Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Злотников Роман / Таматарха : " №02 В Кольце Врагов " - читать онлайн

Сохранить .
В кольце врагов Роман Валерьевич Злотников
        Даниил Сергеевич Калинин
        Таматарха #2
        Касоги усмирены, князь воссоединился с семьей, а донские бродники перешли под руку Ростислава. Первые шаги по укреплению молодого княжества сделаны, но Тмутаракани еще предстоят тяжелейшие испытания.
        Корсунский катепан пытается отравить князя, византийцы хотят поднять против русов мощное царство алан, ромейский флот ждет своего часа в гавани Золотой Рог… На Руси не станут мириться с захватом Тмутаракани - богатырь Святослав жаждет силой вернуть город сыну… А хан Шарукан собирает в степях огромное войско…
        Выстоит ли княжество в кольце врагов?!
        Роман Злотников, Даниил Калинин
        Таматарха. В кольце врагов
        Пролог
        Май 1067 г. от Рождества Христова
        Магас, столица Аланского царства
        Удар!
        Раздается громкий треск - и я с ужасом смотрю на пробитый щит и торчащий из него клинок Артара, аланского богатыря. Всего мгновение сверкающая на солнце сталь слепила мне глаза - и оставила широкий порез на незащищенном предплечье, когда яс вырвал меч из дерева. Однолезвийный, с изогнутой рукоятью - таким очень удобно рубить, этакий протопалаш…
        И тут же тяжелый удар щит в щит отправляет меня на песок ристалища.
        - Твою же ж…
        Со злостью сплюнув песок, забившийся в рот при падении, я рывком поднимаюсь на ноги - и едва успеваю подставить умбон под жесткий рубящий удар. Пытаюсь ответить уколом. Яс легко отклоняет его щитом и резко бьет ногой в живот, вновь опрокинув меня на спину.
        - Да когда же это кончится!
        Стремительный, ловкий, точный, сильный - Артар вызывает бешеный восторг у зрителей нашего поединка. Привлекательности ему прибавляет благородная мужская красота - мощная шея, густые черные брови и выступающий вперед подбородок, окаймленный аккуратной черной бородой. Правильные черты лица и смеющиеся карие глаза уверенного в себе воина. Высокий, с широкими покатыми плечами, выпирающими грудными мышцами и крепкими, узловатыми руками - ясский богатырь хорош! Даже слишком…
        Повергнув меня на песок, он не бросился добивать, а прошелся по кругу с поднятыми руками, широко, белозубо улыбаясь собравшимся. Но как только я попытался встать, Артар с ловкостью атакующего барса прыгнул на меня, одновременно воздев меч.
        Какой же он все-таки быстрый…
        Я едва успеваю закрыться щитом, подавшись от поединщика в сторону, но точный удар противника вновь приходится на защиту. Левая рука онемела от боли, и тут же я почувствовал непривычную легкость. Мой взгляд уткнулся в половину повисшего на предплечье щита - алан все-таки его расколол!
        - А-а-а!
        Вложив всю силу в один удар, я с яростью рубанул сверху, но Артар встретил наточенную сталь плоскостью своего клинка, подняв его над головой. Пару ударов сердца я бездумно давлю на меч, силясь потеснить противника, и тут в мою грудь с ужасающей мощью врезался край щита яса, обитый стальной окантовкой.
        Из легких словно выбили весь воздух. Сложившись пополам, я отступил назад, опустился на одно колено и оперся на воткнутый в песок меч, пытаясь хоть как-то восстановить дыхание. Зрители с восторгом завопили, славя своего чемпиона, - и как же мне обидно, потерпев неудачу, слышать их торжествующий рев!
        А ведь всего пару недель назад я наслаждался этим самым ликующим гулом, чествующим мою третью победу над ясским копейщиком. Тогда мне удалось сбить в сторону древко пики противника и эффектной подсечкой опрокинуть его на песок.
        Кожи у основания шеи коснулась холодная сталь клинка, слегка резанув плоть - мое копейное острие так же касалось кожи предыдущего соперника… Подняв голову, я встретился взглядом с Артаром, прочитав в его глазах торжество и удовольствие от очередного успеха. Не в силах с этим мириться, я посмотрел в сторону - и неожиданно увидел Любаву, с болью и волнением смотрящую на меня своими большущими зелеными глазами. Жена судорожно вцепилась побелевшими пальцами в деревянное ограждение круга для поединков, а на щеке ее я разглядел широкие, влажные дорожки от слез.
        И в ответ на взгляд любимой внутри вдруг что-то вспыхнуло…
        - На!
        Ударом сжатого обратным хватом клинка я сбил вражеский меч, тут же вставая на ноги. Вооруженная рука Артара начала встречное движение - кистью левой я перехватил ее у бицепса, одновременно крепко зафиксировав плечо локтем правой. Подшаг, разворот корпуса! Яс попытался оттолкнуть меня щитом, и у него практически получилось - но, чуть спружинив в коленях, я резко выпрямился, затянув противника на спину и прыгая вбок вместе с ним. Артар тяжело грохнулся на песок, я приземлился сверху - и хорошо хоть, что лезвие собственного меча оказалось отвернуто при падении!
        Не освобождая вооруженной руки яса, я зафиксировал ее левой в захвате, одновременно отталкиваясь от поединщика и смещаясь перпендикулярно его корпусу. Обе ноги узлом обвили правую Артара, и я рывком приподнялся на мостик, ломая сустав противника рычагом локтя…
        Удар стальной окантовки щита пришелся на живот - алан легко не сдается! Пронзительно вскрикнув, я выпустил его руку, и Артар тут же попытался встать. Превозмогая боль, я вскочил вслед за ним и, уцепившись за щит, потянул его на себя. Резкая, высекающая подсечка под две ноги - и алан второй раз падает на песок, лишившись защиты.
        Ловкий, словно горный барс, противник легко перекатился в сторону и пружинисто встал. Меч он выпустил еще на болевом, и теперь его руки пусты - оба клинка лежат у моих ног. Казалось бы, победа близка…
        Бросив взгляд на возвышающийся над ристалищем помост, откуда за поединком внимательно следит царь Дургулель по прозвищу Великий, я поймал себя на мысли, что за всю схватку на лице гордого музтазхира не дрогнул ни один мускул. А ведь он не просто так пригласил меня участвовать в поединках - и вряд ли с той лишь целью, чтобы посмотреть на мое ратное искусство. Нет, я должен себя проявить.
        - Эй!
        Отбросив щит, я поднял клинок Артара, швырнул его к ногам соперника и вновь взялся за рукоять своего меча.
        - Мы не закончили.
        Яс с достоинством склонил голову, после чего устремил на меня внимательный взгляд - в его глазах больше нет насмешки, лишь собранность и серьезность. Он шагнул в мою сторону, и все зрители невольно замерли - над ристалищем повисла гнетущая тишина.
        Удар!
        Клинки с лязгом сшиблись, а после еще и еще. Резкий и точный, мой соперник с щитом и мечом имел подавляющее преимущество - но сейчас, когда оба мы лишились защиты, я вдруг поймал ритм схватки, успевая встречать блоками каждую его атаку! Возможно, потому, что поединок стал похож на фехтование виброклинками, близкое к казачьей рубке и изучаемое мной в юношестве.
        Отразив нацеленный в голову удар плоскостью «палаша», я тут же опускаю его вниз, навстречу очередной атаке - сталь эффектно высекает искры при сшибке. А в следующий миг уже я рублю по горизонтали, целя в горло противника, но Артар успевает закрыться, развернув меч острием вниз.
        Мощный, высекающий удар изнутри выбивает стопу алана в сторону, провалив его вперед, - и стальной шар-навершие, венчающий рукоять клинка, врезается в челюсть поединщика. Артар падает на песок, и прежде, чем он успевает встать, острие моего меча впивается в выемку под его шеей, слегка оцарапав кожу.
        - Ты проиграл.
        Очень, очень долгое мгновение яс смотрит мне в глаза, и во взгляде его успевают промелькнуть удивление, разочарование, а после - отчаянная решимость драться до конца. Но я ответил лишь дружелюбным пониманием - и в ту же секунду зрители принялись восторженно вопить, признав мою победу! Артар огорченно выдохнул. Выпустив из пальцев рукоять «палаша», он будто сжался, принимая поражение. Достойный соперник!
        А я поднял взгляд на Любаву, и душу мою заполнили гордость, нежность и сострадание - по щекам счастливо улыбающейся жены вновь бегут слезы. Но в этот раз это слезы облегчения…
        Супруга по-кошачьи заурчала в моих объятиях. Прижав к себе ее жаркое тело, я с удовольствием зарылся в шелковистые волосы, вдыхая их аромат и буквально задыхаясь от страсти! Мои руки едва касаются ее нежной, бархатистой кожи, лаская ее, а пальчики Дали легли на мою голову, теребя и поглаживая завитки на затылке. Приблизившись, любимая подставила под поцелуй полные губы, и я осторожно, ласково коснулся их, но с каждым мгновением это прикосновение становится все жарче.
        - Мм…
        - Желанная моя…
        После долгих, сумасшедше страстных мгновений близости жена чуть отстранилась. Не размыкая объятий, я взглянул в ее подернутые поволокой глаза:
        - Я люблю тебя.
        - И я тебя люблю, милый.
        Эти слова для нас - не пустой звук, и пускай они порой произносятся дежурно, но сейчас, в миг единения, они звучат особенно глубоко, лаская при этом и душу. Не отрывая взгляда от лучащихся нежностью глаз возлюбленной, я еще крепче прижал ее к себе.
        - Мм!..
        Как же это было сладко… Осторожно опустившись на ложе рядом с разметавшейся на нем супругой, я вновь зарылся лицом в ее волосы, всем своим естеством ощущая жар женской плоти.
        - Спокойной ночи, солнышко мое…
        Дали лишь сладко улыбнулась - полузакрыв глаза, она плотно придвинулась ко мне, и тут же ее тело непроизвольно дернулось. Засыпает, устала… Я с улыбкой принялся гладить волосы любимой.
        Справа послышался короткий шорох, и тут же все стихло. Я устремил взор к люльке, где чуть слышно посапывает месячный малыш, ожидая, начнет ли он ворочаться снова, но вроде бы пока затих.
        Сын, Славка… При воспоминании о том, как вечером я на руках укачивал этот теплый, еще крохотный комок моего личного счастья, на губах расцвела улыбка… Я стал отцом!
        На миг опустив взгляд на жену, после я вновь обратил его на люльку и задумался о только что случившейся супружеской близости - и ее конечном результате. А ведь он сейчас прямо перед глазами, спит в люльке, результат таинства близости мужчины и женщины! Таинства продолжения рода, на которое благословил супругов сам Господь!
        Не потому ли оно неизменно волнующее, это таинство? Разве что порой очень легко перейти грань между любовью и похотью - например, когда стремишься лишь к собственному наслаждению несмотря ни на что. Но ведь в близости, как и в других формах отношений, нельзя забывать о родном человеке, о его интересах, о его желаниях, о его воле, наконец… Иногда жена так устает с ребенком, что ей не хватает сил ни на что - порой я из-за этого обижался, а потом понял, что можно и нужно перетерпеть. Если лишний раз отказаться от близости, то в следующий раз она будет более яркой и принесет большее удовольствие обоим, и это лучше, чем против воли брать жену, а после чувствовать лишь горечь и досаду.
        Мстислав - иногда я гордо называю сына полным именем - вновь заворочался в подвешенной к потолку люльке, заставив меня задержать дыхание. Нет-нет, я нисколько не боюсь, просто… Просто пускай наевшийся маминого молока малыш покамест еще поспит, дав Дали пару лишних часов сна.
        Дали… Я уже давно не называю возлюбленную Диларой, на половецкий манер, но и крестильное имя Любовь не прижилось - хотя иногда в мыслях я величаю ее Любавой. Но все же чаще именую сокращенно, как привык звать еще до венчания…
        Как же давно это было! Чуть больше года… А сколько событий случилось после?! Взять хоть тот пир, когда катепан попытался нас отравить!
        Что-то не спится - видно, разгоряченный поединком с Артаром, а после бурно отметив победу с женой, я на время отогнал сон. Ну и ладно, в конце концов, коли воспоминания лезут в голову, почему бы не перебрать их? Вот, например, я как сейчас вижу: катепан направляется к нам с князем, сжимая в руках братину с отравленным вином…
        Часть первая
        Схватка с империей
        Глава 1
        Август 1066 г. от Рождества Христова
        Тмутаракань, столица княжества.
        Дворец Ростислава Владимировича
        Когда катепан сделал первый шаг к княжескому столу, я невольно оцепенел. Как?! На год раньше? Быть может, опущенный в вино палец - лишь чистая случайность? Что, если я его обличу, но окажется, что яда нет - несмываемый позор и смертельное оскорбление, нанесенное соседям? Конфликт с Византией, к которому мы сейчас не готовы?!
        Все эти мысли пронеслись в голове за пару секунд. У меня нет выбора - я должен защитить Ростислава.
        - Княже! Позволь на правах побратима первым принять эту чашу сладчайшего вина!
        В зале послышался недовольный глухой ропот, в котором можно разобрать часто повторяющееся: «Как он смеет?!», «Да кто он такой?!», «Ох, рассвирепеет князь…». И действительно, Ростислав удивленно воззрился на меня, причем наравне с недоумением в его взгляде читается и пока еще далекий гнев. Понимая, что мой поступок со стороны кажется совершенно глупым вызовом - ишь, зазнался урманин, вперед князя лезет! - я приблизился к новоиспеченному побратиму и едва слышно произнес:
        - Вино отравлено. Я хочу его разоблачить.
        Все-таки воспитание в семье правителей дорого стоит - лишь на секунду в глазах Ростислава застыло удивление, и вот уже князь дружески приобнял меня за плечи:
        - Конечно! Конечно, пусть мой побратим первым отведает сладкого греческого вина, столь щедро поднесенного нашим ромейским другом!
        Если катепан и заподозрил неладное, то вида не подал - да и я, развернувшись к византийцу, лишь радушно улыбнулся, протягивая руки к братине. В зале опять послышался недовольный ропот - ну и плевать на него. Впрочем, вскоре я определю собравшимся новую цель для излияния гнева… Буквально через пару минут.
        Ромей подал чашу, коротко посмотрев мне в глаза. В его взгляде читается лишь приторная лесть. Опытный лицедей! Моя дружелюбная учтивость наверняка не так естественна… Склонившись, я покачал братину в руках, сделав вид, что уже собираюсь пить, и вновь поднял взгляд на лукавого грека:
        - Катепан, мой старый друг!
        Губы византийца сложились в довольную улыбку, но в глазах будто бы пробежала легкая тень.
        - Мой старый друг, который так и не удостоил меня встречи в Корсуни! В те самые дни, когда я уводил разоренных корабельных мастеров с ромейских верфей, он не набрался мужества встретиться со мной лично. Зато подослал наемных убийц!
        В этот раз губы ромея исказила кривая усмешка, а в глазах загорелись жаркие, злые огоньки.
        - Что за глупость! Я никого не посылал…
        - Так выпей же своего вина!
        На мгновение грек потерял самообладание, и на его лице отразился откровенный испуг. Но только на мгновение.
        - Что за вздор! Я ведь только что отпил!
        Возмущенные моим поведением приближенные Ростислава громко закричали, поддерживая ромея, но я лишь гадко ухмыльнулся:
        - А я видел, как ты окунул палец левой руки в вино…
        Ропот собравшихся заметно стих, сменившись угрюмой, тяжелой тишиной.
        - …а ведь здесь все знают, насколько коварные ромеи искусны в отравлениях! Осуши же братину и, если я не прав, докажи свою невиновность. Но коли я прав, - в моем голосе зазвенел металл, - то у тебя есть лишь единственный шанс выжить. Расскажи правду, и даю слово, что живота тебя за это преступление не лишат!
        Несколько секунд лицо катепана отражало тяжелую внутреннюю борьбу. А я запоздало подумал, что у отравителя могло быть и противоядие про запас, и вообще - в настоящем Ростислав умер спустя несколько дней, греческий яд оказался не из быстродействующих. Вот выпьет ромей вино, отбросит чашу, в довесок выставив меня дураком, да полетит в Херсон, скорее спасать жизнь. Впрочем, мы могли бы и попридержать его в Тмутаракани - вот только после смерти катепана наверняка бы поползли слухи о том, что я сам отравил его в доказательство своих слов. Это не говоря уже о неминуемом конфликте с Византией! Невеселая перспектива, ничего не скажешь.
        Но тут грек сломленно склонил голову и едва слышно произнес:
        - Пощадите…
        В зале повис возмущенный рев:
        - Казнить его!!!
        - В цепи!!!
        - Отправим базилевсу его голову!!!
        - В поход на Царьград!!!
        Обернувшись к Ростиславу, я коротко попросил:
        - Он нам нужен. Живым нужен.
        Побратим кивнул, обжигая катепана ледяным взглядом, и жестом подозвал дружинников.
        Октябрь 1066 г. от Рождества Христова
        Тмутаракань, столица княжества.
        Дворец Ростислава Владимировича
        Среди собравшихся в гриднице сейчас находятся самые влиятельные в княжестве люди: Порей, посадник Корчева, неизменно сопровождающий Ростислава еще с новгородских времен, Горислав, лидер русской купеческой общины в Херсоне, и Путята, глава уже Тмутараканского купечества. Армию и флот скромно представляю я - первый воевода князя, Андрей Урманин.
        Первым слово взял Горислав:
        - Княже, после попытки отравления катепаном вся Корсунь бурлит, под твою руку идти хочет! Люди не желают, чтобы ими правили низкие отравители, и никогда еще не было у греков такого единодушия, как стать твоими людьми! Мастера, землепашцы, купцы, даже ратники - все хотят быть твоими! И сурожцы от них не отстают, оба города готовы переметнуться от базилевса!
        Короткая и эмоциональная речь купца нашла живой отклик у Ростислава - глубокая морщина, пролегшая на лбу от тяжких дум, разгладилась, глаза посветлели. Собрата по цеху поддержал Путята:
        - Коль Корсунь возьмем, наши купцы самыми богатыми на Руси станут, куда уж новгородцам! Ведь через нас вся торговля с ромеями пойдет, а заодно и с Хорезмом!
        Однако фонтан купеческого оптимизма живо перекрыл суровый практик Порей:
        - Княже, катепан на пытках признался, что он сам решил использовать яд, без приказа базилевса. Так что с нашей стороны причины забрать города нет. Греки же люди изменчивые, сегодня они тебя славят, но уже завтра откроют ворота ромейскому войску. А ведь коли возьмем мы их города, с базилевсом войны не избежать! Приплывут они на своих громадах, да зальют огнем греческим любую из гаваней. А у нас ведь все города на побережье, они хоть на Корсунь пойдут, хоть на Корчев, а хоть на саму Тмутаракань! Войско высадят, пока дружина не собралась, что делать будем? Стоит ли развязывать проигрышную войну?!
        Ростислав, вновь нахмурившийся после слов старого сподвижника, обратился ко мне:
        - Ну а ты, Андрей, что скажешь?
        Коротко поклонившись побратиму, я начал неспешно рассуждать:
        - Правы оба, и Путята, и Порей. Безусловно, если базилевс соберет флот и судовую рать, они могут ударить в любой точке княжества. И, безусловно, если дело дойдет до осады Корсуни, с полной уверенностью можно заявить, что найдутся предатели - хотя для кого как! - кто откроет ворота или каким иным образом поможет осаждающим. Но если мы все же займем Корсунь и Сурож… О, это даст нам огромные преимущества, княже! Греческие мастера талантливы и трудолюбивы, их женщины плодовиты. Уменьшим подати, дадим возможность возделывать землю без всяких препятствий, и в скором времени они заселят всю Старую Готию, где и сегодня есть старые крепости и небольшие поселки[1 - СТАРАЯ ГОТИЯ - в описываемое время готское княжество, присоединенное византийцами к Херсонской феме (области). Была населена крымскими готами, закрепившимися в горах еще до «великого переселения народов» и в дальнейшем смешавшимися с греческим населением. Часть крепостей фемы были построены готами в 6 в. н. э., это так называемые бурги - в устье Черной речки (Каламита), на скале Куле-Бурун (Сюйрень), в междуречье Альмы и Бодрака (Бакла). Другие
опорные пункты - фрурионы - возвели уже греки, в том числе Дорос, будущую столицу княжества Феодоро. Если бурги строились для контроля внутренних путей, то фрурионы защищали горные проходы и одновременно выполняли задачу защиты окрестного населения. Также на побережье было построено довольно много кастронов - небольших замков, возводимых в качестве убежища жителей окрестных сел на случай вражеского нападения.]. А между тем в степную часть полуострова половцы еще не проникли, сейчас там живут торки с печенегами. Если мы заключим с кочевниками союз на условиях признания ими княжеской власти, то получим в свое распоряжение сильное конное войско, а степняки - мощные каменные укрепления, на которые смогут опереться в случае половецкого вторжения. Помимо того, объединив усилия всех ваших подданных, в будущем мы смогли бы возвести вал в горле полуострова, быть может, даже впустить море в ров. А в месте наиболее удобного прохода возвести крепость. Печенегов мы убедим, что возводим укрепления для защиты от половцев, но фактически черные клобуки окажутся в вашей полной власти, запертые крепостями со всех
сторон!
        - Красиво речешь, урманин! Вот только все, что ты говоришь, возможно лишь в будущем, в то время как базилевс может нанести удар уже сейчас!
        Порей резко меня перебил, и в глазах Ростислава, с удовольствием слушающего о разворачивающихся перед ним перспективах, я заметил гневные искорки. Но князь мудр, на старого сподвижника срываться не стал. Да и несмотря на авантюрные черты его характера, перспектива войны с Византией действительно пугает побратима - и не его одного.
        - Все верно. Но не стоит забывать, что после смерти царя Василия[2 - ВАСИЛИЙ ВТОРОЙ БОЛГАРОБОЙЦА - византийский император, его сестра Анна стала супругой князя Владимира Красное Солнышко. Все правление Василия ознаменовалось как гражданскими, так и внешними войнами, из которых базилевс в итоге вышел победителем. Так, мятеж Варда Фоки был подавлен при помощи русского корпуса, посланного князем Владимиром и в будущем ставшего варангой - византийской гвардией. Войну с Болгарией Василий выиграл в 1014 г. в сражении при Беласице. Победив, базилевс приказал ослепить 15 тыс. пленников, за что и получил свое прозвище - хотя ранее, в 986 г., в битве у Траяновых ворот император сам потерял всю армию и едва спасся. Василий воевал и на Кавказе, разбив грузин и армян, а после присоединив к империи Армянское царство. Помимо того, Болгаробойца успешно сражался в Италии, громил пиратов Далмации, противостоял лангобардским герцогам.Обратной стороной его воинственного правления стало обнищание казны и крепчающая зависимость от венецианских купцов, в обмен на военную помощь подмявших под себя византийскую экономику.
Но, пожалуй, самым главным просчетом Болгаробойца, сумевшего дожить до естественной смерти, стало отсутствие детей-наследников и подготовленного, назначенного им преемника. Смерть базилевса стала фактическим концом македонской династии на византийском престоле и поставила империю на край гибели, ввергнув в эпоху борьбы за власть.] империей не правил ни один базилевс, кто заботился бы о ее войске и судах. Константин Дука не чета Иоанну Цимисхию[3 - ИОАНН ЦИМИСХИЙ - один из самых известных на Руси императоров Византии, противник и победитель Святослава Игоревича. Происходил из знатного армянского рода и стал базилевсом с помощью любовницы, императрицы Феофано. Сговорившись, они убили действующего правителя, Никифора Фоку (дядю Цимисхия по материнской линии). Реформировав армию после первой войны со Святославом (неудачной, византийское войско проиграло битву у Аркадиаполя), Иоанн сумел уничтожить часть русской дружины в Преславе. Затем последовала серия тяжелых боев у Доростола, результатом которых стал уход Святослава из Болгарии (возвращаясь, князь с остатками дружины погиб в печенежской засаде). Позже
Иоанн успешно воевал на Ближнем Востоке, за два похода вернув Сирию и Финикию. Цимисхию пророчили великое будущее, но, как это часто бывает, вмешались обстоятельства (точнее, завистники) - император был отравлен.] и Никифору Фоке[4 - НИКИФОР ФОКА - один из наиболее знаменитых византийских императоров македонской династии, на Руси известен союзом со Святославом и привлечением его к борьбе с Болгарией. Император происходил из знатной византийской семьи, но не имел прав на престол. Однако прославившись в качестве полководца - победителя арабов, он снискал всенародную любовь и популярность. Никифор стал императором-регентом, взяв в жены вдовствующую императрицу Феофано и признав законными преемниками ее сыновей, Василия (будущего Болгаробойца) и Константина. Став базилевсом, он успешно воевал и на востоке (против арабов), и на западе (с арабами на Сицилии и германцами в Италии).Никифор Фока был императором-воином, предпочитая роскоши дворцов солдатскую палатку. Он прижимал знать, стремился ограничить ее права и влияние, облегчая положение простых людей. Это многим не нравилось. В конце концов против
супруга выступила сама императрица Феофано, когда-то приведшая Никифора на престол. С ее согласия и с ее помощью во дворец проникли убийцы во главе с Цимисхием - лучшим полководцем и племянником Фоки, в свое время убедившим дядю стать императором.], не сравнится он и с Болгаробойцем. Чтобы собрать ратников и корабли, ромеям потребуется время. Но между тем греки, как никто другой, любят действовать чужими руками. Порей страшится их флота в Тмутараканской гавани, а на его месте я бы боялся войска союзников базилевса.
        В гриднице повисло тяжелое молчание, некоторое время спустя прерванное Ростиславом:
        - Ясы. Они ведь точат на нас зуб после войны с касогами[5 - Отношения ясов (аланов) и касогов нельзя назвать безоблачными: к примеру, арабский историк и географ Аль-Масуди в 943 г. писал, что касоги сражались с аланами. Ясы безрезультатно пытались их покорить, но горцы смогли остановить натиск соседей у прибрежных крепостей. Однако уже в 1022 г., в ходе войны Византии и Грузии, когда князь Мстислав Удалой (византийский союзник) выступил против аланов (грузинские союзники), касоги сражались на стороне ясов. По одной версии - как равноправные союзники, по другой - как представители аланского племенного союза, то есть подданные. Тем не менее в дальнейшем касоги и ясы сосуществовали в мире, не образуя, однако, единого государства.].
        Новгородец энергично поддержал князя:
        - И верно! Ведь царь Дургулель только вернулся из похода на Арран[6 - АРРАН - историческая область в Восточном Закавказье, в указанный период находилась под властью Шеддадидов, исламской династии курдского происхождения. Во время вторжений сельджуков в Грузию, Армению, Византию Шеддадиды последовательно выступили в качестве турецкого союзника и вассала. В свою очередь, на стороне грузин в это противостояние оказались втянуты и аланы.], у него пятьдесят тысяч войска! А коли двинутся на нас ясы, то тотчас взбунтуются и касоги!
        Я коротко улыбнулся:
        - И вновь воевода Порей прав. Воинов у царя Дургулеля много. Но много и врагов! Близкого союзника ясов, Грузинское царство, с юга давят кочевники-мусульмане, и им обоим нужна помощь. А Византия не спешит ее оказывать, ромеи ввяжутся в драку только тогда, когда ее самим будет уже не избежать. Так вот, если мы убедим Дургулеля, что более верным и надежным союзником является не базилевс Константин, а князь Ростислав, то мы избежим войны с ясами.
        Короткое молчание, установившееся после моих слов, первым нарушил Порей:
        - Даже если мы убедим Дургулеля не участвовать в войне с Византией…
        - …То мы сами нанесем первый удар с моря!
        - А-ха-ха-ха!!!
        Ядовито рассмеявшись в ответ на мои слова, новгородец принялся с гневом меня отчитывать, брызгая слюной при каждом слове:
        - Жаль, что Вышата преставился, а то бы он рассказал тебе, урманин, как ромеи жгли его корабли «греческим огнем»! Как горела сама вода, как…
        - Мне прекрасно знакомы возможности византийского флота, воевода. Если ты не забыл, в прошлом году мы именно на ромейских судах разбили касогов.
        Оборвав пламенную речь Порея, я спокойно продолжил:
        - Греки имеют возможность ударить по любому городу княжества, это верно. На их месте я разделил бы флот на две части и первой атаковал бы Тмутаракань. Дождался, когда князь призовет на защиту стольного града всю дружину, и высадил бы основные силы под Корсунью и Сурожем, вернув города. Именно поэтому необходимо лишить ромеев наступательной инициативы, опередить их удар. К примеру, атаковать побережье силами касогов, дать им вволю пограбить греков. Когда же последние бросят против них эскадру, заманить врага в ловушку, где его будут ждать лучшие наши суда. А что касается повода… Любой поверит, что катепан на пытках указал на базилевса, даже если это и неправда - он ведь мог таким образом попытаться себя обелить. Мол, действовал по приказу. Да и настоящие указания Константина Дуки были довольно размыты: удержи город любой ценой - так ведь ромей сказал, верно? Любой ценой. Вот он и пошел на отравление, и кто знает, не прикажет ли прямо базилевс своему следующему посланнику отравить князя?! Просто на всякий случай. Греки часто пускают яд в ход против своих политических противников.
        Князь согласно кивнул и спросил:
        - Сколько у нас кораблей?
        - Если не считать херсонские панфилы, которые не факт, что перейдут к нам вместе с экипажами, то помимо прошлогодних либурн Калинник срубил еще четыре на верфях Танаиса. Вряд ли византийцы соберутся атаковать нас зимой, а к весне число судов удвоится и у нас их будет как минимум двенадцать.
        Порей недоверчиво покачал головой:
        - Двенадцать малых против даже двух десятков больших…
        - Я знаю, как бить большие греческие дромоны, воевода! Мастер Калинник доступно все рассказал, и если мы решимся, то дело останется лишь за подготовкой команд к весне. Мы наберем их из корсуньцев, варягов и тмутараканцев. Но если занимать ромейские города, - обратился я к Ростиславу, - то действовать нужно сейчас. Базилевсу не потребуется собирать большой флот, когда хватит отправить тройку дромонов с десантом, чтобы мятеж в городе стих. И помните: от Царьграда до Корсуни морским путем от силы три-четыре дня хода. Быть может, пока мы обсуждаем предложение, переданное Гориславом, ромеи уже плывут по морю! Решение за тобой, княже.
        Ростислав внимательно осмотрел собравшихся, заглядывая в глаза каждому. Купцы смотрят по-собачьи преданно, всем своим видом показывая, что они «за» - но на то они и купцы, чтобы преследовать лишь собственную выгоду. Порей насупился, смотрит хмуро, его взгляд буквально кричит: нет, нет, опасно! Наконец князь обратил свой взор на меня - и мне едва хватило выдержки сохранить спокойствие и не показать своего волнения! Но, возможно, именно эта непроницаемость сыграла ключевую роль в решении Ростислава.
        - Порей, собирай дружину и варягов. Мы возьмем города! А ты, побратим, готовься ехать послом к Дургулелю. И чтобы отправился как можно раньше! Вы же, торговые люди, соберите богатых даров, да поболе, надобно затмить блеск ромейского золота. Как-никак настоящего царя будем в союзники приглашать!
        Я низко поклонился, в то время как корчевский посадник со злостью тряхнул головой. Но такова воля князя! Разгоряченные, радостными взглядами обменялись купцы - видимо, текущие потери «на подарки» не идут ни в какое сравнение с возможными будущими прибылями.
        - Позволь, княже, мне задержаться.
        Ростислав кивнул, несмотря на еще один красноречивый, пышущий неприязнью взгляд Порея, устремленный в мою сторону. Но что поделать, воевода, коль ты все время пытаешься мне возражать?
        Дождавшись, пока мы останемся вдвоем, я обратился к побратиму:
        - Княже, что ты думаешь о будущем?
        Встретив недоумение в глазах собеседника, я пояснил свою мысль:
        - К чему ты стремишься? Мстислав в свое время отправился из Тмутаракани в Чернигов, дрался за Киевское княжение, собрав вокруг себя местную вольницу. А хочешь ли ты бороться за великокняжеский престол?
        Ростислав ответил не сразу, взяв некоторую паузу:
        - Такие мысли меня посещают. Но время пока не настало!
        - И не настанет.
        В этот раз в глазах побратима сверкнул и зарождающийся гнев.
        - Это почему же?!
        Вновь низко поклонившись, демонстрируя свою покорность княжеской воле, я степенно ответил:
        - Потому что тогда всю Русь силой брать придется. Сейчас правят твои дядья, княже, и у всех свои сыновья. Скольких родственников тебе придется убить и навеки изгнать, чтобы стать полновластным правителем?
        - Родственники не посмотрели на родную кровь, когда предали меня. - В голосе Ростислава звучит неподдельная горечь и обида, но гнева в нем не так и много.
        - Верно. Но между предательством и братоубийственной войной, в которой сколько мужей взрослых и дев русских сгинет, разница есть! А ведь между тем твои владения вскоре вырастут едва ли не вдвое. Города, построенные греками, крепости, которых нигде больше на Руси нет! Ты не хуже великого князя чеканишь свои монеты, у тебя много городов и подданных, купечество обогащает твою казну. Краше, богаче и сильнее удела на Руси уже нет и не будет!
        Обратив свой взор в узкое окно с видом на море, побратим отвернулся от меня, но даже по горделиво выпрямившейся спине можно сказать, что ему нравится моя речь.
        - Понятно, что борьба может пойти за саму Тмутаракань. Но что, если, взяв Корсунь, ты примешь новый титул? Назовешь себя царем? О каком тогда княжестве и притязаниях на него может пойти речь, если это будет уже совсем другое государство?
        Ростислав резко обернулся ко мне. В его живом взгляде читается повышенный интерес.
        - Ты ведь не закончил? Продолжай.
        Я позволил себе кроткую улыбку, в душе наслаждаясь реакцией побратима - он ведь еще старается говорить спокойно! Хотя вначале не удержался, развернулся ко мне чересчур порывисто.
        - Продолжаю. Лучше всего будет, если ты породнишься с местными государями - и они станут надежной опорой в случае вероятного вторжения с Руси. Я смогу убедить Дургулеля не нападать на нас, приведя лишь самые сильные аргументы. Так что в следующем походе ясов нам придется участвовать, дать им своих воинов - но ведь в то же время мы можем укрепить наш союз династическим браком! У царя есть внучки, и я постараюсь уговорить Дургулеля обручить одну из них с Рюриком. А когда они повзрослеют, то и повенчать. Мне нужно лишь твое согласие, княже!
        Ростислав внимательно выслушал меня и глубоко задумался. Предложение не нашло столь живого отклика, на который я рассчитывал, и, дабы окончательно убедить побратима, мне пришлось чуть сбивчиво продолжить:
        - Понимаю, речь идет о старшем сыне. Но подумай вот о чем, княже: твой внук от ясской царевны будет иметь право и на престол Дургулеля. Кто знает, как повернется в будущем? Быть может, оба царства станут едины - и без войны, а собранные наследником, в чьих жилах будет течь кровь вас обоих! В любом случае это сильно укрепит нашу связь с соседями и позволит рассчитывать на дополнительную поддержку ясов.
        Мне самому мои аргументы кажутся стопроцентными, но Ростислав отчего-то медлит, в нем происходит внутренняя борьба. Во рту у меня неожиданно пересохло, видимо, от волнения, но я опять взял слово, силясь окончательно убедить его в своей правоте:
        - Воля твоя, князь, ты и правитель, и отец, решать тебе. Но все же, если ты беспокоишься о Рюрике, то вспомни, что ясские женщины славятся своей красотой и благочестием. Тем более у них с нами одна вера - и вряд ли мы найдем вашему сыну лучшую невесту! Но именно сейчас будущий брачный союз может стать последним доводом, что убедит Дургулеля поддержать нас, а не базилевса.
        Ростислав наконец согласно кивнул:
        - Хорошо, Андрей. Если переговоры зайдут о возможности обручения и будущего венчания Рюрика, то я дозволяю тебе обещать это от моего имени.
        И вновь я склонил голову, ликуя в душе:
        - Тогда дозволь идти готовиться, княже. В путь отправлюсь, как только купцы дары приготовят!
        - Ступай, побратим. И без союза не возвращайся! Ты необыкновенно красноречив для урманина, и я верю, что только в твоих силах убедить ясов!
        Когда я уже покидал гридницу, до меня донеслось едва слышное:
        - Вот только как теперь убедить Ланку обручить сына… Хм, царь Ростислав Владимирович, владыка Тмутараканский и Корсунский, повелитель русов и ромеев… А ведь звучит!
        «И ведь действительно звучит», - с улыбкой подумал я.
        Глава 2
        Декабрь 1066 г. от Рождества Христова
        Магас, столица Аланского царства
        Алания - страна множества небольших поселений и крепостей. Нередко они связанны между собой сторожевыми форпостами, откуда при появлении опасности подаются дымные и огневые сигналы. Особенно много крепостей построено ясами на порубежных реках, однако углубляясь внутрь небольшого, но воинственного царства, мы повстречали еще немало укреплений.
        Ясы строят свои замки из камней, плотно подгоняя их друг к другу. Возможно, они используют и растворы, но об этом я точно не знаю. На равнинной же части, в предгорьях, аланы возводят укрепления из сырцового кирпича или роют очень глубокие рвы - я слышал, в восемь человеческих ростов! - да шириной в шестьдесят шагов, а из вырытой земли насыпают вал.
        В царстве процветает торговля - здесь проходят маршруты Великого шелкового пути[7 - ВЕЛИКИЙ ШЕЛКОВЫЙ ПУТЬ - транзитные (через всю Азию) торговые маршруты, ведущие из Китая в Рим и существовавшие с античных времен. Имел немало ответвлений, в том числе и через Кавказские горы к греческим, а позже византийским портам Восточного Причерноморья.], и на дорогах постоянно встречаются путевые столбы-менгиры в форме воинских статуй. Поселения же ясов в горах пусть не поражают размерами, но зато многочисленны. Вокруг них лежат пастбища и поля, на которых выводятся культурные растения и злаки.
        Ясы славятся не только как скотоводы и строители, но и как искусные кузнецы - иначе они бы просто не смогли создать своей тяжелой конницы. При Комнинах, всего через десять лет[8 - Речь идет о событиях, имевших место в реальной истории.], аланские панцирные всадники будут громить вторгшихся в Византию норманнов Роберта Гвискара и с успехом противостоять сельджукам в Малой Азии. Более того, племянница царя Дургулеля, известная как Мария Аланская[9 - МАРИЯ АЛАНСКАЯ - реальная историческая фигура, дочь грузинского царя Баграта Четвертого Куропалата и Борены Аланской, сестры Дургулеля Великого.], уже сейчас находится в Константинополе в статусе царевны - она супруга Михаила Дуки, будущего базилевса. Так что переговоры мне предстоят очень сложные, учитывая родство аланского и византийского монархов.
        Впрочем, когда-то сарматы - ираноязычный племенной союз, в который входили и аланы, - сражались с римлянами и даже побеждали их в боях. Их вытеснили из Причерноморья и донских степей гунны, и часть сильного и воинственного племени приняла участие в великом переселении народов - но позже растворилась среди германских, славянских и готских племен. Часть же отступила к горам, где и продолжила свое независимое существование, сохранив идентичность.
        А ведь в истории Алании все это еще раз повторится - гибель под ударами кочевников Батыя, а позже Тамерлана, разрушение всех городов и замков и спасение лишь горстки выживших в горах, после чего былая мощь и величие ясов навсегда угаснут…
        Но здесь я попробую это исправить!
        До Магаса, столицы царства, мы добирались долго, не менее трех недель. Дело в том, что со мной увязалась Дали - и я не смог отказать возлюбленной жене. Решающую роль сыграл не каприз беременной женщины - как раз из-за ее положения я и не хотел брать половчанку с собой. Вот только слишком много врагов я нажил в Тмутаракани за последнее время… И кто знает, как они могут отомстить за мое скорое возвышение при Ростиславе? В конечном счете яды знают и используют не только в Византии.
        Мне несказанно повезло: хороший, густой снег выпал уже в ноябре, и пусть он простоял недолго, я успел провести санный княжеский обоз с дарами до самых гор - путешествовать на санях, в отличие от необычайно тряских, неподрессоренных телег, одно удовольствие. Правда, позже удовольствие сменилось трудностями путешествия по серпантинам, но к чести ясов стоит отметить, что караванные дороги они поддерживают в хорошем состоянии, никогда не отказывают путникам в помощи и приюте, и я ни разу не слышал о разбойниках. Воистину в правление Дургулеля Алания - цветущая страна.
        Столица царства меня не разочаровала - Магас нисколько не уступает размерами Тмутаракани, а быть может, даже и превосходит ее. Правда, из-за того, что город лежит в долине, он имеет несколько непропорциональные размеры - ширина его, на мой взгляд, не более полукилометра, а вот протяженность достигает едва ли не трех. Долина сквозная и имеет два выхода, оба перегорожены высокими каменными стенами толщиной в два с половиной - три метра. В центре долины располагается царская резиденция, окруженная валом и рвом, а также каменной цитаделью, укрепленной, в свою очередь, пятью башнями, одна из которых надвратная. Кроме того, здесь же расположена и вторая крепость - если я правильно понял перевод, это замок знати. Обе твердыни окружены еще одним кольцом стен, внутри которых расположены казармы царской гвардии, и имеют друг с другом связь по перекидным мостам, через башни. Ничего не скажешь - крепкий орешек!
        В городе несколько храмов, два рынка - и самое главное, что все постройки выполнены из камня. Причем я не увидел здесь маленьких неказистых домов - все они просторны и высоки, что говорит о небывалом достатке его жителей. О том же свидетельствует и популярность шелковых одеяний у горожан - в Европе не каждый лорд может позволить себе шелк! Навскидку, по многолюдности горожан и плотности городской застройки, я оценил бы численность проживающих в Магасе тысяч в пятнадцать человек, никак не меньше.
        Наше посольство поселили в замке знати, хотя в городе достаточно постоялых дворов. Вначале я этому обрадовался, мне казалось, что таким образом Дургулель подчеркивает значимость нашего присутствия и выражает уважение. Тем более что все дары, отнюдь не малочисленные, радушно улыбающиеся аланы забрали в первый же день нашего пребывания в столице. Но, увы, прежде чем аланский музтазхир принял меня, прошло две недели тягучего, томительного ожидания. Зато я как сейчас помню нашу первую встречу…
        Два высоких, плечистых воина, закованных в дорогие, украшенные позолотой чешуйчатые доспехи, с коротким поклоном открыли передо мной двери тронного зала. Мельком скользнув взглядом по ножнам ясских гвардейцев, я отметил, что вооружены они прямыми, обоюдоострыми мечами, и сделал первый шаг.
        Зал, в котором пируют приближенные царя Дургулеля, меня не слишком впечатлил - звериные шкуры на стенах, в основном мех снежных барсов, но встречается и рысий, и тигриный, и даже, как мне кажется, львиный. Также много оружия - я отметил давно ставшие мне привычными мечи норманнского типа, арабские сабли и хазарские «протопалаши» - видимо, трофеи. Несколько рядов широких и длинных столов, оставивших не слишком просторный проход между собой и развернутых перпендикулярно к царскому, стоящему на возвышении. Вот, собственно, и все, что я успел разглядеть прежде, чем встретился взглядом с музтазхиром.
        О, Дургулель действительно имеет величественный вид! Голова его и борода уже осеребрились сединой, но усы остаются черными как смоль - видно, что уже не юноша, а переступивший порог зрелости муж. Но какова идеально ровная осанка! А разворот плеч! Куда уж там Радею или тем более мне! На мгновение показалось, что на царском троне восседает десятник Добрыня, спасший меня прошлым летом и павший в бою, - но только на мгновение. Ибо если взгляд беловежского ратника был по большей части добрым и теплым, то внимательный и оценивающий взгляд музтазхира чересчур тяжел - такое ощущение, что он смотрит на тебя поверх нацеленной стрелы. Или, скажем, будто ты находишься на суде, а он, зная все твои прегрешения, уже вынес приговор и готов его озвучить.
        Наши глаза скрестились не более чем на две-три секунды - но они показались мне очень долгими, просто очень! Наконец Дургулель небрежно кивнул, и следующий сзади переводчик - единственная моя свита - слегка подтолкнул меня в спину, как бы призывая начать говорить.
        - О величественный и могучий царь Дургулель! Воины твоей страны доблестны, а женщины целомудренны и прекрасны! Благословенна Богом твоя плодородная земля и неисчислимы конские табуны! Позволь же засвидетельствовать тебе почтение моего князя, Ростислава Тмутараканского!
        Переводчик бодро затараторил на аланском, повторяя голосом мои интонации. Из его речи я сумел расслышать и понять лишь «Ростислава Тамтаракайского».
        Дургулель склонил голову и что-то произнес - ясский толмач обратился ко мне:
        - Музтазхир не может принять почтение своего врага.
        Услышанное не сразу до меня дошло - а когда дошло, я замер. Неужели все зря и аланы пойдут войной на Ростислава?!
        Между тем Дургулель свирепо усмехнулся и начал говорить громко, жестко, исполненным силы и металла голосом. И пока музтазхир вел свою речь, в зале не просто повисла гробовая тишина - присутствующие явно боялись пошевелиться… Лишь переводчик тихо повторял за царем:
        - Князь Ростислав предал своих данников и наших союзников касогов, пошел на них войной. Убил пщы Тагира, напал на его земли и ограбил их, сжег флот…
        - Но это пщы Тагир восстал и двинул войско на Тмутаракань! А после его смерти касожский флот напал на наше побережье, жег и грабил поселки, угонял людей наших в рабство!
        Моя короткая, исполненная негодования протестующая речь все ожидаемо усложнила - если до того в зале было просто тихо, то теперь тишина стала гнетущей, давящей. Она будто наполнилась ужасом ясов, ошеломленных тем, что кто-то осмелился перебить царя!
        Дургулель прервал свою речь и бросил что-то короткое, жесткое. Толмач охрипшим от страха голосом произнес:
        - Уходите! Музтазхир более не желает вас видеть!
        Мгновение я смотрю в глаза царю - но более его тяжелый взгляд меня не пугает, очевидная несправедливость суждения Дургулеля значительно перевесила страх. Помня о том, что гостеприимство у ясов священно, а фигура посла неприкосновенна, я все же счел возможным обратиться к переводчику, смотря при том в глаза музтахира:
        - Переведи ему! Переведи!!! Скажи, что стены Тмутаракани высоки и прочны, а воины наши мужественны. Скажи, что он потеряет многих своих славных богатырей, прежде чем возьмет город! Скажи, что он потеряет их из-за коварства ромеев, которые никогда не шли на помощь Алании, но лишь требовали ее! И что он лишится союзника, кто честно поддержал бы и всегда был готов оказать помощь!
        Толмач со страхом посмотрел на меня, но я еще раз с нажимом повторил:
        - Переведи!
        Яс, белый как мел, быстро и негромко затараторил, но был прерван властным жестом Дургулеля, не проронившего при этом ни слова. Толмач совсем жалостливо на меня посмотрел и едва слышно прошептал:
        - Не навлекайте на меня гнев музтазхира! Вы посол, а я…
        Поняв мысль бедолаги, я раздраженно кивнул и покинул залу, кляня себя за несдержанность. Впрочем, тогда мне казалось, что все уже предрешено и нам остается лишь покинуть Магас, да успеть в Тмутаракань прежде, чем ясы двинутся в поход.
        Но не тут-то было: вежливые, улыбчивые придворные очень «удивились», когда я отдал своим людям приказ о сборах. Они мягко, но настойчиво остановили нас с формулировкой «гости не могут пренебрегать гостеприимством музтазхира», после чего всех нас проводили в выделенные покои.
        Вскоре ясы огорошили меня очередной убойной новостью - все наши передвижения ограничивались внутренним периметром замка знати, а любые контакты с горожанами запрещены. Ну конечно, в городе ведь есть община русских купцов, и мы бы могли послать через них весточку Ростиславу! То есть фактически мы оказались на положении заложников.
        Первые пару дней я метался как загнанный в клетку дикий зверь, которым отчасти и являлся. Идея взять с собой беременную жену казалась все более глупой, я ждал, когда в наши покои заявятся воины музтазхира. Утешало лишь одно: оружия у нас никто не отбирал. Постаравшись собрать всех своих людей в одном крыле выделенного для нас гостевого дома во дворе крепости, я организовал регулярные дежурства и отдал приказ при необходимости драться до конца. Исполненные решимости гриди, также почувствовавшие себя запертыми в клетке, против боя напоследок не возражали. Впрочем, это был скорее жест отчаяния, попытка сохранить лицо и воинское достоинство, но никак не решение проблемы. Достаточно сказать, что кормили нас с царской кухни и при желании могли бы всех скопом отравить.
        Дали, как могла, поддерживала меня, утешала. И надо сказать, присутствие ласковой и заботливой супруги действительно придавало сил, а ее спокойствие и вера в меня в итоге заставили меня прекратить метания и от глупых шагов перейти к адекватным действиям.
        - Азнаури Важа! Рад видеть вас в добром здравии! Не желаете ли присоединиться?!
        Последние два дня мы с Радеем каждое утро начинаем со схваток на тупых мечах во дворе замка. И большинство аланов - как простых воинов, так и дворян - с детской непосредственностью и удовольствием наблюдают за нашими тренировочными поединками. Я даже пару раз пригласил особо ретивых попробовать себя, чем убил сразу двух зайцев - с одной стороны, почувствовал силу и искусство соперников, с другой, завоевал какой-никакой авторитет, взяв верх в обеих схватках.
        Между тем вчера за поединками с нескрываемым интересом наблюдал посланник грузинского царя Баграта Четвертого, азнаури (это дворянский титул) Важа - высокий и стройный молодой человек с располагающим, открытым лицом и умными карими глазами. Вечером же один из моих людей сообщил, что грузинский посланник свободно обратился к нему на русском, проходя мимо. Спросил что-то незначительное и, выслушав ответ, ушел - но то обстоятельство, что Важа, очевидно, знает наш язык и, возможно, специально это продемонстрировал, весьма меня заинтересовало.
        В ответ на мое приглашение грузин учтиво склонил голову, после чего мягко, пружинисто вошел в огороженный нами с Радеем круг, с легким поклоном приняв у моего телохранителя учебный клинок и щит.
        - Все хотел спросить вас, воевода: зачем вы меняете руку?
        Действительно, Важа очень хорошо и чисто говорит на русском, как кажется, вовсе без акцента.
        - Пытаюсь развить левую, быть может, когда-нибудь мне это пригодится.
        Азнаури чуть прикрыл глаза, показывая, что принял ответ, и все так же вежливо поинтересовался:
        - Вы ведь с далекого севера? Я слышал, там некоторые воины бьются двумя мечами, скинув при этом с себя броню.
        - Я склоняюсь к мысли, что эти воины одержимы нечистым духом, ибо сила их ударов превосходит человеческие возможности.
        Грузин высоко поднял правую бровь:
        - Вот как… Выходит, они непобедимы?
        Коротко усмехнувшись, я сделал приглашающий жест рукой:
        - Один новгородский десятник на моих глазах сразил берсерка. Победить можно кого угодно… Ну так что, приступим?
        Важа легонько поклонился - и тут же стремительно прыгнул вперед, отбросив меня ударом щит в щит! Правда, атаку его меча я принял на плоскость клинка и тут же ответил, пытаясь зарядить в лицо соперника жестким ребром защиты, окованным стальной окантовкой, - и ведь силы удара я явно не рассчитал! Но азнаури легко отклонил голову и тут же молниеносно контратаковал прямым уколом, от которого мне едва удалось увернуться.
        По мышцам пробежала очередная волна жара, на лбу проступил пот - грузин очень быстр и точен, опасный соперник! Однако я пригласил его не ради воинской потехи.
        - Ромейский посланник в Магасе?
        Едва заметно кивнув, Важа хлестко рубанул наискось - но я подставил щит под его клинок и, сблизившись, от души рубанул сверху, по дереву защиты:
        - Царь уже собрал войско в поход?
        - Нет.
        Очередной выпад, сверху вниз, нацеленный в голову - я едва-едва успеваю отпрянуть.
        - Пока нет.
        Отступив назад, я на несколько мгновений замер, выставив перед собой щит и подняв сверху учебный меч, острием к окантовке - приняв, таким образом, стандартную защитную позицию.
        - У меня есть шанс его переубедить?
        Азнаури внимательно, остро посмотрел мне в глаза, после чего резко бросился вперед, целя мечом в горло. Однако сместившись в сторону от его атаки, я поднырнул под клинок противника и коротко рубанул, оказавшись сбоку. Остановленный в последний момент меч замер, едва коснувшись сталью открытого участка шеи у позвонков.
        Развернувшись ко мне, Важа располагающе улыбнулся и воскликнул:
        - Поздравляю тебя с победой, воевода!
        После чего уже тише заметил:
        - Вам нужно быть не столь резким. Царь играет с вами перед ромеем, однако он и сам устал от вероломства греков. Решение еще не принято, вам нужно попасть на прием!
        Отшагнув, грузин с обезоруживающей улыбкой обернулся к окружающим нас ясам, чуть пожав плечами - мол, не получилось одолеть руса, - и вновь обратился ко мне, громко, во всеуслышание заявил (видать, тут не только он понимает наш язык):
        - Ратное искусство воеводы тамтаракайского высоко, сложно победить его в схватке! Но еще я слышал, что у него есть волшебный меч из «небесной стали», что рубит любые другие клинки. Было бы интересно на него взглянуть!
        Вновь поклонившись мне, теперь уже на прощанье - так, что губ и вовсе не было видно, Важа едва слышно прошептал:
        - Воистину царский подарок…
        Азнаури ушел, а я с горечью подумал, что с харалужным клинком, видимо, придется расстаться…
        Однако напроситься на аудиенцию к царю даже с таким даром, как мой собственный «небесный» меч, оказалось далеко не просто. Мое предложение принять его, переданное через толмача, ожидало решения пять дней. По прошествии их краснеющий от смущения переводчик передал ответ: «У музтазхира много клинков. Нет никакой нужды в очередном». Сплюнув от злости, я потребовал передать, что такого меча нет во всем царстве и нет стали, что была бы способна ему противостоять! В этот раз мое эмоциональное послание нашло ответ всего через пару деньков - Дургулель вызвал меня к себе, желая увидеть мое ратное искусство и, главное, проверить крепость харалужного клинка.
        Глава 3
        Январь 1067 г. от Рождества Христова
        Магас, столица Аланского царства
        И вновь благодаря совету грузинского посла я оказался в приемном зале Дургулеля. Разве что сейчас в помещении отсутствует мебель - не считая настенных украшений и царского помоста - и в нем находится еще больше народу, чем в прошлый раз. Мужчины, воины, богатыри - лучшие витязи аланской земли, первые «рыцари» Магаса собрались здесь ради демонстрации возможностей харалужного клинка и сейчас неотрывно взирают на меня. Кто с интересом, кто с неприязнью, кто-то оценивающе, а некоторые - с плохо скрываемым гневом. Но смотрят все - и это совершенно не придает мне уверенности в себе.
        Тем не менее я прошел практически весь путь до царского трона, где вольготно восседал Дургулель, и опустился на одно колено шагов за десять до него.
        - О великий музтазхир ясов! Прости мне мое невежество, грубость и глупость, прости мне дерзкие слова, брошенные при прошлой встрече! И позволь мне преподнести сей клинок, выкованный кузнецами далекого Новгорода, в безвозмездный дар! Этот меч способен с легкостью разрубить любой другой!
        Все тот же толмач - хорошо, что бедняга не пострадал за мою прошлую пылкую речь, - бодро затараторил вслед за мной. Выслушав его, Дургулель коротко бросил одно-единственное слово, тут же переведенное мне:
        - Докажи.
        Почтительно склонив голову, я распрямился и, обведя взглядом присутствующих в зале воинов, озвучил приглашение:
        - О знатные ясские богатыри! Кому из вас не жалко своего меча, чтобы продемонстрировать крепость и остроту харалужной стали?!
        Толмач перевел мои слова, и вперед шагнул молодой человек, практически юноша, одновременно извлекая из ножен искусно выкованный стальной клинок. Глаза вчерашнего мальчишки горят боевым задором - еще бы! Молодости неведомы страхи и сомнения. В этом ее сила. В этом и ее слабость…
        С достоинством поклонившись добровольцу, я медленно потянул меч из ножен. Привлекательность тщательно орнаментированной рукояти лишь усилила эффект от извлеченной на свет яркой стали клинка. Зал наполнился легким гулом, в котором слышатся как восторженные, так и презрительные голоса. Ну, неверующие сейчас сильно удивятся.
        - Пусть бьет навстречу моему удару.
        Толмач перевел, юноша пренебрежительно хмыкнул, но согласно кивнул. Несколько картинным жестом я поднял клинок плашмя перед собой, так чтобы он оказался посередине туловища… и с силой рубанул навстречу удару нетерпеливого яса.
        Сталь с хрустом схлестнулась - и добрая треть меча яса полетела в сторону. Я едва-едва сумел задержать свой удар у плеча парня, чьи глаза наполнились ужасом уже после того, как я остановил движение.
        Гул в зале усилился, в нем теперь различимы лишь удивление и восторг. Повернувшись к царю, я встал на колено и поднял клинок перед собой на вытянутых руках.
        - Искусство ковки мечей из «небесного металла» известно лишь на севере Руси - и это не ложь! Позволь же, музтазхир, преподнести его как залог нашей дружбы…
        Дургулель жестом прервал толмача, повторяющего за мной, и произнес короткое предложение - он еще не закончил говорить, как вперед вышел воин, до того стоящий за правым плечом царя. Одного взгляда на его пластичные движения, легкий шаг, хищные, полные уверенности глаза мне хватило, чтобы я внутренне напрягся. Хоть этот яс также далеко не стар, он явно не из неопытных юнцов и цену себе знает.
        И только сейчас до меня дошел смысл сказанного толмачом:
        - Музтазхир говорит, что твой меч хорош, но не лучше его собственного меча. Пусть его носитель и первый телохранитель Сарас испытает царский клинок, а ты испытаешь свой. И уже тогда музтазхир решит, брать ли от тебя подарок или нет.
        - Но я же…
        Мои слова прервал шелест извлекаемого из ножен меча, а мой взгляд уткнулся в его темную, дымчато-волнистую сталь.
        Черный булат!
        В горле мгновенно пересохло: я вспомнил все, что слышал о харалуге и черном булате.
        Если коротко, новгородские мастера ковали харалуг с добавлением «небесного», то есть метеоритного металла - к слову, первого, из которого человечество научилось хоть что-то изготовлять (он ведь встречался на поверхности). Если обычное оружие ковалось из «болотной», сырцовой руды и, кстати, само по себе являлось не таким уж и плохим, то метеоритное железо добавляло клинкам легирующие свойства. Воспроизведенные в конце двадцатого века клинки обладали твердостью 67 -68 единиц по Роквеллу, при этом сохраняли высокую динамическую вязкость! То есть очень твердые клинки не были очень хрупкими - обычно эти свойства взаимно исключают друг друга. И да, харалуг действительно резал простую кованую сталь норманнских или франкских мечей, чья твердость достигала лишь 55 -57 единиц.
        Что же касается знаменитого булата, который иногда отождествляют с дамасской сталью, то на деле его можно условно разбить на два типа. Серый булат - он изготовляется путем продолжительной перековки полос вязкого железа и твердо-хрупкой высокоуглеродистой стали. И черный булат.
        Серый булат не обладает выдающимися прочностными характеристиками, легко подвергается коррозии, и далеко не всегда клинки из него тверже обычных стальных. Но вот черный… Многие мифы о нереальных возможностях дамасской стали перестают быть мифами, когда речь заходит именно о черном булате, ковавшемся чаще всего в Индии, - кара-табан или эски-хинди. И что самое главное, рецепт его изготовления остался тайной. Твердость этой стали по Роквеллу мне неизвестна!
        С бешено стучащим сердцем я встаю и делаю шаг навстречу улыбающемуся, уверенному в себе воину. Однако Сарас не спешит: легко вскинув меч, свободной рукой царский телохранитель поманил к себе двух замерших в стороне слуг. Те устремились к нему - один несет бархатную подушечку с покоящимся на ней газовым платком, второй держит в руках цельнометаллическую булаву с массивной стальной рукоятью. Похоже, мне воочию придется убедиться в правдивости мифических слухов о черном булате…
        С улыбкой Сарас небрежно подкинул в воздух газовый платок. Все голоса в зале стихли - аланы неотрывно следят за плавным полетом воздушной ткани, медленно спускающейся вниз. Вот она коснулась лезвия склоненного клинка, чье острие направлено вниз, вот соскользнула дальше, миновав плоскость меча так, будто оно невещественно… И лишь у самой земли ткань разделилась надвое под оглушительный рев собравшихся.
        Действительно, красивый фокус. Но, по-моему, это не самая сложная часть испытания!
        Словно вторя моим мыслям, телохранитель музтазхира кивнул второму слуге, поставившему булаву шипастым навершием на пол - оно удержало оружие в вертикальном положении. Сарас перестал улыбаться и высоко поднял меч над головой. Мгновение он промедлил, настраиваясь на удар… И стремительно рубанул под углом к стальной рукояти, срезав ее с мелодичным звоном меча и вторящим ему хрустом железа! Правда, булава все же упала, но это уже мелочи - мой взгляд уткнулся на чисто срубленный стальной штырь, длина среза которого составляла не меньше четырех сантиметров.
        Кажется, мое сердце ухнуло в пятки…
        - Теперь испытай свой клинок.
        Толмач перевел слова Дургулеля, и я шагнул вперед, терзаемый недобрым предчувствием. Все же мне хватило выдержки улыбнуться и вновь задержать меч, картинно вскинув его прямо перед собой. Ехидно скривив губы, Сарас в точности повторил мой жест - я будто в зеркало посмотрел.
        А после мы оба рубанули навстречу ударам друг друга.
        Высокий, чистый звон раздался при сшибке. На секунду я замер, представляя, как отлетает срезанная часть моего клинка и как сталь вражеского устремляется к моей незащищенной плоти. Но замешательство прошло - а я остался стоять с целым мечом в руке, поймав удивленный взгляд царского телохранителя. Правда, уцелел и черный булат, и спустя секунду Сарас злобно оскалился, со всей силы нажав на рукоять своего клинка, пытаясь надавить на меня весом тела и заставить отступить назад.
        Не тут-то было! Уперевшись в ответ, я едва не лег на меч, стремясь отодвинуть противника. Несколько секунд, напрягшись изо всех сил, мы теснили друг друга под удивленные и восхищенные крики ясских воинов. Но не взяла ни одна сторона - понимая это, я уже был готов рвануть рукоять вверх, одновременно ударив оппонента плечом в грудь, но тут раздался властный голос Дургулеля, и толмач мгновенно перевел его приказ:
        - Остановитесь!
        Расцепив оружие, мы с Сарасом синхронно сделали шаг назад. Телохранитель музтазхира первым делом провел ладонью по режущей кромке своего меча, с удовольствием убедившись, что она абсолютна цела и не имеет даже зазубрины! С довольной улыбкой он вскинул клинок, демонстрируя его собравшимся, после чего мы одновременно обратили взгляды уже на мой меч.
        В груди будто пустота образовалась: в месте столкновения на харалуге осталась четкая, глубокая - не менее половины сантиметра - зарубка. Я проиграл…
        Убедившись, что его меч лучше, Дургулель с едва заметной улыбкой - я впервые вижу ее! - негромко заговорил. Толмач почтительно переводил:
        - Меч из «небесного железа» весьма крепок, он лучше многих мечей. Но он слабее царского клинка, выкованного на далеком Востоке, и потому твое оружие не может быть принято в дар.
        На плечи словно бетонная плита навалилась - опустив их, я низко поклонился, ощущая все сильнее расползающуюся внутри пустоту. Переводчик продолжил:
        - Но музтазхиру нравится твоя доблесть, воевода. Дургулель Великий приглашает тебя на пир этим вечером!
        Вот это да! Подняв голову, я с растущим в душе ликованием посмотрел на царя аланов - и вновь разглядел след блеклой улыбки в уголках его губ.
        Кажется, это добрый знак!
        Говорят, что человек, побывавший на войне хотя бы раз, побывал на всех войнах. В чем-то это утверждение справедливо - по крайней мере, если речь заходит о страхе, несправедливости, грязи, боли, голоде и тоске. Но, находясь на пиру Дургулеля, я начинаю подумывать о том, что человек, побывавший на одном средневековом пиру, побывал на всех пирах этой эпохи.
        Конечно, я могу и заблуждаться. Но горы печеной дичи на столе и полные братины с хмельными напитками, шум разгоряченных дружинников, бахвалящихся, или что-то увлеченно друг другу доказывающих, или яростно спорящих, неровный свет факелов и удушливая духота - все это я видел не раз. А то, что я сижу за дальним от музтазхира столом, а мой главный здесь противник - византийский посол - находится у самого подножия царского возвышения, все это напомнило мне первый пир у Ростислава. Правда, мой враг, вожак касожских пиратов и по совместительству сын их князя, был воином и при случае принял вызов на поединок. Ромей этого точно не сделает…
        А еще присутствие хитрого грека заставляет меня всерьез бояться даже дотрагиваться до кубка с вином. Понятно, сам он даже ни разу не посмотрел на меня за весь вечер, но разве сложно было подговорить, подкупить кого-то из слуг? Нет, умом я понимаю, что с византийской стороны будет чересчур опрометчиво травить меня в гостях у Дургулеля - он явно оскорбится. А оскорбление такого государя, как Дургулель Великий, может быть чревато серьезнейшими последствиями! Но если вдуматься - ромеи ведь по возможности стараются использовать для разрешения конфликта чужие руки и мечи. Ну, повозмущается музтазхир, погрозит пальцем - но, по сути, у Византии нет даже общей границы с Аланией. А вот у Тмутаракани, чей посол из приближенных самого князя погибнет на царском пиру, очень даже есть. И таким образом, греки, даже подставив союзника, все равно столкнут его лбами с собственным врагом. А там, глядишь, и возмущение поутихнет, когда окажется, что у византийцев и ясов уже есть общий враг.
        Ох, не по себе мне от этих мыслей!
        Да только не поднимая кубок во время очередных чествований, я наношу оскорбление и присутствующим, и музтазхиру. На мне скрестились многие недовольные, а то и откровенно злобные взгляды, и напряжение за нашим столом понемногу нарастает.
        Сидящий напротив меня алан неожиданно встал и, презрительно кривя губы, что-то негодующе произнес, обращаясь ко мне. После чего, обернувшись к царскому помосту, заговорил уже громко. Подошедший со спины толмач глухо, напряженно перевел:
        - Он говорит, что вы нанесли оскорбление аланскому народу и музтазхиру, отказываясь поднять кубок как за нашу землю, так и за ее славного правителя.
        Сделав короткую паузу, толмач продолжил, теперь переводя насмешливые слова Дургулеля, смотрящего на меня:
        - Музтазхир спрашивает, отчего ты не пьешь вместе со всеми. Или тебе не сладко наше вино? Или ты не желаешь славить царя? Или не желаешь видеть Аланию цветущей?
        Понимая, что зашел уже слишком далеко, я решил пойти ва-банк - тем более что ромейский посол наверняка поливал меня грязью, когда Дургулель заводил с ним разговор. Встав, я заговорил коротко и зло:
        - Я вижу на пиру посланника базилевса и потому боюсь пить вино. Полгода назад корсунский катепан пытался отравить меня и князя Ростислава на пиру в княжьем дворце. Ромей был гостем, но попрал законы гостеприимства и законы Божьи! Лишь промыслом Господа, направившего мой взгляд на руки катепана, мы спаслись. А разве не отравили греки картвельского царя[10 - Давид Куропалат был правителем Тао-Кларджети (Картвельского царства) - Юго-Западной Грузии. В союзе с армянами он успешно воевал с мусульманскими эмирами Закавказья, а также принял участие в подавлении восстания Варды Склира, спася тем самым престол молодого Василия Болгаробойца. Однако восстание Варда Фоки Давид уже поддержал, стремясь закрепить за собой земли, временно переданные ему ромеями за оказанную ранее помощь. Но Варда Фока потерпел поражение, и Давид был вынужден завещать свои земли Византии, чему, впрочем, не мог не сопротивляться.В 1000 г. царь был кощунственно отравлен во время таинства евхаристии - вместо причастия Давиду дали яд. При этом большинство источников утверждает, что за убийством стояли византийцы, желающие захватить
земля царя (что и сделали после его смерти). Другие, правда, упоминают, что государя умертвили его же сподвижники. Впрочем, разве за предательством приближенных не могло стоять золото византийцев и их сладкие речи?] Давида, дав ему яд в чаше во время причастия? Разве не отравили они собственного базилевса Цимисхия или василиссу Феодору?
        После завершения перевода толмачом в зале повисла тишина. Многие устремили негодующие взоры на меня, но кто-то с недоверием смотрел уже на византийца. Среди прочих я мельком увидел лицо азнаури Важа - он благосклонно кивнул мне, оказывая поддержку.
        Грузины, чью землю и свободу долгое время попирали ромеи, последних особенно недолюбливают - в том числе и за их необычайное вероломство. Какое кощунство - отравить врага во время причастия! Настоящее изуверство! Нет, не случайно посол царя Баграта решил мне немного помочь, не случайно…
        Обычно сладкоречивый, как и любой другой византийский дипломат, мой оппонент, однако, замешкался с ответом, видно не ожидая от меня столь яростной отповеди. И я, пользуясь моментом, продолжил в повисшей тишине:
        - Ромейские вельможи думают только о себе, своем богатстве и влиянии. Они задавили собственный народ поборами, они разоряют простых людей хуже иноземных захватчиков. Именно поэтому жители Корсуни и Сурожа запросились под руку князя Ростислава!
        Громко запричитавший наконец византиец наверняка попрекает меня во лжи, но я еще громче заговорил, перебивая его негодующие вопли:
        - Позволь мне, светлый царь, закончить, и тогда уже и я, и все мы внимательно выслушаем посла базилевса.
        Как только толмач перевел мои слова, Дургулель с каменным лицом прервал грека одним мановением руки и кивнул мне, разрешая продолжать. Я поклонился в пояс:
        - Благодарю тебя за мудрость, музтазхир! Я уже говорил о том, что ромеи думают только о себе, - и это действительно так. Они прикрываются единой для всех нас верой, и мы признаем их религиозное главенство, но разве это мешает им стравливать братьев христиан, разжигать восстания внутри наших царств и идти на нас войной? Разве они не предавали твоего родственника, музтазхир, грузинского царя Баграта Куропалата, мужа твоей сестры Борены? Разве не поддержали они его брата Дмитрия, когда тот войной пошел против своего государя, дробя и ослабляя при том Грузинское царство? Разве они не воевали с грузинским царем Георгием, отцом Баграта и армянским царем Ованес-Смбатом, захватив земли грузин и все Армянское царство?[11 - Царь Георгий, правитель объединенной отцом, Багратом Третьим, Грузии (современник описываемых событий - Баграт Четвертый, сын Георгия), в 1015 г. с войском вступил в Тао-Кларджети, принадлежавшее Византии, стремясь завершить полное объединение исторических земель своей страны. Ради успеха предприятия он заключил военный союз с халифом Аль-Хакимом. Однако в 1021 г., после смерти
могущественного халифа, войско Болгаробойца, успевшего к тому же завершить сражения со славянами, обрушилось на Грузию и союзную ей Армению. Спустя два года войны Георгий потерял не только Тао-Кларджети, но и западные области своей страны, а армянский царь Ованес-Смбат был вынужден завещать свою страну Византии.] И разве не предали они позже племянника Ованес-Смбата, Гагика? Не сумев одержать верха над ним в открытом бою, они обманом выманили его в Царьград, обманом же заставили отречься от престола, а после убили![12 - Армянский правитель Гагик (последний из рода Багратидов), племянник и наследник Ованес-Смбата, разгромил византийское войско у своей столицы, Ани, а после трижды пресекал попытки ромеев занять собственное царство. Но, прислушавшись к лжи предателей, после ряда военных побед он согласился прибыть ко двору базилевса Константина Мономаха, где попал в тюрьму, не желая уступать своих земель Византии. Гагик отрекся от трона лишь тогда, когда до него дошел слух, будто предатели сдали Ани. Однако на деле византийцы захватили царство военным вторжением в 1045 г., после отречения законного
правителя.Император передал Гагику в управление область в Анатолии (в Малой Азии), а позже его убили сыновья некоего Мандела, ромейского аристократа.]
        В этот раз после перевода толмача зал наполнился негодующими криками хорошо выпивших и быстро ярящихся мужчин. И вся их ненависть направлена на посеревшего от страха, съежившегося византийца. Но что поделать, если все то, что я сказал, правда?!
        Подняв руку, я громко заговорил, стараясь перекричать возмущенные и гневные вопли:
        - Дайте закончить! Дайте договорить!!!
        Ясы не слушают меня, но мой жест увидел музтазхир. Дургулель неспешно поднял руку, и крики тут же стихли. Повинуясь легкому наклону его головы, я продолжил:
        - Византийцы не раз обращались за помощью к аланам, не раз пользовались ею и не раз бросали вас, когда помощь была нужна уже ясам. Разве помогли они вам, единоверцам, в войне с иудеями-хазарами, когда вы восстали против кагана Аарона по греческому же подстрекательству?[13 - Хазарский каганат и Византийская империя продолжительное время были союзниками, крепко спаянными единым врагом - арабским халифатом. Аланские племена также оказались втянуты в этот конфликт и приняли активное участие в борьбе с арабами.Однако с ослаблением давления с юга, а также с переходом на иудаизм Хазарии, где власть тюркского кагана стала чисто номинальной, обе державы стали соперничать. При этом Византия оставалась верна своей политике, стараясь использовать чужие руки в борьбе с врагом. Так, во второй половине 9 в. ромейские послы сумели спровоцировать нападение на хазар мощной коалиции кочевников, состоящей из печенегов и огузов. Тогда каганат устоял при военной помощи аланских панцирных всадников. Однако в годы правления следующего бека греки сумели расколоть уже алано-хазарский союз: с распространением христианства
ясы попали под влияние Константинополя и напали на каганат. Иудеи, в свою очередь, наняли войско кочевников, которое алан и разбило. После поражения ясы попали в вассальную зависимость от каганата и были вынуждены изгнать из страны греческих священников. Государственность они обрели только после разгрома хазар Святославом Игоревичем в 965 г., вскоре после чего официально приняли христианство.] Нет! Но благодаря походу князя Святослава вы стали свободны! А разве не было союза между Мстиславом Удалым, князем Тмутараканским и Аланским царем?! Разве не ходили ясы и русы вместе на Дербент[14 - Сохранилось не так много письменных упоминаний о походах Мстислава на Ширван, в которых принимали участие и аланы. Популярна версия, что в одном из походов погиб единственный сын Мстислава Евстафий. Известно, что целью нападения стал Ширван, враждующий с Дербентом. Возможно, сам поход был инициирован по просьбе правителей Дербентского эмирата, враждующих с Ширваншахами. Мусульмане Ширвана были разбиты в двух битвах, после чего русы и аланы разграбили страну. Затем они в качестве наемников приняли победное участие в
междоусобной войне Шеддадидов. Также есть упоминания, что на обратном пути эмир Дербента предательски атаковал христианское войско и перебил его в засаде. В ответ русы и аланы напали на Дербент в 1033 г., но были разбиты.] и Ширван, не воевали они вместе в землях Шаддадидов? Разве не помогли аланские богатыри князю Мстиславу в войне за отцовский престол?[15 - В 1024 г. в битве при Листвене на стороне Мстислава Удалого сражалось тмутараканское войско, состоящее из касогов и хазар, союзные ему аланские отряды и черниговское ополчение северян. Против выступило варяжское войско Ярослава Мудрого, атаковавшее сплошной линией. Северяне приняли по центру главный удар варяжской рати, в то время как кавказская конница Мстислава опрокинула сторонников Ярослава на флангах, что и определило итог битвы.Однако Мстислав проявил редкое по тем временам благородство: он предложил Ярославу разделить Русь и править вместе. Двоевластие продолжалось до смерти (убийства?) Мстислава на охоте в 1036 г.] Князь Ростислав протягивает свою руку и призывает возродить этот союз! Он готов поддержать твое войско, музтазхир, опытными
бойцами-варягами, греческими осадными мастерами, что строят пороки, он даст тебе в помощь тмутараканских копейщиков и лучников! Тех самых, кто два года назад разбил в бою катафрактов пщы Тагира! Зачем вам, ясы, вероломный отравитель и предатель в союзниках, когда есть тот, чьи слова и рука одинаково тверды! Заключим же союз!!!
        Остаток фразы, переведенной толмачом, потонул в грохоте одобрительных криков, к моему вящему удовольствию. Однако в этой зале, как и во всей Алании, любые решения зависят только от одного человека - Дургулеля. И потому я неотрывно смотрю на его лицо в надежде увидеть хотя бы намек на положительные эмоции - и, кажется, вновь вижу тень улыбки в уголках губ музтазхира!
        Однако мое ликование, равно как и выкрики собравшихся, обрывает властный жест царя. Дургулель поднимает византийского посла - и в этот раз ромей все же сумел собраться и заговорить относительно спокойно и ровно.
        - Он говорит, что катепана вы выманили в Тмутаракань обманом, а после подло захватили, предали пыткам и вынудили себя оговорить. В это же время в Корсуни и Суроже подняли бунт подосланные и купленные вами люди, сумевшие взбаламутить жителей и ложью настроить против законного правителя - базилевса…
        Толмач словно синхронный переводчик повторяет за византийцем, донося до меня смысл сказанного, за что я ему весьма благодарен.
        - Ромей говорит, что царя Давида убили его же подданные, и греки здесь ни при чем. Он говорит, что Цимисхия и Феодору настигла Божья кара за предательство Никифора Фоки…
        - Хм, а в этом что-то есть!
        - Также он говорит, что царь Георгий первым напал на Византию, объединившись с мусульманским халифом Аль-Хакимом, а царь Гагик не выполнил воли дяди, завещавшего Армению империи.
        Все внимательно слушают ромея, чьи слова также переводятся толмачом и чей голос с каждой секундой становится все более сильным и уверенным.
        - Посол говорит, что сегодня у Византии, Грузии и Армении есть общий и очень сильный враг, пришедший с востока, - турки-сельджуки. Царь их, Алп-Арслан, весьма опытный и искушенный полководец, и лишь вместе православные христиане смогут выстоять под новым исламским натиском. Он говорит о крепком союзе грузин и аланов и необходимости сегодня позабыть старые дрязги и держаться друг друга. Он говорит также и о нашем союзе с империей, напоминает о родстве грузинского, аланского и византийского правителей…
        Наконец оба толмача замолчали вслед за послом, и византиец, глубоко склонившись перед Дургулелем, с царского разрешения сел под негромкий, но одобрительный гул. Грек явно не зря ест свой хлеб, сумел-таки обуздать гнев ясов, вызванный моей речью. Но нельзя давать сопернику сказать последнее слово - и потому, дождавшись разрешения царя, я встал:
        - Мои слова против слов ромея. Я был там, когда катепан пытался нас отравить, смотрел в его глаза на пиру, когда он признался, что желал нашей смерти. Я также был в Корсуни и своими глазами видел отчаянное, бедственное положение людей, желающих сегодня отречься от империи. Повторюсь, это мои слова против слов ромея.
        После короткой паузы, позволившей собравшимся переварить сказанное, но не дав им себя перебить, я продолжил:
        - Однако я согласен с послом базилевса - угроза с востока чересчур велика и опасна, и православным воинам стоит держаться друг друга. Но разве остались еще в Византии собственные славные воины, кроме варяжских и норманнских наемников? И разве стоит во главе империи опытный полководец, каким, к примеру, был Никифор Фока - человек, понимавший нужды простого народа и не жалевший казны ради армии?! Я скажу вам - нет!!! Империя слаба и не подходит на роль союзника. Она скорее будет использовать грузин и аланов в качестве щита, которым и закроется от Алп-Арслана!
        Моим словам вновь сопутствуют одобрительные крики ясов - и я продолжаю:
        - И если Византия была бы по-прежнему сильна, разве сегодня стоял бы я здесь и вел бы речь от лица князя Ростислава?! Нет! Ромеи уже давно бы навели порядок в Корсуни и Суроже, разбили бы наше войско в бою! Но вместо этого греки лишь науськивают вас на наши земли, пытаются нас стравить!
        Я вновь взял короткую паузу, после которой едва не закричал:
        - Примите наш союз, примите нашу помощь в будущей войне! Вы не прогадаете! Я лично приведу войско Тмутаракани вам на помощь, и вместе мы сокрушим сельджуков!
        Оглушительный, торжествующий рев, повисший в зале, является мне ответом. Даже Дургулель открыто - открыто! - улыбнулся и пока не спешит успокаивать своих подданных. В первые мгновения мне даже показалось, что я переломил ход переговоров, но тут музтазхир бросил выразительный и немного лукавый взгляд на ромея. В этом взгляде возможно прочитать все что угодно, кроме решительного отказа. А минуту спустя музтазхир подтвердил мои подозрения:
        - Что же, тамтаракайский воевода красноречив не менее, чем славные своим сладкоречием ромеи. Его слова заставляют сердце биться чаще. И в эту минуту я хотел бы сжать протянутую руку князя Ростислава, заключить с ним союз… Но цари не могут принимать решения, поддавшись чувствам! - В последних словах Дургулеля явственно послышался металл. - Базилевс Константин мой родственник и старый союзник, а приняв предложение русского посла, я предам этот союз… Что же, я должен все хорошо обдумать, прежде чем принять решение. А пока послы, наши гости, могут наслаждаться царским гостеприимством без страха быть отравленными! Я, музтазхир Дургулель, даю свое слово - гость под моей защитой неприкосновенен, и ему нечего опасаться, даже греческого яда! Ибо если с человеком, кто живет под моим кровом, питается моим хлебом и пьет мое вино, случится вдруг несчастье, - голос царя налился неприкрытой угрозой, а его стальной взгляд уткнулся в ромейского посла, - то гнев мой обратится против виновного и его хозяев! И гнев этот будет страшен!!!
        Кажется, византиец стал ниже ростом, съежившись под яростно пылающими глазами Дургулеля! Но миг столь явного проявления царских чувств был краток - вскоре музтазхир обратился ко мне, источая при этом уверенное спокойствие:
        - Я дам ответ князю Ростиславу после весенних состязаний богатырей, посвященных пробуждению земли от снежных оков. Это славная, нерушимая традиция ясов, и мы соблюдем ее сейчас, как и в прежние годы.
        Похоже, я начинаю понимать замысел царя ясов. Он играет - играет с византийцами, используя меня в качестве козыря. Видимо, Дургулель рассчитывает выжать из базилевса по максимуму, угрожая союзом с Тмутараканью. Например, торговые льготы, четкие гарантии союзнических обязательств в будущих войнах, золото, наконец… Моя вспышка на пиру была просчитана, он все предвидел и воспользовался моей несдержанностью, показав ромейскому послу, что у ясов есть альтернатива. А теперь ему нужно время - переписка посла с базилевсом протекает со скоростью движения курьеров из Магаса в Константинополь и обратно. И то пока император удосужится ознакомиться с докладом своего человека из далекой Алании, пока обсудит все с приближенными, пока даст ответные инструкции… Да, до весны все будет решаться. А Дургулель между тем может запросто собрать воинов на границе с княжеством, играя в «переговоры» в столице, - и ударит еще до того, как Ростислав получит от меня внятное предупреждение! В то самое время, когда музтазхир играет с византийцами, мы остаемся вне его раскладов, и, какими бы ни были выторгованные им условия,
конечный итог одинаков - военное вторжение!
        Нужно отправить князю послание. Любой ценой.
        Пока я усиленно «качал» в голове сложившуюся ситуацию, Дургулель вновь обратился ко мне:
        - Воевода, я слышал, что вы упражняетесь с мечами каждое утро. Почему бы вам не принять участие в наших состязаниях? Докажите свою доблесть в поединках с лучшими воинами нашей земли! И тогда, быть может, мы сумеем оценить значимость военной помощи Тамтаракая. Особенно если ее приведете именно вы!
        Мне осталось лишь низко поклониться:
        - Я всегда рад воинским состязаниям, музтазхир.
        Глава 4
        Февраль 1067 г. от Рождества Христова
        Магас, столица Аланского царства
        Вообще, история противостояния Византийской империи и кавказских православных государств весьма трагична, но в то же время она имеет ряд объективных причин. Колонизация Римом Закавказья началась еще до нашей эры, в 45 году - с походов Гнея Помпея. Могущественная и славная «Великая Армения» оказалась зажата между двух крайне агрессивных соседей - Римской империи и Парфии (а позже Сасанидским Ираном). И хотя армяне не раз громили в бою и западных, и восточных врагов, в 347 году нашей эры Рим и Иран разделили ее территории. Эта же участь постигла и первые грузинские княжества - Колхиду и Иберию. Причем Колхида превратилась в римскую провинцию Лазику, а Иберия стала частью Сасанидской державы.
        Однако раздел территорий не остановил кровопролития в Закавказье. Восточная Римская империя (Византия) сражалась с Сасанидским Ираном до самого его падения под ударами арабов. При этом и грузины, и армяне, успевшие принять крещение, видели в христианах-ромеях естественных союзников. Базилевсам не составляло особого труда снова и снова разыгрывать карту единоверия, поднимая кавказских христиан на борьбу с персами. С вторжением же в регион арабских мусульман ситуация нисколько не изменилась, наоборот, христианские народы еще сильнее сплотились, плечом к плечу сражаясь с исламским захватчиком.
        Так продолжалось до восьмого - девятого веков, пока арабский халифат не начал распадаться изнутри. От исламского господства освободились Абхазское царство (преемник древней Колхиды), Картвельское царство (преемник древней Иберии), возродилось Армянское царство. Противостояние с мусульманами продолжилось, при этом небольшие православные государства на Кавказе стали для византийцев буферной зоной. И они же оставались частично зависимы от империи, испытывая на себе ее сильнейшее влияние. Грузины бились с Тбилисским эмиратом (вассал халифата), желая вернуть исторические земли, армяне защищались от натиска арабов. Чуть позже братские народы (между прочим, и грузинские, и армянские цари в одиннадцатом веке происходили из одного рода - Багратуди) плечом к плечу сражались с Шеддадинами, правившими в Арране и Восточной Армении.
        Долгое время ромеи старались честно поддерживать кавказских христиан, но с ослаблением халифата и ростом собственного могущества базилевсы стали видеть в армянах и грузинах не союзников, а подданных. Ведь когда-то земли возрожденных царств были частью империи! Сыграла свою роль и духовная гегемония Константинопольского патриарха над восточными христианскими церквями. Византии были нужны земли и непосредственно для выживания - под ударами халифата ромеи навсегда утратили африканские и испанские провинции, Иерусалим, им не удавалось закрепиться в Сирии. Европейские фемы все время находились под угрозой нападения то болгар, то норманнов, Италия и Балканы превратились в поля многочисленных битв. Реальный доход приносили лишь внутренние области Малой Азии, они же стали основным поставщиком ополченцев-стратиотов. Таким образом, стремления базилевсов расширить свои владения были продиктованы многими разумными доводами, хотя, безусловно, свою роль сыграли и жадность, и гордыня. Причем если пика своего военного могущества империя достигла при Василии Болгаробойце, то последние сорок два года ее армия и
флот неизменно угасали из-за регулярного урезания военного бюджета и разворовывания того, что было выделено. И на этом фоне на Кавказ и в Малую Азию вторглись воинственные сельджуки, угрожающие всем православным державам…
        В сущности, непосредственно Алании пока не угрожает ни один внешний захватчик. И хотя турки и представляют гипотетическую опасность, но прежде они должны сломить Грузию. Тем не менее Дургулель, отчасти стремясь встретить врага на дальних рубежах, отчасти оставаясь верным союзническим обязательствам, сражается на чужой войне. Конфликт же с нами ему ни с какой стороны не нужен - но пока он сохраняет видимость легкой прогулки до Тмутаракани (и легкого грабежа нашего населения), музтазхир будет рассматривать эту возможность всерьез. Тем более что «мероприятие» обещает и определенные преференции от Византии.
        Вот только что может на самом деле предложить ослабевшая империя, кроме некоторого количества золота, сопоставимого с ежегодным доходом Херсонской фемы? А ведь дары наших купцов Дургулелю вместе с «подарками» Ростислава составили не менее десятой доли годового дохода княжества - вряд ли ромеи смогут передать большую сумму.
        Купеческие льготы? Что же, этот козырь я постарался выбить из рук византийцев, напросившись на очередную аудиенцию к музтазхиру - и в этот раз мою просьбу удовлетворили без промедлений, что я посчитал для себя хорошим знаком.
        - О славный и могучий музтазхир Дургулель! Я безмерно рад вновь видеть вас, тем более так скоро!
        Низко поклонившись царю, я невольно стрельнул глазами в сторону находящегося здесь же ромейского посланника и продолжил:
        - Прошедшей весной мудрый князь Ростислав принял под свою руку крепость Белая Вежа и русское население на Дону, а также заложил в устье реки град Танаис, переселив туда часть корсунских греков. Летом же мы начали восстанавливать старые хазарские крепости на реке, привели в них касожские гарнизоны. Пытались половцы нас выбить, но дважды не смогли взять наших замков, а позже славные воины князя разбили большой отряд кочевников! После этого куманы запросили мира…
        Прервавшись в тот момент, когда царь произнес свое первое слово, я с особым вниманием принялся слушать перевод толмача, сделав себе в памяти зарубку - нужно учить язык!
        - Мне ведомо о столкновениях князя Ростислава с куманами. Ведомо и то, что первым их атаковал ты, воевода, первым же выдержал осаду. Ведомо мне, что твоя дружина напала на стойбище трех ханов, когда последние еще не были готовы к битве! Впрочем, на войне победы достигают любыми путями… Но половцы не враги аланам, нам делить нечего.
        В очередной раз почтительно поклонившись, прежде чем начать говорить, я обратился к Дургулелю:
        - Значит, вам также должно быть известно, музтазхир, что нынче по Дону ожил торговый путь из северных земель русских да варяжских, ведущий в наши края. Дадите ли вы слово купцу новгородскому Никите, чья ладья благополучно прошла по реке этим летом?
        Музтазхир благосклонно кивнул, и я жестом подозвал купчину, «чудом» оказавшегося в Магасе и по моей просьбе также приглашенного на аудиенцию. На самом деле Никита был завербован мной еще осенью и отправлен в Магас специально, как резидент разведки - сообщать о любых военных приготовлениях и по-тихому славить Донской путь в купеческой среде. К слову, ясского вельможу, принявшего прошение и передавшего его царю, я убеждал привести любого из купцов, побывавших осенью в Тмутаракани, но желательно, конечно, успевшего воспользоваться новым торговым путем. Никита «подвернулся» как нельзя кстати - и вот новгородец подался вперед, крепко сжав шапку:
        - О славный царь Дургулель! Могу подтвердить, что воевода Андрей правду речет. Прошлой весной, купец наш новгородский, Захарка, пошел по Днепру в Царьград. Но на порогах две ладьи его разбойники половецкие пограбили, да людишек живота лишили. Захарку срубили… - Купец запнулся, но, взяв себя в руки, продолжил: - Только слуга его Микула чудом спасся, мертвым притворившись. И как дошла до нас черная весть, рискнули мы с двумя гостями торговыми пойти по Дону, где князь Ростислав обещал защиту купцам.
        Сделав короткую паузу, Никита продолжил:
        - Десятую часть товара мы, правда, по прибытии в Тмутаракани отдали. Но с нами все время шла ладья с людьми ратными, а на ночлег мы в крепости вставали. Дважды половцы пытались напасть на реке, но оба раза их отгоняли лучники с боевой ладьи. А крепости степняки и вовсе трогать боятся! Так что безопаснее иных торговых путей будет тот, что взял под руку князь Ростислав. А уж какой теперь нынче в Тмутаракани торг! Не меньше Новгородского, а иной раз посмотришь, то и побольше будет!
        Дургулель обратил взгляд мне за спину, где стоит магасских купцов Батраз. Тот почтительно доложил:
        - Русы не врут, музтазхир. Ранее я не видел в окрестных землях столь богатого и обильного товарами торга, как в Тамтаракае прошедшей осенью.
        Царь кивнул, прищурив глаза и устремив на меня свой взор, ожидая продолжения. И оно незамедлительно последовало:
        - Если славный Дургулель примет союз с Ростиславом и закрепит его, обручив одну из своих внучек с Рюриком, старшим сыном князя, то мы готовы дать аланским купцам права беспошлинного прохода и торговли в наших землях! А перевоз товаров на тмутараканских ладьях, равно как и защита на Дону, будет стоить ясским торговым гостям вполовину меньше!
        Предложение действительно очень щедрое, даже более чем! И наконец мне удалось ввернуть идею династического брака - попытка и вовсе лишить ромеев козырей! Дургулель призадумался, оценивая выгоду и возможные риски. Между тем я постарался закрепить успех:
        - Конечно, любое богатство манит хищников, и нам приходится держать оборону от половцев. Касожских ратников на реке слишком мало, чтобы надежно защитить наш путь! Еще прошлой осенью мы отправили посольство на север, приглашая варягов - числом не менее трех тысяч - на княжескую службу. Некоторое время они проведут в крепостях на границе, после чего мы пополним воинами севера гарнизоны на Дону.
        А вот это уже угроза, причем угроза лживая. Денег послам дали только на полторы тысячи варягов - а на деле хорошо, если получится собрать хотя бы сотен восемь опытных вояк. Ибо «кончились» варяги - прошедшей осенью в землях полабских славян началось масштабное языческое восстание, которое вылилось в противостояние с крупными немецкими феодалами. И в то же время норвежцы потеряли цвет войска в Англии, в битве при Стамфордском мосту…[16 - БИТВА ПРИ СТАМФОРДСКОМ МОСТУ (25 сентября 1066 г.) - сражение между последним королем норвежских викингов Харальдом Суровым (к слову, был женат на дочери Ярослава Мудрого Елизавете) и англо-саксонским королем Гарольдом Годвинсом. Поводом для вторжения послужили династические распри в Англии и старый договор с датским конунгом. Для Харальда это была уже вторая битва в Англии: в сражении при Фулфорде он разгромил ополчение британского севера - хотя стоит отметить доблесть саксонцев, унесших много норвежских жизней. В главном же бою силы викингов были поделены на две части - не менее трети армии находилось на кораблях. Осознавая численный перевес врага, Харальд
построил армию оборонительным кольцом, в то же время уступив Гарольду инициативу на поле боя. Занять более удобную позицию на мосту викинги, по всей видимости, не успели.В начале боя англичане не могли преодолеть упорной обороны врага, но с течением времени прорубили брешь в построение норвежцев. Харальд контратаковал, смело устремившись в эпицентр битвы, - и пал, пронзенный стрелой, попавшей в шею. Но, несмотря на гибель короля, викинги продолжили упорно сражаться, проигнорировав предложения о сдаче и пощаде. Наконец поспели на помощь воины с драккаров, однако подкрепление было сильно утомлено скорым маршем и не имело доспехов - воины сняли их, спеша к соратникам. Атака норвежцев была яростна, но хода сражения не переломила, и бой продолжился до вечера, завершившись гибелью последних викингов.Эта битва имела последствия и для Руси - ведь норвежские воины охотно нанимались на службу к русским князьям, как и воины из числа западных славян (сам Рюрик был ободритом, сыном князя Витслава). Языческие волнения в полабских землях и гибель викингов Харальда лишили русских князей воинского резерва, которым они
до того пользовались на протяжении практически двухсот лет.] Правда, вскоре Британию покинет множество опытных воинов в поисках новой родины и службы. Их будет вполне реально перехватить на пути в Византию, где в настоящей истории они стали новой основой варанги. Но пока еще англо-саксонские дворяне пытаются противостоять нормандскому завоеванию[17 - Британия за время правления Гарольда Годвинса подверглась сразу двум вторжениям - и если викингов английский король разбил, то битву при Гастингсе (14 октября 1066 г.) он проиграл захватчикам-нормандцам, ведомым герцогом Вильгельмом Завоевателем.Несмотря на большие потери в битве с норвежцами и тот факт, что значительная часть англо-саксонской знати (тэнов) не поддержала короля Гарольда, он сумел собрать войско, равное числом нормандцам - от 7 до 10 тыс. человек. Однако армия захватчика была более современной, представлена лучниками, тяжелой пехотой и многочисленной рыцарской конницей, в то время как саксонское войско состояло лишь из плохо обученного ополчения и королевской гвардии - хускарлов. Последние набирались из скандинавов, проживавших в Англии, и
их потомков, обладали высокими боевыми качествами, но в то же время были немногочисленны. Тем не менее Гарольд занял удобную позицию на холме, нивелировав преимущество врага в коннице, и несколько часов упорно держал оборону, обращая вспять и атаки пехоты, и всадников-рыцарей. Но Вильгельм сумел выманить англичан с удобной позиции ложным отступлением, после чего окружил большую часть их войска и уничтожил. Остатки саксонской армии до ночи держали позицию на холме, где поголовно полегли вместе с королем.Битва при Гастингсе сыграла ключевую роль в нормандском завоевании Англии, хотя север страны еще не был покорен, и следующие несколько лет тэны и простой народ повсюду поднимали восстания - впрочем, безуспешные. В Британии еще не была развита система феодальных замков, в то время как нормандцы мгновенно укреплялись на завоеванной земле. Бунты вспыхивали хоть и повсеместно, но хаотично, не имея четкого плана и единого лидера, что позволяло Вильгельму громить врагов поодиночке. Единственной надеждой истинно англо-саксонской знати была помощь датчан, но нормандцы сумели откупиться от них, после чего
подавили последние очаги сопротивления к 1072 г.Британские хускарлы отправились на службу к византийским императорам, где в составе варанги яростно рубились с нормандцами уже на Балканах.].
        Остаются новгородцы, коими правил отец Ростислава, Владимир Ярославович. Многие из них симпатизируют князю, чье право на киевский престол (равно как и право владения отцовской вотчиной) попрали дядья. Но и здесь нас ждет закавыка: именно в этом, 1067 году, конкретнее - настоящей зимой, на Новгород напал полоцкий князь-оборотень Всеслав Брячиславич, разбивший городское ополчение и дружину посадника в битве на реке Черехе. Вряд ли представители Ростислава смогут нанять много воинов в словенских землях - большая их часть приняла участие в разгромной битве. Кто-то убит, кто-то ранен, кто-то восстанавливает разоренный город и его окрестности…
        Тем не менее не может быть, чтобы и вовсе никто не откликнулся на призыв Ростислава! А значит, тонкий ручеек опытных бойцов все же вливается в войско Тмутаракани, добираясь к нам санным путем по замершему Дону. И Дургулель должен об этом знать и принять во внимание. Тем более что на случай неудачи моей миссии и открытой агрессии Алании мы приняли меры: на границах княжества и царства ясов еще осенью были заложены три земляные крепости, а ранней весной на их валах появится крепкий частокол. Пока в замках дежурят лишь немногочисленные отряды черных клобуков, но за зиму в Корчеве мои люди должны подготовить греко-готское ополчение. Добровольцы обучаются сражаться тем строем, что я создал позапрошлым летом, скрестив византийскую фалангу и будущую швейцарскую баталию. В Тмутаракани же готовят «английских» лучников, там же собираются варяги и опытные всадники-дружинники. Наконец «немирных» касогов, вполне способных повернуть против нас клинки в случае нападения ясов, мы с Ростиславом договорились бросить в морской набег на Византию сразу после окончания сезона штормов. Князя лишь необходимо предупредить
о том, когда ждать «гостей», и он тут же выступит им навстречу.
        Музтазхир принял мое завуалированное предостережение с истинно царским спокойствием:
        - Хороший правитель должен заботиться о сохранности и защите как своего богатства и людей, так и подвластной земли. Я рад прозорливости князя Ростислава и успехам его купцов. Что же касается вашего щедрого предложения… Оно мне нравится, и я готов над ним подумать.
        Дургулель встал, и все присутствующие низко поклонились. Повелитель аланов легонько кивнул нам и покинул зал, даже не взглянув на византийского посла. Хороший знак!
        Сопровождаемые внимательными взглядами ясских приближенных царя, покинул зал и я, шагая чуть позади обоих купцов. Стараясь не отставать, но и несильно приближаться к Никите, чтобы никто не заподозрил меня в попытке поговорить с ним, я лишь на мгновение оказался близко к новгородцу - при проходе сквозь дверной проем. Пальцев купца коснулся тонкий сверток выделанной кожи, совсем небольшой, пять на пять сантиметров - и он мгновенно сжал кулак, пряча послание от посторонних глаз.
        Если развернуть сверток, можно прочесть всего три слова: «Жди их весной». Мое предупреждение Ростиславу, которое, я надеюсь, сметливый купец сумеет доставить в Тмутаракань…
        В отведенных нам покоях меня с ласковой и немного лукавой улыбкой ждала Дали, поглаживающая круглый живот.
        - Толкается, потрогай!
        Возлюбленная отчего-то говорит шепотом, и в то же время голос у нее восторженный. Приблизившись, я с трепетом положил ладонь на тугой живот и вскоре действительно почувствовал несильные толчки.
        - Ты моя хорошая…
        Чуть наклонившись, тихонько прошептал:
        - Расти, мой пупсичек любимый, и становись сильнее! Но и мамку не обижай!
        - Он не обижает. Мне совсем не больно!
        Поцеловав лучащуюся счастьем супругу, я сел рядом и принялся вместе с ней гладить ее живот.
        - Как прошел прием у музтазхира?
        - Я просто блистал!
        Улыбнувшись собственному хвастовству, продолжил я, впрочем, уже более объективно:
        - По крайней мере, в этот раз меня не перебивали, так что я и озвучил возможность династического брака, и приманил торговыми льготами, и припугнул варяжским войском.
        - И как, получилось напугать?
        Невесело хмыкнув, я посмотрел Дали в глаза:
        - Дургулель не из тех царей, кого можно заставить отступить угрозами. Но он должен всерьез принять тот факт, что у княжества достаточно воинов. Конечно, я больше надеюсь на торговый договор.
        Откинувшись, я лег рядом с женой, ощущая при этом волны исходящего от нее тепла.
        - А что же ромеи?
        - А что ромеи? - Мне стало и вовсе не до смеха. - Ромеи наверняка интригуют, обещают с три короба и давят авторитетом на императора, воспевая их родство с царем. У нас мало шансов. Греки имеют здесь целую агентурную сеть, а мы разве что шиш с маслом!
        - Что-что они здесь имеют?
        Жена удивленно посмотрела на меня, а я в очередной раз обругал себя за не к месту приплетенные термины.
        - Я имею в виду, что у византийцев здесь очень много сторонников. Например, среди духовенства - как-никак Аланская митрополия подчиняется Константинопольскому патриархату. А вопрос веры, как сама понимаешь, играет большую роль.
        - Но разве ясы и русы не единоверцы? - с детским удивлением спросила Дали.
        - Хм, единоверцы, конечно. Но греческие священники здесь, в Алании, будут прилюдно выставлять нас агрессорами, захватчиками Корсунской фемы. Народ им поверит, ведь представители местного духовенства сами считают свои слова правдивыми… Играет отрицательную роль и то, что князь Ростислав в свое время настоял на собственном архиепископе, иноке Киево-Печерского монастыря Николае. Как ни крути, но не грек на архиепископской кафедре ныне - это открытый вызов ромейскому духовному гегемону, даже если внешне мы остаемся зависимы. На самом деле важно лишь то, что владыка Николай соблюдает интересы князя, а не базилевса… Вдобавок Ростислав начал понемногу крестить касогов, обустраивать в их землях фактически зависимую от Таматархской епархии Православную церковь. Они с архиепископом пробуют даже ввести у горцев русский извод церковнославянского языка! Тем самым выводя их из-под влияния ромеев…
        Дали нахмурилась, обдумывая мои слова, а я между тем продолжил:
        - Интересы Византии здесь представляют также ромейские купцы. Долгое время оба государства связывали крепкие торговые отношения, Алания жила транзитом шелка и товаров с Востока в Царьград. Сейчас, правда, позиции греческих торгашей подорваны внутренней политикой последних базилевсов, но они по-прежнему воспринимаются местными как добрые соседи и друзья. Их стараниями ведется разведка, набор или подкуп сторонников, а сегодня они тратят все свое влияние, деньги, заработанное за годы уважение лишь на то, чтобы очернить нас. В Алании есть и русские купцы, но далеко не все они тмутараканцы. А на Руси стараниями правящих князей Ростислав представляется как мятежник и разбойник, и многие в это верят. Потому, возможно, их слова лишь подогреют общую ненависть к нам… Остаются лишь непосредственно люди Горислава и Путяты.
        Тут я немного приврал, но говорить о Никите не решился, а в общем ситуация обрисована реально.
        - Но, во-первых, у меня нет даже связи с ними - мы все здесь словно в темнице заточены. А во-вторых, ясы прекрасно понимают, что купцы не просто торгуют, но и разведывают, что к чему. И если Дургулель готовится к скрытому удару, чтобы одним махом доскакать до Тмутаракани и ворваться в город на плечах бегущих, то на его месте я бы выслал всех наших купцов со своей земли.
        С каждым моим словом жена становилась все более мрачной.
        - Неужели все так плохо… Но разве ты не пытаешься убедить Дургулеля не нападать?
        Я согласно кивнул, по-прежнему машинально гладя живот Дали:
        - Это наш единственный шанс - мое на него воздействие, наше с ним личное общение. Начало, правда, получилось не очень хорошим, глупо было с моей стороны не сдерживаться на первом приеме. Хотя сейчас мне кажется, что Дургулель с первого дня ведет свою игру и с нами, и с ромеями. Так что на приеме он просто спровоцировал меня, и сделал это нарочно! Нет, царь далеко не глуп, чтобы бросаться в бой очертя голову, в конце концов, сколько бы всадников не было у ясов, каменные стены им с наскоку не взять. Вон, пытались же в свое время справиться с касогами, но ведь не получилось! Так что да, я стараюсь воздействовать лично на Дургулеля - и маня беспошлинной торговлей, и исподволь пугая сильным войском Ростислава.
        В разговоре настала неловкая пауза. Не до конца уверенный в правильности своего выбора, я снова заговорил:
        - Вот только с царем мы видимся редко, а как часто его посещает ромейский посол, мне неведомо. И потом, я ведь не договорил - помимо духовенства и купечества в Алании у византийцев исконно много друзей среди высшей знати. Могущественный союзник! А все вместе они имеют очень большое влияние, даже на царя. Моим же союзником является лишь грузинский посланник, азнаури Важа…
        В комнате повисла тяжелая тишина. Какое-то время мы с женой лежали рядом, смотря в потолок, пока она не приподнялась на локте, проницательно смотря мне в глаза.
        - Ростислав ведь не сможет победить Дургулеля?
        Я невесело усмехнулся:
        - Вместе с варягами, черными клобуками, корсунскими стратиотами, хазарским и русским ополчением, а также собственной дружиной князь вряд выведет в поле более десяти тысяч ратников, из них максимум тысяча тяжелых всадников. А музтазхир водил в поход на Арран и пятьдесят тысяч воинов, у него латной конницы тысяч под десять. В бою они раздавят Ростислава числом, и уповаю я лишь на то, что царю не захочется терять людей в напрасной войне.
        Уголки губ половчанки задрожали.
        - А что будет с нами? С ним?! - Она осторожно дотронулась до своего живота.
        - С ним все будет хорошо. Обещаю!
        Я твердо посмотрел в глаза жене, желая рассеять ее сомнения. И наконец Дали опустила взгляд, после чего уютно положила голову мне на плечо, крепко сжав мою ладонь своими тонкими пальцами:
        - Я верю тебе. Ты сильный и мудрый, ты убедишь царя заключить мир с Ростиславом.
        Невольно улыбнувшись, я стиснул ее ладонь, а после нежно погладил бархатистую кожу Дали. Но на самом деле на сердце словно каменная плита лежит - вопрос, впервые озвученный женой сегодня, волнует меня с первого же дня заточения в Магасе. Что, если у меня не получится убедить Дургулеля, не удастся отвратить его от византийцев? Что будет с моей женой и нерожденным ребенком?! Хватит ли благородства и сердечной мягкости пощадить их у человека, разоряющего землю врагов и бросающего на возможную смерть в бою тысячи своих воинов?
        Ответов на эти вопросы у меня нет. Свободная кисть в бессильном гневе сжала край овчины, служащей нам одеялом. Я буду защищать семью до конца!!! И тут же мой рот наполнился горечью - конец в случае чего настанет довольно быстро… Не сглупил ли я, беря беременную жену с собой в раскрытую ловушку, не переоценил ли угрозу нажитых в Тмутаракани врагов? Но исподволь взглянув на точеный профиль своей любимой красавицы, я осознал, что если бы ее не было рядом, не поддерживала бы она меня, не шептала успокоительно, что я справлюсь и что все будет хорошо, то я бы просто сошел с ума. Как ни крути, Дали - мой единственный вдохновитель, моя муза… И вообще она смысл и главная причина моей жизни здесь!
        И ради нее, ради нашего ребенка я сумею убедить Дургулеля, что Алания и Тмутаракань не враги! Да, я сумею заключить союз. А заодно выиграю гребаный турнир, если придется, - в конце концов, люди любят чемпионов, чествуют их, а это уже плюс в копилочку моего политического веса.
        Глава 5
        Апрель 1067 г. от Рождества Христова
        Магас, столица Аланского царства
        Протрубил сигнальный рожок, объявляя начало схватки, и мы с соперником двинулись навстречу друг другу, сжимая клинки в руках. Организаторы состязаний, приметив, что на тренировках с Радеем я работаю левой, решили выставить против меня обоерукого бойца. Этакая схватка димахеров[18 - ДИМАХЕРЫ - римские гладиаторы, обученные сражаться сразу двумя мечами. Они и защищались, и атаковали парными клинками.] - вот только я никогда раньше не пытался драться сразу двумя мечами! Просто разрабатывал левую на случай, если когда-нибудь ранят правую.
        Соперник - среднего роста, худощавый, жилистый - двинулся навстречу со звериной грацией, без всякого усилия держа увесистые клинки. Не дойдя до центра площадки с десяток шагов, он остановился, послав зрителям беззаботную белозубую улыбку, и резко взмахнул мечами, с устрашающей скоростью закрутив около себя стальной круг. Представление длилось не более полуминуты, но, судя по одобрительным крикам ясов, неотрывно следящих за игрой клинков, оно произвело впечатление.
        На меня, кстати, тоже.
        В какое-то мгновение мне показалось, что соперник чересчур сильно увлекся фланкировкой[19 - ФЛАНКИРОВКА - элемент современного искусства владения шашкой, фактически представляет собой эффектный, но в то же время абсолютно бесполезный танец с парными клинками.], открылся, что ударь я сейчас - и мой меч достигнет цели. Но тут же завопил внутренний голос, убеждающий, что видимая слабость соперника есть лишь хитрый ход. А секунду спустя яс подтвердил эти опасения, без перехода ринувшись ко мне, буквально рассекая воздух в движении!
        Несмотря на расстояние, разделяющее нас, я едва успел среагировать на атаку и вскинуть меч правой рукой, привычно закрываясь его плоскостью от рубящего удара сверху, - и едва не пропустил мощный укол, нацеленный в живот. Сталь клинка лишь царапнула кожу предплечья с внешней стороны - я все же успел отскочить в сторону.
        Яс стремительно дернулся вслед за мной, отбив встречный выпад. Удар по горизонтали, нанесенный левой рукой и метящий в шею, он остановил плоскостью меча и мощно рубанул по моему клинку, раскрывая для собственной атаки. У меня даже занемела кисть… Соперник ответил точно таким же горизонтальным ударом в горло, от которого я едва успел отпрянуть, но тут острие моего меча уткнулось ясу в грудь. Алан даже не сразу заметил это: дернулся вперед, уперся в препятствие и лишь тогда опустил взгляд.
        Толпа зрителей, замерших на время схватки, принялась вначале тихо и удивленно, но после все более раскованно и громко выражать свой восторг результатом поединка, открывшего состязания. Алан, оказавшийся совсем еще молодым парнем, глубоко вздохнул и вновь улыбнулся, глядя мне в лицо, а затем повернувшись к окружившим «ристалище» ясам. Улыбка его, правда, стала более грустной и виноватой, но, судя по реакции земляков, никто всерьез не разочаровался в своем поединщике. Всего лишь эпизод состязаний, одна из схваток, где увлекшийся воин пропустил встречный укол, с кем не бывает.
        Но напряжение поединка не отпускало меня после весь день…
        Подготовка к турниру заняла последний месяц целиком, а в воздухе повисло торжественное ожидание. Да, по всей видимости, весенние воинские состязания для ясов являются далеко не рядовым мероприятием. Что же, готовился к ним и я, проводя в тренировках с Радеем по несколько часов кряду, где мы напряженно соревновались в искусстве игры клинков. Впрочем, с определенным для себя риском я приглашал участвовать в них и аланов, желающих попробовать со мной свои силы. Мне позарез были нужны разнообразные спарринг-партнеры для подготовки, вот только и ясы видели мою технику, мой рисунок боя в тренировочных схватках. Но как бы то ни было, риск того стоил - даже если мне и суждено проиграть, в Магасе я в первую очередь посланник, а не поединщик. И отказ скрестить учебные клинки с добровольцами обидел бы аланов, выставив меня в глазах хозяев далеко не в самом привлекательном свете.
        А все свободное от подготовки время я проводил с женой, гуляя с ней по крепостному периметру и любуясь как раскинувшимся у наших ног городом, так и красотой гор. Особенно чарующими были закаты в ясную погоду, когда золотистые лучи уходящего солнца каскадом ниспадали в долину, отчего-то отливающую синевой… Как и Дали, так и ребенку был нужен свежий воздух, а жене, кроме того, и умеренные физические нагрузки, так что на стены мы поднимались каждый день. Вскоре сменные стражники уже узнавали нас и приветствовали искренними улыбками и редкими, зато идущими от сердца пожеланиями добра. Понемногу мы с Дали в свободное время принялись учить ясский язык, что, как я полагал, должно было повысить мои шансы на общий успех посольства. Вечера же я проводил, поглаживая живот жены и разговаривая с малышом - в своем «настоящем» я не раз читал, что младенец слышит в утробе голос отца и запоминает его, что позволяет им в будущем быстрее привыкнуть друг к другу.
        Удивительное дело, но вынужденная изоляция, практически заточение в итоге обернулось многими добрыми, нежными воспоминаниями…
        А в начале апреля родился сын, Славка… Мстислав! Я назвал его в честь первого русского князя Тмутаракани, Мстислава Удалого, также прозванного в народе Храбрым - победителя касожского богатыря Редеди. Надеюсь, что имена несут в себе какой-то отпечаток характера, ведь сыну на Северном Кавказе придется непросто!
        Наверное, я никогда так не боялся и никогда так усердно не молился, как во время родов жены. На территории замка знати есть небольшая часовенка - к сожалению, не полноценная церковь: их, увы, здесь все же не так много. Впрочем, слова богослужений что на греческом, что на ясском языках (я был удивлен, узнав, что аланы имеют свою письменность и ведут службы на родном языке!) мне непонятны, а помня о попытках отравления причастием, я малодушно побоялся посещать в Магасе полноценные службы. Хватило и часовни, куда заходил каждый день и молил Богородицу о здравии супруги и плода - и где провел несколько часов в день родов. Как же горяча, страстна, открыта была моя молитва - ни разу в жизни я не испытывал такого ощущения присутствия, такой благодати и света на душе! И можно считать это безумием, но момент появления ребенка я буквально почувствовал, со всех ног устремившись во внутренние покои! И еще не добежав до дверей, уже услышал громкий и требовательный плач младенца… Правда, поначалу мне было страшно подходить к этому крохотному, тепленькому комочку, удивленно и испуганно (именно таким мне
показался его первый взгляд) смотрящего перед собой. Но вскоре я освоился и, к удивлению всех женщин, принялся возиться с малышом, баюкая его на руках и часы напролет проводя в покоях Дали. Здесь так не принято - но в общем-то плевал я на условности и чужое удивление.
        Скорее всего, именно поэтому я выходил на первую схватку пусть и напряженным, страшась драться с обоеруким бойцом, но в то же время окрыленным рождением сына и с потаенной уверенностью в ее благополучном исходе. Смущало меня, конечно, что ясы не надевают броню в поединках и бьются заточенным оружием. Но, приняв предложение Дургулеля на участие в турнире, я дать не мог обратного хода.
        После первого боя, перекинувшись парой фраз на корявом ясском с соперником, Фарнаком, я узнал, что он и сам далеко не димахер. Так же как и я, молодой воин разработал левую, научившись наносить ею несколько базовых ударов и уколов. Но никак не атаковать синхронно обоими мечами или одновременно нападать одной рукой, а другой защищаться. Как оказалось, все, чем овладел Фарнак из искусства владения парными клинками, сводится к его эффектному, но в общем-то бесполезному танцу. Впрочем, одна заготовка у него все же имелась и предназначалась новичкам, поверившим в мнимый момент слабости во время фланкировки (как и ожидалось). Но я не обманулся и вышел победителем из первой схватки, открывшей состязания. Можно сказать, это было эффектное показательное выступление, поставленное организаторами в самое начало турнира с целью подогреть публику. Зато второй поединщик мне предстоит уже из серьезных, крепких бойцов.
        Урманин, как и Андерс. Вот только старше его, опытнее, выше и крепче на вид. Телохранитель византийского посла, воин варанги. Представитель враждебной стороны - человек, способный меня убить.
        Человек, который обязательно попытается это сделать.
        Я видел его первый бой. Залитая солнцем площадка, два высоких и крепких на вид воина, украшенных шрамами. Оружие привычное для варягов и вполне знакомое аланам - топоры. Скупые, экономичные движения обоих поединщиков - и очень сильные рубящие удары: сталь вгрызалась в дерево щитов. В какой-то момент схватка показалась мне предсказуемой и монотонной, скучной - пока урманин неожиданно для всех не взорвался серией мощных, стремительных ударов. Отбросив соперника щитом, варяг два или три раза очень мощно рубанул по защите, да так быстро, что я успел разглядеть лишь смазанные движения и летящую во все стороны щепу. Когда же аланский поединщик попытался ответить, норвежец перерубил древко его оружия одним точным встречным ударом! Ясский топор дважды сверкнул сталью на солнце, упав далеко в стороне… И тут же варяг вновь обрушил свое оружие на щит противника, прорубив наконец и защиту, и руку - что, к слову, вызвало ропот недовольных зрителей. Их возмутил не сам факт ранения, а то, что удар был нанесен уже после обезоруживания.
        И вот что это было?! Досадный промах гвардейца, его неспособность повиноваться указаниям посла, наверняка предостерегавшего варяга от подобных выходок, или же столь сильное желание пустить противнику кровь, что побоку любые запреты?!
        Прошло несколько дней, прежде чем я вновь вышел на песок арены. Что о ней можно сказать? Небольшая круглая площадка, всего десять на десять метров, огороженная деревянным парапетом и посыпанная редким здесь речным песком. Единственный помост рассчитан лишь на царя да пару его приближенных, все остальные места стоячие - но само ристалище находится в выемке долины. То есть на деле зрители могут находиться на разных уровнях, взирая на схватки сверху, этакий местный Колизей.
        В этот раз у меня уже не было глубокой уверенности в своих силах, и несколько ночей, кроме последней, я провел в отдельных покоях - не хотел, чтобы мое волнение передалось и кормящей Дали. Впрочем, сегодня я ночевал с семьей: понял, что если мне суждено погибнуть, то будет обидно провести эти часы не с любимыми, когда у меня есть возможность надышаться ими напоследок, напитаться их теплом, запомнить их голоса - и, если потребуется, перед концом воскресить в себе эту память…
        Мы вышли на песок арены с первыми лучами солнца, поднявшегося над горным гребнем. Несмотря на то что днем здесь бывает уже довольно жарко, сегодня утром весьма свежо - впрочем, сейчас эта прохлада приятно освежает кожу и бодрит после беспокойного сна в душных покоях. Дали там и осталась молиться за всех нас - я запретил ей присутствовать на поединке. Жена, конечно, обиделась, но я был непреклонен: не хочу, чтобы в случае чего она стала свидетелем моей смерти.
        Между тем противник, не проронивший до того ни слова, не спеша вышел на противоположную сторону ристалища, невзначай поигрывая мускулами, увившими его обнаженную спину и руки. Все так же неспешно он повернулся ко мне, а затем бросил взгляд в сторону царского помоста. Проследив за ним, у подножия трона Дургулеля я увидел византийского посла, смотрящего на меня с мрачным торжеством. Я ответил взглядом, полным надменного презрения - старался, как мог, - после чего вновь повернулся к сопернику. Глаза, не зацепившись за типичное урманское лицо (белая кожа, выступающий вперед мощный подбородок, прикрытый пшеничной бородой), опустились к груди, и вот тут мой взгляд замер. Он уткнулся в амулет викинга - если вначале мне показалось, что византийский варяг носит на шее привычный мне крестик, то сейчас я понял, что ошибся, это был языческий амулет, молот Тора.
        Мьельнир.
        Я вновь поднял взгляд и на долгое мгновение встретился с варягом глазами.
        Я прочел в них свирепое торжество. Я прочел в них едва ли не звериную жажду крови - а мой слух уловил негромко, но веско брошенное «форрадер».
        Предатель…
        Для него это личное - для урманина. Не погнушались ромеи взять в гвардию язычника, а может, наняли его специально для моего убийства. И тут же я осознал, что теперь и для меня схватка с язычником-викингом становится очень личной. С удивлением и даже страхом почувствовал ярость, едва ли не материально растекающуюся с кровью по венам. Опасное состояние, когда перестаешь контролировать себя в схватке!
        «Надо успокоиться!» - вот что я подумал, прежде чем шагнуть вперед, крепко стискивая влажными пальцами рукоять топора.
        - О-О-О-ДИ-И-Н!!!
        Рев противника заглушил команду распорядителя схватки, и викинг бросился на меня, неотвратимо приближаясь, словно штормовая волна. Когда-то все это уже было в моей жизни - и в поединке с ижорцем я на мгновение струхнул, остановился. Но сейчас рев врага словно пробил во мне какую-то плотину - и животная ярость, заполонившая сознание, бросила меня навстречу варягу.
        - А-а-а!!!
        От первого мощного удара я отскочил вправо и рубанул топором сбоку, целя под лопатку. Сталь с хрустом врезалась в мгновенно подставленный щит - а в следующий миг мне пришлось вскинуть свой, закрываясь от атаки. Удар викинга не пробил дерево, но от его тяжести руку пронзило болью - однако она лишь подстегнула мою злость!
        С размаху я врезал носком под колено варяга, при том загнув пальцы вверх. Удар получился крепкий, и противник на мгновение просел - но тут же, оглушительно заревев, ударил навстречу ребром щита, целя мне в грудь стальной окантовкой. Я успел закрыться, однако чудовищной силы атака варяга отбросила меня назад. Вдогонку в голову полетело лезвие массивного стального топора - и вновь я отскочил вправо, с ревом ударив в ответ. Викинг опоздал всего на мгновение: молниеносно обрушившаяся на него сталь врезалась в ребро щита - и краем пробороздила лоб противника!
        А в следующую секунду варяг едва не отрубил мне кисть, ударив по вооруженной руке. Лишь в последний момент я успел опустить ее, разжав пальцы! После чего полетел на спину, опрокинутый ударом стального умбона в собственный щит…
        Падение едва не выбило из меня дух, и все же я успел вскочить, увернувшись от топора, врезавшегося в песок ровно в том месте, где я лежал мгновение назад. Варяг вскинул оружие, но брошенная мной горсть мелких песчинок попала ему в глаза. Противник рефлекторно поднял левую руку, закрыв защитой себе обзор, и окованное ребро моего щита рубануло по вооруженной кисти противника, выбив из нее топор!
        Викинг закричал от боли и ярости, голос его сорвался на визг и перешел в утробный рык. Схватившись свободной рукой за стальную окантовку моего щита, он с устрашающей силой сдернул его с руки, одновременно опрокинув меня наземь. После чего отшвырнул свой щит, так что тот диском полетел на другой конец арены, а в следующий миг варяг бросился на меня, силясь схватить пальцами за горло.
        Спустя секунду я почувствовал его стальную хватку, и на мгновение мне стало трудно дышать.
        А еще через секунду я извернулся на песке, закинул левую ногу на шею противника поверх рук, а правой зафиксировав захват под ними. Одновременно я вцепился в кисть варяга, выкручивая и заламывая ее.
        Пара ударов сердца - и незнакомый с борьбой викинг «отдал» руку, тут же вытянутую мной на рычаг локтя. Взревевший от боли противник попытался ее высвободить, но сколь бы ни был он силен, одну его конечность ломало четыре моих - и я отпустил ее, лишь заслышав звонкий щелчок кости и хруст сухожилий.
        Перевернувшись на песке, я резко вскочил на ноги - ошалевший от боли викинг бросился на меня, пытаясь размашисто ударить левой. Я легко нырнул под нее и, распрямляясь, пробил в челюсть врага два хлестких, увесистых боковых.
        Варяг устоял на ногах, но по глазам я увидел, что он поплыл. Вновь неуклюжая попытка размашисто ударить - и вновь нырок с очередной молниеносной контратакой: два прямых в бороду.
        А после я уже даже не пытался уклоняться - просто бил, бил, бил, словно молоток толстенную отбивную. Удары по корпусу, по плавающим ребрам сменились тяжелыми апперкотами, вскидывающими голову противника вверх. Мгновение спустя они перетекли в два боковых, пробитых словно по груше, без единой попытки урманина ответить, закрыться или уклониться.
        Варяг упал на песок. Но я орал от бешенства, пульсирующего по жилам, я жаждал его крови, не насытившись избиением! Я вновь бил, бил беззащитного викинга, желая вогнать его череп в землю… Не помню, в какой момент в моей руке оказался топор, - но он в ней оказался.
        - А-а-а!
        Не слыша и не видя ничего вокруг, я вскинул его, страстно желая с хрустом погрузить отточенное лезвие в человеческую плоть!
        А потом мой взгляд вновь уткнулся в амулет викинга, на мгновение показавшегося мне крестом, и вся ярость вдруг схлынула. Я наконец понял, что происходит, и мне стало дурно от вида развороченного моими ударами человеческого лица.
        Я поднял взгляд - и встретился глазами с византийским послом, уставившимся на меня с суеверным ужасом. Замерли и зрители, со страхом и отвращением глядя на нас.
        - Это был хороший… хороший хольмганг…[20 - ХОЛЬМГАНГ - поединок у древних викингов, в какой-то степени аналог «Божьего суда» у русских, но он был более распространен и всеобъемлющ. Отказавшийся от хольмганга получал статус изгоя, и в то же время повод для поединка мог быть чисто формальным. Правом вызова на хольмганг часто пользовались берсерки, желавшие обогатиться за счет намеченных ими жертв.] Асы радуются…
        Булькающий хрип поверженного урманина отвлек меня от всеобщего презрения, и я вновь посмотрел на его изувеченное лицо.
        - Твои асы едва не забрали твою жизнь. А спас тебя единый и настоящий Бог, послав мне свое знамение!
        - Ха-ха-ха! Но разве жизнь - это главное?!
        Удивительно, но варяг пришел в себя и по-прежнему способен говорить!
        - Не главное. Главное - что будет после.
        Глава 6
        Май 1067 г. от Рождества Христова
        Фема Халдия[21], окрестности города Оф [22 - Оф, также Офис (греч.) - город на востоке фемы Халдия, получил свое имя по названию протекающей рядом реки (переводится как «змея»).]
        Птицы летели над морем… Птицы летели над морем, над горами, над сушей - за свою жизнь они покрывали сотни верст, и не было недоступного для них места.
        В этот раз птицы видели внизу огонь - много пугающего их огня на побережье, там, где раньше они вили гнезда, где жили люди. Их дома также поджигали люди, только те пришли с северо-востока, с другого берега моря - птицы видели их раньше. Они лишь не могли взять в толк, зачем же человек жжет дом другого человека, сражается с ним и убивает его? Разве мыслимо это - убивать себе подобных?!
        Крупная флотилия касогов - разведчики насчитали тридцать кораблей - неожиданно обрушилась на побережье. Впрочем, турмарх[23 - ТУРМАРХ - военный и гражданский руководитель турмы, подразделения фемы.] Офа Александр не любил слово «неожиданно». Всю свою жизнь он был воином и прошел путь от рядового бойца - за личное мужество и стойкость был произведен в лохаги[24 - ЛОХАГ - командир отделения скутатов, стоящих за ним в ряд. То есть воин, первым принимавший на себя вражеский удар.], а в бою с арабами заслужил звание таксиарха[25 - ТАКСИАРХ - младшее офицерское звание в византийской армии.]. Получив очередное назначение и прибыв в Оф, Александр приложил максимум усилий для защиты вверенной ему земли: проводил регулярные учения с ополченцами-скутатами, удвоил численность отряда лучников-токсотов, собрал конную сотню легких всадников-трапезитов, вооруженных дротиками и мечами. Перевал с востока, ведущий в долину одноименной с городом реки, турмарх закрыл дерево-земляной крепостью-фрурионом, посадив в него регулярный сменный гарнизон, а на побережье организовал ряд постов, в случае морского набега
предупреждающих жителей окрестных деревень дымным сигналом.
        Но если сам Александр был способен жить каждый день так, словно уже сегодня, в крайнем случае, завтра враг внезапно нападет, простые люди так не могли. Ежедневный, тяжкий труд на земле ради пропитания и выживания (задрали подати в последние годы!) отодвигал в сторону любые тревоги. Несмотря на внешнюю бравость и кое-какую выучку, буквально вбитую турмархом в ополченцев, многие из них не имели боевого опыта и в первую очередь оставались крестьянами и горожанами, а не воинами. И когда на восточных постах в небо неожиданно поднялся дым, многие его просто не заметили, или не обратили внимания, или не придали значения. А в итоге жители двух ближних к побережью деревень были застигнуты касогами в поле, лишь небольшой отряд дежурных скутатов вступил в бой и вскорости был уничтожен. О судьбе жителей Александр ничего не знал, но к сигналам с побережья добавились гораздо более густые и заметные столбы дыма, поднимающиеся с мест, где находились деревни. Наверное, их было видно даже в Трапезунде…
        Ополченцы третьего поселка успели изготовиться к бою - и именно поэтому часть его жителей сумела спастись бегством. Сотня трапезитов, ведомых Андроником, старшим сыном Александра, поспешила им на помощь, пока отец спешно мобилизовал скутатов Офа - тогда еще точная численность врага была неизвестна. В город вернулось всего два десятка израненных воинов, привезших посеченное тело своего декарха[26 - ДЕКАРХ - греческий сотник, офицерское звание, соответствующее современному армейскому капитану.] и черную весть о численности нападавших: не менее полутора тысяч воинов. Вскоре прибывшие с побережья гонцы доложили, что в нескольких местах видели касожскую флотилию в тридцать кораблей, чем подтвердили слова уцелевших трапезитов: Александр знал, что одно касожское судно способно вместить до полусотни воинов.
        Оценив ситуацию, турмарх с глубоко потаенным удовлетворением принял решение выступить навстречу врагу. Он остро жаждал мести, однако не смел поставить собственное желание и отцовскую боль выше долга. Но ведь долг турмарха заключается в защите вверенной ему земли и людей! Будь касогов больше, и Александр, трезво оценивая свои шансы, заперся бы в городе - на каменных стенах Офа он сумел бы выдержать штурм и трехтысячного войска. Но, имея в своем распоряжении полнокровную хилиархию[27 - ХИЛИАРХИЯ - пехотное подразделение византийской армии, насчитывающее около тысячи воинов: примерно 650 копейщиков-скутатов и 350 лучников-токсотов.] в восемь сотен скутатов, да триста токсотов, турмарх не сомневался в победе над плохо организованным отрядом разбойников. Тем более что Александр был просто обязан защитить жителей деревень в долине реки! И потому, оставив в Офе всего сотню новобранцев-стратиотов, он выступил навстречу врагу, в душе молясь о том, чтобы касоги приняли бой.
        Поначалу, однако, войско разбойников поспешно отступало - по всей видимости, налетчики были не готовы к тому, что ромеи так быстро организуются и дадут отпор. Какое-то время враг уходил к побережью, и, плюнув на все, турмарх скорым маршем погнал войско вперед, силясь настигнуть касогов. Бойцы понимали своего командира, и не только потому, что сочувствовали его потере - смерти старшего сына. Но вид сожженных дотла деревень вкупе с истерзанными трупами жителей (в основном, правда, погибших в бою мужчин, бесполезных стариков, да изредка замученных грубой «лаской» женщин) разжигал в душах воинов жажду скорого возмездия. Все, как один, византийцы спешили вперед, настигая врага - и прижали касогов у самой кромки моря, всего в паре верст от их кораблей.
        Войско устало, но мужи были разгорячены возможностью поквитаться и воодушевлены тем, что не дали разбойникам уйти. Все же Александр сумел найти в себе силы не спешить и развернул хилиархию в фалангу глубиной в восемь шеренг, разместив по сотне токсотов на флангах и еще сотню позади скутатов. Касоги, поняв, что деваться им некуда, приняли бой - дико вопя, они устремились прямо на копья бронированной первой шеренги, чьи бойцы плотно сомкнули щиты и выставили свои длинные, двухметровые пики-контарионы. Не отступив ни на пядь, византийцы погасили первый, самый сильный удар горцев, после чего принялись методично теснить их к воде, яростно коля копьями и засыпая стрелами. Касоги же дрались лишь изогнутыми мечами и топорами, и вскоре десятки трупов их устлали песок…
        Боль, стиснувшая сердце Александра при первом взгляде на тело сына, начала понемногу отпускать. Видя, как неотвратимо скутаты давят врага, турмарх позволил себе шумно, облегченно выдохнуть и вспомнить лицо младшего сына, Константина. Он только-только взял в руки легкий однолезвийный меч-парамерион… А еще вспомнил лица малышки дочки Ксении и верной, надежной что в радости, что в горе жены Марии. Как бы ни было жаль сына, у него еще есть семья, так что…
        Додумать Александр не успел: в тылу, в двух сотнях шагов позади раздался утробный рев рогов и дикие, яростные крики сотен горцев. Обернувшись, турмарх обомлел: сзади на его хилиархию накатывало еще одно касожское войско, числом не меньше им атакованного! И только тогда Александр понял, почему разведчики с прибрежных постов видели флотилию касогов в разных местах практически одновременно. Ведь поначалу убитого горем турмарха это несколько насторожило. Но для самого себя он нашел простое объяснение, списав все на скорость гребли горцев и то, что дозорные слегка ошиблись со временем. Теперь же Александр осознал, что флотилий было две. Вожак горцев обманул его, заманил в ловушку и незаметно зашел в тыл, проведя людей за песчаными дюнами у побережья…
        Турмарх успел развернуть задние шеренги скутатов, а меньшую часть лучников спрятал в глубину фаланги. Большая же часть, увы, вынужденно приняла рукопашный бой на флангах и вскоре была истреблена. Оставалась надежда на то, что атака второго отряда касогов будет также погашена на щитах и копьях стратиотов. Вот только сзади Александр поставил наименее подготовленных и защищенных бойцов… И первый же залп горских лучников вкупе с ливнем дротиков, метаемых практически в упор, расстроил построение ромеев. А десяток секунд спустя в еще незакрытые бреши ворвались касоги - к слову, лучше подготовленные и закованные в кольчуги. Они быстро смешали ряды более или менее обученных драться строем ополченцев, однако мало на что способных в индивидуальной схватке.
        И вскоре началась резня.
        Вожак касогов переломил ход боя за считаные минуты. Вот ощетинившаяся копьями фаланга неотвратимо истребляла прижатых к воде горцев, а вот уже зажатая с двух сторон хилиархия сломала строй, разорванный клиньями врубившихся в нее врагов, закованных в кольчуги. Совсем недавно горевшие праведной местью ополченцы потеряли всякое мужество, оказавшись в западне и лишившись преимущества длинного копья. Лишь бойцы первых рядов, отбросив бесполезные теперь контарионы, обнажили мечи и сбились в круг, сомкнув щиты. К одной из таких «черепах» пробился и турмарх с десятком ветеранов.
        Они сражались дольше всех… Особенно же яростно бился сам Александр, когда-то шедший впереди своего отделения и первым принимавший на себя ярость вражеской атаки. Однажды, будучи еще лохагом, в бою с арабами он сумел остановить бегство остатков своей хилиархии, рассеянной стрелами врага. Сплотив вокруг себя скутатов, будущий таксиарх сумел остановить удар восточной конницы, построенной клином, заслужив свое звание. Теперь история повторялась, вот только шанса на счастливый исход уже не осталось…
        Турмарх бился тяжелым мечом-спатионом, надежно прикрытый соратниками с тыла и флангов, и каждый его точный укол или удар находили цель. Много раз на его прочный, каплевидный скутон обрушивалась сталь касожских мечей и топоров, но верный щит держал их напор, как и ламелляр брони-кливания. Но один за другим пали соратники-ветераны и стратиоты-ополченцы. Треснул щит - и, отбросив его в сторону, Александр с ревом бросился в гущу врага, навстречу их клинкам, навстречу собственной смерти. Смерти, избавившей честного человека и воина от мучительных угрызений совести. Ведь он привел на гибель сотни доверившихся ему людей и обрек гораздо большее их число на рабство и страдания…
        Долго стоял касожский вождь Ахсар над изрубленным телом турмарха, даже после смерти не расцепившего пальцев на рукояти сломанного клинка. Нечасто видел он подобное мужество и не был уверен, что способен на такое же. Хотя сам никогда не избегал схватки, а в детстве, будучи от природы слабее сверстников, был вынужден каждый день драться с более сильными соперниками. Сила пришла с годами упорных тренировок, а вот смекалка, хитрость, сообразительность и безжалостность ко всему и всем остались в нем с детства.
        - Этого… похоронить в земле и заложить камнями. Пусть будет… пусть будет крест на его могиле. Такой воин заслуживает достойного посмертия!
        Обернувшись к окружившим его притихшим воинам, Ахсар тихо, но веско добавил:
        - Семью ромейского воеводы не трогать! Чтобы ни один волос с головы не упал!!!
        Воины, привыкшие к нраву беспокойного, часто впадающего в ярость вождя (еще одно детское наследие), лишь безмолвно склонили головы.
        Птицы летели над Офом… Птицы улетали из города, охваченного огнем и людскими криками. Криками жертв - ограбленных, истязаемых, убиваемых - и их палачей, чей безумный хохот и рев утратили все человеческое.
        И птицам было по-прежнему невдомек, зачем люди убивают себе подобных?!
        Но всерьез они не задавались этим вопросом. Им еще предстоял долгий путь через море, на север.
        Две недели с разграбления Офа
        Магас, столица Аланского царства
        Охваченный сильным волнением, я следую к уже давно знакомым дверям в сопровождении знатных воинов, особо приближенных к престолу - алдаратта. Теперь-то я знаю название ясских рыцарей-гвардейцев! С удовольствием смотрю на их начищенные до блеска ламеллярные панцири, на размах широких плеч и идеальную выправку - а на ум почему-то приходит виденная всего пару минут назад птица. Обычный сизый голубь с подпаленными перьями на хвосте. Отчего-то его вид меня озадачил - понятно, что птица вырвалась из огня, но вот где бушевало пламя? Каждый день я поднимаюсь на стены цитадели и ни разу еще не видел дымных столбов на месте пожарищ, а ведь обзор здесь отличный. Может, голубь прилетел издалека? Может быть. Вот только откуда? Конечно, миграция птиц по весне идет в направлении юг - север, но отчего-то в сердце закралась тревога за Тмутаракань, помноженная на волнение за очередную встречу с царем. Похоже, Дургулель наконец-то сделал выбор!
        А вот и знакомые массивные двери из мореного дуба, украшенные позолотой. Я уже шагнул к ним, но легкое касание гвардейца упредило меня - алдаратт жестом показал мне направление в сторону по коридору. Заинтригованный, я послушно последовал за сопровождающими меня воинами, гадая: к добру или к худу изменения в уже ставшем привычным церемониале?
        Впрочем, шли мы недолго, представ вскоре перед еще одной узкой дверью в правом крыле дворца. Гвардеец молча поклонился, открывая ее, и я, учтиво склонив голову в ответ, сделал шаг и оказался в не очень большом, но красиво украшенном дорогими персидскими коврами помещении, со стоящим в центре столом, уставленным блюдами с печеным мясом, лепешками, сыром и кувшинами с вином.
        У стола стоял сам Дургулель с рогом вина в руке. Поспешно поклонившись, я приблизился к государю, остро ощущая вдруг охватившее меня смятение, в то время как гвардейцы закрыли дверь, повинуясь небрежному жесту царя. Я не успел и рта открыть, как Дургулель заговорил:
        - Касоги князя Ростислава напали на Византию. Они разграбили город Оф, что находится вблизи Трапезунда.
        Не сразу я осознал, что царь прекрасно говорит на древнерусском - зато получил ответ на вопрос: а где же переводчик? Тем не менее ясский государь сумел застать меня врасплох.
        - Так вы знаете мой язык?
        Дургулель внимательно посмотрел мне в глаза:
        - Русы наши близкие соседи. Мы сражались со Святославом на стороне хазар, но проиграли - и получили свободу. Потом сражались с князем Мстиславом - а позже вместе с его дружиной ходили на Арран. Знать язык своего соседа, способного стать как опасным врагом, так и добрым другом, весьма полезно. Хотя бы для того, чтобы подумать над ответом, пока толмач переводит его слова. Да и ты, воевода, ведь тоже учишь аланский?
        - Учу. Но говорю и понимаю пока плохо.
        Я ответил государю на ломаном ясском, после продолжил уже на древнерусском, благо, что Дургулель говорит на нем весьма чисто:
        - Так что же светлый царь для себя решил? Кем в этот раз ему станет русский сосед - опасным врагом или добрым другом?
        Алан презрительно скривил губы:
        - Сегодня опасным врагом для меня могла стать или рать всей Руси, или, по крайней мере, черниговская дружина князя Святослава. Но никак не горстка воинов Ростислава!
        Настал мой черед скривить рот:
        - Неужели? Тагир так же думал два года назад. И где теперь его тяжелая конница и сам пщы?
        Дургулель недовольно посмотрел на меня, приложив кубок к губам. Сделав небольшой глоток, он жестом предложил мне взять со стола второй кубок и одновременно ответил:
        - У Тагира была всего тысяча тяжелых всадников. У меня их около десяти тысяч.
        - А я сумел тогда подготовить всего пятьсот воинов фаланги и двести лучников. Теперь численность копейщиков достигает четырех тысяч, а отряд стрелков с дальнобойными тисовыми луками насчитывает тысячу воинов. Уверен, мы переживем атаку вашей тяжелой кавалерии. А вот каково будет Алании потерять ее главную ударную мощь?
        - Дерзости тебе не занимать, воевода, - царь весьма сурово на меня посмотрел, - говори со мной так кто другой, и не сносить ему головы. Впрочем, я пока ничего не решил и на твой счет.
        Кожу на спине словно окатило ледяной волной, хотя я постарался не показывать вида. Между тем Дургулель неожиданно сменил тему разговора:
        - Чего не прикасаешься к вину? Или мне для верности отпить из твоего кубка?
        - Привычка бояться отравы, если где-то поблизости есть ромей. Прости, государь.
        Я поклонился, в то время как царь действительно вспыхнул гневом, яростно затараторив:
        - Кого же ты подозреваешь в отравлении? Меня?! Кормившего тебя и твоих людей с собственного стола?! Да захоти я вашей смерти - и еще до заката любого из прошедших дней ваши обезглавленные тела предали бы земле!!! Не путай меня с греками, воевода, и пей вино, коли не хочешь смертельно обидеть, усомнившись в гостеприимстве ясского царя!
        Дургулель еще не закончил фразу, а я уже поспешно подхватил кубок и приложил его к губам. Молодое, сладкое вино с насыщенным фруктовым вкусом - именно то, что я более всего люблю.
        - Прости, государь, что я на мгновение позволил себе усомниться. Но коварство ромеев не знает границ, и катепан Корсуни действительно пытался отравить нас с Ростиславом, это не выдумка и не повод забрать их города. По совести сказать, моему князю было достаточно возрожденной греческой колонии в устье Дона, запечатавшей вход в реку и уже основавшей верфь.
        - А нападение касогов на Оф ты спишешь на их собственное вероломство и разбойный нрав?
        - Вовсе нет. Князь отправил их в набег, ожидая твоего, светлый царь, нападения. Мы знаем, что касоги весьма лояльны к аланам и что они могли восстать и ударить в спину при приближении твоего войска. Вот Ростислав и решил бросить их в набег, ожидая твоего нападения.
        Строгий взгляд Дургулеля уткнулся в мои глаза.
        - Не боитесь гнева Божьего за убийства и разграбления христиан?
        - А может, это Божья кара ромеям за то, что они пытались натравить ясов на Тмутаракань? И что же скажешь ты, государь: отправься твое войско в поход, и христианам - подданным князя ничто не угрожало бы? Ни убийства, ни грабежи? Больше сорока лет назад касоги сожгли город и вырезали его жителей. Светлый царь мог бы взять город - и даже если бы он и его люди не тронули горожан, в чем я сильно сомневаюсь, кто бы помешал касогам разорить его дотла, как только христианское войско аланов покинуло бы его пределы?
        Дургулель промолчал, а я продолжил:
        - Каждый злой поступок ромеев находит свою справедливую кару. Катепан пытался отравить нас с князем, чтобы задавленные поборами подданные базилевса не перешли под руку Ростислава, - и вот теперь Корсунь, Сурож, Готия вошли в Тмутараканское княжество. Ромеи пытались натравить аланов на русов - и касоги разграбили один из их городов. Но, по крайней мере, молодых женщин и детей, юношей и девушек князь просил оставить в живых ради выкупа - он собирается заселить ими Танаис.
        Царь наконец заговорил:
        - Выбор, который стоит передо мной, выбор, который и вы, и ромеи вынуждаете меня сделать, весьма непрост. На одной чаше древний союз с могучей империей, принесшей нам веру - и я даже породнился с базилевсом! А на другой - союз с молодым и пока слабым русским княжеством. Н-да, иногда мне кажется, что на деле выбор очевиден. - Дургулель хитро посмотрел мне в глаза.
        - Я бы назвал это выбором между теми, кто всю свою историю пытается вами помыкать и использовать в своих целях, и теми, кто станет верным союзником в будущих войнах.
        Царь невесело усмехнулся:
        - А вот в последнем я очень сомневаюсь. Разве Ростислав, скопив силы, не пойдет на Русь воевать за отцовское право на великое княжение, как когда-то поступил Мстислав? Разве не ради этого он просил меня дать ему людей два года назад, не ради этого дружил с касогами? Его семья была залогом мира, но ведь ты сам, воевода, сумел вернуть ему близких. Так что теперь мешает Ростиславу собрать всех людей и вернуться на отчую землю? И заключи я с ним союз, не втянет ли меня твой князь в собственную войну с дядьями? Даже если, например, не он пойдет на Киев, а в Тмутаракань вернется Святослав с войском?
        Вот это уже пошли конструктивные переговоры! Ликуя в душе, я быстро заговорил:
        - Ростислав передумал воевать Русь, драться с князьями. Теперь в его руках находятся города, равных которым на Руси нет. Теперь в его руках важнейший торговый путь, новый путь «из варяг в греки»! Мы не раз обсуждали это с Ростиславом, и, как мне кажется, князь решил для себя строить здесь, в Тмутаракани, новое государство. Быть может, настоящее царство в будущем! А не бороться с кучей родственников в братоубийственной войне.
        Дургулель задумчиво протянул:
        - Как тебе кажется…
        Я поспешил дополнить мысль:
        - В случае если Ростислав засомневается, я употреблю все свое влияние, чтобы переубедить его! Князь весьма высоко ценит мое мнение.
        - И что же, - Дургулель проницательно посмотрел мне в глаза, - идея брачного союза наших с князем семей также была предложена тобой?
        Почтительно склонив голову, я ответил:
        - Эта мысль пришла в наши головы одновременно, и она весьма очевидна. Что еще способно так укрепить союз двух государств, как не династический брак?
        - И общее участие в войне. Я помню твои слова, Андрей Урманин. Ты обещал привести тмутараканское войско по первому моему слову и лично возглавить его. Я уверен, что вскоре грузинам потребуется моя помощь в войне с мусульманами - и, когда Баграт призовет меня, я вспомню твое обещание.
        Я низко поклонился:
        - Оно будет исполнено.
        Царь отстраненно кивнул, посмотрев куда-то в сторону, после чего задал весьма непростой вопрос:
        - Но коли Ростислав решил строить здесь свое царство и породниться с моей семьей, не планирует ли он в будущем захватить Аланию и посадить на ее престол одного из своих сыновей или, быть может, даже внуков?
        Я выдержал пронизывающий, словно рентген, взгляд царя и твердо ответил:
        - Не захватить власть, но способствовать тому, что в будущем престол как Алании, так и Тмутаракани мог бы занять один из наследников обеих правящих семей. В таком случае оба царства сольются воедино и станут вдвое сильнее. Впрочем, - поспешил продолжить я, не в силах прочитать мысли царя по его остекленевшему взгляду, - речь идет лишь о мирных переговорах, но никак не о войне.
        Минуту Дургулель молчал, отвернувшись к окну, после чего довольно резко заметил:
        - Алания и так сильна. Мое войско исчисляется пятью десятками тысяч храбрых мужей!
        - Верно, государь. Сегодня твоему войску нет равного противника в окрестных землях. Но что будет через пятьдесят лет? А через сто? Степь раз за разом выплескивает из своего нутра одну за другой волны завоевателей. Она как Змей Горыныч из русских сказок, одну голову срубил - две вырастает. Хазар разбили - за ними пришли печенеги. Сокрушили печенегов - их вытеснили торки. Разгромили торков - тут как тут половцы…
        Дургулель коротко бросил в ответ:
        - Половцы нам не враги. Они знают нашу силу и не лезут к нам, наши всадники многочисленны и столь же быстры, как и куманы. Ни печенеги, ни торки не беспокоили наших владений, и…
        Я лукаво улыбнулся, и царь, злобно насупившись, оборвал свою речь.
        - Позволь напомнить тебе, государь, что хазары в свое время подчинили аланов. А когда ясы восстали против них, иудеи призвали на помощь все тех же печенегов и торков и разбили их. А кто же был хозяином местных степей до хазар? Тюрки. А помнишь ли ты о счастливых временах, когда донскими и причерноморскими степями правили сарматы и аланы были одним из самых сильных и значимых племен их союза? Но они потерпели поражение от гуннов. Позволь также напомнить, каким трудом твоим предкам в союзе с хазарами - еще не иудеями - удалось выстоять перед арабским нашествием с юга, сколько крови было пролито, чтобы удержать мусульман. И кто может точно предсказать, что грузинам удастся удержать новый мусульманский натиск? Кстати, все тех же торков - ну или родственных им племен[28 - Торки и печенеги, кочевавшие по волжским, донским и причерноморским степям к границе Киевской Руси, имели общие корни, являясь представителями огузских племен. В их состав входили и сельджуки, начавшие завоевание на юге и покорившие Иран, Ирак, а после Малую Азию и часть Кавказа.].
        Дургулель промолчал, и я продолжил:
        - Если Ростиславу удастся крестить касогов и прочно включить их в свое царство, если мы удержим Корсунскую фему, то Тмутаракань действительно станет могучим союзником. Пусть династический брак не даст нашим землям единого царя - но он объединит нашу кровь и наш союз. Я верю, что вместе аланы и русы сумеют остановить вторжение как с юга, так и с востока. А коли в Византии появится по-настоящему сильный базилевс, равный Никифору Фоке или Иоанну Цимисхию, так мы первыми предложим им союз и военную помощь в борьбе с нашим общим врагом. И тогда ты, государь, поможешь нам обрести мир, словно мост, связующий два берега одной реки.
        - Сожгите еще больше ромейских городов, и берега ваши станут настолько далеки друг от друга, что ни один мост не сможет соединить вас!
        Кажется, Дургулель решился!
        - Так прими предложение князя, светлый царь, отпусти меня к нему, и я обещаю, что мирным грекам более не придется строить новые жилища взамен сожженных и оплакивать павших под мечами касогов!
        Яс вновь посмотрел мне в глаза - а после протянул руку:
        - Хорошо! Я принимаю предложение союза с Ростиславом и выберу одну из внучек для замужества с его старшим сыном. Я откажу ромеям, и Алания не нападет на Тмутаракань. Взамен я жду выполнения всех обещаний, данных тобой, - и торговых уступок для моих купцов, и военной помощи в наших походах.
        Крепко сжав сильную кисть царя, я с чувством ответил:
        - Да будет так! Перед лицом Бога говорю тебе, государь, что мы с Ростиславом исполним все обещанное мной ранее.
        Дургулель улыбнулся и разжал руку. Я поклонился царю и сделал шаг в сторону двери, как яс неожиданно спросил:
        - То, что я видел в твоих схватках с варяжским воином и Артаром, - что это было за воинское искусство? Говорю не о клинках, а о тех мгновениях, когда ты их не использовал.
        Мгновение поколебавшись, я постарался честно соврать:
        - Это греческий панкратион[29 - ПАКРАТИОН - древнегреческое единоборство, которое, возможно, могло включать в себя техники, напоминающие современные борцовские. Например, «проход в ноги» или «бросок через бедро». В то же время панкратион включал в себя и кулачный бой.Есть мнение, что все современные стили борьбы произошли от панкратиона. Его приверженцы утверждают, что греческое единоборство попало в Индию вместе с воинами Александра Македонского, после чего уже индийские борцы перенесли ее адаптированную версию в Китай. Из Китая опять же измененный панкратион попал в Японию, где искусство борьбы совершенствовалось веками. Нельзя утверждать об истинности или ложности данной теории, но в целом она имеет все шансы быть реальной.].
        Впервые я видел лицо Дургулеля удивленным, а его брови поднятыми столь высоко.
        - Да, я слышал о подобном искусстве… Но ни разу его не видел. Однако откуда же урманину с далекого севера знать греческое искусство боя без оружия?
        - В нашем селении был трэлл[30 - ТРЭЛЛ (др.-сканд.) - раб.] из ромеев, он очень много знал и умел, а я, будучи ребенком, жалел его и тайком приносил еду с родительского стола. Грек был благодарен и много рассказывал мне как о истории своей страны - например о греческой и македонской фалангах, о битве при Фермопилах, об Александре Македонском и Юлии Цезаре, - так и про свою землю в наши дни. А еще, когда я подрос, показывал приемы, когда-то изучаемые греками в палестрах[31 - ПАЛЕСТРА - античная гимнастическая школа, где среди основных дисциплин изучалась борьба.]. Он учил их по каким-то древним книгам, а я использовал и доработал его искусство в схватках со сверстниками.
        - Значит, идея фаланги тмутараканцев в битве с Тагиром была именно твоей?
        - Верно, государь. А топорщиков в третий ряд я придумал поставить сам, поглядев на то, как наши воины рубят всадников датскими секирами. Только решил сделать их еще длиннее.
        Дургулель понимающе кивнул, после чего сделал приглашающий жест к столу:
        - Ты очень интересный человек, Андрей Урманин. Что же, своей цели ты достиг, так потрать еще немного времени и побеседуй со мной, утоли мое любопытство. Я с удовольствием послушаю истории из твоей жизни…
        Глава 7
        Июнь 1067 г. от Рождества Христова
        Фема Халдия, предместья Трапезунда
        Пятитысячное касожское войско, впервые разбитое на десятки, сотни и тысячи, впервые получившее организацию и командиров, споро возводит осадные укрепления вокруг городской стены. Непривычные к дисциплине и четкой организации горцы поначалу возмущались тем, что их заставляют копаться в земле. Но когда Асхар по моему приказу вздернул с десяток самых ярых крикунов, остальные притихли. А теперь и вовсе втянулись в фортификационные работы, с азартом разрывая рвы и возводя стены лагерей-фортов. Да, безжалостный лидер касожской вольницы умеет вселить страх в своих людей. И что немаловажно, Асхар - далеко не тупой, кровожадный вояка. На самом деле он думает очень быстро - это показал разговор, состоявшийся между нами пять дней назад.
        - Сколько женщин и детей, захваченных в Офе, не дожили до момента выкупа?
        Лидер горцев, с непроницаемым лицом смотрящий в сторону моря, коротко бросил:
        - Где-то с тысячу.
        - И почему?
        Мой вопрос, заданный спокойным, совершенно нейтральным тоном, на первый взгляд кажется безобидным и даже по-детски непосредственным. Как у ребенка, который интересуется у отца о причинах победы красных муравьев над черными в их огороде. Потому Асхар лишь пожал плечами:
        - Воины взяли их с боя. Что может удержать мужчину после кровавой схватки, когда добыча уже в его руках?
        Я слегка скривил губы:
        - Когда возьмем Трапезунд, ты их и удержишь.
        Наверное, вожак касогов решил, что я шучу, ибо его веселый, заливистый хохот показался мне вполне искренним:
        - Ты не можешь просить меня о невозможном, воевода! Ха-ха-ха, никогда не слышал подобной глупости…
        - Асхар! - Имя собеседника я произнес громко и жестко, чтобы оборвать его хохот, после чего продолжил уже тише: - Я не прошу тебя. Я приказываю.
        Несколько секунд касог смотрел на меня, пытаясь понять, не услышал ли он злую шутку. Но как только он открыл рот, я перебил его, не дав вымолвить и слова:
        - И ты будешь исполнять мои приказы в точности, беспрекословно. Если, конечно, хочешь жить.
        Взгляд Асхара полыхнул бешенством, но вместо того, чтобы разразиться гневной отповедью, он повременил, внимательно посмотрев по сторонам. Впрочем, вряд ли он мог заметить для себя что-то новое - пока мы идем вдоль побережья Малой Азии впереди основных сил флота, насчитывающего сотню касожских ладей. Команда гребцов, состоящая на две трети из новгородцев, поступивших на службу к Ростиславу после разгрома на Черехе, и на одну треть - из верных ему касогов, дружно работает веслами, изредка обмениваясь короткими, мирными фразами. Наконец вожак обманчиво спокойно повернулся ко мне, но в глубине его глаз зажглись злые огоньки:
        - Глупо угрожать, не имея возможности претворить угрозы в жизнь. Ведь даже если ты, воевода, попытаешься напасть на меня здесь, на ладье, имея численное превосходство своих людей, схватку заметят на других кораблях. И тогда всех вас ждет гибель, а князю… - касог уже не стал скрывать мрачного торжества во взгляде, - князю мы скажем, что твоя ладья несчастным образом затонула в море. Такое случается, к нашему вящему сожалению…
        Торжество в глазах Асхара погасло при виде моей насмешливой улыбки.
        - Тебя ждет разочарование, друг мой. Я обсудил все с князем еще до выхода в море. Если при встрече флотилий наша ладья не подплывет первой к панфилу, где Ростислав будет держать стяг, а я не поднимусь на корабль живой, здоровый и невредимый, князь прикажет сжечь все твои суда. И когда ромеи поспеют к месту схватки, то князь отправит посланника к их наварху[32 - НАВАРХ - византийский адмирал, командующий флотом.] и обвинит тебя и твоих людей в том, что вы вышли из повиновения, самовольно грабя подданных императора. Они добьют всех вас вместе, не упустят ни одной ладьи - а затем Ростислав примирится с базилевсом. Не самый худший вариант для князя, верно? Учитывая, - я добавил металла в голос, - что после, чтобы убедить ромеев в честности своих слов, он войдет в вашу землю и предаст ее огню и мечу! И никогда более, - мои слова зазвучали жестче, яростнее, - касоги уже не посмеют не повиноваться своему князю!
        В глазах Асхара промелькнул ужас. Но, быстро взяв себя в руки, он ответил мне довольно спокойно:
        - Воевода, прости меня за злую и глупую шутку. Ну как может потонуть наш корабль в столь спокойном море?! - Касог примиряюще развел руками и продолжил слегка заискивающим, извиняющимся тоном: - Но пойми, воинов будет не так-то просто заставить отказаться от добычи с боя. Они привыкли…
        - Просто, не просто… Твоим людям пора забыть о животных привычках и стать действительно воинами. Пока же они остаются толпой грабителей и убийц.
        Асхар дернулся, как от пощечины, но сумел удержать себя в руках, и я продолжил:
        - Мы организуем их. Назначим десятников из смелых, уважаемых воинов, сотников из опытных вожаков, тысяцких из разумных и наиболее преданных тебе людей. Разобьем фекьолов на отряды лучников, простых топорников-рубак, а самых искушенных, мужественных бойцов соберем в отряд гвардейцев. Назначим им полуторную долю добычи, десятникам двойную, сотникам тройную, тысяцким четвертную, а тебе я положу десять долей, сколько и себе. Но при этом четверть добычи отчисляем князю, церкви не грабим под страхом смерти. Женщин и детей не трогаем, мужчин убиваем только тех, кто возьмет в руки оружие. И если кто-то начнет возмущаться, ослушается твоих приказов, ты всегда сможешь опереться на гвардию, имеющую полуторную долю добычи от прочих воинов.
        Асхар всерьез задумался, а я между тем закончил мысль:
        - Тем более если все пойдет по моему плану, нам и сражаться не придется…
        И вот теперь послушавшийся меня вожак организовал свое войско по моему настоянию. Как я предполагал, горцев удалось разделить на две части - лояльных новым изменениям, то есть большинство командирского состава и гвардейцев, и тех, кто принял изменения в штыки. Но в первой группе оказались самые уважаемые и авторитетные, и оставшиеся были вынуждены подчиниться.
        Сейчас ополчение фекьолов, наконец ставшее похожим на настоящее войско, зарылось в землю по моему плану.
        Напротив каждых из четырех городских ворот мы спешно возводим земляные прямоугольные лагеря-форты, наподобие древнеримских. Проходы в них перекрыты сбитыми из досок ростовыми щитами, переносимыми вручную, уже срублены дозорные вышки. В лагеря мы определили по тысяче воинов, а напротив стен, по всему периметру между укреплениями касоги копают ров и насыпают земляной вал. Правда, лишь там, где это возможно, с юга на север город сужен оврагами и скалистыми обрывами, да и почва здесь каменистая, так что работа идет трудно. Хорошо хоть предместья города, располагающиеся за городской стеной, достались нам целыми, с множеством сельскохозяйственного инвентаря местных жителей.
        Порт Трапезунда, защищенный с двух сторон скалистыми берегами и крепостными стенами и простреливаемый катапультами с башен, был атакован на рассвете два дня назад. Ромеи не ждали повторного набега, на трех греческих панфилах и восьми венецианских купеческих галерах дежурили лишь небольшие команды охраны, а на малых греческих судах ее и вовсе не было. Воинов перебили в короткой абордажной схватке, после чего касоги сожгли все захваченные суда. Боевые панфилы было особенно жалко, но кормчих и команд, способных вывести их в море и довести до точки встречи с князем, среди нас нет. Теперь же десяток ладей мы отправили в сторону Царьграда, караулить приближение византийской эскадры и заодно навести ужас на жителей побережья - пусть их панические призывы о защите подстегнут базилевса и его навархов к действиям. Еще пять сотен воинов бессменно дежурят на оставшихся кораблях, готовые отразить любое нападение. Завтра мы начнем демонстративно рубить осадные лестницы, собирать подготовленный еще в Корсуни таран и катапульты под руководством греческих инженеров. И тогда посмотрим, выполнят ли трапезундцы мои
требования, переданные им два дня назад.
        Фема Халдия, центром которой является Трапезунд, в идеале могла бы выставить в поле до десяти тысяч бойцов, фему. Однако фактически, из-за грабительского отношения последних базилевсов к собственному народу, многие стратиоты - воинское сословие, из которого формируется ополчение, - просто разорились. Так что на практике численность наших здесь врагов могла бы достигать шести, от силы семи тысяч разномастно вооруженных и подготовленных воинов. Впрочем, моему «войску» и их хватило бы за глаза, но с гибелью Офской хилиархии общая численность фемы сократилась, да и повторного набега в Трапезунде никто не ждал. Судя по словам допрошенных мною жителей предместий, не успевших бежать в город, в распоряжении стратига Халдии сейчас находится примерно две тысячи боеспособных мужчин, коих он сможет вооружить и поднять на стены. Оставшиеся стратиоты фемы разобщены, и думаю, что пока они сумеют сорганизоваться, определиться с командирами и прийти на помощь городу, пройдет не менее недели.
        Этого времени, надеюсь, нам вполне хватит.
        - Ну что, как считаешь, примут ромеи твое предложение?
        Георгий подошел незаметно, видимо, я слишком глубоко задумался, смотря на мощные крепостные стены Трапезунда. При виде старого, надежного товарища, воистину первого друга еще с Копорского погоста, на моих губах заиграла улыбка.
        Как оказалось, Тимофей и Михаил, мои верные соратники, с которыми я прошел весь путь от бойни на льду Ловати до победы над Тагиром, сумели благополучно добраться до Новгорода, где и передали мое предупреждение Георгию. Вначале, правда, десятник скептически отнесся к «секретной информации» о нападении Всеслава Брячиславича, но когда князь-оборотень действительно пошел на город, Георгий решил подстраховаться и отправил в Белоозеро всю семью. В бою с полочанами приняли участие все мои соратники, и по прибытии десятник подробно рассказал мне о ходе битвы.
        С его слов выходит, что новгородский князь Мстислав Изяславич (сын великого князя) собрал войско в спешке - старался успеть на помощь к атакованному Пскову. В итоге ему удалось мобилизовать лишь новгородское ополчение да ратников окрестных земель и вывести в поле личную дружину. Всеслав же имел как минимум полуторакратное превосходство в людях и занял позицию на высоком берегу реки.
        Оба войска были преимущественно пешими. Первый, самый мощный удар лучших новгородских ратников едва не сокрушил строй полочан, несмотря на то что лучники Всеслава встретили их ливнем стрел. Но, завязнув в массе вражеской пехоты, новгородские панцирники (так я для себя назвал облаченных в кольчуги и пластинчатые доспехи воинов) потеряли напор. В это же время «оборотень» бросил личную дружину и пехотный резерв полочан в атаку на фланг пешцев-ополченцев, отрывая их от ударного отряда. Вскоре Всеслав обратил их в бегство, и отборные новгородские ратники оказались в окружении - Мстислав не решился идти им на выручку с малой дружиной и повернул коней вместе с бегущими ополченцами. Панцирники же рубились до темноты, силясь вырваться из вражеского кольца - и под полоцкими клинками да стрелами пали и Тимофей, и Михаил. Лишь горстке воинов удалось обмануть смерть и прорваться к лесу, среди них оказался и Георгий. Он-то и убедил часть израненных витязей отправиться вместе с ним на службу к Ростиславу. А уже я упросил князя отдать мне три с половиной десятка бывалых рубак в личную дружину, поставив старшим
над ней Георгия.
        - Поартачатся по первости, а там посмотрим. Быстрый, неподготовленный штурм они могли бы отбить и двумя тысячами воев, а вот грамотную атаку с пороками, тараном, лестницами - едва ли. Они это понимают. Понимают также и то, что случится с городом, взятым с боя, судьба Офа тому примером. А я предложил им откупиться без штурма, причем собранное злато и серебро будут не просто данью - они тем самым выплатят подать князю Ростиславу и перейдут под его руку. Мы обещали вдвое снизить им подати! Хм, - я лукаво усмехнулся, - теперь в них борется не только жадность и страх, но также верность и сомнения. Последние годы базилевсы и знать буквально разоряли свой народ. Так что надеюсь, до битвы не дойдет.
        - А если дойдет?
        Видимо, моя уверенность показалась Георгию излишней и он решил убедиться в том, что я просчитал все возможные ходы. Хм, а десятник неплох!
        - На штурм я однозначно не пойду. Точнее… - Я на мгновение задумался. - Это возможно только в том случае, если сюда не явится ромейский флот. Впрочем, более двух недель мы ждать не станем, за это время уже соседние фемы пришлют свои войска. Так что или горожане испугаются приготовлений к штурму и уплатят нам десять пудов злата да серебра, что, кстати, вполне для них посильная сумма, или мы просто сядем на корабли и начнем грабить побережье, следуя к Царьграду. Если же противник попробует атаковать… Что же, вылазку что из крепости, что извне мы сумеем отбить в любом из лагерей. Более того, напади ромеи на один из них, как вскоре на помощь осажденным придет как минимум две тысячи воинов. Лагерь у кораблей мы также оградим валом, так что атака на нас заведомо обречена на провал и большие потери. Нет, ромеи на это точно не решатся!
        Георгий лишь покачал головой. Казалось бы - утвердительно, но сомнение в его глазах не исчезло. Впрочем, я списал все на неудачный опыт кампании Владимира Ярославича более чем двадцатилетней давности, воспоминания о которой все еще весьма ярки среди новгородских дружинников. Поэтому, лишь дружески хлопнув старого соратника по плечу, я перевел разговор на семью, заверяя, что и его, и мои домочадцы будут надежно защищены под чутким присмотром княгини Ланки.
        И действительно - я ведь лично просил ее приглядеть как за Дали со Славкой, так и за Златой с ее детишками, разместив их в своем крыле дворца. Беременная четвертым малышом мадьярская принцесса с легкостью согласилась, и я с удовлетворением отметил, что ревнивые огоньки, вспыхивающие в ее глазах прежде, сменились ласковым теплом будущего материнства. Да, теперь я был действительно спокоен! Ведь после предпринятой катепаном попытки отравления контроль за пищей в княжеской семье вырос в разы. Супруга же моя благополучно выносила плод и родила, и никакой гипотетической угрозы из-за возможной ревности Ланки мной более не предвиделось.
        То, что я ошибался, а Георгий был прав, стало ясно в предрассветных сумерках на следующие сутки. Я проснулся от резкого запаха гари и рева рожков, разом поднявших на ноги весь лагерь. В первое мгновение я схватился за рукоять меча и вырвал его из ножен, вскочив на ноги. В следующее - бросился бежать к дозорной вышке от своего костра, который делил с Радеем и Георгием. Касоги, которых я сшибал с ног по пути, злобно ругались и пару раз даже пытались задержать меня, не узнав в простых портах да рубахе своего воеводу. Наконец я добрался до вышки и принялся судорожно взбираться на смотровую площадку. И только оказавшись на ней, при виде огромного факела на месте дозорной башни соседей я понял, насколько недооценил стратига Халдии.
        Храбрый ромей вывел за стены города обе хилиархии, атаковав в темноте. Тут же до меня дошло, что проходы в лагерь стоило делать с противоположной от городских укреплений стороны и что сейчас вся тысяча касогов оказалась в западне, замкнутая внутри земляных стен и теснимая вдвое превосходящими числом скутатами Трапезунда.
        - Скорее! Строй гвардию и предупреди, чтобы бежали молча! Пока огонь дозорной вышки слепит во тьме глаза ромеям, они не увидят нашего приближения и не успеют развернуть строй - тогда мы перебьем все их войско!
        Асхар, поднявшийся на смотровую площадку полуминутой позже, кивнул и поспешил вниз, организовывать тысячу. За ним последовал и я, стремясь как можно быстрее облачиться в броню и принять бой.
        То, что мы несколько опоздали, я осознал, увидев перед собой стену византийских скутонов, ощетинившуюся копьями. Обе хилиархии уже пятятся из атакованного лагеря, но, кажется, внутри его еще идет бой.
        - Назад! Отходим к воротам! Отрежем их от города!
        Взвыли рожки, командуя отступление. Не добежав до врага, гвардейцы попятились, держась на безопасном расстоянии от двухметровых копий-контарионов и отправляя во врага десятки стрел и дротиков. Византийцы, тренированно поднявшие над головами продолговатые, каплевидные щиты, все же несут потери от посылаемых в их сторону снарядов, и за каждый пройденный шаг ромеи платят чьей-то жизнью. Показался отряд и справа от хилиархий, а с тыла их преследуют лучники из так и не разбитого лагеря.
        - Как только поспеет еще одна тысяча, будем атаковать.
        Мысль, сорвавшаяся с моих уст, потонула в шуме разгорающегося боя: гортанных криков и яростных воплей касогов, распаляющих себя перед схваткой, четких, громких команд византийских лохагов и декархов, пока еще редких вскриков раненых. Но вот мы приблизились к стене - и тут же в нашу сторону полетел град стрел, а с башен ударили скорпионы[33 - СКОРПИОН - метательная машина в виде огромного арбалета, стреляющая полуметровыми дротиками.], прошибая сразу двух, а то и трех воинов полуметровыми дротиками! В этот миг ледяная волна страха прошла по моей спине, на короткое мгновение лишив дара речи.
        - Стена щитов!!!
        Я первым вскинул свой щит, краями смыкая его с щитами новгородцев и отчаянно крича касогам. Увы, новоиспеченным гвардейцам не хватило выучки: поднять защиту над головами они смогли, но вот надежно сомкнуть ее в «черепах» воины не успели - и потому понесли ощутимые потери. Более того, по островкам все же сумевших построить «черепах» тут же ударили скорпионы! Один снаряд с огромной силой ворвался в построение новгородцев, пополам порвав первого воина, проломив грудь второго и насквозь прошив живот третьего, стоящего всего в метре от меня. С диким, первобытным ужасом уставившись на искореженные тела погибших, я не сразу заметил, что с ног до головы забрызган их кровью.
        А в следующую секунду городские ворота открылись и из них потоком выдвинулись скутаты, плотная колонна шириной в двадцать человек. А глубиной…
        Мой язык приклеился к нёбу, когда я понял, что колонна скутатов достигает под пять десятков воинов, и все еще не кончается! Между тем византийские токсоты и артиллеристы продолжили обстрел, а обе хилиархии, атаковавшие до того лагерь, практически приблизились на удар копья…
        - Отходим! Асхар, пусть играют сигнал «отступление»! К кораблям!!!
        Сидя на песке у пока еще невысокого вала, насыпанного у лагеря на побережье, я безмолвно взираю на развернувшуюся перед нами фалангу Халдийской фемы в четыре тысячи воинов и слушаю злой доклад Асхара, едва сдерживающегося, чтобы не закричать:
        - Они сумели договориться! Как-то сумели договориться!!! Когда мы поспешили на помощь к атакованному лагерю, две тысячи воинов, ночью скрытно приблизившихся со стороны гор, прошли рядом с уже пустым лагерем и вошли в ворота. После чего вышли навстречу прорывающимся ромеям сквозь другие, зайдя нам в тыл! А гарнизон города атаковал нас специально, воевода, оттянув на себя все отряды и позволив подкреплению войти в город!!!
        Хм, даже непонятно, чего сейчас в касоге больше - ярости или восхищения врагом.
        - Может, командир подкрепления отправил в Трапезунд голубя. У византийцев ведь есть голубиная почта, наверняка… Просто я не учел этого. И не думал, что ополченцы сорганизуются так быстро… Потери?
        Из Асхара вдруг будто вынули стержень, он как-то обмяк, обвис, разом потеряв весь боевой задор:
        - Три сотни убитых и умерших от ран. Еще две сотни раненых, причем половина их уже никогда не возьмет оружия в руки. Воевода… - Вожак касогов запнулся, но затем сказал вполне четко: - Мы ведь не удержимся, если они сейчас атакуют. Мне знакомо, что такое их копейный удар.
        Я поднял на Асхара глаза:
        - Мне тоже. Собираемся, раненых забираем с собой, мертвых… Мертвых тоже. Позже предадим их тела морю.
        Глаза касога расширились.
        - Но как же мы можем…
        Тут плотину моего гнева прорвало:
        - Предлагаешь оставить их ромеям?! Или же везти с собой, пока от загнивших трупов не распространится зараза?! Хотите сжечь - грузите тела на освободившиеся ладьи и жгите. Но если ромеи ударят в этот момент - сами напросились!
        Тяжело встав, я коротко бросил, завершая разговор:
        - Уходим. Решите сжечь - поторапливайтесь.
        Мы вышли в море примерно через час. Ромеи не мешали уходить, продолжая стоять в строю все время наших сборов. Асхар же, поняв, что древесины ладей не хватит, чтобы спалить все тела, в них уложенные, решился на компромиссный вариант погребения, присущий варягам - мы вывели в море суда с павшими, а уже там подожгли их.
        Трапезундский берег отдалялся, а с ним и мои надежды на скорый триумф. Я физически чувствовал недобрый взгляд Асхара, устремленный мне в спину, и стыдился посмотреть в глаза Георгию, перед которым вчера самоуверенно бахвалился, мол, все у меня в порядке, держу все под контролем… Пять сотен выбывших из строя и полная неудача под стенами города - вот и весь мой результат.
        Из грустных раздумий меня вывел громкий крик с носа ладьи:
        - Паруса на горизонте!
        Глава 8
        Июнь 1067 г. от Рождества Христова
        Черноморское побережье Абхазского княжества
        Птицы летели над водной гладью. Они не сильно удалялись от берега в поисках рыбы и охотно делили море с людскими рыбаками, к лодкам которых давно привыкли.
        Но сейчас море буквально кипело от множества лодок. И если какие-то лодки птицы еще изредка встречали, то огромные, в несколько метров высотой, с двумя, а то и тремя мачтами, с рядами многочисленных весел вдоль бортов - они видели впервые…
        Наварх Алексей напряженно смотрел вперед, где всего в нескольких верстах виднелись ладьи касожских пиратов. Их было много, практически в два с половиной раза больше, чем его кораблей. Более легкие разбойные ладьи могли уже оторваться от его флота, но вместо того дистанция, разделяющая их, сокращалась с каждым часом.
        Наварха это беспокоило, наварх думал.
        Более двадцати лет назад остатки потрепанного византийского флота, едва ли не целиком уничтоженного пожаром в 1040 году, сумели дать бой огромной русской эскадре в четыреста ладей. Тогда все решило применение «греческого огня» и начавшийся шторм, посланный не иначе как самим Господом, - он разметал суда русов, разбил их о скалы[34 - Речь идет о русско-византийской войне 1043 г., а конкретно о морском сражении у маяка Искресту.]. Прошло более двадцати лет - и что? Возродился могучий прежде флот Византии, как феникс из пепла? Нет.
        Алексей горько скривился, испытывая едва не физическую боль при мысли о бездарном развале былой морской мощи собственной родины. Он был настоящим патриотом, настоящим моряком, был готов без раздумий пожертвовать собой в бою. Но ничего не смог сделать с тем, что с каждым годом средств на содержание флота выделялось все меньше, а что выделялось - безбожно разворовывалось. Наверное, наварху стоило благодарить русов - только после того, как они заняли Херсон и Сугдею, Константин Дука решил все же выделить золото на флот. И то лишь когда аланы продемонстрировали нежелание ввязываться в конфликт с Таматархой на стороне Византии. Наверное, это и были деньги взятки, которой аланы побрезговали…
        Вот только времени у назначенного командующим боевой эскадрой было совсем немного. Все, что успел сделать Алексей, прежде чем получил приказ разгневанного кесаря уничтожить пиратский флот, это подремонтировать старые, уже начавшие гнить дромоны, набрать команды до штатной нормы да построить четыре панфила на верфях. Плюс дважды провести масштабные учебные бои - наблюдать за ними на побережье Золотого Рога[35 - БУХТА ЗОЛОТОЙ РОГ - изогнутый залив, впадающий в пролив Босфор в месте его соединения с Мраморным морем и служащий в описываемое время базой византийского флота в Константинополе. Доступ в него был перегорожен цепью, тянущейся от крепостных укреплений Константинополя к башне Галат, стоящей на противоположном берегу залива.] высыпала едва ли не половина жителей Константинополя. Да, тогда Алексей неожиданно для себя оказался в центре внимания, став одним из наиболее известных и, увы, обсуждаемых людей столицы… Но вскоре касоги совершили набег на Халдию и разграбили Оф, а после нанесли еще один удар по восточной феме, осадив Трапезунд. Этого Иоанн Дука - брат скончавшегося в конце мая
базилевса, носящий титул кесаря, младшего соправителя, - уже не стерпел, отправив все годные к битве корабли в море, атаковать врага.
        Правда, у Трапезунда касогов крепко потрепали - стратиг Мануил проявил себя с лучшей стороны, сумев скоординировать действия удаленных друг от друга хилиархий. Хитрый маневр позволил ему нанести противнику ощутимый урон и объединить силы, после чего враг снял осаду и вышел в море. Но сама подготовка к штурму с окружением города укрепленными лагерями и возведением защитного вала, а также началом приготовлений осадной техники - в том числе катапульт! - все это весьма настораживало и заставляло ждать от врага продуманных и решительных действий.
        В силу чего Алексея очень волновало поведение вражеского наварха. На его месте он сам бы или воспользовался уже преимуществом хода, оторвавшись от преследования, или принял бой в открытом море, подальше от побережья. Там, при умелом маневрировании, можно было бы зайти к византийским кораблям и с тыла, и с флангов, нивелировав преимущество «греческого огня» - ведь сифоны установлены на носах и лишь на некоторых кораблях, в том числе флагмане, по обоим бортам. Вместо этого ладьи противника идут вдоль побережья, позволяя себя догонять…
        Наварх чувствовал ловушку, но не понимал, в чем она заключается. Двадцать лет назад византийская эскадра, брошенная вдогонку русским кораблям, была атакована на стоянке в одной из бухт. Наварх принял решение преследовать касогов все время, позволяя командам отдыхать посменно, благо, что запаса пресной воды для экипажей хватит еще на два дня. Поэтому со стороны врага не очень разумно рассчитывать на повторение Алексеем ошибки предшественников!
        Наварх вновь скривился, пролегшие на лбу складки морщин выдавали напряженную работу ума. В очередной раз он пытался предугадать действия преследуемого противника. А может, никаких действий и не будет? Может, их гребцы просто выбились из сил, а принять бой касогам не хватает мужества?
        Ситуацию осложняло то, что Алексей получил приказ не только догнать разбойную флотилию и сжечь ее, но и вернуть Херсон. А наличие крупной пиратской эскадры, способной в любой момент атаковать побережье или напасть на купцов, серьезно осложнило бы возобновление морского сообщения столицы и удаленной фемы. Так что истребление пиратов было уже не вопросом престижа, а стратегической задачей.
        Для сухопутной операции на бортах кораблей наварха расположился десант из отборных мечников столичной тагмы[36 - ТАГМА - регулярное подразделение византийской армии, составляющее основу ее боевой мощи наряду с ополчением фем. В отличие от стратиотов воины тагм все время находились на воинской службе и имели лучшую выучку, дисциплину и вооружение. В разные исторические периоды тагмы базировались как исключительно в столице, так и на территории фем.] - нумеров[37 - НУМЕРЫ - тяжеловооруженные пехотинцы, несущие службу в Константинополе.], а также отборные токсоты в легких доспехах и вооруженные мощными композитными луками. Всего двадцать его трехпалубных и двухпалубных дромонов и то же число более легких, однопалубных панфилов несут на себе десантный корпус в четыре тысячи воинов: три - тяжелой панцирной пехоты и одну - отборных лучников. Взяв на корабли воинов столичных тагм, наварх решил проблему комплектования абордажных, а также стрелковых команд и одновременно получил в свое распоряжение действительно мощный корпус для выполнения поставленной задачи.
        Наварх уже давно мог бросить вперед легкие панфилы, способные настигнуть вражеские ладьи и навязать им арьергардный бой. Вот только Алексей был уверен, что, поступи он так, и весь касожский флот, словно стая мелких пчел, набросится на его легкие суда. Нет, рисковать своими людьми ради быстрой победы наварх не собирался. В его представлении панфилы и дромоны должны будут действовать в будущем бою как легкий гладиус и тяжелый скутум римского легионера. Легкие корабли пойдут в атаку только при условии нахождения тяжелых в непосредственной близости - последние прикроют их огнем катапульт и стрельбой лучников. Так что панфилы нанесут первый удар, сожгут несколько вражеских ладей и тут же отступят, как только враг решится атаковать. Византийские легкие суда беспрепятственно пройдут между тяжелыми, а их преследователей встретит «греческий огонь» с дромонов. Если враг попробует продолжить преследование и прорвется за полосу огня, то он окажется между тяжелыми кораблями и будет атакован ливнем стрел и градом дротиков. Панфилы же снова вступят в дело, если касоги попробуют обойти византийский флот с флангов
или атаковать с тыла. Развернувшись при отходе, они смогут повторно использовать сифоны, а после примут абордажный бой. В конце концов, столичные тагмы чего-то стоят в ближнем бою, разве не так?
        Наличие четкого плана действий, мощный десантный корпус и превосходство «греческого огня» вселяло в наварха уверенность, позволившую ему преследовать врага и прямиком идти в расставленную ловушку, несмотря на все усиливающуюся тревогу.
        В полдень касожская эскадра взяла курс в сторону открытого моря. Алексей, коротко помолившись, дал приказ своим кораблям приготовиться к бою и преследовать, развернувшись в единую линию - поочередно дромонами и панфилами. Сорок судов, основная мощь боевого флота Византии, усилиями моряков построенная словно на морском параде, действительно впечатляли. В сердце наварха поселилась гордость за своих людей, и страх в его сознании уступил холодному расчету грамотного флотоводца.
        Алексей шел за победой.
        Минут через сорок преследования эскадра касогов разделилась примерно пополам, расходясь в стороны. Наварх ожидал этого и для себя решил, что нападет на один из отрядов всей силой, уничтожив его. Если второй ударит в этот момент в спину - ну что же, пусть будет так, их встретят панфилы.
        Неожиданно сверху раздался крик дозорного:
        - Корабли впереди! Корабли!
        Наварх принялся напряженно всматриваться и вскоре действительно разобрал более высокие паруса на нескольких судах, следующих встречным курсом и, что важно, также прямой линией. Мгновение Алексей колебался, разобрав в центре построения неизвестных два панфила, но вскоре понял, что это корабли, охранявшие в свое время бухту Херсона. Значит, команды переметнулись на сторону русов…
        Это было плохо - экипажи панфилов опытные моряки, имеющие доступ к «греческому огню» и обученные пользоваться сифонами. А кроме того - это свои, и Алексей меньше всего хотел драться со своими. В позапрошлом году на флоте ходил слух, будто на херсонских верфях строились суда для князя Таматархи и русы на построенных кораблях разбили касогов. Только тогда речь шла о четырех судах, часть которых к тому же погибла в бою, а сейчас наварх насчитал двенадцать смутно знакомых кораблей помимо панфилов херсонских мятежников. И чем ближе они были, тем все более узнаваемыми становились очертания вражеских судов. Неужто…
        Либурны!
        Догадка пронзила сознание наварха словно молния. И первой же близкой ассоциацией при виде похожих на древнеримские корабли стала битва при мысе Акций. В последнем великом сражении античных флотов легкие либурны кружили около многопалубных эннер и децимрем, словно стая волков вокруг неповоротливых медведей, и закидывали их снарядами из катапульт. При этом легкие суда оставались недосягаемыми для ответного огня благодаря своей высокой скорости и маневренности. Неужели враг решил повторить опыт далеких предшественников Алексея?! По всей видимости, да - но для этого основной эскадре противника (теперь-то стало ясно, что многочисленный флот касогов послужил приманкой) придется делиться надвое и пробовать обойти византийские корабли с флангов.
        И будто в ответ на мысль наварха следующие навстречу суда действительно стали разбиваться на два отряда…
        У Алексея не было боевого опыта - да и откуда ему взяться, ведь в последние годы империя сильно сдала позиции на море. Но решимости, воли и способности не теряться в критических ситуациях ему было не занимать. К тому же наварх быстро думал - и всего за пару минут он просчитал возможные варианты действий обеих сторон.
        Самое простое решение - выслать навстречу либурнам русов собственные панфилы, которых к тому же больше - враг уже наверняка предугадал. Более того, это наверняка и есть часть ловушки! Пошли сейчас Алексей панфилы в бой, легкие версии дромонов будут атакованы касогами со всех сторон. Да, какая-то часть пиратского флота погибнет в огне, но остальные наверняка сумеют навязать абордажный бой. И тогда «гладиус», лишенный поддержки «щита», вскоре окажется сломан… Между тем либурны беспрепятственно сблизятся с его дромонами и начнут закидывать их огненными снарядами - и тогда большие размеры основных византийских кораблей лишь облегчат прицеливание артиллеристам врага.
        Что еще? Продолжить движение вперед развернутым строем, пойти на прорыв? Да, лобовой сшибки противник наверняка избежит, но что помешает ему воспользоваться преимуществом хода и атаковать с тыла, без страха попасть под огнеметные струи сифонов, закрепленных на носу? Ничего, такой вариант для них, возможно, наиболее предпочтителен - хотя, безусловно, какая-то часть кораблей погибнет под снарядами катапульт и ливнем стрел. Но это будет меньшая часть, допустимые сопутствующие потери…
        Попробовать развернуться и отступить ближе к берегу, чтобы враг мог атаковать только в лоб и не имел возможности зайти в тыл? Неплохо, рабочий вариант - точнее, мог бы им быть. Вот только византийским судам придется делать широкий разворот при маневре, при этом они подставят одной из партий касожских судов и либурнам русов незащищенные борта, а позже и корму. А ладьям пиратов нет нужды разворачиваться, без паруса они могут идти хоть назад, хоть вперед - ведь и нос, и корма у них острые.
        Значит, остается только одно - продолжить преследовать дромонами одну из касожских партий, в то же время быть готовыми развернуть панфилы лицом к либурнам и при попытке их сблизиться - атаковать! А как только легкие суда вступят в бой, тяжелые начнут фланговые развороты и одновременный обхват как русских, так и спешащих к ним на помощь касожских кораблей!
        Приняв наконец решение, наварх азартно закричал горнистам:
        - Всем судам - преследуем ладьи справа по борту! Панфилам - продвинуться вперед и приготовиться к развороту!
        Птицы летели над водной гладью. Они с удивлением и любопытством смотрели на огромные лодки людей - ведь последние явно не рыбу ловили. Неужели опять идут убивать друг друга?!
        Судя по маневру византийцев, продолживших преследование одного из касожских отрядов, который ведет именно Асхар, про битву у Акции слышал не только Калинник. По крайней мере, обойти их и атаковать с флангов пока не представляется возможным.
        - Кхм… И что будем делать дальше?
        Ростислав, стоящий рядом со мной на носу «адмиральского» панфила, чувствует себя на борту византийского корабля не слишком уверенно. Впрочем, когда я впервые поднялся на палубу только-только спущенной на воду либурны, мне тоже было не по себе, несмотря на весь морской опыт Андерса. Это даже хорошо, что знакомый с первоначальным планом князь немного не в своей тарелке - боюсь, я не смог бы адекватно реагировать, если бы сейчас он набросился на меня с начальственными вопросами и наставлениями. Уж точно не сейчас.
        - Дальше… Дальше будем бить ромеев! Сигнальщик, подавай приказ Асхару принять бой! Второму отряду касогов держаться за нами! Горнист - либурнам сблизиться с дромонами и атаковать катапультами!
        Создание флота и вероятность крупной морской баталии подстегнули меня разработать систему сигнализации, понятную и доступную для всех. Единой для всех, правда, не получилось - флотские экипажи панфилов, перешедшие на нашу сторону, равно как и набранные среди херсонских греков кормчие, хорошо знакомы со звуковыми сигналами, а команды боевых кораблей имеют штатных горнистов. Поэтому для ударной эскадры я оставил привычный им способ передачи команд.
        Но во введении чего-то подобного для управления флотилией касогов нет смысла - горцы подают лишь простейшие сигналы ревом бараньих рогов. Да и в масштабах морской битвы звук любой трубы с нашего флагмана они все равно не услышат. Я решил проблему следующим образом. На моем корабле находится сигнальщик с набором цветных полотен четырех цветов. Красный - «атака», желтый - «держать дистанцию», зеленый - «сблизиться с флагманом», синий - «стой». Так вот, по моей команде наш сигнальщик разворачивается к одной из крайних в строю либурн, близкой к правой или левой касожским эскадрам, и передает мой приказ. А уже с либурны сигнал «транслируется» горцам. Сейчас Асхар получил «красный», его заместитель и командир второй эскадры Олагай - «зеленый».
        В следующие полчаса корабли обеих сторон маневрируют и постепенно сближаются друг с другом. Поначалу вырвавшиеся вперед панфилы вроде как начали делать разворот, уходя от встречной атаки приближающихся касогов. Однако затем, повинуясь сигналам с флагмана, выровняли курс и замедлили ход, спустив паруса и осушив весла, зато ускорились дромоны, стремясь успеть занять свое место в строю. Сбавили ход и горцы, завидев синее полотно, - впрочем, думаю, что касоги сами осознали угрозу, исходящую от приближающегося врага.
        Вот только если они на время и замерли, то византийцы, выстроив линию, продолжили ускоренно двигаться вперед - им в паруса как раз подул попутный ветер. Скрипя зубами от гнева, я приказал передать «желтый» Асхару. И что же - ободренные видом ретирующихся пиратских ладей, вперед вновь вырвались панфилы. Несмотря на очередной сигнал «атака», транслируемый касогам, более половины легких судов византийцев сумели завершить маневр и устремились к моим либурнам. В ответ я отдал приказ «атака» уже Олагаю… Хорошо хоть Ростислав, трезво оценивая свои силы, воздержался от попыток перехватить командование.
        А дальше море запылало…
        Сифоны дромонов выплюнули тугие струи огненной смеси в приблизившиеся к ним ладьи касогов. И одновременно в небо взвились первые снаряды катапульт, также начиненные «греческим огнем»! Причем пламенные росчерки прочертили его как с византийских кораблей, так и с нашей ударной эскадры. А всего лишь пару минут спустя в лица горцев Олагая ударил поток нетушимой химической смеси, придуманной злым гением грека Калинника…[38 - КАЛИННИК - сирийский механик и химик, уроженец города Гелиополис, изобретатель окончательного состава самой эффективной зажигательной смести, прозванной «греческим огнем». До него как римляне, так и византийцы использовали различные зажигательные составы, однако Калинник доработал их - его химическая смесь горела на воде, а также изобрел огнемет-сифон для ее распыления.]
        Мои корабли, повинуясь приказу, сосредоточили огонь на византийском флагмане, который я определил по раздающимся с него звукам труб. Уже после первого залпа катапульт дромон византийского наварха объяло жарким пламенем - и я был бы лжецом, если бы сказал, что не сожалею об участи греческого смельчака, сумевшего к тому же разрушить первоначальный план битвы.
        Но уже через несколько секунд в борт нашего корабля врезались сразу несколько огненных снарядов, выпущенных контратаковавшими панфилами. Воя от дикой боли, заметались по палубе объятые пламенем гребцы, завопили от ужаса артиллеристы, к запасу снарядов которых потекла пылающая дорожка химической смеси… И прежде чем она достигла их, я с ревом врезался в опешившего Ростислава, вместе с ним перевалившись через борт и рухнув в море…
        Побратим испуганно заметался в воде, тяжесть кольчуг неудержимо потянула вниз обоих - а ведь князь еще облачен в алый плащ, оплетший его сейчас, словно рыболовная сеть! С трудом я сумел ухватиться за фибулу на его плече и рвануть, разрывая ткань, получив при этом три, а то и четыре увесистые плюхи от бестолково молотящего руками Ростислава. Лишь освободив его от плаща, отчаянно работая при этом ногами, я за волосы вытащил его голову из воды, чтобы побратим сумел сделать короткий вдох. А после из последних сил поплыл к ближайшей либурне, по-прежнему таща князя за волосы и вновь пытаясь поднять над поверхностью его голову.
        Яркая вспышка на мгновение ослепила - а после я заработал ногами еще активнее, уже из последних сил стараясь удержаться на воде. Объятый жарким пламенем флагманский панфил завораживает, но я с ужасом взираю на неотвратимо приближающуюся к нам струю жидкого огня, во все стороны растекающуюся по воде.
        Мы бы погибли - безусловно, погибли бы. Сил сорвать с себя кольчугу не оставалось, а брони гарантированно утянули бы нас на дно. Мои ноги уже свело от напряжения, легкие загорелись огнем от нехватки воздуха, а удары сердца отчетливо слышались в ушах… Но тут сильные руки слева и справа подхватили нас, и вчетвером мы преодолели оставшиеся метры до ближней либурны. Оттуда уже прыгали в воду опытные пловцы, стремясь помочь нам спасти князя.
        Почувствовав под собой качающуюся деревянную твердь, я поцеловал ее, мысленно благодаря Господа за спасение. Рядом на доски свалились Радей и Георгий, каким-то чудом успевшие сорвать с себя брони прежде, чем оказались в воде, - впрочем, по всей видимости, мне самому просто не хватило выдержки сделать это. Между тем Ростислава обильно вырвало морской водой…
        Лишь полминуты спустя, оклемавшись, я приподнялся над бортом и с ужасом уставился на открывшуюся моим глазам картину. Десятки кораблей, целиком объятые пламенем, тонущие или еще держащиеся на воде, огромные огненные лужи, растекшиеся между ними, - и сотни утопающих, одновременно сгорающих заживо людей, отчаянно и бессмысленно пытающихся спастись под водой… Жуткий запах гари и обугленной плоти ударил в ноздри, и на несколько секунд я опешил, оглушенный, пораженный открывшимся перед глазами сверхъестественным зрелищем.
        И лишь с ударом в воду очередного огненного снаряда я понял, что либурна неподвижно стоит рядом с обоими горящими панфилами и остается отличной мишенью для врага.
        - Кормчий! Заворачивай! Право на борт, обходим врага по дуге! Горнист, играй сигнал: наварх на корабле! Всем кораблям - огибать византийские дромоны, обстреливать их из катапульт!
        Над головой сбивчиво заревел противный, скрипучий сигнал, а кормчий, резко закричав что-то своим, начал спешно править либурной, выполняя мой приказ. Каким-то чудом нам удалось избежать точного попадания врага - видимо, потому, что византийские артиллеристы были вынуждены отвлечься на касогов, атакующих уцелевшие панфилы.
        Я во все глаза смотрел на разворачивающуюся передо мной отчаянную схватку и не мог поверить в увиденное - касоги шли на абордаж, несмотря на стену огня, отделившую их ладьи от кораблей врага! Какую же решимость нужно иметь, чтобы при практически полном отсутствии шансов выжить идти вперед?! Ранее я был не слишком впечатлен боевыми качествами горцев и не верил в рассказы о том, что в бою они способны презреть смерть, в бешеной ярости атакуя врага даже со смертельными ранами, словно берсерки. Мой опыт сражений с ними подсказывал, что касоги действительно способны на жесткий первый натиск, особенно когда им кажется, что противник слабее - но не более того. Однако теперь воочию убедился, что был не прав - кормчие горцев упрямо вели корабли вперед, на сближение с панфилами, и ни один из них на моих глазах не повернул вспять, не уклонился от боя! Даже охваченные пламенем суда упрямо рвались к врагу, в последние мгновения своего существования сцепляясь бортами с противниками и поджигая их. Я видел, как бросающиеся в воду воины плывут к византийским кораблям и как умудрившиеся не потонуть в бронях и не
сгореть в растекшемся «греческом огне» отчаянно взбирались по бортам панфилов, помогая себе ножами, вгрызаясь ими в дерево… Своей смертью они дарили нам драгоценные минуты жизни - и возможность взять верх в бою!
        - Горнист! Сигнал - атака катапульт!!!
        Экипажи дромонов, лишившись наварха (впрочем, он ведь мог спастись в море, как и мы) и занятые отражением атаки ладей Асхара, прекратили всякие попытки маневрирования и замерли на месте, поливая суда касогов «греческим огнем» и обстреливая их из катапульт. Тем самым они превратились в отличные мишени, и вскоре помимо двух уже горевших кораблей - всего двух! - весело занялись еще четверо. А девять уцелевших набравших ход либурн продолжили смертельный обстрел…
        Я обратил внимание, что, хотя море вокруг византийского флота превратилось в огромную огненную лужу, сами греческие суда довольно долго не загорались. В крайнем случае занимались снасти, и только тогда огонь перекидывался на свернутые косые паруса, мачты, а после и на палубы. Лишь сейчас огонь, лизавший борта судов, начал всерьез им вредить - хотя при попаданиях наших снарядов дромоны вспыхивали в считаные мгновения!
        Увы, я слишком поздно узнал, что византийцы для защиты от собственной химической смеси используют войлок или воловьи шкуры, пропитанные уксусом. Либурны-то Калинник ими покрыл, но оборудовать подобной защитой ладьи касогов у нас не было ни времени, ни, что более важно, средств. Зато ромеи использовали защиту по максимуму и, даже когда шкуры начинали гореть, просто срывали их с бортов, даря своим кораблям лишние минуты жизни. Однако теперь греческие моряки будут вынуждены прорываться - или принять смерть в собственном огне…
        Мои либурны продолжили набирать ход, бешено обстреливая противника из катапульт. Загорелось еще три дромона при потере нами всего одного корабля. Однако начав движение первым, наш флагман чересчур сильно вырвался вперед - и сквозь узкий проход в бушующем пламени к либурне устремился византийский панфил!
        Греческое судно, уже набравшее ход, несется наперерез, заходя с левого борта. Опасно склонен надводный бивень-шпирон, способный протаранить нас, уже вполне различима угрожающе оскаленная львиная голова, венчающая сифон. Если он дотянется до нас, погибнем все, помощи ждать сейчас неоткуда…
        - Артиллеристы, попробуйте достать его! Кормчий, сумеем уйти?
        Жилистый и сухой грек с уже тронутыми сединой кудрями зло прокричал, коверкая древнерусские слова:
        - Сейчас нет! Слишком быстро идут - у них попутный ветер!
        - Тогда разворачивай корабль навстречу!
        Я окинул взглядом экипаж либурны, словно впервые увидел окружающих нас людей. Увы, лучших абордажников из варягов и новгородцев мы перевели на собственные панфилы. Но помимо моих соратников с флагмана спаслось всего три человека - причем только один дурак, подобно мне, сохранил доспех. Остальные члены команды - это два десятка лучников, гребцы да сам кормчий, больше половины из них херсонские греки. Увы, я не слишком полагаюсь на них в бою. Остается десяток варягов и полтора десятка тмутараканских русов, злобно взирающих на приближающийся греческий корабль, словно бойцовские псы. Ну, эти точно не подведут!
        - Княже…
        Ростислав, напряженно вглядывающийся в приближающийся панфил и крепко стиснувший рукоять харалужного клинка, обернулся ко мне.
        - Нам потребуется каждый меч.
        Побратим свирепо и как-то злорадно ухмыльнулся:
        - Ну хоть чем-то пригожусь! И, Андрей, флотом командовал ты, не спорю. Но схватку на корабле поведу я!
        Что же, мне осталось лишь послушно поклониться…
        Артиллеристы, отчаянно метавшие последние зажигательные снаряды, ни разу не попали - кормчий врага настоящий виртуоз, и перед каждым нашим броском он умудрялся чуть развернуть корабль. К слову, в этом нет ничего сверхъестественного - специальный дозорный располагался на носу панфила и кричал по готовности нашей катапульты к стрельбе. Этого оказалось достаточно, чтобы суетящиеся, не способные сдержать нарастающий страх греки промазали пять раз подряд. Впрочем, наш кормчий также выполнял свой маневр, сумев развернуть либурну навстречу византийцам - стрелять было действительно непросто. Расчет же вражеской катапульты промолчал - видимо, закончились снаряды.
        - Братья! Нас меньше, так атакуем же первыми и сломим дух ромеев! Мертвые срама не имут, а кто уцелеет, будет до смерти ходить в моей личной дружине! Бей!
        - Бей!!!
        Рев трех десятков глоток бойцов абордажной команды раздался над палубой, вторя боевому кличу вождя. Между тем Ростислав, бросив очередной взгляд в сторону приближающегося панфила, зычно закричал:
        - Щиты приготовить! Стрелами - бей!
        Стоящие на носу воины послушно вскинули луки, и в этот же миг с византийского корабля взмыли в воздух десятки стрел. Я едва успел поднять свой щит, а вот наши застрельщики только-только спустили с тетивы свои смертельные снаряды, как в их плотную кучу врезались вражеские стрелы. Едва ли не половина воинов, пронзенные ими, дико вскричав, попадали на палубу, досталось и гребцам. Одна с чудовищной силой врезалась в мою защиту, едва не пробив дерево!
        - Приготовились к атаке! Лучники, прячьтесь за бортами, воины - стена щитов!
        Вскоре в центре палубы сформировался прямоугольник, со всех сторон укрытый круглыми щитами. Византийцы вновь и вновь отправляли стрелы в смертоносный полет, но те лишь ранили нескольких гребцов, да одного воина - настолько плотно мы сомкнули края защиты! Но вот корабли поравнялись, предварительно спрятав весла, - и в тот же миг в воздух с панфила взвились десятки абордажных крючьев.
        - Как только притянут нас, атакуем клином! Андрей… - Ростилав помялся, но лучше моей кандидатуры (все же и броня, и харалужный клинок, и чекан из «небесного металла») действительно не сыскать. - Идешь на острие.
        - Ясно! Радей и Георгий, держитесь рядом с князем!
        Мои бездоспешные богатыри лишь согласно склонили головы, и в этот миг византийцы потянули за канаты «кошек», притягивая к себе либурну.
        - Лучники, приготовились! Воины - бей!!!
        - А-а-а!!!
        Я бросился вперед, но уже на границе между судами тяжелый встречный толчок щит в щит отбросил меня назад - и я едва успел закрыться от свалившегося сверху, чуть изогнутого клинка-парамериона. Мощный удар разрубил топорище и пробил стальную окантовку защиты в пяти сантиметрах от головы. Но прежде чем противник освободил оружие, я присел на колени и с силой вонзил заостренный обрубок древка в бедро ниже кольчужной юбки. Византиец взревел от боли, и ударом щит в щит я опрокинул его назад, одновременно выхватив меч.
        Движение, освободившее клинок из ножен, продолжилось атакой, встречной вражескому клинку. Харалуг свободно перерубил парамерион византийца, лишив его оружия, а обратное его движение пробило стальной шлем у виска врага. Свалив его, я все же сумел перейти борт корабля, принимая очередной удар на щит и яростно коля в ответ…
        Едва ли мы устояли бы в этой рубке. Византийских воинов, набранных из какой-то регулярной тагмы (судя по доспехам и вооружению, а также выучке и яростному напору), оказалось чуть ли не вдвое больше. Не помогли нам и лучники, перебитые токсотами противника в первые же мгновения перестрелки. И лишь немного потеснив ромеев на борту панфила, мы завязли в их массе, начавшей к тому же всерьез давить навстречу. Вскоре на борту панфила нас осталось всего четверо против десятка бойцов врага - остальные потеснили русско-варяжскую дружину, и рубка теперь пошла на борту либурны.
        - Бей!
        Очередной раз я рублю навстречу парамериону противника, чуть подавшись вперед. Но атаку моего чудо-меча сбивает удар его соседа, нанесенный по плоскости харалуга. В следующий миг стоящий напротив враг протаранил меня щитом, отбросив на доски фальшборта, и при падении я выпустил из пальцев рукоять клинка.
        - Бей…
        Шепот срывается с моих губ, и я смежаю веки, мысленно представив перед собой Дали и Славку. Прощайте, мои любимые…
        По лицу хлестнули капли чего-то горячего - и, открыв глаза, я увидел замершего передо мной врага с торчащим из груди наконечником дротика. На кожу мне попала кровь, брызнувшая из его пронзенной плоти, а в следующий миг противник завалился вперед, прижав меня к фальшборту немалым весом закованного в броню тела.
        Над палубой панфила раздался яростный, гортанный касожский вой…
        Битва завершилась через несколько часов, когда догорела разлитая химическая смесь и солнце начало клониться к закату. От гибели в рукопашном бою нас спас Асхар: до того расчетливый касог выжидал в тылу, не стремясь вести свою ладью в атаку на дромоны - фактически на верную смерть. Как, впрочем, и должно поступать полководцам, стремящимся руководить битвой… И в любом случае, несмотря на некоторое малодушие подобного поступка, именно то, что вожак касогов сохранил ладью и экипаж, в конечном счете спасло жизни нам с князем.
        Все панфилы погибли при абордаже или в огне разлитой ими же химической смеси. С ними сгорели и экипажи прорвавшихся к врагу касожских ладей - всего пять кораблей храбрых горцев (не считая флагмана Асхара) сумело каким-то чудом выйти из битвы.
        Дромоны в итоге сгорели все до единого, зажженные снарядами с либурн. Лишь один корабль вырвался из огненной ловушки, но, обугленный, с половинчатым экипажем, он не сумел набрать хода и был протаранен сразу тремя моими судами. Но и наша ударная эскадра сократилась вдвое, потеряв шесть построенных Калинником кораблей и оба панфила. Впрочем, взамен нам достался один целый, взятый на абордаж с помощью Асхара.
        Да, мы победили флот Византии, потопили все ее корабли. Но какой ценой?! Пять тысяч касогов ушли со мной в поход, а к семьям вернутся лишь две с половиной сотни израненных воинов. Чудовищная, Пиррова победа! Нет, не так представлял я себе этот бой…
        Июль 1067 г. от Рождества Христова
        Тмутаракань, столица княжества.
        Дворец Ростислава Владимировича
        В княжеской гриднице повисла тягостная тишина. Вошедший в чертог византийский посол - высокий, красивый мужчина средних лет, с мужественным, волевым лицом и волосами цвета воронова крыла - склонил голову перед князем и не спешил начинать разговор. Присутствующие здесь же приближенные Ростислава, среди которых уже традиционно затесался и я, также не торопились прервать молчание, с интересом и легкой неприязнью рассматривая ромея. Наконец, отмерив нужное количество времени, которое он же для себя и определил, посол поднял голову и вежливо, но твердо заговорил на чистом древнерусском:
        - Позволь же, светлый князь, передать тебе дружеский привет от славного кесаря Византии, Иоанна Дуки!
        Я украдкой посмотрел на Ростислава, но побратим никоим образом не выразил удивления или раздражения, хотя слова о дружеском привете прозвучали, безусловно, лживо. Между тем византиец продолжил:
        - Позволь также спросить от его лица - зачем ты, княже, занял Херсонскую фему и посылаешь людей своих грабить подданных кесаря?
        С минуту Ростислав молчал, и я подумал, что ромей все же сумеет затянуть его в паутину словесного кружева. Однако побратим решил ответить так, как я ему и советовал - ультиматумом, заявленным с позиции силы:
        - Народ Корсуни и Сурожа сам пошел под мою руку - как только люди узнали о попытке катепана отравить меня и моего воеводу Андрея Урманина.
        Византиец тут же попытался возразить, но князь прервал его резким движением руки:
        - И раз жители греческих городов приняли мое подданство, то и я принимаю их волю. Другой же ромейский посол пытался склонить царя ясского Дургулеля к нападению на Тмутаракань. Мы ударили по побережью, отплатив кесарю за коварство! И теперь, - Ростислав возвысил голос, - когда остатки византийского флота упокоились на дне морском, я могу посылать людей своих в набеги хоть каждый месяц! Мы будем наносить удары в любой точке побережья, забирая добро ромеев! Или же предложим им принять мою руку, как предлагал это жителям Трапезунда воевода Андрей. Посмотрим, кому подчинятся подданные кесаря, неспособного их защитить!
        Побелевший при речи князя посол - цвет его кожи можно было бы сравнить с первым, девственным снегом - вновь поклонился:
        - Княже, позволь просить тебя…
        Ростислав вновь властно прервал ромея:
        - Мы заключим мир и откажемся от набегов, если кесарь признает включение Готии в мое княжество, предоставит нашим купцам право беспошлинной торговли и признает за епархией Тмутаракани право крестить народ касогов. И также мою власть утверждать назначенного патриархией архиепископа! Пока же кесарь не дал ответа, я не считаю нужным сдерживать своих людей!
        Посол низко поклонился князю и коротко ответил, совершенно не выказывая эмоций:
        - Хорошо, я передам в Константинополь твой ответ, княже.
        Когда же дверь гридницы за ним затворилась, первым заворчал Порей:
        - Разве можно так с послом ромейским?! А ну как кесарь осерчает…
        Ростислав повернулся к старому сподвижнику - уже действительно старому - и, смерив его ледяным взглядом, холодно произнес:
        - Если ты не обратил внимания, Порей, мы воевали с ромеями и истребили их флот. Поквитались с ними за поражение моего отца - и ныне кесарь первым посылает ко мне посла, просит мира! Так что я не боюсь его гнева. А вот моего побояться стоит!
        Ошарашенный княжеской отповедью, Порей осекся, глаза его испуганно засверкали. Но Ростислав уже обратился к стоящему здесь же Асхару, с улыбкой заговорив с касожским вождем:
        - Друг мой Асхар! За твою доблесть и заслуги я наградил тебя званием воеводы касожского, сделал посадником Епталы. Рад ли ты моей службе и готов ли ты впредь честно радеть за меня?
        Касог с почтением склонился:
        - Да, княже!
        Улыбка Ростислава стала вдруг чуть более жесткой:
        - Это хорошо. Тогда вот тебе моя просьба. Владыка Николай, - князь указал на стоящего в стороне архиепископа, - подготовил священнослужителей для добровольного крещения касогов. Они отправятся в твою страну и будут беспрепятственно проповедовать. И так же беспрепятственно вы должны дать право желающим принять Святое Крещение! Отвечаешь за безопасность священников лично, Асхар, лично. И коли случится с кем из них какая беда - поверь, гнев мой будет велик!
        Побелевший не меньше византийского посла касожский воевода склонил голову, не в силах вымолвить и слова. Но что же - ранее горцы представляли собой силу, способную при случае поднять мятеж или ударить в спину. С гибелью флота - и значительной части активного войска - они эту силу утратили на много лет. Так что теперь Ростислав может реально воплотить любую из своих угроз в жизнь.
        Но если все пойдет гладко, новое поколение воинов будет уже привязано к княжеству прочной духовной связью! Увы, политика и вера сегодня неразделимы, что, впрочем, совершенно не отменяет духовной составляющей Православной церкви. В конце концов, Ростислав не собирается крестить горцев насильно, он лишь выбил право безопасно проповедовать священникам и так же безопасно для себя креститься горцам. Ранее такой возможностью новоначальные христиане из числа касогов не обладали.
        - Княже, благодарствуем!
        Лидеры купеческих общин поочередно упали к ногам Ростислава, восхищенные проведенными переговорами и открывшимися перед ними перспективами. Побратим с важным и в то же время величественным видом принял их благодарность - а после чуть повернулся ко мне и коротко, незаметно для всех улыбнулся.
        А растет князь, как есть растет!
        31 декабря 1067 г. от Рождества Христова
        Константинополь. Большой императорской дворец
        Дымно чадят факелы, закрепленные на белых колоннах портиков, окружающих Августейон[39 - АВГУСТЕЙОН - церемониальная площадь в Константинополе, располагающаяся между собором Святой Софии, ипподромом и большим императорским дворцом, построенным Юстинианом Великим. С площади во дворец вели ворота Халки.]. На устланной мрамором площади непривычно тихо и безлюдно. Обычно здесь не протолкнешься из-за спешащих на службу в Святую Софию[40 - СОБОР СВЯТОЙ СОФИИ - монументальный храм, даже сегодня, спустя полторы тысячи лет после постройки, поражающий своими размерами. Возведен при Юстиниане Великом, символ величия Византии и одна из наиболее узнаваемых построек современного Стамбула. На протяжении тысячи лет был самым огромным христианским храмом. После завоевания Константинополя турками в 1480 г. собор был превращен в мечеть Айя-София. По преданию, русские цари в итоге должны вырвать Царьград из-под турецкого владычества и вновь поднять над собором Святой Софии православный крест.] прихожан и клириков, направляющихся во дворец служащих, знати и ее многочисленных, пышных свит, гвардейцев-северян из варанги
или просто зевак. Днем гвалт стоит невероятный! Но сейчас шаги следующего к воротам Халки крупного, рослого мужчины, в чьей фигуре читается звериная мощь и в то же время истинно царское достоинство, разносятся по площади громким эхом.
        Поравнявшись с колонной Юстиниана, мужчина замер, внимательно посмотрев на венчающую ее фигуру всадника. Он видел ее не меньше тысячи раз - статую величайшего в истории Восточной Римской империи базилевса. Он был облачен в доспехи Ахиллеса, лицом обращен к востоку, в левой руке сжал державу, а правую протянул вперед, повелевая варварам. Их короли, кстати, также находятся здесь в виде статуй - приносящие Юстиниану дань.
        Да, замерший перед величайшим базилевсом мужчина видел эту статую тысячу раз и давно находил ее обыденной. Но вот именно сейчас, ночью, она вдруг показалась ему совершенно иной! Конечно, все дело в слабом освещении факелов, движении огня, отражающегося на колонне и лице статуи. Но на одно мгновение - ровно одно мгновение - мужчине показалось, что Юстиниан смотрит именно на него! Смотрит властно, требовательно, гневно. Смотрит так, словно говорит: «Эти ничтожества развалили все мое наследие, пустили прахом все мои труды! Может быть, хоть ты сумеешь что-то изменить?»
        Мужчина смотрел в лицо великого базилевса прошлого без страха и сомнения. Он твердо знал, что сделает все, чтобы возродить былое величие империи!
        Стражи-гвардейцы, несущие караул у ворот Халки и поклявшиеся ценой собственной жизни защищать семьи правящих базилевсов, почтительно склонились, когда мужчина приблизился к ним. Они хорошо знали его как удачливого военачальника и, что немаловажно, храброго воина. В их глазах, если внимательно посмотреть, можно было прочитать восторг и почитание. И вместо того, чтобы остановить ночного гостя, они расступились, пропуская мужчину во дворец.
        Пройдя полукруглым двором, он вскоре беспрепятственно вошел в большую залу с куполом. Пол ее был устлан цветным мрамором, окаймляющим большую круглую плиту из порфира. Драгоценным, пурпурным камнем, усеянным сверху былыми крапинками, были также облицованы и стены залы, а вверху их расположились большие мозаичные полотна. Они изображали жизнь своего создателя, Юстиниана, в том числе сцены вандальской и итальянской войн, триумф Велисария, представляющего побежденных варварских владык базилевсу… Но вошедший в Порфирную залу уделил мозаикам лишь крошечное мгновение - его пламенный, торжествующий и в то же время счастливый взор был устремлен к женщине, замершей в окружении немногочисленной свиты. Последние, к слову сказать, представляли самые знаменитые в империи фамилии и все поголовно принадлежали к военно-патриотической партии. Среди них в нетерпении замерла и Анна Далассина, так много сделавшая ради воплощения в жизнь этих мгновений. Подле нее стоял десятилетний сын - Алексей Комнин, самый молодой из присутствующих.
        Но мужчину волновала другая женщина - и он все никак не мог оторвать от нее взгляда. Сейчас, облаченная в царственный пурпур, украшенная самыми изысканными драгоценностями, сделанными талантливейшими греческими ювелирами, - сейчас она блистала. Впрочем, императрице и положено блистать. Но в это же мгновение он вспоминал ее другой - стыдливо краснеющей, нагой, обжигающе горячей… Он вспоминал затуманившийся взгляд бесконечно прекрасных и выразительных глаз, устремленный на него. Он вспоминал дурманящий аромат ее длинных, шелковистых, иссиня-черных волос, разметавшихся по полной молочной груди и мраморно-белым плечам. Вспоминал, как он зарывался в них, прижав к себе хрупкое тело красавицы-императрицы… Вспоминал ее волнующе-глубокие стоны, которые женщина пыталась сдерживать, но которые вырывались при каждом его прикосновении…
        Императрица, Евдокия Макремволитисса, с неменьшей страстью смотрела на вошедшего мужчину. Уже немолодая - сорок лет, - родившая нелюбимому первому мужу шестерых детей, она давно не верила, что способна на столь сильные чувства. Ее обвенчали с императором Константином, который был старше ее на пятнадцать лет, против воли - впрочем, вернее сказать, что она просто его не любила, а вот брак по расчету родителей был обычным делом в среде ромейской знати. Тем более что супругом стал сам император! Интриган и скряга, нелюбимый народом и ненавидимый армией - но все же император… Господь послал ей здоровья для рождения многих детей, а еще красоту, которая хоть и увядала с годами, но все еще была способна притянуть мужской взгляд. Несмотря на шесть родов, василисса сохранила стройный стан и высокую грудь, а морщинки в уголках глаз и на шее были практически незаметны. В юности она поражала собеседников своей утонченностью и глубиной познаний, и шарм изысканной патрицианки сохранила на протяжении всей своей жизни. Но вот, после смерти супруга, когда казалось, что ее дальнейшая судьба - это лавирование между
политическими партиями, способными как поддержать ее правление, так и свергнуть, при полном личном одиночестве, Господь вдруг послал его.
        Подумать только, ведь первая их встреча произошла в допросном зале! Тогда стратиг фемы Сердика[41 - СЕРДИКА - фема на территории Болгарии и одноименный город. Сегодня это столица Болгарии, София.] был уличен в подготовке мятежа, целью которого было смещение семьи Дуки с трона. В частности, как Иоанна Дуки, брата покойного мужа и кесаря, сосредоточившего в своих руках реальную власть над империей, так и ее детей. С целью соблюсти необходимые формальности для процесса над мятежником на допрос пригласили вдовствующую императрицу - и, идя на него, Евдокия искренне желала скорого и жесткого суда врагу ее детей!
        Но при первом же взгляде на могучего, статного, смелого и прямого, как стальной клинок, воина, настоящего патриота по духу и убеждениям, Евдокия замерла, словно пораженная молнией! А уж когда он поднял на нее свои темные, пронизывающие глаза, когда лицо его вдруг поменяло выражение с гневной обреченности на истинно мужское восхищение - она поняла, что пропала.
        Императрица отчетливо осознавала, что ее покойный муж и его брат, стоящие во главе придворно-бюрократической партии и живущие лживыми восхвалениями да разоряющей народ роскошью, несут стране лишь бедствия. В душе она понимала, что во главе империи должен стоять мужчина с сильной рукой и добрым сердцем, строгий, но справедливый - и именно такой мужчина предстал перед ней в допросном зале. Стоило провести с ним лишь короткую беседу, чтобы понять, каков в действительности этот человек. Человек, наделенный одновременно и варварской мощью, и царскою статью…
        Василисса начала действовать с необычайной энергией: Роман Диоген - бунтарь из Сердики - был освобожден и прощен, а вскоре и возведен в сан магистра и стратилата[42 - СТРАТИЛАТ - звание высокопоставленного военачальника византийской империи, магистр - одна из высших гражданских должностей.]. Получив же свободу, бунтарь вскоре нашел способ заявить о своих чувствах вскружившей ему голову императрице, с риском для жизни нанеся ей ночной визит. Эту ночь они оба запомнили на всю жизнь… Однако просто выйти замуж Евдокия не могла - перед смертью Константин Дука взял с нее письменное обещание никогда не заключать нового брака и передал его на хранение патриарху Иоанну Ксифилину.
        Что же, Евдокия не славилась бы своим умом среди византийской знати, если бы на самом деле не была умна: под предлогом желания выйти замуж за брата патриарха, Варду Ксифилина, она сумела выманить документ у Иоанна. После чего уже ничто не мешало ей обрести счастье с возлюбленным, заодно подарив ему желанное место на троне…
        И вот теперь они неспешно шагали навстречу друг другу через Порфирную залу, где византийские василиссы рожали детей и где принимали смерть византийские базилевсы. Они обволакивали друг друга истинно счастливыми, любящими взглядами, и мало кто мог не возрадоваться за возлюбленных в эти мгновения. Наконец Роман и Евдокия встретились ровно посередине залы, и стратилат припал на одно колено, коснувшись кончиком пальцев стройной ноги возлюбленной. Василисса почувствовала прикосновение, ее тут же бросило в жар, но, сдержав себя, она соответствующе моменту величественно улыбнулась… И возложила на голову возлюбленного инкрустированную драгоценными камнями стемму - корону византийских императоров.
        В эти мгновения Восточная Римская империя вновь обрела сильного духом и телом базилевса-воина, твердо желающего сокрушить всех ее врагов.
        Часть вторая
        Степной пожар
        Глава 1
        Август 1068 г. от Рождества Христова
        Посульская оборонительная линия
        Птицы летели над границей Руси… Еще вчера они видели многочисленные вереницы всадников, сливавшихся в огромные колонны по всей степи, - и копыта тысяч коней поднимали в небо огромные облака пыли. Все родовые кочевья куманов, занявших днепровскую и донскую степи, собрались в единый кулак волей хана Шарукана - самого жестокого и беспощадного из половецких ханов. Он вел на Киев более тридцати пяти тысяч всадников.
        Первыми врага встретили конные сторожи дозорных. Немногочисленные, но собранные из опытных бойцов, каждый из которых имел свой счет к степнякам, они не спешили погибать - но изо всех сил старались предупредить соратников о приближающейся напасти. По всей Посульской линии загорались сигнальные огни, летели гонцы в крепости, нахлестывая выбивающихся из сил коней. Не щадили они ни себя, ни лошадей в быстрой скачке - лишь бы успеть! Ведь за это платили жизнями оставшиеся воины сторож, смело атаковавшие навстречу легким половецким всадникам, пытавшимся перехватить гонцов. Они умело таранили врагов копьями, яростно рубили их саблями и мечами и, попав в окружение, гибли, успев прихватить с собой как минимум одного, а то и двух куманов.
        Сторожи задорого продали свои жизни. И они успели поднять гарнизон оборонительной линии!
        Много вложил в ее возведение на реке Суле князь Владимир Красное Солнышко, продолжил его дело и сын, Ярослав Мудрый. Валы, насыпанные на высоком берегу реки, укреплены поверху частоколом или надолбами и тянутся на многие версты. Редкие разрывы остались лишь на участках особо глухого леса, но здесь русы-северяне устроили непроходимые не только для конного, но даже для пешего засеки. Переправы и удобные броды защищены или порубежными крепостцами, или, в крайнем случае, надвратными башнями с регулярным гарнизоном. Крепка защита русская от степняков! Но велико и войско, вторгающееся на Русь…
        Едва завидев сигнальные огни в степи, зажгли пламя на вышках во всех крепостях Посульской линии, и все способные держать оружие в руках воины облачились в кольчуги и приготовили лошадей. А как только прибыли дозорные, известив, какая силища на Русь двинулась, так тут же полетели гонцы в стольный Киев к великому князю Изяславу, в Чернигов к брату его, богатырю Святославу, и в ближний к линии град Переяславль.
        В Переяславле княжил Всеволод Ярославич, любимый сын отца, добрый и справедливый муж, не скупящийся на милость бедным и совершавший честный суд. Выслушав запыхавшегося гонца, князь наградил его золотой гривной и послал подкрепиться да отдыхать с дороги, а сам велел собирать дружину. После же удалился Всеволод в домашнюю свою церковь, где упал на колени перед образом Спасителя и горячо взмолился о земле своей Богу, прося дать им с братьями сил остановить врага и спасти жизни людские.
        Насупился Святослав Ярославич, заслышав недобрую весть гонца. Крупный, тучный муж, он сурово хмурил брови, глядя на зарницу, полыхающую на юге. Резок был его голос, когда приказал он седлать коней всем воинам старшей и младшей дружин. Понимал Святослав, что, как бы ни была велика рать вражья, а падет младший брат - и худо будет всем, не отобьются они с Изяславом без переяславской дружины. Потому порешил - выходить как можно скорее и конно идти на помощь Всеволоду, а ополчению и остаткам дружины собраться в Чернигове и быть готовыми защитить город.
        Словно от горечи сморщился великий князь Киевский Изяслав, выслушав гонца. Пришла новая беда, и хотя ждал он ее, а все же в душе надеялся, что избежит Русь набега половецкого. Но не миновала его землю сия чаша… Тяжко, горько задумался князь: только год прошел с битвы на Немиге, где дали бой полочане Всеслава Брячиславича, и бились они крепко. Темно было небо от сотен стрел, взмывающих в воздух, с яростным криком бросался в атаку враг снова и снова. Тысячи русичей погибли с обеих сторон в братоубийственной битве - и вот теперь новый удар врага. А дружина киевская едва ли не на треть сократилась на Немиге!
        Собрать ополчение, вооружить всех, дать коней… Слишком долго. Сколько скакал сюда гонец с линии? А сколько времени многотысячному половецкому войску потребуется, чтобы сломить сопротивление порубежников и хлынуть в земли переяславские, грабить и убивать? Нет, на помощь брату идти нужно немедленно! Собрать верных гридей, да дружину боярскую, да ополченцев конных сколько можно за три дня, взять с собой еды запас малый и к брату поспешить на помощь! Да, русских витязей будет меньше, но княжеские дружины сильны таранным копейным ударом! А уж коли удастся напасть внезапно, то и вовсе не устоять орде вражеской, побегут поганые! Лишь бы порубежники хоть немного времени дали, хоть ненадолго половцев задержали…
        Задача оборонительной линии - не пропустить врага. Для того и валы с палисадами, для того и засеки. Конечно, малый отряд и переправится через реку, и в итоге заберется на вал - если, конечно, раньше его не заметит дозор и не встретит мечами да саблями разъезд русский. Но все же это реально. Однако крупное войско будет бесконечно долго даже просто переправляться через реку и преодолевать вал с лошадьми - если это вообще возможно. Нет, степнякам нужен удобный брод или переправа - а ведь часть их также перекрыта глухим валом! Но и русам нужен выход в степь, так что наиболее удобные броды с той стороны под защитой надвратных башен. А помимо собственного гарнизона каждый проход рубежа прикрывают дружины крепостей.
        Войско половецкое несколькими отрядами подступило к Посульской линии и также в нескольких местах попыталось прорваться. И в каждой точке переправы их встретили русские дружины градом стрел, намекая незваным гостям, что законы гостеприимства не распространяются на разбойников!
        Между тем самый сильный свой отряд - пять тысяч отборных воинов - Шарукан вывел к крепости Воинь, одной из первых, заложенных Владимиром у слияния Днепра и Сулы. Древний русский замок имеет прочный тын из двойного частокола, засыпанного внутри землей и камнем, семь наугольных и одну надвратную башни. Защищает его гарнизон в четыреста опытных дружинников во главе с воеводой Храбром. Последний, послав гонцов в Переяславль, велел собрать всех проживающих в крепости женщин, стариков да детишек, позволил ратникам отслужить с ними службу да молебен и проститься. После чего приказал вывести всех жителей из Воиня, дал им с собой запас хлеба и отправил искать укрытия в окрестных лесах. Сам Храбр с болью в сердце смотрел в сторону куцей цепочки беженцев, среди которых шагала и его молодая жена с годовалым малышом на руках.
        Как же хотелось ему бросить все и вместе с ними уйти, спрятаться под покровом лесным, под сенью дубов вековых! Но воеводу держал долг. Ведь его и воинов, ведомых им в бой, как раз для того сюда и поставили, чтобы налетчиков степных на Русь не пропустить. Чтобы и дальше, внутри княжества, не пришлось бабам да деткам малым по лесам прятаться, а коли и пришлось - так чтобы было время у них уйти! Чтобы князь мог успеть дружину собрать да ополчение вооружить и врезать степнякам покрепче!
        Он, Храбр, этот долг хорошо понимал, равно как и его воины. А тоску свою воевода намеревался в крови вражеской утопить - и потому боль свою от разлуки с семьей не отпускал, а в душе копил. Знал: настанет час, когда сил держать меч в руках уже не останется. И вот тогда боль ему эта ох как пригодится!
        На третий день вышел сам Шарукан с войском к Воиню. Ох и много людей у половецкого хана, много! Заполонило войско вражеское степь у берега Сулы, волнуется сердце русское при виде леса копий над головами кочевников! Но Храбр знал - дойдет дело до сечи, и рука русского ратника не дрогнет. И сколько бы ни было у врага сил, все равно ему придется растянуть их на переправе, никуда половцам от нее не уйти. А со стены и башен лучник добрый достанет брод и на трети реки!
        Зашумели рога степняцкие, пошли половцы в атаку. Лихо бросили наездники куманские скакунов в воду, яростно заорали разом, грозно! Но дружина Храбра все к встрече гостей дорогих приготовила, лучшую сталь для них наточила.
        Уже на середине реки врага встретил первый залп стрелков русских, укрывшихся до поры за валом. Два, а то и три десятка наездников и скакунов они разом ссадили! Но лучшие воины Шарукана закованы в панцири пластинчатые, прочные, не каждая стрела их возьмет. Да и сами они стрелки лихие, за триста шагов точно бьют из луков степных, составных! Полетели смертельные гостинцы от врага, стали падать с вала русичи. Тогда приказал им Храбр до поры укрыться.
        Выход к броду защищает прочная надвратная башня. С боевого яруса атакует врага десяток лучников, не страшащихся смерти. А вот им и помощь - ударили русы со стен да башен Воиня, полетели стрелы в следующего по броду врага. Вновь падают всадники да кони половецкие, вновь воды Сулы окрасились их кровью. Но много половцев, много, по десятку на каждого руса, прут густым валом - чего им бояться защитников, столь малых числом? Вот уже и стрелки на башне повыбиты все, вот уже и ворота ее деревянные загудели под ударом бревна окованного…
        По сигналу воеводы пустили стрелы в воздух лучники, укрывшиеся за валом. Бьют они прямо в небо, так чтобы стрела к облакам летела и, наклонившись в вышине, отвесно падала вниз, поражая сверху врага. Да только щелкают тетивы лучников на стенах крепости, посылающих оперенную смерть в затормозивших на переправе половцев!
        Тяжко приходится степнякам. Другие бы уже бежали, но лучшие воины Шарукана боятся гнева вождя, да выручают их брони дощатые[43 - БРОНИ ДОЩАТЫЕ - общее название ламеллярного доспеха на Руси.]. Бьют они в ответ часто, озлобленно, лишь звенит тетива. И хотя частокол защищает русичей до живота, а нет-нет да и находит стрела половецкая грудь иль голову ратника… Но все ж пока держится дерево башенных ворот, и гибнут степняки во множестве.
        Однако черный час настал - затрещали створки, завизжали куманы, навалившись на ворота, - поддались! А впереди только проход на сторону русскую, свободный и светлый! Бросились туда половцы спешенные, что створки ломали, и с разбегу на колья, в яму волчью, за башней отрытую… За ними уж и всадники в ворота разбитые ворвались, да не успеть им скакунов горячих затормозить! А коли и получается коней осадить, сзади-то напирают, давят неудержимо, толкают! Посыпались степняки на колья вместе с жеребцами, дико заорали покалеченные люди да животные… И под этот звериный вой половцы, кто сумел наконец затормозить да сзади напирающих упредить, отпрянули назад, лишившись мужества. Страшно в яму-то! Побежали куманы за реку, обратились в бегство, под стрелами людей теряя да сотоварищей на броду топча!
        Однако на берегу дикий рев Шарукана воинов остановил. Ох, бесновался вождь куманский, когда плетью с концами стальными их спины окучивал, ох, горячился! Но, повинуясь его приказам, спешились половцы, сняли с потерявших седоков лошадей седла и попоны, да халаты павших забрали, да щиты их - и пошли вновь через брод. Вновь стрелы русские разят врага на переправе, но упрямо прут вперед воины степняцкие.
        Не мешал им никто яму забросать рухлядью павших, долго половцы передавали по цепочке вещи соратников. Наконец закидали яму прямо поверх умирающих раненых - никто им не помог. Поднялся крик над бродом - и подалась вперед колонна вражеская, словно змея огромная!
        Но на выходе из башни ударили ее в голову стрелы русичей, с двух сторон кося куманов, словно снопы пшеничные. Когда же построили половцы подобие «черепахи» и покинули наконец арку ворот, с двух сторон навстречу им двинулись по полсотни русских пешцев, с тяжелыми червлеными щитами в рост человеческий да двухметровыми копьями. Вскоре сомкнулся строй русский, зажав степняков у башни, и начали воины нещадно колоть врага - а сверху вновь стрелы ударили! Десятками падают степняки, заливая землю своей молодецкою кровью.
        Прозвучал сигнал над Воинем - повинуясь ему, вновь полезли на вал лучники. Это соратники из крепости предупредили, что спешенные половцы начали понемногу карабкаться по отвесной земляной стенке. Ох и непростое это дело! Ломают куманы ногти, тщетно помогают себе кинжалами, соскальзывают вниз! Но некоторым все же удается продвинуться вверх. Когда-нибудь самые сильные осилят подъем и сбросят вниз канаты товарищам - если их не остановить, то дело у степняков пойдет куда быстрее. И тогда уже половецкие лучники будут метать стрелы сверху!
        С русской стороны вал значительно более пологий. Быстро осилили подъем лучники - как раз вовремя. Поднялись над гребнем первые воины куманские - и пали под ударами топоров и мечей! Но снизу поднимаются все новые степняки, и нет им числа…
        Сумели наконец половцы сблизиться с ратниками русичей у ворот. Кто-то догадался бросать тела павших на наконечники копий и, опустив их таким образом, рубить древки или же вовсе вырывать их скопом из рук врага. Много жизней потеряли половцы, чтобы сойтись с русами в ближнем бою, - но сошлись же! И тогда схватка пошла уже на равных, в размен один к одному.
        Долго шла лютая сеча, часа два. Но вот уже истончился строй русов у надвратной башни, вот уже теснят куманы лучников на вершине вала. Еще чуть-чуть, и побегут измотанные, уставшие воины!
        И тогда раздался на русском берегу рев рогов, и поскакала вперед сотня дружинников, до того стоящих в резерве. Расступились пешцы в стороны, открыв половцев таранному удару панцирных всадников! Сам Храбр повел ратников в бой, склонив копье навстречу врагу!
        Второй раз побежали куманы от башни, смятые, разметенные атакой русских всадников. Нет, не суждено было Шарукану в этот день прорваться на русский берег - и не пришлось воеводе разжигать в себе боль разлуки. Хватило и боевого задора.
        Но то был лишь первый день битвы.
        На следующий день Храбр не стал выводить дружину на переправу. Побили вражеские стрелы на стенах два с половиной десятка лучников, больше сотни воинов сгинуло в схватке у ворот и на валу, десяток ратников унесла атака, завершившая бой. Едва ли не полторы сотни убитых и тяжело раненных за один день, да и многие оставшиеся на стенах ранены. Нет, не удержать долго крепости, если еще раз к броду выйти. И хотя сам Шарукан потерял едва ли не пять сотен бойцов - для него эти потери не так страшны. Ведь если вчера врагов было более чем десять на одного, сегодня их стало едва ли не двадцать против единственного русского ратника!
        Однако перейдя реку, Шарукан не стал бросать своих воинов на штурм. Нет, он не отказался от мысли взять Воинь - оставлять в тылу русскую крепость, контролирующую брод, было опасно, тем более что сам хан жаждал мести. Дружина русичей дважды обратила в бегство его воинов - принять это все равно что признать поражение в самом начале похода. Очень плохо для боевого духа тех, кому еще предстоит сразиться с большой русской ратью.
        Целый день готовили половцы лестницы и вязанки хвороста, чтобы забрасывать ров у ворот. А утром пошли на штурм.
        Несмотря на то что спешенные куманы явно теряли в боевых качествах, это никак не сказалось на их искусстве стрельбы из луков. Шарукан выдвинул вперед пять сотен самых искусных стрелков и столько же воинов для их прикрытия щитами, а еще тысяча бойцов пошла на штурм северной стены - единственной не омываемой рекой.
        Что могли ответить на это русы? Храбр приказал своим лучникам беречься и подпустить врага поближе. Но, когда половцы стали забрасывать ров вязанками с хворостом и поднимать лестницы, на врага обрушился настоящий ливень стрел. А лучшие стрелки и вовсе прицельно били вдоль стен - именно для того башни русской крепости выдвинуты вперед и имеют боковые бойницы. И когда половцы стали подниматься по лестницам, их все время поражали русские стрелы, не важно с какой стороны степняки пытались закрыться щитами. Менее чем половине штурмующих удалось одолеть все перекладины - но наверху всех их встретили увесистые топоры русов, беспощадно рубящих что руки, что головы.
        Старались половцы сломать и ворота. Но в этот раз Храбр приказал держать их всерьез - штурмующих отгоняли не только стрелами и сулицами, но также камнями и кипятком. Полсотни трупов оставили куманы у ворот Воиня, но так и не сумели их сломать.
        Первый штурм ничего не дал Шарукану.
        Однако у половецкого хана имелись людские резервы. Потеряв две сотни воинов в безрезультатной атаке, разменяв их всего на три десятка убитых и раненых куманскими стрелами русов, он дал своему воинству еще день отдыха. За это время несколько разъездов прочесали окрестности, было подготовлено вдвое больше лестниц.
        Второй штурм был вдвое ожесточеннее.
        В этот раз куманы прорвались на стены по всей протяженности северной стороны крепости. Храбр лично повел полсотни рубак из резерва, оставив у ворот всего пять десятков бойцов. В этот раз воевода не раз обагрил клинок кровью, но копящаяся в душе боль ему по-прежнему не пригодилась.
        Пока еще.
        В третий раз куманы сломали и наружные, и внутренние ворота, ворвались в крепость. Но, несмотря на бешеную рубку на стенах, полсотни защитников намертво встали в проеме надвратной башни и буквально завалили его трупами врага - русы кололи половцев длинными копьями, а пытавшихся приблизиться встречали увесистыми ударами длинных двуручных секир.
        Отбил Храбр и третий штурм - но какой ценой! Семь десятков ратников уцелело в схватке, да еще два десятка раненых кое-как могут держать оружие в руках. И всем оставшимся очевидно, что четвертого штурма не сдюжить - понимают это и половцы, бесконечно ожесточившиеся за последние дни. Свалившегося в схватке в ров русского ратника, поломанного, но выжившего, они с восторгом разорвали лошадьми на глазах защитников крепости. Шарукан приказал им не брать пленных - и степняки с мрачным удовлетворением готовятся исполнить приказ вождя.
        На рассвете шестого дня битвы русы прощались друг с другом. Отслужив короткую литургию, батюшка - отец Михаил - торжественно причастил каждого воина. Дружинники искренне, со слезами на глазах просили друг у друга прощения и прощали, забывая большие и мелкие обиды. Все понимали, что пришел их час умирать.
        В последние минуты Храбр, как и прочие семейный ратники, сильно тосковал. О, как хотелось ему еще хотя бы раз взглянуть на лицо малыша, коснуться губ жены, вдохнуть запах их обоих! На миг прижать к себе любимых, почувствовать их тепло! Как хотелось ему верить, что с ними все будет хорошо и что жертва дружины будет не напрасна! Но вот солнце встало, и воевода, поднявшись в седло, коротко обратился к дружине:
        - Братья, вы крепко бились и честно исполнили ратный долг! Поганые надолго запомнят дружину Воиня!
        Словам Храбра вторили задорные крики мужей, и он продолжил:
        - Немного нам осталось сдюжить - так пойдемте же поднимем в последний раз мечи на врага! Как говорил князь Святослав - не посрамим земли Русской! Мертвые сраму не имут!
        И дружина громко, торжественно, яростно выкрикнула в ответ воеводе древний клич племени:
        - Се-ве-э-эр!!!
        Проскочил сквозь заранее расчищенные ворота клин из семи десятков всадников. Устремилась горстка закованных в броню воинов к половецкому лагерю, сжимая последние уцелевшие копья. Скакали во весь опор ратники, нацелившись на ханский шатер…
        Но слишком много половцев. Подняли крик дозорные, вскочили от костров воины. Лошадей степняки на ночь отправляли на выпас, и атаку русов встретила сырая масса спешенных куманов. Поначалу дружина словно ножом ее пронзила! Но масса есть масса - и в конце концов русский клин завяз в ней, окруженный со всех сторон.
        Долго длилась бешеная рубка в том месте, где остановились ратники Воиня. Дорого продавали свои жизни русичи, не стремясь уже уцелеть, но силясь как можно больше врагов с собой прихватить… Пришла пора Храбру вспомнить всю боль разлуки, все отчаяние мужа, коему не суждено уже увидеть любимых. Это дало ему еще сил драться половецкой саблей - когда топор застрял в чьем-то теле, меч сломался о вражеский щит, а правая рука стала уже будто каменной…
        В воротах крепости два десятка израненных ратников, кто не сумел пойти в атаку с воеводой, встретили куманов последними стрелами и задержали врага еще ненадолго. А потом половцы ворвались во двор Воиня в поисках уцелевших. Они нашли их в деревянном храме Георгия Победоносца - там лежали немногие посеченные в предыдущих боях, в коих еще теплилась жизнь. С ними остался и отец Михаил - священник, твердо решивший разделить судьбу паствы. Он мог спастись тайным ходом, ведущим из храма за стену, к реке, также им могли спастись и легкораненые. Но они не опозорили себя бесчестием, не оставили соратников на растерзание без последнего боя. Вот и батюшка предпочел принять мученический венец с ранеными, кто уже не мог за себя постоять. И до самых последних мгновений своей жизни он молился за упокой душ павших ратников и победу православного воинства…
        Ярко горела крепость, погибал в пожаре Георгиевский храм, ставший последним приютом дружинникам Воиня. Под полторы тысячи половцев потерял Шарукан в схватке с ними - и, несмотря на всю ненависть и гнев к русам, в душе его тесно переплелись уважение к павшим и одновременно страх перед ними. Сомнения поселились в его сердце, но все еще очень много воинов было под его рукой, очень много! Шарукан верил в победу.
        Между тем спешили на соединение с ханом и другие отряды, прорвавшие Посульскую линию - хоть и дорого они заплатили, преодолевая ее! Более шести тысяч воинов потеряла орда половецкая, но по-прежнему оставалась смертельно опасна. Грабя где удастся по дороге, куманы двигались к Переяславлю, и на реке Альте их войско полностью объединилось. Объединились в столице Всеволода и княжеские дружины, готовые дать врагу решительный бой, - вот только никто из братьев не знал, что одиннадцать тысяч их войска чуть ли не втрое уступают вражеской орде.
        И также никто не знал - ни триумвиры, ни Шарукан, - что из Тмутаракани вслед половцам выдвинулась конная рать Ростислава Владимировича, числом в шесть тысяч воинов. И что еще четыре тысячи печенегов да торков покинули Крым, выпустив вперед многочисленные легкие разъезды, да изгоном обрушились на беззащитные половецкие кочевья. Они практически никого не щадили, оставляя за собой лишь пепелища на месте стойбищ куманов.
        И только птицам, летевшим над степью, было известно о жестокой мести черных клобуков и новых врагах Шарукана.
        Глава 2
        Сентябрь 1068 г. от Рождества Христова
        Днепровские степи у Посульской оборонительной линии
        Ковыль… Безбрежное море выгоревшего на солнце ковыля тянется от копыт скакуна до горизонта, и нигде не видно ни деревца, ни даже какого-либо холмика. Только ровная, как стол, земля и покрывшая ее трава - высокая, выше колена, с пушистым навершием, лениво колыхаемая ветром. Если не уметь ориентироваться по солнцу и звездам, здесь очень легко заблудиться. Впрочем, не сбиться с пути нам в большей степени помогает оставленный половцами шлях[44 - Шляхами в старину назывались основные маршруты кочевников, которыми они вторгались со степи на Русь. При этом более поздние, излюбленные степными разбойниками шляхи настолько утрамбовывались копытами лошадей, что глубиной они были по колено человеку, а в ширину достигали от сорока до шестидесяти метров; гребни их были заметны издалека. Наиболее известные шляхи - Изюмский, Муравский и Кальмиусский.] - проторенная лошадьми кочевников дорога, плотно утрамбованная тысячами копыт. Держась ее, точно не заблудишься…
        Притормозив скакуна, я оглядываюсь на разношерстное воинство, держащееся чуть позади. Хотя на деле я сам погнал коня вперед, в голову колонны, чтобы не дышать пылью, поднятой многочисленными всадниками. За мной следует ядро тмутараканской рати - дружинники Ростислава и хазарские всадники, набранные из жителей столицы княжества и его окрестностей. Да, они другой веры, и в прошлом русы жестоко воевали с ними. Но в битве с касогами хазары крепко сражались за побратима. А то, что бронированные всадники тюркского народа обладают высокими боевыми качествами, у них не отнять. Наконец, некоторые из них уже приняли христианство благодаря стараниям владыки Николая. Так что в будущем, я надеюсь, они станут крепкой опорой княжества и постепенно сольются с его русским населением.
        При одном взгляде на более чем километровую колонну воинов в душе зарождается гордость за мощь набравшего силу тмутараканского войска - и в то же время сердце сжимается от тревоги. Сдюжим ли? Поспеем к битве? Примут ли нашу помощь князья-триумвиры?!
        Я столько сил вложил в то, чтобы убедить Ростислава выступить против половцев, столько сил, чтобы собрать столь сильную для Тмутаракани конную рать, что права на ошибку у меня, как кажется, просто нет! Да и о какой ошибке можно вести речь, когда за спиной пять тысяч чьих-то мужей, отцов и братьев, которых с нетерпением ждут дома?! Эти люди собраны здесь моими усилиями и моей волей, и каждая смерть в итоге ляжет на мою совесть.
        Жуткое чувство… Нет, права на ошибку у меня точно отсутствует.
        Июнь 1068 г. от Рождества Христова
        Тмутаракань, столица княжества.
        Дворец Ростислава Владимировича
        - Нет! Ты слышишь, воевода, нет!!!
        Разгорячившийся Ростислав разве что слюной не брызгает, но общее его состояние близко к истерике. Ну да, тему я затронул точно не самую для него приятную.
        - Подумать только! И куда, зачем?! Ради помощи этим предателям!!!
        - Но послушай же, княже…
        - И слушать не желаю! Я сказал - нет!!!
        Много воды утекло с тех пор, когда я впервые встретился со знаменитым тмутараканским князем, когда ловил каждое его слово и не позволял своим чувствам себя проявить. С тех пор мы вместе не раз участвовали в битвах, порой даже стоя в одном строю, не раз принимали совместные решения, судьбоносные для княжества. И потому сейчас я не принимаю гневный отказ Ростислава с покорностью рядового приближенного - яростная отповедь побратима поднимает в душе лишь ответный гнев.
        - Ты кричишь, как торговка на базаре.
        - Что?!
        Лицо князя вытянулось, он вперил в меня взгляд выкаченных в бешенстве глаз. Но вскоре выражение его лица сменяется удивлением и даже оторопью - ибо мой ответный взгляд исподлобья, устремленный на Ростислава, впервые за все время нашего продолжительного общения не скрывает охватившего меня гнева.
        - Ничего, княже. Слушать надо не только свои обиды.
        Мгновение побратим находится на грани: или выгнать меня в ярости прочь, или наконец услышать мои слова. Мгновение в нем борется всевластный господин Тмутаракани, давно отвыкший от отказов и понемногу превращающийся в заносчивого гордеца, и зрелый государственный муж, отчасти воспитанный в князе и моими усилиями. Слава богу, верх в его внутреннем противостоянии взял истинный правитель - и Ростислав холодно бросил:
        - Негоже тебе, воевода, указывать, что мне делать. Не забывайся.
        Слова князя прозвучали угрожающе глухо, но я уже успел спрятать эмоции и лишь коротко поклонился. Сердито кивнув в ответ, побратим продолжил уже значительно спокойнее:
        - Теперь повтори еще раз. Все и сначала, подробно.
        - Воля твоя, княже.
        Я также чуть приглушил голос, позволив себе продемонстрировать легкую обиду, а затем заговорил привычно сдержанно, по-деловому:
        - После первых столкновений с половцами и заключения с ними перемирия мы искали среди них тех, кто готов будет за подарки упредить нас в случае большого набега. Двое ханов печенегов, подчиненных половцами и признавших их власть, согласились нам помогать. Этой весной от них пришла весть: хан Шарукан собирает орду по завершении заготовки сена. Он собирается нанести удар в конце лета, когда на Руси закончится жатва и в степи спадет жара.
        Ростислав кивнул, признавая логичность выбранного Шаруканом времени нападения. Я продолжил:
        - Такие вести нужно перепроверять. Беловежские ратники сумели тайно перехватить два половецких разъезда. Пленники подтвердили слова наших печенежских «друзей».
        - Хорошо. Но зачем мне выступать против степняков? Чего ради жертвовать своими людьми в бою с ними? Ведь не на мою же землю собрались они нападать.
        Поклонившись побратиму в пояс, я неспешно и аргументированно ответил:
        - Есть две основные причины. Первая - если мы нанесем удар половцам в тыл, то высока вероятность, что разобьем их войско в союзе с княжескими дружинами. И тогда вся степь между Доном и Днепром от половцев освободится! Мы сможем беспрепятственно занять хазарские крепости на притоках Дона, углубиться в степь и приблизиться к границам Руси. Земля-то ведь на годы станет ничейной, княже, сколько успеем ее освоить, столько и будет нашей! Степь плодородна, в ней же можно и самим скот водить. Привлечем с Руси мужиков, дадим им землю, защиту в крепостях да свободу на десять лет от податей, сколько они детишек женкам заделают, сколько пашен распашут? А в будущем это ведь и твои ратники, и твои, княже, данники. И чем богаче они будут, тем богаче будешь ты.
        Ростислав согласно кивнул:
        - А вторая?
        - Вторая причина - это признание тебя на Руси. Пока все считают тебя бунтарем, пошедшим против дядьев и брата, не соглашаются с захватом Тмутаракани. Да, половцы до поры до времени служили тебе щитом от Святослава, да только щит этот ненадежен - уже завтра они могут против нас коней своих обратить, а там глядишь, и в союзе с кем из князей на Тмутаракань выступят. Но если ты сам приведешь рать да на степняков ее обрушишь, когда те на Руси озоровать будут, то не посмеют на тебя князья полки свои двинуть! Нет, им придется с тобой мириться, придется признать своевременную помощь. Тогда можно и речь поднять будет, что ты навеки отказываешься от притязаний на престол великокняжеский киевский, но взамен забираешь себе тмутараканские земли в вечное владение для своего рода… К слову, есть ведь и третья причина.
        - Какая же?
        Побратим посмотрел на меня с ехидной улыбкой, это хорошо.
        - Ну как же? Ромеев мы в прошлом году на море-то разбили, да как в итоге все обернулось?! Ждали, что кесарь Иоанн испугается нового набега, согласится признать за тобой Корсунь и Сурож, да только у ромеев везде есть свои глаза и уши. Прознали, что касожского флота больше нет, и в ус не дуют - чего им бояться? А там уж и новый базилевс в Царьграде объявился, воитель Роман. Потеряли мы время с провозглашением тебя, княже, царем Тмутараканским и Корсунским, владыкой русов и готов - а теперь как-то и не с руки вроде, с греками ничего не определено. Они, правда, пока флота нового не строят, и Роман все с торками воюет, но как будет дальше? А вот большая, славная победа над половцами - разве не повод царем себя провозгласить? Особенно когда дядья твои Тмутаракань за тобой навеки признают?! Хоть с севера от себя угрозу отодвинем, тогда и на юг вновь обратиться сможем…
        Ростислав задумчиво покачал головой и заговорил уже по делу:
        - Времени осталось немного. У нас ведь тоже покос и жатва будут, все ополчение не призовешь. А конников на круг у меня выходит и вовсе немного. Если всех верных мне хазарских всадников собрать, кто в Тмутаракани проживает да окрестностях, да всю дружину мою личную в седло посадить, наберем тысячу панцирных всадников. Касоги вместе с моими черными клобуками тысячи две легких лучников приведут, еще пятьсот конников с Дона наберется… Тремя с половиной тысячами ратников пойдем половцев воевать?
        Доводы побратима разумны, но у меня уже заготовлен ответ:
        - Во-первых, пришла тебе пора, княже, печенегов, что у Готии проживают, под свою руку брать. Пусть выставят войско, враг у нас общий! Во-вторых, с царем Дургулелем у Тмутаракани союз. Коли ясы рать конную выведут, на круг выйдет сильное войско!
        Ростислав согласно кивнул, и в глазах его зажегся азартный огонек.
        - Ну, раз так, Андрей, то тебе к Дургулелю послом и быть! Готовься к ясам отправиться в ближайшие дни, медлить нельзя! А я пока соберу войско в Готии. Прежде чем печенегов под руку звать, нужно и мечами побряцать, они силу уважают. Заодно и гонца на Русь, к Изяславу отправлю. Он великий князь, ему и решение принимать - но мы-то хотя бы о половцах упредим, свои намерения покажем! Да, так и поступим…
        - Лучше, княже, и не придумаешь!
        Июль 1068 г. от Рождества Христова
        Магас, столица Аланского царства.
        Дворец Дургулеля Великого
        Очередное посещение столицы Аланского царства вызвало у меня острое дежавю: те же вежливые улыбки придворных, забирающих подарки для музтазхира, те же условия содержания - наши передвижения ограничены периметром замка знати. Даже те же покои - правда, в этот раз я коротал в них дни и ночи без жены. Было очевидно, что тмутараканское посольство вновь пришлось не ко двору. Впрочем, два дня спустя Дургулель вызвал меня к себе, утроив прием в небольшой «переговорной» - царь все же снизошел до личной беседы. Вот только радушия в нем на этот раз не больше, чем у куска спрессованного льда на вершине горы.
        - О славный музтазхир Дургулеле! Позволь мне засвидетельствовать почтение князя Ростислава…
        Алан прервал меня резким жестом, после чего недовольно спросил:
        - С чем пожаловал, воевода?
        Да, тон собеседника не предвещает мне ничего хорошего…
        - Князь хотел обсудить будущее обручение старшего сына Рюрика с одной из ваших внучек. Мы ведь достигли соглашения еще в прошлое мое пребывание в Магасе, однако государь так и не определился с выбором, кого может в будущем выдать замуж…
        Я решил, что начинать разговор с просьбы о военной помощи, когда Дургулель в скверном настроении, не слишком уместно. Музтазхир же скривился, словно съел кислого:
        - И ради этого Ростислав отправил ко мне посольство с подарками и лучшим воеводой во главе? Сомневаюсь! Говори как есть, Урманин, не темни!
        Коротко поклонившись, я с резко сжавшимся сердцем выпалил:
        - Мы хотели просить государя ясов о помощи в походе на половцев.
        - Ха-ха-ха!!! - Седобородый алан зло, едко рассмеялся, после чего резко заговорил: - Я говорил тебе: половцы нам не враги. Они не нападают на наши земли, мы живем в мире. Но нет, вы с князем хотите стравить нас, втянуть в свою войну! Алания едва не потеряла союзника в лице Византии из-за вас, а теперь русы желают нашей войны со степью! Не бывать!!!
        И что тут можно сказать? Я внимательно посмотрел в глаза музтазхира:
        - Ромеи вновь натравливают государя на Тмутаракань?
        Дургулель недобро усмехнулся:
        - Нет. Новый базилевс зовет моих всадников на помощь против торков, и я дал ему воинов. С новым императором во главе греки храбро сражаются с врагом и дерутся всерьез. Сейчас они готовы заключить оборонительный союз с Багратом, и я помогу им! С Тмутараканью же ромеям пока не с руки воевать - но времена меняются, воевода, кто знает, что ждет нас в будущем?
        После короткого молчания я заметил:
        - То есть ясские витязи вновь воюют на чужой земле и за чужие интересы. Греки хотя бы заплатили золотом за кровь твоих людей?
        Лицо музтазхира дернулось, ожесточилось, но я не дал ему перебить себя:
        - А Ростислав обещал тебе людей в помощь в случае похода ясов. Так кто из союзников тебе ближе - тот, кто просит помощи, или тот, кто ее предоставит? И чьи купцы вдвое обогатились за последний год, торгуя в Тмутаракани и путешествуя по Дону под нашей защитой?
        Дургулель с полминуты промолчал, после чего заговорил уже спокойнее, по-деловому:
        - Ты вовремя, воевода, напомнил о своем обещании. Царь Баграт шлет ко мне гонцов. Он говорит, что армия его врага, султана Алп-Арслана, готовится к вторжению в Грузию. Я собираю войско на помощь моему соседу и родственнику и желаю, чтобы обещанные полки Тмутаракани прибыли в Магас.
        - О славный музтазхир… Не зря мной было упомянуто о данном от имени князя обещании. Мы исполним его, в твою столицу явится наше войско! Только все дело в том, что к завершению сенокоса половцы собирают орду в степи, и мы не знаем, куда она повернет. И до тех пор, пока угроза со стороны кочевников пребывает в силе, ни князь, ни тем более я не сможем исполнить обещанного! Враг угрожает нашей земле! А если сложится так, что Ростислав или, быть может, я сам сложим в бою с куманами головы, то сложно уже будет говорить об исполнении нашего договора.
        Алан коротко усмехнулся:
        - Ну что же, быть по сему. Защищайте свою землю, сражайтесь со степняками. Но войска на половцев я не дам.
        Тут уж я не удержался:
        - Интересный выходит у нас союз, музтазхир! Мы вам беспошлинную торговлю, защищенный торговый путь на Русь, наши гавани, наконец - наше войско! А ясы, значит, только требования о выполнении обещаний и угрозы, что пойдут на нас войной! Так, может, Тмутаракани и вовсе не нужен этот союз, раз Дургулель Великий все равно поведет свои рати на княжество? Чего ради обогащать его купцов и слать ему на помощь ратных людей?!
        Удивительно, но, похоже, мне удалось смутить царя! По крайней мере, на его лице отразилось смятение:
        - Не горячись, воевода. В конце концов, против союзника мы не выступим, это я точно могу обещать. Вспомни, мы говорили о том, что Алания может стать мостом между Тмутараканью и Царьградом, поспособствовать вам в заключении мира - в конце концов, у нас много общих врагов…
        Не горячиться? Однако, похоже, это единственная модель поведения, которая сейчас работает!
        - Нет, государь! Это у Алании, может, и есть с Византией общий враг в лице торков и их султана Арп-Арслана, но Тмутаракань с ним нынче брани не ведет! А вот в степях к северу от нас собирается войско нашего настоящего врага, в борьбе с которым ясы отказываются помочь!
        Лицо Дургулеля вновь окаменело.
        - Я не пойду на вражду еще и с половцами.
        Пришлось и мне сбавить обороты:
        - Хорошо, государь, я понимаю, что каждый из нас должен заботиться о благополучии собственной земли. Но позволь тогда мне пригласить добровольцев из числа твоих воинов? Даже несколько сотен ясских всадников могли бы серьезно нас поддержать, но сражаться они будут под моим стягом. Это не повод объявлять войну с куманами, но для нас - достойная помощь. Мы же, если сдюжим борьбу с кочевниками, пришлем взамен многочисленную пешую рать копейщиков и лучников.
        После недолгой паузы, взятой на размышления, Дургулель согласно склонил голову:
        - Хорошо. Созвать несколько сотен добровольцев я разрешаю.
        Две недели спустя Магас покидал сильный конный отряд, состоящий из полсотни тмутараканских всадников (моя свита), двух сотен бронированных аланских катафрактов и трех сотен более легких, облаченных лишь в кольчуги всадников - бахафсад. Отряд «добровольцев» ведет мой старый знакомец Артар…
        Поначалу меня удивил его выбор. Но ясский богатырь, столь успешно выступавший против меня на турнире, всерьез проникся ко мне уважением и был одним из первых, вызвавшихся потешить силушку молодецкую в бою с половцами.
        И я был безмерно рад его решению.
        Август 1068 г. от Рождества Христова
        Крымские степи, стойбище хана Кабугшина
        В первый раз я испытываю столь сильное волнение во время посольства - оба мои путешествия в Магас хоть и были сопряжены с определенным риском, но все же я понимал и чувствовал, что нахожусь в землях цивилизованного, христианского народа. Среди людей, чья система ценностей мне близка и понятна, среди людей, от которых я хотя бы примерно понимаю, чего ожидать.
        Но посольство к печенегам - это как прыжок в неизвестность, когда не знаешь, что ждет тебя в конце полета…
        Пока я был в гостях у Дургулеля, Ростислав мобилизовал греческих копейщиков и ополчение Готии, а вскоре сам прибыл в Дорос с отрядами лучников, варягов и личной дружиной. Помимо того, вдоль Крымского побережья постоянно циркулировали наши либурны - ставка была сделана на то, что печенеги должны испугаться русского вторжения в занятую ими часть полуострова.
        После в степь отправился небольшой отряд всадников под белым флагом, сумевших пересечься с разъездом кочевников и предложивших их хану принять посольство Ростислава. Пять дней назад к замыкающему проход в горы кастрону прибыл с ответным визитом печенежский отряд, передавший приглашение хана Кабугшина. И вот по истечении этого срока я наконец прибыл в гости к хану.
        Мне удивительно все. Например, внешний вид печенегов - смугловатых брюнетов с вполне европеоидными чертами лица и бритыми подбородками. Было бы особенно интересно посмотреть на их женщин - но пока я следовал через стойбище хана, ни одной не увидел. По всей видимости, Кабугшин привел с собой исключительно воинов.
        Вооружение степняков состоит в основном из чуть искривленных сабель, чьи клинки очень напоминают казачьи шашки девятнадцатого века, легких топоров и двухметровых копий с узкими, продолговатыми наконечниками. У некоторых воинов я заметил также мечи. Кроме того, у большинства сидящих у костров печенегов в ногах покоятся обязательные для степняков луки в саадаках и колчаны со стрелами. Лошадей во время стоянок кочевники треножат и отправляют на выпас - так что вопреки моим предположениям в лагере отсутствует резкий запах скота. Наоборот, лишь приятный аромат дыма костров, печеного мяса и булькающего в котлах варева. А вот вид их переносного святилища с небольшими деревянными истуканами, чьи оскаленные хари испачканы чем-то красным, меня всерьез напряг. При одном взгляде на них на душе стало как-то муторно и погано, будто в грязи искупался. Н-да, не зря на Руси язычников кличут погаными…
        Большой серый шатер хана украшен по ободу волнистым рисунком, вход защищают два воина с саблями, копьями и небольшими круглыми щитами. Удивительно, но только на них я увидел кольчуги! Остальные встреченные мной в лагере печенеги вовсе не имели никакой брони. При виде меня стражи расступились, стараясь при этом изобразить на лицах должное почтение.
        Но вот войлок, прикрывающий вход, отброшен, и я оказываюсь в просторном и, надо сказать, довольно светлом помещении. Причем в отличие от степного зноя вне стен шатра здесь, внутри, приятно прохладно! Земля под ногами укрыта множеством толстых шкур, и даже через кожу сапог я ощущаю, как ступни утопают в мягком, густом ворсе.
        Напротив входа трое степняков, по-восточному скрестив ноги, важно восседают у богато накрытого стола: тонкие, пропеченные на камнях хрусткие лепешки, жаренная на вертеле баранина, благоухающая ароматом свежего шашлыка и покрытая прозрачными каплями янтарного жира, крынки с какой-то кашей, кажется пшеничной, миски с похлебкой белого цвета, остро пахнущей чесноком, и кувшины с кумысом. Если не ошибаюсь, похлебка эта делается из гурута - сушеного творога, как-то пробовал… Также в мисках лежит крупно нарезанный сыр и пластинки суджука - тюркской колбасы. Рот тут же наполнился слюной.
        Сидящий на небольшом возвышении старый печенег с уже лысеющей головой проницательно смотрит на меня умными, внимательными глазами, на его губах гуляет хитрая полуулыбка. Чуть приподнявшись, он приветствует меня, приложив руку к сердцу. Его примеру последовали и другие степняки - крупный, тучный молодой мужчина с важно выпяченными губами и хмуро насупленными бровями и худощавый юноша с открытым, располагающим лицом. Оба они внешне весьма похожи на сидящего в центре степняка - как я понимаю, сыновья вождя.
        - Приветствую тебя, воевода! - Первым, на абсолютно чистом древнерусском заговорил Кабугшин, и я ответил ему, повторив при этом приветственный жест степняков:
        - Приветствую тебя, великий хан.
        - Присаживайся же к нам, воевода, раздели нашу еду, отведай с дороги холодного кумыса! Ты наш гость, а гостеприимство для нас свято!
        Коротко поклонившись хану, я сел перед шкурой, служащей печенегам столом, и, с трудом скрестив ноги, отведал прохладного, приятного на вкус кисло-сладкого напитка. Юноша подвинул ко мне блюдо с бараниной, и я с удовольствием впился зубами в ароматное, сочное мясо, отломил кусок лепешки и тоже отправил ее в рот.
        Кабугшин указал на потчующего меня парня:
        - Это мой младший сын, Карам. А это старший, - рука хана переместилась к хмурому печенегу, - его имя Каталим. Они разделят с нами еду и будут присутствовать при нашем разговоре. Пусть пока поучатся у меня принимать важных послов!
        Я согласно поклонился - действительно, смену нужно воспитывать! - и произнес:
        - Меня зовут Андрей по прозвищу Урманин, я воевода князя Ростислава Тмутараканского и прибыл к вам с его посланием.
        Старый степняк прервал меня легким жестом и вкрадчиво сказал:
        - Негоже говорить о делах, когда гость еще не насытился с дороги. Это неуважение со стороны хозяев! Ешь и пей, воевода, после поговорим о делах.
        Я кивнул и продолжил насыщаться печеным мясом, заедая его лепешками, суджуком и сыром и обильно запивая всю эту роскошь кумысом. Впрочем, ради уважения к хозяевам я отведал также и похлебки с гурутом, и густой, наваристой каши, приготовленной не иначе как на курдючьем сале. Все время трапезы от меня не отставали и степняки - и к ее завершению, когда мне стало трудно дышать из-за непомерно раздувшегося живота, я прямо-таки проникся расположением к хлебосольным хозяевам. Нет, неспроста с древних времен переговоры нередко сдабривают обильной едой - разделенный вместе хлеб как-то примиряет, сближает людей.
        - Ну что же, - сыто срыгнув, обратился ко мне Кабугшин, вытирая пальцы сухой тряпкой, - с какими вестями ты пожаловал, воевода? О чем желает говорить со мной каган Тмутаракани?
        Отставив от себя кубок с кумысом, я вытер губы точно такой же тряпкой, лежащей до того на столе, и принялся неспешно говорить:
        - Ростислав Владимирович предлагает вам свою защиту в обмен на добрую службу.
        Каталим громко и зло фыркнул, его брат удивленно воззрился на меня, и лишь сам Кабугшин сохранял невозмутимость - впрочем, улыбка сошла с его губ, а в глазах отразилась тяжелая дума.
        - Это предложение мы вынуждены отклонить. - Холодно произнеся эти слова, секунду спустя печенег продолжил, немного ехидно скривив губы: - Если бы мое племя желало служить русам, то мы вместе с иными родами, близкими нам по крови, отправились бы служить великому кагану Руси в Киев-град! Тмутаракань же совсем мала…
        Оба сына Кабугшина синхронно улыбнулись практически одинаково широко и с практически одинаковым выражением самодовольного презрения на лицах. Однако я быстро стер эти улыбки с их губ:
        - Что же, тогда вы погибнете. Половецкий хан Шарукан уже собирает большую орду в степи. Кто знает, куда куманы повернут копыта своих коней?
        Все трое печенегов одинаково напряглись, выпрямив спины, и Кабугшин заметил:
        - Мое племя не пустило в эти земли торков, когда они были сильны. И лишь остатки их, рассеянных половцами, мы приняли в наши стойбища, на положение слуг. Остановим и куманов! Тем более, - печенег вновь позволил себе легкую полуулыбку, - я слышал о сборах Шарукана. Но я слышал, что он нацелен на Киев!
        Однако печенег весьма информирован… Интересно, его упреждают не те же люди, кто шлет гонцов и к нам? Очень даже может быть…
        - А что помешает ему после Киева обратить своих коней против вас? В узком проходе, что ограждает ваши земли от половецких степей, нет ни вала со рвом, ни крепостей, защитивших бы вас от вторжения. Успеете ли вы собрать рать, если Шарукан поспешит к вам изгоном, выпустив вперед волчью стаю легких разъездов? И что ждет тебя, хан, и твое племя, если половцы, многократно превосходя вас силами, прижмут печенегов к горам? Они истребят вас вместе с женами и детьми. Впрочем, последних могут обратить и в рабство. Но это даже хуже, чем быть слугами, а для женщин, поговаривают, хуже смерти.
        Кабугшин промолчал, но в его глазах я прочитал напряженную работу ума.
        - Между тем уже сейчас в вашем тылу есть десятки больших и малых крепостей, крупные города с мощными каменными стенами, горы, где можно укрыть целый народ! Прими предложение князя, хан, и твой народ не погибнет, какую бы силу ни собрал против вас Шарукан.
        Печенег молчал с минуту, а сыновья его и вовсе словно боялись дышать. Наконец он заговорил спокойно и рассудительно:
        - Но каган выведет свое войско в поле, если мы перейдем под его руку, а половцы войдут в наши земли?
        Я коротко усмехнулся:
        - Все зависит от того, сколько ты дашь воинов в поход князя.
        Хан встрепенулся:
        - А на кого Ростислав желает пойти войной?
        Вот он, момент истины!
        - Против нашего общего врага.
        Глаза Кабугшина сузились.
        - Но ведь Шарукан собирает орду против Руси! А я слышал, что великий каган Изяслав не в мире с Ростиславом!
        Согласно кивнув, я ответил:
        - И именно потому половцы не ждут удара в спину.
        Старый печенег вновь глубоко задумался, и сыновья его будто бы разделили с отцом тяжкую думу, с тревогой глядя в его лицо. Наконец хан заговорил:
        - Но сколько воинов может выставить сам каган?
        Немного подумав, я решил не спешить - в нашей словесной игре пока еще рановато открывать все козыри - и ответил уклончиво:
        - Достаточно, чтобы перевесить чашу весов, когда орда половецкая сойдется с киевской ратью. Но если мы говорим, хан, как о твоей службе, так и о службе твоего народа, князю нужно знать, сколько сил выставят в поле его черные клобуки.
        Кабугшин промолчал с десяток секунд и осторожно произнес:
        - Шесть тысяч всадников я смогу привести кагану.
        Я удивленно поднял брови:
        - Всего лишь?
        Печенег на мгновение смутился и заговорил уже другим, чуть извиняющимся тоном:
        - Но это будут лучшие всадники, мужи в расцвете сил, а не желторотые юнцы и не клонящиеся к своему закату воины. Если грести всех подряд, я смогу выставить и до десяти тысяч, но каково будет качество этой рати? Тем более я ведь не могу оставить свой народ и вовсе без мужчин!
        Внимательно посмотрев на лица обоих сыновей хана, я не заметил на них ни удивления, ни смущения, лишь ожидание. Или они искусно умеют скрывать свои чувства, или их отец говорит правду.
        - Значит, хан, ты принимаешь руку князя Ростислава?
        Кабугшин, однако, не спешил отвечать согласием.
        - Ты не ответил, воевода, поможет ли войско кагана моему народу в случае нужды?
        Я коротко бросил в ответ:
        - Поможет. Впрочем, в случае нашего общего успеха такая необходимость не возникнет.
        Однако старого печенега не так-то просто выбить из седла!
        - И все же сколько воинов придет на помощь моему народу?
        - Чтобы прикрыть спасение женщин и детей в горных крепостях?
        Кабугшин кивнул.
        - Четыре тысячи копейщиков и тысяча лучников. И еще столько же воинов сидят в горных гарнизонах.
        Хан вновь немного промолчал, раздумывая над моими словами, после чего утвердительно склонил голову, вновь прижав ладонь к сердцу:
        - Да, я и мои сыновья принимаем волю кагана Ростислава!
        Каталим и Карам синхронно повторили жест отца, и в этот раз лицо мрачного здоровяка разгладилось. Между тем Кабугшин осторожно спросил:
        - И все-таки могу ли я узнать, как вы хотите сражаться с куманами?
        После короткого раздумья я все же ответил честно:
        - Время дорого. Шарукан уже собирает людей, а может, уже и собрал. Тогда он поведет их к рубежу на реке Суле, но там половцы потеряют сколько-то времени и людей, круша степную защиту Руси. За это же время князья соберут войско и выступят навстречу врагу. Если мы поспеем, то в битве русов и половцев ударим куманам в спину. Но даже если степняки уже справятся с их ратью, то заметно ослабеют. Мы же соберем окрестное ополчение и разгромим половцев на русской земле! Ну а если князья сами управятся раньше… что же, встретим отступающих и довершим разгром.
        Глаза Кабугшина хитро сощурились.
        - А куманские кочевья? Как с ними желает поступить каган Ростислав?
        Я с недоумением ответил:
        - А что с ними не так? Главное, разобьем врага, а кочевья чем опасны? Там женщины и дети.
        Печенег впервые нахмурился:
        - Как я не хотел собирать совсем юных и совсем старых мужей, так поступят и половцы. Самые молодые остаются, чтобы вдохнуть в женщин новую жизнь, самые старые - чтобы воспитать очередное поколение умелых воинов. Пройдет десять лет, и юнцы заматереют, а сегодняшние дети вырастут в жадных до крови бойцов. И тогда стая молодых волков вновь обрушится на наши земли, они придут мстить! Нет, решение кагана плохое. Нужно перебить все куманское племя, вывести его под корень!
        Меня бросило в дрожь при последних словах Кабугшина, и в то же время в них остается определенный смысл. Однако геноцид - это уже чересчур. Не способны русичи на истребление детей малых да баб. Я не способен!
        - Что ты предлагаешь, хан?
        Лицо вождя просветлело.
        - Я дам князю две тысячи лучших всадников и стрелков. Их поведет мой старший сын, Каталим.
        Последний, услышав эти слова, вновь поклонился, прижав руку к сердцу. Между тем его отец продолжил:
        - А я с младшим соберу оставшихся мужей и изгоном пройду по половецким кочевьям! Они, как волки, гнали мой народ, не щадя ни женщин, ни детей малых - ответим же им сторицей!
        Глаза печенега впервые за время общения налились кровью, и ярость он изображает вполне убедительно. Однако меня все же насторожило его предложение.
        - А заодно и вволю пограбите?
        Кабугшин нисколько не смутился, ответив серьезным и внимательным взглядом:
        - Не будет у нас времени собирать добычу, и нет лишних людей, чтобы ее охранять. Может, захватим что-то на обратном пути, однако во время похода останавливаться не будем! Нет, мы утопим клинки в половецкой крови и насытимся справедливой местью! А уж если что получится взять после похода - скот, коней, рабов, то мы разделим их поровну с каганом Ростиславом. Так что же, воевода, принимаешь предложение?
        Сентябрь 1068 г. от Рождества Христова
        Посульская оборонительная линия,
        остатки крепости Воинь
        Тогда я ничего не ответил хану, однако времени на раздумья оставалось не слишком много - да что там, его и вовсе не было! Вскоре после моего посольства с Кабугшином встретился сам Ростислав, который принял предложение вождя печенегов и согласился разделить силы племени. Вот только я посейчас не понимаю, правильно ли мы поступили, разрешив клобукам отомстить, и чем в итоге является это решение - необходимой жесткостью или бездумной жестокостью?
        Я терзался сомнениями до сегодняшнего утра - пока мы не подошли к Посульской оборонительной линии и не перешли вброд реку у разрушенной крепости. Перед ее обугленным остовом мы обнаружили гниющие, объеденные хищниками останки защитников. По виду одних можно было сказать, что они пали в бою, но другие… Связанные за спинами руки, перерезанные глотки, части тел, разорванных лошадьми, - их добивали сознательно, изгаляясь над беззащитными мучениками в последние мгновения их жизни. Особенно меня поразил вид изрубленного священника, распятого на крепостной стене и полностью истыканного стрелами. Упражнялись в точности стрельбы, гады?! Так, может, гибель ваших близких в степи все же закономерна?!
        Душевные терзания отступили, сменившись холодной отрешенностью - крайняя жестокость есть обратная сторона медали этого былинного времени, к этому уже пора привыкнуть. Впрочем, любая война полна бессмысленной и беспощадной жестокости, невинной крови и разбитых вдребезги судеб. А мое пребывание здесь и так связано с сотнями смертей - тех, кто пал от моей руки, тех, кто поверил в меня и пал под моим знаменем, тех, кто погиб из-за моих приказов или решений, навязанных князю. Пора бы уже и огрубеть сердцем - вот только все никак не получается… Нет-нет да и мелькнет жутковатая мысль: какое же возмездие тогда ждет нас с князем, давших добро на истребление половецких кочевий?
        Глава 3
        Сентябрь 1068 г. от Рождества Христова
        Переяславское княжество, берег реки Альта,
        стоянка половецкой орды
        Летят птицы над Русью, пугаются пожаров на месте городков малых да весей, где годами они гнезда вили рядом с жильем человеческим, - все в огне! Движется по земле Русской орда вражья, лишь пепелища за собой оставляет, да сирот, да баб вдовых, кто в лесах успел спрятаться. А коли кто в руки кочевников попадет - так ведь не щадят никого, ироды… Но и другое видят птицы с вышины небесной - приближается к врагу тропами лесными, одним северянам известными, дружина многочисленная. Готовятся защитники земли Русской дать бой ворогу не на жизнь, а на смерть!
        Большую силу собрали князья-братья, одиннадцать тысяч конных витязей! Не уступает эта рать числом дружинам деда, Владимира Красное Солнышко, и отца, Ярослава Мудрого! А уж если бы пошло с ними и все пешее ополчение Киева да Чернигова, да земель окрестных, то тогда и вовсе не заметили бы русичи рать половецкую! Но спешили Изяслав и Святослав к брату Всеволоду на помощь, собрали только всадников в надежде, что погромят войско басурманское одной лишь конной ратью.
        И вот наступила ночь над землей Русскою, покровом тьмы леса спрятав, поля и реки, да стойбище половецкое. Укрыла ночь и дружины княжеские, незаметно к врагу подбирающиеся…
        После короткого отдыха, ближе к рассвету вышла рать русичей к стойбищу вражескому. Взглянул старший из братьев, великий князь Киевский Изяслав на орду половецкую - и забилось в его груди сердце, словно зверь в силках! Все пространство пред ним в кострах куманских, куда взгляд ни брось, везде огни вражеские! Это какую же рать половцы на Русь привели? Думал князь Киевский, что вдвое меньше сил у врага - а теперь дрогнуло его сердце, не верит в победу старший из братьев…
        Взглянул Всеволод на стоянку куманскую - не сосчитать пламени костров! А у каждого где по пять, а где и по десять воинов ночь коротает… Сколько ж сил у врага, если огней в поле тысячи? Закручинился младший брат, словно плита каменная на сердце его легла, придавила. Подумал Всеволод, что за грехи общие ему и братьям Господь наказание посылает. Сразу вспомнилось, как племянника Ростислава, сына старшего брата Владимира, лествичного права втроем лишили. Как отняли у юноши Новгород, а после отказали в наследовании престола киевского. И хотя поначалу Всеволод это решение осудил и был против, но старшего брата, подлость измыслившего, поддержал Святослав. А вдвоем они и младшего уговорили - ведь не войной, как отец и дед все споры решали с кровной родней, а лишь словами они Ростислава обидели! К тому же обещал Изяслав племяннику удел дать, и дал! Правда, не наследный, не самостоятельный. Ровно как собаке кость бросил - на, довольствуйся! Одним словом, задвинули старшего внука Ярослава, первого после дядьев претендента на престол киевский. Против Правды отца это сделали…
        Да, закручинился Всеволод Ярославич, но про себя решил крепко: раз Господь наказание за грехи посылает, то от него не бегать надобно, его принять следует. И коли суждено в битве пасть, так тому и быть - кровью братья смоют грехи!
        Подался вперед Святослав, средний из братьев. Число костров вражеских сердце его не смутило - больше прочих в его жилах играет кровь викингов, воителей храбрых. По материнской линии дед его Олаф Шетконунг, первый король свеев, а прадед - Эрик Победоносный, победитель датчан! Самый могучий и смелый из князей, он увидел победу в одном таранном ударе. Какая, в конце концов, разница, сколько сил у половцев, если даже в строю их рать не выдержит тарана витязей русских? Нет, они опасны своими легкими, быстрыми лошадьми, своими многочисленными лучниками, кто отправит в небо тысячи стрел, не давая сблизиться и ударить как следует. А сейчас - вот они, ночь у костров коротают! Да одной атакой рать русская их опрокинет, надвое расколет, к реке половину прижмет и порубит, потопит!
        - Ударим же, братья, что медлим мы робко? Славой покроем себя незабвенной, погоним куманов, как торков![45 - Речь идет о походе князей-триумвиров на торков в 1060 г. Тогда еще Русь была неделима, Ростислав не стал изгоем, а Всеслав Брячиславич дал полоцких воинов на общее дело. Тогда еще сами половцы были союзниками русских князей. Общая рать, не поредевшая в братоубийственных битвах на Немиге и Черехе, вышла огромная. Триумвиры готовились всерьез, времени у них хватало, и помимо конных дружин в поход на ладьях отправилась многочисленная судовая рать. Торки, видя мощь общего войска земли Русской, не приняли бой, а спешно откочевали к границам Венгрии и Византии.] Опрокинем поганых и, сколько сумеем, к Альте прижмем их - ни один не спасется! Вперед, СЕВЕ-Э-Э-РРР!!! - раздался клич могучего князя-богатыря над русским воинством.
        В ответ грянул рев тысяч ратников-северян дружин черниговских и переяславских:
        - СЕВЕ-Э-Э-РРР!!!
        Встрепенулись в лагере половцы, тревожно завыли рога их. Но прозевали, проспали они приближение сильной русской рати! А княжеские дружины уже берут разбег, увлеченные Святославом и его черниговцами, в атаку, и страх в сердцах князей-братьев сменился боевые задором. Не устоять куманам перед тараном витязей русских, в броню закованных!!!
        Но практически доскакав до половецкого лагеря, всадники на острие клина с ужасом разглядели перед собой стену из сцепленных телег…
        Научил Шарукана Старого удар последних ратников Воиня. Крепко он испугался тем утром дружины русичей, в лагерь ворвавшихся, к шатру его пробивавшихся! И после хан уже не прощал своим людям самонадеянности и лени и взял за правило возводить вокруг стоянки кольцо из телег. В эту ночь предусмотрительность Шарукана, прозванного за опыт Старым, спасла половецкое войско от разгрома…
        Не успел затормозить клин русичей перед возникшим препятствием, врезались дружинники в ограду - и хотя подалась она под напором тел конских, а все же не сломалась. Может, если бы первый ряд не пытался остановить скакунов своих… Но и тогда уже не получилось бы ворваться в лагерь галопом, тормозили бы всадники перед телегами перевернутыми, перед трупами лошадей и соратников…
        Взревел Святослав дурным голосом, зарычал на воинов, приказывая сей же час разбить ограду. Спрыгнули с коней ратники, взяв в руки секиры, бросились к сцепленным телегам. Но и половцы, кто храбрее, видя опасность смертную, поспешили навстречу русам, остановить прорыв. А кто потрусливее, тот уже взял лук в руки, наложил стрелы на тетивы… Уже на ногах Шарукан с сыновьями, Атраком и Сырчаном, собирают всадников - в этот раз коней также треножили в кольце стен.
        Бешено рубят русы телеги секирами, бешено колют в ответ половцы пиками, секут саблями. Сбивают куманов со стенки всадники копьями, летят с обеих сторон в небо стрелы, невидимые в сумерках предрассветных… Сотнями гибнут воины в сече лютой, но все больше спешенных русов крушат телеги! Вот уже то в одном, то в другом месте прорывают они стену защитную, растаскивают препятствия, вот уже узкие ручейки конных дружинников ворвались в лагерь! Но навстречу им ударили тысячи половцев, изготовившихся к битве…
        Не набрали разгона клинья русские, малочисленны они против ратей вражеских! Но и куманам деться некуда, приходится сечу принять им грудь в грудь! Кипит рубка страшная, гвалт стоит над лагерем жуткий, кричат по-звериному воины, в схватке смертельной сошедшись!
        Сломаны копья русичей, но топоры и булавы сверкают молниями в их руках! Посечены саблями уже и щиты, и брони дощатые, но держат пока удар! Беснуются поганые, рты в крике зверином раззявив, но за каждого русича в сшибке этой когда по три, а когда и по четыре жизни платят. Да и то большинство степняков ведь без доспехов, и шлем не у каждого… А все ж больше их, много больше.
        Летит в небо туча стрел, пущенных половцами, падают ратники, пораженные сверху… На линии стен замерли черные клобуки из печенегов да торков числом в две тысячи, стойко стреляют в ответ по врагу, забирая куманские жизни. Но как стало светать, разглядели половцы противника давнего, перенесли обстрел в их ряды - падают клобуки, но с места не двинутся, велика их ярость к обидчикам племени!
        Когда взошло солнце, линяя разбитой, северной стены лагеря потерялась, заваленная трупами печенегов да торков, к тому же густо усеянная стрелами. Практически все войско русское втянулось в лагерь, из последних сил давит врага. Но слишком велика рать половецкая, запертая с одной стороны противником, с другой - уцелевшим рядом телег. Вязнут в сече дружинники, устают колоть и рубить их руки. Однако пока все же витязи славные верх берут, мало-помалу теснят противника!
        Но Шарукана не звали бы Старым, если бы половецкий вождь не был мудр и искушен в битвах. Покуда таранили русичи ограждение, покуда давили в сече воинов степняцких, хан вывел из лагеря своих лучших людей. После штурмов Воиня он старался беречь их безмерно, без нужды не пуская в битву. Четыре тысячи всадников - посеченных броней хватило, чтобы облачить в доспех еще пять сотен отборных рубак, - покинули лагерь перед рассветом и ждали за стеной, невидимые врагу. Разбив их на две половины, одну Шарукан поручил сыновьям, вторую взял себе и принялся ждать. Ждать, когда наступательный порыв русов иссякнет, когда они практически целиком втянутся в лагерь, когда их воины устанут… И вот, верно определив, когда этот момент настал, хан бросил резерв в бой, стремительно охватив крылья русской рати!
        Святослав и Всеволод рубились в первых рядах, примером своим поднимая дух бойцов, - один искал ратной славы, другой глушил в сече муки совести. А вот великий князь Изяслав держался в хвосте рати, не спеша рисковать в бою жизнью и справедливо полагая, что военачальник должен владеть ситуацией, а не отдаваться целиком азарту битвы. Потому он заметил приближение новой опасности и даже успел развернуть задние ряды русов, бросив их навстречу куманам. Да только не смогли дружинники взять разбег - и панцирные всадники Шарукана опрокинули их таранным копейным ударом!
        Загнал старый волк русскую рать в лагерь, окружил, сдавил кольцом гибельным! Вслед за его гвардией покинули лагерь отборные лучники, со всех сторон полетели стрелы в ядро круга витязей! Гибнут ратники, не вступив в бой, от дождя смертного… Понял Изяслав, что изведет под корень силу русскую враг многочисленный. Послал гонцов скликать братьев, сечей увлекшихся, стал собирать вокруг себя лучших мужей киевских. Готовит великий князь кулак бронированный на прорыв!
        Прискакал к брату старшему Всеволод, перекликая звук битвы, сообщает - средний брат позже отступит, прорыв с тыла прикрыть надобно! Кивает согласно Изяслав Ярославич, закипает в жилах его кровь варяжская, буйная, тянется рука к мечу! Затрубили рога турьи, двинулся на врага русский клин, расступаются впереди ратники, заранее упрежденные! Взяли дружины разгон - и врезались в массу ратников вражеских, прошибая их копьями насквозь. Развалены ряды первые надвое!
        Кипит сеча, кипит на огромном пространстве… Тысячи пали с обеих сторон, тысячи еще падут! Рубятся неистово воины киевские, подалась под их напором цепь вражеская - вот-вот прорвут ее! Да только у Шарукана людей больше… Видит хан - не остановить клин русичей против острия, так надо подрубить! Собрал вокруг себя Старый сколько мог всадников и вновь принялся ждать.
        А Святослав между тем уже и руку с булавой стальной поднять не может, не чувствует ее! Пот вперемешку с кровью глаза заливает, сочится на лбу рубец сабельный… Отступил наконец князь черниговский за спины воинов, дух переводит, по сторонам оглядывается. Видит богатырь, что сзади кольцо вражеское русский клин прорывает, наполнилось его сердце радостью при виде стягов родных. Затрубил тогда Святослав в свой рог, призывая воинов, кличет их за братьями уходить. Да только разве легко оторваться от врага, с кем грудь в грудь дотоле сошелся? Висят на спине половцы, словно стая волков на медведе, не дают уйти русам, окружают тех, кто сечей увлекся… Сломался строй витязей, грозя воинству гибелью!
        Между тем прорубились все же князья-братья сквозь кольцо панцирных всадников, пробились из ловушки. Разбегаются пред дружинниками легкие конные лучники, сотни стрел в воздух пуская. Ничего! Русам лишь бы до леса добраться, да лишь бы кони вытерпели спасительный рывок…
        Но в этот самый миг врубился последний резерв Шарукана вбок клина киевского! Развалил он колонну русичей надвое, закупорив им выход из лагеря! Горько воскликнул Всеволод, видя, как захлопнулась вновь ловушка, да уж и сам он в седле еле держится, шатается. С болью выдохнул Изяслав, видя, как гибнет рать русская… Мгновение жаждал вернуться великий князь, пробить еще одну брешь в строю вражеском - но тогда лучники половецкие вновь кольцо сомкнут! Да стрелами в беззащитные спины ударят, положат всех вскорости, перебьют попусту… Нет, нужно спастись самому, да брата любимого вытащить, да сколько возможно ратников увести!
        Схватил Изяслав жеребца Всеволода под уздцы, да, прикрикнув, за собой потащил, против воли брата. Противился он недолго - вскоре лег на холку коня, вконец обессилев. Последовали за великим князем киевские дружинники, спасая жизни, - а северяне черниговские да переяславские остались в половецком кольце, в смертельной ловушке…
        Гибнут в сечи остатки русской рати, оттеснили прорывавшихся киевлян воины Шарукана, навалились сзади кочевники на пытавшихся отступить витязей. Теперь уж куманы поверили в победу скорую, силятся истребить они войско вражеское, лишить Русь защиты!
        Но порой в битве так бывает, что лучшими вождями становятся не те, кто издали за сражением наблюдают и отрядами своих людей, словно фигурами шатранджа[46 - ШАТРАНДЖ - арабский вариант индийской игры чатуранга, ближайший предок современных шахмат. На Руси игра была известна с 11 в.] арабского управляют, а те, кто личным примером могут повести за собой людей.
        Горько стало Святославу Ярославичу после бегства братьев - а вдвойне горше потому, что это он увлек воинов на лагерь половцев, в сечу гибельную. Невыносимо горько и тоскливо сжалось его сердце - и, обратив боль свою в гнев, князь черниговский яростно, во всю мощь легких взревел:
        - СЕВЕ-Э-Э-РРР!!!
        И окружающие его ратники, утомленные долгой битвой и потерявшие уже всякую надежду, неожиданно громко воскликнули в ответ:
        - СЕВЕ-Э-Э-РРР!!!
        Древний клич племени пусть и ненадолго, но воскресил в них доблесть воинскую, прокатился по рядам ратников, бодря витязей. Видя это, приободрился сам Святослав, подхватил секиру заместо булавы стальной и направил коня вперед, к кольцу латников Шарукана. При движении его вокруг все больше ратников становилось рядом, все больше дружинников направляли коней вслед за последним князем! И вот врубился Святослав в толпу поганых, бросив скакуна в галоп, увлекая за собой воинов! Первым же ударом рассек ворога, путь преградившего, до седла, вторым снес голову половцу, налетевшему сбоку! Фонтан крови ударил из разрубленной шеи, подались назад враги, в ужасе взирая на страшного русича… А уж за ним в степняков дрогнувших врезались северяне, разя топорами, булавами! Попятились куманы, не в силах выдержать бешеный натиск противника…
        Второй раз прорвали русичи кольцо вражеское, второй раз вырвались на свободу! И теперь Шарукан лишь от ярости бессильной корчился, видя, как ускользают обреченные было ратники, как спасаются они в глуши лесной! Больше не было у него резервов, чтобы помешать им.
        Но быстро утешился хан - ведь в итоге прорвались лишь те, кто со Святославом пошел да вслед за ним сразу в брешь устремился. Оставшиеся не смогли спину свою врагу обратить, слишком крепко сцепились. Но своими жизнями они князю и горстке соратников купили спасение, до последнего мига тонкой цепочкой сдерживая кольцо куманов.
        Когда же ушел князь, рассыпалась цепочка, разорвалась, пронзенная клиньями половецкими, и началась бойня! А все же не сложили дружинники русские топоров и сабель трофейных, все же бились они до конца, во множестве погибая от стрел да ударов в спину… Но кто успевал до врага дотянуться, тот спешил встретить смерть, прихватив с собой кого из половцев, круша врага чем попало: заостренными древками сломавшихся топорищ, обломками мечей да сабель, кинжалами и даже просто руками. А когда и зубы шли в дело - пытались русичи, уже пронзенные стрелами да копьями, перегрызть врагу горло. И ведь получалось у некоторых!
        Солнце достигло зенита, а все еще не стихла битва, все еще держатся последние островки обессилевших, спешенных русичей, поставивших кругом щиты. Не берут их половцы в плен, да и дружинники не сдаются. Всех ждет скорая гибель - но именно она подарила драгоценное время князьям и нескольким сотням вырвавшихся ратников.
        Глава 4
        Сентябрь 1068 г. от Рождества Христова
        Переяславское княжество
        Чем сильнее мы углубляемся внутрь русской земли, тем чаще наблюдаем свидетельства отчаянной борьбы северян с захватчиками. Собственно, нам пока не встретилось ни одного целого городка или веси, не обращенных в груду почерневших, обугленных развалин. Иногда среди них попадаются каким-то чудом не сгоревшие тела защитников, буквально искромсанные половцами - такого ожесточения при легких штурмах не бывает. Да и свежевырытые котлованы с десятками куманских трупов, едва-едва присыпанных землей и нередко разрытых хищниками, говорят сами за себя.
        Изначально в голове нашего войска следовали разъезды степняков, но, перейдя границу княжества, Ростислав приказал выдвинуться вперед легким лучникам из числа донских поселенцев-бродников. К слову, как бродников, так и аланов побратим отдал под мое начало. Сам князь осуществляет общее руководство и одновременно ведет дружину Тмутаракани в тысячу русичей и хазар, а отряды печенегов и касогов имеют каждый своих командиров. Например, горскими всадниками распоряжается Асхар, черными клобуками командует Каталим, тут князь решил ничего не менять. Мужество и боевые качества последних нам пока неизвестны, а вот касоги уже успели зарекомендовать себя как стойкие, искусные бойцы.
        Порядок нашего движения таков - головными дозорами идут легкие лучники бродников, еще полторы сотни имеющих брони бойцов я держу подле себя, вместе с аланами. Можно сказать, что под моим началом следуют одновременно сторожевой и передовой полки армии Ростислава, если переводить все в структуру войска Древней Руси.
        На расстоянии двух верст позади следуют печенеги и княжеская тысяча, да пять сотен касожских катафрактов - несмотря на гибель тяжелой конницы Тагира, Асхару удалось сформировать еще один отряд элитной кавалерии. Это одновременно и большой полк, и «крылья», точнее, полки правой и левой руки. Наконец, полторы тысячи легких горских лучников держатся за обозом, охраняя его и одновременно защищая нас с тыла, они - мобильный резерв. На ночные стоянки все полки собираются воедино, окружая лагерь кольцом телег - кстати, идею со стеной гуляй-города[47 - ГУЛЯЙ-ГОРОД - аналогичное вагенбургу русское передвижное укрепление, применяемое в 15 - 18 вв. Представляло собой крепость из сцепленных повозок или щитов на колесах. Но повозки при этом также снабжались щитами с бойницами.] предложил я, а печенеги горячо поддержали.
        Так вот, следуя во главе войска, я один из первых встречаю следы разорения русской земли половцами. Уничтоженные поселения мы обходим по широкой дуге - не хотелось бы подцепить какую-нибудь заразу от неубранных, гниющих в теплую сентябрьскую погоду тел, да и работу могильщиков выполнять мы не можем, слишком спешим. Защитников сожженной крепости, встреченной нами на пути, мы похоронили честь по чести. Ну а дальше нам пришлось бы слишком часто останавливаться. Неоправданно часто.
        Иногда вдоль дороги нам попадаются женские трупы - видно, полонянок насиловали прямо на марше до абсолютного истощения, а после бросали умирать. Смотреть на них страшно и стыдно. Воины отворачиваются, часто крестясь, губы их сжимаются, как и пальцы на рукоятях клинков. Быть может, с одной стороны, это даже и хорошо, боевой запал не потеряется, но с другой - только один раз я набрался мужества опустить свой взгляд вниз.
        Н-да… Судя по состоянию увиденного тела, половцы прошли здесь не очень давно - лицо осталось цело, очень красивое, к слову, лицо. С застывшим на нем выражением муки и выклеванными глазами… Тогда внутри все захлестнула ярость, а прошлой ночью погибшая девушка приснилась в каком-то кошмаре, и оттого сейчас на душе особенно муторно и противно.
        Нередко на участках дороги, к которым особенно близко подступают окрестные леса, к нам выходят беженцы, в основном женщины и дети. Выражение их лиц мне также никогда не забыть… Большинство плачет: при виде явно русских воинов из числа бродников они верят, что враг скоро будет разбит и самое худшее осталось позади. Тогда плотину скорбной апатии людей, потерявших кров и кого-то из близких, прорывает, наружу рвутся слезы облегчения… Молодки поднимают младенцев на руках, словно благословляя ими наше воинство или напоминая ратникам о том, за кого они сражаются. Маленькие дети с криком бросаются к лошадям, слезно прося всадников взять их с собой. Многие при этом зовут: «Тятя! Тятя!!!» - с такой отчаянной надеждой желая встретить среди нас павших отцов, что глаза невольно увлажняются… Мальчишки-подростки тоже бегут к нам, эти просятся в дружину, отомстить за родных. Иногда подходят также бабы и старики - они отдают последнюю еду: засохший, практически окаменевший хлеб и иногда печеные яйца. Ратники с глубокой признательностью принимают эти дары, отдавая взамен сушеное и вяленое мясо, основу рациона до
самого вечера. Хлеб при этом никто не ест - воины прячут его за пояс, а некоторые убирают в небольшие мешочки и вешают их на шею. Как талисман-напоминание о людях, отдавших единственную пищу спасителям… От бродников не отстают и аланы, и мне пришлось даже потребовать от воинов, чтобы они не делились последним - хотя сам же вчера украдкой отдал все, что было, в обмен на краюшку черствого каравая. А рука посейчас горит от прикосновения горячей, твердой ладони старика, поделившегося хлебом, и в ушах все еще стоит его глухой, надломленный голос: «Покажите им, сынки…» Покажем, отец, еще как покажем…
        - А вот летом прошлым нам такой сом в сети попался - ажно под несколько пудов! Не рыбина, а цельный зверь морской, не иначе…
        Я с улыбкой и вполуха слушаю рыбацкие байки Ждана, краснолицего и пузатого вожака бродников. Сейчас и не скажешь, что этот веселый толстяк настоящий боевой вождь, но Ждан мгновенно преображается в сурового, опытного вояку, когда речь заходит о ратном деле. Однако во время монотонного марша он позволяет себе чуть расслабиться и поговорить о любимом увлечении:
        - Так вот, я этого сома на горб взвалил, шаг сделал, другой, и тут он мне по спине хвостом ка-а-ак зарядит! Я кубарем через голову вперед, он назад…
        - Воевода!
        Запыхавшийся дозорный стрелой вылетел из-за поворота дороги. Тревожный тон воина мгновенно рассеял полудрему, неизбежно накрывающую меня под мерное движение лошади. А Ждан на полуслове оборвал свой рассказ, выпрямившись в седле и требовательно воскликнув:
        - Говори!
        - Половцы впереди! Полон гонят, обоз с добычей!
        - Сколько воинов? - спросил я.
        - Головной дозор насчитал под полторы тысячи степняков.
        - Так… Конь свежий, не загнал его?
        Бродник отрицательно покачал головой, но заметно, что бока и холка его скакуна сильно вспотели. Указав рукой за спину, я приказал:
        - Поменяй жеребца на заводного из наших и скачи к князю, упреди, что враг показался!
        Воин бодро кивнул и отправился выполнять мое поручение. Я обратился к Ждану:
        - Полторы тысячи, говорит. Вот что, друг мой, пришла пора нам воздать половцам за бесчинства!
        В глазах вождя бродников зажглось мрачное торжество.
        Я решил действовать наверняка и не дожидаться, пока обоз с полонянами приблизится к нам, - слишком велика вероятность, что половцы могут их просто посечь, почувствовав, что проигрывают. Так что аланов я спрятал за поворотом дороги, разместив их на опушке, полторы сотни бродников Ждана спешил, отправив вперед, лесом, а сотню всадников головных разъездов (остальные идут по флангам войска боковыми дозорами) бросил вперед, привлечь внимание врага. Теперь же нам осталось только ждать…
        Прошло примерно минут сорок с того момента, как легкие конники ускакали вперед. Скоро здесь появятся уже воины большого полка! Как бы не спугнули куманов!
        Не успел я об этом подумать, как раздался приближающийся топот лошадей и из-за поворота выскочили бродники, отчаянно подгоняющие скакунов. Несколько седел пустуют - кони просто бегут со своими, еще где-то десяток седоков я недосчитался вместе с лошадьми. На мгновение сердце болезненно сжалось - вновь потери…
        Однако уже нарастает визг преследователей, отчаянно, яростно вопящих и медленно, но верно настигающих горстку русов, пытавшихся отбить полон. Но силы их были слишком малы, да и откуда этим силам взяться, если за спиной кочевники не оставили ни единой целой крепости? Вот, набралась жалкая сотня мстителей, но лучше настигнуть их сейчас, чем позволить уйти, а после вновь ожидать удар в спину…
        Через изгиб дороги кочевники проскочили на полном скаку, плотной колонной. Артар было дернулся вперед, собираясь бросить людей в атаку, однако я упредил его жестом руки - еще рано. Половцы нас пока не заметили, так пусть в ловушку втянется как можно больше врагов!
        Но вот, когда, увлекшись погоней, поворот дороги миновало уже под полторы сотни всадников, голова колонны начала замедляться, раздались первые испуганные и упреждающие вопли куманов. Склонив свое копье, я поддал пятками бока скакуна, посылая его вперед и одновременно громко воскликнув:
        - Бе-э-эй!!!
        И тут же за спиной мощно грянуло сотнями глоток:
        - МАР-Р-Р-РГА-А-А!!!
        Этот древний сарматский боевой клич переводится как «убивай»…
        Пространства для разгона у нас в самый раз, от края выгнутой дугой опушки до дороги метров шестьдесят. Учитывая, что за спиной стоит еще два ряда всадников, реальное расстояние до половцев сокращается до пятидесяти - вполне достаточно, чтобы крепкий жеребец разогнался для тарана! Куманы, заметив опасность, вовсе смешались - одни разворачивают коней и сталкиваются с теми, кто все еще продолжает преследование, вылетая из-за поворота, другие разворачиваются навстречу нам, склонив копья, третьи жмутся у них за спиной, натягивая луки… Но остановить нас стрелами им не удалось - ударный кулак аланов закован в прочную пластинчатую броню вместе с лошадьми, всадники прикрыты широкими круглыми щитами. Стрелы застревают в них, не нанеся серьезных повреждений.
        Дважды я ощутил чувствительные удары в свой ростовой, каплевидный щит - но продолжил движение, с каждой секундой стремительно сближаясь с выскочившим навстречу половцем. В глазах его плещется страх - каким-то чудом я разглядел их, отметив про себя серый цвет зрачков. Да и неудивительно - мой противник из брони имеет лишь шлем и серый халат, прикрыт небольшим круглым щитом, а конь его и вовсе без защиты. Между тем я закован в кольчугу и ламеллярный панцирь, голову прикрывает шлем со стальной личиной и бармицей, защищающей шею сзади… Вот только в отличие от меня противник всю жизнь провел в седле, и скакун слушается его так, будто они с половцем единое целое.
        Мы скачем навстречу друг другу с дикой скоростью, нацелив копья в грудь противника, но буквально перед самым столкновением куман умудряется сместиться влево, уйти от моего удара! И одновременно с этим он с легкостью меняет направление атаки, склонив копье в сторону и нацелив его острие мне в голову, прямо в глаз!
        Удар!!!
        Все, что я успел сделать, это рывком поднять щит и сбить вверх вражескую сталь. Но скорость сближения была столь велика, что даже вскользь пропущенный тычок копья по шлему отозвался сумасшедшей болью и отбросил голову назад. Соответственно я выгнулся, спиной заваливаясь на конский круп, ступни тут же покинули стремена… А в следующий миг мать сыра земля весьма жестко приняла меня в свои объятия, так что на несколько секунд перехватило дыхание. Все это время я с ужасом ожидал, что конские копыта пройдутся по животу, давя внутренности.
        Страх придал сил: перевернувшись на бок, вскоре мне удалось подняться на четвереньки, а позже я и вовсе выпрямился, с трудом пропихивая воздух в легкие и дико кашляя. Волосы пошевелил легкий ветерок, и только тут я осознал, что удар сбросил с головы шлем. Копье и щит были выпущены из рук при падении вполне сознательно…
        Лихорадочно обернувшись, я со страхом ожидаю увидеть, как ссадивший меня половец неспешно приближается, широко, издевательски улыбаясь, но глаза мои нашли лишь труп в знакомом сером халате, насквозь пробитый ясским копьем и теперь валяющийся на земле. В отличие от меня, сдуру полезшего в кавалерийскую атаку, аланы знают в ней толк, и их удар опрокинул колонну кочевников. Опытные всадники, они направили коней мимо меня, сумев не раздавить мою бренную тушку.
        И как же я им за это благодарен!
        Между тем схватка продолжалась: ясы прижали куманов к лесу, остервенело вырубая степняков. Центр и хвост вражеской колонны подались назад, но в тылу их Ждан и его бродники должны были уже завалить несколько деревьев, перегородив половцам путь к отступлению, и встретить спешившихся кочевников мечами и топорами.
        Ко мне подошел крепкий гнедой жеребец, тихо фыркнув в лицо: мол, как так-то, хозяин? За хитрость и сообразительность я прозвал скакуна Лисом, и сейчас мне отчего-то стыдно даже смотреть ему в глаза. Сам не ожидал, что окажусь столь никудышным всадником! А ведь казалось, что за месяцы, проведенные в седле, я уже давно освоил искусство верховой езды. Да, может, и так, вот только одно дело управлять лошадью на марше и совсем другое - править ею в бою.
        - Воевода, не зашибся, часом?!
        Голос подскакавшего бродника, Первака - одного из командиров дозоров, коему я доверил вести всю сотню, - чересчур заботлив, видать, маскирует насмешку. Но лучше мне сейчас не обращать на это внимания.
        - Как врага встретили?
        Сотник тут же посуровел лицом:
        - У них впереди обоза разъезд был сильный, в полсотни конников. Мы их как заметили, лошадей в бег, в копья и секиры ударили крепко! Но голове на помощь еще ратники подошли, я тогда и приказал отступать, как было велено.
        - Понятно… Сколько за вами ушло?
        Бродник пожал плечами:
        - Не могу сказать, воевода, но вряд ли все. Может, половина всадников, может, и того меньше. Нам-то сейчас куда? Ясам в хвост присоединимся?
        Еще раз взглянув на коня, грустно смотрящего на меня своими большими, теплыми глазами, я без промедления ответил:
        - Нет! Спешиваемся, легкораненых оставляем присматривать за конями, все остальные в лес за мной, идем на помощь Ждану со товарищи!
        Найдя свой щит, я перекинул широкую кожаную петлю через плечо, повесив его за спину, поднял уцелевшее копье и нахлобучил на голову шлем, сегодня спасший мне жизнь - слева на стали осталась глубокая борозда. За это время бродники спешились и приготовились к маршу.
        - Вперед!
        У Ждана не было возможности точно подгадать место окончания вражеской колонны. Поэтому он и его воины терпеливо ждали, пока соратники проскочат мимо, уводя за собой половецкую погоню, после чего стали пробираться еще дальше, навстречу куманскому обозу. Опытный вожак бродников, он предупредил меня, как будет действовать на случай, если перед бегством куманов его воины не успеют свалить деревья. В таком случае дорогу перегородит полсотни копейщиков с щитами, а шагов за пятьдесят перед ними бродники растянут веревку на высоте в человеческий локоть. Удирающие от аланов всадники разгонятся, чтобы протаранить русов, и не заметят препятствия. Полетят лошади вниз, ломая ноги себе и шеи наездникам, создавая завал из собственных тел, потеряют задние ряды напор и скорость… А тут уж их и копейщики встретят по чести, пока оставшиеся воины за их спинами лихорадочно валят деревья, создавая непроходимую для лошадей засеку.
        Отличный план, и, как кажется, Ждан вполне сумел его воплотить. По крайней мере, когда мы приблизились к месту схватки, то перед цепочкой копейщиков, прижатых к завалу из шести срубленных дубов, взгромоздилась уже целая гора трупов половцев и их лошадей. Правда, на самой засеке идет отчаянная рубка бродников и спешенных куманов, пытающихся прорваться к своим сзади. А за спиной у них беснуется множество всадников, вынужденно застопорившихся перед препятствием. Что, неужели подкрепление к запертым в ловушке пяти сотням половцев (примерно во столько я оценил численность вражеской колонны)? Эх, как жаль, что нельзя обойти их с тыла!
        - Копейщики, за мной! Лучники и мечники, помогите на засеке!
        С тяжелым, ростовым щитом и длинной пикой (я ведь специально заказал нашим кузнецам непривычный им граненый наконечник) мое место в строю тех, кто заградил дорогу пытающимся вырваться из ловушки. До ряда отчаянно сражающихся воинов мне остались считаные шаги…
        - Бей!!!
        Первый всадник, оказавшийся у меня на пути, лишь бестолково взмахнул саблей, не успевая закрыться щитом от вынырнувшего из кустов врага. Граненое острие легко вонзилось в неприкрытую броней плоть - и тут же я вырвал его, готовясь к следующему удару.
        Второй половец успел развернуть коня навстречу и даже поднять на дыбы - при случае тяжелые лошадиные копыта вполне могут проломить как грудь, так и череп пешца. Но, склонив древко, я успел с силой вонзить его в дальнюю часть брюха животного. Конь отчаянно завизжал, бешено молотя в воздухе передними копытами, но, не дотянувшись до меня, рухнул, зажав ногу заревевшего от боли всадника. Вот только и чудо-копье вырвать из лошадиной плоти мне не удалось, и древко вылетело из моих рук, придавленное огромным весом животного. На мгновение я остался безоружен - но тут же меня прикрыли подоспевшие бродники, отчаянно коля куманов копьями и тесня их с фланга.
        - Стой!
        Я притормозил молодого, крепкого парня, единственным доспехом которому служит лишь средний круглый щит.
        - На, держи, тебе сподручней будет!
        Русич лишь мгновение промедлил, после чего подал мне свой щит, одновременно продевая левую руку в петли моего тяжелого, ростового скутума. Я же, схватив его круглую защиту, вскочил на поваленные деревья и поспешил в гущу кипящей на засеке сечи - у копейщиков свои командиры, а без пики я им не помощник.
        Если бы рубка шла на ровной площадке, я уверен - бродники Ждана сумели бы построить нормальную стену щитов и ни за что бы не позволили половцам себя потеснить. Но, видно, они просто не успели спуститься с баррикады - и бой здесь распался на отдельные схватки.
        Ближе ко мне двое куманов теснят русича к щели между стволами деревьев. Устало дышащий топорник с трудом сдерживает напор половцев, каждый раз принимая их атаки на щит, и не видит опасности за спиной.
        С ревом бросившись на врагов, я обратил на себя их внимание. Первый куман с криком развернулся и широко рубанул сверху - но я успел нырнуть под его удар и полоснуть острием меча по незащищенному правому боку. Второй же в это время сумел достать бродника кончиком сабли, зацепив глаза, когда тот отвлекся на мой крик. Но добить завизжавшего от боли ратника степняку не удалось - я буквально протаранил его щитом, отбросив назад, под ноги сражающимся.
        Из сечи ко мне вынырнуло еще двое противников, эти стали обступать грамотно, с обеих сторон. Что же, дернувшись к побирающемуся слева, я тут же резко повернулся к правому, издали рубанув по его изогнутому клинку. Харалуг не подвел и в этот раз, начисто срубив верхнюю четверть сабли. Атаку второго врага я успел принять на защиту - но, сблизившись, половец врезался щитом в мой щит, одновременно подцепив левую ногу носком, сбивая подсечкой.
        Упал я неудачно, хребтом на выступающий древесный ствол. В первый миг показалось, что в спине что-то хрустнуло и я не чувствую тела! А верный клинок вылетел из руки, провалившись в какую-то щель… Но когда сваливший меня куман воздел над головой саблю, я понял, что тело слушается, успев подставить щит под добивающий удар. Правая рука рефлекторно схватилась за рукоять кинжала, и, как только половец вновь поднял саблю, я тут же сел, одним ударом вогнав лезвие в живот врага.
        Ко мне подскочил товарищ сраженного противника, с отчаянным воем пытающегося затолкать кишки в распоротое брюхо. Обрубленную саблю он отбросил, вместо нее схватившись за трофейный топор - опасное оружие в умелых руках. Но первый его удар обрушился на защиту, и прежде, чем куман вырвал завязшую в дереве сталь, я успел перехватить его вооруженную кисть правой рукой, выворачивая ее локтем наружу. В следующий миг щит с застрявшим в нем топором полетел в сторону, а предплечье левой руки врезалось в локтевой сустав врага, ломая его и заставив половца пронзительно заверещать от боли.
        Я не успел добить его - в мою сторону направился очередной противник, ловя клинком солнечные блики и направляя их мне в глаза. Опытный, гад! Рывком сместившись в сторону, я успел подобрать выроненную половцем (а может, и кем-то из бродников) саблю и принял удар противника на плоскость клинка. Тут же я контратаковал, рубанув по диагонали, но, встретив мою атаку блоком, куман резко ударил стальным умбоном по правой кисти, начисто ее осушив и одновременно обезоружив… В следующий миг половецкая сталь с противным скрежетом пробороздила броню на груди, не причинив никакого вреда, и прежде, чем враг успел что-либо еще предпринять, его поразила стрела, прилетевшая сзади. Она пронзила плоть с такой силой, что проломила череп, острие вылезло из левого глаза! А я на мгновение замер, с ужасом вспоминая, как тугая волна воздуха коснулась щеки, пока смертельный снаряд находился в полете.
        Накал яростной сечи снизился, только когда практически все копейщики бродников пали под ударами отчаянно прорывающихся половцев. Их в плен не брали - ни до последнего бившиеся русичи, ни аланы, в итоге перемоловшие степняков. Примерно в это же время подались назад и прорывавшиеся к ним соратники, как-то неожиданно ослабившие напор и оставившие у засеки под три сотни трупов. К тому моменту из двух с половиной сотен бродников, принявших участие в битве, в живых осталось менее половины. Из них шесть десятков лучников, относительно безопасно для себя расстреливающих врага из-за деревьев. Они также несли потери от стрел врага, но далеко не такие, как те, кто рубился в сече. Мою жизнь сегодня не раз спасла прочная броня, а вот Ждана, бросившегося в самую гущу схватки и поднятого степняками на копья, уже ничто не спасет…
        Устало опустившись на поваленное дерево, я с наслаждением снял с головы шлем, подставив запотевшее лицо потокам прохладного воздуха. Изрубленный щит - второй за схватку - и чекан, с которым я закончил бой, лежат в ногах. Сознание мутится, горло иссушено, а стеганку под кольчугой можно выжимать от пота. Рядом со мной уцелевшие бродники аккуратно положили тело павшего вождя, чье выражение лица в посмертии стало непривычно серьезным.
        Странно, а ведь впереди все еще раздаются звуки боя, причем все ярче и отчетливее!
        - Быстрее, разобрать засеку!
        Ростислав, получив мое послание, переданное гонцом, рискнул и отправил по боковой дороге, теряющейся в лесу, тысячу печенегов. До того ее исследовал один из разъездов, и, хотя она была признана проходимой, войско продолжило движение по торному тракту. Но сегодня старый, заросший путь - как видно, связывал основной торговый маршрут с каким-то погибшим поселением, наверняка разоренным кочевниками, - позволил незаметно для половцев вывести тысячу всадников им в тыл. И в тот момент, когда основная масса куманского отряда схватилась с засадой, печенеги ударили из редколесья по обозу и в хвост застрявшей на дороге колонны. Правда, зажатый ими враг бился чрезвычайно яростно, можно даже сказать, мужественно, и, несмотря на численное превосходство противника, половцы практически опрокинули клобуков! Но тут в тыл им ударили сотни аланских катафрактов - и вскоре все было кончено.
        Для полонян сегодня второе день рождение - еще бы, вначале никто из них не поверил, что их так просто отпускают, да еще позволяют забрать из обоза необходимые для выживания вещи и еду, сколько унесешь! Тем более что среди первых напавших на половцев они увидели печенегов, а позже аланов - но когда к обозу вышла княжеская дружина во главе с Ростиславом, да под роскошной хоругвью с ликом Спасителя, людей отпустило. Освобожденные женщины и подростки бросились к копытам наших коней - они хватаются за стремена, целуют сапоги и землю у самых ног, а над самим обозом повис многоголосый вой рыдающих от облегчения и горя людей…
        А еще имя - повторяемое множеством уст имя тмутараканского князя Ростислава Владимировича, явившегося с сильной дружиной спасти родную русскую землю. Побратим невольно задрал подбородок, с наслаждением принимая людской восторг, а мне стало неловко от всего происходящего. После битвы внутри что-то перегорело, и сейчас я испытывал лишь усталость и желание отдохнуть.
        Но как только я подъехал к князю с докладом и коротко посовещаться, к нам тут же пробилось восемь крепких мужчин, по всей видимости пленных ратников. Старший из них вышел вперед, поклонился в пояс и обратился к Ростиславу:
        - Княже, Микулой меня кличут, я десятником был на Посульской линии, в Лукомле. В бою на бродах в плен попал! - горько воскликнул русич и продолжил спокойнее: - Так вот знай, княже: и я, и все полоняне век будем помнить, кто нас от ворога спас и от полона поганого отбил! Позволь же отплатить тебе добром и упредить: рать князей Ярославичей, дядьев твоих, погибла на Альте. Нет больше дружин в Переяславле, Киеве и Чернигове, одно ополчение теперь по городам осталось!
        Ростислав смертельно побледнел лицом и выпалил:
        - Сила? Какая у половцев сила?
        Микула глухо ответил:
        - Тысяч четырнадцать после битвы с князьями оставалось, да вот вы сейчас под полторы приговорили.
        Быстро сосчитав в уме число оставшихся у Шарукана куманов, я тихо застонал.
        Глава 5
        Сентябрь 1068 г. от Рождества Христова
        Переяславское княжество
        - Нужно атаковать! У нас есть преимущество, две тысячи панцирных всадников сомнут легких лучников степняков!
        Артар, как предводитель ясов, приглашен на срочный военный совет, собранный после новостей полонян и допроса пленных, в точности подтвердивших слова Микулы. Аланский рыцарь, разгоряченный первой успешной битвой, страстно настаивает на решительном сражении. Однако Каталим решительно опровергает слова яса:
        - Опасно! У них по два воина на одного нашего, половцы разобьют нас! Нет, нужно уйти в степь, призвать отца моего и ударить вместе с ним! Тогда превосходство куманов в числе воинов будет не столь значительным, и мы точно возьмем верх!
        Князь, выслушав обоих предводителей наших союзников, обратился ко мне:
        - Ну, а ты что скажешь, воевода?
        Взгляды присутствующих в шатре скрестились на мне. Артар смотрит все с той же страстью в глазах, всем видом показывая, как он хочет, чтобы я его поддержал. Каталим же с недоверием и легким презрением, словно уже знает, что я приму сторону алана и поведу всех на самоубийственную битву. А Асхар… Вожак касогов имеет вид отстраненный и равнодушный. Хоть он и пытается скрыть свои чувства, но все здесь находящиеся понимают - для касога эта война чужая и, будь его воля, ноги его здесь не было бы.
        - Каталим говорит по делу, у половцев двукратное превосходство. Даже более чем двукратное, учитывая сегодняшние потери! Кроме того, у Шарукана есть собственная тяжелая конница. И пусть многие пали в битве, после разгрома русских дружин хан однозначно облачил часть своих воинов в захваченные кольчуги и шеломы. Те, с кем мы столкнулись, по сути своей есть худшие его воины, годные лишь на то, чтобы доставить первый обоз с награбленным и полон в степь. Но тем не менее дрались они крепко, сам в бою ощутил!
        Обведя всех присутствующих горящим взглядом, я продолжил:
        - Но у меня есть другое предложение! Лесные дороги легко блокировать засеками, устраивать перед ними засады. Мы можем измотать половецкую рать бесчисленными мелкими атаками, нападениями на дозоры и отставшие обозы, истреблять занятых грабежом. И тормозить их чуть ли не через каждую версту засеками, обстреливать из луков, а как только дело дойдет до серьезной схватки - отступать! Пока половцы покинут княжество, мы на треть сократим их рать, а к тому времени придут печенеги Кабугшина, и тогда уже дадим равный бой. Но, поверьте, к тому моменту дух куманов ослабнет, и они будут чувствовать себя не победителями князей на Альте, а проклятыми чужой землей и обреченными на справедливую гибель!
        Мои слова возымели действие - командиры тмутараканской рати явно повеселели, глаза их загорелись. Да, озвученное предложение пришлось всем по душе, даже Асхар сумел отринуть апатию и впервые коротко улыбнулся. Правда, получился у него скорее звериный оскал. Ну хоть что-то!
        А вот Ростислав марку держит - пару раз согласно кивнул, но промолчал, склонив голову, словно обдумывая предложение. Минуту спустя князь заговорил - и, как оказалось, он действительно крепко обмозговал мои слова.
        - Воевода Андрей говорит дело. Но сколько всего ратников потребуется для засад? Все войско? Или, быть может, несколько сотен, не ввязывающихся в ближний бой?
        После секундного раздумья я ответил:
        - Конечно, все войско не потребуется. Действительно, достаточно всего нескольких сотен…
        Ростислав меня перебил:
        - Вот так и поступим. Ты, Андрей, собери бродников, объясни задачу и назначь им командира из надежных людей, а я дам им полсотни воинов из собственной дружины. Пусть бьют половцев на дорогах и тормозят их движение на юг, мы же уйдем в степь.
        Решение побратима меня несколько удивило:
        - Но, княже, позволь мне их повести! И потом, стоит ли покидать границы княжества?
        Голос Ростислава несколько похолодел - верный признак раздражения:
        - Ты, воевода, нужен подле меня. А уйти в степь мы вынуждены - запас еды в нашем обозе на исходе, рассчитывали ведь на то, что в княжестве его восполним. То же, что отбили сегодня у куманов, уже большей частью раздали полонянам. Нет, пойдем вдоль Днепра, воды будет достаточно, может, сколько-то рыбы поймаем сетями на вечерних зорьках. А Кабугшин вместе с подкреплениями приведет половецкий скот. Тогда и дадим сражение, объединив силы! Согласен, воевода? Все согласны?!
        Присутствующие в шатре принялись бурно выражать восхищение мудрым решением князя - и, стоит отметить, что вполне заслуженно.
        Конец сентября 1068 г. от Рождества Христова
        Переяславское княжество
        Воевода Первак внимательно смотрел на дорогу перед засекой, вот-вот ожидая, когда появится отряд полонян, ведомых куманами. Голова дружины бродников сильно волновался, несмотря на то что предыдущие три засады в целом удались, - просто он все еще не был уверен в себе, ведя в бой сотни воинов. Да и немудрено, полмесяца назад Первак сражался лишь во главе десятка!
        Его жизнь не изобиловала радостями, и судьба не слишком благоволила будущему броднику. Мать умерла от родильной горячки, о ней не осталось ни единого воспоминания. Отец же сгинул в сече со степняками, когда мальчишка встретил четвертую весну своей жизни. Первак был единственным ребенком у родителей - отец, став вдовцом, так и не принял в семью другую женщину. Говорят, очень сильно любил жену и очень по ней тосковал, а может, просто не успел или не встретил женщины себе по душе… Новорожденного выкормила молочная мамка - батя договорился с недавно родившей молодкой, у которой хватало молока. А после его смерти мальчика принял в семью крестный, дядя Добран - побратим отца.
        Кое-какая память об отце у Первака осталась. Иногда он видел его смутный образ во сне, иногда казалось, что вспоминает его голос. Были моменты, когда он чувствовал какой-то запах, отчего-то казавшийся знакомым и связанным с отцом…
        Впрочем, на деле броднику было грех жаловаться: тысячи судеб на самой заре жизни перечеркивало то суровое время - кто-то умирал во младенчестве, кто-то погибал от когтей дикого зверя или под клинками врагов. Кому-то не везло сгинуть от горячки в детстве, кто-то тонул или по малолетству терялся в лесу. Уносил жизни голод, многочисленные пожары, коварные донские омуты… А когда парни взрослели до того, чтобы удержать в руках рукоять сабли или топора, то становились воинами. И одному лишь Богу известно, сколько их пало в бесчисленных стычках со степняками!
        Первак же не просто выжил и стал воином, он сумел выбиться в десятники и взять в жены полюбившуюся ему девку, Милку. Та уже родила ему одного малыша, а теперь ходит пузатая вторым. И вот неожиданное назначение вначале в сотники - что, впрочем, было вроде бы временным, на один бой, - а после, и гораздо более неожиданное, воеводой над всеми бродниками!
        К сожалению, Первак понимал, что побратим князя выбрал его не за заслуги, а лишь потому, что они несколько раз пересекались во время похода, перекинулись парой слов. То есть все дело в том, что Урманин знал его лучше других! Ну и еще он якобы оценил успехи бродника в управлении сотней в первом бою с половцами. Хотя на самом-то деле в той сече было невозможно до кого-либо докричаться, и Первак просто рубился среди прочих, сплотив вокруг себя группу ратников. Вместе они сумели пройти весь бой - вот, собственно, и вся его заслуга.
        И все же Первак безропотно принял волю первого из княжеских воевод, а после сделал все возможное, чтобы задержать половцев. К слову сказать, сделал не так и мало!
        В первый раз, преградив лесную дорогу засекой, бродники бесшумно ждали, пока передовой разъезд половцев осмотрится на месте и отступит к основным силам. В лес они благоразумно не сунулись - словно почувствовали, что там их ждет смерть. Когда же к завалу из деревьев подступило с сотню спешенных куманов, на них обрушился настоящий ливень стрел, истребивший половину отряда - остальные в панике отступили. Пришлось ворогу подтягивать к засеке лучников, прикрывать их щитами, но и тогда кочевники несли значительные потери. Хотя раненые, даже один убитый были и в отряде Первака, он сумел задержать врага на пару часов (не считая времени разбора завалов), положив при этом человек восемьдесят степняков. Но когда спешенные половцы, подгоняемые разъяренным ханом, во множестве полезли в лес, воевода увел людей, не приняв бой. Это также было обговорено с Урманином - не ввязываться в сечу и до последнего беречь воинов.
        На следующий день головной дозор из двух десятков куманов перебили перед засекой, не дав ни одному из разведчиков уйти. Их тела, как и трупы лошадей, бродники оттащили в лес и прикрыли ветками, после чего дождались, когда колонна врага приблизится к препятствию. И вновь град стрел, ударивший из леса, косил половцев, и вновь они отвечали вслепую, не причиняя русичам особого вреда. Тогда куманы решили, что, спешившись, они быстро отгонят стрелков, и заплатили за самоуверенность кровью - в нескольких метрах от дороги смельчаков за деревьями ждали спрятавшиеся княжеские дружинники. Защищенные дощатыми бронями и вооруженные мечами и секирами, они вырубили первую цепочку половцев, заставив уцелевших в панике бежать. Первак увел людей, лишь когда вторая волна куманов, более многочисленная, пошла в лес.
        На третий день впереди половецкой орды следовал дозор из двух сотен латных всадников с мощными составными луками. Завидев засеку, они тут же отступили - но вскоре на дороге показался отряд полонян, подгоняемых степняками. Последние нацелили на них стрелы, уже наложенные на тетивы, любая попытка бежать обернулась бы гибелью северян, взятых с боя при разорении княжества. Затесались куманы и среди мужиков, гонимых вперед, готовые в любой момент пустить в ход сабли и хлысты.
        Оборванные, в кровоподтеках, с многочисленными кровавыми бороздами на спинах, истощавшие мужи с ревом и проклятиями взялись за поваленные стволы - а Первак все молчал, не в силах отдать приказа бить по своим. Ратники также молчали, замерев рядом, лишь дикая ненависть плескалась в их глазах при виде половцев, измысливших подобное коварство… Но, когда уже воевода ожесточился настолько, чтобы принять на себя кровь невинных, высокий, видный парень из числа полонян обрушил тяжелую обломанную ветку на голову ближнего к нему кумана. Резкий удар свалил врага, через секунду пал и парень, практически до пояса располовиненный рубанувшей с оттягом саблей. А через две секунды, дико закричав, северяне практически с голыми руками бросились на врага! Первак громко воскликнул: «Бей!!!» - и стрелы бродников градом обрушились на всадников, замерших позади сражавшихся. А полусотник дружинников, варяг Ингвар, с яростным ревом повел своих ратников на помощь истребляемому полону.
        Эта схватка была далека от того, что планировал и наказывал делать Урманин. Дружинники пошли в бой без приказа, бродники увлеклись перестрелкой, а когда спешенные половцы полезли к ним в лес, не отступили, как было обговорено заранее, а приняли врага в клинки. Первак потерял руководство боем, не раз он трубил в рог, отчаянно призывая людей отступить, спасая их жизни. Но нескоро воины вняли приказу воеводы, совсем недавно бывшего лишь рядовым десятником, и отряд сократился едва ли не на треть. Не меньшие потери понесли и дружинники под частым и метким обстрелом отборных лучников Шарукана. Ведь в отличие от спрятавшихся в лесу бродников в бою на засеке их было видно отлично. В итоге, если считать всех вместе, в схватке пало более сотни мужей за всего семь уцелевших, отбитых полонян, - разве это равноценный размен?!
        Следующие сутки бродники не готовили засады - Первак учел ошибки предыдущей схватки и весь день яростно строил людей, по поводу и без повода являя им свой гнев. Рык воеводы безропотно слушал Ингвар, подчиненный броднику самим князем, стыдливо прятали глаза остальные воины, когда Первак напоминал им, что приказывал отступить, трубя в рог! Теперь же он заставлял их произносить имена соратников, павших в битве, снова и снова - пока каждый не прочувствовал, что смерть сотоварищей лежит на его совести.
        Или, по крайней мере, не осознал, что приказам воеводы действительно необходимо подчиняться. Неукоснительно подчиняться…
        Сегодня Первак, кажется, все предусмотрел: Ингвар и полтора десятка дружинников - ровно половина уцелевших в прошлой схватке и сумевших поднять оружие - спрятались за засекой, прихватив десятка два клинков для полонян. Еще полтора десятка воевода оставил в личном резерве. Помимо завала на дороге бродники устроили засеку и перед своей позицией в лесу, собрав все имеющиеся копья и запасшись самодельными пиками. Последние изготавливали из дерева подходящей толщины и длины, заострив и обуглив наконечники. Против латника оружие слабое (хотя с какой силой ударить, особенно если в лицо), но бездоспешному мало не покажется! Таким оружием удобно колоть с возвышения, сдерживая на расстоянии напор штурмующих… В этот раз воевода решил дать бой - но только на своих условиях.
        Разъезд куманов заприметили на дороге еще час назад, они быстро отступили при виде завала - а теперь половцев нет уже непривычно долго. Это начало беспокоить Первака. Но вот на дороге показалась наконец очередная группа полонян…
        Воевода напрягся, готовый отдать приказ лучникам начать стрелять. Пальцы похолодели, сердце забилось сильнее, а удары его начали отдаваться в висках. Хотелось уже поторопить куманов, чтобы скорее приблизились, и началось дело - тогда напряжение отпустит, сменившись горячкой боя, давно уже привычной и понятной.
        Колонна полонян человек в шестьдесят приблизилась к засеке, среди северян вновь затесалось около двадцати надсмотрщиков-степняков. Позади них враг спешился - но то лишь прикрытые щитами лучники, изготовившиеся к стрельбе. Что же, противник тоже учится противостоять засадам бродников, это понятно… Правда, Первака смутили какие-то мешки, что несли русские мужики, но воевода не заострил на этом внимания - мало ли чем половцы решили нагрузить полон? Может, инструмент какой с собой взяли, чтобы завал быстрее разобрать.
        Но чем ближе подходили к засеке плененные кочевниками мужи, тем больше взгляд Первака цеплялся за какие-то незначительные несоответствия, что, однако, начали его настораживать. Это как зуд, источник которого никак не получается найти! Но с каждым шагом полонян он усиливался, и сомнения стали обретали уверенность. Если вначале воеводу насторожил упитанный вид мужиков, что можно было бы объяснить недавним полоном, то после его зацепила какая-то неправильность их походки. Возникло ощущение, что нетвердый, неуверенный шаг, пошатывания на ходу - все это на деле лишь представление! Воевода приготовился криком упредить дружинников у засеки, но медлил… медлил, боясь ошибиться! Вдруг блеснул луч солнца, отразился в прорехе на животе идущего впереди «северянина», и Первак бешено заорал:
        - Это половцы!!! Половцы!!!
        Воевода понял, что пленные - это переодетые в окровавленные, истрепанные обноски куманы. Но его крик из гущи леса лишь смутил дружинников, замерших у засеки, - и те поднялись с боевым кличем над завалом, готовые отбить полон. В этот же миг полоняне резко сели, склонившись над мешками, а надсмотрщики подняли самострелы[48 - САМОСТРЕЛ - русское название довольно популярного в Европе арбалета. Как на Руси, так и в степях особого распространения не получил, ведь при своих высоких пробивных качествах арбалет обладал очень низкой скорострельностью. И если на Запале он стал настоящей «панацеей» против закованных в броню рыцарей, то русичи по большей части сражались с легкими степными всадниками. Их успешно поражали обычные срезни, а в маневренных схватках была важна именно частота стрельбы.Однако при этом сами половцы, знакомые с самострелом благодаря соседству их кочевий с Китаем, ограниченно использовали это оружие, в основном при обороне собственных гуляй-городов. Также в летописях есть рисунки, где спешенные куманы стреляют из арбалетов. Речь идет о решающей битве в 1036 г., когда огромное
печенежское войско осадило Киев. В это время ставка Ярослава Мудрого находилась в Новгороде - но, узнав об опасности, нависшей над отцовской столицей, великий князь поспешил на выручку с варягами и новгородцами. Он сумел пробить кольцо осады, войдя в город с войском. А на следующее утро вывел объединенную рать за крепостные стены, расставив на флангах ополчения Новгорода и Киева, а в центре варягов и собственную дружину. Сеча была лютой, большие числом печенеги увидели возможность разом разгромить русское войско и захватить богатейший город Руси, потому атаковали смело, уповая на численное превосходство. Но в итоге лишь приняли смерть на копьях да мечах русов - битва шла целый день и закончилась полным разгромом степняков, а во время бегства множество их утонуло в Сетомле, притоке Почайны.], которые до того были скрыты от глаз русичей.
        - Бей!!!
        Полетели стрелы в замерших у засеки половцев, но те уже успели отправить мощные, смертельные на короткой дистанции болты в дружинников. Даже дощатые брони оказались не способны защитить их от ударившей в упор смерти, пусть часть болтов все же застряла в щитах.
        Между тем прикинувшиеся полоном куманы разобрали из мешков мечи и сабли и бросились к лесу. По команде Первака лучники перенесли обстрел на них, но большинство стрел, попавших в животы и грудь половцев, не нанесли им серьезного вреда. Как видно, под рубахами спрятаны пластинчатые брони!
        Дернулись было вперед дружинники, оставленные воеводой в резерве. Желали они помочь уцелевшим соратникам на засеке, отчаянно рубящимся с вдвое превосходящим врагом. Но воевода приказал им остановиться - незаметно для себя Первак уже научился жертвовать своими людьми для конечной победы. Сегодня удачей для его отряда было бы просто уцелеть да задержать врага хоть ненадолго.
        Подступили переодетые половцы к лесной засеке, застопорились, неожиданно встретив для себя преграду. А сверху колют их русы копьями и пиками, мечут стрелы, забирая жизни захватчиков. Смешались степняки, показали спины. Сейчас действительно можно ударить бронированным кулаком дружинников, опрокинуть дрогнувшего врага!
        Но идет уже с дороги подмога куманам, лезут ожесточившиеся степняки на завал из бревен, прикрывают их меткой стрельбой вошедшие в лес лучники… Завопили радостно половцы на засеке, преградившей дорогу, - добили они остатки дружины Ингвара, пал варяг с тремя впившимися в грудь болтами! Понял воевода, что перехитрил его враг в этот раз. Но не успел он еще отдать приказ отступать, как тревожно завопил в лесу рог дозорного, и тут же звук оборвался.
        Похолодел Первак, осознав, что случилось - обошли лесом куманы засаду. Знали уже наверняка, что раз есть засека на дороге, то рядом укрылась и дружина бродников. Спешились половцы большим числом, сделали крюк и вышли в тыл русичам! А дозорные, видимо, за спину даже и не смотрели, думали, что зря их воевода в лесу прячет, не сунутся степняки в дубраву. Сунулись, да вперед себя еще и охотников опытных послали, кто охранение снимать бесшумно обучен. Хорошо хоть упредить о враге ратники все же успели!
        Затрубил воевода в рог, призывая людей уйти, еще затрубил и еще. А сам видит - не отступить бродникам, уже на засеке схватка зачинается. Сядут теперь куманы на хвост да в спину всех перестреляют! Обратился тогда Первак к уцелевшим дружинникам:
        - Братья, настал ваш час. Промедлим еще немного, всех половцы здесь и положат. Нужно хоть немного времени дать нашим уйти, хоть ненадолго ворогов потеснить!
        Закивали в ответ русичи, лучшие витязи князя, понимая, что идут на верную смерть. Крепче стиснули они секиры, прижали к груди щиты, готовые ринуться в бой. Дружно крикнули разом:
        - Бе-э-эй!!!
        И бросились на врага… Яростно врубился клин русов в самый центр напирающих половцев, и за несколько секунд посекли ратники с десяток куманов, освободив пространство вокруг. Тогда вновь ударили они навстречу врагу, щедро раздавая степнякам смертельные удары, - обреченные ратники дарили бродникам последние мгновения, чтобы спастись. Последние мгновения своих жизней…
        Бешено трубя в рог, Первак уводил за собой людей, всех, кто послушался призыва воеводы и смог отступить. Сотня бродников бежала от завалов, оторвавшись от половцев, остальные кто уже пал под саблями и стрелами степняцкими, кто просто не сумел вырваться из сечи, грудь в грудь схватившись с врагом. Были и те, кто остался сознательно, дав соратникам еще немного времени, чтобы спастись. Один Господь знает, как сам воевода стыдился того, что ушел, что не остался на засеке, что не пошел с дружинниками на славную смерть!
        И не о Милке с малышами думал он в те мгновения, нет. Спасти хоть немного людей желал Первак, продолжить завалы рубить на дорогах да куманов из леса обстреливать, пока колонны их по земле русской идут! Жена же и малыши - а что они? Род продолжить сумел, любовь встретил, первого сына успел на руках подержать да понянчить - для бродника это и так много. А пустить в бою тоску смертную по близким - значит начать искать пути выжить, спастись самому, забыв о вверенных ему людях. Нет, так воевода поступить не мог!
        Ни Перваку, ни остаткам бродников не суждено было спастись в этот день - не меньше тысячи спешенных половцев вошло в лес, полукольцом охватив прорывающихся навстречу ратников. Как дичь загоняют на охотников, так и русичей заставили отступить в самое сердце вражеской засады.
        Но и бродники сумели удивить врага напоследок, ударив столь отчаянно и смело, что едва не прорвались, разорвав их строй под сенью деревьев! Яростно бились воевода с уцелевшими ратниками, немного шагов им оставалось пройти сквозь врагов, чтобы спастись, но тут подошла со всех сторон куманам подмога, окружила русичей плотным кольцом.
        Долго трубил воеводин рог, упреждая о том, что живы еще бродники, что бьются, что принимают сабли вражьи на щиты посеченные, что сами отвечают крепкими ударами топоров и мечей. Долго трубил рог Первака - да в конце концов захлебнулся…
        Пали все русичи донские в битве, не прося и не даря пощады. И славной смертью своей они вновь заставили сердца половцев сжаться в изумлении и потаенном страхе!
        Глава 6
        Октябрь 1068 г. от Рождества Христова
        Днепровские степи
        Кабугшин вел поредевшую печенежскую рать на соединение с Ростиславом. Каган русов встал на Данапре, окружив свой лагерь сцепленными между собой телегами, и всю последнюю неделю печенеги гнали к его стоянке отары овец - воины кагана много едят!
        Хан презрительно скривил губы - да если бы не нужда, никогда бы он не стал служить презренному русу! Его народ не раз ходил походами в их земли, разорял и грабил поселения, брал с боя женщин с белой кожей и русыми волосами… Кабугшин еще помнил бурную молодость и хриплые стоны полонянок!
        Но все это осталось давно позади, так давно, будто было в другой жизни… Великий каган русов Ярослав разбил союзную печенежскую рать под Киевом[49 - Речь идет о решающей битве в 1036 г., когда огромное печенежское войско осадило Киев. В это время ставка Ярослава Мудрого находилась в Новгороде - но, узнав об опасности, нависшей над отцовской столицей, великий князь поспешил на выручку с варягами и новгородцами. Он сумел пробить кольцо осады, войдя в город с войском. А на следующее утро вывел объединенную рать за крепостные стены, расставив на флангах ополчения Новгорода и Киева, а в центре варягов и собственную дружину. Сеча была лютой, большие числом печенеги увидели возможность разом разгромить русское войско и захватить богатейший город Руси, потому атаковали смело, уповая на численное превосходство. Но в итоге лишь приняли смерть на копьях да мечах русов - битва шла целый день и закончилась полным разгромом степняков, а во время бегства множество их утонуло в Сетомле, притоке Почайны.], после чего их племена навсегда потеряли былую силу. Их начали вытеснять из родных кочевий торки, хотя и тех
вскоре сокрушили половцы в союзе с Русью. Поначалу некоторые ханы даже обрадовались, наивно полагая, что с куманами можно мирно сосуществовать - но то были мысли глупцов! Новым хозяевам степи не нужны были равные соседи - нет, лишь рабы и слуги. Под ударами нового врага большая часть печенегов ушла к границам державы ромеев, кто-то пошел на службу к киевскому кагану Изяславу. И лишь его, Кабугшина, люди сумели отстоять свою свободу и землю в степях Таврии.
        Впрочем, хан никогда не был наивен и прекрасно понимал, что в итоге им не удержаться. Пусть и невелик полуостров, но трава в его степях сочна и густа и способна прокормить многих лошадей и овец. Половцы же, заполонившие все степи с востока до запада, многочисленны, у них практически не осталось врагов, способных им угрожать, а значит, расплодившись, они возжелают новых земель. И тогда они займут степи последних свободных печенегов и истребят, поработят его народ, которому будет некуда уйти…
        Кабугшин провел много бессонных ночей, созерцая звездное небо Таврии и размышляя о том, как же ему все-таки спасти племя. Увести его на запад, поступить на службу к ромеям? Или присоединиться к черным клобукам, охраняющим границы каганата русов? Гордость последнего свободного хана не позволяла ему этого сделать. Да и потом, чтобы добраться хоть до ромеев, хоть до русов, требуется миновать многие сотни верст куманских степей. И вряд ли последние позволят печенегам свободно пройти их землями!
        Собрать войско и ударить первыми? Глупость! Воинов его будет раза в четыре меньше, чем в кочевьях местных половцев, а то и в пять! Это лишь бессмысленная, пусть и красивая, гибель… Удивительно, но иногда хан возвращался к этой мысли. Он размышлял о том, что, когда смерть достаточно приблизится к нему, может, и стоит поступить именно так. Самому Кабугшину будет уже все равно, а дети и племя - ведь их так или иначе ждет скорый конец, пусть же он станет хотя бы славным!
        Что еще мог придумать хан? Перерыть узкий перешеек в горле полуострова, впустить в него море? Но сами печенеги неспособны на подобный труд, они просто не смогут этого сделать. А русских рабов в таком количестве достать теперь негде. Разве что у соседей, в Тмутараканском каганате?!
        Кабугшин уже давно и с интересом посматривал на юг, на Корчев, Сурож и земли Готии. Но все они имеют сильные каменные крепости, печенегам подобных не взять. А вот торговля зерном, что с греками, что с русами, была весьма важна для выживания племени, и портить отношения с соседями ради горстки полонян хан считал глупым. Вот если бы заключить союз…
        Однако длительное время подобный шаг никакой выгоды не имел - что ромейская фема, что Тмутараканский каганат были довольно слабы, и если не вспоминать о каменных крепостях, то союз с ними и вовсе был бесполезен. Правда, хан лелеял надежду, что в случае крайней нужды он сумеет договориться с соседями и хотя бы часть его народа спасется за высокими и прочными стенами.
        Но в последние годы ситуация в Тмутаракани резко изменилась - спокойного и несильно воинственного Глеба сменил беспокойный Ростислав, нагрянувший в город на ладьях с дружиной, словно предок его Рюрик, варяжский ярл. Хваткий и смелый каган полюбился касогам, и, несмотря на то что черниговские русы изгоняли его из города, а горцы поднимались войной, в итоге Ростислав прочно занял свой трон. А вскоре его люди столкнулись с куманами, к вящей радости Кабугшина! И хотя они быстро заключили перемирие, хан прекрасно видел, что конфликт на Дону неизбежен. Да, Ростислав мог стать отличным союзником - и потому хан ждал! Он понимал, что при большой войне тмутараканцы сами станут искать помощи, и тогда можно будет добиться лучших условий соглашения.
        Между тем каган Ростислав занял греческие города, заключил мир с ясами и набрал большую силу. Кабугшин уже начал опасаться тмутараканцев. Но тут он узнал, что Шарукан Старый собирает в степи большое войско, - и пусть хан хотел двинуть его на Русь, но кто знает мысли хитрого, опытного степного волка? А вдруг на обратном пути он не распустит орду, а вторгнется с ней в Таврию, решив добить на юге последнего врага?!
        И словно по благословению небес, тмутараканцы прислали свое посольство! Правда, Кабугшину очень не понравился тон их переговорщика, воеводы Урманина, как и его требование поступить к князю на службу. Но угроза вторжения Шарукана меняла расклад сил, и хан не стал требовать равноправного союза, когда услышал о желании Ростислава ударить в спину идущим на Русь половцам. Нет, ему не составило труда обмануть и воеводу-посла, и самого кагана! Ведь их желание сокрушить Шарукана в русских землях открывало перед Кабугшином блистательные возможности…
        Только подумать: куманская степь на время похода лучших своих воинов останется без щита, практически без защиты! Да, ранее идею ударить по половецким кочевьям хан счел бы безумной - ведь однозначно последует месть, и ответ врага будет страшен. Однако теперь, когда Шарукана ждала скорая смерть под мечами русов, ситуация в корне менялась. Да, Кабугшин дал кагану Тмутаракани две тысячи воинов - но самых молодых и неопытных, поставив над ними горячего старшего сына, уже начавшего косо поглядывать на стареющего отца! В душе хан желал Каталиму скорой смерти в бою, все свои надежды возлагая на младшего, по-настоящему любимого, уважительного и не по годам мудрого Карама. Последнему, правда, может, и не хватает воинского опыта да безжалостности к врагу, но этот поход все исправит… Пусть даже сгинут воины, переданные Ростиславу, пусть сгинет неверный, гордый сын, пусть обретет смерть сам каган Тмутаракани - но лишь бы вместе с Шаруканом Старым! Пусть же все враги Кабугшина истребят друг друга!
        Но даже если нет, хан нашел лучший выход для своего племени. Пока воины куманов покинули свои кочевья, печенеги ударят по ним, вырезая всех подряд, кроме молодых женщин и девушек, способных к деторождению. А вот их всех мужи-печенеги должны покрыть одну за другой, по несколько раз, ни делая ни для кого исключений. И так в каждом половецком кочевье, в каждом стойбище, докуда удастся дотянуться!
        А дальше все просто: Шарукан с войском гибнет на Руси, ослабляются дружины русских каганов. Северные кочевья куманов, узнав об участи соседей, бегут за Дон - пропустят их тмутараканцы или нет, это уже другой вопрос. Перебьют, поработят - хорошо, нет - степь так или иначе станет свободной. Племя Кабугшина покинет Таврию, пусть Ростислав ищет подданных в бескрайних ковылях от Дона до Данапра! А зимой брюхатые половецкие бабы будут вынуждены искать спасения у печенегов - и их не погонят, вовсе нет! Захваченного скота хватит прокормить всех, а весной выжившие разродятся - и это будут дети печенегов, новые воины и женщины набирающего силу племени! Кабугшин призовет в степь черных клобуков с Руси, даст им землю для кочевий в обмен на признание своей власти, и в следующем поколении его народ обретет старую силу! А когда половцы придут мстить - что же, можно будет вновь заключить союз с каганом Тмутаракани. Опираясь на его крепости по Дону и с помощью его воинов Кабугшин или уже Карам остановят врага на рубеже великой реки. Придется волкам уйти, позорно поджав хвост!
        Да, именно такие мысли посещали голову печенежского хана, когда он принимал условия кагана Ростислава…
        Однако не все в этой жизни идет как хотелось бы, как мечталось. Чтобы захватить как можно больше стойбищ, хан поделил своих людей на множество небольших отрядов. Войско его вышло из Таврии изгоном, выпустив вперед сеть дозоров, при себе хан оставил тысячу отборных ратников. Но пусть половецкую степь и покинули лучшие воины, неопытная молодежь и старики каждый раз отчаянно бились с превосходящим врагом, не думая отступать и покоряться. Печенеги успешно перехватывали их немногочисленные дозоры, объединялись перед атаками на кочевья, получая в схватках решающий численный перевес. И все же каждая из них уносила жизни воинов племени…
        Тем сильнее было ожесточение победителей. Дикие крики убиваемых стояли над стойбищами, вопли и стоны жертв стали сладкой музыкой для беснующихся печенегов. Они не просто убивали детей и стариков, они подолгу издевались, терзая их, пытая, сжигая в кострах и разрывая лошадьми. Скопом изнасилованные женщины часто умирали уже наутро после скотских игрищ. Но захватчики, пресытившиеся женской плотью, замучили и убили многих пленниц просто ради того, чтобы помучить и убить…
        Нет, не этого хотел жестокосердный хан! Ему были безразличны муки им же обреченных, но его собственные воины стали очень быстро терять боевые качества. Слишком много времени они проводили среди беззащитных жертв, слишком много времени тратили на бесовские развлечения, опьяненные кумысом и вседозволенностью. Утопив собственное человеческое обличье в крови беззащитных, они перестали слушаться приказов, перестали беречь то, что приказано было беречь! Тех же женщин, которые должны были стать матерями будущего народа, тот же скот, который во множестве забивался, чтобы воины могли отведать печени, жаренной на углях. Выпотрошенные туши баранов просто гнили посреди степи, привлекая к разоренным кочевьям хищников и порождая заразу.
        Наконец, терялось драгоценное время - а значит, половцы успевали отступить, прознав о смертельной угрозе, успевали собрать больше воинов и объединить силы родов! Так получилось в нескольких последних боях, когда куманы, прикрывая отход своих женщин и стариков, смело били навстречу печенегам, вырубая малые отряды и нанеся крупные потери большим. Все половецкие смельчаки погибли - но подумать только, хан потерял уже тысячу воинов за время похода!
        Пришлось Кабугшину собирать свою рать в кулак, учинив при этом показательные казни особенно «заигравшихся» и ослушавшихся приказов хана. Их порвали лошадьми перед соратниками, и хотя бы временно кровь глупцов вразумила остальных. А тут еще прискакал гонец от Каталима - Ростислав не принял боя с Шаруканом в землях русов, половцы разгромили рати каганов Киева, Чернигова и Переяславля на реке Альте. На самом деле черная весть - ведь если теперь разобьют и тмутараканцев, уже ничто не спасет печенегов от яростной мести куманов! Особенно учитывая жестокость, с которой были истреблены кочевья, до которых воины Кабугшина успели добраться.
        Так что теперь, холодея от ужаса, хан вел две с половиной тысячи степняков на соединение с Ростиславом, еще пятьсот легких всадников собирали уцелевший скот с разоренных стойбищ и гнали его к ставке кагана. Кабугшин ярился без повода, срывая злобу на окружающих. Доставалось даже сыну, сумевшему остаться в стороне при разорении куманских стойбищ! Собственно, за это отец на Карама и злился - ведь, по его замыслу, наследник должен был вдоволь насладиться плотью полонянок, зарубить кого-то из половцев, чтобы привыкнуть к виду крови! Но сын все время умудрялся оказаться где-то в стороне, переждать, не запятнать себя грязью. И именно это отчего-то раздражало хана.
        Хотя самому себе Кабугшин мог признаться честно - более всего его страшит встреча с половцами в бою. Воины Шарукана наверняка уже знают о случившемся, старый волк поставит против печенегов тех, чьих близких так жестоко погубили… Даже те женщины, кого воины «пощадили», не лишив жизни, и кто не умер после всех истязаний - даже они теперь обречены на голодную смерть. Ведь оставшийся скот люди Кабугшина угнали для русов! А если не голод, так холод по ночам - шатры-то в большинстве своем бездумно сожжены - или зубы волков, распробовавших человечины… Половцы это знают - и удар мстящих воинов будет поистине страшен! Но стоять нужно, стоять придется до конца - или же эта участь постигнет все печенежское племя! Вот только, даже объединив силы с тмутараканцами, получится ли взять верх? Воинов у Шарукана все равно больше…
        Этим утром хан, ведущий своих людей вдоль правого берега Данапра на соединение с русами, чувствовал себя особенно паршиво. Что-то терзало его, беспокоило. Плохое предчувствие вылилось в очередные придирки к телохранителям и приближенным, старый печенег не находил себе места и никак не мог взять себя в руки, успокоиться. Неожиданно захотелось перекинуться хоть парой слов с сыном, следующим в голове войска, да и мысли о Каталиме не вызывали ожидаемого раздражения. Наоборот, Кабугшин вдруг почувствовал легкую тоску по старшему сыну, вспомнил его ребенком - полненьким, смышленым и смешливым мальчуганом, души не чаявшим в строгом и недоступном отце. Может, стоило проводить с ним больше времени, и тогда бы их отношения сложились иначе?..
        К хану подскакал запыхавшийся гонец от Карама. Кабугшин растерянно уставился на человека, столь дерзко прервавшего его глубоко спрятанные воспоминания, и только потом до него дошел смысл практически выкрикиваемых им слов:
        - Половцы! Половцы впереди, большой отряд!
        Хан размышлял всего несколько мгновений - трезво мыслить не получалось из-за охватившего его животного страха, и потому единственным внятным приказом, что вождь печенегов сумел произнести, был приказ к отступлению. Хотя фактически с первых же мгновений оно стало принимать форму неорганизованного бегства.
        Сложно сказать, почему Кабугшин вдруг растерял всякое мужество - ведь когда-то он смело ходил в набеги в земли русов, отчаянно рубился с торками, умел поставить на место зазнавшихся половцев. Может быть, все дело в том, что весть о возвращении Шарукана в степи подтачивала его решимость все эти дни, может, его подкосил сам поход, не задавшийся буквально с самого начала? Может, незаметно для самого хана его душа терзалась из-за бессмысленной жестокости, с которой он бросил своих печенегов на куманские кочевья? А может, сердце его подсказывало, что за совершенные бесчинства последует справедливая расплата? Может, годами невзгод развитое звериное чутье подсказывало все последние дни, да практически в голос кричало: «Опасность!» - и вся нервозность хана оттого и зародилась?! От этого самого предчувствия неизвестной угрозы? А может, Кабугшин стал просто слишком стар, чтобы лихо вести в бой свою орду?!
        Может быть. Но скорее всего, все эти причины сложились вместе.
        Как бы то ни было, хан, следующий в хвосте колонны, развернул коня и отчаянно наподдал ему, судорожно нахлестывая по лошадиным бокам плетью. В эти мгновения он вдруг перестал думать об обоих сыновьях, о лишившемся командира войске, наконец, о народе, поставленном его решениями на край гибели. Нет, он очень остро захотел оторваться от преследования, от опасности, очистить голову от страхов быстрой скачкой. Почувствовать себя молодым в мгновения, когда ветер свистит в ушах… И вот уже тогда, освободившись от страха, Кабугшин собирался взять себя в руки и крепко подумать, что делать дальше. Но не сейчас - сейчас самое главное спастись. Спасти собственную драгоценную жизнь…
        Хан ускакал, едва заслышав об опасности, за ним последовали телохранители и приближенные - те самые, кто должен был руководить отрядами в битве. Тысяча отборных воинов, все время находившаяся подле вождя, так же организованно последовала за ним, пусть и с небольшим промедлением.
        Кабугшин ускакал, спасая жизнь, еще не зная, что половцы, скорым маршем пройдя по степи, чередой частых, коротких стычек загнали дозоры русов в лагерь, не дав Ростиславу определить место нахождения орды. Он не знал, что Шарукана уже известили о вероломном ударе из Таврии, о крайней жестокости захватчиков - и что хан куманов по прозвищу Старый поклялся всем богам отомстить! По широкой дуге он обошел лагерь тмутараканцев, стремясь навстречу печенегам. А обнаружив, что коварные враги следуют вдоль берега реки, Шарукан послал половину войска обойти их. Так что Кабугшин вел своих людей не к спасению в бегстве - он следовал к гибели, навстречу грамотно подготовленной старым волком ловушке… И когда впереди показались новые вражеские разъезды, буквально обезумев от страха, хан ускакал в степь.
        Там его и захватил половецкий дозор - визжащего от страха, загнавшего единственного коня. Связанного, уже ничего не соображающего от ужаса, последнего свободного печенежского хана бросили к ногам Шарукана Старого. Тот с презрением наблюдал за тем, как противник его корчится в путах, не умея сдержать судорог, охвативших тело, а после с едким злорадством приказал порвать Кабугшина лошадьми.
        Так закончил свой земной путь некогда мудрый, в свое время не лишенный мужества воин и вождь.
        Его лучшие ратники готовились принять бой без хана, без большинства командиров, ускакавших куда-то в степь, но половцы передали предложение Шарукана о плене. Недолго размышляли печенеги - все же не на их руках была кровь невинных, да и вдруг еще не знают куманы о разорении южных кочевий? Что будет, когда враг проведает о случившемся, думать никто не захотел, ведь выбор был прост - смерть с оружием в руках или жизнь в полоне. Сломленные бегством вождя, они выбрали второе.
        Вот только на деле выбор оказался немножко иным - честная смерть в бою или позорная, когда разоруженную толпу спешенных печенегов куманы перестреляли из луков, словно зайцев…
        Иначе сложилась судьба Карама. Спокойный, уважительный, ласковый с отцом - он был сыном русской наложницы, и, хотя внешне пошел в отца, внутри его порой играли совсем иные, потаенные струны. Например, в последнем походе он противился бессмысленной жестокости по отношению к половецким женщинам, старикам и детям. Не имея права возражать воле отца и хана, сам Карам ни разу не участвовал в избиении невинных, в одиночку уходя в степь. Туда, где не было слышно отчаянных криков жертв… Однажды он даже спас испуганную куманку с малым ребенком на руках - разъезд хмельных от крови печенегов искал ее, бежавшую со стойбища, а сын вождя закрыл их собственным конем от алчущих взглядов соплеменников. Когда же воины ушли, он жестами подозвал девушку, отдал ей жеребца и дневной запас сушеного мяса, после чего указал свободное направление к бегству. Его не заботило, что молодка упредит соседние кочевья - тогда он просто не мог поступить иначе. А к своим Карам вышел без коня, сказав, что тот ускакал, пока степняк отошел по малой нужде. Парня подняли на смех, его презрительно обругал отец, но осознание того, что ему
удалось спасти двух невинных, грело сердце молодого мужчины… Не пошел Карам на поводу у отца и когда тот звал его потешить плоть с самыми красивыми из плененных куманок. Сын вновь и вновь находил предлоги не идти в ханский шатер, порой просто покидая лагерь.
        На самом деле в родном кочевье его ждала возлюбленная. Робкая, стройная девушка из обычной семьи, она отчего-то запала в сердце одному из наследников вождя. И когда Карам начал оказывать ей знаки внимания, степнячка не сопротивлялась и не возражала. Она с легкостью подарила невинность молодому воину, а после снова и снова приходила на их место у степного родника, позволяя ласкать себя сильным и нежным рукам юноши. Отправляясь в поход, Карам знал, что возлюбленная уже носит ребенка под сердцем, и теперь для него было важно проявить себя в бою с половцами, чтобы доказать отцу - он взрослый мужчина и способен принимать решения, способен делать свой выбор. В том числе и выбрать будущую жену.
        Вот только подходящего случая все никак не представлялось, Кабугшин все более озлоблялся на сына, и тот все чаще оставлял хана и все чаще следовал в голове войска. Он лелеял надежду встретить один из половецких отрядов и показать себя в сечи!
        Ночами же Карама согревали воспоминания о гибком, смуглом теле возлюбленной. Они перетекали в сны, где наяву чувствовался жар тугого, распаренного женского тела, его запах - и слышались волнующие стоны любимой в мгновения их единения…
        Услышав от дозорных о приближении куманов, Карам, наверное, единственный из всего печенежского войска, обрадовался подвернувшейся возможности проявить себя. Молодости свойственно не верить в собственную смерть… Он отправил гонца к отцу, но не дождался ответа. А вскоре узнал, что хан без промедления уходит на юг и что за ним следуют лучшие воины и при-ближенные, большинство из которых должны были возглавить свои отряды! И тогда младший сын Кабугшина решил, что отец просто не доверяет ему, раз не послал ни одного толкового указания - он ни на мгновение не допускал, что хан просто струсил и бежал.
        Нет, Карам решил, что Кабугшин выполняет какой-то сложный маневр, и предположил, что ему наверняка потребуется время его закончить! Да, отец не передавал приказа задержать куманов с головы - но именно потому, что не верил в сына! Может, он уже послал кого-то из вельмож возглавить передовые сотни и задержать врага, а тот или струсил, или что-то его задержало. Что же, в любом случае это был тот самый шанс - и Карам решил доказать всем, а в первую очередь хану, что они заблуждаются на его счет!
        Страх, сомнения и сумятица окружающих странным образом успокоили его и укрепили веру в себя. Младший сын Кабугшина на глазах преобразился из скромного и несколько неуверенного в себе юноши в настоящего боевого вождя, способного вести за собой людей. Этакий островок надежности посреди океана хаоса… И воины пошли за ним. Далеко не все - большинство бросилось спасать свои жизни вслед за приближенными хана и встретило смерть в степи, в полукольце окружения куманов. Но несколько сотен подали своих коней вперед, ведомые непоколебимым сыном вождя.
        Они стали единственными из всего печенежского войска, кто дал противнику бой. Куманы и печенеги сошлись, выпустив друг в друга тучи стрел и ударив в копье - хруст древков стоял над степью в тот миг! А после бешеный крик покалеченных людей и животных… За копьями в ход пошли клинки, и несколько часов сотни Карама отчаянно рубились в окружении, дорого продавая свои жизни. Уже давно посекли саблями сына вождя и затоптали его копытами - после боя половцам так и не удастся найти его тело, не получится поглумиться над мертвым… Но остальные клобуки Ростислава до последнего продолжили сечу, не прося пощады, и, хотя ратная смерть не искупит бесчинств, недавно ими творимых, конец этих воинов был честным.
        В это же время войско Ростислава, обнаружив многочисленные разъезды куманов в собственном тылу, снялось наконец из лагеря и двинулось к югу по правому берегу Днепра. Князь уверенно вел людей на соединение с Кабугшином, не зная, что союзной рати уже нет, а Шарукан готовит ловушку для русов. Не зная, что враг быстро восполняет потери, понесенные в засадах бродников да в сече с Карамом. И пусть в пополнение пришел неопытный молодняк да кучка стариков, Шарукан довел численность орды до все тех же двенадцати тысяч воинов.
        Глава 7
        Октябрь 1068 г. от Рождества Христова
        Днепровские степи
        Дали озорно рассмеялась, по высокой траве убегая от счастливо кричащего Славки. Малец пытается догнать мать, неловко и смешно перебирая своими маленькими пухленькими ножками. Жена остановилась, поджидая малыша, но тут его подхватил я, высоко подкинув в воздух и тут же поймав. Глаза ребенка восхищенно округлились, а от его оглушительного визга заложило уши.
        Жена осторожно подобралась к малышу сзади и ухватила его за пяточки. Славка развернулся, задергал ножками, хохоча, и я поставил его на землю, перехватив счастливый и немножко лукавый взгляд любимой женщины. Я привлек ее к себе и поцеловал, ощутив через тонкую ткань платья жар крепкого стройного тела. В жилах забурлила кровь, и, крепко сжав Дали в объятиях, я вновь нашел ее полные губы. Через секунду она отстранилась, не очень сильно уперевшись руками мне в грудь:
        - Вставай, Андрей…
        Я испуганно посмотрел на переставшую улыбаться жену, нашел глазами сына, внимательно и не по-детски серьезно взирающего на меня, и тут громкий голос Артара окончательно меня разбудил:
        - Вставай, воевода!
        - Зараза…
        Продрав глаза, я плеснул себе на лицо из фляги немного остывшей за ночь воды. Остатки сна окончательно отступили, унося с собой образ семьи, сотканный из настоящих воспоминаний.
        - Что там половцы, не решились еще идти на штурм?
        Яс невесело ухмыльнулся. В походе против половцев мы проводим вместе много времени, в этот раз Георгий и даже мой неизменный телохранитель Радей остались в Тмутаракани. Первый - как опытный боец назначен Ростиславом десятником телохранителей княгини и сыновей. Ланка ведь родила еще одного сына, названного, кстати, в мою честь Андреем! Не стоит и спрашивать, кто стал его крестным, на зависть прочим приближенным побратима… А Радея я упросил остаться подле Дали и Славки. В случае чего они с ним не пропадут - по крайней мере, я на это надеюсь.
        Хотя лучше будет, если это «в случае чего» никогда не настанет.
        - Все так же. Окружили малыми отрядами, постреливают.
        - Понятно, все как в последние дни!
        Беспокоиться мы начали, еще когда обнаружили многочисленные разъезды куманов, приблизившиеся к нашей стоянке на Днепре. Что печенежские, что касожские дозоры никак не могли углубиться в степь - половцы во множестве атаковали их, загоняя обратно в лагерь. Даже смешанный отряд в три сотни сабель, поначалу прорвавший тонкую цепочку вражеского окружения, вскоре был развернут вдвое превосходящими силами врага.
        Это означало только одно - Шарукан уже в степи. Только тогда мы думали, что к нашей стоянке приблизились лишь передовые силы врага, что вся орда целиком появится чуть позже, и потому еще где-то сутки ожидали прибытия Кабугшина с его печенегами.
        Не дождались.
        И тогда я предложил Ростиславу отступать вначале по днепровскому берегу, а позже заворачивать в Крым - Таврию, как здесь называют полуостров:
        - Княже, прости меня. Боюсь, Кабугшин уже не придет.
        Ростислав поднял на меня красные от бессонницы глаза. Я ожидал увидеть в них гнев, боль, разочарование, обиду… Ничего. Просто ничего, пустота. Между лопаток явственно пробежал холодок…
        - Не за что извиняться, Андрей. Остались бы у Посульской линии, глядишь, половцы нас бы и не обошли. Может, пришлось бы немного поголодать, но ведь печенеги все равно бы пригнали скот. А теперь…
        Внутреннее состояние побратима, какая-то надломленность, обреченность в его тоне всерьез меня насторожили.
        - Тогда прости, княже, что убедил тебя помочь дядьям. Думал, что успеем объединиться с ними перед решающей битвой, а вот как получилось. Не успели…
        - Нет! - Голос Ростислава окреп, глаза его наконец-то загорелись. - Нет. Решение идти на Русь было верным! Это моя родная земля, мой дом, дом моего отца и деда… - Слова побратима зазвучали глуше. - Я никогда не видел последствий набегов степняков. Теперь увидел. И я не жалею о том, что мы пришли на помощь дядьям, на помощь простому люду. Жаль только, не получилось победить. Но мы дадим им бой! И половцы надолго запомнят князя Тмутаракани и его дружину!!!
        Внутреннее признание поражения, состояние обреченности зачастую приводят к гибели. Даже если шансы спастись есть, даже если они были весьма весомыми! Именно это я всегда знал точно.
        - Брат…
        Я впервые обратился так к Ростиславу, и он удивленно посмотрел на меня.
        - Далеко еще не все потеряно. Мы можем уйти в Таврию, отступить в горы или дождаться подхода наших пеших полков. Можем…
        - И как ты представляешь наш отход?! Зачем обманываешь, Андрей? Если половцы разбили Кабугшина, то вскоре ударят и по нам! Ты сам говорил, у них вдвое больше людей, есть латные всадники. Мы не выстоим, не победим в бою! Но, по крайней мере, можем уполовинить их рать…
        Впервые с начала разговора тон князя источает раздражение и - неужели я этому радуюсь? - в нем слышится сарказм. Но на самом деле это действительно хорошо - то, что мне удалось встряхнуть побратима:
        - Княже, в походе мы можем окружить войско телегами со всех сторон, прямыми линиями. У получившихся стенок поставим легких лучников, у нас их много, пусть перестреливаются с половцами. А ударную силу, панцирных всадников, спрячем в середине, укроем их от куманских стрел. Враг не сможет атаковать с ходу, используя численное преимущество, мы всегда успеем сцепить телеги. А даже если нет, скорость и напор степняки однозначно потеряют, да и ворваться внутрь большим числом у них все равно не получится. Мы отобьемся!
        Лицо Ростислава порозовело.
        - А что, это идея! Вот только скорость движения будет очень низкой…
        - Ничего страшного, главное - достичь перешейка!
        - И еды у нас все равно не хватит. Даже с учетом тех табунов, что прислал нам Кабугшин, даже если будем давать воинам совсем немного… Еды не хватит, Андрей.
        - Княже, будем беречь. Варить меньше мяса в котлах, по ночам, так чтобы кости оставались голыми, а получившуюся жижу воины могли пить весь день. Она будет питательна. Сможем есть лошадей, потерявших всадников…
        - Андрей, ты меня слышишь? - Побратим посмотрел мне в глаза. - Еды все равно не хватит. А как отвернем от Днепра, так быстро закончится и вода.
        Всего полминуты я молчал, обдумывая ситуацию, - и все это время Ростислав смотрел не отрешенно, вновь поддавшись скорбной обреченности, а с плохо скрываемой, страстной надеждой.
        - Ну а если мы дойдем до поворотной точки от реки к Таврии, запасемся водой, до этого, сколько успеем, завялим мяса… а после пойдем на прорыв? Оторвемся от половцев?
        Взгляд князя помрачнел.
        - Только лошадей загоним. Не уйти нам от степняков!
        Отсутствие альтернативы наконец вывело из себя и меня:
        - Проводники из местных печенегов покажут за порогами место, откуда ближе всего до перешейка Таврии. С их слов, оттуда всего два обычных конных перехода или один рывковый, верст в семьдесят! Разве не прорвемся? Но даже если нет, тогда и дадим бой! Хотя еще неизвестно, примут его степняки или нет. В крайнем случае пошлем впереди себя большой отряд печенегов, пусть даже сабель в пятьсот, главное, чтобы прорвался. У себя они поднимут в седло всех боеспособных мужиков, приведут еще скота! Мы им потом зерна дадим взамен много, зиму переживут. Тем более что, если сгинет наша рать, народ Кабугшина так или иначе обречен.
        Складки на лбу Ростислава наконец разгладились, а губы его сложились в неуверенную улыбку.
        - И то верно! Нечего хоронить себя раньше времени, повернем от реки, а там уже поглядим! Правильно ты придумал, воевода, правильно…
        И вот уже больше недели мы идем вдоль берега Днепра, под постоянным беспокоящим огнем половецких лучников. За это время рати куманов пять раз то имитировали ложную атаку, то действительно хотели напасть.
        Первый удар они попытались нанести на второй день пути. До этого десятки стрелков проносились вдоль повернутой к степи стенки телег, и ко второй половине дня всадников становилось все больше, а их крик яростнее. Признаться, это здорово било по нервам, особенно с учетом дождя стрел, обрушившегося сверху, - впрочем, врагу отвечали наши лучники. Наконец к тмутараканскому войску подступили основные силы врага, перекрыв дорогу и сзади и спереди. Но прежде чем они решились на атаку, Ростислав отдал приказ распрячь лошадей и сцепить телеги, развернув их боком по фронту и в тылу. Всадники врага еще не успели набрать скорости, как остановились и развернули лошадей, продолжив обстрел.
        Сложилась патовая ситуация - половцы не могли атаковать, мы не могли двигаться вперед. Так продолжалось до самой ночи, и более в этот день мы не продвинулись ни на шаг.
        Следующим утром Ростислав построил по фронту тяжелых всадников, и, расцепив телеги, войско двинулось дальше, готовое встретить удар врага. Однако куманы, вполне ясно видящие, кто в случае чего встретит их нападение, предпочли продолжить обстрел и держать дистанцию. Вскоре, чтобы защитить лошадей первого ряда телег, вперед выдвинулись наши лучники, успешно противостоящие половцам в перестрелке.
        И вновь противник предпринял попытку нападения во второй половине дня. В этот раз они не пытались давить на психику, не разворачивали демонстративно свои силы. Просто в какой-то момент держащиеся сзади лучники перешли на галоп и одним броском прорвались сквозь разрыв телег в нашем тылу. Их стремительный удар потеснил легких касожских лучников, но тут же куманов контратаковали тяжелые всадники горцев во главе с Асхаром. Они прижали не успевших уйти половцев к линии телег и порубили их, а после сцепили стенку, упредив атаку мощного корпуса из полутора тысяч панцирных всадников врага. Последние совсем немного не успели на помощь соратникам - нападение было отбито. А спустя пару часов мы вновь расцепили телеги, впрягли лошадей и продолжили путь. Позади же остались трупы степняков и свежие могилы наших воинов…
        В этот же день по левую руку нам открылось место недавней битвы. Судя по всему, именно здесь нашли свою смерть воины Кабугшина - наши печенеги неотрывно смотрели в сторону утоптанного участка степи, усеянного телами павших. Каталим был мрачен, как сама смерть.
        Правда, мне показалось, что погибших не так и много - даже учитывая, что своих куманы наверняка похоронили. Появилась надежда, что Кабугшин с большей частью войска сумел вырваться из куманской ловушки и, может быть, именно сейчас поднимает всех способных сражаться в Таврии!
        Но спустя пару часов мы увидели еще одно поле, усеянное телами убитых стрелами печенегов. И, судя по отсутствию ран от сабель и копий, обломков щитов и сломанных клинков, а также трупов лошадей, здесь имело место истребление сдавшихся в плен. И кажется, принявших смерть в бою было меньше…
        В течение четвертого дня пути куманы предприняли аж две попытки ложных атак. Начиналось все как обычно - с дежурной перестрелки, в которой обе стороны, на мой взгляд, теряли одинаковое количество воинов. Правда, с каждым павшим баланс сил менялся далеко не в нашу пользу… Ближе к полудню половцы, как и днем ранее, бросились к разрывам между повозками с тыла и фронта - но, не доскакав с полсотни шагов, развернули лошадей, напоследок пустив в воздух тучу стрел.
        Во второй половине дня куманы повторили этот маневр, вновь не доскакав до линии телег. И утром пятого дня также. Все понимали, что враг изматывает нас и одновременно с тем приучает к отсутствию действительной угрозы - мол, реальной атаки все равно не последует. И все же настоящий удар мы пропустили…
        - Они не разворачивают коней! Не разворачивают!!!
        Загудели тревожно бараньи и турьи рога, но в этот раз половецкие лучники сосредоточили стрельбу на лошадях, впряженных в развернутые задками телеги. Хотя дышла и отвернуты от врага, с близкого расстояния большинство стрел так или иначе достигли цели. Завернуть повозки печенеги, следующие в голове, просто не успели, и куманские наездники с лихим гиканьем проскочили в разрывы между ними, схлестнувшись в сечи с клобуками.
        То же самое случилось и в тылу…
        Схватка набирает обороты в считаные секунды - если позволим оттеснить себя вглубь лагеря, здесь нас и задавят, расстреляют, как римлян при Каннах![50 - В битве при Каннах Ганнибал опрокинул слабые фланги римской армии, одновременно полуокружив многочисленные легионы собственной пехотой. Вскоре после чего вдвое меньшее войско карфагенян полностью сомкнуло кольцо вокруг врага. Начался массовый обстрел римлян, и, по свидетельствам современников, каждый дротик, каждая стрела, каждый камень, выпущенный из пращи, находил свою цель. Легионы практически целиком были уничтожены, а битва при Каннах стала вершиной тактического искусства Ганнибала и одновременно вечным позором Рима.] Это понимаю я, это понимает князь, это понимают прочие командиры. Ростислав взревел, словно раненый медведь:
        - Асхар, быстрее на помощь своим! Артар, отбрось половцев в голове!
        Оба вождя, ведущие в бой равные силы, происходят из племен-соседей и к тому же обладают практически одинаковыми именами. Они лишь синхронно кивнули и поспешили к своим людям.
        - Княже, а я?
        Побратим смерил меня едва ли не враждебным взглядом:
        - Ты подле меня. Если что, поведем дружину вместе.
        Вот так, коротко, доступно и понятно…
        Казалось, удар нашей тяжелой кавалерии решит судьбу схватки, как и в прошлый раз. Но не тут-то было! Вслед за легкими, быстрыми конниками куманы ввели в бой латных всадников. И рубка с отбросившими было лучников катафрактами пошла всерьез. В эти самые секунды решается судьба битвы - и самого похода.
        Моя судьба и судьба Тмутаракани! Дикая ответственность - но иногда именно в экстремальной ситуации мою голову посещают стоящие идеи.
        - Княже! Прикажи расцепить телеги на левом крыле, пусть сделают проход ближе к голове! Пройдем сквозь него и ударим половцев сбоку!
        Ростислав, с детства воспитывавшийся как будущий полководец, понимает и принимает мою идею с ходу. Построив людей, он зычно отдает приказ - и вскоре печенеги открывают широкий, не менее пятидесяти метров, проход.
        - Вперед!
        Тысяча тяжелых всадников практически сразу переходит в галоп, на скаку перестраиваясь в колонну. В этот раз я не высовываюсь вперед, а держусь возле князя где-то в середине строя, приготовив булаву к бою. Тем не менее от количества выброшенного в кровь адреналина начинают дрожать руки, а на губах повисает полузвериный рык:
        - А-а-а!!!
        Удар разогнавшихся дружинников, словно вынырнувших из-за телег, опрокидывает половецких всадников, практически не успевших среагировать. Разве что ближние к нам воины развернули коней навстречу - но их тут же опрокинули копейным тараном. Над полем разнесся резкий древесный хруст и оглушительный рев тмутараканских витязей, в котором тонут вопли боли и страха врага:
        - БЕ-Э-ЭЙ!!!
        Практически не сбавив хода, наша колонна снесла куманов едва ли не у половины стоящих в голове повозок. Впереди нас степняки разворачивают лошадей, в панике удаляясь от ряда телег. Те же, кто уже прорвался за их линию, оказываются зажаты меж двух закованных в броню ратей. Я еще и в схватку не успел вступить, как мы переломили ход боя!
        Но спустя всего несколько минут радость гаснет, сменившись беспокойством - панцирные всадники половцев, спасавшиеся едва ли не бегством, остановились метрах в ста пятидесяти и развернули лошадей. Сзади их встали многочисленные легкие лучники - и вот конная масса врага начинает движение, ускоряясь с каждой секундой.
        Они хотят протаранить нас по всей длине колонны дружинников, уже завязших в схватке!
        - Княже, нужно ударить навстречу!
        Ростислав, уже заметивший опасность, лишь кивнул в ответ, после чего призывно затрубил в рог, посылая коня вперед. Ближние к врагу всадники стали оборачиваться и, заметив опасность, также развернули жеребцов, выстраивая линию. Еще один рев княжеского рога - и сотни четыре витязей Тмутаракани срываются с места в галоп, ведомые в бой их лидером. А подле него неотступно нахожусь и я - похоже, сейчас схватки мне точно не избежать!
        Лис едва не летит вперед, сухая трава под его копытами сливается в глазах в единое желтое полотно. Продев темляк булавы на левое запястье, я выхватил из ножен верный харалужный клинок - им сейчас «трудиться» будет сподручнее!
        Строй атакующих навстречу русских дружинников получился не слишком глубоким, и Ростислав оказывается уже во втором ряду скачущих всадников. Внутренне холодея, я наподдал жеребцу пятками по бокам, вырываясь вперед и загораживая собой побратима. До врага остаются считаные метры - а до сшибки лишь доли секунд…
        Летящий навстречу половец также облачен в пластинчатую броню и также защищен шлемом с личиной. Брат-близнец, не иначе! Скорость его кажется дикой, а сверкающее на солнце копейное острие приближается неотвратимо, суля скорую, болезненную смерть. Я отвожу меч к щиту, подняв рукоять на уровень лица, - и одновременно натягиваю левый повод, посылая Лиса чуть в сторону.
        Время перед сшибкой будто замедляется, а все звуки пропадают, словно здесь и сейчас есть только мы с куманом.
        В следующий миг я с силой рублю по древку вражеского копья, сбивая смертоносный узкий наконечник в сторону. Мне едва хватило мужества дождаться, когда оно приблизится на расстояние удара и в то же время еще не дотянется до моего тела!
        Скорость галопа наших скакунов такова, что половец уже не успевает свернуть в сторону и отклониться от атаки. Тем не менее латный всадник сумел закрыться щитом - но это не спасет его от удара по шее! Поравнявшись с куманом, я чуть привстал на стременах и рубанул со спины под шлем проскакавшего вперед врага. Кольчужная бармица не остановила харалуга, клинок с легкостью рассек и ее, и человеческую плоть, отделяя голову от тела.
        - Бей!!!
        Следующий противник пытается атаковать саблей справа. Вражескую сталь с привычным хрустом разрубает новгородский меч - и вновь секущий удар под основание шеи обрывает жизнь половца. Еще один куман схватился слева с кем-то из дружинников Ростислава. Он вряд ли даже успел заметить сверкнувшую на солнце полоску стали, пролетевшую выше щита и лишившую его верхней части черепа…
        А еще через секунду меня сотряс тяжелейший удар копья, пришедшийся на дерево защиты чуть выше умбона. Древко сломалось, но разогнавшийся жеребец половца врезался в бок Лису, опрокинув нас обоих наземь. Каким-то чудом я успел вырвать правую ногу из стремени и упасть чуть в стороне от коня.
        Верный скакун первым вскочил на ноги, дико и, как кажется, испуганно заржав. В любом случае Лис на несколько мгновений закрыл меня от противника, и я успел подняться на ноги, с трудом вдохнув после жесткого падения. Меч крепко сжат обеими руками - поднять щит времени уже нет, а булава и вовсе отлетела куда-то в сторону… Враг послал коня на меня, воздев над головой саблю, но с шагом вперед я жестко рублю переднюю ногу животного, отсекая ее у сустава. Покалеченная лошадь падает с диким визгом, всадник едва успевает выскочить из седла, но также оказывается на земле. Он еще успевает выпрямиться - но тут харалужный клинок буквально сносит его голову, разрубив незащищенную шею.
        А в следующий миг я сам едва успеваю сбить мечом древко нацеленного мне в грудь копья…
        В жестокой, напряженной схватке медленно, но верно берут верх половцы, едва ли не втрое превосходящие нас числом. И хотя их удар тмутараканцы погасили контратакой, сейчас нас уверенно теснят к телегам, что в целом не так и плохо. Если бы не тот факт, что с правого фланга княжескую дружину степняки обошли и проникают нам в тыл, отрезая от сражающихся сзади.
        Мне снова удалось забраться в седло, и более я старался не вырываться вперед - впрочем, вокруг князя и его стяга и так кипит настоящая сеча: куманы упрямо пытаются захватить штандарт с ликом Спасителя.
        Приняв на щит очередной удар сабли, я отвечаю уколом меча и, выкроив мгновение, отчаянно кричу бешено рубящемуся у хоругви Ростиславу:
        - Уходить надо, княже, уходить!
        Побратим, с яростным ревом обрушивший на очередного врага харалужный клинок, разрубив как подставленную саблю, так и шею кумана, натужно воскликнул в ответ:
        - Нельзя! Наши дрогнут!
        - Дрогнут, если ляжем здесь вместе!
        Всего на мгновение мне удается отвлечься, обернуться назад. Но от увиденного сердце забилось чаще:
        - Княже, Артар сзади потеснил половцев! Быстрее скачи к нему!
        Ударом пяток о бока Лиса я посылаю жеребца вперед, заградив путь половцев к побратиму. Ростислав, колебавшийся всего мгновение, развернул коня, увлекая за собой лишь знаменосца - менее десятка уцелевших телохранителей отчаянно бьются, из последних сил сдерживая напор врага.
        Меня атаковал закованный в броню крупный всадник, лихо орудующий булавой, и тут же сзади налетел еще один противник - легкий степняк с одной лишь саблей наперевес.
        Сокрушительный удар булавы я принял на щит, тут же треснувший под увесистым стальным навершием, а вот от атаки быстрого клинка закрыться уже не успел. Верхняя треть куманской сабли, рубанувшей наискосок, обрушилась на прочную стальную личину шлема в тот самый миг, когда я развернул голову к второму противнику.
        Острая боль пронзила подбородок, я почувствовал во рту металлический привкус крови, а в голове словно что-то взорвалось. Дико взревев, я яростно рубанул вдогонку проскочившему вбок куману - и харалужное острие пробороздило незащищенную спину от плеча до поясницы. Визгливо вскрикнул половец, прогнувшись назад и заваливаясь на круп коня.
        Удар!!!
        В глазах потемнело, и тут же в них вспыхнули звезды. Стальное навершие булавы сшибло с меня шлем и вскользь зацепило верх головы. Боль дикая…
        Могучий всадник замахнулся для добивающей атаки, без вариантов завершившейся бы моим лопнувшим, как спелый арбуз, черепом. Но противник раскрылся слишком сильно - и из последних сил я уколол мечом снизу вверх, вложив в это движение все отчаяние и жажду жизни! Острие клинка легко вошло под незащищенный подбородок.
        - Неси меня, Лис… спасай!
        Верный конь, чрезвычайно умное животное, понял, что нужно делать, и галопом доскакал до своих, оторвавшись от преследующих нас половцев. Далее я фактически выбыл из схватки, став лишь ее безвольным свидетелем, ход боя полностью определял Ростислав - и князь вполне успешно справился!
        В момент последнего вражеского удара поле боя представляло собой этакий слоеный пирог. Ряды сражавшихся один за другим меняли друг друга: печенеги и аланы сдерживали натиск куманов, прорвавшихся за линию повозок, в тыл им ударили ратники Тмутаракани, а позже часть витязей развернулась навстречу очередной атаке половцев. Более того, во время сечи с князем степняки уже начали обхватывать дружинников Ростислава и вклинились между ними и сражающимися у телег русичами.
        Но именно в момент нашего с побратимом выхода из рубки ясы Артара сумели наконец довершить истребление попавших в ловушку куманов. По приказу князя повозки были сцеплены, единственный проход остался ближе к левому краю. Очередная атака аланских катафрактов опрокинула легких степняков, уже обхвативших русскую дружину. И тогда остатки воинства Ростислава отступили в лагерь под прикрытием лучших печенежских лучников.
        Но и это был не конец битвы - в тылу все еще сражались касоги во главе со своим израненным вождем. Как и в морской схватке с флотом Византии, горцы бились со свирепой отчаянностью, презрев смерть! Да и сам Асхар в этот раз не отставал от рядовых воинов, в горячке боя не замечая впившейся в бедро стрелы и прорубленного на правом предплечье наруча. Воевода сплотил вокруг себя с сотню уцелевших в сечи панцирных всадников и втрое больше легких стрелков. Они намертво встали на месте, не позволяя куманам оттеснить себя от телег. А удар княжеской дружины и ясских рыцарей опрокинул половцев, поставив точку в бою.
        Первую половину следующего дня войско стояло лагерем - добивали раненых лошадей, вдоволь наедаясь горячим вареным мясом. Немногочисленные лекари, взятые в поход, метались от раненого к раненому во главе десятков помощников-добровольцев. Жаль, что энтузиазм не может заменить опыта… Впрочем, мне, как одному из предводителей рати, помощь оказали весьма профессионально: прорубленную саблей правую щеку и подбородок заштопали шелковыми нитями, обмазали заживляющими мазями. Вырвали остатки раскрошенного сталью зуба, пришили сорванные булавой клочья кожи на черепе, предварительно аккуратно промыв рану. Чтобы я не чувствовал боли, дали настой какой-то дурман-травы. Удар копья в живот или рубленые раны, пришедшиеся на не защищенные броней участки тела, оставляют куда худшие последствия.
        Рать Тмутаракани без преувеличения сократилась вдвое. Причем по числу тяжелых и легких всадников вполне пропорционально - ясов осталось в строю сотни три, касогов всего чуть более ста человек. И дружина Ростислава потеряла в рубке четыреста витязей - большая часть погибших пришлась на отряд, ударивший куманам навстречу. Число легких лучников, ежедневно несших потери в перестрелках и также участвовавших в обеих сечах, теперь едва ли дотягивает до двух тысяч. Причем всего четверть уцелевших составляют касоги. Основная же масса сохранивших жизнь - это печенеги. Отчего к последним возникают не очень хорошие вопросы…
        Впрочем, прежде чем мы начали движение, Ростислав обратился к клобукам, а переводил его слова Каталим. Ох, хорошая была речь, мне запомнилась:
        - Воины! Мы сражаемся с общим врагом! Против него решился выступить вместе со мной хан Кабугшин, отправивший вас на битву! И вот едва ли не каждый день мы схватываемся с половцами, каждый день несем потери от их стрел. Но кто-то сражается честно, пусть и рискуя животом, а кто-то ищет пути спастись! Так вспомните поле с перебитыми пленными вашего народа - они хотели жить, но обрели лишь позорную смерть! Вспомните, что мы идем в ваши степи, и вы остались единственной защитой своих женщин и детей, матерей и отцов! Вспомните, что творили ваши соратники в беззащитных половецких кочевьях - вашим родичам пощады не ждать! Мы вместе или разобьем врага, или погибнем, и будет уже не важно, порознь или в одной куче! Вас - половина нашей рати, но если будете прятаться, если будете трусить и бежать от половцев, как в последнем бою, то поляжем все. А уж там думайте, что сотворят враги наши общие в ваших степях!
        Действительно, если бы печенеги сражались столь же яростно и отважно, как касоги, то куманы не продвинулись бы в наш лагерь так глубоко и не пришлось бы так долго с ними рубиться. Но, похоже, что речь князя возымела действие, проняла клобуков до спинного мозга. Ибо в перестрелках последующих двух дней они успешно отгоняли половцев от движущегося на марше войска, несмотря на собственные потери. Поняли наконец, что если выдюжим - то лишь вместе!
        Во всем остальном - враг поумерил свой пыл, впрочем, их воины ведь понесли потери не меньшие, погибло очень много отборных, панцирных всадников. И прочие атаковавшие по лихости своей, на мой взгляд, были самыми отчаянными, а мы только на границе лагеря и внутри его насчитали более полутора тысяч павших. Так что в затишье последних двух дней я не вижу ничего сверхъестественного и зловещего. Скорее я связал бы это с растерянностью и отсутствием у Шарукана понимания того, что делать дальше.
        Наоборот, наше положение, как ни странно, улучшилось. Тяжелые раненые все преставились, их предали земле. Оставшиеся худо-бедно могут держаться в седле - при том что лошадей, с учетом захваченных в бою, у нас теперь в достатке. Хватает и заводных, и сменной на каждую повозку, и целый табун наиболее слабых, предназначенных в котлы. Пусть конина всем приелась, но ведь это же мясо! Воды же мы можем набрать под завязку на пять дневных переходов, да на этот день вдоволь напиться, про запас. В конце концов, на дворе октябрь, и палящее солнце уже давно не обостряет жажды.
        Да, вчера мы дошли до намеченного поворота от Днепра к полуострову! Отсюда до цели всего два дневных перехода, а там уже и союзники, и новые табуны скота! Можно даже дождаться у побережья прибытия кораблей с пешими дружинами из Тмутаракани - одного их вида будет достаточно, чтобы половцы обратили коней вспять! И нет никакой нужды прорываться, бросать обоз - сумеем отступить под надежной защитой кольца телег!
        Я принял из рук Аратара принесенный им котелок с разогретой шурпой, благодарно кивнув товарищу, с которым мы крепко сблизились за время похода. Первый глоток жирного пресного супа дался с трудом, но дальше пошло веселее. И потом, мне с моей рваной щекой пока лишь только бульоны и пить - ведь даже говорить еще больно!
        Вновь поднявшийся ветер - он со вчерашнего вечера дует с юга на север, прямо нам в лицо - неожиданно донес до меня запах дыма. Не вонючей гари, да и не от костров он половецких - тот значительно отличается по запаху. Ведь что мы, что противник жжем высушенный конский навоз. А этот запах вроде чище, будто кто траву поджег.
        Спустя секунду до меня дошло.
        - Артар, поднимаем лагерь, нужно срочно уходить!
        Глава 8
        Октябрь 1068 г. от Рождества Христова
        Днепровские степи
        - Княже, они жгут степь, а ветер гонит огонь на нас! Придется прорываться!
        Ростислав, всполошенный моим криком, ищущим взглядом смотрит за линию повозок - и практически сразу различает языки пламени, быстро приближающегося к нашей стоянке.
        - Думаешь, этот огонь опасен телегам? Прогорит да дальше пойдет…
        - Трава высокая, ветер сильный. Ни вырвать ее, ни залить водой уже не успеем. Так что да, вполне может поджечь, и, если в лагерь войдет, добра от него мало.
        Побратим согласно кивнул:
        - Значит, будем прорываться. Седлать лошадей!
        Приготовления к броску занимают считаные минуты - воины, кто имеет брони, натягивают их на себя, седлают коней, увязывают на запасных бурдюки с водой да малый запас еды. Не напились мы впрок, не наполнили все емкости, а теперь уже и времени нет.
        - Княже…
        Ростислав повернулся ко мне, уже усевшись верхом на жеребце, и вопросительно посмотрел.
        - Заводные есть у каждого, нужно попробовать рывком добраться до перешейка. За ним будут соленые озера, а сразу после - пресные реки. Есть где дух перевести, да и врага встретить! Пока же, если прорвемся, бой принимать нельзя, числом задавят.
        Побратим ответил на удивление спокойно, демонстрируя полное отсутствие даже признаков колебаний и сомнений:
        - На все Божья воля, Андрей. Все мы в Его руках. Прорваться попробуем, а там как пойдет… Ну что, воевода, скис, готов против огня пойти?!
        В голосе князя слышится боевой задор, да и сам он выглядит молодцевато, подтянуто. Как видно, последний бой, из которого Ростислав вышел победителем, да еще и людей дважды в атаку водил, серьезно укрепил его веру в себя. Ну это и к лучшему. Ответил я побратиму не менее задорно:
        - А что, княже, нам и пламя по плечу!
        Однако на самом деле задача перед нами стоит далеко не простая. Высота стены огня достигает примерно полметра, а где и метр, и животные инстинктивно его боятся. Конечно, наши жеребцы уже давно одомашнены и привычны к пламени тех же костров, но степной пал волнует сердца даже людей!
        Первая волна огня приближается к стоянке с юга. Со второй степняки хоть и пытались угадать с ветром, чтобы направить ее с востока, к левому крылу лагеря, но она пока следует вдоль стенки телег. И вскоре, как мне кажется, между обоими пламенными гребнями возникнет свободное пространство выжженной земли. Этим стоит воспользоваться!
        Справа же от нас неспешно несет свои воды батюшка-Днепр, а вот путь назад пока остается свободным, там пламя и вовсе отсутствует. И даже разъездов куманских практически не видать, что очень похоже на ловушку. Так это или нет, но вряд ли Шарукан позволит нам вовсе беспрепятственно бежать от пламени и миновать встречу с его ратью. Особенно после того, как хан сумел наконец «исключить из уравнения» обозную стену!
        Нет, выход у нас только один - сквозь стену огня, ну и при удаче - в разрывах между пламенными гребнями…
        Времени остается всего ничего - ветер стремительно гонит пал с юга прямо на нас. За спиной властно гудит турий рог, и печенеги торопливо открывают в восточной стенке широкий проход. Легонько тронув пятками бока Лиса, я тихо, но властно подаю жеребцу команду:
        - Вперед.
        Умное животное послушно делает первый шаг, потом еще и еще… И хотя до того я явственно читал в глазах верного скакуна страх, чувствовал его беспокойство, выраженное в негромком, но частом ржании, всхрапываниях и нервных ударах хвоста по бокам, пока что он слушается меня беспрекословно. В такие моменты начинаешь понимать любовь казаков к своим скакунам - ведь это настоящие боевые соратники, кто делит вместе с тобой смертельную опасность и кто действительно спасает в бою. Подобное я лично пережил в последней сече!
        - Давай, Лис, давай! Не подведи, родимый…
        За полосой огня на некотором удалении виднеются ряды половецких всадников. Легкие ли это лучники или отборные рубаки-панцирники, отсюда не разобрать. Поэтому князь поставил смешанный отряд аланских и касожских катафрактов на острие прорыва, расположившись сзади с тмутараканской дружиной. Наши стрелки замыкают войско. Мне же, учитывая значимость прорыва сквозь огненную преграду - если пройдут кони первых всадников, то следом ринутся и остальные, - Ростислав позволил возглавить ясов, с которыми я крепко сроднился за время похода. И вот по его сигналу все войско двинулось вперед - и я самым первым, буквально на острие…
        - Давай, Лис, давай! Вперед!!!
        Практически сразу после того, как мы миновали линию повозок, я посылаю жеребца в галоп. Настоящий боевой конь, уже бывший не в одной схватке, привычный к запаху крови и близкой смерти, он послушно срывается на тяжелый бег, сближаясь, возможно, с самым трудным испытанием в своей жизни.
        Но даже страшный опыт схваток, где порой сам Лис получал настоящие удары от других лошадей, где сам он бил копытами по людям и животным - а порой и кусал степняцких сородичей, - даже этот опыт пасует перед засевшим в генетической памяти страхом. Страхом перед палом. Увы, но ветер изменил направление, огненные гребни не разошлись, а сомкнулись, а восточная стена пламени разделилась надвое - и одна ее половина пошла прямо на нас! И верный жеребец, отчаянно заржав, сбил ногу, пытаясь затормозить…
        - Давай, волчья сыть, вперед!!! Пошел!!!
        Но заупрямился жеребец, пугаясь пламени, - и тогда, не имея больше иных средств, я с силой хлестнул его заранее заготовленной плетью. Узкая и одновременно очень прочная плеть оставила на коже бедного животного длинные кровавые следы. В первый раз я поступил так со своим верным скакуном, со своим недавним спасителем… Лис, зло и, как мне кажется, с обидой заржав, сорвался на стремительный бег!
        О, теперь он скачет навстречу огню так, что я едва держусь в седле, практически положив корпус на холку! Ветер натурально свистит в ушах, трава под ногами сливается в сплошное желтоватое полотно… На мгновение обернувшись, я вижу, что и следующие чуть позади катафракты переходят на галоп, справившись с лошадьми и стараясь не оторваться от меня.
        А после огненный гребень вырос перед глазами…
        Как пронзительно вскричал Лис! Сколько боли и обиды было в его отчаянном ржании, когда он бросился прямо в пламя! С тоской на сердце я зажал в руках хлыст, готовый вновь обрушить его на беззащитного животного, но жеребец не затормозил, нет. Он прыгнул!
        У меня внутри все сжалось, на мгновение перехватило дыхание. Я отчаянно сдавил коленями бока скакуна, практически распластавшись у него на шее, а в голове промелькнула леденящая картина моего падения и гибели в огне, да под копытами аланских коней! Перед глазами же, слезящимися от бьющих в них потоков ветра, все слилось…
        Но мне удалось удержаться - а Лису перепрыгнуть огненный гребень! При этом волна воздуха, сопровождавшая бешено скачущего жеребца - в особенности же в момент его прыжка, - ударила по пламени, прижимая его к земле. И практически сразу в образовавшуюся брешь ворвались горские катафракты!
        Да, мы прорвались через огненный степной пал. За ним нас ждали лишь легкие лучники половцев, которых хватило всего на один неприцельный стрелковый залп. После чего они буквально бежали во все стороны от клина аланских и касожских богатырей! Как я и предполагал, тяжелых всадников Шарукана поблизости не оказалось: видно, думал хан, что выгонит нас огонь прямо в его ловушку!
        Да, мы прорвались, и вскоре вперед ускакал отряд из сотни лучших наездников печенегов на самых быстроногих конях, ведомый Каталимом. Из них кто с тремя, а кто и четырьмя заводными! Клобуки должны любой ценой прорваться через перешеек на полуостров, объявить сбор всех способных сражаться, организовать перегон необходимого для нашего пропитания скота… Основная же рать вскоре замедлила бег скакунов, как только мы миновали линию выжженной земли, глубиной примерно в полторы версты.
        И вскоре нас настигли легкие половецкие лучники - и началось самое страшное.
        Беспощадный обстрел продолжался весь день - все то время, что мы шли то шагом, то переходили на легкую рысь. Печенежские лучники, прикрывающие рать по флангам, и касожские, вставшие в тылу, отчаянно перестреливались с куманами, унося жизни врагов и во множестве теряя собственные. Они-то могли бы оторваться в степи от противника - но не могли мы, тяжелые конники, ядро тмутараканской рати.
        Гибнущей рати.
        Трижды догнавшие нас половцы самого Шарукана, закованные в панцири, срывались в галоп, склоняя копья так, словно готовились к тарану. Трижды навстречу им срывались мои катафракты со мной во главе - на марше наши с князем сотни поменялись местами, что давало Ростиславу лишний шанс спастись. И трижды враг останавливался, куманы расходились в стороны перед клином горских рыцарей, не принимая боя. Останавливались и мы, видя подготовленную ловушку: продолжили бы контратаку, и в итоге наши сотни сошлись бы в копье со встречным отрядом половцев. А вот временно ушедшие в стороны развернули бы коней да навалились со всех сторон, сжав нас в кольце гибельного окружения.
        Но и позволить сокрушить войско единственным тяжелым ударом с тыла мы не могли - и каждый раз срывались навстречу обманным наскокам врага, тратя физические и душевные силы. Да, половцы нас дразнили, издевательски смеясь вслед и обстреливая из луков, пока мы отступали за линию легких касожских всадников. Но я точно знаю, что если бы мы хоть раз не выступили им навстречу, то враг снес бы наше тыловое охранение, врезался на скаку в не успевших взять разгон горцев, связывая гибельным боем всю тмутараканскую рать…
        Но своих отборных ратников Шарукан пожалел. Судя по числу пытавшихся нас атаковать, их осталось у него не более тысячи - столько же, сколько и в распоряжении князя. А вот легких лучников у врага в разы больше - и в этот день хан не считался с их потерями. Они то строились кругом, то распадались на группы бешено скачущих из стороны в сторону всадников, выпускающих сотни стрел… Ни разу еще они не были столь упорны и настойчивы в неотступном преследовании, ни разу так отчаянно не презирали собственные потери. Но Шарукан мог позволить себе менять отряды легких всадников, давать им отдых, а вот мы - нет.
        Также стрелки врага неоднократно преграждали путь нашей рати, но каждый раз они разбегались перед атакующим клином тмутараканцев, ведомых Ростиславом. Обойти себя тяжелым воинам, способным окончательно зажать нас, мы не позволили, всякий раз переходя на бодрую рысь. И в конце концов уставшие за время погони жеребцы панцирных всадников - ведь их-то Шарукан выводил за границы видимости из лагеря! - выбивались из сил. А мы без всякого отдыха продолжали движение вперед, где-то на периферии сознания понимая, что это уже конец…
        Перед закатом впереди завиднелись далекие, сверкающие на солнце воды обширного водоема, границы которого терялись за горизонтом. Море? Может, какой-то из его лиманов? Люди и животные приободрились при виде воды, но ведь она в любом случае соленая, а запаса пресной хватит разве что самим еще один раз напиться да напоить лошадей. Практически та же ситуация с запасом вяленого мяса, а костры разжигать и вовсе не из чего.
        Все верно - это конец. День бесконечной перестрелки унес жизни более полутора тысяч наших лучников, колчаны уцелевших пусты, отвечать врагу нечем. Пока мы отстреливались из-за телег, удавалось собрать какую-то часть половецких снарядов, застрявших в бортах повозок и устилавших землю за защитным кольцом. А в небольших походных кузнях им при необходимости правили наконечники, была возможность и вновь оперить, да и малый запасец древков на новые стрелы у нас еще оставался. Теперь же ничего этого нет, и враг при желании сможет безнаказанно обстреливать нас столько, насколько ему хватит «снарядов».
        В сумерках мы заняли небольшой холм у самого берега, а половецкое войско обступило нас со всех сторон, замкнув в полукольце у воды. Какое-то время мы ожидали решительной атаки врага. Но, похоже, Шарукан понимает бедственность нашего положения и потому бережет воинов. Да и зачем ему тратить в тяжелой сече также уставших за время преследования людей, когда завтра ему будет достаточно потратить остаток стрел? Обоз половцев пока не подошел, навскидку преследование завершило тысяч под пять куманов, еще сколько-то наверняка осталось в резерве. Даю руку на отсечение - подкрепления и повозки врага будут находиться на марше всю ночь, ведомые стальной волей старого, опытного хана. А вот к нам помощь вряд ли успеет прийти. Хотя на пути к полуострову мы нигде не встретили следов боя ушедшей вперед печенежской сотни, что вселяет надежду в успех их прорыва, одного дня явно недостаточно, чтобы собрать оставшееся войско племени. Завтра… Завтра все решится. Я уверен - враг не примет ближнего боя. Вон половцы даже окружили нас на почтительном расстоянии, чтобы, если что, успеть вскочить в седло да бежать. Шарукан,
вполне возможно, пропустит нас дальше, вглубь полуострова, вот только в этот раз стрельба его лучников будет гибельной уже для дружинников.
        Скорбная тишина повисла над холмом, костры нигде не горят. Выставив сильный дозор, князь позволил оставшимся отдохнуть - и измученные люди и животные забылись сном буквально на том месте, докуда сумели дойти. Я также очень устал, та душевная боль, что выжигает изнутри, не дает уснуть. Ведь это я привел людей на этот холм…
        Найти Ростислава в темноте, среди вповалку слегших на землю ратников оказалось непросто - но в конце концов я обнаружил его сидящим на берегу, практически у самой воды.
        - Княже?
        Побратим повернул голову и поприветствовал меня легким кивком.
        - Андрей.
        Я устало сел рядом, и около минуты мы молча рассматривали темную гладь воды. Первым заговорил Ростислав:
        - Я все время похода скучал по морю. Когда жили в Новгороде, я дважды видел северные моря, и никаких чувств они во мне не пробудили. В Ростове и Владимире я о них и не вспоминал, а в Тмутаракани… В Тмутаракани море всегда рядом. Его так много, что привыкаешь к нему как к чему-то постоянному, забываешь о его близости. А в походе я все время жалел, что так редко в нем купался, когда была такая возможность. Жалел, что так редко брал с собой сыновей - там чуть южнее города есть укромная бухта с чистым песочком, и вода там всегда теплая…
        - Я помню, княже.
        Действительно, я помнил этот укромный пляж, куда Ростислав дважды брал меня с собой. Но обычно он если выбирался на купание, то вместе с семьей, с сыновьями и Ланкой.
        - А ты о чем сейчас жалеешь? - Побратим обернулся ко мне, и, как кажется, в его голосе вовсе и нет ожидаемого мной гнева и боли.
        - Я жалею, что мы оказались здесь, что уговорил тебя на этот поход.
        Князь грустно усмехнулся.
        - Мы ведь могли и победить, если бы успели к битве на Альте. Или встали бы у Посульского рубежа, не выпустив половцев в степь… Но сложилось как сложилось. - Голос побратима стал жестче. - Куманы - враг. Сильный враг и жестокий. И вражда с ним ждала нас в скором будущем, мы просто нанесли первый удар, имея при том возможность победить. Но… ошибаются все.
        - Верно… И вот мы здесь, на этом холме, вспоминаем о море!
        Ростислав невесело рассмеялся моей шутке, и короткий, сложный для обоих разговор оборвался. Наверное, князь, как и я, вспоминает о семье, воскрешая в памяти лица любимых людей. Здесь, в тишине, у кромки воды, очень хорошо думается о близких, забывается, что идет настоящая война, которую мы к тому же проигрываем. Нет, здесь покойно и, несмотря на то что солнце давно ушло за горизонт, пока еще не слишком холодно. Только крик ночной птицы пронзает тьму, да звезды загадочно мерцают в вышине - сегодня луны на небосводе нет вовсе.
        Неожиданно налетел холодный ветер, погнавший по воде рябь, и мое обоняние уловило какой-то гнилостный запах. Закряхтел огорченно побратим, сетуя об упущенном моменте, - а у меня в голове что-то щелкнуло. Понеслись мыслеобразы, воспоминания о прочитанных в детстве книгах. В частности о Гражданской войне в России начала двадцатого века, о штурме Перекопа и форсировании красными Гнилого моря - Сиваша!
        Я резко вскочил на ноги и сбивчиво заговорил:
        - Княже! Есть еще у нас возможность взять верх! Только людей нужно поднять тихо!
        - Но как?! - Даже в темноте я разглядел, как сверкнули глаза рывком вставшего Ростислава.
        - Этот водоем - не море, а всего лишь залив, он совсем мелкий! Мы можем войти в воду и пройти вдоль берега, половцы в темноте не заметят ухода рати, если не будем шуметь! А мы в это время выйдем им в тыл!
        Побратим ненадолго задумался.
        - Даже если так, принять бой, когда у врага по пять воинов на одного нашего…
        - Но они ведь не готовы к удару в спину! Впереди дозоров оставили много, но кто ждет нападения со стороны степи? Они даже не поймут спросонья, кто напал!
        Всего несколько секунд размышлял Ростислав, после чего губы его исказила хищная улыбка:
        - Даже если и не победим, уйдем достойно, устрашим напоследок половцев! Но, пожалуй, стоит поступить так: ты возьмешь своих ясов и касогов, а когда ударишь, тогда и мы атакуем с холма. Пусть думают, что пришла к нам подмога, спросонья ведь действительно не разберутся!
        Я утвердительно кивнул, соглашаясь с предложением князя, а он сделал шаг навстречу и с чувством обнял меня, после чего крепко хлопнул по плечу:
        - Молодец Андрей! Сам Господь послал тебя мне на помощь, не иначе!
        Около часа мы будили воинов, знаками, вполголоса прося их не шуметь и спускаться к воде. Постепенно, одного за другим, так чтобы половецкие дозоры не заметили нашего движения. И когда первая сотня дружинников-горцев сгрудилась у берега, я первым вошел в холодную, но все же не обжигающе ледяную воду, увлекая за собой тонкую цепочку воинов. Ведомый под уздцы Лис аккуратно ступил следом…
        Какое-то время я иду вглубь залива, удаляясь от берега так, чтобы половцы не увидели нашего движения на водной глади. Но уже буквально в ста метрах от земли ноги прекращают касаться дна, и я повисаю на шее Лиса.
        - Сюда, родимый, давай сюда, выводи…
        Умный жеребец лишь коротко всхрапнул, ступая влево и вновь вытаскивая меня на мелководье. Отсюда мы пойдем вдоль берега - однако не ожидал я, что будет так глубоко! В описаниях форсирования Сиваша красноармейцы преодолели его с севера на юг, несколько километров бредя в ледяной жиже когда по грудь, когда по пояс, а когда и по колено. Видно, за восемьсот пятьдесят лет экосистема здесь поменялась и глубина залива понизилась к двадцатому столетию.
        Несмотря на не самую низкую температуру воды, я уже весь заледенел, а когда еще и высовываюсь хотя бы по грудь, то ветер тут же морозит тело сквозь сырую одежду. Оружие мое приторочено к седлу, броня аккуратно свернута и надежно привязана к нему же.
        Лишь бы хватило сил дойти, лишь бы не свело ноги…
        Пытаясь укрепить себя, я со страстной молитвой обратился к Господу, прося Его о помощи:
        - Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небесного водворится…
        И на словах «тьма одесную тебе, к тебе же не приближится…», столь символично звучащих в тот самый миг, когда я пробираюсь во тьме, окруженный черной в ночи водой, на душе стало вдруг необычайно спокойно. Куда-то разом ушли сомнения, страх, неуверенность - будто я заранее узнал, что у нас все получится!
        Птицы летели над степью, над перешейком Таврии, над соленым заливом, омывающим его с востока. Они летели над половецким лагерем хана Шарукана Старого, к стоянке которого под покровом сумерек приближались катафракты Кавказа.
        Опытный военачальник, хан предусмотрел возможность прорыва южнее стоянки русов, он понимал, что единственный их шанс спастись - это уйти вглубь полуострова. Шарукан давно уже знал, что ему противостоит каган Тмутаракани. А раз так, то на юге Таврии у Ростислава есть сильные крепости, а в степях ее кочуют союзники русов, презренные печенеги! И потому, разбив свое войско на три части, половину уцелевших панцирных всадников Шарукан направил на юг, к дальнему от себя концу окружения. Основную же часть «дуги» воинов, что прижала врага к воде, составляют легкие всадники. И рядом с собой помимо стрелков хан оставил еще пять сотен отборных, закованных в броню рубак. Множество дозоров подобралось к холму, ожидая, что русы решатся на ночную атаку, а свою ставку хан поставил чуть в стороне, к северу. Он был уверен, что в случае чего успеет грамотно сделать маневр сильным резервом. А еще Шарукан ни на секунду не сомневался в том, что с севера его войску ничто не угрожает.
        Но дружина ясов и касогов прошла по неглубокому у берега дну залива, выйдя в тыл половцев. Ох и промерзли воины за время перехода! Но теперь, взбодренные холодной водой, они жаждали битвы, жаждали хотя бы согреться напоследок! И воевода Андрей вывел их к самой границе стоянки куманов.
        Когда же чуть расступилась тьма, сменяясь сумерками, катафракты, с головы до ног облаченные в пластинчатую броню вместе с лошадьми, сорвались на стремительный галоп. Ближние к ним ряды спящих половцев проснулись лишь в тот миг, когда копыта тяжелых коней обрушились на их черепа, раскалывая их, и животы, давя внутренности. Вскакивающие же мгновенно падали под стремительными ударами мечей, топоров и булав.
        Заслышав страшный вой своих людей, выбежал из шатра Шарукан, подслеповато таращась в серые сумерки. Но тут, словно из-под земли, стремительно вылетел на него всадник с мечом необычного цвета, едва ли не белым. Ударил он клинком сверху вниз, достал острием голову хана, разрубил пополам череп половца, будто и нет в нем костей! А следующим взмахом меча рассек всадник древко личного стяга Шарукана и зычно крикнул:
        - Дургулель!!!
        И войско горцев закричало в ответ имя своего музтазхира, вселяя в сердца куманов ужас перед могучим царем ясов:
        - ДУРГУЛЕ-ЛЕ-ЭЛЬ!!!
        Потеряв хана, побежали лучшие ратники Шарукана, не успевшие даже надеть доспех перед атакой врага. Многие в сумятице поверили, что аланский государь действительно привел войско на помощь русам. Разбежались и их лошади перед массой скакунов катафрактов, атакующих развернутым строем, внося сумятицу и давя все еще лежащих.
        Встрепенулись легкие лучники, заслышав шум боя в собственном тылу. Но дрогнули их сердца, когда увидели они подрубленный шатер хана и спасающихся бегством батыров, утративших всякое мужество… И тут же загудел на холме турий рог русского кагана! И пошла в атаку его рать, набирая разгон перед таранным ударом клина дружинников. Нацеленного в них клина!
        Не приняли боя половцы, в ужасе спасаясь от панцирных всадников русов - а кто не успел уйти, тот пал, пробитый насквозь копьями, зарубленный топорами да мечами. Не было куманам спасения в сечи, только в бегстве - и они в ужасе бежали, давя неудачливых соплеменников, заражая страхом и лишая мужества все оставшееся войско. Зря всю ночь вели соратники их обоз - только он приблизился к бывшей стоянке хана, как масса удирающих всадников смяла его, увлекая за собой мгновенно зараженных ужасом воинов…
        Когда же взошло солнце, птицы видели, как бегут в степь остатки орды. И как плачут от радости русичи, обнявшись с касогами, ясами да хазарами, братаясь с ними прямо на поле боя.
        Ростислав Тмутараканский победил!
        Эпилог
        Ноябрь 1068 г. от Рождества Христова
        Чернигов
        Запыхавшийся гонец ворвался в распахнутые ворота двора княжеского терема. С губ его коня уже капала пена, а кафтан на молодом русоволосом парне весь пропитался потом, равно как и попона на его жеребце.
        Десятник Добрыня, кряжистый, широкий плечами и чревом воин, побывавший с самим князем не в одной жаркой схватке, важно подступил к соскочившему с коня гонцу:
        - Куда прешь, оглашенный? Всех баб на подворье распугал!
        Парень скользнул взглядом по ладной фигуре кухаркиной дочери, вышедшей за водой и единственной находящейся во дворе женщине. Та же украдкой посмотрела на статного красавца далеко не испуганно. Белозубо улыбнувшись девке, очень ее смутив - и в то же время заставив ее сердце биться чаще, - гонец развернулся к десятнику:
        - Послание для князя Святослава Ярославича.
        Добрыня чванливо, с чувством собственного достоинства и одновременно легкой зависти к молодости гонца, с наигранным недоумением вопросил:
        - От кого же такое важное послание к нашему князю-то?
        - От Ростислава Владимировича Тмутараканского.
        Вся спесь разом слетела с десятника, словно сухие листья с дерева. Коротко приказав посланнику дожидаться, воин поспешил в терем. Парень остался стоять во дворе, понемногу переводя дух после скачки и изредка поглядывая на дружинников в кольчужных рубахах и урманских шлемах. Те перегородили вход в сени и на гульбища - крытую галерею, опоясавшую княжеский дом. Призывно заржал конь, почуяв воду в колодце, но гонец властной рукой удержал его за уздцы - вначале нужно дать лошади остыть и погулять с ней, иначе высок риск, что напившееся животное запалится.
        Впрочем, долго ждать и скучать посланнику не пришлось - вскоре на гульбище показался сам князь. И пусть ступал он размеренно и неторопливо, от окружающих не утаилось охватившее его волнение, которое Святослав с трудом сдерживал. Подойдя к гонцу, он свирепо рыкнул:
        - Ну?!
        Парень, несколько смутившийся при виде самого грозного из Ярославичей, засуетился, доставая из потаенного мешка за пазухой аккуратно свернутое послание, написанное на выделанной телячьей коже.
        - Князь Ростислав Владимирович велел передать на словах, что обращается к вам, как к старшему из оставшихся на Руси князей[51 - В сентябре 1068 г., после разгрома на Альте, собравшиеся на вече ополченцы Киева обратились к князю Изяславу Ярославичу с просьбой вскрыть арсеналы и раздать им оружие. Однако великий князь по не совсем понятным причинам отказал горожанам. Быть может, разгром на Альте сокрушил его дух и волю, затуманил рассудок, и Изяслав просто боялся еще раз сражаться с куманами. Другой причиной его выбора можно назвать то, что решение веча в сознании потерпевшего поражение князя стало грубым попранием его власти. Наконец, возможно, Изяслав просто боялся вооруженного восстания против князя, непопулярного из-за разгрома половцами. Быть может, имел место комплекс затейливо связанных между собой причин, но факт остается фактом: Изяслав отказался дать ополченцам оружие для защиты семей и собственной земли.Но киевляне не смирились с откровенно глупым и одновременно предательским решением. Они взбунтовались, освободили из темницы заключенного в городе полоцкого князя-волхва Всеслава
Брячиславича и провозгласили его своим новым правителем. Изяслав же бежал в Польшу за помощью к своему племяннику, королю ляхов.] и дядьев своих.
        Святослав лишь нахмурился, нетерпеливо развернул свиток и принялся читать:
        «Гой-еси, князь Святослав Ярославич. Молю Господа о твоем здравии, здравии брата Глеба… - читая эти строки, правитель Чернигова скривился, словно от зубной боли, но не отложил послания, - и прочих твоих сыновей. Молю так же сильно, как и о моем отчем доме, земле русской. Желал я поучаствовать в славном деле защиты ее от врага злого, да не успел к брани на Альте. Теперь же посылаю тебе, дядя, сердечный привет и с радостью сообщаю - половецкий хан Шарукан Старый пал в битве с моей дружиной, и орда его рассеяна. Нынче войско печенегов, кто перешел на мою службу, гонит куманов за Дон.
        Также сообщаю тебе, дядя, что после победы над Шаруканом вернулся я в вотчину свою, где провозгласил себя царем Таврии и Тмутаракани, господином русов, греков, касогов и готов. А музтазхир ясов Дургулель заключил со мной вечный союз и обручил внучку свою Асиат с моим старшим сыном Рюриком.
        Теперь же говорю тебе, как старшему из законных князей Руси: забудем старую вражду. Не по Правде лишили вы меня лествичного права на престол киевский да новгородский. Не по праву и я изгнал Глеба из Тмутаракани. Но нынче это уже не княжество, а царство, и я царь его, а дети мои - наследники престола. Признай же за мной эту землю, откажись при народе от прав на нее, и я откажусь от Богом и дедом данного мне права на княжения в Новгороде, Киеве да Чернигове. И не будет тогда меж нами вражды и крови.
        Но знай, светлый князь Святослав Ярославич, что ежели не признаешь за мной и сыновьями моими Тмутаракань, да Корчев, да земли Донские с крепостью Белая Вежа, то не быть меж нами мира, не забыть мне об отцовском наследии. И тогда уподоблюсь я князю Мстиславу Храброму, и вернусь в дом отчий с дружинами касожскими, ясскими да греческими, ратной силой великой. И пролью я кровушку русскую за Чернигов да за Киев, и возьму я города ваши да земли ваши. А коль не хватит мне сил с тобой сладить, то заключу я союз с Всеславом Брячиславичем, и поможет он мне взять город твой стольный.
        Прими мое предложение, дядя, будем же мы мудры и великодушны, забудем о вражде и обидах да обманах наших, а вспомним о кровном родстве! И о врагах общих, с коими вместе сражаться ловчее, объединив дружины.
        Царь Таврии и Тмутаракани Ростислав Владимирович ».
        Оторвал взгляд Святослав от послания своего племянника да крепко задумался. Жгла сердце дерзость его да обида за изгнанного сына. А глубоко в душе жила также правда об их с братьями к нему несправедливости. Но, что важнее, Святослав был истинным князем и понимал, что важные решения обдумывать требуется, да крепко и долго, да головой ясной.
        Ну а если рассуждать здраво, то Ростислав предложил заключить мир, забыв о вражде, и сделал намек на военный союз. Учитывая же, что после поражения на Альте собственных сил было недостаточно даже для защиты самого княжества, вернуть Тмутаракань с войском не представляется возможным. А вот племянник, как-то умудрившийся разбить половцев, отобрать Корсунь и Сурож у ромеев и заключить союз с ясами, явно обладает немалыми силами.
        Единственно верное и правильное решение, как понял для себя Святослав, это принять предложение Ростислава. И хотя по старой привычке князь собирался еще все хорошенько обдумать, в душе правитель Чернигова уже знал свой ответ. Что, впрочем, не помешало ему отвернуться от недоумевающего гонца и удалиться в терем.
        Парень застыл с приоткрытым ртом, не зная, что ему делать. Но тут его легонько, уже вполне дружески ткнул кулаком в плечо Добрыня:
        - Ну что застыл истуканом? Пойдем, коня расседлать надобно, ему отдых нужен. Да и сам подхарчишься, а то и в баньке попаришься. Любишь небось баньку-то?
        Неуверенно заулыбавшийся гонец - кажется, день понемногу выправляется - дернул коня за узду и весело произнес:
        - А кто ж баньку не любит? Особенно ежели с березовыми веничками да квасом хлебным?!
        Ноябрь 1068 г. от Рождества Христова
        Тмутаракань
        Церемония венчания Ростислава на царство прошла хоть и несколько скомканно - все же времени на подготовку практически не было, - но торжественно и с широкими народными гуляниями. Не имея представления о настоящем церемониале престолонаследия византийских императоров, мы тем не менее сумели изобразить на скорую руку нечто вполне зрелищное. Так, например, дорога к храму Пресвятой Богородицы была выстлана коврами из Дербента, а вдоль ее с обеих сторон стояли самые статные дружинники в начищенных до блеска дощатых бронях. Государь же, в самых дорогих своих доспехах, ехал к храму на колеснице, впереди его шли приближенные (и я в том числе), дружинники, отличившиеся в войне с куманами, а также касоги и ясские союзники. А следом за князем в цепях двигались захваченные в плен куманы, среди которых мы также отобрали самых высоких и статных - чтобы показать, какой на деле сильный враг нам противостоял.
        Владыка Николай на открытой площадке перед храмом читал слова «венчального» текста, им же самим написанного по нашему заказу (все равно ведь царь появлялся в Тмутаракани впервые, можно было немного импровизировать). На протяжении всего чина (архиепископ расстарался минут на сорок!) Ростислав с благоговейным видом стоял на коленях, в то время как над площадью повисла звенящая тишина и раздавался лишь голос владыки. Прибывшие со всего княжества гости с величайшим вниманием и почтением наблюдали, как вершится история их земли.
        Наконец архиепископ взял в руки подушку с покоящейся на ней стеммой, с великим тщанием изготовленной нашими мастерами по образу короны византийских императоров, и водрузил ее на голову Ростиславу. Тем самым показывая, что светская власть царя на самом деле была дарована Богом. И в тот самый миг, когда стемма коснулась чела государя, над площадью раздался слитный возглас сотен присутствующих здесь людей, в котором слышались одновременно изумление и восторг.
        В тот день Ростислав заставил весь торг столами, где дал настоящий пир для всех желающих - туши зажаренных на огне баранов и свиней, верченая целиком белорыбица, огромные куски мяса быков и туров, бочки с хмельным медом и квасом… Народ весело гудел, и дружинникам пришлось постараться, чтобы гуляния не обратились массовым побоищем с жертвами!
        Пир продолжался три дня. И если в первый день мы венчали князя на царство, то на второй обручили Рюрика с внучкой Дургулеля Асиат - хотя оба ребенка находятся в совсем еще юном возрасте, чин обручения предполагает, что мальчик и девочка станут супругами по достижении ими совершеннолетия. Вроде как сами дети друг другу понравились… Да, это еще не полноценная свадьба, но уже и не пустые обещания музтазхира. Фактически первый дипломатический успех царя Тмутаракани и Таврии.
        А какими жаркими были объятия моей ненасытной супруги в ночь перед третьим днем празднования! Какую же страсть явила мне Дали, пытаясь заглушить отчаяние скорой разлуки мгновениями близости, обратив всю сердечную боль в настоящий пожар любви! Мы оторвались друг от друга лишь перед рассветом, но я так и не уснул, проведя последние часы ночи у кроватки заметно подросшего сына. Я гладил его, сопящего, по теплым щечкам, шелковистым волосам, стараясь запомнить каждую черточку его лица не только глазами, но и руками.
        Третий день празднования стал для меня днем скорби. Ибо Дургулель Великий напомнил своему союзнику, новоиспеченному царю Ростиславу Тамтаракайскому, о данном им обещании. Ведь сам музтазхир собирает войско на помощь грузинам для борьбы с султаном Алп-Арсланом! И потому он призвал нас сдержать слово и привести рать.
        От обещания никуда не деться. На третий день я выступил во главе греческого пехотного корпуса и остатков аланской кавалерии к Магасу, оставив дома плачущую жену и кроху-сына. Славка так и не понял, почему же отец, вернувшийся совсем недавно, вновь куда-то уходит… Глядя на слезы самых дорогих и близких для меня на свете людей, я дал обещание, которое могу не исполнить, но в которое сам страстно поверил:
        - Я вернусь. Я обязательно вернусь!
        Сон Андрея
        Декабрь 1068 г. от Рождества Христова
        Грузия. Войско Тмутаракани
        Многие версты отделяют землю тмутараканскую от далекой Грузии. И если бы еще идти по прямой, да по ровной землице, так нет! Тяжелые подъемы, крутые спуски, горные кручи и узкие проходы - таков путь вначале по земле аланской, а позже и грузинской. И хотя красота неприступных гор и залитых солнцем долин ранит сердце даже самого сурового ратника, все же путь по чужой земле утомляет. Иногда кажется, что ему нет конца - как нет и обратной дороги в далекий дом, где тоскуют и ждут родные…
        Быт воинов неприхотлив, а воевода Урманин всегда делил со своими людьми тяготы и невзгоды их ратной стези. Если пеший марш - так слезет с верного гнедого жеребца Лиса и чеканит шаг вместе с корсунскими стратиотами, коих подготовили десятники-русичи. Если вечерний привал - так ест из одного котла с простыми мужами пресную кашу, едва сдобренную льняным маслом да горстью вяленого мяса. А когда приходит время сна - так спит на свернутом потнике, положив под голову седло, а сверху укрывшись плащом.
        Тосковал только ночами воевода по жене молодой да по сыну малому, а тоску гнал тяжелыми думами о будущем княжества - точнее, царства! Все ли сделал, получилось ли осуществить то, что хотел? Нет, планов еще очень много, но все же - взойдут ли те семена, что уже посеяны? Станет ли союз Алании и Тмутаракани нерушимым, крепким, как союз родных братьев? Оставят ли в покое русские князья вотчину Ростислава и удержатся ли его потомки от борьбы за киевский престол? А если не удержатся - выйдет ли из этого что-то путное? Но самое главное - сумеет ли Тмутаракань набрать такую мощь, чтобы на равных встретить в будущем самого жестокого, самого коварного, самого сильного русского врага - Батыя-хана и его монголо-половецкую орду?
        На этот вопрос Андрей не мог найти ответа. Никак не мог…
        Но однажды он увидел сон.
        Очень необычный сон.
        Осень 1236 г. от Рождества Христова
        Переправа через Итиль[52] в нижнем течении реки. Монгольское войско
        Субэдэй[53 - СУБЭДЭЙ - реальное историческое лицо, нойон, то есть один из лучших полководцев Чингисхана (подлинное имя последнего - Тэмуджин). В настоящем вместе с другим нойоном, Джэбэ, прошел с боями Кавказ, разгромил аланов, а затем половцев и русских на Калке, после чего монгольское войско потерпело поражение от волжских булгар. Именно поэтому западный, «последний» поход монголов начался с покорения Булгарии, и Субэдэй также был одним из его лидеров.] неотрывно смотрел на противоположный, низкий берег Итиля, силясь узреть врага своими старыми, потерявшими орлиную зоркость глазами. Когда будущий военачальник Чингисхана был молод, он мог поразить стрелой яблоко с двухсот шагов. Но молодость осталась далеко в прошлом… И все же шестидесятилетний нойон был еще достаточно крепок, чтобы выдержать в седле многодневные марши, и достаточно силен, чтобы при случае располовинить врага верной саблей из черной индийской стали кара-табан. Пусть глаза его сейчас подводили и не могли разглядеть старого врага, Субэдэй чувствовал его приближение, он знал - урусы[54 - УРУСЫ - монгольское название русичей. Также
использовалось слово «орусуты».] из Тамтаракая и их презренные союзники асуты[55 - АСУТЫ - монгольское название аланов.] где-то рядом. Не могли они упустить момент, чтобы не встретить огромную орду в самом уязвимом месте ее пути - на переправе. Не случайно же легкие разъезды кипчаков[56 - КИПЧАКИ - одно из названий половцев, используемое монголами.], присягнувших кагану Тамтаракая на верность, всю последнюю седмицу кружили вокруг орды, словно осы! Нет, враг был рядом, и Субэдэй отчетливо чувствовал его приближение своим волчьим нутром.
        А потому старый, опытный полководец, верно служивший самому Темуджину, послал вперед тумены покоренных. Да, вместе с нойоном «последним походом» руководят многие Чингисиды. Например, Бату, сын Джучи и внук Чингисхана, признанный старшим над родичами. Его братья Мунке, Бучек, Берке, Гуюк, Орду. Даже неудачник Кюльхан, сын Темуджина, подчиненный собственному племяннику! Но Бату слушает Субэдэя, соглашается с его решениями, доверяет его мудрости… И потому покоренные воины из самого сердца Азии сегодня первыми переправляются через Итиль - неистовые бойцы-туркмены, пешие гулямы[57 - ГУЛЯМЫ - общее название воинов-рабов на средневековом Востоке. Воины-гулямы не обязательно служили в пехоте: к примеру, в составе сельджукской армии существовали подразделения хасс-гулямов, элитной бронированной конницы.] Хорезма, всадники-бажигиды[58 - БАЖИГИДЫ - монгольское название предков современных башкир, на тот момент многочисленных умелых наездников и лихих рубак. Война с ними тянулась четырнадцать лет, с 1220 по 1234 год и завершилась заключением союза между монголами и бажигидами.] и рать мордуканов[59 -
МОРДУКАНЫ - монгольское название мордовского племени мокша, присягнувшего на верность Бату (Батыю). В отличие от другого родственного племени, эрзя, мокшане жили преимущественно в степи и были беззащитны перед монгольским нашествием, а потому признали их власть и дали воинов. Однако позже царевна Нарчатка подняла мятеж, который монголы утопили в крови.]. Лишь один из четырех монгольских туменов последовал вместе с ними, а именно легкие лучники Кюльхана: их присутствие укрепит верность покоренных мусульман и итильских союзников, коли покажется рать урусов. А в том, что она скоро покажется, Субэдэй не сомневался ни на мгновение и лишь терпеливо ждал, поднявшись на гребень самого высокого холма на правом берегу Итиля.
        Впервые он увидел ровные ряды урусских копейщиков четырнадцать лет назад, после того как прошел с боями Грузию и Ширван. Тогда войско монголов было уже ослаблено многочисленными схватками с отважными горцами. И хотя Субэдэй берег своих воинов, неизменно посылая вперед тумен курдов и тюрков, Ширванское ущелье миновало едва ли пятнадцать тысяч батыров.
        Их встретила вражеская рать вдвое большая числом. При одном только виде стройных рядов рослых, закованных в пластинчатую броню крепких мужей с огромными червлеными щитами, да лесом копий над их головами, нойона охватило предчувствие неотвратимой беды. Не менее десяти тысяч пешцев-урусов перегородили выход из ущелья, а многочисленная конница асутов встала на крыльях вражеской армии. Но ни горячий, яростный в битве Джэбэ, ни мудрый, даже в самой лютой сече сохраняющий хладнокровие Субэдэй не отступили. Не раз монголы под их началом побеждали превосходящими силами врага! И тот раз не должен был стать исключением.
        Атаку начали конные стрелки, поскакавшие к монолитному строю урусов. Они мчались во весь опор, легко набирая скорость, - и вои врага склонили копья навстречу, ожидая принять на них удар монгольских всадников. Глупцы! Не доскакав до первого ряда шагов триста, лучники развернули лошадей и пустили в воздух целый рой стрел. Короткие, тугие монгольские луки с двойным изгибом метчут стрелу на четыреста шагов, а с трехсот пробивают кольчугу двойного плетения. Сотни смертельных снарядов обрушились на врага сверху, забирая их жизни - и расстраивая ряды несокрушимой до того пехоты.
        Лук не раз приносил победу монголам в битве. Мог принести и тогда - но урусы, приученные кипчаками к степной войне, споро закрылись щитами, будто превратившись в гигантского броненосца, а вперед выдвинулись уже их стрелки. Они были вооружены невиданными до того степняками длинными луками, практически в человеческий рост, - и на трехстах шагах дотянулись до защищенных лишь кожаными доспехами всадников. Отступили они, вышли за пределы поражения стрелков урусов, вновь засыпали врага смертельными снарядами на предельной уже для себя дистанции. Но последние отступили за линию щитов, скрылись за надежной защитой.
        Зарычал тогда Джэбэ, готовый ударить в лоб вражеского строя, презрительно скривил губы Субэдэй, специально поставленный Тэмуджином старшим над войском. Какой смысл в победе, если падут все воины? Нет, нойон вновь бросил конных стрелков в бой - вот только в этот раз направил свой удар на фланги.
        Субэдэй рассчитывал спровоцировать на атаку асутских всадников. Он надеялся в душе, что легкие лучники уведут их за собой, подставят под фланговый удар тяжелой, полностью покрытой броней монгольской конницы - его главного резерва, не раз приносящего победу. Именно так была разбита армия грузинского царя Георгия. И в битве с ним монголы впервые столкнулись с асутами, оценив их силу и горячность в бою… Да, нойон верил, что жадные до схватки батыры противника не смогут удержаться от преследования назойливого врага.
        И просчитался.
        Нет, начало атаки легких монгольских стрелков было красивым. Вновь они бодро поскакали на строй пехоты, вновь набрали скорость - а за четыреста шагов стремительно развернулись напротив урусов, послав в них град стрел. Затем они словно ветер пронеслись вдоль всей линии копейщиков, приближаясь к вражеской коннице. Но, прежде чем лучники успели бы дать первый смертоносный залп, ряды латных всадников расступились и выпустили из глубины строя легких стрелков! Последние стремительно сблизились с монголами. Не вступая в рукопашную схватку, их сотни завязали перестрелку на двухстах шагах, не позволяя воинам Субэдэя разорвать дистанцию и засыпать врага стрелами на безопасном для себя расстоянии. И вновь нойон приказал своим людям отступить, не желая терять их жизни даже в размен один к одному. Слишком мало у него их осталось…
        Возможно, старый полководец позволил бы себе отступить, видя численное превосходство противника и крепость его воинов. Но он колебался - а Джэбэ как бешеный рвался в схватку. И тогда старый степной волк сделал одну из немногих в своей жизни ошибок, позволив соратнику повести в атаку их главную ударную силу. Правда, Субэдэй предостерег его от лобового удара, призвав напасть на правое крыло пятью тысячами тяжелых всадников. Еще две он оставил подле себя на случай, если противник введет в бой конницу левого фланга.
        Лихой наездник Джэбэ сумел в точности повторить маневр лучников - клин бронированной конницы монголов поначалу шагом, а после легкой рысью стал приближаться к копейщикам, но развернулся все за те же четыреста шагов и устремился к правому крылу врага, с каждой секундой набирая скорость. В этот раз асуты горячо бросились в бой, стремительно ударив навстречу - ох и грохот стоял в долине, когда столкнулись две массы панцирных всадников! А уж какой поднялся крик… Но нойон недооценил противника: его левое крыло не тронулось с места. Вместо наездников в бой устремилась пехота - и как! Печатая шаг, сохраняя равнение рядов, не сбиваясь ни на мгновение, словно это был вовсе не людской строй, а какой-то невиданный зверь. И что самое страшное, Джэбэ сам подставил врагу бок, развернув клин конницы вдоль его строя…
        Напрасно били монгольские барабаны, напрасно ревел на барабанщиков Субэдэй, которому изменила его хваленая выдержка. Джэбэ не вышел из боя, не послушался приказа старшего соратника. Нет - он позволил полуокружить себя, подойти пешцам на расстояние копейного удара и атаковать. И они опрокинули отборную монгольскую конницу, перебив большую часть всадников в ближнем бою. Нашел свой конец в схватке и неудачливый полководец. А Субэдэй… Субэдэй молча развернул остатки армии, уходя из земель асутов, поклявшись самому себе, что вернется и отомстит!
        И вот час скорой и справедливой мести приблизился. Монголы не могли позволить кому-то безнаказанно разбить себя, нет! Ибо тогда люди перестали бы верить в их непобедимость, сами монголы перестали бы верить в собственную непобедимость. Нет, такого никто из наследников Тэмуджина допустить не мог, и потому асутов и урусов ждало скорое возмездие. И вот оно явилось на берега Итиля в лице пятнадцати туменов монголов и покоренных народов, принявших Ясу Чингисхана![60 - ЯСА ЧИНГИСХАНА - свод монгольских законов, обязательных также и для покоренных племен.] И только здесь и сейчас, когда великое войско разделено водной преградой, враг имеет призрачный шанс воспрепятствовать возмездию. Субэдэй не верил, что противник этот шанс упустит.
        И он не ошибся.
        Стройные ряды знакомой нойону тяжелой пехоты, равно как и конная масса асутской, кипчакской и урусской конницы показались на границе видимости ближе к полудню. Еще раньше вернулись из степи встревоженные дозоры, а Кюльхан принялся строить воинов на левом берегу Итиля. Несмотря на некоторое предубеждение к сыну Тэмуджина, старый нойон должен был признать, что тот действует грамотно, быстро маневрируя переправившимися туменами. Так, десять тысяч пехоты гулямов он построил лицом к приближающемуся врагу, единой линией вдоль реки. На левом крыле разместил тумен легких всадников туркменов и столько же мордуканов. На правом - двадцать тысяч союзников бажигидов, их наездники во множестве облачены в кольчуги. Собственный тумен Кюльхан разместил за спиной пешцев - как последний резерв и одновременно стрелковое прикрытие гулямов.
        Шесть десятков тысяч воинов - огромная сила, в четыре раза больше рати Субэдэя и Джэбэ в их последнем совместном бою! Но кажется, и враг привел на битву вдвое большую рать. Нет, Кюльхан не выстоит с этими силами, урусы и асуты прижмут его к реке, вырубят тумены! Но и послать на помощь сыну Тэмуджина кипчаков старый нойон остерегся - еще бродит душа ненадежных подданных, часть их покорилась совсем недавно! А их родичи во главе с ханом Котяном пришли на битву вместе с каганом Тамтаракая. Вдруг уже сговорились?!
        Мысль молнией пронзила сознание Субэдэя, он задумчиво пожевал губами. Нет, нельзя переправлять кипчаков на ту сторону, могут ударить в спину. Но и монголов менее двух туменов по эту сторону реки не оставить. А значит… значит, из оставшегося войска можно переправить еще ровно десять тысяч монгольских всадников ударной тяжелой конницы. И старый нойон сам решил повести этот тумен, принять руководство битвой. Ведь с этой стороны реки особо не покомандуешь, а упустить возможность разгромить старого врага… О, этого Субэдэй просто не мог себе позволить!
        Переправа всадников через могучую, широкую реку дело весьма непростое. Даже учитывая, что проводники из кипчаков показали удобный брод, течение легко может снести лошадь с наездником на глубину, где тяжелые доспехи погубят воина вместе со скакуном. Но переправляются монгольские багатуры через Итиль, в трех местах идут умные животные вслед друг другу, ступая по песчаному, а где и каменному дну, а прочные панцири лишь добавляют воинам устойчивости! Уже половина тумена переправилась через реку, скоро все десять тысяч вступят на левый берег! И вовремя - тревожно забили барабаны Кюльхая, предупреждая о скором столкновении с врагом, выпустили в небо легкие лучники первые стрелы.
        Начинается битва.
        Неожиданно внимание Субэдэя привлекло что-то белое выше по течению реки. Не сразу его подслеповатые от старости глаза разобрали косые паруса…
        Декабрь 1068 г. от Рождества Христова
        Грузия. Войско Тмутаракани
        Андрей судорожно открыл глаза, с колотящимся сердцем переживая мгновения сновидения. Его взгляд уткнулся в едва тлеющие угли, и более воевода уже не сомкнул глаз в эту ночь, в ярких подробностях вспоминая столь необычный, будоражащий душу сон. Он неожиданно оборвался там, где только начиналось сражение, так и не дав ответ на терзающий душу воеводы вопрос.
        Вот только сон ли это был?!
        Глоссарий
        #1 СТАРАЯ ГОТИЯ - в описываемое время готское княжество, присоединенное византийцами к Херсонской феме (области). Была населена крымскими готами, закрепившимися в горах еще до «великого переселения народов» и в дальнейшем смешавшимися с греческим населением. Часть крепостей фемы были построены готами в 6 в. н. э., это так называемые бурги - в устье Черной речки (Каламита), на скале Куле-Бурун (Сюйрень), в междуречье Альмы и Бодрака (Бакла). Другие опорные пункты - фрурионы - возвели уже греки, в том числе Дорос, будущую столицу княжества Феодоро. Если бурги строились для контроля внутренних путей, то фрурионы защищали горные проходы и одновременно выполняли задачу защиты окрестного населения. Также на побережье было построено довольно много кастронов - небольших замков, возводимых в качестве убежища жителей окрестных сел на случай вражеского нападения.
        #2 ВАСИЛИЙ ВТОРОЙ БОЛГАРОБОЙЦА - византийский император, его сестра Анна стала супругой князя Владимира Красное Солнышко. Все правление Василия ознаменовалось как гражданскими, так и внешними войнами, из которых базилевс в итоге вышел победителем. Так, мятеж Варда Фоки был подавлен при помощи русского корпуса, посланного князем Владимиром и в будущем ставшего варангой - византийской гвардией. Войну с Болгарией Василий выиграл в 1014 г. в сражении при Беласице. Победив, базилевс приказал ослепить 15 тыс. пленников, за что и получил свое прозвище - хотя ранее, в 986 г., в битве у Траяновых ворот император сам потерял всю армию и едва спасся. Василий воевал и на Кавказе, разбив грузин и армян, а после присоединив к империи Армянское царство. Помимо того, Болгаробойца успешно сражался в Италии, громил пиратов Далмации, противостоял лангобардским герцогам.
        Обратной стороной его воинственного правления стало обнищание казны и крепчающая зависимость от венецианских купцов, в обмен на военную помощь подмявших под себя византийскую экономику. Но, пожалуй, самым главным просчетом Болгаробойца, сумевшего дожить до естественной смерти, стало отсутствие детей-наследников и подготовленного, назначенного им преемника. Смерть базилевса стала фактическим концом македонской династии на византийском престоле и поставила империю на край гибели, ввергнув в эпоху борьбы за власть.
        #3 ИОАНН ЦИМИСХИЙ - один из самых известных на Руси императоров Византии, противник и победитель Святослава Игоревича. Происходил из знатного армянского рода и стал базилевсом с помощью любовницы, императрицы Феофано. Сговорившись, они убили действующего правителя, Никифора Фоку (дядю Цимисхия по материнской линии). Реформировав армию после первой войны со Святославом (неудачной, византийское войско проиграло битву у Аркадиаполя), Иоанн сумел уничтожить часть русской дружины в Преславе. Затем последовала серия тяжелых боев у Доростола, результатом которых стал уход Святослава из Болгарии (возвращаясь, князь с остатками дружины погиб в печенежской засаде). Позже Иоанн успешно воевал на Ближнем Востоке, за два похода вернув Сирию и Финикию. Цимисхию пророчили великое будущее, но, как это часто бывает, вмешались обстоятельства (точнее, завистники) - император был отравлен.
        #4 НИКИФОР ФОКА - один из наиболее знаменитых византийских императоров македонской династии, на Руси известен союзом со Святославом и привлечением его к борьбе с Болгарией. Император происходил из знатной византийской семьи, но не имел прав на престол. Однако прославившись в качестве полководца - победителя арабов, он снискал всенародную любовь и популярность. Никифор стал императором-регентом, взяв в жены вдовствующую императрицу Феофано и признав законными преемниками ее сыновей, Василия (будущего Болгаробойца) и Константина. Став базилевсом, он успешно воевал и на востоке (против арабов), и на западе (с арабами на Сицилии и германцами в Италии).
        Никифор Фока был императором-воином, предпочитая роскоши дворцов солдатскую палатку. Он прижимал знать, стремился ограничить ее права и влияние, облегчая положение простых людей. Это многим не нравилось. В конце концов против супруга выступила сама императрица Феофано, когда-то приведшая Никифора на престол. С ее согласия и с ее помощью во дворец проникли убийцы во главе с Цимисхием - лучшим полководцем и племянником Фоки, в свое время убедившим дядю стать императором.
        #5 Отношения ясов (аланов) и касогов нельзя назвать безоблачными: к примеру, арабский историк и географ Аль-Масуди в 943 г. писал, что касоги сражались с аланами. Ясы безрезультатно пытались их покорить, но горцы смогли остановить натиск соседей у прибрежных крепостей. Однако уже в 1022 г., в ходе войны Византии и Грузии, когда князь Мстислав Удалой (византийский союзник) выступил против аланов (грузинские союзники), касоги сражались на стороне ясов. По одной версии - как равноправные союзники, по другой - как представители аланского племенного союза, то есть подданные. Тем не менее в дальнейшем касоги и ясы сосуществовали в мире, не образуя, однако, единого государства.
        #6 АРРАН - историческая область в Восточном Закавказье, в указанный период находилась под властью Шеддадидов, исламской династии курдского происхождения. Во время вторжений сельджуков в Грузию, Армению, Византию Шеддадиды последовательно выступили в качестве турецкого союзника и вассала. В свою очередь, на стороне грузин в это противостояние оказались втянуты и аланы.
        #7 ВЕЛИКИЙ ШЕЛКОВЫЙ ПУТЬ - транзитные (через всю Азию) торговые маршруты, ведущие из Китая в Рим и существовавшие с античных времен. Имел немало ответвлений, в том числе и через Кавказские горы к греческим, а позже византийским портам Восточного Причерноморья.
        #8 Речь идет о событиях, имевших место в реальной истории.
        #9 МАРИЯ АЛАНСКАЯ - реальная историческая фигура, дочь грузинского царя Баграта Четвертого Куропалата и Борены Аланской, сестры Дургулеля Великого.
        #10 Давид Куропалат был правителем Тао-Кларджети (Картвельского царства) - Юго-Западной Грузии. В союзе с армянами он успешно воевал с мусульманскими эмирами Закавказья, а также принял участие в подавлении восстания Варды Склира, спася тем самым престол молодого Василия Болгаробойца. Однако восстание Варда Фоки Давид уже поддержал, стремясь закрепить за собой земли, временно переданные ему ромеями за оказанную ранее помощь. Но Варда Фока потерпел поражение, и Давид был вынужден завещать свои земли Византии, чему, впрочем, не мог не сопротивляться.
        В 1000 г. царь был кощунственно отравлен во время таинства евхаристии - вместо причастия Давиду дали яд. При этом большинство источников утверждает, что за убийством стояли византийцы, желающие захватить земля царя (что и сделали после его смерти). Другие, правда, упоминают, что государя умертвили его же сподвижники. Впрочем, разве за предательством приближенных не могло стоять золото византийцев и их сладкие речи?
        #11 Царь Георгий, правитель объединенной отцом, Багратом Третьим, Грузии (современник описываемых событий - Баграт Четвертый, сын Георгия), в 1015 г. с войском вступил в Тао-Кларджети, принадлежавшее Византии, стремясь завершить полное объединение исторических земель своей страны. Ради успеха предприятия он заключил военный союз с халифом Аль-Хакимом. Однако в 1021 г., после смерти могущественного халифа, войско Болгаробойца, успевшего к тому же завершить сражения со славянами, обрушилось на Грузию и союзную ей Армению. Спустя два года войны Георгий потерял не только Тао-Кларджети, но и западные области своей страны, а армянский царь Ованес-Смбат был вынужден завещать свою страну Византии.
        #12 Армянский правитель Гагик (последний из рода Багратидов), племянник и наследник Ованес-Смбата, разгромил византийское войско у своей столицы, Ани, а после трижды пресекал попытки ромеев занять собственное царство. Но, прислушавшись к лжи предателей, после ряда военных побед он согласился прибыть ко двору базилевса Константина Мономаха, где попал в тюрьму, не желая уступать своих земель Византии. Гагик отрекся от трона лишь тогда, когда до него дошел слух, будто предатели сдали Ани. Однако на деле византийцы захватили царство военным вторжением в 1045 г., после отречения законного правителя.
        Император передал Гагику в управление область в Анатолии (в Малой Азии), а позже его убили сыновья некоего Мандела, ромейского аристократа.
        #13 Хазарский каганат и Византийская империя продолжительное время были союзниками, крепко спаянными единым врагом - арабским халифатом. Аланские племена также оказались втянуты в этот конфликт и приняли активное участие в борьбе с арабами.
        Однако с ослаблением давления с юга, а также с переходом на иудаизм Хазарии, где власть тюркского кагана стала чисто номинальной, обе державы стали соперничать. При этом Византия оставалась верна своей политике, стараясь использовать чужие руки в борьбе с врагом. Так, во второй половине 9 в. ромейские послы сумели спровоцировать нападение на хазар мощной коалиции кочевников, состоящей из печенегов и огузов. Тогда каганат устоял при военной помощи аланских панцирных всадников. Однако в годы правления следующего бека греки сумели расколоть уже алано-хазарский союз: с распространением христианства ясы попали под влияние Константинополя и напали на каганат. Иудеи, в свою очередь, наняли войско кочевников, которое алан и разбило. После поражения ясы попали в вассальную зависимость от каганата и были вынуждены изгнать из страны греческих священников. Государственность они обрели только после разгрома хазар Святославом Игоревичем в 965 г., вскоре после чего официально приняли христианство.
        #14 Сохранилось не так много письменных упоминаний о походах Мстислава на Ширван, в которых принимали участие и аланы. Популярна версия, что в одном из походов погиб единственный сын Мстислава Евстафий. Известно, что целью нападения стал Ширван, враждующий с Дербентом. Возможно, сам поход был инициирован по просьбе правителей Дербентского эмирата, враждующих с Ширваншахами. Мусульмане Ширвана были разбиты в двух битвах, после чего русы и аланы разграбили страну. Затем они в качестве наемников приняли победное участие в междоусобной войне Шеддадидов. Также есть упоминания, что на обратном пути эмир Дербента предательски атаковал христианское войско и перебил его в засаде. В ответ русы и аланы напали на Дербент в 1033 г., но были разбиты.
        #15 В 1024 г. в битве при Листвене на стороне Мстислава Удалого сражалось тмутараканское войско, состоящее из касогов и хазар, союзные ему аланские отряды и черниговское ополчение северян. Против выступило варяжское войско Ярослава Мудрого, атаковавшее сплошной линией. Северяне приняли по центру главный удар варяжской рати, в то время как кавказская конница Мстислава опрокинула сторонников Ярослава на флангах, что и определило итог битвы.
        Однако Мстислав проявил редкое по тем временам благородство: он предложил Ярославу разделить Русь и править вместе. Двоевластие продолжалось до смерти (убийства?) Мстислава на охоте в 1036 г.
        #16 БИТВА ПРИ СТАМФОРДСКОМ МОСТУ (25 сентября 1066 г.) - сражение между последним королем норвежских викингов Харальдом Суровым (к слову, был женат на дочери Ярослава Мудрого Елизавете) и англо-саксонским королем Гарольдом Годвинсом. Поводом для вторжения послужили династические распри в Англии и старый договор с датским конунгом. Для Харальда это была уже вторая битва в Англии: в сражении при Фулфорде он разгромил ополчение британского севера - хотя стоит отметить доблесть саксонцев, унесших много норвежских жизней. В главном же бою силы викингов были поделены на две части - не менее трети армии находилось на кораблях. Осознавая численный перевес врага, Харальд построил армию оборонительным кольцом, в то же время уступив Гарольду инициативу на поле боя. Занять более удобную позицию на мосту викинги, по всей видимости, не успели.
        В начале боя англичане не могли преодолеть упорной обороны врага, но с течением времени прорубили брешь в построение норвежцев. Харальд контратаковал, смело устремившись в эпицентр битвы, - и пал, пронзенный стрелой, попавшей в шею. Но, несмотря на гибель короля, викинги продолжили упорно сражаться, проигнорировав предложения о сдаче и пощаде. Наконец поспели на помощь воины с драккаров, однако подкрепление было сильно утомлено скорым маршем и не имело доспехов - воины сняли их, спеша к соратникам. Атака норвежцев была яростна, но хода сражения не переломила, и бой продолжился до вечера, завершившись гибелью последних викингов.
        Эта битва имела последствия и для Руси - ведь норвежские воины охотно нанимались на службу к русским князьям, как и воины из числа западных славян (сам Рюрик был ободритом, сыном князя Витслава). Языческие волнения в полабских землях и гибель викингов Харальда лишили русских князей воинского резерва, которым они до того пользовались на протяжении практически двухсот лет.
        #17 Британия за время правления Гарольда Годвинса подверглась сразу двум вторжениям - и если викингов английский король разбил, то битву при Гастингсе (14 октября 1066 г.) он проиграл захватчикам-нормандцам, ведомым герцогом Вильгельмом Завоевателем.
        Несмотря на большие потери в битве с норвежцами и тот факт, что значительная часть англо-саксонской знати (тэнов) не поддержала короля Гарольда, он сумел собрать войско, равное числом нормандцам - от 7 до 10 тыс. человек. Однако армия захватчика была более современной, представлена лучниками, тяжелой пехотой и многочисленной рыцарской конницей, в то время как саксонское войско состояло лишь из плохо обученного ополчения и королевской гвардии - хускарлов. Последние набирались из скандинавов, проживавших в Англии, и их потомков, обладали высокими боевыми качествами, но в то же время были немногочисленны. Тем не менее Гарольд занял удобную позицию на холме, нивелировав преимущество врага в коннице, и несколько часов упорно держал оборону, обращая вспять и атаки пехоты, и всадников-рыцарей. Но Вильгельм сумел выманить англичан с удобной позиции ложным отступлением, после чего окружил большую часть их войска и уничтожил. Остатки саксонской армии до ночи держали позицию на холме, где поголовно полегли вместе с королем.
        Битва при Гастингсе сыграла ключевую роль в нормандском завоевании Англии, хотя север страны еще не был покорен, и следующие несколько лет тэны и простой народ повсюду поднимали восстания - впрочем, безуспешные. В Британии еще не была развита система феодальных замков, в то время как нормандцы мгновенно укреплялись на завоеванной земле. Бунты вспыхивали хоть и повсеместно, но хаотично, не имея четкого плана и единого лидера, что позволяло Вильгельму громить врагов поодиночке. Единственной надеждой истинно англо-саксонской знати была помощь датчан, но нормандцы сумели откупиться от них, после чего подавили последние очаги сопротивления к 1072 г.
        Британские хускарлы отправились на службу к византийским императорам, где в составе варанги яростно рубились с нормандцами уже на Балканах.
        #18 ДИМАХЕРЫ - римские гладиаторы, обученные сражаться сразу двумя мечами. Они и защищались, и атаковали парными клинками.
        #19 ФЛАНКИРОВКА - элемент современного искусства владения шашкой, фактически представляет собой эффектный, но в то же время абсолютно бесполезный танец с парными клинками.
        #20 ХОЛЬМГАНГ - поединок у древних викингов, в какой-то степени аналог «Божьего суда» у русских, но он был более распространен и всеобъемлющ. Отказавшийся от хольмганга получал статус изгоя, и в то же время повод для поединка мог быть чисто формальным. Правом вызова на хольмганг часто пользовались берсерки, желавшие обогатиться за счет намеченных ими жертв.
        #21 ФЕМА ХАЛДИЯ - одна из областей Византии на малоазиатском побережье Черного моря, ставшая в будущем основой для создания Трапезундской империи. Главный город - Трапезунд (современный турецкий Трабзон). Для ромеев фема еще и структурная единица для набора ополченцев-скутатов (копейщиков). Ополчение одной области также называлось фемой, по численности она примерно равна современной дивизии (до 10 тыс. воинов).
        #22 Оф, также Офис (греч.) - город на востоке фемы Халдия, получил свое имя по названию протекающей рядом реки (переводится как «змея»).
        #23 ТУРМАРХ - военный и гражданский руководитель турмы, подразделения фемы.
        #24 ЛОХАГ - командир отделения скутатов, стоящих за ним в ряд. То есть воин, первым принимавший на себя вражеский удар.
        #25 ТАКСИАРХ - младшее офицерское звание в византийской армии.
        #26 ДЕКАРХ - греческий сотник, офицерское звание, соответствующее современному армейскому капитану.
        #27 ХИЛИАРХИЯ - пехотное подразделение византийской армии, насчитывающее около тысячи воинов: примерно 650 копейщиков-скутатов и 350 лучников-токсотов.
        #28 Торки и печенеги, кочевавшие по волжским, донским и причерноморским степям к границе Киевской Руси, имели общие корни, являясь представителями огузских племен. В их состав входили и сельджуки, начавшие завоевание на юге и покорившие Иран, Ирак, а после Малую Азию и часть Кавказа.
        #29 ПАКРАТИОН - древнегреческое единоборство, которое, возможно, могло включать в себя техники, напоминающие современные борцовские. Например, «проход в ноги» или «бросок через бедро». В то же время панкратион включал в себя и кулачный бой.
        Есть мнение, что все современные стили борьбы произошли от панкратиона. Его приверженцы утверждают, что греческое единоборство попало в Индию вместе с воинами Александра Македонского, после чего уже индийские борцы перенесли ее адаптированную версию в Китай. Из Китая опять же измененный панкратион попал в Японию, где искусство борьбы совершенствовалось веками. Нельзя утверждать об истинности или ложности данной теории, но в целом она имеет все шансы быть реальной.
        #30 ТРЭЛЛ (др.-сканд.) - раб.
        #31 ПАЛЕСТРА - античная гимнастическая школа, где среди основных дисциплин изучалась борьба.
        #32 НАВАРХ - византийский адмирал, командующий флотом.
        #33 СКОРПИОН - метательная машина в виде огромного арбалета, стреляющая полуметровыми дротиками.
        #34 Речь идет о русско-византийской войне 1043 г., а конкретно о морском сражении у маяка Искресту.
        #35 БУХТА ЗОЛОТОЙ РОГ - изогнутый залив, впадающий в пролив Босфор в месте его соединения с Мраморным морем и служащий в описываемое время базой византийского флота в Константинополе. Доступ в него был перегорожен цепью, тянущейся от крепостных укреплений Константинополя к башне Галат, стоящей на противоположном берегу залива.
        #36 ТАГМА - регулярное подразделение византийской армии, составляющее основу ее боевой мощи наряду с ополчением фем. В отличие от стратиотов воины тагм все время находились на воинской службе и имели лучшую выучку, дисциплину и вооружение. В разные исторические периоды тагмы базировались как исключительно в столице, так и на территории фем.
        #37 НУМЕРЫ - тяжеловооруженные пехотинцы, несущие службу в Константинополе.
        #38 КАЛИННИК - сирийский механик и химик, уроженец города Гелиополис, изобретатель окончательного состава самой эффективной зажигательной смести, прозванной «греческим огнем». До него как римляне, так и византийцы использовали различные зажигательные составы, однако Калинник доработал их - его химическая смесь горела на воде, а также изобрел огнемет-сифон для ее распыления.
        #39 АВГУСТЕЙОН - церемониальная площадь в Константинополе, располагающаяся между собором Святой Софии, ипподромом и большим императорским дворцом, построенным Юстинианом Великим. С площади во дворец вели ворота Халки.
        #40 СОБОР СВЯТОЙ СОФИИ - монументальный храм, даже сегодня, спустя полторы тысячи лет после постройки, поражающий своими размерами. Возведен при Юстиниане Великом, символ величия Византии и одна из наиболее узнаваемых построек современного Стамбула. На протяжении тысячи лет был самым огромным христианским храмом. После завоевания Константинополя турками в 1480 г. собор был превращен в мечеть Айя-София. По преданию, русские цари в итоге должны вырвать Царьград из-под турецкого владычества и вновь поднять над собором Святой Софии православный крест.
        #41 СЕРДИКА - фема на территории Болгарии и одноименный город. Сегодня это столица Болгарии, София.
        #42 СТРАТИЛАТ - звание высокопоставленного военачальника византийской империи, магистр - одна из высших гражданских должностей.
        #43 БРОНИ ДОЩАТЫЕ - общее название ламеллярного доспеха на Руси.
        #44 Шляхами в старину назывались основные маршруты кочевников, которыми они вторгались со степи на Русь. При этом более поздние, излюбленные степными разбойниками шляхи настолько утрамбовывались копытами лошадей, что глубиной они были по колено человеку, а в ширину достигали от сорока до шестидесяти метров; гребни их были заметны издалека. Наиболее известные шляхи - Изюмский, Муравский и Кальмиусский.
        #45 Речь идет о походе князей-триумвиров на торков в 1060 г. Тогда еще Русь была неделима, Ростислав не стал изгоем, а Всеслав Брячиславич дал полоцких воинов на общее дело. Тогда еще сами половцы были союзниками русских князей. Общая рать, не поредевшая в братоубийственных битвах на Немиге и Черехе, вышла огромная. Триумвиры готовились всерьез, времени у них хватало, и помимо конных дружин в поход на ладьях отправилась многочисленная судовая рать. Торки, видя мощь общего войска земли Русской, не приняли бой, а спешно откочевали к границам Венгрии и Византии.
        #46 ШАТРАНДЖ - арабский вариант индийской игры чатуранга, ближайший предок современных шахмат. На Руси игра была известна с 11 в.
        #47 ГУЛЯЙ-ГОРОД - аналогичное вагенбургу русское передвижное укрепление, применяемое в 15 - 18 вв. Представляло собой крепость из сцепленных повозок или щитов на колесах. Но повозки при этом также снабжались щитами с бойницами.
        #48 САМОСТРЕЛ - русское название довольно популярного в Европе арбалета. Как на Руси, так и в степях особого распространения не получил, ведь при своих высоких пробивных качествах арбалет обладал очень низкой скорострельностью. И если на Запале он стал настоящей «панацеей» против закованных в броню рыцарей, то русичи по большей части сражались с легкими степными всадниками. Их успешно поражали обычные срезни, а в маневренных схватках была важна именно частота стрельбы.
        Однако при этом сами половцы, знакомые с самострелом благодаря соседству их кочевий с Китаем, ограниченно использовали это оружие, в основном при обороне собственных гуляй-городов. Также в летописях есть рисунки, где спешенные куманы стреляют из арбалетов.
        #49 Речь идет о решающей битве в 1036 г., когда огромное печенежское войско осадило Киев. В это время ставка Ярослава Мудрого находилась в Новгороде - но, узнав об опасности, нависшей над отцовской столицей, великий князь поспешил на выручку с варягами и новгородцами. Он сумел пробить кольцо осады, войдя в город с войском. А на следующее утро вывел объединенную рать за крепостные стены, расставив на флангах ополчения Новгорода и Киева, а в центре варягов и собственную дружину. Сеча была лютой, большие числом печенеги увидели возможность разом разгромить русское войско и захватить богатейший город Руси, потому атаковали смело, уповая на численное превосходство. Но в итоге лишь приняли смерть на копьях да мечах русов - битва шла целый день и закончилась полным разгромом степняков, а во время бегства множество их утонуло в Сетомле, притоке Почайны.
        #50 В битве при Каннах Ганнибал опрокинул слабые фланги римской армии, одновременно полуокружив многочисленные легионы собственной пехотой. Вскоре после чего вдвое меньшее войско карфагенян полностью сомкнуло кольцо вокруг врага. Начался массовый обстрел римлян, и, по свидетельствам современников, каждый дротик, каждая стрела, каждый камень, выпущенный из пращи, находил свою цель. Легионы практически целиком были уничтожены, а битва при Каннах стала вершиной тактического искусства Ганнибала и одновременно вечным позором Рима.
        #51 В сентябре 1068 г., после разгрома на Альте, собравшиеся на вече ополченцы Киева обратились к князю Изяславу Ярославичу с просьбой вскрыть арсеналы и раздать им оружие. Однако великий князь по не совсем понятным причинам отказал горожанам. Быть может, разгром на Альте сокрушил его дух и волю, затуманил рассудок, и Изяслав просто боялся еще раз сражаться с куманами. Другой причиной его выбора можно назвать то, что решение веча в сознании потерпевшего поражение князя стало грубым попранием его власти. Наконец, возможно, Изяслав просто боялся вооруженного восстания против князя, непопулярного из-за разгрома половцами. Быть может, имел место комплекс затейливо связанных между собой причин, но факт остается фактом: Изяслав отказался дать ополченцам оружие для защиты семей и собственной земли.
        Но киевляне не смирились с откровенно глупым и одновременно предательским решением. Они взбунтовались, освободили из темницы заключенного в городе полоцкого князя-волхва Всеслава Брячиславича и провозгласили его своим новым правителем. Изяслав же бежал в Польшу за помощью к своему племяннику, королю ляхов.
        #52 ИТИЛЬ - средневековое название Волги.
        #53 СУБЭДЭЙ - реальное историческое лицо, нойон, то есть один из лучших полководцев Чингисхана (подлинное имя последнего - Тэмуджин). В настоящем вместе с другим нойоном, Джэбэ, прошел с боями Кавказ, разгромил аланов, а затем половцев и русских на Калке, после чего монгольское войско потерпело поражение от волжских булгар. Именно поэтому западный, «последний» поход монголов начался с покорения Булгарии, и Субэдэй также был одним из его лидеров.
        #54 УРУСЫ - монгольское название русичей. Также использовалось слово «орусуты».
        #55 АСУТЫ - монгольское название аланов.
        #56 КИПЧАКИ - одно из названий половцев, используемое монголами.
        #57 ГУЛЯМЫ - общее название воинов-рабов на средневековом Востоке. Воины-гулямы не обязательно служили в пехоте: к примеру, в составе сельджукской армии существовали подразделения хасс-гулямов, элитной бронированной конницы.
        #58 БАЖИГИДЫ - монгольское название предков современных башкир, на тот момент многочисленных умелых наездников и лихих рубак. Война с ними тянулась четырнадцать лет, с 1220 по 1234 год и завершилась заключением союза между монголами и бажигидами.
        #59 МОРДУКАНЫ - монгольское название мордовского племени мокша, присягнувшего на верность Бату (Батыю). В отличие от другого родственного племени, эрзя, мокшане жили преимущественно в степи и были беззащитны перед монгольским нашествием, а потому признали их власть и дали воинов. Однако позже царевна Нарчатка подняла мятеж, который монголы утопили в крови.
        #60 ЯСА ЧИНГИСХАНА - свод монгольских законов, обязательных также и для покоренных племен.
        notes
        Сноски
        1
        СТАРАЯ ГОТИЯ - в описываемое время готское княжество, присоединенное византийцами к Херсонской феме (области). Была населена крымскими готами, закрепившимися в горах еще до «великого переселения народов» и в дальнейшем смешавшимися с греческим населением. Часть крепостей фемы были построены готами в 6 в. н. э., это так называемые бурги - в устье Черной речки (Каламита), на скале Куле-Бурун (Сюйрень), в междуречье Альмы и Бодрака (Бакла). Другие опорные пункты - фрурионы - возвели уже греки, в том числе Дорос, будущую столицу княжества Феодоро. Если бурги строились для контроля внутренних путей, то фрурионы защищали горные проходы и одновременно выполняли задачу защиты окрестного населения. Также на побережье было построено довольно много кастронов - небольших замков, возводимых в качестве убежища жителей окрестных сел на случай вражеского нападения.
        2
        ВАСИЛИЙ ВТОРОЙ БОЛГАРОБОЙЦА - византийский император, его сестра Анна стала супругой князя Владимира Красное Солнышко. Все правление Василия ознаменовалось как гражданскими, так и внешними войнами, из которых базилевс в итоге вышел победителем. Так, мятеж Варда Фоки был подавлен при помощи русского корпуса, посланного князем Владимиром и в будущем ставшего варангой - византийской гвардией. Войну с Болгарией Василий выиграл в 1014 г. в сражении при Беласице. Победив, базилевс приказал ослепить 15 тыс. пленников, за что и получил свое прозвище - хотя ранее, в 986 г., в битве у Траяновых ворот император сам потерял всю армию и едва спасся. Василий воевал и на Кавказе, разбив грузин и армян, а после присоединив к империи Армянское царство. Помимо того, Болгаробойца успешно сражался в Италии, громил пиратов Далмации, противостоял лангобардским герцогам.
        Обратной стороной его воинственного правления стало обнищание казны и крепчающая зависимость от венецианских купцов, в обмен на военную помощь подмявших под себя византийскую экономику. Но, пожалуй, самым главным просчетом Болгаробойца, сумевшего дожить до естественной смерти, стало отсутствие детей-наследников и подготовленного, назначенного им преемника. Смерть базилевса стала фактическим концом македонской династии на византийском престоле и поставила империю на край гибели, ввергнув в эпоху борьбы за власть.
        3
        ИОАНН ЦИМИСХИЙ - один из самых известных на Руси императоров Византии, противник и победитель Святослава Игоревича. Происходил из знатного армянского рода и стал базилевсом с помощью любовницы, императрицы Феофано. Сговорившись, они убили действующего правителя, Никифора Фоку (дядю Цимисхия по материнской линии). Реформировав армию после первой войны со Святославом (неудачной, византийское войско проиграло битву у Аркадиаполя), Иоанн сумел уничтожить часть русской дружины в Преславе. Затем последовала серия тяжелых боев у Доростола, результатом которых стал уход Святослава из Болгарии (возвращаясь, князь с остатками дружины погиб в печенежской засаде). Позже Иоанн успешно воевал на Ближнем Востоке, за два похода вернув Сирию и Финикию. Цимисхию пророчили великое будущее, но, как это часто бывает, вмешались обстоятельства (точнее, завистники) - император был отравлен.
        4
        НИКИФОР ФОКА - один из наиболее знаменитых византийских императоров македонской династии, на Руси известен союзом со Святославом и привлечением его к борьбе с Болгарией. Император происходил из знатной византийской семьи, но не имел прав на престол. Однако прославившись в качестве полководца - победителя арабов, он снискал всенародную любовь и популярность. Никифор стал императором-регентом, взяв в жены вдовствующую императрицу Феофано и признав законными преемниками ее сыновей, Василия (будущего Болгаробойца) и Константина. Став базилевсом, он успешно воевал и на востоке (против арабов), и на западе (с арабами на Сицилии и германцами в Италии).
        Никифор Фока был императором-воином, предпочитая роскоши дворцов солдатскую палатку. Он прижимал знать, стремился ограничить ее права и влияние, облегчая положение простых людей. Это многим не нравилось. В конце концов против супруга выступила сама императрица Феофано, когда-то приведшая Никифора на престол. С ее согласия и с ее помощью во дворец проникли убийцы во главе с Цимисхием - лучшим полководцем и племянником Фоки, в свое время убедившим дядю стать императором.
        5
        Отношения ясов (аланов) и касогов нельзя назвать безоблачными: к примеру, арабский историк и географ Аль-Масуди в 943 г. писал, что касоги сражались с аланами. Ясы безрезультатно пытались их покорить, но горцы смогли остановить натиск соседей у прибрежных крепостей. Однако уже в 1022 г., в ходе войны Византии и Грузии, когда князь Мстислав Удалой (византийский союзник) выступил против аланов (грузинские союзники), касоги сражались на стороне ясов. По одной версии - как равноправные союзники, по другой - как представители аланского племенного союза, то есть подданные. Тем не менее в дальнейшем касоги и ясы сосуществовали в мире, не образуя, однако, единого государства.
        6
        АРРАН - историческая область в Восточном Закавказье, в указанный период находилась под властью Шеддадидов, исламской династии курдского происхождения. Во время вторжений сельджуков в Грузию, Армению, Византию Шеддадиды последовательно выступили в качестве турецкого союзника и вассала. В свою очередь, на стороне грузин в это противостояние оказались втянуты и аланы.
        7
        ВЕЛИКИЙ ШЕЛКОВЫЙ ПУТЬ - транзитные (через всю Азию) торговые маршруты, ведущие из Китая в Рим и существовавшие с античных времен. Имел немало ответвлений, в том числе и через Кавказские горы к греческим, а позже византийским портам Восточного Причерноморья.
        8
        Речь идет о событиях, имевших место в реальной истории.
        9
        МАРИЯ АЛАНСКАЯ - реальная историческая фигура, дочь грузинского царя Баграта Четвертого Куропалата и Борены Аланской, сестры Дургулеля Великого.
        10
        Давид Куропалат был правителем Тао-Кларджети (Картвельского царства) - Юго-Западной Грузии. В союзе с армянами он успешно воевал с мусульманскими эмирами Закавказья, а также принял участие в подавлении восстания Варды Склира, спася тем самым престол молодого Василия Болгаробойца. Однако восстание Варда Фоки Давид уже поддержал, стремясь закрепить за собой земли, временно переданные ему ромеями за оказанную ранее помощь. Но Варда Фока потерпел поражение, и Давид был вынужден завещать свои земли Византии, чему, впрочем, не мог не сопротивляться.
        В 1000 г. царь был кощунственно отравлен во время таинства евхаристии - вместо причастия Давиду дали яд. При этом большинство источников утверждает, что за убийством стояли византийцы, желающие захватить земля царя (что и сделали после его смерти). Другие, правда, упоминают, что государя умертвили его же сподвижники. Впрочем, разве за предательством приближенных не могло стоять золото византийцев и их сладкие речи?
        11
        Царь Георгий, правитель объединенной отцом, Багратом Третьим, Грузии (современник описываемых событий - Баграт Четвертый, сын Георгия), в 1015 г. с войском вступил в Тао-Кларджети, принадлежавшее Византии, стремясь завершить полное объединение исторических земель своей страны. Ради успеха предприятия он заключил военный союз с халифом Аль-Хакимом. Однако в 1021 г., после смерти могущественного халифа, войско Болгаробойца, успевшего к тому же завершить сражения со славянами, обрушилось на Грузию и союзную ей Армению. Спустя два года войны Георгий потерял не только Тао-Кларджети, но и западные области своей страны, а армянский царь Ованес-Смбат был вынужден завещать свою страну Византии.
        12
        Армянский правитель Гагик (последний из рода Багратидов), племянник и наследник Ованес-Смбата, разгромил византийское войско у своей столицы, Ани, а после трижды пресекал попытки ромеев занять собственное царство. Но, прислушавшись к лжи предателей, после ряда военных побед он согласился прибыть ко двору базилевса Константина Мономаха, где попал в тюрьму, не желая уступать своих земель Византии. Гагик отрекся от трона лишь тогда, когда до него дошел слух, будто предатели сдали Ани. Однако на деле византийцы захватили царство военным вторжением в 1045 г., после отречения законного правителя.
        Император передал Гагику в управление область в Анатолии (в Малой Азии), а позже его убили сыновья некоего Мандела, ромейского аристократа.
        13
        Хазарский каганат и Византийская империя продолжительное время были союзниками, крепко спаянными единым врагом - арабским халифатом. Аланские племена также оказались втянуты в этот конфликт и приняли активное участие в борьбе с арабами.
        Однако с ослаблением давления с юга, а также с переходом на иудаизм Хазарии, где власть тюркского кагана стала чисто номинальной, обе державы стали соперничать. При этом Византия оставалась верна своей политике, стараясь использовать чужие руки в борьбе с врагом. Так, во второй половине 9 в. ромейские послы сумели спровоцировать нападение на хазар мощной коалиции кочевников, состоящей из печенегов и огузов. Тогда каганат устоял при военной помощи аланских панцирных всадников. Однако в годы правления следующего бека греки сумели расколоть уже алано-хазарский союз: с распространением христианства ясы попали под влияние Константинополя и напали на каганат. Иудеи, в свою очередь, наняли войско кочевников, которое алан и разбило. После поражения ясы попали в вассальную зависимость от каганата и были вынуждены изгнать из страны греческих священников. Государственность они обрели только после разгрома хазар Святославом Игоревичем в 965 г., вскоре после чего официально приняли христианство.
        14
        Сохранилось не так много письменных упоминаний о походах Мстислава на Ширван, в которых принимали участие и аланы. Популярна версия, что в одном из походов погиб единственный сын Мстислава Евстафий. Известно, что целью нападения стал Ширван, враждующий с Дербентом. Возможно, сам поход был инициирован по просьбе правителей Дербентского эмирата, враждующих с Ширваншахами. Мусульмане Ширвана были разбиты в двух битвах, после чего русы и аланы разграбили страну. Затем они в качестве наемников приняли победное участие в междоусобной войне Шеддадидов. Также есть упоминания, что на обратном пути эмир Дербента предательски атаковал христианское войско и перебил его в засаде. В ответ русы и аланы напали на Дербент в 1033 г., но были разбиты.
        15
        В 1024 г. в битве при Листвене на стороне Мстислава Удалого сражалось тмутараканское войско, состоящее из касогов и хазар, союзные ему аланские отряды и черниговское ополчение северян. Против выступило варяжское войско Ярослава Мудрого, атаковавшее сплошной линией. Северяне приняли по центру главный удар варяжской рати, в то время как кавказская конница Мстислава опрокинула сторонников Ярослава на флангах, что и определило итог битвы.
        Однако Мстислав проявил редкое по тем временам благородство: он предложил Ярославу разделить Русь и править вместе. Двоевластие продолжалось до смерти (убийства?) Мстислава на охоте в 1036 г.
        16
        БИТВА ПРИ СТАМФОРДСКОМ МОСТУ (25 сентября 1066 г.) - сражение между последним королем норвежских викингов Харальдом Суровым (к слову, был женат на дочери Ярослава Мудрого Елизавете) и англо-саксонским королем Гарольдом Годвинсом. Поводом для вторжения послужили династические распри в Англии и старый договор с датским конунгом. Для Харальда это была уже вторая битва в Англии: в сражении при Фулфорде он разгромил ополчение британского севера - хотя стоит отметить доблесть саксонцев, унесших много норвежских жизней. В главном же бою силы викингов были поделены на две части - не менее трети армии находилось на кораблях. Осознавая численный перевес врага, Харальд построил армию оборонительным кольцом, в то же время уступив Гарольду инициативу на поле боя. Занять более удобную позицию на мосту викинги, по всей видимости, не успели.
        В начале боя англичане не могли преодолеть упорной обороны врага, но с течением времени прорубили брешь в построение норвежцев. Харальд контратаковал, смело устремившись в эпицентр битвы, - и пал, пронзенный стрелой, попавшей в шею. Но, несмотря на гибель короля, викинги продолжили упорно сражаться, проигнорировав предложения о сдаче и пощаде. Наконец поспели на помощь воины с драккаров, однако подкрепление было сильно утомлено скорым маршем и не имело доспехов - воины сняли их, спеша к соратникам. Атака норвежцев была яростна, но хода сражения не переломила, и бой продолжился до вечера, завершившись гибелью последних викингов.
        Эта битва имела последствия и для Руси - ведь норвежские воины охотно нанимались на службу к русским князьям, как и воины из числа западных славян (сам Рюрик был ободритом, сыном князя Витслава). Языческие волнения в полабских землях и гибель викингов Харальда лишили русских князей воинского резерва, которым они до того пользовались на протяжении практически двухсот лет.
        17
        Британия за время правления Гарольда Годвинса подверглась сразу двум вторжениям - и если викингов английский король разбил, то битву при Гастингсе (14 октября 1066 г.) он проиграл захватчикам-нормандцам, ведомым герцогом Вильгельмом Завоевателем.
        Несмотря на большие потери в битве с норвежцами и тот факт, что значительная часть англо-саксонской знати (тэнов) не поддержала короля Гарольда, он сумел собрать войско, равное числом нормандцам - от 7 до 10 тыс. человек. Однако армия захватчика была более современной, представлена лучниками, тяжелой пехотой и многочисленной рыцарской конницей, в то время как саксонское войско состояло лишь из плохо обученного ополчения и королевской гвардии - хускарлов. Последние набирались из скандинавов, проживавших в Англии, и их потомков, обладали высокими боевыми качествами, но в то же время были немногочисленны. Тем не менее Гарольд занял удобную позицию на холме, нивелировав преимущество врага в коннице, и несколько часов упорно держал оборону, обращая вспять и атаки пехоты, и всадников-рыцарей. Но Вильгельм сумел выманить англичан с удобной позиции ложным отступлением, после чего окружил большую часть их войска и уничтожил. Остатки саксонской армии до ночи держали позицию на холме, где поголовно полегли вместе с королем.
        Битва при Гастингсе сыграла ключевую роль в нормандском завоевании Англии, хотя север страны еще не был покорен, и следующие несколько лет тэны и простой народ повсюду поднимали восстания - впрочем, безуспешные. В Британии еще не была развита система феодальных замков, в то время как нормандцы мгновенно укреплялись на завоеванной земле. Бунты вспыхивали хоть и повсеместно, но хаотично, не имея четкого плана и единого лидера, что позволяло Вильгельму громить врагов поодиночке. Единственной надеждой истинно англо-саксонской знати была помощь датчан, но нормандцы сумели откупиться от них, после чего подавили последние очаги сопротивления к 1072 г.
        Британские хускарлы отправились на службу к византийским императорам, где в составе варанги яростно рубились с нормандцами уже на Балканах.
        18
        ДИМАХЕРЫ - римские гладиаторы, обученные сражаться сразу двумя мечами. Они и защищались, и атаковали парными клинками.
        19
        ФЛАНКИРОВКА - элемент современного искусства владения шашкой, фактически представляет собой эффектный, но в то же время абсолютно бесполезный танец с парными клинками.
        20
        ХОЛЬМГАНГ - поединок у древних викингов, в какой-то степени аналог «Божьего суда» у русских, но он был более распространен и всеобъемлющ. Отказавшийся от хольмганга получал статус изгоя, и в то же время повод для поединка мог быть чисто формальным. Правом вызова на хольмганг часто пользовались берсерки, желавшие обогатиться за счет намеченных ими жертв.
        21
        ФЕМА ХАЛДИЯ - одна из областей Византии на малоазиатском побережье Черного моря, ставшая в будущем основой для создания Трапезундской империи. Главный город - Трапезунд (современный турецкий Трабзон). Для ромеев фема еще и структурная единица для набора ополченцев-скутатов (копейщиков). Ополчение одной области также называлось фемой, по численности она примерно равна современной дивизии (до 10 тыс. воинов).
        22
        Оф, также Офис (греч.) - город на востоке фемы Халдия, получил свое имя по названию протекающей рядом реки (переводится как «змея»).
        23
        ТУРМАРХ - военный и гражданский руководитель турмы, подразделения фемы.
        24
        ЛОХАГ - командир отделения скутатов, стоящих за ним в ряд. То есть воин, первым принимавший на себя вражеский удар.
        25
        ТАКСИАРХ - младшее офицерское звание в византийской армии.
        26
        ДЕКАРХ - греческий сотник, офицерское звание, соответствующее современному армейскому капитану.
        27
        ХИЛИАРХИЯ - пехотное подразделение византийской армии, насчитывающее около тысячи воинов: примерно 650 копейщиков-скутатов и 350 лучников-токсотов.
        28
        Торки и печенеги, кочевавшие по волжским, донским и причерноморским степям к границе Киевской Руси, имели общие корни, являясь представителями огузских племен. В их состав входили и сельджуки, начавшие завоевание на юге и покорившие Иран, Ирак, а после Малую Азию и часть Кавказа.
        29
        ПАКРАТИОН - древнегреческое единоборство, которое, возможно, могло включать в себя техники, напоминающие современные борцовские. Например, «проход в ноги» или «бросок через бедро». В то же время панкратион включал в себя и кулачный бой.
        Есть мнение, что все современные стили борьбы произошли от панкратиона. Его приверженцы утверждают, что греческое единоборство попало в Индию вместе с воинами Александра Македонского, после чего уже индийские борцы перенесли ее адаптированную версию в Китай. Из Китая опять же измененный панкратион попал в Японию, где искусство борьбы совершенствовалось веками. Нельзя утверждать об истинности или ложности данной теории, но в целом она имеет все шансы быть реальной.
        30
        ТРЭЛЛ (др.-сканд.) - раб.
        31
        ПАЛЕСТРА - античная гимнастическая школа, где среди основных дисциплин изучалась борьба.
        32
        НАВАРХ - византийский адмирал, командующий флотом.
        33
        СКОРПИОН - метательная машина в виде огромного арбалета, стреляющая полуметровыми дротиками.
        34
        Речь идет о русско-византийской войне 1043 г., а конкретно о морском сражении у маяка Искресту.
        35
        БУХТА ЗОЛОТОЙ РОГ - изогнутый залив, впадающий в пролив Босфор в месте его соединения с Мраморным морем и служащий в описываемое время базой византийского флота в Константинополе. Доступ в него был перегорожен цепью, тянущейся от крепостных укреплений Константинополя к башне Галат, стоящей на противоположном берегу залива.
        36
        ТАГМА - регулярное подразделение византийской армии, составляющее основу ее боевой мощи наряду с ополчением фем. В отличие от стратиотов воины тагм все время находились на воинской службе и имели лучшую выучку, дисциплину и вооружение. В разные исторические периоды тагмы базировались как исключительно в столице, так и на территории фем.
        37
        НУМЕРЫ - тяжеловооруженные пехотинцы, несущие службу в Константинополе.
        38
        КАЛИННИК - сирийский механик и химик, уроженец города Гелиополис, изобретатель окончательного состава самой эффективной зажигательной смести, прозванной «греческим огнем». До него как римляне, так и византийцы использовали различные зажигательные составы, однако Калинник доработал их - его химическая смесь горела на воде, а также изобрел огнемет-сифон для ее распыления.
        39
        АВГУСТЕЙОН - церемониальная площадь в Константинополе, располагающаяся между собором Святой Софии, ипподромом и большим императорским дворцом, построенным Юстинианом Великим. С площади во дворец вели ворота Халки.
        40
        СОБОР СВЯТОЙ СОФИИ - монументальный храм, даже сегодня, спустя полторы тысячи лет после постройки, поражающий своими размерами. Возведен при Юстиниане Великом, символ величия Византии и одна из наиболее узнаваемых построек современного Стамбула. На протяжении тысячи лет был самым огромным христианским храмом. После завоевания Константинополя турками в 1480 г. собор был превращен в мечеть Айя-София. По преданию, русские цари в итоге должны вырвать Царьград из-под турецкого владычества и вновь поднять над собором Святой Софии православный крест.
        41
        СЕРДИКА - фема на территории Болгарии и одноименный город. Сегодня это столица Болгарии, София.
        42
        СТРАТИЛАТ - звание высокопоставленного военачальника византийской империи, магистр - одна из высших гражданских должностей.
        43
        БРОНИ ДОЩАТЫЕ - общее название ламеллярного доспеха на Руси.
        44
        Шляхами в старину назывались основные маршруты кочевников, которыми они вторгались со степи на Русь. При этом более поздние, излюбленные степными разбойниками шляхи настолько утрамбовывались копытами лошадей, что глубиной они были по колено человеку, а в ширину достигали от сорока до шестидесяти метров; гребни их были заметны издалека. Наиболее известные шляхи - Изюмский, Муравский и Кальмиусский.
        45
        Речь идет о походе князей-триумвиров на торков в 1060 г. Тогда еще Русь была неделима, Ростислав не стал изгоем, а Всеслав Брячиславич дал полоцких воинов на общее дело. Тогда еще сами половцы были союзниками русских князей. Общая рать, не поредевшая в братоубийственных битвах на Немиге и Черехе, вышла огромная. Триумвиры готовились всерьез, времени у них хватало, и помимо конных дружин в поход на ладьях отправилась многочисленная судовая рать. Торки, видя мощь общего войска земли Русской, не приняли бой, а спешно откочевали к границам Венгрии и Византии.
        46
        ШАТРАНДЖ - арабский вариант индийской игры чатуранга, ближайший предок современных шахмат. На Руси игра была известна с 11 в.
        47
        ГУЛЯЙ-ГОРОД - аналогичное вагенбургу русское передвижное укрепление, применяемое в 15 - 18 вв. Представляло собой крепость из сцепленных повозок или щитов на колесах. Но повозки при этом также снабжались щитами с бойницами.
        48
        САМОСТРЕЛ - русское название довольно популярного в Европе арбалета. Как на Руси, так и в степях особого распространения не получил, ведь при своих высоких пробивных качествах арбалет обладал очень низкой скорострельностью. И если на Запале он стал настоящей «панацеей» против закованных в броню рыцарей, то русичи по большей части сражались с легкими степными всадниками. Их успешно поражали обычные срезни, а в маневренных схватках была важна именно частота стрельбы.
        Однако при этом сами половцы, знакомые с самострелом благодаря соседству их кочевий с Китаем, ограниченно использовали это оружие, в основном при обороне собственных гуляй-городов. Также в летописях есть рисунки, где спешенные куманы стреляют из арбалетов. Речь идет о решающей битве в 1036 г., когда огромное печенежское войско осадило Киев. В это время ставка Ярослава Мудрого находилась в Новгороде - но, узнав об опасности, нависшей над отцовской столицей, великий князь поспешил на выручку с варягами и новгородцами. Он сумел пробить кольцо осады, войдя в город с войском. А на следующее утро вывел объединенную рать за крепостные стены, расставив на флангах ополчения Новгорода и Киева, а в центре варягов и собственную дружину. Сеча была лютой, большие числом печенеги увидели возможность разом разгромить русское войско и захватить богатейший город Руси, потому атаковали смело, уповая на численное превосходство. Но в итоге лишь приняли смерть на копьях да мечах русов - битва шла целый день и закончилась полным разгромом степняков, а во время бегства множество их утонуло в Сетомле, притоке Почайны.
        49
        Речь идет о решающей битве в 1036 г., когда огромное печенежское войско осадило Киев. В это время ставка Ярослава Мудрого находилась в Новгороде - но, узнав об опасности, нависшей над отцовской столицей, великий князь поспешил на выручку с варягами и новгородцами. Он сумел пробить кольцо осады, войдя в город с войском. А на следующее утро вывел объединенную рать за крепостные стены, расставив на флангах ополчения Новгорода и Киева, а в центре варягов и собственную дружину. Сеча была лютой, большие числом печенеги увидели возможность разом разгромить русское войско и захватить богатейший город Руси, потому атаковали смело, уповая на численное превосходство. Но в итоге лишь приняли смерть на копьях да мечах русов - битва шла целый день и закончилась полным разгромом степняков, а во время бегства множество их утонуло в Сетомле, притоке Почайны.
        50
        В битве при Каннах Ганнибал опрокинул слабые фланги римской армии, одновременно полуокружив многочисленные легионы собственной пехотой. Вскоре после чего вдвое меньшее войско карфагенян полностью сомкнуло кольцо вокруг врага. Начался массовый обстрел римлян, и, по свидетельствам современников, каждый дротик, каждая стрела, каждый камень, выпущенный из пращи, находил свою цель. Легионы практически целиком были уничтожены, а битва при Каннах стала вершиной тактического искусства Ганнибала и одновременно вечным позором Рима.
        51
        В сентябре 1068 г., после разгрома на Альте, собравшиеся на вече ополченцы Киева обратились к князю Изяславу Ярославичу с просьбой вскрыть арсеналы и раздать им оружие. Однако великий князь по не совсем понятным причинам отказал горожанам. Быть может, разгром на Альте сокрушил его дух и волю, затуманил рассудок, и Изяслав просто боялся еще раз сражаться с куманами. Другой причиной его выбора можно назвать то, что решение веча в сознании потерпевшего поражение князя стало грубым попранием его власти. Наконец, возможно, Изяслав просто боялся вооруженного восстания против князя, непопулярного из-за разгрома половцами. Быть может, имел место комплекс затейливо связанных между собой причин, но факт остается фактом: Изяслав отказался дать ополченцам оружие для защиты семей и собственной земли.
        Но киевляне не смирились с откровенно глупым и одновременно предательским решением. Они взбунтовались, освободили из темницы заключенного в городе полоцкого князя-волхва Всеслава Брячиславича и провозгласили его своим новым правителем. Изяслав же бежал в Польшу за помощью к своему племяннику, королю ляхов.
        52
        ИТИЛЬ - средневековое название Волги.
        53
        СУБЭДЭЙ - реальное историческое лицо, нойон, то есть один из лучших полководцев Чингисхана (подлинное имя последнего - Тэмуджин). В настоящем вместе с другим нойоном, Джэбэ, прошел с боями Кавказ, разгромил аланов, а затем половцев и русских на Калке, после чего монгольское войско потерпело поражение от волжских булгар. Именно поэтому западный, «последний» поход монголов начался с покорения Булгарии, и Субэдэй также был одним из его лидеров.
        54
        УРУСЫ - монгольское название русичей. Также использовалось слово «орусуты».
        55
        АСУТЫ - монгольское название аланов.
        56
        КИПЧАКИ - одно из названий половцев, используемое монголами.
        57
        ГУЛЯМЫ - общее название воинов-рабов на средневековом Востоке. Воины-гулямы не обязательно служили в пехоте: к примеру, в составе сельджукской армии существовали подразделения хасс-гулямов, элитной бронированной конницы.
        58
        БАЖИГИДЫ - монгольское название предков современных башкир, на тот момент многочисленных умелых наездников и лихих рубак. Война с ними тянулась четырнадцать лет, с 1220 по 1234 год и завершилась заключением союза между монголами и бажигидами.
        59
        МОРДУКАНЫ - монгольское название мордовского племени мокша, присягнувшего на верность Бату (Батыю). В отличие от другого родственного племени, эрзя, мокшане жили преимущественно в степи и были беззащитны перед монгольским нашествием, а потому признали их власть и дали воинов. Однако позже царевна Нарчатка подняла мятеж, который монголы утопили в крови.
        60
        ЯСА ЧИНГИСХАНА - свод монгольских законов, обязательных также и для покоренных племен.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к