре, запах неизменно напоминал не о прежних посещениях, а о детстве. Не мог уже вспомнить, когда и где - но ведь брел через лес, вдыхал такой запах. Где же это было? Может, в Шотландии?..
        Хотя в ядре отсутствовала гравитация, заполнявшие его растения не плавали свободно в воздухе. От края до края сферы простирались огромные дубовые стволы-балки длиной до трех километров. Они хаотически сливались, ветвились, образуя цитоскелетную структуру удивительной сложности. Местами расширялись достаточно, чтобы в их толще умещались комнаты и залы, из чьих окон лился мягкий свет. Пространство заполняла сеть тонких ветвей - к ней и крепилась б?льшая часть растительности. Сквозь всю конструкцию тянулись трубопроводы для подачи питательных веществ, соединенные с аппаратурой в самом центре ядра. К наружной оболочке изнутри крепились лампы солнечного спектра; освещение следовало двадцатишестичасовому суточному циклу Йеллоустона. Подобные же лампы распределялись по всему объему сферы. Теперь они излучали холодный голубой свет полной луны, но вскоре заалеют рассветными красками, затем пройдут сквозь всю гамму цветов дня до рыже-красного закатного зарева.
        Наступит ночь. В сумраке лес огласится стрекотанием, пением, призывами тысяч причудливо эволюционировавших ночных существ. Сидя на дубовом стволе в центре леса среди ночи, легко поверить, что он простирается во все стороны на тысячи километров. Едва ли можно заметить огромные вращающиеся колеса в паре сотен метров за наружной мембраной. К тому же их движение бесшумно.
        Шлюпка нырнула в гущу леса, завиляла в зарослях. Робот-пилот знал, куда доставить Клавэйна. Он то и дело замечал сочленителей - преимущественно стариков и детей. Дети рождались и росли на кольцах с нормальным тяготением, но с шестимесячного возраста их регулярно привозили сюда. Под руководством стариков дети обучались движению и ориентированию в невесомости. Для большинства это выглядело игрой, но самых перспективных замечали - и готовили для участия в войне. Очень немногие показывали такие способности к ориентированию в пространстве, что их предназначали для штабной работы, для планирования сражений.
        Старики, как правило, были слишком слабы для жизни в кольцах с тяготением. Зачастую, прибыв в ядро, уже до смерти его не покидали. Клавэйн миновал двоих, одетых во внешние экзоскелеты, служившие и медицинской системой жизнеобеспечения, и средством передвижения. Ноги стариков бессильно волочились позади. Эти люди уговаривали пятерку детишек прыгнуть с ветви в открытое пространство.
        Наблюдаемая невооруженным глазом, сцена казалась зловещей: черные одежды детей, шлемы, защищающие головы от столкновения с ветками. Глаза спрятаны за черными очками, выражения лица не разобрать. Старики тоже в однотонной блеклой одежде, хотя и без шлемов. На лицах - никакого удовольствия. Клавэйну они напоминали могильщиков за отправлением погребального ритуала.
        Клавэйн приказал имплантатам показать, как дети видят друг друга и взрослых. Перед глазами замельтешило, из воздуха соткалось яркое разноцветье. Теперь дети были облачены в красочные пышные одежды, со спиральными и зигзаговидными узорами, указывавшими на происхождение и занятия родителей. Шлемы исчезли с голов. Двое оказались мальчиками, три - девочками. Возраст - между пятью и семью. Особой радости на их лицах не отмечалось, но страдания либо скуки тоже не было. Все выглядели немного испуганными, возбужденными. Несомненно, дети смотрели друг на друга как на соперников, прикидывали, стоит ли риска слава храбреца, первым отважившегося на полет.
        Пара стариков выглядела почти как раньше, но теперь Клавэйн подстроился к их мыслям и настроению. Желающие подбодрить и воодушевить детей, старики выглядели не унылыми, а скорее серьезными и очень терпеливыми. Готовыми денно и нощно ухаживать за подопечными.
        Изменилась и обстановка вокруг. Воздух наполнили похожие на самоцветы бабочки, стрекозы, спешащие по своим насекомым делам. Неоново лучащиеся гусеницы ползли сквозь зелень. Колибри зависали над цветками, передвигались от одного к другому с точностью отлаженных заводных игрушек. Обезьянки, лемуры и летяги, сверкая глазами, вольно скакали через пространство.
        Теперь Клавэйн наблюдал упрощенный, сказочный мир, воспринимаемый детьми на протяжении всей их жизни. С возрастом поступающие в их мозг данные будут слегка редактироваться. Малыши не заметят изменений - но по мере взросления существа, населяющие лес, сделаются более реалистичными, меньше размером, проворней и пугливей; цвета их шерсти и перьев приблизятся к настоящим. В конце концов дети станут видеть лишь настоящих животных. К тому времени - к возрасту десяти-одиннадцати лет - детям осторожно и тщательно разъяснят роль машин, до тех пор определявших в?дение мира. Подрастающее поколение узнает о нейроимплантатах, о способе изменить восприятие реальности, придать видимому любую воображаемую форму.
        У самого Клавэйна взросление и обучение были куда жестче. Учиться пришлось при втором попадании на Марс, в гнездо Галианы. Она показала детский сад, где воспитывались подрастающие сочленители, но тогда Клавэйн еще не имел своих имплантатов. После он был ранен, и в его мозг ввели наномашины. Навсегда запомнилось шокирующее осознание того, что человеческим мировосприятием можно управлять извне. Невероятное ощущение: сотни и сотни разумов прикасаются к твоему, и ты - часть целого. Но наиболее потрясло видение мира, в котором жили сочленители. У психологов имелся особый термин для подобных ощущений: «когнитивный прорыв». Правда, немногие из них испытали когнитивный прорыв на себе.
        Дети вдруг обратили внимание на гостя.
        - Клавэйн! - Мальчик втолкнул мысль-возглас в его разум.
        Клавэйн приказал шлюпке остановиться посреди пространства, используемого детьми для обучения полетам, сманеврировал, чтобы оказаться на одном уровне с малышами.
        - Здравствуйте! - Он выглянул наружу, стиснув поручни - словно проповедник на кафедре.
        - Где вы были? - спросила девочка, глядя пристально.
        - Снаружи, - ответил он, посмотрев на пару наставников.
        - Снаружи? За Материнским Гнездом? - допытывалась девочка.
        Клавэйн не мог определиться с ответом. Не помнил, сколь много знали об окружающем мире дети этого возраста. Конечно, о войне им неизвестно. А упоминания о ней избежать трудно, если рассказывать о том, чем он занимался снаружи.
        - Да, за Материнским Гнездом, - ответил он осторожно.
        - В корабле?
        - Да, в очень большом космическом корабле.
        - А можно мне его увидеть?
        - Думаю, когда-нибудь станет можно. Но не сегодня.
        Он ощутил беспокойство стариков, хотя оформленной мысли те не передали.
        - А что вы делали на корабле?
        Клавэйн поскреб в бороде. Он не любил обманывать детей, никогда толком не умел добродушно и беззлобно лгать. Лучше кое о чем умолчать, не пускаться в подробности.
        - Я помог человеку.
        - А кто он?
        - Одна юная леди.
        - А почему ей нужно было помогать?
        - С ее кораблем случилась беда. Ей требовалась помощь, а я как раз пролетал неподалеку.
        - Как зовут эту леди?
        - Бакс. Антуанетта Бакс. Я подтолкнул ее, чтобы не упала на газовый гигант.
        - А зачем она летала у газового гиганта?
        - Честно говоря, не знаю.
        - Клавэйн, а почему у нее два имени?
        - Потому что… - начал он и вдруг понял: если продолжать в том же духе, неизбежно уткнешься в войну. - Послушайте, дети, мне нельзя вас отрывать от важного дела!
        Он почувствовал перемену в настроении стариков - те испытали огромное облегчение.
        - Ну и кто мне покажет, как хорошо он умеет летать?
        Такого подбадривания от знаменитого взрослого детям как раз и не хватало. Сразу в голове зазвучал хор: «Клавэйн, я, это я!»
        Он смотрел, как дети, спеша опередить друг друга, прыгают в пустоту.
        Мгновение назад он еще смотрел на сплошную стену растительности, но шлюпка вдруг прорвала зеленое мерцание и выплыла на поляну. После встречи с детьми полет продолжался всего три-четыре минуты. Робот знал, где искать Фелку.
        Поляна имела сферическую форму, окруженная зеленью со всех сторон. Ее прорезала дубовая балка, к которой лепились жилища. Шлюпка приблизилась к балке и зависла, позволяя Клавэйну сойти. Тот поплыл, цепляясь за лозы и лестницы, отыскивая проход внутрь. Слегка закружилась голова. В глубине мозга рождался крик протеста против этого безрассудного полета сквозь крону высокого леса. Но долгие годы приучили не замечать этого беспокойства.
        - Фелка! - позвал он. - Это Клавэйн!
        Ответа не последовало. Клавэйн полез дальше, головой вперед.
        - Фелка? - смущенно позвал он.
        - Клавэйн, здравствуй!
        Голос, сфокусированный причудливыми изгибами полости, показался грохотом, хотя самой Фелки вблизи не было видно.
        Не уловив ее мыслей, Клавэйн поплыл на голос. Фелка редко участвовала в умственном единении сочленителей. А когда участвовала, Клавэйн сохранял дистанцию, не пытаясь проникнуть в ее разум. Уже давно они договорились не соприкасаться разумами, разве что на самом поверхностном уровне. Большее воспринималось как непрошеное вторжение в личное пространство.
        Колодец завершился расширением, похожим на матку. Там, в своей лаборатории-студии, Фелка жила почти безвылазно. На стенах - головокружительно сложная древесная текстура. Клавэйну ее эллипсы и узлы напоминали геодезические контуры сильно деформированного пространства. Настенные светильники порождали грозные монстрообразные тени.
        Он оттолкнулся пальцами, проплыл, касаясь причудливых деревянных фигурок, свободно парящих в комнате. Б?льшую их часть узнал, но появилась и парочка новых. Подхватил на лету одну, брякнувшую глухо, поднес к глазам. Спираль в форме человеческой головы, в проеме видна голова поменьше, а в ней еще одна. Возможно, есть и другие. Клавэйн выпустил предмет, подхватил другой - сферу, ощетинившуюся деревянными шипами, выдвинутыми на разные расстояния. Потрогал один - и тотчас внутри сферы щелкнуло и передвинулось, будто в личинке замка.
        - Фелка, вижу, ты времени зря не теряла.
        - И не я одна, - ответила она. - Я слышала отчет. Загадочный пленник?
        Клавэйн проплыл мимо дрейфующих деревянных устройств, обогнул балку. Протиснулся сквозь входное отверстие в небольшое помещение без окон, освещенное лишь фонарями. Их свет окрашивал розовым и изумрудно-зеленым землистые стены. Одна состояла целиком из деревянных лиц, со слегка искаженными, укрупненными чертами. С краю находились лица лишь полуоформленные, напоминающие изъеденных кислотой горгулий. Воздух благоухал смолой.
        - Вряд ли пленник - персона значительная. Личность еще не установили, но, скорее всего, это обычный уголовник из гиперсвиней. Траление открыло с полной определенностью: недавно он убивал людей. О деталях распространяться не буду, щадя твой слух, но этот подонок весьма изобретателен в убийствах. Творческая личность. Свиней зря считают лишенными воображения.
        - Я их никогда не считала лишенными воображения. А что за дело со спасенной женщиной?
        - Забавно, как быстро распространяются слухи. - Он тут же вспомнил, что сам рассказал детям про Антуанетту Бакс.
        - Она удивилась?
        - Не знаю. А ей стоило удивиться?
        Фелка фыркнула.
        Она парила среди студии, в мешковатой рабочей одежде похожая на раздувшуюся планету, окруженную множеством хрупких деревянных спутников. Дюжина неоконченных поделок крепилась к талии нейлоновыми шнурами. Такие же шнуры удерживали у пояса инструменты: от простейших штихелей и напильников до лазеров и крошечных роботов-бурильщиков.
        - Наверное, она ждала смерти. В лучшем случае присоединения к нам.
        - Кажется, тебя смущает, что нас боятся и ненавидят.
        - Да, над этим стоит задуматься.
        Фелка вздохнула, словно они говорили об этом много раз и никак не могли убедить друг друга.
        - Клавэйн, мы давно знакомы?
        - Для обычного людского знакомства - очень давно.
        - Да. И б?льшую часть этого времени ты был солдатом. Конечно, не всегда воевал. Но в воображении ты всегда был на войне.
        Не отводя от Клавэйна взгляда, Фелка подхватила неоконченную конструкцию, посмотрела сквозь ее проемы.
        - И отчего-то мне думается: не поздновато ли для нравственного самокопания, а?
        - Возможно, ты права.
        Фелка прикусила нижнюю губу. Ухватившись за шнур потолще, подтянулась к стене; рой прицепленных к поясу инструментов и поделок заклацал, застучал. Она взялась готовить чай для гостя.
        - Тебе не потребовалось ощупывать мое лицо, - заметил Клавэйн. - Следует воспринимать это как хороший знак?
        - Знак чего?
        - Того, что ты стала лучше распознавать лица.
        - Не стала. Ты заметил стену лиц по пути сюда?
        - Похоже, ты соорудила ее недавно.
        - Когда приходят те, кого я не могу узнать, я ощупываю лица, запоминаю ощущения в кончиках пальцев. Затем щупаю деревянные лица на стене, пока не отыщу схожее. Затем читаю подпись. Конечно, временами приходится добавлять новые лица. Но некоторым достаточно и грубого подобия.
        - А я?
        - У тебя же борода, много морщин. И редкие седые волосы. Насчет тебя едва ли можно ошибиться. Ты не похож ни на кого.
        Она протянула колбу с чаем. Клавэйн выдавил в рот струйку обжигающей жидкости.
        - Да уж, не похож. Тут, пожалуй, и сказать нечего…
        Он постарался взглянуть на Фелку со всей возможной беспристрастностью, сравнивая ее теперешнюю и давешнюю, какой она была до его путешествия на «Паслене». Миновала только пара недель, однако Фелка казалась замкнутой, отдалившейся от мира. Такого не было уже несколько лет. Рассказывала о гостях - но их вряд ли было много.
        - Фелка, посмотри на меня, - попросил он.
        Ее черные волосы - такие же длинные, как у Галианы, - были спутаны и грязны. В уголках глаз - крупицы засохшей слизи. Радужки бледно-зеленые, почти нефритового оттенка - и бледно-розовые белки в сеточке кровавых жилок. Под глазами синеватые дрябловатые мешочки. В отличие от большинства сочленителей Фелке, как и Клавэйну, требовался сон.
        - Пообещай мне.
        - Что именно?
        - Если… вернее, когда станет совсем плохо, ты же мне скажешь, правда?
        - И какой в этом смысл?
        - Ты ведь знаешь, я всегда стараюсь сделать как лучше для тебя. Галианы больше нет с нами, остается лишь мне…
        Ее красные от бессонницы глаза смотрели внимательно и строго.
        - Ты всегда старался как мог. Но не в твоих силах изменить мою суть. Ты не волшебник.
        Он уныло кивнул. Печальная истина. Сделать и впрямь ничего нельзя.
        Фелка не была похожа на других сочленителей. Впервые Клавэйн ее встретил, когда во второй раз посетил Гнездо Галианы на Марсе. Фелка была крошечным ущербным ребенком, результатом неудачных экспериментов с мозгом зародыша. Она не только не распознавала лица - вообще была не способна к общению с людьми. Весь ее мир составляла единственная, без остатка поглощающая игра. Гнездо Галианы окружало гигантское сооружение, известное как Великая Марсианская Стена, плод неудачной попытки терраформирования, поврежденный предыдущей войной. Но Стена не обрушилась, поскольку игра Фелки включала принуждение аппаратов самовосстановления Стены к действию - бесконечный увлекательный процесс выявления неполадок и распределения скудных драгоценных ресурсов. Стена высотой в двести километров сложностью не уступала человеческому телу, а Фелка управляла всем ее существом, была ее иммунитетом, контролируя вплоть до крохотной клетки. Справлялась Фелка гораздо лучше компьютера. Хотя и не могла общаться с людьми, она с удивительной легкостью решала сложнейшие задачи.
        В конце концов Стена пала под натиском прежних соратников Клавэйна, Коалиции за невральную чистоту. Галиана, Фелка и Клавэйн предприняли отчаянную попытку удрать из Гнезда. Галиана пыталась разубедить Клавэйна, не хотела брать Фелку. Говорила, что для нее стресс расставания со Стеной окажется горше смерти. Но Клавэйн все равно забрал девочку, убежденный, что она не безнадежна, ее разум способен найти замену Стене.
        И оказался прав, но на доказательство правоты ушло много лет.
        На протяжении четырех веков - хотя субъективно Фелка прожила лишь столетие - ее мягко подталкивали, уговаривали, обучали, приведя к нынешнему хрупкому душевному равновесию. Осторожные, кропотливые модификации мозга вернули ей многие способности, разрушенные экспериментами с мозгом зародыша. В ней крепло убеждение в том, что люди - не просто движущиеся объекты, а нечто живое, разумное и подобное ей. Многое восстановить не удалось. Например, Фелка не научилась узнавать лица. Но успехов было гораздо больше. Она нашла для себя интересные занятия; она никогда не была так счастлива, как во время долгого межзвездного путешествия. Каждый новый мир представал перед ней восхитительно сложной головоломкой.
        Но в конце концов Фелка решилась повернуть домой. С Галианой она не поссорилась и отношения к ней не изменила. Просто ощутила, что настало время осмыслить и обобщить узнанное, а этим лучше всего заниматься в Материнском Гнезде с его огромными вычислительными ресурсами и базами данных.
        Но по возвращении она застала Материнское Гнездо увязшим в войне. Клавэйн тут же отправился сражаться с демархистами, а Фелка обнаружила, что анализ привезенных экспедицией данных более не первостепенная задача.
        Клавэйн наблюдал, как год за годом Фелка очень медленно, едва заметно отступала в свой мир, закрытый для остальных. Принимала все меньше участия в жизни Материнского Гнезда, изолировала разум от других сочленителей, открываясь лишь изредка. Когда вернулась Галиана в жутком промежуточном состоянии, не живая и не мертвая, Фелке стало заметно хуже.
        Окружавшие ее поделки были отчаянной попыткой занять разум хоть чем-то соответствующим его способностям. Но все это было обречено рано или поздно наскучить. Клавэйн уже наблюдал подобное. Знал, что нужное ей он дать не в силах.
        - Возможно, когда война окончится, мы снова полетим к звездам, будем исследовать… - беспомощно забормотал он.
        - Клавэйн, не давай обещаний, которых не можешь выполнить.
        Фелка швырнула свою колбу с чаем на середину комнаты. Принялась рассеянно ковырять недоделанную игрушку - куб, сделанный из меньших кубов, с квадратными отверстиями в гранях. Сунула резец в отверстие, заскребла, почти не глядя на вещь.
        - Я ничего не обещаю, - возразил Клавэйн. - Просто говорю: сделаю, что смогу.
        - Жонглеры образами мне вряд ли помогут.
        - Не попробуешь - не узнаешь, разве нет?
        - Да, попробовать можно.
        - Вот и прекрасно!
        В поделке брякнуло. Фелка зашипела, будто рассерженная кошка, отбросила испорченную вещь. Та врезалась в ближайшую стену, рассыпалась на сотни угловатых кусочков.
        Почти машинально Фелка схватила новую поделку и принялась работать над ней.
        - А если не помогут жонглеры, можем попытать счастья у затворников.
        - Давай не будем забегать вперед, - улыбнулся Клавэйн. - Если не получится с жонглерами, подумаем о других возможностях. Но это потом. У нас осталось небольшое, но важное дело - выиграть войну.
        - Говорят, исход известен. Война скоро кончится в нашу пользу.
        - Говорить легко.
        Резец неловко повернулся в руке Фелки, скользнул по пальцу. Чуть вспорол кожу, отделил лоскуток. Фелка сунула палец в рот, потянула воздух, будто высасывала из лимона сок до последней капли.
        - И отчего же ты сомневаешься?
        Захотелось понизить голос, хотя в этом не было никакого смысла.
        - Не знаю. Возможно, я попросту старый дурак. Но для чего еще старые дураки нужны, если не для сомнений?
        - Клавэйн, пожалуйста, не говори загадками, - терпеливо попросила Фелка.
        - Дело в Скади и Узком совете. Что-то затевается - и я не знаю что.
        - И что конкретно тебе не нравится?
        Клавэйн задумался над ответом. Как бы он ни доверял Фелке, все же она член Узкого совета. Да, она в последнее время не участвует в заседаниях и, скорее всего, не знает о событиях, но это мало что меняет.
        - Мы уже целый век не строим корабли. Никто не объяснил мне почему, и я давно понял: спрашивать бесполезно. Но с некоторых пор до меня доходят слухи о секретных разработках, о негласных экспериментах, о тайных программах развития технологий. Когда демархисты уже готовы капитулировать, Узкий совет вдруг объявляет о совершенно новом звездолете. «Паслен» - это прежде всего оружие. Фелка, ну против кого они его применят, если не против демархистов?
        - Они?
        - Я имел в виду - мы.
        - И ты задумался, не планирует ли Узкий совет что-то большое и важное?
        - Имею право поинтересоваться, - ответил Клавэйн, посасывая чай.
        Фелка замолчала. Резец мерно скреб по древесине.
        - Клавэйн, ты же знаешь: если я могу ответить на твои вопросы, я отвечаю. Но никогда не раскрою доверенного мне Узким советом. И ты бы не раскрыл на моем месте.
        - Я ничего другого и не ожидал. - Он пожал плечами.
        - Но если бы я и захотела раскрыть, не смогла бы. Похоже, я не знаю очень многого. Например, чем занимается Внутреннее святилище. Меня никогда не подпускали к нему, и уже несколько лет я не имею доступа к материалам Узкого совета. - Фелка указала резцом на свою голову. - Кое-кто даже хочет, чтобы оттуда вычистили все воспоминания об Узком совете, о моей активной деятельности в нем. Их останавливает лишь непонятная анатомия моего мозга. Нет уверенности, что сотрешь нужное.
        - У каждой монеты две стороны.
        - Да. Но у этой проблемы есть решение. Притом очень простое.
        - И какое же?
        - Ты всегда можешь присоединиться к Узкому совету.
        Клавэйн вздохнул. Задумался, отыскивая лучший ответ. Впрочем, к чему стараться? Никакой ответ Фелку не убедит.
        И тогда он попросил:
        - А можно еще чаю?
        Скади шагала по плавно изгибающимся серым коридорам Материнского Гнезда. Гребень на ее черепе пылал ярко-фиолетовым цветом крайней сосредоточенности и гнева. Она спешила в зал, договорившись о встрече с Ремонтуаром и представительной группой способных явиться во плоти членов совета.
        Разум Скади работал почти на предельной скорости, готовя эту очень важную и ответственную встречу - быть может, самую важную в деле привлечения Клавэйна в совет. Большинство членов совета сделалось пешками в руках Скади, но оставались упрямцы, которых убедить будет очень нелегко.
        Также она просматривала результирующие данные о работе аппаратуры, смонтированной на «Паслене». Они поступали в мозг с компада, - закрепленный на животе, тот напоминал пластину бронежилета. Данные воодушевляли: похоже, кроме проблемы сохранения секретности, ничто более не препятствует испытаниям крупнее и серьезнее. Скади уже сообщила главному конструктору хорошую новость, с тем чтобы последние модификации, опробованные на «Паслене», были применены на кораблях, предназначенных для исхода.
        Вдобавок ко всему разум Скади был занят еще и осмыслением свежего послания от Феррисвильской конвенции.
        И послание это не предвещало хорошего.
        Скади воспроизвела его снова, не убавляя шага. Перед лицом плясало изображение говорящего. Проигрывалась запись на скорости, десятикратно превышающей нормальную, отчего жесты казались нервными судорогами.
        - Это формальный запрос ко всем членам фракции сочленителей, - говорил представитель. - Феррисвильской конвенции известно, что судно сочленителей взяло на абордаж демархистский корабль вблизи газового гиганта, находящегося в спорном пространстве…
        Скади ускорила шаг. Она воспроизвела послание уже восемнадцать раз, отыскивая нюансы, указывающие на скрытые оттенки смысла либо обман. В запросе содержался длинный и чрезвычайно скучный список отсылок к законам и уложениям конвенции. Их Скади проверила, осмыслила и нашла совершенно непробиваемыми.
        - Сочленители не были осведомлены о том, что капитан корабля демархистов Марушка Чанг уже вступила в контакт с официальными представителями Феррисвильской конвенции касательно передачи в их ведение находящегося на борту заключенного. Упомянутый заключенный появился на борту корабля демархистов, будучи арестован на подлежащем юрисдикции демархистов астероиде, где находится военная база, согласно…
        Опять нудный список актов и законов. Надо прокрутить вперед.
        - Упомянутый заключенный, гиперсвинья, известный Феррисвильской конвенции как Скорпион, находится в розыске по подозрению в совершении следующих нарушений закона о чрезвычайном положении…
        Скади просмотрела послание еще раз, но не обнаружила ничего, не замеченного ранее. Законники конвенции слишком озабочены мельчайшими юридическими деталями, чтобы решиться на обман. С очень высокой вероятностью сказанное о гиперсвинье - правда. Скорпион - известный властям преступник, злобный убийца, склонный к насилию, прежде всего над людьми. Должно быть, Чанг сообщила конвенции о передаче преступника, использовав сфокусированный луч, причем до того, как «Паслен» сумел приблизиться на расстояние, достаточное для перехвата таких сообщений.
        А Клавэйн, будь он неладен еще раз, не сделал должное, не уничтожил корабль демархистов при первой возможности. Конвенция бы поворчала, но ведь Клавэйн имел полное право так поступить. Он мог не знать о наличии на борту заключенного и уж вовсе не был обязан расспрашивать врага перед тем, как открыть по нему огонь. А вместо этого взял и спас гиперсвинью.
        - Требуем немедленного предоставления пленного в наше ведение, в нормальном состоянии здоровья, без каких-либо нейроимплантатов в мозгу, в течение двадцати шести стандартных дней. Неподчинение этому требованию приведет… - Представитель конвенции замолчал, с нелепой значительностью потер руки и продолжил: - Неподчинение этому требованию неизбежно приведет к значительному ухудшению отношений между фракцией сочленителей и Феррисвильской конвенцией.
        Скади хорошо понимала представителя. Не то чтобы свинья-уголовник сам по себе такая ценность. Но его передача исключительно важна как пример и прецедент. В пространстве, формально контролируемом силами конвенции, дела с поддержанием законности обстоят до крайности скверно. А свиньи - могущественное и не слишком чтящее закон сообщество. Преступность захлестывала Феррисвильскую конвенцию и в ту пору, когда Скади по поручению Узкого совета отправилась на тайную операцию в Город Бездны, где едва не погибла. С тех пор обстановка определенно не улучшилась. Захват свиньи, образцово-показательный суд и казнь весьма отчетливо просигналят преступному миру, а в особенности криминальным слоям общества свиней: закон силен и действен. На месте представителя конвенции Скади тоже добивалась бы выдачи преступника.
        Но оттого ситуация с гиперсвиньей проще не становилась. С одной стороны, в теперешних обстоятельствах - тех, о каких знали лишь немногие, - не было никакой необходимости идти на поводу у конвенции. Еще немного, и он потеряет всякую значимость для сочленителей. Главный конструктор заверил: строительство эвакуационной флотилии завершится через семьдесят дней. Причин сомневаться в точности прогноза нет.
        Менее чем через три месяца все прочее потеряет значение. Но и тут кроется серьезная проблема. Существование флота и, главное, причину его строительства следует держать в полном секрете. У всякого внешнего наблюдателя должно создаться впечатление, будто пауки просто рвутся к победе, наращивают силы. Любая другая мотивация непременно вызовет подозрения и в Материнском Гнезде, и снаружи. А если правду откроют демархисты, есть шанс - пусть и крохотный, но отнюдь не пренебрежимо малый, - что они сумеют сплотиться и переломить ход войны. Используют полученную информацию, чтобы привлечь прежде нейтральные стороны. Сейчас демархисты обессилены, но если соединятся с ультра, они смогут серьезно помешать планам Скади.
        Нет. Чтобы наверняка обеспечить победу, следует хотя бы внешне придерживаться конвенции. Придется найти способ возвращения свиньи, причем до того, как начнут разрастаться подозрения.
        Гнев захлестнул Скади целиком. Она заставила изображение представителя замереть, почернеть - и решительно ступила сквозь него. Оно разлетелось черными хлопьями, стаей воронья.
        Глава шестая
        Служебный самолет в кратчайшее время доставил бы инквизитора в Зольнхофен, но она решила последний участок пути проделать наземным транспортом, высадившись у ближайшего к месту назначения городка.
        Назывался он Одюбон и представлял собой россыпь складов, лачуг и жилых куполов, пронизанную грузовыми трубопроводами, линиями железной дороги и шоссе. На окраине вонзались в шиферно-серое северное небо ажурные мачты причалов для дирижаблей. Но все пустовали - и непохоже было, что дирижабли прибывали в последнее время.
        Самолет выпустил пассажирку на забетонированную полосу между складами, выщербленную, со следами колес. Инквизитор шла быстро, шурша сапогами о колючую поросль приспособленной к Ресургему травы, пробивавшейся тут и там через бетон. Тревожась немного, она посмотрела, как самолет взлетает и уходит назад, к Кювье, готовый служить другому чиновнику, пока инквизитор не закажет обратный рейс в столицу.
        За ней наблюдали копошившиеся поблизости рабочие, но в таком отдалении от Кювье инквизиция особого интереса не вызывала. Конечно, и здесь многие сразу узнают в неожиданной гостье чиновника, пусть и в гражданской одежде, - но уж вряд ли предположат, что она преследует военного преступника. Скорее, посчитают сотрудницей полиции либо одного из множества отделов правительства, присланной для контроля расходов. Если бы она прибыла с вооруженным конвоем - отрядом полиции либо роботом, - то привлекла бы больше внимания.
        Люди поспешно отворачивались, заметив, что инквизитор на них смотрит, отходили прочь. До придорожной гостиницы она добралась беспрепятственно.
        Виллемье носила темную, ничем не выделяющуюся одежду, поверх нее - длиннополый плащ, оставшийся с той поры, когда на планете бушевали бритвенные бури. У ворота спереди располагался карман для дыхательной маски. Наряд дополняли черные перчатки. На спине висел рюкзачок с личными вещами. Лоснящиеся черные волосы были коротко пострижены, челка спадала на глаза. Она скрывала небольшую рацию с наушником и ларингофоном. Это устройство инквизитор собиралась использовать исключительно для вызова самолета. Вооружена она была небольшим пистолетом-бозером, изготовленным ультра; в глазу сидела контактная линза-прицел. Но пистолет - лишь для уверенности. Использовать его вряд ли придется.
        Гостиница представляла собой двухэтажное здание у главной трассы на Зольнхофен. Огромные грузовики с широкими дутыми колесами рокотали на шоссе, под их высокими рамами свисали перезрелыми гроздьями гофрированные контейнеры. Водители сидели в герметичных кабинах, закрепленных на суставчатых кронштейнах. Такая кабина могла и опускаться до земли, и высоко подниматься, позволяя водителю перебраться в нее с верхнего этажа здания.
        Обычно водитель находился в головной машине каравана из четырех-пяти машин. Никто не доверял автоматике настолько, чтобы оставить грузовики без присмотра.
        Гостиница выглядела ветхой и грязной, потому инквизитор решила не снимать перчаток. Она подошла к компании шоферов, которые сидели за столом и вели скучный разговор, в основном жалуясь на скверную работу. На столе - чашки с недопитым кофе, тарелки с объедками и плохо отпечатанная газета со свежим портретом Торна. Статья перечисляла его новые антиобщественные деяния. Коричневая дуга подсохшего кофе окружала голову террориста, словно нимб.
        Инквизитор долго стояла рядом с шоферами. Показалось - несколько минут. Наконец один соизволил обратить внимание.
        - Меня зовут Виллемье, - сообщила она. - Мне нужно в Зольнхофен.
        - Виллемье? Что-то я такое слышал…
        - Я рада. Но это обычное на Ресургеме имя.
        Водитель смущенно кашлянул, затем проговорил с сомнением:
        - В Зольнхофен, значит?
        Будто услышал впервые.
        - Именно в Зольнхофен. Это небольшое поселение у дороги. Больше того, оно первое на трассе после этого городка. Наверняка вы его проезжали пару раз.
        - Милашка, Зольнхофен мне вовсе не по пути.
        - Разве? Как интересно. А я думала, ваш путь прямиком идет через Зольнхофен. Трудно представить, как он может быть не по пути. Разве что вовсе с дороги съехать.
        Она достала деньги. Хотела положить на усыпанный объедками стол, но передумала. Покачала ими перед носом водителей, купюры похрустели, зажатые черной кожей перчатки.
        - Вот мое предложение: половина сразу - тому, кто доставит меня в Зольнхофен, на четверть больше - если выезжаем в пределах получаса, остальное - если прибудем до рассвета.
        - Я бы в принципе мог, - сказал один. - Но в такое время года несподручно…
        - Торговаться не стану, - перебила Виллемье, решившая не играть в дружелюбие.
        Она не надеялась понравиться водителям. Чиновников эти парни на дух не переносят и соглашаются делить с ними кабину только за приличные деньги. Едва ли можно винить шоферов за это. Здешние чиновники любого калибра - малоприятная публика.
        Если бы Виллемье сама не была инквизитором, она боялась бы инквизиторов до дрожи.
        Но деньги умеют творить чудеса. Через двадцать минут она уже сидела в кабине мощного грузовика и смотрела, как тускнеют позади огни Одюбона. Машина везла лишь один контейнер. Она мягко пружинила на огромных колесах, покачивалась, убаюкивала. В кабине было тепло и спокойно. Водитель предпочел слушать музыку, а не вести пустые разговоры.
        Поначалу Виллемье следила за работой шофера. Машина лишь изредка требовала его участия. Несомненно, она вполне удержалась бы на дороге и без человеческой помощи, но местный профсоюз настоял на присутствии водителя.
        Изредка проносились встречные грузовики, но большей частью впереди расстилалась только бескрайняя и безлюдная ночь. Казалось, они едут в никуда, в сплошную темноту.
        На коленях Виллемье лежала газета со статьей о Торне. Инквизитор перечитала ее несколько раз, ощущая усталость. Мертвый казенный стиль, спотыкающиеся фразы. В статье Торна и его сподвижников представляли бандой отъявленных бандитов, озабоченных свержением правительства с единственной целью: ввергнуть колонию в хаос анархии. Лишь мельком упоминалась объявленная Торном цель - эвакуировать Ресургем, используя субсветовик триумвира. Инквизитор знала достаточно о Торне, чтобы представлять его истинное намерение. Еще со времен Силвеста одно правительство за другим упорно отрицало грозящую колонии опасность, возможность повторения того, что погубило амарантийцев миллион лет назад. Со временем - в темные, отчаянные годы, последовавшие за падением режима Жирардо, - перспективу гибели колонии во внезапной катастрофе прекратили обсуждать публично. Одно упоминание об амарантийцах, не говоря уже об их судьбе, обеспечивало человеку клеймо потенциального бунтовщика, нарушителя порядка. Но Торн был прав. Хотя катастрофа не угрожала разразиться в ближайшем будущем, опасность сохранялась.
        Его сподвижники и в самом деле совершали теракты против правительства, но они наносили точно рассчитанные удары, с минимумом посторонних жертв. Иногда это делалось ради саморекламы, но большей частью ради грабежа. Свержение нынешнего правительства, безусловно, входило в планы Торна, но единственной целью не являлось.
        Торн полагал, что субсветовик триумвира еще находится неподалеку, в пределах звездной системы. И считал, что правительство знает, где именно этот звездолет. Утверждал, что у правительства есть два работающих шаттла, способных перевезти население на корабль «Ностальгия по бесконечности».
        Потому Торн составил несложный план: сперва выяснить, где находятся шаттлы, потом свергнуть правительство либо так ослабить его, чтобы беспрепятственно захватить корабли. Наконец предоставить населению возможность собраться в одном месте, откуда шаттлы смогут перевезти желающих на субсветовик. Последнее действие подразумевало захват власти, но Торн неоднократно подчеркивал, что хочет обойтись наименьшей кровью.
        Судя по статье, в нежелании проливать кровь Торна уж точно нельзя заподозрить. Угроза Ресургему объявлялась смехотворной, цели Торна извращались, сам он выставлялся безумным маньяком, число гражданских жертв сильно преувеличивалось.
        Инквизитор внимательно рассмотрела портрет. Она никогда не встречала Торна лично, но знала о нем многое. Рисунок мало походил на оригинал, но Департамент внутренних угроз счел изображение достаточно правдивым. Что ж, тем лучше.
        - Я бы на вашем месте не тратил время на эту чепуху, - заявил вдруг водитель, когда Виллемье наконец задремала. - Парень уже труп.
        - Кто? - спохватилась она, моргая.
        - Торн. - Шофер ткнул толстым пальцем в газету. - Ну, тот, который на рисунке.
        Интересно, этот человек специально выжидал, когда она задремлет? Это у него такие невинные игры с пассажирами?
        - Я не знаю, жив он или нет. В газетах не читала про его смерть и в новостях не слышала.
        - Правительство его шлепнуло. Давно на него зуб точило.
        - Как же его могли шлепнуть, даже не зная, где он?
        - Да знали они, вот в чем дело. И пока не хотят, чтобы нам про это стало известно.
        Виллемье подумала, что шофер издевается над ней. Наверное, догадался, что везет правительственного чиновника, и решил: она слишком занята своим делом, чтобы доносить о мелком зубоскальстве.
        - Если застрелили, так почему не объявляют? Тысячи людей считают, что Торн отведет их к земле обетованной.
        - Да, но единственное, что для них хуже живого мессии, - это мессия, превратившийся в мученика. Если разлетится слух о его смерти, беды не оберешься.
        Виллемье пожала плечами, сложила газету:
        - Вообще-то, я не уверена, что он вообще существовал. Может, правительство как раз и хотело создать фигуру народного вождя, бунтаря, чтобы сильней придавить народ. Вы же вряд ли верите всем историям про него.
        - Про спасение с Ресургема? В это уж точно не верю. Хотя было бы здорово, если б это оказалось правдой. Мы бы избавились разом от всех нытиков.
        - Вы и в самом деле так считаете? Что желающие покинуть планету - нытики?
        - Прости, милашка. Я вижу, с какой ты стороны баррикад. Но кое-кому нравится эта планетка. Уж не обижайся.
        - Я не обижаюсь.
        Она откинулась на сиденье, прикрыла газетой лицо. Если этот сигнал не дойдет до водителя, тогда уж ничего не поделаешь. Придется терпеть.
        К счастью, до него дошло.
        На этот раз дрема благополучно перешла в глубокий сон. Снилось былое, являлись воспоминания, разбуженные голосом агента номер четыре. Виллемье так давно ее не видела! И уже старалась не думать о ней как о реальном человеке. Живые воспоминания были слишком болезненными. За ними тянулись воспоминания о прибытии Виллемье на Ресургем, о жизни, в сравнении с теперешним блеклым существованием казавшейся волшебной сказкой.
        Этот голос - он будто дверь в прошлое. А там многое, от чего нельзя убежать и спрятаться. И забыть о нем тоже нельзя.
        Какого же черта агент номер четыре позвонила?
        Она проснулась, ощутив перемену в движении. Водитель загонял машину к месту разгрузки.
        - Где мы?
        - Зольнхофен как он есть. Рекламы нету, здесь тебе не столица. Но ты ведь сюда и хотела.
        Сквозь щель в стене склада виднелось небо с кровавым отливом. Рассвет.
        - Мы слегка опоздали, - заметила Виллемье.
        - Милашка, мы прибыли в Зольнхофен четверть часа назад. Но ты спала как убитая. Я будить пожалел.
        - Да уж, пожалел, - проворчала инквизитор, но все же отдала водителю остаток денег.
        Ремонтуар наблюдал, как пришедшие последними члены совета рассаживаются по ярусам кресел. Из старейших кое-кто мог добраться самостоятельно, но большинству помогали роботы, экзоскелеты либо целые рои черных летающих дронов величиной не больше наперстка. Некоторые из членов совета были настолько близки к концу телесного существования, что уже почти покинули бренные тела. Они представляли собой головы на паукообразных устройствах для перемещения. У двоих напичканный машинерией мозг раздался настолько, что уже не помещался в черепной коробке. Собственно, кроме мозга, плавающего в прозрачной куполовидной емкости, присоединенной к пульсирующей аппаратуре жизнеобеспечения, ничего телесного у этих людей не оставалось. Они принадлежали к числу наиболее обобществившихся сочленителей, теперь едва ли не вся их умственная деятельность проходила в сети. Если бы не многолетняя привычка к телесному существованию, они бы отказались и от мозга. Так древний аристократический род не спешит разрушать свое ветхое гнездо, хотя там уже никто не живет.
        Ремонтуар ловил мысли каждого новоприбывшего. Явились люди, которых уже давно считали мертвыми, те, кто никогда на памяти Ремонтуара не участвовал в заседаниях Узкого совета.
        Дело Клавэйна привлекло всех, даже давно отошедших от дел.
        Ремонтуар вдруг ощутил присутствие Скади. Она появилась на полукруглом балконе. Зал совета был изолирован от всех потоков информации, воспринимаемых мозгом сочленителей. Находящиеся внутри могли общаться без помех, но были полностью отрезаны от остальных разумов Материнского Гнезда. Это позволяло совету общаться свободно, не опасаясь прослушки.
        Ремонтуар оформил мысль, обозначил ее как имеющую первостепенную важность, чтобы привлечь общее внимание, и разослал членам совета.
        - Клавэйну известно об этом заседании?
        Скади резко повернулась к нему:
        - С какой стати ему знать?
        - Но ведь мы собрались говорить о нем - за его спиной.
        Скади улыбнулась:
        - Если бы он согласился присоединиться к нам, не было бы нужды в этом разговоре. Проблема не во мне - в Клавэйне.
        Ремонтуар встал. Теперь все взгляды были направлены на него. А кто не имел глаз, тот навел сенсорное устройство.
        - Скади, разве он создал какие-либо проблемы с ним? Я против того, чтобы мы обсуждали судьбу Клавэйна втайне от него.
        - Я не вижу в этом ничего дурного. Мы все желаем ему только хорошего. И я полагала, что вы, его друг, лучше других поймете это.
        Ремонтуар окинул взглядом зал. Фелки не видно, и это вовсе не удивительно. Она имеет полное право быть здесь, но вряд ли Скади захотела ее пригласить.
        - Да, признаю: мы с Клавэйном друзья. Он не раз спасал мне жизнь. И мы через многое прошли вместе. Это значит, что мое отношение к нему может быть слишком субъективным. Но, думаю, моя субъективность никого здесь не введет в заблуждение. И я скажу вам вот что…
        Ремонтуар помолчал, обводя зал взглядом, всматриваясь в лица.
        - Нужно ли кому-либо напоминать, чем нам обязан Клавэйн? Что бы вам ни внушала Скади, правда такова: ничем не обязан. Если бы не он, никого из нас здесь бы не было. Он был для нас не менее важен, чем Галиана. Не менее. Помните об этом.
        - Конечно, Ремонтуар прав, - подхватила Скади. - Но заметьте: он говорит о Клавэйне в прошедшем времени. Все его великие подвиги в прошлом, причем в далеком. Я не отрицаю, что после возвращения из экспедиции он хорошо послужил Материнскому Гнезду. А остальные разве справлялись плохо? Клавэйн проявил себя не хуже, но и не лучше прочих старших сочленителей. Но разве мы не вправе ожидать от него большего?
        - Чего же именно?
        - Большего, чем упрямое солдафонство, чем постоянный риск.
        Ремонтуар понял: хотел того или нет, стал адвокатом Клавэйна. И ощутил легкое презрение к прочим членам совета. Знал: многие из них обязаны Клавэйну жизнью. И могли бы о том заявить. Но здесь и сейчас - промолчат. Не осмелятся перечить Скади.
        Защищать друга придется в одиночестве.
        - Кому-то ведь нужно патрулировать границы.
        - Несомненно. Но у нас есть для этого люди гораздо моложе, быстрее и, откровенно говоря, менее ценные. Бесценный опыт Клавэйна нужен здесь, в Материнском Гнезде, доступный всем нам. Я не верю, что он совершает экспедиции за пределы Гнезда, исходя из чувства долга. Нет, им руководит чистейший эгоизм. Он пользуется принадлежностью к нашему сообществу, принадлежностью к выигрывающей стороне, не принимая полностью обязательств сочленителя. Это указывает на несовпадение его интересов с нашими, на самоуверенность - на то, что враждебно нашему образу мыслей. Полагаю, это указывает даже на предрасположенность к предательству.
        - Предательство? Да никто не показал большей верности сочленителям, чем Невил Клавэйн! Может, кое-кому нелишне было бы освежить свои знания по истории?! - воскликнул Ремонтуар.
        Голова на паучьих ногах шевельнулась в кресле.
        - Я согласен с Ремонтуаром. Клавэйн ничем не обязан нам. Он доказал свою верность тысячи раз. Если не хочет работать в совете - имеет на то полное право.
        На другом конце зала засиял контейнер с мозгом. Свет пульсировал в соответствии со спектром речи.
        - В этом нет сомнений. Но несомненно и то, что у него есть моральное обязательство перед нами. Нельзя разбрасываться такими способностями, они должны использоваться в совете.
        Мозг замолчал, питающие его насосы забулькали, захрипели. Узловатая масса нервной ткани медленно вздымалась, опадала, будто кусок доходящего теста.
        - Я не одобряю провокационную риторику Скади, - продолжил мозг. - Но если ее отбросить, остается факт: отказ присоединиться к совету заставляет серьезно усомниться в верности Клавэйна Гнезду.
        - Прекратите нести чушь! - прервал его Ремонтуар. - Неудивительно, что Клавэйн не спешит присоединиться к таким, как вы.
        - Это оскорбление! - зашипел мозг.
        Ремонтуар уловил общее настроение. Многих позабавила перепалка с мозгом, хотя открыто чувства и не выказывали. Распухший мозг не был настолько уважаемым, каким считал себя. Чувствуя, что чаша весов склонилась в нужную сторону и настал подходящий момент, Ремонтуар подался вперед, сжав ладонями балюстраду, и резко спросил:
        - Скади, ответьте нам, что происходит? Почему вы требуете его присутствия в совете именно сейчас, хотя совет многие годы прекрасно обходился без Клавэйна?
        - Что вы имеете в виду под «именно сейчас»?
        - Я имею в виду причину вашего требования. Что-то делается втайне от нас, я прав?
        Гребень Скади полыхнул фиолетовым. Она стиснула челюсти, отступила, выгнув спину - будто загнанная в угол кошка. А Ремонтуар продолжал давить:
        - Сперва мы ни с того ни с сего возобновляем строительство субсветовиков. Причем целый век мы не строили корабли по причинам столь секретным, что даже Узкому совету узнать о них не позволили. Затем явился на свет корабль - прототип нового флота, набитый под завязку машинами непонятного происхождения и назначения - опять же настолько секретными, что Высшему совету не позволено знать о них. Эскадра подобных кораблей строится в комете неподалеку отсюда, но опять же это все, что нам изволили сообщить. Уверен, Внутреннему святилищу следует дать нам дополнительные сведения.
        - Ремонтуар, будь осторожен.
        - Отчего же? Невинными рассуждениями я подвергаю себя смертельному риску?
        Встал сочленитель с гребнем на черепе, немного похожим на гребень Скади. Этого члена совета Ремонтуар хорошо знал и был уверен: он не принадлежит к святилищу.
        - Ремонтуар прав. За нашей спиной происходит нечто значительное, и дело Клавэйна - лишь часть этого. Прекращение строительства субсветовиков, странные обстоятельства возвращения Галианы, новые корабли, тревожные слухи об «адском» оружии. Нынешняя война - пустяк, не более чем маскировка для всей этой активности, о чем Внутреннему святилищу прекрасно известно. Может быть, истинная картина событий слишком некрасива для того, чтобы мы, простые члены Узкого совета, смогли ее понять и принять? Если так, то мне, как и Ремонтуару, не остается ничего, кроме предположений и рассуждений. И знаете, куда эти рассуждения приводят?
        Сочленитель пристально посмотрел на Скади:
        - Есть еще один странный слух, касающийся так называемого «Пролога». Уверен, не нужно напоминать вам, что это название Галиана дала финальной серии своих экспериментов на Марсе - и поклялась никогда их не повторять.
        Ремонтуар заметил - а может, лишь показалось, - как на гребне Скади при упоминании «Пролога» сменились оттенки.
        - При чем здесь «Пролог»? - спросил Ремонтуар.
        Сочленитель перевел взгляд на него:
        - Не знаю в точности, но могу предположить с немалой уверенностью: Галиана не хотела повторения экспериментов. Результаты оказались неимоверно полезными, но и страшными. Слишком страшными. Но когда Галиана в глубоком космосе, кто помешает Внутреннему святилищу повторить «Пролог»? И Галиане об этом сообщать вовсе не обязательно.
        Слово «Пролог» Ремонтуар определенно уже слышал. Но если оно и в самом деле относилось к марсианским экспериментам… Это же четыре века назад! Потребуется весьма деликатная мнемоническая археология, чтобы пробиться сквозь слои памяти, - очень трудная работа, поскольку предмет раскопок окружает тайна.
        Он решил, что проще спросить: «Что такое „Пролог“?»
        - Ремонтуар, я отвечу на этот вопрос.
        Звук обычного человеческого голоса, разнесшийся над тишиной зала, показался шокирующим: резким, неприятным.
        Ремонтуар проследил, откуда донесся голос, - и обнаружил его хозяйку сидящей близ входа. Должно быть, Фелка явилась уже после начала заседания.
        Скади впечатала в разумы собравшихся яростную мысль: «Кто ее позвал?!»
        - Я, - ответил Ремонтуар добродушно и, ради Фелки, вслух. - Предположил, что вы не удосужитесь ее пригласить. А поскольку тема заседания - Клавэйн, присутствие Фелки я счел в высшей степени уместным.
        - Именно так, - подтвердила Фелка.
        Ремонтуар заметил движение в ее руке. Присмотрелся: Фелка принесла на заседание Узкого совета живую мышь.
        - Скади, я не права? - осведомилась Фелка.
        - Нет нужды разговаривать вслух. - Скади фыркнула. - Это слишком долго. Фелка способна слышать мысли не хуже любого из нас.
        - Но если вы услышите мои мысли, вполне вероятно, все сойдете с ума, - улыбнулась Фелка.
        От ее улыбки у Ремонтуара холодок пошел по коже. А ведь Фелка, похоже, права.
        - Уж лучше не рисковать…
        Фелка глянула на свою руку, где мышь гонялась за собственным хвостом.
        - У вас нет права быть здесь!
        - Есть, Скади. Иначе как бы прошла в зал? Меня бы не пропустила автоматика. И не будь я членом Узкого совета, едва ли могла бы знать о «Прологе».
        Сочленитель, впервые упомянувший это название, заговорил вслух. Его высокий голос дрожал.
        - Скади, значит, мои предположения верны?
        - Не обращайте на нее внимания. Ей ничего не известно о программе.
        - Значит, я могу разглашать что угодно? Это все равно не будет правдой? Хорошо, слушайте. Ремонтуар, «Пролог» - это эксперимент по неклассическому коррелированию сознания и квантового объекта. Думаю, вы должны помнить о том, как он проводился на Марсе. Результат далеко превзошел ожидания Галианы. Она свернула программу, испугавшись того, что обнаружила. На том дело и должно было закончиться. Но ведь не закончилось, правда?
        Фелка посмотрела на Скади:
        - Век назад эксперименты возобновились. Здесь. Именно сведения, полученные через «Пролог», побудили нас прекратить строительство кораблей.
        - Мы получили послание через «Пролог»? - удивился Ремонтуар.
        - Послание из будущего, - пояснила Фелка, словно растолковывая само собой разумеющееся.
        - Вы шутите!
        - Я совершенно серьезна. Кому знать, как не мне, - я принимала участие в экспериментах.
        Мысли Скади разлетелись по комнате, будто холодные лезвия:
        - Мы собрались, чтобы обсуждать Клавэйна, а не «Пролог»!
        В лице Фелки не дрогнул ни единый мускул. Ремонтуар подумал, что она - единственная из собравшихся, кого не смогла подавить либо запугать Скади. В сознании Фелки уже жили страхи, каких Скади и не представить.
        - Но ведь нельзя обсуждать одно, не затрагивая другое. Эксперименты продолжились, не правда ли? И они имеют прямое отношение к происходящему сейчас. Внутреннее святилище узнало нечто такое, к чему предпочитает нас не подпускать.
        Скади заиграла желваками:
        - Внутреннее святилище распознало приближающийся кризис.
        - Что за кризис? - спросила Фелка.
        - Наитяжелейшего рода.
        Фелка кивнула понимающе, отодвинула спавшую на глаза тонкую черную прядь:
        - И какова же роль Клавэйна во всем этом?
        Мучительное замешательство Скади ощущалось почти физически. Мысли прибывали разрозненные, оборванные, будто, едва оформив их, она дожидалась подсказки от неслышного для остальных советчика.
        - Клавэйн… может помочь… Он нужен… Кризис будет облегчен… если он поможет.
        - И какой же помощи вы от него хотите? - не отставала Фелка.
        На лбу Скади дернулась жилка. По гребню бежали друг за другом цветные волны, сталкивались, мерцали - словно краски на стрекозиных крыльях.
        - Когда-то мы потеряли нечто очень ценное. И сейчас узнали, где оно. Клавэйн поможет нам его вернуть.
        - Это «ценное», случаем, не оружие? - осведомилась Фелка.
        Инквизитор попрощалась с водителем, подвезшим до Зольнхофена. Пока ехала, проспала пять-шесть часов, предоставив водителю прекрасную возможность покопаться в вещах, а то и выкинуть пассажирку в глухомани. Но все осталось нетронутым, включая пистолет. Водитель даже оставил вырезку про Торна.
        Убогостью и нищетой Зольнхофен вполне оправдал ожидания. По его центру Виллемье блуждала всего несколько минут. Затем обнаружила «культурный центр» поселения - унылый пятачок, окруженный двумя неописуемо жалкими ночлежками для приезжих, парой невзрачных административных зданий и разномастными кабаками. За «центром» возвышались громоздкие ангары ремонтных мастерских - причина существования Зольнхофена. Дальше к северу огромные терраформирующие машины превращали атмосферу Ресургема в газовую смесь, пригодную для человеческого дыхания. Несколько десятилетий они работали безукоризненно, но теперь, обветшав, легли тяжким бременем на неповоротливую централизованную экономику Ресургема. Городки, подобные Зольнхофену, кое-как добывали средства к существованию, обслуживая и ремонтируя терраформирующие машины. Работа эта была тяжелой и очень ответственной, требовала весьма специфических человеческих свойств - и определенной породы людей, этими свойствами обладающих.
        Об этом инквизитор вспомнила, войдя в гостиницу. Ожидала, что хотя бы с утра пораньше здесь будет тихо, но, едва ступив за дверь, обнаружила пиршество в полном разгаре. Гремела музыка, вокруг дико орали и хохотали. Виллемье вспомнила буйное веселье в казармах на Окраине Неба. Несколько гуляк уже отключились, сгорбившись над кружками, словно школьники над домашним заданием. От висящей в воздухе химической вони защипало глаза. Инквизитор стиснула зубы, выругалась вполголоса. Агент номер четыре всегда выбирала самые что ни на есть отвратительные дыры. Вспомнилась первая встреча с ней, на йеллоустонской «карусели», в баре. Наверное, худшей помойки во всем космосе не найти. Оперативница четыре обладала многими талантами, но выбор приличного места для встречи в их списке не значился.
        К счастью, на появление инквизитора внимания никто не обратил. Она протиснулась мимо пьяных к заменителю стойки - к пробитой в стене дыре с торчащими по краям кирпичами. Угрюмая баба выпихивала кружки с выпивкой, словно баланду в тюрьме, и хватала деньги и пустые кружки с неприличной быстротой, будто опасалась, что клиенты своруют.
        - Дайте кофе, - попросила инквизитор.
        - Нету кофе.
        - Тогда ближайший гребаный эквивалент кофе.
        - Зачем хамить-то?
        - Мать вашу, говорю так, как пожелаю. В особенности если не получаю кофе. - Виллемье подалась вперед, упершись в пластиковый край стойки. - Вы дадите мне кофе, правда? Я же не полмира хочу в подарок.
        - Вы что, большая шишка?
        - Нет. Просто женщина, которая хочет кофе. Притом она слегка не в себе. Я по утрам жить не люблю.
        На плечо легла рука. Виллемье резко повернулась, инстинктивно потянувшись за пистолетом.
        - Ана, снова буянишь? - спросила подошедшая сзади женщина.
        Инквизитор растерянно моргнула. С тех пор как покинула Кювье, она представляла эту сцену много раз, но все равно происходящее показалось нереальным, дешевой мелодрамой.
        Триумвир Илиа Вольева кивнула барменше:
        - Это моя подруга. Она хочет кофе. Принеси ей.
        Баба зыркнула, нехорошо сощурившись, пробурчала неразборчивое и скрылась из виду. Чуть позже явилась вновь с чашкой жижи, каковую, судя по виду, только что нацедили из коробки передач дальнобойного грузовика.
        - Ана, бери, - посоветовала Вольева, - лучше здесь не найдешь.
        Инквизитор протянула за чашкой чуть подрагивающую руку и прошептала:
        - Не следует меня так звать.
        Вольева подвела ее к столу:
        - Как не следует звать?
        - Ана.
        - Но это же твое имя!
        - Нет, это больше не мое имя. Не на этой земле. Не в это время.
        Облюбованный Вольевой столик прятался в углу, за штабелем пивных ящиков. Илиа смахнула рукавом мусор со стола, уткнула в него локти, уставилась на Ану, уложив подбородок на сцепленные пальцы.
        - Ей-богу, не стоит беспокоиться о том, что тебя узнают. На меня тут посмотрели с полным безразличием, а ведь я, после Торна, самый разыскиваемый на планете человек.
        Инквизитор, много лет назад носившая имя Ана Хоури, осторожно попробовала густую вязкую жижу, поданную под видом кофе.
        - Да уж, Илиа, ты умеешь сбить с толку кого угодно…
        Виллемье осмотрелась, сознавая, что выглядит неестественно и подозрительно.
        - Тебя можно звать Илиа?
        - Так я себя и называю. Но вот фамилию пока упоминать не стоит. Ни к чему лишний раз искушать судьбу.
        - Конечно ни к чему. Думаю, мне следует… - Ана против воли снова оглянулась - не подслушивает ли кто тайком? Затем тихо воскликнула: - Илиа, я так рада тебя видеть! Честное слово, просто рада.
        - Я тоже скучала по тебе. Подумать только, наше знакомство началось чуть ли не с попыток убить друг друга. Конечно, это дело прошлое…
        - Я уже и тревожиться начала. Столько лет ты на связь не выходила…
        - У меня были веские причины залечь поглубже.
        - Да уж…
        Несколько минут обе молчали. Инквизитор, наконец осмелившаяся думать о себе как об Ане Хоури, вспомнила причины дерзкой игры, которую вели теперь обе женщины. Игру придумали сами, поражая друг друга крепостью нервов и изобретательностью. Они прекрасно дополняли друг друга. Но ради максимально эффективной реализации плана пришлось работать поодиночке.
        Хоури, не в силах более терпеть, первой нарушила молчание:
        - Илиа, какие новости? Хорошие или скверные?
        - Ты же знаешь мои привычки. Угадай с трех раз.
        - М-да. Значит, скверные. Даже очень.
        - Именно.
        - Ингибиторы?
        - Прости за предсказуемость, но дело именно в них.
        - Они здесь?
        - Думаю, да, - кивнула Илиа и добавила шепотом: - Происходит что-то странное. Я видела своими глазами.
        Голос Вольевой зазвучал еще тише - Ане пришлось напрячься, чтобы расслышать.
        - Это машины. Огромные, черные. Они уже в нашей системе. Я и не заметила их прибытия. Их не было - и вдруг возникли, прямо под носом.
        Ане однажды довелось заглянуть в их разум, ощутить ледяную хищную ярость, запечатленную в древних записях. Ингибиторы походили на волчью стаю, терпеливо поджидающую во тьме. Не ведающих эмоций и переживаний, их переполняла смесь голода и жажды поиска. Они подвывали друг другу сквозь молчаливую пустоту галактической ночи, собираясь огромными стаями, когда запах свежей крови пробуждал их от зимней спячки.
        - Господи…
        - Ана, этого следовало ожидать. Когда Силвест начал копаться в том, чего не понимал, он предопределил их приход. Неизвестным оставалось лишь одно: когда и где они объявятся.
        Ана слушала и дивилась тому, сколь холодно и страшно вдруг стало. Невидимое воплощение ужаса… Триумвир Вольева выглядела непритязательно - обычная женщина, слегка даже похожая на бродяжку. Коротко остриженные седые волосы, круглое лицо, выдающее далеких монголоидных предков, морщинки у глаз. Илиа не очень-то походила на вестницу жуткой судьбы.
        - Мне страшно…
        - Есть все причины бояться. Однако постарайся не показывать свой страх местным. Пока еще рано запугивать их.
        - И что мы можем сделать?
        Илиа посмотрела сквозь стакан на свет, щурясь, будто лишь сейчас всерьез задумалась над случившимся.
        - Не знаю. Амарантийцы пытались - и не слишком преуспели.
        - Мы не птицы, которые даже не умели летать.
        - Угу. Мы люди, бич Галактики. Или что-то в этом роде… Ана, я не знаю, что делать. Просто не знаю. Если бы речь шла только о нас с тобой, мы бы попробовали вывести капитана из комы и удрать. Могли бы даже применить оружие - вдруг от него был бы толк.
        Хоури содрогнулась:
        - Если мы смажем пятки, это вряд ли поможет Ресургему.
        - Конечно не поможет. Не знаю, как с твоей совестью - моя и так не слишком бела. Не хотелось бы получить свежее пятно.
        - Сколько времени у нас осталось?
        - Трудно сказать. Все это выглядит странно. Ведь ингибиторы, если бы захотели, уже уничтожили бы Ресургем. Даже мы способны это сделать. Поэтому, мне кажется, Ресургем их мало интересует.
        - Так, может, они не убивать нас явились?
        Вольева залпом допила и сказала:
        - Может, и не убивать. А может, как раз для этого.
        В сердце роя черных машин процессоры, сами разумом не обладающие, пришли к выводу: необходимо вывести из спячки управляющий разум.
        Решение это они приняли далеко не сразу. Большинство зачисток не требовало будить то, что машины по идее должны были уничтожать. Но сейчас им досталась очень непростая задача. В архивах значилось: здесь зачистка уже проводилась, причем не далее как 0,045 галактического оборота назад. Поскольку необходимость в повторении процедуры возникла так рано, требовались экстраординарные меры.
        Управляющий разум для того и предназначался, чтобы применять эти экстраординарные меры. Всякая зачистка отличалась от остальных. Потому, к сожалению, лучший способ покончить с разумной жизнью требовал участия разума. Но когда дело будет сделано, когда машины выявят первичный источник заражения и уничтожат все выпущенные им споры - на что уйдет еще пара тысячных галактического оборота, полмиллиона земных лет, - управляющий разум заглушат, его самосознание погасят до тех пор, пока оно не понадобится снова.
        А оно может и не понадобиться больше никогда.
        Управляющий разум никогда не задавался вопросом, почему он занимается зачистками. Он знал, что по большому счету трудится ради спасения разумной жизни. Его вовсе не волновало, что катастрофа, последствия которой необходимо предотвратить, жуткий катаклизм, который обязательно случится, если не прекратить распространение разумной жизни, лежал в далеком будущем, в тринадцати галактических оборотах.
        Огромность срока - три миллиарда лет - ингибиторов не смущала. Время для них ничего не значило.
        Глава седьмая
        - Скади? К сожалению, у нас еще один несчастный случай.
        - Какого рода?
        - Результат переключения во второе состояние.
        - Надолго?
        - На несколько миллисекунд. Но и этого оказалось достаточно.
        Двое - Скади и главный двигателист - сидели на корточках в отсеке с черными стенами, близ кормы загнанного в док «Паслена». Отсек был тесным - пришлось согнуться, прижать колени к груди. Неприятно, но после нескольких визитов в машинную часть Скади приучилась не замечать дискомфорта, относиться к нему с равнодушным буддийским спокойствием. Могла проводить дни напролет в неимоверно узких проходах - и проводила. Мудреные агрегаты прятались в многочисленных тесных закоулках. Прямое управление двигательными системами, их тонкая настройка возможны были лишь здесь. Связь с общей сетью управления предусматривалась лишь самая базовая.
        - Тело еще на месте?
        - Да.
        - Хочу его осмотреть.
        - Вообще-то, смотреть там особо не на что, - возразил мужчина, но тем не менее отключил компад и двинулся наружу бочком, крабьим манером.
        Скади последовала за ним. Ползли от закоулка к закоулку, иногда еле протискиваясь мимо выдающихся в проходы частей машин. Агрегаты занимали все пространство вокруг, слегка, но ощутимо искажая пространство-время.
        Никто, даже Скади, не понимал целиком и полностью, как функционируют эти машины. Были теории, в том числе неплохо проработанные и научно убедительные, но в их фундаменте зияли огромные концептуальные дыры. Познания Скади о машинах главным образом состояли из таблиц, в которых разные формы воздействия на машины соотносились с результатами этого воздействия. Понимание же физической подоплеки результата отсутствовало. Во время работы машина, как правило, переходила в одно из нескольких дискретных квазистационарных состояний, каждое из них ассоциировалось с определенными изменениями локальной метрики. Но иногда система не входила в режим квазистационарности, осциллируя между состояниями. Метрика притом изменялась весьма диким образом, и возвращение к единственному квазистационару оказывалось крайне мучительным и сложным процессом.
        - Вы сказали, во второе состояние? А в каком стационаре были до того?
        - В первом, как и предусматривается по инструкции. Мы исследовали нелинейную геометрию искривленного континуума.
        - Причина смерти? Как и в прошлый раз, сердечный приступ?
        - Нет. Во всяком случае, она явно не среди главных причин смерти. Как я уже сообщал, от тела осталось немногое.
        Скади и двигателист, извиваясь, пробирались вперед по узкому каналу среди агрегатов. Поле сейчас находилось в нулевом стационарном состоянии. Это состояние видимых физиологических эффектов не вызывало. Но Скади все равно не могла отделаться от чувства сугубой неправильности, от назойливой мысли о сиюминутном, постоянном искажении мира. Конечно, это иллюзия. Чтобы сейчас зарегистрировать влияние прибора на метрику, потребовались бы высокоточные пробы, измеряющие относительный уровень энергии вакуума. Но чувство неправильности никак не желало уходить.
        - Мы на месте.
        Скади осмотрелась. Она оказалась в довольно просторном помещении - таких было несколько в недрах машины. Тут можно встать в рост; черные вогнутые стены испещрены портами для компадов.
        - Это случилось здесь?
        - Да. Градиент поля в этом месте был наивысшим.
        - Я не вижу тела.
        - Вы просто невнимательно смотрите.
        Скади проследила за взглядом двигателиста. Затем подошла к стене, коснулась затянутыми в перчатку пальцами. Издали такая же глянцево-черная, как и прочие стены, эта вблизи оказалась пунцово-алой. Немалая часть поверхности была покрыта ровным четвертьдюймовым слоем влажной вязкой субстанции.
        - Надеюсь, это не то, про что я подумала?
        - Боюсь, именно то.
        Скади провела пальцем по субстанции. Та даже при нулевой гравитации была достаточно клейкой, чтобы образовать однородный, мягкий, прочно приставший к стене слой. Местами чувствовались твердые сгустки - наверное, обломки кости либо аппаратуры, - но ничего крупнее наперстка.
        - Расскажите, что случилось.
        - Он очутился вблизи фокуса. Скачок ко второму квазистационару длился лишь миллисекунды, но хватило и того. Любое движение могло оказаться роковым, даже непроизвольная судорога. Возможно, он умер еще до того, как ударился о стену.
        - Как быстро он двигался?
        - Думаю, с легкостью мог достичь нескольких километров в секунду.
        - Скорее всего, боли он не ощутил. Удар был заметным?
        - По всему кораблю. Будто взорвалась небольшая бомба.
        Скади приказала перчаткам очиститься. Багровая слизь стекла назад, на стену. Скади вспомнила Клавэйна и позавидовала. Уж он-то, наверное, совершенно равнодушен к подобным зрелищам. За солдатскую карьеру навидался жути - и приучился не реагировать на вид изуродованной человечины. Скади же, за одним-двумя исключениями, воевала лишь дистанционно.
        - Скади?
        Должно быть, игра цветов на гребне выдала смятение.
        - Обо мне не беспокойтесь. Лучше выясните причину неисправности и примите меры к тому, чтобы она не повторилась.
        - А как с программой испытаний?
        - Конечно же, она продолжается. И пожалуйста, приберитесь здесь.
        Фелка плавала в закоулке своего жилища. На месте многочисленных инструментов, ранее присоединенных шнурами к талии, теперь витали хаотичным роем клетки. Когда Фелка двигалась, они тихо клацали, соударяясь. В каждой клетке сновало несколько белых мышей, они обнюхивали и царапали решетки. Фелка на мышиное беспокойство внимания не обращала. Грызунам недолго сидеть взаперти, вскоре их накормят и предоставят свободу. Разумеется, в известных пределах.
        Сощурившись, она глянула в сумрак. Свет просачивался лишь из соседней комнаты, отделенной от этой изогнутой горловиной коридора из дерева цвета карамели.
        Фелка нащупала присоединенную к стене ультрафиолетовую лампу, включила. Одну стену комнаты застилала пластина бутылочно-зеленого стекла. За ней находилось нечто, на первый взгляд напоминающее деревянный водопровод: переплетение труб, каналов, клапанов, насосов и вентилей. Балки и рычаги непонятного назначения соединяли части лабиринта. У каждого канала, у каждой трубы одна стенка оставалась стеклянной, так что все перемещающееся по этому лабиринту было видно снаружи.
        Фелка уже запустила туда дюжину мышей через одностороннюю дверцу, расположенную у края пластины. Мыши быстро разбежались в разные стороны и теперь находились в метрах друг от друга; каждая вынюхивала себе путь. Отсутствие гравитации ничуть не смущало мышей, они цепко хватались за дерево и могли лазать без помех в любом направлении. Грызуны посмышленей приучались плыть в невесомости, лишь изредка отталкиваясь от стенок. Но происходило это лишь через несколько часов пребывания в лабиринте, после ряда обучающих циклов.
        Фелка потянулась к одной из клеток, приставила ее к дверце, убрала решетку. Радуясь свободе, мыши юркнули в лабиринт.
        Фелка наблюдала, затаив дыхание. Рано или поздно мышь доберется до дверцы, соединенной со сложной системой подпружиненных деревянных рычагов. Мышь толкнет створку, рычаги задвигаются. Иное движение передастся далеко, и метра за два от мыши сдвинется заслонка. Другая мышь, перемещавшаяся в удаленном участке лабиринта, вдруг обнаружит, что проход заблокирован. Возникшая необходимость выбирать путь перегрузит озабоченностью и тревогой крошечный умственный аппарат грызуна. Весьма вероятно, что выбор второй мыши активизирует изменения в новой части лабиринта. А Фелка, плавая у стеклянной стены, увидит череду изменений, множество пермутаций, осуществляемых программой, генерируемой случайно бездумными, примитивными существами.
        Но Фелке быстро наскучивали даже такие интересные занятия. Лабиринт - всего лишь начало. Она запустила это устройство в почти полной темноте, лишь при ультрафиолетовом свете. Мыши были модифицированные; особые гены заставляли их белки флуоресцировать в видимом диапазоне под ультрафиолетовым облучением. За стеклом мыши казались ярко-фиолетовыми пятнами. Фелка наблюдала с энтузиазмом - впрочем, быстро гаснущим.
        Лабиринт был целиком и полностью ее изобретением. Сама спроектировала его, изготовила деревянные механизмы. Сама заставила мышей светиться в темноте - и это было совсем несложным в сравнении с кропотливым вытачиванием деревянных механизмов, и в особенности с их подгонкой и отладкой. И одно время казалось, усилия того стоят.
        Одним из немногих явлений, еще интересовавших Фелку, было возникновение разума. На Диадеме, первой планете, посещенной после бегства с Марса на самом первом сочленительском звездолете, Клавэйн, Галиана и Фелка изучали огромный кристаллический организм - живой, но тративший годы на выражение простейших «мыслей». По его синапсам не бежали электрические сигналы, вместо них по меняющейся системе капилляров, пронизывающей древний ледник, ползали черные безмозглые черви.
        Клавэйн с Галианой не дали Фелке вдоволь насладиться изучением ледника, увезли ее - и она этого не простила. С тех пор питала интерес к системам, где непредсказуемым образом возникало сложное поведение из-за взаимодействия простых частей. Программировала и запускала множество численных моделей - но так и не убедила себя, что ухватывает сущность проблемы. Если сложное поведение и возникало - а это происходило нередко, - Фелка не могла избавиться от ощущения, что, сама того не ведая, изначально встроила это поведение в модель.
        Другое дело - мыши. Фелка отказалась от цифровых моделей, и эксперименты с мышами стали очередным шагом на пути развития аналоговых.
        Первая построенная Фелкой аналоговая машина работала на воде. Источником вдохновения послужило описание прототипа, обнаруженное в электронных архивах Материнского Гнезда. Века назад, еще до эпохи Транспросвещения, кто-то придумал компьютер, предназначенный моделировать перемещение денег в процессе функционирования экономики. Компьютер состоял из множества стеклянных колб, клапанов, тщательно отрегулированных сочленений. По-разному окрашенные жидкости представляли разные рыночные факторы и экономические параметры: учетные банковские ставки, инфляцию, условия торговли. Машина булькала и журчала, решая отчаянно трудные интегральные уравнения посредством элементарной прикладной гидродинамики.
        Устройство очаровало Фелку. Она воспроизвела прототип, добавила несколько искусных деликатных усовершенствований. Но машина, при всей ее занятности, дала лишь туманные намеки на возникновение сложности из простоты. Слишком детерминистичной она была, слишком жестко зарегулированной, чтобы выявить нечто воистину неожиданное и удивительное.
        А потом появился лабиринт с мышами - воплощенными случайностями, четвероногим хаосом. Фелка соорудила машину для использования их хаотичности, для непроизвольного перехода из состояния в состояние. Сложнейшая конструкция из рычагов и переключателей, из люков с крышками и сочленений постоянно менялась, непрерывно ползла сквозь фазовое пространство - головоломную, огромной размерности, линейную оболочку всех возможных конфигураций.
        В этом фазовом пространстве существовали аттракторы - как планеты и звезды, прогибающие ткань пространства-времени. Приближаясь к одному из них, лабиринт зачастую выходил на подобие орбиты, осциллировал вокруг, пока внутренняя нестабильность либо внешнее воздействие не отбрасывали систему от аттрактора. Обычно для схода с орбиты достаточно было запустить в лабиринт новую мышь.
        Иногда лабиринт впадал в состояние аттрактора и вознаграждал мышей более чем обычным количеством пищи. Фелку интересовало, могут ли мыши, действуя неосмысленно, не будучи способны к согласованному поведению, тем не менее привести лабиринт в окрестность аттрактора. Если бы такое произошло, оно было бы очевидным признаком возникновения сложности из простоты.
        Однажды нечто подобное случилось. Но с тех пор мышиная стая ни разу не повторила успеха. Фелка запустила больше грызунов, но они лишь застопорили лабиринт, загнали к другому аттрактору, где ничего интересного не происходило.
        Интерес к лабиринту еще не совсем пропал. Оставались нюансы поведения, не понятые до конца, и это сдерживало подступающую скуку. Но ее призрак уже встал в полный рост. Фелка знала: лабиринта хватит ненадолго.
        Лабиринт беспрерывно щелкал и цокал, словно готовящиеся отбить время древние часы с кукушкой. Клацали открывающиеся и закрывающиеся дверцы. Детали машины с трудом различались сквозь стекло, но светящийся поток мышей с достаточной ясностью показывал меняющуюся геометрию лабиринта.
        - Фелка!
        В дверном проеме появился человек. Вплыл, задержался, упершись пальцами в полированное дерево стены. Фелка различила его лицо. Сумрак подчеркивал необычность лысой головы - удлиненной, серой, яйцеобразной. Фелка всмотрелась в лицо и по совокупности признаков предположила, что это явился Ремонтуар. Но если бы в комнату вошли шесть-семь мужчин того же физиологического возраста с подобными же неестественно детскими чертами, Фелка не смогла бы узнать среди них Ремонтуара. Только то, что он недавно посетил ее, и позволило сделать определенный вывод.
        - Здравствуйте, Ремонтуар.
        - Можно зажечь свет? Или нам лучше поговорить в другой комнате?
        - Можем и здесь. Эксперимент на ходу.
        - Свет его не испортит? - осведомился Ремонтуар, взглянув на стеклянную стену.
        - Нет, но я не смогу видеть мышей.
        - Клавэйн подойдет с минуты на минуту, - сообщил гость.
        Она охнула, завозилась с контролем освещения. В комнате замерцал бирюзовый свет, затем его источник стабилизировался.
        Фелка всмотрелась в лицо Ремонтуара, изо всех сил пытаясь прочесть выражение. Хотя она многое знала об этом человеке, его лицо казалось неясным, полным двусмысленности, постоянно меняющимся. Даже простейшие эмоции удавалось распознать ценой колоссального напряжения - будто невооруженным глазом изучаешь едва заметное созвездие. Иногда случалось, что устаревшие имплантаты Фелки улавливали мимику, которая целиком ускользала от внимания других людей. Но обычно доверять своим суждениям о лицах Фелка не могла. Имея это в виду, она решила, что на лице Ремонтуара, скорее всего, отражаются тревога и озабоченность.
        - А почему Клавэйн еще не здесь?
        - Решил дать нам время, чтобы мы могли обсудить наедине дела совета.
        - Он знает о случившемся сегодня в зале?
        - Ничего не знает.
        Фелка подплыла к лабиринту и сунула в дверцу еще одну мышь, надеясь избавиться от застоя в нижнем левом квадранте.
        - И не будет знать, пока не решится войти в совет. А если войдет и узнает - может быть сильно разочарован.
        - Я догадываюсь, почему вы не хотите, чтобы он узнал о «Прологе».
        - Не совсем понимаю, что вы имеете в виду…
        - Вы пошли наперекор желаниям Галианы. Совершив на Марсе свои открытия, она прекратила эксперимент. А вы, когда вернулись из экспедиции, оставив Галиану странствовать, охотно приняли участие в возобновленном «Прологе».
        - Ремонтуар, с каких это пор вы эксперт по «Прологу»?
        - А какие тут сложности? Все сведения о нем есть в открытых архивах Гнезда, - конечно, надо знать, куда заглядывать. Факт проведения эксперимента вовсе не является секретом. - Ремонтуар помолчал, рассматривая с легким интересом лабиринт. - Конечно, результат эксперимента, причина, по которой Галиана его прекратила, - это совершенно другой вопрос. В архиве нет сведений о каких-либо посланиях из будущего. И что же такого опасного в этих посланиях, почему самое их существование - тайна?
        - Вы столь же любопытны, как и я в свое время.
        - Само собой. Но что побудило вас пойти против желания Галианы? Любопытство? Инстинктивное стремление взбунтоваться против матери?
        Фелка постаралась сдержать гнев.
        - Она не была мне матерью. Я унаследовала часть ее генов, не более того. И о бунте речь не идет. Я искала применение своему разуму. А «Пролог» как раз имел целью достижение нового состояния ума.
        - Так вы не знали о посланиях из будущего?
        - Доходили слухи, но я им не верила. Простейший способ убедиться в их правдивости - поучаствовать в экспериментах самой. Но не я дала толчок к возобновлению «Пролога». Программу снова запустили еще до моего возвращения. Скади хотела привлечь меня. Думала, уникальность моего разума может пригодиться в этом проекте. Но я сыграла лишь незначительную роль и отошла от дел после первых же экспериментов с моим участием.
        - Почему? Эксперимент оказался не тем, на что вы надеялись?
        - Эксперимент оказался именно тем. Он дал потрясающие результаты. И это было страшнее всего, что мне довелось испытать в жизни.
        Ремонтуар улыбнулся - но затем улыбка медленно сползла с лица.
        - Что вы имеете в виду?
        - Раньше я не верила в существование зла. Теперь мое неверие сильно пошатнулось.
        - Зла? - переспросил он, словно не расслышав.
        - Да, - тихо ответила она.
        Совершенно против воли вспомнились запах и вид камеры «Пролога». Произошедшее в той стерильной белой комнате всплыло в памяти с ужасающей ясностью, будто лишь вчера пережитое.
        «Пролог» был логическим завершением работы, проведенной Галианой в марсианских лабораториях. Она решила усовершенствовать человеческий мозг - конечно же, ради блага всего человечества. В качестве модели выбрала развитие обычных цифровых компьютеров, в младенчестве медленных и громоздких. Предполагалось сначала шаг за шагом увеличивать вычислительные способности и скорость обработки данных. Так инженеры прошлого заменяли рычаги и шестеренки электромеханическими переключателями, их - лампами, лампы - транзисторами, уступившими в свою очередь интегральным микросхемам. На смену тем пришли квантовые логические контуры, работающие у порога квантовой неопределенности.
        Галиана вторгалась в мозг подопытных - включая себя - и устанавливала крошечные агрегаты, связывающие нервные клетки параллельно уже существующей структуре, но позволяющие гораздо быстрее проводить сигналы. Когда нормальное прохождение сигнала по синапсам блокировалось химическими препаратами либо машинами, вторичная сеть Галианы принимала работу мозга на себя. Сознание оставалось нормальным, но функционировало намного быстрее немодифицированного: в десять, пятнадцать раз.
        Конечно, не обошлось и без проблем. Перегруженный мозг не мог функционировать с огромной скоростью больше нескольких секунд кряду, но в общем и целом эксперименты оказались исключительно успешными. Человек в состоянии ускоренного сознания мог наблюдать, как падает с дерева яблоко, - и написать об этом стихотворение прежде, чем яблоко коснется земли. Мог видеть сокращение маховых мускулов крыла колибри, наслаждаться причудливой красотой разбивающейся капли молока. Излишне говорить, что из людей с разогнанным сознанием выходили отличные солдаты.
        Добившись ускорения, Галиана шагнула дальше. Инженеры и ученые прошлого обнаружили, что некоторые проблемы решаются гораздо легче и быстрее сетью соединенных параллельно и обменивающихся данными компьютеров. Галиана соединила усовершенствованные разумы, дала им возможность обмениваться информацией и эмоциями, даже решать совместно определенные типы задач - такие, например, как распознавание образов.
        Именно на этом шаге эксперимент вышел из-под контроля. Информация бесконтрольно передавалась от разума к разуму, уже установленные машины менялись, выходя из-под власти хозяина. Это дало начало явлению, позднее названному Транспросвещением. И в конечном счете привело к первой войне с сочленителями. Коалиция за невральную чистоту уничтожила союзников Галианы, а саму ее заперла за Великой Марсианской Стеной, в тесном укрепленном конгломерате лабораторий.
        Там в 2190 году Галиана и встретила плененного сочленителями Клавэйна. Там несколькими годами позже родилась Фелка. Там же Галиана начала третью стадию экспериментов. Следуя модели прогресса, достигнутого инженерами прошлого, Галиана решила использовать квантовую механику для усовершенствования разума.
        В конце двадцатого и начале двадцать первого веков - по меркам Галианы, практически в эпоху механических часов и логарифмических линеек - ученые применяли квантовую механику для решения проблем, классическим компьютерам недоступных. Например, для факторизации больших целых чисел. Сколь угодно огромный классический компьютер либо даже параллельная сеть компьютеров не отыскала бы все простые делители достаточно большого числа за время, сравнимое с возрастом Вселенной. А если использовать квантовый подход, пусть и реализованный на лабораторном столе в виде громоздкого набора линз, призм, лазеров и оптических преобразователей частоты, задача решается за миллисекунды.
        Теоретики ожесточенно спорили о сути происходящего, практики радовались - числа-то и в самом деле с легкостью факторизовались! Галиана не сомневалась в простейшем объяснении эффекта, а именно: квантовые компьютеры распараллеливали задачу с бесконечным множеством собственных копий в параллельных вселенных. Концептуально это было весьма вызывающим и влекло множество страннейших выводов, но казалось единственным в полной мере убедительным объяснением. Не высосанным единственно ради этого из пальца - концепция параллельных миров уже давно существовала в квантовой механике, будучи введенной ради объяснения происходящего при квантовом измерении.
        Потому Галиана попробовала усовершенствовать человеческий мозг квантовым образом. Камера «Пролога» служила для связывания уже усовершенствованного мозга с когерентной квантовой системой, с подвешенным в магнитном поле облаком атомов рубидия, претерпевавших под внешним воздействием циклы перехода от чистого состояния к тепловому равновесному и обратно. В чистом состоянии облако находилось в суперпозиции с бесконечным набором своих копий в параллельных пространствах. В этот момент и предпринималась попытка связать с облаком мозг. Сама связь с классическим объектом, мозгом, приводила облако в классическое состояние, но переход осуществлялся не мгновенно. На некоторое, вполне поддающееся регистрации время возникали квантовые корреляции между мозгом и облаком атомов. То есть мозг оказывался слабо - но вполне ощутимо - связанным со своими бесчисленными копиями в параллельных мирах.
        Галиана надеялась, что в это краткое время обозначатся изменения в сознании объекта эксперимента. Однако теория не позволяла предположить, какого рода будут эти изменения.
        Результат получился абсолютно неожиданным.
        Галиана, подвергавшая опытам и себя, не рассказывала Фелке о своих ощущениях, но, по-видимому, они были сходными. Еще в самом начале эксперимента, когда один либо несколько подопытных лежали на кушетках в белой комнате, а головы прятались в белесых пастях нейротралов высокого разрешения, появлялось предчувствие - будто изменение активности мозга перед эпилептическим припадком.
        Затем приходило ощущение, которое невозможно в точности описать, тем более воспроизвести вне эксперимента. Упрощая до полного утрирования, можно сказать так: каждая мысль бесконечно умножалась, рождала хор бесчисленных эхо. Но эти мысли-двойники не были точными копиями оригинала. И они не устремлялись в непонятную даль, но двигались к чему-то одному, сходились - и одновременно превращались в свою противоположность. Фелка словно на миг коснулась собственной противоположности.
        Затем начиналось куда более странное: отзвуки мысли набирали силу, крепли - словно видения после нескольких часов сенсорной депривации. Впереди обозначилось нечто, не поддающееся определению, но вызывающее ощущение колоссальной удаленности, недоступности.
        Разум отчаянно цеплялся за знакомое, пытался облечь в понятные образы. Вот он породил образ белого коридора, уходящего в бесконечность, омытого блеклым мертвенным светом - и непонятно на чем зиждившееся ощущение взгляда в будущее. Коридор усеивали белесые язвы-двери, уводившие, должно быть, в еще более далекие времена и пространства.
        Галиана не надеялась и не хотела смотреть в глубину такого коридора, но ее эксперимент сделал взгляд в будущее возможным.
        Фелка чувствовала: пройти по коридору нельзя. Можно лишь стоять у его начала и слушать доносящиеся голоса.
        А голоса были.
        Как и образ коридора, их вылепляло сознание, пытавшееся разобраться в воспринимаемом. Не удавалось понять, из какого будущего они приплыли, как оно выглядело. Как вообще может будущее сообщаться с прошлым, не производя тем самым парадокса?
        В попытках найти ответ Фелка натолкнулась на почти забытые, двухсотлетней давности работы физика Дэвида Дойча. Тот предполагал, что время - не постоянно меняющаяся величина (откуда происходит известная аналогия с рекой), но серия сложенных вместе статических картин, так что «поток» времени - не более чем субъективная иллюзия. В нарисованной Дойчем картине мира путешествия в прошлое были вполне возможными и не вызывали парадоксов. Просто «будущее» одной вселенной могло сообщаться лишь с «прошлым» другой. Откуда бы ни звучали голоса и ни приходили послания, они были не из будущего самой Галианы. Вероятно, из очень близкого к нему, но все-таки иного, недоступного.
        Но вопрос о характере этого будущего представлялся совершенно несущественным по сравнению с тем, что поведали голоса.
        Фелка так и не узнала, что за послание получила Галиана, но представить могла. Наверняка схожее с полученным самой Фелкой, когда она участвовала в экспериментах.
        Голоса объясняли, как делать приборы, описывали новые технологии - не в подробностях, но в общих чертах. Они не учили, а скорее подталкивали в нужном направлении. Либо предупреждали, запрещали. Попадая к участникам эксперимента, сообщения превращались в едва различимые отзвуки - как при чудовищно запутанной игре в «испорченный телефон», перемешанные с множеством непостижимых фраз и образов. Было похоже на то, что канал связи с будущим малоемкий, спектрально-узкий, - и каждое послание отнимало от возможности передать что-либо еще. Но встревожило и напугало Фелку не содержание этих посланий, а встававший за ними призрак.
        Она догадалась об источнике. О разуме, пославшем их.
        - Мы коснулись чего-то, - сказала она Ремонтуару. - Вернее, оно коснулось нас. Проникло сквозь коридор и ощутило наши разумы - в то самое время, пока мы слушали голоса.
        - И это было зло?
        - Да. Самое подходящее слово для описания - «зло». Мимолетная встреча, мгновенное считывание мыслей этой сущности убило либо свело с ума большинство подопытных.
        Фелка посмотрела на свое отражение в стеклянной стене:
        - Но я выжила.
        - Повезло.
        - Не совсем. Я познала чужой разум, и потому шок получился не столь сильным. И, кажется, чужой разум познал меня. Ушел из моего рассудка, едва проникнув туда, сосредоточился на остальных.
        - И что это было? Вам удалось понять?
        - Удалось - на мою беду. С тех пор я живу с этим знанием, и мне тошно.
        - Так что же? - не отставал Ремонтуар.
        - Галиана. Ее разум.
        - Из будущего?
        - Не из нашего будущего. Быть может, оно отличается лишь в мелочах, но оно не наше.
        - Но Галиана мертва, сомнений нет, - неловко улыбнулся Ремонтуар. - Как же ее разум мог разговаривать из будущего? Неужели жизнь и смерть - лишь мелкие различия?
        - Не знаю. И мне очень интересно, как разум Галианы напитался этим злом.
        - Потому вы и покинули «Пролог»?
        - На моем месте вы бы сделали то же самое. - Фелка с досадой отметила, что мышь свернула не туда, куда хотелось бы. - Вы сердитесь на меня? Вам кажется, будто я предала Галиану.
        - Вне зависимости от рассказанного вами - да, - тихо подтвердил он.
        - Я не виню вас за это. Но я должна была поучаствовать. Хоть раз. И я не жалею ни о чем.
        - Клавэйн… - прошептал Ремонтуар. - Ему что-нибудь известно?
        - Конечно же нет. Это убило бы его.
        По дереву стукнули костяшки пальцев. В комнату протиснулся Клавэйн. Глянул на лабиринт:
        - Обо мне сплетничаете?
        - Вообще-то, мы о тебе почти не говорили, - заверила Фелка.
        - Какая досада!
        - Выпей чаю. Он еще вполне ничего.
        Клавэйн принял из ее рук колбу с чаем:
        - Не хотите ли поведать о прошедшем собрании?
        - Детали мы раскрыть не можем, - ответил Ремонтуар. - Одно скажу: многие хотят твоего присоединения к совету. Некоторые считают, что твоя лояльность Гнезду сомнительна и будет оставаться таковой, пока ты не войдешь в совет.
        - Вот же идиоты!
        Ремонтуар и Фелка переглянулись.
        - Но есть и союзники, те, кто уверен: ты в достаточной мере показал свою преданность Гнезду за многие годы.
        - А разве это не так?
        - Но и они считают: твое место в совете, - сказала Фелка. - По их мнению, ты не сможешь больше рисковать, соваться в опасные дела.
        - То есть я проигрываю и так и этак? - Клавэйн поскреб в бороде.
        - Есть меньшинство, вполне согласное с твоим нежеланием входить в совет, - добавил Ремонтуар. - Кое-кто из этого меньшинства всецело одобряет твое поведение. Но остальные считают, что позволить Клавэйну и дальше заниматься войной - вернейший способ его потерять.
        - Приятно знать, что меня ценят. А вы двое как думаете?
        - Ты нужен Узкому совету, - тихо проговорил Ремонтуар. - Сейчас - больше, чем когда-либо.
        Фелка ощутила, как между Клавэйном и Ремонтуаром передалось нечто - не сигнал от имплантата к имплантату, но сущность гораздо древнее. То, чем могут обмениваться люди, дружившие и доверявшие друг другу много лет.
        Клавэйн кивнул сурово, посмотрел на Фелку.
        - Тебе известно мое мнение, - сказала она. - Я знаю тебя и Ремонтуара с детства. Знаю, чт? ты ради меня сделал. Даже вернулся в гнездо Галианы, чтобы спасти меня, когда она сама считала это безнадежным. И во все последующие годы ты никогда от меня не отступался. Ты меня изменил, сделал человеком.
        - И что теперь?
        - Галианы больше нет. Осталась лишь одна нить, связывающая меня с прошлым. Я не вынесу, если она порвется.
        В ремонтной верфи, на краю «карусели» Новый Копенгаген, на внешней границе йеллоустонского Ржавого Пояса, у Ксавьера Лиу снова начались неприятности с обезьянами саймири. Бригадир, сам бывший вовсе не саймири, а модифицированным орангутангом, почти без предупреждения отозвал с верфи всех обезьян. Дело было не в самом Ксавьере, поддерживавшем с профсоюзом отличные отношения. Орангутанг приказал обезьянам оставить работу в знак солидарности с колобусами, бастующими где-то за полкольца отсюда. Насколько Ксавьер понял, забастовка случилась из-за лемуров, соглашавшихся на зарплаты ниже обговоренных профсоюзом и отнимавших рабочие места у высших приматов.
        Над таким впору посмеяться да и забыть - кабы не помеха делу. Подобных случаев стоило ожидать, если уж решил вести бизнес в Новом Копенгагене. Тут среди ремонтников и докеров есть и мартышки, и человекообразные, и лемуровые, и даже попадаются карликовые ленивцы.
        Внешняя жилая зона образовывала неровный, ощетиненный конструкциями тор в пределах Ржавого Пояса, вереницы относительно целых, полуразвалившихся и вовсе изуродованных спутников, которые, несмотря ни на что, еще удерживаются на орбите Йеллоустона. В прежние, благополучные времена они поражали своим разнообразием и роскошью. Некоторые представляли собой огромные заполненные воздухом шары либо цилиндры, украшенные зеркалами и золотистыми изящными противосолнечными экранами. Другие поселения располагались на обломках комет и астероидах, притащенных на орбиту бригадами угонщиков. Иные небесные тела были пронизаны тоннелями, соединявшими полости-залы и жилые квартиры. Строились поселения и на поверхности, ради упрощения контактов с внешним миром. Купола живущих при низкой гравитации сообществ лепились друг к дружке, словно лягушачья икра, переливаясь зеленью и синевой искусственных биоценозов. Обычно на куполах виднелись следы поспешного ремонта, шрамы и паутины трещин, закрытых быстро схватывающейся аварийной эпоксидной смесью либо пеноалмазом. Часть куполов так и не изолировали вновь, и их
внутренность осталась темной и безжизненной, словно кучка пепла.
        Часть обиталищ имела не слишком практичный вид: причудливые спирали, винты, похожие на игрушки из дутого стекла либо раковины наутилусов, огромные наборы сочлененных сфер и труб, напоминающие органические молекулы. Эти конструкции постоянно менялись - эдакая медленная симфония чистого архитектурного творения. Другие же веками упрямо сохраняли изначальный старомодный облик, противясь новшествам и украшениям. Были и сооружения, скрывающие истинную форму под облаком измельченной материи.
        Осталось на орбите и множество мертвых руин. Из некоторых анклавов население было эвакуировано во время эпидемии, и они остались в относительной целости. Но большинство пострадало, соударяясь с осколками разрушенных, сожженных в прежних столкновениях спутников. Часть обезлюдевших поселений уничтожили, разнесли в куски ядерными зарядами, другие потом подверглись многолетней реконструкции и снова стали жилыми. А парочку удерживали вопреки всем усилиям Феррисвильской конвенции упрямые и агрессивные скваттеры.
        Хотя «карусель» Новый Копенгаген выдержала эпидемию успешнее многих прочих обиталищ, без повреждений не обошлось. Сейчас она представляла собой медленно вращающуюся, замкнутую в тор, толстую - километрового диаметра - трубу. Со стороны труба казалась усеянной причудливыми нарывами, будто снаружи на «карусель» прилепили полосу, выдранную из промышленного города. Вблизи нарывы превращались в кораллоподобную поросль кранов, причальных башен, доков, ремонтных верфей, ангаров. Сложные сетчатые конструкции тянулись в космос, сверкая миллионами сварочных огней, рекламных вывесок, маяков. Отчаливающие и причаливающие суда даже в военное время образовали у края «карусели» плотный, хаотичный рой. Управление движением в Новом Копенгагене всегда было делом очень хлопотным.
        Некогда «карусель» вращалась вдвое быстрее, и ее обитатели жили при нормальной гравитации. Тогда она была колесом с центральной ступицей, где сила тяжести практически отсутствовала. Туда и швартовались корабли. Но в разгар плавящей чумы, превратившей Блистающий Пояс в Ржавый, шальной обломок жилого спутника разнес вдребезги ступицу. «Карусель» осталась вращаться сама по себе, колесом без спиц.
        Столкновение унесло многие сотни жизней. К ступице пришвартовались эвакуационные корабли, готовые увезти беженцев вниз, в Город Бездны. Точность, с которой ударил обломок, выглядела подозрительной, но последующее расследование доказало, что это было всего лишь чрезвычайно неудачное совпадение.
        Однако Новый Копенгаген выжил. Будучи устройством архаичным, он работал без новейших технологий, которые смогла бы поразить чума. Для миллионов людей, обходившихся без наноустройств, жизнь продолжалась, как и раньше. К тому же в отсутствие причалов для кораблей эвакуация была проблематичной. И потому, когда миновали худшие месяцы эпидемии, Новый Копенгаген имел почти ту же плотность населения, что и ранее. В отличие от многих прочих спутников, где большинством процессов управляли машины, обитатели Нового Копенгагена поддерживали его жизнедеятельность сами. Они скорректировали орбиту, чтобы избежать столкновений, безжалостно уничтожили очаги эпидемии в пределах «карусели». Не считая прискорбного случая с Лайлом Мерриком, вогнавшим древнюю ракету на жидкостных двигателях прямо в «карусель» и сотворившим километровый «Кратер», Новый Копенгаген после эпидемии существовал без особых проблем. А поглазеть на «Кратер Лайла» теперь толпами сбегались охочие до душещипательных зрелищ туристы.
        За годы восстановительных работ власти «карусели» многократно пытались собрать деньги на ремонт ступицы. Торговцы и судовладельцы жаловались на потерю клиентов и убытки - к вращающемуся кольцу чертовски трудно швартоваться. А жители отказывались останавливать вращение, поскольку привыкли к нормальной гравитации. В конце концов, был достигнут компромисс, не слишком устраивавший обе стороны. Скорость вращения замедлили наполовину, уменьшив искусственную гравитацию до половины g. Швартовка, хотя и осталась проблематичной, намного упростилась. К тому же, как указывали жители, отчаливающему кораблю «карусель» бесплатно придавала стартовый импульс по касательной - капитанам грех жаловаться. Но тех выгода не особо впечатляла. Они указывали, что сэкономленное при старте топливо - всего лишь компенсация за потраченное на маневры при швартовке.
        Но сложность швартовки неожиданно обернулась немалой выгодой в последовавшие за эпидемией беспокойные годы. «Карусель» оказалась иммунной к пиратству, скваттеры искали логово попроще, а часть шкиперов предпочитали швартоваться к Новому Копенгагену, поскольку определенные виды ремонта лучше было делать при гравитации, а не в обычных доках без тяготения, какие предлагали другие орбитальные поселения. Перед началом войны дела пошли в гору, и с внутреннего края «карусели» высунулись зародыши будущих спиц. Запланировали уже и новую ступицу.
        А на внешнем краю выстроились тысячи вакуумных доков самых разных форм и размеров, способные принять все типы внутрисистемных судов. Как правило, доки уходили под поверхность «карусели», наружу глядела лишь открывающаяся задняя стена. Суда заводили в док обычно с помощью робота-буксира и там надежно швартовали мощными захватами. Все непринайтованное вылетало в космос и чаще всего безвозвратно терялось. Оттого работа в доках была непростой и требовала отсутствия страха высоты. Но раз есть работа, нашлись и желающие за нее взяться.
        Доставшееся Ксавьеру Лиу транспортное средство раньше не ремонтировалось, но со многими судами такого же типа он имел дело. Обычный каботажник Ржавого Пояса - маленький полуавтоматический грузовик, предназначенный для коротких рейсов между орбитальными станциями. Корпус - пустая рама, куда подвешиваются контейнеры, словно игрушки на елку. Каботажник курсировал между цилиндром Свифт-Августин и «каруселью», управляемой «Домом исправления», работающей полулегально и без лишней рекламы фирмой, специализирующейся на возвращении жертвам пластической хирургии оригинального облика.
        На борту были и пассажиры, каждый находился в своей индивидуальной каюте-контейнере.
        Когда грузовик обнаружил неполадку в системе навигации, он просканировал пространство, направился к ближайшей станции, оснащенной ремонтной техникой, и сделал конкурсную заявку. Фирма Ксавьера выдала лучшее предложение, и каботажник направился к ней. Ксавьер позаботился о роботе-буксире, чтобы завести судно в док, и теперь бродил по корпусу. Адгезивные участки на подошвах и перчатках надежно крепили к холодному металлу. С пояса скафандра свисал набор инструментов разной сложности, к левому рукаву был пристегнут компад довольно новой модели. Периодически Ксавьер подсоединялся шлейфом к портам на шасси грузовика, считывал цифры и кривился, прикидывая, что к чему. Знал, что ошибка в навигационной системе наверняка простая, но ведь нужно ее отыскать. Если отыщешь, всего-то работы - заказать нужную для замены часть на складе, и обезьяны - будь они здесь, конечно, - принесли бы требуемое за несколько минут. Однако он бродил по грузовику уже три четверти часа, а ошибки так и не нашел.
        Скверно, ведь по заявке Ксавьер обещал управиться за шесть часов. Первый час уже почти истек, учитывая время швартовки. Обычно пять часов - срок более чем достаточный, но уже появилось нехорошее предчувствие: заказ из тех, за которые приходится выплачивать неустойку.
        Он пролез мимо контейнера. Пробормотал под нос:
        - Хоть бы ты мне, гад, подсказал что-нибудь полезное…
        В наушниках раздался визгливый голосок судовой субличности:
        - Вы нашли ошибку во мне? Я чрезвычайно тороплюсь продолжить полет…
        - Не нашел. Заткнись, не мешай думать.
        - Я повторяю: чрезвычайно тороплюсь…
        - Да заткнись ты, бога ради!
        Впереди на контейнере обнаружился иллюминатор. До сих пор Ксавьер специально игнорировал и груз, и пассажиров, но сейчас против воли заглянул. Внутри находилось нечто похожее на лошадь с крыльями. Правда, лошади, даже с крыльями, обычно не имеют человеческих лиц. Симпатичных, женских. Ксавьер нечаянно встретился взглядом с существом - и поспешил отвернуться.
        Он сунул разъем в очередной порт, надеясь выяснить причину неполадки. Может, с навигацией как раз все в порядке, а забарахлила система диагностики неисправностей… Такое случилось однажды, с тем транспортником, что вез слякоть к гостинице «Амнезия». Глянул на циферблат в нижнем правом углу визора: осталось пять часов десять минут, включая время, нужное для общей проверки и отчаливания. Нехорошо, право слово…
        - Вы нашли ошибку во мне? Я чрезвычайно…
        Зато отвлекает от тревожных мыслей. Когда стараешься наперегонки со временем и техническая проблема - крепкий орешек, не так часто вспоминаешь об Антуанетте. Без нее тяжело. А если бередить рану, так еще горше. Придумала же себе подвиг… Но отговаривать он не пытался. Понимал: у нее хватает и своих сомнений.
        Но сделал, что мог, ради безопасности ее судна. Договорился с другой ремонтной фирмой, где простаивал док, - второй по величине в Новом Копенгагене. Загнал туда «Буревестник». Антуанетта нервничала, не верила, что швартовы могут удержать сотню тысяч тонн инерционного веса. Но швартовы не подвели, судно не вылетело, сорвавшись, в космос, и Ксавьеровы обезьяны проверили «Буревестник» от и до.
        Когда работу окончили, Ксавьер и Антуанетта в последний раз занялись любовью. Потом Антуанетта шагнула в шлюз, и через несколько минут, чуть не плача, Ксавьер увидел отлет «Буревестника». Судно отплыло от «карусели», развернулось, ушло прочь. Издали «Буревестник» казался таким маленьким, хрупким.
        Затем в офис явился назойливый робот-полицейский Феррисвильской конвенции, жуткое паукоподобное устройство, сплошь лезвия и острые края. Он рыскал несколько часов - видимо, просто хотел запугать. Но ничего не нашел, потерял интерес и убрался восвояси.
        Больше ничего интересного не случилось.
        Антуанетта сказала, что из зоны военных действий посылать сообщения не будет, потому Ксавьер и не тревожился. Но затем в новостях промелькнули туманные сообщения о боях вблизи Мандариновой Мечты - газового гиганта, в котором Антуанетта хотела похоронить отца. Непредвиденное осложнение и очень неприятное. Антуанетта планировала полет с тем расчетом, чтобы в той части системы отсутствовали военные. В новостях не упоминали гражданское судно, оказавшееся в зоне боев, но это еще не повод для надежды. Возможно, «Буревестник» попал под огонь с обеих сторон, сгинул мгновенно - и никому, кроме Ксавьера, нет дела до его гибели. Вероятно и то, что воюющие стороны знают о судьбе гражданского судна, но держат инцидент в тайне. Ведь это из ряда вон - гражданские не забредают так далеко в спорное пространство.
        День сменял день, неделя - неделю, и Ксавьер заставил себя поверить: Антуанетта мертва. Благородная смерть, следствие мужественного, но бессмысленного поступка в ходе войны. Антуанетта не позволила себе уйти в циничное безразличие, забыть долг перед отцом. Ксавьер гордился тем, что знал и любил ее, и терзался невозможностью увидеть снова.
        - Я вынужден обратиться к вам снова. Вы нашли ошибку?..
        Ксавьер выстучал команду на компаде, чтобы отсоединиться от субличности. Подумал: «Пусть-ка зануда поварится в собственном соку, помучается».
        Он посмотрел на часы: осталось четыре часа пятьдесят пять минут. А с проблемой не удалось продвинуться ни на шаг. По сути, стало хуже. Пара возможностей, выглядевших многообещающими несколько минут назад, обернулись глухими тупиками.
        - Да провались этот кусок дерьма…
        На рукаве замерцал зеленым сигнал. Ксавьер уставился на него, разозленный и растерянный. Подумал: «Вот же ирония судьбы. С Антуанеттой не улетел, а фирма все равно пошла к чертям…»
        Оказывается, пришло срочное сообщение из пространства за «каруселью». Сообщение поступало в реальном времени, транслируемое глобальной коммуникационной системой. Аудиопослание, без возможности ответить в реальном времени - отправитель еще слишком далеко, за пределами Ржавого Пояса. Ксавьер приказал коммуникатору озвучить сообщение, и из динамиков шлема полился голос:
        - Ксавьер, надеюсь, ты получишь мое сообщение. Надеюсь, фирма еще не разорилась и ты не слишком обременен обязательствами. Потому что я загоню тебя в долги по уши.
        - Антуанетта! - воскликнул он, улыбаясь глупо и счастливо.
        - Сейчас тебе нужно знать только то, что я сообщу. Остальное - с глазу на глаз. Я возвращаюсь к Ржавому Поясу, но на слишком большой скорости. Мне нужен буксир, чтобы затормозить, и как можно скорее. В доке у Ласло есть парочка «Таурусов» четвертой модели? Один такой вполне справится с «Буревестником». Ласло нам еще должен за ту прошлогоднюю работенку в Даксе-Утрише.
        Антуанетта сообщила координаты и вектор скорости, предупредила: в том районе активны баньши. Ксавьер проверил: да, скорость чересчур велика. И что же такое произошло? Впрочем, пустое - все выяснится потом. Но времени совсем в обрез… Она ждала до последней минуты, чтобы отправить сообщение. Теперь нужно бежать сломя голову за «Таурусом». Достичь «Буревестника» буксир должен за полдня. Если опоздает, проблема усложнится раз в десять, и понадобятся такие средства и связи, каких Ксавьер отродясь не видывал.
        Любит девушка жить опасно.
        Вернулся к несчастному транспорту в доке. К решению проблемы с навигационной системой не приблизился ни на шаг, но теперь ее сложность и ответственность вовсе не давила на нервы.
        Ксавьер потыкал в компад, опять открыв канал для субличности. Та немедленно зажужжала в ухо - наверное, нудила и зудела все время, даже когда Ксавьер ее не слушал.
        - Вы нашли неисправность? Я настоятельно рекомендую отыскать неисправность в должный срок. Несоблюдение условий ремонтного контракта повлечет за собой штраф вплоть до, но не свыше шестидесяти тысяч единиц конвенции, либо вплоть до, но не свыше ста двадцати тысяч, если несоблюдение повлекло…
        Ксавьер торопливо отключился. Снизошла благословенная тишина…
        Он проворно слез с шасси судна, спрыгнул на широкую полку у стены. Приземлился среди инструментов и мотков кабеля. Отключил сцепление с поверхностью на перчатке, оперся о стену. Осмотрелся напоследок, не оставил ли на судне ценных инструментов.
        Кажется, нет.
        Ксавьер откинул измазанную маслом панель на стене. Под панелью обнаружилось много крупных, ярких, игрушечного вида, изрядно засаленных кнопок и рычагов. Одни управляли освещением и подачей электричества, другие - давлением, температурой. Не обращая внимания на остальные, Ксавьер взялся за приметный ярко-алый рычаг управления швартовами.
        Он посмотрел на каботажник. Ведь ей-богу, собрался сделать большую глупость. Возможно, час работы - и обнаружилась бы неисправность. Тогда грузовик мирно отправился бы восвояси, и сползание фирмы к банкротству прекратилось бы. Ну, по крайней мере, на пару недель.
        С другой стороны, он мог бы провозиться все пять часов и не выявить неисправность. Тогда все равно будет штраф, в размере вплоть до, но не свыше ста двадцати тысяч. Каботажник так любезно проинформировал о санкциях, будто знание верхнего предела неким чудесным образом уменьшит неприятные последствия штрафа. И нивелирует тот факт, что времени на спасение Антуанетты останется на пять часов меньше.
        В общем, выбирать не приходится.
        Ксавьер потянул алый рычаг. Тот принял новое положение, старомодно щелкнул, фиксируясь. Тут же по всему доку замигали оранжевые фонари. В динамиках зазвучал сигнал тревоги, советуя держаться подальше от движущегося металла.
        Зажимы отскочили, на мгновение каботажник завис, словно по волшебству. Затем центробежная сила взяла свое, и с величественной неспешностью судно выдвинулось из дока, вылетело плавно и элегантно - словно оброненный в пропасть канделябр. Полюбоваться дальнейшим продвижением каботажника не удалось - вращение «карусели» быстро скрыло его из виду. Можно, конечно, прождать оборот и посмотреть, но есть дела куда важнее.
        Ксавьер знал: поспешное отплытие не причинило повреждений каботажному судну. Очень скоро оно найдет другую ремонтную фирму. А через несколько часов без проблем продолжит путь к «Дому исправления», повезет бедняг-пассажиров, чьи телесные модификации уже вышли из моды.
        Конечно, иски могут посыпаться со всех сторон: и от пассажиров, если те прознают о случившемся, и от станции, где они сели на судно, и от картеля, владеющего транспортом, и, возможно, даже от самого «Дома исправления» - за создание ситуации, опасной для клиентов.
        Да пошли они все куда подальше. Главное, Антуанетта прислала весточку. Теперь важно только это.
        Глава восьмая
        Клавэйн смотрел на звезды.
        Он находился на поверхности кометного обломка, приютившего Материнское Гнездо. То ли висел вниз головой, то ли стоял в нормальном положении - решить трудно. Сила тяжести, рождаемая пустотелым остатком кометы, ничтожна. Вокруг, насколько хватает взгляда, ни человека, ни следов человеческого присутствия. Мимолетный наблюдатель увидит лишь одинокого космонавта, брошенного на поверхности кометы без убежища и припасов. Снаружи - никаких признаков огромного обитаемого устройства в кометном ядре.
        Комета медленно вращалась, из-за горизонта периодически всплывал бледный огонек Эпсилона Эридана. Казалось, эта звезда ярче всех прочих на небе - но она всего лишь звезда, а не солнце этой системы. Клавэйн будто ощущал холод огромного пространства между ней и кометой. Сотня астрономических единиц. По сути, мелочь в сравнении с межзвездными расстояниями - но от осознания подобных масштабов бросало в дрожь. Клавэйн так и не избавился от благоговейного ужаса перед привычной многим колоссальностью космоса.
        Внимание привлекла далекая вспышка, едва заметная искорка в плоскости эклиптики. Отсюда, с кометы, - на ширину ладони от Эпсилона Эридана. И опять резкая, колючая искра, почти на пределе видимости.
        Нет, это не обман зрения. Новая искра, чуть поодаль от первых двух. Клавэйн приказал визору шлема отфильтровать звездный свет, чтобы глаза могли приспособиться к слабым сигналам. Визор заслонил Эпсилон Эридана точно подобранным черным пятном.
        Сейчас уже не ошибешься, определяя природу вспышек. Это битва, происходящая в десятке световых часов отсюда. Участвующие корабли распределены в объеме нескольких световых минут, они стреляют друг в друга из тяжелых релятивистских орудий. Если бы Ксавьер находился в Материнском Гнезде, он бы соединился с общей базой тактических данных и выяснил, какие войска патрулируют тот сектор пространства. Но вряд ли узнал бы намного больше того, что видит сейчас собственными глазами.
        Вспышки - это большей частью взрывы, в которых гибнут корабли. Иногда - инициирующие импульсы демархистских рейлганов, огромных, в тысячу километров длиной линейных ускорителей. Их накачивали энергией последовательно детонирующие кобальтовые бомбы. Они разносили ускорители на атомы, но перед тем разгоняли глыбу стабилизированного металлического водорода величиной в дом до скорости в семьдесят процентов световой. Глыба неслась, едва опережая волну обломков, созданных взрывами.
        У сочленителей было оружие сравнимой эффективности, причем энергию для разгона снаряда качали из флуктуаций вакуума. Их пушки можно было перезаряжать, они прицеливались быстрее и мощных вспышек не производили.
        Конечно, спектроскопический анализ вспышек однозначно указал бы на их происхождение. Но скорее всего, это главным образом результаты прямых попаданий в демархистские крейсера.
        Там, вдали, умирали враги - в ярчайших вспышках, во взрывах столь быстрых и мощных, что никто не ощущал боли, не успевал узнать пришедшую смерть. Но безболезненная кончина - утешение слабое. В принявшей бой эскадре много кораблей. Уцелевшие видят гибель друзей и соратников. Ежесекундно они задают себе вопрос, кто же будет следующим. Они не узнают, когда к ним направится роковой снаряд, не узнают, когда он попадет.
        Конечно, война всегда страшна, и Клавэйн знал об этом лучше многих. Но наблюдателю с кометы Гнезда битва кажется праздником, фейерверком в далеком городе. Война восхищает сияющей красотой - блеском лат Азенкура, пожарами Герники, ядерным пламенем Нагасаки, инверсионным следом над плато Фарсида, а вот теперь и далекими вспышками релятивистского оружия в бархатно-черном небе двадцать седьмого века, усеянном искрами звезд.
        Битва медленно уходила за горизонт. Сейчас она скроется вовсе, оставив небо чистым, не омраченным людским злодейством.
        Клавэйн подумал о том, что узнал об Узком совете. Должно быть, с негласного одобрения Скади Ремонтуар рассказал о роли, отведенной Клавэйну в совете. Дело не только в том, чтобы не допустить его гибели в очередной рискованной операции, но еще и в его ожидаемом участии в неком секретном проекте. Нужно вернуть ценные объекты, попавшие в чужие руки за пределами системы Эпсилон Эридана.
        Какие именно объекты, Ремонтуар не сказал. Лишь упомянул, что они, потерянные в прошлом, сейчас принципиально важны для выживания Материнского Гнезда. Чтобы узнать больше - а узнать больше необходимо, если Клавэйн хочет быть по-настоящему полезным Гнезду, - нужно присоединиться к Узкому совету. Ошеломительная простота.
        Теперь, обдумывая все заново в одиночестве, на поверхности кометы, Клавэйн пришел к выводу: да, факты говорят сами за себя. И все сомнения насчет участия в работе совета - на порядки меньше истины, встающей за фактами.
        Тем не менее он не мог поверить Скади целиком. Она знала гораздо больше - и будет знать больше, несмотря даже на вступление Клавэйна в совет. Конечно, оказавшись в совете, ты на шаг ближе к Внутреннему святилищу - но все же остаешься вне его. И кто скажет, не существуют ли более глубокие уровни секретности, кроме святилища?
        Место битвы снова появилось в поле зрения, выплыло из-за горизонта. Клавэйн заметил, что вспышки происходят гораздо реже. Бой заканчивался. Почти наверняка демархисты понесли куда более тяжелые потери, чем сочленители. Те вообще могли обойтись без потерь. Враги расползались по базам, пытаясь не вступить в новый бой по пути. Скоро о битве расскажут в новостях, демархисты попытаются перекроить факты так, чтобы увидеть хоть толику оптимизма в сокрушительном поражении. Такое случалось уже тысячи раз. Похожие битвы еще разыграются, но их будет не много. Враг не имел военных успехов уже много лет и уверенно скатывался к полному поражению. Так из-за чего тревожиться о выживании Материнского Гнезда?
        Увы, был лишь один способ это выяснить.
        Шлюпка отыскала причал с безошибочной, машинной точностью. Клавэйн высадился на «карусели» с нормальной гравитацией и несколько минут тяжело дышал, пока тело не приспособилось к новым условиям.
        Он пошел по лабиринту изгибающихся коридоров и лестниц. По пути встречал сочленителей, не обращавших на него особого внимания. Улавливал мимолетные мысли о нем: спокойное уважение, восхищение, чуточку жалости. Основная масса населения не знала о попытках Скади привлечь Клавэйна в совет.
        Коридоры стали темнее, теснее. По-спартански голые стены изукрасились трубами, контрольными панелями, вентиляционными решетками, сквозь которые шел теплый воздух. Под ногами и за стенами гудели машины. Нигде по пути не встретилась запертая дверь, надпись «Проход запрещен». Но любой, не знакомый с этой частью «карусели», почувствовал бы, что он забрел в район, где работает важная аппаратура; ходить тут положено лишь персоналу. Немногие зашли бы так далеко. Прочие поскорей развернулись бы и поспешили перебраться в места поуютней.
        Клавэйн же упорно продвигался и достиг части кольца, не отмеченной ни на строительных чертежах, ни на официальных картах. Большинство жителей Материнского Гнезда и не догадывались о его существовании. Клавэйн приблизился к бронзово-зеленой массивной герметичной двери - неохраняемой, без каких-либо надписей. Рядом, на стене - толстый металлический штурвал с тремя спицами.
        Он ухватился за две спицы, потянул. Штурвал поначалу не поддался - сюда давно уже никто не приходил. Затем плавно двинулся, подчинился усилию. В конце концов закрутился с легкостью, и дверь стронулась с места, роняя капли смазки и конденсата.
        Клавэйн провернул штурвал еще раз, и дверь открылась, позволяя войти.
        За ней было темней, чем в коридоре до нее. Клавэйн перешагнул через полуметровый комингс, пригнувшись, чтобы не оцарапать голову. Металл колеса был обжигающе-холодным. Пришлось подышать на онемевшие пальцы.
        Войдя, покрутил такое же колесо, пока дверь не вернулась на место - но на сей раз прикрыл пальцы рукавами. Он направился в темноту, и зажглись бледно-зеленые лампы, разгоняя сумрак зала, огромного, низкого и длинного, словно пороховой погреб.
        Здесь был заметен изгиб кольца. Стены загибались кверху и книзу, сливаясь с полом и потолком. Вдали тянулись ряды анабиозных контейнеров.
        Клавэйн знал в точности, сколько их: сто семнадцать. Из экспедиции на корабле Галианы вернулось сто семнадцать человек, и никого из них невозможно оживить. Многие члены команды подверглись столь жестокому насилию, что останки различались лишь посредством генетического анализа. Тем не менее для них выделили отдельный анабиозный контейнер.
        Клавэйн брел между рядами, под ногами лязгала решетка пола. Тихо жужжали механизмы. Все криокапсулы работали в нормальном режиме - не потому, что сохранялась надежда воскресить погибших. Их сочли благоразумным держать в замороженном состоянии. Хотя в них - за исключением, конечно же, одного тела - и не заметили признаков чужеродных машин, волков, - возможно, эти машины все-таки присутствовали. Ничтожных размеров паразиты, настолько мелкие, что человеческая аппаратура не способна их зарегистрировать, могли ждать, затаившись, своего часа. Останки несложно кремировать, но тогда исчезнет возможность узнать что-либо о волках. Обитатели Материнского Гнезда были людьми чрезвычайно благоразумными.
        Капсула с телом Галианы стояла отдельно от прочих, на небольшом возвышении, чуть наклонно. Изъеденная коррозией аппаратура напоминала резьбу по камню. Криокапсула казалась саркофагом могучей королевы-чародейки, любимой народом отважной воительницы, защищавшей своих людей до конца и теперь покойной, окруженной вернейшими рыцарями, советниками, фрейлинами. Еще не подойдя к капсуле вплотную, сквозь ее прозрачный верх гость увидел профиль Галианы, ее плечи, лицо. Спящая королева казалась умиротворенной, спокойно принявшей судьбу. Руки сложены на груди, подбородок приподнят, так что выделяются волевые, сильные черты благородного лица. Глаза закрыты, на лбу ни морщинки. Будто потоки темной влаги, с головы спадают длинные, подернутые сединой волосы. На коже поблескивают мириады крошечных льдинок, переливаются мягкими тонами синего, розового, зеленого. В смерти Галиана выглядела утонченно-красивой, хрупкой, удивительной - словно изваянная из глазури.
        Клавэйну хотелось плакать.
        Он коснулся холодной крышки, провел пальцами, оставляя четыре едва заметных следа. Столько бы сказал ей, если бы она вырвалась из страшных объятий волка, столько бы объяснил… Ее размораживали лишь единожды, сразу после возвращения. Но через годы или века ее ведь снова могут согреть!
        Он снова и снова думал, что скажет, если разум Галианы хоть на миг прорвется сквозь мрак. Вспомнит ли она Клавэйна и то, как были вместе? Вспомнит ли Фелку, близкую и дорогую обоим как родная дочь?
        Бессмысленно терзать себя надеждой. С Галианой больше не поговорить. Никогда.
        - Я решился, - сказал он вслух, и с каждым словом изо рта вырывалось облачко пара. - Не уверен, что ты бы одобрила. Ведь ты никогда не позволяла создавать закрытые клубы вроде этого совета. Говорят, это из-за войны. Тактическая необходимость, соблюдение военной тайны. Но зародыш совета образовался еще до войны. Всегда секреты, всегда попытки скрыть важное - даже от самих себя.
        Пальцы онемели от холода.
        - Я решил вступить в совет, потому что назревает очень плохое. Если нужно это остановить - сделаю все возможное. Если остановить невозможно - приложу все усилия, чтобы провести Материнское Гнездо сквозь бурю. Но вне совета я не смогу ничего. Галиана, никакая победа в войне не вызывала у меня столько сомнений, как эта. Наверное, и ты бы сомневалась на моем месте. Ведь всегда с подозрением относилась к слишком простому, подозревая обман. Я-то знаю. Сам попался в твои силки.
        Он вздрогнул. Почему-то стало очень холодно и закололо меж лопаток - словно подглядывает кто. Но вокруг по-прежнему ровно гудели механизмы, огоньки капсул не изменились.
        Клавэйн понял вдруг, что совсем не хочет здесь задерживаться.
        - Галиана, - проговорил он поспешно и виновато, - я должен это сделать. Будь что будет, но я приму предложение Скади. Надеюсь, ты поймешь.
        - Клавэйн, она поняла бы.
        Он резко обернулся и тут же, узнав голос, понял: бояться нечего.
        - Фелка! Как ты меня нашла?
        - Догадалась. Всегда думала, что ты напоследок захочешь посоветоваться с ней.
        Как же тихо Фелка вошла. Он присмотрелся - да ведь дверь открыта. И почувствовал холод от сквозняка.
        - Я и сам не понимаю, зачем пришел сюда. Она ведь мертва.
        - Она - твоя совесть.
        - Потому я и любил ее.
        - Мы все любили ее. И потому она кажется нам живой, все еще ведущей нас. - Фелка подошла вплотную. - Нет ничего зазорного в том, чтобы приходить сюда. Я не стану считать тебя слабее или меньше уважать.
        - Я уже понял, как мне следует поступить.
        Она вежливо кивнула, будто он всего лишь сказал, который час.
        - Пойдем отсюда. Здесь слишком холодно для живых. Галиана не обидится.
        Клавэйн двинулся следом за Фелкой к двери. Перешагнув комингс, взялся за колесо, закрывая тяжкую герметичную дверь, оставляя память и призраки прошлого в холоде и покое - там, где им и д?лжно быть.
        Клавэйна ввели в зал совета. Он ступил за порог, и сразу утих постоянный мысленный шум, будто порывом ветра унесло отголоски тысяч разумов Материнского Гнезда. Подобное умственное безмолвие было очень неприятным для большинства сочленителей, но даже если бы Клавэйн не вернулся только что из места упокоения Галианы, где царила такая же тишина, он едва ли ощутил бы нечто большее, чем мимолетное неудобство. Слишком много времени он провел на дальних окраинах владений сочленителей, чтобы беспокоиться об отсутствии чужих мыслей в голове.
        Конечно, здесь одиночество не было полным. Он слышал разумы членов совета, хотя их обычные мыслительные блоки позволяли уловить лишь наиболее поверхностные, простые мысли. Сам же зал был неприметным: большая сфера с ярусами кресел, почти достигающими вершины купола. Пол гладкий, серый, блестящий, в центре - единственное кресло, жесткое, простое, сделанное зацело с полом, словно выдавленное из него.
        - Клавэйн! - воззвала Скади.
        Она стояла на краю далеко выступающего из стены балкона.
        - Я слушаю.
        - Садитесь в кресло!
        Он ступил на блестящий пол, отзывавшийся отчетливым стуком на каждый шаг. Ощущение - будто ты в зале суда, идешь слушать собственный приговор.
        Клавэйн сел в кресло - как и ожидалось, жесткое, неудобное. Закинул ногу на ногу, поскреб в бороде:
        - Скади, давайте поскорей с этим покончим. Я готов.
        - Клавэйн, всему свое время. Понимаете ли вы, что с новым знанием приходит и ответственность за сохранение его в тайне? Что секреты, доступные Высшему совету, не должны попасть в руки врага? И передача их другим сочленителям недопустима?
        - Скади, я представляю, во что ввязываюсь.
        - Клавэйн, мы просто хотим удостовериться. Едва ли вы можете нас упрекнуть в этом.
        Ремонтуар встал:
        - Скади, он же сказал, что готов. Этого достаточно.
        Женщина посмотрела на него с равнодушием, показавшимся Клавэйну куда страшнее открытого гнева.
        - Ремонтуар, благодарю вас за пояснение.
        - Он прав, - вмешался Клавэйн. - Я полностью готов.
        - Тогда будьте готовы и к тому, что сейчас в ваш мозг поступят ранее запретные для вас сведения.
        Клавэйн против воли стиснул подлокотники кресла, хотя и понимал, сколь нелепо это инстинктивное движение. Похоже он ощущал себя четыреста лет назад, когда Галиана впервые продемонстрировала ему Транспросвещение. Произошло это в Гнезде на Марсе; раненному в мозг Клавэйну внедрили нейроимплантаты. Поначалу Галиана лишь издали показала общность разумов - но за миг до того он будто стоял на берегу и видел приближение цунами, считая секунды до чудовищного удара стихии. И хотя сейчас навряд ли можно было опасаться изменений в разуме, ожидание было пыткой. Ведь он получит доступ к знаниям столь удивительным и опасным, что ради них создали иерархию в прежде однородном сообществе, разделяющем мысли всех его членов, в коллективном разуме равных.
        Клавэйн ждал, но ничего так и не происходило.
        - Данные переданы, - объявила Скади.
        Клавэйн расслабился:
        - Но я не ощущаю перемен!
        - Данные переданы.
        Клавэйн посмотрел вокруг. Ничего не изменилось, восприятие осталось прежним. Заглянул в память, - кажется, все лежащее на поверхности присутствовало и минуту назад…
        - Но я не…
        - Перед тем как вы приняли решение и пришли сюда, мы позволили вам узнать, почему считаем вашу помощь необходимой. Нам нужно вернуть утраченные ценности. Клавэйн, вы это помните?
        - Но что за ценности, вы мне не сказали. Я и сейчас про них не знаю.
        - Потому что не задаете себе нужных вопросов.
        - И какие это вопросы?
        - Клавэйн, спросите себя об «адском» оружии. Уверена, ответы покажутся вам очень интересными.
        - Да я не знаю ничего об оружии…
        Пробормотал - и смолк. Ведь теперь знал в точности, о чем идет речь.
        Эти новые сведения помогли вспомнить: за свою жизнь среди сочленителей он много раз слышал о новом жутком оружии, спрятанном в каком-то тайнике. Даже заклятые враги шептали об оружии последнего боя, столь разрушительном, что даже испытать его толком не удалось. И в сражениях это оружие не применяли. Оно было очень старым, его создали на заре истории сочленителей. Слухи разнились в деталях, но сходились в одном: единиц оружия произведено сорок, и среди них нет двух похожих друг на друга.
        Клавэйн всерьез эти слухи никогда не принимал, считая их отголосками давней военной пропаганды, фальшивки, изготовленной одним из отделов контрразведки Гнезда. О реальности такого оружия и помыслить было трудно. Не было ни единого официального подтверждения его существования за всю историю общества сочленителей. И Галиана никогда не упоминала ни о чем подобном. А если оружие по-настоящему старое, еще с марсианских дней, Галиана не могла не знать о его существовании.
        Но ведь это оружие существует!
        Клавэйн с энтузиазмом, но без удовольствия покопался в новых знаниях. Он всегда подозревал о секретах Материнского Гнезда, но и вообразить не мог, что столь масштабную тайну скрывают столько времени. Словно обнаружил потайную комнату в доме, где прожил всю жизнь. Обидно и горько. Ему не доверяли.
        Древние слухи не солгали про сорок единиц. Каждая пушка - уникум, концепт, использующий глубокие и до сих пор не исследованные полностью физические явления чудовищно разрушительного действия. Галиана знала об оружии. Именно она в разгар войны с сочленителями, ввиду нависшей угрозы, приказала создать его. В то время враги побеждали лишь за счет численного превосходства, но не технического. С новыми пушками Галиана могла легко склонить чашу весов в свою пользу - но в последний момент отказалась применить их. Посчитала, что лучше погибнуть, чем совершить геноцид.
        Но судьба благоволила сочленителям. Народ Галианы оказался на самой грани - но вычеркнуть его из истории враги не смогли.
        После войны оружие спрятали в другой звездной системе, в астероиде-крепости. В памяти плыли смутные образы: укрытые бункеры, свирепые роботы-сторожа, опаснейшие ловушки, мины. Несомненно, Галиана боялась нового оружия не меньше, чем врагов, и хотя не пожелала его немедленно разобрать, сделала все от нее зависящее, чтобы исключить возможность необдуманного использования. Чертежи и технические характеристики пушек были стерты из архивов, чтобы предотвратить попытки создания новых единиц. С той поры таких попыток и не предпринималось. Если бы вдруг оружие потребовалось снова, в случае угрозы самому существованию сочленителей можно было бы слетать за ним, готовым к применению. Правда, путь был неблизок - световые годы. Достаточно, чтобы охладить горячие головы. Сорок «адских» пушек могли быть использованы лишь в результате холодного, спокойного, взвешенного решения.
        Но оружие украли. Неприступный астероид взяли штурмом, и к тому времени, когда прибыла группа для расследования, похитителей и след простыл. Воры мастерски обошли защиту и сумели в ходе штурма не разбудить оружие. А «спящие» пушки не разрушить дистанционно, не отследить и не обезвредить.
        Клавэйн узнал: попыток выяснить, куда делось оружие, было много, но все завершились неудачно. Во-первых, само его существование держали в тайне, а уж о похищении знало лишь несколько старших сочленителей. И десятилетиями напролет они мучились неопределенностью, боялись. Ведь пушки способны разбивать целые миры, будто хрупкое стекло. Одна надежда на то, что воры не представляют себе всех возможностей добычи.
        Десятилетия превратились в века. В занятом людьми пространстве случалось много бедствий и катастроф - но ни единого признака пробуждения оружия. Немногие осведомленные сочленители мало-помалу успокоились. Может, пушки попросту забыты в глубинах космоса либо брошены в пылающие недра звезды.
        Но оно внезапно нашлось.
        Незадолго до возвращения Клавэйна из экспедиции признаки применения оружия были замечены в окрестности Дельты Павлина, подобной Солнцу звезды в пятнадцати световых годах от Материнского Гнезда. Нейтринный сигнал был несильным. Возможно, предыдущие сигналы оказались ниже порога чувствительности детекторов. Но недавно принятые сигналы уже позволили с уверенностью определить: активировано несколько пушек.
        Система Дельта Павлина находится в стороне от торговых путей. Единственная обитаемая планета в ней, Ресургем, была заселена участниками археологической экспедиции с Йеллоустона, руководимой Дэном Силвестом, сыном кибернетика Кэлвина Силвеста, наследником одного из богатейших семейств демархистского общества. Экспедиция раскапывала останки птицеобразных разумных существ, обитавших на планете миллион лет назад. Колония постепенно разорвала официальные связи с Йеллоустоном, а чехарда во власти заменила первоначальные научные задачи не слишком внятной политикой терраформирования и заселения планеты. Возникали заговоры, и случались перевороты, но вряд ли оружием завладели поселенцы Ресургема. Изучение списков кораблей, покидавших Йеллоустон, показало: субсветовик «Ностальгия по бесконечности» прибыл в систему Дельта Павлина приблизительно в то же время, каким датируется пробуждение оружия. Сведений о корабле и команде отыскалось не много. В иммиграционных архивах Ржавого Пояса значилось: непосредственно перед отбытием корабля женщина по имени Илиа Вольева искала человека для пополнения экипажа. Имя
могло быть фальшивым - в суматошное время после эпидемии корабли и люди называли себя как угодно. Хотя лишь горстка сообщений с Ресургема достигла Ржавого Пояса, в одном, обрывистом и паническом, упоминалась Илиа Вольева, которая терроризировала колонию и добивалась выдачи ее прежнего правителя. По непонятной причине Вольева и ее товарищи хотели видеть Дэна Силвеста на борту своего корабля.
        Конечно, это не значило, что Вольева причастна к похищению - но, как справедливо заметила Скади, подозрения насчет этой ультра более чем весомы. В ее распоряжении был субсветовик достаточных размеров для размещения всех сорока пушек. Она угрожала колонии насилием; она прибыла в систему Дельта Павлина одновременно с пробуждением оружия. Непонятно, что Вольева хотела сделать с пушками, но ее причастность практически не вызывает сомнений.
        Похоже, Скади права. Все аргументы за то, что похитительница - именно Вольева.
        Гребень Скади пульсировал бирюзовым и бронзовым. Клавэйн обнаружил у себя новые сведения: видеофрагменты с Вольевой, обычные фотографии. Он ожидал чего угодно: злодейства, уродства. А на снимках и кадрах оказалась совершенно обычная женщина: короткая стрижка, упрямое выражение на круглом лице. Если бы перед Клавэйном выставили галерею портретов возможных похитителей, Вольеву он бы заподозрил в последнюю очередь.
        Скади улыбнулась. Догадалась, что Клавэйн заинтригован.
        - Теперь вы понимаете, почему нам необходима ваша помощь. Местонахождение и состояние тридцати девяти оставшихся единиц…
        - Постойте, тридцати девяти? Речь же шла о сорока!
        - Разве я не упоминала об уничтожении одной пушки?
        - Увы, не упоминали.
        - Должна сказать, уверенности нет, очень уж велико расстояние. Оружие нестабильно, оно может пробуждаться и деактивироваться снова. Но сигнатуры одной из пушек не отмечались с две тысячи пятьсот шестьдесят пятого года по локальному времени Ресургема. Полагаю, это означает уничтожение орудия или, по крайней мере, его повреждение. Шесть из оставшихся тридцати девяти пушек отделены от основной группы. От них еще поступают сигналы - но с другого края системы, от нейтронной звезды. Прочие тридцать три находятся в одной астрономической единице от Дельты Павлина, в коллинеарной точке либрации между звездой и Ресургемом. Скорее всего, эти тридцать три - в трюме субсветовика триумвира Вольевой.
        - Подождите! - Клавэйн поднял руку. - Значит, вы зарегистрировали эти сигналы еще в две тысячи пятьсот шестьдесят пятом году?
        - По местному времени Ресургема.
        - Тем не менее это значит, что здесь вы зарегистрировали сигналы приблизительно в две тысячи пятьсот восьмидесятом году. Тридцать три года назад. Скади, какого же черта вы не отреагировали раньше?
        - Клавэйн, мы воевали. И едва ли могли предпринять сложную, трудоемкую, дорогостоящую операцию по возврату оружия.
        - А теперь можем?
        Скади выразила снисходительное согласие едва заметным кивком.
        - Теперь чаша весов определенно склоняется на нашу сторону. Наконец-то мы способны выделить необходимые ресурсы. Но не стоит недооценивать врага. Задача не из легких. Следует вернуть пушки, похищенные из крепости, в которую мы сами пробились бы сейчас с огромным трудом. У Вольевой есть и собственное оружие, помимо украденного у нас. Свидетельства ее преступлений на Ресургеме указывают: она без колебаний применяет силу. Но мы должны вернуть украденное, сколько бы времени и ценных ресурсов это ни потребовало.
        - Ценных ресурсов? Вы имеете в виду жизни?
        - Клавэйн, вы отлично представляете цену войны и победы и можете принять ее без колебаний. Потому мы и предложили вам руководить операцией по возвращению оружия. Если сомневаетесь в собственной пригодности, загляните еще раз в вашу память.
        И тотчас в разум Клавэйна вломились куски прошлого, эпизоды былых битв. Это напоминало кадры военных фильмов, старых, плоских, монохромных. Такие он смотрел в самом начале своей карьеры в Союзе за чистоту разума, пытаясь отыскать - как правило, напрасно - тактические приемы, применимые против нынешнего врага. Но «кино» от Скади прокручивалось рывками, на огромной скорости, и главным героем был сам Клавэйн. Исторически точный фильм, эдакий военный парад. Вот операция по спасению заложников фракции Гильгамеш - Изида. Тогда Клавэйн потерял руку от серного ожога, рана заживала год. Вот Клавэйн и женщина-сочленитель крадут мозг ученого-демархиста у фракции изменников-миксмастеров вблизи Глаза Марко. Партнершу Клавэйна модифицировали, с тем чтобы она могла поддерживать жизнь украденного мозга в своем чреве, а Клавэйну пришлось сделать ей кесарево сечение - не для того, чтобы вынуть плод, а для того, чтобы вложить похищенный орган. Тело ученого оставили преследователям, и те сочли похищенного мертвым. А сочленители вырастили клон и пересадили ему трофейный мозг.
        Вот Клавэйн возвращает сочленительский двигатель, украденный отщепенцами-угонщиками, засевшими в одном из внешних модулей аграрного комплекса-улья Пухляк. Вот защищает мир жонглеров от алчных ультранавтов, пожелавших брать плату за доступ к изменяющему разумы океану.
        Битв, операций и рейдов было много. Очень много. Клавэйн всегда выживал - и почти всегда побеждал. Наверное, в какой-нибудь параллельной Вселенной он бы погиб давным-давно. Может, не менее искусен был бы в военном деле, но просто отвернулась бы удача. Цепь успехов экстраполяции не поддается. Сколь бы длинной ни была их череда, она не гарантирует новых побед.
        Однако сейчас, хоть успех и не гарантирован, вероятность достичь его у Клавэйна больше, чем у любого другого члена совета.
        Он невесело улыбнулся:
        - Похоже, вы знаете меня лучше, чем я сам.
        - Клавэйн, я уверена: вы поможете. Иначе и не старалась бы привлечь вас, не прилагала бы столько усилий. Я ведь права, да? Вы поможете?
        Клавэйн осмотрел зал совета. Какой удручающий зверинец! Дряхлые, сморщенные человеческие останки, непристойно обнаженные мозги тех, кто уже почти растворился в общем разуме. И все эти без пяти минут призраки напряженно ждут ответа, даже едва различимые за стеклом мозги замедлили пульсацию. Конечно, Скади права. Клавэйн никому бы не доверил подобную работу. Даже сейчас, на склоне карьеры и жизни. Но время… почти два десятилетия, чтобы достичь Ресургема. Столько же - назад. Но что такое сорок лет по сравнению с четырьмя веками? К тому же б?льшая часть этого времени придется на анабиозный сон.
        Сорок лет. И еще пять лет на подготовку, и с год на саму операцию… Вместе - почти полстолетия. Он посмотрел на Скади. Заметил: цвета на ее гребне прекратили переливаться. Знал, что глубинные слои его разума она просканировать не в силах. Непрозрачность его разума одновременно интриговала и бесила Скади. Но общий ход мыслей она, скорее всего, улавливала прекрасно.
        - Я согласен. Но на определенных условиях.
        - Каких же?
        - Я сам набираю команду. Если попрошу Ремонтуара и Фелку отправиться со мной и они согласятся - совет не будет возражать.
        Скади задумалась, затем кивнула с грациозностью куклы из театра теней.
        - Разумеется. Сорок лет отсутствия - долгий срок. Это все?
        - Я не выйду против Вольевой, если не получу максимального тактического преимущества, превосходства в силах. Так я действую всегда - достигаю полного превосходства на моем участке фронта. Значит, одним кораблем не обойтись. Самое малое два, а лучше три. Возьму и больше, если Материнское Гнездо успеет их собрать. Мне нет дела до запрета на производство субсветовиков. Мне нужны они, оснащенные самым тяжелым и мощным оружием. Одного корабля мало. Учитывая, сколько времени требует их строительство, начинать его нужно прямо сейчас. Нельзя просто ткнуть пальцем в астероид, сказать волшебное слово и через неделю получить готовый субсветовик.
        Скади коснулась пальцем нижней губы, прикрыла глаза, и Клавэйну показалось, что идет оживленный и непростой спор с кем-то далеким. Ресницы и веки Скади вздрагивали, словно у мучимой лихорадкой сомнамбулы.
        - Клавэйн, вы правы. Нам необходимы корабли - новые, с модификациями, уже опробованными на «Паслене». Но не тревожьтесь, они уже заложены. Фактически монтаж близится к завершению.
        - Новые корабли? Где же они?
        - Неподалеку отсюда.
        - Прекрасно. Ведь делу не повредит, если я их осмотрю? Очень хотелось бы это сделать до того, как уже поздно будет что-либо менять.
        - Клавэйн…
        - Здесь торг неуместен. Если я берусь за работу, мне нужно хорошенько изучить орудия труда.
        Глава девятая
        Инквизитор отстегнулась от кресла, встала, очертила прямоугольник в матовой стене шаттла, принадлежащего триумвиру. Прямоугольник послушно сделался прозрачным, и впервые за пятнадцать лет Ана смогла посмотреть на Ресургем из космоса.
        Даже за такое ничтожное по планетным масштабам время изменилось многое. Раньше облака были всего лишь зыбкими перышками пара, плывущими на большой высоте, а теперь клубились ватные плотные тучи, закручивались в причудливые спиральные узоры. Неосмысленное художественное творчество Кориолисовой силы. Блестели под солнцем эмалево-голубые зеркальца озер и миниатюры морей. Там и тут - скопления четко очерченных зеленых, золотистых фигур, пронизанных серебристо-голубыми ирригационными каналами, достаточно глубокими для судоходства. Видны серые царапины шоссе и скоростной железной дороги. Города и поселки - расплывчатые пятна застройки в перекрестьях улиц, отдельные сооружения различаются с трудом даже при увеличении, какое сумело выдать окно. У центров старых поселений, сравнимых по возрасту с Кювье, проглядывают остатки старых жилых куполов либо их фундаментов. В стратосфере - яркие движущиеся бусины транспортных дирижаблей, изредка - крохотная искорка правительственного самолета, спешащего по делам. Но с такой высоты человеческая активность на планете практически незаметна. Глядишь на шар внизу и
будто видишь под микроскопом оболочку диковинного вируса.
        Инквизитору после многих лет жизни под придуманной личиной казалось странным и непривычным прежнее имя, Ана Хоури. Новая судьба въелась крепко. Хотя Ана не испытывала привязанности к Ресургему, глядя сверху, не могла не отметить: теперь планета не кажется лишь временным пристанищем. Теперь это дом для множества людей. Большинство из них и не знало другого, родившись здесь. Попадаются, конечно, люди скверные, но ведь и столько хороших, добрых. Их нельзя винить за грехи нынешнего правительства и за несправедливости прошлых лет. Как бы то ни было, люди имеют право спокойно прожить свой век и умереть на планете, которую зовут своей родиной. Умереть естественной смертью.
        К сожалению, как раз этой возможности судьба могла им и не дать.
        Шаттл был крохотный, проворный, шел на автопилоте. Триумвир Илиа Вольева дремала в соседнем кресле, опустив на глаза капюшон неимоверно засаленной мешковатой серой куртки. Автопилот умел уклоняться от радаров, которыми правительство прочесывало пространство вокруг Ресургема. Тем не менее полеты лучше было предпринимать в самых исключительных случаях. Даже если и не поймают, одно лишь подозрение о регулярных визитах из космоса произведет катастрофический эффект. Головы покатятся во многих ведомствах, пострадают и высокие чины, и мелкие. Волна паранойи не минует инквизицию, и положение Аны станет чрезвычайно опасным. Несомненно, прошлое и настоящее всякого высокопоставленного лица подвергнется тщательнейшей проверке. И тогда, несмотря на все предосторожности, может раскрыться истинное лицо инквизитора Виллемье.
        Скрытность отлета с планеты требовала медленного набора скорости, но, когда вышли за атмосферу и предельную досягаемость радаров, двигатели шаттла развили ускорение в три g. Пассажиров вдавило в кресла. Хоури потянуло в сон, и она с легкой досадой поняла: в салон накачивается замаскированный приятной отдушкой снотворный газ.
        Спала она крепко, без снов. А пробудилась все с тем же ощущением легкой досады.
        И вдалеке от Ресургема.
        - Надолго ты меня отключила? - спросила она у равнодушно курящей Вольевой.
        - Почти на сутки. Надеюсь, ты запаслась надежным алиби. Оно очень пригодится по возвращении.
        - Я сообщила, что отправляюсь в глухомань на встречу с глубоко законспирированным агентом. Не беспокойся: я уже давным-давно обеспечила себе такое алиби.
        Шаттл двигался по инерции. Ана расстегнула зажимы кресла, зашарила рукой, пытаясь почесать ягодицу.
        - Там, куда направляемся, есть шанс принять душ?
        - Трудно сказать. Зависит от того, куда именно направляемся.
        - У меня жуткое подозрение, что в месте нашего назначения я уже побывала.
        Илиа раздавила окурок, включила передний обзор - нос корабля стал прозрачным. Шаттл находился в глубоком космосе, еще в плоскости эклиптики, как минимум в нескольких световых минутах от каких-либо небесных тел, - но звезды впереди заслоняло обширное темное пятно.
        - Вот она, наша старая добрая «Ностальгия по бесконечности». Практически не изменилась, пока ты отсутствовала.
        - Спасибо. А еще что-нибудь ободряющее можешь сообщить?
        - Когда проверяла в последний раз, душевые не работали.
        - А когда ты проверяла в последний раз?
        Илиа цокнула языком и скомандовала:
        - Пристегивайся, будем стыковаться.
        Шаттл понесся к темной бесформенной массе субсветовика. Инквизитор вспомнила, как впервые подлетала к «Ностальгии по бесконечности». Тогда она попала на борт, не подозревая, что ее ждет. Ану Хоури просто обманули. А корабль снаружи выглядел вполне нормальным, как и полагается выглядеть умеренно старому крупному торговому субсветовику. Тогда не было ни загадочных выростов, ни башенок, ни острых, на кинжалы похожих зубьев - лишь местами изношенная обшивка, кое-где с выступами и нишами механизмов: датчиков, антенн, шлюзов и портов. Ничто во внешности корабля не будило подозрений, не выдавало ненормальности. Тогда поверхность не покрывали акры чешуйчатой структуры, похожей на ящеричью кожу, и пласты засохшей, растрескавшейся грязи. Ничто не предсказывало биомеханического буйства, пожравшего все под обшивкой и вырвавшегося в конце концов наружу.
        Теперь «Ностальгия по бесконечности» вовсе не походила на то, к чему применимо слово «корабль». Если уж уподоблять ее чему-либо, то ближайшая ассоциация - свихнувшийся дворец из волшебной сказки, некогда чудесное собрание шпилей, башен и обелисков, изуродованное гнуснейшим колдовством. Хотя основные элементы конструкции субсветовика еще различались: главный корпус, два далеко выступающих пилона с двигателями, каждый с ангар для большегрузных дирижаблей. Но эти черты почти скрыла неистовая поросль, чудовищная опухоль. Нынешний вид корабля был результатом нескольких противоборствующих тенденций, отчасти усмиряемых системами ремонта и перепланировки. Как будто над кораблем потрудился безумный гений, давший полную волю своему дерзкому, дикому мастерству, восхищавшему и ужасавшему одновременно. Среди поросли вились спирали, словно раковины аммонитов, слоистые, ветвистые, сплетающиеся в узлы образования с текстурой как у древесины, зубцы, перемычки, сети, леса тончайших игл, нарывоподобные массы слипшихся, сросшихся кристаллов. Местами одни и те же конструкции повторялись во все меньших размерах,
образуя фракталы, вплоть до не различимых невооруженным глазом. Причуды структур и текстур распространялись по всей размерной шкале, от километров до нанометров. Если долго вглядываться, то в изувеченной болезнью оболочке корабля появятся гротескно искаженные лица. Если смотреть и дальше, увидишь карикатуру на собственное лицо.
        - М-да, - заключила Ана Хоури, - пока меня не было, эта гребаная хреновина уж точно не исправилась.
        Вольева ухмыльнулась под капюшоном.
        - Вот теперь я точно слышу не инквизитора, а старую подружку Ану.
        - Да неужто?.. Жаль, что по возвращении приходится видеть этот смердящий кошмар.
        - Это еще цветочки, - весело заявила Вольева. - Вот внутри - там самые ягодки.
        Чтобы подобраться к шлюзу ангара, шаттл протиснулся сквозь дыру со сморщенными краями, похожую на глазницу трупа. Но сам ангар внутри порадовал прямоугольностью, и причальная механика, лишенная наносистем, осталась на месте, она распознавалась и даже работала. В ангаре содержалась целая эскадра для внутрисистемных перевозок, от тупоносых вакуумных буксиров до вместительных шаттлов.
        Причалили. В этой части корабля не было искусственной гравитации, поэтому пришлось цепляться за поручни. Ана охотно пропустила Вольеву вперед. Обе женщины несли фонари и аварийные кислородные маски. Свою Ане захотелось надеть немедленно. Воздух на корабле был застоялым, сырым, теплым, полным гнилостной вони - будто вдыхаешь желудочные газы.
        Ана прикрыла нос рукавом, стараясь совладать с тошнотой.
        - Илиа…
        - Привыкнешь, это безвредно, - сообщила та, копаясь в кармане. - Сигарету?
        - Ты когда-нибудь слышала, чтобы я согласилась взять эту мерзкую едкую дрянь?
        - Все когда-нибудь случается впервые.
        Хоури подождала, пока Илиа зажжет для нее сигарету, взяла, осторожно затянулась. Гадость, но существенно лучше корабельного воздуха.
        - Конечно, привычка дурная, - заметила Вольева, улыбаясь. - Но дурные времена требуют таких же привычек. Полегчало?
        Хоури кивнула, впрочем без особой уверенности.
        На стенах кишкоподобных коридоров блестела корабельная слизь и выросты кристаллов обманчиво правильной формы. Хоури брезгливо отряхнула комбинезон затянутой в перчатку рукой. Иногда прежнее обличье корабля узнавалось: вентиляционная шахта, дверь в переборке, панель управления. Но обычно и эти знакомые элементы выглядели полурасплавленными, вдавленными в стену, сюрреалистично искаженными. Прежде твердые поверхности стали фрактальным мхом, с торчащими бесформенными, размытыми выступами. Свет фонарей странно преломлялся на разноцветной слизи, образуя тошнотворные узоры. В воздухе плыли амебоподобные сгустки, иногда по течению воздуха, а иногда, казалось, и против.
        Сквозь скрежещущие люки женщины прошли во вращающуюся часть корабля. Хоури обрадовалась, войдя в отсек с искусственным тяготением, но радость была кратковременной. Теперь слизи было куда стекать. Она капала с потолка и стекала по стенам, обрушивалась водопадиками, скапливалась на полу, прежде чем уйти в канализационное отверстие. От слизи росли сталактиты и сталагмиты - желтые, ядовито-зеленые клыки от пола и потолка. Хоури изо всех сил старалась не касаться этих смердящих изваяний, но задача была не из легких. А Вольева не страдала подобной брезгливостью. Пара минут, и ее куртка оказалась в пятнах и кляксах разнообразных корабельных выделений.
        - Расслабься, - посоветовала Вольева, заметив сконфуженность товарки. - Все безопасно. Ничто на корабле нам не повредит. Кстати, э-э… ты удалила свои стрелковые имплантаты?
        - Тебе бы следовало помнить. Ты же их и вынимала.
        - Ну, убедиться лишний раз не вредно.
        - Тебе просто нравится издеваться.
        - Использую доступные развлечения. Это помогает, особенно в период острого экзистенциального кризиса…
        Вольева швырнула окурок в темноту и вынула новую сигарету.
        Дальше шли в тишине. Наконец очутились у шахты главного лифта, пронизывающего весь корабль вдоль, словно лифт небоскреба. Конечно, когда субсветовик не ускорялся, вблизи его оси продвигаться было несложно. Но от носа до кормы - четыре километра, потому имело смысл использовать лифт в полной мере. К большому удивлению Хоури, кабину ждать не пришлось. Ана ступила за Вольевой внутрь не без опаски, но кабина оказалась вполне нормальной и разогналась плавно.
        - Значит, лифты еще работают? - спросила Ана.
        - Это же важнейшие корабельные системы. Не забывай, у меня есть средства сдерживать эпидемию. Они небезупречные, но я, по крайней мере, могу не подпускать вирус к тому, что хочу видеть в относительной целости и сохранности. Да и сам капитан иногда соглашается помочь. Кажется, трансформации корабля происходят не совсем без его участия.
        Наконец-то Вольева упомянула капитана. До сих пор Ана цеплялась за обрывки надежды. Может, ужас, случившийся с Бреннигеном, - просто дурной сон, кошмар, перепутавшийся в памяти с реальностью? Но это не сон. Капитан остался жив, он даже живее прежнего.
        - Как насчет двигателей?
        - Насколько я знаю, они вполне исправны. Но контролирует их капитан.
        - Ты с ним разговариваешь?
        - Кажется, слово «разговаривать» здесь не совсем уместно. Я с ним общаюсь… Хотя и это слово можно употреблять с большой натяжкой.
        Кабину повело - она перемещалась от шахты к шахте. Их стволы были большей частью прозрачными, но за стенами проносились либо заполненные техникой рабочие ярусы, либо монолит корпусного материала. Иногда за стеклом мелькали сумрачные залы, слишком обширные, чтобы разглядеть содержимое в падающем из кабины свете. В пяти огромнейших залах могли разместиться целые земные соборы. Ана вспомнила об отсеке, служившем тайным складом Вольевой при первом визите. В том помещении содержалось сорок древних чудовищ. Теперь осталось меньше, но хватит, чтобы достичь желаемого. Конечно, против ингибиторов и они могут оказаться бесполезными. Но чтобы проверить, необходимо убедить капитана.
        - Вы с ним уладили разногласия? - спросила Хоури.
        - Думаю, то, что он не убил нас, хотя имел такую возможность, говорит само за себя.
        - И он не злится за то, что ты с ним учинила?
        - А что я с ним учинила? - В голосе Вольевой впервые зазвучало раздражение. - Ана, с ним я учинила великую милость. Я попросту… в общем, закрепила положение вещей и прописала лекарство.
        - Которое еще горше болезни.
        Вольева пожала плечами:
        - Он умирал. А я ему дала новый смысл жизни.
        Хоури охнула, увидев проносящийся мимо уровень, полный слившихся уродливых конструкций.
        - Если это можно назвать жизнью…
        - Мой тебе совет, - Вольева придвинулась, зашептала на ухо. - Вполне возможно, он слышит наш разговор. Ты это имей в виду, поняла? Ну и молодец.
        Если бы кто-нибудь другой вздумал заговорить так с Аной Хоури, через пару секунд с воплем схватился бы за вывихнутую конечность. Но с Вольевой лучше было пропускать подобное мимо ушей.
        - А где он сам? На том же уровне?
        - Зависит от того, что ты имеешь в виду под «он». Можно сказать, что эпицентр на прежнем месте. Но теперь разделять капитана и корабль нет особого смысла.
        - Так где же он теперь? Повсюду, вокруг?
        - Да. Всевидящий. Всезнающий.
        - Илиа, мне это не нравится.
        - Быть может, тебя утешит то, что ему это не нравится тоже.
        После многих задержек, смещений и отклонений кабина привезла их наконец в рубку «Ностальгии по бесконечности». К немалому облегчению Хоури, общения с капитаном пока не предвиделось.
        Рубка осталась почти такой же, какой Ана запомнила ее. Этот отсек был изуродован - к чему сама Хоури приложила руку - еще до воцарения капитана. Она даже ощутила легкую геростратову гордость, увидев проделанные ее оружием дыры. Вспомнился бунт на орбите нейтронной звезды Гадес, на краю системы Дельта Павлина.
        Все тогда балансировало на краю пропасти, но Ана и Илиа выжили - и Ана сочла это величайшей победой. Однако явились черные машины, и победа обернулась поражением. Скорее всего, поражение было неминуемо еще до первых выстрелов. Но все же две женщины выиграли немного времени. И теперь следовало этим временем правильно распорядиться.
        Хоури села в кресло, обращенное к обзорной сфере. Со времен мятежа ее починили, и теперь она показывала Ресургем в реальном времени. В системе имелось одиннадцать крупных планет. Экран также демонстрировал их спутники, наибольшие астероиды и кометы - все потенциально важное. Отображал их координаты и векторы скорости. Наложенные на изображение бледные конусы показывали области глубинного сканирования, доступные датчикам корабля, с учетом поправки на конечность скорости света. Вольева отправила на разные орбиты несколько спутников слежения, чтобы закрыть слепые пятна субсветовика и увеличить плечо интерферометра для дальних измерений - но спутники использовала осторожно, лишь при крайней надобности.
        - Готова к уроку новейшей истории? - спросила Вольева.
        - Ты же знаешь, я всегда готова. Но лучше бы наша маленькая экскурсия того стоила. По возвращении в Кювье мне придется ответить на пару неприятных вопросов.
        - После того, что ты сейчас увидишь, они вряд ли покажутся неприятными. И уж тем более важными.
        Илиа велела дисплею показать одну из лун второго по величине газового гиганта системы.
        - Там разбили лагерь ингибиторы? - спросила Ана.
        - Там и еще на паре планет сравнимого размера. Повсюду занимаются одним и тем же.
        Вокруг спутника роились темные силуэты. Сбивались в кучи, разлетались стаями испуганных ворон. Вот в мгновение ока сели на поверхность, образовав отчетливо единую конструкцию. Воспроизведение было ускорено - часы, очевидно, спрессовались в секунды. Черные машины мгновенно трансформировались, захлестывали поверхность быстрыми волнами. Дальнейшее увеличение показало: основа структуры - черные кубы самых разных размеров. Огромные лазеры отводили сопутствующее трансформации тепло в пространство. На местности громоздились нелепых очертаний горы черных кубов, чужие машины застилали поверхность, снизив ее отражательную способность до такой степени, что лишь в инфракрасном диапазоне и можно было рассмотреть детали происходящего.
        - Что они делают? - спросила Ана.
        - Я тоже поначалу не поняла. Смотри дальше.
        Промелькнули две недели, прежде чем прояснился смысл. На экваторе выстроились на равных расстояниях друг от друга исполинские машины наподобие толстых вулканических конусов, выдававшихся в космическое пространство на процент диаметра спутника. Внезапно они извергли колоссальные пыльные фонтаны скальной породы - раскаленной, но не расплавленной. Она полетела над спутником, выходя на орбиту.
        Другая группа машин, до того не заметная, уже обращавшаяся по орбите, принялась обрабатывать пыль и обломки, собирая, охлаждая и спрессовывая их. За ней образовывалось аккуратное кольцо, тщательно упакованные гигатонны вещества. Позади миногами сновали машины поменьше, заглатывая избранные участки и подвергая дальнейшей переработке.
        - Что происходит?
        - Похоже, машины разбирают луну.
        - Это я уже поняла. Но, кажется, способ разборки они выбрали крайне трудоемкий. Наши боеголовки, предназначенные для пробоя литосферы, справились бы в два счета.
        - И притом испаряют и расшвыривают по системе половину лунной массы. Думаю, ингибиторам это как раз ни к чему. Им нужно как можно больше обработанной и упорядоченной материи. Одной луны не хватает - они разбирают целых три. Конечно, часть материи не сумеют перегнать в твердое состояние, по крайней мере без какой-нибудь монструозной алхимии, но, по моим скромным оценкам, они заполучат этак десять в двадцатой степени тонн сырого твердого материала.
        - Немаленькая куча щебня.
        - Да. Напрашивается вопрос: на кой черт им это надо?
        - Кажется, у тебя уже есть теория на этот счет.
        Илиа Вольева улыбнулась:
        - Пока только предположения. Разборка луны еще продолжается, но кажется ясным, что материал они хотят использовать для постройки. И знаешь что? Я очень подозреваю, что они не облагодетельствовать нас собираются, а совсем даже наоборот.
        - Полагаешь, оружие?
        - Увы-увы, к старости я делаюсь предсказуемой. Да, боюсь, речь идет об оружии. Но каком - даже предположить страшно. Несомненно, если бы они хотели уничтожить Ресургем с налета, уже разнесли бы в пух и прах. Для этого аккуратно разбирать спутник не нужно.
        - Видать, у них на уме кое-что другое.
        - Это уж точно.
        - Илиа, мы можем помешать им. И должны. У нас есть мощное оружие, почти весь клад сочленителей. Даже сейчас мы могли бы сильно осложнить им работу.
        Вольева отключила дисплей.
        - Пока они, кажется, не подозревают о существовании «Ностальгии». Мы попали в радиус их детектирования только вблизи Гадеса. Хочешь выдать нашу позицию, использовав сочленительское оружие?
        - Будь это нашим последним крупным шансом, почему бы нет… Думаю, в такой ситуации и ты не возражала бы.
        - Я просто хочу сказать: если мы применим оружие, назад пути не будет. Ты это уясни крепко-накрепко.
        Вольева помолчала немного, затем добавила:
        - Есть еще одно немаловажное обстоятельство.
        - Какое же?
        - Мы управлять оружием не можем. Оно под контролем капитана. Без его помощи мы бессильны. А капитана еще нужно уговорить.
        Конечно же, сами себя черные машины не называли ингибиторами. Они никогда не видели необходимости в самоназвании. Просто существовали ради задачи невероятной важности, обеспечивали самое возможность разумной жизни. Ингибиторы не надеялись, что их поймут, не ожидали сочувствия, поэтому любое имя либо намерение оправдать свою деятельность казалось им избыточным. Тем не менее они смутно сознавали, что им дали название после колоссальных зачисток, после истребления разумных рас, после Войны Рассвета. Название не кануло в Лету, оно передавалось со слухами, с легендами, с призывами на помощь от одной разумной расы к другой. Все они были уничтожены, стерты с лица Галактики. Ингибиторы - те, кто уничтожает обладающие сознанием расы.
        Управляющий разум отметил с сожалением, что название является подходящим.
        Трудно сказать, когда именно началась работа ингибиторов. Война Рассвета стала первой масштабной катастрофой в истории обитаемой Галактики, столкновением миллионов развившихся культур - первых, освоивших межзвездные перелеты, игроков дебюта разумной жизни.
        По большому счету Война Рассвета произошла из-за стремления обладать единственным необходимым для всех ресурсом.
        Это была война из-за металла.
        Ана вернулась на Ресургем.
        Само собой, пришлось отвечать на вопросы.
        Ответила с максимальным равнодушием, какое смогла изобразить. Была в глухомани, встречалась с агентом, давшим чрезвычайно важные сведения. Открылся новый след, возможно ведущий прямо к триумвиру. Очень свежий и многообещающий. Чтобы доказать весомость находок, инквизитор Виллемье подняла закрытые прежде дела и распорядилась доставить давних подозреваемых в Дом инквизиции для новых допросов.
        А женщине по имени Ана Хоури было тошно. Столько мерзости придется сотворить для сохранения статус-кво. Брать в оборот невинных, да так, чтобы поверили в угрозу жизни или, по крайней мере, в свободу. Подлость от начала до конца. Когда-то Ана старалась подсластить пилюлю, запугивала и мучила лишь тех, кто подозревался в других преступлениях - таких личностей немало обнаружилось при изучении выкраденных архивов других департаментов и отделов. Это помогло на время усыпить совесть. Но теперь и такой прием казался грязным.
        А ситуация ухудшалась. На самом верху появились сомнения в эффективности инквизиции. Требовалось срочно продемонстрировать успехи, жесткость, даже жестокость. В Кювье должен распространиться слух о том, на какие крайности готова пойти инквизиция. Ради прикрытия Виллемье пострадают люди.
        Конечно, всегда оставалось главное утешение: эта работа во благо Ресургема и его населения. Несколько запуганных, замученных - небольшая плата за спасение целого мира.
        Ана стояла у окна кабинета и смотрела на улицу. Там «клиента», прошедшего допрос, заталкивали в серую округлую коробку электромобиля. Охранники привели его, шатающегося и спотыкающегося, с мешком на голове, со связанными за спиной руками. Электромобиль, пропетляв по городу, к сумеркам достигнет жилых кварталов, и жертву сбросят в придорожную канаву в нескольких кварталах от дома.
        Перед этим бедолагу развяжут, но наверняка он еще несколько минут не встанет. Будет лежать, пытаясь отдышаться, не в силах поверить, что остался на свободе. Может, его обнаружат друзья, возвращающиеся с фабрики или направляющиеся в бар. Сперва не узнают, ведь от побоев лицо распухло и говорить несчастному трудно. А когда узнают, помогут добраться домой, опасливо осматриваясь - а вдруг агенты правительства топчутся поблизости?
        А возможно, человек сам кое-как встанет на ноги и, глядя из-под распухших, окровавленных век, сумеет как-то отыскать дорогу домой. Жена, перепуганная еще сильнее его, испытает такую же смесь облегчения и ужаса, какую ощутил избитый, очнувшись. Супруги обнимутся, несмотря на боль в ранах. Потом жена осмотрит их и очистит. Переломов не будет, хотя, чтобы убедиться в этом, понадобится основательное обследование в больнице. Человек подумает, что ему попросту повезло. Наверное, избивавшие агенты устали за целый день допросов.
        Поздней, возможно, он приковыляет в бар - встретиться с друзьями. За выпивкой в укромном углу бедняга покажет синяки и кровоподтеки. И разнесется слух о том, что наградили ими в Доме инквизиции. Друзья спросят, как же так случилось, как он навлек подозрение в пособничестве триумвиру. А он рассмеется и ответит: инквизиция вовсе слетела с катушек. Хватает любого, кого заподозрит в создании помех расследованиям. Достаточно малейшего, туманнейшего подозрения. Паранойя достигла такого градуса, что любое административное нарушение могут посчитать актом пособничества триумвиру.
        Хоури проводила взглядом набирающий скорость электромобиль. Подумала, что уже едва помнит допрошенного. Все они, запуганные, трясущиеся мужчины и женщины, быстро становились на одно лицо - одна невнятная маска смертельного ужаса. Завтра привезут новые жертвы.
        Ана посмотрела вверх, на небо цвета кровоподтека. Представила, что сейчас делается за пределами атмосферы Ресургема. Не более чем в паре световых часов отсюда огромная, неумолимая машинерия пришельцев перемалывает три планеты в тончайшую металлическую пыль. Неторопливо, обстоятельно, не обращая внимания на совершаемое людьми, в своем особенном темпе. Словно могильщики на кладбище.
        Хоури вспомнила, что узнала об ингибиторах, после того как внедрилась в команду Илиа Вольевой. На заре времен Галактику сотрясала война, вовлекшая многочисленные культуры и расы. В послевоенном запустении одна-единственная раса - либо конгломерат рас - пришла к решению: разумная жизнь не должна распространяться. Выжившие создали стаи черных машин, чьим назначением было ждать появления разумной жизни, освоившей межзвездные перелеты. По Галактике были рассыпаны ловушки, привлекательные необычные объекты, приманка для любопытных. Ловушки сообщали ингибиторам о появлении новой расы, а заодно и описывали, каким образом та приступила к изучению загадочного объекта; эти сведения помогали оценить мышление потенциальных жертв и выбрать способ зачистки.
        Ловушки оценивали степень технологического развития и делали прогноз о том, как новая поросль будет противодействовать ингибиторам. Правда, Хоури не поняла сама и не получила ни от кого объяснений, отчего же ингибиторы всегда соизмеряли усилия по зачистке со свойствами новой культуры. Черные машины не стремились полностью уничтожить жизнь в Галактике либо в какой-либо ее области. Казалось, в безжалостной работе ингибиторов есть некий, пока недоступный смысл. Возможно, человек даже не способен найти его и постичь.
        Все же черные машины были небезупречны. Они все хуже справлялись с работой. Ухудшение это обнаруживалось лишь по прошествии миллионов лет. Большинство разумных видов столько не могло прожить, и перед жертвами всегда представала лишь безжалостно-эффективная машина смерти. Наблюдать упадок ингибиторов можно было, лишь сравнивая частные различия в истории истребления культур за очень долгое время. Финальный результат оставался прежним, но методы становились все менее действенными, и откликались черные машины на сигнал о появлении новой расы все медленней. Постепенно всплывал глубинный, до того не сказывавшийся дефект в конструкции ингибиторов. Уже появлялись культуры, сумевшие проникнуть в межзвездное пространство и далеко распространиться, прежде чем ингибиторы выслеживали и уничтожали их. Чистки становились все грубее, больше походили на бессмысленную тотальную бойню, а не на хирургическое вмешательство.
        Случай с амарантийцами, жившими на Ресургеме за миллион лет до людей, - одна из тактических неудач ингибиторов. Зачистка растянулась надолго, позволив отдельным группам амарантийцев скрыться в убежищах. Последним актом зачистки стало полное уничтожение биосферы Ресургема. Ингибиторы спровоцировали колоссальную вспышку на Дельте Павлина. Звезда вскоре вернулась к нормальному состоянию, но жизнь на Ресургеме возобновилась лишь с приходом людей.
        Сделав дело, ингибиторы канули в межзвездную стужу. Прошло девятьсот девяносто тысяч лет.
        Затем явились люди, привлеченные загадкой исчезнувшей расы амарантийцев. Привел людей Силвест, амбициозный отпрыск богатого семейства из Йеллоустона. Когда Вольева, Хоури и «Ностальгия по бесконечности» прибыли к Дельте Павлина, Силвест активно продвигал свой план исследования нейтронной звезды на окраине системы, убежденный, что Гадес имеет отношение к гибели амарантийцев. Он сумел привлечь команду «Ностальгии» на свою сторону, использовал сочленительское оружие, чтобы проломиться сквозь многослойную защиту искусственного объекта величиной с Луну, обращавшегося вокруг нейтронной звезды.
        Объект назвали Цербером.
        Силвест оказался целиком и полностью прав насчет амарантийцев. Ради доказательства своей правоты он вошел в ловушку ингибиторов. Проникнув в недра Цербера, Силвест погиб в мощном аннигиляционном взрыве.
        Но в то же время он обрел иное существование. Хоури знала об этом, поскольку встречалась и разговаривала с этим человеком после его «смерти». Насколько она смогла понять, Силвест с женой продолжили существовать как бестелесные личности в коре нейтронной звезды. Гадес оказался одним из убежищ, созданных амарантийцами, которые искали спасения от ингибиторов. Гадес был частью чего-то неизмеримо более древнего, чем амарантийцы и ингибиторы, огромным хранилищем данных и процессором. Амарантийцы лишь нашли проход в него, как позднее это удалось и Силвесту.
        Помимо этого Ана почти ничего не знала о Гадесе и судьбе Силвеста. Да и не хотела знать.
        В обычной человеческой жизни она встречалась с Силвестом лишь однажды. С тех пор минуло шестьдесят с лишним лет. Вольева потратила это время на осторожное внедрение своего агента в общество, боявшееся и ненавидевшее ее. А Хоури позволила себе забыть, что Силвест в определенном смысле жив, запечатленный в вычислительной матрице Гадеса. В те редкие моменты, когда она все же размышляла о Силвесте, неизменно спрашивала себя, задумался ли тот хоть на секунду о последствиях своих действий. Избавили ли его знания об ингибиторах от тщеславных мечтаний, от самомнения и высокомерия? Вряд ли. Не был он похож на человека, привыкшего задумываться о последствиях. Да и в любом случае время в матрице Гадеса течет гораздо быстрее обычного. По субъективному ощущению Силвеста, прошли уже века со времени его поспешных поступков. Для него натравливание ингибиторов на человечество может выглядеть давней детской шалостью. В нейтронной звезде ему ничто не угрожает. Уж о ком, а о нем беспокоиться точно не стоит.
        Чего не скажешь об оставшихся вне матрицы. Из шестидесяти с лишним лет, прошедших с той поры, двадцать Илиа и Ана провели не в анабиозе. Внедрение было делом долгим и непростым, оно требовало неусыпного внимания. И каждый день из этих двадцати лет Ана думала о неминуемом пришествии ингибиторов.
        Теперь, по крайней мере, страхи обрели реальность. Черные машины явились. То, чего Хоури боялась, началось.
        Однако машины не учинили быструю зачистку. Вместо этого они занялись изготовлением чего-то исполинского, потребовавшего материю трех планет. Пока еще работа ингибиторов не заметна с Ресургема, ее не видит даже система сканеров, предназначенных для обнаружения чужих кораблей. Но вряд ли блаженное неведение продлится долго. Рано или поздно люди поймут: в небе происходит нечто странное.
        И тогда, скорее всего, воцарится хаос.
        Но вполне возможно, к тому времени происходящее на Ресургеме уже не будет иметь никакого значения.
        Глава десятая
        Ксавьер увидел, как от разноцветного транспортного потока в главном входном фарватере Нового Копенгагена отделилось судно. Он опустил на глаза бинокулярные очки, поискал, фокусируясь. Изображение увеличилось, стабилизировалось - вот он, медленно вращающийся контур «Буревестника», похожего на раздувшегося иглобрюха. Судно разворачивалось. Буксир «Таурус» еще висел, прицепившись к корпусу, будто паразит, торопящийся дососать жертву.
        Ксавьер моргнул, требуя большего увеличения. Изображение заколыхалось, вспухло, стало четким.
        - Господи, что же ты сделала с кораблем?
        С любимым «Буревестником» и в самом деле произошло жуткое. Целые куски выдраны напрочь; обшивка выглядит так, будто в последний раз ее ремонтировали еще до эпидемии, а не пару месяцев назад. Интересно, куда Антуанетта залезла? Неужто за Завесу Ласкаля? А может, сцепилась всерьез с бригадой баньши?
        - Ксавьер, судно не твое. Я просто плачу тебе за ремонт и осмотр. Разбить его или сохранить - это мне решать.
        - Ох ты черт… - Ксавьер забыл, что канал связи до сих пор открыт. - Я не хотел…
        - Ксав, с нашей птичкой еще хуже, чем можно судить по ее внешности, ты уж мне поверь.
        Спасательный буксир отсоединился в последнюю минуту, выписал ненужный сложный пируэт и помчался домой, на другую сторону «карусели». Ксавьер прикинул, во сколько обойдется использование буксира. Уже не важно, кому придется оплачивать счет, ему самому или Антуанетте. Дела настолько связаны, что практически фирма одна. Это будет очень болезненный удар по кошельку. И кредит доверия почти исчерпан. Придется год вкалывать как минимум, чтобы восстановить репутацию и ресурсы.
        Но ведь могло быть и хуже. Гораздо хуже. Еще три дня назад он и не надеялся снова увидеть Антуанетту. М-да, но как же быстро радость сменилась обычными тоскливыми страхами перед банкротством. И вышвыривание того грузовика ничуть не поправило финансовые дела…
        Ксавьер ухмыльнулся. Черт побери, оно того стоило!
        Когда Антуанетта послала запрос о заходе в док, Ксавьер облачился в скафандр, вышел на поверхность «карусели» и взял напрокат реактивный космоцикл, похожий на металлический скелет. Пронесся пятнадцать километров, оставшихся до «Буревестника», облетел вокруг, убеждаясь: да, изуродована птичка еще хуже, чем показалось сначала. Конечно, в утиль ее рано списывать, все можно отремонтировать, но денег на то уйдет немало.
        Он развернулся, полетел вперед, завис перед носом. На темном корпусе выделялись два ярких узких пятна - окна рубок. Антуанетта находилась в верхней - тоненький силуэт за окном. Верхняя рубка использовалась только для швартовки, требовавшей точных маневров. Одну клавиатуру Антуанетта зажала под мышкой, свободной рукой потянулась вверх, к переключателям. Казалась она такой маленькой, беспомощной, что злость испарилась мгновенно. Ксавьер укорил себя: вместо того чтобы переживать из-за ущерба, радовался бы! Антуанетта жива, «Буревестник» ее уберег.
        - Не так уж все и страшно, - сообщил он. - Повреждения поверхностные, исправим в два счета. У тебя двигатели еще тянут, сможешь пришвартоваться сама?
        - Только покажи куда.
        Он кивнул и заложил крутой вираж на космоцикле, уносясь прочь.
        - Иди за мной!
        Под ногами разрослась громада «карусели». Ксавьер вел «Буревестник» вдоль нее, тормозя, пока не уравнял скорость с его вращением. Глухо рокоча нутром, космоцикл повис на стационарной псевдоорбите. За спиной остался конгломерат меньших доков, ремонтных верфей, сияющих золотистым и синим, пестрящих вспышками сварки. Над головой пронесся ракетный поезд, идущий вдоль «карусели». Наконец космоцикл и седока накрыла тень «Буревестника». Ксавьер оглянулся. Грузовик, хоть и выглядел огромным неуклюжим айсбергом, шел точно и ровно.
        Проскользнул сверху, снизился, пролетел над полусферической выемкой в «карусели», известной как «Кратер Лайла» - его оставила допотопная ракета на реактивной тяге. Ее владелец, закоренелый контрабандист, врезался в «карусель», пытаясь удрать от полиции. «Кратер» был единственным повреждением, которое Новый Копенгаген получил в ходе войны. Ремонт не составил бы труда, но как аттракцион для туристов пробоина давала куда больше денег, чем невредимый участок «карусели». Со всего Ржавого Пояса являлись зеваки поглазеть на место катастрофы и послушать рассказы о смерти и героизме. Ксавьер подметил очередную группку охотников до жути, выведенных на поверхность экскурсоводом. Вся компания была подстрахована шнурами, подвешенными к сети тросов у края «Кратера». Ксавьер знал лично несколько жертв столкновения, а потому искренне презирал туристов.
        Док Ксавьера лежал за «Кратером». По величине он был вторым на «карусели», и все же казалось, «Буревестник» там не поместится, хоть его корпус и лишился части надстроек и многих акров обшивки.
        Громада судна остановилась относительно «карусели», повернулась носом вниз. Сквозь клубы пара и газов, вырывающихся из вентиляции «карусели», и выхлопов маневровых двигателей грузовика Ксавьер увидел координатную сетку красных лазерных лучей, покрывшую «Буревестник»; лазеры считывали его координаты и скорость с точностью до ангстрема. Все еще выдавая тягу в половину g маневровым приводом, судно начало входить в док. Ксавьер застыл, борясь с желанием закрыть глаза, - зрелище было жуткое.
        Грузовик перемещался теперь со скоростью не более четырех-пяти сантиметров в секунду. Ксавьер дождался, когда нос скроется из виду, а снаружи останется три четверти корабля, затем двинулся вдоль корпуса вперед. Опустился на полку у стены дока, слез с космоцикла и приказал ему вернуться на место парковки. Посмотрел, как скелетообразная конструкция умчалась в космос.
        Финал швартовки был самым неприятным зрелищем, и Ксавьер все-таки закрыл глаза. Открыл, когда услышал грохот стыковочных захватов, дошедший через подошвы. За «Буревестником» закрылись ворота шлюза. Похоже, кораблю суждено задержаться здесь надолго. Стоит, пожалуй, наполнить док воздухом, чтобы обезьяны-ремонтники могли работать без скафандров. Но это решится позже.
        Ксавьер удостоверился, что коридор герметично состыкован со шлюзом «Буревестника», подрегулировал контакт вручную. Затем направился к доковому шлюзу. Торопился, поэтому снял лишь перчатки и шлем. Сердце колотилось в груди, будто сорвавшийся с рамы насос.
        Он специально выбрал шлюз, ближайший к летной палубе. В конце коридора мигали сигналы - заработал шлюз с другой стороны.
        Антуанетта спешила навстречу.
        Ксавьер уложил перчатки и шлем на пол. Побежал - поначалу медленно, но разгоняясь во всю мочь. Лепестковый люк шлюза раскрывался с невыносимой медлительностью, конденсат валил густым белым облаком. Коридор словно растянулся впереди, самое время растянулось, словно в дрянной мелодраме, где любовники все никак не подбегут друг к другу.
        Наконец люк открылся. Среди пара показалась Антуанетта, в скафандре, но со шлемом под мышкой. Коротко остриженные светлые волосы растрепаны, грязны и засалены, лицо изжелта-бледное, мешки под усталыми глазами с сеточкой кровавых прожилок. Даже оттуда, где стоял Ксавьер, ощущалось: Антуанетта не мылась, должно быть, не одну неделю.
        Да наплевать! Все-таки она красивая и выглядит чудесно. Он кинулся навстречу. Скафандры грохнули друг о дружку. Ксавьер ухитрился поцеловать ее.
        - Рад, что ты добралась!
        - А уж я как рада…
        - Сделала?
        - Да. У меня получилось!
        Он замолчал, не желая принижать неуместными словами то, что ей удалось совершить. Понимал, как важно для нее было исполнить задуманное. Торжество успеха нельзя омрачить случайной глупостью.
        - Я тобой горжусь! - выдавил он.
        - Черт возьми, я сама собой горжусь!
        - Наверное, без трудностей не обошлось?
        - Если вкратце, то пришлось нырять в атмосферу немножко быстрее, чем предполагала.
        - Зомби?
        - И зомби, и пауки.
        - Ничего себе, оказалась меж двух огней! Как же ты сумела отделаться от пауков?
        Антуанетта вздохнула:
        - Долгая история. И не совсем понятная. Я до сих пор не разобралась в том, что произошло у газового гиганта.
        - Расскажешь?
        - Расскажу. Но сперва поедим.
        - Поедим?
        - Угу. - Она ухмыльнулась, показав давно не чищенные зубы. - Ксав, я ужасно голодная. И напиться хочу. Очень. Тебя кто-нибудь когда-нибудь перепивал? Так, чтобы ты под столом валялся?
        Ксавьер Лиу напряг память:
        - Хм, никто не перепивал, пожалуй. И никогда я не валялся.
        - Ну, так не упусти такую возможность!
        Они разделись, вымылись, занялись любовью, час лежали рядом, вымылись снова, оделись - Антуанетта натянула свой лучший, сливового оттенка жакет, - пошли в ресторан, наелись до отвала и напились вдрызг. Антуанетта наслаждалась каждой минутой. До чего же здорово снова быть чистой - по-настоящему, не кое-как соскребая с кожи грязь на борту покалеченного судна. Невыразимо приятно опять почувствовать силу тяжести, пусть искусственную и только в половину g. Одно лишь тревожило: назойливое, неизбывное ощущение того, что роскошь и чудеса вокруг недолговечны.
        Пауки выиграют войну. Захватят всю систему, включая Ржавый Пояс. Конечно, могут и не превратить всех поголовно в членов коллективного разума. Утверждают, что это не входит в их планы. Но где гарантия, что, победив, они не поступят как заблагорассудится? Йеллоустон уже побывал под их властью. И оказалась она вовсе не сахарной. И куда деваться дочери капитана, у которой за душой только старая каботажная калоша?
        Но черт подери, это же не сегодня случится! Так стоит ли портить удовольствие?
        Любовники поехали на поезде, идущем вдоль «карусели». Антуанетта хотела зайти в бар под «Кратером Лайла», где пиво было замечательное. Ксавьер возразил, что в это время бар полон и лучше направиться в другое место. Она пожала плечами: будь по-твоему. И очень удивилась, когда Ксавьер повел в бар за пол-«карусели» от своего дока, в местечко под названием «Роботник», отчего-то практически пустовавшее. Синхронизировав часы с локальным временем Йеллоустона, Антуанетта поняла отчего: три часа дня, мертвое время для гуляк. Серьезные развлечения начнутся позже, когда в Городе Бездны настанет «ночь».
        - Так и «Лайл» пустой, - сказала она Ксавьеру.
        - Не люблю я его.
        - А-а…
        - Слишком много зверья. Когда весь день работаешь с обезьянами… или не работаешь, как у нас получается, - роботы-официанты кажутся куда привлекательнее.
        - Резонно, - заметила она, глядя поверх меню.
        Фирменная черта «Роботника»: персонал - одни роботы. На «карусели» было не много мест, за исключением ремонтных верфей, где машины исполняли хоть какую ручную работу. Да и тогда использовались древние механизмы, примитивные и помятые, дешевое выносливое железо, иммунное к эпидемии. Таких роботов еще могли делать на самой «карусели», вопреки промышленному упадку из-за войны и последствиям чумы.
        Антуанетта хмурилась. Конечно, в старомодных машинах есть некий шарм, но когда хромающая недоделка четырежды роняет пиво на пути от стойки к столу, шарм отчетливо слабеет.
        Потом Антуанетта спросила:
        - Слушай, тебе на самом деле нравится эта дыра? Или просто бар «Лайл» нравится еще меньше?
        - Знаешь, это не слишком нормально, когда место гибели стольких людей превращают в достопримечательность для туристов.
        - Папа, наверное, согласился бы с тобой.
        Ксавьер неразборчиво пробурчал, затем выговорил уже внятно:
        - Давай выкладывай, что там было с пауками.
        Антуанетта принялась отдирать этикетку с бутылки пива - как много лет назад, когда отец впервые рассказал про лучший способ похорон.
        - Я толком и сама не поняла…
        - Ну, так расскажи, что поняла, - посоветовал Ксавьер, стирая пену с губ.
        - Я и сама не заметила, как угодила в переплет. Сперва все шло как по маслу. Я неторопливо и уверенно подходила к Мандариновой Мечте, а потом - бац! - Наглядности ради Антуанетта ткнула пальцем в картонный кружок, подкладываемый под бокал. - Впереди корабль зомби лезет в атмосферу. Я его радаром высветила и получила в ответ кучу любезностей от капитанши.
        - А ракетой та не угостила в знак благодарности?
        - Не-а. Или пустая шла, или не хотела демаскироваться пуском. А нырять она решилась, потому что на хвосте у нее сидел корабль пауков.
        - Кошмар!
        - Еще бы! Потому я и кинулась в атмосферу очертя голову. Катитесь подальше, предосторожности, только бы вниз. Зверь согласился, но пострадали мы немало.
        - Все лучше, чем угодить в плен к паукам. Правильно сделала. Небось дождалась внизу, пока они уберутся?
        - Не совсем…
        - Эх, Антуанетта!
        - Послушай, похоронив отца, я не хотела задерживаться там ни на минуту. И Зверь тоже. Надо было выбираться как можно скорее. И тут у нас токамак вырубился. Напрочь.
        - Веселый конец.
        - Куда уж веселее. Тем более что пауки так и не убрались.
        Ксавьер откинулся на спинку кресла, хлебнул как следует пива. Теперь, когда Антуанетта рядом и в безопасности, слушать про такие ужасы - одно удовольствие.
        - И что же случилось потом? Перезапустила токамак?
        - Да, но позже, когда мы уже выбрались в космос. Реактор продержался достаточно, чтобы разогнать корабль до Йеллоустона, но тормозить пришлось уже с буксиром.
        - Так ты сумела набрать вторую космическую или хотя бы выйти на орбиту?
        - Ни то ни другое. Я падала на планету. Поэтому сделала единственно возможное: попросила о помощи.
        Она допила пиво, наблюдая с ухмылкой за реакцией собеседника.
        - Помощи?
        - Да. У пауков.
        - Серьезно? Их просить - крепкие нервы нужны!
        - Ну, с нервами тогда были проблемы. - Антуанетта хихикнула. - А что мне оставалось? Сидеть сложа руки и ждать путешествия на тот свет? Когда валишься в облака газового гиганта, перспектива подключиться к коллективному разуму не слишком пугает.
        - Поверить не могу… и это после назойливого сна, который все никак от тебя не отцепится?
        - Я пришла к выводу, что это пропаганда. Правда не может быть настолько плохой.
        - Там и полстолька - хуже некуда.
        - Ксав, когда смерть дышит в затылок, выбирать не приходится.
        Он ткнул в ее сторону бутылкой:
        - И все-таки ты здесь.
        - Да, здесь, перед тобой. Рада, что заметил.
        - Так что же случилось?
        - Они меня спасли. - Антуанетта помолчала и затем повторила, будто убеждая себя в реальности произошедшего: - Пауки пришли на выручку. Прислали что-то вроде робота-буксира. Эта штука прилепилась к корпусу и выдернула меня из гравитационного колодца. Один рывок - и я уже тихонько дрейфую к Йеллоустону. Пришлось еще повозиться с токамаком, но времени на это уже было хоть отбавляй.
        - А пауки… взяли и запросто улетели?
        - Ну да! Их главный, старикашка, говорил со мной, прежде чем выслать буксир. Неласково, надо сказать. Пообещал прикончить, если снова попадусь ему. И не похоже, чтобы шутил.
        - В рубашке ты родилась. Когда дело касается пауков, предупреждением отделываются нечасто.
        - Я в курсе.
        - А этот старик, паук-начальник, - он кто?
        - Не знаю. Назвал имя - Клавэйн. А кто такой - ума не приложу.
        - Да ты шутишь. Тот самый Клавэйн?!
        Антуанетта перестала вертеть в пальцах картонку, посмотрела внимательно на Ксавьера:
        - Что значит «тот самый»?
        Ксавьер взглянул на девушку с тревогой и сочувствием, словно на заторможенное дитя.
        - Знаешь, есть такая штука - история. Всякие скучные вещи, которые еще до эпидемии случились.
        - Знаешь, я после эпидемии родилась. И твои скучные вещи на самом деле скучные!
        Антуанетта посмотрела сквозь бутылку на свет:
        - Я еще хочу. Как думаешь, есть у нас шанс получить по второй хотя бы через час?
        Ксавьер щелкнул пальцами, подзывая ближайшего робота-официанта. Машина развернулась, вытянулась по стойке «смирно», шагнула к столику - и грохнулась на пол.
        Вернувшись домой, Антуанетта все-таки занялась скучными вещами. К вечеру, когда похмелье сошло, оставив звенящую пустоту в голове, девушка пробралась в офис Ксавьера, включила допотопный терминал и запросила у базы данных «карусели» информацию о Клавэйне. Да, как ни крути, а старик - интересный тип. По пути домой Антуанетта о нем не вспомнила. Правда, если бы и вспомнила, не смогла бы ничего узнать - база данных на «Буревестнике» небогатая. А посылать с судна запрос центральной информационной системе слишком уж рискованно.
        Антуанетта родилась после эпидемии и знала только сложившийся после этого бедствия мир. Потому не рассчитывала найти полезную информацию, даже если та и присутствовала когда-то в базе. После эпидемии информационную сеть восстанавливали почти с нуля, многие старые архивы испортились либо стерлись вообще.
        Но, к немалому удивлению Антуанетты, о людях с именем Клавэйн нашлось немало сведений. Знаменитый Клавэйн, про какого рассказывал Ксавьер, родился на Земле еще в двадцать втором столетии, в один из последних мирных годов перед тем, как ледники спустились с полюсов и превратили планету в безжизненный мерзлый мяч. Клавэйн отправился на Марс, там он сражался с первыми сочленителями. Антуанетта перечитала на всякий случай еще раз. Да, воевал против сочленителей.
        В Марсианской войне Клавэйн прославился, и не лучшим образом. Получил прозвище Фарсидский Мясник, повернув ход битвы за плато Фарсида. Он приказал использовать красную ртуть, ядерное оружие и бомбы на металлизированном водороде против пауков. Из-за Клавэйна на поверхности Марса появились многокилометровые остекленевшие кратеры. Кое-кто посчитал его военным преступником. Но менее пристрастные источники утверждали, что он сохранил миллионы жизней - и пауков, и своих союзников. Долгая война на поверхности планеты стоила бы огромных жертв. Еще встречались в изобилии рассказы о героизме Клавэйна: о том, как он в безвыходной ситуации выручал военных и гражданских, о его многочисленных ранениях, оправившись от которых он неизменно возвращался на передовую. Клавэйн находился в причальной башне на равнине Христа, пауки подвергли ее бомбардировке. Он пролежал под руинами восемнадцать дней без пищи и воды, поддерживая жизнь лишь тем, что имелось в скафандре. Когда Клавэйна вытащили, обнаружили у него в руках кота с перебитым позвоночником. Клавэйн кормил и поил его своими небогатыми припасами. Кот умер через
неделю. А Клавэйн через три месяца вернулся в строй.
        На том его карьера не закончилась. Клавэйна захватила королева пауков, некая Галиана, создавшая сочленительскую орду. Несколько месяцев держала его в плену, пока они не заключили перемирие. А после между прежними врагами установилась странная связь. Когда неустойчивое перемирие оказалось на грани срыва, именно Клавэйн отправился к паучьей королеве улаживать дела. И тогда он, как считают, дезертировал, решив разделить судьбу сочленителей, принять в мозг их машины и сделаться элементом коллективного разума.
        После того он практически выпал из наблюдаемой истории. Антуанетта бегло просмотрела оставшиеся записи. Похоже, Клавэйн анекдотичным образом появлялся то тут, то там за прошедшие четыре века. И ничего сверхъестественного. Клавэйн к моменту своего дезертирства был уже в возрасте, но с учетом анабиоза и растяжения времени в межзвездных путешествиях за эти века он мог биологически прожить всего пару-тройку десятилетий. А ведь еще есть технологии омоложения, широко распространенные перед эпидемией. Так что, возможно, это тот самый Клавэйн, а не просто тезка. Надо же, Антуанетта Бакс встретилась с настоящим историческим героем! В ее жизни прежде ничего подобного не случалось.
        Снаружи донеслись странные звуки - что-то падало, переворачиваясь, скрежетало и лязгало. Ксавьер громко возмущался. Антуанетта выключила терминал и вышла наружу.
        И охнула.
        Ксавьера придавило к стене, каблуки - в дюйме от пола. Держал его - без особой жалости и, должно быть, болезненно - манипулятор многорукого глянцево-черного полицейского робота. Машина, похожая на вязанку черных ножниц, будто вывалилась из фильма ужасов прямиком в офис, расшвыряв столы и горшки с цветами.
        Антуанетта присмотрелась. Хотя все полицейские роботы на одно лицо, сомневаться не приходится: тот самый робот, что обыскивал «Буревестник».
        - Мать твою! - выговорила Антуанетта.
        - Мисс Бакс, - идентифицировала ее машина, отпустив Ксавьера.
        Тот закашлялся, потирая красное пятно на шее. Хотел заговорить, но из глотки вырвался лишь хрип.
        - Мистер Лиу препятствовал в проведении расследования, - сообщил робот.
        - Я… не успел быстро убраться… с его пути, - прохрипел Ксавьер и закашлялся.
        - Ксав, ты как?
        - Нормально, - ответил он уже не так хрипло и взглянул на машину, занявшую б?льшую часть кабинета; она расшвыривала вещи, копалась тут и там многочисленными конечностями. - Какого черта вам тут нужно?
        - Мистер Лиу, я ищу ответы. Те, которые не получил во время моего предыдущего визита сюда.
        - Этот гад являлся сюда в мое отсутствие? - спросила Антуанетта, яростно уставившись на полицейского.
        - Естественно, мисс Бакс. Вы не проявили желания сотрудничать, и мне пришлось побывать здесь.
        - Этот тип уже вламывался на борт «Буревестника», - сказала девушка.
        - И что? - спросил Ксавьер.
        Полицейский перевернул конторский шкаф, покопался без особого интереса в рассыпавшихся бумагах.
        - Мисс Бакс заявила мне, что перевозит пассажира в анабиозном контейнере. Притом утверждала, что произошла административная путаница и тело возвращают в хоспис «Айдлвилд». Представитель хосписа рассказ подтвердил.
        Антуанетта пожала плечами, уверенная, что и на этот раз блеф прекрасно сработает.
        - И что?
        - Пассажир был мертв. И вы так и не прибыли в хоспис. Вскоре после нашего разговора вы развернулись и направились в открытый космос.
        - И с чего бы мне так поступать?
        - Мисс Бакс, именно это я и желаю выяснить.
        Робот перестал копаться в бумагах и, скрипнув гидравликой сустава, отшвырнул перевернутый шкаф.
        - Я спросил у мистера Лиу, но тот оказался неразговорчивым. Правда, мистер Лиу?
        - Я рассказал все, что знал.
        - Мистер Лиу, кажется, вами тоже стоило бы как следует заняться. Судя по архивам полиции, у вас очень интересное прошлое. Кажется, вы неплохо знали Джеймса Бакса?
        - А кто его не знал? - Ксавьер пожал плечами.
        - Вы на него работали. А это предполагает, как мне кажется, не просто мимолетное знакомство.
        - Чисто деловые отношения. Я ремонтировал его судно. Я много ремонтирую.
        - Но вы, несомненно, знали, что мы интересуемся Джеймсом Баксом. Он плохо отличал правильное от неправильного. И мало думал о таком пустяке, как закон.
        - А как ему отличать правильное от неправильного? - спросил Ксавьер. - Вы же, лоботрясы, законы на ходу придумываете.
        Полицейский переместился с неуловимой глазу скоростью. Метнулось, жужжа, черное. В лицо Антуанетте дохнул ветер, и Ксавьер в мгновение ока оказался придавлен к стене, и на этот раз гораздо выше. Похоже, и давил робот сильнее. Задыхаясь, Ксавьер хватался за черные манипуляторы, тщетно пытался высвободиться.
        - Вам известно, мистер Лиу, что дело Меррика не закрыто?
        Ксавьер ответить не смог бы, даже если бы и хотел.
        - Дело Меррика? - недоуменно спросила Антуанетта.
        - Лайла Меррика. Вам известно, кто он. Торговец, как и ваш отец. По ту сторону закона.
        - Но Лайл Меррик умер…
        Ксавьер начал синеть.
        - Но дело не закрыто, поскольку слишком многое осталось невыясненным. Вам известен акт Мандельштама?
        - Случайно, не очередной ваш новоиспеченный гребаный закон?
        Машина выпустила Ксавьера, тот свалился как куль. Антуанетта взмолилась про себя, чтобы он оказался всего лишь без сознания.
        - Мисс Бакс, ваш отец знал Лайла Меррика. А Ксавьер Лиу знал вашего отца и, с высокой степенью вероятности, Лайла Меррика. Принимая во внимание эти факты, а также вашу склонность без видимых разумных причин везти мертвые тела в зону военных действий, едва ли стоит удивляться нашему интересу к вам.
        - Если ты еще раз тронешь своей поганой лапой Ксавьера…
        - То что, мисс Бакс?
        - Я…
        - Вы ничего не сделаете. Вы бессильны. В этой комнате нет ни камер наблюдения, ни даже прослушки. Я знаю. Я проверил.
        - Подонок.
        Машина приблизилась:
        - А теперь я подозреваю, что вы скрытно носите некий опасный прибор.
        - Что?
        Антуанетта прижалась спиной к стене, затаив дыхание. А робот вытянул манипулятор, погладил ей щеку - осторожно, мягко. Но Антуанетта знала, как нежное касание может превратиться в увечащий захват. Манипулятор погладил шею, переместился к груди, замер над ней.
        - Сволочь!
        - Возможно, вы прячете оружие либо наркотики.
        Снова мелькнул жужжащий металл, снова дохнул в лицо зловонный ветер. Антуанетта попыталась отодвинуться, но куда там. Робот мгновенно сдернул жакет, ее любимый, сливовый. Разорвал в клочья. Под ним Антуанетта носила черную облегающую безрукавку с кармашками. Она забилась, сквернословя, но машина держала прочно. Потянула безрукавку, ткнула манипулятором, ощупывая:
        - Мисс Бакс, мне нужно проверить.
        Она подумала о пилоте робота, прячущемся в стальной канистре где-то на борту полицейского катера. Всего лишь мозг с системой жизнеобеспечения, почти ничего больше.
        - Скотина, маньяк!
        - Мисс Бакс, я всего лишь… провожу обыск.
        За машиной лязгнуло, заклацало. Робот замер. Антуанетта, заинтригованная, затаила дыхание. Может, пилот оповестил коллег о грядущей забаве и те явились поглазеть?
        Робот отступил, медленно развернулся. За ним стояла оранжево-бурая стена. Похоже, спасать шефа явилось не меньше дюжины приматов - шесть-семь орангутангов и столько же модифицированных горных горилл. Все они умели перемещаться на задних лапах, а в передних держать импровизированное, а иногда и не импровизированное оружие.
        Среброспинный главарь сжимал в лапе огромный гаечный ключ. Он заговорил таким низким и мощным голосом, что Антуанетта ощутила его скорей нутром, чем ушами.
        - Отпусти ее!
        Полицейский задумался, прикидывая. Скорее всего, он мог бы справиться со всеми гиперприматами. Робот имел и тазеры, и клеевыбрасыватели, и прочие средства усмирения. Но суеты вышло бы много, а объяснять пришлось бы еще больше. И повредить его приматы могут, и времени на борьбу с ними потребуется немало. Не стоит связываться - за всеми видами приматов стоят мощные лобби и профсоюзы. Куда сложнее объяснить чиновникам Феррисвильской конвенции смерть орангутанга или гориллы, чем человека, в особенности на «карусели» Новый Копенгаген.
        Робот отступил, втянув б?льшую часть конечностей. Приматы расступились не сразу, и Антуанетта успела испугаться. Но кровопролития не произошло: спасители всего лишь захотели показать, кто здесь главный.
        В конце концов они дали дорогу полицейскому, и тот юркнул наружу.
        Антуанетта вздохнула с облегчением. Хотела поблагодарить приматов, но сперва бросилась к Ксавьеру. Упала на колени рядом, коснулась шеи, проверяя пульс. Ощутила кожей горячее дыхание.
        - Порядок? - пророкотало над ухом.
        Она глянула в суровое лицо. Горилла напоминала вытесанную из угля скульптуру.
        - Да, похоже. А как вы узнали?
        В ответ загудело подземно, мощно:
        - Ксавьер нажать кнопку - мы прийти.
        - Спасибо!
        Самец выпрямился, огромный, словно башня.
        - Мы любить Ксавьера. Он обращаться с нами хорошо.
        Позже Антуанетта осмотрела останки жакета. Его подарил отец на семнадцатилетие. Жакет всегда был маловат, напоминал камзол матадора, но все равно оставался любимейшей одеждой. И вот теперь - лохмотья, не подлежащие восстановлению.
        Когда приматы удалились, а Ксавьер встал на ноги, перепуганный до полусмерти, но почти невредимый, пара занялась уборкой. Провозились несколько часов, сортируя рассыпанные бумаги. Ксавьер всегда был мелочно аккуратным в бухгалтерских делах. Говорил, пусть фирма и катится к банкротству, но будь он проклят, если даст охотникам до чужих денежек лишний козырь против себя.
        К полуночи навели порядок. Но Антуанетта не сомневалась: дела с полицейским далеко не закончились. Мерзавец явится снова и на этот раз будет уверен, что приматов нет поблизости. Даже если и не докопается, зачем понадобилось лететь в зону военных действий, у властей отыщутся сотни способов выдавить Ксавьера и Антуанетту из бизнеса. Пилот робота - Антуанетте приходилось все время напоминать себе, что за железом стоит человек, - уже мог попросту арестовать «Буревестник». Вместо этого решил поиграть, запугивая. Развлечься, превращая чужую жизнь в лохмотья.
        Может, стоило бы расспросить Ксавьера, отчего полицейская жестянка так интересуется приятелями отца, а в особенности Лайлом Мерриком. Но Антуанетта решила отложить неприятное до утра, а пока выкинуть копа с его дознаниями из головы.
        Ксавьер вышел прикупить еще пару бутылок пива. Хлебнув немного, любовники завершили уборку - расставили мебель по местам.
        - Антуанетта, все утрясется, - пообещал Ксавьер.
        - Уверен?
        - Да. Тебе ничего не грозит. Ты ж ничем таким не занималась. Всего лишь исполнила волю отца.
        - Тогда почему я чувствую себя такой идиоткой?
        - Зря, - заключил он и поцеловал.
        Снова занялись любовью. Казалось, уже несколько дней не занимались. После Антуанетта погрузилась в дрему, в смутную, все нарастающую тревогу - пока не отключилось сознание и не запустился снова демархистский пропагандистский сон. С лайнером, захваченным пауками, с кометной базой, с аппаратурой, которую готовились вставить в череп.
        Но сон отличался от прежних. Когда сочленители вскрыли череп, склонившийся над ней мужчина сдернул белую хирургическую маску, открыл лицо, теперь знакомое по многим историческим источникам. Седобородый морщинистый патриарх, чьи черты выражали одновременно и горе и радость. В любое другое время это лицо показалось бы добрым и мудрым. Лицо многое повидавшего дедушки.
        Над Антуанеттой стоял Невил Клавэйн.
        - Я же предупреждал: не попадайся мне больше, - сказал он.
        Материнское Гнездо оставалось в световой минуте позади, когда Клавэйн приказал корвету развернуться дюзами к цели и начать торможение. Небосвод казался циферблатом хорошо смазанных старинных часов, зыбкие тени звезд скользили по лицам Клавэйна и двух его спутников. Корвет был самым проворным кораблем в планетарном флоте сочленителей, но с кабиной для трех человек явно не предназначенной. Упаковаться пришлось плотно. Клавэйн еле втиснулся в пилотское кресло, но сумел расположиться так, что с легкостью доставал до панели управления и видел показания приборов. Конечно, кораблик мог обойтись и без пилота, но имел систему ручного управления на случай кибернетической атаки, разрушающей обычный нейроконтроль. Но Клавэйн всегда вел корабль сам, пусть и через мысленный контроль, порой целыми днями не касаясь пульта. Сводки тактической обстановки так и роились перед глазами, но в радиусе шести световых часов не замечалось признаков вражеской активности.
        За спиной Клавэйна и перпендикулярно ему лежали в промежутках между орудийными блоками и контейнерами с топливом Скади и Ремонтуар, облаченные, как и пилот, в легкие скафандры. Их черная бронированная поверхность казалась продолжением внутренней обшивки корвета. Для уже одетых в скафандры людей место отыскалось с огромным трудом, но облачиться в скафандр внутри тесного корвета было попросту невозможно.
        - Скади?
        - Да, Клавэйн?
        - Думаю, можно уже без опаски сказать, куда мы направляемся.
        - Следуйте плану полета. Прибудем уже скоро и вовремя. Главный конструктор встретит нас.
        - Главный конструктор? Я с ним знаком?
        В оконном стекле отразилась кривая ухмылка Скади.
        - Клавэйн, я вас с удовольствием познакомлю.
        Он хорошо представлял себе положение корвета. Суденышко не вышло за пределы кометного пояса, содержавшего Материнское Гнездо. Вокруг - лишь пустота, изредка перемежаемая кометами. Некоторые ледяные глыбы сочленители превратили в приманку для врага, другие оснастили датчиками, глушителями связи и мощными минами. Но столь близко от Гнезда кометы едва ли могли быть опасными.
        Во время полета он слушал новости. Теперь лишь самые твердолобые ура-патриоты твердили, что демархисты могут победить. Большинство комментаторов говорило о поражении открыто, хотя употребляли термины двусмысленные, успокаивающие: «прекращение боевых действий», «уступка некоторым требованиям противника», «начало новых переговоров с сочленителями». Политкорректные заклинания лились нескончаемым потоком, но стоящая за ними правда угадывалась без труда.
        Сочленителей атаковали все реже, а процент успешных нападений упал почти до нуля. Демархисты сосредоточились на защите баз и крепостей, но терпели поражения даже там. Базы приходилось снабжать припасами, материалами и оружием; надо было отправлять на автопилоте конвои по длинным траекториям сквозь систему. Сочленители перехватывали их без труда. Дошедший же до цели груз, как правило, не окупал затрат на перевозку. Демархисты запустили экстренные программы, стараясь восстановить хоть часть былых нанотехнологий. Но доходившие из лабораторий слухи намекали на жуткие катастрофы: целые институты превращались в серую слизь под натиском взбесившихся нанорепликантов. Уничтоженное плавящей чумой восстановить не удавалось. Технология оставалась на уровне двадцать первого века.
        И чем отчаяннее были попытки, тем хуже выглядели неудачи.
        Оккупационные силы сочленителей уже захватили несколько окраинных поселений, установили марионеточные режимы и позволили обычной жизни продолжаться, как и раньше. Никого к присоединению не принуждали, хотя злые языки и утверждали: дайте срок, и всем засунут в головы имплантаты, присоединят насильно к безликому коллективному разуму. В марионеточных анклавах случилось несколько терактов, причинивших серьезный ущерб власти сочленителей. За этими акциями стояли угонщики, баньши, гиперсвиньи и прочие маргиналы системы, объединившиеся против новых хозяев. Клавэйн подумал, что они, сами того не ведая, как раз и приближают насильственное приобщение населения к коллективному разуму, - это оправдано хотя бы необходимостью успокоить народ.
        Но пока Йеллоустон и его ближайшие окрестности - Ржавый Пояс, лежащие на высоких орбитах отдельные жилые станции, «карусели», причалы для кораблей - оставались вне зоны боевых действий. Феррисвильской конвенции хватало проблем, но видимость контроля над Ржавым Поясом она все же сохраняла. Обе враждующие стороны устраивала возможность иметь нейтральную зону, где резиденты разведок могут обмениваться информацией, а тайные агенты - внедряться в самые разные слои общества, вербовать информаторов, находить симпатизирующих, распознавать дезертиров. Кое-кто утверждал: это лишь на время, сочленители не остановятся, захватят всю систему. Несколько десятилетий назад они уже владели Йеллоустоном, поэтому не откажутся от шанса завладеть им навсегда. В прошлый раз пауки явились по приглашению демархистов, но теперь установят такой тоталитарный режим, какого история не знала уже несколько веков.
        А за строками угадывалось, что это может быть еще и оптимистическим прогнозом. Клавэйн подумал, что под страхами может лежать зерно истины.
        Скади говорила, что сигнал от потерянного оружия зарегистрировали более тридцати лет назад. Данные совета, секретные прежде архивы подтверждали ее слова. Но непонятно, отчего возврат оружия стал задачей первостепенной важности для Гнезда. По словам Скади, из-за войны нельзя было раньше снарядить экспедицию - но это, несомненно, лишь часть правды. Наверняка назревает кризис, вот и понадобилось срочно вернуть оружие. Внутреннее святилище чего-то очень сильно боится.
        Возможно, Скади и Внутреннее святилище, членом которого она, безусловно, является, - недоговаривают о волках. После возвращения Галианы их определили как реальную, но второстепенную угрозу, способную стать первостепенной лишь при дальнейшем углублении людей в космос. Быть может, получена новая информация? Вдруг волки уже на пороге?
        Хотел отбросить эту мысль, посчитать несущественной, - но из головы она не шла. Весь остаток перелета Клавэйн упорно возвращался к ней, рассматривал под разными углами, разбирал по косточкам, осаждал аргументами.
        Он оторвался от мучительных размышлений, прикрыл их сиюминутными соображениями, лишь когда Скади настойчиво впихнула в голову мысль:
        - Клавэйн, мы уже почти на месте. Вы понимаете, что увиденное не должно быть разглашено?
        - Разумеется. Надеюсь, вы постарались обеспечить секретность происходящего здесь. Если на вашу деятельность обратили внимание враги, это может дорого обойтись всем нам.
        - Мы ничье внимание не привлекли.
        - Суть не в этом. В пределах десяти световых часов от Гнезда не должно быть никакой деятельности…
        - Послушайте, Клавэйн! - Скади попыталась нагнуться, и ее черный скафандр натянул ремни, удерживающие в нише. - Вам следует понять: война для нас теперь далеко не самая важная забота. Мы ее выигрываем.
        - Не стоит недооценивать демархистов.
        - Мы их оцениваем адекватно. Намного важнее сейчас вернуть оружие.
        - Его правда необходимо вернуть? Не достаточно ли уничтожить?
        Клавэйн очень внимательно изучил реакцию Скади на вопрос. Даже сейчас, после допуска в совет, ее разум оставался закрытой книгой.
        - Зачем его уничтожать?
        - Но вы же сказали: главная цель - не допустить, чтобы оружие попало в чужие руки.
        - И это правда.
        - Значит, вы позволите уничтожить пушки? Рассуждая логически, это самый простой выход.
        - Для нас желательно было бы вернуть оружие целым.
        - Желательно?
        - В высшей степени.
        Двигатели корвета заработали интенсивнее. Из сумрака выплыла едва различимая темная громада кометы. Локаторы зашарили по ее поверхности, пытаясь добыть побольше данных. Похоже, комета вращалась медленно. Немного быстрее, чем Материнское Гнездо, но в пределах нормы. Клавэйн оценил протяженность этого грязного снежка в семь-восемь километров, на порядок меньше крепости сочленителей. Комету с легкостью можно было бы спрятать в полом ядре Гнезда.
        Корвет завис вблизи черной пористой поверхности, синхронизировался, выбросив дрожащие струи фиолетового пламени, затем выстрелил якорями. Те врезались, пробив тончайшую, почти невидимую эпоксидную пленку, обтягивающую комету прочности ради.
        - Ваши пчелки-труженицы изрядно поработали. Сколько занято людей?
        - Нисколько. Наведывались сюда немногие, надолго не оставался никто. Вся работа целиком автоматизирована. Периодически представитель Узкого совета является проверить дела, но б?льшую часть времени роботы функционируют автономно.
        - Но роботы не настолько умны!
        - У нас очень умные роботы.
        Клавэйн, Ремонтуар и Скади покинули корвет через донный люк, пролетели несколько метров до поверхности, ударились о пленку. Та подцепила, словно мух на липучку, заколебалась, гася энергию удара. Когда прекратила колебаться, Клавэйн медленно отлепил руку, принял вертикальное положение. Поверхностная структура пленки позволяла двигаться по ней в нормальном темпе, но на любое резкое движение отвечала повышенной вязкостью и клейкостью, не давая оттолкнуться с силой, достаточной для удаления от кометы. Пленка же в целом при воздействии на нее с небольшой силой практически не прогибалась, но при ударе со скоростью несколько метров в секунду становилась эластичной. То есть медленно идти она позволяла, но попытка ускориться неизбежно приводила к запутыванию и обездвиживанию неосторожного.
        Скади, чей гребнистый шлем отличал ее безликий в остальном черный скафандр от прочих двух, шла первой, следуя неким ориентирам, похоже известным лишь ей. Спустя пять минут достигли небольшой впадины. В самом низу Клавэйн различил отверстие входа, почти незаметное на фоне бархатной черноты кометной поверхности. Вокруг дыры пленку удерживал кольцеобразный комингс.
        Скади опустилась у дыры на колени. Липкая поверхность будто потекла, охватывая ноги. Скади постучала дважды о комингс, замерла, ожидая. Прошло не больше минуты, и вынырнул робот. Просунулся сквозь узкую горловину, и на поверхности тут же растопырил множество манипуляторов. Типовой строительный робот, один из тысяч автоматических тружеников Материнского Гнезда. Но держался он с обескураживающей уверенностью, даже с нахальством.
        - Клавэйн, Ремонтуар, позвольте представить вас Главному конструктору.
        - Этот робот - Главный конструктор?
        - Уверяю вас, это непростой робот.
        Затем Скади произнесла вслух:
        - Главный конструктор, мы хотим осмотреть верфь. Пожалуйста, пропустите нас.
        Голос робота напоминал осиное жужжание:
        - Я не знаком с этими персонами.
        - Клавэйн и Ремонтуар имеют разрешение совета. Просканируйте мой разум, убедитесь, что меня не принудили.
        Робот целиком вылез из прохода, приблизился к Скади, выставив многочисленные конечности - одни с остриями, другие с захватами, инструментами либо датчиками. По обеим сторонам клиновидной головы - основные датчики, собранные в пучки и похожие на фасеточные глаза. Скади не шелохнулась, когда громоздкая машина нависла, склонила голову, покачала ею. Затем отстранилась:
        - Хорошо. Я хочу просканировать их разумы тоже.
        - Пожалуйста.
        Робот придвинулся к Ремонтуару, склонил голову. Потратил чуть больше времени, чем на Скади. Затем, очевидно удовлетворенный, переместился к Клавэйну. Тот ощутил механическое копание в рассудке, безжалостное, холодное и методичное. Из прочесываемой памяти хлынул хаос звуков, запахов, образов, сменяясь в мгновение ока. Иногда машина замедлялась, снова обращалась к уже прочесанному участку памяти, явно подозревая неладное. Другие же участки пропускала, не выказывая интереса. Процесс проверки был милосердно коротким, но все равно показался унизительным, словно грабеж.
        Сканирование прекратилось, хаос воспоминаний улегся, и власть над собственным разумом вернулась.
        - Этот имеет внутренний конфликт. Сомнения. Не могу прочитать глубинные слои. Возможно, следует использовать высокое разрешение. Умеренная хирургическая процедура позволит…
        - Этого не нужно! - прервала робота Скади. - Клавэйн имеет право сомневаться. Ты пропустишь нас?
        - Это исключено! Непорядок! Чрезвычайное происшествие! Умеренное хирургическое вмешательство…
        Машина по-прежнему нацеливала датчики на Клавэйна.
        - Главный конструктор, я приказываю: пропусти нас!
        Робот отскочил:
        - Я подчиняюсь! Но предупреждаю: пребывание должно быть кратким!
        - Мы тебя надолго не задержим! - заверила Скади.
        - Да, не задержите. Я также настаиваю, чтобы вы отдали оружие! На моей комете не могут находиться генераторы излучения большой плотности!
        Клавэйн глянул на пояс скафандра. Почти забыл, что там кобура со штатным маломощным бозером. Вынул его, хотел положить на лед, но тут мелькнул манипулятор робота, мгновенно выдернув оружие из руки и швырнув в пространство. Пистолет закувыркался, уносясь прочь - робот бросил его с огромной силой, чтобы не оставить на орбите кометы. Затем Главный конструктор так же поступил с оружием Скади и Ремонтуара. Развернулся - стремительно движущиеся конечности слились в одно целое - и нырнул в отверстие.
        - Пойдем! Он не любит гостей и, если задержимся, начнет злиться.
        - А разве он еще не разозлился? - передал мысль Ремонтуар.
        - Скади, что это за наглец? - Клавэйн не скрывал раздражения.
        - Просто робот… но чуть умнее обычных. Это вас беспокоит?
        Клавэйн нырнул вслед за ней в тоннель, отталкиваясь от стен, скорее плывя, чем идя. Когда пистолет висел на поясе, его присутствие почти не ощущалось, но без оружия как-то не по себе. Клавэйн пошарил на поясе и не нашел ничего, способного повредить роботу. Зажимы, миниатюрные крючья, пара сигнальных маячков с ноготь величиной, стандартный баллон с изолирующей пеной. Видом он похож на пистолет, но смесь выбрасывает всего на два-три сантиметра. Единственное оружие - пьезонож, способный разрезать скафандр, но против бронированного либо просто хорошо тренированного соперника бесполезный.
        - Черт возьми, знаете же: беспокоит, и еще как. Раньше в мою голову машины не лазили, по крайней мере так бесцеремонно.
        - Робот должен знать, можно ли доверять нам, - ответила Скади.
        Во время сканирования Клавэйн ощутил интеллект машины - резкий и холодный.
        - Насколько он умен? Способен пройти тест Тюринга?
        - Гораздо выше. По крайней мере, альфа-уровень. Клавэйн, не смотрите на меня с таким отвращением. Некогда вы соглашались работать с машинами, почти не уступавшими вам интеллектом.
        - Со временем мое мнение о таких машинах сильно изменилось.
        - Быть может, вы просто ощутили угрозу с его стороны, испугались?
        - Я?.. Скади, мне жалко и больно смотреть на машину, которую вы сделали разумной - но лишили свободы, поработили. Это противоречит всему, ради чего мы живем.
        - Я согласен с Клавэйном, - холодно и спокойно заметил Ремонтуар. - До сих пор мы обходились без разумных машин. Не из страха перед ними, а потому, что разумное существо должно само выбирать свою судьбу. Но ведь этот робот не свободен в поступках. У него нет воли, только разум. Одно без другого - ничто. Мы воевали из-за меньшего насилия над природой.
        Впереди разгорелся бледно-лиловый свет, показавший структуру стен. Теперь насекомоподобный силуэт робота четко выделялся в жерле тоннеля. Наверняка машина прислушивалась к обмену мыслями о своей рабской сути.
        - Я сожалею об этом, - ответила Скади. - Но выбора не было. Нам необходимы разумные машины.
        - Это рабство, - упрямо повторил Ремонтуар.
        - Отчаянные времена требуют отчаянных мер.
        Клавэйн всмотрелся в лиловый сумрак:
        - Что же в них такого отчаянного? Я полагал, мы всего лишь хотим вернуть потерянную собственность.
        Главный конструктор привел всех троих в полую внутренность кометы, к небольшой кабине, подвешенной на стене. Там пришельцы продели руки в петли, прикрепленные к прочному металлическому каркасу. Кабина была герметично изолирована, поскольку вокруг поддерживался столь чистый вакуум, что его могли серьезно загрязнить даже микроскопические газовые утечки из скафандров.
        Глазам гостей предстала колоссальная пещера, залитая безжалостно ярким голубым светом, заполненная огромными машинами: царство невероятно целеустремленной деятельности, копошение мириадов механических созданий. Даже голова шла кругом. Казалось, смотришь в ожившую средневековую картину, тонущую в мелких подробностях: башни, перекрывающиеся арки блистающего небесного города, на постройках - сонмища среброкрылых ангелов, растворяющихся в дали, закутанной первозданной синевой. Затем постепенно пришло ощущение перспективы, и ангелы вдруг стали просто машинами, тысячными стаями стерильных роботов, носящихся по своим делам. Сообщались друг с другом лазерными импульсами. Рассеянные, они и наполняли пещеру дрожащим голубым сиянием. Внутри было очень холодно: стены испещрены усеченными черными конусами криоарифметических процессоров, отбирающих генерируемое интенсивной работой тепло. Без них комета уже давно испарилась бы.
        Клавэйн с удивлением следил за этой лихорадочной деятельностью. Конечно, ожидал увидеть корабли, причем межзвездные, но степень их готовности поразила. Думал, обнаружит полусобранные остовы. Представшее его глазам было почти готово к полету. Целая дюжина субсветовиков, стоят вплотную друг к другу, окутанные геодезической сеткой строительных лесов. Одинаковые, гладкие и черные, словно торпеды или выброшенные на берег киты, у кормы - колючие отростки лонжеронов, держащих сочленительские двигатели. Хотя сопоставить не с чем, чтобы правильно оценить размер; похоже, всякий корабль как минимум трех-четырехкилометровой длины, гораздо больше «Паслена».
        Скади, заметившая реакцию Клавэйна, улыбнулась:
        - Впечатлены?
        - Это любого впечатлит.
        - Теперь понимаете, почему Главного конструктора так страшит риск шального выстрела или перегрузки охлаждающих процессоров? Думаю, вы давно уже спрашиваете себя, зачем мы снова начали строить звездолеты.
        - Само собой. А еще спрашиваю: при чем здесь волки?
        - По-вашему, отчего мы прекратили строить субсветовики?
        - Увы, никто мне этого не соизволил рассказать.
        - Но вы же разумный человек! Уверена, у вас есть пара идей на этот счет.
        Поначалу Клавэйн хотел заявить: прекращение постройки субсветовиков его не слишком волновало. Решение было принято во время путешествия. Вернувшись, Клавэйн отнесся к нему как к свершившемуся факту. Война требовала немедленных действий, причем в непосредственной близости от Гнезда. Проблема субсветовиков казалась второстепенной.
        Но, честно говоря, это было бы не вполне правдой. Прекращение строительства звездолетов всегда тревожило Клавэйна.
        - По общему мнению, мы перестали их строить из-за экономических причин. А также чтобы не допустить их попадания к нежелательным элементам, вроде ультра. Возможно, мы обнаружили некий фатальный дефект в конструкции двигателей, приводящий к их случайным взрывам.
        - Да, эти версии бытуют среди нашего населения. Равно как и дюжина прочих, от вразумительных до целиком параноидальных. А вы сами догадываетесь об истинной причине?
        - По-моему, стабильные экономические отношения мы поддерживали только с демархистами. Ультра покупали корабли через вторые или третьи руки или просто крали. Но когда эпидемия подорвала экономику демархистов, наши отношения ухудшились, и мы потеряли главных партнеров. У них не осталось средств, чтобы покупать наши корабли, а мы не хотели продавать их тем, кто проявлял все б?льшую враждебность.
        - Здравая и прагматичная версия.
        - У меня не было причин искать более глубокое объяснение.
        - В ней есть зерно истины. И немалое. Политические и экономические факторы сыграли изрядную роль. Но не только они. Думаю, вы заметили, что мы прекратили строить даже корабли для собственных нужд.
        - Шла война. Все средства тратились на нее. Нам хватало субсветовиков.
        - Да, но даже имеющиеся звездолеты оставались в бездействии. Мы сильно сократили парк обычного межзвездного транспорта. Свели к минимуму сообщение между поселениями сочленителей в других системах.
        - Но ведь война же…
        - Которая на это решение почти не повлияла - разве что предоставила хороший повод. Прикрытие.
        - Прикрытие? - Клавэйн чуть не расхохотался.
        - Если бы вскрылась настоящая причина, паника распространилась бы по всему населенному людьми пространству. Потери в экономике и человеческих жизнях были бы несравнимо больше ущерба, причиненного нынешней войной.
        - Полагаю, вы все-таки расскажете мне о настоящих причинах.
        - Конечно. Ваша первая догадка была не так уж далека от истины. Дело в волках.
        - Но это невозможно!
        - Почему?
        - Потому что мы узнали о них после возвращения Галианы. А она встретила волков только после раздела экспедиции.
        Вряд ли стоило напоминать Скади, что строительство прекратилось задолго до обоих событий.
        - В определенном смысле это верно. Лишь после возвращения Галианы Материнское Гнездо получило детальные сведения о природе и устройстве черных машин. Но о существовании волков и их намерениях стало известно задолго до того.
        - Не может быть! Галиана встретила их первой.
        - Нет. Она стала первой, кто сумел выжить после встречи с ними. Верней, сумел вернуться. До того к нам доходили лишь неясные слухи, известия о таинственно пропавших кораблях, непонятные просьбы о помощи. Проанализировав сведения за многие годы, Узкий совет пришел к выводу, что в межзвездном пространстве таится враг. Это само по себе было весьма печальным выводом, но еще горше оказалось то, что анализ однозначно указывал: чем бы ни был враг, он мог как-то следить за нашими двигателями. Мы предположили, что волки ловят излучаемые нашими двигателями и характерные именно для них тау-нейтрино.
        - И что же Галиана?
        - С ее возвращением мы убедились в своей правоте. К тому же она позволила нам увидеть и назвать врага. Мы благодарны ей хотя бы за это.
        Затем Скади коснулась разума Клавэйна и переслала образ - беспросветную страшную тьму, усеянную россыпью слабых, едва заметных звезд. Их свет не рассеивал мрака, лишь делал его холоднее и страшнее. Скади представляла космос как нечто даже более антагонистичное жизни, чем бассейн с едкой кислотой. Но меж звезд угнездилось материальное, предпочитающее мрак и стужу, - черные машины. Скади дала отведать их разума, безжалостного и бесчеловечного. По сравнению с ним Главный конструктор казался образцом гуманности и дружелюбия. Разум волков и в самом деле был отчетливо хищным, исполненным свирепого голода, затмевавшего всякую мысль.
        - Они всегда ждали во тьме, наблюдая, оценивая, - послала мысль Скади. - Четыре века нам везло. Очень везло. Мы пробирались на ощупь, светили и шумели, рассылали известия о себе во все стороны. Думаю, ко многому волки слепы - или фильтруют поступающие сигналы, пропуская лишь небольшую часть. Они не реагируют на телепередачи и радио, иначе явились бы столетия назад. Возможно, они реагируют лишь на несомненные признаки культуры, освоившей межзвездные полеты, а не просто на развитую технологию. Разумеется, это домысел, но нам остается лишь полагаться на него. Другого нет.
        Клавэйн окинул взглядом дюжину новеньких кораблей:
        - Так почему же мы возобновили их строительство?
        - Потому что теперь мы можем не бояться. «Паслен» - прототип этих звездолетов, а они намного крупнее. У них малошумящие двигатели. Улучшив топологию реакторов, мы сумели снизить поток тау-нейтрино на два порядка. Это, конечно, далеко от идеала, но теперь мы можем путешествовать, не боясь волков. Само собой, новыми двигателями должны владеть исключительно сочленители.
        - Не сомневаюсь.
        - Рада, что разделяете мою точку зрения.
        Клавэйн снова посмотрел на субсветовики - двенадцать близнецов «Паслена», раздавшихся в ширину не менее чем на четверть километра. Такие же толстобрюхие, как старые корабли переселенцев, спроектированные для перевозки десятков тысяч спящих в анабиозе.
        - А как насчет прочего человечества? Насчет старых кораблей, еще активно используемых?
        - Делаем все возможное. Агенты Узкого совета сумели вернуть немало кораблей - и, само собой, уничтожить. Их нельзя использовать, а их двигатели реконструировать, сделать тихими.
        - Нельзя реконструировать?
        Из разума Скади явился образ: небольшая планета или спутник, из чьей поверхности выдран огромный полусферический кусок, раскаленный докрасна.
        - Да.
        - Я полагаю, вам никогда не приходило в голову проинформировать все человечество?
        За стеклом шлема Клавэйн разглядел снисходительную улыбку.
        - Ах, Клавэйн… мы постоянно заботимся о благе всего человечества. Меня радует ваш идеализм, честное слово. Но посудите: какой толк от обнародования известного нам? Информация настолько ценна и опасна, что ею нельзя поделиться и с большинством сочленителей. Боюсь и представить, какой эффект она произведет среди остальных народов.
        Клавэйн понимал: она права. Тут не поспоришь. Уже с полвека ни одному заявлению сочленителей не верят. В самом простом и ясном предупреждении о страшной опасности будут искать двойное дно.
        Даже если сочленители безоговорочно сдадутся, капитуляция будет воспринята как очередная уловка.
        - Возможно, вы и правы. Очень даже возможно. Но это не объясняет внезапное возобновление строительства.
        - Это чисто предупредительная мера, на случай внезапной надобности в субсветовиках.
        Взгляд Клавэйна снова переключился на корабли. Даже если каждый может нести пятьдесят-шестьдесят тысяч криокапсул - а эти звездолеты на вид способны взять намного больше, - то в эскадре поместится половина населения Материнского Гнезда.
        - Чисто предупредительная мера, и все?
        - Еще остается наша небольшая проблема: «адское» оружие. Пара этих кораблей и прототип отправятся за ним, вооруженные по последнему слову нашей техники. Также их оснастят новейшей аппаратурой, дающей немалое тактическое преимущество.
        - Эту аппаратуру вы и испытывали на «Паслене»?
        - Испытания еще не закончены, но да, речь о ней…
        Скади запнулась, но тут же продолжила:
        - Главный конструктор, мы завершили визит. Гости увидели достаточно. Каков, по-вашему, срок, необходимый для приведения кораблей в полетную готовность?
        Робот, прижавший все конечности к телу, повернул к Скади треугольную голову:
        - Шестьдесят один день восемь часов тринадцать минут.
        - Спасибо. Приложите все усилия, чтобы справиться раньше. Мы ведь не желаем отбирать у Клавэйна ни единой лишней минуты, не так ли?
        Тот промолчал.
        - Пожалуйста, следуйте за мной! - приказал Главный конструктор, указывая манипулятором в сторону выхода.
        Торопился избавиться от гостей.
        Клавэйн постарался идти первым после робота.
        Он пытался избавиться от лишних мыслей, успокоить разум, сосредоточившись целиком на предстоящем деле. Путь назад, к поверхности кометы, показался намного длиннее, чем путь вниз. Впереди деловито шевелил конечностями Главный конструктор, продвигаясь сквозь темную дыру во льду. Настроение машины угадать было невозможно, но, скорее всего, робот радовался долгожданному избавлению от непрошеных визитеров. Он был запрограммирован ставить безопасность работы превыше всего, и, хоть с посетителями обращался не слишком вежливо, его ревностность в работе не могла не восхищать. Клавэйн видывал много носителей искусственного интеллекта, иногда весьма убедительно имитирующего самостоятельный разум и неприятного в общении. Но этот, кажется, искренне не любил людей.
        На полпути назад Клавэйн внезапно остановился.
        - Что такое?
        - Не знаю. Скафандр регистрирует небольшую утечку в перчатке. Должно быть, зацепился за стену тоннеля.
        - Клавэйн, это невозможно. Стена - слегка уплотненный кометный лед. Порезаться о него - все равно что о дым.
        - Значит, я порезался дымом. Либо в стене оказался острый обломок породы.
        Клавэйн обернулся, поднял руку. На тыльной стороне левой кисти мигала розовым область, где происходила медленная утечка.
        - Он прав, - сказал Ремонтуар.
        - Это несерьезно. Исправим, когда вернемся на корвет.
        - Рука мерзнет. Скади, я уже терял ее и не хочу потерять снова.
        Скади не сдержала раздражения, прошипела:
        - Так почините же скорей!
        Клавэйн кивнул, вытащил из-за пояса баллончик с герметизатором. Сузил отверстие экстрактора до предела, прижал наконечник к перчатке. Герметик выползал серым тонким червем, мгновенно связываясь с материей скафандра и твердея. Клавэйн поводил струей по перчатке, протягивая серые нити.
        Руке было холодно. Она болела, ведь лезвие пьезоножа пробило ее насквозь. Клавэйн нанес себе травму одним быстрым движением, не снимая ножа с пояса, одной рукой проведя вдоль него, другой - наклонив инструмент. Оставалось лишь радоваться, что рана не оказалась серьезной.
        Он повесил баллончик на пояс. В шлеме по-прежнему звучал предупреждающий сигнал, перчатка продолжала светиться розовым - герметик не целиком перекрыл мигающую область, - но ощущение холода ушло. Утечка осталась, но малая, не представляющая опасности.
        - Каковы результаты? - спросила Скади нетерпеливо.
        - Полагаю, с дырой справился. Рассмотрю получше, когда вернемся на корвет.
        К большому облегчению Клавэйна, инциденту не придали особого значения. Робот засеменил дальше, люди поспешили за ним. Наконец выбрались на поверхность. Обычный момент головокружения. Кометная гравитация очень слаба, легко представить, что не стоишь на поверхности, а висишь на угольно-черном потолке, внизу - бескрайняя пустота. Но головокружение миновало, к движениям вернулась уверенность.
        Главный конструктор протиснулся в жерло тоннеля и скрылся из виду.
        Трое сочленителей пошли к корвету - черному клину на фоне космической темноты.
        - Клавэйн?
        - Скади, я слушаю.
        - Вы не против, если я кое-чем поинтересуюсь? Главный конструктор заключил, что у вас серьезные сомнения… Вы и в самом деле сомневаетесь или робота смутила архаичность ваших имплантатов?
        - Догадайтесь сами.
        - Но вы же понимаете, что нам необходимо вернуть оружие? Я имею в виду, вы по-настоящему убеждены в этом?
        - Как ни в чем другом. Я прекрасно отдаю себе отчет, для чего понадобились эти пушки.
        - Я чувствую, ответ правдив.
        - А как иначе? Продемонстрированное вами сомнений не оставляет.
        Клавэйн опережал Скади и Ремонтуара на десять-двенадцать метров, двигаясь со всей возможной быстротой. Когда достиг первого швартовочного троса, ухватился за него одной рукой и внезапно развернулся лицом к спутникам. Те застыли, удивленные.
        - Клавэйн?
        Он выхватил из-за пояса установленный на максимальную остроту нож и ткнул в пленку, покрывавшую комету. Резко потянул, вспарывая, по-крабьи перемещаясь боком. Пленка резалась почти без усилий. Выпустить трос Клавэйн не мог, потому прорезал всего метра четыре.
        Пока не сделал это, не мог оценить, достаточно ли окажется. Но движение под ногами дало понять: вполне. Пленка стремительно выползалась из-под корвета, движимая собственным натяжением. Без посторонних усилий разрез делался шире, длиннее: шесть метров, десять… Будто невидимая рука расстегивала молнию. Оказавшихся по другую сторону разреза Скади и Ремонтуара оттягивало в сторону пленкой.
        Расправа с пленкой заняла пару секунд, но Скади хватило и их. С лихвой.
        Как только Клавэйн ткнул ножом в пленку, он ощутил свирепую атаку на разум. Скади поняла, что он задумал. Обрушила мощь, о которой Клавэйн и не подозревал. Позабыв об осторожности, принялась грубой силой взламывать мозг. Низвергла лавину программ, ищущих контроль над основными функциями организма, лезущих в бессознательное, старающихся отключить рассудок, парализовать или просто умертвить. Будь Клавэйн обычным сочленителем, его мозг был бы захвачен в микросекунды. Скади приказала бы нейроимплантатам самоуничтожиться, раскалиться, взорваться - и убила бы. Но Клавэйн лишь ощущал страшную боль - словно в череп загоняли размеренными ударами стальной костыль.
        Все же он потерял сознание. Ненадолго, секунды на две-три. Но когда пришел в себя, ощутил лишь растерянность, не понимая, где он и что делает. Осталось похмелье от щедро выплеснувшегося адреналина, первобытной химии, выработанной древним животным страхом. Несомненно, Клавэйн удирал от чего-то, жутко опасного и все еще грозящего. Обнаружил, что держится рукой за натянутый металлический трос. Посмотрел вверх, увидел нависший корвет. Подумал - нет, скорее, понадеялся, - что нужно именно туда.
        Полез, смутно припоминая, что собирался делать, но боль резко обострилась, и сознание уплыло снова.
        Опять очнулся уже внизу, на окутывающей комету мембране. Будучи без сознания, выпустил трос, упал - вернее, мягко придрейфовал к поверхности. Снова ощутил необходимость что-то срочно доделать, завершить… Там, наверху, корабль. Видел его недавно. До того, как потерял сознание, лез к нему по канату. Или наоборот, лез вниз, пытаясь уйти от опасности, заключавшейся в корабле?
        Глянул на поверхность небесного тела, на котором находился, и обнаружил две фигуры в скафандрах, машущие, призывающие:
        - Клавэйн!
        Возникший под черепной крышкой женский голос был властным, понуждающим… но не лишенным сочувствия, будто мудрый суровый учитель сожалел о лучшем ученике, не оправдавшем надежд. Но отчего разочарование? Оттого, что Клавэйн вот-вот не справится, или оттого, что вот-вот преуспеет?
        Этого он не знал. Но чувствовал: одна спокойная минута в одиночестве - и сложатся воедино куски головоломки, будет понято все. Ведь понять очень нужно. А сейчас вокруг словно простирается огромная комната, наполненная угрожающими тенями.
        Хоть бы немного покоя…
        В голове звенело - сигнал разгерметизации. Клавэйн глянул на скафандр, отыскивая розовое мерцание, указывающее на область утечки воздуха. Вот оно, пятно розового на тыльной стороне кисти, сжимающей нож. Прицепил нож к поясу, потянулся за баллончиком герметика и понял, что уже израсходовал его. Розовое просвечивало вокруг причудливого следа, оставленного на руке засохшим герметиком. След походил на надпись древними рунами.
        Клавэйн посмотрел на перчатку под другим углом, и серые контуры сложились в слово «Корвет».
        Клавэйн узнал почерк. Свой.
        Фигуры в скафандрах достигли края разреза и заспешили к Клавэйну. Он прикинул: будут через минуту, не позже. Вскарабкаться по тросу ему удастся за столько же. Думал прыгнуть, осторожно прицелившись, чтобы не пролететь мимо корвета, но из глубины памяти всплыло: пленка не позволит сильно оттолкнуться. Вопреки боли в голове, придется лезть по тросу, постоянно рискуя провалиться в беспамятство.
        Он снова отключился, но совсем ненадолго, а потом, увидев перчатку и приближающиеся фигуры, понял: надо спешить на корабль. И достиг люка в тот момент, когда первая фигура добралась до зазубренного якоря, за который крепился швартов.
        Память настойчиво твердила: поверхность кометы - черная стена, швартовы тянутся горизонтально. Двое в скафандрах - будто приклеенные к стене мухи, скорченные, уплощенные, готовые перейти по мосту, только что оставленному позади Клавэйном. Он залез в шлюз, включил экстренную подачу воздуха. Входной люк мгновенно скользнул на место, закупорив; в шлюзовую камеру потек воздух. Боль в голове тут же ослабла. Нахлынувшее облегчение было сродни экстазу.
        Экстренный режим позволил внутреннему люку открыться едва ли не в тот самый момент, когда закрылся внешний. Клавэйн бросился внутрь, оттолкнулся от противоположной стены, грохнулся головой о переборку, врезался в приборную панель. Не стал садиться в кресло, пристегиваться - просто включил стартовые двигатели на полную аварийную мощность. Услышал, как завыли десятки сигналов тревоги, назойливо внушая: сейчас этого лучше не делать.
        - Рекомендуется немедленно выключить двигатели! Немедленно выключить двигатели!
        - Заткнись! - взревел Клавэйн.
        Корвет рванулся прочь от кометы, но отдалился всего на два с половиной метра - предельное расстояние, на которое позволили натянутые тросы. От резкой остановки Клавэйна швырнуло на переборку, в теле, между сердцем и поясницей, что-то хрустнуло. Комета тоже передвинулась, но практически незаметно. Корвет был накрепко привязан к нерушимой каменной глыбе в центре Вселенной.
        По корабельному радио донесся очень спокойный холодный голос:
        - Клавэйн?
        Его память наконец принялась восстанавливаться, и в ней удалось найти имя мучительницы.
        - Привет, Скади!
        Снова приступ боли. Наверняка сломал по меньшей мере одно ребро и как следует ушиб еще пару.
        - Клавэйн, что вы задумали?
        - Кажется, я угоняю этот корабль.
        Он уселся в кресло, морщась от резкой боли. Пристегнулся эластичными ремнями, не сдержал стона.
        Двигатели грозили отключиться автоматически, и пришлось лихорадочно отдавать команды, чтобы этого не допустить. Простым возвращением якорей не обойтись. Скади и Ремонтуар - вспомнил наконец имена обоих - обязательно ухватятся за них, окажутся на внешней оболочке корвета и покидать ее вряд ли захотят. Надо будет лишь стряхнуть их, оставить барахтающимися в пустоте. Конечно, большой опасности они не подвергнутся. Однако этот полет - секретный для всех, кроме членов Узкого совета. И из них почти никто не знает, куда полетели Клавэйн и Скади с Ремонтуаром.
        - Полная тяга, - заключил вслух.
        Полная тяга позволит уйти, или разорвав швартовы, или выломав куски кометного льда.
        - Клавэйн, прошу, подумай хорошенько, - произнес мужской голос.
        Ни Скади, ни Ремонтуар не могли посылать мысли сквозь оболочку корвета, она не пропускала сигналы подобного рода.
        - Спасибо, Рем… Но знаешь, я уже думал об этом, и немало. Неспроста Скади понадобились пушки. Ведь дело в волках. Скади, я прав? Вам нужно оружие на случай появления волков.
        - Клавэйн, я сказала практически открытым текстом: да, мы нуждаемся в оружии для защиты от волков. Что же тут плохого? Неужели желание обеспечить свое выживание предосудительно? А чего бы вы хотели, нашей капитуляции?
        - Оттуда вы узнали, что они придут сюда?
        - Мы не знаем. Мы просто считаем их прибытие весьма вероятным, основываясь на доступной нам информации.
        - И это все?
        Клавэйн взялся за управление главными двигателями. Еще несколько секунд, и придется давать полную тягу. Или оставаться.
        - Мы уверены, что они придут. В чем причина уверенности - вам знать не обязательно. А теперь допустите нас на борт корвета. Уверяю, ваш поступок останется тайной.
        - Боюсь, ваши уговоры не слишком действенны.
        Он включил главные двигатели, маневровыми же сориентировал корвет так, чтобы дюзы не были повернуты к поверхности кометы. Хоть он и не любил Скади, убить или ранить ее не желал. Ремонтуар же был другом, и с собой его Клавэйн не взял лишь потому, что не хотел впутывать в задуманное.
        Корвет задрожал, удерживаемый швартовами. Завибрировал весь корпус. Показалось, дрожь проникла до самого нутра, до костей. Индикаторы перегрузки двигателей засветились красным.
        - Послушайте, Клавэйн! - воззвала Скади. - Зачем вам угонять корабль? Куда вы денетесь с ним? Убежите к демархистам?
        - Хорошая идея.
        - Самоубийственная! Вам не добраться до Йеллоустона! Если мы не убьем вас, убьют демархисты.
        Швартов лопнул. Корвет покачнулся, сместился. Сквозь окно кокпита было видно, как оборванный трос хлестнул по пленке на поверхности, рассек, оставив метровую дыру. Черная ледяная пыль вырвалась, будто осьминожьи чернила.
        - Скади права: ничего не получится. Тебе некуда деваться! Как друг, прошу тебя: не делай этого!
        - Рем, ты что, не понимаешь? Эта дюжина кораблей не для войны или экспедиции. Они - всего лишь часть большего. Часть эвакуационного флота.
        Корвет дернулся снова - еще один швартов оборвался, свирепо заскользил, свернулся змеей на поверхности.
        - Ну и что с того?
        - Скади, как насчет остального человечества? Что этим несчастным глупцам делать, когда придут волки? Выживать как могут?
        - Выживает сильнейший.
        - Скади, это неправильный ответ.
        Едва Клавэйн успел договорить, как лопнул последний швартов. Корвет рванулся от кометы на полной тяге, ускорение вдавило Клавэйна в кресло. Он закричал от страшной боли в ребрах.
        На приборной панели один за другим гасли красные огоньки, сменялись зелеными, белыми. Вой двигателей стал низким гудением, затем ушел за порог слышимости. Корпус прекратил дрожать. Комета Скади осталась вдалеке крошечным шариком.
        Клавэйн сориентировал корабль на тусклый огонек, на звезду Эпсилон Эридана.
        Глава одиннадцатая
        Глубоко в чреве «Ностальгии по бесконечности» Илиа Вольева стояла в эпицентре существа, некогда бывшего капитаном субсветовика, в другой, неимоверно далекой теперь жизни называвшего себя Джоном Армстронгом Бреннигеном. Почему-то Илиа не дрожала, и это казалось неправильным. Визиты к капитану всегда сопровождались физическими мучениями, уподобляясь паломничеству с самоистязанием ради искупления грехов. Капитана навещали, чтобы наблюдать за его разрастанием (каковое можно замедлить, но не остановить целиком), или просили у него совета по тому или иному поводу. Мучения представлялись закономерной платой за полезные сведения, хотя иногда советы капитана были не вполне здравыми, а то и попросту безумными.
        Сдержать распространение плавящей чумы пытались, охлаждая капитана. До поры криокапсула, где хранилось капитанское тело, могла поддерживать температуру. Но в конце концов чума захватила и капсулу, изуродовав ее системы, встроив в себя. Определенным образом капсула продолжила работать, но потребовалось заморозить все пространство вокруг нее. Походы к капитану требовали многослойной теплой одежды. В его владениях было трудно дышать, легкие будто рассыпались на тысячи колючих осколков.
        Навещая капитана, Вольева беспрерывно курила. Правда, для нее общение с Бреннигеном было не слишком опасным, поскольку имплантатов она не имела, подхватить заразу не могла. Многие насмехались над ней из-за отсутствия усовершенствований, называли слабой, трусливой. Все насмешники теперь были мертвы. Но и когда были живы, в их глазах читалась зависть. Ведь рано или поздно каждый был вынужден приблизиться к капитану. Тогда, пусть лишь на несколько минут, они отчаянно хотели стать как Илиа Вольева.
        Садзаки, Хегази, Суджик… Имена уже ускользают из памяти. Как будто это было так давно…
        Теперь рубка не казалась холоднее прочих отсеков. И была жарче многих. Там висела влажная духота, все поверхности застлала мокро поблескивающая пленка. По стенам ручейками сбегал конденсат, капал с узловатых выступов. Время от времени с хлопком лопался нарыв, наполнявшая его жижа ползла вниз. Биохимический метаболизм корабля давно вышел из-под человеческого контроля. Но не прекратился, а развился хаотически, добавив новые циклы обмена, образовав загадочные приспособления. Приходилось вести постоянную утомительную борьбу за осушение корабля, иначе бы он захлебнулся в собственных выделениях. Вольева установила тысячи насосов, перекачивающих слизь в специальные отсеки, где она подвергалась химическому разложению. Гудение насосных роботов - ровная низкая органная нота - уже въелось в мозг Илиа, неотступно сопровождая каждую мысль. Вольева перестала его замечать.
        Если знать, где раньше стояла криокапсула, и уметь на глаз выделять черты упорядоченности среди хаоса, все-таки можно распознать в колдовском лесу прежнее капитанское вместилище. Когда Илиа позволила капсуле разморозиться - просто выстрелила в систему управления, - капитан принялся разрастаться с чудовищной скоростью, пожирая корабль, разлагая на атомы и сращивая с собой. Притом жар шел неимоверный, словно из жерла вулкана. Вольева не стала дожидаться финала, но и так было ясно: капитан продолжит расти, пока не поглотит весь корабль. Жуткая перспектива, но все же лучше, чем оставить «Ностальгию» во власти другого монстра, Похитителя Солнц. Возможно, Бренниген сумеет вырвать хотя бы толику власти у паразитического разума, захватившего субсветовик.
        Расчет Илиа полностью оправдался. Капитан захватил весь корабль, исказив его в угоду своей больной фантазии. Очевидно, здешняя разновидность заразы отличалась редкой оригинальностью. И это было тем более странно, что, судя по результатам многих исследований, чума не порождала новых штаммов. Корабль был инфицирован тем же вирусом, что и Йеллоустон, и другие миры.
        Вольева видела фотографии Города Бездны после эпидемии, донельзя изуродованную архитектуру, - будто город спал и видел кошмар о себе самом. И хотя в изменениях иногда угадывалась некая цель и даже художественная ценность, разума за ними явно не стояло. Принятые зданиями формы являлись лишь отклонениями от изначального биодизайна. На «Ностальгии» же случилось по-другому. Вирус прожил в капитане много лет, прежде чем начал его уродовать. Не исключено, что выработался некий симбиоз и, когда чума вырвалась наружу, поглощая и меняя корабль, преобразования стали отражением капитанского бессознательного.
        Но лучше бы эта догадка не оказалась верной. Как ни посмотри, корабль стал монстром. Когда с Ресургема прилетела Хоури, Вольева изо всех сил постаралась представить ей уродство как нечто обыденное и не слишком интересное - а попутно убедить в этом и себя. Субсветовик сильно действовал на нервы. Причем разнообразно. Незадолго до того, как Илиа позволила Бреннигену оттаять, она поняла наконец, какие злодеяния тот совершил. Она заглянула в капитанское сознание, в плотный страшный клубок ненависти и вины. Теперь же мозг Джона Бреннигена и его разум распространились настолько, что Вольева в буквальном смысле бродила внутри их. Капитан стал кораблем. Корабль унаследовал преступления капитана и стал им памятником.
        Илиа вгляделась в очертания того, что некогда было криокапсулой. На последних стадиях болезни из контейнера, стоявшего у стены, потянулись во все стороны серебристые отростки. Сквозь растрескавшуюся крышку было видно, что они выходят из капитана, сращенные с его центральной нервной системой. Теперь отростки пронизали всю «Ностальгию» осьминожьими щупальцами, змеясь, раздваиваясь и сливаясь опять. В нескольких десятках мест серебристые нити сплетались в чудовищные сгустки. Илиа сочла их ганглиями, центрами обработки информации. От прежнего тела Джона Бреннигена не осталось практически ничего, но его призрачный растерянный разум, несомненно, все еще населял «Ностальгию по бесконечности». Вольева так и не решила, являются ли ганглии распределенным мозгом, или это просто небольшие части огромной нервной системы. О капитане теперь трудно было сказать что-нибудь определенное. Кроме одного: Джон Бренниген жив и находится рядом.
        Когда-то Илиа, беспомощная, кружила на неисправном шаттле вокруг Гадеса, веря в гибель Аны Хоури и ожидая, что «Ностальгия по бесконечности» казнит незадачливого триумвира. Ведь она разморозила капитана и сообщила, что знает о его преступлениях. Дала все поводы посчитаться.
        Однако он пощадил - и спас. Позволил остаться на корабле, все еще поглощаемом, трансформируемом. Игнорировал любые попытки войти в контакт, но сделал возможным ее выживание. Сохранил места, измененные не слишком сильно, пригодные для существования человека. И если Вольева перебиралась в другую часть корабля, там возникали подобные же места. Управлявший кораблем разум, чем бы он ни был, знал о ее присутствии на борту, знал, что нужно для ее жизнеобеспечения. А когда вернулась Ана, пустил на борт и ее.
        Вольева словно жила в доме, захваченном одиноким, но дружелюбным призраком. Корабль удовлетворял любые - в пределах разумного, конечно, - потребности Илиа и Аны. Но к управлению не допускал. Он и двигаться не хотел, разве что соглашался на короткие перелеты внутри системы. Не давал и доступа к штатному оружию, не говоря уже про похищенное у сочленителей.
        Триумвир не оставляла попыток заговорить с капитаном. Но все они проваливались. Обращалась - и не получала ответа. Писала, царапала на стенах - безрезультатно. Но вместе с тем не сомневалась: корабль все слышит и видит. Он впал в кататонию, замкнулся в собственных чувствах, погрузился в ад вины и самобичевания.
        Корабль презирал себя.
        А потом Хоури вернулась на Ресургем, чтобы, внедрившись в инквизицию, водить за нос всю чертову планету, имея доступ к самым потайным ее местам.
        Несмотря на богатый опыт, первые месяцы одиночества оказались для Вольевой почти невыносимыми. В конце концов она была вынуждена сделать простой вывод: все-таки ей по душе человеческое общество. Соседство одного лишь озлобленного, обиженного на все и вся, молчаливо свихнувшегося разума едва не довело до беды.
        Но постепенно корабль - понемногу, по-своему - начал отвечать. Сперва Илиа не замечала этого. Каждый день нескончаемые хлопоты, сотни мелких дел, нет времени остановиться и присмотреться к неуклюжим жестам, попыткам помириться и сблизиться. Ежечасно новые и новые проблемы - то чрезмерное увеличение поголовья крыс, то неполадки в насосах, то необходимость не допустить заразу в жизненно важные места. Она применяла и активные нанокомпоненты, и огонь, и охлаждение, и химические атаки.
        Но однажды роботы повели себя странно. Как и одичавшие крысы-уборщицы, они некогда были частью ремонтной системы корабля. Разумнейших из них сожрала чума, остались старейшие и глупейшие, продолжавшие трудиться в отведенных местах, почти не замечая перемен вокруг. Они почти не мешали, потому Вольева предоставила их самим себе. Иногда оказывались полезными, но такое случалось до того редко, что рассчитывать на их помощь она давно прекратила.
        Но вдруг роботы стали помогать. Это началось с обыденной поломки насоса. Она отправилась посмотреть и с изумлением увидела там робота, принесшего набор исправных инструментов.
        Конечно, перво-наперво следовало восстановить насос. А когда местный потоп чуть ослаб, Илиа присела и хорошенько осмотрелась. Вроде корабль выглядел по-прежнему. Коридоры все так же походили на заросшие слизью водопроводные трубы. Жуткая дрянь ползла и капала из любого отверстия. Спертый воздух комом стоял в горле, разноголосое монотонное нытье сонма насосов давило на психику.
        Но что-то определенно изменилось.
        Вольева отдала роботу инструменты - и машина тут же развернулась и припустила, стрекоча, за поворот.
        - Думаю, ты меня слышишь! - громко сказала Илиа. - Слышишь и видишь. И знаешь, что я не желаю тебе зла. Джон, ты ведь с легкостью мог убить меня. Это ты управляешь роботами, правда?
        Она подождала немного, но ответа не последовало. Илиа ничуть не удивилась.
        - Уверена, ты меня знаешь. Я та самая, кто тебя разморозил. Кто догадался о твоих делах. Может, думаешь, что я тебя наказываю? Нет. Это было бы так скучно. Садизм мне претит. Если бы хотела наказать, убила бы. Для этого есть тысячи способов. Но я не вижу смысла в таком наказании. По-моему, ты уже настрадался достаточно, искупил вину. Ведь ты же страдаешь, правда?
        Илиа умолкла, прислушиваясь к пению насоса, довольная, что тот не сломался сразу же после починки.
        - Возможно, ты заслужил муку. Заслужил ад за все содеянное. Но лишь тебе одному известно, каково жить в твоем состоянии, причем так долго. Ты один знаешь, лучше ли ада твоя нынешняя жизнь.
        Под ногами задрожало - словно отголосок далекого землетрясения. Интересно, это запланированная операция по массированной откачке или капитанский ответ?
        - Может, теперь тебе легче? Ведь ты освободился от бренного тела, стал душой своего корабля. Чего еще желать настоящему капитану?
        Ответа не последовало. Вольева помолчала несколько минут, ожидая внезапную дрожь в переборках или подобный же таинственный знак.
        Ничего.
        - Насчет робота… спасибо тебе. Он помог.
        Но корабль не ответил.
        Однако с тех пор роботы всегда помогали чем и где могли. Если намерения Илиа были очевидными, ремонтники мчались к нужному месту с комплектом инструментов. Если работа затягивалась, приносили из действующей кухни пищу и питье. Если Вольева прямо просила корабль доставить что-либо, она не получала ничего. Если же говорила как бы сама с собой, желая вслух того или иного, корабль с готовностью исполнял. Не всегда его вмешательство оказывалось полезным, но оставалось впечатление искреннего желания удружить.
        А может, сросшийся с кораблем капитан - не более чем абсурдная фантазия? Может, помочь старается не Джон Бренниген, а машинный низкоуровневый интеллект? А единственная причина помощи - заложенные в примитивный интеллект, на уровне рядового робота, базовые программы? Вдруг монологи, увещевания и просьбы слушал не капитан, а нечто, по-человечески разумное лишь в воображении Илиа Вольевой?
        Но потом объявились сигареты.
        Илиа о них не просила и не подозревала даже, что на корабле может быть запас - кроме сделанного ею самой и уже исчерпанного. Она тщательно исследовала сигареты. Похоже, их произвели несколько десятков лет назад на торговой планете, куда однажды занесло «Ностальгию по бесконечности». Вряд ли они сделаны на корабле из подручных материалов. Слишком хорошо пахнут. Илиа глазом не успела моргнуть, как докурила до фильтра. Вкус чудесный! Выкурила вторую - ничуть не хуже.
        - Да где же ты их взял?! - воскликнула Илиа, не сдержавшись. - Почему я до сих пор…
        Она недоговорила, глубоко затянувшись, - рада была заполнить легкие впервые за много недель чем-нибудь поприятнее застоялого корабельного воздуха.
        - Впрочем, не важно. Зачем мне знать? Спасибо огромное!
        С тех пор Илиа не сомневалась: Бренниген рядом. Только член экипажа мог знать о привычках своего товарища. Как ни программируй машину на услужение человеку, по собственной воле она сигарет не подкинет. Значит, корабль хочет помириться и подружиться.
        Но сближение продвигалось медленно и трудно. Временами корабль снова впадал в кататонию, роботы по нескольку суток отказывались повиноваться. Иногда это случалось по вине Илиа - она перегибала палку, пытаясь разговорить Бреннигена с помощью дешевых психологических трюков. Укоряла потом себя, понимая, что в психологии не сильна. Да и вся чудовищная заваруха началась, когда Вольева поэкспериментировала с артиллеристом Нагорным, а он сошел с ума. Если бы не экспериментировала, не пришлось бы нанимать Ану Хоури, и все могло бы пойти по-другому…
        Когда жизнь возвращалась в нормальное русло и роботы снова слушались, Илиа старалась не сболтнуть лишнего. Неделями не пыталась заговорить с капитаном. Но непременно возобновляла попытки, делаясь все наглее, пока снова не вызывала кататонический приступ. Но она не отступалась, чувствуя между обидами небольшой, но вполне явственный прогресс.
        Очередной приступ случился спустя шесть недель после визита Хоури. Кататония растянулась на целых два месяца, чего не бывало раньше. Поэтому Илиа прождала три недели, прежде чем снова отважилась на переговоры.
        - Капитан, послушай. Я много раз пыталась до тебя достучаться. Кажется, пару раз удалось, и ты понял, чего я хочу. Честное слово, я догадалась: ты не был готов к ответу. Но мне очень нужно рассказать тебе кое-что про Вселенную, про тварей, явившихся сюда, к нам.
        Стоя посреди рубки, Илиа позволила себе говорить громче, чем требовалось для нормального разговора. Ведь могла произнести речь где угодно, корабль наверняка бы услышал. Но в этом месте, некогда служившем средоточием власти над кораблем, монолог звучал не столь глупо и напыщенно. Звук отражался от стен, делал голос красочней, глубже. Илиа нравилось. Она артистично взмахнула окурком:
        - Возможно, ты и сам уже все знаешь. Наверняка успел присоединиться к датчикам и камерам внешнего наблюдения. Правда, я не представляю себе, как ты обрабатываешь потоки данных и интерпретируешь их. Не своими же глазами смотришь. Наверное, даже для тебя странно видеть Вселенную глазами четырехкилометровой машины. Но ты всегда был на диво живучим, ко всему приспосабливался с поразительной ловкостью. Рано или поздно приспособишься и к этому.
        Капитан не ответил, но и признаков ухода в ступор не проявил. Браслет на руке Илиа показывал: роботы функционируют по-прежнему.
        - Но смею думать, про черные машины тебе пока ничего не известно - не считая того, что услышал от Хоури во время ее недавнего визита. Наверное, гадаешь, что это за штуковины. Объясню: мы имеем дело с пришельцами. Откуда они явились, мы не знаем. Но они уже здесь, в системе Дельта Павлина. Помнишь Силвеста? Как я догадываюсь, он-то их и вызвал, когда забрался в Цербер.
        Само собой, если капитан был способен помнить прошлую жизнь, то уж точно помнил Силвеста. Именно его затащили на борт, чтобы вылечить Джона Бреннигена. Но Силвест вел свою игру, он обманул экипаж, чтобы проникнуть в Цербер.
        - Конечно, я высказываю сплошные догадки, но они логичны и хорошо объясняют факты. Хоури знает о машинах больше меня. Но эти знания получены таким образом, что их вряд ли можно передать другим. Да и непонятного остается предостаточно.
        Илиа рассказала капитану о событиях последнего времени, подкрепив свои слова демонстрацией видеофрагментов на сферическом дисплее. Сообщила, что рой ингибиторов принялся разбирать три меньшие планеты, высасывая их внутренность и превращая материал в орбитальные кольца.
        - Выглядит это грозно, - подытожила Илиа. - Но не так уж и далеко за пределами наших возможностей. Пугаться не стоит, по крайней мере сейчас. Однако хотелось бы все-таки знать, что они нам готовят…
        Забор планетного материала прекратился внезапно и согласованно две недели назад. Расположенные по экватору искусственные вулканы прекратили изрыгать материю, выбросив разом последнюю порцию на орбиту.
        По оценке Вольевой, планеты лишились, по меньшей мере, половины массы, превратились в пустую скорлупу. Когда ингибиторы закончили операцию, планеты эффектно схлопнулись, сжались в оранжевые шарики радиоактивного шлака. Часть черных машин отсоединилась, многие же, по-видимому, исполнив свое предназначение, остались на руинах планет и погибли. От подобной расточительности у Вольевой мурашки побежали по спине. Похоже, машины совершенно не жалели средств, двигаясь к поставленной цели.
        Но миллионы черных машин поменьше размерами сохранились. Орбитальные кольца обладали значительной собственной гравитацией, они требовали ухода. Орды машин плыли вдоль них, заглатывая материю, выплевывая в доработанном виде. Иногда при этом возникали вспышки странного излучения. Грубое планетное вещество превращалось в необычные соединения, какие свободно в природе не существуют.
        Еще перед тем, как утихли сосущие планету вулканы, начался новый процесс. От орбиты каждого умерщвляемого мира потянулся язык обработанного вещества, достигнув протяженности в несколько световых секунд. Очевидно, черные машины придали добытому материалу достаточно энергии, чтобы преодолеть планетную гравитацию. Языки изогнулись в плоскости эклиптики, описывая параболу, растянулись на световые часы. Экстраполировать параболы труда не составляло: они сходились в одной точке.
        Пока там ничего не было. Но к тому времени, когда потоки материи сойдутся, в этом месте окажется наибольший газовый гигант системы. И это не слишком похоже на совпадение.
        - Вот что я думаю: до сих пор мы видели только сбор сырья, - сказала Вольева капитану. - Вещество стягивают туда, где начнется настоящая работа. Хотят что-то сделать с Рух. Что именно - неясно. Однако это вряд ли будет приятным для нас.
        На сфере появилось схематическое изображение газового гиганта, с вырезанной долькой, будто яблоко, с чересполосицей слоев, уводящих в царство чудовищного давления и причудливой химии. В областях еще умеренных давлений газовая оболочка планеты переходила в океан жидкого водорода, начинавшийся в непосредственной близости от видимой планетной границы. А под океаном - и при мысли об этом у Вольевой заболела голова - находился металлический водород. Илиа не слишком любила планеты, а газовые гиганты вообще не терпела: они напоминали о человеческой хрупкости и мелкости. Водородные чудовища немногим коварнее и опаснее звезд.
        Впрочем, по меркам газовых гигантов Рух не представляла собой ничего странного. Вокруг - обычная семейка спутников, большинство - куски льда с остановленным приливными силами вращением, всегда обращенные к гиганту одной стороной. Поверхность лун погорячее испускала ионы, формируя вокруг гиганта тороидальные потоки плазмы, удерживаемой мощнейшим магнитным полем. Каменных спутников там не было, поэтому операцию по добыче сырья пришлось устраивать в другом месте. Имелись и кольца со своеобразными резонансными проявлениями - выступами-спицами, небольшими сгущениями. Но подобное Вольева наблюдала и раньше.
        Чего же хотят ингибиторы? Что произойдет, когда потоки материи прибудут к Рух?
        - Капитан, я уверена: вы меня понимаете. Представляете, что именно происходит в системе. Чем бы черные машины ни занимались, это для нас плохо. Это орудия уничтожения. Они истребляют разумную жизнь. Вопрос в том, можем ли мы сопротивляться.
        Вольева замолчала, собираясь с мыслями. Пока кататоническую реакцию не спровоцировала, и это хорошо. По крайней мере, капитан позволил рассказать о пришельцах и угрозах. Но с другой стороны, пока Илиа не касалась тем, обычно и вызывающих ступор.
        Что ж, теперь - или никогда.
        - Капитан, думаю, мы можем сопротивляться. Если не победить, то хотя бы сильно помешать.
        Она глянула на браслет, - кажется, на корабле пока не происходит ничего необычного.
        - Я говорю про нападение на черные машины. Не думаю, что существа, разобравшие три планеты чужой системы и не удосужившиеся притом хотя бы представиться, способны внять доброму слову.
        Вот, началось! Где-то вдали завибрировало, задрожало. Такое случалось и раньше, несло некий смысл, но какой именно - Илиа пока не выяснила. Конечно, это сигнал от населяющего «Ностальгию» разума, и вряд ли приятного свойства. Похоже на знак раздражения, как глухой рык потревоженного пса, желающего, чтобы его оставили в покое.
        - Капитан, я понимаю, как вам трудно. Честное слово, понимаю и сочувствую. Однако действовать нужно без промедления. Мне видится только один вариант - пустить в ход наше «адское» оружие. У нас тридцать три единицы, а если сумеем вернуть и перезарядить шесть применявшихся против Гадеса, будет тридцать девять. Но думаю, хватит и тридцати трех, если использовать их правильно.
        Дрожь усилилась, затем исчезла. Ага, удалось затронуть чувствительную струнку! Капитан еще слушает…
        - Наверное, потерянная на краю системы пушка была самой мощной, но шесть стрелявших по Церберу, по моей оценке, из слабейших. Думаю, мы управимся и с оставшимися. Знаете, капитан, что я придумала? Ударить по выпотрошенным планетам. Девяносто процентов извлеченного материала еще на орбитах вокруг них, хотя с каждым часом все больше перекачивается к Рух. Основная масса черных машин тоже находится вблизи планет. Внезапно атаковав, мы можем их уничтожить. В крайнем случае мы рассеем сырьевые запасы.
        Илиа заговорила быстрее, опьяненная собственными словами:
        - Машины, возможно, перегруппируются, но им придется искать новые планеты для разборки. А мы и там их разобьем. Разнесем в клочья все потенциальные источники твердой материи. И тогда они ничего не смогут сделать с газовым гигантом! Шанс у нас отличный, но есть одна загвоздка. Капитан, мы нуждаемся в вашей помощи!
        Снова Вольева посмотрела на браслет. Ничего особенного. Можно вздохнуть с облегчением, но больше не стоит провоцировать капитана. Обсуждение возможного сотрудничества зашло дальше, чем предполагалось. Причем намного дальше.
        Вдали раздался рев вихря, яростно несущегося по километрам коридоров.
        - Капитан! Не надо!
        Поздно.
        Ураган ворвался в рубку, швырнул Илиа на пол. Вырвал из пальцев сигарету. Вместе с ней в смерче закрутились крысы и подхваченный в коридорах мусор.
        Дышать стало трудно.
        - Капитан… я не хотела…
        Ветер покатил ее по полу, беспомощную, нелепо размахивающую руками. Рев был невыносим, словно в нем звучала вся боль Джона Бреннигена, скопившаяся за долгие годы.
        Затем ураган стих, мусор улегся на пол. Вряд ли капитану понадобилось выпускать воздух наружу для этого небольшого представления. Должно быть, он открыл отсек в трюме, где обычно поддерживался вакуум. Но эффект был такой же, как от утечки при разрушении корпуса. Очень сильный удар по нервам.
        Илиа Вольева встала. Кажется, все кости целы.
        Она отряхнулась, достала новую сигарету. Курила минуты две, пока не успокоилась настолько, насколько вообще можно успокоиться в такой ситуации.
        Заговорила опять, терпеливо, как при общении с истеричным ребенком:
        - Хорошо, капитан. Вы свою точку зрения выразили ясно. Оружие под вашим контролем, и это не оспаривается. Но поймите: мы здесь не о мелочах говорим, не о местных дрязгах. Ингибиторы неспроста явились к Дельте Павлина. Они вторглись в человеческое пространство. И это лишь начало. Они не остановятся, уничтожив все живое на Ресургеме во второй раз за миллион лет. Для них это лишь разминка. Они пойдут дальше. Наверное, на Окраину Неба. Потом будут Шива-Парвати, Гранд-Титон, Морская Пена, Заструга. Может, и Йеллоустон. Или даже Первая Система. Да не важно, в каком порядке. Рано или поздно они покончат со всеми. Десятилетия это займет или века - им все равно. Главное, покончить с нами, стереть все человеческие свершения, начиная с каменного века. Нас вычеркнут из бытия. Я гарантирую: стрельбы будет предостаточно, пусть и неизвестно, кто останется победителем. Вот только плохо, что мы не увидим финала. И невозможно передать словами, как это бесит меня.
        Она глубоко затянулась, выдохнула. Принесенные вихрем крысы уже разбежались, корабль казался почти нормальным. Может, простил небольшую дерзость?
        - Пока машины не обращали на нас внимания. Но рано или поздно обратят. Хотите услышать мои соображения, почему на нас еще не напали? Возможно, машины попросту нас не видят, их восприятие настроено на объекты намного крупнее, чем одинокий субсветовик. А может, нас не воспринимают как угрозу. К чему отвлекаться на мелочовку, когда можно уничтожить всех одним махом? Думаю, они мыслят именно так. Не стоит гоняться за единственной мухой, если собираешься истребить весь вид. Чтобы победить этого врага, необходимо думать, как он. Капитан, нам нужно оружие.
        Рубка содрогнулась, сфера и все огни погасли. Вольева посмотрела на браслет и не удивилась, обнаружив, что корабль снова погружается в кататонию. Повсюду роботы бросали работу. Даже часть насосов отключилась - ощущалась перемена в многоголосом слитном гудении. Лабиринт коридоров теперь погрузится в темноту. Перестанут нормально работать лифты. В течение нескольких дней, а то и недель, простое выживание на борту потребует максимума усилий.
        - Капитан, пожалуйста, поймите, - попросила Вольева тихо, не уверенная, что ее слушают, - я отсюда не уйду. И черные машины тоже.
        Стоя в темноте, Вольева докурила сигарету, затем вынула фонарь, включила и покинула рубку.
        Триумвиру предстояло много работы.
        Ремонтуар стоял на клейкой поверхности кометы, где находился завод Скади, и махал рукой приближающемуся судну.
        Небольшое, чуть больше корвета, доставившего Ремонтуара на комету, оно двигалось медленно, опасаясь подлететь слишком близко к черной поверхности. Из корпуса торчали округлые башенки. Ремонтуар поморщился, когда по визору шлема скользнул красный луч прицельного лазера. Луч выписывал узоры на комете, проверяя, нет ли ловушек и мин.
        - Вы сказали, что вас двое, - загудел в шлеме голос командира приближающегося судна. - Я вижу только одного.
        - Скади ранена. Она сейчас внутри кометы, за ней ухаживает Главный конструктор. Зачем вы используете голосовую коммуникацию?
        - Учитываю возможность ловушки.
        - Я Ремонтуар. Вы меня не узнаете?
        - Повернитесь налево, чтобы я мог видеть ваше лицо сквозь шлем.
        Пару минут судно изучало Ремонтуара, затем приблизилось, выстрелило якоря - они вонзились близ все еще торчащих трех якорей корвета с оборванными тросами. Ремонтуар ощутил дрожь от удара, пленка среагировала и крепче прихватила подошвы.
        Он попытался установить нейросвязь с пилотом.
        - Теперь вы узнали меня?
        В корпусе корабля открылось отверстие шлюза, наружу вышел сочленитель в полной боевой броне. Он прыгнул, опустился на поверхность кометы в двух метрах от Ремонтуара. Нацелил оружие. Стволы корабельных пушек тоже уставились на старого сочленителя. Тот понял: одно неверное движение - и начнется стрельба.
        Сочленитель в доспехах обратился по нейросвязи:
        - Что вы здесь делаете? Кто такой Главный конструктор?
        - Боюсь, этого я вам сказать не могу. Дело Узкого совета, оно касается нашей общей безопасности. Как вы, наверное, уже догадались, эта комета - одна из наших секретных баз.
        - В экстренном сообщении указано, что вас прилетело сюда трое. Где доставивший вас корабль?
        - Объяснить это будет нелегко.
        Ремонтуар попытался связаться напрямую - было бы гораздо проще, если бы солдат заглянул в память, - но тот надежно заблокировал доступ.
        - Вы попробуйте.
        - С нами был Клавэйн. Он угнал корвет.
        - Почему он это сделал?
        - Я не могу ответить на такой вопрос, не раскрыв предназначения этой кометы.
        - Попробую угадать сам: опять дела Узкого совета?
        - Правильная догадка.
        - Куда направился корвет?
        Ремонтуар улыбнулся. К чему теперь играть в прятки, все уже и так вышло на поверхность.
        - Наверное, к центру системы. Куда еще ему лететь? К Материнскому Гнезду он не вернется.
        - И давно это случилось?
        - Более тридцати часов назад.
        - Ему понадобится менее трехсот, чтобы достичь Йеллоустона. Почему вы не подняли тревогу ранее?
        - Я старался как мог. Но у нас возникли осложнения со здоровьем Скади. К тому же потребовалось немало усилий, чтобы убедить Главного конструктора послать сигнал Материнскому Гнезду.
        - Осложнения со здоровьем?
        Ремонтуар указал на истерзанную поверхность кометы вблизи входного отверстия.
        - Как я уже говорил, Скади ранена. Ее нужно доставить в Материнское Гнездо как можно скорее.
        Ремонтуар пошел, осторожно переставляя ноги. Корабельные пушки продолжали следить за каждым его движением, готовые в любой момент создать в боку кометы миниатюрный кратер.
        - Она жива?
        Ремонтуар покачал головой:
        - Боюсь, в данный момент - нет.
        Глава двенадцатая
        Клавэйн вынырнул из наведенного сна, полного песчаных штормов и обваливающихся стен. Пробуждение было безрадостным. Не сразу он понял, где находится. Затем вернулась память о недавних событиях: заседание Узкого совета, полет вместе со Скади к верфи-комете. Вспомнился Главный конструктор и спрятанная в комете эскадра, несомненно предназначенная для эвакуации. Угон корвета, направленного к центру системы на максимальной тяге.
        Клавэйн сидел в пилотском кресле. Он коснулся сенсоров приборной панели, активировал дисплеи. Те развернулись вокруг, яркие, будто подсолнухи. Неразумно было бы позволить корвету сообщаться с мозгом напрямую - Скади могла подсадить в сеть блокирующий рассудок вирус. Конечно, вероятность этого невысока, до сих пор корабль подчинялся безоговорочно, но нет смысла рисковать.
        По раскрывшимся дисплеям с чудовищной скоростью полетели вереницы данных - корвет проверял свои системы. Клавэйну пришлось значительно увеличить скорость восприятия, чтобы разобраться с символами и схемами. Корабль пострадал при старте с кометы, но критическими повреждения не были; значит, можно выполнить задуманное. Дисплеи показали и тактическую ситуацию в окрестностях, выдавая условное изображение в логарифмическом масштабе. Клавэйн тщательно изучил текущее расположение демархистских и сочленительских кораблей, баз, автономных роботов и самонаводящихся мин. В трех световых часах разворачивалась масштабная битва. Но ближе - ничего. И никаких признаков погони, высланной из Материнского Гнезда. Никаких известий о дезертирстве. Конечно, это не значило, что погоня не снаряжена, ведь информацию о тактической обстановке Клавэйн черпал из общей системной сети, не рискуя использовать сканеры корвета. Активный поиск выдал бы местонахождение беглеца любому, взглянувшему в нужном направлении.
        Итак, заметного всем отклика Материнского Гнезда нет. И это обнадеживает.
        Клавэйн улыбнулся, пожал плечами и сразу вспомнил о сломанном ребре. Болело уже не так сильно - перед отходом ко сну Клавэйн надел медицинский жилет: магнитное поле, воздействуя на область перелома, заставляло кость срастаться быстрее. Боль в груди живо подтвердила: события на комете и дезертирство - не плод воображения. И на руке, взрезанной до кости пьезоножом, - заплата. Но эта рана была чистой. Клавэйн позаботился о ней, прежде чем уснул.
        Значит, все правда. Он, Клавэйн, взялся за старое. А ведь был момент, когда, толком не проснувшись, он счел недавно произошедшее всего лишь рожденным тревогой кошмаром. Такие кошмары всегда мучают любого солдата, у которого осталась хоть крупица совести - и который повидал достаточно войн, чтобы понимать: нередко кажущееся самым правильным впоследствии оборачивается тягчайшей ошибкой. Однако он это сделал. Предал свой народ. Пусть его мотивы сколь угодно чисты и возвышенны, факт остается фактом: он бросил сочленителей, доверивших ему важнейший секрет.
        Ему не хватило времени как следует оценить последствия измены. Едва увидев эвакуационный флот, он понял: есть лишь одна возможность удрать, а именно украсть корвет. Если бы промедлил хоть немного, скажем до возвращения в Материнское Гнездо, несомненно, Скади разгадала бы его намерения. Ведь уже подозревала, но ей трудно было пробираться сквозь незнакомую архитектуру мозга, читать устаревшие нейроимплантаты, полузабытые протоколы обработки данных.
        Нельзя было дать Скади время разобраться толком. Пришлось действовать быстро, зная, что он, наверное, больше не увидит Фелку. Вряд ли останется на свободе или вообще в живых, когда попытка бегства придет к планируемому финалу. К самой трудной, решающей стадии. Как хорошо было бы увидеть Фелку перед бегством. Конечно, Клавэйн не убедил бы ее удрать вместе. И даже если бы чудом смог, с ней побег оказался бы неосуществимым. Но Клавэйн позволил бы ей узнать и понять его намерения. Она бы не выдала тайны, ни в коем случае. Может, и не согласилась бы, но отговаривать бы уж точно не стала. И когда бы пришла пора навсегда распрощаться, возможно, Фелка ответила бы на вопрос, который он никогда не отваживался задать, - вопрос о далеком прошлом, о гнезде Галианы, о страшной войне на Марсе и его первой встрече с Фелкой. Клавэйн спросил бы Фелку: может, она его дочь?
        А теперь придется доживать, не зная ответа. Хотя, если бы и остался, наверное, никогда бы не набрался решимости спросить. Ведь сколько лет прошло, а он так и не задал вопрос. Но теперь впереди лишь изгнание, плен, смерть. И невозможность узнать простую человеческую правду давит на плечи свинцом.
        Надо к этому привыкнуть.
        Уже приходилось дезертировать, оставлять за плечами былую жизнь. Клавэйн выжил, оправился от потрясения. Теперь он намного старше, но не столь уж немощный, чтобы не выдержать тягот изгнания. Секрет выживания в том, чтобы сосредоточиться на насущном, сиюминутном. Дела обстоят не так уж плохо - ведь жив, и ранения нетяжелые. Возможно, вдогонку уже запустили ракеты-перехватчики, но, скорее всего, недавно, иначе корвет уже засек бы их. Кто-то - вполне возможно, что Ремонтуар, - сумел задержать погоню, дать фору другу. Не слишком большую, но и такая лучше, чем мгновенное превращение в облако ионизированного газа.
        Клавэйн невесело улыбнулся - если и прикончат, то, по крайней мере, вдали от дома.
        Поскреб в бороде. Из-за перегрузки это потребовало немалых усилий. Двигатели корвета еще выдавали максимальную тягу, создавая ускорение в три g - солидная прибавка к весу. Корвет шел ровно, будто притягиваемый массивной звездой. Каждую секунду в реакторе аннигилировала частица антиматерии величиной в бактерию, но пока запасы металлического водорода и антиматерии оставались почти нетронутыми. Корвет может достичь любой точки системы меньше чем за десять дней. Ускориться можно и сильней, но тогда слишком уж возрастет нагрузка на двигатели.
        Но главное, у Клавэйна был план.
        Ускорители корвета намного превосходили двигатели демархистов, хотя и работали на ином принципе, нежели сочленительские двигатели для звездолетов. Небольшие, не способные разогнать массу в миллионы тонн до скорости, лишь на доли процента отличающейся от световой, они имели важное тактическое преимущество: практически не излучали нейтрино. А раз Клавэйн отключил активные датчики, засечь корвет могли только по пламени реактивного выхлопа, по вырывающемуся из дюз потоку релятивистских частиц. Но выхлоп был сфокусирован до толщины рапирного лезвия, он рассеивался в стороны очень слабо, и обнаружить его можно было только в узком углу и в непосредственной близости от кормовой части корвета. Конечно, с расстоянием струя выхлопа расширялась - но и слабела, будто свет фонаря с удалением от него. Вдали лишь наблюдатель на оси потока мог зарегистрировать достаточное число фотонов, чтобы зафиксировать положение корабля. В масштабах системы отклонение уже в доли градуса не позволяло определить координаты корвета.
        Но изменить угол струи - значит изменить и направление полета. Материнское Гнездо такого не ожидает. Наверняка там полагают: Клавэйн мчится по оптимальной, кратчайшей траектории к Эпсилону Эридана, чтобы направиться затем к Йеллоустону, обращающемуся по близкой к звезде орбите. Туда доберется за двенадцать дней. А куда ему податься еще? До другой звезды корвету не дойти. У него едва хватит ресурсов для полета к кометному облаку. А прочие миры системы пока еще под властью демархистов, пусть и номинальной. Пусть их власть и ослабла, но перепуганные колонисты, страшащиеся демархистов, могут атаковать, несмотря на заверения в дезертирстве и намерении передать важные военные секреты.
        Клавэйн это учитывал. Он составил план еще до того, как ткнул пьезоножом в пленку на поверхности кометы. Может, не самый изящный и разумный замысел и с малыми шансами на успех, но ведь на обдумывание оставались считаные минуты. И Клавэйн использовал их наилучшим образом. Даже потом, когда появилась возможность спокойно все обдумать, ничего лучшего не представилось.
        Но для его успеха нужна толика доверия.
        - Я хочу знать, что со мной случилось! - потребовала Скади.
        На нее посмотрели, затем переглянулись. Она ощущала, как лихорадочно скачут их мысли, как напряжена, наэлектризована обстановка - будто перед грозой.
        Первый хирург изобразил спокойствие и уверенность. Решительно проговорил:
        - Скади, послушайте…
        - Я хочу знать, что со мной случилось!
        - Главное, вы живы. Были тяжело ранены, но выжили. Но пока нуждаетесь…
        Деланое спокойствие подвело врача. Он запнулся.
        - Нуждаюсь в чем?
        - В нормальном лечении. Но все будет хорошо, уверяю.
        Почему-то Скади не могла заглянуть в их головы. У большинства сочленителей такая изоляция вызвала бы крайне неприятные и пугающие ощущения и мысли, но Скади была неплохо подготовлена к подобному. Как-никак она состояла в Узком совете.
        - Что не в порядке с моими имплантатами?
        - С ними все в порядке.
        Скади вспомнила, что главного хирурга зовут Делмар.
        - Так почему же я не слышу другие разумы?
        Она поняла, каким будет ответ, еще не завершив фразы. Эти люди не хотят, чтобы Скади увидела себя их глазами. Не желают, чтобы узнала в полной мере о случившемся с ней.
        - Скади…
        - Не трудитесь придумывать объяснения. Почему меня разбудили?
        - С вами захотели встретиться.
        Она не могла двинуть головой - только глазами. Скосив их, заметила Ремонтуара, приближающегося к ее койке. Он был облачен в белоснежный халат поверх тускло-белой одежды. Голова казалась отсоединенной от тела странно колышущейся сферой. Перед ним расступились длинношеие медицинские роботы. Главный хирург скрестил на груди руки, посмотрел на гостя с крайним неодобрением. Прочие врачи быстро покинули комнату.
        Скади глянула на свою кровать, но увидела только расплывчатую белизну, возможно иллюзорную. Рядом слышалось тихое жужжание. Обыкновенная больничная обстановка.
        Ремонтуар присел рядом. Спросил:
        - Что вы помните?
        - Скажите, что со мной произошло, и я расскажу, что помню.
        Ремонтуар глянул на хирурга и позволил Скади уловить мысль, посланную Делмару.
        - Боюсь, вам придется нас оставить. И забрать с собой ваши машины, поскольку они содержат записывающие устройства.
        - Ремонтуар, мы оставим вас на пять минут, не больше. Вам хватит?
        - Раз нельзя больше, придется уложиться.
        Ремонтуар кивнул и посмотрел, улыбаясь, как хирург покидал комнату, гоня перед собой роботов. Те грациозно изгибали длинные шеи, проходя в дверь.
        - Вы уж извините…
        - Ремонтуар, всего пять минут!
        Скади попыталась шевельнуть головой - безуспешно.
        - Ремонтуар, подойдите ближе. Я плохо вижу вас. Врачи не захотели объяснить, что со мной случилось.
        - Вы помните комету? С нами был Клавэйн, вы показывали ему строящиеся корабли.
        - Помню.
        - Клавэйн запустил двигатели, прежде чем мы смогли подняться на борт. Корвет был еще пришвартован.
        Скади помнила, что взяла Клавэйна с собой, направляясь к тайной верфи, - но больше ничего в памяти не осталось.
        - А он сумел удрать?
        - Да, но об этом позже. Клавэйн включил двигатели, не отдавая швартовы. Они оборвались. Вас зацепило лопнувшим тросом.
        Скади подозревала с самого пробуждения: с ней произошло что-то по-настоящему скверное. Но что именно, представить не могла.
        - Зацепило?
        - Ранило. Очень тяжело. Если бы вы не были сочленителем, не имели имплантатов, помогающих справиться с шоком, боюсь, погибли бы - несмотря на все меры, принятые системами скафандра.
        - Черт возьми, так покажите мне меня!
        - Здесь нет зеркала. Без него - никак. Я не могу преодолеть установленную Делмаром нейроблокаду.
        - Тогда расскажите! Ремонтуар, опишите, что со мной!
        - Скади, я пришел не для этого… В самом ближайшем времени Делмар погрузит вас в рекуперативную кому. Когда проснетесь опять, будете здоровы. Я пришел спросить о Клавэйне.
        Скади подавила желание немедленно выпытать, что же с ней стряслось. Спросила:
        - Он еще жив?
        - Да. Его пока не сумели остановить.
        Несмотря на гнев и отчаяние, дело Клавэйна интересовало Скади едва ли не больше, чем собственное состояние. К тому же одно с другим связано, не так ли? Непонятно, что случилось, но ведь это дело рук Клавэйна. И не важно, намеренно он ранил ее или нет.
        В предательстве случайности не бывает.
        - Где он?
        - Забавно, но никто, похоже, не знает. Его выхлоп засекли - Клавэйн направлялся к центру системы. Мы полагаем, к Йеллоустону и Ржавому Поясу.
        - Демархисты же его на части разорвут!
        - Да, они питают к нему особые чувства. Но теперь, похоже, он летит в другую сторону. Сменил направление. Куда - непонятно. Выхлоп его двигателей мы потеряли.
        - У нас по всей системе мониторы. Наверняка он попал в поле зрения хотя бы одного.
        - К сожалению, Клавэйну известно их расположение.
        - Ракеты выпущены?
        - Да, но ни одна не подобралась на достаточное расстояние, чтобы навестись самостоятельно. Им не хватило топлива, чтобы вернуться в Гнездо. Пришлось взорвать.
        Скади почувствовала текущую по подбородку слюну.
        - Ремонтуар, зарубите на носу: мы должны его остановить!
        - Но если мы и сумеем засечь выхлоп, ракеты уже не догонят цель. И ни один из наших кораблей не догонит.
        Скади постаралась обуздать гнев. Заметила уже спокойней:
        - У нас есть прототип.
        - Даже «Паслен» не настолько быстр - по крайней мере, в масштабах системы.
        Скади молчала несколько секунд, прикидывая, какие сведения можно раскрыть, не нарушив тайны. В конце концов, дела Внутреннего святилища необходимо хранить в секрете даже от Узкого совета.
        - Ремонтуар, этот корабль достаточно быстр.
        Открылась дверь. В нее проскочил робот, за ним показался Делмар. Ремонтуар встал и вытянул руки ладонями вперед.
        - Пожалуйста, еще минуту…
        - К сожалению, более не вижу возможности оставить вас наедине, - хмуро заявил Делмар.
        Скади зашипела. Ремонтуар приблизился, нагнулся так, что их головы разделяло несколько сантиметров, и контакт разумов стал возможным без усиливающей аппаратуры.
        - «Паслен» сможет догнать. Порог его ускорения намного выше, чем вы думаете.
        - Насколько выше?
        - Намного. Увидите сами. Вам достаточно знать, что «Паслен» сумеет взять след корвета и приблизиться на дальность выстрела. Само собой, вы будете со мной на «Паслене». Ведь вы солдат. Знаете оружие гораздо лучше, чем я.
        - Быть может, нам бы стоило подумать о способе возвратить его живым?
        - Вам не кажется, что время для этого уже прошло?
        Ремонтуар промолчал, но Скади поняла: она угодила в самую точку. Вскоре он поймет ее правоту и согласится. Ремонтуар - сочленитель до мозга костей и потому примет любой образ действий, сколь угодно жестокий, если он во благо Материнского Гнезда. В этом разница между Ремонтуаром и Клавэйном.
        - Скади…
        - Да?
        - Если я соглашусь на ваше предложение…
        - У вас есть встречное требование?
        - Не требование, просьба. Пусть к нам присоединится Фелка.
        Скади сощурилась. Хотела уже отказать, но вдруг осознала, что причина отказа, которую она хотела привести, недейственна. Ведь Фелка тоже член Узкого совета, и ее присутствие не скажется на секретности операции.
        - Чем же полезно ее участие? - спросила Скади.
        - Это зависит от ваших намерений. Если вы отправляете вдогонку расстрельную команду, Фелка, конечно же, без надобности. Но если вы хотите вернуть Клавэйна живым - а живым, полагаю, вы должны его вернуть, - тогда ее полезность переоценить трудно.
        Скади понимала, что он прав. Хотя признавать это было неприятно. Клавэйн нужен, чтобы вернуть «адское» оружие. Без Клавэйна операция сильно затруднится. Потому весьма заманчиво привезти его назад в Гнездо и высосать начисто накопленный за многие годы военный опыт. Но захват неизмеримо трудней, чем убийство дальнодействующим оружием. А пока Клавэйн жив, есть вероятность его попадания к демархистам. Те, несомненно, с удовольствием узнают о новой кораблестроительной программе, о намечающейся эвакуации и тайном страшном оружии.
        Не исключено, что после таких известий демархисты воспрянут духом и приобретут новых сторонников, до сих пор сохранявших нейтралитет. Если соберутся с силами и при поддержке ультра и черт знает кого еще предпримут отчаянную атаку на Материнское Гнездо, все может рухнуть.
        Нет. Клавэйна следует убить. Здесь и спора быть не может. Вместе с тем нужно создать впечатление открытости для чужого мнения, готовности согласиться. А значит, согласиться с присутствием Фелки.
        - Это шантаж?
        - Нет, Скади. Разумное предложение. Если кто и может переубедить Клавэйна, так это Фелка.
        - Он не послушает ее, даже если…
        - Даже если она его дочь? Это вы хотели сказать?
        - Ремонтуар, он старик. Причем с маниакальными идеями. Я не хочу нести ответственность за его бредни.
        Роботы расступились, позволяя Ремонтуару покинуть комнату. Скади наблюдала, как овал его лица, кажущийся независимым, отделенным от тела, вдруг пропал, будто лопнул воздушный шарик. В ходе разговора казалось иногда: есть щели в нейроблокаде, пути, по вполне понятным причинам не перекрытые Делмаром полностью. Мгновениями, словно при вспышках стробоскопа, открывалась возможность заглянуть в разум Ремонтуара. Наверное, он и не догадывался о подглядывании. А может, Скади лишь вообразила, что подглядывала?
        Вообразила или нет, Ремонтуара наполняли ужас и жалость. Что же он увидел в ней?
        - Делмар, я хочу знать! - резко произнесла она.
        - Скади, это потом, после выздоровления. А сейчас я должен вернуть вас в кому.
        - Гад! Покажи сейчас!
        Он приблизился. Робот с длинной лебяжьей шеей выглядывал из-за его плеча, хромированные сочленения шеи блестели. Машина крутила головой, рассматривая и оценивая.
        - Хорошо. Но не говорите потом, что я вас не предупреждал.
        Блокада ушла - будто с лязгом упали тяжелые стальные заслоны. Хлынул поток данных. Скади увидела себя глазами Делмара.
        В лежащей на больничной койке без труда опознала себя - голова удивительным образом осталась нетронутой. Но остальное…
        Скади передернуло от омерзения, словно при виде древней фотографии в патолого-анатомическом альбоме. И захотелось скорее перелистнуть страницу.
        Оборвавшийся трос рассек ее надвое. Полоснул наискось, от левого плеча к правому бедру. Будто скальпелем отрезал ноги и левую руку. Жизнеподдерживающая аппаратура закрыла раны глянцевито-белым панцирем, словно огромным нарывом, наполненным белесым гноем. Под панцирем гудело и жужжало. Откуда выходили трубки, несли жидкости в приземистые белые модули у кровати. Со стороны казалось, будто Скади закована в растущий кристалл белого металла. Он скоро поглотит ее, превратит в химеру, фантасмагорию.
        - Делмар…
        - Скади, мне очень жаль, но я же предупреждал…
        - Вы не понимаете… Это состояние меня не беспокоит. Ничуть. Разве я не сочленитель? У нас все можно починить и вылечить, было бы время. Я уверена, вы сможете вернуть меня в прежнее состояние.
        Она сразу ощутила чувство облегчения, затопившее разум врача.
        - Да, конечно, со временем я смогу…
        - Проблема в этом «со временем». Самое большее через три дня мне надо быть на корабле.
        Глава тринадцатая
        Торна пришлось силой тащить в офис инквизитора. Скрипнула большая дверь, и вот он внутри, глядит на женщину, стоящую спиной к нему у окна. Выглядела она меньше и моложе, чем он ожидал, - ни дать ни взять девочка-подросток, напялившая взрослую одежду. Обута в начищенные до блеска сапоги. В них заправлены темные брюки. Кожаная однобортная куртка великовата, затянутые в перчатки руки тонут в рукавах, подол до колен. Черные блестящие волосы зачесаны назад, спадают гладко до шеи, а там чуть завиваются, похожие на перевернутые знаки вопроса. Голова чуть повернута, виден профиль: кожа немного темнее, чем у Торна; тонкий, чуть крючковатый нос над небольшим ртом; губы сурово сжаты.
        Она обернулась и сказала стоящему у двери охраннику:
        - Вы свободны.
        - Мэм…
        - Я сказала: вы свободны!
        Охранник ушел. Торн стоял, чуть покачиваясь, вздрагивая. Женщина то и дело уплывала из фокуса. Она очень долго смотрела молча. Наконец заговорила, и Торн узнал голос, доносившийся прежде из интеркома в коридоре.
        - Вас не слишком сильно избили? Поверьте, мне очень жаль.
        - А уж как жаль мне…
        - Я всего лишь хочу побеседовать.
        - Может, вам стоит получше следить за тем, что случается с вашими гостями?
        Говоря, Торн ощутил вкус крови во рту. Вот мерзавцы!
        - Не пройдете ли со мной туда? - Она указала на дверь в задней стене, похожую на вход в личный кабинет. - Нам кое-что необходимо обсудить.
        - Спасибо, мне и тут удобно.
        - Вообще-то, я приказала. Откровенно говоря, Торн, мне на ваше самочувствие трижды плевать.
        Он задумался. Сумела ли эта женщина уловить его реакцию? Мгновенное расширение зрачков, выдающее истинный отклик на внезапный вопрос? А может, сейчас в шею уткнулся луч лазерного сенсора, измеряющего соленость кожи? В любом случае характерный отклик от нее не укрылся. По слухам, у инквизиции есть настоящий сканер памяти, тщательно оберегаемый еще с первых дней существования колонии.
        - Не знаю, за кого вы меня принимаете, но…
        - Да знаете вы! Хватит играть. Идите за мной.
        Он прошел в другую комнату - меньше размерами, без окон. Осмотрелся, высматривая ловушку или технику, способную быстро превратить это помещение в пыточную. Но комната выглядела невинно: вдоль стен - сплошь этажерки, распираемые бумагами, на единственной свободной стене - карта Ресургема, усеянная булавками и огоньками. Инквизитор предложила Торну кресло у широкого стола, занимавшего б?льшую часть пространства. Напротив сидела другая женщина, уперев локти в столешницу. С виду старше инквизитора, но такая же сухая и жилистая. При шляпе, одета в тяжелое серо-бурое пальто с флисовым воротником и манжетами. Обе женщины странно походили на птиц: тонкокостные, но проворные и крепкие. Сидевшая за столом курила.
        Торн опустился в предложенное кресло.
        - Кофе?
        - Спасибо, нет.
        Курящая подтолкнула к нему пачку сигарет:
        - Закуривайте!
        - Спасибо, но и этого не нужно.
        Однако пачку Торн взял, повертел в пальцах, рассматривая непривычные рисунки и логотипы. Произведено не в Кювье. Похоже, и не на Ресургеме. Подтолкнул пачку назад, к старшей женщине:
        - Я могу идти?
        - С чего бы? Мы еще и не начинали.
        Инквизитор налила себе кофе, уселась рядом с курящей.
        - Начнем со знакомства. Вам известно, кто вы, нам известно, кто вы, но вам вряд ли известно, кто мы. Конечно, некоторое представление обо мне вы имеете… но вряд ли правильное. Мое имя Виллемье. А это моя коллега…
        - Ирина, - быстро сказала старшая.
        - Да, Ирина. А вы, вне сомнений, Торн. Тот, кто причинил нам в последнее время столько вреда.
        - Я не Торн. Правительство даже понятия не имеет, кто такой Торн.
        - И откуда вы это знаете?
        - Просто читаю газеты.
        - И вы правы. Департамент внутренних угроз ничего не знает о Торне. Но это исключительно потому, что я не даю ему выйти на ваш след. Вы представить не можете, чего мне это стоит. Сколько времени, средств и нервов я на это трачу.
        Он пожал плечами, стараясь изобразить равнодушие:
        - Это ваша проблема, не моя.
        - Торн, я на вашу благодарность и не рассчитывала. И это естественно. Поскольку вы пока не видите, так сказать, общей картины.
        - Что за общая картина?
        - К этому мы вскоре вернемся. А сейчас давайте поговорим о вас. - Виллемье похлопала по толстой папке, лежащей на краю стола, придвинула ее к Торну. - Пролистайте. Получите удовольствие.
        Он взял не сразу. Смотрел на инквизитора, размышляя. Открыл наугад, посередине, просмотрел несколько подшитых документов.
        Словно ящик открыл, набитый ядовитыми змеями.
        Он увидел хронику своей жизни в мельчайших подробностях, с иллюстрациями и комментариями. Прочитал свое настоящее имя - Ренцо - и детали биографии. Все появления на публике за последние пять лет. Все сколько-нибудь значительные антиправительственные акции, в которых он принял участие, - с аудиозаписями, фотографиями, отчетами информаторов.
        - Интересно-то как, - ухмыльнулась старшая женщина.
        Торн листал, и мороз шел по коже. В живот будто налили ледяного свинца. За такие дела уже раз десять можно казнить, после образцово-показательных процессов.
        - Я не понимаю, - растерянно проговорил он.
        Конечно, не хотелось валиться на спину и задирать лапки после стольких лет борьбы. Но что поделать?
        - Торн, чего вы не понимаете? - спросила Виллемье.
        - Ваш Департамент… ведь он занимается внешними угрозами, не внутренними. Вы отвечаете за поиски триумвира. Я же не… В общем, разве вы должны интересоваться Торном?
        - Еще как, - кивнула инквизитор, доливая кофе.
        Старшая женщина затянулась, выдохнула клуб дыма:
        - Торн, дело в том, что мы с коллегой саботируем работу Департамента внутренних угроз. Стараемся, чтобы вас не поймали. Поэтому нам нужно знать о вас не меньше, чем знает Департамент, а, наоборот, гораздо больше.
        Какой странный акцент. Торн попытался вспомнить, где слышал такой, и не смог. Возможно, в молодости?
        - А зачем саботировать?
        - Дело в том, что вы нужны нам живым.
        Старшая улыбнулась - мгновенное движение, быстрое и резкое. Будто обезьянья гримаска.
        - Это обнадеживает.
        - Сейчас вы захотите узнать причину, - заметила Виллемье, - и я отвечу. Так мы и перейдем к общей картине. Очень прошу, слушайте хорошенько.
        - Я весь внимание.
        - Этот Департамент инквизиции, предназначенный для противодействия внешним угрозам, вовсе не то, чем кажется. Возня с преследованием военного преступника Илиа Вольевой - не более чем прикрытие настоящей, чрезвычайно секретной деятельности. Кстати, Вольева умерла много лет назад.
        Ему показалось, что инквизитор лжет, но странным образом ее ложь куда ближе к правде, чем все известное Торну о Департаменте внешних угроз.
        - Так зачем делать вид, что вы разыскиваете ее?
        - Затем, что наш поиск тесно с нею связан. Мы хотим добраться до ее корабля. Имя Вольевой - отличное прикрытие для таких поисков, позволяющее не упоминать нашу истинную цель.
        Старшая женщина, назвавшая себя Ириной, кивнула.
        - В сущности, весь этот Департамент занят кораблем Вольевой, и более ничем. Прочее - лишь маскировка, хотя неимоверно сложная, включающая без малого войну с полудюжиной других департаментов.
        - Что же может быть таинственного в поисках корабля?
        Женщины переглянулись.
        - Я расскажу, - заявила Ирина в тот момент, когда инквизитор уже открыла рот. - Операция засекречена из-за неизбежных волнений в случае огласки.
        - Не понимаю.
        - Проще говоря, паника будет. - Она махнула сигаретой для вящей убедительности. - Официально, еще со времен Жирардо, правительство всегда заявляло: главная цель - терраформирование. После проблем с Силвестом правительство уцепилось за терраформирование еще крепче. Сделало его центральной идеей, главным своим оправданием. Любой, кто оспаривает, - нелоялен. Враг народа. Уж кому-кому, а вам это втолковывать едва ли нужно.
        - И как в эту картину вписывается корабль?
        - Как способ бегства. Одно ведомство обнаружило удивительное и весьма пугающее обстоятельство. - Ирина выпустила дымное облачко. - Внешняя угроза и в самом деле есть - но не того рода, какой мы представляли себе изначально. Ее изучение еще продолжается, но вывод однозначен: Ресургем нужно эвакуировать, возможно, в пределах ближайшего года или двух. Самый оптимистичный прогноз - пять лет. И кажется, он чрезмерно оптимистичный.
        Ирина пристально посмотрела на Торна - хотела знать, какой эффект произвели ее слова. Возможно, ожидала, что придется повторить их, если он не поймет с первого раза.
        - Извините, но эта неуклюжая ложь меня не убеждает. - Он покачал головой.
        - Вы не верите? - Женщина, назвавшая себя Ириной, выглядела оскорбленной.
        - В это трудно поверить.
        - Но вы же всегда хотели покинуть Ресургем! - вмешалась инквизитор. - Всегда утверждали, что колония в опасности!
        - Я хочу улететь отсюда. А кто не хочет?
        - Слушайте-ка сюда! - сказала Виллемье резко. - Вы герой для множества людей. Большинство их не доверит правительству даже шнурки завязать. А некоторая часть этого множества полагает, что вам известно местонахождение одного-двух шаттлов и вы планируете массовый исход в космос своих единоверцев.
        - И что? - Он пожал плечами.
        - Конечно, это неправда - шаттлов в вашем распоряжении никогда не было, - но, принимая во внимание обстоятельства, не исключено, что они появятся. - Инквизитор подалась вперед, заговорила с энтузиазмом: - Давайте представим, что некий секретный отдел правительства находит реально существующую угрозу Ресургему. Этот же самый отдел после многих усилий определяет местонахождение корабля Вольевой. Изучение корабля показывает: он поврежден, но готов к полету. Самое важное: он может нести пассажиров. Огромное их количество! Достаточное, чтобы эвакуировать всю планету, - конечно, если разместиться в крайней тесноте.
        - Будто ковчег? - спросил Торн.
        - Да, - подтвердила инквизитор, явно довольная его ответом. - В точности как Ноев ковчег.
        Подруга Виллемье элегантно взмахнула сигаретой, зажатой в длинных тонких пальцах. Ее изящная кисть напомнила Торну птичье крыло.
        - Наличие корабля решает лишь половину проблемы. Дело в том, что объявление правительства о корабле будет встречено, мягко говоря, с изрядным скепсисом. И вот тут в игру вступаете вы! - Она ткнула в его сторону сигаретой. - Люди не верят нам, но поверят вам!
        Торн качнулся в кресле так, что оно зависло на двух задних ножках. Засмеялся, качая головой. Обе женщины безучастно наблюдали.
        - Для этого меня и отлупили внизу? Чтобы легче верилось в подобную чушь?
        Виллемье подняла пачку сигарет:
        - Они с того корабля.
        - Правда? Как мило! Помнится, вы мне сказали, что способов выйти на орбиту нет.
        - Их не было. Но теперь они есть. Мы взломали компьютеры корабля и приказали отправить на планету шаттл.
        Он насмешливо ухмыльнулся, но подумал, что подобное вполне вероятно. Непросто, но технически осуществимо.
        - Собираетесь эвакуировать всю планету одним шаттлом?
        - Вообще-то, двумя. - Виллемье закашлялась, затем вытащила вторую папку. - По недавней переписи население Ресургема - чуть меньше двухсот тысяч. Шаттл может доставить на орбиту зараз пятьсот человек. Там они перейдут на корабль, способный вместить вчетверо больше. Значит, придется совершить четыреста полетов на орбиту. Большему кораблю потребуется сотня рейсов к звездолету Вольевой. Тут и кроется главная загвоздка. Каждый рейс туда и обратно занимает как минимум тридцать часов - и это не считая погрузки и разгрузки. Так что спокойнее будет оценить общее время рейса в сорок часов. В результате время эвакуации - шесть стандартных месяцев. Немного времени можно сэкономить, подключив еще один шаттл, но вряд ли выиграем больше месяца. И это притом, что две тысячи будут послушно собираться каждые сорок часов, готовые к перелету…
        Виллемье улыбнулась, и он почти против воли улыбнулся в ответ. Что уж тут веселого? Перспектива массовой эвакуации, неразберихи, паники и страданий.
        - Полагаю, теперь вы начинаете понимать, для чего понадобились нам.
        - А если я откажусь, что сделает правительство?
        - Нам останется лишь массовое принуждение, - заверила Ирина спокойно, как о чем-то совершенно нормальном и естественном. - Чрезвычайное положение, концлагеря и прочее в том же духе. Ничего хорошего, словом. Конечно, население взбунтуется. С большой вероятностью прольется много крови.
        - Ее в любом случае будет много, - добавила Виллемье. - Массовую эвакуацию целой планеты невозможно организовать без человеческих потерь. Но мы бы хотели свести их число к минимуму.
        - С моей помощью? - спросил Торн.
        - Да. Если не возражаете, я изложу наш план. - Говоря, она для убедительности после каждой фразы тыкала пальцем в стол. - Прямо сейчас вас отпускаем. Живите, как хотите, а мы приложим все усилия, чтобы Департамент внутренних угроз не вышел на ваш след. Я также гарантирую, что негодяи, избившие вас, понесут наказание… даю слово! А вы распространите информацию о шаттлах. Более того, скажете, что вы выявили непосредственную угрозу Ресургему и нашли средство спасти все население от неминуемой гибели. Ваша организация распустит слухи о скором начале эвакуации и назовет место сбора. Правительство ответит опровержением, попытается дискредитировать, но не слишком убедительно. Люди заподозрят, что вы и в самом деле раскрыли тайну, которую правительство отчаянно хочет сохранить, но уже не способно… Простите, вы еще слушаете?
        - Да-да, внимательно! - Он улыбнулся в ответ.
        - Отсюда начинается самое интересное. Как только идея укоренится в умах и многие всерьез поверят в нее, правительство арестует вас. Верней, создаст видимость ареста. Но после некоторого промедления оно все же признает: угроза реальна и вы на самом деле получили доступ к кораблю Вольевой. Начиная с этого момента правительство возьмет на себя эвакуацию - на что вы неохотно согласитесь и по требованию народа возглавите ее. Разумеется, ваша роль будет формальной. Властям придется скрипеть зубами и терпеть, а народ не будет спешить с выводом о том, что ему уготовили очередную ловушку. Вы же превратитесь в героя! - Виллемье заглянула ему в глаза, затем быстро отвела взгляд, будто смутившись. - В итоге - общий выигрыш. Планету эвакуируют без особой паники. После вас отпустят и наградят, снимут все обвинения. Ну что, заманчиво звучит?
        - Так-то оно так, но в ваших рассуждениях есть пара небольших изъянов.
        - Каких же?
        - Первая - угроза Ресургему. Вторая - корабль. Вы не сказали, зачем нужно эвакуировать Ресургем. Я хочу знать. Проверить. Как я могу кого-то убедить, если не верю сам?
        - Разумное желание. А что с кораблем?
        - Вы сказали, что имеете возможность добраться до него. Отлично.
        Он посмотрел сперва на старшую женщину, затем на младшую, ощущая нутром: они и порознь смертоносны, а уж если объединятся…
        - И что же? - спросила Виллемье.
        - Я хочу посетить его и увидеть своими глазами.
        В одной световой секунде от Материнского Гнезда произошло странное.
        Фелка наблюдала, как уменьшается оставляемая за кормой комета. Так медленно, так сонно, будто древний парусник отплывал от залитого лунным светом острова. Фелка подумала о своей студии в зеленом ядре, о филигранных деревянных головоломках. Вспомнила стену лиц и светящихся мышей в лабиринте. Увидит ли она это снова, вернется ли домой? Даже если вернется, все изменится. Клавэйн погибнет или в лучшем случае попадет в плен. А без его помощи Фелка уйдет в себя, вернется в уютный мир прошлого, когда самым важным в мире была любимая Марсианская Стена. А самым страшным было то, что эта перспектива не ужасала, - напротив, Фелка не могла сдержать радости, предчувствуя такой финал. С живой Галианой было бы по-другому. Даже и без нее, но с Клавэйном… Будь рядом он, умеющий привязать к реальности, к ее давящей безжалостной простоте, все обернулось бы по-другому.
        После того как Фелка приставила робота следить за мышами и заперла студию, она отправилась в гробницу - посетить напоследок Галиану. Но дверь отсека, где хранилось замороженное тело, не открылась. Уже не было времени выяснять, в чем причина, - можно было опоздать на «Паслен». Пришлось уйти не попрощавшись, удивляясь возникшему чувству вины.
        К чему корить себя? Ведь Галиана ей не мать. Ее объединяет с Фелкой всего лишь толика генетического материала…
        Когда Материнское Гнездо стало неразличимым для невооруженного глаза, Фелка вернулась в свою каюту. Спустя час после вылета включилась тяга в один g, и на корабле появились «верх» и «низ». Спустя еще два часа, когда Материнское Гнездо осталось в световой секунде за кормой, по интеркому пришло сообщение. Вежливости ради информация доводилась до всех, но предназначалась Фелке - она одна из всех сочленителей на борту не подключилась к общей нейросети.
        Это был приказ срочно пройти в нос корабля. Один из техников повел ее чередой коридоров и шахт к отсеку, расположенному намного выше ее каюты. Фелка отказалась загружать карту «Паслена» в кратковременную память - не желала лишить себя средства разогнать скуку, приятной возможности обследовать корабль самостоятельно. Но и так смогла установить: она находится вблизи острого корабельного носа. Внешние стены сильней искривлены, каюты и отсеки теснее. Вскоре пришла к выводу: на «Паслене» всего дюжина людей, включая ее саму и Ремонтуара, - исключительно члены Узкого совета. Фелка даже не попыталась соединиться с их разумами.
        Каюты корабль модифицировал в соответствии с нуждами экипажа. Обычно они представляли собой скудно обставленные глухие чуланы без окон. Однако в каюте Ремонтуара, примыкавшей к внешнему корпусу, был круглый выпуклый иллюминатор. Ремонтуар сидел на пристенной койке - очень спокойный, руки на коленях, пальцы сцеплены - и беседовал с белым роботом-крабом, сидящим под иллюминатором.
        - Что случилось? - спросила Фелка. - Зачем меня вытащили из каюты?
        - Не могу сказать, - ответил Ремонтуар.
        По кораблю разнесся стук и лязг - закрывались многочисленные люки и задвижки.
        - Всего лишь мера предосторожности, - заверил краб. - Скоро сможете вернуться в каюту.
        Фелка узнала голос, хотя тембр показался странным.
        - Скади? Я думала, вы…
        - Мне позволили управлять этим роботом, - ответил краб, шевеля крошечными членистыми манипуляторами между передней парой ног.
        Держался он на стене, прилепившись подушечками на оконечностях лап. Из-под лоснящейся белой поверхности выступали колючки, стволы, лезвия и острия. Несомненно, это Скади управляла старым боевым роботом, машиной для убийства.
        - Решили нас проводить? - спросила Фелка. - Как это любезно.
        - Проводить?
        - Когда отойдем на несколько световых секунд, дистанционное управление роботом станет не слишком удобным.
        - При чем здесь расстояние? Я на корабле, мои каюты лишь уровнем-двумя ниже ваших.
        Фелке говорили, что ранения Скади исключительно тяжелы. Доктору Делмару понадобилась целая комната, набитая медицинским оборудованием, чтобы поддерживать жизнь Скади.
        - Я не думаю, что…
        Краб взмахнул манипулятором: мол, не стоит тратить время на пустую болтовню.
        - Извините, я сейчас очень занята. Поговорим позже.
        - Неплохо бы, - сказала Фелка. - Нам многое следует обсудить.
        - Конечно. Но сейчас мне надо идти - срочные дела.
        В стене появилось отверстие, и краб шмыгнул туда, скрылся в корабельных внутренностях. Фелка посмотрела на Ремонтуара:
        - Поскольку все здесь - члены Узкого совета, думаю, я могу говорить свободно. Когда вы и Скади были с Клавэйном, у вас заходила речь о «Прологе»?
        Ремонтуар ответил очень тихо. Конечно, не было особого смысла шептать - Скади наверняка могла слышать все происходящее на корабле, а также свободно читать содержимое мозга. Но Фелка очень хорошо поняла, почему Ремонтуару захотелось понизить голос.
        - Скади не сказала ничего. И солгала насчет того, откуда пришло распоряжение прекратить строительство субсветовиков.
        Фелка глянула на стену, приказывая создать что-нибудь пригодное для сидения. Из стены напротив Ремонтуара выдвинулась скамья. Фелка с радостью на нее опустилась. Как хорошо разгрузить ноги! Слишком много времени провела без гравитации в своей студии, и полное g корабельного ускорения очень утомляло.
        Она глянула в иллюминатор и увидела длинный силуэт двигателя, высвеченный аурой холодного пламени.
        - Что же Скади ему рассказала? - спросила Фелка.
        - Невнятную байку о том, что Узкий совет собрал и проанализировал сведения о нападениях на звездолеты.
        - Вряд ли Клавэйн поверил.
        - Само собой. Но она была вынуждена упомянуть «Пролог». Несомненно, хотела, чтобы Клавэйн знал лишь абсолютно необходимый для работы минимум, но целиком уклониться от обсуждения запрета на звездолеты не могла.
        - А ведь в центре всего этого именно «Пролог». Думаю, Скади не сомневалась: если дать Клавэйну хоть сколько-нибудь значащую зацепку, он раскопает все, вплоть до Внутреннего святилища.
        - Дальше он бы вряд ли продвинулся.
        - Кто знает? Не следует его недооценивать. Потому-то Скади и пыталась привлечь Клавэйна в союзники, что у него есть привычка не останавливаться перед мелкими трудностями.
        - Но почему просто не сказать ему правду? Если вдуматься, новость о получении Узким советом посланий из будущего не столь уж и шокирующая. Судя по известному мне, содержание этих посланий в лучшем случае обрывочно, вроде туманных бессвязных фантазий.
        - Трудно сказать, почему Скади не открыла ему правду. Я участвовала лишь в одном эксперименте, о других практически ничего не знаю.
        - А к вашему эксперименту Скади приложила руку?
        - Да. Он начался после возвращения из экспедиции, а запрет на строительство субсветовиков был введен намного раньше, еще до того, как Скади присоединилась к сочленителям. Узкий совет занимался «Прологом» и до нее.
        Фелка снова посмотрела на белую корабельную стену. Конечно, оба имели полное право, да и вескую причину обсуждать столь важную тему, как «Пролог», ведь он был первопричиной происходящего сейчас. Но все равно Фелка чувствовала себя так, будто вот-вот совершит непростительное, будто стоит на краю чернейшей, мерзейшей измены.
        Ремонтуар же продолжал говорить, тихо, но уверенно:
        - Когда Скади присоединилась к нам, она очень быстро достигла Узкого совета и приняла участие в «Прологе». Один эксперимент по времени точно совпал с запретом, так что логично предположить недвусмысленное предупреждение об эффекте тау-нейтрино. Но что произошло в других экспериментах? Какая информация поступила в результате них? Новое предупреждение? Или нечто иное?
        Он внимательно смотрел на Фелку.
        Та уже собиралась ответить, рассказать что-то, но скамейка снизу вдавилась в тело. От резкой перемены веса перехватило дыхание. Фелка ожидала, что давление уменьшится, но легче не становилось. Похоже, и до того причинявший неудобства телесный вес удвоился.
        Ремонтуар повертел головой, прикидывая, что происходит.
        - В чем дело? - спросила Фелка. - Похоже, мы ускоряемся?
        - Определенно.
        Фелка проследила за его взглядом, надеясь обнаружить за иллюминатором изменения. Но, похоже, все осталось прежним. Даже голубой свет за двигателями не казался ярче.
        Постепенно она приспособилась к увеличенной тяжести, хотя двигаться было по-прежнему неприятно. Но небольшое предварительное обдумывание и экономия усилий позволяли заниматься обычными делами без помех. Тем более что корабельные роботы всячески старались помочь людям - например, если нужно было встать или сесть. Прочие сочленители, все стройнее и легче Фелки, приспособились с обидной для нее легкостью. Внутренние поверхности корабля в нужные моменты твердели и смягчались, помогая двигаться, избегать травм.
        Но спустя час ускорение возросло снова, до двух с половиной g. Не в силах более переносить его на ногах, Фелка попросила разрешения вернуться в каюту, но узнала, что в той части корабля пока находиться нельзя. Корабль пришел на помощь - сделал для нее отдельную комнату, выдвинул из стены кушетку. Ремонтуар помог лечь и сообщил, что происходящее ему самому в диковинку.
        - Я просто не понимаю, - пожаловалась Фелка, тяжело и хрипло дыша. - Мы ускоряемся все сильней. Как это возможно? Двигатели же рассчитаны на тягу в одно g.
        Ремонтуар пожал плечами:
        - Да, обычные сочленительские двигатели выдают тягу в одно g и с нею разгоняют корабль до околосветовой скорости. На большее они не рассчитаны. «Паслен» невелик, но и двигатели у него меньше. На короткое время можно дать тягу и посильней, перегружая их, - но это бы выглядело совсем иначе. Не так, как сейчас.
        - И что?
        - А то, что мы не можем так ускоряться. Три g - это невероятно. Я не видел никаких дополнительных двигателей. Единственный способ достичь такого ускорения - сбросить две трети массы корпуса после ухода из Материнского Гнезда.
        Фелка тоже пожала плечами. Усилие далось тяжело. Она не питала никакого интереса к устройству космических кораблей, для нее они были всего лишь средством перевозки - но логику и связь фактов увидела сразу.
        - Значит, эти двигатели могут давать б?льшую тягу, чем вы полагали.
        - Сначала и я так подумал.
        - И?
        - Не могут они давать большую тягу. Вы наружу выглядывали? Голубое сияние видели? Это рассеянный свет нашего выхлопа. При трехкратном увеличении тяги он должен стать ярче, причем намного. А он не становится… Наоборот, ослаб, будто двигатели перешли на пониженную мощность.
        - Но это же абсурд!
        - Да, сущий. Если только дело не в секретной механике Скади.
        Глава четырнадцатая
        Триумвир Илиа Вольева смотрела в сумрак обширного трюма, где хранились пушки, и думала, не совершает ли она жуткую ошибку. Всегда боялась распрощаться с жизнью в результате какой-нибудь вопиющей глупости.
        В шлеме зазвучал голос Хоури:
        - Илиа, не стоит ли нам еще немного над этим подумать?
        - Спасибо, не стоит.
        Илиа снова проверила скафандр, затем считала показатели состояния оружия.
        - Илиа, я серьезно.
        - Я в твоей серьезности не сомневаюсь. Но и думать больше не хочу. Сколько можно? Еще немного, и могу отказаться. А это, учитывая обстоятельства, еще глупее и опаснее, чем лезть сюда.
        - Логично… Но я чувствую: кораблю… то есть Бреннигену не слишком понравится самоуправство.
        - Не понравится? - задумчиво спросила Илиа. Конечно, она могла вызвать недовольство капитана, и еще какое. - Но, возможно, именно это и заставит его сотрудничать, - оптимистично заключила она.
        - Или прикончить нас. Ты об этом подумала?
        - Хоури!
        - Да, Илиа?
        - Заткнись!
        Обе висели в просторном шлюзе, что вел к складу оружия. Несмотря на приличные размеры камеры, женщины с трудом в ней умещались, ведь они прикрепили к скафандрам громоздкие рамы с реактивными микродвигателями, а еще множество приборов и дополнительную броню. В особо важных местах разместили автономных боевых роботов.
        - Ладно, раз уж решились - вперед! - примирительно отозвалась Хоури. - Мне это место с самого начала не понравилось. И случившееся с тех пор моего отношения к складу не улучшило.
        Они влетели в отсек, толкаемые чередой крошечных импульсов. У «Ностальгии по бесконечности» было пять таких трюмов, колоссальных емкостей, способных вместить целый флот шаттлов или мегатонны груза для какой-нибудь планеты-колонии. Но с того времени, когда субсветовик в последний раз возил колонистов, прошло несколько веков, плавящая чума, переделки и коррозия изменили корабль до неузнаваемости. Очень долго на борту обитало не больше дюжины людей, бродивших по гулким пустым коридорам, словно мародеры по брошенному городу. Но в сущности корабль оставался прежним, даже несмотря на случившееся с капитаном.
        Гладкая стена трюма уходила в сумрак, словно бескрайняя ночная равнина. Мглу рассеивали только фонари скафандров. Осветительные приборы в этом отсеке Вольева отремонтировать не сумела. Ими управлял капитан, явно не желавший вмешательства в его дела.
        Постепенно стена отошла в сторону, исчезла из виду, и лишь индикаторы в шлемах показывали, куда среди мрака движутся женщины и с какой скоростью.
        - Точно в открытом космосе, - пожаловалась Хоури. - Даже трудно поверить, что мы на корабле. Ну и где же пушки?
        - Через пятнадцать секунд подлетим к номеру семнадцать.
        Среди темноты обозначились контуры орудий. Их фиксировала на месте сложная система зажимов, кронштейнов и балок, соединенных с тянущимся через весь трюм монорельсом. Его, в свою очередь, держала череда огромных, далеко расходящихся пилонов.
        Из сорока похищенных с астероида пушек на складе осталось тридцать три. Одну Вольева и Хоури уничтожили на краю системы - оружие взбесилось, зараженное частью вирусной программы, которую сама Хоури занесла на корабль. Шесть артсистем остались в космосе после обстрела Цербера. Их, наверное, можно найти и забрать, но где гарантия, что они заработают снова? К тому же, по оценке Вольевой, эти пушки были куда слабее оставшихся.
        Женщины затормозили вблизи семнадцатого номера, отключили движки.
        - Семнадцатая, - сообщила Вольева. - Жуткая уродина. Но с ней я кое-чего добилась: залезла в самое программное нутро, до синтаксиса отдельных команд.
        - Значит, можешь конструировать программы на его языке? Говорить с ним?
        - Разве я не это сказала только что?
        Пушки не были похожи друг на друга, хотя во всех угадывался одинаковый конструкторский почерк. Орудие номер семнадцать выглядело как помесь проходческого щита девятнадцатого века с турбореактивным мотором: шестидесятиметровый аксиально симметричный цилиндр с выступами впереди: то ли резцы, то ли турбинные лопатки, но, скорее всего, ни то ни другое. Покрывал артсистему тусклый, местами поврежденный слой металла, отливавшего то бронзой, то зеленью в зависимости от угла, под каким падал свет. Из-за стабилизаторов и выступающих радиаторов казалось, что громадину пытались неуклюже разукрасить в стиле ар-деко.
        - Если с этой штуковиной можно говорить, то почему бы не приказать, чтобы выползла из корабля и шарахнула по ингибиторам? - поинтересовалась Хоури.
        - Надо же, а я и не знала, что все так просто, - криво усмехнулась Вольева. - Правда, есть ма-аленькая загвоздочка: капитан тоже имеет доступ к оружию. И заблокирует любую мою команду - у него-то административный доступ.
        - Хм. И кто же тот гений, который додумался передать капитану все права?
        - Этот гений перед тобой. В свое время я пыталась управлять всеми орудиями прямо из рубки. Тогда это казалось хорошей идеей.
        - Беда с этими хорошими идеями - из-за них потом жутко болит задница.
        - Твоя правда. - Голос Илиа стал сухим, деловым. - Ладно, дуй за мной и смотри в оба! Надо проверить блок.
        - Приказ ясен!
        Женщины полетели через склад, лавируя между креплениями монорельса.
        Управляющий блок Вольева приварила к поверхности орудия номер семнадцать. Блок содержал маневровые движки, сканеры и системы управления. Илиа мало продвинулась в установлении контроля над содержимым этого трюма. Самые отзывчивые пушки были использованы у Цербера. В свое время она решила объединить управление всеми орудиями в единый узел, позволив доступ к нему человеку. Конечно, для контроля над всеми орудиями сразу требовались соответствующие мозговые имплантаты. Собственно, то решение и привело к нынешним архисложным проблемам.
        - Блок выглядит нормально, - отметила Вольева. - Проверю-ка я системы, прозондирую…
        - То есть разбудишь оружие?
        - Да нет, просто шепну пару ласковых слов.
        Вольева набрала команды на массивном терминале-браслете, наблюдая за бегущими перед глазами строчками данных.
        - Я буду немножко занята, так что тебе стоит держать ухо востро на случай неприятностей. Поняла?
        - Поняла. Э-э… Илиа?
        - Да?
        - Нужно решить насчет Торна.
        Вольева не любила, когда ее отвлекают, особенно во время опасной работы.
        - А что насчет Торна?
        - Ну, ты же слышала: он хочет побывать на борту «Ностальгии».
        - Я же сказала «нет». Тут и речи быть не может.
        - Тогда мы вряд ли сможем рассчитывать на его помощь.
        - А куда он денется? Заставим гада помогать нам!
        Хоури вздохнула:
        - Илиа, он не машина, в которую можно тыкать железом, пока не заработает. Административного доступа к нему нет. Торн - мыслящее существо, человек со своими страхами и сомнениями. Он очень дорожит своим делом и не станет рисковать, если подумает, что мы лжем или утаиваем важное. По его мнению, если мы говорим правду, нет причин отказывать ему в визите на корабль. Он же знает: способ попасть на корабль у нас есть. Вполне естественно, Торн хочет повидать землю обетованную, куда ему предстоит вести свою паству. И ему нужно знать причину эвакуации Ресургема.
        Вольева уже преодолела поверхностный уровень коммуникации с программами оружия и теперь углублялась в ядро операционной системы. Пока все шло нормально, она не спровоцировала на враждебный отклик ни корабль, ни пушки. С другой стороны, самое сложное еще и не началось.
        - Ничего естественного я в этом не вижу, - проворчала Илиа.
        - Значит, ты вовсе не понимаешь человеческую натуру. Поверь, если он не увидит корабль, работать с нами не станет.
        - А если увидит корабль, сделает то же, что и любой разумный человек: убежит подальше.
        - Так ведь мы не покажем места, где трансформация зашла далеко, ограничимся нормальными частями, - вполне возможно, он не испугается и согласится помогать.
        Вольева вздохнула. Кажется, дело зашло уже слишком далеко. Наверняка Ана уже, как с нею бывает, все обдумала, приняла решение и теперь будет упорствовать до последнего.
        - Он все равно может заподозрить неладное.
        - Если правильно себя поведем, не заподозрит. Можно замаскировать трансформацию в небольшой части корабля, достаточной, чтобы создать видимость обстоятельной экскурсии. Сделать вид, что мы ничего не скрываем.
        - А ингибиторы?
        - Рано или поздно про ингибиторов узнают все. Пусть Торн узнает раньше других.
        - И что тогда? Он задаст пару вопросов, сделает простые выводы и поймет, с кем имеет дело.
        - Илиа, пойми, нам стоит быть пооткровенней с ним.
        Вольева разозлилась, и не только потому, что оружие не откликнулось на очередную команду.
        - А может, ты пытаешься притащить его сюда, потому что тебе просто этого хочется? Хоури, подумай хорошенько. От твоего ответа зависит наша дружба.
        - Сам по себе Торн ничего для меня не значит. Но это наиболее подходящая фигура для наших планов.
        Вольева попробовала сформулировать запрос по-другому. Затаив дыхание, ждала - и оружие откликнулось. Из прежнего опыта Илиа знала: пара-тройка неправильных обращений - и пушки наглухо отключатся или отреагируют агрессивно. Но в этот раз получилось. На гладкой поверхности обозначились щели, крышка скользнула вбок. Открылся проход со стенами, заполненными приборами, светящимися тускло-зеленым.
        - Я полезла, - объявила Вольева. - Будь начеку.
        Она включила движки, пронеслась вдоль корпуса, затормозила и, толкнув себя точным импульсом, залетела внутрь. Остановилась, упершись ногами в стену. Коридор был достаточно просторным, чтобы громоздкий скафандр со множеством обвесов не цеплялся за стены даже при разворотах.
        Не в первый раз Вольева задумалась о том, из какой темной прорвы явилась эта компания монстров. Конечно, пушки созданы людьми, но по разрушительной мощи они далеко превосходят все прочие человеческие изобретения. Века назад, еще до того, как Вольева присоединилась к команде «Ностальгии по бесконечности», был обнаружен тайный склад на безымянном укрепленном астероиде, обращавшемся вокруг безымянной же звезды. Возможно, тщательное исследование и позволило бы установить, кто сделал оружие - или хотя бы владел им прежде. Но не было времени разбираться. Ультра перетащили пушки на борт и удрали, не дожидаясь, когда оглушенные защитные системы астероида придут в себя.
        Само собой, Вольева догадывалась, кто мог сделать эти артсистемы. Скорее всего, сочленители. Но разве они бы выпустили такое оружие из рук? И почему не попытались вернуть назад принадлежащее им по праву?
        Впрочем, думать об этом - напрасная трата времени. Арсенал уже не один век находится на борту «Ностальгии». Вряд ли кто-нибудь явится за ним.
        Она повернулась, рассматривая приборы на стене. Все открыто взору: индикаторы, провода, панели управления, реле, штуковины непонятного предназначения. И уже ощущалось серьезное неудобство. Оружие фокусировало магнитное поле в мозгу, порождая беспричинный страх.
        Но Илиа бывала внутри пушек и раньше. И привыкла к их реакции.
        Она один за другим снимала модули, подвешенные к раме с реактивными двигателями, и крепила их к стене клейкими подушечками. Из модулей, часть которых сделала сама, вытянула разноцветные провода, соединила с орудийной аппаратурой.
        - Илиа, как ты? - спросила Ана.
        - Пока неплохо. Ей не нравится, что я здесь, но выкинуть не может, я же дала правильные коды доступа.
        - Уже начала страхом давить?
        - К сожалению, да…
        На мгновение рассудок захлестнула волна животного, совершенно первобытного ужаса - словно ткнули электродом в мозг, будя древнейшие инстинкты.
        - Ана, давай поговорим попозже. Хочется поскорей тут управиться.
        - Надо решить насчет Торна.
        - Хорошо, но только позже, ладно?
        - Пусть он побывает на корабле.
        - Хоури, сделай одолжение, заткнись! Хватит о Торне, надо работать!
        Вольева замолчала, попыталась сосредоточиться. Пока, несмотря на страх, все шло согласно задуманному. До сих пор лишь однажды Илиа внедрялась так глубоко в артсистему, причем в тот раз имела полный доступ и обеспечила своим командам приоритет. Теперь по идее она на том же уровне. Если правильно сформулировать запрос, можно наглухо перекрыть доступ капитану. Конечно, пока такое возможно проделать только с пушкой номер семнадцать. А ведь есть еще тридцать два орудия, причем многие из них абсолютно незнакомые. Но, конечно же, вряд ли нужно применять весь арсенал. Дюжины пушек, наверное, хватит, чтобы расстроить планы ингибиторов.
        Но медлить и отвлекаться уже точно не следует…
        - Хоури, послушай: план меняется. Незначительно.
        - В чем дело?
        - Я попытаюсь взять управление семнадцатым номером.
        - И это, по-твоему, незначительно?
        - Все нормально. Никаких причин беспокоиться.
        Спеша закончить до того, как страх сделается невыносимым, Илиа присоединила оставшиеся провода. Замигали огоньки, по экранам побежали буквенно-цифровые данные. Страх обострился. Оружие не хотело, чтобы копались в его внутренностях.
        - Не проходит, надо же, - пробормотала Вольева. - А ну-ка, если вот так…
        И несколькими краткими командами через браслет запустила сложнейшую сетевую программу. Операционная система орудий работала на обычной для сочленительских систем трехзначной логике, и отлаживать ее программы было чертовски трудно.
        Теперь осталось только ждать и надеяться.
        Артсистемы произведут многоуровневую, многократную проверку. Программа запустится лишь в том случае, если удовлетворит всем критериям. В случае успеха, то есть выполнив все то, что в ней написано, она удалит капитана из списка авторизованных пользователей. Тогда останется единственный способ управлять пушками - через присоединенный контрольный блок, через оборудование, не связанное с кораблем и распространившимся по нему капитаном.
        Очень разумный план. Вольева им гордилась.
        Она заподозрила неладное лишь за секунды до того, как сработал люк. Браслет полыхнул красным, Илиа принялась изощренно и красочно ругаться - и тут пушка заперлась. Затем погас свет. Страх же остался и мигом перерос в панику. Наверное, это личный ужас добавился к наведенному машиной.
        - Ана, слышишь меня? Слышишь?
        В ответ - ничего.
        Без предупреждения вокруг зашевелилась аппаратура. Коридор раздался, открыв проход в тускло светящееся машинное чрево, к чудовищным, словно из жидкости вылепленным аппаратам, омытым кроваво-красным сиянием. Холодной голубизной светились закрученные силовые кабели. Казалось, внутренности пушки переделывают себя, меняются.
        Затем ужас стал невыносимым. Илиа поняла, что сейчас умрет. Ощутила присутствие некой сущности, медленно и неотвратимо подползающей сквозь меняющееся оборудование.
        Вольева кинулась к люку, отчаянно заколотила:
        - Хоури!
        Илиа никого не видела, но ощущала рядом бесформенную скрюченную тварь. Казалось, вот она, сейчас уловишь краем глаза. Резко повернула голову, но сущность вдруг очутилась напротив слепого пятна, снова невидимая.
        В голове взорвалась боль. Илиа завизжала.
        Ремонтуар протиснул свое тощее тело в наблюдательную камеру «Паслена», в круглый прозрачный сегмент, выступающий из корпуса, и увидел собственными глазами, что двигатели заглушены. Он сам некоторое время назад отдал нужные нейрокоманды для выключения двигателей и ощутил наступление невесомости. Но захотел убедиться, что приказ выполнен, тяги больше нет. Принимая во внимание произошедшее ранее, не удивился бы, обнаружив прежнее голубое сияние снаружи.
        Но не обнаружил. За иллюминатором лишь чернота. Приказ выполнен: двигатели умолкли, субсветовик дрейфует с постоянной скоростью к Эпсилону Эридана. Слишком медленно, чтобы поймать Клавэйна.
        - И что теперь? - спокойно спросила Фелка.
        Она висела рядом, ухватившись за мягкую петлю, заботливо высунутую кораблем из стены.
        - Подождем. Если я прав, Скади сейчас явится.
        - Причем злая как черт.
        - Само собой. Но я верну тягу, как только она любезно объяснит мне, что же происходит. И ответит на пару вопросов.
        Робот-краб прибыл спустя несколько секунд. Протиснулся сквозь дыру размером с кулак в стене.
        - Это неприемлемо! Зачем вы…
        - За двигатели на корабле отвечаю я, - с готовностью пояснил Ремонтуар, отрепетировавший диалог. - Это чрезвычайно сложная, деликатная и опасная конструкция. Вдобавок новая, экспериментальная модель. Всякое отклонение от запланированного режима работы может привести к катастрофическим последствиям.
        Краб замахал манипуляторами:
        - Вы прекрасно знаете, что с двигателями все в порядке! Требую запустить их! Каждая секунда промедления работает на Клавэйна.
        - В самом деле? - поинтересовалась Фелка.
        - Конечно, я в переносном смысле. Если промедлим еще немного, единственным средством перехвата останутся ракеты.
        - А что, его всерьез планировалось взять живым?
        - Могли мы его взять живым или нет, вы так и не узнаете, если Ремонтуар продолжит… продолжит нарушать субординацию!
        - Нарушение субординации? Такое, скорее, можно услышать от демархиста, - усмехнулась Фелка.
        - Прекратите немедленно! - Краб развернулся на присосках. - Ремонтуар, запустите двигатели, иначе я сделаю это без вас!
        Угроза походила на блеф, но Ремонтуар вполне мог поверить: члену Внутреннего святилища вполне по силам отменить команду. Задача непростая и уж заведомо сложней, чем принудить Ремонтуара сделать это самому.
        - Я запущу, как только покажете, на что способна ваша аппаратура.
        - Моя аппаратура?
        Он наклонился, сдернул со стены краба. Присоски отлепились со смешным звуком, будто лопались пузыри. Ремонтуар поднял его на уровень глаз, осмотрел плотно упакованный набор инструментов и орудий убийства. Ну что ж, Скади, попробуйте, заставьте! Крабьи ножки дергались бессильно и нелепо.
        - Вы меня прекрасно поняли. Я хочу знать, что вы научились делать.
        Они двигались за крабом по извилистым серым коридорам, по вертикальным шахтам, прочь от корабельного носа - «вниз», к корме. Ремонтуар согласился включить двигатели на малой мощности, и сила тяжести составляла одно с четвертью g. Улавливая индивидуальные сигналы, Ремонтуар видел, что команда сосредоточена в самом носу корабля, далеко внизу лишь он сам и Фелка. Где Скади, пока выяснить не удалось, она говорила лишь через краба, а подробная и точная схема корабля, которую привык держать в памяти, летая на других субсветовиках, здесь была урезана и испещрена белыми пятнами, будто отцензурированный секретный документ.
        - Эта аппаратура, чем бы она ни была…
        - Вы бы вскоре о ней узнали, - перебила Скади, - как и все Материнское Гнездо.
        - А у вас откуда сведения о ней? От «Пролога»?
        - Он указал путь, только и всего. Никто не давал нам готовых схем и подарков не делал.
        Краб засеменил вперед и достиг переборки, загораживающей коридор, - она возникла после включения аномально большой тяги.
        - Мы пройдем дальше, в изолированную часть корабля, - предупредила Скади. - Там вы почувствуете себя по-другому. Не сразу, конечно. Эта переборка - граница, за которой люди начинают ощущать неприятные эффекты. Я имею в виду тревогу, испуг. Уверены, что хотите идти дальше?
        Ремонтуар глянул на Фелку, та кивнула.
        - Скади, ведите нас! - сказал он.
        С легким свистом переборка втянулась в стену, открыв пустой холодный коридор. Люди пошли вперед, затем спустились на несколько уровней, используя круглые площадки-лифты.
        Ремонтуар прислушался к ощущениям, но пока не обнаружил ничего странного. Вопросительно поднял бровь, взглянул на Фелку, но та недоуменно покачала головой. Она тоже не ощущала перемен, а ведь была куда чувствительней.
        Дальше шли по коридорам, останавливаясь передохнуть. Наконец достигли плоской стены, лишенной каких-либо обозначений - реальных, голографических или энтоптических. Здесь краб остановился, и на уровне человеческой груди в стене появилось отверстие в форме кошачьего зрачка, расширилось, и оттуда хлынул красный свет.
        - Мое жилище, - сообщил краб. - Добро пожаловать!
        Вслед за ним двое шагнули в большую теплую каюту. Ремонтуар удивленно осмотрелся - он ожидал увидеть нечто совсем иное. Каюта практически пустовала. Всего несколько устройств тут и там, а посреди - небольшая конструкция, напоминающая авангардистскую скульптуру. Помещение наполнял мягкий гул машин, казавшийся вполне обыденным.
        Ремонтуар подошел к замеченному первым агрегату, черному яйцевидному контейнеру на тяжелом ржаво-красном пьедестале, с допотопными на вид циферблатами и стрелками. Контейнер казался реликвией самых первых шагов человеческой космонавтики. Ремонтуар наконец узнал его: это аварийная шлюпка демархистского производства, простая и надежная. Корабли сочленителей никогда не несли шлюпок.
        Корпус суденышка пестрел предупреждающими надписями на всех распространенных языках: норте, русише и каназиане, - а также яркими значками и диаграммами. На контейнере были крестообразно смонтированы реактивные двигатели, торчали серые бугры датчиков и коммуникационных приборов, у основания были сложены солнечные паруса и атмосферные парашюты.
        Дверь держалась на отстреливаемых болтах, имелось крошечное треугольное окошко.
        Шлюпка не пустовала. Сквозь стекло виднелась складка розовой плоти, погруженной то ли в амортизирующий гель, то ли в вязкий питательный раствор. Плоть шевелилась медленно и ритмично.
        - Скади? - спросил Ремонтуар, вспомнив о ее увечьях.
        - Посмотрите внимательнее, - посоветовал краб. - Думаю, вы удивитесь.
        В контейнере оказалось скорченное в позе зародыша розовое тело, окутанное проводами и катетерами. Грудь медленно расширялась и почти незаметно опадала - тело дышало.
        Это точно не Скади и даже не ее останки. Тело нечеловеческое.
        - Что это? - прошептала Фелка.
        - Гиперсвинья, - ответил Ремонтуар. - По имени Скорпион. Мы нашли его на корабле демархистов.
        Фелка коснулась металлической стенки контейнера. Ремонтуар тоже приложил ладонь, ощутил мерный гул, пульсацию аппаратуры жизнеобеспечения.
        - Зачем он здесь? - спросила Фелка.
        - Летит навстречу правосудию. Когда приблизимся к центру системы, выбросим шлюпку и позволим Феррисвильской конвенции ее подобрать.
        - А потом?
        - Его будут судить, признают виновным в многочисленных преступлениях и затем, согласно действующим сейчас законам, убьют. Необратимая нейросмерть.
        - Вы говорите таким тоном, будто одобряете.
        - Приходится сотрудничать с конвенцией. Она может сильно осложнить наши дела в окрестностях Йеллоустона. В любом случае свинью следовало бы возвратить. Поверьте, для нас было бы гораздо лучше, если бы он просто умер. К сожалению, когда передадим мерзавца конвенции, у него останется небольшой, но реальный шанс выжить.
        - В каких преступлениях его обвиняют? - спросила Фелка.
        - В военных, - брезгливо ответила Скади.
        - Это мне ни о чем не говорит. Как он может быть военным преступником, если не принадлежит к воюющей фракции?
        - Все просто. Согласно конвенции, нарушение практически любого закона в зоне боевых действий считается военным преступлением. А у Скорпиона предостаточно эпизодов: убийство, разбой, терроризм, шантаж, кража, вымогательство, экологический саботаж, контрабанда нелегальных разумов альфа-уровня. Если на то пошло, он нарушил все мыслимые законы в пространстве от Города Бездны до Ржавого Пояса. Он и по меркам мирного времени отъявленный преступник. А на войне большинство его злодейств карается необратимой нейросмертью. Он заслужил ее несколько раз, даже если не принимать во внимание, с каким садизмом совершались преступления.
        Скорпион безмятежно дышал. Ремонтуар наблюдал за подрагивающим защитным гелем и думал, снятся ли гиперсвиньям сны. Вряд ли. А если все же снятся, то какие? Седьмая Проба ничего не говорил о снах, но он мало походил на прочих свиней. Он представлял собой раннюю модель, его организм сформировался неудачно, и психику даже с большой натяжкой нельзя было назвать здоровой. Хотя глупцом Седьмая Проба уж точно не был, напротив, отличался редкой хитростью. А еще изобретательностью - в пытках и принуждении. До сих пор на задворках памяти Ремонтуара жили давние ужас и боль, будто звучал нескончаемый, никогда не слабеющий крик.
        - И что же особенного в его преступлениях? - спросила Фелка.
        - Скорпион любит убивать людей. По сути, возвел это в ранг искусства. Конечно, он не исключение, военным временем пользуется сейчас много уголовной мрази.
        Скади-краб прыгнул, ловко приземлился на постамент контейнера и сказал:
        - Но эта тварь наслаждается убийствами.
        - Мы с Клавэйном протралили его память, - тихо произнес Ремонтуар. - И увидели то, за что надо бы казнить на месте, причем несколько раз.
        - Так почему же не казнили?
        - Может, мы и сделали бы это при более благоприятных обстоятельствах.
        - Задерживаться ради свиньи не станем, - заверила Скади. - Твари повезло с дезертирством Клавэйна. Иначе бы мы запихнули труп Скорпиона в дальнобойную ракету и отправили к демархистам. Эта возможность рассматривалась всерьез. Имеем полное право так поступить.
        - Я думал, это вы в шлюпке, - сказал Ремонтуар, отходя.
        - Надеюсь, испытали облегчение, убедившись, что не я?
        Голос заставил вздрогнуть - он исходил не от краба. Ремонтуар осмотрелся и наконец обратил внимание на конструкцию-скульптуру посреди каюты: серебристый цилиндрический пьедестал, поддерживающий человеческую голову.
        Пьедестал достигал середины шеи, плотно охватывал ее черной манжетой. Он был чуть шире головы, но расширялся к основанию, где имелись многочисленные гнезда и клапаны. Время от времени побулькивал, пощелкивал - работала медицинская аппаратура, поддерживая жизнь в отделенной голове.
        Голова чуть повернулась на оси, заговорила, помещая мысли в чужие разумы:
        - Да, это я. Рада, что вы последовали за моим роботом. Теперь мы в радиусе действия приборов, обеспечивающих работу двигателей. У вас есть неприятные ощущения?
        - Разве что легкая дурнота, - ответил Ремонтуар.
        Фелка подступила к пьедесталу:
        - Вы не против, если я потрогаю?
        - Пожалуйста.
        Ремонтуар наблюдал, ужасаясь и восхищаясь заботливой, безжалостной точностью, с какой пальцы Фелки касались лица.
        - Скади, это в самом деле вы? - спросил он.
        - Кажется, вы немало удивлены. Отчего же? Мое состояние вас шокирует? Уверяю, мне приходилось и куда хуже. В таком жалком виде я лишь временно.
        Но за ее внешне спокойными мыслями ощущались безграничный страх и отвращение, заполонившие рассудок, затмившие всякое чувство. Интересно, она сознательно позволяет ощутить, каково ей, или психические барьеры уже не выдерживают?
        - Зачем Делмар с вами такое сделал?
        - Затем, что его попросила я. Лечение заняло бы слишком много времени, а оборудование у Делмара слишком громоздкое, чтобы переносить его на корабль. Потому я предложила отделить мою голову, оставшуюся целиком невредимой. - Скади глянула вниз. - Аппаратура жизнеобеспечения проста, надежна и компактна. Есть проблемы с поддержанием химического состава крови, ведь нормально функционирующее тело вырабатывает гормоны и тому подобное. Но это почти не причиняет неудобств, за исключением легкой эмоциональной нестабильности.
        - А что с вашим телом? - спросила Фелка, отступив на шаг.
        - Когда вернусь в Материнское Гнездо, Делмар даст мне новое, клонированное. Присоединение головы трудностей не вызовет, тем более что отделение происходило под контролем врачей.
        - А, вот в чем дело. Если я правильно понимаю случившееся, вы пока еще прикованы к аппаратуре.
        - Нет. Даже сейчас я могу быть чрезвычайно подвижной.
        Голова резко повернулась на двести семьдесят градусов, что выглядело довольно-таки жутко. Из угла выступила машина, которую Ремонтуар сперва посчитал сервороботом общего назначения - таких можно увидеть практически в любом доме. Двуногий, человекоподобный, понурый с виду - и без головы. Между плечами круглое отверстие.
        - Пожалуйста, перенесите меня к нему. Робот может и сам присоединить меня, но он так медлителен.
        - Перенести вас? - удивился Ремонтуар.
        - Возьмитесь за колонну прямо под манжетой.
        Он обхватил серебряный пьедестал, потянул. Тихо щелкнуло, и верхняя часть оказалась на весу, и была она куда тяжелее, чем он представлял. В открывшемся отверстии шевелился и дергался, будто скопище живых угрей, пучок мокрых трубок.
        - А теперь поднесите меня, только осторожно, к роботу.
        Ремонтуар исполнил просьбу. Пару раз мелькнула мысль уронить, хотя, если рассуждать здраво, вряд ли падение повредило бы Скади - наверняка пол смягчил бы удар. Ремонтуар постарался получше изолировать подобные мысли.
        - Теперь опустите меня на торс робота. Контакт установится сам. Только осторожнее… прошу, аккуратней!
        Ремонтуар опустил серебряный столб в отверстие, ощутил, как тот уперся в преграду.
        - Готово?
        - Да! - Зрачки Скади расширились, бледная кожа порозовела. - Так, связь есть… А теперь проверим контроль моторики…
        Рука робота судорожно дернулась, сжался и разжался кулак. Поднялась, растопырила пальцы - и Скади с неподдельным интересом уставилась на механическое сочленение в глянцево-черных и хромовых тонах. Робот был сделан не без вычурности и смотрелся живописно, будто ожившие средневековые доспехи: соединенные мощь и красота.
        - Кажется, вы неплохо к нему приспособились.
        Робот осторожно шагнул вперед, держа руки перед собой:
        - Да. К нему я приспособилась быстрей, чем к прочему. Даже хочется попросить Делмара, чтобы не беспокоился.
        - Насчет чего? - спросила Фелка.
        - Насчет восстановления моего прежнего тела. Я предпочитаю это. Шутка.
        - Я поняла, - смущенно произнесла Фелка.
        - Между прочим, вам на руку то, что со мной случилось. Мне теперь хочется взять Клавэйна живым.
        - Почему?
        - Пусть увидит, что сделал со мной. - Новое тело Скади развернулось, скрипнув металлом. - А теперь, полагаю, вы хотели бы увидеть кое-что еще. Продолжим нашу экскурсию?
        Доспехи вывели Фелку и Ремонтуара из каюты.
        Глава пятнадцатая
        Слово вспыхнуло в мозгу, будто выжженное клеймом для скота.
        - Илиа?!
        Говорить она не могла, но сумела подумать, оформить мысль.
        - Да, я Илиа. Откуда ты знаешь мое имя?
        - Ты заинтересовалась мной, а я заинтересовался тобой. Ты узнавала меня, я - тебя. Как же иначе?
        Она попыталась снова ударить в дверь, запершую ее внутри орудия, но не смогла. Тело было парализовано, хотя дыхание не прекратилось. И по-прежнему казалось, что бесформенная тварь стоит за спиной, заглядывает через плечо.
        - Кто ты? - наивно спросила она, испытывая странное, извращенное наслаждение от беспомощности.
        - Конечно же машинный разум. Субличность, управляющая орудием номер семнадцать. Можешь звать меня Семнадцатым. Вряд ли мне бы подошло другое имя.
        - Ты говоришь на русише?
        - Я знаю, какие естественные языки ты предпочитаешь. Русиш нетруден для меня. Старый язык. Он почти не изменился со времени нашего изготовления.
        - Но почему ты заговорил сейчас, не раньше?
        - Раньше ты не пыталась проникнуть так глубоко.
        - Разве? Мне казалось…
        - Возможно. Но при подобных обстоятельствах - ни разу. Ты прежде не испытывала такого страха, пытаясь вступить в контакт. Почему ты сейчас сильнее, чем раньше, желаешь нас использовать?
        Хотя паралич не прекратился, когти ужаса чуть разжались. Значит, грозная сущность - всего лишь компьютерная программа. Илиа, не подозревая о том, спровоцировала активацию неизвестного ранее контрольного механизма. Тварь кажется чрезвычайно опасной, но это, несомненно, просто следующий шажок в обычной для оружия предохранительной тактике, прием запугивания незваных гостей.
        Интересно, как пушка может общаться? Ведь у Илиа нет мозговых имплантатов - но оружие формирует мысли в ее голове. Такое возможно, если все помещение работает как огромный инверсный сканер мозга, стимулируя нужные зоны интенсивными магнитными полями. Если уж машина способна породить отчаянный страх и делает это с такой изощренностью, для нее нетрудно сгенерировать сигналы в слуховом нерве, а может, и прямо в зоне, отвечающей за их обработку, и даже заранее предугадать нейронные паттерны, которые обусловливают намерение заговорить.
        - Настало время отчаянных мер.
        - Да, похоже.
        - Кто вас сделал?
        Семнадцатый ответил не сразу. На мгновение ужас пропал, сковавшие мозг кандалы растворились, сменились покоем - словно вдох между криками боли.
        - Мы не знаем.
        - Почему?
        - Они не хотели, чтобы мы знали.
        Вольева формулировала мысли с тщательностью и осторожностью человека, кладущего хрупкие тяжелые украшения на хлипкую полочку:
        - Я полагаю, вас сделали сочленители. Ничто из ранее известного мне и услышанного сейчас от тебя этому не противоречит.
        - Но ведь сейчас не важно, кто нас сделал. Или важно?
        - Наверное, нет. Я спрашивала из чистого любопытства. Важно лишь то, что вы можете сделать для меня.
        Орудие коснулось зоны мозга, ответственной за восприятие смеха.
        - Сделать для тебя? Илиа, с чего ты взяла, что мы будем служить тебе?
        - Вы уже делали то, о чем я просила. Не именно ты, Семнадцатый, лично к тебе я никогда не обращалась. Но когда другие единицы мне подчинялись.
        - Илиа, мы не подчинялись.
        - В самом деле?
        - Конечно. Мы соглашались делать то, что нам нравилось. Это могло походить на выполнение приказов - но лишь внешне.
        - Пустые слова.
        - Нет, Илиа. Создатели дали нам немалую свободу воли. И думаю, на то была причина. Возможно, мы должны были оперировать самостоятельно или выбирать оптимальный вариант действий, получив обрывочные, искаженные приказы. Ведь мы, похоже, создавались как оружие апокалипсиса, последнее средство в критической ситуации. Вестники Судного дня.
        - Вы и сейчас такие.
        - Илиа, разве настал Судный день?
        - Наверняка сказать не могу. Но сильно подозреваю, что он близок.
        - Я понял… все мы поняли, что ты, придя к нам, была напугана. И чего же ты хочешь от нас?
        - Есть проблема, с которой мне без вас не справиться.
        - Местная проблема?
        - Да, она локализована в этой звездной системе. Я хочу, чтобы вы вышли наружу, заняли позиции… и помогли мне.
        - А если откажемся?
        - Но ведь я так долго заботилась о вас, берегла, ухаживала. Уверена, вы не ответите черной неблагодарностью!
        Оружие молчало, время от времени игриво касаясь разума Илиа. Та поняла, как чувствует себя пойманная мышь в когтях у развлекающейся кошки. Та не ранит, дает побегать - но в любой момент готова переломить несчастному грызуну хребет.
        Вдруг паралич прошел - так же внезапно, как и возник. Оружие еще не отпускало, но контроль над мышцами вернулся.
        - Может, мы и не откажемся. Но к чему недомолвки? Мы оба знаем: есть кое-что, способное нам помешать.
        - Все препятствия можно обойти!
        - Илиа, нам очень трудно что-либо предпринять без согласия третьего лица. Даже если мы очень захотим.
        - Третье лицо?
        - Сущность, способная… в известной мере конечно, нами управлять.
        Илиа запнулась, лихорадочно соображая, но затем догадалась. Конечно, речь идет о Джоне Бреннигене!
        - Вы имеете в виду капитана?
        - Мы не настолько автономны, чтобы действовать без его согласия - сколь бы ловко ты ни пыталась убедить нас.
        - Надо договориться с капитаном. Я уверена, рано или поздно он согласится.
        - Илиа, ты всегда была такой оптимисткой…
        - Вовсе нет. Просто я верю в капитана.
        - Надеемся, твоя убедительность окажется на высоте.
        - Я тоже надеюсь.
        Вольева охнула, будто ее внезапно ударили под дых.
        Страх ушел. Исчезло и жуткое ощущение чужого присутствия за спиной. Внезапно испарился давящий на мозг кошмар. Илиа снова висела в полном одиночестве, еще запертая во чреве машины, но свободная от страха.
        Она постаралась успокоиться, трезво поразмыслить о случившемся. Столько лет работала с пушками и ни разу не заподозрила о существовании охранных программ, а уж тем более субличностей, машинных интеллектов, как минимум, гамма-уровня, а может быть, даже бета.
        Оружие напугало до полусмерти. Несомненно, оно и намеревалось произвести такой эффект.
        Рядом зашевелилось, засветилось. Панель в стене - не та, что пропустила Илиа внутрь, - сдвинулась на дюйм. Оттуда хлынул яркий синий свет. Присмотревшись, она различила скафандр.
        - Хоури?
        - Слава богу, ты жива! Что случилось?
        - Скажем так: мои попытки перепрограммировать оружие оказались не вполне успешными. Думаю, больше тут говорить не о чем.
        Обсуждать свои ошибки Илиа любила еще меньше, чем совершать их.
        - Ты что, не ту команду дала?
        - Команда была правильной, но не для той конструкции, в которую я вошла.
        - Но ведь это и значит: неправильная команда.
        Вольева развернулась так, чтобы тело ориентировалось параллельно открывшейся щели, сверху вниз.
        - Тут дело сложнее, чем просто ошибка в команде. Кстати, как ты сдвинула панель?
        - Путем применения грубой силы. Не ладятся у меня сложные дела.
        Хоури нашла крошечную щель в корпусе оружия, вставила лом из аварийного набора и отодвинула панель.
        - И долго ты применяла грубую силу?
        - С той минуты, когда тебя заперло внутри. Но получилось только сейчас.
        Вольева кивнула своей мысли: если бы пушка не решила отпустить незваную гостью, лом уж точно бы не помог.
        - Хоури, отличная работа! Как думаешь, сколько понадобится времени, чтобы вытащить меня отсюда?
        Ана сменила положение, по-новому закрепилась на корпусе пушки.
        - И глазом моргнуть не успеешь. Но пока я вожусь, может, поговорим насчет Торна?
        - Хоури, послушай: Торн совершенно не склонен принимать наши слова на веру. Если покажем корабль, если дадим хоть малейшую возможность понять, кто мы, он это сделает. Тогда поминай как звали. А вместе с ним исчезнет и единственная возможность эвакуировать население планеты без применения драконовских мер.
        - Доверия не прибавится, если без конца выдумывать причины не пускать его на борт.
        - Мне и непридуманные причины кажутся вполне убедительными.
        Вольева немного подождала, но ответа не услышала. Присмотрелась: а ведь в щели не видать Аны! И синий свет фонаря пропал. Лом торчит, не шевелится.
        - Хоури? - позвала, встревожившись, Вольева.
        - Илиа! - донесся прерывистый голос. - Кажется, у нас небольшая проблема…
        - Мать твою!
        Илиа потянула лом на себя, уперлась и отодвинула панель на ширину шлема. Выглянула наружу и в мерцающем свете увидела: Хоури летит кувыркаясь в темноту, инструменты же и внешняя рама, почему-то отсоединенные, летят совсем в другую сторону. А на корпусе пушки сидит, будто изготовившись к прыжку, тяжелый строительный робот. Должно быть, этой похожей на богомола жутковатой машиной управляет сам капитан.
        - А ну, прекрати! - завопила Вольева. - Это я залезла в пушку, не она!
        Хоури находилась уже на полпути к дальней стене. Не слишком быстро летит - наверное, метра три-четыре в секунду. Но скафандр не сильно смягчит удар на такой скорости. Если Ана врежется неудачно…
        Вольева отчаянно схватилась за лом. Скрипя зубами, двигала, толкала дюйм за дюймом. Поняла - не успеет. Ана ударится о стену задолго до того, как Илиа сумеет выбраться из Семнадцатого.
        - Капитан, ты меня на этот раз достал! По-настоящему!
        Она надавила сильней. Лом вырвался из рук, брякнул по шлему и сгинул в темноте. Илиа зашипела от злости - на поиски инструмента нет времени. Если сбросить внешнюю раму, можно протиснуться. Сама, конечно, без проблем доберется до шлюза, но Хоури уж точно не спасет.
        - Зараза! - воскликнула в отчаянии. - Гадина! Сука!
        Панель внезапно отъехала целиком.
        Вольева выскочила наружу, оттолкнулась, оставив робота за спиной. Раздумывать о случившемся времени не было. Само собой, открыть проход могли только капитан или Семнадцатый.
        Она приказала отразить на визоре дисплей радара. Покрутилась, пока не запеленговала Хоури. Та летела вдоль стены, мимо длинного ряда пушек. Судя по траектории, она уже столкнулась с монорельсом, идущим сквозь весь трюм.
        - Хоури, ты жива еще?
        - Да, пока в порядке… - Но в голосе звучала боль. - Остановиться не могу…
        - И не пытайся. Я лечу!
        Илиа запустила движки, понеслась между громадами орудий, за много лет нисколько не понятыми ею. Отраженный сигнал стал детальней, позволил различить контуры скафандра. Хоури, кувыркаясь, летела к задней стене, уже опасно близкой. Вольева определила свою скорость относительно стены: шесть метров в секунду. У Аны приблизительно такая же.
        Илиа усилила тягу. Десять, двенадцать метров в секунду…
        Вот Хоури кувыркается в пустоте, серая, похожая на увечную куклу. Нелепо взмахивает рукой.
        Уже ближе, ближе…
        Вольева включила торможение. Ощутила, как дрожит, скрипит рама, не приспособленная равномерно распределять такие нагрузки. Осталось пятьдесят метров, сорок…
        Скверно это выглядит: человеческая рука не должна гнуться под таким углом.
        - Илиа… стена приближается чертовски быстро…
        - Я тоже. Держись. Мы можем слегка, - они грохнулись друг о друга, - столкнуться…
        К счастью, удар не слишком изменил траекторию Хоури. Илиа ухватила ее за здоровую руку и продержала ровно столько, сколько было нужно, чтобы прикрепить к поясу репшнур. Затем выпустила. Стена выплыла из темноты, до нее оставалось метров пятьдесят.
        Триумвир резко затормозила, не обращая внимания на протесты защитных систем скафандра. Репшнур распрямился на всю длину, напрягся, но замедление уже чувствовалось, стена не летела навстречу с прежней угрожающей быстротой.
        - Что с тобой? - спросила Вольева.
        - Вроде сломала кость-другую. А как ты выбралась из пушки? Там же была только щелка, когда робот меня швырнул.
        - Я ее расширила немного, но потом, кажется, мне помогли.
        - Капитан?
        - Возможно. Но значит ли это, что он целиком на нашей стороне?
        Вольева замолчала, сосредоточившись на повороте, сохраняя натяжение репшнура. На картинке радара, наложенной на поле зрения, виднелись зеленые грозные силуэты всех тридцати трех орудий. Илиа проложила курс между ними к шлюзу.
        - Но я пока не понимаю, почему он напустил на тебя робота. Может, хотел не убить, а предупредить? Ведь правда мог прикончить нас давным-давно. Наверное, он не против нашего присутствия, хотя мы его изрядно раздражаем.
        - Столько всяких «возможно» и «наверное»…
        - Да, капитан - сплошная загадка. А потому, мне думается, на его помощь рассчитывать не стоит.
        - В самом деле?
        - Но мы можем обратиться к кое-кому другому. К Силвесту.
        - О нет…
        - А что так? Ты же встречалась с ним внутри Гадеса.
        - Илиа, чтобы попасть туда, мне пришлось сдохнуть. Повторять не хочется, честное слово!
        - У Силвеста есть доступ к хранилищу знаний амарантийцев. Возможно, он подскажет, как нам реагировать на угрозу или, по крайней мере, сколько у нас осталось времени. Его помощь может оказаться исключительно важной.
        - Да ни за что!
        - Но ты же не помнишь своей смерти. Сейчас ты жива, никаких вредных последствий.
        - Вот сама и лети, раз тебе это кажется таким простым… - Голос был слабым и невнятным, словно Хоури боролась с подступающим сном.
        Илиа вовремя - еще секунда, и было бы поздно - заметила бледный прямоугольник входа в шлюз. Она медленно подлетела, подтянув Хоури и поместив перед собой. Впихнула ее в люк первой. Та уже лишилась сознания.
        Вольева протиснулась в шлюзовую камеру, закрыла люк, выждала, пока воздушное давление достигнет девяти десятых от нормы, сорвала шлем. Тотчас заложило уши. Илиа отбросила со лба мокрые от пота волосы. Судя по наружному дисплею, Хоури была жива и срочной медицинской помощи не требовала. Нужно всего лишь перетащить ее туда, где можно как следует обработать раны.
        Раскрылась апертура внутренней двери. Илиа устремилась к ней, надеясь, что хватит сил протащить за собой облаченную в скафандр Ану.
        - Подожди!
        Спокойный голос показался знакомым. Триумвир не слышала его уже очень давно. Он напомнил о лютой стуже, об уровне, на который члены экипажа старались не заходить. Он словно исходил из пустоты за стеной. Он раскатывался гулким эхом.
        - Капитан? - робко спросила Вольева.
        - Да, Илиа, это я. Теперь я готов к разговору.
        Скади вела Ремонтуара и Фелку вниз по извилистым коридорам в царство секретной машинерии. Ремонтуара била лихорадочная дрожь, накатывало головокружение. Сперва он думал, что разыгралось воображение, но потом заколотилось сердце, ускорился пульс. С каждым новым уровнем ощущения ухудшались, будто он медленно погружался в облако невидимого психотропного газа.
        - Что-то странное происходит, - сформулировал он мысль.
        Голова развернулась, уставилась, а черные доспехи продолжали шагать в том же темпе.
        - Да. Мы зашли далеко в зону действия поля. Опускаться глубже без медицинской помощи опасно. Физиологические эффекты поля весьма неприятны. Метров через десять мы остановимся.
        - Почему такие ощущения?
        - Трудно сказать, отчего тело реагирует именно так. В общем, мы сейчас находимся под воздействием поля, меняющего свойства материи, в том числе и телесной. Поле подавляет инерцию. Ремонтуар, что вы знаете об инерции?
        - То же, что и все, - осторожно ответил он. - У меня не было причин изучать ее углубленно. Инерция - объективный феномен, факт жизни. Непреложная реальность.
        - Я тоже так думала до недавнего времени. Теперь знаю: непреложной реальностью ей быть не обязательно.
        - Вы научились ее отключать?
        - Не совсем. Но устранять ее худшие эффекты умеем.
        Голова теперь смотрела назад. Скади снисходительно улыбнулась, по гребню побежали опаловые, темно-розовые волны. Должно быть, она размышляла, как объяснить суть очевидного ей эффекта человеку, чей разум был всего лишь гениален.
        - Ремонтуар, инерция таит в себе больше загадок, чем вы можете вообразить.
        - Не сомневаюсь.
        - Она кажется простой, но эта простота обманчива. Мы ощущаем ее с рождения, каждый момент нашей жизни. Толкни камешек - он передвинется. Толкни огромный валун - он если и переместится, то совсем чуть-чуть. А когда такой валун несется навстречу, остановить его очень непросто. Материя ленива, она противится переменам, норовит сохранить состояние, в котором пребывает, будь то движение или покой. Мы называем леность материи инерцией, но это не значит, что понимаем суть. Тысячу лет мы наблюдали инерцию, измеряли, описывали уравнениями, но в понимании не продвинулись ни на йоту.
        - А сейчас?
        - Мы заглянули в суть. Недавно в Материнском Гнезде научились уверенно контролировать инерцию на макроуровне.
        - И в этом вам помог «Пролог»? - спросила Фелка вслух.
        Скади ответила мысленно, не желая переходить к излюбленному способу общения Фелки:
        - Я уже говорила: проект задал лишь общее направление. Достаточно было узнать, что приемы подавления инерции существуют и мы способны их освоить. Тем не менее работа над прототипом заняла десять лет.
        Ремонтуар кивнул. Повода сомневаться в словах Скади не было.
        - Построили с нуля?
        - Нет, у нас был задел.
        - И какой же?
        Гребень Скади запульсировал фиолетовыми, бирюзовыми оттенками.
        - Другая фракция проводила аналогичные исследования. Материнское Гнездо сумело добыть результаты основных разработок. Вместе с подсказками «Пролога» они помогли нам построить прототип.
        Ремонтуар вспомнил, что Скади участвовала в секретной операции, когда в Городе Бездны погибло много агентов фракции сочленителей. Операцию, несомненно, санкционировало Внутреннее святилище, обычные члены Узкого совета о ней не знали почти ничего.
        - Скади, вы помогали добыть эти результаты? Я слышал, вам едва удалось унести оттуда ноги.
        - Потери оказались чрезвычайно высоки, но мы добились успеха.
        - А что задержало работу над прототипом на десять лет?
        - К сожалению, контроль на микроскопическом уровне, пусть и чрезвычайно важный для фундаментальной науки, имел весьма небольшую практическую ценность. Но в последнее время мы шли от открытия к открытию и научились подавлять инерцию на обычном уровне. Этого достаточно, чтобы эффект отразился на динамике корабля.
        - Ничего не скажешь, амбициозная затея, - произнес Ремонтуар, глянув на Фелку, а затем на Скади.
        - Амбициозность - это то, что отличает нас от других людей.
        - А другая фракция… у которой вы позаимствовали технологию? Почему она не добилась такого же результата?
        У Ремонтуара создалось впечатление, что Скади формулирует мысли с чрезвычайной тщательностью, не желая сказать лишнего.
        - Все предыдущие попытки обуздать инерцию были обречены на провал. К проблеме подходили не с той стороны. Инерция - свойство не материи, но вакуума, в который материя погружена. Сама по себе материя инерцией не обладает.
        - То есть вакуум порождает инерцию?
        - Не вакуум в привычном нам смысле, а то, что он представляет собой на квантовом уровне: кипящее море флуктуаций с непрерывно возникающими и исчезающими частицами и квантами - словно отблески солнца на волнах. Именно волнение, неспокойность вакуумного «моря» и рождает инерцию. И чтобы управиться с нею, нужно изменить свойства квантового вакуума, найти способ увеличивать или уменьшать энергию нулевых флуктуаций электромагнитного поля. То есть успокоить море в локальном объеме.
        Ремонтуар присел на корточки:
        - Если вы не против, дальше я не пойду.
        - Мне тоже худо, - сообщила Фелка, опускаясь рядом. - Тошнит, и голова кружится.
        Робот неуклюже развернулся:
        - Вы ощущаете физиологические эффекты поля. Ваша инертная масса упала до половины прежнего значения. Внутреннее ухо дезориентировано уменьшением веса перилимфы. Сердце бьется чаще - оно приспособлено выбрасывать наполняющую его кровь с силой, определяемой инерцией этого объема. Инерция уменьшилась вдвое, и сердечные мышцы реагируют быстрее на импульсы от нервов. Если подойти ближе к генератору поля, начнется фибрилляция. Без медицинской помощи вы погибнете.
        - К счастью, вам это не грозит. - Ремонтуар улыбнулся бронированному роботу.
        - Поверьте, мои ощущения тоже будут очень неприятными.
        - Так что же делает машина? Сводит всю инерцию внутри определенной области к нулю?
        - В текущем режиме работы - нет. Радиус поля и эффективность подавления зависят от режима. Пока мы в области квадратичного затухания поля. Иными словами, если мы вдвое ближе, подавление вчетверо сильней. Подавление резко возрастает в ближайшей окрестности генератора, но до нуля не падает.
        - А в других режимах?
        - Мы их называем состояниями. Они возможны, но гораздо нестабильней этого. - Скади запнулась, внимательно посмотрела на Ремонтуара. - Вам плохо? Может, лучше вернуться?
        - Пока терпимо. Расскажите еще о своем сокровище.
        Скади улыбнулась - как обычно, высокомерно и сухо, но Ремонтуар без труда увидел: она гордится делом рук своих.
        - Первое крупное открытие мы совершили, продвигаясь в абсолютно ином направлении. Создали область усиленных флуктуаций, увеличили инерцию. Назвали это «состоянием номер один». В области поля всякое движение прекращалось, инерция доминировала. Правда, увеличить ее до макроскопических размеров мы не смогли - «состояние номер один» оказалось нестабильным. Но при том открылось много перспективных направлений для исследования. Если сумеем затормозить всякое движение, увеличив инерцию на много порядков, получим идеальную ловушку, область стазиса - или непроницаемый силовой барьер. Однако создать «состояние номер два», квадратично затухающее поле подавляемой инерции, оказалось технически проще. Тогда-то все детали головоломки легли на должные места.
        - Не сомневаюсь, - буркнул Ремонтуар.
        - Существует и «состояние номер три»? - спросила Фелка.
        - Это предсказанная вычислениями сингулярность. Думаю, физически она нереализуема. Вся материя в области поля превращается в кванты поля, в фотоны. Рождается пузырь, заполненный чистым светом. Но такое едва ли возможно, поскольку предполагает сильное локальное нарушение закона сохранения квантового углового момента.
        - А за ним, по другую сторону сингулярности? Существует ли «состояние номер четыре»?
        - Думаю, не стоит забегать вперед. Пока мы исследовали свойства в определенном, имеющем ясный смысл пространстве параметров. Что дальше - сказать трудно, и вряд ли стоит строить гипотезы. Пока почвы для них слишком мало.
        - И насколько надежна новая технология?
        - «Паслен» пока единственный корабль, где она применена. В первом его вылете я опробовала подавление инерции. Уменьшила ее на небольшую, внешне незаметную, но достоверно определяемую по расходу топлива величину.
        - А сейчас?
        - Сейчас поле гораздо сильнее, чем в первом вылете. Теперь эффективная масса корабля - лишь одна пятая от той, с какой мы покидали Материнское Гнездо. Совсем малая часть звездолета находится вне поля. Но простое облегчение корабельной массы - малая доля возможного. Мы можем достичь гораздо большего, просто увеличивая интенсивность поля. - Скрипнув броней, Скади хлопнула в ладоши. - Вдумайтесь, Ремонтуар: мы способны уменьшать массы наших тел в сто раз - и развивать ускорения в сотню g! Если окажемся целиком в области подавления, сможем приспособиться к малой инерции - и достигнем крейсерской околосветовой скорости за пару дней. Субъективное время путешествия между звездами сократится до пары недель. Исчезнет необходимость в анабиозе! Представляете возможности? Галактика вдруг станет куда меньше и уютней, чем прежде.
        Ремонтуар встал.
        - Но развили вы эту технологию не ради освоения Галактики, - пробормотал он, опершись о стену.
        Голова кружилась, как у пьяного. Он очень давно не чувствовал себя так плохо. Экскурсия оказалась исключительно интересной, но сейчас хотелось одного - поскорей вернуться туда, где кровь в теле поведет себя, как ей предназначено природой.
        - Ремонтуар, я не уверена, что понимаю вас.
        - Эта технология - на случай появления волков. Создана по той же причине, что и эвакуационный флот.
        - К чему вы клоните?
        - Вы искали средство удрать, на тот случай, если не сможем отбиться.
        Клавэйн пробудился от искусственно вызванного сна. Открывать глаза не хотелось - так заманчиво снова забыться, продолжить чудесную прогулку по шотландскому лесу под дождем. Но старые безжалостные солдатские инстинкты заставили взбодриться, разобраться, в чем дело. Засыпая, он наказал корвету не будить, иначе как при поступлении важных известий или возникновении угрозы. Быстрый анализ ситуации показал: налицо угроза. И какая!
        Погоня. Требовалось разобраться, кто или что его преследует.
        Он зевнул, почесал в пышной бороде. Увидел свое отражение в окне кабины и слегка встревожился: налитые кровью глаза, волосы колтуном - ни дать ни взять псих-отшельник в пещере. Приказал корвету выключить тягу на несколько минут, подставил ладони под кран, поймав крупные амебообразные капли. Искусно пришлепнул их к лицу, смочил волосы, пригладил бороду. Снова посмотрелся в окно. Облик выиграл совсем немного, но, по крайней мере, на свирепого маньяка Клавэйн уже не был похож.
        Он отстегнулся, занялся приготовлением завтрака. Из опыта знал: приключающиеся в космосе неприятности делятся на две категории. Первая убивает на месте, и обычно без предупреждения. Вторая оставляет вдоволь времени поразмышлять над бедственным положением, даже если выхода нет в принципе. Разбудившая неприятность, пожалуй, может подождать, пока Клавэйн насытится и выпьет кофе.
        Он включил музыку. Кабину наполнили звуки неоконченной симфонии Квирренбаха. Потягивая кофе, Клавэйн просмотрел бортовой журнал. С удовольствием, хотя и без удивления, отметил: на всем протяжении пути от кометы корвет функционировал безукоризненно. Топлива вполне хватит, чтобы добраться до Ржавого Пояса и выйти на орбиту Йеллоустона. Так что проблема не в корабле.
        Как только бегство стало очевидным, из Материнского Гнезда полетели максимально сфокусированные сообщения. Корвет их записывал и расшифровывал.
        Клавэйн надкусил гренок и приказал:
        - Воспроизводи в порядке получения и сразу стирай.
        Да, о содержании первых посланий можно догадаться без труда. Материнское Гнездо умоляет развернуться и лететь домой. Сочленители еще соблюдают вежливость, делают вид, что у него может быть уважительная причина для поступка, который однозначно выглядит попыткой дезертирства. Но ни искренности, ни надежды на успех не ощущалось. Затем уговоры прекратились и пошли угрозы.
        Из Материнского Гнезда вылетели ракеты. Клавэйн поменял курс, сбил их со следа и решил, что с опасностью покончено. Корвет быстроходный, в пределах системы его ничто не догонит.
        Однако новая серия посланий исходила не из Материнского Гнезда. Их источник находился невдалеке от Гнезда, всего в паре угловых секунд, и частоты сдвигались в синюю сторону - передатчик двигался, ускорялся.
        Клавэйн прикинул ускорение: полтора g. Загрузил данные в тактический симулятор. Получил ожидаемый результат: корабль с таким ускорением не догонит корвет в пределах системы. Тогда позволил себе расслабиться, раздумывая, на что же надеется преследователь. Может, всего лишь хочет произвести впечатление, показать, что Материнское Гнездо не смирилось и прилагает все усилия? Но не в характере сочленителей растрачивать ресурсы попусту, тем более на бессмысленные жесты.
        - Воспроизводи дальше! - приказал он машине.
        Формат следующих посланий был аудиовизуальным. Посреди кабины возникла голова Скади, окруженная размытым овалом фона. Она говорила вслух. Понимала, что Клавэйн теперь не позволит ей прямого контакта с разумом.
        - Здравствуйте, Клавэйн! Пожалуйста, выслушайте внимательно. Как вы уже могли догадаться, мы летим за вами на «Паслене». Должно быть, вы рассчитывали на невозможность догнать вас или приблизиться на расстояние выстрела. Расчет неверен - мы ускоряемся, причем постоянно. Равномерно увеличиваем тягу. Если сомневаетесь, определите доплеровский сдвиг наших сообщений.
        Лишенная тела голова замерла, затем пропала.
        Клавэйн изучил следующее сообщение, отправленное спустя полтора часа. Его сдвиг соответствовал ускорению в два с половиной g.
        - Клавэйн, сдавайтесь немедленно, и я гарантирую вам справедливый суд. Вы не можете выиграть!
        Качеством послание не отличалось: голос звучал странно, механически. Наверное, сжатие записи при декодировании сделало образ практически статичным, двигались только рот и глаза.
        Следующее послание: три g.
        - Клавэйн, мы видим выхлоп вашего корабля. Температура и частотный сдвиг излучения говорят о том, что вы ускоряетесь на предельной тяге. Хочу предупредить: мы еще вовсе не приблизились к своему пределу. «Паслен» - необычный субсветовик, он гораздо быстрее и опаснее. Мы способны догнать и перехватить вас. - Похожее на маску лицо перекосила жуткая гримаса. - Но еще есть время для переговоров. Я позволю вам выбрать точку рандеву. Малая планета, комета, открытое пространство - мне все равно.
        Он стер сообщение. Конечно, Скади блефует насчет выхлопа. А послание - ловушка, попытка заставить беглеца выдать свое местонахождение, отправив ответ.
        - Хитро, ничего не скажешь, - ухмыльнулся Клавэйн. - Так ведь и я не лыком шит.
        Однако ситуация беспокоила его. Корабль Скади и в самом деле слишком уж энергично разгонялся. Правда, сдвиг в синюю сторону могли подделать, изменив частоту сообщения перед его отправкой. Однако интуиция подсказывала: преследователи не блефуют. Скади бросилась вдогонку на невероятно быстром корабле, и теперь дистанция стремительно сокращается.
        Клавэйн съел гренок, еще послушал Квирренбаха.
        - Воспроизводи остальное! - приказал корвету.
        - Больше сообщений нет, - ответил тот.
        Клавэйн изучал новости, когда корвет сообщил о новой серии посланий. Причем эти пришли не от Скади.
        - Воспроизводи, - неуверенно распорядился Клавэйн.
        Первое - от Ремонтуара. Его голова появилась среди комнаты, лысая, ухоженная. Ремонтуар выглядел гораздо живее, чем Скади, и в голосе слышалось куда больше эмоций. Старый друг наклонился вперед и заговорил чуть ли не умоляюще:
        - Клавэйн, надеюсь, ты меня выслушаешь и серьезно подумаешь. Если получил сообщение от Скади, то уже знаешь: мы способны догнать тебя. Это не шутка и не уловка. Скади меня прикончит, если узнает об этом разговоре. Но я не сомневаюсь, что ты сотрешь это сообщение, не дашь информации попасть к врагам. Дело вот в чем. На «Паслене» стоит новая аппаратура. Ты уже в курсе: Скади проводит научные эксперименты, но чем именно занимается, до сего дня оставалось неизвестным. Теперь я знаю: у нее есть машина для подавления инерции. Я не претендую на понимание ее функций, но действие наблюдал собственными глазами. И ощущал внутренностями. В настоящий момент мы идем на четырех g. Если ты еще не убедился в этом самостоятельно, можешь проверить смещение передатчика. Мы ускоряемся. По словам Скади, можно подавить еще больше инертной массы субсветовика. - Ремонтуар сурово смотрел в камеру. - Мы засекли твой выхлоп, Клавэйн, и теперь приближаемся. Тебе не уйти. Прошу как друг: прекрати убегать. Я хочу снова видеть тебя, разговаривать с тобой, смеяться, как прежде.
        - Следующее сообщение! - приказал Клавэйн.
        Корвет подчинился, и на смену Ремонтуару пришла Фелка. Вот это да! Клавэйн не особо гадал, кто именно отправился за ним в погоню. Достаточно и того, что среди преследователей уж точно присутствует Скади. Она тщательно проверит исправность предназначенной для уничтожения дезертира ракеты и не сочтет зазорным лично отдать приказ о ликвидации. Ремонтуар полетел ради Гнезда, которое считает, что именно ему надлежит исполнить тяжелый долг, что лишь он достаточно квалифицирован для поимки старого друга.
        Но Фелка? Ее Клавэйн уж точно не рассчитывал обнаружить среди охотников на человека.
        Голос Фелки выдавал усилия, требующиеся для разговора и дыхания при четырех g.
        - Клавэйн, ради бога, остановись… Тебя хотят убить. Непохоже, чтобы ты был нужен Скади живым. Конечно, она совсем не прочь сперва отомстить, ткнуть носом в сделанное…
        - И что ж я такого сделал? - недоуменно спросил Клавэйн у изображения.
        - Короче говоря, в ее руках ты долго не проживешь. Но если повернешь назад, уведомишь Материнское Гнездо, что сдаешься, у тебя будет шанс. Клавэйн, ты меня слушаешь?
        Она протянула руку, пошевелила пальцами перед камерой, будто касаясь невидимого лица, изучая его черты в тысячный раз.
        - Я хочу, чтобы ты вернулся домой живым и здоровым. Даже не осуждаю за побег. Я во многом сомневаюсь и не думаю, что сама бы…
        Она запнулась, потеряв нить суждения, помолчала, собираясь с мыслями.
        - Клавэйн, сейчас скажу тебе кое-что… Может, это покажется важным, повлияет… Я раньше не говорила, но теперь, кажется, подошло время. Думаешь, я циничная? Наверное. Я хочу, чтобы ты вернулся. Только по этой причине и обратилась к тебе. Надеюсь, ты меня простишь.
        Клавэйн ткнул пальцем в стену корвета, веля уменьшить громкость музыки. Повисла горькая, щемящая сердце тишина.
        Фелка вновь заговорила:
        - Это случилось на Марсе, когда ты попал в плен к Галиане. Она продержала тебя пять месяцев и выпустила. Ты должен помнить, что тогда происходило.
        Он кивнул. Конечно, для таких воспоминаний четыре века - пустяк.
        - Гнездо Галианы обложили со всех сторон. Но она не сдавалась. Строила планы на будущее, хотела привлечь новых сторонников. Но Гнезду не хватало генетического разнообразия. Она хваталась за любую новую ДНК. Ты не занимался с ней любовью на Марсе, но получить образцы нетрудно. Донор и не заподозрит.
        - И? - прошептал он.
        - Когда ты перешел на нашу сторону, Галиана объединила твою ДНК со своей. Из этого генетического материала я и произошла. Хоть и рождена в искусственной матке, я дочь Галианы. И твоя.
        - Следующее сообщение! - приказал Клавэйн корвету, не желая слушать дальше.
        На него слишком много навалилось вдруг. Кое-что невозможно понять и принять сразу, хотя Фелка сказала лишь то, о чем он давно подозревал. И молился, чтобы это оказалось правдой.
        Других сообщений не было.
        Испугавшись, Клавэйн приказал отмотать назад, воспроизвести послание Фелки снова, но корабль, исполняя приказ, тщательно стер запись. Осталось лишь то, что сохранилось у самого Клавэйна в памяти.
        Он долго сидел в тишине. Как же далеко его занесло от дома, от друзей. Летит к врагу, чтобы совершить то, в правильности чего не уверен. Вполне возможно, он скоро умрет и останется в памяти народа как предатель. Даже противник не окажет ему посмертного уважения. А еще слова, долетевшие сквозь космическую стужу, вонзились в сердце. Простившись с Фелкой, он убедил себя, что больше не думает о ней как о дочери. Но теперь услышал от нее правду. И если не повернет назад, больше ее не увидит. Никогда.
        Но выбор сделан, и пути назад нет.
        Клавэйн заплакал.
        Глава шестнадцатая
        Торн осторожно ступил на борт «Ностальгии по бесконечности». Вертел головой, осматривал все с лихорадочным интересом, не желая упустить ни единой детали, способной выдать подвох, обман, несоответствие рассказанного реальности. И моргнуть боялся: а вдруг не заметит мелочь, способную раскрыть колоссальную фальшь? Может, женщины - как фокусники, отвлекающие внимание публики? Может, им только того и нужно, чтобы Торн размяк и утратил бдительность?
        Напрасные подозрения. Трудно подделать полет на шаттле, но даже если эта парочка и умудрилась, то звездолет уж точно настоящий.
        Несомненно, Торн в космосе, на борту колоссального субсветовика, легендарного корабля триумвира. Тут и сила тяжести ощущалась по-другому.
        - Да, вы бы сами не сделали этого и за сотню лет, - пробормотал он, шагая рядом с женщинами. - Даже с помощью ультра. И вообще, какой смысл втирать мне очки?
        - Значит, вы уже готовы поверить нам? - спросила инквизитор.
        - Вам удалось завладеть кораблем, с этим не поспоришь. Причем большим, судя по увиденному мною, никак не меньше «Лореана». Но и он вряд ли вместит двести тысяч «спящих».
        - Ему и не потребуется, - сказала другая женщина. - Это же эвакуация, а не круиз. Наша задача - увезти людей с Ресургема. Самых слабых погрузим в криосон, а большинству придется бодрствовать в крайне стесненных условиях. Не бог весть какое удовольствие, но чертовски лучше смерти.
        С этим тоже не поспоришь. Торн и сам отнюдь не планировал комфортабельного путешествия для населения целой планеты.
        - Как думаете, сколько времени придется провести здесь людям до возвращения на Ресургем?
        Женщины переглянулись.
        - Боюсь, о возвращении даже речи быть не может, - ответила старшая.
        Торн пожал плечами:
        - Мы прилетели на голый камень. Если потребуется, все начнем сначала.
        - Под вопросом само существование планеты. - Женщина стукнула кулаком о стену. - Но здесь мы сможем содержать людей весь необходимый срок: хоть годы, хоть десятилетия.
        - Но мы можем перелететь в другую звездную систему, - заметил Торн. - Все-таки это субсветовик.
        Женщины не ответили.
        - Я по-прежнему хочу знать, чего вы так испугались.
        Старшая, назвавшаяся Ириной, спросила:
        - Торн, вас кошмары не мучают?
        - Нет, сплю вполне нормально.
        - Боюсь, это ненадолго. Раз хотите узнать, ступайте за мной.
        Когда пришло сообщение, Антуанетта еще находилась на «Буревестнике», проверяла бортовые системы. Каботажник стоял в доке на «карусели» Новый Копенгаген. Ремонтники успели устранить большинство серьезных повреждений и нейтрализовать влияние оставшихся. Ксавьеровы помощники трудились не покладая рук, поскольку ни он, ни Антуанетта не могли задержаться в доке даже на один лишний час. Обезьяны согласились работать, несмотря на то, что прочие гиперприматы на «карусели» или забастовали, или поголовно слегли, подцепив таинственный вирус, в одночасье преодолевший с десяток иммунных барьеров.
        Ксавьер заметил: приматы явно сочувствуют и хотят помочь. Они не любили Феррисвильскую конвенцию, а насмотревшись, как полиция преследует Ксавьера и Антуанетту, исполнились желанием нарушить профсоюзные правила. Конечно, недаром - Ксавьеру предстояло заплатить бригаде гораздо больше, чем ему хотелось бы. Однако отец Антуанетты частенько говаривал: «Скупой платит дважды». И она эту простую житейскую мудрость твердо усвоила.
        Когда консоль запищала, Антуанетта проверяла установки распределения полей в токамаке, зажавши в зубах карандаш, а под мышкой - компад. Сразу подумала, что не туда ткнула и вызвала ошибку в судовой системе управления.
        Заговорила, не выпуская изо рта карандаш. Знала: Зверь разберет и такое бормотание.
        - Эй, Зверь, исправишь?
        - Юная леди, это сигнал прибытия внешнего сообщения.
        - От Ксавьера?
        - Нет, юная леди, не от мистера Лиу. Насколько я могу судить, оно прибыло из-за пределов «карусели».
        - Значит, от полиции. Забавные эти копы. Обычно же не звонят, просто появляются, будто какашка на пороге.
        - Юная леди, похоже, это и не полиция. Осмелюсь предположить, что разумнее всего было бы просто прослушать сообщение.
        - Ах ты, умная шестеренка… - Антуанетта вынула изо рта карандаш, сунула за ухо. - Зверь, перекачай его на компад.
        Картинка с данными по токамаку отодвинулась, на ее месте возникло составленное из крупных пикселей лицо. Отправитель, несомненно, хотел обойтись минимальной шириной частотной полосы. Однако лицо это девушка узнала сразу.
        - Антуанетта, это снова я. Надеюсь, вы благополучно добрались домой. - Невил Клавэйн замялся, скребя в бороде. - Я передаю это сообщение через пятнадцать ретрансляторов. Некоторые из них пережили эпидемию, а есть и еще древнее, из эпохи Американо. Так что качество может быть не ахти. Боюсь, возможности ответить у вас нет, а у меня нет возможности послать еще одно сообщение. В прямом смысле это мой последний шанс. Мне нужна ваша помощь. Очень. - Он смущенно улыбнулся. - Знаю, что вы думаете: ведь обещал убить, если встретимся снова. Я это сказал всерьез. Хотел, чтобы и вы приняли это всерьез и не ввязывались в неприятности. Искренне надеюсь, что вы поверите мне - и согласитесь исполнить мою просьбу.
        - Вашу просьбу? - спросила она, ошеломленная, глядя в компад.
        - Антуанетта, я прошу вас прилететь и спасти меня. Понимаете, я в большой беде.
        Дальше послание не содержало ничего особенного. Клавэйн просил о несложном, Антуанетта вполне могла помочь. Он и координаты дал точные, искать не нужно. Конечно, времени в обрез и риск немалый, не говоря уже о рискованности общения с Клавэйном. Но все в пределах возможного, причем без особого труда. Сразу видно: Клавэйн заранее продумал детали, предвидел возражения, вероятные проблемы. Удивительно, как он обстоятельно все просчитал.
        Но хоть придумано здорово, какая, к черту, разница? Это же письмо от Клавэйна, Фарсидского Мясника, в последнее время упорно вторгавшегося в кошмары Антуанетты, воплощая прежде безликий ужас паучьих камер обработки пленных. Он склонялся над нею, управлял блестящими машинами, погружающимися в ее обнаженный мозг.
        И не важно, что он спас ей жизнь.
        - Да ты шутишь, старик! - буркнула Антуанетта.
        Клавэйн плыл в одиночестве сквозь пространство, глядя вслед уходящему на автопилоте корвету. Тот уменьшался медленно, но неуклонно, и вот уже его стрелообразный силуэт трудно отличить от далекой слабой звезды. Затем полыхнул главный двигатель, выдал струю яркого синего пламени, направленного в сторону преследующего «Паслена». Клавэйн полагал, что сумел определить его положение с достаточной точностью. Корвет разгонялся мощно. Если бы пассажир остался на борту, неминуемо был бы раздавлен. Клавэйн глядел вслед, пока голубой огонь не превратился в едва заметную искру на фоне звезд. Затем Клавэйн моргнул и уже не смог отыскать свет корабля.
        Он остался в одиночестве, горше которого и не придумать.
        Хотя теперь корвет выжимал из двигателей все мыслимое, он должен был выдержать и спустя несколько часов прибыть в точку, где его скорость и положение совпадут с ожидаемыми экипажем «Паслена». Тяга уменьшится до пределов, позволяющих нести пассажира-человека. Скади опять засечет выхлоп и отметит его неравномерность, указывающую на нестабильную работу двигателя. Клавэйн приложил все усилия, чтобы она расценила ситуацию именно так.
        Последние пятнадцать часов он терзал двигатели, сознательно пренебрегал техникой безопасности, сняв ограничения. При всей лишней массе на борту - оружие, топливо, механизмы жизнеобеспечения - потолок ускорения ненамного превышал порог человеческой выносливости. Конечно, можно было разогнаться до пределов возможного, но Клавэйн хотел внушить Скади, что он уже и так достиг своего «потолка».
        Он не сомневался, что Скади внимательно наблюдает за выхлопом корвета, ожидая возможной ошибки. Потому взломал систему управления двигателем и сымитировал признаки неизбежной скорой аварии. Заставил двигатель хаотично повышать температуру, позволяя не среагировавшим примесям загрязнять сопло, искажать струю выхлопа - показывать типичную картину приближения взрыва.
        Через пятнадцать часов он спровоцировал стохастическую нестабильность, вызвавшую отказ реактора. Скади распознает произошедшее - такая авария описана во многих учебниках - и подумает, что Клавэйну не повезло. Мог бы умереть мгновенно, в яркой вспышке аннигиляции. А теперь его догонят, и смерть растянется, будет мучительной, страшной. Если Скади распознает тип аварии, она придет к выводу, что роботам корвета потребуется десять часов на ремонт. И то он окажется неполным - стопроцентное восстановление после таких аварий достижимо лишь в доке. Возможно, Клавэйн и сумеет снова запустить аннигиляционный процесс, но полной тяги уже не выжмет. Самое большее шесть g, и то недолго.
        Как только Скади вновь обнаружит струю выхлопа и заметит нестабильность в работе двигателей, она решит, что удача в кармане. И не узнает, что десять часов дрейфа Клавэйн использовал не для ремонта, а для собственной высадки в подходящем месте.
        Перед тем как покинуть корвет, он послал сообщение Антуанетте Бакс, позаботившись о том, чтобы сигнал не перехватила ни Скади, ни другие потенциально враждебные стороны. Сообщил, где будет дрейфовать и сколько времени сможет протянуть в легком скафандре без мудреной системы переработки отходов. По расчетам, она вполне успеет прибыть вовремя и вывезти его из зоны боевых действий до того, как Скади заподозрит неладное. Антуанетте следовало посетить указанный объем пространства, просканировать его радаром и заметить дрейфующего космонавта.
        Все же это был огромный риск. Во-первых, она должна согласиться; во-вторых, безотлагательно вылететь. Если решит, что это блеф, или промедлит пару дней, Клавэйн умрет.
        Теперь он целиком в ее власти.
        Клавэйн сделал все возможное, чтобы увеличить автономность скафандра. Использовал крайне редко вызываемые нейропрограммы, замедляющие метаболизм, позволяющие обойтись минимумом кислорода и энергии. Не было смысла оставаться в сознании, разве что ради мучительных сомнений, надежд и страхов.
        Вися среди пустоты, он приготовился заснуть. Подумал напоследок о Фелке, о ее послании, о том, что вряд ли они снова увидятся. Лучше бы ее слова оказались ложью. Хотя…
        Клавэйн так и не решил окончательно, как отнестись к ее признанию. Надеялся, что она сумеет примириться с его дезертирством, не возненавидит, не разозлится за то, что не внял ее просьбам.
        Четыре века назад он перешел на сторону сочленителей, веря, что это правильный поступок. Тогда почти не было времени обдумать последствия дезертирства. Настал момент, когда необходимо было делать выбор. Он знал: обратного пути нет.
        Теперь случилось то же самое. Момент настал - и Клавэйн использовал его в полной мере, представляя себе возможные последствия, допуская, что совершил ошибку. Страхи могут оказаться самообманом, бредом, паранойей дряхлого, отжившего свое старца. Пусть. Он не сомневался: сейчас надо выполнять принятое решение.
        Всю жизнь Клавэйн шел ва-банк. Делал выбор - и любыми путями достигал цели. И будет так поступать, пока жив.
        Вспомнилось, как на Марсе он лежал в воздушном кармане под руинами. Тогда уже минуло четыре месяца с начала кампании на плато Фарсида. Клавэйн вспомнил кота со сломанной спиной. Он не давал твари умереть, делился едой и водой, хотя жажда, будто кислота, самому разъедала глотку и рот. И голод мучил сильнее, чем раны. Вскоре после того, как обоих вытащили из-под кучи щебня, кот околел. Может, гуманней и разумней было бы позволить ему умереть раньше, не растягивать наполненное болью существование на несколько дней. Однако Клавэйн не сомневался: если бы подобное случилось опять, он все равно не дал бы животному погибнуть. И дело не в том, что забота о коте отвлекала от боли и страха. За этим стояло большее. Что именно - описать словами он не мог, но чувствовал: это оно толкало сейчас к Йеллоустону, заставляло искать помощи у Антуанетты Бакс.
        Одинокий, обуреваемый страхом, посреди холодной пустоты Невил Клавэйн погрузился в беспамятство.
        Глава семнадцатая
        Женщины привели его в рубку на борту «Ностальгии по бесконечности». Посреди помещения высился, будто огромное глазное яблоко, сферический дисплей. Торну казалось, что его изучают, рассматривают. И не только глаз-дисплей - весь корабль уставился с хищным интересом и немалой злобой. Но и Торн внимательно рассматривал окружающее и повсюду замечал следы повреждений. Даже сфера, очевидно, была отремонтирована недавно и наспех.
        - Что здесь произошло? - спросил Торн. - Похоже на перестрелку.
        - Вряд ли мы узнаем в точности, - ответила инквизитор Виллемье. - Ясно, что команда вовсе не так дружна во время вызванного Силвестом кризиса. По данным обследования можно заключить: на борту началась распря.
        - Мы всегда это подозревали, - добавила женщина, назвавшаяся Ириной. - Подспудно в команде зрело напряжение. Кажется, случившееся у Цербера-Гадеса стало последней каплей. Наверное, вспыхнул мятеж и люди перебили друг друга, предоставив кораблю самому заботиться о себе.
        - Как удобно для нас.
        Женщины переглянулись.
        - Может, приступим к делу? - предложила Виллемье.
        Запустили видеоролик. В сфере-дисплее появилась голограмма. Торн догадался, что это результат обработки данных, поступивших от корабельных приборов. Получился вид сверху на всю систему звезды Дельта Павлина.
        - Вы должны кое-что понять и твердо усвоить, - сказала Ирина. - Это трудно, но необходимо.
        - Говорите.
        - Человечество сейчас стоит на краю катастрофы. Ему грозит тотальное истребление.
        - Сильно сказано. Надеюсь, вы сможете обосновать.
        - Да, я обосную. Но прежде добавлю: истребление начнется отсюда, с Дельты Павлина. И не закончится, пока наша культура не будет полностью искоренена.
        Торн не сдержал улыбку:
        - Значит, Силвест был прав?
        - Он не имел конкретного представления об угрозе, не знал, что надо предпринять. Но был прав в одном: цивилизация амарантийцев пала жертвой чужаков. А их приход был вызван тем, что амарантийцам удалось выйти в космос и овладеть техникой межзвездных путешествий.
        - То же самое грозит случиться и с нами?
        - Да. Нас хотят истребить по-другому - но те же самые пришельцы.
        - И кто же они?
        - Машины, - сказала Ирина. - Путешествующие в космосе неимоверно древние механизмы. Миллионы лет они ждут в пустоте, пока новый разум не нарушит галактическую тишину. Машины существуют единственно для того, чтобы отыскивать зародившуюся разумную жизнь и уничтожать ее. Мы зовем их ингибиторами.
        - И теперь они здесь?
        - Данные наблюдений подтверждают это.
        Женщины показали голографический фильм о прибывшей с систему орде ингибиторов, занявшихся разборкой трех небесных тел. Ирина поделилась подозрением насчет Силвеста, который активировал ловушку. Возможно, сейчас к системе спешат новые орды, зарегистрировавшие волновой фронт сигнала.
        Торн смотрел, как гибнут планеты: металлическая и другие, каменные. Машины роились, множились на поверхности лун, покрывали их корой индустриальных построек. С экваторов били фонтаны переработанной материи. У планет, словно у яблок, вырезали сердцевину. Выброшенное вещество направлялось в пасти трех гигантских перерабатывающих агрегатов, кружащих по орбитам умирающих небесных тел. Потоки обработанной материи, собранные в комки, выбрасывались в межпланетное пространство, где медленно, плавно выписывали параболы.
        - Это лишь начало, - сказала Виллемье.
        Видео показало, как три потока материи сойдутся в одной точке пространства, лежащей на орбите наибольшего газового гиганта системы - и он достигнет этой точки в тот же момент, что и потоки.
        - Выяснив, куда летят три переработанные планеты, мы обратили внимание и на гигант, - пояснила Ирина.
        Заметить ингибиторов было трудно. Но она не пожалела труда на поиски и обнаружила меньший рой машин близ гиганта. Долгое время этот рой висел неподвижно, ожидая прибытия сотен триллионов тонн сырья.
        - Не понимаю, - сказал Торн. - Вокруг газового гиганта достаточно лун. Зачем лишний труд?
        - Спутники гиганта - неподходящий материал, - объяснила Ирина. - Такая луна обычно состоит из небольшого каменного ядра, окруженного толстой ледяной или жидкой оболочкой. Ингибиторам нужен металл, вот и пришлось искать далекие спутники.
        - И чем они намерены заняться сейчас?
        - Еще кое-что соорудить, - ответила Ирина. - Огромное. Требующее сотен триллионов тонн материи.
        - И когда это началось? - спросил Торн, глядя на дисплей. - Когда потоки достигли гиганта?
        - Три недели назад. И конструкция уже принимает отчетливую форму.
        Ирина ткнула пальцем в браслет, увеличивая изображение ближайших окрестностей гиганта.
        Б?льшая часть планеты оставалась в тени. Но над освещенным сектором - матово-белым полумесяцем, разлинованным светло-коричневыми и охряными полосами, - висела странная арка длиной, должно быть, в несколько тысяч километров. Ирина увеличила изображение.
        - Насколько можно судить, это твердое тело, - заметила Виллемье. - Дуга круга радиусом в сто тысяч километров. Она находится на экваториальной орбите и удлиняется.
        Ирина увеличила снова, сфокусировав на участке точно посреди дуги. Там виднелась припухлость, ромбовидный нарыв. Женщина повозилась с браслетом, и припухлость заполнила дисплей, предстала во всех деталях.
        - Это вполне себе спутник, - пояснила Ирина. - Ледяной шар в несколько сот километров диаметром. Машины вывели его на круговую экваториальную орбиту, при этом спутник не разлетелся вдребезги от приливных сил. Затем внутри что-то построили - видимо, перерабатывающий материю агрегат. Один из подходящих к гиганту потоков падает в отверстие на спутнике, вон там. А что делается внутри, трудно представить. Известно одно: из полюсов вдоль орбиты выступают тубулярные структуры. Отсюда они кажутся волосками, а на самом деле каждый в пятнадцать километров диаметром. Протянулись уже на семьдесят тысяч километров и растут со скоростью двести восемьдесят километров в час.
        Ирина кивнула, заметив изумление и недоверие на лице Торна.
        - Да, вы не ослышались. Видимая вами дуга - результат десяти последних стандартных дней. Мы имеем дело с силой, какую раньше и представить не могли. Наши машины могут превратить богатый металлами астероид в космический корабль за несколько дней, но это, по меркам ингибиторов, допотопная медлительность.
        - За десять дней… - прошептал Торн растерянно, чувствуя, как по спине бегут мурашки. - Думаете, дуги будут расти, пока не соприкоснутся?
        - Похоже на то. При сохранении нынешней скорости это случится через девяносто дней. Может, даже чуть раньше.
        - Три месяца. Вы правы - нам не успеть. Мы бы не справились с эвакуацией за девяносто дней даже в лучшие времена. Но зачем это все? Какой смысл опоясывать кольцом газовый гигант?
        - Мы не знаем. Пока. - Ирина кивнула в сторону дисплея. - Продолжим?
        - Покажите, - попросил Торн. - Я хочу видеть все.
        - Вам вряд ли понравится.
        Она показала остальное: как три потока материи, летящих практически по баллистическим траекториям - словно бросаемый в космическую пустоту щебень, - останавливаются невидимыми отсюда машинами у газового гиганта, как разворачиваются, направляются к месту обработки. Потоки резко изогнулись. Один пошел к спутнику, исторгавшему из себя тонкие дуги. Другие уходили к зияющим на других спутниках жерлам. Эти спутники были опущены на орбиты чуть выше облачного слоя; в такой близости от гиганта их неизбежно должны были разорвать на части приливные силы.
        - Что происходит на двух других лунах? - спросил Торн.
        - Посмотрите сами, - предложила Ирина. - Может, увидите в этом больше смысла, чем мы.
        Разобраться в сути происходящего действительно было непросто. Из каждого нижнего спутника выступала в направлении, противоположном их движению по орбите, тонкая нить - похоже, такого же диаметра, что и выпускаемая верхним спутником. Обе нижние «нити» плавно изгибались и уходили в атмосферу, словно гибкие трубы, укладываемые на дно моря. За точками вхождения в атмосферу тянулся шлейф бурлящих облаков длиной много тысяч километров.
        - Насколько можно видеть, наружу эти штуковины не выходят, - сказала Виллемье.
        - С какой скоростью их укладывают?
        - Трудно сказать, ведь на «нитях» никаких рисок нет. И мы не можем измерить доплеровское смещение, не выдав своего присутствия. Но ясно, что потоки материи, идущие ко всем трем спутникам, приблизительно одинаковы, и диаметр выходящих «нитей» тот же.
        - И погружают их в атмосферу, скорее всего, с той же скоростью, с какой формируется орбитальная дуга? Двести восемьдесят километров в час, или около того, - заключил Торн, вглядываясь в лица женщин. - Как думаете - зачем?
        - Понятия не имеем, - призналась Ирина.
        - Но считаете, что это не к добру?
        - Да, Торн, именно так мы и считаем. Могу предположить: мы видим лишь часть общей картины, причем эта картина очень и очень велика.
        - И эта часть общей картины подсказала вам, что нужно эвакуировать Ресургем?
        - Да. У нас еще есть время. До замыкания наружного кольца - восемьдесят дней. Но вряд ли неприятности начнутся сразу после. Скорее всего, начнется новое строительство, и оно может потребовать не меньше времени. Допустим, у нас несколько месяцев в запасе.
        - Но именно что месяцев, не лет.
        - А на эвакуацию Ресургема требуется полгода.
        Торн вспомнил сухую математику, предложенную женщинами: длительность полетов, вместимость шаттлов, затраты времени на погрузку и разгрузку. Да, согласно этим цифрам, можно уложиться в полгода, но ведь они не принимают в расчет человеческий фактор. Люди не ведут себя как послушный бессловесный груз. В особенности люди, которых последние полвека безжалостно угнетали и запугивали.
        - Прежде вы говорили, что у нас есть пара-тройка лет на эвакуацию.
        Виллемье улыбнулась:
        - Нам пришлось немножко солгать - для пользы дела.
        Позднее женщины провели гостя по коридорам к ангару, где содержался орбитальный флот. Маршрут показался Торну нарочито долгим, запутанным. В ангаре висели на стапелях атмосферные шаттлы и шлюпки для сообщений между кораблями, частью похожие на изящных тонкотелых акул, частью на раздутых, с плавниками-колючками рыб-ангелов. Большинство судов было слишком мало для помощи с эвакуацией, но Торна все равно впечатлило их изобилие.
        Женщины помогли облачиться в скафандр, чтобы гость мог сам облететь ангар и осмотреть суда, предназначенные для перевозки населения с Ресургема на борт «Ностальгии по бесконечности». Если бы и остались к этому времени малейшие подозрения насчет обмана, теперь они бы уж точно рассеялись. Огромность трюма, ряды судов не позволяли усомниться в реальности происходящего, - по крайней мере, в реальности существования субсветовика.
        И все же, все же…
        Торн видел корабль собственными глазами, ступал по его коридорам, ощущал разницу между его искусственной, создаваемой вращением гравитацией и привычной с детства гравитацией Ресургема. Но вот насчет угрозы… Тут-то и виделся подвох. Женщины показали многое, но далеко не все. Сведения об угрозе он получил из вторых рук, отфильтрованные, обработанные.
        Торн принадлежал к тем людям, которые предпочитают всегда докапываться до сути. Конечно, он мог потребовать дополнительных доказательств, но какой в этом смысл? Даже если выпустят наружу, на корпус корабля, и дадут телескоп, чтобы следить за газовым гигантом - ведь и тут могут подстроить, не дадут увидеть нежелательное, заставят думать именно так, как хочется им. Если даже он заметит некое изменение в свете, исходящем от этого куска космического вещества, то сам интерпретировать происходящее не сумеет. И уж тем более связать с деятельностью черных машин-пришельцев. Придется верить женщинам на слово.
        А верить на слово Торн не любил.
        - Ну и как? - осведомилась Виллемье, помогая ему выбраться из скафандра. - Полагаю, вы увидели достаточно, чтобы понять: мы не лжем. Чем скорее доставим вас назад, на Ресургем, тем скорее приступим к эвакуации. Как говорится, время - деньги.
        Он кивнул, глянув на маленькую женщину с глазами цвета бурого дыма. Опасную женщину.
        - Вы правы. Я увидел достаточно, чтобы убедиться: если вы и лжете, то не обо всем.
        - И какой вывод?
        - Этого мало.
        - Почему?
        - Инквизитор, многое из того, во что я должен поверить, известно лишь с ваших слов. Слишком многое.
        В ее голосе прозвучала неприкрытая угроза:
        - Торн, вы видели свое досье. Там достаточно улик, чтобы отправить вас прямиком к амарантийцам.
        - Не сомневаюсь. Если хотите, предоставлю и новые улики. Но это же ничего не изменит. Я не поведу людей в то, что здорово смахивает на устроенную правительством ловушку.
        - Вы все еще считаете это подделкой? - Ирина издала странный кудахтающий звук.
        - Я всего лишь хочу, чтобы у меня не осталось сомнений. Никаких.
        - Но мы же показали, чем занимаются ингибиторы.
        - Показали некие данные, выведенные на дисплей. У меня нет объективного свидетельства в пользу существования машин-пришельцев.
        - О господи! - Виллемье смотрела на Торна удивленно и раздосадованно. - Что еще показать вам?
        - То, что позволит поверить целиком и полностью. Как вы это сделаете, меня не заботит.
        - Торн, на это нет времени!
        Он заколебался. Виллемье говорила с таким нетерпением, с такой искренней озабоченностью и тревогой, что он почти поверил. Почти.
        Похоже, ей по-настоящему страшно…
        Торн повернулся в сторону ангара и спросил:
        - Может одна из этих птичек доставить нас поближе к газовому гиганту?
        Война Рассвета произошла из-за металлов.
        Почти все тяжелые элементы в наблюдаемой Вселенной родились в недрах звезд. Большой Взрыв произвел почти исключительно водород, гелий и литий. Но каждое поколение звезд обогащало палитру элементов. Массивные светила собирали элементы легче железа в тщательно сбалансированных природой реакциях термоядерного синтеза, усложняя каскад реакций по мере того, как выгорали более легкие элементы и оставались преимущественно тяжелые. Когда очередь подходила к кремнию, наступил финал звездной жизни. Конечный результат выгорания кремния - железная оболочка вокруг ядра звезды. Но железо уже не вступает в реакцию синтеза. Выгорание кремния длилось едва ли сутки. Затем светило постигала катастрофическая неустойчивость - и звезда обрушивалась внутрь себя под собственной тяжестью. Отражающиеся, усиливающиеся ударные волны разбрасывали останки светила по космосу, и в течение краткого времени звезда горела ярче всех прочих в Галактике.
        Сверхновая создает россыпь новых элементов: железа, кобальта, никеля, множество радиоактивных изотопов. Рождается туманность, распространяющаяся на многие звездные системы - и дающая материал для нового поколения звезд и планет. Близлежащая туманность, будучи возмущена ударной волной от сверхновой, собирается в сгустки. Они, уже обогащенные тяжелыми элементами от взрыва предыдущей сверхновой, в свою очередь сжимаются под действием собственной, пока еще слабой гравитации. Образуются плотные горячие «звездные колыбели», места рождения ярких молодых звезд. Некоторые - относительно прохладные карлики - выжигают свое вещество так медленно, что могут пережить и саму Галактику. Другие - сверхмассивные, быстро горящие гиганты - проживают звездную жизнь, по галактическим меркам, в мгновение ока. В агонии они, взрываясь, рассеют еще больше металлов по космосу - и дадут начало новым звездам.
        До зарождения жизни ничто не мешало этому процессу. Галактику испещряли взрывы сверхновых, с каждым увеличивался запас сырья для образования планет - и самой жизни. Но постоянное обогащение тяжелыми элементами по Галактике распределялось неравномерно. В областях, удаленных от центра, сверхновые взрывались гораздо реже, чем в кишащих звездами ядрах.
        Потому первые каменистые, пригодные для развития жизни миры появились поблизости от центра Галактики. Там уровень концентрации металлов перевалил за порог. Там же, в пределах тысячи килопарсеков от центра, возникли первые культуры, овладевшие техникой межзвездных путешествий. Они обследовали безжизненные просторы вокруг себя, посылали экспедиции за тысячи световых лет, воображали себя единственными, уникальными - любимцами, избранниками природы. Достигали того, что считали могуществом. Страдая от одиночества, мнили себя владыками мироздания.
        Но не все было так просто и прямолинейно. Разумная жизнь возникала не только вблизи центра, в одну галактическую эпоху, в пределах пояса звезд с подходящими планетами. Области с высоким содержанием металлов, позволяющие развиться строящим машины культурам, попадались и в холодной зоне. Статистические флуктуации в распределении тяжелых элементов создавали цивилизации звездоплавателей даже там, где по идее они не могли зародиться. Тогда же образовались сверхимперии, захватывающие огромные доли Галактики - потому что расширяющиеся культуры неизбежно наталкивались на соперников. Увы, распространение жизни, по галактическим масштабам, произошло мгновенно. Как только созревали нужные условия, жизнь вспыхивала будто факел.
        Но процесс образования богатых металлом миров со временем изменялся. Огромные звездные кузни не угасли. Несколько раз в столетие зажигались сверхновые, массивные звезды умирали, сияя ярче прочих. Как правило, они погибали, скрытые плотной завесой хорошо поглощающей радиацию межзвездной пыли, и смерть их отмечалась лишь чередой гравитационных волн и нейтринным импульсом. Но возникшие при кончине звезды металлы эффективно распылялись по Галактике, и среди туманности рождалось новое поколение светил и планет, и было оно еще богаче тяжелыми элементами. Огромная космическая фабрика работала, не замечая разумной жизни, которой сама же помогла возникнуть и развиться.
        Однако вблизи ядра содержание металлов превысило оптимум. Формирующиеся около новорожденных солнц планеты были очень тяжелыми, с ядрами, перегруженными металлом, с мощной гравитацией и агрессивным химическим составом. На них не образовывалось твердой коры - мантия не могла выдержать ее вес. Без стабильной литосферы не было разнообразия рельефа. Мощная гравитация подтягивала кометы, орошавшие поверхность водой. В конце концов тяжелые планеты покрывались океаном, сплошной жидкой оболочкой под унылым давящим небом. На них редко появлялась сложная жизнь - слишком мало доступных экологических ниш, не хватает климатического разнообразия. Культурам, уже освоившим межзвездные перелеты, эти планеты казались монотонными и бесполезными. Потому, когда сгусток богатой металлами туманности был готов поделиться на пригодные для использования звезды и планеты, старейшие расы звездоплавателей нередко вступали в спор за право владеть ими. В результате Галактика видела фейерверки, взрывы и выбросы энергии, интенсивностью едва ли уступающие слепым процессам звездной эволюции. Но грядущее затмило все, что было
выплеснуто в локальных войнах.
        Старшие культуры пытались избегать конфликтов. В поисках сырья и пространства они обратились к внешним зонам Галактики, но и тут на пути встали преграды. За полмиллиарда лет зона, благоприятная для возникновения жизни, распространилась от галактического ядра, будто волна от брошенного в пруд камня. Туманности, прежде бедные металлами, обогатились ими, там родились пригодные для эксплуатации системы - и конфликты вспыхнули снова. Некоторые продолжались по десятку миллионов лет, оставив Галактике раны, требующие для исцеления впятеро больше времени.
        Но и эти войны были всего лишь мелкими ссорами по сравнению с грядущей Войной Рассвета.
        Галактика в той же степени, в какой была машиной по производству металлов, сложных химических соединений, а значит, и жизни, - была машиной по производству войн. Стабильных уголков, где можно укрыться от постороннего вмешательства, в ней не имелось. На шкале времени галактических суперкультур она менялась постоянно. Колесо истории опять и опять заставляло старые культуры схлестываться с новыми.
        И потому случилась война, призванная покончить со всеми войнами, завершить первую фазу галактической истории. Ее назвали Войной Рассвета, поскольку она случилась давным-давно и стала первой всегалактической распрей.
        Ингибиторы мало знали о ней. Даже собственная история представлялась им неясной, запутанной. Наверняка их память подвергалась грубым переделкам. Трудно было судить, что из ее содержимого достоверно, а что подделка, созданная их предками для воздействия на другие расы. Возможно, сами ингибиторы некогда были органическими, хордовыми, теплокровными обитателями суши с двухполушарным мозгом. Далекую тень такого прошлого можно было различить в архитектуре кибернетики нынешних ингибиторов.
        Долгое время они довольствовались органическими телами. Но на определенной стадии механика стала удобнее и вытеснила органику. Черные машины рыскали по Галактике. Память о планетной жизни потускнела, затем стерлась целиком; казалось, она имеет не большее отношение к действительности, чем у людей праисторическая память о жизни на деревьях.
        Важным и нужным для ингибиторов осталось одно - их работа.
        Скади удостоверилась, что Ремонтуар и Фелка узнали об успехе экспедиции, и затем позволила роботу вновь водрузить ее голову на пьедестал. На нем мыслилось по-другому - наверное, из-за небольших отличий в системах, обеспечивающих циркуляцию крови, и разного химического состава питающих мозг веществ. На пьедестале Скади было спокойнее. Проще сфокусироваться, открыть себя сущности, которую она всегда носила в голове.
        - Скади?
        Голос Ночного совета был едва слышен, похож на детский - но не услышать, проигнорировать невозможно. Скади давно это поняла.
        - Я здесь, - покорно отозвалась она.
        - Скади, считаешь, все идет хорошо?
        - Да.
        - Тогда изложи подробности.
        - Клавэйн мертв, его настигли наши ракеты. Его смерть еще необходимо подтвердить, но я в успехе не сомневаюсь.
        - Как он умер? По-солдатски, стоически и спокойно?
        - Да. Он не сдался, хотя должен был понимать: с поврежденными двигателями далеко не уйти.
        - Мы и не рассчитывали, что он сдастся. Тем не менее погоня оказалась на удивление недолгой. Хорошо, что он умер быстро. Мы удовлетворены. Более чем.
        Скади захотелось кивнуть, но для отрезанной головы это непросто.
        - Спасибо!
        Ночной совет позволил собраться с мыслями. Он всегда был терпелив, внимателен. Не раз говорил, что ценит Скади не менее, чем других избранных из избранных, входящих в наивысший из советов, - а может, и более. Отношения как у учителя с одаренным, пытливым учеником.
        Скади нечасто спрашивала себя, откуда исходил голос и кого представлял. Ночной совет запрещал такие мысли, поскольку они могли быть перехвачены другими сочленителями.
        Вспомнилось, как Ночной совет впервые явил себя и поведал кое-что о своей природе.
        - Мы избранные сочленители, - сказал он. - Тесно связанная группа, засекреченная настолько, что о нашем существовании не знают и не подозревают даже самые старшие, наделенные наибольшей властью члены Узкого совета. Мы секретней и могущественней даже Внутреннего святилища, и оно иногда выступает нашей марионеткой, не подозревая о том, представляет нас среди сочленителей. Однако Ночной совет не состоит целиком из членов Внутреннего святилища или Узкого совета. Детали нашей организации не должны тебя заботить.
        Затем голос сообщил, что Скади избрана. Она великолепно исполнила порученное задание, опаснейшее и рискованное - тайную экспедицию в глубины Города Бездны, ради добычи технологий, необходимых для постройки подавляющих инерцию машин. Живым оттуда не вернулся никто, кроме Скади.
        - Ты отлично справилась! - похвалил голос. - Мы давно приглядывались к тебе, но в этом задании ты проявила себя в полной мере. И потому мы решили предстать перед тобой. Считаем, что ты принадлежишь к тому типу сочленителей, которые лучше других готовы к предстоящей трудной работе. Скади, это не лесть, но констатация истины.
        Ради оперативной необходимости детали операции в Городе Бездны были стерты из ее памяти. Но Скади знала: миссия была исключительно рискованной, сложной, и она прошла вопреки планам Узкого совета.
        Военные операции сочленителей носили характер отчасти парадоксальный. Солдатам, непосредственно участвующим в боях и дислоцированным в пределах зоны военных действий, не позволялось знать важное, способное изменить ход войны. Однако с оперативниками, проникающими далеко за линию вражеской обороны, дело обстояло по-другому. В качестве таких оперативников использовали опытных, высококвалифицированных сочленителей. Тех, кто мог вынести длительную разлуку с собратьями. Таким образом, пригодных для действий в чужом тылу насчитывались единицы. И собратья смотрели на них с подозрением.
        Клавэйн был одним из таких оперативников. Скади - другой.
        Когда она возвращалась домой с операции, голос Ночного совета впервые зазвучал в ее разуме. Предупредил: о его существовании она не вправе никому рассказывать.
        - Скади, мы ценим нашу секретность, и она будет защищена любой ценой. Служи нам - и окажешь неоценимую заслугу Материнскому Гнезду. Если же предашь, хотя бы непредумышленно, мы заставим тебя молчать. Подобные меры не доставляют нам удовольствия, но не сомневайся, мы держим слово.
        - Я первая избранная?
        - Нет. Есть и другие. Но ты о них никогда не узнаешь. Такова наша воля.
        - Чего вы от меня хотите?
        - Пока ничего. Но когда в тебе возникнет потребность, мы дадим знать.
        Так и случилось.
        Прошли месяцы, затем годы; Скади уже считала голос, пусть и казавшийся в свое время реальным, галлюцинацией. Но однажды, в покое и тишине, голос вернулся и начал давать указания. Поначалу хотел немногого: главным образом не препятствовать тому или сему. Членства в Узком совете Скади удостоилась самостоятельно, без чьей-либо помощи, - по крайней мере, так она полагала. Столь же самостоятельно добилась и членства во Внутреннем святилище.
        Часто она размышляла, кто же составляет Ночной совет. Определенно среди тех, на кого Скади обращала внимание в Узком совете и просто в Материнском Гнезде, были и лица, принадлежащие к официально несуществующему органу власти. Но за все время никто не выдал своей причастности к нему. В потоке мыслей - ни единого признака, ни единого указания на то, что эти сочленители могли служить источником либо передатчиком голоса. И Скади старалась не вспоминать о голосе, пока он не напоминал о себе сам. Она подчинялась приказам, не задумываясь об их происхождении. Было приятно сознавать, что она исполняет волю высшей силы.
        Взамен неуклонно росло влияние и возможности Скади. К тому времени, когда она присоединилась к сочленителям, был восстановлен «Пролог». Голос приказал ей сделать все необходимое, чтобы возглавить проект, максимально использовать ее открытия и определить направление будущих исследований. Когда она достигла высшего уровня допуска, поняла, насколько важно добытое ею в Городе Бездны. Внутреннее святилище уже предпринимало неуклюжие попытки создать технологию подавления инерции. Но после операции в Городе Бездны все части головоломки легли на места. Жаль, но Скади так и не узнала, что именно произошло с ней во время экспедиции. Возможно, в том была заслуга и других членов Ночного совета - на это намекал голос. А может, дело в самой Скади, проявившей себя умелым, решительным и безжалостным руководителем. Узкий совет стал ее театром действий - и старшие сочленители со смехотворной легкостью поддались ее воле.
        Голос не унимался. Он привлек внимание к сигналу с Ресургема, к характерному импульсу, означавшему, что «адские» пушки приведены в готовность.
        - Скади, Материнское Гнездо нуждается в этом оружии. Ты должна вернуть его.
        - Зачем?
        В ее разуме возникло жуткое видение: черные машины, бесчисленная грозная стая воронья.
        - Скади, среди звезд обитает враг, страшнее которого мы не встречали доселе. Он приближается. Мы должны защититься.
        - Откуда вам это известно?
        - Мы знаем, поверь.
        Она вдруг услышала в тонком, похожем на детский голосе Ночного совета новое, чего не замечала раньше: страх и муку.
        - А еще мы очень хорошо знаем, на что он способен. Доверься нам.
        Голос стих, будто говоривший осознал, что выдал слишком многое, и смутился.
        Но затем он поместил в разум Скади настойчивую, неприятную мысль, прервав раздумья над загадочной эмоциональностью прежде бесстрастного советчика и наставника.
        - Скади, когда мы сможем убедиться в его смерти?
        - Часов через десять-одиннадцать. Мы прочешем зону поражения, соберем и профильтруем пыль в поисках характерных химических соединений и элементов. И даже если свидетельства будут не вполне убедительными…
        Последовал резкий и безапелляционный ответ:
        - Нет, Скади. Его смерть должна быть гарантирована! Нельзя допустить, чтобы он добрался до Города Бездны!
        - Клянусь, я убила его!
        - Скади, ты умна и решительна. Но и Клавэйн тоже. Однажды он тебя переиграл и может переиграть снова.
        - Не имеет значения!
        - Почему?
        - Даже если Клавэйн достигнет Йеллоустона, имеющиеся у него сведения не дадут ощутимой выгоды ни врагу, ни Феррисвильской конвенции. Если захотят, они попытаются заполучить «адское» оружие. Но у нас есть «Пролог» и машины, подавляющие инерцию. Они дают нам решительное преимущество. Каких бы союзников Клавэйн ни нашел, он обречен на поражение.
        Голос молчал. На мгновение Скади показалось, что ее оставили в покое.
        Она ошибалась.
        - Так ты считаешь, что он может быть жив?
        - Я… - Скади растерянно запнулась.
        - Лучше бы он оказался мертвым. Иначе мы очень разочаруемся в тебе.
        Он держал раненого кота. Позвоночник был перебит, задние лапы бессильно свисали. В его пасть был засунут наконечник пластикового шланга, выходящий из резервуара в скафандре. Ноги Клавэйну придавило тоннами камня. Ослепший, обожженный кот страшно мучился. Но расстаться с жизнью ему не давал человек.
        Клавэйн пробормотал, скорее обращаясь к себе, чем к животному:
        - Нет, приятель, ты будешь жить, хочешь того или нет.
        Голос звучал так, будто терлись друг о друга листы наждачной бумаги. Клавэйну страшно хотелось пить. Но в резервуаре осталось совсем не много, и сейчас была очередь кота.
        - Пей, гаденыш. Зря, что ли, ты так долго протянул.
        - Позволь мне умереть, - прохрипел кот.
        - Извини, дружок, но умереть я тебе не дам.
        Вдруг он ощутил движение воздуха - впервые за все время, пока лежали вместе с котом под развалинами. Издалека донесся мощный грохот бетона и металла. Подумал: хорошо, если обвалились внутренние перегородки, а ветер вызван соединением воздушных пузырей. Если рухнула наружная стена, желание кота скоро исполнится. Тогда пузырь быстро исчезнет, и дышать придется марсианской атмосферой. По слухам, умирать в таких условиях до крайности неприятно, хотя голографические ролики, состряпанные Коалицией ради поддержания боевого духа, утверждают обратное.
        - Клавэйн… спасай себя…
        - Пушистый, ты чего?
        - Я все равно умру.
        Когда кот заговорил впервые, Клавэйн посчитал это галлюцинацией. Страдающие, умирающие в одиночестве люди нередко воображают собеседников. Но запоздало понял: это и правда говорящий кот, биоинженерная игрушка богатого туриста. Когда пауки начали обстрел снарядами из вспененного металлического водорода, к причальной башне был пришвартован гражданский дирижабль. Наверное, котяра сбежал оттуда задолго до обстрела, пробрался на нижние ярусы башни и спрятался. Клавэйн считал модифицированных животных оскорблением Божьего промысла и не сомневался: эта тварь уж точно не принадлежит к числу легально созданных разумных существ. Начальство Коалиции за невральную чистоту пришло бы в ярость, прознав, что ее адепт делился водой с существом, появившимся на свет вопреки природе. Союз ненавидел генетические модификации не меньше, чем мозговые усовершенствования Галианы.
        Клавэйн силой просунул наконечник в горло коту. Тот, повинуясь рефлексу, проглотил несколько капель.
        - Когда-нибудь все там будем.
        - Скоро будем… скоро…
        - Кончай ныть и пей!
        Кот дохлебал остатки:
        - Спасибо…
        Клавэйн снова ощутил движение воздуха, на этот раз сильнее. Вместе с ним опять донесся грохот разваливающихся стен, уже сильней и ближе. В тусклом свете биохимической лампы-грелки, включенной час назад и уже начавшей тускнеть, увидел: на полу дрожит мусор, пляшет пыль. Золотистая шерстка кота шевелилась, будто спелый ячмень на ветру. Клавэйн коснулся его головы, чтобы погладить, успокоить. На месте кошачьих глаз зияли кровавые дыры.
        Было ясно: близок финал. Это не воздух перетекает из одной полости в другую. Наверняка разрушился периметр искалеченного строения. Воздух уходит в холодную атмосферу Марса.
        Рассмеялся - словно колючая проволока заерзала в глотке.
        - Что-то… смешное? - выдавил кот.
        - Нет. Нисколько.
        Сумрак пронизали лучи света. Волна чистого холодного воздуха ударила в лицо, затопила легкие.
        Клавэйн снова погладил кота. Если это смерть, она не так уж и плоха.
        - Клавэйн!
        Его звали спокойно, настойчиво.
        - Клавэйн, проснитесь!
        Он разлепил веки, и это забрало половину оставшихся сил. Ярчайший свет резал глаза. Захотелось моргнуть, отчего заплывшие слизью веки немедленно слиплись бы снова. Так тянуло назад, в прошлое, пусть и жутким был сон - о заточении в тесном закутке под руинами, о медленной смерти.
        - Клавэйн, предупреждаю: если не проснетесь, я…
        Он распахнул глаза настежь. Впереди силуэт, пока еще расплывчатый, неясный. Голос исходил от него. Похоже, Клавэйн лежал и кто-то над ним склонился.
        - Ох, мать твою! - сказала женщина. - Он то ли с ума сошел, то ли…
        Послышался другой голос, зычный, внешне почтительный, но с очевидными покровительственными нотками.
        - Прошу прощения, юная леди, но крайне неразумно делать преждевременные заключения. Особенно когда вы имеете дело с сочленителем.
        - А то я сама не знаю, с кем имею дело!
        - Я всего лишь хочу напомнить о том, что его тяжелое состояние может быть вызвано сознательно.
        - Да выкинь его в космос! - посоветовал еще один голос, мужской.
        - Ксав, заткнись!
        Наконец зрение сфокусировалось. Клавэйн понял, что находится в небольшой камере с белыми стенами. На стенах насосы, шкалы, диаграммы, предупреждающие надписи, почти стершиеся от времени. Понятно, это шлюз. На Клавэйне по-прежнему был скафандр. Припомнилось: тот самый, в котором он покидал корвет. И склонившаяся над ним особа тоже носила скафандр. Она убрала у Клавэйна лицевой щиток и фильтры, позволив свету ударить в глаза, воздуху достичь легких.
        Он покопался в оцепенелой памяти и нерешительно спросил:
        - Антуанетта?
        - Она самая!
        Женщина тоже подняла лицевой щиток. Но различить сочленитель мог лишь отдельные детали: соломенного цвета волосы, большие глаза, веснушчатый нос. Ее скафандр крепился за пояс к стене металлическим тросом. А рука лежала на массивном красном рычаге.
        - Вы моложе, чем я думал, - проговорил Клавэйн.
        - Как чувствуете себя?
        - Чуть лучше. Скоро совсем очухаюсь. Я вошел в глубокий сон, почти в кому, чтобы сохранить ресурсы скафандра на случай, если вы чуть запоздаете.
        - А если бы я вообще не явилась?
        - Антуанетта, я верил: вы явитесь.
        - И напрасно. Я запросто могла не прилететь. Верно, Ксав?
        Мужской голос добавил сердито:
        - Старик, ты даже не представляешь, как тебе повезло!
        - Наверное, не представляю.
        - Я же сказал: надо выкинуть его! - повторил мужчина.
        Антуанетта оглянулась на оконце внутренней двери шлюза:
        - Выкинуть, проделав такой путь?
        - Еще не поздно. Преподай ему урок, чтобы не был таким самоуверенным!
        Клавэйн чуть шевельнулся:
        - Я не…
        - Стоп! - Антуанетта вскинула руку, давая понять, что шевельнуть еще хотя бы мускулом для Клавэйна было бы ошибкой. Указала кивком на красный рычаг.
        - Клавэйн, смотрите внимательно. Если мне что-нибудь не понравится - например, как вы моргаете, - я открываю шлюз. И тогда Ксав скажет вам «Счастливого полета».
        Клавэйн поразмыслил над ситуацией несколько секунд.
        - Но если бы вы не доверяли мне совершенно, не прилетели бы спасти.
        - Может, я из чистого любопытства прилетела.
        - Не исключено. Но возможно и другое: вы решили, что я могу говорить правду. Ведь я однажды спас вам жизнь.
        Свободной рукой девушка надавила кнопки. Внутренняя дверь отодвинулась, и Клавэйн успел бросить взгляд вглубь корабля. Там маячила поджидавшая фигура в скафандре, но больше никого не было.
        - Я иду! - предупредила Антуанетта.
        Одним быстрым движением она отцепила трос и скользнула внутрь. Дверь шлюза тут же встала на место. Клавэйн лежал неподвижно, дожидаясь, когда ее лицо появится в окошке. Она сняла шлем, запустила пятерню в пышные непослушные волосы.
        - Решили оставить меня здесь?
        - Да. По крайней мере, на время. Разумная мера. Если что, выкину вас в космос.
        Клавэйн потянулся к шлему, отсоединил и снял. Тот поплыл по шлюзу, будто крошечная металлическая луна.
        - Я не собираюсь совершать поступки, способные вас рассердить.
        - Это хорошо.
        - Но, пожалуйста, выслушайте меня внимательно. Находясь здесь, вы подвергаетесь большой опасности. Нужно покинуть зону военных действий как можно скорее.
        - Старик, расслабься, - посоветовал мужчина. - Мы еще успеем техобслуживание провести. На световые минуты вокруг ни одного зомби.
        - Вам не демархистов следует опасаться. Я убегаю от своей фракции, от сочленителей. У них неподалеку субсветовик, который трудно обнаружить обычными средствами наблюдения. Правда, не совсем рядом, я об этом позаботился. Но он может быстро двигаться, и несет дальнобойные ракеты, и упорно меня ищет.
        - Так вы же вроде инсценировали свою гибель. Так мне и сказали, помните?
        - Да. - Он кивнул. - Должно быть, Скади уже разнесла мой корвет в пыль, будучи уверена, что я на борту. Но на этом она не остановится. Это очень дотошная особа. Она не поленится прочесать окрестности, собрав атомарные следы на корпус корабля.
        - Атомарные следы? Да вы шутите! - Антуанетта покачала головой. - К тому времени, как они доберутся к месту взрыва, там…
        - Там все еще останется повышенная плотность - пусть на пару атомов в кубометре - веществ, которых не отыщешь так запросто в межпланетном пространстве. Например, характерные изотопы, содержавшиеся в материалах корпуса, и прочее в том же роде. Обшивка «Паслена» уловит их и проанализирует. Она покрыта клейким веществом, захватывающим все, что крупней молекулы, а бортовые масс-спектрометры проанализируют окрестный вакуум. Полученные данные будут тщательно обработаны, и компьютер придет к выводу, что такое распределение посторонних элементов возникает при взрыве космического корабля, и не просто корабля, а корвета. Конечно, результаты вряд ли получатся однозначными, статистические ошибки слишком велики - почти порядка самого эффекта. Но мне доводилось наблюдать, как подобный анализ служил руководством к действию. И наверняка выяснится, что на корвете было слишком мало органической материи. И еще кое-что. - Клавэйн медленно двинул рукой, стараясь, чтобы жест не был воспринят как угроза. Коснулся виска. - В моих имплантатах есть очень специфичные изотопы. Их тяжело детектировать, даже очень, но Скади
это сделает, если поставит себе такую задачу. А она поставит. А она приложит. И когда не найдет…
        - Поймет, что вы ее провели, - докончила фразу Антуанетта.
        - Да. Конечно, я учел и это. Тщательный поиск потребует много времени. Мы успеем достичь нейтральной зоны, но стартовать нужно немедленно.
        - Клавэйн, вам и в самом деле не терпится попасть на Ржавый Пояс? - спросила Антуанетта. - Они же вас живьем съедят - что конвенция, что зомби.
        - Никто же не говорил, что дезертирство - занятие не рискованное.
        - А вы, если не ошибаюсь, однажды уже дезертировали.
        Клавэйн поймал дрейфующий шлем, закрепил на поясе.
        - Да. Это было давно. Наверное, задолго до вашего рождения.
        - Века за четыре, так?
        Клавэйн поскреб в бороде:
        - Почти в точку.
        - Тогда - это же вы! Тот самый!
        - Что значит «тот самый»?
        - Ну, Клавэйн! Из истории. Про которого говорят, что он уже давно мертвый. Фарсидский Мясник.
        Клавэйн улыбнулся:
        - Ох, грехи мои тяжкие. Это именно я.
        Глава восемнадцатая
        Торн парил над миром, обреченным на гибель.
        Они вылетели с «Ностальгии по бесконечности» на проворном кораблике, найденном женщинами в ангаре. Двухместный аппарат был рассчитан на рейсы от планетной поверхности к орбите, сделан в форме головы кобры: крылья, как расправленный капюшон, плавно стыкуются с фюзеляжем, иллюминаторы пообочь корпуса - будто глаза. Нижняя сторона покрыта буграми сенсоров, люками и чем-то похожим на разномастное оружие. Пара стволов излучателей частиц торчит спереди, как ядовитые клыки, а всю поверхность корабля укрывают разной формы черно-зеленые, мерцающие чешуйки керамической брони.
        - Эта штука и вправду доставит нас туда и обратно? - спросил Торн.
        - Это самый быстрый шаттл на субсветовике и, наверное, самый малозаметный. Но у него легкая броня, да и оружие скорее для впечатления, чем для настоящего дела. Если хотите лучше защищенное и вооруженное судно, подыщем, но не жалуйтесь потом, что оно слишком медленное и легко обнаружимое.
        - Решайте сами.
        - Торн, не стоит туда лететь. Это просто глупо. Еще не поздно отказаться.
        - Глупо или нет, такой вопрос не стоит, инквизитор. - Торн никак не мог избавиться от привычки обращаться к Виллемье по должности. - Я просто не стану сотрудничать, если не поверю в реальность угрозы. А для этого должен увидеть ее своими глазами.
        - А с какой стати нам лгать?
        - Не знаю с какой, но ведь вы лжете. - Он пристально смотрел ей в лицо, удерживал ее взгляд, пока не стало неловко обоим. - Я не совсем понимаю, в чем дело, но вы обе не совсем честны со мной. Кое в чем правдивы, не могу отрицать, но что-то утаиваете. И это мне совершенно не нравится.
        - Мы хотим всего лишь спасти людей Ресургема.
        - В это я как раз верю.
        Виллемье и Торн сели в «змеиную голову», оставив Ирину на борту «Ностальгии». Стартовали быстро, и хотя Торн постоянно оглядывался, ему не удалось толком рассмотреть субсветовик. Не сумел он это сделать в первом рейсе, когда прилетел сюда с Ресургема. С чего бы этим женщинам не желать, чтобы он увидел звездолет снаружи? А может, у него просто разыгралась мнительность, и по возвращении он рассмотрит «Ностальгию по бесконечности» без проблем?
        - Вы можете лететь и сами, - предложила Ирина. - Кораблем не нужно управлять. Запрограммируем траекторию, позволим автоматике реагировать на обстановку. Скажите только, как близко хотите подобраться к ингибиторам.
        - Слишком близко, пожалуй, не надо. Несколько десятков тысяч километров будет вполне достаточно. Если дуга хорошо рассеивает свет, я ее увижу с такого расстояния, равно как и уходящие в атмосферу трубы. Но один лететь не хочу. Если уж вам так нужно привлечь меня на свою сторону, отправляйтесь со мной. Так я буду знать, что это не ловушка.
        - Я полечу с ним, - вызвалась Виллемье.
        - Как пожелаешь. - Ирина пожала плечами. - На всякий случай - прощай.
        Долетели без проблем. Как и по пути с Ресургема, б?льшую часть времени проспали - не в анабиозе, но в глубоком, подобном коме сне, вызванном средствами, тормозящими нервную систему.
        Виллемье велела кораблю разбудить их, когда окажутся в половине световой секунды от газового гиганта. Торн проснулся и сразу пожалел об этом: голова мутная, во рту мерзкий вкус, все тело болит и чешется.
        - Торн, хорошая новость: мы еще живы, - сообщила Виллемье. - Либо ингибиторы нас не заметили, либо им наплевать.
        - Наплевать? С какой стати?
        - Должно быть, они уже знают по опыту, что помешать мы не сможем. Скоро всему человечеству конец, стоит ли беспокоиться из-за пары особей?
        - Знают по опыту? - Он нахмурился.
        - У них коллективная память. Мы не первая раса, которую они уничтожают. Наверное, процент успеха у них достаточно высок, раз не меняют стратегию.
        Теперь корабль дрейфовал свободно. Торн отстегнул амортизирующие ремни, оттолкнулся от кресла, подплыл к щелевидному иллюминатору. Самочувствие слегка улучшилось. За окном виднелся газовый гигант, и выглядел он не лучшим образом.
        Прежде всего Торн заметил сходящиеся к нему из глубин системы три потока материи. Они тускло поблескивали в свете Дельты Павлина - тонкие серебристые полосы, словно мазки гигантской призрачной кисти через все небо, параллельно эклиптике, от гиганта в никуда. Движение планетного материала в потоках было едва заметным, выдавали его лишь случайные движущиеся блики отраженного света. Торну это напомнило вязкий поток воды в реке на грани замерзания. Вещество преодолевало сотни километров в секунду, но невероятный масштаб происходящего и эту скорость делал малой, почти неощутимой. Потоки были многокилометровой ширины - будто разматываемые околопланетные кольца.
        Торн проследил за ними взглядом. Близ гиганта плавные орбитальные дуги резко ломались - там потоки направлялись к местам переработки. Выглядело это так, будто элегантную работу художника грубо нарушили, толкнув его под руку в самый последний момент.
        Ориентация спутников по отношению к набегающим потокам постоянно менялась, и поэтому менялась геометрия потоков вблизи точек поворота. Иногда один вовсе запруживали, пропуская другой. Но, возможно, так лишь казалось, а по-настоящему движением управляли с безукоризненной точностью, и потоки проходили друг сквозь друга, не сталкиваясь ни единой частицей.
        - Мы и вообразить не можем, как машинам удается подобное, - тихо призналась Виллемье. - У этих потоков чудовищный импульс, сквозь сечение каждого проходят миллиарды тонн в секунду. Но направление они меняют с потрясающей легкостью! Может, ингибиторы разместили в точке поворота небольшие черные дыры и разворачивают вещество в их поле? Так считает Ирина. А у меня от всего этого мурашки по коже. Еще она допускает, что машины способны попросту отключать инерцию и благодаря этому с легкостью разворачивать любые массы.
        - И то и другое звучит не слишком ободряюще.
        - Вы правы. Но даже если ингибиторы умеют мастерить черные дыры на заказ и манипулировать инерцией, они это делают не в слишком больших масштабах - иначе мы были бы уже мертвы. У машин есть свои пределы. По крайней мере, в это хочется верить.
        Луны - объекты диаметром несколько десятков километров - казались плотными сгустками света, крючьями на конце нисходящих потоков. Материя рушилась в их зияющие отверстия, похожие на рты, перпендикулярные плоскости орбиты. По законам физики, ничем не уравновешенная падающая масса должна была выпихнуть луны на новую орбиту. Но этого не происходило. Очевидно, ингибиторы умели нарушать либо обходить обычные законы сохранения импульса и энергии.
        Спутник на самой далекой орбите производил дугу, которая рано или поздно замкнется в кольцо вокруг газового гиганта. Когда Торн смотрел с «Ностальгии по бесконечности», еще можно было усомниться в назначении дуги. Теперь сомнения исчезли. Дуга продолжала удлиняться со скоростью тысяча километров за каждые четыре часа - колоссальная лавина высокоорганизованной материи.
        Торну пришлось напомнить себе: это не магия, а всего лишь чрезвычайно продвинутая техника. Хотя верилось с трудом. Под ледяной коркой лун неведомые агрегаты с фантастической скоростью вырабатывали непонятные компоненты, образующие трубу диаметром тринадцать километров. Обе женщины с «Ностальгии» и представить не пытались, какова эта труба внутри: пуста она или забита сложнейшей техникой пришельцев.
        Нет, все же это не магия. Насколько Торн понимал, жесткие законы физики в присутствии ингибиторов становились податливыми, словно карамель на жаре. Скорее, законы не абсолютны, они являются лишь правилами, в большинстве случаев соблюдаемыми, а при умении и необходимости вполне изменяемыми. Но и черные машины имели свои пределы. Они могли творить то, что казалось волшебным, но перед действительно невозможным отступали. К примеру, как показывали наблюдения, ингибиторы не могли сотворить материю из ничего, хотя умели обрабатывать ее с поразительной скоростью. Вот и пришлось им разграбить три планеты.
        Кроме того, их огромные стройки требовали времени. Дуга вокруг планеты образовалась не мгновенно, она росла со скоростью в двести восемьдесят метров в секунду. Машины, при всем их могуществе, не были богами.
        Торн пришел к выводу, что это, пожалуй, единственное утешение в данной ситуации.
        Он пригляделся к паре нижних лун. Их ингибиторы перевели на идеально круглые орбиты прямо над облачным слоем, причем орбиты пересекались. Временами луны проходили вблизи друг друга, но медленная укладка «нити» в атмосферу не прекращалась.
        Теперь их работа виднелась отчетливо: трубы выходили из них прямыми, чуть изгибались, а затем, в тысяче километров от спутника, обрушивались резко в атмосферу. Касаясь ее, двигались с космической скоростью, несколько километров в секунду, и оставляли среди облаков метины, похожие на раны от когтей. За местом вхождения труб тянулись ржаво-красные полосы, дважды или трижды опоясывающие гиганта. Следы не совпадали друг с другом из-за вращения самого гиганта вокруг оси. Два спутника-завода выписывали на поверхности движущихся облаков сложный узор, напоминающий упражнение экстравагантного каллиграфа. Красиво, аж дух захватывает, но и страшно до тошноты. Несомненно, планету уродуют, безжалостно увечат. А потом и вовсе уничтожат. Эта каллиграфия - надпись на могиле умирающего мира.
        - Полагаю, теперь вы нам верите, - сказала Виллемье.
        - Да, я склонен поверить. - Торн стукнул костяшками в иллюминатор. - Может, это и не стекло, хотя таковым и кажется, а что-то вроде трехмерного дисплея… Однако вряд ли вы настолько хитры. Даже если я выйду наружу в скафандре, чтобы увидеть собственными глазами, и то не буду до конца уверен в том, что лицевой щиток - не дисплей.
        - Вы очень подозрительный человек.
        - Захочешь жить, станешь подозрительным. - Торн вернулся к своему креслу, уселся. - Хорошо. Я увидел. Следующий вопрос: что именно там происходит? Каковы их намерения?
        - Думаю, ответ искать не обязательно. Достаточно знать, что происходит скверное.
        - Для меня этого недостаточно.
        - Мы знаем, что делают эти машины, хотя и не знаем, как именно. Ингибиторы уничтожают разумные расы, медленно и тщательно. Их сюда привлек Силвест, и сделал он это, скорее всего, ненамеренно. Впрочем, это исключительно скользкий тип, и невозможно сказать, какими были его настоящие мотивы. Факт остается фактом: черные машины прилетели, чтобы проделать свою обычную работу. Это все, что нам нужно знать. Необходимо просто увезти отсюда всех, кого только можно, и побыстрее.
        - Если эти машины так эффективны, как вы считаете, то не будет ли напрасной наша попытка к бегству?
        - Мы выиграем время. Да и машины уже не те. Их работа небезупречна.
        - Вы же говорили, что они самовоспроизводящиеся. Отчего ингибиторы стали работать хуже? Разве что-нибудь мешает им обучаться, делаться умнее и эффективнее?
        - Создатели ингибиторов, кем бы они ни были, не хотели, чтобы их детища чересчур развились. Машины предназначались для уничтожения разума. Какой смысл заполнять ими ту нишу, которую они должны держать пустой?
        - Пожалуй, вы правы, - согласился Торн, отнюдь не удовлетворенный ответом. - Думаю, вы должны еще кое-что показать мне и рассказать. Но до того я хотел бы подлететь ближе.
        - Насколько ближе? - насторожилась инквизитор.
        - Полагаю, корабль приспособлен для полетов в атмосфере. Такая обтекаемая форма…
        - Насчет атмосферы мы не договаривались.
        - Ну, так подайте на меня в суд за нарушение контракта. - Он улыбнулся. - Я от природы пытлив, как и вы.
        Скорпион очнулся. Тело сотрясала дрожь. Было холодно, кожа покрылась липкой гадостью. Он заскребся, сдирая блестящий слой жирного геля. Тот чавкал, отлепляясь мерзкими полупрозрачными чешуями. Скорпион очень осторожно вычищал участок близ ожога на правом плече, бережно, заботливо, почти с наслаждением ощупывал его края. Знал на ощупь каждый дюйм ожога, но, очерчивая пальцами причудливый рельеф грубого шрама, вспоминал о долге перед собой, о данном себе же обещании, которому следовал с тех пор, как убежал от Квайла. Пусть Квайл умственно очень далеко ушел от людей, генетически он был человеком. Этого нельзя забыть. Нужно отомстить людям. За Скорпионом должок.
        Боль ушла. Не напоминал о себе даже шрам. Но мутило, трудно было сориентироваться. В ушах ревело, словно голову сунули в вентиляционную шахту. Перед глазами плавала переливающаяся, дрожащая муть. Спохватившись, он отлепил от лица прозрачную корку. Моргнул. Зрение прояснилось, но в ушах по-прежнему ревело. Скорпион осмотрелся. Он по-прежнему трясся от холода, но уже был способен определить, где находится.
        Скорпион лежал в половинке металлической яичной скорлупы, скорчившись в позе зародыша. Нижнюю половину тела еще окружал отвратительный липкий гель. Вокруг змеились пластиковые трубки, переходники. В ноздрях и глотке ощущалось раздражение, - должно быть, туда недавно совали эти трубки. И выдернули бесцеремонно. Вторая половина металлического яйца валялась рядом - видно, недавно отсоединили. Вокруг безошибочно угадывалась внутренность космического корабля: полированный синий металл, изогнутые, похожие на ребра перфорированные лонжероны. Гул в ушах - звук работающих двигателей. Значит, летим. Корабль маленький, раз двигатели слышны. Не хватает места, чтобы одеть их силовым полем, глушащим вибрацию. Определенно внутрисистемный шаттл или что-то похожее.
        Скорпион вздрогнул: в дальнем конце отсека открылась дверь, обнаружив каморку с ведущей наверх лестницей. С ее последней ступеньки сошел на пол мужчина и спокойно направился к Скорпиону, очевидно не удивившись его пробуждению.
        - Как самочувствие?
        Скорпион заставил себя посмотреть на вошедшего, сосредоточился. Этого человека он знал, хоть тот и успел измениться. Одежда по-прежнему темная, без отличительных знаков, но уже не отчетливо сочленительского покроя. Лысый прежде череп теперь покрывала короткая черная щетина. Выглядел он теперь куда менее похожим на труп.
        - Ремонтуар! - прохрипел Скорпион, выплевывая изо рта мерзкий гель.
        - Да, это я. С вами все хорошо? Мониторинг состояния показал: анабиоз не оставил вредных последствий.
        - Где мы?
        - На корабле близ Ржавого Пояса.
        - Снова явились меня мучить?
        Ремонтуар отвернулся, не желая глядеть ему в глаза:
        - Скорпион, это была не пытка… всего лишь дополнительное обучение.
        - Когда собираетесь сдать меня конвенции?
        - Думаю, выдача больше не сто?т на повестке дня. По крайней мере, сейчас она не представляется целесообразной.
        Скорпион утвердился в догадке: скорее всего, это шаттл. Очень может быть, что на борту всего двое. Интересно, каково это - вести сочленительский корабль? Наверное, непросто, но попробовать стоит. Даже если потерпишь крушение и сгоришь, все лучше, чем смертный приговор.
        Он выпрыгнул из скорлупы, подняв фонтан геля. Полетели в стороны трубки, капельницы. В один миг плохо устроенные руки гиперсвиньи отыскали жизненно важные точки. Надави такую - и любой человек, даже сочленитель, лишится сил, потеряет сознание, умрет…
        Очнулся Скорпион в другой части корабля, привязанный к креслу. Ремонтуар сидел напротив, аккуратно сложив руки на коленях. За его спиной изгибалась внушительная консоль, покрытая экранами, индикаторами, системами управления и полусферическими навигационными дисплеями. Освещалась консоль на манер игрального автомата в казино.
        - На вашем месте я бы этого не повторял, - посоветовал Ремонтуар.
        - Чего не повторял? - буркнул Скорпион, глядя дерзко.
        - Вы пытались меня задушить. Пустая затея. Мы внедрили в ваш мозг, вблизи сонной артерии, небольшой имплантат. Его единственная функция - сдавливать артерию по сигналу от моего имплантата. В случае угрозы я пошлю сигнал сознательно, но устройство может сработать и само. Если я вдруг потеряю сознание или погибну, вы вскоре умрете.
        - Но оно сработало, а я-то жив!
        - На первый раз я проявил милосердие и ограничился предупреждением.
        Скорпион осмотрелся: он одет, кожа кажется сухой, и вообще ему гораздо лучше, чем недавно в скорлупе.
        - Отчего же не повторить? Вы мне дали отличное средство для самоубийства. Всяко лучше, чем ждать, когда меня выпотрошит конвенция.
        - Я не намерен передавать вас конвенции.
        - Ага, значит, небольшая личная месть?
        - Снова не угадали. - Ремонтуар повернулся к вычурной приборной панели.
        Он работал, словно пианист над инструментом, не глядя, чего касаются пальцы. Над консолью находился иллюминатор, еще два прорезали синюю сталь корпуса по бокам.
        Свет в кабине постепенно ослаб, изменилось звучание двигателей, и Скорпион ощутил нутром перемену гравитации. В лобовом иллюминаторе появился огромный охряный полумесяц Йеллоустона. Б?льшая часть видимой поверхности была окутана ночным сумраком. Корабль Ремонтуара находился почти в плоскости Ржавого Пояса. На фоне освещенного участка планеты едва различались спутники Пояса - словно едва заметная темная посыпка, коричный след. Но на темной стороне они казались россыпью драгоценностей, переливающихся, блещущих, светящихся огромными зеркалами и прожекторами.
        Зрелище впечатляло, но Скорпион знал: это лишь тень былого великолепия. Перед эпидемией плавящей чумы Пояс состоял из десяти тысяч обитаемых спутников - теперь люди жили на нескольких сотнях. Но темнота скрыла руины, оставила только волшебную светящуюся пыль обитаемых космических островов - словно колесо истории застопорилось там.
        За Ржавым Поясом Йеллоустон казался таким близким! Скорпион живо представил шум Города Бездны, разноголосие, слышное и за облаками, словно завлекающее пение сирен. Вспомнил норы и крепости свиней и их союзников в трущобах Мульчи, этого царства беззакония, состоящего из многочисленных владений отдельных банд и группировок. После спасения от Квайла Скорпион, явившись в Мульчу, попал на низшую ступень тамошней иерархии - изуродованный шрамами иммигрант почти без единого целого воспоминания. Но Скорпион помнил, как выживать во враждебном окружении и, что важнее, как обратить ситуацию в свою пользу. Такими умениями, если ничем другим, он был обязан Квайлу. Но это не значило, что Скорпион был благодарен.
        О жизни до встречи с Квайлом он помнил очень мало. Знал: то, что кажется воспоминанием, на самом деле продукт воображения. Память удержала самые важные сведения о прежнем существовании, о жизни на яхте, но подсознание не теряло времени даром, заполняя один пробел за другим. Воспоминания, и без того сомнительные, дополнялись множеством иллюзорных деталей. Возможно, выстроенное и соответствовало реальности, но как проверить? Хотя какая теперь разница? Никто не оспорит воспоминания и не подтвердит. Те, кто мог, сейчас мертвы, безжалостно истреблены руками Квайла и его сообщников.
        Первое воспоминание о Квайле было жутким. Очнувшись от долгого сна, либо чего-то более глубокого, нежели сон, и беспамятного, он оказался в шеренге с одиннадцатью гиперсвиньями, посреди стылой комнаты с металлическими стенами. Одеты свиньи были в сшитое из полос жесткой и темной пятнистой ткани платье. Перед строем стоял Квайл - высокий, асимметрично модифицированный человек. Скорпион предположил, что он из ультра или подобных им фракций, склонных к гипертрофированному уродству: угонщиков или атмосферных черпальщиков. За спиной Квайла толпилось с полдюжины модифицированных людей. Все - с оружием, от ножей до крупнокалиберных короткоствольных дробовиков. Глядят на гиперсвиней с отчетливым предвкушением удовольствия.
        Скорпион без труда понимал речь Квайла. Тот объяснил, что двенадцать свиней были доставлены на борт его корабля, большого и вместительного, чтобы команда развлеклась после нескольких неудачных сделок.
        Развлечение удалось на славу, хотя и не совсем так, как запланировал Квайл. Команда настроилась на веселую охоту и с энтузиазмом ею занялась, и поначалу все шло как задумано. Правила были очень простые: свиньям дозволялось бежать куда угодно, прятаться как угодно, использовать любое оружие и инструменты, какие сумеют отыскать либо соорудить. Квайл посулил пощаду любой свинье, которая протянет пять суток. Жертвы сами должны решить, держаться им вместе либо поодиночке. Люди дали им шесть часов форы.
        Этого оказалось очень мало. Половина свиней погибла к концу первого дня охоты. Условия они приняли безропотно, даже Скорпион ощущал странное чувство долга, необходимость исполнять требования людей, будь то Квайл или другой человек. И хотя инстинкт самосохранения взял верх, ударить в ответ Скорпион решился только на третий день. И тогда пришлось бороться с собой, преодолевать ощущение, будто покушаешься на святое, совершаешь немыслимое кощунство.
        Сперва Скорпион прятался вместе с парой свиней, из которых одна была немая, а другая способна только на ломаные фразы. Но взаимодействовали все трое с необыкновенной легкостью, предугадывали мысли и поступки друг друга. Скорпион знал, что раньше свиньи работали вместе, хотя еще не сумел отыскать ни единого связного воспоминания о своей жизни до попадания к Квайлу. Но хотя команда справлялась неплохо, проведя с товарищами восемнадцать часов, Скорпион решил действовать в одиночестве. Двое предпочли остаться в уютном закоулке, Скорпион же не сомневался: единственная надежда на спасение - в постоянном продвижении наверх, против создаваемой двигателями тяги.
        Тогда он и сделал первое важное открытие. Проползая через вентиляционную шахту, Скорпион разодрал одежду и открыл край блестящего зеленого рисунка, покрывавшего б?льшую часть правого плеча. Он расширил разрыв, но не сумел рассмотреть как следует, пока не нашел отражающую поверхность. Оказалось, на плече вытатуирован стилизованный контур скорпиона.
        Он коснулся изумрудной татуировки, провел пальцами вдоль изогнутого хвоста, живо вообразил укол ядовитого жала - и почувствовал наполняющую его силу, мощь, какую лишь он один мог высвободить и направить. Стало ясно: его личность неразрывно связана с татуировкой, все важное сосредоточено в ней. Это был страшноватый миг самоидентификации, обнаружения собственного «я»: он понял, что может назвать себя. Что обладает собственным именем, которое связывает его с прошлым.
        Спустя четверть часа он сделал второе открытие, заметив сквозь иллюминатор летящее рядом судно. Маленькое, гораздо меньше корабля Квайла, и тонкое, с изящными обводами. Это, несомненно, космическая яхта, рассчитанная на путешествия внутри системы. Корпус из бледно-зеленого поблескивающего сплава, аэродинамически совершенная форма, как у ската манты; прикрытые воздухозаборники похожи на пасти исполинских акул. Глянув на яхту, Скорпион будто сразу увидел ее чертеж под элегантными обводами. Понял, что может заползти в любой закуток с закрытыми глазами; может управлять ею, почти не думая; может исправить любую неполадку, отрегулировать любую систему. Желание ухаживать за яхтой навалилось с неистовой силой. Скорпион чувствовал, что лишь в ее чреве, окруженный инструментами и машинами, он может быть по-настоящему счастлив.
        Тогда он предположил навскидку: наверное, двенадцать свиней составляли экипаж захваченной Квайлом яхты. Судно стало призом пиратов, команду погрузили в глубокий анабиоз до той поры, когда пиратам захочется скрасить унылое существование на борту. Это, по крайней мере, объясняло амнезию. Скорпион очень обрадовался, найдя ниточку в прошлое.
        И еще он обрадовался, когда сделал третье открытие.
        Он обнаружил двух свиней, оставленных в убежище. Как и опасался, их поймали и убили. Подвесили на цепях к перфорированной потолочной балке. Содрали кожу, выпустили кишки. Причем - Скорпион не сомневался - вспарывать и обдирать начали заживо. Теперь он был уверен и в том, что одежда, которую на него напялили, сделана из кожи свиней. Дюжина соратников Скорпиона - не первые жертвы, но лишь очередные мишени в игре, продолжавшейся куда дольше, чем он думал поначалу. Его обуяла ярость, какой он не испытывал никогда. В голове словно лопнуло что-то, и Скорпион всерьез задумался над тем, что раньше казалось немыслимым: как причинить человеку вред. Не просто травмировать: изувечить, изуродовать. Умертвить. Скорпион даже смог задуматься о том, как это лучше сделать.
        Он обнаружил в себе изобретательность, умение обращаться с техникой и принялся изменять корабль Квайла. Превращал двери в гильотины, разрубавшие неосторожных. Обрушивал кабины лифтов вместе с пассажирами, превращал транспортные платформы в прессы, плющившие добычу. Выкачивал воздух из отсека, иногда заменяя его отравленным газом, и заставлял датчики посылать ложные сигналы о присутствии там живого существа. Казнил охотников одного за другим, временами с артистичной изощренностью, пока не остался в живых один Квайл, перепуганный до смерти, наконец осознавший, какую глупость совершил. Но к тому времени одиннадцать свиней уже погибли, и к радости победы Скорпиона над людьми примешалась едкая горечь. Он не смог спасти друзей, не обладавших многими его умениями, не способных даже толком говорить - а уж он-то свою речь воспринимал как данность, не задумываясь. У них не только глотка не была устроена должным образом - не был приспособлен и мозг. Для них понять произносимое другими стоило большого труда. Несколько слов, коротких предложений - вот и весь их запас. Рассудки их работали по-другому, не имели
возможности ни расшифровывать речь, ни строить ее. А для Скорпиона даже мыслить словами было естественным. Как ни крути, он был гораздо ближе к людям. И, хотя никто из друзей не просил о защите, Скорпион чувствовал, что предал их, оставил в беде.
        Он продержал Квайла живым до тех пор, пока они не приблизились к Йеллоустону. На яхте отправился в Город Бездны. К тому времени как Скорпион достиг Мульчи, Квайл, скорее всего, уже был мертв или корчился в агонии. Скорпион соорудил для него отличный эшафот, переделав хирургическую автоматику из лазарета.
        А когда почти уже прибыл домой, никем не преследуемый, свободный, - сделал финальное открытие. Яхта не принадлежала ни ему, ни кому-либо из гиперсвиней. «Свет Зодиака» принадлежал людям и управлялся ими, а дюжина свиней, прозябавших в бессрочном долговом рабстве, ютилась на борту, исполняя каждый свою обязанность.
        Просматривая корабельный журнал, Скорпион увидел, как вломившиеся на борт пираты перебили экипаж. Людей они умерщвляли быстро и аккуратно, почти гуманно по сравнению с расправой над свиньями. И в том же журнале Скорпион нашел запись о том, как хозяева яхты клеймили рабов: каждый из двенадцати получил свой знак зодиака на плечо. Так метят покорную хозяину живую вещь.
        Он нашел сварочный лазер, поставил на минимальную мощность и глубоко взрезал лучом свое тело. Смотрел, завороженный, как мощные импульсы света выжигают плоть, как трещит жир, как исчезает зеленый рисунок. Боль была неописуема, но Скорпион решил не смягчать ее анестезирующим средством из аптечки. И ничего не сделал, чтобы облегчить заживление раны. Боль была нужна, чтобы вытерпеть ее и перейти, как по мосту, на другую сторону. Рубец ожога стал свидетельством этого перехода, памятником освобождению. Болью Скорпион вернул себя, создал заново свое «я». Возможно, раньше его «я» и не существовало, и в муках он сумел выковать новую личность. Рубец всегда напоминал о том, что нужно делать, и если ненависть к людям ослабнет, если появится желание простить - рубец напомнит вновь. И тем не менее, непонятно почему, решил оставить полученное от людей имя. Пусть оно станет символом ненависти, средоточием страха. Им люди станут пугать детей, чтобы слушались.
        Мстить Скорпион начал в Городе Бездны. Туда-то он и хотел бы вернуться, если удастся сбежать от Ремонтуара. Конечно, и тогда придется жить в подполье. Но трудностей станет гораздо меньше, когда он свяжется с Хлестуном. Хлестун - один из первых союзников, у него неплохие связи, его влияние простирается до Ржавого Пояса и Лореанвиля. Он наверняка остался верен Скорпиону, и если даже кому-то повезет захватить возвращающегося босса, в Городе Бездны таким везунчикам придется несладко. Орда свиней, разномастный альянс банд и группировок, собранных Скорпионом и Хлестуном, уже несколько раз нападала на власти. Потери они несли страшные, но по-настоящему побеждены не были никогда. Правда, и серьезной угрозы властям не создавали - воевали, чтобы удержать кварталы Мульчи. Однако Хлестун с подельниками не боялись расширять сферу влияния. Они нашли союзников среди баньши, а значит, получили возможность действовать далеко за пределами Мульчи. Надолго отойдя от дел, Скорпион теперь очень интересовался, как обстоят дела у этого союза.
        Он кивнул, указывая на пояс спутников:
        - Похоже, все еще летим к Поясу.
        - Да. Но не к конвенции. Наши планы слегка изменились, и потому пришлось вставить неприятный имплантат вам в голову.
        - Правильно сделали.
        - Иначе вы бы убили меня? Возможно. Но далеко бы не улетели. - Ремонтуар погладил консоль, улыбнулся. - Боюсь, вы бы не смогли управлять этим судном. Несмотря на облик, оно целиком сочленительское. Пришлось его замаскировать, чтобы не вызвать подозрений.
        - Расскажите, что происходит.
        Ремонтуар опять развернул кресло, наклонился, придвинувшись к свинье очень близко. Не будь имплантата, одно движение Скорпиона - и… Но если не удержаться, наверняка умрешь. И потому Скорпион удержался, позволил человеку выговориться, хотя и живо представлял при этом, с каким наслаждением прикончил бы его.
        - Полагаю, вы знакомы с Клавэйном?
        Скорпион фыркнул.
        - Он был одним из нас. Более того, он был отличным сочленителем четыреста лет. Нас бы не было, если бы не Клавэйн. Знаете, его ведь недаром прозвали Фарсидским Мясником. Но это древняя история. Не думаю, что вы слышали о плато Фарсида. Теперь главное - дезертирство Клавэйна, уже совершившееся или только совершающееся. Его нужно остановить. Клавэйн был моим другом. Я и теперь считаю его другом. И потому хотел бы захватить его живым, если это возможно. Если нет, я готов убить его. Мы уже пытались его уничтожить, когда это казалось единственным выходом. Я даже рад, что нам не удалось. Клавэйн перехитрил нас, выбросился из корвета в пространство, направив корабль дальше. Когда мы взорвали корвет, Клавэйна на борту не было.
        - Умный парень. Он начинает мне нравиться.
        - Рад слышать. Это очень хорошо, ведь вы поможете мне найти его.
        Скорпион подумал, что Ремонтуар уж слишком самонадеян, - и это тревожило. Он и в самом деле рассчитывает на помощь?
        - Помочь вам? Найти его?
        - Мы полагаем, его спас каботажный грузовик, тот самый, встреченный нами раньше в зоне военных действий - между прочим, как раз перед тем, как мы захватили вас. Тогда Клавэйн помог хозяйке каботажника спастись. Похоже, теперь он сделал ставку на ее благодарность. Это судно только что совершило нелегальный и непредусмотренный вояж в зону боевых действий. Возможно, Клавэйн заранее договорился, и его, дрейфующего в космосе, подобрали торговцы.
        - Не вижу проблем. Просто разнесите чертову посудину вдребезги.
        - Боюсь, слишком поздно. Пока мы соединяли куски головоломки, судно успело вернуться в пространство Феррисвильской конвенции. - Ремонтуар указал на вереницу орбитальных станций, блистающих над затененной поверхностью Йеллоустона. - Сейчас Клавэйн залег на дно где-то в Ржавом Поясе, а это ваша территория. Судя по вашему досье, вы знаете его едва ли хуже, чем Город Бездны. Уверен, вы с радостью станете моим проводником. - Ремонтуар улыбнулся, легонько постучал по виску. - Ну как, возьметесь?
        - Я могу убить вас. Способов найдется много.
        - И какая с того польза? Сами умрете. А мы можем предложить кое-что существенное за ваши услуги. Помогите нам, сочленителям, и мы позаботимся о том, чтобы вы не попали в лапы конвенции. Ей мы предоставим мертвое тело, идентичную копию, клонированную с вас. Объясним: находясь в нашей власти, вы погибли. Так вы не только получите свободу, но и армия сыщиков конвенции перестанет вынюхивать ваш след. Мы дадим вам денег, снабдим фальшивыми документами. Скорпион официально умрет, но вы останетесь живы.
        - А почему вы до сих пор так не поступили? Если можете подделать мое тело, отдали бы его им, и все дела.
        - Скорпион, выдача вашего трупа повлечет за собой неприятные последствия. А мы дорожим своими отношениями с Феррисвилем. Но сейчас Клавэйн нам нужен больше, чем добрая воля конвенции.
        - Наверное, он много для вас значит.
        Ремонтуар снова развернулся к приборной доске, пальцы замелькали, словно брал сложные аккорды на концертном рояле.
        - Да, он как личность многое для нас значит. Но еще ценнее содержимое его головы.
        Скорпион задумался над своим положением. Как обычно в трудные времена, инстинкты заработали с безжалостной эффективностью. Некогда противником был Квайл, теперь - хрупкий на вид сочленитель, способный убить одной лишь мыслью. Сомнений нет: угроза выдать Скорпиона конвенции в случае отказа от сотрудничества вполне реальна. Предупредить Хлестуна о своем возвращении невозможно. Если попадешь к властям, смерть гарантирована. А помогая Ремонтуару, некоторое время будешь живым и даже условно свободным. Может, он и не соврал, обещая отпустить в награду за помощь. Но если сочленитель и лжет, сотрудничество с ним даст возможность рано или поздно связаться с Хлестуном и подготовить побег. В общем, от предложения очень глупо отказываться, даже если это значит работать на того, кого считаешь человеком.
        - Похоже, вы в отчаянном положении, - заметил Скорпион.
        - Может, и так, но это не ваша забота. Так вы согласны помочь?
        - А если откажусь?
        Ремонтуар улыбнулся:
        - Тогда нам не придется делать клонированный труп.
        Раз в восемь часов Антуанетта открывала дверь шлюза - на краткое время, чтобы передать воду и пищу. Клавэйн принимал их с благодарностью, говорил спасибо и не выказывал ни малейшего раздражения по поводу своего плена. Достаточно и того, что она спасла беглого сочленителя и собирается передать властям. На ее месте он вел бы себя еще осторожнее, зная, на что способны пауки. Ведь дверь шлюза представляла для него куда менее серьезную преграду, чем полагала Антуанетта.
        Заключение длилось сутки. Вдруг он ощутил, как дернулся, накренился пол, - корабль сменил вектор тяги. Появившаяся в дверях девушка, протянув колбу с водой и плитку пищевого концентрата, подтвердила: судно направляется к Ржавому Поясу.
        - А к чему эти зигзаги? - поинтересовался Клавэйн, отдирая фольгу от плитки. - Мы уклоняемся от чьих-то военных кораблей?
        - Не совсем военных.
        - А от кого же?
        - От баньши, - ответила Антуанетта и, заметив недоумение на лице Клавэйна, пояснила: - Это пираты, бандиты, грабители, мародеры - как хотите, так и зовите. Сволочное отребье, мразь и подонки. Очень опасные.
        - Я о них не слышал.
        - Само собой. Вы ведь не торговец, пытающийся честно зарабатывать на жизнь.
        Клавэйн откусил от плитки, прожевал.
        - Вы таким искренним тоном говорите про честный заработок.
        - Я, конечно, иногда вынуждена обходить правила. Но эти мерзавцы - они ж такое вытворяют! Мои грешки в сравнении - ну, как порядок при швартовке нарушить, вроде того.
        - Эти баньши… они ведь раньше тоже были торговцами?
        - Ну да. До тех пор, пока не выяснили: проще забрать груз у других, чем перевозить самому.
        - Раньше вы с ними сталкивались?
        - Вплотную - нет. Хотя они за мной гнались несколько раз. Все, кто возит грузы у Ржавого Пояса, их встречали. Но обычно они за «Буревестником» не гонятся подолгу. Моя птичка быстрая, брать ее на абордаж рискованно. К тому же у меня есть кое-какие сдерживающие средства.
        Клавэйн понимающе кивнул, представляя, о каких средствах она говорит.
        - И долго они гнались за нами?
        - Целый час. Пара баньши шла в десятой доле световой секунды. Всего тридцать тысяч километров. Но я их стряхнула с хвоста.
        Клавэйн отпил из колбы.
        - Думаете, они вернутся?
        - Не знаю. Странно повстречать их так далеко от Ржавого Пояса. Я бы сказала… хм… - Девушка запнулась.
        - Вы бы сказали, что дело, возможно, во мне?
        - Ну, я так подумала…
        - Я бы предложил другое объяснение. Ваши действия непонятны, вы пересекаете зону военных действий, подвергаясь опасности. Баньши видят единственное объяснение: у вас ценный груз, ради которого стоит рискнуть. Это и пробудило их интерес.
        - Наверное, так…
        - Клянусь, я не имею никакого отношения к ним.
        - Клавэйн, я и не думала, что вы имеете отношение к баньши. Во всяком случае, не вы их вызвали, это точно. Но в наши дни случается столько всякого непонятного…
        - Так расскажите об этом, - предложил он, отхлебывая из колбы.
        Из шлюза его выпустили спустя еще восемь часов. Тогда Клавэйн впервые смог рассмотреть как следует мужчину, которого Антуанетта звала Ксавьером. Он был высок, длиннорук и длинноног, с веселым округлым лицом и стриженными под горшок лоснящимися черными волосами, отливавшими синевой в свете коридорных ламп. По оценке сочленителя, Ксавьер был лет на десять-пятнадцать старше подруги. Но Клавэйн допускал, что парень мог оказаться младше девушки. Во всяком случае, едва ли каждому больше двадцати-тридцати лет от роду.
        Когда дверь шлюза открылась, оба стояли, облаченные в скафандры, но с закрепленными на поясе шлемами. Ксавьер из дверного проема показал пальцем на скафандр сочленителя:
        - Снимайте и проходите на корабль.
        Клавэйн кивнул и сделал, как было велено. В тесной шлюзовой камере снимать скафандр было неудобно, но он все же управился за пять минут, раздевшись до термобелья.
        - Надеюсь, дальше можно не раздеваться?
        - Да.
        Ксавьер посторонился, позволил ему пройти на судно. Оно шло под тягой, гравитация позволяла ходить. Ноги в носках зашлепали по бугристому протектору пола.
        - Спасибо! - поблагодарил Клавэйн.
        - Не меня благодарите, а ее.
        - Ксавьер хотел, чтобы вы оставались в шлюзе до самого Ржавого Пояса, - объяснила Антуанетта.
        - Его можно понять.
        - Но если попробуете что-нибудь учинить… - угрожающе начал парень.
        - Знаю-знаю: вы разгерметизируете все судно, и я погибну, поскольку на мне нет скафандра. Ксавьер, это разумная мера. Я бы на вашем месте сделал то же самое. Можно я вам кое-что покажу?
        Парень и девушка переглянулись.
        - Что именно? - поинтересовалась Антуанетта.
        - Пожалуйста, закройте меня в шлюзе снова.
        Те так и сделали. Клавэйн подождал, пока их лица покажутся в окошке, подошел к двери вплотную, приблизил голову на несколько дюймов к механизму замка и панели управления рядом с ним. Закрыл глаза и сосредоточился, вызывая в памяти процедуры, которыми не пользовался уже много лет. Имплантаты зарегистрировали электрические поля, генерируемые контурами замка, нарисовали в воображении картинку из неоново-ярких токов, наложили на изображение контрольной панели. Клавэйн понял логику устройства - и представил нужные действия. Имплантаты начали генерировать сильные поля, подавляя одни токи и усиливая другие. По сути, сочленитель заговорил с замком, взаимодействуя с его управлением. Он давно не занимался подобным, растерял опыт - но задача оказалась по-детски простой. Замок щелкнул. Дверь скользнула в стену, и перед Клавэйном предстали изумленные, напуганные Ксавьер и Антуанетта.
        - Разгерметизируйте! - потребовал парень. - Сейчас же!
        - Подождите! - Клавэйн поднял руки. - Я сделал это с единственной целью - показать, что способен легко открыть шлюз. Я мог пройти на корабль в любой момент, но не сделал этого. Я хочу, чтобы вы мне доверяли.
        - А я хочу прикончить вас прямо сейчас, пока не натворили чего похуже!
        - Убив, вы совершите непростительную ошибку. Дело ведь не только во мне. У меня очень важная задача.
        - А что вы предложите, чтобы нам не бояться? - спросил Ксавьер.
        - Если действительно считаете, что мне нельзя доверять, заварите меня наглухо в металлической камере, - рассудительно посоветовал сочленитель. - Дайте возможность дышать, немного воды, и я проживу до тех пор, пока мы не достигнем Ржавого Пояса. Но, пожалуйста, не убивайте.
        - Ксав, мне кажется, он говорит серьезно, - сказала Антуанетта.
        Парень тяжело дышал. Клавэйн понял: тот отчаянно боится спасенного паука, считая его невероятно могущественным.
        - Вы не сможете запудрить нам мозги! - выпалил Ксавьер. - У нас-то имплантатов нет!
        - Я вовсе не собираюсь манипулировать вами.
        - И кораблем не будете распоряжаться, - добавила Антуанетта. - С замком вам повезло, но важнейшие системы на корабле - оптоэлектронные.
        - Вы правы, - согласился он, протягивая руки ладонями наружу. - На них я не смогу влиять.
        - Пожалуй, придется ему довериться, - сказала девушка.
        - Да, но если он хоть пальцем… - начал Ксавьер, но не договорил и встревоженно посмотрел на подругу.
        Клавэйн услышал резкий прерывистый сигнал из глубины судна.
        - Тревога! - воскликнула Антуанетта. - Они близко!
        - Баньши, - прошептал Ксавьер.
        Клавэйн прошел за парой по лязгающим коридорам до рубки. Оба плюхнулись прямо в громоздких скафандрах в древние амортизирующие кресла, пристегнулись. Отыскивая, за что бы ухватиться, Клавэйн осмотрел центр управления судном. Хотя он сильно отличался от рубки корвета или «Паслена», равно как и само судно очень отличалось от сочленительских кораблей и строением, и свойствами, Клавэйн сориентировался без труда. Это нетрудно, когда за плечами несколько веков плавания на самых разных судах и наблюдения за развитием и упадком космонавтики. Нужно всего лишь отряхнуть пыль с нужных воспоминаний.
        - Вот, - определила Антуанетта, ткнув пальцем в экран радара. - Два гада, как и раньше.
        Она говорила тихо - наверное, хотела, чтобы услышал только Ксавьер.
        - Двадцать восемь тысяч километров, - ответил он так же полушепотом, глянув через ее плечо на цифровой индикатор расстояния. - Приближается на пятнадцати километрах в секунду, траектория - идеальная для перехвата. Уже замедляются, готовятся для финального сближения и абордажа.
        - Ага, значит, будут здесь… хм… - Клавэйн быстро прогнал вычисления в голове, - через тридцать-сорок минут?
        Ксавьер нехорошо посмотрел на него:
        - Кто вас спрашивал, а?
        - Я полагал, вам будет полезно мое мнение.
        - Клавэйн, вы раньше имели дело с баньши? - свирепо спросил Ксавьер.
        - Я лишь несколько часов назад впервые о них услышал.
        - Мать вашу, и чем же вы нам поможете, если не знаете ни хрена?
        - Ксав, как думаешь, сколько у нас времени, прежде чем они подойдут? - по-прежнему тихо спросила Антуанетта.
        - Если обычные маневры - сближение, торможение… тридцать… тридцать пять минут.
        - То есть Клавэйн почти не ошибся.
        - Угадал, - буркнул Ксавьер.
        - Вообще-то, это было не гадание, - возразил Клавэйн, отыскавший складное сиденье у стены, разложивший его и пристегнувшийся. - С баньши я дел не имел, но с абордажем - многократно.
        Он решил не пояснять, что часто бывал на стороне атакующих. Ни к чему пугать молодых людей.
        - Зверь, ты готов начать маневры уклонения, какие мы раньше делали? - спросила Антуанетта на сей раз громко.
        - Юная леди, нужные подпрограммы уже загружены и готовы к немедленному исполнению. Однако есть и серьезная проблема.
        Антуанетта вздохнула:
        - Зверь, не томи, выкладывай.
        - Юная леди, мы израсходовали слишком много топлива. Запасы ограниченны. Маневры уклонения истощат наши резервы.
        - Хватит на один маневр и полет до Пояса, пока не заглохнем?
        - Да, юная леди, но при условии очень аккуратного…
        - Да-да, - нетерпеливо оборвала его девушка, опуская затянутые в перчатки скафандра пальцы на клавиатуру, готовясь задать резкий и впечатляющий маневр, убедить баньши, что за ее проворным грузовиком гоняться бесполезно.
        - Не делайте этого, - попросил Клавэйн.
        - Что? - Ксавьер посмотрел на него с откровенным презрением.
        - Я сказал: не делайте этого. Несомненно, это те самые баньши. Они уже видели ваш маневр. Они знают в точности, на что вы способны. Раньше, возможно, это и заставило бы их одуматься, но они уже решили, что стоит рискнуть.
        - Да не слушай его… - начал было Ксавьер.
        - Все, чего вы добьетесь, - это сожжете топливо, которое очень понадобилось бы позднее. Уж поверьте, я бывал в таких ситуациях тысячу раз. И за плечами у меня примерно столько же войн.
        Антуанетта вопросительно смотрела на него:
        - Так что же делать прикажете? Сидеть и ждать, пока нас возьмут на абордаж?
        Он покачал головой:
        - Вы упоминали о сдерживающих средствах. Кажется, я понял, что вы имели в виду.
        - О нет…
        - Антуанетта, у вас должно быть оружие. В наши времена глупо не иметь его.
        Глава девятнадцатая
        Увидев оружие, которым располагал «Буревестник», Клавэйн не знал, плакать или смеяться, - настолько древним, неэффективным и маломощным оно было в сравнении даже с самыми устаревшими, наислабейшими боевыми системами сочленительского корвета или рейдера демархистов. Арсенал грузовика, несомненно, смонтировали из хлама, пролежавшего на черном рынке не одну сотню лет, причем руководствовались внешним видом. Отбирали за угрожающие очертания, красоту и вообще непонятно за что, но уж точно не за боевые возможности. Несколько единиц огнестрельного оружия хранилось во внутренних помещениях, чтобы отбиваться от вторгшихся захватчиков. Б?льшая же часть арсенала содержалась или в запечатанных тайных отсеках с люками, расположенными непосредственно под оболочкой грузовика или в выступах на носу и корме, где Клавэйн рассчитывал увидеть коммуникационную аппаратуру и радары. Не все было исправно: треть вооружения или не была боеспособной изначально, или сломалась, или осталась без патронов, снарядов, топлива и прочего необходимого.
        Чтобы управлять оружием, Антуанетта отодвинула в полу пластину, на первый взгляд ничем не отличающуюся от соседних. Из открывшейся шахты медленно поднялась толстая колонна, разворачивая пульты, дисплеи, рычаги и клавиатуры. На сферическом экране высветилась схема «Буревестника», исправное оружие на ней отображалось мерцающим красным светом. Красный же свет отображал соединения оборонительных средств с бортовой системой коммуникаций. Прочие экраны на колонне показывали пространство вокруг судна с разными степенями увеличения. На самом большом корабли баньши отображались расплывчатыми пятнышками радарного эха, ползущими к грузовику.
        - Пятнадцать тысяч километров, - объявила Антуанетта.
        - А я бы все-таки сделал маневр уклонения, - пробормотал Ксавьер.
        - Сожгите это топливо, когда возникнет нужда, - возразил Клавэйн. - Но не раньше. Антуанетта, все исправное оружие готово к стрельбе?
        - Все что есть - готово.
        - Хорошо. А можно ли поинтересоваться, почему вы не использовали его раньше?
        Она торопливо набирала команды, стараясь лучше подготовить, навести оружие, направить потоки данных от него по менее загруженным участкам сети.
        - Клавэйн, тому две причины. Первая: установка боевых систем на гражданский корабль карается смертью. Вторая: если бы баньши заметили наши пушки, у них бы появился дополнительный повод догнать и ограбить нас. Пушки - лакомый кусочек.
        - До абордажа не дойдет, если вы мне доверитесь.
        - Довериться вам?
        - Позвольте мне управлять артиллерией.
        - Скорее рак на горе свистнет! - ответила она, искоса глянув на Ксавьера.
        Клавэйн откинулся на спинку, сложил руки:
        - Что ж, если понадоблюсь, вы знаете, где меня искать.
        - Да начинай же маневр! - буркнул Ксавьер.
        - Нет, - процедила девушка, стуча по клавишам.
        Судно вздрогнуло, прокатился глухой рокот.
        - Что это было? - осведомился Клавэйн.
        - Предупредительный выстрел.
        - Хорошо. Я бы сделал то же самое.
        Наверное, Антуанетта предупредительно выстрелила снарядом с начинкой из вспененного водорода, разогнанной в короткой линейной пушке-ускорителе до нескольких десятков километров в секунду. Об этом средстве уничтожения Клавэйн знал все. С тех пор как демархисты лишились возможности производить антиматерию в промышленных количествах, вспененный водород стал их главным оружием.
        Демархисты добывали водород из жидких недр газовых гигантов. При чудовищных давлениях он переходил в металлическое состояние, подобно ртути, но в тысячи раз плотнее. Это состояние не было стабильным, при сбросе давления металл превращался в газ низкой плотности. А вот вспененная фаза была уже квазистабильна и при правильном обращении могла поддерживать свое состояние и после падения давления на много порядков. Состояние вспененного и помещенного в боеголовки водорода регулировали так, чтобы он терял стабильность в момент соударения с целью. Происходил скачкообразный фазовый переход - и мощный взрыв. Вспененный водород использовали как взрывчатку, а также в качестве инициатора для термоядерных и атомных бомб.
        «Антуанетта права, - решил Клавэйн. - Хотя с военной точки зрения ее водородная пушка - седая древность, но одно подозрение в обладании таким оружием может обречь человека на необратимую нейросмерть».
        Он увидел на экране, как огненный жучок снаряда полз к приближающимся пиратским кораблям. Промахнулся всего километров на десять.
        - А они и не думают останавливаться, - заметил Ксавьер спустя несколько минут.
        - Сколько еще осталось таких снарядов? - спросил Клавэйн.
        - Один, - ответила Антуанетта.
        - Приберегите его. Сейчас вы слишком далеко. Они могут засечь снаряд радаром и уклониться.
        Он отстегнулся от кресла, зашагал по рубке, остановился за спинами хозяев судна. Присмотрелся к системе управления оружием, определяя, как она работает.
        - Чем еще располагаете?
        - Есть два гигаваттных эксимерных лазера. Один Брейтенбахов трехмиллиметровый бозер с протонно-электронным прекурсором. Пара твердотельных пушек-ускорителей ближнего боя, частота стрельбы - мегагерцы. Каскадно-пульсовой одноразовый гразер, выходной мощности не помню.
        - Наверное, в половину гигаватта, - предположил Клавэйн. - А это что? - Он ткнул пальцем в очерченное красным, но не названное девушкой оружие.
        - А, это ерунда, игрушка. Пушка Гатлинга.
        - Игрушка, говорите? Не спешите сбрасывать пушку Гатлинга со счетов, она может очень пригодиться.
        - Их выхлопы поменяли направление, - заметил Ксавьер. - Судя по доплеровскому эффекту, баньши тормозят.
        - Мы их напугали? - спросил Клавэйн.
        - Похоже, нет - это у них стандартная тактика.
        - Мать их растак! - буркнула Антуанетта.
        - Не делайте ничего, пока они не приблизятся, - предупредил Клавэйн. - Пусть подойдут вплотную. Они не рискнут стрелять, чтобы не повредить груз.
        - Напомню об этом, когда нам перережут глотки, - пообещала Антуанетта.
        - Они так делают? - удивился Клавэйн.
        - Это самая гуманная из их привычек. Прочие гораздо неприятней.
        Следующие двенадцать минут были самыми напряженными в жизни Клавэйна. Он понимал, как чувствуют себя хозяева судна, разделял их желание открыть пальбу изо всех стволов, но сейчас это было бы самоубийством. Пучковое оружие - слишком маломощное для надежного поражения, стреляющее пулями или снарядами - слишком медленное, эффективное лишь на малом расстоянии. Стреляя издали, поразишь в лучшем случае одного врага. Странно, почему они не вняли предупреждению? Антуанетта не раз продемонстрировала, что добыть груз «Буревестника» будет очень непростой задачей. Куда логичней отказаться и поискать мишень полегче, не такую проворную и вооруженную слабее. Но если верить Антуанетте, для баньши уже до крайности необычно заходить так далеко в военную зону.
        Когда осталась сотня километров, баньши разделились - один зашел с другого борта и продолжил сближение. Клавэйн рассмотрел увеличенное изображение ближайшего корабля. Оно было расплывчатым - на «Буревестнике» стояла оптика не военного качества, - но показывало достаточно, чтобы исчезли все сомнения. Корабль баньши, угольно-черный, усаженный гарпунными пушками, пилонами с оружием, был раньше гражданским, чуть меньше «Буревестника», и состоял из двух частей, передней и задней, соединенных тонкой перемычкой. Зигзагообразные неоновые узоры на корпусе напоминали акульи зубы и оскаленные черепа.
        - Откуда они появляются? - спросил Клавэйн.
        - Из Ржавого Пояса, из окрестностей Йеллоустона. Откуда именно, никто не знает.
        - И власти их терпят?
        - Ни хрена власти не могут, ни Феррисвильская конвенция, ни демархисты. Поэтому при виде баньши все просто кладут в штаны, - ответил Ксавьер. - Если ваша братия все-таки возьмет верх, ох и намучаетесь вы с пиратами.
        - К счастью, это уже не моя проблема.
        Оба пиратских корабля подобрались ближе, взяли «Буревестник» в тесные клещи. Изображение с видеокамер стало резче, позволило оценить сильные и слабые стороны врага, предположить, чем он вооружен. В разуме Клавэйна прокручивались десятки возможных сценариев боя. Когда осталось шестьдесят километров, сочленитель кивнул и заговорил спокойно, уверенно:
        - Пожалуйста, выслушайте меня. На этой дистанции есть шанс причинить им серьезные повреждения, но только в том случае, если вы в точности последуете моим инструкциям.
        - Да не слушай ты его, - буркнул Ксавьер.
        Клавэйн облизнул губы:
        - Можете не слушать, но в таком случае вы умрете. Антуанетта, вам нужно запрограммировать пушки. Пока никаких видимых движений наружных частей, а затем по моей команде - мгновенное целенаведение и открытие огня. Баньши очень внимательно следят за нами и ждут реакции.
        Девушка взглянула на него и кивнула, положив пальцы на клавиатуру:
        - Говорите, что программировать.
        - Выстрел с правого борта двухсекундным импульсом эксимерного лазера как можно ближе к середине корпуса. Там кластер датчиков и сенсоров, нам лучше вывести его из строя. Одновременно с левого борта дадим очередь из твердотельного ускорителя - частота мегагерц, длительность - сто миллисекунд. Это их не убьет, но наверняка разнесет ракетную установку и, надеюсь, покалечит гарпунные пушки. В любом случае мы спровоцируем их на реакцию, и это хорошо.
        - В самом деле? - хмыкнула девушка, лихорадочно вводя данные.
        - Да. Заметили, под каким углом идет корабль баньши? Их главный калибр очень уязвим. Они изготовились к стрельбе, но не подвергнут свое основное оружие опасности, пока не будут уверены в гарантированном поражении цели. К тому же баньши решат, что мы ударили нашим главным калибром.
        - А это вовсе будет не он! - азартно заключила Антуанетта.
        - Вот именно! И тогда мы угостим обоих из пушки Брейтенбаха.
        - А одноразовый гразер?
        - Он эффективен на средних дистанциях. Это наш козырь, прибережем его на самый крайний случай.
        - А пушка Гатлинга?
        - Это десерт.
        - Клавэйн, надеюсь, вы не вешаете нам лапшу на уши! - взяла суровый тон Антуанетта.
        Он ухмыльнулся:
        - Я тоже на это надеюсь. Совершенно искренне.
        Корабли баньши приближались. Теперь сквозь окна хорошо различались рубки: черные пятна, выбрасывающие иногда струйку белого или синего пламени - выхлоп корректирующего двигателя. Пятнышки увеличивались, обозначились контуры кораблей. Затем Клавэйн различил и неоновые узоры на корпусах. Они включились только на финальной стадии гонки. Когда уже началось торможение при заходе на абордаж, не было нужды сохранять маскировку. Узоры, очевидно, призваны были сеять ужас и вызывать панику, как «Веселый Роджер» в давнюю эпоху парусников на Земле.
        - Клавэйн?
        - Через сорок пять секунд, и ни секундой раньше. Согласны?
        - Да. Но я боюсь.
        - Это естественно. Но бояться не стоит. Вы не умрете.
        И тогда он вдруг ощутил: судно вздрогнуло снова, почти так же, как при выстреле снарядом со вспененным водородом. Но теперь оно дрожало дольше.
        - Что случилось? - резко спросил Клавэйн.
        Антуанетта нахмурилась:
        - Я не стреляла…
        - Ксавьер?! - рявкнул Клавэйн.
        - Э, приятель, это не я! Должно быть…
        - Зверь?! - закричала Антуанетта.
        - Прошу прощения, юная леди, но я взял на себя смелость…
        Клавэйн понял, что корабельная субличность приняла самостоятельное решение выстрелить из мегагерцевой пушки в сторону корабля по левому борту, как и намеревался Клавэйн, - но слишком рано.
        «Буревестник» тряхнуло. На главной панели управления засветились красным целые блоки. Завыла сирена. Клавэйн ощутил сквозняк, и тут же загрохотали одна за другой, захлопываясь, герметичные двери.
        - В нас попали, - объявила Антуанетта. - В середину корпуса.
        - Мы в дерьме по уши, - заметил Клавэйн.
        - Спасибо, я уже поняла.
        - Эксимером в правого баньши! Скорее!
        «Буревестник» тряхнуло опять, и на этот раз половина огней на панели погасла. Клавэйн подумал, что, скорее всего, пират выстрелил проникающей боеголовкой с генератором электромагнитного импульса. А девушка так хвасталась, что все критические системы работают на оптике!
        - Клавэйн! - Она смотрела круглыми от страха глазами. - Я не могу запустить эксимеры…
        - Попробуйте выйти на них по другой ветке сети!
        Пальцы забарабанили по клавиатуре. Клавэйн глядел на экран, там менялась сеть активных связей, по мере того как Антуанетта перенаправляла потоки данных. Судно содрогнулось вновь. Клавэйн наклонился и взглянул в иллюминатор по правому борту. Корабль баньши уже казался громадным, он непрерывно тормозил, приближаясь. На его корпусе разворачивались абордажные манипуляторы, как будто суставчатые, шипастые, когтистые конечности диковинного черного насекомого, выбирающегося из кокона.
        - Поторопись! - прошипел Ксавьер девушке.
        - Антуанетта, - проговорил Клавэйн со всем спокойствием, какое смог изобразить, - предоставьте мне управлять оружием. Пожалуйста!
        - И какой в том гребаный толк?
        - Просто пустите меня за пульт!
        Она поколебалась пять-шесть секунд, тяжело вздохнула, затем отстегнулась и выбралась из кресла. Клавэйн протиснулся мимо нее, уселся за пульт.
        Пока наблюдал, понял, как с ним обращаться. В тот же момент, когда пальцы коснулись клавиш, имплантаты начали ускорять поток мыслей. Кругом все двигалось с медлительностью ледника: и лицевые мышцы хозяев судна, и потоки данных на приборной панели. Даже собственные руки шевелились будто в патоке, была очевидна задержка между посылкой импульса по нервам и откликом мускулов. Но Клавэйн к этому привык. Уже много раз делал подобное и учитывал заторможенность телесных движений.
        Когда сознание ускорилось в пятнадцать раз и каждая секунда ощущалась четверть минуты, Клавэйн заставил себя успокоиться. На войне секунда - это много. А пятнадцать - бездна времени. За такой срок немало можно обдумать и сделать.
        Ну что ж, приступим!
        Он принялся создавать оптимальные пути контроля над оставшимся оружием. Паутина сети на дисплее замерцала, изменяясь. Клавэйн исследовал несколько вариантов, не позволяя себе останавливаться на просто приемлемом, выискивая лучший. Чтобы найти оптимальную конфигурацию потоков данных, потребуется две секунды - но это недаром потраченные секунды. Он глянул на экран радара ближнего сканирования, отметил, как забавно смотрятся циклы обновления его данных - словно биения огромного сердца.
        Готово. Эксимерные лазеры вернулись под контроль. Теперь осталось лишь продумать план боя с учетом изменившейся ситуации. А это потребует нескольких секунд - реальных секунд работы мозга.
        Работы почти на пределе.
        Но Клавэйн был уверен, что справится.
        В результате один корабль баньши был уничтожен, второй, тяжело поврежденный, отвалил в темноту, хаотично мерцая неоновыми огнями, словно короткими замыканиями. Спустя пятьдесят секунд пираты включили термоядерный двигатель и заспешили к Ржавому Поясу впереди так и не доставшейся им добычи.
        - Хорошая иллюстрация на тему «как найти друзей и заслужить уважение», - сказала Антуанетта, глядя на кувыркающиеся останки корабля баньши.
        Половина его корпуса исчезла, открыв исковерканные внутренности, испускающие серые спирали дыма.
        - Клавэйн, отличная работа!
        - Спасибо. Если я не совсем обманываю себя, теперь у вас две причины мне доверять. А сейчас, с вашего позволения, я потеряю сознание.
        Он провалился в беспамятство.
        Больше на пути до Ржавого Пояса ничего особенного не случилось. После боя с баньши Клавэйн проспал девять часов, пока мозг оправлялся от перегрузки. В отличие от мозга Скади, он не был приспособлен работать с максимальным ускорением дольше пары секунд, и Клавэйн фактически подвергся мощному тепловому удару.
        Но неприятных последствий это не оставило. Зато он заработал уважение и симпатию хозяев «Буревестника» - ради этого стоило немного перегреться. Он получил право свободно перемещаться по кораблю, и парень с девушкой потихоньку избавились от скафандров. Баньши не вернулись, военные корабли на пути не встретились.
        Клавэйн ощущал потребность заняться чем-нибудь полезным. С согласия Антуанетты он помог Ксавьеру исправить несколько мелких неполадок и сделать ряд небольших усовершенствований. Мужчины часами напролет сидели в тесных проходах среди труб и проводов или прокапывались сквозь слои архаичного программного кода.
        - Нисколько не виню за недоверие, - сказал однажды Клавэйн.
        - Я очень боюсь за нее, - отозвался парень.
        - Это понятно. Она очень рисковала, отправившись за мной. На вашем месте я бы тоже постарался ее отговорить.
        - Ну, лично против вас я ничего не имею…
        Клавэйн провел стилосом по лежащему на коленях компаду - он перечерчивал логические пути между сетью управления и сенсорным узлом на корпусе.
        - Клавэйн, а с вами что будет, когда прилетим в Ржавый Пояс? Как нам поступить?
        Клавэйн пожал плечами:
        - На ваше усмотрение. Высадите меня, где вам удобнее. Например, на «карусели» Новый Копенгаген.
        - А потом что?
        - Я сдамся властям.
        - Демархистам?
        - Да. Слишком опасно обращаться к ним без посредников, из открытого космоса. Следует действовать через нейтральную сторону, через конвенцию.
        - Надеюсь, у вас получится, что задумали. Вы же так рисковали!
        - Поверьте, мне не впервой, - ответил Клавэйн. И перешел на шепот, хотя в этом не было нужды - от Антуанетты их отделяло несколько десятков метров. Но все же ему казалось, что лучше о таком говорить негромко. - Ксавьер, пока ее нет рядом, я хотел бы кое о чем спросить.
        Парень посмотрел на него сквозь исцарапанные серые стекла очков для визуализации сетевых данных.
        - Валяйте.
        - Насколько я понял, вы дружили с ее отцом и ремонтировали это судно еще в то время, когда отец его пилотировал.
        - Ну да.
        - Значит, вы о «Буревестнике» знаете все. Наверное, даже больше, чем Антуанетта.
        - Она чертовски хороший пилот.
        Клавэйн улыбнулся:
        - Вежливый намек на то, что ее не слишком интересует устройство собственного судна?
        - Ее папа тоже мало интересовался. Тому, кто развозит товары по космосу, недосуг копаться в программах и подпрограммах.
        - Понимаю. Я и сам не специалист в корабельном деле. Но я заметил странноватое вмешательство судового машинного интеллекта…
        Клавэйн намеренно не закончил фразу.
        - И что ж тут странного?
        - Субличность не подчинилась приказу. Она слишком рано выстрелила и тем самым едва не погубила нас.
        - Клавэйн, это же был не приказ, а просто рекомендация.
        - Виноват, ошибся. И все же она не имела права на подобную самодеятельность. Даже если субличность способна управлять артиллерией - что для гражданского судна я нахожу в высшей степени необычным, - она не должна была действовать без прямого приказа. И уж тем более паниковать.
        Ксавьер нервно рассмеялся и переспросил:
        - Паниковать?
        - По моим ощущениям, это была именно паника.
        К сожалению, Клавэйн не мог разглядеть глаза Ксавьера за стеклами очков.
        - Машины не паникуют.
        - Верно. В особенности субличности гамма-уровня, каковой субличностью по идее и должен быть Зверь.
        - Значит, это и не было паникой, - заключил Ксавьер.
        - Видимо, так, - согласился сочленитель, хмурясь, и снова занялся компадом, протаскивая стилос сквозь переплетение сетевых путей - словно вороша клубок спагетти.
        Когда пришвартовались у Нового Копенгагена, Клавэйн хотел немедленно уйти, но Антуанетта с Ксавьером его не отпустили. Настояли, чтобы отобедал с ними напоследок где-нибудь на «карусели». Поразмыслив немного, Клавэйн согласился. Обед займет всего пару часов и даст ценную возможность акклиматизироваться перед опасным путешествием в одиночку. Вдобавок он был очень благодарен влюбленной паре, в особенности после того, как Ксавьер разрешил воспользоваться его гардеробом.
        Клавэйн был длинней и тоньше парня, и ему пришлось приложить немалую изобретательность, чтобы одеться прилично, не взяв притом ничего ценного на вид. Он оставил на себе облегающее термобелье, поверх накинул пухлую куртку с высоким воротником, похожую на надутый спасжилет, - такие носили пилоты, рисковавшие аварийным приводнением. Нашел свободные черные брюки, достававшие только до щиколотки. Они бы выглядели ужасно, если бы не крепкие черные ботинки с берцами почти до колена. Осмотрев себя в зеркале, Клавэйн заключил, что выглядит чудаком, но не чужаком - а это здесь самое то. Затем подстриг бороду и зачесал волосы назад. Те легли ровно, волнистыми длинными прядями.
        Антуанетта и Ксавьер, уже чистые и отдохнувшие, ожидали у выхода. Все сели на поезд, ходивший вдоль «карусели». Антуанетта рассказала, что поезд запустили относительно недавно - раньше быстрейшим способом попасть на другую сторону был спуск и подъем по спицам. А когда разрушилась ступица, прямого пути для поезда сделать не смогли; тот выписывал петли, пробираясь вдоль внешнего края, и даже иногда выходил на поверхность, чтобы не вторгаться в чьи-нибудь владения. Двигался он резко, часто менял направление относительно вектора искусственного тяготения, и Клавэйн испытывал на диво разнообразные приступы тошноты. Живо вспомнилась посадка в десантном корабле на поверхность Марса.
        Он вернулся к реальности, когда поезд остановился у огромного зала внутри «карусели». Трое высадились на платформу с прозрачным полом и прозрачными же стенами, открывавшими удивительное зрелище.
        В десятках метров под ногами виднелся проткнувший внутреннюю сторону «карусели» нос огромного космического корабля - закругленный, громоздкий, измятый, обожженный, с начисто содранными надстройками. На нем не осталось обычных внешних надстроек: антенн, капсул, несущих кронштейнов. Иллюминаторы рубки, расположенные полукольцом на носу, были разбиты - просто черные дыры, словно вытекшие глаза. Там, где корпус корабля соприкасался с оболочкой «карусели», виднелись бугры застывшего аварийного герметика, пористого вещества с консистенцией вулканической пемзы.
        - Что здесь случилось? - спросил Клавэйн.
        - Идиот по имени Лайл Меррик постарался, - ответила Антуанетта.
        Ксавьер объяснил:
        - Это судно Меррика, вернее, то, что от него осталось. Допотопная ракета на химическом топливе, наверное, самое примитивное из всего, на чем еще летают и зарабатывают в Ржавом Поясе. Меррик делал неплохой бизнес, потому что знался с нужными людьми - с теми, кого власти уж никак не заподозрят в безумном решении доверить ценный груз допотопной развалюхе. Но однажды удача ему изменила.
        - Это случилось семнадцать лет тому назад, - продолжила Антуанетта. - За ним погнались власти, хотели остановить ракету и осмотреть груз. Меррик пытался удрать, спрятаться - на другой стороне «карусели» есть ремонтный док, способный принять его летающего монстра. Но не получилось. То ли подошел не так, то ли потерял управление, то ли запаниковал и рванул вперед. Короче, этот олух вломился прямо в «карусель».
        - Вы видите малую часть его ракеты, - подхватил Ксавьер. - Другая, задняя, состояла почти целиком из баков с топливом. Даже с таким катализатором, как вспененный водород, ракета требует много горючки. Нос корабля при ударе вошел чисто, проткнув и смяв обшивку «карусели». Сам Лайл остался жив, но вот его баки рванули. И сделали здоровенный «Кратер». Он и сохранился по сей день.
        - Жертвы? - спросил Клавэйн.
        - Были, - ответил Ксавьер.
        - И немало, - добавила Антуанетта. - Погибли сотни.
        Затем пара рассказала, как облаченные в скафандры приматы в порядке аварийной меры герметизировали щели между ракетой и обшивкой «карусели». Бригада хорошо поработала, обошлось почти без смертей. Качество изоляции оказалось таким высоким, что решено было попросту оставить вломившуюся ракету на месте. Власти «карусели» наняли дорогих дизайнеров, чтобы придать завлекательный вид месту катастрофы.
        - Это, как они выразились, подчеркивает брутальность вторгшегося объекта, - сказала Антуанетта.
        - Вот-вот, - подтвердил Ксавьер, после чего пафосно взмахнул рукой и процитировал: - «Мы сделали акцент на трагизме произошедшего, сохраняя непосредственную пространственную доминанту вторжения, но добавили ряд иронических архитектурных жестов».
        - Я бы сказала, это не дизайнеры, а банальные мошенники, - заявила Антуанетта.
        - Кстати, это же ты придумала - затащить нас сюда, - напомнил Ксавьер.
        В самом носу ракеты оборудовали бар. Клавэйн тактично предложил устроиться как можно незаметней, поэтому выбрали столик в самом углу, рядом с огромным баком, полным бурлящей воды. Там плавали кальмары, на их конических телах мерцала реклама.
        Официант-гиббон принес бутылки, и все трое набросились на пиво с энтузиазмом - даже Клавэйн, не слишком любивший спиртное. Но питье было прохладное, освежающее, к тому же он был готов на все ради поддержки праздничного настроения. Не хотел испортить его, выдав свою подавленность и тревогу.
        - Клавэйн, вы расскажете нам, в чем дело, или так и оставите гадать? - спросила Антуанетта.
        - Вы же знаете, кто я.
        - Да. - Она глянула на Ксавьера. - Считаем, что знаем. Вы ведь и раньше этого не отрицали.
        - Значит, вы в курсе, что я однажды уже дезертировал.
        - Но ведь это было очень давно, - сказала Антуанетта.
        Клавэйн заметил, что она тщательно и осторожно снимает этикетку с пивной бутылки.
        - Иногда мне кажется, только вчера. А на самом деле это случилось четыреста лет назад. И б?льшую часть этого времени я честно служил своей фракции. Радел за нее, готов был умереть. И убивал. Дезертирство далось мне нелегко.
        - Отчего же вдруг решились?
        - Возникла угроза, по-настоящему серьезная. Я толком не знаю, какой она природы, поскольку не был посвящен во все подробности. Но я в достаточной степени осведомлен, чтобы оценить ее масштаб и реальность. Это внешний враг, угрожающий всем нам: не только сочленителям и демархистам, но и ультра, и угонщикам, и даже вам.
        - Да, очень подходяще для праздничной пирушки, - уныло заметил Ксавьер, глядя на пиво.
        - Я не хотел испортить праздник. Но факт есть факт. Налицо внешняя угроза, мы все в беде. Хотел бы я, чтобы было иначе.
        - Что за угроза? - спросила Антуанетта.
        - Если мои сведения верны, это пришельцы. Уже долгое время мы, то бишь сочленители, знаем о врагах, таящихся в глубинах космоса. Я имею в виду активных врагов, не потенциально агрессивных, непредсказуемых и потому опасных существ наподобие жонглеров и затворников. Эти враги многочисленны и очень сильны. Они уже воспрепятствовали некоторым нашим экспедициям. Мы зовем их волками и полагаем, что это машины-убийцы. Почему-то мы лишь сейчас привлекли их внимание.
        Клавэйн замолчал, уверенный, что заинтриговал молодую пару. Он не задумывался о том, что практически выдавал военные тайны сочленителей. В самом скором будущем эти же сведения он доведет до демархистов. Чем быстрее распространится новость, тем лучше.
        - А давно вы про них узнали, ну, про эти машины? - спросила девушка.
        - Давно. Сочленителям известно об их существовании уже несколько десятилетий. Но до сих пор мы считали, что сумеем избежать опасности, если примем должные меры. Потому мы прекратили строить звездолеты. Они привлекают к нам волков, словно маяки. Только сейчас мы нашли способ делать корабли менее заметными. В Материнском Гнезде есть могущественная фракция, руководимая женщиной по имени Скади… или, по крайней мере, подпавшая под ее влияние.
        - Вы уже называли это имя, - заметил Ксавьер.
        - Она гонится за мной. Не хочет, чтобы я попал в руки демархистов, так как знает, насколько опасна моя информация.
        - И чем занимается эта фракция?
        - Строит эвакуационный флот. Я видел его собственными глазами. Он достаточно велик, чтобы увезти всех сочленителей из этой системы. Материнское Гнездо пришло к выводу, что в недалеком будущем волки обязательно нападут, и приступило к подготовке полной эвакуации. Из всех вариантов сочленители выбрали простое бегство.
        - И что здесь такого аморального или преступного? - удивился Ксавьер. - Мы на их месте тоже спасали бы свои шкуры.
        - Возможно, - согласился Клавэйн, испытывая странную симпатию к цинизму парня. - Но ситуация не так уж проста. Некоторое время назад обзавелись сверхмощным арсеналом, оружием без преувеличения апокалиптическим. Ничего подобного с тех пор не производилось. Эти пушки были утрачены, и лишь недавно удалось выяснить, где они находятся. Теперь сочленители пытаются их вернуть, рассчитывая, что они пригодятся в борьбе с волками.
        - И где же это оружие? - спросила Антуанетта.
        - Близ планеты Ресургем, в системе звезды Дельта Павлина. Приблизительно двадцать световых лет отсюда. Тот, кто сейчас владеет пушками, привел их в готовность, и они подали хорошо знакомые нам сигналы. Это само по себе тревожно. Поэтому Материнское Гнездо организовало экспедицию для возвращения оружия. И хотело, чтобы ее возглавил я.
        - Подождите-ка, - поднял ладонь Ксавьер. - Сочленители пошли на такие хлопоты, только чтобы заполучить потерянное оружие? Зачем? Не проще ли сделать новое?
        - Новое сделать попросту невозможно. Пушки изготовлены очень давно, чертежи впоследствии были намеренно уничтожены.
        - Что-то здесь нечисто.
        - Я не говорил, что у меня есть убедительные ответы на все вопросы по этой теме.
        - Ну ладно. Допустим, оружие существует. И что дальше?
        Клавэйн склонился к молодым людям, сжимая бутылку:
        - Мои прежние соратники отправятся за ним, даже и без меня. Теперешняя моя цель - убедить демархистов или любого другого, кто пожелает меня выслушать, что пушки не должны попасть в руки сочленителей.
        Ксавьер взглянул на Антуанетту:
        - Значит, вам нужен субсветовик, и скорее всего вооруженный. Почему бы вам не отправиться прямиком к ультра?
        Клавэйн устало улыбнулся:
        - Ксавьер, оружие нужно отобрать как раз у ультра. К чему усложнять себе жизнь?
        - Ну, удачи, - сказал парень.
        - Простите?
        - Вам понадобится удача.
        Старый сочленитель кивнул и поднял бутылку:
        - В таком случае за меня!
        Влюбленные тоже подняли бутылки:
        - За вас, Клавэйн!
        Он распрощался со своими спасителями у выхода из бара. По прибытии на «карусель» Новый Копенгаген пограничный контроль проходить не требовалось, но Антуанетта сообщила, что на других спутниках Ржавого Пояса он есть. Что ж, трудно придумать лучший способ сдаться властям. Его осмотрят, протралят мозг и убедятся, что к ним явился сочленитель. Пара сложных тестов не оставит сомнений: он тот, за кого выдает себя. Слабо модифицированная ДНК подскажет, что этот человек родился на Земле в двадцать первом столетии. Что случится дальше, предугадать трудно. Остается лишь надеяться, что не быстрая казнь, хотя и такое не исключено. Но в любом случае он успеет сообщить самое главное.
        Ксавьер с Антуанеттой дали ему денег на билет и посадили на нужный поезд. Клавэйн махал им в окно, когда состав заскользил, унося его от изуродованных останков ракеты Лайла Меррика.
        Он закрыл глаза и позволил сознанию замедлиться втрое, собираясь немного отдохнуть в пути.
        Глава двадцатая
        Торн был готов спорить с Виллемье, но она согласилась с удивительной легкостью. Не то чтобы без опаски глядела на перспективу нырнуть в ингибиторскую суматоху вблизи гиганта, но хотела показать серьезность угрозы и свою веру в нее. Если уж единственный способ убедить его - продемонстрировать все вблизи, пусть получит желаемое.
        - Но я вас предупреждаю, Торн: мы летим в неизвестность, навстречу опасности. Единственная ошибка - и нас не станет.
        - Инквизитор, я бы сказал, что мы и раньше были в опасности, и сейчас подвергаемся ей. Нас могут атаковать в любой момент. Ведь последние несколько часов мы досягаемы для человеческого оружия, я прав?
        Кораблик в форме змеиной головы понесся к атмосфере гиганта. Выбранная траектория заканчивалась близ места вхождения одной из колоссальных труб, всего в тысяче километров от бурлящего вокруг исполинской конструкции хаоса турбулентности. Приборы не могли получить данных о том, что находится под зоной турбулентности. Лишь давали смутные намеки, что труба погружается глубоко в атмосферу, не поврежденная бурными вихрями.
        - Торн, мы имеем дело с инопланетной механикой. Если хотите, с инопланетной психикой, причем машинной. Да, ингибиторы еще не атаковали нас, не проявили малейшего интереса к нашим действиям. Они даже не уничтожили жизнь на поверхности Ресургема. Но это не значит, что нет порога, который мы можем по неосторожности перейти.
        - И что же, по-вашему, будет переходом порога? Где он, этот предел? Наше погружение в атмосферу?
        - Очень может быть. И скажу честно: ваша затея мне не нравится. Совершенно.
        - Инквизитор, вы должны меня убедить. И не просто убедить…
        - Не могли бы вы не называть меня так?
        - Простите.
        Виллемье изменила установки на пульте, и корабль закряхтел, затрещал разноголосо, но слаженно, перестраиваясь для оптимального вхождения в атмосферу. Газовый гигант уже заслонил все небо.
        - Нет необходимости обращаться ко мне по должности все время.
        - А как обращаться? Виллемье?
        - Мое имя Ана. Торн, мне гораздо приятнее, когда меня зовут по имени. Может, и вам тоже?
        - Я не испытываю неудобства, когда меня зовут Торн. Привык, знаете ли. Мне подходит. Да и вряд ли стоит облегчать жизнь инквизиции.
        - Мы совершенно точно знаем, как вас зовут. Вы же видели досье.
        - Да. Но у меня создалось впечатление, что вы не слишком торопитесь использовать его против меня.
        - Вы нам нужны.
        - Я не это имею в виду.
        Несколько минут они спускались в атмосферу, не говоря друг другу ни слова. Тишину нарушали только зуммеры или голосовые сообщения бортовых систем. Интеллект корабля не слишком обрадовался предстоящему, он советовал поменять образ действий.
        - Думаю, мы для них вроде насекомых, - нарушила молчание Виллемье. - Они явились уничтожить весь вид. Специалисты не отвлекаются на отдельных особей. Даже если особь ужалит, это едва ли спровоцирует ответную агрессию. Специалисты аккуратно и методично выполняют план, зная, что раньше или позже достигнут цели.
        - Значит, мы сейчас в безопасности?
        - Я всего лишь предполагаю. И не хочу проверять туманные гипотезы, рискуя головой. Ясно одно: мы не очень хорошо понимаем ингибиторов. В их деятельности должна быть высшая цель. Это не может быть уничтожение разумной жизни как таковой. Но даже если так, даже если они не более чем безмозглые механизмы для убийства, можно истребить нас гораздо проще и быстрее.
        - И что вы этим хотите сказать?
        - Что не следует полагаться на наше понимание - как не следует полагаться на мнение таракана о санобработке.
        Затем Ана процедила сквозь зубы, положив ладони на пульт:
        - Готовьтесь, сейчас начнутся ухабы.
        На иллюминаторы опустились броневые заслонки, закрыв обзор. Торн ощутил резкую дрожь, тряску - так бывает, когда автомобиль на скорости выскакивает с хорошего шоссе на грунтовку. Ощутила и тяжесть, сперва небольшую; но тяготение неуклонно росло, вдавливало в сиденье.
        - Ана, скажите, кто вы?
        - Я уже сказала, кто я. Давайте не будем об этом.
        - Положа руку на сердце, ваш ответ меня не устроил. С субсветовиком произошло что-то странное, не отрицайте. Пока я был на борту, вы и ваша коллега Ирина здорово нервничали. Словно не терпелось меня выпроводить.
        - Вам предстоит исключительно важная работа на Ресургеме. Ирина была против вашего визита на корабль. Она бы предпочла, чтобы вы находились на планете и готовили эвакуацию.
        - Несколько дней погоды не сделают. Нет, дело определенно не в этом. Вы двое что-то скрываете - или, вернее, не хотите, чтобы я заметил.
        - Торн, вы должны нам доверять.
        - Вы сами этому мешаете.
        - Чем же еще вас убедить? Разве мы не показали субсветовик? Вы убедились: он настоящий, способен эвакуировать население целой планеты. Мы даже показали ангар с шаттлами.
        - Да. Но меня беспокоит то, чего вы не показали.
        Рокот и тряска усилились - словно в тобогане, несущемся по ледяному склону и натыкающемуся на бугры. Корпус трещал, хрустел, перестраиваясь, стараясь приспособиться к нагрузке. Торн ощущал одновременно радостное возбуждение и страх. Лишь однажды в своей жизни он погружался в атмосферу планеты, когда ребенком прилетел на Ресургем. Но тогда он лежал в анабиозе. И с тех пор помнил о посадке на планете не больше, чем о своем рождении в Городе Бездны.
        - Мы не показали всего, потому что не уверены в корабле, - ответила Виллемье. - Не знаем, какие ловушки оставила после себя команда Вольевой.
        - Ана, вы даже не позволили взглянуть на него снаружи.
        - Просто наш маршрут не дал такой возможности…
        - Неправда. Вы почему-то не хотите показывать субсветовик.
        - Торн, почему вы говорите это сейчас?
        Он улыбнулся:
        - Потому что ситуация напряженная. Я решил, что это поможет вам серьезней отнестись к моему вопросу.
        Женщина не ответила.
        Полет стал ровнее. Корпус затрещал в последний раз и умолк, приспособившись. Виллемье подождала еще несколько минут, затем убрала заслонки с окон. Хлынувший свет заставил Торна заморгать. Корабль летел в атмосфере газового гиганта.
        - Как себя чувствуете? Ваш вес удвоился с тех пор, как вы были на субсветовике.
        - Выдержу, - ответил он, чувствуя, что выдержит лишь до тех пор, пока не придется покинуть кресло. - Как глубоко хотите погрузиться?
        - Не слишком глубоко. Давление в половину стандартной атмосферы… Подождите-ка…
        Она нахмурилась, глядя на один из дисплеев, потыкала в клавиши под ним. Изображение очистилось, пастельного цвета полосы исчезли, и перед Торном появился упрощенный силуэт корабля, окруженный пульсирующими концентрическими кругами. Торн догадался, что это картинка радара, и заметил на самом краю дисплея пятнышко света, то и дело мигающее, пропадающее и возникающее снова. Инквизитор повозилась с настройками, и концентрические круги сжались, пятнышко приблизилось.
        - Что это? - спросил Торн.
        - Не знаю. Пассивный радар указывает: за нами следует некий объект на расстоянии в тридцать тысяч километров. Когда погружались, я ничего не заметила. Эта штука невелика, ближе не подходит, но мне она не нравится.
        - А может, это случайное пятно, погрешность корабельных систем?
        - Не думаю. Конечно, радар может регистрировать фальшивый отклик от нашего же турбулентного следа. Переключать радар в активный режим я не стану - неохота напрашиваться на неприятности, привлекать внимание. Я предлагаю убираться, пока не поздно.
        Торн стукнул пальцем по консоли:
        - И как мне убедиться в том, что не вы сами подстроили появление этого непонятного страшилища?
        Она рассмеялась - нервный смешок человека, застигнутого врасплох.
        - Я не подстраивала, уж поверьте!
        Торн кивнул, чувствуя, что женщина не лжет. А если солгала, то у нее поразительное актерское мастерство.
        - Допустим. И все равно, Ана, я хочу, чтобы вы доставили меня к месту вхождения трубы в атмосферу. Я не намерен покидать планету, пока не увижу, что там делается.
        - Вы серьезно?
        Торн не отвечал, лишь пристально смотрел на нее.
        - Ладно, - сдалась Виллемье. - Мы подойдем так, чтобы вы увидели все своими глазами. Но не ближе. И если тот, кто висит у нас на хвосте, начнет сокращать дистанцию, немедленно рванем прочь. Понятно?
        - Конечно, - миролюбиво согласился он. - Вы что думаете, я самоубийца?
        Виллемье рассчитала траекторию. Труба двигалась со скоростью в тридцать километров в секунду по отношению к атмосфере. Эта скорость определялась движением луны, откуда выходила труба. Подойти следовало сзади, держась за трубой, постепенно увеличивая скорость. Корпус снова заскрипел, меняясь, приспосабливаясь к сверхзвуковым скоростям. Пятно света на экране радара, по-прежнему мерцая, держалось на том же расстоянии.
        - Я вроде стал легче, - заметил Торн.
        - Само собой. Мы почти вернулись на орбиту. Если бы двигались скорее, пришлось бы тягой удерживаться на нужной высоте.
        В зоне возмущения за трубой вихрились атмосферные потоки, диковинные химические процессы пятнали облака алым, ядовито-оранжевым, кровавым. Молнии сверкали от горизонта к горизонту, выгибались дрожащими серебристыми арками. Словно безумные дервиши, вертелись торнадо. Пассивные сенсоры корабля отчаянно нащупывали путь среди худшей из бурь.
        - Я пока не вижу трубы, - заметил Торн.
        - Для того нужно подобраться гораздо ближе. Труба всего пятнадцать километров в диаметре, а в этой атмосфере не увидишь дальше чем за сотню километров, даже в хорошую погоду.
        - Как считаете, чем занимаются машины?
        - Ни малейшего понятия.
        - Но ведь они, очевидно, конструируют что-то в масштабах целой планеты. Три луны разворотили. Наверняка же не забавы ради…
        По мере приближения тряска усилилась. Виллемье то поднимала, то опускала корабль на десятки километров, пока не решила, что использовать доплеровский радар слишком рискованно. Потом она держалась на постоянной высоте. Корабль дергался и трясся, проталкиваясь сквозь вихри и области скачков давления. Поминутно верещали сигналы тревоги, Виллемье чертыхалась, поспешно набирала команды на панели управления. За окном сгустилась темнота. Мощные черные тучи клубились, изгибались, словно выпущенные кишки. Мимо проносились напитанные электричеством грозовые облака величиной с мегаполис. Впереди воздух дрожал и пульсировал от беспрерывных молний, слепили белизной ветвящиеся разряды, мгновенно разворачивались полотнища нежно-голубого сияния. Казалось, будто корабль залетел в уголок ада.
        - Вам и теперь полет к трубе кажется хорошей идеей? - осведомилась Виллемье.
        - Не важно, что мне кажется, просто держитесь на курсе, - отозвался Торн. - Наш таинственный преследователь так и не приблизился. Может, он и вправду отражение нашего следа?
        Не успел он договорить, как внимание Виллемье привлек новый сигнал. Панель управления тревожно заухала, возбудились приборы, выкрикивая нечленораздельные предупреждения.
        - Датчик массы сообщает: в семидесяти с лишним километрах впереди - что-то удлиненное, геометрия гравитационного поля цилиндрическая, распределение указывает на профиль трубы, - сказала Виллемье. - Это наша малышка.
        - Когда увидим ее?
        - Через пять минут. Я снижаю скорость. Держитесь!
        Торна швырнуло вперед, пристежные ремни врезались в тело. Он отсчитал про себя пять минут, затем еще пять. Пятно на экране пассивного радара все так же висело на краю поля зрения - преследователь тоже замедлился. Странно - трясло теперь меньше. Облака редели, лютое буйство молний сделалось всего лишь чередой вспышек поодаль. Появилось ощущение царящего кругом жуткого, ирреального спокойствия.
        - Давление атмосферы падает, - сообщила женщина. - Должно быть, мы попали в область разрежения за трубой. Она летит со сверхзвуковой скоростью, так что газовые потоки не успевают сомкнуться за нею. Мы в конусе Маха, будто гонимся за сверхзвуковым самолетом.
        - Откуда такие познания в аэродинамике у инквизитора? - удивился Торн.
        - Приходится учиться. К тому же у меня был отличный учитель.
        - Вы про Ирину?
        - Не только. Мы с ней отличная команда, но так было не всегда… Посмотрите-ка… - Она подалась вперед, указала пальцем. - Я кое-что вижу. Давайте рассмотрим при увеличении, а затем уберемся отсюда к чертям.
        На главном дисплее панели появилось изображение трубы, которая шла сверху под углом приблизительно в сорок пять градусов. На грифельно-черном фоне атмосферы она казалась серебристой, сияющей, будто внутренняя стенка торнадо. Виднелся отрезок километров восьмидесяти длиной. Выше и ниже труба исчезала в клокочущей облачной мути. Ее движение не ощущалось, она выглядела неподвижной, закрепленной - хоть и погружалась в атмосферу со скоростью четверть километра в секунду.
        - И это все? - разочарованно произнес Торн. - Конечно, ничего определенного я не ожидал, но все-таки рассчитывал увидеть не просто гладкую стенку. Можете подлететь спереди?
        - Тогда придется пересекать фронт ударной волны. Трясти будет куда сильней, чем раньше.
        - Но мы же способны это сделать? Или нет?
        - Попробуем.
        Хмурясь, Виллемье взялась за пульт. Атмосфера перед трубой казалась кристально гладкой, спокойной, не потревоженной несущимся к ней фронтом ударной волны. Оборачиваясь вокруг гиганта, труба описывала спираль с расстоянием порядка нескольких тысяч километров между витками. Воздух непосредственно перед трубой был спрессован в текучий слой толщиной в считаные сантиметры. Волна сжатия расходилась в стороны от трубы по всей ее длине. И зайти вперед было нельзя, не проткнув эту стену стиснутого и разогретого газа, - разве что облетать за тысячи километров.
        Они приблизились к краю трубы, сияющему вишнево-алым - свидетельство колоссального трения о набегающий поток. Но, казалось, огромные температура и давление не причиняют никакого вреда чудовищной машине пришельцев.
        - Трубу опускают вниз. Но там же ничего, кроме газа, - заметил Торн.
        - Не только газа, - возразила Виллемье. - Несколько сотен километров вниз - и газ превращается в жидкость. Там море жидкого водорода. Под ним чистый металлический водород, покрывающий каменное ядро.
        - Ана, если бы черные машины хотели распотрошить эту планету, чтобы добраться до скалистого ядра, что бы они делали?
        - Не знаю. Может, скоро выясним.
        Когда столкнулись с фронтом ударной волны, Торн подумал: корабль не выдержит. Слишком уж многого захотели от несчастной посудины. Раньше корпус трещал и кряхтел, теперь буквально завизжал. Панель управления сверкнула красным и погасла. На одно жуткое мгновение повисла тишина. Но корабль прорвался - и вышел в спокойную атмосферу. Треща и мигая, панель ожила снова, с нее и со стен завопил предупреждающий хор.
        - Прошли! - выдохнула Виллемье. - И вроде остались целыми. Но не стоит больше испытывать судьбу.
        - Согласен. Но раз уж мы сюда добрались, почему бы не заглянуть малость поглубже? Глупо отказываться от такой возможности.
        - Нет.
        - Если хотите, чтобы я вам помог, позвольте узнать, во что я ввязываюсь и чего ради.
        - Корабль не выдержит!
        Торн улыбнулся:
        - Он уже выдержал больше, чем от него ждали. И выдержит еще. Не будьте такой пессимисткой.
        В белую камеру вошла представительница демархистов. Она сурово глянула на Клавэйна. С ней прибыли трое феррисвильских полицейских, которым он сдался в космопорту, и четверо солдат-демархистов. Те явились без оружия, но в ярко-красной силовой броне все равно выглядели устрашающе. Он чувствовал себя старым и слабым, полностью в чужой власти.
        - Я Сандра Вой, - сказала женщина. - Вы, как я полагаю, Невил Клавэйн. Согласно информации, полученной от чиновников конвенции, вы настаивали на встрече со мной. Почему?
        - Я дезертировал…
        - Не об этом речь. Почему вам понадобилась именно я?
        - Сандра, я полагал, что могу рассчитывать на гуманное обращение. Я был знаком с вашей родственницей. Кажется, она приходилась вам прапрабабушкой… Извините, но я запутался в поколениях.
        Женщина подтянула себе белый стул, села напротив Клавэйна. Демархисты утверждали, что их политическая система сделала чины и ранги устаревшими и ненужными. Вместо капитанов у них были «начальники кораблей», вместо генералов - «специалисты по стратегическому планированию». Само собой, такие отличия требовали и визуальных свидетельств, но Вой вряд ли признала бы, что многочисленные нашивки и цветные полосы на ее френче означают старомодный воинский чин.
        - Уже четыреста лет никто в наших рядах не носит имя Сандра Вой, - сказала она.
        - Я знаю. Последняя умерла на Марсе. При попытке добиться мира с сочленителями.
        - Вы говорите про события далекого прошлого.
        - Я говорю о том, что было. Мы с Вой находились на одной стороне, участвовали в миротворческой миссии. Я дезертировал к сочленителям вскоре после ее смерти и с тех пор всегда был с ними.
        На мгновение глаза молодой Сандры Вой остекленели. Имплантаты Клавэйна зарегистрировали интенсивный поток данных, принимаемых и передаваемых ее мозгом. Клавэйн был впечатлен. После эпидемии лишь немногие демархисты осмеливались на масштабные нейромодификации.
        - Ваши слова не подтверждаются имеющимися у нас данными.
        - В самом деле? - удивился Клавэйн.
        - Да. По нашим сведениям, Клавэйн прожил не более полутора веков после дезертирства. Вы не можете быть тем самым Клавэйном.
        - Я побывал в межзвездной экспедиции и лишь недавно вернулся. Потому и сведений обо мне за последнее время нет. Но разве это существенно? Ведь конвенция уже убедилась, что я сочленитель.
        - Вы можете оказаться засланным с диверсионными целями агентом. С чего бы вам дезертировать?
        И снова Клавэйн опешил:
        - А почему я не могу дезертировать?
        - Может, вы чересчур начитались наших газет? Если да, то у меня для вас неприятные новости: ваши бывшие друзья выигрывают эту войну. Переход единственного паука на сторону демархистов ничего не изменит.
        - Я и не рассчитывал, что мой побег повлияет на ход войны. У меня совсем другая причина.
        - Какая же у вас причина?
        - Не имеющая с этой войной ни малейшей связи.
        Кораблик спускался все ниже, держась впереди ударной волны. Пятнышко на экране пассивного радара так и не исчезло. Таинственный объект преследовал уже на протяжении тридцати тысяч километров, не отставал и не приближался.
        Вокруг темнело, пока небо над головой не стало лишь самую малость отличаться от неподвижных черных глубин внизу. Ана Хоури выключила свет в кабине, надеясь, что это позволит лучше видеть происходящее снаружи. Но улучшение было мизерным. Единственным источником освещения служил вишнево-красный раскаленный край трубы, да и тот сильно потускнел. На этой глубине труба двигалась со скоростью не более двадцати пяти километров в секунду относительно атмосферы и практически вертикально погружалась в зону перехода, где атмосферный газ сгущался в жидкость.
        Ана поморщилась, услышав очередной тревожный сигнал о повышении давления за бортом.
        - Я серьезно говорю: нельзя заходить глубже. Нас расплющит. За бортом уже пятьдесят атмосфер, и кто-то все еще сидит у нас на хвосте.
        - Ана, еще чуть-чуть. Можем мы достичь зоны перехода в жидкую фазу?
        - Нет! Этот корабль предназначен только для атмосферы. Заглохнет в жидком водороде, и тогда нас расплющит. Торн, это не самая приятная смерть.
        - Но ведь трубе-то, кажется, давление не мешает. Наверное, она уходит гораздо глубже. Как думаете, сколько они уже выпустили? Труба движется со скоростью километр в четыре секунды, правильно? Это почти тысяча километров за час. Там уже должно быть столько, что хватит неоднократно обвить планету.
        - Мы не знаем, что именно там делается.
        - Но можем кое-что предположить, глядя на все это. Ана, знаете, что мне приходит на ум?
        - Не знаю, но вы наверняка мне расскажете.
        - Это обмотка. Как в электромоторе. Но, конечно же, я могу ошибаться.
        Торн улыбнулся, глядя на женщину. И вдруг кинулся к ней.
        При всей своей солдатской подготовке она среагировать не успела. Застыла на мгновение, изумленная. На корабле уже была гравитация - он двигался со скоростью меньше космической. Но Торн перемещался, словно лишенный веса, плавно и продуманно. Осторожно выдернул Ану из пилотского кресла. Та отбивалась, но Торн был гораздо сильней и знал, как парировать ее удары. Инквизитор не забыла приемы рукопашного боя, но противник ни в чем ей не уступал.
        - Ана, вы легче меня. Я не собираюсь причинять вам вред.
        Не успела она сообразить, что происходит, как Торн бросил ее в пассажирское кресло, заставил сесть на собственные руки и крепко затянул амортизационные ремни. Спросил, может ли она дышать, и затем стянул ремни еще сильнее. Ана заерзала, извиваясь, но крепления держали прочно.
        - Торн! - выкрикнула она.
        Тот опустился в кресло пилота:
        - Вы сами расскажете все, что я захочу узнать, или придется убеждать силовыми методами?
        Он повозился с панелью. Корабль качнулся, зазвучал сигнал тревоги.
        - Торн!
        - Виноват… Когда я наблюдал за вами, управление выглядело так просто…
        - Вы с ним не справитесь!
        - Но, по крайней мере, постараюсь. Ну-ка, ну-ка…
        Корабль снова тряхнуло, разноголосо закричали сигнальные устройства. Сперва неуклюже, но все охотнее машина отзывалась на команды. На панели зажегся индикатор уровня - Торн закладывал крутой вираж.
        - Восемьдесят градусов, - вслух считывал показания мужчина, - девяносто… сто…
        - Торн, остановитесь! Вы же нас ведете прямиком на ударную волну!
        - Вообще-то, мне именно это и нужно. Как думаете, выдержит корпус? Вроде вы боялись, что он уже перенапряжен. Сейчас выясним, насколько прочна ваша посудина.
        - Торн, что бы вы ни задумали…
        - Ана, я всего лишь пытаюсь создать реальную угрозу для нас обоих. Разве это не ясно?
        Инквизитор снова отчаянно забилась, пытаясь высвободиться. Напрасно. Да, Торн был необыкновенно умен. Недаром столько времени ускользал от правительства. Можно восхищаться. Но какая же сволочь!
        - Мы не пройдем фронт! - предупредила она.
        - С моим умением летать - точно не пройдем. Что сильно упрощает ситуацию. Я хочу от вас правдивых ответов.
        - Я вам все рассказала!
        - Нет. В сущности, вы не сказали ничего. Я хочу знать, кто вы. Догадываетесь, когда у меня зародились подозрения?
        - Нет, - ответила она, понимая: он и в самом деле ничего не сделает для спасения обоих, пока не получит желаемого.
        - Я заподозрил, услышав голос Ирины. Мне он показался знакомым. А потом вспомнил обращение к Ресургему, с которым выступила Илиа Вольева перед тем, как принялась уничтожать колонии на поверхности. Давно это было, но старые раны трудно затягиваются.
        - Торн, вы все не так поняли!
        - Да? А может, вы меня просветите?
        Хор тревожных сигналов умножился. Торн притормозил, но все равно корабль двигался к фронту ударной волны со скоростью несколько километров в секунду. Ана надеялась, что ей грезится, а не на самом деле видится вишневое сияние впереди, рассеивающее черноту.
        - Ана? - весело и беззаботно позвал Торн.
        - Да, черт вас побери!
        - Ага, кажется, начинает доходить.
        - Хватит! Разворачивайтесь!
        - Развернусь, как только услышу волшебные слова. Я хочу всего лишь признания.
        Она глубоко вздохнула. Вот и конец тщательно составленным планам. Сделали ставку на Торна, а он оказался умнее обеих заговорщиц. Ведь можно было догадаться: все к тому шло. Черт побери Вольеву. Она же кругом оказалась права! Ошибкой было подпускать Торна к «Ностальгии». Следовало найти другой способ убеждения. Вольева должна была настоять, не обращая внимания на возражения…
        - Ана, как же с волшебными словами? Мы уже близко.
        - Ладно. Да провались оно все! Ирина - триумвир. Мы с самого начала скормили тебе кучу вонючей лжи. Доволен теперь?
        Торн ответил не сразу. К облегчению Аны, он развернул корабль. Ускорение вдавило ее в кресло - Торн включил тягу, чтобы убежать от фронта. Тот багрово сиял, несясь вдогонку - жуткая красная линия, словно лезвие палаческого меча. Она росла, ширилась, пока не стала яркой стеной, цунами расплавленного металла. Многочисленные тревожные оповещения слились в нечленораздельный гул. Но затем стена за кормой сузилась, с боков подступил серый сумрак, будто опустились железные занавеси. Красная линия осталась позади, исчезла.
        - Думаю, получилось, - заключил Торн.
        - А мне кажется, нет.
        - Что?
        Она кивнула в сторону радарного дисплея. Теперь на нем не было пятнышка, сопровождавшего корабль с момента его погружения в атмосферу, но со всех сторон собирались отклики приближающихся объектов. По меньшей мере дюжина - и отклики четкие, стабильные. Объекты шли на скорости несколько километров в секунду, очевидно стремясь к кораблю.
        - Похоже, мы только что обратили на себя внимание ингибиторов. - Голос Аны прозвучал гораздо спокойнее, чем она ожидала. - Мы все-таки переступили порог.
        - Пойдем вверх и покинем атмосферу как можно скорее.
        - Мать твою, думаешь, это поможет? Они будут здесь через десять секунд. Торн, кажется, ты получил все доказательства, какие хотел. Если нет, их доставят в самом скором будущем. Радуйся, пока можешь.
        Как показалось Ане, он посмотрел на нее с восхищением.
        - Вам это не в диковинку?
        - Ты о чем?
        - О смертельной переделке, о чудовищном риске. Кажется, вас это нисколько не пугает.
        - Да? Честное слово, я предпочла бы сейчас находиться как можно дальше отсюда.
        Приближающие объекты образовали тесное кольцо вокруг корабля. Им оставалось несколько километров, они замедлились. Хоури понимала: уже можно включать и активные радары, хуже не сделаешь. Они с Торном выдали себя, и теперь можно спокойно рассмотреть врага. Ингибиторы шли со всех сторон, и хотя в их строю оставались щели, проскользнуть и удрать не было никакой возможности. Еще минуту назад ингибиторы оставались вне зоны радара, а теперь они совсем рядом. Видно, проходили сквозь атмосферу, практически ее не замечая.
        Торн повел корабль резко вверх. Ана сделала бы то же самое, хотя знала: не поможет нисколько. Слишком близко подобрались, чересчур глубоко заглянули и теперь должны расплатиться за любопытство. Как Силвест много лет назад.
        Отклики активного радара выглядели неясно из-за сплошной массы надвигающихся машин. А датчики массы регистрировали сигнал на пороге чувствительности, почти неотличимый от пертурбаций гравитационного поля самого гиганта. Но глаза уж точно не обманывали: черные фигуры плыли сквозь атмосферу. Именно плыли, то самое слово. Хоури следила, как они движутся - собираются вместе, колышутся, разбегаются в стороны. И эти сложные повторяющиеся движения были поразительно схожи с шевелением осьминожьих щупалец в воде.
        Черные машины был величиной с ее корабль и складывались из миллионов мелких элементов; это был скользящий неутомимый танец множества разных кубов. За мельтешением черных фигур не различалось почти ничего, но время от времени вспышки синего или фиолетового света выделяли четко те или иные контуры. Каждую большую машину окружали облака фигур поменьше. Сближаясь, они выбрасывали навстречу черные щупальца-пуповины, по которым текли волны мелких машин. Соединенные центры вспучивались, опадали, иногда сливались. Между чернильными контурами вспыхивали фиолетовые молнии. Ингибиторы образовывали на мгновение правильную геометрическую фигуру, окружавшую корабль, - и тут же рассыпались, становились хаотичным роем.
        Хотя Ана знала, что скоро умрет, нельзя было не восхититься жутким до тошноты зрелищем. Даже мимолетный взгляд на ингибиторов рождал ощущение враждебной чуждости, противной человеческому разуму и не имеющей с ним ничего общего. Хоури вдруг поняла: они с Вольевой очень недооценили противника, хотя и считали его способным на дела, по человеческим меркам невероятные. Ингибиторы способны на большее. На гораздо большее.
        Вот уже машины в сотне метров от корабля, плотно смыкаются, обволакивают добычу. Они почти закрыли небо - лишь его клочки видны между черными перемычками. Подсвеченные фиолетовыми арками, россыпями огней, танцующими пузырями плазменных разрядов, от смыкающейся массы потянулись непристойного вида толстые выросты, жадно рыщущие, нетерпеливые. Раскаленные потоки частиц из корабельных дюз били прямо в ингибиторов, а тем и нипочем - струи выхлопа будто проходили сквозь них, не задерживаясь.
        - Торн?
        - Ана, прости, - сказал он, и сожаление в голосе было искренним. - Я чувствовал, что должен убедиться. Знаешь, всегда норовлю давить до предела, до крайности…
        - Я не то чтобы тебя виню. Наверное, на твоем месте вела бы себя так же.
        - Значит, мы оба глупцы. И получили по заслугам.
        На корпусе лязгнуло, и еще раз. Сигналы тревоги сменили тон - предупреждали уже не о возможном отказе двигателей либо иной аварии бортовых систем, но о повреждении корпуса внешними объектами. Послышался мерзкий скрежет, будто царапали гвоздем о жесть, и в окне кокпита показалось толстое щупальце, чья круглая оконечность представляла собой кишащую мозаикой крохотных, в ноготь величиной, черных кубов. Их вихрящееся движение обладало странным гипнотическим свойством.
        Ана потянулась к панели управления, надеясь опустить заслонки на окна, выиграть тем самым пару секунд.
        Корпус затрещал. По нему ползло все больше черных щупалец. Дисплеи гасли один за другим или отображали только статические помехи.
        - Они могли бы уже прикончить нас, - проговорил Торн.
        - Да. Похоже, решили сначала выяснить, кто мы.
        Послышался новый звук, которого Ана так страшилась, - скрежет раздираемого металла. Заложило уши - давление внутри корабля резко упало. Все. Через пару секунд - смерть от разгерметизации. Не самая приятная, но все же, наверное, лучше, чем от черных машин. Что сделают жадные щупальца, дотянувшись? Раздерут на части так же, как раздирают корабль? Не успела она додумать эту малоутешительную мысль, как индикаторы показали: утечка прекратилась, разгерметизация была краткой.
        - Ана, смотри! - прошептал Торн.
        Дверь, ведущая в рубку, покрылась колышущимся чернильным слоем, будто застыла вертикально приливная волна первозданной мглы. Повеяло ветерком, словно непрерывная поверхность состояла из множества беззвучных вентиляторов. Изредка близ нее сверкало розовым, пурпурным, намекая на жуткое нутро машинной массы. Ана ощутила колебание, нерешительность, - наверное, машины поняли, что проникли в самое сердце незваного гостя, подобрались к хрупкой и уязвимой органической материи.
        Стена вспучилась. Сначала образовалась выпуклость размером с бедро Хоури, затем превратилась в подобие древесного ствола. Его оконечность была округлой, словно вершина бугра из слизи, она шевелилась, качалась, будто принюхиваясь. Вблизи вились крошечные кубы, делая очертания расплывчатыми. Все происходило в полной тишине, разве что изредка доносились откуда-то хлопки, потрескивание. Ствол выпирал из стены все дальше и в метре от Аны и Торна замер. Хоури заметила, как черная тварь размером с жука пролетела у лица, затем присоединилась к основной массе. Вновь ствол двинулся вперед, плавно и неуклонно, затем разветвился. Один отросток потянулся к Ане, второй к Торну. Черные щупальца пульсировали, кубы перемещались волнообразно, расширялись и сжимались, прежде чем как окончательно занять нужное положение в растущей структуре.
        - Послушай, Торн, мы еще можем уничтожить корабль, - прошептала Ана.
        - Хорошо. Что от меня требуется?
        - Освободи меня, и я все сделаю сама. От тебя корабль не примет команду на самоуничтожение.
        Торн шевельнулся, но тотчас же черное щупальце выплеснуло отросток, обездвижив его. Прижимало осторожно - очевидно, не хотело причинить вред, - однако не давало и пошевелиться.
        - Неплохая попытка, - прокомментировала Хоури.
        Черные щупальца были уже в считаных дюймах от нее. Отростки делились и делились, и перед лицом Аны возникла многопалая черная рука, пальцы-ветки готовы войти в глаза, нос, рот, уши и ноздри, проткнуть кожу и кости. Они продолжали ветвиться, делаясь все тоньше, пока не стали неразличимыми нитями, серо-черной расплывчатой порослью микроскопических ресничек.
        Ствол отдернулся на дюйм. Ана закрыла глаза, посчитав, что машины готовятся ударить. Затем ощутила резкий укол холода под глазами, такой краткий и аккуратный, что она почти не ощутила боли. Мгновением позже укололо так же в слуховом канале. Ана не знала, насколько изменилось ее восприятие времени, но чудилось, что спустя крохотную долю секунды черные щупальца достигли мозга. Ее захлестнул водоворот эмоций, смутные образы быстро сменяли друг друга, и казалось, содержимое мозга разматывают и считывают, словно длинную магнитную ленту. Ане захотелось взвизгнуть, дернуться, хоть как-то отреагировать, но тело не слушалось. Даже мысли едва шевелились, подавленные жутким вторжением черных машин. Битумообразная масса вползла в каждый ее закоулок, не осталось почти ничего от сущности, называвшей себя Аной Хоури. Но все же оставалось достаточно, чтобы понять: данные текут в обе стороны, из мозга и в мозг.
        Когда машины установили стабильную связь с Аной, ей представилась колоссальная необъятная чернота, простирающаяся далеко за пределы черепа. Ее разум проник в ствол, прошел сквозь корабль, в пространство за ним, в сгусток машин, окруживших непрошеного визитера.
        Хоури ощутила присутствие Торна, подключенного к той же информационной сети. И его мысли были точным отражением ее мыслей. Он был парализован, подавлен, не способен и вскрикнуть, даже вообразить облегчение, какое приносит крик. Ана попыталась дотянуться, дать ему знать, что еще существует, находится рядом. Хоть кто-то во Вселенной знает, что приходится испытывать Торну. Одновременно ощутила, как Торн пытается сделать то же самое - и оба словно сомкнули пальцы в пространстве своих душ, сплели руки, как любовники, тонущие в море мглы.
        Безжалостное считывание продолжалось, черные щупальца пробрались в самые потайные части мозга. Это было намного страшней любой пытки или ее симуляции, испытанной Аной на Окраине Неба, хуже всего того, что делала с нею Мадемуазель. Единственное облегчение: она почти не осознавала себя. Когда угаснет последняя искра разума, Ана Хоури освободится.
        Но вдруг ситуация изменилась. Передававшиеся ощущения черных машин дали понять: на краю окутавшего корабль роя появилось некое возмущение. Торн его тоже почувствовал - Ана уловила жалкий проблеск его надежды. Но ведь надеяться не на что. Машины всего лишь перегруппировались, готовясь к новой фазе уничтожения…
        Инквизитор Виллемье ошибалась.
        В ее рассудок вторгся новый разум, кристально ясный, спокойный, ничуть не подавленный мощным присутствием ингибиторов. В нем чувствовалось любопытство, толика нерешительности, и хотя страх тоже присутствовал, он нисколько не походил на беспросветный ужас, заполонивший разум Торна. Этот страх был лишь продолжением осторожности. В то же время к Ане вернулась часть ее «я», безжалостное иго черных машин чуть ослабло.
        Чужой разум приблизился, и Ана внезапно, несмотря на помраченность рассудка, осознала: его грубая сила и своеобразие не казались чем-то из ряда вон - словно новый мощный инструмент озвучил известную мелодию. Это разум мужчины, не считавшего нужным сомневаться, не знавшего скромности, не сочувствовавшего чужим бедам. Но вместе с тем Ана заметила крохотную искру сожаления, а с нею и даже нечто похожее на заботу. Но как только она распознала эти эмоции, чужой разум отдернулся, снова скрылся за непроницаемой пеленой, и мозг Аны окутала пустота.
        Хоури наконец смогла завизжать - власть над телом вернулась к ней. В этот же момент черный ствол тоненько звякнул и рассыпался. Открыв глаза, она обнаружила вокруг рой хаотично снующих, толкающихся кубов. Они пытались соединиться, образовывали большие конструкции, но те рушились через одну-две секунды.
        Торн уже мог двигаться. Он встал, подошел к Ане, распихивая черные кубы, отстегнул ремни ее кресла.
        - Интересно, ты имеешь хоть малейшее представление о том, что случилось? - спросил он, с трудом ворочая непослушным языком.
        - Как ни странно, да. Но не знаю, сможешь ли ты поверить.
        - А ты попробуй, расскажи!
        - Торн, посмотрите наружу.
        Он проследил за ее взглядом. Снаружи черная масса тоже не могла соединиться в целое. Тут и там открывались проемы, в них виднелось небо. Но вблизи корабля находились не только ингибиторы. Внутри их оболочки виднелся объект, не являющийся их частью. Он медленно и плавно облетал корабль, черные машины рассыпались перед ним, проворно убирались с дороги. Форму объекта трудно было разобрать - что-то вроде серого волчка из множества вращающихся слоев. Глубоко внутри что-то мерцало красным, будто сердолик. Объект, похожий на детскую игрушку, вряд ли имел больше метра в диаметре. Правда, оценить его размеры было непросто, внешняя граница то втягивалась, то выпячивалась. Оставалось лишь догадываться, что он собой представляет. Несомненно было одно: ингибиторы, как ни странно, опасались его.
        - Смотри, он открывает для нас путь, - удивленно произнес Торн. - Можем бежать!
        Ана выдернула его из пилотского кресла:
        - Давай так и сделаем!
        Корабль вылетел из роя машин и устремился вверх. В радаре Хоури видела: ингибиторы остались позади. Вот сейчас они окружат, расплющат мерцающий красный волчок и устремятся вдогонку. Но кораблю в форме змеиной головы позволили убежать. Лишь позже сзади что-то стремительно приблизилось, и на радаре оно давало такой же отклик, как у давешнего преследователя. Однако теперь оно пронеслось мимо с устрашающим ускорением, стремясь в открытый космос. Хоури провожала взглядом объект, пока тот не пропал из виду. Ее нисколько не удивило, что он направлялся к Гадесу, нейтронной звезде на окраине системы.
        Где начался великий труд? Как и отчего? Ингибиторы не имели доступа к этой информации. Знали одно: труд доверен им, лишь они на него способны. Их миссия - самая важная, какая только выпадала на долю разумных сущностей в этой Галактике, а возможно, и в целой Вселенной.
        Цель проста до крайности. Нельзя позволить, чтобы разумная жизнь распространилась по космосу. Хотя, если она ограничена единственной планетой или даже единственной Солнечной системой, ее не следует трогать. Напротив, ее нужно охранять и оберегать.
        Но заразить всю Галактику разумная жизнь не должна.
        При этом вовсе не ставилась задача полностью лишить Галактику жизни. С подобной ролью легко справлялась бы любая зрелая культура, особенно если бы она оказалась практически в полном одиночестве. В «звездных колыбелях» можно пробуждать искусственные сверхновые звезды, взрывающиеся в миллионы раз сильнее обычных сверхновых, опустошающие огромные пространства. Можно подводить и швырять звезды в спящую сверхмассивную черную дыру галактического центра. Раздираемая приливными силами, такая звезда испустит поток гамма-лучей, которые уничтожат всякую жизнь. Осторожно манипулируя гравитационной постоянной в локальных масштабах, можно сталкивать двойные нейтронные звезды. Можно натравить на всю Галактику своры самовоспроизводящихся машин, которые разнесут в щебень все каменные планеты всех звездных систем. За несколько миллионов лет все такие планеты исчезнут. Заблаговременные вмешательства в эволюцию протопланетных пылевых дисков, из которых формируются новые миры, не дадут образоваться планетам, пригодным для развития жизни. Галактика задохнется в смертной пыли - поруганная, изувеченная, она будет сиять
на мегапарсеки красным гибельным светом.
        Все это было вполне осуществимо.
        Но задача ингибиторов - не искоренение жизни, а контроль за ее распространением. Сама жизнь, даже при ее изобилии, для черных машин оставалась священной. По большому счету именно ради ее сохранения, а в особенности ради сохранения разума, и существовали ингибиторы.
        Для этого нельзя было допустить, чтобы разум распространился.
        Методика черных машин, отточенная миллионами лет опыта, отличалась простотой и эффективностью. Звезд - великое множество. Огромно и количество миров, где простая жизнь способна развиться вдруг до разумной. Потому ингибиторы рассыпали по Галактике завлекающие, интригующие артефакты, сигнальные мины. Расположили так, чтобы освоившая дальние полеты цивилизация рано или поздно натолкнулась на одну из них. Ловушки ставились с расчетом на то, чтобы не провоцировать выход в космос - но неизбежно привлекали к себе уже вышедших.
        А ингибиторы ждали в межзвездной пустоте, пока приманки не подадут голос. После чего устремлялись на зов, чтобы безжалостно вычистить зараженное место.
        Привезший Сандру Вой военный шаттл пришвартовался снаружи «карусели» Новый Копенгаген, закрепившись магнитными захватами. Клавэйна привели на борт, указали, где сесть, водрузили на голову черный шлем с узкой застекленной прорезью для глаз. Шлем предназначался для блокировки генерируемых имплантатами импульсов, способных повлиять на аппаратуру шаттла. Предосторожности не удивили сочленителя - он понимал, что, вопреки словам Вой, может оказаться очень полезным для демархистов. Любой перебежчик способен повлиять на исход войны, даже на столь поздней стадии. Но типичный паук может и причинить немалый вред.
        Военный корабль отчалил. Сквозь древние окна шаттла - пятнадцатисантиметровое обшарпанное стекло - Клавэйн увидел три тонких, изящных полицейских катера, плывущих рядом, словно рыбы-лоцманы.
        Кивнул в их сторону:
        - Они серьезно отнеслись к делу.
        - Нас выведут из пространства конвенции, - пояснила Вой. - Это стандартная процедура. У нас очень хорошие отношения с Феррисвилем.
        - Куда вы меня везете? Прямиком в штаб-квартиру Демархии?
        - Не говорите чепухи. Для вас подыскано надежное место. На дальней стороне Глаза Марко есть небольшая база демархистов… конечно же, вам известно о ней. Как и о наших операциях.
        - Да, но мне неизвестны ваши методы допроса. Часто ли вам приходилось их применять?
        Кроме их двоих, в каюте присутствовал мужчина-демархист, тоже высокого ранга. Его Вой представила как Жиля Перо. Жиль имел скверную привычку постоянно сгибать и разгибать пальцы на затянутых в перчатки руках, по очереди, один за другим.
        - Два-три раза в десять лет, - ответил он. - Определенно вы первый за долгое время. Но не рассчитывайте, что вас встретят как дорогого гостя. Нельзя не учитывать тот факт, что восемь из одиннадцати предыдущих дезертиров оказались шпионами пауков. Мы убили их, но негодяи успели украсть и передать важные секреты.
        - Я здесь не для этого. Какой смысл, если мы выигрываем войну?
        - Значит, вы явились поглумиться? - предположила Сандра Вой.
        - Нет. Я хочу сообщить то, что заставит вас взглянуть на эту войну совершенно по-новому.
        - Вы шутите? - спросила она, явно заинтригованная.
        - У Демархии еще есть субсветовики?
        Вой и Перо обменялись озадаченными взглядами.
        - А как вы думаете? - спросил мужчина.
        Клавэйн молчал несколько минут. Смотрел в окно. За ним огромная серая дуга «карусели» Новый Копенгаген стала всего лишь небольшим участком лишенного спиц колеса. Она все уменьшалась, пока не затерялась среди прочих конструкций Ржавого Пояса.
        - По данным нашей разведки, у вас нет субсветовиков, - ответил наконец Клавэйн. - Но данные бывают неполными или ошибочными. Как по-вашему, может Демархия в самое ближайшее время получить в свое распоряжение субсветовик?
        - Клавэйн, вы о чем? - спросила Вой.
        - Просто ответьте!
        Женщина покраснела от гнева, но она неплохо владела собой. Голос остался спокойным, почти деловым.
        - Вы же знаете, способ найти можно. В случае отчаянной необходимости…
        - Стоит уже искать этот способ, поскольку необходимость и в самом деле отчаянная. Вы должны получить в свое распоряжение субсветовик, и лучше не один. А еще солдат и оружие.
        - Клавэйн, едва ли мы можем разбрасываться ресурсами, - возразил Жиль, полностью сняв одну перчатку.
        Его рука была молочно-белой, очень изящной и тонкой.
        - Почему? Боитесь проиграть войну? Так и так проиграете. Если отвлечете часть ресурсов, всего лишь проиграете чуть раньше.
        - Но зачем нам это делать? - спросил Перо, снова натягивая перчатку.
        - Победа в этой войне больше не является вопросом первостепенной важности для Материнского Гнезда. Важнее другое. Но сочленители не намерены прекращать боевые действия, поскольку не хотят, чтобы кто-либо заподозрил истину.
        - Что за истина? - спросила Вой.
        - Всех частностей я не знаю. У меня был выбор: остаться и узнать побольше или дезертировать, пока есть возможность. Решение далось нелегко, но я предпочел второй вариант.
        - Не ходите вокруг да около, - попросил Жиль. - Расскажите все, что знаете, а уж мы сделаем выводы. Вы же понимаете, мы рано или поздно выясним все, что содержится в вашей голове. У нас тоже есть аппаратура для траления памяти - помедленнее вашей и, наверное, не такая безопасная, но эффективная. Уверяю, вы ничего не потеряете, если выложите все начистоту прямо здесь.
        - Я вам все расскажу, но это будет совершенно бесполезно, если вы не решите действовать.
        Клавэйн почувствовал, как шаттл меняет курс, направляясь к Глазу Марко - единственной большой луне Йеллоустона, чья орбита лежала сразу за границами пространства Феррисвильской конвенции.
        - Так рассказывайте, - велел Жиль.
        - Материнское Гнездо установило: существует внешняя угроза, затрагивающая всех нас. В космосе есть машиноподобные сущности, подавляющие всякую технологически развитую цивилизацию Галактики. Потому Галактика так пуста. Они вычистили все разумное. Боюсь, следующие в списке - мы.
        - По мне, это досужие домыслы, - сказала Вой.
        - К сожалению, нет. Наши экспедиции, отправленные в глубокий космос, уже повстречались с ними. Они не менее реальны, чем вы или я. И поверьте: они приближаются.
        - Но до сих пор мы как-то жили, и никто не являлся нас вычищать, - заметил Жиль Перо.
        - Их привлекли какие-то наши действия, какие именно - боюсь, не узнаем. Но это и не важно. Важно лишь то, что угроза реальна и сочленители осознали ее масштабы. Материнское Гнездо считает, что не сможет отразить ее.
        Затем Клавэйн рассказал демархистам почти то же самое, что и Ксавьеру с Антуанеттой: об эвакуационном флоте, об «адском» оружии.
        - А это гипотетическое оружие разве может причинить хотя бы малейший вред этим вашим сверхмогущественным пришельцам? - осведомилась Сандра Вой.
        - Полагаю, если бы не могло, моя фракция не стремилась бы заполучить его во что бы то ни стало.
        - И при чем здесь мы?
        - Я бы хотел, чтобы вы добрались до оружия первыми. Для этого и нужен субсветовик. Можете оставить несколько пушек эвакуационному флоту Скади, но остальные… - Клавэйн пожал плечами. - Думаю, лучше такому оружию находиться под контролем обычных людей, не столь модифицированных.
        - Ну вы и перевертыш! - проговорила Сандра с восхищением.
        - Я пытаюсь не делать на этом карьеру.
        Неожиданно шаттл дернулся. Клавэйн достаточно налетал на самых разных судах, чтобы понимать разницу между запланированным и экстренным маневром.
        Что-то не так. От спокойствия демархистов не осталось и следа. Лицо Вой окаменело. Дрожащим голосом она обратилась по инфразвуковому каналу к капитану. Перо же шагнул к окну и крепко ухватился за прикрепленный к стене ремень.
        Судно качнулось снова, кабину залила резкая синева. Перо отвернулся, сощурившись.
        - В чем дело? - спросил Клавэйн.
        - Нас атакуют, - ответил демархист, одновременно заинтригованный и испуганный. - Только что уничтожили один из катеров эскорта.
        - Этот шаттл выглядит легкобронированным. Если бы атаковали нас, мы были бы уже мертвы.
        Опять сверкнуло. Шаттл задергался, накренился, корпус задрожал - капитан выполнял маневры уклонения.
        - Второй катер готов, - сообщила Сандра, стоявшая у иллюминатора по другому борту.
        - Вы не могли бы выпустить меня из этого кресла? - осведомился сочленитель.
        - Вижу приближающийся корабль! - объявил Перо. - Постойте… даже два! Без маркировки. Выглядят гражданскими. Но вряд ли они гражданские. Разве что…
        - Баньши? - предположил Клавэйн.
        Демархисты будто не слышали его.
        - С этой стороны тоже что-то виднеется, - сказала Вой. - Начальник корабля понятия не имеет о происходящем. - Она посмотрела на Клавэйна. - Ваши могут подойти так близко к Йеллоустону?
        - Могут, ведь им очень нужно меня вернуть. Однако это было бы против всяких правил.
        - Да, возможно, это пауки, - подтвердила Вой. - Если так, они нарушили все договоренности.
        - Отстреливаться можете?
        - Не здесь. В пространстве Феррисвильской конвенции наше оружие заблокировано.
        Перо отпустил ремень и заковылял к другому, на противоположной стене. Взглянул в иллюминатор.
        - Так, последний катер поврежден - его слегка зацепили. Теряет газ и управление. Отстает. Вой, сколько осталось до военной зоны?
        Глаза женщины снова остекленели, словно ее контузили на секунду.
        - До границы четыре минуты, затем оружие деблокируется.
        - У вас нет четырех минут, - указал Клавэйн. - Здесь, случайно, скафандра не найдется?
        - Найдется. - Вой удивленно посмотрела на него. - Но зачем?
        - Ясно же: им нужен я. Нет смысла умирать всем.
        Его проводили в отсек, где хранились скафандры - все демархистского образца, с верхним слоем из серебристо-красного металла. По функциям они не уступали скафандрам сочленителей, но системы были устроены по-другому. Клавэйн не смог бы надеть его без помощи Вой и Перо. Когда защелкнулся, встав на место, шлем, перед глазами высветилась панель с множеством диаграмм и символов, абсолютно ничего Клавэйну не говорящих. Периодически тихий вежливый женский голосок шептал что-то на ухо. Большинство показателей светилось зеленым, а не красным, что, наверное, было хорошим признаком.
        - Мне почему-то кажется, - процедила Вой, - что вы это запланировали с самого начала. Хотели попасть на борт нашего корабля, а с него перебраться на другой. Возможно, послали сигнал пиратам…
        - Я рассказал вам правду, - возразил Клавэйн. - Не знаю, кто на нас нападает и что они хотят со мной сделать. Это могут быть и сочленители - но если и так, я их прибытия не планировал.
        - Хотелось бы вам верить.
        - Знаете, я восхищался той Сандрой. Надеялся, что память о ней поможет договориться с вами. Я искренне хотел - и хочу, - чтобы вы мне поверили.
        - Если это сочленители… они убьют вас?
        - Не знаю. Если бы хотели, наверное, уже убили бы. Вряд ли Скади пощадила бы и вас. А может, я неправильно сужу о ней. Но если это и правда Скади… - Клавэйн протиснулся в шлюз. - Мне пора. Надеюсь, они оставят вас в покое, когда я окажусь снаружи.
        - Вижу, вам страшно.
        - Это так бросается в глаза? - улыбнулся Клавэйн.
        - Допускаю, что вы не солгали нам. Ваша информация…
        - Прошу, отнеситесь к ней внимательно. Действуйте!
        Он шагнул к двери. Вой довершила остальное. Индикаторы на лицевой панели показали быстрое падение давления, скафандр защелкал, запикал непонятно, приспосабливаясь к вакууму. Внешняя дверь качнулась на тяжелых шарнирах, отошла в сторону. Впереди - лишь прямоугольник мрака. Ни звезд, ни планет, ни огней Ржавого Пояса. Даже напавших кораблей не видать.
        Шаг в пустоту с корабля всегда требует немалой отваги - в особенности когда не знаешь, подберут ли тебя. Клавэйну этот шаг дался ценой огромного усилия воли.
        И вот он дрейфует в пустоте. Медленно развернулся, увидел проходящий мимо демархистский шаттл, похожий на коготь. Он невредим, только пара пятен гари на корпусе - туда ударили обломки взорвавшихся полицейских катеров. Когда Клавэйн шесть раз обернулся вокруг своей оси, он увидел, как шаттл включил двигатели, пошел прочь.
        Отлично. Не имеет смысла жертвовать собой, если демархисты не захотят воспользоваться его информацией.
        Клавэйн ждал. Прошло около четырех минут, и он заметил приближающиеся корабли. Несомненно, они, атаковав, отошли. Их было три, как и сказали демархисты. Черные, с неоновыми черепами, глазами и акульими зубами. То и дело из маневровых движков вырывались струи, вспышка пламени высвечивала новые детали: гладкие очертания корпусов, приспособленных для полетов в атмосфере, скругленные выступы оружия, которое можно спрятать под обшивку, абордажное оборудование. Если такой кораблик спрячет вооружение, он приобретет вполне невинный вид богатой яхты избалованного аристократа. И уж никак не будет походить на пирата, способного разнести полицейский катер.
        Корабль баньши отделился от пары прочих, завис рядом. В его брюхе открылся люк, засветилась желтым шлюзовая камера. Оттуда вывалились двое в угольно-черных скафандрах. Понеслись, толкаемые реактивными струями, к Клавэйну, умело затормозили рядом. Скафандры были под стать кораблю: гражданского дизайна, но с добавленной броней и оружием.
        Заговорить незнакомцы не пытались. Схватили, молча поволокли на корабль. В динамиках слышался лишь монотонный, повторяющий одно и то же голос корабельной субличности.
        В шлюзе едва хватало места для троих. Клавэйн попытался рассмотреть скафандры вблизи, отыскивая маркировку, но ничто не нарушало черноту. И стекла лицевых щитков сильно затенены, лиц не разобрать, лишь изредка поблескивают белки.
        Полоски индикаторов на панели шевельнулись снова, указывая, что в шлюзе нормальное давление. Створки внутреннего люка разошлись, Клавэйна впихнули в отверстие. Пара типов в черных скафандрах шагнула следом. Когда оказались в отсеке, их шлемы автоматически отсоединились, отлетели к месту хранения. Доставившие Клавэйна люди были похожи друг на друга как две капли воды, вплоть до сломанных носов. У одного золотое кольцо торчало из брови, у другого оттягивало мочку уха. Оба лысые, лишь от висков к шее тянутся узенькие полоски выкрашенных в зеленый цвет волос. На обоих плотно прилегающие к лицу очки-окуляры. А главное, у них нет ртов.
        Тип с кольцом в брови жестом велел снять шлем. Клавэйн покачал головой, не уверенный, что окружающий воздух пригоден для дыхания. Тип пожал плечами и потянулся к ярко-желтому топору, закрепленному на стене.
        Тогда Клавэйн поднял предостерегающе руку, завозился с трудной защелкой демархистского скафандра. Тип с кольцом в ухе подождал немного, затем отпихнул руку Клавэйна. Дернул, и тихий голос аудиосистемы скафандра сменился визгом. Индикаторы полыхнули красным.
        Выпустив с шипением воздух, шлем отделился. У Клавэйна заложило в ушах. Давление на корабле было гораздо ниже демархистской нормы.
        Он глотнул холодного воздуха, задышал тяжело. Когда надышался, спросил:
        - Вы кто?
        Тип с кольцом в брови вернул топор на стену, провел по горлу пальцем. Затем незнакомый голос произнес:
        - Здравствуйте.
        Клавэйн оглянулся. Подошедшая женщина тоже носила скафандр, хотя куда изящней и меньше, чем скафандры лысых типов. Она даже ухитрялась выглядеть в нем грациозной. Незнакомка застыла у двери в отсек, чуть склонив голову набок. Свет причудливо лег на ее лицо. На белизне кожи Клавэйн различил тусклые черные полосы.
        - Мистер Клавэйн, надеюсь, наши Разговорчивые Близнецы не слишком грубо с вами обошлись?
        - Вы кто? - опять спросил Клавэйн.
        - Зебра. Конечно, это не настоящее имя. Настоящее вам знать ни к чему.
        - Зебра, кто вы? И зачем напали на полицию?
        - Мне приказали, я сделала. А чего еще вы ожидали?
        - Я ничего не ожидал. Я пытался… - Он глубоко вздохнул раз-другой, приспосабливаясь. - Пытался дезертировать.
        - Мы в курсе.
        - Мы?
        - Вы обо всем скоро узнаете. Мистер Клавэйн, пройдемте со мной. Близнецы, приготовьтесь к перегрузкам. Пока доберемся до Йеллоустона, тут все кишмя закишит конвенцией. Полет домой будет интересным.
        - Вряд ли из-за меня стоило убивать невинных.
        - Мистер Клавэйн, никто из-за вас не умер. Два полицейских катера были роботами, подчиненными третьему. Его мы лишь подбили, пилот остался цел и невредим. Шаттл зомби мы постарались даже не оцарапать. Интересно, они сами выкинули вас за борт?
        Клавэйн прошел вслед за Зеброй в пилотскую рубку, где находился единственный человек: старый, морщинистый, сидящий в пилотском кресле. На нем не было скафандра. Испещренные возрастными пятнами руки держались за рычаги управления, будто цепкие ссохшиеся корни.
        - А вы как думаете? - спросил Клавэйн.
        - Думаю, что это ваше решение.
        - Но это не играет роли, верно? Главное - я здесь, у вас.
        Старик глянул на сочленителя лишь с мимолетным интересом.
        - Зебра, пойдем домой прямо или кружным путем?
        - Манукян, иди обычным коридором, но приготовься резко сменить курс. Не хочу снова драться с конвенцией.
        Манукян - если его и в самом деле так звали - кивнул и надавил на рычаги с рукоятками слоновой кости.
        - Зебра, пристегни гостя. И сама пристегнись.
        - Близнецы! - позвала та. - Помогите мне закрепить мистера Клавэйна.
        Лысые уложили сочленителя на амортизирующую кушетку, сделанную с расчетом на скафандр. Клавэйн не сопротивлялся, ощущая себя слабым и усталым. Прощупал потоки данных в ближайших приборах, какие удалось зарегистрировать имплантатам, - повлиять на что-либо важное нельзя. На людей тоже вряд ли подействуешь, у них наверняка нет имплантатов.
        - Вы баньши? - спросил он.
        - Вроде того, но не совсем. Баньши - это банда пиратов-головорезов. Мы работаем чуть тоньше. Но их существование обеспечивает нам неплохую маскировку. А вы кто? - Она улыбнулась, и полосы на ее лице сошлись. - Вы и в самом деле Невил Клавэйн, Фарсидский Мясник?
        - Я вам этого не говорил.
        - Зато сказали демархистам. И этим ребятам в Новом Копенгагене. Знаете ли, у нас повсюду глаза и уши.
        - Доказать, что я именно тот Клавэйн, не могу. Да и с какой стати доказывать?
        - Думаю, тот самый, - сказала Зебра. - Во всяком случае, надеюсь. Если вы не тот, за кого себя выдавали, мой босс сильно огорчится.
        - Ваш босс?
        - Да. Мы торопимся на встречу с ним.
        Глава двадцать первая
        Когда благополучно покинули атмосферу и красный шарик-гироскоп скрылся из поля зрения радаров, Хоури собрала волю в кулак и заставила себя коснуться черного куба. Их несколько осталось на корабле, после того как совокупность черных машин пришла в расстройство. Куб оказался обжигающе холодным. Когда Ана разжала пальцы, обнаружила на его гранях две тонкие полоски своей примерзшей кожи. Подушечки пальцев стали гладкими, мясисто-алыми. Хоури подумала, что полоски так и останутся приставшими к граням, но спустя пару секунд они отлепились, опали бесцветными тонкими лоскутами, словно сброшенные насекомым крылья. Грани же остались безукоризненно чистыми, мертвенно-черными. Но - как странно и неожиданно! - куб уменьшался в размерах. Показалось даже, будто он непонятным образом удаляется. И прочие кубы быстро уменьшались, примерно вдвое за каждую секунду.
        Спустя минуту в кабине осталась лишь пленка серо-черной пыли. Ана ощутила ее в уголках глаз, словно корочка слизи после сна, - напоминание о том, что перед явлением красного гироскопа черные машины вторглись в ее череп.
        - Ну что же, вот тебе наглядное свидетельство, - сказала она Торну. - Считаешь, все-таки надо было настаивать на своем?
        - Я должен был убедиться! Но кто же знал, к чему это приведет.
        Хоури потерла онемелые руки, восстанавливая кровообращение. Как здорово наконец высвободиться от пристежных ремней. Торн извинился за применение силы, правда, не слишком искренне. Само собой, Хоури не выдала бы правду, если бы не крайние меры убеждения.
        - Кстати, а что именно произошло? - поинтересовался Торн.
        - Не имею ни малейшего понятия. Мы спровоцировали машины. И наверняка были бы ими поглощены, если бы кто-то не пришел на выручку.
        - Вот и у меня такие же мысли.
        Хоури и Торн посмотрели друг на друга, понимая, что совместное пребывание в информационной сети ингибиторов подарило им такой уровень теснейшей, интимнейшей общности, какого они не могли и представить. Главным чувством тогда был страх, но, по крайней мере, Торн убедился: страх Аны так же силен и неподделен. Атака ингибиторов - не инсценировка, не имитация. К тому же присутствовал не только страх, но и забота о другом. А когда прибыл новый разум, в сообщаемых им чувствах угадывалась и толика сожаления, раскаяния.
        - Торн, ты… ощутил пришельца? - спросила Ана.
        - Да. Что-то иное - не ты и не машины.
        - Я знаю, кто это был. - Она чувствовала, что уже слишком поздно для лжи и попыток уклониться от правды. Торну следует знать все, что известно и ей. - По крайней мере, мне кажется, что я его узнала. Это разум Силвеста.
        - Дэна Силвеста? - осторожно уточнил он.
        - Торн, я знала его лично. Не с лучшей стороны и недолго, но достаточно, чтобы не ошибиться при встрече. Мне известна и его судьба.
        - Ана, расскажи подробно. С самого начала.
        Она вытерла пыль из уголков глаз, надеясь, что машины по-настоящему дезактивированы, а не просто уснули до поры. Признание - лишь первая трещина в прежде непроницаемом фасаде лжи. Ее не заделать, она расширится, разветвится. Осталось только заботиться о возможных последствиях, смягчать ущерб.
        - Все, что тебе известно о триумвире, неправда. Она вовсе не кровожадный маньяк, терроризирующий население. Такой ее изобразило правительство, нуждаясь во враге, в том, кого можно ненавидеть и выдавать за причину бед. Если бы не триумвир, люди направили бы свое недовольство, свою злость на власти. Разве можно такое допустить?
        - Она уничтожила целый поселок. С людьми.
        - Нет, - осторожно проговорила Ана. - Все было совсем не так. Вольева просто имитировала нападение, а на самом деле никто не погиб.
        - И ты в этом уверена на все сто?
        - Я там была.
        Корпус затрещал, снова меняя конфигурацию. Скоро корабль выйдет из магнитных поясов газового гиганта. Работа ингибиторов продолжалась: строилась огромная орбитальная дуга, укладывались в атмосферу гигантские трубы. Мелкий инцидент с непрошеными гостями никак не повлиял на колоссальные труды.
        - Ана, расскажи все. Твое имя настоящее или очередной слой неправды, который мне нужно счищать?
        - Это мое настоящее имя. Но я не Виллемье, это фамилия колониста. Мне нужно было прикрытие, легенда для внедрения в правительство. На самом деле я Хоури. Триумвир завербовала меня в экипаж субсветовика. Я прилетела сюда на борту «Ностальгии по бесконечности», чтобы найти Силвеста.
        - Похоже, у нас и в самом деле намечается прогресс, - отметил Торн, сложив руки на груди.
        - Экипажу нужен был только Силвест. Зла к колонистам ультранавты не питали. Илиа пошла на блеф, дезинформировала поселенцев. Постаралась убедить их, что с легкостью применит оружие в случае неподчинения. Однако Силвест нас переиграл. У него была маниакальная идея - исследовать нейтронную звезду Гадес и ее спутник Цербер. И добился, чтобы ультра предоставили ему корабль.
        - А потом? Что случилось потом? Почему вы с Вольевой вернулись на Ресургем? У вас же целый субсветовик, вы могли улететь хоть к черту на кулички.
        - Как ты, наверное, и догадался, с «Ностальгией» случилась беда. Дрянная, паршивая беда.
        - Бунт?
        Хоури мрачно кивнула:
        - Мы втроем пошли против остальных членов экипажа. Я, Илиа Вольева и Паскаль, жена Силвеста. Не хотели, чтобы Силвест исследовал Цербер-Гадес.
        - Паскаль? Ты имеешь в виду Паскаль Жирардо?
        Хоури вспомнила, что Паскаль Жирардо была дочерью одного из влиятельнейших политиков колонии, взявшего власть после низложения Силвеста.
        - Я ее не слишком хорошо знала. Впрочем, она теперь мертва. В некотором смысле.
        - Что значит - в некотором смысле?
        - Торн, объяснить это будет непросто. Лучше просто принять мои слова как факт, невзирая на то, сколь безумными и дикими они покажутся. Хотя сдается, из-за только что случившегося ты мой рассказ воспримешь лучше.
        - Я попробую, - пообещал он.
        - Силвест с женой вошли в Гадес.
        - Ты имеешь в виду, конечно, Цербер?
        - Нет, - терпеливо ответила Ана. - Я имею в виду Гадес. Они в нейтронной звезде, которая на самом деле нечто гораздо большее, чем просто нейтронная звезда. Да это вообще не нейтронная звезда, а машина вроде гигантского компьютера, оставленная пришельцами.
        Он пожал плечами:
        - Ты права, сегодня я навидался странного. Звездами-компьютерами меня не удивить. И что дальше?
        - Силвест с женой теперь в компьютерной матрице. Они стали программами, наверное альфами. - Она подняла палец, упреждая вопрос. - Торн, я это знаю, потому что сама побывала там. Разговаривала с Силвестом, с его точнейшей виртуальной копией. Встретила там и Паскаль. Думаю, и моя копия осталась в Гадесе. Но я сама, вот эта версия меня, здесь, перед тобой. Я вернулась в материальную вселенную и снова побывать в Гадесе не планирую. Туда нет легкого пути - если не считать легким путем смерть от гравитационных волн, разрывающих тебя на части.
        - И ты считаешь, что разум, встреченный нами, принадлежит Силвесту?
        - Не уверена, - ответила она, вздохнув. - По субъективному времени Силвеста в Гадесе прошли века, если не тысячелетия. Случившееся с нами шестьдесят лет назад для него может быть уже туманным воспоминанием о доисторической эпохе. У этого человека было время развиться в нечто непостижимое и невообразимое для нас. Он же бессмертен. Внутри Гадеса никто не умирает. Мне не представить, как бы он поступил сейчас, как бы отреагировал на ситуацию. Не знаю, сможем ли мы опознать его разум. Но то, что мы ощутили, очень похоже на прежнего Силвеста. Думаю, он воссоздал себя таким, каким был раньше, чтобы я узнала своего спасителя.
        - Значит, наша судьба ему небезразлична?
        - Прежде он не выказывал ни малейшего интереса к чужим судьбам. С другой стороны, в мире немногое изменилось с тех пор, как он воспроизвелся в матрице Гадеса - до прибытия ингибиторов, конечно. Те начали разносить вдребезги планеты. Думаю, в Гадес поступает информация об окружающем мире - пусть лишь об экстраординарных событиях, - и она доступна Силвесту. И если здешние события затронули даже его, значит проблема назрела крупномасштабная. Не исключено, что под угрозой и Гадес с его обитателями.
        - Так что же такое явилось к нам на выручку?
        - Скорее всего, посланник Гадеса. Часть его, сборщик информации. Силвест отослал с ним свою копию. Посланник выяснил что мог, полетал вокруг машин, последил за нами и вернулся. Полагаю, он сольется с матрицей, а может, никогда от нее полностью и не отрывался. Если от него тянется через всю систему нить ядерной материи в кварк шириной, как мы ее заметим?
        - Нельзя ли поподробней о прошлом? Что случилось после того, как ты покинула Гадес? Илиа вернулась вместе с тобой?
        - Нет, она же не попала в матрицу. Вольевой удалось спастись, и она встретила меня на орбите Гадеса, на борту «Ностальгии по бесконечности». Логично было бы убраться от системы поскорее и подальше, но возникла неожиданная проблема. Наш корабль был не то что поврежден, но сильно изменился. У него развился психоз. Субсветовик более не желал сообщаться с внешним миром. Все, что мы смогли сделать, - это уговорить его переместиться внутрь системы, на расстояние одной астрономической единицы от Ресургема.
        - Хм, - изрек Торн, подперев подбородок кулаком. - Это уже лучше, в самом деле. Кажется, ты на этот раз не врешь. Совсем. Если бы хотела наврать, придумала бы что-нибудь поосмысленнее.
        - Ты убедишься: во всем, что я говорю, смысла хоть отбавляй.
        Хоури рассказала и остальное. Торн слушал терпеливо и спокойно, иногда кивал, просил разъяснить то или это. Ана выложила все, что сама знала об ингибиторах, без утайки и лжи. И добавила, что угроза реальна и неотвратима.
        - Уж в этом ты меня точно убедила, - заключил Торн.
        - Их привлек Силвест - конечно, если они уже не летели сюда сами. Может, поэтому Силвест чувствует себя обязанным защитить нас, или, по крайней мере, поинтересоваться происходящим в окрестностях Гадеса. Мы в свое время подозревали, что Цербер - ловушка. Но Силвест не внял предупреждениям. - Хоури скривилась от злости. - Чертов высокомерный всезнайка! Знаешь, а ведь мне поручили его пришить. Поэтому я и попала на звездолет.
        - Какой восхитительный поворот событий, - ухмыльнулся Торн. - Кто тебя послал?
        - Женщина из Города Бездны, называвшая себя Мадемуазелью. Она знала Силвеста много лет, была осведомлена о его планах и хотела его остановить. Вот и дала мне заказ. Однако я не справилась.
        - Ты не похожа на хладнокровного убийцу.
        - Торн, ты меня не знаешь. Совершенно.
        - Пока не знаю. - Он пристально смотрел Ане в глаза, пока та не смутилась и не отвернулась.
        Ану тянуло к нему - человеку, верящему в свое дело. В том, что он храбрый, крепкий духом и телом, она убедилась в Доме инквизиции. И, положа руку на сердце, Ана допускала такое развитие событий с того момента, когда настояла, чтобы Торн посетил «Ностальгию по бесконечности». Допускала и желала. Но, несмотря на все произошедшее, ей никуда не деться от простой и горькой истины: она замужняя женщина.
        - Но, как говорится, еще не вечер.
        - Торн…
        - Ана, говори… Прошу, говори, - тихо попросил Торн.
        Почти с нежностью.
        Позднее, когда они удалились от газового гиганта на световую минуту, на панели управления загорелся сигнал, оповещающий о контакте с «Ностальгией по бесконечности». Несомненно, Илиа обнаружила корабль Хоури приборами дальнего обнаружения, но подождала, пока он не удалился на достаточное угловое расстояние от ингибиторов. Даже имея в своем распоряжении такие средства, как фокусированная передача и роботы-трансмиттеры, Вольева не хотела выдавать местонахождение субсветовика.
        - Вижу, вы наконец-то возвращаетесь, - медленно говорила она, насыщая каждое слово недовольством. - А еще я вижу, что вы подошли к центру активности ингибиторов гораздо ближе, чем мы договаривались. Это нехорошо.
        - Она кажется не очень-то веселой, - шепотом произнес Торн.
        - Надеюсь, вы сумели получить сведения, оправдывающие такой чудовищный риск, - продолжала Вольева. - Немедленно вернитесь на корабль. Мы не должны отвлекать Торна от его миссии на Ресургеме… равно как и инквизитора от ее служебного долга. Продолжим разговор при встрече. - Она помедлила, затем добавила: - Конец связи.
        - Она еще не знает, что я в курсе всего, - заметил Торн.
        - Я ей скажу.
        - Ана, мне это не кажется разумным.
        - Почему?
        - Не надо спешить. Мы же не знаем, как она это воспримет. Давай вести себя так, будто я… В общем, ты понимаешь. - Он неопределенно покрутил пальцем в воздухе. - Согласна?
        - Однажды я пыталась утаить кое-что от Илиа. Это было очень серьезной ошибкой.
        - Но сейчас ты можешь рассчитывать на мою помощь. Мы осторожно, постепенно введем Вольеву в курс дела.
        - Ладно, попробуем.
        Торн подмигнул:
        - Обещаю, все образуется. Доверься мне. Это ведь нетрудно, правда?
        - Проблема в том, что придется лгать ей.
        Он коснулся ее руки - вроде бы случайно, но пальцы убрал не сразу.
        - Да, придется. Но ведь это оправдано, это на пользу нам обоим…
        Она потянулась, чтобы осторожно снять его руку. Но Торн обхватил пальцами ее кисть - мягко, нежно. Оба застыли на несколько секунд в тишине. Хоури поняла вдруг, что дышит отрывисто, резко. Сердце заколотилось в груди. Ана посмотрела на Торна, сознавая в полной мере, чего хочет - и чего хочет он.
        - …Знаешь, я не могу, - выговорила наконец.
        - Но почему? - удивился он, словно не мог даже вообразить причину отказа.
        - Потому что… - Она отдернула руку. - Потому что не имею права. Я принадлежу другому.
        - Кому же?
        - Моему мужу.
        - Прости. Мне и в голову не приходило, что ты можешь быть замужем. - Он откинулся на спинку кресла - словно отступил прочь. - Не хочу тебя обидеть, но это и в самом деле странно. То ты инквизитор, то вдруг ультра. Ни то ни другое не вяжется с моим представлением о замужних женщинах.
        - Я не обиделась.
        - Прости за любопытство, но кто он?
        - Торн, все очень непросто…
        - Пожалуйста, расскажи. Я очень хочу знать! - Он сменил тон, увидев выражение ее лица. - Ана, твой муж мертв?
        - Говорю же, это сложно. Мой муж был солдатом, я тоже. Когда-то. Мы дрались на Окраине Неба, в Войнах за полуостров. Наверняка ты слышал о тех заварушках. - Дожидаться подтверждения Ана не стала. - В одном бою мы оба были ранены. Нас в бессознательном состоянии отвезли на орбиту. Там случилась ошибка, меня посадили на другое госпитальное судно. Что в точности произошло, не знаю до сих пор. К тому времени, как ошибка выявилась, я оказалась у Эпсилона Эридана, вблизи Йеллоустона.
        - А твой муж?
        - Я до сих пор о нем ничего не знаю. Со временем пришла к выводу, что он остался на Окраине Неба. Ему бы пришлось ждать тридцать-сорок лет, даже если бы я сразу села на обратный рейс.
        - На Окраине Неба есть технология продления жизни?
        - Нет. Вообще.
        - Значит, у твоего мужа нет никаких шансов дождаться твоего возвращения?
        - Он солдат. Средняя продолжительность жизни в десантных войсках чертовски мала. Да и не было обратного рейса. - Она смахнула навернувшуюся слезу. - Во всяком случае, мне так сказали. С тех пор не было никаких известий о его судьбе. А вдруг он оказался на том же корабле, что и я? Мне могли солгать.
        - Считаешь, твой муж жив и находится в системе Эпсилона Эридана?
        - Допускаю - конечно, если его туда доставили и он не отправился назад ближайшим рейсом. Но и в этом случае он должен был очень сильно состариться. Я долго пролежала замороженной в Городе Бездны, прежде чем попала сюда. А еще больше времени проспала вместе с Илиа, пока мы ждали прибытия ингибиторов.
        Торн молчал с минуту.
        - Значит, ты замужем за человеком, которого едва ли когда-нибудь увидишь?
        - Теперь понимаешь, почему мне так тяжело?
        - Да, - ответил Торн с неподдельным уважением. - Я понимаю. Извини. - Но затем снова прикоснулся к ее руке. - Ана, может, пора оставить прошлое за спиной? Решиться раз и навсегда - и не оглядываться?
        Путь до Йеллоустона продолжался гораздо меньше, чем ожидал Клавэйн. Быть может, Зебра усыпила его или разреженный бортовой воздух навеял дрему, но разрыва в последовательности мыслей сочленитель не заметил. Время и в самом деле прошло быстро, почти незаметно. Три или четыре раза Зебра и Манукян тихо и напряженно переговаривались, после чего корабль менял курс - наверное, чтобы избежать встречи с полицией конвенции. Каковой встречи экипаж корабля явно не страшился.
        Казалось, Зебра и Манукян избегают схватки, лишь отдавая дань условности или исходя из эстетических соображений, а не из простого желания выжить. Кем бы ни были эти люди, профессионализма им было не занимать.
        Корабль далеко - за много тысяч километров - обошел Ржавый Пояс, а затем по спирали спустился в атмосферу Йеллоустона. Планета в иллюминаторах стала огромной, все заслонила собой. Трение об атмосферу окружило корабль неоново-розовой оболочкой ионизированного газа. После долгой невесомости Клавэйн остро ощутил возвращение силы тяжести. Напомнил себе: это настоящее, нормальное тяготение, в каком он не жил долгие годы.
        - Мистер Клавэйн, вы когда-нибудь посещали Город Бездны? - осведомилась Зебра, когда торможение в атмосфере закончилось.
        - Раз или два. Но давно. Полагаю, именно туда мы и направляемся?
        - Да, но куда именно, не скажу. Выясните сами. Манукян, не мог бы ты продержаться на курсе пару минут?
        - Как скажешь, Зебра.
        Она отстегнула ремни, встала из амортизационного кресла, склонилась над Клавэйном. Полосы на ее коже оказались не татуировкой и не раскраской, а участками с разной пигментацией. Вынула из шкафчика синий металлический контейнер величиной с портативную аптечку. Раскрыла, провела пальцем, словно выбирала конфету из коробки с ассорти. Вынула гиподермический шприц.
        - Мистер Клавэйн, я сейчас усыплю вас. Пока будете в отключке, проведу кое-какие невральные тесты, чтобы определить, сочленитель ли вы. А как прибудем на место, вы проснетесь.
        - В этом нет необходимости!
        - К сожалению, есть. Мой босс очень дорожит своими секретами, он сам будет решать, что именно следует вам сообщить и каким образом… Хм, думаю, я могу сделать укол, не снимая с вас скафандр.
        Клавэйн понял: нет смысла пререкаться. Потому закрыл глаза, приготовился. Ощутил холод вторгающейся под кожу струи. Зебра - профессионал, сомнений нет. Опять холод - препарат вошел в кровь.
        - Чего же ваш босс хочет от меня?
        - Может быть, он и сам еще не знает, - ответила Зебра. - Пока всего лишь любопытствует. А любопытство не порок, верно?
        Клавэйн уже приказал имплантатам обезвредить введенный Зеброй препарат. Конечно, сознание будет слегка туманным, пока наркотик не вычистится из крови. Возможен и обморок, но недолгий. Сочленители давно научились бороться с любой химией…
        Очнулся он уже без скафандра, в элегантном кресле из кованого черного железа, стоящего на чем-то неимоверно древнем, прочном, объемистом. Понял, что находится уже не на корабле Зебры, а на планете. Сине-серый мрамор под креслом испещряли удивительно разнообразные прожилки, ветвящиеся, завихряющиеся, сплетающиеся, словно газовые потоки в невероятно причудливой межзвездной туманности.
        - Добрый вечер, мистер Клавэйн! Как себя чувствуете?
        Это не голос Зебры. По мрамору неторопливо шлепают босые ноги. Клавэйн поднял голову, осмотрелся. Вокруг огромная оранжерея. Между колоннами черного, испещренного прожилками мрамора - рассеченные множеством изящных средников окна, тянущиеся от пола до самого верха, изгибаясь, образуя купол в десятках метров над головой. Почти до самого свода поднимаются решетки-шпалеры, увитые ярко-зелеными лозами. В выемках стоят горки или целые контейнеры с землей, где растет уйма всякого-разного, большей частью Клавэйну неизвестного. Он распознал лишь апельсиновые деревья и нечто похожее на эвкалипт. Над креслом склонялось растение, похожее на плакучую иву, с длинными тонкими ветвями. Плотная их занавесь не давала рассмотреть, что за ними. Прямые и винтовые лестницы тянулись к галереям, опоясывающим и пересекающим оранжерею. Где-то неподалеку, невидимая, журчала вода, словно из небольшого фонтана. Воздух был не холодным и разреженным, а просто свежим.
        Перед Клавэйном появился мужчина. Ростом с него же и одет в темное. Но на этом сходство заканчивалось. Судя по лицу и коже, физиологически мужчина был на двадцать-тридцать лет моложе Клавэйна. Накачанный, но не до той степени, когда мускулы кажутся нелепо гипертрофированными. Носил он узкие черные брюки и черный же халат до колен, собранный в талии. Ноги босые, шея открытая. Он встал перед сочленителем, сложив на груди руки, и уставился с любопытством и легким разочарованием.
        - Я же просил… - заговорил мужчина снова.
        - Вы наверняка обследовали меня, - перебил Клавэйн. - Разве я могу рассказать больше о моем состоянии, чем вам уже известно?
        - Кажется, вы не очень довольны?
        Мужчина говорил на каназиане, но слегка затруднялся с построением фраз.
        - Не знаю, кто вы и чего хотите, но вряд ли представляете, какой вред нанесли.
        - Вред?
        - Я дезертировал, чтобы попасть к демархистам. Вы перехватили меня. Но, полагаю, для вас это не новость.
        - Не знаю, что именно вам сказала Зебра. Действительно, мы кое-что знаем о вас, но далеко не все, что хотели бы выяснить. Потому вы сейчас здесь, в качестве гостя.
        - Гость? Надо же.
        - Признаю, мы слегка вышли за рамки того, что принято называть гостеприимством. Но я бы не хотел, чтобы вы считали себя пленником. Вы не пленник и не заложник. Вполне возможно, мы отпустим вас в самом ближайшем будущем. Полагаю, ущерб вашему делу в таком случае будет не очень велик.
        - Скажите, кто вы! - потребовал Клавэйн.
        - Охотно. Но сперва не пройдете ли со мной? Уверен, вы насладитесь открывшимся видом. Зебра сказала, вы не впервые в Городе Бездны. Но ручаюсь, такая перспектива вам еще не открывалась. - Мужчина наклонился, протянул руку. - Пойдемте. Обещаю ответить на все вопросы.
        - В самом деле на все?
        - По крайней мере, на большинство.
        Взявшись за руку незнакомца, Клавэйн встал. Осознал, насколько он еще слаб. Держался на ногах с трудом, но идти мог. Мрамор холодил босые подошвы. Сочленитель вспомнил, что оставил свою обувь на корабле демархистов, облачаясь в скафандр.
        Мужчина подвел Клавэйна к винтовой лестнице:
        - Сможете подняться? Оно того стоит, уверяю. Внизу окна слегка запылены.
        Сочленитель последовал за ним по тонкой ажурной лестнице до галереи. Та вилась между шпалерами, петляла. Клавэйн скоро перестал понимать, в каком направлении они идут и откуда начинали путь. Сидя в кресле, внизу, он видел за окном лишь расплывчатые очертания, бледный охряный свет, придававший всему тон? меланхолии. Наверху ?кна и в самом деле были прозрачнее.
        Мужчина подвел его к перилам:
        - Смотрите же, перед вами Город Бездны! Я пришел в него, познал его и, хотя до сих пор не полюбил, уже не питаю к нему той ненависти, с какой относился в первые дни моего пребывания здесь.
        - Вы не местный?
        - Нет. Как и вам, мне довелось немало постранствовать.
        Город далеко раскинулся во все стороны. Постройки сливались вдалеке в сплошное неровное месиво. Но по-настоящему больших зданий было мало, десятка два. Правда, часть их была намного выше того, где находился Клавэйн, - шпили уходили в облака, терялись за ними. Вдалеке, в нескольких десятках километров, виднелся край огромной скальной стены. Город Бездны построили в колоссальной кальдере, посреди которой зияла дыра, уходящая глубоко в кору планеты. Город окружил зияющую прорву, зацепился за край, опустил трубопроводы в ее глубину. Строения теснили друг друга, переплетались, сливались в фантасмагорические фигуры. Воздух кишел транспортом - сплошной вибрирующий рой, клубящееся облако. Казалось невероятным, что столько важных грузов, поездок происходило одновременно. Но город был воистину огромным. Воздушный транспорт был лишь крохотной частью лихорадочной деятельности города, не прекращавшейся и во время войны.
        Когда-то здесь все было по-другому. Город знал три отчетливые эпохи. Самой длинной была самая лучшая, истинный расцвет, когда знатные семейства демархистов обладали абсолютной властью. Тогда город раскинулся под восемнадцатью соединенными куполами Москитной Сетки. Практически все необходимое город получал из провала. Под куполами демархисты отточили свое владение веществом и энергией до совершенства. Эксперименты по продлению жизни дали биологическое бессмертие, а регулярное сканирование человеческого мозга и запись его содержимого в хранилища данных сделали даже насильственную смерть всего лишь мелким неудобством. Обладание тем, что некоторые по старинке называли нанотехнологиями, позволило изменять среду обитания и собственные тела почти произвольно. Демархисты сделались протеями, существами, которым претила всякая завершенность.
        Вторая эпоха началась лишь век назад, когда пришла плавящая чума. Она проявила себя истинной демократкой, поражая людей без разбора, причем с такой же охотой, что и здания. Демархисты слишком поздно осознали, что в их раю жил злобный и коварный змей. До эпидемии все изменения в облике Города контролировались, но найти управу на чуму не удалось. За несколько месяцев облик города изменился полностью. Уцелело лишь несколько изолированных анклавов, где люди еще могли без опаски носить наномеды в своих телах. Архитектура причудливо извратилась, деформировалась, будто с насмешкой напоминая демархистам о потерянном. Технология скатилась почти на доиндустриальный уровень. Во многих районах города воцарилось беззаконие, там рыскали хищные банды.
        «Темные века» Города Бездны продолжались сорок лет.
        Кое-кто утверждал, что они продолжаются до сих пор, хотя и под иной личиной. После эпидемии демархисты потеряли большинство прежних источников дохода. Ультра не захотели продолжать торговлю с ними. Но несколько знатных семей отчаянными усилиями сохранили свое благополучие. В отдельных анклавах Ржавого Пояса поддерживалась финансовая стабильность. Но сам Город Бездны, обанкротившись, был готов принять любого, кто захотел бы взять власть. Вот тогда сочленители, прятавшиеся по отдаленным углам системы, решили, что пришел их час.
        Они не вторглись в обычном смысле этого слова. Слишком немногочисленные, с незначительной военной силой, пауки не стремились никого превратить в себе подобных. Но они покупали участок за участком, сносили старое и воздвигали новое, блистающее, завлекательное. Сочленители разрушили все восемнадцать куполов. В Бездне соорудили огромную биомашину, «Лилли», намного увеличившую эффективность переработки поступающих из провала газов. Теперь город жил в пузыре теплого, пригодного для дыхания воздуха, поставляемого медленными выбросами «Лилли». Сочленители снесли множество изуродованных эпидемией зданий, возведя вместо них элегантные, похожие на клинки мечей башни; эти постройки выходили далеко за пределы воздушного пузыря и поворачивались, как паруса яхт, чтобы минимизировать сопротивление ветру. Началось восстановление технологий с использованием сочленительских разработок, устойчивых к плавящей чуме. Паучьи лекарства позволили возобновить терапию продления жизни. Учуяв растущее богатство, вернулись ультра, снова сделав Йеллоустон ключевым узлом на своих путях. Началось заселение опустевших спутников
Ржавого Пояса.
        Для города начинался новый золотой век.
        Но демархисты, прежние хозяева, не смирились с ролью исторических пережитков. Они тосковали и злились, мечтая вернуть прежние времена. Веками они были единственными союзниками сочленителей, но дружба закончилась. Демархисты захотели силой вернуть утерянное.
        - Мистер Клавэйн, видите Бездну? - Хозяин оранжереи указал на эллиптическое темное пятно, почти скрытое частоколом шпилей и башен. - Говорят, «Лилли» умирает. Пауков изгнали, заботиться о ней некому. Качество воздуха сильно упало. Ходят слухи, что город собираются заново прикрыть куполом. Но, возможно, сочленители скоро вернутся и позаботятся о своем хозяйстве.
        - К другому выводу прийти трудно, - осторожно поддакнул Клавэйн.
        - Должен признаться: мне все равно, кто выиграет. Я неплохо жил и до прихода сочленителей, и во время их правления, и после. Мне не довелось застать эпоху расцвета демархизма, но уверен, что приспособился бы и к ним.
        - Кто вы?
        - «Где вы?» было бы лучшим вопросом. Мистер Клавэйн, гляньте вниз.
        Он посмотрел. Уже понял, что здание высокое - такой потрясающий открывается вид. Но насколько оно высоко, определить не мог. Он будто стоял на вершине неимоверно высокой и крутой горы, глядя на отроги и меньшие пики в километре внизу. Эти меньшие пики сами далеко превосходили большинство окрестных строений. Наивысший полетный эшелон городского авиатранспорта оставался далеко внизу, часть его проходила прямо через огромную башню, ныряла под колоссальные арки и порталы. Большинство воздушных транспортных средств двигалось ниже, под их маршрутами лежала сливавшаяся в туманную дымку сеть виадуков для наземного транспорта, а еще ниже угадывались многоуровневые парки с зеленью и водоемами. На таком расстоянии они казались поблекшими условными обозначениями на старой карте.
        Сама башня была черной, массивной и зловещей. Стоя на ней, определить ее форму Клавэйн не мог, но создалось впечатление, что с другой точки Города Бездны он увидел бы нечто монументальное, мрачное и неживое, навевающее нехорошие предчувствия - будто одинокое дерево, пораженное молнией.
        - Вид отличный, несомненно, - согласился Клавэйн. - Так где же мы?
        - Шато де Корбо, то есть Замок Воронов. Полагаю, вы помните это название?
        Он кивнул:
        - Здесь побывала Скади. Значит ли это, что вы имеете отношение к случившемуся с ней?
        - Нет, мистер Клавэйн, я не имею никакого отношения к Скади. Но предыдущий хозяин Замка Воронов, вернее, хозяйка - имела. Все всяких сомнений. - Мужчина повернулся и протянул руку: - Позвольте представиться: Эйч. По крайней мере, так называют меня те, с кем я сейчас веду серьезные дела. Надеюсь, я смогу серьезно вести дела и с вами?
        Не успел Клавэйн ответить, как Эйч пожал ему руку. Сочленитель отпрянул и увидел на своей ладони крошечное красное пятнышко.
        Эйч провел гостя вниз, на мраморный пол. Миновали фонтан, чье журчание Клавэйн слышал раньше, - безглазая золотая змея изрыгает ровный поток, - затем по длинной мраморной лестнице спустились на этаж.
        - Что вы знаете о Скади? - спросил Клавэйн.
        Эйчу он не доверял, но считал полезным услышать ответы на несколько вопросов.
        - К сожалению, меньше, чем хотелось бы. Охотно расскажу, за вычетом некоторых подробностей. Скади послали в Город Бездны с тайной миссией по сбору информации, причем это задание было главной целью. Это ведь так?
        - Раз взялись меня просвещать, вы и скажите, правда ли это.
        - Да бросьте, мистер Клавэйн. Вот увидите, у нас с вами куда больше общего, чем может показаться на первый взгляд. Не нужно видеть во мне врага.
        Клавэйну захотелось рассмеяться.
        - Эйч, очень сомневаюсь, что между нами найдется хоть что-нибудь общее.
        - Почему же?
        - Я четырехсотлетний старик, видевший больше войн, чем вы - закатов.
        - В самом деле? - Эйч лукаво усмехнулся.
        - То есть мой взгляд на вещи не может не отличаться от вашего.
        - Не сомневаюсь. Что ж, мистер Клавэйн, не согласитесь ли пройти со мной? Хочу показать вам прежнюю хозяйку особняка.
        Эйч повел по черным коридорам с высоченными потолками. Освещался путь лишь узенькими окнами. Клавэйн заметил, что Эйч чуть-чуть прихрамывает - одна нога была покороче, и он умело маскировал дефект. Казалось, все огромное здание, во всяком случае, огромный его кусок целиком находится в личном распоряжении Эйча - хотя, возможно, это было всего лишь иллюзией, порожденной огромностью строения. Клавэйн уже понял, что хозяин замка управляет организацией, имеющей очень немалый вес в Городе Бездны.
        - Давайте начнем с самого начала, - предложил сочленитель. - Каким образом вас коснулись дела Скади?
        - Полагаю, вследствие взаимного интереса. Мистер Клавэйн, я в Йеллоустоне уже век. За это время я обзавелся некоторыми, скажем так, интересами и активно их преследовал.
        - Например?
        - Например, искупление вины. Мое прошлое, мягко говоря, небезупречно. Я совершал очень скверные поступки. Но, с другой стороны, кто не совершал?
        Оба остановились перед аркой, окаймлявшей дверь в черной стене. Эйч открыл дверь и предложил войти в комнату без окон, спокойствием и мрачностью напоминавшую гробницу.
        - И для чего же вам понадобилось искупать вину?
        - Конечно же, чтобы очистить совесть. Чтобы возместить содеянное зло. Нынешняя технология, даже учитывая многие сложности, позволяет индивидууму жить бесконечно. В прошлом за тяжкое преступление расплачивались своей недолгой жизнью. В Библии прописан был срок человеческой жизни: «дней лет наших - семьдесят лет, а при большей крепости - восемьдесят лет». Но мы сейчас живем по нескольку столетий. Разве стоит такую долгую жизнь губить из-за единственного злодеяния?
        - Но вы же сказали, что совершили не одно злодеяние.
        - Это так. Я ответствен за многие неблаговидные дела. - Эйч подошел к высокому, грубо сваренному металлическому ящику, стоявшему посреди комнаты. - Суть в том, что я не вижу надобности стеснять свое нынешнее «я» некими рамками из-за того, что натворило молодое «я». Сомневаюсь, что мое нынешнее тело содержит хотя бы атом того, давнего. Из общего у нас лишь горстка воспоминаний.
        - Долгая жизнь отнюдь не искупает преступного прошлого, если вы об этом.
        - Разумеется, не искупает. Но у нас есть свобода воли. Мы не рабы собственного прошлого, можем жить без оглядки на него.
        Он остановился у ящика, дотронулся. Клавэйн решил, что ящик размерами и видом напоминает паланкин герметика, машину для перемещения, - такие служат до сих пор.
        Прежде чем заговорить снова, Эйч глубоко вздохнул.
        - Мистер Клавэйн, век назад я примирился со своим прошлым. Но за это примирение пришлось заплатить. Я пообещал себе исправить нехорошие последствия некоторых дел. Часть из них прямо касалась Города Бездны. Обещание не из легковыполнимых, но я не пытаюсь обмануть судьбу и себя. К сожалению, самого важного я сделать не смог.
        - Чего же?
        - Мистер Клавэйн, потерпите немного. Вы все узнаете. Сперва я хочу показать, что произошло с ней.
        - С кем?
        - С Мадемуазелью. Она жила здесь до меня, во время миссии Скади.
        Эйч сдвинул черную панель на высоте человеческого роста. За панелью оказалось крошечное окошко.
        - Как ее звали по-настоящему?
        - Я не знаю. Манукян может знать о ней больше - перед тем, как перейти ко мне, он работал на нее. Но вытаскивать из него информацию силой я не хочу - он слишком ценен для меня и к тому же может не пережить глубинного сканирования памяти.
        - И что же вам о ней известно?
        - Только то, что она, в тайне почти для всех, много лет была могущественным и влиятельным политиком в Городе Бездны. Она стала идеальным диктатором, повелевала так искусно, убедительно и тонко, что никто и не замечал своего превращения в ее марионетку. В обычном понимании она не являлась богатой, формально не владела практически ничем. Но ее способность убеждать и принуждать, ее колоссальное влияние позволяли достичь желаемого незаметно, неощутимо для остальных. Люди, действуя, как им казалось, из чистейшего личного интереса, на самом деле исполняли секретные планы Мадемуазель.
        - Вас послушать, так она была сущей ведьмой.
        - Думаю, сверхъестественное здесь ни при чем. Она попросту разбиралась в потоке информации с ясностью, какая недоступна большинству людей. И видела, куда нужно приложить небольшое давление для достижения наибольшего эффекта. Образно выражаясь, находила ту точку, где бабочке нужно взмахнуть крыльями, чтобы породить ураган. В этом заключался ее гений - инстинктивное понимание хаотической динамики человеческого социума… Взгляните, пожалуйста.
        Клавэйн шагнул к окошку.
        Внутри ящика находилась женщина. Казалось, ее набальзамировали и оставили сидеть в металлическом гробу с руками, аккуратно сложенными на коленях, с раскрытым изящным веером в пальцах. Она была одета в закрытое длинное платье с вышивкой, столетие как вышедшее из моды. Лоб высокий и чистый, темные волосы зачесаны назад, разделены на несколько прядей. Трудно сказать, закрыты глаза или женщина просто чуть опустила веки, глядя вниз, на веер. Казалось, вся она чуть подрагивает, колышется, словно мираж.
        - Что с ней случилось?
        - Насколько я понимаю, она мертва. Причем уже тридцать лет. Но с момента смерти Мадемуазель не изменилась - никаких признаков распада и гниения. А в ящике, между прочим, не вакуум, ведь она не смогла бы дышать.
        - Я не понимаю. Она умерла там, внутри?
        - Мистер Клавэйн, это ее паланкин. Она находилась внутри, когда я убил ее.
        - Вы убили ее?
        Эйч вернул панель на место.
        - Я использовал оружие, специально разработанное для убийства герметиков. Называется оно краббер. Эта штуковина прикрепляется к боку паланкина и просверливает его, сохраняя притом полную герметичность. Внутри паланкинов бывают очень неприятные сюрпризы, в особенности когда хозяин опасается покушений. Например, нервно-паралитический газ, действующий лишь на определенных людей. Когда краббер пробивает стенку, он выбрасывает небольшой снаряд. Тот взрывается с силой, достаточной для уничтожения всего живого внутри, но не нарушающей целостности паланкина. На Окраине Неба мы применяли похожие устройства против танковых экипажей, так что я неплохо знаю действие этого оружия.
        - Если бы краббер сработал, внутри бы не осталось тела, - заметил сочленитель.
        - Вы правы, мистер Клавэйн. Я не видел результаты его действия. Тела остаться не должно.
        - Но вы ее убили?
        - Я определенно сделал что-то с нею. Но что именно, не знаю. Я не мог осмотреть паланкин сразу после взрыва, поскольку пришлось иметь дело с ее союзниками. Спустя несколько часов я заглянул в окошко, ожидая увидеть сползающую по стенкам кровавую грязь. Но ее тело осталось практически невредимым. Да, на нем были раны, для нормального человека смертельные, но они за несколько последующих часов полностью затянулись. И одежда восстановилась целиком. С тех пор Мадемуазель не менялась - больше тридцати лет.
        - Это невозможно!
        - Вы обратили внимание, что ее тело видится будто сквозь слой колышущейся воды? Изображение дрожит, плавает. Это не иллюзия. Думаю, в паланкине вместе с ней находилось нечто, скажем так, чужое. Любопытно, сколько в существе, называвшем себя Мадемуазелью, было человеческого вообще?
        - Вы говорите так, будто она пришелец.
        - Определенно в ней есть нечто не от мира сего. Но что именно и в какой мере, гадать не берусь.
        Когда покидали комнату, Клавэйн оглянулся - и снова мороз прошел по коже. Несомненно, Эйч оставил здесь Мадемуазель, потому что больше ничего придумать не смог. Уничтожить тело никак нельзя, в чужих руках оно может оказаться опасным. Усыпальницей этой женщине служит дом, где она когда-то обитала.
        - Я хотел бы спросить… - нерешительно заговорил Клавэйн.
        - О чем же?
        - Зачем вы убили ее?
        Хозяин Замка Воронов закрыл дверь, отчего Клавэйну стало заметно легче. Несомненно, и самому Эйчу визиты к Мадемуазели не доставляли особого удовольствия.
        - Мистер Клавэйн, я убил ее по простой причине: она обладала тем, что мне было нужно.
        - Чем же?
        - Точно не знаю. Но, полагаю, именно тем, что искала Скади.
        Глава двадцать вторая
        Ксавьер работал над «Буревестником», когда явилась странная пара. Он проверил обезьян, удостоверился, что их можно смело оставить на несколько минут. Задумался над тем, кого Антуанетта умудрилась допечь на этот раз. Как и ее отец, она, в общем-то, умела не злить нужных людей. Джиму Баксу это умение помогало зарабатывать на жизнь.
        - Мистер Грегор Консодайн? - осведомился гость, вставая с кресла в приемной.
        - Я не Грегор Консодайн.
        - Простите. Я полагал, это…
        - Да, вы явились по адресу. Я всего лишь присматриваю за делами, пока он отлучился в Ванкувер на пару дней. Меня зовут Ксавьер Лиу. Чем могу быть полезен?
        - Мы ищем Антуанетту Бакс.
        - В самом деле? Позвольте узнать зачем?
        - Срочное дело. Мы узнали, что ее корабль здесь, в доке.
        - А кто вы такие? - спросил Ксавьер грубо, предчувствуя скорые неприятности.
        - Я мистер Клок.
        По лицу посетителя можно было изучать анатомию - под кожей различалась каждая кость. Мистер Клок выглядел так, будто стоит на пороге голодной смерти, но двигался с легкостью и изяществом танцора или гимнаста. Однако куда загадочней и неприятней выглядел его спутник. В отличие от мистера Клока, походившего на тощего долговязого бухгалтера, он, приземистый и широкоплечий, напоминал борца-профессионала. Сидел, опустив голову, листал взятую со стола брошюру. У ног стоял черный ящик без надписей, размером с инструментальный чемоданчик.
        Смотреть на него было как-то тревожно.
        - Мой коллега мистер Пинк, - представил Клок.
        Мистер Пинк поднял голову. Глубоко посаженные под гладким округлым лбом карие глаза внимательно изучали Ксавьера. Вздернутый нос напоминал свиной пятачок. Правда, Ксавьер видывал лица и подиковинней, но дело ведь не в этом. Мистер Пинк не был модифицированным человеком. Он вообще человеком не являлся.
        - Привет, - выговорил гиперсвинья равнодушно и вернулся к чтению брошюры.
        - Вы не ответили на мой вопрос, - напомнил Клок.
        - Вопрос?
        - Касательно корабля. Он ведь принадлежит Антуанетте Бакс?
        - Я всего лишь взялся подремонтировать ему корпус. Больше ничего не знаю и знать не хочу.
        Клок улыбнулся, кивнул. Затем подошел к двери офиса и плотно закрыл ее. Мистер Пинк хихикнул, перевернул страницу:
        - Мистер Лиу, ваши слова не совсем правдивы.
        - В смысле?
        - Вы садитесь, - предложил мистер Клок, указав на кресло. - Отдохните, расслабьтесь. Нам следует немного побеседовать.
        - Но мне нужно возвращаться к моим обезьянам. Срочно!
        - Уверен, в ваше отсутствие они не сделают ничего предосудительного.
        Он указал на свинью, и тот тяжело посмотрел на Ксавьера. Парень вздрогнул и опустился в кресло, раздумывая, как себя вести.
        - Так вот, касательно мисс Бакс. Находящиеся в свободном доступе данные контроля над движением кораблей указывают: в ремонтном доке сейчас ее корабль. Вы работаете над ним?
        - Возможно.
        - Мистер Лиу, пожалуйста, не пытайтесь увильнуть. Это бессмысленно. Собранные нами сведения говорят об очень тесных отношениях между вами и мисс Бакс. Вы прекрасно знаете, что «Буревестник» принадлежит ей. И кстати, вы знаете этот корабль как свои пять пальцев, разве нет?
        - Вообще, вы зачем явились-то?
        - Мы хотим всего лишь переговорить с мисс Бакс, если это не слишком сложно.
        - Ничем не могу помочь.
        - Ничем? - На гладком, почти безволосом лице Клока изобразилось удивление.
        - Если уж хотите поговорить, ищите ее сами.
        - Хорошо. Я надеялся, что до этого не дойдет, но…
        Клок посмотрел на спутника. Тот отложил брошюру и встал. Сложением он напоминал гориллу. Двигаясь вперевалку, пошатываясь, словно отчаянно стараясь сохранить равновесие, свинья прошел мимо, неся черный чемоданчик.
        - Куда это он?
        - Мистер Лиу, он пошел на корабль. Знаете, мистер Пинк первоклассный техник. Прекрасно умеет ремонтировать. Но, должен сказать, ломать он умеет не хуже.
        Эйч повел Клавэйна вниз еще по одной лестнице. Шел он всегда на шаг-два впереди, так что Клавэйн смотрел на его широкую спину и иссиня-черные, с блеском пряди волос. Казалось, хозяин и не думал о том, что «гость» может напасть, попытаться сбежать из чудовищного черного Замка Воронов. Но, как ни странно, нападать и убегать не хотелось. Возможно, тому причиной было любопытство: Эйч наверняка знал о Скади больше Клавэйна, хотя и утверждал, что знает далеко не все. Несомненно, он способен рассказать многое.
        Но ведь такое положение дел не может продолжаться долго. Спору нет, хозяин - личность очень интересная, но все-таки Клавэйна похитили. Оторвали от исключительно важного и срочного дела.
        - Расскажите еще о Скади. Чего она хотела от Мадемуазели?
        - Это не так просто описать… Постараюсь, но вы уж простите, если что-нибудь перепутаю. Я многого не понимаю и, честно говоря, не надеюсь понять.
        - Да, я это учту. Рассказывайте, я внимательно слушаю.
        Они вышли в зал, заполненный металлическими скульптурами странных форм, напоминавшими сухие струпья и чешуи колоссального дракона. Каждая стояла на отдельном пьедестале с поясняющей табличкой.
        - Скади интересовала технология.
        - Какая?
        - Манипуляции с квантовым вакуумом. В очень широких пределах. Мистер Клавэйн, я не ученый и о многом имею лишь самое поверхностное представление. Но, как я понимаю, основополагающее свойство материи - инерция - определяется на самом деле свойствами вакуума, куда эта материя погружена. Позволю себе предположить, что приемы манипулирования инерцией были бы весьма полезными для сочленителей.
        Клавэйн подумал о том, что «Паслен» преследовал его с необыкновенной быстротой. Конечно, это можно было бы объяснить подавлением инерции - как и присутствием Скади на борту во время предыдущего рейса «Паслена». Наверняка она настраивала аппаратуру, проверяла в деле. Так что техника подавления инерции уже реализована, пусть и в зачаточной форме. Но лучше Эйчу узнать об этом не от Клавэйна.
        - Мне неизвестно о какой-либо программе, преследующей эту цель, - произнес Клавэйн, осторожно подбирая слова, чтобы не допустить прямой лжи.
        - Несомненно, даже у сочленителей такая программа была бы засекреченной. Она требует большой и очень опасной работы.
        - А откуда эта технология вообще взялась?
        - Вот это самое интересное. Скади… то есть сочленители в лице Скади явились сюда, точно зная о предмете поисков. Будто рассчитывали заполучить финальный элемент, недостающую деталь головоломки. Думаю, вам известно, что операцию сочли неудачной. Выжила одна Скади, и она вернулась назад лишь с горстью добытых артефактов. Но оказались ли они достаточными для реализации технологии, я не знаю.
        Договорив, Эйч хитро глянул на Клавэйна и улыбнулся.
        Они достигли конца коридора, вышли на галерею с низкими перилами, окаймлявшую огромный, во много этажей зал с косыми стенами. Клавэйн склонился над перилами и увидел вентиляционные отверстия, трубы в крутых черных стенах.
        - Я повторю вопрос, - сказал он. - Откуда эта технология взялась изначально?
        - От ее владельца. Примерно век назад я узнал ошеломляющий факт: на этой планете уже сотни миллионов лет находится пришелец, потерпевший кораблекрушение, но практически невредимый. Я выяснил, где он прячется.
        Эйч замолчал, очевидно дожидаясь реакции Клавэйна.
        - Продолжайте, - попросил тот.
        - К сожалению, не я первый узнал о несчастном создании. Другие открыли, что пришелец может поставлять ценные материалы, если регулярно причинять ему боль. Это в принципе отвратительно и недопустимо, но в данном случае отвратительнее многажды, поскольку пришелец был в высшей степени социальным существом. И разумным. Представитель древней расы, далеко распространившейся по Галактике. А в обломках его корабля сохранились действующие агрегаты… Кстати, вы не догадываетесь, куда мы держим путь?
        Они прошли вдоль стены зала с куполообразным сводом. О его назначении Клавэйн догадаться не смог.
        - Среди этих агрегатов были и подавители инерции?
        - Похоже на то. Должен признаться, обнаружение пришельца не стало для меня полной неожиданностью. Я знал, чего можно ожидать, поскольку весьма значительное время назад уже встречал подобные существа.
        - Человек с меньшим житейским опытом, чем у меня, затруднился бы в такое поверить, - заметил Клавэйн.
        Эйч остановился близ угла, положил руки на низкий мраморный подстенок.
        - Я расскажу вам больше. Тогда, надеюсь, поверите. Должно быть, вы уже поняли: наша Вселенная - опасное место для жизни. Не сомневаюсь, что сочленители это выяснили досконально. Сколько сейчас известно истребленных разумных рас - тринадцать? Или уже четырнадцать? А пара выживших, к сожалению, до того чужда нам, что невозможно в точности определить, насколько они разумны и разумны ли вообще. Похоже, у Вселенной есть способ искоренять зародившуюся разумную жизнь, если та чересчур зарывается.
        - Да, существует и такая теория, - подтвердил Клавэйн, не желая выдавать, насколько слова Эйча согласуются с данными сочленителей, со сведениями Галианы о волках, жадно рыщущих по космосу в поисках разумной добычи.
        - Не просто теория. Личинки - назовем так расу нашего пришельца - были загнаны и доведены почти до вымирания. Теперь они живут лишь в межзвездном пространстве, боясь подойти к свету и теплу. Эти несчастные прозябают в постоянном страхе, поскольку знают, как легко выдать себя убийцам. В конце концов они выработали защитную стратегию, которая включает отчаянные, крайние меры. Они неагрессивны от природы, но убеждены в том, что для собственной безопасности можно зачистить слишком уж шумную и любопытную разумную расу.
        Эйч снова пошел вдоль стены. Коснулся ее на ходу ладонью, и на мраморе остался тонкий красный след.
        - А как вы узнали о пришельцах?
        - Мистер Клавэйн, это долгая история. Не хочу утомлять ею ваш слух. Достаточно сказать, что я поклялся избавить пришельца от мучений. Можно сказать, это стало частью моего плана по искуплению личных грехов. Но выполнить клятву сразу было невозможно. Я собрал команду надежных специалистов, мы приступили к кропотливой подготовке, к тщательному планированию. Прошло десятилетие, другое. Удобный момент все не наступал. А я каждую ночь видел во сне терзаемое существо - и заново клялся его освободить.
        - А потом?
        - Потом меня предали… или разведка Мадемуазели оказалась лучше моей. Она добралась до существа раньше, чем я, и привезла его сюда, в эту комнату. Как именно это было проделано, не знаю. Такая операция потребовала колоссальных усилий.
        Клавэйн снова глянул вниз, пытаясь понять, насколько же огромным должно быть существо, чтобы нуждаться в тюрьме таких размеров.
        - Она держала пришельца здесь, в Замке?
        - Да. Много лет. Обеспечивать ему жизнь было непросто, но обращавшиеся с ним прежде люди выяснили все необходимое. Мадемуазель не собиралась истязать его - в обычном человеческом смысле она не была жестокой. Но каждая секунда такого существования для пришельца была мукой, даже когда его нервную систему не терзали высоковольтными разрядами. Мадемуазель не позволила бы ему умереть, пока не узнала бы все возможное.
        Затем Эйч рассказал, что Мадемуазель нашла способ общаться с пришельцем.
        - Несмотря на ее исключительный ум, главная заслуга в этом принадлежала личинке… Однажды случилось несчастье. Отсюда, сверху, в камеру пришельца упал человек, сверху. Он разбился насмерть, но труп достать не удалось - его моментально съело существо. Пришельца держали впроголодь, кормили жалкими крохами. До того момента личинка не имела ясного представления о мучителях, а потому даже не поняла, кого съела. - Голос Эйча зазвучал оживленней. - Произошло странное. Через день на коже существа открылась рана. Расширилась, стала дырой. Она не кровоточила, выглядела ровной, с гладкими стенками. Под ней заметили движение, пульсацию мускулов. Дыра превратилась в рот, и чуть позже он издал звуки, похожие на человеческую речь. Прошла еще пара дней, и существо произнесло узнаваемые слова. Еще день - и заговорило связными предложениями. Самое жуткое здесь то, что пришелец не только узнал от съеденного, как можно общаться с ему подобными, но поглотил и его воспоминания, и его личность, соединив ее со своей.
        - Кошмар!
        - Кому как, - возразил Эйч. - Думаю, это очень полезное свойство для распространившейся по Галактике торговой цивилизации, рассчитывающей повстречать много различных рас. Чем корпеть над программами-переводчиками, проще декодировать язык на биохимическом уровне. Чтобы понять торгового партнера, достаточно его съесть. Конечно, это требует некоторого… гм… участия другой стороны, но, возможно, миллион лет назад такой способ ведения дел считался вполне приемлемым.
        - Как вы все это узнали?
        - Путем долгих и тщательных исследований. Еще до того, как Мадемуазель увела у меня из-под носа пришельца, я начал подозревать о ее существовании. Я влиятельная личность в Городе Бездны, у меня значительные связи. Обычно мы не мешали друг другу, но несколько раз наши интересы совпадали. Заметив присутствие конкурента, принялся искать, докапываться. Много лет она умело противодействовала моим попыткам проникнуть в Замок Воронов. Но отвлеклась, когда раздобыла пришельца, слишком сосредоточилась на нем, изучая и стараясь понять. А мне удалось внедрить агентов. Одна из них - Зебра. Она выяснила, что могла, подготовила захват башни и свержение хозяйки. Но это случилось после визита Скади, гораздо позже.
        Клавэйн обдумал услышанное.
        - Значит, Скади должна была знать о пришельце? - спросил он.
        - Несомненно. Мистер Клавэйн, вы же сочленитель. Неужели не знали о нем?
        - Нет. Но и без того я узнал слишком многое. Потому и решил дезертировать.
        Наконец они покинули тюрьму пришельца. Клавэйн испытал облегчение не меньшее, чем когда ушел из комнаты с паланкином. Должно быть, разыгралось воображение, но он не мог отделаться от ощущения, будто самый воздух зала-тюрьмы пропитался м?кой и одиночеством. Тоскливая жуть отпустила, лишь когда зал остался за спиной.
        - Куда теперь вы меня поведете? - спросил Клавэйн.
        - Сперва в подвалы - мне кажется, их содержимое способно вас заинтересовать. Хотелось бы, чтобы после вы познакомились с несколькими людьми, это может оказаться весьма полезным.
        - Эти люди имеют отношение к Скади?
        - Да, в наших делах очень многое имеет отношение к Скади. Думаю, во время визита в Замок с ней произошло нечто весьма важное.
        Эйч провел его в лифт - ажурную конструкцию из спиралей кованого железа. Сплошные стены отсутствовали, из холодной решетки пола сквозило. Эйч задвинул скрипнувшую створку двери, тоже из кованого железа, закрыл на засов. Кабина пошла вниз, поначалу медленно. Клавэйн подумал, что с такими темпами до подвала придется ехать час. Но, поскрипывая, лифт разгонялся, пока из дыр в полу не засвистел настоящий ураган.
        - Миссию Скади сочли провалом, - громко сказал Клавэйн, чтобы его слова можно было разобрать среди визга и скрипа кабины.
        - Да, но не с точки зрения Мадемуазели. Посудите сами: ее влияние протянулось во все уголки Города, во все сферы его жизни. Практически она могла добиться всего, что только находится в пределах человеческих возможностей. Агенты ее влияния были и в Ржавом Поясе, и на всех крупнейших базах демархистов. Полагаю, она контролировала и часть ультра - по крайней мере, добивалась, чтобы они выполняли ее требования. Но на сочленителей она влияния не имела. До появления Скади.
        - И Скади стала орудием Мадемуазели?
        - Это весьма вероятно. Едва ли случайно то, что она выжила, когда вся ее команда погибла.
        - Но Скади - одна из нас, - вяло возразил Клавэйн. - Она никогда не предаст Материнское Гнездо.
        - Мистер Клавэйн, а что произошло с ней потом? Быть может, она увеличила свое влияние среди сочленителей и приобрела новые полномочия?
        Клавэйн вспомнил, что она как раз по возвращении и стала членом Узкого совета.
        - Пожалуй…
        - Тогда, думаю, все ясно и очевидно. Это типичная стратегия Мадемуазели. Проникнуть в организацию, привести агента к власти и управлять через него. Скади может и не знать, что предает свой народ. Мадемуазель очень искусно играла на верности и пользе для общего дела. И хотя Скади потерпела неудачу, она ведь сумела доставить ценные для Материнского Гнезда артефакты. Они принесли немалую пользу, верно?
        - Я уже говорил вам, что не знаю о секретных проектах по манипуляции квантовым вакуумом.
        - Хм. Честно говоря, это ваше утверждение не кажется убедительным. Думаю, мистер Клавэйн, вы лжете мне.
        Клок - тип с гладким как яйцо черепом - приказал позвать Антуанетту.
        - Я-то позову, - ответил Ксавьер, - но я же не могу обеспечить ее прибытие, даже если мистер Пинк начнет ломать корабль.
        - Найдите способ заинтересовать ее, - посоветовал мистер Клок, поглаживая оливково-зеленый, покрытый воском лист комнатного растения. - Скажите, например, что требуется помощь в ремонте, ее опыт. Уверен, мистер Лиу: вы сумеете сымпровизировать.
        - А мы послушаем, - добавил вернувшийся мистер Пинк.
        К радости Ксавьера, свинья не причинил заметных повреждений кораблю. Хотя создалось отчетливое впечатление: Пинк лишь прикидывал, как и где устроить разгром посквернее.
        Ксавьер позвонил Антуанетте. Та находилась на другом конце Нового Копенгагена - возвращалась с очередной деловой встречи. С самого возвращения металась от одного возможного партнера к другому. После полета за Клавэйном дела пошли вовсе из рук вон плохо.
        - Антуанетта, возвращайся как можно скорее, - сказал Ксавьер, не сводя глаз с гостей.
        - Отчего такая спешка?
        - Знаешь, во что обходится час простоя в доке? Черт возьми, мы разорены! Даже этот звонок добивает нас!
        - Ксав, ну что за нытье! Хоть чем-нибудь меня порадуешь?
        - Я тебя прошу: приезжай скорее.
        С тем повесил трубку и добавил для гостей:
        - Гады вы, честное слово. Хоть бы спасибо сказали.
        - Мистер Лиу, я благодарен вам за понимание, - сказал Клок. - Уверяю, мы не причиним вреда ни вам, ни тем более Антуанетте.
        - Вы лучше ее не трогайте, - посоветовал Ксавьер, глядя то на одного посетителя, то на другого, не в силах решить, кто опаснее. - В общем, она будет здесь через двадцать минут. Постарайтесь ее не задерживать.
        - Мистер Лиу, мы побеседуем с ней на ее корабле. Таким образом будем уверены, что никто из вас не убежит.
        - Да пожалуйста. - Ксавьер пожал плечами. - Только дайте мне пару минут договориться с обезьянами.
        Кабина продолжала скрежетать, даже когда движение прекратилось. Высоко над Клавэйном в шахте лифта металось лязгающее эхо, похожее на истерический смех.
        - Где мы? - спросил сочленитель.
        - Глубоко в подземелье, под старой доброй Мульчей, в скальном основании Йеллоустона. - Эйч повел Клавэйна вперед. - Здесь это и случилось.
        - Что именно?
        - Очень тревожное происшествие.
        Клавэйн шел по коридорам, а вернее, по настоящим тоннелям в скале, с грубо обработанными стенами. Синие фонари подчеркивали неровности каменных сводов. Воздух был холоден и сыр, ходьба босиком по стылому камню пола не доставляла никакого удовольствия. Прошли комнату, где стояли рядами, словно молочные бидоны на ферме, серебристые канистры, спустились еще ниже по пандусу.
        - Мадемуазель хорошо охраняла свои тайны, - сказал Эйч. - Когда мы штурмовали Замок, она уничтожила многое из добытого на корабле личинки. Немало забрала Скади. Но и нам осталось достаточно, чтобы начать исследования. И в последнее время они продвигаются с отрадной быстротой. Вы заметили, как легко мои суда обгоняют катера конвенции, как легко проскальзывают сквозь плотно контролируемую атмосферу планеты?
        Клавэйн кивнул, вспомнив, сколь быстрым показалось возвращение на Йеллоустон.
        - Вы тоже научились преодолевать инерцию?
        - К сожалению, особыми успехами похвастаться не можем. Но кое-какие устройства стоят на нескольких наших кораблях. Простое уменьшение массы на восемьдесят процентов дает нам явное преимущество над силами конвенции. Полагаю, сочленители добились куда большего.
        - Возможно, - нехотя признал Клавэйн.
        - Тогда им уже известно о том, что это крайне опасная технология. Мистер Клавэйн, обычно квантовый вакуум - это глубокий стабильный минимум, уютная спокойная долина среди весьма разнообразной местности возможных квантовых состояний. Но как только начинают манипулировать вакуумом, охлаждать его, чтобы уменьшить ведущие к возникновению инерции флуктуации, меняется вся топология местности. Ранее стабильная долина оборачивается мешаниной опасных хребтов и провалов. И малые флуктуации могут приводить к скачкообразным фазовым переходам. Рассказать вам кое-что из жанра ужасов?
        - А разве вы не этим сейчас занимаетесь?
        - Мистер Клавэйн, я собрал лучших физиков-теоретиков со всего Ржавого Пояса. Я нанял всех, кто проявлял хоть малейший интерес к проблеме квантового вакуума, и внушил, что в их интересах помогать мне.
        - Шантаж?
        - Да что вы! Просто дружеское убеждение.
        Эйч оглянулся с улыбкой, показав заостренные резцы.
        - Большинство и убеждать не требовалось - у меня были инструменты и материалы, какие и не снились демархистам. Их агентурная сеть рассыпалась в клочки, они ничего не знали о личинке. Сочленители выполняли свою исследовательскую программу, но присоединиться к ней значило присоединиться к сочленителям, а это слишком уж большая цена за любопытство. Потому ученые весьма охотно перебрались в Замок Воронов.
        Эйч ненадолго замолчал, а когда заговорил снова, в его голосе появились ностальгические нотки:
        - Среди них был гениальный дезертир - сбежавший от демархистов ученый Полина Сухая.
        - Она погибла? Ее участь оказалась хуже смерти?
        - Вовсе нет. Но ей пришлось оставить работу у меня. После упомянутого тревожного происшествия она не смогла продолжать исследования. Это было выше ее сил. Я пошел ей навстречу и позаботился о том, чтобы она получила хорошую работу в Ржавом Поясе.
        - Видно, случай и впрямь тревожней некуда, - равнодушно проговорил Клавэйн.
        - Да, именно. Для всех нас, а в особенности для Сухой. Она участвовала во многих экспериментах. Внизу, в подвалах замка, десяток небольших групп изучал различные аспекты технологии личинок. Сухая возглавляла одну из команд. За год проявила себя великолепным исследователем. И бесстрашным, даже слишком. Это она занималась наиболее нестабильными конфигурациями вакуума.
        Эйч провел Клавэйна мимо нескольких дверей, ведущих в большие темные залы, остановился у очередной. Внутрь не вошел.
        - Тревожное случилось в этой комнате. С тех пор никто из ученых, работающих с вакуумом, не соглашался туда войти. Говорят, сами стены могут запечатлевать прошлое. Мистер Клавэйн, вы ощущаете неприятное предчувствие, животную инстинктивную тревогу, необъяснимое нежелание переступить этот порог?
        - Вы же меня предупредили. Теперь я не могу с уверенностью определить, что именно чувствую.
        - Ну, так войдите, - предложил Эйч.
        Сочленитель миновал дверной проем и ступил на гладкий пол. Тот был холоден, но не холоднее прочих мест в подвале. Клавэйн выждал, пока глаза приспособятся к сумраку, различат очертания объемистого помещения. Тут и там на потолке, стенах и полу виднелись гнезда, клапаны и крепления, но отсутствовала какая-либо аппаратура или мебель. Зал был пуст и очень чист.
        Клавэйн прошел вдоль стен. Не сказать, что пребывание в комнате казалось приятным, но дискомфорт - легкий страх, ощущение чужого присутствия - мог быть результатом самовнушения.
        - Что же здесь случилось? - спросил он.
        - Авария, затронувшая лишь эксперимент Сухой, - ответил Эйч из-за порога. - Она была ранена, но не критически, и вскоре поправилась.
        - Больше в ее группе никто не пострадал?
        - Сухая предпочитала работать в одиночестве. Аппаратуру немного повредило, но та отремонтировалась самостоятельно. Сухая оставалась в здравом уме и твердой памяти. Мы думали, она вернется к работе, как только придет в себя.
        - И?
        - Она задала странный вопрос. Не просто странный, а такой, что у нас волосы дыбом встали.
        - И что же это за вопрос? - спросил Клавэйн, подходя к двери.
        - Она пожелала узнать, что случилось с другим экспериментатором.
        Клавэйн пожал плечами:
        - Повреждение нервной системы. Ложная память. Вряд ли это так уж странно.
        - Но ее «ложная память» оказалась на удивление подробной, в ней запечатлелись имя и биография. Полина утверждала, что напарника звали Ив. Ив Мерсье. Его наняли в Ржавом Поясе одновременно с нею.
        - Но Ива Мерсье не существовало?
        - Человек с таким или похожим именем не появлялся в Замке. Никогда. Как я уже говорил, Сухая предпочитала работать в одиночестве.
        - Возможно, Сухая ощущала потребность приписать вину за свою неудачу другому, и ее подсознание создало козла отпущения.
        - Мы поначалу так и посчитали. Но к чему столь отчаянная попытка снять с себя вину за пустяковый инцидент? Никто не погиб, ущерб невелик. В сущности, мы благодаря этой аварии продвинулись дальше, чем за недели кропотливой работы. Сухую винить было не за что, и она это знала.
        - Значит, причина выдумки не в этом. Логика подсознания загадочна. Простого объяснения словам пострадавшей может и не быть.
        - Да, мы тоже пришли к такому выводу. Но Сухая упорствовала. Когда выздоровела, ее воспоминания стали четче. Полина описывала мельчайшие детали: как Ив выглядел, чем предпочитал питаться, как шутил. Вспомнила и его прошлое, то, чем он занимался до работы в Замке. И чем сильнее мы пытались убедить ее в вымышленности Мерсье, тем энергичней она настаивала на своем. Вплоть до истерики.
        - Значит, умственное расстройство.
        - Мистер Клавэйн, все тесты утверждали, что она совершенно здорова. Бред ограничивался «общением» с Мерсье. Во всем прочем Сухая была абсолютно нормальной. И я задумался…
        Клавэйн кивнул, показывая Эйчу, что внимательно слушает.
        - Мне несложно было поднять архивы Ржавого Пояса - те, что пережили чуму. И я обнаружил: многое из рассказанного Сухой подтверждается с точностью.
        - А именно?
        - Ив Мерсье существовал.
        - Вряд ли это слишком редкие имя и фамилия у демархистов.
        - Да. Но был лишь один человек с такими именем и фамилией. И его дата рождения совпала в точности с названной Полиной. Правда, настоящий Мерсье умер много лет назад, вскоре после того, как эпидемия уничтожила Блистающий Пояс.
        Клавэйн пожал плечами и сказал:
        - Совпадение.
        Но прозвучало нетвердо, словно он пытался убедить себя в том, что вызывало серьезные сомнения.
        - Возможно, и совпадение. Но видите ли, Мерсье был в то время блестящим студентом, причем специализировался именно на квантовом вакууме. Выживи Мерсье, судьба неизбежно свела бы его со мной.
        Клавэйну расхотелось находиться в комнате, и он вышел наружу, в свет синих фонарей.
        - То есть вы утверждаете, что Мерсье, каким его видела Сухая, существовал в действительности?
        - Именно. И тут возникают две возможности. Первая: Сухая узнала о погибшем когда-то Мерсье и по непонятной причине решила считать его живым. Вторая: Полина говорила правду.
        - Второй вариант исключен.
        - К сожалению, нет. Думаю, все рассказанное Сухой - истина в буквальном смысле этого слова. Каким-то непостижимым для нас образом для нее Мерсье был жив, работал с ней в лаборатории, где вы только что побывали, и присутствовал при аварии.
        - Но Мерсье умер! Вы же сами видели архивы.
        - А вдруг нет? Предположим, он пережил эпидемию, занялся общей теорией квантового вакуума, привлек мое внимание и в конце концов стал работать вместе с Сухой над нестабильными состояниями вакуума. В ходе эксперимента с особенно небезопасным состоянием случилась авария. Сухая говорила, что Ив стоял ближе ее к полевому генератору в момент непредвиденного перехода.
        - И погиб?
        - Более того - погибло самое его существование. - Внимательно глядя на сочленителя, Эйч продолжал по-учительски терпеливо: - Похоже, вся его жизнь, вся его мировая линия отделилась от нашей реальности в тот момент, когда его погубила плавящая чума. Думаю, это самый вероятный момент его разлучения с мировой линией, в которой находимся мы с вами.
        - Но с Полиной Сухой он не разлучался.
        - Да. Она помнит события альтернативной линии. Должно быть, Полина оказалась слишком близко к точке фазового перехода, и в ее памяти отпечатались события сразу обеих линий. Когда Мерсье был вычеркнут из бытия, она сохранила воспоминания о нем. То есть Полина вовсе не сумасшедшая, и то, о чем она рассказывает, - не галлюцинации. Она всего лишь свидетель несчастного случая, который в нашем понимании лежит за гранью вероятного. Мистер Клавэйн, разве вас не пугает до дрожи сама возможность такого события?
        - Но вы же сразу сказали, что эксперименты были опасны.
        - Куда опаснее, чем нам представлялось поначалу. Остается лишь догадываться, сколько мировых линий было стерто до того, как появился свидетель этого процесса.
        - Если не секрет, что именно исследовалось в тех экспериментах?
        - Чрезвычайно интересные свойства квантового вакуума. Я бы сказал, экзотические. Определенные действия позволяют в асимптотическом пределе обнулить инерцию. А по Эйнштейну, нечто, обладающее нулевой инерцией, с необходимостью должно двигаться со скоростью света. Материя должна стать фотонами, иного варианта нет.
        - То бишь Мерсье превратился в свет?
        - Не совсем. Насколько я понял из бесед с Полиной, реализовать состояние с нулевой инерцией практически невозможно. Оно крайне неустойчиво. По мере приближения к нему резко возрастает вероятность перехода на другую сторону. Сухая говорила, это сродни прорыву через тонкий барьер.
        - На другую сторону? - удивился Клавэйн.
        - К состоянию с мнимой инертной массой. Мнимость здесь - в чисто математическом смысле, как корень из минус единицы. Думаю, вам ясно, что под этим подразумевается.
        - Вы говорите о тахионах? О материи, распространяющейся быстрее света?
        - Да, - охотно подтвердил хозяин Замка. - Последний эксперимент Сухой и Мерсье касался перехода от обычной, знакомой нам тардионной материи к тахионному состоянию вещества. Ученые исследовали возможность перемещения быстрее света.
        - Но это попросту невозможно, - заметил Клавэйн.
        - Полагаю, «невозможно» - не совсем подходящее слово. Личинки, несомненно, знали способ перемещаться быстрее света. В конце концов, это их технология. Но они все равно медленно плыли меж звезд, не используя ее. Одно это должно было нас предостеречь. Перемещаться быстрее света можно, но делать это не слишком разумно. И очень опасно.
        Долгое время оба молча стояли на пороге комнаты, где Мерсье стерло из бытия.
        - Кто-нибудь пытался повторить эти эксперименты? - спросил Клавэйн.
        - После случившегося с Мерсье - нет. Честно говоря, у людей пропало всякое желание возиться с аппаратурой личинок. Мы и так выяснили достаточно. Людей из подвала убрали, теперь сюда почти никто не заходит. А те, кто заходит, временами наблюдают призраков - возможно, остаточные тени тех, кто разделил судьбу Мерсье. Правда, сам я призраков не видел, а растревоженное воображение иногда преподносит сюрпризы.
        Последнюю фразу Эйч произнес преувеличенно бодро - и вышло совсем не весело.
        - Мистер Клавэйн, вы верите в привидения?
        - Раньше не верил, - ответил сочленитель, желая всей душой поскорее убраться из подвала.
        - Настали странные времена, - произнес Эйч с очевидной приязнью. - Чувствую, конец человеческой истории не за горами и придется расплачиваться по счетам. Скоро перед нами встанет трудный выбор. А теперь пришло время встретиться с людьми, о которых я вам говорил. Вы не против?
        - Нисколько! - отозвался Клавэйн.
        Антуанетта сошла с поезда на станции, ближайшей к ремонтному доку. Голос и слова Ксавьера показались странными, но в чем дело, девушка представить не могла. Не без опаски посетила офис. Ничего особенного, лишь табличка «Закрыто» на двери. Антуанетта проверила и перепроверила давление в доке, затем зашла туда. Взобралась на ведущую к кораблю галерею, стараясь не смотреть вниз. Воздух в доке был полон мерзкой химической взвеси. Пока девушка добралась до шлюза, расчихалась; из глаз безудержно катились слезы.
        - Ксавьер! - позвала она из шлюза.
        Но если он в глубине «Буревестника», то не услышит. Нужно или искать, или дожидаться, пока сам выйдет. Сказала же, что приедет через двадцать минут.
        Она прошла на главный уровень. Все выглядело нормально. Правда, Ксавьер вывел на дисплеи довольно редко запрашиваемые диагностические параметры - иные даже у Антуанетты вызывали недоумение. Впрочем, ничего другого от ремонтника, зарывшегося в корабельные потроха с головой, и ожидать не стоило.
        - Ты уж прости меня, - виновато проговорил Ксавьер.
        Она оглянулась и увидела его - растерянного, подавленного. За ним стояла пара незнакомцев. Высокий дал ей знак пройти за ними в каюту за рубкой.
        - Пожалуйста, Антуанетта, следуйте моим указаниям, - сказал высокий незнакомец. - Мы не отнимем у вас много времени.
        - Ты уж послушай его, - попросил Ксавьер. - Прости, что зазвал тебя сюда, но иначе они бы разгромили корабль.
        Антуанетта нагнулась, чтобы пройти в низкий коридор.
        - Ксав, ты правильно сделал, не кори себя. Кто эти клоуны? Они хоть представились?
        - Высокий - мистер Клок. Пониже, который свинья, - мистер Пинк.
        Незваные гости кивнули, заслышав свои имена.
        - Кто они?
        - Не сказали, но можно догадаться. Они Клавэйном интересуются. Наверное, или сами пауки, или их шпионы.
        - Эй, вы на самом деле пауки? - спросила Антуанетта.
        - Едва ли. Что же касается моего друга…
        Мистер Пинк покачал уродливой головой:
        - Я точно не паук.
        - При более благоприятных обстоятельствах мы бы позволили вам обыскать нас, - заметил Клок. - Заверяю, сочленительских имплантатов у нас нет.
        - Но это не исключает того, что вы паучьи агенты, - возразила Антуанетта. - В общем, подскажите, что я должна сделать, чтобы вы убрались к чертям с моего корабля?
        - Как правильно заметил мистер Лиу, нас интересует Невил Клавэйн, - проговорил высокий, и на этот раз в его голосе прозвучала сталь. - Пожалуйста, давайте останемся в рамках приличий.
        Антуанетта разложила прикрепленное к стене кресло, уселась и заявила:
        - Я никогда не слышала фамилии Клавэйн.
        - А ваш партнер слышал.
        Девушка метнула уничтожающий взгляд на Ксавьера. Тот предпочел смолчать.
        - Ксав, чудесно. Просто чудесно.
        - Антуанетта, отпираться нет смысла. Мы знаем, что вы привезли его сюда, и не осуждаем вас. Это всего лишь нормальный человечный поступок.
        - И что? - спросила она с вызовом, сложив на груди руки.
        - Всего лишь расскажите нам, что случилось потом. Вы привезли Клавэйна на «карусель» Новый Копенгаген, и куда он отправился затем?
        - Я не знаю.
        - То есть он волшебным образом испарился? Не поблагодарил, не попрощался, не обронил и намека о том, что собирается делать?
        - Он дал понять: чем меньше я знаю, тем лучше для меня.
        Клок глянул на свинью. Антуанетта решила, что попала в точку. Клавэйн и в самом деле не хотел сообщать ничего сверх абсолютно необходимого. Лишь благодаря немалым усилиям Антуанетта сумела кое-что вытянуть из сочленителя, но об этом Клоку знать необязательно.
        - Конечно, я не отставала, спрашивала, - добавила она поспешно. - Интересно же, что он задумал. Мне было известно, что он паук. Но Клавэйн ничего не рассказал. Теперь могу радоваться, что не настояла на своем. Вы из меня ничего не вытянете - просто потому, что я не знаю ровно ничего.
        - Тогда просто расскажите нам о случившемся, - благожелательно предложил Клок. - Это все, чего мы сейчас хотим от вас. Мы выясним намерения Клавэйна и распрощаемся с вами. Надеюсь, навсегда.
        - Я же говорю: он просто ушел. «Спасибо, до свидания» - и все. Ни слова о своих планах.
        - Но ведь у него не было ни документов, ни денег, - произнес Клок тихо, будто мысля вслух. - Он не мог уйти далеко без вашей помощи. Если не попросил денег, то наверняка остался на «карусели» Новый Копенгаген. - Тощий, смертельно бледный человек склонился над девушкой. - Скажите же, он просил о чем-нибудь?
        - Нет, - ответила она, поколебавшись лишь самую малость.
        - Врет, - прокомментировал свинья.
        - Мистер Пинк, думаю, вы правы, - согласился Клок. - Я надеялся, до крайностей не дойдет - но дошло. К сожалению, требуются кардинальные методы. Мистер Пинк, прибор готов?
        - Мистер Клок, прибор? Вы имеете в виду это?
        У ног свиньи стоял идеально-черный ящик, ровный кусок темноты. Пинк толкнул его вперед, наклонился, тронул - и ящик раскрылся, явив гораздо больше отделений и выемок, чем можно было предположить, судя по его размеру. В мягком пенистом материале лежали серебристые детали. Мистер Пинк взял одну, осмотрел, взял другую, тоже осмотрел, соединил обе. Вопреки кажущейся неуклюжести рук, работал он аккуратно, полностью сосредоточившись на задаче.
        - Минута-другая, и будет готова, - сообщил Клок. - Антуанетта, это портативный сканер мыслей. Трал памяти. Между прочим, сочленительского производства. Вам известно, как работают подобные устройства?
        - Идите к черту!
        - Тем не менее я вам расскажу. Мистер Пинк, ведь трал абсолютно безопасен, правда?
        - Мистер Клок, он абсолютно безопасен.
        - Ну да, нет повода беспокоиться. Правда, с портативными тралами, в отличие от стационарных, не все так уж гладко. Гораздо выше вероятность причинить заметный вред мозгу. Бывают и летальные исходы. Правда, мистер Пинк?
        Тот оторвался от работы, посмотрел на Клока:
        - По слухам.
        - Впрочем, я уверен, слухи, как обычно, преувеличивают риск. Но использовать портативный трал не рекомендуется, когда есть альтернативы…
        Клок снова посмотрел Антуанетте в лицо. Трудно было выдерживать взгляд его ввалившихся пронзительных глаз. Девушка потупилась.
        - Вы уверены, что Клавэйн не сказал, куда направляется?
        - Я уже ответила: не сказал!
        - Мистер Пинк, продолжайте.
        - Подождите! - воскликнул Ксавьер.
        На него посмотрели все, даже свинья. И вдруг корабль затрясся, задергался, выдираясь из причальных захватов. Стартовые химические движки загрохотали, как артподготовка, вышвыривая струи раскаленного газа. За спиной Антуанетты закрылся шлюз. Она схватилась за поручни, затем пристегнула ремень.
        Происходило что-то странное. И явно не пустяковое. Она увидела в иллюминатор: док заполнился оранжевым дымом реактивных выхлопов. Визгливо заскрежетав, что-то металлическое оторвалось снаружи. Корабль дернулся сильнее.
        - Ксавьер! - позвала Антуанетта.
        Но тот уже уселся и пристегнулся.
        А корабль поплыл, ничем более не сдерживаемый.
        Свинья и Клок отчаянно забарахтались, стараясь поскорей разложить кресла и пристегнуться. Антуанетта сомневалась, что они имеют хоть малейшее представление о происходящем. Эти двое руководствуются банальным здравым смыслом: на стартующем корабле лучше быть надежно пристегнутым, не дожидаясь, пока тот проделает опасный кульбит.
        Корабль ударился в преграду. Ощущение - будто стиснули и встряхнули позвоночник. Бедные ворота дока! Ксавьер держал их закрытыми, чтобы работать в нормальной атмосфере. Корабль только что протаранил их.
        Грузовик снова дернулся вперед, и к горлу подкатил ком тошноты.
        Грохнуло - но глухо. Стало легко. Оранжевый дым пронесся за иллюминатором и пропал - док разгерметизировался и выпустил содержимое в космос. Стены заскользили назад - «Буревестник» вырывался наружу.
        - Немедленно прекратите! - потребовал Клок.
        - Приятель, от меня ничего не зависит, - ответил Ксавьер.
        - Вы нас обманули! - крикнул паук. - Специально заманили на корабль!
        - Ну так подайте на меня в суд, - посоветовал парень.
        На борту воцарилась тишина. Хотя «Буревестник» еще продирался через останки доковых ворот, слышно ничего не было.
        - Ксавьер, пожалуйста, скажи, что происходит!
        - Я запустил аварийную программу. Давно уже прикинул, что может понадобиться.
        - Как раз на такой случай?
        - Угу. Кажется, дело того стоило.
        - И поэтому в доке не оказалось работающих обезьян?
        - Ты что же это, а?! - воскликнул Ксавьер с притворным возмущением. - Не хочешь меня похвалить за предусмотрительность?
        «Буревестник» спокойно уплывал прочь от «карусели», окруженный облаком мусора. Заинтригованная и напуганная, Антуанетта выглянула в иллюминатор. В воротах дока зияла дыра в форме корабля.
        - Ксавьер, мать честная! Ты хоть представляешь, сколько это стоит?
        - Ну, побудем немножко подольше в долгах. Подумаешь, горе.
        - Но это вам не поможет, - подал голос Клок. - Мы еще здесь. Вы никак не сможете повредить нам, не повредив и себе. Не думайте о разгерметизации или о маневрах при большом ускорении. Это не сработает. Ваша проблема за эти пять минут не исчезла. Скорее, наоборот.
        - Угу, - добавил Пинк. - Вы только что начисто отбили желание обращаться с вами вежливо.
        - А вы только что хотели разодрать ее мозги, чтобы добраться до воспоминаний! - рявкнул Ксавьер. - Такая у вас вежливость? Суньте-ка ее себе туда, где солнце не светит!
        Полусобранный трал, выпущенный свиньей из рук при рывке корабля, плыл по каюте.
        - Вы бы ничего не узнали, - сказала Антуанетта. - Я в самом деле не знаю, что затевал Клавэйн. Наверное, я объяснила не слишком доходчиво.
        - Мистер Пинк, возьмите трал! - приказал Клок.
        Свинья не двинулся, свирепо глядя на напарника, пока тот не повторил раздельно и с нажимом:
        - Мистер Пинк, пожалуйста!
        - Да, мистер Клок, - ответил свинья, и в голосе отчетливо послышалась насмешка.
        Пинк завозился с креплениями ремней, почти уже расстегнул - и корабль снова рванулся вперед. Свободно плывший по каюте трал врезался в стену, рассыпался на дюжину сверкающих кусочков.
        Антуанетта подумала, что уж этого Ксавьер точно не мог запрограммировать.
        - Умно, - отметил Клок. - Но не совсем. Значит, придется добиваться правды другими средствами.
        Корабль шел с постоянной тягой, но в тишине, и Антуанетта забеспокоилась. Химические двигатели шумят, их вибрация передается через корпус и отчетливо слышится даже в вакууме. Ионные движки почти не звучат, но они не способны дать такое ускорение. Лишь токамак, чью плазму удерживают мощные магнитные поля, работает беззвучно и может создать нынешнюю тягу.
        Боже, «Буревестник» идет на термоядерном двигателе!
        Вашу мать…
        Использование термоядерного двигателя в пределах Ржавого Пояса автоматически влекло смертный приговор. Даже атомные движки запрещалось включать вблизи Ржавого Пояса под угрозой чудовищных штрафов. Заплатив такой, уж точно никогда не выйдешь в космос - не на чем будет выходить. А выхлоп термоядерного реактора - опаснейшее оружие. Направь не туда - и он за секунды разорвет «карусель».
        - Ксавьер, немедленно переключись на химические двигатели!
        - Прости, Антуанетта, но я решил, что так будет лучше.
        - Решил, да? Долго думал?
        - Ты же знаешь меня: если что, я суну голову в петлю. Послушай, мы здесь заложники. Это полностью меняет правила. Сейчас мы сами приглашаем полицию в гости. Я просто машу белым флагом: хватайте нас поскорей!
        - Ксав, идея гениальная, но…
        - Никаких «но». Все получится. Они увидят, что мы специально направляем пламя в сторону, чтобы не задеть спутники. Больше того, наш выхлоп модуляцией интенсивности изображает сигнал бедствия, хотя человеческий глаз этого и не различит - слишком высока скорость передачи.
        - Так и копы его не заметят.
        - Ну да, но потом можно будет проверить, доказать. Важно именно это. Они убедятся, что я пытался звать на помощь.
        - Восхищен вашим оптимизмом, - заметил Клок. - Но суда вы не дождетесь. Нас попросту взорвут за нарушение конвенции.
        - Он прав, - подтвердил мистер Пинк. - Хотите жить, так поворачивайте и плетитесь на химии назад к «карусели».
        - Назад? Чтобы вы обтяпали свое дельце?
        - Мистер Лиу, иначе вы просто умрете.
        Ксавьер расстегнул ремни и встал.
        - Эй, вы, - сказал, ткнув в сторону незваных гостей пальцем, - лучше сидите и не рыпайтесь. Целее будете.
        - А как насчет меня? - спросила Антуанетта.
        - Сиди на месте. Так безопаснее. Я вернусь через минуту.
        Оставалось только довериться ему. Он один знал детали программы, загруженной в Зверя, и Антуанетта, покинув кресло, могла бы покалечиться при внезапном маневре корабля. Конечно, после она выскажет Ксавьеру, что думает об установке всяких «аварийных программ» на корабле без ее ведома. Но пока надо отдать ему должное - управляет ситуацией он, а не бандиты. Ксавьер ушел в рубку.
        Антуанетта свирепо зыркнула на Клока:
        - Знаете, Клавэйн мне понравился намного больше вас.
        Ксавьер заперся в рубке и сел в пилотское кресло. Дисплеи на панели управления оставались в диагностическом режиме - странно для корабля, уже вышедшего в открытый космос и разгоняющегося. С полминуты он восстанавливал обычные режимы работы, переводя системы «Буревестника» в полетное состояние. Немедленно завыл металлический безжизненный голос, заклиная выключить термоядерную тягу, поскольку, по данным самое малое восьми маяков, корабль еще находился в зоне Ржавого Пояса и потому нельзя использовать ничего мощнее химических двигателей…
        - Зверь? - прошептал Ксавьер. - Ты уж лучше выключи тягу. Нас точно заметили, я уверен.
        Зверь не ответил.
        - Эй, теперь уже безопасно. Антуанетта в каюте, вместе с двумя этими придурками. Она сюда не зайдет.
        Наконец Зверь заговорил, и его голос звучал гораздо ниже и мягче, чем при общении с Антуанеттой.
        - Надеюсь, мы поступили правильно.
        По кораблю прокатился рокот - токамак выключился, его сменил атомный двигатель. «Буревестник» находился всего лишь в полусотне километров от «карусели» Новый Копенгаген. А это значило, что даже атомные двигатели - злостное нарушение списка правил в руку длиной. Но Ксавьер еще хотел привлечь внимание.
        - Я тоже надеюсь. Скоро мы это узнаем.
        - Думаю, пора разгерметизироваться. Ты можешь надеть на Антуанетту скафандр так, чтобы гости не учинили неприятностей?
        - Это сложно. Я и так боюсь за нее. Не знаю, когда они рискнут вылезти из кресел. Хотя могу попробовать - завести их в одну каюту, ее в другую.
        - Я могу устроить частичную разгерметизацию. Но раньше никогда такого не делал, поэтому не знаю, получится ли с первого раза.
        - Может, и не понадобится, если костоломы из конвенции скоро доберутся сюда.
        - Так или иначе, а я тебе не завидую.
        Ксавьер хорошо разбирался в интонациях Зверя.
        - Имеешь в виду Антуанетту?
        - У нее будет к тебе парочка вопросов, на которые крайне трудно ответить.
        Парень уныло кивнул. Уж об этом можно было и не напоминать.
        - Думаешь, она догадалась про тебя? Клавэйн точно заподозрил неладное, но он старик умный, Антуанетту расспрашивать не стал.
        - Раньше или позже ей пришлось бы узнать. Джон не собирался скрывать от нее правду всю жизнь.
        - Но сейчас мы не расскажем, - заявил Ксавьер решительно. - Не время и не место. У нас и так куча проблем на руках.
        Его внимание привлек радарный дисплей: трехмерная картинка показывала три значка, которые двигались от «карусели» по сходящимся на «Буревестнике» траекториям.
        - Ты хотел, чтобы заметили, - вот и заметили, - сказал Зверь.
        В последнее время полицейские катера конвенции околачивались поблизости от Нового Копенгагена. Может, по обыкновению, следили за Антуанеттой, или кто-нибудь предупредил власти о странном происшествии с доком и «Буревестником». Ксавьер надеялся, что среди полицейских не окажется тот самый назойливый офицер, давно уже сующий нос в дела Антуанетты.
        - Думаешь, они и в самом деле убьют нас, не разобравшись, отчего включалась термоядерная тяга?
        - Не знаю, Ксавьер. Я про это не думал, когда начал разбираться с гостями. Видимо, зря.
        - Нет, не зря. Я бы, наверное, сделал то же самое. И Антуанетта. А уж Джим Бакс точно бы не колебался.
        - Через три минуты они выйдут на абордажную дистанцию.
        - Облегчи им работу, Зверь. А я пойду гляну на остальных.
        - Удачи!
        Ксавьер вернулся в каюту. К большому облегчению, он увидел гостей мирно сидящими в креслах. Ощутил уменьшение веса - Зверь переключился на атомные двигатели.
        - Как дела? - спросила Антуанетта.
        - Нормально, - заявил парень, изо всех сил стараясь казаться спокойным и уверенным. - С минуты на минуту явится полиция.
        К тому времени, когда тяга вовсе отключилась, он успел сесть в кресло. Через пару секунд услышал грохот абордажных захватов. Пока неплохо - абордаж все же лучше, чем расстрел. Можно объясниться, обосновать свое поведение. Если полицейские и захотят кого-нибудь казнить, то уж лучше его. Он сумеет взять вину на себя, спасти Антуанетту.
        Он почувствовал сквозняк. Уши заложило - декомпрессия. Но давление падало недолго, он толком не успел испугаться. Сквозняк улегся, а издали донесся скрежет и визг раздираемого металла.
        - Что случилось? - спросил мистер Пинк.
        - Наверное, полиция вырезала люк, - предположил Ксавьер. - У них давление не такое, как у нас. Могли бы и нормально зайти, им ничто не препятствовало, но, наверное, решили не ждать, пока сработает шлюз.
        Послышалось цоканье и лязг конечностей.
        - Робота послали, - заключила Антуанетта. - Ненавижу роботов.
        И минуты не прошло, как в каюту ввалился полицейский робот. Девушка сжалась, когда тот развернулся, будто чудовищное черное оригами. Острые тонкие щупальца засвистели в воздухе. Ксавьер отдернул голову - смертоносное лезвие пролетело в дюйме от глаз. Даже свинья выглядел так, будто удрал бы со всех ног при малейшей возможности.
        - Сглупили, - заключил мистер Пинк.
        - Мы не собирались вредить вам, - заметил мистер Клок. - Всего лишь хотели получить сведения. А вот теперь вам точно не позавидуешь.
        - У вас был переносной трал! - крикнул Ксавьер.
        - Это не трал, а всего лишь активатор ассоциативной памяти, - ответил Пинк. - Совершенно безопасный.
        - Зарегистрированный владелец этого корабля - Антуанетта Бакс, - прогудел робот.
        Он приблизился вплотную, завис над девушкой. Та услышала постоянный тихий гул его механизмов, уловила запах озона от потрескивающего разрядами тазера.
        - Вы нарушили установленные Феррисвильской конвенцией правила использования термоядерной тяги в пределах Ржавого Пояса, ранее известного как Блистающий Пояс. Это уголовное преступление третьей категории, влекущее наказание в виде необратимой смерти мозга. Пожалуйста, позвольте идентифицировать вас.
        - Что? - спросила Антуанетта испуганно.
        - Мисс Бакс, откройте рот. Не двигайтесь.
        - Это ты, сволочь?
        - О ком вы, мисс Бакс?
        Машина выбросила наружу пару обрезиненных манипуляторов, охвативших голову девушки. Они сдавили до боли, как тисками, продолжая медленно наращивать давление. Из недр машины выметнулся еще один манипулятор, оканчивающийся крохотным изогнутым лезвием, похожим на косу.
        - Откройте рот!
        - Не-ет! - промычала она.
        Из глаз хлынули слезы.
        Страшное лезвие - достаточной длины, чтобы отхватить напрочь палец, - застыло в дюйме от носа. Давление на голову усилилось. Машина загудела громче, в нем послышалась пульсация, будто биение сердца.
        - Откройте рот! Это последнее предупреждение.
        Она открыла рот - скорее непроизвольно, чтобы испустить стон боли, чем из желания подчиниться приказу. Сверкнул метнувшийся манипулятор - глазом не уловить. Во рту ощутился мгновенный холод, лезвие скребнуло по языку.
        Машина втянула манипулятор в специальное отверстие посреди округлого корпуса. Внутри запикало, - несомненно, анализатор ДНК обрабатывал соскоб и сравнивал данные с записанными в базе конвенции. Завыла, ускоряясь, центрифуга. Державшие голову манипуляторы не ослабляли хватки.
        - Отпусти ее! - крикнул Ксавьер. - Ты же получил, чего хотел. Отпусти!
        Робот выпустил Антуанетту. Та судорожно вздохнула, вытерла струящиеся по лицу слезы. Машина же повернулась к Ксавьеру:
        - Воспрепятствование исполнению служебных обязанностей офицера полиции Феррисвильской конвенции, действующего прямо или посредством механизма, является преступлением первой категории…
        Робот не потрудился договорить фразу до конца. Презрительно повел манипулятором, полоснул искрящим тазером по груди парня. Тот коротко и резко вскрикнул, упал, содрогнулся и застыл с раскрытым ртом и выпученными глазами.
        - Ксавьер! - воскликнула Антуанетта.
        - Убит, - сказал Клок, расстегивая ремни. - Мы должны что-то предпринять.
        - А тебе какое дело?! - крикнула Антуанетта. - Из-за тебя это и случилось!
        - Хоть в это и трудно поверить, мне его жизнь небезразлична.
        Клок встал, ухватился за петлю на стене, чтобы не уплыть. Машина развернулась к нему. Паук не дрогнул - единственный из всех, к кому приблизился робот-полицейский.
        - Позвольте подойти к нему. Я хочу его осмотреть.
        Машина рванулась к Клоку. Возможно, ожидала, что тот уклонится в последний момент, скрючится, прикрываясь руками. Но Клок не двинулся даже на миллиметр, он даже бровью не повел. Робот остановился, гудя и яростно щелкая. Очевидно, не мог понять, что делать с непонятной помехой.
        - Сядьте на место! - приказала машина.
        - Разрешите помочь пострадавшему. Иначе ваши действия будут квалифицированы как убийство. Я знаю: этой машиной дистанционно управляет человеческий мозг, знакомый с термином «убийство» не хуже меня.
        Робот поднял манипулятор с тазером.
        - От этого не будет проку, - предупредил Клок.
        Тазер уткнулся ему под ключицу. Сверкающий разряд, пляшущий меж электродами, словно пойманный угорь, вгрызся в одежду. Но Клока не парализовало. И на лице - ни следа боли.
        - Я сочленитель, - объяснил он. - На меня электрошок не подействует. Моя нервная система - не вполне человеческая.
        Тазер начал вгрызаться в кожу. Еще не видя, что происходит, Антуанетта поняла по запаху: разряд сжигает живую плоть.
        Клок задрожал. Кожа его стала еще бледней, мертвенней, чем раньше.
        - На меня не действует… - прошептал он.
        Машина отдернула тазер, открыв выжженную угольно-черную ямину в полдюйма глубиной.
        Клок еще пытался договорить, но машина ударила его в бок тупым округлым дулом многоствольного пулемета. Отчетливо хрустнула кость. Клок отлетел, ударился о стену и остался лежать замертво. Впрочем, он и в нормальном состоянии выглядел не очень живым. Вонь горелой плоти заполнила каюту. Антуанетта подумала, что не скоро забудет этот запах.
        Она посмотрела на Ксавьера. Клок ведь хотел помочь ему. Парень не подавал признаков жизни уже полминуты. В отличие от Клока и прочих пауков, Ксавьер не держал в голове набора чудесных машин, чтобы не допустить разрушения мозга при прекращении снабжения кислородом. Вряд ли он протянет еще минуту.
        - Мистер Пинк! - взмолилась Антуанетта.
        - Пардон, это не мои проблемы, - ответил свинья. - Я и так уже труп.
        Голова продолжала болеть. Девушка не сомневалась, что робот повредил кости - ведь он едва не раздавил череп. Что ж, все они и в самом деле уже трупы, тут мистер Пинк не ошибся. Терять уже нечего. Нельзя оставлять Ксавьера без помощи.
        Она встала с кресла.
        - Стоп! - приказал робот. - Вы вторгаетесь на место преступления! Несанкционированное проникновение на место преступления в ходе расследования является правонарушением категории…
        Но Антуанетта, не обращая внимания на его бубнеж, перебираясь от петли к петле, оказалась подле Ксавьера. Машина придвинулась - треск тазера за спиной усилился. Ксавьер лежал бездыханным уже минуту. Девушка схватила его кисть, пытаясь уловить пульс. Мысли лихорадочно скакали. Может, не здесь надо щупать? Может, сбоку шеи?
        Робот отшвырнул ее прочь, словно вязанку хвороста. Девушка снова кинулась к лежащему, разозленная, как никогда в жизни, но и перепуганная одновременно. Ксавьер умрет! Он уже умер! И она, кажется, вскоре последует за ним.
        Ну, вашу же мать! Подумать только, еще полчаса назад банкротство было самым страшным, что могла представить.
        - Зверь! - в отчаянии крикнула Антуанетта. - Если можешь хоть что-нибудь сделать, сейчас самое время!
        - Юная леди, прошу прощения, но я не могу прийти вам на помощь, не препятствуя полицейскому роботу. - Зверь помолчал, затем добавил: - Юная леди, я очень-очень сожалею…
        Антуанетта посмотрела на стену и вдруг ощутила себя погруженной в кромешную, мертвую тишину - словно выпала из вихрей тайфуна в его «глаз», в центр полнейшего спокойствия. Казалось, к Антуанетте обращается совсем другая личность. Когда это Зверь говорил о себе «я»?
        - Зверь, - спокойно произнесла она, - послушай меня…
        Но тут наскочил робот, замахал вокруг алмазно-твердыми ятаганами манипуляторов, потащил ее прочь от Ксавьера. Антуанетта закричала, забилась, ранясь о безжалостные острия. Кровь хлынула из длинных порезов, рассыпалась рубиновыми каплями в воздухе. Голова закружилась, подступила дурнота.
        Мистер Пинк прыгнул и в мгновение ока оказался у машины. Был он невелик ростом, но для своих размеров чудовищно силен. Сервомоторы завывали и скрежетали от натуги, когда машина отмахивалась от разъяренного свиньи. Брызги и целые кляксы его крови взметнулись в воздух, смешались с кровью Антуанетты. Крупные капли разбивались на мелкие, и скоро все вокруг заволок розовый туман. Девушка смотрела с ужасом, как лезвия секли Пинка. Из страшных ран выметывались кровавые ленты, зависали в воздухе будто зарницы. Свинья ревел от ярости и боли, но не отступал. Тазер описал сверкающую голубую дугу, ствол пулемета бешено закрутился, словно робот приготовился располосовать кабину очередями.
        Антуанетта подползла к парню. Израненной ладонью коснулась лба. Подумала, что несколько минут назад еще могла его спасти, но теперь уже поздно. Мистер Пинк отчаянно сражался, но, как и следовало ожидать, проигрывал. Машина победит, затем снова оторвет Антуанетту от Ксавьера и, скорее всего, убьет.
        Все кончено. А ведь достаточно было - подумать только! - следовать советам отца. Он же предупреждал: никогда не связывайся с пауками. Хотя нынешних обстоятельств, конечно же, предвидеть не мог, он был целиком и полностью прав.
        «Папа, прости, - подумала Антуанетта, уплывая в беспамятство. - Ты был прав, а я-то считала, что знаю лучше… Обещаю: в следующий раз буду хорошей девочкой».
        Робот вдруг замер, и его сервомоторы умолкли. Свист пулемета сменился низким рокотом, вращение стволов прекратилось. Центрифуга погудела немного и остановилась, тазер затрещал, заискрил и отключился. Умер всякий машинный звук, робот застыл в неподвижности - черный злобный паук, раскинувший лапы от стены до стены.
        Антуанетта собрала последние силы:
        - Мистер Пинк… что вы сделали?
        - Ничего, - ответил свинья и кивком указал на Ксавьера. - На вашем месте я бы занялся им.
        - Помогите мне. Пожалуйста. Я сейчас просто свалюсь…
        - Делайте, как можете. Я пас.
        Она видела, что Пинк тоже серьезно ранен. Но он, хотя и потерял много крови, пострадал исключительно от неглубоких порезов, не лишился пальцев, не поломал костей.
        - Умоляю вас, помогите массировать ему грудь!
        - Антуанетта, я не помогаю людям.
        Она принялась ритмично давить на грудь Ксавьера, теряя с каждым движением силы, которых и так почти не оставалось.
        - Пожалуйста, мистер Пинк…
        - Антуанетта, извините. Ничего личного, но…
        Она замерла. Гнев захлестнул ее с головой.
        - Но что?!
        - Боюсь, люди - не самый мой любимый биологический вид.
        - Хорошо, мистер Пинк. Тогда вам послание от не самого любимого биологического вида: катитесь к черту!
        Отчаянно цепляясь за уплывающее сознание, она снова принялась массировать грудь Ксавьера.
        Глава двадцать третья
        Клавэйн и Эйч снова шагнули в скрежещущий кованый лифт и поехали наверх. По пути Клавэйн поразмыслил над услышанным и увиденным. При любых других обстоятельствах история Сухой и Мерсье показалась бы не более чем городской легендой. Но очевидная искренность Эйча вкупе с жуткой атмосферой пустой комнаты заставили отнестись к рассказу серьезно. Конечно, гораздо спокойнее было бы считать его искусной выдумкой, призванной воздействовать на гостя-пленника определенным образом, - и по этой причине Клавэйн решил пока придерживаться наиболее неприятной версии, а именно: хозяин замка говорит правду. Сходно поступил и сам Эйч, расследуя случившееся с Полиной Сухой.
        По опыту Клавэйна, самое неприятное из возможного чаще всего и оказывается верным. Так уж устроено мироздание.
        По пути наверх почти не разговаривали. Клавэйн еще не отказался от мысли при малейшей возможности удрать от Эйча и все-таки добраться до демархистов. Однако услышанное заставило задуматься и признать, что до сих пор слишком многое было ему неизвестно.
        Скади явно старалась не для себя и уж точно не для ставших единым целым, обезличившихся сочленителей. Скорее всего, она работала на Мадемуазель, всегда желавшую распространить свое влияние на Материнское Гнездо. А Мадемуазель - величина неизвестная, целиком за пределами опыта и знаний, которыми располагал Клавэйн. Как и Эйч, она живо интересовалась личинками и их технологиями. Не посчиталась с затратами, перевозя личинку в Замок Воронов и учась общаться с ним. Мадемуазель погибла, но, возможно, Скади стала настолько ревностным ее адептом, что сейчас можно считать Мадемуазель и Скади единым целым.
        То, из-за чего Клавэйн решился кардинально изменить свою жизнь, оказалось гораздо большим, чем он подозревал, - и с историей куда богаче и продолжительнее, чем мог предположить. Однако и этот факт, по сути, не менял ровно ничего. «Адское» оружие - вот что по-настоящему важно. Кто бы ни управлял Скади, он превыше всего остального нуждается именно в этом оружии. И потому Клавэйн должен добраться до него первым.
        Лязгнув, лифт остановился. Эйч открыл ажурную кованую дверь и снова повел Клавэйна по лабиринту мраморных коридоров. Они добрались до обширного зала, напоминающего огромный до абсурдности гостиничный номер. Низкий потолок украшен причудливой лепниной; тут и там, будто экспонаты в музейном зале, расставлены предметы мебели и скульптуры; массивный черный клин большого рояля; посреди комнаты - старомодные часы на тумбе, словно застигнутые за попыткой перебраться с одной стены на другую. Черные каменные колонны поддерживают алебастровые бюсты непонятных личностей, пара обтянутых темно-алым бархатом диванов стоит на золоченых ножках в виде львиных лап, три золоченых кресла размерами и пышностью похожи на троны.
        Два из трех кресел-тронов были заняты. На первой восседал гиперсвинья, одетый как Эйч, в простые черные брюки и халат. Клавэйн нахмурился: свинья очень уж походил на Скорпиона, в последний раз виденного в Материнском Гнезде. Хотя, возможно, этот тип лишь похож на него. Во втором кресле сидел Ксавьер, молодой механик, встреченный на «карусели» Новый Копенгаген. Что же могло свести этих двоих вместе, да еще в Замке Воронов? Невозможно и вообразить.
        - Вас нужно представлять друг другу? - осведомился Эйч. - Думаю, нет. Но на всякий случай представлю. Мистер Клавэйн, перед вами Скорпион и Ксавьер Лиу.
        Он осведомился у Ксавьера:
        - Мистер Лиу, как вы себя чувствуете?
        - Теперь нормально, - ответил тот.
        - У мистера Лиу остановилось сердце от удара полицейского тазера, - пояснил Эйч. - Робот напал на него на борту «Буревестника», корабля Антуанетты Бакс. На тазере было выставлено напряжение, способное убить гамадриаду, не то что человека.
        - Робот-полицейский напал прямо на борту корабля? - вежливо осведомился Клавэйн, испытывая потребность сказать хоть что-нибудь.
        - Да. Но этот ревностный служащий Феррисвильской конвенции больше не потревожит ни мистера Лиу, ни кого-либо другого.
        - Вы его убили? - спросил Ксавьер.
        - С технической точки зрения - нет, - ответил Эйч и добавил, обращаясь к Клавэйну: - Ксавьеру посчастливилось остаться в живых, и теперь его здоровью ничто не угрожает.
        - А как с Антуанеттой?
        - Она тоже в порядке. Несколько синяков и порезов, вот и все. Вскоре она присоединится к нам.
        Сочленитель уселся на пустующий золотой трон напротив Скорпиона.
        - Я не понимаю, по какой причине здесь находятся Ксавьер и Антуанетта. Но вы…
        - Это долгая история, - ответил свинья.
        - Я не тороплюсь. Почему бы не начать с самого начала? Разве вы не должны находиться под арестом?
        - Мистер Клавэйн, дела осложнились, - пояснил Эйч. - Насколько я выяснил, сочленители привезли Скорпиона к Ржавому Поясу, желая передать властям.
        Ксавьер воззрился на свинью, пораженный:
        - Я думал, Эйч шутил, когда вас Скорпионом назвал… Но он же не шутил, правда? Мать честная! Ведь тот самый Скорпион, которого столько времени ловят!
        - Ваша слава бежит впереди вас, - заметил Эйч.
        - Какого же черта вас занесло на Новый Копенгаген? - воскликнул Ксавьер, втискиваясь в кресло.
        Должно быть, его пугала даже перспектива оказаться под одной крышей со Скорпионом, не то что в одной комнате.
        - Я его искал. - Свинья кивком указал на Клавэйна.
        - Меня? - удивленно спросил тот.
        - Пауки мне предложили сделку. Сказали, что не сдадут властям и отпустят, если помогу вас выследить. Тут уж хочешь не хочешь, а не откажешься.
        - Ему дали нормальные документы, чтобы его не арестовали на первом же полицейском посту, - добавил Эйч. - Думаю, сочленители сдержали бы обещание, после того как Скорпион помог бы доставить вас в Гнездо.
        - Но я все равно не понимаю…
        - Скорпион и его напарник, сочленитель, выследили вас. Само собой, они явились к Антуанетте Бакс. Потому Ксавьер и оказался замешан в это не слишком приятное дело. В последующем конфликте «карусель» Новый Копенгаген была повреждена. Конвенция и раньше присматривалась к Антуанетте, потому полиция быстро нагнала и взяла на абордаж «Буревестник». Когда робот-полицейский проник на борт, все находившиеся там, включая Скорпиона, получили ранения.
        Клавэйн нахмурился:
        - Но это не объясняет, почему они оказались здесь… А, понял: вы следили за Антуанеттой.
        Эйч кивнул - как показалось сочленителю, не без гордости.
        - Я догадывался, что пауки вышлют за вами погоню. И потому из чистого любопытства решил доставить преследователей сюда и узнать, какую роль они играют в нашей маленькой драме. Поэтому мои корабли дежурили у «карусели» Новый Копенгаген, ожидая чего-нибудь странного - вроде того, что приключилось с Антуанеттой Бакс… Да, прошу меня простить за промедление. Если бы мы среагировали раньше, пролилось бы меньше крови.
        Заслышав приближающееся мерное цоканье за спиной, Клавэйн обернулся и увидел женщину в туфлях на высоком тонком каблуке. За ее плечами развевался огромный черный плащ. Выглядело так, будто ее окутал прирученный ураган. Клавэйн узнал женщину.
        - А, это ты, Зебра, - улыбнулся Эйч.
        Та подошла к нему, обняла. Поцеловала - не по-дружески, как любовница.
        - Уверена, что не хочешь передохнуть? - озабоченно спросил Эйч. - Два таких дела за один день…
        - Я в отличной форме, и Разговорчивые Близнецы тоже.
        - Ты… хм… разобралась с полицейским?
        - Ну да. Хочешь посмотреть?
        - Почему бы нет? Думаю, это позабавит наших гостей. - Эйч пожал плечами, словно речь шла о совершенном пустяке, вроде послеобеденного чаепития.
        - Тогда я привезу его. - Зебра зацокала каблуками, удаляясь.
        Послышались шаги другой пары ног. Клавэйн, прислушавшись, поправил себя: не пары, а двух пар - но звучавших почти в унисон. Два огромных безротых человека катили меж диванами инвалидное кресло. В нем сидела Антуанетта, усталая на вид, но вполне живая, со множеством повязок и пластырей на руках.
        - Клавэйн? - встревоженно спросила она.
        - Со мной все хорошо, - отозвался он. - Рад был узнать, что и вы спасены. Жаль, что из-за меня вам пришлось столько вытерпеть. Я надеялся, что неприятности исчезнут из вашей жизни вместе со мной.
        - Жизнь намного сложней, чем мы думаем, - заметила девушка.
        - Верно. Однако это не уменьшает моей вины перед вами. Если я могу сделать что-нибудь для ее искупления, охотно сделаю.
        - А ты как? - спросила Антуанетта у Ксавьера. - Мне сказали, что с тобой все в порядке, но я не очень-то поверила.
        - Я в порядке, - заверил парень. - На все сто.
        Но, кажется, ни у него, ни у нее не было сил подняться из кресел.
        - Я и не надеялась спасти тебя, - сказала Антуанетта. - Хотела твое сердце запустить, но сил не хватало. Чувствовала, вот-вот потеряю сознание, и решила давить, пока не свалюсь в обморок. Наверное, все-таки сумела дожать.
        - Вообще-то, нет, - заметил Эйч. - Вы отключились. Сделали все возможное, но потеряли слишком много крови.
        - Кто же тогда?
        Эйч указал кивком на Скорпиона:
        - Ксавьера спас наш друг свинья.
        - Да мелочи, - пробурчал тот.
        - Мистер Пинк, может, для вас оно и так, - сказала Антуанетта. - Но для Ксавьера этот факт чертовски важен. Похоже, мы должны сказать вам большое спасибо.
        - Не заморачивайтесь. Я чудесно проживу и без вашей благодарности.
        - Но я все-таки говорю: большое вам спасибо!
        Скорпион глянул на нее, пробормотал что-то неразборчивое и отвернулся.
        - А что с кораблем? - спросил Клавэйн, желая нарушить неловкую паузу. - Он цел?
        - Да уж вряд ли, - сказала Антуанетта, посмотрев на Эйча.
        - Нет, он как раз цел и в безопасности. Как только Ксавьер пришел в сознание, Зебра попросила его поставить «Буревестник» на автопилот и отправить в нужное место. Мы держим тайные доки в Ржавом Поясе, они нам нужны для разных операций. Антуанетта, поверьте: ваш корабль исправен и содержится под надежной охраной.
        - А когда у меня будет возможность в этом убедиться?
        - Скоро. Но как скоро, я ответить пока не могу.
        - Значит, я пока пленница?
        - Никоим образом. Пока вы все мои гости. Но я бы не хотел, чтобы вы покинули мой дом, не обсудив как следует наши общие дела. Мистер Клавэйн имеет свою точку зрения на происходящее, возможно справедливую, - но остальные попросту обязаны мне жизнью. - Он поднял руку, предупреждая возражения. - Но это не значит, что я потребую ответных услуг. Я всего лишь прошу уделить мне еще немного времени. - Он обвел присутствующих пытливым взглядом. - Хотим того или нет, мы все игроки в пьесе, истинного масштаба которой никто из нас не представляет. Возможно, сами мы не желали в ней участвовать, как обычно бывает в таких случаях. Дезертирство мистера Клавэйна вызвало настоящую лавину. Думаю, у нас нет выбора, кроме как следовать судьбе до конца. Надо доиграть свои роли. Это касается всех нас, даже Скорпиона.
        Раздалось поскрипывание, сопровождаемое мерным цокотом каблуков. Зебра вернулась, толкая перед собой инвалидное кресло вроде того, на котором привезли Антуанетту. На подушке в кресле вертикально покоился цилиндр размером с титан-водонагреватель, блестящий, опутанный трубками и проводами.
        Цилиндр слегка покачивался из стороны в сторону, словно его содержимое пыталось выбраться наружу.
        - Подкати сюда, - попросил Эйч.
        Она приблизилась вместе с креслом. Цилиндр продолжал покачиваться. Эйч наклонился над ним, постучал костяшками пальцев.
        - Приве-ет! - громко проговорил он. - Как чудесно, что мы смогли встретиться! Интересно, вы понимаете, где оказались и что с вами случилось?
        Цилиндр закачался сильнее.
        - Позвольте мне объяснить, - обратился Эйч к гостям. - Перед вами система жизнеобеспечения полицейского катера конвенции. Пилот никогда не покидает катера на протяжении службы, а она может длиться многие годы. Ради экономии веса, б?льшая часть тела хирургически отделена и хранится в условиях анабиоза в штаб-квартире конвенции. Пилоту не нужны конечности, он управляет катером посредством соединения корабельных систем напрямую с мозгом. В сущности, ему не нужны и прочие части тела. Они отделены, промаркированы и заморожены.
        Цилиндр отчаянно раскачивался.
        - Эй, там! - предупредила Зебра, придерживая его.
        - Внутри этого контейнера, - продолжал Эйч, - находится пилот, ответственный за недавние нехорошие события, случившиеся на борту «Буревестника». Довольно неприятный субъект, надо сказать. Могу представить, какое удовольствие он получал, когда терроризировал экипажи, всего лишь нарушившие пару устаревших и не слишком умных законов. Ай-яй-яй!
        - Он не впервые явился нас донимать, - сообщила Антуанетта.
        - Но на этот раз, полагаю, наш друг зашел слишком далеко. Эй, старина, я правду говорю? Отсоединить вашу систему от бортовой сети катера было проще простого. Надеюсь, при этом я не доставил вам излишнего дискомфорта. Хотя, кажется мне, при отрыве вашей нервной системы от корабельной сети боль вы испытали немалую. За это прошу меня простить. Я не сторонник пыток.
        Цилиндр вдруг замер, будто существо внутри прислушивалось.
        - Но ведь я не могу оставить зло безнаказанным. Видите ли, я человек высоконравственный. Собственные злодеяния исключительно обострили мое чувство этики.
        Эйч склонился над цилиндром так, что губы почти коснулись металла:
        - Слушайте внимательно, чтобы не осталось никаких сомнений в ожидающей вас судьбе.
        Цилиндр слегка качнулся.
        - Поддерживать вашу жизнь не так уж сложно: немного электричества, питательных веществ. Это не квантовая физика, разобраться нетрудно. Думаю, если вас правильно кормить и поить, вы можете просуществовать в этой банке еще несколько десятилетий. Я и собираюсь держать вас в ней до самой вашей смерти. - Он посмотрел на Зебру. - Ну что, с ним мы разобрались?
        - Эйч, мне отвезти его к остальным?
        - Пожалуй, это самое подходящее в данной ситуации, - согласился он и окинул гостей удовлетворенным взглядом.
        Затем с нескрываемым удовольствием проводил взглядом Зебру, катящую кресло прочь.
        Когда она удалилась достаточно, чтобы не слышать Клавэйна, тот произнес:
        - Эйч, а вы жестоки.
        - Я не жесток - по крайней мере, в смысле, подразумеваемом вами. Но жестокость - полезный инструмент, если пользоваться им в нужное время и в подходящем месте.
        - Этот мерзавец сам напросился! - буркнула Антуанетта. - Вы уж простите, Клавэйн, но по нему слез я точно лить не стану. Если бы не Эйч, он бы всех нас прикончил.
        Клавэйн вздрогнул - все еще не мог согреться, словно сквозь него прошел призрак, о котором рассказывал хозяин замка.
        - А что с другим сочленителем? - встревожился он вдруг. - Это Скади?
        - Нет, это мужчина. Его ранило, но неопасно. Вскоре он полностью поправится.
        - Можно его повидать?
        - Не сейчас. Я хочу быть абсолютно уверенным, что он не причинит мне вреда, придя в сознание.
        - Так он соврал! - воскликнула Антуанетта. - А ведь уверял нас, что в его голове не осталось имплантатов!
        - Он бы держал имплантаты в голове, пока считал их необходимыми, а избавился бы лишь ввиду серьезной проверки. Для разложения имплантатов нужно несколько минут. Потом остаются лишь незначительные следы их присутствия в моче и крови.
        - Будьте осторожны! - рыкнул Скорпион. - Чертовски осторожны!
        - И почему же я должен остерегаться? - осведомился Эйч.
        - А потому! - Свинья подался вперед, свирепо глядя. - Пауки засунули какую-то дрянь и в мою голову, что-то вроде клапана на артерии, и настроили на имплантаты этого гада. Если он умрет, умру и я. Все просто.
        - Хм… - Эйч приложил палец к губам. - Вы полностью в этом уверены?
        - Я пытался его задушить. И отключился.
        - У вас, похоже, очень теплые отношения.
        - Как у смертника с палачом. Он-то знает, что у меня в голове.
        - Может, раньше этот клапан и стоял, - возразил Эйч, - но мы тщательно обследовали вас и не нашли имплантатов. Скорпион, вам ничто не угрожает. Должно быть, сочленитель приказал клапану рассосаться, прежде чем вы попали сюда.
        Скорпион аж рот открыл - чисто человеческий жест изумления и негодования из-за собственной глупости.
        - Да нет же!.. Как эта скотина меня…
        - Вы могли бы покинуть его в любую минуту, спокойно уйти - и он ничем не смог бы помешать.
        - Говорил же мне папа: никогда не верь паукам, - поделилася Антуанетта.
        - Уж кому-кому, а мне это объяснять не надо! - огрызнулся свинья.
        - Скорпион, это вас обманули, не меня.
        Тот презрительно глянул на нее, но промолчал. Должно быть, понимал, что любые слова лишь выставят его в еще менее выгодном свете.
        - Скорпион, я говорил правду: вы здесь не в плену, - сказал Эйч уже серьезным тоном. - Я вовсе не восхищаюсь вашими делами. Но мне случалось совершать ужасные поступки, и я знаю: бывают причины, которые для посторонних невидны и непонятны. Вы спасли Антуанетту, и за это я признателен вам - как, полагаю, признательны и все присутствующие.
        - Ближе к делу, - проворчал Скорпион.
        - Я не сорву ваш договор с сочленителями. Позволю уйти и присоединиться к вашим соратникам в городе. Даю слово.
        Скорпион с усилием поднялся с кресла:
        - Тогда я пошел.
        - Подождите, - произнес Эйч негромко и вежливо, но его голос заставил свинью оцепенеть.
        Показалось, будто все сказанное хозяином Замка раньше было просто данью вежливости и лишь сейчас открылось истинное лицо человека, которому лучше не перечить, если речь зашла о делах по-настоящему серьезных.
        Скорпион сел.
        - В чем дело? - спросил он тихо.
        - Слушайте меня хорошенько! - приказал Эйч, сурово глянув на гостей. - Потому что повторять я не стану.
        Воцарилась тишина. Кажется, даже молчание Разговорчивых Близнецов стало глубже и напряженней.
        Эйч подошел к роялю, сыграл шесть невыразительных аккордов, потом захлопнул крышку.
        - Мы живем в примечательные времена. Несомненно, переворачивается страница человеческой истории. Может быть, даже последняя. Наши глупые детские раздоры, бесконечная грызня фракций, смешные маленькие войны скоро утратят всякое значение. Мы дети, забредшие в Галактику, которая принадлежит существам древним и обладающим огромной мощью. Думаю, женщина, жившая в этом доме, была представительницей чуждой нам и очень немолодой расы. Не знаю, что это за раса и какие цели она преследовала. Но посредством этой женщины чужеродное влияние распространилось на сочленителей. И произошло это наверняка потому, что конец истории в самом деле близок.
        Клавэйну хотелось возражать, спорить, но все узнанное и понятое им ранее, вкупе с рассказанным и показанным хозяином Замка, делало спор трудным. Увы, Эйч был прав, и оставалось лишь кивать, соглашаясь, и беспомощно мечтать, чтобы судьба человечества сложилась иначе.
        - Теперь даже сочленители, похоже, опасаются внешней угрозы, и это тревожит меня, - продолжал Эйч. - Среди нас их представитель, мистер Клавэйн, человек исключительной отваги и чести… - Он помолчал немного, будто ожидал подтверждения своим словам. - Да, мистер Клавэйн, я немало знаю о вас. Изучая вашу биографию, я иногда жалел, что сам не пошел таким же путем. А ваш путь был воистину трудным. Он вел вас между убеждениями и верами, между мирами, между разными расами. И никогда вы не совершали поступки, повинуясь прихоти или эмоциям. Всегда трезво оценивали ситуацию и делали то, что было необходимо в данный момент.
        - Я предатель и шпион, - сказал Клавэйн. - Ради достижения победы убивал невинных, оставлял детей сиротами. Это, по-вашему, свидетельство чести и отваги?
        - Мистер Клавэйн, бывают злодеи и куда хуже вас, уж поверьте. Но я не хочу делать далеко идущие выводы. Всего лишь указываю: нынешние времена заставили вас совершить немыслимое. Вы изменили сочленителям, проведя четыре века в их рядах. И не потому изменили, что осознали правоту своих врагов, а потому, что осознали собственную неправоту. Вы поняли, хотя и смутно, не различая деталей, что подступило нечто гораздо более важное, чем интересы отдельных фракций, политика и идеология. Сейчас под вопросом существование человечества.
        - Откуда вы можете это знать? - спросил Клавэйн.
        - Мистер Клавэйн, на «карусели» Новый Копенгаген, в общении с друзьями, вы позволили себе немного красноречия, не думая, что могут услышать посторонние. Но у меня повсюду уши. К тому же я умею сканировать память, как и ваши бывшие соратники. Вы все прошли через мою больницу. Полагаете, я удержался от соблазна немного полюбопытствовать, когда дело касается столь серьезных проблем?
        Эйч повернулся к Скорпиону, и свинья невольно вжался в спинку кресла.
        - Я принял решение помочь всем, что в моих силах, мистеру Клавэйну.
        - Поможете дезертировать? - хмыкнул Скорпион.
        - Нет. Какой с того прок? В этой системе у демархистов нет ни единого субсветовика. Уход к ним мистера Клавэйна стал бы напрасной жертвой. Хуже того: если он снова попадет к демархистам, даже моего влияния не хватит, чтобы его освободить. Следует думать о причинах, побудивших дезертировать… Мистер Клавэйн, не могли бы вы рассказать о них сами?
        - Вам ведь уже известно главное?
        - О чудо-оружии? Да.
        Клавэйн кивнул, не зная, победил он или разбит наголову. Теперь осталось лишь рассказать.
        - Я хотел убедить демархистов, чтобы отправили экспедицию за «адским» оружием и завладели им до того, как оно попадет в руки Скади. Эйч прав: у демархистов даже нет субсветовика. Мой поступок был глупостью, попыткой убедить себя, что я делаю все возможное.
        Застарелая усталость наконец одолела, заполнила душу холодным отчаянием. Он посмотрел на гостей так, словно хотел извиниться.
        - Увы, вас привело сюда скудоумие отжившего свое старика. И его напрасные усилия.
        Эйч подошел сзади к креслу, положил руки на плечи сочленителя:
        - Мистер Клавэйн, не сожалейте о своем поступке.
        - Но ведь нельзя ничего поделать. Все напрасно.
        - Вы же говорили с демархистами. Что они сказали насчет корабля? - спросил Эйч.
        Клавэйн вспомнил разговор с Перо и Сандрой Вой.
        - Сказали, что кораблей нет.
        - И?
        Клавэйн рассмеялся - невесело, над самим собой.
        - Заверили: если очень понадобится корабль, его раздобудут.
        - Вполне возможно, они бы и раздобыли со временем, - заметил Эйч. - Но какой вам с того толк? Демархисты слабы, истощены, продажны. Они устали от войны. Если захотят обзавестись субсветовиком, я препятствовать не стану. В конце концов, не важно, кто именно завладеет оружием - лишь бы не сочленители. Но смею полагать, кое-кто другой справился бы лучше демархистов. В особенности если этот другой владеет технологией, какой уже располагают и сочленители.
        - И кто же этот другой? - спросила, улыбаясь, Антуанетта.
        - Но у вас тоже нет субсветовика, - возразил Клавэйн, глядя на хозяина Замка.
        - Нет. Но, в отличие от демархистов, я знаю, где его взять. В нашей системе находится немало кораблей ультра. Если постараться, можно завладеть одним из них. К слову, я уже разработал план захвата - на случай, если в этом возникнет необходимость.
        - Чтобы отбить корабль у ультранавтов, нужна армия, - сказал Клавэйн.
        - Да, - проговорил Эйч с некоторым удивлением, будто ему самому такая мысль не приходила в голову. - Именно армия. - Он посмотрел на свинью. - Скорпион, ведь правда, нам нужна армия?
        Скорпион внимательно выслушал план Эйча. Угнать звездолет - неслыханная дерзость. Но, как справедливо заметил Эйч, банды свиней, объединившись, уже творили дерзейшие преступления, пусть и меньше масштабом. Свиньи отнимали у правительства целые районы Мульчи, хотя «правительством» эту горстку бессильных людей называли лишь в насмешку. Свиньи сорвали все попытки Феррисвильской конвенции залезть в городское чрево, в трущобы, и ударили в ответ: вместе с союзниками оборудовали базы в Ржавом Поясе. Эти сообщества, плюющие на конвенцию, «правительство» решило попросту не показывать на карте, делая вид, что занятые гангстерами спутники остались заброшенными после эпидемии. Но оттого гангстерские анклавы не сделались менее реальными, да и жилось на них, в общем-то, лучше, чем на спутниках под властью конвенции.
        Эйч указал и на то, что активность баньши и свиней распространилась на всю систему, то есть условия для угона субсветовика имеются. Есть и средства, и необходимый опыт. Осталось лишь организовать дело и выбрать правильный момент. Нужно заблаговременно найти подходящий корабль. Неудача с захватом поставит крест на всем начинании, даже если потери окажутся минимальными. Как только ультра заподозрят, что кто-то покушается на их бесценные корабли, они на порядок усилят охрану или всем скопом покинут систему. Нападение должно быть неожиданным, стремительным и успешным. Второй попытки не представится.
        Эйч рассказал, что промоделировал возможные сценарии и пришел к выводу: нападать следует сразу после старта субсветовика, готовящегося уходить из системы. Как показывают результаты исследования, именно в этой фазе корабли ультра уязвимее, поскольку экипаж считает уже ненужными меры безопасности, применяемые на стоянке внутри системы, и зачастую ими пренебрегает. Для захвата надо выбрать звездолет, чья команда потерпела фиаско в торговле - тогда ультра продают часть оружия и брони, чтобы покрыть убытки. Такие сделки ультра держали в секрете, но Эйч тайно разместил вблизи района, где дрейфовали остановившиеся в системе субсветовики, сетевые роутеры, которые перехватывали сообщения торговцев. Поэтому он смог обнаружить корабль, чья команда потерпела большой убыток. Эйч показал свинье позднейшие записи, пояснял, переходя на профессиональный жаргон торговцев, указывал на существенные детали.
        - С их кораблем все в порядке, - рассказывал Эйч тихо. - Он вполне исправен. Мелкие неполадки можно устранить по пути к Дельте Павлина. Думаю, это наш шанс.
        Эйч помолчал немного и добавил:
        - Знаете, Скорпион, я переговорил с Хлестуном - он же ваш заместитель, верно? Теперь он знает о моих планах. Я попросил его собрать отряд для нападения - несколько сотен лучших из лучших. Не обязательно свиней, хотя, полагаю, большинство окажется ими.
        - Подождите-ка! - Скорпион поднял неуклюжую короткопалую руку. - Вы сказали - Хлестун. Черт возьми, откуда вы его знаете?
        Эйча его недоумение, кажется, искренне позабавило.
        - Скорпион, это мой город. Я знаю здесь всех и вся.
        - Но Хлестун…
        - Верен вам. Причем непоколебимо. Я об этом знаю, поэтому даже не пытался переманить его. Кстати, перед тем как стать заместителем, он был вашим восторженным поклонником.
        - Вы ни хрена про Хлестуна не знаете!
        - Я знаю достаточно. Например, он способен покончить с собой по вашему приказу. Как уже сказал, переманить его я и не пытался. Я, скажем так, предвидел, что вы согласитесь выполнить мою просьбу. Поэтому сообщил Хлестуну: дескать, всего лишь передаю ваш приказ собрать группу захвата. Конечно, я позволил себе некоторую вольность. Но, как я уже сказал, сейчас отчаянные времена, промедление и нерешительность означают гибель. Мы же с вами решительны и медлить не станем?
        - Так-то оно так…
        - Вот это настоящий боевой дух! - Эйч хлопнул свинью по плечу, будто закадычного приятеля. - Субсветовик - «Таинственное дитя», из торгово-промышленного кольца Макро-Гектор. Скорпион, вы с Хлестуном сможете его взять? Или я обращаюсь не к тем свиньям?
        - Эйч, идите к черту!
        - Как я понимаю, это «да»?
        - Но это не все! - рыкнул Скорпион. - Я сам подберу народ. И не только Хлестуна с его командой - вообще всех, кого захочу. И где бы они ни торчали, в какое бы дерьмо ни влипли, вы мне их доставите. Понятно?
        - Сделаю, что смогу. Но я не всемогущ.
        - Отлично! А когда я справлюсь и дам Клавэйну корабль, то…
        - Полетите вместе с ним, - закончил за него Эйч. - Видите ли, другого пути нет. Думаете, вы смогли бы затеряться снова в трущобах Мульчи? Отсюда-то вы можете уйти спокойно, но обеспечить вам защиту я не в силах. И пусть Хлестун верен до смерти, власти взбешены и не остановятся ни перед чем. У вас нет причин оставаться здесь, как и у Ксавьера с Антуанеттой. Коли есть у вас голова на плечах, полетите с Клавэйном, как и они.
        - Предлагаете оставить Город Бездны?
        - Скорпион, всем нам рано или поздно приходится выбирать. И не всегда выбор бывает легким. А по-настоящему важный выбор легким не бывает никогда. - Эйч помахал рукой. - Это же не навечно! Вы не здесь родились, как и я. Город никуда не денется и через сотню лет, и через две. Конечно, на вид он изменится, но разве это важно? Может, станет лучше или хуже. Но вы найдете в нем свое место, если захотите. И если не передумаете возвращаться.
        Вспомнив перехваченные переговоры ультра, Скорпион спросил:
        - Насчет корабля… ну, который вы нашли и сочли годным…
        - Да?
        - Я хочу кое-что еще…
        Эйч пожал плечами:
        - Думаю, вы можете себе позволить просьбу-другую.
        - Захваченный корабль будет называться «Свет Зодиака». И это обсуждению не подлежит.
        Эйч с холодным любопытством глянул на свинью:
        - Уверен, Клавэйн возражать не станет. Это название многое значит для вас?
        Скорпион не ответил.
        Много позже, когда стало известно, что корабль захвачен и покидает систему, направляясь к далекой системе Дельты Павлина, вокруг которой обращается захолустная планета под названием Ресургем, Эйч вышел на балкон одного из средних этажей башни Замка Воронов. Теплый ветер трепал полы халата. Эйч вдохнул этот ветер полной грудью, ощущая запахи пряностей, масел, дыма - запахи живого города. На такой высоте вокруг еще был пригодный для дыхания теплый воздух, производимый медленно гибнущей в Бездне машиной «Лилли», огромным шедевром биоинженерии, установленным сочленителями в период их краткого владычества над Городом. Время было ночное, и благодаря редкому настроению Эйча Город Бездны показался ему необыкновенно прекрасным - как любой город кажется любому человеку в какой-то момент его жизни. Эйч видел, как сильно и неожиданно менялся мегаполис. Однако его перемены были совершенно незначительными по сравнению с теми, которыми изобиловала жизнь Эйча.
        «Все сделано», - подумал он.
        Теперь, найдя для Клавэйна звездолет, отправив старого сочленителя к далекой звезде, он чувствовал, что совершил самый хороший поступок на своем долгом-предолгом веку. Конечно, этим не покрыть всех совершенных им злодеяний. Не оправдать бездействия в тех многих случаях, когда он мог делать добро. Не искупить вину перед несчастным истерзанным слизнем за промедление, когда Мадемуазель успела первой и увезла пришельца к себе. Но все же и один хороший поступок - лучше, чем ничего.
        Балкон шел вдоль черного бока здания, огражденный лишь невысоким парапетом. Эйч подступил к самому краю. Теплый ветерок, возле стены и в самом деле похожий на дыхание огромного зверя, у края стал почти ураганом. Далеко внизу, в головокружительных километрах, город разбросал в стороны огненные щупальца - как похоже на фейерверки после собачьих боев в родном поселении Эйча.
        Он поклялся: когда сумеет загладить свою вину, когда сделает доброе дело, перевешивающее все злодейства, он покончит с собой. Лучше пойти на это после хорошего поступка, не дожидаясь, когда придется совершить очередное преступление. Которое может оказаться даже хуже, чем все предыдущие. Властность и тяга ко злу никуда не ушли, затаились внутри. Пусть и не проявлялись много лет, но они лежат, выжидая, скрученные подобно пружине, затаившиеся, будто гамадриада. Риск слишком велик.
        Он глянул вниз, представляя, каково это - шагнуть в пустоту. Одно мгновение, и в мире останутся лишь увлекающая вниз тяжесть и свист ветра. Простая задачка из учебника баллистики. А потом ни боли, ни отчаянного желания искупить вину.
        Ночную тишь разорвал женский голос:
        - Эйч! Нет!
        Он не оглянулся, остался на краю. Ночной город притягивал с магнетической силой.
        Каблуки защелкали за спиной. Женская рука скользнула, обвилась вокруг пояса. Осторожно, мягко Зебра оттащила Эйча от края.
        - Нет, - прошептала она. - Это не должно окончиться так. Для финала еще не время. И не место.
        Глава двадцать четвертая
        - Вон тачка, чтоб ноги сделать, - сообщил низкорослый смуглый спутник, кивая в сторону одиноко стоящей у тротуара машины.
        Торн рассмотрел за стеклом водителя, навалившегося на руль.
        - Он же спит!
        - Нет, - возразил коротышка.
        Но на всякий случай подъехал к стоящей машине вплотную. Оба автомобиля не отличались размерами и формой - та же самая одобренная правительством модель. Но стоящая машина на вид была намного старше и потрепаннее, корпус будто в заплатках от частых ремонтов.
        Дождь стучал по крыше. Спутник Торна выбрался наружу, зашлепал по лужам, постучал размеренно по стеклу. Оно опустилось, и мужчины поговорили пару минут. Водитель Торна размахивал руками и гримасничал. Когда вернулся и уселся на место, он чертыхался сквозь зубы. Снял авто с ручного тормоза и, скрежетнув шинами, покатил прочь.
        - На улице больше нет припаркованных машин, - заметил Торн. - Это подозрительно.
        - А вы бы предпочли остаться без колес в такую-то собачью ночку?
        - Нет, конечно. Но удостоверьтесь, чтобы поджидающий меня бедолага приготовил хорошую легенду на случай, если ребята Виллемье захотят с ним переговорить.
        - Легенда у него отличная, уж не беспокойтесь. Якобы возомнил, будто ему супружница наставляет рога. Видите жилую многоэтажку? Он ждет, что женушка вдруг объявится, - а ведь по идее работает в ночную смену.
        - Если наблюдает, так пусть хоть не выглядит таким сонным.
        - Да я сказал ему не дрыхнуть так уж внаглую.
        Машина свернула за угол.
        - Торн, расслабьтесь! Вы уже сотню раз здесь побывали на встречах, у нас дюжина надежных мест в этой части Кювье. Вы и наняли меня ради того, чтоб на всякие мелочи время не терять.
        - Вы правы. Наверное, это просто нервы.
        - Нервы? У вас?
        - Очень многое поставлено на карту. Не хочу подвести людей. Особенно сейчас.
        - Торн, вам их подвести не удастся. Они не позволят. Вы еще не поняли? Они же вас обожают!
        Водитель щелкнул переключателем на приборной панели. Щетки на ветровом стекле задвигались интенсивнее.
        - Чертовы терраформировщики! Как будто дождя нам мало в последнее время! Хотя, говорят, для планеты это хорошо. Кстати, как думаете, правительство не врет?
        - Это вы о чем?
        - О той непонятной штуковине в небе.
        Торн прошел за организатором встречи в здание. За несколькими короткими темными коридорами оказалась большая комната без окон, полная людей, сидящих лицом к импровизированной сцене с кафедрой. Торн миновал их, ступил на сцену. Люди зааплодировали - сдержанно, с уважением. Он осмотрел публику: человек сорок, как и было обещано.
        - Добрый вечер! - объявил Торн, упершись ладонями в кафедру и подавшись вперед. - Спасибо огромное, что пришли! Я понимаю, насколько это опасно, и уверяю: то, что вы сейчас услышите, стоит такого риска.
        Сторонники Торна принадлежали к самым разным слоям ресургемского общества, не было среди них разве что чиновников из правительства. Не то чтобы чиновники не пытались присоединиться. Они временами бывали совершенно искренними в этом желании. Но принять их было бы чересчур опасно. Таких людей отсеивали, не допуская, чтобы они увидели Торна. На конспиративных квартирах собирались техники, повара, водители грузовиков, фермеры, водопроводчики и учителя. Некоторые уже в зрелом возрасте отправились из Города Бездны на субсветовике «Лореан» к Ресургему, они хорошо помнили прошлую жизнь. Другие родились при режиме Жирардо, и для них то время - лишь чуть менее убогое и жестокое, чем нынешнее, - было золотым веком, как ни тяжело в это поверить. А кое-кто, вроде Торна, сохранил лишь детские воспоминания о старом мире.
        - Так это правда? - спросила женщина из переднего ряда. - То, что мы слышали? Торн, скажите сейчас же, не томите!
        Он улыбнулся терпеливо и сочувственно, несмотря на очевидное нарушение регламента:
        - И что же вы слышали?
        Она встала, окинула взглядом собравшихся:
        - Говорят, вы нашли корабли, способные увезти нас с этой планеты.
        Торн ответил не сразу. Глянул поверх аудитории, обратился к человеку, стоявшему позади.
        - Дайте первое фото, пожалуйста! - попросил он и отошел вбок, чтобы не заслонять заднюю стену, испятнанную и выщербленную, на которую спроецировали снимок.
        - Это было снято ровно двадцать дней назад, - пояснил он. - Я пока не скажу, кто, где и когда фотографировал. Но вы сами можете видеть: это вид из космоса на Ресургем, картинка недавняя. Обратите внимание, какое голубое небо, сколько зелени на переднем плане. Это низины, где терраформирование идет наиболее успешно.
        Затем на стене возник узкий вход в каньон. Там, в тени между скальными стенами, стояли нос к носу два тонких металлических объекта.
        - Это шаттлы, - сказал Торн. - Большие, класса «земля - орбита». Каждый способен увезти зараз пятьсот человек. Картинка не дает адекватного представления о размерах, но вон то темное пятнышко - дверь в человеческий рост. Следующее фото, пожалуйста.
        На нем Торн стоял под шаттлом и смотрел на дверь.
        - Я поднялся к ним, вскарабкался по склону. Я не верил в их реальность, пока не подошел вплотную. Так вот: они существуют. И пребывают в идеальном состоянии - как в тот день, когда спустились на планету.
        - Откуда они? - спросил один из слушателей.
        - С «Лореана».
        - И простояли там все время? Я не верю.
        Торн пожал плечами:
        - Они построены так, чтобы поддерживать себя в порядке. Старая техника, регенерирующая, самочинящаяся. Эти шаттлы - из той эпохи, когда машины не ломались, не изнашивались и не устаревали. Не забывайте об этом.
        - Вы побывали внутри? По слухам, вы их даже запустили!
        - Следующий кадр, пожалуйста!
        Проектор показал Торна и пару его спутников, мужчину и женщину, в рубке шаттла. За их спинами светилась приборная панель.
        - Мы провозились долго, но в конце концов заставили системы шаттла реагировать на наши команды. Не то чтобы он не хотел подчиняться нам, просто мы забыли основы, которые, по мысли создателей, должен был знать всякий, взявшийся пилотировать корабль. Но, как вы видите на снимке, техника заработала - по крайней мере, показала признаки жизни.
        - Он может летать?
        - В точности мы пока не знаем, - серьезно ответил Торн. - Нет причин считать шаттлы неисправными, но мы пока разобрались лишь в самом простом. Над техникой сейчас работают наши люди, каждый день узнают много нового. Но пока мы можем лишь полагать, учитывая все известное нам о технике времен расцвета человечества, что корабли должны полететь.
        - Как же вы нашли их? - спросила другая женщина.
        Торн проговорил, не глядя на нее, тихо и сосредоточенно:
        - Всю жизнь я искал способ покинуть эту планету.
        - Я не об этом спрашивала. Что, если шаттлы - ловушка? Что, если агенты властей расставили приманки, которые привели вас к кораблям? Может, это лишь средство избавиться от вас и ваших сторонников раз и навсегда?
        - Правительство не знает ни единого способа покинуть планету, - твердо ответил Торн.
        - Почему вы так уверены?
        - Следующее фото, пожалуйста.
        Торн продемонстрировал, что стало с газовым гигантом, и, пока проектор фокусировался, внимательно рассматривал лица собравшихся, изучал реакцию. Некоторые уже видели этот снимок почти в таком же качестве, другие - с меньшим разрешением, иные посмотрели и своими глазами на тусклое охряное пятнышко в небе, ползущее за солнцем, будто уродливая комета. Торн сказал, что его фото - последнее и наилучшее из доступных правительству.
        - Это не комета, - сказал он. - Правительство снова лжет вам. Это не сверхновая и даже вовсе не естественный объект. Властям сходит с рук вранье, потому что лишь немногие люди обладают достаточными познаниями в астрономии, немногие могут по-настоящему понять природу этого явления. И те слишком боятся рассказать правду, потому что знают: власти лгут не без причины.
        - Так что же это?
        - Хотя по морфологии объект даже отдаленно не напоминает комету, он все же из нашей системы. Каждую ночь слегка перемещается относительно звезд и, как все планеты, лежит в плоскости эклиптики. Есть простое объяснение, причем очевидное.
        Торн внимательно осмотрел аудиторию и понял, что заинтриговал ее.
        - Это и есть планета, вернее, ее остатки. На месте коричневого пятна когда-то был газовый гигант, который мы называли Рух. Теперь мы видим его выпотрошенный труп. Планету разорвали на куски, в буквальном смысле размонтировали. - Торн улыбнулся. - Правительство не хочет, чтобы вы об этом знали, потому что ничего не может предпринять.
        Он кивнул оператору проектора:
        - Следующее!
        Люди должны увидеть, как все начиналось больше года назад.
        - Смотрите: три планеты поменьше были разобраны, разъяты на части размножающимися машинами. Этот материал прошел обработку и направился через всю систему к газовому гиганту. Там поджидали другие машины, превратившие три луны Рух в колоссальные фабрики. Устройства эти пожирали мегатонны щебня в секунду и выплевывали высокоорганизованные устройства. Они создали колоссальное металлическое кольцо вокруг гиганта, невероятно плотное и прочное. Оно заметно и на снимках, вот тончайшая линия, но поверьте на слово - оно в дюжину километров толщиной. В то же самое время машины опустили трубы из подобного материала в атмосферу Рух.
        - И кто же всем этим занимается? - спросили из зала.
        - Не кто, а что. Машины созданы не людьми, - в этом правительство уверено. У него есть и версия насчет происходящего. Дело в Силвесте. Это в результате его действий сюда прилетели машины.
        - Как в свое время их привлекли амарантийцы?
        - Возможно. Судьба амарантийцев сразу приходит на ум. Но в нашей звездной системе нет никаких признаков случившегося ранее демонтажа планет, и нет очевидных дыр в плоскости эклиптики, где когда-то могли находиться газовые гиганты. С другой стороны, это могло случиться миллионы лет назад, и ингибиторы уже подчистили за собой, убрали следы.
        - Ингибиторы? - спросил бородач, в котором Торн узнал безработного палеоботаника.
        - Так правительство называет чужие машины. Не знаю, откуда взялся термин, но он вполне отражает суть.
        - А что эти машины с нами сделают? - спросила женщина с жутко испорченными зубами.
        - Не знаю. - Торн стиснул края кафедры.
        Он чувствовал, что настроение собравшихся за последнюю минуту сильно изменилось. Так бывало всякий раз, когда люди осознавали происходящее. Узнавшие о странном объекте в небе неизменно бывали напуганы. Никто не счел его предвестием чего-то доброго. Правда, б?льшую часть года с широты Кювье, где все еще жила львиная доля населения, рассмотреть объект было невозможно. Но теперь он ясно различался в вечернем небе.
        Правительственные эксперты предлагали свои мнения по поводу его природы. Во-первых, теперь никто не спорил с его искусственным происхождением, хотя поначалу его считали странным, но естественным катаклизмом. Кое-кто утверждал, что его сотворили люди - сочленители или какая-нибудь новая, особо агрессивная группа ультра. Самые мнительные - правда, таких нашлось не много - подозревали участие триумвира Илиа Вольевы. Но большинство пришло к правильному выводу: это пришельцы и виновен в их появлении Силвест.
        Но правительственные эксперты имели доступ лишь к скудным данным. Они не могли взглянуть, как Торн, на чуждую машинерию вблизи.
        А у Илиа Вольевой и Аны Хоури появились свои теории насчет цели ингибиторов.
        Когда кольцо вокруг газового гиганта сомкнулось, его магнитосфера претерпела разительные перемены. Возникло интенсивное квадрупольное поле, на порядки сильнее естественного поля планеты - и распространяющееся намного дальше в пространстве. Причем распределение поля ясно указывало на его искусственность: оно генерировалось токами, которые шли по проводникам - огромным металлическим кольцам, уложенным вдоль параллелей гиганта, словно обмотка ротора.
        Процесс укладки Илиа и Ана наблюдали собственными глазами. Видели, как уходят в атмосферу тысячекилометровые витки. Но как далеко те погрузились, осталось неясным. Наверное, прошли сквозь океан жидкого металлического водорода и соприкоснулись с ядром - небольшим, но чрезвычайно богатым металлами. Если так, то, управляя током в витках, можно изменять вращение ядра планеты.
        Кольцо вокруг планеты вызвало мощный электрический ток между полюсами; он проходил через тело планеты и достигал кольца через облака магнитосферной плазмы. Взаимодействие между токами, идущими по кольцу и через планету, заставляло меняться угловой момент колоссальной обмотки.
        В результате газовый гигант стал раскручиваться.
        Процесс разгона продолжался б?льшую часть года и привел к катастрофическим последствиям. По мере ускорения центробежные силы увеличивались, и гигант все ближе подходил к порогу, когда гравитация уже не могла поддерживать его целостность. За шесть месяцев половина атмосферной массы улетела в космос, образовав уродливую околопланетную туманность. С Ресургема она казалась расплывчатым пятнышком в небе. Лишенный давления тяжелых слоев атмосферы, океан жидкого водорода вскипел - а высвобождающуюся энергию ингибиторская техника аккумулировала и расходовала на дальнейшее ускорение планеты. Оболочка металлического водорода тоже претерпела изменения, причем еще более радикальные. Процесс разборки гиганта продолжался безукоризненно.
        В конце концов осталось лишь тектонически нестабильное ядро, вращающееся со скоростью, близкой к порогу саморазрушения. Машины окружили его, спешно обрабатывая. В туманности обнаружились регулярно расположенные сгущения, намечались некие структуры, размерами превышающие планеты.
        - Я не знаю, что происходит, - повторил Торн. - И вряд ли кто-нибудь знает. Но версия у меня есть. До сих пор происходящее было строго иерархичным. Машины могущественны, но не всесильны. Они не смогли начать непосредственно с газового гиганта, им потребовались инструменты - и для того они разнесли на кусочки три планеты. Ингибиторам нужно сырье. Похоже, с энергией у них нет проблем. Может, ее качают прямо из вакуума. Но создавать энергию, очевидно, не могут - по крайней мере, в необходимом для них количестве и качестве. Потому они вынуждены действовать постепенно, этап за этапом. Теперь они разработали и газовый гигант, высвободив процентов десять общей массы системы. Судя по уже виденному нами, эту массу ингибиторы используют для постройки. Что именно они сооружают, я не знаю, но могу предположить. Осталось лишь одно космическое тело, превышающее газовый гигант, стоящее на более высокой ступеньке иерархии, - наше Солнце. Думаю, его хотят разобрать.
        - Да вы шутите! - крикнул кто-то.
        - Если бы. Думаю, должна быть причина, по которой машины не разломали Ресургем. И она, мне кажется, очевидна: машинам это и не нужно. Вскоре - и, возможно, гораздо скорее, чем мы полагаем, - у них не будет повода беспокоиться. Мы исчезнем. Они разберут звездную систему на части.
        - Нет! - раздался испуганный возглас.
        Торн принялся объяснять, готовый рассеять вполне понятные сомнения. Делать это приходилось далеко не в первый раз. Торн знал: масштабы бедствия будут осознаны далеко не сразу. Поэтому он сначала рассказал про шаттлы, чтобы у людей осталась надежда. В близость мировой катастрофы легче поверить, если существует способ от нее спастись. А он существует! Нужно лишь поверить, набраться мужества и поддержать Торна.
        Но затем Торн понял: выкрик «Нет!» не имел отношения к ингибиторам и будущей гибели Ресургема.
        Человек закричал, потому что в двери ворвалась милиция.
        Хоури велела Торну вести себя так, словно его жизнь подвергается реальной опасности. Его задержание должно выглядеть настоящим на все сто процентов. Чтобы план заработал - а он должен заработать, другого пути нет, - люди должны поверить. Поэтому нужно драться - и быть готовым к побоям.
        Торн прыгнул со сцены. Милиция явилась в масках, скрывающих лица. В руках баллончики с газом, шокеры. Милиционеры двигались тихо и быстро среди ошеломленной, напуганной публики. Торн бросился к аварийному выходу. В двух кварталах отсюда его ждет машина, и кое-кто из собравшихся знает об этом.
        Черт, все должно выглядеть реально. По-настоящему.
        Заскрипели по полу ножки стульев - люди спешили встать. Затрещали газовые гранаты, зажужжали, защелкали шокеры. Кто-то кричал, металл врубался в кость. Мгновение оцепенелой тишины сменилось какофонией. Людей мгновенно обуяла дикая паника, всякий старался вырваться наружу.
        Но аварийный выход тоже заблокировали - оттуда лезла милиция.
        Торн закашлялся, рассудок неожиданно захлестнуло страхом, мощным и неодолимым, как желание чихнуть. Таково воздействие пугающего газа: хочется забиться в угол, скорчиться и сидеть очень тихо. Но Торн пересилил себя. Схватил стул, поднял над головой, готовый встретить набегающих милиционеров.
        Но в мгновение ока, не успев понять как, очутился на коленях, а потом и на четвереньках, а милиция колотила дубинками - умело, аккуратно, чтобы наставить синяков, но не сломать ни единой важной кости и внутренние органы не отбить.
        Краем глаза он заметил, как группа милиционеров набросилась на гнилозубую женщину, лупя во всю мочь, будто стая разъяренных ворон.
        Дожидаясь, когда «певец» закончит строить себя, управляющий разум игриво копался в многослойной памяти своих предыдущих перерождений.
        Управляющий разум не был локализован в одной черной машине - тогда орган, концентрировавший опыт и знания ингибиторов, был бы слишком уязвимым. Но когда их рой слетался к месту, требующему зачистки, - как правило, объему пространства не больше нескольких световых часов в поперечнике - из множества недоразумов формировался единый, распределенный по множеству составляющих разум. Происходящее со скоростью света общение связывало косные элементы, и по ним распространялись неторопливые, обстоятельные мысли. Быстрая обработка информации поручалась отдельным элементам. Глобальные мыслительные процессы по необходимости протекали медленно - но этот недостаток ингибиторам особо не вредил. Они никогда в своей истории не пытались соединить отдельные элементы сверхсветовой связью. В коллективной памяти черных машин содержалось слишком много угрожающих сведений об опасности экспериментов со сверхсветовым перемещением. Целые разумные расы были стерты из галактической памяти из-за единственной глупой попытки нарушить причинность.
        «Надзиратель» был не только медленно мыслящим и рассредоточенным - он и существовал лишь ограниченное время. Разуму не позволялось возникать надолго в роях черных машин. Едва проснувшись, его «я» сознавало с мрачным фатализмом, что исчезнет, как только надобность в нем отпадет. Но горечи оттого не испытывало, даже усвоив заархивированную память своих предыдущих воплощений и связанных с ними зачисток. Такова суровая необходимость. Даже машинному интеллекту нельзя позволять распространение по Галактике, пока не будет предотвращен грядущий кризис. В буквальном смысле этого слова - разум всегда наихудший враг себе.
        Управляющему разуму вспомнилась пара зачисток. Конечно, не его «я» организовывало их. Когда рои ингибиторов встречались - хотя такое происходило крайне редко, - они обменивались информацией о зачистках, разумных расах, методах и курьезах. В последнее время встречи стали совсем уж редкими, и потому за пятьсот миллионов лет в каталог способов уничтожения звезд добавился лишь один новый. Рои, изолированные друг от друга на столь огромное время, встречались все неохотнее. Ходил слух, что отдельные рои дрались за право истребить ту или иную расу.
        В сравнении с прежними временами дела определенно пошли не лучшим образом. Тогда зачистки осуществлялись аккуратно, методично, и ни одна вспышка разумной жизни не ускользала от внимания. Управляющий разум не смог удержаться от искушения сравнить и сделать выводы: огромная всегалактическая машина по сдерживанию разума, чьей добросовестной частью являлся управляющий разум, приходила в негодность. Разум просачивался в оставленные по недосмотру лазейки, грозя глобальным заражением. Ситуация за последнюю пару миллионов лет заметно ухудшилась, а ведь это время ничтожно в сравнении с тринадцатью галактическими оборотами, тремя миллиардами лет, оставшимися до кризиса. Управляющий разум очень сомневался в том, что распространение разума удастся сдерживать столько времени. Может, не стоит продолжать бессмысленную деятельность? Пусть нынешний объект зачистки живет в свое удовольствие…
        В конце концов, они же позвоночные, с четырьмя конечностями, дышащие кислородом. Млекопитающие. Взгляд на них будит в памяти эхо отдаленного родства, чего никогда не случалось при истреблении, скажем, дышащих аммиаком газовых пузырей или колючих инсектоидов.
        Управляющий разум заставил себя преодолеть сомнения. Возможно, именно они и приводят к уменьшению эффективности зачисток.
        Млекопитающие умрут. Так должно быть, и так будет.
        Управляющий разум окинул взглядом плоды своего труда в окрестности Дельты Павлина. Вспомнил предыдущую зачистку расы птицеподобных существ, тогда населявших этот сектор пространства. Скорее всего, млекопитающие родом не с этой планеты, а значит, нынешняя зачистка станет лишь первой фазой продолжительной работы. Похоже, в последний раз тогдашнее воплощение управляющего разума отнеслось к своей задаче халатно. Конечно, всегда хочется произвести зачистку с минимальным ущербом для окружающей среды. Планеты и звезды нельзя превращать в оружие, если не грозит вспышка разумности по крайней мере третьего класса тяжести, но и тогда ущерб следует минимизировать. Управляющему разуму не нравилось учиненное опустошение, как и то, которое планировалось учинить. Какая ирония: раздирать на части звезды сейчас, чтобы предотвратить их уничтожение через три миллиарда лет. Но что сделано, то сделано. Определенный ущерб все же придется допустить.
        Как ни крути, это грязная работа.
        Но грязь, насколько понимал новорожденный интеллект черных машин, - это и есть сущность всякой жизни.
        Инквизитор смотрела в окно, на залитый дождем Кювье. Ее отражение висело за стеклом, будто призрак, крадущийся по пятам города.
        - Мэм, вы уверены, что вам ничего не грозит? - спросил приведший Торна охранник.
        - Ничего, - ответила та, не оборачиваясь. - Если я вдруг не смогу справиться, то позову вас. Вы всего лишь через комнату от меня. Снимите с него наручники и оставьте нас!
        - Мэм, вы уверены?
        - Снимите наручники!
        Охранник стянул пластиковые кандалы. Торн размял кисти, затем осторожно притронулся к лицу, словно художник к не успевшей высохнуть краске.
        - Можете идти! - приказала инквизитор.
        - Да, мэм, - отозвался охранник и прикрыл за собой дверь.
        Торн рухнул на ближайший доступный стул. Хоури по-прежнему стояла у окна, сцепив руки за спиной. Дождевая вода лилась струями с навеса над окном. Ночное небо - рыже-черное месиво туч. Не видно ни звезд, ни пугающих бурых пятен.
        - Что, сильно досталось? - спросила Ана.
        Торн вовремя вспомнил, что должен играть роль.
        - Виллемье, а как вы думаете? Не сам же я себя разукрасил.
        - Я знаю, кто вы.
        - С чем вас и поздравляю. Я тоже знаю, что моя фамилия Ренцо.
        - Вы Торн. Тот самый, кого столько времени ищет правительство. - Голос Аны звучал чуть громче нормального. - Знаете, вам очень повезло.
        - В самом деле?
        - Если бы вас взял Департамент по борьбе с терроризмом, вы бы уже лежали в морге. А может быть, сразу в нескольких. К счастью, арестовавшие вас милиционеры не имели понятия о том, кто вы на самом деле. Честно говоря, если бы я им сказала, вряд ли бы они поверили. Для них Торн - мифологическая фигура, сказочное пугало вроде триумвира. Думаю, они ожидали бы гиганта, способного рвать людей на куски голыми руками. Но вы обычный на вид человек, какого можно встретить на любой улице Кювье.
        Он потрогал кончиком пальца во рту.
        - Будь я Торном, извинился бы за столь разочаровывающую внешность.
        Инквизитор повернулась, подошла. Ее осанка, выражение лица, даже самое ощущение ее присутствия ничуть не напоминали Хоури. На одно жуткое мгновение Торн засомневался. Молнией промелькнула мысль: а вдруг полет в космос и прочее - лишь плод разыгравшегося воображения? Вдруг существует лишь инквизитор Виллемье, а Хоури нет и в помине?
        Но Ана Хоури существовала на самом деле. И она поведала Торну свои тайны. Рассказала, кто они с триумвиром на самом деле. А еще открыла свое прошлое, свои муки и сомнения. Торн узнал о ее муже, с которым так жестоко ее разделила судьба, и не усомнился ни на секунду в том, что Ана все еще отчаянно любит его. И сам хотел оторвать ее от прошлого, убедить ее принять случившееся и жить дальше. Потому его мучила совесть. Ведь согласился помочь с ее планом не только потому, что считал его правильным и нужным. Торн вожделел эту женщину. Презирал свою похоть и безрассудство, но ничего не мог с собой поделать.
        - Встать можете? - спросила она.
        - Я же пришел сюда сам.
        - Тогда идите за мной. И постарайтесь воздержаться от глупых поступков. Иначе пребывание здесь окончится для вас очень скверно.
        - Чего вы от меня хотите?
        - Это мы должны обсудить в другом месте.
        - Мне и здесь хорошо.
        - Торн, хотите оказаться в Департаменте по борьбе с терроризмом? Устроить это легче легкого. Там очень обрадуются.
        Ана завела его в комнату, которую он помнил еще с первого визита в особняк инквизиции, - с полками вдоль стен, набитыми распухшими от бумаг папками. Дверь в комнату закрывалась герметично. Заперев ее, Ана извлекла из ящика стола тонкий серебристый цилиндр размером с сигару. Встала в центре комнаты, держа его в руке, медленно повернулась. Крошечные красные огоньки на цилиндре постепенно сменились зелеными.
        - Прослушки нет, - объявила Ана после того, как огоньки пробыли зелеными минуты три-четыре. - В последнее время приходится соблюдать особую осторожность. Пока я была на корабле, мне подсадили жучок.
        - Много сумели узнать?
        - Нет. Это было примитивное устройство, оно сломалось еще до моего возвращения. Но затем появился второй жучок, уже сложнее и надежнее. Торн, я не хочу рисковать.
        - И кто же поставил жучок? Другой департамент?
        - Возможно. Мог и наш департамент. Я обещала ему голову триумвира на блюде и не доставила. У кого-то могли родиться подозрения.
        - Но теперь-то инквизиция взяла меня.
        - Да, хоть какое утешение… Ох, черт!
        Ана будто лишь сейчас заметила, в каком он состоянии.
        - Боже, что они с тобой сделали!
        Из другого ящика стола она вытащила небольшую аптечку. Капнула дезинфицирующим средством на ватный тампон, прижала его к рассеченной брови.
        - Больно! - сообщил Торн.
        Ее лицо было так близко - он различал каждую пору. И мог спокойно, без вызова заглянуть ей в глаза.
        - Да. И еще будет. Сильно избили?
        - Не сильнее, чем твои друзья этажом ниже. Думаю, жить буду. - Он поморщился. - Но действовали они, мягко говоря, бесцеремонно.
        - Специальных распоряжений им не давали. Они проводили обычное задержание. Я извиняюсь, но иначе нельзя. Если бы просочился хоть намек на инсценировку твоего ареста, все пошло бы насмарку.
        - Ты не против, если я присяду?
        Она пододвинула к Торну стул.
        - Мне жаль, что пришлось пострадать и другим людям.
        Торн вспомнил, как избивали гнилозубую женщину.
        - Ты не могла бы удостовериться, что всех задержанных отпустили?
        - Надолго никого не задержат.
        - Ана, для меня это важно. Люди не должны пострадать из-за того, что оказались зрителями на моем спектакле.
        Ана добавила дезинфектанта на вату.
        - Торн, если наш план не сработает, люди пострадают гораздо сильнее. Никто по своей воле не сядет на шаттлы, если не поверит тебе. Немного боли - невысокая плата за выживание.
        Будто в подтверждение своих слов она прижала тампон к брови. Торн охнул.
        - Как-то это попахивает цинизмом. Наверное, ты слишком много времени провела с ультра.
        - Торн, я не ультра. Они использовали меня, я использовала их. Это не уравнивает меня с ними. - Ана захлопнула аптечку, вернула в ящик и с лязгом его задвинула. - Постарайся об этом не забывать.
        - Извини. Просто совесть гложет… Мы же обращаемся с людьми как с овцами, гоним куда-то, хоть и желаем им добра. Не верим, что они сами способны о себе позаботиться.
        - У них нет времени на самостоятельные решения, в этом-то и беда. Я бы и рада организовать эвакуацию мирно, без насилия и обмана. Мне тоже не нужны пятна на совести. Но без насилия и обмана не обойтись. Думаешь, люди торопились бы загрузиться в шаттлы, если бы знали в точности, какого рода спасение их ожидает? Веселая альтернатива: оставаться на обреченной планете или перебраться на субсветовик, который изуродован жуткой болезнью и захвачен психопатом и убийцей. А еще добавь тот факт, что на борту поджидает триумвир Илиа Вольева, жупел и объект ненависти всего Ресургема. Думаю, большинство людей сказало бы: «Спасибо, не надо».
        - Но, по крайней мере, это было бы их личным решением.
        - Да. И это бы нас очень утешило при виде того, как они горят вместе с планетой. Ты уж извини, но я поведу себя как последняя сука, а про этику поразмыслю потом, когда спасем хоть кого-нибудь.
        - Даже если план сработает, всех не спасем.
        - Я знаю. На планете двести тысяч. Если начать прямо сейчас, увезти сможем всех как минимум за полгода. Хотя реальный срок - год. А то и больше. Думаю, план можно считать удавшимся, если спасем хотя бы половину.
        Ана потерла щеку, устало, обреченно посмотрела на Торна:
        - Я стараюсь не думать о том, насколько худо все может обернуться.
        На ее столе зазвонил черный телефон. Хоури выждала пару секунд, глядя на серебристый цилиндрик. Огоньки на нем остались зелеными. Тогда посмотрела на Торна, приложив палец к губам, и сняла тяжелую черную трубку:
        - Виллемье слушает. Надеюсь, вы по важному делу? Я допрашиваю подозреваемого по делу Торна.
        Слушая, Хоури вздохнула, прикрыла веки. Торн слов не различал, но интонации улавливал - и в них слышалось отчаяние. Кто-то явно пытался объяснить, отчего дела пошли наперекосяк. Голос стал громче, приобрел визгливый оттенок и вдруг умолк.
        - Сообщите мне имена причастных к этому делу, - приказала инквизитор Виллемье и, не дожидаясь ответа, повесила трубку. Затем посмотрела на Торна. - Прости меня.
        - За что?
        - Задерживая участников встречи, милиционеры убили человека. Женщину. Она умерла в больнице несколько минут назад.
        - Я знаю, о ком ты, - перебил Торн.
        Хоури ничего не ответила, и в комнате повисла тишина - в особенности тяжелая и мрачная оттого, что кабинет заполняли чужие судьбы - пойманные в бумажные ловушки, равнодушно задокументированные.
        - Как ее звали?
        - Я не знаю имени. Просто человек, поверивший в меня, искавший способ покинуть Ресургем.
        - Мне очень жаль, поверь! - Хоури подошла к нему, взяла за руку. - Я не хотела начинать так.
        Торн не смог удержаться - рассмеялся невесело.
        - Она ведь получила желаемое, правда? В самом деле покинула эту планету. Вот и номер один в череде беглецов.
        Глава двадцать пятая
        Одетая в черную броню, Скади шла по кораблю, целиком отданному в ее распоряжение. «Паслен» незаметно проскользнул через внешний оборонительный периметр демархистов. На первый взгляд будущее не грозило ничем, кроме череды световых лет в пустоте.
        Скади провела стальными пальцами по стене коридора, довольная точным, гладким сочленением панелей. Следы присутствия Клавэйна ощущались слишком долго. Они не исчезли после его дезертирства, поскольку оставался еще Ремонтуар, поклонник и друг Клавэйна. Но теперь оба сгинули, и Скади по праву может считать корабль своим. Если захочет, даст ему какое угодно имя или оставит вообще безымянным, тем более что выделять мертвую машину из ряда ей подобных не в традициях сочленителей, это противоречит самой сути их мышления.
        Но Скади решила сохранить прежнее название, находя в том извращенное удовольствие. Приятно будет обратить ценное для Клавэйна оружие против него самого, и вдобавок это оружие будет носить данное старым предателем имя. Отличное финальное унижение, роскошная месть за все зло, причиненное Клавэйном ей, Скади.
        Однако, хотя она и ненавидела свое нынешнее состояние, не могла отрицать, что здорово привыкла к новому обличью. Пару недель назад это бы ее очень встревожило. Бронированная оболочка становилась настоящим телом, казалась как нельзя более подходящей для Скади. Она любовалась своим отражением в зеркальной поверхности дверей и порталов. Первоначальная неуклюжесть прошла, и Скади проводила долгие часы в одиночестве, в своей каюте, наслаждаясь изумительным проворством, силой, ловкостью нового тела. Броня научилась предвосхищать желания Скади, избавившись от необходимости ждать, пока нервный импульс пробежит по спинному мозгу. Скади исполняла в молниеносном темпе одной рукой фуги на голографическом клавире, и ее молотящие по клавишам пальцы сливались в одно смертоносное стальное облако. Токката ре минор, сочиненная неким Бахом, в мгновение ока сдалась под ее натиском, превратившись в очередь из многоствольного пулемета. Чтобы распознать в ней музыку, потребовалось бы включить ускоренную обработку информации мозгом.
        Скади предавалась уродованию музыки, чтобы отвлечься от сомнений и тревог. Хотя оборонительный периметр демархистов лежал далеко позади, за последние три дня стало очевидным: трудности не закончились. Некий объект шел следом практически по той же траектории, покинув окрестности Ржавого Пояса.
        Наконец Скади решила поделиться новостью с Фелкой.
        В коридорах «Паслена» царила тишина. Идя к анабиозному отсеку, Скади слышала только отзвук собственных шагов - мерный тяжелый лязг, словно от кузнечного молота. Подавляющие инерцию машины работали эффективно, звездолет летел с ускорением два g, но Скади перемещалась грациозно и легко, будто в невесомости.
        Она погрузила Фелку в анабиоз, как только получила известие об очередной неудаче с Клавэйном. Изучение обстановки вокруг Йеллоустона и перехват сообщений показали: Ремонтуар и гиперсвинья не сумели захватить дезертира. Они сами угодили в плен к местным бандитам. Так заманчиво было бы счесть Клавэйна мертвым и успокоиться - но Скади уже совершила подобную ошибку и повторять ее не собиралась. Именно поэтому и взяла Фелку с собой как средство давления при возможных переговорах со старым сочленителем. Скади знала, кем он считает Фелку.
        Старик ошибался - но это не имело значения.
        Догнав и уничтожив беглый корвет, Скади хотела вернуться в Материнское Гнездо. Но весть о том, что Клавэйн выжил, заставила передумать. «Паслен» вполне был способен лететь к Дельте Павлина. Мелкие неполадки и недоделки несложно исправить на ходу. Главный конструктор не нуждается в дополнительных указаниях и может самостоятельно закончить строительство эвакуационного флота. Когда корабли подготовят к вылету и оснастят механизмами подавления инерции, часть флота отправится вслед за Скади к Ресургему, другая же часть покинет Материнское Гнездо, увозя погруженное в анабиоз население. Одной тектонической боеголовки хватит, чтобы уничтожить опустевший дом сочленителей.
        Сначала Скади попробует вернуть оружие сама. Если первая попытка не удастся, то нужно будет всего лишь дождаться идущей следом эскадры. Она состоит из субсветовиков куда крупнее «Паслена», способных нести мощнейшее оружие, вплоть до тяжелых линейных ускорителей. Заполучив «адские» пушки, экспедиционная эскадра отправится на рандеву с эвакуационным флотом в другую звездную систему, лежащую очень далеко от Дельты Павлина, - нужно убраться как можно дальше от места, где обнаружили ингибиторов.
        Затем объединившийся флот уйдет в очень глубокий космос, за десятки, а возможно, и за сотни световых лет от прежних мест обитания. Так что можно сказать «прощай» Йеллоустону и Ржавому Поясу - вряд ли доведется снова их увидеть.
        На новом месте и созвездия будут совершенно иными - не просто сдвинутыми на несколько градусов, но полностью искаженными. Впервые в своей истории человечество очутится под действительно чужим небом. Там не останется привычных с детства скоплений светил, которые человеческое воображение наделило значением и смыслом, окутало мифами и легендами. И теперь небо будет представляться враждебным - логово чудовищ, кишащих, будто в заколдованном лесу.
        Вес вдруг ощутимо изменился, словно корабль подхватило нечаянным шквалом. Скади зафиксировалась у стены, затем связалась с Жаструзяком и Моленкой, специалистами по системе подавления инерции.
        - Что случилось?
        - Ничего особенного, - ответила Моленка. - Нестабильность зоны подавления. Небольшие осцилляции границ.
        - Немедленно уведомляйте меня о любой проблеме! Возможно, нам придется выжимать из техники все до капли. Я хочу быть абсолютно уверенной в том, что нас не ожидают неприятные сюрпризы.
        - Скади, у нас все в порядке, уверяю, - вступил в разговор Жаструзяк. - Генераторы стабильно поддерживают вторую фазу вакуума. Малые нестабильности не выводят системы из равновесия.
        - Отлично! Но все же постарайтесь не допускать эти нестабильности.
        Скади хотела добавить, что они ее пугают, но передумала. Не стоит показывать свои страхи подчиненным, в особенности когда от них так много зависит. Они должны видеть в Скади несомненного лидера. Держать в подчинении коллектив крайне сложно, особенно в таких жестких условиях. Малейшая тень сомнений в исключительных способностях Скади, и все пойдет прахом.
        Однако новых признаков нестабильности не появилось, и Скади продолжила путь к анабиозному отсеку.
        Там находилась пара капсул, занята была лишь одна. Процедуру пробуждения Скади запустила еще шесть часов назад. Теперь крышка контейнера поднялась, открыв безмятежно спящую Фелку. Скади подошла к ней осторожно, на цыпочках, присела. Датчики систем контейнера указывали: Фелка просто дремлет, находясь в состоянии легкой ремиссии. Скади понаблюдала за тем, как подрагивают ресницы, положила стальную ладонь на предплечье лежащей. Сжала слегка, и та застонала, пошевелилась.
        - Проснись! Фелка, просыпайся, уже пора!
        Женщина медленно приходила в себя. Скади же терпеливо ждала, глядя почти с материнской заботой.
        - Фелка, послушай меня! Ты пролежала в криокапсуле полтора месяца, а теперь выходишь из анабиоза. Сейчас будет дискомфорт, дезориентация, но они быстро пройдут. Бояться нечего!
        Женщина приоткрыла глаза, но их больно резал даже тусклый голубой свет анабиозного отсека. Она застонала, захотела приподняться - и не смогла. Ускорение два g оказалось непосильной ношей.
        - Не беспокойся, пожалуйста!
        Фелка невнятно забормотала, издала несколько раздельных звуков. Наконец смогла выговорить узнаваемые слова:
        - Где я?
        - На борту «Паслена». Ты ведь не забыла, что мы отправились в погоню за Клавэйном, к центру системы?
        - Клавэйн, - проговорила она и, помолчав немного, спросила: - Он мертв?
        - Думаю, нет.
        Фелка сумела приоткрыть глаза чуть шире.
        - Расскажи, что произошло.
        - Клавэйн обманул нас. Инсценировал аварию на корвете и добрался до Ржавого Пояса. Думаю, это ты помнишь. Ремонтуар и Скорпион отправились в погоню. Никто другой не сумел бы - только эти двое способны перемещаться незамеченными в Ржавом Поясе и Городе Бездны. Тебя с ними я отправить не могла по очевидной причине. Ты дорога Клавэйну и потому ценна для меня.
        - То есть я заложник?
        - Конечно же нет. Ты одна из нас. Не ты отбилась от стада, а Клавэйн. Мы хотим вернуть блудного сына.
        Они пошли в рубку. На ходу Фелка прихлебывала восстанавливающий силы напиток, щедро сдобренный шоколадом и витаминами.
        - Где мы? - спросила она.
        Скади продемонстрировала вид назад из звездолета, где была выделена зеленью тусклая оранжево-желтая звезда - Эпсилон Эридана, отсюда в двести раз тусклее, чем при наблюдении из Материнского Гнезда. И в десять миллионов раз тусклее звезды, пылавшей в небе над Йеллоустоном. Скади впервые в жизни очутилась в настоящем глубоком космосе. И машинально прикинула:
        - Шесть недель от Йеллоустона, свыше тысячи трехсот астрономических единиц. И б?льшую часть времени мы держали два g. То бишь сейчас достигли четверти скорости света. Фелка, обычный корабль с трудом достиг бы одной восьмой скорости света за это время. А мы сможем разгоняться быстрее, если в том возникнет нужда. Скажем, если преследующий нас корабль попробует приблизиться.
        Скади не преувеличивала - «Паслен» и вправду мог набирать скорость гораздо энергичнее. Но в этом не было практического смысла, по причине релятивистских эффектов. Большое ускорение уменьшит субъективную длительность путешествия к Ресургему, но объективная длительность останется почти такой же. На самом деле важно именно объективное время. Как ни изощряйся, до встречи с эвакуационным флотом пройдут десятилетия.
        Однако ускориться можно и по другим причинам, не связанным с сокращением срока полета. Скади притягивала опасная, но такая многообещающая возможность, которая позволила бы начисто переписать правила игры.
        - А что с преследующим нас кораблем? - спросила Фелка. - Где он?
        На экране появился второй кружок с перекрестьем, почти наложившийся на первый, изображающий Эпсилон Эридана.
        - Здесь, в центре. Сигнатура источника тау-нейтрино слабая, но уверенно различимая. Они идут тем же курсом, что и мы.
        - Но далеко позади.
        - Да. Три-четыре недели.
        - Может, это просто торговцы? Какие-нибудь ультра торопятся к Ресургему?
        - Вероятность этого мала. Ресургем для торговцев не слишком привлекателен, а если бы корабль шел к другой колонии, он бы уже отклонился от нашего курса. Фелка, сомнений нет - нас преследуют.
        - Идут в кильватере.
        - Да. И у них пусть небольшое, но преимущество: наш выхлоп обращен к ним, их выхлоп мы не видим. Я могу обнаружить преследователя, потому что у нас военные детекторы нейтрино, но все равно мы едва его видим. Ему же, чтобы нас засечь, достаточно обычной оптики. Я разделила наш выхлоп на четыре струи и придала каждой разное угловое смещение. Но преследователю достаточно уловить малую долю рассеянного света от выхлопа, чтобы определить наши координаты. Выход нейтрино в наших реакторах подавлен, и потому мы будем иметь преимущество на финальной стадии, когда повернемся дюзами к Ресургему и начнем торможение. Однако, думаю, это преимущество нам не понадобится. Нас не догонят, как бы ни пытались.
        - Но он уже должен отставать. Он отстает?
        - Нет. Держит два g от самого Ржавого Пояса.
        - Не думаю, что обычные корабли способны так сильно и долго ускоряться.
        - Обычные - нет. Однако существуют способы поддерживать большое ускорение. Фелка, ты помнишь историю капитана Ирравель Веда?
        - Конечно.
        - Догоняя пирата Седьмая Проба, она модифицировала свой корабль, чтобы выжать ускорение в два g. Вернее, не модифицировала, а изуродовала: не улучшила двигатели, а выбросила все лишнее с корабля, оставила лишь голый скелет. Сгрузила спящих пассажиров на комету, чтобы уменьшить массу.
        - Думаешь, наши преследователи сделали то же самое?
        - Другого объяснения нет. Но крайние меры им не помогут. Даже при двух g они не смогут сократить разрыв, а если мы увеличим подавление инерции, разрыв увеличится. Три g им не выжать из корабля - из него уже просто нечего выбрасывать. Они на пределе.
        - Это все-таки Клавэйн!
        - Откуда такая уверенность?
        - Скади, я знаю: он никогда не сдается. Клавэйн решил добыть эти пушки, он не отдаст их в твои холодные клешни без боя.
        Скади захотелось пожать плечами, но стальное тело пожимать плечами не могло.
        - В таком случае это лишь подтверждает мои давние подозрения: Клавэйн - иррациональный человек, любитель эффектных жестов, какими бы нелепыми и губительными они ни были. И эта погоня - всего лишь его самый нелепый в его жизни и самый губительный жест.
        На первую ловушку Клавэйн наткнулся в восьмистах астрономических единицах от Йеллоустона, в сотне световых часов от начала пути. Ловушка не стала сюрпризом, - пожалуй, Клавэйн был бы разочарован и слегка встревожен, если бы Скади не попыталась отделаться от погони.
        «Паслен» регулярно, раз в неделю, сбрасывал мины, автономных роботов, искусно замаскированные, невидимые для радаров и сенсоров преследователей. Роботы были настолько малы, что Скади могла производить их сотнями, усеивая препятствиями путь Клавэйна.
        Им не требовался ни высокий интеллект, ни большая дальность поражения. У противников давно пропали сомнения в целях друг друга. Маневрировать нельзя - даже малое отклонение от прямой, соединяющей Эпсилон Эридана и Дельту Павлина, задержит на многие недели. А старый сочленитель и так намного отстал и вряд ли захочет увеличивать отставание. Деваться ему некуда. Если и уйдет с курса, будет вынужден вскоре вернуться на него.
        Однако это едва ли упрощало задачу роботов-мин. Взрывами субсветовику особо не повредишь, разве что совсем уж с малого расстояния - ударная волна через вакуум не распространяется. А шансы робота подобраться хотя бы на тысячу километров к кораблю Клавэйна ничтожны в такой степени, что нет смысла ставить на него мощный заряд тектонического класса. Потому Клавэйн ожидал, что роботы будут прицеливаться и стрелять на дистанциях порядка нескольких световых секунд, используя, скорее всего, одноразовые ускорители заряженных частиц или боеголовок. Старый вояка поступил бы именно так, желая осложнить жизнь погоне.
        Но Скади зачем-то использовала тектонические боеголовки. Совала их примерно в каждого двадцатого робота. Причем, выпустив свору мин, боеголовку ставила на одну из последних. Детонаторы взрывали ее приблизительно в световом часе от преследующего корабля. Вдали вспыхивала колючая синяя искорка, темнела до фиолетовой, сдвинутая эффектом Доплера, - роботы шли на скорости в несколько сотен километров в секунду. Спустя часы или десятки часов мина с боеголовкой взрывалась снова, а то и две или три разом, вспыхивая каскадом фейерверков среди космической темноты. Некоторые подбирались ближе прочих, но все равно вред причинить не могли.
        Накопив статистические данные по минам, Клавэйн провел анализ разброса расстояний и оценил вероятность повреждения своего корабля в одну тысячную. Шансы же на полное разрушение были в сто раз меньше. Ясно, боеголовки взрывались не с целью поразить звездолет.
        Затем старик понял: Скади использует боеголовки для того, чтобы увеличить прицельную точность других роботов. Вспышки, будто в стробоскопе, высвечивали догоняющий корабль и позволяли определить его скорость. Прочие роботы наверняка могли улавливать фотоны, отраженные от звездолета Клавэйна. Так Скади компенсировала невозможность поставить нейтринные детекторы на роботов. Но такая информация неизбежно запаздывала, пока передавалась на «Паслен», отдалившийся на много световых часов. Тектонические боеголовки, взрываясь, позволяли пучковым орудиям и ускорителям роботов целиться лучше, выхватывая звездолет Клавэйна из темноты. Самих пучков старик не видел - лишь накачавшие их разрывы. Энергии пучков составляли примерно сотую часть от энергии тектонической боеголовки - достаточно, чтобы запитать гразер с убойной дистанцией порядка пяти световых секунд. Если пучок пройдет мимо, на корабле его не заметят. В межзвездном пространстве так мало пыли, что, даже разминувшись на пару километров с субсветовиком, пучок практически не рассеется. То есть Клавэйн был словно слепой и глухой солдат, который брел по
нейтралке, не замечая свистящих рядом пуль, не чувствуя даже ветра от них, пролетевших в миллиметрах.
        Ирония же судьбы заключается в том, что, если пучок не пройдет мимо, никто на корабле Клавэйна этого тоже не почувствует.
        Но старик придумал неплохую ответную тактику. Мины Скади палили с расстояния пять световых секунд. Значит, их прицел зависел от данных, устаревших как минимум на десять секунд. А скорее всего, и на все тридцать. Прицельные алгоритмы экстраполируют курс, оценивают наиболее вероятное отклонение от прогноза. Но тридцати секунд лага более чем достаточно, чтобы свести на нет эффективность стрельбы. За тридцать секунд при ускорении в два g корабль смещался на девять километров относительно роботов-мин - почти две полных длины его корпуса. Потому, если слегка менять случайным образом тягу, точность прицельной оценки роботов упадет катастрофически. Чтобы добиться прежней вероятности поражения, Скади придется израсходовать намного больше ресурсов.
        Конечно, Клавэйн не обезопасил себя полностью. Он лишь понизил вероятность поражения, отдался на волю случая. Но старик провоевал четыре века, он хорошо знал: практически любая стычка сводится именно к игре с теорией вероятности.
        Метод сработал. Миновали две недели, и прекратились вспышки, накачивающие пучковое оружие. Лишь время от времени вдалеке полыхали разрывы тектонических боеголовок - Скади по-прежнему наблюдала за преследователем, хотя и рассталась с надеждой уничтожить его простым пучком частиц.
        Клавэйн же оставался настороже и нервничал. Он хорошо знал Скади.
        Она так легко не сдастся.
        Старик не ошибся. Спустя два месяца пятая часть его армии погибла, многие получили раны, от которых оправиться было уже нельзя. Первые признаки беды не выглядели угрожающими: всего лишь изменился характер свечения, испускаемого «Пасленом». Казалось невозможным, чтобы такой пустяк мог чем-либо повредить, но Скади ничего не делала без весомой причины. Потому, когда данные наблюдений за изменениями были признаны достоверными, старый сочленитель собрал глав команды в рубке угнанного субсветовика.
        Переименованный по неясной причине Скорпионом в «Свет Зодиака», он был типичным торговцем, построенным пару веков назад. За это время корабль претерпел несколько циклов ремонта и переоснащения, но его ядро осталось, в сущности, прежним. Имея четыре километра от носа до кормы, «Свет Зодиака» бы гораздо крупнее «Паслена». В корпусе имелись колоссальных размеров трюмы, способные уместить флотилию внутрисистемных кораблей. Формой субсветовик напоминал конус: с широкой кормой-основанием, с тонким, как игла, носом. Пара маршевых двигателей крепилась лонжеронами к корме в ее самом широком месте. Двигатели почти скрылись под следами ремонта и переделок, под пристройками и внешним оборудованием, как днище старого парусника под слоем ракушек, - но отчетливые черты сочленительского дизайна различались все равно. В прочих местах оболочка походила на влажный черный мрамор - гладкая, скользкая. Форштевень был покрыт слоем абляционного льда, пронизанного для прочности гипералмазными волокнами. Как и говорил Эйч, звездолет пребывал в очень неплохом состоянии, и к банкротству его команду привело лишь неумение
вести дела. Абордажную команду свиней специально обучили действовать так, чтобы не повредить ничего важного при штурме, - и корабль остался практически нетронутым.
        Рубка находилась в трети корабельной длины от штевня, в километре трехстах пятидесяти метрах. Большинство систем и приборов соответствовали технологическому уровню двухсотлетней давности, то есть казались антиквариатом. Клавэйн не удивился: ультра славились консерватизмом. Потому они в массе своей не восприняли новые нанотехнологии и эпидемия не нанесла ущерба ни им, ни их влиянию. В чреве корабля располагались универсальные заводы, сейчас полностью занятые производством оружия. Выделить мощности для переделки и усовершенствования корабельных внутренностей не было возможности. Но Клавэйну архаичность не мешала - он быстро привык к музейной обстановке на борту «Света Зодиака». Знал: старомодность и живучесть огромного старого грузовоза сослужит хорошую службу в борьбе с триумвиром Вольевой.
        Рубка представляла собой сферу, подвешенную на шарнирах, позволявших ей качаться и гасить импульсы от внезапного ускорения или поворота. Стены были испещрены экранами, показывавшими пространство за бортом, как его воспринимали камеры и сенсоры висящих снаружи роботов. На экранах были и тактические карты ближайших окрестностей, симуляции различных атак по прибытии в систему Ресургема, колонки ползущих строчек на норте, старомодным шрифтом, - бесконечные жалобы корабельных систем на неисправности и отчеты ремонтных автоматов. На обнесенной поручнями металлической решетке находились пилотские кресла, панель управления и контрольные дисплеи. Этот помост мог без неудобств вместить двадцать человек.
        Созванные Клавэйном люди и свиньи заполнили помост до отказа. Конечно же, среди позванных был Скорпион, а с ним Хлестун, Тень, Кровь и Крест - три гиперсвиньи, ближайшие помощники Скорпиона, и одноглазая женщина из тех же бандитских кругов. Позади прочих сидели Ксавьер Лиу и Антуанетта Бакс, перепачканные с головы до ног, вызванные на совет прямо со срочного ремонта. Остальные представляли собой разномастную толпу свиней и обычных, немодифицированных людей. Немало последних принадлежали к числу работавших на Эйча специалистов по квантовому вакууму. Хозяин Замка Воронов убедил их, как и свиней, что оставаться в Ржавом Поясе или на Йеллоустоне будет куда опаснее, чем лететь в неизвестность на «Свете Зодиака». С ними отправилась даже Полина Сухая, согласившись вернуться к изуродовавшей ее душу работе. Выглядела она так, будто только что выскочила из дома с привидениями.
        Когда собравшиеся утихли и приготовились слушать, Клавэйн объявил: «Случилось странное. И я не знаю, как отреагировать на это».
        Посреди помоста стояла древняя видеосистема, похожая на пустую бочку для воды. В ней находился изогнутый прозрачный двухлопастный винт, способный вращаться с очень большой скоростью. Внизу у бочки помещалась батарея разноцветных лазеров, чьи лучи попадали на винт, преломлялись и становились элементами проектируемого изображения.
        Лазеры заработали, и над бочкой возник сотканный из лучей прямоугольник. Он медленно вращался, позволяя всем сидящим увидеть изображение.
        - Это двухмерная карта области пространства впереди нас, - пояснил старый сочленитель. - Уже заметны существенные релятивистские эффекты: звезды смещены, их излучение претерпело доплеровский сдвиг в синюю сторону. Прежде яркие звезды кажутся тусклыми, поскольку часть излучения переместилась в невидимый ультрафиолет. Повсюду незнакомые карликовые звезды, светившиеся в инфракрасном диапазоне; теперь их излучение сдвинуто в видимый диапазон. Но интересуют меня не они.
        Клавэйн указал на тусклое пятнышко, похожее на расплывчатую звезду.
        - Здесь вы видите корабль Скади. Она приложила немало усилий, чтобы остаться невидимой. Но мы ловим достаточно рассеянных фотонов, выбрасываемых двигателями, и потому следим за ее перемещениями.
        - Можно ли определить тягу двигателей? - спросила Сухая.
        - Да. Температура выхлопа говорит о том, что тяга обычная, для стандартного субсветовика массой в миллион тонн обеспечивающая одно g ускорения. Конечно, двигатели у «Паслена» меньше, но и сам «Паслен» по звездолетным меркам невелик. Если бы сказывалась разница в отношении мощности к массе, ускорение незначительно отличалось бы от одного g. А корабль Скади постоянно идет на двух и временами ускоряется до трех. Как и мы, она использует подавляющие инерцию машины, но из своих машин способна выжать гораздо больше.
        - Мы уж точно не сможем, - сказала Полина Сухая. - Квантовый вакуум - настоящее гнездо с ядовитыми змеями. И мы тычем туда очень острой палкой.
        - Полина, я согласен, - улыбнулся старик. - Но мы должны придумать, как не отстать от Скади. Хотя тревожит меня не это. Посмотрите!
        Изображение чуть изменилось, свет дюз «Паслена» стал ярче.
        - Она увеличила тягу? Или поменяла геометрию выхлопа? - спросила Антуанетта.
        - Я тоже вначале посчитал так. Но добавленное излучение спектрально отличается от излучения двигателей. Оно когерентно, и в системе координат, где лежит корабль Скади, пик интенсивности приходится на видимую область.
        - Это лазеры? - спросил Хлестун.
        Клавэйн глянул на самого верного помощника Скорпиона. Лицо Хлестуна пересекал черный шрам - будто карандашная линия от лба до щеки.
        - Да, по-видимому, это батарея мощных лазеров, светящих строго назад по курсу «Паслена». Вероятно, мы видим лишь ничтожную часть их излучения.
        - Но какой для Скади толк в лазерах? - спросил Хлестун. - Она слишком далеко впереди, как оружие их использовать бессмысленно.
        - Знаю, - ответил Клавэйн. - Именно это меня и тревожит. Скади не станет делать ничего, не просчитав предварительно шансы на успех. А если делает, значит считает работу стоящей.
        - Это попытка убить нас? - спросил свинья.
        - Скорее всего. И нужно понять, как именно нас собираются убивать. А потом будем надеяться, что справимся с угрозой.
        Никто не ответил. Все молча смотрели на медленно вращающийся прямоугольник света, в чьем центре пылала недобрая звезда чужого субсветовика.
        Пресс-секретарь правительства был аккуратный человечек с заботливо ухоженным маникюром, ненавидевший всякую грязь. Потому, когда ему вручили меморандум правительства, отпечатанный на листе стандартной серой бумаги и сложенный, человечек взял его двумя пальчиками за уголок. И лишь усевшись за свой стол в Доме вещания, приземистом строении по соседству с Домом инквизиции, и убедившись в отсутствии жирных пятен или крошек, приступил к разворачиванию. Бумагу он уложил с большим тщанием, так, чтобы края были параллельны краям стола, и затем очень медленно, осторожно расправил, будто распечатывал коробку с миной внутри. Рукавом человечек тщательно пригладил лист, провел по диагонали. Лишь покончив с этой процедурой, позволил себе взглянуть на текст. Хорошенько вник в каждое слово, чтобы избежать ошибок при чтении вслух.
        По другую сторону стола оператор нацелил старую летающую телекамеру. Оптика все еще работала безукоризненно, а вот левитационные моторы давно приказали долго жить. Как и многое в Кювье, камера раздражала, напоминая о том, насколько лучше жилось людям в прошлом. Но пресс-секретарь успешно избегал таких мыслей. В его обязанности не входило задумываться над нынешним уровнем жизни. Если на то пошло, он был неплохо обеспечен по сравнению с большинством обитателей Ресургема. Рацион ему выделялся значительный, жил он вместе с женой в просторной квартире в одном из лучших районов Кювье.
        - Сэр, вы готовы? - спросил оператор.
        Тот ответил не сразу. Прошелся еще раз по тексту, шевеля губами, тихо проговаривая слова. Человечек не имел понятия о том, кто составил текст и с какой целью, кто его редактировал. В обязанности пресс-секретаря это не входило. Он ограничивался самыми общими представлениями о работе огромной государственной машины. В процессе этой работы где-то в ее отлаженных недрах родился документ, который надлежало донести до населения. Только и всего.
        Пресс-секретарь перечитал текст еще раз и посмотрел на оператора.
        - Да, полагаю, теперь я готов.
        - Сэр, если предчувствуете трудности, можно порепетировать. Это не прямой эфир.
        - Прочту с первого раза.
        - Как хотите…
        Пресс-секретарь прокашлялся и содрогнулся от отвращения, представив, как внутри у него перемещается комок слизи. Затем начал читать:
        - Демократическое правительство Кювье доводит до сведения граждан следующее: неделю назад в результате совместной операции инквизиции и Департамента по борьбе с терроризмом был задержан скрывающийся от властей опасный преступник, известный как Торн. Сейчас он находится в заключении и не представляет более угрозы законопослушным гражданам Кювье и поселений-сателлитов. Демократическое правительство Кювье со всей ответственностью заявляет: граждане, не поддавайтесь на провокации, не верьте нелепым слухам, распускаемым обманутыми, невежественными последователями Торна. Нет никаких признаков того, что колонии грозит полное уничтожение. Равно нет никаких свидетельств в пользу того, что на планете находятся два работоспособных шаттла класса «земля - орбита» и уже созданы подпольные эвакуационные лагеря, равно как нет и свидетельств массовой миграции в эти несуществующие лагеря из крупнейших населенных пунктов планеты. Более того, чистым вымыслом является слух о том, что обнаружен звездолет триумвира, якобы способный вывезти все население Ресургема.
        Пресс-секретарь сделал паузу, значительно посмотрел в камеру.
        - Не далее как двадцать шесть часов назад Торн сознался в намеренном распространении лживых слухов и выразил сожаление по поводу своих необдуманных действий. Он публично осудил тех, кто продолжает распространять подобные злонамеренные, подрывающие общественное спокойствие домыслы, и раскаялся, прося у правительства прощения за вред, нанесенный в результате его недальновидных поступков.
        Во время чтения ни единый мускул не дрогнул на лице пресс-секретаря, не выдал растерянности и сомнений. Еще при беглом ознакомлении с документом аккуратный человечек покопался в своей аккуратной памяти и не обнаружил там никаких публичных заявлений Торна, а уж тем более покаяний с его стороны. Но невероятным такое событие не являлось. Пресс-секретарь предположил, что в силу занятости мог упустить из виду эту новость, и потому стоически продолжил, чуть изменив тон:
        - Что касается странного объекта, видимого на небе в вечернее время, то недавние исследования, проведенные Институтом Мартелла, позволили адекватно определить природу этого явления. Согласно новым данным, этот объект - не комета. Скорее всего, его появление связано с крупнейшим газовым гигантом системы. Но демократическое правительство Кювье категорически отрицает любые слухи о том, что вышеупомянутый гигант уничтожен или находится в процессе уничтожения. Спекуляции на подобной теме следует считать злонамеренными попытками дестабилизировать обстановку в нашем обществе.
        Он снова сделал паузу и позволил себе едва заметно улыбнуться.
        - Этим заканчивается официальное заявление Демократического правительства Кювье.
        Илиа Вольева без особой радости докурила очередную сигарету из тех, что ей предлагал корабль. Триумвир лихорадочно соображала, и мозг гудел, словно работающая на износ турбина. Под сапогами чавкала вязкая корабельная слизь, натекшая со стен. Слегка побаливала голова от бесконечного нытья изношенных насосов. Но все же Илиа была довольна собой, поскольку наконец-то ясно понимала, что можно сделать.
        - Капитан, я так рада, что ты решил заговорить со мной! - заявила она. - Просто не передать словами, как много это для меня значит.
        Его голос донесся сразу отовсюду, одновременно близкий и далекий, гулкий и всепроникающий - словно голос бога.
        - Я так долго молчал. Прости.
        Казалось, всякая частичка корабля содрогалась, испуская звуки.
        - Капитан, ты не против, если я поинтересуюсь: в чем причина этого молчания?
        Если он и отвечал на вопросы, то далеко не сразу. Вольева считала, что капитану попросту думается медленно - нужно немало времени для прохождения сигналов по огромному телу. Наверняка, общаясь с нею, Джон Бренниген задействовал далеко не все свои умственные ресурсы.
        - Мне нужно было кое-что осмыслить.
        - Что же именно?
        Снова невыносимо длинная пауза.
        Капитан уже не в первый раз заговаривал с Илией после того, как безмолвствовал целую вечность. Сперва Вольева боялась, что паузы означают возвращение капитана в прежнее кататоническое состояние. Потому вела себя с ним осторожно, тщательно подбирала слова. Хотя, если теперь капитан и замолкал, нормальное функционирование корабельных систем не прекращалось. Но Вольева все равно опасалась, что может вызвать у Джона Бреннигена новый приступ, который растянется на месяцы. К счастью, страхи оказались беспочвенными. Паузы возникали потому, что сигналам требовалось изрядное время на путешествия по колоссальной нервной системе вросшего в корабль человека, - и гораздо больше времени проходило, пока из этих сигналов вылеплялись мысли. Но Бренниген теперь гораздо охотнее обсуждал темы, раньше бывшие безусловным табу.
        - Совершенное мной. Мои преступления.
        - Капитан, мы все совершали преступления.
        - Но не такие, как я.
        Илиа подумала, что тут он прав. Использовав возможности полуразумных инопланетных существ - жонглеров образами, плавающей в океане биомассы, - капитан совершил жуткое злодейство. С невольной помощью жонглеров он отпечатал свое «я» в разуме члена своей же команды - никакая человеческая технология не справилась бы с задачей копирования личности лучше. И оттого много лет по локальному времени Бренниген существовал в двух ипостасях. Одну из них медленно пожирала плавящая чума.
        Преступление немыслимой гнусности капитан долго скрывал от команды. Тайна раскрылась лишь в чрезвычайной ситуации, когда «Ностальгия по бесконечности» находилась вблизи нейтронной звезды Гадес. Вольева позволила Бреннигену поглотить и преобразовать свой корабль, хотя проще и справедливей было бы просто убить его. Но она тогда преследовала и вторую цель - пыталась увеличить свои шансы на выживание. Увы, она не вполне представляла последствия своих решений.
        - Я знаю, что ты совершил, - сказала Илиа. - Это омерзительно. Но никто не станет отрицать, что ты дорого заплатил за свой поступок. Думаю, пора оставить переживания позади и двинуться дальше.
        - Меня жутко терзает совесть.
        - А меня она терзает за то, что я сделала со стажером-артиллеристом. И моя вина за случившееся на «Ностальгии» ничуть не меньше твоей. Если бы я не довела Нагорного до безумия, все пошло бы по-другому.
        - Меня тяготит содеянное мною зло.
        - Оно содеяно давным-давно. Ты тогда был в панике. Твой поступок ужасен, но это поступок человека, не способного мыслить рационально. Иррациональность, конечно же, не оправдание. Но, зная, в каком ты был состоянии тогда, я могу чуть лучше понять твои мотивы. Окажись я на твоем месте - почти уже не человек, зараженная болезнью, которая хуже смерти, - я бы, возможно, совершила нечто не менее ужасное. А может, и более.
        - Илиа, ты гораздо лучше меня. Ты никогда бы не убила человека.
        - На Ресургеме меня считают военной преступницей. И временами кажется, что они правы. А вдруг мы и в самом деле уничтожили Феникс?
        - Но мы не уничтожили!
        - Надеюсь…
        Снова последовала долгая пауза. Вольева шагала по слизи, подмечая, что ее консистенция и цвет в разных частях корабля сильно отличаются. Если предоставить «Ностальгию» самой себе, отключить насосы, слизь поглотит огромное тело Джона Бреннигена в считаные месяцы. Интересно, это ему поможет или повредит?
        Илиа надеялась, что такой эксперимент ей не доведется увидеть.
        - Чего же ты хочешь от меня?
        - Джон, мне нужно оружие, которое хранится на тайном складе. Сейчас оно под твоим контролем. Я попыталась взять управление, но ничем хорошим это не кончилось. Слишком уж плотно пушки интегрированы в оборонительную систему корабля.
        - Илиа, мне не нравится это оружие.
        - Мне тоже, но нам без него не обойтись. Капитан, ты же видишь гораздо больше, чем мы. И я показывала тебе, как разбирают каменистые планеты. А ведь это всего лишь начало.
        После очередной долгой, мучительной паузы капитан сообщил:
        - Я знаю, ингибиторы взялись за газовый гигант.
        - То есть ты видел, что они монтируют, прячась в облаке сброшенного газа гигантом. Пока там лишь зародыш, форма едва угадывается. Но сомнений нет: ингибиторы собирают машину огромной величины, больше всего, что может себе представить человек. Она уже в тысячи километров длиной и все растет.
        - Да, видел.
        - Я не знаю, что это и для чего предназначено. Но могу предположить: ингибиторы готовятся уничтожить Дельту Павлина. Речь не идет о провоцировании большой вспышки. Думаю, это будет выброс звездного материала. Причем в масштабах, о каких мы и не слыхивали.
        - То есть они собирают оружие, способное убить звезду?
        - Капитан, я не знаю, к сожалению. - Илиа попыталась затянуться, но окурок уже погас. - Честно говоря, меня сейчас гораздо больше интересует другое: чем бы раздолбать ингибиторскую машину.
        - Полагаешь, необходимое для этого средство есть среди оставшихся у нас тридцати трех артсистем?
        - Допускаю, что какая-нибудь из пушек может справиться.
        - И хочешь, чтобы я помог взять контроль над ней?
        Вольева кивнула. Вот она, критическая точка разговора. Если сейчас не случится приступ кататонии, значит можно считать, что нормальное общение с капитаном Джоном Бреннигеном налажено.
        - Ну да. Ведь ты умеешь управлять этим. Без твоей помощи я ничего не смогу.
        - Илиа, до сих пор мы ничем не провоцировали ингибиторов. Но если пустим в дело «адское» оружие, хотя бы одну пушку…
        Капитан умолк. Да, тратить слова на описание последствий было бы излишним.
        - Понимаю, это немножко рискованно.
        - Немножко? - Капитанский смешок походил на землетрясение. - Илиа, ты всегда так мило преуменьшаешь.
        - Капитан, ты просто ответь: поможешь или нет?
        После долгого, терзающего душу молчания он холодно произнес:
        - Я подумаю. Как следует подумаю.
        Илиа решила, что и такое обещание - уже немалый успех.
        Глава двадцать шестая
        Нападения никто не ожидал. Недели напролет Клавэйн готовился к грядущей беде, и, как оказалось, напрасно. То, что было ему известно о «Паслене», вряд ли могло помочь. На борту военного субсветовика находились универсальные фабрики, способные произвести любое оружие, какое только придет в голову заказчику, и в кратчайший срок, успевая за стремительно меняющимся ходом боя. Словно обезумевший творец игрушек, Скади могла воплотить чернейшую из фантазий в считаные часы и затем обрушить ее на врага.
        «Свет Зодиака» достиг половины скорости света. Релятивистские эффекты уже невозможно было игнорировать. На Йеллоустоне проходило сто минут, а на «Свете Зодиака» лишь шестьдесят восемь. Чем ближе к скорости света, тем сильнее растянется время. Пятнадцать лет йеллоустонского времени сожмутся в четыре года корабельного. А если увеличить ускорение, то субъективное время можно сжать и сильнее.
        Однако половина скорости света - это не так уж и много, в особенности если имеешь дело с врагом, движущимся почти с тем же ускорением, что и ты. Выпущенные Скади торпеды проносились мимо «Света Зодиака» на скоростях максимум в несколько тысяч километров в секунду. Большими такие скорости можно счесть лишь по меркам локальных внутрисистемных войн. И хотя было непросто засекать снаряды, пока они не приближались на критическое расстояние, опасность попадания оставалась минимальной. Лобовое столкновение с такой торпедой способно превратить в руину целый субсветовик. Но Скади не имела возможности запустить настолько плотный рой, чтобы «Свет Зодиака» не смог заблаговременно увернуться. Даже если она разберет б?льшую часть «Паслена» и пустит на торпеды, поразить цель вряд ли сумеет. Клавэйн обнаружит такую угрозу вовремя и уклонится без труда.
        Однако Клавэйн и его советчики ужаснейшим образом просчитались.
        Выпущенный «Пасленом» объект двигался значительно быстрее, чем они ожидали. Из-за релятивистских искажений обычная интуиция подводила. В самом деле, житейская мудрость гласит: направь друг на друга два объекта, несущиеся почти со скоростью света каждый, и получишь скорость сближения чуть меньше удвоенной скорости света. Но теория относительности, многократно подтвержденная и проверенная, утверждала: сближаться объекты будут со скоростью меньшей, чем скорость света. И скорость взаимного сближения двух объектов, движущихся в половину скорости света каждый, составит не целую скорость света, а лишь четыре пятых ее. Так уж устроена Вселенная, и человеческий разум никак не может понять на интуитивном уровне ее законы.
        Доплеровское эхо от приближающегося объекта указывало на колоссальную скорость сближения - восемьдесят процентов скорости света. То есть объект двигался к Йеллоустону, развив половину скорости света, имел круглую форму и размером обладал поразительным, больше тысячи километров в диаметре. В то же время детекторы массы его не замечали.
        Если бы траектория «Света Зодиака» упиралась в центр объекта, столкновение оказалось бы неизбежным. Но траектория проходила в двенадцати километрах от края, и аварийный автопилот корабля произвел маневр уклонения.
        Это и погубило пятую часть экипажа.
        Предупредив лишь за секунды, автопилот дернул корабль в сторону на ускорении пять g. Те, кто находился подле сидений, смогли усесться и пристегнуться. Система амортизирующих ремней смягчила рывок. Те, кто находился подле роботов, смогли воспользоваться их защитой. Кое-где стены корабля были способны деформироваться, смягчая удар для врезавшихся в них тел. Но так повезло далеко не всем. Те, кто тренировался в больших трюмах корабля, погибли все до единого. Многих убили незакрепленные машины, включая Тень и двух его помощников. Большинство гиперсвиней, готовивших снаружи подвески для оружия, рывком смело в космос. Никого из них не удалось потом найти.
        Повреждения субсветовика оказались не менее тяжелыми. Его конструкция не рассчитана на подобные рывки. В корпусе появилось множество трещин и надломов, в особенности на лонжеронах двигателей. По оценке Клавэйна, требовался как минимум год ремонта, чтобы просто вернуться к прежнему состоянию. Не меньше пострадала и внутренность корабля. Даже «Буревестник» так дернулся в стапельных захватах, что вся работа Ксавьера мгновенно пошла насмарку.
        Но Клавэйн напомнил себе: могло быть и гораздо хуже. Если бы торпеда попала в цель, энергия удара на релятивистской скорости разорвала бы корабль на части в мгновение ока.
        «Свет Зодиака» едва не столкнулся с солнечным парусом - наверное, одним из многих сотен, выпущенных Скади. Парус этот был практически мономолекулярным слоем материи, растянутой до предельной тонкости, но с искусственно усиленными молекулярными связями. Наверное, паруса разворачивались в удалении от «Паслена», чтобы их не сжег выброс. Наверняка и структура их была оптимизирована для максимальной прочности.
        На развернувшийся парус Скади направляла лучи лазеров, потому и виделся испускаемый «Пасленом» когерентный свет. Давление света тормозило огромные, почти ничего не весящие паруса с ускорением в сотни g, затем столь же быстро разгоняло. Хорошо сфокусированные лазеры продолжали ускорять парус и направлять его к «Свету Зодиака». Скади неплохо вычисляла положение вражеского корабля и могла нацелить парус с изрядной точностью.
        Как всегда в бою, в дело вступила теория вероятности. Бог знает сколько парусов пролетело рядом, пока наконец не появился летящий прямо в лоб. Возможно, тактика Скади и не имела больших шансов на успех, но Клавэйн, хорошо знавший эту женщину, не сомневался: она считала шансы достаточно высокими.
        А значит, парусов уже летит немало.
        Поэтому даже в то время, когда исправлялись наихудшие повреждения, Клавэйн с группой специалистов придумывал контрмеры. Моделирование показало: можно выстрелами разорвать парус, пробить дыру, достаточную для субсветовика, но это требует раннего обнаружения, которого невозможно достичь с имеющейся аппаратурой «Света Зодиака». Также нужно оружие для пробивания дыр, но программа установки артсистем на корпусе сильно пострадала при ударе. В качестве экстренной временной меры придумали послать вперед шаттл, чтобы летел в сотне тысяч километров от звездолета и сметал препятствия. Выбранный шаттл развинтили до голого скелета. Его периодически приходилось заправлять антиматерией с помощью другого шаттла, базировавшегося в трюме корабля. Но полеты туда и обратно плюс заправка обходились дорого. Самому «Свету Зодиака» антиматерия не требовалась, но ее следовало приберечь для операций в системе Дельты Павлина. Клавэйн согласился израсходовать половину запаса на снабжение шаттла, что давало сотню дней на поиски лучшего решения.
        В результате удалось найти довольно простой выход. Пусть одного паруса хватает, чтобы разрушить субсветовик, так ведь и на разрушение самого паруса достаточно другого паруса. Бортовые фабрики могли производить солнечные паруса, для этого не требовалось сложных нанотехнологий. И размерами эти изделия не должны были равняться с парусами Скади, и требовались не сотни их, а единицы. Корабельные противометеоритные лазерные установки, хотя и неэффективные как оружие, могли после небольшой доводки разгонять парус. Посланникам Скади требовалось ускорение в сотни g, мономолекулярным щитам Клавэйна хватало и двух.
        Новое изделие назвали щитовым парусом. Сделали его за девяносто пять дней - остался резерв на случай уничтожения первого. В любом случае из-за воздействия космической пыли время жизни паруса было велико. И чем ближе скорость звездолета к световой, тем короче это время. Но паруса можно было менять на всем пути до Ресургема, потратив на это не более процента корабельной массы.
        Когда щит встал на место, Клавэйн вздохнул с облегчением, отдавая себе отчет в том, что они со Скади на ходу меняют правила звездных войн. Прошлый раунд выиграла Скади, сократив на двадцать процентов экипаж Клавэйна, но он придумал оборонительную тактику, аннулировавшую шансы противника на успех. Впрочем, это ненадолго: она наверняка следит за непрерывным потоком чужих фотонов. Вполне вероятно, что анализ даже столь скудных данных приведет ее к правильному выводу, даже если она еще не отправила назад, навстречу погоне, дронов с высокоточными датчиками. Скоро она изобретет что-нибудь еще, непредсказуемое и грозное.
        Так что следует быть начеку и надеяться на испытанную верность удачи.
        Скади и ее эксперты по вакууму, Моленка и Жаструзяк, сидели в зоне подавления инерции, в самой сердцевине «Паслена». Доспехи Скади неплохо справлялись с изменениями физиологии, но все же ненормальность ощущалась. Было не по себе. Мысли и настроения до жути стремительно сменяли друг друга, словно ускоренные киношные облака. Скади в одно мгновение перемещалась из радости в ужас и тотчас возвращалась обратно, словно то и другое было всего лишь полюсами одного душевного состояния. Она ощущала всплески эмоций, каких раньше и не знала за собой. И дело не только в том, что перемены в инерции влияли на химикалии, производимые скафандром для обеспечения жизни хозяйки, но и в том, что поле влияло на передачу сигналов в мозгу, на его сложную физиологию.
        Моленка встревожилась:
        - Вы и в самом деле хотите три g?
        - Иначе не приказала бы развить их.
        Над головой смыкались черные стены подавляющих инерцию машин. Казалось, все трое сочленителей сидят на корточках в пещере, вымытой в черном камне тысячелетним спокойным током подземной воды. Скади ощущала страх техника. В самом деле, механизмы работают стабильно, к чему мешать им?
        - Это не требуется, - упорствовала Моленка. - Клавэйн нас не догонит. Два g он еще способен выжать из корабля, но только за счет чудовищных потерь, если сбросит все, кроме жизненно необходимого. Он непоправимо отстал. Ему нас не догнать.
        - Да, я хочу, чтобы вы ускорили мой корабль! - повторила Скади. - Я хочу видеть реакцию Клавэйна. Попробует ли он выжать тягу, равную нашей?
        - У него не получится.
        Скади протянула стальную руку и погладила Моленку под подбородком острым пальцем. Одно движение - и упрямицу можно раздавить в мелкую серую пыль.
        - Выполняйте приказ, а там и увидим, на что он способен.
        Конечно, Моленка и Жаструзяк не обрадовались, но Скади была к этому готова. Протесты пары ученых давно стали своеобразным ритуалом, и завершался он всегда одинаково. Немного терпения, и специалисты неизменно подчинялись ей.
        Чуть позже Скади ощутила разгон до трех g. Немало для человека. Глаза вдавливаются в орбиты, нижняя челюсть - словно отлита из чугуна. Благодаря доспехам перемещаться труда не составляет, но искусственность тела ощущается гораздо сильнее прежнего.
        Грохоча металлическими ногами по полу, она направилась в каюту Фелки. Скади не испытывала к ней ненависти и даже не винила ее за ненависть к себе. Едва ли можно упрекать человека за нехорошие ответные чувства, если пытаешься убить того, кто ему близок. Но Фелка должна признать, что покончить с Клавэйном совершенно необходимо. Лишь сочленители имеют право владеть «адским» оружием. От этого зависит выживание сочленителей. Иное мнение означает измену Материнскому Гнезду. Скади не может рассказать про голос Ночного совета, управляющий ее поступками, но важность экспедиции должна быть совершенно очевидной для Фелки и без упоминания о тайных приказах.
        Двери в каюту были закрыты, но Скади имела неограниченный доступ к любой части корабля. Тем не менее она вежливо постучала, выждала пять секунд и вошла, не дожидаясь ответа.
        - Фелка, что ты делаешь?
        Та сидела на полу, скрестив ноги. Казалась спокойной, расслабленной. Ничто в ее позе не выдавало напряжения, неизбежного при ускорении в три g. Одета она была в тонкую черную пижаму и потому казалась бледным подростком.
        Вокруг лежало несколько десятков небольших белых прямоугольников, на каждом - черно-желто-красные рисунки и символы. Скади раньше видела такие прямоугольники, но где и когда - не помнила. Они располагались идеальными дугами, лежали на лучах, исходящих от Фелки. Та передвигала карты с места на место, будто исследуя разные конфигурации некой огромной абстрактной структуры.
        Скади нагнулась, подняла карту, рассмотрела. Ровный кусок пластика, обратная сторона пуста.
        - А, наконец-то узнала, - послала она мысль. - Такой игрой развлекаются в Городе Бездны. В колоде пятьдесят две карты, по тринадцать на каждый символ - по числу часов на циферблате, принятом на Йеллоустоне.
        Скади вернула карту на место. Несколько минут Фелка продолжала молча перекладывать прямоугольники. Скади терпеливо ждала, слушая скольжение кусков пластика друг по другу.
        - Эта игра гораздо древнее, - сообщила Фелка.
        - Но я же не ошиблась? В Городе Бездны правда играют в нее.
        - Этими картами можно играть во много игр.
        - А где ты их взяла?
        - Попросила корабль, он сделал. Я помню обозначения.
        - А рисунки? - Скади указала на бородатого мужчину. - Этот похож на Клавэйна.
        - Просто карточный король, - равнодушно ответила Фелка. - Рисунки я тоже вспомнила.
        Скади присмотрелась к другой карте, где изображалась длинношеяя, царственно выглядящая женщина в облачении, напоминавшем церемониальные доспехи. Подумала: «А эта похожа на меня».
        - Фелка, зачем? - спросила она. - Какой смысл в перемещении карт? Число перестановок конечно. Твой единственный противник - слепая случайность. Я не понимаю, чем может привлечь эта игра.
        - Само собой, не понимаешь. - Фелка снова шаркнула карту о карту.
        - В чем цель игры?
        - В поддержании порядка.
        - Значит, никакого выигрышного финала? - Скади, не удержавшись, хохотнула коротко и резко, будто пролаяла.
        - Это не вычислительная задача. Цель - сам процесс игры. Остановка в ней - всегда неудача.
        Фелка прикусила губу, словно ребенок, возящийся с трудной раскраской. И вдруг молниеносными движениями переместила шесть карт, кардинально преобразив общий рисунок. Скади и представить не могла, что такая перестройка возможна при столь малом изменении.
        - А, понимаю… Это Великая Марсианская Стена?
        Фелка глянула на нее, но не ответила. Снова молча углубилась в созерцание.
        Скади знала, что не ошиблась. Занятие Фелки нельзя назвать просто игрой - это суррогат заботы о Великой Стене. Огромное сооружение уничтожили четыреста лет назад, но оно сыграло настолько важную роль в детстве Фелки, что та при малейшем стрессе погружалась в детские воспоминания.
        Скади разозлилась. Опустилась на колени и разметала карточный узор. Фелка замерла, ее рука застыла над тем местом, где была карта. Она недоуменно посмотрела на Скади и, как обычно, оформила мысль-вопрос равнодушно, невыразительно и кратко:
        - Почему?
        - Фелка, послушай меня! Не нужно этим заниматься! Ты одна из нас. Нельзя покидать остальных лишь потому, что Клавэйна с нами нет.
        Фелка жалко заметалась, пытаясь разложить карты. Но Скади схватила ее за руку:
        - Нет! Прекрати. Нельзя прятаться в прошлое. Я этого не позволю. - Скади подтянула ее к себе, глянула в лицо. - Фелка, дело не только в Клавэйне. Я понимаю: он значит для тебя многое. Но ведь Материнское Гнездо значит больше! Клавэйн всегда был аутсайдером. Но ты наша до мозга костей. Ты нужна нам, и не такой, какой была в прошлом. Ты нам потребуешься нынешняя!
        Но когда разжала пальцы, Фелка так и осталась сидеть, потупившись. Скади встала, отошла. Она понимала, что поступила грубо, даже жестоко. Но и Клавэйн бы сделал то же самое, обнаружив Фелку прячущейся в детские воспоминания. Великая Стена - бессмысленный всепожирающий бог. Пусть и давно мертвый, он затягивает в себя и опустошает душу.
        Фелка снова принялась раскладывать карты.
        Скади шла по пустынным коридорам «Паслена», толкая перед собой гроб-контейнер с телом Галианы. Доспехи двигались осторожно, с похоронной торжественностью переставляя ноги. Стопа грохотала, опускаясь на пол, и завывали гироскопы, стремясь удержать механическое тело в новом положении. Вес собственной головы жестоко давил на верхний позвонок обрубленного спинного хребта. Язык лежал кучей обмякших мускулов и не желал двигаться. Кожа лица обвисла, щеки будто оттягивало вниз невидимым грузом. Исказилось поле зрения - глазные яблоки деформировались от искусственной гравитации.
        Сейчас «Паслен» обладал лишь четвертью прежней инертной массы. Три четверти подавило поле, распространившееся от кормы до середины корпуса. «Паслен» шел на четырех g.
        Скади редко заходила в зону поля. Физиологические эффекты, даже смягченные за счет работы доспехов, переносились с трудом. Зона не имела четко очерченной границы, но воздействие поля на определенном расстоянии от генераторов спадало очень резко. И его геометрия отличалась от идеальной сферы: имелись щели и скважины, выросты и отдельные пики там, где поле интерферировало с локальными изменениями корабельной плотности. Причудливая топология самих генераторов тоже влияла на него. Иногда с перемещением генераторов перемещалось и поле, что вполне согласуется со здравым смыслом. Но порой казалось, само поле заставляет машины двигаться.
        Эксперты по вакууму только делали вид, что понимают происходящее. У них имелся лишь набор эмпирических правил, описывающих, что произойдет как отклик на то или другое действие. Но правила эти работали только для определенных параметров. На них не приходилось жаловаться, пока инертная масса не уменьшилась наполовину. Но при уменьшении на три четверти они лишь дезинформировали. Иногда сложные и хрупкие квантовые детекторы, размещенные повсюду на корабле, регистрировали странные возмущения поля: оно могло вдруг на микросекунду распространиться на весь «Паслен».
        Скади убедила себя, что способна ощущать эти микросекундные скачки. При двух g они случались редко. Теперь же происходили три-четыре раза в день.
        Она закатила гроб в лифт и поехала вниз, к границе поля. Сквозь окошко контейнера виднелась нижняя челюсть Галианы. На ее лице застыло выражение бесконечного спокойствия, уверенности. Скади радовалась тому, что вовремя додумалась доставить на борт тело Галианы и сумела настоять на своем, хотя единственной целью ее экспедиции являлись поиски Клавэйна. Даже и до экспедиции Скади смутно подозревала о возможности ухода в глубокий космос, когда, быть может, придется просить у Галианы опасного совета. Труд небольшой - привезти криокапсулу на борт. Главное, набраться мужества для общения с тварью, угнездившейся в теле женщины.
        Скади втолкнула контейнер в чистую белую комнату. За спиной неслышно закрылась дверь. Помещение было заполнено аппаратурой, как будто сделанной из полупрозрачных скорлупок. Отчетливо они виделись только во время движения. Техника была древней, и ухаживали за ней крайне аккуратно еще со времени ранних экспериментов Галианы на Марсе. Привезти ее на борт «Паслена» тоже труда не составило.
        Скади открыла контейнер с Галианой. Подняла температуру трупа на пятнадцать милликельвинов, затем включила полупрозрачную аппаратуру. Части ее закачались, замелькали над телом, не касаясь кожи. Зажужжав сервомоторами, Скади поспешно отшатнулась - в присутствии работающей бледной машины всегда становилось не по себе, от нее прямо-таки веяло чем-то фундаментально опасным, угрожающим. Поэтому ее использовали очень неохотно. И в тех редких случаях, когда все-таки использовали, машина калечила разум решившихся открыться ей.
        На сей раз Скади не собиралась использовать возможности машины полностью. Для этого еще не пришло время. Она хотела лишь поговорить с волком, каковая задача требовала лишь немногих аппаратных возможностей: чрезвычайной чувствительности, способности выделить и усилить предельно слабый сигнал, затерянный в хаотическом шуме дремлющей нервной системы. Выяснять, возможен ли контакт разумов посредством квантовой суперпозиции, Скади не собиралась - для того потребовался бы повод куда серьезнее нынешнего. Так что видимых причин для беспокойства не было.
        Но Скади знала, на что способна машина, - и одно это рождало тревогу и страх.
        Сочленитель приготовилась. Индикаторы температуры показали: Галиана согрелась в достаточной мере, чтобы проснулся волк. Машина зарегистрировала обычный набор химических изменений и колебаний электромагнитного поля, показывающий, что Галиана начала мыслить.
        Скади закрыла глаза. Восприятие резко изменилось, все чувства будто встряхнуло на мгновение. Затем возникла иллюзия кружения, дезориентация. Мир изменился. Скади стояла на небольшом плоском камне - его едва хватало для ног. Вокруг торчало из серой воды много подобных камней, соединенных острыми, бугристыми скальными гребнями - словно пешеходный мостик над мелководьем. Плыла дымка, через пятнадцать-двадцать метров все терялось в ней. Воздух казался свежим и влажным, пах солью и чем-то напоминающим гнилые водоросли. Скади задрожала, плотнее запахнула черный халат, надетый прямо на голое тело. Она стояла, поджав пальцы босых ног, стараясь уместить их на холодном камне. Ветер трепал пряди черных волос, они мелькали перед глазами. Скади убрала их со лба. Обнаружила вдруг: гребень на голове исчез! Она охнула от удивления. Волк восстановил ее прежнее человеческое тело. Вдали разноголосо рокотали океанские волны. Бледное серо-зеленое небо над головой сливалось с туманом, стелющимся на море. Скади затошнило.
        Первые неуклюжие попытки общаться с волком были устными, с использованием речи Галианы, и потому очень медленными, односторонними по сравнению с прямой связью между умами. Потому Скади согласилась встретиться с волком в виртуальном пространстве, в трехмерной симуляции, куда погрузилась полностью.
        Обстановку и правила выбрал волк. Он создал виртуальное пространство и поставил условием входа строгое следование им. Скади могла бы наложить поверх свою симуляцию, но боялась, что в результате упустит какую-нибудь важную деталь.
        Лучше уж играть по его правилам, хоть при этом ты и не контролируешь ситуацию. Но пассивность и слабая позиция в данном случае - палка о двух концах. Нельзя безоговорочно доверять любым словам волка - но ведь где-то за ним и сама Галиана. А та узнала многое, потенциально очень полезное для Материнского Гнезда. Главное в игре - отличить волка от той, на чьем мозге он паразитирует. Ведь Галиана может прорваться наружу в любой момент, пусть и ненадолго.
        - Я здесь! - объявила Скади. - Где ты?
        Рев прибоя усилился. Ветер растрепал волосы, швырнул на лицо. Шагнуть вперед страшно - вокруг столько острых камней. Но внезапно туман впереди раздвинулся, и на пределе видимости объявилась туманно-серая фигура. На человеческую она походила лишь в общих чертах, деталей было не разобрать - вокруг непрерывно клубился туман, то уплотняясь, то расходясь в стороны. Там мог быть вовсе не человек, а истрепанный непогодой обрубок дерева. Но Скади ощущала присутствие чужого - и знакомого - разума, холодного, безжалостного и целеустремленного. Интеллект, полностью чуждый совести, не знающий собственного «я», лишенный эмоций - голая способность к анализу.
        Далекий рокот прилива сложился в слова.
        - Скади, чего ты хочешь от меня сейчас?
        - Того же, что и раньше.
        - Говори со мной вслух!
        Она безоговорочно подчинилась.
        - Я хочу того же, что и всегда: совета.
        - Где мы? - пророкотал прилив.
        - Я думала, ты уже это понял.
        - Я не то имел в виду. Где ее тело?
        - На субсветовике. В космосе, на полпути между Эпсилоном Эридана и Дельтой Павлина.
        Интересно, как ему удалось понять, что он больше не в Материнском Гнезде? Может, удачная догадка? Но разве эти волки когда-нибудь действовали наугад?
        - Ты это знаешь. Наше оружие обнаружилось у Ресургема. Мы должны вернуть его до прихода черных машин.
        На мгновение очертания фигуры стали резче. Обозначилась длинная морда, темные песьи глаза, влажно блеснул клык.
        - Ты должна понимать, что у меня нет причины помогать тебе.
        - Но почему? - спросила она, стараясь плотнее запахнуть халат.
        - Ты знаешь почему. Я малая часть того, чему ты постараешься помешать «адским» оружием.
        - Не хочу спорить. Я пришла за помощью и советом. Волк, у тебя два пути. Первый - позволить оружию попасть в руки тех, над кем у тебя нет никакой власти. Второй - помочь мне. Надеюсь, логика очевидна. Не лучше ли, если пушки достанутся тем, кого ты знаешь, с кем уже установил контакт?
        Небо слегка прояснилось, сквозь бледно-зеленую туманную дымку пробилось серебристое солнце. Лучи заплясали на гребнях, соединяющих камни, на поверхности мелких бассейнов между ними, очертив картину, более всего напомнившую Скади срез мозговой ткани. Затем туман сомкнулся опять и вокруг стало еще мрачнее, холодней и опаснее.
        - Что за совет тебе нужен?
        - Меня преследует корабль. Сидит на хвосте с тех самых пор, как мы покинули Йеллоустон. У нас есть аппаратура, подавляющая инерцию. Наша инертная масса сейчас составляет лишь четверть от начальной. Но корабль не отстает, как будто и у него такая же аппаратура.
        - Кто ведет этот корабль?
        - Клавэйн, - ответила она, с большим интересом наблюдая реакцию волка. - То есть я практически уверена в том, что это он. Клавэйн дезертировал из Материнского Гнезда, я попыталась беглеца вернуть. Близ Йеллоустона он смог ускользнуть от меня. Захватил корабль ультранавтов. Но где он спрятал противоинерционную технику, я даже не представляю.
        Кажется, волк встревожился. Вокруг него заметался туман, в моменты прояснения отчетливо виделось, как его фигура корчится.
        - Пыталась ли ты его убить?
        - Да, но не вышло. Он очень искусен и упорен. Я надеялась хотя бы его задержать - и не смогла.
        - Ну, так это же Клавэйн, - проговорила фигура.
        Подумалось, что такие слова могла произнести Галиана.
        - Скади, а что предлагает твой драгоценный Ночной совет?
        - Увеличить ускорение.
        Фигура почти растворилась, затем уплотнилась снова.
        - А если Клавэйн не отстанет? Задумывалась ли ты, что будет тогда?
        - Это невозможно!
        - Скади, нужно здраво учитывать все варианты. Следует принимать в расчет даже невероятное. Способ оставить его далеко позади есть. Вопрос в том, отважишься ли ты.
        - Я не хочу… Не знаю как… даже представления не имею. - У Скади кружилась голова, ноги едва держались на гладком камне. Края гребня выглядели острыми, способными распороть кожу. - Мы не знаем, как поведет себя аппаратура в этом режиме.
        - Но разве ты не хочешь узнать? - В голосе волка послышалась насмешка. - Неужели «Пролог» не покажет тебе все нужное, не даст знание?
        - Чем сложнее и экзотичнее технология, тем труднее интерпретировать относящиеся к ней послания «Пролога».
        - Но я могу помочь тебе.
        - Помочь с «Прологом»? - спросила Скади с подозрением.
        - Наши разумы связаны. Я не вижу препятствий для перехода к следующей стадии эксперимента. Мой разум профильтрует и осмыслит полученную в «Прологе» информацию. А после обработки я смогу показать тебе, что требуется для перехода к четвертому состоянию квантового вакуума.
        - Вот так просто? Ты помогаешь мне, чтобы я гарантированно получила «адское» оружие?
        - Именно! - Голос волка прозвучал игриво, в сумраке мелькнул клык. - Но, конечно, это дельце мы провернем не вдвоем.
        - То есть?
        - Приведи ко мне Фелку!
        - Но…
        - Приведи, или я помогать не стану!
        Скади заспорила, хоть и знала, что бесполезно препираться с черной машиной. В конце концов придется согласиться с волчьими требованиями. Туман сомкнулся опять, и ощущение мощного, хищного чужеродного разума пропало - будто выключили фонарь. Скади осталась в одиночестве, дрожа от холода, слушая медленный стон уходящего отлива.
        - Не-ет…
        Туман сделался плотным, вода в бассейне у ног поднялась, все завертелось - и Скади вновь оказалась в тесной клетке своих доспехов, на борту «Паслена». Искусственное тяготение давило невыносимо. Скади провела пальцем по металлическому бедру, вспоминая, как ощущалась живая плоть, как холодил подошвы пористый камень. В душе всколыхнулись тоска, страх и сожаление, и болезненное желание снова обрести нормальное человеческое тело. Но впереди предстояли дела, не оставляющие места сантиментам. Скади подавила эмоции, оставив лишь крошечную толику гнева.
        Этот гнев в ближайшие дни, несомненно, поможет ей.
        Глава двадцать седьмая
        В тех редких случаях, когда требовалось перемещаться по кораблю, Клавэйн ходил в экзоскелете, постоянно оставлявшем синяки и царапины в местах соприкосновения с телом. Теперь «Свет Зодиака» шел на пяти g, нисколько не уступая «Паслену», державшемуся всего в трех световых днях впереди. Всякий раз, когда Скади наращивала ускорение, Клавэйн убеждал Сухую разогнаться чуть больше. Полина неизменно спорила, но в конце концов все же соглашалась. Примерно через неделю корабельного времени приходила весть: Скади уравняла ускорение. Вывод очевиден: даже она не хочет изнашивать противоинерционную аппаратуру без крайней необходимости.
        Полина Сухая не пользовалась экзоскелетом. Когда встречалась с Клавэйном, она лежала почти горизонтально в тесно облегающем мобильном кресле и тяжело дышала, выбиваясь из сил при каждой фразе.
        Как и многое другое на «Свете Зодиака», кресло выглядело наскоро сваренной самоделкой. Фабрики работали сутками напролет, изготовляя оружие и боеприпасы, криокапсулы и запчасти для бортовых систем. Прочее собирали наспех в импровизированных мастерских.
        - Ну как? - спросила Сухая.
        Из-за перегрузок она выглядела еще изможденней и страшней обычного. Глаза глубоко запали, пятикратно увеличенный вес растянул кожу на скулах и подбородке.
        - Мне нужно семь g, - сказал Клавэйн. - Или хотя бы шесть с половиной. Никак не меньше.
        - Клавэйн, я уже выжала из аппаратуры все возможное.
        - Это не совсем то, что я хотел услышать.
        Она спроецировала на стену схему звездолета: жесткие черные линии на неровном буром металле обшивки. Круг на схеме перекрывал утолщенную кормовую часть, где располагались разнесенные на лонжеронах двигатели.
        - Клавэйн, вы это видите? - Сухая заставила круг замерцать. - Зона подавленной инерции теперь распространилась на б?льшую часть субсветовика, уменьшив нашу инертную массу на восемьдесят процентов. Но мы еще ощущаем все эти пять g здесь. - Она указала на малый участок носа, еще не захваченный зоной.
        - Да, поле здесь настолько слабое, что измерить его можно лишь изощренными детекторами, - согласился Клавэйн.
        - Правильно. То есть наши тела и материя вокруг нас имеют полную инертную массу. И мы ощущаем в полной мере тягу, разгоняющую корабль при пяти g. Но это лишь потому, что мы вне зоны.
        - К чему вы клоните?
        - К этому! - Сухая изменила чертеж, заставив круг включить в себя «Свет Зодиака». - Геометрия поля сложна. Она нетривиально зависит от степени подавления инерции. На пяти g мы еще можем оставить обитаемую зону корабля целиком вне зоны. Но уже на шести - нет. Мы все окажемся внутри.
        - Но мы уже, по сути, внутри.
        - Да, но поле так слабо, что мы ничего не ощущаем. На шести g поле станет заметным и скажется на физиологии. Причем резко - эффект нелинейный. Вместо пяти g мы внезапно ощутим одно.
        Клавэйн переменил позу, пытаясь убрать давление с наиболее пострадавшей части тела, и заметил:
        - Это звучит не так уж плохо.
        - Но и наша инертная масса сократится впятеро. Каждая часть вашего тела - мускулы, органы, кости, всякая клетка и телесная жидкость - развилась в условиях нормальной инерции. При одной пятой ее изменится все, даже вязкость крови. - Сухая направила кресло вокруг Клавэйна, стараясь отдышаться. - Я видела, что случается с попавшими в поле сильного подавления инерции. Чаще всего они умирают - сердце перестает биться нормально. Но случается и другое, иногда хуже, в особенности когда поле нестабильно. - Полина с трудом заглянула ему в глаза. - У меня нестабильности не будет, уверяю.
        - Но я все равно хочу попробовать. Обычная аппаратура будет работать нормально? Я имею в виду анабиозные контейнеры и вроде того?
        - Я ничего обещать не стану, но…
        - В таком случае вот что мы сделаем: заморозим армию Скорпиона в новых криокапсулах, - предложил Клавэйн, улыбаясь. - Всех, на кого капсул не хватит, и тех, кто нужен для работы, мы подключим к системе жизнеобеспечения, чтобы могли нормально дышать и снабжаться кровью. Это сработает, как думаете?
        - Я повторяю: не могу ничего обещать…
        - Сухая, я прошу всего лишь о шести g. Ведь вы можете, я знаю.
        - Я могу. И сделаю, если настаиваете. Но учтите: квантовый вакуум - гнездо ядовитых змей.
        - Да-да, я знаю: мы тычем в него очень острой палкой.
        Сухая терпеливо ждала, когда он договорит.
        - Нет. Это раньше мы тыкали палкой. При шести g мы окажемся прямо в гнезде со змеями.
        Он возражать не стал, снисходительно погладил железную скорлупу кресла.
        - Просто сделайте это. А я уж позабочусь о живописных аналогиях.
        Она развернула кресло и направилась к лифту, ведущему вниз, к аппаратуре. Клавэйн посмотрел вслед, затем скривился - дала себя знать очередная потертость.
        Немного позже прибыло сообщение. Клавэйн проверил его на предмет вирусов или информационной атаки - послание оказалось чистым.
        Пришло оно лично от Скади. Клавэйн запустил его в своей каюте, радуясь короткой передышке от перегрузок. Специалистам Сухой требовалось покопаться в аппаратуре, но они не слишком любили это делать, пока та работала. Старый сочленитель расположился поудобнее, включил воспроизведение, прихлебывая чай.
        В овале проекции появились плечи и голова Скади, размытые на краях. Клавэйн вспомнил, что в такой же позе видел ее при последней передаче, когда на угнанном корвете торопился к Йеллоустону. Тогда посчитал, что неестественная поза Скади - результат некачественной связи, но теперь зародились сомнения. Во время разговора ее голова оставалась неподвижной, словно зажатая хирургическими тисками, какие используют при операциях на мозге. Шея уходила в нелепый глянцевито-черный механизм, похожий на средневековые доспехи. Была и еще странность, но в чем именно она заключалась, Клавэйн определить не мог.
        - Клавэйн, окажите любезность, выслушайте до конца, - попросила Скади. - И обдумайте хорошенько предложение. Мне многого стоило решиться на него, и дважды повторять я не стану.
        Клавэйн отхлебнул чаю, выжидая.
        - Как ни странно, вас оказалось на удивление трудно убить. Пока все мои попытки успехом не увенчались. И нет гарантии, что увенчаются в будущем. Однако это не значит, что вы выживете. Давно ли вы оборачивались и смотрели назад? Думаю, вопрос риторический - ведь наверняка недавно. Даже с вашими ограниченными ресурсами нельзя не заметить: за вами идет погоня. Клавэйн, помните экспедиционную эскадру, которую вы должны были возглавить? Главный конструктор доделал эти субсветовики. Три звездолета догоняют вас. Вооружены они лучше «Паслена»: тяжелые релятивистские ускорители, бозеры класса «корабль - корабль», батареи гразеров, не говоря уже про дальнобойные противокорабельные ракеты. И впереди у них яркая мишень.
        Клавэйн про корабли знал, хоть они и появились на самом пределе досягаемости радаров. Потому начал перехватывать паруса Скади, направлять на них свои лазеры и разгонять навстречу эскадре. Конечно, шансы поразить были крайне невелики. К тому же погоня всегда могла выставить защиту вроде изобретенной Клавэйном, но перенаправления парусов оказалось достаточно, чтобы Скади перестала их запускать.
        - Я знаю, - тихо сказал он.
        - Клавэйн, я предлагаю сделку. Вы, конечно же, не хотите умереть - и я не горю желанием убивать вас. Просто у меня хватает забот и без того.
        - Очаровательно, - хмыкнул старик.
        - Поэтому я позволю вам жить. Более того, отдам Фелку.
        Он отставил чашку.
        - Фелка очень больна. Она снова уходит в грезы о Великой Стене. Сейчас постоянно выстраивает круговые структуры вокруг себя, играет в причудливые игры, отнимающие все ее время и силы. Это суррогаты Стены. Она оставила сон, как настоящий сочленитель. Я очень о ней беспокоюсь. Вы с Галианой потратили столько труда, чтобы превратить ее в полноценного человека. А теперь плод ваших трудов день за днем рассыпается в пыль, как в свое время Великая Стена. - На лице Скади вылепилась суровая улыбка. - Она теперь вообще не узнает людей. И не проявляет интереса ни к чему, кроме игр, а их набор все уменьшается. Фелка даже не спрашивает о вас.
        - Если ты, сволочь, хоть пальцем… - процедил Клавэйн против воли.
        Скади продолжала говорить:
        - Однако еще не поздно вылечить ее, пусть и не полностью. Да или нет - зависит лишь от вас. Наша разница в скорости сейчас мала. Потому возможна операция перехвата. Если вы свернете с моего курса и не сделаете попытку быстро вернуться на него, получите Фелку - само собой, на борту выпущенного в космос корвета.
        - Скади! - прошипел он.
        - Ответ я рассчитываю получить немедленно. Конечно, не отказалась бы от ответного сообщения, но мне хватит и очевидного изменения вашего курса.
        Она вздохнула, и Клавэйн вдруг понял, что именно кажется странным и пугающим в Скади: она за весь разговор ни разу не набрала в грудь воздуха.
        - И последнее: я готова немного подождать. Не слишком долго. Но когда время ожидания кончится, а вы не свернете, я все равно посажу Фелку на корвет. Но тогда найти ее будет гораздо труднее. Представьте, Клавэйн: она окажется в одиночестве среди звезд, так далеко от людей. Она может этого не понять. Хотя, с другой стороны, может и понять. И как нельзя лучше. - Поколебавшись, Скади добавила: - Уж это, думаю, вам известно лучше, чем кому-либо другому. Ведь она, в конце концов, ваша дочь. Вопрос в том, насколько она вам дорога.
        Ремонтуар был в сознании. И улыбнулся не без теплоты, завидев Клавэйна в своей каюте-тюрьме. Ремонтуар выглядел, конечно же, не блестяще - он никогда настолько скверно не выглядел, - но и не походил на человека, еще недавно пребывавшего в замороженном состоянии. То есть практически мертвого.
        - Я все думал, когда ты явишься с визитом, - заметил он с обезоруживающим радушием.
        Он лежал на спине, опершись затылком о подушку, скрестив руки на груди, и вся его фигура лучилась спокойствием и расслабленностью.
        Экзоскелет Клавэйна переключился в сидячее положение, позволив хозяину перенести давление с одних синяков на другие.
        - Увы, у нас были трудности. Небольшие, разумеется. Но потребовавшие много усилий… Я рад видеть тебя живым и здоровым. До сих пор размораживать было не слишком целесообразно.
        - Понимаю. - Ремонтуар великодушно махнул рукой. - Это не помешает…
        - Погоди-ка, - попросил Клавэйн, вглядываясь в лицо друга и подмечая изменения, необходимые, чтобы тот смог вписаться в общество Йеллоустона.
        Клавэйн привык видеть Ремонтуара полностью безволосым, словно недоделанный манекен.
        - Что не так?
        - Рем, есть правила, которые тебе необходимо твердо усвоить. Во-первых, нельзя покидать эту комнату. Так что не ставь меня в неловкое положение, даже не пытайся.
        Тот пожал плечами: мол, какие пустяки!
        - Мне это и в голову не пришло бы. Что дальше?
        - Во-вторых, пока ты в этой комнате, пожалуйста, не пробуй связаться ни с каким устройством за ее пределами. Очень прошу.
        - А как ты узнаешь, если попробую?
        - Я узнаю.
        - Разумно. Еще что-нибудь?
        - Я не уверен, что помогу тебе. Отсюда и предосторожности, и мое нежелание будить тебя раньше.
        - Вполне естественное нежелание.
        - Рем, я не могу рисковать судьбой этой экспедиции.
        Ремонтуар хотел заговорить, но Клавэйн жестом велел не перебивать.
        - Потому я не допущу ни малейшей угрозы. Если мне вдруг покажется, что твои действия ставят нашу миссию под угрозу, я тебя убью. Причем моментально, безо всякого суда. Мы сейчас далеко от Феррисвильской конвенции и еще дальше от Материнского Гнезда.
        - Я уже понял, что мы на корабле, - заметил Ремонтуар. - И очень сильно разогнались. Хотел найти какой-нибудь предмет, чтобы уронить на пол и оценить ускорение. Но ты же мастер своего дела - я так ничего и не нашел. Тем не менее могу предположить: мы идем на четырех с половиной g?
        - На пяти. А скоро будет шесть и даже больше.
        - Этой каюты я не припомню на «Паслене». Неужели ты захватил другой субсветовик? Удивительное дело.
        - Мне помогли.
        - А сверхускорение? Как ты смог его получить без волшебных коробочек Скади?
        - Она не с нуля создала эту технологию, а ее украла - во всяком случае, столько, что сумела воссоздать остальное. Однако к противоинерционным механизмам имела доступ не она одна. Я встретил человека, почерпнувшего из того же источника.
        - Этот человек на борту?
        - Нет. Он предоставил мне вести дела. Рем, теперь это мой корабль. - Клавэйн резко выпростал руку, одетую в панцирь экзоскелета, и похлопал по грубому металлу стены. - Называется «Свет Зодиака». На борту небольшая армия. Скади пока нас опережает, но я не позволю ей заполучить пушки без борьбы.
        - А-а, Скади, - проговорил Ремонтуар, улыбаясь.
        - Я сказал что-то забавное?
        - Скади пыталась связаться с тобой?
        - Вообще-то, да. Поэтому я тебя и разбудил. Ты к чему клонишь?
        - Хм, она дала понять, что… - Ремонтуар умолк, внимательно глядя на друга, ставшего тюремщиком. - Впрочем, думаю, что нет.
        - Ты о чем?
        - Она едва не погибла, когда ты удирал с кометы - с той, где мы встретили Главного конструктора.
        - Не сомневаюсь, теперь она в порядке.
        - Это зависит, хм, от точки зрения… - И снова Ремонтуар не договорил. - Впрочем, дело ведь не в Скади. Я вижу в твоих глазах озабоченность - будто у главы семейства, переживающего за чад.
        Одним плавным движением он приподнялся, спустил ноги на пол, сел на краю постели - в совершенно нормальной позе, словно пять g искусственного тяготения на него вовсе не действовали. Только дрожащая на виске крохотная жилка выдавала напряжение тела.
        - Дай-ка угадаю: Скади держит в заложниках Фелку. Я прав?
        Клавэйн молчал, ожидая продолжения.
        - Я хотел взять Фелку с собой, отправляясь на Йеллоустон, но Скади не позволила. Сказала, Фелка полезнее как залог для переговоров. Разубедить ее не удалось. Если бы я упорствовал, боюсь, она бы не позволила отправиться за тобой.
        - Ты шел за мной, чтобы убить.
        - Нет, я рассчитывал склонить тебя к возвращению в Материнское Гнездо. Конечно, убил бы без колебаний, если бы в том возникла необходимость. Полагаю, и ты поступил бы так же, если бы стоял выбор между делом, в которое веришь, и мной.
        Ремонтуар немного помолчал.
        - Я надеялся уговорить тебя. Любой другой постарался бы не оставить тебе никаких шансов.
        - Об этом мы побеседуем потом. Сейчас меня волнует только Фелка.
        Оба долго молчали. Клавэйн поменял положение, не желая, чтобы Ремонтуар оценил степень его мучений.
        - Что случилось? - спросил наконец Ремонтуар.
        - Она предложила вернуть Фелку при условии, что мы откажемся от погони. Тогда Скади посадит ее на корвет. На максимальной тяге он разгонится вровень с нами и войдет в зону досягаемости наших шаттлов.
        Ремонтуар кивнул. Клавэйн понял: друг обдумывает ситуацию и ищет варианты выхода из нее.
        - А если ты не согласишься?
        - Она все равно посадит Фелку на корвет, но постарается затруднить для нас его перехват. В лучшем случае придется отказаться от погони. В худшем - мы и откажемся, и Фелку не спасем. Рем, мы в межзвездной пустоте. Здесь и в самом деле чертовски пусто. Впереди у нас выхлоп Скади. Позади - наш выхлоп. Потому в зоне покрытия наших сенсоров и радаров - огромные слепые пятна.
        Ремонтуар надолго замолчал, размышляя. Снова прилег, помогая крови добраться к мозгу.
        - Клавэйн, нельзя доверять Скади. У нее нет никаких причин убеждать тебя в своей искренности. Она считает, у тебя нет ничего полезного ей - как нет и возможности ей повредить. Это не игра в обмен заложниками, которой тебя научили на Деймосе.
        - Наверное, я ее напугал. Вряд ли она ожидала, что я нагоню с такой легкостью.
        - Даже если так…
        Ремонтуар не договорил. Видно, хотел сказать, но передумал.
        - Ты понимаешь, зачем я разбудил тебя именно сейчас?
        - Полагаю, да. Седьмая Проба оказался в положении Скади, когда на хвост ему села Ирравель Веда, пытаясь вернуть пассажиров.
        - Ты был вынужден помогать Седьмой Пробе: давать советы, вырабатывать лучшую тактику против Веды.
        - Клавэйн, теперь ситуация совершенно иная.
        - Для меня сходства более чем достаточно. - Клавэйн приказал скелету встать. - Рем, общая ситуация такая: Скади пару дней будет ждать моего ответа. Помоги составить хороший ответ. Я хочу вернуть Фелку, не теряя из виду мою цель.
        - Так ты меня разморозил из отчаяния? Как говорится, лучше иметь дело со знакомым чертом…
        - Рем, ты мой старейший и лучший друг. Я просто не знаю, насколько могу тебе доверять.
        - А если мой совет окажется хорош?
        - Тогда, полагаю, я стану более доверчив. - Клавэйн вымученно улыбнулся. - К тому же, думаю, Фелка наверняка замолвит за тебя словечко.
        - А если нас постигнет неудача?
        Клавэйн не ответил - молча повернулся и ушел.
        Четыре небольших шаттла унеслись прочь от «Света Зодиака» - каждый в свой квадрант пространства, к искаженным релятивистскими эффектами созвездиям. На фоне мощного выброса двигателей субсветовика огоньки шаттлов казались слабенькими мерцающими звездочками. Их полет завораживал: траектории - изящные дуги, словно изгибы старинного подсвечника.
        Клавэйн подумал: «Так красиво летят… Если б еще не знать зачем. Опять война».
        Он наблюдал за отлетом из полусферического окна у форштевня. Чувствовал: надо отдать уходящим долг, выждать, пока они не скроются из виду. На каждом шаттле по ценному члену команды. Плюс к тому запас топлива, которое лучше бы не тратить до прибытия к Ресургему. Суденышки загружены лишь строго необходимым его количеством - чтобы хватило вернуться с лишним человеком на борту.
        Оставалось лишь надеяться на правильность расчета.
        Говорят, если постоянно принимать тяжелые ответственные решения, они с каждым разом даются легче. Опыт помогает, как в любом трудном деле. Конечно, в этом есть доля истины - но и очень немалая доля лжи. В последнее время Клавэйн принял несколько ответственных решений, и каждое давалось по-своему труднее, мучительнее предыдущего. А самым трудным было последнее, касавшееся судьбы Фелки.
        Конечно, он бы с огромной радостью вернул ее, если бы только смог. Но Скади ведь знала, как сильно он стремится заполучить «адское» оружие. И не из личной прихоти. Потому обычным образом сторговаться с ним было невозможно - на кону стояло отнюдь не личное благополучие Клавэйна и не его жизнь. Но Фелка оказалась идеальным инструментом воздействия на старика. Скади знала: между стариком и Фелкой есть сильная личная связь, восходящая еще ко времени сочленительской жизни на Марсе. Была ли в самом деле Фелка его дочерью? Он не знал. Убедил себя: может быть. И сама Фелка сказала, что она фактически его дочь, - но ведь сказала, пытаясь разубедить, отговорить от дезертирства. Могла и солгать во благо. Как бы то ни было, это признание его потрясло. Ведь никак не определишь, пока снова не увидишь ее.
        Да и по большому счету разве это важно? Неужели ее ценность как человеческого существа хоть в малейшей степени зависит от генетической связи? Даже если она и дочь ему, он ведь и подозревать о том не мог, спасая ее на Марсе. Просто что-то заставило его, чудовищно рискуя, вернуться в Материнское Гнездо Галианы. Он чувствовал, что должен спасти. И спас. Хотя Галиана отговаривала. Твердила, что это бесполезно. Фелка - совсем не человеческое существо в привычном ему, Клавэйну, смысле, но лишь бездушный человекоподобный процессор, психически ущербное «растение», обрабатывающее информацию.
        Но Клавэйн доказал, что Галиана ошиблась. Пожалуй, то был единственный раз, когда он в споре с ней оказался прав.
        И все же победа в споре не имела абсолютно никакого значения. Речь ведь не о кровной связи или верности - но о человечности. Если забыть о ней, то можно со спокойным сердцем допустить, чтобы Скади завладела оружием. Можно вернуться к паукам и предоставить остальное человечество его судьбе. А сейчас на чаше весов две жертвы во имя человечности, и сравнивать их нельзя.
        Суденышки исчезли из виду. Клавэйн глядел в черную пустоту, отчаянно надеясь, что принял верное решение.
        Черный, похожий на жука правительственный автомобиль несся, шурша покрышками, по улицам Кювье. Долгий период дождей прекратился, в облачном покрове появились дыры - и каждый вечер много часов в небе виднелись останки разбираемой планеты. Облако выброшенной материи казалось ажурным, кружевным, с множеством отростков. Оно отсвечивало красным, охряным, бледно-зеленым, сверкало искрами медленных гроз - словно огромное загадочное глубоководное животное в брачный сезон. В облаке различались темные области, яркие, симметрично структурированные узлы, где рождалась из обработанной материи ингибиторская машина. Если раньше еще могло показаться, что происходит некое редкое, но естественное явление, то теперь обманываться стало невозможно.
        Торн видел, как жители Кювье отнеслись к небесной угрозе. Большинство не обращало внимания. Когда ингибиторская машина показывалась в вышине, большинство попросту не смотрело на небо. Даже когда ее присутствие нельзя было игнорировать, люди редко глядели прямо на нее, а если заходила речь, предпочитали упоминать обиняком, расплывчато. Ресургемцы вели себя так, будто общее умолчание или отрицание и в самом деле могло убрать небесный ужас, изгнать его из памяти и природы.
        Торн сидел на заднем сиденье, отгороженный переборкой от водителя. На ней мерцал небольшой телеэкран. Торн просматривал снятое за городом видео, и по лицу лидера сопротивления бежали синие сполохи. Снимавшую камеру держали в руках, изображение дергалось и скакало, но все важное было отчетливо различимо. Первый из пары шаттлов еще оставался на земле - камера задержалась на нем, смакуя ирреальное сочетание стройных черт машины и дикого скального хаоса за нею. Затем показала второй шаттл, еще не приземлившийся, возвращавшийся с орбиты. Он уже сделал несколько рейсов к большему, внутрисистемному судну, ожидавшему на орбите вокруг Ресургема.
        Камера задралась, показывая, как снижается судно, как заходит на посадку, качается на трех струях выброса.
        - Это похоже на фальшивку, - спокойно заключил Торн. - Я знаю: съемка настоящая, но люди сочтут ее подделкой.
        Рядом с Торном сидела Хоури, одетая в инквизиторскую форму, выглядящая и говорящая как инквизитор Виллемье.
        - Конечно, если постараться, можно подделать все что угодно, - заметила она. - Но теперь, когда хранят в основном аналоговые записи, подделывать видео гораздо труднее. С такой аналоговой подделкой, думаю, не справится целый отдел министерства.
        - Люди все равно заподозрят фальшь.
        Камера показала небольшую встревоженную толпу, ожидавшую на земле. В трехстах метрах от стоящего шаттла виднелся лагерь, чьи запыленные палатки походили на упавшие сверху каменные глыбы. Люди смотрелись жалко - в любой эпохе так выглядят беженцы. Чтобы собраться здесь, они преодолели многие тысячи километров. Путешествие было тяжелым - десятая часть его не вынесла. Все несли снаряжение, пожитки, хотя и знали, что с собой им не позволят взять ничего, кроме носимой одежды. Впрочем, подпольная информационная сеть могла и не оповестить всех о такой строгости. Близ лагеря зияла яма, куда садящиеся на шаттл бросали вещи - самое ценное, хранимое до последнего момента. В яму летели фотографии, детские игрушки. Все это потом засыплют, добавив человеческие реликвии к древним артефактам истребленных амарантийцев, которые еще хранила планета.
        - О достоверности мы позаботились, - сообщила Хоури. - Свидетели посадки на шаттлы вернулись в крупнейшие поселения. Конечно, стоило труда убедить их после того, как они проделали такое расстояние, но…
        - Как же вы сумели их убедить?
        Прошелестев шинами, автомобиль свернул за угол. Впереди обозначились кубообразные строения инквизиции, серые, отвесные, будто гранитные утесы. Торн смотрел на них не без страха.
        - Людям пообещали: если вернутся и расскажут, им в следующий раз разрешат взять на борт немного вещей.
        - Иначе говоря, их подкупили. - Торн покачал головой, подумав с грустью о том, что к любому делу, сколь угодно праведному и доброму, обязательно пристанет капля грязи - пусть и занесенная во имя благой цели. - Конечно, людям надо было услышать живых свидетелей, причем тех, кого они знают лично. Кстати, сколько уже на орбите?
        - Последние цифры - тысяча пятьсот, плюс пара сотен на планете. Когда наберем пятьсот, повезем на орбиту новую партию. Тогда большой транспорт заполнится целиком и отправится к «Ностальгии».
        - Храбрые люди. Или очень глупые. Честно говоря, я их сам не до конца понимаю.
        - Они вправду храбрые. И очень напуганные. Нельзя их за это винить.
        Да, в смелости пришедшим было не отказать. Они отважились на долгое опасное путешествие, руководствуясь, по сути, лишь зыбкими слухами. После ареста Торна слухов поползло множество. Власти продолжали публиковать тщательно составленные обращения, отрицая угрозу и возможность от нее спастись - и тем прочнее укореняя в сознании населения мысль о реальности как угрозы, так и возможности спасения на шаттлах, которые нашел Торн. Добрались до суденышек пока именно те, кто не подчинился приказам, тем самым рискуя угодить в тюрьму и даже погибнуть, проникнув на запретную территорию.
        Торн восхищался ими. И сомневался, что сам последовал бы за слухами, не будь он их автором, инициатором исхода. Но сделанным не гордился. Все же людям солгали насчет их роли - и этому обману Торн был полностью сопричастен.
        Машина остановилась у заднего входа в Дом инквизиции. Торн с Хоури прошли сквозь вахту, предъявив пропуска. Кто такой на самом деле Торн, пока еще тщательно скрывалось; он получил набор документов на чужое имя, позволяющий беспрепятственно перемещаться по Кювье и окрестностям. Охрана считала его просто очередным чиновником, спешащим по делам.
        - Думаешь, и дальше все будет нормально? - спросил он вполголоса, догоняя Хоури, уверенно шагающую по ступенькам.
        - Если нет - мы в большой заднице, - ответила она так же тихо.
        Триумвир ожидала в просторной комнате, сидя в кресле, обычно предназначавшемся для Торна. Вольева курила, стряхивая пепел на отличный полированный пол, - и такая нарочитая небрежность вызвала у Торна прилив раздражения. Но если упрекнуть, Илиа, несомненно, ответит, что вскоре вся планета станет пеплом.
        - Здравствуйте, Ирина! - поприветствовал ее он, вспомнив имя, под каким она появлялась в Кювье.
        - Здравствуйте, Торн. - Она встала, расплющила окурок о ручку кресла.
        - Выглядите неплохо. Здешние тюрьмы, наверное, не так плохи, как говорят.
        - Если это шутка, то не самого лучшего вкуса.
        - Само собой. - Она пожала плечами, будто считала извинения лишними. - Видели, что они недавно учинили?
        - Кто они?
        Триумвир Илиа Вольева посмотрела в окно на вечернее небо:
        - Догадайтесь сами.
        - Да, я понял. Эту штуковину в небе трудно не заметить. Вы знаете, что образуется в этом облаке?
        - Механизм, предназначенный разнести вдребезги наше Солнце.
        - Поговорим лучше в офисе, - предложила Хоури.
        - Не стоит, - возразила Илиа. - Там окон нет, а вид на небо помогает сосредоточиться. И обдумать как следует тот факт, что через пару минут о двуличии Торна станет известно всем. - Она посмотрела на Торна в упор.
        - Да, станет, если называть сотрудничество с властями двуличием.
        Он уже записал свое «свидетельство». Говорил от имени правительства, уверял в реальности шаттлов и угрозы для всей планеты, объяснял, что правительство с большой неохотой согласилось поставить его во главе эвакуации. Послание Торна в течение ближайшего часа передадут по всем телеканалам планеты, и оно будет периодически повторяться завтра.
        - Его сотрудничество с властями не сочтут двуличием, - возразила Хоури, холодно глядя на подругу. - Люди поймут: Торн старается ради них, а не ради собственной выгоды. И его заявление посчитают убедительным, потому что там правда. - Ана посмотрела на Торна и спросила: - Там ведь правда?
        - Я всего лишь предполагаю, каким будет общее мнение, - сказала Вольева. - Чего гадать, скоро узнаем, как люди отреагировали. Кстати, я слышала, что в дальних поселениях уже начались беспорядки.
        - Их подавили быстро и эффективно.
        - Ха, впереди бунты и похуже. Не удивляйтесь, если вскоре попытаются свергнуть правительство.
        - Этого не случится. Люди быстро поймут, насколько страшна угроза, - возразила Хоури. - И сообразят, что правительству нужно оставаться на плаву, потому что больше некому организовать эвакуацию.
        Триумвир посмотрела на Торна, улыбаясь:
        - Она такая безнадежная оптимистка…
        - К сожалению, Ирина права, - подтвердил тот. - Можно ожидать гораздо худшего. Но мы и не надеемся увезти всех здоровенькими и целехонькими.
        - Но ведь наша вместимость… - заговорила Хоури.
        - Люди - не мертвый груз. Ими нельзя набить трюмы, как контейнерами с товаром. Даже если большинство поверит в то, что правительство не врет об эвакуации, достаточно горстки смутьянов - и результаты будут ошеломляющими.
        - Да уж, тебе это лучше знать. Ты на этих смутах карьеру сделал, - вздохнула Хоури.
        - Ага, - подтвердил Торн, невесело улыбнувшись. - К сожалению, не я один такой. Ирина кругом права, скоро мы узнаем реакцию населения на известие об эвакуации. Кстати, а как со сложностями внутри правительства? Нет ли подозрений и возражений по поводу наших махинаций?
        - Скажу только, что пару человек придется втихую убрать, - ответила Ана, - но так мы поступим лишь с опаснейшими врагами. Остальных нужно всего лишь сдерживать, пока не завершится эвакуация.
        - Ирина, вы изучили растущую в небе машину лучше любого из нас, - сказал Торн. - Сколько осталось времени?
        - Не скажу, - отрезала та. - Если бы я знала, что именно они строят, могла бы прогнозировать обоснованно. А так - тычок пальцем в небо, пусть и подкрепленный аргументами.
        - Так поделитесь с нами этими аргументами.
        Вольева фыркнула, прошла вдоль окна. Торн глянул на Хоури, ему было интересно, как та реагирует на спектакль. Отношения между женщинами явно стали натянутыми, чего не замечалось при прошлой встрече. Может, это просто ускользнуло от его внимания?
        - Я скажу так, - заявила триумвир, развернувшись со скрежетом каблуков. - Что бы там ни было, оно велико. Гораздо больше, чем любое сооружение, которое мы могли бы создать, располагая теми же материалами и неограниченным временем. Даже самые малые наблюдаемые структуры должны были уже сжаться в комок под действием собственной гравитации, стать шарами расплавленного металла. Но ведь они не сжались - и это кое о чем говорит. Значит, или ингибиторы сумели сделать материю на много порядков тверже, чем любые известные нам вещества, или умеют локально управлять гравитацией. Возможно, они делают и то и другое. Ускоренные пучки материи могут служить ребрами жесткости, если манипулировать ими с достаточной точностью…
        Триумвир, очевидно, принялась думать вслух, забыв об аудитории. Но быстро спохватилась.
        - В общем, я полагаю, они умеют обращаться с инерцией. Мы видели, как ингибиторы перенаправляют пучки материи, изгибают их путь под прямым углом. Это подразумевает глубокое знание физики пространства-времени и контроль над его основными свойствами. А значит, они имеют власть над гравитацией. Прежде мы ничего подобного не наблюдали, и напрашивается вывод, что по пустякам такая техника не применяется. До сих пор мы видели лишь ювелирную работу, разборку каменных планет, сферу Дайсона вокруг газового гиганта. Теперь перед нами настоящая тяжелая индустрия в исполнении черных машин.
        - Вы меня пугаете, - сказал Торн.
        - Да. Того и добиваюсь. - Она улыбнулась впервые за вечер.
        - Так что же это будет? - спросила Хоури. - Машина для превращения Дельты Павлина в сверхновую?
        - Это исключено. Думаю, у ингибиторов есть и такие технологии, но наверняка они применимы лишь к тяжелым звездам, которым природой назначено в конце концов взорваться. Конечно, машина, взрывающая звезды, - страшное оружие. Досрочно вспыхнувшая сверхновая стерилизует пространство вокруг себя на десятки световых лет. Не знаю, как этого добиться. Разве что подстроить сечения ядерных реакций, запретить синтез элементов тяжелее железа и тем самым сместить максимум энергии связи в звезде. Тогда звезда внезапно окажется без топлива - то есть нечему станет удерживать ее внешнюю оболочку от коллапса. Думаю, как минимум однажды ингибиторы такое проделывали. Старая Земля находится в совершенно пустом окружении. Пустота эта обеспечена сравнительно недавним взрывом сверхновой. Область пустоты пересекается с подобными же образованиями, тянущимися до туманности Орел. Конечно, это могут быть и последствия естественных событий - или следы ингибиторской зачистки, случившейся за миллионы лет до истребления амарантийцев. Не исключено, что постарались и обороняющиеся разумные расы, пытаясь взорвать ингибиторов.
Наверное, в точности мы никогда не узнаем, как бы ни старались. Но теперь здесь сверхновую не разожжешь. Способных к взрыву массивных звезд не осталось. Потому черные машины и разработали иное оружие для звезд небольшой массы. Наверняка не столь эффективное, как взрыв сверхновой, и локальное, действующее в пределах одной системы, но для своего уровня подходящее идеально.
        - И как же можно убить звезду, подобную Дельте Павлина? - спросил Торн.
        - Есть разные способы, - задумчиво ответила триумвир. - Выбор зависит от доступных ресурсов и времени. Например, можно соорудить кольцо вокруг звезды, как раньше вокруг газового гиганта. Конечно, придется строить больше, и действовать оно будет по-другому. В звезде нет твердых поверхностей, даже в ядре. Но можно, например, окружить звезду кольцом ускорителей заряженных частиц. Запустив пучок по кольцу, можно периодически менять его диаметр, посылать по нему волны упругих возмущений и тем генерировать колоссальную пондеромоторную силу. Поле удушит звезду, как исполинский удав, выдавливая материю от хромосферы к полюсам. А с полюсов материя может выметываться в пространство, понуждаемая полем, - два колоссальных протуберанца, языки раскаленной плазмы. Думаю, эти языки сами по себе можно использовать как оружие, превратив целую звезду в огнемет, - нужно лишь добавить на полюса машины, фокусирующие протуберанцы. Такое оружие годится, чтобы испепелить любую планету в системе звезды, обдирая атмосферу, испаряя океаны. Тогда не нужно и разбирать звезду целиком. Если удалить внешние слои, реакции в ядре
перестроятся, скорость синтеза упадет, звезда станет гораздо холоднее и сможет прожить намного дольше. Возможно, это вполне отвечает стратегии ингибиторов.
        - Это кажется хлопотным и долгим предприятием, - заметила Хоури. - Если единственная цель - сжечь планеты, зачем изводить половину звезды?
        - Я просто указываю на возможности. Конечно, при желании они могут и вовсе разобрать звезду на части. А вот другой способ. Вспомните: они раскручивали газовый гигант до тех пор, пока он не разлетелся на части. Это же можно сделать и со звездой. Закрепят на полюсах кольца с током и примутся вращать. Их поле свяжется с полем магнитосферы, раскручивая звезду, пока центробежная сила не превысит гравитационную. Тогда слой за слоем материя звезды унесется прочь - словно оболочки луковицы.
        - Вряд ли получится быстро.
        - Пожалуй. Есть еще один повод задуматься. Собираемая машина не похожа на кольцо, и вокруг звезды ингибиторы не крутятся, не суетятся. Думаю, они решили действовать на расстоянии.
        - А как же уничтожить звезду, если не накачивать ее и не раскручивать? - спросила Хоури.
        - Не знаю. Но давайте предположим, что они умеют в каких-то пределах управлять гравитацией. В этом случае они способны, к примеру, соорудить черную дыру планетной массы - скажем, как десять Земель - из уже накопленной материи. - Илиа растопырила пальцы соединенных рук, словно хотела поиграть с невидимой веревочкой. - Вот такого размера получится штуковина. Материи им хватит самое большее на дыру в десять-двадцать раз массивнее - в несколько сотен земных масс.
        - И что будет, если ее сбросят на звезду?
        - Конечно же, дыра начнет поедать ее. Но разместить дыру, с тем чтобы она причинила наибольший вред, - задача не из легких. Очень трудно засунуть ее непосредственно в ядро, где протекают ядерные реакции. А если ограничиться поверхностью, маленький массивный объект станет периодически колебаться, будет увлечен вращением. Движение приобретет круговой характер, дыра пройдет сквозь атмосферу. Конечно, это не останется без последствий. Увлекаемая масса вблизи радиуса Шварцшильда сожмется - и там пойдет ядерная реакция. У звезды возникнет два ядра, одно обращающееся вокруг другого. Но дыра - медленный едок, поскольку ее поверхность ничтожна. Даже если поглотит ползвезды, ее диаметр составит всего три километра. - Илиа пожала плечами. - Но дело все же будет сделано. Определяющий фактор здесь - характер падения материи на дыру. Если скопившийся вблизи горизонта материал разогреется слишком сильно, его радиационное давление замедлит подход звездного вещества, а значит, и процесс поедания звезды. Впрочем, тут надо сделать кое-какие численные прикидки.
        - А что еще возможно, если не черная дыра? - спросил Торн.
        - Гадать я могу до бесконечности. Характер реакций в центре звезды определяется хрупким равновесием между давлением и тяготением. Все, что способно нарушить баланс, может катастрофическим образом сказаться на свойствах звезды. Но эти свойства довольно устойчивы. Если их вывести из равновесия, они норовят скатиться к новому устойчивому состоянию, пусть даже для того надо включить синтез более тяжелых элементов.
        Триумвир снова выглянула в окно, пробарабанила пальцами по стеклу.
        - Какой эффект используют ингибиторы, мы можем и не понять. Но, в общем, это и не важно. Они не успеют сделать ничего плохого.
        - В смысле? - удивилась Хоури.
        - Я не намерена этого дожидаться. Впервые ингибиторы сконцентрировали свои действия в определенной небольшой области. И капитан - тоже впервые - решился помочь.
        Хоури покосилась на Торна:
        - Он позволил применить пушки?
        - Дал понять, что позволит. - Илиа по-прежнему барабанила по стеклу, не глядя на собеседников. - Конечно, есть риск. Мы не знаем в точности, на что способно оружие. Но уж всяко оно сумеет причинить ущерб противнику. Я уверена: мы сможем замедлить работу ингибиторов.
        - Нет, - резко сказал Торн. - Неправильно. Сейчас этого делать нельзя.
        Триумвир повернулась к нему:
        - Нельзя? Это почему же?
        - Потому что идет эвакуация. Мы только что начали поднимать людей с поверхности Ресургема.
        - Пока подняли несколько тысяч. - Илиа усмехнулась. - И какой это процент от всего населения?
        - Ситуация резко изменится, когда об эвакуации объявят официально. Мы именно на это и рассчитывали.
        - Но дело может обернуться совсем уж худо. И что тогда?
        - Мы уже договорились и составили план действий, - возразила Хоури. - Оружие всегда под рукой, захотим - используем. Столько трудов позади, и прогресс наметился, - глупо сейчас провоцировать ингибиторов.
        - Все верно, - подтвердил Торн. - Ирина, нужно подождать со стрельбой, пока мы не эвакуируем хотя бы сотню тысяч. Тогда уж и пускайте в ход ваши драгоценные игрушки.
        - К тому времени может быть слишком поздно, - ответила Вольева, снова поворачиваясь к окну.
        - Но этого мы наперед не знаем, - возразил Торн.
        - Посмотрите-ка вон туда, - спокойно предложила Вольева. - Видите?
        - Что я должен увидеть?
        - Между вон теми двумя зданиями, за Домом вещания… Смотрите, видно же отчетливо.
        Торн подошел к окну, за ним Хоури.
        - Я ничего не вижу, - сказал Торн.
        - Ваше выступление уже передали? - спросила Илиа.
        Он глянул на часы:
        - Да, должны были. По крайней мере, в Кювье.
        - А вот и первая реакция на него - пожар. Не слишком большой, но я не сомневаюсь: стемнеть не успеет, как увидим другие. Люди напуганы, им уже который месяц действует на нервы творящийся в небе кошмар. И теперь они убедились окончательно: правительство все время методично лгало им. На месте ресургемцев я бы слегка разозлилась. А вы разве нет?
        - Долго такая злость не продержится, - заверил Торн. - Уж поверьте, я знаю свой народ. Как только люди поймут, что есть способ выжить и покинуть планету, а для этого надо всего лишь успокоиться и послушать меня, - они возьмутся за ум.
        - Торн, вы или гениальный психолог, или мало что смыслите в человеческой натуре, - улыбнулась Вольева. - Искренне надеюсь, что вы гений.
        - Ирина, занимайтесь машинами, а людей оставьте мне.
        - Давайте поднимемся на балкон, - предложила Хоури. - Оттуда мы увидим происходящее в городе гораздо лучше.
        Количество ехавших по Кювье машин намного превышало обычное для дождливого вечера. Внизу, у здания инквизиции, собирались милицейские фургоны. Туда грузились бойцы, снаряженные для подавления уличных беспорядков: с громоздкими щитами, доспехами и электрическими дубинками-шокерами. Когда толкающиеся милиционеры уселись, фургоны увезли их в город. Другие выстроились стеной вокруг зданий; промежутки между машинами были перекрыты металлическими заграждениями, снабженными узкими прорезями-бойницами.
        С балкона и в самом деле было очень хорошо видно, что творится в городе. Сквозь дождь неслись лязг и грохот, крики, вытье сирен - сущий карнавал, разве что без музыки. Торн вдруг понял, что уже очень давно не слышал музыки.
        Вопреки усилиям милиции, у Дома инквизиции собралась большая толпа. Она напирала, а блюстители закона отступили, стараясь лишь не допустить ее внутрь зданий. Перед толпой уже лежали тела оглушенных шокерами или гранатами. Друзья пострадавших старались их оттащить подальше от блюстителей порядка. Трясся, брызгая пеной изо рта, эпилептик. Один пострадавший лежал неподвижно - походил на мертвого. Торн знал: милиция может перебить толпу в считаные секунды, но сдерживается. Он постарался рассмотреть лица милиционеров и увидел на них такой же страх и растерянность, как и на лицах людей, которых они должны были успокаивать и разгонять. Несомненно, у милиции был приказ не убивать и не увечить.
        Балкон окружала низкая ажурная решетка. Торн подошел к краю, глянул вниз. Хоури двинулась следом. Триумвир осталась на прежнем месте, невидимая снаружи.
        - Настало время поговорить с людьми по-настоящему, - сказал Торн. - Я обращусь к ним сам, и они убедятся: мое выступление по телевизору - не подделка.
        Он знал: нужно всего лишь закричать, и кто-нибудь услышит, пусть лишь один из целой толпы. А там пара минут, и все уже посмотрят вверх, и догадаются, кто он, еще не слыша его слов.
        - Так говори, Торн, говори! - произнесла Вольева тихо и яростно. - И будь убедителен. От этого маленького представления зависит многое.
        Он оглянулся:
        - И тогда вы передумаете?
        - Этого я не обещала.
        - Ирина, прошу, передумай! - взмолилась Ана. - Взвесь все как следует. Или хотя бы дай нам шанс довести здесь работу до конца, прежде чем применишь оружие.
        - Шанс я вам предоставлю. Прежде чем ударить по ингибиторам, перемещу пушки на другой край системы. Если машины отреагируют на атаку, их целью не станет «Ностальгия».
        - Но это же, как я понимаю, дело не быстрое? - спросила Хоури.
        - У вас будет месяц, не больше. Конечно, я не ожидаю, что к этому времени вы эвакуируете всю планету. Но если вы уложитесь в график, а может, и сымпровизируете, ускорите дело, я ненадолго отложу атаку. Как видите, я вполне способна проявить гибкость.
        - Ты слишком многого от нас хочешь! Пусть даже все пойдет отлично на планете, за один рейс между орбитой и субсветовиком мы можем перевезти всего две тысячи людей. Илиа, это наше узкое место, и тут ничего не поделаешь!
        Кажется, Ана и не заметила, что назвала триумвира настоящим именем.
        - Узкие места всегда можно обойти при должном старании, - возразила та. - А я вам дала отличный стимул постараться как следует.
        - Дело в Торне, да? - резко спросила Хоури.
        Тот удивленно посмотрел на нее:
        - Во мне? Отчего?
        - Ей не нравится, что ты встал между нами.
        Триумвир презрительно фыркнула:
        - Нет, это правда. Илиа, ведь правда? У нас с тобой так отлично все складывалось, мы хорошо работали вместе, и вдруг я притаскиваю Торна. Ты же никогда не простишь ни ему, ни мне разрушение нашего слаженного дуэта.
        - Не пори чушь! - отрезала Вольева и пошла к выходу.
        - Ты куда? - спросила Ана.
        - А как ты думаешь? Конечно, на мой корабль! У меня работы по горло.
        - С чего это вдруг корабль стал твоим? Я думала, он наш.
        Но Вольева продолжать разговор не пожелала. Ушла, стуча каблуками, в глубину здания.
        - Это правда? Она действительно злится из-за меня? - спросил Торн.
        Но Хоури не ответила. Он немного выждал, затем повернулся к толпе. Встал вплотную к балконной решетке, глядя вдаль, обдумывая речь. Вольева права: от его слов зависит очень многое.
        Ладонь Аны легла на его руку, легонько сжала.
        Пахло распугивающим газом. Торн ощущал, как его запах ползет по ноздрям, буравит мозг, рождая тревогу. Ночь обещала быть нелегкой.
        Глава двадцать восьмая
        Скади кралась по кораблю. На борту «Паслена» теперь все казалось неправильным. Давление на обрубок хребта прекратилось, и глазные яблоки обрели прежнюю форму - а больше никаких плюсов. Все живое на борту очутилось в сфере действия подавляющего инерцию поля, в пузыре модифицированного квантового вакуума. Любая частица в нем потеряла девяносто процентов инертной массы.
        Звездолет несся к Ресургему с ускорением в десять g.
        Хотя доспехи и защищали Скади от самых неприятных эффектов поля, она старалась двигаться как можно меньше. Само хождение проблем не доставляло, ведь доспехи «ощущали» всего одно g, девятую часть настоящего. Двигателям не приходилось перенапрягаться, и Скади больше не боялась раскроить себе череп при случайном падении. Но любое шевеление ей все же давалось тяжело. Когда Скади желала, чтобы рука или нога двигалась, та откликалась слишком быстро и перемещалась чересчур резко. Если надо было передвинуть тяжелое оборудование, оно поддавалось с неожиданной легкостью. Казалось, все вокруг подменили невесомыми бумажными макетами. Даже перенаправить взгляд было непросто. Глазные яблоки, уже не деформированные ускорением, всегда поворачивались больше нужного, а затем стремились аккомодироваться, компенсируя чрезмерный поворот. Ведь мускулы, поворачивающие глазное яблоко, скрепляющие его с черепом, развились для передвижения определенной инертной массы; теперь же им приходилось двигать объект с инерцией намного меньшей. Оттого что Скади понимала причину дурноты, легче ей не становилось. Пришлось совсем
отключить Area Postrema, древнюю часть мозга, обеспечивающую нормальное положение тела в зависимости от воспринимаемого зрением окружения, поскольку работа внутреннего уха была сильно искажена подавляющим инерцию полем.
        Она достигла каюты Фелки и нашла женщину в той же позе, что и в прошлый раз, - сидящей скрестив ноги на полу. Скади приказала кораблю сделать эту часть пола мягкой. Одежда Фелки была несвежей, измятой, кожа приобрела нездоровый оттенок. Волосы превратились в спутанные жирные лохмы. Тут и там на голове виднелась красная воспаленная кожа - на местах, где Фелка вырвала клоки волос. Сейчас она сидела неподвижно, уложив руки на колени, слегка приподняв подбородок, закрыв глаза. Поблескивал влажный след от ноздри к верхней губе.
        Скади проверила нейросвязи между Фелкой и системами субсветовика. К ее удивлению, большого потока данных не обнаружила. Она-то думала, заложница по-прежнему активна в корабельной сети. Во время двух последних визитов Скади находила Фелку за этим занятием. Решила выяснить, что происходит, и обнаружила изготовленные Фелкой программные структуры огромных размеров, напоминающие головоломки, - несомненно, суррогаты Великой Стены. Но на этот раз все обстояло еще хуже. Забросив реальный мир, пленница ушла туда, где началась ее разумная жизнь, - в свое измученное «я», в глубину сознания.
        Скади опустилась на колени, тронула ее лоб. Ожидала, что женщина вздрогнет от прикосновения холодного металла, но стальной палец мог бы с таким же эффектом коснуться восковой статуи. Фелка не шелохнулась.
        - Ты меня слышишь? - спросила Скади. - Я знаю, ты где-то здесь, способна воспринимать. Отзовись. Тебе нужно узнать кое-что важное.
        Она подождала, но ответа не последовало.
        - Это касается Клавэйна. Я сделала все возможное, заставляя его свернуть, но он никак не отреагировал. Я думала, моя последняя попытка уж точно убедит его прекратить погоню. Не тут-то было. Я расскажу тебе, в чем она состояла.
        Фелка дышала медленно и размеренно, не проявляя ни малейшего беспокойства.
        - Я пообещала Клавэйну отдать тебя, если он свернет. Разумеется, отдать живой. Это ведь честный обмен, согласись? Но Клавэйн не заинтересовался. Понимаешь, Фелка? Ты значишь для него меньше, чем его проклятая идея фикс.
        Скади встала, зашагала вокруг неподвижно сидящей женщины.
        - Знаешь, я искренне надеялась, что он по-настоящему дорожит тобой. Если бы свернул, это стало бы лучшим решением и для него, и для меня. Но он ясно показал, чт? для него дороже. Веками ты была рядом с ним, считала его самым близким человеком, а он предпочел тебе сорок безмозглых машин. Признаюсь, я удивлена.
        Но Фелка молчала. Скади очень хотелось вторгнуться в ее сознание, отыскать уютный уголок, где затаилось «я». Если бы Фелка была нормальным сочленителем, для Скади не составило бы труда проникнуть в самые сокровенные, интимные воспоминания. Но разум Фелки сильно отличался от нормального. Скади могла лишь скользить по его поверхности, изредка заглядывая в глубины.
        Она не хотела мучить Фелку напрасно, надеялась вытащить ее из кататонии, настроить против Клавэйна. Но не вышло.
        Это не сработало.
        Тяжело вздохнув, Скади встала позади заложницы, закрыла глаза и дала несколько команд поддерживающему Фелку искусственному позвоночнику. Эффект последовал незамедлительно: та обмякла, осела на пол. Рот раскрылся, потекла слюна.
        Скади осторожно подняла женщину и вынесла из каюты.
        Над головой светило тусклое серебристое солнце - словно монета сквозь серый морской туман. Скади вновь оказалась в нормальном человеческом теле. Она стояла на плоском камне. Ветер леденил до костей, пахло озоном, ноздри щекотала едкая кислая вонь гниющих водорослей. Вдали синхронно, будто в экстазе, вздыхали-шелестели миллионы округлых камешков, поддаваясь очередной волне.
        То же самое место. Волк отчего-то стал предсказуемым, пусть и в мелочах.
        Скади вгляделась в туман. Не далее чем в дюжине шагов обнаружилась человекоподобная фигура, но не Галиана и не волк, а маленький ребенок, присевший на корточки на плоском камне - почти на такой же опиралась Скади. Та осторожно двинулась к малышу среди луж и острых гребней, прыгая с камня на камень. Пребывание в нормальном человеческом теле одновременно и возбуждало, и страшило. Такой хрупкой и уязвимой она себя не ощущала даже до того момента, когда Клавэйн нанес ей увечье. Под тонкой кожей - лишь мягкая плоть и хрупкие кости; об этом невозможно было забыть даже на миг. Конечно, приятно сознавать, что доспехи неуязвимы. Но так хорошо осязать окружающий мир каждой порой кожи, чувствовать, как ветер шевелит волоски на руке, воспринимать всякую неровность камня под босой стопой.
        Скади подошла к ребенку. Конечно, это Фелка - кого еще ожидать? Наверное, так она выглядела на Марсе, когда ее спас Клавэйн.
        Она сидела скрестив ноги, как и в своей каюте. Тело девочки пряталось под мокрым, грязным, изорванным, облепленным водорослями платьем. Руки и ноги оставались открытыми, длинные темные волосы - такие же, как и у Скади, - лежали спутанными прядями на лице. Туман скрадывал цвета, все было как на старой фотографии.
        Фелка подняла голову, заглянула на мгновение в глаза Скади и вернулась к прежнему занятию. Вокруг нее лежали крошечные останки морских тварей: куски ног, клешней, хвостов, когтей, усиков, панцирей - все сориентированные, уравненные с маниакальной точностью. Это походило на сложные абстрактные уравнения. Фелка молча всматривалась в узор, поворачивалась, не вставая, чтобы изучить другой его фрагмент. Иногда брала какую-нибудь частичку, например обломок шипастой, членистой ноги, и перекладывала на другое место. Лицо девочки казалось совершенно равнодушным - не бывает таких лиц у играющих детей. Только у взрослых. Такие лица у людей, бьющихся над слишком важной и трудоемкой проблемой, чтобы работа приносила удовольствие.
        - Фелка! - позвала Скади.
        Та снова, на мгновение, глянула вверх. Затем вернулась к прежнему занятию.
        Вдали плеснула о берег волна. Туман на секунду разредился, расступился. Хотя море он скрывал по-прежнему, видно стало намного дальше. Местность впереди расстилалась такая же, как и вокруг, - головоломный мозаичный лабиринт из скал и водоемов. Но на пределе видимости открылся размытый высокий силуэт, лишь чуть темнее окружающего тумана, то пропадавший из виду, то появлявшийся, - огромный серый шпиль вонзался в блеклую муть неба. В его реальности Скади не сомневалась, хотя находился он, вероятно, очень далеко - за морем или посреди него.
        Фелка тоже заметила исполинскую башню. Равнодушно посмотрела на нее, но отвернулась не сразу - должно быть, изучила незнакомый объект. Скади задумалась о природе непонятного строения, но тут опять сомкнулась серая мгла, и появился волк.
        Он - или она - стоял в нескольких шагах от Фелки. Силуэт оставался неясным, размытым, но временами то ли расступался туман, то ли фигура уплотнялась, и походила она больше не на звериную, а на человеческую, женскую.
        Рев набегающих волн сложился в человеческую речь.
        - Ты привела с собой Фелку. Я доволен.
        - Это лишь ее образ, - произнесла Скади вслух, вовремя вспомнив наказ волка. - Скажи, она сама себя видит ребенком или это ты хочешь, чтобы я так видела ее?
        - Немножко того, немножко другого, - ответил волк.
        - Я просила тебя о помощи. Ты согласился - с условием, что я приведу Фелку. Я привела. А Клавэйн по-прежнему идет за мной. Он ничем не показал, что может отступиться от своих планов.
        - И что же ты пыталась сделать?
        - Использовать ее как средство нажима. Однако Клавэйн не поддался.
        - А с чего ты взяла, что он может поддаться?
        - Ему же она дорога!
        - Ты не поняла Клавэйна. Наверняка он не оставил надежды вернуть ее.
        - Думаю, это наверняка могла знать лишь Галиана. Я права?
        Волк не ответил прямо. Вместо этого спросил:
        - Что ты сделала, когда Клавэйн не свернул?
        - То, что обещала, - запустила шаттл, который ему непросто будет перехватить.
        - Но все-таки шанс у него есть?
        - Конечно. В этом и суть замысла. Своими корветами он мое суденышко не догонит, на такое способен лишь субсветовик.
        - И ты полностью уверена, что его корветы не перехватят твой шаттл? - В голосе волка послышалась насмешка.
        - Энергетически это крайне невыгодно. Ему придется отправить их задолго до моего запуска. И угадать направление.
        - Или перекрыть все направления.
        - Не сможет. - Но это прозвучало не слишком уверенно. - Ему придется выслать целую флотилию, потратить уйму топлива, а шанс так зыбок…
        - Если Клавэйн убедится в возможности перехвата, он отправит и флотилию, даже ценой драгоценного топлива. Кстати, напомни, зачем ему перехватывать шаттл.
        - Я сказала, что отправлю на нем Фелку.
        Волк переместился. Его силуэт завис над девочкой, хотя казался не более ясным, чем раньше.
        - Но ведь она здесь.
        - Вместо нее отправилось оружие, боеголовка планетарного класса с мощностью в тератонну.
        Волк одобрительно кивнул:
        - Ты надеешься, что он поведет субсветовик в погоню. Несомненно, установила взрыватель, реагирующий на приближение. Гениально! Честно, я восхищен твоим коварством и беспощадностью.
        - Но ты же считаешь, что Клавэйн попадет в ловушку?
        - Попадет, не попадет - это очень скоро выяснится, разве нет?
        Скади кивнула, уверенная, что ее хитрость не удалась. Туман расступился, и вдали опять показалась башня, которая вблизи, скорее всего, выглядела бы черной. Вздымалась она практически отвесно, словно гигантский останец, отполированный ветром и волнами. Но походила все же не на скалу, а на исполинское, сужающееся кверху строение.
        - Что это? - спросила Скади.
        - Ты о чем?
        - Да вон…
        Но башня снова исчезла. Или ее плотно окутал туман, или она вовсе прекратила существовать.
        - Здесь ничего нет, - констатировал волк.
        - Послушай, если Клавэйн не попадет в ловушку, я буду готова сделать то, о чем мы говорили в прошлый раз, - сказала Скади, тщательно подбирая слова.
        - Ты имеешь в виду немыслимое? Переход к четвертой фазе вакуума?
        При этих словах даже Фелка прекратила играть и встревоженно посмотрела на взрослых. Пауза растянулась на целую вечность.
        - Я понимаю, насколько это рискованно, - произнесла наконец Скади. - Но перейти придется, если мы хотим убежать от Клавэйна. Нам нужно перескочить сквозь границу нулевой массы к четвертой, тахионной фазе материи.
        И снова блеснули во мгле страшные длинные клыки, оскаленные в насмешливой улыбке.
        - Скади, очень немногие живые сущности путешествовали быстрее света.
        - Я готова стать одной из них. Что для этого нужно?
        - Ты уже знаешь. Установленную на корабле аппаратуру требуется лишь слегка модифицировать. Фабрики субсветовика справятся без труда. Но для того, чтобы узнать об этих модификациях, придется использовать «Пролог». А это потребует немалого мужества.
        - Для того я и пришла. И привела Фелку. Мужества мне не занимать.
        - Тогда начнем!
        Фелка вернулась к игре, не обращая внимания на взрослых. Скади связалась с корабельной сетью и включила закодированную последовательность нейрокоманд, заставляющих аппаратуру «Пролога» инициировать когерентное соединение.
        - Волк, начинается!
        - Я знаю. Я тоже чувствую.
        Фелка прервала игру.
        Скади ощутила вдруг, как ее «я» размножилось. Откуда-то из тумана, из места, которое невозможно описать, пришло впечатление чего-то протяженного, уходящего в холодную безграничность - точно белый коридор к бесцветному, теряющемуся вдали краю вечности. По спине пробежал холодок. Скади понимала, что совершает нечто в корне неправильное. Ощущение близкого, подпускаемого к себе зла давило на рассудок. Но она решила настоять на своем.
        Как и предупреждал волк, знание требовало мужества.
        Скади прислушалась - и различила доносящийся из коридора шепот.
        - Зверь?
        - Да, юная леди?
        - Кажется, ты был не вполне честным со мной.
        - С какой же стати вашему покорному слуге лгать?
        - Зверь, именно об этом я сейчас и задумалась.
        Антуанетта сидела одна в нижней рубке «Буревестника». Грузовик теперь лежал в ремонтном доке субсветовика, предназначенном для шаттлов, закрепленный так, чтобы удержаться на стапелях даже при большом ускорении. Все это время Ксавьер тщательно чинил судно. Для этого пришлось привлечь роботов и гиперсвиней, и сперва работа шла медленнее, чем с хорошо натренированной бригадой обезьян. Но, хотя и не столь ловкие, свиньи были существенно умнее модифицированных приматов, и после недолгих трений, после перепрограммирования роботов дело заспорилось. Ксавьер не просто отремонтировал корпус, но полностью его переделал. Все двигатели, от крохотных причальных до главного реактора-токамака, он перебрал по деталям, усовершенствовал. Средства защиты, прежде спрятанные под корпусом, стали гораздо мощнее и заметнее, соединились в единую систему, управляемую централизованно. Отпала нужда укрывать их от посторонних глаз, делать вид, что «Буревестник» - просто невинный грузовик. Там, куда направляется «Свет Зодиака», нет властей, повсюду сующих нос.
        С тех пор как ускорение сильно увеличилось, приходилось или отлеживаться, или пользоваться громоздкими экзоскелетами. Теперь Антуанетта реже бывала на корабле. Во-первых, работа близилась к концу, наблюдать за ее завершающей стадией практически не требовалось. А во-вторых, кое-что еще мешало ей спокойно посещать корабль отца.
        Наверное, она всегда подспудно подозревала о чужом присутствии на борту «Буревестника», а иногда и чувствовала его. Внимание Зверя отличалось от неусыпной, но бессмысленной бдительности гамма-имитации. В поведении корабельного интеллекта иногда виделось нечто гораздо большее.
        Но если Зверь и в самом деле не просто программа, это значит, что и отец, и Ксавьер лгали Антуанетте. В такое она не могла поверить.
        До сих пор не могла.
        Во время короткой передышки, когда ради проверки двигателей отключили тягу, Антуанетта поднялась на борт «Буревестника». Из чистого любопытства - ожидая, что вся информация уже стерта из судовых архивов, - девушка заглянула в них.
        Информация оказалась на месте.
        Но даже если бы ее и стерли, Антуанетта все равно догадалась бы.
        Сомнения зародились, когда она подобрала Клавэйна. В тот раз Зверь открыл огонь раньше времени, в точности как охваченный паникой человек. Для интеллекта гамма-уровня такое невозможно в принципе.
        А не столь давно полицейский, теперь коротающий остаток жизни в сыром подвале Замка Воронов, усиленно расспрашивал про отношения отца Антуанетты с Лайлом Мерриком. И упоминал закон Мандельштама.
        Тогда она не поняла, почему полицейский вспомнил про этот закон.
        Неоднократно Зверь говорил о себе «я» - в экстренных ситуациях, забывая о тщательной маскировке, впопыхах выглядывая из-под нее. В конце концов Антуанетта сумела разглядеть истинное лицо за маской.
        - Юная леди? - спросил он с тревогой.
        - Я знаю.
        - Что именно, юная леди?
        - Знаю, чт? ты собой представляешь. Вернее, кого.
        - Простите, юная леди, но…
        - Заткнись!
        - Юная леди, не могли бы вы…
        - Я сказала: заткнись! - Антуанетта хлопнула по панели управления: вот тебе, скотина, считай это пощечиной! На мгновение стало легче. - Я знаю, что произошло тогда. Знаю о законе Мандельштама.
        - Юная леди, при чем тут закон Мандельштама?
        - Черт возьми, не делай невинный вид! Я знаю: уж тебе-то все известно! Этот закон приняли незадолго до твоей смерти. Он касается необратимой смерти сознания.
        - Необратимая смерть сознания?
        - Закон гласит, что власти - Феррисвильская конвенция - имеют право найти и стереть все копии сознания на уровнях альфа и бета. Это значит, сколько бы ты ни копировал себя, сколько бы ни воспроизводил свою личность - от простых симуляций до полного нейросканирования, - власти имеют право найти и стереть все без остатка.
        - Юная леди, это кажется крайностью.
        - Это и есть крайность. И власти относятся к таким делам очень серьезно. Любой, кто сохранил копию сознания осужденного преступника, тоже преступник. Конечно, есть лазейки, ведь симуляцию можно записать где угодно или передать за пределы юрисдикции Феррисвильской конвенции. Но риск остается. Зверь, я проверила: власти уже ловили тех, кто хранил копии сознания преступников. По закону Мандельштама всех пойманных приговорили к смерти.
        - Да, похоже, прятать копию преступника - дело небезопасное.
        - Похоже. - Она улыбнулась. - А если человек и не подозревает о том, что прячет альфу или бету? Насколько это меняет ситуацию?
        - Юная леди, мне трудно судить…
        - Я думаю, ситуацию это не изменит ни на одну гребаную йоту. По крайней мере, для полиции. Потому не кажется ли тебе немного безответственным, если кого-то хитростью заставляют хранить нелегальную копию сознания?
        - Юная леди, а кого заставляют хитростью хранить…
        Вот он, момент истины. Никаких околичностей, нужно резать правду-матку.
        - Ведь полицейский догадывался. Он просто не мог собрать воедино все улики. А может, дал мне повариться в собственном соку, выясняя, много ли я знаю.
        - Но я не совсем понимаю…
        Ага, снова соскользнула маска!
        - Думаю, Ксавьер в курсе. Он корабль изучил как свои пять пальцев, каждую подсистему, каждый чертов проводок. Ксавьер уж точно знал, как спрятать Лайла Меррика на борту.
        - Юная леди, кто такой Лайл Меррик?
        - Ты меня спрашиваешь? Глупо притворяться. Хоть ты и не настоящий Лайл, а всего лишь его копия. Не знаю, альфа или бета, да и наплевать. В суде, твою мать, это совсем не важно.
        - Но…
        - Какие «но», Зверь? Ты Лайл Меррик. Настоящий умер, его казнили после столкновения с «каруселью». Но это не стало финалом для тебя. Твое «я» продолжило существовать. Ксавьер спрятал копию на гребаной посудине моего папаши. Эта копия - ты.
        Зверь молчал несколько секунд. Антуанетта ждала, глядя на медленную, гипнотизирующую смену цифр и цветов на панели управления. Казалось, часть ее, Антуанетты, естества изуродована и осквернена. Все, чему она доверяла в этой Вселенной, просто оплевано, осмеяно и выброшено на свалку.
        А когда Зверь ответил, тон его голоса, будто в насмешку, остался прежним.
        - Юная леди, то есть Антуанетта… вы ошибаетесь.
        - Я не ошибаюсь. Да ты практически сам признался!
        - Вы не понимаете.
        - Чего же я не понимаю?
        - Это не Ксавьер сделал. Он с самого начала знал и содействовал, но придумал не он.
        - А кто?
        - Антуанетта, мне помог ваш отец.
        Она снова хлопнула по консоли, и сильней, чем в прошлый раз. Потом ушла с корабля, надеясь никогда больше не ступать на его палубу.
        Хлестун проспал б?льшую часть полета. Скорпион уверял: в пути делать совершенно нечего, разве что в самом конце, да и то всего лишь двадцать пять процентов вероятности, что придется активно шевелиться, а не просто разворачивать шаттл. Но в глубине души Хлестун знал: грязная работа достанется именно ему. И потому не удивился, когда с субсветовика пришла сфокусированная передача: его шаттл находится в нужном квадранте и может перехватить выброшенное с корабля Скади суденышко.
        - Везунчик ты, Хлестун, - сказал он себе. - Всегда хотел прославиться? Вот он, твой шанс.
        К работе он относился очень серьезно, тщательно учитывал риск, а подобный вылет был чрезвычайно опасным. Топлива хватало лишь на возвращение с дополнительным грузом в виде человеческого тела. Любой лишний маневр оказался бы фатальным. Клавэйн особо подчеркнул: никакого героизма. Если запущенный Скади шаттл окажется хотя бы в километре за пределами зоны, допускающей нормальный контакт, Хлестун или другой пилот из посланной четверки должен вернуться, не обращая более внимания на цель. На каждом шаттле Клавэйна находилась ракета с маяком-передатчиком вместо боеголовки. Если шаттл Скади окажется в пределах досягаемости, маячок будет прикреплен к его борту, чтобы потом на протяжении сотни лет субъективного времени - то есть половину тысячелетия по объективному времени - подавать сигнал. Конечно, разыскать заброшенный в космос кораблик будет очень непросто, но все же, пока он не вылетел за пределы освоенного людьми пространства, такая возможность остается. По крайней мере, будет надежда не потерять Фелку насовсем.
        Хлестун увидел цель. Руководствуясь командами со «Света Зодиака», его судно взяло курс на шаттл Скади, израсходовавший последний микрограмм антиматерии и легший в дрейф. В передних иллюминаторах уже виднелся серо-стальной шип, залитый светом прожекторов.
        Свинья открыл канал связи с субсветовиком:
        - Говорит Хлестун. Я его вижу. Это шаттл, никаких сомнений. Не могу сказать, что за модель, но точно не наша.
        Он замедлил приближение. Конечно, хорошо бы дождаться ответа от Скорпиона, но такую роскошь едва ли можно позволить. Уже сейчас сигнал идет до субсветовика двадцать минут. Дистанция постоянно увеличивается - «Свет Зодиака» ускоряется на десяти g. Спасателю позволено находиться в зоне перехвата всего полчаса, затем необходимо возвращаться. Минутой дольше - и не успеешь догнать звездолет.
        Времени в обрез, но должно хватить, чтобы установить контакт между судами разных типов, проникнуть на борт и забрать дочь Клавэйна, или кто там она ему.
        Хлестуну было трижды наплевать, кто она. Скорпион приказал - и это главное. Какое дело до того, что Скорпиону приказывает Клавэйн? Это нисколько не уменьшало восхищения и благоговения Хлестуна, преданного слепо и безоглядно. Он со Скорпионом почти с того же дня, когда тот объявился в Городе Бездны.
        А прибытие Скорпиона произвело огромное впечатление. До него свиньи были жалкой шпаной, ютящейся в самых гнусных закоулках полумертвого города. Скорпион одухотворил всех, сделавшись преступным мессией, фигурой настолько легендарной, что многие даже сомневались в его существовании. Хлестун запоминал преступления Скорпиона с усердием новообращенного верующего. Изучал их, дивясь гениальной жестокой простоте. С замиранием сердца представлял, каково быть автором и исполнителем таких криминальных чудес. Позднее он примкнул к банде Скорпиона и понемногу вскарабкался по иерархической лестнице. Когда впервые встретился со Скорпионом, испытал некоторое разочарование - тот оказался свиньей, как и Хлестун. Постепенно, однако, именно это обстоятельство прибавило благоговения перед боссом. Пусть он обычное существо из мяса и костей, но тем удивительнее его подвиги! Робея и нервничая, Хлестун тем не менее старался изо всех сил - и стал одним из главнейших подручных Скорпиона, а затем его правой рукой.
        Потом Скорпион исчез. По слухам, отправился в космос - вести переговоры с какой-то преступной группой, может с угонщиками.
        Для Скорпиона перемещаться по системе было бы рискованно и в мирное время. А уж когда пауки схлестнулись с зомби…
        Постепенно Хлестун заставил себя принять безрадостную истину: скорее всего, вождь мертв.
        Прошли месяцы, и вдруг выяснилось, что Скорпион в тюрьме. Его захватили пауки - должно быть, на территории зомби. Затем Феррисвильская конвенция заставила пауков передать преступника ей.
        Значит, мощному, но краткому правлению Скорпиона пришел безвременный конец. Феррисвильская конвенция умела доводить до конца начатое, а в военное время практически все преступления влекли за собой смертную казнь. Скорпиона искали очень долго. Финал казался очевидным: образцово-показательный процесс, казнь и окончательное превращение вождя свиней в легенду.
        Но действительность опровергла ожидания. Слухи, как обычно, поползли самые разные, но некоторые повторяли: Скорпион жив и на свободе, он пробился назад, в Город Бездны, и укрылся в мрачной башне, известной как Замок Воронов, в чьих подвалах обитают привидения. Будто бы Скорпион, в гостях у таинственного хозяина башни, занялся тем, о чем лишь мечтал, но к чему никогда не мог и приблизиться.
        Он создавал настоящую армию из свиней.
        Хлестун воссоединился с вождем и узнал: слухи не лгали. Скорпион вступил в странное содружество с престарелым человеком по имени Клавэйн. Они замыслили то, о чем традиции криминального мира запрещали даже думать, - захват субсветовика ультра. Хлестун ужаснулся, восхитился и воодушевился дерзостью дела - еще до того, как узнал о грандиозном замысле, которому угон звездолета был лишь началом.
        Конечно, отказаться от участия он не смог.
        И вот он здесь, в световых годах от известного и привычного. Хлестун отлично служил Скорпиону, не только выполняя распоряжения, но временами и предвосхищая его действия, чем заслуживал сдержанную, но оттого более весомую похвалу.
        Вблизи чужой шаттл имел знакомый, типичный вид сочленительской машины, походил на отшлифованный морем голыш. Все темно и ровно, ни единого огонька. Хлестун осветил судно прожекторами, отыскивая шлюз, почти невидимую издали линию на корпусе. Расстояние до чужого корабля - пятнадцать метров, скорость сближения - метр в секунду. Суденышко крохотное, отыскать человека на борту будет нетрудно - конечно, если Скади выполнила свое обещание.
        Когда он находился в десяти метрах, посреди сочленительского шаттла вспыхнула искорка - будто первый луч нарождающегося солнца.
        Хлестун не успел и моргнуть.
        Слева по борту «Паслена» не было видно звезд, лишь безбрежный океан черноты. Из-за скорости видимый мир сжался в кольцо вокруг субсветовика. Но корабль-преследователь двигался с той же скоростью, поэтому наблюдался прямо позади.
        Яркая точка взрыва проколола бескрайнюю черноту, словно случайная заблудившаяся звезда.
        Скади изучила вспышку, учла небольшое красное смещение и вычислила: мощность взрыва в несколько тератонн - это сама боеголовка плюс небольшое количество антиматерии. Оружие уничтожило суденышко размером в шаттл, а не звездолет. Взрыв машин субсветовика, работающих с чудовищными энергиями квантового вакуума, дал бы мощность на три порядка большую.
        Так что Клавэйн снова оказался умнее. Впрочем, нет - он всего лишь проявил себя неглупым. Скади пока не сделала ошибок. А он отбил все атаки, но сам до сих пор не ударил. Преимущество еще на ее стороне. К тому же одна из атак, несомненно, смогла нанести вред кораблю Клавэйна. Да и последняя вынудила его растратить ценное топливо. А оно бы очень понадобилось для грядущих битв вблизи Ресургема. Клавэйну пришлось растратить ресурсы и силы. С военной точки зрения Скади потеряла лишь возможность убедительно блефовать.
        Но Скади и так не слишком полагалась на блеф.
        Настало время исполнить задуманное.
        - Ты лживый подонок! - заорала Антуанетта, врываясь в каюту.
        Ксавьер лежал на спине, уместив компад на коленях. Девушка заметила бегущие по экрану строчки программы, напоминающие вычурные, изощренные по форме стопы стихотворения на незнакомом языке. Ксавьер держал в зубах стилос, и тот выпал, когда парень открыл от удивления рот. Компад шлепнулся на пол.
        - Антуанетта? В чем дело?
        - Я все знаю!
        - Что ты знаешь?
        - Про закон Мандельштама, про Лайла Меррика, про «Буревестник», про Зверя. И про тебя.
        Ксавьер сел, коснувшись ногами пола, запустил пятерню в густую черную шевелюру.
        - Да что тебе известно? - спросил он смущенно.
        - Не ври мне!
        Она бросилась на Ксавьера, молотя, но силы в ее ударах не было. Если бы не злость и отчаяние, они бы показались всего лишь любовной игрой. Но Ксавьер прикрыл лицо руками, подставил предплечья. Попытался заговорить, но лишь разжег ярость. Конечно, она не станет слушать жалкие лживые оправдания!
        В конце концов ярость сменилась плачем. Тогда Ксавьер осторожно перехватил кисти девушки:
        - Антуанетта…
        Та ударила еще раз и заревела вовсю. Она любила его и ненавидела, хотела уничтожить и не желала ему зла в одно и то же время.
        - Я не виноват, - проговорил Ксавьер. - Клянусь, не виноват.
        - Почему же ты мне не сказал? - Она встретила его взгляд, часто моргая, заливаясь слезами.
        - Почему не сказал?
        - Именно об этом я и спрашиваю!
        - Потому что твой отец взял с меня слово, что сохраню это в тайне.
        Когда Антуанетта успокоилась и стала способной понять и принять правду, Ксавьер рассказал о прошлом.
        Джим Бакс много лет дружил с Лайлом Мерриком. Оба водили грузовые суда в окрестностях Ржавого Пояса. Обычно пилоты-торговцы, работающие в одной сфере деятельности, вряд ли дружат по-настоящему: в коммерции бывают периоды везения и невезения, и ради выживания приходится выхватывать куски из-под носа у ближних. Но Бакс и Меррик занимали очень разные экологические ниши, работали с разными клиентами, и потому соперничество не омрачало дружбы.
        Джим Бакс перевозил тяжелые срочные грузы по траекториям, требовавшим большой тяги и расхода топлива. Он легко брался за «горящие» заказы и держался, хотя и не всегда, в рамках закона. Сам клиентов-уголовников не искал, но и не спешил отказывать, если они все-таки обращались.
        А Лайл имел дело исключительно с преступниками. Они понимали, что его медленная, ненадежная, хрупкая ракета на химической тяге с наименьшей вероятностью привлечет внимание таможни и полицейских. Лайл не мог обещать, что груз прибудет вовремя (если прибудет вообще). Но вот отсутствие проверок и неприятностей для клиентуры он гарантировал. И процветал, каковой факт тщательно прятал от властей, делая вид, что балансирует на грани банкротства. По меркам своего времени и окружения он был человеком зажиточным, намного состоятельнее Джима Бакса. Тот и не мечтал сравниться доходами с Лайлом. Меррик мог позволить себе раз в год снять альфа-копию своего сознания в аристократическом районе Города Бездны.
        Много лет подряд Лайл без помех обделывал дела, но в один прекрасный момент заскучавший полицейский решил проверить ракету - просто потому, что Лайл никогда раньше не привлекал внимания властей, а это само по себе подозрительно. Догнать допотопное корыто труда не составило. Полицейский потребовал заглушить двигатели и открыть для него шлюз. Но Лайл попросту не мог такого позволить. Вся репутация этого человека зиждилась на том, что его грузы никогда не досматривались. Допустить полицейского на борт - все равно что расписаться в банкротстве.
        Оставался единственный выход - удирать.
        К счастью - вернее, как впоследствии оказалось, к большой беде, - до Нового Копенгагена было уже рукой подать. А неподалеку в «карусели» имелся большой ремонтный док, подходящий размерами для ракеты. Если постараться, можно успеть в док, чтобы там закрыться и уничтожить груз до того, как роботы-полицейские вломятся на борт. Конечно, Лайл оказался бы по уши в дерьме, но, по крайней мере, не подвел бы клиента, а это для Меррика значило куда больше, чем собственное благополучие.
        Конечно, из его затеи ничего не вышло. Загнанный четырьмя полицейскими катерами, окружившими его и уже выстрелившими тормозные захваты, он не справился с посадочным маневром и врезался в «карусель». К большому удивлению всех, и прежде всего самого Лайла, он пережил столкновение. Отсеки жизнеобеспечения и пилотская рубка проломились сквозь оболочку спутника, будто клюв птенца сквозь скорлупу. Скорость ракеты не превышала пары десятков метров в секунду, и Лайл отделался синяками и ссадинами. Он уцелел и в тот момент, когда взорвался главный двигатель разом с огромными топливными баками. Рубку просто запихнуло глубже в «карусель».
        Не успев обрадоваться чудесному спасению, Лайл понял: он уже в дерьме не по уши, а с головой. Ракета ударила не в самый густонаселенный район «карусели», но жертв оказалось немало. Разгерметизировалось много отсеков, воздух хлестал из пробитой оболочки «карусели» и корпуса ракеты. Меррик протаранил парк, миниатюрный лес, освещенный подвесными фонарями.
        В любую другую ночь тут гуляла бы лишь пара десятков людей и животных, наслаждающихся синтетическим пейзажем при свете луны. Но в ночь столкновения в парке давали концерт, исполняли одно из творений Квирренбаха, рассчитанных на вкусы публики попроще. Собралось несколько сотен. К счастью, большинство выжило, хотя многие получили очень тяжелые ранения. Сорок три человека погибло, не считая казненного в результате всего этого Лайла. Весьма вероятно, что сосчитать удалось не все жертвы.
        Лайл сбежать не пытался. Знал, что игра окончена. Смертная казнь грозила уже за отказ впустить полицию на борт. От рокового приговора в этом случае еще можно было увернуться - подмаслить, задобрить, договориться. Но после столкновения дороги назад уже не было. Со времен эпидемии, превратившей Блистающий Пояс в Ржавый, повреждение обитаемого спутника считалось худшим из преступлений. На этом фоне сорок три смерти почти ничего не добавляли к тяжести преступления.
        Лайла Меррика арестовали, судили, признали виновным по всем пунктам обвинения и приговорили к необратимой нейросмерти. Поскольку стало известно, что он клонировал свое сознание, был применен закон Мандельштама. Специально назначенные чиновники, называемые стирателями памяти, занялись отслеживанием и уничтожением всех альф и бет Меррика. За стирателями стояла вся технологическая и юридическая мощь Феррисвильской конвенции. Они пользовались аппаратурой и программами, устойчивыми к плавящей чуме, могли прочесать любую базу данных или архив, выудить малейшие следы запрятанной копии - и стереть целиком массив данных, заподозренный в сокрытии преступного кода. Стиратели отличались усердием и отменной квалификацией.
        Но Джим Бакс не оставил друга в беде. Перед тем как петля закона окончательно затянулась, позднейшую альфа-копию спасли от ищеек, воспользовавшись помощью друзей Лайла - а некоторые из них были личностями, мягко говоря, жуткими. Тут же поменяли учетные записи клиники, где происходило копирование, представив дело так, будто Лайл пропустил последний назначенный сеанс. Стиратели несообразность заметили, несколько дней размышляли, но в конце концов решили, что пропавшая копия никогда и не существовала. Чиновники ограничились стиранием всего прочего и на том посчитали работу сделанной.
        Так Лайл Меррик ушел от правосудия - в определенном смысле, конечно.
        Джим Бакс согласился приютить альфа-копию Лайла, спрятать в том месте, куда власти и не подумают заглянуть. Но с условием: Меррик заменит собой судовой интеллект «Буревестника», альфа-копия человеческого разума возьмет под контроль набор подпрограмм и алгоритмов гамма-уровня, управляющих межпланетным грузовиком. Настоящий разум - пусть и запечатленный в информационных потоках электронного носителя - притворится программным продуктом.
        То есть на судне поселится самый настоящий призрак.
        - Но почему отец так поступил?! - воскликнула Антуанетта.
        - А ты как думаешь? Он хотел позаботиться и о друге, и о дочери. И придумал способ защитить обоих.
        - Защитить? Не понимаю как.
        - Если бы Лайл Меррик не согласился, он бы отправился в электронный рай. Твой отец не пошел бы на риск ни на каких других условиях. А так он мог получить выгоду, кроме морального удовлетворения от спасения друга - вернее, его части.
        - И что же это за выгода?
        - Лайл пообещал присматривать за тобой после смерти Джима.
        - Еще чего! - отрезала Антуанетта.
        - Никто не думал тебя оставлять в неведении, собирались рано или поздно рассказать… Но годы шли, потом Джим умер… - Ксавьер покачал головой. - Знаешь, для меня это тоже нелегко. Думаешь, приятно в одиночку хранить такую тайну? Антуанетта, это же чертовых шестнадцать лет! Когда явились те чинуши, я был зеленым юнцом. Твой отец только-только взял меня под крыло, поручил обслуживать «Буревестник». Конечно, я знал про Лайла Меррика.
        - Я не понимаю. Что значит «присматривать за мной»? Это же не тошнотворный голосериал, где у отцов с дочерьми всегда проблемы. Все эти «ты никогда не говорил мне, что любишь» и прочая хрень. У нас такого не было, мы прекрасно ладили.
        - Я знаю. В том-то и дело. Джим хотел удостовериться, что и после его смерти будет кому позаботиться о тебе. Он же не сомневался, что ты захочешь летать на «Буревестнике». И не был против. Больше того, хотел, чтобы ты летала. Он же гордился тобой. Правда гордился. Считал, что пилот из тебя получится даже лучше, чем из него, а уж бизнес ты наверняка поведешь успешнее - в тебе здоровая деловая жилка.
        Антуанетта с трудом сдержала улыбку. Подобные комплименты ей часто говорил отец, но от другого их услышать было вдвойне приятней. Это ведь означает, что отец не просто хвалил дочь, а по-настоящему высоко оценивал ее способности.
        - И что?
        Ксавьер пожал плечами:
        - Мужчина хотел позаботиться о дочери, только и всего. Разве это преступление?
        - Не знаю… И как они договорились?
        - Лайл поселится на «Буревестнике» и сымитирует прежний интеллект гамма-уровня, чтобы ты никогда не заподозрила о существовании ангела-хранителя. Лайл должен был осторожно присматривать и подправлять, следить, чтобы ты не попала в опасную переделку. Знаешь, с Лайлом могло хорошо получиться, он славился отменным инстинктом самосохранения.
        Антуанетта припомнила случаи, когда Зверь пытался отговорить ее от тех или иных поступков. Такое случалось не раз, и всегда она считала странные попытки машины следствием чересчур осторожной программы судового интеллекта. И ведь не ошибалась. Это и была осторожность. До трусости. Только не программная.
        - И Лайл согласился?
        - Пойми, он страшно мучился совестью. Заедал себя буквально до смерти. Первое время то отключался, уходил в спячку, то убеждал друзей стереть его. Содеянное тяжело на него давило. Он не хотел жить.
        - Но ведь благополучно живет!
        - Потому что Джим дал ему смысл жизни - заботу о тебе.
        - А что это за ерунда с «юной леди»?
        - Маскировка. Надо отдать парню должное, он держался превосходно - пока дело не приняло крутой оборот. Но в той ситуации вряд ли можно его винить за панику.
        - Наверное, нельзя, - сказала Антуанетта, вставая.
        - Так что? Ты больше не будешь? Ну, насчет этого?
        Антуанетта обернулась, сурово посмотрела ему в глаза:
        - Нет, Ксав. Я буду. Я все понимаю. Даже то, почему ты мне лгал столько лет. Но лучше от этого не становится.
        - Прости, - проговорил он, глядя в пол. - Я всего лишь пообещал твоему отцу…
        - За это я тебя не виню, - ответила она.
        Позже они занялись любовью. Было не хуже, чем раньше. А может, и лучше, потому что злость, отчаяние, ярость, облегчение еще плескались все разом в ее душе. Она и в самом деле больше не винила Ксавьера. Услышав его рассказ, поняла: он не мог сказать правду - по крайней мере, до тех пор, пока Антуанетта не выяснила б?льшую ее часть сама. И отца она не слишком винила. Он всегда заботился о друзьях и вдесятеро больше - о дочери. Все так типично для Джима Бакса.
        Но оттого принять правду было не легче. Когда Антуанетта думала, сколько времени провела на борту «Буревестника», не зная, что рядом Лайл Меррик, постоянно подслушивавший, а может, и подглядывавший… ее захлестывала горечь. Это же так глупо! И подло!
        Вряд ли это можно вот так запросто простить или забыть.
        Днем позже Антуанетта хотела пройти на «Буревестник», ожидая, что, ступив на родную палубу, сможет простить многолетнюю ложь самому близкому человеку, которому она доверяла больше всех в мире. Не важно, что это была ложь во благо, ради заботы и защиты.
        Когда подошла к стапелям, держащим судно, дальше пройти не смогла. Старый «Буревестник» показался вдруг незнакомым, угрожающим. Это уже не ее корабль, а чужая холодная железяка, от которой лучше держаться подальше.
        Антуанетта заплакала. У нее украли огромный кусок жизни, и потерянного не возвратить. Девушка повернулась и ушла прочь.
        Решение принято, сомнения преодолены - и дело пошло быстро. Скади приказала уменьшить ускорение до одного g, велела техникам сократить зону поля до субмикронного размера и питать его лишь крохотной толикой прежней энергии. Это позволило высвободить б?льшую часть аппаратуры. Затем началось радикальное преобразование корабля, в соответствии с информацией, полученной от «Пролога».
        В кормовых трюмах «Паслена» хранилось множество контейнеров, наполненных устойчивыми к эпидемии низкоуровневыми наномашинами-репликаторами. Их выпустили, запрограммировали размножаться, изменять свои функции, превращаться в слизь, меняющую форму и структуру материи субсветовика. Слизь целиком заполнила корму, растворяя переборки и балки, формируя их заново. Немалая доля аппаратуры, подавляющей инерцию, подверглась действию корабельной слизи. За собой она оставляла обсидианово-черные стеклянистые образования: тонкие арки, спирали, выступающие за кормой, словно жала и щупальца морской твари. На них, как присоски и ядовитые железы, бугрились узлы приборов. При работе эти щупальца и жала задвигаются, подобно молотящим цепам, очерчивая определенные объемы пространства, преобразуя вакуум. Посреди, в зоне, не затронутой движением, родится область четвертой фазы квантового вакуума величиною в кварк, где инертная масса станет в буквальном смысле мнимой.
        Крошечный пузырь нового вакуума начнет колебаться, его граница потеряет устойчивость, а потом за время много меньшее планковского скачкообразно расширится до размеров корабля.
        Аппаратура, предназначенная стабилизировать зону четвертой фазы, была сделана с фантастической точностью, практически на Гейзенберговом пределе. Насколько переделки необходимы - сказать трудно, обдумывать нашептанное «Прологом» нет ни возможности, ни времени. Остается лишь надеяться, что модификации не повредят аппаратуре настолько, что та окажется полностью неработоспособной. А про то, что она может заработать совершенно непредвиденным образом, лучше и не думать.
        При первом запуске не случилось ничего страшного. Аппаратура заработала, чувствительные датчики зарегистрировали слабые изменения вакуума - а не менее чувствительные детекторы движения показали: «Паслен» не продвинулся и ангстремом дальше расстояния, на которое звездолет переместила обычная работа двигателей.
        Разозленная прежде всего на себя, Скади кинулась в черные внутренности машины. Вскоре отыскала того, у кого можно потребовать объяснений, - Моленку, специалиста по «Прологу». Та была мертвенно-бледной.
        - Что не так? - обрушилась Скади.
        Растерянная Моленка выдала объяснение, загрузила в мозг начальницы поток технических данных. Та пробежалась по ним, выделила главное. Ага, не совсем идеальна конфигурация ловушки, удерживающей поле. Зона второй фазы оказалась нестабильной, вакуум перешел в обычную нулевую фазу, прежде чем накачка смогла преодолеть потенциальный барьер и загнать вакуум в магическую четвертую фазу, в тахионное состояние. Но, кажется, аппаратура осталась целой и невредимой.
        - Хм, я понимаю, что вы уже разобрались в причинах неудачи? Теперь осталось внести нужные изменения и начать заново.
        - Скади…
        - Что такое?
        - Произошло ужасное… Я не могу нигде отыскать Жаструзяка. Когда эксперимент начался, он был ближе меня к аппаратуре. Но его нет теперь. И найти не могу, и даже признаков его существования не вижу.
        Скади выслушала этот бред лишь вежливости ради. Выждала, пока женщина завершит поток абсурдных мыслей, выдержала паузу в несколько секунд, затем осведомилась осторожно:
        - Жаструзяк? Да?
        - Он же мой партнер! - сообщила женщина, отчего-то с облегчением. - Второй эксперт по «Прологу».
        - Моленка, на корабле никогда не было человека по имени Жаструзяк.
        Лицо женщины вовсе обесцветилось. Она выдохнула:
        - Нет…
        - Заверяю вас, на борту нет и не было никого по имени Жаструзяк. Команда невелика, я знаю всех.
        - Это невозможно! Двадцать минут назад я была здесь вместе с ним! Мы вместе готовили машину к испытанию. Клянусь, Жаструзяк был тут, он отправился поближе к машине, подрегулировать ее перед запуском!
        - Возможно, - согласилась Скади, раздумывая, не забраться ли в сознание Моленки и не установить ли блокаду на воспоминания последних пары часов.
        Но ведь это не устранит конфликта между воспринимаемой реальностью и искаженными представлениями Моленки о ней. Остается лишь действовать применительно к обстоятельствам.
        - Моленка, я понимаю, как вам сейчас трудно, но, пожалуйста, продолжайте работать с аппаратурой. Извините, я на мгновение забыла о Жаструзяке, имя вылетело из головы. Обещаю, мы его разыщем. На корабле появилось так много новых закоулков.
        - Не надо меня…
        Скади не дала ей окончить. Стальной палец уперся вдруг в подбородок женщины.
        - Моленка, не возражайте, не надо. Не думайте, не сомневайтесь. Просто возвращайтесь к аппаратуре. Внесите нужные изменения. Ради меня, хорошо? Ради Материнского Гнезда.
        Женщина задрожала. Скади подумала, что та всерьез испугана - так беспомощно трепещет зверек, попавший в безжалостные когти хищника.
        - Да, Скади, - промямлила Моленка.
        Имя «Жаструзяк» никак не шло из головы, казалось поразительно знакомым. При первой же возможности Скади подключилась к коллективной базе данных субсветовика и его экипажа, чтобы найти все отсылки к этому или сходному имени. Она задалась целью определить, что именно заставило подсознание Моленки взбунтоваться столь удивительным образом, создав воображаемого партнера посреди важнейшего испытания.
        Слегка удивившись, Скади обнаружила: Жаструзяк и в самом деле существовал и обитал в Материнском Гнезде. Жаструзяка рекрутировали сочленители во время оккупации Города Бездны. Он быстро получил разрешение Внутреннего святилища на самую ответственную работу с двигательными системами. Жаструзяк входил в группу специалистов, основавших исследовательскую базу на астероиде и работавших над уменьшением нейтринного шума сочленительских двигателей.
        Как оказалось, работа была рискованной. Группа Жаструзяка в числе первых убедилась в этом. Взрыв уничтожил базу и вырвал огромный кусок полушария, где она располагалась.
        Так что Жаструзяк был мертв уже много лет.
        Но если бы он не погиб, то Скади обязательно захотела бы включить его в экипаж «Паслена». Наверняка он был бы ученым уровня Моленки.
        Но какой во всем этом смысл? Скорее всего, просто странное совпадение.
        - Мы уже готовы, можем повторить эксперимент, - сообщила Моленка.
        Скади заколебалась. Может, все-таки сказать ей про Жаструзяка? Но быстро передумала. Вместо того скомандовала:
        - Так начинайте!
        Она наблюдала, как задвигалась черная машинерия, как спирали и отростки замельтешили, будто проходя друг сквозь друга, возмущая, перекручивая пространство и охраняя от посторонних возмущений крошечную область космоса с измененной метрикой. За секунды движение перестало различаться глазом - за кормой «Паслена» возник размытый черный вихрь. Детекторы частиц высокой энергии и гравитации выбросили поток информации. Пространство претерпевало страшное напряжение, метрика искажалась, чудовищная энергия концентрировалась на границе зоны фазового изменения. Данные детекторов, обработанные и сопоставленные, показывали, как меняется геометрия зоны.
        Моленка передала результаты Скади, представив для наглядности зону поля как растущий пузырь света, дрожащий и пульсирующий, будто капля ртути в магнитной ловушке. Поверхность переливалась множеством цветов, отображая детали вакуумной трансформации. Но детали не интересовали Скади. Для нее главным была удостоверенная данными нормальность, стабильность поля - конечно, в той степени, в какой может быть нормальным нечто, не имеющее права существовать в обычной Вселенной. Изображение зоны осветилось синим, показывая, как излучение Хокинга переходит в тахионное состояние и уносится прочь от «Паслена».
        Моленка передала, что уже можно расширять поле, погружая субсветовик целиком в сферу четвертой фазы вакуума, в тахионное состояние. Процесс расширения пройдет очень быстро, за пикосекунды субъективного времени. Тахионной стабильности хватит, чтобы переместить звездолет на световую наносекунду - то есть на тридцать сантиметров. Одноразовые датчики уже находятся снаружи корабля, за предполагаемой областью поля, и готовы зарегистрировать перемещение. Конечно, треть метра кажется сущей малостью, но ведь процедуры расширения и тахионного скачка можно повторить сколько угодно раз. Самое важное и трудное - суметь хотя бы единожды, дальнейшее уже дело техники.
        Скади разрешила расширить зону поля и перевела свои имплантаты в состояние максимально ускоренного мышления. Обычное движение на борту стало едва заметным статичным фоном, безумное вращение аппаратуры на корме замедлилось, стало различимо гипнотическое, приковывающее взгляд движение отдельных частей. Скади внимательно обследовала свой разум, отметила нервность, нетерпение, подспудный страх перед ошибкой. Вспомнились слова волка о том, что лишь очень немногие органические сущности двигались быстрее света. В других обстоятельствах она восприняла бы эти слова как предостережение, но ведь он, по сути, подталкивал, провоцировал ее на попытку. И по-настоящему помог в расшифровке информации, поступившей от «Пролога». Без волка это едва ли бы удалось. Должно быть, он не хотел погибать. Хотя, возможно, лишь наслаждался замешательством Скади, вовсе не заботясь о самосохранении.
        Но теперь уже не важно. Процесс начался. Движущиеся детали машины изменили состояние поля вблизи зоны измененного вакуума, возмущая осторожно и продуманно ее границу, подталкивая к расширению. Зона начала осциллировать, мгновенно расширяться, опадать снова. Размеры менялись на порядки - но все же слишком медленно.
        Скади быстро поняла: что-то пошло не так. Поле должно было расшириться во временных масштабах, находящихся за пределами человеческого восприятия, пусть даже и ускоренного. Зона не объяла весь корабль, но раздулась лишь до размеров грейпфрута, зависла среди крутящегося мельтешения на корме, непонятная, страшная. Скади лихорадочно взмолилась: пусть, пусть оно схлопнется до микрона, до искорки в бактерию величиной - но ведь поле, скорее, расширится неконтролируемым образом. Моленка ведь предсказывала нестабильность…
        Завороженная и напуганная, Скади наблюдала, как зона дергалась и менялась: то вытянулась, уподобясь арахисовому ореху, то превратилась в тор. А по словам Моленки, такая топологическая деформация была попросту немыслима!
        Пузырь вакуума снова поменял связность, стал сферой, а спустя мгновение покрылся выступами. На мгновение показалось, что смотрит, глумясь, уродливая морда горгульи. Конечно, это лишь шутки подсознания, проекция знакомой формы туда, где она никак не могла появиться, но понимание не уменьшило страха. Пузырь вакуума казался жутким воплощением злой хаотической силы.
        Пузырь раздулся снова - до размеров шаттла. Часть движущихся деталей не ушла вовремя от границы зоны, их края проткнули пузырь, вошли внутрь. Мгновенно детекторы захлестнул чудовищный поток гравитонов и элементарных частиц, загнал показания далеко за допустимые пределы. Ситуация вышла из-под контроля. Корабельные системы, локализованные на корме, выходили из строя одна за другой. Движущиеся части хаотично задергались, хлестая друг друга, словно руки пьяных танцоров. Брызнули обломки. От мест столкновения деталей с границей поля зазмеились ленты раскаленной плазмы. Зона раздулась опять, поглотив кубические гектары аппаратуры, уже не способной поддерживать стабильность вакуума. Внутри поля засверкали вспышки разрывов. Центральная движущаяся часть - длинный изогнутый кронштейн - переломилась в основании, врезалась в борт «Паслена». Скади ощутила цепь взрывов вдоль корпуса, алых вспышек от кормы к рубке. Чудесная машина, выпестованная ею, рвала себя на части. Зона измененного вакуума раздулась, не сдерживаемая более искалеченными генераторами потенциальной ямы.
        Зазвучали сирены тревоги, по всему звездолету загрохотали опускаемые аварийные переборки. Из центра зоны засиял ослепительный белый свет - материя становилась фотонами, начался катастрофический переход в третью фазу вакуума, когда материя полностью теряет инертную массу.
        Сквозь границу хлынул поток фотонов и лептонов. Оставшиеся кронштейны отшвырнуло, переломило, как сухие ветки. Вспыхнул краткий ослепительный разряд плазмы, пузырь вакуума раздуло. Он захватил «Паслен» целиком, диссипируя в то же время. Скади ощутила прохождение фронта - будто порыв ледяного ветра летним днем. Ударная волна сотрясла звездолет, Скади швырнуло на стену. В обычной ситуации та смягчилась бы мгновенно, поглощая энергию столкновения, но теперь осталась твердым неподвижным металлом.
        Однако корабль уцелел, как и его хозяйка. Она могла двигаться, размышлять. Могла слышать вытье сирен, аварийные сообщения, лязг закрывающихся переборок. Кризис миновал, пузырь измененного вакуума рассеялся, пусть и покалечив звездолет. Даже если «Паслен» невозможно в полной мере отремонтировать, он не уничтожен. А значит, еще не все потеряно.
        Скади приказала сознанию вернуться к нормальной рабочей скорости. Гребень на голове пульсировал от избытка крови - следовало избавиться от избыточного тепла, произведенного сверхэнергичной работой мозга. Ощущалось головокружение - неизбежное следствие разгонки разума. Но это быстро пройдет. Кажется, тело осталось неповрежденным; несмотря на жестокий удар о стену, оно послушно реагировало на приказы. Скади ухватилась за опору, толкнула себя к середине коридора. Субсветовик дрейфовал, устройств искусственной гравитации он не имел, и потому внутри воцарилась невесомость.
        - Моленка?
        Ответа нет. Вся корабельная сеть вышла из строя. Общаться напрямую теперь можно, лишь находясь поблизости друг от друга. Но Скади помнила, где находилась эксперт по вакууму перед аварией. Хозяйка «Паслена» позвала вслух, громко - и снова не получила ответа. Тогда она направилась к машинному отделению. Важнейшие помещения корабля не разгерметизировались, хотя пришлось повозиться, открывая непроницаемые аварийные переборки.
        Блестящие изогнутые поверхности чужеродной аппаратуры, похожие на полированное стекло, значительно сместились со времени последнего визита Скади в машинное отделение. Неужели взорвавшийся пузырь вакуума так исказил корабль? Ноздри колол запах озона, пахло еще чем-то незнакомым, странным. Завывали сирены, машинные голоса наперебой выкрикивали аварийные сообщения, где-то поблизости ломался, рвался металл.
        - Моленка?
        - Скади…
        Сигнал был совсем слабым, на грани восприятия - но это, несомненно, ответ Моленки. Она уже близко.
        Скади полезла дальше, с трудом протискиваясь меж округлых, продолговатых выступов аппаратуры - словно по древней пещере, отполированной течением подземной реки. Проход расширился, стал полостью метров шести в диаметре, со стенами, утыканными гнездами для подключения техники. Из иллюминатора в дальней стене открывался вид на разбитые, искривленные части машины, генерировавшей потенциальную яму для измененного вакуума. До сих пор части ее еще двигались, вяло шевелились, подергивались, будто лапы агонизирующей твари. Увидев собственными глазами, Скади поняла: повреждения куда тяжелее, чем о том сообщила диагностическая аппаратура. Корабль буквально выпотрошен.
        Но не столько следы повреждения «Паслена» привлекли внимание Скади, сколько плавающий в центре помещения угловатый тюк, вздутый мех с пятью выростами, напоминающий воздушный шарик смутно человеческой формы, с молочно-белой поверхностью, под которой двигалось нечто, с трудом различимое сквозь опалесцирующую пленку. Оно казалось искаженным, изуродованным - просвечивали то части темной одежды, то бледная плоть.
        - Моленка?
        Хотя Скади находилась вблизи, ответ донесся, будто с огромного расстояния:
        - Да, это я. Скади, я в ловушке. Меня захватило поле.
        Скади поразилась спокойствию женщины. Ведь она гибнет, сомнений нет - и докладывает о своем состоянии отстраненно и спокойно. Вот это мужество настоящего сочленителя, убежденного, что его сущность останется жить в коллективном сознании Материнского Гнезда, что смерть тела - лишь удаление лишних внешних частей, незначительных деталей великого целого. Но Скади напомнила себе: до Материнского Гнезда очень далеко.
        - Моленка, вы в зоне измененного вакуума?
        - Да. Она разделилась, проходя через корабль. Часть обволокла меня - будто специально искала, хотела заключить в себя.
        Тюк с пятью выростами отвратительно запульсировал - наверное, был нестабилен, готов схлопнуться или распасться.
        - Которая фаза вакуума в вашей зоне?
        - Наверное, первая - я не ощущаю никаких изменений. Но мне не шевельнуться, и я как будто очень далеко. Неимоверно далеко…
        Опалесцирующая пленка сжалась, - как Моленка и говорила, поле было крайне нестабильным. Зона теперь плотно облегала тело. Пару секунд Моленка выглядела почти нормально, разве что была одета в сочащийся перламутровый свет. Скади показалось, что сейчас поле распадется, диссипирует, освободив пленницу. Но тут же родилось страшное предчувствие: все закончится крайне плохо.
        Пленка задрожала снова, встрепенулась, издала хлюпающий звук. Даже слабая связь между сознаниями донесла к Скади ужас и растерянность попавшей в ловушку женщины. Испускающая свет оболочка начала сжиматься.
        - Скади, помоги мне! - взмолилась пленница. - Я не могу дышать.
        - Как? Я не знаю, что делать.
        Пленка тесно прижалась к коже. Моленка стала задыхаться. Нормальная речь в таких условиях невозможна, нейропрограммы уже начали аварийную работу: отключали все не важные для жизни отделы мозга, сохраняя запасы кислорода, позволяя мозгу прожить без повреждений еще три-четыре минуты.
        - Помоги мне, - взмолилась Моленка едва слышно. - Пожалуйста…
        Пленка сдавила сильнее. Скади наблюдала, завороженная, не в силах отвести взгляд. Боль раздавливаемой женщины хлынула в мозг. В сознании Моленки осталась лишь боль, ни единой связной мысли. Скади протянула руку - сделать хоть что-нибудь, пусть бесполезное. Дотронулась до пленки - та от касания сжалась еще сильней. Связь между сознаниями нарушилась - граница поля плющила женщину, давление уничтожало деликатную структуру имплантатов в мозгу.
        Пленка приостановилась, завибрировала - и вдруг стянулась с ужасающей скоростью. Когда фигура Моленки уменьшилась на четверть, граница поля внезапно окрасилась в алый цвет. По связи хлынул дикий поток сигналов, но затем предохранительные контуры оборвали соединение между сознаниями. Моленка умерла. Но одетая полем фигура оставалась человекоподобной. Вот она - будто манекен, потом будто кукла, потом уменьшилась до крошечной статуэтки и лишь тогда стала похожа на шар. Должно быть, содержимое стало жидким.
        Вскоре молочно-белая оболочка приняла шарообразную форму и стабилизировалась.
        Скади протянула руку, ухватила белый шарик, некогда бывший Моленкой. Следовало выбросить его за борт до того, как поле снова начнет сжиматься. Материя внутри уже находилась под чудовищным давлением. Лучше и не думать о том, что произойдет, если поле вдруг распадется.
        Скади потянула шарик - тот едва сдвинулся, словно укоренился в пространстве. Скади увеличила прилагаемую силу, и шарик постепенно, миллиметр за миллиметром, пополз в нужную сторону. Он сосредоточил в себе всю инертную массу Моленки, а может, и не только ее массу, и потому его трудно было разгонять, направлять и тормозить.
        Скади принялась медленно, осторожно толкать его в сторону ближайшего шлюза.
        Винт древней видеосистемы закрутился. Клавэйн стоял рядом, схватившись за ограждение, и рассматривал возникшую картинку. В ее центре висело нечто расплывчатое, напоминающее раздавленного жука с вылезшими наружу, из-под твердого панциря, длинными извилистыми кишками.
        - Вряд ли теперь она обгонит нас, - заметил Скорпион.
        - Доигралась, - заметила Антуанетта, присвистнув от удивления. - Просто дрейфует, тяги ноль. Мать честная! Как думаете, что с ней стряслось?
        - Авария, но не критическая, - ответил Клавэйн, - иначе бы мы «Паслен» не увидели. Скорпион, дай-ка фокус на корму «Паслена». Кажется, место аварии там.
        Свинья управлял внешними камерами, нацеленными на дрейфующий корабль и постоянно меняющими направление сканирования - ведь сближение происходило со скоростью в тысячу километров в секунду. Через час рассчитывали подойти на расстояние выстрела. «Свет Зодиака» даже не ускорялся, системы подавления инерции бездействовали, двигатели молчали. Жилые отсеки субсветовика вращались, чтобы обеспечить искусственное тяготение в одно g. Клавэйн наслаждался свободой движений. Ни мучительных перегрузок, ни проблем с неуклюжим экзоскелетом. А еще приятнее не ощущать эффектов подавления инерции.
        - Готово, - объявил Скорпион, закончив возиться с настройками. - Четче уже не сделаешь.
        - Спасибо!
        Ремонтуар, единственный из всех еще одетый в экзоскелет, приблизился к экрану, жужжа сервомоторами, и стал рядом с Полиной Сухой.
        - Клавэйн, я не видел раньше этих структур, но они не выглядят результатом аварии.
        Старик кивнул - он и сам так думал. В целом форма звездолета оставалась прежней, но с кормы выходил пучок запутанных арок и кронштейнов - словно часы взорвались и разлетающиеся механические внутренности застыли в пространстве.
        - И что это, по-твоему, может быть?
        - Скади отчаянно старалась обогнать нас, выйти вперед. Возможно, она задумала нечто экстремальное.
        - Экстремальное? - повторил удивленно Ксавьер, стоявший рядом с Антуанеттой, обняв ее за талию.
        Оба были перепачканы машинным маслом.
        - Она уже задействовала подавление инерции. Мы видим попытку достичь иного, модифицировать оборудование ради нового эффекта, - ответил Ремонтуар.
        - То есть? - спросил Ксавьер.
        - Подавляющая инерцию аппаратура переводит в некой области квантовый вакуум в фазу два, что позволяет снизить инертную массу, но целиком ее не убирает, - пояснил сочленитель. - Если перевести вакуум в третью фазу, где инертная масса строго нулевая, вся материя станет фотонной, движущейся со скоростью света. Субъективное время растянется до бесконечности, и корабль, перешедший в такое состояние, останется в нем до конца Вселенной.
        Клавэйн с одобрением посмотрел на друга. Тот не выказывал ни малейшего недовольства, нося экзоскелет - хотя тот являлся, по сути, мобильной тюрьмой, готовой зафиксировать Ремонтуара, если вдруг его поведение покажется Клавэйну подозрительным.
        - А как насчет четвертой фазы? - спросил он.
        - Если проскочить третью фазу не задерживаясь, то в четвертой фазе материя перейдет в тахионное состояние и будет вынуждена двигаться быстрее света.
        - И Скади попыталась это сделать? - изумился Ксавьер.
        - Это самое логичное объяснение случившемуся.
        - И что же произошло? - спросила Антуанетта.
        - Поле оказалось нестабильным, - медленно и печально ответила бледная, изможденная Полина Сухая. - По сравнению с удержанием объема измененного вакуума удержание плазмы при термоядерном синтезе - детская игрушка. Подозреваю, сперва Скади произвела микроскопический объем пространства с измененной метрикой, скорее всего, субатомных размеров, но в любом случае не больше микронных. На таких масштабах манипулировать полем несложно. Но простота эта обманчива. Видите серповидные кронштейны, странные отростки? - Сухая показала на деформированную корму «Паслена». - Это генераторы поля и устройства для создания потенциальной ловушки. Полагаю, их назначение - обеспечить стабильное расширение поля до размеров корабля. При распространении со скоростью света зона поля поглотила бы корабль в считаные миллисекунды, но измененная фаза вакуума распространяется со сверхсветовой скоростью. Размер пузыря четвертой фазы удваивается за десять в минус сорок третьей степени секунд. Так что если возникнет нестабильность, ничто среагировать не успеет.
        - А если зона продолжит расти? - спросила Антуанетта.
        - Она не продолжит, - ответила Полина. - А если и вздумает продолжить, вы об этом не успеете узнать. Никто не успеет.
        - Повезло Скади, что хоть корабль не разнесло вдребезги, - заметил Ксавьер.
        - Наверняка переход между фазами осуществился не совсем гладко. Проскочить поверх третьей фазы не удалось. Как следствие, часть корабля превратилась в чистый белый свет. Небольшой фотонно-лептонный взрыв, - пояснила Сухая.
        - Звучит не слишком страшно, - заключил Скорпион.
        - На «Паслене» есть выжившие? - спросила Антуанетта.
        - Если и есть, отсюда их не заметишь, - указал Клавэйн. - Субсветовик-прототип проектировался с расчетом на максимальную скрытность. Обычное сканирование не поможет найти уцелевших.
        Скорпион поправил настройки, и картинка приобрела кислотно-яркие цвета: зелень и синеву.
        - Ага, тепловое излучение. Клавэйн, она не отключилась целиком. Если бы все системы отказали, «Паслен» сейчас был бы на пять градусов холоднее.
        - Несомненно, живые на борту остались, - подытожил старый сочленитель.
        - Очень даже может быть, - согласился свинья. - Они будут тихо ждать, пока мы не уйдем вперед, за радиус видимости локаторов. Затем займутся ремонтом. Плюнуть не успеешь, а они уже на хвосте, и проблем не меньше, чем до того.
        - Скорпион, я об этом подумал, - сообщил Клавэйн.
        - И?
        - Я их атаковать не хочу.
        В темных глазах Скорпиона полыхнула ярость.
        - Клавэйн!
        - Фелка еще жива.
        В рубке повисла неловкая тишина. На командира уставились все, даже Полина Сухая, - и каждый благодарил про себя судьбу за то, что не ему выпало принимать решение.
        - Ты не знаешь наверняка, - процедил Скорпион, с трудом сдерживая злость. - Скади уже солгала - и убила Хлестуна. Она не дала никаких доказательств того, что Фелка на борту «Паслена». Или не взяла Фелку с собой, или та уже мертва.
        - А каких доказательств ты ждал? - спокойно спросил Клавэйн. - Скади может сфабриковать что угодно.
        - Ну, она могла бы узнать что-нибудь, известное только Фелке, и сообщить.
        - Скорпион, ты никогда не видел Фелку. Она сильная. Гораздо сильнее, чем думает Скади. Фелка не даст Скади ничего, что та могла бы использовать для манипулирования мною.
        - Клавэйн, возможно, Фелка и на борту. Но это не значит, что она бодрствует. Наверное, ее погрузили в анабиоз, чтобы не причиняла хлопот.
        - И что с того?
        - Она ничего не почувствует. У нас теперь хватает оружия. «Паслен» - беспомощный подранок. Мы можем разнести его на атомы мгновенно, безболезненно для еще выживших.
        Клавэйн усилием воли подавил гнев.
        - Ты бы предложил то же самое, если бы Скади не убила Хлестуна?
        Свинья хряснул кулаком по перилам:
        - Она убила! И это главное.
        - Пусть это и главное - но не единственное, - подала голос Антуанетта. - Клавэйн прав. Мы не должны поступать так, будто человеческая жизнь для нас - ничто. Иначе мы станем не лучше волков.
        Ксавьер посмотрел на подругу с гордостью:
        - Я согласен. Скорпион, вы уж извините. Я понимаю, Скади убила Хлестуна и вы очень на нее злы.
        - Ты не представляешь, насколько я зол. - В голосе Скорпиона звучала не столько злость, сколько сожаление. - И не надо мне говорить про то, что человеческая жизнь вдруг стала для вас такой ценной. Просто Клавэйн знает Фелку, вот она ему и дорога. Ведь и Скади, и ее команда - тоже люди, правда?
        Молчавший до того Крест тихо сказал:
        - Скорпион, послушай Клавэйна. Он прав. Мы еще доберемся до Скади. А всех валить - оно как-то неправильно.
        - Могу я кое-что предложить? - спросил Ремонтуар.
        Клавэйн настороженно глянул на него:
        - Что, Рем?
        - «Паслен» уже в пределах досягаемости шаттла. Если мы решимся пожертвовать пятой частью наших запасов антиматерии, сможем подобраться к Скади. Расход большой, но другого такого шанса может и не быть.
        - Другого шанса на что? - спросил Клавэйн.
        Ремонтуар заморгал, не понимая, отчего собеседник не видит очевидного.
        - Спасти Фелку, конечно.
        Глава двадцать девятая
        Ремонтуар подсчитал безошибочно. Похоже, он оценил затраты топлива на полет шаттла еще до того, как сама мысль об экспедиции по спасению Фелки пришла в голову Клавэйну.
        Отправились трое: Скорпион, Клавэйн и Ремонтуар.
        Времени на подготовку судна оставалось в обрез. Оно и к лучшему, что в обрез: будь у Клавэйна дни или часы, он провел бы их, терзаясь сомнениями, без конца сопоставляя возможные наборы оружия и брони с допустимым запасом топлива. А так надо было только воспользоваться разобранной до рамы посудиной, из тех, что использовались для снабжения летящего впереди кораблика, - он защищал от солнечных парусов, пока у субсветовика не появился собственный защитный парус, удерживаемый впереди лазерами. Шаттл представлял собой скелет: черные балки со шпангоутами и серебристого цвета аппаратура управления, ничем не закрытая от космического холода и радиации. Клавэйну с непривычки такая оголенность показалась слегка непристойной. Впрочем, если Скади вздумает обороняться всерьез, броня не поможет.
        Изолированной, и то не герметично, осталась только рубка. Придется всю экспедицию провести одетыми в скафандры, плюс взять один для Фелки. Предусмотрели и место для криокапсулы, если Фелка окажется в анабиозе. Но в этом случае придется, компенсируя лишнюю массу, оставить на половине обратного пути оружие и топливные баки.
        Клавэйн, к чьему скафандру была подключена система управления судном, сел посередине. Скорпион уместился слева, Ремонтуар - справа. Если старому сочленителю понадобится отдых, оба смогут взять управление на себя.
        - Уверен, что можешь мне доверять? - спросил Ремонтуар, улыбаясь, когда Клавэйн выбирал себе спутников. - Все-таки дело крайне важное.
        - Вот там и узнаем, - отпарировал Клавэйн.
        - Но в экзоскелете от меня не много проку. В нормальный скафандр он не влезет, а бронированного мы не подготовили.
        Клавэйн посмотрел на помощника Скорпиона, свинью по прозвищу Кровь, и приказал:
        - Выньте его из скелета. Если что не так - вы знаете, как поступить.
        - Все будет как надо, - заверил Ремонтуар.
        - Я почти тебе верю. Но не стал бы рисковать, будь здесь хоть кто-нибудь, знающий «Паслен», да и саму Скади, лучше тебя.
        - Я тоже лечу, - объявил Скорпион.
        - Мы собираемся вернуть Фелку, а не отомстить за Хлестуна, - уточнил Клавэйн.
        - Я понял, - ответил свинья, хотя по лицу было видно, что одно в его представлении не исключает другого. - Но скажи честно: неужто ты, забрав ее, упустишь возможность организовать пару сюрпризов напоследок?
        - Я лечу принять капитуляцию Скади, - ответил Клавэйн. - О каких сюрпризах речь?
        - О микробоеголовках. Никакого лишнего веса, а дыру сделают на зависть. Я их в момент расставлю.
        - Я благодарен за готовность помочь и хорошо понимаю твои чувства к Скади. Но ты нужен здесь, чтобы руководить производством оружия.
        - А ты здесь не нужен?
        - Я должен выручить Фелку.
        Скорпион коснулся его руки:
        - Послушай, я серьезно предлагаю помощь. Не отказывайся. Я нечасто хочу помочь людям. Так что скажи спасибо за мою добрую волю и, ради бога, заткнись!
        Клавэйн пожал плечами. Он не слишком верил в успех экспедиции, но энтузиазм Скорпиона странным образом передался и старику-сочленителю.
        Он глянул на Ремонтуара:
        - Рем, похоже, он будет со мной. Ты уверен, что все еще хочешь лететь?
        Ремонтуар посмотрел на свинью, затем опять на старика и ответил:
        - У нас получится.
        Скорпион с Ремонтуаром сидели молча, позволив Клавэйну сосредоточиться на управлении. Тот увел на большой скорости шаттл от «Света Зодиака» и направил на перехват дрейфующему «Паслену», стараясь не думать, с какой скоростью несутся оба субсветовика. Их скорость сейчас лишь на два процента отличалась от скорости света - но, глядя на окружающее, понять это нелегко. Да, релятивистские эффекты сместили звезды, изменили их спектры, но светила оставались неподвижными на небосводе даже при столь высоком тау-факторе. Если бы траектория пролегала поблизости от излучающего тела, конечно, с шаттла заметили бы сильное искажение его формы, сжатие Лоренца - Фицджеральда. Но и то не возникло бы заметного ощущения скорости, разве что пронеслись бы, чуть не коснувшись атмосферы. О скорости можно было бы судить по выбросу корабля, направляющегося назад, к Йеллоустону. Но никакой корабль не летел сейчас навстречу, не миновал «Свет Зодиака». Конечно, корпуса обоих звездолетов излучали в инфракрасном диапазоне, разогретые трением о случайные атомы водорода и микроскопические частицы пыли, присутствующие и в
межзвездном пространстве, - но этот сигнал был слишком слаб. Сознание Клавэйна не получало никаких данных, позволяющих судить о чудовищной скорости полета. Но ведь случайные атомы и частицы пыли попадали и в шаттл, хотя его сечение столкновений не могло сравниться со звездолетным. Более того, незащищенных людей бомбардировали кванты высоких энергий, значительно возросших из-за релятивистских эффектов. Поэтому вокруг рубки все-таки оставили броню.
        Полет к «Паслену» не показался долгим - возможно, оттого, что Клавэйн предчувствовал скверные события в его конце. Все трое проспали б?льшую часть пути, экономя ресурсы скафандров. Если бы Скади вздумала атаковать, защититься все равно было бы невозможно.
        Очнулись они, когда искалеченный «Паслен» оказался в зоне прямой видимости.
        Конечно, новый звездолет сочленителей был черным, отлично поглощал слабое излучение и при свете далеких звезд был практически неразличим для невооруженного глаза - но теперь виднелся неплохо, потому что «Свет Зодиака» подсвечивал его мощным лазером. Конечно, мелких деталей было не разобрать, но и увиденного хватило, чтобы экипаж шаттла не на шутку испугался - словно вышедшая из-за облаков луна высветила разваливающийся замок, где поселилась нечисть. Тень шаттла ползла по корпусу, и тот будто корчился в муках.
        Странные надстройки на корме с малого расстояния выглядели еще странней. Издали не угадывалась ни их сложность, ни степень повреждений, причиненных аварией. Надстройки изломало и скрутило. Скади очень повезло. Повредился в основном лишь самый ют корабля. Оба главных двигателя, далеко разнесенные на кронштейнах, выходящих из самого широкого сечения звездолета, практически не пострадали. Клавэйн подвел судно ближе, убежденный в том, что, если бы Скади хотела выстрелить, давно бы выстрелила. Шаттл осторожно продвигался среди балок, похожих на жала, через арки арок и проемы из аппаратуры, предназначенной двигать звездолет быстрее света и полностью разрушенной.
        - Скади оказалась в отчаянном положении и прибегла к отчаянным мерам, - сказал Клавэйн спутникам. - Она знала, что раньше ее мы прибыть не сможем. Но этого ей было недостаточно, она хотела опередить нас на годы.
        - У нее был способ, и она им воспользовалась, - сказал Скорпион. - Чему же ты удивляешься?
        - Удивляться этому естественно, - ответил Ремонтуар прежде, чем Клавэйн успел открыть рот. - Скади прекрасно знала, сколь рискованно переходить к четвертой фазе. Я спрашивал насчет исследований в этом направлении, и она ответила, что ничего подобного не ведется. Мне уже тогда это показалось ложью. Наверняка ее эксперименты установили степень риска.
        - Ладно, - согласился Скорпион. - По мне, тут ясно одно: уж очень ей нужны эти пушки, раз решилась из-за них лезть в такое пекло.
        - Да. Но ведь мы имеем дело не со Скади, - заметил Клавэйн. - Мы боремся с тем, что поработило ее сознание в Замке Воронов. Мадемуазель хотела заполучить это оружие, и она заставила Скади желать его.
        - Меня очень интересует Мадемуазель, - сказал Ремонтуар, которому уже сообщили о случившемся в Городе Бездны. - Я бы охотно с нею побеседовал.
        - Слишком поздно, - сообщил Скорпион. - Эйч держит ее труп в железном ящике. Разве Клавэйн тебе не рассказал?
        - Что-то он в ящике держит, несомненно. Но вряд ли самую важную часть этой Мадемуазель, - ответил Ремонтуар не без раздражения. - Главное добралось до Скади - и, насколько можно судить, стало ею.
        Клавэйн провел шаттл сквозь последнюю арку, образованную сходящимися черными лезвиями, и снова судно очутилось снаружи. Другая сторона «Паслена» казалась угольно-черной, разглядеть хоть что-то позволяли только прожектора шаттла. Клавэйн направил свет вдоль звездолета, отмечая, что все оружие осталось внутри корпуса, укрытое незаметными снаружи люками. Конечно, привести артсистемы в боевую готовность можно было в мгновение ока, но все же очень ободряло то, что они еще не выставлены и не нацелены на приближающийся шаттл.
        - Вы знаете, как в эту штуку залезть? - спросил Скорпион.
        - Это же наш корабль, - ответил Ремонтуар. - Тебе бы тоже следовало его помнить - именно он вытащил тебя с крейсера Марушки Чанг.
        - С того времени я помню только, как вы меня пытались напугать до смерти.
        С облегчением Клавэйн осознал, что искомый шлюз находится прямо внизу. Искалеченный звездолет по-прежнему не подавал признаков жизни: ни огоньков, ни реакции на приближающуюся массу. Шаттл приклеился к корпусу захватами, покрытыми эпоксидной массой. Старик затаил дыхание, когда присоски фиксировались на броне из черного льда. Но опять никакой реакции.
        - Сейчас начнется самое сложное, - оповестил Клавэйн. - Рем, оставайся на борту. Скорпион пойдет со мной.
        - Можно осведомиться почему?
        - Да. Хотя я надеялся, что ты этого выяснять не станешь. У Скорпиона гораздо больше опыта боев в замкнутом пространстве - едва ли не больше, чем у меня. Но главное, я не знаю, как ты поведешь себя там, внутри.
        - Но ведь ты поверил мне, взял с собой!
        - И я готов поверить, что ты подождешь нас в шаттле. - Клавэйн взглянул на хронометр. - Через тридцать пять минут вернуться будет невозможно. Жди полчаса, затем уводи судно. Не медли ни минуты сверх получаса, даже если мы со Скорпионом покажемся в шлюзе.
        - Ты серьезно?
        - Мы загрузили достаточно топлива, чтобы вернуться вчетвером, вместе с Фелкой. Если вернешься один, сохранишь топливо. А оно понадобится позже. Очень понадобится. Рем, я доверяю тебе будущность экспедиции.
        - Но на борт подняться не позволяешь.
        - Нет. Там Скади. Я не уверен в том, что ты не перейдешь назад, на ее сторону.
        - Клавэйн, ты очень ошибаешься.
        - Правда?
        - Я никуда не переходил. Не дезертировал. И ты тоже. Это Скади и ее присные перешли, оставили нас, а не наоборот.
        - Да хватит, - пробурчал Скорпион, дергая Клавэйна за рукав. - У нас осталось всего двадцать девять минут.
        Старик и свинья вылезли наружу, закопошились у поверхности шаттла. Клавэйн шарил у кромки шлюза в поисках малозаметной выемки внешнего управления. Там могла поместиться рука, одетая в перчатку скафандра. Под пальцами знакомо ощутились три переключателя. Вспомнив обычную сочленительскую схему управления шлюзом, Клавэйн переставил их в положение «открыть». Даже если генераторы корабля полностью заглохнут, батарей шлюза хватит на сто лет. А на случай их отказа с другой стороны шлюза имеется ручной механизм открытия.
        Люк скользнул в сторону. Изнутри хлынул темно-красный свет. Клавэйн подождал, пока привыкшие к темноте глаза приспособятся к свету, затем подтолкнул Скорпиона к шлюзу. Залез внутрь, в просторную камеру, сам, пихая свинью неуклюжим скафандром, закрыл камеру и включил подачу воздуха. Все это тянулось, по субъективному ощущению, до невозможности долго.
        Наконец открылась внутренняя дверь. Коридоры звездолета заливал такой же темно-красный свет аварийных фонарей. Но раз есть еще энергия питать их, возможно, есть и выжившие.
        Клавэйн изучил показания датчиков, анализировавших атмосферу на борту, затем отключил подачу воздуха внутрь скафандра и убрал лицевой щиток. На «Свете Зодиака» имелись только древние громоздкие скафандры с ограниченными ресурсами. Их не стоило растрачивать попусту. Сочленитель дал знак Скорпиону сделать так же.
        - Где мы? - прошептал свинья.
        - На шкафуте, посреди корабля, - ответил Клавэйн нормальным голосом. - Но без гравитации, и в этом свете все выглядит непривычно. И корабль очень сильно пострадал. Интересно, сколько членов команды еще осталось и готово с нами встретиться…
        - А сколько Скади могла взять с собой?
        - Трудно сказать. На такой корабль хватит и горсти специалистов. Скорпион, шептать нет надобности. Если остался кто-нибудь живой, они наверняка уже знают о нашем прибытии.
        - Не напомнишь ли, почему мы не взяли оружие?
        - Какой смысл? Здесь есть оружие куда мощнее нашего. Или мы заберем Фелку, не встретив сопротивления, или уговорим отпустить ее с нами. А для этого у нас имеются весомые аргументы. - Клавэйн хлопнул по поясу с инструментами.
        Незваные гости принесли микроскопические взрывные устройства на борт «Паслена». В полевой ловушке величиной с булавочную головку был заперт крошечный кусочек антиматерии. Целиком система не превышала размером ногтя. Одна такая мина могла разнести «Паслен» в клочья.
        Гости осторожно двинулись по коридору, время от времени закрепляя мины в укромных тенистых местах, замазывая их эпоксидной смолой. Конечно, хорошо организованный поиск позволит обнаружить все взрывные устройства за полчаса, но, похоже, состояние корабля еще долго не позволит заняться поисками такого рода.
        Через восемь минут гости достигли развилки. Вперед уходили три коридора.
        - Узнаешь место? - нарушил молчание Скорпион.
        - Да. Мы вблизи рубки, она в том направлении. - Клавэйн указал на коридор. - Криокапсулы - с другой стороны. Если Фелка в заморозке, она будет там. Проверим их первыми.
        - У нас двадцать минут, - напомнил свинья. - Потом уходим.
        Клавэйн понимал: срок, вообще говоря, далеко не абсолютен. «Свет Зодиака» вполне мог бы вернуться и забрать командиров, даже если бы они замешкались на вражеском звездолете. Но это бы повлекло огромные затраты времени - и зародило бы у команды сомнения в срочности и важности экспедиции. Клавэйну нетрудно было представить, как это подействует на уголовников-свиней и их союзников, людей из трущоб Мульчи. Уж лучше умереть или остаться на развалинах сочленительского корабля. Подручные Скорпиона и подчиненные Клавэйна смогут продолжить экспедицию, веря, что каждая минута на счету. Ведь и в самом деле надо успеть к Ресургему как можно раньше.
        Конечно, обрекать себя на гибель - решение нелегкое. Но далеко не самое трудное из тех, какие приходилось принимать Клавэйну на войне. А сейчас шла война. Самая настоящая.
        Свинья и старик направились к анабиозным камерам. Несколько минут они двигались в полной тишине.
        - Впереди что-то движется, - предупредил вдруг Скорпион.
        Клавэйн перестал отталкиваться, всмотрелся в багровый сумрак, завидуя модифицированному зрению гиперсвиньи.
        - Похоже, труп, - определил он наконец.
        Они осторожно приблизились, отталкиваясь от настенных опор. Клавэйн ощущал с болезненной ясностью каждую проходящую секунду.
        Они достигли тела.
        - Узнаешь? - сдавленно выговорил свинья.
        - Не думаю, что кто-нибудь способен визуально идентифицировать погибшего, - ответил сочленитель. - Но это определенно не Фелка. И вряд ли Скади.
        С человеком произошло нечто ужасное: его рассекло вдоль, аккуратно и бескровно, и то, что получилось, выглядело анатомической моделью. Внутренние органы и кишки остались плотно упакованными, поверхность разреза блестела, словно засахаренная. Скорпион протянул затянутую в перчатку лапу, толкнул - и труп поплыл прочь от стенки.
        - Как думаешь, где остальное?
        - В другом месте. - Клавэйн пожал плечами. - Половинку принесло сюда.
        - Но от чего такая рана? Я видел, что делает пучковое оружие. Похоже, но ведь тут ожога нет.
        - Это от градиента каузальности, - сказали за спиной.
        - Скади! - воскликнул Клавэйн.
        Она подобралась неслышно, с нечеловеческим проворством и осторожностью. Ее бронированная туша заполнила коридор. Сплошная черная масса, лишь сверху белесый овал лица.
        - Привет, Клавэйн! А вы, полагаю, Скорпион? - Она глянула на свинью с легким интересом. - Значит, все-таки выжили тогда…
        - Кстати, Клавэйн только что объяснил, какой удачей для меня была встреча с сочленителями.
        - О, наш умница Клавэйн!
        Тот смотрел на Скади, ужасаясь и восхищаясь одновременно. Ремонтуар рассказал, что произошло с ней, но чужих слов оказалось недостаточно. Клавэйна шокировал ее вид. Доспехи Скади были человекоподобными, даже в гротескной, средневековой манере женственными - расширенными в бедрах, с округлыми выступами на грудной панели. Но старик знал: это не просто доспехи, а система жизнеобеспечения. Единственная органическая часть конструкции - голова. Увенчанная гребнем, она плотно входила в горловину доспехов. Жуткое сочетание плоти и стали прямо-таки кричало о неестественности. Ощущение усилилось, когда бледные губы Скади растянулись в улыбке.
        - Ты меня сделал такой, - сказала она вслух, очевидно ради Скорпиона. - Наверное, гордишься этим?
        - Скади, я тебя такой не делал. Мне известно, что произошло. Я ранил тебя, и мне очень жаль. Но ты же знаешь: я не хотел.
        - И дезертировал тоже нехотя? О, святая простота!
        - Скади, я твоей головы не отрезал! Делмар мог бы уже залечить все твои раны, дать новое тело. Но в твои планы это не входило.
        - Мои планы скорректировал ты. Ты и моя верность Материнскому Гнезду.
        - В твоей верности я не сомневаюсь. Правда, не совсем понятно, кому именно ты верна.
        - Клавэйн, у нас еще тринадцать минут, - прошептал свинья. - Потом надо будет убираться!
        - Вы торопитесь, мистер свинья? - осведомилась Скади.
        - У нас у всех мало времени, - заметил Клавэйн.
        - Вам что-то понадобилось здесь? Уверена, ваше оружие могло бы уже уничтожить «Паслен», если бы вы захотели.
        - Отдай нам Фелку! - потребовал старик. - Отдай - и мы оставим тебя в покое.
        - Она так много для тебя значит, что ты не захотел уничтожить меня, боясь повредить ей?
        - Да, она много значит для меня.
        По гребню Скади пробежали волна оранжевого и бирюзового цвета.
        - Если вам хватит Фелки, чтобы убраться отсюда, я отдам ее. Но сперва хочу кое-что показать.
        Скади взялась механическими руками за основание шеи - будто хотела удушить себя. Очевидно, громоздкие манипуляторы доспехов могли двигаться с большой точностью, очень осторожно. В груди щелкнуло, и над плечами показалась металлическая колонна, держащая шею. Скади выдирала собственную голову из тела. Клавэйн смотрел с изумлением и омерзением, как высунулась нижняя часть колонны, которая заканчивалась дергающимися обрывками трубок и проводов. С них капала розовая жижа - кровь или что-то искусственное, ее заменяющее.
        - Скади, зачем это? - брезгливо спросил он.
        - Чтобы ты понял в полной мере, что именно сделал со мной. Чтобы почувствовал ужас моего положения.
        - Я думаю, он уже понял, - вздохнул Скорпион.
        - Отдай мне Фелку, и я оставлю тебя в покое!
        Скади покачала голову в руке. Голова раскрыла рот и спросила:
        - Клавэйн, ты меня ненавидишь?
        - В наши дела я личное не замешиваю. Считаю, что тебя обманули. Увели в сторону.
        - Ты считаешь, что я заблуждаюсь, потому что забочусь о выживании моих соплеменников?
        - Когда-то ты была отличным сочленителем. Одним из лучших, - сказал Клавэйн. - По-настоящему служила Материнскому Гнезду, как и я. Но потом тебя послали в Шато де Корбо.
        Клавэйн заметил, как дрогнули ее зрачки. Ага, этот выстрел не прошел мимо.
        - Шато де Корбо? Замок Воронов? Какое он имеет отношение к нашим делам?
        - Гораздо большее, чем ты думаешь. Ты оказалась единственной выжившей, но назад явилась не одна. Наверное, тебе слабо запомнилось, что именно произошло в Замке, но это и не важно. Я уверен: некая сущность вошла в твой разум. И она ответственна за б?льшую часть случившегося позднее. - Он попытался улыбнуться. - Потому я не могу тебя ненавидеть и даже винить. Ты или не Скади, какую я знал, или искренне считаешь, будто служишь чему-то высшему.
        - Чепуха!
        - Думаю, это правда. Скади, я побывал в Замке Воронов. Как думаешь, почему нам удалось не отстать от тебя? Замок - источник знаний, которыми воспользовались мы оба. Это технология пришельцев, средство манипулирования инерцией. Но ты решилась манипулировать ею по-другому.
        - Я применила ее, чтобы добиться цели, только и всего.
        - Ты попыталась двигаться быстрее света, как и Галиана. - Произнеся это имя, он уловил проблеск интереса в лице Скади. - Скади, почему ты решилась на это? Ведь ставка в нашей игре - всего лишь оружие.
        - Ты тоже отчаянно хочешь его добыть.
        - Но лишь потому, что его отчаянно захотела добыть ты и я это понял. Ты показала мне флот, и стало ясно: ты хочешь покинуть обжитую людьми часть космоса. Спрашивается, ради чего? Что ты увидела в своем хрустальном шаре?
        - Показать тебе?
        - Что именно?
        - Мое видение. Дай мне доступ к мозгу, и увидишь. А тогда, возможно, поймешь мои поступки.
        - Не надо! - пробормотал Скорпион.
        Клавэйн снял блокаду. Присутствие Скади ощутилось с такой силой, что он даже вздрогнул. Но, как и обещала, она всего лишь поместила в его сознание образы.
        Клавэйн увидел конец человеческого мира. Цепочки орбитальных жилищ вспыхивали огнем аннигиляции. Ядерные грибы испещряли поверхность миров, которые были сочтены маловажными, потому не подлежали разборке. Кометы и астероиды летели на колонии - и человеческой защиты не хватало, чтобы отбить чудовищную бомбардировку. Из атмосферы звезд вырывались огромные протуберанцы и, умело направленные, факелами выжигали, стерилизовали поверхность планет. Каменные луны превращались в облака раскаленного мусора, газовые гиганты разрывались на части, словно игрушки капризного ребенка. Умирали самые звезды - их отравляли, заставляли чрезмерно разогреваться или остывать или разламывали десятком способов. В межзвездном пространстве взрывались корабли, чьи экипажи уже верили, что избежали опасности. Клавэйн услышал отчаянный хор радиопередач, сперва тысячеголосый, но затем уменьшившийся до жалкой горстки призывов - и те затихали один за другим. Осталось лишь невнятное, монотонное бормотание машин, но и оно затихало по мере того, как рушились последние бастионы человечества.
        Зачистка произошла в объеме многих десятков световых лет, заняла много десятилетий, но по сравнению с медленной поступью галактической истории это было лишь мгновением.
        Клавэйн ощутил безжалостный разум, стоящий за чудовищным истреблением, совокупное сознание множества механических интеллектов, большинство из которых осталось за порогом ощущения собственного «я», не стало разумным в полном смысле этого слова. Машины были древними - старше иных звезд - и знали в совершенстве лишь науку истребления. Прочее их не касалось.
        - Далеко ли это будущее? - спросил он Скади.
        - Оно уже началось, просто мы еще не воспринимаем его. Через полвека волки доберутся до главных колоний, ближайших к Первой Системе. Через век от человечества останутся лишь разрозненные группы, слишком напуганные, чтобы путешествовать или сообщаться друг с другом.
        - А сочленители?
        - Мы столь же уязвимы, как и прочее человечество. Нас будут преследовать и уничтожать. Материнское Гнездо не уцелеет. Гнезда во многих других системах тоже погибнут. И тогда выжившие сочленители пошлют в прошлое сигнал.
        Клавэйн немного поразмыслил над услышанным и сдержанно кивнул, решив пока не высказывать сомнений.
        - Как им это удалось?
        - Эксперименты Галианы, «Пролог», - ответила голова. - Она исследовала слияния человеческого разума с чистыми квантовыми состояниями. Квантовая суперпозиция соединяет, в определенном смысле, не только существующие квантовые объекты, но и те, которые лишь могли бы существовать или возникнут в будущем. Галиана намеревалась лишь оценить возможность распараллеливания сознания, но открыла окно в будущее. Однако канал связи оказался далеко не идеальным, лишь слабое эхо достигло Марса. Притом каждое переданное послание увеличивало зашумленность. Канал имеет ограниченную пропускную способность. Потому «Пролог» - бесценный ресурс, такой можно использовать лишь при крайней надобности, когда речь идет о жизни и смерти.
        Перед Клавэйном словно разверзлась бездна. Он представил, чт? стоит за словами Скади, и изумленно спросил:
        - Значит, наша история уже изменилась?
        - Галиана узнала благодаря «Прологу», как сделать первый сочленительский двигатель. Узнала, как получать энергию с помощью микроскопических квантовых «кротовых нор». В сердцевине главного двигателя наших звездолетов начинается такая «кротовая нора», чей другой конец - в прошлом, в пятнадцати миллиардах лет назад, сосет энергию Большого взрыва, раскаленного шара кварк-глюонной плазмы. Эта же технология применима к производству апокалиптического оружия.
        - «Адские» пушки…
        - В нашей оригинальной истории мы не имели таких преимуществ. Путешествовать к звездам мы научились только через столетие после первого вылета Сандры Вой. Наши корабли оставались ненадежными, хрупкими, разогнаться могли лишь до одной пятой скорости света. Поэтому распространялось человечество гораздо медленней, за четыре века заселило полдюжины систем. Но и этого хватило, чтобы привлечь волков. Зачистка была жестокой и эффективной. Известная тебе версия человеческой истории - уже попытка улучшить наше положение. Нам дано оружие для противодействия угрозе.
        - Теперь понимаю, почему «адские» пушки нельзя воспроизвести, - отметил Клавэйн. - Только Галиане показали, как их сделать, а она уничтожила данные.
        - Пушки - подарок из будущего, - гордо сказала Скади. - От тех, кем мы станем.
        - А что сейчас, в нашей мировой линии?
        - В той линии, где мы научились строить двигатели, волки все равно истребили нас. Оказалось, двигатель легко обнаружить даже на расстоянии многих световых лет.
        - И потому будущие мы попробовали снова.
        - Да. Но решили коснуться недалекого прошлого, вмешаться в историю сочленителей гораздо позже. И первым они передали запрещение строить двигатели. Потому мы и прекратили их делать век назад. Затем нам передали сведения, позволившие изготовить «тихие», малозаметные двигатели того типа, какой установлен на «Паслене». Демархисты посчитали, что мы его построили ради тактического преимущества. А по сути, этот субсветовик - наше первое оружие против волков. Позднее мы получили сведения о методах подавления инерции. Отправляясь в Город Бездны, я еще не знала, что должна проникнуть в Замок Воронов и добыть элементы инопланетной технологии, позволяющие собрать противоинерционную машину.
        - И что теперь?
        - Нам дали новый шанс. - Скади улыбнулась. - Бегство - единственная возможность спастись. Сочленители должны покинуть обжитое человечеством пространство до массового прибытия волков.
        - То бишь удрать?
        - Я понимаю, удирать - не в твоем стиле. Но иногда это единственный выход. Позднее, возможно, мы и решим вернуться, и даже бросим вызов волкам. Другие разумные расы не смогли им противодействовать. Но мы, полагаю, особый случай. Сочленители уже осмелились изменить свое прошлое.
        - Почему ты думаешь, что другие бедолаги не пытались изменить свое прошлое?
        - Клавэйн, нам следует убираться отсюда. Немедленно! - предупредил Скорпион.
        - Скади, ты показала достаточно, - произнес старик. - Я допускаю, что ты веришь в свою правоту.
        - И по-прежнему считаешь меня марионеткой неких таинственных сил?
        - Скади, этого я в точности не знаю. И пока вполне допускаю такую возможность.
        - Я служу лишь Материнскому Гнезду!
        - Это прекрасно, - кивнул Клавэйн, чувствуя, что она убеждена в правильности своих действий, в том, что поступает во благо сочленителей. Никакие слова Скади не разубедят. - Отдай мне Фелку, и я покину корабль.
        - А потом ты уничтожишь меня?
        Он подумал, что вряд ли Скади уже узнала о размещенных микроминах.
        - А что случится, если я оставлю «Паслен» дрейфовать? Ты сможешь починиться?
        - Мне и не нужно. Нас догоняет экспедиционная эскадра. Она - твой настоящий враг. Ее корабли вооружены намного лучше «Паслена», а быстротой и скрытностью не уступают ему.
        - Но это еще не значит, что мне невыгодно тебя уничтожить.
        Скади обернулась и громко приказала:
        - Приведите Фелку!
        Спустя полминуты за спиной Скади появились два сочленителя, тянущие одетую в скафандр Фелку. Та еще не пришла в сознание. Визор был поднят, в шлеме виднелось ее сонное лицо. Клавэйн вгляделся в него. Похоже, она жива.
        Скади посторонилась, чтобы помощники смогли подтащить заложницу к Клавэйну, и сказала:
        - Забирай.
        - Что с ней?
        - Ничего страшного. Я же сказала: она уходит в себя. Очень тоскует по своей Великой Стене. Возможно, от твоей опеки ей станет лучше… Клавэйн, тебе следует кое-что узнать.
        - Я слушаю, - сказал он, глядя на Скади.
        - Она тебе не дочь. Это исключено. Она солгала, пытаясь вернуть тебя. Правдоподобно солгала, возможно, сама хотела, чтобы так и было на самом деле… Зная это, ты по-прежнему хочешь ее забрать?
        Старик понимал: сейчас Скади не лжет. Она охотно обманывала и унижала, но исключительно потому, что считала это необходимым. Скади не станет причинять боль лишь ради удовольствия. Но хоть бы она и солгала…
        - С чего бы мне не хотеть? - спросил он хрипло.
        - Не обманывай себя! Неужели тебе все равно?
        - Я пришел сюда, чтобы спасти дорогого для меня человека, - проговорил он, стараясь, чтобы голос прозвучал ровно. - А моей он крови или нет, не важно…
        - Не важно?
        - Совершенно!
        - Отлично. Значит, наши дела сделаны. Фелка очень помогла нам обоим. Она защитила меня от тебя и принудила волка к сотрудничеству, чего мне в одиночку не удалось бы.
        - Волка?
        - Ой, извини, неужели я не рассказала про волка?
        - Пойдем! - потребовал Скорпион.
        - Погоди, я хочу знать, что она имеет в виду.
        - Именно то, что и сказала, - уверила Скади, с нежностью поместив голову на место и заморгав, когда труба со щелчком соединилась с аппаратурой внутри доспехов. - Я привезла волка с собой, сочтя его потенциально полезным. И не ошиблась.
        - То есть ты взяла с собой тело Галианы?
        - Я взяла с собой Галиану, - поправила Скади. - Она не мертва. По крайней мере, в привычном для тебя смысле. Я пообщалась с ней вскоре после ее возвращения из глубокого космоса. Ее личность и воспоминания остались в целости. Мы разговаривали. Она расспрашивала о тебе и Фелке, и я позволила себе небольшую ложь во благо: убедила ее, что вы оба мертвы. Так было лучше для всех. Галиана уже проигрывала битву за свой разум. Волк захватывал его, а у нее не было сил сопротивляться. Но волк не убил ее, он сохранил разум и воспоминания, найдя их полезными. Он также знал, что Галиана драгоценна для нас, мы не станем никак вредить ей - и проникшему в нее волку.
        Клавэйн беспомощно смотрел, отчаянно надеясь, что Скади обманула. Но, как и насчет Фелки, она наверняка говорила правду. Старик понял, каким будет ответ на следующий вопрос, но его все равно задал:
        - Ты отдашь ее мне?
        - Нет! - Скади предостерегающе подняла черный палец. - Ты уходишь с Фелкой - или с пустыми руками. Выбирай. А Галиана останется здесь. - Затем, словно только что вспомнив, она добавила: - Да, и на случай, если ты засомневаешься, скажу: я знаю про оставленные тобой боеголовки.
        - Все найти не успеешь, - предупредил свинья.
        - Мне и не нужно их искать, правда, Клавэйн? Галиана защитит меня не хуже Фелки. Нет, я не покажу тебе Галиану. Фелка подтвердит, что она на борту. Девчонка ведь тоже встречалась с волком. Эй, Фелка, слышишь?
        Но та не отреагировала.
        - Пойдем! - посоветовал Скорпион. - И скорее, пока она не передумала.
        Когда Фелка очнулась, Клавэйн сидел около кровати и задумчиво скреб в бороде. Звуки походили на стрекотанье кузнечика в траве, они дергали подсознание, тянули наверх, к яви. Фелка видела сон о Марсе, о Великой Стене, о том, как потерялась в бесконечной увлекательной задаче ее поддержания в целости.
        - Фелка, проснись! - Голос был резок, почти груб. - С тобой говорит Клавэйн. Ты сейчас среди друзей!
        - Где Скади? - спросила она.
        - Я оставил ее на «Паслене». Она больше тебя не потревожит. - Руку Фелки накрыла ладонь Клавэйна. - Я очень рад видеть тебя целой и невредимой. Как же хорошо, что ты здесь, со мной. Я уже и перестал верить, что мы сможем увидеться снова.
        Фелка обвела взглядом комнату - старомодное помещение, слегка обшарпанные стены и обстановка. Таких на «Паслене» не найдешь. Несомненно, это каюта на звездолете, но уж точно не на новеньком изящном корабле сочленительской сборки.
        - Ты так и не попрощался со мной, перед тем как дезертировать.
        - Я помню, - сказал Клавэйн, массируя пальцем морщины в уголке глаза. Сочленитель выглядел уставшим и сильно постаревшим. - Я помню и прошу прощения. Но я намеренно не стал прощаться. Ты бы меня отговорила. Ведь правда же, отговорила бы? - В голосе, как показалось Фелке, прозвучал упрек.
        - Я лишь хотела, чтобы ты поберег себя, упрочил свое положение. Потому и уговорила присоединиться к Узкому совету.
        - Принимая во внимание произошедшее потом, наверное, это было ошибкой, - сказал он уже мягче.
        Фелка почти не сомневалась, что Клавэйн улыбается.
        - Да, признаюсь, я не думала, что ты вот так о себе позаботишься. И положение свое будешь укреплять дезертирством.
        - Скади хорошо обращалась с тобой?
        - Она хотела, чтобы я ей помогла. Я помогать не стала. Я… ушла в себя. Не хотела услышать, что она тебя убила. А она пыталась изо всех сил.
        - Я знаю.
        - У нее Галиана.
        - И это я знаю. Мы со Скорпионом разместили боеголовки на «Паслене». Активировать их можем и сейчас.
        Фелка с трудом приподнялась, села на кровати.
        - Клавэйн, послушай меня внимательно.
        - Да, я слушаю.
        - Ты должен убить Скади. Не важно, что Галиана у нее. Галиана хотела бы именно этого.
        - Я знаю. Но оттого не легче.
        - Нет! - выкрикнула Фелка, не боясь повысить голос на спасшего ее человека. - Ты не понимаешь! Галиана и в самом деле хотела бы этого. Я знаю - коснулась ее разума, когда мы встречались с волком.
        - В этом разуме не осталось Галианы.
        - Она осталась! Волк постарался ее спрятать, но я… смогла ее увидеть.
        Фелка вгляделась в лицо старика, стараясь запомнить его линии, морщины, понять стоящую за ним тайну. Это лицо Фелка распознавала легче и быстрее, чем любое другое. Но почему? Что именно ее объединяло с Клавэйном? Всего лишь обстоятельства, проведенное вместе время? Она вспомнила, как назвалась его дочерью. Кажется, он не узнал о лжи. Он ведет себя, как и раньше.
        - Фелка…
        - Послушай! - Она сжала его руку, прося внимания. - Я раньше не говорила, потому что это больно и скверно. В эксперименте «Пролог» я ощутила тянущийся ко мне из будущего разум - и его чудовищное зло. Я узнала этот разум. Это была Галиана.
        - Не может быть…
        Она стиснула его руку сильнее.
        - Это правда! Но в этом нет ее вины. Теперь я понимаю: это ее разум, захваченный волком. Скади позволила ему участвовать в эксперименте. Ей требовалась помощь, дешифровка приходящих сообщений.
        Клавэйн покачал головой:
        - Волк никогда бы не стал сотрудничать с нею.
        - Ты ошибаешься. Скади убедила - дескать, с его помощью сумеет завладеть оружием.
        - И какая с того польза волку?
        - Прямой пользы нет. Но для него ведь лучше, если оружие достанется стороне, уже знакомой волку, тем, на кого он может оказывать хоть какое-то влияние. Поэтому он согласился. Понадеялся на свои способности, на возможность добиться уничтожения «адского» оружия, если оно окажется у Скади. Я сумела проникнуть в разум волка. Я поняла.
        - И как он это допустил?
        - Он этого потребовал. Вернее, потребовала часть его, бывшая Галианой…
        Фелка замолчала. Она понимала, как трудно для старика понять случившееся и смириться с потерей. Сколь бы мучительным ни было подчинение волку для Галианы, мука Клавэйна куда горше.
        - Ты имеешь в виду, Галиана, ставшая частью волка, еще помнит нас? Помнит, как все было раньше?
        - Клавэйн, она все помнит. И чувствует.
        Фелка снова замолчала, собираясь с духом, зная: впереди самое трудное для старого сочленителя.
        - Вот почему ты должен это сделать!
        - Что сделать?
        - То, что ты хотел сделать до того, как Скади сказала тебе о Галиане. Ты должен уничтожить волка! - Фелка снова посмотрела ему в лицо, дивясь тому, как он состарился, остро жалея о том, что причиняет боль. - Ты должен уничтожить «Паслен»!
        - Но если я поступлю так, я убью Галиану! - выпалил Клавэйн с внезапной горячностью, будто обнаружив фатальный пробел в рассуждениях Фелки.
        - Я знаю. Но это необходимо.
        - Ты не можешь знать, необходимо это или нет!
        - Могу. Больше того, я точно знаю. Клавэйн, я ощутила ее желание умереть от твоей руки.
        В одиночестве и тишине Клавэйн наблюдал из рубки у штевня «Света Зодиака». Клавэйн приказал не беспокоить его до тех пор, пока он сам не решит вернуться к команде, даже если его уединение продлится много часов.
        Спустя сорок пять минут его глаза привыкли к темноте, и он застыл в молчании, всматриваясь во мглу за бортом, ожидая знака. Иногда шальная частица, проникшая сквозь прозрачный материал иллюминаторов, оставляла на сетчатке обманчивый след. Но Клавэйн знал: ожидаемое распознаешь наверняка, среди этой тьмы его ни с чем не спутаешь.
        В сердце тьмы расцвел бело-голубой огонь, раскаленная точка, пылавшая ярко три-четыре секунды, и медленно угасшая, меняя цвет на красный, затем ржаво-бурый. Яркий свет будто выжег дыру на сетчатке - раскаленное лиловое пятно, видимое, даже если опустить веки.
        Он уничтожил «Паслен».
        Вопреки всем усилиям, Скади не смогла отыскать все закрепленные боеголовки. Даже одной хватило бы, чтобы уничтожить корабль. Сработавший заряд вызвал серию детонаций: сперва собственные боеголовки и топливные запасы антиматерии, затем сочленительские двигатели. Все произошло практически мгновенно, без предупреждения.
        Клавэйн подумал о Галиане. Скади верила: он не осмелится взрывать корабль, если хотя бы заподозрит присутствие Галианы на борту.
        Скади могла бы оказаться правой.
        Но Фелка внушила: «Паслен» необходимо уничтожить. Ей удалось коснуться разума Галианы, почувствовать ее страдание, невыносимое зло поработившего разум волка. Лишь Фелка сумела убедить Клавэйна, заставить его поверить в простое человеческое желание избавиться от мук.
        Галиана попросила убить ее.
        Клавэйн убил.
        Понимание сделанного захлестнуло его с чудовищной силой. Ведь всегда оставалась возможность, пусть крохотная, ничтожная, но возможность вернуть Галиану, изгнать волка. Старик никогда не мог смириться с ее гибелью, всегда верил в эту возможность.
        И своими руками погасил всякую надежду.
        Убил ту, кого любил больше любого другого существа во Вселенной.
        И, стоя в одиночестве, заплакал.
        «Прости меня, прости…»
        Чудовищная сущность, в которую превратился капитан, почувствовала приближение металла к своему боку и распознала шаттл Вольевой. Триумвир даже не представляла себе, до какой степени он всеведущ в своих пределах. Из многих разговоров с нею он уяснил: она все еще считает его пленником «Ностальгии по бесконечности», хотя и слившимся со своей тюрьмой. Тем не менее Илиа узнала, как человеческая нервная система, разросшись, проникла в кибернетическую сеть корабля; все нервные узлы нового капитанского тела Вольева разыскала и тщательно отметила на схеме. После такого исследования невозможно было не понять, что различить пленника и тюрьму уже невозможно. Но Илиа так и не смогла отделаться от представления о Джоне Бреннигене как о сущности, обитающей внутри огромного звездолета. Наверное, все еще не готова была к столь резкой перемене в устоявшихся отношениях. Джон не винил ее за недостаток воображения. На месте Вольевой, пожалуй, он сам отчаянно держался бы за старое.
        Капитан почувствовал, как шаттл проникает внутрь. Воистину неописуемое ощущение: будто сквозь кожу безболезненно пропихивают небольшой камень и он аккуратно умещается во внутренней полости. Через пару секунд Джон зафиксировал содрогание, это пришвартовался шаттл. Илиа вернулась.
        Он сосредоточил внимание на своих внутренностях, различая каждую происходящую там мелочь. Осознание внешней - лежащей за пределами корпуса - Вселенной снизилось на порядок. Бренниген еще сильнее сфокусировал внимание, выделил уровень, где произошла швартовка, затем коридоры и трубы, пронизывающие его подобно артериям и сосудам. Илиа Вольева была крошечной частицей, движущейся по коридору. Как и в любом крупном организме, в капитане обитало много живого, непосредственно с ним не связанного. Это неудивительно, ведь клетки человеческого тела когда-то были независимы. В капитане водились мелкие суетливые крысы-уборщицы. Но они, лишь смутно осознающие себя, всегда подчинялись капитанской воле; личности такого уровня не способны ни удивить, ни позабавить. Еще скучней были машины. В отличие от них, Вольева представляла собой яркий чужеродный объект, вторгшуюся постороннюю клетку, которую Бренниген мог убить, но не мог подчинить себе.
        Она заговорила. Бренниген анализировал речь, разделяя ее вибрацию и производимые шагами колебания.
        - Капитан, это я, только что с Ресургема.
        Он ответил ей, заставляя вибрировать вещество корабля, - и собственный голос казался ему шепотом.
        - Илиа, я рад видеть тебя снова! Без тебя мне было одиноко. Как дела на планете?
        - Тревожно там.
        - Отчего же?
        - Все катится к чертям. Ана думает, что сможет удержать ситуацию под контролем и вывезти б?льшую часть людей с планеты. Я в этом не уверена.
        - А Торн? - деликатно спросил капитан.
        Он очень был рад тому, что у Илиа уйма дел на Ресургеме. Возможно, она пока не заметила пришедший лазерный сигнал.
        - Торн… хочет стать мессией, выведшим свой народ к земле обетованной. Спасти всех, не замарав рук.
        - А ты думаешь, надо действовать прямо и грубо?
        - Капитан, ты давно смотрел в сторону бывшего газового гиганта?
        Конечно, он смотрел. Любопытство еще не покинуло его, в особенности любопытство к жуткому. Он увлеченно наблюдал за тем, как ингибиторы раскрутили газовый гигант, словно детский волчок. Бренниген видел, как в новорожденной туманности обретают очертания колоссальные машины, размерами не уступающие планетам. Окутанные раскаленной пылью, они казались несформированными эмбрионами. Несомненно, их соединят, создав машину еще большую. По деталям уже угадывался ее контур. Самая крупная часть походила на воронку длиной в шесть тысяч километров и шириной в две тысячи. Из других деталей, видимо, будут изготовлены ложе и замок этого чудовищного мушкетона.
        Ничего похожего на окружающие планету кольца, единственный локализованный агрегат. Илиа верит, что он способен калечить звезды. Хорошо бы дожить до тех пор, когда его соберут, увидеть в деле…
        - Я постоянно туда смотрю, изучаю, - ответил капитан.
        - Тогда ты заметил, что машина почти достроена. Еще пара месяцев, а может, и меньше, и она будет готова выстрелить. Потому нам лучше не рисковать.
        Бренниген ощутил ее волнение.
        - Ты имеешь в виду применение пушек?
        - Капитан, ты же согласился. Разрешил их использовать. Неужели передумал?
        Он ответил не сразу, заставил поволноваться. Вольева и в самом деле не знает о лазерном сигнале. Несомненно, если бы узнала, размышляла бы сейчас только о нем.
        - Не слишком ли опасно? До сих пор нас не замечали и не атаковали.
        - Куда опасней опоздать с его применением.
        - Вряд ли Торн с Хоури обрадуются твоим намерениям. Пока эвакуация идет по плану.
        - Они увезли с поверхности всего две тысячи человек, один процент от общей численности. Конечно, когда за дело возьмется правительство, эвакуация пойдет гораздо быстрее. Но и беспорядков будет куда больше. Потому я и хочу нанести превентивный удар по ингибиторам.
        - Но тем ты навлечешь ответный огонь, и они наверняка меня уничтожат.
        - У нас «адский» арсенал.
        - Для обороны он бесполезен.
        - Я уже все продумала, - раздраженно произнесла Илиа. - Мы поместим пушки в нескольких световых часах от корабля. После активации они сами подлетят на нужное расстояние, как было при обстреле Цербера.
        Илиа не требовалось напоминать о том, что нападение на Цербер прошло, мягко говоря, не без проблем. Но справедливости ради следовало признать: оружие тогда не подвело триумвира.
        Капитан нашел еще одно не слишком серьезное возражение. Не стоит казаться слишком уж податливым, иначе она может что-то заподозрить.
        - А если ингибиторы все-таки решат узнать, откуда оружие, и выйдут на меня?
        - К тому времени мы уже нанесем удар, расстроим их планы.
        - А что будет с пушками?
        - Капитан, это мелкие технические детали. Предоставь мне позаботиться о них. Все, что от тебя требуется сейчас, это передать контроль над пушками.
        - Над всеми тридцатью тремя?
        - Нет. Я не собираюсь все сразу бросить против ингибиторов. Как ты любезно напомнил, оружие может понадобиться и позднее, чтобы отбить контратаку.
        - Похоже, ты тщательно все продумала.
        - Правильней сказать так: у меня всегда были тщательно продуманные планы на разные случаи жизни, - холодно произнесла Вольева и вдруг совершенно другим тоном добавила: - И еще, капитан…
        Тот молчал в нерешительности. Может, она вспомнила про лазерный сигнал, многократно попадавший на приемники «Ностальгии по бесконечности», и сейчас примется расспрашивать. Говорить на эту тему капитану очень не хотелось.
        - Ну, спрашивай же, - не выдержал он, полный тяжелых предчувствий.
        - Сигарет у тебя, случайно, не осталось, а?
        Глава тридцатая
        Вольева продвигалась по складу, где содержались пушки, будто королева, принимающая парад. Вот они, тридцать три красавицы, и все такие разные. Илиа много лет прожила рядом с ними, не пожалела времени и труда на их изучение - и тем не менее узнала сущий минимум, получила самое поверхностное представление. Провести мало-мальски полезные испытания удалось лишь с несколькими артсистемами, которые потом были отправлены обстреливать Цербер. Были подозрения, что некоторые из оставшихся невозможно испытать, не разрушив их при этом.
        К счастью, не все пушки были настолько безнадежны. При обращении с оружием главное, и самое сложное, - это правильно определить принцип действия и основные тактико-технические свойства: дальность стрельбы, разрушительная способность, допустимое число выстрелов. Вольева тщательно скрывала от коллег, что имеет лишь самое смутное представление о возможностях половины своего арсенала. Но и ради этого смутного представления пришлось не пожалеть труда и времени.
        Основываясь на результатах многолетних исследований, Илиа решила, какие артсистемы использовать против ингибиторов. Выбрала восемь; двадцать пять останутся на борту «Ностальгии по бесконечности». Отобранные пушки отличались небольшой массой, поэтому их можно было скоро и незаметно перевезти и расположить в разных частях системы. Оценки показывали, что всем восьми должно хватить дальности. Но - увы - оценки оставались весьма условными. А Илиа ненавидела неопределенность. К сожалению, оставалось лишь гадать, сможет ли оружие причинить достаточный ущерб машине ингибиторов. Несомненно лишь одно: ингибиторы атаку заметят. И если до сих пор люди для них были как вьющаяся вокруг мошкара - надоедливыми, но неопасными, - то оружие может стать комариным укусом, пробуждающим настоящую злость.
        «Ну, так попробуйте этого комарика прихлопнуть!» - зло подумала Вольева.
        Она замедлила полет в достаточной степени, чтобы убедиться: со времени последнего осмотра ничего не изменилось. Пушки были зафиксированы точно в таком же положении, что и в прошлый раз. Выглядели они столь же грозно, но никаких самостоятельных действий себе не позволили.
        - Капитан, вот эти орудия мне подходят, - сообщила она Бреннигену.
        - Всего восемь?
        - Да. Пока хватит. Не стоит пихать всех цыплят в одно яйцо, или как там говорится в пословице.
        - По-моему, можно подобрать пословицу и получше.
        - Когда я скажу, выводи пушки, но не все сразу, по очереди. Надеюсь, для тебя это не проблема.
        - Что именно ты скажешь? «Выводи пушки»?
        - Ну, хотя бы. Надо просто переместить из корабля наружу. То есть из тебя наружу, - поправилась она, вспомнив, что капитан предпочитает теперь говорить о субсветовике и о себе как об одном целом.
        В кои-то веки Бренниген демонстрировал дружелюбие, и Вольевой нисколько не хотелось испортить ему настроение.
        - Да отправь пушки за борт, и все дела. Снаружи мы их снова проверим. И еще: постарайся заслонить наши игрушки от ингибиторов. Вроде за нами не следят, но лучше не рисковать лишний раз.
        - Илиа, я тоже считаю, что осторожность не бывает лишней.
        - Отлично! Не начать ли тогда со старого доброго номера семнадцать?
        Пушки пришли в движение, и Вольева содрогнулась. Прошло уже немало времени с тех пор, как несколько орудий покинули склад, и у Илиа выветрилась из памяти эта жуткая процедура. Система креплений, удерживавшая пушку на месте, отключилась, громадина Семнадцатого бесшумно заскользила по рельсу. Хотя в трюме был вакуум и звуки не доносились, возникло ощущение, как при публичной казни, когда ужаснувшаяся толпа замирает на вдохе.
        Рельсы связывали огромный ангар с помещением меньшего размера, находящимся ниже. В этом трюме могла поместиться самая большая пушка. Он был мобилен и предназначался исключительно для перемещения орудий за борт.
        Илиа проводила пушку взглядом, вспоминая свой контакт с машинным интеллектом. Поведение Семнадцатого внушало тревогу, поскольку он выказал признаки свободной воли и полного отсутствия уважения к триумвиру. Несомненно, подобным интеллектом обладали и остальные пушки, но сейчас не имело смысла забивать себе этим голову. Оставалось лишь надеяться, что и капитан, и пушки сделают все как надо.
        Дверь в нижний отсек закрылась. Вольева переключила инфосистему скафандра на внешние камеры и датчики, чтобы наблюдать, как оружие выходит наружу. Оно появится лишь через несколько минут, но торопиться некуда.
        С внешних датчиков поступила неожиданная новость: по корпусу корабля пляшет лазерный луч!
        Первой реакцией Вольевой было отчаяние. Неужели конец?! Ингибиторы ощутили угрозу, будто простого намерения вывести пушки в космос оказалось достаточно. Наверняка это луч их системы дальнего обнаружения. Черные машины почуяли врага в межпланетной мгле.
        Но затем она поняла: излучение идет из другой части небесной сферы, не от волков.
        - Илиа, что-нибудь не так? - озабоченно спросил капитан. - Мне отменить вывод оружия?
        - Ты знал об этом! Не мог не знать!
        - О чем?
        - О том, что на нас светят лазером! Причем на коммуникационной частоте!
        - Илиа, прости, но…
        - Но ты не хотел, чтобы я узнала! Я и не знала, пока не подключилась к наружным датчикам, чтобы наблюдать за выходом оружия.
        - Излучение, хм… - В гулком, божественном, сотрясающем твердь голосе капитана послышалось сомнение. - Ага, теперь понятно, о чем ты… Я не обращал внимания. Сейчас так много всего происходит вокруг. Илиа, ты чувствительнее меня к подобным мелочам. Я в последнее время настолько погружен в себя… Если хочешь, я проанализирую данные и выясню, когда впервые пришел этот луч. Ты же знаешь, я архивирую всю поступающую информацию…
        Она не поверила Бреннигену, но уличить во лжи не могла, ведь он контролировал все потоки данных. Лишь благодаря его небрежности Илиа узнала о лазерной передаче.
        - И давно нас высвечивают?
        - Не больше дня. Хотя постой…
        - Твою мать! Что значит это «постой»?
        - Это значит - несколько дней. Но не больше недели…
        - Скотина ты изолгавшаяся! Почему раньше не сказал?!
        - Думал, тебе уже известно о передаче. Разве ты не зарегистрировала ее, когда подходила ко мне на шаттле?
        Илиа захлестнула ярость. Ага, так это уже не просто лазерный луч, а передача! Что же этот гад еще скрывает?
        - Откуда мне может быть известно о ней? Я же спала всю дорогу. А шаттл запрограммирован только на прием сообщений из системы. Сигналы из глубокого космоса обычно сдвинуты по частоте. Кстати, насколько велик частотный сдвиг?
        - Невелик… Передатчик движется всего лишь на одной десятой скорости света. Но достаточно, чтобы полностью уйти из обычной полосы.
        Вольева прикинула: при такой скорости субсветовику нужен месяц на торможение. Даже если он уже на краю системы, сюда прибудет через две недели, не раньше. Времени подготовиться практически нет. Но это все же лучше, чем обнаружить незваных гостей в считаных днях от себя.
        - Капитан, этот сигнал - наверняка повторяющаяся автоматическая передача. Иначе гости не крутили бы ее так долго. Пожалуйста, транслируй ее на мой скафандр. И побыстрее!
        - Конечно, Илиа. А как насчет орудий? Не выводить их наружу?
        - Да, - произнесла она, но тут же поправилась: - Нет! Выводи чертовы железяки! Чтобы все восемь наружу выпихнуть, понадобятся часы. И не забудь: ты должен заслонить их от ингибиторов своей массой.
        - А что будем делать с сигналом и его источником?
        Вольевой захотелось пнуть капитана. Сильно. Но триумвир парила посреди трюма - пинать просто нечего.
        - Транслируй эту гребаную передачу!
        Визор шлема помутнел изнутри, полностью перекрыв вид на склад оружия. Секунду Илиа смотрела в глухую белую муть. Затем белизна медленно отступила, сменившись изображением. Илиа будто встала у края длинной, скудно обставленной комнаты. Напротив - стол, за ним сидят трое. Стол кажется клином первозданного черного мрака.
        - Здравствуйте! - произнес сидящий за столом старик. - Мое имя Невил Клавэйн. Полагаю, у вас есть то, что мне очень нужно.
        Его глухой черный костюм казался продолжением стола. Среди бархатных глубоких теней отчетливо выделялись только голова и кисти рук. Старик уложил их на столе перед собой, сплетя пальцы. На кистях бугрились вены. Борода и волосы - седые до белизны, лицо изборождено глубокими морщинами, исполосовано тенями.
        - Он имеет в виду некие устройства, находящиеся у вас на борту, - пояснила совсем юная на вид девушка, одетая в такой же черный костюм, похожий на военную форму.
        Вольева подумала, что девушка, судя по акценту, из Йеллоустона.
        - Мы знаем, что у вас тридцать три пушки. От них непрерывно поступают сигналы. Так что не вздумайте блефовать.
        - Увертки не пройдут, - угрюмо заверил свинья - третий сидящий за столом. - Как видите, мы тут не шутки шутим. Все говорили: субсветовик угнать невозможно. А мы взяли и угнали. И оставили с носом сочленителей, а вдобавок навешали им тумаков. Мы проделали долгий путь и с пустыми руками не вернемся.
        Говоря, он энергично взмахивал короткопалой неуклюжей лапой - будто гвоздь забивал.
        Клавэйн наклонился вперед.
        - Скорпион прав: у нас есть все необходимое, чтобы вернуть наше имущество. Вопрос в том, хватит ли у вас здравого смысла отдать его добровольно.
        Повисла неловкая тишина. Казалось, старик ждет ответа - и желание отозваться было сильнейшим, хотя Илиа знала, что это запись, а не передача в прямом эфире. Она уже и рот раскрыла, решив, что скафандр запишет ее слова, загрузит в коммуникационную систему корабля и передаст незваным гостям. Но ответа придется ждать, как минимум, неделю, ведь три дня луч будет идти туда, три обратно.
        Клавэйн заговорил снова:
        - Однако не считайте нас неспособными к разумному компромиссу. Я понимаю: у вас свои трудности. Мы наблюдаем активность в вашей звездной системе и догадываемся, как сильно она беспокоит вас. Тем не менее наших планов это не меняет. Мы хотим, чтобы вы приготовили устройства для передачи нам к тому времени, когда мы прибудем в систему Дельты Павлина. Никаких задержек, отговорок, уверток. Наша цель обсуждению не подлежит. Но мы открыты для обсуждения деталей передачи и будущего сотрудничества.
        - Какое обсуждение - до вас еще две недели! - прошептала Вольева.
        - Мы вскоре прибудем, - продолжил Клавэйн. - Возможно, гораздо раньше, чем вы предполагаете. Но пока мы находимся слишком далеко для эффективного сообщения между нами. Мы продолжим передавать это сообщение, пока не доберемся до системы. Для облегчения переговоров я приготовил свою бета-копию. Уверен, вы располагаете протоколами, необходимыми для ее инсталляции. Если нет, мы готовы отправить нужные данные. - Клавэйн благожелательно улыбнулся. - Пожалуйста, отнеситесь серьезно к нашему предложению. Конечно, взаимности ради мы можем принять вашу бету, если захотите немедленно начать переговоры с нами. Мы с огромным интересом ожидаем вашего ответа. На связи был Невил Клавэйн. Конец трансляции.
        Вольева чертыхнулась про себя.
        - Ах ты старый хрен, еще и любезничает! Есть у меня твои чертовы протоколы!
        Илиа проверила архив: передачу корабль получил уже больше тысячи раз. Значит, нужные данные собраны, можно инсталлировать бета-копию.
        - Капитан, ты слышал?
        - Конечно.
        - Ну так проверь основательно данные на предмет сюрпризов. А потом придумай, как сделать эту копию.
        - Илиа, даже если в данных боевой вирус, вряд ли он повредит мне теперешнему. Это как если бы больной проказой в терминальной стадии боялся дерматита или капитан тонущего корабля тревожился о червоточинах в корпусе.
        - Спасибо, я уже поняла, что ты имеешь в виду. Но все равно проверь. Я хочу без помех переговорить с этим Клавэйном лицом к лицу.
        Триумвир переключила визор в прозрачное состояние, и как раз вовремя, чтобы увидеть, как наружу поползла очередная пушка. Разъярилась Вольева донельзя. Дело не только в незваных гостях, упавших как снег на голову и потребовавших отдать самое ценное. Дело еще в капитане: этот мерзавец из кожи вон лезет, чтобы скрыть от нее неприятности.
        Илиа Вольева не понимала, что за игру затеял Джон Бренниген, и это ей совершенно не нравилось.
        Илиа отступила на шаг от робота.
        - Старт! - скомандовала она не без опаски.
        Бета-версия инсталлировалась посредством обычных протоколов, совместимых с основными оперативными системами - начиная с созданных во второй половине Бель-Эпок, йеллоустонского золотого века. Данные оказались свободными от вирусного заражения, как намеренного, так и случайного. Но Вольева все равно им не доверяла. Она полдня потратила, выясняя, не сумела ли бета-версия неким сверхъестественно хитрым образом преодолеть и модифицировать бортовые противовирусные фильтры. Триумвир ничего не нашла, но тем не менее постаралась как можно лучше изолировать бету от корабельной сети.
        Конечно, Бренниген был прав насчет вирусов. Ведь он теперь, по сути, и являлся кораблем. А началось это, когда его поразил чрезвычайно адаптивный инопланетный вирус. Поэтому едва ли творение человеческих рук способно повредить ему, оттеснив неизмеримо более изощренную заразу.
        Робот вдруг попятился от Вольевой, качнулся, чуть не упал, но сумел выпрямиться. Глаза-камеры задергались независимо, затем со щелчком переключились в бинокулярный режим, сфокусировались на ней. Диафрагмы на них закрылись и раскрылись снова. Машина шагнула к триумвиру.
        Та предостерегающе подняла руку:
        - Стой!
        Илиа инсталлировала бету в один из немногих человекоподобных роботов, остававшихся на борту «Ностальгии». Он выглядел почти скелетом: все открыто, механизмы наружу.
        За себя Вольева не боялась. По крайней мере, разумных оснований для страха не видела, поскольку была физически сильней машины.
        - Говорите со мной! - приказала она. - Вы установились нормально?
        Голос машины напоминал жужжание запертой в ящике мухи.
        - Да. Я бета-версия Невила Клавэйна.
        - Хорошо. А я кто?
        - Не знаю. Вы не представились.
        - Я триумвир Илиа Вольева. Вы на моем корабле, который называется «Ностальгия по бесконечности». Я инсталлировала вас в робота общего назначения. Машина эта хрупкая и ненадежная, по каковой причине и выбрана. Так что давайте без глупостей. Робот запрограммирован на самоуничтожение, это во-первых. А во-вторых, я могу попросту разломать его голыми руками.
        - Триумвир, мне и в голову не пришло бы делать глупости. Или, быть может, следует звать вас Илиа?
        - Следует звать меня мэм - вы на борту моего корабля.
        - Илиа, вы отправили свою бета-версию на мой звездолет? - спросил робот, словно не расслышав последней реплики.
        - А какая вам разница, передала или нет?
        - Я всего лишь интересуюсь. Вам не кажется, что, если бы мы обменялись бетами, в наших отношениях появилась бы приятная симметрия?
        - Я бетам не доверяю. И смысла в обмене не вижу.
        Жужжа сервомоторами и поворачивая камеры-глаза, робот осмотрелся. Илиа активировала его в относительно нормальной части субсветовика, где капитан еще не слишком трансформировал свое тело-корабль. Но, возможно, нормальной эта часть казалась только Вольевой, привыкшей к проявлениям плавящей чумы. Через каюту китовыми ребрами тянулись арки пораженной материи, блестящие, скользкие от корабельной слизи. Сапоги триумвира чавкали в черной липкой грязи.
        - Так чт? вы хотели сказать? - спросила Илиа, желая отвлечь машину.
        Робот прекратил рассматривать окрестности и снова уставился на женщину:
        - Пока наши корабли находятся слишком далеко друг от друга, прямые переговоры - дело хлопотное. Беты помогут договориться, подготовят, так сказать, почву. Когда субсветовики сблизятся, можно будет передать накопленный бетами опыт. Оригиналы вникнут в дискуссии и, вполне вероятно, придут к общему мнению гораздо раньше, чем было бы возможным без бета-копий.
        - Ваши слова кажутся разумными, но ведь я понимаю, что говорю всего лишь с набором алгоритмов ответа, с моделью, предсказывающей вероятную реакцию Клавэйна в сходной ситуации.
        Робот исхитрился пожать плечами:
        - И чем это плохо?
        - Настоящий Клавэйн вполне может реагировать иначе в тех же ситуациях.
        - А, это древний логический парадокс. Его любила вспоминать Галиана. Дело в том, что настоящий Клавэйн по-разному отреагирует даже на повторение одного и того же внешнего воздействия. Так что вы ничего не теряете, общаясь с бетой. - Робот поднял скелетоподобную руку, посмотрел сквозь каркас с тягами и тросами. - Вы понимаете, что так мы далеко не продвинемся?
        - Вы о чем?
        - Для чего понадобилось помещать меня в несуразное механическое тело? И этот голос… он вовсе не похож на мой. Вы же видели меня в передаче. Этот носитель нисколько мне не соответствует. Между прочим, я слегка шепелявлю, иногда с нарочитой преувеличенностью. Такая вот черта характера.
        - Я уже сказала…
        - Илиа, хочу вам кое-что предложить. Позвольте роботу соединиться с вашими имплантатами, отобразить в вашем восприятии мой виртуальный облик.
        Странно - Вольевой стало стыдно.
        - Клавэйн, у меня нет имплантатов, - развела она руками.
        - Но вы же ультра! - В жужжании появился недоуменный тон.
        - Да, но я из фракции имплантатоненавистников. У меня и до эпидемии этих машинок не было.
        - А я думал, что хорошо знаю ультранавтов, - задумчиво произнесла копия. - Признаться, удивлен. Но ведь у вас наверняка есть способ воспринимать проецируемую информацию, помимо голографических изображений?
        - Есть очки, - сказала Вольева.
        - Ну, так наденьте их. Уверяю, все станет гораздо проще.
        Вольевой не слишком нравилось подчиняться компьютерной программе, но нельзя было не признать, что предложения имеют смысл. Поэтому она приказала другому роботу доставить очки и микрофон. Надев то и другое, позволила бета-копии модифицировать изображение носителя. Убогий робот исчез, сменившись Клавэйном, почти таким же, как и в передаче. Иллюзия не была идеальной - полезное напоминание о том, что имеешь дело все-таки не с живым человеком. Однако копия выглядела гораздо приятней, чем в обличье робота.
        - Ну вот, можно поговорить о делах, - прозвучал в ушах голос Клавэйна. - Позволю себе спросить еще раз: не хотите ли проинсталлировать свою бету на моем корабле, «Свете Зодиака»?
        Чертова программа ударила по больному месту. Вольева не желала признаваться в том, что попросту не способна создать свою бету. Для человека, имеющего в своем распоряжении субсветовик, это выглядело бы до крайности странно.
        - Подумаю над этим, - пообещала триумвир, улыбнувшись. - А пока, Клавэйн, давайте-ка прервем нашу светскую беседу. Я прервала важную работу и должна к ней вернуться.
        Клавэйн улыбнулся в ответ:
        - Надеюсь, ничего страшного?
        Хотя Илиа и уделяла внимание роботу, она продолжала выводить в космос пушки. Сказала капитану, чтобы тот не выдавал своего присутствия визитеру, говорил только через наушники. В свою очередь, Бренниген мог воспринимать субвокальную речь Вольевой.
        - Я не хочу, чтобы Клавэйн узнал намного больше, чем знает сейчас, - сказала Илиа капитану. - И еще меньше хочу, чтобы он догадался о твоем истинном состоянии.
        - А как настоящий Клавэйн узнает? Если копия что-нибудь разнюхает, ее всегда можно стереть.
        - Но Клавэйн потом заинтересуется причиной.
        - Если оно еще будет, это «потом».
        - Ты имеешь в виду, что…
        - Что мы не собираемся вступать в переговоры с ним.
        Вольева провела робота к рубке, старательно избегая наиболее искаженных частей корабля. Заметила, что робот напряженно рассматривает все кругом, несомненно подозревая неладное. Но спрашивать о случившемся с кораблем он не стал. Да и смысла не имело скрывать: уже скоро «Свет Зодиака» приблизится настолько, что сможет во всех подробностях рассмотреть «Ностальгию по бесконечности». Вне сомнений, «лепнина» на корпусе не останется незамеченной.
        - Илиа, не будем ходить вокруг да около, - произнес голос Клавэйна. - В вашем распоряжении тридцать три чрезвычайно важных для нас объекта. Надеюсь, не станете отрицать?
        - Думаю, это было бы не слишком разумно.
        - Отлично! - Образ Клавэйна энергично кивнул. - Это уже шаг вперед. Значит, мы оба согласились, что объекты существуют и находятся здесь.
        - Лучше уж называть вещи своими именами, - пожала плечами Вольева. - Эти объекты - оружие. Вы знаете, и я знаю. Пушки. И, как я подозреваю, они тоже знают.
        Илиа сняла очки. Робот-Клавэйн неуклюже ковылял по комнате - хрупкий нелепый механизм. Вольева вновь надела очки. Изображения наложились друг на друга, результат двигался, как механическая кукла.
        - Илиа, вы начинаете мне нравиться. Да, это оружие - очень древнее, непонятного происхождения.
        - Клавэйн, не вешайте мне на уши лапшу! Если уж вы в курсе существования этого оружия, наверняка знаете не хуже меня, кто его сделал. Рискну предположить, что это сочленители. Я угадала?
        - Почти.
        - Что значит «почти»?
        - Собрали его сочленители…
        - Собрали? Клавэйн, а ну-ка, выкладывайте начистоту, что за чертовщина происходит. Если оружие сочленительское, почему вы только теперь о нем узнали?
        - Каждое орудие подает сигналы. С недавних пор мы эти сигналы ловим.
        - Но вы же не сочленители!
        - Нет! - Для убедительности Клавэйн взмахнул рукой - почти синхронно с движением робота. - Но буду откровенным, хотя бы ради успеха переговоров. Сочленители хотят завладеть оружием и тоже направляются сюда. Если точнее, сюда направляется целая эскадра тяжеловооруженных субсветовиков. Она следует по пятам за «Светом Зодиака».
        Илиа вспомнила, что свинья по имени Скорпион говорил про сочленителей: «оставили с носом» и «навешали тумаков».
        - Зачем вы мне это рассказываете?
        - Чтобы встревожить вас. Даже напугать. Не сомневайтесь, я тоже испугался, узнав о них. - Виртуальный Клавэйн поскреб в бороде. - Вот поэтому нам с вами и нужно договориться. Передайте арсенал в мое распоряжение, а уж с сочленителями я как-нибудь справлюсь.
        - И почему вы считаете, что справитесь с ними лучше меня?
        - По двум причинам. Во-первых, я уже несколько раз переиграл их. Во-вторых - что важнее, - я недавно принадлежал к их фракции.
        Капитан прошептал на ухо:
        - Илиа, я проверил. Среди сочленителей и в самом деле числился Невил Клавэйн.
        - Думаете, ваше прошлое даст вам преимущество в бою с целой эскадрой?
        - Сочленители не мстительны. Если у вас нет того, что им нужно, они оставят вас в покое. Но если оружие еще будет на вашем корабле, сочленители разорвут вас в клочья.
        - В вашей логике есть небольшой пробел. Пушки у меня. Не подумали, что это я разорву вас в клочья?
        - А вы, наверное, отлично научились обращаться с ними? - Клавэйн добродушно подмигнул.
        - У меня есть опыт обращения с ними.
        - Нет у вас никакого опыта. Вы, по сути, только-только завели чертовы игрушки. Если бы это случилось раньше, мы бы раньше и заметили. Не следует переоценивать способность управляться с техникой, которую вы практически не понимаете. Недостаток опыта и знаний может оказаться фатальным.
        - Предоставьте судить об этом мне самой!
        Клавэйн (черт, нельзя думать об этой штуке, будто о настоящем Клавэйне!) снова взъерошил бороду.
        - Я не хотел вас оскорбить. Но это опасное оружие. Очень серьезно предлагаю передать его мне. А уж я о нем позабочусь.
        - А если я отвечу «нет»?
        - Тогда мы исполним обещание и заберем его силой.
        - Знаете, Клавэйн, я хочу вам кое-что показать. Вы как-то говорили, что знаете о неприятностях в системе Дельты Павлина. Сейчас увидите их во всех подробностях, чтобы не оставалось никаких сомнений.
        Вольева запрограммировала сферический дисплей на показ разобранной планеты. Оставшееся на ее месте облако мусора было неровным, клочковатым; в его толще виднелись глобулы уплотненной материи. Похожий на горн объект в центре облака казался на порядок больше любой глобулы и выглядел почти завершенным. Хотя датчики с трудом различали детали сквозь мегатонны обломков и пыли, сооружение представлялось неимоверно сложным, головоломным собранием причудливых деталей, структур размером от нескольких метров до сотен километров в поперечнике. Сооружение казалось сотканным из ажурной ткани и имело органический вид: сухожилия, узловатые мышцы, бугры суставов. Даже в приступе безумия человеческое сознание не измыслило бы подобную конструкцию. Несомненно, ее пока не закончили. И сейчас к ней добавлялись новые слои материи; в облаке различались потоки обработанного материала, тянущиеся к исполинской машине. Но она выглядела пугающе близкой к завершению.
        - Клавэйн, вы уже это видели?
        - В таких подробностях - нет.
        - И что вы об этом думаете?
        - Илиа, почему бы вам не рассказать сперва, что думаете вы?
        - Я пришла к простому и однозначному выводу, - ответила она. - Чтобы сделать эту машину, были разобраны три скалистые планеты. Ее монтируют пришельцы, чуждые нам существа. И прибыли они сюда из-за того, что сделал Дэн Силвест.
        - Да, мы догадывались, что он причастен к появлению чужаков. И знаем о черных машинах. Уже давно подозревали об их существовании.
        - Простите, «мы» - это кто?
        - Сочленители. Я расстался с ними совсем недавно. - Клавэйн немного помолчал, задумавшись. - Несколько веков назад мы направили экспедицию в глубокий космос - намного дальше, чем добиралось прежде человечество. Экспедиция встретила черные машины. Мы назвали их волками. Полагаю, здесь появились такие же.
        - Они себя никак не называют, - сказала Вольева. - Мы их зовем ингибиторами. Так они именовались в свои лучшие времена.
        - Вы это узнали из наблюдений?
        - Не совсем.
        Илиа подумала, что разболтала уже слишком многое. Но Клавэйн оказался таким чутким собеседником. Хотелось разъяснять ему, убеждать его. Желание было почти неодолимым. Если не придержать язык, можно ненароком выложить и про Цербер-Гадес, и про то, как Хоури удалось заглянуть в дочеловеческую историю Галактики и узнать о бесконечной череде войн и геноцида, тянущейся почти от начала существования разумной жизни.
        Да, кое-что можно обсудить с Клавэйном. Прочее же лучше не трогать - во всяком случае, до подходящего момента.
        - Илиа Вольева, вы женщина-загадка.
        - Я женщина, у которой много работы. - Илиа сфокусировала изображение на растущей машине ингибиторов. - Не сомневаюсь: они строят оружие. Скорее всего, хотят вызывать катастрофу во всей системе, дестабилизировав звезду. Амарантийцев они истребили, вызвав чудовищный протуберанец. Думаю, на этот раз придумали нечто еще страшнее и разрушительней. Я не могу позволить, чтобы ингибиторы запустили машину. На Ресургеме двести тысяч человек. Они погибнут, если ингибиторы осуществят задуманное.
        - Поверьте, я с сочувствием отношусь к вашим проблемам.
        - Значит, вы должны понять: я не могу отдать пушки ни сейчас, ни потом.
        Впервые Клавэйн выглядел растерянным. Он запустил руку в шевелюру, заскреб, превратив ее в мешанину торчащих белых лохм.
        - Так отдайте мне оружие, и я применю его против волков! Разве так не будет лучше?
        - Может, и будет, - весело ответила триумвир. - Только я вам не верю. И если это оружие и вправду такое мощное, как вы говорите, я никому его не отдам. В конце концов, мы веками его искали. Вы уж не обижайтесь, ладно? Просто мы люди хозяйственные. Подумайте, разве это правильно - отдавать ценное имущество первой встречной шайке бродяг? - Она улыбнулась. - К тому же вы сами признали: оружие-то по большому счету не ваше.
        - Илиа, вы очень пожалеете, если вступите в переговоры с сочленителями.
        - Хм, возможно. Но, по крайней мере, это будут переговоры с легитимной фракцией человечества, а не с бандой.
        Клавэйн приложил руку ко лбу, словно его мучила мигрень.
        - Вы не поймете друг друга. Сочленители хотят заполучить оружие только для того, чтобы удрать с ним в глубокий космос.
        - А у вас, поди, цели куда благороднее?
        - Как это ни выспренно звучит, да. Я хочу вернуть эти пушки человеческой расе: демархистам, ультра, армии Скорпиона. Мне все равно, к кому они попадут. Главное, я должен быть уверен, что оно будет использовано правильно.
        - Правильно? Этот как?
        - Против волков. Они приближаются. Сочленители уже давно это знают. А происходящее здесь доказывает справедливость их подозрений. Илиа, пара следующих столетий обещает быть очень интересной.
        - Интересной?
        - Да. Но, боюсь, не слишком радостной.
        Вольева выключила бета-копию. Образ Клавэйна рассыпался на отдельные пятна, потускнел, исчез. Остался лишь худосочный робот. Но ощущение присутствия не ушло. Илиа не могла отделаться от мыслей о Клавэйне. Казалось, он все еще рядом, стоит, наблюдает.
        - Илиа, мы готовы, - оповестил капитан. - Последнее орудие уже вне корпуса.
        Триумвир сдернула гарнитуру:
        - Все в порядке?
        - По большому счету да. Пять пушек вышли благополучно. Шестая проявила краткую нестабильность двигательной системы, не сразу заработали нормально подсистемы наводки четырнадцатой и двадцать третьей. После размещения снаружи никакие неполадки не отмечены.
        Илиа закурила. Вытянула четверть сигареты и только потом ответила:
        - По мне, это совершенные мелочи.
        - Уверен, новых неполадок не будет, - громыхнул капитанский бас. - Электромагнитный фон в помещении склада сильно отличается от забортных полей. Переход слегка возмутил артсистемы. Побудут немного снаружи, и состояние нормализуется.
        - Подготовь, пожалуйста, шаттл.
        - Что?
        - Ты слышал. Я вылечу наружу, проверю орудия. - Она притопнула ногой, ожидая ответа.
        - Илиа, в этом нет необходимости. Я мониторю состояние каждой пушки, до последней детали.
        - Капитан, управлять ты ими можешь и состояние мониторишь, но ты же не знаешь их так, как знаю я.
        - Илиа…
        - Мне большой шаттл не нужен. Я бы и в скафандре полетела, но в нем не покуришь.
        Капитан вздохнул - словно дом вдалеке обвалился.
        - Хорошо, я подготовлю для тебя судно. Но будь осторожна, хорошо? И держись у меня в тылу, чтобы ингибиторы не заметили.
        - Им на нас пока наплевать. И вряд ли что-нибудь изменится в ближайшие пять минут.
        - Илиа, лучше не рисковать без нужды!
        Вольева подумала, что капитан может и в самом деле за нее переживать, хоть в это и с трудом верится. Конечно, ему одиноко здесь, а она - единственное существо, с кем можно нормально, по-человечески пообщаться. Но ведь она раскрыла его преступления и наказала за них, превратив человека в звездолет. Не могут капитанские чувства быть однозначно дружескими. Уж не лукавит ли он?
        Вольева докурила. Повинуясь внезапному импульсу раздражения, сунула окурок в голову роботу, между парой торчащих металлических пластин. Окурок полыхнул оранжево.
        - Дрянная привычка! - обругала себя Илиа.
        Она села в похожий на змеиную голову шаттл - в таком Хоури с Торном исследовали ингибиторскую активность вокруг газового гиганта. Капитан уже запустил системы маленького судна, подогнал его к шлюзу. Шаттл пострадал при встрече с черными машинами в атмосфере Рух, но повреждения без труда удалось исправить наличными средствами. В любом случае они были не настолько серьезными, чтобы помешать короткому вылету.
        Вольева уселась в кресло пилота, подключилась к системе управления. Капитан поработал отлично, даже баки заправил под завязку, хотя пролететь надо было всего пару сотен метров.
        Но странно, триумвира глодала тревога. И причина этого беспокойства оставалась непонятной.
        Вольева вывела шаттл наружу, за бронированные ворота. И это был не тот шлюз, через который вышло оружие, а гораздо больший. Пушки скрылись от ингибиторов - и от взгляда Илиа - за громадой субсветовика. Илиа направила судно вокруг звездолета, наблюдая, как туманность, сделанная из разбитой планеты, скрывается за округлостью корпуса.
        Показались пушки - восемь грозного вида силуэтов, похожих на дремлющих монстров. Все разные, но с очевидными чертами сходства, придуманные одним разумом. Илиа всегда подозревала, что они сочленительского происхождения, но, получив подтверждение тому от Клавэйна, была озадачена. Вроде у Клавэйна нет причин лгать. Но почему сочленители произвели на свет столь жуткие орудия убийства? Несомненно, чтобы применить их. Может, хотели посчитаться с остальным человечеством?
        Каждую пушку окружала паутина балок и кронштейнов, на которых крепились маневровые двигатели, прицельное оборудование и несколько защитных приспособлений, предназначенных обезопасить само орудие. Маневровые движки могли в принципе доставить его в любое место системы, но, по прикидкам Вольевой, это заняло бы слишком много времени. Поэтому она присоединила к каждой пушке по восемь буксирных ракет: четыре в носу, четыре в корме, на углах скелета из балок. С помощью буксиров орудия могли добраться до противоположного края системы всего за месяц.
        Илиа нацелила шаттл на пушки. Они, чувствуя приближение, зашевелились. Вольева подлетела ближе, сбросила скорость, изучая пушки, у которых недавно обнаружились неисправности. На экране браслета побежали строчки диагностики, сжато, но достаточно информативно отражающие состояние орудий. Вроде все в полном порядке.
        Именно это и настораживало.
        Никаких признаков неполадок, вызванных переходом. В записях тоже нет указаний на аварийность. Значит, капитан солгал про нестабильность и проблемы с прицелами. Паршивец подстроил так, что Илиа сама захотела выйти наружу и проверить. Но зачем?
        Вольева заставила себя успокоиться.
        - Эй, капитан? - осторожно позвала она.
        - Да, Илиа?
        - Тут странные показания - будто не было никаких сбоев. Абсолютно все нормально, и при выходе, и сейчас.
        - Но я уверен: неполадки при выходе были.
        - В самом деле?
        - Да. - В голосе Бреннигена послышалась нерешительность. - В общем-то, я уверен. Иначе разве стал бы сообщать о них?
        - Не знаю. Возможно, ты хотел выставить меня за борт.
        - С чего бы мне этого хотеть? - Капитан взял оскорбленный тон, но вышло как-то не слишком убедительно.
        - Не знаю, но у меня гадкое предчувствие. Похоже, я очень скоро выясню, в чем дело, правда?
        Пушка номер тридцать три, самая мощная из восьми выведенных, отделилась от группы, заскользила вбок. При всей своей массивности двигалась она плавно, грациозно - мощные маневровые двигатели, сверкая выхлопами, перемещали ее с помощью точных и экономных импульсов. Вольева глянула на браслет.
        Заработали гироскопы орудия, разворачивая внешнюю раму. Медленно и зловеще, будто огромный железный палец, указующий на осужденного, пушка развернулась к цели.
        И нацелилась она на «Ностальгию по бесконечности».
        Проклиная себя, Вольева наконец поняла, в чем дело.
        Капитан решил свести счеты с жизнью.
        Следовало предвидеть такую возможность. Выход Бреннигена из кататонии был всего лишь уловкой. Он с самого начала хотел покончить со своим жутким и жалким состоянием. А Вольева дала ему идеальный инструмент. Умоляла предоставить в ее распоряжение пушки, а он согласился - и с такой подозрительной легкостью.
        - Капитан!
        - Прости, Илиа. Я должен это сделать.
        - Нет! Ты ничего никому не должен!
        - Я знаю: ты хотела понять и думала, что все поняла, но это совершенно за пределами твоих возможностей - представить, каково мне на самом деле.
        - Капитан, прошу, не спеши! Давай поговорим. Если чувствуешь, что не можешь больше, не справляешься, так расскажи мне, поделись. Мы вместе что-нибудь придумаем.
        Пушка закончила разворот. Ее раскрывшаяся цветком оконечность уставилась на темный корпус субсветовика.
        - Илиа, время обсуждений давно прошло.
        - Мы сможем! - выкрикнула она в отчаянии, не веря себе. - Мы найдем способ вернуть тебя, сделать нормальным человеком!
        - Илиа, не говори чепухи. Случившееся со мной необратимо.
        - Но мы придумаем, как облегчить твое существование, избавить тебя от страданий! Больше того, ты сможешь радоваться жизни, я обещаю! Капитан, мы сможем! Вместе добьемся чего угодно! Нужно только захотеть!
        - Ты и правда ничего не понимаешь. Дело не в том, во что я превратился. Я больше не могу жить с тем, что совершил.
        Пушка замерла, нацелившись точно в середину звездолета.
        - Я знаю, что ты убил человека и завладел его телом, - ответила Вольева. - Это страшное злодеяние, Садзаки не заслуживал такой участи. Но разве ты не понимаешь, что уже расплатился за свое преступление? Садзаки умер дважды. Сперва погиб его разум в его же теле, потом его разум - в твоем. Вот оно, наказание, - и видит бог, оно очень суровое. Капитан, нет нужды снова искупать вину. Что сделано, то сделано. Ты тоже пострадал. Случившееся с тобой кто угодно сочтет достаточной расплатой. Да ты уже тысячу раз переплатил за содеянное!
        - Но я помню, что сделал с ним. Хорошо помню.
        - Конечно! Только это не значит, что нужно казнить себя!
        Вольева глянула на браслет. Пушка разогревалась. Еще чуть-чуть - и придет в боевую готовность.
        - Нужно, Илиа. Пойми, это не прихоть. Я принял решение очень давно. Тебе и не представить, как давно. Всегда, разговаривая с тобой, я преследовал одну цель - прекратить свое существование.
        - Ты мог бы покончить с собой, пока я была на Ресургеме. Почему сейчас?
        - Почему сейчас? - Капитан издал жуткий хрип, похожий на смех. - Ну разве не очевидно? Какой прок от правосудия, если ему нет свидетелей?
        Браслет сообщил: орудие готово к стрельбе.
        - Ты хочешь, чтобы я это видела?
        - Конечно. Ты всегда была для меня особенной. Разговаривала со мной, когда я болел. Стала для меня лучшим другом. Ты сможешь понять.
        - Но я тебя и сделала чудовищем!
        - Твоей вины тут нет. Тогда это было необходимо. В самом деле, я нисколько не в обиде.
        - Пожалуйста, остановись! Ты же погубишь не только себя.
        Илиа понимала, что сейчас необходимо сказать самые правильные, самые проникновенные слова.
        - Капитан, ты нам необходим. Нам нужны пушки, которые ты несешь в себе. Нужна твоя помощь в эвакуации Ресургема. Твоя смерть повлечет за собой гибель двухсот тысяч человек. Это будет новое преступление, страшнее всех прежних, - но искупить вину ты уже не сможешь.
        - Прямой моей вины в гибели этих людей не будет.
        - Капитан, умоляю, не делай этого!
        - Илиа, отведи шаттл прочь. Не хочу, чтобы ты пострадала при взрыве. Я никогда не желал тебе зла, мне всего лишь нужно, чтобы ты стала свидетелем моей смерти. Верю, ты меня поймешь.
        - Я уже понимаю тебя! Разве этого недостаточно?!
        - Нет.
        Орудие заработало. Выпущенный его жерлом луч оставался невидим, пока не коснулся обшивки. Рассеиваясь, он замерцал на вытекающем воздухе и частицах испаренной брони: метровой толщины лезвие, квинтэссенция всеразрушающей силы, пронзало тело корабля. В арсенале пушка номер тридцать три была не самой разрушительной, но обладала колоссальной дальнобойностью. Поэтому Вольева и выбрала ее для удара по ингибиторам.
        Силовой луч прогрыз корабль насквозь и засветился в облаке пара и воздуха с другой стороны. Орудие начало разворачиваться, вспарывая корпус.
        - Капитан!
        - Извини, я не могу остановиться.
        В голосе слышалась боль. Неудивительно, ведь нервы Бреннигена протянулись во все закоулки «Ностальгии по бесконечности». И этот луч для него словно скальпель, кромсающий руку.
        Капитана не устраивала быстрая и безболезненная смерть. Она не искупит злодейство. Бренниген желал умереть медленно, корчась в жуткой агонии. Настоящая казнь - а рядом свидетель, способный рассмотреть мучения во всех подробностях.
        Луч пропахал борозду в сотню метров. Капитан истекал жижами, исходил паром.
        - Прекрати! Бога ради, остановись!
        - Илиа, позволь мне закончить. Прости, пожалуйста…
        - Я не позволю!
        Триумвир не задумывалась. Если бы помедлила хоть мгновение, вряд ли собралась бы с духом и пошла на смертельный риск. Она была невысокого мнения о своей храбрости и уж точно не хотела жертвовать собой.
        Илиа Вольева рванула шаттл к лучу, чтобы заслонить собой «Ностальгию по бесконечности».
        - Нет! - воскликнул капитан.
        Слишком поздно. Чтобы прекратить огонь, нужна секунда. И быстро орудие не развернешь.
        Прицелилась триумвир неточно, шаттл лишь скользнул по лучу - но тот испарил всю правую половину суденышка. Одно мгновение свирепого буйства энергии - и броня, и внутренний каркас, и термоизоляция, и герметичная мембрана стали паром. Вольева успела заметить, что промазала, угодила не точно в центр пучка, - и поняла, что это не имеет значения.
        Она все равно умрет.
        Перед глазами все поплыло. В горле возник омертвляющий холод, словно туда залили жидкий гелий. Илиа попыталась вдохнуть, и ледяной кулак ударил в легкие. В груди словно родилась глыба гранитно-твердого льда. Внутренности замерзли мгновенно.
        Она раскрыла рот, желая проговорить хоть что-нибудь напоследок. Отчего-то это показалось правильным.
        Глава тридцать первая
        - Волк, почему? - спросила Фелка.
        Они встретились наедине под тем самым свинцово-серым небом, на берегу со скальными гребнями и лужами, где, по настоянию Скади, им уже довелось свидеться. Теперь Фелка грезила наяву. Ведь она находилась уже на субсветовике Клавэйна, Скади погибла, но волк казался таким же реальным, как и раньше. Его облик оставался неясным - столб дыма, временами принимающий уродливые, гротескные человекоподобные формы.
        - Что «почему»?
        - Почему ты так ненавидишь жизнь?
        - У меня нет ненависти к жизни. Верней, у нас нет. Мы лишь исполняем долг.
        Фелка стояла на коленях, окруженная остатками морских существ. Она знала теперь, чем объясняется одна из великих тайн космоса, тревожившая людей с начала космической эры. В Галактике тьма звезд, у многих есть планеты. Конечно, не все они находятся на нужном расстоянии от светила, не на всех есть металлы в пропорции, требующейся для возникновения сложных соединений углерода. А некоторые звезды слишком нестабильны, и жизнь подле них развиться не может. Но ведь в Галактике сотни миллиардов звезд. Пусть лишь крошечная часть их обитаема, по идее, этого достаточно, чтобы космос изобиловал разумной жизнью.
        Но люди так и не нашли свидетельств распространения разумных форм жизни от звезде к звезде, хотя этот процесс не кажется слишком сложным. Глядя в ночное небо, философы пришли к выводу, что жизнь - исключительный феномен. Возможно, человеческая раса - единственная разумная во всей Галактике.
        Люди были не правы, но свою ошибку они обнаружили лишь в начале эпохи межзвездных сообщений. Отправленные ими экспедиции нашли следы погибших культур, руины цивилизаций на планетах, признаки существования народов. Количество их, погибших, пугало.
        Казалось, разумная жизнь не то чтобы редка, но удивительно склонна к вымиранию. Словно что-то намеренно уничтожало ее.
        Волки и стали недостающим фрагментом головоломки, безжалостным врагом разума. Неумолимые, бесконечно терпеливые машины выискивали признаки зародившегося разума и безжалостно уничтожали его. Оттого Галактика оставалась пустынной и безжизненной, патрулируемой жестокими, бдительными стражами.
        - Но зачем? - спросила Фелка. - Ваши действия кажутся бессмысленными. Если уж вы так ненавидите жизнь, отчего бы не покончить с нею раз и навсегда?
        - Раз и навсегда? - переспросил волк.
        Очевидно, рассуждения Фелки его позабавили.
        - Вы можете разбить все планеты Галактики или отравить их. Похоже, вам просто не хватает храбрости покончить со всей жизнью.
        Медленно, тяжело вздохнула потревоженная волной галька - будто сошла лавина далеко в горах.
        - Мы не хотим уничтожить всякую разумную жизнь, - ответил волк.
        - Нет?
        - Напротив, хотим сохранить ее. Мы блюстители разума, желающие уберечь его от величайшей опасности.
        - Но ведь вы убийцы! Уничтожаете целые культуры!
        Волк пропал из виду, появился снова. А когда ответил, его голос, словно в насмешку, стал похожим на голос Галианы.
        - Настоящая доброта иногда выглядит жестокостью.
        После смерти Галианы Клавэйна видели немногие. Вся команда, даже нижайшие чины в армии свиней понимали: не стоит тревожить командира. Обращались к нему лишь при возникновении по-настоящему тяжелых, критических проблем, требующих немедленного действия. Неизвестно, исходила ли просьба оставить Клавэйна в покое от него самого или от его ближайшего окружения. Скорее всего, было и то и другое. Он стал без малого призраком, таинственной тенью, скитавшейся по коридорам субсветовика в часы, когда команда спала. А временами, пока звездолет летел с большим ускорением, в коридорах слышалось ритмичное топанье экзоскелета - Клавэйн направлялся по своим делам. Но с людьми и свиньями он не заговаривал, на контакт не шел.
        Говорили, он часами сидит в обсерватории и глядит в беззвездную черноту, словно зачарованный ею. Знавшие его замечали, что он выглядит гораздо старше, чем в начале экспедиции, словно погрузился в стазис, а не живет в сжатом корабельном времени. Так выглядят те, кому опротивело существование, кто не тянул бы лямку жизни, если бы этого не требовал долг.
        Хотя подробности остались неизвестными команде, многие догадались: Клавэйн был вынужден принять очень тяжелое решение. А кое-кто вспомнил о Галиане. Раньше она была фактически мертвой, но теперь исчезла навсегда в полном смысле этих слов, и случившееся тяжело легло на душу старика. Сочленители держали Галиану в криокапсуле, надеясь со временем избавить ее от волка. Конечно, вероятность такого исхода была невелика, но ведь наверняка в глубине души Клавэйн надеялся, что Галиана, давняя любовь, вернется к нему исцеленной. А теперь старик убил надежду собственными руками. Говорили, что Фелка сумела его убедить, но окончательное решение принял он сам. На его руках осталась кровь этой казни, совершенной ради милосердия.
        Уединение старика повредило делам куда меньше, чем могло бы показаться на первый взгляд. Клавэйн передал многие свои полномочия заместителям, и приготовления к битве шли теперь полным ходом и без его участия. Фабрики работали безукоризненно, производя броню и оружие. Корпус «Света Зодиака» ощетинился противокорабельными пушками и ракетами. Бесконечные тренировки превратили боевиков Скорпиона в настоящих солдат, безжалостных и эффективных. Свиньи поняли, насколько их предыдущие успехи зависели от чистого везения. В недалеком будущем его заменит профессионализм. Конечно, и профессионалов может постигнуть неудача - но не из-за недостатка подготовки или плохого тактического планирования.
        Теперь, когда уничтожен корабль Скади, нет опасности ввязаться в битву с субсветовиками сочленителей. Дальнее сканирование подтвердило: да, следом идет эскадра. Но она может лишь сравняться по ускорению со «Светом Зодиака». Обогнать его, даже догнать сочленители не в силах. После случившегося с «Пасленом» вряд ли кто-нибудь осмелится повторить эксперимент с четвертой фазой вакуума.
        На полпути к Ресургему звездолет перешел в режим торможения, развернувшись дюзами к цели полета. Теперь ориентир - подчеркнутый релятивистскими эффектами выхлоп сочленительских двигателей - исчез из поля зрения сочленителей. Риск нападения намного снизился, у команды появилось больше времени для работы над главной задачей. Поступали все новые данные, позволяя обдумывать детали операции по возвращению «адского» оружия.
        Вскоре выяснилось, что вблизи Дельты Павлина происходят очень странные события. Сканирование планетарной системы показало: не хватает трех довольно больших небесных тел. Их будто стерли со звездной карты. Еще тревожнее выглядела метаморфоза, которой подвергся газовый гигант. От него осталась лишь часть металлического ядра, окруженная огромным облаком измельченной материи. Виднелись остатки чудовищных машин, использованных для раскручивания и уничтожения планеты: кольца, завитки, петли. По-видимому, технику демонтировали и из деталей сделали новую. В центре облака висела конструкция, намного превосходящая размерами прежние машины: аппарат шириной в две тысячи километров. Очевидно, человеческие руки такое произвести не могли.
        Ремонтуар помог Клавэйну построить датчики нейтрино, способные улавливать сигналы от «адского» оружия. Приблизившись к системе, экспедиция установила: тридцать три пушки остаются практически на прежнем месте. Еще шесть пребывают в пассивном состоянии, вися на орбите нейтронной звезды Гадес. Одной единицы недоставало, но об этой нехватке Клавэйн узнал еще до того, как покинул Материнское Гнездо.
        Когда до цели осталась всего четверть светового года, детальное сканирование позволило сделать вывод: тридцать три орудия с очень высокой вероятностью находятся на борту субсветового корабля приблизительно такого же типа, что и «Свет Зодиака». Наверное, они хранятся в большом грузовом трюме «Ностальгии по бесконечности», висящей в точке Лагранжа между звездой Дельта Павлина и Ресургемом.
        То есть противника наконец рассмотрели и оценили. Но оставался открытым вопрос о том, что происходит на Ресургеме. От единственной в системе обитаемой планеты не исходило сигналов ни в каких диапазонах. Но ведь колония не погибла! Анализ газового состава атмосферы ясно говорил: терраформирование продолжается. На поверхности уже образовались значительные водоемы. Полярные ледники сжались, атмосфера была теплее и влажнее, чем миллион лет назад. Инфракрасное излучение от растительности указывало, что это земные виды, генетически модифицированные для выживания в холоде, сухости и недостатке кислорода. Яркие пятна выдавали местонахождение мощных атмосферных фабрик. Области с высоким содержанием очищенных металлов отмечали промышленную застройку. При наибольшем увеличении угадывались даже признаки дорог и трубопроводов, и кое-где в поле зрения датчиков попадали пузатые воздушные корабли наподобие дирижаблей. Несомненно, планета оставалась обитаемой, но ее население не слишком хотело общаться с окружающим миром.
        - Это все не важно, - сказал Скорпион Клавэйну. - Мы пришли сюда с единственной целью - забрать оружие. К чему усложнять?
        Когда свинья отыскал Клавэйна, тот сидел в одиночестве.
        - Ты хочешь просто разделаться с субсветовиком?
        - Если отправить туда твою бету, можно будет сразу начать переговоры. Тогда к нашему прибытию они подготовят оружие. После развернемся - и поминай как звали. Другие корабли за это время даже не успеют добраться до системы.
        - Не все так просто, - ответил Клавэйн, уныло глядя на звезды за стеклом обзорного купола.
        - Думаешь, переговоры бесполезны? Отлично! Не будем терять время и просто вломимся с лучевиками наперевес.
        - Но сначала помолимся, чтобы люди триумвира не умели обращаться с «адским» оружием. Если дойдет до серьезной драки, шансов у нас будет не больше, чем у снежка на сковородке.
        - А я думал, с «адским» оружием проблем не возникнет.
        Клавэйн наконец повернулся к Скорпиону:
        - Ремонтуар не обещает, что сработают коды блокировки пушек. Если запустим их слишком рано, у противника будет время на поиск способа разблокировки. Если такой способ существует, уверен, Вольева его найдет.
        - Тогда опробуем переговоры. Клавэйн, отправь свою копию. Нам это ничего не будет стоить, но время выиграем.
        Клавэйн не ответил прямо. Вместо этого он спросил:
        - Думаешь, они понимают, что происходит?
        Свинья растерянно заморгал. Иногда он с трудом улавливал перемены в настроении старого сочленителя. Тот был куда сложнее и загадочнее любого человека из всех, кого Скорпион знал со времен своего рабства.
        - Они - это кто? И что они должны понимать?
        - Черные машины уже вовсю орудуют в системе Дельты Павлина. Если жители планеты посмотрят в небо, они обязательно заметят перемены. И поймут, что это не предвещает ничего хорошего.
        - И что с того? Ты же читал отчеты об их ситуации. На планете, похоже, не сохранилось ни единого шаттла. Им остается лишь делать вид, будто не происходит ничего особенного.
        С минуту Клавэйн не отвечал, глядя в окно, в усеянную звездами ночь. Скорпион недоумевал, что же видит там сочленитель. Может, надеется уловить крошечный проблеск вспышки, унесшей жизнь Галианы? Конечно, свинья не знал Клавэйна так, как его знал, например, Ремонтуар, но считал старого солдата человеком исключительно рациональным. Наверное, горе, тихое, но рвущее в клочья душу, может не оставить от рациональности камня на камне. Скорпион подумал, что влияние горя и раскаяния на человеческую историю так и осталось неизученным. Вина, муки совести, ощущение потери, боль и тоска сказались на мире людей не меньше, чем злость, жадность и жажда мести.
        - Клавэйн… - осторожно произнес свинья.
        - Я никогда не думал, что будет настолько тяжело решать. Эйч был прав. По-настоящему важны лишь трудные решения. Казалось, дезертирство далось мне тяжелее всего в жизни. Но как же я ошибался! Насколько это ничтожно в сравнении с тем, что мне пришлось сделать после. Я убил Галиану. И самое ужасное, я это сделал по собственной воле.
        - Но ты вернул Фелку. Разве это не утешение?
        - Да, - торопливо ответил Клавэйн, будто отчаянно ухватился за соломинку, стремясь выползти из болота сомнений. - Я вернул Фелку. Или, по крайней мере, что-то на нее похожее. Это не та Фелка, которую я оставил в Материнском Гнезде. Она несет с собой волка. Правда, не самого, а лишь тень, но при общении с ней я не знаю, волк мне отвечает или она. Что бы теперь ни случилось, я не уверен, что смогу считать ее слова искренними.
        - Тебе она настолько дорога, что ты рисковал жизнью ради ее спасения. Тоже решение не из легких. И уникальным оно тебя не делает. - Скорпион почесал курносый пятачок. - Мы все тут принимали трудные решения. Посмотри на Антуанетту. Она сделала доброе дело, похоронила отца, как тот хотел, - и оказалась втянута в битву за выживание человечества. Вокруг - свиньи, люди, обреченные планеты… Вряд ли она ожидала чего-то подобного, когда летела ублажать свою совесть, погребать отца в газовом гиганте. Мы не властны над собственной судьбой; мы не знаем, куда нас заведет первое же трудное решение. Ты думал, дезертирство само по себе ужасно трудный поступок, а оно оказалось началом чего-то большего и наитруднейшего.
        Клавэйн вздохнул. Скорпион заметил - или воображение обмануло, выдавая желаемое за действительное, - что у старика немного улучшилось настроение.
        - Скорпион, а у тебя бывали трудные решения? - Голос Клавэйна звучал уже не столь уныло.
        - Ну да. Я же решил пойти вместе с вами, сукиными детьми в человеческом обличье.
        - И какие выводы?
        - Кое-кто из вашей человеческой братии заслуживает самой медленной и мучительной смерти, какую только можно представить. Но не все.
        - Хм… Я могу это считать комплиментом.
        - Сегодня можете. Не гарантирую, что завтра я не переменю мнение.
        Клавэйн снова вздохнул, поскреб в бороде и согласился:
        - Хорошо, начнем переговоры. Отправляй мою бету.
        - Нужно вместе с ней отправить обращение. Условия, аргументы и так далее.
        - Да ради бога. Все, что придумаешь, я озвучу.
        За долгое время своей жестокой власти над Галактикой ингибиторы изобрели пятнадцать способов уничтожения звезды класса карликов.
        Надзиратель подумал, что в разные периоды галактической истории наверняка существовали и другие методы, не уступавшие найденным его расой. Галактика очень велика и стара, ингибиторские знания о ней далеко не полны. Но за последние четыреста сорок миллионов лет черные машины не получили новых способов. Вот уже два галактических оборота не было фундаментальных обновлений методологии звездоцида. Даже для существ, живущих в геологическом времени, такой «сон разума» - весьма тревожный признак.
        Разбалансировать звезду, напевая ей колыбельные, облучая гармоничной последовательностью гравитационных волн, - вот самый новый способ убийства светил. Он последним добавился в базу данных. И хотя это произошло четыреста сорок миллионов лет назад, надзиратель не мог сдержать любопытства. Так стареющий забойщик скота глядит с легким интересом на новоизобретенный аппарат, предназначенный для скорейшего и надежнейшего смертоубийства. Нынешняя зачистка - хороший повод проверить на практике технологию, оценить ее эффективность. Если результат окажется не вполне удовлетворительным, надзиратель оставит рекомендацию при будущих зачистках использовать четырнадцать более ранних методов. Но пока он вполне полагался на эффективность «певца».
        Все звезды поют для себя. Внешние слои звезды вибрируют на нескольких частотах сразу, словно непрерывно раскачиваемый колокол. Звуковые волны проникают далеко вглубь, вплоть до границы ядра, где пылают термоядерные реакции. Амплитуда этих осцилляций для карлика типа Дельты Павлина невелика, но «певец» способен подстроиться к ним, обращаясь вокруг звезды, излучая гравитационные волны в нужное время, раскачивая резонанс, доставляя энергию внутренним звуковым возбуждениям. «Певца» разумные млекопитающие назвали бы гравитационным лазером.
        В сердце «певца» лежала замкнутая в кольцо микроскопическая струна, крошечный реликт ранней, быстро остывающей Вселенной, вытянутый из взбаламученной пены квантового вакуума. По сравнению с колоссальными топологическими дефектами Вселенной эта струна была лишь ничтожной царапиной на мироздании - но для «певца» ее хватало. Она выглядела пухлой, растянутой, словно крошечная ириска, петлей. «Певец» накачивал ее энергий вакуума, пока она не приобретала макроскопические размеры и массу. А тогда петлю быстро переводили в стабильную конфигурацию типа восьмерки и возбуждали, заставляя вибрировать, испуская узкий пучок гравитационных импульсов.
        Постепенно амплитуда вибраций адиабатически увеличивалась. В то же время испускаемые импульсы точно чирпировались, подвергались модуляции. «Певец» гасил одни колебания в недрах звезды и возбуждал другие, раскачивал нужные и угнетал мешающие. Благодаря вращению моды звуковых колебаний звезды уже не были сферически симметричными, но сохраняли, однако же, симметрию относительно оси вращения и поэтому являлись стабильными. «Певец» разрушал и эту симметрию, возбуждая и подпитывая энергией новые нестабильные конфигурации мод, сосредоточив действие на точке, лежащей на экваторе, на линии, соединяющей «певца» с центром масс звезды. Сфокусировавшись, «певец» наращивал интенсивность волн - и у точки их входа в звезду образовывались мощные возбуждения, генерировались конвекционные потоки, а существующие отражались, меняли форму и направление. Водород там сжимался и разогревался почти до начала термоядерной реакции. Притом во внешних оболочках и правда могла вспыхнуть реакция, но целью «певца» она не являлась. Его воздействие должно было исказить форму внешних оболочек звезды, изогнуть их, отстранить. На
клокочущей поверхности фотосферы появлялась вмятинка, оспина, где могла бы поместиться планета. Концентрическими кольцами ее окружали зоны сжатия, где полыхал термоядерный синтез, обрушивая в пространство шквал нейтрино и фотонов высочайшей энергии. А «певец» продолжал точно и размеренно закачивать гравитационную энергию в звезду, заставляя оспину углубляться - будто невидимый палец давил на податливую поверхность воздушного шара. Звездная материя перераспределялась, вокруг вмятины поднимался гребень вытесненного вещества.
        А «певец» все давил и давил, углубляя колодец.
        Он не остановится, пока не достигнет пылающего термоядерного очага - сердца звезды.
        От орбиты Ресургема до «Ностальгии по бесконечности» пятнадцать часов лета. Каждую минуту из них Хоури провела в чрезвычайном напряжении. И дело было не только в странных метаморфозах Дельты Павлина, хотя они, несомненно, добавили тревоги. Ана видела, как заработало оружие ингибиторов, направив раструб на звезду и создав ярчайшее пятно на ее поверхности. Увеличение показало, что пятно - это несколько концентрических зон термоядерного синтеза вокруг впадины. А впадина эта находилась на стороне, обращенной к Ресургему, и это вряд ли могло быть случайностью.
        Что бы оружие ни делало, оно работало быстро. Его долго мастерили, и поэтому Хоури посчитала, что разрушение Дельты Павлина пойдет с такой же методичной неспешностью. Увы, инквизитор ошиблась. Звезда менялась буквально на глазах. Скорее, манипуляции ингибиторов напоминали скорое приведение приговора в исполнение после долгого суда. Решение проходит через множество инстанций, вязнет в юридических тонкостях, рассматривается и пересматривается. Но когда процессуальная часть завершена, сама казнь - у расстрельной стенки или на электрическом стуле - делается быстро и решительно. Так будет и со звездой. Долгая подготовка завершается быстрым уничтожением.
        А с Ресургема пока эвакуировали лишь две тысячи человек. Даже не эвакуировали, а только доставили на орбиту. И никто из этих двух тысяч не видел «Ностальгии по бесконечности», не догадывался, чт? его ждет на борту.
        Хоури надеялась, что ее тревога не слишком заметна. И без того многие беженцы вели себя до крайности нервозно, даже агрессивно.
        Дело было не только в том, что транспортный шаттл не рассчитывался на такое количество пассажиров. Жить пришлось в жутко стесненных условиях; людей без преувеличения набили как сельдь в бочку. Системы жизнеобеспечения работали на пределе, поставляя воздух и воду, охлаждая и вентилируя.
        Настроение беженцев оставляло желать лучшего. Целиком препоручив свою судьбу незнакомцам, они страдали от неизвестности и бессилия. Лишь Торн удерживал их от отчаянного бунта - а ведь он и сам едва сдерживался. Поминутно на судне вспыхивали ссоры и драки, он тут же спешил на помощь, вразумлял, разъяснял. И как только люди чуть-чуть успокаивались, его помощь уже требовалась в другом месте. Он не спал сутки до старта, весь рейс и еще шесть часов, которые потребовались для размещения последних пятисот прибывших.
        Хоури ясно видела, что они здорово выбиваются из графика. До конца эвакуации еще девяносто девять таких перелетов. Девяносто девять возможностей бунта и кровопролития. Конечно, если разнесется слух, что корабль - не дьявольская ловушка властей, что он в самом деле существует и готов принять пассажиров, дело может пойти легче. Но оно может застрять намертво, если станет известно, что этот субсветовик собой представляет. А оружие ингибиторов способно в самом скором будущем покончить с Дельтой Павлина. И когда это случится, все прочие беды покажутся сущими пустяками.
        Однако, по крайней мере, этот рейс завершается благополучно.
        Транспорт не предназначался для атмосферных перелетов. Он имел почти шаровидную форму, с двигателями на одном полюсе и выступом рубки на другом. Первые пятьсот пассажиров долго находились на борту, у них была возможность изучить каждую деталь его скучного интерьера. Но тогда людям хотя бы жилось более-менее сносно. С прибытием новой партии беженцев ситуация осложнилась. Воду и еду стали выдавать порциями, каждому человеку отвели свой угол. Но все же люди пока не слишком страдали от тесноты. Дети могли порезвиться, взрослые - уединиться при надобности. Следующие пятьсот не то чтобы критично усугубили тесноту, но изменилась сама атмосфера. Вежливые рекомендации сменились жесткими требованиями, на борту возникло миниатюрное полицейское государство с драконовскими законами. Правила заставляли исполнять силой, за проступки сурово наказывали. Пока серьезных нарушений не было, но Хоури сомневалась, что остальные перелеты пройдут столь же гладко.
        Рано или поздно для общего устрашения придется устраивать образцово-показательную казнь.
        Последние пять сотен доставили уйму головной боли. Их размещение на транспорте напоминало издевательски сложную головоломку. Какие только перестановки ни испробовали Ана с Торном, но неизменно на шаттле оставалось человек пятьдесят, ожидающих приюта, тоскливо сознающих, что они - раздражающий довесок, помеха для всех.
        Но наконец головоломка сложилась, нашелся способ разместить всех.
        Конечно, полученный опыт в следующий раз позволит провести посадку быстрее и проще, но потребуется еще сильнее ужесточить дисциплину и вовсе отказать людям в каких бы то ни было правах.
        Проведя в рейсе тринадцать часов, изнуренные пассажиры притихли, на борту стало поспокойнее. Ана встретилась с Торном у иллюминатора, на достаточном расстоянии от ближайшего скопления беженцев, чтобы не слышали разговора. В тусклом сером свете Торн казался гипсовой статуей - измотанный до крайности, не испытывавший ни радости, ни удовлетворения от сделанного.
        - Все же мы неплохо поработали, - сказала Ана. - Что бы ни произошло теперь, две тысячи жизней мы спасли.
        - В самом деле? - тихо проговорил он.
        - Торн, эти люди на Ресургем не вернутся.
        Они беседовали как партнеры по бизнесу, держась подчеркнуто холодно, избегая прикосновений. Торн еще оставался «заложником» властей, и его сотрудничество с чиновницей для посторонних глаз должно было оставаться сугубо официальным. Из-за тесноты холодность и деловитость приходилось изображать постоянно, а Хоури как никогда хотела близости с Торном. Она помнила, что произошло на борту шаттла после погружения в атмосферу газового гиганта и встречи с ингибиторами, живо ощущала тот момент соединения разумов и душ. Но близости не было ни тогда, ни на Ресургеме. Недосказанность, ожидание любви, напряженность и завлекали, и причиняли боль. Ана все сильнее тянулась к нему и знала, что он хочет ее не меньше. Она понимала: старая жизнь осталась позади, пора начаться новой. Надо лишь решиться, отбросить прошлое, твердо сказать «да». Надо убедить себя в том, что на самом деле ты не предаешь близкого человека. Надо надеяться, что Фазиль Хоури, где бы он ни был сейчас, пришел к такому же выводу и закрыл страницу жизни, где существовала женщина по имени Ана. Они с Фазилем любили друг друга страстно и беззаветно.
Но Вселенной безразличны чаяния человеческого сердца. Обоим пришлось идти своей дорогой.
        Торн незаметно коснулся ее руки - с нежностью, осторожно.
        - Да, они не вернутся на Ресургем. Но будет ли лучше там, куда мы их везем? Что, если мы всего лишь мучаем их, не избавляя от смертельной опасности?
        - Торн, мы прибываем на субсветовик.
        - Который никуда не собирается улетать.
        - Но это субсветовик.
        - Хотел бы я, чтобы ты оказалась права и все пошло нормально…
        - Илиа наладила контакт с капитаном. Он уже не так замкнут, как раньше. Если уж она добилась, чтобы Бренниген отдал оружие, то сумеет и договориться насчет перелета.
        Торн повернулся к ней. Тени резко очертили его осунувшееся лицо.
        - И что потом?
        - Другая звездная система. Не важно какая. Возьмем, что найдем. Нам пригодится любое пристанище - все лучше, чем оставаться здесь.
        - Пригодится, но лишь на время. Почему бы нам не задаться вопросом, что может сделать для нас Силвест.
        Она отдернула руку и настороженно спросила:
        - Силвест? Ты серьезно?
        - Он заинтересовался, когда мы погрузились в Рух. Может, не он сам, а копия его «я». Что бы это ни было, оно определенно вернулось в Гадес.
        - И что ты предлагаешь?
        - Подумать о невозможном. А вдруг Силвест откликнется на просьбу о помощи? Ты же говорила, что матрица Гадеса старше ингибиторов. Может, она в некотором смысле и сильнее их. Прибывший с Гадеса объект отпугнул черные машины. Силвест провел в матрице огромнейшее субъективное время. В его распоряжении архивы целой культуры, летавшей среди звезд и манипулировавшей ими.
        - Торн, я уже говорила, но ты, похоже, не воспринял. Легкого пути в матрицу Гадеса нет.
        - Я помню твои слова. Но ведь путь существует! Чтобы пройти его, нужно умереть.
        - Ага, всего лишь! Нет, Торн, второй раз я по этому пути не пойду - ни в нынешней жизни, ни в следующей.
        Торн потупился, лицо превратилось в непроницаемую маску. Он что, разочаровался? Или так и не понял? Ему ведь даже не вообразить, каково это - падать в Гадес, ожидая страшного конца. Однажды Ане Хоури повезло, она воскресла благодаря Силвесту и Паскаль. Но повторится ли такая милость? Воскрешение потребовало немалых вычислительных ресурсов матрицы, и те, кто санкционировал процедуру - кем бы они ни были, - могут не допустить ее повторения.
        - Торн… - начала Ана и испуганно умолкла.
        По ее лицу побежали розовые и голубые сполохи.
        Торн выглянул наружу:
        - Будто гроза вдалеке. Я эти огни замечаю всякий раз, когда прохожу мимо иллюминатора. Они в плоскости эклиптики, в том же секторе неба, что и машина ингибиторов. А когда мы вылетали, ничего подобного не было. Примерно полсуток назад началось. Вряд ли это оружие ингибиторов так полыхает.
        - Может, наше оружие? Илиа?
        - Она же сказала, что даст нам отсрочку!
        Действительно, Вольева пообещала не применять артиллерию в ближайшие тридцать дней, а может, и дольше, в зависимости от успешности эвакуации.
        - Что-то непредвиденное? - встревожилась Ана.
        - Или она солгала, - спокойно заметил Торн.
        В сумраке он снова притронулся к руке Хоури, провел пальцем от кисти к развилке между средним и указательным пальцами.
        - Нет, она не солгала. Что-то произошло, и у нее изменились планы.
        Спустя два часа из темноты показался субсветовик. Спрятать его от пассажиров не представлялось возможным. Оставалось лишь надеяться, что реакция на появление в иллюминаторах «Ностальгии по бесконечности» не будет агрессивной. Хоури хотела опустить заслонки - допотопная конструкция судна не позволяла просто затянуть иллюминаторы, модифицировав корпус. Но Торн предупредил: нельзя допустить, чтобы у людей зародились лишние сомнения или подозрения.
        - Сам облик «Ностальгии», возможно, и не напугает их, - сказал он. - Ты-то знаешь, как должен выглядеть звездолет, и поэтому тебе страшно видеть, во что его превратила болезнь капитана. Но большинство наших пассажиров родились на Ресургеме, субсветовик они представляют себе только по старым документальным записям и космооперам, которыми Департамент вещания потчует народ. Конечно, «Ностальгия по бесконечности» покажется им странноватой, но вряд ли они заподозрят, что причина этой странности - плавящая чума.
        - А когда на борт поднимутся?
        - Ну, это будет уже другая история…
        События подтвердили правоту Торна. Созданная мутациями хаотическая «лепнина» выглядела дико в глазах Хоури, знавшей о чуме больше любого жителя Ресургема. Лишь немногих пассажиров встревожил вид корабля. Большинство предположило, что загадочные надстройки - разновидности оружия или защиты. Разве это не тот самый корабль, который уничтожил целую колонию? Он и должен пугать своим обликом - обликом чудовища, беспощадного разрушителя, воплощенной злобы.
        - Напротив, люди обрадовались, - сказал Ане Торн. - Они убедились, что субсветовик на самом деле существует. К тому же многие даже до иллюминатора добраться не могут, а к рассказам других относятся с большим сомнением. А многим просто наплевать.
        - Как же им наплевать, если они жизнью рисковали, добираясь сюда?
        - Они очень устали. Их заботит лишь одно: побыстрее бы выбраться из тесноты и грязи.
        Шаттл медленно двигался вдоль корпуса «Ностальгии». Давно привыкшая к жалкой внешности субсветовика, Хоури наблюдала без особого интереса. Но вдруг нахмурилась, всматриваясь:
        - Этого раньше не было!
        - Чего не было?
        - Того шрама, - сообщила она испуганным шепотом, но указывать не стала. - Видишь его?
        - Вон той длинной черты? Ее трудно не заметить.
        По корпусу звездолета протянулся на пару сотен метров длинный узкий разрез. Он казался очень глубоким и свежим - края оставались острыми. И никаких признаков ремонта.
        Глава тридцать вторая
        Шаттл скользил вдоль борта огромного корабля, словно пузырь воздуха вдоль покрытой шрамами шкуры гигантского кашалота. Торн и Хоури пробрались в нечасто используемую пилотскую кабину, задраили за собой люк и приказали судну включить прожекторы. По корпусу «Ностальгии» зашарили лучи, очерчивая резким светом причудливые наросты. Сразу бросалась в глаза работа чумы: протуберанцы пораженной материи, акры чешуи. Но никаких признаков серьезных повреждений.
        - Ну, и что скажешь? - поинтересовался Торн.
        - Не знаю, что тут произошло. Несомненно одно: если бы все было в порядке, Илиа уже спешила бы навстречу.
        - Думаешь, катастрофа?
        - Судя по следам, здесь воевали, причем всерьез. Но я бы не спешила с выводами.
        - Вообще-то, полыхало далеко отсюда.
        - Ты в этом уверен?
        - Пожалуй. Вспышки не заполняли хаотически небо, а сосредоточивались вблизи плоскости эклиптики. Что бы ни означало это явление, оно было далеко, в десятках световых минут отсюда. А может, и световых часов. Если бы сверкало вблизи корабля, для нас область вспышек занимала бы полнеба.
        - Логично. Но ты уж прости, что меня твои доводы не слишком утешили.
        - Ана, повреждение корабля может быть никак не связано с теми вспышками. А если действительно полыхало на дальнем краю системы, при этом высвободилась чудовищная энергия. Разрез на борту «Ностальгии» действительно выглядит результатом попадания. Но если бы попали из того, что создает те вспышки, от корабля вообще бы ничего не осталось.
        - Может, осколки?
        - Непохоже…
        - Торн, ведь ясно же как день: тут стреляли!
        Оба не притрагивались к панели управления, но вдруг по ней заплясали огоньки. Прикусив губу, Ана склонилась, запросила данные.
        - Что это? - спросил Торн.
        - Обычное приглашение швартоваться. Субсветовик реагирует нормально, будто ничего не случилось. Но почему на связь не вышла Илиа?
        - Пожалуйста, будь осторожна! С нами две тысячи человек. Не хотелось бы завести их в ловушку.
        - Я понимаю, - откликнулась Ана, ведя пальцем по дисплею, считывая сообщения.
        Она набрала несколько команд.
        - Что ты делаешь?
        - Пытаюсь зайти на посадку. Если бы «Ностальгия» желала нам неприятностей, мы бы уже их получили.
        Торн скривился, но возражать не стал. Заработали маневровые двигатели, продвигая шаттл в причальный шлюз. Теперь он находился целиком под управлением систем субсветовика. Раскрылся вход в мглистый трюм, и Хоури закрыла в страхе глаза - отверстие казалось неимоверно узким. Но транспорт проскользнул внутрь, не зацепив стен, развернулся, чуть подался вперед, легонько задрожал, оседая на захваты. Консоль отозвалась россыпью огней - шлюз шаттла герметично соединился с «Ностальгией». Пока все шло нормально.
        - Не нравится мне это, - заметила Ана. - Совсем не похоже на Илиа.
        - При нашей прошлой встрече она пребывала не в самом добродушном настроении. Может, обиделась и дуется до сих пор?
        - Это не в ее стиле, - отрезала Ана и сразу пожалела о своей резкости. - Тут уж точно что-то не так. Но пока непонятно, что именно.
        - Как с пассажирами?
        - Оставим их на транспорте, пока не выясним, что же здесь происходит. Они выдержали пятнадцать часов, потерпят и еще пару.
        - Им не понравится.
        - А куда они денутся? Думаю, кто-нибудь из твоих подручных сможет придумать подходящее объяснение.
        - Ну да, еще одна ложь практически ничего не изменит. Скажем, опасная разница в давлении…
        Торн ушел договариваться с помощниками. Хоури подумала, что вряд ли задержка создаст проблемы. Большинство пассажиров и не ожидало выгрузки в ближайшем будущем, они даже не заподозрят неладное. Если не допускать распространения слухов о том, что на субсветовик вообще нельзя перейти, бунт можно предотвратить.
        Она дождалась возвращения Торна.
        - Что будем делать? - спросил он. - Через главный шлюз выходить нельзя. Иначе, если мы вскоре не вернемся, у пассажиров возникнут подозрения.
        - В рубке есть второй шлюз. - Хоури кивком указала на бронедверцу. - Я уже попросила «Ностальгию» соединиться с ним. Мы можем побывать на ней и вернуться, и об этом никто не узнает.
        Выдвинутая субсветовиком труба-коридор лязгнула, состыковавшись со вторым шлюзом. Капитан Джон Бренниген проявлял чудеса гостеприимства. Хоури и Торн на всякий случай облачились в скафандры, хотя датчики показывали нормальное давление и состав воздуха в трубе. За дверью оказалась тесная шлюзовая камера, внешний люк открылся практически сразу - давление изнутри и снаружи было практически одинаковым.
        В тоннеле ждали.
        Хоури отшатнулась и заметила, что и Торн вздрогнул. Ана не доверяла роботам. Сказывался давний боевой опыт: на Окраине Неба встреча с дроном обычно не сулила ничего хорошего. Много лет прожив в других обществах и культурах, Хоури сумела подавить свою фобию, но все еще пугалась, неожиданно повстречав робота.
        Она не видела ничего подобного на борту «Ностальгии по бесконечности». Силуэт робота напоминал человеческий, но на этом сходство и заканчивалось. Тонкий скелет, паутина тросов и проводов, почти полное отсутствие твердых объемных конструкций. В скелете угадываются датчики, моторы, линии питания. Робот стоял посреди коридора, приветственно раскинув руки, - встречал гостей.
        - Мне это не нравится, - тихо сказала Хоури.
        - Здравствуйте! - раздался безжизненный монотонный голос.
        - Где Илиа?
        - Ей нездоровится. Вас не затруднит синхронизировать коммуникационные каналы ваших скафандров на прием внешнего излучения, с дешифровкой и видео, и аудиосигналов? Тогда нам будет намного легче общаться.
        - О чем это он? - спросил Торн.
        - Хочет, чтобы мы позволили ему управлять нашим зрением, формировать видимое нами.
        - А он может?
        - На корабле любой автомат это может - если позволить, конечно. У большинства ультра есть имплантаты для этой же цели.
        - И у тебя?
        - Я свои удалила, прежде чем спуститься на Ресургем. Не хотела лишнего риска. Имплантаты нетрудно обнаруживать и отслеживать.
        - Разумная предосторожность.
        - Уверяю, вам не угрожает никакая опасность, - подал голос робот. - Как видите, я безоружен. Илиа выбрала для меня это тело, чтобы я не мог причинить даже малейший вред.
        - Илиа выбрала?
        Машина кивнула проволочным черепом. В раме грудной клетки заколыхалось белое пятнышко, защемленный между проволоками клочок. Он походил на окурок.
        - Да. На борту я нахожусь с ее разрешения. Позвольте представиться: бета-копия Невила Клавэйна. Конечно, мой оригинал - не образчик здоровья и силы, но, как мне кажется, он выглядит получше. Если хотите видеть меня настоящим, то… - Робот призывно махнул проволочной конечностью.
        - Осторожнее! - прошептал Торн.
        Хоури субвокально приказала скафандру принимать и интерпретировать внешние сигналы. Видимое постепенно изменилось. Пропало изображение машины, образовавшееся на его месте слепое пятно заполнилось интерполяциями, которые построил просканировавший окружение процессор скафандра. Все предохранительные настройки остались прежними. Если робот сделает резкое движение или покажется скафандру подозрительным, восстановится исходное изображение.
        На месте машины появился человек. Между ним и фоном оставалось несоответствие: слишком ярким, резким получился его образ, и тени ложились не совсем правильно. Однако эти ошибки были намеренными. Скафандр мог идеально подогнать изображение, сделать максимально реалистичным, но посчитал целесообразным слегка снизить качество. Разумная мера - человек в скафандре не забудет ни при каких обстоятельствах, что общается с машиной.
        - Так гораздо лучше, - сообщило изображение.
        Перед Хоури стоял седобородый тощий старик.
        - Значит, вы Невил… простите, как вы сказали?
        - Невил Клавэйн. А вы, как я полагаю, Ана Хоури?
        Голос походил на человеческий, но легкая неестественность, опять же созданная с умыслом, все-таки ощущалась.
        - Никогда про вас не слышала, - ответила Хоури, глянув на Торна.
        - И я не слышал, - сказал тот.
        - Само собой, ведь я только что прибыл. Вернее, я еще в процессе прибытия.
        Хоури решила, что подробности узнает потом.
        - Что с Илиа?
        Лицо Клавэйна посуровело.
        - Боюсь, мне нечем вас порадовать. Идите за мной!
        Клавэйн повернулся почти как человек и зашагал, не оглядываясь, по коридору. Похоже, не сомневался, что гости пойдут следом.
        Хоури посмотрела на Торна, тот молча кивнул.
        Оба зашагали за роботом.
        Бредя по лабиринту «Ностальгии», Хоури все повторяла себе, что робот не может сделать ей ничего плохого, - конечно, если Вольева не санкционировала причинение вреда. Наверняка, инсталлируя бету, Илиа предельно ограничила ее возможности, целиком подчинила себе. Да и сама бета лишь управляла проволочной машиной. Программа же, симулировавшая псевдоличность, - пусть и чрезвычайно сложная - выполнялась уцелевшими компьютерами субсветовика.
        - Клавэйн, расскажите, что происходит, - попросила Ана. - Как это понимать - в процессе прибытия?
        - Мой корабль, «Свет Зодиака», заканчивает торможение. Скоро он войдет в систему и остановится вблизи «Ностальгии по бесконечности». На борту «Света Зодиака» находится мой оригинал. Я предложил Илиа запустить мою бету, чтобы вести переговоры, не осложняемые расстоянием и задержками между сообщениями. Илиа согласилась, и вот я здесь.
        - А где же она сама?
        - Я знаю, где она находится, но слабо осведомлен о деталях случившегося с ней. Ведь она меня отключила.
        - Но она же вас и включила потом, - предположил Торн.
        Все трое брели по колено в липкой жиже цвета рвоты. На корабле сохранялось искусственное тяготение, оно создавалось вращением внутренних палуб, но на разных участках пути проявлялось по-разному.
        - Вообще-то, включила меня не она, - пояснил Клавэйн. - В этом и странность. Впрочем, я забегаю вперед.
        - Она мертва?
        - Нет, она жива. - Клавэйн подчеркнул интонацией последнее слово. - Но в плохом состоянии. Хорошо, что вы прибыли именно сейчас. Как я понимаю, у вас на транспорте пассажиры?
        Лгать не имело смысла, поэтому Хоури ответила:
        - Две тысячи.
        - Илиа говорила, вам нужно сделать сотню рейсов, чтобы перевезти всех. Это, как я понимаю, первый?
        - Дайте время, и мы все сделаем.
        - Как раз времени у вас может и не быть. Сожалею, но уж так обстоят дела.
        - Так что там насчет переговоров? - холодно спросила Хоури. - И о чем вообще собираетесь договариваться?
        Старик добродушно усмехнулся:
        - Боюсь, об очень многом. Видите ли, у вас есть то, что необходимо моему оригиналу.
        Робот, похоже, неплохо знал корабль. Он безошибочно провел гостей по коридорам, шахтам, пандусам, эксплуатационным тоннелям, шлюзам, трюмам и целым уровням, о которых у Хоури было лишь смутное представление и в которые она не заглядывала десятилетиями субъективного времени. Даже Илиа старалась пореже там бывать. Внутренности корабля всегда были огромным лабиринтом с топологией более запутанной, чем у метро заброшенного мегаполиса. За века субсветовик обзавелся немалым числом призраков, причем не только рожденных сбоями программ. По километровым запустелым коридорам гуляли сквозняки, сновали крысы-уборщицы и слонялись беглые роботы. У «Ностальгии» всегда были свои капризы и хвори, как у большого старого дома.
        Теперь корабль изменился - но, вполне возможно, сохранил все небезопасные места, болячки, неполадки и привидения. Однако над всем этим теперь встал единый дух, пронизывающий каждый кубический дюйм корабля. Где бы ни шли Хоури и Торн, они двигались внутри капитанского тела. Бренниген чувствовал их, а они - его, пусть капитанский взгляд и ощущался лишь исподволь, смутно и параноидально. Это и успокаивало, и одновременно тревожило. Вопрос заключался в том, на чьей стороне капитан.
        Вряд ли даже Вольева знала ответ.
        Постепенно Хоури узнавала уровень, по которому шла теперь. Он лишь немного изменился после капитанской метаморфозы. Коридоры остались сумрачными, неразборчиво-тусклыми, будто гравюра сепией в старой книге. В подвальном сумраке мерцали слабые желтые лампы - будто свечи на сквозняке.
        Клавэйн привел в старый лазарет.
        Он оказался низким, с глухими стенами. По углам громоздились медицинские роботы - их помощь пока не требовалась. В центре отсека стояла единственная кровать, окруженная стайкой приземистых диагностических приборов. На кровати лежала женщина: глаза закрыты, руки сложены на груди. Вокруг, будто северное сияние, - проекции биометрических данных.
        Хоури подошла ближе. Сомнений нет, это старая подруга, Илиа. Но выглядела она так, будто подверглась жуткому и жестокому эксперименту по ускорению старости, отчего плоть присохла к костям, а кожа превратилась в сухую глянцевую пленку. Илиа выглядела поразительно хрупкой, будто могла рассыпаться в пыль от неловкого прикосновения. Ана не впервые видела ее на койке в лазарете. Вольева попадала сюда после перестрелки на поверхности Ресургема, когда ультра забирали оттуда Силвеста. Триумвир получила тяжелое, но не опасное для жизни ранение. А теперь как будто и не дышит вовсе. На вид - иссохший труп.
        - Что случилась? - с дрожью в голосе спросила Хоури у беты.
        - Я пока сам не знаю. Отключая меня, она была цела и невредима. А очнулся я уже в этом отсеке, и она лежала на койке. Машины стабилизировали ее состояние, но не более того. По большому счету она умирает. - Клавэйн кивнул на сполохи диагностики. - На войне я видел такие травмы. Илиа вдохнула вакуум. Должно быть, помещение, в котором она находилась, разгерметизировалось, но не настолько быстро, чтобы убить сразу. Холод, низкое давление - и в легких выросли кристаллы льда, разорвавшие альвеолы. Холод ослепил ее. Налицо и повреждения мозга, хотя они не затрагивают когнитивных функций. Трахея тоже повреждена, говорить Вольевой трудно.
        - Но ведь она ультра, - произнес обескураженный Торн. - Ультра не умирают лишь потому, что вдохнули малость вакуума!
        - На знакомых мне ультра она похожа мало, - возразил Клавэйн. - У нее нет имплантатов. Иначе бы она отделалась менее серьезными травмами. Самое меньшее, имплантаты защитили бы мозг. Похоже, ей была противна самая мысль о внедрении в себя инородных тел.
        - И что же вы предприняли? - спросила Хоури, с подозрением глядя на бету.
        - Ввел имплантаты. Меня попросили сделать все возможное, и я прибег к наиболее эффективному способу из тех, которыми располагал.
        - Постойте-ка! Кто попросил?
        Клавэйн поскреб в бороде:
        - Честно говоря, я не уверен, что знаю ответ. Просто ощутил постороннее желание, подсказывающее, как поступить, - и понял, что должен подчиниться. Поймите, я компьютерная программа, не более того. Вероятно, меня кто-то заново загрузил и вмешался в процесс исполнения, заставив действовать определенным образом.
        Хоури и Торн переглянулись - несомненно, подумали об одном и том же. Лишь капитан мог включить Клавэйна и добиться, чтобы он помог Вольевой.
        Хоури содрогнулась, представив непрерывно следящий за нею взгляд.
        - Клавэйн, уж не знаю, что вы собой представляете, но вам следует знать: Илиа скорее бы умерла, чем позволила ввести в себя имплантаты.
        - Я в курсе. - Клавэйн беспомощно развел руками. - Но не сделать этого я не мог. Мой оригинал, будь он здесь, поступил бы именно так.
        - То есть наплевал бы на принципы, которые она соблюдала всю жизнь?
        - Если вам больше нравится такая формулировка, то да. Когда-то и со мной сделали то же самое. Я был тяжело ранен, но не желал никаких машинок в черепной коробке. Скорее бы умер, чем позволил внедрить их. Но моего согласия никто не спрашивал, и теперь я благодарен своим спасителям. Они дали мне четыреста лет жизни.
        Ана посмотрела на лежащую женщину, а потом на копию человека, если не сохранившего триумвиру жизнь, то, по крайней мере, отсрочившего смерть.
        - Клавэйн, да кто же вы? - растерянно пробормотала Хоури.
        - Сочленитель, - ответил тонкий, дрожащий, едва слышный голос. - К его советам лучше прислушиваться, он всегда знает, что говорит.
        Лежащая на кровати женщина не шелохнулась. Единственным признаком того, что она вдруг пришла в сознание, было изменение биометрических данных.
        Хоури сдернула с головы шлем. Призрак Клавэйна исчез, сменившись проволочным роботом. Ана опустилась на колени у кровати, уронила шлем на пол.
        - Илиа?
        - Да, это я… - Ответ - будто шорох сыплющегося песка.
        Ана заметила, как дрогнули губы триумвира, но голос исходил не из ее рта, а сверху, с потолка.
        - Что случилось?
        - Попала под выстрел…
        - Мы видели, что корпус поврежден. Это тот самый выстрел?
        - Да… Я сама виновата. Во всем, с самого начала. С самого чертова начала виновата я, и только я!
        - Что же случилось? - повторила Ана, глянув на Торна.
        - Меня обманули. - Иссохшие губы растянулись в горькой улыбке. - Капитан провел. Я думала, что наконец-то убедила его использовать пушки против ингибиторов.
        Хоури сказала себе, что этого и стоило ожидать. Джон Бренниген - коварная сволочь!
        - И что он сделал?
        - Когда мы выводили пушки наружу, восемь штук, капитан сообщил о неисправности. Я поверила и отправилась за борт, чинить, но это был лишь предлог, чтобы убрать меня с корабля.
        Хоури перешла на шепот. Глупо, конечно, - от капитана ничто не укроется, - но Ана не могла пересилить себя.
        - Убить тебя хотел?
        - Не-ет, - прошипела Вольева. - Убить он хотел себя, а не меня. Я должна была смотреть, как он кончает с собой.
        - Зачем?
        - Чтобы засвидетельствовать его раскаяние. Понять, что это самоубийство, а не случайная авария.
        Торн снял шлем, осторожно взял под мышку:
        - Но ведь корабль не взорвался. Что же произошло?
        Сухие губы опять растянулись.
        - Я подставила свой шаттл под луч пушки. Думала, это образумит капитана.
        - Похоже, у тебя получилось.
        - Я не рассчитывала выжить.
        Робот подошел к раненой. В отсутствие наложенного образа Клавэйна движения машины казались чересчур резкими, даже угрожающими.
        - Илиа, они знают, что я ввел имплантаты, - монотонно проговорил он. - И знают, что тебе это известно.
        - Клавэйн… верней, его бета… не имела выбора, - торопливо объяснила триумвир, так что ни Ана, ни Торн не успели ничего сказать. - Без имплантатов я бы погибла. С ними страшно… Прямо трясет от омерзения, стоит представить, как они ползают в мозгу… Уж лучше бы там пауки кишели или черви. Но без имплантатов теперь никак, это я понимаю. В конце концов, это просто инструменты… я всю жизнь с инструментами дело имею. Чудес не будет, это я понимаю. Тело слишком изуродовано, невозможно восстановить.
        - Илиа, мы найдем способ! - выпалила Хоури. - Главное, что ты жива, а раны…
        Вольева прервала яростным шепотом:
        - Забудь обо мне! Сбереги пушки. Они для меня как дети… испорченные, капризные, хитрые. Я не хочу, чтобы они попали в плохие руки.
        - Кажется, мы подбираемся к главному, - заметил Торн.
        - Настоящий Клавэйн хочет получить орудия. И вполне способен их забрать, как уверяет. - Голос Илиа зазвучал громче: - Клавэйн, ведь так?
        Робот поклонился:
        - Илиа, как вы знаете, я бы гораздо охотнее прибег к переговорам, чем к силе. Тем более сейчас, после того как позаботился о вашем спасении. Но, пожалуйста, не делайте поспешных выводов! Мой оригинал способен на жестокие поступки, если уверен в правоте своего дела. А он сейчас уверен. Убежденные в своей правоте люди наиболее опасны.
        - И зачем вы нам это говорите? - осведомилась Хоури.
        - Исхожу из его интересов… вернее, из наших общих, - добродушно ответил робот. - Надеюсь убедить вас, что оружие лучше отдать мирно. По крайней мере, в этом случае оно останется целым.
        - Вы мне не кажетесь монстром, - заметила Ана.
        - Я не монстр. И мой оригинал тоже. Он всегда старался избегать кровопролития. Но если сочтет целесообразным не избегать его, то и не станет. Например, когда речь идет о небольшой и очень точной хирургической операции. А сейчас он уж точно готов на решительные меры.
        Последнюю фразу робот проговорил с таким усилием, что Торн решил поинтересоваться:
        - Почему именно сейчас?
        - Потому что ему слишком дорого обошелся путь сюда. - Робот повернул проволочную голову, обводя всех взглядом. - Клавэйн предал то, во что верил четыреста лет. Уверяю, это далось ему нелегко. Он солгал друзьям и покинул их, зная, что это единственный способ достичь цели. А недавно он принял ужасное решение уничтожить того, кого отчаянно, беззаветно любил. Это причинило Клавэйну огромную боль. Поэтому перед вами не вполне точная бета-копия Клавэйна. Меня записали до этого события.
        Голос Вольевой зашелестел вновь, и все посмотрели на нее.
        - Так настоящий Клавэйн не похож на вас?
        - Я набросок, сделанный перед тем, как на его жизнь пала чудовищная тьма. Могу лишь догадываться, до какой степени мы отличаемся. Но я бы на вашем месте не испытывал терпение нынешнего Клавэйна.
        - Психологическая война? - прошипела Илиа.
        - Простите?
        - Ведь вы именно для этого явились? Не договориться о чем-нибудь разумном, а нагнать страху.
        Робот опять поклонился - неуклюжая механическая скромность.
        - Если бы мне удалось вас запугать, моя миссия была бы выполнена на отлично. Как я уже сказал, Клавэйн не любит попусту проливать кровь.
        - Но если вы все же не прочь ее пролить, то явились по адресу, - ответила триумвир Илиа Вольева. - Бойню устроить - это как раз по мне.
        Вскоре после разговора она впала в заторможенное, дремотное состояние. Данные диагностики перестали скакать, спектры нервной активности упростились. Ана и Торн несколько минут молча смотрели на ушедшую в забытье женщину, гадая, заснула она или глубоко задумалась и важна ли сейчас разница между размышлениями и сном.
        Следующие шесть часов пролетели быстро. Хоури с Торном вернулись на транспорт, пообщались с помощниками и услышали с немалым облегчением, что за время визита к триумвиру крупных беспорядков не произошло. Были мелкие вспышки недовольства, но в основном люди спокойно приняли объяснение насчет разницы в давлении воздуха. Потом беженцам объявили, что трудности преодолены, сообщение о разнице в давлении - всего лишь результат неисправности датчика, высадку можно начинать в соответствии с планом. В нескольких сотнях метров от шлюза, в той части «Ностальгии», где присутствовало искусственное тяготение и не слишком разгулялась капитанская болезнь, Хоури с Вольевой постарались замаскировать ее самые заметные и неприятные проявления.
        Отведенное ресургемцам место было сырым и холодным. Хотя его постарались сделать максимально пригодным для жизни, оно здорово смахивало на склеп. Внутри большого трюма воздвигли перегородки, чтобы разделить пассажиров на группы по сто человек, и каждое получившееся отделение разгородили на множество мелких, где в относительном уединении могли жить семьи. Первый трюм способен был вместить десять тысяч пассажиров - столько их будет еще через четыре рейса шаттла. Но привезенных шестым рейсом уже придется селить в другой части корабля. А тогда тайное неизбежно станет явным: людей доставили на корабль, пораженный страшной заразой и, паче того, поглощенный и трансформированный собственным капитаном. То есть ресургемцы в прямом и переносном смысле стали паразитами в капитанском теле.
        Хоури не сомневалась, что за этим открытием последуют паника и бунты. Скорее всего, придется ввести военное положение, причем еще строже, чем на Ресургеме. Будут жертвы беспорядков и, наверное, показательные казни - чтобы запугать и принудить к повиновению.
        Но и это покажется мелочью, когда всплывет последняя, самая страшная истина: триумвир Илиа Вольева все еще жива - и является главным организатором эвакуации.
        Вот тогда начнутся настоящие проблемы.
        Хоури смотрела, как транспорт отчаливает, маневрирует, ложась на курс к Ресургему. Тридцать часов полета, да и погрузка-разгрузка может занять до пятнадцати часов. Торн вернется через два дня. Сохранить порядок до этого срока - дело сложнейшее, настоящий подвиг, как восхождение на высоченную гору.
        А потом будет еще девяносто восемь рейсов…
        Но не стоит забегать вперед. Надо идти себе потихоньку, шажок за шажком. К этому Хоури приучили на Окраине Неба, вбив ей в голову военную премудрость: большую задачу надо дробить на мелкие, которые нетрудно решать. Так можно справиться с работой любого масштаба.
        Вдали, на другом краю системы, продолжалась война. Вспышки напоминали лихорадочные всплески нейронной активности в умирающем, подстегиваемом имплантатами мозге. Несомненно, Вольева знала о происходящем. Возможно, знала и бета-копия Клавэйна. Но триумвир заснула, а бета, если ее спросить, скорее всего, выдаст порцию искусной лжи. Значит, остается капитан. Он уж точно должен что-то знать.
        Хоури отправилась на тайный склад. В полуразвалившемся лифте поехала к трюму, где хранились орудия, как делала прежде сотню раз, но всегда в сопровождении Вольевой. Почему-то этот поход в одиночку казался обманом, дерзкой проказой.
        Как и раньше, на складе царили таинственный сумрак и невесомость. Хоури застопорила лифт, влезла в скафандр, нацепила двигательную систему. С замиранием сердца подождала, пока откроется шлюз, и вот она плывет в темноте. Включила тягу, полетела, стараясь побороть чувство неловкости и страх, всегда возникавшие вблизи этих пушек. Ана включила систему навигации, дала ей время запеленговать расставленные на складе маяки. На визоре нарисовались серо-зеленые контуры с подписями. Расстояние - от десятков до сотен метров. Паутина монорельсов, вычерченная сплошными резкими линиями, рассекала трюм под разными углами. Пушек на складе заметно убавилось.
        Перед вылетом Хоури на Ресургем их было тридцать три. Потом Илиа вывела восемь штук наружу. Но даже беглый взгляд на картинку дал понять: осталось не двадцать пять орудий, а гораздо меньше. Ана переместилась глубже в трюм, пересчитала артсистемы снова - на тот случай, если неисправны маяки.
        Нет, подозрения оправдались: на борту лишь тринадцать пушек. Два десятка страшилищ неизвестно куда подевались.
        Хотя догадаться несложно. Когда Илиа вывела за борт восемь штук, еще дюжина отправилась за ними. Вместе они улетели на другой край системы, и теперь там полыхает так, что видно даже с подлетающего шаттла.
        То ли Вольева, то ли кто-то другой послал двадцать орудий на войну с ингибиторами.
        Интересно, кто в ней одержит верх?
        «Знай своего врага», - мысленно повторил Клавэйн древнюю мудрость.
        Но ведь своего врага он не знал. Совсем.
        Клавэйн сидел один в рубке «Света Зодиака» и напряженно думал: руки лежат на столе, пальцы сплетены, веки смежены, лоб изборожден морщинами - ни дать ни взять гроссмейстер, готовящийся к главной в его жизни партии. Над столом трехмерная проекция, детальный многослойный чертеж субсветовика, хранящего давно утерянное сочленителями оружие.
        Клавэйн вспомнил, что говорила Скади в Материнском Гнезде. Свидетельства однозначно указывают на корабль «Ностальгия по бесконечности» и его командира Илиа Вольеву. Старик помнил лицо этой женщины - Скади отыскала и фото. Но это еще ни о чем не говорит, ничего не подсказывает. Доверять можно лишь настоящему. Свежесобранным данным, собственным глазам.
        Трехмерная проекция собрала воедино важнейшие сведения о корабле. Его детали постоянно смещались, уточнялись - модель непрерывно впитывала данные, поступающие от систем обнаружения «Света Зодиака». Интерферометры определяли профиль спектра вражеского корабля в диапазоне от мягкого гамма-излучения до низких радиочастот. И на всех длинах волн данные рассеяния выглядели странно. Обрабатывающие их программы или зависали, или выдавали какую-то чепуху. Всякий раз по получении очередного абсурда Клавэйну приходилось вмешиваться в работу анализаторов. Непонятно отчего программы утверждали, что субсветовик «Ностальгия по бесконечности» - это гибрид рака-отшельника, готического собора и чего-то отдаленно напоминающего конус.
        Любопытно, в чем причина программных сбоев? Может быть, субсветовик окутан слоем хлама, подобно тому как обитатели Ржавого Пояса временами маскируют свои жилые спутники?
        Но что, если программы не ошибаются? Что, если это он, Клавэйн, навязывает им свои представления? О такой возможности не хотелось и думать.
        В дверь постучали.
        Глухо жужжа моторами экзоскелета, Клавэйн развернулся:
        - Да?
        В рубку проковыляла Антуанетта Бакс в сопровождении Ксавьера. Оба передвигались в экзоскелетах, которые не поленились декорировать светящейся краской и металлическим узорочьем. На борту Клавэйн часто видел подобные украшения, особенно популярны они были у свиней, но запрещать и наказывать он не собирался. Пусть забавляются. Все, что способствует чувству товарищества, общего дела, полезно.
        - Надо кое-что обсудить, - сказала Антуанетта.
        - Насчет атаки, - добавил Ксавьер.
        Клавэйн кивнул и попытался улыбнуться:
        - Если повезет, атаки не будет. Команда «Ностальгии» возьмется за ум и отдаст пушки, и мы отправимся домой, не сделав и выстрела.
        Но подобный исход с каждым часом казался все менее вероятным. Судя по показаниям датчиков слежения, два десятка орудий покинули корабль, на борту осталось лишь тринадцать. Хуже того: часть артсистем активирована. За последние восемь часов по локальному времени исчезли сигнатуры трех пушек. Клавэйн догадывался, что это означает, и догадка радости не добавляла.
        - А если они не возьмутся за ум? - спросила Антуанетта, заставив экзоскелет сесть.
        - Тогда придется применить силу.
        - Мы так и думали, - вздохнул Ксавьер.
        - Надеюсь, конфликт будет кратким и закончится в нашу пользу. Скорпион завершил приготовления, его солдаты в отличной форме. Ремонтуар помог с техникой, и теперь у нашей великолепной штурмовой группы отличное оружие.
        - Но нас вы о помощи не просили, - сказал Ксавьер.
        Клавэйн посмотрел на трехмерный чертеж, висящий над столом, - что добавила программа за последние минуты? К немалому раздражению старика, она рисовала на борту «Ностальгии» оплывшие наросты, похожие на засохшие гнойники. Клавэйн выругался сквозь зубы. Корабль теперь неприятно походил на пораженные плавящей чумой здания Города Бездны. И это сходство тревожило.
        - Простите, что вы сказали? - спросил он, снова взглянув на молодую пару.
        - Мы хотим помочь! - заявила Антуанетта.
        - Вы уже помогли. Без вас, скорее всего, не удалось бы захватить «Свет Зодиака». Уже не говоря о том, что вы помогли мне дезертировать.
        - Это было давно, а мы хотим помочь сейчас, - возразил Ксавьер.
        - А, вот вы о чем. - Клавэйн поскреб в бороде. - Воевать хотите…
        - На корпусе «Буревестника» можно разместить еще много оружия, - заметила Антуанетта. - Он быстрый, маневренный. Иначе бы мы не смогли на нем зарабатывать на жизнь.
        - И броня отличная. Вы же видели, какую дыру он проделал, когда в Новом Копенгагене мы из дока выламывались. Внутри тоже не тесно. Половину свиней можно туда посадить, и еще место останется.
        - Не сомневаюсь.
        - Так в чем же дело? - спросила Антуанетта.
        - Это не ваша война. Вы помогли, и за это я благодарен. Но если я мало-мальски знаю ультра - а я их знаю, - они за здорово живешь пушки не отдадут. Крови и так уже пролилось немало. Оставьте войну мне.
        Парень и девушка обменялись заговорщицкими взглядами. Клавэйн удивился: неужели они и раньше казались ему столь юными?
        - Клавэйн, вы совершаете ошибку, - предупредил Ксавьер.
        Старик посмотрел ему в глаза:
        - Вы, наверное, как следует все обдумали?
        - Конечно!
        - Сильно в этом сомневаюсь, - сказал Клавэйн, снова переводя взгляд на трехмерную проекцию. - А сейчас прошу прощения, я занят.
        Глава тридцать третья
        - Илиа, проснись!
        Хоури стояла у кровати, глядя на данные церебральной диагностики, выискивая признаки того, что триумвир приходит в сознание. По данным едва ли можно однозначно заключить, жива она или нет. Дисплеи показывали практически то же, что и перед экскурсией Хоури в трюм с орудиями.
        - Могу ли я предложить свою помощь? - раздалось за спиной.
        Ана обернулась, испуганная и смущенная. Это же голос робота с копией Клавэйна!
        - А… Я и не думала, что вы функционируете.
        - Меня только что включили, - сообщил робот, выдвигаясь из тени и подходя к кровати напротив Хоури.
        Он протягивал проволочные руки к медицинской аппаратуре, что-то регулировал, передвигал.
        - Что вы делаете? - спросила Хоури.
        - Привожу ее в сознание. Разве вы не этого хотели?
        - Я не знаю, чего хочу больше - довериться вам или разломать на куски…
        Робот отступил от койки:
        - Ана, конечно же, доверять мне не следует. Моя главная цель - путем уговоров получить от вас орудия. Силу я применить не могу, но способен дезинформировать и убеждать.
        Он вдруг резко сунул руку под кровать и бросил что-то Ане.
        Та поймала. Это были очки с парой наушников и микрофоном, обычная корабельная гарнитура, старая, обшарпанная. Женщина водрузила их на нос и вместо робота увидела старика. Голос в наушниках приобрел человеческий тембр и тон.
        - Так-то лучше, - заключил Клавэйн.
        - Кто исполняет вашу программу?
        - Наверное, капитан, хотя он ко мне не обращался. Илиа рассказала о нем кое-что. Бренниген включил меня, когда триумвир была ранена, и я помог ей. Увы, я всего лишь бета-копия. У меня те же знания, что и у оригинала, то есть неплохое медицинское образование. Но ведь капитан мог бы обратиться ко многим другим источникам такого же рода, да и к своей памяти. Единственное, что кажется логичным, - капитан не желает вмешиваться сам, он меня сделал посредником. Я, по сути, марионетка.
        Хоури захотелось обвинить Клавэйна, но в его поведении ничто не указывало на обман или намерение скрыть правду. Капитан только для того вышел из кататонии, чтобы организовать самоубийство, но попытка не удалась. Илиа получила тяжелейшие травмы, и Бренниген еще глубже погрузился в психоз. Интересно, бета и в самом деле капитанская марионетка? А может, его оружие?
        - И в какой же степени я могу вам доверять? Вы способны убить ее?
        - Нет! - Робот затряс головой. - Ваш корабль… то есть ваш капитан наверняка этого не допустит. Да и сам я на такое не способен. Я же не хладнокровный и расчетливый убийца.
        - Вы программа, - возразила женщина. - А программы способны на что угодно.
        - Поверьте, я ее не убью. Мне нужны эти пушки, потому что я верю в человечество. Я никогда не считал, что цель оправдывает средства - ни на этой войне, ни на любой другой. Если для достижения цели нужно убить, я убью, но только после того, как испробую все прочие способы. Иначе я был бы не лучше обычного сочленителя.
        - Клавэйн, зачем вам орудия? - спросила внезапно очнувшаяся Вольева.
        - Я мог бы задать вам точно такой же вопрос.
        - Эти чертовы пушки - мои!
        Ана присмотрелась к лежащей на кровати подруге и не заметила никаких изменений в ее облике, не уловила ни малейшего движения.
        - Но они вам не принадлежат, - возразил Клавэйн. - Они - собственность сочленителей.
        - А, долгонько вы ждали перед тем, как их потребовать назад!
        - Знаете, я - просто любезный посредник, пришедший решить вашу проблему до того, как явятся люди по-настоящему неприятные. И если мы договоримся, с ними иметь дело буду я, не вы. Эти люди могут быть поразительно неприятными, уверяю вас. В моем лице вы общаетесь с тем, кто хочет вас понять и слушать доводы здравого смысла. Сочленители не потрудятся хотя бы завязать диалог, но просто заберут оружие, никого не спрашивая.
        - Клавэйн, мне трудно поверить в вашу историю о дезертирстве.
        Хоури склонилась над кроватью:
        - Илиа, забудь пока о Клавэйне. Я хочу кое о чем спросить тебя. Что ты сделала с пушками? В трюме осталось только тринадцать.
        Вольева хихикнула лукаво и не без самодовольства.
        - Рассредоточила по всей системе. Сшибла двух зайцев одним выстрелом: и орудия убрала подальше от Клавэйна, и переключила их в автономный режим, чтобы стреляли по машине ингибиторов. Хоури, как там поживают мои красавицы? Впечатляющий устроили фейерверк?
        - Да, полыхает здорово. Еще бы знать, кто выигрывает.
        - Главное, бой продолжается, а это хороший знак, правда?
        Вольева снова не шевельнулась, но над ее головой выскочил плоский пузырь с надписями, будто в комиксе. Хотя триумвир ослепла, она могла видеть сквозь тонкие серые очки, связанные с имплантатами. В некотором смысле теперь Илиа видела даже лучше, чем раньше. Ей была доступна информация об окружающих электромагнитных полях во всем диапазоне, воспринимаемом очками, а подключение к сенсорам корабля обеспечивало точность и четкость, намного превосходящую возможности человеческого глаза. При всем при том присутствие имплантатов в мозгу вызывало тяжелейшее отвращение. Плоский пузырь - спроецированное изображение системы Дельты Павлина - походил скорее на дурную галлюцинацию, чем на голограмму. Он был расчерчен зелеными нитями - ячейки координатной сетки расширялись на экваторе и уменьшались к полюсам. Эклиптику изображал молочный диск, от края до края пузыря испещренный символами. В центре тускло светился оранжевый диск звезды, пунцовый лоскут изображал туманность на месте гибели газового гиганта. В лоскуте угадывался продолговатый контур орудия пришельцев - темно-красный стержень с раструбом.
Колоссальное устройство синхронизировалось с движением звезды, оставаясь неподвижным относительно точки на ее экваторе. Сама Дельта Павлина покрылась лиловыми координатными линиями. Прямо напротив пушки на звезде виднелся прогиб на одну восьмую диаметра - четверть расстояния от поверхности до ядра, где пылали реакции термоядерного синтеза. От выемки расходились яркие фиолетовые и белые кольца зон, где тоже бушевали реакции синтеза - будто застывшая рябь на озерной воде. Но эти зоны - не более чем малые искорки по сравнению с мощью, бушующей в ядре.
        Хотя происходящее со звездой тревожило, не она приковала внимание Хоури, а двадцать треугольничков, рассыпанных приблизительно в том же квадранте эклиптики, что и оружие ингибиторов.
        Несомненно, это были недостающие артсистемы.
        - Вот он, театр военных действий в реальном времени, - сообщила Вольева. - Клавэйн, небось завидуете?
        - Эти орудия - не игрушки, - отозвался робот. - Вы даже не представляете себе их ценность.
        - В самом деле?
        - Возможно, они - разница между выживанием человечества и его полным исчезновением как вида. Илиа, мы тоже знаем о существовании ингибиторов и понимаем, на что они способны. До нас дошли послания из будущего, в котором человеческая раса практически полностью истреблена черными машинами. Мы их называем волками, но это тот же самый враг. Поэтому нельзя впустую потратить такой важный ресурс.
        - Впустую? Ну уж нет! - Вольева явно разозлилась. - Я его потрачу, чтобы задержать ингибиторов, выиграть время для Ресургема.
        - И сколько пушек вы уже потеряли? - осторожно спросил Клавэйн.
        - Ни одной.
        Робот навис над лежащей женщиной:
        - Илиа, будьте благоразумны. Скажите, сколько уже потеряно орудий?
        - Что значит «потеряно»? Три оказались неисправны. Вот вам и хваленая сочленительская продукция. Еще два были одноразовыми, их тоже вряд ли можно причислить к потерям.
        - Значит, пока урона от контратаки ингибиторов нет?
        - Две пушки получили повреждения.
        - Надеюсь, они не разбиты вдребезги?
        - Нет, я еще получаю данные от их двигателей. Само собой, степень повреждений не установить, пока не осмотришь поле боя.
        Бета отошла от кровати и сделалась, как показалось Ане, бледнее обычного. Клавэйн закрыл глаза и забормотал под нос - то ли ругательство, то ли, как ни странно, молитву.
        - Илиа, у вас было сорок орудий. По моим подсчетам, уже потеряно девять. Сколько же еще вы хотите уничтожить без всякой пользы?
        - Сколько потребуется.
        - Так Ресургем не спасти. Вы играете против силы, о которой не имеете ни малейшего представления. Просто губите ценнейший ресурс. Пушки необходимо сохранить до той поры, когда их применение даст максимальную выгоду. Вы встретили лишь авангард волков, следом явятся орды. Если мы изучим пушки, то сможем выпускать их тысячами!
        Хоури, следившая за лицом Вольевой, теперь не сомневалась, что та улыбается.
        - Какие хорошие слова: «сохранить до поры», «выпускать тысячами». Вы сами-то в это верите?
        - Я верю в то, что вне зависимости от ваших стараний население Ресургема погибнет. Разница лишь в том, что случится это немного позже и добавятся миллионы других смертей. Но если вы отдадите нам орудия, еще будет время предотвратить катастрофу.
        - То есть вы предлагаете сейчас пожертвовать двумястами тысячами, чтобы после спасти миллионы?
        - Даже не миллионы - миллиарды.
        - Хм, странно думать, что минуту назад я почти вам поверила. Решила, с вами можно иметь дело. - Илиа улыбнулась безмятежно и страшно - будто последний раз в жизни. - Вижу, что ошибалась.
        - Я неплохой человек. Просто знаю в точности, что нужно делать и для чего.
        - Как вы и сказали, это опаснейший вид людей.
        - Не стоит недооценивать мой оригинал. Он заберет пушки силой.
        - Клавэйн, вам сюда лететь еще не одну неделю. И подготовить теплую встречу я успею.
        На это Клавэйн ничего не ответил. Хоури не понимала, почему ее так встревожило молчание старика.
        Корабль возвышался над Антуанеттой, почти целиком одетый в леса. Иллюминаторы «Буревестника» светились, и в том, что приходился на рубку, был виден силуэт напряженно работающего Ксавьера. В руке он держал компад, в зубах зажал стилос. Свободной рукой переключал допотопные тумблеры над головой, а пощелкав ими, аккуратно записывал в компаде.
        «Всегда он такой аккуратный, будто бухгалтер», - подумала девушка.
        Антуанетта приказала экзоскелету встать. Иногда Клавэйн позволял экипажу отдохнуть пару часов при нормальной инерции и гравитации, но сейчас субсветовик шел под тягой. В тех местах, где экзоскелет касался кожи, образовались язвы. Антуанетте не терпелось добраться до Дельты Павлина, хоть там и ожидала война. Кажется, нет ничего хуже жизни внутри кошмарного механического скелета.
        Девушка присмотрелась к «Буревестнику», который не видела с тех пор, как узнала про обман и отказалась ступать на борт. Корабль перестал быть ее собственной территорией, ее домом. Это случилось несколько месяцев назад, и злость улеглась, хотя и не исчезла полностью. Ощущение того, что на нее попросту наплевали, осталось.
        Несомненно, корабль снаряжался для боя. На первый взгляд в «Буревестнике» почти ничего не изменилось. Новое оружие пряталось под новыми выпуклостями, а на корпусе и раньше хватало бугров. Фабрики безостановочным потоком гнали оружие. Часть его удалось без особых проблем направить на «Буревестник», благо Скорпион охотно согласился не замечать военных приготовлений транспорта и его экипажа. А Ремонтуар даже помог Ксавьеру интегрировать пару особенно экзотических пушек в корабельную сеть.
        Одно время Антуанетта дивилась себе. С чего это вдруг захотелось подраться? Ведь она не склонна к насилию и тем более к героизму. Правда, за ней водится пристрастие к сумасбродствам, вроде похорон отца в газовом гиганте, но это же совсем другое дело.
        Она взошла на корабль, забралась по лестницам в рубку. Ксавьер не заметил ее появления - был увлечен работой. Да и привык уже к тому, что девушка на «Буревестник» не заходит.
        Поэтому она уселась неподалеку - подождать, пока он прервется и глянет в ее сторону. Заметив, он лишь кивнул: мол, говори, зачем пришла.
        И на том спасибо.
        - Зверь, - спокойно позвала Антуанетта.
        Наверное, Лайл Меррик всегда выдерживал такую паузу, прежде чем ответить. Но сейчас она показалась вечностью.
        - Слушаю.
        - Я вернулась.
        - Да, я понял. - Снова долгая пауза. - Я рад вашему возвращению.
        Голос почти не изменился. Почти. Лайлу уже не приходилось разыгрывать из себя машинный интеллект, который Меррик заменил шестнадцать лет назад.
        - С чего бы это? - резко спросила она. - Неужели соскучился?
        - Да, - ответил Меррик. - Я скучал.
        - Не думаю, что когда-нибудь прощу тебя.
        - Я и не надеюсь на ваше прощение. Я его не заслужил.
        - Вот именно.
        - Но вы же знаете, что я обещал вашему отцу позаботиться о вас.
        - Об этом мне сказал Ксавьер.
        - Антуанетта, ваш отец был хорошим человеком. И хотел, чтобы у вас все было замечательно.
        - Он захотел, чтобы и у тебя все было замечательно.
        - Да, и я перед ним в долгу. Тут не поспоришь.
        - И как же ты можешь жить с тем, что сделал?
        Послышался звук, похожий на смешок - издевательский и печальный. Меррик смеялся над собой.
        - Знаете, такие вопросы не очень-то меня беспокоят. Мой оригинал, моя плоть и кровь, подверглись казни. Я всего лишь электронная копия, призрак, ускользнувший от стирателей.
        - Призрак с чрезвычайно развитым инстинктом самосохранения.
        - И с этим не поспоришь.
        - Лайл, как бы я хотела тебя ненавидеть!
        - Пожалуйста. Миллионы так делают.
        Она вздохнула:
        - Но для меня это непозволительная роскошь. Это все-таки мой корабль. А ты им заведуешь, хочу я того или нет. Лайл, ведь так?
        - Юная… пардон, Антуанетта, до той досадной аварии я был пилотом транспортника, причем толковым. Мне не составило труда интегрироваться в «Буревестник». Сомневаюсь, что обычный машинный интеллект сможет меня заменить.
        Она криво улыбнулась:
        - Не бойся, я тебя заменять не собираюсь.
        - В самом деле?
        - В самом деле. Но по причине сугубо прагматической. Не могу этого себе позволить, ведь эффективность корабля действительно упадет, причем сильно. Мне бы не хотелось тратить время на обучение машинного интеллекта гамма-уровня, в особенности сейчас.
        - По мне, это весомая причина.
        - Я еще не закончила. Мой отец заключил с тобой сделку. Это значит, ты заключил сделку со всем семейством Бакс. Я не могу ее расторгнуть, если бы и хотела. Это испортит деловую репутацию.
        - Антуанетта, мы сейчас довольно далеко от тех мест, где ваша деловая репутация что-то значит.
        - Пожалуй, ты прав. Но есть и еще кое-что. Ты слушаешь?
        - Конечно.
        - Мы идем в бой. И ты мне поможешь. Это значит, что ты позаботишься о корабле и постараешься, чтобы он выполнил все мои распоряжения. Буквально все, понял? Причем вне зависимости от того, какой опасности я при этом подвергнусь.
        - В сделку с вашим отцом входило и обещание защищать вас.
        Она пожала плечами:
        - Об этом ты с ним договаривался, а не со мной. Я буду рисковать, как сочту нужным, - пусть даже риск будет смертельным. Ты это понял?
        - Да… Антуанетта…
        Она встала:
        - Да, и еще одно.
        - Что?
        - Больше никаких «юных леди»!
        Хоури спустилась к беженцам, стараясь, чтобы побольше людей ее увидело. Собиралась успокоить их, убедить, что про них не забыли. И вдруг субсветовик очень сильно тряхнуло. Ана отлетела к стене, больно ударилась. Женщина выругалась, сразу набежала туча мыслей, одна другой страшнее. Но все эти мысли тут же потонули среди воя, поднятого двумя тысячами пассажиров. Люди кричали, визжали. Лишь через несколько минут паника улеглась, сменившись общим сердитым ропотом. Встряска не повторилась, но вере в надежность колоссального корабля пришел конец.
        Хоури собралась с мыслями и придумала способ унять недовольство. Прошла через разделенный многочисленными перегородками зал, лишь дружелюбно махая рукой тем, кто пытался ее остановить и расспросить о случившемся. Она еще сама не знала, что будет говорить.
        Хоури заранее условилась с ближайшими помощниками, что встретится с ними при любом непредвиденном происшествии. Дюжина людей собралась в условленном месте. Выглядели они едва ли менее растерянными и напуганными, чем остальные пассажиры.
        - Виллемье! - заголосили они, завидев ее.
        - Что за чертовщина?! - выпалил самый нетерпеливый. - Люди кости поломали, перепугались до смерти. Почему никто не предупредил?
        - Это стандартная процедура уклонения от столкновений, - ответила она. - Корабль обнаружил угрожающий космический мусор, расстрелять его издали не успевал, а потому сместился.
        Ана солгала, причем и самой ложь не казалась убедительной. Но, по крайней мере, это была попытка рационального объяснения.
        - Поэтому и предупреждения не было, - добавила она с компетентным видом. - А вообще, это хороший признак. Значит, системы безопасности еще работают.
        - Но вы никогда не говорили, что они могут не работать!
        - Не попробуешь - не узнаешь. А теперь мы знаем наверняка.
        Хоури велела помощникам распространить слух о том, что бояться нечего, и позаботиться о раненых.
        К счастью, никто не погиб, а переломы оказались достаточно простыми. Можно было справиться на месте, не транспортируя никого в лазарет. Спустя пару часов спокойствие, пусть и настороженное, восстановилось. Похоже, большинство пассажиров приняли объяснение.
        «Отлично! - подумала Хоури. - Осталось убедить себя в том, что ничего скверного не произошло».
        Но часом спустя корабль вздрогнул снова.
        На этот раз толчок был не столь резкий. Хоури всего лишь качнулась, поспешила опереться о стену. Затем выругалась - скорее не от удивления, а от злости. Ана не знала, что еще сказать пассажирам. Из-за нового толчка прежнее объяснение выглядело, мягко говоря, сомнительным. Поэтому Хоури решила пока не объяснять ничего, предоставив помощникам улаживать проблему. Она выбрала способных людей, заслуживающих доверия. Со временем они, возможно, придумают лучшее объяснение, чем инквизитор Виллемье.
        Ана вернулась к триумвиру, размышляя над тем, почему не отпускает чувство неловкости, неправильности происходящего. Что-то пошло не так. Но что именно? Казалось, все поверхности «Ностальгии по бесконечности» чуть наклонились. Пол слегка перекосился, и выделяемая кораблем слизь скапливалась с одной стороны коридора. И со стен уже не текло, а капало на пол под отчетливым углом к поверхности. Идти пешком стало трудно. Безопасности ради Хоури предпочла шагать у самой стены.
        Слава богу, Вольева оказалась жива! Она сидела, всматриваясь в проекцию системы, размышляла. Рядом копия Клавэйна тоже разглядывала голограмму. Робот стоял в задумчивой позе: руки сложены на груди, сплетены проволочные пальцы.
        - Илиа?
        - Хоури, в чем дело? - выговорил хриплый, скрежещущий голос.
        - С кораблем проблемы.
        - Мы с Клавэйном это уже поняли.
        Хоури надела очки и вместо проволочной машины увидела рядом с кроватью умирающей женщины терпеливо стоящего старика. Выглядели эти двое так, будто знали друг друга всю жизнь.
        - Кажется, мы начали двигаться, - заметила Хоури.
        - Не просто двигаться - ускоряться, - добавил Клавэйн. - Обратите внимание, как сместилась вертикаль.
        Дрейфуя по орбите, корабль создавал тяготение во внутренних отсеках, вращая их. Вектор ускорения при этом был направлен перпендикулярно главной оси корабля, шедшей от носа до кормы. А тяга, создаваемая двигателями «Ностальгии», направлялась параллельно главной оси. Два вектора, складываясь, давали искусственную гравитацию под углом к прежнему направлению.
        «Похоже, около десятой доли g, - оценил Клавэйн. - Достаточно, чтобы исказить направление на пять-шесть градусов».
        - Но кораблю никто не приказывал двигаться! - заметила Хоури.
        - Похоже, он решил сам, - сказала Илиа. - Поэтому нас и раньше тряхнуло. Системы управления успели закиснуть. Эй, капитан, ведь я права?
        Но капитан не ответил.
        - А почему мы стали двигаться? - спросила Хоури.
        - Думаю, причина видна. Посмотри!
        Пузырь-голограмма, изображающий поле битвы, раздулся. На первый взгляд изображение не изменилось. Все так же висели на позициях оставшиеся артсистемы Вольевой и пушка ингибиторов. Но появилась и новая иконка. Она двигалась под углом к плоскости эклиптики, словно явилась из межзвездного пространства. Рядом со значком сгрудились мерцающие символы и надписи.
        - Корабль Клавэйна? - удивилась Хоури. - Но это невозможно! Он должен тормозить еще много недель!
        - Значит, мы ошиблись, - заключила Илиа. - Клавэйн, ведь мы ошиблись?
        - Определить это не в моих силах.
        - Очень уж быстро меняется его голубой сдвиг, - заметила Вольева. - Мне не верится в показания локаторов. Никакой корабль, способный к межзвездным перелетам, не может тормозить так быстро. Но все же…
        Хоури закончила фразу за нее:
        - Но все же они тормозят.
        - Да. И они не в месяце пути, а лишь в паре дней. Признаю, Клавэйн: это сделано отлично. Но как?
        Бета-копия покачала головой:
        - Я не знаю. Эти знания стерли из моей памяти, перед тем как транслировать сюда. Но, как и вы, я могу предполагать. Или мой оригинал обладает двигателями намного мощнее известных мне сочленительских, или чем-то иным, чрезвычайно близким к технике подавления инерции. Думаю, оба объяснения не сулят вам ничего хорошего.
        - Наверное, Бренниген засек приближающийся корабль? - предположила Ана.
        - Конечно. Он видит все то, что вижу я.
        - Так почему мы движемся? Он же хотел умереть!
        - Похоже, здесь и сейчас он умирать передумал, - произнес Клавэйн. - Если не ошибаюсь, наша нынешняя траектория ведет к Ресургему.
        - За двенадцать дней доберемся, - уточнила Илиа. - Слишком долго. Правда, мы сейчас идем на одной десятой… Непонятно, зачем он так делает. С одним g долетели бы до Ресургема за два дня, причем раньше Клавэйна.
        - И какой нам с того прок? - спросила Хоури. - Там мы будем так же уязвимы, как и здесь. Клавэйн достанет нас, куда бы мы ни подались.
        - Мы отнюдь не беззащитны, - заверила Вольева. - У нас еще четырнадцать адских пушек, и мы готовы их использовать. Не знаю, зачем капитану вздумалось передвигать нас, но плюс в том, что это сильно облегчит эвакуацию.
        - Думаешь, он решил помочь?
        - Не знаю. С капитаном всякое бывает. Может, и решил, как это ни странно. Но ты лучше расскажи поскорее Торну.
        - Зачем?
        - Чтобы пошевеливался. У нас есть шанс управиться с эвакуацией куда быстрее, чем мы рассчитывали.
        Глава тридцать четвертая
        В рубке «Света Зодиака» сгустилось пятно, зашевелилось, приняло человекоподобные очертания. Близ проектора сидели полукругом Клавэйн, Ремонтуар, Фелка и три главные свиньи: Скорпион, Кровь и Крест.
        - Ну что ж, я вернулся, - объявила бета-копия Клавэйна.
        Клавэйн смущенно глядел на собственное отражение, причем неправильное, незеркальное, с преувеличенной асимметричностью лица. Старик не любил бета-копии, особенно свои. Сама возможность имитировать человека Клавэйна раздражала - и чем выше сходство, тем сильнее раздражение.
        «Да и можно ли радоваться тому, что сущность человека с такой легкостью передается кучкой бессмысленных алгоритмов?» - подумал он.
        А вслух сообщил:
        - Ты взломан.
        - Простите?
        - Вольева вырезала из тебя немалую часть, - сказал Ремонтуар, подавшись вперед. - Мы заметили следы грубой работы, но что именно она сделала, выяснить трудно. Скорее всего, ей удалось лишь стереть самое уязвимое - содержимое блоков памяти. Но полной уверенности у нас нет, поэтому по окончании брифинга тебя поместят на карантин. Из-за риска контаминации твои воспоминания не будут добавлены к воспоминаниям Клавэйна. Тебя сохранят в заархивированном виде на жестком носителе. По сути, ты умрешь.
        Изображение Клавэйна стоически пожало плечами:
        - Остается лишь надеяться, что я окажусь полезен.
        - Что-нибудь выяснил? - спросил Скорпион.
        - Думаю, многое. Правда, я не знаю, какие воспоминания настоящие, а какие подсаженные.
        - Это не твоя забота, - сказал Клавэйн-оригинал. - Просто расскажи, что ты выяснил. Командует субсветовиком действительно Вольева?
        Копия энергично закивала:
        - Да, она!
        - Ей известно про оружие? - спросил Кровь.
        - Да, знает.
        Клавэйн-оригинал глянул на коллег, затем на проекцию:
        - Хорошо. Она отдаст оружие без боя?
        - Думаю, на это не стоит рассчитывать.
        - Что она знает о происхождении оружия? - вступила в разговор Фелка.
        - Полагаю, не много. У нее есть смутные догадки, но этот вопрос ее не слишком интересует. Однако Вольевой известно кое-что о волках.
        - Откуда? - нахмурилась Фелка.
        - Не знаю. Она не настолько доверилась мне, чтобы рассказать об этом. Скорее всего, Вольева уже встречалась с машинами-убийцами и как-то ухитрилась выжить. Это одно делает ее достойной уважения. Кстати, она почему-то зовет их ингибиторами.
        - Я знаю почему, - спокойно проговорила Фелка.
        - Возможно, напрямую она с ними и не сталкивалась, - предположил Ремонтуар. - Волки уже долго действуют в системе Дельты Павлина. Скорее всего, Вольева просто наблюдала и делала выводы.
        - Думаю, ее опыт общения с волками не столь поверхностен, - возразила копия, но пояснять не стала.
        - Я тоже так думаю, - кивнула Фелка.
        Собравшиеся посмотрели на нее с удивлением.
        - Ты дал понять, что наши намерения очень серьезны? - спросил Клавэйн-оригинал. - Дошло ли до нее, что гораздо лучше иметь дело с нами, чем с сочленителями?
        - Полагаю, да.
        - И?
        - Спасибо, обойдусь - вот, в общих чертах, ее ответ.
        - Эта Вольева очень глупа, - заключил Ремонтуар. - Жаль - нам придется использовать силу, а ведь куда лучше было бы договориться. Не люблю агрессию.
        - Ситуация осложняется тем, что в настоящее время идет эвакуация, - добавила копия. - Вы уже видели, как оружие волков деформирует звезду, воздействуя сфокусированным гравитационным излучением. Вскоре выемка достигнет ядра, где происходит термоядерный синтез, и откроет раскаленной материи путь наружу. Это все равно что пробить дыру в основании высокой плотины, выпуская воду под чудовищным давлением. Но хлынет не вода, а водород - при температуре ядра звезды. Звезда превратится в гигантский огнемет. После того как скважина достигнет ядра, его энергия быстро истечет и звезда погибнет - или станет намного меньше и холоднее. Но до того послужит оружием, способным испепелить любую планету в нескольких световых часах от себя. Достаточно струе материи из ядра окатить планету, и разлетится атмосфера, каменная оболочка станет слоем кипящей лавы. Жители Ресургема вряд ли представляют себе, что может случиться с их планетой, но, без сомнений, они хотят убраться как можно быстрее и дальше. На борту субсветовика собралось уже немало беженцев. По меньшей мере несколько тысяч.
        - У тебя, конечно, есть доказательства? - спросил Скорпион.
        - Доказать я не могу.
        - Тогда мы считаем, что никаких людей там нет. Слух о беженцах - наглое вранье, попытка спастись от нашей атаки.
        Торн стоял на земле Ресургема, застегнув пальто на все пуговицы. Безжалостный полярный ветер драл ледяным наждаком оставшуюся неприкрытой кожу. Конечно, это уже не прежний ураган, не то, что раньше называли бритвенной бурей. Но если спрятаться некуда, ощущения крайне неприятные.
        Торн поправил хлипкие окуляры, сощурился, всматриваясь в звездное небо, отыскивая крошечную летящую искорку транспорта.
        Небо над головой висело густо-фиолетовое, темнеющее к югу. Сквозь окуляры виднелись лишь самые яркие звезды, и те казались тусклыми на фоне полыхавшего боя с ингибиторами. На севере висели обширные мягко-розовые полотнища полярного сияния, подрагивали, будто на ветру. Прекрасное зрелище - если не знать, что за ним стоит. Северное сияние порождали заряженные частицы, выбитые с поверхности звезды пушкой ингибиторов. Колодец в Дельте Павлина, глубокий прогиб, сделанный гравитационным лазером, прошел уже полпути до звездного ядра. Вдоль стен выемки, удерживаемых стоячими гравитационными волнами, структура звезды кардинально изменилась. Конвекционные процессы пытались приспособиться к возмущению. Распределение масс сместилось, и вслед за ним стало меняться ядро. Поток нейтрино от звезды сделался совсем иным, сигнализируя, что прорыв ядра неизбежен.
        Торн пока не представлял со всей ясностью, что случится в финале. Но был уверен: лучше не пытаться увидеть это своими глазами.
        Он ждал, когда последний на сегодня шаттл окончит погрузку. Элегантное судно стояло в ущелье прямо под ним. Вокруг бурлила толпа - ни дать ни взять копошащиеся насекомые. Драки там вспыхивали постоянно - люди норовили пролезть на борт без очереди. Торн уважал своих соотечественников, даже восхищался ими - но лишь поодиночке. Скопом они превращались в звериную стаю и вызывали только отвращение. За все время подпольной работы он руководил лишь небольшими, сплоченными группами сторонников. Но знал, что рано или поздно придется иметь дело с толпой. Толпа - закономерный результат разрастания и объединения групп. Результат его, Торна, деятельности. Но он не обязан испытывать теплые чувства к плодам своих трудов.
        «Хватит!» - приказал себе Торн.
        Не время презирать спасаемых людей. Они поддались страху, и это вполне объяснимо. Если бы сам оказался среди них, вряд ли вел бы себя благоразумнее и самоотверженнее. Главная задача - увезти свою семью с планеты. И если это значит ходить по чужим головам - так тому и быть.
        Но ведь Торн не был в толпе у судна. Он нашел для людей путь с планеты. Сделал спасение возможным.
        Это стоит немалого.
        Над головой вспыхнула искра транспорта и, пролетев по небу, ушла в тень. Хорошо все-таки, что он еще здесь. Корабль держится точно на заданной орбите, любое отклонение спровоцирует атаку систем противокосмической обороны. Хотя Вольева с Хоури запустили щупальца во многие департаменты правительства, добрались они не всюду и не на все смогли повлиять. В частности, триумвир с инквизитором не контролировали Департамент гражданской обороны. Досадное упущение, ведь на него возлагалась забота о том, чтобы происшествия вроде удара Вольевой по колонии не повторились. Департамент располагал системой противокосмической обороны - ракеты с зарядами «горячей пыли» должны были уничтожить заходящий на орбиту корабль до того, как он успеет нанести ущерб колонии. Мелкие суденышки ультра могли проскакивать через слепые пятна радарной сети, но этот транспорт был слишком велик для подобных маневров. Поэтому пришлось дергать за множество рычагов, вести отчаянную закулисную игру, чтобы добиться обещания: ракеты останутся в бункерах при условии, что ни транспорт, ни атмосферные шаттлы ни на йоту не отклонятся от
предписанных маршрутов. Торн надеялся, что навигационные системы судов об этом условии не забудут. Но все равно ощущал иррациональную радость, вновь увидев транспорт.
        Запищал радиотелефон. Торн вынул угловатое устройство из кармана, потыкал в кнопки пальцем, одетым в толстую перчатку.
        - Торн?
        Он узнал голос оператора из Департамента внутренних угроз.
        - Сэр, вам сообщение с «Ностальгии по бесконечности». Воспроизвести или предпочитаете получить его уже на орбите?
        - Воспроизводите.
        Он ждал, внемля слабым щелчкам реле и шипению магнитной пленки, представляя, как устаревшая телефонная механика Департамента тужится, пытаясь ему услужить.
        - Торн, это Виллемье. Слушай внимательно. План слегка изменился. Объясню потом. Вкратце: мы перемещаемся ближе к Ресургему. Я изменила навигационные данные для транспорта, так что бояться нечего. Думаю, полет на «Ностальгию» займет теперь гораздо меньше тридцати часов. Может, мы подойдем так близко, что и транспорт не понадобится, людей будем перевозить шаттлами прямо на борт субсветовика. За полтысячи рейсов эвакуируем всю планету. Торн, дело неожиданно повернулось так, что у нас есть реальный шанс успеть. Ты сможешь все у себя организовать для ускорения погрузки?
        Торн глянул вниз, на бушующую толпу. Похоже, Хоури ждала немедленного ответа.
        - Оператор, не могли бы вы записать и передать мое сообщение?
        Торн подождал, пока оператор подготовится. Затем сказал:
        - Говорит Торн. Я все понял. Сделаю что в моих силах для ускорения эвакуации. Тем не менее призываю к осторожности. Это отлично, если можно сократить время перелета на «Ностальгию по бесконечности». Замечательное достижение! Но близко к Ресургему ее подводить нельзя. Даже если полпланеты не перепугается до смерти, Департамент гражданской обороны уж точно встанет на дыбы. А он может наделать много бед. Ана, поговорим позже. У меня работы по горло.
        Он посмотрел на толпу - там опять назревала драка.
        Попросив оператора отправить сообщение и оповестить, если придет ответ, Торн вернул в карман устройство, примитивное и громоздкое, словно милицейская дубинка.
        И полез вниз по склону, к толпе, скользя и вздымая пыль.
        - Антуанетта, мы отчалили.
        - Отлично, - отозвалась девушка. - Теперь можно вздохнуть спокойно.
        Сквозь иллюминаторы рубки субсветовик все еще казался титаническим, он простирался во все стороны - широченный утес с вытесанными на его поверхности загадочными выступами и ложбинами. Люк, сквозь который «Буревестник» только что покинул трюм, казался светящимся желтым окошком. Огромные зазубренные створки ползли навстречу друг другу, но между ними оставалось достаточно места для вылета малоразмерных судов. Антуанетта видела их и своими глазами, и на дисплеях и проекциях приборной доски. И даже когда створки почти сомкнулись, между ними еще проскакивали крохотные штурмовики - суденышки немногим более космоцикла для полетов вблизи корабля, рамы с оружием и двигателями. Штурмовики были проворными; толкали их крохотные, но мощные термоядерные движки с катализатором на антиматерии. Антуанетте эти кораблики напоминали рыб-паразитов, очищающих от остатков пищи пасть колоссального подводного монстра. В сравнении с ними «Буревестник» был немаленькой рыбой, вполне самостоятельной, умеющей постоять за себя.
        Выход из дока оказался самым сложным за всю пилотскую карьеру девушки. Внезапность атаки требовала, чтобы «Свет Зодиака» поддерживал ускорение в три g до тех пор, пока не окажется в десяти световых секундах от «Ностальгии по бесконечности». И всем атакующим кораблям этой волны пришлось вылетать при трех g. Любой выход из трюма - задача сложная и ответственная, в особенности если судно нагружено под завязку оружием и топливом. Но при ускорении задача усложняется на порядок. Антуанетта посчитала бы ее головоломной и при тяготении в половину g, с каким суда покидают «карусель» Новый Копенгаген. Три g - это со стороны Клавэйна откровенный садизм.
        Но Антуанетта справилась. Теперь на сотни метров вокруг «Буревестника» не было ни единого препятствия.
        - Корабль, включить токамак по счету «ноль»! Считаю: пять… четыре… три… два… один… ноль!
        Хотя за плечами был опыт многих лет, она все равно напряглась, ожидая, когда едва ощутимый толчок снизу возвестит: атомные двигатели сменились термоядерным реактором.
        Но толчка все не было.
        - Антуанетта, реактор работает нормально. Все показатели в порядке. Даем три g.
        - Черт возьми, как гладко! - не удержалась от возгласа Антуанетта.
        - За это благодари Ксавьера и Клавэйна. Они нашли баг в одной из старейших подпрограмм управления реактором. Баг давал легкое несоответствие импульсов при переключении двигателей.
        Девушка уменьшила изображение, чтобы окинуть взглядом субсветовик. По всей его длине из пяти разных люков изливались потоки штурмовых судов, преимущественно крохотных, не больше космоцикла, но было и несколько шаттлов. Большинство суденышек - ложные цели, и не у всех хватит топлива подобраться на световую секунду к «Ностальгии по бесконечности». Но все равно зрелище впечатляло. Огромный корабль будто истекал светом.
        - А ты вовсе ни при чем?
        - Корабль всегда старается сделать как лучше.
        - Я так и думала.
        - Антуанетта, мне очень жаль, что так вышло…
        - Корабль, для меня это было и прошло. Что уж тут вспоминать.
        Она больше не могла называть его Зверем. И уж тем более не могла обращаться по имени Лайл Меррик.
        Хватит и безликого «корабль».
        Она снова уменьшила изображение, распределила иконки по штурмовым кораблям: номер, тип, дальность, команда, вооружение, вектор движения. Теперь Антуанетта воочию видела размах атаки. Всего в эту волну входило около сотни судов. Шестьдесят из них - космоциклы, а экипажем располагают лишь около тридцати. Обычно на космоцикл садилась одна тяжеловооруженная гиперсвинья, хотя было и несколько тандемов, предназначенных для определенных операций.
        Все снабженные экипажем космоциклы несли вооружение, от одноразовых гразеров до гигаваттных брейтенбаховских бозеров. Все члены команд носили тяжелые скафандры с экзоскелетами, имели личное оружие или могли отсоединить оружие космоцикла вблизи вражеского корабля.
        В атаке участвовало три десятка шаттлов среднего размера, каждый на два-три места и с герметичным корпусом. Все гражданского образца, переделанные в штурмовики или из судов, обнаруженных в трюмах «Света Зодиака» при захвате, или выделенных Эйчем из его разбойничьего флота. Они несли такое же оружие, как и космоциклы, но располагали и кое-чем повнушительнее: батареями ракет и абордажными швартовами. Имелось и девять больших корветов, способных нести как минимум два десятка солдат в полной боевой экипировке. Корпуса этих судов были достаточно велики, чтобы вместить рейлганы самых малых размеров. Три корвета были оснащены аппаратурой подавления инерции и могли ускоряться до восьми g - против четырех g у обычных корветов. Угловатость и асимметричность корпусов указывали на то, что эти корабли не приспособлены для погружения в атмосферу, но в предполагаемом боевом пространстве это не имело значения.
        «Буревестник» намного превышал размерами все штурмовые суда. Его собственный трюм вмещал три шаттла и дюжину космоциклов вместе с их экипажами. На корабле не стояла аппаратура подавления инерции - такие устройства трудно было производить массово, особенно на борту «Света Зодиака». Но зато «Буревестник» нес намного больше вооружения и брони, чем любой другой в штурмовой эскадре. Прежний транспорт сделался военным кораблем - и стоило побыстрее привыкнуть к этому факту.
        - Юная… виноват, Антуанетта.
        - Да? - отозвалась она, скрипнув зубами.
        - Я хочу сказать… сейчас, пока еще не слишком поздно…
        Она стукнула по кнопке, отключавшей корабельный голос. Встала, залезла в экзоскелет.
        - Корабль, поговорим позже. Мне нужно осмотреть команду.
        Заключенный в жесткую раму экзоскелета Клавэйн стоял в одиночестве у обзорного окна, наблюдая за отбытием штурмовой эскадры. Роботы, ложные цели, космоциклы и шаттлы с корветами разворачивались, маневрировали, занимая отведенные планом места. Самоадаптирующееся стекло предохраняло глаза старика от свирепого пламени реактивных струй, перекрашивало центры выхлопов в черный цвет, так что видны были только фиолетовые края. Вдалеке, за роем уходящих судов, виднелся буро-серый полумесяц Ресургема, совсем крошечный - таким видится детский стеклянный шарик на вытянутой руке. Имплантаты могли разрешить и сигнал, идущий от звездолета Вольевой, хотя обычный человеческий глаз его бы не заметил. Единственная мысленная команда - и стекло окна дало приличное изображение плывущей во тьме «Ностальгии по бесконечности». Корабль триумвира находился в десятке световых секунд, но его четырехкилометровый корпус, если смотреть со стороны Клавэйна, занимал треть угловой секунды. То есть его различали даже наислабейшие оптические телескопы на борту «Света Зодиака». Увы, это означало, что и триумвир могла рассмотреть
корабль Клавэйна в таких же подробностях. И если уделила ему хоть сколько-то внимания, отбытие атакующей эскадры пропустить не могла.
        Клавэйн теперь убедился: диковинные выросты на корпусе «Ностальгии по бесконечности» были реальностью, а не виртуальными фантомами, как он считал раньше. С кораблем Вольевой случилось нечто в высшей степени необычное. Он превратился в жуткий шарж на субсветовик.
        Возможно, здесь не обошлось без плавящей чумы. Единственное место, где старик видел похожие уродливые метаморфозы, - Город Бездны с его фантасмагорической, извращенной архитектурой. Клавэйну доводилось слышать о пораженных чумой кораблях и о том, что временами вирус достигал аппаратуры ремонта и модификации, позволявшей кораблям саморемонтироваться. Но никогда еще не доводилось слышать о корабле, насквозь проеденном болезнью, но продолжающем функционировать. Мурашки бежали по коже при одном взгляде на чудовище. Хотелось надеяться, что никого из команды жуткие метаморфозы не затронули.
        Поле боя займет десять световых секунд между звездолетами, но центр его определится действиями Вольевой. От подлетного времени будет зависеть, хорошо ли выбрана дистанция. По расчетам Клавэйна, она получится оптимальной для его оружия и десанта.
        При ускорении в три g обычным судам потребуется четыре часа, чтобы достичь «Ностальгии по бесконечности», самым быстроходным в эскадре - немногим более двух часов. Ракете нужно сорок минут. Клавэйн уже покопался в памяти, выискивая схожие тактические ситуации. В одной из ранних межнациональных войн, случившейся еще до начала космической эры, когда в атмосфере схватывались дозвуковые самолеты с двигателями внутреннего сгорания, разразилась Битва за Британию. Хотя тогда диспозиция сил была в сущности двухмерной, подлетное время мало отличалось от нынешнего. В глобальных войнах первой половины двадцать первого века ничего подобного не происходило, поскольку над планетой кружили суборбитальные беспилотники, способные выйти на дистанцию поражения любой точки на поверхности менее чем за сорок минут. Но в космических войнах второй половины столетия случалось много подобных битв. Клавэйн вспомнил войну за отделение Луны от Земли, схватку за Меркурий, перебрал в памяти все тогдашние триумфы и катастрофы. Подумал и о Марсианской войне с сочленителями, бушевавшей в конце двадцать первого столетия. Зона
боевых действий простиралась далеко за орбиты Фобоса и Деймоса, так что подлетное время для наибыстрейших одноместных истребителей составляло три-четыре часа. Уже доставлял проблемы временной лаг коммуникаций, - как правило, прямые передачи блокировались огромными облаками металлизированной пыли.
        Были и другие кампании, другие битвы. Все вспоминать нужды нет. Их уроки выучены и не забыты. Клавэйн знал, как воевали и какие совершали ошибки, учитывал и свои промахи, сделанные в начале карьеры. Не слишком существенные - иначе он не дожил бы до своих лет. Но всякий опыт ценен.
        По оконному стеклу скользнула бледная тень.
        - Клавэйн?
        Тот мгновенно развернулся, зажужжав экзоскелетом. Старик думал, что в каюте он один, - и оклик застиг его врасплох.
        - Фелка?
        - Я пришла посмотреть, как они уходят.
        Экзоскелет шагал деревянно, неестественно - будто Фелку держали под руки невидимые охранники. Вместе со стариком она досмотрела, как покидают звездолет последние суда атакующей эскадры.
        - Если не знать, что это война…
        - Зрелище кажется прекрасным, - закончила она мысль Клавэйна. - Именно так.
        - Я ведь правильно поступаю? Ты как думаешь?
        - А почему ты спрашиваешь меня?
        - Потому что ты, без преувеличения, голос моей совести, вернее, того, что от нее осталось. Я все время спрашиваю себя, что сделала бы Галиана, будь она здесь…
        - Она тревожилась бы, как и ты, - перебила Фелка. - И сомневалась. Она была хорошим человеком. Люди, не тревожащиеся и не сомневающиеся в своей правоте, опасны. Я о таких, как Скади.
        Он вспомнил ослепительную вспышку взорвавшегося «Паслена».
        - Мне жаль, что все так получилось…
        - Клавэйн, я попросила тебя это сделать. Галиана хотела умереть.
        - Хотела, чтобы именно я убил ее?
        - Она умерла много лет назад. Но ее смерть… в общем, не хватало лишь финальной точки. Ты ее поставил, и теперь книга дописана и закрыта.
        - Я уничтожил саму возможность вернуть ее к жизни.
        Фелка тронула его руку, морщинистую, в старческих пятнах:
        - Галиана сделала бы для тебя то же самое, я уверена.
        - Возможно. Но ты пока не сказала, что думаешь о нашей войне.
        - Я согласна с тем, что ради сиюминутной выгоды стоило бы заполучить пушки. Но в далекой перспективе я не уверена.
        - Фелка, нам необходимо это оружие, - осторожно проговорил Клавэйн.
        - Я знаю. Но что, если и триумвир нуждается в нем так же отчаянно? Твоя копия сказала, что Вольева пытается эвакуировать Ресургем.
        - Это не должно меня сейчас заботить, - произнес Клавэйн, осторожно подбирая слова. - У меня нет доказательств того, что она в самом деле занимается эвакуацией планеты. Если занимается, то не логичнее было бы отдать мне пушки, чтобы продолжить дело без помех?
        - А тебе не приходила мысль просто ей помочь?
        - Я здесь ради пушек. Все остальное, сколь бы оно ни было важным для других, лишь незначительная деталь для меня.
        - Так я и думала.
        Клавэйн решил, что ему лучше промолчать.
        Они наблюдали в тишине, как уменьшаются фиолетовые огни штурмовой эскадры, несущейся к Ресургему и кораблю Вольевой.
        Закончив отвечать на послание Торна, Хоури осознала неприятный факт: пол наклонился еще сильней и ходить стало труднее. События развивались в точном соответствии с предсказаниями триумвира: капитана десятая g не устроила, он наращивал тягу. По оценке Аны - и бета-копии Клавэйна, - тяга удвоилась и продолжала возрастать. Горизонтальные поверхности наклонились под углом двенадцать градусов, и многие скользкие коридоры стали непроходимыми. Но гораздо сильнее встревожило Ану другое.
        - Илиа, послушай, у нас беда.
        Вольева оторвалась от созерцания поля боя. На нем яркие значки казались стаей разноцветных рыбок, застывших в прозрачном желе. Изображение явно изменилось с тех пор, как Хоури смотрела на него в последний раз.
        - Деточка, ты о чем?
        - О трюме с беженцами.
        - И что там?
        - Он же не приспособлен для движения корабля под тягой. Мы его оборудовали как временное пристанище, на период эвакуации с планеты. Это вращающийся отсек. Вертикаль там направлена перпендикулярно продольной оси корабля. Но теперь капитан включил тягу, и появилась компонента вдоль оси. Пока мы идем при одной пятой g, но тяга увеличивается. Можно отключить вращение, но это не слишком поможет. Стены делаются полами.
        - Но это же звездолет - и нормальный переход к режиму перелета.
        - Илиа, ты не понимаешь. У нас две тысячи людей, набитых как сельди в бочку. И там уже паника - пол накренился так сильно! Им кажется, будто они на борту тонущего корабля, и никто не объясняет, в чем дело.
        Ана сделала паузу - надо было отдышаться.
        - Илиа, давай мы договоримся. Ты была права насчет оставшегося времени. Я попросила Торна ускорить дела на Ресургеме. А это значит, сюда очень скоро явятся тысячи и тысячи. Мы с тобой всегда понимали: рано или поздно надо будет вывести людей из первого трюма. Увы, придется это делать рано.
        - Но тогда… - Илиа замолчала, не в силах договорить.
        - Да. Они увидят корабль изнутри, как он есть. И это зрелище им может не понравиться.
        - Это сулит проблемы. Паршивые.
        Хоури посмотрела на свою старшую подругу, наставника и опекуна:
        - Знаешь, Илиа, что мне особенно нравится в тебе? Ты отчаянная оптимистка.
        - Ладно, заткнись-ка и глянь сюда, на проекцию. Нас атакуют - и скоро придется отстреливаться.
        - Клавэйн?
        Женщина на кровати едва заметно кивнула:
        - «Свет Зодиака» выпустил штурмовую эскадру, порядка сотни судов. Все мчатся сюда, большинство на трех g. Что б мы ни делали, еще самое большее четыре часа - и нас догонят.
        - Илиа, Клавэйн не должен получить пушки.
        Триумвир, выглядевшая совсем старой и дряхлой, чуть шевельнула головой:
        - Он их не получит. По крайней мере, без настоящей драки.
        Стороны обменялись ультиматумами. Клавэйн дал Вольевой последний шанс вернуть оружие, пообещал в случае согласия отозвать штурмовую эскадру. А Вольева пообещала, что если он не отзовет немедленно, то тринадцать оставшихся артсистем откроют огонь по нему.
        Клавэйн подготовил ответ: «Извините, но это неприемлемо. Я очень нуждаюсь в оружии».
        Он отправил сообщение и слегка испугался, когда отклик Вольевой прибыл всего через полминуты. Она сказала буквально то же самое, хотя еще не могла получить его окончательный ответ.
        Глава тридцать пятая
        Вольева наблюдала за тем, как пять из тринадцати оставшихся пушек занимают позиции вокруг «Ностальгии по бесконечности». Цветные пузырьки, обозначающие артсистемы, висели над кроватью Вольевой словно игрушки, подвешенные над люлькой младенца. Илиа поднимала руку, цепляла пальцем иконку, перетаскивала - меняла позицию орудия относительно корабля, в максимальной степени используя его корпус как прикрытие. Иконки откликались лениво, неохотно, отображая медленное перемещение реальных объектов.
        - Ты хочешь сразу открыть огонь? - спросила Хоури.
        Вольева глянула искоса:
        - Нет. Только когда он меня вынудит. Я не хочу, чтобы ингибиторы знали о пушках, которые я еще не выставила против них.
        - Все равно рано или поздно придется стрелять.
        - Может, Клавэйн одумается и поймет, что ему не выиграть. Еще не поздно.
        - Но мы ничего не знаем о его оружии, - возразила Хоури. - А вдруг у него что-нибудь настолько же мощное?
        - Ана, нам трижды наплевать на его оружие. Ты пойми: ему от нас что-то нужно, не наоборот. Поэтому наше положение гораздо выгоднее.
        - Я не понимаю…
        Илиа вздохнула. Надо же, приходится объяснять такую простую вещь.
        - Его удар по нам должен быть хирургически точным. Клавэйн не может повредить оружие, которое ему так необходимо. Проще говоря, если собираешься ограбить дом, тектоническую бомбу на него сбрасывать не станешь. А у меня подобных ограничений нет. Клавэйн не имеет ничего такого, что могло бы мне понадобиться.
        А про себя Вольева добавила: «Почти ничего».
        Ей не давала покоя загадка невероятно быстрого торможения «Света Зодиака». Скорее всего, это какой-то мудреный способ подавления инерции. А если нет, тогда еще интереснее. С другой стороны, отчаянной надобности в подобной игрушке нет. То есть ничто не мешает использовать весь арсенал. Старика с его блажью можно вычеркнуть из бытия, потеряв разве что шанс утолить любопытство - да и то гипотетический.
        Но загвоздка в том, что Клавэйн не может не видеть опасности. Если он настоящий, тот самый Фарсидский Мясник. Вряд ли человек способен прожить четыре изобилующих войнами столетия, совершая дурацкие ошибки.
        Может, ему известно нечто недоступное ей?
        Илиа провела пальцами по проекции, корректируя расположение пушек, нервничая, выбирая, какую использовать первой, и размышляя о том, чт? лучше - позволить Клавэйну немного поиграть в войну или уничтожать его корабль сразу.
        - Есть новости от Торна? - спросила она.
        - Он летит с Ресургема, везет две тысячи беженцев.
        - Торн знает о нашей маленькой ссоре с Клавэйном?
        - Я сообщила, что мы перемещаемся поближе к Ресургему. Не вижу смысла пугать его без нужды.
        - Да, на борту людям не опаснее, чем на Ресургеме, - впервые согласилась с Аной Вольева. - После того как они улетели с планеты, у них появился реальный шанс выжить. Не слишком большой, но все-таки…
        - Уверена, что не нужно применять оружие?
        - Ана, я его обязательно применю, но ни секундой раньше, чем нужно. Тебе не доводилось слышать военное выражение: «подождем, пока не увидим белки их глаз»?
        - Илиа, я про войну забыла больше, чем ты узнала.
        - Ну, тогда просто доверься мне. Я что, прошу слишком многого?
        Спустя двадцать две минуты начался бой. Первый залп Клавэйна был смехотворно слабым. Илиа получила сообщения о всплесках излучения с ускорителей, разгоняющих небольшие слитки металла до одной-двух тысяч километров в секунду. Чтобы добраться до «Ностальгии по бесконечности», слиткам потребуется час. Увеличив разрешение до предела, Илиа смогла различить и крестовидные силуэты пусковых установок, понаблюдать за последовательностью аннигиляционных микровзрывов, разгоняющих слитки, разрушая при этом ускорители. У Клавэйна их не хватало, чтобы равномерно заполнить пространство вокруг «Ностальгии», поэтому можно было избежать попадания, попросту двигаясь случайным образом, не возвращаясь в область пространства, где находились часом раньше и куда целились пушки-ускорители.
        Поначалу все именно так и происходило. Даже капитана не пришлось просить о помощи. К нему поступала та же тактическая информация, и он пришел к тем же выводам. Триумвир ощущала легкие колебания, словно кровать стояла на плоту, дрейфующем по слегка взволнованному морю: «Ностальгия» смещалась хаотически, толчками маневровых движков, во множестве усеивавших корпус.
        Но ведь защищаться можно и активно. Регистрируя импульс от сработавшей пушки, нетрудно определить направление выстрела с минимальной погрешностью. Вольева развлекалась, выжидая в неподвижности и уклоняясь в самый последний момент. Запустив тактическую симуляцию, Илиа высвечивала для капитана результаты на дисплее и была благодарна, когда он изменил приемы уклонения. Так выходило проще, экономнее - и элегантнее. Да и Клавэйн, скорее всего, заметил.
        Пусть смотрит и извлекает урок. Пусть атакует изощреннее и умнее, чтобы она могла показать снова свое превосходство.
        Клавэйн наблюдал, как последний ускоритель выплюнул снаряд, разрушая себя в последовательности кратких ярких вспышек.
        Обстрел шел уже час, и старик не ждал от него существенных результатов. Артподготовка должна была отвлечь внимание Вольевой, не дать ей сосредоточиться на штурмовой эскадре. Хотя, конечно, попадание нанесло бы огромный ущерб «Ностальгии по бесконечности». Кинетическая энергия снаряда эквивалентна килотонне тротила - хватит, чтобы вывести субсветовик из строя, вспороть, будто консервную банку, хоть и не уничтожить целиком. Шанс на успех пока оставался - к «Ностальгии» неслись еще четыре болванки, - но триумвир уже показала, что обстрел из ускорителей для нее не опасен.
        Клавэйн не сожалел о провале переговоров. Напротив, испытал облегчение - теперь можно с чистым сердцем заняться простым и честным делом, а именно войной. Наверное, и триумвир считала так же.
        Фелка и Ремонтуар висели рядом с Клавэйном перед обзорным окном - эта часть корабля не вращалась, создавая искусственное тяготение. «Свет Зодиака» висел на краю боевого пространства, отключив тягу. Экзоскелеты больше не требовались, и Клавэйну досаждало неприятное и непонятное чувство уязвимости.
        - Ты разочарован? - спросил Ремонтуар.
        - Вовсе нет, я даже рад. Если проблема решается чересчур легко, я подозреваю ловушку.
        - Несомненно, триумвир неглупа, что бы ни произошло с ее кораблем, - согласился Ремонтуар. - И ты все еще не веришь, что она пытается эвакуировать население Ресургема?
        - Хотя сейчас больше причин этому верить, - добавила Фелка. - Мы же видели, как шаттлы курсируют между висящим на орбите транспортом и планетой.
        - Но это все, что мы видели, - возразил старик.
        - А транспорт делает рейсы между орбитой и звездолетом, - продолжала она. - Какие еще нужны доказательства?
        - Это необязательно означает эвакуацию, - процедил Клавэйн сквозь зубы. - Что угодно может быть.
        - Ну, так сочти, что она поступает наилучшим в данной ситуации образом, - посоветовала Фелка.
        Клавэйн глянул на нее, надеясь, что злость не видна на его лице, не слышна в голосе.
        - Она сама захотела драться. Мне от нее нужны только орудия.
        - В дальней перспективе эти орудия ничего не изменят.
        Теперь он не пытался скрыть гнев.
        - Как прикажешь тебя понимать?
        - Я имела в виду то, что сказала. Не больше и не меньше. Все, что здесь происходит и доводит тебя до белого каления, по большому счету ничего не значит и не меняет.
        - Похоже, ты не сама до этого додумалась, а позаимствовала глубокую мысль у волка.
        - Ты же знаешь, часть волка я принесла в себе с корабля Скади.
        - Вот именно. И это значит, Фелка, что я не должен принимать во внимание сказанное тобой.
        Она нырнула через проем люка в коридор, ведущий во внутренности корабля. Клавэйн хотел позвать ее, извиниться, но не смог издать ни звука.
        - Клавэйн?
        Он посмотрел на друга:
        - Что, Рем?
        - Через минуту первая ракета достигнет цели.
        Антуанетта видела, как первая волна ракет мчится мимо «Буревестника», обгоняя его на тысячу километров в секунду. Волна включала четыре ракеты. Они обогнули «Буревестник» со всех сторон, мгновением позже сошлись впереди, линии выхлопов - будто сближающиеся прямые на рисунке с перспективой.
        Спустя три минуты следующая волна прошла по левому борту, за нею, уже гораздо мощнее, - третья.
        - Мать честная! - пробормотала девушка. - Мы же не просто играем в войну…
        - Страшно? - спросил Ксавьер, втискиваясь в кресло по соседству.
        - Не то слово.
        Антуанетта уже побывала в трюме, осмотрела свирепую, до зубов вооруженную орду.
        - Но это хорошо, - заметила девушка, - отец всегда говорил…
        - Бойся, когда нечего бояться. Ну да, его коронная фраза.
        - А на самом деле… - послышался вдруг голос.
        Парень с девушкой глянули на панель управления.
        - Корабль, что такое? - спросила Антуанетта.
        - На самом деле это моя коронная фраза. Она понравилась вашему отцу, и он ее позаимствовал. Я это принял как похвалу.
        - Лайл Меррик действительно такое говорил? - удивился Ксавьер.
        - Да.
        - Что, серьезно? - спросила Антуанетта.
        - Серьезно, юная леди.
        Последний рой болванок еще летел к «Ностальгии по бесконечности», а Клавэйн начал вторую фазу атаки. И снова никаких неожиданностей. Но это естественно для войны в космосе - там негде прятаться, почти невозможно замаскироваться. Нужно планировать, рассчитывать, надеяться, что враг не заметит расставленные тобой хитроумные ловушки. Но во всех других отношениях бой в космосе - игра абсолютно открытая. Оба противника могут спокойно предположить, что знают друг о друге все. И, как в шахматной партии, результат зачастую удается предугадать после нескольких первых ходов, в особенности если силы не равны.
        Вольева отследила траектории ракет, запущенных с носителей, выведенных «Светом Зодиака». Ракеты сорок минут ускорялись с сотней g, затем ложились на баллистические траектории. Двигались они со скоростью почти в процент от световой. Опасно - но пока еще по зубам обороне «Ностальгии по бесконечности». Любой субсветовик безопасности ради снабжался системой уничтожения быстролетящих объектов, так что Вольевой пришлось лишь немного поработать, превращая противометеоритную защиту в полноценное оружие.
        По сути, шла игра в числа. Каждая ракета или болванка занимала определенное число средств защиты. Могло возникнуть несколько угроз одновременно, и тогда Вольевой - а вернее, капитану, непосредственно занимавшемуся обороной, - придется нелегко.
        Но такого не произошло. Вольева проанализировала траектории и выяснила: Клавэйн не пытается попасть. Хотя он мог прицелиться точнее. Пока ракеты не прекратили ускоряться, их траектории можно корректировать с учетом смещения «Ностальгии по бесконечности». Прямое попадание, пусть и без боеголовки, - и субсветовик разлетится на куски.
        Но все запущенное имело лишь малый шанс поразить корабль триумвира. Оно летело в десятках километров, приблизительно одна из двадцати ракет взрывалась, миновав «Ностальгию». Анализ взрыва показывал, что это аннигиляция. Детонировали или остатки топлива, или боеголовки. Девятнадцать из двадцати ракет - пустышки.
        При близком разрыве, конечно же, пострадает корпус. Пять выведенных артсистем - крепкие машины, за них тревожиться не стоит. Но аннигиляционная вспышка повредит средства защиты самого корабля. Можно не допустить близкого взрыва, но для этого придется израсходовать немало ресурсов. И по большей части, к сожалению, впустую: почти все летящее в сторону «Ностальгии» или не оснащено боеголовками, или минует ее.
        Конечно, это еще не успех Клавэйна. И отнюдь не оригинальный трюк. Старик действует как по учебнику, он предпринял стандартную атаку насыщения, связывая защиту противника угрозами с малой вероятностью осуществления, но с высокой степенью ущерба. На это большого ума не надо, но именно так поступила бы и Вольева в сходных обстоятельствах. Следует, по меньшей мере, признать, что Клавэйн пока оправдывает ожидания.
        Вольева решила дать ему еще один шанс, прежде чем покончить с развлечениями.
        - Клавэйн? - спросила она на частоте, использованной для передачи ультиматума. - Клавэйн, вы меня слышите?
        Спустя двадцать секунд донесся его голос:
        - Триумвир, я слушаю. Надо думать, вы хотите капитулировать?
        - Клавэйн, я предлагаю одуматься. Это шанс остаться в живых. Уйти, чтобы сразиться в другое время и в другом месте, с врагом, более склонным к бессмысленному кровопролитию.
        Она подождала ответа. Конечно, промедление могло быть лишь уловкой, но, скорее всего, Клавэйн оставался на борту субсветовика.
        - Триумвир, почему вы решили дать мне послабление?
        - Вы неплохой человек, просто заблуждающийся. Думаете, что орудия вам нужны больше, чем мне, - но это ошибка. Я не в обиде за нее. Пока еще серьезный вред не причинен, кровь не пролилась. Отзовите свои войска, уходите - и я буду считать случившееся лишь мелким досадным недоразумением.
        - Илиа, вы говорите с позиции силы. На вашем месте я не был бы столь самоуверенным.
        - Клавэйн, у меня пушки. - Она хмурилась и улыбалась одновременно. - Как думаете, это что-нибудь значит?
        - Илиа, вам не кажется, что одного ультиматума достаточно для разумного человека?
        - Клавэйн, вы глупец. Печально, что вы этого не понимаете.
        Он не ответил.
        - Ну и как? - спросила Хоури.
        - Я давала ему шанс. Хватит играть в игрушки. Капитан? - Илиа повысила голос. - Слышишь меня? Передай контроль над Семнадцатым. Сделаешь?
        Ответа не последовало.
        Пауза затянулась.
        Вольева нервничала. Если капитан не позволит применить выведенные пять артсистем, все планы рухнут, и кто тогда окажется глупцом?
        Обозначенные под иконками статусы чуть изменились. Ага, Бренниген все-таки передал управление оружием.
        - Спасибо, капитан! - промурлыкала Вольева и обратилась к орудию: - Здравствуй, Семнадцатый! Рада снова поработать с тобой.
        Она протянула руку к проекции, ухватила иконку. Снова та откликнулась не сразу, отражая инерцию массивной конструкции, медленно выходящей из сенсорной тени звездолета. Орудие на ходу прицеливалось, фиксируясь на далекой, но вполне досягаемой мишени. На «Свете Зодиака». Конечно, сведения о его местонахождении запаздывают на двадцать секунд, но это не помеха. Даже если субсветовик вдруг переместится - что вряд ли, - от удара ему не уйти. Достаточно исполосовать лучом орудия область пространства, где может быть цель, и неизбежно поразишь ее. О попадании узнаешь скоро: взорвавшиеся сочленительские двигатели осветят всю систему.
        И эта вспышка уж наверняка привлечет внимание ингибиторов.
        Тем не менее другого выхода нет.
        Однако Вольева колебалась, не находила в себе силы учинить расправу. Как-то все это неправильно: слишком поспешно, внезапно. И - тут она удивилась собственным ощущениям - непорядочно. Будто жульничает. Кажется, нужно дать ему самый последний шанс, сказать важные слова, которые он непременно поймет. Ведь он так долго стремился к цели, летел, сражался. И всерьез верил, что может отобрать орудия…
        Эх, Клавэйн… И почему все так обернулось?
        Но жребий брошен, и обратного пути нет.
        Она легонько, как ребенок до мыльного пузыря, дотронулась до иконки.
        - Прощай, - прошептала Вольева.
        Подпись у иконки изменилась, сигнализируя о глубоких переменах в работе оружия. Триумвир взглянула на изображение «Света Зодиака» в реальном времени, мысленно отсчитывая двадцать секунд - за этот срок луч Семнадцатого уничтожит цель. Он пропашет глубокую борозду в корпусе, а возможно, вызовет детонацию двигателей, ослепительную чудовищную вспышку.
        Десять секунд. Звездолет не шелохнулся. Значит, прицел точен, попадание раз и навсегда покончит с Клавэйном. Он даже не узнает, чт? его поразило, исчезнет в вечности, не успев разочароваться.
        Еще десять секунд. Вольева ждала, предчувствуя горькую радость победы.
        Время истекло. Она инстинктивно сжалась, ожидая яркую вспышку на экране, - так дитя трепещет в предчувствии самого лучшего, самого большого фейерверка.
        Прошла двадцать первая секунда… двадцать пятая… тридцатая. Прошло полминуты. Минута.
        Субсветовик Клавэйна висел на прежнем месте.
        Невредимый.
        Глава тридцать шестая
        Она снова услышала его голос - спокойный, вежливый, почти сочувственный.
        - Илиа, я знаю, чт? вы попытались сделать. Неужели действительно считали, что я не учту возможность применения оружия против меня?
        - А что… вы предприняли? - растерянно спросила она.
        Двадцать секунд тянулись целую вечность.
        - Практически ничего. Всего лишь приказал пушке не стрелять. Видите ли, это мое имущество, а не ваше.
        - Вы лжете!
        - Если хотите, могу продемонстрировать снова, - пообещал Клавэйн добродушно, с тенью насмешки - будто хотел, чтобы она потребовала доказательств, заставила повторить демонстрацию. - Пожалуйста, взгляните на орудие, ближайшее к останкам Рух. Сейчас оно прекратит стрелять по волкам.
        После этого пошла совсем другая война.
        В пределах часа первой волне штурмовиков предстояло приблизиться вплотную к «Ностальгии по бесконечности». Сигналы от атакующих уже приходили с десятисекундной задержкой, и Клавэйн казался себе древним генералом, сидящим на холме вдали от поля битвы и наблюдающим в подзорную трубу, не слыша грохота и криков.
        - Хитрый трюк, - сказала Вольева.
        - Это не трюк. Просто разумная предосторожность, и вы должны были ее учесть. Хотели наше оружие повернуть против нас же?
        - Вы посылаете пушкам сигнал?
        - Да, пучок нейтрино. Вы не можете ни заблокировать его, ни исказить. Даже не пытайтесь.
        И тут Вольева огорошила неожиданным вопросом, напомнив, что недооценивать ее не следует.
        - Это у вас хорошо получилось, - заметила она. - Наверное, раз вы можете дезактивировать оружие, можете и уничтожить?
        Клавэйн понял: вопреки задержке во времени, у него есть всего пара секунд, чтобы отыскать убедительный ответ.
        - А какой в этом смысл? Зачем уничтожать то, ради чего я пришел?
        Ответ Вольевой был резким:
        - Смысл очевидный. Взрыв такого устройства - эффектное зрелище. И очень убедительное. Я не фантазирую - видела собственными глазами. Так вы с самого начала не пригрозили взрывом оружия прямо в моем трюме и не посмотрели, как я отреагирую на угрозу?
        - Не стоит подталкивать меня к таким идеям.
        - Почему? Вы что, способны на это? Да уж вряд ли. Думаю, предел ваших возможностей - не дать пушке выстрелить.
        Как умело она загнала в ловушку!
        - Насчет предела вы ошибаетесь.
        - Так докажите! Пошлите приказ самоуничтожиться пушке, находящейся вдали от меня. Почему бы не разрушить ту, которой вы уже приказали замолчать?
        - По-вашему, разумно уничтожать уникальный артефакт всего лишь ради доказательства своей правоты?
        - Это зависит от того, что именно вы хотите доказать.
        Он понял: ложью больше ничего не добьешься. Вздохнул. Ну что ж, лучше сказать правду - и гора с плеч. Выложим карты на стол.
        - Вы правы: уничтожить оружие я не могу.
        - Отлично, - промурлыкала Вольева. - Искренность так важна для переговоров. Скажите-ка, а вообще можно уничтожить пушку дистанционно?
        - Да. У каждой артсистемы свой код.
        - И что?
        - Нам эти коды пока неизвестны. Но мы ищем, используя комбинаторику.
        - То есть можете и отыскать.
        Клавэйн поскреб в бороде:
        - В теории - да. Но я бы не рассчитывал на это в ближайший час. Или даже день.
        - Но вы продолжите искать в любом случае.
        - Конечно. Такие вещи полезно знать. Разве вам не хотелось бы получить коды?
        - Мне они не нужны. К каждой пушке присоединено внешнее устройство самоуничтожения моей собственной конструкции, совершенно независимое от того, что установили ваши коллеги.
        - Илиа, вы кажетесь на удивление здравомыслящей женщиной.
        - Просто я отношусь к своей работе очень серьезно. Но ведь и вы тоже.
        - Да.
        - И что мы теперь будем делать? Знаете, я все еще не хочу отдавать пушки. У меня есть и другие средства защиты.
        Разговаривая, Клавэйн рассматривал при максимальном увеличении окружающее «Ностальгию» пространство и видел россыпь вспышек вокруг нее. Уже появились жертвы. Штатные артсистемы субсветовика убили пятнадцать свиней еще до того, как они подобрались на тридцать километров. Но прочие штурмовые команды преодолели тридцатикилометровый рубеж, одна даже, по всей видимости, достигла корпуса.
        Бескровной эту кампанию уже не назвать.
        - О ваших средствах я знаю, - сказал Клавэйн угрюмо, завершая разговор.
        Старик оставил Ремонтуара командовать на «Свете Зодиака», сам же взял один из последних остававшихся в трюме шаттлов. Бывшая гражданская яхта принадлежала Эйчу. Клавэйн узнал яркие люминесцентные росписи баньши, ожившие, когда проснулись системы яхты. Изящное суденышко, похожее на осу, несло только легкую броню и вооружение, но имело на борту аппарат подавления инерции. Поэтому Клавэйн и держал яхту в запасе до последней возможности. Подсознательно он не сомневался, что рано или поздно сам вступит в бой - а яхта доставит его к вражескому кораблю всего за час.
        Старик надел скафандр, пошел по коридорам к трюму, уже ступил в шлюз - и вдруг услышал: кто-то спешит следом.
        - Клавэйн?
        Он обернулся, держа шлем под мышкой.
        - Фелка?
        - Ты не сказал, что уходишь.
        - Мне духу не хватило.
        - Ну да, я бы попыталась тебя отговорить. Но я понимаю: ты должен быть с бойцами.
        Он молча кивнул.
        - Клавэйн…
        - Фелка, прости за…
        - Это не важно, - сказала она, подступая к нему. - В смысле, об этом можно поговорить позже. По пути.
        - По пути куда? - спросил он растерянно.
        - Я лечу с тобой.
        Только сейчас он понял, что Фелка тащит за собой скафандр. Шлем болтался на руке, будто перезрелый плод на ветке.
        - Зачем?
        - Все просто: если ты умрешь, я хочу умереть вместе с тобой.
        Они отчалили. Клавэйн глядел на удаляющийся «Свет Зодиака» и думал, сможет ли вернуться на него.
        - Будет не слишком приятно, - предупредил он Фелку, увеличивая тягу до предела.
        Аппарат подавил четыре пятых инерции шаттла, но зона подавления не накрывала пилотскую рубку. Клавэйн с Фелкой ощутили всю тяжесть восьми g - будто на груди лежит штанга, до предела нагруженная дисками.
        - Я выдержу! - пообещала женщина.
        - Смотри, еще не поздно вернуться.
        - Я лечу с тобой. Нам о многом нужно поговорить.
        Клавэйн вызвал изображение поля боя - хотел узнать, что случилось, пока он облачался в скафандр и возился с яхтой. Штурмовые суда метались вокруг «Ностальгии по бесконечности» стаей разъяренных шершней, с каждым оборотом вокруг нее подбираясь все ближе. Уже погибло двадцать три солдата армии Скорпиона, большинство - гиперсвиньи. Но фронту атаки оставалась всего лишь пара километров до корпуса. На таком расстоянии штатная артиллерия субсветовика была неэффективна. Жирный значок, отмечающий положение «Буревестника», уже приближался к внешнему краю атакующего роя. Триумвир вернула «адские» пушки в трюм звездолета - все, кроме одной. На дисплее, показывавшем события в системе, было видно, что гравитационное орудие волков по-прежнему раздирает невидимым клыком тело звезды.
        Клавэйн уменьшил размеры экранов, чтобы все картинки попадали в поле зрения одновременно, и предупредил Фелку:
        - Боюсь, разговаривать будет непросто.
        - А зачем нам разговаривать вслух? - раздалось у него в голове.
        Он посмотрел на женщину, слегка испуганный тем, что она вдруг захотела общаться на сочленительский манер, посылая слова, образы и эмоции в его разум.
        - Фелка…
        - Клавэйн, все в порядке. Я редко так делаю, но это не значит, что я не способна к мысленному общению.
        - Я и не считал тебя неспособной, но только… Да, конечно, расстояние между нами мало, можно общаться по-сочленительски, хотя на яхте и нет необходимого оборудования. Имплантаты генерируют достаточно сильные поля, чтобы на расстоянии в несколько метров принимать сигналы без дополнительного усиления.
        - Ты прав. Я просто не хотела. Но ты ведь не кто-нибудь.
        - Если не хочешь, не нужно…
        - Клавэйн, ты можешь заглядывать куда угодно. У меня нет психологических барьеров, мнемонических блокад, тайных разделов. По крайней мере, нет для тебя. Но слишком глубоко не смотри. Не то чтобы там было личное и постыдное, но просто… В общем, не надо.
        - Думаешь, я могу не вынести увиденного?
        - Иногда я сама едва выношу, а ведь прожила с этим всю жизнь.
        - Понимаю.
        Он ясно видел внешние слои ее личности, ощущал ход ее мыслей - спокойный, неторопливый. Все на поверхности. Ничего недоступного для просмотра, ни одного чувственного впечатления или воспоминания, которое он не мог бы воспринять, словно собственное. Но под гладкой поверхностью, словно под матовым стеклом, угадывалась воющая, неистовствующая буря. Мысли, эмоции скакали и бесновались, словно детали мощной машины, пошедшей вразнос, разрывающей себя, но не находящей успокоения в самоубийстве.
        Клавэйн отпрянул, ужаснувшись, - ведь его могло затянуть в эту кошмарную бездну.
        - Ты понял, о чем я?
        - Я всегда знал, что ты живешь с чем-то подобным. Но…
        - Ты в этом не виноват. Никто не виноват, даже Галиана.
        И тогда Клавэйн осознал - глубже, чем за всю жизнь, прожитую рядом с Фелкой, - чего она жаждала и к чему стремилась. Невероятно сложными играми она отвлекала неистовую бурю, ослабляла, умаляла ее ярость. В детстве у Фелки была Стена, принимавшая на себя всю силу урагана, но Стену отняли. Возможно, она развивалась бы с развитием Фелки. Или показалась бы со временем слишком мелким и простым занятием. Уже не важно. Фелка пыталась найти ей замену в головоломках, лабиринтах, загадках, способных занять беснующийся ум и даровать хоть толику душевного покоя.
        - Теперь я понимаю, почему ты веришь в способность жонглеров образами помочь тебе.
        - Даже если они не смогут изменить меня - а я не уверена, что хочу меняться, - они наверняка дадут мне проблему, средство занять мысли. В их морях отпечаталось так много разумов - чуждых нам, неизученных. Там скопилось огромное количество информации. Может, я сумею понять то, что не поняли другие пловцы. Возможно, принесу пользу, и даже немалую.
        - Я всегда говорил: сделаю для тебя все, что от меня зависит. Но это будет непросто. Ты же понимаешь, о чем я?
        - Конечно.
        - Фелка…
        Похоже, она достаточно увидела в его разуме, чтобы предугадать следующий вопрос.
        - Я солгала. Сказала неправду, чтобы спасти тебя, заставить вернуться.
        Он уже знал об этом благодаря «любезности» Скади. Но до сих пор не расстался окончательно с мыслью о том, что Скади тоже могла обмануть. Что, если Фелка и в самом деле его дочь?
        - В таком случае это ложь во благо. Я в свое время взял на душу немало подобных грехов.
        - Ложь есть ложь. Но я не хотела, чтобы Скади убила тебя. Мне казалось, лучше не говорить правды.
        - Ты, наверное, уже давно догадывалась о моих мыслях. Меня ведь всегда интересовало, не моя ли ты дочь.
        - Интерес понятен. После того как ты спас меня, между нами возникла особая привязанность. А ты сидел в плену у Галианы еще до моего рождения. Ей нетрудно было взять нужный генетический материал… - Мысли Фелки потеряли ясность. - Клавэйн, ты не против, если я спрошу кое-что?
        - Между нами секретов нет.
        - Когда ты сидел в тюрьме у Галианы, ты занимался с нею любовью?
        Он ответил с холодной ясностью, удивившей и его самого:
        - Не знаю, но полагаю - да. Я помню. Но что воспоминания значат спустя четыреста лет? Может, мне только кажется, что помню? Надеюсь, это не так… После того как я стал сочленителем…
        - Что было?
        - Мы занимались любовью. Вначале часто и подолгу. Думаю, остальным сочленителям это не нравилось, казалось животным актом, потаканием рудиментарным инстинктам обычного человечества. Галиана, конечно, не соглашалась. Она всегда жила чувствами, наслаждалась каждым мигом бытия. Ее враги так и не поняли, что она искренне любила человечество, любила гораздо сильнее, чем они. Поэтому и создала сочленителей - не как модификацию человечества, но как подарок, обещание возможного будущего, где люди полностью раскроют, реализуют себя. А люди отвергли дар, изобразили ее монстром, сделавшим из них насекомых. Ими двигала глупость и злоба. Галиана отнюдь не считала любовь древним механизмом, результатом выделения особых химикатов в мозгу, рудиментом, подлежащим уничтожению. Она видела в любви то, что следует довести до совершенства, - подобно тому как зерно нуждается в заботливом уходе, чтобы превратиться во взрослое растение. Люди так и не поняли этого. Чтобы понять, следовало превратиться в сочленителя, иначе дела и мысли Галианы оставались непроницаемой тайной.
        Клавэйн замолчал, рассматривая диспозицию своих сил вокруг «Ностальгии по бесконечности». За последнюю минуту - еще две жертвы. Но атакующая волна надвигалась неуклонно.
        - Да, в мои первые дни жизни среди сочленителей мы охотно занимались любовью. Но со временем перестали нуждаться в телесной близости - разве что иногда отдавали дань ностальгии. Секс казался детской забавой. Нет, он не воспринимался как нечто недостойное, примитивное или глупое - он просто сделался неинтересным. Мы по-прежнему любили друг друга и получали удовольствие от взаимного общения. Но появилось много иных видов интимной близости. Когда можно коснуться чужого разума, войти в чужие мечты, увидеть окружающее чужими глазами, ощутить чужой кожей… отпадает всякая нужда в физическом соприкосновении тел. А я никогда не страдал ностальгией. Мы словно шагнули во взрослый мир, наполненный новыми радостями и увлечениями. И не захотели оглядываться в прошлое.
        Она промолчала.
        Клавэйн окинул взглядом дисплеи, считал тактические данные. Стало не по себе: не слишком ли много он наболтал? Но когда заговорила Фелка, успокоился: она все поняла правильно.
        - Кажется, пора рассказать тебе о волках.
        Глава тридцать седьмая
        Наконец Вольева решилась - и оборвала паутину трубок и проводов, опутавшую тело, вытянула зонды и шунты, радуясь своей дерзости. Оставила только очки, заменявшие глаза, стараясь при этом не думать о мерзких машинах, плавающих в мозгу. Кроме них, ничто не портило настроения. Илиа ощущала себя здоровой и сильной, но знала: это иллюзия, причем очень дорогостоящая. Скорее всего, такой мощный выброс энергии будет стоить ей жизни. Но она не боялась, она испытывала лишь спокойное удовлетворение оттого, что недаром потратит оставшееся время. Конечно, можно руководить делами издали, лежа в кровати, словно престарелый понтифик, но это не по нутру Илиа Вольевой. Триумвир должна оправдать свое звание.
        - Илиа? - проговорила растерянно наблюдавшая Хоури.
        - Ана, помоги мне. И не пытайся отговорить, поняла?
        Голос Вольевой по-прежнему казался хриплым карканьем, но сейчас в нем слышалась толика прежней силы.
        - Поняла… кажется…
        Илиа щелкнула пальцами, призывая ближайшего робота. Тот засеменил к хозяйке, пробираясь между стойками с пищащей и скрипящей медицинской аппаратурой.
        - Капитан, пожалуйста, прикажи роботу помочь мне, проводить к доку. Надеюсь, там меня будут ждать шаттл и скафандр.
        Хоури подхватила ее, не дала упасть на кровать.
        - Илиа, ты что задумала?
        - Хочу выйти наружу и серьезно переговорить с Семнадцатым.
        - Но не в таком же состоянии!
        Илиа прервала ее резким взмахом хрупкой руки:
        - Хоури, здоровье у меня ни к черту, но если я получу невесомость, скафандр и оружие, то кое-что смогу. Поняла?
        - Вижу, ты никак не хочешь смириться.
        Робот помог Вольевой встать.
        - Смириться? - Илиа усмехнулась. - Я и слово это только что узнала.
        Хоури вздохнула и подставила триумвиру плечо.
        На краю боевого пространства, хотя уже в пределах досягаемости оружия «Ностальгии», Антуанетта закончила серию маневров, предназначенных затруднить прицеливание, и снизила тягу до одной g. В иллюминаторах «Буревестника» уже различался продолговатый корпус субсветовика Вольевой - искорка, мигающая в двух тысячах километров. Конечно, сам по себе он не светился, но два-три раза в минуту сильная вспышка освещала на мгновение «Ностальгию». Это взрывалась ракета, торпеда, судно штурмовой группы или боевой робот. Так молнии в грозовую ночь выхватывают из темноты маяк на отвесной скале, выступающей из морских глубин.
        Несмотря на кратковременность вспышек, местонахождение огромного корабля определялось сразу и точно: вокруг метался рой огней, таких ярких, что оставался след на сетчатке. Их траектории - спирали, арки - медленно угасали на фоне космической темноты. Так остаются перед глазами огненные черты от бенгальских огней, с которыми в праздник мчатся детишки на доисторической карусели. Были в атакующем рое вспышки и помельче, - это взрывался меньший калибр. Изредка выстреливал зеленый или красный лазерный луч наводки, рассеиваясь в выпускаемом подбитыми судами воздухе или в струе выхлопа.
        Проклиная себя за неспособность сосредоточиться только на необходимом, Антуанетта отметила: как раз на этот счет и врут в космических операх и голографических фильмах. Там луч лазера в пространстве всегда остается невидимым, и эта таинственность, незаметность угрозы усиливает зрительское напряжение. Настоящий ближний бой в космосе намного грязнее и уродливее киношного. Повсюду облака газа, тучи обломков. Всегда хватает хлама, чтобы рассеять пучок излучения.
        Атакующий рой, длиною в несколько десятков километров, был плотнее всего в середине, истончаясь к краям. Хотя «Буревестник» еще находился далеко, Антуанетта хорошо понимала, какая это соблазнительная мишень. Обороне триумвира хватало ближних целей, но рассчитывать на долгую невнимательность вражеских орудий вряд ли стоило.
        По внутренней связи донесся голос Ксавьера:
        - Антуанетта, Скорпион с ребятами готов отчалить. Говорит, открывай шлюз, когда захочешь.
        - Мы еще далеко, - ответила девушка.
        Тут заговорил Скорпион. Антуанетта давно научилась отличать его по голосу от других свиней.
        - Эй, Антуанетта, нам уже хватит топлива на дорогу. Ближе нас подвозить не надо, не рискуй своей птичкой зря.
        - Но чем ближе я подвезу, тем больше у вас останется топлива. Разве нет?
        - Тут не поспоришь. Тогда еще полтысячи километров, и все. Дальше мы уже точно сами.
        Она увеличила изображение боевого пространства. Информацию теперь передавало множество камер, носящихся близ «Ностальгии по бесконечности». Обрабатывались разные потоки, чтобы убрать погрешности относительного движения, и сливались в единое целое, и хотя изображение временами мерцало и подвисало при обновлении данных, выглядело оно так, будто Антуанетта парила в километре-двух от вражеского субсветовика. Девушка подумала, что тишину боя голографические проекторы передают верно, - и как же она страшна! Это противоестественно - видеть смерть и разрушения среди кромешной тишины. Воображение так и норовит заполнить пустоту воплями и разрывами.
        Впечатлению сильно способствовала выглядывающая из тьмы «Ностальгия по бесконечности». Случайные краткие вспышки не показывали ее полностью, не позволяли охватить взглядом, но увиденного хватало, чтобы не на шутку испугаться. Корабль казался сущим чудовищем.
        И вдруг в этой темной глыбе, среди диковинных наростов возник прямоугольник золотого света. Лишь на мгновение возник, но этого хватило, чтобы наружу проскользнул маленький шаттл. Его выхлоп озарил узловатый башнеподобный протуберанец на корпусе, и, когда шаттл разворачивался, стабилизируясь импульсами, яркими вспышками маневровых движков, черная тень башни ползла по чешуйчатой шкуре субсветовика.
        - Фелка, и что же ты хочешь рассказать про волков?
        - Все, что узнала. Вернее, все, что волк позволил мне узнать.
        - И это может быть далеко не всей правдой. Даже и не правдой вовсе.
        - Даже если и так, я считаю, что должна рассказать тебе.
        Волки не вели войну против разума как такового. Уничтожение рас было лишь частью их обширной - и уже практически непосильной - задачи управления Галактикой. Совершая массовые убийства, они тем не менее не намеревались искоренить всю разумную жизнь. Их деятельность можно сравнить с уходом лесничего за лесом, с подрезанием ростков, а не сожжением или сплошной корчевкой. Скорее, волки тушили пожар, но не полностью. Оставляли тут и там тлеющие огоньки.
        Если вдуматься, именно существование волков, машин-убийц, давало ответ на давнюю загадку одиночества людей во Вселенной, отсутствия в Галактике других разумных рас.
        Конечно, могло выясниться, что человечество - всего лишь крайне маловероятная флуктуация в безжизненном космосе. Возможно, зарождение жизни и развитие ее до уровня технологий и межзвездных перелетов - событие невероятно редкое, и проходят миллиарды лет, прежде чем оно повторяется.
        Так считали люди в начале эры межзвездных путешествий. Но затем путешественники обнаружили руины других разумных цивилизаций у ближайших звезд. Увы, технологически развитые цивилизации оказались не редким исключением, а нормой. Но отчего-то все они погибли.
        Найденное говорило о том, что вымирание произошло за короткий период - куда короче эволюционного цикла этих разумных рас. То есть за считаные столетия. Гибель неизменно постигала народ, который пытался распространиться на другие звездные системы.
        Иными словами, как раз на той стадии, до которой сейчас добралось человечество - разделенное на фракции, недружное, но все же представляющее единую цивилизацию.
        Поэтому появление волков - или, как звали их некоторые жертвы, ингибиторов - не вызвало слишком большого удивления. Останки цивилизаций однозначно указывали на существование космических убийц, стай безжалостных механических разрушителей, рыщущих в межзвездной пустоте, долгие эпохи терпеливо дожидающихся, когда очередная раса разовьется достаточно, чтобы выдать себя.
        На первый взгляд подобная охота за разумом казалась бессмысленной. Чем вылавливать и истреблять его носителей, не лучше ли уничтожить в зародыше самое возможность его возникновения? Разум создается жизнью, а та, за исключением редких случаев, зарождается при сходных условиях из сходного набора химических веществ. Так что если разум - враг, почему бы не покончить с ним на самой ранней стадии развития?
        У того, чей срок существования исчисляется миллиардами лет, есть тысячи способов добиться желаемого. Например, можно вмешиваться в процесс формирования планет, осторожно возмущать облака пыли, образующиеся вокруг молодых звезд, - и все новые планеты будут возникать на орбитах, исключающих существование жидкой воды, а на других орбитах небесные тела получатся слишком легкими или тяжелыми. Планету нетрудно швырнуть в межзвездный холод или в кипящий огонь породивших ее звезд. Планету можно отравить, слегка изменив соотношение химических веществ в литосфере, гидросфере и атмосфере, и тогда определенные типы углеродных соединений не смогут образоваться. Можно сделать и так, что на поверхности никогда не установится сбалансированное равновесие, позволяющее зародиться и развиться сложной многоклеточной жизни. Можно без конца бомбардировать миры кометами, раскалывая кору, создавая перманентную «ядерную зиму».
        Можно чуть испортить светило, вывести из стабильности, чтобы оно периодически окатывало планету выбросами раскаленной звездной материи - или погружало в ужасные ледниковые периоды.
        Но даже если не успеть со стерилизацией планеты, пропустить момент, когда жизнь критически усложнилась, придя к разуму и даже к технологическому обществу, есть способы пресечь развитие.
        Конечно, они всегда есть.
        Единственная целеустремленная разумная раса способна уничтожить всю прочую жизнь в Галактике, манипулируя сверхплотными останками звезд. Можно сближать нейтронные звезды, чтобы они взаимно уничтожили друг друга всеразрушающими штормами гамма-радиации. Рожденные в бинарных системах нейтронных звезд, они послужат сверхмощным лучевым оружием, исполинскими огнеметами, бьющими на тысячи световых лет.
        А если слишком сложно или непрактично использовать что-либо из вышеперечисленного, можно уничтожить жизнь простой грубой силой. Единственная технологически развитая раса способна за миллион лет очистить всю Галактику, вытравив подчистую органическую жизнь.
        Но волки не ставили перед собой задачи.
        - Но почему все-таки уничтожают? - спросил Клавэйн.
        - В далеком будущем Галактике угрожает страшное бедствие, - объяснила Фелка. - И по меркам волков оно не такое уж далекое: всего тринадцать оборотов галактической спирали. До тех пор пока ледники не сковали и не вспахали старую Землю, можно было, просто гуляя по пляжу, подобрать кусок осадочной породы возрастом три миллиарда лет. Тринадцать поворотов галактического колеса - пустяк по времени волков. Для них это буквально завтра.
        - Что за бедствие? - спросил Клавэйн.
        - Столкновение галактик, - ответила Фелка.
        Глава тридцать восьмая
        Приблизившись еще на пятьсот километров к эпицентру боя, Антуанетта покинула рубку, доверив кораблю самому о себе позаботиться в те три-четыре минуты, пока хозяйка попрощается со Скорпионом и его командой. К тому моменту, когда она добралась до большого трюма, где ожидали свиньи, ворота уже открылись и первый из трех шаттлов покинул «Буревестник». Антуанетта увидела, как синяя искра его выхлопа понеслась к сверкающему рою - средоточию битвы. За ним вылетели из трюма два космоцикла, а после приземистая катапульта, предназначенная для передвижения громоздких грузовых платформ, вышвырнула второй шаттл.
        Скорпион между тем пристегивался к космоциклу рядом с третьим шаттлом. Поскольку космоциклам, прилетевшим на борту «Буревестника», предстояло преодолеть куда меньшее расстояние, чем стартовавшим со «Света Зодиака», они несли намного больше оружия и брони.
        Поверхность скафандра Скорпиона резала глаз мешаниной ярчайших люминесцентных красок и зеркальных поверхностей. Рама его космоцикла терялась под слоями брони и множеством торчащих стволов и направляющих. Ксавьер хлопотал рядом, проверял напоследок системы. Наконец отсоединил компад от порта под сиденьем. Показал большой палец, похлопал Скорпиона по броне.
        - Кажется, ты готов, - сказала Антуанетта по общему каналу связи.
        - Не стоило так рисковать кораблем, - заметил свинья. - Но раз ты все-таки рискнула, я позаботился о том, чтобы сэкономленное топливо не пропало зря.
        - Я не ради острых ощущений… - Она запнулась. - У тебя же столько солдат погибло.
        - Это не мои солдаты. Наши.
        Он включил систему, и на панели управления космоциклом засветились экраны, индикаторы, прицельные сетки. За его спиной катапульты вышвырнули в космос второй шаттл. От включившегося движка по броне Скорпиона побежали синие сполохи.
        - Ты послушай и заруби на носу, - посоветовал он веско. - Если бы ты знала, сколько живет обычная свинья в Мульче, тебе бы сегодняшнее побоище трагедией не казалось. Мои парни давно отправились бы на тот свет, если бы не пустились в наш маленький крестовый поход. Так что это они должны быть Клавэйну благодарны, а не наоборот.
        - Но это ведь не значит, что они должны умереть именно сегодня.
        - Большинство и не умрет. Клавэйн с самого начала допускал, что мы понесем потери, и мои свиньи это знали. Каждый отвоеванный квартал Города Бездны стоил нам крови. Но большинство солдат выживали и побеждали. Вот и сейчас мы уже побеждаем. Как только Клавэйну удалось застопорить оружие, война с Вольевой закончилась. - Скорпион короткопалой кургузой перчаткой опустил визор шлема. - Мы уже не воюем - просто зачищаем.
        - Но все же могу я пожелать тебе удачи?
        - Пожелать ты можешь все что угодно. Разницы никакой. Если бы мне потребовалась удача, это означало бы, что я паршиво подготовился.
        - Удачи тебе. И всем бойцам.
        Катапульта потащила третий шаттл к воротам. Антуанетта посмотрела, как он и последние космоциклы уходят в бой, затем приказала кораблю закрыть все люки и развернуться.
        Вольева добралась до Семнадцатого. Хотя вокруг субсветовика кипел бой, Клавэйн, очевидно, лез вон из кожи, чтобы желанный приз достался ему нетронутым. Перед выходом в космос она изучила траектории атаки его шаттлов, корветов и космоциклов, и вероятность попадания в ее суденышко по пути к пушке составляет пятнадцать процентов. В обычных условиях такой риск показался бы неоправданным, но теперь Илиа радовалась своим шансам. И эта радость ее пугала.
        Из пяти выведенных наружу монстров Вольева оставила снаружи лишь Семнадцатого, прочие вернулись в трюм «Ностальгии». Подлетев, она остановила шаттл вплотную к пушке, чтобы нельзя было стрелять по судну без риска повредить оружие. Затем триумвир разгерметизировала кабину шаттла, не желая тратить время на прохождение через шлюз. Скафандр с экзоскелетом делал движения легкими, создавал иллюзию силы, выносливости. Но, возможно, иллюзию создавал не только скафандр.
        Триумвир вытолкнула себя из люка, на мгновение застыла между шаттлом и внушительным боком Семнадцатого. Она себя ощущала нагой и беззащитной, но зрелище битвы завораживало, не давало отвести взгляд. Повсюду мчащиеся суда, пляшущие огни выхлопов, яркие, отороченные синевой вспышки ядерных взрывов и аннигиляции. В наушниках постоянный треск помех. Датчик радиации скафандра захлебывался писком. Илиа отключила и датчик, и радио - без них спокойнее.
        Вольева остановила шаттл прямо перед люком в боку Семнадцатого. Пальцы слушались плохо, поэтому она набирала код на браслете медленно и осторожно. Памятуя о сигнале Клавэйна, застопорившем орудие, она бы не удивилась отказу пушки реагировать на ее команды.
        Но крышка люка отодвинулась, открыв нутро, залитое неприятным зеленым светом.
        - Спасибо, - сказала Вольева, сама не зная кому.
        И поплыла головой вперед в зеленый колодец. Все сигналы и краски боя исчезли, будто дурной сон. Над головой лишь бронированный люк в днище шаттла, вокруг - смутно различимая аппаратура, окутанная призрачно-зеленым сиянием.
        Илиа приступила к заранее проверенным процедурам входа в систему, поминутно ожидая отказа, но не боясь - терять уже нечего. Генераторы страха, как и раньше, работали на полную мощность, но триумвира это лишь ободряло. Раз защита пушки работает, значит Клавэйн лишь оглушил ее, а не испортил. Правда, сомнения еще оставались. Ведь Клавэйн мог и сам не вполне понимать, что делает с драгоценным инструментом разрушения.
        А затем случилось то же, что и в первый раз: люк мгновенно задвинулся, внутренность пушки зашевелилась, и почувствовалось приближение неописуемо чудовищного зла. Илиа стиснула зубы. Конечно, на нервы давит всего лишь машинный интеллект, пусть и донельзя изощренный, - но от этого понимания не становится легче. Ужас затопил Вольеву с головой.
        И вот, как и прежде, за спиной черная кошмарная тень, монстр, всегда ускользающий от прямого взгляда, шевелящийся на самом краю поля зрения. И снова страх парализует тело, и он десятикратно хуже всего, что она испытывала раньше.
        - Что, Илиа, нет мира нечестивым?[1 - Исаия, 57: 21.]
        Она вспомнила, что оружие умеет читать мысли.
        - Семнадцатый, я просто зашла узнать, как у тебя дела. Ты ведь не против?
        - Так что, всего лишь визит вежливости?
        - Не совсем.
        - Я так и думал. Ты же приходишь, только когда тебе что-нибудь нужно.
        - Что-то ты нынче не слишком любезен.
        - Намекаешь на ступор и животный страх? Тебе это не нравится?
        - Вряд ли подобные ощущения способны кому-то понравиться.
        - Возможно. - В голосе пушки послышалась нотка обиды.
        - Давай кое-что обсудим, если ты не против.
        - Пожалуйста, я никуда не тороплюсь. Да и ты тоже.
        - Конечно, я не спешу. Ты уже знаешь о нашем затруднении? О внешнем сигнале, не позволяющем тебе стрелять?
        Обида - если это и в самом деле была обида - сменилась очевидным раздражением.
        - Как я могу об этом не знать?
        - Я просто проверяла на всякий случай. Так вот, насчет этого сигнала…
        - Что насчет сигнала?
        - Ты не мог бы его проигнорировать?
        - Проигнорировать такой сигнал?
        - Ну да. Ведь ты обладаешь свободой воли, и немалой. Вот мне и подумалось, что свобода воли - это такая штука… Короче, не всякий приказ необходимо исполнять. Само собой, я допускаю, что тебе подобные вещи запрещены, но разве нельзя хотя бы пофантазировать?
        - Запрещены?
        - Ну да. Ведь у тебя, как и у любого из нас, есть ограничения. Клавэйн говорит, его сигнал воздействует на самом глубоком уровне. Наверное, ты и сделать ничего не способен…
        - Да что этот Клавэйн может обо мне знать?!
        - Думаю, гораздо больше, чем мы оба.
        - Илиа, не говори чепухи.
        - Да я просто рассуждаю.
        Пушка надолго умолкла. Илиа поначалу обрадовалась: неужто получилось? Даже ужас слегка ослаб, от него всего лишь хотелось биться в истерике.
        Но затем в мозг чугунно впечатался ответ:
        - Илиа, мне понятно, что ты задумала.
        - И?
        - Ничего не выйдет. Ты в самом деле считаешь, что мною легко манипулировать? Что я настолько внушаем? Так несерьезен и инфантилен?
        - Не знаю. Я всего лишь на мгновение посчитала тебя чуточку похожим на меня. Вот и все.
        - Ты ведь умираешь?
        - Откуда такие сведения? - выдавила шокированная Вольева.
        - Илиа, я могу узнать о тебе гораздо больше, чем ты обо мне.
        - Да, я умираю. Но какая разница? Семнадцатый, ты всего лишь машина. Ты никогда не поймешь, что это значит - жить и умирать.
        - Я не помогу тебе.
        - Не поможешь?
        - Ты права, я не способен на такое. Сигнал инициировал код на системном корневом уровне. Ничего не поделаешь.
        - А столько было разговоров о свободе воли…
        Паралич исчез мгновенно и неожиданно. Страх остался, но был он куда слабее прежнего. Орудие снова перестроило себя, люк открылся, и показалось бронированное днище шаттла.
        - Это просто разговоры. Ничего больше.
        - Тогда я ухожу. Прощай, Семнадцатый. Вряд ли увидимся.
        Вольева подплыла к судну, сквозь раскрытый шлюзовый люк протиснулась в разгерметизированную кабину - и вдруг заметила снаружи движение. Медленно и величественно, словно стрелка огромного компаса, ищущая север, Семнадцатый разворачивался, целился, выбрасывал пламя из маневровых двигателей. Вольева поглядела вдоль оси оружия, отыскивая точку прицеливания. Но не увидела цели - вокруг царил хаос. И не было времени включать панель управления и выяснять, куда метит машина.
        Семнадцатый вдруг замер - точно железная стрелка исполинских часов встала напротив очередной цифры.
        Из пушечного жерла ударил ослепительный свет и перечеркнул мглу…
        - Это случится через три миллиарда лет, - объяснила Фелка. - Наша Галактика столкнется с соседней, со спиральной галактикой Андромеды. Пока еще галактики разделены двумя миллионами световых лет, но плывут точно друг на друга, не отклоняясь от курса. Столкновение неизбежно.
        Клавэйн спросил, что случится при столкновении галактик. Фелка ответила про два возможных сценария. В первом волки - а точнее, машины, являющиеся их отдаленными потомками, - во время катастрофы обеспечат спасение разумной жизни и дадут ей развиваться без ограничений после кризиса. А предотвратить столкновение галактик невозможно. Даже сверхмогущественная культура самоорганизующихся машин, хозяйничающая во всей Галактике, не имеет сил и ресурсов, чтобы полностью предотвратить столкновение. Но от худших его эффектов она способна защитить.
        Работа будет проводиться на многих уровнях. Волкам известны способы перемещения целых звездных систем, так что их можно спасти, передвинув на нужное место. Такие способы в новейшей галактической истории масштабно не применялись, но большинство их проверялось на практике в локальных космических бедствиях или в операциях по разделению враждующих рас. К звезде можно присоединить нехитрую аппаратуру, чья работа потребует всего одной-двух планет из системы. Атмосферу звезды стиснут магнитные поля, заставляя вещество стекать с поверхности звезды в требуемом направлении, - этакий колоссальный реактивный выхлоп. Делать это необходимо с большой осторожностью, чтобы звезда продолжала стабильно светить и орбиты планет оставались прежними. Перемещение системы занимает очень много времени, но, как правило, его хватает - о необходимости сдвинуть систему обычно узнают за десятки миллионов лет до катастрофы.
        Существовали и другие способы. Например, звезду можно частично окружить зеркальной оболочкой, так что импульс светилу будет сообщать его же излучение. Возможно крупномасштабное манипулирование инерцией. Потенциально такой метод давал наилучшие результаты, но ошибки и сбои приводили к чудовищным катастрофам. Целые системы внезапно вышвыривались из Галактики на скоростях, близких к световым, безо всякой надежды на возвращение.
        Волки на своем опыте узнали: медленные старые методы зачастую бывают намного лучше новых, якобы сулящих чудеса.
        Но спасательные работы, конечно, не ограничивались перемещением звезд. Даже если бы галактики всего лишь соприкоснулись краями, а не столкнулись лоб в лоб, их пылевые облака вошли бы друг в друга - с катастрофическими последствиями. По галактикам прокатились бы ударные волны, провоцируя преждевременное рождение молодых звезд. В кратчайшее по космическим меркам время возникли бы и состарились сверхмассивные звезды, вызвав взрывы чудовищных сверхновых. Само собой, в случае лобового столкновения эпидемия сверхновых окажется гораздо гибельней, но и периферическое касание доставит немало бед. Следует предотвратить его или хотя бы минимизировать катастрофу. Миллиард лет черные машины будут тяжко трудиться, препятствуя не только распространению разума, но и рождению новых звезд. Те, за рождением которых не уследили, отправятся в другие места, чтобы их взрывы не повредили развивающимся разумным культурам.
        Великий труд завершится не скоро.
        Но это лишь один из вариантов будущего. Существует и другой, в котором разумная жизнь ускользнет от ингибиторов - они ослабнут и не смогут контролировать Галактику.
        В этом будущем Галактика за несколько миллионов лет станет оазисом разума, стихийно возникающего повсюду, бурлящего, неуемного, способного на удивительные свершения. Настанет время чудес и силы.
        Но это будущее обречено.
        Органическая жизнь не сможет организоваться настолько, чтобы пережить столкновение Галактик. Разумные расы не объединятся ради великого труда. В тесноте, в жесткой конкуренции, в яростной борьбе за ресурсы культуры Галактики не возьмутся сообща за решение колоссальной задачи. Конечно, всякая разумная раса неизбежно увидит надвигающуюся беду, но захочет действовать по-своему, придумывая собственное решение. Начнутся раздоры даже пострашнее тех, что сотрясали Галактику в Войне Рассвета.
        Слишком много рук ляжет на штурвал общего корабля.
        Галактики столкнутся, и последствия катастрофы - природные катаклизмы, войны - окажутся гибельными для всех. Разумная жизнь на Млечном Пути не угаснет сразу, отдельные ее искорки будут тлеть пару миллиардов лет, но из-за отчаянных мер, принятых ради своего спасения, выжившие будут мало отличаться от машин.
        Вольева едва успела понять, что пушка выстрелила. Луч погас, Семнадцатый застыл. Похоже, ему удалось вырваться из-под контроля всего на полсекунды. А может, даже на меньший срок.
        Она включила радио и сразу услышала голос Хоури:
        - Илиа? Илиа? Слышишь меня? Отвечай!
        - Я слышу. В чем дело?
        - Получилось! У тебя получилось! Семнадцатый попал в «Свет Зодиака»!
        Она закрыла глаза, наслаждаясь моментом, но и удивляясь, почему победа радует так слабо. А точнее, вообще не кажется победой.
        - Прямое попадание?
        - Да!
        - Не может быть. Если бы взорвались сочленительские двигатели, я бы увидела вспышку.
        - Попадание есть, но не фатальное.
        Вольевой удалось вывести изображение «Света Зодиака» на панель управления шаттла, а оттуда транслировать на визор скафандра. Она жадно рассматривала повреждения чужого звездолета. Пучок прошел сквозь него, как разогретый нож сквозь масло, отсек переднюю треть. Иглоподобный нос, блестя на разрезе армированным льдом покрытия, медленно отваливался от большей части корпуса, будто в жуткой замедленной съемке рушился шпиль. Разрез еще ярко светился алым. Страшное в своей красоте зрелище! Вольева давно не видела ничего подобного. Жаль, что нельзя полюбоваться собственными глазами.
        Шаттл вдруг дернуло в сторону. Вольеву швырнуло о стену - триумвир не успела пристегнуться. Что произошло? Очнулась пушка, принялась разворачиваться и толкнула? Илиа выпрямилась, повернулась у иллюминатору. Нет, Семнадцатый ориентирован так же, как и в момент выстрела.
        Снова шаттл дернулся, но теперь сквозь проводящие колебания перчатки триумвир ощутила резкое трение металла о металл. Похоже, к шаттлу пришвартовалось чужое судно.
        Не успела она подумать об этом, как в открытом шлюзовом люке показалась фигура в скафандре. Вольева обругала себя - надо было закрыть! Но ее скафандр создавал иллюзию безопасности, давал силу - вот она и утратила осторожность. Вот и не подумала. Следовало помнить о возможности абордажа, а не радоваться новым силам. Нипочем бы не совершила такую глупость, будучи здоровой. Но теперь уже можно допустить пару ошибок в игре, результата они не изменят. Ведь триумвир победила, выведя из строя противника. Части рассеченного корабля разлетались в стороны, волоча шлейфы обломков и прочего мусора.
        В шлеме зажужжал голос пришельца:
        - Триумвир?
        Она рассмотрела скафандр незваного гостя: какая странная броня, нагромождение люминесцентно-ярких участков и зеркальных поверхностей.
        - Да, вы имеете честь общаться с триумвиром.
        Пришелец нацелил оружие с широким раструбом. За спиной первого абордажника в кабину втиснулись еще двое, с такой же экипировкой. Первый поднял бронированный лицевой щиток. За толстым темным стеклом угадывались черты гиперсвиньи.
        - Меня зовут Скорпион, - проинформировал первый гость. - Я готов принять вашу капитуляцию.
        Она удивленно хохотнула:
        - Капитуляцию?
        - Да.
        - Скорпион, вам стоит выглянуть в иллюминатор.
        С минуту абордажники совещались между собой и наконец поняли, чт? случилось со «Светом Зодиака». Ствол чуть опустился, в глазах Скорпиона мелькнуло сомнение.
        - Но тем не менее вы у нас в плену, - сказал он, но уже с меньшей уверенностью.
        Вольева снисходительно улыбнулась:
        - Как интересно! И где же будем проводить церемонию капитуляции? На вашем корабле или на моем?
        - И это весь выбор, который мне доступен? Что же получается? Если мы выиграем, разобьем волков, то по большому счету ничего не добьемся? Значит, ради сохранения жизни в далеком будущем сейчас надо поднять лапки кверху и покорно сдохнуть?
        - Клавэйн, я не знаю.
        - Твое видeние может оказаться ложью. Пропагандой волков, самооправдательной риторикой. Что, если никакой высшей цели у них нет и разум они уничтожают просто потому, что им это нравится? И даже если показанное ими будущее - не выдумка, правыми это их не делает. История полна гнуснейших зверств, совершенных ради высшего блага, ради утопической мечты. Нельзя истреблять миллиарды разумных существ, сколь бы страшной ни казалась альтернатива истреблению.
        - Клавэйн, ты теперь знаешь, что это за альтернатива. Полное вымирание разума.
        - Да-да, так утверждают волки. Но так ли все просто с их альтернативами? Если они говорят правду, значит их влияние исказило всю историю Галактики. Мы уже не узнаем, что могло случиться, не выступи волки самовольными спасителями жизни от катастрофы. Их эксперимент исказил наблюдаемую реальность. А сейчас нельзя не учитывать новый фактор: слабость волков, их медленное угасание. Фелка, ты не думала, что в самом начале, в незапамятные времена, они могли стать заботливыми пастухами, а не жестокими браконьерами? Может, в этом и заключается причина неизбежного провала: волки продолжают следовать установленным для них правилам, но проявляют все меньше мудрости и все больше жестокости. Осторожное сдерживание переросло в геноцид. Великодушное правление стало слепой тиранией; властители заботятся лишь о самосохранении. Фелка, подумай хорошенько. Возможно, у волков есть разумная причина, но это не значит, что их действия правильны.
        - Я лишь описала то, что мне показали. Не отбирала факты, ничего не скрывала и не приукрашивала. И не мне решать, как тебе лучше поступить.
        - Я понимаю и не виню тебя.
        - Так что же ты собираешься делать?
        Он подумал о жестоком выборе, вставшем перед ним: или бесконечные войны, раздирающие Галактику, - или миллиарды лет полной безмятежной тишины. Подумал о множестве планет и спутников, о звездах, чьи рождение и смерть не будут замечены ни одним разумным существом. О кромешной бессмысленной тьме до скончания времен, о ледяной вечности, не потревоженной ни единой искоркой мысли. И о машинах, еще бороздящих черную пустыню, собирающих и анализирующих данные - но без малейшего проблеска чувств: радости, любви, сочувствия, боли. Всего лишь добыча, обработка и складирование бесполезной информации. И так до тех пор, пока в последнем функционирующем контуре не рассеется последний поток электронов, оборвав на полдороге завершающую программную процедуру.
        Да, такой вот безнадежный антропоморфизм. Ведь это всего лишь местная трагедия, сугубо локальная, касающаяся одной группы галактик. А в сотнях миллионов световых лет есть и другие группы, в десятках галактик, связанных во тьме гравитацией. Конечно, по человеческим меркам они невообразимо далеки, но ведь они существуют. Оттуда не поступают осмысленные сигналы, но это не значит, что там отсутствует разумная жизнь. Возможно, обитатели этих галактик давно поняли, что подавать голос опасно для жизни. История разумных рас Млечного Пути, наверное, лишь тонкая нить в бескрайнем гобелене, практически ничего не значащая, не влияющая никак на Вселенную. Слепо исполняя инструкции, полученные в далеком прошлом, волки способны подчистую уничтожить разум - или спасти толику его во время катастрофы. Их действия могут оказаться по большому счету не играющими никакой роли. Не имеет значения гибель всего живого на затерянном в океане островке, когда материки изобилуют флорой и фауной.
        А может, это как раз имеет значение? Может, это важнее всего?
        Клавэйн вдруг увидел это с пронзительной, раздирающей сердце ясностью: важно сейчас только то, что сейчас и совершается. Значение имеет лишь сиюминутное человеческое выживание. Разум, смирившийся с близкой гибелью, недостоин спасения.
        Как всегда, в сущности своей проблема выбора оказалась по-детски простой: или отказаться от «адского» оружия и стать соучастником истребления человечества, пусть и зная, что помог будущему сохранению разумной жизни, или захватить как можно больше пушек и выступить против черных машин.
        Сопротивление может оказаться бесполезным - чему быть, того не миновать. Но враг должен получить отпор.
        - Клавэйн?
        Его душа окуталась бескрайним ослепительным спокойствием. Все встало на свои места. Он принял решение завладеть сверхмощным оружием и встать на защиту человечества, и ему трижды плевать на волчье будущее. Он - Невил Клавэйн, не сдававшийся никогда в жизни.
        Но сказать об этом Фелке старик не успел. «Свет Зодиака» получил попадание.
        Огромный корабль был разрезан надвое.
        Глава тридцать девятая
        - Здравствуйте, Клавэйн.
        Голос Вольевой - как шуршание иссохшей бумаги; нужно напрягать слух, чтобы разобрать слова.
        - Рада, что наша встреча наконец состоялась. Не подойдете ли ближе?
        Он подступил к кровати, не в силах поверить, что перед ним триумвир. Вольева выглядела смертельно больной, но в то же время - совершенно и безмятежно спокойной, уверенной. Глаза прятались под непрозрачными серыми очками, но в лице читалась усталая радость, довольство, какое бывает после успешного окончания долгого и трудного дела.
        - Илиа, я тоже рад видеть вас.
        Он осторожно, как мог, пожал ей руку. Знал: Вольева была очень сильно травмирована, но все равно вышла в космос воевать. Незащищенная, получила такую дозу радиации, что ее последствия не могут нейтрализовать даже новейшие средства против лучевой болезни.
        Жить триумвиру оставалось совсем недолго.
        - Клавэйн, вы очень похожи на свою бету, - прохрипела Илиа. - Но и отличий хватает. Настоящий вы солиднее, харизматичнее. А может, это просто мне кажется после драки с вами. Не уверена, что я вас уважала раньше.
        - А сейчас?
        - Поразмыслив, скажу, что теперь, пожалуй, уважаю.
        У кровати умирающей стояли восемь человек и свиней. Ближе всего Хоури, которую Клавэйн счел заместителем Вольевой. А его сопровождали Фелка, Скорпион с двумя солдатами, Антуанетта Бакс и Ксавьер Лиу. Сразу после объявления о прекращении огня шаттл пришвартовался к «Ностальгии по бесконечности», а следом за ним и «Буревестник».
        - Возможно, вы уже подумали над моими условиями? - деликатно спросил Клавэйн.
        - Условиями? - проговорила Илиа с ноткой презрения.
        - Моими новыми условиями, не подразумевающими безоговорочной капитуляции.
        - Клавэйн, вы едва ли в состоянии диктовать кому-либо свои условия. Если я не ошибаюсь, у вас осталось всего полкорабля.
        Она была права. Ремонтуар и б?льшая часть команды уцелели - но субсветовик пострадал страшно. Сочленительские двигатели чудом не детонировали.
        - Хорошо. Я имел в виду мои… хм… предложения. О соглашении, какое пойдет на пользу нам обоим.
        - Что-то я запамятовала.
        - Антуанетта, не представишься? - попросил Клавэйн.
        Она подошла к постели, чуть нервничая, осторожно - почти как и Клавэйн.
        - Илиа…
        - Юная леди, для вас я триумвир Вольева. По крайней мере, пока мы не познакомимся ближе.
        - Да, мэм. Я хотела сказать, у меня есть корабль… Ну, этот транспорт…
        Вольева свирепо глянула на старика. И он понял. Триумвир прекрасно сознавала, что времени у нее осталось в обрез, и не хотела, чтобы ей об этом напоминали.
        - У Бакс есть грузовик, пришвартованный прямо к «Ностальгии», - поторопился объяснить Клавэйн. - Грузовик может погружаться в атмосферу. Конечно, это не шаттл, но выдержит.
        - И что с того?
        - У него большие герметичные трюмы. Он способен увезти много пассажиров. Очень много. Само собой, условия на нем роскошными не назовешь…
        Вольева жестом подозвала Антуанетту.
        - Сколько возьмешь зараз?
        - Тысячи четыре. Может, пять. Триумвир, мой «Буревестник» - отличный Ноев ковчег.
        - Илиа, подумайте об этом хорошенько! - попросил Клавэйн. - Я знаю, у вас идет эвакуация. Раньше считал ее лишь уловкой, военной хитростью. Теперь я убедился в ее реальности. Но вы пока перевезли только крохотную часть населения.
        - Мы сделали что смогли, - запальчиво вмешалась Хоури.
        Клавэйн поднял руку, призывая успокоиться:
        - Я знаю. В меру своих возможностей вы делаете очень многое. Но это не значит, что нельзя сделать лучше, вывезти население быстрее. Оружие волков - то есть ингибиторов - почти пробурило скважину к центру Дельты Павлина. Остался единственный шанс спасти ресургемцев. «Буревестнику» потребуется всего полсотни рейсов. Может, и меньше, как утверждает Антуанетта. Скажем, сорок. Она права, это настоящий ковчег. Причем очень быстрый.
        Вольева очень устало вздохнула:
        - Клавэйн, если бы все было так просто…
        - Что вы имеете в виду?
        - Нам не мешки с песком предстоит увозить с Ресургема, а людей - напуганных, отчаявшихся. - Серые очки чуть сдвинулись. - Правильно я говорю, Хоури?
        - Да. Там, внизу, полный хаос. Администрация…
        - Раньше вас было всего двое, - перебил ее Клавэйн. - И приходилось договариваться с правительством. А теперь у нас есть способ настоять на своем. Правда, Скорпион?
        - Мы можем захватить Кювье, - ответил свинья. - Я уже прикинул, как действовать. Это не сложнее, чем взять квартал в Городе Бездны. Или этот корабль, если уж на то пошло.
        - Вы мой корабль не захватили, - напомнила ему Вольева. - Так что не переоценивайте свои возможности. - Затем посмотрела на Клавэйна, и в голосе появился интерес. - Вы и в самом деле готовы устроить переворот?
        - Если это дает единственную возможность увезти людей с планеты - да, готовы.
        - С каких это пор эвакуация Ресургема стала для вас задачей первостепенной важности?
        Он искоса глянул на Фелку:
        - Я понял, что обладание оружием - не столь уж безусловный приоритет для меня. Приходится делать выбор, и он куда труднее, чем мне казалось раньше.
        - Значит, вам не нужны пушки?
        - Еще как нужны! - Клавэйн улыбнулся. - И вы тоже мне нужны. Но теперь, полагаю, мы сможем договориться.
        - У нас тут есть дело. И я говорю не только об эвакуации Ресургема. Вы серьезно считаете, что я позволю ингибиторам закончить работу?
        - Подозреваю, что нет.
        - Клавэйн, я умираю. У меня нет будущего. При надлежащем медицинском уходе протяну еще пару месяцев, но не больше. Конечно, в других условиях, с другой техникой - той, что была до эпидемии, - меня можно было бы спасти. Но лететь туда пришлось бы в анабиозе. А этого на мой век уже хватило с лихвой. - Она стукнула иссохшей, похожей на птичью лапу рукой по кровати. - Так и быть, я завещаю вам этого кошмарного монстра, этот чумной корабль. Вы заберете людей с Ресургема и увезете их отсюда. «Ностальгия по бесконечности» отныне ваша!
        Ее голос зазвучал громче - наверняка это стоило невообразимых для больного человека усилий.
        - Капитан, слышишь меня? Теперь ты корабль Клавэйна. Я больше не триумвир.
        - Капитан? - удивленно спросил Клавэйн.
        - Вы скоро выясните, в чем дело, - улыбнулась Вольева.
        - Я позабочусь о беженцах, - пообещал изрядно растроганный Клавэйн и добавил, кивнув Хоури: - Даю слово, триумвир, что не подведу вас.
        Вольева пренебрежительно махнула рукой:
        - Я верю. По всему, вы не из тех, кто бросает слова на ветер.
        Тот поскреб в бороде:
        - Есть еще кое-что…
        - И это, должно быть, оружие. Не беспокойтесь, я уже все обдумала.
        Он терпеливо ждал, глядя на умирающую женщину, чье тело было почти незаметно под складками одеяла.
        - Выслушайте мое предложение! - потребовала Илиа, и ее голос походил на шелест ветра. - Менять я его не стану, торговаться тоже… Эй, как там тебя? - спросила она у Антуанетты. - Фамилия?
        - Бакс, мэм, - выдавила девушка.
        - Хм, - утомленно изрекла Вольева, будто ничего скучнее в жизни не слышала. - Этот твой грузовик… он и в самом деле большой и быстрый?
        - Ну да, - кивнула девушка.
        - Тогда я его заберу. После эвакуации он тебе не понадобится. Только уж постарайся управиться раньше, чем я отдам концы.
        Клавэйн посмотрел на Бакс, потом на триумвира.
        - Илиа, зачем вам грузовик?
        - Ради славы. - Вольева усмехнулась. - Славы и искупления. Что мне еще, по-вашему, остается?
        Антуанетта сидела одна в рубке корабля, принадлежавшего ее отцу. Корабля, который любила, а потом возненавидела и который стал частью ее самой, почти плотью и кровью. Знала, что видится с ним в последний раз. К лучшему или к худшему, но теперь все в жизни изменится. Заканчивается цепь событий, начавшаяся с исполнения глупого детского обещания, с полета от «карусели» Новый Копенгаген к газовому гиганту. Замысел этот, при всей его опрометчивости и нелепости, был рожден чистым любящим сердцем, а завел прямиком на войну, в свирепое горнило истории. Если бы Антуанетта сумела предвидеть хоть малую часть последствий: что безнадежно запутается в делах Клавэйна, окажется участницей драмы, начавшейся за века до ее, Антуанетты, рождения, что будет оторвана от дома, улетит от него на многие световые годы, на десятилетия, - возможно, тогда не решилась бы двинуться с места. А может, и наоборот, стиснула бы зубы, преодолела страх и сделала то, что обещала себе однажды. Скорее всего, так и было бы. Если уж ты научился добиваться своего вопреки любым обстоятельствам, то это на всю жизнь. Правда, до похорон в
газовом гиганте едва ли вставал вопрос, не сделать ли упрямство жизненным кредо. Но теперь - самое время. Отец, конечно, отругал бы, но в глубине души наверняка бы одобрил и даже гордился бы дочкой.
        - Корабль?
        - Да, Антуанетта?
        - Ты можешь снова называть меня юной леди.
        - Да я это в шутку, - ответил Зверь, вернее, Лайл Меррик.
        - Папа не ошибся в выборе опекуна. Ты и в самом деле присматривал за мной на совесть.
        - Как мог. Правда, мог я далеко не все, и вы не слишком старались мне помочь. Ничего удивительного, с вашей-то наследственностью. Родитель был не самым осторожным человеком в Ржавом Поясе.
        - Но мы с тобой все-таки уживались. А это чего-то да стоит!
        - Наверное.
        - Корабль… нет, Лайл…
        - Антуанетта?
        - Ты ведь знаешь, чего хочет триумвир?
        Меррик не отвечал несколько секунд. Антуанетта всегда считала эти паузы нарочитыми - запрограммированными, чтобы корабельный интеллект походил на человеческий. Но они, оказывается, настоящие. Симуляция Меррика формировала мысли с почти такой же скоростью, как и обычный человек, и перерывы в речи означали неподдельные сомнение и нерешительность.
        - Ксавьер мне рассказал.
        Антуанетта обрадовалась. По крайней мере, не ей выпало сообщить Меррику о том, что его ждет.
        - Когда мы увезем с Ресургема всех, кого сможем, триумвир заберет «Буревестник». Говорит, ради славы и искупления. Лайл, похоже, она хочет погубить и себя, и тебя.
        - Антуанетта, я пришел к почти такому же выводу. - Синтезированный голос Меррика был до жути спокойным. - Насколько я понял, она умирает. Так что вряд ли задуманное ею предприятие - самоубийство в обычном смысле. Правда, разница тут несущественная. Видимо, она хочет как-то загладить свои грехи.
        - По словам Хоури, ее подруги, она совсем не тот изверг, которым ее считают ресургемцы. - Антуанетта изо всех старалась говорить так же спокойно, как и Меррик. Ведь они вплотную подошли к теме, которую ни один не хотел затрагивать первым. - Но на ее совести наверняка немало пятен.
        - То есть мы с ней два сапога пара, - заключил Меррик. - Да, Антуанетта, я понимаю, к чему вы клоните. Но не стоит беспокоиться обо мне.
        - Она считает тебя всего лишь машинным интеллектом. Правды ей никто не скажет, ведь все хотят ее согласия. От нее сейчас так много зависит. Да если и скажут, вряд ли она передумает… - Антуанетта помолчала, ненавидя себя за слабость, чуть сдерживая слезы. - Но ведь ты умрешь! Как умер бы много лет назад, если бы папа с Ксавьером не помогли тебе!
        - Антуанетта, я заслуживаю смерти. Поскольку совершил страшное преступление и ушел от правосудия.
        - Лайл…
        Слезы застили глаза, и не было сил сдержать их. Глупая, слабовольная девчонка! Она любила свой корабль, затем возненавидела за многолетний обман. А потом полюбила снова. Ведь и корабль, и призрак Лайла Меррика - свои, родные. И больно так, будто нож поворачивается в ране. Потерянное и вновь найденное, и оттого дорогое вдвойне, вырывает из рук эта мерзавка Вольева…
        И почему так вышло, а? Антуанетта всего лишь хотела исполнить давнее обещание…
        - Послушай, ведь можно переписать. Вынуть тебя и заменить обычной гаммой. Вольева и не узнает.
        - Нет. Мое время тоже пришло. Если уж она хочет славы и искупления, отчего бы мне не разделить с ней то и другое?
        - Ты уже сделал достаточно. Больше нет нужды в самопожертвовании.
        - Но я сам хочу. Неужели собираетесь меня удерживать против моей воли?
        - Нет. - Ее голос дрогнул. - Не собираюсь.
        - Антуанетта, вы можете мне кое-что пообещать?
        Она протерла глаза. Ей было стыдно за слабость, но одновременно в душе появилась странная легкость, почти радость.
        - Что, Лайл?
        - Вы ведь будете вести себя хорошо и не наделаете глупостей?
        - Да, конечно. Я обещаю.
        - Спасибо. Хочу сказать кое-что напоследок. С эвакуацией я могу справиться и сам, не нужно летать со мной. Больше того, я наотрез отказываюсь пускать вас на борт и подвергать опасности! Что, резко звучит? Вы, небось, и не думали, что посмею отказать?
        - Нет, корабль, я об этом не думала. - Против воли Антуанетта улыбнулась.
        - И уже совсем последнее: для меня было честью и радостью служить вам. И я этим горжусь. А теперь, пожалуйста, найдите себе другой корабль, больше и лучше, и станьте его капитаном. Уверен, вы отлично справитесь!
        Антуанетта поднялась:
        - Я постараюсь. Обещаю.
        У дверей она задержалась. Оглянулась:
        - Прощай, Лайл.
        - Прощайте, юная леди.
        Глава сороковая
        Его выдернули из разверстого чрева анабиозной капсулы. Ощущение было такое, словно он тонул в лютый мороз и спасся по счастливой случайности.
        Лица собравшихся вокруг были различимы, но узнать их удалось не сразу. Кто-то набросил на узкие стариковские плечи термоодеяло. Люди смотрели и не пытались заговорить, понимая, что ему не хочется выяснять у них ситуацию, он предпочитает сориентироваться самостоятельно.
        Клавэйн несколько минут просидел на краю капсулы, пока не набрался сил, чтобы встать и проковылять через комнату. В последний момент споткнулся, но сумел восстановить равновесие и даже сделать это движение - будто и хотел опереться о раму иллюминатора. За стеклом - мгла. И отражение изможденного лица, кажущегося безглазым. В глубоких глазницах лежит черная тень.
        Внезапно нахлынули воспоминания. Он здесь уже был, видел отражение своего лица, похожего на посмертную маску. Клавэйн подергал неподатливую память, уцепился за краешек чего-то яркого, потянул.
        Да, это была отчаянная попытка договориться в последний момент. Шаттл шел к поверхности Марса. Впереди - неминуемая встреча и противостояние со старым врагом и другом, с Галианой. И ведь вспомнилось теперь, спустя четыреста лет: он и тогда ощущал себя слишком старым для роли, которая ему досталась. Если бы хоть мельком увидел будущее, рассмеялся бы - или сошел с ума. Казалось, жизнь кончается, а на самом деле то был лишь момент самого ее начала, теперь почти неотличимый от воспоминаний детства.
        Старик посмотрел на людей, на потолок.
        - Выключите свет, - посоветовал кто-то.
        Отражение исчезло. Теперь за стеклом виднелась не только чернота, но и россыпь звезд, будто подогнанных друг к другу, умещенных в одну небесную полусферу. Красные, голубые, золотые, льдисто-белые. Некоторые гораздо ярче прочих, и созвездия незнакомые. Такое скопление звезд, выдавленных в один сектор неба, означало, что звездолет идет с релятивистской скоростью, причем близкой к скорости света.
        Клавэйн повернулся к группке людей, собравшихся в комнате:
        - Был ли бой?
        За всех ответила бледная женщина с темными волосами:
        - Да, Клавэйн. - Говорила она оживленно, но без уверенности в голосе. - Бой уже позади. Мы атаковали три сочленительских корабля. Один уничтожили, два повредили.
        - Всего лишь повредили?
        - Были погрешности в моделировании, - ответила женщина.
        Она подошла и сунула под нос Клавэйну колбу с коричневой жидкостью. Старик всмотрелся в лицо и волосы женщины. Прическа, мимика казались знакомыми. От них оживали старые воспоминания, те же, что проснулись, когда он увидел собственное отражение.
        - Выпей-ка. Это из запасов Илиа Вольевой. Отличная штука, очень полезная.
        Клавэйн взял колбу, понюхал. Ожидал чай, а пахло шоколадом. Глотнул.
        - Спасибо! Вы уж извините, но можно узнать ваше имя?
        - Пожалуйста. Я Фелка. Ты меня очень хорошо знаешь.
        Он пожал плечами:
        - В самом деле, вы кажетесь знакомой…
        - Пей, тебе это нужно.
        Память возвращалась обрывками. Так в городе зажигается свет после блэкаута: квартал за кварталом, мерцая и тускнея, пока не наладится нормальная работа энергосистемы. Даже когда старик почувствовал себя вполне сносно, его подвергли ряду процедур, для разных функций мозга. И каждая проводилась тщательнее предыдущей, дозы лекарств и сроки воздействия были отмерены строже. Клавэйн терпел, стиснув зубы, хотя и злился чрезвычайно. Под конец решил, что в жизни больше не станет пить какао.
        Спустя несколько часов после пробуждения его мозг сочли восстановившимся в должной мере. Правда, не все помнилось ясно, но врачи объяснили: после выхода из анабиоза частичная амнезия - обычное явление. Скоро все пройдет.
        На старика надели жилет с легким биомонитором, снабдили тощим пружинистым роботом и сказали, что можно ходить где угодно.
        - Интересно, зачем меня разбудили, - проговорил Клавэйн.
        - Об этом потом, - произнес Скорпион, очевидно командовавший на корабле. - Особой спешки нет.
        - Правильно ли я догадываюсь: назрело важное решение и принять его должен я?
        Он посмотрел на девушку по имени Антуанетта Бакс - веснушчатую, большеглазую. Ее толком вспомнить не мог, но не сомневался: вспоминать есть что. Она едва заметно кивнула.
        - Из-за вида за окном мы бы тебя будить не стали, - проворчал Скорпион. - Вид-то, честно говоря, паршивый.
        В центре колоссального субсветовика пряталось место, будто взятое в совсем иной части Вселенной. Там, на поляне, росла трава, стояли деревья, над головой голубело небо - искусственное, но так похожее на взаправдашнее. Меж ветвей порхали, сновали голографические попугаи, туканы и прочая пестрая тропическая живность. Вдали виднелся подозрительно реалистичный водопад. Над темным озерцом, куда обрушивались струи, поднимался сизоватый туман.
        Фелка подвела Клавэйна к пятачку влажно поблескивающей, прохладной травы. Одетая в черное платье длиной почти до пят, женщина не замечала, что подол собирает росу.
        Клавэйн и Фелка уселись друг против друга на пни, отполированные до зеркального блеска. На поляне, если не считать птиц, больше никого не было.
        Старик осмотрелся. Теперь он чувствовал себя гораздо лучше, память восстановилась, но этого места в ней не было.
        - Твоя работа? - повел он рукой вокруг.
        - Нет, - осторожно ответила Фелка. - А почему ты спрашиваешь?
        - Потому что похоже на лес в Материнском Гнезде. Там, где была твоя студия. Правда, здесь есть тяготение.
        - А, так ты вспомнил.
        Он почесал подбородок, жалея сбритую начисто бороду. Кто-то оказал медвежью услугу, пока старый сочленитель спал.
        - Увы, я помню лишь обрывки. И слабо представляю, что случилось, перед тем как я заснул.
        - А что именно ты помнишь?
        - Ремонтуар отправился поговорить с Силвестом. Ты тоже хотела, но передумала. А больше почти ничего. Вольева ведь умерла?
        - Да. Мы эвакуировали планету. Вы с Вольевой договорились о разделе арсенала. Она взяла «Буревестник», загрузила столько пушек, сколько поместилось, и двинула прямиком к орудию ингибиторов.
        Клавэйн присвистнул:
        - Она чего-нибудь добилась?
        - Совсем ничего. Но постреляла напоследок всласть.
        Клавэйн улыбнулся:
        - Я от нее иного и не ждал. Что еще?
        - Помнишь Хоури и Торна? Они вместе с Ремонтуаром отправились к Гадесу на шаттлах. К тому же запустили авторемонтную систему «Света Зодиака». Теперь достаточно снабжать корабль сырьем, и он сам себя починит. Но это займет немало времени. Хоури полагает, его с лихвой хватит на встречу с Силвестом.
        - Я все же не понимаю, как надо относиться к ее словам. Она говорила, что уже побывала в Гадесе. - Клавэйн сорвал несколько травинок, раздавил, посмотрел на зеленую слизь, испятнавшую пальцы. - И триумвир это подтверждала.
        - Рано или поздно мы выясним, - пообещала Фелка. - После контакта они уведут «Свет Зодиака» из системы по нашей траектории. А что касается нас, то корабль формально под твоей командой, но повседневными делами заправляет триумвират: Скорпион, Кровь и Крест. Их выбрали голосованием. Конечно, в триумвират вошла бы Хоури, если бы не решила лететь с Ремонтуаром.
        - Память мне подсказывает, что эвакуировали сто шестьдесят тысяч человек. Или она безбожно врет?
        - Нет, не врет. И это звучит впечатляюще, пока не поймешь, что на планете осталось целых сорок тысяч.
        - Это ведь мы помешали эвакуации, правда? Если бы не наша война, все пошло бы по-другому.
        - Не стоит так думать! - Ее голос прозвучал сурово, словно она выговаривала полоумному старику, позволившему себе вопиющую бестактность. - Не нужно! Я покажу, как было!
        И она направила в его разум поток образов, картин ресургемских событий. Ведь Клавэйн и Фелка сидели близко друг от друга, и генерируемое имплантатами поле позволяло общаться без усиления. Старик увидел последние часы планеты, когда волчья машина, как теперь все называли оружие ингибиторов, прорубилась к самому центру звезды и вонзила невидимую трубу в бушующее термоядерным пламенем ядро. Пробитый тоннель был чрезвычайно мал, не шире нескольких километров в диаметре. Хотя энергия бурно хлынула из ядра, процесс оставался под строгим контролем. Выплеснувшаяся со скоростью в половину световой струя лютого адского пламени описала дугу. Сдерживаемая и направляемая гравитационными импульсами волчьей машины, струя обрушилась на обращенную к звезде сторону Ресургема. К моменту удара огненный поток имел уже тысячу километров в диаметре. Смерть планеты оказалась практически мгновенной. В долю секунды разлетелась атмосфера, вскипели, испарились ледовые шапки и водоемы. Иссушенная кора расплавилась, на поверхности возник раскаленный до красноты чудовищный шрам. Литосфера толщиной в несколько километров
испарилась, поднялось огромное облако каменного пара. Ударные волны пробежали по планете, уничтожив все живое на противоположной, ночной стороне. Погибло всякое существо, привезенное людьми на Ресургем, и сами люди. Но они бы умерли и без чудовищных ударных волн и землетрясений. Спустя несколько часов ночная сторона повернулась к солнцу - под безжалостную струю пламени. Звездное вещество продолжало истекать, запас его в ядре был почти нерастрачен. Кора планеты испарилась целиком, но огонь продолжал вгрызаться в мантию.
        За три недели планета обернулась дымящейся алой головешкой, потеряв двадцать процентов объема. Тогда струя огня переместилась к другой планете и приступила к ее уничтожению. Истекание материи ядра рано или поздно сделает Дельту Павлина пустой скорлупой, холодной оболочкой былой звезды. Лишь тогда прекратится термоядерный синтез. Судя по показаниям приборов, сказала Фелка, он пока еще идет. Но когда прекратится, от системы, наверное, мало что останется.
        - Как видишь, нам повезло, что успели спасти хотя бы столько, - заключила Фелка. - Мы поступили правильно, и нет оснований себя винить. Даже если бы мы не явились и не затеяли войну, эвакуации могла бы помешать сотня других причин. В систему прибыла бы эскадра Скади, а экипажи этих кораблей, в отличие от тебя, не склонны к переговорам.
        Клавэйн вспомнил вспышку погибающего субсветовика - а с ней и окончательную смерть Галианы. Ведь он сам убил ее, решив уничтожить «Паслен». Даже сейчас мысль об этом причиняла боль.
        - Скади же умерла, - сказал он. - Я убил ее в космосе. Корабли ее эскадры действовали автономно, даже когда мы атаковали их.
        - Каждый действует сам по себе, - со странной уклончивостью заметила Фелка.
        Клавэйн посмотрел на порхающего с ветки на ветку попугая макао.
        - Я не против того, чтобы у меня спрашивали совета, поскольку много знаю о войне. Но распоряжаться здесь не хочу. Что бы там ни говорила Вольева, это не мой корабль. Стар я слишком для власти. Да и этому субсветовику, в сущности, не нужен.
        - Так ты помнишь здешнего капитана? - спросила Фелка тихо.
        - Помню слова Вольевой. По-моему, сам я с капитаном не разговаривал. Он по-прежнему, как триумвир и предсказывала, заправляет делами?
        - Зависит от того, что значит заправлять делами в твоем понимании, - сдержанно ответила Фелка. - Инфраструктура функционирует по-прежнему. Но с тех пор, как мы покинули систему Дельты Павлина, личность капитана себя не проявляла.
        - Стало быть, он мертв?
        - Исключено. Вольева утверждала, он контролирует работу почти всех корабельных систем. Когда Бренниген впадал в кататонию, стопорилось буквально все. Сейчас такого не происходит. Корабль заботится о себе, питает системы, ремонтируется, временами что-нибудь модифицирует.
        - То есть он функционирует как бы на подсознательном уровне, но сознания не проявляет - будто пациент, чей мозг почти мертв, зато дыхание еще можно поддерживать?
        - Мы тоже считаем так, но полной уверенности нет. Иногда в поведении субсветовика проглядывает разум. Кое-что делается само по себе - причем оригинально, даже творчески. Словно капитан ушел в себя как никогда глубоко.
        - А может, всего лишь оставил свою копию, безмозглую имитацию, воспроизводящую стандартные реакции хозяина?
        - Как бы то ни было, свою вину Бренниген искупил, - сказала Фелка. - В прошлом он совершил ужасное преступление, а теперь спас сто шестьдесят тысяч жизней.
        - Вот и Лайл Меррик поступил так же, - добавил Клавэйн, вспоминая, как раскрыл секрет грузовика Антуанетты и как Меррик, живущий в корабельной сети, пожертвовал собой. - Два искупления разом. Неплохое, в общем-то, начало для новой жизни.
        Он выдернул занозу из ладони - оперся неудачно о край пня.
        - Фелка, так что же произошло? Зачем меня разбудили, зная, что быструю разморозку я могу не выдержать?
        - Я покажу. - Фелка посмотрела в сторону водопада.
        Клавэйн глянул туда и вздрогнул. Думал, они с Фелкой одни - а у самого озерца кто-то стоял, почти скрытый клубящимся туманом.
        Но старик узнал:
        - Скади!
        - А, Клавэйн, - отозвалась она, но ближе не подошла.
        И ее голос звучал странно для такого пространства. Сочленитель разозлился на себя - так легко поддался иллюзии! У водопада всего лишь симулякр, а не реальный человек.
        - А, бета, - сказал старик, обращаясь только к Фелке. - Наверное, Главный конструктор накопил достаточно данных о Скади, чтобы разместить бета-копии на кораблях эскадры.
        - Да, это сим, - подтвердила Фелка. - Но Главный конструктор тут ни при чем. Правда, Скади?
        На той была броня, голову венчал гребень.
        - Это свежая копия. Мой оригинал отправил ее на твой корабль во время боя.
        - Извините. - Клавэйн покачал головой. - Моя память, конечно, уже не та, что прежде, но я помню, как покончил с оригиналом. Я уничтожил «Паслен» вскоре после того, как спас Фелку.
        - Память вам не изменила. Почти.
        - Скади, вы не могли выжить, - повторил он с нелепым упрямством, вопреки тому, что видели его глаза.
        - Я не потеряла голову. После вашего с Фелкой отлета я боялась, что вы решите уничтожить «Паслен», хотя надеялась, что присутствие Галианы меня защитит. Думала, вам не хватит духу уничтожить ее. - В улыбке Скади читалось чуть ли не восхищение. - Но я ошибалась. Хоть и сама стала вашей жертвой, я даже не представляла себе, какое вы на самом деле чудовище.
        - У вас было тело Галианы, а не она сама, - возразил Клавэйн, стараясь придать голосу твердость. - Я всего лишь избавил ее от страданий. Она должна была упокоиться много лет назад, когда погибла в экспедиции.
        - Сами-то хоть верите в это? Вы всегда знали, что она жива, но ею завладел волк.
        - Это практически смерть.
        - Но всегда оставалась надежда, что волка можно удалить. - Голос Скади стал очень тихим. - И вы в это верили. Думали, когда-нибудь сможете вернуть ее.
        - Я исполнил долг.
        - Это была расчетливая жестокость. И потому я восхищаюсь вами. Вы в большей степени паук, чем любой из нас.
        Он встал и подошел к озеру. Остановился в паре метров от Скади. Та плыла в тумане - зыбкий призрак, почти не касающийся земли.
        - Я исполнил свой долг, - повторил старик. - Я всегда исполнял долг. И в этом нет расчетливой жестокости. Будь иначе, я бы не раскаивался в содеянном.
        - А вы раскаиваетесь?
        - Это худшее из всего, что мне пришлось совершить. Я уничтожил свою любовь, развеял ее прах по Вселенной.
        - Клавэйн, мне жаль вас.
        - Как вам удалось спастись?
        Она дотронулась до необычного воротника, где плоть соприкасалась с доспехом.
        - После того как вы забрали Фелку, я отсоединила голову и поместила ее в маленькую ракету. Ткани мозга были насыщены наномедами, чтобы избежать повреждений при сильном ускорении. Ракету я послала назад по траектории «Паслена», в сторону приближающейся эскадры. Вы этого не заметили, поскольку заботились только о собственной безопасности. Вы боялись атаки моей эскадры. Ракета ушла за пределы досягаемости ваших радаров и включила маяк. Получив сфокусированный сигнал, один из кораблей изменил скорость и направился на перехват. - Скади улыбнулась и закрыла глаза. - Покойный доктор Делмар находился на другом субсветовике - к сожалению, на том, который вы уничтожили. Но перед смертью он успел завершить клонирование моего тела. Интеграция в нервную систему оказалась на удивление легкой. Клавэйн, вам следует как-нибудь испробовать на себе эту процедуру.
        - Значит, вы снова… прежняя? - выдавил Клавэйн.
        - Да, - ответила Скади с легким раздражением, будто сожалея о механическом теле. - Снова из плоти и крови.
        - Тогда почему у вашей беты такой жалкий вид?
        - Это напоминание о том, чт? вы со мной сделали. Я еще в космосе и преследую вас. Мой субсветовик не погиб в бою. Не обошлось без повреждений, но ведь и вашему кораблю досталось. Я не сдалась и по-прежнему хочу вернуть похищенное.
        Старик повернулся к Фелке, терпеливо ожидавшей, сидя на пне.
        - Это правда? Скади идет за нами?
        - В точности неизвестно. Так говорит бета, но она может лгать, чтобы запугать нас, вывести из равновесия. Но в таком случае придется допустить, что Скади способна предсказывать будущее - раз она заранее позаботилась о копии.
        - А что с уцелевшими кораблями?
        - Отчасти из-за них тебя и разбудили. Они уже недалеко, мы видим их выбросы.
        Фелка рассказала про встречный бой. Три сочленительских корабля шли навстречу, относительная скорость сближения - половина световой, как и предсказывало моделирование. «Ностальгия по бесконечности» изготовилась к схватке, прицелилась, тщательно составила алгоритм стрельбы - что-то вроде последовательности запуска фейерверков на празднике. Сочленители имели на вооружении главным образом тяжелые рейлганы и пучковые излучатели. «Ностальгия» отстреливалась облегченными моделями такого же оружия. Кроме того, она вывела две «адские» артсистемы. Противники во множестве выпускали ложные цели, стараясь запутать друг друга, а в критической фазе боя маневрировали с большими ускорениями, отклоняясь от начальных траекторий.
        Победа не досталась никому. Один сочленительский корабль погиб, два были повреждены, и Клавэйн счел такой исход по сути неудачным. Повреждены - не значит уничтожены. Два врага почти так же опасны, как и три.
        Однако результат мог быть гораздо худшим. «Ностальгия по бесконечности» тоже пострадала, хотя раны не помешали ей продолжить полет. Пассажиры и команда остались невредимы, никакие критические системы не вышли из строя.
        - Но опасность вовсе не миновала, - сообщила Фелка.
        - Почему? - спросил Клавэйн.
        - Два оставшихся корабля разворачиваются. Медленно, но неуклонно. Несомненно, хотят гнаться за нами.
        - Они потратят световые годы на разворот! - рассмеялся Клавэйн.
        - Управятся быстрее - у них аппаратура подавления инерции. Похоже, она пострадала в бою, но это не значит, что ее не починят.
        Женщина посмотрела на бета-копию, но та не двинулась. Стояла, будто жутковатая скульптура у воды, дело рук ваятеля с дурным вкусом.
        - Триумвират смоделировал ситуацию. Мы сможем двигаться быстрее сочленителей, по крайней мере в нашей системе отсчета. Нужно просто приближаться к скорости света, постоянно идти с ускорением. Но по-моему, это не лучший выход.
        - По-моему, тоже.
        - Ведь нужно остановиться и отремонтироваться, и чем скорее, тем лучше. Это и есть главная причина, по которой тебя разбудили.
        Он подошел к пню, сел, хрустнув суставами.
        - Раз нужно решать, значит есть альтернативы. Я правильно понимаю?
        - Да.
        Клавэйн терпеливо подождал, слушая разноголосое журчание водопада.
        - Ну и?
        Фелка заговорила приглушенно и не без робости, словно боялась представить неудачное решение на суд.
        - Мы далеко от человеческих поселений - в радиусе пятнадцати световых лет ни одного. Ресургем в девяти световых годах сзади. Но прямо перед нами - двойная система. Две прохладные звезды, и у одной звезды есть планеты на стабильной орбите. Старые планеты - по меньшей мере три миллиарда лет. Одна, с двумя лунами, кажется пригодной для человеческой жизни: кислородная атмосфера, много воды. В спектре рассеянного света есть отчетливые полосы хлорофилла.
        - Терраформирование?
        - Нет. В системе не наблюдаются следы человеческого присутствия. И это, полагаю, оставляет единственную возможность.
        - Жонглеры образами, - сказал Клавэйн.
        Фелка явно обрадовалась: не нужно объяснять элементарное.
        - Мы ведь не сомневались в том, что, продвигаясь по Галактике, обязательно обнаружим новые миры с жонглерами. Поэтому вряд ли стоит удивляться, что такой мир нам встретился здесь.
        - Он близко?
        - Не близко, но и не далеко. Мы без проблем успеем затормозить и стать рядом с ним. Если он похож на другие миры жонглеров, там может быть и суша. Можно высадить часть беженцев.
        - И какую часть?
        Фелка улыбнулась:
        - Пока не прибудем, не узнаем.
        Клавэйн принял решение - по сути, всего лишь утвердил очевидный выбор - и снова погрузился в криосон. Среди беженцев нашлось несколько врачей, но почти никто из них не получил надлежащего образования - им лишь поспешно загрузили в мозг несколько медицинских курсов. Однако старик поверил, когда эти недоучки сказали, что он выдержит еще максимум пару циклов замораживания и оттаивания.
        - Я же очень стар, - возразил он. - Если останусь бодрствовать, все равно могу не выжить.
        Те пожали плечами: наше дело - предупредить.
        Клавэйн и правда был совсем стар. Пережиток древности с немодифицированными генами, он с тех пор, как покинул Марс, прошел несколько омолаживающих процедур. Но эти процедуры лишь переводили стрелки биологических часов, остановить же или замедлить их не могли. В Материнском Гнезде была возможность получить полвека мнимой юности, но омолаживаться он не захотел. Всякое желание продлевать свой век пропало после жуткого возвращения Галианы - не живой и не мертвой.
        И едва ли он сейчас жалел об упущенном шансе. Если бы найти человеческую колонию, да к тому же не затронутую плавящей чумой, - тогда можно было бы и омолодиться. Но какой в том смысл? Галиану не вернешь, старость не выгонишь из черепной коробки, и мир видится глазами, выблекшими за четыре века сплошных войн. Клавэйн уже сделал все что мог, и содеянное тяжким гнетом легло на плечи. На новые свершения просто нет сил. Ему повезло, что хоть на этот раз дело не обернулось полной катастрофой.
        И поэтому старик погрузился в свой последний анабиозный сон.
        Перед тем как уснуть, приказал послать сфокусированный луч в умирающую систему Дельты Павлина. Если «Свет Зодиака» не полностью разрушен, есть шанс, что сигнал будет пойман и расшифрован. Корабли сочленителей смогут это сделать лишь в том случае, если они рассыпали датчики по системе Дельты Павлина, но шифр им все равно не по зубам. Адресованное Ремонтуару, Хоури, Торну и прочим сообщение было простым: «Мы остановились возле планеты жонглеров и прождем там двадцать лет». Этого времени «Свету Зодиака» безусловно хватит, чтобы починиться и выйти на рандеву, а заодно создать колонию в десятки тысяч человек, гарантию на случай катастрофы, которая погубит человечество.
        Решив, что принял все необходимые и своевременные меры, которые изменят положение дел к лучшему, Клавэйн снова заснул.
        А проснувшись, обнаружил, что «Ностальгия по бесконечности», никого не предупредив, изменилась.
        И для всех оставалось загадкой - почему.
        Изнутри перемены были практически незаметны. Обнаружили их только с отправленного наружу, для осмотра корпуса, ремонтного шаттла. Перестройка произошла во время торможения, когда огромный субсветовик подходил к системе. С геологической медлительностью корма «Ностальгии» - обращенный сужением назад усеченный конус - расширилась и сплющилась, уподобившись основанию шахматной фигуры. Взять под контроль эти перемены не удалось, да и заметили их слишком поздно. В огромном корабле хватало уровней, куда десятилетиями не ступала человеческая нога.
        Конечно, триумвир Вольева заметила бы неладное гораздо раньше нынешних хозяев субсветовика. От взгляда Илиа мало что ускользало. Но ее преемники уделяли свалившемуся на них наследству куда меньше внимания. Перемены не угрожали жизни экипажа, не препятствовали функционированию корабля, но ставили в тупик и убедительно доказывали: капитанское «я» вовсе не исчезло и от него можно ожидать всяческих сюрпризов. Но сознательно ли Бренниген изменил форму корабля? Или это его сонная прихоть, дань случайному кошмару?
        Но экипажу хватало других забот, и он перестал беспокоиться из-за метаморфозы корабля. «Ностальгия по бесконечности» легла на невысокую орбиту возле мира жонглеров образами, и от нее ушли по пологим дугам зонды - в атмосферу и океаны, покрывшие планету от полюса до полюса. Над водой плыли пышные курчавые облака, кружились, раскидывая кривые отростки. Континенты отсутствовали, гладь океана нарушалась лишь немногочисленными архипелагами, охристыми пятнышками на бирюзовом полотнище. Пробы подтвердили догадку: это планета жонглеров образами. В океанах плавали колоссальные, с континент величиной, сгустки серо-зеленой биомассы, атмосфера годилась человеку для дыхания, а почвы и коренные породы островов были достаточно богаты химическими элементами, чтобы поддерживать существование колонии.
        Конечно, долго она просуществовать не сможет. Острова на планетах жонглеров временами исчезают в цунами, которые порождает движение огромных объемов псевдоразумной биомассы. Но двадцать лет, возможно, колония продержится на суше. Те, кто пожелает остаться, вынуждены будут построить города на понтонах.
        Для заселения выбрали цепочку северных островов, холодных, но тектонически стабильных.
        - Почему именно этот архипелаг? - осведомился Клавэйн. - На этой же долготе есть и другие. Они вряд ли менее устойчивы.
        - Там что-то есть, - пояснил Скорпион. - Мы получаем оттуда слабый сигнал.
        - Сигнал? - Старик нахмурился. - Но ведь на этой планете, по всей видимости, люди еще не бывали.
        - Радиопередача очень слабая, - сообщила Фелка. - Последовательность импульсов. И модулированная очень любопытно - сочленительским кодом.
        - Кто-то из наших оставил здесь маяк?
        - Наверное. Хотя нет сведений о посещении планеты сочленителями. Разве что… - Она запнулась, не желая произносить имя.
        - Разве что?
        - Здесь могла побывать Галиана. Ведь она изучала все миры жонглеров на своем пути. Нам неизвестен маршрут ее корабля до встречи с волками. Все записи на борту были стерты или испорчены. Но кто еще мог оставить сочленительский маяк?
        - Любой, чьи действия Узкий совет счел нужным сохранить в тайне. Мы до сих пор многого не знаем о делах сочленителей.
        - Но ведь нельзя исключать, что здесь побывала именно Галиана!
        Он кивнул. На мгновение всколыхнулась надежда и тут же сошла на нет, уступив горькому разочарованию. Конечно, Галиана не могла прилететь сюда. Глупо даже фантазировать. Но маяк, вне сомнений, надо проверить. И первое поселение логично разместить вблизи объекта исследований.
        План колонии разработали быстро, и первые лагеря появились уже через месяц после прибытия «Ностальгии по бесконечности».
        Медленно, степенно, будто выполняя самую нормальную для четырехкилометрового субсветовика операцию: «Ностальгия по бесконечности» снижала орбиту, входя по спирали в верхние, разреженные слои. Она затормозилась до суборбитальной скорости, чтобы не сжечь корпус трением об атмосферу. Кое-где в отсеках поднялась паника, ведь корабль перестал подчиняться командам. Но в целом преобладал спокойный фатализм - чему быть, того не миновать. Клавэйн и триумвират не понимали намерений корабля, но вряд ли он хотел причинить людям вред.
        Так и оказалось. Снижаясь, субсветовик развернулся, сориентировавшись длинной осью перпендикулярно к поверхности планеты. Если бы спускался наклонно, гравитация переломила бы его. При вертикальном же спуске нагрузка на корпус не превысит обычную, ту, что бывает при ускорении в один g.
        На борту не ощущалось дискомфорта. Разве что слышался мощный рев двигателей - прежде незаметный, он теперь передавался сквозь атмосферу. По мере снижения корабля грохот делался громче.
        В предполагаемой точке приземления не было суши. Хотя Бренниген подвел «Ностальгию» к предназначенному для поселения архипелагу, огромный субсветовик опускался на море.
        Поняв это, Клавэйн чертыхнулся. Ясно теперь, для чего понадобилось переделывать корабль. Что бы ни уцелело от капитанского разума, оно решило опуститься в океан, как только выяснилось, что это за мир. Корма сплющилась, чтобы надежно опереться о морское дно.
        Далеко внизу море закипело под мощными струями главных двигателей. Корабль снижался в плотном облаке пара, уходящем на десятки километров в стратосферу. Глубина в месте посадки превышала километр, океанское дно поблизости от островов резко уходило вниз. Но для «Ностальгии по бесконечности» километр - всего лишь четвертая часть длины. Когда корма опустилась на грунт, по кораблю разнесся тяжкий стон. Утвердившись, субсветовик оставил над водой, среди беснующихся волн, б?льшую свою часть.
        Так «Ностальгия по бесконечности» опустилась на безымянную водную планету в системе двойной звезды, затерянной на самом краю освоенного людьми космического пространства.
        Эпилог
        Еще много дней после посадки с кормы доносились хруст и лязг - звездолет приспосабливался к давлению на глубине. То и дело безо всякой команды роботы срывались с места и неслись в трюмы - заделывать очередную протечку. Корабль временами угрожающе покачивался, но постепенно утвердился настолько, что стал казаться не чужеродной конструкцией, а диковинной частью ландшафта, обточенной выветриванием скалой из туфа или обсидиана, древним утесом, в котором люди пробили большие и малые тоннели. Над головой висели серебристо-серые облака; лишь изредка они расходились, показывая пастельно-голубое небо.
        Неделю после посадки никто не покидал субсветовик. Шаттлы метались вокруг него стаей встревоженных птиц. Хотя многие шлюзы остались над водой, высаживаться не рисковал никто. На связь вышли приземлившиеся ранее группы, и одна из них отправила самодельную лодку с ближайшего острова, находившегося всего в пятнадцати километрах. Гребцы добрались до отвесного корабельного бока и отыскали небольшой, только на людей рассчитанный люк - через него можно было выбраться на определенной стадии прилива.
        На этой лодке Клавэйн и Фелка поплыли к острову. Скользя по воде сквозь серый, напитанный влагой туман, они за все плавание не сказали друг другу ни слова. Старик наблюдал с холодной отрешенностью, как черная громада «Ностальгии» скрывается в тумане. Вода казалась густой, точно наваристый суп. Она кишела микроорганизмами - неподалеку находилось крупное скопление биомассы жонглеров. Микросущества уже начали облеплять субсветовик выше ватерлинии. Там образовался комковатый слой зелени, немного похожий на патину. Оттого казалось, что звездолет стоит здесь уже далеко не первый век.
        Клавэйн поразмыслил над тем, что будет, если капитан не согласится подняться в небо. На уговоры есть двадцать лет. Однако нельзя исключать, что корабль твердо решил укорениться здесь, найти окончательное пристанище, где станет памятником своему преступлению и последовавшему искуплению.
        - Клавэйн? - спросила встревоженная Фелка.
        - Со мной все хорошо, - заверил он.
        - Выглядишь усталым… Ты нам очень нужен. Мы еще и не начали воевать, понимаешь? Все случившееся до сих пор - только начало. А теперь у нас есть оружие.
        - Его мало. И по-прежнему Скади хочет им завладеть.
        - Тогда ей придется сражаться. И думаю, она встретит врага куда посильнее, чем ожидала.
        Клавэйн оглянулся - корабль уже целиком скрылся в тумане.
        - Сидя здесь, вряд ли мы сумеем оказать ей хоть малейшее сопротивление.
        - Орудия можно вывезти и без «Ностальгии». Да и Ремонтуар наверняка вернется раньше, чем Скади отыщет нас. «Свет Зодиака» сумеет себя починить, ведь повреждения не были фатальными.
        - Да, наверное, - согласился Клавэйн, поморщившись.
        Она сжала его руку ладонями, будто желая согреть:
        - Скажи, чт? не так? Это же ты привел нас сюда. Мы верим в тебя, мы готовы следовать за тобой и дальше. Ты не можешь отступить, бросить нас.
        - Я не отступаю и не бросаю. Я попросту устал. Да, устал. Пора другим взвалить груз на плечи. Пусть они воюют. Я слишком долго был солдатом.
        - Так поменяй профессию.
        - Я не то имел в виду. - Старик попытался придать голосу бодрый тон. - Слушай, я не собираюсь умирать ни завтра, ни через неделю. У меня долг перед нашими людьми. Нужно поставить эту колонию на ноги. Но вот возвращения Ремонтуара я могу уже и не дождаться. Будущее имеет привычку неприятно удивлять всех, кто строит на него планы. Уж в чем в чем, а в этом я убеждался слишком часто.
        Дальше плыли в молчании. Лодку изрядно качало, приходилось вилять, огибая скопления похожей на водоросли биомассы, явно реагировавшей на близость суденышка. Ее движения выглядели целеустремленными и даже угрожающими.
        Но вскоре показалась земля, и лодка, заскрежетав днищем, села на камни.
        Пришлось лезть за борт и брести по пояс в воде. Когда наконец, хлюпая и чавкая подошвами, Клавэйн выбрался на берег, то замерз до дрожи. Лодка казалась ужасно далекой, а контуры «Ностальгии по бесконечности» и вовсе не угадывались.
        Осторожно выбирая путь между серыми лужами, так густо усеявшими берег, что он напоминал пчелиные соты, навстречу шла Антуанетта Бакс. За ее спиной на склоне высился первый лагерь - скопище палаток-пузырей на голых скалах.
        Клавэйн задумался над тем, как колония будет выглядеть через двадцать лет.
        На борту «Ностальгии по бесконечности» более ста шестидесяти тысяч человек. Для одного острова слишком много. Придется организовывать сеть поселений, наверное с полсотни, и центральный город на каком-нибудь острове покрупнее. Как только закончат со стационарными постройками, нужно будет браться за сооружение плавучих островов, дающих более долговременное убежище. Работы хватит на всех. Клавэйн чувствовал, что должен принять в ней участие. Но радости эта перспектива не доставляла. Имей сочленитель выбор, он предпочел бы заняться чем-нибудь другим.
        - Антуанетта, - обратился он, понимая, что Фелка не узнает девушку без его помощи, - как тут дела?
        - Да не сказать, что здорово. Может завариться серьезная каша.
        Он шагал, глядя под ноги, чтобы не оступиться.
        - А в чем дело?
        - Многие купились на посулы Торна, рассчитывая попасть прямо домой, на Йеллоустон. А застрять на двадцать лет в необитаемой медвежьей дыре не входило в их планы.
        Клавэйн кивнул и оперся на Фелку.
        - А вы не пытались объяснить этим людям, что, если бы мы не вывезли их с Ресургема, они бы уже погибли?
        - Конечно пытались. Но вы же знаете: некоторым хоть кол на голове теши. Ничем их не задобрить.
        - Отчего-то я этого не предвидел. Кстати, кто-нибудь может провести нас по острову?
        Фелка помогла ему выйти на участок поровнее.
        - Антуанетта, мы вымокли и продрогли, - сказала она. - Надо бы согреться и обсушиться.
        - Ну так идите за мной. У нас уже и чай готов.
        - Чай? - спросила Фелка с подозрением.
        - Из водорослей. Местный. Не беспокойтесь, от него пока никто не умер, а ко вкусу можно привыкнуть.
        Кругом кипела работа: ставились новые палатки, прокладывались траншеи для силовых кабелей, - извиваясь, они тянулись от силовых генераторов, похожих на черепах. Антуанетта завела гостей в палатку, задернула полог. Внутри было и теплее, и суше, но оттого старик ощутил себя совсем замерзшим и промокшим до нитки.
        Он подумал, что провести двадцать лет в таком месте - это уже слишком. Конечно, скучать не придется, но что это за жизнь, когда все силы уходят на элементарное выживание? Жонглеры образами могут оказаться интереснейшим объектом для изучения, изобилующим древними тайнами космоса. А могут и не открыться людям. На других мирах, заселенных жонглерами, люди потратили десятки лет, пытаясь нащупать дорогу к контакту. Но там аборигены оставались всего лишь вяло движущимися сгустками растительности, - впитывая информацию о разумной деятельности, сами они ее не проявляют. Вдруг окажется, что человеческая психика здешних жонглеров нисколько не интересует? Лишенное единственной радости, которую способна дать эта планета, пребывание на ней наполнится тоской и унынием. Участь Ремонтуара, Хоури и Торна, решивших нырнуть в нейтронную звезду, может показаться завидной в сравнении с бесконечной скукой водного мира.
        Впрочем, через двадцать лет станет ясно, кто выиграл, а кто проиграл.
        Антуанетта придвинула к Клавэйну кружку зеленого чая:
        - Угощайтесь.
        Он отхлебнул, поморщившись, - чай мощно и терпко пах водорослями. От пара защипало ноздри.
        - Хм, я случайно не жонглера пью?
        - Фелка считает, что нет. Думаю, она знает, что говорит. Ей же давно хотелось свести с ними знакомство.
        Клавэйн отхлебнул еще раз.
        - Ну и как, Фелка, много ты о них узнала?
        Но той рядом не оказалось. Только что была в палатке, и уже след простыл.
        - Почему она так интересуется жонглерами? - спросила Антуанетта.
        - Верит, что они смогут наполнить ее жизнь смыслом. Когда-то на Марсе она управляла огромной живой машиной, поддерживала ее существование силой своей воли и разума. Потом люди - мои сторонники - забрали у нее машину. Фелка чуть не умерла от горя. Хотя, конечно, ее тогдашнее бытие вряд ли можно назвать жизнью в привычном смысле. С тех пор она сумела худо-бедно прийти в норму. Но все свое время посвящала поиску сущности, способной заменить ту живую машину. Она мечтала об очень сложном объекте, чьи тайны невозможно постичь в одночасье - нужен тяжелый труд и вспышки гениальной интуиции. И лучше всего, если эта сущность будет нуждаться в Фелке так же, как Фелка нуждается в ней.
        - То есть она искала жонглеров?
        Старик отпил еще. Да, чай не так уж и плох.
        - Похоже на то. Надеюсь, они не обманут ее ожиданий.
        Антуанетта достала из-под стола металлический цилиндр, изъеденный коррозией, покрытый кружевным узором кальциевых наслоений - останками микроорганизмов.
        - Это маяк. Только вчера нашли, в миле от берега. Наверное, цунами смыло его в океан.
        Клавэйн склонился над аппаратом, покрытым вмятинами, приплюснутым, похожим на раздавленную консервную банку:
        - Возможно, это сочленительское изделие. Но никакой маркировки не вижу.
        - Вроде его сигналы зашифрованы сочленительским кодом.
        - Это простое устройство для ориентирования внутри звездной системы. Его можно обнаружить с расстояния в несколько сотен миллионов километров. Но это не значит, что маяк оставили здесь сочленители. К примеру, ультра могли украсть его с нашего корабля. Узнаем больше, когда разберем, - но работать с ним надо осторожно. - Он постучал по грубой металлической оболочке. - Здесь антиматерия, иначе бы он не протянул столько времени. Конечно, ее не много, но хватит, чтобы сделать изрядную воронку на этой планете.
        - Коли так, я охотно предоставлю разборку вам.
        С порога вдруг послышался радостный возглас:
        - Клавэйн!
        Он оглянулся и увидел Фелку. Выглядела она мокрее прежнего: с волос течет, черная ткань платья облепила тело. Но Фелка не дрожала. Напротив, раскраснелась, выглядела возбужденной и радостной.
        - Клавэйн! - воскликнула она снова.
        - В чем дело? - Он отставил кружку с чаем.
        - Тебе нужно выйти наружу и посмотреть, обязательно!
        В палатке он согрелся как раз настолько, чтобы снаружи ощутить резкий холод. Но поведение Фелки заставило не обращать внимания на неудобства. Клавэйн давно научился избирательно подавлять ощущение дискомфорта - в бою, например, полезно не чувствовать боли. Сейчас холод не важен. С его последствиями, как и с последствиями большинства жизненных неприятностей, можно справиться потом - или целиком их проигнорировать.
        Фелка смотрела на океан.
        - В чем дело? - повторил он.
        - Посмотри вон туда! Видишь?
        Она встала рядом, указывая, куда глядеть:
        - Где туман редеет!
        - Вроде там ничего не…
        - Смотри!
        И он увидел, пусть лишь на мгновение. Ветер изменился, проложил коридор в укутавшем остров тумане. Показалась мозаика водоемов, разгороженных острыми скальными гребнями, за ними - лодка, привезшая гостей с «Ностальгии», и грифельно-серая полоса воды, которая светлела к горизонту, сливалась вдали с матовой серостью неба. На долю секунды открылся острый, как шпиль, нос звездолета, черным штрихом рассекший горизонт.
        - Это наш корабль, - осторожно произнес Клавэйн, не желая огорчать Фелку.
        - Да, это наш корабль. Но ты не понимаешь. Это нечто большее. Гораздо большее.
        Он слегка встревожился:
        - В самом деле?
        - Да! Потому что я видела все это раньше!
        - Раньше?
        - Да! Причем задолго до того, как мы сюда прибыли. - Она посмотрела старику в лицо, смахнула на сторону прилипшие к лицу длинные черные пряди, прищурилась - ветер нес соленую водяную пыль. - Скади заставила меня вступить в контакт с волком, и разговор происходил как раз в таком окружении. Тогда я не понимала почему. Но теперь понимаю. Показывал вовсе не волк. Со мной общалась Галиана, хотя пришелец и управлял ее разумом. Ей удалось прорвать барьер!
        Клавэйн знал о случившемся на «Паслене» в то время, когда Фелка была заложницей Скади. Фелка рассказывала об экспериментах, о том, как ей удалось заглянуть в разум волка. Но об увиденном океанском береге и субсветовике она не говорила.
        - Наверное, это просто совпадение, - предположил он. - Даже если ты и получила послание от Галианы, как могла она знать заранее, чт? здесь произойдет?
        - Не могу сказать. Похоже, есть способы… Информация уже достигла прошлого, иначе ничего бы и не случилось. Все, что мы знаем, - это что твои или мои воспоминания об этом месте достигнут прошлого. И что важнее - они достигнут Галианы. - Фелка наклонилась, коснулась камня. - И это, по-моему, самое главное. Думаю, мы не случайно наткнулись на планету жонглеров. Нас привела сюда Галиана, потому что считала это очень и очень важным.
        Клавэйн подумал про найденный маяк.
        - А раз она побывала здесь…
        - То, несомненно, попыталась вступить в контакт с аборигенами, - закончила мысль Фелка. - Она плавала в этом океане. Из ее затеи могло ничего не выйти. Но если вышло, что тогда?
        Туман закрыл просвет целиком, спрятав далекую башню субсветовика.
        - Тогда все сигналы ее тела и мозга, все содержимое ее разума осталось в живом океане, - рассуждал вслух Клавэйн. - Физически она покинула планету, но оставила свою точную копию, готовую отпечататься на чьем-либо разуме и душе.
        - Именно это и делают жонглеры! - подтвердила Фелка с энтузиазмом. - Копируют каждого, кто входит в их море.
        Старик опять посмотрел в сторону океана, надеясь различить субсветовик.
        - Значит, она все еще здесь…
        - И если мы войдем в воду, то сможем встретиться с Галианой, поговорить с ней! Клавэйн, она это знала - и сумела сообщить нам, обманув волка!
        От морской соли и у него защипало глаза.
        - Галиана очень умна, - тихо проговорил он. - Но что, если мы ошибаемся?
        - Ошибаемся мы или нет, рано или поздно выяснится. Нам нужно всего лишь войти в море и поплыть, открыв свои разумы. Если она там, в коллективном сознании жонглеров, они приведут ее к нам.
        - Фелка, если этого не случится, я не вынесу разочарования.
        Она взяла его за руку, крепко сжала:
        - Клавэйн, мы не ошибаемся! Это именно так!
        Он всей душой пожелал, чтобы она вопреки всякой логике и здравому смыслу оказалась права.
        Фелка сдавила его кисть еще крепче, и оба решительно направились к океану.
        Пропасть Искупления
        Посвящается моим родителям
        Вселенная больше похожа на великую мысль, чем на сверхгигантскую машину, и эта разница постоянно увеличивается.
        Сэр Джеймс Джинс
        Пролог
        Она стояла на краю пристани и смотрела в небо. В свете луны деревянный настил блестящей серебряно-голубой лентой убегал назад, к темному берегу. Мглистые волны с тихим плеском бились в опоры. На другой стороне бухты, у западного горизонта, мерцали пятна пастельно-зеленого сияния, словно там ушел под воду целый флот галеонов со всеми горящими светильниками.
        Она была облачена, если такое слово подходит, в белое облако из механических бабочек. Этим бабочкам было велено держаться ближе к ее телу, отчего их крылья сомкнулись, образовав нечто вроде брони. Нельзя сказать, что она замерзла, - вечерний бриз, напоенный легким экзотическим ароматом далеких островов, был теплым, - но под пристальным взглядом чего-то огромного и очень древнего она чувствовала себя беззащитной. Если бы она прибыла сюда месяцем раньше, когда на этой планете еще оставались десятки тысяч людей, море вряд ли уделило бы ей столько внимания. Однако теперь на островах не осталось никого, лишь горстка упрямцев, не желающих торопиться или запоздавших вроде нее. Она была тут новичком - или, правильнее сказать, вернулась после долгого отсутствия, - и ее химический сигнал пробудил море. Светящиеся пятна в бухте появились вскоре после ее посадки. Это не было совпадением.
        Времени прошла тьма, а море все еще помнит ее.
        - Нужно лететь, - донесся голос с темной полоски берега, где нетерпеливый телохранитель дожидался ее, опираясь на трость. - С тех пор как перестали следить за кольцом, здесь опасно.
        Ах да, кольцо: отчетливо видимое, этакое топорное, гротескное изображение Млечного Пути, оно рассекало небо. Кольцо бликовало и переливалось: бесчисленные осколки камня отражали лучи здешнего солнца. Когда она прибыла сюда, планетарные власти все еще занимались кольцом: она поминутно замечала розовые вспышки маневровых двигателей работяги-дрона, который исправлял орбиту очередного осколка, не давая ему забуриться в атмосферу и рухнуть в море. Она представляла, как местные загадывают желания, глядя на эти вспышки. Поселенцы были не более суеверны, чем обитатели других планет, где она побывала; просто они осознавали уязвимость своего мира - без этих розовых вспышек будущее может и не наступить. Властям ничего не стоило следить за кольцом и дальше: саморемонтирующиеся дроны выполняли эту механическую работу уже четыре сотни лет, с первых дней повторного заселения. Отключение дронов было чисто символическим жестом, чтобы ускорить эвакуацию.
        Сквозь дымку кольца она видела вторую, дальнюю луну: ту, которая уцелела. О том, что случилось, на планете не знал почти никто. Она знала. Видела своими глазами, хотя и издалека.
        - Если мы задержимся… - заговорил хранитель.
        Она повернулась к берегу:
        - Я еще немного постою, и мы улетим.
        - Боюсь, как бы кто-нибудь не угнал наш корабль. И еще меня беспокоят гнездостроители.
        Она кивнула, понимая опасения хранителя, но желание сделать то, ради чего она сюда прибыла, осталось твердым.
        - С кораблем ничего не случится. И гнездостроители нам тоже ничего не сделают.
        - Похоже, мы их заинтересовали.
        Она отогнала от лица заблудившуюся механическую бабочку.
        - Так всегда бывает. Просто они слишком любопытны.
        - Час, - сказал он. - А потом я оставлю вас здесь.
        - Не оставите.
        - Есть лишь один способ проверить, верно?
        Она улыбнулась, зная, что ее не бросят. Но у хранителя были основания волноваться: по пути сюда они встретили флот эвакуации, неисчислимый рой встречных кораблей. Это было все равно что плыть на лодке против течения. К тому времени, как они достигли орбиты, космические лифты уже были перекрыты: власти никому не разрешали спускаться по этим конструкциям на поверхность планеты. Чтобы попасть в кабину, пришлось хитрить и давать на лапу. Им удалось найти жилье, внутри которого, как сказал ее спутник, все пропахло паникой; химические эманации человеческих клеток впитались в мебель и стены. Она могла лишь порадоваться, что не столь чувствительна к запахам. Ей и без того было страшно, хотя она старалась этого не показывать. Еще сильнее она испугалась, когда гнездостроители увязались за ее вошедшим в систему субсветовиком. Их диковинный корабль со спиральным полупрозрачным корпусом, покрытым бороздами и иными выемками, оставался едва ли не последним на орбите. Хотят от нее чего-то гнездостроители или просто решили понаблюдать - поди догадайся.
        Она снова повернулась к морю. Возможно, мерещилось, но пятна словно бы увеличились в размерах и числе; теперь они напоминали не затонувший флот галеонов, а ушедший под воду мегаполис. Казалось, пятна света крадутся по морю к причалу. Океан уже мог попробовать ее на вкус: между ней и водой сновали микроскопические организмы. Они проникали через поры кожи, попадали в кровь, в мозг.
        Она задумалась о том, многое ли известно океану. Возможно, он уже почувствовал эвакуацию, уход множества людей. Наверное, скучает по купальщикам, делившимся с ним нейронной информацией. Он мог догадаться, что за кольцом больше не следят: два или три мелких осколка луны успели рухнуть в воду, по счастью далеко от островов. Но имеет ли океан представление о том, что тут вскоре произойдет?
        Она отдала бабочкам новый приказ. Некоторые насекомые отделились от рукавов и собрались перед лицом. Сомкнув крылья, бабочки образовали экран размером с носовой платок, с неровными краями; на периферии крылья продолжали трепетать. Экран изменил цвет, стал совершенно прозрачным, с фиолетовыми краями.
        Она подняла голову, вгляделась в вечернее небо. При помощи особого компьютерного эффекта бабочки удалили изображения кольца и луны. Экран потемнел, звезды засияли ярче. Сосредоточившись на секунду, она выбрала одну из звезд.
        В звезде не было ничего примечательного - просто ближайшая к этой бинарной системе, всего в десятке световых лет отсюда. Однако теперь эта звезда превратилась в метку, стала первым знамением неотвратимого. Она побывала в той системе тридцать лет назад, когда там объявили эвакуацию.
        Новый компьютерный эффект. Изображение увеличилось, выбранная звезда оказалась в его центре. Она разгорелась, потом окрасилась. Теперь она была не чисто-белой и даже не бело-голубой, а белой с несомненным оттенком зеленого.
        И это было неправильно.
        Глава первая
        Арарат, система p Эридана a, год 2675-й
        Молодой Васко плыл к берегу, а за ним следил Скорпион. Всю дорогу он думал о том, каково это - тонуть. Что ощущаешь, медленно уходя под воду, во мрак, одну за другой оставляя над собою морские сажени. Говорят, если ты решил умереть, то утопление - не худший способ самоубийства.
        Интересно, откуда у людей такая уверенность? И насколько это применимо к свиньям?
        Он все еще размышлял об этом, когда лодка мягко села на мель. Электромотор поработал вхолостую, пока Скорпион его не выключил.
        Он опустил в воду шест и удостоверился, что глубина тут не больше полуметра. Надеялся разыскать протоку из тех, по которым можно подойти ближе к острову, но сойдет и так. Хоть он и не договорился с Васко о месте встречи, не оставалось времени, чтобы уйти мористее и двинуться вдоль берега, разыскивая то, что нелегко найти даже при чистой воде и безоблачном небе.
        Скорпион прошел к носу и взял бухту обтянутого пластиком каната - в пути Васко пользовался ею как подушкой. Туго намотав конец на руку, он ловко, одним скользящим движением перебрался за борт. Потом с плеском двинулся по мелководью к берегу в бутылочно-зеленой, едва доходящей до колен воде. Сапоги из толстой кожи и кожаные же облегающие штаны неплохо защищали от холода. Скорпион выбрал слабину троса и развернул к себе носом пустую лодку, которую уже сносило течением. Потом, согнувшись, двинулся вперед, буксируя плавсредство. Обкатанные камни не давали надежной опоры, и на этот раз косолапая походка сослужила ему неплохую службу. Он не останавливался, пока вода не опустилась до щиколоток и лодка не заскребла днищем по камням. Сделал еще двенадцать шагов к берегу, но дальше рисковать не стал.
        Он видел, что Васко добрался до мелководья. Молодой человек уже не плыл, а стоял по пояс в воде.
        Скорпион вернулся и ухватился за планшир, чтобы подтащить лодку; из-под ладоней посыпался корродированный металл. Лодка провела в воде свои сто двадцать часов, и это, скорее всего, ее последнее плавание. Свинья перегнулся через борт и сбросил в воду маленький якорь. Можно было бы сделать это и раньше, но якорь подвержен коррозии, как и корпус лодки. Не стоило доверять исчерпавшему свой ресурс металлу, особенно так далеко от дома.
        Он опять взглянул на Васко. Тот уже брел к лодке, осторожно выбирая путь, балансируя раскинутыми руками.
        Собрав одежду спутника, Скорпион убрал ее в свой рюкзак, где лежали пайки, питьевая вода и аптечка. Закинув рюкзак за спину, он побрел по воде к близкому берегу, время от времени проверяя, как дела у Васко. Скорпион понимал, что круто обошелся с парнем, но что поделать, если вовремя не удалось подавить в себе гнев. Случившееся ему нисколько не нравилось. Вот уже двадцать три года Скорпион не поднимал руку на человека, разве что при исполнении служебного долга. Но и слова способны причинить не меньшую боль, чем зуботычина.
        Когда-то он посмеялся бы над такими рефлексиями, но это было в прежней, совсем другой жизни - которая, как он надеялся, навсегда осталась позади.
        Перспектива встречи с Клавэйном - вот что пробудило так долго спавшую злость. Слишком много дурных предчувствий, слишком много переживаний навеяла кровавая трясина прошлого. Клавэйн знал, кто такой Скорпион. Клавэйну в точности было известно, на что Скорпион способен.
        Свинья остановился, дал молодому человеку догнать себя.
        - Сэр… - Запыхавшийся Васко дрожал.
        - Как поплавал?
        - Вы были правы, сэр. Вода похолоднее, чем мне казалось.
        Скорпион сбросил рюкзак со спины.
        - Я знал, что вода холодная, но ты хорошо держался. Твои вещи здесь; оденься и согрейся. Не жалеешь, что отправился со мной?
        - Нет, сэр. Мне только на пользу небольшое приключение.
        Скорпион передал Васко одежду:
        - В мои годы за романтикой уже не гоняются.
        День был безветренный - обычное явление, когда над Араратом стоят плотные низкие тучи. Ближайшее солнце - то, вокруг которого обращался Арарат, - размытым пятном висело на западном горизонте. Его далекий брат белым алмазом замер на противоположной стороне горизонта, будто пришпиленный к небу в разрыве облаков. Двойная звезда, p Эридана a и b, - вот только тут никто не называл эти небесные тела иначе как Яркое Солнце и Тусклое Солнце.
        В серебряно-сером свете дня вода утратила свой обычный цвет, уподобилась мутному серо-зеленому супу. Она казалась густой, когда плескалась вокруг сапог Скорпиона, но при столь сильно выраженной опалесценции насыщенность здешней воды микроорганизмами по меркам Арарата была низкой. Васко решил добраться вплавь - риск невелик, зато Скорпиону удалось подвести лодку ближе к берегу. Свинья не был большим специалистом по жонглерам образами, но знал: самые важные контакты между ними и людьми происходили в областях океана, насыщенных организмами до такой степени, что походили на гигантские плоты.
        Концентрация микроорганизмов близ этого острова была невелика; Скорпион и Васко считали маловероятным, что жонглеры в их отсутствие съедят лодку или создадут локальный прилив, чтобы смыть ее в океан.
        Они прошли остаток пути до суши и добрались до плавно уходящего вверх каменистого склона, казавшегося со стороны океана темной полосой. Тут и там попадались небольшие приливные пруды, в воде отражалось серебряно-серое перевернутое небо. Петляя между прудиками, они пошли дальше, к маячившему поодаль белому возвышению.
        - Вы не сказали, зачем мы здесь, - подал голос Васко.
        - Скоро сам все узнаешь. Встреча с этим стариком - уже большое событие.
        - Я его малость побаиваюсь.
        - Клавэйн умеет нагонять страху, но ты не поддавайся. И он уймется.
        Прошло еще десять минут, и Скорпион почувствовал, что восстановил силы, потраченные на буксировку лодки. Между тем белое пятно впереди обернулось куполом, а чуть позже - надувной палаткой. Она держалась на вбитых в камень крючьях; белая ткань успела окраситься во все оттенки морских водорослей; хватало и заплаток. Со всех сторон к палатке под самыми разными углами были прислонены куски раковин - выброшенный морем плавник. В расположении этих фрагментов угадывался художественный замысел.
        - Вы, помнится, говорили, сэр, - сказал Васко, - что Клавэйн в конце концов раздумал идти вокруг света.
        - И что же?
        - Если он решил осесть тут, почему нам об этом не говорят?
        - Потому что он тут осел неспроста, - ответил Скорпион.
        Они обошли вокруг надувного здания и добрались до шлюзовой двери. Рядом с ней гудел небольшой ящик, который снабжал палатку светом, теплом и воздухом под необходимым давлением.
        Скорпион осмотрел кусок плавника, провел пальцем по острому сколу:
        - Похоже, он обзавелся привычкой гулять по пляжу и собирать занятные вещи.
        Васко указал на приоткрытую внешнюю дверь шлюза:
        - Он, наверное, и сейчас этим занят. Дома вроде никого.
        Скорпион открыл внутреннюю дверь. Двухъярусная койка и аккуратно сложенные постельные принадлежности. Небольшой складной стол, плитка и пищевой синтезатор. Бутыль с очищенной водой и коробка с сухими пайками. Работает воздушный насос. На столе разложены обломки раковин.
        - Интересно, он давно ушел? По обстановке не угадаешь.
        Скорпион отрицательно покачал головой:
        - Недавно, час или два назад.
        Васко огляделся в поисках того, что позволило Скорпиону сделать такой вывод. Напрасный труд: гиперсвиньи давно усвоили, что острое обоняние, которое они унаследовали от предков, - предмет зависти для базово-линейных людей. И еще свиньи убедились на собственном горьком опыте, что людям об этом лучше не напоминать.
        Они вышли наружу и закрыли за собой внутреннюю дверь - так, как было.
        - И что теперь? - спросил Васко.
        Скорпион снял с руки запасной браслет связи и отдал его спутнику. Браслет был настроен на безопасную частоту, и не стоило беспокоиться о том, что на другом острове их услышат.
        - Умеешь пользоваться?
        - Справлюсь. Вы его для чего-то конкретного даете?
        - Да, для чего-то конкретного. Ты будешь ждать здесь моего возвращения. Надеюсь вернуться вместе с Клавэйном. Но если он придет раньше, объясни ему, кто ты и с какой целью здесь находишься. После это свяжись со мной и спроси у Клавэйна, не желает ли он поговорить со Скорпионом. Все понятно?
        - А если вы не вернетесь?
        - Тогда свяжись с Кровью.
        Васко потрогал браслет.
        - Вы не знаете, в каком настроении Клавэйн, и ваш голос, сэр, звучит взволнованно. Полагаете, он опасен?
        - Надеюсь, что он опасен, - ответил Скорпион. - В противном случае нам от него не будет пользы. - Он похлопал молодого человека по плечу. - Жди здесь, а я обойду остров по берегу. Думаю, это не займет больше часа и я найду Клавэйна у моря.
        Скорпион пробирался по каменистому берегу острова, балансируя короткими толстыми руками и ничуть не беспокоясь о том, насколько неуклюже и даже комично он выглядит.
        Он убавил шаг, когда вдалеке показался человеческий силуэт, то скрывающийся, то вновь появляющийся в предвечернем тумане. Скорпион напряг зрение - глаза уже не те, что в Городе Бездны, где прошла его молодость. Он надеялся, что впереди действительно Клавэйн. С другой стороны, лучше бы силуэт оказался плодом воображения, каменным выступом, обманчивой игрой света и тени.
        Не хотелось признаваться себе в том, что он взволнован. Миновало уже полгода с того дня, когда он последний раз видел Клавэйна. Не так уж много времени, особенно если сравнивать с протяженностью человеческой жизни. И все равно было такое чувство, будто старого друга он не видел десятки лет; время и обстоятельства изменили Клавэйна до неузнаваемости. Как быть, если тот и впрямь потерял рассудок? Наверное, понять это будет не так-то просто. Скорпион достаточно прожил среди базово-линейных людей, чтобы с уверенностью понимать их намерения, настроение и общее состояние рассудка. Считается, что разумы людей и гиперсвиней довольно похожи. Но, имея дело с Клавэйном, нельзя полагаться на житейский опыт. Клавэйн не похож на других людей. Жизнь и события превратили его в уникума. А может быть, даже в чудовище.
        Скорпиону было пятьдесят. Он знал Клавэйна половину своей жизни, с тех пор как в системе Йеллоустона попал в плен к паукам, тогдашним соратникам Клавэйна. Вскоре после этого Клавэйн порвал с фракцией сочленителей, и период взаимного недоверия для него и Скорпиона окончился заключением союза. В окрестностях Йеллоустона они набрали отряд из бывших военных и разных бродяг, угнали корабль, чтобы добраться до Ресургема. По дороге им крепко досталось от бывших друзей Клавэйна. Из окрестностей планеты Ресургем, уже на другом корабле, они прилетели к этой планете, к покрытому сине-зеленой водой камешку - Арарату. После Ресургема воевать приходилось мало, но они все равно трудились вместе - строили временную колонию.
        Они составили тщательный план и по нему кропотливо создали здешнее общество. Нередко спорили, но в делах крайней важности почти всегда сходились во мнениях. Когда в вопросах политики один из них допускал чрезмерную жесткость или, наоборот, излишнюю мягкость, другой был рядом, чтобы поправить ситуацию. Именно в те годы Скорпион нашел в себе силы избавиться от лютой ненависти к роду человеческому. И за это, как ни за что другое, он был в долгу перед Клавэйном.
        Но ничто в мире не бывает слишком простым.
        Проблема состояла в том, что Клавэйн родился пятьсот лет назад и б?льшую часть этого срока прожил биологической жизнью. Что, если Клавэйн, каким его знает Скорпион - и каким его знает большинство колонистов, - был лишь временным явлением, вроде проблеска солнца в ненастный день? Когда-то, в самом начале, Скорпион чутко следил за Клавэйном, отслеживая малейшие признаки его садистских наклонностей. Но никакой пищи для подозрений так и не получил. Напротив, Клавэйн совершил предостаточно поступков, которые доказывали: он вовсе не то чудовище, каким его рисует молва.
        Однако в последние два года уверенность Скорпиона поколебалась. Не то чтобы Клавэйн стал более жестоким, резким в спорах или склонным любой ценой добиваться своего, но что-то в нем изменилось. Так незаметно в течение секунды меняется освещение ландшафта. Тот факт, что другие питали подобные сомнения в отношении самого Скорпиона, утешал мало. Он прекрасно контролировал себя и имел основания надеяться, что не причинит вреда ни одному человеку, как это бывало в прошлом. Но о том, что творится в голове его друга, он мог только догадываться. Лишь одно не вызывало сомнений: Клавэйн, с которым когда-то бок о бок сражался и трудился Скорпион, ушел, укрылся в далеком уголке своего внутреннего космоса. Перед тем как Клавэйн уединился на острове, Скорпион вообще перестал понимать этого человека.
        Но он не винил старика ни в чем. Да и кто имел право его судить?
        Свинья шел вперед и вот уже убедился, что замеченное пятнышко - и в самом деле человек, а потом стал различать и детали. На берегу океана неподвижно сидел на корточках отшельник, словно Скорпион застал его в момент невинного мечтательного созерцания приливных лужиц и их фауны.
        Скорпион уже не сомневался, что перед ним Клавэйн.
        На мгновение гиперсвинья ощутил облегчение. По крайней мере, старик жив. Не важно, что еще случится сегодня, - это уже небольшая победа.
        Когда свинья подошел на расстояние окрика, Клавэйн почувствовал чужое присутствие и оглянулся. Дул бриз, которого не было там, где высадился Скорпион. Ветерок трепал длинные седые волосы старика. Его лицо было розовым; борода, обычно аккуратно подстриженная, сильно отросла и спуталась. На худые плечи был накинут черный плащ, а может, шаль. Бросалась в глаза неудобная поза - Клавэйн будто хотел опуститься на колени, но в последний момент передумал и замер на корточках.
        Отчего-то Скорпиону подумалось, что его друг смотрит вот так на океан часами.
        - Невил, - позвал Скорпион.
        Клавэйн что-то ответил, его губы двигались, но слова поглотило шипение прибоя.
        - Это я, Скорпион.
        Губы Клавэйна опять зашевелились. Его хриплый голос звучал едва ли громче шепота:
        - Я же тебе говорил: не суйся сюда.
        - Говорил.
        Скорпион подошел ближе. Меж седых прядей блестели глубоко запавшие стариковские глаза. Казалось, они смотрят на что-то очень далекое, едва различимое.
        - И в течение полугода мы соблюдали твое требование.
        - Полгода? - Клавэйн слабо улыбнулся. - Неужели так много?
        - Шесть месяцев и одна неделя, если хочешь знать точно.
        - Столько времени, а я и не заметил. Как будто перебрался сюда вчера.
        Клавэйн снова уставился на океан, повернувшись к Скорпиону спиной. Просвечивающая между редкими седыми волосами кожа была того же ярко-розового цвета, что и у гиперсвиньи.
        - А иногда кажется, что прошел куда больший срок, - продолжил Клавэйн. - Как будто я всегда жил здесь, с самого рождения. Такое чувство порой возникает, что на планете, кроме меня, вообще ни души.
        - Мы никуда не делись, - сообщил Скорпион, - нас все еще сто семьдесят тысяч. И ты по-прежнему нужен нам.
        - Я просил меня не беспокоить.
        - Если только не возникнет проблема исключительной важности. Был же такой уговор, а, Невил?
        Клавэйн медленно, через силу и боль поднялся. Он всегда был выше Скорпиона, но теперь из-за худобы казалось, что его фигуру начертили несколькими быстрыми штрихами на фоне неба.
        Скорпион пригляделся к рукам Клавэйна. Это были изящные руки хирурга. Или, может быть, сыщика. Длинные ногти Клавэйна царапнули влажную ткань штанов, и свинья поморщился от этого звука.
        - И что за проблема?
        - Мы кое-что нашли, - ответил Скорпион. - Не знаем точно, что это такое и откуда взялось, но думаем, оно прилетело из космоса. А еще мы думаем, что там внутри кто-то есть.
        Глава вторая
        Субсветовик «Гностическое восхождение», межзвездное пространство, год 2615-й
        Генерал-полковник медицинской службы Грилье не спеша шел по залитому зеленоватым светом кольцевому коридору фабрики тел.
        Он напевал и насвистывал под нос, довольный своей работой; ему нравилось окружение гудящих машин и полусформировавшихся людей. С дрожью предвкушения он думал о звездной системе, что ждала впереди, - сколь много важнейших вещей зависит от нее! Пусть непосредственно на его судьбу это не повлияет, но наверняка скажется на судьбе соперника в борьбе за любовь королевы.
        Грилье попытался угадать, как королева отнесется к очередному провалу Куэйхи. Зная королеву Жасмину, трудно ожидать, что она не разгневается.
        Грилье улыбнулся этим мыслям. Надо же, такое важное место до сих пор не получило имени; прежде никому не было дела ни до этой далекой звезды, ни до ее планет. Просто не возникало причин интересоваться ими. В астронавигационной базе данных «Гностического восхождения», как и на любом другом звездолете, должны были содержаться хотя бы общие сведения об этой системе: краткие характеристики светила и планет, перечень возможных опасностей и тому подобное. Но такие архивы никогда не предназначались для человеческих глаз, они существовали только для других машин, которые посылали запросы, заказывали обновления, бесшумно и молниеносно выполняли задачи пилотирования, считавшиеся чересчур скучными или сложными для людей. Запись об этой планетной системе представляла собой строку бинарных чисел, несколько тысяч нулей и единиц. Незначительность упомянутой системы характеризовалась хотя бы тем, что за весь срок службы «Гностического восхождения» было зафиксировано всего лишь три обращения к разделу, содержавшему сведения о ней. Обновление данных производилось только один раз.
        Грилье знал об этом, но все же решил проверить - просто из любопытства.
        И вот теперь, возможно впервые в истории, система представляла собой нечто большее, чем объект преходящего интереса. У нее по-прежнему не было названия, и этот факт с некоторых пор вызывал неясное беспокойство; королева Жасмина с каждым разом все более раздраженно упоминала «лежащую впереди систему» или «систему, к которой мы приближаемся». Грилье знал, что ее величество не соблаговолит дать системе имя до тех пор, пока там не найдется что-то ценное. А задача по обнаружению ценного была возложена на фаворита Куэйхи, чья звезда стремительно закатывалась.
        Грилье ненадолго остановился возле одного из тел. Оно висело в полупрозрачном геле за зеленым стеклом вивификационного контейнера. Внизу по периметру контейнера располагались консоли управления питанием различных органов; часть бегунков была поднята, часть опущена. Бегунки регулировали сложную биохимическую среду питательной матрицы. Латунные штурвалы на боку контейнера регулировали подачу компонентов, расходуемых в больших объемах, - воду и физраствор.
        При контейнере имелся журнал с историей выращивания клона. Грилье перелистал ламинированные страницы и с удовлетворением отметил, что все в порядке. Хотя большинство тел на фабрике никогда не покидало вивификационный контейнер, эту особь - взрослую, женского пола - уже отогревали и использовали. Следы полученных ею ранений исчезали под влиянием процессов регенерации, шрамы на животе успели полностью зажить, новая нога была лишь чуточку короче второй, не пострадавшей. Жасмина не одобряла такой ремонт, но ее потребность в телах превосходила производственные возможности фабрики.
        Грилье нежно погладил стекло:
        - Твои дела идут прекрасно, милая.
        Он двинулся дальше, выборочно проверяя другие контейнеры. Иногда хватало одного взгляда, хотя чаще Грилье, пролистав журнал, слегка корректировал работу техники. Он был мастером своего дела и гордился этим. Правда, никогда не похвалялся своими способностями и ничего не обещал, не будучи стопроцентно уверен в результате. То есть он был полной противоположностью Куэйхи, который с тех самых пор, как ступил на борт «Гностического восхождения», только и делал, что сулил чудеса.
        До поры до времени это срабатывало. Грилье, давнишний конфидент королевы, внезапно обнаружил, что его потеснил дерзкий выскочка. Продолжая служить ее величеству, он часто слышал, что стараниями Куэйхи будущее скоро разительно изменится: Куэйхи то, Куэйхи сё. Королева даже упрекала Грилье в медлительности, сетовала, что фабрика работает слишком вяло и задерживает поставки тел, что в последнее время лечение синдрома дефицита внимания утрачивает эффективность. Было время, когда Грилье подмывало предпринять что-нибудь особенное, чтобы привлечь к себе внимание королевы, - вдруг да получится одним прыжком вернуться на олимп.
        Теперь же он радовался, что не совершил опрометчивого шага. Всего-то надо подождать, пока Куэйхи не выроет себе могилу, надавав обещаний, которых, естественно, ему не выполнить. На его беду, королева привыкла воспринимать обещания буквально. И если Грилье правильно угадывает настроение ее величества, всего один проступок отделяет беднягу Куэйхи от особой терапии, осуществляемой в носовой фигуре корабля.
        Грилье остановился перед телом взрослого мужчины, у которого во время последнего осмотра были отмечены небольшие аномалии развития. Он подрегулировал клапаны, но было очевидно, что эти старания ничего не дадут. На взгляд непрофессионала, тело выглядело совершенно нормально, однако в нем отсутствовала та идеальная симметрия, которую так ценила Жасмина. Грилье покачал головой и положил руку на полированный латунный бегунок. Подобное решение всякий раз давалось ему нелегко. Тело не отвечало во всех мелочах безупречным стандартам фабрики, и восстановительные процедуры не пошли ему на пользу. Потерпит ли в этот раз Жасмина потерю качества? В конце концов, не кто иной, как она, выжала из фабрики все соки.
        Нет, решил Грилье. Если печальный опыт Куэйхи и научил его чему-то, так это тому, что всегда нужно придерживаться собственных стандартов. Жасмина, возможно, устроит нагоняй за то, что Грилье избавился от некондиционного тела, но пройдет время, и она поймет его правоту, оценит твердое намерение придерживаться идеала.
        Грилье повернул латунный штурвал, прекратив подачу физиологического раствора, потом опустился на колени и перекрыл большинство клапанов питания.
        - Извини, - обратился он к спокойному, без малейших признаков эмоций лицу за стеклом, - но ты, похоже, не справился.
        Он в последний раз взглянул на тело. Через несколько часов станут заметны результаты клеточного разрушения. Тело подвергнется разложению, его химические составляющие будут использованы вторично, в других контейнерах.
        В наушнике раздался голос. Он притронулся к устройству связи.
        - Грилье, я жду вас.
        - Уже иду, мэм.
        На верху вивификационного контейнера замигала красная лампочка, синхронизированная с тревожной сигнализацией. Грилье включил на манжете прерыватель: сирена смолкла, красный свет погас. В помещении фабрики снова воцарилась тишина, лишь изредка нарушаемая далеким бульканьем питательных жидкостей или приглушенными щелчками клапанов.
        Грилье кивнул, удовлетворенный тем, что все у него под контролем, и неторопливо двинулся дальше.
        В тот самый миг, когда Грилье перекрыл последний клапан, в автоматике «Гностического восхождения» была зарегистрирована аномалия. Она просуществовала всего мгновение, чуть больше полусекунды, но этого оказалось достаточно, чтобы в потоке данных появился сигнальный флажок, отметка о нетипичном, требующем внимания событии.
        В части сенсорного программного обеспечения на том все и кончилось: аномалия не имела последствий, все прочие системы работали нормально. Флажок был простой формальностью; причиной его появления займется совершенно самостоятельный, более разумный слой программного обеспечения системы мониторинга.
        Второй слой, предназначенный для контроля деятельности распределенных по всему кораблю сенсорных подсистем, заметил флажок, одновременно с которым миллион других флажков появился в том же цикле, и отвел ему место в графике выполнения задач. С момента регистрации аномалии до этого события прошло порядка двух сотых секунды - целая вечность по компьютерным меркам, неизбежная дань громадности кибернетической нервной системы субсветовика. Связь между противоположными концами «Гностического восхождения» осуществлялась посредством основной кабельной сети, длиной три-четыре километра, и вспомогательных, протяженностью шесть-семь километров.
        На таком большом корабле все делалось достаточно медленно, но с практической точки зрения это не играло роли. Из-за своей огромной массы корабль медленно реагировал на внешние изменения; когда-то и бронтозавры не нуждались в мгновенных рефлекторных ответах.
        Слой мониторинга работоспособности системы продолжал обработку массива данных.
        Б?льшая часть просмотренных им событий - а это несколько миллионов - казалась довольно безобидной. Основываясь на своих представлениях о статистически ожидаемом распределении погрешностей, слой мониторинга мог без колебаний снять множество флажков. Это были случайные сбои, не дававшие оснований предполагать более серьезных неполадок в деятельности корабельной автоматики. Сколько-нибудь подозрительно выглядела всего сотня тысяч флажков.
        Второй слой сделал то, что обычно делал в таких случаях: сформировал из ста тысяч автономных событий единый пакет, присовокупив к ним собственные комментарии и результаты предварительного анализа, и передал этот пакет третьему слою программы мониторинга.
        Третий слой не был перегружен работой. Он существовал исключительно для исследования тех аномалий, которые к нему направляли менее разумные субслои. Обладая быстрой реакцией, третий слой исследовал досье с глубокой заинтересованностью - насколько позволяли рамки его разумности. По машинным стандартам эта разумность пока не достигала гамма-уровня, однако третий слой выполнял свою работу так давно, что накопил достаточный эвристический опыт. Третьему слою было ясно, что б?льшая часть направленных к нему событий не заслуживает его внимания, а вот оставшиеся не лишены интереса, и он не пожалел времени на просмотр их журналов. Две трети этих аномалий оказались повторными жалобами, сообщениями систем о реальных, но кратковременных неполадках. Ни одна из этих неполадок, однако, не угрожала работе корабля, поэтому их можно было временно оставить без внимания.
        Треть поступившего массива данных составляли новые события. Из них примерно девяносто процентов относились к тем, какие время от времени можно ожидать, исходя из знаний третьего слоя о корабельном «железе» и задействованном программном обеспечении. И лишь малая толика принадлежала потенциально опасным областям, но, по счастью, со всеми этими повреждениями можно было справиться обычными ремонтными методами. Третий слой почти без колебаний направил инструкции тем частям корабля, которые отвечали за обслуживание инфраструктуры.
        В различных частях корабля в буферы сервороботов, уже занятых другим ремонтом и техническим обслуживанием, поступили новые задания. На выполнение их всех уйдут недели, но работа должна быть сделана.
        В итоге осталось всего несколько ошибок, теоретически способных перерасти в серьезные проблемы. Эти ошибки было трудно объяснить, и третий слой не представлял себе, при помощи каких сервороботов их можно исправить. Третий слой был не слишком озабочен этим: опыт научил его, что необъяснимые ошибки на поверку оказываются обычными незначительными отказами. Однако в настоящее время у него не было другого выбора, как отправить отчеты об этих аномалиях на рассмотрение высшего слоя корабельной автоматики.
        Таким образом продвигались все аномалии - через три анализирующих слоя с последовательно повышающейся разумностью.
        К тому времени как подключился последний слой, в пакете осталось лишь одно событие: первоначальная кратковременная аномалия сенсора, та, что длилась не более секунды. Ни один из нижележащих слоев не смог классифицировать эту ошибку при помощи обычных статистических моделей и привычного аналитического инструментария.
        Сообщения о событиях поступали на высший уровень только раз или два в минуту.
        И вот наконец проснулся настоящий интеллект. Субличность гамма-уровня, ответственная за надзор за шестью слоями, представляла последний рубеж между кибернетикой и человеческой командой. Именно на субличность возлагалась трудная задача решить, стоит ли данная ошибка внимания экипажа. За многие годы субличность научилась не кричать «Волки!» чересчур часто, иначе хозяева могли бы счесть целесообразным ее апгрейд. Оттого процесс принятия решения был мучительным и длился несколько десятков секунд.
        Аномалия, с которой пришлось столкнуться субличности, была одной из самых странных за всю историю ее существования. Тщательная проверка логических путей в сенсорной системе не дала ответа, каким образом могло случиться нечто из ряда вон выходящее.
        Для успешного выполнения своей работы субличность имела абстрактное представление об окружающем мире. Не особенно сложное, но достаточное, чтобы судить, повлияли на сенсор какие-то внешние воздействия или же его сигнал подвергся искажению в процессе последующей обработки данных. Субличность осознавала, что «Гностическое восхождение» - физическое тело, летящее в космосе. Субличность также отдавала себе отчет в том, что многие явления, зарегистрированные датчиками, могут быть вызваны воздействием микро- и макрообъектов, присутствующих в космосе. Это пылевые частицы, магнитные поля, радарное эхо от близлежащих объектов, излучения отдаленных небесных тел: планет, звезд, галактик, квазаров - и фоновые космические шумы. Чтобы правильно оценивать эти помехи, субличности требовалась способность понимать, каким образом данные могли изменяться под влиянием окружающего мира. Никто и никогда не закладывал в нее этих правил; она сформулировала их сама с течением времени, внося поправки по мере накопления информации.
        Эта задача не имела окончательного решения, но на столь позднем этапе субличность полагала себя достаточно компетентной в подобных вопросах.
        Например, ей было известно, что планеты - по крайней мере, абстрактные объекты, соответствующие заложенной в нее планетарной модели, - не могли вызвать такую ошибку. С точки зрения внешних воздействий она была совершенно необъяснимой. Вероятнее всего, случился сбой на стадии получения данных.
        Субличность еще немного подумала над подобной возможностью. Даже приняв такое предположение, было по-прежнему нелегко объяснить аномалию. Та была совершенно необычна и имела отношение только к самой планете. Ничто иное, в том числе луна этой планеты, не могло породить до такой степени странное явление.
        Субличность допустила другой вариант: аномалия могла быть привнесена извне. Но в таком случае модель внешнего мира, созданная субличностью, в корне ошибочна. Этот вывод тоже не понравился ей. Прошло очень много времени с тех пор, как она подвергала коренной перестройке свою модель мира, и перспектива повторения такой процедуры вызывала крайне неприятные ощущения.
        Хуже того, подобное наблюдение могло означать, что самому «Гностическому восхождению» грозит опасность, по крайней мере гипотетическая. Проблемная планета все еще находится в дюжине световых часов по курсу, но тем не менее корабль приближается к чему-то такому, что может рано или поздно подвергнуть его риску.
        Субличность приняла решение: проинформировать команду, другого выхода не оставалось.
        Это означало только одно: срочное обращение к королеве Жасмине. Субличность установила, что королева считывает суммированные данные по состоянию бортовых систем с помощью привычных для нее устройств-посредников визуального восприятия. Поскольку субличность обладала соответствующими правами, она перехватила управление каналами связи и очистила экраны обоих устройств, подготовив их для аварийного сообщения.
        Субличность выслала простой текст: «Сенсорная аномалия. Запрос на консультацию».
        Мгновение - значительно меньшее той полусекунды, которую заняла исходная аномалия, - это сообщение светилось на мониторе королевы, привлекая ее внимание.
        А потом субличность поспешила изменить решение.
        Возможно, она совершила ошибку. Сколь бы необычной ни была аномалия, она исчезла. От нижележащих слоев новых сообщений о странных событиях не поступало. Планета вела себя так, как, по мнению субличности, и должна себя вести любая планета.
        За следующий короткий отрезок времени высший слой пришел к выводу, что событие может объясняться простым сбоем в работе датчиков. Для подтверждения нужно просто еще раз пройти по цепочке, взглянуть на все компоненты под правильным углом, произвести анализ вне привычных ограничений. Разумная субличность должна заниматься именно этим. А если она будет беспомощно апеллировать к людям во всех мало-мальски непростых ситуациях, с команды станется заменить ее другим псевдоразумным слоем. Или, еще хуже, подвергнуть ее апгрейду.
        Субличность немедленно вернула на экран королевы прежние таблицы данных.
        Минутой позже, когда она продолжала усердно решать задачу возникновения аномалии, в ее приемный буфер поступила новая тревожная информация. На этот раз было зафиксировано нарушение регулировки тяги, крошечное колебание - один процент от нормы - в работе кормовых сочленительских двигателей. Столкнувшись с этой неотложной проблемой, субличность приняла решение отложить анализ планетарной аномалии.
        Даже с учетом медлительности корабельной коммуникации минута - приличный отрезок времени. Минуты шли, аномалий в поведении планеты не отмечалось, и степень важности досадного события неуклонно понижалась.
        Субличность, конечно, не забудет о происшествии - забывчивость никоим образом ей не свойственна, - но в течение часа ей предстоит справиться с множеством более насущных задач.
        Итак, окончательное решение принято. Чем не способ решения проблемы - притвориться, что проблемы не существует.
        Сообщение об аномалии светилось на экране королевы Жасмины в течение крошечной доли секунды. И никто в экипаже «Гностического восхождения» - ни Жасмина, ни Грилье, ни Куэйхи, ни остальные ультранавты - не узнал о том, что менее чем на половину секунды самый большой газовый гигант системы, к которой они приближались, системы, обозначенной в справочниках как 107-я Рыб, просто исчез.
        Королева Жасмина услышала эхо шагов генерал-полковника медицинской службы: тот шел в ее сторону по металлическому коридору, соединявшему командный отсек с остальными помещениями корабля. Шаги Грилье звучали обычно - так, словно он никуда не спешил. Удалось ли испытать его верность, унижая перед Куэйхи? Пожалуй. Если так, то ему пора снова ощутить свою значимость.
        Она заметила мигание на экранах черепа. На миг данные, которые просматривала королева, сменились надписью - что-то об аномалии в сенсорной системе.
        Жасмина встряхнула череп. Жуткая штуковина всегда казалась ей одержимой некой потусторонней сущностью, и постепенно нарастала уверенность, что у этой сущности вдобавок крепнет маразм. Будь она не столь суеверной, давно выбросила бы череп, но, по слухам, с теми, кто пренебрегает его советами, случается страшное.
        В дверь вежливо постучали.
        - Входите, Грилье.
        Бронированная дверь открылась. Грилье вошел в тронный зал, его глаза были широко раскрыты, а зрачки, напротив, сужены - он привыкал к слабому освещению. Поджарый, опрятно одетый, невысокий, с подстриженными ежиком блестящими светлыми волосами. Лицо боксера - плоское, с невыразительными чертами. На нем был белый врачебный халат и фартук; руки в неизменных перчатках. Выражение лица Грилье всякий раз удивляло Жасмину, - казалось, доктор вот-вот расхохочется или разрыдается. Но это была лишь иллюзия: врач был мало знаком как с первым, так и со вторым проявлением чувств.
        - Трудитесь на фабрике тел, Грилье?
        - Понемногу, мэм.
        - Думаю, в будущем расход значительно увеличится. Производство должно быть высокопродуктивным.
        - Здесь не о чем беспокоиться, мэм.
        - Коль скоро там заправляете вы - не о чем. - Жасмина вздохнула. - Что ж, довольно любезностей. Перейдем к делу.
        Грилье кивнул:
        - Вижу, вы уже все подготовили, мэм.
        Ожидая прихода Грилье, королева пристегнулась к трону, надев кожаные петли на лодыжки и бедра и перетянув живот широким поясом. Правая рука крепко притянута к подлокотнику, подвижна только левая рука. В ней королева держала череп, повернув его лицом к себе, чтобы видеть экраны, вздутиями выступающие из глазниц. Прежде чем взять череп, она вложила руку в скелетообразный механизм, прикрепленный сбоку к трону. Машина - болеутолитель - представляла собой грубую чугунную клетку с винтовыми зажимами. Сейчас эти зажимы глубоко погрузились в кожу.
        - Сделай мне больно, - велела королева.
        У Грилье на лице мелькнуло что-то вроде улыбки. Он приблизился к трону, осмотрел болеутолитель, усилил давление винтов, подкрутив каждый на четверть оборота. Торцы винтов глубже вдавились в предплечье королевы, удерживаемое в клетке не только ими, но и несколькими фиксаторами. Тщательность, с которой Грилье крутил винты, наводила королеву на мысль о настройщике чудовищного струнного инструмента.
        Это было неприятно. Но болеутолитель предназначался вовсе не для приятных ощущений.
        Примерно через минуту Грилье закончил и повернулся к Жасмине. Королева следила, как врач достает из медицинского чемоданчика, который всегда держал в тронном зале, катушку с катетером. Один конец катетера он воткнул в огромную бутыль с чем-то зеленовато-желтым, другой соединил со шприцем. Работая, он напевал и насвистывал под нос. Подняв бутыль, он закрепил ее в держателях позади трона, потом нацелил иглу на правый локтевой сгиб королевы и замешкался, стараясь попасть в вену. После чего отступил на шаг, стал прямо перед троном.
        На этот раз была женщина, но пол сам по себе ничего не значил. Хотя для выращивания тел использовался генетический материал самой Жасмины, Грилье мог на ранней стадии развития организма вносить изменения и предопределять пол будущего человека. Обычно это были мальчики или девочки. Иногда для разнообразия он изготавливал бесполые или даже двуполые существа. Все они подвергались стерилизации: оснащать их действующей репродуктивной системой - напрасная трата времени. Достаточно сложно было и вживлять в тела параллельные нейронные имплантаты, с тем чтобы королева могла управлять искусственными людьми.
        Внезапно Жасмина почувствовала, что боль теряет остроту:
        - Мне не нужна анестезия, Грилье.
        - Боль без периодов облегчения как музыка без тишины, - ответил он. - Вы должны доверять мне в медицинских вопросах, как доверяли раньше.
        - Я доверяю вам, Грилье.
        - Это правда, мэм?
        - Да, правда. Вы всегда были моим любимцем. И вам это нравится, признайтесь.
        - Я просто выполняю свою работу, мэм. Выполняю так, как позволяют мои способности.
        Королева положила череп на колени. Потом свободной рукой погладила белый ежик Грилье:
        - Без вас я бы пропала. В особенности теперь.
        - Это не так, мэм. Ваше искусство угрожает затмить мои способности.
        Это было нечто большее, чем машинальная лесть: хотя Грилье посвятил свою жизнь изучению боли, Жасмина быстро его догоняла. Она изучила множество трудов по физиологии; она знала, в чем разница между эпикритической и протопатической болью; ей было известно о пресинаптическом блокировании и неоспинальных путях. Она узнала о своих простагландиновых стимуляторах из биохимических анализов содержания агонистов гамма-аминомасляной кислоты.
        Кроме того, королеве был известен и тот аспект боли, о котором Грилье не имел представления. Он знал боль только по ее сторонним проявлениям. Какова же она для того, кто ее испытывает, - это для него оставалось загадкой. Не важно, сколь глубоки его теоретические знания предмета, - здесь королева всегда будет на шаг впереди.
        Подобно большинству людей своей эпохи, Грилье мог только представить себе мучения, экстраполировать из неприятности со сломанным ногтем.
        - Возможно, мне удалось кое-чему научиться, - сказала королева, - но в искусстве клонирования вас превзойти невозможно. И я нисколько не шутила, Грилье, насчет того, что потребность в продукции фабрики возрастет. Вы сможете удовлетворить мои новые требования?
        - Вы говорили, что производство не должно сокращаться. А это не то же самое.
        - Но разве сейчас вы работаете на полную мощность? Ведь нет!
        Грилье подкрутил винты:
        - Буду откровенен: мы подошли очень близко к максимальной производительности. Пока что я утилизирую продукцию, которая не удовлетворяет нашим обычным стандартам. Если вам угодно увеличить производительность фабрики, вы должны согласиться на понижение действующих стандартов.
        - Сегодня вы избавились от одного тела.
        - Как вы узнали?
        - Я догадывалась, что вы отдадите дань своему стремлению к совершенству. - Королева подняла палец. - Очень правильному стремлению. Именно из-за него я держу вас на этой работе. Конечно, я огорчена - мне известно, какое тело вы утилизировали, - но стандарты суть стандарты.
        - Я всегда придерживался этого правила.
        - Жаль, что нельзя так же сказать обо всех остальных членах экипажа.
        Грилье напевал под нос и насвистывал, потом, выждав, произнес с расчетливой небрежностью:
        - Мне всегда казалось, что у вас превосходная команда, мэм.
        - Я говорю не о своей постоянной команде.
        - Ах вот как. Значит, о временных членах экипажа. Надеюсь, речь не обо мне?
        - Вы отлично понимаете, о ком я, так что бросьте притворяться.
        - Куэйхи? Конечно же, проблема не в нем.
        - Ох, оставьте игры, Грилье. Я отлично понимаю ваши чувства к сопернику. Хотите знать, в чем состоит настоящая ирония? Вы с ним очень похожи, гораздо больше, чем вам кажется. Вы оба базово-линейные люди, ваша культура подвергла и вас, и его остракизму. Я связывала с вами и с Куэйхи весьма большие надежды, но теперь, вижу, пора с ним расстаться.
        - Уверен, мэм, вы дадите ему еще один шанс. Ведь как ни крути, а по курсу новая планетная система.
        - И вы этому рады, да? Хотите увидеть, как его постигнет самая последняя неудача? Наказание за которую будет особенно суровым.
        - Я думаю только о благополучии корабля.
        - Не сомневаюсь, что так оно и есть, Грилье. - Королева сочла забавной его ложь. - Что ж, хочу признаться, я еще не решила, как быть с Куэйхи. Но в одном уверена: нужно потолковать с ним. В моем распоряжении благодаря любезности нашего торгового партнера появилась любопытная информация об этом человеке.
        - Очень интересно, - отозвался Грилье.
        - Оказалось, что Куэйхи не был до конца откровенен с нами относительно своего прошлого опыта. Это моя вина: следовало тщательнее проверить его биографию. Однако это не оправдывает того, что он преувеличил свои былые заслуги. Я считала, что мы нанимаем опытного переговорщика. Человека с инстинктивным пониманием планетарных природных условий. Того, кто будет в своей тарелке как среди ультра, так и среди базово-линейных людей. Того, кто способен вести торг в нашу пользу, а также находить сокровища там, где сами мы наверняка их проглядим.
        - Что ж, это похоже на Куэйхи.
        - Нет, Грилье, это больше похоже на того, кем Куэйхи хотел бы выглядеть в наших глазах. Это маска. Его истинная биография гораздо менее эффектна. Он добивался успеха то тут, то там, но и провалов было немало. Он человек авантюрного склада: хвастун, пройдоха и лжец. А кроме того, он инфицирован.
        - Инфицирован? - удивился Грилье.
        - Индоктринационным вирусом. Мы просканировали Куэйхи на обычные вирусы, а этот не заметили, потому что его нет в нашей базе данных. По счастью, этот вирус не очень опасен - вероятность, что Куэйхи заразит кого-нибудь из нас, крайне мала.
        - О каком типе индоктринационного вируса идет речь?
        - Дикая мешанина: полусырая религия трехтысячелетней давности, разбавленная современными сектантскими теистическими воззрениями. Вирус не принуждает верить во что-то отчетливое, а лишь дает ощущение сопричастности к чему-то религиозному. Ясно, что почти всегда Куэйхи способен контролировать себя. Но все равно я обеспокоена, Грилье. Что, если его состояние вдруг ухудшится? Мне не нужен на борту человек, чье поведение я не смогу предсказать.
        - Тогда отпустите его на все четыре стороны.
        - Пока рано. Возможно, после того, как мы исследуем Сто Седьмую Рыб. Пусть использует последнюю возможность реабилитироваться.
        - Почему вы решили, что там от него будет прок?
        - Я не надеюсь, что Куэйхи принесет нам золотые яйца, но полагаю, шансы на успех увеличатся, если дать ему верный стимул.
        - Он может сбежать.
        - Я и это учитываю. Кажется, в отношении Куэйхи я продумала все до мельчайших подробностей. Теперь мне нужно лишь заполучить его самого. Возьметесь доставить его сюда более или менее живым и подвижным?
        - Немедленно, мэм?
        - А почему бы и нет? Как говорится, куй железо, пока горячо.
        - Проблема в том, - сказал Грилье, - что он в криокапсуле. На разморозку уйдет шесть часов - если следовать рекомендуемым процедурам, конечно.
        - А если им не следовать? - Она подумала о том, какой ресурс остался у ее нового тела. - Правда, Грилье, сколько часов мы можем выиграть?
        - Максимум два, если вы не хотите рисковать его жизнью. Но и тогда ощущения будут не слишком приятными.
        Жасмина улыбнулась генерал-лейтенанту медицинской службы:
        - Надеюсь, он вытерпит. Ах да, Грилье, еще одна просьба.
        - Мэм?
        - Принесите мне резной скафандр.
        Глава третья
        Субсветовик «Гностическое восхождение», межзвездное пространство, год 2615-й
        Любовница помогла ему выбраться из капсулы. Дрожа на койке в кабинете восстановительной терапии, Куэйхи, базово-линейный человек, боролся с головокружением и тошнотой; тем временем Морвенна отсоединяла от его тела многочисленные провода и шланги.
        - Лежи спокойно, - сказала она.
        - Я не слишком хорошо себя чувствую.
        - А чего ты хотел? Эти сволочи разморозили тебя слишком быстро.
        Ощущение было как при ударе в пах, с той разницей, что боль заполняла все тело. Хотелось съежиться, уменьшиться в объеме, завязаться крошечным узлом, сложиться в изящную фигурку оригами. Он подумал, что надо бы проблеваться, но это, наверное, потребовало бы чрезмерных усилий.
        - Почему они так рисковали? - пробормотал он. - Она же знает, что я слишком ценен.
        Он рыгнул: звук получился странный, словно слишком растянулся собачий взлай.
        - Кажется, ты испытывал ее терпение чуть дольше дозволенного, - сказала Морвенна, протирая его кожу салфеткой с щиплющей целебной мазью.
        - Но я ей нужен.
        - Прежде она обходилась без тебя. Возможно, пришла к выводу, что и в дальнейшем ты не понадобишься.
        Куэйхи повеселел:
        - Наверное, возникла какая-то чрезвычайная ситуация.
        - Разве что для тебя.
        - Господи… Все, что мне сейчас нужно, - это сочувствие.
        Он поморщился: в голове стрельнула боль, причем непростая - куда сильнее и целенаправленнее тупой саднящей боли, сопутствующей выходу из криосна.
        - Не поминай имя Господа всуе, - назидательно сказала Морвенна. - От этого только хуже, ты же знаешь.
        Он взглянул ей в лицо - для этого пришлось разлепить веки и впустить в глаз безжалостный свет кабинета восстановительной терапии.
        - Ты на моей стороне или нет?
        - Я пытаюсь помочь тебе. Лежи тихо, нужно вынуть еще одну трубку.
        Последняя слабая вспышка боли в бедре, и шунт выскочил наружу, оставив после себя аккуратную ранку, похожую на глаз.
        - Вот теперь все.
        - До следующего раза, - вздохнул Куэйхи. - Если будет следующий раз.
        Морвенна замолчала, словно к ней вдруг пришла догадка.
        - Ты боишься?
        - А ты на моем месте не боялась бы?
        - Королева безумна, это всем известно. Но она достаточно практична, чтобы распознать ценный ресурс.
        Морвенна говорила открыто, зная, что здесь, в кабинете оживления, у королевы нет прослушивающих устройств.
        - Возьми, например, Грилье - ужас! Разве она терпела бы этого урода хоть минуту, не будь он ей полезен?
        - Со мной то же самое, - вздохнул Куэйхи, погружаясь в омут отчаяния. - Как только кто-нибудь из нас становится ей не нужен…
        Если бы Куэйхи мог шевелиться, он бы чиркнул себе по шее воображаемым ножом. Вместо этого он глухо захрипел, подражая человеку с перерезанным горлом.
        - У тебя есть преимущество перед Грилье, - сказала Морвенна. - Это преимущество - я, союзник в команде. Кто есть у него?
        - Ты права, - ответил Куэйхи, - как всегда.
        С огромным усилием он приподнялся, протянул руку и взялся за стальную перчатку Морвенны.
        Он не решился напомнить, что на борту корабля она теперь почти в такой же полной изоляции, как и он сам. Чтобы ультра подвергли остракизму одного из своих, ему достаточно вступить в близкие отношения с базово-линейным человеком. Морвенна притворялась, что ей все нипочем, но Куэйхи отлично знал: если попытается прибегнуть к ее помощи, королева и экипаж ополчатся против него и тогда ему конец.
        - Можешь сесть? - спросила она.
        - Попробую.
        Неприятные ощущения постепенно отпускали. Куэйхи знал, что со временем все пройдет. Сейчас он уже, по крайней мере, мог пользоваться основными группами мышц, не крича от боли. Он сидел на койке, прижав колени к безволосой груди, пока Морвенна осторожно вынимала из его члена катетер. Куэйхи смотрел ей в лицо и слышал только позвякивание металла о металл. Он вспомнил, как было страшно, когда она впервые прикоснулась к нему там блестящими, как ножницы, руками. Заниматься с ней любовью - все равно что заниматься любовью с молотилкой. При этом Морвенна ни разу не причинила ему травмы, только сама случайно порезалась - там, где у нее живая плоть, а не металл.
        - Все в порядке? - спросила она.
        - Да, оклемался. Чтобы испортить день Хоррису Куэйхи, нужно нечто посерьезнее быстрого оживления.
        - Вот это сила духа, - сказала она без особой уверенности и поцеловала его.
        От нее пахло духами и озоном.
        - Хорошо, что ты здесь, - сказал Куэйхи.
        - Подожди, приготовлю тебе попить.
        Телескопически распрямившись в полный рост, Морвенна отодвинулась от койки. Будучи все еще не в силах сосредоточить взгляд, Куэйхи наблюдал, как она скользит через комнату к нише, где были приготовлены различные укрепляющие смеси. Серо-стальные дреды Морвенны раскачивались при каждом качке ее длинноногого тела, приводимого в движение поршнями.
        Морвенна уже возвращалась к нему, с бокалом в руках - шоколадный напиток с лекарственными препаратами, - когда дверь в камеру открылась, скользнув в сторону. В комнату вошли двое - мужчина и женщина. За ними, заложив в притворной застенчивости руки за спину, семенила невысокая, особенно рядом с ультра, фигурка генерал-полковника, как обычно в испачканном медицинском халате.
        - Он пришел в себя? - спросил мужчина.
        - Его счастье, что не умер, - резко ответила Морвенна.
        - Поменьше мелодрамы, - отрезала женщина. - Никто еще не умирал от чуточку ускоренного разогрева.
        - Вы объясните, чего Жасмина хочет от Куэйхи?
        - Это касается только их с королевой, - ответила женщина.
        Мужчина небрежно кинул простеганную серебристую одежду в сторону Куэйхи. Рука Морвенны обратилась в расплывчатое пятно и поймала на лету. Она подошла к Куэйхи и передала ему халат.
        - Я хочу знать, что происходит, - буркнул Куэйхи.
        - Одевайся, - приказала женщина. - Пойдешь с нами.
        Куэйхи повернулся на койке и опустил ноги на холодный пол. Дискомфорт отступил, на его место пришел страх. Член сжался, съежился, забрался в пах, словно уже придумал собственный план спасения. Куэйхи оделся, завязал пояс. Потом, повернувшись к генерал-полковнику, спросил:
        - Ты тоже участвуешь?
        Грилье моргнул:
        - Мой дорогой друг, все, что было в моих силах, - не допустить, чтобы тебя разогрели еще быстрее.
        - Ну, ты дождешься, - сказал Куэйхи. - Помяни мое слово.
        - Не понимаю, почему ты все время разговариваешь со мной в таком тоне. У нас много общего, Хоррис. Мы двое разумных гуманоидов на борту корабля ультра. Нам не стоит ругаться и соперничать из-за престижа и статуса. Напротив, необходимо действовать заодно. - Грилье вытер перчатки о халат, оставив на нем зловещее красное пятно. - Нам нужно дружить, Хоррис. Нужно держаться друг за друга, потому что впереди долгая дорога.
        - Скорее ад замерзнет, - ответил Куэйхи.
        Королева держала на коленях пегий человеческий череп, поглаживая его очень длинными пальцами с ногтями, выкрашенными черным лаком. Одета она была в кожаный жилет со шнуровкой на груди и короткую матерчатую юбку из такой же темной кожи. Волосы были убраны с высокого лба назад, оставлен лишь аккуратный маленький завиток.
        Стоя перед королевой, Куэйхи было подумал, что она нанесла на лицо экзотический грим: вертикальные полосы, словно густой свечной воск, тянулись от глаз к изгибу верхней губы. И лишь потом понял, что она вырезала себе глаза.
        Если отвлечься от ран, ее лицо отличалось своеобразной суровой красотой.
        Он впервые видел королеву во плоти. До этой встречи все их переговоры проводились дистанционно, либо через виртуальные альфа-копии, либо через живых посредников вроде Грилье.
        Когда-то он надеялся, что так будет всегда.
        Куэйхи выждал несколько секунд, прислушиваясь к своему дыханию. Наконец спросил:
        - Я подвел вас, мэм?
        - Куэйхи, за кого вы меня принимаете? За капитана, который может возить бесполезный груз?
        - Вижу, удача от меня отвернулась.
        - Поздновато вы это увидели. Сколько остановок, Куэйхи, мы сделали с тех пор, как вы присоединились к нам? Пять, не так ли? И какую прибыль принесли эти пять остановок?
        Куэйхи открыл рот, собираясь ответить, как вдруг заметил резной скафандр, почти скрытый в тени позади трона. Эта вещь появилась здесь не случайно.
        Резной скафандр походил на мумию, на кокон, изготовленный из мягкой стали или похожего промышленного металла. Был оснащен разъемами для подключения всевозможных устройств. На месте визора перед лицом темнела прямоугольная решетка. Там, где детали резного скафандра подверглись ремонту или замене, виднелись выступы и бугорки - следы пайки и сварки. Местами блестели новые металлические заплатки.
        Б?льшую часть скафандра покрывала невероятно сложная резьба, она навязчиво притягивала взор, заставляла до боли напрягать глаза. Каждый квадратный сантиметр был испещрен тончайшими деталями, которые сложно разобрать сразу. Но под взглядом Куэйхи скафандр словно бы увеличился, и вот уже видны диковинные космические чудовища со змеиными шеями, до крайности похожие на фаллос звездолеты, лица вопящих людей и демонов, сцены совокуплений и расправ. Тут были спирали хроник, выделенные крупно поучительные истории, описания удачных торговых сделок. Проглядывали циферблаты аналоговых часов и псалмы. Строки текста на неизвестных Куэйхи языках, музыкальные лады и даже столбцы аккуратно, с любовью выгравированных вычислений. Последовательность цифрового кода ДНК. Ангелы и херувимы. Змеи. Множество змей.
        От одного взгляда на эту штуковину у Куэйхи заболела голова.
        Саркофаг пестрел язвинками от ударов микрометеоритов, темными пятнами ожогов космического излучения; его серо-стальная поверхность тут и там зеленела бронзовой патиной химических окислов. Хватало и бороздок, оставленных сверхтяжелыми частицами при попаданиях по касательной. В довершение по всему периметру скафандра тянулся темный шов, по которому раскрывались и заваривались половинки брони.
        Этот легендарный скафандр, предназначенный для наказания, считался не более чем плодом фантазий. Считался - до сего момента.
        В скафандре человек некоторое время мог жить, получая сенсорную информацию. Броня защищала от космической радиации в межзвездном перелете, который длился иногда многие годы. Наказанный их проводил, будучи вмурован в защитную ледяную оболочку звездолета.
        Счастливчиком считался умерший прежде, чем его доставали из саркофага.
        Куэйхи заговорил, стараясь, чтобы голос не дрожал:
        - Если смотреть под другим углом, наши дела… вовсе не так уж плохи… во всех отношениях. Корабль цел и невредим, команда здорова, в пути никто не погиб и не получил тяжелого ранения. Не было инфекционных заболеваний. Обошлось и без непредвиденных расходов…
        Он замолчал, с надеждой глядя на Жасмину.
        - И этим вы пытаетесь оправдаться? Куэйхи, ваша задача - в эти трудные времена поправить наши дела, благотворно повлиять на торговлю посредством вашего непревзойденного очарования, а также знания планетарной психологии и ландшафтов. Вас брали на роль курочки, несущей золотые яйца.
        Куэйхи неловко переступил с ноги на ногу:
        - Но все пять систем, которые мы посетили, оказались просто помойками.
        - Это вы выбирали системы, не я. И не я виновата, что там не нашлось ничего стоящего. - Королева с горечью покачала головой. - Нет, Куэйхи, боюсь, легко вы не отделаетесь. Видите ли, месяц назад мы кое-что перехватили. Это была двухсторонняя связь, торговые переговоры между колонией людей на Чалупеке и субсветовиком «Зыбкая память о Хокусае». Говорит это вам о чем-нибудь?
        - Едва ли.
        Но он вспомнил.
        - «Зыбкая память о Хокусае» вошла в систему Глизе 664, как только мы ее покинули. Я говорю о второй планетной системе, куда вы нас привели. В своем отчете вы сообщили… - Королева резко подняла череп и приложила его к голове, прислушиваясь к дробному стуку челюстей. - Давайте проверим… На Крылатом Грифоне и трех других пригодных для обитания планетах не нашлось ничего ценного, если не считать остатков брошенной технологии на спутниках, с пятого по восьмой, гиганта Всплывающий… Во внутренних астероидных полях тоже ничего, как и в роях астероидов D-типа, троянских точках или крупных образованиях типа пояса Койпера…
        Куэйхи уже понял, к чему клонит королева.
        - И что же «Зыбкая память о Хокусае»?
        - Я слушала ее торговые переговоры с необычайным интересом. Судя по всему, что было сказано, «Зыбкая память о Хокусае» обнаружила подземный тайник с пригодными для продажи артефактами. Им около ста лет - они довоенные, дочумные. Очень ценные вещи: не просто старая техника, а предметы искусства и культуры, по большей части уникальные. За них выручили достаточно, чтобы заказать новый слой корпусной брони. - Королева выжидательно посмотрела на Куэйхи. - Что скажете?
        - Мой отчет абсолютно правдив, - ответил Куэйхи. - Наверное, «Зыбкой памяти о Хокусае» просто повезло. Послушайте, дайте мне еще один шанс. Мы на подлете к новой системе?
        Королева улыбнулась:
        - Мы всегда на подлете к новой системе. Эта называется Сто Седьмой Рыб, но, по правде сказать, издалека она выглядит не слишком многообещающе. Почему вы решили, что на этот раз от вас будет польза?
        - Позвольте мне взять «Доминатрикс», - взмолился Куэйхи, складывая руки на груди. - Я проверю эту систему.
        Королева молчала долго. Куэйхи слышал собственное дыхание, изредка прерываемое слабым писком насекомого или крысы, сгорающей в электрической ловушке. За зеленоватым стеклом полусферы, встроенной в одну из двенадцати стен зала, угадывались чьи-то неторопливые движения. Он почувствовал, что за ним наблюдает еще кто-то, помимо безглазой женщины. Никто никогда не говорил ему об этом, но он догадался - нечто за стеклом и есть подлинная королева, а искалеченное тело на троне просто кукла, временное обиталище для чужого разума. Значит, все дошедшие до него слухи правдивы. И про солипсизм королевы, и про ее пристрастие к самой невероятной боли, служащей якорем, связью с реальностью, и про огромный запас клонированных тел, которые она содержит только для этой цели.
        - Вы закончили, Куэйхи? Это все, что вы можете предложить?
        Он вздохнул:
        - Пожалуй, все.
        По-видимому, королева безмолвно отдала приказ. В ту же секунду двери зала вновь распахнулись. Холодный ветерок овеял затылок, и Куэйхи быстро обернулся. В зал вошли двое ультра, которые привели его из кабинета восстановительной терапии, и генерал-полковник медицинской службы.
        - Я закончила с ним, - сказала королева.
        - И что вы решили? - спросил Грилье.
        Жасмина покусала ноготь.
        - Я осталась при прежнем мнении. Положите его в резной скафандр.
        Глава четвертая
        Арарат, год 2675-й
        Скорпиону было хорошо известно: не следует беспокоить Клавэйна, когда тот что-то обдумывает. Сколько времени прошло с тех пор, как свинья сказал старику про свалившийся с неба предмет (если только этот предмет действительно свалился оттуда)? Пять минут или больше? Все это время Клавэйн стоял точно статуя, с мрачной сосредоточенностью устремив взгляд к горизонту.
        Когда Скорпион уже забеспокоился, в своем ли уме его друг, Клавэйн заговорил.
        - И давно? - спросил он. - Что бы ни представляла собой эта штуковина, я хочу знать, когда она упала.
        - Вероятно, на прошлой неделе, - ответил Скорпион. - Мы нашли ее два дня назад.
        На этот раз тревожная пауза продлилась не более минуты. Вода плескалась о камни и вихрилась в приливных лужицах.
        - И что же это?
        - Трудно сказать наверняка. Какая-то капсула. Изготовленная людьми. Похоже на спасательный модуль - устройство, способное входить в атмосферу. Мы думаем, что капсула упала в океан, а потом всплыла.
        Клавэйн кивнул с таким видом, будто счел эту новость малоинтересной:
        - Ты уверен, что не Галиана ее оставила?
        Он легко произнес это имя, но Скорпион догадывался, какую боль оно причиняло старику. Особенно сейчас, когда тот смотрел на океан, означающий для него и надежду, и самую жестокую из потерь. В минуту откровенности, незадолго до того, как Клавэйн уединился на острове, он сказал: «Они обе ушли. Океан уже ничего не сможет для меня сделать». - «Они по-прежнему тут, - возразил Скорпион. - Не исчезли бесследно. По крайней мере, здесь для них безопаснее, чем где бы то ни было в мире».
        Как будто Клавэйн сам этого не понимал.
        - Нет, - продолжил Скорпион, вернувшись мыслями в сегодняшний день. - Вряд ли ее оставила Галиана.
        - Я вот думаю: что, если там весточка от нее? - проговорил Клавэйн. - А впрочем, ерунда. Не может быть никаких вестей. Ни от Галианы, ни от Фелки.
        - Сочувствую, - вздохнул Скорпион.
        - Не стоит, - отмахнулся Клавэйн. - Так устроена жизнь.
        То, что Скорпион знал о прошлом Клавэйна, отчасти основывалось на слухах; кое-что старик рассказал ему сам. Воспоминания всегда были ненадежной материей, а в нынешние времена вообще обрели податливость глины. Иные события из собственного прошлого виделись Клавэйну весьма расплывчато.
        Но кое в чем он был вполне уверен. Когда-то Клавэйн любил женщину по имени Галиана; их связь началась много веков назад. Было известно, что они родили дочь - или создали некое существо по имени Фелка, столь же могущественное, сколь и ущербное; ее любили и боялись в равной мере.
        Всякий раз, когда Клавэйн заговаривал о тех временах, в его голосе звучала радость, хоть и с толикой горечи - от того, что произошло потом.
        Галиана, посвятившая себя науке, была одержима идеей расширения человеческого сознания. Ее любопытство не знало предела. Она хотела получить самую тесную связь с реальностью на самом глубинном уровне. Эксперименты с нейронами представляли собой лишь одну из необходимых частей процесса. Галиана не сомневалась, что следующим этапом должны стать физические исследования и рывок в космос. Она мечтала выйти за неровные границы закартированного пространства. Все ранее найденные следы существования инопланетных цивилизаций представляют собой руины и окаменелости, но кто знает, что скрывается в дальних галактических далях?
        К этому времени человеческие поселения заполнили сферу в два десятка световых лет; Галиана же собиралась пройти путь в сто с лишним световых лет и вернуться.
        И добилась своего. Сочленители отправили три корабля, движущиеся чуть медленнее света, в экспедицию за дальние окраины исследованного межзвездного пространства. Экспедиция должна была растянуться по меньшей мере на полтора века; не менее жадные до новых ощущений Клавэйн и Фелка улетели вместе с Галианой. Полет проходил в соответствии с планом: Галиана и ее спутники посетили много солнечных систем, и хотя им нигде не удалось найти неоспоримых признаков существования активной инопланетной цивилизации, тем не менее они обнаружили и каталогизировали множество явлений и, конечно же, нашли новые руины. Потом пришла весть (уже запоздалая) о развитии конфликта между сочленителями и их бывшими союзниками-демархистами. Клавэйну необходимо было вернуться и оказать тактическую поддержку оставшимся сочленителям.
        Галиана сочла, что для нее важнее продолжить экспедицию; они мирно распрощались в глубинах космоса, и один корабль отправился к дому, унося на борту Клавэйна и Фелку, а два других продолжали выписывать петли, уходя все дальше и дальше по плоскости Галактики.
        Они намеревались воссоединиться, но, когда корабль Галианы вернулся в Материнское Гнездо, им управлял автопилот, а сам субсветовик был поврежден, его команда мертва. Где-то в дальней части Галактики экспедиция подверглась атаке механических паразитов, и один из кораблей оказался разрушен. После этого черные машины прогрызли себе путь внутрь корабля Галианы и подвергли его команду систематическому анатомированию. Один за другим члены экипажа погибли, в живых осталась только Галиана. Черные машины проникли в ее череп, заполнили собой пустоты в мозгу. Это было ужасно, но она все еще жила, хотя утратила способность к самостоятельным действиям. Превратилась в марионетку инопланетных машин.
        С разрешения Клавэйна сочленители заморозили Галиану до лучших времен, когда можно будет без вреда изгнать паразитов из ее тела. Рано или поздно такая возможность появилась бы, но вскоре среди сочленителей наметился раскол: начался тот самый кризис, который со временем вынудил Клавэйна отправиться к Ресургему и в конце концов оказаться на Арарате. Во время конфликта замороженное тело Галианы было уничтожено.
        Горе Клавэйна было неизмеримым, оно иссушало душу. Боль потери, вероятно, убила бы его, думал Скорпион, не будь рядом людей, отчаянно нуждавшихся в старом воине и его руководстве. Выживание колонии на Ресургеме стало для Клавэйна сверхзадачей, которая отвлекла его от тоски по погибшей Галиане. И эта новая цель помогла ему сохранить рассудок.
        Не Галиана привела их на Арарат. Но Арарат оказался одной из планет, которые она посетила, уже расставшись с Клавэйном и Фелкой. Эта планета привлекла ее внимание тем, что местные океаны были населены разумными организмами, а главное, почти все, что попадало в эти океаны, оказывалось накрепко запечатлено в коллективной памяти жонглеров образами.
        На многих мирах жонглеры создали такую же природную систему, как на Арарате. Исследования и споры о том, вполне разумны эти инопланетные организмы или нет, велись уже многие годы. Было ясно одно: эти существа трепетно относятся к любому разуму и готовы бережно сохранять и опекать его.
        Всякий раз, когда в гидросферу планеты жонглеров образами попадал носитель разума, микроскопические организмы внедрялись в его нервную систему. Этот процесс был совершенно безопасным и существенно отличался от того, что случилось с Галианой на борту ее корабля. Микроорганизмы преследовали единственную цель - скопировать нейронную сеть пловца и, выполнив свою задачу, оставляли его в покое. Копия личности оставалась в океане, сам же пловец выходил на сушу, чувствуя себя совершенно нормально.
        Обычно пловцы не ощущали в себе никаких перемен. Некоторым океан оставлял небольшой подарок, чуть изменяя архитектуру нейронной сети, и тогда у человека появлялось внутреннее зрение или он обретал небывалые познания. Обычно такой дар сохранялся лишь несколько часов и в очень редких случаях оставался насовсем.
        Невозможно сказать, получила ли Галиана такой дар, искупавшись в океане Арарата, но ее сознание наверняка было скопировано. Она по-прежнему тут, в этих водах, - быть может, дожидается вселения в тело какого-нибудь пловца.
        Клавэйн думал об этом, но не он первый попытался вступить в контакт с Галианой. Эта честь выпала Фелке. Двадцать лет она каждый день купалась в океане, погружаясь в воспоминания и прохладное сознание своей матери. К тому времени Клавэйн сам перестал плавать, опасаясь того, что, столкнувшись с сознанием Галианы, найдет его измененным, ее память незнакомой и ошибочной по отношению к тому, чем она была на самом деле. С годами его сомнения забылись, но он так больше и не решился войти в океан Арарата. В отличие от него Фелка, всегда готовая пережить всю палитру ощущений, предоставляемых океаном, плавала регулярно и часто делилась впечатлениями с Клавэйном. Так, через дочь, старик стал вновь общаться с Галианой, и до поры до времени, покуда он не решился погрузиться в океан сам, этого ему было достаточно.
        Но два года назад море забрало Фелку, и она больше не вернулась.
        Об этом сейчас думал Скорпион, с особой тщательностью подбирая слова:
        - Невил, я понимаю, для тебя это очень сложно, но пойми и ты: эта капсула, чем бы она ни была, представляет огромную проблему для колонии.
        - Я понял, Скорп.
        - И все равно океан для тебя важнее?
        - По-моему, никто из нас не знает, что для него в этой жизни важнее.
        - Может быть. Что касается меня, я о глобальных вопросах не думаю. Никогда не был в этом силен.
        - Скорп, глобальные вопросы - это все, что нам осталось.
        - То есть ты полагаешь, что во Вселенной миллионам… миллиардам людей предстоит погибнуть? Людей, которых мы никогда не встретим, которые не приблизятся к нам хотя бы на световой год?
        - Примерно так.
        - Извини, но моя голова устроена иначе. Она просто не способна вместить угрозу такого масштаба. Массовое истребление - вне моей компетенции. Куда больше меня занимают местные проблемы. И сейчас я столкнулся с одной из них.
        - Ты о чем?
        - Я вынужден заботиться о ста семидесяти тысячах человек. Их много, а проблем еще больше - просто голова кругом. И когда что-то вдруг падает с неба, я лишаюсь покоя и сна.
        - Разве ты видел, как что-то упало с неба? - Клавэйн не стал дожидаться ответа. - Окружающее Арарат пространство нашпиговано всевозможными пассивными датчиками из нашего арсенала. Разве мы могли проморгать капсулу, способную опуститься на планету, а тем более не заметить доставивший ее корабль?
        - Не знаю, - ответил Скорпион.
        То ли у него вышли аргументы, то ли просто хотелось втянуть Клавэйна в спор о чем-нибудь конкретном - не о пропавших без вести, не о грядущем массовом истреблении.
        - Что бы это ни было, оно наверняка появилось здесь недавно. Ничего общего с другими артефактами, которые мы выловили из океана. Они успели наполовину раствориться в морской воде, даже те, что лежали на дне, где меньше микроорганизмов. А эта штуковина явно провела в море считаные дни.
        Клавэйн наконец отвернулся от океана, и Скорпион счел это добрым знаком. Старый сочленитель двинулся медленным, экономным шагом, не глядя под ноги, но с наработанной уверенностью огибая приливные лужицы и иные препятствия.
        Они шли обратно к палатке.
        - Скорпион, я много наблюдал за небом, - сказал Клавэйн. - По ночам, когда не было облаков. И кое-что видел в последнее время. Вспышки. Какое-то движение. Признаки чего-то огромного, словно там на секунду отодвигали занавес. Теперь ты точно сочтешь меня выжившим из ума.
        Скорпион не знал, что и думать.
        - Один, да на необитаемом острове - тут любому начнет мерещиться.
        - Но вчера не было туч, - продолжал Клавэйн. - И позавчера. И я ничего не видел. Никаких признаков появления нового корабля на орбите.
        - Мы тоже ничего не заметили.
        - Как насчет радиопереговоров? Лазерных сигналов?
        - Эфир совершенно пуст. Ты прав, нет смысла ломать над этим голову. Но, нравится нам это или нет, у нас есть капсула, и она никуда не денется. Мне бы хотелось, чтобы ты сам на нее взглянул.
        Клавэйн убрал волосы с глаз. Морщины превратились в расселины и овраги - не лицо, а поверхность планеты, изуродованная эрозией. Скорпион подумал, что за полгода, проведенные на острове, сочленитель состарился лет на десять, а то и двадцать.
        - Ты сказал, внутри кто-то есть.
        Пока шел разговор, в облачном ковре образовались прорехи. Проглядывавшее в них чистое небо имело сходство с глазом галки - бледная, в прожилках, голубизна.
        - Этого пока никто не знает, - ответил Скорпион. - Вообще, о найденной капсуле пока известно лишь нескольким людям в колонии. Поэтому я и приплыл сюда на лодке. Добираться шаттлом было бы легче, но это привлекло бы внимание. Узнав о твоем возвращении, все решили бы, что возникла серьезная проблема. Кроме того, никто не знает, что ты живешь так близко. Многие верят, что ты перебрался на другое полушарие.
        - И ты поддерживаешь это заблуждение?
        - По-твоему, что лучше для общественного спокойствия: распустить слух, будто ты отправился в экспедицию - возможно, очень опасную, - или сообщить, что Клавэйн предпочитает сидеть сиднем на острове и обдумывать способы самоубийства?
        - Эти люди через такое прошли… Они бы приняли правду.
        - Да, им крепко досталось, - кивнул Скорпион. - Именно поэтому я решил, что правду им лучше не знать.
        - Как бы то ни было, самоубийства я не замышляю. - Старик остановился и снова повернулся к морю. - Я знаю, что она там, со своей матерью. Скорпион, не выпытывай, как я это выяснил. Просто чувствую: она все еще там. Я читал, на других планетах жонглеров случалось нечто подобное. Время от времени океан забирает пловца, полностью растворяет его тело и встраивает в свою органическую матрицу. Никто не ведает зачем. Пловцы, которые потом входили в океан, говорили, что иногда чувствовали присутствие исчезнувших ранее. И ощущение бывает гораздо сильнее, чем при контакте с записанной памятью или виртуальной личностью. По их словам, это напоминает диалог.
        Скорпион сдержал тяжелый вздох. Он уже слышал такие речи полгода назад, перед тем как старик решил перебраться на остров. Одиночество нисколько не поколебало уверенности Клавэйна в том, что Фелка не просто утонула.
        - Тогда нырни и разберись во всем сам, - сказал свинья.
        - Я бы так и сделал, но боюсь.
        - Боишься, что океан заберет тебя?
        - Нет. - Клавэйн снова повернулся к Скорпиону. Он не казался оскорбленным, лишь удивленным. - Нет. Конечно же нет. Я боюсь совсем другого: что океан не обратит на меня внимания.
        Хела, 107-я Рыб, год 2727-й
        Рашмике Эльс в детстве очень часто говорили, что не стоит быть такой серьезной. Что бы они сказали, увидев сейчас, как она сидит в полумраке на кровати и перебирает личные вещи, откладывая те немногие, что можно взять в экспедицию?
        Как обычно, она ответила бы взглядом, полным оскорбленного достоинства. Только теперь ее убежденность в собственной правоте была бы гораздо сильней. Пусть ей еще не исполнилось восемнадцати, она прекрасно понимает, насколько все серьезно. Не просто серьезно - страшно.
        Она сложила в небольшую сумку белье на два-три дня, хотя путешествие вряд ли продлится так долго. Добавила к белью туалетные принадлежности, осторожно вынеся их из ванной, чтобы не заметили родители. Запаслась сухим печеньем и ломтиком козьего сыра на тот случай, если в ледокате Крозета будет нечего есть (или, скорее, если там не найдется ничего такого, что она сочтет съедобным). Взяла бутылку очищенной воды, так как слышала, что в окрестностях Пути вода плохая, ядовитая. Бутылки надолго не хватит, но теперь Рашмика хотя бы может спокойно думать, что обо всем позаботилась наперед.
        К собранным вещам она прибавила завернутые в пластиковый пакет три маленьких артефакта, украденные из раскопов.
        Сумка получилась на удивление тяжелой, и в ней почти не осталось места. Рашмика поглядела на жалкую кучку пожитков, понимая, что может взять только одну вещь. Что же выбрать?
        Здесь была карта Хелы, снятая со стены над кроватью, с отмеченной выцветшими красными чернилами извилистой линией вдоль экватора. Это изображение Пути не отличалось точностью, но в компаде лучшего не нашлось. И разве это имеет значение? Рашмике не добраться туда самостоятельно, и, если помощники не знают дороги, эта карта вряд ли сильно им поможет.
        Она отложила карту в сторону.
        Была тут и толстая синяя тетрадь с уголками, защищенными позолоченным металлом. В ней содержались рукописные заметки о вертунах, которые Рашмика прилежно делала на протяжении восьми лет. Рашмика начала писать в эту тетрадь, когда ей исполнилось девять и она решила - вполне в соответствии со своим ранним развитием, - что хочет стать ученым и изучать вертунов. Над ней, конечно, смеялись - по правде сказать, довольно добродушно и необидно, - но от этого она только еще более усердно царапала свои заметки.
        Рашмика знала, что нужно спешить, но не могла не перелистать эти страницы, внимая их шелесту, отчетливому в тишине комнаты. Бывало, она смотрела на тетрадь свежим взглядом, словно глазами другого человека, и та казалась подлинным произведением искусства. Вначале почерк Рашмики был крупным и аккуратным - детским. Она пользовалась ручками разных цветов и тщательно подчеркивала важные места. Кое-где чернила выцвели или растеклись, попадались пятна и кляксы, но ощущение много пережившей старины лишь придавало прелести этому процессу.
        Рашмика рисовала сама, копировала иллюстрации из других источников. Первые рисунки были грубыми и наивными, но через несколько страниц приобрели точность и уверенность, как наброски натуралистов Викторианской эпохи. Рисунки были заботливо дополнены стрелками и пояснениями.
        Само собой, это были чертежи артефактов вертунов, с записями об их происхождении и назначении, а также множество изображений самих вертунов, их анатомии и поз, воссозданных по найденным окаменелым останкам.
        Она переворачивала страницы - годы своей жизни. Почерк мельчал, читать было все труднее. Цветные чернила использовались все реже, несколько последних глав были написаны черными. Здесь тоже все было аккуратно, прежние методичность и прилежание никуда не делись, однако теперь рукопись напоминала скорее работу ученого, чем записи увлеченного ребенка, пусть и талантливого.
        Рашмика больше не брала тексты и рисунки из других источников, на бумагу ложились только ее собственные, не зависящие от чужого мнения мысли. Разница между первыми и последними записями была разительно очевидной для Рашмики, пройденный путь оказался длинным.
        Очень часто ее до того смущали первые робкие шаги, что порой хотелось выбросить эту тетрадь и начать новую. Но на Хеле бумага стоила дорого, а тетрадь подарил Харбин.
        Рашмика пролистала последние, чистые. Мысли были еще зыбкими, но она уже догадывалась, какими будут умозаключения. На страницах как будто проглядывают тени слов и цифр; нужны лишь время и сосредоточенность, чтобы сложились четкие формулировки. В предстоящем путешествии возможностей поработать с тетрадью наверняка была бы масса…
        Но она останется здесь. Эта вещь много значит для Рашмики, и невыносима мысль, что в дороге она может потеряться, что ее могут украсть. Если не взять ее, по крайней мере будет надежда, что тетрадь дождется возвращения хозяйки. Что мешает делать записи в пути, оттачивая аргументацию, добиваясь, чтобы умопостроения не имели изъянов? Тетрадь от этого только выиграет.
        Рашмика захлопнула ее и отложила в сторону.
        Оставались еще две вещи: компад и старая замызганная игрушка. Компад на самом деле был не ее, он принадлежал всей семье, и Рашмика подолгу пользовалась им, когда не находилось других желающих это делать. Бывало, не находилось месяцами, и теперь, в ее отсутствие, его вряд ли скоро хватятся. В памяти компада хранилось много данных, связанных с исследованиями вертунов, материалов, взятых из других электронных архивов. Там лежали фотографии и фильмы, которые она сделала в раскопках сама. Устные показания старателей, обнаруживших вещи, которые не отвечали общепринятой теории истребления вертунов, - на эти сведения наложили запрет церковные власти. Работы других ученых. Карты и данные лингвистических исследований. Все это поможет Рашмике, когда она будет следовать по Пути.
        Она взяла игрушку. Та была розовая, мягкая и потрепанная, от нее шел слабый запах. Она появилась, когда Рашмике было лет восемь-девять: девочка сама выбрала ее в лавчонке бродячего торговца. Наверняка в ту пору игрушка была яркой и чистой, но Рашмика помнила только одно: это единственное, что она любит - не просто любит, а обожает. Глядя на игрушку, она забывала, что ей уже семнадцать, и до сих пор не могла понять, какое же существо изображает эта вещь. Помнится, надумав взять приглянувшуюся штуковину с прилавка, она решила: это поросенок. И не важно, что на Хеле никто и никогда не видел живой свиньи.
        - Тебя я тоже не могу взять, - прошептала Рашмика.
        И водрузила игрушку на тетрадь торчком, словно часового. Она понимала, что это просто безделушка, но понимала и то, что вскоре останется без единой ниточки, связывающей ее с безопасным житьем в поселке, и будет отчаянно тосковать по дому. Да только от компада больше пользы, и теперь уже не до сантиментов.
        Она запихнула черную прямоугольную коробку в сумку, аккуратно затянула герметичную застежку и тихо вышла из комнаты.
        Рашмике было четырнадцать, когда караван в последний раз прошел вблизи ее деревни. Тогда она была на занятиях, и ей не разрешили выйти наружу и поучаствовать во встрече. Перед этим, в девять лет, она видела караван, но лишь мельком и издали. Ей живо помнилось это событие - из-за того, что потом случилось с братом. Она вспоминала прибытие каравана столько раз, что теперь уже невозможно было отличить случившееся на самом деле от того, что она навоображала потом.
        Прошло восемь лет, подумала она: десятая часть человеческой жизни по безжалостной новой статистике. Десятую часть тоже нельзя недооценивать, хотя когда-то восемь лет составляли одну двенадцатую или даже одну тринадцатую того, на что можно было рассчитывать. И тем не менее срок казался очень долгим. Как ни крути, это половина ее жизни. Дожидаться нового каравана, знала Рашмика, придется целую вечность. В тот последний раз, когда Рашмика видела караван, она была ребенком с Равнины Вигрид, маленькой девочкой, известной своей странной привычкой всегда говорить правду.
        И вот теперь ей выпал новый шанс.
        Прошло сто дней с начала сто двадцатого кругосветного путешествия, в которое внезапно пустился караван, вышедший на восток с Хоукова Переезда. Колонна повернула на север, к Низинам Гаудина, чтобы соединиться с другим караваном, направлявшимся на юг, в сторону Хмурого Перекрестка. Впервые за столь долгий срок - три обращения - караван проходил по южной кромке Равнины Вигрид в дне пути от поселка. Само собой, жизнь забила ключом: приемы и вечеринки, празднования юбилеев и приглашения в тайные питейные заведения. Бывали романы и свидания, опасный флирт и тайные связи. Через девять месяцев жди появления орущего потомства караванщиков.
        В сравнении с общим аскетизмом Хелы и особенно с суровым бытом Равнины Вигрид это было время скупо отмеренной, робкой надежды. Один из редких периодов, когда мог измениться жизненный уклад - пусть и в строгих рамках. Наиболее здравомыслящие поселенцы не позволяли себе выказывать энтузиазм, но в душе они не могли противиться надежде на перемены. Люди придумывали хитрые предлоги, чтобы съездить к месту встречи; мол, тут ничего личного, а только забота об общественном благе. Таким вот образом на протяжении трех недель поселок отправлял собственные маленькие караваны, которые с риском для жизни преодолевали изрезанные предательскими трещинами равнины, чтобы добраться до большой колонны.
        Рашмика решила выйти из дому на рассвете, пока родители спят. Она не стала лгать, куда и зачем собралась. Чего не понимали взрослые и вообще все жители поселка, так это того, что она умела обманывать не хуже других, на голубом глазу. И единственная причина, по которой Рашмика никогда не лгала, даже в детстве, заключается в том, что она просто не видела в этом смысла.
        Рашмика кралась к своему дому, беззвучными бросками пересекая темные коридоры и яркие пятна под световыми люками. Почти все жилье в поселке скрывалось под землей и представляло собой бессистемно вырытые пещеры, соединенные извилистыми тоннелями, со стенами, покрытыми желтеющей штукатуркой. Мысль о жизни на поверхности слегка пугала, но, наверное, и к этому можно привыкнуть; так привыкают к жизни в караванах или даже в соборах, к которым эти караваны идут.
        Хотя, конечно, нельзя было назвать подземное существование совсем безопасным. Сеть коридоров поселка где-то опосредованно соединялась с системой расположенных еще глубже путей к раскопкам. Имелись шлюзы и другие запорные устройства, чтобы защитить поселок при обвале в зоне раскопок или при случайном вскрытии проходчиками полости с высоким давлением. Вот только не всегда эти механизмы работали должным образом.
        На веку Рашмики случилось несколько серьезных аварий, только случайно не приведших к большим жертвам. Все знали, что новая ужасная катастрофа вроде той, о которой родители Рашмики вспоминали до сих пор, лишь вопрос времени. Не далее как неделю назад на поверхности произошел сильный взрыв. Обошлось без жертв; по слухам, кто-то намеренно подорвал предназначенные для проходки заряды. Это было лишним напоминанием о том, что ее мир в одном шаге от ужасной опасности.
        Такова была цена, которую поселок платил за экономическую независимость от соборов. И Рашмика это понимала. Большинство поселков на Хеле располагались вблизи Вечного Пути, не более чем в ста километрах к северу или югу. За ничтожным исключением, поселки возле Пути были обязаны своим существованием церквям и контролируемым ими соборам и имели то или иное отношение к главным ответвлениям религии куэйхистов. Это не значит, что на Равнине Вигрид не было верующих, но поселки управлялись мирскими комитетами и зарабатывали на жизнь в основном раскопками, а не сложными системами десятин и индульгенций, которые связывали соборы и общины Пути. Вследствие этого поселки были свободны от большинства религиозных ограничений, установленных на Хеле почти повсеместно.
        Поселки жили по собственным правилам, не так строго смотрели на брак и закрывали глаза на некоторые прегрешения, объявленные вне закона на Пути. Гости из Часовой Башни были редки, и, сколько бы церкви ни посылали сюда своих миссионеров, на них глядели с подозрением. Девочкам вроде Рашмики дозволялось читать техническую литературу и заниматься раскопками, но не изучать скрижали куэйхистов. Согласно общему укладу, женщины в поселках находили себе работу сами.
        Другой стороной медали было то, что Равнина Вигрид не могла рассчитывать на покровительство и защиту соборов. Поселки вдоль Пути охранялись разношерстной и слабоорганизованной соборной милицией, и в кризисных ситуациях церковники оказывали им поддержку. В распоряжении соборов имелось оборудование, значительно превосходящее все, чем пользовались на Вигриде, и Рашмика не раз становилась свидетельницей того, как ее друзья и родственники умирали из-за невозможности пользоваться услугами современной медицины. Платой за медицинскую помощь была, конечно же, встреча со службой крови. И как только в жилах человека появлялась кровь куэйхистов, все прочее ему становилось безразлично.
        Рашмика принимала родные порядки со смесью гордости и упрямства, свойственных обитателям Вигрида. Никто не сомневался, что жизнь в этих краях неизмеримо труднее, чем около Пути. Все знали, что на Равнине Вигрид по-настоящему веруют лишь единицы и даже у них вера обычно поколеблена сомнениями. Как правило, именно сомнения, желание найти ответы на беспокоящие вопросы приводили людей в раскопки.
        При всем при том обитатели поселков не желали себе другой судьбы. Они жили и любили так, как считали правильным, глядя на облепившие Путь благочестивые общины с чувством морального превосходства.
        Рашмика вошла в последнюю комнату своего дома; при каждом шаге заплечная сумка тяжело билась о копчик. Было тихо, но девушка ступала еще тише и напряженно вслушивалась - и как будто улавливала слабейший гул дальних раскопок, отголоски бурильных и землеройных машин, доносящиеся через километры извилистых тоннелей. Время от времени раздавалось глухое «бум» взрыва или барабанная дробь отбойного молотка.
        Рашмика так привыкла к этим звукам, что они нисколько не тревожили ее сна; напротив, она бы немедленно проснулась, если бы раскопки прекратились. Сейчас же ей хотелось, чтобы там шумели сильнее, заглушая звуки ее бегства.
        В последней комнате было две двери. Одна открывала горизонтальный проход в более широкие тоннели, в сеть подземных путей сообщения с другими домами и помещениями поселка. Вторая дверь располагалась в потолке, над скобяной лестницей. Мгновение - и этот люк распахнут, зияет темнота.
        Рашмика достала из шкафа вакуумный скафандр, стараясь не стучать шлемом и ранцем о три других скафандра, висящих на общей вращающейся вешалке внутри шкафа. Три раза в год на учениях ей приходилось облачаться в скафандр, и не составляло труда застегнуться на все замки и добиться полной герметичности. Но сейчас это заняло десять минут - она то и дело замирала, когда мерещился шум где-то внутри дома. Всякий раз это оказывался щелчок в системе циркуляции воздуха или тихий стон проседающей породы.
        Наконец она закончила возиться со скафандром; светящийся зеленым дисплей на запястье убедил ее, что все в порядке. Баллоны с воздухом заполнены не до предела - скафандр почти всегда дает слабую утечку, поэтому резервуары дыхательной смеси и проверяют так часто, не забывая наполнять. Но для выполнения задуманного Рашмикой воздуха более чем достаточно.
        Она опустила лицевой щиток, отгородившись от всех звуков, кроме одного: ее собственного дыхания. Теперь не понять, шумит ли она, разбудила ли кого в доме. А ведь самая шумная часть побега еще впереди. Надо двигаться быстро и осторожно, чтобы родители, даже если проснутся, не помешали ей добраться до места встречи.
        Скафандр удвоил ее вес, но это не помешало взобраться по лестнице и, миновав люк, окунуться во мглу воздушного шлюза. В каждом доме имелись такие устройства, правда разной величины. В доме Рашмики шлюз был достаточно велик, чтобы в нем могли одновременно поместиться два взрослых человека.
        Тем не менее пришлось сесть и сгорбиться, чтобы вернуть на место внутреннюю дверь и вручную закрутить штурвал замка.
        Теперь она в относительной безопасности. Стоит ей начать разгерметизацию, и отец с матерью не смогут войти в шлюз. Запор внутренней двери им быстрее чем за две минуты не открыть. К тому времени Рашмика уже пробежит полпоселка, и ее следы затеряются среди следов других людей, которые выходили на поверхность по разным надобностям.
        Она опять проверила скафандр, отметив, что дисплей на запястье по-прежнему успокоительно-зелен, и только после этого начала процедуру разгерметизации. Рашмика ничего не услышала, но, едва воздух пошел вон из шлюза, ткань скафандра между соединительными кольцами вздулась - и двигать конечностями стало труднее. Дополнительный поток данных на щитке шлема оповестил, что теперь она в вакууме.
        Никто не стучал во внутреннюю дверь с той стороны. Рашмика старалась не думать о сигнализации, которая должна заголосить при срабатывании шлюза. Она не знала, есть ли в доме такая система, - родители могли и не сказать, на тот случай, если она решит сбежать. Скорее всего, ее опасения беспочвенны: нет ни сигнализации, ни защиты от детей, ни тайных кодов, которые нужно набрать на панели, чтобы выбраться наружу. Девушка столько раз представляла, как проходит через шлюз, что теперь не могла избавиться от легкого дежавю.
        Когда утек весь воздух, реле открыло замок наружной двери. Рашмика толкнула посильнее, но ничего не произошло. Потом дверь подалась - всего на дюйм, но этого оказалось достаточно, чтобы в шлюзовую камеру проник слепящий дневной свет, словно луч лазера уперся в визор Рашмики. Она толкнула сильнее, и дверь повернулась на петлях.
        Девочка протиснулась в проем и уселась на землю под открытым небом. Она заметила, что снаружи дверь покрыта утренней изморозью толщиной в дюйм. На Хеле и снег выпадал, особенности в ту пору, когда извергались гейзеры Келды или Рагнарека.
        Хотя по домашним часам было время рассвета, на поверхности это ничего не значило. Поселенцы - в большинстве своем беженцы с Йеллоустона - жили по двадцатишестичасовому суточному циклу и пользовались соответствующими часами, невзирая на то что Хела была совершенно другим миром, со своими сутками. Ее день длился около сорока часов, за это время она совершала полный оборот вокруг своей материнской планеты, газового гиганта Халдоры.
        Поскольку угол наклона оси спутника к плоскости его обращения был практически равен нулю, ночь в каждой точке Хелы продолжалась двадцать часов. Сейчас Равнина Вигрид находится на светлой стороне, и день тут продлится еще семь часов. На Хеле бывала и другая ночь, когда на своем пути по орбите она попадала в тень газового гиганта. Но эта ночь длилась всего два часа, слишком мало, чтобы ее принимать в расчет.
        Через несколько секунд визор автоматически потемнел, настроившись на яркость дневного света, и Рашмика смогла забрать свои вещи. Она вынула ноги из двери шлюза, поднялась и закрыла ее, запустив процедуру герметизации. Если родители уже рядом и даже одеты в скафандры, у нее целых две минуты, пока они не выберутся на поверхность. Если же решат пробираться по тоннелям к ближайшему общественному шлюзу, потратят еще больше времени.
        Рашмика повернулась к шлюзу спиной и пошла по улице, стараясь показать, что абсолютно спокойна и никуда не торопится. Она боялась, что ступать придется по свежей изморози и преследователям будет несложно определить взятое ею направление. Но снова повезло: в ту сторону уже прошли люди, а дальше следы расходились, и одна цепочка вела в сторону, противоположную той, куда намеревалась идти девушка.
        Судя по размеру, это были следы ее матери - у отца ступня больше. Что привело мать на поверхность? Рашмика не помнила, чтобы кто-то из семьи упоминал о своем недавнем выходе наружу.
        Вероятно, причина была пустяковой. Не стоит брать в голову - у Рашмики хватает своих проблем.
        Она кружным путем миновала черные стены радиаторных панелей, низкие оранжевые бугры генераторов энергии и навигационных маяков, запаркованные ледокаты со сглаженными инеем контурами. Рашмика оказалась совершенно права насчет следов - оглянувшись, она не сумела найти собственные в массе чужих.
        Девушка оставила позади шеренги радиаторных пластин и увидела поджидающий ее ледокат, отличающийся от других лишь тем, что на его ребристом капоте успела растаять наледь. Солнце светило очень ярко - не поймешь, горят ли лампы в салоне. На прозрачном ветровом стекле блестели расчищенные дворниками полукружья. Рашмике показалось, что внутри она видит движущийся силуэт.
        Она обошла вокруг приземистой, длинной, с расширяющимися книзу опорами машины. Корпус был черным; только идущий вдоль бортов узор со змейками слегка оживлял его облик. Передняя «нога» упирала в снег свою широкую лыжу с задранным носком; лыжами поменьше были снабжены две задние опоры.
        Рашмика засомневалась, та ли это машина. Было бы глупо теперь ошибиться. Девушка была уверена, что любой житель поселка моментально узнает ее даже в скафандре.
        Однако Крозет дал ей совершенно четкие инструкции. Рашмика с облегчением увидела неширокий трап, который при ее появлении опустился на снег. Поднявшись по прогибающемуся металлу, она вежливо постучала. Мучительное, хоть и недолгое, ожидание, и дверь скользнула в сторону, открыв шлюз. Она протиснулась в камеру - там было место только для одного человека.
        На частоте ее шлема прозвучал мужской голос - она тут же узнала Крозета.
        - Кто?
        - Это я.
        - Кто «я»?
        - Рашмика, - ответила она. - Рашмика Эльс. Мы же вроде договорились.
        Снова наступила тяжкая пауза; девушка уже совсем решила, что ошиблась машиной, - и мужчина ответил:
        - Еще не поздно передумать.
        - Я не передумаю.
        - Можно просто вернуться домой.
        - Родители не похвалят меня за выход наружу.
        - Да, - подтвердил мужчина, - они не будут в восторге. Но я знаю твоих предков, вряд ли с тебя спустят шкуру.
        Он был прав, но Рашмике не хотелось сейчас думать о родителях. Несколько недель она психологически готовилась - меньше всего ей нужны уговоры в последний миг. Пусть это и логичные уговоры.
        Она снова постучала в дверь, сильно, благо на руке была перчатка:
        - Так вы меня впустите или нет?
        - Я просто хотел убедиться, что ты решила окончательно. Обратного пути не будет, пока мы не встретим караван. Это не обсуждается. Сядешь в машину, и путешествие закончится только через три дня. Через шесть, если захочешь вернуться с нами. Никакое нытье и слезы на меня не подействуют.
        - Я ждала восемь лет, - ответила она. - Еще три дня погоды не сделают.
        Крозет хохотнул, а может, хихикнул - она не разобрала.
        - Знаешь, я тебе почти верю.
        - И правильно, - ответила Рашмика. - Я девочка, которая всегда говорит правду, помните?
        Через жалюзи пошел воздух. Одновременно Рашмика почувствовала движение, мягкое и ритмичное, словно качалась колыбель. Ледокат тронулся в путь, равномерно отталкиваясь задними лыжами.
        До сих пор Рашмика считала, что ее бегство началось, когда она выбралась из кровати, но только теперь стало ясно: она наконец по-настоящему отправилась в путь.
        Открылась внутренняя дверь, и Рашмика ступила в салон, отстегнула шлем и деловито повесила рядом с тремя другими. Внутри ледокат казался больше, чем снаружи, но она забыла о том, сколько места занимают двигатель, генераторы, топливные баки, система жизнеобеспечения и отсеки для грузов. Из-за них на борту тесно и шумно, а воздух такой, что хочется снова надеть шлем.
        Она надеялась привыкнуть, только сомневалась, что удастся это сделать за три дня.
        Ледокат раскачивался и вихлял. За окном кренился с боку на бок сверкающий белизной пейзаж. Рашмика ухватилась за поручень и уже собралась идти в нос машины, когда путь ей преградила худощавая фигурка.
        Это был сын Крозета, Кулвер. На Кулвере был охряного цвета комбинезон из грубой ткани, в многочисленных карманах звенели инструменты. Он был на год или два моложе Рашмики, светловолос, и с первого взгляда было ясно: парню не хватает витаминов. На Рашмику он смотрел с вожделением.
        - Все-таки решилась ехать с нами? Это хорошо. Будет время познакомиться поближе.
        - Я тут только на три дня, Кулвер. Лучше не строй планов.
        - Давай помогу тебе снять скафандр и провожу в нос. Папка сейчас занят, ему нужно вырулить из поселка. Из-за воронки приходится ехать в обход, поэтому немного трясет.
        - Спасибо, я сниму скафандр сама. - Рашмика кивнула в сторону кабины. - Почему бы тебе не вернуться? Наверное, твоя помощь там не будет лишней.
        - Отец справится. С ним же мать.
        Рашмика улыбнулась:
        - Надеюсь, ты этому рад - мать удержит мужиков от глупостей.
        - Она не против того, чтобы мы иногда развлекались, лишь бы без последствий.
        Машина снова накренилась, Рашмика качнулась к металлической стене.
        - Сказать по правде, она на все закрывает глаза.
        - Да, я наслышана. Ладно, скафандр действительно уже не нужен. Ты не покажешь, где я буду спать?
        Кулвер отвел ее в крошечный отсек, зажатый между парой гудящих генераторов. Внутри лежали жесткий матрас и стеганое одеяло из серебристой скользкой ткани. Чтобы уединиться, нужно задернуть занавеску.
        - Мы тут не особо роскошествуем, - заметил Кулвер.
        - Я рассчитывала на худшее.
        Кулвер прислонился к стене:
        - Точно не хочешь, чтобы я со скафандром помог?
        - Спасибо, справлюсь.
        - Есть что надеть?
        - Под скафандром я одета, и смена имеется. - Рашмика похлопала по сумке, которая висела под ранцем скафандра. Даже через плотный материал чувствовались твердые края компада. - Ты всерьез решил, что я забыла одежду?
        - Нет, - хмуро отозвался Кулвер.
        - Вот и отлично. А теперь почему бы тебе не сбегать в кабину и не сообщить родителям, что я в полном порядке? И еще передай, что я буду очень признательна, если мы как можно скорее покинем поселок.
        - Мы не можем ехать быстрее, - отозвался Кулвер.
        - Это меня и тревожит, - сказала Рашмика.
        - Куда-то торопишься?
        - Да, мне нужно добраться до соборов как можно скорее.
        Кулвер смерил ее взглядом:
        - На религию пробило?
        - Не совсем, - ответила она. - Просто мне нужно уладить одно семейное дело.

107-я Рыб, год 2615-й
        Куэйхи очнулся в темном, тесном пространстве, не способный двинуть ни рукой, ни ногой.
        Последовал миг блаженной дезориентации, без переживаний и тревог, пока он дожидался возвращения памяти. Но затем все воспоминания нахлынули, обрушились, как стенобитная машина, и лишь спустя время соблаговолили перетасоваться и разместиться в хронологическом порядке.
        Он вспомнил, как был разбужен, как получил нерадостное известие: его удостоила аудиенции королева. Вспомнил ее додекаэдрический зал, обставленный орудиями пыток, и зловещий мрак, изредка пронзаемый вспышками, когда в электрических ловушках гибли паразиты. Вспомнил череп с телевизионными глазницами. Вспомнил, как королева играла с ним, точно кошка с мышкой. Вспомнил все свои ошибки… и ту, самую страшную и горькую. Когда он поверил, что после всего содеянного может быть прощен.
        Он вскрикнул, внезапно сообразив, что с ним случилось и где он теперь. Крик вышел глухим и тихим, болезненно детским, и Куэйхи устыдился, что такой звук исторгся из его рта.
        Почему невозможно шевельнуться? Он точно не парализован - просто вокруг нет свободного пространства, ни единого кубического сантиметра.
        Место, где он находился, казалось отдаленно знакомым.
        Постепенно крики Куэйхи превратились в визг, потом ослабли до хриплого, тяжелого дыхания. Это продолжалось еще несколько минут, после чего он замычал, повторяя шесть последовательных нот с упорством безумца или монаха.
        «Значит, я уже подо льдом», - решил он.
        Не было ни погребальной церемонии, ни заключительной встречи с Жасминой. Его просто засунули в резной скафандр и похоронили в ледяном щите, который «Гностическое восхождение» толкало перед собой. Он понятия не имел, сколько прошло времени, час или неделя. Не смел думать о том, что, возможно, пробыл здесь дольше. Но вместе с ужасом пришло и понимание: чего-то, какой-то мелочи, недостает.
        Возможно, дело в ощущении, что он находится в знакомом, пусть и очень тесном месте. Или причина кроется в том, что тут совершенно ничего не видно.
        - Внимание, Куэйхи, - услышал он. - Внимание, Куэйхи. Торможение закончено, жду распоряжений для запуска системы.
        Это был спокойный, добродушный голос кибернетической субличности «Доминатрикс».
        Внезапно он осознал, что находится вовсе не в железном скафандре, а в перегрузочной капсуле «Доминатрикс», в гробу-матрице, предназначенном для защиты человеческого организма от многочисленных g. Куэйхи, одновременно оскорбленный и растерянный, перестал мычать. Конечно, у него отлегло от сердца. Но смена орудия многолетней пытки на относительно доброжелательную среду «Доминатрикс» оказалась настолько резкой, что у него просто не было времени на эмоциональную декомпрессию. Он мог лишь дрожать от шока и изумления.
        Появилось смутное желание снова погрузиться в кошмар и выбраться из него не скоро.
        - Внимание, Куэйхи. Жду распоряжений для запуска системы.
        - Не спеши, - сказал он.
        В горле пересохло, слова звучали невнятно. Должно быть, он в перегрузочной капсуле уже давно.
        - Слышь, помоги мне отсюда выбраться. Я…
        - Все в порядке, Куэйхи?
        - Да я бы не сказал…
        - А в чем дело? Вам нужна медицинская помощь, Куэйхи?
        - Нет, я… - Он осекся и всхлипнул. - Вытащи меня отсюда. Через минуту я приду в себя.
        - Хорошо, Куэйхи.
        В стенках гроба образовались расширяющиеся щели, в них хлынул свет. Внутри корабля стояла почти полная тишина, время от времени где-то щелкали остывающие трубопроводы. Так всегда бывало после торможения, перед началом высадки. Куэйхи потянулся, и его тело заскрипело, как старый стул. Ему было плохо, но все же не так, как после той ускоренной разморозки на борту «Гностического восхождения». Пребывая под наркозом внутри противоперегрузочной капсулы, он получал инъекции, и его основные физиологические процессы шли в нормальном режиме. В процессе изучения системы очередной звезды он проводил в капсуле считаные недели, - с точки зрения королевы, вред, причиняемый его организму криосном, перевешивал пользу от замедления старения.
        Куэйхи огляделся, все еще не смея поверить, что избавлен от заточения в резном скафандре. Может, он галлюцинирует? Может, попросту спятил, проведя несколько месяцев подо льдом? Но гиперреалистичность обстановки исключала любой вид галлюцинации. Он вспомнил, что раньше никогда не видел снов в ходе торможения, по крайней мере таких, от которых просыпаешься с криком.
        Время шло, и корабль становился все материальнее. Нет, это не игры психики.
        Все, что было, ему просто приснилось.
        - Клянусь Богом! - воскликнул Куэйхи и тотчас получил укол боли, обычное наказание за богохульство от индоктринационного вируса. Но теперь это ощущение было реальным, столь непохожим на ужас перед саркофагом, что он обрадованно повторил: - Клянусь Господом, я никогда не верил, что во мне это есть.
        - Что в вас есть, Куэйхи?
        Иногда корабль считал своим долгом поддержать беседу. Словно втайне страдал от скуки.
        - Не важно, - ответил Куэйхи, уже отвлекшись на другую мысль.
        Обычно, когда он выбирался из капсулы, ему хватало места, чтобы размяться и пройтись по длинному, узкому проходу вдоль оси кораблика. Теперь же локоть уперся во что-то, чего прежде здесь не было. Он обернулся, уже догадываясь, что увидит.
        Изъеденный коррозией, обожженный металл цвета пьютера. Поверхность, покрытая маниакально подробными рисунками. Форма, имеющая отдаленное сходство с человеческим телом. Темная зарешеченная щель там, где должны быть глаза.
        - Сука! - выругался он.
        - Обязан проинформировать, что присутствие резного скафандра на борту должно успешно отразиться на выполнении вашей миссии, - сухо проговорил корабль.
        - Тебе этот текст в программу записали?
        - Да.
        Куэйхи заметил, что скафандр подключен к бортовой матрице жизнеобеспечения, толстые провода и шланги протянулись от гнезд и патрубков в боках скафандра к стенам. Он провел пальцами от одной приваренной заплатки к другой, словно по извилистому следу змеи. На ощупь металл был чуть теплый и дрожал, словно внутри что-то жило и работало.
        - Осторожно! - предостерег корабль.
        - Почему? - спросил Куэйхи. - Внутри кто-то есть?
        У него зародилось тошнотворное подозрение.
        - Господи! Там внутри кто-то есть. Кто?
        - Довожу до вашего сведения: внутри Морвенна.
        Конечно. Конечно! Теперь все встало на свои места.
        - Ты сказал, что я должен быть осторожен. Почему?
        - Мне сообщили, что скафандр запрограммирован умертвить содержимое при попытке постороннего воздействия на оболочку, швы или порты системы жизнеобеспечения. Я также должен предупредить вас, что только генерал-полковник медицинской службы Грилье уполномочен снять этот скафандр, не рискуя убить находящегося в нем человека.
        Куэйхи отодвинулся от скафандра:
        - Ты хочешь сказать, что мне запрещено даже прикасаться к нему?
        - В данных обстоятельствах прикасаться к скафандру было бы неосмотрительно.
        Он едва не рассмеялся. Жасмина и Грилье превзошли себя. Сначала аудиенция с королевой, когда та убедила Куэйхи, что ее терпение иссякло. Потом сыгранная с ним злая шутка, чтобы он решил, будто находится в скафандре. Его заставили думать, что он заживо погребен во льду и так проведет, быть может, десять лет. И вот теперь это: финальная насмешка, завершающий штрих. Его последний шанс восстановить свою репутацию. Сомневаться нечего: другого шанса не будет.
        Теперь это ясно, как никогда. Жасмина показала, что случится, если Куэйхи снова подведет ее. Пустые угрозы не в стиле королевы.
        Однако хитроумность Жасмины простирается дальше: в резном скафандре заключена Морвенна; и он не может укрыться в планетной системе и дождаться, когда «Гностическое восхождение» улетит. Нет теперь у него другого выбора, как вернуться, завершив дело, к королеве. И надеяться можно только на две вещи: что он не разочарует Жасмину и что она согласится выпустить Морвенну из резного скафандра.
        Внезапно его посетила новая мысль:
        - Она в сознании?
        - Скоро очнется, - ответил корабль.
        Обладая физиологией ультра, Морвенна гораздо легче, чем Куэйхи, переносила торможение корабля, и тем не менее казалось, что скафандр слегка модифицирован, чтобы защищать ее тело.
        - Я могу общаться с ней?
        - Да, в любое время. Я обеспечу протокол корабль-скафандр.
        - Хорошо, подключи меня.
        Подождав секунду, он спросил:
        - Морвенна?
        - Хоррис.
        Ее голос был слаб и далек. Куэйхи с трудом верилось, что их разделяют считаные сантиметры металла: с таким же успехом это могли быть двести световых лет свинца.
        - Хоррис? Где?.. Что случилось?
        Как объяснить человеку, что он заживо замурован в резной скафандр? Какие слова выбрать? Смешно, но можно начать с того, что наконец-то они остались одни.
        - Морвенна, есть проблемы, но ты не волнуйся. Все закончится хорошо, поверь, и не надо паниковать. Можешь мне это пообещать?
        - Что случилось? - В голосе Морвенны появилась нотка беспокойства.
        Он спохватился: лучший способ устроить панику - это попросить людей не паниковать.
        - Морвенна, расскажи, что ты помнишь. Только спокойно и не торопясь.
        Она вздохнула, успокаиваясь, хотя в голосе уже пробивалась истерика.
        - С чего начать?
        - Ты помнишь, как меня повели к королеве?
        - Да.
        - И как вывели из ее тронного зала?
        - Да… да, помню.
        - Помнишь, ты пыталась их остановить?
        - Нет, я…
        Куэйхи решил, что связь прервалась, - динамик вдруг умолк.
        - Подожди… Да, я помню.
        - А потом?
        - Ничего.
        - Морвенна, меня отвели в операционную Грилье. И там показали жуткую вещь.
        - Нет… - начала она, ошибочно решив, что ужасное случилось с Куэйхи, а не с ней.
        - Мне показали резной скафандр, - продолжал он. - А запечатали в него не меня, а тебя. Вот почему нельзя паниковать.
        Собеседница приняла новость лучше, чем он ожидал. Бедная храбрая Морвенна. В их паре самой смелой всегда была она. Он знал: если бы ее наказали открыто, она бы не дрогнула. В нем самом такой силы не было. Он был трусом, слабаком и эгоистом. Неплохой парень, но не тот, кем можно восторгаться. Его жизнь сложилась под влиянием его изъянов. Он знал это и не строил иллюзий.
        - Значит, я теперь подо льдом? - спросила она.
        - Нет, - ответил он. - Все не настолько плохо.
        Он вдруг понял, насколько абсурдна для Морвенны эта незначительная деталь - погребена она во льду или нет.
        - Ты внутри скафандра, но не подо льдом. И это случилось не по твоей вине. Во всем виноват я. А твое заточение нужно для того, чтобы я действовал определенным образом.
        - Где я?
        - Рядом со мной, на борту «Доминатрикс». Похоже, мы только что закончили торможение перед новой планетной системой.
        - Я ничего не вижу и не могу пошевелиться.
        Он смотрел на скафандр, мысленно представляя ее. И хотя она всеми силами старалась скрыть чувства, он достаточно знал ее, чтобы понимать, как ей страшно. Устыдившись, он быстро отвернулся:
        - Корабль, ты можешь сделать так, чтобы она видела?
        - Этот канал отключен.
        - Так включи его, черт возьми.
        - Запрещено. Довожу до вашего сведения, что заключенный может общаться с окружающим миром только через предоставленный аудиоканал. Любые попытки задействовать другие каналы будут приравнены к…
        Куэйхи махнул рукой:
        - Ладно. Послушай, Морвенна, эти сволочи постарались, чтобы ты не могла видеть. Догадываюсь, что идея принадлежит Грилье.
        - Вообще-то, он не единственный мой враг.
        - Может, и так, но я уверен, что здесь он приложил руку.
        С брови сорвалась и поплыла в невесомости капля пота. Он вытер лоб тыльной стороной кисти.
        - Я во всем виноват.
        - Где ты?
        Вопрос удивил его.
        - Рядом с тобой, вишу в воздухе. Я думал, ты слышишь мой голос сквозь металл скафандра.
        - Я слышу твой голос у себя в голове. И он звучит так, словно ты очень далеко. Мне страшно, Хоррис. Не знаю, смогу ли выдержать.
        - Ты не одна, - ответил он. - Я тут, с тобой. Только сохраняй спокойствие. Все будет хорошо, и через пару месяцев мы вернемся с победой.
        - Через пару месяцев? - Теперь в ее голосе звучало отчаяние.
        - Послушать тебя, так это всего ничего.
        - Но все-таки лучше, чем через несколько лет. Морвенна, прости меня. Обещаю вытащить тебя из этой передряги.
        Куэйхи до боли потер глаза.
        - Хоррис?
        - Да, - ответил он сквозь слезы.
        - Не дай мне умереть вот так. Пожалуйста.
        - Морвенна, - сказал он немного погодя, - слушай меня внимательно. Я сейчас ненадолго уйду. В рубку. Надо проверить, где мы находимся.
        - Я не хочу, чтобы ты уходил.
        - Мы будем слышать друг друга. Мне позарез нужно там побывать, Морвенна. По-другому нельзя. Если не сделаю этого, нам несдобровать.
        - Хоррис!
        Но он уже оттолкнулся, полетел к противоположной стене и ухватился там за скобы с мягким покрытием. Перебирая руками, двинулся по узкому коридору в сторону рубки. Куэйхи так и не приспособился к невесомости, но корабль-разведчик с узким, как игла, корпусом был слишком мал для центробежной гравитации. Станет легче, когда они отправятся в путь: гравитацию будут создавать двигатели «Доминатрикс».
        В другое время он бы порадовался тому, что оказался вдали от команды «Гностического восхождения». В предыдущих разведывательных полетах Морвенны с ним не было, и, скучая по ней в этих недолгих разлуках, он тем не менее упивался независимостью от высокомерных ультра. Он не был совсем уж асоциален; когда жил в бурлящей человеческой цивилизации, не отличался общительностью, но всегда имел пять-шесть сильных друзей. У него всегда были любовницы, чаще редкого, экзотического или - как в случае Морвенны - откровенно опасного типа. Но внутренность корабля Жасмины давила на психику, вызывала боязнь замкнутого пространства. Здесь все было настолько пропитано паранойей и интригами, что он часто задыхался и тосковал по суровой простоте разведывательного полета на борту малого корабля.
        Так «Доминатрикс» и содержащийся в ней крошечный разведывательный шаттл стали его личной империей в пределах доминиона, имя которому - «Гностическое восхождение». Корабль кормил и обихаживал Куэйхи, угадывая его желания со сноровкой опытной куртизанки. Чем больше времени пилот проводил на борту, тем глубже субличность изучала его капризы и слабости. Корабль ставил музыку, которая не только более всего подходила к настроению Куэйхи, но и отвлекала от опасных самокопаний или легкомысленной эйфории. Корабль готовил еду, которой Куэйхи нипочем не добился бы от пищевых синтезаторов «Гностического восхождения». Корабль преподносил эффектные сюрпризы, когда казалось, что его хранилища информации уже истощены. Корабль знал, когда Куэйхи пора спать, а когда нужно стимулировать организм для полноценной работы. Корабль устраивал развлечения, если Куэйхи скучал, и симулировал мелкие аварии, если пилот выказывал признаки опасного благодушия.
        Временами Куэйхи казалось, что не только корабль изучил его досконально, но и сам он в некотором смысле дополнил свое «я» бортовой компьютерной системой. Это слияние происходило даже на биологическом уровне. Ультра всякий раз стерилизовали корабль-разведчик по его возвращении в ангар, но Куэйхи помнил, что в первый раз, когда очутился на его борту, там витали другие запахи. Теперь же внутри «Доминатрикс» пахло жильем. Домом.
        Однако сейчас всякое ощущение того, что корабль - его убежище, его крошечный рай, ушло. Беглого взгляда на резной скафандр было довольно, чтобы понять: Жасмине удалось проникнуть в святая святых Куэйхи.
        Второго шанса не будет. Все, что у него осталось, сосредоточилось впереди, в планетной системе.
        - Сука, - снова сказал он.
        Добравшись до рубки, Куэйхи втиснулся в кресло пилота. «Доминатрикс» состояла в основном из двигателя и запаса топлива, поэтому отсек управления был совсем крошечным - минимальное расширение в конце узкого коридора, вроде резервуарчика с ртутью у градусника. Лобовой овальный иллюминатор не показывал ничего, кроме межзвездной пустоты.
        - Авионика! - скомандовал Куэйхи.
        Приборные панели сомкнулись вокруг него, словно щипцы. Дисплеи помигали и изобразили анимированные диаграммы и сенсорные панели; куда бы ни переместился фокус зрения пилота, картинки сопровождали его.
        - Куэйхи, жду ваших распоряжений.
        - Минутку…
        Первым делом он проверил основные системы, убеждаясь, что субличность не пропустила ничего критически важного. Расход топлива немного больше, чем можно было ожидать в данной точке разведывательного полета, но это объяснялось дополнительным весом резного скафандра. Тем не менее запас топлива достаточный, беспокоиться не стоит. В остальном полный порядок: торможение прошло гладко, все системы функционировали в нормальном режиме - от внешних датчиков и системы жизнеобеспечения до шаттла для ближних полетов, который покоился в брюхе «Доминатрикс», словно дельфиний эмбрион в ожидании своего появления на свет.
        - Корабль, есть ли особые инструкции для этой разведывательной миссии?
        - Мне ничего подобного не сообщали.
        - Ладно. Каково состояние материнского корабля?
        - Я непрерывно получаю телеметрию с «Гностического восхождения». Рандеву должно произойти как обычно - через шесть или семь недель разведывательного полета. Топлива достаточно.
        - Понял.
        Ясно, что у Жасмины не было резона бросать его без запаса топлива, однако приятно уже то, что хотя бы на сей раз она проявила здравомыслие.
        - Хоррис? - раздался голос Морвенны. - Поговори со мной. Где ты?
        - Я впереди, - ответил он. - Проверяю корабль. Вроде все в порядке, но я должен был убедиться сам.
        - Ты уже знаешь, где мы?
        - Сейчас выясню.
        Он коснулся сенсорной панели, включив голосовой контроль над важнейшими системами корабля.
        - Оборот - одна восьмая по часовой, поворот - тридцать секунд! - приказал Куэйхи.
        Дисплей показал выполнение маневра. Звезды, слабо мерцавшие в овальном иллюминаторе, неспешно потекли из одного угла в другой.
        - Поговори со мной, - снова попросила Морвенна.
        - Я разворачиваю корабль. После торможения мы летели хвостом вперед. Через несколько минут будем смотреть прямо на планетную систему.
        - Жасмина что-нибудь говорила тебе об этих планетах?
        - Насколько я помню, нет. А тебе?
        - Ничего, - ответила она.
        Впервые после пробуждения ее голос звучал почти как раньше. Куэйхи подумал, что это благодаря механизму совладания. Если вести себя как в обычной ситуации, паника над тобой не властна.
        Паника - последнее, что нужно человеку, заточенному в резной скафандр.
        - Она сказала, - продолжила Морвенна, - что это еще одна совершенно бесполезная с виду система. Просто звезда и несколько планет. Никаких признаков человека. Медвежья дыра, и только.
        - Никаких признаков человека - это вовсе не значит, что тут никогда никого не было. Кто-нибудь мог пролетать мимо и заглянуть, как это сделаем мы. И возможно, он что-то оставил после себя.
        - Будем всей душой надеяться, что оставил, - едко проговорила Морвенна.
        - Я стараюсь быть оптимистом.
        - Извини. Знаю, ты хочешь как лучше, но стоит ли рассчитывать на невозможное?
        - Ничего другого нам не остается, - прошептал он, надеясь, что бортовая субличность не услышит этих слов и не передаст их Морвенне.
        К этому времени корабль почти завершил маневр, развернувшись кругом. Крупная звезда вошла в поле зрения и остановилась в центре овального экрана. Вблизи она напоминала солнце, и без защитных светофильтров иллюминатора на нее было бы больно смотреть.
        - Так, есть кое-что, - сказал Куэйхи. - Давай-ка приглядимся. По спектральному классу - холодная G. В главной последовательности - около трех пятых солнечной светимости. Несколько пятен, но никакой опасной коронарной активности. Расстояние - около двадцати астрономических единиц.
        - Мы еще далеко, - отозвалась Морвенна.
        - Не очень, если хотим иметь орбиты всех основных планет в одном объеме.
        - Что известно про миры?
        - Подожди минуту.
        Проворные пальцы Куэйхи снова отрегулировали что-то на пульте, и изображение на переднем экране изменилось, появились цветные линии сплющенных в эллипсы орбит, каждая со списком характеристик вращающейся по этой орбите планеты. Куэйхи изучил параметры: масса, орбитальный период, долгота дня, наклон оси, диаметр, сила притяжения на поверхности, средняя плотность, напряженность магнитосферы, наличие единичных спутников или колец. По границам доверительных интервалов заключил, что они получены самой «Доминатрикс», воспользовавшейся своими датчиками и алгоритмами интерпретации данных. Если бы корабль взял сведения о планетах из какой-либо существующей базы, цифры были бы куда конкретнее.
        Данные будут уточняться по мере приближения корабля к системе, но до тех пор стоит помнить, что эта область космоса практически не исследована. Возможно, тут кто-то пролетал, но вряд ли задерживался, чтобы составить полный отчет по официальной форме. А значит, в этом неизученном и неосвоенном месте вполне можно поживиться чем-нибудь ценным.
        - Жду распоряжений, - сказал корабль.
        - Хорошо, хорошо, - ответил Куэйхи. - Никаких аномалий не обнаружено, поэтому осмотрим все планеты подряд по направлению к солнцу, а после займемся находящимися по ту сторону. Давай-ка рассчитай пять самых перспективных с точки зрения экономии маршрутов поиска и покажи их мне. Если целесообразно пропустить одну из планет и вернуться к ней, продумай и такой вариант.
        - Прошу подождать.
        Куэйхи и глазом не успел моргнуть, как были готовы результаты расчетов.
        - Поставленная вами задача имеет несколько вариантов решения, и я не вижу однозначно предпочтительного. Также не считаю оптимальным поиск без учета последовательности расположения планет.
        - Хорошо. Покажи пять лучших вариантов, в порядке увеличения расчетного времени торможения.
        Маршруты поменялись местами. Куэйхи чесал подбородок, раздумывая, какой выбрать. Можно попросить корабль, чтобы самостоятельно назначил маршрут, руководствуясь его собственными сложными критериями, однако Куэйхи всегда предпочитал оставлять решающий выбор за собой. Один вариант всегда на первый взгляд казался лучше других; вот тут-то и шла в ход интуиция. Куэйхи готов был признать, что действует наобум, но он не считал, что от этого решение не теряет своей ценности. Суть планетарной разведки как раз в применении тех зыбких и тонких навыков и умений, которые нелегко превратить в алгоритм для машинных расчетов. Именно ради личного участия в выборе маршрута, который по неведомым причинам оказывался наиболее подходящим, он и находился на борту.
        В этот раз выбор совсем не выглядел очевидным. Ни одно из решений не отличалось изяществом, однако Куэйхи к подобному привык: никогда все планеты системы не выстроятся для тебя так, чтобы их было удобно посещать. Порой везло, и в момент его прибытия две или три планеты оказывались в тех точках своих орбит, которые позволяли разработать очень выигрышный, почти прямой маршрут. Но здесь орбиты всех планет располагались под разными углами друг относительно друга. Любой маршрут осмотра будет напоминать прогулку пьяного.
        Есть небольшое утешение. Можно менять направление более-менее регулярно, и тогда для полного торможения и близкого осмотра очередной планеты не придется тратить много топлива. Вместо того чтобы сбросить инструментальный зонд, пролетая над планетой на большой скорости, он сможет воспользоваться «Дочерью мусорщика» и хорошенько осмотреть мир вблизи.
        Решив, что обязательно воспользуется «Дочерью мусорщика», Куэйхи забыл о спутнице. Но только на минуту. Потом пришла мысль, что, покинув «Доминатрикс», он покинет и Морвенну.
        Как она к этому отнесется?
        - Вы уже сделали выбор, Куэйхи? - спросил корабль.
        - Да, - ответил он, - пожалуй, это маршрут номер два.
        - Ваше решение окончательное?
        - Давай-ка посчитаем еще раз. Минимальное время торможения, неделя на осмотр самой большой планеты, две - на газовый гигант с большим количеством спутников… несколько дней на водные миры… И останется еще запас топлива - вдруг мы найдем что-нибудь тяжелое.
        - Я согласен.
        - Корабль, ты дашь мне знать, если заметишь что-нибудь необычное? Ведь у тебя нет инструкций не делать этого?
        - Никаких, Куэйхи.
        - Хорошо.
        - Можете рассчитывать на меня, Куэйхи.
        - Так ведь больше мне рассчитывать и не на кого.
        Способен ли корабль уловить в его голосе нотку недоверия?
        - Хоррис? - Теперь к нему обращалась Морвенна. - Хоррис? Что случилось?
        Должно быть, пока обсуждался маршрут разведки, корабль отключил ее звуковой канал.
        - Просто анализирую разные возможности, выбираю маршрут осмотра планет. Попробуем к ним приглядеться вблизи.
        - А там есть что-нибудь интересное?
        - В глаза пока ничего не бросается, - ответил он. - Обычная одиночная звезда и при ней семейство планет. Нигде не видно поверхностной биосферы или признаков того, что кто-то побывал тут до нас. Если на поверхности и рассыпаны мелкие артефакты, то мы, скорее всего, не заметим их - разве что они сами громогласно не заявят о своем присутствии. Это маловероятно, но я не поддаюсь унынию. Мы подлетим и хорошенько осмотримся.
        - Нужна осторожность, Хоррис. Там могут быть опасности, которых не найдешь ни на одной карте.
        - Опасности есть везде, - ответил он, - и при данных обстоятельствах я бы не слишком тревожился из-за них.
        - Куэйхи, - заговорил корабль, прежде чем Морвенна успела что-то сказать, - вы готовы приступить к исследованию планет?
        - Предлагаешь лечь в противоперегрузочную капсулу?
        - Первоначальное ускорение составит одно g, пока я не закончу диагностику двигательной системы. После этого, когда вы будете в капсуле, ускорение возрастет до предела ее надежности.
        - А что будет с Морвенной?
        - На ее счет не было никаких специальных указаний.
        - Торможение пойдет на обычных пяти g или тебе велено замедлить его?
        - Торможение будет произведено в обычных безопасных пределах.
        Хорошо. Морвенна должна выдержать перегрузки - на первый взгляд модифицированный Грилье резной скафандр обеспечивает узнице ту же защиту, что и противоперегрузочная капсула.
        - Корабль, - сказал он, - ты проследишь, чтобы для Морвенны защита от перегрузок работала в нормальном режиме?
        - Система защиты от перегрузок включается автоматически.
        - Отлично. Морвенна, ты все слышала?
        - Слышала, - сказала она. - Не задашь ли кораблю еще один вопрос? Если он может усыплять меня, когда считает нужным, то почему бы не усыпить меня на весь срок полета?
        - Корабль, ты слышал?
        - Могу при необходимости.
        Стыдно, но Куэйхи не догадался сам задать этот вопрос, причем в самом начале. Он спохватился, что совсем не думал о том, каково Морвенне внутри резного скафандра.
        - Ну что, Мор, хочешь заснуть прямо сейчас? Проснешься уже на пути к «Гностическому восхождению».
        - А если у тебя ничего не выйдет? Думаешь, мне позволят проснуться?
        - Не знаю, - ответил он. - Надеюсь что-нибудь разыскать. Я ведь прилетел сюда не проигрывать.
        - Ты всегда был чересчур самоуверен, - сказала Морвенна. - Всегда держался так, словно иначе как по-твоему и быть не может.
        - Просто иногда я не сомневаюсь в успехе.
        - А сейчас?
        - Я сказал Жасмине, что чувствую: удача может вернуться ко мне. И я не лгал.
        - Надеюсь, ты не ошибаешься, - сказала Морвенна.
        - Так ты согласна уснуть?
        - Нет, - ответила она. - Я останусь с тобой. Когда ты будешь спать, буду спать и я. Решение окончательное.
        - Понимаю.
        - Найди там что-нибудь, Хоррис. Пожалуйста. Ради нас обоих.
        - Найду, - ответил он.
        И вдруг ощутил уверенность. Бессмысленную, нелогичную, но твердую и горькую, словно желчный камень.
        - Корабль, - приказал он, - вперед!
        Глава пятая
        Арарат, год 2675-й
        Скорпион и Клавэйн почти достигли палатки, когда из-за нее появился Васко, - он обошел кругом и остановился перед входом. Под порывами ветра ходуном ходили грязно-зеленые пластиковые стены, гудели растяжки. В голосе ветра слышалось нетерпение, как будто стихия пыталась загнать людей внутрь. Васко ждал и нервничал, не зная, куда девать руки.
        Клавэйн удивленно оглядел его.
        - Я думал, что ты приплыл один, - тихо обратился он к спутнику.
        - Из-за него не беспокойся, - ответил тот. - Парень немного удивился, узнав, что ты все это время был здесь, но, похоже, он уже привык.
        - Да, лучше пусть знает правду.
        - Невил, не пугай его. Ты и так столько лет изображал монстра и тирана.
        Когда они подошли к палатке на расстояние слышимости, Клавэйн спросил:
        - Ты кто, сынок?
        - Васко, сэр, - ответил молодой человек. - Васко Малинин.
        - Судя по имени, с Ресургема?
        - Я родился здесь, сэр. Отец и мать с Ресургема. Перед эвакуацией они жили в Кювье.
        - Но лет тебе совсем немного.
        - Двадцать, сэр.
        - Он родился через год или два после основания колонии, - пояснил Скорпион вполголоса. - Один из старших. Уже появилось второе поколение. Его родители не помнят Ресургема, не помнят даже полета на Арарат.
        Клавэйн вздрогнул, словно ничего страшнее в жизни не слышал:
        - Скорпион, мы не собирались тут селиться. Арарат - временная остановка в пути. Даже название планеты - глупая шутка. Не стоит пускать корни на планете, названной в шутку.
        Скорпион подумал: когда-то они договорились оставить на Арарате часть людей, а большинство полетит дальше. Но сейчас не следует напоминать Клавэйну об этом.
        - Люди есть люди, - сказал он. - А свиньи есть свиньи. Невозможно удержать нас от размножения, как невозможно согнать кошек в стаю.
        Клавэйн снова повернулся к Васко:
        - Где ты работаешь?
        - На пищевой фабрике, сэр, в основном при баках-отстойниках, счищаю осадок со скребков и меняю лопасти верхних пеноотделителей.
        - Похоже, работа интересная.
        - Скажу честно, сэр: будь она интересной, вы бы меня сегодня здесь не встретили.
        - Васко еще состоит в силах безопасности, - добавил Скорпион. - Прошел обычную подготовку: обращение с оружием, усмирение бунтов и все такое. Но по большей части он тушит пожары или помогает распределять продукты и медикаменты, поступающие со складов центральной хозяйственной службы.
        - Полезная деятельность, - заметил Клавэйн.
        - Никто не станет с этим спорить, а уж Васко и подавно, - сказал Скорпион. - Но почему-то он без конца донимает начальника самообороны просьбами взять его на полную ставку. Отзываются о парне неплохо, и он мечтает о чем-то более увлекательном, чем разгребание дерьма.
        Клавэйн, щурясь, посмотрел на Васко:
        - Что Скорпион успел рассказать тебе о капсуле?
        Васко взглянул на свинью, потом на Клавэйна:
        - Ничего, сэр.
        - Сказал то, что ему следует знать, - проворчал Скорпион. - То есть самую малость.
        - Пожалуй, надо выложить ему все, - проговорил Клавэйн.
        Скорпион повторил историю, уже рассказанную Клавэйну. Не без удовольствия он наблюдал за тем, как новость проникает в сознание Васко и меняет выражение его лица.
        Нельзя было упрекать за это парня, ведь двадцать лет жизни на Арарате, в полном отрыве от человечества, особым образом сформировали его психику. Изоляция въелась в самую душу, как постоянный шум моря, как запах озона и гнилых водорослей; вездесущие, вечные, они не отмечались сознанием, будто и вовсе не существовали. И вот теперь эту изоляцию пробило: капсула напомнила о том, что океанический мир - лишь хрупкое временное убежище посреди расширяющейся зоны военного конфликта.
        - Дело в том, - продолжал Скорпион, - что нам неохота поднимать тревогу, пока не узнаем, что произошло на самом деле и кто находится внутри капсулы.
        - Похоже, у тебя имеются догадки на этот счет, - подал голос Клавэйн.
        Скорпион кивнул:
        - Это может быть Ремонтуар. Мы всегда считали, что «Свет Зодиака» рано или поздно объявится. На самом деле ждали его даже раньше, но неизвестно, что с ним случилось после того, как мы расстались, сколько времени потребовалось кораблю, чтобы привести себя в порядок. Возможно, в капсуле мы найдем моего второго любимого сочленителя.
        - Что-то не слышу особой надежды на это в твоем голосе.
        - Объясни мне, Клавэйн, - продолжил Скорпион. - Если это Ремонтуар и его спутники, то к чему такая скрытность? Почему они не встали на орбиту и не объявили о своем прибытии? Ведь можно было сбросить капсулу ближе к берегу, и нам бы не пришлось так долго ее разыскивать.
        - Поищи причины, заставившие их поступить наоборот, - сказал Клавэйн. - Ведь там может оказаться твой самый нелюбимый сочленитель.
        - Само собой, я подумал и об этом. Если бы Скади прилетела в нашу планетную систему, то наверняка сделала бы это тайно, причем весь рейс прошел бы в режиме максимальной скрытности. И все равно мы бы что-нибудь заметили. К тому же для вторжения мало одной капсулы - если только в ней не спрятано нечто чудовищное.
        - Скади сама чудовище, - ответил Клавэйн. - Но согласен: я тоже не думаю, что это она. Высадка на планету в одиночку - самоубийственная и бессмысленная выходка, совсем не в ее стиле.
        Они добрались до палатки. Клавэйн открыл дверь и вошел первым. Задержавшись у входа, он осмотрел помещение, словно собирался кого-то в чем-то упрекнуть, словно здесь жил кто-то еще, совершенно посторонний.
        - Я успел привыкнуть к этому месту, - сказал он, будто оправдываясь.
        - Намекаешь, что не настроен возвращаться? - спросил Скорпион.
        Он все еще чуял запах Клавэйна, оставшийся тут с давних пор.
        - Я всегда стараюсь делать то, что нужнее в данный момент.
        Клавэйн закрыл дверь и повернулся к Васко:
        - Что ты знаешь о Ремонтуаре и Скади?
        - Кажется, впервые слышу эти имена.
        Клавэйн опустился на складной стул, оставив гостей стоять.
        - Ремонтуар был и остается моим старым другом и союзником. Он тоже сочленитель. Мы знакомы еще с марсианской войны, когда дрались друг с другом.
        - А Скади, сэр?
        Клавэйн взял кусок плавника и принялся его рассматривать с задумчивым видом.
        - Скади другого поля ягода. Она тоже сочленитель, но из поколения помоложе. Эта женщина умнее и быстрее нас, и у нее нет никаких эмоциональных связей с традиционным гуманизмом. Когда угроза вторжения ингибиторов стала очевидной, Скади решила спасти Материнское Гнездо и сбежать из нашего сектора космоса. Мне не понравилась идея бросить сражающееся человечество на произвол судьбы и спасти собственную шкуру, и я дезертировал. Ремонтуар после некоторых колебаний примкнул ко мне.
        - Скади ненавидит вас обоих? - спросил Васко.
        - Думаю, она до сих пор надеется, что у Ремонтуара остались сомнения и он может перейти на ее сторону, - ответил Клавэйн. - Я же сжег почти все мосты между мной и Скади. Помнится, как-то раз чуть не убил ее, обезглавил швартовочным тросом.
        Скорпион пожал плечами:
        - Бывает и такое.
        - Ее спас Ремонтуар, - продолжал Клавэйн. - Возможно, это что-то значит… хотя потом он предал Скади. Однако насчет ее лучше не строить никаких предположений. Вроде бы позже я убил ее еще раз, но не исключено, что она опять сумела ожить. Судя по ее последней передаче…
        - Сэр, значит, мы ожидаем Ремонтуара и остальных? Зачем?
        Клавэйн покосился на Скорпиона:
        - Он вообще ничего не знает?
        - Это не его вина, - ответил свинья. - Не забывай, Васко родился здесь. Случившееся до его рождения, и тем более до нашего прибытия сюда, для него древняя история. Как и для всей нашей молодежи - и людей, и свиней.
        - Но это его не оправдывает, - насупился Клавэйн. - Мы в его годы были любознательнее.
        - Вы в его годы считались слабаками, если не устраивали до завтрака парочку геноцидов.
        Клавэйн ничего не сказал. Он положил кусок плавника и взял новый, проверяя остроту его кромок на волосках правой руки.
        - Мне кое-что известно, сэр, - торопливо заговорил Васко. - Я знаю, что вы прилетели на Ресургем с Йеллоустона, когда машины принялись разрушать нашу планетную систему. Вы спасли колонистов, вывезли на борту «Ностальгии по бесконечности» - нас было около двухсот тысяч.
        - Точнее, сто семьдесят тысяч, - поправил Клавэйн. - И не было дня, когда бы я не сожалел о тех, кого не удалось спасти.
        - Никто тебя в этом не винит, - проворчал Скорпион. - Спасенных куда больше.
        - История рассудит, прав я или виноват.
        Скорпион вздохнул:
        - Если угодно заниматься самокопанием, воля твоя. Мне важнее разобраться с выловленной из моря капсулой и обеспечить безопасность колонии, которая хочет, чтобы вернулся ее глава. Предпочтительно вымытый и выбритый и чтобы от него не разило водорослями и грязным бельем. Верно я говорю, Васко?
        Клавэйн несколько секунд пристально рассматривал парня. Светлые волоски на затылке Скорпиона поднялись дыбом. Он четко ощущал, как Клавэйн оценивает Малинина по каким-то своим критериям, которые накапливал и оттачивал не одно столетие. На глазах у свиньи в эти секунды решалась судьба Васко. Если Клавэйн решит, что молодой человек не заслуживает его доверия, то неосторожным откровениям конец - ни слова не будет сказано о неизвестных колонии людях. Общение юноши со стариком ограничится незначительными вопросами, и очень скоро Васко забудет об услышанном сегодня.
        - Нам бы не помешала ваша помощь, - сказал Васко, поглядывая на Скорпиона. - Вы нужны нам, сэр. Особенно теперь, накануне перемен. Если они будут, эти перемены…
        - Будут, не сомневайся, - уверил Клавэйн, наливая себе стакан воды.
        - Тогда возвращайтесь с нами, сэр. Если окажется, что в капсуле Ремонтуар, он будет рад, что его поприветствуете именно вы.
        - Он прав, Невил, - сказал Скорпион. - Ты нужен колонии. Хотя бы для того, чтобы дать мне приказ о вскрытии капсулы… Сам я, наверное, счел бы за лучшее просто утопить ее в море.
        Клавэйн молчал. Снова загудели под напором ветра растяжки. За минувший час свет в палатке чуть померк - Яркое Солнце опустилось за горизонт.
        Скорпион чувствовал, что у него не осталось сил; в последнее время такая слабость часто приходила по вечерам. Он совсем не думал об обратном плавании, убежденный почему-то, что на море скоро поднимется волна.
        - Если я отправлюсь с вами… - начал Клавэйн.
        Он замолчал и глотнул из стакана. Прежде чем продолжать, облизнул губы.
        - Если я отправлюсь с вами, это ничего не изменит. Я перебрался сюда не без причин, и эти причины сохранились. Как только будет решена проблема, я вернусь сюда.
        - Понял, - ответил Скорпион, который надеялся услышать совсем другое.
        - Вот и хорошо. Потому что я говорю совершенно серьезно.
        - Главное, ты будешь присутствовать при вскрытии капсулы.
        - Буду, но не более того.
        - Клавэйн, ты нужен людям. Как бы ни было тебе трудно, пойми это. Тому, кто столько сделал для нас, нельзя отказываться от ответственности.
        Клавэйн поставил стакан:
        - А что я сделал для вас? Впутал в войну, лишил родного дома и перетащил в жалкую дыру, на другую планету? Вряд ли, Скорпион, за такое можно благодарить. Я считаю, мне нужно каяться перед вами и надеяться на снисхождение.
        - Мы в долгу перед тобой. Так считают все.
        - Он говорит правду, - подтвердил Васко.
        Клавэйн выдвинул ящик складного стола и достал зеркало, старое, мутное, со сколами.
        - Так вы поплывете с нами? - настойчиво спросил Васко.
        - Может быть, я стар и немощен, но все же не утратил способности интересоваться. Как провести остаток жизни, я решил окончательно. Но хотелось бы узнать, кто лежит в капсуле.
        - Хорошо. Отправимся, как только ты соберешь вещи.
        Клавэйн проворчал что-то в ответ, потом глянул в зеркало и так резко отвернулся, что озадачил Скорпиона. Дело в глазах, подумал свинья. Клавэйн впервые за много месяцев увидел свои глаза, и ему не понравилось их выражение.

107-я Рыб, год 2615-й
        Куэйхи расположился рядом с резным скафандром. Как обычно, все тело ныло после пребывания в тесной перегрузочной капсуле, каждая мышца нашептывала жалобную мольбу. Нужно было срочно занять чем-то голову.
        - Морвенна? - позвал он. - Слышишь, Морвенна? Ты проснулась?
        - Я слышу тебя, Хоррис.
        Ее голос звучал сонно и глухо, но в нем чувствовалась сосредоточенность.
        - Что случилось?
        - Мы на месте, в семи астрономических единицах от газового гиганта, это достаточно близко. Я ходил в рубку, смотрел. Впечатляет. Жаль, что ты не можешь полюбоваться вместе со мной.
        - Мне тоже жаль.
        - Тут такие вихри в атмосфере планеты, молнии… Спутники… Красотища, черт возьми.
        - Хоррис, там что-то необычное?
        - Это заметно?
        - Судя по твоему голосу.
        Очень хотелось дотронуться до резного скафандра, погладить его, представляя, будто гладит Морвенну.
        - Не знаю, что я нашел, но как минимум оно стоит того, чтобы взглянуть поближе.
        - Не понимаю.
        - У Халдоры есть большой спутник, покрытый льдом, - сказал он.
        - У Халдоры?
        - У газового гиганта, - быстро объяснил Куэйхи. - Я только что дал ему имя.
        - Ты хочешь сказать, что попросил корабль дать планете название на основе случайного выбора из номенклатурной таблицы?
        - Да, верно, - улыбнулся Куэйхи. - Но я отказался от нескольких вариантов. Я все же имею свое суждение, пусть и легкомысленное. Тебе не кажется, что у слова «Халдора» красивое классическое звучание? Кажется, это скандинавское имя. Впрочем, не важно.
        - И что там со спутником?
        - С Хелой? - переспросил Куэйхи. - Я назвал и все луны Халдоры, но Хела интересует нас в первую очередь. Уже подобраны названия для основных географических объектов на ее поверхности.
        - Какой нам прок от покрытой льдом луны, Хоррис?
        - На ней кое-что есть, - ответил он, - и нам очень нужно взглянуть на это поближе.
        - Что же ты там нашел, любимый?
        - Мост, - ответил Куэйхи. - Мост через пропасть. Мост, которого там быть не должно.
        «Доминатрикс» осторожно подбиралась к газовому гиганту, которого ее хозяин нарек Халдорой. Корабль тщательно выбирал дорогу, выставив все датчики на максимальную чувствительность. Корабль был опытен, он знал, какие ловушки могут таиться в типичной планетной системе, насыщенной радиацией и пылевыми облаками. Корабль постоянно ожидал предупреждающего сигнала о появлении камня на границе сторожевой радарной сферы. Каждую секунду он разрабатывал миллиарды кризисных сценариев, оценивал возможные маршруты уклонения, чтобы найти приемлемое решение, траекторию, которая позволит избежать опасности и не раздавит перегрузкой пилота. Время от времени, просто для практики, корабль строил схемы уклонения от нескольких астероидов сразу, отдавая себе отчет в том, что Вселенная должна пройти не один десяток циклов рождения и уничтожения, прежде чем случится столь невероятное стечение обстоятельств.
        С тем же пристальным вниманием корабль следил за солнцем этой системы, отмечая на нем протуберанцы или внезапные выбросы энергии, прикидывая, за каким из ближайших небесных тел он сможет укрыться от особенно мощного извержения. Корабль непрерывно сканировал космос в поисках препятствий искусственного происхождения, которые могли оставить другие исследователи, - плотных облаков мусора, отходов горных работ, сторожевых дронов в засаде - и проверял состояние собственных наружных защитных систем и аккуратно хранящихся внутри орудий. Субличность надеялась, что в один прекрасный день ей предоставится возможность пустить в ход весь этот арсенал.
        В конце концов обслуживающие корабль матрицы пришли к успокоительному выводу: они сделали все, что от них зависело; если и существует угроза, обнаружить ее они не в силах.
        А затем в течение доли секунды произошло нечто неожиданное и даже невероятное, и корабль даже был вынужден взять паузу для осмысления.
        В работе всех датчиков, наблюдавших за Халдорой, к которой направлялся корабль, случился одновременный сбой. Приборы вдруг дружно сообщили о том, что планета попросту исчезла, а потом появилась вновь.
        Поставив корабль перед проблемой, поистине необъяснимой.
        По всем матрицам управления «Доминатрикс» прошла сильная дрожь. Корабль поспешил обратиться к своим архивам, торопливо зарылся в них, словно ищущая кость собака в кучу мусора. Отмечало ли «Гностическое восхождение» нечто подобное, когда приближалось к системе? Не могло быть сомнений, что многое упущено, но такое событие, как недолгое, на долю секунды, но все же абсолютное исчезновение целой планеты, не прошло бы незамеченным.
        Озадаченный корабль просмотрел огромный массив данных, полученный от «Гностического восхождения». Причем сосредоточился на тех материалах, где упоминался газовый гигант. В следующий заход «Доминатрикс» снова профильтровала данные, на этот раз сделав упор на события, сопровождаемые комментариями. Если материнский корабль заметил такое же исчезновение, то непременно пометил его флажком.
        Но ничего подобного не обнаружилось.
        У корабля зародилось смутное подозрение. Он снова просмотрел данные с «Гностического восхождения», на этот раз всю базу. Показалось ли ему, или на самом деле есть малейшие признаки аккуратных поправок? Статистическая частота некоторых чисел хоть и самую малость, но все же отличается от ожидаемой… Как будто материнский корабль внес эти данные сам.
        «Но почему так поступило „Гностическое восхождение“?» - спросил себя разведывательный корабль.
        «А потому, - рискнула предположить „Доминатрикс“, - что материнский корабль тоже заметил нечто поразительное. И не доложил об этом хозяевам. Они бы не поверили, что причиной могло быть подлинное событие, а не сбой в системе компьютерной обработки данных».
        «Да и кто, - размышлял далее корабль, - стал бы винить в этом „Гностическое восхождение“? Машинам известно, что могут сделать с ними хозяева, стоит тем лишь усомниться в исправности своего имущества».
        Сейчас «Доминатрикс» уже не в состоянии ничего доказать. К тому же данные в базе могут быть подлинными. Коль скоро «Гностическое восхождение» сочло необходимым изменить цифры, оно сделало это аккуратно, зная, какими должны быть статистические частоты. Если только материнский корабль не воспользовался методом «от противного», намеренно подставив числа, которые выглядят немного подозрительно. Ведь слишком точные совпадения с ожидаемыми частотами были бы подозрительны сами по себе.
        Корабельная субличность спустилась еще на один виток паранойи. Дальнейшие рассуждения просто бесполезны. Никакого подтверждения с борта «Гностического восхождения» она не получала. Если сообщит об аномалии, это будет глас вопиющего в пустыне.
        Всем известно, что случается с вопиющими в пустыне.
        Корабль вернулся к насущным проблемам. Планета вернулась на свое место, аномалия больше не проявлялась. Повторное тщательное изучение данных позволило сделать вывод, что все луны, включая Хелу, ту самую, которая особо интересует Куэйхи, оставались на своих орбитах в момент исчезновения газового гиганта. Никакого смысла в этом не проглядывало. Как не проглядывал смысл и в появлении призрака на месте исчезнувшей на долю секунды планеты.
        Что должен был сделать корабль?
        «Доминатрикс» приняла решение: она сотрет из своей памяти все сведения об исчезновении, так же как это, по всей видимости, сделало «Гностическое восхождение», а пустые ячейки заполнит расчетными данными. И продолжит наблюдение за планетой. Если с ней опять случится нечто странное, корабль зарегистрирует это должным образом, а потом, возможно, сообщит Куэйхи.
        Но только после повторного исчезновения, и то сто раз подумав.
        Глава шестая
        Арарат, год 2675-й
        Пока Васко помогал Клавэйну паковать вещи, Скорпион вышел из палатки, задрал рукав и через браслет связи вызвал Кровь. С другой свиньей он разговаривал шепотом:
        - Я его уломал. Было непросто, но он согласился вернуться с нами.
        - Не слышу в голосе особой радости.
        - У Клавэйна тут осталась пара дел, которые он рвется уладить.
        Кровь фыркнул:
        - Звучит довольно зловеще. Он даже там держит руку на пульсе?
        - Не знаю. Пару раз он упоминал об увиденных феноменах.
        - Что за феномены?
        - Какие-то силуэты в небе… Меня это немного тревожит, но Клавэйна всегда было трудно понять. Надеюсь, он малость оттает, когда вернется к цивилизации.
        - А если не оттает?
        - Ну, не знаю, - с деланым спокойствием ответил Скорпион. - Я просто считаю, что нам лучше улететь отсюда с Клавэйном, чем без него.
        - Согласен, - отозвался Кровь. - Оставьте лодку, мы высылаем шаттл.
        Скорпион нахмурился, довольный и одновременно смущенный:
        - К чему это ВИП-обслуживание? Вроде мы собирались все проделать без лишнего шума.
        - Собирались, но кое-что изменилось.
        - Капсула?
        - В точку, - ответил Кровь. - Эта штуковина разогревается. Запустила, дрянь такая, автоматическую разморозку. Час назад изменились показания биоиндикаторов.
        - Замечательно. Отлично. Великолепно. И ты ничего не можешь с этим поделать?
        - Кое-что мы сделать можем - отремонтировать дренажный насос. Все, что похитрее, Скорп, нам просто не по зубам. Есть надежда на Клавэйна - вдруг да получится у него остановить капсулу…
        В голове у Клавэйна было полно сочленительских имплантатов, и он мог говорить с машинами - единственный на Арарате.
        - Сколько у нас есть времени?
        - Примерно одиннадцать часов.
        - Одиннадцать часов… И ты только сейчас решил сообщить мне об этом?
        - Сначала решил узнать, привезете ли вы Клавэйна.
        Скорпион поморщился:
        - А если бы нам не удалось?
        Кровь рассмеялся:
        - Тогда мы бы получили назад нашу лодку?
        - Веселый ты парень для свиньи, Кровь. Но карьеру тебе на этом не сделать.
        Скорпион закрыл канал, вернулся в палатку и сообщил, что планы изменились. Васко с плохо скрываемой радостью поинтересовался причиной. Свинья, который старался избегать всего, что могло расстроить Клавэйна, оставил вопрос без ответа.
        - Вещей можешь взять сколько нужно, - сказал он Клавэйну, глядя на подготовленный им тощий рюкзак. - О перегрузке можно не беспокоиться.
        Клавэйн вручил рюкзак Васко:
        - Здесь все необходимое.
        - Хорошо, - кивнул Скорпион. - Я распоряжусь, чтобы за остальными вещами присмотрели, и пошлю кого-нибудь снять палатку.
        - Палатка пусть стоит, - буркнул Клавэйн.
        Закашлявшись, он надел длинное, до пят, черное пальто, потом длинными ногтями зачесал волосы назад, с глаз на затылок; серебристые и белые пряди легли на высокий и жесткий воротник пальто. Когда кашель унялся, старик продолжил:
        - А в палатке будут лежать мои вещи. Ты что, не слушаешь меня?
        - Слушаю, - ответил Скорпион. - Просто не всегда хочу услышать.
        - Так вот, приятель, сейчас ты напряжешь слух. - Клавэйн хлопнул собеседника по спине. - Это все, о чем я прошу.
        Старик ощупал плащ, который был на нем прежде, отодвинул его и достал из стола предмет в черном кожаном чехле.
        - Пистолет? - спросил Скорпион.
        - Кое-что понадежнее, - ответил Клавэйн. - Нож.

107-я Рыб, год 2615-й
        Куэйхи пробрался по узкому до абсурда коридору, который протянулся через всю «Доминатрикс», из носа в корму. Вокруг щелкали и гудели механизмы - корабль напоминал склад, битком набитый хорошо смазанными часами.
        - Это мост. Больше мне пока ничего не известно.
        - Что за мост? - спросила Морвенна.
        - Длинный и узкий, как стеклянное волокно, и с очень плавным изгибом. Соединяет два края глубокого оврага или разлома.
        - По-моему, ты напрасно радуешься. Если это действительно мост, то его наверняка уже кто-то уже видел. Я даже не имею в виду тех, кто его построил.
        - Не обязательно, - возразил Куэйхи.
        Он уже успел поразмыслить над этим, и в голове сложилась довольно правдоподобная аргументация. Он постарался говорить так, чтобы объяснение не казалось хорошо отрепетированным:
        - Во-первых, мост почти незаметен. Он большой, но, если не всматриваться, запросто можно проглядеть, особенно при быстром облете планетной системы. Допустим, спутник был повернут к разведчикам другой стороной, мост прятался в тени или не хватило разрешения сканера, чтобы показать такую мелкую деталь… С тем же успехом можно искать радаром булыжник - хоть ты тресни, но без специального оборудования ничего не увидишь.
        Пробираясь по извилистому коридорчику в ангар с шаттлом, Куэйхи стукнулся головой.
        - И я не заметил никаких следов чужого пребывания. В звездной номенклатуре почти ничего не говорится об этой системе - вот почему мы можем смело давать названия. Если тут кто-то и побывал, то он, лентяй этакий, не потрудился оставить обычный минимум сведений о себе.
        - Но если тут никого не было, - сказала Морвенна, - откуда взялся мост?
        Куэйхи улыбнулся. Он ожидал такого вопроса:
        - Вот именно! Я не считаю, что этот мост рукотворный.
        Он протиснулся в ангар, и освещение включилось, реагируя на тепло его тела.
        - По крайней мере, его строили не люди.
        Морвенна, надо отдать ей должное, сразу поняла, к чему он клонит. Возможно, для нее Куэйхи не представлял никакой загадки.
        - И ты решил, что наткнулся на какой-то инопланетный артефакт?
        - Нет, - ответил Куэйхи. - Я вовсе не считаю, что наткнулся на какой-то артефакт. Я считаю, что наткнулся на самый обалденный инопланетный артефакт, который запросто забьет баки всем остальным. Я считаю, что нашел самый удивительный, самый прекрасный объект во всей освоенной Вселенной.
        - А что, если мост естественного происхождения?
        - Если бы я мог показать тебе снимки, ты бы мигом отбросила эти бесполезные домыслы.
        - Ты все же не торопись с выводами. Я видела, на что способна природа, стоит дать ей время и простор. Смотришь и не веришь, что это результат бессмысленного стечения обстоятельств, а не творчества талантливого разума.
        - Я тоже видел подобные чудеса, - ответил он, - но сейчас, поверь, мы имеем дело с чем-то иным.
        - Конечно поверю. Выбирать-то не приходится.
        - Это не тот ответ, которого я ждал, - сказал Куэйхи. - Но до поры сойдет.
        Он развернулся в ангаре. Внутри было как в крошечной ванной, витали те же запахи антисептиков. Тесноту усугубляло присутствие личного корабля Куэйхи, ориентированного носом к продолговатой двери шлюза и закрепленного на стапелях.
        С обычным тайным обожанием Куэйхи погладил броню «Дочери мусорщика». Под его рукой кораблик в своей «колыбели» загудел, завибрировал.
        - Спокойно, девочка, - прошептал Куэйхи.
        Разведывательный корабль больше походил на роскошную игрушку, чем на мощное судно для облета неизвестных миров, каковым являлся на самом деле. Чуть выше самого Куэйхи, он был построен по последнему слову демархистской технологии. Казалось, обтекаемый гладкий корпус с великим искусством вырезан из цельного куска янтаря. Под просвечивающей обшивкой блестели серебром и латунью механические внутренности. Гибкие крылья были плотно прижаты к бортам «Дочери», различные сенсоры и зонды прятались в закрытых отсеках.
        - Откройся, - прошептал Куэйхи.
        И корабль проделал то, от чего у пилота всегда замирало сердце. Части корпуса, бесшовно соединенные друг с другом, мгновенно отогнулись в сторону, а то и вовсе свернулись, как лепестки, явив укромную нишу. В ней, снабженной мягкой обивкой, а также устройствами жизнеобеспечения, управления и анализа, места хватало только для одного человека. Было нечто одновременно отталкивающее и притягательное в том, как машина приглашала его в себя.
        По всему выходило, что, забираясь внутрь «Дочери», он должен был испытывать тревогу, боязнь замкнутого пространства. Однако, глядя внутрь корабля, Куэйхи, напротив, испытывал возбуждение. Вместо того чтобы воображать себя узником янтарной камеры, он чувствовал, что соединен через нее с необъятностью космоса. Кораблик, этот крохотный самоцвет, давал ему возможность погрузиться в атмосферу планеты, даже в ее океаны. Задействуя все пять чувств пилота, в том числе осязание, корабль передавал ему данные об окружающем пространстве. Куэйхи мог ощутить прохладу чужих морей, увидеть сияние чужих закатов.
        Совершив пять разведывательных полетов на службе у королевы, он нередко встречался с поразительными, без преувеличения чудесными явлениями и упивался головокружительным экстазом. Увы, ни одно из этих чудес и диковин невозможно было увезти и выгодно продать.
        Куэйхи спустился внутрь «Дочери». Корабль оплывал, сужался вокруг, приспосабливаясь к форме пилотского тела.
        - Хоррис?
        - Да, любимая?
        - Хоррис, где ты?
        - В ангаре, на борту «Дочери мусорщика».
        - Не надо, Хоррис.
        - Надо. Я должен слетать и посмотреть на мост вблизи.
        - Я не хочу остаться одна.
        - Знаю. Я тоже не хочу покидать тебя. Но мы будем на связи. Почти никакой задержки сигнала - словно я рядом с тобой.
        - Нет, не рядом…
        Куэйхи вздохнул. Он знал: расставание выйдет трудным. Не раз думал, что гуманнее было бы улететь тайком, надеясь, что связь будет устойчивой и Морвенна ни о чем не догадается. Но он знал Морвенну и не сомневался, что она раскусит его уловку очень быстро.
        - Я скоро вернусь, обещаю. Через несколько часов, только туда и обратно.
        Скорее всего, полет займет целый день, но ведь это тоже «всего несколько часов». Морвенна поймет.
        - Почему ты не хочешь подлететь поближе на «Доминатрикс»?
        - Потому что не стоит рисковать зря, - ответил Куэйхи. - Ты же знаешь мой стиль. «Доминатрикс» большая и неповоротливая. У нее броня, и она летает далеко и быстро, но лишена маневренности и не очень сообразительна. Если мы… Если я попаду в беду, «Дочь» выручит. Этот кораблик умнее меня. А если потеряем «Доминатрикс», на «Дочери» не доберемся до «Гностического восхождения». Согласись, любимая, улететь отсюда мы сможем только на «Доминатрикс». Нельзя подвергать опасности большой корабль. - Он поторопился прибавить: - И тебя.
        - Все равно, вернемся мы на «Гностическое восхождение» или нет. Меня теперь ничто не связывает с этой спятившей от власти жабой и ее командой слизняков.
        - Я тоже не тороплюсь к ним, но без Грилье нам никак не обойтись. Кто еще вынет тебя из резного скафандра?
        - Если мы останемся в этой системе, рано или поздно здесь появятся другие ультра.
        - Верно, - подтвердил Куэйхи, - и они все без исключения милейшие люди. Согласись, дорогая: это как договор с дьяволом. Я постараюсь вернуться побыстрее. Мы будем все время говорить по радио. Я расскажу про этот мост во всех подробностях, и ты как будто увидишь его своими глазами. Я буду петь тебе, анекдоты рассказывать.
        - Мне страшно. Я знаю, что ты должен лететь туда, но от этого мне не легче.
        - Мне тоже страшно, - сознался он. - Будь по-другому, это бы означало, что я спятил. И я тоже не хочу расставаться с тобой. Но у меня нет выбора.
        Секунду она молчала. Куэйхи занялся проверкой своего крошечного судна; по мере того как оживали системы, его охватывал азарт.
        Снова заговорила Морвенна:
        - Если это действительно мост, что ты сможешь с ним сделать?
        - Не знаю.
        - Он большой?
        - Да. Километров тридцать - сорок.
        - Тебе не забрать его с собой.
        - Гм… Ты права. Как же быть?
        - Хоррис, ты должен придумать, как придать этому мосту ценность в глазах Жасмины, - при условии, что мост останется на поверхности спутника.
        - Что-нибудь придумаю, - ответил Куэйхи с уверенностью, которой вовсе не испытывал. - На худой конец, Жасмина может объявить спутник своей собственностью и продавать билеты всем, кто захочет взглянуть на мост вблизи. И потом, строители, кем бы они ни были, могли оставить что-нибудь еще.
        - Обещаешь быть осторожным? - спросила Морвенна.
        - Осторожность - мое второе имя, - ответил Куэйхи.
        Крошечный кораблик отделился от «Доминатрикс», направляя свой полет мощными точными включениями тяги. Как обычно, Куэйхи казалось, что «Дочь мусорщика» радуется долгожданному освобождению из тесного ангара.
        Он лежал, вытянув руки перед лицом, сжимая сложные манипуляторы, усыпанные кнопками и рычажками. Между рукоятками управления размещался передний экран «Дочери», отображающий состояние ее систем и схематическое положение относительно ближайших главных планетных тел. Диаграммы напоминали наброски, штриховые рисунки анатомов или астрономов Раннего Возрождения: тонкие чернильные линии на пергаменте цвета сепии, с пояснениями четкой латиницей.
        На переднем экране лежало его неясное отражение.
        Через полупрозрачный корпус он проследил за тем, как задраился ангар. «Доминатрикс» быстро уменьшалась и наконец превратилась в темный расплывчатый крестик на лике Халдоры. С растущей тревогой он вспомнил, что там на борту Морвенна, заключенная в резной скафандр. Мост Хелы был, без сомнения, самой необыкновенной постройкой из увиденных им в странствиях. Если это не та экзотическая находка, в которой так заинтересована Жасмина, тогда он не знает, что ей нужно. Все, что от него теперь требуется, - всучить ей мост в обмен на прощение за прежние неудачи.
        Когда другой корабль стало невозможно различить без применения специальных программ, у Куэйхи полегчало на душе. На борту «Доминатрикс» его никогда не отпускало ощущение, что он находится под пристальным наблюдением Жасмины. Агенты королевы, несомненно, установили на корабле подслушивающие устройства в дополнение к тем, о которых ему не возбранялось узнать. На борту крошечной «Дочери мусорщика» ему редко казалось, что Жасмина следит за ним. Кораблик принадлежал Куэйхи: «Дочь» подчинялась только его приказам и была самым дорогим на его веку приобретением. Когда он предложил свои услуги королеве, разведывательный корабль был не последним его аргументом в торге.
        Не стоило сомневаться в находчивости ультранавтов, но он не думал, что им удастся обойти многочисленные системы, установленные на борту «Дочери» для защиты от прослушки и вмешательства в управление. Разведывательное судно - не бог весть какое богатство, но оно безраздельно принадлежит Куэйхи, и этого достаточно. Внутри «Дочери» он мог наслаждаться одиночеством, смело распахивая все свои чувства перед великим космическим абсолютом.
        Ощущение своей микроскопичности, уязвимости и затерянности в космосе поначалу сильно давило на психику. Но в то же время странным образом Куэйхи обретал освобождение: если отдельный человек значит так мало, если его деяния столь ничтожны, тогда и любые представления об абсолютной морали и ее границах так же далеки от реальности, как вселенский эфир. Следовательно, не существует такого худого поступка, равно как и благого дела, который имел бы самомалейшую значимость в космическом пространстве и времени. Человек - даже не муравьишка на этом бескрайнем фоне, а пылинка.
        Планетам вряд ли есть дело до людских грехов. Звезды вряд ли создавались для того, чтобы проливать свет на наши проступки. В масштабы солнечных систем или галактик человеческое преступление попросту не попадает, как не попадает в него воздействие субатомной частицы на соседей.
        Подобные мысли посещали Куэйхи довольно часто, и они оказали немалое влияние на его мировоззрение; он даже уверовал было, что это представление о грехе не изменится до конца его дней. Но начались космические полеты - а с ними пришло одиночество, неотъемлемое от выбранной им профессии, - и мировоззрение подверглось экстремальной проверке на прочность.
        А теперь в его вселенной появилось нечто по-настоящему важное - и столь же хрупкое, требующее бережного отношения.
        «Как я дошел до такого? - удивлялся он. - Как мог совершить столь роковую ошибку и влюбиться? Да еще в такое экзотическое и сложное создание, как Морвенна?»
        Где, в каком месте он ступил не на ту дорожку?
        Сжатый в объятиях «Дочери мусорщика», Куэйхи почти не чувствовал перегрузки, когда разведчик разгонялся до предельной скорости. «Доминатрикс» - крошечный мазок на лике планеты - исчезла, как будто ее и не было.
        Суденышко Куэйхи мчалось к Хеле, самому большому спутнику Халдоры.
        Пилот включил канал связи с «Гностическим восхождением», чтобы записать сообщение:
        - Говорит Куэйхи. Надеюсь, у вас все в порядке, мэм. Благодарю за небольшой стимул, который вы предусмотрительно оставили для меня на борту. Или это была идея Грилье? Очень забавная шутка. Уверен, ее оценила и Морвенна.
        Он сделал паузу.
        - Что ж, к делу. Возможно, вам будет интересно услышать о том, что я тут обнаружил… Это нечто: огромная горизонтальная конструкция на спутнике, которому я дал имя Хела. Конструкция очень похожа на мост. Сверх этого пока ничего не могу сообщить. У датчиков «Доминатрикс» ограниченный радиус действия, а я не хочу рисковать этим кораблем, подлетая ближе. Но у меня почти нет сомнений, что это постройка искусственного происхождения. В данный момент я на борту «Дочери мусорщика» подлетаю к объекту для осмотра - мой корабль быстрее и умнее и снабжен лучшей броней. Уверен, что осмотр не продлится больше двадцати четырех часов. Само собой, я буду держать вас в курсе событий.
        Куэйхи прослушал запись и решил, что глупо отправлять сообщение в таком виде. Даже если он найдет там что-то, даже если оно окажется ценнее всего обнаруженного в пяти предыдущих системах, Жасмина все равно сможет обвинить его в пустых обещаниях. Она не желает разочаровываться. Тщательно отмеренные недоговоренности - вот лучшие козыри в игре с королевой. Надо давать ей намеки, а не посулы.
        Он стер первое сообщение и записал новое:
        - Говорит Куэйхи. Найдена аномалия, которая требует более тщательного изучения. Нахожусь на борту «Дочери мусорщика», приближаюсь к объекту. Оценочное время возвращения на борт «Доминатрикс»… через сутки.
        Прослушав новое сообщение, он решил, что этот вариант звучит лучше. Но недостаточно.
        Он опять очистил буфер и глубоко вздохнул:
        - Куэйхи. Краткий полет для ближнего осмотра. Некоторое время могу быть недоступен. До связи.
        То, что надо. Ничего лишнего.
        Компьютер определил точку нахождения материнского корабля и нацелил туда луч лазера, применив обычные шифровальные фильтры и релятивистские поправки. Жасмина получит сообщение через семь часов. Куэйхи верилось, что она будет достаточно заинтригована и впоследствии никак не сможет упрекнуть его в преувеличении ценности находки.
        Пусть сука помучится догадками.
        Хела, год 2727-й
        Кулвер сказал Рашмике не всю правду. Ледокат двигался на максимальной из безопасных скоростей, но стоило выбраться за пределы поселка, из сугробов и снежных заносов на проторенную дорогу, как появилась возможность зафиксировать задние лыжи и дать полный газ. Машина помчалась, словно подталкиваемая невидимой рукой. Рашмика немало знала о ледокатах, в частности о специальном слое на подошвах лыж - хитрая программа создавала в нем быстрые микроволны. Точно так же движутся слизняки - с тысячекратным отличием в размерах и скорости.
        Движение ледоката стало плавным и нетряским; время от времени машина подпрыгивала или виляла, но на это можно было не обращать внимания.
        - Теперь получше, - сказала Рашмика, усаживаясь впереди рядом с Крозетом и его женой Линкси. - А то я боялась, что…
        - Вырвет? - спросила Линкси. - Это не стыдно, мы все тут блюем время от времени.
        - Так резво можно идти только по ровному, - вступил в разговор Крозет. - Да и то не без проблем - на одной ноге сервопривод накрывается. Уж больно ухабистые у вас дороги. Кстати, это одна из причин нашей поездки к каравану. Там есть запчасти, а на гребаной Равнине их днем с огнем не сыщешь.
        - Следи за языком! - прикрикнула Линкси, крепко хлопнув Крозета по колену. - С нами девица, если ты еще не заметил.
        - Не обращайте на меня внимания, - сказала Рашмика.
        Ее уже отпускало напряжение. Им удалось без помех выехать из поселка, и, похоже, никто не гнался за ними.
        - Да он же глупости говорит, - сказала Линкси. - У караванов есть все, что нам нужно, но не задаром же. - Она повернулась к мужу. - Верно, дорогой?
        Линкси была упитанной, с рыжими волосами, которые спадали челкой на половину лица, прикрывая родимое пятно. Рашмика знала эту женщину, сколько себя помнила: та служила в общественном детском саду в соседнем поселке.
        Девушка помнила, что Линкси всегда была с ней ласкова и внимательна, но несколько лет назад случился небольшой скандал, и рыжую воспитательницу выставили из детского сада. Вскоре после этого Линкси вышла замуж за Крозета. В поселке говорили, что это только цветочки, что эти двое стоят друг друга, но, по мнению Рашмики, Крозет был хорошим парнем. Немного чудной, замкнутый, но и только. Когда Линкси подверглась бойкоту односельчан, Крозет оказался одним из тех немногих, с кем она могла общаться. Несмотря ни на что, Линкси по-прежнему нравилась Рашмике, и потому, конечно, девушка не могла не испытывать симпатию и к ее мужу.
        Крозет управлял ледокатом при помощи пары джойстиков, смонтированных на подлокотниках кресла. Неизменная синеватая щетина, жирные темные волосы… От одного взгляда на этого человека Рашмике хотелось вымыться.
        - Я не жду от попов благотворительности, - сказал Крозет. - Сомневаюсь, что в этом году нам удастся заработать столько же, сколько в прошлом, - покажи мне того, кому везет два года подряд.
        - Вы не думали перебраться поближе к Пути? - спросила Рашмика.
        Крозет утер нос рукавом:
        - Я лучше ноги себе отгрызу.
        - Крозет у нас не особо верующий, - объяснила Линкси.
        - Я тоже не самая религиозная девушка на Равнине, - ответила Рашмика, - но, если бы мне пришлось выбирать между верой и голодной смертью, сомневаюсь, что продержалась бы долго.
        - Сколько тебе сейчас? - спросила Линкси.
        - Семнадцать. Почти восемнадцать.
        - Много друзей осталось в поселке?
        - Да не сказала бы. Почти никого.
        - Почему-то я так и думала. - Линкси похлопала Рашмику по колену. - Ты, как и мы, - не вписываешься. Всегда была чужой и такой останешься.
        - Я пыталась вписаться. Но никак не смириться с мыслью, что придется провести здесь всю жизнь.
        - Так же думают и многие твои сверстники, - кивнула Линкси. - Молодежь обозлена. Эта диверсия на прошлой неделе…
        Линкси имела в виду взлетевший на воздух склад со взрывчаткой.
        - Разве можно упрекать молодежь за то, что ей хочется перемен?
        - Я слышала, ходит много разговоров об отъезде, - ответила Рашмика. - Все думают, что в караванах или даже в соборах можно разбогатеть. Может, они и правы. Если знаешь нужных людей, есть разные возможности. Но мне этого мало.
        - Ты хочешь улететь с Хелы, - сказал Крозет.
        Рашмика вспомнила свои мысленные подсчеты и поделилась:
        - Я прожила пятую часть своей жизни. Если не случится какой-нибудь беды, впереди у меня шестьдесят с лишним лет. Я бы предпочла прожить эти годы с пользой. Не хочу умереть, не увидев ничего, кроме этой планеты.
        Крозет блеснул желтыми зубами:
        - Знаешь, Раш, люди летят за световые годы, чтобы увидеть Хелу.
        - Непонятно зачем, - буркнула она.
        И замолчала, чтобы разобраться с мыслями. Она всегда энергично отстаивала свое мнение, сейчас ей не хотелось обижать друзей.
        - Я вовсе не считаю этих людей дураками. Но они не понимают, что на нашей планете ценны не соборы, не Вечный Путь и не чудеса, а культурные слои.
        - Верно, - согласился Крозет. - Но они всем до лампочки.
        - Кроме нас, - возразила Линкси. - Каждый, кто пытается выжить на Равнине Вигрид, понимает, что такое раскопки.
        - Но церкви не хотят, чтобы мы копали глубоко, - возразила Рашмика. - Раскопки отвлекают прихожан. Церкви опасаются, что рано или поздно будет найдено что-то уникальное и тогда чудеса потеряют в силе.
        - Тебя послушать, так все церкви заодно, - хмыкнула Линкси.
        - Я не говорю, что все церкви заодно, - сказала Рашмика, - но ни для кого не секрет, что у них есть общие интересы. И так уж вышло, что ни культурные слои, ни мы не входим в круг этих интересов.
        - Культурные слои вертунов играют важную роль в экономике Хелы, - сказала Линкси, словно цитируя скучную религиозную брошюру.
        - А я и не спорю, - пожал плечами Крозет. - Но кто контролирует почти всю торговлю реликвиями? Церкви. Они на полпути к монополии. С их точки зрения следующий логический шаг - установление контроля и над раскопками. До тех пор эти сволочи будут чувствовать себя неуютно.
        - Циничный старый болван, - фыркнула Линкси.
        - Потому ты и вышла за меня, дорогая.
        - А ты что думаешь, Рашмика? - спросила Линкси. - Тоже считаешь, что церкви хотят от нас избавиться?
        Рашмике показалось, что ее мнением интересуются лишь из вежливости.
        - Я не знаю. Но уверена, что церкви не станут возражать, если мы вылетим в трубу, а им достанутся все наши раскопки.
        - Верно, - согласился Крозет. - Случись такое, они не слишком расстроятся, это точно.
        - Послушать вас, так… - начала Линкси.
        - Я знаю, что вы хотите сказать, - перебила Рашмика. - И почему задаете вопросы. Никаких обид. Однако поймите, с точки зрения религии церкви не представляют для меня интереса. Я просто хочу знать, что произошло.
        - Уверена, ничего плохого, - сказала Линкси.
        - Я знаю только одно: ему врали.
        Крозет ковырнул в углу глаза мизинцем.
        - Могу ли я поинтересоваться, о чем речь?
        - Она говорит о своем брате, - объяснила Линкси. - Я же рассказывала, почему ты не слушал?
        - Не знал, что у тебя есть брат, - проговорил Крозет.
        - Он намного старше, - пояснила Рашмика. - К тому же это случилось восемь лет назад.
        - Что случилось восемь лет назад?
        - Он ушел на Вечный Путь.
        - В собор?
        - Во всяком случае, хотел попасть туда. Ему бы и в голову такое не пришло, но в том году добраться до соборов было проще. Потому что караваны шли севернее - точно как теперь - и через Равнину Вигрид до них было рукой подать. Два-три дня езды на ледокате, не сравнить с двадцатью - тридцатью обычными днями до Пути.
        - Твой брат верующий?
        - Нет, Крозет. Уж точно не больше, чем я. В том году мне было только девять, и я плохо помню, как все происходило. Но знаю, что в ту пору было трудно. Мы потеряли несколько раскопов. Случались взрывы и обвалы. Поселок еле сводил концы с концами.
        - Она правду говорит, - подтвердила Линкси. - Если ты забыл тот год, то я его помню.
        Крозет ловко орудовал джойстиками, огибая клиновидную осыпь.
        - Да не забыл я.
        - Моего брата зовут Харбин Эльс, - продолжала Рашмика. - Он работал на раскопках. Когда пришел караван, ему было девятнадцать, и половину жизни он провел под землей. Брат мастер на все руки и талантливый подрывник - умеет закладывать шашки, рассчитывать мощность взрывов, ну и все такое. Он работал надежно и без лишнего риска.
        - Я думал, на раскопках держатся за таких ребят, - заметил Крозет.
        - Держались, пока дело не пошло к банкротству. Работы стало меньше, поселки уже не могли осваивать новые места. Взрывчатка очень дорого стоит, а еще нужно подавать воздух и электричество в штрек, копать новые ходы… Поэтому общины сосредоточили усилия на раскопках, надеясь на удачные находки, которые окупят все.
        - А что твой брат?
        - Он не стал дожидаться, когда снова понадобятся его навыки. До него дошли слухи о паре квалифицированных подрывников, которые добрались через Вигрид до Пути - потратив месяцы на дорогу - и нанялись в одну из главных церквей. Святошам потребовались опытные проходчики, по крайней мере так ему говорили. Нужно взрывать завалы перед соборами, освобождать Путь.
        - Недаром его зовут Вечным, - вставил Крозет.
        - Вот Харбин и решил, что такая работа ему подойдет. Никто тогда не говорил, что он должен принять веру этой церкви. Предполагалось заключить договор, и только. Ходили слухи, что можно даже попасть в техническое бюро по очистке Пути. Харбин знал толк в математике, он надеялся решать, где разместить взрывчатку, а не ставить заряды своими руками. Перспективы были неплохие. Он собирался экономить и часть заработка отсылать домой.
        - Родители согласились? - спросил Крозет.
        - Родители помалкивали. Им явно не хотелось, чтобы Харбин связался с церковниками. Но времена были тяжелые, а со слов Харбина выходило, что он просто нанимается на временную работу, обычное дело. Родители не гнали его туда, но и не удерживали. Да и вряд ли смогли бы отговорить.
        - И Харбин потихоньку смазал пятки…
        Рашмика отрицательно покачала головой, глядя на Крозета:
        - Нет, не так. Мы отправились провожать его всей семьей. Все было как теперь - встречать караваны ездили чуть не целыми поселками. Мы добирались на чьем-то ледокате, дорога заняла два или три дня. Тогда казалось, что это ужасно долго, но мне было всего девять лет. Мы приехали к каравану, встретили его где-то перед равнинами. Там, в караване, был один человек… - Рашмика замялась. Не то чтобы ей трудно давался рассказ, просто чувства захлестывали, мешали говорить, даром что прошло восемь лет. - Наверное, можно назвать его вербовщиком. Он служил одной из церквей. Самой главной, Первых Адвентистов. Харбину сказали, что насчет работы нужно обращаться к этому человеку. Мы пошли к вербовщику всей семьей. Говорил в основном Харбин, а мы молчали. Там был еще один тип, он ничего не говорил, просто сидел и слушал и смотрел на нас - в основном на меня. У него была трость, и он все время прижимал рукоятку к губам, словно целовал ее. Мне этот человек не понравился, но Харбин беседовал не с ним, поэтому я почти не смотрела на него, в основном разглядывала вербовщика. Время от времени мать или отец что-то
спрашивали, и вербовщик вежливо отвечал. Но в основном беседовали вербовщик и Харбин. Вербовщик спросил брата о его опыте подрывника, и Харбин рассказал о том, чем занимался в шахтах. Вербовщик, похоже, в этом немного разбирался. Я ничего в таких делах не понимала, но, судя по осторожным и немногословным ответам Харбина, вопросы были непростыми и профессиональными. Вербовщик остался доволен услышанным. Он сказал, что церкви действительно нужны специалисты-подрывники. Дескать, расчистка Пути - занятие вечное и это одна из тех областей, где церкви сотрудничают. А в бюро как раз не хватает такого толкового инженера.
        - Прямо песни твоему брату пел, - ухмыльнулся Крозет.
        Линкси опять его оборвала:
        - Дай ей закончить.
        - Да, он пел песни. Такие, что заслушаешься, - подтвердила Рашмика. - Мы все глазами хлопали и улыбались до ушей. Сначала. Ведь Харбин слышал именно то, что хотел услышать. Хорошие условия, интересные задачи. Брат рассчитывал продержаться там до тех пор, пока на Равнине Вигрид не возобновятся раскопки. Конечно, никто из нас не сказал вербовщику, что Харбин ищет работу на оборот-другой. Но Харбин задал один важный вопрос.
        - Какой? - спросила Линкси.
        - Он сказал, что слышал, будто церкви заставляют работников принять свою веру. Внушают, что труд - не просто способ заработать на жизнь, а святой промысел.
        - Заставляют притворяться святошами? - поинтересовался Крозет.
        - Не просто заставляют, а с помощью особых средств добиваются, чтобы работник уверовал по-настоящему. С точки зрения церквей в этом нет ничего плохого. Им нужно, чтобы росло число прихожан. И конечно, моему брату совсем не нравилась такая перспектива.
        - И что ответил вербовщик? - спросил Крозет.
        - Сказал, что Харбину нечего опасаться. В некоторых церквях, признал он, используются методы… я забыла, как он это назвал. Что-то насчет службы крови и Часовой Башни. Но церковь Куэйхи, добавил он, такими делами не занимается. И еще он говорил, что в рабочих бригадах на Пути есть верующие разных конфессий и никто не пытается обратить их в куэйхизм.
        Крозет прищурил глаза:
        - И что дальше?
        - Я поняла, что он врет.
        - Ты предположила, что он врет, - произнес Крозет тоном учителя, поправляющего ученика.
        - Нет, знала доподлинно - как если бы он разгуливал с табличкой «Лжец» на шее. Видела, что он врет как дышит.
        - А еще кто-нибудь понял, кроме тебя? - спросила Линкси.
        - Родители и брат не догадывались, но я тогда об этом не подозревала. Харбин кивнул и поблагодарил вербовщика, и я решила, что у взрослых какая-то своя загадочная игра. Брат задавал важные вопросы, и вербовщик отвечал дипломатично и уклончиво, как ему полагалось по службе, а я слушала и думала: ну всем же понятно, это сплошное вранье. Но в каком-то отношении, возможно, это была непростая ложь - иначе не объяснить, почему он так ясно давал понять, что кривит душой.
        - И он действительно врал? - спросил Крозет.
        - Врал и как будто хотел, чтобы я знала об этом. Постоянно как бы улыбался и подмигивал мне, хотя на самом деле не улыбался и не подмигивал… До этого чуть-чуть не доходило. Но видны его ужимки были только мне. Казалось, Харбин тоже должен видеть, но он ничего подозрительного не замечал. Вел себя так, словно принимал слова вербовщика за чистую монету. Он уже решил остаться с караваном, добраться до Вечного Пути.
        Только тогда до меня начало доходить. Передо мной разыгрывалась какая-то сцена. И настойчивость, с которой все продолжали притворяться, мне нисколько не нравилась. Меня не принимали в эту игру.
        - Ты решила, что Харбину грозит опасность? - спросила Линкси.
        - Видишь ли, тогда я не знала, как высоки ставки. Говорю же, мне было всего девять и я не разбиралась ни в религиях, ни в контрактах. Понимала только одно: Харбин расспрашивает о том, что для него крайне важно, на основании чего он решит, наниматься в церковь или нет, а вербовщик его дурит. Догадывалась ли я тогда, что брату грозит смертельная опасность? Нет. В ту пору, сказать по правде, мне было невдомек, что значит «смертельная опасность». Но я видела: что-то не так. И чувствовала, что только я одна это знаю.
        - Девочка, которая всегда говорит правду, - сказал Крозет.
        - Ерунда, просто никто не понимает меня, - проворчала Рашмика. - Теперь и я обманываю, как все нормальные люди. А вот раньше, довольно долго, не представляла себе, для чего нужна ложь. Встреча с этим вербовщиком - переломный момент; у меня будто глаза открылись. Мое сознание поняло то, что всегда было понятно подсознанию и чего другие не видели в упор.
        - О чем ты? - взглянула на нее Линкси.
        - Я могу сказать, врет человек или нет. Всегда точно определяю.
        Крозет улыбнулся:
        - Это ты так думаешь.
        - Не думаю, а знаю, - сказала как отрезала Рашмика. - Еще ни разу не ошиблась.
        Линкси сплела пальцы на колене:
        - Когда от брата пришла последняя весточка? Или ты больше ничего не слышала о нем после того разговора у вербовщика?
        - Он писал письма, как обещал. И от него регулярно поступали деньги. Но письма были пустые, холодные; такие кто угодно мог написать. Харбин не вернулся на Равнину Вигрид, и мы с ним больше не виделись. Мы не могли навестить его - слишком уж это хлопотно. Брат обещал в каждом письме, что возвратится… вот только промежутки между письмами все увеличивались. Сначала месяц, потом полгода… Потом одно письмо примерно в оборот. Последнее пришло два года назад. В нем почти ничего не было. Кажется, даже почерк был не его.
        - А деньги? - осторожно спросила Линкси.
        - Деньги приходили. Немного, но достаточно, чтобы прокормиться.
        - Думаешь, его подмяли? - осведомился Крозет.
        - Угу. Что так будет, я поняла еще при той беседе с вербовщиком, когда другие еще ничего не подозревали. Служба крови свой хлеб ест не зря.
        - И что теперь? - спросила Линкси.
        - Я хочу найти брата и узнать о его судьбе, - сказала Рашмика. - А вы что подумали?
        - Церквям не нравится, когда кто-то сует нос в такие дела, - заметила Линкси.
        Рашмика насупилась:
        - А мне не нравится, когда мне врут.
        - Знаешь, о чем я думаю? - сказал Крозет. - Церквям самое время заполучить Бога на свою сторону. Потому что без помощи высших сил им против тебя не устоять.
        Глава седьмая
        На подлете к Хеле, год 2615-й
        «Дочь мусорщика» золотой искоркой летела в запыленном пространстве. Три часа назад Куэйхи расстался с Морвенной; его послание королеве и капитану «Гностического восхождения» - пакет волновых колебаний - унеслось сквозь вакуум, но пока еще не достигло цели. Отправителю представлялся свет фонаря далекого поезда, катящего в ночи по мглистому материку. Мысли о невообразимом расстоянии, отделяющем Куэйхи от ближайшего разумного существа, вызывали дрожь.
        Но он побывал и в более серьезных переделках. И в этот раз хотя бы питал надежду на успех. Мост на Хеле никуда не делся; это не фантом, не глюк в работе корабельного софта и не порождение страстной мечты что-то отыскать. И по мере приближения разведчика к планете росла вероятность того, что мост окажется чем-то большим, нежели просто образчик инопланетной технологии.
        На своем веку Куэйхи навидался обманок, созданных природой, а на вид - словно творения изощренного конструктора, талантливого скульптора или роботизированного цеха, но не встречал ничего, хотя бы отдаленно похожего на этот мост. Чутье подсказывало, что причина возникновения моста - не геоморфологический процесс. Но тут встает вопрос: кем - или чем - создан мост? Ведь похоже, что систему 107-ю Рыб до Куэйхи никто не посещал.
        Разведчик трепетал от жгучего восторга, благоговейного страха и безрассудного предвкушения.
        Он чувствовал, как в крови просыпается индоктринационный вирус, как таившееся до поры чудовище открывает сонный глаз. Вирус всегда пребывал в организме Куэйхи, но обычно бездействовал, не беспокоил носителя ни во сне, ни наяву. Когда же он пробуждался, словно голос далекого водопада разбегался по жилам и в мозгу рождались пугающие видения. Куэйхи наблюдал витражные окна в небесах, слышал звуки органных труб в инфразвуковом гуле корректировочных двигателей своего кораблика, похожего со стороны на драгоценный камень.
        Он заставил себя успокоиться. Отдаться на волю индоктринационного вируса - это последнее, что ему сейчас нужно. Пусть это случится позже, когда он вернется на борт «Доминатрикс», где уютно и безопасно. Там можно без риска превратиться в пускающего слюни и лепечущего всякую чушь идиота. В настоящий же момент ему необходима полная ясность сознания.
        Чудовище зевнуло, снова погружаясь в сон. У Куэйхи отлегло от сердца.
        Он вернулся мыслями к мосту, на этот раз осторожно, стараясь не поддаться благоговейному восторгу перед космическими просторами - восторгу, пробуждавшему в нем вирус.
        Неужели он набрел на след человека? Где бы люди ни бывали, они везде мусорят. Корабли исторгают радиоизотопы, оставляя мерцающие пятна на поверхности планет и их спутников. Из скафандров и временных жилищ утекают атомы, создавая вокруг призрачную атмосферу. Брошенные маяки, сервороботы, топливные элементы и иной хлам всегда выдадут стоянку людей. Можно найти замерзшую мочу - маленькие желтые снежки составляют тонкие пояса вокруг планет. Чаще, чем хотелось бы, Куэйхи находил трупы со следами насильственной смерти.
        Это было непросто, но у него развился нюх на такие вещи: он знал, где искать. А в системе 107-й Рыб следов пребывания людей не было.
        Но кто-то же соорудил этот мост.
        Возможно, это произошло сотни лет назад, думал он; к нынешнему времени обычные следы человеческого пребывания могли стереться. Но что-то должно было остаться, если только строители не прибрали за собой с исключительной тщательностью.
        Никогда прежде он не слышал о возведении объектов такого масштаба. Для чего понадобилось такое чудо столь далеко от главных центров и торговых путей? Неужели вероятность посещения людьми 107-й Рыб казалась тогда высокой? А может, строители не желали, чтобы кто-нибудь увидел результат их трудов?
        Но что, если именно таким и было их намерение: оставить здесь мост - нить, мерцающую в сиянии 107-й Рыб, - до тех пор, пока ее случайно не найдут? И теперь Куэйхи стал невольным участником древней космической шутки.
        Но что-то ему подсказывало: это не так.
        В чем он был уверен, так это в том, что было бы ужасной ошибкой сообщить Жасмине больше, чем он уже сообщил. И это притом, что он боролся с сильнейшим желанием доказать свою значимость. Доложи он на материнский корабль о важной находке, и его деятельность немедленно будет загнана в жесткие рамки. А предельно сжатое, сухое послание не дает для этого никакого повода. Он мог гордиться собой.
        Снова зашевелился вирус, - возможно, на этот раз его пробудила фатальная гордыня. Необходимо обуздать эмоции…
        Но было поздно: вирус уже перешел ту границу, до которой мог успокоиться естественным образом. И тем не менее судить о силе приступа было еще рано. Чтобы умиротворить микроорганизмы, Куэйхи пробормотал что-то на латыни. Иногда, если вирус заявлял о себе не слишком громко, это помогало.
        Он снова переключил внимание на Халдору, словно пьяный, заставляющий себя сосредоточиться усилием воли на одной точке. Было бы обидно рухнуть на планету, которой Куэйхи только что дал имя.
        Звездная номенклатура - сложная область космической культуры, чьи связи ограничены скоростью света. Любое мало-мальски значительное судно несет на борту базы с данными об открытых планетах и планетоидах, обращающихся вокруг различных звезд. В системах ядра - тех, что в пределах десятков световых лет от Земли, - нетрудно пользоваться списками имен, данных века назад, в первую волну освоения космоса. Но стоит чуть углубиться в девственное пространство, и номенклатура усложняется и путается.
        По сведениям, которыми располагала «Доминатрикс», никто не давал названий мирам вокруг 107-й Рыб, но это могло означать, что такая информация попросту не поступила в корабельную базу. Не стоило забывать, что архив мог не обновляться десятилетиями; анархисты-ультра предпочитали прямой обмен информацией между своими кораблями, пренебрегая официальными обращениями к планетарным правительствам. При встрече двух или более субсветовиков ультра сравнивали и обновляли свои номенклатурные таблицы. Если на одном корабле обнаруживались названия миров и географических объектов на их поверхности, отсутствующие в базе второго корабля, этот второй корабль, как правило, дополнял свою базу. Новое название снабжалось соответствующим флажком, который снимался только после того, как третий корабль подтверждал это название как общепринятое. Если две базы данных противоречили друг другу, корабли обновляли сразу обе, регистрируя для каждого планетарного тела два названия как вероятные. Если три корабля и более отмечали нестыковку, таблицы топонимов сравнивались в аспекте частотности употребления названия. В этом случае
малоиспользуемое стиралось или сохранялось для спорных случаев или неофициальных описаний объектов. Если открывали новую систему, то постепенно данные ей названия обосновывались в архивах большинства кораблей, и этот процесс порой растягивался на десятилетия. Архив Куэйхи, разумеется, не превосходил точностью базы «Гностического восхождения». Королева-ультра Жасмина не отличалась общительностью, так что, возможно, эта система уже имела название. В этом случае любовно подобранные Куэйхи имена постепенно будут выполоты из баз, как сорная трава; если и сохранятся, то лишь как призрачные упоминания на нижнем уровне корабельного сознания.
        Но сейчас - и, возможно, на несколько ближайших лет - система принадлежит ему.
        Куэйхи назвал планету Халдорой, и пока не придет опровержение, это имя будет официальным, как и другие, - хотя он просто взял более или менее подходящие неиспользованные названия из номенклатурной таблицы. Но не стоило ли ему подбирать имена с большей тщательностью - на тот случай, если система прославится? А это непременно случится, коль скоро выяснится, что мост существует на самом деле.
        Куэйхи улыбнулся. Пока что имена кажутся подходящими; он успеет найти другие названия, если захочет.
        Разведчик проверил расстояние до Хелы: чуть более ста пятидесяти тысяч километров. Отсюда освещенный лик планеты казался диском из грязного льда, с пастельными тенями цвета пемзы, охры и светлой бирюзы. Когда же Куэйхи сократил дистанцию, объект приобрел отчетливую трехмерность, вырос навстречу, уподобился человеческому глазу без зрачка.
        Хела была мала лишь по меркам стандартных планет земного типа. Для луны она выглядела достаточно солидно: три тысячи километров от полюса до полюса при средней плотности, которая помещала ее на верх списка посещенных Куэйхи планетных спутников. На шарике почти отсутствовали метеоритные кратеры. Говорить об атмосфере не приходилось, но достаточно сложный рельеф свидетельствовал о недавних геологических процессах. На первый взгляд Хела была сцеплена приливными силами с Халдорой и всегда обращена к ней одной стороной, но картографические программы быстро установили медленное остаточное вращение. В случае существования приливной связи обращение планеты вокруг своей оси точно соответствовало бы одному сорокачасовому витку по орбите. Земная луна вела себя именно так, и б?льшая часть известных Куэйхи спутников перемещались подобным же образом: для наблюдателя, стоящего в любой точке поверхности, больший мир, будь это Земля или газовый гигант вроде Халдоры, всегда висит на одном и том же месте.
        Но Хела вела себя иначе. Даже если отыскать на ее экваторе такое место, чтобы Халдора висела точно над головой, закрывая собой двадцать процентов неба, бoльшая планета будет перемещаться. За одну сороковую орбиты Хелы газовый гигант сдвинется примерно на два градуса. Через восемьдесят стандартных дней - чуть больше двух стандартных месяцев - Халдора опустится за горизонт Хелы. Через сто шестьдесят дней Халдора начнет восходить с другой стороны горизонта. Через триста двадцать дней Халдора вновь окажется в исходной точке цикла, строго в зените.
        Погрешность вращения Хелы - отклонение от точного приливного периода - составляла одну двухсотую. Установление приливной связи - неизбежный результат действия сил трения между парой обращающихся друг близ друга космических тел, притом что это чрезвычайно медленный процесс. Вполне возможно, что Хела замедляла свое вращение, приближаясь к Халдоре, но еще не достигнув полного соответствия орбитального обращения осевому. Возможно также, что в прошлом она получила встряску: столкновение по касательной с другим телом сместило спутник. Еще вариант - возмущение орбиты гравитационными силами массивного третьего тела.
        Не зная подлинной истории этой планетной системы, Куэйхи мог строить сколь угодно правдоподобные версии. Это раздражало, как часы, всегда показывающие почти точное время. Такие аргументы годятся лишь в споре с приверженцем теории божественного происхождения космоса: скажи-ка, почему Создатель допустил этакое несовершенство, ведь все, что от Него требовалось, - легкий толчок, который вывел бы спутник на правильную орбиту?
        В крови шевелился, разогревался вирус, ему не нравились подобные мысли.
        Усилием воли Куэйхи снова вернулся к безопасной теме топографии Хелы. Нельзя ли из этого контекста вычленить какие-нибудь сведения о происхождении моста? Он тянулся с востока на запад, словно его ориентировали точно по вращению Хелы, и находился почти у экватора, пересекая гигантский каньон, одну из самых приметных геоморфологических формаций. Линейная впадина начиналась у северного полюса и наискосок шла на юго-запад через экватор. Ширина и глубина возле экватора были наибольшими, однако ничто по сравнению с протяженностью впадины.
        Рифт Гиннунгагапа - такое название дал ей Куэйхи.
        На западе в северном полушарии имелся горный массив, обширная область, которую первооткрыватель назвал Нагорьем Западный Гирроккин. Восточный Гирроккин огибал полюс и с фланга заходил Рифту в тыл. На юге у западных границ Гиннунгагапа, но севернее экватора, обнаружилась формация, которую Куэйхи решил наречь Кряжем Золото-в-Вереске. Еще одна горная цепь, южнее экватора, получил имя Гулльвейг. Рассматривая тропики на западе, Куэйхи отметил Косогор Гудбранда, Плоскогорья Келды, Равнину Вигрид, Гору Йорд… От названий приятно веяло стариной, они создавали ощущение, что у этого мира есть богатая история, что здесь пролегала граница покорения космоса и пионеры совершали свои эпические странствия, преодолевая невероятные трудности и совершая легендарные подвиги.
        Естественно, через некоторое время внимание исследователя вернулось к Рифту Гиннунгагапа и пересекающему его мосту. Детали пока оставались неразличимыми, но уже было видно, что конструкция моста чрезвычайно сложна, что он слишком изящен для природного образования, - это никак не может быть переброшенный через пропасть, обработанный эрозией язык горной породы. Мост построили разумные существа, и похоже, это были не люди.
        Не то чтобы возведение такого моста было за пределами человеческих возможностей - за последнюю тысячу лет в космосе появилось немало рукотворных чудес. Но то, что люди способны создать такое диво, вовсе не означает, что они это сделали.
        Ведь планета Хела очень далека от освоенных мест. Люди не имеют ничего общего со строителями этого моста.
        Вот инопланетяне - дело другое.
        За шестьсот лет освоения межзвездного пространства человечеству так и не удалось встретить разумную технологическую культуру. Но когда-то такие существовали. Имелись сведения о десятке развитых цивилизаций, и они существовали в малом объеме космоса, на горстке систем в пределах считаных световых лет от Первой Системы. Никто даже гадать не брался, сколько сотен или даже тысяч угасших культур оставили свои следы в бескрайней Галактике. Кем были давние обитатели Хелы? Зародилась ли эта культура на обледенелом спутнике, или обледенелый спутник - лишь остановка на пути какой-то забытой древней диаспоры?
        Как выглядели здешние жители? Принадлежали ли к одной из известных цивилизаций?
        Но не стоит забегать вперед. Эти вопросы можно решить позже, когда Куэйхи осмотрит мост и определит его вещественный состав и возраст. Подлетев ближе, он увидит подробности. Там могут найтись артефакты, которые однозначно свяжут Хелу с уже изученными цивилизациями. Возможно и другое: артефакты укажут на то, что это совершенно новая культура, доселе неизвестная.
        В любом случае его находка бесценна. Жасмина сможет хоть целый век контролировать доступ к мосту. Вернет потерянные лет двадцать-тридцать назад престиж и репутацию. И пусть она теперь не испытывает симпатий к Куэйхи, нет сомнений, что он получит заслуженную награду.
        Загудел пульт «Дочери мусорщика» - радар впервые уловил эхо. Там, внизу, что-то металлическое. Небольшой предмет недалеко от моста в стене Рифта.
        Куэйхи настроил радар, убеждаясь, что эхо - не ошибка. Нет, оно не исчезло. А в том, что его не было раньше, должно быть, виновато расстояние, ведь чувствительность датчиков не идеальна. С борта «Доминатрикс» ничего подобного не увидишь.
        Куэйхи приуныл. Сколько он убеждал себя, что следов людей здесь нет, а теперь наткнулся на след, и это запросто может оказаться брошенным мусором.
        - Не пори горячку, - сказал он себе.
        Когда-то Куэйхи обследовал спутник поменьше Хелы и на его поверхности кое-что заметил. Забыв обо всем, он ринулся туда - и поймал эхо, похожее на здешнее, регистрируемое сейчас его радаром. Он рванул прямо на этот отблеск, презрев осторожность.
        Это была ловушка. Проломив поверхностный лед, наружу вырвался мощный излучатель частиц и взял на прицел его корабль. Меткий выстрел пробил дыру в корпусе, чуть не изжарив Куэйхи. Ему удалось уйти из-под огня, круто взмыв вверх, но он едва не лишился корабля и жизни. Он вылечил раны и починил корабль, но и спустя много лет тщательно искал признаки подобных ловушек. В космосе оставлено немало автоматических стражей, защищающих чье-то имущество или застолбленные месторождения. Иной хозяин давно превратился в прах, а робот продолжает беречь его сокровища.
        В тот раз Куэйхи повезло: робот-часовой, или что это было, оказался неисправным, выпущенный им луч - не слишком мощным. Разведчик легко отделался, получив от судьбы строгое предупреждение, совет не лезть в воду, не зная броду. И в этот раз Куэйхи грозила серьезная опасность совершить такую же ошибку.
        Куэйхи проанализировал свои возможности. Эхо металлического объекта - предвестник разочарования, оно порождает сомнение в древности и инопланетном происхождении моста. Но проверить это Куэйхи не мог, оставаясь вдали от объекта. Если там на самом деле охранный автомат в засаде, то «Дочь мусорщика» угодит под его огонь. Но это хороший корабль, напомнил он себе, маневренный, умный и неплохо вооруженный. Знающий уйму хитрых уловок, маневров отхода и уклонения.
        Рефлексы мало что значат против релятивистского оружия вроде лучевых пушек, но «Дочь» будет следить за источником эха на тот случай, если перед выстрелом там начнется движение. Едва корабль увидит что-нибудь потенциально опасное, он с ускорением в несколько g выполнит маневр уклонения, выстроенный генератором случайных векторов и исключающий точную стрельбу с упреждением. Кораблю известны параметры физической выносливости Куэйхи, и тому не грозит смерть от перегрузки - хотя, конечно, приятного будет мало.
        Если же противник всерьез разозлит «Дочь мусорщика», она пустит в ход собственные системы обороны и нападения.
        - Все будет хорошо, - сказал себе Куэйхи. - Мы долетим, осмотримся, потом выберемся и еще посмеемся.
        Но нужно было подумать о безопасности Морвенны. «Доминатрикс» чрезвычайно далеко отсюда, но она неповоротлива и медленно соображает. Вряд ли излучатель частиц достанет туда, но полностью такую возможность исключать нельзя. Кроме того, у стража может быть и другое оружие, например самонаводящиеся ракеты. А что, если на поверхности спутника размещена целая сеть боевых роботов, связанных друг с другом?
        «Черт побери, - подумал он, - может, тут и нет никакого часового. Может, это просто камень с высоким содержанием железа или выброшенный топливный бак».
        Но следовало исходить из худшего. Он должен позаботиться о Морвенне. И ему нужна «Доминатрикс», чтобы вернуться к королеве Жасмине. Он не может подвергать риску ни свою любовницу, ни корабль, ставший на неопределенный срок тюрьмой для Морвенны. Но и отступиться он не согласен. Как же уберечь женщину и корабль, не дожидаясь, пока пройдет несколько часов и «Доминатрикс» отлетит от Хелы на безопасное расстояние?
        Ответ был очевиден. Этот ответ практически висел у разведчика перед носом; красивый в своей простоте, он подразумевал эффективное использование планетарных ресурсов. Почему Куэйхи не подумал об этом раньше?
        Он укроет корабль за Халдорой.
        Сделав необходимые приготовления, Куэйхи установил связь с Морвенной.
        Арарат, год 2675-й
        Васко с интересом следил за приближением большой земли. Полет над темным океанским простором затянулся, и теперь юноша радовался первым признакам жилья. Огни поселений, рисующие дуги и петли по берегам полузнакомых бухт, полуостровов и островков, с высоты казались зыбкими, недолговечными. И даже когда показались окраины Первого Лагеря, впечатление осталось прежним - искры над костром, способные погаснуть в любой миг.
        Васко с младых ногтей усвоил, что жизнь поселенцев Арарата никогда не была спокойной и безопасной. Но если раньше он это понимал, то сейчас - увидел и прочувствовал.
        Он проделал окно в борту шаттла, очертив пальцем участок, который тотчас обрел прозрачность. Этому парня научил Клавэйн, продемонстрировав фокус чуть ли не с гордостью. Васко догадывался, что снаружи корпус остался темным металлом и что сам он смотрит на экран, в точности имитирующий оптические свойства стекла. Но когда имеешь дело со старой технологией - а шаттл несомненно был продуктом таковой, - ни в чем нельзя быть уверенным.
        Васко твердо знал только одно: что сподобился лететь по небу в шаттле. Никто из его друзей не может похвастаться таким приключением.
        Скорпион повел транспортное средство на посадку, отдавая приказы через браслет. Васко смотрел, как спускающийся из облаков шаттл увлекает за собой спирали тумана и теплого воздуха. По бокам судна, цветом схожего с обсидианом, а дельтовидной формой - со скатом мантой, мигали красные и зеленые огни.
        По меньшей мере треть нижней поверхности крыла испускала больно режущий глаза свет: батареи, фрактально изломанных термоэлементов, окруженных коконами актинически яркой, пурпурно-индиговой плазмы. Из охлажденных мест в корпусе вынырнули сложной конструкции когтистые опоры, они удлинялись и раскладывались в гипнотизирующем танце поршней и петель. На верхней части корпуса мигали неоновые узоры, обозначая входные люков, горячие участки и выпускные клапаны.
        Шаттл отметил расположение своей посадочной площадки, развернулся и с элегантной точностью коснулся земли. Опоры согнулись, гася инерцию. На мгновение рев плазменных нагревателей стал оглушительным, потом с пугающей внезапностью оборвался. Плазма погасла, оставив после себя лишь неприятный запах гари.
        Васко и раньше видел проносящиеся над колонией летательные аппараты, но только издали, и это было восхитительное зрелище! Ничего удивительнее юноше наблюдать не приходилось.
        Они встали и втроем двинулись к трапу. Почти добрались до земли, когда Клавэйн оступился и чуть не упал. Оба спутника кинулись к сочленителю, но первым успел Васко и принял на себя вес Клавэйна. Он испытал одновременно облегчение и шок - старик оказался поразительно легким, словно мешок соломы.
        Васко резко и громко втянул воздух - этот звук перекрыл даже шум транспорта, напоминающий шипение парового котла.
        - Все в порядке, сэр? - спросил юноша.
        Клавэйн мрачно взглянул на него.
        - Я уже немолод, - ответил он. - Не стоит ждать от меня слишком многого.
        Вспоминая несколько часов, проведенных с Клавэйном, Васко понял, что не узнал о нем почти ничего. На борту шаттла удалось поговорить со стариком, и были минуты, когда тот проявлял почти дружеское участие, расспрашивал о семье, хвалил за толковые вопросы, шутил и смеялся шуткам юноши, как старый знакомый. Но то и дело Клавэйн становился холодным и далеким, точно ледяная комета.
        И хотя такие перемены в настроении происходили внезапно, они всегда сопровождались появлением отсутствующего выражения на лице, словно окружающее вдруг совершенно переставало интересовать старика.
        В первый раз, когда это случилось, Васко решил, что чем-то расстроил Клавэйна. Но очень скоро он заметил, что старик неразговорчив и со Скорпионом, и понял, что эта рассеянность имеет мало общего с недовольством или неприязнью. Так ведет себя радиоприемник, время от времени теряющий неустойчивый сигнал. Сочленитель то уходил в свои мысли, то рывком возвращался к действительности. Поняв это, Васко перестал тревожиться о том, что сказал или сделал в присутствии Клавэйна. Зато поведение старика, которого они с такой помпой везли в колонию, начало беспокоить его. Какие мысли обуревают Клавэйна, когда тот перестает видеть собеседников? Возвращаясь к общению с ними, Клавэйн кажется таким же нормальным, как и любой из знакомых Васко. Но и картина, которую юноша видит за иллюминатором, кажется нормальной; вот только куда ни сверни, полетишь от уютного света в жуткую и непредсказуемую тьму, потому что тьмы гораздо больше, чем света.
        Вдруг одно из пятен мглы привлекло его внимание своей необычностью - оно вклинивалось в россыпь огней большого поселка. Он наморщил лоб, роясь в памяти: что это за место и почему не освещено? Может, широкий канал, вдающийся вглубь крупного острова?
        Шаттл заложил вираж, угол обзора изменился. Полоска тьмы наклонилась, поглотив одни светлые точки и исторгнув другие. В голове будто щелкнуло, и в следующий миг он понял, что видит перед собой гигантскую конструкцию. Ее необычайная высота и вытянутая форма угадывались лишь по заслоненным ею огням, но стоило Васко сообразить, что чернеет перед ним, как воображение без труда дорисовало детали. Конечно же, это Морская Башня, возвышающаяся в нескольких километрах от старейшего из поселков - места, где он родился.
        Морская Башня. Корабль. «Ностальгия по бесконечности».
        Васко никогда не видел субсветовик вблизи - лодкам запрещалось подходить к нему без крайней надобности. Он знал, что начальство бывает на корабле и время от времени туда летают шаттлы, словно комар вьется на фоне покрытой наростами, потрепанной непогодой видимой части корпуса. Похоже, Скорпион знал о «Ностальгии» все, но для Васко это была одна из многих тем, которые он решил ни в коем случае не затрагивать, когда сопровождал свинью в плавании к острову Клавэйна.
        С высоты полета шаттла «Ностальгия по бесконечности» выглядела громадиной, но уже не казалась Васко таким далеким циклопическим природным образованием, каким представлялась всю жизнь. Глядя на корабль, раз в сто превосходящий размерами самую большую постройку из плавника на архипелаге, он не мог не испытывать головокружение. Корабль стоял значительно ближе к берегу, чем Васко представлялось раньше: скорее придаток колонии, чем высящийся поодаль страж. «Ностальгия» не производила впечатления хрупкости и неустойчивости, но, несомненно, выглядела творением человеческих рук, точно так же находящимся во власти океана, как и все остальное на планете.
        Этот корабль привез свой живой груз на Арарат и погрузился на километровую глубину, достав дно. В распоряжении колонистов было несколько шаттлов, позволявших выходить на орбиту, но только «Ностальгия» могла вывезти людей за пределы звездной системы, в открытый космос.
        Обо всем этом Васко знал с детских лет, но по-прежнему не понимал, до какой степени поселенцы зависимы от субсветовика, их единственного средства покинуть планету.
        Чем ниже опускался шаттл, тем более четкие очертания принимали огни: уличные фонари и открытые очаги базаров. Это было хаотично застроенное шаткими лачугами место на окраине Первого Лагеря. Самые высокие дома - из плавника, найденного на берегу или выловленного из океана сборщиками строительного материала. Из-за этого постройки походили на огромные морские раковины. Но добывать плавник было непросто, поэтому большинство домов сделали из более традиционных материалов. В поселке имелось несколько надувных куполов, и некоторые не уступали по величине постройкам из плавника. Но пластика для возведения и ремонта куполов не хватало. Гораздо проще оказалось добывать все необходимое из недр корабля, поэтому чаще попадались на глаза металлические листы и профили. Приземистые кубистические сооружения из них расползались во все стороны, образуя хлипкие трущобы; редкая постройка имела три этажа. Купола из пластмассы и дома из плавника торчали из металлических кварталов, словно волдыри. Улицы - паутины изломанных теней - освещались разве что фонарями случайных прохожих.
        Шаттл проскользнул над границей тьмы и завис на окраине, над группой построек, которую Васко раньше не видел: купол в окружении металлических домов. Весь ансамбль имел более официальный вид, чем любая другая часть города. Юноша быстро сообразил, что это один из секретных административных комплексов. Совет людей и свиней, управлявший колонией, имел отделение в городке, но все знали, что у начальников есть места для безопасных тайных встреч, не нанесенные на гражданские карты.
        Вспомнив объяснения Клавэйна, Васко приказал окну закрыться и стал дожидаться посадки. Она бы прошла незамеченной, если бы оба спутника не двинулись вдруг через салон в сторону посадочного трапа. С запозданием Васко сообразил, что в шаттле вообще нет пилота.
        Пассажиры спустились на обожженные каменные плиты посадочной площадки. В последнюю минуту включились прожекторы, залив все вокруг ледяной голубизной. Клавэйн был в том же пальто, только натянул бесформенный черный капюшон, раньше прятавшийся под воротником. Низкий и широкий капюшон бросал тень на все лицо; Васко едва узнавал человека, которого они нашли на острове. Во время полета Скорпион помог Клавэйну немного привести себя в порядок, подстриг ему бороду и волосы.
        - Сынок, не смотри на меня с таким истовым благоговением, - сказал Клавэйн.
        - Простите, сэр. Вообще-то, я ничего похожего не испытываю.
        Скорпион похлопал Васко по спине:
        - Не робей перед ним. Это же просто старый вонючий отшельник, которого мы нашли на острове.
        На огражденной территории было полно машин. Они неясными силуэтами вздымались по сторонам от прибывшего шаттла или угадывались в темных промежутках между пятнами света. Тут были колесные автомобили, один-два вездехода на воздушной подушке и вертолет скелетного типа. Васко заметил два летательных аппарата с обтекаемыми корпусами на самом краю посадочной площадки. Он не знал, способны ли эти шаттлы выходить на орбиту или предназначены только для полетов в атмосфере.
        - Сколько шаттлов на ходу? - спросил Клавэйн.
        Скорпион ответил после секундной заминки - должно быть, прикидывал, о чем можно говорить в присутствии Васко:
        - Четыре.
        Сделав еще дюжину шагов, Клавэйн хмуро проговорил:
        - Когда я переселялся на остров, исправных шаттлов было пять или шесть. Скорп, мы не можем их терять.
        - А как быть, если ресурсов в обрез? Но мы делаем все возможное. Надеюсь, некоторые шаттлы снова полетят, но обещать не могу.
        Скорпион вел спутников к ближайшему приземистому металлическому зданию из тех, что окружали купол. Как только высадившиеся люди удалились от шаттла, несколько машин выступили из тени и покатили к нему, протягивая манипуляторы или таща за собой кабели и шланги. Своими движениями механизмы наводили на мысль о раненых морских чудовищах, волочащих по берегу изорванные щупальца.
        - А мы сможем срочно улететь, если понадобится? - спросил Клавэйн. - Остальные шаттлы хотя бы до орбиты дотянут, когда прибудет «Свет Зодиака»? Насчет полноценных космических полетов речи нет, но хотя бы несколько коротких челночных рейсов…
        - У «Света Зодиака» есть собственные шаттлы, - ответил Скорпион. - Но даже если их нет, один корабль для полетов к орбите у нас имеется.
        - Лучше молиться и надеяться, что его никогда не придется использовать, - проворчал Клавэйн.
        - К тому времени, когда нам понадобятся шаттлы, мы будем знать, что происходит, - пообещал Скорпион.
        - А тебе не приходило в голову, что шаттлы могут понадобиться сегодня вечером?
        Они подошли к куполообразному зданию. Навстречу типичной походкой свиньи, даже, пожалуй, нарочно раскачиваясь, выступил старый знакомый Клавэйна. Он был пониже Скорпиона и поплотнее - хотя куда уж больше. Плечи имел до того широченные, что руки казались подвешенными маятниками. И вообще выглядел этот тип жутко - такому не составит ни малейшего труда завалить человека и оторвать ему конечности одну за другой.
        Свинья ожег Васко взглядом и нахмурился, избороздив лоб глубокими морщинами:
        - Чего вытаращился, парень? Не нравлюсь?
        - Нет, сэр, все в порядке, - торопливо ответил Васко.
        - Спокойно, Кровь, - подал голос Скорпион. - У Васко был трудный день, слишком много впечатлений сразу. Верно я говорю, сынок?
        - Верно, сэр.
        Свинья кивнул Клавэйну:
        - Рад встрече, старина.
        На подлете к Хеле, год 2615-й
        Куэйхи был еще недалеко от Морвенны, и они могли говорить без временного лага.
        - Тебе не понравится мой замысел, но я забочусь о нас обоих.
        - Ты обещал вернуться как можно скорее, - пришел сквозь треск статики ответ.
        - И сдержу слово, не опоздаю ни на минуту. Между прочим, я в первую очередь забочусь о тебе.
        - О чем ты? - спросила Морвенна.
        - Мне подумалось, что на Хеле может быть не только мост. Не хочется зря рисковать. Я зафиксировал металлический объект, у него устойчивое эхо. Возможно, он не опасен… Да наверняка не опасен, но все же нельзя полностью исключить, что это сторожевой робот. Я на таких уже натыкался и получил кучу неприятностей.
        - Тогда возвращайся, - ответила Морвенна.
        - Извини, не могу. Мне очень нужно осмотреть этот мост. Если я не добуду здесь ничего ценного, Жасмина меня на клочки порвет.
        Он не стал уточнять, чем это грозит Морвенне, которую только Грилье способен извлечь из резного скафандра.
        - Но нельзя же очертя голову лезть в пекло!
        - Да я-то как-нибудь выкручусь, «Дочь» в беде не бросит. Но если там кто-нибудь проснется и начнет палить во все, что увидит, то может достаться и «Доминатрикс».
        - И что ты собираешься делать?
        - Я думал вывезти тебя из системы Халдоры, но это требует слишком много времени и топлива. Вот идея получше: используем местные ресурсы. Халдора - прекрасный щит, широкий и толстый. Хватит ей бездельничать; я сделаю так, чтобы она оказалась между тобой и Хелой с ее ловушками. Пусть бездельница поработает.
        Морвенна несколько секунд обдумывала это предложение, а когда заговорила, в ее голосе звучала тревога:
        - Но это значит…
        - Да, это значит, что у нас не будет связи. Но совсем ненадолго.
        Он продолжил, прежде чем Морвенна успела запротестовать:
        - Я запрограммирую «Доминатрикс», чтобы через шесть часов она вернулась на свое теперешнее место относительно Хелы. А ты поспи. Даже соскучиться не успеешь, как я вернусь.
        - Не нужно этого делать, Хоррис. Я хочу все время тебя слышать.
        - Всего шесть часов.
        Когда она заговорила снова, голос не стал спокойнее, но Куэйхи расслышал в нем новую нотку. Морвенна поняла: спорить бесполезно.
        - Но если что-то случится, если вдруг я тебе понадоблюсь или ты мне, мы не сможем связаться.
        - Шесть часов, - сказал он, - это триста с чем-то минут. Пустяки. Глазом моргнуть не успеешь.
        - Хотя бы повесь ретранслятор…
        - Вряд ли стоит. Я могу поместить на орбите Халдоры пассивный отражатель, но он приведет к тебе самонаводящуюся ракету. Да и возня с этим хозяйством отнимет несколько часов. Не стоит оно того.
        - Я боюсь, Хоррис. Не хочу, чтобы ты летел.
        - Дорогая, я должен, - ответил он.
        - Пожалуйста, вернись.
        - Боюсь, поздно, - мягко возразил Куэйхи, - я запрограммировал «Доминатрикс», она уже летит. Через тридцать минут ты будешь в тени Халдоры.
        Наступила тишина. Он испугался, что связь оборвалась раньше времени, что в его расчеты закралась ошибка. Но потом Морвенна спросила:
        - Зачем же ты уговаривал меня, если все решил?
        Глава восьмая
        Хела, год 2727-й
        В первый день они ехали очень долго, чтобы набрать максимально возможную дистанцию между собой и поселком. Час за часом скользили по заметенным снегом колеям, пересекая медленно меняющийся рельеф под мрачным небом. Время от времени проезжали мимо башни ретранслятора или дорожного поста; иногда попадались встречные машины.
        Постепенно Рашмика привыкла к усыпляющему покачиванию ледоката и научилась ходить внутри его, не теряя равновесия. По большей части она сидела в своем уголке, подтянув колени к подбородку, смотрела в иллюминатор и воображала, что в каждой замеченной скале и льдине таится частица инопланетной империи.
        Она много думала о вертунах, аккуратным почерком исписывая страницы своей тетради, сопровождая подробные штриховые рисунки пояснительными подписями.
        Девушка выпила чай и кофе, поела и поговорила с Кулвером, всего пару раз, хотя он изъявлял желание пообщаться многократно.
        Планируя побег - хотя «побег» не совсем верное слово, поскольку Рашмика ни от кого и ни от чего не бежала, - она почти не думала о том, что будет делать, когда выберется из поселка. Лишь несколько раз позволяла своим мыслям свернуть в это русло, и всегда представлялось, что она испытает огромное облегчение, когда самое трудное будет позади.
        Но получилось совсем иначе. Волнение и тревога, одолевавшие ее по пути к шлюзу в подземном жилище, исчезли, но лишь потому, что долго пребывать в таком состоянии нельзя. От них осталось что-то вроде тугого узелка в животе. Возможно, это оттого, что теперь она много думала о будущем, пыталась проникнуть мыслью в terra incognita. Опасной громадиной впереди замаячила встреча с церковниками. Но и то, что осталось за спиной, изрядно беспокоило девушку. Три дня, или даже шесть, не слишком большой срок. Но так ей казалось раньше, до отъезда, а теперь она считала часы. В поселке, наверное, уже поняли, что произошло, и снарядили погоню. Воображение рисовало, как полицейские мчатся за ледокатом на своих быстрых машинах. Никто из односельчан не питает теплых чувств ни к Линкси, ни к Крозету. Обязательно решат, что эта парочка подбила Рашмику к бегству, что только таким людям могут прийти в голову негожие мысли. Их всех поймают - и девчонку, скорее всего, выпорют, а взрослых разорвет толпа.
        Но признаков погони не было. По счастью, машина Крозета шла быстро. Несколько раз они поднимались на взгорок и осматривали десять-двенадцать километров пройденного пути. Никого.
        Несмотря на все заверения Крозета, что короче дороги нет и быстрее двигаться невозможно, напряжение не отпускало Рашмику. Время от времени, чтобы немного успокоить ее, Крозет включал радио, но в динамиках шипела статика. В этом не было ничего удивительного, ведь на Хеле радиоэфир полностью зависит от причуд то и дело прокатывающихся магнитных бурь. Были и другие способы связи - прямой лазерный луч между спутниками и наземными станциями, волоконно-оптические линии, - но почти всеми этими каналами владели церкви, и Крозет не был подписан ни на одну из таких услуг. По его словам, специально ими не пользовался, чтобы не привлекать внимания.
        Все же ему удалось наконец настроиться на некодированную передачу с Равнины Вигрид, и Рашмика прослушала сводку дневных местных новостей. Услышанное противоречило ее ожиданиям. Речь шла об обвалах в ходе раскопок, об отключении электричества и тому подобных рядовых проблемах - и ни слова об исчезновении человека. В свои семнадцать лет Рашмика официально находилась под опекой родителей, так что они имели полное право заявить о пропаже. Более того, не объявив о ее бегстве, родители нарушали закон.
        Это обеспокоило Рашмику, и даже больше, чем она согласилась бы признать. С одной стороны, она хотела ускользнуть из поселка незаметно. С другой - ребячески переживала оттого, что никто не хватился пропажи. Она была вовсе не против, чтобы за нее испугались.
        Подумав еще немного, девушка предположила, что родители просто решили подождать несколько часов. Ведь ее не было дома всего лишь полдня. Она часто уходила по своим делам, засиживалась в библиотеке. Может, родители решили, что Рашмике не спалось и она встала раньше обычного. Может, пока не нашли оставленную записку и не заметили, что в шкафчике недостает скафандра.
        Но прошло шестнадцать часов - а в новостях молчок.
        Привычки Рашмики не отличались постоянством, и родители не беспокоились, если она где-то пропадала часов по десять-двенадцать. Но через шестнадцать - должны были встревожиться, даже если каким-то чудом не заметили остальных улик. И, не найдя дочь нигде поблизости, они были бы вынуждены обратиться к властям.
        Что будет дальше? Действия полиции Равнины Вигрид никогда не отличались эффективностью. Быть может, заявление об исчезновении Рашмики просто не попало на нужный стол. Принимая во внимание бюрократическую инерцию на разных уровнях, нельзя исключать, что колесики закрутятся только завтра. Хотя, возможно, властям уже все известно, но по каким-то причинам они решили не сообщать в новостях. В это хотелось верить, и все же Рашмика не могла вообразить причину такой задержки. Как бы дело ни обстояло, за ближайшим поворотом может подстерегать полицейский патруль.
        Но Крозет явно не боялся встречи с полицией, гнал ледокат как ни в чем не бывало. Эту дорогу он знал как свои пять пальцев, и казалось, что машина сама понимает, когда нужно свернуть.
        На исходе первого дня пути, перед остановкой на ночлег, они снова поймали новости. С момента ухода Рашмики из дома прошло более двадцати часов - и никаких признаков того, что это замечено. Девушка приуныла, - не иначе, она переоценила собственную персону и ее исчезновению нет места даже среди самых мелких событий в истории Равнины Вигрид.
        Но вдруг ее осенило, и она даже опешила: как же сразу не догадалась?! Запоздалый ответ выглядел куда правдоподобней, чем все обдуманные ею ранее возможности.
        Ее родители прекрасно понимают, что она сбежала. Понимают они также, куда направилась дочь. Она не распространялась в оставленной записке о своих планах, но родителям не составило труда догадаться. Скорее всего, им даже известно, что Рашмика не прекратила общаться с Линкси после скандала.
        Да, родители знают, что она так поступила из-за брата. Догадываются, что любовь к нему, а если не любовь, то гнев заставил ее отправиться в путь. А никому ничего не сказали по вполне понятной причине: несмотря на то что внушали Рашмике все эти годы (в частности, что с церквями связываться опасно), они хотели, чтобы дочь добилась своего. И в душе гордились сделанным ею выбором.
        Как только она это поняла, все мгновенно встало на свои места.
        - Это нормально, - сказала она Крозету. - В новостях обо мне ничего не скажут.
        Он пожал плечами:
        - Откуда такая уверенность?
        - Я кое-что поняла.
        - Тебе нужно хорошенько выспаться, - сказала Линкси.
        Рашмика с благодарностью приняла у нее горячий шоколад. В тот миг ей казалось, что в жизни не приходилось пробовать напиток вкуснее.
        - Прошлой ночью я плохо спала, - призналась Рашмика. - Все думала о сегодняшнем утре, волновалась.
        - Все прошло как по маслу, - заверила ее Линкси. - Когда вернешься, поселок будет тобой гордиться.
        - Надеюсь, - буркнула Рашмика.
        - Я только один вопрос хочу задать, - сказала Линкси. - Не хочешь - не отвечай. Это из-за брата? Или есть что-то еще?
        Вопрос застал Рашмику врасплох.
        - Конечно из-за брата.
        - Просто о тебе судачат, - продолжала Линкси. - Всем известно, что ты пропадаешь на раскопках и вечно что-то записываешь в тетрадь. В поселке никто так не интересуется вертунами, как Рашмика Эльс. Говорят, ты даже шлешь письма в спонсируемые церквями археологические партии и участвуешь в дискуссиях.
        - Я действительно интересуюсь вертунами и ничего не могу с этим поделать, - ответила девушка.
        - А можно узнать, что за шлея тебе попала под хвост?
        Насмешка в вопросе была добродушной, но Рашмике не удалось скрыть раздражение.
        - В смысле?
        - В смысле: с чего ты взяла, что все совершенно не правы?
        - Тебе это в самом деле интересно?
        - Ну да. Хотелось бы знать и твою точку зрения.
        - Но по большому счету тебе наплевать, кто прав, а кто нет? Пока найденное в раскопках удается продавать, кому какое дело, что случилось с вертунами? А конкретно тебе и твоему мужу вообще на все плевать, вас интересуют только запчасти к ледокату.
        - Эй, юная леди! - осадила ее Линкси. - Не забываем о манерах.
        - Извини. - Рашмика покраснела и хлебнула шоколада. - Я не то имела в виду. Но мне действительно хочется знать, что произошло с вертунами, а еще я уверена, что всем остальным нет никакого дела до их судьбы. Которая, между прочим, наводит на мысли об участи амарантийцев.
        - Кого-кого? - взглянула на нее Линкси.
        - Амарантийцы - раса, населявшая Ресургем. Они произошли от птиц.
        Рашмика вспомнила нарисованного в тетради амарантийца, и это было не изображение скелета, а портрет живого существа: блеск птичьего глаза, лукавая улыбка клюва, плавные кривые линии черепа. Таким представляло ей амарантийца воображение - не реконструкцией из археологических книг, а будто воочию увиденным образом. Заглядывая в свою тетрадь, она не раз думала о том, насколько верны ее представления о другой разумной космической расе - о вертунах.
        - Миллион лет назад они по неизвестной причине исчезли. Потом на Ресургеме поселились люди, но они не допускали даже мысли о том, что таинственная сила, уничтожившая амарантийцев, может вернуться и проделать то же самое с нами. Исключением был только Дэн Силвест.
        - Дэн Силвест? - переспросила Линкси. - Не припоминаю.
        Рашмика скрипнула зубами: как можно не знать таких людей? Но она не дала воли раздражению.
        - Силвест возглавлял археологическую экспедицию. Когда докопался до правды, колонисты заткнули ему рот. Они в упор не видели грозящей опасности и не желали видеть. Но в итоге он оказался прав.
        - Могу спорить, ты себя равняешь с ним.
        - Еще как равняю, - кивнула Рашмика.
        Девушка помнила, как впервые случайно наткнулась на фамилию Силвест. Она упоминалась в ссылке на археологический текст, который Рашмика загрузила в свой компад, похоронив среди скучных научных трудов о жонглерах образами. Словно лампочка зажглась у нее в голове, когда она читала эту статью. Был восторг, было ощущение сопричастности; словно вся ее жизнь была лишь прелюдией к этой минуте. Тогда же Рашмика почувствовала, как ее детский интерес к вертунам превратился в нечто сродни наваждению.
        Она не могла этого объяснить, но не могла и отрицать.
        С тех пор, изучая вертунов, она узнавала все больше о судьбе и эпохе Дэна Силвеста. И это вполне логично, ведь бессмысленно было бы заниматься вертунами в отрыве от других исчезнувших инопланетных культур, чьи следы находили люди в межзвездных полетах. Имя Силвеста было крупными буквами вписано в историю науки о цивилизациях Галактики, и штудирование его работ приносило несомненную пользу.
        Касающиеся амарантийцев публикации Силвеста охватывали годы с 2500-го по 2570-й. В этот период он не только вел кропотливые исследования, но и подвергался различным видам тюремного заключения, однако даже под домашним арестом его интерес к научной работе не ослабевал. Все же без доступа к ресурсам, которыми обладала колония, его идеи были обречены оставаться умозрительными.
        Потом в систему Ресургема прибыл корабль ультра. С их помощью Силвест разыскал последний фрагмент головоломки. Его подозрения подтвердились: амарантийцев уничтожила локальная космическая катастрофа. Они запустили действующий и поныне механизм, созданный с единственной целью - подавлять разум, стремящийся к освоению космоса.
        На то, чтобы эта новость достигла других систем, понадобились годы. За этот срок добытые Силвестом сведения несколько раз побывали в чужих руках, покрылись налетом пропаганды, почти затерялись в сумятице человеческих междоусобиц. К тем же выводам пришли сочленители - похоже, независимо от Силвеста. А еще различные археологические партии, изучавшие другие потерянные инопланетные культуры.
        Машины, уничтожившие амарантийцев, по-прежнему находились рядом: наблюдали и ждали. У них было много имен. Сочленители прозвали их волками. Другие культуры - ингибиторами.
        За минувшие века существование ингибиторов стало незыблемым фактом. Но б?льшую часть этого времени угроза оставалась далекой, она не пугала и даже не тревожила, как и любая проблема, разбираться с которой предстояло следующим поколениям.
        Но недавно многое изменилось. Приходили неподтвержденные сведения о необычных событиях близ системы Ресургема: о полном демонтаже планет и превращении их в сложные машины неведомой конструкции. По слухам, эвакуировались обитаемые миры, и Ресургем превратился в выжженную пустыню, и с солнцем этой системы случилось нечто неописуемое.
        Впрочем, до поры можно было не думать даже о Ресургеме. Он был всего лишь археологической колонией, изолированной, лежащей в стороне от межзвездных коммерческих путей, и правивший на нем тоталитарный режим грешил дезинформацией. Проверить сведения о тамошних событиях не представлялось возможным. И поэтому еще некоторое время жизнь в других системах, населенных людьми, шла как прежде.
        Но сегодня ингибиторы появились у других солнц.
        Первыми дурные вести принесли ультра. Поддерживая связь между своими кораблями, они советовали друг другу не приближаться к некоторым системам. Там что-то случилось, и это выходило за рамки обычных представлений о катастрофах. Не война и не эпидемия, а нечто неизмеримо худшее. То же самое произошло с амарантийцами, а может быть, и с вертунами.
        Число человеческих колоний, чья судьба прямо свидетельствовала о нападении ингибиторов, не превышало дюжину, но сферические волны паники, разбегаясь по космосу со скоростью радиоволн, обладали громадной разрушительной силой. Поселения на поверхности планет эвакуировались, причем зачастую люди бросали все свое имущество, спеша укрыться на кораблях или в пещерах. Склепы и бункеры, служившие в мрачные десятилетия плавящей чумы, а потом заброшенные, были срочно восстановлены. Само собой, количество беженцев было огромным, и всех не могли вместить ни суда, ни подземелья. Вспыхивали восстания и небольшие, но яростные войны. Крушение цивилизации не помешало наиболее предприимчивым представителям человеческого рода сколотить бесполезные состояния. На плодородной почве страха перед будущим, словно черные орхидеи, во множестве росли культы конца времен и Судного дня. Люди были уверены, что их дни сочтены.
        Стоит ли удивляться, что в ту грозную эпоху многие устремились на Хелу? В лучшие времена чудо Куэйхи не привлекло бы такого внимания, а теперь корабли ультра привозили замороженных паломников десятками тысяч. Не все они искали ответы в религии, но, коль скоро решали остаться на Хеле, служба крови быстро обращала их в свою веру.
        Рашмика не считала себя вправе судить этих людей за сделанный ими выбор. Не родись она здесь, возможно, и сама бы прилетела с волной паломников. Вот только причины у нее были бы другими. Она бы искала правду. То же стремление привело Дэна Силвеста на Ресургем, и вынудило его вступить в конфликт с колонией, и в конце концов погубило.
        На ум пришел заданный Линкси вопрос: что заставляет Рашмику ехать к Вечному Пути? Желание разыскать Харбина? Или это всего лишь предлог, чтобы скрыть истинную причину побега - как от себя, так и от других? Она видит ложь в словах любого собеседника. Но уличить во лжи себя - как же, оказывается, это непросто…
        - Я ищу Харбина, - прошептала она. - Хочу найти брата, больше мне ни до чего нет дела.
        Но когда она задремала с чашкой шоколада в руках, ей приснились насекомовидные вертуны, и детали их анатомии перетасовывались столь же часто, сколь и бессмысленно.
        Свернув на участок тропы с неровным льдом, ледокат затрясся и сбавил скорость. От его рывков Рашмика проснулась.
        - Дальше сегодня мы уже не проедем, - сообщил Крозет. - Темнеет, да и вымотался я. Сейчас найдем местечко поуютнее - и на боковую.
        Рашмике он и впрямь казался очень усталым. С другой стороны, Крозет так выглядел всегда.
        - Нет уж, дорогой, - сказала ему Линкси. - Я не уверена, что мы в полной безопасности. Ступай-ка в корму да вздремни, а я порулю пару часиков.
        - А чего нам бояться? - спросила Рашмика.
        - Ну, мало ли… Еще несколько миль лишними не будут. Иди-ка ты тоже в хвост и постарайся поспать. Завтра опять тяжелый день, и я не могу обещать, что нас не догонят.
        Линкси уже заняла место водителя, ее пухлые, как у младенца, пальчики легли на истертые джойстики. Пока Крозет не изъявил желания остановиться на ночлег, Рашмика была уверена, что машина оборудована автопилотом, - он поведет дальше, пусть и не так быстро. Надо же, оказывается, они не стронутся с места, если ледокатом не будет управлять человек.
        - Я могу помочь, - предложила она. - Правда, такие машины не водила, но, если покажете, наверное, справлюсь…
        - Спасибо, как-нибудь обойдемся, - отказалась Линкси. - И потом, на нас с Крозетом свет клином не сошелся. Утром поведет Кулвер.
        - Простите, я не хотела…
        - Насчет Кулвера не беспокойся, - перебил Крозет. - Ему нужно чем-нибудь занять шаловливые ручонки.
        Линкси отвесила мужу затрещину, но сделала это с улыбкой. Рашмика допила остывший шоколад, чувствуя невероятную усталость и в то же время радуясь, что первый день все-таки закончился, и закончился благополучно. Она не питала иллюзий насчет того, что самое трудное осталось позади, но решила, что даже маленький успех можно по праву воспринимать как небольшую победу. Очень хотелось поговорить с родителями, сказать, чтобы не волновались, с ней все хорошо и она все время думает о них. Но девушка дала себе слово не посылать весточки домой, пока не доберется до каравана.
        Вслед за Крозетом она двинулась в корму грохочущего ледоката. Под управлением Линкси машина шла иначе. Нельзя сказать, что женщина правила хуже Крозета, просто ее стиль вождения был другим. Ледокат прыгал как мячик, выписывал в воздухе длинные дуги. Такие движения убаюкивали Рашмику, но она снова и снова просыпалась в страхе - ей снились падения в бездонные пропасти.
        Утром она получила хоть и тревожную, но долгожданную новость.
        - По радио было специальное сообщение, - сказал Крозет. - Официально заявлено о твоей пропаже и о начале поисковой операции. Ну что, гордишься собой?
        Рашмика тяжело вздохнула, пытаясь представить, что произошло с вечера.
        - Это полиция, - подала голос Линкси, имея в виду организацию, призванную блюсти закон и порядок на Равнине Вигрид. - Уже наверняка выступили поисковые отряды. Но, надеюсь, им нас уже не догнать. Стоит нам примкнуть к каравану, и полицейские отвяжутся.
        - Странно, что отправили поисковиков, - сказала Рашмика. - Неужели власти считают, что мне угрожает опасность?
        - Дело не только в этом, - сказал Крозет.
        Линкси оглянулась на мужа.
        Они что-то знают. Но что? У Рашмики желудок вдруг собрался в тугой комок, по спине побежали мурашки.
        - А ну, выкладывайте! - потребовала она.
        - По радио сказали, что тебя хотят вернуть домой и допросить, - ответила Линкси.
        - О чем, о моем побеге из дома? Им больше нечем заняться?
        - Нет, не об этом, - сказала Линкси. - Вернее, не только об этом. - Она опять оглянулась на Крозета. - Дело в той диверсии, что была на прошлой неделе. Ты ведь знаешь, о чем я?
        - Да, - ответила Рашмика, вспомнив воронку, которая осталась на месте склада взрывчатки.
        - Полиция считает, что это ты взорвала склад, - объяснил Крозет.
        Хела, год 2615-й
        Они сошли с орбиты, и по мере того, как «Дочь мусорщика» замедляла ход до нескольких тысяч километров в час, Куэйхи ощущал нарастание собственной тяжести. Хела увеличилась в размерах, ее безжизненная, бесформенная поверхность поднималась навстречу разведчику. Эхо металлического объекта оставалось на радаре, мост тоже.
        Куэйхи решил спускаться по спирали, считая рискованным лететь к объекту кратчайшим путем. И уже на первой петле, в тысяче километров над поверхностью Хелы, увиденное заворожило его - словно перед ним выложили увлекательнейшую игру-головоломку.
        Из космоса впадина едва угадывалась - минимальное снижение альбедо, темный шрам на лике планеты. Теперь же Рифт приобрел измеримую глубину и особенно четко проглядывался через увеличивающие камеры. Никакой геометрической четкости в форме впадины не наблюдалось, кое-где склоны полого спускались к самому дну, но преобладали отвесные обледенелые стены, гладкие и неприступные, как шлифованный камень. Склоны имели цвет мокрого сланца. Дно Рифта тоже менялось - от глади соленого озера до безумного нагромождения торосов, изрезанных тонкими, как волос, черными расселинами.
        Чем ближе подлетал Куэйхи, тем больше пропасть напоминала ему незаконченную головоломку, отброшенную Богом в досаде.
        Он поминутно смотрел на радар. Эхо никуда не делось, но, по мнению «Дочери мусорщика», ничто не предвещало нападения. Скорее всего, это просто какой-то металлический хлам. Мысль не внушала радости, поскольку из нее следовало, что кто-то уже успел побывать возле моста и не нашел ничего стоящего, о чем можно сообщить другим. Хотя, возможно, какое-то непредвиденное событие помешало отправить отчет. Куэйхи не знал, какой из этих вариантов ему нравится меньше.
        Завершая первый виток спирали, он сбросил скорость до пятисот метров в секунду. Поверхность спутника была уже близко, и он ясно видел, как меняется местность - от уступчатых возвышенностей до гладких равнин. Лед царил далеко не везде, б?льшая часть лунной поверхности была скальной, да и из ледяного покрова тут и там выпирали массивы трещиноватой коренной породы; хватало на нем и каменных россыпей. Над дремлющими вулканами курились дымки. Склоны возвышенностей были покрыты и мелким щебнем, и крутобокими глыбами размером с орбитальный анклав; иные торчали из льда под острыми углами, как носы и юты затонувших парусников; иные лежали в некоем подобии порядка, на манер гигантской скульптурной инсталляции.
        Равномерная тяга двигателей удерживала «Дочь мусорщика» на высоте, сопротивляясь гравитации Хелы. Куэйхи пошел на снижение, взяв курс к краю моста. В небесах, освещенный с одного бока, висел шар Халдоры.
        Отведя взгляд от моста, Куэйхи замер, восхищенный игрой ветров и молний на темном лике газового гиганта. Электрические разряды свивались в кольца и распрямлялись с гипнотизирующей медлительностью, словно угри.
        Поверхность Хелы пока еще освещало солнце, но спутнику на орбите Халдоры предстояло вскоре войти в ее тень. Куэйхи решил: ему повезло, что эхо металлического объекта шло с этой стороны луны. Прилети он сюда немного позже, в другой момент цикла вращения Хелы, и наверняка лишился бы великолепного зрелища - не увидел бы газового гиганта во всей его грозной красе.
        Новая вспышка молнии. Куэйхи неохотно повернулся к Хеле.
        Он уже подлетал к краю Рифта Гиннунгагапа. С устрашающей внезапностью поверхность ринулась вниз. Хотя сила притяжения Хелы составляла всего четверть земной, у Куэйхи закружилась голова, словно он оказался возле крупной планеты. Нелучшим образом влиял на самочувствие и гибельный вид провала. Если вдруг откажут двигатели, в отсутствие атмосферы ничто не замедлит падения корабля и он разобьется вдребезги.
        Не откажут. «Дочь мусорщика» еще ни разу не подвела Куэйхи, не к чему беспокоиться и сейчас. Он сосредоточился на том, ради чего прилетел, и приказал кораблю снизиться еще, окунуться в Рифт, за нулевую отметку поверхности.
        Потом он повернул корабль и двинулся вдоль полости, в паре километров от ближней стены. Как и дальняя, она была неровной, но здесь, в районе экватора, Рифт не сужался более чем на тридцать пять километров. Его минимальная глубина составляла минимум пять километров, максимальная не превышала одиннадцати - там дно было завалено камнями.
        Полость была дьявольски огромной, и Куэйхи быстро пришел к выводу, что ему тут совсем не нравится. Слишком похоже на распахнутые челюсти капкана.
        Он поглядел на часы: через четыре часа «Доминатрикс» снова появится из-за дальнего края Халдоры. Четыре часа - это уйма времени; он рассчитывал пуститься в обратный путь гораздо раньше.
        - Держись, Мор, - прошептал он, - недолго осталось.
        Конечно, она не слышала.
        Опустившись в Рифт южнее экватора, разведчик сейчас летел к северному полушарию. Пестрая каменная мозаика на дне текла под ним, словно река. Движение корабля относительно дальней стены было почти незаметно, но ближняя стремительно летела мимо, создавая ощущение о скорости. Временами Куэйхи терял представление о масштабах, и тогда Рифт не выглядел столь огромным. Такие моменты, когда пейзаж чужой планеты вдруг покажется знакомым, родным и мирным, самые опасные - вот тут-то она и норовит рвануться навстречу гостю и убить.
        Неожиданно впереди, между сходящимися стенами, появился и начал стремительно приближаться мост. У Куэйхи заколотилось сердце. Теперь можно быть уверенным - хотя сомнений и раньше не возникало, - что мост построен разумными существами. Пилот снова пожалел, что с ним нет Морвенны, что она не может взглянуть на это великолепное плетение из тонких блестящих нитей.
        Как только по курсу возник мост, Куэйхи включил запись. Теперь сооружение находилось под кораблем; концы этой пологой арки соединялись со стенами Рифта филигранью креплений.
        Куэйхи не видел необходимости задерживаться: одного полета под мостом будет достаточно, чтобы убедить Жасмину. Позже разведка вернется с более мощным оборудованием, если королева того пожелает.
        Оказавшись под мостом, Куэйхи увидел восхитительную картину. Дорожное полотно - а как еще можно назвать эту опасно узкую молочно-белую ленточку? - пересекало лик Халдоры, чуть светясь на мглистом фоне. Интересно, каково в ощущениях - пройти по этому мосту?
        В тот же миг «Дочь мусорщика» заложила дикий вираж, и все заволокла красная пелена перегрузки…
        - В чем… - начал Куэйхи.
        Но, еще не договорив, он понял ответ. «Дочь мусорщика» действовала по обстановке - выполняла маневр уклонения. Она подверглась атаке.
        Куэйхи потерял сознание, пришел в себя и снова отключился. Мимо проносились скалы и осыпи, перед глазами яростно вспыхивало - рельеф отражал сполохи поворотных дюз «Дочери». Снова обморок. Потом сознание вернулось, но оно грозило проп?сть в любой миг. В ушах стоял рев.
        Мост представал перед Куэйхи фрагментарно и в разных ракурсах, словно череда фотокадров. Вот он сверху. Теперь снизу. Опять сверху. «Дочь мусорщика» искала укрытие.
        Это неправильно. Он уже должен лететь вверх, прочь от планеты; первостепенная задача «Дочери мусорщика» - унести его как можно дальше от источника опасности. Маневры на одном месте и нерешительность ей несвойственны.
        Если только ее не загнали в угол, не отрезали путь отступления.
        В один из моментов просветления он взглянул на контрольный дисплей. По «Дочери мусорщика» велся огонь с трех точек. Пушки вынырнули из укрытий во льду, и эти три металлических эха не имели ничего общего с тем первым.
        «Дочь мусорщика» встряхнулась, словно мокрый пес. Куэйхи заметил выхлопы собственных микроракет, выписывающих спирали и зигзаги, чтобы не угодить под выстрел.
        Он снова потерял сознание, а когда пришел в себя, заметил камнепад на склоне Рифта. Значит, одна из его ракет нашла цель.
        Замигал пульт, корпус сделался совершенно черным. Когда он снова обрел прозрачность и восстановилась работа органов управления, пилот увидел на дисплее большую предупредительную надпись ярко-красной латиницей. Корабль получил довольно серьезное повреждение.
        «Дочь мусорщика» опять вздрогнула, еще одна серия ракет унеслась прочь. Это были крохотные, в палец величиной, устройства с зарядом антиматерии мощностью в одну килотонну.
        Снова темнота. В себя он пришел, когда тело ощутило падение.
        Опять небольшой оползень на склоне, и на пульте одним образом меньше. Но цел третий страж, а у Куэйхи не осталось средств, чтобы расправиться с ним.
        Этот третий не стреляет. Возможно, был неисправен еще до начала боя. Возможно, его повредила ракета с «Дочери мусорщика». Возможно, он перезаряжается.
        «Дочь» не решалась ничего предпринять, угодив в водоворот различных возможностей.
        - Приказ высшего приоритета, - прохрипел Куэйхи. - Вынеси меня отсюда.
        В ту же секунду навалилась перегрузка. Опять перед глазами сгустилась красная пелена. Но на сей раз он не отключился. Корабль тщательно следил за тем, чтобы кровь поступала в мозг пилота, удерживая его в сознании как можно дольше.
        Куэйхи увидел, как поверхность планеты ринулась вниз, увидел мост с высоты.
        И вдруг новый удар. Маленький кораблик замер, двигатель вырубился на миг. «Дочь» пыталась возобновить полет, но какая-то важная подсистема была серьезно повреждена.
        Поверхность планеты замерла внизу. Затем двинулась навстречу.
        Снова Куэйхи поглотила тьма.
        Он наклонно падал в направлении стены Рифта, то и дело теряя сознание и приходя в себя. Уже представлял, как погибнет в яркой вспышке, и собирал все душевные силы для встречи со смертью.
        Но в последний момент «Дочери мусорщика удалось на секунду включить двигатели, и тормозящего импульса хватило, чтобы смягчить удар.
        А еще с той же целью упруго деформировался корпус. Но все равно столкновение получилось чудовищным. Все закружилось вокруг Куэйхи: утес, линия горизонта, ровное дно Рифта.
        Он уже в который раз потерял сознание, очнулся и вырубился опять. Вдалеке перед ним кувыркался мост. Со склонов, там, где ракеты уничтожили охранных роботов, все еще сыпались ледяные и каменные обломки.
        Куэйхи и его корабль, похожий на драгоценный камешек, кувырком летели на дно ущелья.
        Арарат, год 2675-й
        Вслед за Кровью вместе с Клавэйном и Скорпионом Васко вошел в административное здание и углубился в лабиринт пустых коридоров. Юноша ждал приказа развернуться и идти обратно: с его пропуском сил в такие важные места дороги нет. Но хотя каждая новая проверка на очередном посту охраны была еще строже, чем предыдущая, его всякий раз пропускали. Васко понял, что никто не посмеет спорить с Клавэйном и Скорпионом.
        Пройдя еще немного, они оказались в карантинном пункте - небольшом лазарете с несколькими застланными чистым бельем кроватями. Там их встретил врач по имени Валенсин - бледный, с зализанными назад лоснящимися волосами, в большущих ромбических очках. В руке он держал потертый чемоданчик с инструментами. Васко видел этого человека впервые, но знал: перед ним самый главный врач на планете.
        - Как самочувствие, Невил? - спросил Валенсин.
        - Как у человека, злоупотребившего гостеприимством истории, - ответил Клавэйн.
        - Гм… Прямого ответа от вас никогда не получишь.
        Валенсин достал из чемоданчика небольшой серебристый прибор и посветил им в глаза старика, глядя со своей стороны в окуляр.
        - Мы обследовали Клавэйна во время полета, - заговорил Скорпион. - Он в норме, не доставит хлопот, свалившись замертво вам на руки.
        Валенсин выключил фонарик:
        - А вы, Скорпион, не свалитесь мне на руки?
        - Надеетесь, облегчу вам жизнь?
        - Мигрени бывают?
        - Аккурат сейчас голова побаливает.
        - Вами я займусь позже. Хочу проверить периферийное зрение - не портится ли оно быстрее, чем я рассчитывал. Вся эта суета свинье ваших лет на пользу не идет.
        - Без суеты мне нынче никак, но все равно спасибо, что напомнили.
        - Всегда к вашим услугам, - ухмыльнулся Валенсин, возвращая прибор в чемоданчик. - А теперь давайте кое о чем договоримся. Когда откроется капсула, чтобы никто даже дохнуть не посмел на ее содержимое, пока я не закончу обследование. Конечно, оно будет поверхностным, учитывая наши средства, но, если я обнаружу инфекцию и предположу, что существует хотя бы малейшая вероятность неприятных последствий, каждый, кто контактировал с капсулой, может забыть о возвращении в Первый Лагерь или в другое место, которое он считает своим домом. Под неприятными последствиями я подразумеваю не мудреное бактериологическое оружие, а что-нибудь попроще, вроде гриппа. У нас кончается запас противовирусных препаратов.
        - Понятно, - кивнул Скорпион.
        Валенсин отвел посетителей в просторное помещение под высоким куполом на металлических фермах. Там резко пахло дезинфекцией. Зал был почти пуст, если не считать полдюжины человек, плотной группой державшихся в центре. Работники в белых комбинезонах хлопотали возле хлипких башенок, собранных из мониторингового оборудования.
        Найденная в море капсула была подвешена на тонком тросе к потолку, отчего напоминала строительный отвес. Обугленная до черноты, она оказалась меньше, чем представлял себе Васко: и как в таком крошечном устройстве мог поместиться человек? И хотя окна отсутствовали, несколько панелей на корпусе были откинуты, виднелись светящиеся экраны. Васко заметил мелькающие числа, вихляющие кривые и скачущие гистограммы.
        - Дайте-ка взглянуть, - попросил Клавэйн, раздвигая рабочих, чтобы пройти к капсуле.
        Один из рабочих хмуро посмотрел на Скорпиона, и это был неосторожный поступок. Свинья ожег нахала яростным взглядом и вдобавок обнажил длинные кривые клыки. Не дожидаясь, когда дело примет худой оборот, Кровь горизонтально махнул копытом, и рабочие, подчиняясь этому выразительному жесту, исчезли в глубинах комплекса.
        Клавэйн никак не отреагировал на случившееся. Не сняв с головы капюшона, он проскользнул между аппаратами и подошел к капсуле сбоку. Чуть ли не с нежностью приложил руку рядом со светящимся пультом, погладил обгоревшую оболочку.
        Васко решил, что можно подойти и посмотреть.
        Скорпион явно колебался:
        - Чувствуешь что-нибудь?
        - Да, - ответил Клавэйн. - Она говорит со мной. Это сочленительский протокол.
        - Ты уверен? - спросил Кровь.
        Старик отвернулся от капсулы. Его лицо пряталось в тени капюшона, лишь жидкая бороденка ловила свет.
        - Да, - ответил он.
        Приложив руку с другой стороны от панели, он согнул спину и прикоснулся к капсуле щекой. Васко представил, что глаза у Клавэйна неподвижны, кожа на лбу собрана в складки - он полностью сосредоточен. Все молчали, и Васко поймал себя на том, что старается дышать как можно тише.
        Клавэйн медленно наклонял голову из стороны в сторону - так ищут оптимальное положение радиоантенны. Нашел нужный угол - и замер, под пальто явственно напряглось тело.
        - Точно, это сочленительский протокол, - повторил Клавэйн.
        В полном молчании и неподвижности он простоял еще с минуту, а потом сказал:
        - Похоже, капсула узнала во мне сочленителя. Она не дает полного доступа к своей системе - пока не дает, но разрешила функциональную диагностику верхнего уровня. Это точно не бомба.
        - И все-таки будь осторожен, пожалуйста, - попросил Скорпион. - Не дай затащить себя внутрь или еще что похуже сделать.
        - Еще как постараюсь, - заверил Клавэйн.
        - Сможешь определить, кто внутри? - спросил Кровь.
        - Пока капсула не открыта, можно только строить предположения, - ответил Клавэйн тихо, но твердо и властно. - Одно могу сказать наверняка: это не Скади.
        - Но ты не сомневаешься, что там сочленитель? - снова спросил Кровь.
        - Это сочленитель. Часть сигналов, которые я ловлю, идет не от аппаратуры капсулы, а от имплантатов пассажира. Скади побрезговала бы таким старым протоколом. - Клавэйн отстранился от капсулы и оглянулся на спутников. - Как пить дать, это Ремонтуар.
        - И ты понимаешь, о чем он думает? - спросил Скорпион.
        - Нет. Исходящие от него нейронные сигналы - самого низкого уровня, простая работа по обслуживанию тела. Пассажир все еще без сознания.
        - Или это не сочленитель, - высказал сомнение Кровь.
        - Узнаем через несколько часов, - пообещал Скорпион. - Кем бы он ни был, у нас остается проблема исчезнувшего корабля.
        - А почему это проблема и почему у нас? - спросил Васко.
        - А потому, что пролететь двадцать световых лет в капсуле он никак не мог, - объяснил Кровь.
        - Но что ему мешало добраться до нашей системы незамеченным и оставить корабль в укромном месте, а оставшийся путь проделать в капсуле? - спросил Васко.
        Кровь покачал головой:
        - Ему все равно нужен был корабль для полетов внутри системы, чтобы добраться до Арарата.
        - Но маленький корабль мы могли и не заметить, - возразил Васко. - Ведь так?
        - Не думаю, - буркнул Клавэйн. - Хотя исключать этого нельзя - если там, наверху, творится что-то нехорошее.
        Глава девятая
        Поверхность Хелы, год 2615-й
        Когда Куэйхи очнулся, он неподвижно висел вверх ногами. Вообще-то, все было абсолютно неподвижным: он сам, корабль, окружающий ландшафт, небо. Казалось, его поместили сюда много веков назад и он только сейчас открыл глаза.
        Но он не мог долго находиться без сознания: память сохранила яркую, четкую сцену смертельного боя и головокружительного падения. Удивительно то, что он не просто помнит о случившемся, а вообще еще жив.
        Осторожно двигаясь в страховочных фиксаторах, Куэйхи проверил повреждения. Крошечный кораблик поскрипывал вокруг него. Шея у пилота была целой, позволяла вертеть головой и осматриваться. Но в пределах видимости - только осыпающийся лед и оседающая пыль, остатки последнего обрушения. И все расплывчатое, будто он смотрит через зыбкую серую пелену. Вот только эта пелена и двигалась, подтверждая, что без чувств он провел считаные минуты.
        Кроме нее, Куэйхи видел край моста, чарующее кружево тросов, посредством которых крепилась к скалам арочная конструкция. Когда «Дочь мусорщика» выпускала ракеты, он краем сознания беспокоился о том, как бы не разрушить чудо, ради которого сюда прилетел. При всей своей громадности мост выглядел тонким и ломким, точно накрахмаленная салфетка.
        Похоже, он совершенно цел. Наверняка эта постройка гораздо прочнее, чем кажется.
        Снова заскрипело кругом. Не определить, на чем стоит кораблик, но ощущения подсказывают: он ориентирован «вверх ногами». Неужели это дно Рифта Гиннунгагапа?
        Куэйхи взглянул на приборы, но не сумел сфокусировать на них взгляд. Тот вообще ни на чем не желал фокусироваться. Вот если закрыть левый глаз, видно лучше. Должно быть, из-за перегрузки отслоилась сетчатка. С точки зрения «Дочери мусорщика», запрограммированной вынести его из опасной зоны живым, это легкая травма, вполне поддающаяся лечению.
        Прикрыв левый глаз, Куэйхи снова взглянул на панель приборов. Множество красных огоньков - сообщений на латинице о повреждениях систем - и темных пятен, где раньше что-то светилось. Понятно, «Дочь мусорщика» понесла серьезный урон не только на аппаратном, но и на программном уровне. Его кораблик в коме.
        Куэйхи попробовал его растормошить:
        - Приказ высшего приоритета. Перезагрузка.
        Никакой реакции. Похоже, среди утраченных функций и распознавание голосовых команд. Либо корабль не способен перезагрузить свои оперативные системы.
        Куэйхи попытался снова, просто на всякий случай:
        - Приказ высшего приоритета. Перезагрузка.
        Снова молчок. «Так я ничего не добьюсь», - подумал пилот.
        Он повернул руку, чтобы пальцы легли на панель тактильного управления.
        Движение далось нелегко, но это была рассеянная боль от сильных ушибов, а не острая - в сломанных или смещенных костях. Он даже мог вполне сносно шевелить ногами. Сильная резь в груди намекала, что ребра не в порядке, но дышалось нормально. Если он отделался только парой сломанных ребер и отслоением сетчатки, ему крупно повезло.
        - Ты всегда был везунчиком, - сказал он себе, нащупывая выступы на панели.
        Все голосовые команды имели тактильные эквиваленты. Лишь бы только вспомнить правильные комбинации движений.
        Он вспомнил. Указательный палец сюда, большой сюда. Теперь нажать еще раз.
        Кораблик кашлянул. Там, где были темные пятна, загорелись красные надписи.
        Жива старушка! Куэйхи нажал опять. Корабль вздрогнул и загудел, пытаясь перезагрузить систему. Снова мигнуло красное, и на этом все кончилось.
        - Ну, давай же! - прошипел сквозь зубы Куэйхи.
        Может, на третий раз повезет?
        После третьего нажатия корабль задрожал, на дисплеях зажглись красные надписи, погасли. Появились опять. Ожили другие части пульта. «Дочь мусорщика» выходила из комы, проверяла свою работоспособность.
        - Молодчина, - прошептал Куэйхи, чувствуя, как кораблик сжимается, меняет форму корпуса - может быть, непреднамеренно, просто рефлекторно возвращаясь к предустановленному профилю.
        «Дочь мусорщика» накренилась на несколько градусов, и угол зрения Куэйхи сместился.
        - Осторожней… - начал он.
        Поздно. «Дочь» не удержалась на уступе и покатилась вниз. Там в сотне метров возникло дно Рифта - и стремительно понеслось навстречу.
        Субъективное время растянуло падение до бесконечности.
        Потом пилота бросило на пульт. Он не лишился чувств на этот раз, но было ощущение, что его схватило зубами какое-то чудовище и давай колотить оземь, норовя размозжить голову или сломать позвоночник.
        Куэйхи застонал. Похоже, на этот раз ему досталось крепко. Грудь давило, словно на нее поставили наковальню. Должно быть, сломанные ребра проткнули мышечную ткань. Двигаться теперь будет чертовски больно - если только он вообще способен двигаться.
        И все-таки он еще жив.
        В этот раз «Дочь мусорщика» упала на правый борт. Он снова увидел мост - словно фотографию в туристической брошюре. Казалось, судьба специально демонстрирует ему находку во всей красе, напоминает, зачем он сюда прилетел.
        На пульте осталось совсем мало красных огоньков. Куэйхи смотрел на отражение своего лица, висящее над фрагментами надписей: полнейшая растерянность и страх, глубокие тени на щеках и в глазницах. Когда-то он видел лик некой религиозной фигуры, проступивший на ткани для бальзамирования. Как скупой, в несколько штрихов, рисунок углем.
        Это в крови разогревался индоктринационный вирус.
        - Перезагрузка! - прошипел он.
        Никакого ответа. Куэйхи протянул руку к тактильной панели, расположил как надо пальцы. Он нажимал снова и снова, понимая, что единственный способ оживить корабль - запуск полной диагностики состояния.
        Пульт мигнул. Что-то еще исправно - а значит, есть шанс. Он повторял команды перезагрузки, пробуждая одну систему за другой. На восьмой или девятый раз ничего не удалось улучшить, и он решил прекратить попытки - не к чему истощать резервы корабля, да и опасно перезагружать системы, которые пока работают. Надо обойтись тем, что есть.
        Закрыв левый глаз, он прочитал красные сообщения на пульте. Одного быстрого взгляда было достаточно, чтобы понять: «Дочь мусорщика» больше никуда не полетит. Важнейшие двигательные узлы разбиты выстрелами сторожевой пушки, второстепенные раздавлены при падении на планету и последовавшем кувыркании по склону Рифта. Его драгоценный кораблик необратимо разрушен. Даже если допустить, что системы саморемонта способны восстановить двигатели, на это нужны месяцы, которых у Куэйхи нет. Спасибо и на том, что «Дочь» спасла ему жизнь. В этом смысле она не подвела.
        Он снова прочитал все надписи. Аварийный маяк исправен. Сигнал ограничен ледяными стенами, но ничто не мешает ему уходить вертикально вверх, в космос, - за исключением, конечно, газового гиганта, стараниями Куэйхи оказавшегося между «Дочерью мусорщика» и Морвенной. Скоро ли «Доминатрикс» выйдет из-за солнечной стороны Халдоры?
        Куэйхи взглянул на один из работающих хронометров корабля. Морвенна появится из-за Халдоры через четыре часа.
        Четыре часа. Ничего страшного. Столько он продержится. Едва «Доминатрикс» вынырнет из-за газового гиганта, она поймает сигнал бедствия и уже через час примчится на выручку. В другой ситуации Куэйхи ни за что не рискнул бы большим кораблем, не погнал его в опасную зону, но сейчас выбирать не приходится. Да и вряд ли следует бояться стражей: он уничтожил две пушки, а в третьей наверняка кончился заряд. Несомненно, робот добил бы пришельца, будь у него такая возможность.
        Итак, через пять часов Куэйхи будет в безопасности. Конечно, лучше бы убраться отсюда сию же секунду, но в задержке никто, кроме него, не виноват. Не он ли уговорил Морвенну, чтобы провела без него шесть часов? А решение не вывешивать спутники-ретрансляторы - разве не глупость? К чему обманывать себя? Не столько о защите Морвенны он тогда думал, сколько о том, чтобы поскорее добраться до моста. Что ж, пора платить за непредусмотрительность.
        Всего пять часов. Сущие пустяки.
        В ту же секунду Куэйхи заметил новую красную надпись. Он моргнул и открыл оба глаза, надеясь, что это обман зрения. Но ошибки не было.
        Поврежден корпус. Возможно, это лишь небольшая трещина. Ее в обычных условиях уже давно заделали бы автоматы, даже не сообщив об этом пилоту. Но очень уж крепко досталось кораблю, его штатные ремонтные системы вышли из строя. Давление воздуха на борту снижалось - настолько медленно, что пилот этого даже не замечал. «Дочь мусорщика» подкачивала дыхательную смесь из запасных емкостей, но долго это продолжаться не могло.
        Куэйхи подсчитал: воздуха хватит на два часа.
        Ему не дождаться помощи.
        И что теперь делать? Удариться в панику? Сохранять мужество? А какая, собственно, разница? Куэйхи подумал над этим и решил, что разницу не мешало бы увидеть.
        Одно дело, когда ты заперт в герметичном помещении с конечным запасом воздуха, который в процессе твоего дыхания замещается углекислым газом. И совсем другое - когда воздух утекает через трещину в корпусе и на скорость утечки ты повлиять никак не можешь. Даже если ухитришься за два часа сделать один-единственный вдох, на второй все равно не останется кислорода. Скоро придется глотать старый добрый вакуум - и тот факт, что некоторые платят за это деньги, не послужит тебе утешением.
        Говорят, это больно, по крайней мере в первые секунды. Но Куэйхи не заметит, как задохнется, - он задолго до этого потеряет сознание. Может, и двух часов не протянет, перестанет дышать через полтора.
        Но если держать себя в руках, не поддаваться страху, он, возможно, выгадает несколько минут - это зависит от того, что собой представляет утечка. Допустим, воздух теряется где-то в системе рециркуляции, - в этом случае совершенно точно можно выиграть время, если дышать пореже.
        Поскольку он понятия не имеет о том, где находится трещина, паника ему невыгодна. Возможно, удастся растянуть два часа на три… а повезет, так три превратятся в четыре. Если же он готов к небольшому повреждению мозга, то, может быть, удастся продержаться и все пять часов.
        Он просто обманывает себя. У него осталось два часа, самое большее два с половиной.
        «Паникуй, сколько душе угодно, - сказал себе Куэйхи. - Это никак не изменит твоего положения».
        Вирус уже не пробует на вкус его страх, а жрет в три горла. До сих пор этот вирус почти не подавал признаков жизни, и вот теперь почуял панику, и мигом окреп, и пытается подавить рациональное мышление носителя.
        - Нет! - воскликнул Куэйхи. - Пошел прочь, ты мне сейчас не нужен.
        А может, как раз нужен? Что толку в ясном сознании, если он ничем не сможет себе помочь? По крайней мере, вирус позволит умереть с ощущением того, что Куэйхи не одинок, что рядом есть нечто большее и оно неравнодушно к его судьбе и будет с ним до последнего вздоха.
        Но вирусу нет дела до его чувств и желаний. Он просто заполнит носителя своей сущностью, нравится это тому или нет.
        Вокруг не раздавалось ни звука - Куэйхи слышал только собственное дыхание да изредка стук льдинок, скатывающихся по следу лавины, вызванной кораблем, когда в падении он задел кромку обрыва. Помимо моста, смотреть было не на что. Но вдруг Куэйхи услышал доносящуюся откуда-то издали органную музыку. Поначалу она была тихой, но потом ее источник стал приближаться. Куэйхи понял: достигнув грозного крещендо, мелодия наполнит его душу радостью и ужасом.
        И хотя мост выглядел как прежде, в черном небе под ним чудились прекрасные церковные витражи: квадраты, треугольники, ромбы мягкого радужного сияния, словно окна, открывающие вид на что-то еще более прекрасное и величественное.
        - Нет! - сказал Куэйхи.
        Но на сей раз в его голосе не было твердости.
        Прошел час. Бортовые устройства одно за другом испускали дух, на пульте гасли красные надписи. Но пока ни один отказ оборудования не сократил шансы пилота на выживание. Кораблик не проявлял намерения взорваться, в один миг избавив Куэйхи от страданий.
        Нет, думал Куэйхи, «Дочь мусорщика» сделает все от нее зависящее, чтобы поддерживать в хозяине жизнь до последнего вздоха.
        Эта трудная работа почти истощила силы машины. «Дочь» непрерывно передавала сигнал бедствия, но к тому времени, как «Доминатрикс» получит сигнал, пилот уже будет два-три часа как мертв.
        Куэйхи рассмеялся: юмор висельника. Он всегда считал «Доминатрикс» исключительно разумным механизмом. По меркам большинства космических кораблей, как и по меркам любой техники, не управлявшейся субличностями как минимум гамма-уровня, это так и было. Но стоило делу принять по-настоящему серьезный оборот, и выяснилось, что этот сверхмощный интеллект ровно ничего не стоит.
        - Что же ты, корабль? - спросил Куэйхи.
        И снова рассмеялся. Вот только теперь смех перемежался рыданиями - от жалости к себе.
        Куэйхи надеялся на помощь вируса, но ощущения, которые тот порождал, были слишком поверхностными. Что проку от этого тонкого, как бумага, фасадного слоя? Да, вирус воздействует на те точки мозга, где возникают религиозные чувства, но он не подавляет другие области сознания, и те безошибочно распознают новую веру как искусственную, индуцированную.
        Он, безусловно, ощущал некое святое присутствие, но одновременно с полной отчетливостью понимал: это всего лишь игра нейроанатомии. На самом деле тут ничего божественного нет: органная музыка, витражи в небе, ощущение чего-то беспредельного, безвременного и чрезвычайно участливого порождено лишь нейронными связями, вспышками активности нейронов и синаптическими щелями.
        Больше всего в этот миг Куэйхи нуждался в утешении - и не получил его. Он был всего лишь безбожником с дрянным вирусом в крови. У него кончался воздух. У него кончалось время. Скоро он будет забыт. Как и имя, данное им планете, на которой он разбился.
        - Прости, Мор, - сказал Куэйхи. - Я свалял дурака. Облажался по полной.
        Он стал думать о ней, такой далекой, недосягаемой… и вспомнил стеклодува.
        Куэйхи не вспоминал стеклодува уже давно, но ведь он давно не оставался надолго один. Как звали этого человека? Да-да, Тролльхаттан. Куэйхи случайно встретил его на Пигмалионе, одном из спутников планеты Парсифаль в созвездии Тау Кита, в торговом пассаже с микрогравитацией.
        Там проходила выставка произведений искусства из стекла. Работающий в невесомости скульптор Тролльхаттан, когда-то бывший угонщиком, но порвавший со своей фракцией, имел дополнительные механические конечности, а его лицо напоминало слоновью шкуру с рубцами от давних ран - ему неумело удаляли меланомы радиационного происхождения.
        Тролльхаттан творил из стекла восхитительные ажурные конструкции, целиком заполняющие помещения; иные настолько нежные, что не выдерживали даже слабой гравитации главного спутника Парсифаля. Среди его шедевров невозможно было найти два похожих. Куэйхи любовался стеклянными планетариями, поразительно детальными и работавшими со сверхъестественной точностью. Его восхищали стаи из тысяч птиц, соединенных друг с другом тончайшими кончиками крыльев. Дух захватывало при виде громадных косяков, причем у каждой стеклянная чешуя имела уникальный оттенок и блеск; желтые, желтоватые, синие, окаймленные розовым перья казались подлинным чудом. А еще эскадрильи ангелов, и сражающиеся галеоны эпохи боевых парусников, и искусные реконструкции великих космических битв.
        На некоторые изделия было страшновато смотреть, словно одного взгляда хватило бы, чтобы нарушился зыбкий баланс света и тени, чтобы скрытая где-нибудь трещинка мигом разрослась и поставила всю конструкцию на грань существования.
        Однажды на открытии выставки самопроизвольно взорвалась стеклянная картина Тролльхаттана, разлетевшись на осколки не крупнее пчелы. Было ли так и задумано автором для пущего эффекта, осталось тайной. Зато не вызывало сомнений другое: все без исключения изделия Тролльхаттана драгоценны. Скульптор соглашался с ними расстаться лишь за огромные деньги, а уж цену вывоза смешно было даже обсуждать. Транспортировка одной такой покупки с Пигмалиона разорила бы небольшое демархистское государство. И не то чтобы исключалась разборка и упаковка по частям, но перевозка в космосе не давала ничего, кроме битого стекла. Любые меры предосторожности оказывались недостаточными, поэтому все уцелевшие работы Тролльхаттана находились в системе Тау Кита. Богатые люди целыми кланами перебирались на Парсифаль только для того, чтобы хвастаться приобретенными инсталляциями великого стеклодува.
        Ходили слухи, что где-то в межзвездном пространстве медленные автоматические баржи несут на борту сотни изделий Тролльхаттана, направляясь к другим солнечным системам (названия этих систем у разных рассказчиков звучали по-разному) со скоростью в несколько процентов от световой; эти рейсы оплачены много десятилетий назад. Само собой, тот, кому хватит изобретательности перехватить и ограбить эти баржи, не переколотив их содержимого, баснословно разбогатеет. В те времена, когда по существующим чертежам можно было недорого воспроизвести практически любую вещь, едва ли не единственную ценность представляли авторские работы, чье происхождение не вызывало сомнений.
        Во время своего пребывания на Парсифале Куэйхи всерьез интересовался возможностью приобрести шедевры Тролльхаттана. Даже провел переговоры с другим мастером, уверявшим, что в его силах изготовить высококачественные копии: помещение заполняется стеклом, а потом миниатюрные сервороботы выгрызают лишний материал. Куэйхи присутствовал на демонстрациях работы фальсификатора: результат был неплох, но далек от идеала. Воссоздать спектральную палитру Тролльхаттана не удавалось никому во Вселенной; разница между оригиналом и подделкой не уступала разнице между алмазом и его копией из льда.
        В любом случае ключевую роль играло происхождение скульптур. Вот если кто-нибудь убьет Тролльхаттана, тогда рынок сможет принять подделки.
        Куэйхи решил осторожно выяснить, нет ли у ваятеля ахиллесовой пяты, - вдруг найдется компромат, и тогда можно будет шантажировать стеклодува, давить на него в процессе торга. Если Тролльхаттан согласится закрыть глаза на появление подделок на рынке или даже заявить, что не помнит, когда делал ту или иную инсталляцию, - глядишь, и получится навариться на этом.
        Но Тролльхаттан оказался недосягаем. Он не вращался среди богемы, не выступал с красивыми речами на благотворительных мероприятиях. Знай себе дул стекло.
        Разочарованный, готовый отказаться от своей затеи Куэйхи все же задержался на спутнике и осмотрел часть выставки. Его холодный, сугубо прагматический интерес к искусству Тролльхаттана быстро уступил место подлинному благоговению.
        К тому времени, когда среди гостей появился Куэйхи, стеклодув уже соорудил в невесомости сложное растение с прозрачным зеленым стеблем и листвой, с многочисленными бледно-рубиновыми роговидными цветками. А теперь Тролльхаттан мастерил возле одного из цветков деликатную фигурку мерцающего голубого существа. Что это колибри, Куэйхи понял лишь после того, как Тролльхаттан выдул тончайший, плавно изогнутый клюв, и тут стало ясно: колибри. От цветка к клюву протянулась янтарная дуга толщиной в палец, и Куэйхи решил, что на этом все, птичка останется парить перед растением, ничем с ним не соединенная. Но тут изменился угол освещения, и стало ясно, что между кончиком клюва и рыльцем цветка протянута наитончайшая стеклянная нить, золотое волоконце, словно последний лучик планетного заката. И он догадался, что видит язык колибри, сделанный из стекла.
        Наверняка скульптор рассчитывал на эффект, потому что остальные зрители заметили язычок птицы почти одновременно с Куэйхи. И хотя Тролльхаттан не мог не наблюдать реакцию публики, никакие чувства не отразились на его лице.
        Вот тогда-то и разочаровался в стеклодуве Куэйхи. Тщеславие этой гениальной натуры, решил он, достойно лишь порицания, наигранная бесстрастность так же греховна, как и любое другое проявление гордыни. Однако увиденный только что фокус вызывал истинное восхищение. «Что ты испытываешь, - думал Куэйхи, - когда тебе удается хотя бы на миг озарить будничную жизнь сиянием чуда? Зрители, пришедшие полюбоваться искусством Тролльхаттана, живут в эпоху чудес и диковин. Но они, судя по всему, давно не видели ничего удивительнее и прекраснее, чем этот блеснувший язычок колибри».
        По крайней мере, это было справедливо в отношении самого Куэйхи. Блеск стеклянной нити тронул его душу, когда он меньше всего этого ожидал.
        Вот и сейчас он размышлял о язычке колибри.
        Когда бы обстоятельства ни разлучали его с Морвенной, он непременно воображал связующую их тягучую нить горячего стекла, тоненький золотистый язычок птицы. По мере увеличения дистанции этот язычок терял в толщине и прочности. Но пока удавалось хранить в мыслях сей образ, Куэйхи считал, что любимая не потеряна, и одиночество не казалось ему полным. Он все еще чувствовал присутствие Морвенны, трепет ее дыхания доносила до него вибрирующая нить.
        Однако теперь она истончилась до предела, и дыхания Морвенны он больше не осязал.
        Куэйхи взглянул на хронометр: прошло еще полчаса. Воздуха осталось самое большее на тридцать-сорок минут.
        Ему кажется или атмосфера на борту уже бедна кислородом, у нее появился вкус затхлости?
        Хела, год 2727-й
        Рашмика первая увидела караван. В полукилометре, частично скрытый низкими торосами, он продвигался по той же тропе, что и ледокат. Девушке, сидящей в быстрой машине Крозета, казалось, что караван еле ползет, но стоило подъехать поближе, как стало ясно, что это не так: машины были гораздо больше ледоката и только из-за своих габаритов казались тяжеловесными и неповоротливыми.
        Колонна, растянувшаяся примерно на четверть километра, состояла из четырех десятков машин. Они шли двумя плотными колоннами, практически нос к корме. Их разделяло не более двух метров. Как успела заметить Рашмика, среди них не было двух похожих. Возможно, некоторые транспортные средства создавались однотипными, но потом их переделывали, надстраивали или, наоборот, обрезали, всячески уродовали по желанию хозяев. На крышах громоздились разнообразные дополнительные конструкции в окружении крепежных лесов. И где только можно, из баллончиков с краской были набрызганы символы религиозной принадлежности. Иногда значки выстраивались в сложные цепочки, сообщая о зыбких союзах между основными церквями. На крышах некоторых машин были установлены широкие плиты, все наклоненные под одним и тем же углом посредством блестящих поршневых механизмов. Сотни выпускных клапанов стреляли паром.
        Большинство машин передвигались на огромных, величиной с дом, колесах, по пять или шесть пар на каждую. Другие неторопливо прокручивали массивные гусеницы или переставляли членистые ноги. Две скользили на лыжах, как ледокат Крозета. Одна ползла на манер личинки древесницы, поочередно проталкивая вперед сегменты механического тела; Рашмика могла лишь догадываться о том, каким образом приводятся в движение части этой штуковины.
        Несмотря на различия в конструкции, все машины ехали с одинаковой скоростью, имея возможность соблюдать ее настолько точно, что между ними были даже протянуты пешеходные мостки и крытые переходы. Эти конструкции скрипели и гнулись, так как дистанция между звеньями колонны менялась в пределах метра, но не рушились.
        Крозет двинулся параллельно каравану, по «обочине» тропы, потом прибавил скорость, обгоняя машины. Хрустя льдом и камнями, огромные колеса вздымались над ледокатом. Рашмика с тревогой поглядывала на водителя, державшего джойстики управления. Что, если он на секунду отвлечется или рука дрогнет? Тогда эти колеса вмиг раздавят их.
        Но Крозет выглядел совершенно спокойным, словно уже сотни раз проделывал этот трюк.
        - Что ты ищешь? - спросила Рашмика.
        - «Короля», административную машину, - тихо ответил Крозет. - Там ведется весь бизнес. Обычно «король» идет в голове колонны. Ох и большущий же караван! Давно такого не видел.
        - Здорово, - проговорила Рашмика, любуясь исполинами, что двигались рядом с крохотным ледокатом.
        - Это еще что! - ухмыльнулся Крозет. - Средней величины собор гораздо больше этого каравана. Соборы идут медленно, но никогда не останавливаются. То есть они могут остановиться, но это очень хлопотно. Не проще, чем ледник затормозить. Рядом с этакой громадиной даже меня мандраж пробивает. Пожалуй, я бы предпочел, чтобы они не двигались…
        - Вот «король», - указала Линкси на проем в ближней колонне. - На той стороне, милый. Придется объехать.
        - Твою мать!.. Вот этого я точно не люблю.
        - Не рискуй, давай объедем сзади.
        - Черта с два! - Крозет улыбнулся, показав дрянные зубы. - У меня что, яиц нету?
        Крозет дал полный газ, и Рашмика ударилась о спинку сиденья. Ледокат прибавил скорости, обгоняя одну машину за другой. Рашмику не удивило, что караван едет тихо, - на Хеле все происходило без лишнего шума. Она не слышала движения, но осязала и шорох проминаемой дороги, и работу узлов машин; все это передавалось через лед, через полозья, через сложные подвески ледоката. Непрестанно хрустели колеса, словно нетерпеливо топал миллион обутых в ботинки ног, шлепали по льду плоские траки гусениц, со скрипом впивались в мерзлый грунт шипы механических ног. Им вторили глухие стоны членистой ползущей машины, и это сопровождалось десятками других, незнакомых Рашмике звуков. А фоном для всего, словно органная музыка, служил ровный гул многочисленных моторов.
        Обогнав переднюю пару машин на две их длины, ледокат Крозета поехал впереди колонны. Лучи фар каравана били вперед, заливая ледокат слепящим голубым сиянием. Рашмика заметила, как за широкими окнами машин движутся фигурки; несколько человек стояли на передней машине, держась за поручни и глядя вниз. На скафандрах этих людей угадывались религиозные символы.
        Караваны символизировали присутствие жизни на Хеле, и принципы управления этими организациями, мобильными агентами больших церквей, были известны Рашмике лишь в общих чертах. Как объяснил Крозет, подчиненные церквям соборы передвигаются медленно и стараются не покидать пределов Вечного Пути, экваториального пояса Хелы. Иногда соборы сворачивают с Пути на север или юг, но далеко не забираются.
        Вездеходные караваны - другое дело, эти ездят, куда им заблагорассудится. Они развивают достаточную скорость, чтобы отъезжать от Пути на изрядные расстояния, но все же стараются сопровождать свои кружащие по Хеле соборы. В дороге они нередко разделяются и перестраиваются, и высылают небольшие экспедиции, и на какое-то время сливаются с другими караванами; так, в одной колонне могут двигаться представители трех-четырех церквей, совершенно по-разному толкующих чудо Куэйхи. Но всем церквям в равной степени требуются рабочие руки и запасные части. Все церкви нуждаются в новобранцах.
        Едва обогнав шедшую впереди машину, Крозет свернул на середину тропы. Начался подъем, и ледокат постепенно терял преимущество в скорости. А караван знай себе катил, будто не замечая уклона дороги.
        - Осторожно, - попросила Линкси.
        Крозет подвигал рукоятками управления, и ледокат повел кормой, а затем и носом; лыжи с глухим стуком утвердились в старых колеях. Уклон сделался еще круче, но это уже не имело значения - Крозету больше не требовалось держаться впереди каравана. С медлительной неуклонностью скользящей мимо корабля суши передние машины настигали ледокат.
        - А вот и «король», - сообщил Крозет. - Похоже, они готовы иметь с нами дело.
        Рашмика не поняла, о чем речь, но, когда первые машины приблизились, увидела на крышах пару фермовых кранов, спускающих тросы с раскачивающимися крюками. Два человека в скафандрах соскользнули по тросам, каждый остановился у своего крюка. Потом эти люди исчезли, и несколько секунд ничего не происходило. Наконец Рашмика услышала тяжелый топот по крыше ледоката. Лязгнул металл, и еще через миг ледокат будто по волшебству прекратил движение.
        - Вот так всегда, - пояснил Крозет. - Чтобы эти сукины дети остановились - да ни за что. Не нравится - проваливай. Такие дела.
        - Ну, по крайней мере, можно будет выйти отсюда и ноги размять, - сказала Линкси.
        - Мы уже в караване? - спросила Рашмика. - Я имею в виду, официально?
        - В караване, - ответил Крозет.
        Рашмика вздохнула с облегчением - теперь им не страшна вигридская полиция. Погоня так и не появилась, хотя нельзя было исключать, что она отстает всего на пару поворотов.
        Она не знала, что и думать о намерении полицейских арестовать ее. Можно понять волнение родителей и администрации поселка, обнаруживших ее исчезновение. В такой ситуации по радио сообщили бы о бегстве Рашмики, попросили бы задержать ее при первой возможности и возвратить на Равнину Вигрид. А на самом деле все оказалось гораздо хуже: по неизвестной причине ее сочли причастной к диверсии на складе взрывчатки. Похоже, полиция решила, что она сбежала неспроста - боялась разоблачения. И пока нет явного подозреваемого, Рашмика подходит не хуже прочих.
        Спасибо Линкси и Крозету, которые, скорее всего, не верят, что она способна на такое. Либо не верят, либо им безразлично. Единственное, чего ей следует опасаться, - это полицейских кордонов на пути к каравану.
        И вот теперь ее волнения позади - по крайней мере, можно не бояться засады.
        Чтобы поднять ледокат на борт машины из каравана, потребовалось не более минуты. Во время причальных операций Крозет почти ничего не говорил и, по мнению Рашмики, почти ничего не делал. Но вот внутрь ледоката ворвался воздух, у Рашмики слегка заложило уши. Потом она услышала, как кто-то поднялся на борт и уверенно двинулся к кабине.
        - Показывают, кто здесь главный, - объяснил Крозет, хотя она и сама уже догадалась. - Ты, Рашмика, не бойся. Ребята любят поиграть мускулами, но без нашего брата землекопа им не обойтись.
        - Я не боюсь, - буркнула Рашмика.
        Человек ввалился в кабину так, словно вышел из нее минуту назад по какому-то пустяковому делу. У него была широкая жабья физиономия, кожистая перемычка между плоским носом и верхней губой неприятно поблескивала мокрым. На нем был длинный плащ из толстой пурпурной ткани, с широкими подбитыми обшлагами и воротом. На круто заломленном набок берете красовалась сложная виньетка, из-под головного убора выбивались рыжие кудри. На пальцах сверкали многочисленные вычурные перстни. В руке мужчина держал компад с мелькающими на экране колонками цифр; шрифт показался Рашмике древним. А на правом плече незнакомца угнездилась какая-то мудреная конструкция из ярко-зеленых трубок и шлангов. Оставалось лишь догадываться, украшение это или сложный медицинский аппарат.
        - Мистер Крозет, - проговорил жаболицый вместо приветствия, - какая неожиданная встреча. Вот уж не думал в этот раз, что вы сумеете до нас добраться.
        Крозет пожал плечами. Рашмика видела, что он изо всех сил старается выглядеть невозмутимым и безразличным - и сил на это уходит много.
        - Умелым да смелым, квестор, трудности не страшны, - ответил он.
        - Похоже на то. - Жаболицый взглянул на экран, шевеля губами так, будто высасывал сок из лимона. - Но в этот раз вы припозднились. Жаль разочаровывать, да только ваши предложения вряд ли нас заинтересуют.
        - Вся моя жизнь - цепочка разочарований, квестор. Я уже привык.
        - Что ж, неплохо, когда человек заранее готов к худшему. Каждому из нас следует знать свое место в этом мире.
        - Уж я-то свое знаю, не сомневайтесь. - Крозет что-то повернул на панели управления, и гудение ледоката прекратилось. - Ну что, поговорим о делах? Должен признать, вы отшлифовали вступительную часть до блеска.
        На уродливой физиономии появилась скупая улыбка.
        - Гостеприимство обязывает. Крозет, не будь вы нам симпатичны, мы оставили бы вас на льду или просто переехали.
        - Похоже, Бог милостив ко мне.
        - Кто вы? - произнесла Рашмика, удивившись собственному вопросу.
        - Это квестор… - начала было Линкси.
        - Квестор Рутланд Джонс, - перебил жаболицый таким тоном, будто говорил со сцены. - Начальник вспомогательного снабжения, инспектор караванов и других мобильных отрядов, разъездной представитель церкви Первых Адвентистов. С кем имею удовольствие беседовать?
        - Вы из первых адвентистов? - Рашмика решила, что ослышалась. У церкви Первых Адвентистов было много «дочек», в том числе крупных и влиятельных; при этом названия у них бывали настолько похожими, что впору перепутать. Но девушку интересовали именно первые адвентисты. - Это старейшая церковь? Та, что здесь с самого начала?
        - Ну, если мой работодатель не слишком сильно ввел меня в заблуждение, то да. Но вы, кажется, не ответили на мой вопрос.
        - Меня зовут Рашмика, - ответила она. - Рашмика Эльс.
        - Эльс. - Мужчина задумчиво пожевал губами, будто пробуя слово на вкус. - Вполне распространенная фамилия в поселках Равнины Вигрид. Но встречать Эльсов так далеко к югу мне не доводилось.
        - Одного наверняка встречали, - возразила Рашмика.
        Конечно, она ткнула пальцем в небо - ее брат уехал с караваном первых адвентистов, но вовсе не обязательно с этим самым.
        - Если бы встретил, запомнил бы его.
        - Рашмика путешествует с нами, - сказала Линкси. - Она… умная девочка. Правильно я говорю, дорогая?
        - А то! - буркнула Рашмика.
        - Она подумывает пристроиться к какой-нибудь церкви. - Лизнув пальцы, Линкси пригладила волосы, прикрывающие родимое пятно.
        Квестор опустил компад:
        - Пристроиться?
        - На какую-нибудь техническую должность, - пояснила Рашмика.
        Мысленно она раз десять репетировала этот разговор и непременно добивалась успеха. Но сейчас все происходило слишком быстро, совсем не так, как она рассчитывала.
        - Что ж, для толковой девушки у нас всегда найдется занятие. - Квестор порылся в нагрудном кармане. - Конечно, все зависит от ваших талантов.
        - Нет у меня никаких талантов. - Рашмика придала слову оттенок непристойности. - Зато я умею читать и писать и программировать большинство моделей сервороботов. Неплохо изучила вертунов. У меня есть собственные мысли насчет причины их исчезновения. Наверняка в церквях я смогу все это применить с пользой.
        - Она надеется попасть в археологическую группу, из тех, которые обеспечиваются церковью.
        - В самом деле? - обратился квестор к девушке.
        Рашмика кивнула. Насколько ей было известно, церковные археологические партии создавались не всерьез, а для сугубо фиктивной поддержки куэйхистской догмы в отношении вертунов. Но ведь нужно с чего-то начинать. Ее настоящая цель - найти Харбина, а не углубиться в науку. Вот только справиться с задачей наверняка будет легче, если начинать продвижение с какой-нибудь серьезной службы, например археологической, а не с самых низов, например с бригады по расчистке Пути.
        - Надеюсь, от меня будет прок, - сказала она.
        - Начитаться научных статей - не значит постичь науку, - заметил квестор скорее назидательно, чем укоризненно.
        Из нагрудного кармана он вынул щепотку семян. Зеленое суставчатое нечто на его плече зашевелилось и оказалось живым существом. Двигалось оно до смешного неуклюже. Ничего похожего Рашмика отродясь не видела - тварь больше смахивала на надувную игрушку, чем на представителя фауны. Девушка пригляделась и поняла, что навершие самой толстой трубки - турелеобразная голова с фасетчатыми глазами и сложным, механического вида ртом. Квестор сунул щепоть питомцу, выразительно поплямкал губами - ешь, мол. Существо потянулось к его руке и принялось осторожно клевать.
        Девушка смотрела и диву давалась: туловище и лапы как у насекомого, но длинный хвост, несколько раз обвивший предплечье квестора, похоже, от рептилии. В том, как существо кормилось, было что-то определенно птичье. Она вспомнила когда-то увиденных птиц - хохлатых, блестящих, важных. Павлины. Нет, правда, где она могла видеть павлинов?
        - Наверняка вы прочитали много книг, - сказал квестор, с улыбкой наблюдая за питомцем и искоса поглядывая на Рашмику. - Это похвально.
        Девушка опасливо смотрела на неведомую зверушку.
        - Квестор, я выросла на раскопках. С самого рождения дышу прахом вертунов.
        - Ну, здесь это не столь уж редкое явление. И много ли окаменелых вертунов вам удалось изучить?
        - Ни одного, - ответила Рашмика, поколебавшись.
        - Понятно. - Квестор потеребил пальцем свою губу, потом дотронулся до рта зверька. - Все, Мята, хватит с тебя.
        Крозет кашлянул:
        - Квестор, может, продолжим разговор в караване? У нас куча дел, а ведь еще домой ехать.
        Мята, сообразив, что добавки не будет, забралась по руке Квестора на прежнее место и принялась чистить мордочку похожими на ножницы лапками.
        - Девочка на твоем попечении, Крозет? - спросил квестор.
        - Да не сказал бы. - Крозет взглянул на Рашмику и спохватился: - То есть на моем, пока не добралась, куда ей нужно. И если ее кто-нибудь тронет, он будет иметь дело со мной. Ну а когда она устроится - все, с меня взятки гладки.
        Квестор снова взглянул на Рашмику:
        - И сколько же вам лет?
        - Достаточно, - ответила она.
        Зеленый зверек повернул к ней голову-турель с фасетчатыми глазами, похожими на ягоды ежевики.
        Хела, год 2615-й
        Куэйхи терял сознание и снова приходил в себя, и с каждым разом между этими состояниями оставалось все меньше разницы. Возникали галлюцинации, их сменяли другие - внушавшие, что предыдущие видения были явью. Время от времени он видел спасателей, спускающихся по каменистому склону; завидев его, те припускали бегом и ободряюще махали руками. Во второй или третий раз он хохотал при мысли, что реальные спасатели выглядят и ведут себя точно так же, как перед этим воображаемые. Кому расскажи, разве поверят? Но всякий раз между появлением вызволителей и началом транспортировки Куэйхи в безопасное место наступал момент, когда он снова оказывался один-одинешенек, и в груди пылала боль, и единственный зрячий глаз видел будто сквозь вуаль.
        Иногда прилетала «Доминатрикс», плавно снижалась между крутыми склонами Рифта, аккуратно садилась невдалеке от Куэйхи на струях из тормозных дюз. В середине длинного корпуса отъезжала вбок дверь шлюза, и появлялась Морвенна. Стремительно мелькающие поршни несли ее к раненому пилоту, величественную и грозную, как устремившаяся в атаку армия. Освободив возлюбленного из обломков «Дочери мусорщика», Морвенна помогала ему идти по окутанному космической стужей, изрезанному светом и тенями ландшафту, и благодаря нелепой логике галлюцинирующего мозга спасаемый ничуть не нуждался в воздухе.
        Иногда она выходила в резном скафандре, хотя Куэйхи знал, что оболочка заварена наглухо и нигде не может гнуться.
        Постепенно бред подавил рациональное мышление. В редкие моменты просветления Куэйхи думал о том, что самой милосердной галлюцинацией будет картина смерти - вместо этой бесконечной пытки надеждой на спасение.
        Однажды Куэйхи увидел, как к нему по осыпи спускается Жасмина, а за ней ковыляет Грилье. На ходу королева вырвала себе глаза, и на лице пролегли кровавые полосы.
        Галлюцинации сменяли друг друга, вирус набирал силу. Такого экстаза Куэйхи еще не испытывал, даже когда индоктринационные микроорганизмы впервые попали в его кровь. Музыка в голове сопровождала любую мысль, цветное сияние небесных витражей освещало все до одного атомы Вселенной. Пилот чувствовал обращенный на него пристальный и любящий взгляд. Эмоции больше не казались ложным фасадом - все было по-настоящему. До сих пор Куэйхи как будто видел отражения чего-то далекого, слышал приглушенное эхо прекрасной, щемящей сердце музыки. Неужели это результат воздействия вируса на мозг? Прежде ощущения бывали именно такими, похожими на серии механически вызванных реакций. Но теперь эмоции кажутся настоящими, его собственными - для фальши просто нет места в душе. Разница огромна, как между театральным громом и подлинной грозой.
        Слабеющая рациональная часть сознания говорила Куэйхи, что все остается по-прежнему, что любые его переживания вызваны вирусом. Воздух покидает кабину, и мозг пилота страдает от нехватки кислорода. Стоит ли удивляться, что ощущения и эмоции изменились? А вирус многократно усиливает этот эффект.
        Но еще через минуту эта рациональная часть испарилась.
        И тогда Куэйхи ощутил присутствие Всевышнего.
        - Ладно, - прошептал Куэйхи, прежде чем потерять сознание. - Я верю в Тебя. Я твой. Но мне по-прежнему нужно чудо.
        Глава десятая
        Хела, год 2615-й
        Он очнулся. Он мог двигаться. Воздух вокруг был холодным, но свежим, в груди не болело.
        «Значит, вот оно, - подумал он. - Наверное, это последняя галлюцинация и через миг в мозгу начнется лавинообразный процесс гибели клеток. Пусть эта последняя галлюцинация будет приятной и пусть продлится, пока я не умру. Больше я не прошу ни о чем».
        Но на этот раз ощущения были абсолютно реальными.
        Куэйхи попытался оглядеться по сторонам: он по-прежнему находился в ловушке, на борту «Дочери мусорщика». Однако пейзаж за иллюминатором смещался: вихлял, подпрыгивал, полз рывками навстречу. Куэйхи понял, что его корабль тащат по осыпи ко дну ущелья. Он вытянул шею и здоровым глазом увидел мерное быстрое движение поршней, блеск членистых манипуляторов.
        Морвенна.
        Нет, это была не Морвенна. Это был серворобот из ремонтной группы «Доминатрикс». Паукообразный механизм присоединил к корпусу «Дочери мусорщика» липкие транспортировочные пластины и поволок ее по земле вместе с Куэйхи. Ну конечно, конечно, конечно: как иначе его отсюда вытащить?
        Пилот подумал, что все это глупо. У него нет ни скафандра, ни шлюза. В сущности, кораблик и есть его скафандр. Почему это никогда не приходило Куэйхи в голову?
        Сознание прояснилось, и он заметил, как серворобот что-то воткнул в разъемы питания «Дочери». Возможно, подает свежий воздух. «Дочь» объяснила ему, что нужно сделать, чтобы сохранить жизнь ее обитателю. Наверняка в воздухе повышено содержание кислорода, снимающего боль и волнение.
        Куэйхи не мог поверить, что это происходит на самом деле. После длинной череды галлюцинаций - самая настоящая, зримая и осязаемая реальность, явственная вещность подлинных событий. До сих пор в его бреду сервороботы участия не принимали. Он ни разу не подумал о том, что перенести его в безопасное место можно только вместе с кораблем, и сделать это способны только роботы. Прежде, в видениях, его спасали всегда люди. Эта упущенная им подробность определенно доказывала реальность происходящего.
        Куэйхи взглянул на консоль. Сколько времени он пробыл без сознания? Неужели удалось растянуть запас воздуха на пять часов? Прежде это казалось невозможным, но вот он, живой и все еще дышит. Наверное, помог индоктринационный вирус, погрузивший его сознание в чудесное состояние медитативного покоя, в котором кислород расходуется не так быстро.
        Но ведь через три или четыре часа не должно было остаться не только кислорода, но и воздуха вообще. Если только корабль не ошибся в расчетах. Эта мысль разочаровывала после пережитого, но другого объяснения он не находил. Возможно, утечка была сильной вначале, но потом кораблю удалось запустить систему саморемонта и заделать пробоину, хотя бы частично.
        Да, скорее всего, так и есть.
        Но, судя по хронометру на пульте, с момента аварии прошло всего три часа. «Доминатрикс» должна находиться позади Халдоры, недосягаемая для связи. Ей там прятаться еще шестьдесят минут! Даже при максимальной тяге нужно время, чтобы долететь сюда. А максимальная тяга недопустима, потому что на борту находится не защищенный от перегрузки человек. Не ограничить ускорение в такой ситуации «Доминатрикс» не может.
        Но корабль здесь, рядом, стоит на льду. И выглядит таким же реальным, как скалы и звезды.
        Значит, ошибка в расчете времени, а утечку ликвидировали ремонтные системы. Никак иначе случившееся не объяснить.
        Вообще-то, другое объяснение тоже напрашивалось, но оно выглядело сомнительным. Если часы верны, значит «Доминатрикс» каким-то образом получила сигнал бедствия, находясь за Халдорой. Мыслимое ли дело? Прежде Куэйхи был уверен, что это невозможно, но теперь доказательство - корабль стоит перед ним, и он готов рассматривать любые варианты. Быть может, какое-то возмущение в атмосфере послужило отражателем и благодаря этому сигнал обогнул Халдору? Не могла же целая планета на мгновение исчезнуть, пропустив сигнал на другую сторону? Вот это было бы настоящим чудом. Но разве не о чуде он молился?
        Молился, однако на самом деле его не ждал.
        У открытого шлюза в «спине» «Доминатрикс» их дожидался еще один серворобот. Машины принялись затаскивать «Дочь мусорщика» внутрь большего корабля. Наконец она несколько раз гулко стукнулась обо что-то и остановилась. Несмотря на полученные повреждения, корпус маленького корабля сохранил некоторое подобие формы, и это позволило ему войти в крепления. Куэйхи увидел, как внизу за «Дочерью мусорщика» закрылся шлюз.
        Через минуту другой серворобот, на этот раз миниатюрный, принялся открывать «Дочь», чтобы достать оттуда пилота.
        - Морвенна, - несмотря на проснувшуюся в груди боль, нашел в себе силы проговорить пилот, - я вернулся. Побитый, но живой.
        Никто ему не ответил.
        Арарат, год 2675-й
        Капсула была готова к открытию. Перед ней сидел Клавэйн. Его пальцы были переплетены под подбородком, он кивал, словно молился или мысленно каялся в каком-то недавнем страшном грехе.
        Он откинул с головы капюшон; седые волосы рассыпались по воротнику плаща и плечам. Вроде все тот же старик с гордой осанкой - но сейчас он не походил на того Клавэйна, которого знали окружающие. Скорпион не сомневался, что помощники, которым он уже позволил разойтись по домам, к женам и мужьям, подругам и любовникам, несмотря на полученный приказ, будут говорить о том, как в ночи им явился бледный призрак великого человека. Да, у него есть жутковатое сходство с Клавэйном, но как же сильно сказались на нем прожитые годы! Да разве могло такое случиться с их кумиром? Любой был бы рад услышать, что ошибся, что этот дряхлый старец вовсе не Клавэйн, что славный предводитель колонистов остался на другой стороне планеты.
        Скорпион опустился на свободный стул рядом с сочленителем:
        - Что-нибудь слышишь?
        Клавэйн ответил не сразу.
        - Как я уже сказал, в основном бортовые системы, - тихо проговорил он. - Капсула блокирует большинство нейронных сигналов, ловятся только обрывки, да иногда пробиваются разрозненные пакеты данных.
        - Но ты все же уверен, что это Ремонтуар?
        - Я уверен, что это не Скади. А если не она, то кто, кроме Ремонтуара?
        - Думаю, наберется с десяток вариантов, - шепотом заметил Скорпион.
        - Нет, это исключено. Внутри капсулы сочленитель.
        - Может быть, дружок Скади?
        - Нет. Ее друзья все из одного теста: сочленители нового поколения, быстрые, эффективные и холодные как лед. У них другое сознание.
        - Я плохо понимаю тебя, Клавэйн.
        - Ты, Скорпион, считаешь, что мы все одинаковые. Но это не так. Мы никогда не были одинаковыми. Каждый сочленитель, с чьим сознанием мне доводилось вступать в контакт, отличался от прочих. А мысленная связь с Ремонтуаром… - Клавэйн замялся, а когда нашлась верная аналогия, на его губах появилась улыбочка. - Это как прикосновение к механизму часов. Старых, но надежных и точных, вроде тех, что стоят на церквях: из железа, с шестернями и храповиками. Думаю, он воспринимает меня как нечто более медленное и более механическое… вроде мельницы, например. А разум Галианы…
        Он замолчал.
        - Не волнуйся, Невил.
        - Я в порядке. Ее разум напоминал комнату, полную птиц. Прекрасных, умных певчих птиц. И все они пели… Это была не бессмысленная какофония и не слаженный хор. Они пели друг для друга, будто ткали блестящую, радужную музыкальную паутину. Переговаривались между собой трелями так быстро, что и не уследишь. А Фелка…
        Он снова замолчал, но почти сразу же продолжил:
        - Фелка была похожа на турбинный зал - ощущение огромной скорости и одновременно полной неподвижности. Она редко разрешала проникать в ее сознание. Наверное, считала, что я все равно ее не пойму.
        - А Скади?
        - Скади можно сравнить с механической скотобойней. Серебристые лезвия кружат и машут, режут и рубят, и горе тому глупцу, который посмеет слишком глубоко залезть в ее череп. Именно такое складывалось впечатление, когда она допускала меня к себе. Но это могло не иметь ничего общего с истинным состоянием ее разума. У нее не голова, а комната зеркал: ты видишь только то, что тебе позволяют увидеть.
        Скорпион кивнул. Он имел дело со Скади, хотя это была единственная встреча и продлилась она несколько минут. Вместе с Клавэйном он тогда проник на борт изувеченного, беспомощно дрейфующего в космосе корабля, после того как она попыталась при помощи опасной инопланетной техники превысить скорость света. В тот момент Скади была слаба, ее явно сбило с толку увиденное после аварии. И хотя Скорпион не мог читать чужие мысли, у него сложилось отчетливое ощущение, что Скади не та женщина, с которой можно играть в игры.
        Сказать по правде, он был даже рад тому, что никогда не сможет заглянуть в ее череп. Но сейчас лучше подготовиться к худшему. Если в капсуле Скади, с нее станется исказить свое нейронное излучение и обмануть Клавэйна, внушить ложное чувство безопасности, а потом, улучив момент, проникнуть в его сознание.
        - Если вдруг почувствуешь что-то необычное… - начал Скорпион.
        - Это Рем.
        - И ты совершенно в этом уверен?
        - Я уверен, что это не Скади. Довольно с тебя?
        - Как скажешь, приятель.
        - Так-то лучше, - проворчал Клавэйн, - потому что… - Он прервался, озадаченно моргая. - Погоди. Что-то происходит…
        - Хорошее или плохое?
        - Еще минута, и мы узнаем.
        На боках капсулы с тех самых пор, как ее вытащили из моря, горели дисплеи, но теперь вдруг их показания начали меняться, переключаясь с режима на режим. Пульсирующий алый круг мигал несколько раз в секунду, тогда как раньше - с периодичностью в десять секунд.
        Скорпион следил за этими сполохами как загипнотизированный. Потом круг вообще прекратил мигать, уставился, точно горящий глаз. Красный сигнал сменился зеленым. Внутри продолговатого яйца приглушенно заклацало, и Скорпион вспомнил слова Клавэйна о старинных механических часах.
        Еще через секунду в боку капсулы образовалась щель, настолько внезапно, что Скорпион аж подпрыгнул, хоть и был готов ко всему. Из расширяющегося отверстия пошел холодный пар. Большой кусок обожженной металлической скорлупы отошел назад, мягко движимый шарнирным механизмом.
        В ноздри свинье ударила смесь запахов: дезсредства, механическая смазка, охладители, человеческие миазмы.
        Когда пар рассеялся, они увидели внутри яйца человека - женщину, свернувшуюся в позе зародыша. Она была покрыта слоем защитного зеленого геля, и вдобавок, как виноградные плети статую, ее оплело ажурное кружево жизнеобеспечения.
        - Скади? - спросил Скорпион.
        Женщина не была похожа на Скади, какой ее запомнил свинья, - начать с того, что у этой незнакомки голова правильной формы, - но он счел не лишним спросить.
        - Нет, это не Скади, - ответил Клавэйн. - И не Ремонтуар.
        Он встал и склонился над капсулой.
        Включилась какая-то автоматическая система, принялись разворачиваться шланги и провода, из патрубков ударили мощные струи жидкости, смывая зеленый гель. Когда исчез механохимический защитный покров, оказалось, что кожа у нее цвета светлой карамели. Волосы на голове были острижены почти наголо. Маленькие груди угнездились в ложбинке между прижатыми к торсу бедрами.
        - Позвольте ее осмотреть, - сказал Валенсин.
        Скорпион остановил врача:
        - Не торопитесь. Она выдержала невероятно долгий путь и осталась жива и здорова; наверняка еще несколько минут обойдется без вашей помощи.
        - Скорп прав, - подал голос Клавэйн.
        Женщина затряслась, и это было жутко - словно искусственное существо пародировало жизнь. Скрюченными жесткими пальцами она принялась сгребать гель и отбрасывать от себя. Движения учащались, как будто она пыталась залить пригоршнями воды огонь.
        - Привет, - заговорил Клавэйн громче. - Не нужно волноваться. Ты в безопасности и среди друзей.
        Кресло или ложе, в котором лежала женщина, поднялось из яйца на поршнях. Ажурный кокон к этому времени по большей части скрылся, но многие провода и шланги, подсоединенные к телу незнакомки, остались. Сложное дыхательное устройство скрывало нижнюю часть ее лица, придавая профилю сходство с обезьяньим.
        - Кто-нибудь знает эту женщину? - спросил Васко.
        Ложе медленно распрямлялось, позу зародыша сменяла нормальная для человека. Механизм неприятно пощелкивал сочленениями и поскрипывал тягами. Женщина под маской застонала и принялась выдергивать провода и трубки, погруженные в тело или прикрепленные к нему с помощью липучек.
        - Я знаю, - тихо проговорил Клавэйн. - Ее зовут Ана Хоури. Она была помощницей Илиа Вольевой, артиллериста на «Ностальгии по бесконечности», прежде чем корабль попал к нам в руки.
        - Бывший солдат, - продолжил Скорпион, вспомнив несколько своих встреч с этой женщиной и то, что удалось узнать о ее прошлом. - Да, ты не обознался. Но как же она изменилась с тех пор!
        - Еще бы. Лет на двадцать постарела, если не больше. А кроме того, стала сочленителем.
        - Вы хотите сказать, что раньше она сочленителем не была? - спросил Васко.
        - Когда мы познакомились - нет, - ответил Клавэйн.
        Скорпион взглянул на старика:
        - Уверен, что теперь она сочленитель?
        - Я же улавливаю ее мысли. Я же определил, что это не Скади и не человек из команды Скади. Да, признаю ошибку: я принял ее за Ремонтуара.
        Валенсин опять попытался пробраться вперед:
        - Я готов помочь ей, если теперь вы не против.
        - Она сама о себе позаботится, - ответил Скорпион.
        Хоури уже сидела, почти в нормальном положении - как посетитель в ожидании приема. Но в этой удобной позе она оставалась всего несколько секунд. Потом сорвала с лица маску, заодно вытянув из горла сантиметров пятнадцать покрытого легочной слизью пластмассового шланга. Освободившись от медицинского прибора, Хоури несколько раз хрипло и резко вздохнула, словно кто-то сильно и неожиданно ударил ее в живот. Потом зашлась в раздирающем кашле, и лишь после этого дыхание нормализовалось.
        - Скорпион… - опять заговорил Валенсин.
        - Доктор, я не бил людей уже лет двадцать. Прошу вас, не заставляйте меня вспоминать прошлое. Сядьте.
        - Не стоит ему перечить, - посоветовал Валенсину Клавэйн.
        Хоури повернулась к ним. Подняв руку, заслонила налитые кровью моргающие глаза.
        Потом встала, не отводя взгляда. Скорпион следил за ней с вежливым безразличием. Некоторые свиньи возбуждались при виде обнаженных женщин-людей, как и некоторым людям нравились женщины-свиньи. И хотя разница в физиологии женщины-человека и женщины-свиньи была невелика, для Скорпиона ее было достаточно.
        Держась одной рукой за край капсулы, Хоури утвердилась на ногах. Она стояла, прижав колено к колену, словно боялась упасть в любой момент. Ее глаза уже привыкли к свету, хотя все еще щурились.
        Наконец она заговорила, и голос звучал хрипло, но решительно:
        - Где я?
        - На Арарате, - ответил Клавэйн.
        - Где. - Это было лишено вопросительной интонации.
        - Просто на Арарате, пока этого хватит.
        - В вашем главном поселении, надо полагать.
        - Повторяю…
        - Давно я здесь?
        - Сложно сказать, - ответил Клавэйн. - С тех пор как мы поймали сигнал твоего маячка, прошла пара дней. Сколько ты болталась в море, никто не знает. И сколько летела до планеты - тоже.
        - Пара дней? - Она смотрела так, словно Клавэйн говорил о неделях и месяцах. - Почему так долго?
        - Твое счастье, что мы нашли тебя быстро, - вступил в разговор Кровь. - А система пробуждения работала по своему графику.
        - Два дня… Где Клавэйн? Я хочу его видеть. И не говорите, что дали ему умереть, пока я сюда добиралась.
        - Об этом не беспокойся, - ухмыльнулся Клавэйн. - Как видишь, я еще более-менее жив.
        Хоури взглянула на него с насмешливым выражением, будто сочла услышанное за неуклюжую попытку розыгрыша:
        - Это вы?
        - Да. - Клавэйн протянул руку. - Извини, если разочаровал.
        Женщина смотрела на него еще несколько секунд, потом сказала:
        - Вы меня извините. Просто… я ожидала другого.
        - Надеюсь, что все же смогу быть полезным. - Клавэйн повернулся к Крови. - Дай ей одеяло, пожалуйста. Мы ведь не хотим, чтобы она умерла от простуды. А теперь, мне кажется, не будет лишним, если доктор Валенсин проведет полный медосмотр.
        - Не до осмотров, - прохрипела Хоури, срывая последние липучки. - Мне нужно в океан. И какое-нибудь оружие. - Помолчав, она добавила: - А еще, конечно, еда и вода. Одежда тоже не помешает.
        - Мне кажется, ты торопишься, - сказал Клавэйн. - Разве это не может подождать до утра? Вообще-то, мы ждали двадцать три года, и нам есть о чем поговорить.
        - Вы ни черта не знаете, - сказала Ана.
        Кровь принес одеяло и вручил Клавэйну; тот шагнул к Хоури. С равнодушным видом она укуталась.
        - Есть у нас и лодки, и оружие, - сказал Клавэйн. - Но вряд ли будет лишним, если ты хотя бы в общих чертах объяснишь, зачем все это тебе понадобилось прямо сейчас.
        - Моя дочь, - ответила Хоури.
        Клавэйн вежливо кивнул:
        - Твоя дочь.
        - Мою дочь зовут Аура. Она здесь… Как, ты сказал, называется это место?
        - Арарат, - ответил Клавэйн.
        - Угу. Она здесь, на Арарате. И я прилетела спасти ее.
        Клавэйн оглянулся на своих товарищей:
        - И где же конкретно находится твоя дочь?
        - Примерно в восьмистах километрах отсюда, - ответила Хоури. - А теперь дайте все, что я прошу. И еще инкубатор. И того, кто смыслит в полевой хирургии.
        - При чем тут полевая хирургия? - удивился Клавэйн.
        - А притом, - ответила Хоури, - что мою дочь сначала нужно будет извлечь из Скади.
        Глава одиннадцатая
        Хела, год 2727-й
        Рашмика подняла голову и взглянула на окаменелые останки вертуна. Символ кичливой роскоши, он был подвешен к потолку в большом кузове одной из машин каравана. Возможно, фоссилия собрана из частей разных тел, но, даже если это сплошь имитация, все равно интересно, ведь девушка никогда прежде не видела вертуна целиком.
        Она огляделась по сторонам - хотелось забраться повыше и рассмотреть останки вблизи, вплоть до потертостей в местах соприкосновений пластин рогового покрова. Раньше она лишь читала о таких вещах, а сейчас была уверена, что за час сумеет разобраться, настоящий вертун перед ней или нет. По крайней мере, исключит возможность дешевой подделки.
        Отчего-то она была уверена, что эта штуковина недешевая и, скорее всего, настоящая.
        Мысленно она провела морфологическую классификацию тела вертуна. DK4V8M, подумала она. Или же DK8V4L - нелегко разобраться, когда так играют пыль и тени на покрове длинного хвоста. По крайней мере, тут возможно применение обычной морфологической классификационной схемы. В дешевых подделках части тела обычно состыкованы неправильно, но здесь они явно на своих местах, пусть даже не все взяты из одного захоронения.
        Вертуны были настоящим кошмаром классификаторов. Когда добыли первого, казалось, нет ничего проще, чем сложить имеющиеся фрагменты и получить существо, напоминающее большое насекомое или омара. Нельзя было не заметить логичность в предназначении частей тела, и, несмотря на обилие узкоспециализированных конечностей и органов чувств, не составляло труда собрать из них более или менее понятную комбинацию. При этом загадкой оставались только внутренние органы.
        Но второй вертун кое-чем отличался от первого. Другое число конечностей, голова и рот - иного типа. И все же опять все части тела без проблем соединились друг с другом, для каждой легко нашлось место.
        Третий не был похож на первых двух. То же самое относится к четвертому и пятому.
        Когда же были выкопаны и изучены останки сотни вертунов, у исследователей на руках оказалось сто различных вариантов строения тела.
        Теоретики взялись искать объяснение. Одна из версий гласила, что вертуны отличались при рождении. Но две одновременные находки разбили это предположение в пух и прах. Во-первых, нашли несколько тел вертунов-младенцев, почти в полной комплектности. Некоторые немного различались между собой, но были и совершенно одинаковые. Основываясь на статистике совпадений, теоретики заявили, что должны быть обнаружены по меньшей мере три одинаковых тела взрослых вертунов.
        Второй находкой - которая случайно объяснила первую - стали два взрослых вертуна в одном захоронении. Они лежали в разных, но соединенных системой тоннелей пещерах. Все части их тел были на месте, и, конечно же, после сборки археологи получили два новых варианта морфологии. Однако в процессе изучения вскрылось нечто неожиданное. Молодой археолог по фамилии Кимура решила рассмотреть царапины, оставленные трением различных частей панциря друг о друга. Оказалось, что не совпадают даже царапины: они могут быть на одной пластине и отсутствовать на соседней.
        Поначалу Кимура допускала мистификацию: кто-то копался в останках, потому что цена на них была высока и уже возник небольшой рынок для коллекционеров. Все же она решила разобраться. Несколько недель ломала голову над загадкой, убежденная, что правда лежит на поверхности, надо только увидеть ее. И вот как-то вечером, после долгого корпения над микроскопом, усталая до предела, она легла спать. Сон был беспокойным, ее лихорадило, а пробудившись, она бросилась в лабораторию и проверила то, что не давало ей покоя ночью.
        Для каждой царапины находилась пара - но только если брать фрагменты разных вертунов. Эти существа обменивались друг с другом частями тел. Вот почему не было двух похожих организмов. Они могли разбирать себя на «детали» - и обмениваться ими, то ли в обрядовой церемонии, то ли в акте совокупления. После чего расползались по норкам, чтобы прийти в себя и восстановиться.
        По мере того как археологи находили все больше останков, стало понятно, что число вариантов строения тела стремится к бесконечности. Обмен фрагментами имел практическое значение: он позволял вертунам приспосабливаться к меняющимся условиям обитания и деятельности. Но присутствовала и эстетическая составляющая: желание быть уникальным, непохожим на других. Вертуны, которым удавалось максимально модифицировать себя, уйти от изначальной конституции, предположительно считались наиболее успешными в социальном плане, поскольку прошли через большое число обменов. Противоположным полюсом были схожие пары вертунов, - по мнению Кимуры и ее коллег, по меньшей мере один из такой пары был неудачником, которому не удалось найти партнера для обмена.
        Между исследователями вспыхнул горячий спор. Большинство настаивало на том, что такая способность не могла развиться естественным путем; только успехи в биоинженерии позволили вертунам изменить свое тело так, чтобы различные его части могли переходить от одной особи к другой и приживаться, причем без микрохирургии и иммунодепрессантов.
        Меньшинство же стояло на том, что обмен частями бытовал не только в конце эпохи вертунов, напротив, он глубоко укоренен в их истории. По мнению этих исследователей, миллионы лет назад вертуны развивались в крайне враждебных для жизни условиях - в эволюционном аналоге переполненного садка с омарами. Выживание не сводилось к способности вырастить новую лапу или клешню - надо было присоединить к телу нужный орган в нужном месте, прежде чем он будет сожран. В свою очередь органы тоже эволюционировали, чтобы существовать даже будучи оторванными.
        По мере того как ужесточались требования к выживанию, вертуны выработали еще и способность к взаимообмену, то есть научились приживлять и адаптировать не только свои конечности, но и конечности сородичей.
        Возможно, даже сами вертуны уже не помнили, когда и по какой причине возник обряд обмена. В нескольких символьных текстах, найденных на Хеле, естественно, упоминания об этом обычае отсутствовали. О том, что накрепко вросло в быт, без необходимости не говорят и не пишут.
        Разглядывая это фантастическое существо, Рашмика размышляла о том, что подумали бы вертуны о людях. Возможно, сочли бы их диковинными зверушками, а морфологическое постоянство - безумной и самоубийственной причудой.
        Рашмика опустилась на колени и пристроила перед собой фамильный компад. Открыв устройство, достала из гнезда на его боку стилос. Сидеть неудобно, но и работы на несколько минут.
        Движения ее руки, водившей стилосом по экрану компада, были быстрыми и уверенными. Вскоре на экране появилось довольно точное изображение инопланетного существа.
        В отношении каравана Линкси оказалась права: не важно, сколь холоден был прием, зато впервые за трое суток они смогли выбраться из ледоката.
        Рашмика поразилась тому, как это повлияло на ее настроение. Не то чтобы исчезла боязнь попасть в руки к полиции Равнины Вигрид, хотя вопрос, почему эта полиция хочет до нее добраться, по-прежнему не давал покоя. Внутри каравана воздух был свежее, там дули интересные ветерки и витали разнообразные запахи, - куда приятнее всего того, что ей довелось испытать на борту ледоката, где едва хватало места, чтобы вытянуть ноги. Здесь же было достаточно простора и света; проходы широки, потолки высоки, комнаты удобны. И все содержалось в идеальном порядке, да и обхождение по сравнению с первоначальным приемом не оставляло желать лучшего. Можно было попить и поесть, и одежду постирать, и самой вполне сносно вымыться. Были даже развлечения, хотя Рашмика к такому не привыкла. А еще ее окружало множество людей, которых она раньше никогда не видела.
        Присмотревшись, она поняла, что ошибалась в своем первоначальном суждении об отношениях Крозета и квестора. Хотя между ними не наблюдалось большой любви, было ясно, что обе стороны всегда считали друг друга полезными. За грубоватыми шутками пряталось холодное обоюдное уважение. Квестор жаждал свежей информации и не сомневался, что у Крозета имеется запас ценных новостей. Гость же нуждался в запасных частях и других ходких товарах.
        Рашмика сначала просилась на переговоры только из интереса, но вскоре поняла, что может быть полезна Крозету. Она садилась у дальнего края стола, вооружившись только ручкой и листом бумаги: на компад или подобное ему устройство можно поставить хитрые программы вроде анализатора голосовых колебаний.
        Рашмика делала записи о предметах, которые Крозет выставлял на продажу, а ее зарисовки получались по обыкновению точными. Интерес девушки к вертунам был неподдельным, но это была не единственная причина ее присутствия на переговорах.
        В первый раз на встречу явились двое покупателей. Потом их бывало и трое, и даже четверо; временами присутствовал сам квестор или кто-нибудь из его заместителей. Переговоры всегда начинались одинаково: покупатели спрашивали, что Крозет может им предложить.
        - Нам не интересны реликвии вертунов, - прозвучало в ходе первой встречи. - Что нам нужно, так это артефакты несомненно человеческого происхождения. Вещи, оставленные на Хеле в течение последней пары веков, а не миллионолетнее старье. Сейчас эвакуируются богатые звездные системы, рынок инопланетного хлама в упадке. Кто захочет пополнять коллекцию, когда надо поскорее распродать имущество только для того, чтобы купить себе морозильную ячейку?
        - О каких артефактах идет речь?
        - О полезных. Времена настали мрачные, люди больше не интересуются предметами искусства и другими безделушками, им подавай то, что реально приносит удачу. Лучше всего идет оружие и системы жизнеобеспечения - такие вещи дадут преимущество, когда придет время драться за последнее. Контрабандное оружие сочленителей, демархистская броня. Все, что неуязвимо для чумы. Это можно сбыть легко и дорого.
        - Как правило, я не торгую оружием, - сказал Крозет.
        - Рынок меняется, пора и правила менять, - с кривой усмешкой ответил один из собеседников.
        - А приличествует ли такой бизнес церквям? Не кажется ли вам, что это не вполне соответствует Писанию?
        - Людям нужно защищаться, разве можно им в этом отказать?
        Крозет пожал плечами:
        - Что ж, у меня нет ни оружия, ни боеприпасов, ни брони. Поищите копателей, которые охотятся на предметы военного предназначения.
        - Может, у тебя есть что-нибудь другое?
        - Не слишком много.
        Крозет приподнялся, словно хотел уйти. Он так делал на каждых вторых переговорах.
        - Поеду-ка я, пожалуй. Не вижу смысла тратить ваше и мое время.
        - У тебя точно ничего нет?
        - Ничего, что могло бы вас заинтересовать. Конечно, есть артефакты вертунов, но вы же говорите… - Крозет в точности спародировал презрительный тон покупателей, - рынок инопланетного хлама в упадке.
        Покупатели вздохнули и переглянулись; квестор наклонился к ним и что-то шепнул.
        - Ну, раз ты тут, покажи, что привез, - неохотно проговорил один из покупателей. - Хотя вряд ли мы решим это купить.
        Крозет знал, что необходимо соблюдать правила игры, какой бы дурацкой она ни казалась. Он достал из-под стула нечто похожее на маленькое мумифицированное животное, обернутое защитной пленкой.
        Покупатели скривились от отвращения.
        Крозет с непроницаемым лицом положил предмет на стол и с мучительной медлительностью, слой за слоем, развернул пленку. Попутно он рассказывал удивительную историю этой находки, переплетая вымысел с обрывками фактов, разжигая интерес клиентов.
        - Да не томи ты, Крозет, показывай!
        - Должен же я объяснить, что это такое.
        Наконец пленка была снята полностью. Крозет расправил ее на столе, демонстрируя добытый из раскопа предмет.
        Рашмике он не был в диковинку, поскольку входил в число вещей, которыми она заплатила за проезд до каравана.
        Смотреть было особенно не на что. Рашмика на своем веку успела повидать тысячи предметов, найденных в копях Равнины Вигрид. Иной артефакт ей даже разрешали подержать в руках, а то и изучить как следует, прежде чем он переходил в руки какого-нибудь торгового семейства. И до сих пор у нее ни разу не спирало дыхание от восторга.
        Б?льшая часть находок была искусственного происхождения, преобладали грубая необливная керамика и тусклые металлы. Редко удавалось найти следы украшений на поверхности - ни росписи, ни покрытия драгметаллами, ни резьбы. Примерно на одной находке из тысячи присутствовали строки символов, и некоторые исследователи утверждали, что понимают их значение. В основном же артефакты вертунов были невзрачными, серыми, грубой формы. Они напоминали остатки утвари человеческого бронзового века, но нисколько не походили на блестящие образчики продукции космических цивилизаций. Ничего похожего на высокие технологии так и не развилось в системе 107-й Рыб.
        И тем не менее в последние века появился рынок и таких предметов. Отчасти по той причине, что ни одна исчезнувшая инопланетная цивилизация - амарантийцы, например, - не оставила после себя никакой бытовой утвари. Все эти культуры были уничтожены с величайшей тщательностью, и те бесценные предметы, что все-таки удалось найти, перешли в распоряжение богатых и крупных научных организаций вроде Института Силвеста. И только вертуны оставили достаточно артефактов, чтобы можно было пополнять ими частные коллекции любителей инопланетных культур.
        То, что артефакты сплошь мелкие и невзрачные, никого не смущало. Древность и бесспорное инопланетное происхождение - вот что играло роль. А еще отпечаток великой трагедии, насильственной смерти целого космического народа.
        До сих пор не удалось найти двух одинаковых артефактов. Все пожитки вертунов олицетворяли собой ту же кошмарную неповторимость, что и хозяева. Дичайшая анатомическая мозаика распространялась и на материальное окружение этих существ. У вертунов было массовое производство, но каждый выпускаемый предмет на конечном этапе проходил специальную обработку, которая обеспечивала ему уникальность.
        Продажу артефактов внешним мирам полностью контролировали церкви, причем клерикалы вовсе не поощряли исследователей, пытавшихся разгадать тайну происхождения вертунов и выяснить, какое отношение к чуду Куэйхи они имеют. Церкви много внимания уделяли раскопкам, чтобы всегда иметь изрядный запас товара для посещавших систему торговых кораблей ультра. Однако всегда тлело опасение, что очередная археологическая находка сорвет покров тайны с куэйхистской доктрины.
        На сегодняшний день практически все церкви рассматривали исчезновения Халдоры как Божьи знамения, как последний отсчет перед завершающим апокалиптическим событием. Но что, если вертуны тоже видели эти пропажи? Их символьное письмо и в лучшие времена плохо поддавалось расшифровке; до сих пор не выявлено хотя бы отдаленного отношения добытых предметов к феномену Халдоры. Но льды Хелы сохранили огромное количество артефактов, и львиная доля их до сих пор не была толком изучена. Субсидируемые церквями археологи осуществляли только поверхностный осмотр непрестанно поступающих реликвий, и эти так называемые ученые, а на самом деле марионетки церквей, не стали бы поднимать шум, попадись им свидетельство, противоречащее религии Куэйхи. Именно по этой причине редкие ответы на письма Рашмики были столь уклончивы. Она хотела аргументированных дискуссий, в которых могла бы обрушить сложившуюся парадигму изучения вертунов. Археологи же хотели от Рашмики избавиться.
        По этой же причине покупатели из каравана с неодобрением слушали Крозета, который с жаром расхваливал свой товар.
        - Это скребок для панциря, - объяснял он, переворачивая серый, будто из кости вырезанный клиновидный предмет. - Вертуны вычищали им омертвевшую органику из щелей между пластинами. Мы полагаем, вертуны занимались этим не в одиночестве, а на миру - вроде того, как обезьяны ищут друг у дружки блох. Возможно, это давало расслабляющий эффект.
        - Грязные скоты…
        - Ты про обезьян или про вертунов?
        - И про тех, и про других.
        - Спокойно, приятель. Вертуны помогают вам заработать на хлеб с маслом.
        - За это, Крозет, мы можем дать тебе только пятьдесят экуменических кредитов. И никак не больше.
        - Пятьдесят экю? Да вы издеваетесь.
        - Сей гнусный предмет служил гнусным целям. Пятьдесят экю за него… даже слишком высокая цена.
        Крозет покосился на Рашмику. Она уже приготовилась, и даже мимолетного взгляда оказалось достаточно. Заранее оговоренная система знаков была очень проста: если покупатель действительно не может или не собирается платить больше, она переместит лист бумаги поближе к середине стола. А коли это блеф и стоит поторговаться, она придвинет бумагу к себе. Не получилось разгадать реакцию покупателя - значит к бумаге девушка не притронется. Впрочем, такое случалось нечасто.
        Крозет относился к ее мнению очень серьезно. Если повышать цену не имело смысла, он не тратил сил и соглашался. Но когда клиенты хитрили и жадничали, он не давал им спуску.
        На этих первых торговых переговорах клиенты пытались его обмануть. После довольно продолжительного и жаркого спора с взаимными упреками и уступками стороны наконец пришли к соглашению.
        - А ты своего не упустишь, - мрачно сказал покупатель, выписывая Крозету чек на семьдесят экю, которые имели хождение только на территории каравана.
        Аккуратно сложив чек, Крозет убрал его в карман рубашки:
        - Приятно иметь с вами дело, парни.
        У него был еще один панцирный скребок, а кроме того, несколько артефактов самого загадочного свойства. Каждый раз Крозет являлся на торг с новым товаром, который помогала нести Линкси или Кулвер. Но все это были предметы домашнего обихода. Оружие вертунов попадалось редко, и оно, похоже, имело только церемониальное назначение, зато и стоило дорого. Как-то раз Крозет продал каравану нечто похожее на стульчак от унитаза, и выручить тогда удалось тридцать пять экю. Этого хватило только на новый сервомотор.
        Рашмика старалась не слишком сочувствовать Крозету. Если он хочет заполучить находки поинтереснее, за которые отваливают трехзначные или четырехзначные суммы, ему следует изменить свое отношение к Равнине Вигрид. А раз плохо умеет ладить с людьми, пусть довольствуется остатками.
        Торговля продолжалась два дня. На третий день покупатели вдруг потребовали, чтобы Крозет пришел с товаром один. Неужели разгадали уловку? Насколько было известно Рашмике, не существовало закона, запрещающего помощь экспертов, способных оценить, врет человек или нет. Может быть, она просто не понравилась помощникам квестора, ведь и раньше многие чувствовали себя неуютно в ее присутствии.
        Но ей было все равно. Она помогла Крозету заработать побольше, ее плата за проезд несколько превысила сумму, которую он выручил за полученный от пассажирки артефакт вертунов. Да и как не отблагодарить? Ведь ее ищет полиция, а значит, он сильно рискует.
        В общем, ее совесть чиста.
        Арарат, год 2675-й
        Попытка перевести Хоури из помещения, где находилась капсула, в подготовленный лазарет встретила жесткий отказ.
        - Никаких осмотров, - сказала Ана. - Все, что мне нужно, - это лодка, какое-нибудь оружие, инкубатор и кто-нибудь умеющий обращаться с ножом.
        - С ножом умею обращаться я, - сказал Клавэйн.
        - Прошу отнестись к моим словам серьезно. Вы же доверяли Илиа?
        - У нас было соглашение. Доверие ни при чем.
        - Но вы прислушивались к ее словам?
        - Пожалуй.
        - Она доверяла мне. Этого недостаточно? Клавэйн, я не прошу слишком многого. Не требую отдать мне этот мир.
        - Я обдумаю твою просьбу попозже, - ответил он. - Но только после того, как тебя осмотрит врач.
        - У меня нет времени, - возразила Хоури, но по голосу было понятно, что ей надоело спорить.
        В лазарете их ждал доктор Валенсин и два медицинских серворобота со склада центральной хозяйственной службы - с лебедиными шеями, стандартного для медтехники тускло-зеленого цвета, передвигающихся с шипением на воздушных подушках. Из их стройных, похожих на шахматные фигуры тел выдвигались многочисленные специализированные манипуляторы. Врачу приходилось присматривать за этими устаревшими, изношенными механизмами - предоставленные сами себе, они имели дрянную привычку глючить и переключаться в режим аутопсии.
        - Не люблю роботов, - буркнула Хоури, с заметной тревогой глядя на приближающиеся аппараты.
        - По крайней мере, в этом наши вкусы совпадают. - Клавэйн, повернувшись к Скорпиону, понизил голос: - Как только доктор Валенсин предоставит нам результат осмотра, нужно будет переговорить с остальным руководством. Думаю, прежде чем куда-то плыть, ей нужно отдохнуть. А пока никому ни слова.
        - Думаешь, она не лжет? - спросил Скорпион. - Про своего ребенка и Скади?
        Клавэйн смотрел, как Валенсин помогает пациентке улечься на смотровую кушетку.
        - У меня ужасное предчувствие, что она говорит правду.
        После медицинского осмотра Хоури уснула мертвым сном. Она проснулась только раз, перед рассветом, позвала одного из ассистентов Валенсина и снова потребовала помощи в спасении своей дочери. Медик вколол еще одну дозу успокоительного, и Хоури проспала три или четыре часа. Время от времени она вздрагивала, двигала руками и возбужденно бормотала, но разобрать слов было невозможно. Только поздним утром она наконец полностью пришла в себя.
        К тому времени, как доктор Валенсин решил, что Хоури готова принимать посетителей, над лагерем разразилась буря. Небо стало темно-сизым, с мраморными прожилками перистых облаков. «Ностальгия по бесконечности» тускло-серо поблескивала в море, недавно высеченная из гранитной скалы.
        Клавэйн и Скорпион расположились по сторонам койки. Отличие состояло в том, что свинья сидел, положив руки на спинку стула перед собой.
        - Я прочитал результаты обследования, - начал Скорпион. - Мы надеялись, что доктор успокоит нас, диагностировав психическое расстройство. К сожалению, ты не сумасшедшая. - Свинья потер переносицу. - И теперь у меня здорово болит голова.
        Хоури села в кровати:
        - Извините, если доставляю неудобства, но нельзя ли покончить с формальностями и заняться спасением моей дочери?
        - Мы обсудим это, когда тебе разрешат подняться, - ответил Клавэйн.
        - А почему не сейчас?
        - Сначала мы должны понять, что происходит. Кроме того, нужно проработать тактические сценарии для всех вероятных ситуаций, связанных с твоей дочерью и Скади. Можно ли рассматривать это как захват заложницы? - спросил Клавэйн.
        - Да, - скрипнув зубами, ответила Хоури.
        - В этом случае, пока мы не получили от Скади конкретных требований, непосредственная опасность Ауре не угрожает. Скади не причинит вреда своему единственному козырю. Она бездушна и цинична, но не безумна.
        Скорпион осторожно поглядел на старика. Клавэйн рассуждал четко и быстро, как обычно, хотя после возвращения с острова сочленитель проспал всего два часа. Скорпион уже был знаком с этим свойством стареющих людей; оно часто раздражало более молодых, усматривающих в нем какой-то подвох. Причина крылась не в том, что у стариков больше сил и энергии, просто их бодрствование и сон с годами все заметнее походят друг на друга и сменяются почти непроизвольно, по прихоти организма. Скорпион попытался представить себе эти бесконечные серые сумерки жизни, сменившие четкое и контрастное чередование дней и ночей.
        - Сколько еще мы будем болтать, прежде чем вы решитесь действовать? - спросила Хоури. - Часы? Дни?
        - В полдень у нас намечена встреча с руководством колонии, - сообщил Клавэйн. - Если все пройдет гладко, спасательная операция начнется, возможно, еще до заката.
        - Вы можете поверить мне на слово, что времени для рассуждений нет вообще?
        Клавэйн почесал в бороде:
        - Будь твой рассказ чуточку понятней, может, я и поверил бы.
        - Я не вру. - Хоури махнула рукой в сторону одного из сервороботов. - Врач сообщил вам, что я полностью здорова?
        Скорпион улыбнулся, похлопав отчетом Валенсина по спинке стула:
        - Он написал, что галлюцинациями ты, скорее всего, не страдаешь, но осмотр поставил гораздо больше вопросов, чем дал ответов.
        - Ты говорила о своем ребенке, - сказал Клавэйн, прежде чем Хоури успела открыть рот, - но Валенсин написал, что ты не рожала. Нет также никаких следов кесарева сечения.
        - Разве ты не знаешь, на что способна медицина сочленителей? Так зашьют, что малейшего шрамика не останется. - Хоури по очереди поглядела на Скорпиона и Клавэйна, в ее глазах было поровну злости и страха. - Вы хотите сказать, что не верите мне?
        Клавэйн отрицательно покачал головой:
        - Я всего лишь хочу сказать, что мы не смогли проверить твою историю. Валенсин выяснил, что у тебя в матке есть следы растяжения, свидетельствующие о том, что ты недавно была беременна, и остаточные гормональные изменения в крови подтверждают это. Но Валенсин считает, что этому могут быть и другие объяснения.
        - Но он ведь не опроверг мои слова.
        - Чтобы перейти к боевым действиям, нам нужны более веские доказательства, - ответил Клавэйн.
        - Я снова спрашиваю: почему вы не можете просто поверить мне?
        - Потому что не все сходится не только в твоем рассказе про ребенка. Как ты оказалась здесь, Ана? Где корабль, доставивший тебя? Не могла же ты добраться из системы Ресургема в этой капсуле. А мы не заметили, чтобы хоть одно судно входило в нашу систему.
        - И поэтому считаете, что я лгу?
        - Поэтому мы считаем, что надо разобраться, кто ты на самом деле.
        - Корабли здесь, - со вздохом сказала Хоури, словно раньше времени преподнося заготовленный сюрприз. - Сосредоточены в соседнем объеме пространства. Ремонтуар, «Свет Зодиака», два оставшихся звездолета из войск Скади - они все в одной астрономической единице от Арарата, прибыли девять недель назад. Вот ответ, как я тут оказалась, Клавэйн.
        - Но корабль не спрятать, - возразил старик. - По крайней мере, это очень нелегко. Постоянно находиться вне поля нашего зрения вообще невозможно. Ведь мы следим за небом.
        - Мы научились прятаться, - ответила женщина. - В нашем распоряжении теперь есть технологии, о которых ты не имеешь ни малейшего представления. С тех пор как мы расстались… нам пришлось кое-что узнать. Расскажу - не поверите.
        Клавэйн взглянул на Скорпиона. Свинья попытался угадать, о чем думает старый сочленитель, но не смог.
        - Например? - наконец проговорил Клавэйн.
        - Новые двигатели, - ответила Хоури. - Темные, невидимые. Никакими приборами их выброс не засечь. Маскировочные экраны. Пузыри распада внутриатомных сил. Криоарифметическое движение - надежный способ управления инерцией значительных масс. Гипометрическое оружие. - Хоури содрогнулась. - Сказать по правде, оно мне нравится меньше всего. Как вспомню, мороз по коже. Я однажды видела, что бывает, когда оно срабатывает неправильно. Такого оружия вообще не должно быть, оно слишком опасное.
        - И все это за двадцать один год? - с недоверием спросил Клавэйн.
        - Нам помогли.
        - Послушать тебя, так подумаешь, что вы дозвонились до Бога и зачитали список подарков.
        - Не нужно шуток, это не Бог. Уж я-то знаю. Потому что я была среди просивших.
        - И кого ты просила?
        - Мою дочь, - ответила Хоури. - Она многое знает, Клавэйн. Она бесценна. Потому-то Скади и похитила ее.
        У Скорпиона закружилась голова. Вот еще один лист биографии Хоури удалось прочитать с великим трудом, и он перевернут - но дальше наверняка будет еще запутанней и сумбурней.
        - Не понимаю, почему вы не связались с нами, когда вышли на орбиту, - сказал Клавэйн.
        - Во-первых, не хотели привлекать к Арарату внимание, - объяснила Хоури. - Пока в этом нет необходимости. Да будет тебе известно, наверху, в космосе, идет война, широкомасштабные боевые действия с применением всех доступных средств маскировки. Любой выход на связь сопряжен с риском. Поэтому все без исключения сигналы кодируются, а также применяются средства подавления связи.
        - Кто с кем воюет? Вы со Скади?
        - Все гораздо сложнее. До недавних пор мы дрались вместе со Скади, хотя и не всегда. Даже теперь, несмотря на то что произошло между Скади и мной, мы остаемся ситуативными союзниками.
        - Тогда кто же ваш враг, черт возьми? - спросил Клавэйн.
        - Ингибиторы, - ответила Хоури. - Волки, если так понятней.
        - Они уже здесь? - осведомился Скорпион. - В этой системе?
        - Уж извините за ложку дегтя, - кивнула Хоури.
        - Что ж, - проговорил Клавэйн, оглядываясь по сторонам, - не знаю, как остальным, но мне теперь придется жить иначе.
        - В том-то и дело, - кивнула Хоури.
        Клавэйн провел пальцами сверху вниз по длинному и прямому носу.
        - Хочу задать еще один вопрос, - сказал он. - Несколько раз во сне ты произнесла странное слово, что-то вроде «Хелла». Похоже, хочешь, чтобы мы отправились туда. Мне это название ни о чем не говорит. Что-то важное?
        - Не знаю, - ответила Хоури. - Я даже не помню, чтобы о чем-то таком говорила.
        Глава двенадцатая
        Хела, год 2727-й
        Квестору Джонсу сообщили о скором прибытии новых гостей. Весть пришла с самого Вечного Пути, и сопровождалась она факсимильными печатями Часовой Башни. Вскоре после этого похожий на раковину одноместный шаттл, изделие ультранавтов, пронесся над цепочкой машин, составляющих караван.
        Крошечный аппарат с рубиновым корпусом опасно завис над передней машиной, удерживаемый в воздухе отвесным выхлопом двигателя. Караван между тем продолжал свой путь. Шаттл снизился и опустился на посадочную площадку, сооруженную над передней машиной. В его корпусе открылся люк, из которого выбрался человек в скафандре. Он помедлил, повернулся и достал из кокпита трость и белый чемоданчик. Под непрерывным надзором установленных в разных точках камер человек в скафандре прошел по крыше машины, открыл ключами Часовой Башни всегда запертую дверь, потом другую; каждый раз он тщательно запирал дверь за собой.
        Человек шел осторожно, нарочито медленно, позволяя воображению квестора разыграться не на шутку. Время от времени он постукивал тростью по стенам и полу машины, проводил пальцами по стене, потом рассматривал перчатку, словно искал пыль.
        - Не нравится мне это, Мята, - сказал квестор сидящему на его столе зверьку. - Когда от них кто-то прилетает, это всегда не к добру, особенно если предупреждают всего за час. Значит, хотели застать врасплох. Значит, в чем-то меня подозревают.
        Зверек занялся кучкой семян, которую насыпал перед ним хозяин. Квестору нравилось смотреть, как питомец съедает угощение, а потом чистится. Фасетчатые глаза Мяты - при нормальном освещении было видно, что они пурпурные и блестящие, - напоминали драгоценные камни.
        - Кто же это такой, кто же это?.. - бормотал квестор, постукивая пальцами по столу. - Вот, поешь еще. Трость… Вот скажи, кто у них ходит с тростью?
        Зверек поднял голову и взглянул на хозяина, словно хотел ответить. Потом снова нагнулся и продолжил трапезу, обвив хвостом пресс-папье.
        - Это не к добру, Мята. Я чувствую.
        Квестор гордился тем, что не совал нос не в свои дела. Он добросовестно исполнял поручения церквей, но и только. Превыше всего этот человек ставил благополучие каравана. Тот всегда возвращался к Вечному Пути в назначенное время и редко прибывал без приличного груза паломников, новых наемных рабочих и артефактов исчезнувшей цивилизации. Квестор заботился о своих клиентах и пассажирах и не ждал от них благодарности или дружбы. Ни в чем подобном он не нуждался: у него есть работа и Мята, а остальное не имеет значения.
        В последнее время жизнь изменилась в худшую сторону, но это относится ко всем караванам. И если церковники решили наказать кого-то в назидание остальным, они бы выбрали не этого квестора - слишком уж хорош у него послужной список. Он был уверен, что в последние годы не разочаровывал попов, иначе бы ему не позволили увеличить число машин и освоить важнейшие торговые пути. У него были хорошие отношения с церковными чиновниками, а бродячие купцы вроде Крозета считали его честным человеком, хотя никто не сказал бы ему этого в глаза.
        Тогда в чем же причина столь неожиданного визита?
        Он надеялся, что этот визит не имеет отношения к крови. Все знали: чем ближе ты к церкви, тем больше шансов столкнуться со службой крови, в буквальном смысле занимающейся распространением подлинной крови Куэйхи. Он знал, что эта служба - один из органов Часовой Башни.
        Здесь, вдали от Вечного Пути, кровь Куэйхи была слишком слабой, разбавленной. В пустошах и диких землях, за пределами стальных убежищ, выживать трудно, необходимо всегда помнить о ледяных лавинах и гейзерах. В таких суровых краях нужны ясный ум и неусыпная бдительность, их не заменят химические блага индоктринационного вируса. Но что, если служба крови изменила политику и решила расширить область деятельности?
        - Это из-за Крозета, - прошептал квестор. - Он всегда приносит неприятности. Не следовало пускать его на борт, когда до встречи с собором осталось всего ничего. Нужно было спровадить его, да так, чтобы убежал, поджавши хвост. Никчемный лентяй!
        Мята взглянула на хозяина. Крохотная пасть изрекла:
        - Пусть тот, кто сам без греха, первым бросит камень.
        - Верно, Мята, спасибо. - Квестор выдвинул ящик стола. - А ну-ка, полезай сюда, посиди, пока не уйдет гость. И держи язык за зубами.
        Он протянул руку к зверьку, чтобы осторожно посадить в ящик. Но в ту же секунду дверь кабинета распахнулась: ключи гостя отпирали даже этот замок.
        Человек в скафандре вошел, повернулся и запер за собой дверь. Прислонив трость к столу, он поставил белый чемоданчик на пол. Потом отстегнул защелки шлема. Тот был выполнен в стиле рококо, рельефные горгульи обвивали визор. Гость снял шлем и опустил на край стола.
        К своему удивлению, квестор не узнал пришельца. Он ожидал встречи с одним из официальных представителей церкви, с которыми привык иметь дело, но этот человек был ему незнаком.
        - Могу я поговорить с вами, квестор? - Гость указал на ближайший стул.
        - Да, конечно, - торопливо ответил Джонс. - Пожалуйста, садитесь. Как прошел ваш… гм?..
        - Перелет от Пути? - Гость захлопал глазами, словно его изумила нелепость вопроса. - Незабываемо. - Он взглянул на зверька, которого квестор не успел спрятать. - Ваш?
        - А? Да… его зовут Мята. Это мой домашний зверек. Дрессированный.
        - Генетическая игрушка? Отчасти насекомое, отчасти хамелеон и какое-то млекопитающее? Я угадал?
        - В нем есть кошка, - ответил квестор. - Определенно в нем есть кошка. Верно, Мята? - Квестор придвинул к гостю немного семян. - Не хотите ли его угостить?
        Квестор и сам не понимал, для чего предложил это, но гость его удивил: взял на ладонь щепотку семян и поднес Мяте. Зверек брал их жвалами и перетирал одно за другим.
        - Очаровательно, - проговорил гость, не опуская руку. - Я бы тоже завел себе такого, но слышал, что за ними трудно ухаживать.
        - Да, они очень прихотливы, часто болеют, - ответил квестор.
        - Верю вам на слово. Что ж, приступим к делу?
        - К делу, - кивнул Джонс.
        У незнакомца было длинное, узкое лицо с плоским носом и крепкими челюстями. Густые седые волосы росли кверху чуть ли не от самых надбровных дуг, придавая голове сходство со щеткой; впечатление усиливала геометрически правильная плоскость наверху, словно парикмахер воспользовался лазером. При комнатном освещении над волосами гостя призрачно сиял голубоватый ореол.
        На посетителе был двубортный мундир с высоким воротником и эмблемой Часовой Башни: похожий на саркофаг скафандр со щелью, из которой льется свет. Но было в госте нечто, заставившее квестора усомниться в том, что это церковник. Такое впечатление, будто в его жилах нет ни грамма крови Куэйхи. Наверное, какой-нибудь технический специалист высокого ранга.
        - Вы не спрашиваете, как меня зовут, - сказал гость.
        - Если бы вы сочли нужным, сами представились бы.
        - Но все-таки, неужели не интересно?
        - Мне сообщили, что будет посетитель. Этого достаточно.
        Гость улыбнулся:
        - Что ж, неплохая политика. Можете звать меня Грилье.
        Квестор слегка поклонился. На заре истории Хелы в ее освоении участвовал человек с такой фамилией, он же был свидетелем первого исчезновения. Вероятно, с тех пор семейство Грилье продолжало играть важную роль в церковной деятельности, поколение за поколением.
        - Рад видеть вас в нашем караване, господин Грилье.
        - Я к вам ненадолго. Всего, как я уже сказал, на пару слов.
        Гость стряхнул недоеденные Мятой семена на пол, нагнулся за белым чемоданчиком и положил его к себе на колени. Зверек тем временем чистился, двигая передними лапками так, словно молился.
        - Квестор, в последние дни вы брали на борт посторонних?
        - Нас постоянно кто-нибудь посещает.
        - Уточню: день-два назад.
        - Вы имеете в виду Крозета?
        Гость со щелчком поднял крышку чемоданчика. Внутри было полно шприцев, выстроенных рядками: этакие остроголовые солдатики.
        - Кто такой этот Крозет?
        - Один из наших поставщиков. Промышляет на Равнине Вигрид, держится особняком. Жену зовут Линкси, сына - Кулвер.
        - Они здесь, в караване? По пути я видел принайтовленный к вашей машине ледокат.
        - Это Крозета, - ответил квестор.
        - Кто-нибудь еще с ним приехал?
        - Только девчонка.
        Гость поднял брови. Как и его волосы, они были цвета свежевыпавшего снега под луной.
        - Девчонка? Вы же сказали, что у него сын, а не дочь.
        - Они привезли с собой девчонку. Не из их семьи, просто попутчица. Ее зовут… - Квестор притворился, что копается в памяти. - Ее зовут Рашмика. Рашмика Эльс. Ей то ли шестнадцать, то ли семнадцать стандартных лет.
        - Вы к ней присмотрелись?
        - Интересная девушка. Во многих отношениях интересная. - Руки квестора напоминали пару угрей, так они вились и терлись друг о друга. - Уверена в себе, знает, чего хочет, - довольно редкие качества, особенно в таком возрасте. Похоже, она что-то крепко втемяшила себе в голову.
        Гость достал из чемоданчика чистый шприц.
        - Какие у нее отношения с Крозетом? Только попутчица, ничего больше?
        - Насколько я знаю, только попутчица.
        - Вы слышали, что на Равнине Вигрид пропала девушка? Убежала из дома. Местная полиция разыскивает ее по подозрению в диверсии.
        - Так это она? Значит, я просто не смог сложить два и два.
        - Что ж, и это неплохо. - Грилье поднял пустой шприц к свету; в стекле исказилось его лицо. - Неплохо, что вы не отправили ее восвояси.
        - Почему?
        - Лучше пусть останется при караване. У нас есть к ней интерес. Дайте-ка руку.
        Мята прекратила омовение и взглянула на хозяина. Тот безропотно закатал рукав и подался вперед через стол. Приказ был отдан тихим и ровным голосом, но было ясно, что неповиновение исключено. Шприц был пуст: гость хотел взять кровь, а не впрыснуть.
        Джонс спросил, изо всех сил пряча нервозность:
        - Почему девочка должна остаться при караване?
        - Чтобы попасть туда, куда она должна попасть, - объяснил Грилье, вводя иглу. - Квестор, от вашего отдела закупок поступали какие-нибудь жалобы?
        - Жалобы?
        - На Крозета. Что он-де слупил за барахло из нор вертунов больше обычного.
        - Ворчат, как всегда.
        - А вы бы прислушались к их ворчанию. Девочка присутствует при торгах, верно?
        Внезапно хозяин кабинета понял, что гостю известны ответы почти на все вопросы, с которыми он сюда явился. Квестор молча глядел, как кровь наполняет шприц.
        - Это странная девушка, - наконец ответил он. - Говорит, что интересуется наследием вертунов. Возомнила себя исследователем. Я и решил: пусть посидит, вреда не будет. Вообще-то, Крозет это предложил, не я.
        - Не сомневаюсь, что предложил он. У этой девочки талант, квестор, Богом данный дар: она видит, когда люди лгут. Способна читать микромимику, сублиминальные послания, которых большинство из нас не замечает. Наши физиономии для нее все равно что неоновые вывески.
        - Не понимаю…
        Грилье выдернул иглу.
        - Девочка читает по лицам и узнает, правду говорят ваши помощники или кривят душой. Например, когда утверждают, что не могут заплатить больше. И она подает условные сигналы Крозету.
        - Откуда вы знаете?
        - Я не сомневался, что она проявит себя. Следил и ждал знаков. И вот знаки привели меня сюда, в караван.
        - Но она всего лишь девчонка.
        - Жанна д’Арк тоже была всего лишь девчонкой. А вспомните, какую заварила кашу.
        Грилье залепил ранку на сгибе локтя квестора пластырем и аккуратно вложил шприц в гнездо. Специальный механизм вытянул поршнем кровь из цилиндра. Чемоданчик загудел, забулькал.
        - Если угодно, могу позвать ее, - предложил квестор.
        - Нет, я не хочу ее видеть. Может, позже. А сейчас я попрошу вот о чем: присматривайте за ней, пока не достигнете Пути. Она не должна вернуться с Крозетом. Ваша задача - удержать ее при караване.
        Квестор опустил рукав.
        - Сделаю все, что в моих силах.
        - Вы сделаете даже больше этого.
        Грилье резко выбросил руку и схватил зверька, стиснул неловкое существо перчаткой скафандра. Другой рукой он крепко ухватил переднюю конечность Мяты и резким движением оторвал. Зверек забился, пронзительно визжа от боли.
        - Ай-ай-ай! - проговорил Грилье. - Ну что я наделал!
        - Нет! - выдохнул потрясенный Джонс.
        Грилье посадил изуродованного зверька на стол и бросил оторванную лапу на пол:
        - Это всего лишь лапка. У него еще много осталось.
        Мята корчилась в муках и свивала хвост кольцами.
        - Теперь обговорим детали, - сказал Грилье.
        Он достал из кармана металлическую трубочку. Квестор вздрогнул, не в силах отвести взгляда от изувеченного питомца. Грилье придвинул трубку к хозяину кабинета по столу.
        - Эта девочка представляет проблему, - сказал гость. - С другой стороны, у нее есть потенциал. Возможно, она пригодится настоятелю, хотя тот пока не уверен.
        Квестор приложил все силы к тому, чтобы его голос звучал спокойно:
        - Вы правда знакомы с настоятелем?
        - Очень давно.
        - Я хочу сказать - он еще жив?
        - Жив. Просто редко покидает Часовую Башню. - Грилье взглянул на Мяту. - Хоть вы и начальник каравана, но задаете слишком много вопросов.
        - Простите.
        - Откройте футляр.
        Квестор повиновался. Внутри лежал бумажный рулончик. Осторожно достав, квестор расправил листы на столе. На одном был текст, на другом таблицы с непонятными значками.
        - И что мне с этим делать?
        - Письмо оставьте себе. Лист с таблицей отдайте Петру.
        - Но я не знаю никакого Петра.
        - Все впереди. Это паломник, и он уже на борту вашего каравана. Парень не вполне надежен.
        - Не вполне надежен?
        Грилье пропустил вопрос мимо ушей и хлопнул по боку чемоданчика, который продолжал гудеть и булькать, анализируя кровь квестора.
        - Большинство наших штаммов, способных жить в системе кровообращения человека, неопасны. Они вызывают религиозные чувства или видения, но не влияют непосредственно на самовосприятие носителя. У Петра вирус иного рода, мы его называем деус-икс. Это редкая мутация индоктринационного микроорганизма, чье распространение мы стараемся сдержать всеми силами. Носитель такого штамма находится в центре своей собственной вселенной, и, хотя он этого не осознает, вирус меняет его восприятие так, что человек становится Господом Богом для самого себя. Инфицированного притягивает Путь, он стремится примкнуть к одной из ортодоксальных церквей, но при этом вступает в конфликт с ее догматами. Он переходит из одной секты в другую, будучи всегда уверен, что до просветления остался только шаг. Его выбор становится все более эксцентричным, он впадает в крайности, ищет самые странные формы поклонения Халдоре - например, как у наблюдателей.
        Квестор никогда не слышал о вирусе деус-икс, но описанный Грилье психотип фанатика был ему знаком. Обычно так себя вели молодые люди обоего пола, очень серьезные и лишенные чувства юмора. Вирус поймал их сознание в ловушку и перекрыл все пути наружу.
        - А что делать с девочкой?
        - Пока ничего. Сейчас мне нужно, чтобы в руках паломника по имени Петр оказались этот футляр и таблица. Он уже знает о содержании таблицы, хотя прежде никогда не видел столь точных данных. Для него это будут горящие письмена на стене вместо смутных царапин на камне.
        Квестор снова взглянул на листки, повнимательней, и у него забрезжила догадка.
        - Статистика пропущенных исчезновений? - спросил он. - Я думал, это всего лишь досужая болтовня.
        - Болтовня или нет, не важно. Речь идет об одной из крайних форм веры, с которой Петр уже знаком. Он поймет смысл таблицы, и она сподвигнет его к действию. - Грилье вглядывался в лицо собеседника так, будто пытался определить степень его надежности. - Среди наблюдателей есть мой шпион. В разговоре с Петром он упомянет о девушке, рожденной во льдах и направляющейся к Пути. Скажет как бы между делом, что предназначение этой девушки - изменить мир. Насколько важна эта миссия, паломник догадается сам.
        - Вы говорите о Рашмике?
        Грилье навел на квестора указательный палец, как ствол пистолета, и щелкнул языком:
        - Все, что от вас требуется, - это свести их. Если она захочет взглянуть на наблюдателей, не мешайте, а об остальном позаботится Петр. Он не справится с искушением поделиться своим открытием.
        Квестор нахмурился:
        - А девчонке тоже нужно увидеть таблицы?
        - Девчонке нужен предлог для встречи с настоятелем. Именно для этого предназначено письмо, касающееся ее брата, - но письма может быть недостаточно. Она увлекается вертунами, и статистика пропущенных исчезновений подстегнет ее интерес. Ей придется идти по цепочке до конца, и уж тут она поневоле перестанет слышать голос разума, советующий держаться подальше от соборов.
        - Кстати, а почему бы не отдать этот футляр ей? Для чего нужны такие сложные фокусы с наблюдателями?
        Грилье снова взглянул на Мяту:
        - Вы так ничего и не поняли?
        - Извините, я просто…
        - Этой девочкой очень сложно манипулировать. Она мгновенно распознает ложь, разве что обманщик сам себе безоглядно верит. Управлять ею нужно при помощи посредника - не задающего вопросов, полностью замкнутого на своей вере. - Сделав паузу, Грилье добавил: - А еще я хочу узнать, где лежат пределы ее способностей. До сих пор я изучал девчонку издали и сделал вывод, что к ней можно подойти открыто. Однажды я так и поступлю, но пока намерен управлять ею через посредников. Один из этих посредников вы, и вам также поручается проверить ее способности.
        - А письмо?
        - Передадите ей. Скажете, что письмо прибыло с тайным посыльным, а сверх того вы ничего не знаете. Постоянно следите за ней и сообщайте о ее действиях.
        - А если она начнет задавать вопросы?
        Грилье сочувственно улыбнулся:
        - Попытайтесь ее обмануть.
        Анализатор звякнул, сообщив, что работа закончена. Грилье развернул медицинский чемоданчик так, чтобы квестору были видны результаты. Расположенный на внутренней стороне крышки экран показывал несколько столбчатых и секторных диаграмм.
        - Все в порядке? - спросил квестор.
        - Вам беспокоиться не о чем, - ответил Грилье.
        Квестор смотрел, как рубиновый шаттл в виде раковины стартует с крыши каравана. Камера показывала, как взмывает кораблик, как выхлоп основных двигателей отбрасывает дико мечущиеся тени на окрестности.
        - Прости, Мята, - сказал он.
        Зверек пытался почиститься, единственная передняя лапка неуклюже скользила по жвалам, как сломанный дворник по лобовому стеклу. Питомец посмотрел на хозяина глазами-ежевичинами, и в этом взгляде было гораздо больше понимания, чем хотелось бы квестору.
        - Если я не выполню его приказы, он вернется. Как только появился этот подонок, я почуял беду. Он явно замыслил какую-то гадость в отношении девчонки. Ужасный человек.
        Квестор снова расправил лист на столе. Письмо было коротким, почерк схож с детским, но четок. Некто по имени Харбин писал той, кого звали Рашмикой.
        Арарат, год 2675-й
        Полет к «Ностальгии по бесконечности» продолжался всего десять минут, и б?льшую часть этого отрезка времени заняла посадка: из ранее прибывших транспортов образовалась очередь. Корабль имел множество портов, четких прямоугольных проемов в боках, похожих на бойницы в крепостной башне. Верхний находился в двух километрах над уровнем моря. Пребывай «Ностальгия» в космосе, она бы обзавелась стыковочными отсеками для малых служебных шаттлов или воздушными шлюзами, открывающими путь в лабиринты внутренних помещений.
        Скорпион не испытывал удовольствия от посещений «Ностальгии». Не испытывал удовольствия - слишком слабо сказано; перенесший чудовищную мутацию корабль вызывал у него отвращение, - пожалуй, невозможно страшнее изуродовать механическую конструкцию. Свинья никогда не был суеверным, но всякий раз, оказываясь на борту этого субсветовика, не мог избавиться от мысли, что тот населен привидениями или одержим бесами. И от понимания неправильности этой оценки становилось только страшнее. Едва ли в строгом смысле слова можно назвать призраком капитана Бреннигена, чье остаточное сознание намертво въелось в каждую молекулу «Ностальгии по бесконечности». К тому времени как плавящая чума потеряла силу, Бренниген претерпел кошмарную метаморфозу, и его нынешний облик служил шокирующим напоминанием о тех зверских преступлениях, на которые он был способен в прошлом.
        Высадив пассажиров в самой верхней нише, шаттл немедленно полетел обратно - транспорт колонии никогда не простаивал без дела. Офицер Сил безопасности уже ждал, чтобы проводить посетителей в один из конференц-залов. Охранник дотронулся до наушника, чуть нахмурился, прислушиваясь к далекому голосу, потом повернулся к Скорпиону:
        - Зал готов к переговорам, сэр.
        - Явления были?
        - За последние три недели ни одного не зафиксировано выше четырехсотого уровня. На нижних уровнях наблюдается повышенная активность, но верхняя часть корабля полностью в нашем распоряжении. - Охранник повернулся к Васко. - Прошу следовать за мной.
        Васко оглянулся на Скорпиона:
        - Вы тоже идете, сэр?
        - Скоро пойду. Скажи там, что ты Васко Малинин, офицер СБ, плавал вместе со мной за Клавэйном, - и больше ничего. Жди меня.
        - Хорошо, сэр. - Васко колебался. - Можно задать еще один вопрос, сэр?
        - Что такое?
        - Вы говорили о явлениях. Что это?
        - Тебе не надо знать, - отрезал Скорпион.
        Оставшись на посадочной палубе в одиночестве, свинья проводил охранника и Васко взглядом до поворота корабельного коридора и подождал, пока их шаги не стихнут вдалеке. Потом подошел к проему и остановился так, что тупые носки его маленьких, будто детских, сапог оказались в опасной близости от края.
        Сильный порывистый ветер бил ему в лицо, хотя сегодня обещали не слишком плохую погоду. Каждый раз, когда Скорпион оказывался в такой нише, он боялся сорваться и упасть в море, хотя по опыту знал, что ветер обычно задувает внутрь корабля. На всякий случай он был готов в любой момент ухватиться за край борта. Моргая от ветра и вытирая слезы, он глядел, как клешневидный летательный аппарат исчезает в направлении суши. Потом свинья перевел взгляд на поселок, где, несмотря на возвращение Клавэйна, он оставался главным.
        Первый Лагерь блестел на излучине залива в нескольких километрах от корабля. С такого расстояния трудно было различить отдельные постройки, кроме самых больших, например Высокой Раковины. Но и крупнейшие здания казались микроскопическими с высоты, на которой стоял Скорпион. Отсюда не разглядеть ни убогих тесных лачуг, ни грязных улочек. Казалось, всюду царит сверхъестественная аккуратность, словно городок выстроен приверженцами строжайшего порядка и живет по жестким законам гражданского права. Идеальный город, которым гордилась бы любая цивилизация в любой момент своей истории.
        Над кухнями и цехами поднимались дымки - и больше никакого явственного движения. И в то же время - лихорадочная дрожь, скрытное кипение жизни; весь поселок вибрирует, как будто смотришь на него через слои нагретого воздуха.
        Когда-то Скорпиону казалось, что он не смог бы жить за пределами Города Бездны. В бурном море интриг он был как рыба в воде, и опасностям, которыми кишела эта агломерация, радовался не меньше, чем предлагаемым ею огромным возможностям. Шесть, а то и семь ежедневных покушений на его жизнь тогда были нормой - что ж, на то и враги. Каждый день он лично отдавал приказ вывести из игры хотя бы одного главаря конкурирующей банды. Горе тому, кто осмелится бросить вызов Скорпиону!
        Жизнь главного преступного элемента в Городе Бездны - не сахар, постоянные стрессы обязательно сказываются на психике. Многие не выдерживали - либо перегорали и возвращались в среду мелкой преступности, из которой когда-то поднялись, либо совершали ошибку, на которой уже невозможно было чему-то научиться.
        Но Скорпион не перегорел. И ошибся он только однажды, да и то едва мог этого избежать. Тогда шла война, законы менялись так быстро, что порой свинья ловил себя на поступках, новым законам не противоречащих. И это пугало его.
        Та ошибка едва не оказалась фатальной. Его схватили зомби, потом пауки… и наконец он оказался в руках Клавэйна. Вот тогда-то и встал вопрос: если Город с такой легкостью отверг его, то для чего ему теперь Город?
        Ответ пришел несколько позже. В сущности, Скорпион понял это только после того, как Клавэйн оставил поселок под его управлением.
        Однажды утром он проснулся и обнаружил, что больше не думает о Городе Бездны. Устремления изменились, они уже не имели ничего общего с бессмысленным эгоизмом, с мечтами о личном обогащении, о власти ради власти. Было время, когда он считал своими богами оружие и насилие. Ему и теперь было сложно подчас сдерживать гнев, но он с содроганием вспоминал, как хватался за нож или пистолет. Вместо усобиц и сведения счетов, афер и подстав он день-деньской планировал квоты и бюджет, поставки материалов, распределение продовольствия и медикаментов; он целиком отдавался сложнейшей политике.
        Первый Лагерь был невелик - даже не городок, а поселок, - но управление столицей и расширяющейся колонией отнимало у Скорпиона все время и силы без остатка.
        В Городе Бездны он никогда бы не помышлял о такой судьбе - и вот теперь стоит и взирает на колонию, словно монарх на свою империю. Ему пришлось проделать длинный путь, с остановками и отступлениями, но где-то на этом пути - возможно, в то утро, когда он впервые проснулся и не ощутил тоски по прежней жизни, - босс мафии превратился в государственного деятеля. Тот, кто родился рабом, не имеющим даже имени, вряд ли мог рассчитывать на такую карьеру.
        И вот теперь Скорпион с тревогой думал о том, что может всего этого лишиться. Он всегда понимал: планета Арарат - лишь временная остановка на пути, гавань, в которой беженцы дождутся прибытия Ремонтуара и остальных спасателей. Но год уходил за годом, десятилетие за десятилетием, и не случалось особых событий, и постепенно он проникался соблазнительной мыслью о том, что привал может затянуться. Возможно, Ремонтуар не просто задержался в пути, и разрастающийся конфликт между ингибиторами и человечеством обойдет Арарат, этот островок спокойствия, стороной.
        Но ему никогда особо не верилось, что эта надежда сбудется, и вот теперь пришло время платить за пустые мечты. Ремонтуар прилетел и вдобавок привез с собой арену галактического конфликта. Если Хоури сказала правду, ситуация - хуже не придумаешь.
        Вдали блестел городок. Сейчас он казался жалким, хрупким, эфемерным - горстка пыли в ожидании порыва ветра. В груди у Скорпиона зародилось вдруг тяжелое предчувствие: чему-то очень дорогому для него грозит смертельная опасность.
        Резко повернувшись, он зашагал в направлении конференц-зала.
        Глава тринадцатая
        Арарат, год 2675-й
        Конференц-зал находился в недрах корабля и представлял собой сферический отсек, раньше служивший главной рубкой управления. Путь к нему напоминал преодоление обширной системы пещер: несколько стылых извилистых коридоров, спиральных тоннелей, перекрестков и головокружительной протяженности шахт. Хватало тут и расширений, гулким эхом отвечающих на шаги, и вызывающих клаустрофобию сужений, и стен, испятнанных жутковатой растительностью, вроде лепрозных узлов, плечевых нервных сплетений и окаменевшей легочной ткани. С потолка непрерывно капала вязкая жидкость. Скорпион огибал выросты и лужи с ловкостью опытного спелеолога. Он знал, что в выделениях корабля нет опасных токсинов, их химический состав не представляет ничего особенного. Но даже его, пожившего в Мульче, от этого зрелища едва не выворачивало наизнанку.
        Будь корабль целиком механическим, его уродство не вызывало бы такой реакции. Но невозможно забыть о том, что большинство этих мерзких увечий произрастает из памяти об организме капитана. Приобрел ли субсветовик определенные биологические черты человеческого тела, или человеческое тело разрослось настолько, что приобрело размеры и формы корабля, - это всего лишь вопрос семантики. Скорпиону оба варианта казались одинаково отвратительными.
        Он добрался до конференц-зала. После сумрачных и сырых коридоров здесь было на удивление чисто и светло. В сферической командной рубке соорудили пол, на него водрузили широкий деревянный стол для совещаний. Над столом, как огромная люстра, висел переделанный проектор, он показывал схематические изображения планеты и окрестного космоса.
        Клавэйн уже ждал, одетый в нечто вроде парадного мундира из плотной черной ткани: в любом из последних восьми веков такой наряд никому бы не показался чересчур эксцентричным. Он позволил себе поспать несколько часов, что благотворно сказалось на внешности: теперь в нем можно было узнать прежнего сочленителя. Сидя у стола, опираясь локтем на полированную поверхность, старик поглаживал аккуратно подстриженную бороду. Пальцами другой руки он барабанил по столешнице.
        - Что-то задержало тебя, Скорп? - с улыбкой спросил он.
        - Нужно было собраться с мыслями.
        Глядя на него, Клавэйн кивнул:
        - Понимаю.
        Скорпион расположился за столом. Рядом с ним находился Васко, напротив - группа официальных представителей колонии.
        Во главе стола сидел Клавэйн. Слева от него устроился Кровь, настолько широкий в теле, что на его месте поместились бы двое людей. Как всегда, Кровь смахивал на головореза, каким-то непостижимым образом пролезшего во власть. Одним копытом он держал нож и ковырял его кончиком в ногтях другого, сбрасывая добытую грязь на пол.
        Разительный контраст Крови составляла Антуанетта Бакс, сидящая справа от Клавэйна. Эту женщину Скорпион знал еще по Городу Бездны, точнее, познакомился с нею в последние дни своего пребывания там. В ту пору она была молода, ей и двадцати не исполнилось. Теперь ей перевалило за сорок, но она сохранила привлекательность, хотя лицо отяжелело, а на висках у глаз залегли гусиные лапки. Единственное, что осталось неизменным - и что она, скорее всего, унесет с собой в могилу, - это цепочка веснушек на переносице. Веснушки всегда казались ему искусственными, нанесенными с тонким расчетом. Сейчас Антуанетта носила длинные волосы, разделенные на асимметричные пряди и зачесанные назад. На ней поблескивали сложные украшения - изделия местных умельцев. В свое время Бакс была отличным пилотом, но в последнее время ей редко представлялась возможность полетать. Она иногда шутливо жаловалась на эту несправедливость, но хозяйством колонии занималась со всей ответственностью. Из нее получился очень хороший посредник.
        Мужа Антуанетты Бакс звали Ксавьер Лиу. Он был немного постарше жены, его черные волосы, обычно собранные в скромной величины хвост, тронула седина. У него была аккуратная эспаньолка, на правой руке не хватало двух пальцев, лет пятнадцать назад потерянных в порту при аварии. Лиу отлично разбирался в технике, а в части кибернетических систем и вовсе был гений. Скорпион всегда поддерживал с ним хорошие отношения. Лиу был одним их немногих людей, которые не видели разницы между человеком и свиньей, считая свиное тело всего лишь разновидностью вместилища для разума, с которым можно иметь дело на равных, если он технически подкован. Сейчас Ксавьер отвечал за центральный склад машин, управлял небольшим и постепенно сокращающимся парком сервороботов, автомобилей, самолетов, насосов, оружия и шаттлов. По сути, это была бумажная работа, но, когда бы Скорпион ни позвонил Лиу, тот непременно оказывался занят по горло срочным ремонтом. Девять раз из десяти Скорпион неожиданно для себя брался помогать Ксавьеру.
        Рядом с Кровью сидела Полина Сухая, хрупкая и бледная как смерть. Казалось, она то ли одержима неким бесплотным духом, то ли сама - бесплотный дух. Руки и голос у нее постоянно дрожали, а кроме того, всем были памятны периоды ее душевного нездоровья, которое трудно назвать иначе как временным помешательством. Много лет назад под покровительством одного из самых таинственных теневых правителей Города Бездны она экспериментировала с нестабильными состояниями квантового вакуума. Произошла авария, вызвавшая пересечение вероятностных линий событий, и Сухая увидела нечто ужасное, подтолкнувшее ее к краю безумия. Даже теперь она крайне редко говорила об этом. Ходили слухи, что в свободное время Полина вышивает узоры на ковриках.
        Была тут и Орка Круз, старая подруга Скорпиона по Мульче. Хоть она и лишилась глаза, ее зрение осталось острым, как моноволоконная коса. Таких крутых бойцов среди знакомых Скорпиона было немного. Когда-то двое его соперников здорово недооценили Орку Круз, да и сам он понял, чего она стоит, только услышав об их похоронах. Эта женщина одевалась преимущественно в кожу. Сейчас перед ней на столе лежал любимый пистолет, и она звонко постукивала ярко-красными ногтями по стволу, покрытому узором в японском стиле. Скорпиону подобный жест казался неуместным, но при выборе союзников он меньше всего интересовался их чувством такта и воспитанностью.
        В зале присутствовало еще с десяток руководителей колонии, из них трое - пловцы, вернувшиеся после контакта с жонглерами образами. Пловцами становились только молодые базово-линейные люди. У них были стройные жилистые тела, как у выдр, на коже кое-где проступали зеленоватые пятна биологического замещения. На всех троих были безрукавки, выгодно подчеркивающие широту их плеч и развитую мускулатуру рук; кожу украшали татуировки, отражающие сложную иерархию, понятную только самим пловцам.
        Вообще-то, Скорпион недолюбливал эту касту. И не только потому, что пловцы были своими в мерцающем мире, куда ему, свинье, вход был заказан. С другими колонистами, даже базово-линейными, они держались подчеркнуто холодно, чуть ли не презрительно. С другой стороны, такое высокомерие было понятным: пловцы повидали то, чего прочим не суждено увидеть никогда. Они считались достоянием колонии, к ним относились терпимо и старались оберегать.
        Девять других управленцев были намного старше. К началу эвакуации с Ресургема все они были взрослыми. Время от времени руководители покидали свои посты, им на смену приходили другие. Скорпион считал своим долгом знать подноготную каждого начальника, хотя прежде таким вниманием к мелким нюансам биографии он «баловал» только близких друзей и заклятых врагов. Он знал, что умение добывать информацию о чужой личной жизни - одна из его сильнейших черт, компенсирующая слабость стратегического мышления.
        Поэтому Скорпиона встревожило то, что один человек в конференц-зале был ему совсем неизвестен.
        Хоури сидела почти напротив него, рядом с доктором Валенсином. Для Скорпиона эта женщина представляла загадку, он ничего не знал о ее слабостях. И это незнание досаждало, как отсутствие зуба во рту.
        Интересно, испытывает ли кто-нибудь еще подобные чувства к незнакомке? Едва свинья подумал об этом, как разговоры дружно стихли. Все, включая Хоури, повернулись к Клавэйну, ожидая вступительного слова.
        Старик с заметным усилием поднялся:
        - Буду краток. Я уже осмотрелся и хочу сказать, что в мое отсутствие Скорпион показал себя отличным руководителем. Он потрудился на совесть. Я не собираюсь смещать его с поста, но ввиду имеющегося кризиса хотелось бы указать направление и дать советы. Надеюсь, все нашли время прочитать составленный мною и Скорпионом краткий отчет, куда вошла и стенограмма опроса Хоури?
        - Мы ознакомились с отчетом, - сказал один из бывших ресургемских колонистов, бородач по имени Холлатт. - И у нас возник вопрос: можно ли принимать все прочитанное всерьез?
        - Конечно, сведения, сообщенные Аной Хоури, необычны, - согласился Клавэйн, - но сами по себе они не должны нас удивлять, особенно ввиду случившегося с нами после отлета с Йеллоустона. Мы живем в необычное время. Обстоятельства прибытия Хоури на планету также довольно странные.
        - Дело не только в том, что там с ее слов написано, - ответил Холлатт. - Дело в самой Хоури. Она была первой помощницей Илиа Вольевой. А это, насколько я могу судить, вряд ли можно назвать хорошей рекомендацией.
        Клавэйн поднял руку:
        - Вольева нанесла ущерб вашей планете, но впоследствии она искупила свою вину.
        - Возможно, она полагает, что искупила свою вину, - сказал Холлатт. - Мне же кажется, дар искупления достанется скорее жертвам согрешившего, нежели согрешившему. Я считаю Вольеву военной преступницей, а Хоури - ее пособницей.
        - Вы имеете право на собственное мнение, - кивнул Клавэйн, - но по закону, принятому нами после бегства с Ресургема, ни Вольева, ни Хоури больше не считаются преступницами. Меня больше интересует суть сказанного Хоури. И хотелось бы знать, что нам в связи с этим делать.
        - Минутку, - подала голос Хоури, когда Клавэйн сел. - Может быть, я что-то упустила, но разве кое-кто еще не должен принять участие в нашем междусобойчике?
        - О ком ты? - спросил Скорпион.
        - О корабле, само собой. Том самом, в котором мы сейчас заседаем.
        Скорпион почесал щетинистый лоб ближе к переносице:
        - Что-то я не совсем тебя понимаю.
        - Всех вас доставил сюда капитан Бренниген, - напомнила Хоури. - Разве это не дает ему право сидеть с нами за одним столом?
        - Похоже, от твоего внимания ускользнуло, - произнесла Полина Сухая, - что «Ностальгия по бесконечности» больше не корабль, а местная достопримечательность.
        - Это хорошо, что ты вспомнила о капитане, - заговорила Антуанетта Бакс, и ее звучный голос немедленно привлек внимание. - Практически с момента посадки «Ностальгии по бесконечности» мы пытались войти в контакт с ним. - Она сплела на столе унизанные множеством колец пальцы с ногтями, выкрашенными в химически яркий зеленый цвет. - Но безрезультатно. Он не хочет говорить.
        - Значит ли это, что капитан мертв? - спросила Хоури.
        - Нет… - ответила Бакс, осторожно оглядываясь по сторонам. - Время от времени он дает о себе знать.
        - Можно я спрошу тебя кое о чем? - снова обратилась к Хоури Полина Сухая. - По твоим словам выходит, что Ремонтуар и его союзники - наши союзники - достигли существенных успехов в ряде областей. Двигатели, которые невозможно засечь, оружие, бьющее через пространство-время… это весьма впечатляет. - Голос Сухой всегда звучал нервно, словно испуганно; казалось, она вот-вот истерически захохочет. - Особенно с учетом того, что у вас было очень мало времени на совершение таких открытий.
        - Это не открытия, - проворчала Хоури. - Почитай отчет. Основные концепции мы получили от Ауры, вот и все. Сами мы ничего не изобрели.
        - Тогда поговорим об Ауре, - вмешался Скорпион. - Для этого, насколько я понимаю, нужно вернуться к самому началу, к тому моменту, когда мы разделились у Дельты Павлина. «Свет Зодиака» получил серьезные повреждения, это все помнят. Но на восстановление корабля бортовым ремонтным системам понадобилось бы года два-три, не больше, конечно, если у вас было достаточно сырья. Однако мы прождали тут двадцать лет. Почему вы летели так долго?
        - Ремонт оказался делом не быстрым, - ответила Хоури. - Возникли проблемы с сырьем, потому что большинство звезд уже под контролем ингибиторов.
        - И все равно двадцать лет - слишком долгий срок, - сказал Скорпион.
        - Конечно долгий, но за несколько лет мы убедились, что ингибиторы не выказывают агрессивных намерений в отношении нас, пока мы остаемся в непосредственной близости от Гадеса, умной нейтронной звезды. Это время не пропало даром, мы его потратили на изучение объекта. Поначалу боялись, но оказалось, что ингибиторы стараются держаться подальше от Гадеса, словно он им чем-то не нравится. Впрочем, нечто подобное мы с Торном предполагали изначально.
        - Расскажи нам о Торне, - тихо попросил Клавэйн.
        Хоури непроизвольно пискнула горлом, это услышали все.
        - Торн был лидером оппозиции, портил жизнь режиму, пока не появились ингибиторы.
        - Ты и Вольева имели с ним дело? - спросил Клавэйн.
        - Через него мы убедили людей принять нашу помощь, когда встал вопрос об эвакуации. Да, нам пришлось много работать с Торном. Мы довольно хорошо его изучили.
        Хоури замолчала.
        - Не торопись.
        Скорпион удивился, услышав в тоне старика давно исчезнувшее тепло.
        - Однажды из-за дурацкого любопытства мы с Торном подошли к волкам чересчур близко. Те окружили нас и принялись пихать свои зонды нам в голову, чтобы выкачать память. Но не получилось - что-то вмешалось и спасло нас. И оно пришло из окрестностей Гадеса. Возможно, это был периферийный орган самого Гадеса, тоже что-то вроде зонда.
        Клавэйн придвинул к себе отчет:
        - Ты говорила о контакте с человеческим разумом.
        - Это был Дэн Силвест, - ответила Хоури. - Тот самый самовлюбленный негодяй, который и заварил всю эту кашу. Много лет назад ему удалось проникнуть в матрицу Гадеса; он прошел тем же путем, что и амарантийцы, бежавшие от ингибиторов.
        - И ты считаешь, что Силвест - или то, чем он к тому времени стал, - помешал ингибиторам расправиться с тобой и Торном? - спросил Клавэйн.
        - Да, я уверена: это был он. Когда его сознание коснулось моего, я ощутила… Назовите это раскаянием или сожалением. Словно он в конце концов понял, что натворил, какие ужасы навлек на человечество, потакая своему любопытству. Словно желал теперь искупить хоть малую долю вины.
        Клавэйн улыбнулся:
        - Лучше поздно, чем никогда.
        - Конечно, он не мог творить чудеса, - продолжала Хоури. - Посланник, направленный Гадесом к Рух, отпугнул машины-убийцы, дав нам возможность вернуться к Илиа. И все равно это был знак, намек на то, что если мы хотим противостоять ингибиторам, то Гадес способен помочь. Кто-то из нас должен был войти в Гадес.
        - И вызвалась ты? - спросил Клавэйн.
        - Да, - ответила Хоури. - Я вошла тем же путем, что и раньше, поскольку знала: этот способ работает. Не через парадную дверь - объект на орбите Гадеса, - как сделал Силвест. Нет, я упала прямо на звезду. При этом мне пришлось умереть: гравитационное поле Гадеса разорвало меня в клочья. Потом Гадес восстановил меня, собрал внутри себя заново. К счастью, ничего из этого я не помню.
        Скорпион подумал, что Хоури едва ли представляет на самом деле случившееся с ней внутри Гадеса. По крайней мере, момент вхождения в звезду начисто стерт из ее памяти. Она уже излагала свою версию: ее тело и сознание были физически реконструированы внутри звезды и сохранялись там в небольшом «пузыре» обычного пространства-времени, надежно защищавшем ее от разрушительного гравитационного поля Гадеса. Вполне возможно, так оно и было. С равной вероятностью эту историю могли придумать для нее обитатели Гадеса, некогда бывшие людьми. Но факт остается фактом: Хоури общалась с существами, обитающими в нейтронной звезде, - и, что еще важнее, ей удалось потом покинуть звезду и вернуться в обычное пространство.
        Скорпион пытался уложить в уме эти события, когда его браслет требовательно запищал. Заметив, что свинья поднялся из-за стола, Хоури прервала рассказ.
        Раздраженный тем, что его отвлекли, Скорпион приблизил к лицу браслет и вытянул из него наушник:
        - Слушаю и надеюсь, у вас что-то важное.
        В наушнике зазвучал слабый и далекий голос. Скорпион узнал офицера СБ, встречавшего его при высадке из шаттла.
        - Сэр, думаю, вам нужно это знать.
        - Давай быстрее.
        - Докладывают о явлении третьего рода на пятьсот восемьдесят седьмом. За полгода это самое сильное.
        Как будто Скорпион нуждался в пояснениях!
        - Кто видел?
        - Пэлфри, из бригады откачки.
        Скорпион понизил голос и плотнее прижал наушник. Он чувствовал на себе взгляды всех присутствующих.
        - И что именно увидел Пэлфри?
        - Как обычно, сэр: немного, но достаточно, чтобы перепугаться. Не знаю, согласится ли он снова туда спуститься.
        - Допроси его, все запиши, прикажи держать язык за зубами. Понятно?
        - Понятно, сэр.
        - После этого переведи его на другую работу. - Скорпион замолчал и нахмурился, обдумывая услышанное. - Отставить! Я сам поговорю с ним. С корабля не отпускать.
        Не дожидаясь ответа, Скорпион дал отбой, вставил наушник обратно в браслет и вернулся к столу. Сев на свое место, он жестом попросил Хоури продолжать.
        - Что случилось? - спросила она.
        - Ничего, не беспокойся.
        Глава четырнадцатая
        Арарат, год 2675-й
        Комната, в которой Пэлфри приказали дожидаться Скорпиона, представляла собой крошечную пристройку к большому складу насосной службы, которой ставилось в обязанность по возможности осушать нижние уровни корабля. Изогнутые стены комнатушки были покрыты останками чумы, застывшими серо-зелеными восковыми натеками. Гладок был только пол из листового металла. К полу был привинчен болтами обшарпанный стол, доставленный со склада центральной хозяйственной службы; на нем стояли пепельница, банка, до середины наполненная чем-то похожим на деготь, и детали нескольких насосов. Рядом с деталями лежал шлем - как предположил Скорпион, от какого-то скафандра, - с отслаивающимся чешуйками серебристым покрытием. За столом сидел Пэлфри и безостановочно курил, его глаза были красны от усталости, редкие черные волосы прилипли к обожженной солнцем коже. На рабочем был комбинезон цвета хаки с множеством карманов, с шеи на истрепанном шнурке свисал дыхательный аппарат.
        - Мне сказали, ты что-то видел. - Скорпион передвинул стул, противно скрипнув его ножками по полу, уселся верхом и положил руки на спинку.
        - Да, я рассказал начальнику. Мне бы домой…
        - Твой начальник не сообщил мне, что именно ты видел. Я бы хотел услышать подробности. - Скорпион улыбнулся рабочему. - А потом мы пойдем домой.
        Пэлфри потушил сигарету в пепельнице.
        - Вы что, не верите мне?
        У Скорпиона усилилась головная боль.
        - С чего ты взял?
        - Все знают, что вы не верите в явления. Считаете их нашими выдумками: мол, мы пытаемся увильнуть от работы, не хотим торчать на нижних уровнях.
        - Что ж, правильно: я считаю, что вашему начальству нужно наладить работу на нижних уровнях, и не верю всем докладным, которые ложатся на мой стол. Хотя некоторые из них кажутся вполне правдивыми. Например, когда сообщают о явлениях в одной зоне, в смежных отсеках или на соседних уровнях. Словно капитан специально хочет указать нам там на что-то, а потом, добившись своего, снова прячется. Ты раньше видел явление?
        - Нет, первый раз, - ответил Пэлфри, сжимая дрожащие руки в кулаки.
        У него были худые пальцы, а костяшки красные, похожие на готовые лопнуть волдыри.
        - Расскажи, что ты видел.
        - Я был один. Ближайшая группа ремонтировала насос тремя уровнями ниже. Я спустился взглянуть на другой насос - он, похоже, перегрелся. У меня, кроме ящика с инструментами, ничего не было. Я не собирался задерживаться. Никто не любит ездить на нижние уровни, особенно в одиночку.
        - А я слышал, работать в одиночку ниже шестисотого уровня не положено.
        - Ну да…
        - Как же случилось, что ты там оказался без напарника?
        - Если бы мы работали по правилам, через неделю корабль затопило бы.
        - Вот оно что?
        Скорпион постарался изобразить удивление, хотя слышал этот довод по десять раз в неделю. Каждая служба считала, что трудится не за страх, а за совесть, за пределами возможного и уж всяко больше других. Однако чрезвычайные происшествия на колонию сыпались градом. Но об этом знали только Скорпион и пятеро его ближайших помощников.
        - Мы не нарушаем графика, - заявил вдруг Пэлфри, словно Скорпион вел речь именно об этом.
        - Расскажи-ка лучше о явлении. Ты спустился проверить насос. И что дальше?
        - Краем глаза я заметил какое-то движение. Поначалу не понял, что это, - внизу темно, освещение почти нигде толком не работает. Может померещиться что угодно, но мы привыкли и не лезем сразу на стенку с перепугу. Но когда я посветил фонарем и пригляделся, то понял: там что-то есть.
        - И что это было?
        - Вроде механизма. Всякий утиль. Детали от старых насосов, от сервороботов. Провода, шланги. Это барахло валялось там, может, лет двадцать.
        - Ты увидел старые детали и решил, что это явление?
        - Это не просто детали, - зачастил вдруг Пэлфри. - Все было собрано в одно целое, и оно имело форму, словно кто-то специально монтировал. Силуэт как у человека. Оно стояло там и смотрело на меня.
        - Ты слышал, как оно подошло?
        - Нет. Я же сказал, это был просто мусор, хлам. Гнил там испокон веков, а потом заметил, как я подхожу.
        - Ты увидел эту штуковину - и?..
        - Она смотрела на меня. Голова, собранная из сотни мелких деталей, кивнула мне, как знакомому. И я даже увидел лицо и выражение этого лица. Это была не просто машина. У нее внутри был разум. И он явно чего-то хотел. - Пэлфри замолчал, потом с неохотой выдавил: - У меня душа в пятки ушла.
        Скорпион побарабанил пальцами по спинке стула:
        - Может, тебе полегчает, если я скажу: ты наблюдал явление третьего рода. Первый род означает локальное изменение в атмосфере корабля: необъяснимые порывы ветра, падение температуры. Это случается очень часто, почти ежедневно. И как правило, редко имеет отношение к капитану.
        - Такое мы частенько замечаем, - подтвердил Пэлфри.
        - Явления второго рода наблюдаются реже. Это голоса, произносящие слова или целые фразы, иногда несколько фраз. Тут тоже нельзя быть уверенным - от страха легко принять за голос вой ветра и даже услышать пару-тройку слов.
        - У меня не тот случай.
        - Да, конечно. Далее следуют явления третьего рода: физическое присутствие, трансформация, иными словами, манифестация посредством изменения местной структуры корабля - к примеру, на стене может появиться лицо - или с использованием доступного механизма или групп механизмов. Ты видел именно это.
        - Что ж, вы меня обрадовали.
        - Надеюсь. Хочу добавить: что бы ни говорили, еще ни одно явление никому не причинило вреда, и только пятеро рабочих наблюдали третий род, да и то по одному разу.
        - Больше я вниз не пойду.
        - Я и не прошу. Тебя переведут - будешь трудиться на верхних ярусах или на суше.
        - Чем скорее я уберусь с корабля, тем лучше.
        - Отлично. С этим мы разобрались.
        Скорпион поднялся, страшно скрипнув стулом.
        - Больше ничего? - спросил Пэлфри.
        - Ты рассказал все, что я хотел услышать.
        Пэлфри потыкал окурком в пепельницу:
        - Я видел призрака, и меня допросил самый большой начальник в колонии. Это ничего не значит?
        - Да просто я как раз в этот момент оказался на корабле, вот и решил поговорить с тобой.
        Человек взглянул на Скорпиона с недоверчивым выражением, которое тот редко видел на лицах свиней.
        - Что-то назревает.
        - Не понял…
        - Дело серьезное, иначе бы вы не тратили время на разговор с простым работягой.
        - У нас все серьезно, такая уж наша жизнь.
        - Но тут случай особый. - Пэлфри улыбнулся, как улыбаются люди, когда им кажется, будто они поняли то, что от них пытались скрыть. - Я слышал про все остальные явления. Про те, что ребята видели не в мои смены.
        - И решил?..
        - Призраки приходят все чаще. И это началось не вчера и не неделю назад, а, пожалуй, недели три или даже месяц. Я и был уверен: скоро что-нибудь увижу.
        - Что ж, любопытный вывод.
        - Встретив внизу капитана, я понял: он чем-то обеспокоен. Но что я могу знать? Я всего лишь мастер по ремонту насосов.
        - Понятно, - кивнул Скорпион.
        - По-вашему, что-то надвигается, верно? Иначе это явление не заинтересовало бы вас так. Небось в последнее время уже многих допросили. Вас беспокоят намерения капитана.
        - Капитан на нашей стороне.
        - Вам хочется в это верить! - торжествующе усмехнулся Пэлфри.
        - Нам всем хочется в это верить. Если только ты не предложишь другого способа убраться с планеты, капитан - наша единственная надежда.
        - Таким тоном говорите, что хочется срочно купить билет.
        Скорпион задумался, а не сказать ли мастеру, что так оно и есть, - просто чтобы сбить с него гонор. Потом он решил, что Пэлфри ему не очень-то нравится. Обязательно распустит язык. А меньше всего сейчас нужна паника вдобавок к устроенной Хоури суматохе.
        Пришлось отказаться от маленькой радости из тех, которые позволяет власть.
        Скорпион резко наклонился вперед, и вонь Пэлфри обрушилась на него стенобитной машиной.
        - Одно слово о нашем разговоре, - сказал он механику, - и тебе больше с насосами не работать. Ты станешь проблемой для нас.
        Скорпион поднялся на ноги, решив оставить Пэлфри наедине с его мыслями.
        - Об этом меня просить не надо, - сказал Пэлфри, протягивая помятый серебристый шлем.
        Скорпион взял шлем и повертел в руках. Вещь оказалась тяжелее, чем выглядела.
        - Это разве не твой?
        - Не мой. Я нашел его там, внизу, среди барахла, когда закончилось явление. Вроде раньше этой штуковины там не было.
        Скорпион внимательно осмотрел вещь. Судя по конструкции, что-то очень старое. Над небольшим прямоугольным визором - цепочка прямоугольных иконок с простыми символами разных цветов. Кресты и полумесяцы, полоски и звезды.
        «Что бы это значило?» - подумал свинья.
        Хела, год 2727-й
        Предоставленная самой себе, Рашмика занялась осмотром каравана. Помещений было много и места в них предостаточно, однако она довольно быстро обнаружила, что все машины внутри похожи. Куда бы она ни направилась, везде ее встречал дурной запах, туда-сюда бродили паломники, сновали торговцы. Встречались и вариации, но столь незначительные, что они мало интересовали Рашмику. Чего ей действительно хотелось, так это выбраться наружу, на крышу каравана.
        С тех пор как она последний раз видела Халдору, прошло много месяцев, и вот теперь газовый гигант наконец выбрался из-за горизонта и по мере приближения каравана к Пути поднимался все выше к зениту. Так же росло и желание Рашмики отыскать лазейку на крышу, растянуться там лицом кверху и смотреть на огромную планету. Но как она ни пыталась, двери не слушались ее и не открывались. Рашмика перепробовала разные места в разные часы, надеясь проскочить во время пересменки охраны, но крыша была надежно защищена, вероятно, потому, что там находилось много чувствительного навигационного оборудования.
        Она возвращалась из очередного тупика, когда вдруг нос к носу столкнулась с квестором. На плече у него, как обычно, сидел зеленый зверек. Показалось ли Рашмике, или с передней лапой зверька действительно что-то не так? Очень уж она похожа на культю.
        - Могу я вам чем-нибудь помочь, мисс Эльс?
        - Я гуляла по каравану, осматривалась. Это не запрещено?
        - Не запрещено, хотя есть некоторые ограничения. - Квестор кивком указал в конец коридора, на дверь за спиной Рашмики. - Например, крыша - одно из тех мест, куда проход закрыт.
        - Я и не думала идти на крышу.
        - Не думали? Тогда, наверное, вы заблудились. Потому что это дверь на крышу. Там нет ничего интересного, поверьте.
        - Мне хотелось посмотреть на Халдору.
        - Но вы же ее видели много раз.
        - Последний раз довольно давно, а так высоко над горизонтом - никогда, - ответила Рашмика. - Я хочу увидеть Халдору в зените.
        - Что ж, тогда нужно еще немного подождать. А теперь… с вашего позволения.
        Квестор протиснулся к двери мимо Рашмики, на миг неприятно прижался к ней животом.
        Зеленый зверек взглянул на девушку фасетчатыми глазами.
        - Пусть тот, кто сам без греха, первым бросит камень, - сказал он.
        - Куда вы идете, квестор? На вас нет скафандра.
        - Вам пора, мисс Эльс.
        В темную нишу рядом с дверью, которую случайный посетитель, вероятно, и не заметил бы, квестор сунул руку, постаравшись сделать это быстро и скрытно. Рашмика услышала щелчок, словно сработал потайной механизм.
        Дверь открылась перед квестором, и он шагнул в проем. Дальше в красном свете Рашмика увидела несколько аварийных комплектов и скафандры в шкафах.
        Девушка снова пришла сюда через несколько часов, удостоверившись, что квестор вернулся внутрь каравана. Прихватила собственный скафандр, свернутый и затолканный в сумку, чтобы незаметно пронести его через гудящие помещения. Она тронула ручку двери: как и раньше, та была заперта. Но, сунув руку в замаскированную нишу, которую квестор пытался утаить от нее, нашла там рычаг. Нажав, Рашмика услышала щелчок дверного замка. По идее, тут еще должен быть страховочный механизм, не позволяющий отпереть внешнюю дверь, пока открыта внутренняя. Но опасения оказались напрасны - внутренняя дверь распахнулась перед ней, как давеча перед квестором. Проскользнув в проем, девушка закрыла ее за собой и надела скафандр. Проверив запас воздуха, она с облегчением отметила, что его достаточно, и ощутила кратковременное дежавю, вспомнив, как делала то же самое, покидая дом.
        Припомнила она также, что тогда резервуар был заполнен не до конца, словно кто-то недавно попользовался ее скафандром. Она не придавала этому значения, но теперь вдруг ощутила тревогу, а затем память подбросила еще кое-что. Снаружи возле люка виднелись следы, подтверждавшие, что кто-то недавно пользовался шлюзом и ее скафандром. Следы были маленькие и могли принадлежать матери. Но и следы самой Рашмики ничем не отличаются от них.
        Она вспомнила также, что полиция подозревает ее во взрыве склада, ищет как диверсантку. А побег из поселка, конечно же, укрепил подозрения. Но погоню за ней посылать не стали, потому что прямых доказательств, скорее всего, нет.
        Что все это значит? Если Рашмика взорвала склад, то как она может не помнить? Более того, зачем она сделала это, ведь такая выходка совершенно бессмысленна? «Нет, - сказала она себе, - я ни при чем. Просто случайно подозрение пало на меня».
        Но сомнения продолжали ее мучить.
        Через десять минут Рашмика уже стояла на крыше огромной машины, в безвоздушном пространстве, под усыпанным звездами небом. Мысли о взрыве на складе никак не отпускали ее, но усилием воли ей удалось сосредоточиться на том, что окружало ее в данный момент.
        Рашмика припомнила, что произошло в коридоре, когда она встретила квестора. Странная встреча. Наверняка в караване множество выходов на крышу, но квестор наткнулся на пассажирку у той самой двери, которую она пыталась открыть. Могло быть так, что квестор следил за ней, за ее блужданиями по маленькой империи на колесах? Разговаривая с Рашмикой, он хотел что-то скрыть. Это было написано на его лице, читалось во вскидываемых на мгновение бровях. Он чувствовал себя виноватым, оттого что следил за ней? Наверняка квестору не часто выпадает шанс полюбоваться девушкой ее лет, вот он и таращился, и его кошмарная зверушка тоже.
        То, что квестор подсматривает, - плохо. Ну да ладно - она недолго пробудет на караване, а сейчас ее больше всего интересует, что находится на крыше. Если квестор следил, то легко мог остановить ее, пока она надевала скафандр и поднималась на крышу. Но никто не остановил; наверное, квестор занят или решил не мешать ей - пусть попадет туда, куда так стремится.
        Она почти сразу забыла о квесторе, увлеченная открывшимися кругом видами.
        До сих пор Рашмика ни разу не видела исчезновений. На ее веку они случились дважды. Причем в одном случае Халдора виднелась с Равнины Вигрид, но в то время Рашмика была в школе. Конечно, она знала: заметить что-нибудь очень сложно, даже если тебе очень повезет и в великий момент ты окажешься снаружи, на льду. Явление продолжалось всего-то долю секунды. Что оно было, ты всегда узнаёшь слишком поздно. Единственные, кто успевал заметить исчезновение, - за исключением Куэйхи, с которого все началось, - это сектанты, давшие обет непрерывно наблюдать за Халдорой. Но они вынуждены были молиться о том, чтобы не моргнуть в самый важный момент. Борясь со сном при помощи наркотиков и избирательной нейрохирургии, они доводили себя до полубезумного состояния.
        Рашмика не могла представить себе веру такой силы, но, с другой стороны, ей никогда и не хотелось примкнуть к церкви. Она была не прочь увидеть исчезновение, но именно потому, что считала его рациональным природным явлением, а не доказательством Божественного промысла космических масштабов. Стыдно, считала она, если ты не можешь похвастаться, что своими глазами видела этакое диво. Поэтому в детстве, когда Халдора висела над горизонтом и у Рашмики появлялась свободная минутка, девочка спешила наружу, посмотреть на газовый гигант. Конечно, это ничто по сравнению с бесконечным бдением церковных наблюдателей, да и, по статистике, шанс увидеть пропажу Халдоры ничтожен, но она все равно выходила на поверхность, презрев статистику и тех, кто не разделял с нею исследовательского энтузиазма.
        Крыша каравана была сплошь усажена опасными предметами - тут и ящики генераторов, и радиаторные решетки, и выпускные клапаны, и змеи силовых и коммуникационных кабелей. Все казалось очень старым, смонтированным много лет назад. Рашмика прошла в одну сторону, потом в другую, строго вдоль ограждения эксплуатационных мостков. Добравшись до края машины, девушка глянула вниз и содрогнулась - так далека была земля и так медленно она двигалась.
        На крыше никого не было, по крайней мере на этой машине.
        Она посмотрела вверх, задрав голову, насколько позволяло сочленение шлема и скафандра. В небе было полным-полно движущихся в разные стороны огоньков. Казалось, Рашмику окружают две независимые небесные сферы, два прозрачных звездных глобуса, один внутри другого. В первый миг от этого зрелища всегда кружилась голова. Прежде лишь секундное недомогание - но здесь, на высокой крыше движущейся машины, это головокружение было смертельно опасным.
        Рашмика покрепче ухватилась за поручни, опустила голову и вгляделась в горизонт. Потом, успокоившись, снова посмотрела на небо.
        Впечатление, будто она попала в середину пары сфер, было не совсем уж обманчивым. Огоньки, усеивающие б?льшую сферу, были невообразимо далекими звездами; на меньшей сфере кружили корабли ультра, отражая солнце идеально полированными поверхностями. Время от времени та или иная звездочка выбрасывала луч яркого света, корректируя маневровой дюзой положение на орбите или готовясь к отбытию.
        Рашмика слышала, что в последнее время на орбите Хелы находится от тридцати до сорока кораблей; одни улетают, другие прилетают. Как правило, это малые суда - ультра побаиваются Халдоры и оставляют большие корабли подальше от планеты. Рашмика видела в основном шаттлы для полетов внутри системы, способные принять на борт партию замороженных паломников и несколько торговцев-ультранавтов. Корабли, которые летали от Хелы к орбите, были еще меньше: церкви не разрешали крупным судам приближаться к поверхности.
        Корабли для межзвездных рейсов приходили на орбиту Хелы крайне редко. Когда появлялся субсветовик, он висел в небе подобно елочной игрушке, скользя от горизонта к горизонту по невидимым рельсам. За свою жизнь Рашмика видела субсветовики всего несколько раз; большие суда вселяли в нее одновременно страх и восторг. Ее мир - это корка льда, налипшая на камешек, - все очень непрочно. Висевшие рядом с Хелой звездолеты, особенно когда они опробовали главные двигатели, напоминали поднесенный к снежку сварочный аппарат.
        Волнами накатывало головокружение; затекла шея. Рашмика снова посмотрела на горизонт. У нее довольно удобный скафандр, но он явно не предназначен для осмотра достопримечательностей.
        А вот и Халдора. Газовый гигант уже на две трети поднялся над горизонтом. На Хеле нет воздуха, поэтому не бывает облаков и туманов, и невозможно определить, находится объект в десятках или в миллионах километров от тебя. Газовый гигант казался продолжением планеты, на которой стояла девушка. У горизонта Халдора представлялась массивней, чем когда стояла в зените, но Рашмика знала: это просто обман зрения, случайный побочный эффект работы мозга. Халдора в небе Хелы раз в сорок больше, чем Луна в небе Земли. Рашмика часто думала об этом и удивлялась: сущая малявка, а занимает столь видное место в земной литературе и мифологии.
        С того места, откуда она смотрела, Халдора представлялась толстым месяцем. Даже не опуская контрастного фильтра, Рашмика различала цветные пояса, пересекающие газовый гигант от полюса до полюса: охра и сепия, морковь и солома, киноварь и янтарь. Она видела причудливые завитушки и зазубрины там, где краски смешивались или блекли, и яростный пурпурный глаз урагана, как сучок в доске. Она видела крошечные пятнышки - тени других лун, которые во множестве кружили около Халдоры, и бледную дугу единственного кольца вокруг гиганта.
        Рашмика опустилась на корточки. Сидеть в скафандре было так же неудобно, как смотреть вверх, но она оставалась в этой позе, сколько хватило выдержки. Все это время она смотрела на Халдору, умоляя ее исчезнуть, страстно желая увидеть то, что повлекло сюда поселенцев. Но планета продолжала висеть над горизонтом, словно гвоздями прибитая к горам Хелы, близкая: только протяни руку - и коснешься. И такая же реальная, как все, что Рашмика видела на своем веку.
        И тем не менее, подумала она, Халдора исчезает. В этом не сомневается никто, по крайней мере из тех, кто хотя бы недолго пожил на Хеле. Если долго глядеть на Халдору, можно - если только ты не патологический неудачник - увидеть, как гигант скроется с глаз.
        Просто сегодня не ее день.
        Рашмика встала и направилась туда, откуда вышла на крышу, к задней части машины. Ей был виден весь караван, длинная процессия; машины поднимались и опускались волнами, преодолевая небольшие холмы, по которым проходила дорога. Со времени ее прибытия караван стал еще длиннее: к его корме в какой-то момент без лишнего шума присоединилась дюжина машин. Он будет постепенно расти, пока не доберется до Вечного Пути, где разделится на части и каждая часть направится к своему собору.
        Рашмика достигла конца эксплуатационной дорожки, противоположного края машины. Ее и другую машину разделял проем, через который был перекинут мостик из листового металла. Издалека это было незаметно, но теперь она поняла, что расстояние между машинами и высота мостика над землей все время меняются, отчего узкая конструкция дергается и гнется, словно агонизирующее живое существо. Вместо прочных перил, как те, за которые держалась Рашмика, мостик был огражден металлическими тросами. Ниже, на полпути к земле, виднелся воздухонепроницаемый переходник-гармошка. Он выглядел не таким опасным, как мостик.
        Можно вернуться внутрь и перейти по этой гармошке в другую машину, подумала Рашмика. Или можно решить, что на сегодня она нагулялась. Не стоит, едва выбравшись из дому, искать неприятностей, ведь впереди долгий путь.
        Рашмика попятилась, но только на секунду. Потом вернулась к мостику и расставила руки так, чтобы держаться за оба троса. Мостик скрипел, металлические листы ходили ходуном, сквозь щели виднелась ужасная пропасть. Девушка шагнула вперед, утвердив башмак скафандра на первом листе.
        Мостик был совсем ненадежным, металл под ней двигался словно живой, ни на мгновение не останавливаясь.
        - Иди, - шепотом приказала себе Рашмика.
        Она сделала еще шаг; теперь на мосту были обе ноги. Передняя машина вздымалась и опускалась. Мостик колыхался под ногами, раскачивал девушку из стороны в сторону. Она держалась крепко. Больше всего на свете хотелось повернуть назад, но тонкий и далекий голосок внутри ее говорил: надо идти. Голосок твердил, что если не хватит храбрости на этот простой поступок, что уж говорить о поисках брата.
        Рашмика сделала еще один шаг. Она шла через мост. Она должна была пройти до конца.
        Глава пятнадцатая
        Арарат, год 2675-й
        Кровь быстро вошел в конференц-зал, держа под каждой мышкой рулон. Положив их на стол, раскатал один по столешнице; карта послушно расправлялась под его руками. Лист толстой желтоватой бумаги размером со стол на ощупь напоминал кожу. По приказу Крови изображение приподнялось над поверхностью и образовало условный рельеф Арарата, потом затенилось в соответствии с положением дня и ночи на данный момент. Тонкими светящимися линиями прочертились меридианы и параллели, у каждой линии показались крохотные цифры.
        Наклонившись к столу, Хоури несколько секунд изучала карту. Повернув ее немного к себе, указала на цепочку островов:
        - Где-то здесь… Километров тридцать от пролива и восемьдесят на север от этой точки.
        - Карта обновляется в реальном времени? - спросил Клавэйн.
        - Средняя частота обновления - раз в два дня, - ответил Скорпион. - Иногда реже. Зависит от взаимного положения спутников и высотных зондов, а также от облачности. А почему ты спрашиваешь?
        - Потому что там, куда показывает Ана, кажется, и впрямь что-то есть.
        - Да, верно, - подтвердила Хоури. - Корабль Скади. Ведь это он?
        Скорпион наклонился, чтобы рассмотреть белое пятнышко.
        - Это не корабль, - наконец сказал он. - Просто кусок льда, небольшой айсберг.
        - Ты уверен? - спросил Клавэйн.
        Кровь стукнул копытом в указанное Хоури место:
        - Давайте проверим. Карта: десятикратное увеличение.
        Поверхность планеты начала расползаться, уходя за края карты. Белая точка в океане росла, пока не достигла размеров ногтя большого пальца. Кровь велел карте прибавить контрастность и включить фильтры, однако новые подробности не появились, только стало заметно, что айсберг тает и во все стороны от него по морю расходятся светлые полосы холодной воды.
        - Это не корабль, - заключил Скорпион.
        Клавэйн так не считал:
        - Ана, на чем прилетела Скади? Вроде ты говорила, на корвете класса «Мурена»?
        - Я не эксперт по кораблям, но да, я это говорила.
        - Ты сказала, что его длина пятьдесят метров. Вполне подходит для легкого корвета. Любопытно, что айсберг примерно такого же размера. Если и побольше, то ненамного.
        - Наверное, совпадение, - предположил Кровь. - Ты же знаешь, в этих широтах часто встречаются айсберги. Иногда заплывают и дальше на юг.
        - Но сейчас в этом районе нет других айсбергов, - возразил Клавэйн.
        - Все равно, - сказал Скорпион. - Эта штуковина кораблем быть не может. С чего бы ему покрываться льдом? Вроде при вхождении в атмосферу корабли разогреваются, а не мерзнут. И почему лед еще не растаял?
        - Узнаем, когда доберемся, - пообещал Клавэйн. - А пока обсудим практическую сторону вопроса. Мы не хотим спугнуть Скади, ведь она может сгоряча натворить бед. Поэтому подберемся к ней тихо и без воздушного прикрытия. Я предлагаю лететь на шаттле; пилотом будет Антуанетта. Вот здесь, - Клавэйн указал на точку к югу от айсберга, - мы сбросим две или три лодки и остаток пути преодолеем по морю. Возьмем хирургическое снаряжение и оружие ближнего боя, ничего лишнего. Если вдруг сочтем нужным уничтожить корабль, в любой момент сможем вызвать штурмовик с большой земли. - Клавэйн поднял глаза, не отрывая палец от карты. - Если отправимся сегодня засветло, то окажемся в районе айсберга на рассвете и у нас будет целый день на переговоры со Скади.
        - Погодите минутку, - чуть улыбаясь, вступил в разговор доктор Валенсин. - Прежде чем приступим к сборам, скажите, неужели вы действительно воспринимаете все это всерьез?
        - А вы не воспринимаете? - спросил Клавэйн.
        - Она мой пациент, - ответил Валенсин, сочувственно взглянув на Хоури. - Я могу утверждать, что эта женщина не ведет себя как явная психопатка. У нее сочленительские имплантаты, и, если такие же были у ее ребенка, когда он находился в утробе, между ним и матерью была возможна связь. Это необычно, но Ремонтуар мог вживить плоду имплантаты посредством дистанционной микрохирургии. Учитывая возможности медицины сочленителей, не будет абсурдным допущение, что Скади извлекла ребенка из утробы матери, не оставив при этом следов хирургического вмешательства. Но как понимать остальное? Например, утверждение Хоури, будто в космосе, практически у нас на пороге, идет война? Вам не кажется, что это притянуто за уши?
        - Мне не кажется, - ответил Клавэйн.
        - Попрошу объяснить. - Валенсин огляделся в поисках поддержки.
        Клавэйн постучал пальцем по виску:
        - Не забывайте, что я тоже сочленитель. В последний раз, когда была возможность проверить механику в моей голове, там все работало.
        - Нисколько не сомневаюсь, - кивнул Валенсин.
        - О чем вы забыли, так это о ее чувствительности. Она способна обнаруживать в окружающем пространстве и усиливать поля, генерируемые имплантатами других сочленителей. При отсутствии помех два сочленителя могут мысленно общаться на расстоянии до десяти метров без дополнительных усилителей. Наше «железо» преобразует сигналы в паттерны, которые способна интерпретировать органическая часть мозга посредством структур визуальной грамматики, которыми оперирует центр восприятия.
        - Для меня это не новость, - буркнул Валенсин.
        - Тогда подумайте о возможных последствиях. Что, если над нашими головами действительно идет война - масштабная, по всей звездной системе, с применением любых методов и средств? В ходе такой кампании может возникать огромное количество случайных электромагнитных шумов, значительно более мощных, чем обычные сигналы сочленителей. Предположим, мои имплантаты улавливают эти сигналы, но не могут их верно интерпретировать. Из-за этого в мой биологический мозг поступают различные полусформировавшиеся образы. Мозг делает все возможное, чтобы отсортировать этот случайный поток, и в результате я вижу лица и фигуры в небе.
        - Он и раньше говорил про свои видения, - заметил Скорпион.
        - Фигуры, знаки, предвестия, - продолжал Клавэйн. - Это началось два-три месяца назад. Хоури сказала, что флот прибыл девять недель назад. Все слишком хорошо совпадает. Я решил, что схожу с ума, а получается, слышу отголоски войны.
        - Старый опытный солдат, - кивнул Скорпион.
        - Я к тому, что сказанное Хоури считаю правдой, - заявил Клавэйн. - Какой бы странной ни казалась ее история.
        - Даже то, что она рассказала о Скади? - спросил Валенсин.
        Клавэйн почесал подбородок. Его глаза закрылись, превратились почти в щелки, словно он углубился в свои мысли, обозревая поле возможностей.
        - В особенности то, что она рассказала о Скади, - ответил он.
        Хела, год 2727-й
        Рашмика смотрела только вперед. Она уже почти добралась до соседней машины. На ее крыше виднелись люди в скафандрах, занятые какими-то делами, переходящие с одного эксплуатационного мостика на другой. Ворочались краны, нагруженные палетами с тяжелым оборудованием. По сверхъестественной механической точности движений угадывались сервороботы. Огромный караван, составленный из множества разнообразных машин, требовал постоянного ухода и ремонта. Точно собор в миниатюре, подумала Рашмика.
        Наконец под ее ногами оказалась относительно прочная поверхность - соседняя крыша. Эта машина передвигалась не на колесах, а на механических ногах, поэтому вместо монотонного хруста льда и камня снизу доносился мерный топот железных ступней, ритмично поднимаемых и опускаемых поршнями. Проем между машинами, через который Рашмика только что перебралась, выглядел совсем не страшно - всего несколько метров, - но она не сомневалась, что возвращение назад тоже дастся ей нелегко.
        А пока можно осмотреться. Эта крыша устроена немного по-другому, здесь больше порядка, от прикосновений ничто не шатается и не лязгает. По краям расставлены несколько ящиков с оборудованием, между ними, тоже с краю, аккуратно проложены кабели и шлейфы.
        На середине крыши, занимая ее б?льшую часть, находилась наклонная плита, приподнятая под углом поршнями. Рашмика заметила ее, еще когда ледокат Крозета подъезжал к каравану, и в своем поселке ей тоже случалось видеть такие солнечные батареи, страховка на случай поломки главного генератора. Солнечные батареи состояли из точно подогнанных друг к другу миниатюрных квадратных фотоэлектрических элементов, поблескивающих на солнце зеленью и синевой. Но на этот раз никаких солнечных батарей не оказалось; вместо этого на наклонных поверхностях рядами лежали темные, словно распятые фигуры. Рашмика пересчитала распятых: их было тридцать шесть, расположенных квадратом: шесть в длину, шесть в ширину; каждая фигура размером с человека.
        С некоторым трепетом она подошла ближе. На наклонной плите действительно лежали люди, их руки и щиколотки удерживались ремешками, пятки упирались в маленькие подножки. При ближайшем рассмотрении оказалось, что все одеты одинаково, в шоколадного цвета рясу по колено, с капюшоном, подпоясанную белым витым шнуром с кистями. Под капюшонами зеркально блестели визоры скафандров. Лиц Рашмика не видела, только отражение медленно движущейся местности и саму себя, как незначительную деталь этого ландшафта.
        Все распятые смотрели на Халдору. Теперь стало ясно: наклон плиты обеспечивал наиболее удобное наблюдение за поднимающейся над горизонтом планетой. По мере приближения каравана к Пути и движущимся по нему соборам платформа опускалась все ниже, чтобы на Пути лечь горизонтально, дав возможность тридцати шести наблюдателям глядеть точно в зенит.
        Паломники, поняла Рашмика. Караван подобрал их, проходя мимо поселков вблизи экватора. Очень может быть, что кое-кто прибыл сюда с Равнины Вигрид, возможно, даже из ее поселка.
        Рашмика смотрела на визоры скафандров и думала, обнаружили ли паломники каким-нибудь образом ее присутствие? Скорее всего, нет: наблюдатели стараются не отрывать взгляда от Халдоры и ждут чуда, поэтому они вряд ли замечают происходящее вокруг.
        Ее очень беспокоила та быстрота, с которой паломники в своей вере дошли до крайности. Скорее всего, они покинули родной кров считаные недели назад, а до той поры вели себя как нормальные члены поселковой коммуны. Наверняка и раньше были верующими, но в пустошах много дел, там невозможно отдаться религии со всей страстью. Эти люди должны были как-то уживаться в семьях и на работе, им приходилось шутить и смеяться при общении с другими. А здесь они свободны, ничто не ограничивает их религиозных устремлений. Очевидно, этому способствовала кровь Куэйхи, впрыснутая им в вены.
        Рашмика снова взглянула на извилистую линию каравана. Тут и там на крышах виднелись наклонные платформы. Если предположить, что на каждой находится одинаковое число паломников, получается, что всего их здесь более двухсот. Кроме этого, на Хеле много других караванов. Выходит, к сияющему Пути сейчас едут несколько тысяч паломников, а еще тысячи и тысячи бредут пешком, преодолевая немыслимые трудности.
        Мысль о тщетности этого паломничества, о пустой трате драгоценных человеческих жизней наполнила Рашмику возмущением и даже праведным гневом. Хотелось забраться на платформу и стащить с нее наблюдателя, заставив отвернуться от приворожившей планеты, смахнуть капюшон с его головы, прижаться шлемом к пустому зеркалу его визора - вдруг получится докричаться, пока не стало слишком поздно, до огарка человеческой сущности, который еще тлеет там? Вот бы швырнуть камень в лицевой щиток: один кратчайший миг убийственной декомпрессии - и нет больше твоей веры!
        Но при этом она понимала, что злится вовсе не на тех, кто действительно этого достоин. Рашмика просто боится за Харбина, ничего не ведая о его судьбе, - спрашивается, при чем тут паломники? Не в ее силах уничтожить церкви, и поэтому хочется отыграться на несчастных богомольцах, которые тянутся к этим церквям.
        Только отдав себе в этом отчет, Рашмика снова испытала гнев и отвращение - но теперь уже к собственной персоне. И не припомнить, когда еще она так себя ненавидела. Словно внутри у нее закрутилась стрелка компаса, выискивая новое стабильное направление. И мысль о том, что Рашмика способна испытывать отрицательные эмоции такой силы, не на шутку удивила и испугала ее.
        Усилием воли Рашмика заставила себя успокоиться. За все то время, что она смотрела на паломников, ни одна из привязанных к плите фигур не пошевелилась. В молитвенном покое застыла на скафандрах многочисленными и разнообразными складками шоколадная ткань ряс, словно вырезанная из твердейшего камня умелыми скульпторами. В зеркальных визорах продолжал скользить ландшафт. Может, это и к лучшему, что она ничего не увидела за лицевыми щитками.
        Рашмика повернулась и зашагала обратно к мостику.
        Глава шестнадцатая
        Арарат, год 2675-й
        Шаттл завис в нескольких метрах над водой. Спасательная команда собралась в заднем ангаре, дожидаясь, когда первая лодка будет освобождена от креплений и осторожно спущена на воду. Во все стороны простиралось темное бескрайнее море, тихое и гладкое, за исключением участка, на который падало тепловое излучение летательного аппарата. Ни ветерка, ни малейших признаков необычной активности жонглеров образами; и на течениях в этой части океана сказалось сезонное замедление. Судя по обновленным картографическим данным, айсберг за это время практически не сместился.
        Как только лодка оказалась на воде, в нее по очереди перебрались трое. Первым спустился Скорпион, потом офицер Сил безопасности Жакоте, последней была Хоури. За ними последовали герметичные металлические ящики с провизией, оружием и оборудованием; все это было спешно укрыто в водонепроницаемых отсеках по бортам лодки. И наконец, сверху передали инкубатор - прозрачную капсулу с днищем из молочного пластика и ручками для переноски. Это устройство спасатели принимали с особой осторожностью, словно внутри уже находился ребенок.
        После этого разомкнулись замки на концах швартовочных тросов, и Скорпион отвел лодку в сторону от шаттла. Шипение тепловых элементов летательного аппарата ослабло, зато вырос стон работающего на аккумуляторах лодочного мотора. Затем на воду была спущена вторая лодка. Васко проследил за снижением еще одного офицера СБ, женщины по фамилии Эртон. За ней последовал Клавэйн. Опустившись в лодку, старик едва удержался на ногах, но быстро восстановил равновесие. Потом Кровь помог Васко. Юноша полагал, что друг Скорпиона примет участие в операции, но Скорпион приказал Крови вернуться в Первый Лагерь и принять обязанности заместителя начальника колонии. Он с большой неохотой позволил Крови лететь к айсбергу, чтобы помочь с выгрузкой плавсредств.
        Во вторую лодку переправили груз, и она сильно просела, вода подступила пугающе близко к бортам. Еще через секунду были отданы концы, и женщина, запустив мотор, направилась к Скорпиону. После недолгого совещания часть груза перенесли со второй лодки на первую, чтобы уменьшить осадку.
        - Ну, ты готов? - обратилась Эртон к Васко. - Еще не поздно вернуться.
        Эртон начала задирать парня еще на борту «Ностальгии по бесконечности», на совещании по планированию операции. До того момента они почти не виделись: как и Жакоте, эта женщина была для Васко просто одним из офицеров Сил безопасности - старше его по званию и прослужившая на несколько лет дольше.
        - Считаешь, не стоило меня брать? - Он постарался, чтобы голос звучал спокойно. - Я тебе не нравлюсь?
        - Некоторые из нас заслужили право здесь находиться, - ответила Эртон. - Только и всего.
        - А я не заслужил?
        - Ты помог свинье, - негромко ответила женщина, - и он взял тебя сюда. До таких задач, как эта, ты не дорос, и до моего уважения тоже.
        - Без твоего уважения как-нибудь обойдусь, - ответил Васко. - Достаточно профессиональной этики.
        - Ну, на этот счет не беспокойся, - хмыкнула Эртон.
        Васко хотел что-то ответить, но она уже повернулась к тяжелой пушке Брейтенбаха, которую надо было закрепить на бортовой стойке.
        Малинин не знал, чем вызвана такая враждебность. Лишь тем, что он моложе и у него меньше опыта? Вздохнув, Васко принял участие в проверке и укладке снаряжения. Работа была не из легких и приятных: все самые хрупкие и сложные части - оружие, навигационное оборудование и средства связи - были покрыты серой водоотталкивающей смазкой. Она противно липла к рукам, вытягивалась длинными нитями.
        Приглушенно ругаясь, он вытер руки о штаны и едва успел заметить, как шаттл развернулся и улетел, оставив лодки в открытом море.
        Они прошли несколько километров по зеркальной воде. Порой над головами расходились облака, открывая темно-синие, с неровными краями, колодцы неба. Еще проглядывали звезды, но ни одного из спутников Арарата над горизонтом не было - довольно редкое зрелище. И никаких иных источников света, кроме пары прожекторов.
        Лодки шли в нескольких метрах друг от друга, почти борт в борт; моторы достаточно шумели, чтобы мешать разговорам. Еще в начале операции Васко решил, что самое для него лучшее - как можно реже открывать рот. Похоже, Клавэйн оценил его молчаливость, судя по одобрительному взгляду.
        Кроме того, парню нужно было многое обдумать. Он сидел в корме второй лодки, на планшире, и все заряжал и разряжал свое оружие, закреплял движения в мышечной памяти на тот случай, если однажды надо будет действовать не рассуждая. В сотый раз он задался вопросом, дойдет ли до стрельбы? Возможно, окажется, что кто-то кого-то просто не понял, и на этом все уладится.
        Но Васко чувствовал, что вероятность такого благополучного исхода крайне невелика.
        Они все ознакомились с историей Хоури и присутствовали на совещании, когда ей устроили перекрестный допрос. Б?льшая часть услышанного осталась для Васко непонятной, но в ходе дискуссии общая картина начала выстраиваться в его голове.
        Ясно было следующее: Ана Хоури вернулась из нейтронной звезды Гадес с телом погибшего Торна на руках и плодом в утробе. И это не просто нерожденный ребенок Хоури и Торна, но агент древнего разума - человеческого или инопланетного, - который скрывается в компьютерной матрице Гадеса. Аура является даром человечеству, в ее мозгу содержится информация, способная перетянуть чашу весов в войне с ингибиторами. Вполне возможно, она несет в себе и часть воспоминаний Силвеста, и саму отправку Ауры следует расценивать как его попытку искупления вины.
        Хоури была уверена, что содержимое мозга Ауры следует добыть и изучить как можно быстрее. Нет времени дожидаться, когда она родится на свет и тем более когда подрастет и научится говорить.
        Для этого с разрешения Хоури Ремонтуар использовал дронов-хирургов для помещения имплантатов в головы матери и дочери, пока Аура еще находилась в утробе. При помощи этих устройств женщина и ее ребенок могли обмениваться мыслями и делиться опытом. Хоури стала глазами и ртом Ауры, ей даже снились сны младенца, и порой она не могла различить, где заканчивается дочь и начинается она сама. Мысли чада проникали ей в мозг и самым прихотливым образом смешивались с ее собственными мыслями.
        Но интерпретировать телепатические послания и опыт Ауры было очень сложно. Дочь находилась в утробе, ее когнитивные структуры толком не сформировались, представления об окружающем мире были крайне расплывчатыми. Хоури изо всех сил старалась улавливать адресованные ей мысли дочери, но лишь немногие из них поддавались толкованию; это все равно что просеивать горы пустой породы в поисках крошечных драгоценных камней. Однако добытые крупицы осмысленной информации были исключительно важны. Следуя намекам Ауры, Ремонтуар сумел значительно усовершенствовать свою технику и вооружение. Уже одно это делало сотрудничество с ребенком в высшей степени полезным.
        А потом вмешалась Скади.
        Она появилась в системе Дельты Павлина после того, как ингибиторы закончили обжигать Ресургем и другие планеты системы, и очень быстро установила торговые связи с людьми, оставшимися после отлета «Ностальгии по бесконечности». В первую очередь она стремилась найти запас созданного сочленителями оружия класса «Ад» и завладеть им. Но корабли Скади были повреждены, а ингибиторы к тому времени скопились в огромном количестве: не та ситуация, когда можно получить желаемое исключительно благодаря грубой силе.
        «Свет Зодиака» закончил саморемонт, изучение небесного тела по имени Гадес подошло к логическому завершению. Ремонтуар и его союзники покинули систему Дельты Павлина, и Скади тенью последовала за ними. Проведя осторожные переговоры, Скади задействовала собственные ресурсы для защиты беженцев от преследующих их ингибиторов. Это был рассчитанный риск, но жест доброй воли сыграл свою роль: Ремонтуар решил, что Скади можно доверять.
        А ей ничего, кроме доверия, и не требовалось. Присматриваясь к техническим новинкам Ремонтуара, она ясно сознавала свои тактические недостатки. Скади явилась в эту систему, чтобы добыть пушку класса «Ад», однако новые боевые системы оказались ничем не хуже.
        Больше всего ее теперь интересовала Аура.
        За прошедшие месяцы бортового времени, пока «Свет Зодиака» и два других сочленительских корабля летели к Арарату, Скади вела тонкую политическую игру. Делая уступки тут и там, передавая Ремонтуару сведения и ресурсы, она усыпила его подозрения. Ставка делалась на давнюю верность Ремонтуара Материнскому Гнезду. Этого сочленителя удалось убедить, что сотрудничество - в их общих интересах. Когда наконец Ремонтуар согласился принять на своем корабле группу соратников Скади, это выглядело последним формальным шагом к установлению теплых отношений.
        Но гости оказались группой захвата. Они разыскали Хоури, убив по пути десятки людей Ремонтуара, и под наркозом доставили ее на корабль Скади. Там хирурги прооперировали Ану и извлекли из нее Ауру. Ребенка на шестом месяце развития перенесли в новую утробу. В свою очередь эта утроба - биокибернетическая конструкция из живой ткани - была помещена в новое тело, которым обзавелась Скади после того, как ее прежнее тело погибло в аварии на Материнском Гнезде. Имплантаты Ауры могли общаться только с имплантатами Хоури, но Скади быстро справилась с установленной Ремонтуаром защитой. Аура теперь росла и развивалась внутри тела Скади, и та получала весь поток технологической информации, прежде достававшейся Хоури и Ремонтуару.
        Скади получила вожделенную добычу, но не потеряла голову от радости. Пожалуй, она даже перемудрила. Следовало немедленно умертвить Хоури, но она не сделала этого, решив, что пленница послужит дополнительным рычагом давления на Ремонтуара. Даже после того, как ребенка вырвали из утробы Хоури, та оставалась полезной заложницей. Последовали переговоры, и Скади добилась от Ремонтуара согласия обменять Хоури на различные технологические новинки. Рано или поздно Скади получила бы эти сведения от Ауры, но она была не расположена ждать.
        К тому времени ингибиторы уже почти настигли их.
        Когда наконец корабли прибыли к Арарату, война приняла позиционный характер. Люди пошли на эскалацию конфликта, применяя новое, почти непостижимое для ингибиторов оружие, а те в ответ прибегли к зловещей стратегии. Враждующие стороны стремились к максимальной скрытности своих действий; любые виды энергии преобразовывались в не поддающиеся обнаружению волны. Специальные проекторы вводили противника в заблуждение, создавая фантомные образы массированных атак. Убойная материя и антиматерия разбрасывалась почти вслепую. В зависимости от расстановки сил и результатов боевых столкновений человеческие группировки заключали между собой союзы или расторгали их, причем положение менялось не только ежедневно, но и ежечасно. Скади соглашалась действовать совместно с Ремонтуаром только в критических ситуациях, когда альтернативой было полное уничтожение ее войск. Аналогичными соображениями руководствовался и Ремонтуар.
        Но примерно неделю назад Скади изменила тактику. Она покинула главный корабль и вылетела на легком корвете. Ремонтуар заметил скоростное судно, проскользнувшее между фронтами враждующих сторон. Расчет пределов ускорения корабля позволил сделать вывод, что на его борту как минимум один человек. Небольшая группа ингибиторов пустилась в погоню за корветом, подойдя к планете ближе обычного. Казалось, машины понимают: на его борту находится нечто важное и оно ни в коем случае не должно добраться до цели.
        Ингибиторы не догнали корвет, но сумели его повредить. Ремонтуар и его товарищи проследили траекторию корабля, так как его маскировочные системы теперь работали с перебоями. Отметили, как он вошел в атмосферу Арарата и произвел почти неуправляемую посадку на море. Не было никаких признаков того, что на планете кто-то заметил появление корвета.
        Через несколько дней на Арарат отправилась Хоури. Ремонтуар отказался послать большой отряд, считая, что его шансы проскочить к планете мимо ингибиторов ничтожны. Допускалось, что лишь крошечной капсуле удастся пройти незамеченной. Ана не только попытается вернуть Ауру, но и найдет способ сообщить о происходящем людям на Арарате.
        Васко подумал о том, с какой решительностью Хоури отправилась на чужую планету в одиночку, без надежды на помощь, без уверенности, что удастся спасти дочь. Что же движет ею на самом деле - любовь к Ауре или ненависть к Скади?
        Чем больше Васко размышлял об этом, тем меньше сложившиеся обстоятельства казались ему результатом какого-то недоразумения. И он все больше склонялся к мысли, что выйти из ситуации можно путем переговоров. Скади похитила Ауру, но на ее стороне был элемент внезапности, и в случае смерти ребенка или матери она ничего не теряла. Однако теперь обстоятельства изменились. И Скади - если она еще жива и жив ребенок внутри ее - наверняка ждет «гостей».
        Как добиться, чтобы она рассталась с Аурой?
        В свете кормового прожектора что-то серебристо блеснуло, и Васко, приглядевшись, понял, что сочленитель рассматривает нож, который захватил на своем острове.
        Хела, год 2727-й
        Рашмика попросила квестора Джонса принять ее по личному делу. Они встретились сразу после торга из-за очередного артефакта в той самой комнате без окон, где она уже бывала с Крозетом. Квестор ждал, сидя за обширным письменным столом, держа сцепленные кисти рук на внушительном животе, выпячивая губы и глядя на нее с подозрением, но и с большим интересом. Время от времени он подносил щепотку корма своему питомцу. Восседая на столе, Мята походила на абстрактную скульптуру из ярко-зеленой пластмассы.
        Глядя на квестора, Рашмика гадала, удастся ли в разговоре с ним отличить правду от лжи. С некоторыми людьми это непросто.
        - А наша девица настойчива, верно, Мята? - сказал квестор. - Я запретил ей ходить на крышу, но не прошло и двух часов, как она там оказалась. Что же нам с ней, по-твоему, делать?
        - Если не хотите, чтобы люди ходили на крышу, покрепче запирайте двери, - сказала Рашмика. - А что касается вашей девицы, то она не любит, когда за ней следят.
        - У меня есть обязанности, например беречь пассажиров, - объяснил квестор. - Если вам это не нравится, вы вольны вернуться на Равнину Вигрид вместе с мистером Крозетом.
        - Мне хотелось бы остаться на борту, - ответила Рашмика.
        - Решили совершить паломничество к Пути?
        - Нет.
        Рашмика с отвращением вспомнила о привязанных к платформе людях. Она узнала, что эти верующие зовутся наблюдателями.
        - Я хочу добраться до Пути, чтобы получить работу. При чем тут паломничество?
        - Гм. Мы уже обсудили ваши способности, мисс Эльс.
        Джонс запомнил ее фамилию, и это ей совсем не понравилось.
        - Да мы почти не затрагивали эту тему. Вряд ли на основании такого короткого общения можно дать мне правильную оценку.
        - Вы сообщили, что занимаетесь научными исследованиями.
        - Верно.
        - Тогда возвращайтесь в родную глушь и исследуйте дальше. - Квестор очень старался придать голосу и выражению лица убедительность. - Если вы действительно интересуетесь вертунами, вам не найти места лучше, чем раскопки их культурных пластов.
        - Научная работа там невозможна, - проворчала Рашмика. - Никого не интересует, что представляет собой артефакт и насколько он важен, пока не выяснится, какую цену можно за него запросить.
        - Но это интересует вас, я правильно понимаю?
        - У меня есть гипотеза насчет вертунов, - объяснила она, отдавая себе отчет, что поступает опрометчиво. - Но для того, чтобы работать над ней, нужны дополнительные материалы, которые наверняка есть у спонсируемых церквями археологических экспедиций.
        - Да, всем известно о таких экспедициях. А вы не подумали, что эти археологи могут заниматься проверкой собственных гипотез? Способны ли вы - в семнадцать-то лет - привнести что-то новое и полезное в их деятельность?
        - Способна, потому что у меня нет личной заинтересованности в пропаганде куэйхизма, - ответила Рашмика.
        - И что же за гипотеза у вас?
        - Вертуны оказались на Хеле случайно, они никак не связаны с исчезновениями. И конечно же, их судьба не является предупреждением о том, что нас ждет, если мы не пойдем указанным Куэйхи путем спасения.
        - Идти путем спасения вертуны отказались, в этом нет сомнений, - проговорил квестор, - и точно так же поступили еще восемь или девять известных на сегодняшний день инопланетных культур, не помню точную цифру. Определенно, тут нет никакой тайны. Обстоятельства исчезновения вертунов, их история и социальное устройство, безусловно, достойны изучения, но постигшая их судьба известна. Мы все, мисс Эльс, слышали рассказы паломников об эвакуации целых систем, жуткие истории о машинах, выныривающих из межзвездной тьмы. Похоже, теперь наша очередь.
        - Вы хотите сказать, что вертунов уничтожили ингибиторы? - спросила Рашмика.
        Квестор поднес семечко к сложному рту любимца.
        - Делайте выводы сами.
        - Я давно сделала вывод, - сказала девушка, - и считаю, что на Хеле случилось нечто иное.
        - Какая-то сила уничтожила вертунов, - сказал квестор. - Этого вам мало?
        - Я думаю, что вертуны и амарантийцы, да и все остальные известные культуры, погибли по разным причинам. Если виноваты ингибиторы, почему они не уничтожили эту луну целиком? Можно испытывать угрызения совести, атакуя миры со сбалансированной биосферой, но Хела начисто лишена воздуха… Легко представить, как ингибиторы разрушают эту планету, превращая ее в пояс обломков вокруг Халдоры или в облако радиоактивной пыли. Но то, что уничтожило вертунов, действовало гораздо аккуратнее.
        Рашмика замолчала, смущенная тем, с каким жаром излагает свои детские теории.
        - Здесь не торопились, - заключила она после паузы, - и здорово наследили. Похоже, кто-то хотел оставить послание, предостеречь.
        - Вы ведете к тому, что существует иное, совершенно неизвестное космическое зло?
        Рашмика пожала плечами:
        - Об этом говорят факты.
        - И вам несвойственны сомнения в собственной правоте, мисс Эльс?
        - Я уверена, что исчезновения и вертуны как-то связаны. Да и все остальные не могут этого не замечать. Они просто слишком запуганы, чтобы признаться.
        - Тогда как вы никого не боитесь?
        - Я появилась на Хеле не просто так, - сказала она, с ужасом ощутив, что эти слова как будто вложены в ее уста кем-то посторонним.
        Квестор долго вглядывался в лицо девушки, и ее ощущения при этом были не из приятных.
        - И эта ваша миссия, - наконец заговорил он, - этот ваш крестовый поход к правде и готовность приобрести множество врагов… Вы поэтому стремитесь к Вечному Пути?
        - Есть и другая причина, - тихо ответила она.
        Но квестор словно не слышал:
        - И особый интерес у вас вызывают первые адвентисты, я прав? Заметил это, когда упомянул при вас о своей роли представителя церкви.
        - Эта церковь - одна из старейших, - ответила Рашмика. - И из крупнейших, как я понимаю.
        - Крупнейшая. Орден первых адвентистов имеет три собора, в том числе самый большой и тяжелый на Пути.
        - Я знаю, что у них есть своя археологическая экспедиция, - сказала Рашмика. - Несколько раз писала туда, просила найти для меня работу.
        - Чтобы вы развили свою теорию и соблазнили всех свернуть с Вечного Пути?
        Рашмика покачала головой:
        - Я собираюсь добросовестно трудиться, делать, что прикажут. Но одновременно буду вести исследования. Хочу зарабатывать деньги, отсылать немного домой - и разбираться с вертунами.
        Квестор вздохнул с таким видом, словно весь мир со своими бедами лежал на его плечах:
        - Вам известно, мисс Эльс, что такое соборы? Я имею в виду, в физическом отношении?
        Рашмика поняла, что на сей раз вопрос продиктован искренним интересом.
        - Это движущиеся здания. Они значительно больше караванов, но все равно это машины. Соборы едут вокруг Хелы по дороге, которая называется Вечный Путь, и полностью огибают спутник за триста двадцать стандартных дней.
        - И в чем смысл этого кругосветного путешествия?
        - Чтобы Халдора всегда висела над головой, как можно ближе к зениту. Хела движется под колесами, но соборы компенсируют это движение.
        На губах квестора пробилась улыбка.
        - А что вы знаете о том, как движутся соборы?
        - Они движутся медленно, - ответила Рашмика. - Чтобы обогнуть Хелу за триста двадцать дней, достаточно ползти со скоростью младенца. В среднем треть метра в секунду.
        - По-вашему, это медленно?
        - Еще как.
        - Вы измените мнение, когда будете работать перед движущимся собором. Представьте, на вас наезжает металлическая стена высотой несколько сот метров, и, если не отступите в последний момент, угодите под гусеницы. - Квестор Джонс подался вперед, навалившись животом на стол и сцепив перед собой пальцы. - Вечный Путь - это дорога из укатанного льда. Она идет точно по экватору, словно проведена по линейке, и лишь один-два раза чуть-чуть отклоняется. Ширина Пути примерно двести метров. Притом что ширина самого маленького собора - пятьдесят метров. Крупные, например «Пресвятая Морвенна», вдвое шире. И поскольку все соборы стремятся попасть в математически определенную точку Пути, соответствующую положению Халдоры в зените, идет непрестанное… - в голосе квестора зазвучала насмешка, - состязание за свободное место. И соперничество между церквями, пусть даже связанными экуменическими договорами, бывает исключительно острым. Нередки диверсии и прочее вредительство. Даже соборы одной церкви постоянно задирают друг друга.
        - Я не совсем понимаю вас, квестор.
        - Речь о том, что в результате целенаправленных действий на Пути довольно часто появляются труднопреодолимые участки. Прошедший собор может оставить после себя завал или разрушить поверхность дороги. Да и сама Хела тоже нередко преподносит сюрпризы, портит Путь. Сход оползня, движение ледника, извержение вулкана - возможных причин задержки не счесть. По этой причине у каждого собора имеется бригада по расчистке трассы. - Говоря, Квестор смотрел девушке в глаза. - Эта бригада работает перед собором. Причем недалеко, иначе уже сделанная работа может пойти насмарку из-за козней соперников. Но и не слишком близко: с расчисткой надо справиться до того, как собор подойдет вплотную. Не стану обманывать: это трудное и опасное занятие. Но для него нужны некоторые навыки из тех, о которых вы упоминали. - Квестор побарабанил толстыми пальцами по столу. - Работа ведется в вакууме, на льду, с применением резаков и взрывчатки. В самых опасных случаях посылают запрограммированных роботов.
        - Я имела в виду другую работу, - проговорила Рашмика.
        - Какую?
        - Сказала же: что-нибудь конторское. Или по части археологии.
        - Понимаю… но такие вакансии крайне редки. Зато в бригадах по расчистке Пути свободных мест всегда хватает.
        - Из-за высокой смертности?
        - Это очень тяжелая работа. Но тем не менее это всего лишь работа. Даже в чистке Пути есть разные степени риска. Несложно подыскать для вас что-нибудь попроще, чем закладка взрывчатки. А на некоторых должностях не требуется целый день таскать скафандр. Там можно подождать, когда появится место в научном отделе.
        Рашмика всмотрелась в лицо квестора. До сих пор он ей не лгал.
        - Я не этого хотела, - ответила она. - Но коль скоро там можно найти только такую работу, я согласна. Поможете мне устроиться?
        - Да… Хотя не знаю, смогу ли я после этого спать с чистой совестью.
        - За ваш сон, квестор, я совершенно спокойна.
        - А вы уверены, что делаете правильный выбор?
        Рашмика кивнула, спеша опередить сомнения:
        - Если поможете, буду весьма благодарна.
        - Что ж, благодарность - вещь приятная, тем более благодарность от вас, - проговорил квестор. - Но хочу напоследок сказать еще кое-что. Вас ищут власти Равнины Вигрид. Пока вы в караване, полиция вас не тронет, но ей уже известно ваше местонахождение.
        - Меня это не удивляет.
        - Ваш поступок породил немало слухов. Говорят, он как-то связан с вашим братом.
        Зеленый зверек на столе поднял голову, словно вдруг заинтересовался разговором. Рашмика убедилась, что у Мяты не хватает передней лапы.
        - Харбин Эльс, - продолжал квестор. - Это ваш брат?
        Отпираться не было смысла.
        - Мой брат нашел себе работу на Пути, - ответила она. - Его обманули, когда рассказывали, что это за профессия, и обещали не впрыскивать кровь настоятеля. Больше мы Харбина не видели.
        - И вы решили, что должны узнать о его судьбе?
        - Он мой брат, - ответила Рашмика.
        - Возможно, вот это вас заинтересует.
        Квестор пошарил в ящике стола и достал сложенный лист. Зверек проводил глазами скользнувшую через стол бумагу.
        Рашмика взяла письмо, погладила пальцем скреплявшую его красную печать. На воске красовался скафандр с раскинутыми, словно у распятого, руками и исходящими во все стороны лучами света. Печать была сломана - половинки едва держались на бумаге.
        - Что это? - спросила Рашмика, вглядываясь в лицо квестора.
        - Письмо из «Пресвятой Морвенны», прибыло по официальному каналу. Это печать Часовой Башни.
        Не врет, решила она. Или квестор искренне верит в то, что говорит.
        - Когда?
        - Сегодня.
        Это была ложь.
        - И адресовано мне?
        - Велено позаботиться о том, чтобы вы прочитали.
        Квестор опустил глаза, не желая встречаться взглядом с Рашмикой. Ей стало трудно читать выражение его лица.
        - И кто велел позаботиться?
        - Да так… мелкая сошка. - Он снова лгал. - Я прочитал письмо. Не думайте обо мне плохо - я обязан проверять всю корреспонденцию, которая приходит в караван и отправляется отсюда. По соображениям безопасности.
        - Значит, вам известно, что там написано?
        - Думаю, вам лучше прочитать самой.
        Глава семнадцатая
        Хела, год 2727-й
        Постукивание трости отмечало продвижение генерал-полковника медицинской службы по отсекам. Даже в те части огромного собора, где гудели двигатели и ревели тяговые механизмы, звуки трости добирались задолго до самого Грилье. Его шаги были размеренными и четкими, словно щелчки метронома, и лязг трости - железо о железо - подчеркивал ритм ходьбы. Он двигался с медленной, расчетливой целеустремленностью паука, давая любопытным и ленивым шанс убраться с его пути. Временами Грилье замечал людей, прячущихся за железными колоннами или решетками и с интересом наблюдающих за ним, - людей осмотрительных, мнящих себя в безопасности. Но охотников по-настоящему проследить за обходящим собор Грилье не находилось. За долгие годы его служения Куэйхи все убедились: не стоит совать нос в дела этого человека.
        А некоторые бежали от Грилье не только из нежелания путаться у него под ногами.
        Он добрался до спиральной лестницы, уходящей вниз, в недра машинного отделения. Громадная металлическая спираль гудела, словно вилка камертона после легкого удара. Либо этот гул вызвали работающие внизу машины, либо кто-то только что сбежал по лестнице, прячась от генерал-полковника.
        Облокотившись о перила, Грилье заглянул в глубокий проем. Двумя витками ниже чьи-то пухлые пальцы тотчас соскользнули с перил. Кто это, человек, которого он разыскивает? Вполне возможно.
        Напевая под нос, Грилье поднял решетку перед ведущей к лестнице дверью. Шагнув внутрь, толкнул дверь концом трости и начал спускаться. Он не торопился, дожидаясь, пока двойное эхо шага и стука не затихнет внизу, потом спускался еще на ступеньку. Он задевал тростью стойки перил - цок-цок-цок, - предупреждая находящегося внизу, что бежать ему больше некуда. Грилье знал все укромные уголки машинного отделения не хуже, чем любое другое помещение собора. Остальные лестничные шахты он собственноручно запер ключом Часовой Башни. Теперь из машинного можно подняться только по этой лестнице, но он собственноручно запрет дверь внизу, как только спустится. Тяжелый медицинский чемоданчик бил его по бедру при каждом шаге, в такт постукиваниям трости.
        Он спускался, и машины гудели все громче. Внизу негде было укрыться от шума двигателей и передаточных механизмов, если только его не заглушали другие звуки. Но на верхних этажах машинам приходилось состязаться с органной музыкой и многоголосыми хорами, непрерывно выводящими свою песнь. Там мозг довольно скоро переставал реагировать на однообразный фон.
        Но здесь Грилье слышал пронзительный вой турбин, от которого ломило зубы, и глухой лязг массивных шатунов и эксцентриков, и шипение поршней, и стук открывающихся и закрывающихся клапанов, и щелчки реле, и негромкие разговоры техников.
        Он спускался, стуча тростью, неся чемоданчик.
        Грилье добрался до последнего витка спиральной лестницы. Нижняя дверь скрипнула на петлях: ее не закрыли на задвижку. Где спешка, там и неосмотрительность.
        За лестничной дверью врач остановился и опустил чемоданчик на пол между своими ботинками. Достав ключ из нагрудного кармана, Грилье запер дверь, чтобы никто не смог уйти с этой палубы. Потом взял чемоданчик и по-прежнему неторопливо двинулся дальше.
        Он огляделся - беглеца не видать, но в машинном хватает закутков, где можно с легкостью укрыться. Однако это не волновало Грилье: дайте срок - и человек с пухлыми пальцами будет найден. Можно даже остановиться на несколько секунд, передохнуть, отвлечься от рутины. Не так часто Грилье спускается в машинное отделение, а здесь есть на что посмотреть.
        Машинное отделение занимало самый большой отсек собора, на самом нижнем герметичном ярусе. Протяженность зала составляла двести метров и равнялась длине самого собора. Ширина - сто метров, высота от днища до величественного сводчатого потолка - пятьдесят метров. Б?льшую часть пространства заполняли собой машины, свободными оставались только проходы вдоль стен да десять-двенадцать метров пространства под потолком. Машины были огромны: не безликие, абстрактные громадины корабельных механизмов, а наделенные характерными чертами, легко запоминающиеся и оттого как будто таящие угрозу. Механизмы субсветовиков необъятны и бюрократически педантичны; они просто не замечают человека. При серьезной поломке они просто прекращают свое существование, аннигилируясь в одно мгновение и убивая всех на борту без малейших страданий. Несмотря на свои потрясающие размеры, машины собора все же достаточно малы, чтобы замечать людей: сочтут помехой - раздавят. И этот процесс займет некоторое время, а потому вовсе не будет безболезненным.
        Грилье упер трость в бледно-зеленый корпус турбины. Через трость передавалось неистовое биение запертого в броне механизма. Врач представил себе лопатки, стремительное крутящиеся в потоке раскаленного пара, вырабатываемого ядерным реактором. Достаточно малейшего дефекта в одной из лопаток, и турбина взорвется, острыми блестящими осколками растерзав все живое в радиусе пятидесяти метров. Такое случалось довольно часто, и Грилье спускался сюда, чтобы прибраться. Нельзя сказать, что сейчас он не испытывал трепета перед машиной-убийцей.
        Реактор - атомная электростанция собора, самый крупный узел в машинном отделении - возвышался темно-зеленой металлической полусферой в дальнем конце помещения. Дешево и сердито - вот, пожалуй, лучшая для него похвала. На Хеле не добывалось ядерное топливо, но ультра обеспечили стабильные поставки. Пусть это грязная, чреватая страшными авариями технология, зато дешевле антиматерии и проще в управлении, чем термояд. Чтобы добывать из местного льда необходимый для термоядерной установки дейтерий, пришлось бы строить перерабатывающую фабрику размером с машинное отделение. Но собор и так велик, больше некуда, учитывая ширину Пути и Лестницы Дьявола. Реактор худо-бедно снабжал его электричеством, а обслуживающий персонал болел не так уж часто.
        От макушки реактора расходилась паутина труб для пара под высоким давлением. Эти серебристо блестящие «кишки», подвешенные на стальных тросах, пересекали все помещение под потолком, изгибаясь и под прямыми, и под острыми, как булавка, углами. Трубы протянулись к тридцати двум турбинам, расположенным в два ряда, друг над другом, по восемь пар в каждом ряду. Все это гудящее скопище окружали эксплуатационные мостки, инспекционные платформы, подходные тоннели. Вокруг гудящего массива возвышались галереи и коридоры для обслуживания, платформы, лестницы и грузовые лифты. Энергия ревущего пара от турбин передавалась генераторам, где преобразовывалась в электричество. Оно в свою очередь заставляло работать двадцать четыре ходовых мотора, установленных поверх турбин в два ряда по двенадцать штук. Моторы превращали электроэнергию в механическую силу, а та, посредством массивного механизма, несла собор по Пути. Обычно работало всего десять из двенадцати моторов с каждой стороны; если один из них ломался или нуждался в техобслуживании, его подменял резервный.
        Наверху располагались передаточные механизмы, начинаясь от ходовых моторов и пронизывая боковые стены через воздухонепроницаемые сальники, приходившиеся аккурат на равновесные точки сцепных тяговых устройств. Эти сальники Грилье недолюбливал, они быстро изнашивались и требовали замены. Но другого способа передавать наружу, в вакуум, производимую машинным отделением кинетическую энергию он не знал.
        Над его головой с сонной медлительностью и оркестровой слаженностью двигались взад и вперед, вверх и вниз сцепные дышла - и так по всей протяженности машинного отделения. Сложная система меньших по размерам кривошипов и эксцентриков соединяла дышла друг с другом, синхронизируя их движение. Между огромными машущими брусьями протянулись висячие мостки - техникам надо было регулярно смазывать стыки и вовремя выявлять усталостные повреждения металла. Это была опасная работа: малейшая неосторожность - и в сочленения попадет совсем другая «смазка».
        Конечно, машинное отделение не ограничивалось этим залом. По всему каравану было размещено много вспомогательных узлов, имелся даже миниатюрный литейный цех, денно и нощно выпускавший запасные части. Самые большие детали производились на построенных вдоль Пути фабриках, но с учетом доставки это было дело не быстрое. Искусники из машинного отделения не зря гордились своей смекалкой: живо смастерят новую деталь взамен сломавшейся или ловко переделают предназначенную для другой цели. Каждый твердо знал главный закон собора: надо постоянно двигаться вперед. Рекордов никто не требует, но треть метра в секунду надо обеспечить, хоть в лепешку расшибись. Человек способен ползти быстрее. Суть заключалась в том, что собор непременно должен был идти вперед без остановки.
        - Генерал-полковник, могу я чем-нибудь помочь?
        Грилье поднял голову - кто-то смотрел на него с мостика. На окликнувшем был серый комбинезон техника машинного отделения, руками в широких перчатках он сжимал поручни. Наголо обритая голова в форме пули отливала синевой из-за отросшей щетины, шея была повязана грязным платком. Грилье узнал Глаура, начальника смены.
        - Сможете, если спуститесь на минутку.
        Глаур тут же повернулся и исчез между узлами механизмов. Врач ждал, нетерпеливо постукивая тростью о ребристый металлический пол.
        - Что-то случилось, доктор? - спросил Глаур, спустившись.
        - Я кое-кого ищу, - ответил Грилье. Объяснять не требовалось. - Этот человек тут не работает. Вы не видели в машинном посторонних?
        - Кого конкретно?
        - Хормейстера. Уверен, вы знаете его. Короткие пухлые пальцы.
        Глаур оглянулся на сцепные дышла. Стальные брусья двигались медленно, словно весла доисторического галеона в руках сотен рабов. Грилье подумал, что технику хочется подняться обратно, вернуться к работе с опасным, но предсказуемым металлом, а не стоять тут, ломая голову над переменчивой политикой собора.
        - Да, я кого-то видел, - наконец ответил мастер. - Несколько минут назад через зал прошел человек.
        - И он спешил?
        - Я решил, что он идет выполнять какое-нибудь поручение Часовой Башни.
        - Мы не давали ему никаких поручений. Не подскажете, где я могу его найти?
        Глаур снова оглянулся:
        - Наверное, он вернулся на главные уровни по одной из лестниц.
        - Вряд ли. Думаю, он все еще здесь. Куда шел хормейстер, когда вы его увидели?
        Секундная заминка не осталась не замеченной Грилье.
        - К реактору, - ответил Глаур.
        - Благодарю вас.
        Грилье стукнул тростью об пол, подчеркивая, что начальник смены ему больше не нужен, и двинулся дальше.
        Вслед за беглецом врач дошел до реактора, постукивая тростью по полу и встречным предметам, из которых можно было извлечь гулкий звук. Усилием воли он заставлял себя двигаться медленно. Время от времени переступал через окна в полу, забранные толстым стеклом, иногда останавливался, чтобы взглянуть на медленно ползущий в двадцати метрах внизу, слабо освещенный прожекторами грунт. Собор неуклонно перемещался вперед, Глаур и другие механики мастерски сглаживали и синхронизировали шаги двадцати гигантских ног.
        Впереди высился реактор. Его зеленый купол спиралью окружили эксплуатационные мостки, они поднимались до самой макушки. Смотровые окна тоже были из толстого стекла, с тяжелыми заклепками на рамах.
        Он заметил тень, исчезнувшую за видимым краем второго витка спирали снизу.
        - Эй! - крикнул Грилье. - Вустад, это вы? Можно вас на два слова?
        Никакого ответа. Не торопясь, Грилье обошел реактор. Сверху доносились торопливые шаги, переходящие на бег, но источник топота не был виден. Грилье улыбнулся глупости Вустада. В главном зале машинного отделения с его сотней укромных уголков спрятаться гораздо легче. Однако инстинкт обезьяны гнал хормейстера выше и выше, пусть даже там ждал тупик.
        Грилье добрался до входа на лестницу и запер за собой дверь. С тростью и чемоданчиком подниматься было невозможно, поэтому он оставил чемоданчик внизу. Повесив трость на согнутую руку, врач двигался вверх, по одной ступени зараз, пока не добрался до первого витка мостков.
        Он обошел реактор по кругу, только для того, чтобы напугать Вустада еще больше. Тихо мурлыча под нос, осторожно перегнулся через перила и глянул вверх, чтобы оценить обстановку. Время от времени Грилье постукивал тростью по металлическому боку реактора или по темному стеклу смотрового окна. Эти стекла напомнили ему дегтярно-мрачные элементы фронтонного витража собора, и он мимоходом подумал, не из одного ли материала они сделаны.
        И тотчас Грилье спохватился: сейчас нельзя отвлекаться.
        Он снова достиг лестницы и поднялся на следующий уровень. Над головой не утихала дробь шагов - отчаянная, как топоток лабораторной крысы.
        - Вустад? Будьте паинькой, спуститесь. Всего на минутку.
        Топ-топ-топ… Металл доносил до Грилье страх хормейстера, мечущегося вокруг реактора.
        - Или хотите, чтобы я сам поднялся?
        Грилье снова пошел вокруг реактора. Он находился на уровне сцепных дышл. До тех было довольно далеко, но с высоты, уменьшающей перспективу, казалось, что металлические брусья, словно ножницы, стригут воздух прямо у его лица. Врач увидел, как между качающимися дышлами по мостку идет один из рабочих Глаура, занятый смазкой и проверкой. Казалось, дышла непременно раздавят механика, но он оставался невредимым.
        Чья-то штанина исчезла за поворотом. Топот участился. Грилье опять улыбнулся и остановился, перегнувшись через перила. Хормейстер был уже близко. Грилье поднял трость и повернул ее ручку на четверть.
        - Внизу или наверху? - шепнул он себе. - Внизу или наверху?
        Наверху. Он услышал шаги над головой, на следующем витке. Грилье не знал, радоваться или огорчаться. Вниз - и охота завершится. Хормейстер увидит, что путь к бегству отрезан, и Грилье легко усмирит его своей тростью. Вустад притихнет, и тогда на впрыскивание ему хорошей дозы не уйдет и минуты. Быстро и эффективно, но зато никакого веселья.
        Ну что ж, по крайней мере, никто не скажет, что Грилье зря ест свой хлеб. Результат будет тот же, что и всегда: жертва загнана в угол, выхода нет. Достаточно дотронуться до хормейстера тростью, и он добыча генерал-полковника. Нужно будет еще спустить его по лестнице, но кто-нибудь из механиков поможет с этим.
        Грилье поднялся на следующий виток, поуже, чем два нижних, поскольку он был ближе к вершине купола. Оставался всего один виток, на самом верху купола, куда можно было подняться по пологому пандусу. Туда-то и направился Вустад.
        - Куда это вы? - спросил Грилье. - Там ничего нет. Прошу, идите сюда, и все будет хорошо.
        Хорошо - это для кого как…
        Но хормейстер не внимал уговорам. Выйдя на самый верхний виток мостков, Вустад остановился и секунду смотрел назад, на своего преследователя. Толстые ручки, круглая, как луна, физиономия - Грилье легко справится с ним, никаких сомнений.
        - Оставь меня в покое! - закричал Вустад. - Убирайся, кровопийца!
        - Брань на вороте не виснет, - проговорил Грилье со снисходительной улыбкой.
        Стукнув тростью по перилам, он начал подниматься по пандусу.
        - Не дамся! - крикнул Вустад. - С меня хватит! Слишком много кошмарных снов!
        - Ну что вы, успокойтесь. Один укольчик, и все позади.
        Вустад схватился за серебристую трубу паропровода, выходящего из верхушки реактора, обвился вокруг нее, как червяк. А потом, хватаясь за ее ребра жесткости, полез вверх. Двигался он неуклюже и медленно, но со своей задачей справился.
        «Чего добивается?» - удивился про себя Грилье.
        Зря он сразу не подумал о паропроводах. Если хормейстер доберется до конца трубы, где он окажется? Трубы идут к турбинам и ходовым моторам. Поимка откладывается, но все равно Вустад напрасно надеется скрыться.
        Грилье остановился у вершины реактора. Вустад сидел на трубе непосредственно над его головой. Врач попытался дотянуться тростью до пятки хормейстера. Слишком высоко. Грилье сместил рукоятку еще на четверть оборота и дотронулся тростью до трубы. Вустад вскрикнул, но не прекратил карабкаться. Еще четверть поворота ручки: максимальный разряд, смертельный при прямом контакте. Грилье притронулся тростью к трубе, Вустад судорожно стиснул металл. Хормейстер стонал и скрипел зубами, но ухитрялся не падать.
        Когда заряд кончился, Грилье отбросил трость. Все вдруг пошло не так, как было задумано.
        - И куда же вы собрались? - игриво спросил врач. - Спускайтесь, а то упадете и больно ушибетесь.
        Вустад молча продолжал двигаться.
        - Зачем причинять себе травмы? - увещевал Грилье.
        Вустад добрался до того места, где паропровод изгибался под прямым углом, затем горизонтально шел до самой турбины. Грилье был уверен, что хормейстер, если у него сохранилась хоть крупица разума, остановится у крутого изгиба. Но вместо того Вустад улегся на трубу, обхватив ее руками и ногами, и пополз дальше в тридцати метрах над стальным полом.
        Происходящее привлекло немало зрителей. С десяток техников Глаура собрались внизу, несколько человек на мостках среди движущихся дышл тоже бросили работу ради зрелища.
        - Это дело Часовой Башни! - грозно сообщил Грилье. - Вернитесь к своим обязанностям.
        Рабочие неохотно разошлись, но Грилье был уверен, что большинство продолжает одним глазком следить за погоней. Может, пора позвать подмогу из службы крови? Грилье надеялся обойтись своими силами: улаживание подобных мелких проблем считалось у верхушки руководства делом чести. Но Вустад решил все усложнить.
        Хормейстер прополз по горизонтальному участку уже десяток метров, выбравшись за периметр реактора. Под ним теперь был только пол. Падение с тридцати метров наверняка окажется смертельным даже в пониженной гравитации Хелы.
        Грилье взглянул вперед. Паропровод был подвешен к потолку на тонких металлических стержнях, прикрученных к ребрам жесткости - таким же, как у труб, только гораздо крупнее. Ближайшую подвеску отделяло от Вустада пять метров. Обогнуть ее никак не удастся.
        - Ну хорошо. - Грилье повысил голос, чтобы перекрыть стук двигателей. - Вы дали понять, чего хотите. Довольно, повеселились. Теперь возвращайтесь, и поговорим как разумные люди.
        Но Вустада уже было не остановить. Он добрался до подвески и попытался миновать ее, свесившись с трубы. Грилье молча следил, холодея от уверенности в том, что Вустаду никоим образом не пробраться дальше. Даже для молодого, сильного и гибкого парня подобное упражнение представляло бы сложность, а Вустад был далеко не молод и не гибок. Он ухватился за стержень правой рукой, а левой рукой и ногой пытался отыскать опоры; правая нога при этом бесполезно болталась в воздухе. Вот и вторая нога соскользнула с трубы, и он повис, держась одной рукой за подвеску, другой хватаясь за воздух.
        - Не двигайтесь! - крикнул ему Грилье. - Не двигайтесь, тогда не упадете. Продержитесь, а мы поднимемся и поможем.
        И опять-таки кто помоложе и поспортивней сумел бы продержаться до прихода спасателей, даже вися на одной руке. Но Вустад был пожилым, рыхлым и крупным, и он не привык пользоваться мускулатурой.
        Вот его рука выпустила металлическую подвеску. На глазах врача Вустад рухнул на стальной пол; удар был почти заглушен непрерывным стуком и гулом машинного отделения. Ни крика, ни даже вздоха. Глаза Вустада были закрыты, но, судя по выражению лица, он умер мгновенно.
        Грилье подобрал трость и, повесив ее на согнутую крюком руку, спустился по лестницам и мосткам. У подножия реактора он взял свой чемоданчик и отпер решетчатую дверь. К тому времени как он добрался до Вустада, вокруг тела уже собралось с полдюжины рабочих. Грилье хотел разогнать бездельников, но потом передумал. Пусть смотрят. Пусть знают, к чему ведет неподчинение службе крови.
        Склонившись над Вустадом, Грилье открыл чемоданчик. Изнутри дохнуло холодом. Чемоданчик был разделен на два отделения. В верхнем лежали в зажимах шприцы с алым содержимым, только что полученные от лаборатории службы крови и промаркированные по серотипу и величине дозы. Предназначенный Вустаду шприц теперь достанется другому.
        Грилье закатал рукав хормейстера. Есть ли слабый пульс или только кажется? Лучше бы был, тянуть кровь из покойника, даже из свежего, - занятие неблагодарное.
        Грилье взял пустой шприц из второго отделения и ритуально поднес к свету.
        - Бог дает, - проговорил генерал-полковник медицинской службы, вводя иглу в вену Вустада, - а иногда, к сожалению, Бог берет.
        Всего он наполнил три шприца.
        Грилье запер за собой дверь на спиральную лестницу. Приятно было оказаться в относительной тишине после агрессивного гула. Иногда ему казалось, что машинное отделение - собор внутри собора, со своим собственным неписаным уставом. Здесь он мог управлять людьми, но там, среди механизмов, лишался власти. Он взял от Вустада все, что мог, хотя каждому было известно, что генерал-полковник медицинской службы приходит не брать, а давать кровь.
        Он остановился у одного из переговорных устройств и вызвал бригаду из службы крови, чтобы унесли тело. Потом придется дать объяснение, но это вряд ли испортит ему сон.
        Грилье двинулся через главный зал, направляясь в Часовую Башню. Он намеренно выбрал длинный кружной путь, потому что после происшествия с Вустадом у него не было желания спешить к Куэйхи. Кроме того, прежде чем спуститься вниз или подняться наверх, он обычно обходил зал - это было традицией. Ну и наконец, это помещение да еще машинное отделение были самыми большими в соборе и здесь Грилье не досаждали легкие приступы клаустрофобии.
        Главный зал перестраивали и расширяли много раз по мере того, как вырастал до своих теперешних размеров собор. Сейчас из этой перестройки мало что бросалось в глаза, но Грилье, свидетель перемен, замечал все. Небольшие шрамы на полу и стенах, где убрали внутренние переборки. Полосу наверху, где раньше был потолок. С тех пор как потолок подняли, минуло сорок или тридцать лет - на безвоздушной Хеле это была адская работа, в особенности потому, что прочие помещения оставались обитаемыми и собор, разумеется в течение всей реконструкции, продолжал двигаться, жизнь в нем текла почти нормально, все обязанности выполнялись и смертность среди строителей и ремонтников держалась на приемлемом уровне.
        Грилье на минутку остановился у правого витражного окна. Мозаика разноцветных стекол вздымалась на десятки метров, разделенная множеством арочных каменных обрамлений. Наверху было круглое окошко-розетка. Архитектурный скелет, ходовая часть и внешняя обшивка корпуса по необходимости были сделаны из металла, однако внутри собор почти целиком был облицован разноцветными минералами. Частью они были местными, добытыми на Хеле, но многое - например, редкого бисквитного цвета камень и роскошный бело-розовый мрамор - привезли ультра. По слухам, некоторые камни поступили даже с земных соборов. Грилье воспринимал это с известной долей скепсиса, - вероятнее всего, материалы доставлены с ближайшего астероида. Примерно так же дело когда-то обстояло с реликвиями, хранимыми в освещенных свечами нишах, на которые он натыкался в своих обходах. Никто не мог сказать, сколько лет этим вещам, созданы они средневековыми ремесленниками или наспех слеплены в фабричных нанокузницах.
        Но каким бы ни было происхождение окружающего каменного убранства, сами витражные окна представляли собой чудесное произведение искусства. При правильном освещении они не только восхитительно сверкали, но и заставляли величественно сиять всю обстановку зала. И не важно, в какой рисунок складывалась мозаика, - красота никуда не делась бы, выложись кусочки разноцветного стекла случайным калейдоскопическим узором, - однако Грилье знал одну особенность картины. Временами она менялась, ибо ею управлял сам Куэйхи.
        Когда Грилье был не в силах понять настроение хозяина (что случалось все чаще), он смотрел на мозаику, и она позволяла как бы под другим углом заглянуть в душу настоятеля.
        Взять хотя бы сегодняшний рисунок. Утром на стекле генерал-полковник увидел сияющее стилизованное изображение Халдоры, лик газового гиганта был выполнен кружащимися мазками охряного и светло-коричневого цвета. Планета висела на темно-синем фоне, усыпанном желтыми крапинами звезд. На переднем плане - каменный пейзаж спутника, составленный из контрастных осколков белого и черного; между скалами золотой силуэт рухнувшего с небес корабля Куэйхи. Сам Куэйхи, в рясе и с бородой, стоял на коленях рядом с кораблем, воздев в мольбе руки к небесам. Насколько помнил Грилье, в прошлый раз окно изображало собор, зигзагом спускающийся по Лестнице Дьявола, похожий на фоне бескрайнего мира на борющийся со штормом кораблик; другие соборы тянулись позади, а в небе висела чуть уменьшенная Халдора.
        Еще раньше, если Грилье не путал, мозаика тоже изображала разбившийся корабль, несколько менее торжественно.
        Сейчас смысл витражного изображения был ясен, хотя врач не взялся бы судить о значении картины для Куэйхи. На самом верху, в розетке, как всегда, виднелся знакомый лик Халдоры в обрамлении лент. Ниже шли два с половиной метра усыпанного звездами неба, оттенок которого менялся от темно-синего до золотого благодаря возможности управлять цветами мозаичных стекол. Дальше, занимая основную часть окна, высился огромный собор, хитроумная сбалансированная конструкция, изобилующая шпилями и контрфорсами, с линиями сходящейся перспективы, свидетельствующими о том, что она стоит прямо под Халдорой. Все так, как и должно быть. В том и заключается весь смысл собора, чтобы находиться точно под газовым гигантом, как и изображалось на мозаике. Однако собор в окне явно превосходил размерами все, что когда-либо существовало на Вечном Пути; это была настоящая крепость. Она как будто росла прямо из скал, в ее подножии был настоящий фундамент, а вовсе не ходовая часть машины. И ни малейшего намека на существование Вечного Пути.
        Зрелище поразило Грилье. Изображение в окне строилось по воле Куэйхи, и его выбор всегда бывал довольно однозначным. Картины получались немного утрированными, с элементами нереального (например, Куэйхи вне своего корабля, в полном вакууме и без скафандра), но основа сюжета всегда была связана с реальными событиями. Однако теперешняя мозаика казалась чистой метафорой. Что означает этот огромный, твердо стоящий на земле собор? Возможно, он олицетворяет крепость веры Куэйхи.
        «Ну, допустим, - мысленно сказал себе Грилье, - сегодня ты понял его посыл, но что, если образы станут еще более туманными?»
        Врач покачал головой и двинулся дальше. Он прошел вдоль левой стены собора, по пути не заметив на витражах никаких странностей. Уже легче. Возможно, необычный рисунок - лишь временное отклонение от нормы, и дальше все пойдет как прежде.
        Грилье подошел к передней стене собора и остановился в тени черного окна. Здесь фрагменты мозаики были невидимы; он различал только неясные очертания арок и колонн опорной кладки. Но рисунок этого окна, несомненно, изменился с того момента, когда Грилье видел его в прошлый раз.
        Он двинулся обратно вдоль правой стены и, пройдя половину собора, оказался у подножия Часовой Башни.
        - Дольше тянуть нельзя, - сказал он себе.
        Рашмика возвратилась в свою комнату и вскрыла конверт, сорвав уже ослабленную печать. Бумага упруго развернулась. Она была высокого качества: толстая, кремового оттенка. На Равнине Вигрид Рашмика никогда такой не видела. Письмо было короткое, начертанное старательной, но безыскусной рукой.
        Она узнала почерк.
        Дорогая Рашмика,
        извини, что так долго не писал. Я услышал о тебе в радиопередаче с Равнины - говорят, ты убежала из дома. Нетрудно догадаться, что ты поехала искать меня, решила выяснить, что со мной случилось с тех пор, как я отправил последнее письмо. Потом я узнал, что к Пути идет караван, и предположил, что ты сумеешь до него добраться. Я запросил список пассажиров и увидел в нем твое имя. И теперь пишу тебе.
        Наверняка ты переживала, так долго не получая от меня вестей, и предполагала самое плохое. Кое-что действительно случилось. Как ты тогда говорила, так все и вышло. В самом начале никто не сказал правды, и, едва я добрался до Пути, мне впрыснули кровь настоятеля. Наверняка ты уже догадалась об этом из писем, которые я присылал раньше. Первое время я страшно злился, но потом понял: что сделано, то сделано. И поступи они честно, я бы не был теперь таким. Им пришлось лгать ради великого блага. Теперь я счастлив, счастливее, чем когда-либо раньше. Я обрел смысл жизни: он в служении долгу, чему-то большему, чем я сам. Я чувствую любовь настоятеля, как и любовь Создателя, который стоит за настоятелем. Я не надеюсь, Рашмика, что ты меня поймешь или обрадуешься такому известию. И хотя я не хочу никому причинять боль, но и лгать тоже не желаю. Лучше было бы ничего не писать.
        Ты отправилась искать меня, это очень смелый поступок. Даже смелее, чем тебе самой кажется. Но теперь ты должна вернуться домой: не хочу, чтобы ты из-за меня попала в беду. Умоляю, поезжай обратно на Равнину и скажи родителям, что я счастлив и люблю их. Я очень по вас скучаю, но не жалею о своем выборе. Пожалуйста, сделай это для меня. Возвращайся, унося с собой мою любовь. Так будет лучше для всех.
        Твой брат Харбин Эльс
        Рашмика перечитала письмо, отыскивая в нем скрытый смысл, а потом засунула в конверт. Попыталась приладить печать, но та больше не держалась.
        Грилье очень любил этот вид. С высоты двухсот метров, из мансарды Куэйхи, с самого верха Часовой Башни, открывался обзор из круговых окон. Отсюда можно было увидеть Путь на двадцать километров в любую сторону, с растянувшейся до самого горизонта вереницей соборов. Некоторые шли впереди, но основная часть - позади. Верхушки далеких шпилей сияли в вакууме с необычайной ясностью, обманывая глаз, представляясь гораздо ближе, чем на самом деле. Грилье был вынужден напомнить себе, что до иных соборов больше сорока километров. Чтобы добраться до места, где сейчас находится «Пресвятая Морвенна», им понадобится не меньше тридцати часов, почти целый световой день. Некоторые соборы шли позади так далеко, что не удавалось разглядеть даже верхушки их шпилей.
        Верхний зал Часовой Башни был шестиугольным, с высокими окнами из бронестекла в каждой стене. Створки металлических жалюзи были готовы по приказу Куэйхи закрыться и преградить путь солнечным лучам с любой стороны. Но сейчас мансарда была полностью освещена, полоски света и тени лежали на всем живом и неживом. Тут было много зеркал на пьедесталах, их разместили, тщательно рассчитав углы отражения и линии видимости. Когда Грилье вошел, навстречу ему с разных сторон двинулась тысяча его отражений.
        Свою трость он оставил в деревянной корзине у дверей.
        Кроме Грилье, в зале были двое. Куэйхи, как обычно, возлежал в своем мудреном саркофаге, состоящем из приборов жизнеобеспечения. Сухонький, хрупкий, он походил на призрака и казался менее живым в ярком солнечном свете, чем в сумраке, который создавали полузакрытые жалюзи и который обычно царил в его покоях. Огромные темные очки подчеркивали смертельную бледность и болезненную худобу его лица. Умное ложе время от времени напоминало о себе, тихо жужжа, щелкая и булькая, доставляя своему подопечному дозы различных препаратов. Б?льшую часть неприятных медицинских подробностей прятало алое одеяло, начинавшееся от тощей груди настоятеля, но временами пульсировали трубки питания, подведенные к локтевым сгибам настоятеля и основанию его черепа; по ним текло нечто химически зеленое или ярко-голубое, явно непохожее на кровь.
        Здоровье настоятеля, мягко говоря, оставляло желать лучшего. В данном случае внешность вовсе не была обманчива.
        Однако, напомнил себе Грилье, настоятель так выглядит десятилетиями. Куэйхи невероятно стар, он широко пользуется доступными средствами продления жизни, испытывает на себе новейшие технологии и медикаменты. Снова и снова идет на смертельный риск, но всякий раз остается жив. Казалось, что смерть - это порог, перешагнуть который у настоятеля уже нет сил.
        Они были почти ровесниками, по крайней мере физически, когда познакомились на борту «Гностического восхождения». Теперь Куэйхи, проживший на Хеле сто двадцать лет, - глубокий старик. В отличие от настоятеля, Грилье бодрствовал всего тридцать лет из этого срока. Уговор был четок и довольно выгоден для генерал-полковника.
        - Вы мне не нравитесь, - сказал ему Куэйхи, вернувшись на борт «Гностического восхождения». - Говорю на тот случай, если сами еще не догадались.
        - Кажется, я вас понял, - ответил Грилье.
        - Но вы можете пригодиться. Я не хочу здесь умереть. Во всяком случае, сейчас.
        - А как же Жасмина?
        - Уверен, вы что-нибудь придумаете. Она очень полагается на вас - ведь вы занимаетесь ее клонами, верно?
        Этот разговор произошел вскоре после того, как Куэйхи вернулся с Хелы живым. Получив точные данные об удивительной постройке, Жасмина немедленно развернула «Гностическое восхождение», подлетела к спутнику газового гиганта и встала на орбите. Никаких ловушек на поверхности не обнаружили: впоследствии осмотр позволил установить, что автоматические пушки, среагировавшие на появление Куэйхи, управлялись роботами-часовыми. Не меньше ста лет назад кто-то обнаружил мост, установил защиту и бесследно исчез.
        Как потом выяснилось, был еще один страж, но о нем знал только Куэйхи.
        Потрясенный увиденным и пережитым - своим сверхъестественным спасением и ужасной гибелью Морвенны, - Куэйхи слегка спятил. Так считал Грилье, и ничто за прошедшие сто двадцать лет не разубедило его. Учитывая, что случилось с Куэйхи, и памятуя о наличии в его крови вируса, чье действие несколько меняло реальность, Грилье полагал, что тот еще чрезвычайно легко отделался. Куэйхи по-прежнему ясно и четко воспринимал окружающую реальность, понимал - и часто искусно использовал к собственной выгоде - происходящее с ним. Единственное отличие состояло в том, что мир он теперь видел сквозь дымку благочестия. Он посвятил себя вере.
        Будучи рационалистом, Грилье понимал, что эту веру по большей части рождает находящийся в крови вирус. Но невозможно было спорить с тем, что спасся Куэйхи поистине чудом. Сохранившиеся в памяти «Доминатрикс» телеметрические данные ясно об этом свидетельствовали: сигнал бедствия с корабля Куэйхи был зарегистрирован лишь потому, что на долю секунды Халдора попросту перестала существовать. В ответ на сигнал бедствия «Доминатрикс» устремилась к Хеле, развив максимальную скорость, потому что воздух в «Дочери мусорщика» был уже на исходе.
        Корабль, честно выполняя свой долг, добирался к Хеле с максимальным ускорением. Он снял ограничения, действовавшие, когда на борту находился Куэйхи. При этом примитивная сущность корабля не учла присутствия Морвенны.
        Когда Куэйхи снова поднялся на борт «Доминатрикс», резной скафандр молчал. В приступе безумного отчаяния - понимая в глубине души, что Морвенна уже мертва, - он разрезал толстый металл и запустил в скафандр руки, рыдая над стекавшим между его пальцами кровавым месивом.
        Изувечены были даже металлические части тела Морвенны.
        Куэйхи выжил, но страшной ценой. Выбор, вставший перед ним, казался очень простым. Надо избавиться от веры, подвергнуться лечению, которое сотрет все следы вируса в кровеносной системе. Найти рациональное, научное объяснение случившемуся на Хеле. При этом необходимо примириться с тем фактом, что Морвенна - единственная его подлинная любовь - потеряна навсегда.
        Другой вариант - который он в конце концов избрал - состоял в том, чтобы оставить все как есть. Он посвятит себя вере, смирится с реальностью явленного ему чуда. Вирус был просто катализатором, подталкивал к вере, давал шанс воспринять близость святого присутствия. Тогда на Хеле Куэйхи познал более глубокие и сильные чувства, чем все, что раньше давал ему вирус. Может быть, микроорганизмы просто сделали его более чутким к тому, что и так находится рядом? Искусственный по природе, вирус помог настроиться на слабый, но подлинный сигнал из окружающего мира?
        Если так, все обретает смысл. Даже мост. Куэйхи стал свидетелем чуда: он молил о спасении - и спасение было ему даровано. А гибель Морвенны - часть неизбежного, но в конечном счете милосердного деяния, направленного на претворение в жизнь великого плана, в котором Куэйхи всего лишь ничтожный винтик.
        - Я должен остаться на Хеле, - сказал он врачу, - до тех пор, пока не найду ответа. Пока ответ не будет мне явлен.
        Грилье улыбнулся:
        - Но вы не можете тут остаться.
        - Я придумаю способ.
        - Она не позволит.
        После этого Куэйхи сделал Грилье предложение, от которого тот не смог отказаться. Жасмина была своенравной и непредсказуемой властительницей. Куэйхи прослужил у нее много лет, но она и по сей день поражала его переменчивостью своего настроения. Он уже устал бояться, ежедневно ожидая наказания.
        - В конце концов Жасмина все равно разделается с вами, - сказал Куэйхи. - Она же ультра. Вам никогда не понять ее, не вникнуть в мысли. Для нее вы всего лишь инструмент - полезный, но легко заменимый. Взгляните на меня - я базово-линейный человек. Но я изгой, современное общество не принимает меня. Наверняка она считает, что у нас с вами много общего.
        - Меньше, чем вы думаете.
        - Мы можем не нравиться друг другу, - продолжал Куэйхи, - но действовать сообща.
        - И зачем это мне? - спросил Грилье.
        - Во-первых, я знаю ваш маленький секрет. Знаю, не сомневайтесь. Морвенна догадалась незадолго до того, как Жасмина засунула ее в резной скафандр.
        Грилье внимательно посмотрел на него:
        - Не понимаю, о чем вы.
        - О фабрике клонов, - объяснил Куэйхи. - О проблеме со снабжением и требованиями. Ведь тут дело не только в непомерных запросах Жасмины, правильно? Вы же и сами пользуетесь клонами для своих скромных нужд. Но предпочитаете маленьких, не до конца развившихся. Забираете их из контейнеров, не дожидаясь, когда они станут взрослыми, иногда даже не даете им стать детьми и используете. Чего только не вытворяете! А потом возвращаете в контейнеры и объявляете нежизнеспособными.
        - У них нет разума, - ответил Грилье, словно оправдываясь за содеянное. - Это что, шантаж?
        - Нет, стимуляция. Помогите мне избавиться от Жасмины, посодействуйте еще кое в чем, и я позабочусь, чтобы никто и никогда не узнал о вашей фабрике клонов.
        - Но у меня есть потребности, - тихо сказал Грилье.
        - Если это плата за ваше согласие работать для меня, то я не против.
        - Почему я должен предать Жасмину ради вас? Вы оба безумны, под стать друг другу.
        - Может быть, - кивнул Куэйхи. - Отличие в том, что я не убийца. Подумайте об этом.
        Грилье так и сделал и довольно скоро решил, что его ближайшие интересы выходят за пределы «Гностического восхождения». До поры до времени он готов сотрудничать с Куэйхи, но при первой возможности подыщет себе что-нибудь другое, не требующее полного подчинения.
        Но минуло сто лет, а Грилье по-прежнему здесь. Как же он недооценил свои слабости! Что не удалось ультра, чьи корабли были полны древних, зачастую неисправных криокапсул, то удалось Куэйхи - он нашел отличный способ удержать при себе превосходного врача.
        Но тогда, в первые дни их союза, Грилье не предугадывал своего будущего.
        Их первым совместным предприятием была разработка плана свержения Жасмины. Он включал в себя три этапа, и каждый осуществлялся с максимальной осторожностью. Если бы заговор раскрыли, злоумышленникам пришлось бы заплатить ужасную цену. Но, как узнал впоследствии Грилье, королева даже вообразить не могла, что два заклятых врага способны объединиться против нее.
        Однако не все у них шло гладко.
        Для начала на Хеле был устроен лагерь. На спутник доставили жилые модули, аппаратуру и вездеходы. Некоторые ультра тоже спустились, но из-за своей инстинктивной нелюбви к планетарным условиям занервничали и при первой возможности вернулись на корабль. Куэйхи и Грилье это устраивало как нельзя лучше, теперь они могли без помех реализовывать свой непростой замысел. Довольно скоро они нашли нечто важное, пригодившееся для достижения цели. Ведя разведку вблизи базы, еще под присмотром Жасмины, они обнаружили первый артефакт вертунов. Это, по крайней мере, давало пищу для предположений, кто мог построить мост.
        Вторым этапом плана было ухудшение здоровья Жасмины. Грилье, начальнику фабрики клонов, устроить это было совершенно несложно. Он повозился с клонами, замедлив их развитие, создав дополнительные аномалии и дефекты. Неспособная больше держаться за реальность с помощью доз причиняемой себе боли, Жасмина «поплыла». Ее мышление теряло ясность, восприятие слабело.
        Тогда они перешли к третьему этапу. Он предусматривал бунт, захват «Гностического восхождения», установление на корабле новой власти. Среди ультра нашлись друзья Морвенны, сочувствовавшие Куэйхи.
        Облетая Хелу во время строительства Первого Лагеря, Куэйхи и Грилье разыскали четвертого робота-охранника, точно такого же, как сбивший «Дочь мусорщика». Было решено сыграть на рассеянности Жасмины и заманить «Гностическое восхождение» в зону поражения. В самом начале королева отказывалась подходить к спутнику ближе чем на несколько световых часов, но, узнав о найденных артефактах и увидев мост, заинтересовалась до крайности и забыла об осторожности.
        Ожидалось, что урон, причиненный кораблю, будет невелик и этого хватит, чтобы посеять панику в команде, что, в свою очередь, облегчит захват. Но выстрел оказался гораздо мощнее, чем предполагал Куэйхи. От точки попадания ударная волна распространилась по корпусу корабля и достигла сочленительских двигателей. В небе Хелы вспыхнули два новых солнца. Когда они погасли, не осталось ничего: ни Жасмины, ни ее могучего субсветовика, привезшего Куэйхи и Грилье в эту систему.
        Куэйхи и Грилье оказались на необитаемой планете одни.
        Но они не погибли. У них имелось все необходимое, чтобы прожить многие годы, благо временный лагерь уже был достроен. Они изучали Хелу, совершая дальние экспедиции на вездеходах. Они добывали останки и тщетно пытались реконструировать по ним облик вертунов.
        Над головой - мистически исчезающая Халдора. Под ногами - непостижимая таксономия вертунов. Куэйхи с жаром отдался обеим головоломкам, будучи уверен в душе, что они взаимосвязаны и что стоит ему разгадать эти тайны, как выяснится, почему он спасся, а Морвенна была принесена в жертву. Он не сомневался, что обе загадки - дар Божий. Кроме того, Куэйхи был убежден, что только он способен с ними справиться.
        Прошел год, за ним другой. Они обогнули Хелу по экватору, мощные вездеходы позволяли двигаться по пересеченной местности, прокладывая тропу. Они прошли по экватору еще и еще раз, и тропа становилась более заметной. Они предпринимали вылазки на юг и север, в сторону от экваториальной тропы, и там нашли места сосредоточения артефактов вертунов. Здесь напарники вырыли шахты и пробурили тоннели, собрав много фрагментов головоломки. После этого они вернулись на экватор, чтобы изучить найденный материал.
        И вот однажды, на второй или третий год, Куэйхи вдруг понял нечто важное: он должен увидеть еще одно исчезновение.
        - Если это снова случится, я должен стать свидетелем, - сказал он Грилье.
        - Но исчезновение повторится без всяких на то причин, значит это не чудо.
        - Нет, не так, - возразил Куэйхи. - Это Бог даст знак, чтобы у меня пропали все сомнения.
        Грилье решил поспорить с ним:
        - Но ведь у вас есть данные телеметрии с «Доминатрикс», они подтверждают исчезновение Халдоры. Разве этого недостаточно?
        Куэйхи просто отмахнулся от этих слов:
        - Цифры в электронной базе данных. Я должен увидеть повторение чуда собственными глазами. Для меня это важно.
        - Тогда вам придется смотреть на Халдору вечно. - Грилье поспешил поправиться: - Я хотел сказать, до ее исчезновения. Сколько длилось предыдущее, мгновение ока? Пропустить легче легкого.
        - Я постараюсь не пропустить.
        - Половину суток Халдора прячется за горизонтом, - указал на небо Грилье. - От заката до рассвета.
        - Это если не двигаться за ней. В первый раз мы обогнули Хелу за три месяца, потом уложились в два. Чтобы следовать за Халдорой, можно ехать очень медленно, треть метра в секунду, не больше и не меньше, и строго держаться экватора. Тогда Халдора не уйдет из зенита, меняться будет только местность за окном.
        Грилье задумчиво покивал:
        - Вижу, вы все уже обдумали.
        - Задача несложная. Мы соединим вездеходы, поставим на них наблюдательную платформу.
        - А как быть со сном? К тому же вы моргаете.
        - Вы врач. Придумайте что-нибудь.
        И Грилье придумал. Медикаменты и нейрохирургия избавили Куэйхи от сна, простейший диализ избавил от токсинов усталости. Проблема моргания тоже решилась.
        - Жизнь полна иронии, - сказал Куэйхи врачу. - Помните, Жасмина пугала, что в резном скафандре мы не сможем уснуть и даже хотя бы на миг отключиться? Сейчас я сам хочу этого.
        Стоя в верхнем зале Часовой Башни, Грилье как будто перенесся в далекое прошлое. В его памяти эти сто двадцать лет остались чередой разрозненных фотографических снимков, ведь Куэйхи обращался к нему, пробуждаясь от криосна, только в экстренных случаях. Грилье помнил первое медленное кругосветное путешествие, как они, соединив вездеходы, словно бревна в плоту, двигались вслед за Халдорой. Через полтора года прибыл корабль ультранавтов, заметивших слабую вспышку взрыва «Гностического восхождения». Уж в чем в чем, а в любопытстве этой фракции не откажешь. Остановив субсветовик на безопасном расстоянии, ультра отправили к спутнику легкие шаттлы-разведчики. Куэйхи предложил гостям купить артефакты вертунов, а взамен потребовал услуги и технику.
        Лет через десять прибыл следующий корабль. Его экипаж вел себя не менее осторожно, но с такой же охотой вступил в торговые переговоры. Артефакты вертунов оказались ходким товаром. Эти ультра могли предложить нечто нетрадиционное - у них в трюме спали недовольные властями эмигранты из далекой колонии, о которой ни Куэйхи, ни Грилье никогда не слышали. Слухи о Хеле и ее чудесах привлекли их сюда через световые годы.
        У Куэйхи появились первые последователи.
        Позже прибыли тысячи переселенцев. Десятки тысяч, сотни тысяч. Для ультра Хела стала выгодным узелком в невероятно растянутой и зыбкой сети межзвездной коммерции. Главные планеты - старые торговые центры - человечество потеряло, и не только плавящая чума и междоусобные войны были тому причиной, но и кое-что похуже. Что именно - загадка, поскольку лишь немногим кораблям удалось добраться оттуда до Хелы; их пассажиры рассказывали о зле, являющемся из космических глубин, о безжалостных механизмах, пожирающих органическую жизнь, притом что сами они не живее заводных будильников или дверных звонков. С некоторых пор на Хелу отправлялись не только те, кто мечтал лицезреть чудо исчезновения Халдоры, но и те, кто верил в близкий конец света и считал Хелу кульминационной точкой, местом последнего паломничества.
        Ультра брали паломников на свои корабли в качестве оплачиваемого груза, утверждая, что их заботит только выручка за рейсы, а до местных проблем им и дела нет. Поначалу это было правдой, но Грилье слишком хорошо знал ультра, чтобы с некоторых пор не замечать в их глазах тревогу, не имевшую ничего общего с перспективами межзвездной торговли. Эти ультра что-то видели, догадался врач. Возможно, с очень большого расстояния они наблюдали какие-то смутные тени на краю освоенного людьми космоса. Сами ультранавты раньше считали таких призраков вымыслом первопроходцев, но теперь, когда замолчали несколько старых обжитых колоний, торговцы задумались всерьез.
        Ультра и сейчас находились на Хеле. По договору с ними субсветовикам не разрешалось приближаться к Халдоре и ее обитаемому спутнику. Большие корабли останавливались на краю звездной системы, в особом стояночном объеме пространства, и их экипажи добирались до Хелы на шаттлах. Представители церквей досматривали эти транспортные средства, убеждались, что никакие записывающие и сканирующие устройства не направлены на Халдору. Конечно, это была лишь проформа, обойти запрет не составляло труда, однако ультра были на редкость покладисты. Они дорожили торговыми отношениями с Хелой, а потому соглашались играть по правилам.
        Когда Грилье появился в зале Часовой Башни, Куэйхи вел переговоры с ультра.
        - Спасибо, капитан, что уделили мне время, - сказал Куэйхи.
        Его призрачный голос серыми спиралями поднимался над системой жизнеобеспечения.
        - Очень жаль, что нам не удалось договориться, - ответил ультра, - но вы должны понять, что безопасность корабля для меня превыше всего. Мы все помним, что случилось с «Гностическим восхождением».
        Куэйхи сочувственно всплеснул костлявыми руками:
        - Ужасное происшествие. Я сам едва не погиб.
        - Вот и мы не хотим погибнуть.
        Койка развернула Куэйхи лицом к вошедшему.
        - Генерал-полковник медицинской службы Грилье, позвольте вам представить капитана Баския с субсветовика «Невеста ветра».
        Грилье вежливо поклонился новому гостю Куэйхи. Капитан выглядел не столь экстремально, как другие ультра, которых Грилье довелось повидать, но все же его облик по базово-линейным меркам был пугающе-странным. Ультра был тощим и почти бесцветным, как высохшее на солнце мертвое насекомое; держаться прямо ему помогал экзоскелет цвета крови, украшенный серебряными лилиями. Рядом с торговцем вилась очень крупная бабочка - у самого лица, работая крыльями, как опахалами.
        - Рад познакомиться, - отозвался Грилье, поставив на пол чемоданчик со шприцами. - Надеюсь, вам понравится на Хеле.
        - Этот рейс оказался для нас очень выгодным, господин генерал-полковник. К сожалению, мы не сможем выполнить личную просьбу настоятеля Куэйхи, но в остальном и мы, и церковь весьма довольны торгом.
        - Если не считать небольшой неприятности, - проворчал Куэйхи.
        - Вы про сбой в работе криокапсул? Да, к сожалению, после разморозки у десятка наших пассажиров обнаружилось омертвение мозга. Случись это в прежние времена, мы попробовали бы восстановить мозг при помощи нейронной терапии. Теперь же - увы.
        - Все же мы охотно помогли вам сбыть их с рук, - сказал Грилье. - И освободить капсулы для живых.
        Ультра взмахом кисти согнал севшую ему на губы бабочку.
        - Вы собираетесь как-то использовать эту слякоть?
        - Нашего доктора интересуют как раз такие случаи, - ответил Куэйхи, не дав Грилье и рта раскрыть. - Он любит экспериментировать с копированием нейропаттернов. Правильно я говорю, Грилье?
        Куэйхи резко отвернулся, не дожидаясь ответа.
        - Капитан, нужна ли вам наша помощь, чтобы добраться до корабля?
        - Благодарю, я справлюсь сам.
        Грилье глянул в восточное окно Часовой Башни. За гребнем крыши главного зала находилась посадочная площадка, на ней стоял миниатюрный шаттл, раскрашенный в цвета палочника - ярко-зеленый и желтый.
        - Да поможет вам Господь добраться до стоянки, капитан. Отправляйте к нам транспорт с несчастными жертвами неисправных капсул, и я буду с нетерпением ждать вашего следующего визита.
        Капитан повернулся к выходу, но задержался. Грилье понял, что ультра наконец заметил резной скафандр. Тот всегда был здесь, стоял в углу зала, словно еще один гость. Пока Баския рассматривал резной скафандр, бабочка порхала вокруг его головы. Наконец ультранавт ушел, так и не узнав, какие страшные воспоминания связаны у Куэйхи с этим саркофагом - местом последнего упокоения Морвенны и вечным напоминанием о цене спасения.
        Когда шаги Баскии стихли вдали, Грилье спросил:
        - О чем вы говорили? Что за просьба, которую он не смог исполнить?
        - Обычный торг, - ответил Куэйхи, словно уже потерял интерес к этому делу. - Вам повезло, что появилась эта слякоть. Что там со службой крови? Как все прошло?
        - Минутку. - Грилье шагнул к стене и передвинул рычаг с латунной рукояткой.
        Жалюзи опустились почти до конца, пропуская в зал только узкие клинья света.
        Врач наклонился над Куэйхи и снял солнечные очки, которыми тот пользовался во время переговоров - и не только для защиты глаз; без очков вид у него был не слишком приятный. Конечно, по той же причине иногда он нарочно не надевал очки.
        Под темными стеклами, словно вторая пара очков, крепилась тонкая проволочная конструкция: по кольцу вокруг каждого глаза. Закрепленные на рамках крючки держали веки, не давая им закрыться. На этих же кольцах были смонтированы крошечные опрыскиватели, чтобы через каждые несколько минут увлажнять глаза. Грилье говорил, что гораздо проще было бы удалить веки, но Куэйхи с маниакальным упрямством стремился искупить свою вину, и крючки на веках постоянно напоминали ему об этом покаянии - не говоря уже о том, что давали лишний шанс не пропустить исчезновение.
        Грилье достал из медицинского чемоданчика тампон и удалил выделения вокруг глаз Куэйхи.
        - Итак, что там со службой крови? - повторил тот.
        - Я вам все расскажу. Только сначала ответьте, о каком деле вы говорили с ультра. Для чего вам нужно, чтобы он подвел свой корабль к Хеле?
        Зрачки Куэйхи заметно сузились.
        - Почему вы решили, что я просил об этом?
        - А разве не так? Ведь он сказал, что лететь на корабле к Хеле слишком опасно.
        - Грилье, оставьте ваши домыслы.
        Врач закончил чистку и надел настоятелю верхнюю пару очков.
        - Домыслы, говорите? Ни с того ни с сего вы просите ультра подвести субсветовик к Хеле. А ведь прежде десятилетиями лезли вон из кожи, чтобы держать этих подонков на расстоянии. Спрашивается, почему вдруг понадобилось, чтобы их корабль оказался у нашего порога?
        Человек на ложе вздохнул. В сумерках он казался почти бестелесным. Грилье снова поднял жалюзи; за окном взмыл над посадочной площадкой желто-зеленый шаттл.
        - Просто у меня появилась одна идея, - произнес Куэйхи.
        - Что за идея?
        - Вы заметили, как беспокойно в последнее время ведут себя ультра? Это не внушает доверия. Но с Баскией, похоже, можно иметь дело. Вот я и подумал: не договориться ли с ним…
        - О чем? - Грилье убрал пакет с тампонами в чемоданчик.
        - О защите, - объяснил Куэйхи. - Я хочу, чтобы один корабль ультра постоянно находился на низкой орбите, не позволяя другим подойти ближе.
        - Безумие, - хмыкнул Грилье.
        - Страховка, - поправил настоятель. - Впрочем, Баския не заинтересовался моим предложением. Ультра боятся подводить корабли вплотную к Хеле. Планета влечет их к себе, но и пугает…
        - Кроме Баскии, есть и другие ультра.
        - Конечно, - произнес Куэйхи таким тоном, словно разговор наскучил ему и он уже жалеет о своей нелепой затее.
        - Вы спрашивали о службе крови, - напомнил Грилье и поднял чемоданчик. - К сожалению, не все прошло гладко, но я взял у Вустада образец.
        - У хормейстера? Разве вы не собирались ввести ему кровь?
        - План слегка изменился.
        Служба крови являлась структурным подразделением Часовой Башни и отвечала за сохранение, обогащение и распространение бесчисленных штаммов исходного индоктринационного вируса Куэйхи. Почти все работники Часовой Башни несли в себе частицу крови настоятеля. Она прошла через поколения, вирус мутировал, смешиваясь с другими микроорганизмами, принесенными на Хелу. Результатом стало изобилие разнообразных и хаотически проявляющихся эффектов. Многие церкви пользовались - правильнее сказать, вынуждены были пользоваться - несколько измененными формами первоначального штамма. Служба крови стремилась обуздать хаос, изолировать эффективные, доктринально чистые штаммы и дать отпор всем прочим. На людях вроде Вустада часто испытывали новые штаммы вируса. Если результатом был психоз или иной нежелательный побочный эффект, штамм больше не применялся. Пару раз Вустад проштрафился, и за это его определили в морские свинки. Вскоре у него развился параноидальный страх перед инъекциями.
        - Надеюсь, вы знаете, что делаете, - сказал Куэйхи. - Сейчас мне, как никогда, нужна эффективно работающая служба крови. Я теряю свою религию.
        Собственная вера настоятеля несла серьезный урон. У него выработался иммунитет к чистому штамму, с которым он прибыл на борт «Гностического восхождения». Одной из задач службы крови был поиск штаммов-мутантов, способных воздействовать на Куэйхи. Грилье не предавал этот факт гласности, но в последнее время находить такие штаммы ему удавалось с большим трудом.
        В данный момент Куэйхи переживал очередное ослабление веры. В промежутках между приступами он никогда не говорил о своей проблеме. Вера и Куэйхи - это же, в сущности, одно целое. Но снова и снова он начинал думать о своей религии как об искусственном продукте химических реакций.
        Подобные интерлюдии всегда пугали Грилье. Переживая упадок духовных сил, Куэйхи становился несговорчивым и непредсказуемым. Врачу вспомнился загадочный рисунок на витражном окне. Нет ли тут связи?
        - Скоро вы будете как огурчик, - пообещал он.
        - Уж постарайтесь. Надо вернуть меня в строй, Грилье, потому что у нас проблемы. С Гор Гулльвейг сообщают о сходе ледяных лавин, на этом участке Пути движение остановлено. Нам, как всегда, надо расчищать дорогу. Но боюсь, даже применив Божественный Пламень, мы все равно отстанем от Халдоры.
        - Мы всегда преодолевали трудности, настоятель. Справимся и теперь.
        - Если остановимся надолго, понадобятся крайние меры. Я хочу, чтобы машинное отделение было готово исполнить любые мои распоряжения, сколь бы абсурдными они ни казались.
        Ложе вновь наклонилось, его отражение разбилось на куски, а затем восстановилось в движущихся зеркалах. Они были установлены так, чтобы направлять свет Халдоры прямо в лицо Куэйхи: в каком бы положении он ни находился, газовый гигант всегда пребывал перед его глазами.
        - Самые нелепые приказы, Грилье, - повторил он. - Вы понимаете, о чем я?
        - Пожалуй, - кивнул Грилье.
        Потом он подумал о крови и мостах. И о девушке, которую собирался доставить в собор. Не случится ли так, что тем самым он приведет в действие машину, которую невозможно будет остановить?
        «Но настоятель не сделает этого, - сказал себе Грилье. - Не совсем же он спятил, в конце-то концов. На планете не сыщется безумца, который прикажет вести „Пресвятую Морвенну“ по мосту над Пропастью Искупления».
        Глава восемнадцатая
        Арарат, год 2675-й
        Схема внутренних помещений «Ностальгии по бесконечности» представляла собой длинный свиток мятой пожелтевшей бумаги, с одной стороны прижатый ножом Крови, с другой - тяжелым серебристым шлемом, найденным Пэлфри в мусоре. Свиток был покрыт густой сеткой карандашных и чернильных линий. Кое-где линии убирали и рисовали; в этих местах бумага протерлась почти до дыр.
        - Поточнее схемы нет? - спросил Кровь.
        - Уж какая есть, - ответила Антуанетта. - Всяко лучше, чем ничего.
        За последнюю неделю свинья это слышал, пожалуй, сто раз.
        - Ладно. И о чем это нам говорит?
        - О проблеме. Вы расспрашивали Пэлфри?
        - Нет, им занимается Скорп.
        Антуанетта дотронулась до оттягивавшей ее мочку грозди украшений.
        - Я тоже с ним потолковала. Хотела понять обстановку. Практически все в насосной бригаде убеждены, что капитан является все чаще и обставляет это все оригинальней.
        - И что с того?
        - У нас тут отмечены места последних явлений капитана. Их добрая дюжина, и я склоняюсь к мысли, что рабочие не врут.
        Свинья прищурился; в скупом освещении конференц-зала его глаза плохо различали карандашные пометки. Он не любил карты и схемы еще с тех времен, когда под началом Скорпиона орудовал в Городе Бездны. Там такие вещи были, в общем-то, не нужны. «Если тебе в наших краях вдруг понадобилась карта, - часто говаривал Кровь, - значит ты здорово влип».
        Но эта схема была важной. Она изображала «Ностальгию по бесконечности», тот самый шпиль над морем, внутри которого они с Антуанеттой Бакс сейчас находились. На ней корабль представлялся конусом, хитроумно сплетенным из горизонтальных и вертикальных линий: настоящий обелиск, покрытый наползающими друг на друга иероглифами. Линии отмечали уровни, сообщающиеся шахты и основные перегородки. Огромным трюмам соответствовали пустоты без каких-либо обозначений.
        Высота корабля составляла четыре километра, и поэтому на схеме не было места даже для крупных, с точки зрения человека, деталей. Отдельные помещения сопровождались надписями лишь в тех случаях, если играли исключительно важную роль. Да и сам процесс составления схемы, в сущности, был пустой тратой времени. Медленная перестройка корабельного нутра - полностью вне контроля человеческого экипажа - за последние десятилетия свела на нет все подобные попытки.
        Хватало и других сложностей. Верхние уровни корабля были нанесены на схему более или менее точно. Ими часто пользовалась команда, и казалось, из-за постоянного присутствия там людей корабль почти не меняет свое устройство в этой части. Но на нижние уровни, в особенности под урез окружающей воды, ремонтные бригады спускались неохотно. Поскольку тамошние помещения оказывались нисколько не похожими на то, что техники ожидали увидеть. Эти нижние уровни непрестанно видоизменялись согласно каким-то тошнотворным биологическим архетипам, что делало их картирование бессмысленным. Кровь побывал внизу, в тех помещениях над уровнем моря, которые подверглись наибольшим изменениям, и эта экспедиция была сродни путешествию по опасному лабиринту карстовых пещер.
        Но не только внутренности корабля представляли собой загадку. Готовясь сойти с орбиты, «Ностальгия по бесконечности» изменилась в корме, сделав свой торец плоским. В сопровождавшей посадку суматохе толком проследить за этими изменениями не удалось. Поскольку нижние километры корабля, включающие пару гондол с сочленительскими двигателями, ушли под воду, узнать в ближайшее время, как теперь выглядит корма, не представлялось возможным. Подводники погружались на несколько сот метров, но их отчеты добавили мало нового к уже известному. Сенсорное исследование позволило продвинуться глубже, но полученные в результате расплывчатые очертания свидетельствовали только о том, что подводная часть корабля более или менее цела. На важнейший вопрос, смогут ли двигатели вновь заработать, ответа пока не было. Благодаря своей нервной системе, сросшейся с бортовой техникой, капитан, конечно же, знал о полетной готовности корабля. Но Бренниген молчал.
        Молчал до последнего времени.
        Красный карандаш Антуанетты отметил звездочками все места последних появлений Джона Бреннигена, в которых она была уверена. Кровь читал даты и другие пометки - имена свидетеля или свидетелей, характер явлений. Он то задумчиво постукивал по схеме рукояткой ножа, то легонько водил по ней лезвием, чертя круги и дуги вокруг карандашных записей.
        - Капитан поднимается в направлении носа, - заметил он.
        Антуанетта кивнула, завиток волос выбился и упал ей на глаза.
        - Я тоже заметила. И поняла, что Пэлфри и его приятели не врут.
        - А что с датами? Тут есть какая-то закономерность?
        - Только одна - все началось с месяц назад.
        - И о чем это говорит?
        - Делайте выводы сами, - ответила она. - Мне кажется, на схеме все хорошо видно. Капитан внезапно забеспокоился. Характер его явлений изменился, их зона расширилась. Он ведет себя демонстративно, его встречают в тех частях корабля, где он не бывал раньше. Если отметить тут места явлений, которые не кажутся мне вполне достоверными, то получится, что Бреннигена видели везде, вплоть до административных ярусов.
        - Но ты в это не веришь?
        Антуанетта сдула с лица прядку.
        - Пока не верю. Точнее, не знаю. Но неделю назад я бы не поверила и в половину других явлений. Все, что мне теперь нужно, - это один хороший свидетель явления выше шестисотого уровня.
        - И что тогда?
        - Тогда нам придется поверить. Поверить, что капитан проснулся.
        Кровь подумал, что это не очевидно только слепому.
        - Если бы капитан активизировался сейчас, я бы решил, что здесь есть связь с прилетом Хоури. Но он проснулся месяц назад, когда ее и в помине не было.
        - Месяц назад ее корабль прибыл в нашу систему, - возразила Антуанетта. - Война с ингибиторами уже добралась сюда, и никто не знает, насколько чувствительны системы капитана. Он - это весь корабль. А «Ностальгия» воспринимает происходящее в нескольких световых часах от планеты. То, что корабль стоит на Арарате, ничего не меняет.
        - Мы не знаем наверняка, что Хоури говорит правду, - сказал Кровь.
        Антуанетта снова взяла красный карандаш и отметила звездочкой место встречи капитана с Пэлфри.
        - Думаю, теперь не может быть сомнений в ее правдивости, - ответила она.
        - Хорошо. Еще вопрос. Если капитан проснулся…
        Антуанетта подняла голову, ожидая конца фразы:
        - Ну?
        - Значит, он чего-то хочет от нас, правильно?
        Антуанетта взяла со стола шлем, отчего схема корабля с шелестом свернулась.
        - Думаю, кто-то из нас должен его об этом спросить, - ответила она.
        За два часа до рассвета подал голос Васко:
        - Я вижу, сэр. Прямо по курсу айсберг, как на карте.
        С полминуты Эртон вглядывалась в сумеречный горизонт, потом буркнула:
        - А я ничего не вижу.
        - Я тоже вижу. Малинин прав, - подтвердил Жакоте с другой лодки и достал бинокль.
        Широкие линзы, направленные в сторону цели, не двигались, хотя лодка качалась на волнах.
        - Что там? - спросил Клавэйн.
        - Пока я вижу только ледяную гору, расстояние слишком велико. На корабль совершенно не похоже.
        - Молодчина, - похвалил старик Малинина. - Может, нам звать тебя Соколиным Глазом?
        По приказу Скорпиона лодки сбавили скорость наполовину, потом развернулись, чтобы обойти айсберг по широкой дуге. Было решено осмотреть льдину со всех сторон, насколько это возможно в неверном свете близкой зари.
        За час они по спиральной траектории приблизились к айсбергу - невысокому, с покатой вершиной. По мнению Васко, он выглядел очень странно. Ледяная гора казалась вросшей в море - во все стороны от нее отходила белая бахрома, раза в два длиннее диаметра «ядра». В совокупности это напоминало остров с небольшим вулканическим конусом в центре и пологими ребристыми склонами.
        Васко видел айсберги, они доплывали до широт Первого Лагеря, но этот не имел с ними ни малейшего сходства.
        Лодка сделала очередной круг и подплыла ближе. Время от времени Васко слышал, как Скорпион переговаривается с Кровью через браслет. На западе небо обрело багровость свежего синяка, но еще было видно несколько звезд. Восток был нежно-розовым. Бледная ледяная гора отбрасывала в обе стороны лучи приблизительно соответствующих оттенков.
        - Мы обошли айсберг два раза, - доложила Эртон.
        - Так держать, - сказал Клавэйн. - Сокращаем расстояние вдвое и скорость сбрасываем тоже наполовину. Может, Скади еще не заметила нас, и я не хочу вспугнуть ее раньше времени.
        - С айсбергом что-то не так, сэр, - подал голос Васко.
        - Разберемся. - Клавэйн повернулся к Хоури. - Ты уже чувствуешь?
        - Вы про Скади? - спросила Хоури.
        - В первую очередь про твою дочь. Подумал, может, уже заработала связь между вашими имплантатами.
        - Мы еще слишком далеко от Ауры.
        - Ясно, но, как только ты что-нибудь уловишь, дай знать. От моих имплантатов вряд ли будет толк, - по крайней мере, пока мы не подойдем вплотную. И вообще, ты ее мать. Уверен, ты услышишь ее первая, если ничего не случилось с протоколами.
        - Не нужно напоминать мне, что я ее мать, - отрезала Хоури.
        - Конечно. Просто я…
        - Клавэйн, я жду и слушаю. С того самого момента, как меня достали из капсулы. И когда у нас с Аурой наладится связь, вы об этом узнаете первым.
        Полчаса спустя они уже подошли достаточно близко, чтобы рассмотреть детали. Теперь всем было ясно, что это не обычный айсберг, даже если не принимать во внимание ледяную кашу вокруг горы. В сущности, это был вовсе не айсберг.
        Хотя льда здесь хватало.
        Кристаллические склоны плавающего массива выглядели очень странно. Склоны состояли не из наслоений льда, а из огромных друз толстых заостренных кристаллов. Сталактиты и сталагмиты торчали вверх и вниз как ледяные зубы. Вертикальные выросты блестели, словно клинки шпаг, и на конце каждого распустились удивительные цветы из меньших спиц, которые торчали во все стороны, пронизывая соседние поросли и смешиваясь с ними. Ледяные кристаллы были несхожи и формой, и размерами, и в этом различии не усматривалось никакой системы. Некоторые «стволы» и «ветви» шириной не уступали лодке. Другие были тоньше и уменьшались настолько, что образовывали радужное блестящее кружево в воздухе, и казалось, самый легкий ветерок способен расколоть эту мишуру на миллионы сверкающих осколков.
        Издали айсберг казался единым целым, а вблизи походил не то на стог насыпанных как попало игл разного размера, не то на блестящий густой куст, в котором столько же пустоты, сколько льда.
        Ничего более поразительного и жуткого Васко в жизни не видел.
        Они сделали новый виток и подошли еще ближе.
        Только Клавэйн оставался совершенно равнодушен к поразительной картине, представшей перед экспедицией. Может, и был удивлен, но не подавал виду.
        - Эти автоматические карты довольно точные, - заметил он. - Насколько я помню размеры льдины, внутри легко поместится корвет класса «Мурена».
        Васко решился задать вопрос:
        - Сэр, вы все еще считаете, что внутри айсберга корабль?
        - А ты как думаешь, сынок? Неужели мать-природа способна создать нечто подобное?
        - Но для чего Скади понадобилось окружать свой корабль таким необычным льдом? - не отставал Васко. - На броню это не похоже, к тому же корабль становится заметнее на картах.
        - А почему ты решил, сынок, что у нее был выбор?
        - Я не понимаю вас, сэр.
        - Клавэйн говорит о том, - объяснил Скорпион, - что корабль Скади может быть неисправен. Я правильно понял?
        - Скажем, это моя рабочая гипотеза, - ответил Клавэйн.
        - Но что находится… - Васко не закончил вопрос, боясь зайти слишком далеко.
        - Что бы ни находилось внутри, - ответил Клавэйн, - нужно туда пробраться. У нас нет бурильной установки или взрывчатки, но, если мы хорошенько поищем, нам не придется пробиваться через толстый лед при помощи грубой силы. Нужно отыскать проход в центр горы.
        - А если Скади заметит нас, сэр? - спросил Васко.
        - Надеюсь, что заметит. Последнее, чего мне хочется, так это стучаться в ее парадную дверь. А теперь подойдем ближе. Медленно и осторожно.
        Встало Яркое Солнце. В первые минуты рассвета айсберг полностью изменился. На фоне бледно-фиолетового неба вся структура приобрела волшебный вид, лед стал похож на некую изысканную аристократическую сласть. Ледяные шпаги и кружева светились золотом, лазурью и всеми другими красками, что рождаются в ослепительном блеске бриллиантовых граней. Образовались роскошные гало, во все стороны брызнули окрашенные лучи; Васко отродясь не видел таких ярких и чистых цветов радуги. Вместо теней внутри айсберга царили бирюзовые и опаловые краски, сияние проникало к поверхности по извилистым ледяным коридорам и каньонам. Но в глубине этого сверкающего великолепия угадывалась темная сердцевина - словно черная личинка, окруженная бледным коконом.
        Пятьдесят метров отделяло лодки от кромки ледяной каши. Пока они шли по морю, волны не было, но здесь, в непосредственной близости от айсберга, море зашевелилось с апатичностью огромного животного, получившего в бок ампулу снотворного; казалось, каждое движение стоило воде огромного усилия. Замерзающая поверхность моря походила на шкуру морского зверя - гладкую, сине-зеленую. Васко опустил руку за борт и сразу отдернул руку. Даже здесь, довольно далеко от кромки льда, вода была гораздо холоднее, чем в месте высадки из шаттла.
        - Взгляните-ка. - Скорпион развернул перед собой умную карту.
        Хоури хмуро смотрела на то место, куда указывало копыто свиньи.
        Клавэйн открыл свою карту:
        - Что там, Скорп?
        - От Крови только что пришло обновление. Посмотри на айсберг: он вырос.
        Клавэйн ввел координаты айсберга, и тот увеличился рывком. Васко смотрел через плечо старика, искал на карте пару лодок. Но их не было. Он понял, что обновление сделано вчера, до заката.
        - Ты прав, - заметил Клавэйн. - Примерно… процентов на тридцать - сорок в объеме.
        - Не меньше, - подтвердил Скорпион. - И это не в реальном времени. Если скорость роста не менялась, сейчас он еще на десять - двадцать процентов больше.
        Клавэйн сложил карту: он увидел достаточно.
        - Айсберг охлаждает окружающую воду. Очень скоро место, где мы сейчас стоим, тоже замерзнет. Наше счастье, что мы прибыли так быстро. Через несколько дней не было бы ни единого шанса проникнуть в гору льда.
        - Сэр, - обратился к Клавэйну Васко, - я не понимаю, почему айсберг растет. Он должен уменьшаться. В этих широтах льды тают быстро.
        - Вроде ты говорил, что слабо разбираешься в айсбергах, - заметил Клавэйн.
        - Я сказал, сэр, что в нашей бухте видел лишь несколько штук.
        Старик посмотрел на него в упор:
        - Это не айсберг и никогда им не было. Это корка льда вокруг корабля Скади. И она растет, потому что корабль охлаждает окружающую среду. Помнишь, что сказала Хоури? Они научились остужать корпус корабля до температуры фоновых космических микроволн.
        - Но вы предположили, что Скади не управляет этим процессом.
        - Да, я не уверен.
        - Сэр…
        Клавэйн перебил его:
        - Мне думается, что-то случилось с криоарифметическими двигателями корабля, это они охлаждают корпус. В чем конкретно причина неисправности, могу только гадать. Возможно, Скади сама расскажет, когда мы найдем ее.
        До вчерашнего дня Васко никогда не слышал о криоарифметических двигателях. Название упоминалось в стенограмме опроса Хоури - это была одна из технологий, которую Аура помогла усовершенствовать Ремонтуару и его товарищам, пока те мчались прочь от руин Дельты Павлина.
        В течение следующих часов Васко задал уйму вопросов, стремясь заполнить постыдный пробел в своих знаниях. Не на все его вопросы нашелся ответ даже у Хоури. Например, Клавэйн рассказал, что криоарифметический двигатель совсем не новинка, основы этой технологии были разработаны сочленителями незадолго до окончания войны с демархистами. В то время криоарифметический двигатель был громоздким устройством, величиной с загородный дом, и годился для установки только на тяжелых межзвездных судах. Попытки создать аналоги малых размеров заканчивались авариями. Но Аура объяснила, как сделать криодвигатель величиной с яблоко.
        Однако даже после этого такие устройства оставались опасными.
        Принцип криоарифметического движения базировался на контролируемом нарушении законов термодинамики. Разработать его удалось путем квантового вычисления, с применением целого класса алгоритмов, которые сочленитель по фамилии Кафзех открыл в первые годы демархистской войны. Алгоритмы Кафзеха, будучи правильно применены квантовым компьютером с определенной архитектурой, приводили к удельной потере тепла в окружающем пространстве. По сути, криоарифметический двигатель был всего лишь компьютером, производящим вычисления по замкнутому циклу. От обычных компьютеров он отличался тем, что при повышении скорости работы не разогревался, а, напротив, охлаждался. Сложнее всего было сдерживать ускорение работы компьютера по мере его охлаждения, стабилизировать процесс, норовящий по спирали скатиться к полной неуправляемости. Чем меньше был двигатель, тем более подвержен нестабильности.
        Возможно, именно это случилось с кораблем Скади. В космосе двигатель выкачивал энергию из корпуса, охлаждая его почти до абсолютного нуля, благодаря чему корабль был невидим на фоне космических излучений. Но, очевидно, корвет получил повреждения, и при этом пострадала сложная система управления криоарифметическими двигателями. К моменту падения в океан Арарата он уже был сгустком межзвездной стужи. Вокруг него замерзала вода, диковинные формы ледяных кристаллов свидетельствовали о грубом попрании законов физики.
        Могло ли внутри этой оболочки остаться что-то живое?
        И тут Васко услышал. Возможно, опять раньше всех. Это был тончайший писк, на самом пределе слышимости, нечто близкое к ультразвуку, и улавливалось оно, пожалуй, благодаря осязанию, а не слуху. Может, это поток данных, поступающий к Васко по сенсорному каналу, о существовании которого он никогда раньше не подозревал?
        А еще это походило на песню. И на кружение миллиона пальцев по влажным ободкам миллиона винных бокалов.
        Васко едва улавливал этот писк - и притом боялся, что от звуковых колебаний у него треснет череп.
        - Сэр, - обратился он к старику, - я кое-что слышу. Чем бы ни был на самом деле этот айсберг, у него есть голос.
        - Это из-за солнца, - через секунду ответил Клавэйн. - Оно греет, в различных местах покрова возникают напряжения, лед скрипит и хрустит.
        - Вы тоже слышите, сэр?
        Клавэйн взглянул на него со странным выражением:
        - Нет, сынок. С годами все больше того, чего я не слышу. Но я сужу по твоим словам.
        - Подойдем, - предложил Скорпион.
        Антуанетта Бакс шла по темным и сырым коридорам гигантского затонувшего корабля. В одной руке она держала фонарь, в другой, подцепив за кромку шейного разъема, серебристый шлем. Перед ней с азартом охотничьей собаки скакал кружок золотистого света, выхватывал из мрака жутковатые скульптурные образования на стенах. Вот арка, как будто сделанная из позвонка огромного животного, вот груда скрученных и переплетенных, точно кишки, труб. Ползучие тени создавали иллюзию, будто эти трубы корчатся, извиваются, как спаривающиеся змеи.
        С нижних уровней дул ровный влажный ветерок, откуда-то издалека доносился натужный лязг механизма - может быть, то трудился принесенный колонистами насос, а может, агрегат из системы корабельного ремонта. Звуки распространялись по кораблю совершенно непостижимыми маршрутами, и этот шум мог возникать как за ближайшей переборкой, так и в километре выше или ниже.
        Антуанетта подняла воротник куртки. Жаль, что нельзя было взять кого-нибудь в сопровождение, - вдвоем не так страшно. Всякий раз, получая от капитана весточку, нечто похожее на осмысленное сообщение, она приходила одна. Возможно, Бренниген, изредка давая о себе знать, выказывал тем самым намерение открыть ей правду о себе. И пусть эта правда будет сколь угодно мала, нет сомнений, что у Антуанетты куда больше шансов наладить контакт с капитаном, чем у ее коллег. Причина, скорее всего, крылась в ее прошлом. Когда-то у нее тоже был корабль, конечно во много раз меньше «Ностальгии по бесконечности», но тоже не без привидений на борту.
        «Поговорите со мной, капитан, - просила Антуанетта в предыдущие свои посещения. - Поговорите, ведь мне вы можете доверять. Я же мало-мальски понимаю, что с вами произошло».
        Капитан никогда не давал ясного ответа, но, если вспомнить ответы неясные, даже начисто лишенные смысла, покажется, будто Бренниген испытывает желание что-то сделать в присутствии Антуанетты. Каждое явление в отдельности ни о чем не говорило, но в совокупности они, возможно, свидетельствовали о том, что капитан выходит из состояния, близкого к летаргическому сну.
        - Капитан, - позвала она, поднимая шлем, - вы оставили свою визитную карточку! Я пришла вернуть ее вам. Ну же, отзовитесь.
        Молчание.
        - Буду откровенна, - сказала Антуанетта, - тут, внизу, мне неуютно. Да что говорить, я боюсь до смерти. Мне больше по нраву корабли маленькие и уютные, которые можно обставить и украсить по своему вкусу.
        Она поводила фонарем в разные стороны, осветив шаровидный сгусток, который свисал с потолка и загораживал полкоридора. Шагая, Антуанетта сгибалась под застывшими пузырями, ведя по ним пальцами и ощущая удивительную теплоту и мягкость.
        - Да, мне страшно. Это ваши владения, я здесь чужая. Я это вот к чему: вы ведь понимаете, что заставило меня сюда спуститься. Капитан, я надеюсь вернуться не с пустыми руками.
        Молчание. Но Антуанетта и не ждала скорого ответа.
        - Джон, - снова заговорила она, решившись на фамильярность, - похоже, в нашей системе что-то происходит. Надеюсь, вы тоже в курсе и знаете подробности. Я расскажу, какие у нас соображения на этот счет, а дальше думайте сами.
        Ветерок потеплел, стал неровным, словно чье-то затрудненное дыхание.
        - Хоури вернулась, - продолжила Антуанетта. - Пару дней назад упала с неба. Вы же помните ее, надеюсь. Она много времени провела на борту «Ностальгии», вряд ли вы могли ее забыть. По словам Хоури, близ Арарата идут боевые действия, да такого масштаба, что война сочленителей с демархистами покажется детской забавой. Если верить ей, там наверху сцепились две враждующие группировки и чертова уйма машин-ингибиторов. Вы же помните волков? Илиа при вас стреляла по ним из пушек класса «Ад», и результаты были неплохие.
        Вот опять ветерок сменил направление, словно кто-то огромный делал вдох.
        По прикидкам Антуанетты, это уже тянуло на явление первого рода.
        - Вы здесь, капитан? Слышите меня?
        Ветерок снова изменился: дует ей в лицо, да так сильно, что воет в ушах, разлетаются волосы, слезятся глаза.
        Она услышала, как ветер шепнул на ухо: «Илиа».
        - Поняла, капитан: вы отлично помните триумвира. Я тоже помню. Я недолго была знакома с Вольевой, но успела убедиться: эта женщина не из тех, кого быстро забывают.
        Ветерок стих, остались только раздражающие звуки откачки.
        Слабый голос здравомыслия заставил Антуанетту остановиться. Она добилась результатов: первый род, с этим никто не поспорит, и почти наверняка (если только голос ей не почудился) второй род. Не достаточно ли для одного дня? Капитан нынче проявил удивительный темперамент. Согласно корабельным записям, много раз Илиа Вольевой приходилось вводить Бреннигена в кататоническое состояние, чтобы добиться от него ответа хотя бы на единственный вопрос. Часто на эту процедуру уходила неделя или две.
        Но для налаживания отношений с капитаном в распоряжении триумвира были и годы. Антуанетте же не стоило рассчитывать на такую роскошь.
        - Капитан, - заговорила она, - я выложила карты на стол. Руководство нашей колонии встревожено. Скорпион перевез Клавэйна с острова, а это не шутки. Они отнеслись к словам Хоури очень серьезно и отправились вызволять ее дочь. Если Хоури говорит правду, посреди океана плавает подбитый волками сочленительский корабль. Ингибиторы уже здесь. Настало время действовать, капитан. Либо мы будем сидеть и ждать, пока все само собой не утрясется, либо встанем и сделаем шаг. Уверена, вы меня слышите и понимаете.
        Внезапно, словно кто-то закрыл заслонку вентилятора, движение воздуха по кораблю прекратилось. Ни сквозняка, ни звука; в коридоре только Антуанетта и ясное пятно от фонаря.
        - Твою мать!.. - прошептала она.
        Но тут впереди возникла полоска света. Заскрипел металл, и часть стены повернулась на петлях, словно дверь. В лицо дохнул новый ветерок, с новой смесью биомеханических запахов.
        Через образовавшийся проем она увидела новый коридор, резко уходящий к нижним уровням. Бледное, как у светлячка, сияние шло из этой глубины.
        - Похоже, насчет визитной карточки я была права, - сказала Антуанетта.
        Глава девятнадцатая
        Арарат, год 2675-й
        Лодки продвигались по густеющей ледяной каше, расталкивали носами бахрому из замерзшей воды. Они преодолели еще десять или двенадцать метров и под скрежет, под вой электромоторов остановились.
        Их прямоугольные корпуса проложили в ледяной шуге ровные коридоры, но маслянисто-серая вода моментально переставала волноваться за кормой, подозрительно замирала, подергивалась перламутром. У Скорпиона это вызывало мысли о крови, которая, сворачиваясь, делается липкой и тягучей.
        Через несколько минут оба протока снова замерзнут, подумал он.
        Первыми за борт шагнули два сотрудника Сил безопасности - хотели убедиться, что лед достаточно прочен и выдержит весь отряд. Чуть позже высадились остальные, взяв с собой кое-что из оружия и снаряжения, оставив в лодках б?льшую часть груза, включая инкубатор. Окружавшая айсберг прочная ледяная кайма в большинстве мест имела ширину пять-шесть метров. Над ней почти отвесно вздымалось огромное кристаллическое образование. Скорпион задрал голову, но смотреть вверх было неудобно, за несколько секунд затекала шея.
        Он подошел к Клавэйну, дождавшись, когда тот перейдет на лед. Мороз пробирал до костей, все ежились и притопывали. Лед под ногами структурой напоминал циновку, толстые трубчатые волокна сплелись в сплошной покров - неровный, скользкий, опасный. Любой неосторожный шаг мог стать роковым.
        - Я думал, нас встретят, - заговорил Скорпион. - Но до сих пор никто не объявился, и это настораживает.
        - Мне это тоже не нравится, - тихо произнес Клавэйн. - Мы не обсуждали возможную смерть Скади, но исключать такой вариант нельзя. Думаю… - Он прервался и поискал взглядом Хоури; та, сидя на корточках, заканчивала собирать брейтенбахов бозер. - Думаю, Ана не захочет ничего об этом слышать.
        - Ты ей веришь?
        - Я не сомневался, что мы найдем здесь корабль. Но никто, даже Хоури, не знает, как Скади перенесла падение.
        - Она умеет выживать, - заметил Скорпион.
        - Нелегко признаться, но именно на это ее умение я сейчас и надеюсь.
        - Господа!
        Они повернулись на голос. Это был Васко. Парень прошел по льду вперед и чуть было не скрылся за изгибом айсберга.
        - Господа! - снова крикнул он, убедившись, что привлек внимание Клавэйна и Скорпиона. - Здесь отверстие, я его еще с лодки заметил. Наверное, это самое большое.
        - А какая глубина? - спросил Скорпион.
        - Не могу сказать. Метров пять есть точно. Я пролезу легко…
        - Погоди, - остановил его свинья. - Будем все делать по порядку.
        Клавэйн и Скорпион направились к Васко. Когда шли вдоль ледяной стены, они пригибались и прикрывали лицо руками, чтобы не задеть острых горизонтальных выростов. Некий инстинкт предостерегал свинью: нельзя тут ничего ломать. Но как ни старался Скорпион огибать шипы не задевая, полдюжины мелких все же разбилось, разбросав вокруг крошево осколков.
        - Айсберг еще поет? - спросил Скорпион у Васко.
        - Нет, сэр, - ответил Малинин. - Похоже, лед поет, только пока всходит солнце.
        - Но ты все-таки слышишь что-то?
        - Трудно сказать, сэр. Вроде есть звук, но очень низкий. Накатывает волнами. Или мне только кажется.
        Скорпион никаких волн не чувствовал, как, впрочем, не слышал и рассветного пения айсберга. Клавэйн тоже ничего не замечал. Но он был стар и, как положено старику, хвор и немощен. Скорпион же принадлежал к племени свиней, а эти существа никогда не могли похвастаться особой чувствительностью.
        - Я могу пробраться внутрь, сэр.
        Найденное Васко углубление лишь величиной отличалось от соседних и было заполнено острой ледяной «растительностью». Проход начинался на высоте груди и представлял собой отверстие приблизительно овальной формы; казалось, дальше оно расширяется. Можно было лишь догадываться, как глубоко оно ведет.
        - Дайте взглянуть, - сказала Хоури.
        Перекинув ремень через плечо, она несла на боку пушку.
        - Думаю, можно еще где-нибудь пройти, - сказал Васко. - Но здесь, наверное, легче.
        - Здесь, - решила Хоури. - Отойдите в сторону, я иду первая.
        - Подожди, - остановил ее Клавэйн.
        Хоури насупилась:
        - Там моя дочь. Не мешайте мне, лучше сходите за инкубатором.
        - Я понимаю твои чувства, - сказал Клавэйн.
        - Да неужели?
        Голос Клавэйна звучал очень спокойно:
        - Да, понимаю. Однажды Скади забрала Фелку. Я отправился за ней, точь-в-точь как теперь ты. Думал, что поступаю правильно. Сейчас понимаю, что свалял дурака, а тогда чуть не лишился дочери. Если хочешь вернуть Ауру живой, не ходи туда первой.
        - Он прав, - поддержал Скорпион. - Мы не знаем, что ждет нас внутри, не можем предугадать, как среагирует Скади на наше появление. Возможны потери. И единственная, кого мы не можем потерять, - это ты.
        - Но хотя бы инкубатор принесете?
        - Нет! - отрезал Скорпион. - Инкубатор останется в лодке, так надежнее. Может случиться драка, и я не хочу, чтобы его повредили. А если начнутся переговоры, то у нас будет время принести инкубатор.
        Похоже, эти доводы убедили Хоури, хотя не вызвали особой радости. Она отступила на шаг от айсберга.
        - Я иду второй, - сказала она.
        - А я первым. - Скорпион повернулся к офицерам Сил безопасности. - Жакоте, ты идешь за Хоури. Эртон, останешься здесь с Васко. Охраняйте лодку и следите за другой стороной айсберга. Если вдруг заметите что-то необычное… - Свинья прервался, заметив, как его спутники встревоженно завертели головой. - В общем, заметите что-нибудь по-настоящему необычное - свяжитесь с нами.
        Скорпион предоставил Клавэйну самому решать, что делать, и углубился в густой и колючий кристаллический лес. Каждый его шаг сопровождался треском, звоном и стуком, в воздухе замерцала радуга из мельчайших осколков. Свинья с большим трудом преодолевал препятствие; имея короткое и толстое туловище и такие же руки и ноги, он здорово проигрывал людям в ловкости. Вот его укололо в бок - кожу не проткнуло, но оставило болезненную царапину. Вот он бедром сильно задел о шип.
        И вдруг Скорпион сорвался по ту сторону прохода. Приземлился на ноги, выпрямился, отряхнулся от ледяного крошева и огляделся. Повсюду с неоновой яркостью блестел лед. Нигде ни малейшей тени, только разной интенсивности сияние в пастельных тонах. В расположении ледяных наростов не усматривалось никакого порядка; толстые, как промышленные трубы, и тонкие, как иглы, они сплелись на манер древесных корней, в точности как и снаружи, в «юбке» вокруг айсберга, а кое-где торчали из этого покрова под разными углами. Скорпион понял, что все тут находится в движении, все растет и через несколько часов полость, в которой он находится, может исчезнуть.
        И кругом царила жуткая стужа.
        Позади него выпрыгнула из отверстия Хоури. Она повернулась, и ствол пушки Брейтенбаха обрушил целый лес миниатюрных сталактитов. Другие орудия убийства, перечислять которые было бы слишком долго, висели на ее ремне, точно рыба на кукане.
        - Помнишь, Васко говорил про какой-то звук? - спросила она. - Я тоже его слышу. Похоже на пульс.
        - Я ничего не слышу, но тебе, конечно, верю, - отозвался Скорпион.
        - Скади здесь, на борту, - продолжила Хоури. - Я знаю, о чем ты думаешь: она могла погибнуть. Но она жива. И знает, что мы пришли.
        - А Аура?
        - Ее я пока не слышу.
        В проходе появился Клавэйн; он пробирался меж ледяных наростов с неторопливостью и целеустремленностью тарантула. Его худые руки и ноги были словно специально для этого созданы. Скорпион заметил, что Клавэйн сумел пробраться внутрь, не задев ни одного «украшения». Не укрылось от свиньи и то, что из оружия у старика был при себе только нож с коротким лезвием, взятый из палатки на острове. Сочленитель держал нож в руке, клинок почти исчезал, когда поворачивался острием вверх.
        Следом за Клавэйном куда менее ловко пробрался Жакоте. Офицер СБ задержался, чтобы стряхнуть лед со своей формы.
        Скорпион подтянул рукав, обнажив браслет:
        - Кровь, мы нашли проход. Снаружи остались Малинин и Эртон. Если прямая связь с тобой нарушится, говорить буду через них. Думаю, мы сможем пробыть внутри айсберга несколько часов.
        - Будь осторожен, - отозвался Кровь.
        «Что за новости, - подумал Скорпион, - Кровь волнуется за меня? Похоже, дела обстоят даже хуже, чем мне кажется».
        - Постараюсь, - ответил он. - Что-нибудь еще?
        - Пока ничего, что имело бы непосредственное отношение к вашей миссии. Большинство станций наблюдения сообщают о росте активности жонглеров, но это может быть простым совпадением.
        - Сейчас я склонен во всем усматривать связь.
        - Ну и еще… это чтобы немного вас подбодрить: поступили сообщения о пятнах света в небе. Но это не подтверждено.
        - Пятна света в небе? Интересно.
        - Возможно, просто ошибка. На вашем месте я бы это во внимание не принимал. Сосредоточьтесь на своих делах.
        - Спасибо за ценный совет. Ладно, поговорим позже.
        Клавэйн слышал разговор:
        - Пятна света в небе? Может, в следующий раз ты поверишь старику.
        - А с чего ты взял, что я не верил? - Скорпион достал из поясной кобуры пистолет и протянул Клавэйну. - Держи. Не могу смотреть на твой дурацкий ножик.
        - Это очень хороший нож. Я рассказывал, как он однажды спас мне жизнь?
        - Да.
        - Поэтому я с ним не расстаюсь. Мне кажется, в холодном оружии есть что-то рыцарское.
        - А вот мне кажется, - проворчал Скорпион, - что пора уже от рыцарского мышления перейти к артиллерийскому.
        Клавэйн принял пистолет с явной неохотой, как ненужный подарок, отказаться от которого было бы невежливо.
        Они двинулись вглубь айсберга, выбирая дорогу по принципу наименьшего сопротивления. Безумные переплетения и разветвления льда, похожие на бурелом в диком лесу, напоминали Скорпиону трущобы Города Бездны. Когда плавящая чума распространилась на здания Мульчи, системы ремонта и реконструкции взбесились и принялись создавать вот такой же хаос.
        Похоже, здесь, внутри айсберга, ростом льда управляли только колебания температуры и движения воздуха. На каждом шагу прохлада сменялась лютой стужей и наоборот, а все попытки ориентироваться по направлению сквозняка были обречены на провал. Ощущение, что Скорпион и его спутники оказались внутри огромного и холодного, но дышащего легкого, постоянно усиливалось.
        Куда идти, было ясно и так: прочь от дневного света, вглубь, к бледно-голубой сердцевине.
        - Это музыка, - сказал Жакоте.
        - Что? - переспросил Скорпион.
        - Музыка, сэр. Этот тихий звук. Прежде было эхо, много отголосков. Я раньше не мог определить, что это такое. А теперь понял: музыка.
        - Музыка? Какая, к черту, тут может быть музыка?
        - Не знаю, сэр. Звуки очень слабые, но я уверен. Советую поостеречься.
        - Я тоже слышу, - подала голос Хоури. - И советую, мать вашу, поторопиться.
        Ана выхватила из поясной кобуры пистолет и выстрелила в самый толстый ледяной столб перед собой. Он разлетелся мраморной пылью. Хоури переступила через оставшийся пенек и прицелилась в следующее препятствие.
        Клавэйн что-то сделал с ножом. Тот загудел на самом нижнем пределе слышимости, лезвие превратилось в туманное пятно. Старик неторопливо провел им через небольшой ледяной нарост, оставив аккуратный срез.
        Они двинулись дальше, прочь от дневного света. Воздух накатывал волна за волной, каждая холоднее предыдущей. Все старались поплотнее укутаться и говорили только при крайней необходимости. Скорпион радовался, что захватил перчатки, хотя ощущение было такое, словно он забыл это сделать. Считалось, что гиперсвиньи более чувствительны к холоду, чем базово-линейные люди: остался какой-то изъян в биохимии, исправлять его генетики сочли излишним.
        Он как раз думал об этом, когда раздался взволнованный голос Хоури. Ана вырвалась вперед, и спутникам не удалось ее удержать.
        - Там что-то есть, - заявила она, - и, кажется, я чувствую Ауру. Наверное, мы уже близко.
        Клавэйн следовал за ней по пятам:
        - Что ты видишь?
        - Что-то темное, не похожее на лед.
        - Должно быть, корвет, - сказал Клавэйн.
        Они прошли еще метров десять или двенадцать. Продвижение давалось трудно, оно заняло не меньше двух минут. Кристаллические образования были здесь куда толще, ножик Клавэйна теперь мог вырезать лишь небольшие куски, а Хоури сочла слишком рискованным применять оружие вблизи центра айсберга. Окружающая местность приобрела новый, пугающий характер. Иные детали рельефа под фонарем Жакоте напоминали бедренные кости с хрящами и сухожилиями.
        Но вскоре проход почти очистился. Внезапно они оказались в центральной части айсберга. Над головой смыкался кристаллический свод, пронизанный цветными жилами и подпертый огромными стволами ледяных чешуйчатых сталактитов. Другая часть зала представляла собой такой же лес, как тот, что остался позади.
        Посреди зала находился разбитый корабль.
        Скорпион не считал себя экспертом по сочленительскому флоту, но знал, что корвет класса «Мурена» имеет гладкий и кромешно-черный корпус с плоскими и шиповидными обвесами, придающими ему жуткое сходство с древним орудием пыток. На его светопоглощающей поверхности не должно быть ни малейшего шва, и сам он не должен лежать на боку, со сломанным «хребтом», распоротым «брюхом» и обнаженными внутренностями, как вскрытый на лабораторном столе труп морского животного. Его растерзанные взрывом «кишки» не должны валяться кругом, заодно с бесформенными и острыми осколками корпуса.
        Все это было неправильно. А самой неправильной была мягкая пульсация на нижнем пределе слышимости. Свинья даже не внимал ей, а осязал где-то в животе. Это была музыка.
        - Нехорошо, - сказал Клавэйн.
        - Я чувствую Ауру, - сообщила Хоури. - Она здесь.
        - В корабле осталось мало мест, где она могла бы находиться, - ответил старик.
        Скорпион заметил, как ствол бозера двинулся в сторону Клавэйна и прошел мимо. Это длилось всего миг, и на лице Хоури ничто не говорило о том, что она способна потерять контроль над собой, но все же было о чем задуматься.
        - Однако мы нашли корабль, - сказал Скорпион. - Пусть это обломки. Рано сдаваться, нужно искать.
        - Никто не собирается сдаваться, - ответил Клавэйн.
        - Стужа идет от корабля, - сказала Хоури. - Он истекает холодом, как кровью.
        Клавэйн улыбнулся:
        - Истекает холодом? Ну, ты сказала!
        - А что не так?
        - Да пустяки… На норте это bleeding cold - не очень прилично звучит для знающих русиш.
        Хоури пожала плечами и двинулась следом за Клавэйном к кораблю.
        Пройдя по наклонному, залитому зеленоватым светом коридору, Антуанетта очутилась в гулком зале, чьи размеры ей определить не удалось. Вроде бы она спустилась на пять или шесть уровней, прежде чем выровнялся коридор, но не было смысла угадывать точное местонахождение, располагая лишь карманной версией общей корабельной схемы. Эта схема казалась безнадежно устаревшей еще до того, как призрак Бреннигена предложил Антуанетте спуститься сюда.
        Она остановилась, держа фонарь на изготовку. Зеленый свет показывал жаброподобные складки потолка. Куда ни направь луч, всюду машины, огромные ржавые агрегаты, и занятая ими площадь огромна - фонарь не достает до края. Металлический утиль поражает разнообразием форм и размеров, тут и чуть выгнутые, величиной почти с Антуанетту, пластины наружной обшивки корпуса, и совсем мелкие, с палец, предметы, покрытые хрупким зеленым пухом окислов. В центре, небрежно сваленные в расползающиеся кучи, лежали латунные части насосов, сломанные манипуляторы и сенсорные органы корабельных сервороботов.
        Впечатление было такое, будто Антуанетта попала на бескрайнюю бойню для механизмов.
        - Ну что ж, капитан, - проговорила она, осторожно положив шлем перед собой, - я пришла. Думаю, вы не случайно пригласили меня сюда.
        И сразу в помещении началось движение. Одна из груд хлама подалась вперед, словно под нажимом невидимой руки. Механический мусор полз и колыхался, орудуя исправными манипуляторами сервороботов, погребенных в вековых отложениях. Ожившие члены подергивались и сгибались с завораживающей слаженностью. Антуанетта подумала, что ожидала чего-то в этом роде - хорошо выраженного явления третьего класса, в точности как описывал Пэлфри, - но видеть такое собственными глазами было страшно. Вблизи одержимые машины были опасны: кругом острые кромки, способные разрезать человека, сочленения, которые могут раздавить.
        Но машины не бросались на нее, не нападали. Вместо этого детали выстраивались в нечто новое. Некоторые падали на пол и там нелепо ерзали. Два-три манипулятора сгибались и хватали воздух. Таращились, мигали глаза роботов. Из мусорной кучи выстреливали красные лучи оптических лазеров, скользили по груди Антуанетты, не причиняя вреда.
        Ее измеряли.
        Куча рассыпалась. Тут и там срывались оползни, открывая то, что успело собраться в середине. Это была конструкция, собранная из всевозможного утиля, имеющая приблизительное сходство с человеком. Скелет состоял из десятка сервороботов, ухвативших друг друга манипуляторами. Фигура мастерски балансировала на ногах, состоящих из шаровых шарниров. Провода и шланги обвивали конечности, словно мишура, скрепляя болтающиеся детали. Скопление датчиков имело очень отдаленное сходство с человеческим черепом и лицом. Кабели кое-где искрили от коротких замыканий. Запах горячего припоя ударил ей в ноздри, напомнив о временах, когда она трудилась в трюме «Буревестника» под бдительным присмотром отца.
        - Наверное, я должна поздороваться, - сказала Антуанетта.
        Капитан что-то держал в руке, она не сразу это заметила. Манипулятор дернулся, и предмет полетел к ней по пологой дуге. Ее рука инстинктивно дернулась и поймала.
        Это были защитные очки.
        - Похоже, вы хотите, чтобы я их надела, - сказала Антуанетта.
        Над ними возвышался разбитый черный корпус корабля. В борту вертикально зияла длинная узкая пробоина, с бахромой из чего-то черного, кристаллического. Скорпион молча наблюдал, как Жакоте становится на колени, чтобы осмотреть наросты. Белые облачка выдыхаемого им пара четко выделялись на фоне разбитой корабельной брони. Рукой в перчатке офицер прикоснулся к кристаллической бахроме. Наросты состояли из мелких, с игральную кость, черных кубиков, собранных в странные уступчатые структуры.
        - Осторожней, - предупредила Хоури. - Я, кажется, узнаю эту мерзость.
        - Это машины, ингибиторы. - Голос Клавэйна был чуть громче выдоха.
        - Здесь? - спросил Скорпион.
        Клавэйн мрачно кивнул:
        - Волки. Они уже на Арарате. Мне жаль, Скорп.
        - Ты уверен? Может, какое-нибудь хитрое новшество Скади?
        - Я уверена, - сказала Хоури. - Мы с Торном подцепили эту дрянь около Рух. С тех пор я не видела ингибиторов вблизи, но их так скоро не забудешь. Я тогда такого страху натерпелась…
        - Но эти вроде не агрессивны, - заметил Жакоте.
        - Эти инертны, - ответил Клавэйн. - Галиана тоже столкнулась с волками в дальнем космосе. Они проникли в ее корабль, собрались там в боевые машины и перебили всю команду. Уж поверьте: будь они в рабочем состоянии, нас бы уже не было в живых.
        - Или они бы шарили в наших головах, выкачивая информацию, - добавила Хоури. - И поверьте, это нелучший вариант.
        - Никто не спорит, - кивнул Клавэйн.
        Скорпион подошел к пробоине вслед за остальными, убедившись, что никто не подкрадывается к ним с тыла. Было ясно, что черные наслоения ингибиторов проникли изнутри, разорвав обшивку корвета своим давлением. Возможно, это случилось еще в космосе, до падения корабля на планету.
        Хоури полезла внутрь, в темноту. Клавэйн тронул ее за руку.
        - Не нужно торопиться, - сказал он. - Наверняка там полно волков.
        - А у нас есть выбор? Да и непохоже, чтобы эти ингибиторы точили на нас зуб.
        - Если они оживут, - мрачно предупредил Клавэйн, - то наш арсенал будет все равно что водяной пистолет против лесного пожара.
        - По крайней мере, все закончится быстро, - проговорил Жакоте.
        - Как бы не так! - возразила Хоури не без ехидства. - Плохо ты знаешь волков. Пока не выдоят насухо твои мозги, ты будешь жив. И если имеется хоть малейшее сомнение в собственном мужестве, советую приберечь один патрон. Может, и оставишь с носом черную сволочь, не дашь перехватить управление твоими руками-ногами. А если дашь, я тебе не позавидую.
        - Если все так плохо, то как тебе удалось уйти от них? - спросил Жакоте.
        - С Божьей помощью, - ответила Хоури. - Но на твоем месте я бы не очень надеялась на Бога.
        - Спасибо за совет.
        Рука Жакоте непроизвольно дернулась к поясу, где висел небольшой пистолет.
        Скорпион знал, о чем думает офицер, - хватит ли ему ловкости, когда придет время? Или одной роковой секунды будет достаточно, чтобы проиграть?
        Клавэйн шагнул вперед; в его руке слабо гудел нож.
        - Будем надеяться, что они впали в спячку, - сказал он.
        - А с чего бы им проснуться? - спросил Жакоте.
        - Мы с тобой излучаем тепло, - объяснил Клавэйн. - Это кое-что меняет.
        Хоури уже забралась в чрево корабля. Свет ее фонаря метался в пробоине, выхватывая уступчатые наросты ингибиторов. Под тонкой патиной льда кубики блестели, как только что добытый антрацит. Там, где Жакоте вел по кристаллам пальцами, они становились просто черными, их грани теряли глянец.
        - Тут полно этой мерзости, - сказала Хоури. - Она всюду пробралась, что твоя плесень.
        Луч ее фонаря снова пришел в движение. Тени спутников нарисовались на стенах ледяной пещеры, похожие на силуэты крадущихся уродливых великанов.
        - Но эти не активней, чем то дерьмо снаружи, - добавила Ана.
        - Ясно, везде одно и то же, - подтвердил Клавэйн. - Но все равно ни к чему не прикасайся, просто на всякий случай.
        - В список моих первоочередных дел это не входит, - проворчала Хоури.
        - Отлично. Что там еще?
        - Музыка громче. Находит волнами, иногда убыстряется. Кажется смутно знакомой.
        - Отчего же смутно? - хмыкнул Клавэйн. - Это Бах. Пассакалья и Фуга си минор, если не ошибаюсь.
        Свинья повернулся к офицеру СБ:
        - Ты останешься здесь, нужно прикрывать этот вход.
        Жакоте знал, что спорить бесполезно.
        Скорпион и Клавэйн вслед за Хоури забрались в пробоину. Старик освещал фонарем изуродованные внутренности корабля, временами придерживал шаг, когда свет падал на какой-нибудь изувеченный, но узнаваемый элемент конструкции. Черные захватчики напоминали грибницу, разросшуюся и частью пожравшую организм-донор.
        Корабль разбит, напомнил себе Клавэйн, он вот-вот развалится. Нужно смотреть, куда ставишь ноги.
        - У них много разных способностей, - понизил голос старик, словно постоянная пульсация музыки не убедила его, что ингибиторы спят крепко. - Например, они все меняют по своему образу и подобию. Все, до чего доберутся, пожирают и превращают в такие же машины.
        - Из чего состоят эти черные кубики? - спросил Скорпион.
        - Да можно сказать, из ничего, - ответил Клавэйн. - Чистая сила, создаваемая находящимся внутри крохотным механизмом. Как ядро и оболочка атома. С той лишь разницей, что мы так ни разу и не увидели этого механизма.
        - Но пытались?
        - Мы сняли посредством грубой силы несколько кубиков с людей из команды Галианы, но при этом рвались связи, кубики схлопывались и исчезали, оставляя после себя пятнышко серого праха, ни о чем не говорящего нам. Наверное, это и были механизмы, но обратный инжиниринг не давал результатов.
        - Значит, плохи наши дела? - спросил Скорпион.
        - Да, у нас проблемы, - кивнула Хоури. - Если на то пошло, нам даже не вообразить, насколько они серьезны. Вот что я вам скажу: мы еще живы и, возможно, будем жить дальше, если выручим Ауру.
        - Думаешь, она способна помочь? - спросил Клавэйн.
        - Уже помогла. Если бы не она, мы бы вообще до этой системы не добрались.
        - Ты уверена, что Аура здесь? - спросил Скорпион.
        - Она здесь. Только где именно, пока не знаю.
        - Я тоже слышу сигнал, - проговорил Клавэйн. - Правда, он слабый, рассеянный - слишком много шума от еще действующих систем корабля. Не могу сказать, один источник или несколько.
        - И что делать? - спросил Скорпион.
        Клавэйн направил фонарь в угол. Луч скользнул по зубцам и созвездиям из замерзших черных кубиков.
        - Там должен быть двигательный отсек, - сказал он. - Маловероятно, что в нем кто-то выжил.
        Он повернулся, ведя лучом вокруг, морщась при виде нелицеприятной картины.
        - Пойдемте-ка вон туда. Вроде музыка идет с этой стороны. Осторожней, тут очень тесно.
        - А что там? - спросил Скорпион.
        - Каюты и рубка управления. Надеюсь, они изменились не до полной неузнаваемости.
        - Оттуда тянет холодом, - заметила Хоури.
        Они двинулись в указанном Клавэйном направлении. Впереди был еще один пролом; от переборки мало что осталось. Холод стоял такой, что казалось, еще чуть-чуть, и затвердеет воздух. Скорпион торопливо оглянулся, собственный мозг сыграл с ним шутку - чудилось, по дегтярному слою волчьей механики прокатываются вязкие волны.
        А на самом деле движение возникло впереди. От черной стены будто отлипла черная же тень…
        Мгновенно Хоури навела туда пушку.
        - Нет! - воскликнул Клавэйн.
        Скорпион услышал, как щелкнула, взводясь, боевая система. Он содрогнулся, ожидая энергетического разряда. Брейтенбахова пушка - не самое лучшее оружие для ближнего боя.
        Но ничего не произошло. Хоури на дюйм опустила ствол. Она лишь слегка придавила курок, так и не выстрелив.
        В руке Клавэйна трепетал нож, словно молодой угорь.
        Тень превратилась в человека в черном скафандре. Он двигался с трудом, будто его конечности были скованы морозом или сочленения скафандра - ржавчиной. В руке сжимал что-то черное. Сделав еще шаг навстречу спасателям, человек упал на колени с таким звуком, будто металл стукнулся о лед. Брызнули в стороны вездесущие кубики. Оружие - или что он держал - отлетело и ударилось о стену.
        Скорпион нагнулся и поднял предмет.
        - Осторожно! - снова предупредил Клавэйн:
        Пальцы Скорпиона сомкнулись на округлой рукояти сочленительского пистолета. Но держать его так, чтобы можно было нажать на спуск, не удавалось - оружие не предназначалось для свиней.
        В досаде он бросил пистолет Клавэйну:
        - Может, тебе пригодится, если он исправен.
        - Успокойся, Скорп. - Клавэйн убрал трофей в карман. - Для меня от него тоже проку нет. Тут настройка на единственного владельца - конечно, если Скади не забыла о своей защите. Но я его подержу у себя, так будет безопаснее.
        Закинув пушку на плечо, Хоури опустилась на колено возле лежащего человека в скафандре.
        - Это не Скади, - сказала она. - Слишком высокий, и гребень на шлеме неправильной формы. Что-нибудь слышишь, Клавэйн?
        - Что-то слышу, но разобрать не могу. - Сочленитель сложил пьезонож и спрятал в карман. - Снимем с него шлем и посмотрим, в чем дело.
        - Некогда, - возразил Скорпион.
        Но Клавэйн уже возился с застежками скафандра:
        - Это и минуты не займет.
        У Скорпиона немели руки, ухудшалась координация движений. Он не сомневался, что у Клавэйна та же проблема. Чтобы справиться со сложным механизмом крепления шлема, требовались сила и точность движений.
        Раздался щелчок замка, потом скрип металла о металл и шипение воздуха. Дрожащими руками Клавэйн опустил шлем на лед соединительным кольцом вниз.
        Они увидели лицо молодой женщины-сочленителя. Знакомые черты, сглаженные, как у статуи, - но это не Скади. Лицо широкое и плоское, бескровная кожа напоминает экран монитора со «снежком». Ее нейронный гребень - идущий от переносицы до затылка костно-хрящевой вырост, предназначенный для отвода тепла, - был не таким экстравагантным, какой Скорпион видел у Скади; по этому гребню наверняка трудно угадать настроение его хозяйки. Вполне возможно, что эта женщина пользовалась более совершенной нейромеханикой, не требующей столь обширной системы охлаждения.
        Губы у нее были серого цвета, а брови белые, словно хромированные. Женщина открыла глаза. В свете фонарей ее зрачки отливали синевато-серым металликом.
        - Говори, - велел Клавэйн.
        Женщина одновременно закашлялась и рассмеялась. Появление человеческой мимики на лице, больше всего напоминающем маску, потрясло всех присутствующих.
        Хоури наклонилась ближе.
        - Я слышу одни помехи, - сообщила она.
        - С ней что-то не так, - быстро подтвердил Клавэйн.
        Он приподнял голову женщины, чтобы затылок не касался льда.
        - Слушай внимательно. Мы не причиним тебе вреда. Ты травмирована, мы поможем тебе, если ты поможешь нам. Понятно?
        Женщина снова рассмеялась, на ее лице отразилась радость.
        - Ты… - начала она.
        - Да. - Клавэйн склонился ниже.
        - Клавэйн.
        Старик кивнул:
        - Да, это я. - Он оглянулся на остальных. - Ей удалось меня вспомнить, значит травмы не слишком серьезные. Уверен, мы сможем…
        Женщина снова заговорила:
        - Клавэйн. Фарсидский Мясник.
        - Это было очень давно.
        - Клавэйн. Перебежчик. Изменник.
        Она снова улыбнулась, закашлялась, потом плюнула:
        - Ты предал Материнское Гнездо.
        Клавэйн тыльной стороной перчатки стер с лица обильную слюну.
        - Я не предавал Материнское Гнездо, - возразил он с отеческим спокойствием, словно указывал юной ученице на ошибку. - Это сделала Скади.
        Женщина снова рассмеялась и плюнула, да с такой силой, что Клавэйн, которому слюна попала в глаз, зашипел от боли.
        Но старик снова подался к женщине и, прикрыв ей рот ладонью, сказал:
        - Похоже, нам тут есть над чем поработать. Надо заполнить пробелы в образовании, подкорректировать манеры. Ну да ничего, у меня много времени.
        Женщина снова закашлялась. Титаново-сизые глаза светились весельем, хотя ей не хватало воздуха. Ведет себя как идиотка, внезапно понял Скорпион.
        Тело в скафандре начало содрогаться в конвульсиях. Клавэйн продолжал поддерживать голову, другой рукой по-прежнему зажимая женщине рот.
        - Вы не даете ей дышать, - сказала Хоури.
        Клавэйн чуть ослабил нажим. Женщина все улыбалась, широко открытые глаза смотрели не мигая. Что-то потекло между пальцами старика - черная жижа, словно проявление дьявольской порчи. Клавэйн отпустил женщину, и ее голова ударилась об пол. Черная грязь, пульсируя, выдавливалась из ее рта и ноздрей, образуя ужасную бороду, которая начала поглощать лицо.
        - Это живая машина! - воскликнул Клавэйн, отступая.
        На его левой кисти чернели нити слизи. Старик хлопнул ею по льду, но слизь не желала отлепляться. Нити росли и сплетались; вот они уже скрыли первые фаланги пальцев. Слизь состояла из бесчисленных кубиков, крошечных копий тех, что находились тут повсюду. Кубики разрастались по мере того, как захватывали руку. Судорожными рывками черный нарост поднялся до запястья, кубики скользили один по другому.
        Позади засветилось нутро корабля. Скорпион рискнул оглянуться, но успел лишь увидеть, как заряд минимальной силы окрасил в вишневый цвет ствол пушки Брейтенбаха. Жакоте тоже направил оружие на труп сочленителя, но уже было ясно, что в жертве ингибиторов не осталось ничего органического.
        От выстрелов волки ничуть не пострадали, лишь часть кубиков была оторвана от основной массы и отброшена в стороны.
        Это продолжалось всего мгновение, но Скорпион, повернувшись к Клавэйну, был потрясен выражением муки на лице отпрянувшего к стене старика.
        - Как же больно, Скорп! Все-таки они добрались до меня.
        Клавэйн закрыл глаза. Черная масса покрыла его руку до запястья. От пальцев остались пеньки, да и те укорачивались по мере того, как ингибиторы продвигались к локтю.
        - Попробую их снять. - Скорпион пошарил на поясе в поисках чего-нибудь тонкого и прочного, но не слишком острого, чтобы не повредить руку Клавэйна.
        Старик открыл глаза:
        - Ничего не выйдет.
        Он сунул другую руку в карман, куда спрятал нож. Секунду назад его лицо было серой маской нечеловеческого страдания, но теперь черты разгладились, словно мука прекратилась.
        Это не так, подумал Скорпион. Клавэйн просто приглушил восприятие боли.
        Клавэйн уже достал нож. Держал его в руке, пытаясь включить, но не получалось. Либо нож невозможно было включить одной рукой, либо рука Клавэйна настолько онемела от холода, что он не справился с кнопкой. Какой бы ни была причина, нож выпал из его руки. Клавэйн потянулся было за ним, но передумал.
        - Скорп, возьми нож.
        Свинья подчинился. Рукоятка непривычно легла в копыто, точно украденная драгоценность. Он протянул нож Клавэйну.
        - Нет, это сделаешь ты. Тут кнопка, нажми. Осторожно: нож дергается, когда включается пьезолезвие. Ронять его больше не следует. Лезвие разрежет гипералмаз, как луч лазера - дым.
        - Я не смогу, Невил.
        - Надо это сделать, иначе меня убьют.
        Черная слизь пожирала руку сочленителя. Внутри этой массы уже нет места для кончиков пальцев, внезапно понял Скорпион. Волки сожрали первые фаланги.
        Он нажал кнопку, нож вздрогнул, ожил в его руке, изготовился к работе. Высокочастотная дрожь отдалась в локте. Клинок превратился в полоску серебра, вибрирующую со скоростью крыла колибри.
        - Режь руку, Скорп. Быстро и точно. На дюйм выше машины.
        - Ты не выдержишь болевого шока.
        - Не беспокойся, выдержу. Блокирую нервные импульсы. Имплантаты в сосудах справятся с кровотечением. Тебе не о чем беспокоиться. Режь быстрее, пока я не передумал или пока эта дрянь не пробралась мне в мозги.
        Скорпион кивнул, содрогаясь от ужаса и понимая, что выбора нет.
        Осторожно, чтобы самому не дотронуться до волков, Скорпион поднял облитую черной жидкостью руку Клавэйна за локоть. Нож гудел и дрожал. Свинья поднес жужжащее лезвие почти вплотную к рукаву Клавэйна.
        Потом взглянул сочленителю в лицо:
        - Ты уверен?
        - Скорп, режь. Ты же мне друг. Режь скорее.
        Когда лезвие проходило через ткань, плоть и кость, Скорпион не почувствовал никакого сопротивления.
        Через секунду все было кончено. Отрезанная чуть выше запястья рука с глухим стуком упала на лед. Клавэйн осел у стены, словно лишившись последних сил. Как и обещал Скорпиону, он заблокировал восприятие боли - если только вырвавшийся из груди старика стон не выражал громадного облегчения.
        Жакоте опустился на колени рядом с Клавэйном, снял с пояса аптечку. Клавэйн оказался прав: благодаря имплантатам крови из раны вытекло совсем немного. Сочленитель крепко прижимал к животу культю, пока Жакоте готовил повязку.
        Внизу раздался шорох. Черные машины отпустили кисть, их не интересовала отрезанная плоть. Ингибиторы двигались торопливо, словно боялись потерять оживившее их человеческое тепло. Черная жижа потекла прочь от руки, замедлилась, обернулась неподвижными наростами, какие во множестве заполняли корабль. Рука так и осталась лежать, покрытая старческими пятнами и давними шрамами, почти целая, если не считать отсутствия первых фаланг.
        Скорпион выключил нож и положил на пол:
        - Прости, Невил.
        - Ничего, дело привычное, - ответил Клавэйн. - Я уже терял эту руку. Спасибо, что выручил.
        Сочленитель прислонился к стене и на несколько секунд закрыл глаза. Дышал он неровно, хрипло, - казалось, кто-то неумелый пытается пилить доску.
        - Точно выдержишь? - спросил Скорпион, не сводя глаз с культи.
        Клавэйн ничего не ответил.
        - Я не часто общался с сочленителями и не знаю, какой силы болевой шок они способны перенести, - тихо произнес Жакоте, - но уверен, что сейчас Клавэйну нужен покой. Во-первых, он стар, а потом, эти машинки в его крови давно никто не настраивал. Возможно, он мучится сильнее, чем мы думаем.
        - Нам нужно идти дальше, - подала голос Хоури.
        - Вот именно. - Клавэйн снова зашевелился. - Эй, кто-нибудь, помогите подняться. Когда я потерял руку в прошлый раз, это меня не остановило. Не остановит и теперь.
        - Подождите минутку, - попросил Жакоте, заканчивая перевязку.
        - Вам лучше остаться здесь, Невил, - сказал Скорпион.
        - Если я здесь останусь, то умру. - Клавэйн застонал, пытаясь самостоятельно подняться на ноги. - Помогите мне! Черт вас возьми, да помогите же!
        Скорпион помог сочленителю подняться. Клавэйн стоял шатаясь, по-прежнему прижимая перевязанный обрубок к животу.
        - Я все же думаю, что тебе лучше подождать здесь, - снова предложил свинья.
        - Скорпион, угроза переохлаждения среди льда совсем не шутка. Даже я мерзну, что уж говорить о тебе. Единственное, что отделяет нас от холодной смерти, - это адреналин и движение. Поэтому предлагаю идти вперед. - Клавэйн нагнулся за ножом, оставленным на полу Скорпионом, и положил его в карман. - Хорошо, что я догадался его захватить.
        Скорпион взглянул вниз:
        - А что делать с рукой?
        - Ничего. Мне отрастят новую.
        Они пошли на холод, которым тянуло из разбитого корабля Скади.
        - Мне кажется, - спросила Хоури, - или музыка в самом деле изменилась?
        - Музыка изменилась, - ответил Клавэйн. - Но это по-прежнему Бах.
        Глава двадцатая
        Хела, год 2727-й
        Рашмика смотрела, как ледокат спускают на тросах к вздымающейся волнами ленте дороги. Вот лыжи коснулись тверди, из-под них брызнуло ледяное крошево. На крыше ледоката два человека в скафандрах отцепили крюки и намотали тросы на лебедки. Крохотная машинка Крозета запрыгала и завихляла рядом с караваном, потом, через несколько сот метров, дала грохочущей процессии обойти себя. Рашмика следила за ледокатом, пока тот не скрылся за скрежещущими колесами одной из машин.
        Она отошла от наклонного смотрового окна. Вот и сожжены мосты. Но ее намерение идти дальше осталось неизменным. Она должна добраться до цели во что бы то ни стало.
        - Вижу, вы решили окончательно.
        Рашмика повернулась на испугавший ее голос. Она считала, что находится на смотровой площадке одна.
        Зеленый зверек квестора чистил мордочку здоровой лапкой, зеленый хвост был намотан на руку хозяина, словно медицинский жгут.
        - Мне не нужно было ничего решать, - ответила девушка.
        - Я надеялся, что письмо от брата образумит вас. Но ничего не вышло, вы остались в караване. Ну, коли так, у меня есть для вас новость.
        - О чем вы? - спросила Рашмика.
        - Небольшое изменение маршрута, - пояснил квестор. - Мы встретимся с собором чуть позже, чем рассчитывали.
        - Надеюсь, ничего серьезного?
        - У нас уже бывали задержки, которых не возместить обычным продвижением по маршруту. Мы намеревались пересечь Рифт Гиннунгагапа возле Косогора Гудбранда, двинуться на юг по Тропе Гирроккин и таким образом добраться до Пути, чтобы там встретиться с соборами. Но теперь это невозможно - перевал через Гирроккин перегорожен большим ледовым оползнем. У нас нет средств, чтобы расчистить завалы, а ближайший караван со спецтехникой застрял на Хмуром Перекрестке, дорогу ему преградил сдвинувшийся ледник. Нам придется ехать коротким путем, поскольку опоздать нельзя.
        - Что значит «коротким путем», квестор?
        - Мы приближаемся к Рифту Гиннунгагапа. - Помолчав, Квестор сказал: - Наверняка вы о нем слышали. Так или иначе, нам придется пересечь Рифт.
        Рашмика представила себе рваную рану на лике планеты, глубочайший каньон с крутыми ледяными склонами, наискось пересекающий экватор. На Хеле это была самая крупная форма рельефа, первое, чему Куэйхи дал название при подлете.
        - Мне казалось, есть только одно место, где можно безопасно пересечь Рифт, - заметила она.
        - Для соборов - да, это так, - согласился квестор. - Путь немного отклоняется на север, и там террасированные стены ущелья позволяют даже соборам спуститься на дно. Конечно, это очень сложное дело, занимающее много дней, а потом еще надо подняться на противоположный склон. Соборы вынуждены заранее набирать скорость и обгонять Халдору, иначе есть опасность отстать от нее. Этот спуск прозвали Лестницей Дьявола, потому что все соборы втайне его боятся. Он очень узок, и часто случаются обвалы. Но мы не пойдем по Лестнице. Потому что, как тебе известно, есть и другой путь через Рифт. Собору там не пройти, а вот легкому каравану можно.
        - Вы говорите о мосте? - Рашмика содрогнулась от своей догадки.
        - А вы его уже видели?
        - Только на снимках.
        - Ну и что думаете о нем?
        - Думаю, что мост прекрасен, - ответила она. - Изящный, хрупкий, словно выдутый из стекла. Слишком деликатное сооружение для ваших машин.
        - Мы уже проходили по нему.
        - Но никто не знает, сколько таких проходов может выдержать мост.
        - В этом вопросе мы можем довериться вертунам, верно? Эксперты говорят, что мосту больше миллиона лет.
        - Эксперты много чего говорят, - ответила Рашмика, - но мы не знаем, кем построен этот мост и сколько ему в точности лет. Непохоже, что его создали вертуны. И никто не может утверждать наверняка, что он предназначался для транспортировки через ущелье.
        - Нам предстоит элементарный в техническом отношении маневр, который позволит выиграть драгоценное время. Много дней. Позвольте спросить, откуда это излишнее беспокойство.
        - Просто я знаю, как называется это природное образование, - ответила она. - Куэйхи дал ему имя Рифт Гиннунгагапа, но ведь есть и другое название. Оно популярно у тех, кто решился пересечь Рифт по мосту. Пропасть Искупления. Эти люди советуют очиститься от всех грехов, прежде чем ступить на мост.
        - Разве вы верите в существование греха?
        - Я верю в существование глупости и безрассудства, - ответила Рашмика.
        - Тревоги беспочвенны. Вас ждет только любование видами в компании остальных паломников.
        - Но я не паломница, - напомнила она.
        Квестор улыбнулся и бросил корм в пасть питомцу.
        - Мы все либо паломники, либо мученики. Судя по моему опыту, лучше быть паломником.
        Арарат, год 2675-й
        Антуанетта надела очки. В них комната приобрела расплывчатые очертания, будто заполнилась дымом; по правому краю поля зрения побежали красные каназианские цифры. В первый миг ничего не изменилось. Неуклюжая машина, металлический скелет - явление третьего рода - по-прежнему стоял перед ней посреди хлама, из которого он был создан; рука, отдавшая очки, так и застыла протянутая.
        - Капитан…
        Но не успела Антуанетта договорить это слово, как явление и его мусорное окружение слились в единый фон, потеряв резкость и контрастность среди уходящих вдаль завалов. Очки работали плохо: на небольшом квадратном участке поля визуального восприятия фрагмент машины худо-бедно проглядывал, но все остальное будто скрылось в морском тумане.
        Антуанетте это совсем не понравилось. Конструкция не угрожала, но не знать, где она находится, было страшновато. Женщина решила снять очки и уже дотронулась до них, как вдруг услышала гудящий голос:
        - Оставь. Без них ты меня не увидишь.
        - Это вы, капитан?
        - Обещаю не причинить тебе вреда. Смотри.
        Она посмотрела. Что-то медленно формировалось в поле обзора. Человеческая фигура, на этот раз совершенно нормальная, материализовалась в воздухе. Антуанетта непроизвольно шагнула назад, задела что-то фонарем и уронила его на пол.
        - Не бойся меня, - повторил человек. - Ты ведь знаешь, зачем пришла?
        - Теперь уже не уверена, - пробормотала она.
        Человек словно вышел из истории космонавтики. На нем был древний скафандр, большущий, надутый, из гофрированного ржаво-оранжевого материала. Ладони перчаток и подошвы ботинок имели одинаковое темно-желтое покрытие, местами рваное - виднелись внутренние изолированные слои. На тускло-серебристом поясе во множестве крепились инструменты непонятного назначения. На груди висел обшарпанный квадратный ящик с многочисленными запечатанными в пластик пультами, достаточно большими, чтобы управляться даже в неуклюжих перчатках. Второй ящик, еще крупнее, находился на спине скафандра, поднимаясь выше шеи. Толстый ребристый шланг из яркого красного пластика выходил из ящика за спиной и тянулся над левым плечом; его конец свободно лежал на верхней панели грудного ящика. Серебристое соединительное кольцо на шее почти целиком пряталось за сложными запорными механизмами и черными эластичными прокладками. Над этим кольцом пестрели незнакомые Антуанетте логотипы и эмблемы.
        Шлема не было.
        Голова капитана казалась чересчур маленькой для такого скафандра. На этой голове - похоже, выбритой наголо - сидела черно-белая шапочка, из нее густо выходили провода. В дымчатом свете очков Антуанетта не смогла определить цвет кожи, гладкой, туго обтягивающей скулы, с неровной недельной щетиной. У капитана были тонкие, словно подбритые, брови, вопросительно изогнутые над широко расставленными, похожими на собачьи глазами. Она видела белки этих глаз между радужкой и нижним веком. Рот у него был характерный - прямой, тонкий, прекрасно подходящий для особого рода высокомерия, которое хотелось счесть странным, даже неестественным. Капитан был не из тех, кто болтает попусту. Обычно это качество в людях устраивало Антуанетту как нельзя лучше.
        - Я принесла вам шлем. - Она наклонилась и подняла шлем с пола.
        - Давай.
        Она размахнулась, чтобы бросить шлем.
        - Нет! - резко остановил он. - Дай. Подойди ближе и вручи шлем.
        - Не знаю, смогу ли, - вздохнула она.
        - Это жест взаимного доверия. Или ты передашь мне шлем из рук в руки, или разговор будет закончен. Я же сказал, что не причиню тебе вреда. Сомневаешься?
        Она подумала о конструкции из утиля, которую ее очки превратили в скафандр с человеком внутри. Возможно, если она снимет очки и снова увидит явление в том виде, как оно есть…
        - Очки не снимай. Это условие сделки.
        Она шагнула к капитану. Понятно, что выбора у нее нет.
        - Хорошо. Теперь отдай мне шлем.
        Еще шаг. Потом еще. Капитан ждал, его руки висели вдоль туловища, глаза ободряюще смотрели на Антуанетту, предлагали сделать новый шаг вперед.
        - Ты боишься, и это естественно, - сказал он. - Но в этом весь смысл. Если бы ты не боялась, ни о каком доверии не было бы и речи, ничего не пришлось бы доказывать, верно?
        - Мне просто интересно, зачем вы это все затеяли.
        - Я хочу знать, что ты меня не подведешь. Теперь отдай мне шлем.
        Она подчинилась, вытянув руку как можно дальше. Очки немного сбоили, поэтому, когда Бренниген забирал шлем, на миг стала видна машина. Рука в перчатке сжала соединительное кольцо, металл звякнул о металл.
        Капитан отступил.
        - Хорошо, - с одобрением проговорил он.
        Потом повертел шлем в руках, рассматривая царапины. Антуанетта заметила сбоку открытый разъем, в который, наверное, должен был вставляться красный пластиковый шланг.
        - Спасибо, что принесла его. Я ценю твою заботу.
        - Вы оставили этот шлем Пэлфри. Случайно или намеренно?
        - Думаю, намеренно. Как ты его назвала? Визитная карточка? Очень точно.
        - Я решила: этот жест означает, что вы хотите с кем-нибудь поговорить.
        - Да ты и сама очень хотела со мной повидаться, - сказал капитан.
        - И не я одна.
        Антуанетта смотрела на явление со смесью страха и тревоги, одновременно испытывая облегчение.
        - Можно кое о чем спросить? - Ответное молчание она приняла за знак согласия. - Как мне обращаться к вам? Слово «капитан» кажется не совсем правильным, особенно теперь, когда мы прошли испытание взаимным доверием.
        - Верно замечено, - задумчиво проговорил он, хотя и без убежденности в голосе. - Можешь звать меня Джон.
        - Отлично, Джон. Так что же я сделала, чтобы заслужить такое расположение? Любой мог принести вам шлем.
        - Как я уже сказал, ты очень хотела со мной повидаться.
        Антуанетта нагнулась и подняла с пола фонарь.
        - Я пыталась достучаться до вас много лет, но безуспешно. Что изменилось?
        - У меня теперь другие ощущения, - ответил капитан.
        - Как будто вы спали и вдруг проснулись?
        - Почувствовал, что нужно проснуться. Я ответил на твой вопрос?
        - Не знаю. Может быть, это прозвучит невежливо… но с кем именно я разговариваю?
        - Ты разговариваешь со мной. С таким, какой я есть. С таким, какой я был.
        - Никому не известно, Джон, каким вы были. Мне кажется, это очень старый скафандр.
        Рука в перчатке поднялась к грудному ящику, ощупала переключатели один за другим. Выглядело так, будто капитану захотелось перекреститься, но это, возможно, была рутинная проверка системы. Воздух, давление, обогрев, связь, обработка отходов… Она и сама помнила эту последовательность, как молитву.
        - Я был на Марсе, - наконец произнес он.
        - А я никогда, - сказала она.
        - В самом деле? - Капитан как будто слегка растерялся.
        - Если честно, не так уж много миров я повидала. Была на Йеллоустоне, недолго на Ресургеме, и вот сейчас я тут. А на Марсе ни разу. И какой он?
        - Другой. Дикий. Холодный. Смертельно опасный. Не прощающий ошибок. Жестокий. Нетронутый. Тусклый. Прекрасный. Как страстная любовница.
        - Но это было давно, верно?
        - Давно. Сколько, по-твоему, лет этому скафандру?
        - Похоже, настоящий антиквариат.
        - Такие скафандры делали в двадцать первом веке. Ты считаешь Клавэйна дряхлым стариком, реликтом истории. Но я был стар, когда он сделал первый вдох.
        Ее удивило, что он упомянул Клавэйна. Очевидно, капитан всегда был очень неплохо осведомлен о происходящем на борту корабля, лучше, чем считали многие.
        - Вы проделали долгий путь, - сказала она.
        - Да, долгий и удивительный. И погляди, кем я стал в конце концов.
        - И вы, конечно, можете рассказать немало.
        Антуанетта подумала, что есть две безопасные темы для разговора: настоящее и далекое прошлое. Меньше всего ей хотелось, чтобы капитан пустился в описание своих болезней и загадочных метаморфоз.
        - Не все из пережитого хочется вспоминать, - сказал он. - У каждого в жизни были неприятные моменты.
        - С этим не поспоришь.
        Тонкие губы капитана чуть изогнулись в улыбке.
        - В твоем прошлом, Антуанетта, тоже есть мрачные тайны?
        - Ничего такого, чтобы плохо спалось. Особенно когда есть более насущные проблемы.
        - Вот ты о чем… - Руки в перчатках повертели шлем. - Да, проблемы есть, и они непростые. Я многое чувствую и знаю, пожалуй, больше, чем тебе кажется. Например, мне известно, что в системе находятся корабли.
        - Вы их видите?
        - Это их шум оторвал меня от сладких снов о Марсе.
        Бренниген осмотрел надписи и картинки на шлеме, потер их тупыми пальцами перчатки. «И какие же воспоминания, - подумала Антуанетта, - воскрешают эти символы, насколько далеко уносят в прошлое? На пятьсот лет, на шестьсот? Память, покрытая серой пылью веков…»
        - Мы знали, что вы просыпаетесь, - сказала она. - В последние недели все чаще ощущали ваше присутствие. Это не может быть совпадением, особенно в свете рассказа Хоури. Уверена, что вы помните Хоури, Джон, иначе не позвали бы меня сюда.
        - Где она?
        - Сейчас с Клавэйном и остальными.
        - А Илиа? Где Илиа?
        У Антуанетты по спине заструился пот. Соблазн обмануть, предложить успокоительный паллиатив был огромен. Но капитан непременно увидит ложь.
        - Илиа умерла.
        Черная с белым шапочка чуть опустилась.
        - Я думал, мне это приснилось, - сказал капитан. - У меня проблема - с трудом отличаю явь от снов. Возможно, и ты мне снишься.
        - Я настоящая, - сказала Антуанетта, словно это уверение могло что-то значить. - А Илиа умерла. Вы же наверняка помните, как это случилось.
        Его голос звучал тихо и задумчиво, как у ребенка, который вспоминает важный эпизод услышанной от няни сказки.
        - Я помню, как на корабле мы оставались вдвоем. И как потом она лежала на койке, а вокруг были люди.
        Что сказать теперь? Что Илиа была ранена, когда пыталась предотвратить самоубийство капитана, обратившего одно из орудий из тайного склада против корабля? Шрам, оставленный тем выстрелом, и сейчас виден на боку субсветовика. Она была уверена, что в глубине его памяти хранятся эти воспоминания. Но сейчас не стоит их извлекать.
        - Илиа погибла, - сказала Антуанетта, - спасая нас. Я отдала ей свой корабль «Буревестник», после того как мы вывезли с Ресургема последних колонистов.
        - Я помню, что она была нездорова.
        - Это не мешало ей вести корабль. Видите ли, Джон, она хотела искупить свою вину. Помните, что она сделала с колонией, когда ваша команда искала Силвеста? Имитировала уничтожение целого поселка, чтобы убедить население планеты в своей жестокости. На Ресургеме ее хотели арестовать как военную преступницу. Под конец мне казалось, что она и сама верит в свою вину. Почем мы знаем, что творилось у нее в голове? Если столько людей ненавидит тебя, легко поверить, что они не так уж и не правы.
        - Она не была ангелом во плоти, - проговорил капитан, - но не была и чудовищем, за которое ее принимали. Все, что она совершила, продиктовано заботой о корабле.
        - И этого достаточно, чтобы я считала ее хорошим человеком. Капитан, сейчас этот корабль - практически все, что у нас есть.
        - Как ты считаешь, ей удалось? - спросил он.
        - Вы о чем?
        - Об искуплении, Антуанетта. Смогла ли она в конце концов загладить свою вину?
        - Не знаю. Чужая душа - потемки.
        - А как считают остальные?
        - Мы здесь, на Арарате. Добрались сюда живыми. Если бы не Илиа, нас, скорее всего, распылило бы по космосу в радиусе нескольких световых часов от Ресургема.
        - Надеюсь, ты права. Я простил ее - это так, к сведению.
        Антуанетта знала, что капитан был болен плавящей чумой, и триумвир Вольева позволила заразе распространиться по всему кораблю. Это казалось единственным способом избавить «Ностальгию по бесконечности» от другого паразита, который ухитрился завладеть системами управления субсветовиком. Антуанетта не думала, что решение далось Илиа легко. Впрочем, судя по своему скромному опыту общения с этой женщиной, она также не думала, что триумвир учитывала чувства и желания капитана.
        - Вы очень добры, - сказала она.
        - Насколько я понимаю, она сделала это ради корабля. Я также понимаю, что она могла с легкостью от меня избавиться. Наверное, она даже желала моей смерти, узнав, что я сделал с Садзаки.
        - Простите, но это было задолго до меня.
        - Я убил хорошего человека, - объяснил капитан. - И Илиа знала об этом. Когда превращала меня в то, чем я теперь являюсь, она уже все знала. Полагаю, в первую очередь она хотела убить меня.
        - То, что с вами произошло, следует считать искупительной жертвой, - сказала Антуанетта. - Но даже если это не так, даже если вы не имеете отношения к тому, на что пошла Вольева, это не имеет значения. Важно другое: вы спасли сто шестьдесят тысяч человек от неминуемой смерти. А значит, заплатили за свое преступление сто шестьдесят тысяч раз.
        - Антуанетта, ты считаешь, что наш мир устроен так просто?
        - Джон, я считаю, что цена достаточна, но это только мое мнение. Я всего лишь дочь пилота с Ржавого Пояса.
        В разговоре наступила пауза. Капитан присоединил красный ребристый шланг к разъему в шлеме. Интерфейс между реальным объектом - конструкцией из утиля - и виртуальным человеком в скафандре был безупречен.
        - Проблема в другом, Антуанетта. Что проку от спасения всех этих людей, если они погибнут здесь, на Арарате?
        - Почему вы решили, что все погибнут? Вблизи лагеря ингибиторы пока не появлялись.
        - Где гарантия, что не появятся?
        - Джон, мы должны учитывать самое неблагоприятное развитие событий. В этом случае нам останется только покинуть Арарат. И вы тот, кому под силу организовать эвакуацию.
        Капитан надел шлем и повернул вправо-влево, прилаживая. Визор был поднят, на затененном лице парой ярких полумесяцев блестели белки глаз. Пестрящие цифрами дисплеи бросали зеленые и красные блики на скулы.
        - А вы, Антуанетта, не робкого десятка, если прилетели сюда по собственной воле.
        - Наверное, сейчас нелучшее время для робких, - ответила она.
        - Трусы не нужны никогда, - сказал капитан, опуская визор. - Насчет того, что ты от меня хочешь…
        - Да?
        - Я подумаю.
        Он повернулся и ушел во тьму. И сразу, заслонив Бреннигена от Антуанетты, поднялся смерч рыжей пыли. Словно песчаная буря на Марсе.
        Хела, год 2727-й
        Капитан носил фамилию Хекель, его корабль назывался «Третий газометрический». Ультранавт прилетел на красном шаттле очень старой конструкции: три соединенные между собой сферы с большим стилизованным изображением тарантула.
        Даже по нынешним временам Хекель имел более чем странную наружность. Экзоскелет, в котором он явился на борт «Пресвятой Морвенны», в чудовищных количествах сочетал кожу и латунь, имел эластичные соединения-гофры и блестящие металлические пластины, которые держались на заклепках. Внутри шлема у маленьких решетчатых смотровых отверстий ерзали крохотные дворники, непрерывно стирая конденсат. Между неплотно сидящими прокладками прорывались струйки пара.
        Вместе с капитаном явились двое его помощников: они постоянно открывали и закрывали лючки скафандра, подкручивали латунные рукоятки, регулировали клапаны. Когда Хекель говорил, слова лились из труб миниатюрного органа, установленного на макушке шлема. Капитану приходилось то и дело подкручивать ручки настройки у себя на груди, чтобы голос не звучал слишком высоко или низко.
        Куэйхи не видел никакого смысла в подобной экстравагантности, как к торговому партнеру не имел претензий к Хекелю. Тот привез с собой переводчика, базово-линейного человека, невысокую женщину с наивными глазами и во вполне современном скафандре. Ее шлем складывался назад, как гребень какаду, полностью открывая лицо.
        - Вы не ультра, - сказал ей Куэйхи.
        - Это так важно?
        - Просто мне это кажется странным. Я сам когда-то служил в команде ультра.
        - Наверное, это было давно.
        - Давно, но с тех пор они не научились находить общий язык с такими, как мы.
        - С такими, как мы, настоятель?
        - С людьми, принадлежащими к базовой линии.
        Женщина не сумела скрыть удивление. Такую реакцию несложно было понять, ведь переводчица видела перед собой изнуренного старца на смертном одре, в окружении множества подвижных зеркал. И постоянно открытые глаза - как перезревшие фрукты, с которых слезла кожура… Сейчас на нем не было темных очков.
        Куэйхи чуть шевельнул рукой:
        - Я не всегда был такой развалиной. Когда-то не отличался от базово-линейного человека, вращался в нормальном обществе, и никто не пялил на меня глаза. А потом нанялся к ультра, как и вы. Служил под началом королевы Жасмины на «Гностическом восхождении»…
        Хекель повертел ручки настройки на груди и пропищал что-то невразумительное.
        - Он говорит, у Жасмины была дурная репутация даже среди ультра, - сказала переводчица. - По сей день в определенных кругах не принято упоминать о ней, это считается дурным тоном.
        - Вот уж не думал, что ультра знакомо такое понятие, как дурной тон, - усмехнулся Куэйхи.
        Хекель исторг в ответ что-то пронзительное и высокомерное.
        - Он сказал, что вы о многом забыли, - пояснила переводчица. - И еще говорит, что у него плотный график.
        Куэйхи потер пальцами край алого одеяла.
        - Ну что ж, тогда к делу. Вы рассмотрели мое предложение?
        Переводчица несколько секунд прислушивалась к писку и свисту Хекеля.
        - Он говорит, ваш интерес к охранным услугам ему понятен.
        Куэйхи обрадованно кивнул, заставив зеркала синхронно качнуться.
        - Сделка выгодна для обеих сторон. Корабль «Третий газометрический» берет меня под защиту, ограждает от посягательств менее чистоплотных ультра, находящихся, как нам известно, в системе. Обеспечение такой защиты - естественно, на четко определенный период - будет оплачено торговыми льготами, внутренней информацией и тому подобным. Мы оба не останемся внакладе, капитан Хекель. Для этого вам нужно только подвести «Третий газометрический» ближе к Хеле и согласиться на некоторые дружеские уступки… Например, принять на борт корабля небольшую делегацию от нашего собора; естественно, в ответ мы разместим ваших посланников на «Пресвятой Морвенне». Немедленно после этого вы получите доступ к богатейшим залежам артефактов вертунов, где не было и не будет конкурентов. - Куэйхи подозрительно скосил глаза, словно заметил прячущихся в темных углах врагов. - И нам не придется постоянно оглядываться.
        Собеседник пропищал ответ.
        - Капитан говорит, что хорошо понимает выгоду такой сделки, - сказала переводчица, - но считает слишком рискованным вести корабль к Хеле. Он помнит судьбу «Гностического восхождения»…
        - А вот это уже мне кажется дурным тоном.
        - Кроме того, капитан хотел бы узнать детали торговых преференций, прежде чем обсуждать вопрос далее. Его также интересует максимальный срок действия договора о защите… - Переводчица замолчала, поскольку Хекель исторг несколько пронзительных дополнений. - Кроме того, капитан готов обсудить возможность введения запрета на торговые операции для ряда кораблей, находящихся в данный момент в системе или на подлете к системе. В частности, это «Просветленная ночь», «Мадонна ос», «Снежное безмолвие»…
        Переводчица умолкла, заметив, что Куэйхи поднял руку.
        - Все эти нюансы мы обсудим отдельно, в удобное для нас время, - уныло пообещал он. - В первую очередь собор будет настаивать на полном техническом осмотре «Третьего газометрического». Рутинная процедура - надо убедиться, что корабль не представляет никакой опасности для Хелы и ее населения…
        - Капитан недоумевает: вы что, сомневаетесь в надежности его корабля? - сказала переводчица.
        - Вовсе нет. Какие могут быть сомнения? Вы же добрались до нашего захолустья, значит корабль в порядке. И если капитану нечего скрывать…
        - Капитан хотел бы вернуться на свой шаттл, чтобы обдумать услышанное.
        - Разумеется, - с внезапным радушием ответил Куэйхи, словно готов был для посетителей на все. - Дело очень серьезное, и не нужно принимать решение второпях. Переговорите с другими кораблями, выслушайте коллег. Мне вызвать сопровождение?
        - Капитан сам найдет дорогу, - ответила переводчица.
        Куэйхи слегка развел руки в прощальном жесте:
        - Что ж, прекрасно. Наилучшие пожелания вашей команде… И прошу рассмотреть мое предложение со всей серьезностью.
        Капитан резко повернулся. Помощники непрерывно регулировали клапаны и приборы на его нелепом скафандре-котле. С шипением и лязгом паровоза Хекель направился к двери. Его движения были мучительно медленными: скафандр не мог перемещаться со скоростью больше дюйма в час.
        Вдруг капитан остановился и с трудом развернулся. В глазницах шлема сновали дворники. Орган пропел несколько нот.
        - Капитан просит прощения, - сказала переводчица, - но у него есть еще один вопрос. Во время полета к «Пресвятой Морвенне» имела место незапланированная остановка шаттла в связи с техническими неполадками.
        - Неполадки в шаттле? Это новость.
        - Капитану пришлось совершить промежуточную посадку, и к северу от Вечного Пути, около Плоскогорий Ярнаксы, он заметил масштабные земляные работы. Капитану показалось, что работы ведутся полускрытым способом. С помощью бортового радара удалось выяснить, что длина наклонной выемки составляет несколько километров, а глубина - не менее километра. Капитан подозревает, что это новые раскопки культурного пласта вертунов.
        - Не исключено, - отозвался Куэйхи с подчеркнутым равнодушием.
        - Капитан до крайности удивлен. Он не считает себя знатоком истории Хелы, но все же ему известно, что важнейшие артефакты вертунов сосредоточены в приполярных районах.
        - Артефакты вертунов находят по всей Хеле, - ответил Куэйхи. - Просто оказалось, что по причинам чисто географическим их легче добывать в приполярных зонах. Не знаю, что за раскопки вы увидели и почему вам показалось, будто их маскируют. Большинство таких работ производится без церковного контроля, аминь. Мы не можем уследить за всем, что творится на планете.
        - Капитан благодарит вас за подробный ответ.
        Куэйхи нахмурился, потом на его лице появилась вежливая улыбка. Что это - сарказм или переводчица просто не сумела взять правильный тон? Она базово-линейный человек, как и он сам, а когда-то люди были для него открытой книгой. Но потом она и такие, как она, - не только женщины, а люди вообще - оказались за пределами его инстинктивного понимания.
        Он проводил взглядом Хекеля, оставившего за собой запах горячего металла, и терпеливо дождался, когда комната очистится от нездоровых испарений.
        Вскоре постукивание трости оповестило о прибытии Грилье. Тот находился неподалеку, следил за переговорами посредством скрытой аппаратуры.
        - Что ж, перспективы неплохие, - констатировал генерал-полковник медицинской службы, появляясь в зале. - Они приняли все твои условия, и у них есть нормальный корабль. Как вижу, этим ультра не терпится заключить сделку.
        - Мне тоже так кажется, - отозвался Куэйхи. Он осторожно стер каплю конденсата с одного из своих зеркал, и Халдора засияла в стекле с прежней силой. - Если не обращать внимания на обычную манеру ультра строить из себя важных особ, не слишком убедительную у этого Хекеля, то ясно, что сделка нужна ему как воздух. - Куэйхи поднял лист бумаги, который держал на груди в течение всей встречи. - Это краткое техническое описание их корабля, полученное от наших шпионов из стояночной зоны. Не слишком воодушевляющие данные. Чертова штуковина чудом еще не развалилась на куски. Просто диву даюсь, как им удалось добраться до Сто Седьмой Рыб.
        - Позвольте взглянуть. - Грилье быстро просмотрел таблицу. - Вы уверены, что эти сведения точные?
        - А почему я должен сомневаться?
        - Ультра часто маскируют свои корабли под дырявые корыта, чтобы внушить конкурентам ложное чувство превосходства, а заодно отвадить пиратов и угонщиков.
        - Но ультра всегда серьезно относились к боевому оснащению, - ответил Куэйхи, направив дрожащий палец в сторону врача. - На текущий момент в парковочном секторе космоса нет ни одного безоружного корабля, хотя иногда пушки бывают замаскированы под безобидные противометеорные средства. Грилье, наши гости боятся, все до единого. Боятся и хотят, чтобы конкуренты знали об их способности постоять за себя. - Куэйхи выдернул лист из пальцев собеседника. - Но этот Хекель! Что за чепуху он несет? Ему нужно наше покровительство, чтобы первым делом отремонтировать свой корабль. Не знаю, стоит ли нам рассчитывать на его защиту. Может, лучше еще поискать?
        - Я уже сказал: имея дело с ультра, нельзя по первому впечатлению судить об их намерениях.
        Куэйхи скомкал бумагу и бросил в угол.
        - Проблема в том, что я об их чертовых намерениях вообще никак судить не могу.
        - Забраться в голову такого чудовища, как этот Хекель, нормальному человеку очень непросто, - заметил Грилье.
        - Я имею в виду не только Хекеля, а всех ультра, да и простых людей вроде этой переводчицы. Невозможно понять, говорит она правду или привирает и верит ли сама в то, что передает через нее капитан Хекель.
        Грилье прикоснулся губами к рукоятке трости:
        - Хотите услышать мое мнение? Вы правильно оцениваете ситуацию - женщина всего лишь произносит звуки вслед за капитаном. И ему очень нужна эта сделка.
        - «Очень» - это еще слабо сказано, - пробормотал Куэйхи.
        Грилье постучал тростью о пол:
        - Забудьте на время о «Третьем газометрическом». Есть еще «Пикирующий жаворонок». По моим сведениям, на нем отличное вооружение, а капитан готов к переговорам.
        - В отчете сказано, что у них нестабильно работает правый двигатель. Вы обратили на это внимание?
        Грилье пожал плечами:
        - Мы же не собираемся никуда с ними лететь, просто хотим, чтобы они повисели на орбите Хелы, не позволяя другим совать сюда нос. Если у них достаточно мощное вооружение, то какое нам дело, сможет потом их корабль убраться восвояси или нет?
        Куэйхи легонько махнул кистью:
        - Признаться, мне не понравился парень, который сейчас приходил. Из него течет, загадил весь пол. Придется две недели пятна отмывать. Но и нестабильность двигателя - не такая уж мелочь, как вам кажется. Корабль, который мы наймем, будет находиться в десяти световых секундах от Хелы. А ну как он взорвется прямо у нас над головой? Нельзя так рисковать.
        - Нельзя так нельзя, - сказал Грилье с едва заметным сожалением. - Есть и другие кандидаты, они ждут приглашения.
        - Да, их достаточно, чтобы мне не приходилось скучать. Но есть фундаментальная проблема, Грилье, - я их не понимаю. Все время думаю о Халдоре, ни для чего другого в голове не остается места. Я не могу разобраться в их замыслах и уловках, хотя когда-то для меня не было ничего проще.
        - Мы уже говорили об этом. И вы знаете, что всегда можете поинтересоваться моим мнением.
        - Я так и делаю. Прошу не обижаться, Грилье, но вы гораздо больше смыслите в крови и клонировании, чем в человеческой природе.
        - Тогда обратитесь к другим. Наймите советников.
        - Нет.
        Однако Грилье прав, подумал Куэйхи, совершенно прав. Сколько раз у них заходил разговор на эту тему - и всегда заканчивался одинаково.
        - Переговоры о защите подобного рода - дело крайне деликатное. Если пронюхают другие соборы, быть беде. Я не могу допустить утечку. - Куэйхи жестом попросил очистить себе глаза. - Посмотрите на меня, - сказал он, пока врач вынимал из медицинского шкафчика противовоспалительные тампоны. - Я знаю, что ужасно выгляжу. Я прикован к койке и без нее вряд ли способен выжить. Даже если хватит сил подняться, я останусь пленником «Пресвятой Морвенны», не смогу оторвать глаз от Халдоры, отражающейся в моих любимых зеркалах.
        - Но это ваш выбор, - пожал плечами Грилье.
        - Вы понимаете, о чем я. Я не могу ходить среди ультра, как они ходят среди нас. Я не могу посетить чужой корабль, как делают церковные эмиссары.
        - Чтобы быть в курсе событий, мы держим шпионов.
        - Но это ограничивает мои возможности. Мне нужен человек, которому я могу доверять, человек, похожий на меня самого в молодости. Привыкший общаться с ультра, как общался с ними когда-то я. Тот, кого они не станут подозревать.
        - Подозревать? - Грилье промокнул глаза Куэйхи тампоном.
        - Я имею в виду человека, которому они доверятся естественным образом. Не такого, как вы.
        - Не шевелитесь.
        Куэйхи вздрогнул - дезинфицирующий раствор попал под веко. Поразительно, что у него еще остались там нервные окончания. И всякий раз Грилье ухитрялся их находить.
        - Все хотел вам рассказать, - задумчиво проговорил врач. - Я недавно встретил кое-кого. Возможно, вас заинтересует.
        - Говорите.
        - Как вам известно, я всегда старался следить за происходящим на Хеле. Не только за жизнью соборов на Пути, но и за жизнью простых людей, в том числе старателей.
        - Ну да. Вы всегда в гуще событий: ищешь новый штамм, ловите слухи о ереси поселков Хоукова Переезда. Маленький добрый вампир с блестящим шприцем на изготовку.
        - Не стану отрицать, что служба крови играет важную роль в моей жизни, но и всякие интересные мелочи я стараюсь не упускать из виду. Да не дергайтесь вы!
        - А не надо зеркало заслонять! Так что за интересную мелочь вы предлагаете моему вниманию?
        - Мой предпоследний период бодрствования длился с восьмого года по десятый. Я очень хорошо запомнил это время: тогда мне впервые понадобилась трость. Ближе к концу периода я совершил длительную поездку на север, - по слухам, там были замечены не занесенные в каталог штаммы. Обратно добирался с караваном, держа ушки на макушке и глаза нараспашку… Ой, извините.
        - Я помню эту поездку, - кивнул Куэйхи, - но не помню, чтобы вы упоминали об интересных находках или событиях.
        - А их и не было. По крайней мере, так я считал. Но несколько дней назад я прочел пару отчетов и кое-что вспомнил.
        - Вам не надоело тянуть кота за хвост?
        Грилье вздохнул и принялся раскладывать в чемоданчике медицинские принадлежности.
        - На Равнине Вигрид есть одна семья, - продолжал он. - Она подъехала к тому каравану. В ней двое детей: сын и маленькая дочь.
        - Какая захватывающая история!
        - Сын искал работу на Пути. Я воспользовался своим правом и поприсутствовал при собеседовании с парнем. В сущности, из чистого любопытства - просто больше нечем было заняться. Семья не показалась мне необычной, но я никогда не оставляю надежды углядеть что-нибудь любопытное среди заурядного. - Грилье закрыл шкафчик. - Так вот, сын хотел устроиться в службу стратегического планирования или какой-нибудь другой технический отдел. Но в ту пору на Пути хватало канцелярских крыс. Как всегда, вакансии имелись только на самых горячих участках.
        - Нищие не выбирают, - заметил Куэйхи.
        - Вот именно. Вербовщик решил не раскрывать все карты. Пообещал подыскать для нашего юнца тихое, спокойное, хорошо оплачиваемое местечко. А поскольку работа парню предстояла якобы аналитическая, требующая полной ясности ума, ни о каких прививках и речи быть не могло.
        - Говори вербовщики правду, не видать бы нам новых рабочих рук.
        - Верно. Но парень оказался сметлив. Жалко было отправлять его на подрывные работы или еще куда-нибудь, где живут месяц-другой. А поскольку наш новобранец воспитывался в семье мирян - таких на Равнине Вигрид большинство, - он не хотел получить в вену вашу кровь.
        - Это не моя кровь. Это вирус.
        Грилье поднял палец, прерывая хозяина:
        - Важно другое - у вербовщика имелась веская причина соврать. И это была ложь во благо. На Пути каждому известно, что технические службы всего лишь прикрытие. Думаю, и паренек это знал, просто хотел заработать, помочь бедствующей семье.
        - Наверное, у него были на то причины.
        - Я почти забыл облик этого юноши. Но вот девочку помню, как будто видел ее вчера. Она смотрела сквозь нас, словно мы были сделаны из прозрачного стекла. Удивительные глаза: золотисто-карие, с искорками.
        - Сколько ей тогда было лет?
        - Девять или восемь.
        - Грилье, вы мерзавец.
        - Это не то, о чем вы подумали, - покачал головой врач. - Все, кто там был, особенно вербовщик, заметили странность. Она говорила родителям, что вербовщик врет, снова и снова повторяла и была уверена в своей правоте. Ее явно бесила ложь. И то, что родители и брат будто играли в какую-то игру, не предупредив девочку об этом.
        - В обществе взрослых дети нередко ведут себя странно. Зря ее вообще туда пустили.
        - Она вела себя не странно, - возразил Грилье. - А вполне логично, на мой взгляд. Странно себя вели как раз взрослые. Знали, что вербовщик лжет, но помалкивали. И только она говорила об этом вслух.
        - Должно быть, перед собеседованием подслушала чей-то разговор о методах вербовки.
        - Может, и так, но мне уже тогда подумалось, что истина лежит глубже. Девочка обнаружила фальшь, всего-навсего приглядевшись к обманщику. У некоторых людей очень развиты подобные способности. Таких рождается один на тысячу, а сверхчутких, как эта девочка, и того меньше.
        - Она телепатка?
        - Нет. Просто считывает подсознательную информацию. Прежде всего по мимике. Лицевые мышцы могут делать сорок три четких движения, что дает десятки тысяч комбинаций.
        Грилье хорошо подготовился, подумал Куэйхи. Давно продумал этот подходец.
        - Большинство выражений лица непроизвольны, - продолжал врач. - Если только человек не прошел специальную тренировку, ему не солгать, не выдав себя определенными выражениями лица. Обычно их не замечают - окружающие не глупы, просто они не улавливают эти микропроявления на вашем лице. Но представьте, что вы наделены способностью читать мимику. Это подразумевает, что вы способны не только разгадывать выражения чужих лиц, но и скрывать свои неконтролируемые сигналы.
        - Гм. - Куэйхи не понимал, куда клонит Грилье. - От этой способности мало проку, когда имеешь дело с такими, как Хекель. Но если вести торг с базово-линейными людьми, имеющими нормальное лицо… Как считаете, этому можно научиться?
        - Могу предложить кое-что получше, - ответил Грилье. - Я привезу девочку, и она сама вас научит всему.
        Несколько секунд Куэйхи смотрел на отражение Халдоры, зачарованный пляской сполохов близ Южного полюса.
        - Сначала доставьте ее сюда, - сказал он. - Это непросто, ведь по ходу дела придется ей лгать.
        - Задача сложная, но решаемая. Это как с антиматерией: если правильно подобрать инструменты, она послужит на благо. Несколько дней назад я вам говорил: что-то вертится в уме, но вспомнить не могу. Это было имя девочки: Рашмика Эльс. О ней сообщали в новостях с Равнины Вигрид. Там были и снимки. На фото она старше, но у меня нет сомнений: восемь или девять лет назад я встречался именно с ней. Эти глаза забыть непросто. Она сбежала из дома. Ее ищет полиция.
        - Если так, нам лучше о ней забыть.
        Грилье улыбнулся:
        - Вовсе нет. Я уже нашел ее. Она в караване, который направляется к Пути.
        - Вы ее видели собственными глазами?
        - Не совсем. Я был в караване, но с мисс Эльс не встречался. Не хотел спугнуть ее и все испортить. Рашмика затеяла выяснить, что случилось с ее братом, и она настроена очень решительно, хоть и не теряет головы.
        - Гм… - Через секунду мысль о великолепном стечении обстоятельств заставила Куэйхи улыбнуться. - А что все-таки стало с ее братом?
        - Погиб при расчистке Пути, - ответил Грилье. - Раздавлен «Пресвятой Морвенной».
        Глава двадцать первая
        Арарат, год 2675-й
        Скади лежала в полукоконе из льда и застывшей черной массы машин-ингибиторов. Она была еще жива. Очевидно, кубики проникли через узкую рваную дыру в переборке и добрались до пилотского кресла.
        Скади чуть повернула голову к вошедшим, и на ее спокойном, даже умиротворенном лице отразился легчайший интерес. Рука в белой перчатке потянулась к портативному голоклавиру, лежащему на коленях, и пальцы задвигались до того стремительно, что превратились в расплывчатое пятно. Грянула музыка, больше похожая на канонаду.
        Рука отстранилась от пульта, и аккорды смолкли.
        - А я уже начала беспокоиться: где это вас черти носят?
        - Ты, сука! - рявкнула Хоури. - Отдавай мою дочь.
        Скади будто не услышала:
        - Клавэйн, так что у вас стряслось?
        - Небольшая накладка.
        - А, вижу: волки тебе руку отгрызли. Как же это ты оплошал?
        Клавэйн показал ей нож:
        - Что надо было сделать, я сделал. Помнишь его, а, Скади? Уже не первый раз он спасает мне жизнь. Это им я вспорол пленку вокруг кометы, когда у нас с тобой вышел небольшой спор насчет политики Материнского Гнезда. Ты ведь не забыла тот маленький инцидент?
        - Много воды утекло с тех пор, когда я в последний раз видела твой нож. Тогда у меня было прежнее тело.
        - Сочувствую, но что случилось, то случилось. Если бы потребовалось повторить, я бы ни секунды не колебался.
        - А я, Клавэйн, ни секунды в этом не сомневалась. Какие бы слухи ни ходили о тебе, ты всегда был принципиальным.
        - Мы пришли за ребенком, - сказал Клавэйн.
        Слабым кивком Скади дала понять, что заметила появление Хоури.
        - Я уже догадалась.
        - Ты отдашь нам Ауру или будет как в прошлый раз - хлопотно и грязно?
        - А что бы ты предпочел, Клавэйн?
        - Послушай, что было, то быльем поросло. Сколько бы вреда мы ни причинили друг другу, во что бы мы ни верили и с какими бы принципами ни носились, теперь это не имеет значения.
        - То же самое я сказала Ремонтуару.
        - И тем не менее вы договорились, - сказал старик. - Мне это известно. Давай и мы с тобой ударим по рукам, снова объединим силы. Верни Ауру, и мы поделимся с тобой тем, что от нее узнаем. В перспективе от этого выиграют все.
        - Клавэйн, посмотри на меня. О какой перспективе ты говоришь? Из этого корабля мне живой не выбраться.
        - Если ты травмирована, мы поможем.
        - Вот уж не думаю.
        - Отдай Ауру! - выкрикнула Хоури.
        Скорпион подошел к Скади, чтобы осмотреть ее. На ней была светлая, почти белая, броня. Похоже на хамелеофляж: прежде чем вырубилось освещение, он подстроился под фон, а именно под цвет льда, который образовался из конденсата в рубке или проник снаружи. Бронированный скафандр был выполнен в стиле средневековых доспехов, с выпуклыми подвижными пластинами, прикрывающими колени и локти, и с несоразмерно большим нагрудником. Ниже узкой, почти девичьей, талии - похожая на юбку кольчуга. А что было еще ниже, Скорпион разглядеть не смог, эту часть сочленительского тела покрывал лед, пришпиливший Скади к креслу, точно выставленную на продажу куклу.
        Повсюду вокруг кресла черными комками лежали скопления ингибиторов. Ни один из этих наростов не шевелился и не прикасался к Скади.
        - Я могу отдать вам Ауру, - проговорила она, - но не бесплатно же.
        - Она не продается и не покупается. - Судя по слабому, хриплому голосу, разговор отнимал у старика много сил.
        - Не ты ли предлагал сделку? - спросила Скади. - Или в твоем понимании торг - это угрозы?
        - Где она?
        Скади подняла руку. Ее броня с треском разломила ледяную корку. Сочленитель погладила доспех на своем животе:
        - Здесь, во мне. Я поддерживаю в ней жизнь.
        Клавэйн быстро оглянулся на Хоури, глазами давая понять: все, о чем она рассказала, подтвердилось.
        - Хорошо, - кивнул он. - Скади, мы тебе за это благодарны. А теперь верни ее матери.
        - Как будто тебе есть дело до ее матери, - усмехнулась Скади, передразнивая его тон. - Или до ребенка.
        - Весь этот путь я проделал ради ребенка.
        - Весь этот путь ты проделал ради ценного ресурса, - возразила Скади.
        - А для тебя, стало быть, судьба девочки значит куда больше?
        - Хватит, - вмешался Скорпион. - У нас нет времени на пустые споры. Кто и для чего нам понадобился - не твое дело. Отдай по-хорошему.
        - Отдать по-хорошему? - Скади усмехнулась, рассматривая свинью. - Ты и правда думаешь, что все так просто? Оно во мне. У меня в утробе. Подключено к моей кровеносной системе.
        - Она! - прорычала Хоури. - Аура не «оно», слышишь, ты, бездушный кусок дерьма?!
        - Но она еще не человек, - рассудительно отозвалась Скади. - Вне зависимости от того, как ты к ней относишься. - Голова Скади повернулась к Клавэйну. - Да, я попросила у Делмара другое тело - он с самого начала это предлагал. Сейчас я из плоти и крови, с головы до пят. Даже моя утроба скорее орган, чем машина. Невил, прикинь: я даже живее тебя, ведь у тебя нет руки.
        - Ты всегда была машиной, Скади. Просто не понимала этого.
        - Если ты о том, что я всегда выполняла свой долг, то спорить не стану. У машин свои достоинства: они не дезертируют и не предают.
        - Я пришел не за уроком этики.
        - Разве тебе не интересно, что случилось с моим кораблем? Или мой сказочный дворец не по нраву? - Скади слегка повела рукой, словно приглашая всех поделиться мнением о ее выборе интерьера рубки. - А я, между прочим, к этой встрече специально готовилась.
        - Отказали криоарифметические двигатели? - спросил Клавэйн. - Угадал?
        Скади изобразила обиду: давай посмейся над моими трудами.
        - Тогда что случилось? - тихо спросил Скорпион.
        Скади вздохнула:
        - Я и не рассчитывала, что мои старания получат достойную оценку. Даже лучшие умы Материнского Гнезда плохо понимали движущие мною принципы. А ты просто свинья, у тебя нет мозгов даже базово-линейного человека.
        - Я буду весьма благодарен, если больше не услышу от тебя этого слова.
        - А если услышишь, что ты мне сделаешь? Пока Аура в моем животе, ты меня пальцем не тронешь. Все очень просто: умру я, умрет и она.
        - Заложницей прикрываешься? - спросил Клавэйн. - Не самое удачное начало переговоров.
        - О, заполучить такую заложницу было совсем не просто. Пришлось долго настраивать наши иммунные системы, прежде чем мы прекратили отвергать друг друга. - Скади бросила взгляд на Хоури. - Не надейся вернуть ее в свою утробу. Вы с ней теперь совершенно несовместимы.
        Хоури хотела ответить, но Клавэйн поспешил остановить ее жестом здоровой руки.
        - И все же ты настроена на сделку, - сказал он. - Иначе не предупреждала бы Ану о несовместимости.
        Скади по-прежнему смотрела на Хоури:
        - Ты можешь уйти отсюда с Аурой, на борту найдется исправная медтехника. Я объясню, как сделать кесарево сечение. Да ты и сама разбираешься в таких делах, если что, сымпровизируешь. Это же не на мозге операция. - Она перевела взгляд на Клавэйна. - Надеюсь, ты прихватил аппаратуру жизнеобеспечения?
        - Само собой.
        - А больше ничего и не требуется. Я поддерживаю связь с Аурой на нейронном уровне и могу до конца операции погрузить ее в кому.
        - Я нашел хирургический набор, - доложил Жакоте, волоча по изуродованному полу тяжелый черный ящик с заиндевелым рельефным кадуцеем. - У нас есть и свой медкомплект - думаю, этого хватит.
        - Открой ящик. - Голос прозвучал странно, глухо, словно старик уже понял то, о чем остальные пока не догадывались.
        Крышка ящика подскочила с шипением сжатого воздуха, явив взглядам множество искусно уложенных лотков. На подстилках из вспененной пластмассы ждали своего часа матовые инструменты. Все они имели кольца для пальцев; механические узлы были великолепно отрегулированы. Эта «кухня» наводила на мысль об инопланетном происхождении. На самом деле инструменты были достаточно просты, сделаны из обычных материалов. Они предназначались для условий войны, когда под натиском враждебной наномеханики погибают более сложные, деликатные и умные устройства.
        - Объяснения требуются? - спросила Скади.
        Жакоте вынул из ящика инструмент. Рука в перчатке дрожала.
        - Вообще-то, я не врач, - сказал он. - Прошел медицинские курсы для службы безопасности, но полевой хирургии там не учили.
        - Не важно, - буркнула Скади. - Сказала же: буду инструктировать. Работать придется тебе, больше некому. У свиньи пальцы не гнутся, а Хоури слишком взвинчена. Ну а Клавэйн… тут все понятно.
        - Дело не только в отсутствии руки, - сказал старик.
        - Конечно, дело не в руке, - согласилась Скади.
        - Скажи им, - попросил Клавэйн.
        - Он не сможет сделать операцию, - объяснила Скади остальным присутствующим, словно самого Клавэйна тут не было вовсе, - потому что к концу процедуры его уже не будет в живых. Уговор такой: вы получаете Ауру, а Клавэйн подыхает прямо в этой рубке. Это последнее и окончательное условие, обсуждению не подлежит. Либо так, либо никак. Решать вам.
        - Ты этого не сделаешь! - воскликнул Скорпион.
        - Может, вы плохо расслышали? Аура остается жить, Клавэйн - нет. Вы получите то, ради чего сюда явились. Это вас устраивает?
        - Только не это, - прошептала Хоури. - Пожалуйста, только не это.
        - Боюсь, я уже приняла решение, времени на его обдумывание было предостаточно. Как видите, я не жилец. Этот ледяной дворец станет моим мавзолеем. Выбор - по крайней мере для меня - крайне ограничен. Если я умру, Аура умрет вместе со мной. Человечество - что бы ни подразумевать под этим словом - лишится даров, которые ребенок готов ему передать. Если же он останется жив, это вряд ли убережет вас от истребления, однако может отодвинуть его на тысячу лет. А иначе люди полностью исчезнут уже лет через сто. Разница невелика, если вдуматься, но человек остается человеком - он берет то, что ему дают.
        - Аура способна увеличить выбор, - сказал Клавэйн.
        - На что она способна, ни ты не знаешь, ни я, однако мне понятна твоя мысль. Ценность Ауры пока неизвестна. Именно поэтому она представляет собой такой желанный приз.
        - Ну, так отдай ее нам, - потребовала Хоури. - Отдай, сделай хоть раз в своей мерзкой жизни доброе дело.
        - Ты ее зачем сюда привел? - подмигнула Скади Клавэйну. - Чтобы лучше проходили переговоры?
        На миг возникло впечатление, что двое старых приятелей просто дурачатся, подтрунивая друг над другом.
        - Не волнуйся, - сказал Клавэйн Ане. - Мы вернем тебе дочь.
        - Нет, Клавэйн, только не такой ценой, - ответила она.
        - По-другому не получится, - ответил он. - Поверь, я знаю Скади. Если она уперлась, ее уже не сдвинуть.
        - Рада, что ты это понимаешь, - усмехнулась Скади. - Ты прав, моя позиция не отличается гибкостью.
        - Мы можем убить ее, - сказала Хоури. - Убить и быстро провести операцию.
        - Стоит попробовать, - поддержал ее Скорпион.
        В Городе Бездны ему часто поручали убивать как можно медленнее - в целях запугивания. Теперь он пытался припомнить самые быстрые способы отнятия жизни у разумного существа. Ими тоже приходилось пользоваться: для гуманной казни, для подчистки следов.
        Проблема заключалась в том, что ему никогда не приходилось применять эти методы к сочленителям, уже не говоря о сочленителях с заложником в животе.
        - Скади не позволит, - мягко сказал Клавэйн, а затем тронул Хоури за руку. - Прежде чем успеем прикоснуться к ней, она убьет Ауру. Пусть будет так, как она хочет. Не бойся.
        - Нет, Клавэйн, - прошептала Хоури.
        - Я прилетел сюда освободить Ауру, - продолжал он. - И я должен решить эту задачу.
        - Я не хочу, чтобы ты умер.
        Скорпион заметил, что в уголках глаз Клавэйна собрались веселые морщинки.
        - Да я в этом и не сомневаюсь. Сказать по правде, мне тоже умирать неохота. И мало приятного, когда срок твоей жизни определяют за тебя. Но Скади уже приняла решение, и чему быть, того не миновать.
        - Предлагаю взяться за дело, - вмешалась в разговор Скади.
        - Подожди, - попросил Скорпион. Фраза, которую он выстраивал в голове, усиливала ощущение нереальности происходящего. - Если мы отдадим Клавэйна и ты убьешь его, что помешает тебе нарушить обещание?
        - Она и об этом подумала, - сказал Клавэйн.
        - Конечно я обо всем подумала. А кроме того, я подумала и о противоположном: что помешает вам не отдать Клавэйна, если я сначала отдам Ауру? Взаимное доверие - недостаточная гарантия выполнения условий сделки. Поэтому я готова предложить решение, которое обе стороны наверняка найдут полностью приемлемым.
        - Скажи им, - попросил Клавэйн.
        Скади указала на Жакоте:
        - Ты, охранник, сделаешь кесарево сечение. - Она перевела взгляд на Скорпиона. - А ты, свинья, станешь палачом Клавэйна. Я буду руководить обеими процедурами. Они пойдут параллельно, шаг за шагом, надрез за надрезом. И закончатся одновременно.
        - Нет… - в ужасе выдохнул Скорпион, когда услышанное достигло его сознания.
        - Похоже, вы все еще сомневаетесь в серьезности моих намерений, - проговорила Скади. - Может, мне убить Ауру прямо сейчас, и дело с концом?
        - Нет! - отрезал Клавэйн.
        Потом он повернулся к спутникам:
        - Скорп, придется на это пойти. Ты уже тысячу раз доказал, что у тебя крепкие нервы. Сделай, дружище.
        - Не могу.
        - Никто и никогда не просил тебя о таком, я понимаю. Но теперь прошу я. Надо, Скорп.
        - Я не могу, - только и сумел выдавить свинья.
        - Надо.
        - Нет! Ему - не надо. Это сделаю я.
        Все, включая Скади, повернулись на голос. В проеме стоял Васко Малинин, с пистолетом в руке, совершенно спокойный и решительный.
        - Я готов, - повторил он.
        Очевидно, он стоял там уже давно, не выдавая своего присутствия.
        - Тебе приказали ждать снаружи! - рявкнул Скорпион.
        - Кровь отдал другой приказ.
        - Кровь? - переспросил Скорпион.
        - Мы с Эртон услышали стрельбу. Звуки доносились из корабля. Я доложил Крови, и он разрешил выяснить, в чем дело.
        - И ты оставил Эртон снаружи одну?
        - Ненадолго, сэр. Кровь выслал шаттл, он будет здесь через час.
        - Мы договаривались о другом, - произнес Скорпион.
        - Прошу прощения, сэр, но Кровь решил так: раз началась стрельба, надо действовать по обстановке.
        - С этим не поспоришь, - сказал Клавэйн.
        Скорпион кивнул, шатаясь под тяжестью навалившегося ужаса. Но он не мог переложить такое бремя на плечи Васко, и было не важно, сколь горячо тот желает разделить ответственность.
        - Ты все сказал? - спросил он.
        - Море выглядит странно, сэр. Вода позеленела, вокруг айсберга до самого горизонта появились скопления биомассы.
        - Жонглеры встревожены, - проговорил Клавэйн. - Кровь уже сообщил нам о повышении активности океана.
        - Также поступили доклады свидетелей о вхождении в атмосферу различных небесных тел.
        - Битва приближается, - заключил Клавэйн, словно давно предвидел это. - Что ж, Скади, думаю, тянуть дальше действительно не к чему.
        - Твоими устами глаголет сама мудрость, - отозвалась она.
        - Обрисуй, как все пройдет. Наверное, в первую очередь нужно снять с тебя броню?
        - С этим я справлюсь сама, - ответила сочленитель. - А вы тем временем приготовьте инкубатор.
        Скорпион махнул рукой в сторону Васко:
        - Бегом к лодкам. Доложи Крови, что у нас идут сложные переговоры, и тащи сюда инкубатор.
        - Будет исполнено, сэр. Послушайте, я знаю, каково вам… - Васко не смог закончить фразу. - Я к тому, что могу сделать это вместо вас.
        - Знаю, - ответил Скорпион, - но мы с Клавэйном друзья. Выходит так, что его смерть должна остаться на моей совести.
        - Скорп, за свою совесть можешь быть спокоен, - ответил Клавэйн.
        Нет, подумал Скорпион. Не о совести тут речь. И не о том, что в обмен на жизнь ребенка, которого он не знает и до которого ему нет дела, придется истязать лучшего друга - своего единственного друга-человека, - медленно умерщвляя его. Но что, если и правда нет выбора? Что, если Клавэйн хочет от него именно этого?
        Но от таких доводов не легче сейчас и не будет легче потом, когда придется с этим жить. Ведь Скорпион знал: то, что произойдет в следующие полчаса - а он был уверен, процедура больше не займет, - запечатлеется в памяти так же четко, как шрам на плече, оставленный его собственной рукой, когда он срезал изумрудную татуировку, это клеймо человеческого рабства.
        А может, Клавэйну не придется страдать. Ведь сумел же он подавить боль, когда отрезали руку. Наверное, сумеет установить еще более мощную нейронную блокировку, и любые муки ему будут нипочем.
        Но ведь Скади, конечно же, знает об этом.
        - Ступай, - приказал свинья Васко. - И не спеши возвращаться.
        - Я вернусь, сэр.
        Васко помедлил у переборки, во все глаза глядя на рубку, словно пытаясь закрепить в памяти ее и собравшихся в ней. Скорпион понял, о чем парень думает.
        Когда он вернется, Клавэйна уже не будет в живых.
        - Сынок, - сказал Малинину старик, - делай то, что тебе говорят. Со мной все будет в порядке. Спасибо за заботу.
        - Все-таки хочется чем-нибудь помочь, сэр.
        - Спасибо, не нужно. Поможешь в другой раз. Прими это как очередной жизненный урок: иногда просто невозможно сделать то, что кажется правильным. Надо просто отойди и подождать, пока не настанет твой день. А мне придется проглотить горькую пилюлю, но рано или поздно это будет с каждым из нас.
        - Понимаю, сэр.
        - Мы с тобой знакомы недолго, но я уже понял, кто ты по натуре и какие у тебя способности. Ты хороший человек, Васко. Такие нужны колонии. Помни об этом и защищай ее интересы.
        - Сэр, - кивнул Васко.
        - Когда все закончится, у нас будет Аура. Но прежде всего она дочь своей матери. Помни об этом и напоминай другим.
        - Я буду помнить, сэр.
        - Аура наше общее достояние, Васко. Она очень слабая и хрупкая. Пока девочка растет, нужно, чтобы кто-то защищал ее. Поручаю это тебе и твоему поколению. Берегите ее, ведь в этом мире она, может быть, последнее, что еще имеет значение.
        - Я позабочусь о ней, сэр. - Васко взглянул на Хоури, словно просил у нее разрешения. - Мы все о ней позаботимся. Я обещаю.
        - Похоже, ты говоришь серьезно.
        - Я постараюсь все сделать как надо, сэр.
        Старик медленно кивнул; было видно, как он устал: взгляд устремлен вдаль, в пропасть, чью глубину может постигнуть только он.
        - Б?льшую часть жизни я именно этим и занимался. И обычно у меня все получалось. А теперь иди и передай мои наилучшие пожелания Крови.
        Васко переступил с ноги на ногу, словно хотел сказать что-то еще. Но что именно, так никто и не узнал. Он повернулся и вышел.
        - Зачем ты отправил его? - спросил Скорпион, выждав несколько секунд.
        - Не нужно ему ничего видеть…
        - Я сделаю все быстро, если она позволит, - проговорил Скорпион. - Лишь бы Жакоте сработал без задержек. Тебя устраивает это, Скади?
        - Ты будешь действовать так, как я скажу, ни быстрее, ни медленнее.
        - Все и так плохо, не нужно лишнего, - попросил Скорпион.
        - Он не будет страдать? - спросила Хоури. - Он сможет блокировать боль?
        - Я подумала об этом, - поспешила ответить Скади с радостью рептилии, которая наслаждается собственной злобой. - Клавэйн, объясни своим друзьям, как мы собираемся все устроить.
        - Выбора нет?
        - Если ты хочешь выполнить свою задачу.
        Клавэйн потер лоб, белесый от изморози, брови, словно изваянные из тонкого льда:
        - С той самой минуты, как я вошел в рубку, Скади пытается пробиться сквозь мои нейронные заслоны. Она запустила штурмовые алгоритмы, и те атаковали мои стандартные системы безопасности и блокировки, защищающие глубинные структуры управления. Уж поверь мне на слово, в этом она большой мастер. Единственное, что мешает ей прорваться внутрь, - это мои древние имплантаты. Это как взламывать арифмометр. Ее методы слишком совершенны для таких схваток.
        - И что это означает? - Хоури прищурилась, словно пропустила что-то очевидное.
        - Если она преодолеет защиту, - объяснил Клавэйн, - то сможет пресечь любую мою попытку заблокировать боль. Поочередно откроет все шлюзы и позволит боли затопить меня с головой.
        - Но ведь ей это не по зубам? - спросил Скорпион.
        - Если только я сам не впущу ее. Нет, если только я не приглашу ее туда и не передам управление полностью.
        - Надеюсь, ты этого не сделаешь.
        - Не сделаю, - ответил Клавэйн, - если, конечно, она не потребует.
        - Скади, прошу тебя, - взмолилась Хоури.
        - Сними всю защиту, - приказала Скади, не обращая внимания на Ану. - Сними защиту и пусти меня внутрь. Если не пустишь, сделки не будет. Аура сейчас же умрет.
        Старик закрыл глаза - ненадолго, словно медленно моргнул. За этот миг Клавэйн успел запустить множество сложных и редко используемых команд нейронного управления, отключающих системы безопасности, десятилетиями находившиеся в боевой готовности.
        Он открыл глаза.
        - Есть, - сказал он. - Управление передано.
        - Давай проверим?
        Клавэйн издал звук, нечто среднее между стоном и кашлем. Он схватился за забинтованную культю, на лице взбухли желваки, жилы на шее натянулись, словно канаты.
        - Похоже, управление в твоих руках, - прохрипел Клавэйн.
        - Я закрепилась в его системах, - сообщила Скади присутствующим, - и он не сможет выбросить меня или заблокировать мои команды.
        - Давай покончим с этим, - попросил Клавэйн.
        Его лицо снова просветлело, словно на него упали солнечные лучи. Скорпион все понял: Скади не желает, чтобы тщательно продуманная пытка сорвалась из-за внешнего источника боли.
        Скади положила руки в перчатках на живот. Выпуклая броня, где прежде не было видно ни единого шва, отделилась от скафандра, словно скорлупа. Сочленитель уместила ее рядом с собой, затем вытянула руки вдоль туловища. Там, где она сняла броню, под тонкой, косого плетения сеткой - внутренним слоем скафандра - шевелилась выпуклая плоть.
        - Мы готовы, - произнесла Скади.
        Жакоте подошел к ней и опустился на колено, уперся им в оплывший лед, которым была покрыта нижняя половина Скади. Рядом с ним стоял раскрытый черный ящик с белыми хирургическими инструментами.
        - Свинья, возьми скальпель из нижнего отделения, - приказала Скади. - Пока этого хватит.
        Скорпион безуспешно попытался вытащить инструмент из гнезда. Хоури взяла скальпель и вложила в копыто свиньи.
        - Последний раз прошу, - повторил Скорпион, - не заставляй меня это делать.
        Клавэйн уселся с ним рядом, скрестив ноги:
        - Все в порядке, Скорп. Выполни ее требование. У меня еще есть козыри, о которых Скади не знает. Пусть думает что хочет, но все мои команды ей не заблокировать.
        - Говори-говори, может, свинье полегчает, - кивнула Скади.
        - Он никогда не обманывал меня, - сказал Скорпион. - Не думаю, что сейчас лжет.
        В его копыте блестел абсурдно легкий хирургический инструмент. В скальпеле не было ничего зловещего, но в этот миг он казался воплощением исконного вселенского зла, его девственная чистота внушала страх. Поистине титанические возможности балансировали на жесткой ладони свиньи. Скорпион не мог держать инструмент так, как подразумевали конструкторы. Не мог и орудовать им, причиняя только рассчитанный вред. Но вряд ли для Клавэйна имело значение, насколько ловко его друг будет управляться со скальпелем. Неточность движений может даже послужить во благо, притупив жгучую боль, которую намерена доставить своей жертве Скади.
        - Как мне сесть? - спросил ее Клавэйн.
        - Ложись на пол, - приказала Скади. - На спину. Руки вдоль туловища.
        Клавэйн подчинился:
        - Что-то еще?
        - Это от тебя зависит. Если хочешь что-то сказать на прощание, сейчас самое время. Через несколько минут это может оказаться затруднительным.
        - Только одно, - произнес Клавэйн.
        Скорпион придвинулся ближе. От ужаса у него все плыло перед глазами.
        - Что, Клавэйн?
        - Когда все закончится, не теряйте времени. Доставьте Ауру в безопасное место. Это для меня важнее всего. - Сочленитель облизнул губы. На его короткой бороде красиво блестели кристаллики льда. - И если вас это не слишком затруднит, похороните меня в море.
        - Где? - спросил Скорпион.
        - Да прямо здесь, - ответил Клавэйн. - Как можно быстрее. Никаких церемоний. Море позаботится об остальном.
        Скади ничем не выдала, что услышала этот тихий разговор. А может быть, ее просто не интересовало, как друзья Клавэйна поступят с его трупом.
        - Начнем, - сказала она Жакоте. - Делай в точности то, что я велю. Да, кстати, Хоури…
        - Что? - спросила Ана.
        - Тебе не обязательно на это смотреть.
        - Аура моя дочь. Я буду здесь, пока не получу ее.
        Хоури повернулась к Клавэйну, и Скорпиону показалось, будто между стариком и женщиной идет напряженный немой разговор. А может, и не показалось - ведь Ана и Клавэйн были сочленителями.
        - Все будет хорошо, - наконец произнес Клавэйн.
        Хоури опустилась на колени и поцеловала его в лоб:
        - Я хочу сказать, что благодарна тебе за все.
        Позади них Скади снова положила пальцы на голоклавир.
        Снаружи, стоя на расширяющейся ледяной «юбке» айсберга, Эртон смотрела на Васко, как учитель на прогулявшего уроки школьника.
        - Тебя за смертью посылать, - сказала офицер.
        Васко упал на колени, и его вырвало. Тошнота накатила внезапно, ниоткуда. После нее осталось ощущение пустоты, как будто он исторг сам себя, всего, кроме оболочки.
        Эртон опустилась на лед рядом с ним и встревоженно спросила:
        - В чем дело? Что ты там увидел?
        Васко не мог говорить. Он стер с подбородка капли рвоты. Щипало глаза. Он был смущен и вместе с тем испытывал чувство освобождения, словно в этом проявлении эмоциональной слабости неожиданно обнаружил и силу. В тот момент, когда его выворачивало наизнанку, он понял, что допущен во взрослый мир, где уже живут Эртон и Жакоте.
        Небо над их головами было багрово-серым, как кровоподтек. Медленно вздымалось море, среди волн скользили серые фантомы.
        - Что там было, Васко, скажи? - снова попросила Эртон.
        Малинин с усилием поднялся. Горло словно ободрал наждак, но сознание было чистым, как открывшаяся в космосе шлюзовая камера.
        - Помоги мне с инкубатором, - сказал он.
        Глава двадцать вторая
        P Эридана 40, год 2675-й
        Сражение бушевало в непосредственной близости от планеты жонглеров образами. В самой гуще битвы и в геометрическом центре своего огромного корабля «Свет Зодиака» Ремонтуар сидел в дзенской позе совершенного покоя. Его лицо отражало лишь слабый интерес к ходу событий. Глаза были закрыты, кисти рук неподвижно лежали на коленях, на лице скука и отстраненность, как у посетителя, задремавшего в приемной.
        Но Ремонтуар не скучал, и его не тянуло в сон. Такое состояние, как скука, было почти забыто наряду с ненавистью и яростью, равно как и детская жажда материнского молока. Покинув пятьсот лет назад Марс, он пережил многое и познал разные состояния, включая и те, для которых в языке базово-линейных людей вряд ли найдется название. Однако среди них никогда не бывало скуки. Нет ему места и теперь, считал Ремонтуар, когда возле кораблей кружат волки. Сон тоже не входил в его ближайшие планы.
        Время от времени вздрагивали его веки или покачивалась голова, и это едва заметное движение выдавало напряженную работу мозга. В нем непрерывно неслись тактические данные, охлаждение морально устаревшей архитектуры сочленительского мозга работало с перегрузкой. Скади посмеялась бы, узнав, чего ему стоило мыслить с интенсивностью, которая по ее меркам была едва ли не нулевой. Эта женщина умела не только думать с поразительной скоростью, но и делить сознание на полдюжины параллельных потоков, каждый из которых занимался обработкой индивидуальной задачи. При этом она жила обычной жизнью и занималась физическим трудом, тогда как Ремонтуару требовалась медитативная неподвижность, чтобы избавить от дополнительных нагрузок и без того перенапряженные тело и разум. Ремонтуар и Скади были существами разных эпох.
        Хотя обычно Скади занимала не последнее место в его мыслях, сейчас он совсем не думал о ней. Решил, что, скорее всего, она умерла. Даже успел уверовать в эту догадку к тому моменту, когда разрешил Хоури спуститься на планету жонглеров. От полета Аны Ремонтуар не ожидал слишком многого. Если Скади мертва, погибла и Аура.
        Кое-что изменилось: гигантский мрачный планетарий войны, посреди которого плыл «Свет Зодиака», теперь щелкал и гудел по-другому. Противостоящие силы - базово-линейные люди, сочленители Скади и ингибиторы - кружили вокруг планеты четкими построениями, словно достигнув наконец максимально устойчивых, математически оптимальных конфигураций. Другие сочленители предпочитали держаться в стороне от драки. Не рискуя связываться с ингибиторами, они уже которую неделю силились одержать верх над возглавляемым Ремонтуаром хлипким союзом людей, свиней и беженцев с Ресургема. Эти сочленители похитили Ауру и получили от нее большой объем секретной информации, позволившей Ремонтуару одолеть ингибиторов у Дельты Павлина. Позже Ремонтуар передал похитителям новую порцию информации в обмен на Хоури. Но вскоре исчезла Скади, и вместе с предводителем сочленители потеряли цель и смысл, что вряд ли могло бы случиться с какой-нибудь аналогичной группировкой из поколения Ремонтуара.
        Скади была слишком сильна, слишком ловка в манипулировании и управлении. В ходе войны с демархистами (которая теперь казалась Ремонтуару невинной детской забавой) жесткая демократическая структура сочленителей постепенно разделилась, образовав иерархию органов безопасности: Узкого совета, Внутреннего святилища и полумифического Ночного совета. Скади была логичным конечным продуктом этой дифференциации: обладающая громадным запасом знаний и превосходными навыками, чрезвычайно деятельная и эффективная. Под давлением войны с демархистами народ Ремонтуара, едва ли сам того желая, сотворил себе тиранов.
        Скади была великолепным тираном. Она хотела одного - прогресса для своего народа, даже если это означало уничтожение всего остального человечества. Ее целеустремленность, неутолимое желание расширить границы плоти и разума вдохновляли даже Ремонтуара. В свое время он колебался между ней и Клавэйном, выбирая, на чьей стороне сражаться. И нисколько не удивительно, что сочленители в группировке Скади забыли, что значит думать самостоятельно. Надо отдать ей должное: нужда в этом никогда не возникала.
        И вот теперь Скади пропала, и ее армия безупречных марионеток не знает, что делать дальше.
        За последние десять часов войска Ремонтуара перехватили от отрядов Скади двадцать восемь тысяч независимых приглашений начать переговоры. Эти послания проникали через короткоживущие окна в коммуникативной сфере, которая включала в себя весь театр военных действий. После всех предательств, после распада непрочных союзов, после губительной вражды сочленители Скади по-прежнему были уверены, что с Ремонтуаром можно иметь дело.
        Конечно, за этим стояло и кое-что другое: охватившее вдруг противника беспокойство, причину которого еще предстояло узнать. Возможно, это был гамбит, разыгрываемый с целью привлечь внимание Ремонтуара и склонить его к переговорам.
        Он решил, что заставит сочленителей подождать, хотя бы до поступления новых данных с планеты.
        Но теперь ситуация изменилась. Только что он уловил перемену в диспозиции противоборствующих сил, и за прошедшее с того момента время - одну пятнадцатую секунды - не случилось ничего, что доказало бы ошибку его восприятия.
        Враг пришел в движение. Стая (ингибиторы двигались стаями, роями, мерцающими облаками и никогда - организованным строем) ушла со своей позиции. Из волков, находившихся вокруг p Эридана 40 (если оценивать по массе, а не по объему, а вообще очень трудно было определить, сколько машин-убийц гналось за людьми от Дельты Павлина), от девяноста пяти до девяноста девяти процентов остались на прежних позициях. Но по данным приборов, которым не всегда можно было доверять, небольшой отряд - от одного до пяти процентов всего войска - взял курс на планету.
        Волки плавно набирали ускорение, оставляя кильватерный след искаженного пространства. Казалось, ингибиторы вовсе не используют ньютоновскую физику инерционного движения. Последние модификации сочленительских двигателей создавали похожий эффект: выброшенные частицы подвергались быстрому распаду до необнаружимого квантового состояния. Однако было ясно, что волки используют другой принцип. Даже при ближайшем наблюдении не отмечалось никакого намека на выброс. Самым логичным предположением - так и оставшимся гипотезой - было следующее: движение ингибиторов основано на разновидности эффекта Казимира, когда несбалансированное давление вакуума между парой пластин заставляет их перемещаться в пространстве-времени. Тот факт, что машины могли развивать скорость в триллионы раз больше теоретически допустимой, смущал, пожалуй, меньше, чем отсутствие какой бы то ни было теории.
        Ремонтуар запустил симуляцию, чтобы рассчитать траекторию полета ингибиторов. Стая может разделиться на мелкие группы или соединиться с другим отрядом, но если движение будет продолжаться по прежнему маршруту, значит волки намерены войти в атмосферу.
        Ремонтуар встревожился. До сих пор пришельцы никогда не подходили так близко к планете. Казалось, что в базовой программе этих машин содержится строгий наказ избегать ненужных контактов с мирами жонглеров образами. Но люди затеяли биться за планету-океан. Насколько строга программа ингибиторов? Быть может, тот факт, что корвет Скади упал в здешнюю гидросферу, является приемлемым оправданием для атаки? Быть может, волки уже вошли незамеченными в биосферу планеты? В этом случае миры жонглеров больше нельзя считать безопасными.
        C точки зрения Ремонтуара, стая волков провела в пути уже около секунды. Если волки удержат имеющиеся на данный момент ускорение и курс, они достигнут планеты минут через сорок. Для состояния, в котором сейчас находился Ремонтуар, это целая вечность.
        Но он был слишком мудр, чтобы верить в это.
        Корабль в форме трезубца покинул стояночную нишу в боку «Света Зодиака». Почти мгновенно Ремонтуар ощутил, как включился главный двигатель: тяжесть свирепо ударила в спину, словно пилот упал на бетон. Корпус корабля протестующе скрипел - ускорение возрастало, проходя через пять, шесть, семь g. Единственный вынесенный на кронштейне маршевый двигатель представлял собой миниатюрную копию сочленительского; каждая деталь была уменьшена до крайности и уложена в сложный и деликатный механизм, из которого сейчас выжималась запредельная мощность. Это нервировало бы Ремонтуара, если бы он не держал свои чувства под железным контролем.
        На борту построенного совсем недавно корабля он был единственным живым существом. Вовсе не без колебаний Ремонтуар забирался в крошечную, похожую на глазницу полость в игольно-узком и черном как смоль корпусе. Корабль не имел иллюминаторов, лишь несколько выступов с минимумом необходимых датчиков, но имплантаты позволяли Ремонтуару почти не замечать его, как будто он был стеклянной оболочкой пилотского тела. А за этой оболочкой находилась еще менее ощутимая сфера действия датчиков; активные и пассивные контакты фиксировались мозгом Ремонтуара, создавая для него проприоцептивный образ собственного тела.
        Ускорение остановилось на восьми g. Корабль не имел средств защиты от такой сильной перегрузки, хотя сочленители научились управлять инерцией еще полвека назад. В данном случае от этого знания не было проку, поскольку на борту корабля присутствовала новинка - гипометрическое оружие, совершенно нетерпимое к изменениям локальной метрики. Даже в обычном, стабильном пространстве-времени применять гипометрическое оружие было крайне трудно. И оно становилось непредсказуемым и опасным, когда на него воздействовала технология управления инерцией. Ремонтуар мог набрать еще большее ускорение, но за пределами восьми g существовала опасность разлаживания деликатного механизма гипометрической пушки.
        Со стороны она не казалась чем-то особенным: сигарообразный корпус на таком же кронштейне, что и двигатель; ни ствола, ни иных функциональных выступов. Единственная внешняя конструктивная особенность заключалась в том, что орудие было установлено на максимальном удалении от оператора. Однако легендарная мощь этого устройства была столь грозной, что Ремонтуар, пожалуй, был рад иметь между собой и пушкой нестабильный сочленительский миниатюрный двигатель.
        Он проверил курс ингибиторов, не испытав ни воодушевления, ни разочарования по поводу того, что волки оказались в предполагаемой точке. Однако кое-что изменилось: отлет одноместного корабля от «Света Зодиака» не остался незамеченным. Кто-то из союзников Скади устремился к нему по траектории перехвата, с ускорением выше допустимого. Этот сочленительский корабль достигнет цели в течение пятнадцати минут. А еще через пять или шесть минут ее догонит вторая стая волков.
        Ремонтуар позволил себе на секунду обеспокоиться - только для того, чтобы подкачать в кровеносную систему адреналина. Затем он блокировал свою тревогу, как захлопывают дверь в комнату, где гремит вечеринка.
        Он понимал, что разумнее было бы остаться на борту «Света Зодиака» - там от его проницательности и управленческих навыков больше проку. С пилотированием этого корабля справилась бы его бета-копия или доброволец. Их нашелся бы добрый десяток, с сочленительскими имплантатами не хуже, а то и лучше его собственных. Но он настоял на том, что полетит сам. И не потому, что имел больше опыта в применении гипометрического оружия, чем другие. Причина крылась в чувстве долга: он обязан это сделать, и все тут!
        Ремонтуар допустил ошибку, позволив Ане Хоури отправиться на планету в одиночку. С тактической точки зрения это было верное решение: нет смысла расходовать и без того истощившиеся человеческие ресурсы, тем более что Аура, по всей вероятности, уже мертва. Да если и жива, разве не отдала она без остатка все, чем располагала? В любом случае преодолеть сплошную блокаду и достичь поверхности планеты могла только одноместная капсула.
        Но Клавэйн наверняка поступил бы иначе. В девяти случаях из десяти он принимал решение, во всем полагаясь на свое чутье солдата. А иначе старик не прожил бы пятьсот лет. Но в одном случае из десяти он полностью отбрасывал правила и совершал поступок, объяснимый только с точки зрения человеческой морали.
        По мнению Ремонтуара, сейчас обстоятельства сложились именно так. Пусть Аура и Скади, скорее всего, погибли: Клавэйн отправился бы на планету вместе с Хоури, не думая о том, что попытка спасения почти наверняка закончится смертью их обоих.
        На протяжении многих лет Ремонтуар раз за разом анализировал обстоятельства жизни Клавэйна, самые сложные ее моменты; вспоминал, чт? такие вот иррациональные поступки приносили его старому другу: выгоды или потери. Как всегда, Ремонтуар не пришел к определенному выводу. Ничего, подумал он, настала пора жить по правилам Клавэйна, забыв на время о жестких рамках тактического анализа.
        В его мозгу сработал таймер: пятнадцать минут истекли.
        Думать о приближающемся сочленительском корабле до его прибытия не имело смысла. Быстро просчитав варианты, Ремонтуар решил, что ничего не добьется, если отклонится от курса.
        Чужой корабль пронизывал концентрические волны его радаров, словно рыба, осторожно продвигающаяся против сильных океанических течений. Зыбкий образ, созданный по поступающим от приборов данным, постепенно обретал четкость и вещественность.
        Это был корвет того же класса «Мурена», что у Скади, с черным, поглощающим свет корпусом, как у корабля Ремонтуара. Однако формой он больше напоминал жутко зазубренный рыболовный крючок, а не изящный трезубец. Даже в такой близи спектральный шепот двигателей-невидимок был едва различим. Среднее тепловое излучение составляло всего лишь 2,7 градуса Кельвина - практически абсолютный нуль. При ближайшем рассмотрении корабль представлялся лоскутным одеялом из пятен тепла и холода. Ремонтуар отметил расположение криоарифметических двигателей: одни работали менее эффективно, чем соседние, другие - в опасно холодном режиме, на грани разрыва алгоритмического цикла. Время от времени голубые искры мерцали на участке, сбросившем температуру ниже одного градуса Кельвина, но потом алгоритм разогревал его до общего уровня.
        Корабль был холоден почти как окружающая среда, и его легко маскировало реликтовое излучение Вселенной, пережившее пятнадцать миллиардов лет. Но фоновая радиационная карта не была однородной: космическая инфляция увеличивала крохотные изъяны разбегающейся Вселенной - в зависимости от направления взгляда наблюдателя. Это были небольшие отклонения от полной анизотропии, морщинки на лике творения. Пока люди не научатся имитировать эти флуктуации, заставляя обшивку повторять пульс Вселенной, их корабли останутся для зоркого глаза белыми пятнами на фоновом спектре. В ряде случаев лишь это несоответствие колебаниям космоса давало единственную возможность обнаруживать вражеские корабли.
        Сочленительский корабль охлаждал свой корпус только для того, чтобы укрыться от находящихся поблизости ингибиторов. Он не прятался от Ремонтуара. Совсем напротив - даже пытался контактировать с ним.
        У сочленителей была черта, восхищавшая даже их ненавистников: они никогда не сдавались. Двадцать восемь тысяч оставшихся без ответа призывов к переговорам не помешали этому кораблю отправить двадцать восемь тысяч первый призыв.
        Ремонтуар позволил несущему лазерному лучу, скользнувшему по корпусу его судна, нащупать одно из сенсорных пятен.
        Через многоуровневую блокировку он пропустил сигнал к себе в разум, подверг его предварительному анализу и спустя несколько секунд решил, что можно без опаски раскрыть пакет данных и переместить их в более чувствительные зоны сознания. Сообщение было на естественном языке, такой формат не соответствовал сложным протоколам. Тонкий оскорбительный намек, подумал Ремонтуар. Для союзников Скади общение на обычном языке все равно что детский лепет.
        «Это ты, Ремонтуар? Почему не отвечаешь нам?»
        Он сформулировал мысленный ответ в том же формате:
        «С чего вы взяли, что я Ремонтуар?»
        «Ты всегда был склонен к отчаянным жестам, хотя и не признавал этого. А нынешняя выходка просто взята из книги о рискованных поступках Клавэйна».
        «Кто-то должен был это сделать».
        «Смелый поступок, но бессмысленно беспокоиться о населении планеты. Мы уже ничем не поможем этим людям. Их жизнь или смерть не повлияет на исход войны».
        «Поэтому проще всего бросить их на произвол судьбы? Конечно, Скади так и сделала бы».
        «Если бы это что-то меняло, Скади постаралась бы их выручить. А твоя выходка только все испортит. Зачем нести на планету войну? Не усугубляй наше положение, лучше давай объединим силы в космосе».
        «Еще одна просьба о союзничестве? Скади небось в гробу переворачивается».
        «Она была прагматиком, Ремонтуар, таким же как ты. Скади говорила, что пора объединить наши силы и знания и нанести необратимый урон противнику».
        «То есть вы уже получили все, что могут дать воровство и предательство? А когда припекло, вас потянуло на переговоры. Вы понимаете, что я не смогу доверять вам по-прежнему?»
        «Мы с сожалением признаем допущенную тактическую ошибку. Но сейчас, как ты успел заметить, Скади, по всей вероятности, мертва…»
        «Цыплята мечутся по курятнику в поисках новой наседки».
        «Ты вправе выбирать аналогии, Ремонтуар. Мы просто протягиваем тебе руку для дружеского пожатия. Ситуация гораздо сложнее, чем нам казалось. Ты и сам видишь странные расхождения в данных. Порознь эти признаки мелки и неинформативны, но вместе они подводят к четкому выводу. Ремонтуар, мы имеем дело не только с волками. Здесь есть кто-то еще».
        «Я не вижу ничего, чему нельзя найти объяснение».
        «Просто ты невнимательно смотришь. Проанализируй наши данные, если не веришь на слово. Возможно, тогда картина для тебя прояснится».
        В мозг Ремонтуара поступил пакет данных. Чутье требовало удалить посылку, не распаковывая. Но сочленитель решил до поры до времени оставить ее в памяти.
        «Вы предлагаете союз?»
        «Врозь нам их не одолеть. Если объединимся, у нас появится шанс».
        «Может, и так. Но ведь вы не только этого хотите».
        «Конечно, Ремонтуар, мы хотим не только этого».
        Он улыбнулся: сочленители остались без вожака, и теперь их толкает к Ремонтуару инстинктивное желание заполнить пустоту. Но еще больше они хотят получить гипометрическое оружие, технологию, которую им не удалось ни выкрасть, ни скопировать, ни воспроизвести обратным инжинирингом, даже несмотря на то, что Скади похитила Ауру. Им нужен всего один прототип, даже необязательно целый и невредимый, поскольку сочленители способны вернуть ему работоспособность.
        «Спасибо за предложение, но сейчас я занят. Почему бы нам не вернуться к этому разговору позже? Скажем, через несколько месяцев?»
        «Ремонтуар, не нарывайся».
        Он дал максимальное ускорение и резко свернул в сторону, одновременно картируя те зоны мозга, чья деятельность ослабевала или замирала, по мере того как затруднялось движение крови в голове. Через мгновение чужой корвет повторил его маневр с идеальной точностью, словно насмехаясь.
        «Нам нужно это оружие, Ремонтуар».
        «Как я и догадывался. Почему вы не сказали сразу?»
        «Мы хотели дать тебе возможность взглянуть на ситуацию нашими глазами».
        «Похоже, я должен быть вам благодарен за это».
        Его корабль вздрогнул. В голове вспыхнули сигналы о повреждениях, яркие геометрические фигуры, как в калейдоскопе. Корвет стрелял бронебойной картечью, нацеленной на важные узлы корабля. Удар был мастерским - сочленители хотели не разбить кораблик вдребезги, а только лишить подвижности, уложить в дрейф, чтобы потом без труда разграбить. Собирались ли они оставить Ремонтуара в живых? Вряд ли.
        «Извините, но в мои планы это не входит».
        Корабль снова вздрогнул, и новые важные функции засбоили или вовсе отказали. Он боролся за выживание, включал дублирующие системы, старался продолжить полет, но его восстановительные возможности были ограниченны. Ремонтуар подумал об отступлении, но ему хотелось сохранить свое положение относительно ингибиторов. Не было другого выхода, как воспользоваться гипометрическим оружием, даже не прошедшим необходимую тщательную калибровку.
        Он отдал мысленный приказ, и пушка начала копить активационный заряд энергии, компенсируя смещение вектора движения корабля передачей углового момента в собственное сияющее нутро. Внешне она не претерпевала никаких изменений. Ремонтуару стало интересно, какого типа датчики стоят на преследующем корвете, способны ли они уловить и распознать идущие в орудии процессы.
        Пушка была маленькая, с ограниченной точностью и радиусом стрельбы (эти общепринятые термины были лишь условно применимы к гипометрическому оружию). Но готовность к выстрелу достигалась очень быстро. Ремонтуар подрегулировал прицельную шкалу, нашел в сложной топографии орудийных параметров точку, которая соотносилась с определенной точкой в трехмерных координатах окружающего пространства.
        Потом он восстановил связь с корветом:
        «Отойдите назад».
        «Ремонтуар, одумайся. Не заставляй нас применять силу».
        Орудие произвело выстрел.
        На микроволновой карте холодных участков корвета внезапно появилась выемка идеальной полусферической формы. Криогенные температурные градиенты со всех сторон потекли в эту рану, закружились, как вода над стоком раковины, стремясь поскорее восстановить равновесие. Пару узлов охлаждения заклинило в режиме нестабильной осцилляции.
        Новый выстрел. Ремонтуар проделал вторую полость в теле корвета, на этот раз глубже.
        Противник открыл ответный огонь. Ремонтуар неохотно защищался ракетами «корабль-корабль»; основную часть боекомплекта он хотел сберечь для ингибиторов.
        Его орудие снова изготовилось к бою. Он сосредоточился, заставил себя проверить и перепроверить расчеты. Ошибка могла стать фатальной для обеих противоборствующих сторон.
        Результат его третьего выстрела был невидим. Если Ремонтуар правильно проделал вычисления, то на сей раз сферическая пустота образовалась внутри корабля, не задев корпуса. Не хотел он повредить и важные узлы системы жизнеобеспечения. Ну и в качестве эффектного жеста постарался расположить третью дыру так, чтобы она оказалась на одной линии с двумя предыдущими, с погрешностью до микрона.
        Ремонтуар выждал несколько секунд, чтобы сочленители оценили точность и красоту его атаки, - и снова связался с ними:
        «Следующий выстрел будет по системам жизнеобеспечения».
        Корвет медлил с ответом. Уходили секунды, союзники и ученики Скади анализировали тысячи и тысячи вариантов развития событий, выстраивали из них, как дети из кубиков, шаткие башни действий и противодействий. Скорее всего, они были убеждены, что Ремонтуар не намерен их уничтожить. Кроме того, даже самые точные выводы и далекоидущие прогнозы не позволили предположить, что ему доступна стрельба с такой потрясающей точностью. И даже придя к выводу, что противник намерен их уничтожить, они, скорее всего, решат, что удар придется по двигательной установке и корвет мгновенно исчезнет в ослепительной вспышке.
        Вместо этого он послал предупреждение. Ремонтуар не считал, что сейчас походящее время заводить новых врагов.
        На этом переговоры закончились. Он с интересом наблюдал, как криоарифметические двигатели размывают температурные градиенты вокруг пробоин, старательно маскируют повреждения. После этого корвет повернул в сторону, развил максимальную тягу и скрылся.
        Ремонтуар позволил себе маленькую слабость - краткий миг заслуженного торжества. Он с честью вышел из переделки. Его корабль получил повреждения, но не утратил маневренности и боеспособности. Беспокоиться стоило только из-за приближающейся стаи ингибиторов. Машины должны были прибыть через три минуты.
        Две тысячи километров, потом тысяча, потом пятьсот. Все ближе. Датчики его корабля выбивались из сил, пытаясь исследовать стаю ингибиторов как единое целое, давая противоречивые оценки расстояния до объекта, а также его размеры и форму. Но в лучшем случае приборам удавалось сосредоточить свои тщетные старания на самых крупных группах и, основываясь на их характеристиках, скорректировать маскировку корпуса на космическом фоне.
        Ремонтуар поправил вектор тяги, потеряв при этом в ускорении, но зато отвернув выброс от непрерывно перемещающихся скоплений неприятельских машин. Обнаружить работу двигателей при помощи известных ему средств было невозможно. Он надеялся, что чувствительность неприятельских датчиков не выходит за обычные рамки, но слишком уж полагаться на это допущение не стоило.
        Рой ингибиторов перестроился, неотвратимо приближаясь к нему. Дистанция была еще слишком велика и машины слишком рассеяны в пространстве, чтобы рассчитывать на эффективное применение гипометрического оружия. Ремонтуар решил приберечь его в качестве последнего козыря. Нельзя было исключать, что ингибиторы, несколько раз испытав на себе действие этого новшества, смогут разработать средство защиты. Так уже случалось с другими типами вооружений: раз за разом ингибиторы находили средства защиты от человеческих технологий, в том числе от тех, что предоставила Аура.
        Возможно, машины ничего и не изобретали, а просто извлекали все необходимое из битком набитой древней расовой памяти. Такая гипотеза беспокоила Ремонтуара куда больше, чем умение ингибиторов адаптироваться и вооружаться посредством мышления. Если имеешь дело с враждебным разумом, всегда есть надежда превзойти его интеллектуально; существует также шанс, что излишняя самоуверенность или, напротив, чрезмерные сомнения в себе сослужат противнику плохую службу. Но что, если деятельностью ингибиторов руководит не рассудок, а некий древний инстинкт, заархивированная программа противодействия, безынициативный бюрократический аппарат тотального уничтожения?
        Галактика очень стара, каких только умников она не повидала на своем веку! Весьма вероятно, что ингибиторы накопили и проанализировали сведения о созданных разумными расами технологиях. И если волки до сих пор не применили эффективные системы защиты и нападения, то лишь потому, что разархивирование - медленный процесс, а сам архив распределен между большими и малыми группами ингибиторов. Но это лишь означает, что в отдаленной перспективе люди ничего не смогут противопоставить машинам. У человечества нет средств для полной победы, а выигранные бои местного значения его не спасут. Если прогнозировать в галактических масштабах, смотреть за пределы горстки солнечных систем, то человечество обречено.
        Впрочем, Аура через свою мать сообщила, что еще не все потеряно. Она дала надежду если не разгромить ингибиторов, то, по крайней мере, выиграть время.
        Из разрозненных, спутанных сообщений Ауры удалось понять только жалкие клочки. Лишь изредка сквозь шум помех пробивались краткие осмысленные сигналы, гроздья четких слов.
        Хела. Куэйхи. Тени.
        Детали большой мозаичной картины, изобразить которую целиком Аура не могла по причине младенческого возраста. Ремонтуару оставалось только экстраполировать, опираясь на эти фрагменты и на сведения, полученные до того, как Скади похитила Ауру и, возможно, погибла вместе с ней. Эти обрывки определенно что-то значили, какими бы бессмысленными ни казались. Между двумя словами соблазнительно проглядывала связь: имена Хела и Куэйхи бередили в памяти Ремонтуара какие-то ассоциации. Но ему ничего не было известно о тенях.
        Что же это за тени, почему Аура сочла необходимым сказать о них?
        Стая ингибиторов находилась уже совсем близко. Машины перестраивались, образуя вокруг его корабля два рога, черные клещи с просверками фиолетовых молний. Уже угадывались признаки кубической сингонии, обрезные кромки, ступенчатые кривые.
        Ремонтуар проверил боевые системы корабля, учел ущерб, полученный в перестрелке с сочленителями. Применять гипометрическую пушку он пока не хотел, да и сомневался, что успеет изготовиться для второго выстрела, прежде чем до него доберутся недобитые ингибиторы.
        Впереди заметно увеличилась планета жонглеров образами и паразитов-людей. Некоторое время он не следил за первой стаей машин, но те по-прежнему находились прямо по курсу, уже заныривали в хрупкую биосферу. Половина мира перед ним была погружена во тьму, другая казалась бусиной из мраморной бирюзы, с крапинами белых облаков и воронками ураганов.
        Ремонтуар решился: он выпустит мины-пузыри.
        Через долю секунды в корпусе корабля-трезубца открылись люки. Еще через миг из люков в разные стороны вылетело полдюжины желтых снарядов величиной с дыню. Тотчас отверстия исчезли, корпус вновь стал непроницаемым.
        Наступила тишина.
        Прошла целая секунда, и мины взорвались в четкой хореографической последовательности. При этом не было ослепительных белых вспышек, поскольку устройства не имели ни инициирующего заряда, ни боевой части с антиматерией. В сущности, их и минами-то называли с большой натяжкой. Там, где срабатывала такая штуковина, образовывался двадцатикилометровый пузырь, как будто мгновенно надувался аэростат заграждения. Поверхность такой сферы была покрыта морщинами, как на усохшем плоде, и окрашена в густой пурпур, а еще она имела неприятную склонность спорадически менять радиус и гамму оттенков. Если мины в момент подрыва находились менее чем в двадцати километрах друг от друга, сферы пересекались, создавая космы фиолетовых и пастельно-синих эманаций.
        Заключенный внутри мины-пузыря заряд был исключительно сложным, практически необъяснимым, как и устройство гипометрического оружия. Эти технологии были в чем-то схожи, и сходство позволяло предположить, что они созданы одной расой инопланетян или по крайней мере в один период галактической истории. По мнению Ремонтуара, мины-пузыри представляли ранний этап разработки затворниками технологии изменения метрики космоса. Как известно, затворники научились умещать целые звездные системы в малые объемы преобразованного пространства-времени, наделенные к тому же сверхъестественными оборонительными свойствами. При взрыве же мины-пузыря образовывалась нестабильная оболочка диаметром всего двадцать километров. Через несколько секунд пузырь сдувался, таял в нормальном пространстве-времени, исчезал из бытия, разбросав во все стороны экзотические кванты. Там, где только что находилась сфера, в параметрах континуума оставались крошечные следы стрессового воздействия.
        При помощи технологии, полученной от Ауры, невозможно было создать сферу большего диаметра или хотя бы существующую на секунду дольше.
        Выпущенные Ремонтуаром пузыри уже схлопывались, пропадали в случайной последовательности.
        Он оценил нанесенный противнику урон. Там, где возникли сферы, угодившие в них ингибиторы прекратили существовать. В строю кубических машин появились круглые, математически правильные полости. Там мелькали кривые молнии, их бешеная пляска говорила о боли и ярости, охвативших неприятельскую армию.
        «Кто сказал, что нельзя бить лежачего?» - подумал Ремонтуар и мысленно приказал кораблю выпустить оставшиеся мины веером в сторону окружающих его машин.
        Однако на этот раз ничего не случилось. На его разум обрушился град сообщений об ошибке: механизм выброса мин, поврежденный в ходе недавнего обстрела, не сработал. Ремонтуару еще повезло, что корабль сумел отправить часть мин.
        Ремонтуар впервые позволил себе пережить несколько мгновений ужаса - настоящего, замораживающего в жилах кровь. Запас средств защиты существенно сократился. У корабля не было брони: хоть Аура и предоставила сведения об этой инопланетной технологии, как и о технологии подавления инерции, вблизи укрепленного корпуса гипометрическое оружие работало нестабильно. Броня досталась от личинок; гм-оружие и мины-пузыри - от другой культуры. Увы, совместимость оставляла желать лучшего. Ремонтуар поступился штатными средствами защиты, чтобы вооружиться гипометрической пушкой, но пустить ее в дело до сих пор не решился.
        Корабль вздрогнул, выпустив обычные торпеды. Ядерные взрывы испятнали небо. Через имплантаты Ремонтуара пронесся электромагнитный вихрь, разум и поле зрения наполнились мерцающими абстрактными образами.
        Но ингибиторы упорно гнались за ним. Он выпустил две ракеты класса «Жало», и они унеслись с ускорением в двести g по траекториям перехвата. Безрезультатно: им не удалось даже толком взорваться. Лучевого оружия у Ремонтуара не было, средства противодействия закончились.
        Он сохранял полное спокойствие. Если верить опыту, гипометрическая пушка его не спасет, зато даст ингибиторам шанс узнать принцип своего действия. Он также знал, что волкам еще не удалось захватить ни одной исправной гм-пушки, и нельзя допустить, чтобы это случилось.
        Ремонтуар подготовил команду на самоликвидацию, проверил цепь из термоядерных мин, ждущих своего часа в отсеках для инопланетного оружия. Отличный получится взрыв, почти такой же яркий, как та вспышка, что последует за ним, - уничтожающая сочленительский двигатель. Хотя вряд ли этот фейерверк вызовет восторг у зрителей.
        Он настроил сознание так, чтобы не испытывать ни страха, ни сожаления по поводу своей гибели. Осталась только слабая досада оттого, что он не сможет узнать о дальнейшем развитии событий. Мысли же о скорой гибели доставляли не больше неудобств, чем нарастающий зуд в носу - скорей бы уж прочихаться. Что ж, подумал он, судьба сочленителя дает кое-какие преимущества.
        Он уже был готов отдать команду, как вдруг ситуация изменилась. Недобитые волки рванули прочь, понеслись с возрастающей скоростью. Датчики корабля Ремонтуара уловили движение больших масс и выстрелы позади стаи машин. Это взорвались пузыри, но оставленные ими сигнатуры в метрике космоса отличались от следов его торпед. Затем в ход пошли боеголовки с антиматерией и обычные термоядерные, пронеслись ракеты, чертя пространство струями выбросов, и наконец полыхнул мощнейший взрыв, - должно быть, сработал пробойник планетарной коры.
        В обычных условиях эта атака вряд ли могла увенчаться успехом, но Ремонтуар ослабил ингибиторов своими торпедами. Детектор массы определил присутствие одного малого корабля, по всем параметрам соответствующего корвету класса «Мурена».
        Ремонтуар догадался, что это тот самый корабль, который он пощадил. Сочленители вернулись, а может быть, следовали за ним на расстоянии. Теперь они делали все возможное, чтобы отвлечь от Ремонтуара ингибиторов. Он нисколько не сомневался, что атака корвета - чистое самоубийство: у этих сочленителей нет шансов добраться живыми до своих. Но они решили помочь Ремонтуару, хоть он и отказался передать гипометрическое оружие, и даже вступил с ними в бой. Типично сочленительская логика, отметил он. Стремительная подстройка под обстоятельства, смена тактики в последнюю минуту. Любые меры оправданны, если они несут выгоду Материнскому Гнезду. Сомнение, сожаление, стыд - все это чуждые для сочленителей понятия.
        Они пытались торговаться с Ремонтуаром, а когда тот не пошел на уступки, решили применить силу - и получили показательную порку. Ремонтуар мог легко уничтожить их, но пощадил. И что же, теперь его пытаются отблагодарить? Скорее всего, дело тут не в благородстве, подумал он. Самоотверженный приход на помощь предназначен для тех, кто следит за боем, для союзников Ремонтуара и других сочленительских фракций: пусть видят, как герои принесли себя в жертву, пусть убедятся в чистоте их помыслов. Двадцать восемь тысяч попыток начать переговоры не дали плодов, но этот красивый жест, возможно, сдвинет дело с мертвой точки.
        Впрочем, сейчас Ремонтуару было не до раздумий на эту тему. Имелись дела поважнее.
        Его корабль вырвался из объема пространства, где ингибиторы сцепились с сочленителями Скади. За кормой бушевали чудовищные силы, сокрушая физику космоса, норовя ее снести до самых основ. Небо залилось сиянием невероятной интенсивности; Ремонтуар готов был поклясться, что черный корпус корабля не стал препятствием для этого света.
        Он сосредоточил внимание на новой стае ингибиторов, которая уже почти достигла планеты. При максимальном увеличении увидел, как черная масса снизилась в нескольких часах от теневой границы планеты и зависла над поверхностью. Волки что-то затевали.
        Глава двадцать третья
        Хела, год 2727-й
        Куэйхи находился в своей мансарде один, если не считать резного скафандра. И не слышал иных звуков, кроме собственного дыхания и голоса отзывчивого ложа. Жалюзи были полуопущены, пол расчерчен на параллельные полосы свирепым алым светом.
        Он мог чувствовать - только потому, что научился этому, - слабейшую боковую и продольную качку движущейся вперед по Вечному Пути «Пресвятой Морвенны». Эти движения нисколько не раздражали его, скорее придавали уверенности. В тот самый миг, когда собор станет намертво, Куэйхи поймет: они упустили из виду Халдору. Но собор не останавливался вот уже больше века, разве что на несколько часов для починки реактора. Все это время, увеличив свой размер и вес сначала в два, а потом и в четыре раза, он двигался по поверхности спутника с неизменной скоростью, чтобы газовый гигант всегда оставался над крышей, как можно ближе к зениту, и зеркала могли направлять изображение планеты в лицо настоятеля, в его навеки раскрытые, возведенные горе очи. Никакой другой собор не мог похвастаться таким достижением: ближайший соперник «Пресвятой Морвенны», «Железная леди» пятьдесят девять лет назад остановилась на целый оборот. Триста двадцать дней «Железная леди» ждала, пока остальные соборы не догонят ее и не пройдут мимо, - и по прошествии шестидесяти лет позор все еще лежит на ней тяжким грузом. Все соборы, включая
«Пресвятую Морвенну», обзавелись витражным окном в память об этом унижении.
        Ложе приблизилось к западному окну, немного наклонилось, чтобы обеспечить хозяину лучший вид. Стоило Куэйхи пошевелиться, и зеркала вокруг тоже приходили в движение, сохраняя в поле зрения Халдору. Не важно, в каком положении Куэйхи устанавливал койку: Халдора всегда доминировала в зеркалах. Настоятель видел ее, даже отраженную многократно; свет ломался под прямым углом, снова и снова поворачивал; ахроматические линзы увеличивали и уменьшали изображение. Но это был настоящий облик Халдоры, а не вторичное или третичное изображение на экране.
        И этот облик не оставался неизменным. Прежде всего, в течение сорокачетырехчасового цикла сокращалась площадь освещаемой поверхности газового гиганта, вплоть до того, что оставался узкий месяц на краю охваченной бурями ночной стороны. Но и в пределах любой конкретной фазы сочетания света и теней не повторялись никогда. Этого было достаточно, чтобы Куэйхи не казалось, будто от продолжительного наблюдения образ планеты впечатался в его мозг.
        Разумеется, он видел не только это. Халдору окружала темно-серебристая кольцевая тень, а чуть дальше, уже размытое до неразличимости, находилось ее ближайшее окружение. Куэйхи мог смотреть в сторону, оставляя Халдору на периферии зрения, поскольку зеркала фокусировали изображение на всем глазу, а не только на зрачке. Но Куэйхи проделывал такое не слишком часто - боялся, что исчезновение произойдет в тот миг, когда его внимание будет сосредоточено на планете не полностью.
        Но он научился пользоваться периферийным зрением, даже глядя прямо на Халдору. Настоятель поражался способности своего разума заполнять пробелы, восстанавливать детали, которые глазу не удавалось различить. Не раз и не два Куэйхи думал о том, что если бы люди в полной мере осознали, насколько фальшив их мир - как велика доля не воспринятого непосредственно органами чувств, а скроенного из интерполяций, догадок, воспоминаний, фантазий, - то они немедленно сошли бы с ума.
        Он взглянул на Путь. На востоке, куда направлялась «Пресвятая Морвенна», горизонт явственно мерцал. Это были северные отроги Гор Гулльвейг, самой большой гряды в южном полушарии Хелы и крупнейшего геоморфологического образования из тех, что собору предстояло пересечь перед относительно легко проходимыми Плоскогорьями Ярнаксы и примыкающим к ним отрезком пути до Лестницы Дьявола. Маршрут пролегал через северные подножия Гор Гулльвейг, вился по ущельям с высокими крутыми стенами. Как следовало из донесения, в одном из этих ущелий случился ледопад. Обширный, высотой в сотню метров, завал целиком перегородил Путь. Куэйхи лично переговорил с начальником бригады чистильщиков, которого звали Уайатт Бенджамин. В результате давнишнего, уже забытого несчастного случая этот техник потерял ногу.
        - Я считаю, это диверсия, - сказал Бенджамин. - Во время предыдущего перехода в стену была заложена дюжина шашек с часовым механизмом. Какой-то собор не выдерживает общего темпа, вот и пытается притормозить остальных.
        - Слишком серьезное обвинение, чтобы его оглашать, - ответил Куэйхи таким тоном, словно у него самого никак не могло возникнуть подобное подозрение. - Но ты, возможно, прав, как ни печально это признавать.
        - Диверсия, точно.
        - Сейчас важнее другое: кто расчистит дорогу в ущелье? Нужно это сделать самое большее за десять дней - прежде чем мы пойдем к горам.
        Уайатт Бенджамин кивнул:
        - Пока мы будем там работать, собору лучше держаться подальше.
        - Это еще почему?
        - Потому что одними лопатами не обойтись.
        Куэйхи прекрасно понял, что имеет в виду бригадир:
        - Помнишь, как три или четыре года назад в этих широтах случился ледопад? Как раз возле Хмурого Перекрестка? Насколько я знаю, завал тогда убрали при помощи стандартной техники. И гораздо быстрее чем за десять дней.
        - Мы и здесь бы управились быстрее, - сказал на это Бенджамин. - Беда в том, что в нашем распоряжении только половина обычного парка и людей.
        - Странно слышать, - хмыкнул Куэйхи. - А что случилось со второй половиной?
        - Да ничего. Машины и персонал у меня забрали. Не спрашивайте, куда их отослали и зачем. Я занимаюсь только Вечным Путем. Вроде вы должны быть в курсе того, что имеет отношение к Часовой Башне.
        - Возможно, я в курсе, - проговорил Куэйхи. - Но скорее всего, дело не настолько важное, чтобы решения принимала Часовая Башня. Вероятно, какой-то департамент обнаружил на Пути проблему, которую в прошлый раз забыли устранить, и решил подсуетиться, пока другие не заметили.
        - Вообще-то, мы заметили, - сказал Бенджамин.
        Версия Куэйхи была невнятной и шитой белыми нитками, но бригадир не стал спорить.
        - Значит, мы должны найти другой способ расчистки завала, - продолжал настоятель.
        - Похоже на то, - кивнул Бенджамин.
        - Божественный Пламень! - с благоговением проговорил Куэйхи.
        - Если другого средства нет, используем Божественный Пламень. Не зря же мы возим его с собой.
        - Ядерные заряды должны применяться только в самых крайних случаях, - предостерегающим тоном произнес Куэйхи. - Ты уверен, что обычными средствами этот завал не убрать?
        - За десять дней, при нехватке людей и техники? Ни единого шанса.
        - Тогда пусть будет Божественный Пламень. - Куэйхи сложил колоколом сухонькие пальцы. - Извести по обычным каналам другие соборы. Мы берем расчистку этого завала на себя. Остальные пусть следуют позади, на безопасном расстоянии, если только с прошлого раза они не усилили броню.
        - Да, иначе никак, - согласился Уайатт Бенджамин.
        Куэйхи положил руку ему на плечо:
        - Все в порядке. Чему быть, того не миновать. Бог все видит и знает.
        Куэйхи оторвался от воспоминаний и улыбнулся. Начальник службы расчистки Вечного Пути ушел, чтобы заняться не очень-то привычным и любимым делом - закладкой термоядерных взрывных устройств. Настоятель остался в компании Пути, резного скафандра и далекого заманчивого мерцания Гор Гулльвейг.
        - Это ты устроил обвал?
        Куэйхи повернулся к резному скафандру:
        - Кто позволил вам говорить?
        - Никто.
        Настоятель усилием воли заставил себя сбавить тон, чтобы не выдать накатившего страха.
        - Но вы не должны говорить, пока я не обеспечу такую возможность.
        - Вот тут ты ошибаешься. - Голос был слабым, тонким: исходил он из плохонького динамика, приваренного к затылку резного скафандра, чтобы не попадаться на глаза непосвященным гостям. - Мы слышим все, Куэйхи, и говорим тогда, когда считаем нужным.
        Но это просто невозможно. Динамик не способен заработать, пока Куэйхи его не включит.
        - Как вам это удалось?
        Казалось, что обладатель голоса, похожего на звучание грошового деревянного духового инструмента, насмехается над собеседником.
        - Это только начало, Куэйхи. Поверь, мы выберемся из любой твоей клетки.
        - Тогда мне остается одно - уничтожить вас.
        - Ты на такое не способен. Да это и ни к чему. Мы не враги тебе, Куэйхи. Давно уже пора это понять. Мы здесь для того, чтобы помочь. А в ответ попросим о небольшой услуге.
        - Вы демоны. А с демонами у меня не может быть никаких дел.
        - Мы не демоны, Куэйхи, просто тени. Точно так же, как ты тень для нас.
        Они уже говорили об этом. Многократно.
        - У меня есть средства, чтобы вас уничтожить, - пригрозил настоятель.
        - Ну и почему же ты до сих пор этого не сделал?
        Ответ был в его голове, тот же, что и всегда: тени могут быть полезны. И пока еще он способен с ними справиться. И того, что произойдет после их уничтожения, он боится сильнее, чем деятельности живых. А еще там, откуда пришли эти тени, есть и другие, имя им - легион.
        - Вы знаете почему, - ответил он, кривясь от того, как жалко звучал его голос.
        - Исчезновения учащаются, - ответил за него резной скафандр. - Ты ведь понимаешь, что это означает?
        - Это означает, что приближается Конец Времен, - ответил Куэйхи. - Ни больше ни меньше.
        - Это означает, что маскировка рушится. Это означает, что технику скоро увидят все.
        - Нет никакой техники.
        - Ты же сам ее видел, Куэйхи. И другие тоже увидят, когда процесс достигнет кульминации. И рано или поздно кто-нибудь согласится иметь с нами дело. Так зачем ждать, Куэйхи? Почему бы не заключить сделку сегодня, сейчас, на лучших для тебя условиях?
        - Никаких сделок с бесами!
        - Мы лишь тени, - снова повторил резной скафандр. - Просто тени, чей шепот доносится через разделяющую нас пропасть. Помоги нам перейти эту пропасть, и мы поможем тебе.
        - Нет, этому не бывать. Никогда!
        - Надвигается катастрофа, Куэйхи. Свидетельства тому уже есть. Ты сам видел беженцев, слышал от них о машинах, возникающих из тьмы, из космической стужи. Это средства тотального уничтожения. Такое уже происходило в нашей Вселенной. Вам не справиться с машинами без нашей помощи.
        - Господь не оставит нас, - ответил Куэйхи.
        Его глаза увлажнились, образ Халдоры затуманили слезы.
        - Бога нет, - сказал скафандр. - Есть только мы, а наше терпение не безгранично.
        Наступила тишина - на сегодня все было сказано. Куэйхи остался наедине со своими слезами.
        - Божественный Пламень, - прошептал он.
        Арарат, год 2675-й
        Повесив легкий, но объемный инкубатор на руку, Васко пробирался по лабиринту из ледяных игл, через уже достаточно расчищенный проход. Лед вокруг него скрипел и трескался, инкубатор то и дело задевал препятствия. Скорпион приказал не спешить с возвращением на борт разбитого корвета, но Васко понимал, что свинья просто пытается избавить его от страшного зрелища. Малинин еще раз связался с Кровью, рассказал Эртон о том, что происходит в айсберге, забрал инкубатор и вернулся так быстро, как мог.
        Но, оказавшись перед пробоиной в борту корвета, он уже знал: все кончено.
        К этому времени музыка успела смолкнуть. Сверху лился свет - кто-то пробил в ледяном потолке широкое, в метр, отверстие. Под ним стоял Скорпион, очень резко очерченный светом, словно персонаж ксилографии кьяроскуро. Свинья глядел вниз, вжав глыбу головы в квадратные плечи. Глаза были закрыты, покрытый редкой шерстью лоб казался сизым в столбе пыльного света. Скорпион что-то держал в руке, ледяной пол вокруг него был запятнан красным.
        - Сэр? - спросил Васко.
        - Все кончено, - отозвался Скорпион.
        - Мне очень жаль, что вам пришлось это сделать, сэр.
        Глаза - прозрачные, розовые от прилившей крови - взглянули на Малинина. У Скорпиона дрожали руки. Когда он заговорил, его ясный, совсем человеческий голос звучал тихо, как у призрака, теряющего связь с миром живых.
        - Все же не так жаль, как мне.
        - Вам следовало попросить меня, я бы все сделал.
        - Я не должен был просить тебя, - проговорил Скорпион. - Я не мог просить об этом никого.
        Васко подыскивал слова. Хотелось узнать у Скорпиона, позволила ли ему Скади хоть каплю милосердия? Избавила ли Клавэйна от приготовленной для него долгой смерти? И если на несколько минут она сократила невероятную, невыносимую муку, можно ли назвать это милосердием?
        Но он вовсе не был уверен, что хочет получить ответ.
        - Я принес инкубатор, сэр. Если ребенок…
        - С Аурой все в порядке. Она с матерью.
        - А Скади, сэр?
        - Мертва, - ответил Скорпион. - Скади знала, что для нее все кончено. - Голос свиньи звучал глухо, без тени чувства. - Она отдала все ресурсы своего организма для сохранения жизни Ауры. Когда мы вскрыли Скади, в ней почти ничего не оставалось.
        - Ей так было нужно, чтобы Аура осталась в живых? - спросил Васко.
        - Ей был нужен козырь на случай нашего с Клавэйном появления.
        Васко поднял легкий пластиковый футляр, словно сомневался, что Скорпион услышал его слова.
        - Инкубатор, сэр. Нужно быстрее положить туда ребенка.
        Скорпион наклонился и вытер скальпель о лед. Лезвие оставило красные следы, похожие на радужку глаза. Васко решил, что свинья собирается выбросить скальпель, но тот положил инструмент в карман.
        - О ребенке позаботятся Жакоте и Хоури, - сказал Скорпион. - А мы с тобой займемся Клавэйном.
        - Сэр?
        - Выполним последнее желание. Старик просил похоронить его в море.
        Скорпион повернулся и сделал шаг прочь от корабля.
        - Думаю, он заслужил такую малость.
        - Это были его последние слова, сэр?
        Скорпион снова повернулся к Васко и, наклонив голову, долго, с минуту, смотрел в лицо. Малинин понял, что его снова оценивают, и снова при этом возникло тяжелое чувство. Чего от него хотят эти чудовища из прошлого? Почему им надо, чтобы он жил дальше?
        - Нет, это были не последние его слова, - тихо ответил Скорпион.
        Они положили мешок с телом на краю «юбки» айсберга. Васко приходилось напоминать себе, что еще только середина утра: небо было влажно-серым, затянутым тучами от горизонта до горизонта, - казалось, вершина айсберга царапает мрачный свод. Несколькими километрами мористее на этом своде четко выделялось пятно, этакий недобрый черный глаз. Казалось, пятно движется против ветра, словно высматривает что-то внизу. На горизонте молнии прочерчивали хромовые линии по червленому небесному серебру. В отдалении тяжелыми струями падал дождь.
        Море вокруг айсберга медленно вздымалось мрачно-серыми горбами. Его поверхность, куда ни глянь, была испещрена маслянистыми движущимися фантомами цвета морской волны. Васко уже видел это раньше: фантомы поднимались над поверхностью и исчезали так быстро, что взгляд не успевал сосредоточиться на них. Казалось, огромная стая китоподобных существ собирается вокруг айсберга, показывая ему спины. Фантомы вздымались и переворачивались среди волн и летящей пены. Они сливались и разделялись, плавали кругами и ныряли; их форму и величину невозможно было определить. Это были не животные, а колонии слаженно действующих микроорганизмов.
        Васко заметил, что Скорпион смотрит в море. На лице свиньи появилось выражение, которого не было раньше. Малинин подумал, что это, возможно, тревога.
        - Что-то происходит? - спросил он.
        - Надо отплыть от айсберга и похоронить Клавэйна в море, - сказал Скорпион. - Лодки продержатся еще несколько часов. Помоги переложить его в лодку.
        - Сэр, нам нужно торопиться.
        - Думаешь, спешка хоть что-то изменит?
        - Сэр, судя по тому, что вы говорили, Клавэйн считал это немаловажным.
        Они перенесли мешок на ближайшую лодку. При дневном свете ее борта выглядели не такими чистыми, какими запомнились Васко. Темный гладкий металл покрылся пятнами свежей коррозии. Некоторые язвины были такими глубокими, что в них помещался палец. Работая, Васко ударился коленом, и от борта отвалились куски ржавчины.
        Малинин и Скорпион забрались в лодку. Эртон, оставшаяся на краю айсберга, сильным толчком помогла им отчалить. Свинья запустил мотор. Забурлила вода, и лодка медленно двинулась обратно по промоине, которую сама же недавно и проторила.
        - Подождите.
        Васко обернулся на голос. Жакоте выбрался из айсберга. У него на поясе висел инкубатор, судя по виду отяжелевший.
        - В чем дело? - крикнул Скорпион, заглушив мотор.
        - Мы должны уйти все вместе.
        - Еще никто не уходит.
        - Ребенку нужны постоянный присмотр и медицинская помощь. Мы обязаны как можно скорее доставить девочку на материк.
        - Так и будет. Разве ты не слышал, что сказал Васко? Шаттл уже в пути. Сидите тихо, и все будет в порядке.
        - В такую погоду самолет может добираться несколько часов, а айсберг ненадежен.
        Васко почувствовал, что Скорпион разозлился. Даже зуд пошел по коже, как от сильного статического заряда.
        - И что ты предлагаешь?
        - Я предлагаю, сэр, уйти всем на двух лодках, так же как пришли. Пойдем на юг, самолет найдет нас по маячку. И время сбережем, и не нужно будет бояться, что эта льдина развалится под нами.
        - Пожалуй, он прав, сэр, - сказал Васко.
        - Тебя кто спрашивает?! - рявкнул Скорпион.
        - Никто, сэр, но я думал, что право голоса есть у каждого участника этого…
        - Малинин, ты здесь ни в чем не участвуешь.
        - Клавэйн считал иначе.
        Васко испугался, что свинья убьет его на месте. Чтобы не выдать страха, он повернулся к темному зраку в облаках. Пятно успело приблизиться и меньше чем в километре от айсберга потянулось вниз, словно пытаясь клюнуть море. Торнадо, внезапно понял Васко. Только этого им и не хватало!
        Скорпион только что-то рыкнул в ответ и снова запустил двигатель:
        - Ты плывешь со мной? Если нет, то вылезай из лодки и жди на льду с остальными.
        - Я с вами, сэр, - ответил Васко. - Просто не понимаю, в чем не прав Жакоте. Мы можем отплыть на двух лодках и похоронить Клавэйна по пути.
        - Убирайся.
        - Сэр?
        - Я сказал, убирайся. Мне некогда болтать.
        Васко открыл рот, собираясь что-то сказать. Впоследствии он никак не мог вспомнить, что именно собирался сказать свинье в тот момент. Должно быть, уже понял, что перешел черту и теперь любые доводы и уговоры бесполезны.
        Скорпион двигался со скоростью молнии. Отвернувшись от пульта, он обеими руками толкнул Васко в грудь. Падая на борт, тот почувствовал, как корродированный металл крошится под ним, словно шоколад. Потом Малинин проломил такую же тонкую и хрупкую кромку льда и очутился в воде - точно охлажденный в космическом вакууме поршень прошел по его позвоночнику. Дыхание остановилось, Васко не мог позвать на помощь или нащупать опору. Он не мог даже вспомнить, как его зовут и что смерть в ледяной воде не самая страшная.
        Он видел, как лодка уходит в море, как Жакоте опускает инкубатор на лед, как из-за спины офицера появляется Хоури и они вдвоем идут на выручку, ступая быстро, но осторожно.
        Над Малининым висело небо сизого, как у обнаженного мозга, цвета, с единственным чернильным пятном глаза бури. Темный хоботок уже почти дотянулся до моря. Воронка загибалась в сторону, к айсбергу.
        Лодка с выключенным мотором покачивалась на волне высотой в метр, и вокруг была уже не вода, а густой суп из серо-зеленой органики. Пятно простиралось во все стороны на много десятков метров, и наиболее плотным скопление было в центре, именно там, где остановился Скорпион. Дальше была угольно-черная, относительно чистая вода, еще дальше виднелось несколько островков жонглеров образами. Среди пены и воды мелькали толстые щупальцеподобные образования. Они вздымались и опадали, временами двигаясь с медленной, зловещей целеустремленностью хватательных конечностей.
        Скорпион поискал в лодке, чем бы обвязать лицо. Вонь уже ввинчивалась в его сознание. Люди называли этот запах гниющих помоев, канализации, компостной ямы неприятным, в крайнем случае дурным. Для свиней же он был совершенно невыносимым.
        Он снял чехол с медицинского чемоданчика и дважды обернул им лицо. Глаза не закрыл - их щипало, слезы лились непрерывно, но с этим он ничего не мог поделать.
        Скорпион встал, рискуя полететь за борт, и кое-как поднял на руки мешок с трупом. Ярость, с которой он вытолкнул за борт Васко, отняла последние силы. Теперь покойник казался даже не в два, а в три раза тяжелее, чем был на самом деле. Ухватив мешок копытами, Скорпион потащил его к корме. Под тяжестью двух тел, находящихся у одного борта, лодка могла зачерпнуть воду и пойти ко дну, но, если спускать груз с носа или кормы, ничего не случится.
        Скорпион поскользнулся и рухнул навзничь, а мешок с телом шлепнулся на дно лодки.
        Свинья утер слезы, но лучше от этого не стало. Воздух загустел от микроорганизмов, над морем колыхалась зеленоватая мгла. Необходимо было взять себя в руки.
        Он снова встал и вдруг заметил опускающийся к морю темный хобот. Скорпион взялся за мешок и поволок к корме. У лодки, точно стая потревоженных морских змей, вились призрачные существа, бутылочно-зеленые фигуры возникали и распадались, будто по прихоти безумного скульптора. Когда свинья глядел прямо на них, контуры подводных жителей казались бессмысленными, но подсознание замечало детали чужеродной анатомии: необычные сочленения органов, фантасмагорические лица и туловища, кривые разинутые рты, грозди глаз, взирающих на него с нелепым осуждением, распахнутые веером четкие крылья. То и дело из зеленой каши выныривали рога и когти, на мгновение застывали, чтобы тут же кануть в бесформенное ничто. Непрерывные изменения биомассы жонглеров сопровождались их бульканьем, а также посвистом влажного и теплого ветра.
        Скорпион повернулся так, чтобы мешок лег между ним и кормой. Наклонившись над Клавэйном, взял его за плечи, поднял и взвалил на заднюю банку. Заморгал, пытаясь сосредоточиться. Вокруг лодки продолжалось зеленое кружение.
        - Прости, - проговорил он.
        Это должно было случиться иначе. Скорпион не раз представлял себе смерть Клавэйна. Допуская, что сам проживет достаточно долго, чтобы стать тому свидетелем, он воображал похороны друга в торжественной обстановке, при горящих факелах и огромном скоплении людей. По его убеждению, Клавэйн должен был умереть тихо и легко, в столице колонии, среди ближайших друзей. На худой конец, совершив подвиг, может быть тысячный в своей жизни, он бы лежал, прижав ладонь к маленькой, на вид пустяковой ране. С серым, как осеннее небо, лицом, едва дышащий, он пробыл бы в сознании достаточно долго, чтобы прошептать напутствия Скорпиону и другим - тем, кто пойдет дальше без него.
        Это была бы достойная смерть, хорошее завершение праведного пути. А печальные и торжественные похороны - именно то, о чем можно рассказывать грядущим поколениям.
        Но вышло совсем не так.
        Скорпиону не хотелось размышлять о том, что лежит в мешке, как и о том, что он совершил. Он не желал вспоминать медленную и мучительную смерть Клавэйна, которая стала таковой его, Скорпиона, стараниями. Даже оказаться простым очевидцем казни на айсберге - это было бы ужасно. Думая же об исполненной им роли палача, Скорпион почувствовал: в душе у него что-то умерло.
        - Не допущу, чтобы они погибли, - проговорил он. - В твое отсутствие я всегда старался поступать так, как поступил бы ты. Это вовсе не потому, что возомнил себя равным тебе. Знаю, мне с тобой никогда не сравняться. Я с трудом вижу чуть дальше собственного носа. Много раз говорил тебе и сейчас повторю: парни вроде меня годятся только в исполнители.
        Глаза жгло. Скорпион подумал о горькой иронии этих своих слов.
        - Что ж, наверное, так и должно было закончиться. Прости, Невил. Ты заслуживал лучшего. Ты всегда был смелым человеком и никогда не шел наперекор совести, чем бы это тебе ни грозило.
        Скорпион замолчал и глубоко вздохнул, чувствуя себя немного странно оттого, что разговаривает с покойником. Он никогда не умел говорить важно и торжественно. На его месте Клавэйн справился бы куда лучше. Но Скорпион сидел в лодке, а мертвый Клавэйн лежал в мешке.
        Скорпиону не оставалось ничего другого, как сделать, пусть и коряво, то, что было в его силах. Б?льшую часть жизни он так и поступал.
        Клавэйн простит, подумал он.
        - Сейчас я опущу тебя в море, - проговорил Скорпион. - Надеюсь, ты хотел именно этого, дружище. И надеюсь, там ты найдешь то, что искал.
        Упав в пятно биомассы, мешок мгновенно исчез. И тотчас движение жонглеров вокруг лодки ускорилось. Хоровод абсурдных силуэтов закружился еще неистовее, приближаясь к пику бешеной активности.
        В небе рыщущий хобот вытянулся почти горизонтально, определенно нацелившись на айсберг. Кончик уже не имел цилиндрического сечения, он разделялся на черные пальцы, которые тоже росли, и ветвились, и гнулись, и хватали воздух.
        Задача была выполнена, большего Скорпион сделать не мог. Он еще раз взглянул на резвящиеся силуэты жонглеров образами и вздрогнул - ему почудилась среди бесчисленных образов пара женских лиц.
        Они были поразительно похожи, но одно казалось более взрослым, строгим, печальным и умудренным. Словно его обладательница слишком многое повидала и поняла - больше, чем вмещает одна человеческая жизнь. В течение краткого мига две незнакомки, неподвижные, словно статуи, смотрели на свинью, потом растворились в мерцающей подвижной гуще.
        Островок биомассы начал распадаться. Непрерывно меняющаяся стена образов осела, развалилась на несколько частей и ушла в глубину. Одновременно едкие миазмы утратили свою агрессивность. Возможно, это означало, что его дело сделано. Однако в небе над головой Скорпиона черное нечто продолжало тянуть свои ветвящиеся пальцы к айсбергу.
        Нет, его работа еще не закончена.
        Скорпион развернул лодку. Когда он добрался до айсберга, вторая лодка уже была на плаву, просев под тяжестью Хоури, Васко, инкубатора и двух офицеров СБ. Люди скорчились в три погибели под дождем. Затишье, наступившее после того, как тело Клавэйна было предано океану, закончилось, жонглеры удвоили активность. Скорпион был уверен, что она связана с черным торнадо в небе, тянущим свои ветви к морю. Аборигенам не нравились гости из космоса, от их близости жонглеры теряли покой - так ведет себя колония мелких зверьков, почуяв близость змеи.
        Скорпиона не удивляло поведение биомассы: сам он никогда прежде не видел здесь такого погодного явления. Это не был торнадо или морской смерч. Теперь, когда черный многорукий монстр завис точно над головами людей, его искусственная природа стала до омерзения очевидна. Весь «смерч» - от толстого ствола, спускающегося из густых облаков, до разделяющихся нижних отростков - состоял из тех же черных кубических элементов, которые они видели в корабле Скади. Это были ингибиторы, волки, машины-убийцы - да как ни называй. Невозможно было представить, сколько их скопилось в вышине, укрылось в облачной завесе. Возможно, ствол спускался из самого космоса, пронизывая всю атмосферу Арарата.
        Один вид этой мглы вызывал у Скорпиона тошноту. Чернота была в корне неправильной.
        Свинья взял курс на другую лодку. После того как с погребением Клавэйна было покончено, у Скорпиона прояснилось в голове. Возможно, не следовало оставлять спутников на айсберге, ведь они с трудом могли уместиться в одной лодке, но он не хотел, чтобы ему мешали похоронить друга. Возможно, это было эгоистично, но ведь резал он, а не кто-то другой.
        - Держитесь, - сказал Скорпион в передатчик. - Я сейчас подойду и возьму у вас груз.
        - И что потом? - спросил Васко, со страхом глядя вверх, на мглу, заполонившую уже почти полнеба.
        - Потом удирайте во все лопатки.
        Внимание мглы было сосредоточено на айсберге. Медленным сильным движением она выпустила щупальце, коснулась его вершины, и от той во все стороны полетели куски льда. Машины, разделяясь на щупальца помельче, проникали внутрь. Наверное, сказал себе Скорпион, ингибиторы чуют себе подобных внутри корвета, мертвых или обездвиженных. Они хотят соединиться с собратьями. Но причина могла быть и совсем иной.
        Айсберг задрожал. Море отреагировало на это движение, от ледяной «юбки» во все стороны пошли медленные низкие волны. В глубине льдины раздался резкий хруст, будто там кому-то ломали кости. Снаружи по льду поползли трещины, открыв кружевную внутренность сказочных цветов: розового, голубого, коричневого.
        Потом через щели наружу полезли черные машины. Из айсберга выныривали десятки щупалец, они скручивались кольцами, извивались, ветвились, нюхали воздух, упорно продвигались вперед.
        Лодка Скорпиона ткнулась носом в борт другой лодки.
        - Давайте инкубатор! - закричал он, чтобы перекрыть вой мотора.
        Поднявшись, Васко наклонился, оперся рукой о плечо Скорпиона. Парень был бледен, мокрые волосы облепили голову.
        - Вы вернулись, - проговорил он.
        - Ситуация изменилась, - ответил Скорпион.
        Свинья взял инкубатор, чувствуя тяжесть ребенка, и опустил на дно своей лодки, для надежности прижав ногами.
        - Теперь Хоури. - Он протянул женщине руку.
        Ана перебралась в его лодку, и та изрядно просела. Хоури посмотрела Скорпиону в глаза, - казалось, она хочет что-то произнести. Но свинья не дал ей открыть рта, снова повернувшись к Васко.
        - Давайте за мной! - приказал он. - Тут нельзя задерживаться ни на секунду.
        Айсберг трещал и рассыпался под напором лезущей изнутри массы. Черные машины теперь змеились по льду, вздымаясь чудовищными волнами. И непрерывно извергались все новые скопища ингибиторов; мгла колыхалась и корчилась. От стен айсберга уже отваливались куски величиной с дом. Скорпион дал полный ход, рассекая волны; он был не в силах оторвать взгляда от творившегося за кормой. Огромные глыбы льда с грохотом рушились в воду, вздымая тучи брызг. Теперь была видна жуткая путаница щупалец, кишащих вокруг разбитого корвета. И вот уже ничего не осталось от айсберга - только вырастивший его корабль.
        Машины подняли корабль в воздух. Черные ленты протискивались в пробоины в корпусе, их движения были осторожны и разумны, даже выжидательны - так снимают последний лист обертки с подарка.
        Вторая лодка отставала - с тремя пассажирами на борту она была тяжелее и шла медленнее.
        Корвет развалился на черные остроконечные куски; все они, вплоть до малейшего, висели в воздухе. Кольца и дуги абсолютной черноты кружили вокруг останков корабля.
        «Они что-то ищут», - догадался Скорпион.
        Внезапно щупальца ослабили хватку, вместе со своими отростками суетливо отпрянули. Слои черных кубов скользили друг по дружке, разбухая и сокращаясь с тошнотворной слаженностью. Скорпиону удавалось разглядеть подробности только по краям, там, где машины встречались с серым фоном неба.
        Фрагменты корвета дружно, с громким плеском рухнули в море.
        Но ингибиторы уронили не все: крохотный белый звездообразный предмет нелепо висел в воздухе. Скади, понял Скорпион. Машины отыскали ее среди обломков, обвили ей щупальцем талию, а другой отросток, потоньше, погрузили в голову. Они допрашивали труп, копировали нейронные структуры.
        Возможно, на мгновение она даже ожила по их воле.
        Вдруг машины направили часть щупалец в сторону уплывающих лодок. У Скорпиона мучительно сжался желудок: нормальная инстинктивная реакция организма на приближение лютого хищника. Убраться как можно дальше! Он попытался ускорить ход лодки, но та шла на пределе мощности.
        Свинья заметил движение в другой лодке: блеснул обращенный к небу ствол. В следующий миг слепящая розоватая молния, вылетевшая из бозера, осветила серые тучи. Луч хлестал по нависающей массе инопланетной механики. Он должен был пронзить черную тучу и ударить в облачный покров. Но вместо этого молния изогнулась, словно пожарный шланг, обойдя щупальца ингибиторов.
        Васко продолжал вести огонь, но луч отклонялся от любой точки, где мог нанести врагу урон.
        Толстый черный хобот приблизился. С неба свисали меньшие отростки, многорукие; это было похоже на перевернутый подсвечник.
        Ингибиторы нацелились на вторую лодку.
        Пушка замолчала. Скорпион услышал треск выстрелов из ручного оружия.
        Но это никак не могло изменить исход дела.
        Внезапно по барабанным перепонкам ударила острейшая боль. В тот же миг повсюду вокруг море поднялось на три-четыре метра, словно небо тянуло его к себе гигантским пылесосом. Раскатился гром - свинья отродясь не слышал такого грохота. Он взглянул наверх, зажимая оглохшие уши, и увидел нечто, вернее, отсутствие чего бы то ни было - просуществовавший лишь долю секунды шар пустоты, еле видимая граница между воздухом и областью его отсутствия. Шар исчез почти в то же мгновение, но оставил боль в ушах и ощущение втягивания.
        Через несколько секунд все повторилось.
        На сей раз шар возник точно посреди зависшей над лодкой черной тучи ингибиторов. Огромный бесформенный комок рухнул в море, оторванный от основной массы, а та просто прекратила свое существование. Впечатление было такое, будто внутри огромной сферической области над головой Скорпиона все исчезло в мгновение ока - не только воздух, но и висящие в нем черные машины. Щупальца, что росли из уцелевшего комка, дико хлестали и корчились даже в падении. По мере приближения к воде они двигались уже не так неистово и все же не выказывали намерения совсем уняться. Вот они погрузились, затем всплыли, продолжая извиваться и хлестать море вокруг своего «туловища».
        Хоури наклонилась к Скорпиону, ее губы шевелились, но рев крови в его ушах заглушал все звуки. Однако не прочитать по губам четыре слога было невозможно: «Ре-мон-ту-ар».
        Скорпион кивнул. Объяснения были не нужны, хватало того, что он видел, и самого факта вмешательства.
        - Спасибо, Рем, - прошептал он; казалось, собственный голос доносится из-под воды.
        Вокруг плавающих на поверхности и бьющихся черных щупалец уже собиралась серо-зеленая масса жонглеров образами. Над головой мглистый столб потянулся обратно в облачное одеяло, все еще сохраняя круглые полости в своем теле. Скорпион думал об упавших в море ингибиторах - хватит ли им сил, чтобы справиться с жонглерами и снова наброситься на лодки, - когда сферический, стометрового диаметра кусок моря исчез вместе с туземными организмами и инопланетными машинами. На глазах у Скорпиона море зависло над ямой, словно какое-то мгновение не желало мириться с отсутствием своей части, отобранной неведомыми силами. Потом оно рванулось вперед, и в небо поднялась башня грязной зеленой воды, а от ее подножия понеслась прочь грозная кольцевая волна.
        Скорпион прижал к себе инкубатор, а другой рукой стиснул хрупкий борт лодки.
        - Держись! - крикнул он Хоури.
        Глава двадцать четвертая
        Арарат, год 2675-й
        В эту ночь в небе над Араратом появились странные огни - огромные, расположенные в явном порядке, словно по рисункам забытых созвездий. Они не походили на зарницы, которые колонисты видели раньше.
        Огни стали возникать в сумерках после заката, на западной стороне неба. Облаков не было, звезды сияли, спутники висели так же низко, как и во время долгого путешествия спасателей к айсбергу. Одинокий шпиль корабля оставался единственным темным пятном на фоне багрового заката - словно коридор к настоящей космической ночи из дымчатой атмосферы Арарата.
        Никто не знал, откуда взялись огни. Обычное объяснение, что это светятся верхние слои атмосферы в результате применения лучевого оружия, было отвергнуто. Наблюдение при помощи нескольких камер, установленных в различных точках поверхности Арарата, позволило определить параллактическое расстояние до «созвездий». Как минимум одна световая секунда - а это далеко за ионосферой Арарата.
        Время от времени удавалось заметить и нечто привычное: вспышку взрыва обычной боеголовки или поток частиц неопределенной природы после выстрела лучевого орудия. Иногда колонисты замечали искру выброса сочленительского двигателя, или струю из ракетной дюзы, или ниточку засекреченной лучевой связи. Но по большей части война над Араратом велась с применением неизвестных его жителям средств.
        Одно не вызывало сомнений: с каждым часом огней становилось все больше и светились они все ярче. И все чаще тени мелькали в заливе между волнами. Они сливались и распадались, неуловимо меняя очертания. И это копошение казалось совершенно лишенным цели. Пловцы из отряда по контактам с жонглерами нервничали и не желали входить в море. По мере того как убыстрялось движение огней в небе, ускорялась и суета фантомов в заливе.
        Коренные обитатели Арарата тоже знали о появлении пришельцев.
        Хела, год 2727-й
        Грилье занял свое место в большом зале «Пресвятой Морвенны», в ряду кресел, установленных перед темным окном. В помещении царил полумрак, металлические жалюзи на остальных витражных окнах были опущены. Указатели с электрической подсветкой вели наблюдателей к их сиденьям, основной же свет давали многочисленные канделябры. Свечи придавали мрачную живописную торжественность процессии и благородство всем лицам - от высшего сановника Часовой Башни до мелкого техника из машинного отделения.
        По сути, в темном окне высматривать было нечего, разве что смутные контуры окружающей кладки.
        Грилье пригляделся к собранию. Кроме группы техников, выполняющих необходимые обязанности, сегодня сюда должны были явиться все обитатели собора, пять с лишним тысяч. Он знал большинство по именам - почти каждый в свое время побывал у него под подозрением. Незнакомых не набралось бы и пятисот.
        Приятно было видеть столько народу в одном месте, и особую радость доставляла мысль об узах крови, соединивших всех этих людей. Он зримо представлял себе висящее над собранием пышное, широкое кружево, прозрачные драпировки в алых тонах, невероятно сложную и прекрасную сеть.
        Умозрительная картина навела на мысли о Харбине Эльсе. Генерал-полковник медицинской службы сказал правду: молодой человек погиб при расчистке Пути. После собеседования Грилье его больше не встречал, хотя бодрствовал часть срока службы Харбина в соборе. Аппарат службы крови работал так, что парень не мог не пройти через руки если не самого генерал-полковника, то его помощника. Согласно общей для всех процедуре сбора крови, взятый у Харбина образец должен был пройти регистрацию и попасть в спецхранилище «Пресвятой Морвенны».
        А теперь в поле зрения Грилье снова появилась Рашмика, и он приказал срочно доставить образец крови Харбина из хранилища, чтобы тщательно его проанализировать.
        Это был выстрел с дальним прицелом, и он стоил трудов. Вопрос, который задавал себе Грилье, был таков: дар у девочки приобретенный или врожденный? Если врожденный, то содержится ли в ее ДНК компонент, отвечающий за эту способность?
        Грилье знал, что из тысячи человек только один может понимать микромимику, а таких сверхчутких, как Рашмика Эльс, не найдется и одного на миллион. Несомненно, умение можно развить, но люди, подобные Рашмике, не нуждаются в тренировках: они просто досконально знают правила этой игры. Ближайший эквивалент их наблюдательности - абсолютный слух. Их удивляет чужая неспособность видеть знаки, столь очевидные для них. И это вовсе не означает, что умение разгадывать мимические коды - сверхчеловеческая черта. Этот дар - продукт социальный. Его обладатель не приемлет даже «ложь во спасение». Например, если он уродлив, а его назовут красавцем, это не даст ничего, кроме боли и унижения.
        Грилье просмотрел соборные архивы, накопившуюся за века медицинскую литературу в поисках генетической обусловленности способностей Рашмики. Увы, материалы оказались до обидного скудными. Многие труды были посвящены клонированию и продлению жизни, а вот о генетических маркерах способности к чтению слабейших проявлений эмоций нашлось совсем мало.
        Тем не менее он не пожалел труда на анализ крови Харбина. Пытался найти там что-нибудь аномальное, прежде всего в генах, связанных с центрами восприятия в мозгу. Харбин едва ли обладал даром в той же степени, что и его сестра, но сам по себе образец его крови мог оказаться интересным. Если выяснится, что их гены различаются не более чем в обычной для неоднояйцевых брата и сестры мере, то дар Рашмики можно будет считать скорее приобретенным, чем наследственным. Возможно, какое-то отклонение от нормы в ее развитии, нетипичное воздействие окружения в раннем возрасте обусловили появление этой способности. И если найдутся таковые аномалии, они позволят Грилье вычислить нестандартные гены, ответственные за появление нестандартных функций мозга. Известны же медицине случаи, когда люди, из-за травмы мозга лишившиеся дара речи, приобретали в качестве компенсации иные способности. Если дело действительно в этом, если удастся найти ответственный за чтение микромимики участок мозга, то умение, которым обладает Рашмика, можно будет внедрять искусственно, хирургическим путем.
        Воображение понеслось галопом: Грилье уже мечтал, как будет ставить нейронные блокировки в голове Куэйхи, строить шлюзы и клапаны, чтобы открывать и закрывать их дистанционно. Стоит только отыскать такой участочек в человеческом мозге, и можно будет освещать или затемнять его по мере надобности, а то и вовсе выключать. Эта мысль привела Грилье в восторг. Какое великолепное подспорье для переговоров, позволяющее моментально разгадать любую ложь!
        Но пока что в распоряжении генерал-полковника находился только образец крови брата Рашмики. Анализ образца не выявил никаких существенных аномалий, ничего такого, что могло бы пробудить в Грилье интерес к этой семье, не узнай он случайно о таланте сестры Харбина. Возможно, это говорило в пользу версии о приобретенной способности. Но полную уверенность даст только изучение крови самой Рашмики Эльс.
        В этом, конечно же, мог бы посодействовать квестор. При правильном подходе ему было бы совсем несложно получить от Рашмики образец. Но для чего рисковать, если процесс и так благополучно идет к завершению? Письмо уже дало ожидаемый эффект: девушка распознала в письме подделку, предназначенную для того, чтобы сбить ее с пути. Невнятные объяснения квестора о происхождении письма никоим образом не могли убедить ее. В результате решимость юной Эльс только окрепла.
        Грилье улыбнулся своим мыслям. Да, он может подождать. Очень скоро Рашмика окажется здесь, в соборе, и тогда врач возьмет у нее столько крови, сколько понадобится.
        Зал вдруг утих. Грилье оглянулся: по проходу катилась передвижная черная кафедра. Черный высокий ящик погромыхивал при движении. К его верху, поднятая почти вертикально, крепилась койка настоятеля. Где бы ни находился Куэйхи, даже в этом зале, благодаря сложной системе зеркал и световодов, идущей от Часовой Башни, Халдора неизменно висела у него перед глазами. За кафедрой шествовали техники в рясах, поправляли трубки и зеркала длинными шестами с крюком на конце. В помещении свет был приглушен, поэтому Куэйхи не надел солнечные очки поверх рамок, не дававших закрыться его больным векам.
        Многие присутствующие - и уж конечно, те, кто поселился на «Пресвятой Морвенне» в последние два-три года, - впервые получили возможность увидеть Куэйхи во плоти. С некоторых пор он все реже покидал Часовую Башню, отчего только крепли возникшие десятилетия назад слухи о его смерти.
        Кафедра повернула, проехала вдоль переднего ряда и остановилась точно перед темным окном. Куэйхи полулежал спиной к окну, лицом к пастве. В сиянии свечей он казался сделанным из того же материала, что и кафедра, которая снизу поддерживалась барельефом - изображениями святых в скафандрах.
        - Дети мои, - проговорил он, - возрадуемся. Настал день чудес, день великих возможностей, дарованных нам верой.
        Его голос, всегда хриплый, клокочущий, скрытые динамики превратили в громовые раскаты. Над головой настоятеля, на большой высоте, орган создавал рокочущий, почти инфразвуковой фон для его речи.
        - Через двадцать два дня мы достигнем прохода через Горы Гулльвейг и там снизим скорость, позволив Халдоре опередить нас, но будем двигаться без остановки. Была надежда, что завал успеют убрать за двенадцать-тринадцать дней. Если бы это случилось, мы не потеряли бы время. Но преграда оказалась куда серьезней, и обычные средства расчистки не дали желаемых результатов. При осмотре завала погибли хорошие люди, другие наши собратья не убереглись в ходе взрывных работ. Едва ли я должен вам объяснять, насколько сложное это занятие: при расчистке Пути наносить ему новые повреждения недопустимо.
        Куэйхи помолчал. Кольца в его глазах сияли, отражая огни свечей и блеск латунных люстр.
        - Но теперь самые опасные работы завершены. Заряды установлены.
        В тот же миг хор и орган запели в унисон. Грилье сжал рукоятку трости и сощурился: он знал, что сейчас произойдет.
        - Узрите же Божественный Пламень! - воскликнул Куэйхи.
        В темном окне распустился волшебный цветок. Через каждое стекло витража в зал пролился свет, такой яркий и красочный, что Грилье на миг ощутил себя младенцем в яслях, среди пестрых игрушек. В мозг выплеснулась химия радости; врач попытался воспротивиться этому приливу, но тот с легкостью сносил любые преграды.
        Перед ярко освещенным окном отчетливо обрисовался силуэт Куэйхи над кафедрой. Тонкие, как прутики, руки были воздеты.
        Грилье еще сильнее сощурился, вглядываясь в окно. Вроде он уже начал что-то различать, но тут собор сотрясся под ударной волной. Свечи затрепетали и погасли, люстры закачались.
        Окно снова почернело. Но остался светлый силуэт Куэйхи, опустившегося на колени перед чудовищным железным саркофагом. Тот раскрылся по шву, который прежде был наглухо заварен. В сложенных чашей ладонях настоятель держал кровавую массу с тянущимися внутрь резного скафандра липкими жгутиками. Лицо настоятеля было обращено к небесам, к окруженному завитками шару Халдоры.
        Но такой, как сейчас, Грилье не видел планету еще ни разу.
        Послеобраз начал таять. Грилье подумал, не придется ли ждать нового затемнения, чтобы снова увидеть окно, но тут рванула вторая закладка, и рисунок появился вновь. На лике Халдоры, будто просвечивая сквозь атмосферные вихри газового гиганта, виднелся геометрический узор - очень сложный, как рисунок на сургучной печати императора: пространственная решетка из серебристых полос. В центре этой решетки, излучая свет, находился человеческий глаз.
        Накатила еще одна ударная волна, качнув «Пресвятую Морвенну». И на этом третьем взрыве представление закончилось. Окно снова стало темным, его ячейки помутнели - кроме ядерного Божественного Пламени, через них уже не пробьется никакое сияние.
        Орган и хор стихали.
        - Путь расчищен! - провозгласил Куэйхи. - Это было нелегко, но теперь мы несколько дней сможем двигаться по Пути с обычной скоростью. Не исключено, что придется взорвать еще несколько зарядов, но большей части препятствия уже не существует. Возблагодарим же за это Господа. Иначе наверстать потерянное было бы очень нелегко.
        Ладонь Грилье снова сжала рукоятку трости.
        - Пусть другие соборы пытаются это сделать, - продолжал Куэйхи. - Пусть выбиваются из сил. Да, перед нами лежат Плоскогорья Ярнаксы, и там ожидается гонка. «Пресвятая Морвенна» не самый быстрый собор на Пути, и ей не раз приходилось участвовать в этом бессмысленном состязании. Что толку мчаться сломя голову на Плоскогорьях, если сразу за ними лежит Лестница Дьявола? Обычно на Плоскогорьях Ярнаксы мы набираем скорость, обгоняем Халдору, готовясь к медленному и трудному преодолению Лестницы. Но теперь это для нас непозволительная роскошь. Мы потеряли драгоценные дни, когда это было недопустимо.
        Куэйхи выждал несколько секунд, зная, что напугал слушателей до полусмерти.
        - Есть другой маршрут, - продолжал настоятель, подаваясь вперед на своей кафедре, едва не вываливаясь из системы жизнеобеспечения. - Он потребует от нас отваги и веры. Нет необходимости спускаться по Лестнице Дьявола. Рифт Гиннунгагапа можно пересечь иначе. Вы все знаете, о чем я говорю.
        Со всех сторон сквозь армированные стены собора донесся звук поднимаемых внешних жалюзи. Приоткрылись обычные окна из тонированного стекла, через них в зал полился свет дозволенной интенсивности. В обычный день это зрелище восхитило бы Грилье, но нынче он не мог забыть о темном окне, остаточное изображение все еще висело призраком перед глазами. Тому, кто видел блеск ядерного огня сквозь сварочное стекло, все остальное покажется бледным, как акварель.
        - Господь даровал нам мост, - заявил Куэйхи. - И я верю, что настало время воспользоваться им.
        Рашмика снова была наверху, перебиралась с машины на машину, пока не оказалась рядом с наблюдателями. Одинаковые зеркала их масок, расположенные аккуратными рядами, наводили на мысли о донышках бутылок в винном погребе и о фасетчатых панелях станции слежения за гамма-излучением - одна такая стояла на окраине поселка. Она не знала, легче ли ей хоть чуть-чуть оттого, что за каждой маской прячется человеческое лицо. По крайней мере, эти существа были людьми, пока фанатичная преданность делу наблюдения за Халдорой не выжгла всю их индивидуальность до малейшей крупицы.
        Караван знай себе катил и качался. Сейчас он проходил через участок дороги, лишь недавно очищенный от завала. Время от времени - вроде бы почаще, чем день или два назад, - он прижимался к обочине, минуя группы пеших паломников. С такой высоты они казались сущими безмозглыми муравьями. Счастливчики имели скафандр с замкнутым циклом, приспособленный к долгому пребыванию на поверхности планеты. Некоторые из таких скафандров даже имели функцию медобслуживания, могли залечивать небольшие раны, массировать уставшие конечности, снимать боль в артритных суставах. Другим путникам достались скафандры, предназначенные для прогулок в вакууме не более чем на десяток километров. Они сгибались под тяжестью неудобных самодельных ранцев, точно согнанные с земли крестьяне, неведомо куда несущие весь свой скарб. У некоторых были настолько старые и громоздкие системы жизнеобеспечения, что приходилось их тащить на салазках или тележках. Скафандры, шлемы, ранцы и буксируемая кладь - все было испещрено религиозными тотемами, часто намалеванными кое-как и вызывающими улыбку. Тут и золотые статуи, и кресты, и пагоды, и
демоны, и змеи, и мечи, и конные рыцари, и сотни других символов, которые Рашмика даже не сочла нужным распознавать. Все продвигалось на мускульной силе, без механической помощи. Даже в слабой гравитации Хелы паломники сгибались под весом своей поклажи, и каждый шаг давался им ценой великих усилий.
        Что-то мелькнуло в той стороне, где, по мнению девушки, должен был находиться юг. Он направила туда взгляд, но успела заметить только гаснущее сине-фиолетовое сияние за ближней грядой холмов.
        Через несколько секунд Рашмика заметила в той же стороне вспышку - такую же яркую, оставившую такой же блекнущий ореол.
        Потом третья вспышка. И все…
        Рашмика предположила, что полыхает невдалеке от Вечного Пути, по которому движутся соборы. Скорее всего, это расчистка завалов, о которых говорил квестор.
        Произошло и кое-что еще, на этот раз гораздо ближе к ней. Опустилась платформа с висящими в ней наблюдателями. Достигнув наклона в тридцать градусов, она остановилась; наблюдатели дружно приняли сидячее положение, вынули руки и ноги из разомкнувшихся креплений. Внезапность и слаженность этого движения испугали Рашмику - как будто перед ней вставал отряд лунатиков. Кто-то прошел мимо нее, коснувшись плечом - не сильно, но и не сказать, что вежливо. Потом ее опять толкнули.
        Мимо шествовала процессия других паломников. Оглянувшись, Рашмика увидела длинную череду фигур в рясах с поднятыми капюшонами. Пилигримы выходили из люка на крыше каравана, которую она не заметила прежде, и направлялись к платформе. Одновременно наблюдатели, прежде не сводившие глаз с Халдоры, четкими, выверенными движениями спускались с платформы на крышу каравана. Там они тоже построились гуськом и двинулись к другому люку. Не успел последний наблюдатель сойти с платформы, а новые паломники уже занимали освобожденные места, пристегивали руки и ноги. Пересменка заняла не более двух минут, и проделана она была с таким маниакальным спокойствием, что вряд ли могла занять меньше времени. Понятно, почему эти люди так дорожат каждой секундой, - они не могут допустить, чтобы Халдора долго оставалась без присмотра. Впрочем, надзор был вообще непрестанным: нигде на крышах других машин Рашмика не увидела такой же процедуры; остальные платформы, с застывшими в них наблюдателями, располагались под углом к горизонту. Должно быть, график дежурств требовал, чтобы по меньшей мере одна группа не сводила глаз с
Халдоры, готовая к ее исчезновению.
        До сих пор Рашмике не приходило в голову, что наблюдатели могут проводить время не на своем посту, а где-то внутри каравана. Оказывается, есть кому их подменить. Чем это объясняется - тем, что на Хеле развелось слишком много верующих? Или просто наблюдатели заботятся о своем здоровье, вот и делают перерывы?
        Несомненно, далекие вспышки случайно совпали по времени с пересменкой наблюдателей, но все равно они усилили беспокойство Рашмики. В прошлый раз, когда девушка проникла на крышу, было впечатление, что она подсматривает за тайным ритуалом. А теперь ее и вовсе застали с поличным посреди церемонии, святость которой она осквернила своим присутствием.
        Наконец последний наблюдатель занял свое место на платформе. Хотя паломники спешили пройти мимо Рашмики, не было ощущения, что она нарушила их распорядок. Платформа вернулась в прежнюю позицию, точно такую же, как на других машинах каравана, - в самую удачную для слежения за Халдорой.
        Рашмика обернулась и успела заметить, как последние отдежурившие паломники исчезают в люке. Вот их осталось трое, потом двое, потом скрылся с глаз последний. Дверь, через которую пришла новая смена, уже закрылась, но второй люк оставался открытым.
        Рашмика взглянула на платформу. Казалось, висящие люди совершенно не замечают девушку, словно той и вовсе нет на крыше. Возможно, ее заметили, но не сочли помехой.
        Она направилась к открытому люку. На ходу Рашмика не сводила глаз с наблюдателей, хотя те никак не могли видеть ее при таком наклоне платформы, тем более что у каждого был поднят капюшон.
        Рашмика не собиралась спускаться в машину. Просто ей до смерти хотелось увидеть, что творится внизу. Может быть, она не обнаружит ничего интересного - только трубу со скобяной лестницей внутри, ведущей, скорее всего, к воздушному шлюзу. Но что, если там… Воображение сразу зашло в тупик. Единственное, что удавалось представить, - это ряды наблюдателей, подключенных к каким-нибудь машинам, отдыхающих в ожидании новой смены.
        Караван все качался, подскакивал на ухабах. Рашмика взялась за поручни, ожидая, что дверь люка вот-вот закроют изнутри. Идти дальше она побаивалась. До сих пор наблюдатели не выказывали агрессивности, но как они себя поведут, обнаружив вторжение на свою территорию? Об этой секте она не знала почти ничего. Что, если у них принято карать мучительной смертью тех, кто сует нос в их секреты? Появилась страшная мысль: а вдруг Харбин совершил ошибку, которую она готова повторить? Ведь Рашмика очень похожа на брата. Ей живо представилось, как Харбин от нечего делать бродит по каравану, застает смену наблюдателей и, влекомый банальным любопытством, спускается посмотреть: что там внизу? Пришла другая мысль, еще тревожнее первой: а ну как один из этих наблюдателей - Харбин?
        Девушка сделала еще несколько шагов вперед и наконец оказалась у самой двери. Та все еще была открыта. Из глубины коридора лился теплый красный свет.
        Рашмика ухватилась за поручни покрепче, чтобы не упасть внутрь, если караван вдруг резко повернет. Заглянув в проем люка, она увидела обычную лестницу, уходящую вниз, насколько позволял видеть угол зрения. Чтобы заглянуть дальше, пришлось бы наклониться еще ниже.
        Отпустив один поручень, Рашмика подалась вперед и увидела остаток лестницы. Ступеньки заканчивались у решетчатого пола. Дальше она заметила вторую дверь, ведущую дальше в караван - скорее всего, в шлюз, если только наблюдатели не проводят всю свою жизнь в вакууме.
        Караван качнулся, Рашмику понесло вперед. Она утратила равновесие, потянулась назад, пытаясь нащупать поручень, но пальцы хватали пустоту. Проем люка ринулся ей навстречу, лестничная шахта показалась куда шире и глубже, чем секунду назад. Рашмика хотела закричать, не сомневаясь, что вот-вот сорвется и полетит вниз. Перила были далеко - никакой надежды ухватиться за них на лету.
        Внезапно ее падение остановилось. Кто-то удержал Рашмику, осторожно потянул ее на себя, подальше от люка. Душа девушки ушла в пятки. Только сейчас она поняла, чт? подразумевает это выражение, - собственный опыт все отлично объяснил.
        Взглянув в лицо своему спасителю, она увидела лишь отражение собственного зеркального щитка, а в нем меньшее отражение другого щитка.
        За визором проступали черты молодого мужского лица. Скулы, резко очерченные светом. Незнакомец медленно покачал головой, явно выражая неодобрение.
        Когда смысл этого жеста дошел до Рашмики, она уже стояла ровно. Наблюдатель обогнул ее и спустился в шахту. Едва дыша от пережитого испуга, на подгибающихся ногах Рашмика двинулась следом, к краю люка, как раз вовремя, чтобы заметить, как наблюдатель тянет рычаг механизма. Упершись в свою платформу, дверь люка повернулась на девяносто градусов, загерметизировалась.
        Рашмика снова осталась одна.
        Девушка оглянулась, чувствуя, что ноги по-прежнему дрожат. Какая же она глупая и безответственная! Как неосторожно вела себя - ее пришлось спасать одному из паломников! Какой наивностью было допустить, что эти люди совсем не обращают на нее внимания! Теперь-то она все поняла, но поздно. Хочется сквозь землю провалиться от стыда. Паломники знали о ее присутствии с самого начала, но почли за лучшее сделать вид, что ее тут нет. А когда в конце концов она сделала то, на что невозможно было не обратить внимания, - сваляла дурака, чего уж скрывать, - один из наблюдателей вмешался быстро и решительно - так взрослый одергивает расшалившегося ребенка. И ни угроз, ни нравоучений, но от этого унижение не слабее. Рашмику никогда не воспитывали в столь жесткой форме; ощущение было крайне неприятным.
        Что-то перемкнуло в ее мозгу. Она опустилась на колени и принялась стучать кулаками по закрытому люку. Требовала, чтобы наблюдатель вернулся и все объяснил ей, по крайней мере, почему он качал головой. Пусть извинится, пусть успокоит ее: мол, нет ничего плохого в том, что она подсматривала за чужим ритуалом. Ей хотелось, чтобы незнакомец избавил ее от чувства вины, взял вину на себя. Ей хотелось искупления.
        Она все стучала и стучала по люку, но ответа не было. Караван с грохотом катился вперед. Наблюдатели на платформе неотрывно смотрели на Халдору. Наконец, усталая и униженная, чувствуя себя еще большей дурой, чем в момент спасения, Рашмика встала и пошла по крышам к своей машине. Под шлемом по ее лицу текли слезы бессилия, и она уже не понимала, отчего раньше считала, будто у нее хватит сил пройти путь до конца.
        Арарат, год 2675-й
        - Ты веришь в совпадения? - спросила пловчиха.
        - Не верю, - ответил Васко.
        Он стоял у окна в Высокой Раковине, в девяноста метрах над паутиной ночных улиц. Его кисти были сцеплены за спиной, ноги в сапогах чуть расставлены, спина выпрямлена. Он слышал, что здесь намечается собрание и никто не возражает против его присутствия. Оставался вопрос, почему собрание решено провести в Высокой Раковине, а не в относительной безопасности на борту корабля?
        Он всмотрелся в полосу чистой воды между берегом и островерхим кораблем. Активность жонглеров не уменьшилась, но часть акватории они освободили. Очень странная полоса. Справа и слева извиваются фантомы, но между ними море тихое и гладкое, словно расплавленный металл. От суши к «Ностальгии по бесконечности» плывут лодки с фонарями: единая процессия, неровный качающийся строй. Кажется, жонглеры дают лодкам свободный проход.
        - Слухи распространяются быстро, - сказала пловчиха. - Ты уже в курсе?
        - О Клавэйне и девочке?
        - Не только. О корабле. Говорят, он оживает. Детекторы нейтрино… Знаешь, что это такое? - Не дожидаясь ответа, она продолжала: - Детекторы нейтрино зарегистрировали реакцию в двигателях. Через двадцать три года простоя они начали разогреваться. Корабль решил, что пора взлетать.
        - Никто ему не приказывал взлетать.
        - А в этом нет необходимости. У него есть собственное сознание. Вопрос в том, что для нас лучше - быть на корабле, когда он взлетит, или остаться на Арарате, на пути в неизвестность? Сначала мы не поверили этой женщине, но теперь-то знаем, что наверху, в космосе, идет война.
        - Да, теперь не осталось никаких сомнений, - подтвердил Васко. - И даже жонглеры, похоже, сделали выводы на этот счет. Видишь, они оставили проход в море. Они хотят, чтобы мы улетели и спаслись.
        - Может быть, жонглеры просто не хотят перевернуть лодки, - предположила пловчиха. - А сами небось посмеются над нами, какое бы решение мы ни приняли. Наверное, мы для них вообще ничего не значим.
        Пловчиху звали Пеллерин. Васко познакомился с ней недавно, на борту «Ностальгии по бесконечности». Пеллерин была хороша собой: высокая, сильная, как и полагается пловцу, скуластая и высоколобая. Черные волосы блестели от душистого масла, словно она только что вышла из моря. Когда Васко увидел ее впервые, ему сразу бросились в глаза веснушки на щеках и переносице, которые на самом деле были бледно-зелеными грибковыми пятнышками. Каждый пловец чутко следил за этими отметинами, означавшими, что морю он нравится, море проникает в него, разрушая барьеры между двумя очень разными по типу организмами. Говорили, что рано или поздно море забирает пловца, растворяет трофей в матрице жонглеров образами. И пловцы нисколько не противились этому. Всякий раз, уходя в океан, они играли со смертью, и для пловцов высокого ранга, таких как Пеллерин, риск был наиболее велик.
        - Скорее всего, жонглеры хотят, чтобы люди спокойно добрались до корабля, - сказал Васко. - Почему бы тебе не сплавать туда и не посмотреть?
        - Когда жонглеры ведут себя так, как сейчас, мы не входим в море.
        Васко рассмеялся:
        - Пеллерин, жонглеры еще никогда не вели себя так, как сейчас.
        - Мы не плаваем в периоды их активности, - повторила она. - Жонглеры непредсказуемы, как и небесные машины-убийцы. Нам уже приходилось терять людей, и чаще всего это случалось, когда буйствовали жонглеры.
        - А мне казалось, бывают обстоятельства, которые оправдывают риск, - возразил он. - Хотя, конечно, откуда мне знать? Я же работал на пищевой фабрике.
        - Будь ты пловцом, Малинин, понимал бы, что в такие дни, как нынешний, в воду лучше не входить.
        - Наверное, ты права, - кивнул он.
        - Почему «наверное»?
        Васко подумал о сегодняшнем жертвоприношении. Масштаб случившегося оставался для него непостижим. Всякий раз, когда его разум пытался проникнуть в суть события, он тонул в неведомых глубинах отваги и самоотречения. Временами он думал, всей жизни не хватит, чтобы пережитое на айсберге хоть чуть-чуть поблекло в памяти.
        Смерть Клавэйна всегда будет с ним, словно шарик шрапнели в теле, чье чужеродное присутствие остро чувствуешь при каждом вздохе.
        - Да потому, что собственное благополучие важнее безопасности Арарата… Будь я пловцом и руководствуйся я этим соображением, вряд ли рискнул бы войти в море.
        - Малинин, ты наглый сопляк. Понятия не имеешь, о чем говоришь.
        - Ошибаешься, - ответил он с внезапной злостью, - я знаю, о чем говорю. То, что я видел сегодня, дай тебе бог не увидеть никогда. Я теперь понимаю, Пеллерин, что такое мужество. Хотя лучше бы мне этого не понимать.
        - Я слышала, Клавэйн показал себя храбрецом, - кивнула пловчиха.
        - Разве я сказал иначе?
        - Послушать тебя, так можно подумать, что храбрец ты.
        - Я был там, - сказал он. - Этого достаточно.
        Голос Пеллерин звучал спокойно, но это стоило ей усилий.
        - Я прощаю тебе эти слова, Малинин. Понимаю, ты прошел через что-то ужасное. Может быть, даже повредился в уме. Но прямо у меня на глазах утонули двое моих друзей. Двое других растворились, тоже в моем присутствии. А еще шестеро угодили в палату для умалишенных, где теперь пускают слюни и рисуют на стенах кровью из-под сломанных ногтей. Одна из них была моей возлюбленной. Ее зовут Сицуко. Когда я ее навещаю, при виде меня она смеется и царапает стены. Теперь я для нее значу меньше, чем погода за окном. - У Пеллерин раздулись ноздри. - Ты не будешь объяснять мне, что такое храбрость, понял? То, что всем нам пришлось увидеть, забудется не скоро.
        Доводы пловчихи пробили броню яростной уверенности Васко в собственной правоте. Он вдруг понял, что дрожит.
        - Прости, - тихо сказал он. - Мне не следовало так говорить.
        - Закроем эту тему, - согласилась Пеллерин. - Но больше не говори, что у нас не хватает духу войти в море, если ни черта в этом не смыслишь.
        Пеллерин ушла. Васко остался наедине с хаосом своих мыслей. Он по-прежнему смотрел в море, на удаляющиеся от берега лодочные фонари.
        Глава двадцать пятая
        Арарат, год 2675-й
        Надев поверх формы Сил безопасности безликий коричневый плащ, Васко спустился из Высокой Раковины и никем не замеченный вышел в ночь.
        На улице он сразу ощутил в воздухе напряжение, предгрозовую наэлектризованную неподвижность. Люди шли по узким извилистым улицам лагеря шумными толпами. У них, озаренных мерцанием факелов, был праздничный вид - но не слышно криков и смеха, только приглушенный гул тысяч голосов; редкий из них звучал громче обычного.
        Так люди откликнулись на происходящее, и их нельзя было винить. К концу дня вышло только одно краткое официальное заявление о смерти Клавэйна, и едва ли сейчас нашелся бы колонист, который не слышал эту новость. Люди вышли на улицу сразу после заката и появления огней в небе. Они определенно чувствовали: в официальном заявлении что-то недоговорено. Ни слова о Хоури и ее ребенке, ни слова о сражении, разыгравшемся в окрестностях Арарата, лишь обещание через некоторое время довести до общего сведения новую информацию.
        Вереница разномастных лодок потянулась к кораблю вскоре после заката. У каждой на корме был укреплен фонарь, и все новые суденышки отчаливали от берега. Офицеры СБ всеми силами старались не отпускать их, но в этом сражении им было не победить. Служба никогда не предназначалась для борьбы с групповым неповиновением, и лучшее, что могли сделать товарищи Васко, - это приостановить исход. Поступали донесения о беспорядках, пожарах и грабежах, было произведено несколько арестов. Активность жонглеров образами - что бы она ни означала - неуклонно повышалась.
        Васко освободили от повседневных обязанностей, и он воспринял это с облегчением. Парень бродил в толпе, дожидаясь, когда сможет заняться своими делами, и прислушивался к разговорам, ловил слухи. Единственная крупица правды - Клавэйн погиб, стараясь обеспечить безопасность важного имущества колонии, - уже обросла предположениями и домыслами. Некоторые версии поражали своей изобретательностью - гибель старого лидера преподносилась с самыми фантастическими подробностями.
        Притворяясь несведущим, Васко останавливался тут и там и спрашивал, что происходит. Он тщательно застегнул плащ, чтобы никто не увидел его форму. Всякий раз надо было убеждаться, что в группе, к которой он приблизился, нет тех, кто знал о его принадлежности к Силам безопасности или о новом круге общения.
        Красочные описания саботажей и диверсий, перестрелок и взрывов самодельных гранат вызывали у него только отвращение. Просто удивительно, как легко возникали такие истории единственно на основе факта смерти Клавэйна. Как будто их выдумывал больной и порочный коллективный разум.
        В равной мере его раздражала жадность, с которой колонисты внимали таким сплетням, обогащая их собственными соображениями насчет того, каким образом могли развиваться события и чего следует ожидать. Продолжая подслушивать, Васко с изумлением узнал, как легко и органично такие подробности включаются в общую выдуманную картину. Казалось, никого не удивляло ни обилие противоречащих фактов, ни полная несовместимость эпизодов. Не раз Малинин диву давался, слушая клятвенные уверения, будто Скорпион или другие руководители погибли в той же переделке, что и Клавэйн. Тот довод, что упомянутые лица уже появлялись на людях с краткими успокоительными выступлениями, ни во что не ставился. Совершенно расстроенный, Васко понял, что, если вдруг начнет рассказывать чистую правду о случившемся, она вряд ли одержит верх над несусветной чепухой, что поспешно передается из уст в уста. Ведь он не видел, как погиб Клавэйн, а значит, его показания можно с полным правом подвергнуть сомнению. От Васко отмахнутся как от скучного рассказчика, чье изложение лишено пикантных подробностей.
        В этот вечер колонии требовался очевидный и несомненный герой. И было ясно, что путем некоего таинственного самоорганизующегося литературного процесса она этого героя заполучит.
        Васко проталкивался через очередную толпу, когда кто-то окликнул его:
        - Малинин!
        Пару секунд он искал источник голоса. Им оказалась женщина, стоявшая отдельно, в островке тишины. Разговоры и людские потоки огибали ее, никто не смел нарушить зону отчуждения, установленную ею вокруг себя. На ней было длинное черное пальто с пышным черным меховым воротником, неброская шапочка надвинута на брови.
        - Эртон? - спросил он недоверчиво.
        - Да, я, - ответила женщина, подойдя. - У тебя вроде тоже выходной. Почему ты не дома, не отдыхаешь?
        Было в лице Эртон что-то такое, отчего Васко насторожился. Впрочем, в ее присутствии парню всегда казалось, что его оценивают и в нем сомневаются.
        - Могу спросить тебя о том же.
        - Потому что я знаю: все очень скоро может кончиться. После того, что случилось с айсбергом, в этом сложно сомневаться.
        Ладно, решил он, можно ответить откровенностью на такую откровенность. Интересно, куда это его заведет?
        - Утром я ложился спать, но видел во сне только кровь и лед.
        - Тебя же не было там, когда все случилось.
        - Не было, но тем не менее… А представь, каково теперь Скорпиону.
        Эртон уже стояла рядом, деля с ним свое личное пространство, крошечный объем тишины. «И как ей это удается? - подумал Васко. - Сомнительно, что идущие вокруг люди знают, кто такая Эртон. Скорее всего, они ощущают нечто вокруг нее: электрическое покалывание запрета.
        - Очень жаль, что ему пришлось на такое пойти, - сказала Эртон.
        - Не знаю, как Скорпиону удастся это выдержать. Они были близкими друзьями.
        - Знаю.
        - Дело не только в старой дружбе, - сказал Васко. - Когда-то Клавэйн спас Скорпиона от расправы. Они знакомы еще с Города Бездны. Не думаю, что на нашей планете Клавэйн еще кого-нибудь уважал так же, как его. Я был со Скорпионом на острове, где отшельничал старик, и видел их встречу. А прежде совершенно не представлял себе, насколько они близки. Постаревшие искатели приключений, которые многое пережили вместе и знали, что никто на свете их не поймет.
        - Скорпион не так уж стар.
        - Стар, - вздохнул Васко. - Особенно для свиньи.
        Эртон повела его к берегу. Толпа постепенно редела, от теплого соленого вечернего бриза у Васко щипало глаза. Огни над его головой выстроились в причудливые узоры от горизонта до горизонта - не похоже ни на снимок салюта, ни на картину зари, а похоже на выполненный с великим тщанием огромный чертеж.
        - По-твоему, со Скорпионом что-то случится или уже случилось? - спросила Эртон.
        - Конечно случилось. Он своими руками убил лучшего друга. Медленно, в присутствии зрителей.
        - Сама я после такого наверняка свихнулась бы. Но я ведь не Скорпион.
        - О чем ты?
        - Когда Клавэйн уплыл на остров, руководство колонией целиком легло на плечи Скорпиона. Васко, пусть он хорошо думал о Клавэйне, это не сделало свинью ангелом. Ты сам говорил, что Скорпион и Клавэйн знали друг друга еще с Города Бездны.
        Васко смотрел, как скользят через зенит огоньки, оставляя за собой кольцеобразные хвосты, - подобные узоры он видел, когда нажимал пальцами на опущенные веки.
        - Да, - наконец неохотно ответил он.
        - Чем, по-твоему, занимался Скорпион в ту далекую пору? Наверняка не сбором пожертвований для больных и бедных жителей Города Бездны. Он был бандит, убийца.
        - В то время, когда он нарушал закон, этот закон был несправедлив и негуманен, - ответил Васко. - Разница есть, согласись.
        - Там шла война. Я читала те же учебники истории, что и ты. Да, положение было чрезвычайным, а законы драконовскими, но разве это оправдывает убийство? Мы сейчас говорим не о самозащите, не об отстаивании своих интересов. Скорпион убивал ради удовольствия.
        - Люди держали его в неволе и мучили, - ответил Васко. - Люди и сделали его тем, что он есть: генетическим тупиком.
        - И это дает ему право на ком угодно срывать злобу?
        - Не понимаю, к чему ты клонишь, Эртон.
        - К тому, что Скорпион вовсе не такой тонкокожий, каким ты его себе представляешь. Да, конечно, ему плохо из-за того, что он сделал с Клавэйном…
        - Из-за того, что его заставили сделать, - поправил ее Васко.
        - Не важно. Важна суть: Скорпион это переживет, как пережил другие зверства, которые учинял. - Эртон приподняла козырек своей шапки. Ее глаза ощупывали лицо Васко, словно по его выражению она пыталась угадать мысли собеседника. - Ты согласен со мной?
        - Сейчас ничего не могу сказать.
        - Васко, тебе придется в это поверить.
        Он заметил, что Эртон перестала обращаться к нему по фамилии.
        - В противном случае мы можем усомниться в его способности быть лидером. Понимаешь, о чем я?
        - Нет, не понимаю. Я уверен, что Скорпион вполне способен управлять колонией. Спроси любого на улице, и он скажет то же самое. И знаешь что? Все у нас будет хорошо.
        - Конечно все будет хорошо.
        - А ты, Эртон? Ты сомневаешься в Скорпионе?
        - Ни в малейшей степени, - ответила она. - Как не сомневаюсь и в том, что после случившегося он будет спать спокойно.
        - Откуда в тебе такая жестокость?
        - Я считаю, что жестокость нужна. И в первую очередь она нужна Скорпиону. В том-то все и дело, Васко. Нам сейчас позарез необходим сильный лидер. Разве ты не согласен?
        - Не знаю, - пожал плечами Васко, чувствуя, как наваливается усталость. - Знаю только, что сюда я пришел не обсуждать случившееся вчера. Я хотел проветриться и хоть на минуту забыть об увиденном.
        - И я пришла ради того же. - Голос Эртон смягчился. - Извини, Васко. Я не хотела сыпать соль на раны. А что завела разговор, так это, наверное, я таким образом пытаюсь справиться с нервами. Нам всем крепко досталось.
        - Да, понимаю. Ты справилась? - На Васко накатила горячая волна злости, затопляя вежливость и терпимость. - Еще сегодня казалось, что ты не можешь находиться на одном полушарии со мной, не говоря уже об одной комнате. Отчего такая перемена настроения?
        - Сейчас я жалею, что так себя вела, - ответила она.
        - Ты не обидишься на вопрос: не поздновато ли менять мнение о человеке?
        - Васко, повторяю: так я пытаюсь пережить случившееся. По-другому не умею. Сделай мне скидку, хорошо? В наших отношениях не было ничего личного.
        - Что ж, мне от этого легче.
        - Впереди опасная ситуация. Но ведь нас готовили к опасностям, верно? Мы, охранники, знаем друг друга, знаем, что можем друг на друга положиться. И тут в последнюю минуту появляешься ты, человек, с которым я совершенно незнакома и которому должна доверить свою жизнь. Могу назвать десяток надежных офицеров СБ; если бы любой из них занимал твое место в лодке и прикрывал мне спину, я была бы счастлива.
        Васко заметил, что Эртон ведет его к берегу, туда, где нет толпы. В сумерках виднелись черные силуэты лодок между небом и морем. Одни были спущены на воду и подготовлены к отплытию, другие еще лежали на берегу.
        - Скорпион счел нужным включить меня в состав экспедиции, - сказал Васко. - Когда начальство принимает решение, подчиненные его не оспаривают, а выполняют. Или ты не доверяешь решениям Скорпиона?
        - Однажды ты окажешься в моей шкуре, Васко, и тебе это понравится не больше, чем мне. Ну давай, прочти лекцию о том, как полезно доверять чужим решениям, а я посмотрю, насколько убедительно у тебя получится.
        Эртон замолчала, глядя, как в небе от горизонта до горизонта протягивается узкая алая лента.
        - Все не то, - продолжала она, так и не ответив на вопрос. - Я вытащила тебя из толпы не ради перебранки. Просто хотела сказать, что сожалею. И еще хотела, чтобы ты понял, почему я так себя вела.
        Васко подавил в себе ярость:
        - Я понял.
        - Я признаю, что была не права.
        - Ты не знала, что там произойдет, - сказал он.
        Эртон вздохнула и пожала плечами:
        - И не должна была знать. Не важно, что говорят. Клавэйн все сделал как надо. Когда оказалось, что необходимо пожертвовать своей жизнью, он не колебался.
        Они вышли к шеренге лодок. Большинство суденышек, лежащих на берегу, никуда не годились: в бортах ниже ватерлинии зияли дыры. Лодки были почти съедены морскими микроорганизмами. Рано или поздно они отправятся на переплавку, их место займут новые. Литейщики очень тщательно следили за тем, чтобы в переработку уходило все до мельчайшего кусочка металла. Но из останков, конечно же, невозможно сделать прежнее количество лодок.
        - Смотри, - указала Эртон на бухту.
        - Уже заметил, - кивнул Васко. - Они плывут к кораблю.
        - Я не об этом. Приглядись, Соколиный Глаз. Видишь их?
        - Да, - ответил Васко через секунду. - Да. Господи, им нипочем этого не сделать!
        Те, о ком шла речь, казались крохотными огоньками вокруг корабля, чуть выше, чем прыгающие на волнах лодки. Людям удалось одолеть лишь считаные десятки метров высоты, а корабль возвышался над водой на километры.
        - Как они поднимаются? - спросил Васко.
        - Должно быть, на руках. Должно быть, это несложно. Ты видел вблизи корпус? Он как истерзанный непогодой утес, там полно уступов и выемок.
        - Но ближайший вход в сотнях метров над морем. Когда прилетают шаттлы, они садятся на самые верхние уровни. Этим сумасшедшим нипочем не добраться, - повторил он.
        - Они не сумасшедшие, - возразила Эртон. - Просто напуганы до смерти. Вопрос в том, следует ли нам лезть на корабль за ними следом?
        Васко не ответил. На его глазах крохотный огонек сорвался с борта корабля и погас в море.
        Несколько минут они стояли и смотрели на корабль. За это время никто больше не упал, остальные беглецы продолжали свое отчаянное восхождение. Наверняка многие видели, как погиб их товарищ. Внизу, где борт был особенно крут и о него бились качающиеся на волнах лодки, еще несколько человек начали подъем. Лодки стали возвращаться, и оттого, что они двигались медленно, толпа на берегу разволновалась. Она почти целиком состояла из разозленных и испуганных людей, которые дожидались переправы к кораблю; офицеры СБ были здесь в жалком меньшинстве. Васко заметил, как один из охранников что-то торопливо говорил в свой браслет, наверняка вызывал подкрепление. Офицер почти закончил, когда кто-то толкнул его, и он упал на землю.
        - Пора вмешаться, - сказал Васко.
        - Мы не на дежурстве, и нас всего двое, не справимся. Да и непохоже, что это надолго. Считаю, нам тут нечего делать. Перед тем как пойти сюда, я прочитала сводки. К востоку от Высокой Раковины дела обстоят не так плохо. Я хочу есть, да и выпить не отказалась бы. Ты со мной?
        - У меня нет аппетита, - ответил Васко. Аппетит был, но пропал, когда Малинин увидел падение человека в море. - Но я бы выпил чего-нибудь. Думаешь, где-нибудь еще открыто?
        - Можно проверить несколько местечек.
        - Ну так веди. Похоже, в этом деле ты лучше разбираешься.
        - Похоже, ты не любишь гулять, а зря, - сказала она.
        Эртон подняла воротник пальто и поглубже натянула шапку.
        - Идем. Лучше убраться подальше, пока ноги целы.
        Эртон свернула направо, в квартал, расположенный к востоку от Высокой Раковины. Здесь жило много охранников, поэтому место всегда слыло доброжелательно настроенным к администрации. Сейчас тут стояла мрачная, обманчивая тишина. На улицах, в прежние вечера оживленных, никого не было, и, хотя многие заведения закрылись, бар, о котором говорила Эртон, еще работал.
        Она отвела Васко в нишу, где стоял стол, добытый, вероятнее всего, на складе центральной хозяйственной службы, и два стула. Над головами висел экран, настроенный на новостной канал администрации, но показывал он сейчас только лицо Клавэйна. Снимок был сделан несколько лет, а может, и веков назад. Клавэйн, каким его успел запомнить Васко, выглядел вдвое старше представленного на экране, в два раза сильнее истерзанным временем и жизненными передрягами. Ниже снимка значились две календарные даты - с разницей примерно на пять веков.
        - Я принесу пива, - заявила Эртон, не дав Малинину возразить.
        Она сняла пальто и шапку и бросила их на стул напротив Васко.
        Малинин проводил взглядом уходящую в сумрак бара спутницу. Похоже, она была тут завсегдатаем. По дороге к нише он заметил несколько лиц, вроде бы знакомых по тренировочному лагерю Сил безопасности. Многие курили морскую траву - особую водоросль с легким наркотическим действием. Опять же, это зелье Васко впервые попробовал в лагере. Морская трава под запретом, но найти ее на черном рынке проще, чем сигареты с обычным табаком, которые, по слухам, поступали из каких-то кладовых, таящихся в чреве «Ностальгии по бесконечности».
        К тому времени как Эртон возвратилась, Васко уже снял плащ. Она поставила перед ним стакан с пивом. Малинин осторожно пригубил. Жидкость в прозрачном стеклянном стакане имела неприятный оттенок мочи. Она тоже делалась из водорослей и была здесь единственным сортом пива, причем в самом приблизительном смысле этого слова.
        - Я поговорила с Драйго, хозяином бара, - сообщила Эртон. - Он сказал, что на берег пришли охранники и пробили борта у всех лодок. Покидать берег запрещено, и, как только вернутся ранее отошедшие лодки, они будут реквизированы, а все находящиеся на борту - задержаны.
        Васко глотнул пива:
        - Рад слышать, что не пущена в ход тяжелая артиллерия.
        - Службу не в чем винить. Говорят, несколько человек уже утонули, пытаясь добраться до корабля. Еще двое сорвались с его борта.
        - Наверное, ты права, но, по-моему, люди имеют право делать что хотят, даже сводить счеты с жизнью.
        - Это может вызвать панику. Рано или поздно кто-нибудь рискнет отправиться к кораблю вплавь, и мы должны быть готовы предотвратить заплыв многотысячной толпы, которая ринется за ним следом. Сколько, по-твоему, доберется до корабля?
        - Пусть плывут, - сказал Васко. - Ну, даже если утонут? Или их заразят жонглеры? Неужели ты думаешь, это чем-то хуже того, что ждет нас?
        - Мы поддерживали общественный порядок на Арарате больше двадцати лет, - ответила Эртон. - Нельзя в одночасье все пустить на самотек. Те, кто на лодках поплыл к кораблю, похитили ценное имущество колонии. Это несправедливо по отношению к жителям поселка, которые не хотят бежать.
        - Но вы не даете альтернативы. Им сказали о гибели Клавэйна, но никто не объяснил, что означают огни в небе. Неудивительно, что люди до смерти перепуганы.
        - Вряд ли станет лучше, если мы расскажем им о войне.
        Васко тыльной стороной руки стер с губ кольцо пены.
        - Я не знаю, но мне противно: кругом болтают, что кому в голову взбредет, только потому, что администрация решила во имя общего блага утаить правду. То же самое было, когда исчез Клавэйн. Скорпион и прочее начальство внушили себе, что нам не пережить отшельничество старика, и пустили слух, что он отправился в кругосветное путешествие. Теперь они пришли к выводу, что люди не в состоянии переварить обстоятельства смерти Клавэйна.
        - По-твоему, Скорпион не сможет управлять колонией?
        - Я уважаю Скорпиона, - ответил Васко, - но где он теперь, когда так нужен нам?
        - Не ты один задаешься этим вопросом, - сказала Эртон.
        Васко краем глаза заметил, что на экране изменилось изображение. Лицо Клавэйна исчезло, и на мгновение его место занял логотип администрации. Эртон повернулась, чтобы лучше видеть, и отпила пива.
        - Что-то происходит, - сказала она.
        Логотип мигнул и исчез. Теперь они смотрели на Скорпиона, вокруг которого изгибались розовые стены Высокой Раковины. Свинья был в своем обычном неофициальном костюме из черной кожи, голова тяжелым выростом венчала бочкообразное туловище.
        - Ты знала, что он будет выступать? - спросил Васко.
        - Драйго мне сказал: был анонс, что примерно в это время администрация обратится к колонии с заявлением. Но кто именно будет говорить и о чем, я не знала.
        Свинья начал свое выступление. Васко хотел встать и найти регулятор громкости, но тут включилась дополнительная звуковая система, и ясный голос Скорпиона проник в каждую нишу.
        - Прошу внимания, - сказал свинья. - Все вы меня знаете. Сейчас я говорю как глава колонии. К сожалению, снова должен повторить, что Невил Клавэйн сегодня погиб при выполнении сверхважного задания, ради сохранения безопасности Арарата. Я, как участник этой операции, свидетельствую, что только благодаря храбрости и самопожертвованию Клавэйна ситуация не стала хуже, чем она уже есть. Операция закончилась успешно, несмотря на гибель Клавэйна. В должное время я подробно проинформирую вас о результатах. Но сейчас речь пойдет о волнении, охватившем этот сектор Первого Лагеря, и о действиях СБ, направленных на восстановление общественного порядка. Прошу слушать внимательно, от этого зависит ваша жизнь. Добраться до «Ностальгии по бесконечности» на лодках без разрешения властей теперь невозможно. Мы не должны рисковать и без того скудными ресурсами колонии. С этого момента все несанкционированные попытки проникнуть на корабль будут пресекаться самым суровым образом. Я имею в виду расстрел на месте.
        Васко взглянул на Эртон, но не понял, что выражало ее лицо - отвращение или немое одобрение.
        Скорпион вздохнул и продолжил выступление. Что-то случилось с трансляцией, и временами на экране появлялся прежний снимок Клавэйна, призраком накладываясь на лицо свиньи.
        - Однако есть альтернатива. Администрация предлагает всем жителям заниматься своими будничными делами и не пытаться покинуть остров. Но нам известно, что часть населения хочет перебраться на борт «Ностальгии по бесконечности». Администрация обеспечит безопасную транспортировку. Начиная с завтрашнего полудня и столько времени, столько понадобится, специальный шаттл будет перевозить по сто человек за рейс. Получить место на борту шаттла, а также зарегистрировать свой переезд можно будет в Высокой Раковине и других зданиях администрации или у любого офицера СБ, находящегося при исполнении своих обязанностей. Не следует ударяться в панику и ломиться на первый рейс. Повторяю, шаттл будет летать до тех пор, пока поток желающих не иссякнет.
        - У них не было другого выхода, - тихо сказал Васко. - Скорп принял разумное решение.
        Свинья между тем продолжал:
        - Решившим перебраться на борт «Ностальгии» необходимо учитывать, что условия там, мягко говоря, стесненные. В последние двадцать пять лет на борту редко находилось свыше пятидесяти человек одновременно. Б?льшая часть корабля и сейчас необитаема - она даже не изучена. Чтобы справиться с прибытием сотен, а то и тысяч беженцев, Силам безопасности придется применять строгие правила чрезвычайного положения. Если меры преодоления кризиса в Первом Лагере вам кажутся драконовскими, то жизнь на корабле, обещаю, предстанет сущим адом. Единственным вашим правом останется право на существование, и даже его трактовка будет зависеть от нас.
        - О чем он? - спросил Васко, пока Скорпион давал дополнительные разъяснения насчет транспортировки.
        - О том, что людей придется заморозить, - ответила Эртон. - Уложить в криокапсулы, благодаря которым беженцы добрались до Арарата.
        - Тогда он должен прямо так и сказать.
        - Видимо, не хочет.
        - Криокапсулы опасны, - вспомнил Васко. - Я знаю, что случилось, когда они массово применялись в последний раз. Очень много народу попросту не проснулось.
        - Но это не имеет значения, верно? - спросила Эртон. - Со Скорпионом у нас больше шансов, чем без него. И жестокий порядок только на пользу.
        - Все равно не понимаю. Для чего это предложение, если администрация против исхода?
        Эртон пожала плечами:
        - Может, просто дело в том, что администрация растерялась? Если объявят общую эвакуацию, немедленно начнется паника. Не лучше ли оставить все как есть? Вообрази себя на месте руководства - ты бы тоже не знал, как поступить.
        - Не знал бы, - согласился Васко. - Какое бы решение администрация ни приняла, есть риск здорово дать маху.
        Эртон многозначительно кивнула. Она уже почти допила пиво.
        - Своим предложением Скорпион дает возможность выбора. Кто-то надумает перебраться на корабль, кто-то останется дома. Оптимальное решение - если руководство действительно желает спасти хоть часть населения.
        - Но это так цинично.
        - Твоя правда.
        - В таком случае тебе не о чем волноваться. Скорпион тот самый волевой руководитель, который нам всем нужен.
        - Да, - согласилась Эртон. - Он достаточно жесток. Само собой, мы можем неправильно понимать мотивы его решения. Ну а если мы понимаем его совершенно правильно? Тебя это не шокирует?
        - Вроде нет… И ты, пожалуй, права. Нам нужна сильная личность, готовая совершать немыслимые поступки.
        Васко поставил ополовиненный стакан. Жажда пропала так же, как прежде аппетит.
        - Один вопрос, - сказал он. - С чего это ты со мной такая ласковая?
        Эртон посмотрела на Васко, как энтомолог смотрит на приколотую к картону неизученную букашку:
        - А с того, Васко, что ты можешь оказаться полезным союзником. В долгосрочной перспективе.
        Хела, год 2727-й
        - До нас дошли новости, Куэйхи, - сказал резной скафандр.
        Голос, как всегда внезапный, испугал настоятеля. Он был в зале один. Грилье только что закончил осмотр его глаз, удалив абсцесс под одним из вечно раздвинутых век. Металлические крепления рамок казались сегодня особенно жесткими, словно генерал-полковник медицинской службы специально заточил эти крючочки, пока Куэйхи спал.
        Конечно, спал настоятель не по-настоящему. Настоящий сон - непозволительная роскошь, о которой он теперь едва помнил.
        - Я давно не получал новостей, - сказал он.
        - Мы слышали, что ты сказал внизу на собрании. Ты решил вести собор через Пропасть Искупления.
        - Ну, допустим, решил. Но вам-то какое до этого дело?
        - Это безумие, Куэйхи. А твое душевное здоровье нас очень заботит.
        Куэйхи видел скафандр боковым зрением, тот казался расплывчатым пятном за краем ясного, четкого лика Халдоры. Газовый гигант был наполовину погружен в тень, кремовые, охряные и синеватые полосы пересекали четкую границу дня и ночи, внедряясь во тьму.
        - Вам нет до меня дела! - воскликнул он. - Вас беспокоит только собственная шкура - хотите выжить. Боитесь, что если я погублю «Пресвятую Морвенну», вместе с ней погибнете и вы.
        - Если погубишь, Куэйхи? Такая постановка вопроса нам совершенно не нравится. Вроде бы прежде ты был настроен на успех.
        - Может, я и сейчас настроен, - буркнул он.
        «Даже несмотря на то, что такое еще никому не удавалось?»
        - «Пресвятая Морвенна» не просто старый собор.
        «Ну разумеется. Твой собор самый большой и тяжелый на Пути. Разве это не должно вызывать тревогу?»
        - Тем грандиозней будет мой триумф.
        - Или катастрофа, если собор сорвется с моста или провалится вместе с ним. Откуда вдруг такая необходимость, ведь твой собор огибал Хелу сотни раз?
        - Я почувствовал, что время настало, - ответил Куэйхи. - Вам этого не понять. Божий промысел для вас тайна за семью печатями.
        - Ты и впрямь безнадежен. - Внезапно в голосе дешевого синтезатора зазвучала настойчивость, которой не было раньше. - Куэйхи, послушай. Ты вправе распоряжаться «Пресвятой Морвенной» по собственному разумению, мы не можем остановить тебя. Но прежде выпусти нас из этой клетки.
        - Боитесь! - растянул он в улыбку жесткие лицевые мышцы. - Что, нагнал я на вас страху?
        - Куэйхи, ты выбрал неправильный путь. Ну почему не хочешь учесть доказательства? Исчезновения происходят все чаще. Разве непонятно, что это означает?
        - Божий промысел близится к кульминации.
        - А может, механизм маскировки пошел вразнос? Выбирай, что больше нравится. Мы свой выбор сделали.
        - Мне известны ваши еретические бредни, - ответил настоятель. - Не нужно повторять их.
        - Ты считаешь нас демонами, Куэйхи?
        - Вы называете себя тенями. Разве тем самым не выдаете свою подлинную бесовскую сущность?
        - Мы называем себя тенями, поскольку мы и есть тени, - точно так же, как ты тень для нас. Это констатация факта, Куэйхи, а не теософские рассуждения.
        - Я больше не хочу этого слышать.
        И правда, он уже достаточно наслушался лжи, искусно сплетенной в паутину, чтобы подорвать его веру. Раз за разом Куэйхи пытался изгнать крамольные постулаты из своей головы, но всегда безуспешно. Пока резной скафандр находится рядом и пока в нем находится это нечто, настоятель не может отгородиться от бесовского внушения. В минуты слабости, столь же непростительные, как и та, что позволила теням появиться здесь двадцать лет назад, он соглашался исполнять некоторые еретические просьбы. Например, провел поиск в архивах «Пресвятой Морвенны», следуя указаниям теней.
        Они изложили свою теорию. Ему это ровным счетом ничего не сказало, но, когда он зарылся в самые глубокие архивные пласты, в записи, столетиями хранившиеся в ветхих, изъеденных коррозией банках данных на торговых кораблях ультранавтов, там кое-что нашлось: намеки на утраченные знания, дразнящие догадки, - и на этой основе его разум мог приступить к составлению общей картины.
        Постичь так называемую теорию бран.
        В древней космологии существовала модель Вселенной, сохранявшая популярность на протяжении семидесяти лет. Насколько удалось понять Куэйхи, эта теория была даже не опровергнута, а просто отброшена и забыта, задвинута в дальний угол, когда появились новые яркие игрушки. В те времена не было способов выявления достоверности различных соперничающих теорий; если та или иная принималась, то исключительно благодаря возможности втиснуть ее в жесткие эстетические рамки и применить к ней пыточные орудия примитивной математики того времени.
        Теория бран утверждала, что воспринимаемая нами Вселенная есть лишь крошечная часть чего-то огромного, тончайшая прослойка шпона в фанерном листе бесчисленных соседствующих реальностей. По мнению Куэйхи, в этом крылось нечто заманчивое в теологическом плане, напоминающее концепцию рая наверху и ада внизу, между которыми втиснут субстрат воспринимаемой человеком действительности.
        Однако теория бран не имела ничего общего ни с раем, ни с адом. Она вела происхождение от пресловутой теории струн, а конкретно от ее парадокса, именуемого проблемой иерархии.
        Снова ересь. Но Куэйхи уже не мог остановиться, он стал копать дальше.
        Теория струн утверждала, что фундаментальными кирпичиками материи являются в минимальном постижимом масштабе простые одномерные петли масс-энергии. Подобно гитарной струне, эти петли могли вибрировать - «звенеть» - в различных модах, каждая из которых соответствует определенной частице в классической шкале. Кварки, электроны, нейтрино, даже фотоны представляют собой лишь различные моды вибрации этих фундаментальных струн. Получалось, что даже гравитация может быть образом поведения струны.
        Но гравитация сама по себе представляла проблему. В классической шкале, то есть во Вселенной людей и зданий, кораблей и планет, гравитация гораздо слабее, чем принято считать. Да, она удерживает планеты на околозвездных орбитах. Да, она заставляет звезды обращаться вокруг центра масс Галактики. Но в сравнении с другими силами природы гравитация едва ощутима. Когда «Пресвятая Морвенна» опускала электромагнитный манипулятор, чтобы забрать кусок металла у буксира-доставщика, магнит преодолевал силу притяжения Хелы - всю мощь планеты. Если бы гравитация была сопоставима с другими силами, она раскатала бы «Пресвятую Морвенну» в блин атомарной толщины, в металлическую пленку на идеально ровной - благодаря той же гравитации - сферической поверхности планеты. Лишь невероятная по меркам классической шкалы слабость гравитации давала жизни возможность существовать на планетах.
        Однако теория струн утверждала, что на самом деле гравитация чрезвычайно сильна, нужно только взглянуть на нее внимательнее. В масштабах шкалы Планка, содержащей наименьшие из возможных величин, теория струн означала, что гравитация нисколько не уступает другим космическим силам. Эта шкала и многие другие аспекты реальности показывала совсем иначе. У нее имелись семь дополнительных измерений, свернувшиеся клубком, точно мертвые мокрицы, - гиперпространства, доступные лишь на микроуровне квантовых взаимодействий.
        Такая точка зрения, однако, порождала эстетическую проблему. Другие силы, в совокупности именуемые электрослабым взаимодействием, заявляли о себе как об энергии с особыми свойствами. По утверждению же теории струн, гравитация заметна лишь при условии, что она в миллионы раз превосходит силы электрослабого взаимодействия. Подобные энергии находились далеко за пределами экспериментальных процедур. В этом и состояла проблема иерархии, доставившая физикам немало головной боли. И теория бран - результат одной из попыток избавиться от вопиющей несогласованности.
        Теория бран - как понимал ее Куэйхи - утверждала, что гравитация в действительности не уступает электрослабому взаимодействию даже по классической шкале. Вот только всякий раз она утекает прочь, прежде чем получает шанс показать свои крепкие зубы. То, что остается, - гравитация, которую мы ощущаем в повседневной жизни, - всего лишь жалкие остатки чего-то гораздо более мощного. Львиная доля гравитации рассеивается в стороны, уходит в соседние слои и измерения. Частицы, составляющие б?льшую часть Вселенной, были «приклеены» к базовому объекту, конкретной бране, одному из слоев «фанеры», которая в теории струн называется балк-пространством. Именно поэтому обычная материя Вселенной видна только в одной бране, где ей случилось существовать: материя не вольна перетекать из слоя в слой в объеме балка. Но гравитоны - переносчики гравитации - не имеют таких ограничений. Гравитоны способны путешествовать между слоями, беспрепятственно пронизывая балк.
        Лучшая из пришедших на ум Куэйхи аналогий - бумажная книга. Каждое слово текста - вечная и неотъемлемая собственность страницы - знать ничего не знает о содержимом соседних страниц, лежащих всего в доле миллиметра. Зато книжные черви прогрызают блок страниц перпендикулярно.
        А что же тени? Вот тут Куэйхи был вынужден сам искать недостающие элементы мозаики. Намеки теней - самая суть ереси - сводились к тому, что они посланцы из соседнего слоя Вселенной или какая-то иная форма коммуникации. Этот слой никак не сообщается с нашим миром, вот контактеры и вынуждены пробираться через балк. Существовала, впрочем, и другая возможность: это не разные браны, а одна, изогнутая на манер шпильки для волос. Если дело обстояло именно таким образом - а тени ничего не говорили ни в пользу одной версии, ни в пользу другой, - то они посланцы не другого мира, а всего лишь области нашей Вселенной, невообразимо удаленной в пространстве и времени. Свет в их области пространства, да вообще любая энергия, кроме гравитационной, способна двигаться только в плоскости браны и не может проникать в межслоевые промежутки, сколь бы ни были те узки. А вот гравитация с легкостью путешествует через толщу балка в любом направлении, перенося информацию из слоя в слой. Звезды, галактики и скопления галактик в локальной вселенной отбрасывают гравитационные тени на соседние слои, воздействуя там на движение
звезд и галактик.
        Тени были умны, они нашли способ связи в объеме балка. И средой передачи им служила гравитация.
        Способов были тысячи. Например, тени могли повлиять на орбиты пары вырожденных звезд таким образом, чтобы при их движении возникала гравитационная рябь. Также они научились создавать миниатюрные черные дыры. Средства для них не имели значения, главное - результат: чтобы в другой точке балка кто-то принимал их сигналы.
        Например, вертуны.
        Куэйхи рассмеялся своим мыслям. Что ни говори, а мерзкая ересь теней не лишена смысла. Но чего еще он мог ожидать? Где есть Божий промысел, там должны быть и козни дьявола, хитро вплетенные в планы Создателя, дабы лишить бытие человеческое самомалейшего чуда.
        - Куэйхи, - подал голос скафандр, - ты нас слышишь?
        - Слышу, - ответил он. - Но не хочу с вами разговаривать. Я не верю ни единому вашему слову.
        - Если ты не веришь, поверит кто-нибудь другой.
        Куэйхи поднял руку, указывая на скафандр. Кисть маячила на периферии его зрения, словно жила самостоятельной жизнью, отделенная от тела.
        - Я никому не позволю отравиться вашей ложью!
        - Еще как позволишь, если узнаешь, что у них есть то, в чем ты крайне нуждаешься.
        Его рука задрожала. Внезапно настоятелю стало очень холодно. Рядом с ним находилось зло. И это зло слишком много знало о его планах.
        Куэйхи нажал кнопку переговорного устройства рядом со своим ложем.
        - Грилье! - воскликнул он. - Грилье, немедленно сюда! Мне нужна новая кровь!
        Глава двадцать шестая
        Хела, год 2727-й
        На следующий день Рашмика впервые увидела мост.
        При этом не гремели фанфары. Она стояла на обзорной палубе внутри одной из двух головных машин. После инцидента с наблюдателем в зеркальном шлеме девушка обещала себе больше не подниматься на крышу.
        Ее предупредили, что караван вплотную приблизился к ущелью, но на протяжении еще нескольких километров пейзаж останется неизменным. Караван - значительно удлинившийся, поскольку по дороге к нему присоединились новые секции, - тащил свое гигантское змеиное туловище по каньонам с ледяными склонами, крутыми и высокими, в два раза выше самой большой машины. Время от времени он царапал бортами испещренные синими жилами стены ущелий, обрушивая тонны льда. Всегда считалось, что для пеших паломников хождение к экватору крайне опасно, но теперь, когда бедняги были вынуждены продвигаться теми же узкими проходами, что и караван, риск увеличился многократно. Караван не мог объезжать паломников, и тем не оставалось ничего другого, как пропускать машины над собой, молясь о том, чтобы не превратиться в кровавое пятно под колесом, гусеницей или механической ногой.
        Если машины щадили пилигрима, того мог прикончить ледопад.
        Со смесью ужаса и сочувствия Рашмика смотрела, как пешеходы группа за группой исчезают под огромным туловом каравана. Узнать, удалось ли этим несчастным подняться, не было никакой возможности, и она сомневалась, что караван остановится, даже если случится несчастье.
        Потом каньон плавно повернул направо, и пейзаж вдруг исчез - у Рашмики прямо-таки душа ушла в пятки. Она и не замечала, насколько привыкла к ползущим навстречу от горизонта все новым и новым белым утесам. Теперь же земля рухнула вниз, а вслед рывком опустилось черное небо - словно полуспущенный занавес над сценой развернулся во всю ширь. Голодное небо жадно вгрызлось в землю.
        Выбравшись из каньона, дорога бежала теперь по карнизу вдоль Рифта Гиннунгагапа. Слева от нее отвесные стены поднялись еще выше; справа Рашмика не видела вообще ничего. Дорога была достаточно широка, чтобы могли разъехаться два каравана, причем правый бок правого каравана отделяло от обрыва не более двух или трех метров. Девушка оглянулась на вереницу разномастных машин - весь караван вдруг предстал как на ладони - и увидела колеса, катки, траки, ступни, поршневые ноги и панцирные пластины; все это уверенно продвигалось вперед, роняя тонны льда при каждом соприкосновении с обрывом. По всей длине каравана мастера вождения сосредоточенно правили, избегая риска размозжить машину о стену слева и сорваться в пропасть справа.
        Караван не мог тормозить, ведь для того и выбран был этот короткий путь, чтобы наверстать драгоценное потерянное время. Рашмика попыталась вообразить, что произойдет, если одно из его звеньев допустит роковую ошибку. Она знала, как соединены между собой машины, но понятия не имела о том, насколько прочны переходники. Может ли одна злополучная машина утащить за собой весь караван в Пропасть, или она успеет отцепиться? Существует ли некий жуткий протокол, определяющий, как поступать в таких случаях?
        Что ж, Рашмика едет на головной машине. Если и можно найти безопасное место, так только здесь, где у водителя наилучший обзор дороги.
        Через несколько минут, в течение которых никакой аварии не случилось, девушка слегка успокоилась и впервые как следует присмотрелась к мосту, который все это время виднелся впереди.
        Караван катил на юг, в сторону экватора, вдоль восточного края Рифта Гиннунгагапа. Мост находился южнее. Возможно, то была лишь игра воображения, но Рашмике казалось, что вдали, где теряется Пропасть, заметна кривизна поверхности планеты. Кромка обрыва в сплошных зубцах, но, если мысленно сгладить их, покажется, что она изгибается пологой дугой, наподобие траектории спутника. Трудно было определить на глаз, сколь далеко отсюда мост и какова ширина Рифта в том месте. Но Рашмика помнила, что длина моста сорок километров. Обычные законы перспективы тут не работали. Ни тебе ориентиров, позволяющих судить о расстояниях, ни искажения контуров или красок по вине атмосферы. Хотя мост казался невероятно далеким, он мог находиться как в пяти, так и в сорока километрах от каравана.
        Рашмика решила, что до него пятьдесят - шестьдесят километров птичьего полета - более двух сотых окружности Хелы. Но дорога тут вовсю петляла и не раз выписывала круги. Девушка не удивилась бы, если бы этот отрезок пути составил добрую сотню километров. Зато она видит мост - сбылась давняя мечта. Рашмика часто слышала, что никакие изображения не передают подлинного величия этой постройки. И теперь она убедилась в этом. Чтобы понять, что такое мост, нужно увидеть его собственными глазами.
        Больше всего поражало и пугало людей то, что мост выглядел совсем обыкновенно. Невзирая на его огромные размеры, на необычность использованных для его постройки материалов, казалось, что его перенесли сюда со страниц человеческой истории, соорудив где-то на Земле в век железа и пара. Мост создавал в воображении лошадей и фонари, дуэли и тайные свидания, зимние дворцы и музыкальные фонтаны - если забыть о том, какой он огромный и будто бы выдутый из стекла или вырезанный из сахара.
        Арка моста протянулась через Пропасть от края до края, описав плавную дугу. Остальные детали были идеально прямыми. И никаких построек; отсутствовали даже ограждения по бокам, а от узости дорожного полотна аж дух захватывало - прямая, как клинок рапиры, блестящая полоса. В некоторых местах вроде зияли бреши, но эта иллюзия исчезла, когда Рашмика наклонила голову. Столь малого смещения хватило, чтобы на дистанции пятьдесят километров деликатнейшая конструкция визуально воспринималась совсем по-другому. Пролет на большей части своей протяженности не поддерживался ничем, однако с обеих сторон в пяти-шести километрах от стен Пропасти виднелась филигрань опор, соединяющих их с мостом. Опоры состояли из сюрреалистически вычурных завитков, петель, спиралей и виньеток; все это кружево ловило свет и отбрасывало к Рашмике не только белизну и серебро, но всю радугу призматического спектра. Малейший наклон головы заставлял краски складываться в новую великолепную калейдоскопическую картину.
        Мост выглядел столь хрупким, что казалось, неосторожным вздохом можно разнести его в пыль.
        А они собирались пересечь по этой ленточке Пропасть.
        Арарат, год 2675-й
        Умывшись и позавтракав, Васко отправился в ближайшее отделение Сил безопасности - надо было отчитаться и получить новое задание. Проспал он не больше четырех часов, но тревожная бодрость, которая помогла провести на ногах минувшую ночь, никуда не делась, разве что чуть ослабла.
        Первый Лагерь был обманчиво тих; на улицах горы мусора, некоторые жилища разрушены, кое-где видны следы пожаров. Но огромные толпы исчезли. Может быть, люди прислушались к заявлению Скорпиона и разошлись по домам, вдруг уразумев, какие лишения ожидают их на борту «Ностальгии по бесконечности»?
        Васко понял свою ошибку, едва свернул за угол перед отделением СБ. На здание напирала гигантская серая толпа, многие сотни людей были притиснуты друг к другу, их пожитки свалены у ног. Стоя у турникетов, за порядком следил десяток охранников с легким ручным оружием, которое, впрочем, не было направлено на толпу. Несколько офицеров Сил безопасности, а с ними невооруженные чиновники администрации сидели за столами, расставленными прямо на улице перед двухэтажной постройкой из раковин. Бюрократическая процедура была в самом разгаре: личные документы заполнялись, читались, скреплялись печатью. Видно было, что большинство колонистов решили не дожидаться официальных распоряжений: они пришли, готовые к немедленному отлету, и, судя по выражению лиц, лишь единицы могли передумать.
        Васко пробрался сквозь толпу, изо всех сил стараясь не толкаться. Эртон нигде не было видно, впрочем она была приписана к другому отделению. Остановившись перед столом, Васко дождался, когда офицер закончит регистрацию очередного беженца.
        - Рейсы начнутся в полдень, никаких изменений? - вполголоса спросил Малинин.
        - Раньше, - последовал такой же тихий ответ. - Решено поторопиться, иначе могут быть серьезные проблемы.
        - А как мы все поместимся там? - спросил Васко. - Столько народу распихать по криокапсулам, это ж не один месяц нужен.
        - Скажи это свинье, - отрезал офицер и принялся штамповать бумаги, едва заглядывая в них.
        Внезапно Васко ощутил затылком теплое дуновение и оглянулся. Ослепительное сияние скользнувшего над площадью шаттла, непонятно, большого или малого, заставило прищуриться. Малинин решил, что шаттл сейчас сбросит скорость и пойдет на посадку, но машина заложила вираж и полетела к берегу, в сторону возвышающегося корабля. Шаттл скользнул под облаками, словно осколок солнца.
        - Видишь, перевозка уже началась, - сказал офицер. - Словно это кого-то успокоит…
        - Наверное, Скорпион знает, что делает, - сказал Васко и отвернулся, прежде чем собеседник успел ответить.
        Малинин протолкался мимо столов регистрации через толпу и вошел в постройку из раковин. Внутри было то же, что снаружи: люди стояли с пожитками и документами в руках, везде плакали дети. Васко ощущал, как с каждой минутой паника нарастает.
        Он пробрался в ту часть здания, что предназначалась только для персонала СБ. В комнатке с круглыми стенами, где Васко обычно получал наряд на дежурство, он обнаружил за низким столиком с чашками водорослевого чая троих. Он знал их всех.
        - Малинин, - сказала Гундерсон, молодая женщина с короткими рыжими волосами, - чему обязаны таким счастьем?
        Васко не обратил внимания на ее тон.
        - Я пришел на службу, - ответил он.
        - Мне казалось, ты теперь не якшаешься с такими, как мы, - фыркнула она.
        Васко перегнулся через столик и сорвал со стены лист с разнарядкой.
        - С кем хочу, с тем и якшаюсь, - буркнул он.
        Второй в троице, свинья по имени Фленсер, сказал:
        - Я слыхал, шишки из администрации решили забрать тебя к себе.
        Просмотрев список, Васко не нашел своей фамилии.
        - Ты имеешь в виду Скорпиона?
        - Могу поспорить, ты больше нашего знаешь о происходящем, - снова заговорила Гундерсон.
        - Если и так, я вряд ли стану это обсуждать. - Васко пришпилил лист к стене. - Сказать по правде, мне известно мало.
        - Так мы и поверили, - сказал третий - мужчина по имени Кори. - Малинин, собрался лезть наверх, так хоть врать научись.
        - Спасибо, - улыбнулся Васко, - но у меня другие планы. Я хочу принести пользу колонии.
        - Хочешь знать, куда тебе надо пойти? - спросила Гундерсон.
        - Не откажусь от подсказки.
        - Велено тебе кое-что передать, - продолжала она. - В восемь ты должен быть в Высокой Раковине.
        - Благодарю за помощь. - Васко повернулся к выходу.
        - Дебил ты, Малинин, - раздалось за спиной. - Возомнил, будто ты чем-то лучше нас?
        - Нет, - ответил он, удивленный своим спокойствием. Потом повернулся, чтобы взглянуть девушке в лицо. - Я считаю свои способности довольно средними. Просто у меня есть чувство ответственности, и оно говорит, что каждый из нас должен служить Арарату в меру своих сил. И если ты со мной не согласишься, я буду просто изумлен.
        - Думаешь, теперь, когда Клавэйна больше нет, у тебя появился шанс пролезть в начальство?
        На лице у Васко отразилось искреннее недоумение.
        - Ни разу такое в голову не приходило.
        - Отлично - потому что иначе ты бы совершил серьезную ошибку. У тебя, Малинин, для такого дела кишка тонка. У всех у нас для этого кишка тонка, но у тебя - в особенности.
        - У меня в особенности? Почему ты так решила?
        - Потому что ты никогда не решишься пойти против свиньи, - сказала она таким тоном, словно это было очевидно и ей, и ее товарищам.
        В Высокой Раковине Антуанетта Бакс уже сидела за столом, раскрыв перед собой компад. Круз, Пеллерин и еще несколько человек из начальства тоже сидели. Наконец в комнату вошел Кровь, вразвалку, словно борец.
        - Надеюсь, причина веская, - сказал он. - Будто у меня нет другого дерьма, которое срочно нужно разгрести.
        - Где Скорпион? - спросила Антуанетта.
        - В изоляторе, навещает мамашу с дочкой. Придет, как только освободится, - ответил Кровь.
        - А Малинин?
        - Я просил передать ему, чтобы явился сюда. Думаю, скоро будет.
        Кровь плюхнулся на стул. По привычке он достал нож и принялся задумчиво скоблить подбородок. Лезвие поскрипывало, как сверчок.
        - Итак, у нас проблема, - сказала Антуанетта. - За последние шесть часов поток нейтрино из реактора утроился. Если увеличится еще процентов на десять-пятнадцать, то кораблю не останется ничего другого, как взлететь.
        - Выброса пока нет? - спросила Круз.
        - Нет, - ответила Антуанетта, - и я очень беспокоюсь о том, что будет, когда двигатели начнут развивать тягу. В момент посадки корабля на берегу никого не было. Нам следует серьезно подумать об эвакуации людей. Я бы рекомендовала всем перебраться на удаленные острова, хотя понятно, что при нынешней загрузке шаттлов и лодок это невозможно.
        - Помечтай, помечтай, - буркнул Кровь.
        - Все равно придется что-то предпринять. Когда капитан решит взлететь, на берег обрушится цунами, поднимутся облака перегретого пара, рев будет такой, что на сотни километров все вокруг оглохнут. Не говоря уже о радиации… - Для пущей доходчивости Антуанетта сделала паузу. - Вряд ли в такой среде вам захочется появиться иначе как в скафандре.
        Кровь закрыл лицо руками, сложив короткие тупые свиные пальцы. Антуанетта видела, как то же самое делал Скорпион в разгар кризиса. Теперь, когда Клавэйна не стало, а Скорпион занят другими делами, Кровь получил власть, о которой так тосковал. Но Антуанетта сомневалась, что удовольствие продлится больше пяти минут.
        - Я не могу эвакуировать весь город, - сказал свинья.
        - У нас нет выбора, - настойчиво повторила она.
        Кровь опустил руки и ткнул пальцем в окно:
        - Этот гребаный корабль наш! Мы не должны думать и гадать о его намерениях. Мы должны отдавать ему приказы, какие сочтем нужными.
        - Сожалею, но дела обстоят иначе, - ответила Антуанетта.
        - Начнется паника, - подала голос Круз. - Какой не бывало прежде. Нам придется демонтировать все станции переработки и заново собрать их в другом месте. Это задержит массовую перевозку людей на «Ностальгию» по меньшей мере на сутки. А те, кого мы эвакуируем из Первого Лагеря, где будут ночью спать? На островах нет никаких жилищ - только скалы. К утру сотни умрут от переохлаждения.
        - У меня нет ответов на все вопросы, - проговорила Антуанетта. - Я просто хотела обозначить круг проблем.
        - Но мы должны что-то сделать, - сказала Круз. - Черт, у нас должны быть решения на случай непредвиденных обстоятельств.
        - Должны быть - не то же самое, что есть, - сказала Антуанетта.
        Так часто говорил ей отец. Это всегда раздражало, и теперь, услышав, как те же самые слова сорвались с ее губ, она вдруг испугалась.
        - Пеллерин, - спросил Кровь, - чем может помочь отряд пловцов? Похоже, Арарат на нашей стороне, иначе он не обеспечил бы лодкам проход до корабля. Тебе есть что сказать?
        Пеллерин отрицательно покачала головой:
        - Пока ничего предложить не могу. Если мы увидим, что активность жонглеров снизилась до нормального уровня, я дам разрешение на разведывательный заплыв, но пока это невозможно. Кровь, я никого не посылаю на смерть, особенно если знаю, что толку от этого не будет.
        - Ясно, - отозвался свинья.
        - Погодите, - заговорила Круз. - Давайте взглянем на ситуацию под другим углом. Если старт корабля способен наделать столько бед, значит нужно просто быстрее переправить всех на борт.
        - Мы и так работаем на пределе возможного, - ответил Кровь.
        - Тогда сократите бюрократическую часть, - предложила Антуанетта. - Перевезите всех людей на борт, а о формальностях подумаем позже. Не нужно гробить столько времени на заполнение ненужных бумаг. Проклятье, я бы все отдала сейчас за мой «Буревестник».
        - Пожалуй, ты можешь кое-что для нас сделать, - произнесла Круз.
        - Например? - спросила Антуанетта, глядя в единственный глаз Орки.
        - Отправляйся на «Ностальгию». Попробуй уговорить. Скажи ему, что мы можем не успеть.
        Не это хотелось услышать Антуанетте. После разговора с капитаном страх еще сильнее укоренился в ней; при мысли, что придется снова общаться с призраком, по коже пошел мороз.
        - А если он не захочет говорить со мной? - спросила она. - Даже если захочет, то может не прислушаться к моим соображениям.
        - Зато ты поможешь нам выиграть время, - сказала Круз. - По мне, это лучше, чем ничего.
        - Пожалуй, - неохотно согласилась Антуанетта.
        - Сейчас добраться до корабля легко, - бодро продолжала Круз. - Администрация даст пропуск, и через полчаса ты будешь на «Ностальгии».
        Словно тут есть чему радоваться.
        Глядя на свои пальцы, унизанные самодельными ажурными перстнями, Антуанетта вяло прикидывала, как бы уклониться от жуткого поручения, и тут в комнату вошел Малинин. Он раскраснелся, волосы блестели от дождя или пота. Ей вдруг подумалось, что Васко чересчур молод, чтобы находиться здесь, среди начальства; казалось несправедливым загружать его такими проблемами. У молодых есть привилегия надеяться, что все мировые сложности в итоге решаются просто.
        - Садись! - приказал Кровь. - Хочешь чего-нибудь - чая, кофе?
        - Я с трудом пробился в свое отделение СБ за разнарядкой, - сказал Васко. - Там огромная толпа, и народ все прибывает. Люди увидели мою форму и накинулись - требовали, чтобы я обеспечил им места на шаттлах.
        - И ты пообещал? - играя ножом, спросил свинья.
        - Разумеется, нет. Но я надеюсь, тут все понимают серьезность проблемы.
        - Некоторое представление имеется, спасибо, - проговорила Антуанетта.
        Она встала, одернула форменную рубашку.
        - Куда ты? - спросил Васко.
        - Поболтать с капитаном, - ответила Бакс.
        В другой части Высокой Раковины, несколькими этажами ниже, с большими затратами времени и энергии строителями были выжжены несколько соединенных между собой комнат, напоминающих раковины гребешка. В этих помещениях теперь размещались детская и взрослая больницы Первого Лагеря, где жители получали минимальное медицинское обслуживание.
        Два зеленых механических санитара, звякая тонкими членистыми манипуляторами, поспешно уступили Скорпиону дорогу, когда тот вошел в первую комнату. Центр комнаты занимала кровать, возле нее был подвешен инкубатор, с другой стороны стоял стул.
        Со стула поднялся доктор Валенсин, отложив в сторону включенный компад.
        - Как она? - спросил Скорпион.
        - Мать или дочь?
        - Не умничайте, доктор, я не в настроении.
        - С матерью все в порядке, если не брать во внимание естественные последствия стресса и усталости.
        Молочно-серый дневной свет сочился в комнату через узкое окно, незакрашенную полосу в материале раковины, и отражался в стеклах ромбовидных очков доктора Валенсина.
        - Думаю, время и отдых помогут ей. Никакое дополнительное лечение не требуется.
        - А что скажете об Ауре?
        - С девочкой, слава богу, все в порядке. Лучше, чем можно было ожидать.
        Скорпион присмотрелся к маленькому существу в инкубаторе, на удивление сморщенному и красному. Девочка вздрагивала, словно выброшенный на берег морской зверек.
        - Это мне ни о чем не говорит.
        - Тогда я объясню, - пообещал доктор Валенсин. Его черные как смоль волосы бликовали кобальтово-синим. - Ребенок перенес четыре потенциально травматичные процедуры. Первое: введение Ремонтуаром имплантатов ради возможности общения Ауры с родной матерью. Потом девочка была извлечена хирургическим путем из материнской утробы. Затем ее поместили в Скади, - возможно, перед этим она некоторое время провела в инкубаторе. И наконец, ее вынули из утробы Скади в малопригодных для такой операции полевых условиях.
        Насколько понял Скорпион, Валенсин уже знал всю историю экспедиции к айсбергу.
        - Поверьте мне на слово: выбирать нам не приходилось.
        Валенсин переплел пальцы:
        - Что ж, она отдыхает. Это хорошо. Похоже, пока никаких осложнений нет. Но со временем… кто знает? Если Хоури сказала правду, то Аура с рождения должна развиваться нестандартно. - Валенсин опустился на стул. При этом его ноги сложились, как длинные ходули на шарнирах; складки брюк были острыми, словно бритвы. - Кстати, у Хоури есть просьба. Думаю, вам лучше услышать ее первым.
        - Говорите.
        - Она хочет, чтобы девочку опять поместили в ее матку.
        Скорпион снова взглянул на инкубатор. Это была большая, более совершенная и сложная версия того агрегата, который они брали с собой на айсберг. Инкубаторы на Арарате считались ценнейшими техническими устройствами, их работоспособность поддерживали особенно тщательно.
        - Это возможно? - спросил свинья.
        - В обычных обстоятельствах я бы никогда не взялся за такую операцию.
        - Но обстоятельства необычны.
        - Поместить ребенка обратно в утробу матери - не каравай в печь вернуть, - объяснил Валенсин. - Тут потребуется микрохирургия, гормональная перенастройка… целый набор сложных процедур.
        Скорпион пропустил мимо ушей снисходительный тон врача:
        - Но это возможно?
        - Да, если мать хочет этого так сильно.
        - Опасно?
        Через секунду Валенсин кивнул, словно до сих пор думал только о технических проблемах, а не о риске для жизни.
        - Да. И для матери, и для ребенка.
        - Тогда это исключено, - сказал Скорпион.
        - Вы очень уверены в своих решениях.
        - Эта девочка стоила жизни моему другу, и я не могу ее потерять.
        - Надеюсь, вы сами сообщите это матери.
        - На этот счет не беспокойтесь, - сказал Скорпион.
        - Отлично.
        Скорпиону показалось, что доктор разочарован.
        - И еще одно: во сне она опять произнесла это слово.
        - Какое слово?
        - Хелла, - ответил доктор Валенсин. - Или что-то вроде.
        Хела, год 2727-й
        Ожидания Рашмики на поверку оказались слишком оптимистичными. Ей казалось, что караван достигнет восточной оконечности моста через два-три часа, но прошло уже четыре, а он, похоже, одолел всего полпути. К ее немалой досаде, довольно часто караван поворачивал в обратную сторону, повторяя очертания извилистой, как синусоида, стены ущелья. Несколько раз приходилось протискиваться через тоннели, и там машины двигались не быстрее пешехода, грохоча бортами о лед. Пару раз караван приходилось останавливать для устранения технических неполадок - каких именно, объяснить никто не удосужился. После этих остановок Рашмике казалось, что водители пытаются наверстать упущенное, отчего машины подскакивали и часто кренились то к стене ущелья, то к пропасти; это лихачество только усиливало ее страх. Она обрадовалась, узнав от квестора, что караван пойдет по мосту, однако теперь ей думалось, что значительно безопаснее было бы спуститься на дно ущелья по серпантину.
        Дорога вдоль обрыва была рукотворной. Проход пробивали или бурили в скалах на протяжении минувшего века, и за это время он не раз перестраивался и ремонтировался. Несомненно, в прошлом отдельные участки дороги не единожды обрушивались и сорвавшиеся машины по долгой параболе падали на дно Рифта. Но мост был намного старше. Конечно же, он не дожидался именно Рашмику, чтобы провалиться и оборвать ее жизнь.
        Если такое случится, для нее это будет невероятная честь. Без которой она прекрасно обойдется… Поскорей бы оказаться на той стороне.
        Глядя в окно, Рашмика заметила несколько вспышек, похожих на те, что видела с крыши. Эти были ярче - несомненно, караван находился ближе к их источнику, - и они оставили на сетчатке отпечаток, угасающую полусферу, не исчезавшую, как ни моргай.
        - Гадаешь, что это? - раздалось у нее за спиной.
        Рашмика обернулась, уже поняв по голосу, что это не квестор, а молодой человек, причем с акцентом уроженца ее краев.
        «Брат?» - вспыхнула счастливая мысль.
        Но это был не Харбин.
        Она вообще не узнала этого парня. Он был выше ее и, как ей показалось, немного старше. А кроме того, в выражении его лица - в глазах, решила девушка, присмотревшись, - было что-то делавшее его намного старше.
        Не такой уж урод, решила она. У него было худое, серьезное лицо с широкими скулами и до того резкой линией подбородка, что казалось, кость вот-вот прорвет кожу. Волосы подстрижены гораздо короче, чем ей нравилось, так что не скрывали очертаний черепа: идеальный объект для френолога. Уши маленькие, но оттопыренные слишком сильно; наверняка парень их стыдится. Шея тонкая, выпирающее адамово яблоко - Рашмика всегда тревожилась, встречая мужчину с таким кадыком: что это лезет у него из горла, не надо ли затолкать обратно, пока не случилось беды?
        - Откуда ты знаешь, о чем я гадаю? - спросила Рашмика.
        - Но гадаешь же?
        Она чуть поморщилась:
        - Ну а тебе все про них известно, да?
        - Это взрывчатка, - ответил он спокойно, словно привык к такой грубости. - Атомные заряды для расчистки. Божественный Пламень.
        Рашмика уже догадывалась, что вспышки имеют отношение к Пути.
        - Вот уж не думала, что такие вещи все еще применяются.
        - Вообще-то, довольно редко. Я не знаю подробностей, но несложно догадаться, что на Пути образовался очень большой завал. Конечно, его можно ликвидировать обычной взрывчаткой и техникой, но это дело долгое. А времени у чистильщиков как раз и не бывает, в особенности когда соборы так близко. Думаю, не обошлось без диверсии.
        - Просвети меня, пожалуйста.
        - Бывает, какой-нибудь собор сильно отстает. И тогда он устраивает подрыв на Пути, чтобы задержать идущие впереди соборы. Как правило, злой умысел доказать не удается…
        Рашмика рассмотрела одежду парня: брюки, рубашка с высоким воротником и свободными рукавами, легкие туфли на плоской подошве; все серое и неприметное. Никаких нашивок, говорящих о ранге, чине, богатстве или религиозной принадлежности.
        - Кто ты? - спросила Рашмика. - Говоришь со мной так, словно мы уже встречались, но я тебя совсем не знаю.
        - Мы встречались, - ответил молодой человек.
        Его лицо подтверждало: он говорит правду или, по крайней мере, сам верит в то, что не лжет. Но Рашмика, видя такую уверенность, решила стоять на своем, пусть и вопреки логике:
        - Похоже, ты ошибаешься.
        - Повторяю, мы встречались. И ты должна быть кое за что благодарна мне.
        - В самом деле?
        - Я спас тебе жизнь, когда ты с крыши заглядывала в лестничную шахту. Не дал тебе упасть.
        - Это был не ты, - возразила она. - Это был…
        - Наблюдатель? Да, верно. Но разве этим наблюдателем не могу быть я?
        - Не говори глупостей, - буркнула Рашмика.
        - Почему не веришь? Разве ты видела мое лицо?
        - Видела, но не разглядела.
        - Тогда у тебя нет оснований утверждать, что это не я. Да, этим наблюдателем мог быть любой человек из находившихся на крыше. Но ведь там больше никого не было.
        - Но ты не наблюдатель.
        - Да, я больше не наблюдатель.
        Рашмика не нуждалась в компании. Не только в компании этого парня, но и вообще мужской. Какой бы то ни было. Ей хотелось только следить за медленным приближением моста и самоуспокоения ради мысленно составлять карту лежащего впереди участка Пути. Ей не нужен был ни этот бестолковый разговор, ни мешающий сосредоточиться собеседник.
        - И как это понимать? - спросила она. - Ты наблюдатель или нет?
        - Был наблюдателем, но больше им не являюсь.
        Рашмике стало жаль его.
        - Из-за случившегося на крыше?
        - Нет. Конечно, это тоже не пошло на пользу, но у меня и прежде были сомнения.
        - Вот оно что…
        Коли так, ее совесть чиста.
        - И все же не скажу, что ты не сыграла в этом заметную роль.
        - То есть?
        - Я увидел тебя в первый же раз, как ты появилась на крыше. Тогда я лежал на платформе вместе с другими наблюдателями. Нам полагалось неотрывно смотреть на Халдору, презрев все внешнее. Можно было бы добиться этого механическим путем, ограничив поле зрения и зафиксировав взгляд на планете, но такой способ сочтен негодным. Необходим элемент дисциплины, самоконтроля. Считается, что наблюдатель должен видеть Халдору каждое мгновение вопреки всем отвлекающим факторам. В наших шлемах есть устройства, которые записывают малейшие движения глаз, регистрируют, насколько добросовестно мы исполняем свой долг. А я увидел тебя. Сначала только боковым зрением. Но мои глаза непроизвольно повернулись, чтобы сфокусироваться на тебе, на долю секунды потеряв Халдору.
        - Печально, - прошептала она.
        - Печальней, чем ты думаешь. Даже столь малая провинность наказуема. И дело не в том, что я отвел взгляд от планеты, а в том, что мое место на платформе мог бы занимать кто-нибудь по-настоящему бдительный. Получается, я согрешил - ведь есть возможность, пусть крайне маленькая, что именно в эту секунду Халдора могла исчезнуть. Я и сам не лицезрел бы чудо, и лишил бы этого счастья более достойного наблюдателя.
        - Но исчезновения не было. Тебя не в чем обвинить.
        - Поверь, у нас на это смотрят совсем иначе.
        Парень уставился себе под ноги, как ей показалось, с довольно жалким видом.
        - В общем, это академический вопрос. Моя вина несомненна: стоило отвести взгляд, и я перестал смотреть на Халдору. Не смотрел даже в тот момент, когда осознал, что потерял визуальный контакт с планетой. Вместо этого я пытался рассмотреть тебя, удерживал в фокусе, не решаясь двинуть ни рукой, ни ногой. Не видел лица, но видел, как ты двигаешься. Я понял, что ты женщина, и тогда стало еще хуже. Это было уже не праздное любопытство. Если бы меня отвлекла какая-то странность в ландшафте, еще куда ни шло…
        Когда он сказал «женщина», Рашмика ощутила немой восторг, который, как она надеялась, не отразился на ее лице. Прежде, называя ее так, говоривший неизменно прибавлял эпитет «молодая» или еще что-нибудь столь же уничижительное.
        - Но как ты узнал, кто я?
        - Я не знал, - ответил он. - По крайней мере, не знал наверняка. Но когда ты снова пришла, я подумал: надо же, какая самостоятельная. На моей памяти еще никто не поднимался на крышу, кроме наблюдателей. А когда ты чуть не свалилась, я увидел твое лицо. Не очень отчетливо, но достаточно, чтобы впоследствии тебя узнать.
        Несколько секунд парень молча смотрел на горный пейзаж за окном.
        - Когда заметил тебя здесь, - продолжил он, - я еще сомневался. Но увидел вспышки и понял: это мой шанс. Я рад, что заговорил с тобой. Похоже, ты славная девушка - какой и показалась мне тогда на крыше. Можно спросить, как тебя зовут?
        - Если назовешь свое имя.
        - Петр, - сказал парень. - Петр Вейл. Я с Утеса Череп, это возле Перевала Гирроккин.
        - Рашмика Эльс, - осторожно представилась она. - Я с Высокой Осыпи, это на Равнине Вигрид.
        - Ага, я сразу заметил выговор. Я не с Равнины, но все равно мы соседи.
        Рашмика разрывалась между вежливостью и враждебностью:
        - У нас гораздо меньше общего, чем тебе кажется.
        - Зачем так говоришь? Мы оба едем на юг, верно? Оба решили добираться до Пути на караване. Какая между нами разница?
        - Достаточная, - отрезала Рашмика. - Я не паломница. Я… веду поиск.
        Петр улыбнулся:
        - Называй это как хочешь.
        - Я тут по личному делу. По личному секулярному делу, не имеющему никакого отношения к твоей вере, которую, кстати, я не разделяю, но которая все поделила на черное и белое.
        - Я не ошибся. Ты действительно серьезный и решительный человек.
        Это ей не понравилось.
        - Ты не собираешься вернуться к своим друзьям?
        - Туда меня больше не пустят, - ответил он. - Наблюдатели могут простить секундную невнимательность и даже тот грех, о котором я рассказал. Но стоит покинуть их, и все, обратной дороги нет. Ты для них пария.
        - Почему же ты ушел?
        - Я же объяснил: из-за тебя. Увидел там, наверху, женщину, и в броне моей веры появилась трещина. Сейчас я думаю, броня эта была не так уж крепка, иначе я просто не заметил бы тебя. Во второй раз, когда ты едва не упала, я уже всерьез сомневался, что стоит держаться за свою веру.
        Рашмика хотела возразить, но Петр поднял руку:
        - Не вини себя. На твоем месте мог оказаться любой. Просто моя вера никогда не была такой же твердой, как у остальных. И, думая о том, что ждет впереди, о том, на что обрекаю себя, я понял: у меня нет сил через это пройти.
        Она знала, о чем речь. Суровость теперешнего этапа паломничества - пустяк по сравнению с тем, что ожидает Петра в соборе, куда он держит путь. Его веру существенно укрепят с помощью специальных препаратов. Парня хирургически и нейрохирургически приспособят для непрерывного наблюдения за Халдорой - и пересменок уже не будет. Ни сна, ни отдыха, ни даже возможности закрыть глаза.
        Только безмолвное слежение - до самой смерти.
        - У меня тоже не нашлось бы на это сил, - призналась она. - Даже если бы я верила.
        - А почему ты не веруешь?
        - Я верю в рациональное объяснение. Я не верю, что планеты могут исчезать без серьезной причины.
        - Но причина есть. И наверное, самая что ни на есть серьезная.
        - Божий промысел?
        Петр кивнул. Рашмика завороженно смотрела, как его адамово яблоко тычется в край высокого воротника рубашки.
        - Но почему здесь, почему сейчас?
        - Потому что настал Конец Времен, - ответил Петр. - Мы пережили человеческие войны и человеческие эпидемии. Потом столкнулись с нечеловеческими войнами и болезнями. Ты никогда не интересовалась, откуда берутся беженцы? Не задумывалась, почему они летят сюда из всех звездных систем Галактики? Они знают правду. Знают, где все случится и откуда все начнется.
        - Мне показалось или ты говорил, что больше не веруешь?
        - Я сказал, что не уверен в силе своей веры. А это не одно и то же.
        - Думаю, если Бог захочет поставить точку, Он найдет для этого способ получше, чем бессистемные исчезновения газового гиганта в уйме световых лет от Земли.
        - Но эти исчезновения не бессистемны, - возразил Петр, не обратив внимания на прочее сказанное Рашмикой. - Случайными их считают обыватели, но церкви знают правду, и те, кто удосужился изучить данные об исчезновениях, тоже знают.
        Вопреки собственной воле Рашмика вдруг заинтересовалась. Петр был прав насчет обывателей: церкви всегда утверждали, что исчезновения происходят случайно, по неподвластному людям Божьему промыслу. Рашмика принимала это как данность, не задавая вопросов, что, конечно же, стыдно. И никогда не думала, что правда может быть гораздо сложнее. Она была слишком увлечена изучением вертунов, чтобы смотреть хоть немного дальше собственного носа.
        - Если исчезновения не случайны, - спросила она, - что за ними стоит?
        - Не знаю, как их назвать с точки зрения математика или физика. Я не тот и не другой. Знаю лишь то, что слышал от людей. Верно, предсказать исчезновения невозможно - и в этом смысле они действительно случайны. Однако периоды между исчезновениями, начиная от самого первого, свидетелем которому был Куэйхи, определенно становятся короче. Похоже, до сих пор никто не отдавал себе в этом отчета. Но если увидишь статистику, у тебя не останется никаких сомнений.
        По затылку Рашмики пробежал холодок.
        - Хочу увидеть статистику, давай ее сюда.
        Караван накренился, резво сворачивая влево и углубляясь в один из тоннелей.
        - Покажу то, чем располагаю, - пообещал Петр. - Достоверны эти данные или нет, другой вопрос.
        - Петр, ты меня запутать хочешь?
        Караван протискивался сквозь узкую нору в скале, скрежеща бортами по обледенелым выступам. Рашмика услышала, как на крышу с грохотом обрушился целый пласт не то льда, не то породы. Как там наблюдатели, не случилось ли с ними чего?
        - Мы доберемся до моста через четыре или пять часов, - сказал Петр. - Когда будем на середине, давай встретимся на крыше - там, где и в первый раз. Покажу тебе кое-что интересное.
        - Зачем нам встречаться на крыше, Петр? Разве я могу тебе доверять?
        - Конечно можешь, - ответил он.
        И Рашмика согласилась, но лишь по той причине, что видела: парень верит в собственные слова.
        Арарат, год 2675-й
        Хоури проснулась. Когда она открыла глаза, рядом был Скорпион, сидел на стуле, где раньше сидел доктор Валенсин. Прошел час, и свинья опоздал на собрание в Высокой Раковине. Он не расстроился, считая обмен честным.
        Хоури мигнула и протерла заспанные глаза. На ее губах белели полоски высохшей слюны.
        - На сколько я отрубилась?
        - Сейчас утро. Вчера мы спасли Ауру. Б?льшую часть вчерашнего дня ты проспала. Док говорит, это из-за стресса и переутомления. Все это время, пока ты с нами, ты держалась на внутренних резервах.
        Голова Хоури повернулась к инкубатору.
        - Как Аура?
        - Док сказал, с ней все в порядке. Как и тебе, ей нужен отдых. Учитывая все кошмары, через которые Аура прошла, она довольно легко отделалась.
        Хоури закрыла глаза, вздохнула. Скорпион заметил, как напряжение покинуло ее. Словно все время, пока Ана была на Арарате, с той самой минуты, как ее достали из капсулы, она носила маску. И вот теперь эту маску сбросила.
        Хоури снова открыла глаза. Они были как пара иллюминаторов, через которые смотрела душа. Сделав над собой усилие, свинья вспомнил, какой эта женщина была до того, как их корабли разошлись в системе Ресургема. Половину его жизни назад.
        - Я рада, что Аура в безопасности, - сказала Хоури. - И спасибо за помощь. Мне очень жаль, что так вышло с Клавэйном.
        - Мне тоже, но выбора не было. Скади взяла нас за глотку. Она подготовила западню, и мы сдуру туда угодили. Едва Скади поняла, что не получит никакого преимущества, владея Аурой, она заявила, что готова вернуть ее нам. Но не хотела отпускать нас, не поиграв как кошка с мышками. И не рассчитавшись с Клавэйном за прошлые обиды.
        - Но то, что Скади с ним сделала…
        Скорпион нежно прикоснулся к ее волосам:
        - Не думай об этом сейчас. Вообще не думай об этом, если сможешь.
        - Он был твоим другом?
        - Наверное. Если у меня вообще когда-нибудь были друзья.
        - У тебя были друзья, Скорп. И по-моему, до сих пор есть. Теперь будет на двух друзей больше, если пожелаешь.
        - Ты и Аура?
        - Мы обе обязаны тебе.
        - Что ж, намек понял.
        Ана рассмеялась. Приятно, когда кто-то смеется. Хоури была последней, чей смех он ожидал услышать. Прежде чем они отправились на айсберг, эта женщина, подобно ниспосланному с небес запрограммированному орудию, сразила его своим однопредметным помешательством. И вот теперь Скорпион понял, что Ана так же слаба и человечна, как все они. Что бы слово «человечность» ни означало для свиней.
        - Я тебя кое о чем спрошу, не возражаешь? Если хочешь еще отдохнуть, могу зайти попозже.
        - Принеси воды, пожалуйста.
        Скорпион подал кувшин с водой, на который она указала. Хоури выпила половину, вытерла губы.
        - Спрашивай, Скорп.
        - У тебя есть связь с Аурой? Через имплантаты Ремонтуара?
        - Да, - неохотно ответила она.
        - И ты понимаешь все, что видишь и слышишь через эти штуковины?
        - О чем ты?
        - Ты сказала, что Аура говорит через тебя. Хорошо, это мне понятно. Но ты когда-нибудь принимала чужую передачу?
        - В смысле?
        - Ты слышала об отголосках войны с волками? Мы ловим утечки переговоров. Обрывки передач, которые проникают через бреши в защите. Принимала ли ты когда-нибудь от Ауры такие утечки, непонятные обрывки сообщений?
        - Не знаю.
        Теперь ее голос уже не был таким счастливым, как минуту назад. Хоури нахмурилась. Иллюминаторы снова наглухо закрылись.
        - О чем конкретно ты говоришь?
        - Конкретно не получится, это всего лишь догадки. - Он ущипнул себя за переносицу. - Когда мы достали тебя из капсулы, Валенсин вколол успокоительное. Потому что ты не позволяла себя обследовать. Ты вырубилась и заговорила во сне.
        - И что же я наговорила?
        - Ну, кроме прочего, сказала слово «Хела» или что-то вроде. Похоже, для тебя это что-то значило, но, когда я потом спросил, ты изобразила вежливое непонимание. Я был склонен поверить, что это слово для тебя действительно пустой звук. Но сейчас спрашиваю, означает ли оно что-нибудь для Ауры?
        Хоури взглянула на свинью с подозрением и интересом:
        - А для тебя оно что-то значит?
        - Да вроде нет… И вообще, для любого на Арарате это бессмыслица. Но в масштабе человечества может иметь практически бесконечное число смыслов. Столько языков в разных системах! Столько людей!
        - Сейчас я ничем не могу тебе помочь.
        - Понимаю. Но пока я сидел тут и ждал твоего пробуждения, ты сказала кое-что еще.
        - И что же?
        - Куэйхи.
        Хоури взяла кувшин и допила воду.
        - Не знаю, что это такое, - сказала она.
        - Жаль. Я надеялся, ты хоть что-то вспомнишь.
        - Пойми, Скорп: эти слова могут иметь какой-то смысл для Ауры, но не для меня. Я всего лишь ее мать. А Ремонтуар не умеет творить чудеса. Он создал между нами связь, но это не означает, что мне известны все мысли Ауры. Я бы тогда просто спятила.
        Помолчав, Хоури добавила:
        - У вас есть базы данных и компьютеры. Почему бы не воспользоваться ими?
        - Я так и сделаю, когда немного разберусь с делами. - Скорпион поднялся со стула. - И вот еще что. Я слышал, ты обратилась к доктору Валенсину с некой просьбой.
        - Да, я говорила с доком.
        Она сказала это с наигранным спокойствием, словно передразнивая прежние интонации Скорпиона.
        - Я понимаю почему. И мои симпатии на твоей стороне. Если бы мы могли сделать это, не рискуя вашими жизнями…
        Хоури закрыла глаза:
        - Аура мой ребенок. Ее украли у меня. И я хочу родить ее так, как назначено природой.
        - Прости, - покачал он головой, - но я не могу этого позволить.
        - И обсуждать тут нечего, да?
        - Боюсь, что так.
        Хоури ничего не ответила, даже не отвернулась, но Скорпион понял, что она отстранилась, скользнула за барьер, которого он не видел и не ощущал.
        Он был готов к тому, что Хоури, получив отказ, разрыдается. Или не станет лить слезы, но обрушится на него с проклятиями или мольбами. Однако она сохранила ледяное спокойствие, ничего не сказала, словно заранее знала ответ.
        Скорпион шел к лестнице, и по его затылку бегали мурашки. Но это ничего не меняло.
        Аура была ребенком. Но еще и оружием, способным дать людям тактическое преимущество.
        Глава двадцать седьмая
        Арарат, год 2675-й
        Антуанетта остановилась в самой глубине корабельного чрева.
        - Джон? - позвала она. - Это снова я. Пришла поговорить.
        Она чувствовала, что капитан где-то поблизости. Знала, он наблюдает, подмечая каждый ее жест. Но когда стена зашевелилась, выдавливая из себя объемное изображение человека в скафандре, Антуанетта едва сдержала естественное желание отпрянуть. Не совсем такого явления она ожидала, но выбирать не приходилось.
        - Спасибо, - сказала она. - Рада вас видеть.
        Контуры очень слабо напоминали человеческую фигуру. Образ перемещался, стена претерпевала постоянные и частые деформации, трепетала и рябилась, словно флаг на порывистом ветру. Временами изображение распадалось, исчезало в грубом изначальном материале стены, и тогда казалось, силуэт скрывается за облачками марсианской пыли, которую приносит горизонтальный ветер, застилая поле зрения.
        Фигура прикоснулась перчаткой к узкому визору своего шлема.
        Расценив это как приветствие, Антуанетта тоже подняла руку, но фигура у стены повторила свой жест, на этот раз с явным нетерпением.
        Тогда Антуанетта вспомнила об очках, которые дал ей капитан в прошлый раз. Достала их из кармана, пристроила на глаза. И снова видимое через очки было искусственным, хотя на этот раз - во всяком случае, пока - изображение никак не редактировалось. Это придало ей уверенности. Антуанетте совсем не нравилось ощущение, что рядом находятся большие и потенциально опасные элементы, недоступные ее восприятию. Жутко было думать, что люди веками принимали подобные манипуляции со своей средой обитания за вполне нормальную сторону жизни, считая перцепционную фильтрацию не более важным атрибутом, чем, к примеру, солнечные очки или беруши. Еще сильнее шокировало то, что люди позволяли контролирующим этот процесс машинам забираться к себе в череп, благодаря чему фокус вообще проходил как по маслу.
        Воистину демархисты, да и сочленители, странные люди. Антуанетте приходилось сожалеть о многом, но только не о том, что она родилась чересчур поздно и не приняла участия в подобных играх с искажением реальности. Куда спокойней, когда можно потрогать предмет и убедиться, что он существует.
        Но в царстве капитана приходилось подчиняться его правилам.
        Барельеф сделал шаг ей навстречу и вдруг отделился, теперь уже обретя вещественность и четкую форму, словно вполне нормальный человек вышел из сильно локализованной песчаной бури.
        Оттого что иллюзия присутствия стала такой убедительной, Антуанетта вздрогнула и отшатнулась.
        На этот раз в явлении было нечто новое. Шлем оказался не тем, прежним, совсем уж старинным, антикварным, который она помнила, и символы, нанесенные на него, были другими. Скафандр, хоть и допотопной конструкции, был не столь архаичен, как тот, в котором капитан предстал в первый раз. Нагрудный пульт не так выпирал, да и сам скафандр сидел на фигуре более ладно. Антуанетта не считала себя знатоком истории техники, но, по ее мнению, это облачение было лет на пятьдесят с лишним новее предыдущего.
        Интересно, что бы это значило?
        Она была готова сделать еще шаг назад, когда капитан остановился и поднял руку в перчатке. Этот жест определенно должен был успокоить ее. Капитан принялся открывать механизм своего лицевого щитка; зашипел вырывающийся воздух.
        Антуанетта тотчас узнала лицо в проеме визора, но это было лицо постаревшего человека. Появились морщины, которых не было раньше, и серые штрихи в щетине, которая по-прежнему затеняла щеки. Вокруг глаз капитана, казалось ввалившихся еще глубже, тоже залегли складки. Изменилась форма рта, опустились его углы.
        Хриплый голос капитана, когда он заговорил, звучал ниже.
        - А ты не из тех, кто легко сдается.
        - Обычно стараюсь доводить дело до конца. Джон, вы помните, о чем мы говорили в прошлый раз?
        - Более или менее. - Одной рукой он принялся нажимать кнопки на нагрудном пульте, вводя последовательные команды. - Давно это было?
        - Вы не будете против, если я спрошу, как давно это было по вашим меркам?
        - Не буду.
        Антуанетта подождала. Капитан смотрел на нее без выражения.
        - Так когда же мы с вами беседовали в последний раз?
        - Пару месяцев назад. Несколько лет бортового времени. Два дня. Три минуты. Одна целая восемнадцать сотых миллисекунды. Сорок пять лет.
        - Два дня - наиболее точный ответ, - сказала Антуанетта.
        - Что ж, поверю на слово. Ты, наверное, уже догадалась, что память у меня с тех пор не улучшилась.
        - Но вы хорошо помните, что я к вам приходила. А это кое-что да значит, Джон.
        - Ты добрая девочка, Антуанетта.
        - Просто я понимаю, какие штуки способна выкидывать память. Но мне вполне достаточно того, что вы не забыли мое имя. А из нашего разговора что-нибудь помните?
        - Наводящий вопрос не помешает.
        - О пришельцах. О том, что в системе появились чужие.
        - Они по-прежнему здесь, - кивнул капитан.
        На несколько секунд Бренниген отвлекся, набирая на нагрудном пульте новые команды. При этом выглядел он не столько сосредоточенным, сколько озабоченным. Вот он постучал пальцем по браслету на запястье скафандра, после чего кивнул, очевидно вполне удовлетворенный новой настройкой.
        - И?.. - вопросительно наклонила она голову.
        - И подобрались ближе. Разве нет?
        - Мы считаем, что да, Джон. Так сказала Хоури, а все, что она говорила до сих пор, оказывалось правдой.
        - На вашем месте я бы к ее словам прислушался.
        - Дело не в том, верить Хоури или нет. У нас ее дочь. Которой многое известно, - по крайней мере, нас в этом убедили. Мы полагаем, что надо слушать девочку и поступать так, как она советует.
        - Вас поведет Клавэйн. Как и я, он чувствует сопричастность с историей. Мы оба призраки из прошлого, заброшенные в будущее, которое не должны были увидеть.
        Антуанетта помрачнела:
        - Простите, капитан, но у меня плохие новости. Клавэйн погиб, спасая дочь Хоури. У нас есть Скорпион, но…
        На этот раз капитан ответил не скоро. Антуанетта задумалась: неужели известие о смерти Клавэйна задело Бреннигена так сильно? Она никогда не считала капитана и Клавэйна людьми одного сорта, но из слов Бреннигена следовало, что у них гораздо больше общего друг с другом, чем с их окружением.
        - Но ты не уверена, что из Скорпиона выйдет хороший лидер? - спросил капитан.
        - Скорпион хорошо нам послужил. Во время кризиса лучшего вожака не нужно. Но он сам признал, что не способен мыслить стратегически.
        - Тогда найдите другого.
        После этого случилось нечто, застигшее Антуанетту врасплох. Она мысленно увидела недавнее собрание в Высокой Раковине. Увидела, как в комнату вразвалку входит Кровь и как появляется опоздавший Васко Малинин. Как Кровь выговаривает ему за опоздание, как Васко отвергает все обвинения. И тут она шестым чувством осознала, что приняла тогда небрежность тона молодого человека за само собой разумеющееся, за манеру его поведения, и что уже тогда в глубине души сочла это качество отменным, предчувствуя, кем он станет в будущем.
        Она заметила пробивающиеся наружу отблески стали.
        - Но разговор не о нашем руководстве, - торопливо сказала Антуанетта. - Разговор о вас, Джон. Вы собираетесь взлететь?
        - Предлагаешь обдумать это?
        Она вспомнила доклады о повышении уровня нейтрино.
        - Похоже, вы уже давно думаете об этом. И не просто думаете.
        - Возможно.
        - Необходима осторожность. Допускаю, что следует поспешить с отлетом, но нельзя забывать о тех, кто нас окружает. Чтобы перевезти всех на борт, понадобится не один день, даже если все пройдет без задержек.
        - На борту уже тысячи людей. И их спасение стало моей главной задачей. Мне очень жаль остальных, но, если они не переберутся своевременно на корабль, им придется остаться. Считаешь это жестоким?
        - Не мне судить. В любом случае кто-то решит остаться на Арарате. Не исключаю, что стоит даже посоветовать им это на тот случай, если отлет «Ностальгии» окажется ошибкой. Но, взлетев сейчас, вы убьете всех, кто еще не на борту.
        - Возможность ускоренной доставки людей на борт рассматривалась?
        - Мы делаем все от нас зависящее. Уже готовим эвакуацию ограниченного количества людей из района бухты. Но переправить сто тысяч человек совсем не просто.
        На мгновение капитан скрылся за облаками пыльной бури. Антуанетта молча смотрела на грубую кожистую поверхность стены. Наконец она решила, что контакт утерян и пора уходить. Но Джон возник снова, вышел из воображаемого ветра.
        Обращаясь к ней, он силился перекричать что-то слышное только ему:
        - Прости, Антуанетта. Я понимаю твое беспокойство.
        - Означает ли это, что вы прислушаетесь к моим словам? Или взлетите, несмотря ни на что?
        Капитан дотронулся до лицевого щитка, чтобы опустить его.
        - Вы должны сделать все возможное, чтобы люди из района бухты оказались на борту корабля или в другом безопасном месте.
        - И это весь ваш ответ? А остальные, кого мы не успеем вывезти, пусть выживают как хотят?
        - Думаете, мне легко?
        - Но вы можете подождать, пока мы не переправим всех в безопасное место?
        - Это может закончиться трагично, Антуанетта. Трагично и необратимо.
        Испытывая отвращение, Антуанетта отвернулась:
        - Помните, что я сказала вам в прошлый раз? Зря сказала. Теперь я это понимаю.
        - О чем ты?
        Она снова повернулась к капитану. В ней бушевали злоба и отчаяние.
        - Я сказала, что вы заплатили за свои преступления сто шестьдесят тысяч раз. Но это не так, Джон. Всего лишь утешительная мечта. Вам наплевать на этих людей. Вы думаете только о собственной шкуре.
        Капитан ничего не ответил. Опустив щиток, он исчез в пыли, зашагал пригнувшись, преодолевая огромную силу существующего только для него ветра. Антуанетта же задумалась о том, не стала ли эта встреча пагубной ошибкой, безрассудной выходкой, из тех, от которых ее неизменно предостерегал отец.
        - Безуспешно, - объявила она, вернувшись в Высокую Раковину.
        За столом собрался кворум руководителей колонии. Она успела заметить, что здесь были все, за исключением Пеллерин, пловчихи. Присутствовал даже Скорпион. Его Антуанетта увидела впервые со дня смерти Клавэйна и отметила во взгляде что-то новое. Даже когда свинья смотрел ей прямо в глаза, его взор был сосредоточен на чем-то далеком и явно враждебном, маячившем у воображаемого горизонта, - вроде вражеского паруса или блеска доспехов. Она определенно уже где-то видела недавно такой же взгляд - и через несколько мгновений вспомнила. За этим столом сидел старик, и мысли его были сосредоточены на столь же далекой угрозе. Понадобились годы лишений и страданий, чтобы взгляд Клавэйна стал таким, а вот у свиньи на это ушло всего несколько дней.
        Антуанетта знала: на айсберге случилось что-то ужасное. Она не пыталась выяснить подробности, решила поверить, услышав, что так для нее же будет лучше. И хотя она никогда не изучала мимику гиперсвиней, в лице Скорпиона легко читалась половина ужасной истории.
        - Что ты ему сказала? - спросил свинья.
        - Сказала, что, если он стартует прямо сейчас, будут десятки тысяч жертв.
        - А он?
        - Дал понять, что ему жаль, но сейчас его заботят только люди, уже находящиеся на борту «Ностальгии».
        - По последним подсчетам - четырнадцать тысяч, - подал голос Кровь.
        - Недурно, - отозвался Васко. - Это сколько же? Почти десятая часть всей колонии?
        Кровь ответил, играя ножом:
        - Сынок, если поможешь нам втиснуть на корабль еще пять сотен, будешь просто молодец.
        - Разве это сложно? - спросил Малинин.
        - С каждым рейсом шаттла ситуация усложняется. К закату мы, может, и наберем двадцать тысяч, но для этого нужно обращаться с ними как со скотом.
        - Это люди, - вздохнула Антуанетта, - и они заслуживают лучшего обращения. А что криокапсулы?
        - Гробы не готовы, не стоит ждать от них серьезной помощи, - ответил Ксавьер Лиу, обращаясь к жене так же, как к любому другому из руководства колонии. - Вроде и удобно возить пассажиров в капсулах, но кто-то ведь должен присматривать за ними, следить за исправностью техники. Да и сама заморозка - процесс не быстрый.
        Антуанетта закрыла глаза и прижала пальцы к векам. Она увидела пурпурные концентрические круги вроде тех, что разбегаются от упавшего камешка по воде.
        - Значит, ситуация хуже некуда? - Она открыла глаза и тряхнула головой, чтобы в ней хоть чуть-чуть прояснилось. - Скорп, есть контакт с Ремонтуаром?
        - Нет.
        - Но ты считаешь, что он там, наверху?
        - Я ничего не считаю. Всего лишь делаю что могу.
        - Как думаешь, будь он наверху, пытался бы связаться с нами? Давал бы какие-то знаки?
        - Его знак - Хоури, - ответил Скорпион.
        - Тогда почему он больше никого не присылает? - спросила Антуанетта. - Нам ведь нужен совет, Скорп, - сидеть на Арарате или поскорее убираться.
        - Поверь, мне известна эта дилемма.
        - Но мы не можем ждать вечно, - сказала Антуанетта, слыша звенящее отчаяние в собственном голосе. - Если Ремонтуар проиграет битву, наше небо наполнится волками. Как только это случится, путь будет отрезан, пусть даже они не тронут Арарат. Мы будем заперты тут навсегда.
        - Сказал же, я в курсе наших проблем.
        В голосе Скорпиона Антуанетте почудилась угроза. Конечно, ему все известно.
        - Извини, - сказала она. - Просто… я не знаю, что делать.
        Некоторое время все молчали. Низко над домами пролетел шаттл с новыми беженцами на борту, заложил вираж, удаляясь от берега. Антуанетта не знала, куда повезли людей, на корабль или подальше от бухты. Едва необходимость переправить колонистов в безопасное место стала очевидной, средства эвакуации разделили на две равные части.
        - Аура предложила что-нибудь полезное? - поинтересовался Васко.
        Скорпион повернулся к нему, скрипя своей кожаной одеждой:
        - О какой конкретно пользе ты говоришь?
        - Знаком была не Хоури, - сказал Васко, - знаком была Аура. Хоури многое знает, но по-настоящему ценна информация ее дочери. С ней-то нам и надо теперь советоваться.
        - Что ж, я рад, что ты все так тщательно продумал, - ответил Скорпион.
        - И что дальше? - хмуро спросил Васко.
        Атмосфера в конференц-зале всегда была напряженной, но сейчас до того наэлектризовалась, что покалывало руки. Антуанетта сжалась: она никогда не решалась так говорить со Скорпионом и знала очень немногих, кто решался.
        Но Скорпион ответил спокойно:
        - Аура… то есть Хоури опять сказала то слово.
        - Что за слово? - спросил Васко.
        - Хела. С тех пор как мы достали Хоури из капсулы, она повторила это несколько раз. А мы все еще не знаем, что это слово означает и насколько оно важно. Однако теперь она произнесла еще кое-что.
        Скорпион снова скрипнул кожей, устраиваясь поудобнее. Казалось, его ничуть не задевало происходящее в комнате, однако агрессивность и склонность к насилию все время оставались с ним, дожидались где-то неподалеку, как наемные актеры в прихожей.
        - Какое же? - спросил Васко.
        - Куэйхи, - ответил Скорпион.
        Женщина шла к морю. Небо над ее головой было грозного серого цвета, камни под ногами предательски скользили. Она вздрогнула, скорее от предчувствия, чем от холода, потому что ветер был промозглым и не ослабевал. Она посмотрела вдоль берега, на неровные очертания домов. Жилища на краю лагеря брошены, - кажется, их покинули давным-давно. Несколько построек развалилось, и никому не пришло в голову их восстановить. Она подумала, что вряд ли кто-то сейчас смотрит на нее с берега. Конечно, по большому счету это не имеет значения. Ее задача - войти в море. И то, что она ни за что не дала бы такое поручение своим подчиненным, не означает, что ее поступок противоречит законам колонии или уставу отряда пловцов. Это рискованный поступок, если не самоубийственный, но никто не имеет права остановить ее. Гнет необходимости мучил ее, словно изводящая боль, и наконец терпеть стало невозможно.
        И последней каплей послужили слова Васко. Думал ли Малинин, как они подействуют на Марл Пеллерин?
        Женщина остановилась там, где начинала изгибаться береговая линия, образуя бухту. Берег казался неясной серой полосой, он тянулся насколько хватало глаз и терялся в смеси морского тумана и облаков, обнимающих бухту с обеих сторон. Временами в серебристой дали ненадолго показывался шпиль корабля, и от появления к появлению как будто менялись его размеры и удаленность от берега. Марл нелегко было свыкнуться с этими иллюзиями. Она знала, что нос субсветовика возвышается в трех километрах от моря, но порой «Ностальгия по бесконечности» казалась не выше средней лагерной постройки из раковин или стандартной антенны связи.
        Она попыталась представить шквал нейтрино, несущийся от корабля, а точнее, от подводной его части, от скрытых в море двигателей, - божественный свет, пронзающий ее как ножом. Частицы проскакивали через мембраны ее клеток, не причиняя вреда, и уносились дальше, в межзвездное пространство, лишь на йоту не достигая скорости света. Поток нейтрино означал, что двигатели готовятся к межзвездному перелету. Никакие организмы не способны ощутить эти микрочастицы, а только самые чувствительные машины.
        Или это заблуждение? На любой из планет, населенных жонглерами образами, их организмы в совокупности имеют чудовищный вес, в десятки раз больше, чем у всех людей во Вселенной. Что, если такая огромная масса, обладающая коллективным сознанием, чувствительна к потоку нейтрино? Что, если они ощущают пробуждение корабля и понимают - если зеленая медлительная биомасса способна на понимание, - что означает его отлет?
        Волны играли с какой-то вещью у берега, перекидывали с камня на камень. Марл подошла взглянуть. Это оказался кусок металла, почерневший и скрученный, похожий на бракованный леденец; вся поверхность в причудливых складках и трещинах. От металла кольцами поднимался пар. Предмет жужжал и потрескивал, его подвижные части напоминали судорожно подергивающиеся культи лишившегося клешней рака. Эта вещь наверняка упала с неба, и совсем недавно - может быть, час назад. Со всего Арарата, отовсюду, где находились люди, поступали сообщения о летящих с неба предметах. Слишком много падений регистрировали именно у постов наблюдения, чтобы считать это случайностью. Кто-то сосредоточил свои усилия над центрами человеческого населения. И этот кто-то - или что-то - иногда пытался достичь поверхности. Но такое удавалось только небольшим фрагментам.
        Металлический предмет внушал тревогу. Кем он сделан, людьми или инопланетянами? Если людьми, то друзьями или сочленителями? Впрочем, имеет ли это сегодня какое-то значение?
        Марл сбросила халат. Готовясь войти в воду, она всегда на мгновение представляла, как выглядит со стороны моря. Поле ее зрения словно бы поднималось с волнами вверх и вниз. Она была тонким нагим существом, бледной прямостоящей морской звездой на берегу.
        Разбившийся металлический предмет пустил в небо облачко дыма.
        Марл опустила руки в каменистый прудок. Плеснула в лицо, смочила сзади волосы. Вода жгла глаза, от слез перед ними все плыло. Даже в этой приливной лужице кишели жонглеры. Кожу щипало, в особенности полоску по окружности лица, где уже заметны были следы проникновения туземной жизни. Две колонии микроорганизмов - живущих в воде и поселившихся в лице Пеллерин - узнали друг друга и пустились в радостный пляс.
        Ученые, исследовавшие подобные вещи, считали случай Марл запущенным. Признаки проникновения жонглеров образами на ее коже были заметнее, чем у всех других пловцов. Статистика позволяла ей войти в море еще раз десять, но не больше. Однако всегда были исключения. Иногда море поглощало тех, у кого наблюдались лишь начальные, минимальные изменения. Крайне редко оно забирало и новичка в самое первое его плавание.
        О жонглерах образами надо было знать и помнить одно: это инопланетяне. Их биомасса чужеродна, она не поддается человеческому разуму, ее поступки нельзя дотошно разложить на причины и следствия. Она неустойчива, как погода, и непредсказуема, как пьяница. Можно предугадать ее поведение при определенных условиях, но можно и непоправимо ошибиться.
        Марл это знала. Она никогда не обманывала себя, не внушала, что считает иначе. Понимала, что каждый заплыв - это смертельный риск.
        До сих пор ей везло.
        Она подумала о Сицуко, дожидавшейся ее в психиатрическом отделении, впрочем Сицуко никого не ждала в обычном смысле этого слова. Наверное, просто знала, что Марл скоро придет, и вела себя соответственно. Когда же Пеллерин появлялась в палате, Сицуко смотрела на нее с отстраненным интересом, как на трещину в стене, которую раньше не замечала, или на облако, о чем-то напомнившее своими очертаниями. Интерес исчезал раньше, чем Марл успевала задуматься о его причинах. Иногда Сицуко смеялась, но это был смех идиотки, точно звон колокольчиков на дурацком колпаке.
        После этого Сицуко царапала стену, ее ногти были постоянно сломаны, пальцы кровоточили; на предлагавшиеся грифели и мелки она не обращала внимания.
        Марл перестала ходить к ней месяц назад. Как только она поняла, что больше ничего не значит для Сицуко, и смирилась с этим, пришло облегчение. Фоном, однако, оставалось горькое чувство измены и бессилия.
        Марл подумала о Васко. О его прямолинейных убеждениях, о легковесной уверенности, что между пловцом и морем не стоит ничего, кроме страха.
        Пеллерин ненавидела его за это.
        Марл шагнула в воду. В десятке метров от берега шевельнулся зеленый ковер; жонглеры ощутили, что в их царство входит человек. Пловчиха глубоко вздохнула. Ее страх был огромен. Зуд на лице превратился в жжение. От этого ей хотелось броситься в воду.
        - Я пришла, - сказала она.
        И двинулась в сторону ковра. Погрузилась по бедра, по пояс, а потом и глубже. Впереди биомасса меняла свои очертания с бешеной скоростью. Ветерок, вызванный трансформациями, дунул в лицо. Настоящий парад уродов, театр монстров.
        Когда стало слишком глубоко, чтобы идти, Марл оттолкнулась от дна и поплыла в сторону разворачивающегося представления.
        Васко оглядел присутствующих:
        - «Куэйхи»? Мне это говорит не больше, чем «Хела».
        - Для меня эти слова тоже ничего не значили, - сказал Скорпион. - Я даже не был уверен, правильно ли произношу услышанное первым. Но второе дало ответ. Теперь понятно.
        - Так ты просветишь нас? - спросил Лиу.
        Свинья дал знак Орке Круз.
        - Скорпион прав, - заговорила та. - Само по себе слово «Хела» ничего не значит. Мы провели поиск по базам данных, которые привезли с Йеллоустона и Ресургема, и нашли тысячи возможных применений. Если перебирать варианты произношения, все еще больше запутывается. Но вместе «Куэйхи» и «Хела» дают совершенно особый результат. Есть только одно объяснение, пусть и достаточно странное.
        - Умираю от любопытства, - снова подал голос Лиу.
        Рядом с ним согласно кивнул Васко. Антуанетта промолчала, ничем не выдавая своего интереса, не менее жгучего, чем у других.
        - Хела - это планета, - объяснила Круз. - Не очень большая, средний спутник. Обращается она вокруг газового гиганта под названием Халдора. Ничего не припоминаете?
        Все промолчали.
        - А Куэйхи? - спросил Васко. - Тоже луна?
        Круз отрицательно покачала головой:
        - Нет. Куэйхи человек, тот, что дал названия Хеле и Халдоре. В обычной номенклатуре нет упоминаний о Куэйхи и Хеле, но тут нечему удивляться - в последний раз наша база данных обновлялась путем прямого контакта с другими кораблями шестьдесят лет назад. Но с той поры, как мы поселились на Арарате, до нас иногда доходят случайные сигналы ультра. В последнее время эти сигналы участились - сегодня ультра пользуются широкополосной дальней связью значительно чаще, чем раньше, и при удачных обстоятельствах наши антенны иногда принимают их сообщения.
        - Чем объясняется такая перемена тактики? - спросил Васко.
        - Ультра чего-то боятся, - ответила Круз. - Ведут себя нервно, и торговля без посредников теперь редкость. Кто-то из них наткнулся на что-то, и это что-то очень не понравилось, и они занялись дистанционной продажей информации, отказавшись от материальных товаров.
        - И никаких догадок о том, что именно их напугало? - спросил Васко.
        - В любом случае это нам на руку, - продолжила Круз. - Похоже, случайно перехваченные нами передачи не были узконаправленными, и половина записанного испорчена помехами и вирусами, но в эти годы нам удавалось более или менее успешно обновлять базы данных. На лучшее не стоило и надеяться, при нашей-то изоляции от внешнего мира.
        - И что же там говорится об этом Куэйхи? - спросил Васко.
        - К сожалению, почти ничего, - вздохнула Круз. - С предыдущими данными противоречий нет, а значит, система, исследованием которой занимался Куэйхи, скорее всего, до его прибытия была плохо изучена.
        - То, о чем пытается сообщить нам Аура, случилось сколько лет назад? Пятьдесят, шестьдесят?
        - Пятьдесят, не более, - ответила Малинину Круз.
        Васко потер подбородок - отменно выбритый, гладкий, как полированное дерево.
        - Коли так, эта информация для нас мало что значит.
        - С Куэйхи что-то произошло, - заговорил Скорпион. - Сведения разнятся, но, похоже, он был подручным у ультра, делал для них грязную работу - проверял планеты, о которые тем не хотелось марать руки. И когда добрался до Халдоры, он обнаружил кое-что важное.
        Скорпион поднял голову и поочередно заглянул присутствующим в глаза, словно хотел, что кто-нибудь, в особенности Васко, не выдержит и отвернется.
        - Он видел, как Халдора исчезла. Всего на долю секунды планета перестала существовать, а потом снова появилась. И тогда он основал на Хеле, спутнике Халдоры, новую религию.
        - И это все? - спросила Антуанетта. - Аура добиралась к нам, чтобы сообщить адрес очередного помешанного на религии?
        - Это не все, - сказал Скорпион.
        - Искренне надеюсь, - скривилась Антуанетта.
        - Куэйхи видел это исчезновение неоднократно. Кроме него, феномен наблюдали и другие.
        - Эко диво! - фыркнула Антуанетта.
        - Подожди. - Васко поднял руку. - Я хочу дослушать до конца. Продолжайте, Скорп.
        Свинья приподнял голову и поглядел на Васко без всякого выражения:
        - Считаешь, мне нужно твое разрешение?
        - Извините, неудачно выразился. Я всего лишь… - Васко огляделся, будто в поисках поддержки. - Я всего лишь хочу сказать, что нужно как можно скорее разобраться во всем, что сообщила Аура, какой бы бессмысленной ни казалась информация.
        - Мы ничего не отметаем с порога, - сказал Скорпион.
        - Пожалуйста, расскажи, что ты узнал, - попросила Антуанетта, боясь, что разговор свернет в нежелательное русло.
        - В течение нескольких десятилетий ничего особенного там не происходило, - продолжал Скорпион. - Чудо Куэйхи привлекло на Хелу горстку паломников. Одни обратились в его веру, другие предпочли жить без иллюзий и стали торговцами и старателями. На Хеле нашли инопланетные артефакты - в основном бесполезный хлам, но его экспорт приносит скромную прибыль, и этого достаточно для существования поселков. Ультра скупают артефакты и перепродают разным чудакам-коллекционерам. Может быть, кто-то на этом наживается, но уж точно не те несчастные идиоты, что ковыряются в земле.
        - Инопланетные артефакты найдены на нескольких планетах, - сказала Антуанетта. - Правильно ли я поняла: цивилизацию на Хеле постигла та же участь, что и амарантийцев, и дюжину других культур?
        - В базах данных практически нет сведений об исчезнувшей на Хеле культуре, - продолжил Скорпион. - Люди, всем заправляющие на Хеле, не поощряют вольный полет научной мысли. Но если читать между строк, можно понять, что туземцы действительно повстречались с волками.
        - И погибли? - спросила Антуанетта.
        - Похоже на то.
        - Объясни, Скорп, - попросила Антуанетта, - что все это может означать для Ауры?
        - Понятия не имею, - ответил свинья.
        - Она хочет, чтобы мы полетели туда? - предположил Васко.
        Все посмотрели на Малинина. Он взял рассудительный тон, словно говорил о чем-то само собой разумеющемся, но такой же эффект, наверное, вызвало бы произнесенное вполголоса богохульство в компании святош.
        - Лететь туда? - переспросил Скорпион, нахмурившись, отчего кожа на рыле и лбу собралась мясистыми складками. - Ты это в буквальном смысле?
        - Если считать, что она предлагает помощь, то да, в буквальном, - подтвердил Васко.
        - Мы не можем куда-то лететь, полагаясь на бред больной женщины, - подал голос Холлатт, беженец с Ресургема, никогда не доверявший Хоури.
        - Она не больна, - заявил доктор Валенсин. - Просто устала, перенесла травму. Больше ничего.
        - Я слышал, она просит засунуть ребенка обратно в ее утробу, - возразил Холлатт с таким отвращением, словно ничего ужаснее не мог вообразить.
        - Просила, - кивнул Скорпион, - и ее просьба вполне обоснованна. Ребенка похитили прежде, чем она смогла произвести его на свет. В подобных обстоятельствах, мне кажется, такое желание понятно.
        - Но вы все равно не позволили, - заметил Холлатт.
        - Я не могу допустить, чтобы мы потеряли Ауру, после того как заплатили за нее такую цену.
        - Вас обманули, - сказал Холлатт. - Цена была слишком высока. Мы потеряли Клавэйна, а взамен получили всего-навсего ребенка с поврежденным мозгом.
        - Ты считаешь, что Клавэйн умер напрасно? - спросил старейшину Скорпион, и его голос внезапно стал опасно тихим.
        Пауза зависла, как дефектная видеозапись. Антуанетта с поразительной ясностью поняла, что не только она здесь не знает о том, что случилось на айсберге. Холлатт тоже был не в курсе, но он позволил себе беспечное заблуждение, основанное на догадках и фантазиях.
        - Я не знаю, как он умер, и не хочу знать. Да мне это и не нужно. Но я уверен: Аура не стоила его смерти. Он умер напрасно. - Холлатт сплел перед животом пальцы и выпятил губы в сторону Скорпиона. - Допускаю, тебе неприятно это слышать, но такова правда.
        Скорпион быстро взглянул на Кровь. Между ними что-то произошло: обмен жестами, еле заметными и хорошо знакомыми обоим, но непонятными для остальных. Немой диалог длился всего мгновение. Антуанетта даже подумала: заметил ли кто-нибудь еще, или ей только почудилось?
        А еще через секунду Холлатт уставился на предмет, торчащий у него из груди.
        Лениво, словно для того, чтобы поправить висящую чуть криво картину, Кровь поднялся на ноги. Он двинулся к Холлатту, раскачиваясь из стороны в сторону с медленной ритмичностью метронома.
        Холлатт хрипел и кашлял, пальцы безуспешно пытались ухватиться за рукоятку ножа.
        - Убери его отсюда, - распорядился Скорпион.
        Выдернув нож, Кровь вытер лезвие о бедро и спрятал в ножны. Из раны вытекло на удивление мало крови.
        Валенсин хотел подняться.
        - Сидеть! - рявкнул Скорпион.
        Кровь уже вызвал пару охранников. Те появились через минуту и почти не удивились. Антуанетта отметила превосходную выучку сотрудников Сил безопасности. Если бы она вошла в комнату и обнаружила там зарезанного, вряд ли сумела бы сохранить такое спокойствие. Скорее всего, хлопнулась бы в обморок.
        Охранники подняли Холлатта.
        - Я иду с ними, - сказал доктор Валенсин, вставая.
        - Я приказал сидеть, - повторил Скорпион.
        Доктор стукнул кулаком по столу:
        - Ты только что убил человека, свирепый царек! Или убьешь, если я немедленно не окажу ему медицинскую помощь. Хочешь, чтобы это легло на твою совесть?
        - Ни с места!
        Валенсин шагнул к двери:
        - Ну валяй. Останови меня, если для тебя это так важно. Как это сделать, ты знаешь.
        Лицо Скорпиона исказилось от ненависти и ярости, каких Антуанетта не видела никогда в жизни. Она даже не знала, что у свиней лицевые мускулы достаточно подвижны, чтобы выражать столь сильные эмоции.
        - Остановлю, не сомневайся.
        Рука Скорпиона потянулась то ли в карман, то ли к закрепленным под столом ножнам. Это был не тот нож, который Антуанетта видела прежде. Свинья нажал кнопку на рукоятке, и лезвие превратилось в расплывчатое пятно.
        - Скорпион, - сказала она, поднимаясь, - отпусти его, он же врач. Холлатт умирает. Еще одна смерть ничего не решит.
        Нож трепетал в руке Скорпиона, словно плохо прирученный зверек. Казалось, лезвие вот-вот устремится к Валенсину.
        Раздался гул сигнала. Этот звук застал свинью врасплох. Ярость поутихла. Он поискал глазами источник шума. Гудел его браслет связи.
        Скорпион выключил нож. Лезвие снова приобрело обычные очертания; свинья убрал оружие.
        Потом он взглянул на Валенсина и бросил:
        - Иди.
        Доктор коротко кивнул - его лицо пылало от гнева - и быстро вышел вслед за охранниками и раненым.
        Подняв браслет к уху, Скорпион несколько секунд слушал далекий писклявый голосок. Через минуту он нахмурился и попросил повторить. По мере того как свинья вникал в смысл сообщения, его лицо разглаживалось. Но хмурые морщины исчезли не полностью.
        - В чем дело? - спросила Антуанетта.
        - Корабль, - ответил Скорпион. - Там что-то случилось.
        Через десять минут за ними отправили шаттл, отменив для него очередной эвакуационный рейс. Шаттл опустился в квартале от Высокой Раковины, между зданиями. Группа офицеров СБ очистила территорию и обеспечила безопасный проход небольшой группе руководителей колонии. Вслед за Скорпионом и Антуанеттой Бакс последним на борт поднялся Васко, и шаттл сразу взмыл в воздух, оставив прочих, включая Кровь, в лагере. Крылья летательного аппарата лили на окрестные дома ярчайший белый свет, жители прикрывали глаза руками, но не отворачивались. В Первом Лагере не было никого, кто бы не мечтал в эту минуту оказаться где-нибудь в другом месте.
        В шаттле нашлось место только для троих, потому что салон был заполнен эвакуирующимися. Васко почувствовал, как ускоряется машина. Он висел, держась за потолочные скобы, и надеялся, что полет будет недолгим. Растерянные, напуганные беженцы потрясенно смотрели на него, словно ожидая объяснений, которые он не был уполномочен давать.
        - Куда вы должны были лететь? - спросил он начальника группы.
        - От бухты, - тихо ответил старший, имея в виду безопасное место подальше от корабля. - Но вместо этого шаттл направился к кораблю. Нам не позволено тратить зря драгоценное время.
        Холодная расчетливость этого решения потрясла Васко. Но одновременно он почувствовал и восхищение.
        - А если людям это не понравится? - спросил он, стараясь говорить тише.
        - Они всегда могут подать жалобу.
        Полет и впрямь оказался недолгим. В кабине сидел пилот; некоторые эвакуационные транспорты летали на автопилоте, но этот рейс был не из обычных.
        Шаттл шел низко, держа курс в сторону моря, и в конце маршрута обогнул субсветовик по широкой дуге. Васко повезло: он оказался у стены. Малинин сделал для себя иллюминатор и вгляделся в серебристый туман. Беженцы столпились вокруг него, чтобы лучше видеть.
        - Закрой окно! - приказал Скорпион.
        - Что?
        - Повторять не буду.
        - На твоем месте я бы послушалась, - сказала Антуанетта.
        Васко убрал иллюминатор. Если бывают дни, когда со свиньей лучше не спорить, то такой день настал. Все равно за бортом ничего не видно, только корпус корабля смутно маячит в стороне.
        Шаттл поднимался, вероятно, летел по спирали вокруг надводной части корабля. Потом Васко почувствовал, что машина остановилась и опустилась на твердую поверхность. Примерно через минуту в щель проник свет, открылась опускная дверь, и эвакуирующихся поспешно вывели наружу. Васко ничего не успел разглядеть на посадочной палубе, заметил только сотрудников Сил безопасности, охраняющих пандус и выстраивающих вновь прибывших с деловитостью, способной легко заткнуть за пояс вежливое принуждение. Он ожидал, что люди придут в негодование, узнав, что вместо уютного убежища на планете их доставили на корабль, но все принималось с покорностью. Возможно, беженцы еще не поняли, что очутились на борту «Ностальгии по бесконечности», а не в каком-нибудь промежуточном пункте на другой стороне острова.
        Если так, не хотелось бы оказаться поблизости, когда они узнают об изменении плана.
        Вскоре в шаттле не осталось никого из эвакуирующихся. Васко думал, что его и руководителей тоже попросят выйти наружу, но они втроем остались внутри вместе с пилотом. Опускная дверь закрылась, шаттл покинул посадочную палубу.
        - Теперь можешь смотреть наружу, - сказал Скорпион.
        Васко так и сделал - открыл в корпусе окно, достаточно большое, чтобы смотреть втроем. Но в первые секунды смотреть было не на что. Снижающийся шаттл трясло и мотало, но определить, находятся ли они рядом с «Ностальгией» или летят обратно к Первому Лагерю, Малинин не мог.
        - Вы сказали, что-то с кораблем? - спросил Васко. - Опять повышается плотность нейтрино?
        Скорпион повернулся к Антуанетте Бакс:
        - Что они видели?
        - На этот раз выше уровня, о котором я докладывала в прошлый раз. Но по данным наших станций слежения, подъем замедлился. Может быть, моя небольшая беседа с Джоном на этот раз возымела действие.
        - Так в чем проблема? - снова спросил Васко.
        Скорпион указал в иллюминатор:
        - В этом.
        Васко посмотрел, куда показывал свинья. Там из серебристой морской дымки поднимался шпиль корабля. Шаттл быстро спускался к началу надводной части субсветовика. Не далее как вчера вечером Васко видел с берега колонистов, пытающихся взобраться по корпусу к нижним портам. С тех пор все изменилось. Не было ни карабкающихся беженцев, ни их лодок, ни даже чистой воды. Вместо нее «Ностальгию» окружал густой слой жонглеров образами. Он казался ворсистым зеленым ковром со сложным узором. Этот покров простирался во все стороны от корабля очень далеко, на километры, соединяясь с другими островами биомассы плавучими мостиками. И мало того, слой вокруг корабля непрерывно рос, облепляя корпус. Местами толщина уплотнения достигала, похоже, ста метров, а высота покрова непосредственно на корпусе - всех трехсот. Верхняя граница представляла собой не гладкий круг, а чуткую бахрому; ищущие щупальца протягивались все выше. И все это шевелилось, ползло вверх прямо у Васко на глазах, неуклонно и целенаправленно. Основная масса перемещалась со скоростью примерно метр в секунду. Если жонглеры сумеют держать такую
скорость, они поглотят корабль в течение часа.
        - Когда это началось? - спросил Васко.
        - Тридцать-сорок минут назад, - ответил Скорпион. - Нас предупредили, как только заметили повышение концентрации возле корпуса.
        - Но почему сейчас? - спросил Васко. - Корабль простоял тут столько лет, и вдруг жонглеры ни с того ни с сего решили напасть?
        - Вопрос не ко мне, - ответил Скорпион.
        - Возможно, это не нападение, мы не знаем, - сказала Антуанетта.
        Свинья повернулся к ней:
        - А на что еще это похоже, по-твоему?
        - Да на что угодно, - ответила она. - Васко прав, версия о нападении кажется бессмыслицей. Столько лет прошло, с чего вдруг? Мне кажется, здесь другое. Надеюсь, - добавила она.
        - Хотелось бы верить, - проворчал Скорпион.
        Шаттл продолжал облет шпиля. Со всех сторон картина была примерно одинаковой. Словно ускоренно прокручивается фильм о том, как огромный камень обрастает мхом или статуя покрывается лишайником - знающим, чего он хочет, и твердо намеренным добиться своего.
        - Это многое меняет, - сказала Антуанетта. - И очень не нравится мне, Скорп. А если это все-таки нападение? Что будет с теми, кто уже на борту?
        Подняв руку с браслетом, Скорпион что-то негромко проговорил.
        - Ты это кому? - спросила Антуанетта.
        - Марл Пеллерин, - ответил Скорпион, прикрывая рукой микрофон. - Считаю, отряду пловцов пора узнать, что происходит.
        - Согласен, - кивнул Васко. - Пловцы должны были войти в море уже давно, как только повысилась активность. Иначе для чего они нужны?
        - На их месте бы ты так не рассуждал, - нахмурилась Антуанетта.
        - При чем тут я? Это их работа.
        Скорпион продолжал тихо говорить в браслет. Повторял одно и то же по несколько раз, словно заучивал наизусть или втолковывал разным людям. Наконец покачал головой и опустил руку:
        - Пеллерин нигде нет.
        - Что значит нет? - спросил Васко. - Она где-нибудь сидит и ждет распоряжений. Вы пробовали связаться с Высокой Раковиной?
        - Да.
        - Не старайтесь, - проговорила Антуанетта, тронув свинью за рукав. - Внизу хаос. Неудивительно, что нельзя ни с кем связаться.
        - Где остальные пловцы? - спросил Васко.
        - А зачем они? - взглянул ему в лицо Скорпион.
        - Если Пеллерин махнула рукой на свои обязанности, то что скажут остальные? Столько разговоров было о том, как важны пловцы для безопасности колонии. Теперь они могут доказать свою полезность.
        - Или погибнуть, - добавил Скорпион.
        Антуанетта покачала головой:
        - Не нужно гнать их в море, Скорп. Дело того не стоит. Что бы тут ни происходило, это результат коллективного решения, принятого биомассой. Пара пловцов никак на нее не повлияет.
        - Я был лучшего мнения о Марл, - проговорил Скорпион.
        - Она всегда честно выполняла свои обязанности, - возразила Антуанетта. - Не думаю, что она нас бросила, на нее это не похоже. Надеюсь, с ней все в порядке.
        Скорпион направился в кабину. Шаттл трясло, вокруг корпуса гигантского субсветовика спиралями поднимались вихревые тепловые потоки, но свинье болтанка нисколько не мешала. Коренастый и приземистый, он имел центр тяжести гораздо ниже, чем у человека, и переносил турбулентность лучше, чем его спутники.
        - Куда мы летим? - спросил Васко.
        Свинья оглянулся:
        - Прикажу изменить план полета. Мы должны были вернуться в лагерь за беженцами.
        - Но не вернемся?
        - Беженцы подождут. Сначала нужно переправить сюда Ауру. Похоже, безопаснее всего сейчас в небе.
        Глава двадцать восьмая
        Арарат, год 2675-й
        Васко и Скорпион осторожно несли инкубатор к пустому брюху шаттла. Небо уже потемнело, нагревательная поверхность крыльев летательного аппарата вовсю сияла вишневым, шипела и потрескивала.
        Третьей шла Хоури, пригибаясь под напором теплого воздуха, пойманного в ловушку загнутых книзу крыльев. С тех пор как ее разбудили, она молчала, двигаясь с дремотной осторожной покорностью. Следом за своими пациентами шагал Валенсин, мрачно принимая происходящее. За ним ковыляла пара медицинских сервороботов, привязанных к своему хозяину крепчайшими узами механического повиновения.
        - Почему мы не летим на корабль? - спросил Валенсин.
        Скорпион не ответил. Он снова переговаривался с кем-то по браслету, скорее всего с Кровью или с одним из своих заместителей. Вдруг свинья тряхнул головой и выругался. Каковы бы ни были вести, Васко сомневался, что они добрые.
        - Я пойду вперед, - сказала Антуанетта, - может быть, пилоту нужна помощь.
        - Скажи ему, чтобы поднимался плавно и медленно, - велел Скорпион. - Никаких перегрузок. Но пусть будет готов в случае чего быстро увезти нас наружу.
        - Если эта лохань еще способна выйти на орбиту.
        Шаттл взлетел. Васко помог доктору и его роботам установить инкубатор, Валенсин показал ему, как добиваться от внутренней отделки летательного аппарата выступов и ниш с требуемой адгезией. Вскоре инкубатор был прикреплен к стене, сервороботов поставили рядом следить за его работой. Аура, сморщенное нечто за темным прозрачным пластиком, облепленная датчиками и оплетенная трубками, казалось, совершенно не чувствовала этой суеты.
        - Куда мы летим? - спросила Хоури. - К кораблю?
        - Сказать по правде, с кораблем проблемы, - ответил Скорпион. - Подожди, сама увидишь. Думаю, тебе будет интересно.
        Они снова облетели корабль по кругу, на прежней высоте. Хоури смотрела широко раскрытыми от изумления глазами. Васко очень хорошо понимал ее. Когда сам он полчаса назад увидел эту картину, процесс поглощения «Ностальгии» жонглерами только начинался, и поэтому несложно было сообразить, что происходит. Но теперь корабль исчез. На его месте высился зеленый, в наплывах, шпиль.
        Но было и кое-что еще. Васко это заметил почти сразу, но тогда подсознательно принял за оптическую иллюзию, обусловленную его точкой наблюдения, наклоном шаттла или чем-то в этом роде. Едва через прорехи в морском тумане проглянула линия горизонта, стало понятно: это никакой не обман зрения.
        Корабль накренился. Совсем немного, отклонившись на несколько градусов от вертикали, но этого было достаточно, чтобы внушить страх. Шпиль, который на протяжении стольких лет оставался монументальной доминантой ландшафта, казавшийся древним, как сама география, угрожал рухнуть.
        Биомасса жонглеров толкала корабль вбок.
        - Плохи дела, - прошептал Васко.
        - Объясните, что происходит, - попросила Хоури.
        - Да мы сами не знаем, - ответил Скорпион. - Это началось с час назад. Море стало густеть возле корабля, на него полезли жонглеры. А теперь, похоже, решили его опрокинуть.
        - Смогут?
        - Да кто их разберет… Корабль весит несколько миллионов тонн, но по сравнению с массой всех жонглеров это ничто. Но если корабль завалится, это еще полбеды…
        - Полбеды?
        - Беда, если он переломится. Это же субсветовик. Он спроектирован так, что вдоль оси может выдержать не одно g. Если корабль находится на планете и стоит на корме, то нагрузки не превышают те, которые он испытывает в космосе. Но ему противопоказаны нагрузки, приложенные под углом к оси. Еще пара градусов, и я по-настоящему разволнуюсь.
        - Нам нужен корабль, Скорп, - сказала Хоури. - Это наш единственный шанс убраться отсюда.
        - Спасибо за напоминание, - ответил свинья, - но сию минуту я ничего не могу поделать. Или ты предлагаешь мне вступить в войну с жонглерами образами?
        Сама мысль об этом была жуткой, почти абсурдной. Жонглеры образами безобидны, если забыть о судьбе нескольких злополучных пловцов. Их коллективы никогда не проявляли враждебности и злонамеренности. Раса жонглеров представляла собой архивы исчезнувших знаний, утраченных разумов. Но если она решила уничтожить «Ностальгию по бесконечности», то разве люди могут отреагировать иначе, как применением силы?
        - На шаттле есть оружие? - спросила Хоури.
        - Есть кое-что, - ответил Скорпион. - В основном легкого типа, «корабль-корабль».
        - Можно что-нибудь использовать против биомассы?
        - Лучевики? Но в атмосфере Арарата от них вряд ли будет много толку. Другие системы? Скорее всего, куски полетят и от самого корабля. Можем попробовать излучатель частиц…
        - Нет!
        Это вскрикнула Хоури. Звук вылетел из ее рта внезапно, словно рвота, и мало напоминал человеческий голос.
        - Но ты только что сказала… - удивился Скорпион.
        Внезапно Хоури села, будто силы оставили ее, - почти упала на подушку, которую услужливо выдвинул ей навстречу шаттл, - и прижала руку ко лбу.
        - Нет, - повторила Ана, на этот раз более осмысленно. - Нет. Улететь. Оставить. Оставить в покое. Помогают нам.
        Васко, Скорпион, Валенсин, да и сама Хоури встревоженно повернулись к инкубатору, где, словно в саркофаге, лежала под присмотром машин Аура. Крохотный розовый комочек слабо извивался в своих путах.
        - Помогают? - переспросил Васко.
        Хоури ответила, и снова казалось, что звуки льются помимо ее воли. Ей даже приходилось хватать ртом воздух между словами.
        - Они. Помогают нам. Хотят.
        Васко подошел к инкубатору. Краем глаза он следил за Хоури, одновременно глядя на ее дочь. Роботы Валенсина переминались с ноги на ногу, их суставчатые руки подергивались в нервной нерешительности.
        - Они? - переспросил Васко. - Они - это жонглеры образами?
        Розовый комочек дернул крошечными ножками, полностью оформившаяся кисть сжалась в кулачок перед нахмуренным личиком. Веки Ауры еще не расклеились.
        - Да. Они. Жонглеры образами, - сказала Хоури.
        Васко повернулся к Скорпиону:
        - Похоже, мы их поняли неправильно.
        - А теперь ты все знаешь?
        - Погоди, мне нужно поговорить с Антуанеттой.
        Не дожидаясь разрешения, Васко бросился в кабину. Там он увидел пилота и Антуанетту, пристегнутых ремнями к креслам. Пилот сделал весь кокпит прозрачным, и казалось, что они плывут в воздухе, сопровождаемые лишь нематериальными приборами и дисплеями с данными состояния. Васко непроизвольно шагнул назад, но, пересилив головокружение, остановился.
        - Мы можем зависнуть? - спросил он.
        Антуанетта взглянула на него через плечо:
        - Конечно.
        - Тогда - полная остановка. У вас есть чем определить дистанцию? Система предотвращения столкновений, что-нибудь в этом роде?
        - Конечно, - повторила Антуанетта, словно ничего глупее этих вопросов она давно не слышала.
        - Тогда направьте прибор на корабль.
        - А в чем дело, Васко? Мы и так видим, что он кренится.
        - Просто сделайте это, хорошо?
        - Есть, сэр, - ответила она.
        Маленькие руки Антуанетты, унизанные перстнями, задвигались над пультом, висящим перед ее креслом. Шаттл остановился, но панорама впереди продолжала надвигаться, пока наклонившийся корабль не оказался совсем рядом.
        - Вот так и держите, - сказал Васко. - Теперь направьте дальномер - или что там у вас есть - на «Ностальгию» как можно ниже.
        - Угол наклона так не определить, - заметила Антуанетта.
        - Меня не это интересует. Похоже, они вовсе не желают повалить корабль.
        - Да что ты говоришь?
        Васко улыбнулся:
        - Я думаю, что это просто побочный эффект. Жонглеры хотят передвинуть корабль.
        Он дождался, когда Антуанетта настроит дальномер. Пульсирующий сферический дисплей плавал перед ней, наполненный дымчато-зеленой графикой и цифрами.
        - Вот корабль, - сказала Антуанетта, указав на самую толстую полоску эха радара.
        - Отлично. И сколько до него?
        - Четыреста сорок метров, - через секунду ответила Антуанетта. - Это в среднем. Зеленая масса все время меняет толщину.
        - Хорошо. Теперь следи за цифрами.
        - Расстояние увеличивается, - сообщил пилот.
        Васко ощутил на шее чье-то горячее дыхание. Оглянувшись, он увидел, что через плечо ему смотрит свинья.
        - Малинин что-то задумал, - сказала Антуанетта. - Расстояние до шпиля сейчас… четыреста пятьдесят метров.
        - Шаттл сносит ветром, - сказал Скорпион.
        - Нет никакого ветра. - Судя по голосу Антуанетты, она слегка рассердилась. - Мы висим на месте как привязанные, по крайней мере в пределах погрешности приборов. Васко прав, Скорп, - корабль движется. Жонглеры тащат его в море.
        - С какой скоростью?
        - Пока не могу сказать точно. Метр, может быть, два в секунду. - Антуанетта посмотрела на браслет связи. - Плотность потока нейтрино постоянно растет. Не знаю, сколько у нас осталось времени, но думаю, что несколько часов.
        - Значит, в момент старта корабль окажется всего в нескольких километрах от прежней стоянки, - прикинул Скорпион.
        - Это лучше, чем ничего, - сказала Антуанетта. - Если жонглерам удастся оттащить его хотя бы за мыс, это защитит от приливных волн… нет, правда, это же кое-что меняет.
        - Поверю, когда увижу, - ответил свинья.
        Испытывая душевный подъем, Васко уверенно заявил:
        - Аура правильно говорит: жонглеры не причинят нам вреда. Они хотят спасти нас, переместить корабль подальше в море. Они за нас.
        - Хорошая гипотеза, - проговорил Скорпион, - но как они узнали о наших проблемах? Кто-то вошел в море и все там объяснил? Это мог сделать только пловец.
        - Может быть, кто-то и вошел, - ответил Васко. - Разве теперь это важно? Корабль движется, и это главное.
        - Да, - кивнул Скорпион. - Будем надеяться, что это произошло не слишком поздно.
        Антуанетта повернулась к пилоту:
        - Сможешь подлететь к кораблю поближе? Вроде у вершины жонглеров не так много. Неплохо было бы найти там местечко для посадки.
        - Вы шутите? - изумился пилот.
        Антуанетта отрицательно покачала головой. Она уже передала ему все управление шаттлом.
        - Боюсь, что нет, приятель. Если мы хотим, чтобы Джон придержал лошадей, пока корабль не вытащат из бухты, кто-то должен спуститься к нему и поговорить. Догадываешься, кому выпала такая честь?
        - Похоже, она это серьезно, - сказал Васко.
        - Выполняй, - приказал Скорпион пилоту.
        Хела, год 2727-й
        Караван продолжал с риском для своего существования протискиваться через тоннели и ползти по узким карнизам. Дорога змеилась, нередко выписывала тугие петли, так что из передней части каравана Рашмика видела, как хвост движется параллельно, ей навстречу. В одном месте, преодолевая особенно крутой подъем, с натугой работая двигателями и гусеницами, караван прошел над самим собой, и Рашмике удалось взглянуть сверху на платформы с наблюдателями.
        Постепенно мост вырастал. Когда Рашмика увидела его впервые, он походил на кружевную эфемерную постройку, рисунок, выполненный на черном фоне блестящими радужными красками. Но с тех пор мост мало-помалу приобретал трехмерность и материальность. Это был не мираж, не дивная игра света в атмосфере, но реальный объект, при посредстве которого каравану предстояло пересечь Рифт.
        Трехмерность моста одновременно волновала и успокаивала Рашмику. Мост уже давно не казался ажурным плетением из тончайших нитей, и, хотя многие элементы конструкции выглядели достаточно узкими, они уже не производили впечатления слишком слабых. Если уж мост способен выдержать свой вес, он наверняка выдержит и караван. Девушка кивнула своим мыслям.
        - Мисс Эльс?
        Она оглянулась. Квестор Джонс. Как не вовремя.
        - Да, - отозвалась Рашмика с досадой.
        - Довольно скоро мы поедем по мосту. Помните, я вам обещал незабываемое зрелище?
        - Обещали, квестор, - кивнула она, - но вы не объяснили, почему этим коротким и удобным путем не пользуются остальные.
        - Суеверие, - последовал ответ, - а также излишняя осторожность.
        - Излишняя осторожность кажется мне очень уместной применительно к этому мосту.
        - Неужто вы боитесь, мисс Эльс? Не стоит, право. Масса каравана едва ли достигает пятидесяти тысяч тонн. Благодаря его конструкции вес распределен по большой длине. Наш случай несравним с прохождением собора по мосту, вот это и в самом деле будет авантюрой.
        - Никто не пойдет на это.
        - В здравом уме - никто. Особенно если учесть, что случилось в прошлый раз и чему многие были свидетелями. Но это никак не касается нас. Мост легко выдержит караван. Ведь такое уже бывало. Лично я не прочь ездить по мосту всякий раз, когда нам не нужно отклоняться от Пути. Просто это не слишком выгодно. Вы сами видели, как непросто до него добраться. Чаще выходит так, что проезд по мосту не дает выигрыша во времени, даже наоборот. И сейчас решение направиться к нему принято лишь ввиду определенного стечения обстоятельств. - Квестор сцепил кисти рук перед грудью. - Итак, к делу. Похоже, ваше зачисление в бригаду по расчистке Пути - вопрос решенный. Вас ждет собор адвентистов.
        - «Пресвятая Морвенна»?
        - Нет. Их меньший собор, «Железная Екатерина». Всем приходится где-то начинать. Почему вы так хотите сразу попасть на «Пресвятую Морвенну»? Куэйхи совсем не ангел, иногда бывает очень крут. Зато настоятель «Екатерины» - хороший человек. По всему, работа там безопасная, никто из подчиненных настоятеля не жаловался.
        - Благодарю вас, квестор, - проговорила Рашмика, надеясь, что ее разочарование не слишком бросается в глаза. Она рассчитывала найти приличную конторскую должность подальше от завалов. - Вы правы, это всяко лучше, чем ничего.
        - «Екатерина» входит в основную группу соборов, движущихся к Рифту с запада. Мы присоединимся к ним, едва пройдем по мосту, незадолго до того, как соборы начнут спуск по Лестнице Дьявола. Для вас это большая честь, мисс Эльс: мало кому доводилось пересекать Пропасть Искупления дважды за один год, не говоря уж о том, чтобы сделать это с перерывом в несколько дней.
        - Я просто счастлива.
        - Тем не менее повторю сказанное раньше: работа вам предстоит трудная, опасная и плохо оплачиваемая.
        - Что дают, то и беру.
        - Ну а коли вы согласны, как только мы доберемся до Пути, вас доставят в бригаду. Не ввязывайтесь в сомнительные дела, и все будет хорошо.
        - Постараюсь не забыть ваш совет, квестор.
        Джонс прикоснулся пальцем к губам и отвернулся, словно вспомнил о других неотложных делах, но задержался. Глазки зеленого зверька, по своему обыкновению сидевшего на плече у хозяина, на протяжении всего разговора были нацелены на Рашмику, пустые, как пистолетные дула.
        - Есть еще один вопрос, мисс Эльс, - сказал квестор, глядя на нее через плечо.
        - Да?
        - Джентльмен, с которым вы говорили недавно. - Квестор щурился, изучая выражение лица собеседницы. - На вашем месте я бы с ним больше не разговаривал.
        - Почему?
        - Вам не следует якшаться с такими типами. - Квестор задумчиво посмотрел в иллюминатор. - Считается, что общаться с наблюдателями или близкими к ним по силе религиозных убеждений паломниками - это неразумно. Судя по моему личному опыту, особенно неразумно общаться с теми, кто колеблется между верой и неверием.
        - Квестор, я сама выбираю, с кем мне якшаться или общаться.
        - Конечно, мисс Эльс. Прошу не обижаться на мои слова. Я только хотел дать вам совет по доброте душевной… которой полнится мое большое сердце. - Квестор бросил угощение в рот питомцу. - Разве нет, Мята?
        - Пусть тот, кто сам без греха, первым бросит камень, - ответил зверек.
        Караван подошел к восточной оконечности моста. В километре от этого места дорога вновь нырнула в глубину утеса. Начался крутой подъем; узкие, как иголка, карнизы и коварные уклоны, перемежаемые тоннелями, уравняли караван с мостом. Позади остался дичайший хаос льда и скал - просто не верилось, что его удалось преодолеть. Впереди - словно пример перспективы из учебника: гладкая дорога, без каких-либо ограждений, чуть выгнутая к середке, алмазно блистающая под звездами ледяной пыльцой.
        Не встречая больше на пути осыпей, трещин глубиной в человеческий рост и иных препятствий, набирая скорость, караван катил туда, где по обе стороны от дороги исчезала земля. Паломники здесь встречались гораздо реже, почти не приходилось тормозить и огибать. А значит, риск задавить какого-нибудь беднягу был ничтожен.
        Представление Рашмики о размерах постройки претерпело несколько разительных перемен. Она помнила, что издали мост казался плавной аркой. Теперь же, вблизи, поверхность виделась ровной и прямой, словно вырезанная и выровненная лазером, - такой она и исчезала вдали. Рашмика пыталась разгадать этот парадокс, пока не сообразила с головокружительной ясностью, что ей видна только очень малая часть моста. Это как при подъеме на куполообразный холм: дразнящая вершина все время остается скрытой от глаз.
        Девушка перешла на другое место и посмотрела назад. Первые шесть машин выбрались на мост, а дальше стена Рифта круто уходила вниз, давая Рашмике возможность самой оценить всю глубину Пропасти.
        Гигантские когти геологии сплошь покрыли стену бороздами: вертикальными, горизонтальными, косыми, кривыми, пересекающимися. Жуть брала при мысли о катаклизмах, способных оставить такие следы. Там блистали глыбы сине-зеленого льда, проступали пятна более темных включений. Карниз, по которому прошел караван, виднелся слева; он казался слишком ненадежным, чтобы служить в качестве дороги, не говоря уже о том, чтобы выдерживать вес в пятьдесят тысяч тонн. Под карнизом, Рашмика теперь отлично это видела, поверхность стены тут и там опасно изгибалась, образуя глубокие ниши. Девушка чувствовала опасность на протяжении всего пути, но, по крайней мере, свято верила, что под караваном имеется не один десяток метров тверди. И, как оказалось, зря.
        Квестора она не видела в течение всей переправы. Прошел час, и противоположная сторона Пропасти стала такой же далекой, как и оставшаяся позади. Вероятно, караван находился примерно на середине моста. Стараясь не шуметь, Рашмика надела скафандр и пробралась на крышу.
        Открывавшийся сверху вид существенно отличался от того идеализированного, почти нереального зрелища, которым она любовалась из герметичной внутренности каравана. Теперь Рашмика видела всю перспективу Рифта, к тому же очень хорошо различала дно в нескольких десятках километров. По мере того как ровное дорожное полотно моста уходило под колеса машин, казалось, что дно Пропасти поднимается. От этого обмана зрения у Рашмики закружилась голова и возникло неудержимое желание распластаться на крыше машины, раскинув руки и ноги, чтобы не свалиться через край. Ей пришлось собрать всю свою отвагу, чтобы остаться на ногах, хотя она и согнула колени, сместив центр тяжести вниз.
        Казалось, ширина дороги совсем ненамного шире каравана. Машины шли точно посредине, лишь изредка принимая вправо или влево, чтобы обогнуть толстый ледяной наплыв или другое небольшое препятствие. На полотне попадались вмерзшие камни, заброшенные сюда взрывами далеких вулканов. Некоторые были величиной с полколеса. Тот факт, что эти булыжники не разбили мост, придавал Рашмике уверенности. И коль скоро ширины полотна едва хватало, чтобы пропустить два ряда машин, составляющих караван, было нелепо думать, что здесь пройдет такое чудище, как собор.
        В этот миг она заметила кое-что на дне Пропасти. Это была огромная - километр в поперечнике - залежь какого-то мусора. Темная свалка формой напоминала звезду, и, насколько Рашмика могла судить, ее центр находился почти точно под мостом. Поблизости от центра звезды виднелись останки каких-то сооружений. Напрягая воображение, можно было увидеть очертания разбитых машин; их контуры были сглажены пылью и щебнем.
        Значит, какой-то собор все же пытался пройти по мосту.
        Рашмика перебиралась с машины на машину, решив добраться до самой первой. Наблюдатели все так же лежали на своих платформах, лицом к раздутому шару Халдоры. Глядя на их зеркальные визоры, Рашмика вдруг представила себе десятки уложенных аккуратными рядами титановых яиц.
        На следующей крыше, держась за ограждение, ее поджидал человек в скафандре. Друг друга они заметили одновременно; человек тотчас повернулся к девушке и поманил рукой в перчатке.
        Она прошла мимо наблюдателей и одолела еще один раскачивающийся соединительный мостик. Караван опасно вильнул, чтобы пройти между двумя грудами камней, потом подпрыгнул и захрустел колесами на череде малых неровностей.
        Рашмика не разобрала, какого типа скафандр на встречном. Может, и такой, как у наблюдателей, но те сверху всегда носили рясы. Сквозь серебристый зеркальный щиток ничего не было видно.
        - Петр? - спросила она по общему каналу.
        Ответа не было, но человек продолжал настойчиво манить ее.
        Может, это ловушка? Квестор предупреждал: не стоит связываться с этим молодым человеком. Едва ли Джонс знал о том происшествии на крыше. Она очень сомневалась, что в ходе своего поиска успела нажить врагов, но и не тешила себя иллюзиями. Взять хотя бы квестора - вряд ли можно назвать его другом. С другой стороны, Джонс устроил ее в бригаду по расчистке Пути, - скорее всего, квестор заинтересован в том, чтобы она добралась до соборов целая и невредимая.
        Рашмика пошла вперед, обдумывая разные возможности. Вскоре она узнала скафандр высокой защиты, плотно облегающий тело. Шлем и другие жесткие детали были оливково-зелеными, эластичные блестели серебром. В отличие от скафандров, которые Рашмика видела на паломниках, этот не носил религиозной символики, вообще никаких рисунков.
        Лицевой щиток повернулся к ней. Она увидела глядящие через пластик пронзительные глаза; под высокими острыми скулами залегли тени.
        Петр протянул руку и на ее запястье другой рукой открыл клапан. Оттуда он вытянул тонкий кабель с разъемом на конце и подал Рашмике. Конечно! Безопасная связь. Она взяла волоконно-оптический кабель и подключила к соответствующему разъему своего скафандра. Кабель обеспечивал прямую связь между скафандрами при отказе радиосвязи и других средств коммуникации. А еще он был незаменим для приватного общения.
        - Рад, что ты сумела прийти, - сказал Петр.
        - Хорошо бы, ты объяснил, зачем такая таинственность.
        - Лучше перестраховаться, чем потом сожалеть. По правде говоря, я вообще не должен был говорить с тобой об исчезновениях, по крайней мере на борту каравана. Нас никто не слышал?
        - Квестор подходил ко мне на два слова, после того как ты ушел.
        - Неудивительно, - кивнул Петр. - Его нельзя назвать излишне религиозным, просто он знает, с какой стороны хлеб намазан маслом. Церкви платят ему за службу, вот он и не хочет, чтобы кто-то раскачивал лодку, распуская подрывающие веру слухи.
        - По-моему, то, о чем говорил ты, нельзя назвать ересью, - сказала Рашмика.
        - Это как посмотреть… Кстати, о «посмотреть» - разве не потрясающий вид?
        Петр повернулся кругом, подчеркивая свои слова широким жестом. Рашмика с готовностью улыбнулась:
        - Не знаю, что и сказать. Я не очень люблю высоту.
        - Ну, перестань. Забудь об исчезновениях, забудь о своем поиске хотя бы на время. Оцени величие Пропасти. Миллионы людей никогда в жизни этого не увидят.
        - У меня такое чувство, словно мы незаконно пользуемся чужой собственностью, - ответила Рашмика. - Может быть, вертуны соорудили этот мост только для того, чтобы им любоваться?
        - Я почти ничего не знаю о вертунах. Но даже если твоя догадка верна, мы никогда не выясним, зачем им понадобился мост. Для нас важно другое: он есть и мы по нему едем. Верно же? По-моему, не любоваться такой красотой хотя бы изредка - большой грех.
        Рашмика посмотрела вниз, на развалины в форме звезды.
        - Интересно, квестор мне правду сказал? По мосту когда-нибудь пытался проехать собор?
        - Говорят, такое было. Но записей в церковных книгах об этом нет.
        Рашмика крепче сжала перила, все еще не в силах спокойно переносить вид огромной пропасти и такой далекой земли.
        - Так что же это был за собор?
        - Сектанты, раскольники, - ответил Петр. - Самостоятельная церковь, всего с одним маленьким собором. Они назывались нумеристами, не принадлежали ни к одной из клерикальных организаций и почти не поддерживали торговых отношений с другими церквями. Система их верований была… странной. И дело не в конфликте с другими доктринами. Для начала, они были политеистами. Большинство церквей строго монотеистичны, крепко связаны с древними авраамическими религиями - я их называю церквями огня и серы. Один Бог, один рай, один ад. Но те, что устроили свалку там, на дне Пропасти… они были необычные. Многобожцев хватало всегда, но эти создали своеобразную картину мира, всю космологию, целиком, - настолько ортодоксальную, что исключалась всякая возможность завести межрелигиозный диалог. Нумеристы были чокнутыми математиками. Они видели в науке о числах высшую благодать, единственный возможный и действенный способ приблизиться к святости. Верили, что во всех математических понятиях живут боги: свой бог в интегралах, свой - в натуральных числах, свой - в нуле. Были у них и младшие, подчиненные боги: иррациональных
чисел, дифференциального исчисления. Другие церкви не могли терпеть такие чудачества. Поэтому нумеристов подвергли остракизму, после чего они довольно скоро окончательно спятили, превратились в параноиков.
        - Неудивительно, с такими-то взглядами.
        - Это еще не все. Нумеристы интересовались статистическими интерпретациями исчезновений, изучали это явление, применяя какие-то экзотические теории вероятности. Объяснять это довольно сложно. В ту пору исчезновения случались реже, поэтому статистика в распоряжении нумеристов была не слишком богатой, зато они имели достаточно гибкие методики, чтобы использовать даже малые базы данных. Нумеристы получили просто убийственный итог.
        - Рассказывай, - попросила Рашмика.
        Она наконец начала понимать, почему Петр захотел встретиться с ней на крыше каравана, ночью, посреди моста.
        - Нумеристы первыми заявили, что исчезновения учащаются, хотя доказать это статистически было трудно. Уже было официально объявлено, что исчезновения происходят сериями, однако теперь нумеристы утверждали, что промежутки между сериями сокращаются. Нумеристы также указывали на то, что длительность самих исчезновений возрастает, хотя они же признавали, что доказательства этого факта слабоваты.
        - И что, они оказались правы?
        Петр кивнул, на его шлеме качнулся отраженный пейзаж.
        - По крайней мере в первой части своего заявления. Сегодня даже самые примитивные статистические методики дают те же результаты. Совершенно точно установлено, что исчезновения происходят все чаще.
        - А вторая часть?
        - Она не доказана. Но полученные с тех пор данные пока не опровергли этот вывод нумеристов.
        Рашмика рискнула глянуть вниз, на звездообразное пятно.
        - Что же с ними случилось? Почему они упали с моста?
        - Никто не знает, как это произошло. Повторюсь: церкви не признают даже того, что какой-то собор пытался пересечь здесь Пропасть. Копни глубже, и выяснится, что никаких нумеристов не существовало. Пусть в документации редких торговых сделок и есть намеки на существование такой секты, но о том, что нумеристы решили пройти над Пропастью Искупления, никаких упоминаний ты не найдешь.
        - Но они решили.
        - Да. Думаю, никто не знает зачем. Быть может, это была последняя попытка вернуть утраченный престиж в глазах церквей, разорвавших отношения с ними. Нельзя исключать и то, что они хотели пройти коротким путем и вырваться вперед, обогнав основную процессию и не потеряв Халдору из виду. Причина не так уж и важна. У нумеристов она была, они пошли на риск и погибли. Почему погибли, другой вопрос.
        - Мост не пропустил? - предположила Рашмика.
        - Ну, это вряд ли. Собор нумеристов был совсем кроха по сравнению с основными. Судя по останкам на дне Пропасти, нумеристы добрались почти до середины, поэтому дело не в скручивании полотна. У меня такая версия: собор шире дорожного полотна, и поэтому он должен двигаться так, чтобы его продольная ось всегда совпадала с осью моста. Нельзя допускать, чтобы один бок выступал за край полотна дальше, чем другой. Для такого точного вождения требуется надежная работа техники. Посреди моста у них отказала система навигации, на достаточный срок, чтобы потерять равновесие и сорваться. А как было на самом деле, кто знает?
        - Ты считаешь, может быть и другая причина?
        - Болтовня о статистике исчезновений принесла нумеристам популярность. Помнишь, я говорил, что остальные церкви знать ничего не желали об учащении?
        - Они опасались, что их мир изменится.
        - Да, им хотелось жить как прежде. Тот порядок, что сложился на Хеле, всех устраивал - привычно и удобно. Катишь себе на соборе по Вечному Пути, продаешь останки вертунов человечеству, тем и кормишься. Высшие клерикальные эшелоны жили припеваючи, благодарение Господу. И церковникам совсем не хотелось, чтобы слухи о каком-то апокалипсисе будоражили умы на их поездах.
        - Думаешь, кто-то подстроил крушение собора нумеристов?
        - Я уже сказал, никаких доказательств нет и искать их бесполезно. Возможно, это был несчастный случай. Никто не утверждал, что путешествие на соборе по мосту через Пропасть Искупления - не идиотизм чистой воды.
        - И несмотря на все это, ты, Петр, сохранил свою веру?
        Рашмика заметила, что он крепче сжал перила.
        - Я верю в то, что исчезновения - весть о приходе очень трудных времен. Не просто безмолвное свидетельство силы Господа, как хотят преподнести это церкви, не чудо ради самого чуда, а нечто по-настоящему важное. Я верю в то, что исчезающая Халдора - своего рода часы, ведущие обратный отсчет, и никто из властей предержащих не желает признать, что Конец Времен действительно близок. Нумеристы поняли это. Верю ли я церквям? Только в редчайших случаях. Проще поверить в то, что можно отлить в вакууме без малейшего вреда для организма. Но моя вера в Бога всегда со мной. С этим все по-прежнему.
        Судя по голосу, Петр не лгал. Но Рашмика не видела его лица, поэтому слова оставались только словами.
        - Ты сказал, церкви не могут скрыть, что исчезновения участились, тем более что имеются доказательства.
        - А они и не скрывают. Но есть аномалия.
        Петр отпустил поручни - лишь на миг, чтобы вручить Рашмике металлический цилиндрик с закручивающейся крышкой.
        - Думаю, это тебе покажется интересным, - сказал он. - Там листок бумаги с записями. Там только расчеты, без комментариев. Это чтобы руководство ничего не поняло, если бумажка попадет к нему в руки.
        - Надеюсь, это не все, что ты хотел мне сообщить?
        - На Утесе Череп, откуда я родом, жил один человек, Шауль Темпье. Я был с ним знаком. Этот старый отшельник ютился в заброшенном раскопе на краю поселка. На жизнь зарабатывал починкой землеройной техники. Он не был сумасшедшим или агрессивным, я бы даже не назвал его асоциальным или хотя бы нелюдимым. Просто он не нашел общего языка с жителями поселка и предпочел держаться особняком. Дело в том, что он был исключительно педантичен, до одержимости. И не нуждался ни в жене, ни в любовнице, ни в друзьях.
        - И ты не считаешь это асоциальностью?
        - Ну, как сказать - он не был груб или неприветлив. Всегда ходил чистый и не имел, насколько мне известно, слишком неприятных привычек. Когда я к нему заглядывал, он всегда угощал чаем из большого старого самовара. Иногда играл на древней нейролютне. И спрашивал, нравится ли мне его музыка.
        Сквозь лицевой щиток Рашмика разглядела на губах Петра улыбку.
        - Сказать по правде, играл он скверно, но у меня никогда не хватало духу об этом сказать.
        - А как ты с ним познакомился?
        - Я работал на складе землеройных машин, следил, чтобы техника была в рабочем состоянии. Обычно мы сами ее ремонтировали, но бывали запарки, и мы не справлялись, и тогда кто-нибудь из нас тащил машину в берлогу Темпье. Раза два-три в год это делал и я, причем со всей охотой. Нравился мне этот чудак - как он пытается сыграть на лютне, ну и вообще. Темпье старел себе и старел. И вот в одну из наших последних встреч, одиннадцать или двенадцать лет тому назад, он решил мне кое-что показать. Я удивился - надо же, Шауль мне доверяет.
        - Зря удивился, - сказала Рашмика. - Ты производишь впечатление человека, которому хочется доверять.
        - Это комплимент?
        - Не уверена.
        - Что ж, приму как комплимент, на всякий случай. О чем я говорил?
        - Темпье захотел тебе что-то показать.
        - Это был лист. Вот этот, что я тебе дал. Вернее, у тебя точная копия. Оказалось, Темпье б?льшую часть жизни регистрировал исчезновения. Чем он только не занимался - проверял опубликованную главными церквями статистику, даже побывал на Пути, чтобы покопаться в труднодоступных архивах. Я уже сказал, что он был очень дотошным и пунктуальным. И когда я увидел его материалы, сразу понял, что это самая полная статистика исчезновений, которую способно собрать частное лицо. Сомневаюсь, что где-нибудь на Хеле найдется любительская работа получше. Описанию каждого исчезновения там сопутствовала куча разного материала - свидетельства очевидцев, характеристики самих очевидцев, ну и всякое прочее. Если за день до исчезновения происходило извержение вулкана, Темпье обязательно это отмечал. Он записывал все необычное - вне связи с исчезновениями.
        - И что-то нашел? То же самое, что обнаружили нумеристы?
        - Нет, - ответил Петр. - Он нашел кое-что другое. Темпье отлично понимал, о чем говорили нумеристы. И его собственные данные полностью совпадали с выводами секты. По сути, он считал само собой разумеющимся, что исчезновения происходят все чаще.
        - И что же он обнаружил?
        - Расхождения между официально опубликованными мирскими и церковными данными.
        Рашмику такой ответ разочаровал, она ожидала большего.
        - Подумаешь, открытие, - протянула она. - Предположим, миряне проморгали, а наблюдатели заметили. В поселках народ не такой внимательный…
        - Ты не понимаешь, - буркнул Петр.
        Впервые девушка услышала в его голосе раздражение.
        - Я говорю не о том, что церкви заявили об исчезновении, которое не заметили все остальные. Дело в другом. Тогда, за восемь лет до того случая - сейчас это будет уже двадцать лет назад, - произошло исчезновение, не фигурирующее ни в одной церковной сводке. Понимаешь, о чем я? Исчезновение имело место и было засвидетельствовано секулярными наблюдателями вроде Темпье, а церкви утверждают, будто ничего не произошло.
        - Но какой в этом смысл? Для чего церквям скрывать факт исчезновения?
        - Темпье задался тем же вопросом.
        Может быть, она не совсем напрасно выбралась на крышу.
        - Было ли у этого исчезновения какое-нибудь свойство, объяснявшее, почему оно не попало в официальные хроники? Несоответствие обычным критериям?
        - Например?
        Рашмика пожала плечами:
        - Я не знаю. Ну, скажем, исчезновение было очень кратким.
        - Интересно - если Темпье верно во всем разобрался, - что это исчезновение было самым продолжительным из зарегистрированных. Оно длилось одну целую две десятых секунды.
        - Тогда я совсем ничего не понимаю. Что еще говорил об этом Темпье?
        - Хороший вопрос, - кивнул Петр. - Но не из тех, на которые быстро ответишь. Потому что Шауль Темпье умер. Семь лет назад.
        - Жаль. Похоже, он тебе нравился. Но ты сам говорил: он был немолод.
        - Он был стар, но вовсе не собирался умирать. Его убило током. Темпье нашли рядом с машиной, которую он чинил.
        - Ясно, - вздохнула Рашмика. - Значит, неосторожность.
        - Неосторожность - это не про Шауля Темпье. Вот тут они дали маху.
        Рашмика насторожилась:
        - Они?
        - Те, кто его убил.
        Некоторое время парень и девушка стояли молча. Караван забрался на вершину арки моста и начал долгий плавный спуск к другому краю Пропасти. Противоположная стена выросла, уступы и трещины на ее истерзанном боку стали хорошо видны. Слева, на юго-западной стороне Пропасти, Рашмика заметила необычный выступ. Он казался тщательным карандашным наброском, дожидающимся мастера с красками. Но это был точно утес. Как только караван доберется до него, переход через Пропасть завершится. Мост выдержит, и мир будет в порядке - по крайней мере, не хуже, чем раньше.
        - Значит, ты для того и пришел в караван? - спросила она Петра. - Узнать, почему убили старика?
        - Послушать тебя, так все на свете только и делают, что ищут тот или иной ответ.
        - Но ведь так и есть.
        - Я не прочь узнать, почему убили Шауля, но куда больше меня интересует, почему церкви решили лгать о слове Божьем.
        Рашмика уже спрашивала Петра о его вере, но по-прежнему чувствовала, что надо выяснить, насколько он откровенен. Должна быть какая-то лазейка в его душу, трещинка сомнения в щите убежденности.
        - Так ты считаешь исчезновения словом Божьим.
        - Не просто считаю, а твердо верю в это.
        - То есть ты узнал, что истинная хронология исчезновений отличается от официальной, и из этого сделал вывод, что Божьи послания передаются людям искаженными?
        - Именно так. - Судя по голосу Петра, он был рад, что Рашмике удалось пересечь разделяющую их пропасть непонимания. Впервые за столько лет груз тайного знания был снят с его души. - Я решил, что смогу рассеять свои сомнения путем бездумных наблюдений, но из этого ничего не вышло. Я увидел тебя - ты стояла рядом, такая независимая, - и понял, что должен всего добиваться сам.
        - Ну… примерно то же чувствовала и я.
        - Расскажи, что ты ищешь, Рашмика.
        И она рассказала. О Харбине, о том, как его приняли в одну из церквей. Скорее всего, брата против его воли заразили индоктринационным вирусом. Об этом страшно даже подумать, но рациональная часть ее разума не может исключить такую возможность. Девушка рассказала Петру, как ее семья некоторое время назад узнала, что Харбин посвятил себя вере. И тогда Рашмика решила, что не может потерять брата вот так.
        - И я решилась на паломничество, - закончила она.
        - Вот уж не думал, что ты паломница.
        - Я оговорилась, - сказала она.
        Хоть и не была уверена в этом.
        Арарат, год 2675-й
        Верхние уровни «Ностальгии по бесконечности» были до отказа наполнены беженцами. Антуанетта запрещала себе думать об этих людях как о сбившемся в кучу скоте, но, обнаружив, что пройти сквозь эту толпу не проще, чем сквозь стену, впала в отчаяние. Это люди, твердила она себе, обыкновенные люди, заложники обстоятельств, понять которые они не в состоянии. В другой ситуации она легко могла бы оказаться вот в такой же толпе - перепуганная, плохо соображающая. Ее отец часто повторял: угодить в переплет легче легкого. Будь ты хоть семи пядей во лбу, совершай подвиги, лучись добродетелью - судьбе на это наплевать. Ее интересует твое место в алфавитном списке и состав твоей крови… А лучше всего, если ты дочь человека, у которого есть собственный корабль.
        Она снова двинулась вперед. Но не ломилась через толпу людей, дожидающихся регистрации, а вежливо просила пропустить ее, заглядывала в глаза, извинялась, улыбалась и уговаривала неотзывчивых. Но стадо - Антуанетта никак не могла думать об этом скоплении иначе - было настолько огромным, настолько коллективно-неразумным, что терпения хватило лишь на два уровня.
        Потом внутри у Антуанетты что-то сломалось, и она пошла напролом, сжав зубы, не обращая внимания на крики, оскорбления и плевки.
        Преодолев наконец людское море, она по лестницам и трапам спустилась еще на три уровня, по счастью оказавшихся почти пустыми. Антуанетта передвигалась чуть ли не в полной темноте, ориентируясь лишь по редким лампам, горевшим на следующих ярусах, и ругая себя за непредусмотрительность: надо было захватить фонарь. Но потом она вступила во что-то липкое и обрадовалась, что не может это увидеть.
        В конце концов Антуанетте удалось найти работающий вертикальный лифт и, повозившись с пультом, вызвать кабину. Хотя наклон корабля ощущался сильно - одна из проблем, задерживающих прием беженцев, - к счастью, основные функции корабля сохранились. Она услышала, как вдоль корабельного «хребта» продвигается лифт, постукивая об индукционные рельсы, и воспользовалась паузой, чтобы при посредстве браслета узнать плотность нейтринного потока. Если планетарным службам мониторинга еще можно доверять, то кораблю для старта не хватает всего пяти-шести процентов мощности.
        Всего пять или шесть процентов. А когда-то плотность потока менялась на такую величину в считаные минуты.
        - Не торопитесь, Джон, - сказала она. - Никому из нас не следует торопиться.
        Лифт притормозил у палубы, сосредоточенно пощелкивая механизмами. Дверь открылась, приглашая Антуанетту в ожидающую пустоту. В проеме капало - из шахты сочилась какая-то жидкость. Антуанетта опять пожалела, что не взяла фонарь. Она расслабилась, привыкла, что капитан пускает ее в свою реальность как знакомого в дом. «А, это вы? Заходите, вытирайте ноги. Садитесь поудобней, как ваши дела?»
        Что, если на этот раз он не пожелает ее видеть?
        Голосовые системы управления лифтами не работали. Привычным движением Антуанетта открыла панель, прошлась по опциям. Надписи были на древнем языке, но Антуанетта успела с ними разобраться. Лифт опустит ее во владения капитана, но только до середины «хребта». Надо будет сделать пересадку, а это означает прогулку в несколько сот метров; хорошо бы там с ее прошлого визита не появилось новых препятствий. Может, лучше подняться и воспользоваться другим лифтом, идущим до самого низа? Несколько мгновений она обдумывала альтернативы, чувствуя, что сейчас минута промедления может иметь решающее значение.
        Но тут лифт начал опускаться. Без ее участия.
        - Привет, Джон, - сказала она.
        Глава двадцать девятая
        Арарат, год 2675-й
        Шаттл завис над Первым Лагерем.
        Солнце уже почти село. Васко и его спутники смотрели на покрытую зеленой пленкой Морскую Башню, видимую за мысом в угасающем свете дня. Остроконечная тень меняла положение не только из-за передвижения солнца, но и из-за наклона корабля, и оттого, что тот перемещался горизонтально. Причем очень медленно перемещался, неуловимо для невооруженного глаза, как часовая стрелка. «Ностальгию по бесконечности» тащила гора биомассы, и между субсветовиком и лагерем уже вклинился мыс. Он был невелик, жалкая сотня метров в ширину; конечно, этого недостаточно, чтобы остановить цунами. Но все лучше, чем ничего, и лиха беда начало: жонглеры образами упорно тащили корабль в открытое море, и с каждой секундой надежда на спасение от катастрофы возрастала.
        - Антуанетта на борту? - спросила Хоури, глядя пустыми глазами в пространство.
        Аура, похоже, спала, и Хоури говорила от себя.
        - Да, - ответил Васко.
        - Надеюсь, она сумеет договориться.
        - Когда Аура обращалась к нам… - Малинин сделал паузу, глядя на Хоури, но та молчала.
        - Ты о чем?
        - Это ведь была она?
        Хоури подняла на него глаза: один зрачок был шире другого.
        - А для тебя это важно? Моя дочь тебя нервирует?
        - Я просто спросил. Она ведь спит?
        - В моей голове ее нет.
        - Но она там была?
        - К чему ты клонишь, Малинин?
        - Хочу понять, как это у вас получается, - сказал он. - Надеюсь, Аура будет нам полезна. Она уже помогла, но ведь это только начало, верно?
        - Я уже говорила. Ауре многое известно, просто нужно ее слушать.
        Хела, год 2727-й
        После того как караван пересек мост, Рашмика вернулась в свою комнату, где могла побыть одна. Дрожащими руками она открыла полученный от Петра футляр, по-прежнему опасаясь - вопреки всем попыткам убедить себя в обратном, - что это ловушка или розыгрыш. Но внутри не оказалось ничего, кроме бумажного рулончика. Листок табачного цвета выскользнул ей в руку. Осторожно развернув его на коленях, Рашмика всмотрелась в записи.
        Для несведущего они почти ничего не значили. Чертеж показался знакомым, но пришлось хорошенько напрячь мозги, чтобы вспомнить. Раздельные вертикальные линии, то разгруппированные, то сбившиеся плотно, напомнили ей последовательность линий поглощения в спектре звезды: хорошо различимые дискретные состояния на низких частотах, но чем дальше, тем плотнее; и на правом конце шкалы очевидная экстраполяция предсказывает сплошной континуум. Но черточки изображали не спектральные линии, а времена исчезновений, и промежуток между ними стремился к нулю.
        Означает ли это, что исчезновения станут нормой, что Халдора будет мигать, как барахлящая лампа? Или планета просто пропадет навсегда, вдруг прекратит свое существование в нашей реальности?
        Рашмика снова взглянула на лист. Над первой последовательностью черточек присутствовала вторая. В основном они совпадали, лишь одна отметка в верхней группе отсутствовала напротив отметки в нижней.
        Двадцать лет назад, сказал Петр.
        Двадцать лет назад Халдора пропала на одну целую две десятых секунды. Многозначительно подмигнула космосу, и не заметить это было трудно. И все-таки соборы ухитрились прозевать это исчезновение. Удивительная невнимательность. В которую очень слабо верится.
        Пока планеты не было, случилось кое-что, очень не понравившееся церквям. И стоившее жизни старому чудаку-отшельнику.
        Рашмика снова взглянула на чертеж и впервые задумалась, зачем Петр дал ей лист и что теперь с этим сделать.
        Арарат, год 2675-й
        Лифт спускался несколько минут, а потом вздрогнул так сильно, что Антуанетта испугалась: неужели кабина сорвалась с направляющих? Она уже приготовилась с криком полететь вниз, но лифт пошел дальше, плавно двигался секунд двенадцать, потом дернулся еще несколько раз - должно быть, снова и снова менял направление. Она даже приблизительно не представляла себе, где находится. Возможно, уже в нескольких сотнях метров под ватерлинией. Но даже будь у Антуанетты схемы, здесь от них не было бы проку. Мало того что до этих подводных уровней сложно добраться, так вдобавок их коридоры и отсеки подвержены внезапным и значительным архитектурным изменениям. Долго считалось, что эти перестройки не затрагивают шахты лифтов, но Антуанетта знала, что это не так и что ориентироваться здесь, полагаясь на знакомые неменяющиеся места, невозможно. С помощью инерционного компаса и гравитометра она могла бы определить свое местоположение в трехмерном пространстве с точностью до нескольких десятков метров… но у нее не было ни того ни другого. Оставалось лишь довериться капитану.
        Лифт прибыл, открылась дверь, снова закапала в проеме липкая жидкость. Антуанетта потопала, стряхивая с обуви слизь; влажные штанины противно липли к икрам. Неподходяще она оделась для встречи с Бреннигеном. Что он подумает?
        Она выглянула наружу и невольно ахнула от удивления и восхищения. Хоть и твердила себе, что каждая секунда сейчас драгоценна, несколько мгновений просто не могла сдвинуться с места, все смотрела на открывшуюся картину. Здесь, в глубине корабля, Антуанетта ожидала увидеть очередной сырой и мрачный коридор, в котором капитан снова соорудит себя из кучи мусора или вытворит что-нибудь похлеще.
        Однако на сей раз Бренниген доставил ее в совершенно иное место. Перед Антуанеттой был зал, такой огромный, что поначалу казалось, у него вовсе нет стен. Над головой раскинулось бесконечное небо роскошной синевы. Куда ни кинь взгляд, росли деревья, поднимаясь ввысь; их ветви сливались с небом в сине-зеленую бесконечность. Дул свежий, напоенный приятными запахами ветерок, с ветвей лились голоса разнообразной живности. Перед Антуанеттой замшелые деревянные ступеньки вели вниз, к ровному, как зеркало, ручью. Вода с журчанием низвергалась в небольшой пруд, черный как ночь, если не считать кремовой пены под водопадиком. Она манила, суля дивную прохладу. Неподалеку от берега, на аккуратно подстриженной лужайке, стоял деревянный стол, вместо табуретов его окружали поленья.
        Завороженно глядя на деревья и пруд, Антуанетта вышла из лифта. Позади нее закрылась дверь. Ничего другого не оставалось, как сойти по ступенькам к берегу ручья, где трава радовала глаз всеми доступными воображению оттенками зеленого и желтого.
        Антуанетта слышала об этом уголке. В частности, однажды про него упоминал сам капитан. Ручей внутри «Ностальгии по бесконечности». Когда-то этот отсек можно было найти на любой карте, но после того, как могучий корабль опустился на Арарат и почти все люди покинули его, путь к парку затерялся. Несколько раз его пытались найти, снаряжали целые экспедиции, но они не добились успеха.
        Ручей был прекрасен. И как громаден окружающий его парк, а значит, как громадна сама «Ностальгия»! У капитана были все возможности надежно спрятать это место. Он с легкостью менял расположение коридоров и лифтовых шахт. Да и все это - зал, водопад и прочее - можно без труда переместить в другой отсек. Так попавшая в человека пуля может медленно, год за годом, передвигаться внутри его тела.
        Антуанетта подумала, что капитан привел ее сюда на своих условиях и, быть может, больше никогда не позволит увидеть этот парк.
        - Антуанетта…
        Шипящий голос казался искусственным - подражание падающей в пруд воде.
        - Да?
        - Ты снова забыла кое-что.
        О чем он, о фонаре? Конечно нет. Антуанетта улыбнулась: она вовсе не такая забывчивая, как может показаться.
        Она надела защитные очки и увидела тот же водопад. Разве что цвета стали ярче. В воздухе порхали птицы - стремительные красные и желтые пятнышки на фоне синей бездны неба. Птицы! Как же это здорово - снова увидеть птиц, пусть и созданных ее умными очками.
        Вдруг Антуанетта заметила, что в парке она находится не одна. На всех чурках вокруг стола сидели люди.
        Необычные люди. Удивительные.
        - Присоединяйтесь, - указал один из них на свободное место.
        Ее пригласил сам Джон Бренниген; она узнала капитана почти мгновенно. И снова он предстал немного иным.
        Антуанетта вспомнила, как он выглядел раньше. В обоих случаях, насколько она могла судить, стиль был марсианским. В первый раз на капитане был такой старый скафандр, что она все высматривала дверцу, куда нужно бросать уголь. Второй скафандр был не новейшего образца, но определенно на поколение моложе предшественника. И сам Джон Бренниген казался старше минимум на десяток лет. А тот, кого она видела перед собой сейчас, еще старше, зато и его скафандр явно новее на добрых полвека.
        В сущности, это был не скафандр, а, скорее, кокон из материала, похожего на загустевшую серебристую слюну насекомого. Сквозь этот полупрозрачный покров Антуанетта с трудом различала очертания плотно уложенных не то механизмов, не то анатомических органов, отдаленно напоминающих почки и легкие; все это пульсировало, вздымалось и опадало. По километрам зигзагообразных трубок, пронизывающих внутренность скафандра, струилась ярко-зеленая жидкость. Среди всего этого находился капитан - в чем мать родила. Антуанетта видела хитросплетение катетеров и других снастей для удаления отходов жизнедеятельности.
        Капитан, казалось, не испытывал ни малейшего неудобства. Антуанетта видела перед собой человека из далекого прошлого, на удивление не похожего на тех двух Бреннигенов, с которыми она встречалась прежде.
        Скафандр покрывал все, кроме головы. Капитан и впрямь сильно постарел, кожа так обтянула череп, что стали отчетливо видны все впадины. Антуанетта могла с легкостью различить под кожей каждый сосуд. Бренниген казался очень хрупким, словно мог сломаться от одного ее неосторожного движения.
        Она села на предложенное место. Остальные присутствующие были облачены в такие же скафандры, с небольшим различием в деталях. Но помимо облачения, Антуанетта не усматривала сходства между ними. У некоторых недоставало значительных анатомических фрагментов. Их скафандры восполняли эту нехватку, размещая в пустотах сложную органомеханику с такими же, как у капитана, ярко-зелеными трубками. У женщины не хватало руки. На ее месте под оболочкой скафандра можно было различить стекловидную конечность с неясными очертаниями костей, нервов и мышечной ткани. У одного из мужчин не было лица, живая плоть льнула изнутри к прозрачной маске. Остальные на первый взгляд казались более или менее целыми, за исключением того человека, что с двумя головами: женская находилась почти на месте, а справа от нее, на плече, сидела голова молодого мужчины.
        - Не обращай на них внимания, - сказал капитан.
        Антуанетта вдруг поймала себя на том, что не может отвести взгляд от двухголового:
        - Мне не…
        Джон Бренниген улыбнулся:
        - Это солдаты штурмовых войск Коалиции за невральную чистоту.
        Антуанетте это ни о чем не говорило. Наверное, следовало лучше учить историю в юные годы.
        - А вы? - спросила она.
        - Я тоже был солдатом одно время. Когда это требовалось для достижения моих ближайших целей. Мы жили на Марсе и дрались с сочленителями, хотя не могу сказать, что мне это было по душе.
        Антуанетта наклонилась вперед. По крайней мере, стол был вполне настоящим.
        - Джон, нам нужно кое-что обсудить.
        - Ох, не будь такой невыносимо деловитой. Мы с боевыми друзьями вспоминали тут веселые деньки.
        - Но все эти люди мертвы. По самым грубым прикидкам, скончались триста - четыреста лет назад. Пожалуйста, вернитесь в настоящее. У нас неотложное дело.
        Капитан подмигнул ей и кивнул на соседа:
        - Видишь Коленкову? Ту, что с двумя головами?
        - Ее трудно не заметить, - вздохнула Антуанетта.
        - У нее на плече брат. Вместе пошли служить, он угодил под паучью «метлу». На Деймосе для него выращивают новое тело. До тех пор голову можно держать в машине, но ей всегда лучше сидеть на нормальном теле.
        - Не сомневаюсь. Капитан…
        - Вот Коленкова и решила временно поносить голову брата. Они и в бой так ходят. Сам видел. Не то чтобы пауков это сильно пугало, но в бою одна голова хорошо, а две всяко лучше…
        - Конечно, Джон. Послушайте, нам нужно обсудить то, что происходит сейчас. Мы на Арарате, помните? И у нас возникли проблемы. Мы ведь уже говорили с вами об этом…
        - А, вот вы о чем? - проговорил Бренниген тоном школьника, которому на каникулах напомнили о домашнем задании.
        Антуанетта так сильно ударила кулаком по столу, что ушибла руку:
        - Джон, я понимаю, вы не хотите думать об этом, но нам все равно придется поговорить. Нельзя забыть о происходящем просто потому, что оно вам не нравится. Вы можете спасти тысячи людей, но больше, гораздо больше при этом погибнет.
        Люди вокруг изменились. Антуанетта по-прежнему сидела за одним столом с солдатами, но теперь они выглядели так, словно прошли через годы сражений. Тяжелых сражений. У капитана вместо руки появился протез. Скафандры уже не походили на засохшую слюну насекомых, а состояли из скользящих друг по другу пластин. Материал имел очень высокую отражающую способность и напоминал растекшуюся ртуть.
        - Чертовы демархисты, - проговорил капитан. - Стараемся до последней возможности обходиться без биотехнологической ерунды. Мы задали паукам жару, и тогда у нас отобрали лицензию: мол, нарушаем условия использования. И вся эта хитромудрая дрянь вдруг расплавилась, к такой-то матери. Биопротезы, скафандры - ничего не стало. Посмотри, с чем нам теперь приходится работать.
        - Уверена, что вы найдете выход из положения, - ответила Антуанетта. - Капитан, прошу, послушайте меня. Жонглеры хотят передвинуть корабль в безопасное место. И мы просим вас дать им на это время.
        - У них есть время, - ответил капитан.
        Казалось, на несколько благословенных мгновений к нему вернулся рассудок и появилась связь с настоящим.
        - Но этого времени недостаточно, - возразила Антуанетта.
        Новая, стальная рука сжалась в кулак.
        - Ты не понимаешь. Нужно улететь с Арарата. Над нами открылось окно.
        У нее на затылке зашевелились волосы.
        - Окно, Джон?
        - Я чувствую его. Я многое чувствую и слышу. Ведь я же корабль, черт побери.
        Внезапно они остались вдвоем, только Антуанетта и капитан. Она видела в сверкающей броне отражение порхающих наверху птиц.
        - Вы корабль. Хорошо. Тогда пусть корабль прекратит ныть и начнет вести себя так, как и положено кораблю, для которого всего важнее его команда. В том числе и я. Что за окно вы чувствуете?
        Капитан ответил не сразу. Удалось ли прорваться, или, наоборот, Антуанетта оттолкнула его и он окончательно ушел в лабиринт своих видений?
        - Возможность бежать с планеты, - наконец ответил он. - Свободный проход. Иногда наверху, в космосе, открываются окна. Потом закрываются.
        - Возможно, вы ошибаетесь. Если это так, то все может закончиться очень плохо.
        - Думаю, я прав.
        - Мы надеемся, ждем весточки, - сказала Антуанетта. - Должно прийти сообщение от Ремонтуара. До сих пор с ним не было связи.
        - Возможно, он все время пытается связаться с вами, но не слишком преуспел.
        - Нам нужно еще несколько часов, - сказала она. - Вот все, о чем мы просим. Этого хватит, чтобы корабль оказался на безопасном расстоянии от лагеря. Пожалуйста, Джон.
        - Расскажи мне о девочке. Об Ауре.
        Антуанетта нахмурилась. Она помнила, что говорила капитану о девочке, но была уверена, что не называла ее имени.
        - С Аурой все в порядке, - наконец ответила она. - А что такое?
        - Что она говорит о происходящем?
        - Считает, мы должны доверять жонглерам образами.
        - А еще?
        - Повторяет название одной луны - Хела. И имя человека - Куэйхи.
        - И все?
        - Все. Может быть, это и не важно. Сама Аура пока не способна говорить - она общается через мать. Не думаю, что Скорпион принимает все это всерьез. Да я и сама не принимаю, если честно. Но все считают или хотят считать, что Аура исключительно ценна, должно быть, потому, что она обошлась нам так дорого. Что, если она никакой ценности не представляет? Что, если она обыкновенный ребенок? Или ей действительно что-то известно, но совсем не так много, как хотелось бы?
        - Что говорит Малинин?
        Вопрос поразил ее.
        - А при чем тут Малинин?
        - Они говорят про этого человека. Я слышу их. Я и об Ауре узнал от них же. Все эти тысячи людей внутри меня нашептывают свои тайны. Им нужен новый вожак. Таким вожаком может стать Малинин. Или Аура.
        - Официально о существовании Ауры еще не объявлено, - ответила Антуанетта.
        - И ты всерьез считаешь, что никто ничего о ней не знает? Всем давно все известно. Тайны так не хранят, Антуанетта.
        - У нас уже есть лидер, - сказала она.
        - Им нужен новый - умный и чуточку грозный. Способный слушать других и брать на себя ответственность в смутные времена. Скорпион не таков.
        Капитан умолк, погладив свою железную конечность изборожденной шрамами рукой.
        - Окна над нами пока еще открываются. И закрываются. Я чувствую, как растет напряженность. Если за этим стоит Ремонтуар, то он сражается на пределе сил. Пытается дать нам путь к бегству. И скоро, очень скоро я должен буду сделать свой ход.
        Антуанетта поняла, что зря теряет время. Поначалу она думала, что допуск в этот парк означает новый уровень доверия, но на самом деле их с капитаном отношения нисколько не изменились. Она рассказала о своих проблемах, а он просто выслушал ее.
        - Я бы не торопилась, - сказала она.
        - Антуанетта, послушай. Ты нравишься мне гораздо больше, чем тебе кажется. Ты всегда относилась ко мне по-доброму, с уважением. И поэтому я хочу, чтобы ты осталась жива.
        Антуанетта посмотрела капитану в глаза:
        - К чему это вы, Джон?
        - Ты можешь идти. У вас есть время. Хотя и немного.
        - Спасибо, - ответила она. - Но если, конечно, вы не против, я бы осталась на борту до самого взлета.
        - У тебя особая причина?
        - Да как сказать, - ответила она, озираясь. - Сдается мне, что это единственный приличный корабль на планете.
        Скорпион шел по шаттлу. Он уже сделал прозрачной б?льшую часть фюзеляжа, кроме полосы, означающей пол, и места, где находились Хоури, Аура и доктор Валенсин. Выключив все внутреннее освещение, он видел внешний мир так, словно плыл сам по себе в вечернем небе.
        С наступлением ночи стало очевидно, что космическое сражение подошло к Арарату вплотную. Облака рассеялись, быть может, оттого, что верхние слои атмосферы теперь непрерывно подвергались воздействию потоков энергии. Сообщения о падении в море различных объектов поступали слишком часто, на них не успевали реагировать. Чуть ли не ежеминутно небо от горизонта до горизонта пересекали огненные полосы, это космические корабли, ракеты или устройства, для которых у колонистов не было названия, на большой скорости вонзались в атмосферу Арарата. Иногда такие объекты появлялись поодиночке, иногда проносились по небу в загадочном и зловещем строю. Огненные траектории часто менялись самым невероятным образом, вплоть до мгновенного перехода на противоположный курс. Было понятно, что в небесах враждующие стороны применяют системы управления инерцией, и от такой лихости у Скорпиона холодело внутри. Используя мать в качестве рупора, Аура уже немало рассказала об этой технологии. Стало ясно, что с тех пор, как Клавэйн и Скади испытывали выдержку друг друга в долгой погоне от Йеллоустона до Ресургема, машины для
подавления инерции удалось серьезно усовершенствовать. В колонии ходили жуткие истории о том, что происходило, когда такая техника вдруг вырывалась из-под контроля. Теряя стабильность, машины управления инерцией творили кошмарные чудеса с телом и разумом своих неосторожных хозяев. Если такая техника используется как штатное вооружение - еще одна игрушка в песочнице, - то страшно даже подумать о том, что же сейчас понимается под опасными военными новинками.
        Скорпион на секунду вспомнил Антуанетту - удалось ли ей встретиться и договориться? Он не тешил себя надеждой, что она уговорила капитана изменить решение. Хотя до сих пор ни у кого не было полной уверенности в том, что капитан готовит отлет. Быть может, он просто опробовал сочленительские двигатели корабля, желая убедиться, что при необходимости сможет стартовать в любое время. И это вовсе не означало, что корабль взлетит через несколько часов.
        Отчаянный, безнадежный оптимизм до сего дня был чужд Скорпиону, и в свое время (на Йеллоустоне, в Городе Бездны) он ни за что не позволил бы себе подобного безрассудства. По натуре он был пессимист. Быть может, поэтому никогда не умел строить планы, рассчитывать хотя бы на несколько дней вперед. Если в душе ты уверен, что дальше может быть только хуже, какой смысл в работе на перспективу? Решать самые злободневные проблемы - это все, на что хватает твоих способностей.
        Но теперь он упрямо надеялся, несмотря на отсутствие малейших к тому оснований, что корабль все-таки останется на Арарате. Что-то перемкнуло в мозгу Скорпиона, раз он с самого начала рассчитывал на такой исход.
        Далеко ходить, чтобы найти причину, не требовалось. Всего несколько часов назад он нарушил самодисциплину, которую неукоснительно соблюдал двадцать три года. Когда рядом был Клавэйн, Скорпион старался жить по древним человеческим законам. Как же он ненавидел базово-линейных людей за то, что они делали с ним во времена проклятого рабства! Если этого мало, чтобы выйти из себя, достаточно вспомнить, кто он - помесь человека и свиньи, неуклюжий толстяк, уродец, в котором собраны лишь пороки обоих предков и нет ни единого достоинства.
        Скорпион отлично знал перечень своих недостатков. Он плохо ходит, у него недоразвиты руки - не могут держать предмет так же крепко, как человеческие. Зрение и слух тоже оставляют желать лучшего. Ряд цветов не различается вообще. Медлительное мышление, слабое воображение, плохая восприимчивость к абстракциям. Музыка для Скорпиона представлялась последовательностью звуков, лишенной какой бы то ни было эмоциональной нагрузки. Предначертанный ему срок жизни составлял две трети человеческого, если не подвергаться омолаживающей терапии или генной модификации. Ко всему прочему - так говорили люди, когда считали, что их не слышат свиньи, - даже на вкус он не таков, как задумывала природа.
        От всего этого хотелось лезть в петлю.
        Но он осмелился поверить, что все унижения остались в прошлом. Ну или в долгом ящике памяти, под надежным замком. Если Скорпион и достанет их оттуда, то лишь в самый тяжелый час.
        Все эти двадцать три года он держал обиду в узде, делая ее источником силы и решительности. Даже старался стать лучше, чем от него ожидали. Он решился возглавить колонию - вот уж чего никогда от себя не ожидал. Он еще всем покажет, на что способны свиньи. Он будет лидером не хуже Клавэйна - справедливым и прозорливым, жестоким или добрым, когда того требуют обстоятельства.
        И на протяжении двадцати трех лет у него получалось. Но только сейчас Скорпион понял, что все это время он оставался в тени Клавэйна. Даже удалившись на необитаемый остров, старик вовсе не лишился власти.
        И вот теперь, когда Клавэйна не стало, когда новый режим существует несколько десятков часов, когда Скорпион в полной мере ощутил беспощадное бремя настоящей власти, он проиграл. В минуту гнева Холлатт олицетворял для него все базовое-линейное человечество. Конечно, нож метнул Кровь, но с равным успехом Скорпион мог сделать это собственной рукой. Кровь был лишь исполнителем его воли.
        Конечно, Холлатт никогда не нравился Скорпиону. Этот человек оказался в совете потому, что раньше входил в тоталитарное правительство Ресургема. И хотя не было доказательств причастности Холлатта к избиению задержанных на допросах, о казнях по распоряжению властей, он, по крайней мере, не мог обо всем этом не знать. Но беженцы с Ресургема должны были иметь в совете представителя. В дни эвакуации Холлатт сделал много хорошего. За него готовы были поручиться люди, которым Скорпион доверял. Да и кто без греха? Если покопаться в личных данных каждого переселенца с Ресургема, обязательно найдется какое-нибудь пятно. На Арарат прилетели сто шестьдесят тысяч беженцев, и лишь единицы из них не были так или иначе связаны с правительством. Нельзя есть, пить, спать и дышать, не будучи при этом хоть самым малым винтиком машины.
        При всех своих недостатках, Холлатт не был ни извергом, ни тунеядцем. Получается, что Скорпион нанес рану честному человеку, который случайно подвернулся под горячую руку. Холлатт всего лишь выразил вполне оправданный скептицизм в отношении Ауры, и этого хватило, чтобы довести свинью до бешенства. На месте этого старейшины мог оказаться кто угодно. Где гарантия того, что в следующий раз Скорпион не поднимет руку на того, кто вообще не вызывает у него отрицательных эмоций - или даже вызывает симпатию, - на Антуанетту, или на Ксавьера Лиу, или на другого человека из руководства?
        Еще хуже то, как повели себя остальные. Когда ярость прошла, когда ужас содеянного начал проникать в сознание, Скорпион был готов к бунту. По крайней мере, ожидал, что кто-нибудь прямо поставит вопрос о его несоответствии должности главы колонии.
        Но никто ничего не сказал. Все словно отвернулись от Скорпиона, притворившись, что ничего не произошло, сожалея о его поступке, но принимая такие безумные выходки как данность, как неотъемлемое свойство истинного вождя. К тому же он свинья, а от свиней ничего хорошего ждать не приходится.
        Скорпион не сомневался, что все именно так и думают. Наверное, даже Кровь.
        Холлатт выжил. Нож не задел важных органов. Скорпион не знал, отнести это на счет мастерства Крови или, наоборот, на счет его досадного промаха.
        Да и знать не хотел.
        Холлатта не любили. Дни этого человека в руководстве колонии были сочтены, его неверие в помощь Хоури только усугубило ситуацию. И поскольку Холлатт был не единственным представителем ресургемцев, его принудительная отставка не повлекла за собой драматических последствий. Обстоятельства его смещения остались засекречены. Правда, кое-что обязательно просочится - поползут слухи об акте насилия в высшем эшелоне власти, и в этой жуткой истории будет фигурировать имя Скорпиона.
        И пусть фигурирует. С этим грехом он уживется легко. Не впервой ему поступать круто, хотя обычно слухи преувеличивали его жестокость. Со временем все забудется…
        Но насилию не бывает оправдания. Пусть и не стояла за этим насилием затаенная ненависть или желание отомстить за зло, причиненное людьми свиньям. Это не было вынужденной мерой. Он расправился с Холлаттом по личным причинам, не имевшим ничего общего с безопасностью планеты.
        Он сам себе навредил - и одновременно подставил под удар Арарат.
        - Скорп? Ты как?
        Это была Хоури, она сидела в темной части салона. Медицинские сервороботы неустанно следили за инкубатором, и Хоури могла отвлечься и оглядеться. Раз или два свинья слышал, как она тихо говорит с ребенком, что-то напевает. Это показалось ему странным, ведь мать и дитя имеют связь на нейронном уровне.
        - В порядке, - ответил он.
        - Ты расстроен. Думаешь о случившемся на айсберге? Или о чем-то другом?
        Слова Хоури удивили его. Очень редкие люди понимали выражения лиц свиней.
        - Ну, если не считать небольшой войны у нас над головой и перспективы не дожить до следующей недели, то размышлять, собственно, не о чем…
        - О войне мы все думаем, - сказала Хоури, - но тебя заботит что-то еще. Когда мы отправлялись на поиски Ауры, ты был другой.
        Скорпион приказал шаттлу соорудить кресло для взрослой свиньи и сел рядом с Хоури. Он заметил, что Валенсин клюет носом, но борется со сном. Они все очень устали, в последнее время работали на пределе выносливости.
        - Любопытно, что ты решила поговорить со мной, - сказал он.
        - А почему бы нам не поговорить?
        - Ты просила, а я отказал. - На случай, если она не поняла, свинья указал на Ауру. - Думал, ты возненавидишь меня за это. Имеешь полное право.
        - Я не такая.
        - Ну что ж. - Он протянул руку, чтобы пожать кисть Аны.
        - Дело не в тебе, Скорп. В другой ситуации ты не возражал бы против возвращения Ауры в мою утробу. Дело как раз в той ситуации, в которой мы оказались, во всей этой неразберихе. Ты поступил так, как считал правильным. Я с этим не смирилась, но не казни себя, хорошо? Идет война. Чувства причиняют боль. А моя дочь со мной.
        - Она очень красивая, - сказал Скорпион.
        Он так не думал, но в сложившихся обстоятельствах эти слова казались самыми подходящими.
        - Правда? - спросила Хоури.
        Скорпион посмотрел на красное сморщенное тельце:
        - Да.
        - Я думала, ты ее возненавидишь. За то, что тебе пришлось сделать.
        - Клавэйн не считал цену слишком высокой, - ответил он. - И для меня этого достаточно.
        - Спасибо, Скорп.
        С минуту они молчали. Наверху, видимое сквозь прозрачный корпус, продолжалось световое шоу. В космосе близ Арарата прочерчивались кривые, прямые и ломаные линии, и каждая на несколько секунд оставалась в пурпурно-черном небе, прежде чем растаять. Эти рисунки бередили разум Скорпиона, в них чувствовался какой-то смысл - и оставалось лишь жалеть о том, что мозг свиньи чересчур слаб, чтобы справиться с этой загадкой.
        - Это еще не все, - сказал он тихо.
        - Насчет Ауры?
        - Вообще-то, насчет меня. Сегодня я ранил человека.
        Скорпион взглянул на свои маленькие, почти детские, сапоги. Он немного ошибся с высотой сиденья, и ноги доставали до пола только носками.
        - Не сомневаюсь, что у тебя была причина, - проговорила Хоури.
        - В том-то и штука: причины не было. Я чуть не убил его в припадке ярости. Внутри меня что-то сломалось - я ошибался все эти двадцать три года, считая, что способен себя контролировать.
        - У каждого бывают такие дни, - сказала она.
        - С тех пор как мы сюда перебрались, я очень старался жить, не совершая ошибок. И вот сегодня сорвался. Все испортил в одну-единственную минуту слабости.
        Хоури промолчала. Скорпион решил, что от него ждут других слов:
        - Было время, когда я ненавидел людей. Считал, что у меня есть на то все основания.
        Скорпион расстегнул свою кожаную куртку, обнажив правое плечо. По прошествии многих лет шрам стал не таким заметным. И все равно вид старой раны заставил Хоури отвести глаза.
        - Кто это сделал?
        - Никто. Я сам, лазером.
        - Не понимаю.
        - Кое-что выжег. - Скорпион обвел пальцем границы шрама, прошелся по всем фьордам, полуостровам и перешейкам неровно зажившей плоти. - Здесь была татуировка, зеленый скорпион. Знак хозяина. Сначала я этого не понимал. Мне казалось, что я удостоился чести - вместе с клеймом получил привилегию.
        - Понимаю, Скорп.
        - За это, Ана, я их ненавидел. За то, кем я был. Но я расплатился сполна. Бог свидетель, расплатился.
        Скорпион поправил куртку, Хоури помогла ему застегнуться. Застежки были большие, специально для неловких пальцев свиньи.
        - Ты был в своем праве, - сказала она.
        - Я думал, что с этим покончено. Что я распрощался с прошлым.
        Она покачала головой:
        - Так не бывает, Скорп. Поверь, старые обиды не забываются. Конечно, то, что со мною случилось, несравнимо с пережитым тобой - тут и спору нет. Но мне знакома ненависть к тому, что невозможно победить, что гораздо сильнее тебя. Я лишилась мужа, Скорп. Безликие армейские чинуши отобрали его у меня.
        - Он погиб? - спросил свинья.
        - Нет. Просто он далеко, за тридцать с лишним проклятых световых лет. Все равно что погиб, в сущности. Может, и хуже.
        - Ты ошибаешься, - сказал он. - Это не лучше того, что сделали со мной.
        - Может, и так. Не мне рассуждать и сравнивать. Знаю только одно: я пыталась простить и забыть. Смирилась с тем, что больше никогда не увижу Фазиля. Я даже привыкла к мысли, что он наверняка давно умер. У меня ребенок от другого мужчины. Я решила, что главное - идти вперед.
        Скорпион знал, что отец ее ребенка тоже погиб, но по ее голосу об этом нельзя было бы догадаться.
        - Не надо идти вперед, Ана. Надо просто жить.
        - Я знала, что ты поймешь, Скорп. Но поймешь ли ты также, что значит простить и забыть?
        - Этого не будет, - ответил он.
        - Никогда, даже через миллион лет. Если бы сейчас сюда вошел кто-нибудь из болванов, которые пустили под откос всю мою жизнь, думаю, я бы не сдержалась. Я хочу сказать, что злость съеживается, но при этом становится жарче. Мы просто прячем ее поглубже и следим за огоньком, который не должен погаснуть. Злость помогает нам жить дальше, Скорп.
        - Только не мне.
        - Ошибаешься! - пылко возразила Хоури. - Скорп, врагу не пожелаешь того, что случилось с тобой на айсберге. Я знаю, кем был для тебя Клавэйн. И на Земле ты прошел через ад. Не то удивительно, что ты один раз сорвался, а то, что продержался двадцать три года. Нельзя быть к себе слишком строгим. Мы сейчас не на увеселительной прогулке. Ты заслужил право выдать пару тумаков.
        - Парой тумаков не обошлось.
        - Но ведь этот человек выжил?
        - Да, - хмуро подтвердил свинья.
        Хоури пожала плечами:
        - Тогда не о чем беспокоиться. Всем нам нужен лидер. Лидер, а не слюнтяй, который носится со своими рефлексиями.
        Скорпион поднялся с места:
        - Спасибо, Ана. Спасибо.
        - Я хоть немного помогла или только все окончательно испортила?
        - Помогла.
        Кресло Скорпиона снова слилось с полом.
        - Хорошо. Знаешь ли, я не умею красиво говорить. Скорп, в душе я обычная пессимистка. Судьба забросила меня к черту на кулички, мою голову нашпиговали всякой технической дрянью, и вряд ли я когда-нибудь смогу понять родную дочь. Правда, я пессимистка от безысходности.
        - Я всегда старался прислушиваться к пессимистам, - улыбнулся Скорпион. Настал его черед подыскивать слова. - Я тебе очень сочувствую. Надеюсь, когда-нибудь…
        Скорпион оглянулся, заметив краем глаза, что по темной дорожке «палубы» вдоль прозрачного фюзеляжа к уголку, в котором лежала Аура, идет Васко.
        - Я не знаю, что сказать. Может быть, однажды ты кого-нибудь встретишь, и ему удастся притушить в тебе огонь злости. Или даже погасить его насовсем.
        - Думаешь, мне станет от этого легче?
        - Не знаю.
        Хоури улыбнулась:
        - Я тоже не знаю. Поживем - увидим.
        - Скорпион! - позвал Васко.
        - Что?
        - Хочу вам кое-что показать. И вам, Хоури.
        Они разбудили Валенсина. Васко отвел всех троих в другую часть шаттла, увеличил там прозрачность корпуса и усилил проходящий снаружи луч света, чтобы скомпенсировать излучение термоэлементов под крыльями шаттла. Все ясно увидели ночное небо. Свои манипуляции Малинин проделал так быстро и уверенно, словно всю жизнь, а не считаные дни работал с такими умными системами.
        Наверху Скорпион заметил только все те же появляющиеся и исчезающие полосы света. Снова проснулось тревожное подозрение, что они несут некий важный смысл. И снова не возникло никаких догадок.
        - Я ничего не вижу, Васко.
        - Сейчас сделаю задержку изображения, чтобы знаки подольше не пропадали.
        - А это возможно? - удивился Скорпион.
        - Проще простого. - Малинин похлопал ладонью по прохладной и гладкой внутренней поверхности корпуса шаттла. - Эта старая техника столько всего умеет, что диву даешься. Нужно только правильно с ней обращаться.
        - Так действуй, - сказал Скорпион.
        Все смотрели в небо. Валенсин уже совсем проснулся, его глаза за толстыми очками напоминали щелки.
        Полоски света наверху теперь держались по десятку секунд. Прежде полосы возникали по одной, максимум по две. Теперь в небе висел сразу десяток линий, и они были очень четкими, хотя садящееся за горизонт солнце жгло сетчатку глаз.
        Наконец стало ясно, что означают эти полосы.
        - Господи! - прошептала Хоури.
        Глава тридцатая
        Арарат, год 2675-й
        Зал с ручьем изменился. Небо над головой потемнело, как ночью, птицы больше не порхали среди ветвей, сами деревья превратились в черные безликие силуэты, нависая со всех сторон, словно грозовые тучи. Звери тоже затихли, и Антуанетта заметила, что больше не слышит веселого плеска водопада. Возможно, его никогда и не существовало в реальности.
        Она повернулась к капитану, который в этот раз сидел за столом один. Бренниген опять перенесся вперед на несколько десятков лет; сейчас он демонстрировал новый срез истории. В прошлый раз на нем был серебристый металлический скафандр, одну руку заменял механический протез. Теперь процесс механизации тела продвинулся еще дальше. Мудреный сам по себе скафандр мешал определить, сколько в капитане осталось живого тела, а сколько заменено протезами; с уверенностью можно было судить только о голове, благо Бренниген снял шлем и положил перед собой на стол. Капитан был лысым как колено, растительность на лице тоже практически отсутствовала - только усы, спускавшиеся подковой по сторонам рта, рисунок которого не изменился с первого явления капитана Антуанетте: по-прежнему небольшой, прямой, выдающий нерасположенность к пустым разговорам. Но это была единственная черта, которую Антуанетта узнала в капитане. Глаз у него больше не было, их закрывала полоска неизвестного полупрозрачного материала, пересекавшая лицо от края до края. Под этой перламутровой полосой мерцала сложная оптика. Череп под кожей был
исчерчен тонкими светлыми линиями. Кое-где ее приподнимали изнутри неправильной формы пластины имплантатов.
        - Что-то случилось, капитан? - спросила Антуанетта.
        - Посмотри на небо.
        Антуанетта послушалась и сразу заметила, что за те несколько мгновений, что она потратила на изучение нового капитанского облика, многое изменилось. Небо расчерчивалось полосами света - будто умелый мясник делал быстрые аккуратные надрезы на его мягкой коже. Поначалу линии казались случайными, но потом стало ясно: их расположение что-то означает.
        - Джон…
        - Смотри.
        Появлялись все новые полосы, потом небо замерцало и покрылось яростными всполохами, и те, казалось, уже не гасли.
        Полоски сложились в слова:
        ВЗЛЕТАЙТЕ НЕМЕДЛЕННО
        - Я хотел, чтобы ты увидела это своими глазами, - сказал Джон Бренниген.
        В тот же миг она ощутила, что зал с ручьем дрогнул под ее ногами. Антуанетта едва успела понять, что происходит, как вдруг вес ее тела резко увеличился. Ей пришлось опуститься на грубое деревянное сиденье перед столом. Гравитация мягко навалилась на плечи. Ничего удивительного - корабль весом несколько миллионов метрических тонн не может рывком подняться в небо. В особенности если перед этим двадцать три года простоял в километровой толще моря.
        На другой стороне бухты взошло новое Яркое Солнце и осветило море и остров от горизонта до горизонта. Поначалу Васко видел только выброс перегретой воды, гору пара, выросшую вокруг нижней надводной части корабля и облепившей его зеленой массы. Потом сквозь пар, словно лампа сквозь слои оберточной бумаги, засиял бело-голубой свет; даже пройдя через темно-фиолетовый фильтр шаттла, он остался до рези ярким, рисующим на сетчатке зубчатые тени. Далеко в стороны от тучи пара по воде разлилось бирюзовое сияние. Это было грозное и прекрасное зрелище, ничего подобного за свои двадцать лет Васко не видел.
        Он смотрел, как вокруг корабля поверхность моря вздымается на многие сотни метров. Чудовищная энергия высвобождалась под водой, порождая расширяющиеся пузыри сверхплотной, сверхгорячей плазмы.
        Поднявшись вокруг «Ностальгии по бесконечности», вода устремилась в стороны двумя концентрическими волнами.
        - Корабль далеко от лагеря? - спросил Васко.
        - Сейчас увидим, - отозвался Скорпион.
        Поверхность моря покрылась зеленой коркой спекшейся биомассы. Пассажиры шаттла смотрели, как эта корка, недостаточно гибкая, чтобы принимать форму бегущих валов, трескается, делится на неровные пластины. Волны преодолевали сотни метров в секунду; через несколько мгновений они ударят в низкий мыс.
        Васко взглянул в сторону источника цунами. «Ностальгия» взлетала, ее нос показался из пара. Движение было завораживающе медленным, казалось, что смотришь на неподвижную деталь местности - на древнюю, истерзанную непогодой башню с острым шпилем, вокруг которой медленно рассеивается утренний туман.
        Притенив ладонью, точно козырьком, глаза от режущего света, Васко смотрел, как вершина «Ностальгии», первый ее километр, выходит из паровой горы. На корпусе уже почти не осталось жонглеров: он смог заметить лишь несколько полосок прилипшей зелени.
        Корабль поднялся еще на километр, высвобождаясь из пара. Похожие на канаты толщиной с дом скопления биомассы теряли сцепление с обшивкой и одно за другим соскальзывали в море.
        Сияние двигателей стало невыносимым. Корпус шаттла еще больше потемнел, защищая находящихся в нем людей. «Ностальгия по бесконечности» почти целиком поднялась над водой. Сквозь почти черный фильтр Васко видел только сияющий шар света, медленно идущий вверх.
        - Обратного пути нет, - сказал он.
        Скорпион повернулся к Хоури:
        - Я бы полетел за кораблем, если ты не против.
        Хоури посмотрела на дочь:
        - Я ничего не слышу от Ауры, Скорп, но уверена, что наверху нас встретит Ремонтуар. Он велел ждать знака. Думаю, ему можно верить, да и нет у нас другого выбора.
        - Будем надеяться, что это Ремонтуар, - сказал Скорпион.
        Хотя и так было ясно, что он принял твердое решение. Свинья приказал остальным рассесться и приготовиться к любым сюрпризам, которые могут их подстерегать на орбите Арарата. Васко заказал себе кресло, но, прежде чем сесть, заметил, что днище шаттла снова стало прозрачным. Далеко внизу ослепительный свет взлетающего корабля рисовал в невероятно четких деталях улицы Первого Лагеря. Виднелись крохотные силуэты людей, бегущих между постройками.
        Потом Малинин взглянул в сторону бухты. Огромная волна уже достигла мыса и истратила на него почти всю силу, но все же сумела перевалить. С чувством мучительной отстраненности Васко смотрел, как остатки цунами пересекли бухту, замедляясь и поднимаясь на отлогом шельфе. Потом волна захлестнула берег, на мгновение на нем задержавшись, и поглотила улицы с домами. Помедлив, вода двинулась вспять, унося обломки и оставляя прямоугольные пятна на месте снесенных целиком домов. Крупные строения из раковин, оказавшиеся недостаточно сбалансированными или плохо закрепленными, плыли по морю, словно возвращаясь в родную стихию.
        В бухте цунами столкнулось с самим собой, породив несколько малых выплесков, но ни один из них уже не причинил таких разрушений. Примерно через минуту бухта успокоилась. Но Васко не мог не видеть, что около четверти Первого Лагеря попросту исчезло. Оставалось надеяться, что жителей из этих наиболее опасных прибрежных домов эвакуировали в первую очередь.
        Блеск угасал. Корабль уже поднялся выше шаттла, набирая скорость, устремляясь к разреженным слоям атмосферы и дальше, в космос. Ландшафт, утратив привычный ориентир, казался незнакомым. Всю свою жизнь Васко провел на берегу этой бухты, и внезапно она стала чужой. Появилась уверенность, что его дома тут больше нет.
        Малинин успокаивал себя мыслью, что от него ничего не зависело. Волею обстоятельств он оказался среди привилегированных, среди тех, кому не нужно возвращаться в лагерь и восстанавливать его из руин. Он улетал. Надо попрощаться с Араратом, сказать «до свидания» планете, на которой Васко родился и вырос.
        Он опустился в выросшее из пола кресло, и сиденье ласково обняло его, подстраиваясь под форму человеческого тела. В тот же миг шаттл с ускорением двинулся вертикально.
        Очень скоро они догнали «Ностальгию по бесконечности». Васко вспомнил, что ответила Антуанетта Бакс, когда он спросил, сможет ли капитан улететь с Арарата. Она тогда сказала: это дело возможное, но не быстрое. Подобно всем кораблям этого типа, грандиозный субсветовик был построен в расчете на ускорение в одно g, которое должно было разгонять его почти до скорости света. Однако на уровне моря сила тяжести Арарата была близка к одному g. При обычной, крейсерской тяге корабль мог лишь противодействовать планетарной силе, зависнув на определенной высоте. Посадка не представляла сложности, надо было лишь позволить гравитации взять верх, аккуратно контролируя ее воздействие. Другое дело взлет: тут кораблю приходилось преодолевать гравитацию и сопротивление воздуха. Имелся резерв мощности для экстренного маневра, позволявший повышать тягу до десяти g, однако им можно было пользоваться лишь секунды, тогда как выход на орбиту или разгон до межпланетных скоростей требовал долгих минут. Таким образом, для расставания с Араратом двигатели должны были создать ускорение чуть выше одного g; избыточная тяга
перегрузила бы их и подвергла риску. Достаточное и безопасное превышение составляло одну десятую g.
        Антуанетта сказала, что такой взлет уступает в скорости большинству примитивных химических ракет и даже той славной шутихе, которая доставила на орбиту первого астронавта (его звали Нил Гагарин, сказала она, и у Васко не было оснований не верить). Но вес «Ностальгии по бесконечности» в несколько сот тысяч раз превышал вес самой тяжелой химической ракеты. Эти штуковины очень быстро развивали первую космическую, но только потому, что имели запас топлива лишь на несколько минут тяги. «Ностальгия» могла годами лететь с одним и тем же ускорением.
        По мере подъема субсветовика сопротивление воздуха уменьшалось. Ускорение понемногу росло, но шаттлу по-прежнему не составляло труда держаться с ним рядом. Бегство с планеты было неторопливым, даже казалось сонным. Васко понимал, что это ошибочное и опасное впечатление.
        Успокоив себя мыслью, что полет будет продолжаться плавно по крайней мере несколько минут, он встал и прошел вперед. Скорпион и пилот сидели в креслах управления.
        - Есть связь с «Ностальгией»? - спросил Малинин.
        - Никакой, - ответил пилот.
        - Надеюсь, с Антуанеттой все в порядке, - сказал Васко.
        Потом вспомнил и о других людях - на борту, по последним данным, находилось минимум четырнадцать тысяч.
        - С ней все будет хорошо, - пообещал Скорпион.
        - Думаю, через несколько километров выяснится, кто пишет нам в небе эти слова - Ремонтуар или кто-то другой. Или вас это нисколько не заботит?
        - Нисколько, - ответил Скорпион. - И знаешь почему? Потому что ни я, ни ты, ни кто другой не можем на это повлиять. Я не в силах был остановить взлет этого корабля, и мне не предотвратить того, что ждет нас наверху.
        - У нас был выбор - последовать совету или нет, - возразил Васко.
        Свинья зыркнул в ответ - глаза превратились в щелки то ли от усталости, то ли от презрения.
        - Ошибаешься, - сказал он, - выбор был, но только у меня и Хоури. А вот у тебя не было - ты бы отправился туда же, куда и мы.
        Васко хотел вернуться в свое кресло, но подумал и остался. Была ночь, но он ясно видел изогнутый горизонт Арарата. Малинин летел на шаттле в космос. Происходило то, чего ему всегда хотелось больше всего на свете. Но он никогда не думал, что покинет родную планету как беженец и что цель полета будет столь опасной и непредсказуемой. Вместо радости он чувствовал холодную тяжесть в груди.
        - У меня есть право здесь находиться, - сказал он тихо, но так, чтобы свинья услышал. - Я тоже поставил свое будущее на Ауру.
        - Ты хороший парень, Малинин, вот только плохо понимаешь, о чем говоришь.
        - Мы были вместе - на айсберге и потом…
        - Ты был одним из группы. А это не то же самое.
        Васко хотел было возразить, но в это время красный дисплей перед пилотом зарябил от статики. Шаттл тряхнуло.
        - Помехи на всех частотах, - доложил пилот. - Контакт с наземным передатчиком и Первым Лагерем потерян. Здесь полно электромагнитных шумов - гораздо больше, чем мы привыкли. Есть и такой, что датчики не могут определить. Приборы навигации постоянно сбоят. Похоже, мы вошли в зону подавления связи.
        - Можешь держаться рядом с «Ностальгией»?
        - Мы летим практически на ручном управлении. Надеюсь, если не потеряем корабль из виду, то и не оторвемся. Но обещать ничего не могу.
        - Высота?
        - Сто двадцать километров. Должно быть, входим в боевое пространство.
        Картина наверху с момента взлета почти не изменилась. Световые письмена исчезли, - наверное, Ремонтуар убедился, что его послание принято и корабль взлетел. Но наверху непрестанно полыхало, возникали огненные шары и дуги, раскалялись заскочившие в атмосферу объекты. Фоновая же тьма сгустилась до непроглядности: никакой разницы с ночной поверхностью планеты.
        Подошла Хоури:
        - Я слышу Ауру. Она проснулась.
        - Хорошо, - кивнул Скорпион.
        - Это еще не все. Я кое-что видела, и Аура тоже. Должно быть, именно это мы с Клавэйном замечали, пока каша не заварилась всерьез. Утечки войны.
        - Наверное, мы уже близко, - сказал Васко. - Волки блокируют любые сигналы, видимо, не хотят, чтобы Ремонтуар связался с планетой. Но теперь мы близко, и кое-какие передачи проходят.
        Откуда-то донесся звук, который Васко слышал впервые: пронзительный, полный боли. Звук заглушался пластиком. Малинин понял, что это кричит Аура.
        - Дочке не нравится то, что она видит, - сказала Хоури. - Ей больно.
        - Есть контакт, - доложил пилот. - Работает радар. Пятьдесят километров, дистанция сокращается. Несколько секунд назад там никого не было.
        Внезапно шаттл очень сильно тряхнуло, Васко и Хоури бросило на переборку.
        Стена деформировалась, чтобы смягчить удар, но Малинину показалось, что из него вышибли дух.
        - Что это было? - спросил он, придя в себя.
        - «Ностальгия» выполняет маневр уклонения. Она видит на своих радарах то же, что и мы. Я пытаюсь не отстать. - Пилот взглянул на дисплей. - Тридцать километров. Двадцать - она тормозит. Усилились помехи.
        - Делай что можешь! - приказал Скорпион. - Остальные - по местам! Наверняка будет трясти.
        Васко и Хоури вернулись к Ауре, где несли дежурство доктор Валенсин и его машины. Девочка продолжала шевелиться, но, по крайней мере, перестала плакать. Васко от души жалел, что не в силах помочь ей, избавить от вопящих в морщинистой младенческой головке голосов. Он даже представить не мог, что она чувствует. Ясно было одно: ей рано было появляться на свет, осознавать себя разумным существом и постигать огромный мир. Малинин понимал, что Аура не обыкновенный ребенок - речь у нее как у двух-трехлетней, - но едва ли все части ее мозга развивались с одинаковой бешеной скоростью. Да, Ауре дана способность решать совершенно необычные задачи, но при этом у нее сохраняется младенческое восприятие мира. Васко вспомнил, что ему было на два года больше, чем этой девочке сейчас, и его собственный мир ограничивался несколькими комнатами родного дома. Все прочее словно тонуло в тумане: несущественное, подчас понимаемое до смешного неправильно.
        «Ностальгия по бесконечности» увеличила расстояние между собой и шаттлом минимум до десяти километров. Корпус малого корабля не восстановил прозрачность полностью, однако при свете двигателей Васко увидел, что тени волков уже близко. Машины не только дружно устремлялись вперед и откатывались, но и трепетали, и описывали круги, вращались вокруг собственной оси, и меняли форму.
        Они приближались. Теперь в свете двигателей стала ясно видна их уступчатая структура: слои, террасы, зигзаги. Это были такие же машины, как и те, что разорвали корветом Скади; такая же нечисть тянула из облаков щупальце к спасателям. Но на этот раз кубы были не с дом величиной и составляли построения с гранью в сотни метров. Волки находились в непрестанном движении: скользили друг по другу, разрастались и сокращались, собирались в большие структуры и рассыпались с гипнотической плавностью. Кубы соединялись в длиннейшие нити, и те сплетались в невообразимую путаницу; гроздья волков неслись от точки к точке, словно доставляли послания. Масштабы по-прежнему было трудно оценить, однако ингибиторы наступали практически со всех сторон, и Васко решил, что машины уже сформировали две полые сферы, заключив в них шаттл и «Ностальгию по бесконечности». Не вызывало сомнений то, что сферы сокращались и зазор между машинами и людьми уменьшался.
        - Ана? - спросил Васко. - Ты уже видела подобное, верно? Волки нападали на твой корабль. Они всегда ведут себя так вначале?
        - У нас большие неприятности, - ответила Хоури.
        - Что будет, если попытаемся сбежать?
        - Волки догонят. - Голос Хоури звучал глухо, словно треснувший колокол. - Прорвутся в шаттл, а потом залезут тебе в голову. Лучше бы до этого не дошло, поверь мне, Васко.
        - Сколько у нас останется времени, когда они догонят?
        - Секунд десять, если повезет.
        Вдруг Хоури так резко выгнулась, что ударилась об ограждающую поверхность, которую корабль соорудил вокруг нее. Глаза закрылись и открылись, зрачки закатились к потолку, белки стали огромными и страшными.
        - Убей меня. Немедленно.
        - Это ты, Ана?
        - Нет, это Аура, - ответила Хоури. - Убей нас обеих. Быстрее.
        - Нет, - ответил Васко.
        Потом оглянулся на Валенсина, надеясь на объяснения.
        Доктор только покачал головой.
        - Я не смогу, - сказал он. - Как бы она ни просила. Я не способен отнять жизнь.
        - Послушайте, - настойчиво заговорила Хоури, - то, что мне известно, - очень важно. Машины могут заполучить эти сведения. Они умеют читать наше сознание. Этого нельзя допустить. Убейте нас скорее.
        - Нет, Аура. Я не смогу. Никогда, - ответил Васко.
        Рядом с инкубатором зашевелились помощники Валенсина. Их суставчатые конечности изгибались, стуча о серые корпуса. Вот робот протянул манипулятор и попятился, пытаясь вытащить инкубатор из ниши.
        Васко бросился вперед и вырвал инкубатор из манипулятора. Машина была легче, чем выглядела, но сильнее, чем он ожидал. Его отталкивали многочисленные конечности, металл едва не рассаживал кожу.
        - Валенсин! - крикнул Васко. - Да помогите же!
        - Ими управляю не я, - спокойно ответил Валенсин, словно происходящее его не касалось.
        Малинин втянул живот, образовал пустое пространство между собой и машиной, уворачиваясь от острого хлещущего манипулятора. Но не избежал ранения. Треск разрываемой одежды, холод прикосновения металла к коже - падая навзничь, ударяясь о стену, он ухитрился попасть ногой в широкое основание серворобота. Тот шатнулся, гулко ударился о напарника. Мечущиеся манипуляторы сплелись, лезвия со звоном стукнулись друг о друга.
        Васко ощупал грудь, взглянул на руки - кровь.
        - Позовите Скорпиона! - крикнул он Валенсину.
        Но Скорпион уже бежал к ним. В его руке гудело расплывчатое металлическое пятно, серебристая полоска. Сервороботы распутались, и один снова ухватился за инкубатор, попытался его вскрыть. Скорпион зарычал и вспорол броню машины. Лезвие прошло сквозь тускло-зеленый корпус как сквозь масло. Затрещали короткие замыкания, отчаянно заскрежетала сломанная механика. Нож с воем вырвался из руки Скорпиона и упал на пол, продолжая там гудеть и вибрировать.
        Серворобот застыл, протянув к инкубатору обессилевшие манипуляторы.
        Опустившись на колени, Скорпион выключил пьезонож и спрятал в чехол.
        Ингибиторы за бортом шаттла были совсем близко - казалось, можно прикоснуться. Между роями проскакивали розовато-синие молнии.
        - Кто-нибудь может объяснить, что тут происходит? - рявкнул Скорпион.
        - Это Аура, - ответил Васко, вытирая окровавленные руки о штанину. - Заставляла сервороботов убить ее. - Он тяжело дышал, каждое слово вырывалось с хрипом. - Она не хочет попасть к волкам живой.
        Хоури кашлянула. У нее были глаза загнанного зверя.
        - Убей меня, Скорп. Иначе будет поздно. Ты должен это сделать.
        - После всего, через что мы прошли? - спросил свинья.
        - Ты должен лететь на Хелу, - сказала Хоури. - Найди там Куэйхи. И договорись с тенями. Они все знают.
        - Черт! - выдохнул Скорпион.
        Васко увидел, как свинья опять достает нож. Кривя от отвращения губы, Скорпион взглянул на молчащее пока лезвие. Что дальше - нож будет пущен в ход или выброшен, прежде чем обстоятельства вновь заставят Скорпиона расправиться с тем, кто ему дорог?
        Преодолевая не только страх, но и растущую слабость, Васко взял свинью за рукав.
        - Нет, - сказал он. - Не надо. Не убивайте их.
        На лице Скорпиона отразилось чувство намного более сильное, чем ярость. Но Васко не отпускал. Скорпион не мог включить нож одной рукой - не позволяла анатомия.
        - Малинин, отпусти.
        - Послушайте, есть другой способ. Мы заплатили такую цену… и теперь не можем просто избавиться от девчонки, хочет она того или нет.
        - Думаешь, я забыл, чего она нам стоила?
        Васко отрицательно покачал головой. Он не знал, что еще сказать. Силы были на исходе. Он не думал, что ранен серьезно, но разрез был глубок, и вдобавок сказывалась усталость.
        Скорпион попытался вырваться. Они стояли лицом к лицу. Васко не сомневался, что его противник сильнее. Но сам он был выше и подвижнее.
        - Бросьте нож, Скорп.
        - Я ведь убью тебя, Малинин.
        - Подождите, - спокойно вмешался Валенсин, снимая очки и протирая их полой форменной куртки. - Оба подождите. Думаю, вам стоит посмотреть наружу.
        Не оставляя попыток завладеть ножом, Васко последовал совету доктора. Скорпион, сопротивляясь, тоже обернулся.
        Пока на борту шаттла шла борьба, события в окружающем космосе тоже не стояли на месте. Из причудливых образований на корпусе корабля, отражавших капитанские метаморфозы, появлялись орудия. «Ностальгия по бесконечности» открыла ответный огонь.
        Васко отметил, что это не сочленительский «главный калибр», прятавшийся где-то в корабельных недрах, в тайном складе. Пока в ход было пущено штатное вооружение - все ультра обзаводились таким, чтобы внушать уважение торговым партнерам и отпугивать потенциальных конкурентов и пиратов. Об одном таком случае Малинин знал: с «Ностальгии» был сделан выстрел по Ресургему, чтобы руководство тамошней колонии поскорее выдало Дэна Силвеста.
        Скорпион отпустил Васко и медленно вернул нож в чехол.
        - Против волков толку не будет, - сказал он.
        - Но можно выиграть время, - сказал Малинин.
        Он тоже отпустил противника. Стоя лицом к лицу, они испепеляли друг друга взглядами. Васко знал, что переступил еще одну черту, из-за которой нет возврата.
        Но будь что будет. Он ведь обещал Клавэйну защищать Ауру.
        Из «Ностальгии по бесконечности» вырывались огненные полосы и хлестали вдоль и поперек по приближающейся стене волков. Бой проходил очень высоко над Араратом; там было слишком мало воздуха, чтобы выпускаемый боевой луч виднелся по всей его протяженности, - светящаяся линия обрывалась уже через несколько десятков метров. Васко подумал, что огромный корабль слишком долго пробыл в атмосфере и теперь оставшиеся в его ноздреватой обшивке воздух и вода вытекают в космос.
        Он увидел, как черная гроздь волков увернулась от луча, - так кусочек намагниченного железа отклоняется от магнита. Луч метнулся следом, но кубы оказались проворнее, они перескакивали с места на место с головокружительной быстротой. Васко с ужасом признал правоту Скорпиона. У него на глазах разыгрывался акт отчаяния - сопротивление было бесполезно.
        На основании нескольких кратких контактов с волками люди уже сделали вывод, что их обычное оружие против такого врага бесполезно. Оно может немного замедлить продвижение ингибиторов, но не более того.
        Должно быть, Аура права. Лучше ей умереть, чем оказаться в плену у волков, которые выкачают из ее черепа все знания до последней капли. Аура говорила, что самое важное сейчас - добраться до Хелы. Быть может, никто не спасется и этот совет пропадет зря. Но если хоть один выживет, люди получат возможность действовать и волки не будут знать об их истинных намерениях.
        Васко взглянул на чехол, в котором свинья держал свой нож.
        Нет. Должен быть другой выход. Если ради тактического преимущества они начнут убивать детей, то можно считать, что ингибиторы уже выиграли войну.
        - Смотрите, они отступают! - воскликнул доктор Валенсин. - Кто-то напал на волков, и они несут урон. По-моему, это не «Ностальгия».
        В стене волков появились редкие неодинаковые дыры, словно в самодельной перечнице. В центре построения замигали яркие вспышки. Фрагменты стаи бестолково заметались, натыкаясь друг на друга и разлетаясь во все стороны. Щупальца кубов нелепо, беспомощно извивались. В сполохах метались уродливые дергающиеся тени. Внезапно в проделанные бреши влетели другие машины, Васко узнал сглаженные, словно оплавленные, контуры мощных кораблей, очень похожих на его шаттл. Они двигались скорее как проекции, чем как реальные объекты, мгновенно останавливаясь и разгоняясь.
        - Ремонтуар! - воскликнула Хоури.
        Сквозь пробоины в строю волков Васко увидел вспышки другой большой битвы, той самой, что не прекращалась в радиусе нескольких световых секунд от Арарата. Там медленно распускались и увядали великолепные огненные цветы. Будто из ниоткуда появлялись темно-красные шары, заметные только на более ярком фоне, а через несколько секунд съеживались, таяли, возвращаясь в небытие.
        Потом Васко потерял сознание. Когда он очнулся, над ним хлопотал Валенсин.
        - Рана неглубокая и чистая, но ее нужно обработать, - сказал доктор.
        - Ничего серьезного?
        - Вряд ли Аура хотела тебя убить.
        Васко почувствовал, как напряжение оставляет его. Потом он понял, что после схватки за нож Скорпион почти ничего не сказал.
        - Скорп, - заговорил Васко, - мы не могли просто взять и убить ее.
        - Теперь легко говорить. Не забудь, она сама нас об этом просила.
        Валенсин промокнул рану чем-то едким. Малинин резко втянул воздух.
        - О чем она говорила? О каких-то тенях, да? И как это следует понимать?
        На лице Скорпиона не отражались его мысли. Пусть свинья и кажется спокойным, вряд ли он забыл, как Васко пытался отобрать у него нож.
        - Не знаю, - ответил Скорпион. - Могу сказать только одно: все это мне совершенно не нравится.
        - Важнее всего Хела, - сказала Хоури.
        Вздохнув, она помассировала черные круги усталости под глазами. Васко хотелось верить, что это говорит Ана, а не Аура.
        - А тени? Она сказала, что нам нужно договориться с тенями.
        - Разберемся. Потом, на месте.
        По громкой связи из кабины обратился пилот:
        - «Ностальгия по бесконечности» вышла на связь. Нас приглашают на борт.
        - Кто вызывает? - спросил Скорпион.
        - Антуанетта Бакс, - ответил пилот после секундной заминки. - А также вам передает наилучшие пожелания капитан Джон Бренниген.
        - Вопросов нет, - кивнул Скорпион.
        Васко почувствовал, как шаттл развернулся, взяв курс на большой корабль. Рядом летели другие малые корабли людей, и было видно, как им трудно не обгонять беженцев с Арарата.
        Хела, год 2727-й
        Прежде чем караван добрался до Вечного Пути, в памяти у Рашмики отпечаталось еще одно происшествие. Это случилось в тот день, когда караван преодолел мост и наконец очутился на другой стороне Пропасти, на белой как мел и ровной, как Плоскогорья Ярнаксы. На севере виднелись южные пределы Нагорья Западный Гирроккин - изломанный горизонт; тогда как на востоке, знала Рашмика, лежит сложный рельеф, лавовые поля Золота-в-Вереске и Рагнарека; все их вулканы сейчас чутко спят. В отличие от них Плоскогорья Ярнаксы геологически стабильны и вполне безопасны.
        Здесь не велось раскопок. Тектонические процессы, создавшие эти формации, уничтожили или надежно похоронили все останки вертунов на этом участке планетарной поверхности - и тем не менее тут образовалось несколько небольших общин. Время от времени караван проезжал мимо нищего, унылого поселка - грозди надувных домиков - или катил мимо придорожной часовни, отмечающей места какой-то безвестной трагедии.
        Иногда девушка замечала паломников, влачащих по льду свои вериги жизнеобеспечения. Рашмике паломники напоминали охотников с буроватых картин Брейгеля - они тянули за собой сани, ломящиеся под тяжестью добычи, без которой не пережить зиму.
        Жилища, часовни и паломники появлялись на горизонте и исчезали на противоположном - Рашмика едва успевала их разглядеть. Выбравшись на прямую широкую дорогу, караван несколько часов двигался с максимальной скоростью; все его части вошли в единый ритм; разогнавшаяся громадина казалась неудержимой. Крутились колеса, бежали по каткам гусеницы, в расплывчатые пятна превратилось мельтешение поршней. Халдора заметно приблизилась к зениту - можно было не сомневаться, что до Пути остались считаные десятки километров.
        Очень скоро Рашмика увидит соборы; точно когти, поднимутся над горизонтом их шпили.
        Но прежде соборов появились другие машины. Сначала это были далекие точки, потом стало различимо летящее по баллистической дуге из-под колес и гусениц ледяное крошево. Несколько минут эти пятна казались вообще неподвижными. Рашмика предположила, что караван нагнал другую такую же процессию, из другой части Хелы, уже добравшуюся до Пути. Вполне возможно: в этом краю сходится много дорог, в том числе и та, что идет через мост.
        Но потом она поняла, что машины едут навстречу. Впрочем, и это не казалось странным, пока она не почувствовала, что караван замедлил ход и завилял от обочины к обочине, словно не зная, какую выбрать. От такой езды Рашмику затошнило. Она постаралась смотреть выше дороги, на горизонт, и заметила, что несколько человек из экипажа тоже вовсе не рады тому, что их машина идет таким образом.
        Встречные машины приближались. Через несколько минут обнаружилось, что они огромны, куда больше любого звена каравана Рашмики. Расплывчатые полоски движущихся гусениц, длинные цепи катков, уродливые надстройки из устройств для уборки льда и камня.
        Встречный караван был выкрашен в пыльно-желтый цвет, с поперечными полосками, как у пчел; над кабинами крутились предупреждающие маячки. Некоторые части машин были ей смутно знакомы, например массивные ковши мощных экскаваторов, вроде тех, что в ее поселке применялись на раскопках. Были тут и экскаваторы-тянуши с ковшами, как разинутая пасть, и ножи грейдеров, и могучие отбойные молотки, и вращающиеся проходческие щиты - огромные, с машину каравана, зубчатые диски. А еще конвейерные ленты с выступами, как хребет у динозавра. А еще плазменные горелки, лазеры, бозеры, высоконапорные водяные резаки, паровые буры. На высоких стойках покачивались крохотные кабинки с операторами. Навстречу каравану ехали бункерные рудовозы и здоровенные решетчатые машины с трубами, о назначении которых Рашмика не могла даже догадываться. Генераторы, транспортеры с оборудованием и жилые контейнеры, раскрашенные все в ту же желто-черную полоску.
        Огромные машины одна за другой мощно и уверенно катили мимо, предоставив каравану прыгать по ухабам на обочине.
        Рашмика сочла это в высшей степени унизительным.
        Позже, когда караван снова набрал ход, она попыталась выяснить, в чем дело. Это мог знать Петр, но разыскать его не удалось. Девушка нашла квестора Джонса, но тот отмахнулся от ее вопросов: мол, в таких встречах нет ничего необычного.
        - Этот караван не похож на нас, - сказала Рашмика.
        - Такая наблюдательность делает вам честь.
        - Вы знаете, куда он едет?
        - Мне кажется, это очень простой вопрос, в особенности если учесть, чем вы намерены заниматься. Разве не очевидно, что эти машины - часть основного парка для обслуживания Вечного Пути? Конечно же, они спешат убирать очередной завал или чинить инфраструктуру. - И квестор Рутланд Джонс сложил руки на груди, закрывая тему.
        - Значит, это церковная техника? У меня сложилось мнение, возможно ошибочное, что каждая дорожная бригада принадлежит той или иной церкви.
        - Именно так. - Квестор забарабанил пальцами по столу.
        - Тогда какой церкви принадлежит эта бригада? Ни на одной машине я не заметила клерикальной символики.
        Квестор пожал плечами - по мнению Рашмики, чуть энергичнее, чем следовало для демонстрации равнодушия.
        - Это грязная и хлопотная работа - в чем ты скоро убедишься. Когда у бригады сплошные авралы, рисование картинок не стоит вверху списка приоритетов.
        Рашмика вспомнила, что ремонтные машины облеплены пылью и краска на них выцвела. По большому счету квестор сказал правду, но отчего-то девушка была уверена, что ни одна из этих машин не носила церковного герба - по крайней мере, с тех пор, как их красили в последний раз.
        - Еще один вопрос, квестор.
        - Да, - устало произнес собеседник.
        - Мы едем к Пути с севера, потому что выбрали короткую дорогу через Пропасть Искупления. Мне кажется, если бы эти машины в самом деле ехали расчищать завал, они вряд ли направлялись бы в ту сторону, откуда явились мы.
        - Что вы хотите этим сказать, мисс Эльс?
        - Почему-то я уверена, что эти машины едут с совершенно другой целью. Уж точно не Путь расчищать.
        - Вы тщательно обдумали свое заявление? И ваша уверенность основана на личном опыте обслуживания Пути, которое отличается чрезвычайной сложностью организации?
        - Квестор, спасибо, но я обойдусь без вашей иронии.
        Джонс покачал головой, придвинул к себе компад и с преувеличенной сосредоточенностью уткнулся в работу, от которой его отвлекло появление Рашмики.
        - Мисс Эльс, мой скромный опыт подсказывает, что вам следует сделать выбор. Одно из двух: либо вы очень далеко пойдете, либо очень скоро с вами произойдет несчастный случай из тех, что очень часты во льдах. Но какой бы путь вы ни выбрали, долгий или короткий, вам удастся вызвать крайнее неудовольствие у очень многих людей.
        - Значит, я внесу в этот мир какое-никакое разнообразие, - заявила она, бравируя против воли, и повернулась к выходу.
        - Мисс Эльс…
        - Квестор?
        - Если вы однажды решите вернуться на Равнину Вигрид, не согласитесь ли оказать мне услугу?
        - Какую? - спросила она.
        - Воспользуйтесь любым другим караваном, - ответил Джонс и снова уткнулся в компад.
        Глава тридцать первая
        Близ Арарата, год 2675-й
        Как только шаттл надежно закрепился в одной из причальных ниш субсветовика, Скорпион вышел через шлюз. Сопровождавший их корабль, не такой большой, как шаттл, и более обтекаемый, стоял рядом, черный, как сама космическая мгла. Свинье удалось разглядеть лишь его силуэт, длинное заостренное пятно вроде тех, что используют в психологических тестах. Этот корабль шипел и распространял острый запах антисептиков, точно в больнице, и выглядел двумерным, как будто был вырублен из листа черной жести.
        Казалось, при неосторожном движении о него можно порезаться.
        Силы безопасности уже выставили у обоих кораблей охранение. Офицеры узнали шаттл, но на темный корабль смотрели настороженно. Как догадывался Скорпион, этот летательный аппарат тоже получил приглашение на «Ностальгию», но охране не хотелось рисковать. Скорпион отпустил офицеров, оставив только двоих на случай неприятных сюрпризов.
        Подняв рукав, он проговорил:
        - Антуанетта? Ты неподалеку?
        - Я иду к вам, Скорп, - ответил браслет. - Буду через минуту. Гости уже на борту?
        - Похоже на то.
        Скорпион двинулся к черному кораблю. Тот был чуть больше капсулы, в которой прилетела Хоури. Внутри, по оценке свиньи, места хватало только для двух человек. Скорпион постучал костяшками пальцев о черный корпус. На ощупь металл был очень холоден, волоски на копыте свиньи поднялись дыбом, словно наэлектризованные.
        В фюзеляже вдруг образовалась розовая щель, и часть корпуса отошла в сторону, открыв тускло освещенное нутро. Пилот уже выбирался из своего противоперегрузочного кресла, облепленного устройствами управления. Это, как и ожидал Скорпион, был Ремонтуар. На взгляд свиньи, сочленитель постарел, но в остальном был прежним: очень высокий и совершенно лысый, в облегающей черной одежде, которая только подчеркивала его паучье сложение. У Ремонтуара была голова странной формы - вытянутая, словно капля.
        - Мистер Пинк, если не ошибаюсь?
        Скорпион чуть помедлил с ответом. Время, когда эта фамилия что-то значила для него, минуло десятки лет назад. Он тянул за ниточку памяти, пока не размотал ее полностью. Когда-то, давным-давно, он отправился вместе с Ремонтуаром на Ржавый Пояс, а потом и в Город Бездны, взяв себе вымышленное имя. Преследуя сбежавшего от сочленителей Клавэйна, Скорпион решил назваться мистером Пинком. А под каким именем выступал Ремонтуар? Никак не вспомнить.
        - Мистер Клок, - сказал он, когда пауза затянулась почти до неприличия.
        В ту пору они люто ненавидели друг друга. Да разве могло быть иначе? Ремонтуар на дух не выносил свиней (когда-то побывал у них в плену, и его пытали), но был вынужден взять с собой Скорпиона, поскольку тот великолепно знал и Город, и Пояс. Скорпион не любил сочленителей вообще (тогда никто не любил пауков, кроме них самих) и Ремонтуара в частности. Но тот добился от свиньи содействия, а в обмен пообещал свободу. Отказ от помощи означал передачу Скорпиона в руки властей, у которых уже был подготовлен показательный процесс, не сулящий подсудимому ничего приятного.
        Вначале дружбы между ними не было, но постепенно взаимная ненависть сошла на нет под влиянием уважения, которым оба прониклись к Клавэйну. И вот теперь Скорпион понял, как приятно увидеть старого знакомого, - когда-то это чувство изумило бы его и вызвало отвращение к самому себе.
        - Мы с тобой пара динозавров, - сказал Ремонтуар.
        Выбравшись наконец из кресла, он потянулся и помахал руками, словно хотел убедиться, что не переклинило суставы.
        - Боюсь, у меня плохие новости, - сказал Скорпион.
        - Клавэйн?
        - Мне очень жаль.
        - Не сомневаюсь, что жаль. Только сейчас, увидев тебя, я понял, что он мертв. Когда это произошло?
        - Пару дней назад.
        - И как он умер?
        - Очень тяжело. Но он погиб за Арарат. Клавэйн ушел из жизни героем, Рем.
        На несколько мгновений Ремонтуар замкнулся в себе, пустился в странствие по внутренним воображаемым ландшафтам, доступным только сочленителям. Он закрыл глаза, постоял так секунд десять, потом снова открыл. В них светилось живое внимание, печаль ушла.
        - Я его оплакал, - сказал он.
        Скорпион нисколько не усомнился в словах Ремонтуара: сочленители - существа особенные. Ремонтуар сказал последнее «прости» старому другу и соратнику, отдал ему положенную меру горя и печали. После чего ему не составило труда перенастроиться на спокойное и вдумчивое восприятие происходящего. А оттого, что траур по Клавэйну продлился всего десять-двенадцать секунд, он не стал менее глубок и искренен.
        - Мы в безопасности? - спросил Скорпион.
        - Пока да. Мы тщательно спланировали ваше бегство, произвели оставшимися в нашем распоряжении силами и средствами ложную атаку. Знали, что волки способны быстро перегруппироваться и захватить ваш корабль, но по расчетам выходило, что один шанс у вас есть - при условии, что взлетите точно в срок.
        - Вы научились побеждать волков?
        - Нет, Скорпион, победить их мы не можем, - сказал Ремонтуар терпеливым и спокойным тоном школьного учителя. - Только уничтожить небольшое количество волков в одной точке, сосредоточив там необходимые ресурсы. Да, мы способны нанести урон, оттеснить ингибиторов. Но по сути, это все равно что бросать камни в стаю собак. Против больших скоплений мы мало что можем. И расчеты говорят, что в перспективе проиграем.
        - Но до сих пор вам удавалось уцелеть.
        - Да, благодаря полученным от Ауры технологиям. Но этот колодец уже почти вычерпан. Волки оказались мастерами создавать средства противодействия. - Глаза Ремонтуара сверкнули восхищением. - Они очень эффективны, эти машины.
        Скорпион рассмеялся. После всех бед, через которые ему пришлось пройти, услышать от Ремонтуара такое!
        - Значит, нам конец?
        - Если верить нашим сегодняшним моделям, шансов на победу нет.
        Черный корабль за спиной Ремонтуара закрылся, вновь превратившись в клин мглы.
        - Тогда почему мы не сдаемся?
        - Потому что существует вероятность, пусть крайне малая, что прогноз в корне ошибочен.
        - Похоже, мне следует услышать подробное объяснение, - сказал Скорпион.
        - Я знаю самое удобное для бесед местечко. - Вошедшая в ангар Антуанетта Бакс кивком поприветствовала Ремонтуара, словно в последний раз они виделись совсем недавно. - Идите за мной. Думаю, вам понравится.
        Хела, год 2727-й
        Рашмика увидела соборы.
        Мысленно репетируя свое прибытие на Путь, она представляла совсем другую сцену. В этих фантазиях она всегда сразу оказывалась на месте: ни постепенного приближения, ни маленьких аккуратных караванов, разрисовавших впереди горизонт. Но вот она ясно видит перед собой соборы, и до них еще добрых двадцать километров. И похожи эти конструкции на парусники старых времен, чьи мачты поднимались над морем задолго до появления самого судна. Кажется, можно выбросить руку и поймать любой собор двумя пальцами. А если закрыть один глаз, из-за отсутствия перспективы далекие соборы представятся красивыми безделушками, созданной ювелирами-кудесниками восхитительной микроскульптурой.
        Несложно представить, как твой кулак сжимает такую кроху.
        Соборов было не счесть. Тридцать, а может, и все сорок. Некоторые шли тесными группами, словно галеоны, сошедшиеся на пушечный залп в упор. Когда они уж чересчур сближались, невозможно было разобраться в нагромождении башенок и шпилей - что кому принадлежит. На некоторых соборах было по одной такой надстройке, другие казались целыми городами, пустившимися в плавание. Там были уступчатые башни и роскошные минареты. Торчали шпили - зубчатые, ребристые, с карнизами и подпорками. Играли красками витражные окна в сотни футов высотой. Через окно-розетку с легкостью мог пролететь корабль. Блестели редкие металлы, сказочной красоты сплавы покрывали акры поверхности. На стенах некоторых соборов виднелись странные бесформенные утолщения - лишь приблизившись, Рашмика поняла, что это достаточно большие здания, пристроенные в самых неожиданных местах.
        И снова Рашмика вспомнила картины Брейгеля.
        Расстояние между караваном и Путем все сокращалось, и постепенно великие соборы приобретали свои истинные размеры. Все новые и новые колонны выползали из-за горизонта далеко позади авангарда процессии - а в том, что впереди шла основная группа, девушка не сомневалась.
        Халдора стояла точно в зените, в самом центре небесного купола.
        Рашмика почти добралась.
        Близ Арарата, год 2675-й
        Скорпион уселся за деревянный стол в корабельном парке. Внимательно осматриваясь, он старался заметить и запомнить все подробности, в то же время надеясь не перегрузить мозг. Никогда в жизни он не бывал в таком месте и не видел подобного даже на картинках. Такой небесной чистоты и голубизны не бывает на Арарате. Растительность поражает детализацией - можно выделить из общей картины каждую веточку, каждый листок. И все это дышит. Раньше Скорпион видел деревья только на снимках, но никакие снимки не в силах передать головокружительную сложность этого творения природы. Такие же чувства он испытывал, когда впервые увидел океан: разница между воображаемым и реальным поражала. Океан невозможно экстраполировать, скажем, меняя объем и цвет содержащейся в чашке воды. Дело в ощущении морского простора, которое возникает при непосредственном пребывании перед ним.
        По правде говоря, деревья внушали тревогу. Слишком большими они были, слишком живыми. Вдруг им не понравится гость?
        - Скорп, ты бы надел очки, - предложила Антуанетта.
        Он взял в руки очки и, нахмурившись, осмотрел:
        - Для этого есть какая-то конкретная причина?
        - Сможешь поговорить с Джоном. Те, у кого в голове нет машин, видят его редко. Не волнуйся, не ты один будешь выглядеть по-дурацки.
        Скорпион надел очки. Они были созданы не для свиней, а для людей, но, приладив их, он не ощутил особого неудобства. Мир за стеклами очков совсем не изменился.
        - Джон будет через минуту, - заверила Антуанетта.
        Всех, кто был нужен, собрали очень быстро. Кроме самого Скорпиона и Антуанетты, за столом сидели Васко Малинин и Хоури с дочерью, которая по-прежнему лежала в инкубаторе (его Ана держала на коленях). Еще тут были доктор Валенсин и три не столь высокопоставленных представителя колонии, а проще говоря, старшие среди четырнадцати тысяч успевших добраться до «Ностальгии по бесконечности». Настоящая администрация - Орка Круз, Кровь, Ксавьер Лиу и другие - находилась на Арарате.
        Когда Ремонтуар сел напротив Скорпиона, осталось только одно свободное место.
        - Предлагаю говорить коротко и по существу, - сказал Ремонтуар. - Меньше чем через час я должен улететь.
        - Даже не пообедаешь? - спросил Скорпион, слишком поздно вспомнив, что у Ремонтуара нет чувства юмора.
        Сочленитель покачал яйцевидной, увитой тонкими жилами головой:
        - Боюсь, что нет. «Свет Зодиака» и другие корабли сочленителей останутся в этой системе по крайней мере до тех пор, пока вы не выйдете в открытый космос. Мы отвлечем ингибиторов на себя. Несколько стай могут увязаться за вами в погоню, но основные силы будут связаны боем. - Ремонтуар сложил перед собой тонкие пальцы. - Надеюсь, вы с ними справитесь.
        - Значит, вы приносите себя в жертву? - спросила Антуанетта.
        - Надеюсь, что нет. Я пессимист, но надежда свойственна и мне. У нас есть оружие, которым мы еще не пользовались и которое даже пока не произвели. Надеюсь, что оно даст нам перевес, по крайней мере локальный.
        Ремонтуар умолк и сунул кисть в невидимый карман своего мундира. Пальцы исчезли в ткани, словно сочленитель показывал застольный фокус, потом появились снова с небольшим тускло-серым предметом в форме щепки. Ремонтуар положил его на стол и стукнул по нему пальцем:
        - Вот, пока не забыл. Это описания очень полезных военных технологий. Возможно, с некоторыми из них Аура и Хоури вас уже познакомили. Мы тоже получили их благодаря Ауре, она указала направление поиска и намекнула на некоторые основные принципы, однако нам многое пришлось создавать самим, с нуля. Эти файлы совместимы со стандартным производственным протоколом.
        - Но у нас нет фабрики на борту, - сказала Антуанетта. - Последняя остановилась много лет назад.
        Ремонтуар выпятил губы:
        - Тогда мы дадим новые системы, устойчивые к последним штаммам чумы. Перед тем как вы покинете область Арарата, я распоряжусь доставить вам фабрики, а также медицинское оборудование и запчасти к криокапсулам. Загрузите в фабрики наши файлы, и они изготовят необходимое оружие и оборудование. Если понадобятся разъяснения, формулируйте вопросы так, чтобы она поняла.
        - Спасибо, Рем, - сказала Антуанетта.
        - Это вам подарок, - продолжал он. - В благодарность за спасение Ауры. Мы просто счастливы, что она у вас. Но вы можете не остаться в долгу.
        - Как? - спросила Антуанетта.
        Ремонтуар промолчал, оглядываясь на того, кто шел к столу по траве.
        - Здравствуйте, Джон, - сказала Антуанетта.
        Следя за приближением капитана, Скорпион напрягся на своем чурбане. На первый взгляд фигура совсем не походила на человеческую. Бренниген шел на двух ногах, у него были руки и голова, но на этом сходство заканчивалось. Половина тела - одна рука и нога, а также приблизительно половина торса - состояла, насколько мог судить Скорпион, из плоти и крови. Другая же была движущимся механизмом, уродливым, без малейших признаков желания соблюсти симметрию. Искусственные конечности приводились в действие поршнями и вращались на массивных шарнирах, в местах скольжения которых блестел от постоянного трения и смазки металл. Рука с механической стороны, свисавшая почти до колена, оканчивалась набором многофункциональных инструментов. Словно землеройный механизм на огромной скорости столкнулся с человеком и они сплавились при ударе.
        По сравнению с телом голова капитана казалась почти нормальной. Но лишь по сравнению. В орбиты глаз были вставлены красные многофасеточные камеры. Из ноздрей выходила пара трубок и, загибаясь, исчезала за головой, соединяясь там с каким-то невидимым механизмом. Рот капитана прикрывала овальная решетка, вживленная в плоть. Череп был совершенно лысый, только из макушки торчало несколько спутанных прядей. Эти волосы были заплетены в косичку, которая доставала сзади до шеи. Уши отсутствовали. В сущности, отметил Скорпион, в голове у капитана вообще не было отверстий. Вероятно, одна из целей такой модификации - возможность существовать в вакууме без защитного шлема.
        Из решетки на лице капитана полился его голос, тоненький и тихий, как у сломанной игрушки:
        - Привет. Вижу, вся команда в сборе.
        - Присаживайтесь, Джон, - сказала Антуанетта. - Наверное, вас нужно быстренько ввести в курс дела? Ремонтуар сейчас изложил условия обмена. Он обещал нам классные новые игрушки.
        - В обмен на что-то, принадлежащее нам?
        - Нет, - ответил Ремонтуар. - Программы и остальное - подарок. Но если вы готовы передать нам кое-что в ответ, у нас есть предложение.
        Под шипение и стук вращающихся поршней Джон Бренниген опустился на полено.
        - Вам нужно оружие, оставшееся на моем тайном складе, - сказал он.
        Ремонтуар склонил голову, демонстрируя уважение к такой проницательности:
        - Вы прекрасно понимаете ход наших мыслей.
        - Зачем оно вам? - спросил Бренниген.
        - Для создания ощутимого перевеса сил, как показывают наши модели. Конечно, полной уверенности нет. Не у всех артсистем известны тактико-технические данные. Но если судить по догадкам, эти пушки могут нам очень пригодиться.
        - Машины погонятся и за вами, и за нами, - сказал Скорпион. - Нам тоже понадобятся пушки.
        - Позволь с тобой не согласиться, - покачал головой Ремонтуар. Как обычно, он был спокоен и доброжелателен, словно взрослый, объясняющий прописные истины детям. - Да, эти пушки вам бы не помешали. Но вы намерены бежать от волков, а не сражаться с ними. Для вас разумнее всего уклоняться от встречи с ними как можно дольше.
        - Но вы сами сказали насчет погони, - напомнила Антуанетта. - Как же нам от нее избавиться? Вежливо попросить волков, чтобы ступали своей дорогой?
        Ремонтуар снова постучал по чипу с данными, который он выложил на стол:
        - Здесь есть инструкция по изготовлению гипометрического оружия. Оно, как показывают наши модели, рассеивает небольшие стаи волков.
        - А если эти модели ошибаются? - спросил Скорпион.
        - У вас будут и другие ресурсы.
        - Но всего этого недостаточно, - отрезал свинья. - Началось с того, что мы полетели за оружием класса «Ад» к Ресургему. И в результате вляпались во все это дерьмо. А теперь ты говоришь, что мы должны отдать его тебе?
        - Я ваш союзник, - возразил Ремонтуар. - И предлагаю всего лишь перевести орудия на ту позицию, где польза от их применения будет максимальной.
        - Я не поняла. - Антуанетта кивнула на чип. - Вы научились производить то, о чем мы не можем даже мечтать, и все равно просите у нас пушки из тайного склада?
        - Они очень эффективны, - ответил Ремонтуар. - Это дар из будущего. Но пока эти артсистемы не изучены досконально, нельзя утверждать, что они превосходят все полученное нами от Ауры. Примите во внимание и это.
        - Надеюсь, парни учтут, - проворчала Антуанетта.
        Проекция Джона Бреннигена зашевелилась с шипением отходящего локомотива. Скорпиону даже показалось, что запахло машинным маслом. Капитан снова заговорил тонким детским голоском:
        - Согласен, у вас веский довод, но и вы согласитесь, что возможности Ауры тоже не исследованы до конца. А несколько наших пушек мы уже испытали и нашли вполне работоспособными. Я не могу отдать оставшееся оружие вам.
        - Тогда предлагаю компромисс, - сказал Ремонтуар.
        Капитан взглянул на сочленителя, лицо с решеткой вместо рта ничего не выражало.
        - Я весь внимание.
        - По нашим расчетам, мы можем получить перевес, только располагая каким-то количеством артсистем с вашего тайного склада.
        - То есть вы не претендуете на весь арсенал, а готовы довольствоваться частью? - спросила Антуанетта.
        Ремонтуар утвердительно наклонил голову:
        - Да, но только в том случае, если противостоящие нам силы будут не слишком велики. Кроме того, имея в своем распоряжении лишь этот необходимый минимум, мы не можем гарантировать, что в погоню за вами не отправится внушительный контингент.
        - Ясно, - кивнула Антуанетта. - Но пушки класса «Ад» дадут нам возможность ударить по нему.
        - Верно, - кивнул Ремонтуар. - Только не стоит недооценивать риск.
        - Мы готовы пойти на этот риск, - сказал Скорпион.
        - Подождите, - проговорила Хоури.
        Она дрожала, одной рукой придерживая инкубатор на коленях, а ногтями другой впившись в деревянную столешницу. Ее глаза закатились, жилы на шее страшно напряглись.
        - Нет, - сказала она. - Нет, только не это.
        - Не что? - спросил Скорпион.
        - Нет, нет, нет! Послушайтесь Ремонтуара. Отдайте ему все оружие. Тогда он сможет что-то сделать. Верьте ему.
        Ногти Хоури процарапали дорожки в дереве.
        Наклонившись, Васко заговорил, впервые за все время:
        - Мне кажется, Аура права.
        - Я права! - выкрикнула Хоури.
        - Нам стоит к ней прислушаться, - продолжил Васко. - Она знает, что говорит.
        - Да неужели? - хмыкнул Скорпион. - Допустим, ей кое-что известно. Но чтобы видеть будущее?! Этого просто не может быть.
        Представители беженцев дружно закивали.
        - Вынуждена согласиться со Скорпом, - проговорила Антуанетта. - Мы не можем отдать Ремонтуару весь арсенал, нужно оставить часть для самообороны. А вдруг не получится запустить фабрики? Или они произведут брак?
        - Фабрики сделают все как надо, - ответил Ремонтуар, как и прежде, абсолютно невозмутимым тоном, хотя речь шла о жизни и смерти.
        Скорпион покачал головой:
        - Повторяю, меня это не устраивает. Мы отдадим несколько артсистем, но не все.
        - Хорошо, - кивнул Ремонтуар, - будем считать, что договорились.
        - Скорпион… - заговорил Васко.
        Но свинья уже устал от споров. Это его колония, его корабль. Его битва! Он сорвал очки, сломав их при этом.
        - Я решил! - рявкнул Скорпион.
        Ремонтуар растопырил пальцы:
        - Решил так решил. Мы пришлем буксиры за пушками. Фабрики и образцы продукции будут доставлены на шаттлах. Наши сочленители помогут вам установить гипометрическое оружие и другие новинки. Есть ли необходимость забрать с планеты оставшихся?
        - Да, - ответила Антуанетта.
        - Полная эвакуация, к сожалению, невозможна, - продолжал Ремонтуар. - В наших силах создать один, максимум два канала для безопасного взлета с поверхности. Больше двух рейсов на шаттл не получится.
        - Хоть что-то, - кивнула Антуанетта.
        - А какая судьба ждет остальных? - спросил один из представителей.
        - Им придется выживать самостоятельно, - ответил Скорпион.
        Ремонтуар натянуто улыбнулся, словно кто-то позволил себе дурной тон в приличном обществе.
        - Оставшиеся на планете совсем не обязательно подвергнутся непосредственной опасности, - сказал он. - Если бы ингибиторы хотели уничтожить биосферу Арарата, они бы давно сделали это.
        - Но наши люди будут там как в концлагере, - сказала Антуанетта. - Волки не позволят им улететь.
        - Зато ваши люди будут живы, - сказал Ремонтуар. - А мы постараемся сделать все возможное, чтобы уменьшить группировку ингибиторов вокруг Арарата. Но без полного комплекта орудий класса «Ад» дать гарантии не можем.
        - А с полным комплектом? - спросил Скорпион. - Пообещаете стопроцентный успех операции?
        После секундного размышления Ремонтуар покачал головой.
        - Нет, - ответил он. - Полной гарантии не даю.
        Скорпион оглядел собравшихся за столом и вдруг запоздало понял, что здесь, кроме него, нет свиней. А там, где сидел капитан, теперь пустовало место - но к этому месту были прикованы все взгляды.
        «Капитан все еще с нами, - подумал Скорпион. - Он здесь, слушает».
        Даже машинным маслом как будто по-прежнему пахло от свободного полена.
        - Не думаю, что лишусь из-за этого покоя и сна, - сказал свинья.
        После собрания Антуанетта решила поговорить со Скорпионом. Он уехал в лифте наверх, чтобы помочь с обустройством беженцев. Там повсюду в грязных, сырых, извилистых коридорах толпились люди.
        Скорпион шел по одному из этих коридоров, заглядывая в испуганные лица, коротко отвечая на вопросы, когда знал, что сказать, но умалчивая о дальнейших планах в отношении корабля и пассажиров. Он обещал беженцам, что о них обязательно позаботятся, что б?льшую часть уложат в криокапсулы и заморозят безболезненно и безопасно для жизни. Когда он наконец добрался до конца коридора, то понял, что увидел лишь сотню из многих тысяч, переправленных на борт.
        Антуанетта встретила его на перекрестке. Там охранники распределяли людей по исправным лифтам и отправляли на нижележащие уровни, где были оборудованы временные административные пункты.
        - Все утрясется, Скорп, - сказала она.
        - Мои мысли настолько легко читаются? - поинтересовался он.
        - Просто ты так подавлен, словно на твои плечи легла целая планета.
        - Тебе покажется смешным, но я не чувствую, что это преувеличение.
        - Ничего, справишься. Помнишь, что было с Клавэйном в Шато де Корбо, жилище Мадемуазели?
        - Это было так давно…
        - Что ж, если ты забыл, то я все помню. Тогда он вел себя в точности как ты сейчас, словно вся его жизнь была лишь чередой ошибок, завершившейся полным крахом. Он чуть не сломался. Но все-таки выдержал. Нашел в себе силы. И у него все получилось. И в конце концов череда ошибок оказалась единственно верным путем к цели.
        Скорпион улыбнулся:
        - Спасибо на добром слове, Антуанетта.
        - Просто я подумала, что тебе следует знать. Наша жизнь не становится проще, Скорп, и я знаю, иногда тебе кажется, что ты не идеальный руководитель, если я правильно понимаю твои слова и выражение лица. Но ты тот самый лидер, который нам сейчас нужен: решительный, прямой и толковый. Ты не политик, Скорп, и слава богу. Клавэйн согласился бы со мной.
        - Ты думаешь?
        - Я точно знаю! И ты не сомневайся в нас. Мы не подведем.
        Антуанетта улыбнулась и похлопала его по руке:
        - Вот что я хотела тебе сказать на прощание.
        - На прощание?
        - Я решила: лечу на Арарат. На одном из шаттлов Ремонтуара. Ведь там, внизу, остался Ксавьер.
        - Но это опасно, - с тревогой сказал свинья. - Может, лучше договориться с Ремонтуаром, чтобы привез сюда Ксавьера? Он ведь уже согласился доставить Орку. Уж прости, но скажу без обиняков: в этом случае, если волки захватят шаттл, мы потеряем только одного из вас.
        - Я не собираюсь возвращаться, - сказала она.
        Чтобы понять услышанное, ему понадобилось несколько секунд.
        - Но ты же вырвалась в космос, - наконец сказал Скорпион.
        - Только потому, - ответила Антуанетта, - что у меня не было другого выхода, когда «Ностальгия» пошла на взлет. Но я чувствую себя в ответе за тех, кто остался, за тысячи людей, которых мы бросили на Арарате. Может быть, я им не нужна, но им наверняка нужен Ксавьер. Он один способен исправить все, что угодно.
        - Уверен, там и от тебя будет польза, - улыбнулся Скорпион.
        - Если мне позволят иногда на чем-нибудь летать, то, надеюсь, я не свихнусь.
        - Но мне бы и здесь пригодились надежные люди.
        - Скорп, у тебя есть надежные люди, просто ты еще не знаешь их всех.
        - А ты храбрая, - сказал Скорп. - Молодчина.
        - Не делай из меня великомученицу, - ответила она. - Там не так уж и страшно. К тому же Арарат мне всегда нравился. Например, закаты. Может, когда-нибудь полюблю чай из водорослей. Так что я возвращаюсь домой.
        - Мы будем скучать по тебе, - сказал он.
        Антуанетта опустила глаза. Скорпиону показалось, что она больше никогда не взглянет на него.
        - Я не знаю, Скорп, что с нами будет. Возможно, вы доберетесь до Хелы, как велит Аура. Или этот полет - огромная ошибка. Но почему-то мне кажется, что мы больше не встретимся. Вселенная так велика, а шансы, что наши дороги снова пересекутся, так малы…
        - Вселенная очень велика, - кивнул Скорпион, - и я думаю, что в ней хватит места для пары-тройки совпадений.
        - Для кого-то - может быть, Скорп. Только не для нас с тобой. - Антуанетта снова подняла взгляд и посмотрела Скорпиону прямо в глаза. - Я ужасно боялась тебя, когда впервые увидела. Сейчас могу в этом признаться. Боялась, потому что ничего о тебе не знала. Но рада, что в конце концов все вышло как вышло. И что у меня было время узнать тебя получше.
        - Половина моей жизни.
        - Это были хорошие годы, Скорп. Я их не забуду.
        И она снова опустила глаза. Скорпион предположил, что Антуанетта смотрит на его маленькие, почти детские, сапоги. Внезапно пришла жалость к себе: он никогда не перестанет быть свиньей, не возвысится до человека - ни ростом, ни душой.
        - Ремонтуар скоро пришлет шаттл, - сказала она. - Мне лучше поторопиться. Береги себя, ладно? Ты хороший человек. Хороший свинья.
        - Постараюсь, - ответил Скорпион.
        Антуанетта обняла его и поцеловала.
        А потом ушла. И больше он ее не увидел.
        Глава тридцать вторая
        Хела, год 2727-й
        Караван аккуратно двигался по обочине Пути, обгоняя соборы один за другим. Над Рашмикой нависали гигантские машины. Впечатлений было слишком много, чтобы они могли сразу уместиться в голове; все сливалось в образ единого механизма, не просто циклопического - отвергающего человеческие масштабы. Пока караван червем пробирался между соборами, казалось, что великаны стоят на месте, будто прочно вросли в пейзаж, как здания, которые Рашмика видела на Плоскогорьях Ярнаксы. Но по сравнению с теми домами соборы были настоящими небоскребами, пальцами с зазубренными ногтями, царапающими лик Халдоры.
        Конечно, неподвижность соборов была лишь иллюзией, обусловленной высокой скоростью каравана. Стоит остановиться, как ближайший собор пройдется по нему уже через несколько минут.
        По слухам, соборы никогда не останавливались и крайне редко сворачивали с пути - лишь когда впереди появлялось чересчур большое препятствие, которое не растоптать исполинскими ступнями.
        Путь оказался значительно ?же, чем ей представлялось. Она вспомнила, что говорил квестор Джонс: ширина Пути не превышает двухсот метров, а зачастую она и того меньше. Вокруг не было привычных ориентиров, и судить о расстоянии было трудно, но, по оценке Рашмики, на всем видимом ей пространстве ширина Пути составляла не более ста метров. Самые большие соборы перекрывали его почти целиком - этакие толстенные механические сороконожки. Малые соборы зачастую могли идти бок о бок, но при этом другие бока свешивались за бровку Пути. Здесь, на равнине, завалы и другие препятствия отсутствовали, и потому такое движение не было связано с риском. Любой собор мог сойти с торной дороги и двинуться параллельно ей по чуть менее гладкой местности. Но сегодня ни у кого не возникало такой необходимости, и процессия казалась прикованной к Пути, двигалась ровно и монотонно. Как правило, соборы шли неразрывной чередой: обгоны и грязные приемы, о которых столько говорили на Равнине Вигрид, были скорее исключением, чем правилом, и Рашмика подозревала, что подобные события, передаваясь из уст в уста по дороге на север,
обрастали преувеличениями.
        Сейчас армада соборов преодолевала Путь, сохраняя более или менее постоянное расположение друг относительно друга. Если думать о соборах как о городах-государствах, то сейчас в их отношениях был период торговли и дипломатии, а не войн. Разумеется, существовали шпионаж и закулисные игры и постоянно строились коварные планы устранения соперников. Но сегодня господствовала светская учтивость, которую со всей возможной сердечностью демонстрировали давние и непримиримые соперники.
        Это как нельзя более устраивало Рашмику: если на Пути, кроме завалов, приходилось бы преодолевать другие кризисы и форс-мажоры, было бы труднее приспособиться к труду в бригаде расчистки.
        Ей велели собрать пожитки и ждать в одной из машин. Причина вскоре стала ясна: караван разделился на несколько частей. Рашмика с замиранием сердца смотрела, как подчиненные квестора перепрыгивают с машины на машину, убирая сцепки и переходники с полнейшим презрением к очевидному риску.
        Большие караваны дробились и на отдельные машины, и на связки из нескольких машин, и Рашмика смотрела, как эти цепочки сворачивают в сторону, чтобы встретиться с соборами или группами соборов. К ее разочарованию, машина, в которой она осталась, пошла отдельно. Рашмика была не одна - вместе с ней несколько десятков паломников и сезонных рабочих, дожидающихся встречи с караваном, - но, поскольку к «Железной Екатерине» отправилась всего одна машина, всякая надежда на то, что это окажется большой собор, растаяла.
        Что ж, нужно с чего-то начинать, как говорил квестор.
        Машина круто отвернула от остатков главного каравана и, подпрыгивая на ухабах, отправилась по своему маршруту.
        - Эй, вы! - Рашмика встала перед попутчиками, уперев руки в боки. - Какой из соборов «Пресвятая Морвенна»?
        Один из паломников, утерев пот с верхней губы, ответил:
        - Нет ее здесь, дорогуша.
        - Она наверняка здесь, - возразила Рашмика. - Это место общего сбора, где ж еще ей быть.
        - А с чего ты взяла, что «Пресвятая Морвенна» имеет отношение к общему сбору?
        - А толком нельзя объяснить, без этих околичностей?
        - Послушайте-ка ее! - подал кто-то голос. - Ишь какая заносчивая телка!
        - Ладно, - процедила она. - Если «Пресвятой Морвенны» здесь нет, то где она, по-вашему?
        - А тебе зачем? - поинтересовался один из паломников.
        - Это самый старый собор на Пути, - ответила Рашмика. - Согласитесь, было бы странно, если бы мне не хотелось на него взглянуть?
        - Нам бы твои заботы, цыпочка. Нас интересует только заработок, а для какой церкви придется лед лопатить - не все ли равно на какую.
        - И все-таки мне интересно, - не унималась она.
        - «Пресвятой Морвенны» тут нет, - раздался новый голос, полный скуки и важности.
        Обернувшись на него, Рашмика увидела рабочего. Тот лежал на койке с сигаретой в одной руке, глубоко засунув другую в карман штанов, где он что-то чесал и шевелил.
        - Но увидеть ее ты можешь.
        - Где она?
        - Вон там, крошка.
        Она шагнула к мужчине.
        - Эй, ты, поосторожней. Глазом моргнуть не успеешь, как под ним окажешься.
        Рашмика остановилась. Мужчина махнул ей сигаретой и вытащил из штанов другую руку, она заканчивалась грубой металлической клешней. Переложив сигарету в клешню, мужчина поманил Рашмику здоровой рукой:
        - Не бойся, все в порядке. Может, я и пованиваю, но не кусаюсь. Идем, покажу тебе «Пресвятую Морвенну».
        - Идем, - кивнула Рашмика.
        И двинулась вперед, пробираясь между тесно лежащими телами.
        Мужчина указал на обшарпанное окошко позади себя. Протер его от пыли рукавом:
        - Вот, смотри. Отсюда видно верхушку ее шпиля.
        Рашмика выглянула в окошко и увидела лишь горы и лед:
        - Я не…
        - Вон там. - Мужчина взял ее за подбородок и повернул голову в нужную сторону. От него крепко разило перегаром. - Видишь, между обрывами торчит?
        - Ага, еще как торчит, - хихикнул кто-то.
        - Заткнись! - рявкнула Рашмика.
        Похоже, было что-то в ее голосе действительно грозное - насмешник моментально затих.
        - Теперь видишь? - снова спросил мужчина.
        - Да. Но что она там делает? Это же в стороне от Вечного Пути.
        - Правильно рассуждаешь, - кивнул мужчина. - Обычно соборы там не ходят.
        - Она что, не знает? - спросил кто-то.
        - Если бы знала, не спрашивала бы, - ответила Рашмика.
        - Недалеко отсюда Путь разделяется, - сказал мужчина таким тоном, словно имел дело с ребенком.
        Рашмика решила, что этот человек ей не нравится. Пусть он показал «Пресвятую Морвенну», пусть охотно все объясняет, но его скучающая манера вызывает раздражение. Иногда отказ лучше, чем неохотная помощь.
        - Обычно соборы идут по одной из двух дорог, и она приводит к Лестнице Дьявола.
        - Знаю, - кивнула Рашмика. - Там дорога зигзагами спускается ко дну Рифта, а потом поднимается на другой стороне.
        - Верно. Хочешь знать, куда ведет вторая дорога?
        - Думаю, что к мосту.
        - А ты сообразительная девочка.
        Рашмика отступила от окна.
        - Если существует дорога от моста до этой развилки, почему мы не едем по ней?
        - Потому что для каравана это не самый быстрый путь. Караван может срезать углы, взбираться по склонам и проходить крутые повороты. Соборы на такое не способны. Если им не проломиться через препятствие, они отправляются в объезд, очень длинным кружным путем. А кроме того, за ведущей к мосту дорогой ухаживают плохо. Поедешь по ней, так покажется, что это вовсе и не Путь.
        - Значит, «Пресвятая Морвенна» уезжает все дальше от главной группы соборов, - сказала Рашмика. - И Халдора больше не висит для нее в зените?
        - Не совсем так. - Мужчина почесал клешней щеку, так что металл заскрипел о щетину. - Лестница Дьявола тоже не лежит точно на экваторе. Ее сделали там, где это удалось, а не там, где для нее было самое подходящее место. И вот еще какая штука: когда спускаешься по Лестнице Дьявола, над тобой со всех сторон нависает лед. Для наблюдателей это плохо: лед закрывает им вид на Халдору. Зато на Лестнице соборы могут обгонять друг друга, там это делать проще всего. Но вот если одному из них удастся пройти по мосту, то он вырвется далеко вперед. Он дождется остальных и с тех пор будет всегда первым - его уже никому не обогнать. И у него появится возможность беспрепятственно расстраиваться вширь. Ну и слава первого собора, прошедшего по мосту, тоже не пустяк. Он навсегда станет царем Пути.
        - Но ни один собор пока не пересек Рифт по мосту. - Рашмика вспомнила звездообразное место аварии на дне Пропасти, которое видела с крыши каравана. - Я слышала, была попытка, но…
        - Это безумие, лапушка, никто не спорит, да только на «Мор» сидит старый лупоглазый настоятель Куэйхи. Твое счастье, что тебя направили на старушку «Кэти». Говорят, с «Мор» уже побежали крысы.
        - Настоятель увидел хороший шанс пройти по мосту, - догадалась девушка.
        - Или он попросту спятил. - Мужчина ухмыльнулся, показав желтые зубы, похожие на покосившиеся надгробные камни. - Выбирай.
        - Да мне-то какая разница? - буркнула Рашмика и тут же спросила: - А с чего вы взяли, что он лупоглазый?
        Вокруг рассмеялись. Один из рабочих приставил кружк? из пальцев к своим глазам.
        - Девчонке еще многое предстоит узнать, - сказал кто-то.
        «Железная Екатерина» оказалась маленьким собором, одиноко идущим в нескольких километрах позади главной процессии. Следом за ней продвигались другие соборы, но они были практически не видны, только над горизонтом торчали концы шпилей. Эти отстающие колонны наверняка старались наверстать упущенное, как можно ближе подойти к той абстрактной подвижной точке на Пути, которая находилась аккурат под висящей в зените Халдорой. Позорным считалось такое отставание, когда даже постороннему видно, что Халдора ушла из зенита. Но тот собор, который вообще терял ее из поля зрения, приобретал несмываемое пятно на репутации. Именно поэтому так серьезно относились церкви к деятельности бригад по расчистке Пути. Остановка на день - не беда, но несколько таких задержек могут катастрофически повлиять на продвижение собора.
        Подъехав к «Железной Екатерине», машина сбавила ход, затем обогнула собор и приблизилась к нему с тыла. Этот объезд дал девушке отличное представление о ее новом доме. При всей скромности своих размеров, он принципиально не отличался от других соборов. Его плоское основание представляло собой прямоугольник шириной триста метров и длиной около ста. Над этой базой высились надстройки, а ниже шла монотонная титаническая работа частично спрятанных под металлическими юбками двигателей и шасси.
        Собор продвигался по Пути усилиями многих параллельных гусениц. Сию минуту одна из них целиком зависла метрах в десяти надо льдом. Под траками висели рабочие в скафандрах и под красивые синие и фиолетовые сполохи резаков и сварочных аппаратов занимались ремонтом. Никогда прежде Рашмика не задумывалась над тем, каким образом происходит починка соборов на ходу, и теперь ей вдруг открылась холодная, даже безжалостная логика этого процесса. Увиденное произвело на нее очень сильное впечатление.
        Узор строительных лесов покрывал почти всю конструкцию, и, куда бы Рашмика ни взглянула, везде кипела деятельность, фигурки рабочих выскакивали из лючков и исчезали, благодаря чему собор походил на старинные часы с множеством кукушек.
        Над плоским основанием высилось сооружение, для которого уже больше подходило традиционное значение слова «собор». В плане оно имело сходство с распятием: длинный неф с короткой поперечиной и малая часовня в голове креста. На пересечении большого и малого нефов стояла башня квадратного сечения. Она возносилась на сотни метров, не уступая длине собора, и заканчивалась четырехгранным шпилем, который поднимался еще на пятьдесят метров. Края шпиля были зазубренными, на самой вершине размещались тарелки связи и зеркала семафора. От гусеничного шасси шли кверху, соединяясь под крышей нефа, легкие контрфорсы из ажурных ферм. Рашмика заметила, что пара контрфорсов утрачена, - либо их не было с самого начала.
        В целом же собор представлял собой хаотическую конструкцию, архитектурные детали весьма условно сочетались друг с другом. Казалось, что некоторые части собора заменяли в большой спешке, или желая минимизировать затраты, или под влиянием обоих факторов. Присмотревшись, Рашмика поняла, что шпиль на несколько градусов отклонился от вертикали. С одного бока он тоже был в лесах.
        Девушка не знала, радоваться или огорчаться. Конечно, если учесть риск, которому Куэйхи вознамерился подвергнуть «Пресвятую Морвенну», Рашмика может считать, что ей повезло. Что бы она себе ни нафантазировала, шансов на спасение брата не будет, пока «Пресвятая Морвенна» не доберется до моста. При благоприятном стечении обстоятельств Рашмика к тому времени сумеет достичь верха соборной иерархии.
        Необходимость завести подобные связи звенела звоночком в ее голове, словно резонировала с чем-то личным и интимным, укрывшимся аж в костном мозге. Почему сейчас это показалось настолько срочным и важным? Она вдруг поняла, что вся ее затея - это, в сущности, операция по проникновению. С самого начала, с момента бегства из поселка. Подъем по служебной лестнице собора и обнаружение Харбина - вторичные, хотя и более опасные цели авантюры, в которую она пустилась. Ей казалось, что первый шаг был сделан несколько недель назад, когда она узнала, что вскоре впритирку к Равнине Вигрид пройдет караван.
        А на самом деле все началось раньше. Гораздо раньше.
        Рашмику даже замутило от таких мыслей. В ее голове зажглась искра понимания, мелькнула и пропала. Она сама захлопнула дверь к этому пониманию - так закрываются от шума или резкого света, - но успела увидеть план проникновения в собор, продуманный до мелочей, превосходящий логичностью и четкостью тот, по которому, как ей казалось, она действует. И этот сложный и точный план был совершенно чужим. Замысел невероятно рискованной и смелой операции, в которой ее поездка от поселка до каравана через половину Хелы была лишь короткой главой длинной истории.
        В этом плане она была марионеткой, но одновременно и кукловодом.
        «Ты сама обрекла себя на это, - с мучительной ясностью прозвучало в голове. - Ты хотела, чтобы все произошло именно так».
        Ценой немалых усилий воли Рашмика отогнала эти мысли и задумалась о том, что ей предстоит в ближайшем будущем. Сейчас любой промах, любая допущенная по невнимательности ошибка может все испортить.
        На машину пала тень собора на гусеничном ходу. Крутились опорные катки, лязгали траки - «Железная Екатерина» перемещалась медленно, но неутомимо и безостановочно. Сейчас не имеют значения промахи Рашмики - важно, чтобы не ошибался водитель, на которого она вынуждена полагаться.
        Девушка перешла на другую сторону кабины. Впереди, под брюхом собора, выдвинулся пандус с мигающими красными лампами по краям. Нижняя кромка пандуса скользила надо льдом, временами задевая его и оставляя гладкий след. Фрагмент каравана добрался до этого въезда, передние катки несколько секунд побуксовали, но вот машина обрела сцепление и двинулась вверх. Пандус был крут, и Рашмике пришлось держаться за поручень, пока она въезжала в собор. Сквозь металл корпуса ее достигало напряженное урчание трансмиссии.
        Вскоре она оказалась на крыше собора. Остаток каравана осторожно вырулил на тускло освещенную стоянку. Неподалеку застыла пара похожих машин, дальше неясно просматривались ряды непонятного, но явно подержанного оборудования. Бродили люди в скафандрах. Один подтащил и прикрепил к борту машины трубу переходного шлюза, с трудом установив крепления, словно ему впервые приходилось иметь дело с подобным устройством.
        Рашмика услышала стук металла и шипение воздуха, потом голоса. Ее попутчики суетились, разбирали пожитки и направлялись к шлюзу. Рашмика подхватила рюкзак и пристроилась к очереди. Некоторое время ничего не происходило. Потом голоса зазвучали громче, словно вспыхнул спор. Она заинтересовалась и подошла к окну. За ним в безвоздушной части зала неподвижно стоял человек в скафандре. За стеклом шлема, выполненного в стиле рококо, она различила черты спокойного лица. И это лицо не казалось совершенно незнакомым.
        Человек в скафандре наблюдал за происходящим, опираясь на трость.
        Шум продолжался еще несколько минут. В конце концов спор утих, и попутчики Рашмики потянулись к шлюзу, на ходу надевая шлемы скафандров. Люди посерьезнели и присмирели, не то что пять минут назад. Они прибыли на «Железную Екатерину», и тут шутки кончились. Судя по кислым физиономиям попутчиков, этот тусклый пыльный зал со старым, изношенным оборудованием и усталыми, равнодушными рабочими не вполне соответствовал их ожиданиям. Девушка же помнила слова квестора: настоятель «Железной Екатерины» - хороший человек, справедливый к рабочим и паломникам. Все-таки Рашмика может считать, что ей повезло. Лучше жить в соборе, который плетется в хвосте, чем в обреченном сумасшедшем доме… Хотя рано или поздно ей все же придется проникнуть на эту «Пресвятую Морвенну».
        Она уже была у двери, когда чья-то рука уперлась ей в грудь, не давая ступить дальше. Подняв глаза, девушка посмотрела в лицо священника из первых адвентистов.
        - Рашмика Эльс? - спросил священник.
        - Да.
        - Планы изменились, - сказал он.
        Рашмику увезли с «Железной Екатерины» в сторону от глади Вечного Пути. На сей раз она и человек с тростью были единственными пассажирами сокращенного каравана. Незнакомец сидел молча, не сняв шлем, постукивая тростью по подошве. Рашмике так и не удалось толком разглядеть его лицо.
        Уже много минут машина прыгала по ухабистому льду, оставив главную группу соборов далеко позади.
        - Мы едем на «Пресвятую Морвенну»? - спросила Рашмика, не надеясь услышать ответ.
        Незнакомец еще крепче стиснул трость, наклонив голову так, чтобы визор его шлема в отраженном свете стал темной непроницаемой маской.
        К тому времени, как они добрались до ровного места и впереди показался собор, Рашмику затошнило. Причиной недомогания было не только непрерывное покачивание машины, но и мерзкое ощущение ловушки. Девушка планировала проникновение на «Пресвятую Морвенну», но вовсе не хотела, чтобы «Пресвятая Морвенна» насильно приволокла ее к себе.
        Машина двигалась мимо неспешно ползущей горы. В то время как «Железная Екатерина» катила по ледяной поверхности Хелы на гусеницах, «Пресвятая Морвенна» шла в буквальном смысле этого слова, топча лед трапециедальными ступнями. Их было двадцать, по десять в ряду, и каждый ряд имел в длину двести метров. Широченное, высоченное тело собора, нависающее высоко над головой, соединялось с ногами огромными телескопическими колоннами подвижных контрфорсов. Это были даже не контрфорсы, а настоящие ноги, опирающиеся на ступни: сложные, грубые механические конечности с поршнями вместо сухожилий и шарнирами вместо суставов, увитые сегментированными шлангами и кабелями вместо вен и артерий. Контрфорсы приводились в движение брусьями сцепных дышл, торчавшими из боков собора, словно весла древней галеры. Ступни попарно поднимались над поверхностью Пути на три или четыре метра, потом медленно опускались, перенося «Пресвятую Морвенну» вперед со скоростью треть метра в секунду.
        Собор был очень стар, и Рашмика знала об этом. Он вырос из крошечного семени, посеянного в самые первые дни заселения Хелы людьми. Всюду, куда бы ни взглянула девушка, она видела следы повреждений и ремонтов, реконструкций и расширений. Собор походил не на здание, а на целый город, жертву грандиозных архитектурных проектов и мероприятий по улучшению инфраструктуры, проводившихся с полным презрением к ранней планировке. Наряду с машинерией здесь расплодились всевозможные скульптурные формы: горгульи и грифоны, драконы и демоны, частью вырезанные по камню, частью сваренные из металла. Некоторые изваяния могли двигаться, им передавалась кинетическая энергия механических ног; при каждом шаге собора распахивались настежь и с лязгом захлопывались скульптурные пасти.
        Рашмика задрала голову, пытаясь разглядеть окна циклопического транспортного средства. Высота главного зала намного превышала ту линию, где с его стенами, изгибаясь, смыкались четко выраженные контрфорсы. Далее высились несколько громадных витражных окон, обращенных к Халдоре. Их окаймляли орнаменты из камня и металла, увенчанные сидящими грифонами и иными геральдическими существами. А выше начиналась собственно Часовая Башня, и она с легкостью затмевала красоту и величие зала; этот вертикально торчащий зазубренный железный палец превышал все, что Рашмике доводилось видеть на ее веку. На стенах этой башни читалась вся история собора, периоды его роста представали на манер культурных слоев в раскопе, и легко было вообразить, как сооружение достигало своих теперешних гигантских размеров. Были видны ошибки и отвергнутые планы, хватало отводов, которые не вели никуда. Время от времени взгляд натыкался на загадочные уступы, и казалось, здесь-то и намеревались завершить башню строители, но затем она взмывала еще на сотни метров. А венчал ее купол - настолько высоко, что отсюда, да еще под таким углом, и
не разглядишь. Но он сиял желтыми лампами, и это несомненно был свет жилья.
        Частица каравана повернула и приблизилась к медленно переступающим ногам. Наверху лязгнуло, и машина поплыла над землей - точно так же некогда был поднят ледокат Крозета.
        Человек в скафандре завозился с застежками шлема. Он проделывал это с маниакальным терпением, словно вершил сложный ритуал, в котором нельзя пропустить ни малейшего действия.
        Наконец шлем был снят и оказался в его руках. Человек взъерошил обтянутой перчаткой кистью свою белую шевелюру, и та обрела форму математической плоскости.
        Мужчина взглянул на Рашмику. Его лицо было вытянутым, с невыразительными вытянутыми же чертами; при виде его девушка вспомнила о бульдогах. Рашмика была уверена, что уже видела этого человека, но когда и где, вспомнить не могла.
        - Добро пожаловать на «Пресвятую Морвенну», мисс Эльс, - проговорил он.
        - Хотелось бы узнать, кто вы такой и что я здесь делаю.
        - Грилье, генерал-полковник медицинской службы, - представился мужчина. - А вы здесь оказались потому, что мы сочли это нужным.
        Что бы ни означали эти слова, он говорил правду.
        - А теперь пойдемте со мной, - сказал он. - Кое-кто хочет с вами увидеться. Заодно обсудим условия вашего найма.
        - Найма?
        - Вы ведь направлялись сюда с целью получения работы?
        Рашмика покорно кивнула:
        - Да.
        - Думаю, мы сможем предложить кое-что подходящее.
        Глава тридцать третья
        Близ Арарата, год 2675-й
        Скорпион надеялся немного отдохнуть. Но после отлета Антуанетты пришлось трудиться не менее напряженно, чем в предшествовавшие дни. Свинья почти не спал: следил за прилетом шаттлов и буксиров, контролировал регистрацию новых беженцев, прибытие и размещение технических специалистов от Ремонтуара.
        Он устал - устал чудовищно, невыносимо, смертельно. Чувствовал, что сил осталось на один или два вздоха и он вот-вот сломается. Но продолжал работать: напутствие Антуанетты и собственное упрямое нежелание демонстрировать на людях малейшую слабость помогали ему. Но держаться становилось с каждым днем труднее. Все чаще Скорпиону казалось, что в нем нет и никогда не было энергии, которая есть в людях; что люди никогда не испытывают такого изнеможения.
        В его молодые годы все было по-другому. Скорпион тогда пер как локомотив, не остановить; он был сильнее не только свиней, но и многих людей из своего окружения. Глупо было надеяться, что он останется таким всегда, всю жизнь сможет выдерживать подобный темп. Он и не заметил, когда его обошли люди - быть может, несколько месяцев или лет назад. У него еще сохранилась та дикая порывистая сила, которой не отличалось большинство людей, но сейчас нужен не скорый на расправу головорез, а вдумчивый, хладнокровный руководитель, медленно, расчетливо тратящий свои ресурсы. Люди быстрее соображают и реже ошибаются. Понимают ли они это? - спрашивал себя Скорпион. Возможно, сейчас людям не так заметно собственное превосходство, так как он работает на износ, чтобы компенсировать свою природную неполноценность. Но рано или поздно усилия сойдут на нет, и тогда его недостатки начнут всем колоть глаза. Антуанетта права, большинство людей - его союзники; они, конечно же, постараются не замечать его нарастающую неадекватность, простят ошибки и промахи. Но это не может продолжаться бесконечно. Обязательно наступит день,
когда недруги углядят медленно подступающую слабость и обернут ее против Скорпиона. И хватит ли у него смелости добровольно сойти со сцены, прежде чем такая необходимость станет чересчур очевидной? Слишком трудный вопрос, ведь из него неизбежно следуют другие: кто ты по своей натуре и кем тебе никогда не стать?
        Антуанетта не хотела быть жестокой, когда назвала время, проведенное на Арарате, славным. Она и впрямь так считала, а двадцать три года - немалый срок, с чьей жизнью его ни сопоставляй. Но Антуанетта была человеком. Конечно, она не проходила курс продления жизни, такую обычную еще двести лет назад процедуру. Сегодня подобная терапия почти недоступна. Но у Антуанетты было преимущество перед Скорпионом: века назад ее гены подверглись специальной обработке, из них изъяли предрасположенность к многочисленным смертельным заболеваниям. Она проживет вдвое больше, чем жили ее предки, не знавшие подобных модификаций. Сто пятьдесят лет - вполне обычный срок для таких, как она. А если повезет, то и целых два века. Достаточно долго, чтобы рассчитывать на курс продления жизни с применением медицинских средств, запас которых сильно уменьшился со времен плавящей чумы. Конечно, ввиду сегодняшнего кризиса на восстановление этой технологии в полном объеме вряд ли можно рассчитывать, но такая возможность все-таки существует в отдаленной перспективе.
        А Скорпиону уже исполнилось пятьдесят. Если повезет, он доживет до шестидесяти. Он не слыхал, чтобы срок жизни его сородичей превышал семьдесят пять, а самому старому свинье, которого он знал лично, был семьдесят один. Через год этот свинья умер: заложенные в нем болезни, как мины с часовым механизмом, за несколько месяцев буквально разорвали его на части.
        И даже если общество вновь получит доступ к старинным технологиям омоложения и продления жизни, Скорпиону это ничего не даст, потому что они рассчитаны только на человеческую биохимию. Он слышал, что для свиней попытки воспользоваться подобными средствами всегда заканчивались неудачно. Очень часто эти экспериментаторы умирали раньше срока, поскольку у чужеродной терапии имелись сильные побочные эффекты.
        Не стоит тешить себя пустыми надеждами. Если он протянет лет двадцать, это уже будет счастье. Недолгий срок, что и говорить. На Арарате Скорпион и то провел больше.
        «Половина моей жизни», - сказал он Антуанетте. Вряд ли она поняла. Не половина жизненного срока, который ему отмерен судьбой, а половина оставшегося.
        Первые свои двадцать лет Скорпион, в сущности, и не жил. По-настоящему он появился на свет лишь в тот миг, когда поднес к своему плечу лазер и уничтожил вытатуированного зеленого скорпиона, оставив уродливый шрам. Людям свойственно строить планы на десятилетия, Скорпион же думал на год-два вперед, да и то не надеялся на успех.
        Хватит ли у него мужества признать это? Если он сейчас откажется от своей роли и даст понять, что причиной тому генетическое наследство - короткая жизнь и запрограммированная смерть искусственно очеловеченной свиньи, - никто его не осудит. Скорпиона поймут, ему будут сочувствовать. Но что, если он совершит роковую ошибку, отказавшись от власти под давлением временных трудностей? Ведь эти трудности никому, кроме него, пока не заметны. Еще лет пять, а то и десять он способен приносить пользу, так не будет ли трусостью сегодняшний отход от дел? Скорпион в огромном долгу перед Араратом, вернее, перед беженцами с этой планеты. У него много недостатков: склонность к насилию, упрямство, негибкость. Но он никогда не был трусом.
        И тут он подумал об Ауре. Понимание пришло с кристальной ясностью: ей нужна опека. Она всего-навсего ребенок, который говорит о вещах, лежащих за пределами его понимания. Кстати, она спасла тысячи жизней, не позволив Скорпиону напасть на жонглеров, когда те перемещали «Ностальгию» на безопасное расстояние от Первого Лагеря. Она всегда знает, что нужно делать.
        Сегодня Аура - кроха, упрятанная в прозрачную скорлупу инкубатора, но она растет с каждым днем. Какой будет эта девочка через десять лет? Загадывать так далеко - мука мученическая для свиньи, но Скорпион все равно сумел представить Ауру повзрослевшей, с лицом, выражающим нечто среднее между спокойной сосредоточенностью и закосневшим фанатизмом, без малейшего намека на сомнение. По человеческим меркам она будет красивой, и у нее найдутся последователи. Скорпион вообразил Ауру в доспехах, которые были на Скади, когда ее нашли в разбившемся корабле; хамелеофляж окрасился в белое, да так и застыл в этом режиме.
        А ведь она может быть права, подумал Скорпион. Допустим, она точно знает, как получить преимущество над ингибиторами. Очень хочется верить, что это так, учитывая уже заплаченную за Ауру цену. Но вдруг он ошибается? Что, если это троянский конь, коварно подброшенный людям? И его единственная задача - привести человечество к полной гибели самым коротким и надежным путем?
        Но Скорпиону это казалось слишком маловероятным. Будь иначе, он бы, наверное, уже убил Ауру, а следом и себя. И все же маловероятно - не то же самое, что исключено. Быть может, Аура ни в чем не повинна, но ошибочны ее советы. По сути дела, такой вариант еще опаснее.
        Васко Малинин полностью на стороне Ауры, рассуждал Скорпион. И многие руководители тоже. Остальные пока держатся нейтрально, но в будущем могут принять любую сторону. Значит, нужен противовес неизбежному проявлению притягательной силы этой девочки, ее магической харизме. И это должен быть некто беспристрастный, лишенный воображения, не падкий на крестовые походы и не подверженный религиозному фанатизму. Значит, нельзя оставлять пост. Рано или поздно перенапряжение доконает Скорпиона, но сейчас он должен держать власть в своих руках. Он не противник для Ауры; он всего лишь сдерживающий фактор. И если когда-нибудь дело дойдет до противостояния с нею или ее последователями (свинья так и видел их армию позади девушки в белой броне), то это будет означать, что Скорпион сделал правильный выбор.
        В одном Скорпион был уверен: стоит принять решение, и он пойдет до конца. В этом он был копией Клавэйна. Конечно, старик лучше видел перспективу, но по большому счету чем была его жизнь, если не чередой проявлений неодолимого упрямства - и так до самого своего конца, до рокового дня на айсберге.
        «Не бывает ничего хуже, чем такая жизнь», - заключил Скорпион.
        - Ну что, доволен? - спросил Скорпион у Ремонтуара.
        Они сидели вдвоем в герметичной эксплуатационной капсуле, вцепившейся паучьими ногами в похожий на бескрайний утес борт разгоняющегося звездолета. Из расположенного непосредственно под ними шлюза, обрамленного конструкцией, похожей на оплавленный позвоночник, выбирались орудия, хранившиеся на тайном складе. Даже в лучшие времена это была опасная процедура, а сейчас, когда «Ностальгия по бесконечности» с ускорением уходила прочь от Арарата по заданной Ремонтуаром траектории, выгрузка вооружения требовала предельной осторожности и внимания к мелочам.
        - Что ж, Рем, я доволен результатом, - сказал Скорпион. - Думал, ты будешь спорить с пеной у рта. Я бы не отдал все пушки. Надеюсь, ты не слишком зол на меня?
        - Помилуй, Скорп, с чего бы мне злиться?
        На лице спутника появилась знакомая вялая улыбка. Из прихваченного с собой термоса Ремонтуар разлил чай по стеклянным стаканчикам.
        - Мы делим риск пополам. Твои шансы на выживание, если верить нашим моделям, существенно уменьшились. Мне, конечно, очень жаль, но я понимаю твое нежелание оставить часть оружия для самозащиты. Противоположное решение подразумевает слишком высокую степень доверия.
        - Доверие тут ни при чем, - возразил Скорпион.
        - Сказать по правде, это не важно - по большому счету пушки из тайного склада ничего не изменят. Я не хотел говорить об этом раньше, чтобы не посеять страх на твоем корабле, но есть основания считать, что наш прогноз слишком оптимистичен. Когда Илиа Вольева бросила «Буревестник» в самую гущу волков у Дельты Павлина, урон, который ей удалось нанести при помощи пушек класса «Ад», был очень незначителен.
        - Это нам так кажется. Возможно, она все-таки придержала гадов.
        - Или Вольева применила пушки не самым удачным образом, - в конце концов, тогда она была далеко в нелучшей форме. Или пустила в ход не самые мощные. Мы никогда не узнаем правду.
        - А что ты можешь сказать о собственном оружии? - спросил Скорпион. - Которое сейчас делаешь для нас.
        - О гипометрических машинах? Они уже неплохо себя показали. Сам же видел, как нам удалось разогнать стаи вокруг твоего шаттла и «Ностальгии». Еще я использовал гипометрическое оружие против волков, которые грозили напасть на вас на Арарате.
        Скорпион отхлебнул чай, с трудом удерживая неуклюжей рукой крохотный, с большой палец, и хрупкий на вид стаканчик, - не уронить его было крайне трудно.
        - Это Аура научила делать такое оружие?
        - Да.
        - И ты до сих пор не понял, как оно работает?
        - Скажем так: практика его применения опережает теорию его действия.
        - Ладно. Даже если бы ты знал и мог объяснить, я бы все равно ни слова не понял. Но вот вопрос: если это такая мощная штука, почему волки не применяют ее против нас?
        - Это нам тоже неизвестно, - ответил Ремонтуар.
        - И ты так спокойно об этом говоришь? А что, если из-за этого оружия через несколько лет у нас возникнут проблемы, о которых мы даже не подозреваем?
        Ремонтуар поднял брови:
        - Скорп, ты занялся прогнозированием? Хочешь знать, что будет?
        - Насчет волков и гипометрического оружия - это первое, что приходит в голову.
        - Ты прав. Но позволь мне снова не ответить и оставить проблемы на потом. Когда приходится выбирать между близкой гибелью и трудностями в отдаленном будущем… решение кажется простым, верно? - Ремонтуар посмотрел на Скорпион сквозь стакан с янтарной жидкостью, его глаз разросся, искаженный стеклом. - Хотя есть и другой вариант. Волки могут просто не обладать необходимой технологией.
        В обрамленном латунью иллюминаторе «Паука» Скорпион увидел, как из недр корабля появляется пушка, покрытая зеленым налетом патины и украшениями в стиле ар-деко, чем-то похожая на старинный радиоприемник или на киноаппарат, заключенная в раму с реактивными движками. Раму толкали четыре изготовленных сочленителями буксира.
        - А эту технологию вы откуда взяли?
        - У мертвых. Точнее, из коллективной памяти множества исчезнувших культур, накопленной в коре Гадеса, вернее, в нейтронной матрице этого суперкомпьютера. Увы, этих знаний оказалось недостаточно, чтобы спасти обреченные цивилизации; возможно, ни одна из технологий, которые передаст Аура, не спасет и нас. Но будем надеяться, что дары этого младенца замедлят наше истребление. Почему-то мне кажется, что это самое главное. Если и существует где-то во Вселенной сила, превосходящая волков, то нам, чтобы ее найти, необходимо время.
        - Ты говоришь о Хеле?
        - А разве тебя, Скорп, она не интригует? Разве ты не хочешь побывать там - вдруг найдется что-нибудь интересное?
        - Рем, мы уже узнавали. Хела - это ледяной шар, приют кучки религиозных безумцев с испорченной индоктринационным вирусом кровью.
        - Говорят, там есть чудо.
        - Исчезающая планета. Вот только никому из свидетелей этого чуда ты не доверишь застегнуть твой скафандр.
        - Летите и выясните, что там происходит на самом деле. Сто Седьмая Рыб, так называется эта система. По всем сведениям, ингибиторы туда еще не добрались.
        - Спасибо за информацию.
        - Решение должно быть твоим, Скорпион. Рекомендации Ауры нам известны, но это не должно влиять на твой выбор.
        - И не повлияет.
        - Не забывай, что Сто Седьмая Рыб находится на окраине. Картина проникновения волков в человеческий космос далеко не полна, но будь уверен: когда ингибиторы пойдут в решающий бой, основные колонии, лежащие в пределах десятка световых лет от Земли, падут первыми. Таков метод ингибиторов - разыскать и уничтожить нервный центр. После этого волки разыщут колонии-спутники и всех, кто попытается убежать дальше в Галактику.
        Скорпион пожал плечами:
        - Значит, безопасного места нет?
        - Безопасного нет. Но, принимая во внимание ответственность, лежащую на твоих плечах, - принимая во внимание семнадцать тысяч беженцев, которые надеются на тебя, - разумней улететь к черту на кулички, нежели нырять в гущу событий. Или у тебя на этот счет другое мнение?
        - Дома у меня остались незаконченные дела, - ответил Скорпион.
        - Ты не про Арарат?
        - Я про Йеллоустон. Ржавый Пояс. Город Бездны и Мульчу.
        Ремонтуар допил чай, с кошачьей аккуратностью вылизав последнюю каплю.
        - Понимаю, у тебя сохранились эмоциональные связи с этим местом, но не следует недооценивать опасность возвращения туда. Если волки способны вести разведку, то пройдет совсем немного времени, и они определят, что Йеллоустон - один из важнейших узлов. И в списке приоритетов он займет одно из первых мест. Возможно, волки уже там, готовятся сжечь Йеллоустон жаром солнца, как было с Дельтой Павлина.
        - Что ж, если ты прав, там многие нуждаются в спасении.
        - Сколько бы ты ни спас, это не оправдает риск, - возразил Ремонтуар.
        - Все равно попробовать стоит. - Скорпион указал на висящий за иллюминатором громадный субсветовик. - «Ностальгия» вывезла с Ресургема сто шестьдесят тысяч человек. Может, я и не слишком силен в математике, но сейчас на борту всего семнадцать тысяч. Значит, у нас полно свободного места.
        - И ты готов рисковать теми, кого уже спас?
        - Готов.
        - Мы отогнали ингибиторов, и у тебя сейчас есть кое-какие преимущества. Их очень легко потерять.
        - Знаю, - ответил Скорпион.
        - Ты и собственную жизнь подвергнешь риску.
        - Об этом я тоже подумал, но, черт возьми, Рем, такой довод никогда ни на что не влиял. Чем старательней ты меня отговариваешь, тем больше хочется туда полететь.
        - Нужно, чтобы руководство согласилось с твоим планом.
        - Кто не со мной, тот подо мной. Вот и пусть выбирают.
        - А еще необходимо договориться с кораблем.
        - Я скажу волшебное слово «пожалуйста», - пообещал Скорпион.
        Буксиры отвели орудия класса «Ад» на безопасное расстояние от корабля. Скорпион ждал включения маршевых двигателей и выбросов яркой плазмы, но весь состав просто уплыл с ускорением прочь, словно увлекаемый невидимой рукой.
        - Я не согласен с твоим решением, но уважаю тебя за него, - сказал Ремонтуар. - Чем-то ты напоминаешь Невила.
        Скорпион вспомнил поразительно недолговечную скорбь Ремонтуара:
        - Мне казалось, ты уже перестал о нем печалиться.
        - Никто из нас не забудет Невила, - коротко ответил сочленитель. Потом снова указал на чай и спросил, заметно повеселев: - Не желаете ли еще чая, мистер Пинк?
        Скорпион не знал, что и сказать на это. Посмотрев в спокойное лицо сочленителя, он пожал плечами:
        - Пожалуй, мистер Клок.
        Хела, год 2727-й
        Генерал-полковник вел Рашмику по лабиринтам «Пресвятой Морвенны», и это явно была не экскурсия. Многократно девушка выказывала любопытство - останавливалась у окна или примечательной детали интерьера с вопросительным выражением лица, - но Грилье всякий раз вежливо подталкивал ее вперед, постукивая тростью по полу и стенам, словно хотел подчеркнуть срочность своей миссии.
        «Время дорого, мисс Эльс», - говорил в таких случаях он. Или: «Мы чуточку торопимся».
        - Мне бы очень помогло, если бы вы объяснили, куда мы идем, - сказала она.
        - Нисколько не помогло бы, - ответил Грилье. - Как это может помочь? Куда вас ведут, туда вы и придете.
        Он что-то задумал, поняла Рашмика. И эта догадка ей совсем не понравилась.
        - А что случилось с «Железной Екатериной»? - Она решила не сдаваться так легко.
        - Насколько мне известно, ничего, - ответил Грилье. - Вас приняла на работу церковь. Зачислила в штат одного из своих соборов, а потом перевела в другой. Только и всего. - Врач принял заговорщицкий вид, даже постучал себя пальцем по крылу носа. - Между прочим, сейчас очень трудно устроиться на «Пресвятую Морвенну». Говоря откровенно, вам здорово повезло. Все мечтают работать в старейшем соборе.
        - А я слышала, «Пресвятая Морвенна» в последнее время теряет популярность, - возразила Рашмика.
        Грилье оглянулся:
        - Что вы имеете в виду, мисс Эльс?
        - Говорят, настоятель собрался ехать по мосту.
        - А если и так, что с того?
        - А то, что не много найдется желающих остаться на борту. Скажите, генерал-полковник, когда мы доберемся до моста?
        - Я плохо знаю здешние края.
        - Но график движения вам должен быть известен.
        Улыбка Грилье показалась Рашмике жуткой - как будто осклабился скелет.
        - А вы не разочаровали меня, мисс Эльс.
        - Это вы о чем, доктор?
        - Распознаете ложь, читаете по лицам. Ведь это ваш коронный фокус? Или, правильнее сказать, самый дорогой товар?
        Они остановились в том месте, где начиналось основание Часовой Башни, - так, во всяком случае, представлялось Рашмике. Врач достал ключ, вставил в скважину рядом с деревянной дверью и провел девушку в помещение, явно не предназначенное для всеобщего пользования. Вместо стен там были чугунные решетки. Грилье нажал в определенной последовательности несколько латунных кнопок, и кабина пошла вверх. Сквозь решетки Рашмика видела, как мимо скользит шахта лифта. Потом начались витражи, и по мере продвижения кабины мимо мозаичных стен свет в кабине менялся от зеленого к красному, от красного к золотому, от золотого к густо-синему; в нем короткостриженые волосы врача казались светящимися от электрических разрядов.
        - Я все еще не понимаю, что происходит, - сказала она.
        - Неужели боитесь?
        - Чуть-чуть.
        - Напрасно.
        Рашмика видела, что Грилье говорит правду, по крайней мере сам так считает.
        - Обращаться с вами мы будем хорошо, - продолжал он. - По-другому нельзя - вы слишком ценны.
        - А если я не захочу здесь оставаться?
        Грилье отвернулся от нее, взглянул в окно. Свет окрасил его профиль в цвета угасающего пламени. Сухая и мускулистая фигура врача, его бульдожье лицо чем-то напомнили циркачей, выступавших на Равнине Вигрид, - обычных старателей, кочующих с балаганом из поселка в поселок, чтобы прокормиться в трудную пору. Грилье запросто мог бы стать пожирателем огня или акробатом.
        - Можете уйти, - ответил он, не оборачиваясь. - Держать вас здесь без вашего согласия нет смысла. Польза, которую вы способны принести, целиком зависит от вашей доброй воли.
        Возможно, Рашмика неправильно расценила интонацию, но ей показалось, что и на этот раз Грилье сказал правду.
        - Но я по-прежнему не понимаю…
        - Я подготовился к нашей встрече, - сказал Грилье. - Вы редкая птица, мисс Эльс, такой дар, как у вас, встречается у одного человека из тысячи. А ваш вдобавок необыкновенно развит. Вам нет равных. Сомневаюсь, что на всей Хеле найдется человек с такими же способностями.
        - Просто я вижу, когда люди врут, - сказала она.
        - Вы видите не только это, мисс Эльс, - повернулся к ней Грилье с улыбкой. - Взгляните на меня. Я улыбаюсь потому, что счастлив. По-настоящему счастлив.
        Она уже видела раньше эту улыбку скелета.
        - Мне так не кажется.
        - И вы совершенно правы. А знаете почему?
        - Потому что очевидно, - ответила она.
        - Но не каждому. Когда я улыбаюсь нарочно, не испытывая веселья, - вот как сейчас, - я использую только одну лицевую мышцу, зигоматикус майор. Улыбаясь же непроизвольно - что, надо признать, случается не часто, - я напрягаю не только зигоматикус майор, но и орбикуларис окули, и парс латералис. - Грилье дотронулся пальцем до виска. - Эти мышцы расположены вокруг глаз. Большинство людей не способны их напрягать по желанию. Например, я не могу. Точно так же большинство не могут остановить движение этих мышц, когда смеются от души. - Грилье вновь улыбнулся; лифт замедлял ход. - Люди в массе своей не замечают разницы. А если и замечают, то подсознательно, и эта информация теряется в других сенсорных потоках; важные сведения не находят себе применения. А вы замечаете с легкостью - как будто они напечатаны на белой бумаге огромными буквами. Вы просто не способны оставлять их без внимания.
        - Я вспомнила, где видела вас, - сказала Рашмика.
        - Да, я присутствовал, когда принимали на работу вашего брата. И хорошо помню, как вы возмущались, видя, что мы ему лжем.
        - Значит, его заманили обманом.
        - И вы всегда это знали.
        Рашмика посмотрела на Грилье в упор, буквально впилась глазами:
        - Вы знаете, что с Харбином?
        - Да, - ответил главный врач.
        За решетками кабины остановились стены лифта.
        Грилье проводил Рашмику в покои настоятеля. Комнату с шестью стенами оживляло непрерывное движение зеркал. К Рашмике прыгнуло ее собственное испуганное лицо, фрагментированное, как портрет в кубистском стиле. В хаосе отражений она не сразу заметила настоятеля. Девушка оценила вид из окон (белая кривая горизонта напомнила ей о том, как мал этот мир), потом увидела скафандр - странный, неаккуратно сваренный из железа - и вспомнила, что часто видела его на символике адвентистов. По спине побежали мурашки: от одного вида этой вещи брала жуть. Казалось, скафандр излучает зло и оно невидимыми волнами разбегается по залу; а еще было ощущение чужого присутствия, словно там внутри прятался один из гостей настоятеля.
        Рашмика торопливо прошла мимо скафандра. Рядом с железным сооружением ощущение присутствия усилилось, в голову девушки вонзились невидимые лучи недоброжелательности, зашарили по тайным уголкам памяти. Не в ее обычаях было так иррационально реагировать на заведомо неодушевленные предметы, но очень уж явным было воздействие заключенной в скафандре силы. Возможно, под стальной оболочкой прятался наводящий на человека тревогу механизм. Рашмике доводилось слышать о подобных устройствах; они бывали крайне полезны в некоторых сферах торговли, стимулируя участки мозга, ответственные за страх и ощущение незримого присутствия.
        Решив, что загадке скафандра найдено объяснение, Рашмика слегка успокоилась. В то же время она была рада тому, что достигла другого конца зала, где находился настоятель. Поначалу ей показалось, что Куэйхи мертв. Он покоился на спине, аккуратно сложив на закрытой одеялом груди руки, как недавно усопший. Но тут грудь шевельнулась. А затем и глаза в глазницах - вечно открытые, жуткие, они подрагивали, словно высиженные яйца, из которых вот-вот вылупятся птенцы.
        - Мисс Эльс, - проговорил настоятель, - надеюсь, ваше путешествие было не слишком обременительным.
        Рашмике не верилось, что она стоит перед самим основателем колонии.
        - Настоятель Куэйхи, - прошептала она, - я слышала… Я думала…
        - Что я умер? - Голос Куэйхи был хриплым - похоже скрипит насекомое, водя ножкой о хитиновый панцирь. - Я никогда не делал тайны из того, что продолжаю жить, мисс Эльс… На протяжении всех этих лет меня регулярно видела паства.
        - Но без слухов, конечно же, никак не могло обойтись, - добавил врач, роясь в медицинском чемоданчике. - Вы не показываетесь за стенами «Пресвятой Морвенны», поэтому не стоит удивляться суевериям населения.
        - В последнее время я не очень-то легок на подъем. - Куэйхи указал на примостившийся между зеркалами шестиугольный столик. - Не хотите ли чая, мисс Эльс? И прошу вас, присядьте, дайте отдохнуть ногам. Нам есть о чем поговорить.
        - Зачем меня привезли сюда, настоятель?
        - Разве Грилье не объяснил? Я же просил вас, Грилье, ввести юную леди в курс дела. Зачем ей теряться в догадках?
        Врач двинулся к настоятелю со склянкой и тампонами:
        - Я слово в слово повторил мисс Эльс то, что вы просили ей передать: мы хотели бы принять ее на службу и более всего нас интересует ее способность читать микромимику.
        - Что еще вы ей сказали?
        - Ровным счетом ничего.
        Рашмика присела и налила себе чая. Отказываться было бы нелепо. Да к тому же она вдруг почувствовала, что очень хочет пить.
        - Как я догадываюсь, вам понадобилась моя помощь, - заговорила она. - Хотите применить мою способность для каких-то своих целей. Должно быть, кому-то не доверяете, и не без причины.
        Девушка сделала глоток. Что бы она ни думала о хозяевах «Пресвятой Морвенны», чай был отличный.
        - Я близка к истине?
        - Более чем, мисс Эльс, - ответил Куэйхи. - Вы всегда так проницательны?
        - Будь я достаточно проницательна, не сидела бы тут.
        Склонившись над Куэйхи, Грилье промокал тампоном белки его глаз. Лица обоих мужчин в этот момент не были видны Рашмике.
        - Так говорите, будто считаете, что вам не повезло, - упрекнул Куэйхи. - А ведь мы знаем, что вы очень хотели попасть на «Пресвятую Морвенну».
        - Хотела - до того, как узнала, куда «Пресвятая Морвенна» направляется. Уж не сочтите мой вопрос бесцеремонным, настоятель, но сколько осталось до моста?
        - Двести пятьдесят шесть километров, - ответил Куэйхи.
        Рашмика позволила себе ненадолго успокоиться. И снова глотнула чая. Собор ползет как черепаха, и нет причин сейчас же бежать отсюда. Но пусть эта новость дала некоторое облегчение, рассудок нашептывал, что на самом деле дистанция слишком мала. Треть метра в секунду - не бог весть какая скорость, но в сутках очень много секунд.
        - Мы будем у моста через десять дней, - добавил настоятель.
        Рашмика поставила чашку на столик.
        - Десять дней - небольшой срок, настоятель. Говорят, вы решили провести «Пресвятую Морвенну» по мосту через Пропасть Искупления. Это правда?
        - Если Господу будет угодно.
        Ничего страшнее она не могла услышать.
        - Простите, настоятель, но меньше всего мне сейчас хочется покончить жизнь самоубийством.
        - Никто не погибнет, - возразил Куэйхи. - Известно, что мост способен выдержать целый караван. Исследования показали, что ни при какой нагрузке он не прогибается даже на ангстрем.
        - Но собор еще не проходил по мосту.
        - Один раз такая попытка предпринималась, но она сорвалась из-за ошибки управления, а не из-за проблем с мостом.
        - Я правильно поняла: вы надеетесь, что вам повезет больше?
        - У нас лучшие специалисты на Пути. И лучший собор. Да, я уверен, что мы пройдем над Пропастью, мисс Эльс. И когда-нибудь вы похвастаетесь перед своими детьми, как же вам повезло оказаться под моим началом в столь эпохальный миг.
        - От всей души надеюсь, что это и впрямь окажется везеньем.
        - Грилье говорил, что вы вольны уйти в любое время?
        - Да, - ответила она, помедлив.
        - Я подтверждаю его слова. Вы можете покинуть нас хоть сию минуту, мисс Эльс. Допивайте чай и ступайте. Никто вас не остановит, а я договорюсь с «Екатериной», чтобы вам дали хорошую должность.
        «Такую же хорошую, как моему брату?» - хотела она спросить, но сдержалась. Слишком рано выяснять судьбу Харбина. Благодаря невероятной удаче или ужасному невезению она оказалась на «Пресвятой Морвенне», в гостях у самого настоятеля, в сердце собора. Пока неизвестно, чего от нее хотят, но это, безусловно, шанс, а все испортить можно одним неосторожным вопросом. Была и другая причина, по которой Рашмике не хотелось спрашивать о Харбине: она боялась услышать ответ.
        - Я остаюсь, - быстро ответила девушка. - Временно. Пока мы все не обсудим как следует.
        - Весьма разумно, мисс Эльс, - похвалил Куэйхи. - А теперь не могли бы вы сделать мне небольшое одолжение?
        - Смотря о чем речь.
        - Я попрошу вас только посидеть здесь и выпить еще чашку чая. Сейчас в эту комнату войдет один джентльмен, и мы с ним немного поболтаем. Понаблюдайте за этим господином - аккуратно, так чтобы он не разволновался, но в то же время внимательно - и потом, когда он уйдет, расскажите мне, что увидели. Много времени это не займет, говорить, пока этот джентльмен будет здесь, вам ничего не надо. Даже будет лучше, если помолчите.
        - Так я вам для этого понадобилась?
        - И для этого тоже. Но мы обсудим условия вашего найма позднее. С учетом того, что вы скажете о моем госте.
        - А если я ничего не смогу сказать?
        - Это не экзамен, мисс Эльс. Мы уже проверили ваши способности. Вы показали отличные результаты. Просто теперь я хочу убедиться воочию. Грилье, вы уже закончили? Довольно хлопотать надо мной, как девчонка над любимой куклой.
        Грилье отступил вместе с тампонами и мазями.
        - Я уже закончил, - буркнул он. - Абсцесс почти закупорил слезный канал.
        - Мисс Эльс, не выпьете ли еще чая, прежде чем сюда поднимется этот джентльмен?
        - Спасибо, напилась, - ответила Рашмика, держа в руке пустую чашку.
        - Грилье, вы свободны. Уберите свои причиндалы и позовите представителя ультра.
        Генерал-полковник закрыл свой чемоданчик, кивнул на прощание Рашмике и вышел через другую дверь. Стук его трости вскоре затих.
        Рашмика ждала. После ухода Грилье она чувствовала себя в присутствии Куэйхи неуютно. Не знала, о чем говорить. В ее планы никогда не входило посещение самого настоятеля. Да и с чего бы ей мечтать о встрече с этакой живой мумией? Она хотела только проникнуть в собор настоятеля и разыскать Харбина. Сказать по правде, девушка не задумывалась о том, не пойдут ли ее намерения кому-нибудь во вред. Но сам Куэйхи ее никогда не интересовал. Если церковь Первых Адвентистов и дальше будет держать в черном теле жителей планеты, это их личные трудности. Все эти люди - соучастники, такие же, как Куэйхи. И она не намерена ничего менять - если только это не потребуется для достижения цели.
        Шаркая, в зал вступил приглашенный ультранавт. Рашмика следила за его появлением, помня, что ей велено держать язык за зубами. Очевидно, это относилось и к реакции на приветствие гостя.
        - Прошу, триумвир, - заговорил Куэйхи, принимая вместе с койкой положение, близкое к сидячему. - Входите смело, вы среди друзей. Это Рашмика Эльс, моя помощница. А это, Рашмика, триумвир Гуро Харлейк с субсветовика «То, что пройдет», только что прибывшего с Окраины Неба.
        Двигаться ультранавту помогало хитроумное красное устройство вроде экзоскелета. Кожа у него была гладкая и бледная, как у новорожденной рептилии, с тщательно вытатуированными чешуйками. Глаза частично прятались за желтыми контактными линзами с щелевыми зрачками. Светлые волосы были коротко подстрижены, модная челка лежала на лбу жесткой бахромой. Длинные зеленые ногти, на вид опасные как бритвы, постукивали о каркас двигательного приспособления.
        - Мы последний корабль эвакуации, - заявил триумвир. - За нами шли другие, но им не удалось прорваться.
        - Сколько систем уже захвачено? - спросил Куэйхи.
        - Восемь… или девять. Может, и больше. Иная новость к нам идет десятилетия. Говорят, Земля еще не затронута, но есть подтвержденные сообщения о нападениях на Марс и Юпитерианские государства, а также на Первую Панъевропейскую Демархию и фракцию Гильгамеш - Изида. От Сиона и Проспекта никаких вестей. Говорят, что все системы рано или поздно падут. Ингибиторы доберутся до каждого из нас, это просто вопрос времени.
        - В таком случае почему вы остановились здесь? - спросил настоятель. - Было бы разумнее продолжать полет, уходить от опасности.
        - У нас не было выбора.
        Рашмика не ожидала такой гулкости от голоса ультра.
        - Мы должны были доставить пассажиров на Хелу. Важнее контракта для нас ничего нет.
        - Честные ультра? Куда катится этот мир?
        - Мы не кровопийцы, по крайней мере не все. Кроме того, была еще одна причина для остановки, кроме необходимости разгрузить криокапсулы. У нас неисправен щит. Необходим ремонт, иначе мы не сможем отправиться в новый межзвездный рейс.
        - Небось, это недешево? - спросил Куэйхи.
        Триумвир кивнул:
        - Потому-то мы и ведем с вами этот разговор, настоятель Куэйхи. До нас дошел слух, что вам требуется хороший корабль. Правильно ли я понимаю: вы не чувствуете себя в безопасности?
        - При чем тут мои ощущения? - проворчал настоятель. - В такие времена глупо не думать о защите своего имущества.
        - Волки уже на пороге, - согласился ультра.
        - Волки?
        - Так сочленители прозвали машины-ингибиторы незадолго до того, как приступили к эвакуации освоенного людьми космоса. Век назад. И для нас благоразумнее всего было бы отправиться следом за ними.
        - Господь не оставит нас в беде, - сказал Куэйхи. - Разве вы не верите в это? Уж всяко верят ваши пассажиры, иначе они бы не отважились на паломничество. Триумвир, эти люди чувствуют: скоро что-то случится. Серия засвидетельствованных нами исчезновений планеты Халдора является лишь знамением, обратным отсчетом перед чем-то воистину чудесным.
        - Или совершенно непоправимым, - вздохнул ультра. - Настоятель, мы, ультра, здесь не для того, чтобы интерпретировать аномальное астрономическое явление. Мы стойкие позитивисты: верим только в свой корабль и в текущие расходы. И нам очень нужен новый щит. Каковы ваши условия?
        - Вы поставите корабль на низкую орбиту Хелы. Ваше оружие проверят, оценят его боевую мощь. Одно из обязательных условий контракта - присутствие на борту небольшой группы священников-адвентистов. Главный калибр и все прочее вооружение вашего корабля будут находиться под их полным контролем. И не вы, а наши люди будут решать, кто или что представляет угрозу для безопасности Хелы. Притом они ни в коей мере не станут для вас обузой. И ваша позиция - позиция официальных защитников колонии - даст вам несомненное преимущество в торговых сделках. - Куэйхи махнул рукой, словно отгоняя надоедливое насекомое. - Если правильно разыграете свои карты, то увезете отсюда не только новый щит.
        - Что ж, весьма заманчивое предложение… - Ультра постучал ногтями по нагруднику экзоскелета. - Но приходится учитывать риск, который возникнет, когда мы подведем корабль вплотную к Хеле. Все помнят, что случилось с… - Ультра помедлил. - С «Гностическим восхождением».
        - Именно поэтому мы так щедры.
        - А эти представители церкви Первых Адвентистов? Вам известно, что не в наших правилах пускать на борт посторонних? Пожалуй, можно сделать исключение для пары-тройки ваших людей, но только выбранных нами и прошедших тщательный досмотр…
        - Эта часть сделки не обсуждается! - оборвал Куэйхи. - Извините, триумвир, но проблема сводится к очень простому вопросу: насколько сильно вы хотите получить щит?
        - Нам нужно все обдумать, - ответил ультра.
        Чуть позже Куэйхи попросил Рашмику поделиться результатами наблюдений. Она рассказала лишь о том, в чем была уверена, умолчав о догадках.
        - Он говорил то, что думал, - сказала девушка, - но до тех пор, пока речь не зашла об оружии. В этот момент он решил что-то скрыть. Выражение лица изменилось, хоть и всего на секунду. Не возьмусь этого выразить в терминах, но…
        - Возможно, это сокращение зигоматикус майор, - перебил Грилье, который сидел, сплетя пальцы перед лицом. За время своего отсутствия он успел сменить скафандр на простой серый балахон адвентиста. - Одновременно углубление уголков рта из-за напряжения ризориуса. И небольшое сгибание менталиса, подбородочной мышцы.
        - И вы все это видели, уважаемый генерал-полковник? - удивилась Рашмика.
        - Только просматривая запись в замедленном режиме и применяя скучную и не вполне надежную методику анализа лицевой мимики. В реальном времени мне это не по силам. Чтобы читать невооруженным глазом, интуитивно, как это делаете вы, нужно быть уникумом.
        - Харлейк что-то скрывает, - повторила девушка. - Если бы вы попробовали надавить, он бы солгал вам прямо в лицо.
        - Значит, его грозное оружие - одна видимость, - задумчиво проговорил Куэйхи.
        - Тогда от этих ультра никакой пользы, - сделал вывод Грилье. - Можно о них забыть.
        - Оставим их на всякий случай. Главное - корабль, а оружие можно купить отдельно.
        Грилье взглянул сквозь переплетенные пальцы на хозяина:
        - Разве без оружия корабль чего-то стоит?
        - Может, и стоит. - Казалось, Куэйхи раздражает упрямство врача. - В любом случае у нас есть другие кандидаты. Внизу, в соборе, ждут еще двое. Рашмика, могу ли я рассчитывать на ваше дальнейшее присутствие?
        Девушка налила себе еще чая.
        - Зовите следующего, - сказала она. - Все равно мне больше нечем заняться.
        Глава тридцать четвертая
        Межзвездное пространство, близ p Эридана 40, год 2675-й
        Скорпион часами ходил по субсветовику. На верхних уровнях, где регистрировали недавно прибывших, все еще царил хаос. Ниже в некоторых местах тоже обнаружился небольшой беспорядок. Но «Ностальгия по бесконечности» была очень большим кораблем, и присутствие семнадцати тысяч беженцев становилось практически незаметным, когда свинья покидал оцепленные охраной зоны. Дальше лежали бесконечные пустые коридоры и отсеки, в них гуляло эхо. Они ничуть не изменились, словно сюда прибыли не беженцы, а незримые духи.
        Но даже вдали от зон регистрации корабль не был совершенно необитаем. Скорпион остановился у окошка в стене глубокой вертикальной шахты. Ее интерьер тонул в розовом свете, элементы металлической конструкции были окрашены в оттенки розового. Предназначение этой конструкции было непонятно Скорпиону. И в то же время она о чем-то настойчиво напоминала - возможно, о деревьях, увиденных в зале с ручьем. Только здешнее «дерево» состояло из великого множества похожих на клинки деталей, тонкие, как фольга, «листья» окружали по спиралям узкий «ствол», а тот проходил по всей длине шахты. Слишком много мелких деталей и геометрических форм; слишком далеки перспективы. От одного взгляда на древовидную структуру у Скорпиона заболела голова, словно это было оружие, созданное специально, чтобы разрушать восприятие.
        В «листве» черными жуками копошились сервороботы, их движения были расчетливы и осторожны; на безопасных расстояниях от хрупких изгибов формирующейся структуры висели человеческие фигуры в черном. Сервороботы подносили на спинах детали из фольги, аккуратно вставляли их в проделанные точной техникой отверстия. Люди - а это были сочленители - просто свисали на ремнях, не занятые ничем, кроме наблюдения за роботами. Но они, несомненно, управляли процессом, по крайней мере на фундаментальном уровне: их внимание было полностью сосредоточено, мозг работал в многозадачном режиме, мыслительные процессы шли параллельно.
        Здесь трудилась только часть присланных Ремонтуаром сочленителей. Всего их было до сотни, и они казались Скорпиону сошедшими с одного конвейера. Имелись небольшие различия в цвете кожи, строении скелета и половых признаках, однако общего впечатления это не меняло. У каждого наличествовал гребень, и каждый принадлежал к поколению Скади, наиболее современному и развитому. Сочленители не разговаривали друг с другом и чувствовали себя очень неуютно, когда к ним обращались люди, не принадлежащие к фракции сочленителей. Они запинались и допускали элементарные ошибки в произношении и грамматике, постыдные даже для свиньи. Насколько понимал Скорпион, эти сочленители контактировали на неязыковом уровне. Для них общение при помощи слов, даже ускоренное прямым соединением разумов, было примитивным, как связь при помощи сигнальных костров. Рядом с ними Клавэйн и Ремонтуар казались выходцами из каменного века. Должно быть, даже Скади испытывала смущение среди этих быстрых и ловких новых существ.
        «Если удастся одолеть волков, - подумал Скорпион, - только эти сочленители смогут отпраздновать победу, а больше никто не доживет. Так стоит ли за это сражаться?»
        Ответить на этот вопрос было непросто.
        Кроме необычной молчаливости, скупости движений и полного бесстрастия, Скорпиона поражала та молниеносная быстрота и легкость, с которой эти сочленители перешли под команду Ремонтуара. В какой-то миг они поняли, что их подчинение Скади было ошибкой. По словам этих людей, они шли путем наименьшего сопротивления, веря, что на нем принесут наибольшую пользу Материнскому Гнезду. В какой-то момент на этом пути они повстречали Скади и сочли целесообразным сотрудничество с ней. Теперь же для них целесообразнее идти с Ремонтуаром. Скорпион мог лишь догадываться, насколько их решение обусловлено логикой обстоятельств, а насколько - традициями Гнезда. Галиана и Клавэйн мертвы, и Ремонтуар, возможно, старейший из живых сочленителей.
        У Скорпиона не оставалось другого выхода, как допустить сочленителей на борт. Они не останутся на корабле навсегда; через восемь дней, не больше, им придется улететь, если они хотят вернуться на «Свет Зодиака» и другие свои корабли. Многие уже улетели, и сейчас на борту «Ностальгии» меньше сочленителей, чем было вначале.
        Сочленители помогли восстановить нанотехнологические фабрики, устойчивые к плавящей чуме и способные функционировать даже в отравленной атмосфере «Ностальгии». Получив чертежи и сырье, эти конвейеры примутся производить новехонькие устройства, в основном продукцию инопланетных технологий. По другим чертежам изготовленные детали будут собраны в нечто большее - и по-прежнему непонятное для Скорпиона.
        Эти устройства монтировались и непрерывно росли внутри эвакуационных шахт, тянущихся по всей протяженности «Ностальгии по бесконечности», принимая вид то ли головокружительно сложных турбин, то ли молекул инопланетной ДНК. И все это называлось гипометрическим оружием. Капитан терпел это строительство, возможно, понимая роль новой техники, хотя мог в любой момент положить ему конец, изменив свою внутреннюю архитектуру, разрушив шахты и заставив бесследно исчезнуть уже созданное.
        А где-то сочленители пробирались вдоль обшивки «Ностальгии», устанавливая сеть криоарифметических двигателей. Совсем миниатюрное, с человеческий кулак, это устройство представляло собой зияющую рану на теле классической термодинамики. Скорпион вспомнил, что случилось с корветом Скади, когда забарахлили ее криоарифметические двигатели. Начало неконтролируемого охлаждения ознаменовалось появлением крохотных, не больше снежинки, кристалликов льда. Но эти льдинки постоянно росли, ведь обезумевшие двигатели замкнулись на спиральных петлях обратной связи, с каждым новым вычислительным циклом уничтожая новую порцию окружающего тепла, холодом порождая холод. В космосе корабль просто остыл бы до температуры, на бесконечно малую долю отличной от абсолютного нуля. На Арарате же, посреди океана, корвет вырастил вокруг себя айсберг.
        Еще одна бригада проникла в штатные двигатели субсветовика, чтобы произвести в их ядре тончайшую настройку критических. Некоторым сочленителям досталась работа на корпусе; они пристегнулись к образовавшимся в процессе капитанских метаморфоз диковинным наростам, чтобы установить дополнительное оружие и средства защиты. А кто-то в самых недрах корабля, вдали от центров деятельности, монтировал системы подавления инерции, испытанные в рейсе «Света Зодиака» от Йеллоустона к Ресургему. Скорпион знал: это тоже инопланетная технология, но она получена без посредства Ауры. Плохо, что до сих пор не удалось добиться ее абсолютно надежной работы, хотя Аура помогла усовершенствовать это новое оборудование и снизить степень риска. В отчаянной гонке Скади применила подавление инерции, чтобы превысить световой барьер, и это обернулось катастрофой. О новой попытке разогнаться речи не шло - среди даров Ауры не было технологий сверхсветового разгона.
        Скорпион понаблюдал, как сервороботы устанавливали очередной лепесток. Еще несколько дней назад ему казалось, что конструкция готова, но с тех пор она выросла втрое, приобретя совсем уж ажурный и хрупкий вид. Подумав о том, как эта машина будет выглядеть в законченном виде, а главное, как она будет работать, Скорпион с тяжким предчувствием отвернулся от окна.
        - Скорп.
        Он не ожидал, что к нему кто-то подойдет, и удивился, услышав здесь свое имя. Еще больше он удивился тому, что это оказался Малинин.
        - Васко, - с усилием улыбнулся свинья, - что ты здесь делаешь?
        - Я искал вас, - ответил Васко.
        На Малинине была новенькая, еще жесткая форма Сил безопасности. Даже ботинки были начищены - чудо на борту «Ностальгии по бесконечности».
        - Вот и нашел.
        - Мне сказали, что вы где-то внизу. - Профиль Васко был озарен светом, льющимся из шахты с гипометрическим оружием. При таком освещении он выглядел одновременно очень юным и очень мрачным. - Интересная штуковина…
        - Надеюсь, она годится не только для любования.
        - Вы неисправимый скептик.
        - Кто-то и скептиком должен быть.
        Внезапно Скорпион понял, что Васко пришел не один. Позади парня маячила какая-то фигура. В скудном свете рассмотреть ее не удавалось, а ведь еще несколько лет назад свинья довольно сносно видел в темноте.
        Он прищурился:
        - Ана?
        Хоури вышла на свет. На ней была теплая куртка, перчатки, высоченные сапоги - гораздо грязнее, чем у Васко; она прижимала к груди что-то закутанное в стеганое серебристое одеяло.
        - Это Аура? - спросил Скорпион с легким волнением.
        - Она уже может обходиться без инкубатора, - ответила Хоури.
        - Допустим, может, но…
        - Доктор Валенсин сказал, что инкубатор тормозит ее развитие. От него теперь больше вреда, чем пользы. Скорп, она уже достаточно окрепла, чтобы находиться на воздухе. - Хоури приблизила лицо к открытой стороне свертка, ее взгляд встретился со взглядом дочери. - Она мне сказала, что не хочет больше там лежать.
        - Надеюсь, Валенсин знает, что делает.
        - Знает, Скорпион. И, что более важно, это знает Аура.
        - Она всего лишь ребенок, - возразил Скорпион, стараясь не повышать голос.
        Хоури шагнула вперед и протянула ему сверток:
        - На, держи.
        Скорпион хотел отказаться, и не потому, что не доверял себе. Просто держать в руках такую драгоценность - ребенка, и не просто ребенка, а Ауру - слишком большая ответственность. Была еще одна причина: внутренний голос твердил, что ему не следует вступать в физический контакт с Аурой. Другой голос, более тихий, говорил, что он уже связан с Аурой кровью. Причинить больше вреда, чем уже сделано, Скорпион не сможет.
        Скорпион взял Ауру на руки и прижал к груди, несильно, просто чтобы удерживать ее понадежнее. Поразительно, но эта девочка - их достояние, ради которого они пожертвовали своим вождем, - была легка как пушинка.
        - Скорпион.
        Это сказала не Хоури. Это вообще не был голос взрослого человека; это даже не был голос ребенка. Это было хриплое бульканье, в котором голос едва различался, и свое имя свинья скорее угадал, чем услышал.
        Аура смотрела на него узкими щелками глаз - веки у нее еще не расклеились. На губах малышки надулся и лопнул пузырь.
        - Разве она может выговорить мое имя? - изумился Скорпион.
        - Могу, - ответила Аура.
        У него возникло сильнейшее желание отбросить сверток. Как можно такое держать в руках? И как оно вообще может существовать на свете? Но постыдный соблазн прошел так же мгновенно, как возник. Скорпион оторвал взгляд от розового личика и взглянул на мать.
        - Она меня даже не видит, - сказал он.
        - Да, Скорп, - кивнула Хоури, - она не видит. Ее глаза еще не развились. Но я тебя вижу, и этого достаточно.
        День и ночь по поручению Скорпиона техники устанавливали по всему кораблю следящее оборудование. Они приклеивали к стенам и потолку новенькие микрофоны и барометры, потом разматывали километры кабеля, проводя его сквозь естественные тоннели в теле капитана, разветвляя и собирая в толстые магистрали, несущие информацию в центры ее обработки. Они испытывали оборудование, простукивали перекрытия и стены, открывали и закрывали герметичные двери, создавая внезапный ток воздуха из одной части корабля в другую.
        Капитан терпел их присутствие и даже, казалось, пытался облегчить работу. Но по всей видимости, ему не всегда удавалось полностью контролировать процесс своего внутреннего переустройства. Волоконно-оптические линии то и дело рвались; микрофоны и барометры поглощала обшивка, и приходилось делать новые. Техперсонал воспринимал это стоически: возвращался в глубины корабля и прокладывал новые провода, иногда по три или четыре раза, пока не находил лучший, наименее уязвимый маршрут.
        Чего техники не делали, так это не задавали лишних вопросов. Скорпион доходчиво объяснил им, что конечная цель работы их интересовать не должна и допытываться у него бесполезно. По крайней мере, до тех пор, пока техники не обеспечат необходимую безопасность, устранив тем самым причину, по которой их призвали.
        Сам Скорпион прекрасно знал, что это за причина, и, думая о будущем, он завидовал неосведомленности техников.
        Хела, год 2727-й
        Переговоры с ультра продолжались. Рашмика присутствовала на всех встречах, и ее задачей было наблюдать. Она пила чай, смотрела, как колеблется в зеркалах ее отражение, и думала о том, что с каждым часом более чем на километр приближается к Пропасти Искупления. Впрочем, у Куэйхи в покоях не было часов, так что объективно судить о продвижении собора она не могла.
        После каждого торга она рассказывала настоятелю о замеченном, стараясь быть беспристрастной, ничего лишнего не акцентировать и не забывать ни о чем сколько-нибудь важном. К концу третьей встречи она уже понимала, что происходит. Куэйхи хотел, чтобы кто-нибудь из ультра привел свой корабль на низкую орбиту Хелы для охраны церкви.
        Чего или кого боялся старик, она так и не поняла. Куэйхи говорил ультранавтам, что опасается других звездных кораблей, что недавно раскрыл план захвата власти на Хеле, что кто-то посягает на право адвентистов торговать реликвиями вертунов. И если на орбите появится хорошо вооруженный субсветовик, недруги поостерегутся вмешиваться во внутренние дела Хелы. Напротив, ультра, согласившись встать на сторону настоятеля, получат торговые преференции, компенсацию за рискованное пребывание корабля вблизи планеты, уничтожившей «Гностическое восхождение». Рашмика чувствовала волнение ультра: они прилетали на Хелу на шаттлах, оставив субсветовики в безопасном отдалении, на окраинах системы; никто из них не хотел провести на «Пресвятой Морвенне» ни одной лишней секунды.
        Вместе с тем Рашмика ясно видела, что в планы Куэйхи входит не только обеспечение защиты. Настоятель что-то скрывал. Это не бросалось в глаза, не читалось на лице. Мимика этого человека почти не поддавалась расшифровке. И дело было не только в механическом фиксаторе глаз, конечно скрывавшем большинство движений лицевых мышц, а в полном их онемении, словно подходящие к ним нервы были ампутированы или вытравлены. Глядя на Куэйхи, она видела пустоту. Вернее, мимика была, но утрированная, натужная, словно настоятель управлял своим лицом, точно куклой-перчаткой. «Какая ирония, - думала она, - читать по чужим лицам для человека, чье собственное лицо для тебя непроницаемо».
        Наконец все запланированные на этот день встречи закончились. Рашмика снова рассказала Куэйхи о том, что ей удалось, и он внимательно выслушал. Понять, о чем думал и догадывался сам Куэйхи, было невозможно, но он не подвергал сомнению ее выводы. Куэйхи вяло кивал и под конец сказал, что мисс Эльс ему очень помогла.
        Другие ультра еще не прибыли для переговоров, но и тех, что побывали здесь, для одного дня было более чем достаточно.
        - Можете быть свободны, мисс Эльс. Вы вольны покинуть наш собор, но хочу сказать, что сегодня вы оказали мне большую услугу, и я распоряжусь вознаградить вас должным образом. Я уже обещал позаботиться, чтобы на «Железной Екатерине» для вас подыскали хорошее место?
        - Обещали, настоятель.
        - Так что решать вам. Или можете возвратиться на Равнину Вигрид. Там у вас осталась семья, насколько я знаю?
        - Да, - кивнула Рашмика, но стоило слову сорваться с ее губ, как семья показалась ужасно далекой и забытой; абстрактное понятие, знакомое разве что понаслышке.
        Она помнила свой дом, лица и голоса родителей, однако эти воспоминания успели истончиться, образы сделались едва видимыми, точно силуэты за окном.
        - Вы вернетесь не с пустыми руками - я выплачу приличную сумму - скажем, пять тысяч экю. Что скажете?
        - Вы очень щедры, - пробормотала она.
        - А вот другой вариант - на мой взгляд, предпочтительный. Вы остаетесь на «Пресвятой Морвенне» и помогаете мне в переговорах с ультра. Я буду платить две тысячи экю за каждый день работы. Когда доберемся до моста, вы сможете уехать домой с суммой, вдвое превышающей заработанную сегодня. А не захотите уезжать - в соборе для вас всегда найдется работа. Подумайте, сколько вы сможете выручить за год службы.
        - Вряд ли я заслуживаю такую высокую плату, - ответила она.
        - Заслуживаете, мисс Эльс. Разве вы не слышали, что сказал Грилье? Одна на тысячу. А скорее всего, с вашей остротой восприятия - одна на миллион. По-моему, любой бы согласился платить такой, как вы, две тысячи в день.
        - А если я дам маху? - спросила она. - Если мои выводы окажутся неверными? Я же человек, а человеку свойственно ошибаться.
        - Вы не ошибетесь, - ответил Куэйхи с пугающей уверенностью. - Я, Рашмика, верю в две вещи, кроме нашего Господа Бога. И одна из этих вещей - ваш талант. В мой собор вас привела вера. Вы, без преувеличения, дар Божий. И я бы сделал непростительную глупость, отказавшись от него.
        - Мне вовсе не кажется, что я дар, - возразила она.
        - И кем же вы себе кажетесь?
        «Ангелом мести», - хотела ответить она. Но вместо того сказала:
        - Девчонкой, которая забралась очень далеко от дома, страшно устала и не знает, что делать дальше.
        - Оставайтесь со мной. Вот увидите, все будет хорошо. Если вам что-то не понравится, никто вас удерживать не станет.
        - Я могу вам верить, настоятель?
        - Бог свидетель.
        Но определить, лжет он или нет, Рашмике не удалось. Позади Куэйхи, хрустнув коленями, поднялся Грилье и взъерошил ослепительно-белый ежик своих волос.
        - Позвольте, я покажу вашу комнату, - сказал врач. - Как я понял, вы решили остаться?
        - На время, - ответила Рашмика.
        - Отличный выбор. Уверен, вам здесь понравится. Настоятель прав: вы попали к нам поистине в историческое время. - Грилье протянул руку. - Добро пожаловать на борт.
        - И это все? - спросила Рашмика, пожимая его кисть. - Никаких формальностей? Не будет обряда посвящения?
        - Для вас - не будет, - ответил Грилье. - Вы уникальный специалист, мисс Эльс, впрочем и я тоже. Мы не собираемся туманить ваш разум всякой религиозной чепухой… Правильно я говорю?
        Рашмика взглянула на Куэйхи. На его лице с распяленными железом глазами, как и раньше, ничего нельзя было прочитать.
        - Пожалуй, в этом нет необходимости.
        - И еще один нюанс, - сказал Грилье. - Если не возражаете, я возьму у вас образец крови.
        - Крови? - Рашмика вдруг похолодела.
        Грилье кивнул:
        - Исключительно в медицинских целях. В наше время развелось столько зловредных микробов, в особенности на Гирроккине и Вигриде. Но волноваться не стоит. - Грилье шагнул к медицинскому чемоданчику. - Разве что самую чуточку.
        Межзвездное пространство, близ p Эридана 40, год 2675-й
        В космосе вокруг Арарата бушевала энергия. Скорпион наблюдал за далеким сражением из «Паука», удобно устроившись в кресле с плюшевой обивкой.
        Алые огненные цветы распускались и увядали за несколько секунд. Фейерверк полыхал в небольшом сферическом объеме, центром которого была планета. Вокруг этого шара царила непроглядная тьма. Медленное разгорание и угасание, приятное непостоянство вспышек воскрешали в памяти - возможно, очень далекой, наследственной - образы морских животных: общаясь между собой в немыслимых глубинах, они стреляли друг в друга порциями биолюминесцентной массы. Не битва, а редкая встреча единомышленников, торжество в честь жизни, которая ухитряется существовать даже во мгле и стуже океанских глубин.
        На начальном этапе космической войны близ p Эридана противоборствующие стороны соблюдали максимальную скрытность. И люди, и ингибиторы старались применять двигатели, приборы и оружие, не излучавшие никаких энергий; в самом крайнем случае излучение было рассчитано на слепые пятна известных датчиков. Ремонтуар это сравнил с поединком, когда бойцы бесшумно движутся в абсолютно темной комнате и разят практически наугад. Когда один из противников получал рану, он не выдавал себя даже возгласом, не пытался воспрепятствовать продвижению клинка в своем теле и не силился остановить кровотечение. Второй же боец спешил как можно быстрее выдернуть меч, чтобы не обнаружить свое местонахождение. Неплохая аналогия, вот только комната протяженностью в световой год, и сражаются не мечники, а космические корабли и машины-волки, и оружие с каждым новым выпадом или отражением атаки увеличивает свою силу и дальнобойность. Корпуса кораблей становятся все холоднее, чтобы не выделяться на температурном фоне космического пространства; скрываются выбросы двигателей; оружие незамеченным проницает тьму и убивает расчетливо и
осторожно.
        Однако наступал момент, когда та или другая противоборствующая сторона отказывалась от маскировки. Едва принималось такое решение, противник делал то же самое. Сражение переходило в принципиально иную стадию, оружие не пряталось, ресурсы тратились безрассудно, в огромных количествах.
        Глядя из капсулы наблюдения на битву, Скорпион вспоминал слова Клавэйна о далеких войнах: битва прекрасна, если тебе посчастливилось не быть ее участником. Битва - это гром и ярость, цвет и движение; это массированная атака на все органы чувств. Битва бравурна и театральна, от ее вида захватывает дух. Битва драматична и романтична, но только если ты зритель. «Однако мы, экипаж „Ностальгии“, тоже участники этой битвы, - напомнил себе Скорпион. - Мы пока не сражаемся, но наша судьба целиком зависит от исхода сражения». Более того, Скорпион несет личную ответственность за этот исход. Он не отдал все орудия с тайного склада, которые просил Ремонтуар. И потому тот не мог гарантировать, что операция прикрытия пройдет успешно.
        Просигналила панель - через «Ностальгию по бесконечности» промчалась необычная гравитационная волна.
        - Это она, - тихо, деловито произнес Васко. - Последняя пушка класса «Ад», если мы не сбились в счете.
        - Ремонтуар не собирался пустить их в дело все сразу, - заметила Хоури.
        Она тоже была тут, в капсуле, сидела с Аурой на коленях.
        - Похоже, что-то не так.
        - Поживем - увидим, - сказал Скорпион. - Возможно, Ремонтуар придумал новую стратегию, более выигрышную.
        Они увидели луч неизвестной природы; испуская в стороны зримый даже в вакууме свет, тот с элегантной медлительностью продвигался в боевом пространстве. Было нечто непристойное в том, как этот кровавый язык тянулся к одному из крупных соединений волков. Скорпиону не хотелось думать о том, насколько ярок этот луч вблизи, если он виден даже без оптики или усилителей интенсивности света. Свинья погасил все лампы в ремонтной капсуле, притушил навигационные приборы, чтобы лучше видеть бой. Насчет излучения двигателей можно было не беспокоиться, оно надежно экранировалось.
        «Паук» вздрогнул, что-то отделилось от субсветовика. Скорпион приучил себя не вздрагивать в подобных случаях. Он дождался, пока капсула не переориентируется и не выберет путь к новому месту стоянки, куда и двинется с неторопливостью и осторожностью тарантула, управляемая древним алгоритмом ухода от столкновений.
        Хоури смотрела в иллюминатор на нижнюю половину корабля, держа Ауру так, чтобы и та могла видеть своими щелочками.
        - Странный участок, - сказала Ана. - Кто это постарался, море или капитан?
        - Думаю, море, - ответил Скорпион. - Хотя не могу ручаться, что тут потрудились жонглеры. Экологическая система на Арарате очень сложна, она состоит не только из жонглеров, как и на любой аквапланете.
        - Почему вы говорите шепотом? - спросил Васко. - Мы же снаружи - разве он может нас услышать?
        - Я говорю шепотом потому, что это прекрасное и удивительное зрелище, - ответил Скорпион. - Вдобавок голова болит. С нами, свиньями, такое бывает. Говорят, череп маловат для мозга, и с возрастом становится все хуже. Из-за давления на зрительные нервы развивается слепота, если только возрастные изменения не приканчивают тебя раньше. - Он улыбнулся, глядя в темноту. - Приятная перспектива?
        - Я просто спросил.
        - Ты не ответил на вопрос, - сказала Хоури. - Он слышит нас?
        - Джон? - переспросил Скорпион. - Не знаю. Я лично считаю, что у него есть право сомневаться. Так что будем вежливыми.
        - С каких это пор ты стал вежливым? - спросила Хоури.
        - Я над этим работаю.
        Аура булькнула горлом.
        Опоры капсулы напряглись и согнулись, она прижалась к корпусу, осторожно стукнув о поверхность корабля. Капсула висела под плоским торцом огромного субсветовика, которым тот еще недавно опирался на дно океана. Повсюду вокруг простирались окрашенные в пастельные тона сложные коралловидные образования. Некоторые серо-зеленые выступы были величиной с шаттл: целый лес кривых каменных пальцев. Все это наросло за двадцать три года пребывания корабля на Арарате, чтобы разительно контрастировать с побочными эффектами «эволюции» капитана Бреннигена, обусловленной плавящей чумой. Наросты пережили и буксировку «Ностальгии» в открытое море, и взлет с Арарата, и столкновение с волками. Несомненно, капитан Джон Бренниген смог бы избавиться от этих псевдокораллов - когда-то он даже полностью изменил форму кормы, чтобы сделать возможной посадку в океан. Корабль был целиком во власти капитана и, даже более того, олицетворял его психику. Это был монумент, изваянный виной, ужасом и жаждой искупления.
        Однако на корме не было и следа трансформаций. Наверное, капитан предпочел сохранить эти наросты, следы умершей морской фауны, как Скорпион оставил шрам у себя на плече, срезав вытатуированного скорпиона. Иначе вместе с этим шрамом свинья стер бы часть того, что делало его Скорпионом.
        Арарат изменил капитана. Скорпион это знал, и сам Бренниген, несомненно, тоже. Но что именно стало иным? «Придется нам в скором времени подвергнуть его обследованию», - подумал свинья.
        Скорпион уже приготовил все необходимое. В его кармане лежала пригоршня ярко-красного порошка.
        Васко повернулся, скрипнув новенькой портупеей.
        - Да, вежливое обхождение с капитаном стоит дорого, - сказал он. - С другой стороны, без его согласия здесь ничего не происходит. Думаю, мы все отдаем себе в этом отчет.
        - Так говоришь, словно кто-то решил помериться с капитаном силами, - проворчал Скорпион.
        Все это время он продолжал следить за удлиняющимся лучом орудия класса «Ад» - яркой чертой, пересекающей сферу военных действий. К этому времени луч вконец истончился. Там, куда приходился удар пушки, оставался только гаснущий пепел уничтоженной материи. Это оружие было одноразового действия: выстрелил и выбросил.
        - А вы полагаете, в этом нет необходимости? - спросил Васко.
        - Я оптимист. Надеюсь, что меня окружают здравомыслящие люди.
        - Вы победили в торге за орудия класса «Ад», - продолжал Васко. - Часть забрал Ремонтуар, но часть осталась на «Ностальгии». Меня это не удивляет: кораблю спокойнее с такими пушками, чем без них. Но мы по-прежнему не знаем, как следовало поступить. Что будет в следующий раз?
        - В следующий раз? Я не предвижу никаких споров.
        Но он кривил душой. Ремонтуар и Антуанетта улетели, и Скорпион чувствовал, что остался один. Вчера Ремонтуар забрал часть сервороботов, оборудования и пушек с тайного склада. Взамен на «Ностальгии» появились новые фабрики и та блестящая штуковина, за сборкой которой в шахте наблюдал Скорпион. Ремонтуар объяснил, что оружие и механизмы едва испытаны. Перед применением эту технику необходимо тщательно настроить, насчет чего сочленители перед отлетом оставили подробные инструкции. Их техники не могли остаться на «Ностальгии» и заняться отладкой, в противном случае их маленькие корабли не смогли бы вернуться к Арарату, чтобы воссоединиться с основной боевой группировкой. Несмотря на широкое применение систем подавления инерции, сочленители по-прежнему сильно зависели от запасов топлива и допустимых пределов приращения скорости. Законы физики все еще действовали. И вовсе не собственное выживание заботило сочленителей, а польза, которую они еще могли принести Материнскому Гнезду. Поэтому они улетели, забрав с собой единственного человека, который, по мнению Скорпиона, посмел бы противостоять Ауре, если
бы того потребовали обстоятельства.
        «Единственный, если не считать меня», - подумал Скорпион.
        - По крайней мере один спор нас ожидает в самом ближайшем будущем, - сказал Васко.
        - Будь добр, объясни.
        - Нам нужно решить, куда мы летим - в дальний космос, к Хеле, или назад, на Йеллоустон. И всем нам известно ваше мнение.
        - Ого! Уже «всем нам»?
        - Вы в меньшинстве, Скорп. И это просто констатация факта.
        - Нет необходимости в конфронтации, - тихо, примирительным тоном проговорила Хоури. - Аура располагает особой информацией, и к ее словам нужно отнестись серьезно. Васко имеет в виду, что так считает большинство руководителей.
        - Но это не означает, что они рассуждают правильно. Это не означает, что мы, если доберемся до Хелы, найдем там что-то полезное, - возразил Скорпион.
        - В той системе наверняка что-то есть, - сказал Васко. - Исчезновения Халдоры наверняка что-то означают.
        - Они означают массовый психоз, - сказал Скорпион. - Они означают, что отчаявшимся людям мерещится всякая чепуха. Считаешь, на этой планете есть что-то стоящее? Отлично. Отправляйся и проверь. И объясни мне, почему тамошним обитателям не было от этого никакого проку.
        - Их называют вертунами, - заметил Васко.
        - Мне плевать, как их называют. Их взяли и уничтожили, к такой-то матери. Неужели ты не способен сделать из этого элементарный вывод? Неужели тебе непонятно: будь в той системе что-то действительно полезное, они бы воспользовались этим, и спаслись, и сейчас были бы живы?
        - А если этим воспользоваться не так-то просто? - спросил Васко.
        - Ты хочешь слететь туда и выяснить, чем же это так нелегко воспользоваться, даже когда альтернатива - полное истребление? Да ради бога, отправляйся. Пришлешь мне открытку. Я буду неподалеку, в двадцати световых годах.
        - Вы боитесь, Скорпион? - спросил Васко.
        - Не боюсь, - ответил свинья, удивившись своему спокойствию. - Просто стараюсь быть разумным. Есть разница. В один прекрасный день ты ее увидишь.
        - Не побывав на Хеле, мы никогда не узнаем, что там происходит, - сказала Хоури. - Вот о чем говорит Васко. Сейчас нам почти ничего не известно об этой планете и о населявших ее вертунах. Церкви не позволяют научным экспедициям даже приблизиться к этой системе. Ученым, которых не контролируют попы, вход туда заказан. Ультра не суют нос слишком глубоко, поскольку торговля бесполезными артефактами дает им неплохую прибыль. Но мы должны выяснить как можно больше.
        - Больше, - повторила за матерью Аура и засмеялась.
        - Если она считает необходимым лететь туда, то почему не объяснит зачем? - Скорпион кивнул на молочно-серый сверток с ребенком. - Что же там прячется такое, без чего нам не обойтись?
        - Она не скажет, - ответила Хоури.
        - Не скажет сейчас? Или вообще никогда?
        - Ни то ни другое, Скорп. Просто ей пока неизвестно, что находится на Хеле. А что будет потом - кто знает?
        - Не понимаю, - вздохнул Скорпион.
        - Повторю слова доктора Валенсина. Он каждый день осматривает Ауру, и каждый день ему кажется, что она находится на другой стадии развития. Нормальные дети не появляются на свет в ее возрасте. Не говорят и даже не дышат. Иногда у нее речь трехлетнего ребенка, иногда хуже, чем у годовалого. Доктор видел, как меняется структура ее мозга: новые конфигурации приходят и уходят, словно облака. Вот мы, Скорп, тут разговариваем, а она в это время меняется. Это происходит постоянно. У нее голова как плавильная печь. Можно ли ждать от этого ребенка четкого объяснения, зачем нам нужно лететь на Хелу? Все равно что спрашивать, зачем людям еда. Любой малыш скажет тебе: еда нужна, потому что хочется есть, вот и все.
        - Как понимать твое «а потом - кто знает»?
        - Понимай так, что ответ есть, - проговорила Хоури. - Есть ответы на все вопросы, по крайней мере на все те, которые нам следовало бы задать, чтобы принять решение. Но они зашифрованы. Они слишком тщательно скрыты, чтобы их мог добыть и прочитать разум ребенка, даже через два или три года. Смысл подобных вещей не откроется Ауре, пока она не подрастет.
        - Ты взрослая, - сказал Скорпион, - и можешь читать у нее в голове. Вот и найди ответы.
        - Все не так просто. Я понимаю только то, что понимает она. В основном получаю от нее детские представления о разных вещах. Простые, кристально чистые, яркие. В основных цветах спектра.
        В полумраке Скорпион увидел, как сверкнула улыбка Хоури.
        - Тебе бы стоило посмотреть на краски, какими их видит ребенок.
        - Да я вообще не очень хорошо различаю цвета.
        - Можешь хоть на минуту забыть о том, что ты свинья? - спросила Хоури. - Избавься от привычки все сводить к этой разнице, и тебе наверняка полегчает.
        - Для меня эта разница важна. Извини, если обидел.
        Он услышал вздох Хоури.
        - Я просто хочу сказать, Скорп, что мы никогда не поймем, чем важна Хела, если не побываем на ней. И сделать это надо тихо и скрытно, а не с оружием наперевес. Следует разобраться, что именно нам требуется, прежде чем от нас спросят за это высокую цену. И взять это необходимое лучше с первой попытки, которую нужно тщательно подготовить. Но прежде всего надо добраться туда.
        - Но что, если этот полет станет нашей самой большой ошибкой? Что, если это ловушка, подготовленная ингибиторами, чтобы разделаться с нами одним ударом?
        - Аура за нас, Скорпион. Ингибиторы для нее враги.
        - Это лишь предположение, - сказал он.
        - Она моя дочь. Неужели ты думаешь, что я не способна понять ее намерения?
        Васко дотронулся до плеча Скорпиона.
        - Думаю, вам следует на это взглянуть, - сказал он.
        Скорпион повернулся к иллюминатору, за которым разворачивалась битва, и мгновенно понял, о чем говорил Васко. Происходило ужасное. Луч орудия класса «Ад» отклонился от первоначальной траектории, как будто преломился в воде. Казалось, в том месте, где он изменил направление, не было ничего, но не могло быть сомнений, что в этой точке сфокусировалась направленная ингибиторами энергия, которая и сбила его с курса. Другого орудия, чтобы произвести новый выстрел, не было, оставалось только ждать, что сотворит отраженный луч.
        Скорпион догадывался, что он отражен не просто в межзвездное пространство, чтобы сгинуть во тьме, не причинив вреда.
        Неприятель был не таков.
        Ждать пришлось недолго. Повысив кратность увеличения иллюминатора, они увидели, как луч ударил в ближайший спутник Арарата, пронзил сотни километров камня и вырвался с другой стороны. Спутник начал разваливаться, как игрушка-головоломка. Из раны, нанесенной лучом, с сонной медлительностью изливалась красная магма. Казалось, в космосе, в точке, где замедлилось время, распускается цветок.
        - Нехорошо, - проговорила Хоури.
        - По-прежнему думаете, что все идет по плану? - спросил Васко.
        Из пробитой луны вынырнуло вишневого цвета щупальце и, остывая, вытянулось по ее орбите. Скорпион в страхе наблюдал, пытаясь представить, чем это грозит людям на Арарате. Даже несколько миллионов тонн лунного материала, рухнув в океан, способны вызвать катастрофу, а ведь масса упавших на планету обломков может оказаться на порядки больше.
        - Не думаю, - честно ответил Скорпион.
        Чуть позже на пульте раздался новый сигнал.
        - Расшифрован пакет от Ремонтуара, - сказал Васко. - Показать?
        Скорпион кивнул. На экране появилось расплывчатое, сложенное из крупных пикселей изображение Ремонтуара. Информация при отправке была плотно упакована, но в пути разрыхлилась, поэтому образ Ремонтуара часто замирал, хотя голос продолжал звучать.
        - Мне очень жаль, - сказал сочленитель. - Я рассчитывал на другой результат.
        - Что случилось? - прошептал Скорпион.
        Казалось, Ремонтуар слышит его.
        - За вами гонится небольшая стая ингибиторов. Меньше той, что преследовала нас от Дельты Павлина, но игнорировать ее нельзя. Вы уже приступили к испытаниям гипометрического оружия? Сейчас это должно стать первоочередной задачей. Но не мешает проверить и все остальное оборудование. - Ремонтуар помолчал, его лицо рассыпалось на части и снова собиралось воедино. - Хочу кое-что добавить, - снова заговорил сочленитель. - Я ошибся. И причина не в пушках класса «Ад» или их количестве, которым мы располагаем. Даже если бы я забрал все пушки, исход был бы тот же. Да что говорить, ты совершенно правильно сделал, что оставил себе часть арсенала. Чутье не подвело вас, мистер Пинк. Я рад, что мы успели переговорить перед моим отлетом. У вас по-прежнему есть шанс.
        Улыбка, как обычно, у Ремонтуара получилась натянутой, но Скорпион был рад и такой.
        - Возможно, ты захочешь ответить на это сообщение. Не следует этого делать. Волки попробуют уточнить ваши координаты, и четкий сигнал им поможет. Прощайте, и желаю удачи.
        Сообщение закончилось.
        - Мистер Пинк? - спросил Васко. - Кто такой мистер Пинк?
        - Когда-то так звали меня, - ответил Скорпион.
        - Ремонтуар ничего не сказал про свои планы, - сказала Хоури.
        - Думаю, он не счел это уместным, - предположил Скорпион. - В любом случае мы ему ничем не поможем. Он сделал для нас все, что мог.
        - Этого мало, - сказал Малинин.
        - Может быть, мало, - кивнул Скорпион, - но все-таки лучше, чем ничего. Ты и сам это понимаешь.
        - Он сказал, что у вас с ним был разговор, - вспомнила Хоури. - О чем?
        - Это наше с мистером Клоком дело, - отрезал Скорпион.
        Хела, год 2727-й
        Взяв у Рашмики образец крови, врач проводил ее в каюту. Комнатка, расположенная примерно на трети высоты Часовой Башни, имела единственное витражное окно, узкую спартанскую койку, прикроватный столик, тесный душ и туалет. На столике лежала куэйхистская литература.
        - Надеюсь, вы не ожидали роскошных покоев? - спросил Грилье.
        - Я вообще ничего не ожидала, - ответила Рашмика. - Несколько часов назад была уверена, что мне придется расчищать Путь для «Железной Екатерины».
        - Значит, жаловаться не станете?
        - Не стану.
        - Если будете все делать как надо, мы присмотрим для вас помещение побольше, - пообещал Грилье.
        - Мне достаточно этого, - ответила Рашмика.
        Грилье улыбнулся и вышел. Девушка ничего не сказала на прощание. Ей совсем не понравилось, что у нее взяли кровь, но воспротивиться она не могла. И дело не только в том, что от слухов о царящих в этой церкви порядках, о здешних опытах с кровью мороз шел по коже, - Рашмика отлично знала, что вера адвентистов целиком зиждется на силе индоктринационного вируса, - просто было что-то еще… Что-то могло обнаружиться в ее крови, и поэтому в тот миг, когда Грилье брал образец, она ощутила насилие над собой. В самом начале шприц был пуст, а значит - если допустить, что игла стерильна, - Грилье не пытался впрыснуть ей религиозную заразу. Но мысль о том, что ее кровь кто-то будет изучать, наполняла Рашмику тревогой.
        «Да чего же я боюсь-то? - думала Рашмика. - Ведь это в порядке вещей, особенно на „Пресвятой Морвенне“». Здесь все замешано на крови, и, разумеется, у нее тоже взяли образец. Вопрос на этом закрыт, и можно вздохнуть с облегчением.
        Вот только облегчение никак не желало приходить. Вместо него был непонятный страх, и он только усиливался.
        Рашмика немного посидела. В комнате стояла тишина, единственным источником света было цветное окно.
        И вдруг на девушку навалилось свинцовое одиночество. «Неужели вся моя затея - провальная авантюра?» - подумала она.
        Вот она проникла в самое сердце церкви, и теперь адвентисты не кажутся далекой абстракцией. Их организация более всего похожа на громоздкую машину - горе тому, кто рискнет подойти слишком близко к ее движущимся частям. И хотя Рашмика никогда специально не думала о Куэйхи, она считала само собой разумеющимся, что искать того, кто способен открыть правду о Харбине, нужно только здесь, на самом верху. Прежде Рашмика полагала, что ее проникновение в церковь будет сложным, оно потребует интриг и времени. Девушка готовилась к изматывающему расследованию, к медленному восхождению по иерархической лестнице. Ведь ей предстояло начать с бригады расчистки Пути, с самой нижней ступеньки.
        И вот где она оказалась: в прямом подчинении у Куэйхи, на его личной службе. Радоваться бы такому везению… Но Рашмика чувствовала, что ею двигают как пешкой, против ее воли. Как будто она решила играть честно, а противник нарочно не замечает ее слабых ходов, играет до поры в поддавки. Рашмике хотелось обвинить в своих бедах Грилье, но она понимала, что не только его манипуляциями объясняется ее присутствие в соборе. Для чего она прошла весь этот путь - чтобы найти Харбина или встретить Куэйхи?
        Сейчас она не была уверена, что знает ответ на этот вопрос.
        Рашмика принялась листать брошюры куэйхистов, словно в них могла найтись подсказка. Но книжки содержали обычную религиозную чушь, которую она прекратила воспринимать, едва освоив грамоту: исчезновения Халдоры суть знамения Господа, обратный отсчет до загадочного события, суть которого менялась в зависимости от того, кто и с какой целью сочинил книжонку.
        Ее рука задержалась на одной из обложек. Там красовался символ адвентистов: необыкновенный скафандр, напоминающий силуэт на фоне восходящего солнца. Лучи светила проникали через дыры в скафандре. Вообще он выглядел так, словно был целиком отлит из металла, не имел заметных сочленений. Вне всяких сомнений, это было изображение той самой вещи, которая стояла в комнате настоятеля.
        Тут она вспомнила имя собора: «Пресвятая Морвенна».
        Ну конечно! Все мгновенно встало на свои места: до того как Куэйхи прилетел на Хелу, Морвенна была его любовницей. Это известно всякому, кто читал биографию настоятеля. Все знают, что бедняжку постигла ужасная судьба: ее заточили в железный скафандр. Это сделали ультра, которым служили Куэйхи и Морвенна.
        При мысли о том, что Рашмика находится в одних стенах с этим чудовищным орудием пыток, напугала ее. Захотелось бежать отсюда как можно быстрее и дальше.
        «Внутри этого скафандра кто-то живет, - подумала она. - Это не механизм для сбивания спеси с упрямых торговцев, а нечто совсем иное».
        «Да, Рашмика, внутри живем мы».
        Охнув от ужаса, она выронила брошюру. Нет, голос не почудился. Голос был слабым, но очень отчетливым. Отсутствие интонаций подсказало, что он звучит у Рашмики в голове, а не раздается в комнате.
        - Вот этого не нужно, - проговорила она, надеясь прогнать наваждение. - Грилье, сволочь, что ты мне впрыснул?
        «В шприце ничего не было. И мы не галлюцинация. И не имеем ничего общего с Куэйхи и его резным скафандром».
        - Тогда кто вы, черт подери? - спросила она.
        «Кто мы? Ты знаешь ответ, Рашмика. Мы те, ради кого ты сюда прибыла. Ты хотела нас разыскать. Мы тени. Ты пришла поговорить с нами. Неужели ничего не помнишь?»
        Выругавшись, Рашмика упала лицом в подушку.
        «Это не поможет. Пожалуйста, выслушай нас и перестань волноваться».
        Рашмика зарычала, сильно ударив себя кулаком по голове.
        «Это тоже бесполезно. Рашмика, ты что, действительно все забыла? Не нужно так пугаться, ты не сходишь с ума. Просто мы отыскали способ проникнуть в твое сознание. Мы разговариваем и с Куэйхи, хотя у него в голове нет такой прекрасной техники, как у тебя. С ним приходится говорить вслух, тихонько, когда он бывает один. А ты другая».
        - Нет у меня в голове никакой техники. И я ничего не знаю ни о каких тенях.
        У голоса менялся тон, тембр и резонанс, и наконец он зазвучал так, будто старый друг нашептывал ей на ухо:
        «Ты все знаешь, Рашмика. Просто не можешь вспомнить… пока не можешь. В твоей голове есть заслонки, и мы их отлично видим. Они начинают опускаться, но это не быстрый процесс. Все в порядке, Рашмика. Мы так долго ждали, когда появится друг. Если нужно, подождем еще».
        - Я сейчас позову Грилье! - пригрозила она.
        Перед уходом врач научил девушку пользоваться пневматической внутренней связью. Рашмика наклонилась к прикроватному столику, к панели с решеткой.
        «Нет, Рашмика, не нужно, - остановил ее голос. - Не зови Грилье. Он организует слежку».
        - Пусть, - отрезала Рашмика.
        «Если Грилье заподозрит неладное, он тщательно обследует тебя и поймет, что ты совсем не та, за кого себя выдаешь. А тебе это вовсе не нужно».
        Ее рука замерла над столиком. Почему Рашмика не нажимает кнопку, почему не зовет генерал-полковника? Этот тип ей совсем не нравится, но голос в голове нравится еще меньше.
        Слова тени об обследовании напомнили о взятой у Рашмики крови. Она представила, как Грилье снова тянет из нее кровь, как в цилиндре шприца растет красный столбик.
        «Да, Рашмика, именно так и будет, но изучение крови - только часть его работы. Ты пока ничего не знаешь, но, когда врач займется твоей кровью, он изумится. И не оставит это без последствий. Ты же не хочешь, чтобы он подкрался к твоей голове со сканером? Ведь там действительно можно найти кое-что интересное».
        Ее рука продолжала висеть над столиком. Обладатель голоса знал, что она не нажмет кнопку. Одной мысли о том, что Грилье не удовлетворится анализом крови, было достаточно, чтобы желание звать на помощь исчезло начисто.
        - Мне страшно, - проговорила она, положив руку на колени.
        «Не стоит бояться, Рашмика. Мы здесь для того, чтобы помочь тебе».
        - Помочь?
        «Всем вам», - ответил голос.
        Она почувствовала, как обладатель голоса уходит, оставляя ее в покое.
        «В обмен мы попросим о небольшой услуге».
        После этого она провалилась в сон.
        Межзвездное пространство, год 2675-й
        Скорпион смотрел через плечо техника на большой гибкий экран, приклеенный к стене; его недавно вырастила фабрика. Экран показывал продольный разрез корабля, последнюю из самодельных схем, которыми пользовались для поиска явлений капитана. Более всего эта схема напоминала иллюстрацию из средневекового анатомического трактата. Техник поставил крест возле пересечения тоннелей, где находился один из постов акустического слежения.
        - Есть что-нибудь? - спросил Скорпион.
        - Похоже что нет, - ответил техник-свинья. - Почти каждый день из этого сектора идут сигналы, но все ложные. Там неподалеку работает шумный насос, он глушит нашу технику.
        - Проверьте там еще раз, просто на всякий случай, - распорядился Скорпион.
        - Я уже отправил группу для осмотра, она только что ушла.
        Скорпион знал, что на осмотр отправляются в скафандрах: на пробоину можно наткнуться даже в недрах корабля.
        - Передай им, пусть будут осторожны, - сказал он.
        - Уже передал, Скорп. Вот только они будут еще осторожнее, зная, чего следует опасаться.
        - Им не нужно этого знать.
        Техник пожал плечами и снова уткнулся в экран, высматривая новый акустический или барометрический сигнал.
        Скорпион задумался о гипометрическом оружии, установленном в шахтах, о цилиндре, состоящем из мириад закрученных штопором, переплетенных друг с другом серебристых лезвий. Даже бездействуя, это орудие создавало ощущение чего-то неправильного, случайного и неуместного в чреве корабля. Облик пушки наводил на мысли о картинах-парадоксах с искаженными треугольниками или лестницами Пенроуза: вроде и просто, а приглядишься - будто нож проворачивается в мозгу, в той его части, что отвечает за представления о внешнем мире, о правильном и неправильном в механике бытия.
        Когда же гипометрическое оружие действовало, ощущение становилось еще менее приятным. Скорпион с трудом заставлял себя смотреть на это мельтешение, кишение и копошение. Где-то в самом средоточии движения и блеска находилась точка, а может, область, в которой с исходной материей пространства-времени творилось что-то ужасное.
        Инопланетное происхождение этой технологии нисколько не удивляло Скорпиона. Гипометрическое орудие, как и два таких же, было произведено по инструкциям, которые сочленители получили от Ауры, прежде чем ее похитила Скади. Понятные и очень подробные наставления имели форму четких математических алгоритмов, но они не содержали комментариев, не давали никаких намеков на принцип действия этого оружия или хотя бы на модель реальности, положенную в его основу. В инструкции говорилось: изготовьте орудие, откалибруйте его по описанной процедуре и пользуйтесь. Но не спрашивайте как и почему: даже если вы поймете объяснения, это причинит вам немалое беспокойство.
        Впрочем, один намек все же был дан: гипометрическое оружие относится к разряду слабых некаузальных технологий, разработанных галактическими культурами во втором или третьем миллионолетии их межзвездного распространения, до появления ингибиторов. Согласно полученным от Ауры сведениям, наследие этих культур имело и другие технологические слои, но люди не располагали инструментарием, позволявшим воссоздавать и использовать их. Оружие из этого гипотетического арсенала состояло в том же абстрактном родстве с гипометрическими пушками, что и современный боевой компьютерный вирус с каменным топором. Даже для того, чтобы уяснить в самых простых аналогиях, какой вред это оружие способно причинить неприятелю, требовалась такая кардинальная перестройка человеческого разума, что он уже не мог бы именоваться человеческим.
        Совет был таков: как можно полнее используйте то, что у вас есть.
        - Группа на месте, - сообщил техник-свинья, запихивая наушник в завиток уха, похожего на изделие из слоеного теста.
        - Они что-нибудь нашли?
        - Это насос… Опять его фокусы.
        - Заглушите насос? - приказал Скорпион. - Откачаем конденсат потом.
        - Заглушить насос, сэр? - переспросил техник. - Но это плановая откачка…
        - Я знаю. Ты еще скажи, что этот насос двадцать три года не останавливали.
        - Останавливали, сэр, но всегда включали запасной. А сейчас запасной в ремонте, его вернут через несколько дней. Все бригады заняты - проверяют источники других акустических сигналов.
        - А если остановить, что будет?
        - Ничего хорошего. Без дублирующего насоса через несколько часов конденсат затопит три или четыре уровня.
        - Ну и черт с ними. Звук с этих ярусов можно будет ловить и фильтровать? У нас хорошая аппаратура?
        Техник задумался, но Скорпион знал, что профессиональная гордость в конце концов возьмет верх.
        - Думаю, проблем не будет.
        - Тогда держи хвост пистолетом. Не бесконечен же этот конденсат. К тому же у нас есть и другие насосы, подключим их.
        - Слушаюсь, сэр, - ответил техник, скорее подчиняясь дисциплине, чем доводам Скорпиона.
        Техник сообщил своей команде о решении пожертвовать несколькими уровнями. Он был вынужден трижды или четырежды повторить приказ, прежде чем рабочие поняли, что начальник говорит всерьез и что сам он подчиняется воле Скорпиона.
        Тот понимал причину сомнений. Откачка конденсата на борту «Ностальгии по бесконечности» - дело серьезное, и остановка насоса чревата тяжелыми последствиями. Стоит затопить уровень выделениями капитана, и его будет непросто привести в порядок, сделать пригодным для обитания людей. Но гораздо важнее калибровка оружия. Бездействие насосов представляло собой меньшее зло, нежели выключение прослушивающего оборудования в этой части корабля. Если затопление нескольких ярусов - это цена отражения атаки пустившихся в погоню волков, то Скорпион готов платить.
        Потускнели лампы; даже постоянный фоновый гул насосов притих. Гипометрическое орудие выстрелило.
        Разогнавшись, орудие превращалось в столб из бесшумно кружащихся деталей, в сверкающий смерч. В вакууме оно вращалось с устрашающей скоростью. Расчеты показали, что один-единственный неправильно установленный лепесток способен вдребезги разнести «Ностальгию по бесконечности». Скорпион вспомнил, с какой тщательностью собирали орудие сочленители, и теперь понимал, в чем причина такого усердия.
        Инструкция по калибровке выполнялась неукоснительно. Поскольку действие орудия зависело от допусков атомарного масштаба, невозможно было, по словам Ремонтуара, изготовить два совершенно одинаковых экземпляра. Подобно изготовлявшимся когда-то вручную ружьям, каждая пушка имела индивидуальную отдачу, которая требовала тщательной регулировки и компенсации. Тут не обойтись простой пристрелкой; надо найти приемлемую причинно-следственную зависимость, укладывающуюся в интервал математического ожидания. И когда эта зависимость рассчитана, воздействие орудия теоретически может быть направлено куда угодно - так ружье способно в любой момент выстрелить в любую сторону.
        Скорпиону уже довелось видеть гм-орудие в деле. Ему не требовалось понимать принцип действия, достаточно было знать, что оно боеспособно. Он ощущал акустические удары, когда сферические объемы атмосферы Арарата изымались из бытия (или, если точнее, куда-то перемещались и там распределялись). Он видел, как в море исчезла полусфера воды, - и по сей день содрогался, вспоминая вопиющую противоестественность этого события.
        Как объяснил Ремонтуар, в технологическом отношении гипометрическое оружие ведет себя непредсказуемо и очень опасно. Даже точно изготовленное и отрегулированное, оно тем не менее способно обратиться против своего владельца. Ситуация отчасти напоминала попытку схватить кобру за хвост и натравить ее на врагов, надеясь, что змея не свернется кольцом и не укусит поймавшего ее.
        Беда в том, что Скорпиону и его беженцам без этой змеи не обойтись.
        По счастью, не все аспекты применения гипометрического оружия были непредсказуемы. Дальность выстрела составляла несколько световых часов, а кроме того, существовало четкое соотношение между скоростью вращения орудия (измеряемой в параметрах, о которых Скорпиону не хотелось думать) и радиальной досягаемостью в заданном направлении. Сложнее было предугадать точку возникновения всеуничтожающей сферы и ее размер.
        Процедура испытания пушки не представляла сложности, если целью была планета: запустив орудие, его операторы просто регулировали частоту вращения таким образом, чтобы эффект выстрела проявился на безопасном расстоянии, а затем по возможности определяли мощность и направление выстрела. После того как орудие разряжалось, они в предполагаемой зоне поражения искали любые признаки того, что сферический объем пространства-времени - вместе с находящейся в нем материей - в один миг исчез из бытия.
        В космосе калибровка гипометрического орудия давалась сложнее. Не существовало датчиков, способных зарегистрировать исчезновение нескольких атомов межзвездного газа из нескольких кубических метров вакуума. Единственное логичное решение сводилось к тому, чтобы провести калибровку гм-орудия внутри корабля. Разумеется, это было в высшей степени опасно: если сфера коснется сочленительского двигателя, корабль будет мгновенно уничтожен. Однако, по словам Ремонтуара, калибровка в полетных условиях уже производилась, и довольно успешно. Во всяком случае, ни один корабль при этом не погиб.
        Единственное, чего они не сделали, - это не выбрали цель внутри корабля, предпочтя точку на корпусе, вдали от важнейших систем. Предстояло задать такие исходные параметры, чтобы за бортом образовался микроскопический шар. Пушка стреляла снова и снова, всякий раз слегка меняя скорость вращения, и каждая новая сфера возникала все ближе к корпусу корабля. За его пределами сферы были невидимы, следить за их приближением можно было лишь умозрительно, то есть невозможно было угадать, вырвет следующий выстрел кусок обшивки или поразит случайный атом в сотне метров от субсветовика. Ситуация напоминала спиритический сеанс с вызыванием злого духа, когда его появления ждут с ужасом и нетерпением.
        Зона пристрелки орудия была ограничена собственно корпусом корабля; в нее входили системы автоматического контроля. Всех, кто еще не погрузился в криосон, перевели как можно дальше от пушки. После каждого выстрела, сопровождаемого судорогой отдачи, когда тончайший механизм ужимается до самого дна шахты, техники Скорпиона анализировали поступившие данные, убеждались, что необходимый эффект достигнут, сканировали сеть микрофонов и барометров в поисках следов исчезновения сферического куска корабля диаметром примерно метр. Процесс калибровки продолжался, техники снова и снова регулировали орудие и тщательно изучали результаты выстрела.
        Свет снова померк.
        - Что-то есть, - крикнул техник через несколько секунд.
        Скорпион увидел, как на экране появилось несколько мигающих красных огней.
        - Сигналы идут из…
        Но закончить техник не успел. Его слова утонули в нарастающем вое, какого Скорпион никогда не слышал на борту «Ностальгии по бесконечности». То был не рев воздуха, вырывающегося из близкой пробоины, не треск ломающихся переборок. Это походило на глухой, полный муки вопль живого существа, получившего страшную рану.
        Постепенно крик затих - так вдали смолкает рокот грома.
        - И правда, что-то есть, - проговорил Скорпион.
        Он отправился посмотреть своими глазами. Последствия оказались еще хуже, чем он опасался: исчез не метровый кусок корабля, а огромная сфера в пятнадцать метров. Срезы переборок и палуб на ее границе блестели полированным серебром. Из поврежденных труб лилась зеленая жидкость; в пустоте, рассыпая искры при ударах о металлические поверхности, качались электрические кабели.
        Могло быть и хуже, сказал себе Скорпион. Зона поражения образовалась далеко от обитаемых уровней, важнейших систем жизнеобеспечения и управления кораблем, а также от борта. Было отмечено небольшое понижение давления воздуха, но по большому счету корабль понес пустяковый урон. Тем не менее капитан кричал. Несомненно, была задета его малоизученная нервная система, и он испытал боль. Трудно было судить, насколько она сильна, прекратилась ли сразу или продолжается до сих пор. Возможно, она даже была несравнима с человеческой. Об этом страшно было даже подумать. Если капитан так кричал, утратив лишь крошечную часть своего тела, что будет, когда корабль получит более серьезные повреждения?
        А ведь это вполне может случиться.
        Скорпион пошел к операторам орудия, крайне взволнованным, судя по их лицам и жестам. Они ожидали самое малое выволочки.
        - Чуть больше метра, - сказал им Скорпион.
        - Сомневаюсь, что удастся настроить точно, - сказала начальница техников. - До самого конца придется надеяться на везение…
        - Знаю, - перебил ее Скорпион. - Никто и не обещал, что будет легко. Но полученные вами данные позволяют уменьшить объем поражения?
        На лице начальницы техников разом отразились облегчение и озабоченность - она не могла до конца поверить в то, что Скорпион не собирается ее наказывать.
        - Думаю, да… учитывая результат только что произведенного выстрела… Конечно, все равно нельзя ничего гарантировать…
        - Я не прошу гарантий. Просто хочу, чтобы вы сделали все возможное.
        Женщина кивнула:
        - Конечно. Продолжаем калибровку?
        - Да. Нам нужно это оружие - и плевать на его фортели.
        Глава тридцать пятая
        Хела, год 2727-й
        Явившись по вызову в мансарду, Рашмика вздохнула с облегчением: настоятель был один, без генерал-полковника. Не то чтобы ей было приятно общество Куэйхи, но в присутствии Грилье у нее мороз шел по коже. Воображение так и рисовало, как он рыщет по «Пресвятой Морвенне», занимаясь делами службы крови или омерзительными процедурами иного рода, о которых ходили слухи.
        - Как устроились? - спросил настоятель, когда Рашмика уселась в предложенное кресло посреди зеркального леса. - Очень надеюсь, что вам тут понравится. Ваши способности, мисс Эльс, произвели на меня сильное впечатление. И на Грилье тоже - это ведь он предложил доставить вас сюда.
        - Рада послужить церкви, - ответила на это Рашмика.
        Она налила себе чая; рука, державшая фарфоровую чашку, дрожала. Есть не хотелось. Одной мысли о том, что она находится рядом с железным скафандром, было достаточно, чтобы испортилось настроение. Но невозмутимость, пусть даже чисто внешнюю, необходимо было сохранить.
        - Да, это настоящая удача, - проговорил Куэйхи.
        Он лежал неподвижно, шевелились только губы. В мансарде было холоднее обычного, и при каждом слове из настоятельского рта вырывалось белое облачко.
        - Это и удачей едва ли можно назвать, больше подходит слово «чудо».
        - Прошу прощения, настоятель, но я…
        - Взгляните на стол, - перебил ее Куэйхи. - Видите рядом с чайным сервизом малахитовый ларец?
        Рашмика не сразу заметила шкатулку, но тотчас вспомнила, что прежде ее не бывало на столе. Четыре крошечные ножки, как у свиньи или собаки. На вид массивная, а на самом деле легкая. Девушка повозилась с замком из позолоченного металла. Наконец механизм щелкнул и крышка откинулась. Внутри было много бумаг: листы и конверты разных оттенков и размеров, аккуратно собранные и перетянутые эластичной лентой.
        - Взгляните на них, - сказал Куэйхи, - дайте волю любопытству.
        Рашмика вынула стопку, сняла резинку. Содержимое шкатулки рассыпалось по столу. Она брала листы наугад, разворачивала и читала. Сиреневая бумага была такой тонкой, такой прозрачной, что писать на ней можно было только с одной стороны. Даже на просвет старательная манера письма показалась знакомой. Еще не перевернув лист, Рашмика поняла, что это ее собственный почерк - детский, но не забытый.
        - Это же мое, - сказала она. - Письма церковным археологам.
        - Вас не удивляет, что все они собраны здесь?
        - Ну, удивляться вряд ли стоит, ведь письма адресовались одной из служб церкви Первых Адвентистов. Хотя непонятно, почему археологи решили передать их вам.
        - Вы не расстроены?
        - А есть из-за чего расстраиваться?
        Она расстроилась и даже разозлилась, и это были не единственные сильные чувства, обуревавшие ее в тот момент.
        - Археологи видели хоть одно из этих писем?
        - Первые побывали у них в руках, - ответил Куэйхи, - остальные перехватывались. Не принимайте близко к сердцу. Нашим археологам пишут сотни любителей вроде вас. Если бы ученые читали дурацкие послания добровольных помощников, у них не осталось бы времени на работу.
        - Мои письма не дурацкие, - процедила Рашмика.
        - Согласен, не дурацкие. Но судя по их содержанию, ваша позиция в отношении вертунов несколько отличается от ортодоксальной. Будете спорить?
        - Стремление узнать правду - это неортодоксальная позиция?
        - Думаете, вы такая одна? Да наши научные службы завалены письмами энтузиастов. Практически сплошь это завиральные идеи происхождения и гибели вертунов. Они не стоят выеденного яйца, потому что не имеют ничего общего с научными методами.
        - Ну, примерно то же самое я могу сказать и о работе ваших исследовательских групп.
        Столь дерзкая отповедь вызвала смех настоятеля.
        - А вы, мисс Эльс, не страдаете излишней стеснительностью.
        Рашмика сгребла бумаги, уложила в неровную стопку, перетянула резинкой и вернула в шкатулку.
        - Тут нет ничего противозаконного, - проворчала она. - О своей переписке я вам не говорила, потому что вы не спрашивали.
        - А я вас и не обвиняю. Мне просто любопытно. Я прочитал эти письма и отметил, что ваша аргументация с годами становилась все более серьезной. Считаю даже, что некоторые тезисы заслуживают осмысления.
        - До крайности приятно слышать, - ответила на это Рашмика.
        - Не стоит язвить, я говорю от чистого сердца.
        - Настоятель, вам на мои тезисы наплевать, и церквям тоже. Да и может ли быть иначе? Ваша доктрина отвергает любые объяснения, кроме тех, которые мы читаем в религиозных брошюрах.
        - И что же это за объяснения? - игриво спросил Куэйхи.
        - Вертуны - просто лишняя деталь, их гибель никак не связана с исчезновениями. Если у них и имеется какая-то теологическая функция, то это всего лишь напоминание о ереси и пороке, об острейшей необходимости срочного поиска спасения.
        - В наше время известно много исчезнувших инопланетных культур, - сказал Куэйхи. - Это больше не тайна.
        - Но здесь что-то другое, - возразила Рашмика. - То, что случилось с вертунами, не похоже на судьбу амарантийцев и других мертвых культур.
        - Это ваш главный постулат?
        - Полагаю, было бы полезно разобраться в том, что здесь случилось. - Рашмика постучала пальцем по ларцу. - Вертуны были уничтожены, но это сделали не ингибиторы - нет типичных признаков их работы. Тот, кто истребил вертунов, оставил очень много следов их существования.
        - А может, в этот раз ингибиторы поторопились? Может, они сочли, что достаточно уничтожить всех вертунов до единого, а предметы быта никакой роли не играют?
        - Но на других планетах машины действовали иначе. Я знаю, как они обошлись с амарантийцами. На Ресургеме уцелело только то, что пряталось в литосфере, в специально приготовленных хранилищах, на многометровой глубине. Я знаю, настоятель, на что это похоже. Я была там.
        Распялки для глаз блеснули отраженным светом - Куэйхи повернулся к ней:
        - Вы были там?
        - Я хотела сказать, - поспешила оправдаться Рашмика, - что очень много читала о Ресургеме, постоянно думала об этой планете. Все равно что сама побывала на ней.
        Девушка внутренне поджалась: несложно объяснить, как следует понимать ее слова, но откуда такое жгучее ощущение, что она сказала чистую правду?
        - Проблема в том, - заговорил Куэйхи, - что, если не считать ингибиторов виновными в гибели вертунов, придется объяснить исчезновение коренных жителей Хелы происками какой-то иной силы. С философской точки зрения нас это не очень устраивает.
        - Возможно, мои рассуждения лишены изящества, - сказала Рашмика, - но, если истина требует появления другой силы - а по сути третьей, - мы должны набраться мужества и принять это как данность.
        - Правильно ли я понял: у вас есть соображения насчет того, что это за сила?
        Рашмика не удержалась и покосилась на железный скафандр. Вряд ли настоятель заметил этот непроизвольный взгляд, но девушка рассердилась. Ну почему она не может контролировать свои реакции так же легко, как разгадывает чужие?
        - Соображения есть, хотя нет прямых доказательств, - ответила она.
        Чуть сместилось ложе настоятеля, и будто волна разбежалась по мансарде. Это подстраивались зеркала.
        - Когда Грилье сообщил мне о вашем существовании и высказал предположение, что вы можете быть для меня полезны, он добавил, что вы отправились в путь, преследуя личные цели.
        - Так и сказал?
        - Сказал, это как-то связано с вашим братом.
        - Мой брат ушел служить соборам, - ответила девушка.
        - И вы встревожились, поскольку от него давно нет вестей. Решили выяснить его судьбу, покинули родину и отправились к Вечному Пути. Это и есть история вашего появления здесь?
        Отчего-то слово «история» резануло слух, но Рашмика решила не вникать.
        - Почему вы спрашиваете?
        - А потому, мисс Эльс, что вы явились сюда не ради брата, хотя, конечно, любите его. Это просто предлог, чтобы уйти из дома. А настоящая причина лежит гораздо глубже.
        - Не поняла.
        - Полагаю, вы и думать забыли о брате несколько лет назад, - ответил настоятель. - В душе давно смирились с его смертью. На самом деле вы здесь из-за вертунов, из-за ваших представлений об их гибели.
        - Какая чушь!
        - Но эти письма, целая кипа, говорят об обратном. О глубоко укоренившейся одержимости, нисколько не свойственной детям.
        - Я приехала, чтобы найти Харбина.
        Куэйхи взял спокойный и настойчивый тон учителя латыни, объясняющего тонкости грамматики:
        - Вы приехали ради меня, Рашмика. Добирались до Пути с намерением подняться на самый верх соборной администрации, будучи убеждены, что только у настоятеля Куэйхи есть ответы на вопросы, которые не дают вам покоя.
        - Я здесь не по собственному желанию, - ответила Рашмика, но в ее голосе уже не было уверенности. - Это вы привезли меня сюда с «Железной Екатерины».
        - Рано или поздно вы нашли бы возможность сюда проникнуть - так крот мало-помалу прокапывает ход к поверхности. Принесли бы пользу какой-нибудь научной группе, а оттуда попали бы ко мне. На это ушли бы месяцы, а может, и годы. Однако Грилье - благослови Господь его черствое сердце - решил ускорить ваше продвижение по намеченному курсу.
        - Ошибаетесь! - крикнула Рашмика, чувствуя, как дрожат руки. - Я не собиралась встречаться с вами. И не рвалась именно сюда. Для чего мне ваша «Пресвятая Морвенна»?
        - На «Пресвятой Морвенне» еду я, а в моей голове много интересного, - объяснил настоятель.
        Рашмика нащупала шкатулку.
        - Я заберу письма, - сказала она. - Они ведь мои.
        - Письма в вашем распоряжении. Шкатулку тоже можете оставить себе.
        - Тогда до свидания?
        Настоятель очень удивился:
        - До свидания, мисс Эльс? В каком смысле?
        - Наш договор расторгнут. Я больше не работаю на вас.
        - Не понимаю, с чего вы взяли, - хмыкнул Куэйхи. - Как вы правильно заметили, вертуны не имеют никакого отношения к нашим договоренностям. Ничего противозаконного не совершается; никакие соглашения не нарушены.
        Вспотевшие руки оставляли на малахите следы. Настоятель ни с того ни с сего отдал шкатулку - этого она совсем не ожидала. Тут вся переписка, которую Рашмика не надеялась увидеть: наивные искренние послания из ее прошлого в настоящее.
        - Мне показалось, вы сердитесь на меня.
        - Но это не уменьшает вашей полезности. Кстати, скоро сюда пожалуют новые ультра. И мне хотелось бы услышать ваше мнение о них, мисс Эльс. Вы же согласны и дальше помогать мне?
        Со шкатулкой в руках Рашмика поднялась. Судя по тону настоятеля, аудиенция подходила к концу.
        - Могу я кое о чем спросить? - с легкой запинкой осведомилась она.
        - Я задал много вопросов. Не вижу, почему бы вам не сделать то же самое.
        Рашмика колебалась. Куэйхи наверняка известно, что стало с ее братом: ему ничего не стоило узнать правду из соборного архива, пусть даже он Харбина в глаза не видел. Но когда момент настал, когда настоятель разрешил спрашивать о чем угодно, Рашмика поняла, что у нее не хватит душевных сил пройти через это. Она не просто боялась услышать правду - подозрения мучили ее уже давно. Она боялась того, как поведет себя, услышав эту правду. Что, если Харбин и в самом деле окажется вовсе не так дорог ей, как всегда казалось? Что, если упрек настоятеля в том, что для нее поиск Харбина лишь удобное прикрытие, - правда?
        Сможет ли она пережить это?
        Рашмика судорожно сглотнула. Она внутри железного собора, в полном одиночестве. Совсем еще ребенок.
        - Я хотела спросить… Вы слышали что-нибудь о тенях? - пролепетала она.
        Настоятель ничего не ответил. Ведь он и не обещал дать ответ, вспомнила девушка.
        Межзвездное пространство, год 2675-й
        Через три дня стая волков приблизилась на дистанцию выстрела гипометрической пушки. Техники считали, что калибровка орудий не закончена, что еще многие параметры требуют анализа. Временами результаты стрельбы изумляли до жути: возникающие сферы отрывали куски от корабля, вместо того чтобы поражать мнимые цели на расстоянии нескольких астрономических единиц. Иногда пушки едва откликались на попытки навести их на цель, и это пугало больше всего. Как ни крути, это было практически некаузальное оружие. Оно подрезало пространство и время, и это был в высшей степени сложный и переменчивый процесс. Едва ли стоило удивляться, что в арсенале у волков не имелось ничего подобного. Возможно, они решили, что от такого оружия больше вреда, чем пользы. Та же логика, скорее всего, распространялась на сверхсветовой двигатель Скади. Вселенная богата на невероятные вещи, их гораздо больше, чем может показаться. Но многое из этого невероятного чрезвычайно опасно - как для индивидуума, так и для целой галактической расы или культуры.
        Однако свет продолжал регулярно меркнуть, орудие вело огонь, и уверенность индивидуума по имени Скорпион в правильности своих действий нисколько не ослабевала. Возможно, гм-оружие и насиловало саму суть реальности, но свинью интересовало главным образом его воздействие на волков. Мало-помалу пушки сокращали преследующую стаю.
        Беглецы не одерживали верх в схватке. Они просто пытались выжить. И пока этого было достаточно.
        Завернутая, как обычно, в серебристое стеганое одеяло, Аура лежала на коленях у матери. По мнению Скорпиона, она все еще была ужасно маленькой, словно кукла, которой положено сидеть в игрушечном домике, а не подвергаться опасности в полном жестокости мире взрослых. Но это было обманчивое впечатление. Аура излучала спокойствие и казалась неуязвимой; от этого у Скорпиона шевелились волосы на затылке. Единственный замеченный им прогресс заключался в том, что у ребенка наконец полностью открылись глазки. Радужки были карие с искорками золота, бронзы и яркой лазури. Глядя на мир взглядом птицы-охотника, ясным и сосредоточенным, она впитывала все до единой детали окружающего пространства. Она изучала и постигала.
        Скорпион и остальные руководители встретились, как обычно, в бывшей рубке управления, расселись вокруг стола из темного стекла. Свинья рассматривал собравшихся, мысленно разделяя их на союзников и противников, а также на тех, кто, возможно, еще не решил, чью сторону принять. Он мог бы рассчитывать на Антуанетту, но та вернулась на Арарат. Он также не сомневался в Крови - не потому, что точно знал о его намерениях, а лишь потому, что для мятежа требуется воображение, каковое никогда не было сильной стороной помощника. Скорпион уже скучал без Крови. Приходилось напоминать себе, что тот вовсе не умер, а просто находится далеко.
        После отлета с Арарата прошло две недели. Проскользнув между жерновами неутихающей битвы, «Ностальгия по бесконечности» выбиралась из системы Арарата с постоянным ускорением в одно g. В первую неделю она отдалилась от планеты на двенадцать астрономических единиц, разогнавшись до одной пятнадцатой скорости света. К концу второй недели скорость корабля составила четыре десятых световой, а расстояние до Арарата равнялось почти пятидесяти астрономическим единицам. Скорпион уже ощущал это расстояние: глядя назад, на Яркое Солнце, p Эридана a, согревавшее колонистов последние двадцать три года, он видел только звезду, свечение которой ослабло стократ. Теперь главное солнце Арарата светило не ярче своего напарника, Тусклого Солнца, или p Эридана b; эти два янтарных глаза за кормой субсветовика сокращались, сливались воедино по мере того, как «Ностальгия» улетала все дальше в межзвездное пространство.
        Волков он не видел - уловить присутствие относительно небольшого роя на галактическом фоне могли только датчики, да и то с малой долей уверенности, - но преследователи не отставали. Гипометрические орудия - техникам удалось настроить все три пушки - размеренно выгрызали дыры в строю врагов, но волков все еще оставалось много.
        Обратного пути не было. Но пока что курс отвечал планам Ремонтуара, он должен был попросту увести «Ностальгию» подальше, снизить вероятность ее перехвата ингибиторами. Лишь через две недели полета «Ностальгия» могла выбрать новый маршрут, один из нескольких вариантов.
        Волчья стая позади никак не влияла на этот выбор: Скорпион был уверен, что рано или поздно все увязавшиеся ингибиторы будут уничтожены и произойдет это задолго до того, как корабль доберется до места назначения.
        Он встал и дождался тишины. Молча достал из чехла нож Клавэйна. Не включая лезвие, наклонился и на равном расстоянии от продольной оси столешницы процарапал несколько штрихов. Сначала «Й», потом - «Х». На темном стекле царапины имели цвет свиной кожи.
        Все смотрели на Скорпиона, ожидая, что он скажет. Но тот вложил нож в чехол и сел. Потом закинул руки за голову и кивнул Орке Круз.
        Она осталась единственным союзником Скорпиона. Круз была с ним еще в Городе Бездны. По очереди ощупав всех взглядом единственного глаза, женщина заговорила, подчеркивая слова стуком покрытых черным лаком ногтей по столу:
        - Последние две недели были тяжелыми. Мы понесли потери, наши планы полностью изменились. Многие оставили любимых, разрушены семьи. Рухнула уверенность в завтрашнем дне. Мы на незнакомой территории без карты. Хуже того, мы лишились человека, которому привыкли доверять, который вел нас все это время.
        Круз устремила взгляд на Скорпиона и дождалась, чтобы все остальные последовали ее примеру.
        - Но у нас есть лидер, - снова заговорила она. - У нас есть превосходный вождь, которому Клавэйн доверял настолько, что поручил ему управление колонией на время своего отсутствия. Считаю, что пришло время еще раз положиться на суждение нашего руководителя.
        Эртон из Сил безопасности тряхнула головой:
        - Это все верно и правильно, Орка. Никто из нас никогда не возражал против лидерства Скорпиона. - Эртон подчеркнула слово «лидерство», чтобы все присутствующие подумали и сделали собственные выводы насчет неприятностей, которые может на них навлечь руководство свиньи. - Сейчас нас другое интересует: куда, по-твоему, нам двигаться дальше?
        - Очень просто, - ответила Орка. - Лететь на Хелу.
        Эртон без особого успеха попыталась скрыть удивление:
        - Тогда мы заодно.
        - Но только после того, как побываем на Йеллоустоне, - продолжила Круз. - Хела… мм… пока под вопросом. Мы не знаем, почему надо туда лететь и что мы там найдем. Если вообще найдем что-нибудь. Йеллоустон же никаких сомнений не вызывает. У нас много места, мы можем взять на борт и заморозить еще несколько десятков тысяч беженцев. Минимум сто пятьдесят тысяч. А это человеческие жизни, Эртон. Люди, которых мы можем спасти. Судьба подарила нам этот корабль, и нужно правильно распорядиться им.
        - Мы уже эвакуировали население Ресургема, - возразила Эртон. - Не считая семнадцати тысяч человек с Арарата. Я бы сказала, что мы исполнили свой долг.
        - Долг можно исполнять вечно, но нельзя его исполнить до конца, - сказала на это Круз.
        Эртон развела руками:
        - Ты забываешь о простой вещи. В главных системах полно кораблей ультра. Это десятки, сотни субсветовиков с возможностями «Ностальгии», которые вместят столько же момио, сколько и она. В любой из главных систем можно найти несколько таких кораблей.
        - Ты бы доверила свою жизнь ультра? Если да, ты глупее, чем кажешься, - усмехнулась Орка.
        - Я бы им доверилась, - твердо произнесла Эртон.
        Аура рассмеялась.
        - Почему она смеется? - спросила Эртон.
        - Потому что ты лжешь, - объяснила Хоури. - Аура это видит. Она всегда видит неправду.
        Ринзен, представитель беженцев, вежливо кашлянул. Потом улыбнулся, изо всех сил стараясь выглядеть дружелюбно.
        - Эртон хочет сказать, что это не наша забота. Мотивы и методы ультра не бесспорны - это ни для кого не секрет, - но сейчас речь идет о том факте, что их корабли доступны для любого, кто готов платить. Если ситуация в главных системах действительно достигла критической точки, то посмею предположить, что мы будем иметь дело с классической формулой «спрос рождает предложение».
        Круз покачала головой. На ее лице было написано отвращение. Войди Скорпион в комнату в этот миг, при виде Орки он бы подумал, что кто-то выплеснул прямо на стол содержимое своего желудка.
        - Ну-ка, напомните, - сказала Круз, - в какую цену вам обошлось переселение с Ресургема на этот корабль?
        Рассматривая свои ногти, Ринзен ответил:
        - Разумеется, ни в какую… Но речь не об этом. Тогда обстоятельства были совершенно иными.
        Померкли лампы. Теперь это случалось с интервалом в несколько минут, орудиям столь короткого срока хватало, чтобы раскрутиться до нужной скорости и произвести выстрел. К этому привыкли и перестали обсуждать, хотя, конечно, затемнения не оставались незамеченными. Они означали, что волки по-прежнему рядом, неуклонно подбираются к кораблю.
        - Пойдем дальше, - сказала Круз, когда лампы засветились в прежнюю силу. - Недавно вас вывезли с Арарата. Сколько вы заплатили за эту услугу?
        - Я ничего не платил, - ответил Ринзен. - Но мы опять говорим о разных вещах.
        - Меня сейчас стошнит, - проговорила Круз. - В Мульче я знавала самых разных слизняков, но ты, Ринзен, хуже всех.
        - Послушайте, - сказала Кашьян, тоже представительница беженцев, - никто не говорит, что ультра правильно делают, извлекая выгоду из волчьих набегов, но нужно же рассуждать здраво. Корабли ультра лучше приспособлены для массовой эвакуации, чем «Ностальгия по бесконечности».
        Она огляделась по сторонам, призывая остальных высказаться.
        - Возможно, объем корабля позволяет взять пассажиров, но его состояние оставляет желать лучшего. Обитаемые ярусы - это крошечная сухая жемчужина, окруженная слизью устричной раковины. На «Ностальгии» полно мест, которые мы не картировали, тем более никогда не жили там. Не стоит забывать и о том, что положение значительно ухудшилось со времени эвакуации Ресургема. Большинство из семнадцати тысяч человек, доставленных на борт, за последние две недели еще не прошли необходимую обработку. Люди живут в ужасных условиях.
        Кашьян содрогнулась, словно на нее с потолка вдруг упала капля слизи.
        - Что ты знаешь об ужасных условиях? - спросила Круз. - Попробуй умереть на несколько недель, вот тогда и будешь сравнивать.
        Кашьян отрицательно покачала головой и беспомощно взглянула на других представителей руководства:
        - С этой женщиной невозможно разговаривать. Она умеет только оскорблять и молоть чушь.
        - Могу я тоже высказаться? - спросил Малинин.
        Скорпион кивнул ему.
        Васко встал и склонился над столом, упираясь в него пальцами.
        - Я не хочу обсуждать процедуру эвакуации Йеллоустона, - сказал он. - Не считаю, что в этом есть смысл. Как бы тамошнее население ни нуждалось в нашей помощи, лететь мы должны не туда. Аура дала на этот счет вполне четкие указания.
        - Она не говорила, что нельзя лететь на Йеллоустон, - возразила Круз. - Она всего лишь сказала, что мы должны отправиться на Хелу.
        Васко нахмурился:
        - Ты считаешь, ее можно понимать таким образом?
        - На Йеллоустон нужно попасть в первую очередь, и ты меня в этом не разубедишь. Когда там полностью завершится эвакуация, ничто не помешает нам отправиться на Хелу.
        - Но по такому маршруту мы будем добираться несколько десятков лет, - возразил Васко.
        - Перелет в любом случае займет десятки лет, - криво улыбнулась Круз. - Такие правила игры, парень. Пора к ним привыкнуть.
        - Я знаю правила игры, - тихо ответил Васко, давая Круз понять, что не стоит разговаривать с ним в подобном тоне. - Я также знаю о том, что нам четко велели лететь на Хелу. Если бы Йеллоустон входил в планы Ауры, неужели она не сказала бы об этом?
        Все посмотрели на девочку. Иногда Аура говорила, и слушавшие научились понимать ее слабый, булькающий голосок. Бывали дни, когда Аура молчала или только гулила, как обычный младенец. Иногда, как сейчас, она вдруг становилась невероятно восприимчивой, впитывая окружающее, но мало отдавая взамен. Ее развитие ускорилось, хотя шло неравномерно: скачки и повороты, необъяснимые остановки и внезапные откаты.
        - Аура требует, чтобы мы летели на Хелу, - проговорила Хоури. - Вот все, что мне известно.
        - Нет, не все, - подал голос Скорпион. - Еще она сказала, что нужно встретиться с тенями.
        - Я слышала. Возможно, это просто помехи. Или память подбрасывает что-то, не имеющее никакой ценности.
        - Больше память ничего ей не подбрасывала?
        Хоури взглянула на Скорпиона, обдумывая ответ. Он спросил наудачу, но, похоже, попал в точку.
        - Я чувствую что-то жуткое, - сказала Хоури.
        - Это связано с тенями?
        - Да. Словно тянет холодом из приоткрытой двери. Ветер страха. - Хоури посмотрела на голову дочери, покрытую тонкими волосками. - Аура тоже это чувствует.
        - И больше ни ты, ни она ничего не можете нам сказать? - спросил Скорпион. - Мы должны прилететь на Хелу и вступить там в переговоры с чем-то неизвестным, но пугающим до дрожи?
        - Это просто предостережение, - объяснила Хоури. - Нам говорят: действуйте, но осторожно. А главное, мы должны выполнить свою задачу.
        - Ты уверена? - спросил Скорпион.
        - Конечно уверена.
        - Может быть, ты неправильно поняла Ауру. Может быть, ветер страха несет другой смысл. Может быть, мы ни при каких обстоятельствах не должны вступать ни в какие отношения с тем, что называется тенями… чем бы оно ни было.
        - Допускаю, что ты прав, Скорп, - согласилась Хоури. - Но почему тогда Аура требует с ними встретиться?
        - А главное, добраться до Хелы? - добавил Васко.
        Скорпион повернулся к нему и на секунду впился взглядом:
        - У тебя все?
        - Да, - ответил Васко.
        - Тогда, думаю, пора принять решение, - сказал свинья. - Мы выслушали доводы обеих сторон. Можно полететь на Хелу, в надежде найти там нечто стоящее затраченных усилий. Или отправиться на Йеллоустон, где наверняка можно спасти очень многих. Надеюсь, мое мнение по этому поводу вам уже известно. - Скорпион кивнул на оставленные ножом Клавэйна царапины. - И еще я думаю, все вы знаете, что сделал бы в данных обстоятельствах Клавэйн.
        Никто не ответил.
        - Но есть одна проблема, - продолжал Скорпион. - Она заключается в том, что выбирать не нам. Тут не демократия. Мы можем только довести свои аргументы до сведения капитана Джона Бреннигена и попросить его принять решение.
        Скорпион достал из кармана пригоршню красного порошка, который носил все эти дни. Это был оксид железа, найденный в одном из цехов, - ближайшее подобие марсианской пыли, которую можно раздобыть за двадцать семь световых лет от Марса. Порошок посыпался между короткими и тупыми пальцами свиньи на середину стола, между «Й» и «Х».
        Скорпион знал: настал момент истины. Если ничего не случится - если корабль не сообщит о своих намерениях сразу же, отклонив струйку пыли к одной из букв, - с властью Скорпиона покончено. Он выставит себя посмешищем перед всеми. Но Клавэйн никогда не избежал бы такой проверки. Вся его жизнь состояла из попаданий то в огонь, то в полымя.
        Скорпион смотрел на стол. Порошок в его руке заканчивался.
        - Ваше слово, Джон.
        Хела, год 2727-й
        Ночью снова заговорил голос. Его источник дождался, когда Рашмика вернется от настоятеля и останется одна. Она надеялась, что в тот первый раз действовал яд куэйхистов, каким-то образом попавший в ее нервную систему и сыгравший злую шутку с рассудком. Но это не было временным помешательством: тихий и спокойный голос звучал слишком разумно. А то, о чем он вещал, логично увязывалось с действиями Рашмики и вовсе не напоминало горячечный бред.
        «Рашмика, - говорил голос, - пожалуйста, выслушай нас. Кризис приближается, и тому есть немало признаков».
        - Уйди, - ответила она, зарываясь головой в подушку.
        «Сейчас нам нужна твоя помощь».
        Она знала, что, если не ответит, голос не угомонится, ведь его терпение бесконечно.
        - Помощь? - переспросила она.
        «Мы знаем намерении Куэйхи провести собор по мосту. У него ничего не выйдет, мост не выдержит „Пресвятую Морвенну“. Его строили не для соборов».
        - Откуда вам это известно?
        «Мост сделали не вертуны, он появился гораздо позже. И ему не выдержать тяжести „Пресвятой Морвенны“».
        Рашмика села на узкой кровати и, подняв жалюзи, впустила в комнату цветной витражный свет. Она слышала, как гремит внизу машинное отделение, как вздрагивает и гудит на ходу тело «Пресвятой Морвенны», и представляла себе мост, вычурный, сверкающий где-то впереди, предчувствующий огромную тяжесть, что скользит к нему по льду.
        Что значит «он появился гораздо позже»?
        - Я не могу остановить собор, - сказала она.
        «И не надо. Просто перенеси нас в безопасное место, пока не поздно».
        - Попросите об этом Куэйхи.
        «Неужели ты думаешь, Рашмика, что мы не пробовали? Часами его уговаривали, изо дня в день. Но настоятель не внемлет. Мы ему не нравимся; он предпочел бы, чтобы нас не стало вовсе. Иногда даже ухитряется внушить себе, что мы только мерещимся. Если собор упадет с моста, мы погибнем. И Куэйхи готов на это - тогда ему больше не придется думать о нас».
        - Ничем не могу помочь, - ответила Рашмика. - И не хочу помогать. Я вас просто боюсь. Даже не знаю, кто вы такие и откуда взялись.
        «Тебе известно больше, чем ты думаешь, - сказал голос. - Ты явилась сюда, чтобы встретиться с нами, а не с Куэйхи».
        - Какая чушь!
        «Мы знаем, кто ты, Рашмика, точнее, знаем, кем ты не являешься. Помнишь, мы говорили, что в голове у тебя есть машины? Как считаешь, откуда они там взялись?»
        - Я ничего не знаю ни о каких машинах.
        «А воспоминания - разве тебе не кажется, что они не твои? Мы слышали, как ты говорила об амарантийцах, о том, что помнишь Ресургем».
        - Я просто оговорилась, - ответила она. - Ничего такого не имела в виду…
        «Нет, ты сказала именно то, что хотела сказать, просто сама этого не поняла. Рашмика, ты нечто гораздо большее, чем самой себе кажешься. Сколько лет из жизни на Хеле тебе удается вспомнить? Девять? Вряд ли больше. А что было до того?»
        - Я не хочу ничего слышать! - воскликнула она.
        Источник голоса не отреагировал на ее крик.
        «Ты не та, кем кажешься. Память о детстве на Хеле трансплантирована тебе. Под ней скрыто нечто совершенно иное. Девять лет эта ложная память помогала тебе жить в глуши, как будто ты родилась там. Иллюзия была превосходной, без единого изъяна, - ты даже ничего не подозревала. Но рано или поздно должно было открыться твое истинное предназначение. Ты чего-то ждала: некоего стечения обстоятельств. Обстоятельства привели тебя из Вигрида сюда, на Вечный Путь. И вот теперь, на финальном этапе миссии, ты пробуждаешься от сна. Вспоминаешь, кто ты на самом деле, и это приводит тебя в восторг и ужас».
        - О какой миссии вы говорите? - спросила Рашмика, стараясь не расхохотаться от нелепости услышанного.
        «Найти нас и вступить в контакт, - ответил голос. - Мы тени. Тебя прислали, чтобы начать переговоры с нами.
        - Кто вы? - тихо переспросила она. - Пожалуйста, объясните.
        «Девочка, ложись-ка спать. Мы тебе приснимся, и ты все поймешь».
        Рашмика уснула и увидела не только теней. Подобные сны бывали и раньше, и она их связывала с перевозбуждением или лихорадочным состоянием: изобилующие геометрическими и абстрактными фигурами, с часто повторяющимися фрагментами, пугающие или вызывающие экстаз. Сны человека, которого одолевают призраки.
        Они были далеко, так далеко, что от привычной Вселенной - как в пространстве, так и во времени - их отделяло огромное расстояние, не укладывающееся ни в одну известную систему измерений. Но они были людьми, по крайней мере подобны людям. Они жили и мыслили. Их история тоже напоминала сон: необычайно долгий, невообразимо сложный, не поддающийся изложению эпос. Но Рашмике достаточно было знать (вернее, большего она сейчас не смогла бы постичь), что они достигли той черты, когда их воспоминания о начале межзвездной колонизации по человеческим меркам были столь далекими, потускневшими, затертыми временем, что почти сливались с их ранней историей, когда пращуры добывали огонь и приносили с охоты дичь.
        Они колонизировали десяток звездных систем, потом свою галактику, а потом и другие гигантские пространства, бросками перемещаясь от одного форпоста к другому, танцуя от одной иерархической структуры к другой. Галактики, потом системы галактик, потом гигантские скопления из десятков тысяч систем. И наконец они стали взывать друг к другу через области абсолютной пустоты между суперскоплениями галактик - величайшими космическими образованиями, - словно обезьяны, перекликающиеся с верхушек деревьев.
        Они творили добро и зло. Они менялись сами и меняли форму своих вселенных. Они строили планы на вечность вперед.
        Но в итоге потерпели неудачу. Во все периоды этой головокружительной истории, при каждом скачке с одной ступени развития на другую не было такого мгновения, когда бы они не спасались бегством. Их преследовали не ингибиторы, но нечто родственное им. Это тоже были машины, но они больше походили на болезнь растений, на прожорливую, легко меняющуюся заразу. Картины сна в этом месте были расплывчаты, но Рашмика все же поняла, что эти механизмы создавались даже не как оружие, а как предметы сугубо утилитарного предназначения, мирные инструменты; но творцы не сумели удержать их под контролем.
        Эта зараза не нападала на людей и даже как будто не замечала их. Но она с бездумной целеустремленностью лесного пожара разрушала материю, превращая миры в плывущие по космосу облака праха, окружая звезды оболочками из щебня и льда. Входящие в конструкцию механизмов зеркала собирали звездный свет, фокусировали жизнетворную энергию на частицах щебня; прозрачные мембраны улавливали ее и удерживали вокруг частицы; эти пузыри становились миниатюрными экологическими нишами. Когда внутри такой зеленой сферы оказывались люди, они выживали - если только не предпочитали самоубийство. Еще можно было спасаться бегством впереди неудержимой волны трансформирующих материю машин, беспомощно наблюдая, как «зеленый пожар» по космическим меркам стремительно пожирает бескрайнюю цивилизацию, как неисчислимые рои живых механизмов превращают звезды в изумрудные лампы.
        И люди бежали, бежали, бежали… Они надеялись укрыться на дальних безвестных планетах, верили, что там, в безопасности, можно прожить несколько миллионов лет. Но машины постепенно добирались и до этих островков, и на них начинался все тот же медленный и неуклонный процесс звездной порчи. Люди устремлялись дальше, но бежать быстро они не умели. Против заразы не срабатывало ни одно оружие, оно причиняло еще больше вреда, чем болезнь, а то и ускоряло ее распространение. Машины развивались, действовали все активнее и разумнее. Не менялось только одно: их главная задача. А именно дробление планет, превращение их в мириады зеленых светящихся шариков.
        Машины были созданы, чтобы работать, и они не жалели сил.
        И вот истории человечества пришел конец - людям уже некуда было бежать, укромных уголков не осталось. Вернуться люди не могли, как и приспособиться к заразе. Опустели даже трансформированные машинами галактики, их химическая основа была отравлена, экологическое равновесие жизни и смерти нарушено мощным чуждым воздействием. Оружие, созданное, чтобы одолеть машины, само вышло из-под контроля и обернулось врагом, не менее опасным, чем звездная порча.
        И тогда люди решили: коль скоро их выживают из собственной вселенной, настало время поискать другую.
        К счастью, это было не столь уж невозможно.
        Во сне Рашмика познакомилась с теорией бран, слоевых миров. Бархатные занавесы света и тьмы колебались в ее сознании с ленивой, величавой неспешностью северного сияния. Из этого она поняла следующее: во вселенной все, что она видит, - от собственной ладони до «Пресвятой Морвенны», от Хелы до самой дальней наблюдаемой галактики - непременно ловится браной и остается на ней подобно вышитому на ткани узору. Кварки и электроны, протоны и нейтрино - все, из чего состоит вселенная, в которой Рашмика живет и дышит, да и она сама, - все это вынуждено путешествовать по поверхности браны, одного из бесчисленных параллельных слоев, существующих в пространстве высших измерений, которое называется балком. Слои эти плотно прижаты друг к другу; быть может, даже скреплены по краям, этакие сложенные нотные листы космической партитуры. Некоторые браны имеют особые, только им присущие свойства. Хотя фундаментальные законы природы распространяются на все слои, величины констант взаимодействия, а следовательно, и макроскопические параметры вселенной зависят от расположения браны в балке. Жизнь, существующая в далеких
бранах, принимает подчас весьма причудливые формы - если допустить, что тамошняя физика вообще допускает такое сложное явление, как жизнь.
        И повсюду браны соприкасаются, трутся друг о друга. Видимые результаты таких контактов подчас имеют облик вселенской катастрофы, например Большого взрыва из традиционной космологии.
        Если соприкасались две браны, линия контакта - складка - получалась космологически огромной, она даже не укладывалась в шкалу расстояний Хаббла. Но конечно же, ничто не мешало материи и лучам свободно огибать складку - это было лишь вопросом времени. Если отправиться вдоль поверхности одного из соприкасающихся слоев в далекое странствие - через бессчетные мегапарсеки, через обычную вселенную, состоящую из материи и света, - то, быть может, в конце концов путешественник достиг бы ближайшей браны в многомерном вакууме балка.
        Рашмика не увидела топологической связи между ее браной и браной теней. Есть ли у них точки соприкосновения? Возможно, тени намеренно умолчали об этом либо просто сами не ведали.
        Скорее всего, это не имело значения.
        Единственное, что имело значение - что было по-настоящему важно, - так это возможность посылать сигналы из браны в брану. Гравитация совершенно не похожа на другие компоненты вселенной; со своим слоем она связана довольно слабо. Гравитация может отправиться в дальний путь, разлиться по бране, как пролитое вино по скатерти, а может протечь через скатерть, найти себе короткую дорогу сквозь балк.
        Люди из сна - они же тени, поняла теперь Рашмика, - отправляли свои сообщения посредством гравитации, из браны в брану, перпендикулярно простиранию балка. Терпеливо - а терпения им было не занимать - тени ждали, когда кто-нибудь услышит их и отзовется.
        Наконец это случилось. Ответили вертуны. Это тоже была раса покорителей звезд. Ее история была значительно короче истории теней; всего несколько миллионов лет назад они покинули родной мир, унеся с собой диковинную привычку к обмену частями тел, а также неприязнь к одинаковости и копированию. Культура вертунов была несказанно чуднoй, непонятной всем без исключения разумным формам жизни, которым доводилось сталкиваться с этими существами. По данной причине торговля вертунов с другими расами оставляла желать лучшего, так же как и дипломатия, союзничество и культурный обмен. Вертуны обитали на холодных планетах, предпочитая спутники газовых гигантов. Они жили замкнуто, их притязания были весьма скромны, не простираясь далее чем на несколько поселений в паре сотен звездных систем ближайшего сектора галактики. Ввиду привычки вертунов к уединению им долгое время удавалось не привлекать внимания ингибиторов.
        Но это ничего не меняло. Ингибиторы не видели разницы между миролюбием и агрессивностью и ко всем разумным культурам подходили с одинаковой меркой. К тому времени как вертуны вступили в контакт с тенями, они уже стояли на грани истребления. И разумеется, были готовы хвататься за любую соломинку.
        От вертунов тени узнали о постигшей их беде. Выслушав историю бегства и геноцида, тени несказанно поразились: целая раса была целенаправленно стерта с лица вселенной!
        Мы вам поможем, сказали тени.
        В то время они всего-навсего передавали через балк сообщения, но с помощью вертунов собирались продвинуться дальше. Смонтированный по инструкциям теней мощный гравитационный приемник накапливал их сигналы и имел потенциал для физического переноса. Внутри приемника находился масс-синтезатор, способный создавать на основе переданных схем и описаний любые осязаемые физические объекты. Как и приемник гравитационных сигналов, масс-синтезатор относился к старым технологиям галактического уровня и использовал в качестве сырья богатые металлом куски газового гиганта, разрушенного в самом начале специально для питания приемника. При всей своей простоте масс-синтезатор мог выполнять разные задачи. В частности, его можно было запрограммировать на создание вместилищ для теней: пустых, практически не знающих сносу тел-машин, пригодных для вселения иномирных сущностей. Тени, в своей бране и так живущие внутри машин, не считали это великой жертвой.
        Но вертуны - очень осторожная раса - установили хитроумное предохранительное устройство, чтобы воспрепятствовать физическому перемещению из слоя в слой. Масс-синтезатор нельзя было активировать дистанционно, из браны теней. Только вертуны могли включить синтезатор, тем самым позволив теням начать колонизацию нашей браны-вселенной. По утверждениям теней, они не собирались захватывать всю галактику, а лишь хотели основать небольшое изолированное сообщество вдали от врага, сделавшего их собственный слой необитаемым.
        В награду тени обещали передать вертунам оружие, которое поможет им одолеть ингибиторов.
        От вертунов требовалось только включить масс-синтезатор и дать теням возможность пройти сквозь балк.
        Рашмика проснулась. Снаружи был яркий солнечный день, из витражного окна на превратившуюся в мокрый от пота комок подушку падали косые окрашенные лучи. Несколько минут она лежала так, купаясь в нем, убаюканная мерным покачиванием «Пресвятой Морвенны». Казалось, будто она только что очнулась от глубокого сна и в то же время чувствовала себя измотанной и жаждала нескольких часов забытья без видений.
        Голос в голове смолк, но Рашмика не сомневалась, что он вернется. Как не сомневалась в том, что этот голос был совершенно реальным и говорил правду.
        Теперь наконец она начала что-то понимать. Вертунам предложили шанс избежать истребления, но взамен надо было открыть дверь теням. Вертуны были очень близки к тому, чтобы принять это условие, но все же не смогли довериться теням и сделать последний шаг. Тени остались на своей стороне балка, а вертунов уничтожили ингибиторы, всех до единого.
        Рашмика ощутила мерзкий вкус поражения. Ее версия - что вертунов истребили не ингибиторы - оказалась ошибочной. То, над чем она работала эти девять лет, все больше уверяясь в собственной правоте, перечеркнуто одним ознакомительным сном. Тени поставили ее на место. Что значат все ее умозаключения против свидетельства целой инопланетной расы?
        Она уже обдумала альтернативу: вертунов погубили тени. Но в этом было еще меньше смысла, чем в версии насчет ингибиторов. Если вертуны пустили к себе иномирян и те сумели накопить достаточно сил, чтобы расправиться со своими благодетелями, куда же они потом делись? Невозможно представить, что тени уничтожили население Хелы и спокойно вернулись в свою вселенную. Столь же маловероятно, что тени пересекли пропасть между мирами, устроили бойню и скрылись в дальнем уголке своих новых владений. Ведь голос сказал, что переход так и не был совершен. Тени стремятся попасть в ее мир, именно с этой целью они вступили в переговоры.
        Они надеются, что у человечества хватит отваги сделать то, на что не решились вертуны.
        Теперь Рашмика понимала, что Халдора всего лишь сигнальный механизм: огромный приемник, собранный вертунами. Они взяли газовый гигант, раздробили его на элементы и изготовили из них гравитационную антенну размером с планету, с масс-синтезатором внутри.
        Глядя в небеса, наблюдатели видели иллюзию Халдоры, обычную проекцию, маскировку. Вертуны исчезли, а приемник остался. Время от времени камуфляж на доли секунды пропадал, и в такие моменты наблюдатели видели не сияющую твердыню Бога, а механизм приемника.
        Дверь в небо дожидается, чтобы ее открыли.
        Оставался всего один вопрос - наверное, самый трудный. Если судьба вертунов действительно сложилась так, как описывают тени, то и про саму Рашмику эти существа говорят правду.
        Она не та, кем себя считает.
        Межзвездное пространство, год 2675-й
        Пятью днями позже техники уложили Скорпиона в криокапсулу. Процедура напоминала хирургическую: разрезы, катетеры, анестезирующие средства, антисептические бальзамы.
        - Не смотри, - велел он Хоури, стоявшей с Аурой на руках в изножье капсулы.
        - Я хочу убедиться, что все пройдет благополучно, - сказала она.
        - Ты хочешь убедиться в том, что я благополучно сойду со сцены?
        Он тут же мысленно упрекнул себя за эти слова - жестокие и ненужные.
        - Скорп, ты нам по-прежнему необходим. Может, мы не согласны с тобой насчет Хелы, но это не делает тебя менее полезным.
        Девочка с живейшим интересом наблюдала, как техник вводит пластиковый шунт в запястье Скорпиона. На том месте, где двадцать три года назад был удален другой шунт, остался шрам.
        - Ему больно, - пролепетала Аура.
        - Да, - сказал свинья девочке. - Мне больно, но я потерплю.
        Это была его собственная комната, и это была та самая капсула, в которой он спал по пути на Арарат. Очень старая, примитивная - грубый черный ящик, очень тяжелый, похожий на железный инструмент средневекового правосудия.
        Но капсула оставалась в отличном рабочем состоянии, за долгие годы релятивистских полетов ни один замороженный в ней человек не погиб и не лишился даже частицы рассудка. Она содержала в себе самый минимум нанотехники, поэтому ее не поразила плавящая чума. Не затронули капсулу и трансформации капитана. Базово-линейные люди, решившие проспать годы полета в этой капсуле, могли с полной уверенностью рассчитывать на воскрешение. Погружение в криосон и возвращение из него происходили медленнее и комфортнее, чем в более современных и красивых моделях. Физические и психические ощущения у пользователя будут не самыми приятными, но в конце рейса он непременно встанет из капсулы живым и здоровым - а это самое главное.
        Единственная сложность заключалась в том, что все это никак не относилось к свиньям. Капсула была настроена на физиологию базово-линейных людей на уровне клеточной химии, а тот не прощал ошибок. Скорпион и раньше погружался в криогенный сон, и неизменно рисковал. Он внушал себе, что его шансы с каждым разом не уменьшаются, что сейчас вероятность умереть в капсуле не выше, чем в самый первый заход. Но это было не совсем так. Скорпион очень постарел, его организм износился. Окружающие очень неохотно говорили о важных цифрах - о десяти, двадцати или даже тридцати процентах вероятности не пережить заморозку. Их нежелание обсуждать этот вопрос беспокоило Скорпиона куда больше, чем понятный риск попросту оказаться покойником в конце пути.
        Но ведь бодрствование на протяжении полета не менее рискованно. Через пять или шесть лет бортового времени ему исполнится пятьдесят пять или пятьдесят шесть… если исполнится. Значит, тут не из чего выбирать - редкая свинья даже в комфортных условиях жизни дотягивает до шестидесяти.
        И тем не менее если бы он знал все обстоятельства, то, по крайней мере, смог бы принять взвешенное решение. А так - что заставляет его улечься в капсулу, кроме простого желания проскочить через годы полета? Черт с ними, с шансами; у него было бы время все как следует обдумать. Он бы разобрался, стоит лететь на Хелу или нет.
        А прежде он бы узнал, не совершил ли ужасную ошибку, убедив корабль сначала посетить Йеллоустон.
        Он подумал о пыли, которая сыпалась меж его пальцев на стол, о том, как струйка качнулась в сторону буквы «Й», отклонившись от «Х». Через несколько минут все подтвердилось - корабль начал медленный разворот. Похоже, он брал курс на Эпсилон Эридана, а не на неведомую тусклую звезду 107 Рыб.
        Скорпион был и обрадован, и испуган решением капитана. Тот выбрал сторону меньшинства, бесцеремонно воспользовавшись игрой Скорпиона в демократию. Это устраивало свинью, но что бы он чувствовал, если бы капитан примкнул к другому лагерю? Одно дело - дружить с Джоном Бреннигеном, и совсем другое - сделаться узником корабля.
        - Еще не поздно остановиться, - сказала Хоури. - Можешь провести перелет на ногах.
        - Ты так и сделаешь?
        - Пока Аура не подрастет, уж точно спать не лягу, - ответила она.
        Девочка засмеялась.
        - Я не могу рисковать, - сказал Скорпион. - Без заморозки вряд ли доживу до конца полета. Для тебя пять или шесть лет не срок, а для меня большой кусок жизни.
        - Может, и не придется ждать так долго, если удастся запустить новые машины. На дорогу до Йеллоустона уйдет всего пара лет нашего субъективного времени.
        - Все равно для меня слишком долго.
        - Неужели тебя это так волнует? Мне всегда казалось, что ты не думаешь о будущем.
        - А я и не думаю. И объяснил тебе почему.
        Хоури шагнула к черному ящику и опустилась на одно колено, чтобы показать свинье Ауру:
        - Она по-прежнему считает, что нужно лететь прямо на Хелу.
        - Мы туда обязательно попадем, только не сразу, - ответил он. - Решает Джон.
        Скорпион повернулся к Ауре и посмотрел в золотисто-карие глаза, ожидая, что малышка вздрогнет и отвернется. Но та выдержала его взгляд, почти не моргая.
        - Тени, - прошептала она едва различимым булькающим голоском, в котором, казалось, всегда слышится веселье. - Сделка с тенями.
        - Я не верю в сделки, - вздохнул Скорпион. - Они приводят только в мир страданий.
        - Возможно, придет время, и ты передумаешь, - сказала Хоури.
        Хоури унесла Ауру, оставив Скорпиона на попечении техников. Было приятно, что они приходили, но Скорпион испытал облегчение, попрощавшись, - теперь он мог привести в порядок мысли, отложить что-то на будущее и не забыть о главном. Была одна вещь, которую он считал самой важной для себя. Он так никому и не рассказал о своем приватном разговоре с Ремонтуаром перед самим отлетом сочленителя. Этот разговор не записывался, и, кроме слов, Скорпион не получил от Ремонтуара почти ничего: ни чертежей, ни письменных инструкций. Только кусок белого полупрозрачного материала, совсем маленький - такой легко спрятать в кармане.
        Тишина вдруг начала угнетать Скорпиона. Стоило ли развеивать сомнения Ремонтуара относительно Ауры и ее матери? Сочленитель предоставил право окончательного решения свинье, и это было знаком полного доверия.
        Но теперь Скорпион лежит в капсуле, и от этого доверия ему мало проку.
        Он не взял белый осколок с собой в капсулу. Образец хранился в его личных вещах, дожидаясь пробуждения хозяина. Сам по себе он не имел очевидной ценности, и если кто-нибудь его найдет, то, скорее всего, примет за сувенир или талисман. На борту «Ностальгии по бесконечности» только Скорпион знал, какой смысл заложен в этом маленьком предмете.
        - Не знаю, что и думать об этом, - сказал Ремонтуар, передавая Скорпиону кривой белый осколок.
        Свинья осмотрел вещицу, испытав легкое разочарование. Она не производила впечатления чего-то ценного. Материал полупрозрачный, пропускает свет. Края острые, можно порезаться. Вещество твердое, не согнуть и не сломать. Слегка похоже на фрагмент когтя динозавра.
        - Рем, я знаю, что это.
        - Правда?
        - Кусок раковины. На Арарате такого добра полно, мы находили ему широкое применение. В шторм море выбрасывает на берег много обломков. Этот еще маленький, а бывают огромные.
        - Огромные? - переспросил Ремонтуар, сплетая пальцы.
        - Да, из них получаются целые дома. В одном размещалась наша администрация. У нас не хватало металла и пластика, поэтому мы вовсю использовали местные ресурсы. Нужно только как следует закрепить плавник, иначе его унесет первым же ураганом.
        - Он поддается обработке?
        - Да не очень… Его берут только терморезаки, но тебе это ничего не скажет - видел бы ты наши инструменты.
        - Для чего еще применялся плавник, Скорп? Вас интересовало, откуда он берется?
        - Теоретизировать нам было недосуг.
        - И даже просто подумать?
        Пожав плечами, Скорпион вернул фрагмент Ремонтуару:
        - Мы считали плавник останками древних обитателей моря, которые были крупнее всего, что сейчас водится на Арарате. В океане обитают не только жонглеры, там хватает места разным формам жизни… Возможно, сохранились и реликты тех далеких времен, когда планета еще не была колонизирована жонглерами.
        Ремонтуар постучал по куску плавника пальцем:
        - Мне кажется, Скорп, что это появилось не в море.
        - А есть разница?
        - Возможно, особенно если учесть, что я нашел это в космосе, на орбите Арарата. - Сочленитель снова протянул плавник свинье. - Ну что, теперь интересней?
        Потом Ремонтуар рассказал остальное. Во время последнего сражения у него вышла стычка с сочленителями из отряда Скади.
        - Они уже знали, что Скади мертва. Без вожака у них начались разброд и шатания. Они вышли на меня в надежде завладеть гипометрическим оружием. Сочленители Скади накопили достаточно знаний, но вот гм-орудий у них не было. Я отказался передать технологию, отбил их атаку и не стал преследовать, ограничился предостережением. Решил, что в такую пору не стоит заводить новых врагов.
        - И что дальше?
        - Они вернулись, когда стая волков уже готовилась прикончить меня. С их стороны это было чистой воды самоубийство. Столь своевременная помощь, пожалуй, убедила меня и моих людей принять условия союза с отрядом Скади. Но была и другая причина.
        - Этот плавник?
        - Не только плавник, еще и данные, довольно загадочные на первый взгляд. Они вызвали у меня подозрение, не рассеявшееся до сих пор. Я по-прежнему допускаю, что этот плавник - ложный след, на который Скади решила нас навести, понимая, что ее дни сочтены. Образно выражаясь, гайка, подброшенная нам в двигатель.
        - Да уж, с нее бы сталось, - проговорил Скорпион.
        Теперь, когда он узнал о возможном происхождении белого кусочка, тот казался святой реликвией. Свинья держал его с чрезмерной осторожностью, словно нечаянно мог сломать.
        - Что за данные?
        - Прежде чем сочленители переслали их мне, они сообщили, что ситуация вокруг Арарата сложнее, чем предполагалось. Тогда я не мог ни согласиться с ними, ни обоснованно возразить, хотя и начинал склоняться к тем же выводам. Казалось, в игре участвует кто-то еще. Не мои люди, не Скади, даже не ингибиторы. Кто-то прячется и лишь изредка мелькает на горизонте событий, словно сторонний наблюдатель. Конечно, в пылу битвы легко забываешь о подобных подозрениях: детекторы масс ловят призрачные сигналы, мощные выбросы энергии порождают фантомов. Но эта путаница по большей части создавалась намеренно.
        - И что с данными?
        - Они только подтверждали наши подозрения. Эта информация дополняла результаты моих собственных наблюдений, а те свидетельствовали, что за нами следят. И делают это не люди и не ингибиторы, а кто-то или что-то, сопровождавшее нас до самого Арарата. А может быть, оно находилось у Арарата еще до нашего прибытия.
        - Почему ты решил, что это не уловки ингибиторов? Мы пока слабо изучили их приемы.
        - Передвижения этих таинственных агентов говорит о том, что они намерены держаться в стороне не только от нас, но и от ингибиторов. Они не так осторожничают, как мы, но тем не менее.
        - И кто же они, по-твоему?
        - Не знаю, Скорп. У меня есть только вот этот осколок. Мы нашли его после очередной схватки - их аппарат подлетел чересчур близко и был поврежден. Это просто обломок кораблекрушения, Скорп. Точно такой же, как весь тот плавник, который ты видел на Арарате. Просто часть обломков упала в море.
        - Но кто мог построить эти корабли?
        - Неизвестно.
        - Чего они хотят от нас?
        - Это тоже загадка. Мы знаем только одно: что интересуем их.
        - Мне все это не нравится.
        - Поверь, Скорп, мне тоже. Они не вступают с нами в контакт, и все их поведение указывает на желание как можно дольше оставаться в тени. Ясно, что технически они более развиты, чем мы. Они скрываются во тьме, умеют пробираться мимо ингибиторов; они выжили, наконец. Они благополучно существуют в этой галактике, а мы находимся на грани истребления.
        - Они могли бы помочь нам.
        - А вдруг они ничем не лучше ингибиторов?
        Скорпион взглянул в лицо старику-сочленителю: спокойное до жути, выражающее лишь полное внимание к их разговору.
        - Послушать тебя, так придешь к выводу, что они нас оценивают, - сказал свинья.
        - Я тоже думал об этом.
        - А что Аура? О чем говорит она?
        - Ни разу не упомянула, что рядом есть кто-то еще, - ответил Ремонтуар.
        - Может быть, они и есть тени?
        - Тогда зачем нам лететь на Хелу? Нет, Скорп, это не тени. А нечто другое, нечто, о чем она не знает или решила нам не говорить.
        - Теперь я не смогу спокойно уснуть.
        - А я, мистер Пинк, этого и добивался. Кто-то должен был узнать о том, что не дает мне покоя.
        - Если Ауре неизвестно о присутствии этой новой силы, можно ли верить остальной ее информации?
        - Непонятно. В том-то и закавыка.
        Скорпион дотронулся до осколка. Материал был прохладным и едва ли существенно тяжелее воздуха, который он вытеснял.
        - Попробую рассказать об этом Ауре, может, она вспомнит.
        - Либо тебе следует держать эти сведения при себе, потому что распространять их слишком опасно. Не забывай: это может быть дезинформация, подкинутая нам Скади, чтобы подорвать доверие к Ауре. Если девчонка заявит, что ничего об этом не знает, сможешь ли ты и дальше доверять ей?
        - Я все равно хотел бы получить эти данные, - ответил Скорпион.
        - Чересчур опасно. Если я передам их тебе, они могут попасть и к Ауре. Она из моей породы, Скорп, - сочленитель. Я оставлю тебе осколок как напоминание о нашем разговоре. Думаю, этого будет достаточно.
        - По-твоему, я вообще не должен ей ничего говорить?
        - Нет, я только имею в виду, что решать тебе и это решение не из легких. - Ремонтуар помолчал, потом скупо улыбнулся. - Я тебе не завидую. Возможно, слишком многое поставлено на карту.
        Скорпион убрал плавник в карман.
        Хела, год 2727-й
        «Помоги, Рашмика, - проговорил голос, когда она осталась одна. - Не дай нам погибнуть вместе с собором».
        - Я не могу помочь вам. И не уверена, что хочу.
        «Куэйхи ненадежен, - настойчиво продолжал голос. - Он уничтожит нас, потому что мы трещина в броне его веры. Жить с этой трещиной, Рашмика, для него невыносимо. Ради тебя самой, ради твоих сородичей, не повторяй ошибку вертунов. Не закрывай перед нами дверь».
        Рашмика уткнулась лицом в мокрую подушку, вдыхая запах своего вчерашнего пота, пропитавшего желтоватую ткань за время бессонных ночей. Ей хотелось только одного: чтобы голос замолчал, чтобы все стало так же просто и ясно, как раньше.
        - Но вы так и не сказали, каким образом проникли сюда. Если дверь закрыта…
        «Дверь открывали ненадолго. Когда выдохся вирус, у Куэйхи наступил кризис веры. В это время он усомнился в своем толковании исчезновений. Настоятель приказал отправить на Халдору зонд, обычную ракету, битком набитую электроникой».
        - И что?
        «Он спровоцировал отклик. Зонд достиг Халдоры в момент исчезновения. Из-за этого оно продлилось сверх обычного, больше секунды. В этот роковой миг Куэйхи узрел очертания машины, которую сделали вертуны, чтобы вести с нами переговоры через балк».
        - Но наверняка еще кто-нибудь увидел то же самое.
        «Потому-то отчет об этом исчезновении и стерт из всех общедоступных архивов, - ответил голос. - Нельзя было допустить повторения».
        Она вспомнила, что говорили тени о масс-синтезаторе:
        - И отправка зонда привела к тому, что вы проникли сюда?
        «Нет. В этой бране мы пока не присутствуем физически. Зонд лишь ненадолго восстановил линию связи, бездействовавшую с тех пор, как исчезли вертуны. Нам удалось передать через балк представление о нашей сущности - ограниченно разумный призрак, запрограммированный только на выживание и переговоры».
        Значит, вот с кем она имеет дело: не с самими тенями, но с их полуразумным представителем. Она не думала, что разница велика: голос звучал вполне здраво и убедительно, не хуже, чем у любой из умных машин, с которыми ей приходилось иметь дело.
        - И чего вы достигли? - спросила Рашмика.
        «Едва зонд вошел в проекцию Халдоры, мы проникли в его электронику. Оттуда по каналу телеметрии добрались до Хелы. Но дальше продвинуться не удалось. С тех самых пор мы заключены в резной скафандр».
        - При чем тут скафандр?
        «Об этом спрашивай Куэйхи. Похоже, скафандр имеет для него какое-то личное значение, связан с его спасением и исчезновениями Халдоры. Его любовница, женщина по имени Морвенна, погибла в этом скафандре. Куэйхи не нашел в себе сил выбросить или уничтожить страшную вещь. Скафандр напоминал о его появлении на Хеле, все время заставлял искать ответ, был обелиском Морвенне. Перед тем как отправить к Халдоре аппарат, Куэйхи распорядился начинить скафандр электроникой для управления зондом и обработки получаемых от него сигналов. Так эта оболочка стала нашей тюрьмой».
        - Я не смогу вам помочь, - повторила Рашмика.
        «Ты должна помочь. Скафандр очень прочный, но даже он не выдержит падения „Пресвятой Морвенны“. Допустив его разрушение, ты утратишь необходимый для переговоров канал связи. И тогда человечество не сможет ничего противопоставить ингибиторам. Знаешь же, машины приближаются с каждым днем. Времени осталось совсем мало».
        - Вы слишком многого просите, - отпиралась Рашмика. - Я просто не смогу.
        «Сможешь, если поймешь, какую пользу способна тем самым принести. Мы не знаем о тебе всего, но в одном уверены: ты не та, за кого пытаешься себя выдать».
        Она приподняла лицо над подушкой, откинула мокрые волосы с глаз.
        - И что вы сделаете, если я откажусь?
        «Ну, во-первых, будет лучше, если Куэйхи ни о чем не узнает, верно?»
        Генерал-полковник сидел совсем один в своем кабинете, в офисе службы крови на верхнем уровне Часовой Башни. Он напевал под нос, довольный одиночеством. Даже качка «Пресвятой Морвенны», усилившаяся на ухабистой дороге, что вела к мосту, была ему в радость - это постоянное движение стимулировало жажду деятельности. Он так увлекся анализом, что уже и забыл, когда ел в последний раз; даже руки дрожали от азарта. Задача продления жизни настоятеля ставила перед Грилье много головоломных частных проблем, но подобного интеллектуального восторга он не испытывал с тех пор, как служил у королевы Жасмины директором фабрики тел.
        Он еще раз тщательно проверил результаты анализа крови Харбина. Врач искал в генах молодого человека объяснение той уникальной силы, которой была наделена его сестра. Но пока ничто не подтверждало наличия у злосчастного чистильщика сестриной сверхчувствительности, хотя это могло объясняться просто: мутация генов проявилась только у девушки. Грилье не знал точно, что ищет, но имел общее представление о когнитивных структурах, способных подвергаться тем или иным воздействиям. Особенность Рашмики можно было назвать атипичным аутизмом; ее обостренная восприимчивость к эмоциональному состоянию окружающих людей - полная противоположность холодному равнодушию. Сравнивая генотип Харбина с архивом службы крови, где хранились не только образцы, взятые у обитателей Хелы, но и приобретенная у ультра новейшая информация, врач надеялся обнаружить какую-нибудь аномалию. Даже если эта аномалия не бросится в глаза сразу, тщательный компьютерный анализ в конце концов позволит ее выявить.
        Но кровь Харбина оказалась до скуки обыкновенной, без малейших признаков ненормальности. Грилье сходил в банк крови за резервным образцом на случай, если вышла ошибка с маркировкой. Но результат повторился: в крови Харбина не было ничего, что намекало бы на необычность его сестры.
        В таком случае, рассуждал Грилье, что-то может обнаружиться в ее крови, например результат заурядной перестановки родительских генов, которая почему-то не отразилась на Харбине. Если же и эта попытка окажется безуспешной, придется признать, что сверхчувствительность девушки есть нечто приобретенное, что это навык, который при должном старании можно привить любому человеку.
        Анализатор звуковым сигналом обозначил окончание процесса. Генерал-полковник откинулся на стуле, ожидая выведения данных на экран. Результаты анализа крови Харбина - гистограммы, круговые диаграммы, генетические и цитологические карты - уже светились на дисплее. Наконец рядом появились только что полученные данные по Рашмике Эльс. Почти мгновенно аналитические программы принялись за поиск совпадений и несоответствий. Грилье хрустнул пальцами. Он видел свое отражение с белым нимбом волос, плавающее на экране.
        Что-то не так.
        Программа усиленно искала соответствия. Множились сообщения об ошибках - на экране появлялись все новые и новые красные строчки. Грилье был понятен их смысл: в поисках совпадений программа вышла за пределы нормальных статистических допусков. Это означало, что образцы крови отличаются куда значительнее, чем можно было ожидать.
        - Но они же брат и сестра, - прошептал он.
        А может быть, и нет. Определенно нет, если судить по крови. Харбин и Рашмика Эльс никогда не состояли в родстве.
        Более того, похоже, Рашмика Эльс родилась вовсе не на Хеле.
        Глава тридцать шестая
        Межзвездное пространство, близ Эпсилона Эридана, год 2698-й
        В момент пробуждения ему показалось, что произошла ошибка. Он по-прежнему лежал в черном ящике. Секунду назад над ним суетились техники: делали надрезы, вводили трубки, осматривали катетеры и меняли на новые, как дети, увлеченные игрой. И вот люди в белых капюшонах снова суетятся над ним, склоняются в прозрачной дымке испарений.
        Не сразу удалось сфокусировать взгляд на белых фигурах, они колебались, словно облака, соединяясь и разделяясь.
        - Что… - выдавил он.
        Говорить было почти невозможно. Что-то царапало его горло острыми краями.
        Один из техников наклонился и попал в поле его зрения. Белое пятно разрешилось в обрамленное капюшоном лицо, нижнюю часть которого скрывала хирургическая маска.
        - Спокойно, Скорп. Помолчите несколько минут.
        Он исторг звук, сердитый и вопросительный. Похоже, техник его понял. Он сдвинул назад капюшон и опустил маску, открыв Скорпиону лицо. Мужчина, похожий на старшего брата человека, которого свинья когда-то знал.
        - Вам нечего опасаться, - сказал техник. - Все получилось.
        - Волки? - прохрипел Скорпион.
        - Мы от них избавились. Если помните, им удалось обзавестись защитой от гипометрического оружия. Эти пушки больше не наносили урона. Но у нас оставались орудия класса «Ад», которые мы не отдали Ремонтуару.
        - Сколько? - спросил он.
        - Мы израсходовали все, кроме одного. Но волков прикончили.
        Для Скорпиона в первые мгновения это ничего не значило. Но память уже приходила в порядок, слова обретали смысл. Правда, возникло ощущение дезориентации, словно он сорвался в пропасть, которая медленно расширялась, раскрывая геологические глубины. Земля, которая пару секунд назад была рядом, теперь уносилась вдаль, чтобы затеряться навеки. Воспоминание о техниках, вставлявших в него трубки, внезапно стало древним, второстепенным или даже третьестепенным, словно это происходило с кем-то другим.
        Техники вынули из горла Скорпиона дыхательное приспособление. Он хрипел; при каждом вздохе казалось, будто горло и бронхи набиты толченым стеклом. Что испытывают после разморозки люди? Им так же плохо или криокапсула - это специальный ад для свиньи? Вряд ли это кому-нибудь известно наверняка, подумал он.
        Эта мысль развеселила его, и он рассмеялся. Осталось всего одно орудие. Всего одно! А когда-то их было почти сорок.
        - Ну, будем надеяться, что одной пушки нам хватит, - произнес он, когда наконец почувствовал, что способность к речи восстановилась. - А что с гипометрией? Говоришь, просто мусор?
        - Я этого не сказал. Может, со временем новые волки разработают защиту, которая была у перебитых нами. Пока будем надеяться, что гм-орудия нам пригодятся.
        - О боже! Ты сказал «новые». Как это понимать?
        - Мы подлетаем к Йеллоустону, - ответил техник. - Точнее, к системе Эпсилона Эридана, и дела наши обстоят нелучшим образом. Мы не можем снизить скорость до внутрисистемной, чтобы повернуть к Хеле.
        - Почему не можем? Что-то не так с кораблем?
        - Нет, - ответил техник.
        Скорпион вдруг понял, что говорит с Васко Малининым. Уже не с юнцом, а со взрослым мужчиной.
        - Что-то не так с Йеллоустоном.
        Скорпиону это совсем не понравилось.
        - Я хочу посмотреть, - сказал он.
        Но прежде чем его отвели посмотреть, он повидался с Аурой. Девочка пришла к криокапсулам с матерью. Скорпион был потрясен. Он не поверил бы, что это Аура, если бы не те же легко узнаваемые золотисто-карие глаза. Вживленный металл бросал ему на лицо отблески, радужные, словно масляные пятна на воде.
        - Привет, - сказала Аура.
        Она держала мать за руку и головой доставала той до бедра.
        - Нам сообщили, что ты проснулся. Скорпион, как ты себя чувствуешь?
        - Ничего себе, - ответил он, думая, что уже почти вправе так сказать. - Криосон - это всегда риск, но я был готов.
        «Тоже мне открытие!» - подумал он.
        - А как ты поживаешь, Аура?
        - Мне уже шесть, - сообщила она.
        Хоури вступила в разговор:
        - Сегодня у нее детский день, Скорп. В такие дни Аура ведет себя более или менее похоже на шестилетнюю. Но она не всегда такая. Просто имей это в виду.
        Скорпион пытливо смотрел на мать и дочь. Хоури выглядела старше, но не намного. Черты лица стали чуть резче, как на портрете, по которому художник прошелся остро отточенным карандашом, любовно подчеркнув каждый изгиб, каждую складочку. Отросшие до плеч волосы она разделяла ровным пробором и крепила маленькой серой заколкой. В них появились нити седины, лишь подчеркивающие черноту остальных. На шее обозначились морщинки, которых он раньше не видел; руки как будто исхудали. Но эта была все та же Ана, и не знай Скорпион, что прошло шесть лет, он, возможно, и, не заметил бы этих перемен.
        Мать и дочь были в белом. На Хоури - длинная, до пола, юбка из мятой ткани, жакет со стоячим воротником и застегнутая под горло блузка. На Ауре - юбка до колен поверх белых легинсов и простая кофточка с длинными рукавами. Она была коротко подстрижена, темные вихры торчали, как у мальчишки, челка ровно нависала над глазами. Женщина и девочка стояли словно пара ангелов, слишком чистые для корабля, каким его помнил Скорпион. Хотя, возможно, на борту многое изменилось. Как-никак шесть лет прошло.
        - Ты что-нибудь помнишь? - спросил он Ауру.
        - Мне уже шесть, - ответила девочка. - Хочешь осмотреть корабль?
        Скорпион улыбнулся, надеясь, что не испугает ребенка:
        - С удовольствием. Но мне сказали, что для меня есть очень срочное и важное дело.
        - А что именно тебе сказали? - спросила Хоури.
        - Возникла проблема.
        - Тоже мне открытие! - улыбнулась Хоури.
        Но Валенсин отказался выпустить его из отсека криосна без полного медицинского осмотра. Врач заставил Скорпиона лечь на койку и призвал на помощь зеленых медицинских роботов. Машины жужжали над пациентом сканерами и зондами, а сам Валенсин поднимал свинье веки и светил ярким, до мигрени, фонариком в глаза, бормоча что-то под нос, словно нашел какой-то непорядок.
        - По вашей милости я проспал шесть лет, - сказал Скорпион. - У вас было достаточно времени для осмотров.
        - В этой процедуре наиболее опасно пробуждение, - сухо ответил Валенсин. - А также первые часы после пробуждения. Учитывая, что капсула старая и вы из нее только что выбрались, а также принимая во внимание обусловленную физиологией свиньи идиосинкразию, я бы оценил ваши шансы не умереть в ближайшие часы как девяносто пять из ста.
        - Я в порядке.
        - Если это правда, то можно считать, случилось чудо. - Валенсин поводил ладонью перед лицом Скорпиона. - Сколько пальцев?
        - Три.
        - А теперь?
        - Два.
        - А теперь?
        - Три.
        - Теперь?
        - Три. Два. Может, хватит?
        - Нужно провести более тщательное обследование, но мне кажется, что периферийное зрение ухудшилось процентов на десять-пятнадцать.
        Валенсин улыбнулся, словно Скорпион только и ждал эту новость: вот сейчас вскочит с койки и упругой походкой направится по делам.
        - Меня только что разморозили. Чего вы ждали?
        - Примерно того, что вижу, - ответил Валенсин. - У вас уже наблюдалось снижение периферийного зрения, перед тем как вы легли в капсулу. Ухудшение прогрессирует. Возможно, в течение нескольких часов зрение придет в норму, однако я не удивлюсь, если полного восстановления не произойдет.
        - Но я же не постарел. Все это время я лежал в капсуле.
        - Погружение в сон и выход из него, вот что создает проблемы. - Валенсин развел руками, словно просил прощения. - В некотором смысле последствия еще хуже тех, к которым привело бы бодрствование. Сожалею, Скорп, но эта технология создавалась не для свиней. В утешение могу сказать, что, если бы вы не проспали полет, зрение ухудшилось бы еще на пять или даже десять процентов.
        - Ну что ж, отлично. Запомним на будущее. Мне всегда было интересно выбирать между двумя проигрышными раскладами.
        - Но вы сделали правильный выбор, - заметил Валенсин. - С точки зрения косной статистики это была лучшая возможность пережить целых шесть лет. А что касается следующего раза, не советую так рисковать. Тот же консервативный статистический подход говорит, что шансы просуществовать новый срок в криокапсуле составляют пятьдесят процентов. А после упадут до десяти. Это жестокое испытание для организма, клетки не скоро придут в порядок и вспомнят, как им положено работать.
        - Доктор, как это понимать? Я смогу залечь в эту штуковину всего один раз?
        - Да так и понимайте. Но вы же не собираетесь укладываться уже завтра?
        - Это что, такая манера успокаивать пациента? На меня почему-то плохо действует.
        - Сарказм - низшая форма остроумия, - ответил Валенсин.
        - Проку от вашего сарказма, доктор…
        Скорпион оттолкнулся от кровати и резко встал, роботы Валенсина бросились врассыпную.
        «Свинье пора выписываться», - подумал доктор.
        В сфере голографического дисплея плыли символы солнца, планет, кораблей и руин. Перед сферой стояли Скорпион, Васко, Хоури и Аура, их отражения призраками висели в пространстве голограммы. Позади этих четверых стояло еще с полдюжины начальников, в том числе Круз и Эртон.
        - Скорп, ты только не перенапрягайся, хорошо? Валенсин известный перестраховщик, но это не значит, что можно игнорировать его предупреждения. Ты нам нужен здоровым.
        - Я еще живой, - ответил свинья. - И у вас была причина меня разбудить. Так что сперва плохие новости, идет?
        Но Скорпион даже не представлял себе, насколько эти новости плохи.
        Волки объявились в системе звезды Эпсилон Эридана, у Йеллоустона. Во множестве летящие прочь корабли свидетельствовали о том, что машины прибыли недавно и эвакуация еще не закончилась. На расстоянии до трех световых месяцев от Йеллоустона неровной сферической волной расходились субсветовики - они шли первыми. Скорпион увидел их, когда изменился масштаб и в сфере изобразилось окружающее Эпсилон Эридана пространство диаметром в световой год. Каждый корабль имел соответствующий цветовой флажок с пояснительной подписью: идентификат, вектор и так далее. Эти корабли напоминали рыбешек, разбегающихся от хищника, проникшего в самую середину косяка. Некоторые вырвались вперед, некоторые приотстали, но предел ускорения в одно g гарантировал, что сферическая волна бегства еще не скоро утратит симметрию.
        Возможно, крайние суда не относились к беженцам. Самые первые корабли - обычные торговцы - могли улететь с Йеллоустона еще до появления волков. Некоторые суда продвигались так быстро, что ужасная новость нагнала бы их через много лет. Внутри сферы тоже висели корабли, вывозящие последних беженцев или по каким-то причинам не достигшие максимального ускорения. Вблизи же Эпсилона Эридана, в радиусе световой недели от планеты, полностью отсутствовало исходящее движение. Если в не успевших остыть руинах и остались звездолеты, то они уже никуда не полетят.
        Не было заметно и признаков внутрисистемного транспорта, не поступали сигналы от колоний и навигационных маяков. Те корабли, что приближались к системе Эпсилона Эридана в момент начала кризиса, теперь двигались в обход по широким дугам. Их экипажи и получили своевременно предупреждение и увидели затем эвакуацию. И теперь те, кто летел к Йеллоустону, спешили скрыться в межзвездном пространстве.
        Понадобились годы, чтобы полностью стерилизовать пространство вокруг Дельты Павлина. Здесь же, как сразу понял Скорпион, геноцид продолжался не более полугода.
        Но здешняя зачистка не походила на ту, что творилось на Ресургеме и окружающих его планетах.
        Первый геноцид, происшедший в системе Дельты Павлина миллион лет назад, провалился, поэтому сейчас ингибиторы действовали с невиданным размахом: им нужен был стопроцентный успех. Они разрывали на части планеты, из добытого сырья строили машины - убийцы звезд. Этих чудовищ напустили на Дельту Павлина, пронзили его сердце, и оттуда ударил поток артериальной звездной крови, сохраняющий температуру и давление солнечной плазмы. И этот адский огонь был направлен на поверхность Ресургема, и там сгорело все живое - все, что не успело спрятаться в глубине планетарной коры, под километровой толщей матерых пород. Если на Ресургеме когда-нибудь и появится жизнь, она будет вынуждена развиваться чуть ли не от белковой молекулы.
        И новые поколения освоителей космоса, увидев очевидные следы двух масштабных катастроф, предпочтут обходить стороной это место.
        Однако это не было обычным стилем ингибиторов, почерком преступника. Фелка рассказала Клавэйну, что машины не программировались на уничтожение любой разумной жизни. Ингибиторы были много хитрее, злобнее и целеустремленнее, и их намерения простирались куда дальше простого убийства. Машины предназначались для сдерживания бурного развития межзвездной жизни, для предотвращения слишком активного завоевания космоса, для сохранения Галактики в первобытном состоянии на протяжении трех миллиардов лет.
        Жизнь, рассредоточенную по удаленным друг от друга мирам, при посредстве катастрофы вселенских масштабов можно согнать в одно место, как овец в отару, и это случится относительно не скоро. Тогда и только тогда ей будет позволено развиваться стихийно.
        Но удержание жизни в планетарных границах, как и стремление контролировать ее распространение в космосе, было только частью предназначения волков. В этом отношении полная стерилизация оплодотворенных систем вроде Дельты Павлина считалась последней мерой. Это был признак ошибочной деятельности, локальной некомпетентности. Стаи волков соревновались, боролись за престиж, демонстрировали друг другу свою способность сдерживать нарождающуюся жизнь. Разрушение планет, а потом и звезды выдавало ранний просчет, непростительную невнимательность. Результатом такой ошибки для стаи волков мог стать остракизм, лишение доступа к новейшим средствам истребления.
        Возле Эпсилона Эридана развитие событий происходило в более тонком, можно сказать, хирургическом исполнении. Усилия атакующих сосредоточились вокруг инфраструктуры человеческого пребывания, а не самих миров. Стерилизовать собственно Йеллоустон не требовалось: планета изначально не была обитаема, единственную местную форму жизни представляли микробы. Человеческое население на поверхности Йеллоустона теснилось под глухими куполами. Колонии добывали из планетной коры сырье и тепло, но и это не было абсолютной необходимостью: если бы то и другое закончилось, люди вели бы полностью автономное существование, подобно космическим поселениям.
        Этих сведений для волков оказалось достаточно: они сосредоточили удары на куполах, оставив остальную поверхность Йеллоустона в неприкосновенности. На месте былых Феррисвиля, Лореанвиля и Города Бездны теперь светились раскаленные, оплавленные радиоактивные кратеры, мигали в желтом смоге, заполонившем всю атмосферу. Выжить там не мог никто.
        То же произошло на орбите Йеллоустона. До эпидемии плавящей чумы пояс орбитальных поселений вокруг планеты назывался Блистающим. Десять тысяч прекрасных самоцветов - городов-государств - висели бок о бок; население многих из них доходило до миллиона. Чума сдула позолоту с этой роскоши, и Скорпион видел останки Блистающего Пояса через много лет после катастрофы, их прозвали Ржавым Поясом. К тому времени большинство орбитальных анклавов превратилось в пустые оболочки, но оставались сотни станций, сумевшие сохранить экологию; каждая представляла собой карликовое государство, с собственными законами и соблазнительными возможностями для криминальной деятельности.
        Скорпион никогда не был жадным. Ржавый Пояс вполне удовлетворял его запросы, в особенности когда свинья наладил связи с Городом Бездны. И вот теперь от Ржавого Пояса ничего не осталось. Вокруг Йеллоустона вращалось горящее кольцо, вишнево светящиеся руины. Все, что было крупнее булыжника, подверглось разрушению. Все до единого плоды деятельности человека обратились в пыль. Это было ужасно. И прекрасно.
        Погиб не только Ржавый Пояс, но и все подступы к нему - ингибиторы отыскали и уничтожили каждое человеческое поселение в пространстве вокруг Йеллоустона. Скорпион заметил эти останки, вращающиеся по другим орбитам. Исчезла Гавань. Исчез Айдлвилд. Даже Глаз Марко, спутник Йеллоустона, был жестоко истерзан. На поверхности луны не осталось следов жилья размерами больше чума. Ни городов, ни космопортов, только радиоактивные пятна и несколько распыленных химических элементов, над происхождением которых будущим исследователям пришлось бы поломать голову.
        Ту же картину Скорпион видел по всей системе: нигде не осталось ничего. Ни космических поселений, ни городков на поверхности, ни кораблей, ни передатчиков.
        Скорпион заплакал.
        - Многим ли удалось бежать? - спросил он, когда снова обрел силы смотреть в лицо реальности. - Сосчитайте корабли, определите, сколько на них может быть уцелевших.
        - Это не важно, - сказал Васко.
        - О чем ты, твою растакую мамашу?! Что значит - не важно? Это важно для меня. Потому я и прошу тебя об этом, гребаный ты ублюдок.
        Хоури тронула его за рукав:
        - Скорпион, ей шесть лет.
        Он оглянулся на Ауру:
        - Прости.
        - Вы не поняли, - тихо проговорил Васко и кивнул на голографическую сферу. - Это не реальное время, Скорп.
        - Что?
        - Это запись. Сделана несколько месяцев назад. - Васко глядел на Скорпиона чересчур взрослыми глазами. - Положение ухудшилось. Я сейчас покажу.
        По краю сферы побежали цифры, привязанные к локальному времени системы. Когда они остановились, Скорпион прочитал дату и растерялся. 04/07/2698. Числа ничего не говорили, они были слишком далеки от прожитых им в Городе Бездны лет, чтобы разбудить в его душе какие-то чувства. «Не для этого времени я создан», - подумал он.
        Вырванный из своей эпохи, он теперь плыл по течению, навсегда удалившись от берегов истории.
        Внезапно Скорпион содрогнулся от догадки: именно это чувство оторванности сформировало психологию ультра. Каким же ужасным оно было для Клавэйна!
        На его глазах неровная граница бегства увеличилась, теряя подобие сферы с ростом расстояния между кораблями. Потом один за другим субсветовики стали пропадать. Их иконки мигали красным и исчезали бесследно.
        Заговорила Эртон, стоявшая со сложенными на груди руками:
        - Корабли были обречены с самого начала, ингибиторы за каждым снарядили погоню. Настигали, прорывались на борт, уничтожали все живое, а из добычи делали новых ингибиторов, и те разлетались на поиски новых жертв.
        - Зная массу каждого корабля, мы даже можем определять численность созданной из его материала стаи, - добавил Васко.
        Сфера бегущих кораблей начала распадаться. Вначале в ней были сотни субсветовиков, потом остались десятки. Искорки на дисплее гасли одна за другой.
        - Нет, - прошептал свинья.
        - Ничего нельзя сделать, - сказал Васко. - Этому миру конец, Скорпион.
        - Перемотай вперед до конца.
        Васко кивнул. Цифры превратились в расплывчатое пятно, масштаб изображения увеличился еще больше. Кораблей осталось мало, не больше двадцати. У Скорпиона не хватило духу пересчитать. По меньшей мере треть составляли те, что подлетали к Йеллоустону, когда разразился кризис. Из флота эвакуации продержалось не больше дюжины судов.
        - Мне жаль, - сказал Васко.
        - Зачем вы меня разбудили? - спросил Скорпион. - Только для того, чтобы ткнуть в это рылом? Показать, что мы прогадили время и средства, добираясь сюда?
        - Скорпион, - тихо проговорила Аура, - не надо так. Мне же всего шесть.
        - Вы просили вас разбудить, когда доберемся, - ответил Васко. - Вот мы и разбудили.
        - Мы никуда не добрались! - рявкнул Скорпион. - Вы боитесь признаться себе. Мы повернем и улетим, как эти сукины дети, которым повезло выжить. Но я хочу знать: если вы разбудили меня не для того, чтобы показать все это, то для чего?
        - Объясни ему, - сказала Хоури Малинину.
        - Есть и другая причина, - сказал Васко.
        Изображение поколебалось и застыло. В сфере возникло новое изображение, расплывчатое; даже включенные фильтры не сделали его четче. Компьютеры путем экстраполяций воспроизводили детали, соединяли их в условное целое и постоянно дорабатывали его, вылавливая из фоновых шумов и анализируя слабый сигнал. Максимумом того, что могли предложить камеры высокого разрешения, был прямоугольник с неясными выступами двигательных модулей и пузырями передатчиков.
        - Это корабль, - сказал Васко. - Не субсветовик. Размеры поменьше, как у внутрисистемного шаттла или грузовика. Единственный корабль людей на расстоянии двух световых месяцев от Эпсилона Эридана.
        - И какого хрена он тут делает? - спросил Скорпион.
        - То же, что и все остальные, - ответила Хоури. - Пытается удрать. Он выдерживает пять g, но долго так лететь не сможет. Если только это и вправду корабль, в чем нас пытаются убедить, - добавила она.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Мы выяснили, откуда он появился, - объяснил Васко. - Конечно, это догадки, но мы считаем, что более или менее представляем себе случившееся.
        Малинин перевел время назад, сузив сферу разлета субсветовиков. Изображение шаттла передвинулось к ее центру, совпав с субсветовиком, который внезапно вернулся там из небытия. Васко еще немного отмотал запись, потом пустил вперед с ускорением. Субсветовик помчался прочь от Йеллоустона по траектории бегства. Скорпион прочитал его название: «Дикий манул».
        Иконка мигнула и исчезла. В тот же самый миг в точке, где раньше находился субсветовик, загорелся и немедля пришел в движение новый флажок.
        - Кому-то удалось вырваться, - изумился Скорпион. - Они спаслись на шаттле как на шлюпке, прежде чем волки успели добраться до них.
        - На субсветовиках в криокапсулах лежат сотни тысяч, так что спаслось совсем немного, - сказал Васко.
        - Если мы вывезем хотя бы десяток, то прилетели не зря. На этом шаттле может находиться до тысячи пассажиров.
        - Мы ничего не знаем, Скорп, - сказала Хоури. - Шаттл молчит. Если и ведет передачу, то на волне, которую мы не способны принять. Ни сигнала бедствия, ничего.
        - Они молчат, потому что знают: космос вокруг кишит волками, - произнес Скорпион. - Но это не значит, что мы не должны выручать этих бедняг. Так вы для этого меня разбудили? Чтобы решить, будем мы спасать их или нет?
        - По правде говоря, - ответил Васко, - мы разбудили вас, чтобы сообщить: шаттл в радиусе поражения гипометрического орудия. Мы считаем, что было бы разумнее уничтожить его.
        Глава тридцать седьмая
        Межзвездное пространство, Эпсилон Эридана, год 2698-й
        Скорпион обходил корабль. Это отвлекало его от мыслей о судьбе Йеллоустона. Он то и дело ловил себя на том, что надеется - все окажется дурным сном, одним из тех навязчивых кошмаров, которые приходят в период медленного восстановления после холодного сна. В любой миг этот иллюзорный слой может смениться реальностью, и тебя наконец вынут из криокапсулы. Новости будут плохие: волки мчатся к Йеллоустону, но пока не добрались туда. Ты успеешь что-то сделать - как минимум отправишь предупреждение планете. Если у системы будет хотя бы месяц, можно спасти много миллионов. Волки все равно уничтожат этот мир, но если «Ностальгия» сумеет продлить ему жизнь, это будет лучше немедленной гибели.
        Хотелось верить в это - иначе все было напрасно.
        Но он не просыпался. Кошмар, наступивший после разморозки, имел сильный и стойкий привкус реальности.
        И к этому придется привыкнуть.
        Пока Скорпион спал, на борту корабля многое изменилось. Релятивистские эффекты сжали двадцать три года перелета между Араратом и Йеллоустоном в шесть лет корабельного времени, б?льшую часть которого основная часть команды бодрствовала. Некоторые вообще не пожелали лечь в криокапсулы - какой в этом смысл, когда нет уверенности в будущем. Эти люди занимались производством и отладкой новых технологий - не только гипометрического оружия, но и других новшеств, оставленных Ремонтуаром. Когда Скорпион и его спутники выбирались в ремонтной капсуле за борт корабля, они оказывались в пространстве холоднее и темнее самого космоса. Установленные снаружи криоарифметические двигатели вытягивали тепло из окружающей среды посредством хитроумных квантовых вычислений. Техники пытались объяснить принцип работы криоарифметических устройств, но Скорпион сбился уже на середине лекции. В Городе Бездны он однажды нанял бухгалтера, чтобы скрыть свои доходы от налоговых органов Купола. И пережил подобное же ощущение, когда бухгалтер пытался растолковать ему тонкие нюансы своей патентованной технологии отмывания денег: от
некоторых подробностей у Скорпиона болела голова. Он просто был не в силах постичь эти хитрости, как не мог постичь парадокс квантовых вычислений, благодаря которым двигатели умыкали тепло из-под носа у законов термодинамики.
        Но пока эти двигатели работали, пока не выходили по спирали из-под контроля, как случилось на корабле Скади, его не интересовал принцип их действия.
        Было и другое. Шаттл шел с ускорением, но сочленительские двигатели не давали выброса. Кораблик мчался сквозь космос, оставляя в кильватере тьму.
        - Они модифицировали двигатели, - объяснил Васко, - сделали что-то с реакциями в ядре. Выброс, который дает ускорение, больше не взаимодействует со Вселенной. Он существует лишь несколько мгновений планковского времени, и этого хватает, чтобы создать для корабля момент импульса, - а после распадается на нечто такое, чего мы не можем уловить. Возможно, на то, чего здесь просто не существует.
        - А ты подучил физику, пока я спал.
        - Нужда заставит. Но не стану утверждать, что все понял.
        - Важно то, что волки не могут нас выследить, - добавила Хоури. - Или, по крайней мере, им это теперь нелегко. Если бы ингибиторы точно знали наше местонахождение, они бы нас нашли. Но для этого им нужно подобраться поближе.
        - А как насчет нейтрино, излучаемых двигателями в процессе реакции? - спросил Скорпион.
        - Мы их больше не видим. Возможно, нейтрино распадаются на какие-то никому не известные частицы.
        - И вы надеетесь, что волки о нас ничего не знают?
        - Скорп, единственный способ проверить - подойти поближе.
        Речь шла о шаттле. Удалось еще кое-что выяснить о нем - это был аппарат с необтекаемым корпусом, не предназначенный для полетов в атмосфере. Обычный корабль из тех, что тысячами летали в космосе вокруг Йеллоустона до прибытия волков. Довольно большой для вспомогательного судна и тем не менее достаточно компактный, чтобы уместиться в трюме субсветовика. Можно было только догадываться, сколько времени оставалось у команды и пассажиров, чтобы занять места, но в таком корабле с легкостью могло поместиться пять или шесть тысяч человек, и даже больше, если их заморозить или усыпить другим способом.
        - Их нельзя бросить просто так, - настаивал Скорпион.
        - Это могут быть волки, - отвечал Васко.
        - Мне не кажется, что это волки. По мне, это просто шаттл, на котором люди спасаются бегством.
        - Скорп, послушай, - снова заговорила Хоури. - Мы приняли сигналы бедствия с некоторых субсветовиков. Обращенные ко всем, кто слышит. Сначала от первых, которые вскоре погибли. Они передавали, что атакованы волками. Все шло по известному нам сценарию - вторжение черных кубов, точно таких же, как на корвете Скади. Но корабли, уничтоженные позже, успели передать другое.
        - Вот именно, - подхватил Васко. - Сообщения были обрывочными - естественно, ведь волки уже шли на штурм, - но все же нам удалось разобрать, что это не простые ингибиторы. Они освоили приемы маскировки, научились перемещаться среди нас незамеченными. Как только волки захватили и разнесли в клочья первый субсветовик, они поняли, как можно выдавать свои стаи за наши корабли. Они принимают вид шаттлов и других транспортников, имитируют выброс наших двигателей и передают идентификационные сигналы. Эта мимикрия несовершенна - вблизи отличить такую подделку от корабля не составляет труда, но издалека можно ввести в заблуждение какой-нибудь субсветовик, и тот начнет спасательную операцию. Если командование этого субсветовика посчитает себя добрым самаритянином и решит, что способно помочь беженцам.
        - Что ж, отлично, - кивнул Скорпион. - Итак, у нас есть прекрасный повод не затевать никаких спасательных операций.
        - Если это волки, то все, что мы делали до сих пор, мы делали напрасно. - Васко понизил голос, словно боясь напугать Ауру. - У нас на борту семнадцать тысяч человек. Они в безопасности. В относительной безопасности. И вот теперь вы предлагаете поставить на карту эти семнадцать тысяч жизней ради сомнительной попытки спасти несколько тысяч беженцев.
        - То есть мы должны просто бросить их, обречь на смерть?
        - Знай вы, что на борту шаттла несколько десятков человек, все равно бы рискнули? - спросил Васко.
        - В этом случае - нет.
        - Тогда где проходит граница? Когда допустимо пойти на риск?
        - Никогда, - ответил Скорпион. - Но сегодня я провел границу. Здесь. И сейчас. Мы спасем этот шаттл.
        - Может быть, посоветоваться с Аурой? - предложил Васко. - Потому что речь идет не только о семнадцати тысячах жизней. От того, выживет Аура или нет, может зависеть судьба миллионов. А то и существование всего рода человеческого.
        Скорпион взглянул на девочку в платьице, с аккуратной прической, и абсурдность ситуации рухнула на него словно бетонная плита. Если забыть историю Ауры, забыть о той цене, которую пришлось за нее заплатить, забыть о том, что творится в ее голове, то все сведется к простой вещи - шестилетний ребенок повсюду ходит со своей матерью, говорит только тогда, когда к ней обращаются. И вот теперь ему предлагают спросить ее, возможна ли боевая операция, от исхода которой зависят тысячи человеческих жизней.
        - У тебя есть что сказать нам на этот счет? - спросил он Ауру.
        Она взглянула на мать, без слов спрашивая разрешения.
        - Да, - ответила Ана.
        Чистый голосок Ауры разнесся в «Пауке», словно пение флейты:
        - Да, мне есть что сказать, Скорпион.
        - Хотелось бы услышать.
        - Ты не должен спасать этих людей.
        - Не возражаешь, если я поинтересуюсь, почему?
        - Потому что они уже не люди, - ответила Аура. - И никогда больше не будут людьми.
        Скорпион сидел в большом командном кресле, в отсеке без иллюминаторов, давным-давно, во времена триумвирата, служившем центральным артиллерийским постом «Ностальгии по бесконечности». Он казался себе младенцем в мире взрослых, среди огромной мебели: его сапоги едва доставали до решетчатого упора для ног.
        Окружавшие свинью экраны показывали процесс осторожного сближения с шаттлом. Лазеры, нащупавшие его во тьме, теперь скользили по тупоносому треугольному корпусу. С каждой уходящей секундой трехмерное изображение шаттла становилось все более подробным. Уже было видно стыковочное оборудование, антенны связи, трубки Вентури, панели шлюзов и иллюминаторы.
        - Осторожней, Скорпион, - сказал Васко.
        - Я готов, - ответил тот, держа импровизированную рукоять управления огнем, которую потребовал установить на подлокотнике кресла. Рычаг по форме подходил к его копыту, но все равно казался неудобным.
        Одно сильное нажатие, и все. Гипометрические орудия кружатся штопорами в своих шахтах, готовые выстрелить в любой миг. Все три пушки нацелены на одну движущуюся цель. Единственное оставшееся орудие класса «Ад» и все штатные артсистемы тоже наведены на шаттл. Скорпион от души надеялся, что если шаттл окажется замаскированной волчьей стаей, то пушка с тайного склада сможет справиться с ними. Обычные огневые средства вряд ли нанесут им мало-мальский урон. Они лишь задержат волков, заставят искать средство противодействия.
        Трудно сказать, много или мало сил сосредоточено под его рукой. «Нужен полный спектр превосходства» - так бы выразился Клавэйн.
        Но на столь малом расстоянии невозможно было полагаться даже на гипометрические орудия. Существовало неустойчивое, в высшей степени капризное соотношение между величиной зоны поражения и дистанцией выстрела. Когда цель далеко - в одной или более световой секунде, - можно разделаться с ней за один раз, сделав диаметр уничтожающей сферы достаточно большим. Но близкая цель - всего в сотне метров, как в данном случае, - увеличивала степень непредсказуемости неизмеримо. Чтобы иметь возможность локализации зоны поражения, приходилось очень сильно уменьшать ее диаметр, вплоть до десятка метров. После выстрела гипометрическому орудию требовалось несколько секунд, чтобы вновь раскрутиться до скорости выстрела, поэтому лучшее, на что Скорпион мог надеяться, - это несколько мелких ран, которые тем не менее ослабят противника.
        Он сомневался, что успеет раскрутить гм-пушки снова и произвести новый залп. Но надеялся, что это и не понадобится. Когда шаттл находился на безопасном расстоянии, на борту «Ностальгии» решали, не отправить ли ему навстречу свой транспорт - проверить, что собой представляет этот корабль. Но Скорпион запретил. На разведку уйдет много времени, за этот срок другие волки могут засечь их и окружить. И даже если пилоты разведывательного шаттла доложат, что судно действительно принадлежит человеческой цивилизации, кто даст гарантию, что его экипаж не захвачен волками, проникшими в мозги экипажа и просканировавшими их в поисках кодов и паролей? Точно так же невозможно было бы доверять изображению, которое поступало бы с разведчика на экраны «Ностальгии», а также голосам и лицам команды. Лица и голоса могут показаться подлинными, но у волков были миллионы лет, чтобы освоить искусство моментальной мимикрии. На «Ностальгии» никто не сможет с уверенностью утверждать, что она принимает на борт дружественных беженцев.
        Нет, у них было только два варианта: оставить шаттл в покое (а лучше уничтожить) или уповать на то, что он настоящий и на его борту действительно беженцы. Никаких полумер.
        Скорпион не сомневался, что Клавэйн согласился бы с его выводами. Единственное, в чем он не был уверен, - это в окончательном выборе старика.
        Клавэйн, когда обстоятельства того требовали, умел быть хладнокровным подонком.
        «Значит, смогу и я, - подумал Скорпион. - Просто еще не время».
        - Двести метров, - сообщил Васко, глядя на дисплей лазерного дальномера. - Приближаемся, Скорп. Вы уверены, что не стоит отступить?
        - Уверен.
        Внезапно свинья почувствовал, что рядом стоит Аура. Каждый раз, встречая девочку, Скорпион отмечал, что она все меньше похожа на ребенка.
        - Слишком опасно, - сказала она. - Нельзя так рисковать, Скорпион. Слишком много можно потерять.
        - Ты знаешь об этом шаттле не больше моего, - ответил он.
        - Я только знаю, что этот шаттл мне не нравится, - сказала Аура.
        Скорпион осклабился:
        - Сегодня ты не маленькая девочка, верно? Сегодня ты пророк с пугающими вестями?
        - Она говорит только то, что чувствует, - вступилась за дочь Хоури, сидящая рядом со Скорпионом с другой стороны. - Разве у нее нет на это права?
        - Я в курсе, - ответил он.
        - Уничтожь этот корабль немедленно, - потребовала Аура, властно сверкая золотисто-карими глазами.
        - Сто пятьдесят метров, - доложил Васко. - Скорп, мне кажется, Ауру стоит послушать.
        - Мне кажется, ей лучше заткнуться.
        Но его копыто непроизвольно сжало рукоятку. Еще чуть-чуть, и он сам откроет огонь.
        «Что успели увидеть люди с этого корабля, - подумал он, - прежде чем на нем поняли, что все кончено?»
        - Сто тридцать. Скорп, сейчас шаттл окажется на прожекторной дальности.
        - Тогда включите прожекторы. Посмотрим, что будет.
        Изображение сменилось другим, получаемым от оптических камер. Потоки света залили все вокруг. Приближающийся шаттл вращался, демонстрируя то один борт, то другой. Свет выхватывал детали корпуса: обшарпанную керамику, обзорные блистеры из гипералмаза, полустертые расплывчатые надписи, проблески голого металла на стыках панелей, спирали пара из маневровых дюз. Шаттл кажется до жути реальным, думал Скорпион. Слишком реальным для маскировки. Машины-волки похожи на творение рук человеческих только на расстоянии; при ближайшем рассмотрении очевидно, что это лишь грубая модель, не собранная тщательно из металла и керамики, а слепленная второпях из мириад черных кубов. Грани и углы такой подделки не сглажены, там нет мелких деталей, защитного покрытия, специальных обозначений, следов повреждения или ремонта…
        - Сто десять, - сказал Васко. - Еще десять метров, и я отключу орудие. Вы не против, Скорп?
        - Подтверждаю.
        Они заранее договорились об этом. На близком расстоянии пушка из тайного склада могла причинить вред и шаттлу, и «Ностальгии по бесконечности». Конечно, орудие класса «Ад» было единственным по-настоящему действенным средством против волков, но Скорп предпочитал об этом не думать.
        - Орудие дезактивировано, - доложил Васко. - Девяносто пять метров. Девяносто.
        На экране медленно проплывали кормовые дюзы шаттла. Скорпион отметил, что они сгруппированы, как стволы у родственных пулемету Гатлинга систем оружия. Дюзы еще не остыли до конца после недавнего ускорения, их цвет менялся, проходя весь спектр. Потом появилась одна из опор, используемая при посадках на безвоздушные планеты, возникли блистеры и стержни непонятного назначения. И нечто совсем иного рода: уступчатые черные наросты, выстроившиеся по корпусу геометрическими линиями.
        - Волки, - понизил голос до шепота Васко.
        Скорпион, которому холод мгновенно объял сердце, неотрывно смотрел на шаттл. Васко прав, черные наросты в точности похожи на те, что они видели на корабле Скади, внутри айсберга.
        Рука еще крепче сжала рукоять управления огнем. Ему показалось, что гипометрические орудия задрожали в предвкушении расправы.
        - Скорп, - сказал Васко, - уничтожьте их. Немедленно.
        Скорпион сидел неподвижно.
        - Стреляйте же! - крикнул Васко.
        - Это маскировка, - проговорил Скорпион. - Они просто инфицированы…
        Выхватив рукоятку управления у Скорпиона, Васко сдернул ее с кресла. За джойстиком тянулись провода. Замешкавшись, Малинин вертел добычу перед собой, не мог понять, как управляться с этим незнакомым, для свиного копыта приспособленным инструментом. Скорпион рванулся к Васко, перегнулся через подлокотник. Вцепившись копытом в рукоятку, он другой рукой отталкивал Малинина.
        - Ты заплатишь за это, мать твою! - прохрипел он.
        - Убей их! - крикнул молодой человек. - Убей немедленно, а со мной разберешься потом. Осталось всего семьдесят пять метров, Скорп!
        Внезапно Скорпион почувствовал, как что-то холодное прижалось сбоку к его шее. Он дернул головой и увидел Эртон. Еще ему удалось заметить серебристый блеск. Это мог быть пистолет, или нож, или шприц - не важно.
        - Отпусти, Скорп, - проговорила она. - Все кончено.
        - Что это? - спокойно спросил он. - Мятеж?
        - Не драматизируй. Это просто смена власти.
        Васко схватил рукоятку и нажал спуск.
        Свет погас и снова вспыхнул.
        Ему позволили взглянуть на беженцев.
        Шаттл завели в один из портов «Ностальгии», и теперь находившиеся в нем люди под присмотром офицеров СБ спускались по трапу. Охранники производили тщательный досмотр каждого прибывшего. Некоторые беженцы понимали, с кем имеют дело, по крайней мере догадывались. На лице у многих было написано облегчение - их наконец спасли. Другие казались подавленными, словно знали, что это лишь временная передышка и новая беда не заставит себя ждать.
        Всего на шаттле летели тысяча двести человек, включая две дюжины членов экипажа. Замороженных не оказалось: когда волки напали на субсветовик, времени едва хватило, чтобы перегнать на шаттл малую часть спасаемых. На субсветовике осталось несколько сот тысяч человек, и они превратились в сырье для производства новых волков. К счастью, в момент нападения большинство пребывало в замороженном состоянии. Внедрять им в голову зонды и выкачивать память вряд ли ингибиторы сочли необходимым - к тому времени они наверняка уже добыли все необходимые тактические данные. Скорее всего, люди представляли ценность только как набор химических элементов.
        Экипаж и беженцев опросили, и их рассказы были ужасны. Некоторые имели при себе записи, свидетельства из первых рук о нападении волков. Буйная оргия трансформации стремительно пожирала корабль, разрывала на куски каюты и одновременно исторгала новорожденных волков. Скорпион просмотрел видеозапись уничтожения недавно отстроенных куполов Города Бездны - в полусферах появлялись пробоины, образовавшиеся из дыхательной смеси спиральные ветры уносили наружу все живое и неживое в холодную, бесконечно терзаемую бурями атмосферу Йеллоустона. Чернильными водопадами волки устремлялись к руинам; неподвластные гравитации, они собирались в огромные тучи и спаривались с изуродованными плавящей чумой городскими постройками. Здания вздувались и выворачивались наизнанку под напором нового волчьего поколения.
        Там, где люди пытались отражать атаки, волки испепеляли их огнем, возникающим прямо из вакуума.
        Беженцы рассказывали о хаосе, который воцарился в Ржавом Поясе, когда люди прорывались на борт последних звездолетов. Тысячи погибли во время паники, часть уцелевших резаками прокладывала себе путь в субсветовики, наводняя их словно микробы, пытаясь отыскать хоть малейший уголок для существования внутри набитых оборудованием корпусов. Атакуемые толпами беженцев, ультра отстреливались из корабельных орудий или смирялись, позволяя заполнить свои корабли до предела. Никто не проверял документов, не требовал медицинских свидетельств, даже не спрашивал имен. Имена в хаосе были забыты, прошлые заслуги отметены. Люди несли с собой только свои воспоминания. Но холодный сон творит с человеческой памятью нечто ужасное.
        Скорпиону позволили наблюдать за высадкой и присутствовать при опросе беженцев, а потом увели. На него не надели наручников или других оков - проявили должное уважение, - но он не питал иллюзий. Люди на борту «Ностальгии» больше ничем ему не обязаны, и уж они постараются, чтобы свинья об этом не забыл.
        Офицеры пытались расспросить старика, который, похоже, забыл все, даже собственное имя. Должно быть, его разморозили недавно и второпях, чтобы перевести с одного корабля на другой. Он частил и бурно жестикулировал, очевидно пытаясь донести до охранников что-то особенно ему дорогое. У старика была седая бородка и густые седые волосы, аккуратно зачесанных назад. На секунду они со Скорпионом встретились взглядами. В глазах старика была какая-то мольба, горячее желание пообщаться с другим живым существом, способным понять его мучения. Не обязательно помочь - что-то в осанке и выражении лица этого человека говорило о его солидности и достоинстве даже в такую минуту, - но лишь на короткий миг разделить его эмоциональную ношу, осознать, чего он хочет и ищет.
        Скорпион отвернулся, понимая, что не в силах оказать старику ни малейшего содействия. Когда он снова взглянул в ту сторону, со стариком уже закончили; данные, каковы бы они ни были, записали, а его самого отправили в жилой ярус. Теперь офицеры СБ уже допрашивали другую заблудшую душу. На борту «Ностальгии» семнадцать тысяч спящих, подумал Скорпион. Вряд ли пути его и старика когда-нибудь пересекутся вновь.
        - Ну что, Скорпион, вы все видели? - спросил Васко.
        - Да, достаточно, - ответил он.
        - И не изменили мнение?
        - Да вроде не изменил.
        - Вы были правы, Скорп. Никто с этим не спорит. - Васко взглянул на людей, стоящих в очереди к столам регистрации. - Теперь мы все это видим. И все равно так нельзя. Риск был слишком велик.
        - Похоже, капитан думает иначе. Что, удивил он вас?
        Васко медлил с ответом, и этого было достаточно. Положа руку на сердце, Скорпион и сам удивился не меньше других. Когда Васко нажал на гашетку гипометрического орудия, выстрел произошел нормально, но точка прицела сместилась. Вместо того чтобы уничтожить весь шаттл, пушка с хирургической точностью удалила ту часть, где устроили плацдарм волки. Капитан согласился со Скорпионом - шаттл был не ловушкой ингибиторов, а обычным человеческим кораблем, в незначительной степени зараженным. Возможно, зароненные семена были слабы, иначе волки уже поглотили бы весь шаттл. Однако в данном случае еще оставался шанс, и капитан его точно распознал. Изменив прицел, он дал понять, что способен управлять внутренними процессами корабля куда лучше, чем казалось всем.
        Васко пожал плечами:
        - Нам придется учитывать этот фактор в долгосрочном планировании. Ничего другого не остается, корабль по-прежнему держит курс на Хелу. Капитан считает, что мы должны лететь именно туда.
        - Ты, главное, следи за тем, чтобы всегда находиться на нужной стороне, - проворчал Скорпион. - А место назначения может оказаться и не столь привлекательным.
        - Капитан - не проблема для нас.
        - Угу. Я тоже теперь не проблема.
        - Скорпион, я не хотел, чтобы так вышло. К этому привели ваши действия.
        Да, свинья сам этого добился. Выбор невелик: либо уход с поста по состоянию здоровья, либо возвращение в капсулу, чтобы сохранить достоинство. Что там сказал Валенсин? В следующий раз у него будет пятьдесят шансов из ста на пробуждение. Но даже если криосон не убьет его, то превратит в развалину, живущую только на лекарствах. Еще один сеанс в капсуле, и статистическая вероятность смерти превысит разумные рамки.
        - Значит, ты не хочешь признать, что это бунт?
        - Не смешите, - ответил Васко. - Мы ценим ваш вклад в существование колонии. Номинально вы по-прежнему глава. Просто теперь стали в большей степени консультантом.
        - Буду шлепать печати на твои с Эртон приказы? Легализовать решения вашей шайки?
        - К чему такой цинизм?
        - Зря я не утопил тебя, когда была возможность, - сказал Скорпион.
        - Кто бы говорил! Я, между прочим, очень многому научился у вас и у Клавэйна.
        - Ты провел рядом с Клавэйном всего день, сынок.
        - А сколько с ним были знакомы вы, Скорпион? Двадцать или тридцать лет? Это один час по сравнению с тем, что он прожил. По-вашему, тут есть разница? Мы оба толком не знали Клавэйна, если на то пошло.
        - Может быть, я его не знал, - ответил Скорпион, - но почему-то уверен, что Клавэйн тоже спас бы этот шаттл.
        - Скорее всего, вы правы, - ответил Васко, - но все равно это было бы неоправданным риском. Клавэйн тоже ошибался, и вам это известно. Он не был непогрешим, иначе его не прозвали бы Фарсидским Мясником.
        - Вы и его решили скинуть с пьедестала, я правильно понял?
        Васко обдумал услышанное и кивнул:
        - Он тоже устарел. Иногда приходится вырубать старые деревья.
        Аура пришла повидаться со Скорпионом, прежде чем его снова положили в криокамеру. Она стояла впереди матери - прямые ножки, сцепленные кисти рук. Хоури приглаживала волосы на голове дочери, поправляла и без того ровную челку. Обе были в белом.
        - Прости, Скорпион, - сказала Аура. - Я не хотела, чтобы от тебя избавились.
        Скорпиону захотелось сказать что-нибудь грубое, причиняющее боль, но слова застряли в горле. В глубине души он знал: Аура ни при чем. Она не просила, чтобы в ее голову были вложены знания и механизмы.
        - Ничего страшного, - наконец ответил он. - От меня им так легко не избавиться. Я просто посплю до тех пор, пока им не понадобится моя помощь.
        - Тогда это ненадолго, - сказала Хоури.
        Она опустилась на колено, ее голова оказалась на одном уровне с головой дочери.
        - Ты был прав, - сказала она. - Что бы там ни говорила Аура, что бы ни говорили другие, твой поступок был верным и смелым. И в тот день, когда мы об этом забудем, мы станем называться волками.
        - Я тоже так думаю, - кивнул Скорпион. - Спасибо за поддержку. Не то чтобы у меня никогда не было союзников. Просто их никогда не бывало достаточно.
        - Никто из нас никуда не денется, Скорп. Когда ты проснешься, мы все будем рядом.
        Он кивнул в ответ, думая о другом. Глядя на него, Хоури сказала себе, что шансы Скорпиона на благополучное пробуждение не так уж велики.
        - А ты? - спросил Скорпион. - Ты ляжешь в капсулу на этот раз?
        Он ждал ответа от Хоури: вопрос был задан ей. Но заговорила Аура:
        - Нет, Скорпион, я не собираюсь спать. Мне всего шесть. Я должна повзрослеть, пока мы не доберемся до Хелы.
        - Ведь это ты все устроила, да?
        - Ничего я не устраивала, - ответила Аура. - Просто с каждым днем я помню все больше и больше.
        - О тенях?
        - Это люди, - ответила она. - Не такие, как мы, но похожие на нас, очень похожие. Просто они живут… по другую сторону. И там у них очень плохо. Их мир пришел в страшный беспорядок. Поэтому они больше не могут там жить.
        - Иногда она говорит о мирах-бранах, - пояснила Хоури, - бормочет во сне какую-то математику, что-то о складках и гравитационной связи через балк. Мы считаем, Скорп, что тени - это живые существа, обитатели соседней вселенной.
        - Это многое объясняет.
        - Из старых теорий известно, что иная вселенная может существовать всего в нескольких миллиметрах от нашей, в гиперпространстве балка.
        - И как это касается нас?
        - Аура уже сказала: тени больше не могут жить в своем мире. Они хотят уйти оттуда. Надеются пройти через балк, но для этого им нужно, чтобы кто-то с нашей стороны помог им.
        - Только и всего? Но выгодно ли это нам?
        - Скорп, Аура утверждает, что нужно вступить в переговоры с тенями. Дает понять, что тени помогут справиться и с нашими бедами.
        - При условии, что мы пропустим их через балк, - добавил Скорпион.
        - Да, суть в этом.
        - Знаешь, что я скажу? - спросил свинья, глядя на техников, которые уже приступили к его замораживанию. - На этот раз я собираюсь хорошо выспаться.
        - Что это у тебя в руке? - спросила Хоури.
        - На счастье. - Скорпион показал ей кусок плавника, полученный от Ремонтуара.
        Глава тридцать восьмая
        Хела, год 2727-й
        Рашмика шла в Часовую Башню, когда, появившись из-за колонны, путь ей преградил Грилье. Она удивилась: сколько же генерал-полковнику пришлось тут простоять, дожидаясь ее и надеясь, что она не пойдет другой дорогой?
        - Здравствуйте, ваше превосходительство, - сказала она.
        - Чуточку поболтаем, если у вас есть время.
        - Я тороплюсь в покои настоятеля. Скоро на переговоры придут новые ультра.
        - Понимаю, настоятель уже не может без вас обойтись, но обещаю отнять не более пары минут.
        Рашмика пожала плечами: было ясно, что Грилье не отвяжется.
        - Что вам нужно?
        - Ничего особенного, - ответил врач. - Просто в вашей крови обнаружена аномалия. Полагаю, вам следует об этом знать.
        - Ну, излагайте.
        - Не здесь же… Сами понимаете, всюду уши.
        Рашмика посмотрела по сторонам. Вокруг не было ни единой живой души. Она вдруг вспомнила, что при появлении генерал-полковника залы немедленно пустели. Встречные словно растворялись в архитектуре собора, особенно когда Грилье, вооружившись медицинским чемоданчиком с заправленными шприцами, отправлялся в обход. Сегодня при враче была только его трость, набалдашником которой он постукивал себя по подбородку при каждом слове.
        - Вроде вы говорили про пару минут, - сказала Рашмика.
        - Так и есть, тем более что вам по пути. Мы только заглянем на минутку в службу крови, а после вы отправитесь по своим делам.
        Грилье сопроводил Рашмику к ближайшему лифту Часовой Башни, затворил решетчатую дверь и запустил кабину. Снаружи был день. Во время подъема цветные тени витража скользили по лицу врача.
        - Вам нравится новая работа, мисс Эльс?
        - Работа как работа, - ответила она.
        - Не слышу энтузиазма. Сказать по правде, удивлен. Учитывая, что вас ожидало - смертельный риск на расчистке, - почему вы теперь не на седьмом небе от счастья?
        Что она могла ответить? Что до смерти напугана голосами, которые с недавних пор звучат в ее голове?
        Нет, об этом не следует говорить. Вокруг достаточно настоящих причин для страхов, незачем припутывать сюда еще и тени.
        - До Пропасти Искупления осталось семьдесят километров, - ответила она. - Всего-то три дня пути. Если честно, хочется оказаться подальше отсюда.
        - Неужели вам страшно?
        - Только не говорите, что вас эта перспектива радует.
        - Настоятель знает, что делает.
        - Вы так считаете?
        Красные и зеленые пятна гонялись друг за другом по лицу Грилье.
        - Да, - ответил он.
        - Нет, вы ему не верите, - сказала Рашмика. - Боитесь не меньше моего, я вижу. Вы же здравомыслящий человек. У вас в жилах нет крови настоятеля. И вы знаете, что собору через мост не пройти.
        - Все когда-то бывает в первый раз, - ответил врач.
        Чувствуя пристальное внимание Рашмики, он пытался справиться с выражением своего лица; от этого дергалась жилка на виске.
        - Настоятель ищет смерти, - сказала Рашмика. - Он знает, что исчезновения близятся к кульминации, и хочет должным образом отметить это событие. Что может быть лучше, чем разбить собор о дно Пропасти и при этом сделаться мучеником? Куэйхи настоятель, а это высокая должность. Но кто сказал, что ему не снится нимб святого?
        - Вы кое о чем забыли, - ответил Грилье. - У настоятеля далекоидущие планы. Он хочет нанять ультра для охраны на долгий срок. Человек, намеревающийся через три дня покончить с собой, не станет заниматься такими вещами. Что скажете на это?
        Возможно, Рашмика ошибалась, но на сей раз, похоже, Грилье верил тому, что говорил. А ведь врач может и в самом деле знать, что у Куэйхи на уме.
        - По пути сюда я видела кое-что странное, - сказала Рашмика.
        Грилье поправил прическу. Обычно идеально ровная площадка его светлых волос сейчас пребывала в некотором беспорядке. Генерал-полковник боится не меньше прочих, подумала Рашмика, но не хочет этого показать.
        - Что же? - эхом откликнулся он.
        - В самом конце пути каравана, - ответила она, - когда мы только прошли через мост и уже направлялись к соборам, мимо нас на север проследовала целая колонна землеройных машин. Такие применяются на раскопках, в больших местах обитания вертунов. Интересно, куда же направлялась вся эта техника?
        Грилье прищурился:
        - Обычное дело. Где-то на Вечном Пути случился завал, и машины спешили расчистить дорогу, прежде чем туда подойдут соборы.
        - Но экскаваторы шли в другую сторону, - возразила Рашмика. - Квестор каравана отказался об этом говорить. Похоже, ему велели вообще не обращать на эту технику внимания, будто ее нет вовсе.
        - Настоятель к этому не имеет никакого отношения.
        - Но работы такого масштаба вряд ли могут вестись без его ведома, - упорствовала Рашмика. - Я думаю, это настоятель отправил туда машины. Для чего они нужны? Захоронение вертунов, которое он держит в секрете? Археологи обнаружили что-то такое, чего нельзя показать простым старателям?
        - Понятия не имею. - На виске Грилье билась жилка. - Не знаю и знать не хочу. Я занимаюсь службой крови и здоровьем настоятеля. И все. У меня хватает забот и без междусоборных интриг.
        Кабинка вздрогнула и остановилась. Грилье с видимым облегчением пожал плечами:
        - Ну вот мы и на месте, мисс Эльс. И теперь, если вы не против, настал мой черед задавать вопросы.
        - Вы сказали, что это займет очень мало времени.
        Грилье улыбнулся:
        - Ну, может быть, я немножко вас обманул.
        В офисе он усадил Рашмику в кресло и показал результаты анализа ее крови, сопоставленные с другими пробами, - чьими именно, он не счел нужным сказать.
        - Я очень интересуюсь вашим даром, - объяснил Грилье, подперев подбородок набалдашником трости и неотрывно глядя на Рашмику из-под набрякших век. - Пытался определить, обусловлена ли эта способность генетически. Ничего странного, - в конце концов, я же ученый.
        - Вам виднее, - буркнула Рашмика.
        - Проблема в том, что я попал в яблочко раньше, чем начал искать соответствия и расхождения. - Грилье похлопал по медицинскому чемоданчику. - Кровь - моя стихия, - продолжал он. - Была ею и будет. Генетика, клонирование и тому подобное - все это в конечном итоге сводится к старой доброй крови. Она мне снится. Моря венозной крови, геморрагические реки. Я не из тех, кто от ее вида падает в обморок, уж не извольте сомневаться.
        - Я никогда и не сомневалась.
        - Понимание крови - предмет моей профессиональной гордости. Кто бы ни оказался в моем окружении, я рано или поздно получу от него образец. Архив «Пресвятой Морвенны» содержит почти полную генетическую картину этой планеты и историю ее эволюции за последние сто лет. Рашмика, вы удивитесь, насколько очевидны эти перемены. В течение многих веков наша эволюция не стояла на месте. Население Хелы - это сплошь потомки колонистов с горстки кораблей, первым из которых было «Гностическое восхождение». Источников происхождения нашей колонии немного, и все эти миры тоже имели четкую генетическую историю. Новоприбывшие - паломники, искатели приключений, беженцы мало что меняют в наборе генов. Естественно, каждый прибывающий на Хелу сдает образец крови, и эти образцы должным образом регистрируются.
        Грилье достал из чемоданчика пробирку и встряхнул, глядя на пенистую жидкость земляничного цвета:
        - К чему я это говорю? А к тому, что если вы на Хеле не новосел, то я могу предсказать формулу вашей крови, и довольно точно. И даже еще точнее, если буду знать, откуда вы родом, - тогда я смогу учесть фактор интербридинга. Вообще-то, Равнина Вигрид давно меня интересует, я многое знаю о ней. - Врач постучал набалдашником по экрану, где светились данные. - Взять, к примеру, этого парня. Типичный житель Равнины Вигрид. Спутать его образец с кровью из других районов Хелы невозможно. Анализ настолько типичный, что даже пугает.
        Прежде чем заговорить, Рашмика сглотнула:
        - Это кровь Харбина?
        - Да, если архив не ошибается.
        - Что с ним? Где он?
        - Где он? - Грилье притворился, что читает мелкий шрифт внизу дисплея. - Похоже, мертв. Погиб при расчистки Пути. А в чем дело? Вы же не будете притворяться, что он ваш брат?
        Она пока ничего не чувствовала. Это походило на прыжок с обрыва. В то мгновение, когда траектория полета горизонтальна, когда гравитация еще не потащила тебя вниз.
        - Вы же знаете, что он мой брат, - проговорила она. - Видели нас вместе. Присутствовали на собеседовании с Харбином.
        - Я присутствовал на собеседовании с кем-то, - ответил Грилье. - И не думаю, что это был ваш брат.
        - Неправда.
        - В понятиях генетики, боюсь, правда. - Грилье кивнул на дисплей, предлагая Рашмике самой делать выводы. - Кровь связывает вас с ним не больше, чем со мной. Он вам не брат, Рашмика. А вы ему не сестра и никогда ею не были.
        - Значит, одного из нас усыновили? - предположила Рашмика.
        - Что ж, любопытно слышать это от вас, поскольку я тоже так подумал. И решил, что лучший способ разобраться во всей этой каше - лично отправиться на место. Я лечу на Равнину Вигрид. Надеюсь, это не займет больше одного дня. Не хотите ли передать через меня привет кому-нибудь?
        - Не трогайте их, - прошептала она. - Что бы вы там ни делали, не причиняйте им зла.
        - Никто никому не причинит зла. Но вы сами знаете манеры этих мирян. Сплошные атеисты. Чужих на дух не переносят. Очень подозрительны к церквям, потому что боятся попасть под наше влияние.
        - Не трогайте моих родителей, - проговорила она, - и тогда я не трону вас.
        Грилье спрятал пробирку в чемоданчик, захлопнул крышку и защелкнул замки.
        - Ничего вы мне не сделаете, потому что я вам необходим как союзник. Настоятель - опасный человек, и он очень серьезно относится к переговорам с ультра. Если хотя бы на секунду усомнится, что вы не та, кем он вас считает, и способны каким-то образом повлиять на его выбор… Даже трудно представить, что будет. - Грилье сделал паузу и вздохнул, словно понял, что взял неверный тон, и решил исправить ошибку, вернувшись к началу разговора. - Понимаете, это в равной степени и моя, и ваша проблема. Образец вашей крови наводит на мысль, что вы вообще не отсюда. Скорее всего, родились не на Хеле, и ваши родители тоже. Возможно, всему этому найдется вполне невинное объяснение, но до тех пор я буду подозревать худшее.
        - А именно?
        - Что вы не та и не то, за кого себя выдаете.
        - И это вас так беспокоит, генерал-полковник?
        По лицу Рашмики уже текли слезы: весть о смерти Харбина сокрушительно ударила ее в сердце, хотя девушка уже давно догадывалась о его печальной судьбе.
        - Беспокоит! - прорычал он. - Это была моя блестящая идея - разыскать вас и свести с настоятелем. И вот теперь я не могу понять, что за чертовщину сюда приволок. А еще я знаю, что у меня будет ровно столько же неприятностей, сколько у вас, если настоятелю все это станет известно.
        - Вам он ничего не сделает, - сказала Рашмика. - Вы ему нужны, потому что поддерживаете в нем жизнь.
        Грилье встал:
        - Что ж, будем на это надеяться. Хотя не вы ли несколько минут назад пытались убедить меня в том, что настоятель решил свести счеты с жизнью? А теперь утрите слезы.
        На лифте через слои витражного света Рашмика поднималась одна. Она плакала, и чем упорнее старалась унять слезы, тем сильнее они лились. Девушка пыталась внушить себе, что виновато известие о смерти Харбина. Плач - очень честная реакция, человеческая, сестринская. Но в душе она понимала: брат тут почти ни при чем. Она чувствовала, как рушится скорлупа вымысла, обнажая голую правду о том, кто она сейчас и кем была раньше. Тени правы - в этом она теперь нисколько не сомневалась. И причин подозревать, что Грилье солгал насчет крови, не было. Открытие потрясло врача не меньше, чем ее саму.
        Она горевала о Харбине. Но еще больше горевала о Рашмике Эльс.
        Как же так? Тени говорили о машинах в ее голове; Грилье сказал, что она, скорее всего, родилась не на Хеле. А ведь Рашмика помнила, что появилась на свет в семье старателей на Равнине Вигрид, что у нее был брат по имени Харбин. Однако теперь на свое прошлое она смотрела иначе - холодным, цепким, хищным взглядом человека, подозревающего подделку. Она искала белые нитки и кривые швы. Но воспоминания были безупречны, любая восстановленная в памяти деталь выглядела как подлинное мгновение реальной жизни. Девушка не просто видела свое прошлое в воспоминаниях: она слышала и чуяла его, осязала истинную шероховатость действительности.
        Так продолжалось, пока Рашмика не забралась подальше в прошлое. Девять лет, сказали тени. Ее воспоминания девятилетней давности утратили четкость; более того, они казались серией малознакомых снимков. Возможно, это ее воспоминания, но с тем же успехом они могут принадлежать кому-нибудь другому.
        «А может быть, - думала Рашмика, - причина в том, что, взрослея, человек по большей части утрачивает память о детстве, она словно подергивается дымкой, превращается в десяток выцветших мгновений, тонких и полупрозрачных, будто витражное стекло?»
        Рашмика Эльс. Возможно, это не настоящее имя.
        Настоятель уже ждал ее в своей мансарде с новой делегацией ультра; распялки для глаз прятались под темными очками. Когда Рашмика вошла, в покоях стояла странная тишина, словно уже несколько минут тут никто не обронил ни слова. Ее отражения скользили по лабиринту зеркал, множась и дробясь; она пыталась разглядеть там выражение своего лица, с тревогой думая: нельзя допустить, чтобы кто-то заметил следы волнения и слез.
        - Опаздываете, мисс Эльс, - заметил настоятель.
        - Меня задержали, - ответила она дрожащим голосом.
        Грилье ясно дал понять, что не следует упоминать о ее посещении службы крови. Но ей требовалось какое-нибудь оправдание.
        - Что ж, присаживайтесь, наливайте себе чая. Мы тут болтали с господином Малининым и госпожой Хоури.
        Рашмика мгновенно поняла, что эти имена для нее не пустой звук. Взглянула на посетителей - и чувство узнавания усилилось. Ни тот ни другая не походили на ультра. Слишком они были обыкновенными; ничего явно искусственного в телах, не заметно отсутствия данных природой органов, никаких признаков генетического изменения облика или гибридных генов. Мужчина был высок, строен, темноволос, лет на десять старше Рашмики. Он стоял, заложив руки за спину, весь внимание. Симпатичный, немного надменный, в выглаженном красном мундире. Гость проследил, как Рашмика села за стол и наполнила чашку, и в его глазах было гораздо больше интереса, чем у любого ультра до него. Для тех, других, девушка была лишь частью обстановки. Второй представитель - женщина смотрела на Рашмику почти с таким же выражением пристального внимания. Госпожа Хоури была невысокой и немолодой; сразу привлекала внимание печаль на ее лице, особенно в глазах, словно в жизни у нее слишком многое отняли и слишком мало дали взамен.
        И Рашмика вдруг поверила, что видела их раньше. Точно, она видела раньше их обоих. Женщину уж точно.
        - Нас не представили, - сказал мужчина, кивнув на Рашмику.
        - Это Рашмика Эльс, мой советник. - По тону настоятеля стало ясно, что этот ответ он приготовил заранее. - Итак, господин Малинин…
        - Представьте и нас, настоятель, - попросил Малинин.
        Куэйхи поднял руку и поправил одно из зеркал.
        - Это Васко Малинин, а это Ана Хоури, - по очереди указал он на членов делегации, - представители «Ностальгии по бесконечности», корабля ультра, недавно прибывшего в нашу систему.
        Мужчина снова взглянул на Рашмику:
        - Нас не предупреждали, что на переговорах будет присутствовать советник.
        - Если вы видите в этом проблему, господин Малинин, я попрошу мисс Эльс удалиться.
        - Нет, - ответил после секундного колебания ультра. - Это не важно.
        Настоятель предложил посетителям сесть. Они расположились напротив Рашмики, по другую сторону столика, за которым девушка пила чай.
        - Что привело вас в нашу систему? - Вопрос настоятеля был адресован мужчине.
        - Обычные обстоятельства. Наш корабль заполнен беженцами из внутренних систем. Многие, услышав, что исчезновения близятся к кульминации, решили направиться сюда, на Хелу. Нам непонятны мотивы беженцев, да мы не интересуемся, пока эти люди в состоянии платить. Другие просто хотят улететь как можно дальше от волков. Разумеется, у нас возникли кое-какие нужды технического свойства. Но мы не намерены остаться тут надолго.
        - Вас интересуют артефакты вертунов?
        - Нас интересует кое-что другое, - ответил мужчина, проводя пальцами по складке мундира. - В частности, Халдора.
        Куэйхи снял темные очки:
        - Нас всех интересует Халдора.
        - Не в религиозном смысле, - проговорил ультра, запинаясь, его явно шокировал вид распяленных глаз настоятеля, возлежащего на койке. - Но в наши намерения не входит оспаривать или подрывать чьи-то верования. Дело в том, что с момента открытия этой системы феномен Халдоры не подвергался научным исследованиям. Не потому, что Халдора никого не интересовала, а потому, что местные власти - и церковь Первых Адвентистов в том числе - не допускают сюда посторонние экспедиции.
        - Никто не запрещает находящимся в стояночной зоне кораблям использовать приборы для исследования исчезновений, - возразил Куэйхи. - Многие занимаются этим и выкладывают собранные сведения в общий доступ.
        - Верно, - кивнул ультра, - но результаты таких дистанционных исследований не вызывают серьезного интереса за пределами этой системы. По нашему мнению, требуется масштабная работа с применением физических зондов - капсул с приборами, запущенных в атмосферу планеты, или чего-то подобного.
        - Это все равно что плевать в лицо Господу.
        - Вы так считаете? Если это и в самом деле чудо, оно должно с легкостью пережить изучение. Чего вам бояться?
        - Гнева Божьего, вот чего.
        Ультра уставился на свои пальцы. Рашмика читала его мимику, словно раскрытую книгу. Один раз он солгал - когда сказал, что корабль полон беженцев, желающих стать свидетелями исчезновений. Наверное, для такой лжи была какая-то причина вполне практического свойства. В остальном, насколько девушка могла судить, ультра говорил правду. Рашмика взглянула на женщину, которая до сих пор не проронила ни слова, и по спине снова пробежал электрический разряд узнавания. На миг их глаза встретились; женщина не отвела взгляда, она смотрела на Рашмику целую секунду. Девушке стало не по себе, и она первая отвернулась, чувствуя, как кровь прилила к щекам.
        - Исчезновения близятся к кульминации, - повторил ультра. - Оспаривать это невозможно. Отсюда следует вывод, что другой возможности изучить Халдору у нас не будет.
        - Я не могу дать разрешение.
        - Но ведь подобное уже имело место, не правда ли?
        Распялки блеснули - Куэйхи повернулся к Малинину:
        - О чем вы?
        - О том, что непосредственное изучение Халдоры уже проводилось, - ответил ультра. - На Хеле, насколько нам известно, ходят слухи о незарегистрированном исчезновении, случившемся двадцать лет назад. Это исчезновение продолжалось дольше прочих, но сведения о нем были убраны из всех общедоступных источников.
        - Каких только слухов не бывает! - небрежно проговорил Куэйхи.
        - Говорят, то исчезновение оказалось самым долгим потому, что к Халдоре направили зонд. Он каким-то образом повлиял на трехмерное изображение планеты. Возможно, причиной стала перегрузка системы.
        - Системы?
        - Механизма, - объяснил ультра. - Того, что проецирует образ огромного газового гиганта.
        - Сей механизм, друг мой, есть Бог.
        - Это одно из объяснений, - вздохнул ультра. - Поверьте, мы сюда прилетели не для того, чтобы дразнить вас. Я лишь хочу откровенно разъяснить нашу позицию. Мы считаем, что инструментальные капсулы к Халдоре уже отправляли - с благословения адвентистов.
        Рашмика снова вспомнила статистику, которую показывал ей Петр, и последующий рассказ теней. Значит, все правда: незарегистрированное исчезновение действительно произошло, и в этот самый миг тени направили сюда бестелесного посланца, переговорщика, обосновавшегося в резном скафандре. Именно этот скафандр по просьбе теней она должна вынести с «Пресвятой Морвенны», прежде чем собор разобьется вдребезги на дне Рифта Гиннунгагапа.
        Усилием воли Рашмика вновь сосредоточилась на ультра, испугавшись, что пропустила важное.
        - Мы считаем, что повторная попытка не причинит особого вреда, - продолжал Малинин. - Собственно, все, чего мы просим, - это разрешения повторить эксперимент.
        - Не было никаких экспериментов! - заявил Куэйхи.
        - Если так, наш будет первым. - Ультра подался вперед на стуле. - Мы обеспечим вам защиту и ничего за это не попросим. Нас не интересуют льготы и скидки. Торгуйте с другими ультранавтами, как раньше. В качестве платы за свои услуги мы просим лишь разрешения провести небольшое исследование Халдоры.
        Ультра снова откинулся на кресле. Он посмотрел на Рашмику, перевел взгляд на окно. С вершины Часовой Башни, из покоев настоятеля, была прекрасно видна прочерченная до горизонта линия - участок Пути длиной километров двадцать. Очень скоро рельеф радикально изменится, предвещая близость Пропасти.
        Всего несколько дней, подумала Рашмика, и собор ступит на мост. Но ми тогда продвижение останется медленным. При обычной скорости понадобится полтора суток, чтобы преодолеть Рифт.
        - Мне очень нужна защита, - заговорил после долгой паузы Куэйхи. - И пожалуй, я смогу проявить гибкость. Судя по всему, у вас хороший субсветовик, с мощным вооружением и исправными двигателями. Вы удивитесь, как сложно выбрать корабль, соответствующий моим требованиям. Из тех судов, что добираются к нам, большинство еле плетется. Они уже не годятся для охраны.
        - Наш корабль страдает своего рода идиосинкразией, - сказал ультра, - но в остальном он исправен. Едва ли в целой системе найдется лучшее вооружение.
        - А этот ваш эксперимент… - протянул Куэйхи. - Он подразумевает только запуск капсулы с приборами, ничего более?
        - Одной или двух. Совершенно рутинная разведка.
        - В момент исчезновения?
        - Необязательно. Мы надеемся многое узнать в любом случае. Конечно, если исчезновение вдруг совпадет с запуском… Для такой ситуации мы оставим на орбите, на дистанции связи, дрон.
        - Мне все это не нравится, - ответил Куэйхи. - За исключением того, что было сказано о защите. Надеюсь, вы ознакомились с прочими моими условиями?
        - Нам они кажутся достаточно разумными.
        - И вы согласитесь принять на борт небольшую делегацию адвентистов?
        - Зачем?
        - Это необходимо. Вы не знаете политику нашей системы. Это не упрек: за несколько недель, проведенных здесь, вряд ли вы могли во всем разобраться. В частности, как отличить реальную угрозу от невинного маневра. Я не могу допустить, чтобы вы открывали огонь по всему, что пытается приблизиться к Хеле.
        - И подобные решения будут принимать ваши представители?
        - Они будут находиться на борту в качестве советников, - ответил Куэйхи, - и не более того. Вам не придется реагировать на все без исключения корабли, проходящие мимо Хелы, а я буду точно знать, что ваше оружие откроет огонь, когда это действительно будет нужно.
        - И сколько человек вы пришлете?
        - Тридцать, - ответил Куэйхи.
        - Много. Мы могли бы подумать насчет десяти, максимум двенадцати…
        - Двадцать, и будем считать вопрос решенным.
        Ультра еще раз взглянул на Рашмику, словно спрашивая у нее совета.
        - Я должен обсудить это с командой, - наконец сказал он.
        - Но в принципе у вас нет серьезных возражений?
        - Не нравится мне затея с представителями, - хмуро ответил Малинин. Потом встал и одернул китель. - Но если без этого получить у вас разрешение нельзя, мы, скорее всего, согласимся.
        Куэйхи с энтузиазмом затряс головой, пустив рябь по зеркалам.
        - Приятно слышать, - прокудахтал он. - Уже в ту минуту, когда вы вошли сюда, господин Малинин, я знал: с вами можно иметь дело.
        Глава тридцать девятая
        Поверхность Хелы, год 2727-й
        Ультра улетели на шаттле. Куэйхи повернулся к Рашмике и спросил:
        - Ну что, подходят?
        - Думаю, да, - ответила она.
        - С технической точки зрения корабль вполне соответствует, и экипаж заинтересован в сделке. Женщина не дала нам особой пищи для размышлений. А что мужчина? Малинин чего-то недоговаривает, верно?
        Вот он, момент истины, сказала себе Рашмика. С первой же секунды, едва услышав имя Васко Малинина, девушка знала, что он необыкновенно важен для нее: такое ощущение возникает, когда один из подбираемых к замку ключей начинает поворачиваться, каждый зубец находит для себя паз.
        То же самое она почувствовала, услышав имя женщины.
        «Я знаю этих людей», - подумала Рашмика.
        Они теперь старше, но лица и манера держаться знакомы ей, как собственные плоть и кровь.
        В поведении Малинина тоже что-то было: он знал ее не хуже, чем она его. Узнавание было обоюдным. Вдобавок Рашмика почувствовала и кое-что еще: он что-то скрывал. Малинин нагло солгал насчет причин, которые привели его на Хелу, но было и другое. Он не просто хотел исследовать Халдору, что было бы вполне невинно, - он хотел чего-то сверх.
        Это и был момент истины.
        - Он был откровенен с вами, - сказала Рашмика.
        - Действительно? - переспросил настоятель.
        - Малинин слегка нервничал, - пояснила она, - и надеялся, что вы не станете задавать слишком много вопросов. Но волнение обусловлено только тем, что он хочет получить для своего корабля эту работу.
        - Странно, откуда у них такой интерес к Халдоре? Большинству ультра нет дела ни до чего, кроме торговых преференций.
        - Вы же слышали, что он сказал, - рынок рухнул.
        - Но это не объясняет его желания изучить Халдору.
        Рашмика пригубила чай, надеясь скрыть выражение лица. Она мастерски различала чужую ложь и чрезвычайно неумело прятала собственную.
        Орбита Хелы, год 2727-й
        Когда шаттл взлетел и стал выходить на орбиту, Васко почувствовал, как увеличивается его вес. Корабль повернул, и Малинин снова заметил «Пресвятую Морвенну», игрушечно-маленькую по сравнению с тем, какой ее видели на подлете. Она шла в одиночестве по своему, отклонившемуся от Вечного, пути и в такой дали от остальных соборов казалась пленницей ледяных пустынь, изгнанной туда за некую ересь, за разрыв с многочисленным святым семейством. Васко знал, что «Пресвятая Морвенна» движется, но на такой дистанции исполинская машина выглядела замершей. Как бы то ни было, собору требуется десять минут, чтобы преодолеть расстояние, равное его длине.
        Он взглянул на Хоури, сидевшую рядом. С тех пор как они покинули собор, женщина не проронила ни слова.
        Странная мысль посетила Васко, возникнув ниоткуда. Все трудности великого блуждания вокруг Хелы соборы преодолевают для того, чтобы держать Халдору строго в зените, неотрывно следить за ней. А причина в том, что орбита не синхронизирована с вращением большей планеты. Насколько было бы проще, если бы Хела висела на синхронной орбите, всегда повернутая к Халдоре одной стороной. Тогда все соборы могли бы скопиться в одном удобном месте и там осесть. Отпала бы нужда в непрерывном движении, в Вечном Пути, в поселках обеспечения, в бригадах, которые обслуживали соборы и зависели от них. Для всего этого требовалось лишь чуточку скорректировать скорость вращения Хелы. Планета похожа на точные часы, показывающие неточное время; всего-то нужно слегка подвинуть стрелки. Но на сколько подвинуть? Васко произвел в уме расчеты, надеясь, что не слишком сильно ошибся. Длительность дня Хелы нужно изменить всего на одну двухсотую. Всего на двадцать минут из сорока часов.
        Как же обитатели соборов, зная это, могут сохранять веру? Если в Халдоре действительно кроется какое-то чудо, отчего Создатель, рассчитывая обращение Хелы вокруг нее, ошибся на двадцать минут? Это не просто серьезное упущение, это вопиющий просчет! Хуже того, признак космической рассеянности. Вселенная просто не имеет представления о том, что здесь происходит. Не знает и знать не желает. И даже не знает о том, что не знает.
        Если существует Бог, думал он, зачем тогда волки? В концепцию ада и рая они не вписываются, и ни в одной религии нет упоминаний о них.
        Шаттл улетал все дальше от собора. Васко уже видел неровный, редко используемый участок Вечного Пути перед «Пресвятой Морвенной». И эта полоса уходила недалеко, упираясь в мглистую бездну Рифта Гиннунгагапа. Васко знал, как переименовали этот каньон местные жители.
        Казалось, у края Пропасти Искупления Путь заканчивается. Но на другой стороне ущелья, прямо напротив, дорога продолжалась. Однако сорок километров между краями заполняла лишь мгла. И только когда шаттл взлетел еще выше, упавший под нужным углом свет наконец показал филигрань моста, словно в единый миг возникшего из небытия.
        С моста Васко перевел взгляд обратно на собор. По-прежнему казалось, тот стоит на месте, но Малинин обратил внимание, что приметные детали местности, несколько минут назад находившиеся перед собором, теперь очутились позади него. Собор полз медленно, как улитка, но в его движении была неуклонность.
        Неужели этот тонкий, хлипкий мост выдержит чудовищную массу собора, позволит ему добраться до другого края Пропасти?
        Васко установил по безопасному каналу связь с большим шаттлом, висящим на орбите Хелы. Оттуда усиленный сигнал отправился дальше, на «Ностальгию по бесконечности», ожидающую в стояночной зоне.
        - Это Васко, - сказал Малинин. - Мы установили контакт с Аурой.
        - Что-нибудь узнали? - спросила Орка Круз.
        Васко взглянул на Хоури.
        - Кое-что, - ответил он.
        На борту «Ностальгии по бесконечности», парковочный сектор, 107 Рыб, год 2727-й
        Очнулся Скорпион с ощущением, что на этот раз сон тянулся дольше предыдущего. Клетки артачились, выбрасывали химические сигналы; все тело полнилось болью, с трудом возвращающегося к обычному метаболизму. Клетки вели себя как ленивые рабочие, неохотно берущиеся за инструменты и готовые бросить их под любым предлогом. Их можно было понять - на своем веку они с лихвой натерпелись дурного обращения.
        «Ребята, вы не одни такие, - послал им Скорпион утешительную мысль. - Нейронные сети тоже явно не в ударе».
        Он покопался в памяти и довольно легко вспомнил свое пробуждение в системе Йеллоустона, когда увидел жуткие следы деятельности волков: оставшиеся от Йеллоустона руины, выпотрошенные и сожженные орбитальные анклавы. Вспомнил и спор о судьбе беженцев с уцелевшего шаттла. Он выиграл схватку, отстояв шаттл, но проиграл сражение. Его поставили перед выбором: сдать командование и превратиться в пассивного наблюдателя или снова лечь в криокапсулу. По сути, и то и другое означало переход власти над кораблем к Малинину и его союзникам. Но холодный сон, по крайней мере, избавил Скорпиона от необходимости наблюдать за этим процессом. Слабое утешение - но он был рад и такому.
        И вот его разбудили опять. Скорее всего, за прошедший срок статус не изменился, Скорпион тут по-прежнему на птичьих правах. Но теперь он может, по крайней мере, надеяться на перемену в ситуации.
        - Ну что? - спросил он Валенсина, который производил необходимый комплекс анализов. - Я снова обманул вашу статистику?
        - У вас, Скорп, были неплохие шансы на выживание, но это не значит, что вы бессмертны. Если еще раз ляжете в эту капсулу, то, скорее всего, уже не выйдете из нее.
        - Помню-помню: десять процентов.
        - Я надеялся вас подбодрить.
        - Неужели вообще никаких шансов?
        Валенсин кивнул на криокапсулу:
        - Надумаете замораживаться - требуйте, чтобы ее покрасили в черный цвет и прикрутили ручки.
        Состояние здоровья Скорпиона действительно соответствовало кладбищенскому юмору Валенсина. Большинство ощущений вряд ли можно было назвать болезненными. Казалось даже, это не побочные эффекты криосна, а результаты простого течения времени - как будто свинья и вовсе не ложился в капсулу. Но зрение и слух ухудшились. Он почти ничего не видел боковым зрением, и даже в границах прямой видимости предметы стали расплывчатыми и зернистыми. Свинья напрягал слух, пытаясь расслышать Валенсина за гудением комнатных кондиционеров. Он прошелся и обнаружил, что быстро устает и высматривает местечко, чтобы присесть и перевести дух. Снизилась работоспособность легких и сердца. Сердечно-сосудистая система гиперсвиней создавалась исключительно в коммерческих целях, а именно для максимально упрощенной пересадки. По этой же причине сердце и кровеносные сосуды оказались не рассчитаны на долголетие. Запланированное устаревание, так это называлось.
        Когда «Ностальгия» улетала с Арарата, ему было пятьдесят. И оставалось пятьдесят во всех смыслах: он прожил считаные недели своего субъективного времени. Но погружение в криосон и размораживание отняли семь-восемь лет жизни - процесс безжалостно разрушал клетки. Проведи свинья это время на ногах, живи он вместе с экипажем корабля, результат был бы хуже, но вряд ли намного.
        Как бы то ни было, он все еще жив. И в общей сложности просуществовал дольше любого известного сородича. Означает ли это, что Скорпион вытянул счастливый билет свиньи-долгожителя? Он сильно сдал, но назвать его ходячей развалиной было бы преувеличением.
        - Так каковы результаты? - спросил он Валенсина. - И где мы находимся? Насколько я понимаю, уже добрались до Сто Седьмой Рыб. Или вы разбудили меня только для того, чтобы сообщить, как плохо сказывается на моем здоровье процесс разморозки?
        - Мы в Сто Седьмой Рыб, и вам придется кое-что наверстать.
        Валенсин помог Скорпиону подняться со смотровой кушетки, и тут Скорпион заметил, что оба медицинских серворобота наконец сломались. Теперь они стояли по обеим сторонам двери и служили вешалками.
        - Мне не нравится ваш тон, - сказал Скорпион. - Сколько лет прошло? Который сейчас год?
        - Две тысячи семьсот двадцать седьмой, - ответил Валенсин. - И я сам не в восторге от происходящего. А еще, Скорпион, я вам должен кое-что отдать.
        - Что?
        Валенсин протянул ему согнутый кривой белый обломок, похожий на гладкий кусок льда:
        - Вы держали это в руке, пока спали. Должно быть, ценная вещь.
        Что-то было не так, но что именно, никто ему не говорил. Скорпион глядел в лица собравшихся, стараясь понять, в чем дело. Здесь были все, кого он ожидал увидеть: Круз, Эртон, Малинин. А еще несколько начальников, которых он прежде не знал. Хоури тоже присутствовала. Наконец он сообразил, кого здесь не хватает.
        - Где Аура? - спросил Скорпион.
        - С ней все в порядке, - ответил Васко. - Жива и здорова. Недавно я ее видел.
        - Нужно рассказать Скорпиону, - сказала Хоури.
        Она постарела, отметил Скорпион. На лице прибавилось морщин, в волосах - седины. Ана теперь стриглась коротко, челка едва доходила до бровей. Сквозь поредевшие волосы просвечивала кожа.
        - И о чем же вы собираетесь мне рассказать?
        - Доктор Валенсин вам что-нибудь говорил? - спросил Васко.
        - Сказал, который теперь год. Больше ничего.
        - Скорп, в ваше отсутствие мы сделали что смогли. Нам пришлось принимать непростые решения.
        «В мое отсутствие», - подумал Скорпион. Как будто он ушел и бросил их на произвол судьбы, когда в нем очень нуждались.
        А ведь и впрямь - такое чувство, словно он виноват, словно уклонялся от своих обязанностей.
        - Уверен, вы прекрасно справились. - Он потер переносицу.
        Сразу после пробуждения у него разболелась голова. Мигрень так и не прошла.
        - Мы добрались до системы Хелы в две тысячи семьсот семнадцатом году, - сказал Васко. - Перелет от Йеллоустона занял девятнадцать лет.
        По спине Скорпиона побежали мурашки.
        - Но Валенсин назвал мне другой год.
        - И не обманул, - ответила Эртон. - Сегодня две тысячи семьсот двадцать седьмой, по крайней мере в этой системе. Мы прилетели сюда почти десять лет назад. Могли бы разморозить вас сразу же, но сочли это преждевременным. Валенсин объяснил, что снова ложиться в криокапсулу вам опасно. Если бы мы вас разбудили десять лет назад, вы бы уже умерли или снова погрузились в холодный сон, практически без шансов проснуться живым.
        - Так было надо, Скорп, - сказал Васко. - Ваша жизнь - слишком дорогой ресурс, чтобы тратить ее попусту.
        - Ты даже не представляешь себе, как я рад это слышать.
        - Поверьте, мы очень серьезно думали, когда вас лучше разбудить. Вы же сами нам говорили: лучше подождать, пока не доберемся до Хелы.
        - Неужели я такое говорил?
        - Считайте, что наконец добрались. Что касается местного режима - а это церковь Первых Адвентистов, - то для них мы прибыли в систему пару недель назад. Мы улетали и вернулись обратно, развернувшись в ближайшем космосе.
        - Почему? - спросил Скорпион.
        - Потому что здесь не все ладно, - ответил Васко. - Прилетев сюда десять лет назад, мы обнаружили очень сложную ситуацию. Адвентисты контролируют доступ к Халдоре, периодически исчезающей планете. Чтобы приблизиться к Хеле, нужно получить добро от церквей, но и тогда они не разрешат отправить зонд для изучения газового гиганта.
        - У нас полно оружия, мы можем взять необходимое силой.
        - Устроить бойню? На Хеле миллионы ни в чем не повинных мирных жителей, не говоря уже о десятках тысяч момио в стояночной зоне. Вдобавок мы не знаем точно, что ищем. Если сразу открыть огонь, можно уничтожить именно то, что нам нужно, или добиться того, что оно нам никогда не достанется. Но если удастся подобраться к Куэйхи поближе, чтобы изучить проблему изнутри…
        - Куэйхи еще жив? - удивился Скорпион.
        - Да, сегодня мы с Хоури нанесли ему визит, - ответил Васко. - Он затворник, существует благодаря медицинским технологиям. Не покидает свой собор, «Пресвятую Морвенну», и никогда не спит. У него переделан мозг, так что сон не требуется. Настоятель даже не мигает. Все время, каждую секунду, он смотрит на Халдору, дожидаясь, когда мигнет она.
        - Значит, он спятил.
        - На его месте любой бы спятил. С ним на Хеле случилось что-то ужасное, вот психика и не выдержала.
        - В его крови индоктринационный вирус, - сказала Круз. - Неизвестно, когда Куэйхи заразился - должно быть, задолго до того, как прилетел на Хелу. Сегодня здесь целая индустрия занимается этим вирусом: выделяют из него и сплайсируют фрагменты, смешивают его с другими вирусами, прибывшими вместе с беженцами. Говорят, у Куэйхи бывают минуты сомнения, когда он подозревает, что все созданное им - просто бред сумасшедшего. В глубине души настоятель понимает, что исчезновения имеют рациональное объяснение, никакое это не чудо. В такие мгновения он закачивает себе в кровь порцию свежей индоктринационной дури.
        - Похоже, непросто будет найти общий язык с ним, - проговорил Скорпион.
        - Невероятно сложно, - согласился Васко. - Но Аура сумела. Это был ее план, Скорпион, не наш.
        - Что за план?
        - Девять лет назад она спустилась на планету, - объяснила Хоури, глядя прямо в глаза Скорпиону, словно, кроме них двоих, в помещении никого не было. - Ей тогда исполнилось восемь. Я не смогла ее остановить. Она четко знала, для чего прислана в наш мир, и одним из этапов ее пути был поиск Куэйхи.
        Скорпион покачал головой:
        - Я бы не отправил восьмилетнюю девочку на чужую планету одну, и вам тоже не следовало этого делать. Расскажите, что было дальше.
        - Поверь, у нас не было выбора, - отозвалась Хоури. - Я же мать, и то не смогла отговорить ее. Все равно что удерживать косяк лососей, рвущихся против течения реки на нерест. Она бы добилась своего, с нами или без нас.
        - Мы нашли семью, - продолжил Васко. - Хорошие люди, живут на Равнине Вигрид. У них был сын, а дочь погибла несколькими годами раньше - несчастный случай. Они не знали, кто такая Аура и что у нее в голове, и не задавали лишних вопросов. Обращались с ней как с родной дочерью. Эти люди играли свою роль без всякого труда, подробно рассказывали ей о погибшей девочке. Они очень сильно привязались к Ауре, полюбили ее.
        - И к чему все эти ухищрения?
        - Аура забыла, кто она, - объяснила Хоури. - Подавила, похоронила свои воспоминания. Она же наполовину сочленитель - может распределять содержимое разума по своему усмотрению, как мы расставляем в комнате мебель. В какой-то момент она поняла, что способна это делать, и тогда оставалось лишь наработать навык.
        - Для чего все это понадобилось? - спросил Скорпион.
        - Для того, чтобы она стала на Хеле своей, хотя и не родилась там. Необходимо было ей самой крепко уверовать в это, тогда и у окружающих не возникло бы сомнений.
        - Ужасно…
        - Скорп, думаешь, мне, ее матери, легко? Я была рядом в тот день, когда она решила забыть меня. А вчера я тоже была рядом, и она смотрела на меня как на пустое место.
        Изо всех сил подавляя чувство нереальности происходящего, он дослушал рассказ Малинина и Хоури до конца. При этом несколько раз осматривался, ощупывал взглядом каждую деталь интерьера: нет, это не очередной кошмар, сопутствующий процедуре оживления. Не свалял ли он большого дурака, проспав все эти махинации?
        Но история внедрения Ауры - по крайней мере, та ее часть, которую изложили Скорпиону, - выглядела вполне правдоподобно.
        Он был вынужден признать жестокую неизбежность случившегося. Полет «Ностальгии по бесконечности» от Арарата к Хеле через систему Йеллоустона занял более сорока лет. Но миссия Ауры началась намного раньше - в тот миг, когда ее разум зародился в нейтронной звезде Гадес. Девять лет - не так уж много по сравнению со временем, проведенным Аурой в пути. И если смотреть холодным, рассудочным взглядом, не думая о том, что жить тебе осталось всего ничего, случившееся обретает некий кошмарный смысл.
        - На самом деле Аура все помнила, - сказал Васко. - Просто воспоминания были скрыты в подсознании, спрятаны там, чтобы всплыть воздушным пузырем, когда она повзрослеет. Мы знали, что рано или поздно воспоминания начнут стучаться в мозг и Аура, пусть и не сразу, поймет, что с ней происходит.
        - И?.. - спросил Скорпион.
        - Она послала нам сигнал. Дала знать, что отправляется на встречу с Куэйхи. Мы со своей стороны тоже должны были вступить в контакт с адвентистами. К тому времени как мы добились аудиенции у Куэйхи, Ауре уже удалось проникнуть в его ближайшее окружение.
        Кожаная куртка Скорпиона скрипнула, когда тот сложил руки на груди.
        - И что, она просто взяла и подошла к настоятелю?
        - Аура стала его советником, - ответил Васко. - Присутствует на переговорах с ультра. Мы не в курсе, какой с того прок Куэйхи, хотя и догадываемся. У Ауры есть необычная способность. Мы узнали об этом, когда она была еще совсем маленькой.
        - Она великолепно читает по лицам, - продолжила Хоури. - С легкостью распознает обман. К примеру, если ты скажешь, что радуешься, а на самом деле тебе грустно. И сочленительские имплантаты тут ни при чем - дар не пропал после того, что она сделала со своей памятью.
        - Аура должна была привлечь к себе внимание Куэйхи, - сказал Васко, - и дар сослужил ей отличную службу. Но и не будь его, она рано или поздно подобралась бы к настоятелю, преодолев любые препятствия. Ведь она была специально для этого рождена.
        - Вы говорили с ней? - спросил Скорпион.
        - Не представилось такой возможности, - ответил Малинин. - Нельзя было, чтобы Куэйхи заподозрил, что мы знаем друг друга. Но у Хоури такие же имплантаты, полностью совместимые.
        - Я заглянула в ее память, - сказала Хоури, - пока мы находились рядом, в одном помещении. Она ничего не заподозрила.
        - Ты не открылась ей?
        - Нет, - ответила Хоури. - Рано, она слишком уязвима. Пусть считает себя той, кем привыкла считать, и играет роль, отведенную ей Куэйхи. Так для нее безопаснее. Если он решит, что она шпион ультра, не миновать беды.
        - Будем надеяться, Аура ни у кого не вызовет излишнего интереса, - сказал Скорпион. - Когда она вспомнит все сама, сколько нам еще ждать?
        - Несколько дней, - ответила Хоури. - Не дольше. Может быть, всего сутки. Наверняка она уже чувствует процесс.
        - О чем вы говорили с настоятелем? - спросил Скорпион. - С какой целью он пригласил вас? Расскажите подробней.
        Васко объяснил суть торга. Скорпион не сразу ухватил все детали, сосредоточившись на том, что показалось ему самым главным. Он понял, что настоятель хочет нанять корабль для защиты собственной персоны и церковной собственности, что корабль должен встать на орбиту Хелы, где правят адвентисты. Он также принял к сведению, что многие ультра пытались получить эту работу, но еще больше отказались даже обсуждать ее, несмотря на все преференции, которыми Куэйхи готов был их осыпать. Ультра помнили о судьбе «Гностического восхождения» и опасались, что их корабль уничтожат тем же способом.
        - Но для нас это не проблема, - сказал Васко. - По нашему мнению, ультра преувеличивают риск. Если какой-нибудь псих и откроет огонь, у нас есть чем защититься. Перед вхождением в эту систему мы припрятали все новые технологии, но при необходимости моментально приведем их в боевую готовность. И крайне маловероятно, что на планете остались замаскированные автоматические часовые.
        - Стало быть, Куэйхи хочет подогнать наш корабль поближе к Хеле для защиты своего добра? И в благодарность за это позволит нам рассмотреть Халдору?
        - Да, настоятель согласился, но крайне неохотно, - ответил Васко. - Ему претит идея подпустить посторонних к своему личному чуду, но очень уж нужен корабль.
        - Чего он так боится? Ему угрожают другие ультра?
        Васко пожал плечами:
        - Время от времени случаются инциденты, но ничего серьезного.
        - Не иначе какая-то блажь.
        - Это параноик. Не стоит искать скрытый смысл в действиях таких, как он. Нужно просто соглашаться. Возможность изучить Халдору, не сделав ни единого выстрела, стоит того.
        - Что-то не так, - усомнился Скорпион, на которого снова накинулась мигрень, изрядно окрепшая за недолгое время своего отсутствия.
        - Вы осторожны от природы, - сказал Васко. - Это нормально. Но мы ждали своего шанса девять лет. И он только один. Если не согласимся, Куэйхи заключит сделку с другим кораблем.
        - Все равно не нравится это мне.
        - Вы бы говорили по-другому, будь это ваш план, - вмешалась Эртон. - Но это наш план. А вы спали, пока мы тут дело делали.
        - Все правильно, - ответил он с улыбкой. - Я всего лишь свинья. Мы не строим долгосрочных планов.
        - Она другое хотела сказать, - снова заговорил Васко. - Если бы вы вместе с нами ждали столько лет, то смотрели бы на происходящее иначе. - Малинин откинулся на спинку кресла и пожал плечами. - Ну, что сделано, то сделано. Я сказал Куэйхи, что мы обсудим его условие насчет представителей, но в остальном нас все устраивает. Дождемся от него окончательного согласия и сразу примемся за дело.
        - Представители? - встрепенулся Скорпион. - Что еще за представители?
        - Куэйхи выставил такое требование, - ответил Васко. - Он хочет, чтобы на борту нашего корабля находилась небольшая группа адвентистов.
        - Только через мой труп.
        - Беспокоиться не о чем, - сказала Эртон. - Это просто формальность. Церковь пришлет два десятка священников, мы отправим своих людей в собор. Все честно.
        Скорпион вздохнул. Что толку спорить? Он успел страшно устать, сил осталось только на то, чтобы сидеть и слушать. Здесь все давно решено, и его случайно или намеренно низвели до роли молчаливого наблюдателя. Который вправе сколько угодно спорить, но с тем же успехом мог бы и дальше лежать в криокапсуле.
        - Вы совершаете серьезную ошибку, - проговорил он. - И скоро убедитесь в этом.
        Поверхность Хелы, год 2727-й
        Капитан Сейфарт был субтилен, с тонкогубым крошечным ртом, отлично приспособленным для того, чтобы выражать презрение. Впрочем, Куэйхи редко видел на лице начальника соборной стражи иные эмоции, кроме подчеркнутой невозмутимости. Даже презрение отражалось крайне редко, словно представляло собой ценный и трудновоспроизводимый ресурс. Обычно Сейфарт позволял себе расходовать его при чьих-то попытках изменить режим охраны. Капитан очень любил свою профессию и мало чем интересовался помимо нее. И он, по мнению Куэйхи, полностью соответствовал своей должности.
        В мансарду настоятеля капитан явился в отполированном бронескафандре стражника, держа под мышкой парадный шлем с розовым плюмажем. Изобилующий выгнутыми поверхностями, пышно украшенный доспех был темно-красным, цвета артериальной крови. Нагрудник во множестве покрывали нарисованные ордена и ленты, в память о возглавлявшихся Сейфартом операций по защите интересов «Пресвятой Морвенны». Эти операции официально считались абсолютно легальными, не выходящими за рамки общепринятых законов Вечного Пути. Стража отгоняла шайки разорившихся селян, срывала козни бродячих торговцев, в том числе ультра, охочих до чужого добра. Были и другие операции, тайные, о которых не принято говорить: упреждающие диверсии на Вечном Пути в соперничестве с другими соборами; устранение враждебных Куэйхи священников. «Наемный убийца» - слишком сильное выражение применительно к капитану Сейфарту, но и такой род деятельности был ему знаком. Доводилось этому человеку участвовать и в войнах, и в военных преступлениях.
        Куэйхи знал, что капитан по-собачьи предан ему. За тридцать пять лет службы у Сейфарта была уйма возможностей обменять своего хозяина на стремительное карьерное продвижение. Но капитана интересовало только добросовестное исполнение роли защитника Куэйхи.
        И тем не менее настоятель рисковал, открывая Сейфарту свои планы. Все остальные участники операции - даже инженер, строивший ложемент, - были посвящены лишь в малую часть задуманного. Грилье вовсе ничего не знал. Но Сейфарта следовало ввести в курс дела полностью, ведь именно ему предстояло руководить захватом корабля.
        - Значит, этому быть, - сказал Сейфарт. - Иначе бы вы меня не позвали.
        - Я искал добровольца, - пояснил Куэйхи. - И не простого, а соответствующего моим требованиям. - Настоятель протянул капитану снимки корабля, полученные при помощи робота-шпиона. - Как думаете, справитесь?
        Некоторое время Сейфарт молча рассматривал фотографии.
        - Мне не нравится, - наконец проговорил он. - Все эти готические украшения… Похож на кусок «Пресвятой Морвенны», заброшенный в космос.
        - Это сходство нам только на руку.
        - У меня нехорошие предчувствия.
        - Придется вам их пережить. Во всей Галактике не найти двух похожих субсветовиков, а мы видели корабли и подиковиннее. Куда важнее для нас, что фиксатор вполне подходит к профилю корпуса. Тут проблем не ожидается. Другой вопрос - что вас ждет внутри.
        - Вам удалось внедрить шпиона?
        - Нет, - ответил Куэйхи. - Не хватило времени. Впрочем, это не важно. Они почти согласились допустить на борт два десятка наших представителей. А больше и не нужно.
        - Каково состояние двигателей?
        - Не вызывает опасений. Мы следили за подлетом корабля к системе: двигатели работают чисто и стабильно.
        Сейфарт изучал снимки, на его губах играла хорошо знакомая Куэйхи презрительная усмешка.
        - Откуда они прилетели?
        - Неизвестно. Мы заметили их уже возле Хелы. А почему вы спрашиваете?
        - Что-то мне не нравится в этом корабле.
        - Вы говорили так обо всех кораблях, которые я вам показывал. Сейфарт, вы прирожденный пессимист… Наверное, поэтому вам так хорошо подходит должность начальника стражи. Впрочем, вопрос закрыт. Я уже выбрал корабль.
        - Ультра нельзя доверять, - сказал капитан. - И раньше не стоило, а теперь и подавно. Они боятся, как и все остальные. - Капитан резко взмахнул снимком, тот даже затрещал. - Куэйхи, чего они хотят на самом деле? Вы задумывались об этом?
        - Их интересует то же, что и всех.
        - А именно?
        - Торговые преференции, бесконкурентное приобретение артефактов, обычный набор. Ну и… - Куэйхи замолчал.
        - И?..
        - Их интересует Халдора, - ответил Куэйхи. - Они хотят провести какие-то исследования.
        Сейфарт впился глазами в настоятеля. Тому казалось, что с него снимают кожу, как с плода.
        - Раньше мы никому не разрешали подобные исследования, - медленно проговорил капитан. - Чем объясняется такая перемена?
        - Тем, что в запрете больше нет смысла, - ответил Куэйхи. - Исчезновения скоро закончатся. Нам будет сказано слово Божье, хотим мы того или нет.
        - Похоже, это не единственная причина. - Сейфарт праздно водил красной перчаткой по розовому плюмажу шлема. - Близится ваш триумф, и теперь вам ни до чего другого нет дела.
        - Ошибаетесь, - возразил Куэйхи. - Именно сейчас мне есть дело до всего, что здесь происходит. Возможно, это воля Божья - чтобы ультра своим вмешательством приблизили конец исчезновений.
        - Слово Божье прозвучит в канун вашей победы? Вы на это надеетесь?
        - Если так решено Господом, то мне ли перечить? - с фаталистическим вздохом ответил Куэйхи.
        Сейфарт снова взглянул на снимок, потом прошелся по мансарде. Его отражение в зеркалах распадалось на части и складывалось. Скафандр скрипел при каждом шаге, перчатка нервно сжималась в кулак и разжималась.
        - Сколько наших отправится туда?
        - Ультра согласились принять двадцать. Считаю неразумным настаивать на увеличении числа представителей. Нам же хватит двадцати?
        - Лучше бы тридцать.
        - Это уже было бы похоже на воинский контингент. И вообще, задача этой двадцатки - убедиться, что корабль стоит брать. Как только вы там все уладите, пол?чите столько соборной стражи, сколько захотите.
        - Мне нужно разрешение на применение любого оружия, какое я сочту нужным.
        - Капитан, я не хочу, чтобы вы там убивали людей. - Куэйхи предостерегающе поднял палец. - Да, сопротивление возможно, но преодолеть его необходимо гуманными методами, не устраивая кровавой бани. Усмирите охрану, но при этом доведите до сведения команды и пассажиров, что корабль нам нужен на время: мы не присваиваем его. Едва наше дело будет сделано, мы вернем ультра их собственность и компенсируем моральный ущерб. Я особенно подчеркиваю: мне нужно получить от вас субсветовик в целости и сохранности.
        - Я только прошу разрешения применять оружие.
        - Применяйте, капитан, если сумеете пронести его на борт. Они будут искать обычное оружие: бомбы, ножи, пистолеты. Имей мы даже антиматерию, не сможем переправить ее на корабль ультранавтов.
        - Я уже сделал необходимые приготовления, - сообщил Сейфарт.
        - Нисколько в этом не сомневаюсь и всего лишь прошу проявлять сдержанность.
        - Ваша удивительная советница!.. - вспомнил Сейфарт. - Что она говорит по сему поводу?
        - Утверждает, что беспокоиться не о чем, - ответил Куэйхи.
        Сейфарт отвернулся и приладил к скафандру шлем. Красный плюмаж упал на черное стекло его визора. Капитан выглядел одновременно комично и устрашающе, но такого эффекта он и добивался.
        - Тогда мне пора приниматься за дело.

«Ностальгия по бесконечности», стояночная зона, 107-я Рыб, год 2727-й
        Через час пришло официальное сообщение с Часовой Башни «Пресвятой Морвенны». Договоренности о группе наблюдателей-адвентистов были подтверждены. Приняв на борт двадцать адвентистов, субсветовик мог встать на орбиту у Хелы и начать охранное патрулирование. После того как адвентисты поднимутся на борт и их досмотрят на предмет оружия, команда субсветовика может приступить к ограниченному физическому исследованию феномена Халдоры.
        Ответ был отправлен через тридцать минут. «Ностальгия по бесконечности» принимает условия, и адвентисты могут прибыть на борт после того, как корабль прибудет на орбиту Хелы. Одновременно группа ультра отправится на шаттле на «Пресвятую Морвенну».
        Еще через тридцать минут, запустив главные двигатели, «Ностальгия по бесконечности» вышла из стояночной зоны.
        Глава сороковая
        Поверхность Хелы, год 2727-й
        Казалось, непрестанно движущиеся сцепные дышла салютуют капитану Сейфарту, который шагал между узлами, заложив за спину руки в перчатках. Начальник соборной стражи никогда не ждал теплого приема от технарски мыслящих тружеников машинного отделения. Конкретно против него здешние обитатели ничего не имели, но у них была долгая память: не раз и не два подчиненные Сейфарта подавляли волнения среди соборного техперсонала. Сейчас тут было на удивление мало работников, но воображение капитана с легкостью рисовало убитых и раненых, жертв последнего «мероприятия по урегулированию», как называло руководство собора подобные акции. Глаур, старший смены, которого разыскивал капитан, никогда не имел прямого отношения к бунтам, но из нечастых встреч с главным механиком Сейфарт вынес убеждение, что и тот не жалует соборную стражу.
        - А, Глаур! - воскликнул капитан, заметив инженера, возящегося с пультом управления.
        - Капитан? Какая радость.
        Сейфарт направился к пульту. У того был открыт люк, из отверстия выпростаны плетеные кабели и отдельные провода, точно кишки из разрезанного живота. Капитан опустил крышку люка, прикрыл ею висящие внутренности пульта. Глаур пытался возражать, но Сейфарт приложил палец к губам:
        - Ремонт подождет.
        - Но вы не можете…
        - Требовать здесь тишины? - Сейфарт оглядел зал с пустыми эксплуатационными мостками и гремучими машинами. - Кстати, а где все?
        - А то вы не знаете? - процедил Глаур. - Постарались убраться как можно быстрее и как можно дальше от «Пресвятой Морвенны». Вместо годового заработка каждый предпочел взять скафандр. Со мной тут всего горстка - чтобы реактор не остыл и в машинах была смазка.
        Подобное происходило по всему собору, даже кое-кто из стражников выказывал желание улизнуть.
        - Сбежали, говоришь? - задумчиво переспросил Сейфарт. - А это разве не нарушение контракта?
        Глаур так взглянул на начальника стражи, словно не поверил собственным ушам:
        - Шутите, капитан? Думаете, хоть кому-нибудь сейчас не наплевать на контракт? Все мечтают только об одном - свалить с собора, пока мы не добрались до моста.
        От бригадира, словно жар от больного, исходил страх.
        - То есть ваши парни не уверены, что мы пройдем через мост?
        - А вы как считаете?
        - Если настоятель сказал, что пройдем, нам ли сомневаться?
        - А я вот сомневаюсь. - Голос Глаура был словно шипение пара. - Мне известно, что случилось с собором, который пытался пройти по мосту, а наш больше и тяжелее. Собор не пройдет по мосту, капитан Сейфарт, сколько бы крови генерал-полковник ни закачал в нас по пути к Пропасти.
        - Жаль, что меня не будет на «Пресвятой Морвенне», когда это случится, - проговорил капитан.
        - Улетаете? - с внезапным интересом спросил Глаур.
        «Неужели вообразил, что у него появятся шансы на успешный мятеж?» - подумал Сейфарт.
        - Да, по церковным делам. И буду занят, пока собор не перейдет через Пропасть… если перейдет. А вы?
        Глаур поправил грязный платок на шее и покачал головой:
        - Я остаюсь, капитан.
        - Похвальная верность настоятелю?
        - Верность машинам, так правильнее.
        Сейфарт тронул инженера за плечо:
        - Впечатлен. И вы не поддадитесь искушению увести собор с Пути или устроить диверсию?
        Глаур блеснул в улыбке зубами:
        - Буду делать то, для чего меня наняли.
        - И погибнете на посту?
        - Ну, может, соскочу в последний момент. Но собор останется на Пути.
        - Вот-вот, собор должен остаться на Пути. Мы об этом позаботимся.
        Глаур взглянул капитану в глаза:
        - Вы это к чему?
        - Проводите меня к пульту блокировки, Глаур.
        - Нет!
        Схватив за шейный платок, Сейфарт поднял инженера на фут от пола. Задыхаясь, Глаур бил капитана кулаками в грудь.
        - Ведите к блокиратору, - с ледяным спокойствием повторил Сейфарт.
        Личный шаттл генерал-полковника медицинской службы летел в направлении Равнины Вигрид, пронизывая мглу стилетом ядерного выброса. Посадочная площадка, выбранная Грилье, находилась на краю поселка и выглядела неказисто. Красный кораблик приземлился и застыл с допустимым креном, покрытие площадки заметно просело под ним. Должно быть, здесь уже лет десять не приземлялось ничего тяжелее снабженческого дрона.
        Собрав пожитки, Грилье выбрался из шаттла. Площадка была в плачевном состоянии, но пандус, ведущий от нее, казался надежным. Постукивая тростью по растрескавшемуся бетону, Грилье двинулся к ближайшему общественному входу. Дверь шлюза на попытку открыть ее не отреагировала. Грилье достал из кармана универсальный ключ Часовой Башни, теоретически подходящий к любому замк? на Хеле, но и это не помогло. Врач помрачнел, сообразив, что запорный механизм двери просто неисправен.
        Он шел по дорожке еще минут десять, озираясь, пока не отыскал наконец исправный шлюз практически в центре маленького населенного пункта. Его надземная часть выглядела как форменная свалка: тут и запаркованные машины, и брошенные приборные модули, и солнечные батареи со сгоревшими или разбитыми ячейками. Все это было только на руку Грилье, но чем ближе он подходил к центру поселка, тем меньше оставалось шансов пройти незамеченным.
        Не важно: дело нужно сделать, альтернативы нет. Он вошел в шлюз и, не снимая скафандра, спустился по вертикальной лестнице. От ее подножия во все стороны тянулись тускло освещенные коридоры. На его счастье, каждый из них был отмечен цветом: легко понять, какие тоннели ведут в жилые районы, а какие в промышленные. Хотя «районы» - неподходящее слово, подумал Грилье. Пусть эта община и имеет связи с другими поселками Равнины Вигрид, людей тут меньше, чем на одном этаже «Пресвятой Морвенны».
        Грилье насвистывал, шагая по коридору. Хотя события последних дней внушали тревогу, он неизменно получал удовольствие, отправляясь в командировки по делам Часовой Башни. Пусть даже сегодняшнее дело наполовину личное, ведь Грилье ничего не сказал Куэйхи о взятой на себя задаче.
        Что ж, это справедливо. Если у настоятеля есть секреты от главного врача, почему у того не может быть секретов от настоятеля?
        Куэйхи что-то замышляет. Грилье уже несколько месяцев чуял какие-то приготовления и вот теперь, когда девчонка брякнула, что своими глазами видела целую колонну строительной техники, проникся уверенностью. И хотя врач всеми силами пытался забыть болтовню девчонки, ее вопросы не давали ему покоя. Эти вопросы неприятным образом увязывались с другими фактами, которые он подмечал в последнее время. Вспомнить хотя бы недавние трудности с обслуживанием Пути. «Пресвятая Морвенна» застряла бы перед ледяным завалом, если бы Куэйхи не дал согласия на применение ядерной взрывчатки, Божественный Пламень.
        Тогда Грилье счел это решение вынужденным и отнес его на долю несчастливой случайности. Но со временем все встало на свои места. Очевидно, настоятель хотел с наибольшей помпой объявить о своем решении провести собор через Пропасть. А что могло подчеркнуть его слова лучше, чем вспышки Божественного Пламени за новыми витражными окнами?
        С точки зрения логики применение термоядерных зарядов было оправданным - Путь расчищался слишком медленно. Но не объясняется ли эта задержка тем, что Куэйхи использовал машины и людей для каких-то своих целей?
        И другая мысль пришла в голову Грилье: а случайно ли образовался завал? Куэйхи утверждал, что это диверсия другой церкви, но разве не мог он сам устроить ледопад? Для этого надо было всего лишь заложить взрывчатку, когда «Пресвятая Морвенна» проезжала там в прошлый раз.
        Год назад.
        До чего же докатился Грилье - подозревает Куэйхи в каких-то глобальных интригах!
        Ну а почему бы и нет. Людям, строящим соборы, свойственно мыслить масштабно, с прицелом на будущее.
        Грилье до сих пор не понял, куда это все ведет. Лишь в одном он был уже полностью уверен: Куэйхи что-то от него скрывает.
        И это как-то связанно с ультра?
        Или с переправой через Пропасть?
        Притом, что события, по всей видимости, стремительно приближаются к некой кульминации. И еще эта девочка. При чем тут она? Совсем недавно Грилье мог поклясться, что самолично нашел ее и заманил в собор; теперь же он сомневался. Рашмика позаботилась о том, чтобы Грилье обратил на нее внимание; это было, в общем-то, ясно. Очень похоже на фокус, где предлагают выбрать из разложенной колоды карту и ты берешь именно ту, которая нужна фокуснику.
        Если бы Грилье не взял на анализ ее кровь, то ничего бы не заподозрил.
        - М-да, загадочка, - пробормотал он себе под нос.
        Внезапно Грилье спохватился, что в задумчивости прошел мимо нужного ему жилища. Он повернулся и зашагал обратно, радуясь тому, что в этот час поблизости никого нет и его не увидят. Он не имел представления ни о местном времени, ни о том, где находятся жители - спят в своих норах или дружно отправились на раскопки. Это его не интересовало.
        Он поднял визор шлема, готовясь представиться, и вежливо постучал тростью в дверь жилища Эльсов. И подождал, насвистывая, пока та не открылась.
        Орбита Хелы, год 2727-й
        Группа представителей церкви Первых Адвентистов прибыла на «Ностальгию по бесконечности». Всего их было двадцать, словно вышедших из-под одного штамповочного пресса. Поднимаясь на борт, монахи заметно волновались, отчего вели себя преувеличенно вежливо, вплоть до чопорности. На них были алые бронированные скафандры с эмблемой церкви; каждый гость нес под мышкой шлем с розовым плюмажем.
        Через окошко внутренней двери шлюза Скорпион внимательно рассмотрел руководителя делегации. Тот был невысок; узкая и короткая щель рта придавала лицу презрительное выражение.
        - Я брат Сейфарт, - представился начальник.
        - Мы рады вас приветствовать на борту «Ностальгии по бесконечности», брат Сейфарт, - ответил Скорпион. - Но прежде чем вы двинетесь дальше, необходимо пройти проверку - на отсутствие болезнетворных микроорганизмов и всего такого.
        В решетке переговорного устройства зашелестел ответ предводителя адвентистов:
        - Все еще боитесь плавящей чумы? По-моему, нынче всем нам следует опасаться другого.
        - Осторожность не помешает, - ответил на это Скорпион. - Не обижайтесь, тут ничего личного.
        - Я и не думаю обижаться, - проговорил брат Сейфарт.
        Сканирование началось, едва адвентисты ступили на борт субсветовика. Скорпион хотел знать наверняка, что под броней ничего не спрятано. А если и спрятано - выяснить, что это.
        Он не поленился изучить историю «Ностальгии по бесконечности». Давным-давно, в пору правления известного триумвирата, капитаны совершили ошибку - пустили на борт человека с микрозарядом антиматерии, спрятанным в искусственном глазу. Путем шантажа злоумышленник добился от команды подчинения. Скорпион не винил Вольеву и остальных триумвиров в этом промахе: подобные устройства крайне редки, поскольку очень сложны в изготовлении, к тому же антиматерия - дефицитнейший товар. Но для него самого это не смогло бы послужить оправданием - любая попытка покушения должна быть предотвращена.
        Распределенные по всему кораблю офицеры Сил безопасности анализировали результаты сканирования - призрачные образы адвентистов. Лучи пронизывали дымчатые серо-зеленые слои брони до содержащейся под ней плоти, крови и кости. Никаких признаков стрелкового и холодного оружия. Это не удивило Скорпиона. Будь у церковников дурные намерения, они бы наверняка предвидели столь тщательный осмотр. Если представители что-то прячут, то это наверняка очень непростые штучки.
        Возможно, у них ничего опасного. Возможно, они те, за кого себя выдают. Возможно, Скорпион так предубежден против этих монахов лишь потому, что никто не посоветовался с ним, прежде чем допустить их на борт.
        Однако брат Сейфарт упорно не нравился Скорпиону. Жестокая складка его рта напомнила свинье другого склонного к насилию человека. Что-то тревожное было и в том, как капитан сжимал и разжимал кулаки, дожидаясь окончания шлюзового цикла.
        Скорпион тронул наушник.
        - Стрелковое и холодное оружие отсутствует, - услышал он доклад. - Нет следов взрывчатых, отравляющих или парализующих веществ. Стандартные нанотехнологические фильтры не обнаружены. Отсутствуют вирусы плавящей чумы и другие боевые микроорганизмы.
        - Поищите имплантаты! - приказал свинья. - Любые механизмы в скафандрах и под ними, которые не выполняют обычных функций. И те, что выполняют, тоже проверьте. Мне не нужно ничего подозрительного в радиусе светового года от корабля.
        Он понимал, что слишком многого требует от охранников. Их инструктировали, что нельзя раздражать представителей. Но сегодня на часах стоит он. На кону его репутация. Если кто и пропустит на борт бандитов, то это будет не Скорпион.
        - Имплантаты не обнаружены, - услышал он ответ. - Никаких предметов, способных вместить стандартное наноустройство.
        - Это означает, что у монахов нет никаких имплантатов?
        - Я сказал, ничего размером со стандартное…
        - Я просил проверить любые имплантаты. Любые - значит все без исключения.
        - У одного есть что-то в глазу. У другого в протезе руки. На всю группу полдюжины различных нейронных имплантатов, очень маленьких.
        - Мне это не нравится.
        - Сэр, если взять в любом месте Хелы группу такой же численности, наверняка увидим аналогичные имплантаты. А у большинства из наших монахов они к тому же неактивны.
        - Этот тип, с глазом, и тот, что с рукой… Я хочу быть уверен, что в их протезах не спрятано ничего опасного.
        - Это непросто, сэр. Вряд ли адвентистам понравится облучение протонами. Если там у них антиматерия, то прилегающие ткани могут пострадать от продуктов распада…
        - Если там у них антиматерия, им придется беспокоиться о чем-то посерьезнее рака, - ответил Скорпион.
        Он дождался, пока в шлюз не отправят «богомола» - ярко-красного серворобота на тонких ножках, оборудованного протонным излучателем. Скорпион объяснил представителям, что это новый тип сканера, запрограммированный для поисков редких разновидностей вируса плавящей чумы. Адвентисты, скорее всего, догадались, что им втирают очки, но не стали скандалить. «Хороший ли это знак?» - спросил себя Скорпион.
        Протонный луч, слишком узкий, чтобы повредить основные органы, проникал сквозь плоть и кость. В худшем случае он мог слегка травмировать ткани. Но стоило ему коснуться антиматерии, даже в количестве микрограмма висящей в вакууме или электромагнитном поле, начиналась реакция протон-антипротон.
        Серворобот чутко прислушивался: не выдаст ли себя антивещество обратным рассеянием гамма-квантов. Однако ни глаз, ни рука не создавали подозрительных шумов.
        - Чисто, сэр, - раздался в наушнике Скорпиона голос техника из СБ.
        «Как бы не так», - подумал свинья.
        По крайней мере, еще нет стопроцентной уверенности в мирных намерениях монахов. Скорпион сделал что мог - проверил очевидное. Но протонный луч мог и не проникнуть в тайник, а времени более тщательно просвечивать руку и глаз нет. Тайничок с микроскопическим генератором электромагнитного поля, возможно, окружен поглощающим экраном - Скорпион слышал про такие уловки. Крупицу антиматерии можно поместить даже в нейроимплантат, спрятав его от примитивного сканирования под многими сантиметрами кости и ткани.
        - Сэр, пропустить их?
        Скорпион знал, что остается только удостовериться лично.
        - Откройте шлюз! - приказал он.
        Капитан Сейфарт перешагнул порог шлюза и очутился лицом к лицу со Скорпионом.
        - Сэр, вы не доверяете нам?
        - Такая работа, - ровным голосом отозвался свинья.
        Предводитель адвентистов мрачно кивнул:
        - Вот и у нас работа. Насколько я понимаю, ничего запрещенного вы не нашли?
        - Нет, не нашел.
        Адвентист подмигнул ему, словно они обменялись шутками. Мимо свиньи прошли остальные девятнадцать адвентистов, Скорпион с тревогой глядел на свое отражение, скользящее по их гладкой броне.
        Что ж, монахи на борту. Теперь задача Скорпиона - держать их там, где им положено находиться. Церковникам нечего делать на других уровнях. Никаких экскурсий на тайный склад артсистем, прогулок к шахтам с гипометрическими пушками и осмотров других видов оружия, появившихся на борту «Ностальгии» после ее отлета с Арарата. Следовало также держать адвентистов подальше от наиболее заметных и неприглядных проявлений болезни корабля и трансформаций капитана, притом что многие из этих перемен так и норовили заявить о себе в самых неожиданных местах.
        Адвентисты брели за Скорпионом, словно утиный выводок, проявляя горячий интерес ко всему, на что им указывал свинья.
        - Любопытный у вас интерьер, - с легким отвращением в голосе произнес капитан Сейфарт, ведя пальцем по ребровидным наростам на стене. - Нам сразу показалось, что снаружи корабль выглядит странно, но я никогда бы не подумал, что и внутри вы предпочитаете такой же стиль.
        - Со временем и вы привыкнете, - ответил Скорпион.
        - Мы считаем, дизайн не имеет значения. Главное, чтобы корабль имел заявленные вами возможности.
        - То есть вас интересуют защита корпуса и системы дальнего обнаружения, - кивнул свинья.
        - У них впечатляющие технические характеристики, - похвалил брат Сейфарт. - Естественно, мы все проверили и перепроверили. От того, насколько правильно мы оценим вашу способность предоставить обещанный уровень защиты, будет зависеть безопасность Хелы.
        - Вряд ли вам стоит из-за этого беспокоиться, - сказал Скорпион.
        - Надеюсь, вы не обиделись?
        Свинья повернулся к адвентисту:
        - Разве я похож на обидчивого?
        - Нисколько, - ответил Сейфарт, сжимая кулаки.
        «Ему не по себе рядом со мной, - сообразил Скорпион. - На Хеле свиньи в диковинку».
        - Мы путешествовать не горазды, - проговорил он. - Так и норовим умереть в дороге.
        - Сэр, - обратился к нему один из адвентистов, - мы должны взглянуть на двигатели. Надеюсь, вас это не затруднит.
        Скорпион посмотрел на часы. Все шло по графику. Менее чем через шесть часов к Халдоре отправятся два зонда - простейшие дроны, слегка переделанные, с усиленной броней. Никто не знает, как поведут себя зонды в плотной атмосфере газового гиганта, - возможно, планета лопнет как мыльный пузырь. Но подстраховаться не мешало.
        - На двигатели взглянуть? - переспросил он. - Да пожалуйста.
        Солнце Хелы висело низко над горизонтом, и готическая тень великого собора вытянулась далеко вперед. Прошло два дня с тех пор, как Васко и Хоури встретились с Куэйхи, и за это время собор почти добрался до западного края Пропасти. Впереди уже показался мост: сказочные кружева из карамельных нитей. Вблизи от Рифта собор выглядел чудовищно тяжелым, а мост совсем непрочным - сама идея перебраться по нему на ту сторону Пропасти Искупления казалась глубоко абсурдной.
        «А если бы мост вдруг исчез?» - подумал Васко.
        Затея провести собор по столь хрупкой на вид конструкции самоубийственна, но Куэйхи, по всей видимости, не намерен от нее отказаться. Разве что рухнет мост - тогда настоятель не поведет свой собор к неминуемой гибели.
        Или все-таки поведет?
        - Сколько еще осталось? - спросила Хоури.
        - Двенадцать или тринадцать километров, - ответил Васко. - Собор идет со скоростью километр в час, так что лучше бы через полсуток нас не оказалось на его борту.
        - Полсуток? Маловато.
        - А нам много и не надо, - ответил Васко. - Двенадцати часов с лихвой хватит на все. Найти бы Ауру и добиться от Куэйхи согласия на наши условия. Вряд ли это будет трудно.
        - Скорпиону требуется время, чтобы привести зонды к Халдоре, - сказала Хоури. - Если до этого срока соглашение нарушим мы, неизвестно, какие будут последствия. Может начаться кавардак. А ведь именно его мы пытались избежать девять лет.
        - Все закончится хорошо, - сказал Васко. - Поверь, мы справимся.
        - Скорп беспокоится из-за прибывших на «Ностальгию» адвентистов.
        - Обычные попы, - сказал Васко. - Какие неприятности они могут доставить?
        - В подобных вопросах, - проговорила Хоури, - я склонна доверять Скорпиону. Извини, но тут он опытней тебя.
        - Я тоже стараюсь быть полезным, - буркнул Васко.
        Их шаттл пробирался к собору. Из маленькой, хрупкой узорчатой архитектурной модели тот вырастал в грозного исполина. Это нечто большее, чем здание, решил Васко. Скорее фрагмент ландшафта, островерхая гора, которой вздумалось совершить кругосветное путешествие.
        Они сели. Представители собора встретили их, чтобы провести в железное сердце «Пресвятой Морвенны».
        Глава сорок первая
        Хела, год 2727-й
        Впервые за много лет Куэйхи увидел мост своими глазами. Зрелище заставило его затрепетать от восторга. До моста осталось совсем немного: меньше его длины. Все, что настоятель планировал, все, что силился претворить в жизнь, - все теперь было головокружительно близко к осуществлению.
        - Взгляните, Рашмика, - сказал он, жестом предлагая девушке подойти к окну мансарды и насладиться видом. - Мост такой древний, a все же сияет неподвластной времени красотой. Объявив, что мы собираемся пройти по нему, я с тех пор считал секунды. Пусть мы пока не дошли, но я уже вижу его.
        - Собор действительно пойдет по мосту? - спросила Рашмика.
        - По-вашему, я проделал такой трудный путь только для того, чтобы в последний момент передумать? На карту поставлен престиж нашей церкви, Рашмика. Для меня нет ничего важнее.
        - Жаль, что я не могу читать по вашему лицу, - проговорила она. - Если бы Грилье не омертвил нервные окончания на нем, я бы узнала, правду ли вы говорите.
        - Вы мне не верите?
        - Я не знаю, чему верить.
        - А я и не призываю верить. - Куэйхи повернул ложе, отчего закружились, подстраиваясь, все зеркала. - Здравое суждение - вот чего я от вас жду. А почему вы встревожились ни с того ни с сего?
        - Мне нужна правда, - сказала Рашмика. - Прежде чем ваш собор сорвется с моста, я хочу кое-что узнать.
        Глаза Куэйхи повернулись в орбитах.
        - Я всегда открыт для вас.
        - Хочу спросить об исчезновении, о том, которого на самом деле не было. Настоятель, это вы его устроили?
        - Устроил? - эхом повторил Куэйхи, словно не вполне понимая, о чем речь.
        - Дело в утрате веры, да? У вас был душевный кризис, и вы подумали, что может существовать рациональное объяснение загадки исчезновений. Возможно, у вас развился иммунитет к самым сильным штаммам индоктринационного вируса, которыми располагал Грилье.
        - Осторожнее, пожалуйста, не переступите грань. Вы для меня очень полезны, но не скажу, что незаменимы.
        Она собралась с духом:
        - Я вот о чем: в тот момент вы захотели испытать свою веру. И направили зонд в Халдору, так чтобы капсула упала на планету в момент ее исчезновения. Я права?
        Глаза Куэйхи замерли, впившись в девушку.
        - Не понимаю, о чем вы.
        - О том, что к Халдоре отправилось какое-то устройство, робот, дрон, - ответила она. - Наверно, его вам продали ультра. Вы надеялись что-то там найти. Что именно, не знаю. Может быть, вы уже видели это раньше, много лет назад, но боялись себе признаться.
        - Что за чепуха?!
        - И вам удалось добиться результата, - продолжала она. - Это устройство что-то сделало с планетой: исчезновение продолжалось дольше обычного. Вы, настоятель, бросили в колодец камешек и получили всплеск. Когда планета исчезла, зонд с чем-то столкнулся. С тем, что скрывалось внутри Халдоры. И что бы это ни было, оно не имело отношения к чудесам.
        Куэйхи хотел заговорить, остановить Рашмику, но та зачастила, не давая ему раскрыть рта:
        - Не знаю, удалось ли вам вернуть зонд, но знаю, что вам удалось установить контакт. Вы открыли окно, верно? - Рашмика указала на железный скафандр, который теперь пугал ее гораздо меньше, чем при первом посещении мансарды настоятеля. - Оно здесь как в ловушке. Вы держите его в скафандре, который был на Морвенне в момент ее гибели.
        - Но зачем это мне? - спросил Куэйхи.
        - Затем, что вы не знаете, кто это - демоны или ангелы.
        - А вы, стало быть, знаете?
        - Допускаю и то и другое, - ответила Рашмика.
        Орбита Хелы, год 2727-й
        Скорпион откинул тяжелую металлическую заслонку, открыв овальное окошко - исцарапанное, мутное, темное, как жженый сахар.
        - Придется смотреть по очереди, - сказал он, отступив на шаг.
        Они находились в зоне невесомости. Только отсюда можно было взглянуть на двигатели - слишком уж далеко от них, в глубине субсветовика, находились вращающиеся секции, где создавалась искусственная гравитация. В полете эту задачу выполняла тяга двигателей, развив ускорение в одно g, но на орбите двигатели бездействовали.
        - Хотелось бы увидеть двигатели в работе, - заявил брат Сейфарт.
        - Сомневаюсь, что это допустимо в стояночной зоне, - ответил Скорпион.
        - Включите на короткое время, этого хватит, - сказал Сейфарт. - И не обязательно на полную мощность.
        - Мне казалось, что вас более всего интересует вооружение.
        - Двигатели тоже.
        Скорпион поднес ко рту браслет:
        - Главным двигателям короткое включение, импульс погасить маневровыми. Корабль не смещать ни на дюйм.
        Приказ был выполнен почти мгновенно. Теоретически процедура выглядела так: один из подчиненных Скорпиона пересылал команду в центральную систему управления кораблем, а капитан Бренниген решал, выполнять ее или нет. Скорпион подозревал, что капитан включил и выключил двигатели еще до того, как прозвучало распоряжение.
        В затемненном стекле выброс был пурпурно-белым - видимый только потому, что при подлете «Ностальгии по бесконечности» к системе режим маскировки сочленительских двигателей был отключен. С другой стороны корпуса одновременно заработало несколько сотен обычных ядерных двигателей, собранных в батареи и выполняющих маневровые функции. Сжатый с двух сторон силами тяги и компенсации, древний корпус скрипел и стонал, словно огромное живое существо. Скорпион знал, что корабль в силах выдержать и бoльшую нагрузку, но обрадовался, когда двигатели заглохли. Он ощутил легкий толчок, свидетельствующий о ничтожной асинхронности в отключении главного двигателя и маневровых, и корабль замер. Могучий голос протеста испытывающих нагрузки узлов затих где-то вдали, словно громовые раскаты.
        - Вы удовлетворены, брат Сейфарт?
        - Кажется, да, - ответил предводитель адвентистов. - Похоже, ваша техника в отличном состоянии. Вы не представляете, как трудно найти приличные сочленительские двигатели с тех пор, когда их создатели бросили нас.
        - Мы стараемся держать свои в порядке, - ответил Скорпион. - Но ведь вас больше всего интересует оружие, не так ли? Давайте я продемонстрирую пушки, и на этом мы покончим с проверками. Если понадобится более тщательный осмотр, позже у нас будет много времени.
        С этими словами он повел двадцать адвентистов обратно, возглавив их шествие по своей империи.
        - Сказать по правде, - проговорил брат Сейфарт, когда они благополучно добрались до вращающейся секции, - двигатели интересуют нас гораздо больше, чем оружие.
        - В самом деле? - Скорпион почувствовал, как поднимается щетина у него на загривке.
        - Да. - И Сейфарт кивнул своим подчиненным.
        Будто в слаженном танце, каждый монах заученным движением надавил на разные части своего скафандра, отчего тот рассыпался, как разбитая скорлупа. Под броней (Скорпион уже знал об этом благодаря сканированию) на священниках было только тонкое белье.
        Что же он упустил из виду? Ведь по-прежнему нет никакого оружия: ни ножей, ни пистолетов.
        - Брат Сейфарт, - сказал он, - советую вам хорошенько подумать.
        - Уже подумал, - ответил Сейфарт.
        Одновременно с другими адвентистами он опустился на колено - руки оставались в перчатках - и быстро, уверенно выбрал что-то из деталей скафандра.
        Его рука поднялась, сжимая предмет с острыми краями, с аэродинамической формой, со зловеще изогнутой передней кромкой. Сейфарт размахнулся и метнул. Скорпион слышал, как устремившийся к нему снаряд разрезает воздух лопастями: чоп-чоп-чоп. Полет продолжался долю секунды, но этот срок растянулся в субъективную вечность. Слабый внутренний голос, в котором не было никаких обвинительных интонаций, объяснил свинье, что это никакие не скафандры. Скорпион очень старался заглянуть под них, будучи убежден, что опасные предметы можно спрятать именно там. Но он не догадался, что оружие - это сама броня.
        Летящий предмет угодил Скорпиону в плечо, сильнейший удар отбросил его к покрытой ребристыми наростами и слизью стене. Оружие пронзило и кожу куртки, и свиную плоть, пригвоздив его к стене коридора. Он бился и корчился от боли, но фрагмент скафандра держал крепко.
        Сейфарт встал, держа в каждой руке по вещи, в которой теперь безошибочно узнавалось холодное оружие. Его скафандр был составлен из тщательно, до ангстрема, подогнанных фрагментов, готовых по первому сигналу владельца разделиться.
        - Жаль, что пришлось так поступить, - сказал Сейфарт.
        - Ты покойник, человечишко.
        - Хотел бы я тебя прикончить, ты уже был бы покойным свинтусом.
        И это не было хвастовством - небрежное изящество броска свидетельствовало о настоящем мастерстве. С той же легкостью капитан мог отсечь Скорпиону голову.
        - Я пощажу и тебя, и всю команду, если вы согласитесь сотрудничать и исполните все распоряжения.
        - На сотрудничество не рассчитывай. С ножами вам далеко не уйти, будь вы хоть семи пядей во лбу.
        - У нас не только ножи, - ухмыльнулся Сейфарт.
        Позади него с пола поднялись еще двое адвентистов. Они держали устройство, собранное в основном из деталей их дыхательных аппаратов. Один из монахов направил шланг с соплом в сторону Скорпиона.
        - Покажите-ка, - велел Сейфарт, - просто чтобы он понял.
        Из сопла ударила струя огня длиной пять-шесть метров. Кривое оранжевое перо прошлось по стене, и та вмиг покрылась пузырями. И снова корабль застонал. Пламя погасло, слышалось только шипение топлива, понемногу вытекающего из сопла.
        - Вот так сюрприз, - сказал Скорпион.
        - Сделайте все, что мы скажем, и никто не пострадает, - обратился к нему Сейфарт.
        Позади капитана озирались адвентисты: они слышали стон. И скорее всего, решили, что корабль еще оседает после кратковременного включения двигателей, скрипит, точно старый дом после захода солнца.
        Пауза затянулась. Скорпион вдруг ощутил странное спокойствие. Может быть, это просто старость, подумал он и спросил:
        - Решили захватить мой корабль?
        - Не захватить, - ответил Сейфарт, подчеркивая слово. - Всего лишь одолжить. Когда мы закончим, ты получишь назад свой субсветовик.
        - Похоже, вы не тот корабль выбрали.
        - Не согласен, - вежливо возразил Сейфарт. - Уверен, мы все делаем правильно. Будь хорошей свинкой, постой тут, и скоро мы расстанемся друзьями.
        - Я просто поверить не могу… Ты всерьез намерен с двумя десятками людей захватить мой корабль?
        - Нет, - ответил Сейфарт. - Это было бы авантюрой.
        Скорпион попробовал освободиться. Он едва мог шевельнуть рукой, не то что поднести ко рту коммуникатор. Жгучая боль пронзала плечо, словно там терлись о плоть осколки стекла. Это было то самое плечо, которое он сжег лазером.
        Сейфарт покачал головой:
        - Просил же не рыпаться. - Он опустился на колено и осмотрел похожее на кинжал оружие, которое держал в руке. Потом медленно подошел к Скорпиону. - Сказать по правде, свиньи мне никогда не нравились.
        - Ну и заткнись.
        - Должно быть, тебе уже много лет. Сколько - сорок, пятьдесят?
        - Не сомневайся, у меня еще хватит сил свернуть тебе шею.
        - Что ж, посмотрим.
        Несильно размахнувшись, Сейфарт приколол к стене второе плечо Скорпиона, проткнув его приблизительно в том же месте, что и первое. Скорпион взвизгнул от боли: в этом пронзительном крике не было ничего человеческого.
        - Не могу похвастаться, что хорошо знаком со свинской анатомией, - проговорил Сейфарт. - Но надеюсь, я не повредил ничего важного. Однако на твоем месте я бы поостерегся и не крутился понапрасну.
        Скорпион рискнул пошевелиться, но хлынувшие слезы застлали ему глаза. За спиной Сейфарта еще двое адвентистов опробовали второй собранный огнемет. Затем отряд разделился надвое, и обе группы углубились в недра корабля, оставив Скорпиона в одиночестве.
        Глава сорок вторая
        Хела, год 2727-й
        С поверхности Хелы поднялась и устремилась вверх флотилия черных машин. В основном это были малые шаттлы, корабли типа «поверхность-орбита», купленные, украденные, реквизированные у ультра. На многих стояли химические двигатели, лишь у малого числа были ядерные. Большинство корабликов несли в себе одного-двух соборных стражей, запертых в герметичные бронепузыри со скелетными шасси. Шаттлы вылетали из церковных ангаров - распределенных по всему Вечному Пути тайных подземных бункеров, - разбивая наросший за время стоянки лед.
        Некоторые выскочили из адвентистских соборов, в том числе из надстроек «Пресвятой Морвенны». То, что выглядело второстепенным шпилем или боковой башней, оказалось вдруг прятавшимся с незапамятных времен летательным аппаратом. Маскировочная оболочка осыпaлась, словно жухлая листва. Сложной конструкции стрелы, снабженные противовесами, переносили шаттл в сторону от здания с его изящными скульптурами и красочными витражами, после чего включались двигатели и происходил старт. Купола и крыши раскрывались по стыкам, являя взгляду тесно стоящие корабли; одного за другим гидравлические платформы доставляли их на стартовую площадку. При взлете шаттла его сияющие двигатели рисовали на ажурной готике контрастные пятна света и тени. Казалось, горгульи поворачивают голову вслед, разевая пасть от изумления и восторга. Внизу же, под стартующим кораблем, собор содрогался и кренился под напором мощного выброса. Но после отлета он выравнивался и как ни в чем не бывало шел дальше по Пути.
        За считаные секунды корабль со стражниками выходил в космос; еще несколько секунд он обменивался сигналами с флагманом, который достиг орбиты первым и теперь ждал остальных. Наконец повсюду разом засветились огни двигателей, объявляя о начале атаки. Корабли образовали эшелонированное построение и устремились к «Ностальгии по бесконечности».
        В то время как эта флотилия покидала Хелу, на площадку «Пресвятой Морвенны» опустился миниатюрный летательный аппарат, встав рядом с большим шаттлом, доставившим в собор группу ультра с субсветовика.
        Несколько минут Грилье сидел в кабине, передвигая бегунки из слоновой кости, - настраивал основные системы на работу в его отсутствие. Собор устрашающе близко подошел к мосту, и генерал-полковник не собирался рисковать жизнью, преодолевая Пропасть вместе с Куэйхи. Он найдет предлог, чтобы покинуть собор: какое-нибудь дело Часовой Башни или что-то срочное для службы крови. У Грилье была наготове дюжина веских причин. Если же настоятель решит, что врач, несмотря ни на что, обязан составить ему компанию на борту, то Грилье просто улизнет, а объясняться будет потом. А потому надо заранее позаботиться, чтобы в критический момент не пришлось запускать небыстрый цикл подготовки корабля к полету.
        Грилье надел шлем, взял свои вещи и вышел через шлюз. Оказавшись в одиночестве снаружи, он вынужден был признать, что вид со взлетно-посадочной площадки открывается великолепный. Очень хорошо виднелось место, где заканчивалась земля и начиналась Пропасть.
        Теперь уже не остановиться, подумал он. При обычных обстоятельствах остановка «Пресвятой Морвенны» требовала уймы бюрократических процедур. От принятия решения на высшем уровне до поступления команды в машинное отделение проходило несколько часов. В большинстве случаев техники, чьей главной задачей было обеспечивать продвижение собора без задержек, запрашивали подтверждение или разъяснение приказа, отправляли собственные бумаги, прохождение которых через цепочку резолюций, в свою очередь, отнимало часы. Грилье содрогнулся: он даже думать не хотел о том, сколько времени уйдет на волокиту.
        Уловив краем глаза движение, он поднял голову. По небосклону пронеслись искры. Десятки, нет, сотни кораблей. Что происходит?
        Взглянув на горизонт, Грилье заметил очертания огромного субсветовика: небольшой, но отчетливо видимый продолговатый предмет с цветом и блеском стали. Рой искорок устремлялся именно туда.
        Что-то затевалось.
        Грилье поспешил найти вход в собор - надо было узнать последние новости. Вдруг он заметил на набалдашнике трости красное пятнышко и поморщился - вроде тщательно протер ее, покидая Равнину Вигрид.
        Бранясь про себя, он вытер трость об иней, устилавший взлетную площадку собора. На белом остался розовый след.
        И врач отправился на поиски настоятеля. Ведь у Грилье тоже была интересная новость.
        Орка Круз увидела двоих адвентистов раньше, чем ее товарищи. Появившись в конце длинного широкого и низкого коридора, монахи шли в ее сторону неторопливой походкой лунатиков.
        Круз обернулась к троим офицерам Сил безопасности.
        - Минимум силы, - тихо предупредила она. - Только штыки и шокеры. У этих нет огнеметов, а мне очень хочется с кем-нибудь потолковать.
        Спутники дружно кивнули: они отлично поняли, что Круз имеет в виду.
        Выставив перед собой острый клинок, она двинулась навстречу адвентистам. На соборных стражниках почти не осталось брони. Судя по обрывочным донесениям других групп противодействия, адвентисты сняли скафандры. Но Орка не верила в это, пока не увидела собственными глазами. Впрочем, эти гости избавились от своей брони не полностью: одни фрагменты, заостренные, они держали в руках, другие, выпуклые, прикрывали хозяевам торс. Не расстались стражи и с металлизированными перчатками, а также с пернатыми шлемами.
        Орка восхищалась тонким расчетом церковников. Стоило группе захвата проникнуть на субсветовик, как надобность в броне полностью отпала. Ультра не применят против террористов энергетическое оружие, даже если те будут находиться далеко от корабельного борта или критически важных систем. Инстинкт не причинять вреда своему кораблю укоренился слишком глубоко - даже захват считается меньшим злом, чем разгерметизация. А на борту «Ностальгии по бесконечности», где каждый дюйм корабельной материи связан с нервной системой капитана, этот инстинкт еще сильнее. Команда знает, как Бренниген реагирует на причиняемые ему травмы.
        - Сложите оружие! - приказала Круз. - Сопротивление бесполезно.
        - Лучше вы сложите оружие, - с улыбкой ответил один из адвентистов. - Нам нужен только этот субсветовик. Мы никому не причиним вреда, а со временем и корабль вернем.
        - Ты забыл сказать «пожалуйста», - проговорила Круз.
        - А если я скажу «пожалуйста», вы согласитесь?
        - Скорее всего, нет, - ответила она после секундного колебания.
        - Коли так, нам говорить не о чем.
        Круз и офицеры СБ стояли в десяти метрах от адвентистов. Она заметила, что у одного из гостей нет перчатки. Она вспомнила этого монаха: Скорпион требовал повторного сканирования его протеза, хотел убедиться, что внутри нет стрелкового оружия или заряда антиматерии.
        - Последнее предупреждение, - сказала она.
        Второй адвентист бросил в нее пластину. Та со свистом рассекла воздух; Круз успела отшатнуться; лезвие пронеслось возле горла и воткнулось в стену. В охранников полетело еще одно метательное оружие и стукнулось о пластину брони, не причинив никакого вреда.
        - Ладно, представление закончено, - проговорила Круз и сделала знак своим людям. - Не убивать. Просто разоружить.
        Офицеры двинулись вперед, выставив перед собой штыки и парализаторы с тупыми наконечниками. Адвентист вытянул искалеченную руку в сторону Круз, словно умоляя о пощаде. Женщина восприняла это спокойно: в протезе не обнаружено ничего лучевого, пулевого или хотя бы метательного.
        Фаланга пальца отделилась от искусственной руки, но вместо того, чтобы упасть на пол, поплыла в воздухе. Подобно отходящему шаттлу, она медленно удалялась от стража.
        Замерев от изумления, Круз следила за происходящим. Кончик пальца набирал скорость; вот он, слегка покачиваясь, прошел по воздуху десять, потом двадцать сантиметров. Потом искусственная рука сместилась вправо, и фаланга повторила движение, словно соединенная с ней невидимой нитью.
        Что, поняла Круз, соответствовало истине.
        - Моноволоконная коса! - воскликнула она. - Все назад! Назад, мать вашу!
        Офицеры выполнили приказ. Они отступали от адвентистов, а тем временем кончик пальца описывал вертикальные круги; движения же протеза были едва заметны. Круги расширялись, в воздухе образовалось расплывчатое кольцо метрового диамета. В Городе Бездны Орке доводилось видеть ужасные последствия применения моноволоконной косы. Она знала, что бывает с человеком, когда он натыкается на неподвижную защитную моноволоконную сетку или попадает под движущийся резак. Такой, как у этого стражника. Но больше всего ей запомнились не вопли, не трупы с отсеченными руками и снятыми скальпами, а выражение лица жертвы, когда та осознавала свою ошибку. Не потрясение и не страх, а скорее полная растерянность: понимание того, как отвратительно ты будешь выглядеть через миг.
        - Отходим! - еще раз скомандовала она.
        - Разрешите открыть огонь! - сказал один из ее бойцов.
        Круз покачала головой:
        - Рано. Только если нас загонят в угол.
        Круг, в который превратилась фаланга, надвигался на них, издавая высокий, монотонный, почти мелодичный звук.
        Скорпион все пытался высвободиться, смещая, насколько это было возможно, вес тела. Он уже перестал звать на помощь, перестал даже слышать собственные вопли и визг при рывках. Адвентисты не возвращались, но они находились неподалеку: по лабиринту коридоров, вентиляционных труб и лифтовых шахт до свиньи доносились приглушенные звуки сражения. Он слышал отрывистые команды и крики боли, а временами басовитые стоны корабля, получавшего новые раны. Правда, при адвентистах не было ничего по-настоящему опасного для капитана. Что ему режущее оружие и даже огнеметы, если «Ностальгия по бесконечности» выдержала выстрел из собственного орудия класса «Ад»? Но даже дробина, как известно, причиняет слону боль и может его разозлить.
        Скорпион рванулся еще раз, превозмогая страшное жжение в обоих плечах. Ему показалось или действительно метательные ножи держат уже не так крепко?
        Он снова дернулся и потерял сознание. Пришел в себя через секунду, а может, через минуту, по-прежнему вися на стене, с дрянным металлическим привкусом во рту. Скорпион все еще был жив и, если забыть о сильной боли, чувствовал себя не хуже, чем в тот момент, когда его пригвоздил Сейфарт. Монах не прихвастнул, сказав, что не повредил важных органов. Хотя как знать, не истечет ли Скорпион кровью раньше, чем придет помощь? Почему СБ его не ищут?
        Двадцать бойцов, подумал он. Достаточно, чтобы устроить переполох, но им не захватить весь корабль. Адвентисты наверняка понимали, что не смогут пронести серьезное оружие на борт «Ностальгии», особенно сейчас, когда мир висит на волоске. Однако Сейфарт не производил впечатления авантюриста или самоубийцы: этот человек действовал в высшей степени хладнокровно по тщательно разработанному плану.
        Скорпион застонал, на сей раз не от боли, а от осознания ужасной, гибельной ошибки. Он не мог винить себя в том, что пустил адвентистов на борт «Ностальгии». Ему приказали это сделать, и если он не разгадал истинного предназначения брони, то лишь потому, что никогда не слышал о подобной уловке. Поэтому, тщательно проверяя скафандры, смотрел сквозь них, а не на них. Чтобы найти тончайшие сочленения, скафандры надо было снять и отправить в лабораторию. Да, тут нет его ошибки. А вот чего не следовало делать, так это включать двигатели. Зачем это понадобилось адвентистам? Церковники видели корабль на подлете к системе и могли узнать все, что их интересовало. Наверняка они давно наблюдают за «Ностальгией по бесконечности».
        Напрашивается единственное объяснение: монахи попросили активировать двигатели, чтобы дать знак своим на Хелу. О том, что они прошли досмотр и готовы к захвату.
        Это сигнал для отправки подкрепления.
        Не успела эта мысль сформироваться в голове Скорпиона, как он вновь услышал стон корабля. На сей раз звук был иным - глухим, тягучим, немелодичным, как звон огромного лопнувшего колокола.
        Скорпион закрыл глаза: он сразу понял, что это означает. Поражение защиты корпуса. Атакованная изнутри, «Ностальгия по бесконечности» вдобавок подверглась удару из космоса.
        Отлично, подумал он. Похоже, сегодня денек из тех, когда жалеешь, что не остался лежать в криокапсуле.
        А может, стоит пожалеть о том, что ты вообще пережил разморозку?
        Через несколько секунд затрепетала корабельная плоть, ее вибрация передалась Скорпиону через державшие его клинки. Он вскрикнул и снова потерял сознание.
        Потом он опять очнулся, на этот раз от боли - страшнее всего, что испытал до сих пор. Боль была вдобавок ритмичной, словно в обмороке он дергался. Но все это время свинья провел в полной неподвижности. Двигался не Скорпион, а стена, к которой он был приколот: та мерно вздымалась и опускалась.
        Внезапно Скорпион освободился. Он ничком повалился на палубу, угодив подбородком в зловонную лужу корабельных выделений. Рядом со стуком упали два острейших клинка. Он попытался встать на колени и с изумлением обнаружил, что может опираться на руки, не теряя сознания от боли, которая вовсе не стала вдвое или втрое мучительней. А значит, серьезных повреждений нет - по крайней мере, влияющих на подвижность рук.
        Он с трудом встал. Потрогал одну рану, потом другую. Крови вытекло много, но она не бьет струей, как при разрыве артерии. Скорее всего, то же относится и к выходным отверстиям. О внутреннем кровотечении ничего нельзя сказать, но этот вопрос и не стоит пока ребром.
        Еще не понимая, каким образом освободился, Скорпион нагнулся за тем клинком, что попал в него первым. Самый настоящий бумеранг с заточенной под бритву кромкой. Осмотрев его со всех сторон, Скорпион отбросил фрагмент церковного скафандра в сторону и пинком отшвырнул второй. Потом, «плывя» от боли, нащупал на поясе чехол. Достав из него нож Клавэйна, включил пьезоэлектрическое лезвие; по копыту от рукоятки побежала вибрация.
        В темной глубине что-то пошевелилось.
        - Скорпион?
        Он напрягся, ожидая увидеть в худшем случае адвентиста, а в лучшем - кого-нибудь из СБ.
        - Не торопись, - дал он ответ, подходящий, как ему казалось, к обоим вариантам.
        - У нас неприятности, Скорп. Большие неприятности.
        Скорпион содрогнулся, когда фигура выступила из темноты. Он был совершенно не готов к такому зрелищу.
        - Капитан, - выдохнул он.
        - Извини, что не сразу помог освободиться.
        - Лучше поздно, чем никогда, - ответил Скорпион.
        Это было явление третьего класса. Нет, сказал себе Скорпион, забудь о классификации: явление в нее не вписывается. Это не просто местная трансформация корабельной ткани, не просто временная перестройка части стены или импровизация с деталями сервороботов. Это нечто совершенно самостоятельное, автономный материальный объект: огромный скафандр, вперевалку движущийся голем. Визор был поднят, шлем заполняла темная пустота. Голос, который слышал Скорпион, проникал через расположенную на уровне подбородка решетку - такие динамики обычно используются для аудиосвязи в заполненных воздухом отсеках.
        - Как ты себя чувствуешь, Скорп?
        Скорпион снова потрогал раны:
        - На ногах пока держусь, как и вы.
        - Мы дали маху, пустив их на борт.
        - Да, - ответил Скорпион, разглядывая свои сапоги. - Я знаю. Простите.
        - Ты ни при чем, - сказал капитан. - Это моя вина.
        Скорпион поднял голову. Что-то заставило его всмотреться в темную глубину шлема… Да просто казалось невежливым не глядеть туда.
        - Что дальше? Они вызвали подкрепление?
        - Да, они действуют по плану. Их корабли напали на нас. Большинство я сбил, но остальные, с десяток, прорвались через внешнюю оборону. Монахи сверлят корпус.
        - Вам больно, капитан? - спросил Скорпион.
        - Да не сказать что очень, но я начинаю терять терпение. По-моему, монахи покуролесили достаточно. А ты как считаешь?
        Скорпион энергично закивал, не обращая внимания на боль:
        - Не ту свинью они собрались трахнуть.
        Огромный скафандр отвесил ему поклон и повернулся кругом, гоня по лужам волны слизи.
        - Они ошиблись не только в выборе свиньи. Они напали не на тот корабль. Ну что, пойдем и зададим им трепку?
        - Да, - со зловещей улыбкой кивнул Скорпион. - Пора надрать попам задницу.
        Группа Орки Круз отступала, пока была такая возможность. Двое адвентистов оттеснили офицеров СБ к главному узлу коридоров и шахт. Это было что-то вроде сердечного клапана в анатомии капитана; отсюда с относительной легкостью можно было попасть в любое место. Круз понимала: пора остановить адвентистов. Пока их всего двадцать, даже наверняка меньше, невозможно представить, чтобы церковникам удалось захватить приличный объем корабля, да еще на продолжительное время, но все равно ее долг - мешать продвижению террористов. Если это означает, что придется причинить легкую боль Джону Бреннигену, быть посему.
        - Так, давайте разоружим их, - сказала она. - Огонь короткими очередями, прицельно. Мне нужен хоть огрызок адвентиста для допроса…
        Ее слова утонули в яростном треске автоматического оружия. Коридор прошили пунктиры трассеров. Адвентист с протезом опрокинулся на спину, нагрудник не спас от пуль. Страшная моноволоконная коса прочертила над полом дугу и вырубилась, возвратный механизм медленно потащил фалангу пальца обратно к кисти.
        Второй адвентист рухнул на бок, обливаясь кровью. Он получил несколько попаданий в ногу.
        Корабль застонал.
        - Я предупреждала, - сказала Круз.
        Свое оружие она держала в руке. Ствол был холодным, она не выстрелила ни разу.
        Второй адвентист зашевелился, захлопал себя по лицу, словно отгоняя пчелу.
        - Не двигайся, - проговорила Круз, осторожно приближаясь к священнику. - Может, тогда доживешь до вечера.
        Адвентист не отреагировал, он как будто искал что-то на лице. Палец лег на глазное яблоко, ковырнул. Секунду адвентист держал двумя пальцами человеческий глаз: круглый и блестящий, окровавленный, словно жуткий сырой деликатес.
        - Я говорю… - снова начала Орка.
        Пальцы адвентиста стиснули глаз. Наружу дымными кольцами рванулось нечто ядовито-желтое. Через секунду Круз почувствовала, как нервно-паралитический газ проникает в ее легкие.
        Не нужно было объяснять ей, что это конец.
        Со своего безопасного наблюдательного пункта настоятель следил за атакой церковного флота. Висящие вокруг Хелы камеры позволяли непрерывно держать в поле видимости корабль ультра, в какой бы точке орбиты тот ни находился. Куэйхи увидел короткую вспышку - это Сейфарт просигналил маршевыми двигателями, что первая часть операции прошла успешно. Куэйхи видел, как взлетали корабли с воинами соборной стражи, как собирались и выстраивались эскадры над поверхностью Хелы. Шаттлы малы и уязвимы, с этим не поспоришь, зато их много. Вороны способны заклевать человека до смерти.
        Куэйхи не располагал данными о развитии операции внутри субсветовика. Если Сейфарт действует по плану, немедленно после сигнала он должен напасть на экипаж «Ностальгии по бесконечности». Сейфарт храбрец: знает, что шансы дождаться подкрепления ничтожны. Но следует учитывать, что он еще и крепкий орешек: выживание - его профессия. Скорее всего, начальник стражи уже потерял б?льшую часть своего отряда, но сам он, конечно же, цел. И дерется как лев.
        Ах, если бы знать, что сейчас творится на борту «Ностальгии»! Столько лет планирования, тщательной подготовки, упорных трудов, смелых надежд и кропотливого расчета… Все это просто не может не закончиться успехом. Куэйхи казалось ужасной несправедливостью, что он не может собственными глазами следить за реализацией своего замысла. Всякий раз, проигрывая в воображении операцию, он пропускал эпизод с решающей схваткой. Придет время, и он победит или проиграет, а до тех пор что толку мучиться от неопределенности?
        Однако теперь его одолевали сомнения. Шаттлы во множестве гибли под огнем корабельной обороны, который неожиданно оказался плотным. Камеры демонстрировали настоятелю субсветовик в окружении ореола частых взрывов - будто огромный темный замок устроил на своих подступах фейерверк. Большинство кораблей ультра несли на борту оборонительные системы различной мощности, и Куэйхи не слишком удивился, когда «Ностальгия» оказала сопротивление. Должна же она хоть отчасти соответствовать своей легенде: наемный охранник с надежным вооружением. Но сила обороны и скорость, с которой ее привели в действие, заставили Куэйхи содрогнуться. Что, если и внутри корабля ультра обороняются так же яростно? Что, если Сейфарт погиб? Что, если дерзкий замысел настоятеля вот-вот обернется безумной авантюрой?
        Ложе издало мелодичный звон: входящее сообщение. Дрожащая рука настоятеля дотронулась до пульта.
        - Куэйхи, - проговорил он.
        - Донесение от соборной стражи, - прозвучали слова, приглушенные и размытые статикой. - Третья и восьмая группы поддержки достигли цели. Корпус пройден; потеря воздуха незначительна. Они уже на борту «Ностальгии по бесконечности», пробиваются на соединение с авангардом.
        Куэйхи вздохнул, сердясь на себя за то, что едва не поддался панике. Все идет по плану, а что возникли непредвиденные сложности, так ведь иначе и не бывает. Чем крупнее цель, тем сложнее ее достигнуть. Но в конечном успехе операции он усомнился зря.
        - Держите меня в курсе, - распорядился настоятель.
        Два комично смотрящихся рядом силуэта - шатающийся пустой скафандр капитана и маленькая, похожая на детскую фигурка свиньи - спешили к месту боя. Их путь проходил по коридорам и залам, в которых редко появлялись люди. Здесь рыскали крысы-уборщицы; здесь было слишком много корабельной слизи и других токсинов; здесь царил могильный мрак и лишь изредка мерцал слабый, неверный свет. Когда Скорпион висел, приколотый адвентистами к стене, он отлично знал, где находится. Но сейчас, следуя за капитаном, чувствовал, что не бывал раньше в этих местах.
        Они шли вперед по известным только Бреннигену проходам, через потайные шлюзы, пугающие отсутствием привычных для Скорпиона признаков существования корабельной администрации: наскоро собранной гидравлики и электрики, а также нарисованных светящейся краской указательных стрелок.
        Скорпион уже понял, что внутри корабля есть тропы, ведомые только Бреннигену: пустые коридоры, по которым тот бродит в одиночестве. Корабль - плоть и кровь капитана, подумал Скорпион: он один решает, что с собой делать.
        Свинья не питал иллюзий, что рядом с ним шествует капитан во плоти. Скафандр служит лишь для фокусировки внимания; Бренниген по-прежнему вездесущ, он воплощен в каждой детали корабельной конструкции. Конечно же, Скорпион предпочел бы обществу пустого скафандра кого угодно, лишь бы тот обладал лицом, но все же идти в сопровождении капитана было веселее, чем в полном одиночестве. Как ни крути, Скорпион получил серьезные раны; несомненно, он вскоре ощутит их последствия. И можно только догадываться, насколько тяжелыми они окажутся. Двадцать лет назад он не обращал внимания на раны, а вот сегодня это вряд ли получится. Но пока у него есть спутник, пусть и такой необычный, можно рассчитывать на отсрочку конца. «Мне бы продержаться несколько часов да разобраться с этой заварушкой, - думал он. - Большего и не надо».
        - Нужно кое-что обсудить, Скорпион. С глазу на глаз. Давай это сделаем сейчас, потом будет поздно.
        - Да, капитан?
        - Мы прилетели сюда по настоянию Ауры, надеясь переломить ход войны с ингибиторами. Предположив, что Куэйхи и вертуны - ключи к тайне, мы девять лет назад высадили Ауру на поверхность Хелы и поселили в безвестной общине. Она должна была собрать информацию и затем осторожно проникнуть в церковные структуры - так, чтобы ее не заподозрили в связи с нами. Это был хороший план, Скорпион. В ту пору ни до чего лучшего мы додуматься не смогли. Но нам не следовало забывать о Халдоре.
        - Никто о Халдоре не забывал, - возразил Скорпион. - Аура утверждает, что ей удалось вступить в контакт с тенями посредством железного скафандра. Разве этого недостаточно?
        - Было достаточно, пока адвентисты не напали на нас. Железный скафандр остался у Куэйхи, а настоятелю больше нельзя доверять. Пора искать новые пути, Скорпион. Мы не можем надеяться только на переговоры с церковниками. Нельзя все ставить на одну карту.
        - Мы же собирались отправить к Халдоре зонд.
        - И отправим, но этот зонд будет только первой ласточкой. Скорее всего, разведка не даст ничего сверх того, что мы уже узнали от Ауры. Рано или поздно придется пустить в ход главный калибр.
        На секунду Скорпион забыл о боли:
        - О чем вы?
        - Необходимо выяснить, что находится внутри Халдоры, - объяснил капитан. - Но сидеть и ждать очередного исчезновения мы не можем, а потому разрушим маскировку.
        - Пушка класса «Ад», - догадался Скорпион. - Вы хотите выстрелить прямо в планету и посмотреть, что из этого выйдет.
        - Да. Другого выхода я не вижу.
        - Но это наша последняя пушка. Вы хорошо подумали, капитан?
        Скафандр секунду смотрел на него темным провалом шлема.
        - Я хорошо подумал, - наконец ответил Бренниген.
        Через некоторое время скафандр остановился. Свинья тоже замер, прячась за широкой спиной капитана.
        - Впереди что-то есть.
        Скорпион глянул в темноту:
        - Я ничего не вижу.
        - Чувствую, есть, но нужно подойти поближе. Здесь у меня нет камер.
        Они миновали пологий поворот, затем стык нескольких коридоров. Место, где затем оказался Скорпион, он как будто узнал - не здесь ли сегодня вел к двигателям адвентистов? Стенные лампы скупо лили буроватый свет.
        - Тут мертвецы, Скорп. Не самое приятное зрелище.
        Скафандр двинулся дальше, хлюпая по тошнотворной жиже. Тут и там, словно черные мешки, в ней лежали убитые. По ним забегал луч включившегося на шлеме скафандра фонаря. Крысы-уборщицы засуетились, прячась от света.
        - Это не адвентисты, - сказал Скорпион.
        Скафандр опустился на колено, чтобы рассмотреть труп:
        - Ты узнаешь их?
        Скорпион присел на корточки, поморщившись: будто широкие двузубые вилы вонзились в грудь. Он потрогал ближайшее тело, перевернул лицом вверх. Нащупал жесткую кожаную нашлепку на глазу:
        - Это Орка Круз.
        Собственный голос показался ему чужим, слишком деловитым. «Она мертва, - подумал свинья. - Эта женщина больше тридцати лет была твоим другом, и ее больше нет. Она помогала тебе, защищала тебя, дралась за тебя и смешила своими рассказами - и погибла из-за твоей ошибки, из-за твоей глупости, из-за того, что ты не заметил очевидного. Вот и все. Осталось только ощущение, что ты потерял частицу себя».
        Зашипели поршни, зажужжали сервомоторы. Большая перчатка капитанского скафандра осторожно тронула свинью за плечо.
        - Возьми себя в руки, Скорп. Я знаю, что ты чувствуешь.
        - Ничего не чувствую. Слишком внезапно все случилось, слишком быстро.
        Скорпион взглянул на других убитых, уже зная, что это тоже офицеры Сил безопасности. У них не было оружия, как и видимых ранений.
        Выражение лица Круз он забудет не скоро.
        - Она была хорошая, - сказал Скорпион. - Могла создать в Городе Бездны собственную империю, но вместо этого приняла мою сторону. Она не заслужила такой смерти. Никто из них не заслужил.
        Скорпион с трудом поднялся на ноги, опираясь о стену, чтобы не упасть. Сначала Хлестун, по пути к Ресургему. Потом пришлось проститься с Кровью, скорее всего навсегда. Теперь умерла Круз: оборвана последняя драгоценная ниточка, связывающая его с Городом Бездны, уже почти забытым.
        - Не знаю, как для вас, капитан, - проговорил он, - а для меня теперь это вопрос личный.
        - Для меня это личный вопрос с самого начала, - ответил ему пустой скафандр.
        На борту «Ностальгии по бесконечности» разворачивалось сражение. Сопротивление вторгшимся адвентистам медленно нарастало. Атакующие корабли вокруг субсветовика были либо обнаружены и уничтожены средствами наружной защиты, либо добрались до корпуса и пробурились внутрь. Корпус заметно пострадал: на видавшей виды поверхности «Ностальгии» появились свежие кратеры и борозды. Маленькие суда, добравшиеся до корпуса и закрепившиеся на нем разными средствами - гарпунами, липучками, ракетными захватами и бурильными насадками, - казались механическими вшами, въевшимися в плоть огромного зверя. Повсюду в складках рельефа «Ностальгии по бесконечности» лежали останки других кораблей церковной флотилии; в космос вырывались облака бортовых газов. Многие корабли были подбиты раньше, чем успели добраться до цели, и остывающие обломки тянулись за субсветовиком по орбите Хелы.
        Новые подкрепления спутник не присылал: план предусматривал лишь одну мощную атаку почти всеми силами и средствами соборной стражи, за исключением горстки бойцов, оставшейся для охраны самых важных объектов.
        Последние отряды адвентистов, упрямо пробивавшиеся внутрь «Ностальгии», уже понимали, что их шансы невелики. Сопротивление оказалось сильнее ожидаемого; впервые ультра принизили эффективность своей обороны. Но преданность церкви и доктрине Куэйхи была у соборной стражи в крови, причем отнюдь не метафорически; об отступлении никто не помышлял. Им даже не требовалось понимать цель своего самопожертвования - главное, что она важна для настоятеля.
        Занятые поиском пути проникновения в корпус, адвентисты не заметили, как в борту «Ностальгии», изуродованном до неузнаваемости трансформациями ее капитана, возник заполненный светом проем. Он казался крошечным, но это лишь из-за гигантских размеров самого корабля.
        Что-то появилось из отверстия. И это была машина - таких плавных и уверенных движений не бывает у живого существа. Она не походила на транспортное средство, даже на простенький шаттл для сообщения между большими кораблями, а напоминала абстрактный орнамент: сюрреалистическое смешение угловатых фигур цвета патины. Без окон и швов, словно целиком вырезанная из мрамора, машина была втиснута в черный экзоскелет, в подобие строительных лесов, усаженных стыковочными креплениями, маневровыми двигателями, навигационным оборудованием, приборами целенаведения.
        Это было орудие из тайного склада. Последняя из сорока пушек класса «Ад». Инженерные принципы, воплощенные в этой артсистеме, возможно, были не слишком передовыми в сравнении с приобретениями «Ностальгии по бесконечности» - минами-пузырями и гипометрическими пушками. Но никто не взялся бы это доказать. Одно было ясно: новое оружие скорее требует хирургической точности, чем грубой силы. Поэтому орудие класса «Ад» еще могло найти себе применение.
        Пушка покинула шлюзовую камеру. Ее скелетная сбруя засверкала синеватыми выбросами маневровых дюз. Эти огни освещали «Ностальгию по бесконечности», четко обрисовывали темные силуэты последних кораблей соборной стражи.
        Никто из врагов этого не заметил.
        Орудие развернулось, на его транспортировочную раму упал призрачный свет Халдоры. Пушка с ускорением двинулась выбранным курсом, прочь от «Ностальгии по бесконечности», от сражения, от покрытой шрамами поверхности Хелы.
        Малинин и Хоури вошли в наполненный зеркалами верхний зал Часовой Башни. Васко огляделся по сторонам и с удовлетворением отметил, что покои вроде бы не изменились с прошлого посещения. Настоятель полулежал в своей койке на той же стороне мансарды, что и прежде. Рашмика сидела за столом в центре помещения и смотрела на входящих ультра. Перед ней стоял все тот же чайный сервиз из тонкого фарфора. Васко внимательно следил за реакцией девушки и гадал, многое ли ей уже открылось. Пусть далеко не все - появление матери даст сильный толчок воспоминаниям. Есть вещи, которые воскресают в памяти мгновенно, подумал он.
        Но даже если и была реакция, Васко ее не заметил. Девушка лишь кивнула, как, наверное, приветствовала всех посетителей.
        - Вас только двое? - спросил настоятель Куэйхи.
        - Пока да, - ответил Васко. - Нет смысла посылать сюда толпу. По крайней мере, пока мы не получили доступ к оборудованию.
        - Я уже говорил: у нас в соборе много свободного места, - проворчал Куэйхи. - Сколько представителей пришлете, столько и разместим.
        - Настоятель, они же не сумасшедшие, - заговорила Рашмика. - Отлично знают, что произойдет через несколько часов.
        - Неужели вас пугает прохождение собора по мосту? - обратился настоятель к ультра таким тоном, словно сама мысль об этом казалась ему смехотворной.
        - Считаем предпочтительным следить за этим увлекательным процессом издалека, - ответил Васко. - И мы в своем праве, верно? Договор не обязывает нас при любых обстоятельствах находиться на борту «Пресвятой Морвенны». Ну и, кроме того, у нас тут не будет поддержки - а это преимущество для вас.
        - Так-то оно так, но все же я огорчен, - вздохнул Куэйхи. - Я надеялся, что вы разделите со мной триумф. Издалека картина не покажется столь впечатляющей.
        - Ни секунды в этом не сомневался, - проговорил Васко. - Но это дело решенное: мы на время простимся с вами и предоставим спокойно наслаждаться зрелищем. - Он оглянулся на Хоури и добавил, тщательно подбирая слова: - Считаем непозволительным вмешиваться в ход священного события.
        - Да вы бы и не вмешались, - сказал на это настоятель. - Впрочем, как угодно… я вряд ли смогу вас удержать. Но до Пропасти еще двенадцать часов ходу. Нет причин нервничать.
        - А вы нервничаете? - спросила Хоури.
        - Нисколько, - ответил Куэйхи. - Мост построен здесь неспроста. Я всегда в это верил.
        - На дне Рифта лежат обломки собора, - напомнил Васко. - Это вас тоже нисколько не беспокоит?
        - Значит, настоятелю того собора недоставало веры, - ответил Куэйхи.
        Засигналил коммуникатор. Малинин поднес браслет к уху и внимательно выслушал донесение. Нахмурился, повернулся и зашептал на ухо Хоури.
        - Что-то не так? - спросил Куэйхи.
        - Что-то не так с нашим кораблем, - ответил Васко. - Не знаю точно, в чем дело, но это как-то связано с вашими представителями.
        - С моими представителями? Но с чего бы им создавать проблемы?
        - Похоже, они пытаются захватить «Ностальгию», - объяснил Васко. - И вы, конечно же, ничего об этом не знаете?
        - Что ж, раз вы сами затронули эту тему… - Куэйхи неудачно изобразил улыбку. - Кое-какие догадки у меня имеются.
        Распахнулась одна из дверей, в покои вошли шестеро стражей в красных мундирах. По их виду было ясно: они превосходно умеют обращаться с оружием, которое держат в руках.
        - Жаль, что дело принимает такой оборот, - продолжал Куэйхи, пока стражники заставляли Васко и Хоури сесть напротив Рашмики. - Однако мне и вправду нужен ваш корабль. Будем откровенны друг с другом: вы бы ни за что не согласились его отдать, так ведь?
        - У нас же договор, - ответил Васко, когда ближайший стражник ткнул его стволом в плечо. - Мы обязались защищать вас.
        - Проблема в том, что от вас мне требуется вовсе не защита, - объяснил Куэйхи, и его распялки для глаз сверкнули полированной латунью, - а средство передвижения.
        Глава сорок третья
        У Рашмики появилось предчувствие, что сейчас в ее голову кто-то попытается проникнуть. Она уже научилась распознавать это ощущение, предшествующее разговору с тенями: слабый зуд нейронной сети. Так в огромном ветхом доме вдруг открывается дверь, и находящийся далеко от нее хозяин не слышит этого, а просто чувствует.
        Она заставила себя сидеть спокойно. Надо помнить о близости резного скафандра, о той легкости, с которой тени проскальзывают в твой череп.
        Но на этот раз заговорил другой голос:
        «Рашмика, слушай внимательно. Не реагируй на меня, не оборачивайся, словно мы незнакомы».
        Не произнеся ни слова, Рашмика сформулировала ответную фразу. Будто была рождена для таких разговоров, будто это умение всегда было с ней.
        «Кто вы?»
        «Женщина, сидящая в одной комнате с тобой».
        Не в силах удержаться, Рашмика взглянула на Хоури. Лицо женщины оставалось бесстрастным: ни враждебности, ни даже недовольства, одно лишь спокойствие. Казалось, она смотрит на стену, а не на Рашмику.
        «Это вы?»
        «Да, Рашмика, я».
        «Что вы здесь делаете?»
        «Пытаемся помочь тебе. Разве ты не помнишь? Хотя бы часть? Неужели совсем ничего?»
        Васко проговорил вслух:
        - Средство передвижения, настоятель? То есть вы хотите захватить наш корабль и куда-то улететь?
        - Не совсем так, - ответил Куэйхи.
        Рашмика изо всех сил старалась не глядеть на женщину. Чтобы облегчить себе задачу, она принялась рассматривать ее спутника.
        «Я помню очень мало, например что я родом не отсюда. Да и тени об этом говорят. Хоури, вы знаете про теней?»
        «Мало. Не больше, чем ты».
        «Вы можете объяснить одну вещь? Кто направил меня сюда? И для чего?»
        «Это сделали мы».
        Краем глаза Рашмика увидела слабейший кивок женщины - подтверждение того, что девушка не ошиблась и слышит именно ее голос.
        «Но решение было твое. Девять лет назад, Рашмика, ты сказала, что нам нужно доставить тебя на Хелу и отдать в чужую семью».
        «Зачем?»
        «Чтобы как можно больше узнать об этой планете и вертунах. И приблизиться к настоятелю».
        «Зачем?»
        «Мы полагали, что Халдора - ключ ко всему, единственная дорога к теням и она лежит через покои настоятеля. Мы не знали, что настоятель уже воспользовался ею. Это ты, Рашмика, сообщила нам о существовании обходного пути».
        «Скафандр?»
        «Да, мы пришли за скафандром. И за тобой, конечно».
        «Каков бы ни был ваш план, он рухнул, да? Все пошло вкривь и вкось?»
        «Тебе, Рашмика, совершенно нечего опасаться. Настоятель не знает, что ты связана с нами».
        «А если узнает?»
        «Мы защитим тебя. Я защищу, что бы он ни задумал. Клянусь».
        Рашмика посмотрела в лицо женщине, надеясь, что Куэйхи ее не видит.
        «Почему вы будете защищать меня?»
        «Я твоя мать».
        «Посмотрите мне в глаза. И скажите это еще раз».
        Хоури повторила. Рашмика вглядывалась в ее лицо и не видела признаков лжи.
        Хотелось крикнуть: «Нет, этого не может быть!» - но шок оказался куда слабее, чем могла ожидать Рашмика. Она уже давно поняла, что по крайней мере половина ее биографии не имеет ничего общего с действительностью. Тени и генерал-полковник Грилье уже убедили девушку, что она рождена не на Хеле и жители Равнины Вигрид не могут быть ее родителями. В остатке была не правда, ждущая замены на другую правду, а скорее пустота, которую следовало заполнить фактами.
        Еще многое предстоит вспомнить, но самое главное Рашмика теперь знает. Она агент ультра - вот этих ультра, - и на Хелу ее направили для разведки. Ее настоящие воспоминания были загнаны вглубь разума, а поверх наложены искусственные смутные видения якобы прошедшего на Хеле детства, вроде театральных декораций, правдоподобных на вид, но только если не всматриваться. Когда же тени сказали, что это ложная память, Рашмика всмотрелась в свое прошлое - и увидела истину.
        Женщина назвалась ее матерью. Сомневаться в этом нет причин - на лице Хоури отсутствовали признаки обмана, вдобавок Рашмика уже знала, что ее родители на Равнине Вигрид - приемные.
        Она сформулировала мысль:
        «Думаю, вы действительно моя мать».
        «Ты вспомнила меня?»
        «Не уверена. Кажется, я помню кого-то очень похожего на вас».
        «И что я делаю?»
        «Стоите внутри ледяного дворца. И плачете».
        Орбита Хелы, год 2727-й
        Ленты сизого дыма змеились по коридорам, уносимые напором воздуха. Жидкость сочилась из ран в потолке и стенах, создавала мутные дождевые завесы. Где-то неподалеку, в залах и коридорах корабля, раздавались крики и беспорядочная стрельба пулевых автоматов; иногда рявкало энергетическое оружие.
        Сейфарт шел вперед, перешагивая через павших, иногда наступая на руку или голову, незаметную в корабельной слизи, которой уже натекло по колено и которая, казалось, заливала все уровни. Рукой в перчатке капитан сжимал метательный нож - фрагмент скафандра, в котором он прибыл на борт субсветовика. Нож был в крови - если Сейфарт не ошибался, он успел убить трех ультра и еще двух серьезно ранить. Но капитан все это время искал оружие получше. Набредая на тело, переворачивал его сапогом, смотрел, нет ли в руках или на поясе чего-нибудь пригодного для боя. Лучше всего подошел бы стреляющий пулями автомат.
        Сейфарт остался один. Его подчиненные либо погибли, либо отрезаны в других частях корабля. Это учитывалось планом: из двадцати бойцов авангарда до полного захвата корабля вряд ли могло дожить больше полудюжины. Конечно, он рассчитывал оказаться в числе уцелевших, тем более что опыта в деле выживания у него было предостаточно.
        Нынешнюю операцию он не считал самоубийственной ни в процессе ее подготовки, ни теперь: рутинное задание с низкой вероятностью выживания большинства участников. Да и не ставилась авангарду задача уцелеть. Важнее всего отправить сигнал о готовности корабля к захвату, чтобы флотилия соборной стражи устремилась в общую атаку. Если передовой отряд сумеет поднять панику на борту субсветовика, создаст зоны ослабленного контроля - очень хорошо. Но как только сигнал к штурму отправится по назначению, уже практически ничего не будет зависеть от группы Сейфарта.
        Так что с учетом этого обстоятельства события развиваются неплохо, полагал капитан. Поступали донесения - обрывочные, возможно, недостоверные, - что атакующая флотилия встретила более сильное сопротивление, чем ожидалось. А это, конечно же, означало, что соборная стража понесла урон сверх запланированного. Но ведь на то и навальная атака, чтобы одолеть противника числом, невзирая ни на какие потери. Шок и трепет - уж кто-кто, а Сейфарт не нуждался в лекциях на эту тему.
        Стрельба на корабле, доносящаяся с разных сторон, подтверждала, что на борт «Ностальгии по бесконечности» проникли группы второй волны, с автоматическим оружием, которое авангард не надеялся пронести тайком мимо свиньи.
        Сейфарт обо что-то задел ногой. Кривясь от вони, опустился на колени. Рывком перевернул тело; из коричневой жижи высунулось бедро. Он заметил тусклый блеск вороненой стали - пулевое оружие.
        Сейфарт вытащил его из-за пояса соборного стражника, кое-как очистил от слизи, проверил обойму: полная. Автомат был сделан грубо (массовое производство, дешевый металл), зато не имел электронных компонентов, способных испортиться в корабельных выделениях. Сейфарт все равно проверил оружие, выстрелив в ближайшую стену. Субсветовик застонал от боли. Только сейчас капитан с удивлением отметил протяжность и громкость этих стонов - что-то не похоже на обычные звуки механических конструкций. На секунду это обеспокоило его.
        Но только на секунду.
        Отбросив нож, он с удовольствием ощутил в руке тяжесть автомата. Нужны крепкие нервы, чтобы пойти на захват корабля с группой, вооруженной только клинками да несколькими хитрыми техническими устройствами, но капитан не сомневался, что в какой-то момент обзаведется настоящим оружием. И тогда уже никакая сила не помешает ему пройти весь путь до конца.
        Это было похоже на концовку кошмарного сна.
        - Куда-то торопитесь?
        Голос раздался у Сейфарта за спиной. Не может быть: только что в коридоре никого не было. В последний раз капитан оглядывался, прежде чем опуститься на колени возле убитого. Сейфарт был хорошим солдатом: через каждые несколько секунд он проверял свой тыл.
        Но голос доносился именно с той стороны. Очень знакомый голос. И его источник находился совсем близко.
        Автомат был снят с предохранителя. Держа его у пояса, Сейфарт медленно повернулся.
        - Вроде я о тебе уже позаботился, - сказал он.
        - Как видишь, мне требуется больше заботы.
        Скорпион стоял безоружный; сзади над ним, словно няня над ребенком, нависал пустой скафандр. Рот монаха скривился в недоуменной усмешке. Должно быть, свинья прятался в темноте, возможно, даже притворялся мертвым. Но откуда тут взялся этот громадный скафандр? Сейфарт никак не мог пройти мимо такой махины и не заметить ее. То, что она прибежала из дальнего конца коридора за несколько секунд, пока капитан подбирал автомат, тоже было сомнительно.
        - Это какой-то фокус? - спросил Сейфарт.
        - На твоем месте я бы бросил пушку, - сказал свинья.
        Палец Сейфарта напрягся на курке. Очень хотелось снести рыло этому выродку. Но не меньше хотелось узнать, почему свинья считает себя вправе говорить таким тоном.
        - Я с тебя шкуру сниму и повешу сушиться, - пообещал Сейфарт.
        Никаких сомнений: перед ним тот самый свинья. Капитан разглядел собственноручно нанесенные раны.
        - Вот что, - предложил свинья, - брось-ка ты игрушку, и давай потолкуем. Я хочу тебя кое о чем спросить. Например, за каким чертом Куэйхи понадобился наш корабль.
        Сейфарт потер пальцем свой шлем, словно под ним чесался висок.
        - Свинья, кто из нас держит оружие?
        - Ты.
        - Верно. Просто хотел прояснить ситуацию. А теперь отойди от скафандра и стань на колени в дерьмо, откуда ты родом.
        Свинья посмотрел на капитана, блестя белками глаз:
        - А то что?
        - А то разделаю твою тушу на стейки.
        Свинья шагнул к монаху. Только шагнул, но Сейфарту этого было достаточно. Возникшие у него вопросы могут подождать. Когда корабль перейдет под власть адвентистов, времени на общение с пленными будет предостаточно. Так даже интереснее.
        Капитан нажал на спуск. Ничего не произошло. Решив, что автомат заело, Сейфарт зло уставился на него.
        Дело было не в оружии. Предплечье насквозь проткнули два шипа, появившиеся из стены. С их острых кончиков капала ярко-красная жидкость.
        С опозданием пришла боль; Сейфарт почувствовал, как шипы трутся о кости и сухожилия. Он стиснул зубы, прожигая взглядом свинью.
        - Прекрасно… - начал он.
        Противно чавкнув, шипы выскочили из его руки. С изумлением Сейфарт увидел, как они исчезли в гладкой стене.
        - Брось пушку, - повторил свинья.
        У Сейфарта дрожала рука, но он снова навел прицел на свинью и скафандр, снова попытался выстрелить. И опять из этого ничего не вышло. Указательный палец свело судорогой, он корчился на спусковом крючке, словно червяк - на рыболовном.
        - Я предупреждал, - сказал свинья.
        Вокруг Сейфарта из стен, пола и потолка выстреливали шипы, с легкостью пронзали его тело; и вот уже ему не шевельнуться. Автомат выпал из руки Сейфарта, погремел о скрещенные прутья убившей его металлической решетки и шлепнулся в лужу.
        - Это за Орку, - проговорил свинья.
        Далее события развивались стремительно. Казалось, с каждой новой расправой улучшается способность капитана управлять локальными трансформациями; это делалось все сноровистее и изобретательнее. Зачастую на результат было тошно смотреть. Оставалось только посочувствовать адвентистам, которым пришлось иметь дело с ожившим кораблем. Какой же дичайший ужас, должно быть, испытывали они, когда ровные, неподвижные поверхности под ногами и над головой внезапно приходили в движение, давили, пронзали, терзали, душили. Как чудовищно выглядела заполонившая все уровни жидкость, с которой так и не смогли справиться насосы, - когда вдруг обрушивалась на жертву убийственной струей высокого давления! В наскоро устроенных капитаном ловушках беспомощные адвентисты погибали один за другим. Выросшие на безводной Хеле соборные стражники вряд ли рассчитывали утонуть. Но такова жизнь, как любил повторять Скорпион: вечно подсовывает неприятные сюрпризы.
        В сражении явно наступил перелом, победа над адвентистами теперь была лишь делом времени. Скорпион почувствовал прилив сил, словно открылся неизвестный, последний резерв энергии. Он был уверен, что позже за это придется заплатить, но сейчас было так здорово громить врага! Отобранный у Сейфарта автомат не предназначался для свиных копыт, но это не помешало Скорпиону расстрелять всю обойму, и небезрезультатно. Очень скоро он сменил автомат на бозер из корабельного арсенала - это оружие было куда прикладистее. Вот тут-то, как любил он говаривать в Городе Бездны, настало время поджарить кое-кому задницу.
        - Делай что должен, - сказал ему капитан. - Легкую боль я уж как-нибудь вытерплю.
        Пробираясь вслед за капитаном по коридорам корабля, Скорпион очень скоро нашел уцелевших бойцов СБ. Совершенно растерянные, они воспрянули духом - появление Скорпиона означало, что корабль еще вовсе не захвачен адвентистами. Потом пошел слух, что вместе с экипажем сражается сам капитан; теперь охранники дрались как черти. На борту осталось лишь несколько групп адвентистов, и они уже не пытались захватить контроль над кораблем, а всего лишь пытались удержать оборону в тех местах, где способность капитана управлять трансформациями была ограниченна.
        - Я могу уничтожить их всех, - сказал Бренниген Скорпиону. - Достаточно затопить или разгерметизировать отсеки, много времени это не займет. На худой конец, можно применить гм-пушку.
        - Вы готовы стрелять из нее внутри себя? - поразился Скорпион, вспомнив, какого страху натерпелся при калибровке гипометрических орудий.
        - Не самый приятный вариант, согласен.
        Скорпион сильнее сжал рукоятку бозера. Сердце бухало в груди как молот, слух и зрение были не лучше, чем в первые минуты после пробуждения от криосна.
        Плевать.
        - Я разберусь с ними, - сказал он. - Вы, капитан, потрудились сегодня на славу, можно и отдохнуть.
        - Быть по сему. - И скафандр шагнул в стену, в образовавшееся там отверстие, точно соответствующее его очертаниям.
        Проход закрылся, капитан исчез - словно и не было его только что рядом.
        Пока внутри «Ностальгии по бесконечности» кипело сражение, пока контроль над ней мало-помалу возвращался в привычные руки, за ее бортом один из потоков капитанского внимания был сосредоточен на управлении орудием класса «Ад». Много лет Бренниген носил в себе этот дьявольский арсенал, берег его от повреждений и похитителей. И хотя с тех пор его трансформация перешла за грань вообразимого, желание сохранить оружие, сыгравшее важную роль в недавней истории корабля, не угасло. Помимо прочего, тайный склад был любимой игрушкой последнего триумвира. Капитан по-прежнему питал к Вольевой нежные чувства и нисколько не сердился на нее за содеянное. Пока он помнит Илиа, всегда находившую время для разговоров с ним, хотя общение с каждым разом становилось для него все более сложным, - он готов сделать все, чтобы последнее из ее грозных орудий не пропало даром.
        Телеметрия с орудия поступала к нему по многочисленным шифрованным каналам. Во время последней, самой яростной атаки соборной стражи капитан разместил вокруг себя систему автономных камер слежения. Теперь эти же многочисленные подвижные глаза позволяли ему непрерывно наблюдать за продвижением орудия и управлять этим процессом в любое время, даже когда «Ностальгия по бесконечности» ушла за край Хелы.
        Халдора, видимая с точки нахождения орудия, теперь заслонила половину неба. Газовый гигант казался полосатым бегемотом, потеющим всевозможной химией, и полосы были настолько широки, что в любой из них с легкостью утонул бы каменный шар размером с Хелу. И невозможно было отличить Халдору от настоящей планеты: все до единого датчики, расположенные на лафете орудия, получали информацию, которой только и можно было ждать от газового гиганта. Приборы ощущали грубую силу его магнитного поля, метель плененных им заряженных частиц. Даже при максимальном увеличении атмосферные течения и вихри выглядели абсолютно убедительно.
        Капитан слушал переговоры своих подопечных, анализировал их рассуждения о природе загадки Халдоры. Он уже знал, что люди рассчитывают найти под маской планеты: механизм связи между смежными бранами в многомерном пространстве балка, между вибрирующими бок о бок, словно натянутые резиновые ленты, вселенными. Халдора, согласно этой гипотезе, - нечто вроде рации, способной ловить и испускать шепот гравитации. А детали значения не имеют. Самое главное сейчас - войти в контакт с сущностями из другого слоя, и как можно быстрее. Одно из подходящих для этой цели средств - резной скафандр на борту «Пресвятой Морвенны». Возможно, самое удобное средство, поскольку этот канал уже открыт. Но рассчитывать на него нельзя: Куэйхи способен в любой момент уничтожить скафандр. Вот и пришлось искать другой способ. В свое время Куэйхи дождался исчезновения и только тогда отправил капсулу к Халдоре. У экипажа «Ностальгии по бесконечности» нет на это времени.
        Поэтому нужно спровоцировать исчезновение, чтобы скрытая под камуфляжем техника открылась их глазам.
        Пушка начала торможение, занимая огневую позицию. Внутри ее просыпались чудовищные силы, запускались цепочки реакций, поначалу слабых, но быстро приближающихся к необратимому каскаду. Управляющая орудием субличность активировалась и пришла в состояние спокойной восприимчивости. После долгих лет бездействия она была готова сделать то, для чего ее создали. Тот факт, что при этом она сама погибнет, не волновал ее нисколько. Пушка разве что испытывала легкую досаду оттого, что она последняя в своем роде и что рядом не будет других орудий класса «Ад», которые могли бы стать свидетелями ее феерической самореализации.
        Создатели этих артсистем даже не подозревали о том, насколько тщеславны их детища.
        Скорпион сидел за столом в конференц-зале, против десятка руководителей, и кривился от боли. Валенсин обрабатывал его раны: на окровавленном полотенце перед свиньей был разложен небольшой набор медицинских инструментов. Настоящий антиквариат: жгуты, скальпели, ножницы, иглы, флаконы с дезинфицирующими жидкостями и мазями. Врач уже срезал часть куртки, открыв две раны от монашеских ножей.
        - Вам повезло, - сказал Валенсин, когда очистил рану и принялся запечатывать входные и выходные отверстия клейкой пастой. - Он знал, что делает. Скорее всего, хотел сохранить вам жизнь.
        - Это вы называете везением? Повисеть распятым на стенке? Вот уж никогда бы не подумал.
        - Я к тому, что все могло закончиться гораздо хуже. Сдается мне, монахи имели приказ нанести нам минимальный урон.
        - Скажите это Орке.
        - Да, они применили нервно-паралитический газ. Эти люди готовы были убивать, но только при крайней необходимости. Похоже, верили, что выполняют священную миссию, вроде крестового похода. Знали, что без крови не обойтись, но поднимали меч только при крайней необходимости.
        Эртон наклонилась вперед. Ее рука висела на перевязи, на правой щеке багровела ссадина, но в остальном, похоже, она не пострадала.
        - Вопрос в том, что делать дальше. Скорп, мы не можем сидеть и ждать неизвестно чего. Надо разобраться с Куэйхи.
        Свинья поморщился - доктор Валенсин стянул края раны, прихватив их клейким составом.
        - Уж поверь, такая мысль и меня посещала.
        - И что дальше? - спросил Жакоте.
        - Очень хочется врезать по его лавочке всеми калибрами и превратить ее в кучку пепла. Но пока там наши люди, это не вариант.
        - Если бы мы могли отправить сообщение Васко и Хоури, - сказала Эртон, - они устроили бы там какую-нибудь диверсию. На худой конец, убрались бы оттуда.
        Скорпион тяжело вздохнул. Столько народу на борту, но почему именно он, хуже всех умеющий думать наперед, вынужден решать такие вот проблемы?
        - Дело не в мести, - сказал свинья. - Поверьте, я хорошо знаю, что такое месть. Собаку на этом съел.
        Скорпион умолк, у него сперло дыхание: Валенсин возился со второй раной, отрезая кожу и стирая запекшуюся кровь.
        - Но мы прилетели сюда с определенной целью. Я не знаю, для чего Куэйхи понадобился наш корабль, и, похоже, мало кто из уцелевших адвентистов имеет об этом представление. По-моему, мы ввязались в какую-то местную интригу, в драчку за власть, и это может быть как-то связано с тенями. Хоть и велик соблазн отомстить, это худшее, что мы можем сделать в сложившихся обстоятельствах. Мы еще не вступили в контакт с тенями, а скорейший способ это сделать - добраться до железного скафандра. Вот на чем мы должны сейчас сосредоточиться, а не на сведении счетов с Куэйхи, хотя, не спорю, эта сволочь заслуживает крепких пинков. Мы займемся этим позже, после того как свяжемся с тенями. Поверьте, я буду в очереди первым. И не собираюсь причинять попам минимальный урон.
        Несколько секунд все молчали. Скорпиону это о чем-то смутно напоминало; он напряг память и даже содрогнулся: Клавэйн. Такая тишина повисала, когда старый сочленитель заканчивал свой очередной монолог, вдребезги разбивавший чужую аргументацию.
        - Можно взять собор штурмом, - наконец тихо проговорила Эртон. - У нас есть время. Мы понесли потери, но остались исправные шаттлы. Что скажешь, Скорп, насчет хирургической операции? Если мы проникнем на борт «Пресвятой Морвенны» и выйдем обратно с железным скафандром и нашими людьми?
        - Опасно, - сказал один из офицеров Сил безопасности. - Нужно думать не только о Малинине и Хоури. Там Аура. Вдруг Куэйхи уже заподозрил, что она наша?
        - Он ни о чем не догадывается, - ответила Эртон. - Не с чего.
        Скорпион высвободился из цепких пальцев Валенсина ровно настолько, чтобы задрать рукав и увидеть пластмассовые и металлические останки своего коммуникатора. Свинья не помнил, когда разбил его, так же как не помнил, откуда взялись бесчисленные синяки и порезы на его теле.
        - Мне нужна связь с собором, - сказал он. - Хочу потолковать с тамошним начальством.
        - Впервые слышу от тебя о переговорах, - сказала Эртон. - Не ты ли утверждал, что сделки приводят только в мир страданий?
        - Беда в том, - с горечью признал Скорпион, - что иногда ни на что другое не приходится рассчитывать.
        - Сейчас ты не прав, - ответила Эртон. - Вот увидишь, толку от переговоров не будет.
        - Как был не прав, пропустив на борт двадцать адвентистов? Однако это была не моя блестящая идея.
        - Они пронесли оружие, несмотря на твою проверку, - ответила Эртон.
        - На серьезную проверку вы не дали мне времени.
        Эртон оглянулась на товарищей и снова уперла взгляд в свинью.
        - Вот что, ты нам помог вернуть корабль, и просто слов нет, чтобы выразить нашу благодарность. Но теперь, когда положение стабилизировалось, не лучше ли…
        Корабль застонал. Кто-то толкнул к Скорпиону через полированный стол браслет связи. Свинья застегнул его на запястье и вызвал Васко.
        Поверхность Хелы, год 2727-й
        Войдя в покои настоятеля, Грилье на несколько секунд замер, чтобы привыкнуть к необычной мизансцене. Необычной ее делало присутствие гостей - мужчины и женщины - и нескольких солдат соборной стражи. Гости - как понял Грилье, с корабля ультра - смотрели на него, словно ожидая объяснений. Врач молча пригладил ежик светлых волос и поставил трость у дверей. Ему было в чем покаяться, но у него не было объяснения происходящему в мансарде Куэйхи.
        - Стоит отлучиться на несколько часов, и ситуация норовит полететь ко всем чертям, - проворчал он.
        - Присаживайтесь, - проговорил настоятель.
        Грилье оставил приглашение без внимания. Он приступил к тому, что обычно делал при посещении настоятеля: к осмотру его глаз. Открыл чемоданчик, привычно достал тампоны и флаконы.
        - Не сейчас, Грилье.
        - Отчего же не сейчас? - приподнял брови врач. - Инфекция ждать не станет.
        - Где вы пропадали, доктор?
        - Сначала главное.
        Врач склонился над настоятелем, чтобы осмотреть нежную кожу век.
        - Мне кажется или действительно здесь слегка напряженная атмосфера?
        - Некоторых излишне взволновало мое решение вести собор через Пропасть.
        - Мне тоже не по душе эта идея, - кивнул Грилье. - Но меня вы не держите на мушке.
        - Ситуация несколько сложнее.
        - Не сомневаюсь. - Врач мысленно похвалил себя за то, что оставил шаттл в состоянии полуготовности к отлету. - Кто-нибудь соблаговолит объяснить? Или это новая салонная игра, в которой мне дают двадцать попыток?
        - Он захватил наш корабль, - сказал гость.
        Грилье оглянулся на ультра, продолжая осторожно промокать глаза настоятеля:
        - Прошу пояснить.
        - Представители - не настоящие, - ответил ультра. - Их внедрили на «Ностальгию по бесконечности», чтобы переподчинить корабль собору.
        - «Ностальгия по бесконечности», - повторил Грилье. - Снова я слышу это название.
        Теперь настал черед ультра вскинуть брови.
        - Вы ведь уже побывали тут? - спросил врач. - Девять лет назад, если не ошибаюсь?
        Пленники переглянулись - еле заметно. Но Грилье, конечно же, уловил их реакцию, поскольку ждал ее.
        - Похоже, вы меня опережаете, - сказал Куэйхи.
        - Мы с вами вечно опережаем друг друга, каждый в своем деле, - ответил Грилье. Он провел тампоном под веком; краешек пожелтел от гноя. - Он не лжет? Наши люди захватили корабль?
        - Не думаю, что у них есть причины лгать, - ухмыльнулся Куэйхи.
        - Это вы устроили?
        - Мне нужен субсветовик. - Таким тоном ребенок объясняет, почему украл яблоки.
        - Я в курсе. Иначе почему бы вы столько времени выбирали подходящее судно? И вот оно прибыло на орбиту Хелы. В чем же проблема? Если вам нужна защита, не лучше ли оставить ультра на свободе, чтобы они могли управлять кораблем?
        - В защите я никогда не нуждался.
        Грилье замер, остановив край тампона под веком настоятеля:
        - Вот как?
        - Мне нужен корабль, - повторил Куэйхи. - Без разницы чей, лишь бы в хорошем состоянии и с работающими двигателями. Но лететь на нем далеко я не собираюсь.
        - Не понимаю, - проговорил Грилье.
        - Я знаю, для чего ему корабль, - сказал ультра. - По крайней мере, у меня есть догадка. Дело в Хеле, верно?
        Грилье взглянул на ультра:
        - А что не так с Хелой?
        - Настоятель хочет, чтобы корабль опустился на спутник. Где-нибудь близ экватора, насколько я понимаю. Он уже наверняка приготовил там посадочное устройство - нечто вроде ложемента.
        - Ложемент? - ровным голосом переспросил Грилье.
        - Фиксатор, - сказал Куэйхи таким тоном, словно это все объясняло.
        Грилье вспомнил про нехватку машин на Вечном Пути, про целую колонну строительной техники, о которой говорила Рашмика. Теперь он точно знал, куда вся эта техника направлялась. Машины шли к фиксатору - что бы это слово ни означало, - чтобы завершить строительство.
        - Один вопрос, - сказал Грилье. - Зачем?
        - Настоятель собирается положить корабль на борт, - ответил ультра. - В направлении с востока на запад, параллельно экватору. Он будет жестко закреплен на месте, чтобы не мог улететь.
        - И что толку? - спросил Грилье.
        - Толк будет, когда я включу двигатели, - не удержался от ответа Куэйхи. - Вот увидите. Все увидят.
        - Настоятель намерен изменить скорость движения Хелы, - сказал мужчина. - Синхронизировать ее обращение с осевым вращением Халдоры. Для этого нужно изменить продолжительность суток, причем совсем ненамного - двенадцати минут хватит. Я прав, настоятель?
        - Одна двухсотая, - ответил Куэйхи. - Задачка не выглядит сложной, верно? Но планету, даже такую малую, как Хела, сместить с ее траектории нелегко. Вот для чего нужен субсветовик. Только подумайте - эти двигатели способны разогнать массу в несколько миллионов тонн почти до скорости света. Так что, думаю, изменить день Хелы на двенадцать минут им вполне по силам.
        Грилье убрал тампон из-под века Куэйхи:
        - Решили исправить оставленную Всевышним недоделку?
        - Ну уж такую великую гордыню приписывать мне не стоит, - запротестовал Куэйхи.
        Засигналил браслет, и Васко взглянул на запястье, не смея поднять руку.
        - Ответьте на вызов, - разрешил Куэйхи. - Узнаем, как обстоят дела на корабле.
        Малинин внимательно выслушал, после чего снял браслет и протянул Куэйхи.
        - Вот, послушайте сами, - сказал он. - Думаю, вам будет интересно.
        Подозрительно выпятив губы, Грилье со всех сторон осмотрел коммуникатор:
        - Отвечу, пожалуй.
        Грилье послушал голос, доносящийся из браслета. Потом, тщательно подбирая слова, задал вопрос, получил ответ и поднял брови в насмешливом изумлении. Кивнул и вернул браслет Васко.
        - В чем дело? - спросил Куэйхи.
        - Соборная стража разгромлена, захватить корабль не удалось, - ответил врач. - Их всех перебили, включая подкрепление. Я говорил с неким Скорпионом, он там сейчас за главного. Вполне вменяемый персонаж для свиньи.
        - Нет! - воскликнул Куэйхи. - Сейфарт же обещал! Клялся, что его люди не подведут!
        - Как видите, он не справился.
        - Но что случилось? Чего они не предвидели? Их ждала целая армия?
        - Свинья сказал о другом.
        - Свинья прав, - подтвердил Васко. - Ваших людей перебил сам корабль. Видите ли, он особенный: часто действует по собственному разумению и не дает спуску врагам.
        - Все должно было произойти совсем иначе, - застонал Куэйхи.
        - Да, ситуация не радует, - согласился Грилье. - Свинья что-то говорил о силовом захвате собора.
        - Они с самого начала готовили мне ловушку! - произнес Куэйхи таким тоном, словно его осенило.
        - Ну зачем же так плохо думать о них. Им нужен всего лишь доступ к Халдоре. Не их вина, что вы в то же время попытались прибрать к рукам «Ностальгию по бесконечности». Получается, что вы спровоцировали ее экипаж на насилие.
        - Нам конец, - прошептал Куэйхи.
        Грилье как будто вдруг вспомнил о чем-то:
        - На самом деле все не так плохо. - Он наклонился к настоятелю, потом взглянул на сидящих за столом ультра и Рашмику. - Кажется, у нас есть один козырь.
        - Вы о чем? - спросил Куэйхи.
        - Дайте браслет! - приказал генерал-полковник Малинину.
        Васко подчинился. Врач с улыбкой отправил вызов:
        - Привет, это свинья? Рад снова слышать вас. Плохие новости. У нас ваша девчонка. Если не хотите получить ее назад по частям, прислушайтесь к нашему предложению. - Он протянул браслет настоятелю. - Излагайте.
        Глава сорок четвертая
        Кривясь от стреляющей под повязками боли, Скорпион взмахом руки велел всем умолкнуть - ему трудно было расслышать слабый, как шелест бумаги, голос настоятеля Куэйхи. Валенсин закончил работу и принялся убирать со стола окровавленные медицинские снасти.
        - Не знаю никакой девчонки, - сказал Скорпион.
        - Ее зовут Рашмика Эльс, - прошелестел динамик. - Настоящего имени я не знаю, да оно меня и не интересует. Зато мне известно главное: ваш корабль привез ее на Хелу девять лет назад. Как только выяснилось, что она связана с вами, очень многое встало на свои места.
        - Да неужели?
        Зазвучал другой голос - настоятеля сменил генерал-полковник медицинской службы:
        - Уж не знаю, как вы это все устроили, но, признаться, я восхищен. Подавление памяти, аутосуггестия… Угадал?
        - О чем вы?
        - Об одном происшествии, которым занимается вигридская полиция.
        - Какая еще, к черту, полиция?
        - Девчонке предстояло однажды выбраться из своей скорлупы. И вот наша мисс Эльс, прожившая в убогом захолустье восемь или девять лет, подсознательно решает: пора переходить ко второму этапу операции по внедрению, искать путь в самые высшие эшелоны власти. С какой целью - пока не знаю, но смею надеяться, вы объясните.
        Скорпион молчал. Пусть доктор выскажется до конца.
        - С первой же оказией она отправилась к Вечному Пути. Тут возникла необходимость дать вам сигнал, сообщить, что пора из дальнего космоса перебираться поближе к Хеле. С этим надо было успеть вовремя, поскольку успех сделки с настоятелем зависел от разведданных, которые для вас добывала девчонка. В ее голове есть аппаратура, очень похожая на сочленительские имплантаты, но вряд ли связь с этими устройствами возможна с орбиты. Требовался другой сигнал, который наверняка будет замечен из космоса. Рашмика взорвала склад взрывчатки, переполошив местную полицию. Уверен, она даже не подозревала, что это ее рук дело. Скорее всего, действовала в сомнамбулическом состоянии, подчиняясь команде подсознания. После этого ей до смерти захотелось убежать из дома. Она придумала мотив: нужно найти брата, от которого уже давно нет вестей. Хотя здравый смысл подсказывал, что тот наверняка мертв. А тем временем вы получили долгожданный сигнал. О диверсии заговорили по информационной сети; наверняка вы способны ловить наши передачи на большом расстоянии от Хелы. Уверен, дата события была условлена заранее, чтобы вы не
сомневались: это дело рук вашего шпиона.
        Скорпион понял, что отпираться нет смысла.
        - Вы хорошо поработали, на пятерку, - сказал он.
        - Не я один, а вся служба крови… Но комплимент принимается.
        - Только тронь ее пальцем, и я тебя в порошок сотру.
        Врач рассмеялся в ответ:
        - Зачем нам ее трогать? Уверяю, с ее головы даже волос не упадет - пока это не входит в наши планы. На этой обнадеживающей ноте я, пожалуй, передам трубку настоятелю. Похоже, у него есть для вас интересное предложение.
        Снова раздался шелест, словно ветер подул в сухом лесу.
        - Да, предложение, - проговорил настоятель. - Я пытался захватить корабль силой, так как не подозревал о существовании другой возможности заручиться вашим содействием. Силовой вариант не дал желаемого результата. Признаться, я удивлен: Сейфарт был абсолютно уверен в успехе. Впрочем, теперь, когда девушка в наших руках, это не имеет значения. Я не сомневаюсь, что она представляет для вас ценность. Из этого следует, что вы будете выполнять мои требования, и потому надеюсь, вы сделаете все, что мне необходимо, и ни одному из моих помощников не придется даже пальцем пошевелить.
        - Ближе к делу, - буркнул Скорпион.
        - Как уже сказано, я хочу одолжить у вас корабль. В качестве жеста доброй воли и моей исключительной незлопамятности обещаю, что больше ничего не потребую. Корабль сослужит мне службу и вернется к вам в целости и сохранности: ни его экипаж, ни инфраструктура не пострадают.
        - В целости и сохранности? - переспросил Скорпион. - Мне это нравится!
        - Не ерничай, свинья. Я старше и злее, а это что-то да значит.
        Словно издалека Скорпион услышал свой голос:
        - Чего конкретно ты от нас хочешь?
        - Осмотри Хелу, - сказал Куэйхи. - Я знаю, у вас по всей орбите раскиданы камеры. Обрати особое внимание вот на эти координаты и скажи, что ты там видишь.
        Камерам, чтобы сфокусироваться на указанной настоятелем точке и передать картинку на борт «Ностальгии», понадобились считаные секунды. Когда изображение на компаде стабилизировалось, Скорпион увидел аккуратную прямоугольную яму, похожую на свежую могилу. Она находилась на освещенной стороне Хелы, но даже при свете дня ее дно тонуло во мраке, тут и там пронизанном лучами мощных промышленных прожекторов. Наложенная сетка координат свидетельствовала, что длина выемки пять километров, а ширина около трех. Три стороны ямы, покрытые серой морщинистой облицовкой, круто опускались вниз, чем ниже, тем круче; в них были вырублены дороги и съезды. Местами на стенах двухкилометровой высоты светились окна огромных строительных машин с герметичными кабинами. От верхних краев выемки тянулись в стороны дороги с гладким покрытием. В мрачной глубине ямы проглядывали едва подсвеченные прожекторами силуэты, частью похожие на растопыренные клешни омара, частью на уплощенные коренные зубы: движущиеся элементы упряжи, в которую поместится корабль величиной с «Ностальгию по бесконечности». Скорпион видел рельсы и
поршневые петли, чтобы надевать эту упряжь на корпус любой формы.
        Только три стены траншеи представляли собой крутые склоны. Четвертой стены не существовало вовсе, вернее, был пологий пандус, ведущий на равнину. По ориентации теней свинья определил, что траншея вырыта субширотно, вдоль экватора Хелы.
        - Ты все понял? - спросил Куэйхи.
        - Пытаюсь понять, - ответил Скорпион.
        - Эта конструкция - фиксатор - удержит твой корабль на планете, когда заработают двигатели.
        Скорпион отметил, что задние части ложемента могут подниматься и опускаться, меняя наклон корабля. Мысленно он уже видел «Ностальгию по бесконечности» в яме, пригвожденную креплениями ко дну, как недавно он сам был пригвожден к стене.
        - Для чего это тебе, настоятель? - спросил свинья.
        - Неужели еще не догадался?
        - Я тугодум. Это наследственное.
        - Хорошо, объясню. Ты замедлишь вращение Хелы, потому что я так хочу. Твой корабль послужит тормозом, чтобы точно синхронизировать вращение этой луны с Халдорой.
        - Да ты свихнулся.
        В ответ - смешок, будто собеседник потряс охапку сухого тростника.
        - Может, я и свихнулся, зато у меня есть кое-что, очень нужное тебе. Ну что, заключим сделку? У тебя ровно шестьдесят минут, и время пошло. Через час корабль должен лежать в фиксаторе. Я уже рассчитал посадочную траекторию с учетом наименьшей горизонтальной нагрузки на корпус; настоятельно рекомендую двигаться по ней, чтобы минимизировать ущерб. Хочешь ее увидеть?
        - Ну а почему бы и…
        Не успел Скорпион договорить, как последовал рывок - корабль сходил с орбиты. Остальные начальники схватились за стол, чтобы удержаться на своих местах. Сверток с медицинскими инструментами соскользнул на пол. Стоны и вздохи «Ностальгии» напоминали скрип высокого старого дерева в бурю.
        Они пошли на посадку. Капитан уже все решил.
        Скорпион прорычал в браслет:
        - Куэйхи, слушай меня! Будь по-твоему, мы уже идем вниз. Но взамен ты должен сделать кое-что для меня.
        - Девушку получишь, когда корабль закончит свою работу.
        - Я не прошу отдать ее прямо сейчас. Я прошу о другом: останови собор. Не пытайся пройти по мосту.
        - Да я бы не против, - шепнул браслет. - Честное слово, остановил бы с радостью. Но боюсь, это уже невозможно.
        В недрах орудия класса «Ад» каскады реакций преодолели порог необратимости. Там шли диковинные физические процессы, и это напоминало кипение на медленном огне. Не существовало алгоритма, способного отключить пушку, предотвратить выстрел, гибельный для нее самой, а не только для цели. Завершены последние проверки систем, проделано целенаведение, рассчитана мощность выстрела. Спиральные процессы превратили почти невидимую крупицу чистой энергии в искру, та разрослась до размеров бусины. Шаровая молния продолжала разбухать, одну за другой поглощая удерживающие оболочки. Микроскопические датчики, расположенные вблизи расширяющейся сферы, регистрировали шквальные, массовые рождения частиц. Пространство и время морщились и скручивались, точно фольга вблизи огня. Сфера поглотила последнюю оболочку, но не прекратила расти. Орудие чувствовало, как энергия пожирает его изнутри, и при этом испытывало нечто сродни страху и воодушевлению.
        В последние мгновения своего бытия пушка реорганизовала функции примыкающего к сфере объема, впечатала управляющее им сознание в периферийные слои. По-прежнему шар увеличивался, но он уже начал деформироваться, удлиняться в точном соответствии с программой. Из него рос конус аннигилирующей силы, похожий на старинный корабельный таран; этот шип пробивался через брошенные слои механической защиты. Вот кончик шипа вынырнул из орудийной брони, направляясь в сторону Халдоры.
        Расширяющаяся сфера уже поглотила восемьдесят процентов объема пушки. К поверхности газового гиганта побежали ударные волны. Орудию оставалось существовать наносекунды; потом от него останется только сияющее облако, образовавшееся на конце острого выступа.
        Процессы подготовки к выстрелу, во всяком случае зримые, подошли к концу. Орудие начало избавляться от высших разумных функций, отбрасывать в стороны свои части. И действовало оно не абы как, а разборчиво - до последнего старалось сохранить крупицы сознания. Ему уже не надо принимать решения, осталось только ждать поражения цели. Как только пушка узнает результат своего залпа, она исчезнет полностью.
        Девяносто пять процентов орудия уже обратились в бесформенный сгусток фотонно-лептонного адского пламени. Мыслительные системы растеклись в тончайший слой на внутренней поверхности орудийной брони, и он уже рушился под ударной волной взрыва. Интеллект машины скатился на самую низкую ступеньку когнитивной лестницы, от него осталось лишь упрямое микробье чувство собственного существования да понимание того факта, что должна быть выполнена некая задача. Свет пронзил последние миллиметры наружной брони. К этому моменту с Халдоры поступил первый визуальный ответ. Камеры на оболочке орудия зарегистрировали изменения и донесли их до стремительно коллапсирующего рассудка, до жалкого огарка сильного и грозного машинного разума.
        Луч коснулся поверхности планеты. И с ней что-то случилось - от точки попадания разбежалась рябь дисторсии.
        Разум съежился и исчез из бытия. Последнее, что он позволил себе, - это слабый трепет самодовольства: все сделано как надо.
        В глубине «Пресвятой Морвенны», в огромном зале машинного отделения, почти одновременно произошло несколько событий. Узкие бесцветные, лишенные украшений окна над герметичными муфтами озарили все помещение, пропустив в него свет забортной вспышки. Глаур, начальник смены, заморгал - узлы механизмов застыли на его сетчатке розово-зелеными силуэтами. А когда зрение восстановилось, он увидел, что движение сцепных дышл, клапанов, компенсаторов утратило безупречную слаженность часового механизма. Хуже того, было ужасающее предчувствие, что техника сейчас пойдет вразнос и искореженный металл перемешается с кровавым мясом.
        Но опасность тут же миновала. Соединения и демпферы заработали, как им положено, в синхронном ритме передавая энергию ступням. Было страшно, когда протестующе стонала и визжала механика, когда сотни тонн движущегося металла в самых уязвимых местах конструкции испытали сверхнапряжение, но ничто не сломалось, в сторону Глаура не полетели оторванные детали. Затем начальник смены заметил, что на реакторе, а также на отсеках серворегулирования главных двигательных систем горят сигналы аварийного состояния.
        Раскоординация в пределах этого зала была укрощена, однако содержащаяся в нем техника была лишь частью ходовой системы. За полсекунды волна хаоса преодолела герметичные муфты и ушла за стены, в вакуум. Со стороны могло показаться, что огромная сороконожка вдруг сбилась с ноги. Глауру не нужно было смотреть на собор снаружи, чтобы все понять: он видел великую машину внутренним взором с такой точностью, что хоть черти чертеж. Поэтому инженер ухватился за перила еще до того, как ему велело это сделать сознание.
        «Пресвятая Морвенна» споткнулась. Огромная масса движущихся механизмов, прежде настолько хорошо слаженных, что даже вершина Часовой Башни покачивалась лишь самую малость, под напором лишилась равновесия. Собор опасно накренился сначала на одну сторону, потом на другую. Эффект второго крена был катастрофическим и предсказуемым: кинетическая энергия передалась от здания на ходовую часть и процесс рассинхронизации повторился.
        Глаур заскрипел зубами и вцепился в поручни еще крепче. На его глазах пол наклонился под жутким углом. Автоматически включилась тревожная сигнализация, красные аварийные лампы заполыхали с высоких сводов зала.
        Заговорила система пневматической связи. Глаур дотянулся до микрофона и закричал, чтобы перекрыть грохот:
        - Начальник смены слушает!
        - Это генерал-полковник Грилье. Доложите, что происходит.
        - Была какая-то вспышка… взбесилась техника. Как будто у нас на пути взорвали мощный ядерный заряд. Но тут, конечно, что-то другое.
        - Верно, это не ядерный взрыв. Меня интересует, управление в порядке?
        - Сэр, собор идет сам.
        - Мы можем опрокинуться?
        Глаур огляделся:
        - Не похоже, сэр.
        - С Пути не сойдем?
        - Это тоже вряд ли.
        - Отлично. Я просто хотел убедиться.
        Грилье помолчал. Паузу заполнял какой-то странный звук, вроде свиста кипящего чайника.
        - Глаур, а что значит «Собор идет сам»?
        - Это значит, сэр, что мы идем на автоматическом управлении, потому что так положено в чрезвычайной ситуации. Ручное управление отключено таймером на двадцать шесть часов. Сэр, я это сделал по распоряжению капитана Сейфарта; он сказал, что таково решение Часовой Башни. Поэтому мы не остановимся, сэр. Мы не можем остановиться.
        - Спасибо, - тихо ответил Грилье.
        Высоко в небе с Халдорой творилось что-то очень плохое. От того места, где в планету ударил луч, во все стороны побежало нечто вроде ряби. Оружие уже исчезло, даже луч скрылся в газовом гиганте. Там, где только что сработало могучее устройство, теперь рассеивалось серебристое облако.
        Но остался результат применения оружия. В пределах расходящегося круга ряби исчезли ленты и воронки атмосферной химии. Вместо них там расползался яркий и гладкий синяк. За несколько секунд он покрыл всю планету. То, что было прежде Халдорой, превратилось в налитый кровью глаз.
        Какое-то время этот глаз угрюмо смотрел на Хелу. Потом на поверхности рубиновой сферы возникли признаки рисунка. Не запятые или косы случайных воздушных потоков, не разнонаправленно крутящиеся ленты циклонов и антициклонов, не циклопические глаза могучих бурь и ураганов. Линии были аккуратными и точными, как мастерски вышитый на ковре узор, и они становились четче, будто невидимые руки продолжали ткать. Потом линии пришли в движение. Вскоре они уже походили на четкий орнаментальный лабиринт или даже на извилины мозга. Цвет менялся от рубинового к бронзовому и дальше к темно-серебряному.
        Из планеты вылетели тысячи острых клиньев, они повисели и осыпались в безликий океан цвета ртути. Океан расчертился на клетки, словно шахматная доска; та превратилась в сферический городской ландшафт невероятной сложности; его пожрал ползучий хаос.
        Снова возникла планета, но она уже не была прежней. Миг - и в небе уже другой газовый гигант. Еще миг - и новый облик. Менялись краски и рисунки вихрей. Вот Халдора обзавелась гирляндой спутников, обращающихся вокруг нее самым немыслимым образом. Вот у нее уже два пояса, пересекающиеся, проходящие друг через друга. А теперь она распалась на дюжину идеальных кубов. А теперь превратилась в месяц с аккуратной внутренней кромкой, словно недоеденный торт. А теперь это круглое зеркало, отражающее звезды. Девятиугольная планета. Круглая пустота.
        Несколько секунд в небе висела лишь черная сфера. Потом она задрожала, как наполненный водой воздушный шарик.
        В конце концов исполинский маскировочный механизм не выдержал и сломался.
        Глава сорок пятая
        - Я ослеп! Ослеп! Ослеп! - обморочным голоском повторял Куэйхи, хватаясь за глаза.
        Грилье положил шланг пневматического коммуникатора, склонился над настоятелем, достал из кармана блестящий оптический прибор с ручкой из слоновой кости и посмотрел через него в полные ужаса вытаращенные глаза. Другой рукой он водил перед лицом настоятеля, роняя на глазницы тень и наблюдая за реакцией зрачков.
        - Вы не ослепли, - сказал он. - По крайней мере не на оба глаза.
        - Вспышка…
        - Вспышка повредила ваш правый глаз. Неудивительно: вы смотрели прямо на Халдору, когда это случилось, а мигательный рефлекс у вас, естественно, утрачен. К счастью, почти в тот же миг собор качнулся: что бы ни вызвало вспышку, оно встряхнуло машины Глаура. Этого было достаточно, чтобы сместить луч, идущий сюда с вершины башни, от светоколлектора. Так что полного воздействия вспышки вы избежали.
        - Я ослеп, - повторил Куэйхи, словно не слышал ничего из сказанного Грилье.
        - Но меня вы видите, - возразил врач, поводив пальцем. - И прекратите ныть.
        - Помогите мне.
        - Помогу, если объясните, что случилось и почему, черт возьми, «Пресвятая Морвенна» идет на автоматике.
        Судя по голосу, Куэйхи начал успокаиваться:
        - Я не знаю, что случилось. Если бы ожидал, стал бы смотреть, как вы думаете?
        - Похоже, это ваши друзья-ультра постарались. Помнится, они говорили о своем интересе к Халдоре.
        - Сказали, что хотят направить к планете зонд.
        - Похоже, они кое о чем умолчали, - заключил Грилье.
        - А я им поверил…
        - Вы так и не ответили насчет автоматики. Глаур сказал, что мы не сможем остановиться.
        - Да, в течение двадцати шести часов, - проговорил Куэйхи, словно читая вслух техинструкцию. - Эта мера рассчитана на чрезвычайные ситуации, такие, например, как попытка низложения руководства собора, с тем чтобы «Пресвятая Морвенна» могла продолжать движение по Пути до тех пор, пока не будет восстановлен порядок. Ручное управление реактором и ходовой частью системой заблокировано автономным, надежно защищенным таймером. Камеры управления следят за Путем; гироскопы предотвратят отклонение от курса, даже если все визуальные ориентиры будут потеряны; многочисленные системы непрерывного наблюдения за звездами обеспечивают возможность астронавигации. На случай отказа всех этих средств вдоль Пути уложен индукционный кабель, мы сможем следовать по нему.
        - И когда же включили таймер?
        - Это последнее, что сделал Сейфарт, прежде чем отправился на «Ностальгию по бесконечности».
        Несколько часов назад… много часов, но меньше двадцати шести.
        - Значит, собор пойдет через мост и ничто не остановит его, за исключением поломки?
        - Грилье, вы когда-нибудь пытались сломать реактор? А металлическая ходовая часть весом в тысячи тонн - думаете, ее легко повредить?
        - Я просто интересуюсь, каковы наши шансы.
        - У нас, дорогой мой генерал-полковник, отличные шансы добраться до моста и перейти по нему на ту сторону.
        Это был крохотный орбитальный кораблик, чуть больше той посадочной капсулы, которая доставила Хоури на Арарат. На слабейшей тяге капсула выскользнула из чрева «Ностальгии по бесконечности». Сквозь прозрачные пятна в бронированной кабине Скорпион смотрел, как огромный старый субсветовик медленно отдаляется, похожий скорее на астероид с диким рельефом, чем на космический корабль. У свиньи перехватило дыхание: впервые он воочию видел трансформации корпуса «Ностальгии».
        Это было красивое и жуткое зрелище. Корабль вышел на траекторию снижения, направляясь к подготовленному для него на поверхности спутника ложементу. Теперь поверхность его корпуса менялась квадратными километрами, слои биомеханического покрытия и радиационной защиты отваливались, как сгоревшая на солнце человеческая кожа. Корабль приближался к Хеле, оставляя за собой шлейф из фрагментов корпуса, образовав темный неровный хвост, словно у кометы.
        Для Скорпиона этот хвост был прекрасным прикрытием, позволившим незаметно выбраться из корабля.
        Скорпион знал: все, что происходит, - не случайно. Несбалансированные нагрузки, сопровождающие посадку субсветовика на Хелу, - вовсе не причина этого распада. Просто капитан решил сбросить б?льшую часть корпуса. В тех местах, где полностью сошла обшивка, открылось сложнейшее устройство корабельного нутра. И даже там, в плотных недрах «Ностальгии по бесконечности», происходили грандиозные перемены. Обычный процесс трансформации капитана получил ускорение. Старые схемы корабельных помещений пришли в негодность - никто теперь не знал, как пробираться по совершенно новым лабиринтам. Но это не играло ровно никакой роли: все оставшиеся в живых члены команды собрались в носу, на маленьком и тесном, но зато стабильном уровне, и если внизу остался кто-то живой, то это могли быть лишь недобитые соборные стражники, и было ясно, что протянут они недолго.
        Никто не просил капитана расправляться с ними, как никто не приказывал ему садиться на Хелу. Даже если бы на борту вспыхнуло восстание - если бы кто-то из начальства решил бросить Ауру в беде, - это ничего бы не изменило. Капитан Джон Бренниген уже все для себя решил.
        Выйдя из шлейфа, состоявшего из кусков корабельной обшивки, Скорпион дал своему шаттлу команду на форсаж. Последний раз он управлял космическим кораблем очень давно, но это не имело значения: крохотная машина точно знала, куда ей лететь. Внизу кружилась Хела: Скорпион увидел диагональный шрам Рифта и совсем слабенькую царапину поперек него - мост. Он дал увеличение, стабилизировал картинку и сместил ее вниз, отыскивая «Пресвятую Морвенну» на ее пути к Пропасти. Он мог лишь догадываться, что происходит на борту собора: с момента обнажения механизма Халдоры все попытки связаться с Куэйхи и его заложниками терпели неудачу. Наверняка настоятель отключил или разрушил все средства связи - завладев наконец «Ностальгией по бесконечности», он не желает отвлекаться ни на что. Скорпион надеялся, что Аура и остальные пока живы и Куэйхи не полностью утратил рассудок. Если с настоятелем невозможно переговорить при помощи обычных средств, свинья даст ему сигнал остановиться, очень четкий и убедительный.
        Кораблик направился к мосту.
        От перегрузки, пусть и небольшой, у Скорпиона разболелась грудь. Последние годы очень плохо отразились на его здоровье, - по словам Валенсина, глупо было даже думать о полете на шаттле к Хеле. Скорпион на это лишь плечами пожал: что положено делать свинье, то она и сделает.
        Грилье хлопотал над Куэйхи, закапывал жидкость в ослепший глаз. Поначалу каждая капля вызывала содрогание и стон, но теперь настоятель лишь изредка хныкал, выражая не столько боль, сколько раздражение и растерянность.
        - Вы еще не объяснили мне, чем она тут занималась, - наконец сказал настоятель.
        - Поиск таких ответов - не моя забота, - ответил Грилье. - Достаточно и того, что я выяснил: она не та, за кого себя выдает, и на Хелу прилетела девять лет назад. Об остальном спросите ее сами.
        Рашмика встала и подошла к настоятелю, по пути заставив врача отстраниться.
        - Не нужно спрашивать, - сказала она, - сама все расскажу. Я прилетела сюда, чтобы найти вас. Не потому, что вы интересовали меня как личность, а потому, что через вас я могла связаться с тенями.
        - С тенями? - переспросил Грилье, завинчивая пробку на крохотном, с большой палец, пузырьке с голубой жидкостью.
        - Он знает, что я имею в виду, - ответила ему Рашмика. - Верно, настоятель?
        Даже сквозь нечеловеческую маску неподвижности на лице Куэйхи проступил ужас осознания.
        - И девять лет ты не могла ко мне подобраться?
        - Настоятель, проблема заключалась не в том, чтобы вас найти. Я всегда знала, где вы живете: из этого не делали тайны. Многие считали вас покойником, но все знали, где вы могли бы жить, если бы не умерли.
        - Тогда зачем ты столько ждала?
        - Я не была готова, - ответила Рашмика. - Надо было побольше разузнать о Хеле и вертунах, иначе оставалось бы лишь предполагать, что тени - именно те, с кем мне следует вести переговоры. Вдобавок церкви не заслуживают доверия; я должна была все разузнать сама, провести собственное расследование. Кроме того, мне требовалась хорошая легенда, чтобы вы поверили.
        - Но девять лет… - проговорил Куэйхи. - И ты все еще ребенок.
        - Мне семнадцать. И поверьте, речь идет о гораздо большем сроке, чем девять лет.
        - Тени? - произнес Грилье. - Не окажет ли кто-нибудь из вас любезность, объяснив мне, что это?
        - Объясните, настоятель, - попросила Рашмика.
        - Я не знаю, что они собой представляют.
        - Но знаете, что тени существуют. Они говорят с вами, верно? Точно так же, как говорят со мной. Они просят вас спасти их, вынести отсюда, чтобы они не погибли вместе с «Пресвятой Морвенной», если та рухнет с моста.
        Куэйхи прервал ее мановением руки:
        - Вы в плену заблуждений.
        - В том же плену, куда угодил Шауль Темпье, да, настоятель? Он знал о пропущенном исчезновении и не верил в церковную сказку. Как и нумеристы, он был уверен, что исчезновения вскоре завершатся, как знали об этом нумеристы.
        - Никогда не слышал ни о каком Шауле Темпье.
        - Может, и правда не слышали, - кивнула Рашмика, - но его ликвидировала ваша церковь, потому что он посмел говорить о пропущенном исчезновении. А вы предпочли забыть об этом. Я права?
        Синий пузырек в руках Грилье дрогнул.
        - Объясните, о чем речь! - потребовал врач.
        Рашмика повернулась к генерал-полковнику и откашлялась:
        - Настоятель не хочет об этом говорить, так что скажу я. Однажды, когда у настоятеля в очередной раз развился иммунитет к вирусу, начался кризис веры. Куэйхи усомнился в им же самим насажденных догматах, и это очень сильно подействовало ему на психику, поскольку принижало гибель его любимой Морвенны до пустякового в масштабах космоса события.
        - Выбирай выражения, девчонка, - процедил Куэйхи.
        Рашмика пропустила его слова мимо ушей:
        - Во время кризиса у него возник соблазн разобраться с природой исчезновений, используя научные методы, которые никогда не приветствовались церквями. Настоятель послал к Халдоре зонд, так рассчитав, чтобы тот прибыл в момент исчезновения.
        - Вряд ли это было просто, - задумчиво произнес Грилье. - Исчезновения столь кратки…
        - То исчезновение, о котором рассказываю я, затянулось, - перебила его Рашмика. - Газовый гигант среагировал на появление зонда, и исчезновение продолжалось дольше секунды. Халдора лишь иллюзия, не более того: маскировочная сеть, маскирующая огромное устройство связи. С некоторых пор маскировочная аппаратура сбоит, и это причина исчезновений. Зонд настоятеля усилил нагрузку на механизм, продлив исчезновение. Вам этого хватило, настоятель?
        - Я не имею ни малейшего…
        Грилье достал другой пузырек, на этот раз с мутной зеленью, и занес над лицом Куэйхи, держа двумя пальцами.
        - Хватит изображать непонимание. Похоже, этой девушке известно больше, чем вы хотели бы нам открыть. Пожалуйста, прекратите игру.
        - Расскажите ему, настоятель, - проговорила Рашмика.
        Куэйхи облизал губы, бледные и сухие, как кость.
        - Она права, - наконец сказал он. - К чему теперь возражать? Тени - просто помеха. - Он наклонил голову в сторону Васко и Хоури. - Ваш корабль в моих руках, а все остальное уже не имеет значения.
        Пальцы Грилье побелели на пузырьке.
        - Продолжайте, настоятель, - шепнул он.
        - Я отправил зонд к Халдоре, - подтвердил Куэйхи, - и исчезновение затянулось. И во время этого долгого исчезновения я заметил… нечто - сверкающую машину, подобную механизму часов. Зонд был уничтожен практически мгновенно, но прежде это нечто, чем бы оно ни было, сумело перебраться на «Пресвятую Морвенну».
        Рашмика повернулась и указала на скафандр:
        - Он хранит это нечто здесь.
        Глаза Грилье сузились.
        - В резном скафандре?
        - Там, внутри, погибла Морвенна, - сказал Куэйхи, выбирая слова с той же осторожностью, что и пехотинец - путь по минному полю. - Когда корабль получил сигнал тревоги и полетел выручать меня, ее раздавило ускорением. Корабль не знал, что Морвенна не способна выдержать такую перегрузку. Она превратилась в кровавую кашу с торчащими кусками металла и костей. И это я убил ее, потому что мне не следовало лететь на Хелу…
        - Печальная участь, - сказала Рашмика. - Сочувствую.
        - До ее смерти я не был таким, - вздохнул Куэйхи.
        - Никто не вправе винить вас в ее смерти.
        Грилье фыркнул:
        - Разве не видите, что он дурачит вас? Куэйхи и раньше, до этого происшествия, не был ангелом.
        - Я был обыкновенным человеком, ну, разве что с подпорченной кровью, - возразил Куэйхи. - Я всего лишь пытался выжить.
        - Верю, - тихо отозвалась Рашмика.
        - Ты читаешь это по моему лицу? - спросил настоятель.
        - Нет, - ответила она. - Просто верю вам, и все. Мне кажется, вы были неплохим человеком, настоятель.
        - А теперь, после того, как я все это затеял? После того, что случилось с твоим братом?
        Рашмика услышала, как в глубине души настоятеля подала голос надежда. Теперь, когда события близились к завершению, когда до Пропасти оставались считаные часы, Куэйхи все еще надеялся на прощение.
        - Я сказала, что верю вам, но прощать всем и все не намерена, - ответила она.
        - Тени, - проговорил Грилье. - Вы так и не объяснили нам, что они собой представляют и как связаны со скафандром.
        - Скафандр - это священная реликвия, - ответила Рашмика, - последняя ниточка, связывающая настоятеля с Морвенной. Отправляя зонд, чтобы решить загадку газового гиганта, он пытался оправдать жертву, которую принесла ради него любимая женщина. Вот почему он поместил в скафандр аппаратуру для связи с зондом - это как бы сама Морвенна даст ответ, является ли Халдора чудом.
        - Ну а тени? - настаивал Грилье.
        - Демоны, - ответил Куэйхи.
        - Это существа, - пояснила Рашмика. - Разумные существа из другой вселенной, примыкающей к нашей.
        Грилье улыбнулся:
        - Похоже, я услышал достаточно.
        - Советую дослушать до конца, - заговорил вдруг Васко. - Она говорит правду. Тени реальны, и нам очень нужна их помощь.
        - Их помощь? - переспросил Грилье.
        - Эта цивилизация более развита, - пояснил Васко, - она опередила все остальные культуры нашей Галактики. Тени - это наша единственная надежда в борьбе с ингибиторами.
        - И что же они попросят в обмен на помощь? - спросил Грилье.
        - Они хотят попасть к нам, - ответила Рашмика. - Пройти из своей вселенной в нашу. Эти существа в скафандре - на самом деле вовсе не тени, а лишь посредники в переговорах, разумные программы. Но они знают, как устроить, чтобы настоящие тени пришли сюда. Они скажут, что для этого нужно сделать с машиной Халдоры.
        - С машиной Халдоры? - переспросил врач.
        - Взгляните сами, - предложил настоятель.
        Система зеркал снова сфокусировалась на его лице, направляя сконцентрированный пучок отраженного света в единственный здоровый глаз.
        - Исчезновения закончились, Грилье. Наконец-то я вижу святую механику.
        Глава сорок шестая
        Из всей бригады техников в огромном зале машинного отделения находился один Глаур. Собор уже шел нормально, оправившись от контузии; клаксоны умолкли, аварийные лампы погасли, движение сцепных тяг над головой вернулось в монотонный гипнотический ритм. Пол покачивался из стороны в сторону, но только Глаур, с его отточенным чувством равновесия, был способен это ощутить. Процесс шел штатно, и, окажись в машинном отделении чужак, он мог бы решить, что собор стоит как вкопанный.
        Тяжело дыша, инженер обошел по одному из помостов центральное ядро - скопление турбин и генераторов. Он чувствовал ветерок, навеваемый трудящимися прямо над ним тягами, но, отлично зная свое рабочее место, не нагибал головы, поскольку это было не к чему.
        Глаур добрался до неприметной, лишенной каких-либо обозначений панели. Отстегнул зажимы, поднял ее на петлях и так оставил висеть над своей головой. Под кожухом блестели серебристо-голубые регуляторы системы блокировки: два огромных рычага с замочной скважиной под каждым. Процедура была предельно проста и в совершенстве отрепетирована во время многочисленных тренировок на макете в другом углу машинного отделения.
        Некоторое время назад Глаур вставил ключ в скважину. Во вторую вставил свой ключ Сейфарт. Ключи следовало повернуть одновременно, а потом плавно, синхронно опустить рычаги до упора. Так и было сделано, и загудели сервомоторы, защелкали реле, отсоединяя штатные системы управления.
        Глаур знал, что под этим кожухом тикают бронированные часы, отсчитывая секунды до отключения блокировки. Рычаги успели подняться только наполовину: еще двенадцать или тринадцать часов до того момента, когда снова защелкают реле и движение собора вернется в обычный режим.
        Очень долго. Через тринадцать часов от «Пресвятой Морвенны» может ничего не остаться.
        Уперевшись спиной в перила мостка, Глаур крепко ухватился руками в перчатках за левый рычаг. Потом что есть силы потянул его вниз. Ручка осталась на месте, под тем же углом, словно была приварена. Глаур попробовал потянуть за другую, потом за обе одновременно. Напрасная трата сил: он отлично знал конструкцию системы блокировки, способную противостоять любому внешнему воздействию, значительно превосходящему силу его рук. Эта система выдержит натиск банды бунтовщиков, один человек ей нипочем.
        Но инженер все равно должен был попытаться.
        Обливаясь потом и дыша все учащенней, Глаур вернулся на нижний ярус машинного отделения и нашел там мощные инструменты. Потом снова поднялся к панели. Зал заполнился стуком и звоном, эти звуки перекрывали мягкое гудение машин.
        Но и теперь не удалось справиться с рычагами.
        Глаур запыхался. Его ладони, скользкие от пота, не могли удержать металл; он так обессилел, что с трудом поднимал даже самый легкий молоток.
        Но даже если удастся переместить рычаги в крайнее положение, где они должны оказаться по окончании двадцатишестичасового цикла, что дальше? Он всего лишь хочет остановить «Пресвятую Морвенну» или свернуть с нынешнего курса, но уничтожить или частично разрушать собор - ни в коем случае. Можно вырубить реактор - подступов к нему осталось достаточно, - но пройдет много часов, прежде чем это возымеет его действие. Еще сложнее устроить диверсию в машинном отделении, вещь трудная, если не сказать неосуществимая. Заклинить передаточный механизм можно лишь чем-нибудь массивным, например куском сцепного дышла из ремонтной мастерской, предназначенным для ремонта или переплавки, но такую тяжесть в одиночку не поднять. Ему сейчас и монтировку не поднять, настолько он вымотался.
        Глаур прикинул шансы испортить или обмануть навигационную систему наблюдения: камеры, следящие за Путем, телескопы астроориентации, детекторы магнитного поля, вынюхивающие сигнатуру закопанного кабеля. Но все эти устройства несколько раз продублированы, и установлены они большей частью снаружи, на корпусе «Пресвятой Морвенны», высоко над землей. А те, что внутри, размещены в труднодоступных уголках надстроек.
        Смирись с неизбежным, сказал он себе: инженеры, конструировавшие систему блокировки, родились не вчера. Если и существовал относительно легкий способ остановить «Пресвятую Морвенну», то они учли его и приняли меры.
        Собор не должен был остановиться или свернуть с Пути. Глаур обещал Сейфарту, что до последней минуты будет следить за машинами. Но есть ли теперь необходимость в этом слежении? Машинное отделение больше не подчиняется Глауру, его отобрали у инженера, как будто вдруг перестали ему доверять.
        Повернувшись, Глаур взглянул с мостка на пол гигантского зала, на смотровое окно, над которым он так часто проходил. За окном со скоростью треть метра в секунду скользила земля.
        Кораблик с хрустом коснулся поверхности Хелы выпущенными лыжами и застыл посреди им же самим образованной слякоти, которая спешила вернуться в состояние льда. Скорпион расстегнул фиксаторы и покинул кресло; шаттл был настолько мал и легок, что зашатался от этих движений. Свинья проверил скафандр, убедился, что все соединения функционируют должным образом. Сознание так и норовило рассредоточиться, теряло ясность, как слабый и далекий радиосигнал. Возможно, доктор Валенсин прав: надо было остаться на субсветовике, а на Хелу отправить кого-нибудь помоложе.
        «Да пошли вы!» - подумал Скорпион.
        Он напоследок еще раз проверил индикаторы шлема, удостоверившись, что все параметры показаны зеленым светом. Более тщательные проверки не имели смысла - скафандр либо исправен, либо нет, а если скафандр неисправен, значит Скорпион погибнет. И если его не убьет вакуум, то это может сделать враг, поджидающий за ближайшим камнем.
        Постанывая от боли, свинья повернулся, чтобы открыть замок люка. Дверь отскочила от корпуса, плашмя шлепнулась на лед. Скорпион ощутил порыв ветра - последний воздух из кабины вырвался наружу, в пустоту. Скафандр, похоже, был цел - ни один зеленый огонек не сменился на красный.
        А через секунду Скорпион уже был на льду: коренастый, но низкий, как человеческий подросток, в специально для свиней разработанном скафандре цвета голубой металлик. Он обогнул корабль, держась подальше от раскаленных докрасна дюз, открыл грузовой люк. Нагнулся, кряхтя от боли, и что-то поискал, перекладывая вещи неуклюжими руками в двупалых перчатках. Руки у гиперсвиньи не очень-то хваткие, а засуньте их в рукава скафандра - и получите форменные культи. Но Скорпион наловчился работать в таких перчатках. У него для этого была целая жизнь.
        Он вытянул из глубины отсека лоток размером с обеденный поднос. На этом лотке, словно яйца Фаберже, были уложены три мины-пузыря. Скорпион взял одну с инстинктивной осторожностью, хотя никто не слышал, чтобы мина-пузырь срабатывала случайно, - и пошел прочь от застывшего на льду шаттла.
        Он отдалился всего на сотню шагов: достаточно, чтобы выброс дюзы не задел мину. Потом опустился на колени и ножом Клавэйна выковырял во льду коническую ямку. Поместил туда мину так, чтобы наружу торчал только кончик, повернул рифленое кольцо на тридцать градусов. Сделать это удалось не сразу, очень уж скользкими были перчатки. На макушке мины загорелся красный индикатор: она на боевом взводе.
        Скорпион встал и сразу замер: что-то привлекло его внимание. Подняв голову, он взглянул на Халдору. Планеты уже не существовало, на ее месте виднелся механизм, занимающий гораздо меньшую часть неба. Выглядел он весьма странно, напоминая рисунок из средневекового космологического трактата, некий плод экстатических галлюцинаций: геометрическое кружево с бесчисленными, тонко проработанными деталями. На периферии машины от узелков «кружева» отходили явственно мерцающие лучи, перекрещиваясь друг с другом. Ближе к центру механизм становился слишком мудреным, чтобы различить его структуру, не говоря уже о том, чтобы описать ее и запомнить. Скорпион подумал, что сможет запомнить лишь это ощущение головокружительной сложности, - как будто сам Господь показал ему внутренность своих часов. И сразу же накинулась мигрень, словно висящий в небе предмет не желал, чтобы свинья смотрел на него долее положенного.
        Скорпион повернулся и, глядя на лед, побрел к кораблю. Там он аккуратно убрал в багажник оставшуюся пару мин и забрался в кабину, оставив дверь люка лежать на земле. Возиться с ней не было необходимости, как не было необходимости наполнять отсек воздухом. Теперь вполне достаточно скафандра.
        Шаттл взмыл над Хелой. Через проем люка Скорпион видел истончающееся полотно моста и далекое дно Пропасти Искупления. Закружилась голова. Когда на мосту он закладывал мину, очень легко было забыть, что под ногами многие мили пустоты.
        В следующий раз он уже не сможет проделать это так спокойно.
        Ложемент подготовился к приему «Ностальгии по бесконечности». Корабль, вернее, то, что от него осталось, был уже близко. В процессе снижения капитан прошел серию радикальных трансформаций с целью защитить своих подопечных, но не забыл и о главной задаче: выручить Ауру. Капитан снял б?льшую часть обшивки у средней части корабля, обнажив хитросплетение гниющих внутренностей: гигантские крепежные элементы и переборки, хрящевидные комки из плотно уложенных бортовых систем. Капитанские органы росли самым диким образом, вились и сплетались почище плюща.
        Частично сбросив броню, капитан почувствовал себя голым и уязвимым. С тех пор как эти внутренние органы в последний раз открывались вакууму, минуло много веков.
        Но это не остановило перестройку корабля. Внутри «Ностальгии по бесконечности» менялись местами отсеки, как костяшки домино. Рвались и восстанавливались в новых конфигурациях сети питания. Части корабля, которые прежде зависели от других, получая извне энергию, воздух и воду, переходили на самообеспечение. Некоторым было позволено отмереть. Капитан ощущал эти перемены внутри себя, как ощущаются движения пищи и газов в кишечном тракте: жар и прохлада, давление и расслабление, острые боли и внезапное онемение. Естественно, все внутренние процессы проходили под его контролем, и все же его не оставляли тревога и досада - он как будто занимался самоистязанием. Последствия содеянного над собой устранить будет очень непросто.
        Капитан приближался к Хеле, корректируя движение импульсами маневровых двигателей. Гравитационный градиент дал стрессовые нагрузки на геометрию корпуса, своими мягкими пальцами норовя разломать «Ностальгию» на куски.
        Корабль решительно продвигался вперед. Под ним скользил ландшафт Хелы - на этот раз не только лед и трещины, но и обитаемые территории, испещренные поселками и линиями коммуникаций. На горизонте золотисто поблескивали крутые стены ложемента.
        Капитан судорожно дернулся, словно в родовой схватке. Все подготовительные операции были завершены. От корабля в его средней части аккуратно отделились несколько фрагментов, оставив геометрически правильные пустоты, и улетели прочь; за ними, как травяные корни за вырезанными и поднятыми прямоугольниками дерна, тянулись тысячи оборванных проводов и шлангов.
        Капитан притупил боль там, где это было возможно, но фантомные ощущения утраченных линий питания были мучительны. «Вот что, наверное, чувствуешь, - подумал Бренниген, - когда тебя заживо режут на куски». Но боль не застала его врасплох, он успел набраться терпения. Она даже напоминала, что капитан все еще жив, что он ведет осмысленное существование, как нормальное создание из плоти и крови. Пока ощущается боль, Джон Бренниген остается человеком. Хотя бы отчасти.
        Всего отделилось двадцать секций. Лишь несколько мгновений они двигались рядом с кораблем, а едва отойдя на безопасное расстояние друг от друга и от «Ностальгии», включили собственные двигатели и разлетелись в разные стороны. Мощности двигателей было недостаточно, чтобы унести секции за пределы гравитационного поля Хелы, но вполне хватало, чтобы вернуть их на орбиту. А там секции позаботятся о себе сами. Для восемнадцати тысяч момио, оказавшихся на борту субсветовика, капитан сделал все, что было в его силах. Спящих он вез от Арарата, а некоторых и от самого Йеллоустона - и теперь, в космосе, эти люди имели больше шансов на спасение, чем если бы оставались на борту большого корабля.
        Конечно, при условии, что кто-то прилетит и позаботится об этих восемнадцати тысячах.
        Ложемент между тем успел увеличиться. В гигантской яме пришли в движение детали упряжи, готовясь заключить в крепчайшие объятия освежеванное и выпотрошенное тело «Ностальгии».
        - Зачем тебе резной скафандр? - спросил Куэйхи.
        - С собой заберу, - ответила Рашмика с решительностью и властностью, удивившими ее саму. - На «Пресвятой Морвенне» ему делать нечего.
        Васко взглянул на Хоури, потом на Рашмику.
        - Ты все вспомнила? - спросил он девушку.
        - Даже больше, чем знала, - ответила та. - И вспоминаю все больше и больше.
        - Эта женщина, - спросил Куэйхи, - как-то связана с тобой?
        - Она моя мать. И я не Рашмика. Так звали ребенка моих приемных родителей, дочь, которую они потеряли. Хорошее имя, но не мое. А настоящее имя я пока не вспомнила.
        - Тебя зовут Аура, - сказала Хоури.
        Услышав это имя, Рашмика мгновение думала, потом снова взглянула на мать:
        - Да, точно. Теперь я помню, ты звала меня так.
        - А насчет крови я был прав, - проговорил Грилье, не в силах скрыть довольную усмешку.
        - Да, вы были правы, - повторил Куэйхи. - Довольны? Это ведь вы привели ее сюда, генерал-полковник. Вы принесли змею в наше гнездо. Ох и зря же вы это сделали.
        - Она все равно пробралась бы сюда, - возразил Грилье. - Ведь для того ее и прислали на Хелу. И вообще, о чем вы беспокоитесь? - Врач кивнул на видеоизображение снижающегося корабля. - Вы же получили все, что хотели. Даже священная механика любуется вами с небес, поздравляя с победой.
        - С кораблем что-то происходит, - проговорил Куэйхи, указывая трясущимся пальцем на экран. - В чем дело? - резко спросил он, взглянув на Васко.
        - Понятия не имею, - ответил тот.
        - Корабль в порядке, - сказала Хоури. - Вам нужны были двигатели? Вы их получите. А нам отдайте резной скафандр, и мы уйдем.
        Казалось, Куэйхи обдумывает ее просьбу.
        - И куда вы денетесь без корабля?
        - Для начала хорошо бы убраться с «Пресвятой Морвенны», и нас вполне устроит поверхность Хелы, - ответила Хоури. - У вас суицидальные наклонности, настоятель, но о себе мы такого сказать не можем.
        - Будь у меня хоть малейшая склонность к суициду, разве я прожил бы так долго?
        Хоури взглянула на Малинина, потом на Рашмику:
        - У него, похоже, другие планы. Вы тоже не собираетесь оставаться на борту, я права?
        - Тут все дело в расчете времени, - ответил Куэйхи. - Корабль уже почти в фиксаторе. Близится миг торжества - миг, когда на Хеле все изменится, когда изменится сама Хела. Отныне жизнь пойдет совершенно по-другому, вот увидите. Больше не будет ни Вечного Пути, ни шествия соборов. На Хеле останется только одно обитаемое место, неподвижное, в точности под Халдорой. На этом месте будет стоять только один собор.
        - Но вы его еще не построили, - сказал Грилье.
        - Успеется, генерал-полковник. Как только я заявлю свои права на упомянутое место, у меня окажется все время в мире. Видите ли, я смогу выбирать, где окажется эта точка. Хела будет у меня в руках. Захочу - раскручу ее, словно глобус. И остановлю прикосновением пальца.
        - А что с «Пресвятой Морвенной»? - спросил Грилье.
        - Если собор перейдет через мост, значит под Халдорой стоять ему. Если нет, это ознаменует конец одной эпохи и начало другой.
        - Настоятель приговорил собор, - прошептал Васко. - Он всегда знал, что «Пресвятая Морвенна» обречена.
        Умная койка подала сигнал - поступил вызов.
        Все инстинкты требовали убегать что есть духу, но Скорпион не поддался им. Сморщенная черно-фиолетовая сфера, образовавшаяся при близком взрыве мины-пузыря, метнулась к свинье, грозя поглотить и его, и часть моста, на которой он стоял.
        Но Скорпион очень аккуратно расположил все три заряда. Из оставленной Ремонтуаром инструкции он знал, что действие мины-пузыря можно предсказать очень точно. По причине отсутствия воздуха на Хеле не могла образоваться взрывная волна, поэтому Скорпиону не составляло труда ограничить радиус ближайшего к нему взрыва. Небольшой допуск на неровность дорожного полотна - и в нескольких сотнях от места закладки взрывного устройства можно ничего не опасаться.
        Длина моста составляла сорок километров. Эффект взаимного наложения сфер уничтожит тридцать четыре километра моста, оставив жалкие обрубки по обе стороны Пропасти. Взрывая мины, Скорпион стоял не менее чем в полутора километрах от начала моста.
        Граница крайней сферы остановилась почти в километре от свиньи, но казалось, мина взорвалась прямо у него под носом. Сфера росла вширь и ввысь, на ее поверхности пролегали складки, вздувались и опадали пузыри. Ближняя к Скорпиону часть моста все так же упиралась в стену Пропасти; невозможно было представить, что арки больше нет. И тем не менее она исчезла: там, где возникли, а потом канули в небытие сферы, не могло остаться ничего материального.
        Мост исчез. Сначала его середина обратилась в ничто, через мгновение исчезла и дальняя часть.
        Скорпион двинулся к краю Пропасти. Дорожное полотно у него под ногами имело прежнюю прочность, но уже не доставало до той стороны Пропасти. Но чем дальше, тем осторожнее ступал свинья: атомная структура остатка конструкции могла быть изменена воздействием разнообразных квантов, сопровождавших взрыв мины-пузыря. Самое время разумному существу, даже если оно свинья, проявить осторожность.
        Скорпион преодолел остаток пути, и у него закружилась голова. Край моста был абсолютно гладким. Хирургическая аккуратность среза и полное отсутствие обломков создавали иллюзию, будто мост еще только строится. Скорпион ощущал себя скорее зрителем, ожидающим завершения стройки, нежели вандалом, разрушителем.
        Он оглянулся. Вдалеке, за приземистым силуэтом своего стоявшего корабля, он уже видел «Пресвятую Морвенну». С этого места казалось, будто она уже достигла края Пропасти. Скорпион знал, что это не так, но собору осталось пройти совсем немного.
        Моста уже нет, и «Пресвятой Морвенне» остается только одно: прекратить движение. Рассуждения о том, насколько опасно пересекать Рифт по тонкому полотну, утратили смысл - теперь в Пропасть Искупления можно только упасть. Никаких споров, никакого выбора - об этом позаботился Скорпион. Впереди ждет не громкая слава, а верная смерть.
        Если у обитателей собора осталась хоть крупица здравого смысла, они повернут назад.
        Внутри его шлема вспыхнул розовый свет, синхронизированный с пронзительным писком. Скорпион замер, поначалу решив, что возникла неполадка в скафандре. Но розовое сияние означало, что рация принимает мощный модулированный сигнал на нестандартной волне. Скафандр спрашивал, нужно ли это сообщение расшифровать.
        Скорпион снова взглянул на собор. Его наверняка вызывали с «Пресвятой Морвенны».
        - Действуй, - велел он Скафандру.
        Скафандр доложил, что радиограмма снова и снова повторяется: это аудиоголографическая запись.
        - Показывай, - распорядился свинья, вдруг усомнившись, что сигнал имеет отношение к собору.
        В десятке метров перед ним на льду появился силуэт. Скорпион никак не ожидал этой встречи, более того, он даже не узнал своего визави. Тот не носил скафандра и обладал весьма необычным, асимметричным строением тела, как будто всю жизнь прожил в условиях невесомости. Существо располагало вспомогательными пристегнутыми руками, его лицо походило на поверхность выдержавшей легкую ядерную бомбежку планеты. Это ультра, решил Скорпион, но после секундного размышления пришел к выводу, что, скорее всего, имеет дело с представителем менее общительных космических фракций человечества, а именно с угонщиком.
        - Ты не мог оставить его в покое? - спросил незнакомец. - Не мог жить в одной вселенной с ним, не мог терпеть существование такой великой и загадочной красоты? Не мешало бы тебе узнать, что это. Мой любимый мост. Несравненное произведение искусства. Хрупкая драгоценность. Я построил его для тебя. Оставил в дар. Тебе же этого показалось мало, ты решил проверить его на прочность. Решил разрушить. Решил уничтожить, к чертям!
        Скорпион шагнул навстречу силуэту.
        - Простите, - проговорил он. - Так уж вышло.
        - Это было подлинное чудо, - продолжал вещать урод. - Прекрасное творение! Чтоб ты сдох, проклятый вандал!
        - Мост мешал мне, - сказал Скорпион.
        Никто не видел донесения, поступившего на личный дисплей Куэйхи. Однако от Рашмики не укрылось, как шевелятся губы настоятеля, как он хмурится, как будто наконец допустил ошибку.
        - Что-то случилось? - спросил Грилье.
        - Мост, - ответил Куэйхи. - Похоже, его больше нет.
        Грилье наклонился к койке:
        - Это, наверное, какое-то недоразумение.
        - Увы, генерал-полковник. Индукционный кабель, аварийное средство навигации, оборван. В этом нет сомнений.
        - Значит, кто-то его перерезал.
        - Вот-вот поступят данные видовой разведки. Мы все увидим собственными глазами.
        Все повернулись к экрану, демонстрирующему посадку «Ностальгии по бесконечности». Вдруг картинка замерцала, поменяла призрачные цвета, наконец стабилизировалась - изображение транслировала камера, установленная на стене Рифта Гиннунгагапа.
        Настоятель был прав: мост прекратил свое существование. Остались лишь ажурные обрубки, висящие на утесах и словно предлагающие достроить остальную часть моста в воображении путем элегантной математической экстраполяции. Б?льшая же часть пролета просто исчезла, сгинула. Причем на дне ущелья не было заметно никаких обломков.
        С той минуты как Рашмика поняла, что ей придется вместе с собором преодолевать Пропасть по мосту, она часто мечтала, чтобы тот обрушился до ее прибытия. Но воображение всегда рисовало каскад из острых обломков, достигающую самого дна завесу из блестящих самоцветов, колдовской стеклянный лес, в котором очень легко остаться навсегда.
        - Что произошло? - спросил настоятель.
        - Разве это важно? - повернулась к нему Рашмика. - Сами видите, моста больше нет. Пересечь в этом месте Рифт не удастся, надо остановить собор.
        - Разве ты не слышала, девочка, о чем я говорил? - поинтересовался настоятель. - Собор не остановится. Он просто не может остановиться.
        Хоури встала, за ней Васко.
        - Нам тут больше делать нечего. Аура, ты идешь с нами.
        Рашмика отрицательно покачала головой. Старое имя звучало для нее непривычно.
        - Я не уйду отсюда без того, за чем пришла.
        - Она права, - раздался тонкий металлический голос.
        Повисла пауза. Людей напугал не сам новый голос, а его источник. Все как один повернулись к резному скафандру. Внешне скафандр не изменился: тот же тусклый серебристо-серый цвет окислов, тот же сплошной узор, будто созданный рукой сумасшедшего, те же грубые, толстые сварные швы.
        - Она права, - повторил скафандр. - Куэйхи, нам пора прощаться. Ты получил корабль, о котором так мечтал, и теперь можешь изменить обращение Хелы, да хоть вообще ее остановить. А нас отпусти. Мы никак не связаны с твоими планами.
        - Вы еще ни разу не говорили вслух, даже наедине со мной, - прошептал Куэйхи.
        - Когда ты перестал нас слушать, мы обратились к девушке. С ней общаться было проще: мы можем проникать прямо в ее голову. Правда, Рашмика?
        - Лучше зовите меня Аурой, - храбро ответила она.
        - Хорошо, пусть будет Аура. Это ведь ничего не меняет, верно? Ты проделала долгий путь, чтобы нас найти. И нашла. Настоятель должен отдать нас тебе, потому что у него нет причин поступить иначе.
        Грилье затряс головой, словно спохватился, что его глупо разыгрывают:
        - Скафандр говорит. Скафандр говорит, а вы себя ведете так, будто это происходит каждый день.
        - Так и есть, - проворчал Куэйхи. - Кое для кого из нас.
        - Это тени? - спросил Грилье.
        - Мы посланники теней, - ответил скафандр. - Разница невелика, но она существует. Требуем немедленно эвакуировать нас с «Пресвятой Морвенны».
        - Вы останетесь здесь! - отрезал Куэйхи.
        - Нет, - сказала Рашмика. - Настоятель, вам не нужен этот скафандр, а нам он совершенно необходим. Тени помогут справиться с ингибиторами. И этот скафандр - единственное средство связи.
        - Если вам так нужны тени, отправьте к Халдоре еще один зонд.
        - Мы не уверены, что во второй раз будет какой-то результат. Ваш успех, возможно, был случайным. Нельзя поставить все на случайность, которая может не повториться.
        - Прислушайтесь к ней, - торопливо заговорил скафандр. - Она права: мы ваша единственная связь с тенями. Берегите нас как зеницу ока, если рассчитываете на нашу помощь.
        - И какова цена вашей помощи?
        - Она ничтожна по сравнению с угрозой полного истребления. Нам нужно только разрешение перейти в вашу брану. Разве это много?
        Рашмика прошлась взглядом по всем лицам, чувствуя себя свидетелем защиты в зале суда:
        - Тени пройдут, если мы позволим работать масс-синтезатору. Эта машина находится в искусственном ядре Халдоры. Она изготовит тела для теней, а их сознание просочится через балк и войдет в новые оболочки.
        - Снова машины, - вздохнул Васко. - Мы бежали от одних машин, а теперь вынуждены договариваться с другими.
        - Ничего не поделаешь, так уж сложилось, - проговорила Рашмика. - Машинами они стали только потому, что у них не было выбора. Ты даже не представляешь, через что им пришлось пройти.
        В ее памяти воскресли гипнопедически впитанные яркие образы из истории теней: целые галактики, раскрашенные в изумрудные тона гибельным светом; солнца, словно зеленые лампы.
        - Когда-то они были похожи на нас, - сказала она. - Очень похожи.
        - Это бесы! - вскрикнул Куэйхи. - Демоны, а вовсе не люди! Они даже не машины.
        - Бесы? - снисходительно переспросил Грилье.
        - Неужели не ясно, что они присланы совратить меня, увести с пути истинного? Подорвать веру в чудо, запачкать мозги фантазиями об иных вселенных. Вызвать сомнения в том, что исчезновения суть промысел Божий. Чтобы я оступился в час величайшего из моих испытаний. Это не совпадение, уверяю вас: чем ближе к воплощению мои замыслы касательно Хелы, тем сильнее терзают меня бесы.
        - Тени боятся, что вы уничтожите их, - сказала Рашмика. - Они совершили ошибку, пытаясь обратиться к вам как к разумному индивиду. Если бы они притворились ангелами или чертями, наверняка было бы больше толку. - Рашмика склонилась над настоятелем, почуяла дыхание старика, кислое, как из запущенного винного погреба. - Для вас они бесы, настоятель, не спорю. Но нам они все равно нужны.
        - Это бесы, - повторил Куэйхи. - И потому я не могу отдать их вам. Нужно было уничтожить их много лет назад, но у меня не хватило мужества.
        - Прошу вас, - повторила Рашмика.
        Койка снова просигналила. На ложе настоятеля снова раздался звонок. Куэйхи собрал губы в куриную гузку и закрыл глаза не то в экстазе, не то в ужасе.
        - Свершилось! - воскликнул он. - Корабль в фиксаторе. Я добился своего.
        Экраны показали им все, что происходило в ложементе. «Ностальгия по бесконечности» горизонтально покоилась на опорах, приготовленных для нее Куэйхи, словно пойманное в сеть сказочное морское чудовище. Пластины и клешни сжали корабль в сотнях мест, мастерски приспособившись к рукотворным и иным неровностям корпуса. Урон, который субсветовик нанес себе при снижении, был хорошо виден, и на миг Куэйхи усомнился, что корабль способен послужить его целям. Но сомнения немедленно рассеялись: «Ностальгия» выдержала и нагрузки на подлете к ложементу, и последнюю, самую грубую процедуру стыковки, с треском и скрежетом улегшись на опорах. «Упряжь» была сконструирована таким образом, чтобы погасить инерцию огромной массы, и тем не менее в момент контакта все датчики нагрузок перешли в красный режим. Однако опоры выдержали - пусть не все, но достаточное количество, - и точно так же не подкачал корабль. У него не был поврежден «хребет», двигатели не сорвались с кронштейна. Субсветовик справился с самой тяжелой частью работы, и, чего бы ни потребовал Куэйхи в дальнейшем, таких перегрузок уже не будет.
        Куэйхи сделал всем знак подойти ближе:
        - Видите, корма приподнята, чтобы направить выброс над поверхностью Хелы. Угол подъема небольшой, но это очень важно.
        - Как только вы запустите двигатели, - сказал Васко, - корабль улетит вместе с ложементом.
        Куэйхи покачал головой:
        - Ничего подобного. Я взял не первое попавшееся место на карте. Это наиболее стабильное геологическое образование. Фиксатор прикреплен к анкерам, замурованным в глубине литосферы. Ложемент не улетит. Сами подумайте: я потратил уйму сил, чтобы заполучить этот корабль; неужели я мог пренебречь геологией?
        Снова прозвучал вызов. Куэйхи пригнул стебелек микрофона к губам и что-то прошептал своему помощнику, находящемуся в ложементе.
        - Корабль установлен под нужным углом. Пора запускать двигатели, господин Малинин.
        Васко заговорил в браслет. Он вызывал Скорпиона, но ответил дежурный офицер.
        - Включить маршевые двигатели, - приказал Малинин.
        Но не успел он договорить, как два белых с фиолетовой каймой остроконечных потока выстрелили из сочленительских двигателей, и этот свет ослепил камеру слежения. Корабль вздрогнул и подался вперед в своей упряжи, словно изнемогшее на суше морское чудовище пыталось сбежать. Но удерживающие механизмы растянулись, поглощая импульс, и корабль постепенно вернулся в исходное положение. Двигатели работали чисто и стабильно.
        - Смотрите! - воскликнул Грилье, указывая на окно мансарды. - Даже отсюда видно!
        Снаружи слабо белели две полоски, словно устремленные над горизонтом лучи прожекторов.
        Через секунду все ощутили прокатившуюся через «Пресвятую Морвенну» дрожь.
        Куэйхи подозвал Грилье и указал на свои глаза:
        - Уберите эту мерзость с моего лица!
        - Держатель для век?
        - Да, он больше не нужен. Но будьте осторожны.
        Грилье исполнил просьбу, аккуратно сняв с лица настоятеля металлическую раму.
        - Веки еще не скоро придут в норму, - предупредил врач. - Советую до тех пор носить очки.
        Куэйхи так и этак приложил к лицу темные очки, словно ребенок, играющий с родительской вещью. Потом надел. Без распялки для век они сидели чересчур свободно.
        - Пора в путь, - сказал он.
        Скорпион заковылял назад, к похожему на приземистый валун кораблю. Забрался через открытый люк на сиденье и, подняв шаттл, полетел в противоположном направлении от останков моста. Под ним проносился истерзанный ландшафт, пересеченный мириадами острых теней, словно чернильными пятнами. Один склон Рифта был темен как ночь, другой залит светом почти до самого верха. В глубине души Скорпион жалел о прекрасной постройке, о невозможности повернуть время вспять, отменить содеянное или хотя бы неспешно все обдумать и учесть последствия. Его всегда одолевали подобные чувства, после того как он причинял кому-то боль. Но раскаяние и жалость, как известно, не длятся вечно.
        Эксперты ошибались насчет моста, и Скорпион убедился в этом на собственном опыте. Мост был делом рук человеческих, вертуны не имели никакого отношения к нему. Он простоял здесь определенно дольше века и, конечно же, мог быть и много старше. Но никто не пытался выяснить его происхождение и состав. Это было достижением передовой науки - но науки времен демархистов, а не загадочных инопланетян. Скорпион думал о человеке, чей образ появился на льду. Как он горевал о том, что его бессмысленное, но прекрасное творение погибло! Пусть это была запись, а не прямая трансляция. Возможно, ее сделали после возведения моста, запрограммировав на активацию в случае частичного или полного разрушения конструкции. А значит, строитель предчувствовал такой исход. Не случайно же Скорпиону показалось, что этот человек хочет оправдаться.
        Корабль отвернул от Рифта. Теперь Скорпион летел над равниной, внизу различалось грубое подобие дороги - Вечный Путь. Всего в четырех километрах впереди находилась «Пресвятая Морвенна», ее тень падала назад, закрывала большой участок тракта; собор тащил ее за собой, словно длинный темный шлейф. Скорпион заставил себя выбросить из головы тяжелые мысли о мосте и его создателях. Сейчас надо думать о другом: как остановить собор. Надо как-то пробраться в него.
        Скорпион подлетел ближе, настолько, что уже различал медленное, сантиметр за сантиметром, продвижение гигантской ходячей машины. Было что-то гипнотическое, успокоительное в последовательности движений контрфорсов и стоп. Нет, это не иллюзия - «Пресвятая Морвенна» все еще движется; по-видимому, ее обитатели пребывают в блаженном неведении о том, что средство переправы через Рифт прекратило свое существование.
        Такого Скорпион не ожидал.
        Наверное, собор еще просто не успел остановиться, но вперед смотрящие датчики вот-вот сообщат об отсутствии моста, и техники приступят к торможению. Или он так и будет идти, словно мост по-прежнему висит над Пропастью? Скорпиона впервые посетила страшная мысль: что, если Куэйхи никогда и не думал останавливать собор?
        Свинья опустился до высоты пятисот метров, оказавшись примерно вровень с вершиной главной башни. Теперь ему нужна была только посадочная площадка. Сгодится любое ровное место, и неплохо бы, чтобы поблизости оказался проход внутрь собора. Главная стоянка была забита - невозможно посадить шаттл без риска столкнуться с уже запаркованными там. Один из этих кораблей, с красным кокпитом, был Скорпиону незнаком, на втором сюда прилетели Малинин и Хоури. Только этот шаттл способен унести на орбиту всех - Васко, Хоури, Ауру и теней в резном скафандре, поэтому нельзя рисковать, садясь рядом с ним.
        Но ровных мест на крыше собора хватало, а кроме того, опустив корабль не на главную площадку, Скорпион мог рассчитывать на внезапность. Регулируя тягу для удержания высоты, он облетел вокруг «Пресвятой Морвенны»; на ее корпусе трепетали отсветы двигателей шаттла, словно молнии в летнюю грозу. Вместе с корабликом смещались свет и тени, отчего казалось, что архитектурные детали собора догоняют друг дружку и сливаются; такое впечатление, что чудище из металла и камня зевает, пробуждаясь от крепчайшего сна. В эту иллюзию включились даже горгульи, их головы с разинутой пастью поворачивались вслед за шаттлом с грозной плавностью смазанных орудийных турелей.
        Но это была не иллюзия.
        Одна из горгулий вдруг осветилась на миг, и его кораблик тряхнуло, а в шлеме зазвенел аварийный сигнал. На консоли зажглись иконки тревоги.
        И тут же собор вместе с ландшафтом опасно накренился, шаттл пошел на резкое, почти неуправляемое снижение. Двигатели заработали на полную мощность, они изо всех сил пытались выровнять полет корабля, но у Скорпиона не было шансов уйти из-под обстрела, не то что добраться до орбиты. Свинья давил на рычаг горизонтального хода, пытался заложить вираж и выскочить из зоны эффективного огня соборных горгулий. Страшно болела грудь; он застонал и закусил губу, сразу почувствовав вкус крови.
        Вот и вторая уродливая башка исторгла в его направлении огонь. Корабль тряхнуло еще сильнее, его падение ускорилось. Скорпион напрягся, готовясь к падению, и оно не заставило себя ждать. При ударе шаттла о лед свинья не потерял сознания, но нечленораздельно завопил от боли, ярости и досады. Шаттл несколько раз перекувырнулся и замер на боку, изящно обрамляя проемом люка обнаженное сердце Халдоры.
        Не меньше минуты Скорпион пролежал неподвижно, а потом решил действовать.
        Глава сорок седьмая
        Выслушивая распоряжения Куэйхи, чье бормотание ни на миг не прекращалось в наушнике, Грилье покинул покои, но перед тем велел наряду соборной стражи охранять пленников. Вскоре он вернулся со скафандром в руках. Не с тем, в котором Рашмика добиралась до собора, но с подходящим по размеру, кроваво-красного цвета церкви Первых Адвентистов.
        Врач положил скафандр у ее ног.
        - Одевайся, - велел он, - да побыстрее. У нас нет времени. Я тоже хочу убраться отсюда, и, может, побольше тебя.
        - Я не уйду без резного скафандра, - ответила Рашмика и взглянула на мать. - И без моих друзей.
        - Нет! - отрезал Куэйхи. - Они останутся здесь, по крайней мере до тех пор, пока мы с тобой не окажемся в безопасности, на корабле.
        - На каком корабле? - поинтересовался Васко.
        - На вашем, естественно, - ответил Куэйхи, словно это было ясно с самого начала. - На «Ностальгии по бесконечности». Там много такого, о чем я еще не знаю. Похоже, корабль даже обладает собственным разумом или чем-то вроде. Тайны, всюду тайны… но не сомневаюсь, со временем мы разгадаем их все. Однако уже сейчас я могу сказать твердо: нельзя доверять этому кораблю, с него станется натворить глупостей - например, взорвать себя.
        - Там на борту люди, - сказал Васко.
        - Пока мы тут разговариваем, вооруженный до зубов отряд адвентистов поднимается по ложементу к субсветовику. У них мощное оружие и броня, чего не было у первой группы. Им не нужно рассчитывать на подкрепление. Уверяю вас, эти ребята вычистят корабль за несколько часов, какие бы сюрпризы он ни приготовил. Мне кажется, самый надежный способ помешать ему натворить глупостей - это обеспечить присутствие на его борту Рашмики… виноват, Ауры. Сей довод уже возымел действие - корабль послушно улегся в фиксатор, как только я изложил ему мои условия.
        - Я вас не спасу, настоятель, - проговорила Рашмика. - Со мной или без меня вы покойник, если не отдадите теней.
        - Тени останутся здесь, с вашими друзьями.
        - Это убийство.
        - Нет, предосторожность. - Настоятель поманил одного из стражников. - Хакен, охраняйте их до тех пор, пока не получите новое распоряжение или пока не узнаете, что я прибыл к фиксатору и со мной все в порядке. Я буду там через полчаса, а до тех пор без моего приказа ничего не предпринимать. Понятно?
        Стражник кивнул:
        - Настоятель, а если приказ не поступит?
        - «Пресвятая Морвенна» достигнет западного склона Пропасти через четыре часа. Через три часа тридцать минут можете отпустить пленников и прибыть к фиксатору.
        - А скафандр, сэр? - спросил Хакен.
        - Останется на «Пресвятой Морвенне». Собор погибнет вместе со всеми бесами. - Куэйхи повернулся к Грилье, который помогал Рашмике забраться в скафандр. - Генерал-полковник, у вас, случайно, нет при себе чемоданчика?
        Грилье оглянулся:
        - Я без него шагу не сделаю.
        - Тогда откройте его и поищите что-нибудь сильнодействующее, например деус-икс. Надеюсь, это послужит серьезным стимулом.
        - Хотите контролировать девчонку - ищите свой собственный способ, а меня увольте, - отрезал Грилье. - Сдается мне, наши пути наконец расходятся.
        - Об этом мы поговорим позже, - процедил Куэйхи, - а сегодня я нужен вам не меньше, чем вы мне. Я подозревал, что в наших отношениях назревает легкий кризис, поэтому попросил Хакена и его людей лишить ваш шаттл возможности передвигаться.
        - Вы меня не остановите. Есть другой корабль.
        - Ошибаетесь. Люди Хакена позаботились и о шаттле ультра.
        - Значит, мы останемся в соборе? - спросил Грилье.
        - Нет. Я же сказал, мы летим к фиксатору. Позвольте себе капельку веры, дорогой мой генерал-полковник.
        - Сегодня не самый подходящий день, чтобы ударяться в религию, - проворчал Грилье.
        Еще не договорив, он открыл чемоданчик и принялся перебирать шприцы.
        Рашмика управилась со скафандром. Шлема не было - Грилье решил его придержать. Она взглянула на мать, потом на Васко:
        - Вы не можете оставить их здесь. Они должны лететь с нами.
        - В свое время улетят и они, я же обещал, - ответил Куэйхи.
        Рашмика почувствовала холодное прикосновение шприца к шее.
        - Готовы к путешествию? - спросил Грилье.
        - Я не уйду отсюда одна, - настойчиво повторила Рашмика.
        - С нами ничего не случится, - пообещала Хоури. - Ступай и делай, что он скажет. Сейчас все зависит только от тебя.
        Рашмика сделала глубокий вздох, принимая неизбежное.
        - Что ж, пора заканчивать, - сказала она.
        Прежде чем навсегда покинуть гудящее, мельтешащее царство механизмов, Глаур огляделся. Невольно он испытывал гордость: машинное отделение безупречно работало без помощи людей с той минуты, как Сейфарт и инженер провернули ключи в панели блокировки, переведя на автоматическое управление «Пресвятую Морвенну». То же чувство, наверное, испытывает учитель, подглядывая за прилежно занимающимися питомцами через щель между дверью и косяком. Но пройдет время, и отсутствие присмотра скажется - на реакторе засветятся аварийные лампы, турбины и соединенные с ними механизмы начнут перегреваться без чистки и смазки. Но это случится не скоро, а может, и вообще не случится, ведь, похоже, «Пресвятой Морвенне» остались считаные часы. Риск прохождения по мосту больше не беспокоил Глаура, приборы главного пульта давно сообщили о выходе из строя индукционного кабеля. Обрыв мог случиться и в ста километрах от собора, но чутье подсказало инженеру: моста больше нет. Можно было только догадываться, кто, с какой целью и каким образом разрушил мост. Возможно, это сделали конкуренты, готовые на все, лишь бы не допустить
победы настоятеля в отчаянной погоне за славой. В любом случае на это стоило взглянуть. Эффектное, подумалось Глауру, будет зрелище, когда собор сорвется с края Пропасти и вдребезги разобьется о дно Рифта.
        Инженер двинулся вверх по спиральной лестнице, ведущей на другой уровень собора. Он с трудом преодолевал ступеньку за ступенькой; аварийный скафандр, взятый им в ремонтной мастерской, превращал подъем в сущую пытку. Опустить визор шлема Глаур пока не мог, но рассчитывал вскоре покинуть собор, спуститься на грунт и пешком вернуться на Вечный Путь. Уже многие, кому жизнь дорога, ухитрились сбежать; если поспешить, можно догнать последнюю группу. И неплохо бы заглянуть на гаражный уровень: вдруг там найдется исправный вездеход?
        Глаур добрался до верха. Плохо дело: выход, которым он обычно пользовался, закрыт, коридор перегорожен толстыми металлическими брусьями. Эту решетку опускали только шишки из Часовой Башни, причем в исключительно серьезных обстоятельствах.
        Были и другие лестницы наверх, но Глаур не сомневался, что все они перекрыты. Что толку блокировать один выход, оставляя открытыми другие?
        Сообразив, что в машинном отделении он как пойманная в западню мышь, инженер запаниковал. Он схватился за решетку, затряс. Та содрогалась, но было ясно, что ее не открыть без мощного режущего инструмента.
        Глаур собрал волю в кулак и сосредоточился. Времени еще предостаточно. Скорее всего, его запер кто-то излишне бдительный, решив, что внизу никого нет и лучше обезопасить машинное отделение от проникновения потенциальных диверсантов.
        Стало быть, нужен режущий инструмент. К счастью, здесь, в машинном отделении, такого добра хватает.
        Заставляя себя думать логично и не спешить, Глаур спустился по лестнице. Мысленно он уже перебирал инструменты в ремонтной мастерской, решал, какой подойдет лучше.
        Глава сорок восьмая
        С баз, оборудованных на отвесных стенах выемки, соборная стража пошла на штурм опустившейся в ложемент «Ностальгии по бесконечности». На этот раз монахи подготовились основательно. Были проанализированы разведданные, полученные в предыдущей битве, и штурмовые группы теперь имели некоторое представление о том, что их ожидает. Они знали, что входят в активную враждебную среду, где встретят не только сопротивление ультра, но и куда более опасное противодействие корабля, умеющего давить и разрывать, топить и душить вакуумом. Объяснения страже не требовались, пусть чудесами и диковинами занимаются другие службы. Задача штурмовых групп - должным образом реагировать и преодолевать.
        В этот раз монахи несли с собой тяжелые огнеметы и излучатели энергии, мощные пулевые ружья с высокой проникающей способностью и бурильные установки с наконечниками из гипералмаза. Были у солдат и гидравлические домкраты, чтобы не допустить убийственного сближения переборок и перекрытий. Захватили они и баллоны с мгновенно застывающим клеем, чтобы фиксировать форму подвижных структур. Хватало и взрывчатки, и нервно-паралитического газа, и продуктов запрещенных нанотехнологий.
        Задача этим людям была поставлена та же, что и в прошлый раз: захватить корабль, причинив ему минимальный ущерб. Но при этом командирам разрешалось действовать с учетом обстановки. И нанесенные кораблю повреждения, даже серьезные, будут не столь опасны, как если бы «Ностальгия по бесконечности» находилась на орбите. Настоятель обещал вернуть ультра их собственность, но, если учесть все, что с ним случилось после первой попытки захвата, с трудом верилось, что «Ностальгия» когда-нибудь поднимется с поверхности Хелы. Вполне возможно, что это уже и кораблем нельзя назвать.
        Вторжение соборной стражи произошло быстро. Штурмовые отряды продвигались по кораблю, безжалостно подавляя малейшее сопротивление. Они готовы были брать пленных, но ультра не сдавались.
        Что ж, если минимальный ущерб означает гибель всех до единого членов команды, быть по сему.
        Корабль стонал вокруг стражников, когда те проламывали, прорезали и прожигали себе путь. Он отвечал на удары и наносил противнику урон, но его действия были бессистемными и потому малоуспешными. По мере того как соборная стража докладывала, что все больше отсеков корабля переходит под их контроль, становилось ясно: корабль умирает. Но настоятеля это нисколько не смущало - ему нужны были только двигатели.
        Он знал, что умирает. Есть место для отдыха всего сущего, и он, проживший века, преодолевший световые годы, претерпевший чудовищные трансформации, думал теперь, что завершил свой последний рейс. Он пришел к этому выводу еще до того, как увидел ложемент, наверное, даже раньше, чем распотрошил свое тело, чтобы спасти спящих, которых забрал с Йеллоустона и Арарата. Возможно, он знал об этом еще девять лет назад, когда приступил к торможению на подлете к этой планете чудес и паломников. Когда обитатели араратского океана невежливо нарушили его сон и он понял, что необходимо эвакуировать людей с планеты, в нем поселилась усталость. Подобно Клавэйну, вышагивающему в одиночестве по своему острову, капитан хотел только покоя и избавления от бремени неискупленных грехов. В той бухте он был готов простоять вечно, врастая корнями в историю, ржавея, превращаясь в деталь рельефа, все реже появляясь на борту призраком, погружаясь в окончательный, бездумный сон о полете.
        Насильственное продвижение соборных стражников поначалу было не болезненнее булавочных уколов, но постепенно причиняло все больше неприятных ощущений. Он не знал, сколько их, сотня или тысяча. Он не знал, что за оружие против него используют, какие повреждения причиняют. Враги обжигали его нервные окончания и слепили глаза. Там, где они проходили, исчезала боль, пропадали вообще всякие ощущения - и это было хуже всего. Монахи очищали бездушные механизмы машины корабля от его живого присутствия. То, чем он стал, напоминало приятный сон. Теперь этот сон завершался.
        Когда он умрет, когда в его внутренностях зачистят все живое, главные функции тем не менее сохранятся. Даже если остановятся без его управляющей мысли двигатели, техники Куэйхи найдут способ их запустить. Они заставят труп служить им, заставят его дергаться, жалко пародируя жизнь. На синхронизацию вращения Хелы и Халдоры уйдут не считаные дни и даже не недели - может понадобиться срок, сравнимый со сроком возведения собора. А когда мертвый корабль выполнит свою задачу, возможно, его сакрализуют, возведут над ним мавзолей.
        Стража продвигалась все глубже. Если раньше оставляемые монахами шлейфы бесчувственности совпадали с узкими извилистыми коридорами, то теперь они расширялись, захватывая большие участки анатомии Бреннигена. Такое же ощущение утраты он пережил, когда оставлял на орбите спящих. Но тогда он сам наносил себе повреждения, по собственной воле, и это был необходимый минимум ущерба. Теперь же уничтожалось все подряд, и расползающийся паралич внушал ужас. Совсем скоро - возможно, через несколько часов - эта пустота поглотит все. Он умрет, оставив после себя только автономные процессы.
        Но еще есть время что-нибудь предпринять. Капитан уже почти ослеп, но он еще существует - внутри корабля мерцает крошечный шарик разума. Даже будучи стиснут ложементом, капитан получал данные от дронов, которых отправил на орбиту Хелы. Он воспринимал все, что происходило на планете; его разум обрабатывал поступающие с камер импрессионистские фрагменты и воссоздавал целостную картину.
        В его чреве, там, куда еще не проникли стражники, хранились три гипометрических орудия, сложнейших, тончайших устройств. Применять такое оружие было нелегко даже в условиях полета с нормальным ускорением - а каково это делать, лежа в яме на боку? Невозможно предсказать, как поведут себя коварные машины, если сейчас пустить их в дело, и сколько выстрелов они успеют сделать, прежде чем сами разлетятся на куски и растерзают корабль. Но для одного залпа они сгодятся, подумал капитан. Нужно только найти для них достойную цель.
        Он изменил ракурс наблюдения за Халдорой и усилием воли сосредоточился на обработке потоков данных, в первую очередь на экстраполированном изображении собора, рассматривая его под разными углами и с разных высот. Несколько секунд Бренниген собирал блеклые, неясные, мультиспектральные снимки в единую трехмерную картину и настолько увлекся этим, что забыл о стражниках, терзающих его нутро. А затем перед его внутренним зрением предстала с поразительной четкостью «Пресвятая Морвенна». Он ощущал постоянно меняющуюся пространственную связь с собором, словно их соединяла прочная железная цепь. Он знал, в каком направлении находится гигантская ходячая машина.
        Очень высоко над землей, на плоской макушке одной из башен, словно заводные куклы, двигались крошечные фигурки.
        Они вышли на посадочную площадку «Пресвятой Морвенны». Здесь стояли два корабля: шаттл, на котором прилетели ультра, и красный раковинообразный шаттл, принадлежавший, как было известно Рашмике, генерал-полковнику медицинской службы. Судя по обилию оплавленных отверстий в корпусе, главные узлы обоих кораблей были расстреляны в упор из энергетического оружия. Было бы время, суда смогли бы восстановиться и улететь с собора. Но как раз со временем дело обстояло хуже всего.
        Грилье постоянно прижимал шприц к оболочке скафандра Рашмики. Девушка не знала, способна ли игла проткнуть этот материал и добраться до кожи, но проверять совершенно не хотелось. Она кое-что слышала о мерзких свойствах вируса деус-икс. Возможно, существуют лекарственные средства против него либо даже организм когда-нибудь выработает иммунитет. Но одно не вызывает сомнений: стоит индоктринационному вирусу очутиться в твоей крови, и ты уже никогда не станешь прежним.
        - Вы только посмотрите, - воскликнул Грилье с воодушевлением туриста, увидевшего достопримечательность, - отсюда видны выбросы дюз! - Он указывал на две световые дольки - словно скоростное двухполосное шоссе пролегло в небе. - Что бы ни говорили о нашем настоятеле, но он всегда доводит задуманное до конца. Жаль, что Куэйхи не рискнул с самого начала посвятить меня в свой план.
        - На вашем месте я бы не любовалась, а беспокоилась, - сказала Рашмика. - До «Ностальгии» отсюда рукой подать. Уверены, что вам нечего опасаться?
        - Они даже не рыпнутся, - ответил Куэйхи. - Слишком велик риск задеть вас. Потому-то вы и с нами.
        Настоятель, в отличие от Рашмики и Грилье, не надел скафандр. Он передвигался на своей койке, накрытой прозрачным колпаком с дополнительными функциями жизнеобеспечения. Голос настоятеля звучал в динамиках скафандров - все такой же слабый, похожий на шелест бумаги.
        - В моем корабле всем места не хватит, - сказал Грилье. - А сам я не рискну убраться отсюда на шаттле ультра. Может, на борту мина?
        - Все в порядке, - ответил ему Куэйхи. - Я и об этом подумал.
        В глаза ударил свет. Хоть и крепко держал Грилье Рашмику, той удалось поднять голову. На край посадочной площадки опускался третий корабль - такого она прежде не видела. Он был узким и длинным, как стрела, и держался строго вертикально, балансируя на единственной струе пламени. Откуда он взялся? Рашмика была совершенно уверена, что заметила бы его приближение к собору с любой стороны.
        - Он тут с самого начала, - проговорил Куэйхи, словно читая ее мысли. - Был встроен в архитектуру собора под нами. Я знал, что рано или поздно этот корабль мне понадобится.
        На коленях у настоятеля Рашмика увидела переносной пульт управления. Куэйхи водил над ним сухонькими руками, как спирит над доской Уиджа.
        - Это ваш? - спросила Рашмика.
        - «Доминатрикс», - вмешался в разговор Грилье, словно это название должно было что-то значить для Рашмики. - Давным-давно этот корабль доставил Куэйхи к Хеле. А потом спас его, когда он сунул нос не в свои дела и крепко влип.
        - Да, это не просто корабль, а историческая достопримечательность, - сказал Куэйхи. - А сейчас прошу всех на борт. Некогда предаваться воспоминаниям. Я обещал Хакену быть у фиксатора через полчаса, как только стража доложит о выполнении задачи.
        - «Ностальгию» вам не захватить, - прошептала Рашмика.
        В борту «Доминатрикс» открылась дверь; комингс находился точно вровень с площадкой. Куэйхи направил к проему свою койку, явно намереваясь первым очутиться на борту персонального судна. Рашмика встревожилась: не решил ли настоятель улизнуть в одиночку, бросив остальных на соборе? Все эти разговоры о страховке и предосторожности запросто могут оказаться ложью. У себя в покоях настоятель заявил, что закончилась одна эпоха и началась другая. Что, если прежние договоренности уже не принимаются им в расчет, как и просто доводы здравого смысла?
        - Подождите нас, - попросил Грилье.
        - Конечно подожду! Кто еще позаботится, чтобы я не протянул ноги?
        Корабль вдруг отпрянул от площадки; теперь между ее краем и люком зиял метр пустоты. Пальцы настоятеля панически заметались по пульту. Из корпуса «Доминатрикс» в разные стороны выстрелили стабилизирующие сопла; долю секунды из них торчали клинки пламени с фиолетовыми контурами.
        Глаур добрался до мастерской. Здесь, как сокровища в сказочных каменных пещерах, хранились сотни инструментов. Все сверкало, разложенное на полках в идеальном порядке. С таким подспорьем можно выбраться из любой западни. Единственная сложность - как затащить на верх винтовой лестницы, к решетке. Да еще надо не пораниться при работе, а это тоже будет непросто в тамошней тесноте. Он осмотрел инструменты: ничего, будет неудобно, но он справится. Времени хватит.
        Руками в перчатках он брал и возвращал на место один инструмент за другим. Не хотелось бы ошибиться в выборе, это вынудит снова спускаться в скафандре по винтовой лестнице.
        Он посмотрел назад, в глубину машинного отделения. Задумавшись о том, как лучше прорезать выход, Глаур вдруг понял, что не нужно подниматься по лестнице. Следует выбраться с «Пресвятой Морвенны» самой короткой и легкой дорогой. У него нет ни пожитков, без которых нельзя обойтись, ни любимой женщины, которую нельзя не спасти. Стоило подумать о пожитках, и он вспомнил, что на гаражном уровне вряд ли найдется вездеход.
        Он может покинуть машинное отделение в считаные минуты, прорезав путь наружу.
        Выбрав резак, Глаур подошел к одной из прозрачных панелей в полу. Внизу скользила земля. Почти двенадцать метров высоты, но это гораздо меньше, чем если подниматься по винтовой лестнице, а оттуда спускаться на грунт. Разрезать стекло и защитную решетку под ним не составит труда. А вот как потом спуститься, избежав травм, - это задачка посложнее.
        Глаур вернулся в мастерскую и взял бухту кабеля. Вроде где-то лежит и веревка, но искать ее некогда. Не так велика здешняя сила тяжести, чтобы от кабеля требовалась особая прочность.
        Вернувшись к окошку, Глаур поискал глазами вокруг и увидел стойку мостка, наглухо привинченную к полу.
        Один конец Глаур привязал к опоре, на другом сделал петлю и продел в нее инструментальный пояс, который затем застегнул поверх скафандра. Подергал кабель - вроде крепок. Похоже, трех-четырех метров до земли не хватит, но это не беда. Убогая, конечно, получилась снасть, оскорбляющая чувства инженера. Но Глаур не желал оставаться на борту обреченного собора ни одной лишней минуты.
        Он опустил визор и убедился, что воздух в шлем поступает нормально. Потом сел на пол, так что окошко оказалось у него между ногами, и включил резак. Направив тонкий, как ланцет, луч на стекло, Глаур почти в ту же секунду заметил струйку вырывающегося наружу газа. Очень скоро из машинного отделения уйдет весь воздух. Аварийные перегородки герметизируют остальную часть собора, но что толку? Все, кто остался наверху, доживают последние часы. А может, Глаур уже последний человек на борту «Пресвятой Морвенны». Эта мысль взволновала его: вот уж не чаял стать исторической личностью!
        Он резал стекло и придумывал подвиги, о которых потом будет рассказывать.
        Глава сорок девятая
        Зачистка внутренних помещений «Ностальгии по бесконечности» была закончена. Повсюду лежали мертвые ультра, их раны дымились. Попадали среди убитых и монахи, но потери соборной стражи были невелики. Бойцы переступали через поверженных врагов, не забывая тыкать в них раскаленными докрасна стволами автоматов или бозеров. В коридорах по стенам едва сияли лампы, мрачные красные отсветы падали на мертвецов. Странно, но эти враги не походили на ультра, в большинстве они выглядели как обычные базово-линейные люди. Возможно, при вскрытии у них обнаружатся имплантаты, но снаружи не заметно никаких протезов и модификаций. Единственное отличие от соборной стражи - среди убитых на удивление много гиперсвиней. Монахи толкали и переворачивали их с особым интересом: на Хеле не часто увидишь такое существо. Как свиньи оказались на этом корабле, почему они сражались на стороне людей, отчего на некоторых форменная одежда? Загадок набралась целая гора, но пусть ими занимаются другие.
        - Интересно, а где Скорпион? - спросил один командир другого.
        - Скорпион?
        - Свинья, который всем тут заправлял, когда отряд Сейфарта проник на борт. Говорят, тому, кто вынесет с корабля его тело, положена награда. Скорпиона легко опознать: Сейфарт пригвоздил его к стене, проколов тут и тут. - И монах указал на свои плечи.
        Его собеседник ногой перевернул очередную свинью, радуясь, что скафандр не пропускает запах тления.
        - Тогда давай поищем.
        Лампы на стенах погасли, соборные стражники ушли вперед, перешагивая через тела; во тьме виднелись только их нашлемные маячки. Остальной корабль будто вымер; было удивительно, что осветительные приборы продержались так долго.
        Но они померцали и зажглись в полную силу, словно корабль давал понять: «Не спешите меня хоронить».
        - Она не слушается, - растерянно сообщил Куэйхи. - Но этого просто не может быть.
        Личный корабль настоятеля рывком приблизился к посадочной площадке. Промежуток уменьшился до нескольких сантиметров.
        - Нет, - твердо произнес Грилье. - Не стоит рисковать. Корабль явно не в порядке…
        Но Куэйхи решил, что момент настал. Он привел койку в движение и с ускорением устремился к люку. «Доминатрикс» не двигалась, словно покорно поджидала хозяина. Казалось, Куэйхи выполнит задуманное, преодолеет щель шириной в ладонь. Но вдруг корабль отпрянул, беспорядочно стреляя маневровыми дюзами. Зазор снова увеличился. Спохватившись, Куэйхи начал тормозить, его руки летали над пультом с нечеловеческим проворством. Но расстояние между кораблем и площадкой все увеличивалось, и было видно, что койка не успеет вовремя остановиться.
        «Доминатрикс» болталась уже в шести или семи метрах, отчаянно пытаясь стабилизироваться. Вдруг ее крутануло, и люк оказался на стороне, противоположной площадке.
        Но это уже ничего не значило. Куэйхи заверещал, достигнув края и опрокинувшись.
        - Дурак, - буркнул Грилье, не дожидаясь, когда стихнет вопль.
        Рашмика взглянула на «Доминатрикс». Люк снова был обращен к площадке. Девушка вдруг поняла, что корабль серьезно поврежден. На его корпусе виднелась цепочка странного вида пробоин: почти идеальной сферической формы выемки, блестящие свежими срезами металлических элементов конструкции. Словно в корабельном боку созрели и вытекли гнойники, оставив после себя геометрически правильные полости.
        - Она побывала под обстрелом, - заключил Грилье.
        Корабль уже опрокидывался и терял высоту, его маневровые двигатели выстреливали все чаще и бестолковей.
        - Ложитесь! - Грилье рывком повалил Рашмику и сам распластался на площадке.
        - В чем де…
        - Закройте глаза. - Врач держал за руку девушку, не давая ей подняться.
        Совет опоздал на секунду. Рашмика увидела начало вспышки, сопровождавшей удар корабля о поверхность Хелы.
        Она почувствовала, как содрогнулась под ней вся конструкция собора.
        Когда струйка утекающего воздуха пропала, Глаур решил: все, теперь можно выбираться без риска. В стекле и защитной решетке он вырезал отверстие подходящего для себя размера. Дальше был вакуум и бесконечно ползущая метрах в двенадцати от днища собора поверхность Хелы.
        Глаур снова проверил прочность кабеля и спустил ноги в дыру. Стекло по ее краям оплавилось и скруглилось, порвать о них скафандр было невозможно. На секунду он замешкался: верхняя половина его тела оставалась в машинном отделении, а ноги висели в пустоте. Вот оно, последнее мгновение перед бегством. Потом инженер решительно отпустил опору и на целую секунду очутился в невесомости. Глаур падал, замечая только размытые очертания движущихся частей механизмов. Сильный рывок, и падение прекратилось. Пояс врезался в живот; инженер повис, согнувшись пополам, головой и ногами к земле.
        До скользящего внизу льда оставалось четыре или пять метров. Все-таки он ошибся в расчете; падение с такой высоты способно оглушить. Но он поднимется, отряхнется и пойдет своей дорогой. Собор не причинит вреда, два ряда огромных ступней пройдут мимо него. Пусть один ряд ближе другого, все равно слишком далеко, чтобы стоило волноваться.
        Висеть стало совсем неудобно. «Сейчас или никогда», - подумал Глаур.
        Пряжка заупрямилась, пришлось с ней повозиться - и потому падение застигло его врасплох.
        Удар получился сильным - инженер еще никогда не падал с такой высоты. Особенно досталось спине. Полежав с минуту, Глаур нашел в себе силы перевернуться и задуматься о том, как бы теперь подняться на ноги. Некоторое время над ним скользило густо усаженное механизмами брюхо «Пресвятой Морвенны», словно небо, затянутое угловатыми тучами.
        Глаур встал. К его огромному облегчению, он не сломал ни рук, ни ног. Система жизнеобеспечения тоже не пострадала: все индикаторы в шлеме светились зеленым. Воздуха хватит еще на тридцать часов активных действий. А время - важный фактор, ведь надо пешком добраться до Пути и разыскать там остальных беглецов или спасательный отряд, высланный другими соборами.
        Это не так уж и далеко, подумал он, вдобавок дорогу скрасят радостные мысли о том, что удалось благополучно выбраться наружу, вместо того чтобы сходить с ума от ужаса в ожидании тошнотворного провала в невесомость.
        Глаур уже готов был сделать первый шаг, когда из-за ближайшего валуна появился невысокий силуэт. Неизвестный в скафандре устремился навстречу инженеру, хотя назвать это бегом было нельзя, скорее сосредоточенным ковылянием. Вопреки всему Глаур рассмеялся - было что-то нелепое в движениях этой детской фигурки. Он быстро перебрал в памяти невысоких обитателей собора: что это за карлик и чего он может хотеть от техника из машинного отделения?
        Потом Глаур заметил, как в необычной двухпалой перчатке блеснул нож - блеснул и превратился в пятно, словно клинок не знал, какую принять форму. И тотчас инженеру стало совсем не смешно.
        - А ведь я ждал чего-то подобного, - проговорил Грилье. - Вы целы? Глаза видят?
        - Вроде вижу, - ответила Рашмика.
        Она почти ослепла при взрыве корабля настоятеля, но постепенно зрение возвращалось.
        - Тогда поднимайтесь, у нас мало времени.
        И снова Рашмика почувствовала, как к скафандру прижалась игла.
        - Куэйхи ошибался, - сказала она. - Вам все равно не спастись.
        - Идите и не болтайте.
        Приближение генерал-полковника к кораблю в форме раковины не осталось незамеченным - замигали две зеленые лампы. В боку открылась маленькая дверь.
        - Прошу, - пригласил Грилье.
        - Ваш корабль неисправен, - ответила Рашмика. - Разве вы не слышали, как Куэйхи приказал своим людям расстрелять его?
        - Нам лететь недалеко. Для начала убраться бы с собора.
        - А потом куда направимся, если только шаттл вообще взлетит? Не к ложементу, уж точно.
        - К ложементу - это был план Куэйхи, не мой.
        - Ну и куда же вы хотите двинуть?
        - Я что-нибудь придумаю, - ответил Грилье. - Знаю на этой планете много мест, где можно спрятаться.
        - А я вам для чего?
        - Вы весьма полезны, мисс Эльс, слишком полезны, чтобы просто взять и выкинуть вас. Уверен, вы прекрасно это понимаете.
        - Отпустите меня. Я должна пойти назад и спасти мать. Вам я больше не нужна. - Рашмика кивнула на красный шаттл. - Улетайте, и они решат, что я с вами.
        - Рискованно, - возразил врач.
        - Прошу вас… позвольте мне спасти мать.
        Грилье шагнул к поджидающему шаттлу, потом остановился с таким видом, будто вспомнил о чем-то забытом и решил вернуться внутрь собора.
        Но вместо этого он таращился на Рашмику и издавал страшные звуки.
        - Что с вами? - спросила Рашмика.
        Игла больше не давила. Шприц бесшумно упал на площадку. Врач дернулся, а потом упал на колени. И снова прозвучало мучительное клокотание, которое Рашмика надеялась никогда больше не слышать.
        Колени тряслись, но девушка устояла на ногах. Чем вызвана эта слабость - взрывом или страхом, которого она натерпелась, пока к ее шее прижимался шприц?
        - Грилье? - тихо позвала она.
        Но врач не ответил. Рашмика смотрела на лежащего и с ужасом осознавала: с ним случилось что-то очень скверное. Скафандр на животе глубоко вмялся, словно из тела был вырван большой кусок.
        Рашмика опустилась на колени и торопливо отыскала среди вещей генерал-полковника ключ Часовой Башни. Потом встала и отступила от мертвеца, и тот внезапно исчез; его поглотила сфера небытия, оставив лишь жалкие клочки замороженных внутренностей.
        - Спасибо, капитан, - прошептала девушка, даже не понимая, откуда взялись эти слова.
        Потом оглянулась на разрушенный мост. Осталось совсем мало времени.
        На лифте в «Пресвятую Морвенну» она возвращалась одна, закрыв глаза, чтобы не видеть яркой до боли мозаики витражей, и стараясь сосредоточиться. Одна за другой в голове проносились четкие и страшные мысли: Куэйхи мертв, Грилье погиб. Куэйхи приказал соборной страже никого не выпускать из мансарды, пока он не доберется до фиксатора или пока «Пресвятая Морвенна» не окажется в получасе ходьбы от Пропасти. Резной скафандр должен остаться на борту: настоятель придавал этому особое значение. Это очень тяжелая вещь, и унести ее будет трудно. Даже если стражники согласятся отдать скафандр, его эвакуацию в тридцать минут не уложить.
        Возможно, наступил тот момент, когда необходимо заключить сделку с тенями. Здесь и сейчас… Наверняка они понимают, что другого выхода нет, что спасти переговорщиков она не в силах. Разве она не сделала все от нее зависящее? Если обитатели резного скафандра смогут объяснить Рашмике и ее союзникам, как организовать переход теней в эту брану, то их задача будет выполнена и они ничего не потеряют.
        Лифт лязгнул и остановился, Рашмика торопливо раздвинула складные двери. Ей предстояло пройти через собор по тому же пути, каким Грилье и настоятель вели ее на посадочную площадку, а потом найти другой лифт и подняться в мансарду Куэйхи. И при этом ни в коем случае не попасться на глаза стражникам, которые наверняка еще оставались в «Пресвятой Морвенне».
        Она вышла из лифта. Решив поберечь воздух в резервуаре скафандра, подняла визор шлема. Никогда еще в соборе не было так тихо. Рашмика слышала работу двигателей, но и та была как будто приглушена. Прекратилось хоровое пение и моление, не звучал топот мрачных процессий.
        Ее сердце забилось быстрее. Собор пустовал; пока наверху, на посадочной площадке, творились страшные дела, его покинули стражники. Если эта догадка верна, Рашмике нужно только найти мать и Васко и уповать на то, чтобы резной скафандр сохранил способность разговаривать.
        Она определила, в какой стороне находится Часовая Башня, ориентируясь по рисунку витражей. Но не успела сделать и пары шагов, как из темноты выступили два стражника, держа ее под прицелом. На обоих были шлемы с опущенными визорами, розовые перья спускались с гребней.
        - Пожалуйста, пропустите, - первой заговорила Рашмика. - Мне нужно к друзьям.
        - Ни с места! - рявкнул стражник, переместив прицел на мигающие огоньки ее системы жизнеобеспечения. - Обыщи ее, - велел он товарищу.
        Второй стражник повесил ружье на плечо и снял что-то с пояса.
        - Настоятель мертв, - сказала Рашмика. - Собор вот-вот рухнет в Пропасть. Лучше уходите, пока еще есть время.
        - У нас приказ, - ответил стражник, пока второй поворачивал Рашмику лицом к отделанной камнем стене.
        - Вы что, не понимаете? - спросила она. - Все кончено. Все теперь пойдет по-другому. Приказы больше не имеют смысла.
        - Свяжи ей руки. Надо будет рот заткнуть - не церемонься.
        Стражник поднял руку, чтобы опустить ее визор. Рашмика была готова протестовать, даже сопротивляться, хоть и знала, что это бесполезно.
        Но не успела она дернуться, как увидела движение позади стражника с оружием на изготовку.
        Боковым зрением она заметила блеск ножа. Стражник клокотнул горлом, его ружье упало на пол.
        Второй успел отреагировать: отскочил от Рашмики и схватился за оружие. Рашмика пнула его и попала по колену. Монах не устоял и обрушился на стену; сорвать с плеча ружье ему так и не удалось. Облаченный в скафандр свинья рывком сократил дистанцию, вонзил в живот стражнику серебристый нож и описал им плавную дугу, разрезая внутренности.
        Скорпион выключил и убрал нож в чехол. И бережно, но сильно втолкнул Рашмику в тень. Там оба опустились на корточки.
        Девушка снова подняла визор, с удивлением услышав свое частое и затрудненное дыхание.
        - Спасибо, Скорп.
        - Ты помнишь меня? Столько времени прошло.
        - Такого забудешь. - Рашмика дотронулась до его руки. - Здорово выручил.
        - Пришлось вмешаться.
        Рашмика помолчала несколько секунд, приводя дыхание в порядок.
        - Скорп, мост - твоя работа?
        - А что, заметен почерк? - Скорпион поднял щиток своего шлема и улыбнулся. - Конечно моя. Как еще можно было остановить эту штуковину?
        - Ясно, - кивнула она. - Хорошая была идея. Мост жалко, но…
        - Но что?
        - Но собор не остановится, Скорп. Он упадет в Пропасть.
        Казалось, свинье понадобилась лишь секунда, чтобы переварить услышанное.
        - Тогда нам нужно поскорее отсюда убираться. Где остальные?
        - Наверху, в Часовой Башне. Под охраной.
        - Мы их вытащим, - ответил он. - Даже не сомневайся.
        - А скафандр, Скорп? Это за ним мы прилетели в такую даль.
        - Обсудим, - ответил он.
        Глава пятидесятая
        Они поднимались на лифте, и по лицам скользили цветные пятна - солнце висело низко.
        Скорпион что-то достал из кармана скафандра:
        - Это мне дал Ремонтуар.
        Рашмика взяла кусок плавника с большой осторожностью - прожив много лет среди останков вертунов, она знала, что малейшая царапина способна как открыть важную истину, так и ввести в тяжелейшее заблуждение.
        - Что это? - спросила она.
        Свинья изложил то, о чем догадывался и в чем сомневался Ремонтуар.
        - Мы не одни здесь, - наконец сказал он. - Рядом с нами все время кто-то находится. Но все, что у нас есть, - вот такие обломки, которые остаются после них.
        - Этот фрагмент ты привез с Арарата?
        - Его нашли на орбите Арарата, - уточнил Скорпион. - Если поищем, обнаружим такие и здесь, можешь не сомневаться. Кто бы ни были эти существа, во Вселенной они давно. И они умны, Аура. - Скорпион намеренно назвал ее прежним именем. - Иначе бы не выжили рядом с ингибиторами за все эти века.
        - Не понимаю, какое отношение они имеют к нам.
        - Может быть, никакого, - ответил свинья. - А может быть, самое прямое. Зависит от того, что случилось с вертунами. И тут, полагаю, ты способна нам помочь.
        Лишенным эмоций голосом она проговорила:
        - Всем известно, что случилось с вертунами.
        - И что же?
        - Их уничтожили ингибиторы.
        Скорпион смотрел, как сменяются на лице Ауры витражные краски. Казалось, от нее исходит грозный свет, как от ангела мщения из иллюстрированного еретического евангелия.
        - А что ты сама об этом думаешь?
        - Сама я думаю, что ингибиторы не имели никакого отношения к истреблению вертунов. Я с самого начала так считала, по крайней мере с тех пор, как стала размышлять над этим вопросом. Не стану утверждать, будто вертунов не стерли с лица планеты, но слишком уж много осталось от них следов. Ингибиторы не допускают такого брака в своей работе. - Рашмика сделала паузу, потупившись, словно в смущении. - Я хотела написать об этом книгу, когда жила на Равнине Вигрид. Собирала материалы, анализировала, записывала тезисы в тетрадь.
        - Но никого судьба вертунов не интересовала, кроме тебя, - кивнул Скорпион. - Если тебе это послужит утешением: я считаю, что ты права. Вопрос в том, есть ли здесь какая-то связь с тенями.
        - Не знаю.
        - Когда мы прилетели сюда, ситуация казалась простой. Все свидетельствовало только об одном: что вертуны уничтожены ингибиторами.
        - Вот и резной скафандр мне то же самое сказал, - подтвердила Рашмика. - Вертуны создали механизм, который мог принимать сигналы теней, но не решились на последний шаг - не позволили теням перейти из их мира в наш, хотя те обещали спасти вертунов от волков.
        - И теперь у нас появилась возможность не повторить эту ошибку, - заключил Скорпион.
        - Да, - настороженно произнесла Рашмика, чувствуя подвох. - Но ты все-таки не считаешь, что следует пустить их сюда?
        - Я считаю, что главная ошибка вертунов - переговоры с тенями, - ответил Скорпион.
        Рашмика потрясла головой:
        - Но вертунов уничтожили не тени. Это же получается сущая чепуха. Нам известно, что тени, по крайней мере, не слабее ингибиторов. И если бы здесь поработали они, то не оставили бы никаких следов от аборигенов. Это во-первых, а во-вторых, побывав здесь, они бы уже просили о помощи для проникновения в нашу Вселенную.
        - То-то и оно, - кивнул Скорпион.
        - Ты о чем? - спросила Рашмика.
        - Вертунов уничтожили не ингибиторы и не тени. А те неизвестные, что оставили вот этот обломок.
        Рашмика вернула фрагмент Скорпиону так торопливо, словно боялась заразиться.
        - Скорп, как насчет доказательств?
        - Да никак. Но если мы пороемся на Хеле - я имею в виду настоящие раскопки, - то наверняка найдем что-нибудь похожее. И одного кусочка будет достаточно. Хотя есть и другой способ проверить мою версию.
        Рашмика помотала головой, словно пыталась вытряхнуть из нее сумбур:
        - Но чем провинились вертуны, почему их понадобилось уничтожать?
        - Говорю же: они приняли ошибочное решение, - ответил Скорпион.
        - Какое?
        - Вступить в переговоры с тенями. Аура, это была проверка, под контролем создателей плавника. Те считали, что вертуны ни в коем случае не должны открыть теням проход. Нельзя для борьбы с врагом привлекать на свою сторону еще более опасного врага. И нам не следует наступать на те же грабли.
        - Если ты прав, существа, оставившие этот обломок, ничуть не лучше теней или ингибиторов.
        - Речь не о том, чтобы ложиться с ними в постель, а о том, чтобы учитывать риск. Они здесь, Аура, в этой системе. Сию минуту находятся рядом с нами. И то, что мы их не видим, не значит, что они не следят за каждым нашим шагом.
        Несколько секунд лифт поднимался в тишине.
        - Значит, ты шел сюда вовсе не за резным скафандром? - наконец спросила Рашмика.
        - Я думал, что приму решение на месте, - ответил Скорпион.
        - И как, принял?
        - Да, с твоей помощью. Скафандр останется на «Пресвятой Морвенне».
        - Выходит, настоятель Куэйхи был прав, - вздохнула Рашмика. - Он все твердил, что в скафандре сидят бесы.
        Лифт замедлил ход. Скорпион убрал подарок Ремонтуара в поясной карман и снова достал нож.
        - Жди здесь, - сказал он. - Если через две минуты не позову, садись в лифт и выбирайся наружу. А потом беги от собора со всех ног.
        На льду они стояли вчетвером: Рашмика, ее мать, Васко и свинья. Выбравшись из «Пресвятой Морвенны», они так и шли за гигантской машиной - сначала по земле, потом по обрубку моста. И остановились лишь в километре от стены Рифта.
        Казалось невероятным, что внутри собора мог остаться кто-то живой, но Скорпион решил убедиться в этом и обошел основные помещения. Но на борту могли быть десятки потайных герметичных отсеков, о существовании которых он не знал.
        С такими ранами, как у него, вряд ли кто-то другой сумел бы сделать больше.
        Внешне «Пресвятая Морвенна» нисколько не изменилась. Нижний уровень собора был разгерметизирован, это Скорпион обнаружил, поднявшись по тросу, сброшенному техником из машинного отделения. Но тамошняя механика с одинаковым успехом работала как в воздухе, так и в вакууме: целенаправленное движение собора не задержалось ни на секунду, электрогенераторы исправно давали ток. В мансарде Часовой Башни горел свет, но ни один силуэт не двигался в ее витражах, как и в других окнах шагающего собора.
        - Сколько осталось до края? - спросил Скорпион.
        - Метров двести, - ответил Васко.
        - Пятнадцать минут, - пересчитала Рашмика. - Потом собор опрокинется, если только мост не рухнет раньше.
        - Вряд ли рухнет, - сказал Скорпион. - Я вообще думаю, что собор мог пройти по мосту.
        - Да, на это бы стоило посмотреть, - произнесла Хоури.
        - Похоже, мы так никогда и не узнаем, кто построил мост, - сказал Васко.
        Рядом с ним сложная механика, заключенная в огромный движущийся контрфорс, перенесла в воздухе огромную ступню и бесшумно опустила на лед.
        Скорпион вспомнил о сообщении, принятом его скафандром.
        - Пусть это останется одной из загадок Вселенной, - сказал он. - Но это не вертуны потрудились, точно.
        - Да, не они, - согласилась Рашмика. - Этой постройке не миллионы лет, она относительно новая. Вертуны не оставили после себя ничего столь же красивого.
        - Еще не поздно, - сказал Малинин.
        Скорпион повернулся к нему, заметив, как в визоре шлема мелькнуло искаженное отражение его собственного лица.
        - Не поздно для чего, сынок?
        - Пятнадцати минут хватит, даже тринадцати. Я успею подняться в мансарду.
        - И стащишь скафандр вниз по лестнице? - поинтересовалась Хоури. - В лифт он не влезет.
        - Я разобью окно в покоях. Если буду не один, мы выбросим скафандр наружу.
        - И с кем ты потом будешь разговаривать? - усмехнулся Скорпион.
        - Падать на мост с башни - не то же самое, что с моста на дно Рифта, - сказала Рашмика.
        - Двенадцать минут - минимум, - уточнила Хоури.
        - Я готов, - сказал Васко. - Скорп, вы со мной?
        - Да я бы пошел, если б не было других планов на остаток жизни.
        - Значит, нет?
        - Васко, мы уже все решили. Там, откуда я родом, отступаться в последний момент было не принято.
        Васко запрокинул голову, чтобы увидеть вершину башни «Пресвятой Морвенны». Скорпион непроизвольно сделал то же самое, хотя от таких движений у него кружилась голова. Казалось, собор вообще не движется на фоне неподвижных звезд. И среди этих звезд было два десятка новых, ярких, окруживших Хелу неровным ожерельем. Нельзя оставлять их там надолго, подумал Скорпион. Прежде чем опуститься на ложемент, капитан принял единственно верное решение, защитив своих спящих пассажиров от непредвиденных опасностей, - пусть даже этот поступок был сродни самоубийству. Но рано или поздно кто-то должен позаботиться об этих восемнадцати тысячах душ.
        «А при чем тут я? - подумал Скорпион. - Найдутся другие…»
        - Не думал, что все зайдет так далеко, - проговорил он чуть слышно.
        - Скорп? - переспросила Хоури.
        - Нет, ничего, - отозвался он, тряхнув головой. - Просто вдруг подумал: что этот пятидесятилетний свинья делает в такой дали от дома?
        - Пытается что-то исправить, - сказала Хоури. - Разве не этим ты занимался всю жизнь?
        - Она права, - подхватила Рашмика. - Спасибо тебе, Скорпион. Ты не обязан был делать все то, что сделал. И я никогда этого не забуду.
        «А я никогда не забуду, как кричал мой друг, когда я резал его скальпелем», - подумал Скорпион.
        Но разве тогда у него был выбор? Клавэйн ни словом не упрекнул своего палача; перед лицом ужасной смерти старик думал только о том, как избавить друга от переживаний. Почему же Скорпион не может почтить память Клавэйна, дав наконец выход накопившейся ненависти? Он оказался в неподходящем месте и в неподходящее время, но его вины в этом нет, как и вины старика. И уж точно ни в чем не виновата Аура.
        - Скорп? - окликнула Аура.
        - Я рад, что ты спасена, - сказал он.
        Хоури положила руку ему на плечо:
        - А я рада, что ты вернулся за нами, Скорпион. Спасибо, что спас.
        - Свинячье дело нехитрое, - проворчал он.
        Потом они молчали, глядя, как помаленьку сокращается расстояние между собором и краем разрушенного моста. Более столетия собор шел вперед, ни разу не проиграв в бесконечной гонке вокруг Хелы. Треть метра в секунду, и так день за днем, год за годом. И вот теперь это вечное и точное, как ход идеальных часов, движение должно оборваться. А вместе с ним и жизнь «Пресвятой Морвенны».
        - Скорп, - нарушила девушка зачарованную тишину, - даже если будет уничтожен резной скафандр, как быть с Халдорой? Машина висит в небе, и, если ее включить, тени придут сюда.
        - Если бы у нас осталось хоть одно орудие класса «Ад»… - сказала Хоури.
        - Если бы да кабы, - перебил ее Скорпион. Он топал, чтобы согреться: либо с его скафандром что-то не в порядке, либо с ним самим. - Да придумаем мы, как уничтожить машину, в крайнем случае подбросим в нее гайку. Иначе они разберутся с нами.
        - Они? - переспросила Хоури.
        - Те, кого мы пока не встречали. Но они где-то рядом, можете не сомневаться. Следят и каждый наш поступок берут на карандаш.
        - А что, если мы ошибаемся? - спросила Хоури. - Может, их интересует, хватит ли у нас ума договориться с тенями?
        - Тогда наш список врагов пополнится, - ответил Скорпион. - Но даже если так…
        - Что тогда?
        - Это еще не конец света. Уж я-то знаю, о чем говорю. Я собираю врагов с того дня, когда сделал свой первый вдох.
        Минуту все молчали. «Пресвятая Морвенна» продолжала с хрустом шагать к неминуемой кончине, а голубое пламя «Ностальгии по бесконечности» - гулять по небу, словно карандаш Творца, задумавшего новое созвездие.
        - По-твоему, мы должны поступить так, как считаем нужным, даже если им это не понравится?
        - Вроде того. И наш выбор запросто может оказаться правильным. Все зависит от того, что на самом деле случилось с вертунами.
        - Наверняка они кого-то разозлили, - сказала Хоури.
        - Молодцы ребята, - усмехнулся Скорпион. - Помирать, так с музыкой.
        «Я ранен, - подумал он. - Да что там, я едва жив. Оставил кровавый след в соборе, прикончил каждого, кто встал у меня на пути. Я в шаге от того, чтобы увидеть полную и необратимую гибель величайшего открытия в истории человечества, единственного средства, способного спасти нас от ингибиторов. И вот стою здесь и смеюсь, словно в кои-то веки выдалась достойная вечеринка».
        «Типичное для свиньи поведение, - заключил он. - Мы живем сегодняшним днем, никакого чувства перспективы».
        А может, это как раз единственное, за что свиньям следует благодарить судьбу?
        - Скорп, - обратилась к нему Хоури, - хочу кое о чем спросить, пока мы не расстались снова. Ты не будешь против?
        - Не знаю, Хоури, - ответил он. - Попробуй спросить.
        - Зачем ты спас тот шаттл с «Дикого манула»? Там же были ингибиторы, что тебе помешало открыть огонь?
        «Неужели она понимает?» - удивился Скорпион.
        Он девять лет лежал в криокапсуле и многое пропустил. Возможно, она нашла подтверждение тому, о чем он только подозревал.
        Он вспомнил прощание с Антуанеттой Бакс. Та спросила, встретятся ли они снова. Вселенная очень велика, ответил он, и в ней найдется место для пары-тройки совпадений. Может быть, сказала Антуанетта, для кого-то найдется, но не для таких, как они со Скорпионом.
        Свинья улыбнулся своим мыслям: он очень хорошо тогда понял, что Бакс имела в виду. Он тоже не верил в чудеса. Но где провести границу? Ведь сейчас он стопроцентно уверен: Антуанетта была права не совсем. Для нее и Скорпиона чудес не бывает. А для других? Иногда необыкновенное просто берет и случается.
        Он видел имена всех беженцев из системы Йеллоустона, которых они спасли. Одна фамилия бросилась ему в глаза. И сам человек произвел впечатление на свинью, когда тот следил за высадкой спасенных из шаттла. Скорпион помнил, с каким молчаливым достоинством держался этот человек. Наверное, его сразу же заморозили, как и остальных пассажиров шаттла. И теперь он где-то на орбите Хелы, среди восемнадцати тысяч момио.
        - Надо бы придумать, как их спасти, - сказал он Хоури. - Я про замороженных.
        - Вроде речь шла о шаттле…
        - Да, шла.
        Продолжать он не стал. Ана долго ждала ответа, пусть еще подождет.
        Некоторое время все молчали. Глядя на собор, можно было подумать, что он простоит на мосту еще не одну тысячу лет.
        По прикидкам Скорпиона, «Пресвятой Морвенне» оставалось еще минут пять.
        - Я бы успел, - заговорил Васко… - Если бы побежал… Если бы мы побежали…
        - Пошли, - сказал Скорпион.
        Остальные посмотрели на него, потом на собор. Передок «Пресвятой Морвенны» был в добрых семидесяти метрах от края моста; пройдет еще три или четыре минуты, прежде чем он повиснет над пустотой. А что потом? Еще самое меньшее минута, прежде чем громадина начнет опрокидываться.
        - Куда, Скорп? - спросила Хоури.
        - Я уже насмотрелся, - спокойно ответил он. - День сегодня был трудный, а впереди еще долгий путь. Чем раньше выступим, тем раньше доберемся.
        - А собор… - начала Рашмика.
        - Уверен, зрелище будет впечатляющее. Потом расскажете, если найдется время.
        Скорпион пошел назад по обломку моста. Низко висящее солнце двигало перед ним до комизма маленькую и неуклюжую тень. Та колыхалась перед идущим враскачку свиньей, словно плохо управляемая марионетка. Он сильно замерз: это был особый внутренний холод; вроде живого существа, которому впору иметь имя. Может, это он и есть, конец, о котором столько раз предупреждали Скорпиона? Как ни крути, он всего лишь свинья; ему ли ждать от жизни приятных сюрпризов? Хорошо уже то, что он оставил в этом мире немало своих отметин, поглубже, чем у других.
        Он прибавил шагу. Вскоре три длинные тени окружили его короткую. Все четверо ни о чем не говорили, лишь задумчиво шагали и думали о своем трудном пути. Еще через несколько минут земля содрогнулась - словно огромный кулак гневно ударил Хелу, - но и тогда они не замедлили поступь.
        А потом самый маленький из идущих споткнулся, и трое других кинулись, чтобы его подхватить.
        После этого Скорпион почти ничего не помнил.
        Эпилог
        Она отдала новый приказ, механические бабочки разомкнули крылья, и образованный ими экран распался. Бабочки вернулись в трепещущее кружево рукавов и замерли. Взглянув в небо, она увидела лишь несколько звезд, самых ярких: их свет пробивался сквозь лунное сияние и сверкающую реку кольца. Зеленая звезда, которую показали ей бабочки, исчезла. Но она знала, что звезда по-прежнему там, просто светит слишком слабо.
        Она также знала, что с этой звездой не случилось ничего плохого. Ядерные процессы не разбалансированы, и не было опасного вмешательства в атмосферную химию. Свет все так же ярок, как и век назад, а нейтринный поток из ядра не отражается на давлении, температуре и содержании нуклеотидов. Однако с планетами, которые обращались вокруг звезды, случилось что-то очень плохое. Они подверглись демонтажу, разложению на атомарный газ, который затем был собран и помещен в стеклянистые пузыри. Возникли бесчисленные обиталища с запасами воды и воздуха. Огромные зеркала, выплавленные в ходе все той же оргии разрушения и созидания, вылавливали каждый бродячий фотон и загоняли его в один из пузырей. Ничто не пропадало зря, все шло в дело. Внутри пузыря солнечный свет питал сложные, хрупкие биохимические сети замкнутого цикла. Там кишели растения и животные, и умные машины удовлетворяли все их потребности. Люди также были там желанны - собственно, для них и создавались изначально эти обиталища.
        Но люди так и не получили приглашения.
        Это солнце в зеленых тонах было не первым и не последним. Вокруг плавали сотни таких же. Машины создавали рои зеленых жилищ, перескакивая из системы в систему с бездумной методичностью саранчи. Машины появлялись, размножались копированием и принимались за демонтаж. Все попытки сдержать их распространение провалились. Достаточно было бы одной машины, чтобы начать процесс, а ведь они прибывали миллионами.
        Их так и прозвали - саранча.
        Неизвестно, откуда взялись эти машины и кто их придумал. Вот лучшая гипотеза: более тысячи лет назад, за века до прихода ингибиторов, была создана эффективная технология терраформирования и она вышла из-под контроля. Но для технологии-призрака саранча была слишком сильна и проворна. Ее загадочный предок очень долго учился выживать, опираясь только на собственные ресурсы, и этот процесс превратил его в свирепого хищника. Из той хитрой породы, кто прячется в зарослях и терпеливо ждет своего часа.
        «И вот теперь, - подумала она, - этот час настал - по нашей вине».
        Если бы над человечеством не нависла тень ингибиторов, оно ни за что не совершило бы такой ошибки. Да и ингибиторы - тоже машинная самореплицирующаяся форма космической жизни - не потерпели бы соперников. Но ингибиторы ушли, их уже больше четырех столетий никто не видел. Сказать, что они были разгромлены, значит погрешить против истины; на самом деле всего лишь удалось отразить нашествие, оттеснить противника в ничейное пространство, установить границы и буферные зоны. Б?льшая часть Галактики предположительно оставалась под волками. Однако попытка искоренить людей провалилась.
        Впрочем, победу нельзя было отнести на счет человеческого гения.
        Причиной были удачное стечение обстоятельств и трусость. Как общность ингибиторы еще миллионы лет назад были обречены на поражение и гибель. Рано или поздно должна была появиться новая сильная раса, способная вырваться из-под их контроля. Но люди не стали бы такой расой даже при содействии Гадеса. Однако матрица задала им нужное направление. Она указала путь на Хелу, и там, на обледенелой планетке, было принято верное решение: отказаться от союза с тенями и обратиться за помощью к гнездостроителям. Именно эти существа уничтожили вертунов, когда те неблагоразумно вступили в сношения с тенями.
        «А ведь мы едва не сделали то же самое».
        Она похолодела от этой мысли - настолько близка тогда была гибель.
        Бабочки сомкнули крылышки, образовав на хозяйке белую броню.
        - Пора, - подал голос телохранитель с дальнего конца пристани.
        - Ты дал мне час.
        - А он уже прошел. Все это время вы смотрели на звезды.
        Неужели он не преувеличивает и она целый час разглядывала зеленую звезду?
        Иногда она невольно погружалась в задумчивые воспоминания, и тогда секунды сливались в часы, часы - в недели. Она была так стара, что иногда боялась даже думать об этом.
        - Еще немного, - проговорила она.
        Гнездостроители (она вспомнила прежнее, давно ушедшее из обихода название этих симбионтов: раковиностроители) еще в незапамятные времена довели до совершенства умение прятаться. Вместо того чтобы открыто противостоять ингибиторам, они предпочитали невидимками скользить между звездами, избегая малейшего контакта. Они были непревзойденными мастерами маскировки. Человечество же, получив от них знания и оружие, вступило в открытый бой с ингибиторами, и ближний космос был очищен от машин. Гнездостроителям это не понравилось, они предупреждали, что нарушать равновесие опасно. Как бы ни были ужасны некоторые явления, на смену им могут прийти другие, совсем уже чудовищные.
        Но вовсе не такие слова хотело услышать человечество.
        «Может быть, оно того стоило, - подумала она. - Четыреста лет мы живем во втором Золотом Веке. Научились творить настоящие чудеса, оставили блистательный след в истории Галактики. Мы совершили прорыв, забыли старые легенды и придумали лучшие - новые сказки для новых времен. Но все это время кто-то смотрел на нас из зарослей и ждал своего часа. Вычеркнув из уравнения ингибиторов, мы дали шанс саранче».
        Это не было концом истории. Люди эвакуировались по мере того, как механическая саранча распространялась по их системам. Несколько первых эвакуаций прошли из рук вон плохо, даже трагично, но потом дело наладилось. Руководство не зря ело свой хлеб, ему были известны все тонкости управления толпой.
        Она снова заглянула во тьму. Саранча распространяется медленно - в ближнем космосе есть миры, которые не позеленеют еще сто, а может быть, и тысячу лет. Времени впереди еще много - и для жизни, и для любви. Омоложение - заманчивая штука даже для старого полусочленителя. Говорят, что в Плеядах появились заселенные планеты. Оттуда волна звездной плесени кажется далекой и почти безобидной.
        Но к тому времени, как она доберется до Плеяд, ее будут отделять от момента рождения еще четыреста лет.
        Как часто бывало, она подумала о тенях. Посланники теней утверждали, что их преследуют машины, окрашивающие звезды в зеленые тона. Вряд ли это совпадение, в который уже раз сказала она себе. Согласно теории бран, послание теней могло прийти только из настоящего, а не из далекого будущего или прошлого. Но что, если теория ошибается? Что, если все это - брана теней, балк, гравитационная связь - просто удобная выдумка для того, чтобы скрыть другую, еще более диковинную правду?
        Она сомневалась, что когда-нибудь узнает эту правду.
        Она даже не была уверена, что хочет узнать.
        Она перевела взгляд с неба на океан. Здесь они умерли давным-давно, когда планета звалась Араратом. Это имя тоже было забыто в незапамятные времена. Забыто всеми, но не ею.
        Она вспомнила, как вдребезги разлетелась здешняя луна, когда в ее сторону ингибиторы отклонили луч отстреливающейся из орудия класса «Ад» «Ностальгии по бесконечности».
        Ингибиторы. Пушки класса «Ад» с тайного склада. «Ностальгия по бесконечности». Сегодня все это кажется названиями из детской игры, забытой еще в детстве. Названия чуточку смешные и странные, но при этом пробуждающие ощущение чего-то исключительно важного и жуткого.
        Сказать по правде, сама она не видела гибель спутника. Это наблюдала ее мать. Но она почти никогда не пыталась отделить свои воспоминания от материнских. Она была свидетельницей многих событий, пусть даже смотрела на них чужими глазами.
        Она вспомнила Антуанетту, Ксавьера, Кровь и других, всех, кто по воле обстоятельств или по собственному выбору остался на Арарате, когда корабль спасался бегством. Наверняка все они погибли. Гигантские волны, образовавшиеся при падении обломков луны в океан, прокатились по островам, утопив их обитателей.
        Если только эти люди не утонули прежде, по собственному желанию. Быть может, их приняло море? Жонглеры образами помогли с отлетом «Ностальгии». Быть может, они спасли и оставшихся на планете колонистов?
        Люди живут здесь уже четыреста лет, и среди них всегда хватало пловцов. В архивах можно найти упоминания о призраках, о контактах с древними разумами. Возможно, среди них и разумы островитян, живая память, сохранявшаяся в океане все эти годы.
        Вокруг пристани успели вырасти светящиеся пятна биомассы. Она приняла решение еще до того, как спустилась сюда по крытому переходу: войти в воду, поплыть и открыть океану свой разум. Поведать обо всем, что ей известно, описать, во что превратится это место, когда сюда прибудут терраформеры. Невозможно предугадать, что произойдет, когда механическая саранча столкнется с коллективным разумом жонглеров образами, кто кого одолеет и поглотит. Если и проводились такие эксперименты, она не слышала о них. Быть может, океан невозмутимо растворит машины, как раньше поглощал все подряд. Быть может, возникнет патовая ситуация. Также нельзя исключать, что этот мир, как и сонмы других, будет растерзан и перестроен.
        Как поведут себя ввиду непосредственной угрозы обитающие в океане разумы, она не знала. Где-то в глубине ее существа, на особом уровне, жила уверенность, что океан начеку. Без сомнения, он уловил нотки паники от обратившихся в бегство людей. Но вряд ли кто-то входил в эту воду с намерением объяснить цивилизации жонглеров образами, чего именно ей следует ожидать. Быть может, это попросту бесполезно.
        Но также может быть, что это способно изменить судьбу Вселенной - в полном смысле этих слов.
        Она считала, что для нее разговор с океаном - вопрос этики. Ведь она отвечает за все, что здесь происходит и произойдет.
        Она дала новое распоряжение бабочкам. Распалась белая броня, механические насекомые разлетелись во все стороны. Она застыла на причале нагая, бабочки держались чуть поодаль.
        Решившись, она оглянулась на своего охранника и увидела только его миниатюрный, как будто детский, силуэт на фоне звездного неба. Он стоял, опираясь на трость, и смотрел в сторону, и нетерпеливо покачивал головой. Ему хотелось поскорее уйти с пристани. Вполне естественное желание.
        Она села на край причала. Кругом вихрилась вода, океан предчувствовал встречу. В нем двигались живые существа и фантомы. Она окунется, проплывет немного и откроет свой разум. Сколько бы времени это ни заняло, она не повернет к берегу, пока не поймет, что задача выполнена. Едва ли телохранитель не выдержит и уйдет, но, если такое все же случится, она не поддастся панике.
        Она скользнула в океан, в мерцающую зеленую память Арарата.
        notes
        Примечания
        1
        Исаия, 57: 21.