Интерпретатор Александр Карлович Золотько
        «Когда Егору Старосветову было двенадцать лет, Учитель дал группе тему для реферата: «Далекая Радуга: трагедия выбора». Подразумевалось, что ученики проведут анализ ситуации на Далекой Радуге и получат возможность продемонстрировать свою способность к анализу на теме широко известной, многократно оцененной и, что самое важное, оцененной однозначно. В принципе, как потом объяснил Учитель главному психологу интерната, подразумевалась даже не собственная оценка учениками ситуации, а способность собрать и упорядочить систему чужих аргументов…»
        Александр Золотько
        Интерпретатор
        Человечность. Это серьезно. Михаил «Атос» Сидоров
        Придется нам поступиться кое-какими достижениями высшего гуманизма! Т. Глумов
        Когда Егору Старосветову было двенадцать лет, Учитель дал группе тему для реферата: «Далекая Радуга: трагедия выбора». Подразумевалось, что ученики проведут анализ ситуации на Далекой Радуге и получат возможность продемонстрировать свою способность к анализу на теме широко известной, многократно оцененной и, что самое важное, оцененной однозначно. В принципе, как потом объяснил Учитель главному психологу интерната, подразумевалась даже не собственная оценка учениками ситуации, а способность собрать и упорядочить систему чужих аргументов.
        В общем, рутинное, хоть и полезное задание. Широкий спектр мотиваций, тщательно разработанная аргументация и, как вишенка на торте, оценка участниками тех событий собственных действий уже после всего, когда Волны неожиданно исчезли. Драма со счастливым финалом - зверь редкостный.
        Вот.
        Все, в общем, и написали о противопоставлении Познания и Чувства, о Долге, о Самопожертвовании. Почти все. Собственно все, кроме Старосветова.
        Егор в своей работе сообщил, что, по его мнению, никакой трагедии выбора на Далекой Радуге и не было. Решение лежало на поверхности, и никто из тех, кто его принимал, в общем, не страдал и не мучился необходимостью делать этот самый выбор.
        Ситуация, сложившаяся на планете, писал Егор, имела однозначное решение и сводилась к простому принятию очевидного. Спасение детей - приоритет, близкий к абсолютному. Мнение, высказанное Ламондуа, о необходимости спасения интеллектуалов, было, скорее, профессиональной инверсией, необходимостью предложить в дискуссии альтернативное решение, не более того.
        Егору было неинтересно рассматривать «псевдоконфликт», он решил взглянуть на проблему с несколько другого ракурса.
        Альтернативный вариант номер один - «Тариэль» имел вместимость еще меньшую, чем в реальности. Или, как вариант этой же модели, детей на планете было бы больше, намного больше, чем в момент реальной катастрофы на Далекой Радуге. Какое решение было бы принято? По какому принципу велся бы отбор из общего числа детей - кого спасти, а кого оставить на верную (как казалось в тот момент) смерть? Пожертвовать собственной жизнью ради спасения своего ребенка - это способность всякого морально развитого существа, написал Старосветов, не особо подбирая термины.
        Его больше интересовала психологическая составляющая. Умереть ради собственного ребенка - просто и понятно. Позволить умереть собственному ребенку ради того, чтобы выжил чужой, - эмоционально и психологически неоднозначная ситуация. НЕОДНОЗНАЧНАЯ - крупно выделил в тексте Егор и пояснил, что, по его мнению, бесконфликтного решения эта ситуация не имеет.
        Жертвовать собой ради других - право человека. Жертвовать субъективно менее ценным ради субъективно более ценного - право и обязанность руководителя. Но выбирать из равноценных объектов… Решить, кто из детей будет жить, а кто умрет… Не принять гибель детей в ситуации катастрофы, а выбрать из списка… из ряда детей, стоящих перед тобой, тех, кто останется жить, а кто умрет… И реакция родителей в этой ситуации просчету не поддается.
        Самому забрать своего ребенка и умереть вместе с ним? Заставить впустить своего ребенка на борт звездолета - значит убрать оттуда кого-то другого, родители которого тоже сделают все возможное, чтобы спасти своего сына или дочь. Установить квоту в одного спасенного ребенка на семью? Предложить родителям выбрать, кто из детей будет жить, а кто нет?
        Егору Старосветову было всего двенадцать лет, он был спокойным и уравновешенным мальчиком, может быть - слишком уравновешенным для своего возраста - поэтому он не стал живописать возможных конфликтов и сцен неизбежного насилия при подобном сценарии происшествия. Он только указал на проблему, на сложность ее решения.
        И это был первый рассмотренный им вариант.
        Во втором варианте детей на Далекой Радуге не было вообще. Абсолютно. Был «Тариэль», были ученые и техники, мужчины и женщины, но детей не было.
        И вот тут, по мнению Егора Старосветова, возникала ситуация трудноразрешимого конфликта. Кого из взрослых и самостоятельных людей нужно было спасать, кого оставить перед Волной?
        Спасение интеллектуалов? Во-первых, мнение самих ученых при этом раскладе могло быть далеко не однозначным. Во-вторых, если даже предположить, что о спасении собственной жизни люди, не входящие в интеллектуальную элиту планеты, могли и не заботиться - опять же, готовность к самопожертвованию и прочие как бы высокие мотивы (Егор так и написал: «прочие как бы высокие мотивы»), то многие из них имели близких - друзей, подруг, мужей и жен, и вот их спасение никаким рейтингом значимости и необходимостью уступить свое место другим уже не регулировалось.
        Особенно если на «Тариэле» оставалось место после погрузки «великих и полезных» (тоже формулировка Егора).
        Ни выводов, ни, тем более, каких-то рекомендаций в своей работе Егор Старосветов не предложил. Просто сдал текст вместе со всеми и отправился с группой на спортивную площадку. Учитель же, ознакомившись с работой, обратился к психологу интерната.
        Это могла быть попытка выделиться. Или эпатировать. Или привлечь к себе внимание. Или совершить акт «интеллектуального вандализма» - оскорбить, принизить общепризнанную ценность, продемонстрировать подростковый цинизм… Но Егор даже не пытался свою работу тиражировать. Учитель осторожно выяснил у других ребят из группы - Егор ни с кем не обсуждал своего реферата, в Сеть его не выложил и больше к этой теме не возвращался.
        Психолог сделал отметку в документах Егора, работа была отправлена в архив.
        Через три года грянул скандал.
        Прямого отношения к работе о трагедии выбора этот скандал не имел, да и, собственно, скандалом он был в чисто академическом смысле этого термина. Молодой… очень молодой наглец дерзнул покуситься… хотел продемонстрировать… сам не понял, о чем говорил… В общем, Егор Старосветов принимал участие в учебно-методической конференции Исторического семинара Малой Академии Наук в Гжатске.
        Сам он выступал с интересным, но совершенно ровным и, как выразился потом руководитель семинара, благопристойным докладом. «Проблемы эмоциональной маркировки системы обрядов инициации у некоторых кочевых племен» - ничего эпатажного и взрывоопасного. Работу благосклонно выслушали как участники, так и члены жюри, оценка была выставлена высокая, и работа попала в пятерку лучших рефератов семинара.
        В качестве бонуса для юных историков была предоставлена экскурсия в Институт Экспериментальной Истории, с посещением музея, лабораторий и встречей с руководителем Арканарского проекта Венедиктом Ильичом Корфом, профессором, академиком, корифеем и прочее-прочее-прочее.
        Венедикт Ильич рассказал собравшимся в зале молодым коллегам историю проекта, кратко изложил, не избегая, впрочем, проблемных моментов, результаты и перспективы деятельности своего коллектива. Потом предложил всем желающим задавать вопросы. Профессор искренне любил общаться с молодежью и был готов отвечать подробно и честно.
        Поскольку все происходящее было частью официального мероприятия, то велась протокольная запись встречи.
        Зал на триста человек, почти все места заполнены, учителя и работники Института сидят в задних рядах, две с половиной сотни отроков и отроковиц внимательно слушают профессора, впрочем, без напряжения. Позы свободны, но не расслаблены.
        - Итак, милостивые государи, - профессор улыбнулся, приглашая всех собравшихся к общению неофициальному и раскрепощенному. - Полагаю, у вас есть вопросы?
        Поднялось несколько десятков рук, Венедикт Ильич предоставил слово девушке из первого ряда, потом молодому человеку из третьего… Все это время Егор Старосветов сидел на своем месте и держал руку высоко поднятой над головой. Слово ему предоставили шестым.
        Егор встал, хотя профессор с самого начала предложил молодым коллегам оставаться в креслах, по-свойски. Но - как хотите, сказал Корф, когда Егор сказал, что лучше постоит. Как вам будет угодно.
        Егор выглядел на свои пятнадцать лет. Обычный спортивный мальчишка, в хорошей физической форме, в светлой рубахе с короткими рукавами и серых брюках. В левой руке он держал записную книжку, в правой - деревянный карандаш, которым до этого делал пометки в течение выступления профессора.
        - Уважаемый… - Егор мельком глянул в записную книжку, - …Венедикт Ильич. У меня два вопроса, связанные между собой. И я хотел бы задать их подряд…
        - Я полагаю, мы можем это позволить молодому человеку, коллеги, - улыбнулся Корф.
        - И мне понадобится несколько минут, чтобы изложить, так сказать, преамбулу, - спокойно продолжил Егор. - До десяти минут, если можно…
        Старосветов снова заглянул в свою записную книжку и кивнул, словно подтверждая - десять минут, никак не меньше.
        - Хорошо, - профессор сел в кресло возле трибуны, за которой стоял во время своего выступления. - Надеюсь, в зале нет возражений?
        В зале возражений не было.
        - Прекрасно, - Корф разгладил седую эспаньолку и скрестил руки на груди. - Ну-с…
        - Первый вопрос у меня составной. И, возможно, ответа не имеющий. Прошу сразу меня простить за… за это и за многословность, - Егор не улыбался, не хмурился, говорил ровно и спокойно. Только в его взгляде было нечто… настораживающее, хотя, как считали многие, тревожащим взгляд выглядел исключительно в результате послезнания. Если бы ничего не произошло, то при последующих просмотрах записи зрители ничего такого особенного и не заметили бы.
        - Вы говорили о так называемом Арканарском инциденте, - взгляд в записную книжку, и легкое движение головой. - Его еще иногда называют Арканарской резней.
        - Говорил, - зачем-то сказал Корф. Благодушная улыбка все еще имела место на его лице, но было понятно, что такая постановка вопроса профессора несколько не устраивает.
        Он предпочитал именовать случившееся в Арканаре Инцидентом. Инцидентом и никак иначе. Но не одергивать же мальчишку, в самом деле.
        - Насколько я понимаю, спасение Руматы Эсторского проходило по заранее намеченному плану эвакуации. Он был разработан до того, как Румата приступил к исполнению своих обязанностей, не был экспромтом. Полагаю, что экспромты в области безопасности участников экспедиции недопустимы? Я прав?
        - Естественно, - чуть помедлив, кивнул Корф. - Сценарии, инструкции, варианты были разработаны и просчитаны еще на Земле.
        - Значит ли это, что шашки со снотворным газом были сброшены на плотно населенный город, на его центр, сознательно? - Взгляд Егора остановился на профессоре.
        - Э-э… - протянул Венедикт Ильич. - Да. Значит именно это.
        - Подразумевалось, что патрульный дирижабль атакует шашками…
        - Простите, не атакует, ни о какой атаке речи не шло, - профессор стал серьезным. - Район конфликта был обработан…
        - Хорошо-хорошо, обработан. Не атакован, а обработан, - Егор сделал пометку в записной книжке, и кто-то из зрителей, сидевших неподалеку, хихикнул, слишком уж странно все это выглядело - корифей, академик и профессор начинал оправдываться перед пятнадцатилетним мальчишкой. - Район конфликта был обработан снотворным газом…
        - Который был создан специально для такого экстраординарного случая, был полностью адаптирован к биологии жителей планеты и не мог причинить им никакого вреда, - закончил за Старосветова Корф. - Эта тема неоднократно обсуждалась…
        - Да, я знаю, - кивнул Егор. - Я читал протоколы комиссии, которая признала действия экспедиции оправданными. Газ был разрешен. Опробован и разрешен. Но на одном из заседаний той же комиссии был поставлен вопрос о неплановых жертвах той операции по спасению… И речь, насколько я понимаю, шла не о тех людях, которые были убиты сотрудником вашего Института.
        - Медицинское и психологическое освидетельствование нашего сотрудника… - Корф подался вперед, опершись руками о колени, словно собирался вскочить и броситься вперед. - Освидетельствование показало, что срыв, произошедший…
        - Я читал копию этого освидетельствования, она находится в свободном доступе в архиве Института. В открытом каталоге не значится, но его код и порядковый номер имеется в отчете кафедры Экстремальной психологии Института Общей Психологии, - Егор кивнул. - Никто не обвинял вашего сотрудника. И подсчет его жертв тоже не проводился. Это было признано нецелесообразным.
        - Да. И неоправданно жестоким по отношению…
        - А был ли произведен подсчет жителей Арканара, погибших в результате применения снотворного газа, безвредного и безопасного? - Егора было невозможно сбить с намеченного курса. - Известно, что операция стартовала после начала пожара в доме Руматы Эсторского, а это значило, что пожар неминуемо разросся при плотной застройке города. И люди, которые уснули под действием газа, не могли покинуть дома ни в момент их загорания, ни позже. Я не ошибаюсь?
        - Вы не ошибаетесь, - не проговорил, а процедил профессор. - Эти непредвидимые потери…
        - Возможно, эти - именно эти - потери невозможно было предвидеть. Но представить еще при планировании операции, что такие потери будут - было возможно и даже необходимо. Самое поверхностное знакомство с бытом людей того уровня цивилизации показывает, что травмы и смерти при проведении обработки снотворным газом неизбежны. В качестве примера - повар или хозяйка, снимающая с огня кипяток или горячую еду. Неизбежные ожоги. Кузнец, работающий с открытым огнем и раскаленным металлом, теряющий сознание во время процесса ковки. Падение с лестницы, падение в яму. Вместе с конем. Строители, ремонтники. Рыбаки. Грузчики. Даже если представить себе, что при населении Арканара в двадцать тысяч человек только один процент подвергнувшихся обработке погибнут или получат серьезные травмы, то мы имеем порядка двухсот человек. Это при условии, что гибель и травмы будут происходить точечно, на месте, а не в результате вспыхнувших пожаров из-за упавших факелов, разбитых фонарей, опрокинутых свечек, того же раскаленного металла, выпавшего из рук кузнеца на солому, сено или какие-то другие горючие материалы.
        - Это - всего лишь отвлеченные рассуждения на тему, - профессор наконец встал, но не стал бросаться в зал, а прошелся по сцене, заложив руки за спину. - Это спекулятивное рассуждение, которое основывается на…
        - Оно основывается на модели, разработанной технической лабораторией вашего Института для определения количества жертв при катастрофах населенных пунктов уровня Древнего мира, Средневековья и Раннего Возрождения, - спокойно сказал Егор, заглянул в записную книжку и прочитал: - Магистерская работа Франсуа Родригеса, научный руководитель профессор Мытищенко Эр. Вэ. Имя и отчество, простите, я выяснять не стал. Используя эту методику, я и получил округленный результат для последствий… обработки снотворным газом Арканара при установленном коэффициенте начала противодействию стихии в интервале от тридцати до семидесяти минут. Получилось, что уровень потерь среди населения в случае начала пожара достигает…
        Егор кашлянул, закрыл записную книжку и спрятал ее в карман брюк.
        В зале стояла мертвая тишина.
        - Я не буду рассматривать вариант с пожаром. Я рассматриваю, как уже говорил, точечные поражения. Один процент. Двести человек. Четверть мертвы, четверть остались инвалидами, и сто человек получили травмы разной степени тяжести, что при тамошнем уровне медицины и санитарии… - Егор кашлянул. - Были ли рассмотрены подобные расчеты при планировании типовых спасательных операций?
        Профессор не ответил, молча подошел к креслу и сел.
        - Они спасали землянина!
        Девичий голос прозвучал с другого конца зала, еще несколько человек присоединились. Мы обязаны спасать своих. Обязаны. Это наш долг!
        Егор чуть улыбнулся и медленно обвел взглядом зал, останавливаясь на тех, кто возражал. Голоса отчего-то смолкали.
        - Мы спасали землянина, - сказал Егор. - Коммунара. Человека, которому было запрещено в этом мире только одно - убивать. И который этот запрет нарушил. И чтобы его спасти, мы - мы все! - готовы принести в жертву две сотни аборигенов. Две сотни разумных существ, которых, собственно, мы… Институт Экспериментальной Истории собирался спасать и ставить на путь развития. Я ничего не путаю? Ради спасения убийцы мы тоже стали убийцами.
        - А что ты предлагаешь делать? - спросил звенящий девичий голос, тот, что первым возразил Старосветову.
        - Оставить.
        - Умирать?!
        - Сотрудник института, обладающий оружием, не имеющим равного в том мире, одетый в кольчугу, которую не может пробить оружие того мира, обученный технике боя, превосходящей все, что в том мире было придумано, начинает убивать людей. Не землян, но людей. Так? - спросил Егор. - Он знает, что совершает преступление. Он делает выбор и должен нести ответственность за свой выбор. И для того, чтобы его спасти, к тем, кого он убил лично, своей рукой, экспедиция добавляет две сотни как минимум… На Земле, насколько я знаю, он не был наказан. Ему была оказана помощь в преодолении психоспазма и возвращению к нормальной жизни.
        - Вы бы предпочли его убить? - глухим голосом спросил профессор Корф.
        - Не знаю, - чуть подумав, сказал Егор Старосветов, пятнадцатилетний мальчишка. - Я много думал, но не смог ничего придумать… Если бы его оставили в Арканаре, то он бы… он бы убил еще многих… Не знаю.
        Снова тишина.
        И голос Егора Старосветова, ровный и тихий:
        - Я же говорил - вопрос, похоже, ответа не имеющий. Во всяком случае, я найти его не смог. И профессор, видимо, тоже.
        Пятнадцатилетние мальчишки бывают очень жестокими. А восьмидесятилетние профессора иногда совершают ошибки. Демонстрируют силу духа и совершают при этом ошибки.
        - Это, как я понимаю, был первый вопрос, - хриплым голосом, словно задыхаясь, спросил профессор Корф. Лицо его побледнело и покрылось капельками пота. - Но вы хотели задать два вопроса, я правильно вас понял? Или вы уже удовлетворены?
        Бровь Егора чуть приподнялась. Ирония? Удивление? Насмешка?
        - Второй вопрос, - сказал Старосветов. - Известно четыре случая срыва наблюдателей из Института Экспериментальной Истории во время экспедиции. Арканарский инцидент, затем дон Капада, капитан роты арбалетчиков, убивавший судейских и призывавший к кровопролитию, торговец шерстью, поднявший народное восстание, и друг-конфидент тирана, узурпировавший власть через дворцовый переворот. Этот последний вообще сошел с ума, насколько я себе представляю… Я никого ведь не забыл, правда?
        Все, наверное, ожидали, что он снова откроет свою записную книжку, но Егор просто оглянулся по сторонам и развел руками.
        - Не забыл, - сказал Егор. - Скажите, пожалуйста, Венедикт Ильич, а были ли другие случаи срывов? Не только те, что я назвал, и не только те, что закончились кровью.
        - Но вы же, наверное, все проверили, молодой человек, - невесело усмехнулся Венедикт Ильич. - Все наши архивы в свободном доступе… даже если и не значатся в каталоге. Не было больше ничего. Ни одного срыва…
        - Никто не стал пьяницей, бабником, простите, спекулянтом… Только убийцами. Так?
        - Как вы себе представляете человека коммунистического общества, становящегося пьяницей, бабником, спекулянтом? - с иронией поинтересовался Корф.
        - Так же как и человека коммунистического общества, который стал убийцей, - спокойно ответил Старосветов. - Приблизительно так же.
        - Знаете ли, молодой человек! - Профессор вскочил, взмахнул рукой, словно что-то собираясь бросить в оппонента.
        - Они не имели права убивать, - сказал Егор. - У них был всего лишь один запрет, и они его нарушили. По разным причинам, но нарушили. Из любви, из жалости, из гордыни… от безумия, но нарушили. Тщательно подготовленные, выросшие в нашем светлом и безопасном мире…
        «В светлом и безопасном» Егор произнес со странной интонацией, нет, не с насмешкой, а с горечью… обидой и болью, что ли…
        - …стали убийцами. А мы их жалеем. Не наказываем, не презираем… Даже не опасаемся - мы их жалеем, пытаемся понять, простить… Вы знаете, профессор, что Румата… ваш сотрудник под псевдонимом Дон Румата, когда еще был в интернате, изготовил арбалет. По старым инопланетным чертежам. Знаете?
        - Какое это имеет отношение к вашему вопросу?
        - Прямое. Он сделал арбалет, доброе боевое устройство в стиле маршала Тоца, короля Пица Первого… И не только он. Многие его сверстники обзавелись тогда арбалетами, луками… И учились стрелять.
        - Это преступление? Это демонстрация их скрытых психических патологий? Совмещение трудовых навыков с игровыми…
        - Они ведь друг в друга стреляли, Венедикт Ильич. В шутку, не серьезно, но ведь они признали, что можно стрелять в человека, разве не так? В человека. Правда, играли они все больше в Арканар, Соан, Империю и стреляли, получается, не в человека, а в инопланетянина…
        - И какое все это имеет отношение к реальному Арканару, Соану, Империи?! - вскричал профессор, уже совершенно не сдерживаясь, даже не пытаясь контролировать свой гнев.
        - Никакого, - сказал тихо Егор, очень тихо, но так, что его услышали все в зале. - Дети делали орудия убийства своими руками, дети стреляли… готовы были стрелять в человека, в разумное существо, и никто из старших, никто из учителей им этого не запрещал. Они не учились играть в пьяниц, развратников, воров и спекулянтов - и не стали пьяницами, развратниками, ворами и спекулянтами. Они играли только в убийц. Они и становились убийцами. Может…
        Он замолчал почти на минуту, а все люди в зале, все триста человек, в тишине ждали, когда же он продолжит. Когда закончит свою фразу.
        - Может, проблема не там, не в Арканаре? Не на Гиганде, не на Саракше… Может, проблема здесь, на Земле? - очень-очень тихо спросил Егор Старосветов, пятнадцатилетний мальчишка.
        И вышел из зала, не сказав больше никому ни слова. И никто ему ничего не сказал вдогонку.
        Потом был скандал. Венедикт Ильич Корф, академик, профессор и корифей, подал в отставку. С ним в отставку из Института Экспериментальной Истории ушли несколько человек, были переработаны инструкции для экспедиций Института и даже, как говорили, для Прогрессоров.
        Многие ожидали, что Егор станет историком. Кто-то думал, что он будет и дальше воевать с ветряными мельницами и пытаться разрушать авторитеты, но он, окончив школу, неожиданно для всех ушел на курсы операторов информационных сетей, затем… Двадцать лет достаточно большой срок, чтобы успеть натворить множество глупостей или достичь некоторых результатов.
        Егор Старосветов просто работал. Сохранились еще люди, которые не пытаются ускорять прогресс, нести разумное, доброе и, соответственно, вечное. Эти люди просто работают. Выбрали себе колею и честно идут по ней, толкая перед или волоча за собой груз своих свершений, сомнений, ошибок и прочего, именуемого отчего-то жизненным опытом.
        Наверное, окружающим казалось, что Егор махнул рукой на себя, на перспективы, на возможность самовыражения… И просто живет. Он даже в отпуск уходил только по распоряжению руководства и медиков с психологами. Нет, его уважали, его ценили - надежность, профессионализм… Никто не умел лучше его разрабатывать и устанавливать локальные информационные сети, работать с информацией, причем не столько с ее анализом, сколько с поиском данных, систематизацией и накоплением.
        Он просто срастается с БВИ, сказал как-то его напарник в информационном секторе Океанской Охраны. Такое впечатление, что БВИ сам хочет ему все рассказать, потрясенно заметил аспирант Института Экспериментальной Истории, когда Егор за сутки смог накопать для его научной работы информацию, которую сам аспирант рыл бы месяцами.
        Егор Старосветов не сидел на одном месте, с регулярностью в два-три года он переходил с одной службы (так старомодно он сам именовал место работы) на другую.
        Охрана здоровья, Аварийная служба, Ассоциация кинематографистов, Комкон-1, Служба заповедников, Информаториум Комитета по планированию, Комкон-2, отдел статистики регионального управления, Отдел распределения ресурсов - названия все больше тоскливо-рутинные, не вызывающие ажиотажа у молодежи, да и людей старшего возраста не особо привлекающие. Там нужно работать, и многие честно отрабатывали необходимые для общества часы-недели-месяцы, потом уходили туда, где полет мысли, инициатива и, если повезет, опасности.
        Егор Старосветов, как могло показаться стороннему наблюдателю, старательно выбирал скучные и малоинтересные места. И если бы тот же сторонний наблюдатель поинтересовался, чем именно занимается на досуге в свободное время Старосветов, то очень удивился бы, узнав, что дома тот занимается тем же, чем и на работе - плавает в информационных потоках и ныряет в глубины архивов.
        Его уважали, может, даже любили. Он так и не нашел пару… Или не искал. Детей не было, была только работа. Работа-работа-работа.
        Когда полыхнуло в лаборатории синтеза на Болеарских островах, Старосветов вместе с аварийщиками участвовал в непосредственной ликвидации пожара и даже спас кого-то из огня. Несколько недель работал в разделочных цехах китобоев и на мясных фермах. Целый год работал в системе образования и воспитания, мотаясь по интернатам, налаживая, ремонтируя и восстанавливая информационные сети, изрядно покореженные подрастающим поколением из чистого любопытства или в целях усовершенствования.
        Он был мастером, этого не отрицал никто, но никто и не желал для себя и своих знакомых подобной судьбы. Что-то за этим стоит, печально сказала как-то девушка на вечеринке, посвященной уходу Старосветова с очередного места службы. Какая-то трагедия? Но спросить прямо никто не решался, а сам Егор не имел привычки говорить о себе и своей жизни. Да и о чьей-то еще жизни он тоже старался не говорить.
        Друзей, понятное дело, у него не было. С Учителем и Наставником он отношений не поддерживал, с бывшими соучениками не общался… если они сами не обращались к нему. А обращались часто. И никогда Старосветов не отказывал в помощи. Поиск информации, разработка алгоритмов поиска, написание программ поиска, непосредственно составление запросов - в этом равных Старосветову не было. И как-то так оказалось, что, несмотря на свою нелюдимость, Егор имел сотни и сотни знакомых, считающих себя обязанными ему.
        Среди таких благодарных знакомых был и я.
        Длинное вступление, правда? Странно, когда рассказчик появляется в истории ближе к концу рассказа. Но иначе было бы непонятно, что именно я испытал после первого настоящего разговора с Егором. Настоящего разговора, не тех кратковременных бесед или перебросок парой-другой фраз, которые были у нас в то время, когда он работал в отделе статистики нашего управления. После того как он ушел работать в другое место, я несколько раз обращался к нему с просьбами, он никогда не отказывал и, что самое главное, никогда, насколько я знал, не распространялся о том, что именно он для меня искал и находил.
        Ничего такого особенного в моих запросах не было, но… Все равно было приятно работать с таким человеком. Жить, наверное, трудно, а работать - прекрасно.
        Да.
        Так вот, он нашел меня как-то вечером. Хмурым осенним вечером, дождливым притом. Местные синоптики отчего-то решили, что нам не помешают почти две недели мелкого холодного дождика с порывами пронзительно-холодного ветра, да мы, обитатели курортного поселка Распадок, и не возражали.
        Я, например, отдыхал. Ну то есть все мои соседи были уверены, что я только отдыхал, и лишь доктор из местных знал, что я восстанавливался после травм… о происхождении которых не догадывался даже он. Я тоже старался это забыть, история была глупая, мои действия в ее развитии вопиюще непрофессиональными… Настолько непрофессиональными, что шеф лично приказал мне убираться с глаз долой и посвятить отпуск раскаянью и размышлениям.
        Я ходил по грибы. Рыба в такую погоду в нашем озере не клевала, а вот грибов в окрестных лесах было множество. Я устраивал ежедневную резню целым грибным семействам, закармливал обитателей соседних домов своей добычей, а грибы все росли и росли, на тех же самых местах, в том же самом количестве…
        Начало смеркаться, лукошко было полным, настроение ровным, я решил, что пора двигаться домой, когда из-за поворота лесной тропинки вынырнул Егор Старосветов. Я не сразу понял, что это именно он, но когда высокая тощая фигура приблизилась ко мне и капюшон был откинут, открывая лицо, я радостно воскликнул: «О! Егор! Какая неожиданность!» И протянул ему руку.
        Егор секунд десять задумчиво смотрел на мою руку, потом спохватился, кивнул и пожал ее. И снова набросил капюшон на голову.
        - Вот это да, - сказал я. - Вот это совпадение! Это ж встретить старого знакомого в такой глуши… Это сколько же мы с тобой не виделись, дружище! Пять?
        - Семь, - тихо прозвучало из-под капюшона. - И это не совпадение. Я хотел с тобой поговорить.
        - Прямо здесь? - уточнил я, все еще старательно не обращая внимания на его пасмурный тон.
        - Можно и здесь. А можно - у тебя в домике. Я бы предпочел в домике, промок и замерз, пока тебя искал в этих дебрях, но если ты настаиваешь…
        Я не настаивал, и мы пошли в дом.
        Грибы я традиционно занес соседям. Сам я не люблю есть грибы в любом виде.
        Когда я вернулся, Егор уже стащил с себя плащ и сапоги, устроился у камина. Я быстро разжег огонь, поставил завариваться чай, а Старосветов сидел в кресле и, не торопясь, переворачивал страницы в своей записной книжке.
        - Ну? - спросил я, когда чай был налит в чашки, а варенье разлито в блюдца. - Чем, как говорится, могу.
        - Я не люблю чучел, - сказал Старосветов.
        - В смысле? - не понял я.
        В доме у меня чучел не было, да и сам я был их не особым любителем.
        - Без всякого смысла, - вздохнул Егор. - Просто я не люблю чучел. Все эти выставки чучел в музеях меня пугают. Нет, неправильно сказал. Не пугают, а вызывают тоску. И стыд. Какие чувства у меня должна вызывать жанровая сценка, составленная из чучел медведицы и трех маленьких медвежат? Или лиса, подкрадывающаяся к глухарю? Чучело лисы, подкрадывающееся к чучелу глухаря. Очень качественно сделанные, им лет по триста, но шкуры и перья будто только вчера содраны с плоти только что убитых животных.
        Егор говорил все это ровным голосом, глядя в огонь, он ни в коем случае не подозревал меня в том, что это по моей вине зоологические музеи заполнены шкурами, содранными с только что убитых животных, но мне стало неловко и стыдно. В глобальном смысле стыдно.
        - А ведь туда детей водят, - сказал Егор. - Группами. С учителем или Наставником. Ходят между витринами и смотрят. Вот это, говорят, молодой хорек. А это - шимпанзе. И никто не добавляет - мертвый хорек и убитое человеком шимпанзе.
        - Ну… - протянул я. - Это ты, брат…
        - Я не прав?
        - В каком-то смысле - прав. Но ведь эти чучела были сделаны очень давно, коллекции старые, мы их сейчас только восстанавливаем и сохраняем.
        - И пополняем… - почти прошептал Егор. - Я работал в Кейптаунском музее космозоологии, я знаю, как это происходит. Есть профессиональные охотники. Люди, профессионально убивающие… животных.
        В этом месте нашего разговора я насторожился. Эта пауза перед словом «животных» меня привела в состояние если не боевое, то настороженное. Паузы в тексте обычно говорят больше, чем слова, между которыми их делают. Я хоть и допустил непрофессиональность в работе, но не совсем уж был балбесом… что бы обо мне ни думал шеф.
        - Представляешь, есть профессия - убивать, - Егор невесело усмехнулся.
        - Ну… Их очень мало, всего несколько человек, - сказал я неуверенно.
        - Да-да, конечно. Несколько человек на многие миллиарды людей, исповедующих принцип «Не убий!». Ты, кстати, в курсе, откуда этот принцип?
        Если он хотел подловить меня на знании специфической информации, то ошибся в выборе темы. Наш отдел время от времени работал с проповедниками и сектами, так что…
        Но распространяться я не стал, просто сказал: «Знаю».
        - И ты наверняка знаешь, что в этой книге и до этого принципа и после него люди убивали и убивали, убивали и убивали… Чужих и своих, своих и чужих…
        - У тебя что-то случилось? - спросил я.
        - Нет. Ничего не случилось. Ни-че-го! У нас вообще ничего никогда не случается… - четко и раздельно произнес Егор, глядя в свой блокнот, на совершенно пустую страницу.
        - Ну как это - ничего? Вот сегодня, как, впрочем, вот уже две недели подряд, случился дождь. Грибы случились. Настроение у тебя паршивое произошло.
        - Как ты полагаешь, - задумчиво спросил Егор, не приняв моего игривого тона. - Убивать - свойственно человеческой природе?
        Ну ведь не зря я обратил внимание на паузу в его фразе. Ой не зря…
        - С одной стороны… - протянул я, лихорадочно соображая, в какую именно сторону дрейфует наш разговор, почему его начал именно Егор Старосветов, самый скучный из моих знакомых, и почему он его начал именно со мной. Ведь он искал меня, персонально, так сказать. А я, между прочим, отправляясь на отдых и реабилитацию, не поставил человечество в известность, где именно буду этим заниматься. Место моего пребывания знали всего несколько человек… трое, если быть точным: Шеф, Мануал и Степаныч. Даже Марта не знала, а эти трое просто так никому ничего не скажут.
        Подозрительность - профессиональное заболевание в нашем Управлении. И во всей нашей структуре в целом.
        - С одной стороны, мы ведь произошли от хищников, кажется, - пробормотал я. - С другой стороны, наша система воспитания… за последние сто с лишним лет…
        - Да-да, мне это говорили в школе - мы стали цивилизованными. И наше общество не приемлет насилия над личностью ни в каком виде… Так? - Егор прицелился в меня карандашом, словно собирался из него стрелять. Легендарным карандашом, между прочим, старинным, продублированным, естественно, и размноженным, но древним.
        - Так, - не очень уверенно кивнул я.
        Ведь ясное дело, что при такой постановке вопроса собеседник затаил что-то и собирался врезать мне… Главное, чем и за что?
        - У нас есть зоопсихологи, так?
        - Так, - снова ответил я.
        Разговор вдруг сменил тему, не первый раз, кстати, за этот вечер. Егор нервничает… или устал. Или знаком с подобной методикой скрытого получения информации. Я, кстати, тоже был с ней знаком.
        - Зоопсихолог исследует поведение животного, его психологию, как следует из названия, - Егор постучал по записной книжке карандашом. - Киты признаны полуразумными, так?
        Я не ответил. Я не специалист в китообразных, из нас двоих в Океанской Охране работал только Егор, между прочим.
        - Ты знаешь, что такое ворвань? - все так же ровно и тихо спросил Егор.
        - Нет. А что?
        - Ворвань получают, убивая китов. Я бывал в цехах по разборке. Кровь, кровь, кровь… Китовые пастухи очень своеобразные люди. С одной стороны, они прекрасно относятся к своим подопечным, защищают их и все такое… А потом… - Старосветов вздохнул. - Хотя, тут, как и практически во всем, проблема в правильном выборе термина. Я работал… работаю с информационными сетями, умею строить поиск, находить то, что вообще считается утерянным. И я знаю, что самое главное - правильно сформулировать запрос. Выбрать верную терминологию. В жизни тоже так получается… С одной стороны - массовое убийство полуразумных. Как с таким жить? Ты понимаешь, что, убив дельфина, ты как бы доказываешь свою готовность убить человека…
        - Ты не сгущаешь краски?
        - Нет. Не сгущаю. Но китобои… все работники Океанской Охраны, перерабатывающих комплексов… Они не младших братьев по разуму убивают, а добывают эту самую ворвань. Еще мясо и кучу разных полезных для человечества веществ и продуктов. И такой работой можно гордиться. Правда ведь? Некоторые из них - прямо поэты. Лирики. «Рано-рано утром… Океан тихий… Розовое небо на востоке… Всплывешь на поверхность, распахнешь люк, выберешься на башенку, и сидишь, сидишь, сидишь… Вода под ногами зеленая, чистая… Хорошо!..» - лириков Егор цитировал безжизненным, бумажным голосом. - Старики у нас ручные, ведут, куда мы хотим, но им помогать надо… Ручные, понимаешь? Ручные… Когда забивают коров и прочую живность на мясо, тут хоть оправдание есть - тупые, не понимают, а киты? Но если все правильно сформулировать, то получается совсем просто. Ворвань, мясо, жир… Польза обществу… Которое, заметь, к насилию относится сугубо отрицательно.
        Егор быстро глянул на меня и снова отвернулся к огню камина.
        - Можно сказать - убийство нескольких сот инопланетян, а можно - спасение земного ученого, который, рискуя жизнью, собирался этих самых аборигенов сделать хоть немного цивилизованнее и приблизить их к нашей, коммунистической, морали.
        Вот тут я и сказал: «Стоп!»
        Он замолчал и выжидающе уставился на меня.
        - Так это ты, - сказал я. - Тот мальчишка в Институте Экспериментальной Истории. Тебя ведь сделали штатным проклятьем для нескольких поколений молодых сотрудников Комкона. Просмотреть запись, выслушать мальчишку и подготовить возражение по всем его тезисам - от преднамеренного убийства до… До изначальной жестокости человека. Как же я тебя ненавидел, Егор! И не только я… Ты там все настолько ясно и просто… Как я тебя ненавидел! Ты заставил нас…
        - Я заставил вас всего лишь произнести вслух несколько слов. Почувствовать на вкус слово «убийство» вотношении нас, землян, не как объекта этого действия, но как субьекта. Но, кстати, особого фурора ведь мое выступление не произвело. Я на него тогда не рассчитывал. Я вообще не рассчитывал ни на какие последствия, просто хотел высказать то, что пришло в голову. И высказал. Это потом я уже подумал о последствиях. И о том, что невозможно спрогнозировать все последствия. И что события не просто нужно осознать, не просто нужно оценить реальность фактов, а еще нужно все это интерпретировать. Придать всему этому окраску и смысл. И вот когда я понял это, когда попытался привычные и простые факты интерпретировать не так, как это принято… Вот тут и стало мне плохо. Очень плохо.
        В спальне вдруг что-то громыхнуло, разбилось со стеклянным звуком, Егор побледнел и замер. Было видно, что он хочет оглянуться на дверь, которая вела в спальню, но не мог. Не мог себя заставить. Кровь отхлынула у него от лица, пальцы впились в подлокотники, но он сидел и смотрел в камин. Сидел и смотрел. И тени скользили по его лицу. И огонь отражался у него в зрачках.
        Я вскочил и бросился в спальню.
        Дождик наконец превратился в ливень, в бурю, ураган, плохо прикрытое окно распахнулось, снося с подоконника вазу. Ваза вдребезги, постель залита дождевой водой.
        Я захлопнул окно и вернулся в гостиную.
        - Ветер, - сказал я.
        Егор осторожно выдохнул.
        - Так о чем ты? - спросил я, хотя очень хорошо помнил, на чем мы остановились. Интерпретировать факты. Понятно. Я и сам по роду деятельности время от времени интертрепирую, как принято говорить у нас в Управлении.
        - После того как я так замечательно выступил, произошли некоторые перемещения в Институте и, насколько я знаю, изменения в планировании… Во всяком случае, об этом было заявлено…
        - Произошли, - сказал я. - Как и было заявлено. Шашки со снотворным газом изъяты, эвакуация после провала происходит только силами провалившегося. И, как крайний вариант, специальной группой, которая действует хоть и жестко, но все же точечно. Выборочно.
        - Очень хорошо. Очень. Хорошо. Только что странно - не появилось никакого термина типа - Синдром Руматы или еще какого. Было и прошло. И быльем поросло… Хотя погибло…
        Не стоило ему упоминать это слово. Это слово у нас в Комконе не любят. Слово «синдром» унас не в почете, и верный способ испортить себе карму - это в присутствии комконовца… скажем, меня, например, упомянуть это самое «синдром», да еще с прибавлением…
        - А вот в случае с синдромом Сикорского, - как ни в чем не бывало продолжил Егор. - В случае с синдромом Сикорского все вдруг как-то странно вывернулось. Непропорционально.
        - Не нужно о Сикорском, - попросил я.
        - Ты потерпи, - попросил Егор. - Иначе мне трудно будет объяснить. Потерпи.
        Егор свел кончики пальцев рук, словно держал между ладонями прозрачный шар, хрустальный, наверное, в котором мог увидеть и будущее и прошлое.
        - Вот обрати внимание, - Егор вдруг расплющил хрустальный шар между ладонями и сжал кулаки. - Румата, сорвавшись, стал преступником, убивал людей, чтобы его спасти, были убиты еще люди. В случае с Сикорским… Он убил одного человека. Одного. Причем в ситуации, которая…
        - Я знаю эту историю, - прервал его я. - И что?
        - Но ведь, если выбирать терминологию, Сикорский не убил человека… И не человека он убил. Он предотвратил… устранил угрозу человечеству. Всему человечеству. Понимаешь?
        - Я-то понимаю…
        - Вот об этом я тебе и говорю. Отчего вдруг всех это перекосило? Почему именно после этого Сикорский стал убийцей в глазах общественности? Он же и до этого не был ангелом. Он убивал, и убивал неоднократно. На Саракше. И, боюсь, не только на Саракше.
        - Наверное, потому, что тут убийство произошло при свидетелях.
        - Правда? А ты искренне полагаешь, что не осталось свидетельств о деятельности некоего Странника с Саракша? Полагаешь, что те отчеты, которые вы пишете по любому поводу, изгаляясь в стилистике и формах, потом выбрасываются и уничтожаются? - Егор покачал головой и усмехнулся, будто ему стало смешно от мысли о такой наивности. - Все накапливается и складируется. Все записано на кристаллах, но имеются копии в БВИ, и не только в наших архивах, куда чужие практически не ходят, но и в архивах медиков, в архивах космолетчиков, в архивах Океанской Охраны и патруля… Если обладать навыками и некоторой сноровкой, то можно мно-ого чего найти. Я, например, нашел.
        - Может, вина, - предложил я. - Есть хорошее красное…
        - Нет, спасибо. Можно я продолжу, раз уж решился начать?
        - Да-да, конечно…
        А что я еще мог ему сказать? Попросить заткнуться, потому что он впритык подошел к темам, которые я никогда не обсуждал с посторонними? И не собирался обсуждать. Нет, я лихорадочно прикидывал, какую маску из дежурных нацепить, когда он коснется чего-то действительно болезненного.
        - Сикорский ждал ноль седьмого из Подкидышей в музее. Детонаторы были в футляре, футляр на столе, накрыт шалью. Точного описания самого инцидента нет, но есть подробный отчет о засаде накануне, так что, я могу себе представить…
        - Интерпретировать, - подсказал я.
        - Экстраполировать, - поправил он. - Утверждают, что Сикорский собирался наблюдать, как Подкидыш будет искать детонатор, как выберет свой.
        - У тебя есть сомнения по этому поводу?
        - Еще утверждают, что не было никакой опасности, что жук уже подошел к краю муравейника и собирался уйти.
        - Это была версия Горбовского. Во всяком случае, Горбовский ее поддерживал.
        - Я не верю Горбовскому, - спокойно сказал Егор.
        Еще он мог бы ударить меня по голове табуретом. Или уж совсем без жалости - кочергой. Не верит он, видите ли, Горбовскому! Миллиарды людей верят, а он…
        - Чем же так Леонид Андреевич перед тобой провинился?
        - Полет от ЕН 101 к ЕН 2657. Корабль «Тариэль» излучает, экипаж излучает, источник излучения непонятен, причины излучения так и не выяснены… Только не говори, что ты об этом не слышал.
        - Ты неплохо знаком со спецкурсом.
        - Да, нашел текст через БВИ. Непросто, но возможно. Потом происходит Ситуация на Далекой Радуге - тот еще эвфемизм, между прочим, но в самый последний момент, когда излучающий на волне шесть и восемьдесят три тысячных объект остается на планете под ударом Волны, самая Волна, которая, по всем подсчетам гениальных физиков Далекой Радуги, должна была схлопнуться на экваторе, вдруг сама собой… Совпадение?
        - Физики могли ошибиться.
        - Там, в суматохе, могли. После всего произошедшего, с привлечением всех возможных ресурсов - не может быть. Не было найдено ошибок при расчете. Все должны были погибнуть. Все. Но не погибли. Не странно?
        Я промолчал.
        Можно было, конечно, попытаться спорить. Но зачем?
        - То есть ладно, - сказал я вместо этого. - Горбовскому ты не веришь. А кому веришь?
        - Тебе. Есть еще несколько человек в вашей структуре, но к ним я еще не обращался, - Егор полез в карман висящего на соседнем кресле плаща, достал горсть кристаллов, аккуратно выложил их в ряд на столешницу. - Тут все есть. И это, и другие моменты. Я накопал много информации…
        - И ты мне все это оставишь?
        - А у меня нет другого выбора. Но ты не стал спорить со мной не потому, что согласен. Я ведь понимаю. Да и мои выводы - это всего лишь интерпретация некоторых фактов. Я не могу обработать все факты, не получается картина, в которой каждый фактик ложится в канву. И я неизбежно заполняю фактологические прорехи своим воображением. Или затыкаю другими фактами, не подходящими поначалу, но тщательно мною обработанными. Потрясающая интуиция Горбовского - интуиция или знание? Я выбрал - знание. Ты можешь выбрать - интуиция. Я дополню свою версию тем, что его теория самого доброго решения основывалась только на личном мнении Леонида Андреевича, а ты - еще что-нибудь. И будем спорить.
        - Не без того.
        - А ты что-нибудь слышал об операции «Тайфун» на Саракше? - Егор потер переносицу пальцами. - Доводилось?
        - Нет. Не моя специфика. И Саракш - это не Комкон, это Прогрессоры. И Сикорски там работал по линии Прогрессоров…
        - Я знаю. И операцией «Тайфун» руководил также он, - Егор осторожно провел кончиками пальцев по кристаллам, легонько толкнул один из них. - Вот здесь. Я мог бы все тебе показать, но у тебя будет время все тщательно изучить. Оценить мои интерпретации. Сикорски был резидентом, ты это знаешь, и каждое его движение фиксировалось специальной аппаратурой. И первый разговор Странника с Каммерером, тот, что после драки… Ты не знаком с этим, да и неважно. Неважно. Много материалов я просто не включил в свой архив. То, как Сикорски убивает лично, как отдает приказ убивать. Все это видели на Земле десятки и сотни людей, но никто не поставил это Страннику в вину. Имел право и даже был обязан, наверное. Но вот разговор после драки… Его не вырезали и не стерли, попробовали бы они стереть кусок материала, хронометраж которого отражен в нескольких отчетах и аналитических материалах. Всего несколько фраз - я цитирую по памяти, могу ошибиться. «Странник - Маку Симу: Обычно нам удается сбивать субмарины с курса, так что до побережья доходят только единицы. Но на этот раз они готовят армаду… Я рассчитывал на
депрессионное излучение, но теперь их придется просто топить…» Конец цитаты.
        - И что? - спросил я, совершенно искренне не понимая, что его так напрягло.
        - Снова вопрос в терминологии. Топить субмарины - дело благое. Почему топить субмарины, а не жечь танки Легиона - я не совсем понимаю. Да, конечно, парни с Архипелага те еще мерзавцы, но… И нужно принять чью-то сторону, чтобы не совсем уж со стороны вмешиваться. Местные кадры, потом, насколько я знаю, влились в наши группы, сотрудничали. То есть - топить субмарины. Чисто, корректно. Поищем другие термины? И глянем, не позволят ли они нам интерпретировать все это как-то иначе. Субмарина - экипаж - люди. Топить субмарину - убивать людей. Топить армаду - топить много субмарин - убивать много людей. Армада - это сколько, по-твоему? Не десять? Не двадцать? Сто - это армада? Боюсь, в этом случае Странник сказал бы - сотня. Армада. Островная Империя вполне могла отправить и тысячу субмарин. Для простоты счета, скажем, пятьсот и по сотне человек экипажа на борту. Пять тысяч человек. Это минимум. Убить пять тысяч человек. Понимаешь? Не топить армаду, а убить пять тысяч человек.
        - Я понял, понял, - пришлось его одернуть, иначе он говорил бы и говорил об этих пяти тысячах. - Пять тысяч человек.
        - Кто их топил и какими средствами?
        - Жители страны Неизвестных Отцов, так это называлось, кажется? Вот они и должны.
        - То есть землянин, резидент говорит в разговоре с землянином «мы», имея в виду местные власти, армию и флот? Что-то в этой гипотезе есть, в обсуждениях по этому поводу во время закрытой конференции Прогрессоров об этом говорили. Я в это не верю, единственный способ борьбы с белыми субмаринами - стрельба из танковых пушек, не слишком эффективная стратегия. Совсем не эффективная. Там еще что-то бормотали о катерах береговой обороны. Пусть их. Эта интерпретация фактов тоже имеет право на существование, но я люблю искать информацию. Обожаю проводить перекрестные проверки. В тот же период Комкон-1 отправляет запрос на семьдесят пять патрульных субмарин, того типа, на котором работает Океанская Охрана и китопасы. Семьдесят пять субмарин для проекта «Ковчег». Мы понимаем, что проект «Тайфун» - это для Саракша, отражения и уничтожения армады, а «Ковчег» - это вовсе даже наоборот, для спасения целой цивилизации. Для удобства транспортирования субмарины отправляются в виде механозародышей. Космолетчики указывают маршрут транспортника, для экономии ресурсов сто механозародышей (округлено на случай дефекта
при прорастании и прочих форс-мажоров) отправляются на регулярном корабле до Саракша.
        - И субмарины выгрузили на Саракше?
        - Нет. Упоминания об этом нет.
        - Вот видишь.
        - Зато есть упоминание, что в результате сбоя программирования в тот же период производитель механозародышей сообщил о браке в полусотне патрульных субмарин. То есть мог накопиться излишек, который и выгрузили, с учетом резервных от «Ковчега», на Саракше. - Егор снова тронул кристалл кончиком пальца, словно напрямую считывал с него информацию. - Один нюанс. На «Ковчег» было командировано в качестве инструкторов по эксплуатации патрульных субмарин всего пятнадцать человек. Плюс пять инженеров-эксплуатационщиков.
        - А на Саракш нужно было прислать, скажем, пятьдесят патрульных субмарин Океанской Охраны. С пятьюдесятью как минимум пилотами для этих субмарин. Есть в твоем архиве фамилии этих людей?
        Пауза.
        Трещат дрова в камине. Шумит ливень за окном.
        - Нет. Списка командированных - нет. Если кого-то из патрульных и китопасов и отправляли… убивать людей, то в документах это не отражено. Но зато в тот же период количество работников Океанской Охраны, отправившихся отдыхать за пределы Земли, увеличилось на несколько процентов, что приблизительно дает что-то около сотни человек. Сверх обычного количества. Плюс изменение графиков отпусков у тридцати патрульных. Плюс… - Егор вздохнул и скрипнул зубами. - Через месяц. Через тот самый проклятый месяц, который оставался до начала вторжения и операции «Тайфун», пять человек погибли во время отпуска на Пандоре, семь человек получили серьезные травмы, в том числе и баротравмы, и в течение последующего года трое погибли на Земле, при обстоятельствах, не исключающих самоубийство.
        - Это еще почему? При чем здесь самоубийство? - вырвалось у меня.
        - Полагаешь, все смогут спокойно принять… жить с воспоминанием о том, что своими руками убили несколько сотен человек? И уже не ради землянина, не ради своего близкого, а по приказу своего руководства, защищая одних инопланетян от других, - Егор взглянул мне в глаза, я не выдержал и отвернулся.
        Егор ждал.
        - Полагаешь, Совет мог санкционировать массовое убийство? При нашем технологическом преимуществе, это было именно убийство, - сказал я, чтобы не молчать. - Это невозможно. Совершенно невозможно!
        - Возможно. Все возможно, если подобрать правильную терминологию и верно интерпретировать. Можно говорить о случайном попадании парня из ГСП на Саракш. Он совершенно случайно ткнул пальцем в звездный каталог и попал именно в ту планету, на которой работала агентура Земли. Конечно, случайно. И совершенно случайно этим пареньком оказался Максим Каммерер, обладатель не самого распространенного среди землян набора физических и эмоциональных качеств.
        - Ну, это ты уже притянул за уши!
        Специально обученный Максим Каммерер высаживается на планету, чтобы убивать, взрывать и подстегнуть Сикорски… Чушь. Кстати, а ведь несколько лет назад на юбилей Каммерера пришло поздравление с пометкой «Зачесть вслух» и, как рассказывали ребята, с содержанием очень похожим на тот бред, который только что изложил Егор Старосветов. Письмо было электронным и, повеселив именинника, заодно продемонстрировало одну замечательную брешь в системе конфиденциальности информационной сети Управления.
        - Так это ты прислал то письмо?
        - Я. Говорят, Каммерер очень смеялся, услышав текст?
        - Смеялся? Он дико ржал, парни говорили, что ни разу не видели его в таком состоянии.
        - А второе письмо? - спокойно поинтересовался Егор.
        - Было одно письмо. Парни из его группы говорили, что одно.
        - Было два. Первое - очень веселое. А второе… Второе звучало приблизительно так… прошло уже десять лет, я мог подзабыть. Значит, так: «А вот теперь, когда виновник торжества закончил смеяться, пусть он сообщит, почему во время драки с уличной бандой он убивал. Не обездвиживал, не отключал, а именно убивал?» И, насколько я знаю, Каммерер смеяться перестал. И, насколько я знаю, попытался найти отправителя. Безуспешно, но тем не менее…
        - Хочешь сказать, что Максим…
        - Он и сам мог не знать, что умеет и что может, но его психика, психика человека нашего светлого общества, совершенно спокойно приняла факт множественного убийства. Приняла настолько спокойно, что он не испытал - по его же отчетам - ни малейшего дискомфорта. Да-да, знаю, он представлял себе бандитов в виде мерзких животных, но факт остается фактом. И фактом остается то, что во время контакта с «закрытой» цивилизацией по поводу Малыша - знакомый термин? - наш корабль был готов открыть огонь на поражение. Понимаешь? На поражение. Без сомнения и промедления. Тот же Абалкин во время исполнения программы «Голован в Космосе» был вооружен скорчером. И не только он. Полагаешь, скорчер - самое избирательное оружие на свете? Он был готов стрелять в аборигенов. Совершенно точно готов. И если уж высыпать факты и фактики без разбору, то в гибели самого Абалкина виноват Комов, это он не поверил Фокину и в результате нешифрованное послание рассекретило находку Саркофага-Инкубатора, да еще на двадцать пять лет разорвало отношения с Тагорой. Такое чувство, что Комов заранее знал о предстоящей находке, очень хотел
посмотреть, что получится, если инкубатор активировать, но не хотел брать на себя ответственность. Вот почему руководителем туда полетел недалекий, но лично знакомый Комову Фокин, вот почему Комов засветил находку на всю Галактику, а потом благополучно проталкивал решение об активации через комиссию. Его поддержал Горбовский, о котором я уже говорил, потом Комов испугался, но… Сикорски изначально был против, но в результате был вынужден стрелять. Рудольф был наименее виноватым во всем произошедшем, но синдром назвали его именем…
        Он меня совершенно запутал. И разозлил. А еще… Нет, не испугал, слабо ему было меня испугать, но чувство тревоги он мне в башку заронил. Вбил. Вогнал, как гарпуном. Вот как если бы вы спокойно гуляли по равнине… по лугу, а вам вдруг объяснили, что это на самом деле лишь видимость, тонкая поверхность из сросшихся корешков, а под ними - бездна. И трясина, из которой нет спасения. И вам нужно выбираться. Идти по этой лужайке, которая уже не кажется вам такой милой, а еще вам говорят, что, может, никакого болота и нет, а под ногами у вас трава, луг, чернозем… Трудно передать это ощущение. Проще было на Егора злиться.
        Гораздо проще.
        - Ты хочешь сказать, что Совет уже контролируется инопланетянами, проводит массовые, ничем не оправданные убийства. Что люди готовы убивать чужаков, но своих…
        - Своих, боюсь, тоже, - невесело усмехнулся Егор. - И я не говорил, что Совет кто-то контролирует. По одному только Горбовскому есть минимум две интерпретации известных фактов. Люди готовы убивать. Просто убивать. И в них, возможно, эту готовность поддерживают специально. Если умудрились провести масштабные учения по отражению гипотетической атаки Странников, привлекли пятьдесят тысяч человек, массу техники и кораблей, понесли даже некоторые потери в людях, но никто, даже участники не поняли, что именно делали и в чем участвовали. Смогли подготовить Каммерера к роли убийцы, смогли обеспечить восприятие миллионами людей кровопролития в Арканаре, смогли обеспечить военную десантную операцию на Саракше, почти не оставив следов в БВИ, а это очень непросто. Что-то происходит на Земле. На Земле что-то происходит. Со временем, с безопасным течением обильной жизни мы все, жители этой планеты, должны были меняться, нам должна все больше претить мысль о смерти, об убийствах, но мы… Мы ездим на охоту, мы с интересом рассматриваем чучела, мы согласны на убийство разумных… полуразумных обитателей Земли, чтобы
получить продукцию, которую нам могут обеспечить синтезаторы, мы имеем несколько тысяч пилотов на патрульных субмаринах и сотни Охотников, мастеров скрадывания и засад. На наших кораблях стоят посты Управления Активными Средствами, экипажи в них почти не бывают, но в случае необходимости бестрепетно готовятся вести огонь, не задумываясь над последствиями. Наши мальчишки и девчонки с удовольствием мастерят на уроках труда орудия убийства и учатся не столько ими пользоваться, сколько свыкаются с мыслью, что в человека можно стрелять. В человека. Стрелять! Понимаешь?
        Я молчал. Я ничего не мог сказать, все, что он говорил, не вмещалось в моей голове.
        - Не нужно, не спорь, просто выслушай. Или нет, нет… - теперь передо мной сидел совсем другой человек - глаза блестели, на щеках полыхал румянец. - Ты все прочтешь и посмотришь потом, все здесь, на кристаллах. И еще я спрятал, ты найдешь… Скажи, ты готов умереть ради спасения близких? Ради спасения человечества?
        - Странный вопрос…
        - Да прекрати ломаться, просто ответь. Готов? Если бы перед тобой стоял выбор… задача - умереть, чтобы кто-то выжил, ты смог бы?
        - Дурацкий вопрос. Таких вопросов не задают.
        - Я задал. Ну?
        - Да, умер бы.
        - А если бы должен был убить? Убить, чтобы спасти человечество? Ты бы смог?
        - Не знаю…
        - Смог бы?
        - Не знаю! - заорал я. - Откуда я могу это знать? Мне никто и никогда не предлагал этого сделать. И не приказывал. А сам я… Не знаю… Наверное… Наверное… смог бы. Не знаю.
        - Но ты согласен со мной, что благостная позиция Горбовского таит в себе опасность для всего человечества? Потенциальную опасность. В какой-то момент его интуиция вдруг откажет… Или, если я прав, его просто обманут его попечители. И что произойдет тогда? Трагедия Подкидышей приобрела привкус смерти только из-за оплошности… самомнения… или спланированной акции Комова… Если бы не та депеша, то, кто знает, может, ограниченный Фокин просто уничтожил бы Саркофаг, который еще не успел стать Инкубатором. Одной пули хватило бы, чтобы проклятый Айзек Бромберг не направил Абалкина в последнюю траекторию к детонаторам, не провоцировал кризис… десятки кризисов, не путался под ногами у людей, которые несли нечеловеческую тяжесть ответственности за существование всего человечества. Отвлеченно, правильно подбирая термины, ты согласен, что одним человеком… небольшой группой людей можно пожертвовать, чтобы спасти всех остальных…
        - И ты готов выбирать этих немногих? - только и смог спросить я.
        - Я? Не знаю. А вот кому-то нужно. Кто-то должен быть готовым принять решение. Сделать выбор и потом нести ответственность. Сикорски - принял. И решение, и ответственность. И полагаю, есть кто-то, кто готовит землян к возможным… к грядущим катаклизмам. Нам свойственно полагать, что мы уже никогда не откатимся назад, что мы всегда будем подниматься по ступеням к сияющим небесам, и что опасность - потенциальная опасность - там, снаружи. И что самый большой секрет Земли - это наличие этой самой опасности извне и наша готовность ее отразить, наша готовность решительно разделить разумных на своих и чужих, и готовность уничтожать этих самых чужих… А на самом деле… На самом деле существует куда большая опасность внутри нас. Мы произошли от хищников? Мы продолжаем оставаться хищниками? Если вытравить из нас эту агрессивность, то мы просто вымрем, потеряем способность защищаться, для нас защитой останутся только добренькие Странники и уверенность, что высокий разум гуманен по определению? Но если продолжать поддерживать зверя в наших душах, то нужно контролировать его, уметь держать на цепи. И для этого
нужна система. Эффективная и тайная.
        - Вот мы и пришли к теории заговора, - сказал я с насмешкой, и у меня получилось. Ядовитая такая вышла ухмылка. - Но ты ведь понимаешь, что для любой секретной организации самой большой опасностью является утечка информации. Самая гуманная и человеколюбивая организация, чтобы не быть уничтоженной, вынуждена будет убивать тех, кто ей угрожает. Ты это понимаешь?
        - Да, - спокойно ответил он. - Понимаю. И принимаю. Они обязаны это делать. Просто обязаны. Они несут ответственность за нас. За будущие поколения. Они должны быть. Они просто обязаны быть на Земле. Среди нас. В нашем теплом веселом Полдне.
        Мы снова помолчали.
        - Что ты хочешь от меня? - не выдержал я.
        - Я хочу передать тебе собранную мной информацию. В кристаллах только факты, там нет интерпретаций. Факты. Факты. Факты. Может быть, я сам себя обманул, и ничего такого нет в нашем мире. И это значит, что наш мир еще менее устойчив, чем выглядит. И пилоты субмарин действительно ездили в отпуск, а не убивали имперцев, что никто не готовил специально Каммерера к роли убийцы, а это просто стечение обстоятельств и чрезвычайно устойчивой психики. А черепа тахоргов у себя в гостиных молодые люди вешают, подчиняясь моде, а не внушению со стороны. Мне стало страшно. Мне стало жутко, что все… все мои поиски будут напрасны. Что факты - всего лишь блестящие камешки, а мои интерпретации - всего лишь игры воспаленного мозга. Я тщательно взвесил, кто из моих знакомых имеет меньше всего шансов быть завербованным кем бы то ни было. Ты - один из таких людей…
        - Это чем же я заслужил?
        - А тебя нет смысла вербовать. Ты не самый плохой, не самый хороший, ты вполне средний, банальный. Обычный землянин, склонный к самопожертвованию, готовый к страданиям ради других… Даже по интеллекту ты, извини…
        - Ничего, - сказал я. - Наверное, ты прав.
        - Так вот, я сегодня отправил одно сообщение. Если я прав… если я прав, то моей жизни угрожает опасность. Просто так всадить пулю в голову мне не смогут - слишком явно все будет. Гораздо более вероятный несчастный случай, и не сегодня. А так - через недельку-другую. Это если я не ошибся и не отправил свое послание ничего не подозревающему человеку с чистыми помыслами и чистыми руками. Если это так, то я даже не знаю, обрадуюсь я или огорчусь. Честно, не знаю. Но если это со мной произойдет, то все, найденное мной, будет у тебя. И ты…
        - Что я?
        - Ты не похож на меня. Ты - человек действия. Если со мной что-то произойдет, то ты будешь знать - я прав. И ты сможешь принять решение - найти их и присоединиться или найти и уничтожить… В конце концов, создать свою организацию, - засмеялся Егор Старосветов и тут же стал серьезен. - Для безопасности Земли нет высокой цены, ведь правда? Правда?
        Я не ответил.
        Он встал с кресла, протянул мне руку и не убрал ее, пока я не ответил на рукопожатие. Надел сапоги, плащ и вышел, оставив кристаллы на столе. А я даже не предложил ему остаться и переночевать. Просидел, как идиот, всю ночь, глядя на кристаллы и не решаясь проверить, что же все-таки на них.
        Егор Старосветов погиб на следующий день.
        Его глайдер при посадке врезался в дерево, колпак был открыт, а сам Егор не был пристегнут. От удара об землю он умер. Был сломан позвоночник и разорван спинной мозг.
        Я даже не поехал на похороны. Так и досидел свой срок на курорте, продолжал ходить за грибами, а кристаллы Егора высыпал в сумку с рыболовными снастями.
        Понимаете, какая штука. Он и вправду умер. Как и предсказывал. Правда, он был уверен, что не так быстро. И тут возможно совпадение - жуткое, дурацкое, невероятное - как хотите называйте. Но ведь он мог быть прав? И его убили.
        Кто-то убил самого скучного человека Земли. Или те, кто хотел Землю захватить, чужаки, или те, кто готов был заплатить любую цену за ее спасение и безопасность. Интересная дилемма, правда?
        Я человек действия, все во мне требует начать поиски. Найти тех, кто убил Егора Старосветова и… И что? Наказать? Присоединиться? Зачем я их буду искать и что стану делать, если найду? Хороший вопрос. Возможно, не имеющий ответа.
        Я готов умереть ради Земли и землян, как бы высокопарно это ни звучало. Возможно, я готов убивать ради Земли и землян. В конце концов, эта мысль не вызывает у меня паники и особого отторжения.
        Но останавливает меня одно сомнение. Нет, даже не сомнение. Факты складываются в картину, и против них не попрешь. Егор Старосветов тоже был готов умереть ради Земли и землян. И умер.
        Но ведь… Нет, это чушь, это всего лишь игра воображения, но если он, проведя свое расследование, не нашел этой самой организации защитников Земли от самих землян. От чужаков - да, от землян… И что если он решил, что единственный способ защитить Землю - это заставить кого-то создать подобную организацию? И выбрал меня. И понял, что единственный способ - это убедить меня в реальности своих умопостроений.
        И способ этот - умереть, покончить с собой, сделав вид, что это - убийство.
        Вот я сижу перед камином, смотрю на пепел и золу и думаю. Думаю-думаю-думаю…
        Факты это или мои интерпретации?
        Вот тогда он и разберется со всеми сказками…