Сохранить .
Слепцы Александр Золотько
        # Мир устроен просто: есть Ватага и есть все остальные. Есть обычаи Ватаги, а есть закон городов и княжеств, и если обычай противоречит закону - тем хуже для закона.
        Когда ватажники атамана Рыка узнали, кто выкрал маленькую дочь местного князя, они сперва решили, что судьба дает им шанс сказочно разбогатеть. Вроде бы все просто: нужно только найти загадочного Серого Всадника, который, сказывают, сам дьявол и крадет детей, чтобы затыкать ими дырки в земле, через которые в мир лезут демоны из преисподней. Нужно не погибнуть в коварной засаде, не сгинуть в страшных подземельях, не пропасть в ночном лесу… Нужно хоронить друзей, нужно жертвовать собой, и в итоге, когда придется оказаться лицом к лицу с чудовищными порождениями Тьмы, все равно выяснится, что дело вовсе не в золоте. Дело в том, что каждому предстоит сделать выбор там, где, кажется, выбора не может быть совсем.
        Александр Золотько
        Слепцы
        Глава 1
        Засада, вообще-то, дело непростое. Это только кажется, что спрятаться за дерево, дождаться купца или крестьянина с ярмарки, врезать бедолаге по голове кистенем - плевое дело. Махнул один раз рукой - и знай себе, дели добро.
        Это дураки так думают. Идут в разбойники и пробуют на этом богатство нажить.
        Виселицу они себе наживают, если попадут к княжьим людям. Без суда, словом княжьим. Это если дуракам-разбойникам очень повезет. Если повезет не очень и попадутся дураки в лапы купца, то умирать будут куда как дольше и тяжелее. Ну уж если совсем дуракам не повезет и напорются они на крестьян, то умирать дураки будут долго и тяжко: не отпустят их мирные селяне до тех пор, пока разбойнички всю правду не расскажут, где награбленное схоронили.
        Одного за другим будут мужики неторопливо стругать разбойничков в мелкую стружку, с колечками и завитушками. Не всех сразу, а по очереди, не подряд, а начиная с самого сильного. Потом - которого послабше. Ну, и так до самого хлипкого. Только тот и сам все расскажет, когда его черед придет отвечать.
        - Вот ты, Хорек, все сам расскажешь, слезами изойдешь, соплями, опять же… - заключил свое рассуждение Кривой, на Хорька между тем и не глядя вовсе.
        Единственный глаз Кривого неотрывно смотрел за дорогой, потому что спрятаться в засаде - это еще не самое главное. Нужно еще все видеть и слышать, чтобы вовремя сообразить: нападать на прохожего-проезжего или бежать в лес поглубже, к своей берлоге, до лучших времен.
        Хорек все это уже слышал неоднократно и у костра, и когда перебирались они всей ватагой на новое место к непуганым селянам. Сам мог Кривому все это рассказать, но предпочитал помалкивать.
        Хоть Кривой и не был самым сильным в ватаге - тот же Дылда был на голову выше и вдвое шире в плечах, - но никто с Кривым не спорил и даже не пытался. Рыбья Морда рассказывал, что три зимы назад, когда сам Хорек еще о ватаге Рыка и не слыхивал, прибился к ним беглый стражник из Камня. То ли он кого порезал по пьяному делу и от буйства характера, то ли на сотника в драку кинулся, обиды не стерпев, только пришел он в ватагу. Привечание вытерпел любо-дорого - даже Дылда его лишь со второго удара с ног сбил, - да только ошибочку допустил через месяц: решил отчего-то, что Кривой ему ножик отдаст сверх положенной доли.
        Кривой и отдал. По горлу отдал, по жилам подколенным, да по брюху крест-накрест. Обычай такой вздорный был у Кривого - вроде как печать, чтоб никто не спутал. Или не выжил.
        Так что спорить с Кривым Хорек и в обычное время не спорил, а в засаде - первой своей засаде за два года в ватаге - тем более.
        Еще с прошлого вечера, когда Рык объявил, что у котла останется Дед, а Хорек пойдет вместе со всеми, в животе у Хорька затлел огонек. Странный такой - вроде бы и огонь, но холодный. Как будто волшебник какой умудрился сосульки запалить.
        Хорек как раз хворост принес, сложил в кучу и собрался вновь идти, когда Рык, не поднимая головы от своего тулупчика, который латал у костра, сказал тихо, вроде как про что-то обычное:
        - Сегодня, когда в засаду пойдем, ты, Хорек, не забудь потеплее одеться. И ножик свой посмотри. Ну, и рогатину. Все потом покажешь Кривому.
        Рык обычно говорил мало, но, когда говорил, ватага слушала. Даже Враль - посреди своей сказки или во время спора с Рыбьей Мордой - замолкал на полуслове. И Кривой не перебивал, а на роже его перекошенной неизменно проступало уважительное внимание.
        Услышав вожака, Хорек замер, потом понял, что ему сейчас велено было и для чего, хворост выронил, попытался сообразить, что же раньше делать - переодеваться, лезвие кинжала править или прямо к Кривому идти за советом и приказом.
        - Хвороста на ночь не хватит, - пробурчал Дед из-под медвежьей шкуры. - А морозец знатный, да к ночи еще прибавит…
        - Тебе одному, Дед, хватит. А то и под шкурами переночуешь… - Рык вытащил из-за голенища нож, нитку с латки обрезал, а иголку спрятал в шапку.
        - А как же вы это без меня? - обиделся Дед. - Как без меня? А если что не так? Если твой купец не просто так поедет, а еще с кем-нибудь сговорится? У него ж, Полоз сказал, четверо нанятых, да сам он… Я ж его раньше знал, Жмота этого. Он же поперек себя шире. Он же на реке как-то ватажника у бурлаков одним ударом убил. Тот ему: добавь, против ветра идем, а Жмот - накось, выкуси. И кукишем с размаху ватажнику в ухо, да не в ухо попал, а в висок. Кость височную и проломил. А у нас Враль из села не вернулся. Ты кого с луком на отсечку поставишь? Пацана мокроносого? Или вон Дылду криворукого? Никак без меня нельзя.
        - А кто лошадей сторожить будет? - спросил Полоз негромко. - Вдруг волки появятся, пока мы у дороги будем. Или рысь. Мы на тебе товар в берлогу повезем?
        - Запряжем Деда - он двужильный, дотащит, - предложил лениво Дылда. - У него и ноги прямые, и руки - дотащит.
        - П-п-п-перетащит! - с превеликим трудом выговорил Заика и заулыбался, довольный тем, что быстро сумел справиться с таким сложным словом.
        - Я тебя перетащу! - выкрикнул Дед, сорвался и закашлялся, хватаясь за грудь. - На погост. Я вас всех перетягаю на погост!
        - Долю потерять боишься, - высказал предположение мстительный Дылда.
        Криворукого он еще долго будет Деду вспоминать.
        - И долю потерять боюсь! Вы, безголовые, не то что мою долю, все меж пальцев упустите. Жлоб - он ведь скользкий. Ты его вроде прижал, а он вывернется, как рыба, хвостом тебе по морде влепит и уйдет. - Дед распалился не на шутку. - Я полную долю получал, когда ты, дубина, еще без порток бегал с задницей грязной. И половинную, как стременному, мне позорно принимать будет…
        - Полную получишь, - сказал Рык. - Полную десятину.
        - Десятину? - торопливо переспросил Дед. - Какую такую десятину? Это с каких таких сапог я только десятину получу? Значит, Враля вообще нет, с вдовицей он в тепле забавляется, а его в долю? Хорек по первому разу идет, с него толку, как с шишки шерсти, - и ему долю? Это теперь такая у тебя справедливость? Такая? Я буду на смерть биться, а они за просто так получат?
        - Ты получишь полную долю, но к дороге не пойдешь.
        - А мне не нужно ничего, - вмешался Хорек. - Я так пойду, я давно уже хотел. И зачем ты, Дед, на меня наговариваешь? Я не слабее тебя… И Полоз говорил, что с кинжалом у меня выходит…
        - Выходит! - передразнил Дед, распаляясь окончательно, разве что искры не разбрасывая в стороны. - Выходит!.. А нужно, чтобы входил. Входил куда надо, а не куда попадя. Чтоб с одного удара. Чтоб… Да ты третьего дня кабаненка дорезал, руки тряслись, я видел. Как же ты живого человека убивать будешь.
        - Дед! - тихо, но с проступающей в голосе угрозой, позвал Рык, но Деда несло неудержимо.
        - Дед-дед… Что дед? Ты мне в сыны годишься, я… Я сам, вот этой вот рукой… - Дед вытянул перед собой костлявую ладонь, похожую на громадную птичью лапу. - Пять десятков убил. И это только в бою, а сколь так порезал, от злости, так и сам не помню. Мне человека жизни лишить как ноздрю высморкать, а десяток - как две ноздри.
        - Ты сколько раз за ночь до ветра бегаешь, Дед? - спросил Рык, и Дед вдруг замолчал. - Прошлой ночью я насчитал девять раз от заката до восхода. Не так?
        - А что тебе с того? Сколько хочу, столько хожу… Может, меня со смородинного отвара разморило? Мы ж листья смородины заваривали вчера?
        - Это тебя, Дед, холодом сморило… - сказал Рык.
        - И старостью! - выкрикнул Дылда довольным голосом, будто радостное известие Деду сообщал. - А еще болезнь есть, говорят, когда человек до ветру бегает и бегает раз по двадцать на дню. От этого, говорят, конец сыреет и гниет, потом ноги гниют и слепота приходит… Ты как видишь, Дед? Может, слепнешь, к бесам? Вон, тебе у меня криворукость мерещится.
        - Пасть закрой, - Кривой не поленился приподняться с охапки елового лапника, укрытого шкурой, и легонько, вроде как даже с шуткой, похлопал Дылду по щеке. - А то ведь санки вывалятся, чем жевать будешь?
        И спор закончился.
        Дед замолчал, Дылда замолчал.
        Кривой умел говорить убедительно.
        И знал, что говорит.
        - Вот, казалось, засада, - сказал Кривой. - Чего тут такого? Сиди в кустах да жди. Только чего ждать?
        - Купчину жирного, - взрослым голосом ответил Хорек.
        Говорил он тихо: Кривой предупредил его строго, чтоб не шумел, чтобы птиц не переполошил.
        - Купчину жирного… - повторил за мальчишкой Кривой, поморщившись, будто унюхал тухлятину какую. - И часто они ездят по дороге? Один за одним так и шастают, все прикидывают, как бы им Хорьку на глаза попасться да мошну ему отдать, да каменья самоцветные и вина заморские… Ты у дороги сколько раз караулил, сколько купцов жирных видел?
        - А на прошлой неделе? На прошлой неделе обоз шел. Там одних саней груженых было с полсотни. Купцы. И жирные.
        - Чего ж мы их не потрошили? - Кривой даже отвернулся от дороги, наставил на Хорька свой единственный глаз и прищурился издевательски. - Мы б уже озолотились, поделили бы фартовую добычу и разбежались кто куда. Чего я еще с тобой тут в лесу сижу, ответь.
        - Ну… - протянул Хорек. - Там народу было много… Стражников наемных десятка три…
        - Десятка три!.. - передразнил Кривой. - А четыре с половиной не хотел? Это только наемных, а княжеских сколько было? Еще десяток. А десяток бронников сотни наемных стоит. А нас сколько? Девять, это если с Вралем, тобой и Дедом. Соображаешь?
        - Соображаю, - кивнул Хорек. - Так надо было собраться с другими ватагами. Месяц назад, еще до Колесова дня, мы ж встретились с ватагой Крученого. Нужно было с ним сговориться. Собрались бы вместе, еще позвали бы… В дальнем лесу есть лесные люди, за речкой… Собраться, вместе обоз остановить…
        - Вот ведь дураки, - всплеснул руками Кривой. - Что ж мы у тебя совета не спросили? Такой случай упустили, бестолковые… Пора тебе Рыка сменить. Ой пора, засиделся он, поглупел, мохом оброс. Да и я совсем ума лишился, память потерял. И ведь обидно-то как! Рядом с нами мудрец живет, лошадей чистит, хворост собирает. Мудрец!
        Хорек шмыгнул носом.
        Понятно же, что Кривой издевается, насмешничает. И что такого глупого сказал Хорек?
        Ну и ладно, ну и пусть Кривой говорит, что хочет, а сам Хорек крохоборствовать всю жизнь не собирается. Он повзрослеет, опыта наберется и соберет ватагу… Всех ватажников в округе поднимет, самый большой обоз перехватит. Даже зимний ярмарочный обоз остановит и перетряхнет. О нем песни еще складывать будут…
        А Кривой посмотрел-посмотрел в лицо мальчишки и тяжело вздохнул, как у постели больного.
        - Нас девять, - сказал Кривой.
        - Девять.
        - Еды у нас вдоволь, подвалы да овины с амбарами по всему лесу расставлены? Так?
        - Нет.
        - Стада у нас пасутся - выбирай овцу и жарь, когда захочешь. Так?
        - Не так! - повысил голос Хорек, но спохватился и шепотом повторил. - Не так.
        - Вот. Не так. Чтобы в лесу зимой прокормить десяток здоровых мужиков, нужно постоянно на охоту ходить. Но мы ведь не охотники! Мы разбойнички, не забыл? Можно, конечно, запасы делать, так мы и не пахари, не бортники.
        - В деревню зайти, взять что нужно…
        - Правильно. Раз зайдем, два… Деревня-то и кончится. Где ты видел, чтобы в наших деревнях лишняя еда была? Сами они мясо только по праздникам едят. Десять ртов - не прокормят…
        Неподалеку раздался оглушительный треск - Кривой замолчал, прислушался настороженно.
        - Это что? - спросил шепотом Хорек.
        - Мороз это. Дерево на морозе трескается. И мы скоро трескаться начнем.
        Разговаривая, Кривой все время прикрывал рот варежкой и строго следил, чтобы Хорек поступал так же. Ветра не было, пар изо рта поднимался кверху, мог и выдать. Но кому здесь пар от дыхания мог ватажников выдать, Кривой не уточнял, а Хорек и не спрашивал.
        Что будет нужно, Кривой и сам расскажет.
        - Да. О жратве, - сказал Кривой. - Это если только нам тут пастись, искать, что пожрать. А если две ватаги, два десятка оглоедов? Или, как ты удумал, - тысячу ватажников собрать. Как на них напасешься? И у кого брать? У селян? На всю тысячу? Охотиться? Опять-таки на всю тысячу. Все выбьют, выпьют и съедят. А что не добудут, то разгонят. Это если князь или воеводы не всполошатся. А они всполошатся, уж ты будь благонадежен! Тысяча гулящих людишек, да, почитай, возле самого Камня! Князья даром что между собой не ладят, тут быстро сговорятся, к лесу этому самому придут… и хоть так, хоть так, огнем или голодом, а твое войско выгонят в чисто поле и порубят в мелкое крошево. Если ты такое задумаешь, то проще уж сразу на Камень идти приступом. Только и там верная гибель: думаешь, из наших кто-то на стену полезет даже за всем золотом Старого Царства? Или выстоят против конных бронников в открытом бою? Побегут, все побегут. Наше разбойницкое дело такое: подождал в кустах, дождался купца, из самострела стрельнул, от страха обгадившись, и убежал, если купец не навалил кучу больше твоей. Понятно?
        Хорек не ответил.
        За ночь он промерз насквозь, ноги, хоть и были в валенках да с теплыми онучами, замерзли - пальцев Хорек почти не чувствовал. Но вставать было нельзя, а постукивание валенком о валенок не помогало.
        Хорек стащил с правой руки варежку, подул на скрюченные от холода пальцы.
        - Ты руки в рукава прячь, - посоветовал Кривой, которого мороз, кажется, не беспокоил вовсе. - В рукава и еще под полу тулупчика. И не трясись. Птицу в неподходящий момент всполохнешь - всем плохо будет. Но особливо тебе. Если засаду сорвешь, лучше к костру не возвращайся. Я сам тебе ноги повырываю и в задницу засуну. Но это я еще добрый, а вот Рык… Так что, учись и терпи. Это главное наше умение - терпеть. Вначале жизнь нашу перекатную, раны тяжелые, потом пытки немыслимые, а потом уж и смерть мучительную. Ты на Деда не смотри: он на моей памяти самый старый ватажник. О нем в других ватагах сказки рассказывают, фарту да здоровью завидуют…
        - А он заболел? - спросил Хорек.
        - Надеяться нужно, что и вправду он отвару напился и простудился малость… Пройдет.
        - А если болезнь мокрая, как Дылда говорил?
        - Болячку бы Дылде на язык его трепучий, - прорычал Кривой, приподнял голову и посмотрел вправо, туда, где под елкой лежали в снегу Дылда с Полозом. Видно их не было.
        - Вот глянь, как знающие люди в засаду ложатся, - Кривой указал рукавицей в сторону той елки. - Ведь в пяти шагах от нас, а не видать. Только сзади, от чащи, в снегу след. Нам видно, а с дороги - снег нетронутый, безопасный.
        Кривой снова ухватился за свой рассказ о правильной засаде.
        - Вот смотри - просто, казалось бы. А только все до малости придумано и сделано. Пришли мы сюда до рассвета. Почему? - спросил Кривой и сам себе ответил: - Чтобы случайно на какого безумного странника не наскочить. Ведь увидит, обязательно на постоялом дворе расскажет, спугнет купца. Если бы снежок шел, еще лучше было б - след бы припорошил. Но это мы из лесу шли. А если бы нам пришлось впереди купца по зимней дороге идти, как бы мы засаду ставили?
        Хорек не сразу сообразил, что на этот раз Кривой сам себе отвечать не будет, ждет ответа от молодого ватажника.
        Солнце, наконец, приподнялось над вершинами вековых сосен - красное, пронзительное. Искры висели в воздухе, плясали высоко над дорогой и гасли, опустившись в тень.
        День обещал быть не теплее ночи.
        - Возле костра подзатыльник получишь, - пообещал Кривой.
        - За что?
        - Я тебя спросил?
        - Ну, - Хорек спрятал правую руку за пазуху вместе с варежкой, откашлялся, придумывая ответ. - Съехал бы в лес, там бы…
        - А след? След в снегу. И с веток бы обрушил снег. Проезжий сразу же заприметит: нету снега, значит, кто-то его свалил. Значит, засада. Значит, тулупчики скидавай, луки наготовь, а ты с остальными лесными кровью и умоешься. - Кривой снова приподнял голову, всматриваясь в дорогу, все еще укрытую тенью. - Тут нужно так - пройти еще шагов пятьсот, сойти в лес да вернуться к хорошему месту, осторожно, чтобы снег не порушить и птиц не переполошить. Залечь и ждать.
        - Как мы сейчас.
        - Как мы сейчас. А вот, скажем, летом, особенно поутру, то же самое - проехать и вернуться. Почему? - снова спросил Кривой.
        - А роса! - радостно заулыбался Хорек. - Если по росе пройти, темная полоса получится. Верно?
        - Верно. А если в поле засаду ставить, то где?
        - Зимой?
        - Зимой в поле засаду не спрячешь, дурья башка. Летом.
        - До жатвы или после?
        - После.
        - За стогами, - ответил Хорек. - Яснее ясного…
        - И опять по роже у костра получишь вечером, - засмеялся Кривой своим неприятным бесшумным смехом. - А если я скажу Рыку за что, то он еще и добавит.
        - А где ставить? Поле чистое, только стога…
        - Вот в поле и прячь. В стороне от стогов. А еще лучше - возьми грабельки, да возле стога и стань, поскреби стерню. Когда человек при деле, так его вроде как и нету - никто не замечает, - Кривой продолжал смеяться, и невозможно было понять: насмехается он или просто веселье на него напало. - Не дуйся как мышь на крупу. Мы с тобой в Камень ходили, возле храма ты мне начал про стражников кричать, а я тебе по роже-то и хлестнул. Помнишь?
        Хорек молча потрогал языком губу, теперь она зажила, но память осталась.
        - За что я тебе юшку пустил?
        - Не знаю. Захотелось…
        - Захотелось. Кто ж про наши дела при чужих разговаривает?
        - Так там не было никого. На улице пусто.
        - Это у храма посреди дня? Дурак ты и ничего больше. Одна сплошная бестолковщина. Уже почти мужик, ростом выше меня, а мозги как у дитяти малого. Вспоминай, кто там был?
        Хорек задумался.
        - Никого там не было.
        - И опять дурак. И снова плюху заработал! Ох, и отведу я душу сегодня! Нищие там были, побирушки. И торговка травами там была. Не увидел? Не слепой, а не увидел. Ты мне спасибо сказать был должен…
        Перед глазами Хорька мелькнула тень, Хорек дернулся, скосил взгляд на Кривого и замер. На ветке, близко - рукой подать - сидел снегирь.
        Хорек затаил дыхание.
        Снегирь крутил головой, но не взлетал, словно и не было рядом людей.
        Хорек опустил голову лицом вниз, чтобы дыханием не вспугнуть птицу. Сколько еще снегирь собирался сидеть на ветке, непонятно, но рядом вдруг застучал дятел - снегирь пискнул и улетел.
        - Хорошо, - тихо сказал Кривой. - Он не заметил, люди и подавно. Теперь не шевелись вообще - птицы проснулись. Если нас сорока заметит - можно сразу уходить, трещать будет до самой ночи.
        Что-то еще хотел сказать Кривой, но внезапно замолчал, прислушался, даже треух с головы осторожно стащил.
        Хорек тоже прислушался - ничего. Нет, лес, просыпаясь, звучал. Дробно тарахтел дятел, вдалеке со стрекотом пролетела сорока, белка процокала что-то, рассматривая шишки на еловой ветке. Все звучало гулко, объемисто, эхо с готовностью подхватывало звуки и носило их от поросшего лесом бугра до далекой опушки.
        Постороннего шума не было.
        Кривой показал Хорьку кулак. Хорек кивнул и снова прислушался. Вроде как что-то звякнуло слева. Еле слышно. Даже эхо не обратило внимания на этот слабый звук.
        Точно, еще раз. Будто крохотный колокольчик. И голоса. Тоже еле слышно.
        Или далеко еще люди, или говорят негромко, чтобы не переполошить лес.

«Два голоса, - сообразил наконец Хорек. - Слов не разобрать, но точно разговаривают двое: один низким, рокочущим голосом, второй звонко, будто напевая что-то».
        Кривой осторожно, двигаясь медленно и плавно, стащил с себя наброшенный тулуп. Положил правую руку на рукоять меча, лежавшего все это время справа от него. Левая рука легла на рукоять длинного, с локоть, кинжала.
        Хорек вдохнул и задержал дыхание.
        Сердце, переполошившись, вдруг застучало суматошно, озноб пробежал по всему телу, заставив напрячься мышцы. Вот сейчас, подумал Хорек. Он тоже сдвинул с себя тулуп, стащил зубами с рук варежки, взялся за рогатину.
        Сейчас.
        Уже явственно были слышны голоса, даже отдельные слова можно было разобрать. Стало понятно, что позвякивают металлические кольца на уздечке.
        Потом Хорек увидел клубы пара, поднимающиеся над дорогой, вырывающиеся из тени и ясно видимые на солнце. Прав был Кривой, требовавший прикрывать рот, только лошадь ведь так не заставишь…
        Лошадь тащила груженые сани, ее особо не подгоняли. И в сани не садились. Шли рядом, чтобы не замерзнуть. Или на случай нападения.
        Не одна лошадь, рассмотрел Хорек, - три. Повезло. Несказанно повезло. Так и говорил Полоз, что у купца трое саней. Трое саней, четыре охранника, и сам - пятый - Жмот.
        Идут спокойно, словно и не по лесной дороге. А невысокий, но необыкновенно широкий мужик даже разговаривает с возчиком, почти не понижая голоса. Это, наверное, и есть Жлоб.
        Поперек себя шире, вспомнил Хорек. Пусть даже шуба делала его толще на вид, чем есть на самом деле, но и сам по себе купец выглядел пугающе. Если бы Дылда с ним сошелся на поясах, еще непонятно, кто кого поборол бы.
        У первых саней были Жлоб, возчик и высокий мужик в овчинном тулупе и беличьей шапке. Оружия у него в руках не было, лежало оно, наверное, в санях, под рукой. У следующих саней шел только возчик, а у третьих, по двое с боков - еще четыре человека. Это не считая третьего возчика.
        Хорек торопливо пересчитал еще раз, для верности загибая пальцы. Должно быть восемь - купец, четыре охранника и возчики. Было девять. Хорек оглянулся на Кривого, попытался на пальцах показать тому, что в обозе лишний, но Кривой только оскалился по-звериному. На одного больше, на одного меньше - это уже было неважно.
        Обоз поравнялся с Хорьком и Кривым.
        От лошадей шел пар, на боках блестел иней. Клубки пара, словно замерзшие слова, взлетали над головами обозников.
        Первая лошадь была пегая, вторая - серая, а третья рыжая, с белыми пятнами на боках. Ерунда это была, на это можно было внимания не обращать, но почему-то именно это бросилось в глаза Хорьку. Первая лошадь шла бодро, вскидывала голову.
        Может, чувствовала что-то. Животные, они смерть чуют. И чужую, и свою… Особенно свою.
        Звонко щелкнула тетива самострела. Болт с хрустом пробил лошадиный череп за правым глазом, лошадь рванулась, обрывая постромки, и упала на бок.
        Что-то закричал Жлоб - Хорек не слышал, он, не отрываясь, смотрел на Кривого, боясь упустить момент, опоздать, не успеть подхватиться вместе с ним, когда тот бросится вперед. Нельзя замешкаться, никак нельзя, чтобы не подумал Кривой, что струсил Хорек, что не сразу решился поиграть со смертью.
        Ну?
        Жлоб кричал, махал правой рукой, требовал, чтобы задние сани разворачивались как можно быстрее. Оно понятно, самострел взводится не очень быстро, но если стоять на одном месте, стрелок перестреляет всех - одного за другим.
        Возчики орали на лошадей, хлестали плетками и дергали поводья, прячась при этом за грузом в санях. Они поняли, с какой стороны самострел, и не хотели стать следующей мишенью.
        Солнце поднялось выше и, заглянув наконец на дорогу, отразилось в клинках. Два меча, приметил Хорек, топор, рогатина. И еще один что-то делает, пригнувшись.
        Натягивает на лук тетиву. Это плохо. Хорошо то, что она не была натянута заранее - лучник берег ее от мороза, но сейчас он вполне мог успеть. А вот если сейчас он успеет, то кто-нибудь из ватажников наверняка получит стрелу в грудь.

«Даже я», - подумал Хорек, и в висках застучало. Он умел драться врукопашную, и Полоз, и Кривой время от времени учили его, натаскивали на рогатину, на кинжал, давали стрельнуть из самострела, даже меч давали пару раз, несмотря на то что еще тяжело было Хорьку с ним управляться.
        Но стрела… Тут ни сила не поможет, ни стеганая куртка с нашитыми по груди железными бляхами.
        Лошадь рухнула, не издав ни звука. А если стрела ударит ему в голову, то он… В голову - мгновенная смерть. А если в живот?
        К внутренностям словно кто-то прикоснулся ледяной рукой. Всю ночь Хорек отгонял от себя мысли о возможной гибели. Или ране. До самой последней минуты смог не помнить о том, что ему рассказывали ватажники о схватках и о том, скольких они потеряли за десять лет, пока гуляет ватага Рыка в этих местах. Сотню, сказал Дед. Да все две, поправил его Полоз. И Рык не стал поправлять, молчанием своим подтвердив количество погибших.
        Лучник приладил тетиву и выпрямился. Лук он еще не натянул, чтобы не перетруждать руку, выцеливая противника среди заснеженных деревьев. Это ему нужно было встать во весь рост, чтобы выстрелить, а разбойничку с самострелом для этого вставать не нужно. Нужно прицелиться как следует.
        Задняя лошадь отчего-то рванулась в сторону, возчик заорал матерно, со стоном. Страшно ему, хочется прыгнуть в сани, стегануть лошадь, чтобы вынесла она его из-под стрел да из-под недобрых взглядов, только лошадь потянула в сторону, сошла с наезженной колеи, провалилась в снег по брюхо, потащила за собой сани.
        Жлоб взревел, мужики бросились, чтобы помочь лошади, удержать сани, вытолкнуть их на твердый, укатанный снег. Вторые сани подались вперед, словно намереваясь протиснуться мимо застрявших, но остановились: оглобля зацепилась за передние сани, возчик закричал предостерегающе, но один из охранников ударил рукоятью топора по серой лошадиной спине. Лошадь рванулась - треск лопнувшей оглобли, густая ругань…
        И звонкий вскрик самострела. И хрип на дороге - тот высокий мужик в тулупе, что шел рядом с купцом, совсем недавно разговаривал и даже смеялся, теперь замер, выронив меч, потянулся обеими руками к своему затылку.
        Он был уже, наверное, мертв, когда нащупали его стынущие пальцы короткое толстое древко болта, торчащее из шеи, из-под самого затылка.
        Мужик медленно стал на колени, потом упал лицом вниз.
        Хорек прикусил губу, чтобы не закричать. Только что умер человек. Хорек видел такое не впервой, но сейчас в смерти этого высокого сильного человека была и его вина.
        Лучник с дороги то ли заметил шевеление, то ли увидел, откуда вылетел болт - щелкнула тетива, стрела мелькнула и исчезла где-то справа от Хорька. Вторая, третья…
        Кто-то вскрикнул, голос взлетел к верхушкам деревьев, ель вздрогнула, осыпая снег со своих веток. Кто-то - Хорек не мог понять, кто именно, - вскочил, бросился прочь, ломясь сквозь заледенелый куст, усыпанный ярко-красными ягодами, кровью горевшими на белом искристом снегу.
        Лучник выпустил еще стрелу, крик оборвался, ветки затрещали, ломаясь под тяжестью рухнувшего тела.
        Жлоб засвистел в два пальца, приседая от натуги. Остальные что-то закричали, кто-то радостно взмахнул мечом, и все еще красное солнце на мгновение обагрило лезвие.
        Только убитый молчал.
        Возчик на несколько мгновений перестал хлестать рыжую лошадь и тоже радостно кричал что-то.
        Всем им казалось, что они победили. Лучник достал разбойника, и болт из самострела уже не вылетит. Не может вылететь.
        Жлоб, выпрямившись, махнул рукой, выругался; все навалились, вытолкнули на дорогу сани; возчик рванул рыжую лошадь под уздцы, но успел сделать всего два шага - прямо в грудь ему ударила стрела. Из лука.
        Возчик взвизгнул, бросил поводья и вроде как побежал к лесу, мелко семеня, часто-часто переставляя ноги, но при этом оставаясь почти на месте. Споткнулся, упал, ноги продолжали двигаться, поднимая снежную пыль.
        И снова хлопнул самострел.
        Болт ударил обернувшегося на крик мужика точно между лопаток. Мужик всплеснул руками, будто бы удивившись чему-то, выронил лук, стрелу и упал лицом вниз. Ударился о сани и замер, неестественно выгнувшись.
        Разбойник с луком был сзади, разбойник с самострелом - спереди, один стрелял по правой стороне дороги, другой - по левой, так что спрятаться было некуда. Но двое у саней бросились к лесу, к ближайшим деревьям, чтоб хотя бы попытаться укрыться от свистящей неумолимой смерти.
        Казалось, всего пять шагов отделяли их от спасения. И от Кривого, приподнявшегося с овчины. И от Хорька, сжавшегося в комок, выставившего перед собой рогатину и не видящего сейчас ничего, кроме громадного - ростом до самого неба - мужика, размахивающего громадным - с оглоблю - мечом, мужика - с безумными глазами и оскаленным ртом, бегущего прямо на него, на Хорька…
        Глухая тишина, как в вязком болотном тумане. Только тяжелые удары в висках, только хруст снега под ногами великана…
        Три шага до него… два…
        Краем глаза Хорек заметил стремительное движение: Кривой бросился вперед на своего противника, предоставив Хорьку самому разбираться со вторым.
        Хорек не вскочил и не ударил, он просто выставил рогатину, упер ее тупой конец в снег, как учил его Дед перед охотой на кабана.
        Он сам все сделает, сказал Дед.
        Толчка Хорек даже и не почувствовал - рогатина лишь вздрогнула, когда бегущий с разгона животом напоролся на широкое, похожее на кинжал, лезвие.
        Мертвый сделал еще шаг, насаживаясь на рогатину, и, наверное, бежал бы и дальше, если б не поперечина, остановившая его бег.
        Вот теперь Хорек ощутил удар, но удержал. Даже смог выхватить кинжал из-за пояса - не задумываясь, потому что так учил его Дед.
        Сразу добей, сказал Дед, не оставляй подранка. Раненый - самый опасный. Дал кабану насесть на рогатину - добей. Брось рогатину, все равно не удержишь, и добей. По горлу.
        И Хорьку сейчас было все равно - человек перед ним или умирающий кабан. Лезвие вошло в горло человеку, заваливающемуся на бок, в лицо Хорька ударили теплые брызги.
        Хорек отскочил в сторону, выставив перед собой окровавленный кинжал и пытаясь восстановить дыхание.
        Возле саней что-то происходило. Кто-то истошно орал, несколько раз сталь с силой ударилась о сталь, потом крик прервался. Только тихий шорох…
        И еле слышное бульканье под ногами у Хорька.
        Пробитый рогатиной человек шевелил губами, скреб пальцами по снегу, а из рассеченного горла, пузырясь, вытекала густая темно-красная жижа.
        Хорек, не отрываясь, смотрел в глаза умирающего. И видел в них себя. Глаза словно замерзали, превращались в лед, и Хорек в них тоже замерзал, застывал.
        - Живой? - спросил кто-то.
        Хорек мотнул головой в ответ.
        - Ты живой? - спросил еще раз Кривой.
        Он уже вернулся от дороги, чтобы глянуть - справился малый или первый бой для него стал и последним.
        - Живой… - с трудом выговорил Хорек.
        - У тебя кровь на роже.
        Хорек провел рукой по лицу. Кровь. Ему в лицо ударила кровь убитого им же обозника.
        - Снегом вытри, - Кривой наклонился к своему противнику, лежавшему на спине, широко раскинув руки.
        Из груди убитого торчал кинжал. Крови видно не было.
        - Чище нужно убивать, - сказал Кривой, наклонился и, чуть отстраняясь, выдернул свое оружие.
        Несколько капель крови, отлетев, пробили в снегу дыры.
        - Пойдем, - Кривой зачерпнул снег, вытер лезвие. Обтер его о полушубок убитого.
        - Ты свой кинжал тоже оботри, пока руда не замерзла.
        Хорек кивнул, вытер оружие и сунул его за пояс.
        Кривой взялся за древко двумя руками, уперся ногой убитому в грудь и одним движением вырвал рогатину.
        - И ее вытри.
        Снег был холодный, руки застыли мгновенно, розовая талая вода текла между пальцами. Хорек почувствовал, как ледяная струйка проникла в рукав, торопливо встряхнул рукой.
        Все остальное прошло как во сне: и слишком громкие голоса возле саней, и смех откуда-то взявшегося Враля, и одобрительное похлопывание по спине и плечам, слова Кривого - все было где-то очень далеко.
        Хорек не смог отогнать от себя это странное ощущение, даже когда Кривой подтолкнул его вперед и сказал усмехаясь:
        - Вы как хотите, а я с этим мальцом ссориться не буду. Пока дождались обоза, думал, он меня своими разговорами с ума сведет. И все про то, как делить будем, да как сподручнее засаду поставить… Когда сани перед нами остановились, решил - все, сейчас обгадится или побежит, ан нет, лежит, по пальцам обозников считает. Когда на нас побежали, я чуть стрекача не дал, а он даже не дернулся, принял беднягу на рогатину, да еще чуть ли не выпотрошил его. Сами гляньте! Так что, вы как хотите, а я к нему спиной поворачиваться не буду.
        Все вокруг плыло, звенело как колокола на Чистины, хотелось прилечь и уснуть. Можно и в снег.
        Хорька подхватили на руки - он даже и не разобрал, кто именно, посадили в сани. Что-то там говорили, перетаскивали с саней на сани мешки и корзины, после тронулись по дороге, - Хорек почувствовал, что проваливается, вздрогнул, вскидываясь, потом снова опустил голову на шершавый конопляный мешок и заснул.
        Спал Хорек долго. Ему что-то снилось - веселое, яркое, радостное, словно праздник Веснянки. Он видел лица, разговаривал, даже пел и плясал, но, когда проснулся, в памяти не осталось почти ничего.
        Только яркие пятна и ощущение счастья.
        Он лежал на шкуре в пещере, возле самой стены.
        Посреди пещеры горел костер, дым стелился понизу, в горле першило, но было тепло. И не было стылой сырости, от которой Хорек не мог спрятаться всю неделю перед нападением на обоз Жмота.
        Хорек снова закрыл глаза, намереваясь досмотреть свой яркий сон, но перед глазами вдруг встало белое лицо и широкая рана на горле. И пузыри, лопающиеся в крови.
        Спать больше не хотелось.
        Хорек сел на шкурах, посмотрел на свои ладони, не разобрал в неверном свете костра, протянул руки к огню - крови на них не было.
        Хорек взял свои сапоги, стоявшие у костра, намотал онучи, кем-то заботливо развернутые у самого огня, обулся. Ногам стало сухо и тепло.

«Теперь бы поесть чего-нибудь», - подумал Хорек, - и в животе заурчало. Последний раз они ели прошлым вечером, перед самым уходом. Тогда есть совсем не хотелось, съел лепешку и кусок оленины. Сейчас бы он мог съесть целого оленя.
        А где все остальные?
        Хорек набросил на плечи тулуп, подошел к выходу из пещеры, завешенному сшитыми оленьими шкурами. Приоткрыл завесу и быстро выскользнул на мороз.
        Было темно и холодно.
        Снег скрипел под ногами, завывал ветер, врываясь в ложбину, на дне которой и была расположена пещера.
        Никого не было.
        Хорек оглянулся - темнота. Только несколько звезд вверху видны между краями ложбины.
        Осторожно переставляя ноги, чтобы не влететь ненароком в незамерзающий ручей, Хорек прошел к дальним пещерам, где обычно хранились запасы.
        Отодвинул завесу.
        Рык и Полоз сидели посреди пещеры, у костра, остальные расположились возле стен полукругом.
        Все разом оглянулись на вошедшего Хорька, словно он застал их на чем-то нехорошем.
        - Проснулся, - сказал Рык. - Проходи. Мы тут разговаривали, без тебя совет не начинали.
        Хорек прошел к своему обычному месту, ближе к выходу. Советы собирались нечасто, а его на них звали так вообще редко. Хотя, когда звали, именно ему предоставлялось первое слово, когда нужно было выслушать всех. Такой был обычай.
        Рык подождал, пока Хорек сядет на свое место.
        - Взяли мы обоз удачно, - сказал он, глядя на Хорька. - Никого не потеряли, даже раненых нет. Спасибо Вралю.
        - А чего? Мне даже весело было, - Враль засмеялся легко, как обычно.
        Ему не много было нужно, чтобы захохотать, - веселый человек.
        - Жмот хитрый, а я хитрее, - сказал Враль. - Уж как он на меня зверем на постоялом дворе смотрел поначалу, а все-таки заговорил; да еще угощение выставил и с собой ехать сам предложил, когда монеты увидел да про золото Старого Царства услышал. Прям руки затряслись. Я вроде как по пьяному делу болтать начал, а он услышал… Полагаю, он меня решил по дороге прижать, все выпытать и зарыть где поглубже. Или зверям оставить.
        - Все делим на десять частей, - сказал Рык. - Делить будут Дед и Заика. Все им верят?
        Ватажники загомонили, что да, верят, пусть делят, как всегда, только без одежи пусть делят, голыми, как обычай советует, чтоб даже и подозрения не было…
        - Вы не отказываетесь животом заложиться в честном дележе? - спросил по обычаю вожак Деда и Заику, те встали чинно и поклонились всем ватажникам, каждому по очереди. Даже Хорьку.
        - После совета начнете, - сказал Рык, когда Дед и Заика сели. - А сейчас я говорить буду, а Полоз свидетельствовать.
        Хорек увидел, как лица ватажников посуровели, и сам насторожился.
        Пока он спал, а все остальные переносили добычу в пещеру, Рык и Полоз укрылись с Жлобом в подпещерке, чтобы расспросить купца, выпытать, где он казну свою прячет. Как опять же обычай велит.
        Но был еще один вопрос к Жлобу, о котором остальные ватажники и не знали.
        Когда потрошили сани, нашли под мешками живую девку, связанную, с заткнутым ртом, испуганную, заголосившую пронзительно, как только тряпку у нее изо рта вынули.
        Пришлось тряпку сунуть обратно, чтобы не выдала дура всех ненароком. Так и привезли к пещерам, где уже всех ждал Дед. Ужин он до возвращения ватажников не готовил, чтобы не наврочить плохого; когда же сани появились, то бросился хозяйничать, всем найдя работу, - кому за водой идти, кому дрова рубить.
        Девку развязывать не стали, только вынули снова тряпку, а когда она заголосила, тряхнули как следует и предупредили, что могут ей вообще глотку камнем забить, если она, дура бестолковая, сама не замолкнет.
        Девка, как ни странно, уразумела, орать не стала, только запричитала тихонько, запрокидывая голову и подвывая.
        Послушав ее немного, Рык поглядел на Полоза, тот - на вожака, и оба поняли, что и самим им впору сесть рядом с девкой и завыть в голос. Непонятно только было - от страха или от ужаса невыразимого.
        Выходило, что девка была нянькой. И не просто нянькой в семье какого-то там дружинника или купца. Нянькой она была у единственной дочери князя. Несколько дней назад понесла ее нелегкая с княжеской дочкой за ворота: взбрело в голову показать девочке, как посадские с ледяной горки катаются. Ну, и к своему парню заглянуть. На минуточку только.
        Хватило, правда, ума с собой взять стражника, чтобы в толпе - если что - с ребенком не помяли. Все ж таки три годочка девочке - махонькая совсем.
        Как все вышло, нянька и не запомнила. Только вот пошли ко двору, свернули в закоулок, чтобы покороче идти, как откуда ни возьмись навалились из темноты, ударили, повалили, стражника сразу зарезали - здоровый был парень, просто так с ним бы не совладали.
        Его, значит, убили, няньку связали, тряпку в рот сунули. А девочку - в мешок да в сани, что подъехали. И няньку в сани. Отвезли куда, нянька не знала, помнила подвал, сырость и квашеной капустой пахло.
        Там ее развязали, но не кормили, поставили лишь ведро с водой. По нужде пришлось, как зверю, в угол подвала ходить. Потом снова пришли к ней, связали, рот заткнули, опять - в мешок да в сани. А потом уж ее ватажники нашли. А куда дочка княжеская исчезла, нянька того не знает. За это ее накажут - тут она даже не князя боялась, а гнева княгини. Та за малейшую провинность могла косы повыдергать.
        Няньке снова рот заткнули, чтобы не кричала да мужиков, по бабьей части изголодавшихся, не тревожила, и занялись Жлобом.
        - Не знаю ничего, - сразу ответил купец, как только ему про няньку да княжну сказали. - Ведать не ведаю. Девку - да, купил. Справная девка, тонка да усадиста, за такую на черной ярмарке или денег отвалят степняки, или табун коней пригонят. Человечек один, незнакомый, подошел на постоялом дворе. Товар красный предложил, а я и не отказался. Зашел, глянул - ничего так девка.
        Нянька затрясла головой при этих словах, сделала большие глаза.
        - Ну что? - спросил Рык, вытаскивая кляп.
        - Не было этого, не смотрел меня никто, все время в подвале просидела, света белого не видючи…
        Кляп Рык вставил обратно, а Полоз за обман купцу сломал палец на ноге. Заорал купец, ногами засучил, будто и впрямь от боли да от пытки убежать мог, связанный, со спутанными ногами.
        Но снова начал плести про незнакомого: мол, по говору вроде как из приморских краев… медленный такой говор, с шепелявинкой.
        За шепелявинку ему выбили зуб. Полоз ударил легонько, но зуб у Жмота вылетел, и потекла кровь по лицу.
        - Да что ж вы делаете? - зачастил купец, и голос его рыкающий стал вдруг жалостным и робким. - Ни за что же муке предаете… Я ж всю правду, как перед Сторожами. Доченьками своими клянусь, всеми четырьмя… Ради них пожадничал, ради кровинок моих… Подрастают, старшей уже пятнадцать - замуж пора. А без приданого кто ее возьмет? Перекати-поле, безродный какой, без дома, без дела… Вот и кручусь, как могу. Головой рискую, господа ватажники, в пасть ко зверю дикому ее кладу. Монетку к монетке собираю, там чешуйку, там ноготок, а там, глядишь, змейку золотую…
        Рык и Полоз не торопились. Пока ватага готовила ужин, они медленно тянули из купца правду, с кровью тянули, с криками да стонами купеческими. Только у купца терпения много было: даже потеряв окончательно оба мизинца на руках, он продолжал тянуть свое о дочках да приданом, обещал все свои сбережения отдать, тайники выдать да записки долговые на многие тысячи золотых змеек господам-ватажникам передать.
        И это было странно. Ведь не пытался Жмот деньги утаить, плакал, просил забрать, только не мучить. Жизни лишить просил, только не мучить и не заставлять оговаривать себя.
        - Не нападал я на княжьего ребенка, не похищал княжну… да и как я мог на дитя малое, ей же три года всего… Три годочка! Я же своих доченек на руках баюкал, когда жена померла. Ночи не спал, пеленки сам менял… Как мог бы я на муки девочку отдавать… - купец замолчал вдруг, поняв, что про муки это он напрасно сказал, что про муки у него-то не спрашивали. И не знали ничего.
        И тут он снова закричал - Рык и Полоз дело пыточное хорошо знали, не один упрямец через их руки прошел. Сколько их, терпеливых, клялись и божились, Сторожами клялись, огнем испепеляющим, а все равно рассказывали. Не на первый день, так на второй, не на второй, так на третий. Кто после пытки огнем, а кто руки лишившись или кожи с обеих ног.
        Но Жмот кричать-то кричал, но от слова своего не отходил.
        Не похищал - и все тут. А про муки - обмолвился. Пожалел дочку княжескую да и представил себе страхи да муки… Вот и ляпнул. А так… Да если бы он знал, что это нянька. Если бы знал! А то ведь ему ее в мешке передали, сунули из саней в сани на самом выезде из посада.
        И тут снова ошибся Жмот. Кликнули Враля, который с обозом от самого постоялого двора ехал, - нигде не останавливались и мешка не принимали. Враль как раз с собой жаровню с угольями принес да инструменты разные хитрые.
        Полоз тому уж пять лет как инструмент у заплечных дел мастера из дома забрал, когда мстил за своего брата, запытанного до смерти. С тех пор инструменты ни разу не подводили в таких вот непростых переговорах.
        Но и когда запахло паленым, когда кожу на ногах стали надрезать да на медные раскаленные палочки наматывать, и тогда купец криком кричал, а продолжал отпираться. Он клялся и призывал в свидетели своей правды Звездного Хозяина, Огненную Деву и Рыбака, кого лжец обычно поминать не будет, дабы не мучиться потом до скончания мира после смерти.
        А купец врал да клятвами своими еще и обрекал себя на муки вечные.
        Что-то тут было не так.
        Рык задумался. Полоз задумался.
        Глухо стонала связанная нянька, не в силах ни отвернуться от пытки, ни смотреть на нее.
        Правильная мысль пришла и вожаку, и его помощнику одновременно. Они сразу поняли, что мысль правильная, как только она мелькнула.
        - А мы тебя пытать не будем, - сказал Рык.
        - А зачем нам тебя пытать? - подхватил Полоз. - Мы же знаем, что ты врешь.
        - И ты знаешь, что врешь, - Рык отодвинул в сторону жаровню с инструментами. - Так чего нам вот тут над тобой биться?
        - Не вру я, - простонал купец. - Вот Рыбаком клянусь, пусть он меня, если я хоть слово неправды сказал, на крюк посадит да Змея на меня ловит, в Заокраинном море…
        - Мне надоело, - сказал Рык. - Ты ж за Перевозом живешь? У тебя хутор аккурат перед рыбачьей крепостью? Так ведь?
        - Так, - ответил купец, не понимая еще, что задумали разбойники.
        - Туда ехать к тебе по нынешней погоде да дороге дня три…
        - Не больше, - подтвердил Полоз. - А если по зимнику, мимо заставы, то и за два. Если Враля послать, так он через четыре дня здесь уже будет. Если, конечно, с девками куда-нибудь не завалится. Сколько, говоришь, старшей? Пятнадцать? А у Враля ведь и денежки есть, ему приданое не нужно.
        - Зачем приданое? Для этого дела приданое не нужно, - Рык взял факел из кольца на стене пещеры, поднес его к лицу Жлоба, заглянул в глаза. - Чтобы девку сильничать, приданое с нее не требуют. У нее все нужное при себе.
        - А на старшей Враль не остановится, - продолжил Полоз. - Твои дочки погодки? Младшей, выходит, всего одиннадцать годков? Маловата, конечно, да ничего, Враль справится. Или мы, чем девок портить, их на Черную ярмарку отвезем. Степнякам или этим, из Северных земель, продадим. Они за первую ночь заплатят хорошо. А если Тайным, из Крепостей, продать, так вообще все сможем на золоте жрать до конца своих дней, да еще и детям с внуками на безделье останется. Тайным для их богов девственницы нужны. А где их сейчас наберешься? А тут - сразу четыре. Ты же доченек своих берег, бабок-нянек возле них держал? Так?
        - Будьте вы прокляты, - выдохнул купец, и пламя факела заколебалось, задрожало будто от страха, - столько ненависти было в голосе Жлоба. - Чтобы вы свои затылки увидели. Чтобы вы сами себя съели и выблевали. Чтоб вы…
        Рык и Полоз его не перебивали. Купец имел право на проклятие. Имел полное право, даже палачи в Северных землях это право признавали и не затыкали пытаемым рты.
        - Посылать Враля? - спросил Рык, когда купец замолчал.
        - Нет, - ответил купец. - Я скажу. Мои люди княжну похитили.
        - Зачем?
        - Мне за нее хорошо заплатили, - сказал купец. - Очень хорошо.
        - Чешуйками? Или ногтями? Или золотыми змейками? - спросил Полоз.
        - Дайте воды попить, - попросил Жмот, а когда ему дали ковш с водой, сделал несколько глотков и закрыл глаза.
        - Чем платили?
        - Дурь-травой, - не открывая глаз, ответил купец.
        - Сколько?
        - Малый северный тюк за каждого, - сказал Жмот.
        - За каждого? - переспросил Рык.
        - Да, за каждого ребенка до пяти лет.
        - За девочку?
        - Неважно - за девочку, за мальчика. Малый мерный тюк. А на северной границе мне за дурь-траву по весу камни изумрудные бы отвесили.
        - Прямо-таки отвесили бы? - не поверил Полоз. - Соврут, небось…
        - Не соврали. Я уже дважды это делал. Первый раз - пятеро. Второй - семь. И этот раз семь, - теперь Жлоб говорил спокойно, словно уже принял окончательное решение и ничего больше не боялся. Дурь-трава за этот раз - в мешках с овсом. Не нужно мне было княжескую дочку забирать… Говорили мне - жадность погубит. И не только меня, дочек моих… Только вы их не трогайте. Я все расскажу, все отдам. Даже расскажу, как на мне, мертвом, нажиться. Выкуп за тело возьмите - брат заплатит. Хорошо заплатит. Только… Не говорите только никому, что я вам рассказал. Они меня предупреждали… предупреждали, что дочери расплатятся за мой язык. Доченьки мои…
        С княжной у Жлоба получилось глупо: он проезжал мимо гуляния со своими подсобными, когда из толпы вышла нянька с девочкой на руках. Три года - сразу понял. Еще тюк травы. Все получилось быстро и чисто.
        Рык посмотрел на Полоза, тот растерянно глянул на вожака.
        Это выходило, что они, замерзая в снегу, рискуя ежедневно, добывали по чешуйке и ноготку, а кто-то за один раз, не рискуя почти и не страдая, не ночуя на морозе и не нарываясь на сталь, зарабатывал только на одном похищенном ребенке столько, сколько вся их ватага за год. И то не за каждый.
        Сейчас, правда, кусок им достался огромный, жирный и сладкий. Семь тюков дурь-травы. И не простых мерных, а северных, вдвое больших. И есть все - покупатели детей, покупатели травы… Просто нужно еще немного потрудиться.
        Хотя и трудиться здесь особо не нужно было: Жмот уже начал говорить и ради дочек скажет все. Абсолютно все. И нет нужды его убивать, можно просто ходить, проверять сказанное им, и если он только попытается обмануть…
        Нет, не попытается. Скажет все.
        Ватага заорала одновременно в семь глоток, даже Хорек присоединил свой вопль к общему восторгу.
        Он не совсем понимал, что именно светит лично ему, но все так радовались, так кричали, что, наверное, дело было стоящее.
        Потом он обратил внимание на то, что и Рык, и Полоз сидят спокойно, слишком спокойно, даже не пытаются изобразить восторг. Складка пролегла между бровями у вожака, а это значило, что очень напряжен, что беспокоит его что-то очень сильно.
        Постепенно замолчали все остальные.
        - Тут такое дело… - пробормотал Рык, и это было совершенно не похоже на уверенного вожака. - У нас есть семь тюков дурь-травы.
        - Да! - заорали ватажники.
        - И купец сказал, где спрятал изумрудные камни. По весу за еще семь тюков.
        - Да! - еще громче заорали ватажники.
        - Мы можем еще взять выкуп с родственников купца за мертвое тело. И забрать все, что прятал Жмот… - Это было слишком хорошо, настолько хорошо, что все даже кричать перестали. - Но мы можем заработать больше.
        И все замерли.
        - Мы можем собирать детей вместо Жмота, он нам все рассказал. Мы пообещали - никто не узнает, что именно он нам все рассказал, - Рык говорил все тише, и в пещеру вползала неприятная тишина, даже костер горел бесшумно. - Мы можем это сделать и заработать еще больше. Детей нужно много. Больше, чем мог собрать Жмот.
        - Сколько - много? - спросил Рыбья Морда. - Два десятка? Пять? Сколько?
        - Столько, сколько привезем, - ответил Рык. - Жмот клялся своими дочками.
        Ватажники переглянулись неуверенно.
        Так не бывает. Этого не могло быть. На деревьях не растут самоцветы, и гусаки не гадят жемчугом.
        - Где они столько изумрудных камней возьмут? - в голосе Враля смешались и надежда, и недоверие. - Сто тюков.
        - Сто северных тюков, - напомнил Дед.
        - А… - выдавил через силу Заика. - А-а-ахренеть…
        - Но все не так просто, - Рык глянул на Полоза, и тот опустил голову. - Мы можем просто все подохнуть. Подавиться этим куском. Те, кто скупает детей… Они могут просто отказать, а потом убить. Купец такое видел, специально для него показали.
        - Но мы тоже не дети малые, - сказал Дылда. - Это мы еще посмотрим…
        - Ты помнишь, в позапрошлом году слух пошел, что волки среди зимы целый хутор выели? - спросил у Дылды Полоз. - На той стороне Омута? Не помню, как она называлась…
        - Ясени, - буркнул Дед. - Только не волки, а медведь-шатун. Это вслух говорили, а тихонько, между собой, шепотом, что оборотень.
        - Ты-то сам оборотня видел? - попытался засмеяться Враль, но получилось у него как-то невесело.
        - Я-то не видел. А вот десять годков назад в деревню, где вместо жителей остались клочья мяса, входил. Во время Серебряной войны. Деревенька была не маленькая и не бедная. Там серебряные рудники, люди хорошо жили. Так людей не стало, а все деньги, все добро - осталось.
        - Я тоже слышал, - сказал Рыбья Морда. - У меня приятель в том походе был, когда через Ясени Старый воевода пошел с войском.
        - А Жлоб говорит, что это хуторян для того убили, чтобы его припугнуть. Целый хутор для того, чтобы он один все понял. - Рык вытащил из-за голенища нож, подбросил его в руке, поймал за рукоять, снова подбросил.
        И отчего-то немудреная его забава показалась Хорьку загадочной и многозначительной. Бросил-поймал, бросил-поймал… Лезвие проскакивает над самой ладонью, если что - порежет: у Рыка нож всегда наточен до бритвенной остроты.
        Правильно подхватит нож? Ошибется?
        И они сейчас должны понять - браться за это дело, чреватое и богатством, и смертью?
        - Будем решать? - спросил Полоз у ватаги.
        Все переглянулись.
        - С этим нужно переспать, - пробормотал Дед, и все облегченно закивали головами.
        Да, конечно, переспать, поужинать, обмыть удачу, прибыль отпраздновать…
        А потом еще каждый свою долю должен в свой собственный тайник спрятать, чтобы в соблазн не вводить товарищей своих.
        - Тогда завтра утром и решим, - проговорил наконец Рык, не поднимая головы. - И еще… Там для вас подарок, девка та, из обоза…
        - Да! - выкрикнул Дылда, Рыбья Морда оглушительно свистнул, а Заика хлопнул несколько раз в ладоши, выражая свой восторг.
        - На всех? - спросил Дылда.
        - Я уже старый, - сказал Дед, глядя в стену перед собой. - Мне такое удовольствие без надобности.
        - А я в Камне был, оскомину сбил. Там на постоялом дворе знаете, какие девки? - Враль выставил вперед руки, что должно было всем показать, какие девки на постоялом дворе и что эта замухрышка из обоза ему совсем не нужна.
        - И без нас, - сказал Рык за себя и Полоза.
        Полоз молча кивнул.
        - А у тебя, Хорек, этой ночью… - начал, потирая руки, Дылда, но Кривой кашлянул, и Дылда с тревогой глянул на него. - Ты чего? Я ж понимаю - первый раз, он первым пойдет. По обычаю. И убил первый раз, и на мягком попрыгал первый раз - и все за один день. Мне так не везло.
        Сообразив, наконец, о чем разговор, Хорек обмер, в лицо словно кто-то жаром сыпанул, ладони вспотели.
        Хорек испуганно глянул на Рыка - тот нахмурился и отвернулся. На Деда, но тот махнул рукой и потянулся ложкой к котлу.
        - Совсем одурели? - Кривой встал со своего места и, положив ладонь на рукоять кинжала, подошел к Дылде. - Может, еще мне предложишь девкой артельно попользоваться?
        - А чего? - Дылда тоже вскочил. - Обычаи про то говорят, сам знаешь. Все поровну, по-братски. И добычу, и бабу, и смерть - поровну. А Хорек - мужиком стал. Сам знаешь, первого убил - полные права имеешь на все с этого дня. А девку с того обоза взяли. Так что, все по обычаям…
        Кривой посмотрел на Дылду снизу вверх, верхняя губа у него сморщилась, будто шрам, тянущийся к ней ото лба через отсутствующий глаз, дернулся как веревочка, превращая и без того неприятную улыбку Кривого в звериный оскал.
        - Я… - сказал Хорек, набрал воздуха в грудь, но дым от костра попал в горло, и Хорек закашлялся.
        Потекли слезы.
        Сейчас над ним начнут смеяться, решил Хорек. Назовут сопляком, мальчишкой, и он, как взрослый, должен будет подойти к обидчику и попытаться его убить. Или вызвать на поединок, а это верная смерть…
        Смерть, только заметившая его у дороги, только припугнувшая его тогда, все-таки достанет его, заберет свою долю от добычи.
        И если он сейчас скажет, что не хочет, как Дылда, Рыбья Морда и Заика, что от одной только мысли о таком тошнота подступает к горлу и хочется кричать, то и тогда его назовут сопляком, и тоже придется защищать себя от насмешек. И снова выигрывает смерть.
        Хорек потер глаза кулаками, вытирая слезы от дыма и кашля. Откашлялся нарочито низким голосом, лихорадочно подбирая нужные слова, правильные, такие, чтобы никого не обидеть и чтобы…
        - Мне говорили, - вытолкнул из себя Хорек, - что силой или за деньги бабу берут только уроды, те, кто себя ни в грош не ставят, мужиками себя не считают.
        Хорек подошел к Дылде, отодвинув в сторону Кривого, и, вытянувшись вверх, чтоб хотя бы самому себе казаться выше, выкрикнул срывающимся голосом в лицо здоровяка:
        - А кто скажет, что я не прав, тому я вобью эти слова в глотку так, что зубы через задницу вылетят.
        Дылда замер. Хорек смотрел, не отрываясь, ему в глаза, по щеке текла слеза, но Хорек ее не стирал.
        - Вон отсюда! - негромко, но очень внушительно произнес Рык. - В пещеру не входить, пока я не позову! Слышал, Хорек?
        - Слышал, - прошептал Хорек.
        Все у него внутри разом ослабло, даже ноги чуть не подкосились.
        Он повернулся и, не оглядываясь, пошел к выходу.
        - А с девкой что потом? - спросил Рыбья Морда.
        - Она видела нашу берлогу, - сказал Рык.
        - Так что? - не понял Рыбья Морда.
        - Она видела нашу берлогу, - повысил голос Рык.
        - Так она здесь останется? - спросил Рыбья Морда. - У нас?
        Хорек замер, протянув руку к завесе.
        - Нет, не останется, - вмешался Дылда. - Я ее выведу. Завтра утром.
        - Сегодня, - сказал Рык. - Как только управитесь, сразу и выведи.
        - Хорошо, - не стал спорить Дылда. - Как только.
        Хорек вышел в ночь, пробежал до пещеры, вошел, бросился на шкуры и лежал неподвижно, пока не пришел Дед с его частью ужина.
        - Я тут тебе принес, - сказал Дед. - Поешь. А доля у тебя будет честная, я всегда поровну делю.
        Хорек не ответил, Дед потоптался рядом, подбросил в костер дров.
        - Понимаешь… - Дед снова помолчал. - Это… Обычаи… Без них нельзя. Никак нельзя. Если не они, мы зверьми станем.
        - А мы сейчас кто?
        - Люди. Люди… То ты зверей не видел еще, - вздохнул Дед и вышел.
        Хорек полежал еще немного, потом до него дополз запах жареного мяса. Рот наполнился густой слюной.
        Хорек поднял голову, протянул было руку к деревянной миске, но тут завеса на входе снова зашуршала, потянуло холодом.
        - Твой меч, - сказал Рык и положил меч, принадлежавший убитому Хорьком наемному охраннику.
        Меч легонько зазвенел на камне.
        - Ты молодец, - сказал Рык.
        - Мы будем продавать детей? - Хорек повернулся к вожаку. - Да?
        - Не знаю, - пожал плечами тот. - Как завтра решим. Ты тоже будешь решать. Кто решит воровать - будет это делать. Кто решит, что лучше взять добытое, поделить и разойтись - уйдет.
        - А ты?
        - Я… Я буду с теми, кого будет больше.
        - Так требует обычай? - спросил Хорек.
        - Так требует обычай, - ответил Рык.
        - Без обычаев нельзя…
        - Нельзя.
        Рык пошел к выходу из пещеры, и тут Хорек задал вопрос, мучавший его еще с того мгновения, когда Рык рассказал о делах Жлоба.
        Он задал вопрос, который наверняка крутился на языке у каждого из ватаги.
        Он задал вопрос, который задали Рык и Полоз Жлобу.
        И Рык ответил точно так же, как ему ответил купец.
        - Не знаю.
        Глава 2
        Если сказать, что Молчун не любил гостей, это значит ничего толком не объяснить. Молчун гостей ненавидел, если по правде. Каждый новый постоялец вызывал у него приступ ярости, а шумное веселье гостей в обеденной так и вовсе вгоняло в неистовство.
        Если подумать, то с таким нравом быть хозяином постоялого двора непросто, а для любого другого так и совсем невозможно.
        Молчун - иное дело.
        Он любил деньги больше, чем ненавидел гостей, потому нашел в себе силы согнуть свой норов в дугу и даже научился улыбаться, если вдруг ненароком сталкивался с кем-либо из постояльцев лицом к лицу.
        Гостю, если он был трезв, от этой улыбки становилось не по себе; а и пьяные трезвели почти наполовину, увидев, как медленно растягиваются под длинными вислыми усами вывернутые губы Молчуна, открывая крупные, желтые, как у зверя, зубы.
        Хозяин в этот миг был так похож на волка, что живи он лет пятьдесят назад, его точно прибили бы осиновыми кольями за оборотничество.
        Но, на счастье Молчуна, дед нынешнего князя самосуды пресек, подстрекателей повывел, и все шло по закону или по приговору личного княжеского суда. Ну, и поскольку сам князь в оборотней и прочую нечисть не верил, то последний раз за подобное казнили в Камне аккурат сорок пять лет назад.
        Да и то не столько за оборотничество, которое так доказать и не смогли, сколько за душегубство и людоедство, пусть даже и угодные старым, бывшим богам.
        И еще Молчуну несказанно повезло со слугами.
        Сапог и Битый были мужиками расторопными, тертыми, спины гнули легко, а сладенькая угодливая улыбка так просто не сходила у них с лиц, даже когда они своего гостя убивали.
        Подобное случалось на постоялом дворе редко - частая пропажа проезжих и ночевщиков привлекла бы внимание, а вот перехватить отъехавшего, догнать его в укромном месте да порешить под видом разбойничков - это делалось многократно.
        Битый с Сапогом и к Молчуну попали, уже имея на совести - или что там у них было вместо нее - не одного убиенного, а после пяти лет промысла приобрели сноровку и мастерство.
        Когда гость подъезжал к постоялому двору, Молчун уходил в заднюю комнату, а Битый или Сапог бросались к приезжему, принимали коня, провожали в комнату и заодно прикидывали: выгоднее гостя убить или отпустить живым.
        С новыми постояльцами, приехавшими после восхода, все было сразу ясно. Нет, деньги, конечно, у них водились - платили за еду и выпивку хорошо, доставали монеты из объемистых кошелей, не таясь, и сдачу особо не пересчитывали. Но было их пятеро. И все они - это Битый и Сапог сообразили сразу - люди бывалые. И, верно, опасные.
        Поэтому улыбки слуг стали приторными, спины не разгибались, и даже мальчишку лет пятнадцати из этой компании Сапог и Битый именовали не иначе, как «господин витязь».
        Мальчишка краснел, косился на своих попутчиков, но те продолжали пить и есть, громко отрыгивая и гремя посудой.
        Одноглазый любил «Поляночку», здоровила предпочитал «За околицей в сумерках», оба петь не умели, посему требовали от самого молодого, чтобы тот пел. Тот и пел.
        Голос у него был неплохой, но постоянное «косил поляночку, встретил паняночку» и
«за околицей за родимою я гуляю с дубиною» могли вывести из себя любого, кроме Сапога и Битого, конечно.
        Вот и трое купцов, решавших, остаться еще на одну ночевку или отправляться в путь сразу, послушав до полудня по десять раз «Поляночку» с «Околицей», расплатились, собрали пожитки и уехали.
        И, что самое обидное, даже перехватить их не получалось - гости от себя не отпускали, требовали выпивки и жратвы, жратвы и выпивки. Еще они спросили насчет девок, но девок на постоялом дворе отродясь не было: связываться с этим болтливым племенем Молчун не собирался. Иногда либо он, либо кто-то из слуг ездили в Камень, чтобы позабавиться. И все.
        А так, готовили еду Сапог и Битый, посуду мыли Битый и Сапог. И хоть то и другое у них получалось не слишком хорошо, но постояльцы не жаловались: выпивки всегда было много, и стоила она дешевле, чем в том же Камне, где за любую малость драли с приезжих три шкуры. Как-никак Камень - стольный княжеский город.
        Но на постоялом дворе Молчуна вино и пиво были не только дешевле, а и в голову били куда как сильнее. Молчун знал толк в зелье, которое в изобилии произрастало в округе. Пусть не дурь-трава, но и стоит не так дорого.
        Шумным гостям пока подавали напитки без зелья - еще не ночь, лучше не рисковать. Трое из пяти пили, не обращая внимания ни на что, мальчишка не пил вообще, а вот старший, видный мужик лет сорока, с обветренным лицом и скупыми движениями, вино чуть пригубливал, неизменно понюхав вначале. Каждый новый кувшин Десятник, так называли его приятели, проверял первым, а все остальные сидели и ждали.
        Такой обычай был у наемников с Севера - про то Сапог объяснил Битому, потом рассказал Молчуну - и решено было с выпивками не мудрить.
        Сразу после восхода приехали эти гости, а к полудню уже казалось, что они живут здесь неделю. И только они. На постоялом дворе и так было жильцов не густо, а тут…
        Уехали те трое, которые еще утром сомневались. Потом снялся неожиданно лекарь, приехавший накануне: одноглазый, которому он не понравился, воткнул в крышку стола здоровенный кинжал и посулился к полуночи прийти поговорить, поучить вежливости и обходительности.
        Собрались и уехали даже те двое северян, которые приехали около полудня и имели намерение переночевать, пока не вошли в обеденную и не увидели своих будущих соседей.
        В общем, солнце еще не коснулось верхушек Ближних гор, как на постоялом дворе остались только Молчун со слугами да проклятые наемники.
        - До утра не уймутся, - сказал Сапог Битому, заскочив на кухню за едой. - Жрут и жрут, куда в них только лезет?
        - Я бы уже под столом лежал, а они - знай себе пьют… - Битый произнес это с затаенной завистью.
        - Ворота закрывай, - Молчун вошел на кухню через заднюю дверь, выглянул в обеденную и сплюнул в угол. - Никто уже не приедет.
        - Может, капнешь им в питье? - Сапог мотнул головой в сторону чулана, где хранились все зелья. - Денег у них много, даже змейки видел. На три кольца, между прочим.
        - Ворота закрой, - повторил Молчун и тоже задумчиво посмотрел на дверь чулана.
        Был соблазн, ой был.
        И пора была самая что ни на есть подходящая.
        Это летом покойника нужно прятать быстро и поглубже, пока вонять не начал, а зимой, да в такие морозы - любо-дорого. Вынес на задний двор, сложил за поленницей в дровяном сарае - и до самой весны. Можно от тел избавляться, не торопясь, отвозить потихоньку подальше от постоялого двора.
        Слуги выжидающе смотрели на хозяина.
        - Закроешь ворота, - Молчун прикусил правый ус, и Битый с Сапогом поняли, что решение принято. - И собак выпусти. Всех.
        Битый оскалился довольно:
        - А господина витязя мне отдашь. Поиграть. Он все равно не пьет…
        - Забирай, - разрешил Молчун, расправил плечи и пошел в чулан.
        - Слышь, хозяин, - прошептал Сапог из-за плеча. - Ты им водички той плесни, без вкуса и цвета.
        - Водичку? - Молчун зло посмотрел на слугу через плечо. - Ты знаешь, сколько она стоит? И где я еще достану? Когда еще приедет тот купец?
        - А если проклятый Десятник учует вкус или запах? - резонно возразил Сапог. - Синеглазка горчит, канавник пахнет… сонное зелье сладкое. Не жадничай, хозяин. Сколько там той водички нужно? А у них одного оружия столько… И неплохого, я глянул. Не наших криворуких кузнецов с Севера и из Крепостей работа…
        Молчун подумал, еще раз тяжело вздохнул, взял с самой верхней полочки небольшой кованый сундучок, открыл его ключиком, висевшим на шее, достал крохотный пузырек из мутного стекла.
        Сколько за него денег содрал купец заморский, вспомнить страшно. Да за такую плату Молчун своими руками десятка два задушил бы.
        - Давай вино.
        Сапог принес кувшин, поставил на разделочный стол.
        - Значит, пятеро их, - пробормотал Молчун. - Малый не пьет, зато здорового нужно считать за двоих. По три капли на пятерых…
        Молчун наклонил пузырек над вином, отсчитал пятнадцать капель. Тщательно заткнул пузырек, положил в сундучок, закрыл на ключ и поставил на полку. Прикрыл за собой дверь чулана.
        Сапог рассматривал поверхность вина - ровно, гладко, будто и не капали туда ничего. И никто не замечает, когда пьет. Они и в воду подливали, и в похлебку, и в вино тонкое с Юга - никто не унюхал. Одно слово - волшебная водичка.
        - А ну-ка, - Молчун постучал пальцем по кувшину. - Понюхай, как оно?..
        Сапог наклонился, принюхался.
        - Как? - спросил Молчун.
        - Никак… Вино и вино, сам же знаешь…
        - Знаю. А если водичка того? Испортилась. Она у меня уже почти год, а купец сказал, что год с небольшим отрава действует. Потом, особенно на свету, может и того…
        - Может, еще попробовать? - осведомился Сапог.
        - Ладно, и так сойдет, - махнул рукой Молчун. - Значит, как снова пить попросят, так этот кувшин им и отнесешь.
        - Скоро позовут, - усмехнулся Сапог. - Щенок опять «Околицу» тянет, как закончит, бык прослезится и захочет печаль запить.
        - Вот и запьет… - задумчиво произнес Молчун.
        Что-то он был не в духе… И сам не смог бы сказать, отчего. Тяжесть была во всем теле - усталость, что ли?
        Может, бросить все и уехать к теплому, ласковому, как в детстве, морю? Молчун был родом не из этих мест; сам бы он сюда и не поехал, но вначале война, потом голод, потом мор, как полагается, а потом и Серый всадник, который его спас, но потребовал…
        И ведь не отпустит. Не разрешит уехать - лучше даже и не спрашивать.
        Стукнула задняя дверь, было слышно, как топает ногами Битый, сбивая с сапог снег.
        - Снова сыплет, - сообщил Битый, входя на кухню. - Совсем конец света - мороз и снегопад. Хорошо, что хоть ветра нет.
        Он посмотрел на кувшин, перевел взгляд на Молчуна:
        - Водичку?
        Молчун кивнул.
        Мальчишка в обеденной перестал петь.
        - Сейчас, - прошептал Сапог.
        - Выпивку благородным воинам, - шепотом же передразнил Битый.
        Но вместо крика на пороге кухни возник тот самый бык, любитель «Околицы».
        - А где это вы все? - поинтересовался он с пьяной улыбкой на лице. - Благородные воины умирают от жад… от жажды, а челядь не шевелится? Хозяин! Хозяин!! - надсаживаясь, заорал бугай в самое лицо Молчуну. - Твои слуги не умеют прислуживать благородным воинам… У господ витязей сохнут глотки, а они… Ты их уволь, хозяин! Выгони прямо сейчас на мороз, пусть знают, что…
        Бугай задумчиво посмотрел на свою ладонь. Его лицо вдруг стало печальным.
        - Вот этой рукой… - проговорил бугай. - Вот этой самой рукой… Хочешь, я вот этой самой рукой их уволю. Ты мне нравишься, хозяин… А они - нет.
        - Где ты там? - на кухню ввалился одноглазый урод со шрамом через все лицо. - Ты куда сбежал?
        Он шагнул вперед, но ноги держали не слишком уверенно - урод покачнулся и повис на плечах у Битого.
        Тот поддержал уважаемого гостя, улыбнулся с ласковым участием.
        - Ты же проспорил! - заявил одноглазый. - Ты сказал, что я не смогу одним глотком…
        Одноглазый притянул к себе Битого за шею и громко прошептал ему на ухо:
        - Я выпил, а он сбежал… Ты только подумай? Давши слово - терпи, а не давши… Жулик он, вот кто!
        - Я жулик? - обиделся бугай. - Это я жулик?
        Он протянул руку, схватил одноглазого за грудки и потянул к себе.
        - Да я тебе за такие слова, знаешь что?
        - Ну что? - спросил одноглазый, шею Битого, однако, не отпуская.
        - Я тебе горло перекушу! - заорал бугай. - Одним укусом…
        Он шагнул вперед, оскалившись, одноглазый закричал, что таких витязей он похоронил без числа, махнул правой рукой, снеся с печи глиняный горшок, который разлетелся вдребезги с оглушительным грохотом.
        - Горло! - еще громче взревел бугай.
        - Убью! - кричал одноглазый.
        На кухню влетел Десятник, оттолкнув одной рукой одноглазого, не замахиваясь, врезал правой бугаю, как раз под вздох.
        Бугай замолчал и полетел навзничь. Если б не Молчун, точно лететь бы здоровяку до самых задних дверей, а так он только обхватил хозяина постоялого двора за плечи.
        - Нажрались! - процедил Молчун.
        Он еще хотел сказать, чтобы помирились господа витязи, выпили мировую и помирились.
        Хотел сказать, но не успел. Перед глазами что-то полыхнуло, а потом погасло.
        Все. - Ты его не убил? - спросил Рык Дылду.
        - А чего ему станется? Вон, уже глаза открывает.
        Хозяин постоялого двора действительно открыл глаза. Зрачки все еще плавали, не в силах остановиться. Хозяин захрипел, Дылда похлопал его по плечу и отошел.
        От легкого хлопка Молчуна почему-то качнуло, он застонал. А придя в себя, почувствовал боль в суставах и запястьях. Его подвесили к потолку, подцепив связанные руки за крюк - раньше здесь висело тележное колесо, на котором иногда зажигались плошки. До пола Молчун не доставал совсем малость, может, ладонь или чуть поболе.
        - Вы что, господа витязи? Или обидели мы вас чем? - спросил Молчун.
        Десятник подвинул к нему лавку и сел.
        - Но мы ничего, добрые люди… - простонал Сапог.
        Молчун оглянулся на голос - Сапог, связанный, лежал в углу. Лицо было окровавлено, но то была только кровь из сломанного носа и разбитой губы.
        Из кухонных дверей торчали ноги Битого.
        - Значит, так, - сказал Десятник. - Тебя кличут Молчуном. Верно?
        - Так.
        - А меня - Рыком. Может, слышал?
        Молчун вздрогнул, оглянулся, выискивая взглядом одноглазого.
        - Меня ищешь? - Кривой вышел из-за спины Молчуна, поигрывая своим громадным кинжалом. - Теперь узнал?
        Молчун кивнул, он слышал о Кривом, о том, как тот в одиночку отбился от десятка наемных, пятерых уложив насмерть, а двоих оставив калеками. И о том, как Кривой сделал их калеками, Молчун тоже слышал.
        - Ты Кривой, - сказал Молчун. - А этот, бык, получается, что Дылда.
        - Знает, - обрадовался Дылда. - А вот это у нас - з-з-з…
        - З-заика, - представился Заика, зло глянув на Дылду.
        - О Хорьке ты еще не слышал.
        Молчун покачал головой, глянув на мальчишку, сидевшего на лавке у дальней стены.
        - Вас было трое, - Рык говорил спокойно и вроде даже сам с собой. - Осталось двое.
        Молчун снова оглянулся на кухонную дверь - ноги Битого не шевелились.
        - Очень жаль, - сказал Рык.
        - А не вышло у меня по-другому, - развел руками Кривой. - Кто ж знал, что он даже в доме с ножом за голенищем ходит? Я его честно прижал, а он, сука, наклонился - да за нож. И как я только заметил?
        - Ну, заметил, - засмеялся Дылда. - Ну, руку бы ему сломал. Или порезал. Так нет - ты ему и горло перерезал, и брюхо, и ноги…
        Молчун сглотнул.
        - Ладно, - хлопнул ладонями по коленям Рык. - Ему повезло, а вам - нет.
        - Это как? - спросил дрожащим голосом Сапог.
        - А так, - охотно пояснил Дылда, - он уже, а вы еще. Понял?
        Сапог икнул.
        - Я знаю способ от икоты, - Дылда подошел к Сапогу, присел. - Тебя нужно испугать. Хочешь, испугаю?
        Сапог закрыл глаза и снова икнул.
        - Ты человек бывалый, - сказал Рык. - На твоих руках и кровь, и что похуже…
        Молчун слушал, даже не пытаясь оправдываться.
        Тут нужно было дождаться, когда победитель назовет свои условия. Жалко было деньги отдавать - до слез жалко, но суставы рук болели все сильнее; да еще Битый, так и не успевший износить новых сапог, снятых с проезжего, ясно указывал, что произойдет в случае малейшего сопротивления.
        Молчун и сам умел развязывать языки, поэтому прекрасно понимал, что будет, если он попытается молчать или соврать.

«Все скажу, - подумал Молчун. - Обо всем, что здесь и поблизости, - скажу все». А того, что он отправил в родные места с надежной оказией, все одно разбойничкам не достать.
        - Тебе Жлоб привет передавал, - Рык внимательно смотрел в глаза Молчуну.
        - Жлоб? - переспросил хозяин постоялого двора.
        - Ну да, купец из-под Рыбацкой крепости, или забыл?
        - Так я напомню, - Кривой похлопал Молчуна кинжалом по щеке. - Напомнить?
        - Жлоб? А, Жлоб! Конечно, он только третьего дня отсюда съехал. С самого утра. Вы его ищите?
        - Дурак, - без злобы ответил Рык. - Я ж тебе от него привет передаю, значит, видел его позже тебя. Третьего дня видел. И вчера видел. Разговор у нас с ним получился долгий. Он все постоялый двор поминал да тебя. Да еще очень на свою жадность жаловался. Плакал и жаловался.
        Молчун обмер.
        Это был нехороший разговор. Этот разговор не закончится тем, что разбойники заберут все добро. Тут пострашнее выходит.
        - Рык, а давай я с ним поговорю? - предложил Кривой. - Очень я люблю с такими разговоры разговаривать. Очень. Он же, зверюга, под нас убивал. Помнишь? Будто это мы паломников ограбили да кишки выпустили, всем - женщинам, детям… Десять человек, между прочим. Нас же тогда даже стражники пытались найти в лесу. Помнишь? Ведь он, больше некому.
        Острие кинжала медленно двигалось по телу Молчуна, оставляя за собой тонкую красную линию. Выступила кровь, потекла вниз.
        - Отойди, Кривой. Если он скажет, что мне нужно, умрет быстро. Я слово даю! - Рык словно невзначай положил ладонь на рукоять меча - выходило, что он вроде как на мече клянется, а эта клятва даже у разбойников считалась нерушимой.
        - Как знаешь! - пожал плечами Кривой. - Я тогда вон с Хорьком посижу, полюбуюсь, как он тебе врать станет.
        Кривой ударил Молчуна, не сильно, но того развернуло на крюке и стало раскачивать. Все поплыло перед глазами - бревенчатые стены, столы, лавки, кухонная дверь, сапоги Битого…
        - Я скажу, - простонал Молчун. - Все скажу. Где что зарыл…
        - Ты же все понял. И прекрасно знаешь, что никто до самого утра нас не потревожит. И знаешь, как ты не понравился Кривому.
        Кривой цыкнул зубом и сел возле Хорька, скрестив руки на груди.
        - Пытать будут? - Хорек спросил тихо, но Молчун это услышал.
        И увидел, как кивнул в ответ Кривой.
        - Жлоб сказал, чью девочку тебе продал?
        - Что? - переспросил Молчун.
        - Я не буду дважды повторять, - предупредил Рык. - Это первый и последний раз. Тебя Жлоб предупредил, чья девочка?
        - Какая девочка? - Молчун заметил, как нахмурился Рык, и зачастил: - Их две было. Пять мальцов и две девочки. Какая из них?
        - Той, которой трех лет еще не было. Или ты про одну знаешь, а про другую - нет?
        - Ни про кого я не знаю. Зачем? Сами подумайте, господа разбойники. Зачем мне это? Ну, привез, спрятал в подпол, я ему ключ от замков отдал - он так требовал. Детей он туда спрятал. И девку какую-то на этот раз. Говорил, что сам попользуется, а потом на Черную ярмарку… Девку с собой забрал. А что?
        - А детей куда дели?
        Молчун вздохнул, хотел ответить, но слова застряли в горле.
        Рык чуть приподнял правую бровь.
        - Их увезли, - выпалил Молчун. - Приехали и увезли…
        - Кто увез? Куда?
        - Не знаю. Жлоб привез деток, - в голосе Молчуна появилась слеза, - побыл тут дня три. Потом приехали его знакомые, двое - такой высокий мужик, вроде как из Крепостей, и с ним степняк. Мы еще подумали, как это степняк тут, в наших краях, да по морозу… Помнишь, Сапог?
        Сапог не ответил.
        - Да что ж ты молчишь, Сапог, скажи, подтверди!
        Рык, не вставая, взмахнул мечом - словно огнем обожгло бок Молчуна, лезвие скользнуло по ребрам, срезая плоть и кожу.
        Молчун было вскрикнул, но вовремя сцепил зубы. Не нужно их распалять. Кричащая жертва, Молчун это знал по себе, возбуждает желание еще придавить, сломать совсем, превратить в грязь и страх.
        - Не было никого, - Рык опустил меч на колени.
        С острия медленно капала кровь, и Молчун не мог отвести взгляда от капель, разбивавшихся одна за другой о давно не мытый пол. Это его кровь.
        - Жлоб уехал, ни с кем не разговаривая. Я это знаю. Тут был мой человек.
        Молчун смотрел на кровь, не отрываясь. Рана на боку полыхала болью.
        Мальчишка дернулся, попытался вскочить, но Кривой силой удержал его на лавке.
        - А… Да, забыл… Он уехал, а потом…
        Теперь бы понять, человек Рыка уехал со Жлобом или оставался здесь. Ну не мог он видеть Серого Всадника. Не мог. Тот приехал ночью, в дом не заходил…
        - Приехали, детей забрали, я отдал, как Жлоб приказал…
        - А плату?
        - Что - плату?
        - Плату за детей?
        - Не знаю. Не знаю… наверное, потом заплатят. Мне ничего не передавали… Сами как-то, может, Жмот за долги…
        Меч снова поднялся в воздух, Молчун зажмурился и сцепил зубы, но на этот раз клинок просто опустился острием на пол в лужицу крови.
        - Жмот получил плату, семь малых северных тюков дурь-травы за семерых детей. Либо от покупателя, либо от тебя.
        - От покупателя, от покупателя…
        - Но они же не виделись?
        - Так тот заранее оставил. Тот, высокий, с Севера. С которым был степняк…
        - Жмот должен был привезти шестерых. Он мог заранее предупредить только о шестерых. А привез семь. Ему не могли оставить плату заранее, - Рык словно хотел разъяснить бестолковому Молчуну, почему не верит его словам. - Ты держишь тут дурь-траву?
        - Да что ты с ним играешь? - не выдержал Дылда, вскочил с лавки, подскочил к Молчуну и влепил затрещину, от которой тот чуть не слетел с крюка. - Не ври, придурок, Рык со Жмотом считай сутки разговаривал. Шкуру у того с ног снимал. Сам прикинь, мог тот утаить что-то?
        - Я пообещал его дочерей продать, - добавил Рык.
        И вот тут Молчун поверил.
        Знал он, как относится купец к своим дочкам.
        - Серый Всадник, - выдохнул Молчун.
        Он сразу произнес самое главное, чтобы потом все остальное говорить было уже легче.
        - За детьми приехал Серый Всадник. Как обычно. Он приезжает раз в полгода, никогда не опаздывает. Жлоб привез детей… Оставил. Я ему отдал дурь-траву. Потом приехал Серый Всадник, забрал детей, оставил мне еще травы на следующий раз. У меня тут запасец на всякий случай…
        - Сколько?
        - Десяток. Десяток тючков…
        Дылда радостно зыркнул на Заику, тот заулыбался в ответ. Вот и еще кусочек богатства. Как в сказке.
        - Куда увезли детей?
        Молчун замялся.
        - Ты же и так все сказал. На то, чтобы тебя убили за болтовню, уже хватит. Не так?
        - Так.
        - Куда повезли?
        - Они не говорили… Прямо не говорили, - торопливо добавил Молчун. - Их было четверо: Серый Всадник, баба - я ее не видел, только голос слышал, она детей забирала из подпола - и еще двое…
        - Высокий северянин и степняк! - засмеялся Дылда.
        - Нет, обычные. Молчали, но по одежде и по оружию, да и по лицу, вроде наши. Ну, самое дальнее, из Воли. На санях такой короб стоял, кожаный, что внутри, я не видел…
        - Шкуры там были, - выкрикнул Сапог торопливо. - Меха. Я заглянуть успел. Детей одели тепло и посадили вместе с бабой в короб, один - за возницу, двое - на конях. На черном и, понятно, на сером. А в сани пара гнедых была запряжена. Сани новые, короб такой - на все сани. Лиц конных я не видел, а возница - рыжий. Точно - рыжий, бороденка плохонькая и усы. На главном был плащ серый, волчьим мехом отороченный, и меч я еще видел у седла. А сам он с кинжалом ходил, с таким, как вот у господина Кривого…
        - О как! - восхитился Дылда. - Только ты не части и не радуйся: тебе-то быстрой смерти не обещали. С тобой я сам поговорю, мне твоя рожа сразу не понравилась. Улыбчивый ты больно.
        - Куда они поехали?
        - Серый Всадник сказал бабе… спросил, как дети, здоровы? А она сказала, что до Протоки их довезут. Я и подумал, что к Базару-на-Протоке они поехали.
        - В ту сторону, на Волю, - добавил Сапог. - На север по замерзшей реке, по Теплой, и поехали. А вы отпустите меня… Отпустите… Я вам все расскажу. И его тайники отдам. И свои. Я за ним следил, за Битым… А так я молчать буду. Девой огненной клянусь - слова о вас не вымолвлю. Подохну, а не вымолвлю…
        Сапог осекся.
        Не стоит ему сейчас такого обещать, да еще и такими словами. Если он подохнет, то точно никому ничего не скажет.
        Рык помолчал, будто и вправду задумался о судьбе Сапога, потом покачал головой:
        - Вас Жлоб сгубил, жадность его. Не нужно было ему ту девочку хватать, а уж если надумал, нужно было няньку на месте резать. А так… Это ж князя дочка! Князя, понимаете?
        - Как князя? - не поверил Молчун. - Быть этого не может. Зачем же он ее брал?
        - Поначалу и сам не понял, а потом… Потом жадность одолела.
        - Это не может быть княжна! Не может! - закричал Сапог. - Не может! Я вчера в Камне был. За едой ездил, по другим делам… Там все спокойно. Никто ничего не ищет. Там должны были все перевернуть. Все-все… обыскать, разослать гонцов, заставы выставить… Это ж княжна! А ничего нет такого. Даже ворота на Подворье открыты, и стражники, как обычно… Не княжна это.
        - Княжна, - устало выдохнул Рык. - Это точно. Зачем Серому Всаднику дети?
        - А не знаю, - Молчун рук не чувствовал - даже веревка не резала запястья.
        Только бок горел огнем. И все виделось как в дыму, стены колебались и плыли. И разбойники с ним разговаривали будто издалека.
        - Ладно, - сказал Рык. - Нужно ехать.
        - Куда ж вы? - заскулил Сапог, засучил ногами, пытаясь отползти. - Там же снег валит, и мороз… переночевать тут…
        - До Камня доедем…
        - Так ворота закрыты, до рассвета не пустят… - Сапогу показалось, что если он сейчас уговорит этих разбойников, которые так легко убили его приятеля и так просто готовятся убить его, если он уговорит их остаться на ночь, то выживет. У него получится уговорить.
        - Мы на гостевом дворе переночуем, - пояснил Дылда. - А ты, милый, не беспокойся, мы с тобой еще побеседуем. Я побеседую…
        - Вначале хозяин, - приказал Рык.
        - Повезло тебе, Молчун, - Дылда подошел поближе, вытащил нож. - Ты скажи, где хранишь добро, сразу и полетишь…
        - Я скажу! - закричал Сапог, срываясь на визг. - Я скажу, меня отпустите! Ну отпустите, пожалуйста.
        - Сказать ничего не хочешь? - спросил Дылда. - Проклясть или еще чего. Желание последнее…
        Молчун посмотрел мутным взглядом на Дылду и плюнул.
        - Это ничего, - утираясь, сказал Дылда. - Право имеешь.
        И провел лезвием по горлу Молчуна.
        - Не отворачивайся, - Кривой вцепился в подбородок Хорьку, силой повернул его лицом к умирающему хозяину постоялого двора. - Смотри, как жалость выглядит! Внимательно смотри. Чтобы знал, как врага пожалеть и что у него просить. Так не больно. Так человек будто засыпает - и все. И главное - быстро. Запомни.
        Хорек скрипнул зубами и пробормотал: «Запомню».
        До самого Камня он молчал.
        Даже когда вышли из дома, пропахшего кровью, во двор и четыре здоровенных пса кинулись на них из снеговой круговерти, Хорек не то что ничего не сказал, не вскрикнул. Лишь выхватил кинжал и встал рядом с Кривым. Он успел ударить прыгнувшую тварь, но отлетел прочь от страшного толчка в грудь. Молча ударил, упал молча и снова поднялся на ноги. Молча вытер клинок о серо-бурую шерсть.
        И ему никто ничего не сказал.
        Сапогу на самом деле повезло: его не стали расспрашивать ни о чем, забрали то, что не нужно было выкапывать и за чем не нужно было далеко идти. Все сложили в сани. Отъехали совсем недалеко, когда Заика натянул вожжи и оглянулся. Оглянулся и Хорек.
        В темноте медленно разгоралось зарево, дом и постройки постоялого двора занялись быстро, что-то в доме полыхнуло, выбросив высокий язык пламени.
        Хорек отвернулся, спрятал лицо в воротник тулупа.
        Еще позавчера он был уверен, что любит окружавших его людей. Даже ненормального Дылду, даже вечно сонного Рыбью Морду и смертельно опасного Кривого - всех ватажников он любил и искренне уважал.
        Еще позавчера.
        Сегодня… Сегодня он даже себя ненавидел.
        Не за то, что лишил жизни человека в бою. И даже не за то, что не смог себя заставить пойти вместе с Дылдой и Рыбьей Мордой к княжеской няньке. Это было противно, мерзко - он это понимал, но знал, что такое случается часто, что захваченное в бою - баба или золото - законная добыча, и делать с этой добычей можно все что угодно.
        Не из-за этого он ненавидел себя и остальных.
        Даже не за то, что спокойно ответил утром на приветствие Дылды, отмывавшего руки в стылой воде ручья. За ночь Хорек успел убедить себя, что у Рыка не было выбора, что отвечает тот перед ватагой и не может рисковать, отпуская девку. Что Дылда не виноват, ведь должен был кто-то взять на себя эту кровь. Обязан.
        Не мог Хорек простить ни себе, ни остальным лишь того, что утром все вели себя, будто ничего и не случилось. Будто то, что они сделали, - насиловали, приговорили, убили, - все эти страшные дела были чем-то обычным, пустяком, о котором можно и не вспоминать вовсе.
        Можно просто жить, есть, пить, смеяться над шуткой Враля… И сам Хорек ел, пил, и смеялся, и жил…
        И ненавидел себя за это. И за это же ненавидел всех остальных.

«Ты самый плохой из ватаги», - сказал себе Хорек. Ты хуже и подлее их всех. Трусливее. Они искренне не могут винить себя за насилие и убийство, они постоянно делают это и получают то же от других - но у всех у них толстая кожа. А он, Хорек, он ведь все помнит, все продолжает жить у него в душе, а он молчит, ничего не говорит, даже не пытается…
        Сказать?
        Упрекнуть?
        Бросить все и уйти? Прямо сейчас спрыгнуть с саней и пропасть в морозной темноте…
        Кривой словно услышал мысли Хорька - положил ему на плечо руку, придерживая.
        Хорек заплакал, спрятав лицо в воротник.
        Так и плакал до самого гостевого дома у ворот Камня.
        Там их ждали Враль и Дед. Они уже за всех заплатили за ночлег - сидели, дожидаясь ватагу и прихлебывая из высоких кружек слабое местное пиво в общей комнате.
        Увидев вваливающихся в дом ватажников, Враль вскочил им навстречу, но Рык отмахнулся, бросив коротко: «Спать», и все отправились в комнату, где на полу лежали охапки сена, накрытые кусками холста.
        Кроватей в гостевом доме, как обычно, на всех не хватало.
        Хорек стащил с себя тулуп и валенки, повалился на сено и замер. Он думал, что еще долго не сможет уснуть, но провалился в сон мгновенно, едва успев закрыть глаза.
        Ему ничего не снилось.
        Враль выслушал Рыка молча, не перебивая, что с ним случалось редко. Даже когда вожак упомянул о новых тюках травы, Враль ничего не сказал, дождался, пока Рык сам замолчит, окончив рассказ.
        Молчал и Дед.
        Для разговора они спустились в общую комнату, сели за стол. И хоть народу было много, здесь они могли спокойно поговорить: голоса, крики и смех сливались в общий однообразный рокот, выхватить из которого что-то одно было очень трудно. Да и остальным не хотелось мешать: уставшие от выпитого и съеденного у Молчуна Дылда, Заика, Хорек и Кривой спали.
        - Значит, нам в Базар-на-Протоке… - сказал Враль.
        Только у него получалось так: не поймешь - спрашивает он или предлагает. Или даже насмехается. Его в юности за это часто били, но так ничего вбить и не смогли.
        - Не знаю, - протянул Рык. - Не знаю… Даже не понимаю, почему я не бросил все. Ведь понятно же - нужно бросать и разбегаться. Дед себе домик купит в краях своего детства…
        - Угу, - кивнул Дед, - как раз там, где родился. Там сейчас земли дешевы, людей все равно нет.
        - Ты откуда родом? - Враль вдруг сообразил, что ничего не знает о ватажниках: ни откуда они, ни даже их настоящих имен. Промышляет с ними который год, а не знает. Разве что о Рыке. Да и то случайно.
        - Если стать спиной к солнцу, - чуть протяжно, как зачин сказки начал Дед, - возле Зеленого кряжа, а потом пойти прямо, никуда не сворачивая, то через половину дня как раз окажешься там, где стоял мой дом. Это если от начала Рудной тропы идти. Я из дому с войском проходившим убежал, чуть постарше Хорька был.
        В голове всякие подвиги крутились, даже с матерью не попрощался, чтобы она, значит, меня в дом не загнала да в подполе не закрыла. Мамаша у меня суровая была: батька ни черта в жизни не боялся - в драку против трех-четырех мог кинуться, я сам видел не единожды, а вот мать мою боялся до немоты.
        Она только глянет - он побелеет весь, прям как усохнет. Прости, говорит, милая, больше не буду, говорит… Мужики смеялись - он им потом морды бил, когда мамаша не видела. Да…
        Дед допил свое пиво, грустно посмотрел на дно кружки, дернул за полу пробегавшего слугу и молча показал ему пустую посуду. Тот живо приволок полную.
        - Сбежать-то я сбежал, в лучники записался и даже повоевал. Про битву у Черного камня слышали? Я там был. И на Песчаной косе, и в Резне на Лугах… Мне как раз двадцать пять исполнилось, когда северяне в плен взяли. Думал - смерть. Только у них праздник какой-то был. Вот они и отпустили каждого десятого. Палец на руке отрубили на память и отпустили, - Дед поднял правую руку, демонстрируя отсутствие большого пальца. - Видать, перепились они тогда - кто ж лучнику правый большой рубит. Лучнику левый нужно отрубить, а на правой руке - большой и указательный. Чтоб, значит, ни лук взять, ни тетиву натянуть. Точно - перепились.
        - Повезло, - согласился Враль, - я слышал, что у них раньше был обычай пленников ослеплять, а каждому сотому оставлять один глаз. Чтоб поводырь был. И идите, добрые люди, по домам - на нас греха смертоубийства нету…
        - Лучше бы они меня ослепили тогда… - Дед отпил пива. - Домой я пришел, а дома-то и нет. Ни дома нет, ни деревни, ни рудников. Я даже костей не нашел в долине. Кладбище осталось, старое, новых покойников там без меня, почитай, и не хоронили… Куда люди подевались? Я ходил, искал, если кого встречал, спрашивал. Потом подвернулась ватага, я и ушел. Вот с тех пор и брожу. Мне домой возвращаться некуда. Лучше уж в нашей берлоге доживать. Сколько там мне осталось?
        - Ты всех нас переживешь, - улыбнулся Враль. - Так что, Рык, предлагаешь врассыпную?
        - Дождемся Полоза с Рыбьей Мордой, поговорим… Каждый пусть решает. А я…
        - А ты?
        - А я завтра к князю схожу, потолкую.
        От неожиданности Враль прыснул, прикрывая рукой рот.
        - Вот так вот просто пойдешь и потолкуешь?
        - А что? Или князь умер?
        - Живой. Говорят, приболел немного: уже почти неделю старая рана как открылась на ноге, выходить со двора не может, - многозначительно произнес Враль. - И никого не принимает. И тебя, понятное дело, не ждет. Да и зачем тебе?
        - Поговорить, - Рык задумался, легонько похлопал ладонью по столешнице. - Ты в городе часто вертишься - как, Дружинный договор действует?
        - А чего ему не действовать? Князь живой, с чего это не действовать? Князь скорее себе руку откусит, чем дедовские законы нарушит. Сам знаешь… По себе, - понизил голос Враль.
        Рык молча посмотрел в глаза Вралю, тот отвернулся.
        - Завтра и пойду, - повторил Рык.
        - Один пойдешь?
        - Хорька с собой возьму, - Рык невесело улыбнулся. - И Кривого.
        - Ладно, - кивнул Враль. - Как знаешь. Полоза дожидаться будешь?
        - Если успеет приехать - поболтаю с ним. Если нет - вы тут ему все расскажете. И решите. Я не вернусь - без меня расходитесь, не лезьте вы в это все.
        - Без тебя, значит, не лезть, а с тобой - лезть, - подвел итог Враль. - Говорят, что я шутник, а мне до тебя… Зачем тебе к князю? Смертушки ищешь?
        - А ее искать не нужно, - вмешался Дед. - Она сама тебя найдет и приветит. Место она тебе уже приготовила. Каждому уже приготовила постельку… Меня только, кажется, обошла…
        Дед встал из-за стола, буркнул, что на двор пора, и вышел.
        - Зачем тащишь за собой мальчишку и Кривого? - поинтересовался Враль. - Их-то за что?
        - Они в сторонке постоят, посмотрят, как меня принимать будут, потом придут и вам расскажут. Все, спать.
        Обычно Рык редко ошибался. Этим утром он тоже не ошибся. Почти не ошибся. Если б не Хорек, то все нормально бы прошло, а так…
        Рык поднял Хорька и Кривого рано, еще только рассвело. Сказал, чтоб собирались, чтоб оружие с собой не брали и денег много тоже. На всякий случай.
        Кривой что-то пробормотал неодобрительно, но спорить не стал. А Хорек все еще молчал. Они молча перекусили, оделись и вышли на мороз.
        Снегопад прекратился, небо очистилось, и солнце, отражаясь в белоснежном покрове, слепило немилосердно.
        Снег скрипел оглушительно.
        У ворот на них глянули два стражника с сонными лицами: видно, только что вышли из теплого помещения и еще даже толком не проснулись. Мечей и копий у прохожих не было - и ладно. А кинжалов под одеждой у Кривого и Хорька рассмотреть не смогли.
        Даже Рык не заметил, что эти двое, не сговариваясь, захватили с собой кинжалы.
        В Камне, как обычно, было людно и шумно.
        Торговки истошно расхваливали свой товар, звенели молоты в кузнях, стучали топоры у плотников, визжали поросята, привезенные на продажу, и с криками шныряла детвора.
        В спину Хорьку пару раз влепили снежки, но он даже не оглянулся - так и шел с белыми снежными пятнами на тулупе.
        - У них тут всегда ярмарка, - неодобрительно пробормотал Кривой. - Не едят, не спят, дай им поторговаться.
        Рык быстро обнаружил то, что искал, - двух дружинников, приценивавшихся к чему-то у торговки: может, к мискам и горшкам, а может, к дочери, бросавшей на видных парней быстрые взгляды.
        - Значит, так, - не оборачиваясь к Кривому, сказал Рык. - Я сейчас пойду, и что бы ни случилось - вы стоите тут и смотрите. Если поведут меня к княжескому двору - все хорошо, идите себе спокойно и ждите меня до завтрашнего дня. Если потащат к страже - бегом к ватаге, все забирайте и уходите в берлогу. Там ждите меня дня три и решайте, что дальше будете делать. Или нового вожака выберете, или разбежитесь. Понятно?
        - Куда уж понятнее, - проворчал Кривой. - А если тебя прямо тут убьют, что делать?
        - Сами придумаете, не дети малые, - Рык надвинул Хорьку шапку на глаза и легкой походкой двинулся к женихающимся дружинникам.
        - Совсем сдурел Рык, что ж он делает-то? - прошептал Кривой. - Зачем?
        Рык подошел к гончарному ряду, посмотрел, даже взял в руки ярко-желтый горшок, заглянул внутрь, словно прикидывая, стоит ли брать, вздохнул, поставил на место. Сделал шаг в сторону и оказался за спиной у дружинников.
        Парни были ладные, высокие, рядом с ними Рык казался старым и каким-то невзрачным, а тулуп с грубой заплаткой на рукаве так вообще выглядел старой застиранной тряпкой по сравнению с белоснежными тулупчиками дружинников.
        Дружинник махнул рукой, рассказывая что-то девчонке, отступил назад и натолкнулся на стоявшего сзади Рыка.
        Рык не смолчал. Хорек, понятное дело, не расслышал и не разобрал по губам ничего, но сказанное, видно, обидело или оскорбило дружинника.
        Щеки парня мгновенно полыхнули красным. Резко повернувшись к Рыку, дружинник замахнулся было, но ударить не успел. И Рык вроде не бил, даже руку не поднял, а парень согнулся и пропал из виду, скрытый толпой от Хорька.
        Второй дружинник тоже ринулся на Рыка, но, как и первый, внезапно остановился и упал на колени. Это уже Хорек рассмотрел.
        Поняв, что начинается драка, прохожие бросились в стороны, чтобы не попасть драчунам под горячую руку или под нож: времена такие лютые, что режут людишки друг друга легко и просто. Но когда истошно завизжали торговка горшками и ее дочка, люди вдруг остановились, развернулись и поспешили на крик - посмотреть, кого убивают.
        Любопытство оно ведь всегда было посильнее страха.
        Хорек тоже побежал, его толкнули, но подскочивший сзади Кривой подхватил ватажника под руку и помог удержаться на ногах.
        Дружинники теперь выглядели не так празднично. Одному не повезло: он упал грудью в конский навоз, как на грех, свежий, не замерзший, и теперь на полушубке красовалось желто-коричневое пятно.
        Второй все еще был чистым, но стоял на коленях, прижав руки к причинному месту и закрыв глаза. На лице, несмотря на мороз, выступил крупными каплями пот.
        Рык стоял рядом, даже не пытаясь исчезнуть.
        - Да я тебя! - закричал испачканный, снова бросился на Рыка, но нарвался на неожиданную оплеуху и полетел в сторону, переворачивая горшки. Грохот - крик торговки стал еще громче. У дружинника на лице появилась кровь: Рык ладонью врезал ему по носу.
        Толпа вокруг волновалась: кто-то кричал, что убивают, кто-то ругался, что всякие оборванцы дружинника обижают, а третьи так и вовсе возмущались, что дружинники совсем стыд и совесть потеряли, человека бьют у всех на глазах.
        Оба дружинника снова оказались на ногах. К коричневым пятнам на груди одного прибавились ярко-алые, второй был бледен и морщился при каждом движении. Однако на Рыка они бросились дружно.
        Тут подбежали стражники, расталкивая народ и раздавая тумаки замешкавшимся. Крики усилились - теперь уже орали на стражников, но те внимания на ругань не обращали, все и так было понятно: пришлый затеял драку с местными, да еще с дружинниками.
        Стражников было четверо, поэтому Рыка они скрутили быстро, да тот и не сопротивлялся.
        - Давай к сотнику его! - скомандовал рябой стражник. - Там разберемся.
        Дружинник вытер рукавом разбитый нос, пачкая полушубок, что-то сказал своему приятелю. Тот отмахнулся.
        - Что ж ты, красавчик, за стражников прячешься? - поинтересовался Рык. - Правильно, какие нынче дружинники? Название одно. По бабам шастать, на кухне каши варить… Вы ж себе горшочки выбирали, кухари? Хоть бы знак снимали, прежде чем позорить себя и князя.
        Дружинники покраснели и двинулись на Рыка.
        Один из стражников сунулся было им навстречу, но получил в рожу и отлетел в сторону. Упасть ему не дала толпа, но обида все равно была нанесена, да еще прилюдно.
        - Ах вы ж, сучьи дети! - зарычал он.
        - Княжий суд! - закричал испачканный дружинник, хватая Рыка за ворот.
        - Княжий суд! - вторил ему приятель, пытаясь завернуть обидчику руку за спину.
        - Я ж тебе сейчас! - вопил обиженный стражник, а соратники тащили его в сторону, чтобы не встревал поперед княжьего суда.
        Торговка голосила над битой посудой, зеваки кричали, переговаривались и просто свистели от общего избытка чувств, и только Рык стоял посреди всего этого спокойно, даже, кажется, улыбался.
        Еще бы: все шло, как и задумывалось. Теперь, как бы ни болела старая рана князя, а обиженного дружинника он по Дружинному договору должен был принять сразу и приговор обидчику вынести еще до заката.
        Рык редко ошибался.
        Так и в этот раз не ошибся.
        Почти не ошибся.
        Вот только, когда дружинники связали ему за спиной руки веревкой, взятой у стражников, а потом испачканный замахнулся и ударил Рыка в лицо кулаком, вперед бросился Хорек.
        Не задумываясь ни на миг.
        Сорвав на ходу с головы шапку, Хорек прыгнул, как учил его Полоз, и врезался головой в лицо дружинника. Перед глазами засверкали звезды, в голове загудело, но дружиннику досталось куда больше. С залитым кровью лицом рухнул он навзничь, да еще и приложился звонко башкой к брошенной кем-то в сутолоке доске.
        Бац!
        - Получил! - выкрикнул Хорек, сунув руку под полу, за кинжалом. - Сейчас!
        Второй дружинник, не осознавая, что жить ему при таком раскладе осталось всего чуток, бросился на мальчишку, посмевшего ударить его друга, протянул руку, чтобы схватить Хорька за вихры…
        Сколько там нужно того времени, чтобы и за волосы схватить, и лезвие в две ладони длиной в живот принять - всего-то ничего. Не успеешь и моргнуть - все уже свершилось. Только Кривой был быстрее.
        Левой рукой он выбил у Хорька кинжал и ударом ноги отшвырнул его подальше в сторону, пока никто ничего не заметил, правым же кулаком ткнул дружинника в горло.
        Дружинник захрипел и осел кулем на снег.
        - Княжий суд! - заорал Кривой. - Княжий суд!
        Обоих ватажников окружили стражники, попытались даже хватать за руки, но Кривой сделал зверское лицо, и стражники отпрянули.
        - Веди нас на княжий суд! - крикнул снова Кривой.
        Хорек молчал, вцепившись в руку вожаку. Тот тяжело вздохнул.
        - К князю, к князю, - подхватил народ.
        И их повели на княжий двор.
        Зеваки двинулись следом, напирали, желая рассмотреть, кто же это так над княжьими дружинниками покуражился, что сидят те посреди площади, встать не могут: один кровищей залит, а второй хрипит, за горло держится, да все на бок завалиться норовит.
        Если бы Кривой хотел сбежать - сбежал бы уже раз десять. Но бежать он не хотел. Вернее, хотел, но не мог. Кто ж теперь побежит от своего вожака, если все так плохо, если не просто обижен дружинник, а кровью залит да изуродован.
        Такой удар!
        Признаваясь позавчера у дороги, что больше не станет ссориться с мальчишкой, Кривой, конечно, шутил, но сейчас подумал, что Хорек вырос бешеным и далеко пойдет. Если княжий суд переживет. И характер свой укрощать научится.
        Сбежать Кривой не сбежал, но свой кинжал по дороге в сугроб сунуть успел, после чего приосанился и успокоился. За кинжал и удавить могли, а так, за драку на площади… Штраф. Или кнутами выдерут. Мальца жалко.
        Можно, конечно, на себя все взять: мол, сам бил, за приятеля вступился, где ж это видано - крикнуть княжий суд, а потом свой вершить? Только Хорек молчать не будет. Вон как зыркает по сторонам.
        На подворье стражники передали преступников дружинникам, сообщили, где можно забрать пострадавших, и ушли поскорее.
        Не любили стражники дружинников, а те отвечали им нежной взаимностью.
        Во дворе стоять долго не пришлось, дружинники сбегали на площадь, приволокли все еще не пришедших в себя парней, занесли их в дом.
        - Выберемся отсюда, - пообещал Рык Хорьку, - я тебя выпорю. Своей рукой.
        - Не нужно, - поостерег вожака Кривой. - Все уже, зверюга вырос. В горло вцепится.
        - А мозгов так и не заимел, - вздохнул Рык. - Ты хоть понимаешь, что наделал?
        Хорек не ответил.
        - Ладно, как-нибудь, - снова вздохнул Рык. - Только в палатах молчать. Я язык прямо там вырвать могу за слово несвоевременное.
        Хорек молча развязал ему руки, бросил веревку в сторону.
        Прежде чем завести в дом, их обыскали, в рукавах проверили, за голенищами валенок. Никто из троих не возражал.
        Кошелей не тронули, оставили на поясах.
        Суд Князь Оплот вершил в трапезной, сидя за столом. Трапезная была большая - Хорек таких огромных комнат и не видел раньше; на столбах, поддерживавших крышу, висели рога самых разных форм и размеров. За столом - прикинул Хорек - может сотня сесть, а то и больше.
        Князь был молод, младше Рыка годов на десять, лицо имел светлое, только под глазами да на щеках будто тени легли серые.
        - Ударили дружинников? - спросил князь, не поднимая глаз от чашки с похлебкой.
        Как велел обычай, ради суда князь тут же прервал трапезу, даже посуду не отодвинул, только ложку серебряную в сторону отложил.
        - Ударили, - ответил Рык спокойно.
        - С умыслом ударили? - спросил князь.
        - И с умыслом и без, - ответил Рык.
        - Да или нет, отвечай, - повысил голос князь. - Не с девками шуткуешь - перед князем стоишь.
        Трое дружинников, стоявших в стороне, дружно кивнули, соглашаясь с князем.
        - Первым твой дружинник ударил, - пояснил Рык. - Потом уж я. А когда они меня связали, княжий суд выкрикнув, и бить начали, тут уж мой сын приемный не стерпел, и, прости, княже, твоего дружинника одним ударом с ног свалил, да в беспамятство отправил. Ну и когда другой дружинник, гнева твоего и Договора дружинного не убоялся и на мальца с кулаками кинулся, тут уж добрый человек, прохожий, вступился за мальчишку да за честь княжескую. Раз уж дружинники этого не делают.
        Говорил он ровно, даже торжественно, размеренно, оттого слова его звучали весомо и независимо, хоть и с уважением к князю.
        Князь поднял голову, посмотрел внимательно на Рыка, тот взгляда не отвел.
        Глаза князя расширились, будто удивился он сильно, но себя сдержал.
        - Оставьте меня с ними, - приказал князь.
        Дружинники переглянулись.
        - Мне повторить? - спросил князь, глядя перед собой и стукнув кулаком по столу так, что чашка подпрыгнула.
        Дружинники торопливо вышли, прикрыв за собой дверь.
        - Ты знаешь, что я могу тебя повесить? - спросил князь Рыка. - Вместе с сыном твоим названым и добрым прохожим.
        Ага, подумал Кривой. Сейчас. Остался один и храбрый такой… Если у меня ножа нет, так я уж и до горла не достану?
        Кривой осторожно двинул рукой Хорька в сторону, освобождая себе место для броска.
        - Ты почему розыск не объявил? - спросил Рык. - Сколько дней уже прошло. Не боишься, что дочка погибнет?
        Кривой замер.
        Это что такое происходит? Это Рык с князем разговаривает? Выговаривает ему так, будто право имеет.
        - Ты откуда узнал про дочь? - спросил князь.
        - Мне похититель рассказал, - не меняясь в лице, ответил Рык.
        - Кто? - выдохнул князь. И вроде тихо спросил, а только мороз по коже у Кривого и Хорька пробежал, и свечи вокруг померкли.
        - Он уже умер.
        - Кто?!
        - Он умер, а больше тебе знать не нужно.
        - Под пыткой скажешь…
        - Может, скажу. Только зачем? Я пришел сам на княжий суд, другим путем к тебе сейчас не попадешь. А ты мне пытку сулишь?
        Князь вскочил, одним прыжком перелетел через стол и схватил Рыка за грудки:
        - Где она?!
        - Я думаю, она сейчас в пути, - Рык отодрал от себя руки князя, оглянулся на закрытую дверь и врезал Оплоту.
        Удар отшвырнул князя на стол - полетела посуда, опрокинулся кувшин, заливая скатерть пурпурным вином.
        Князь сполз на пол и замер.
        Кривой оттолкнул Хорька, метнулся к столу, нашел среди посуды запримеченный нож, пощупал на ходу пальцем острие - лезвие хлипкое, но какое есть - и сунул за пояс…
        Ну, Рык, и заварил кашу!
        Сам Кривой не испытывал особого уважения к княжескому званию, но князя по роже, вот так просто, да еще в его собственном доме, в трапезной. Вот сейчас дружинники сбегутся на грохот…
        Кривой схватился за лавку и поволок ее к двери. Неподъемная, зараза!
        - Помоги, - крикнул он Хорьку.
        Тот бросился к ватажнику. Вдвоем кое-как дотащили.
        - Дверь вовнутрь открывается? - спросил мальчишка.
        - А ты не посмотрел, когда мы проходили? Вот дал бы тебе сейчас по роже, чтобы смотрел по сторонам и запоминал. Вовнутрь она открывается, вовнутрь. Чтобы в случае чего закрыться можно было.
        - Как мы сейчас?
        - Как мы сейчас. Засов хлипкий…
        Конец лавки они уперли в дверь.
        - Еще бы чего… - пробормотал Кривой, оглядываясь по сторонам, мельком глянул в сторону князя, хмыкнул, сплюнул себе под ноги и сел на лавку. - Вот так всегда с вами…
        Князь лежал на полу, рядом сидел Рык, печально глядя князю в лицо.
        - Вот не поверишь, - сказал Рык. - Пятнадцать лет мечтал дать ему в рожу. Пятнадцать долгих лет.
        - Так ведь и дал, - Кривой вытащил нож из-за пояса, бросил его в угол. - Сказал - сделал.
        - А радости нет.
        - Так ты хотел в рожу князю съездить, да еще и радость от этого получить? - уточнил Кривой. - Вот так, значит, в рожу шмяк - и радость с блаженством, как в храме… Спокойствие тоже хотел обрести? Мне по малолетству тоже разного хотелось, так настоятель храма, бывало, поймает меня за ухо, лупит по роже справа налево, слева направо и все приговаривает: «Нет выше счастья, чем обретение спокойствия». Я и запомнил. Дом ему спалил, из города убежал, а запомнил - обретение спокойствия. У князя, кажись, синяк будет знатный, на половину княжеской… княжеского лица. Уж ты мне поверь!
        Князь застонал, открыл глаза.
        - Ну извини, - сказал Рык. - Нехорошо вышло. Я не хотел вот так, до беспамятства.
        - Где она? - спросил князь; левой рукой он шарил возле себя по полу, пытаясь найти хоть какую-нибудь опору. - Жива?
        - Думаю - жива.
        - Помоги встать…
        Рык помог князю подняться, подвел к столу.
        - Лавку на место поставьте, - приказал он Кривому.
        Кривой снова сплюнул, оглянулся на Хорька. Тот стоял неподвижно и смотрел как зачарованный на князя и на Рыка, который, намочив край полотенца в вине, приложил его к княжескому лицу.
        - Да, - усмехнулся Кривой, - смотри, такого больше не увидишь. А увидишь, не переживешь. Такое, брат, пережить трудно. Князья - люди обидчивые. Потащили лавку.
        Они отнесли лавку обратно к стене, Хорек по-быстрому подобрал с пола уцелевшую посуду и поставил на стол.
        Рык что-то тихо рассказывал князю, тот прижимал к лицу красное от вина полотенце, слушал, не перебивая.
        Кривой поманил мальчишку к двери:
        - Выйдем, им поговорить нужно вдвоем.
        Они вышли. Дружинники, стоявшие в другом конце коридора, дернулись, двинулись было на них, но Кривой махнул рукой:
        - Погуляйте, служивые. Князю поговорить нужно, велел не мешать.
        Огляделся - сесть было некуда, и Кривой примостился на ступеньке лестницы, что шла на второй этаж. Мальчишка сел рядом.
        Кривой с удивлением глянул на свои руки, а потом перевел взгляд на Хорька. Тот потрясенно смотрел на дрожащие пальцы разбойника.
        - Скажешь кому - порву в клочья! - предупредил Кривой.
        Хорек кивнул.
        - Не поверишь, - Кривой сжал кулаки, разжал, снова посмотрел на свои пальцы. - Меня два раза казнили. Один раз огнем, другой в петле. И ни разу так страшно не было. Думал, что страшнее, чем с голыми руками и без порток в лесу перед медведем не бывает. Так я тебе скажу - бывает. Точно скажу. Ты уж мне поверь. Я теперь уже ничего бояться не буду.
        - А ты боялся?
        - Само собой, - ответил Кривой. - И сейчас боюсь. Но ничего - вот сейчас добоюсь и больше никогда уже не буду.
        - А я - не боюсь, - сказал Хорек.
        - Ну и дурак, - ответил Кривой. - Ничего, жизнь научит.
        И подумав, добавил:
        - Или убьет.
        Глава 3
        Княгиню звали Ласка. Чужаки, попавшие в Камень издалека и ничего о княгине раньше не слышавшие, могли подумать, что назвали ее так за ласковое отношение к людям княжества… Ну или хотя бы к своим близким.
        А вот сами жители Камня таких иллюзий не питали. Ласка - это маленький, красивый ловкий зверек, лютостью своей превосходящий многих хищников покрупнее. Если ласка решит что-то заполучить, то остановить ее сможет только смерть.
        Княгиня так же умела добиваться своего, будь то порядок в доме или наказание неугодных.
        Князю проще было сделать так, как хочет супруга, чем день изо дня выносить упреки или даже прямые оскорбления. Не убивать же ее, в самом деле.
        Супругу князь любил.
        И она его тоже любила. Когда привезли его как-то из похода полуживого, она неделю не смыкала глаз, никого к нему не допускала, меняла повязки, промывала раны и выходила мужа.
        Одного она не могла для него сделать вот уже десять лет - подарить наследника. И молилась, и жертвовала, и знахарок приглашала - ничего не помогало. Когда три года назад, наконец, понесла, Ласка даже переменилась: улыбалась людям, простила девке кухонной небрежность, а швее - загубленный кусок заморской ткани, который бестолковая извела, пытаясь скроить княгине рубаху.
        Но родилась дочь.
        Любимая, кровиночка, радость ненаглядная, но… дочь.
        Князь слова не сказал в упрек, да и какие тут могут быть упреки? Приходил на женскую половину, играл с дочерью, баловал подарками и даже, кажется, был счастлив. Но Ласка…
        Прислуга выла в голос, дружинники, услышав издалека голос госпожи или заприметив ее тонкую девичью фигурку, словно дети нашкодившие разбегались кто куда. Некоторые, застигнутые врасплох, даже в окна вылезали или под столом хоронились.
        И только воевода Пересвист приободрился. Будучи человеком верным и на предательство не способным, он все-таки мечтал возвысить свой род. А тут такая возможность.
        К рождению княжны его сыну исполнилось семь годков. Чем не жених, подумал Пересвист. Если других детей не будет, все княжество достанется дочери, а по уложениям княжьего деда да по обычаям старинным девочка наследовать не могла. И что? Правильно, муж князем станет. А кто будет лучшим мужем и правителем? Не соседям же княжество отдавать, верно?
        Из своих нужно будет жениха искать, из тех, чей род уже доказал верность, имеет заслуги перед Камнем и его князем. Тут никто не мог воеводу обойти.
        Воевода стал сына своего чаще на княжий двор брать, подсовывал ему пряник, сахару кусок или игрушку расписную, чтобы тот княжне подарил, приучил к себе.
        Все это видели, понимали, но ни у кого даже в мыслях не было насмехаться над замыслами воеводы или попрекать, в корысти уличая.
        Даже Ласка на воеводского сына поглядывала без обычной своей суровости и одаривала его в праздники. Не бог весть какими ценными подарками, но от хозяйственной и прижимистой обычно княгини любая подаренная мелочь принималась как награда.
        Все было понятно и правильно: воевода мечтает о женитьбе сына, а значит, вернее его сторонника и слугу найти трудно. На ближайшие десять лет, понимала Ласка, есть у нее верный цепной пес, готовый жизнь отдать за княгиню да за дочь ее.
        Ласка знала, что любит ее муж. Но и про то, что он мечтает о наследнике, тоже знала. Не может род князей Камня пресечься - для Оплота больно было о том думать, - так и заползет чего доброго ему в голову черной змеей мысль другую жену взять, взамен бесплодной, или ублюдка завести от какой-нибудь из дворовых. Ведь может. И право имеет по дедовскому уложению да по обычаям.
        Тут без воеводы не обойтись - был у них с княгиней разговор: твердо обещал Пересвист костьми лечь, а не допустить этого. Перешептывались, что очень уж бойкая и слишком красивая дочка старого дружинника не просто так утопла в реке. Сунулась к князю после пожинок с караваем подарочным, поцеловала его по обычаю, а на следующий день купаться пошла да и канула.
        Как пропала княжна, воевода не меньше князя с княгиней встревожился, хотел было город весь переворошить, да посад, да пригороды, да по селам окрестным и хуторам дружинников послать, но князь закрылся с ним и женой своей в горнице, долго уговаривал - кричал, улещивал, - но отговорил.
        Ласка была к тому моменту снова в тяжести - ожидали к весне разрешения от бремени, - но не в радости. Трудно ей было ходить, переваливаясь по-утиному, придерживая руками огромный свой живот, часто тошнило, ломило спину, оттого стала она еще вспыльчивее и придирчивее, но с князем согласилась. И с воеводой договорилась.
        Если украли княжну с умыслом, чтобы выкуп требовать, так обратятся скоро - письмо подбросят или пришлют кого. Если мстил недруг тайный, так все одно мертва уже дочка - ничего не поделаешь. Жалко, но оттуда не возвращаются.
        А тут еще говорили ворожейки да повитухи, что, по форме живота судя, родится на этот раз у Ласки мальчик, наследник княжеский. И коли так - все равно не видать воеводскому сыну княжеской булавы. Ну, а если родится дочь, - княгиня обещала ее воеводе в невестки. И будет ли разница между молодыми в три года или в пять - ничего не меняется.
        Воевода согласился.
        Согласился и с тем, что ежели девочку украли случайно, не знаючи, кого умыкнули, то после переполоха и убить могли - на всякий случай. Это тоже помнить надо было.
        Сотник Волк, старший Ближней стражи, с рассуждениями такими согласился и велел своим людишкам тихонько, не привлекая внимания, поспрашивать, не видел ли кто чего, не попадалось ли что-то такое на глаза. Необычное. И отправил соглядатаев по главным дорогам да к городам ближним. Без шума, без гонки, без княжеских грамот. И пригрозил: если кто из посланных болтать станет, лично голову оторвет.
        А такие обещания Волк просто так не давал.
        Все это князь объяснил Рыку тихим голосом, сидя за разгромленным столом в трапезной, синяк на лице вином отмачивая.
        - Да, - сказал Рык. - Я и забыл, как оно в хоромах жить.
        - В лесу вольготнее? - спросил успокоившийся уже князь.
        - А то! Захотел - спишь, захотел - гуляешь. Деньги кончились, вышел на дорогу, взял. Лишь бы фарт был…
        - С этим у тебя все хорошо, - кивнул князь. - Волк на твою ватагу давно уже зубы точит, людишек подсылал…
        - Подсылал.
        - Пропали людишки?
        - Мой фарт поболе их фарта оказался, - скупо улыбнулся Рык. - Но они не в обиде были, знали, на что идут, понимали, чем все закончиться может…
        - Ты так думаешь?
        - Они так сказали.
        - Где дочка? - снова спросил князь. - Я ж не просто так спрашиваю, Ласка ежели узнает, то не сдобровать тебе. И мне достанется.
        - А позови, я вам обоим расскажу. Вместе и подумаем. Я ж знаю, у кого из вас ум княжеский, а у кого… - Рык постучал костяшками пальцев князя по лбу.
        Князь не обиделся.
        - Эй, кто там! - крикнул он громко.
        Тишина.
        - Вот так зарезал бы тебя Кривой, никто бы и не хватился, - Рык встал, прошел через трапезную, открыл дверь и крикнул дружинникам, чтоб позвали княгиню.
        Мол, велел князь, чтоб бегом та в трапезную бежала.
        Не дожидаясь, пока дружинники решат, кому из них головой рисковать, Рык вернулся к столу.
        - Сейчас придет. Узнает, что ты ее так зовешь, явится тебе волосья повыдергивать.
        - А, все равно, - махнул рукой князь. - Одна надежда - что разродится удачно и успокоится с ребенком. Ей и так тяжело, а тут…
        Князь разлил оставшееся в перевернутом кувшине вино в два серебряных стакана, один подвинул Рыку, второй опорожнил сам.
        И сидел молча, опустив голову ниже плеч, пока в трапезную не вошла княгиня.
        - Та-ак, - с угрозой протянула Ласка, закрывая за собой дверь. - Это что ж ты такое удумал, муженек?
        - Ты вот его помнишь? - спросил князь.
        Ласка присмотрелась. Губы стиснулись, брови нахмурились - узнала.
        - Сам Волка кликнуть не смог? - осведомилась княгиня. - Хочешь, чтобы я велела позвать.
        - Хочу, чтобы ты послушала и решила. Он без тебя про княжну говорить не хочет…
        Княгиня, бледнея, подошла к Рыку. Пятна на лице, появившиеся на шестом месяце, проступили еще явственнее.
        - Это ты ее?..
        - Дурой не будь, - бросил Рык и допил свое вино. - Зачем мне это?
        - Отомстить!
        - Ему? - искренне удивился Рык. - Батюшке его еще мог бы, а этому полудурку… Да ты садись, княгинюшка, посоветуй. Как решишь - так и будет.
        Княгиня, успокоившись, присела на край лавки.
        - Дочку вашу захватили случайно. И даже, может быть, до сих пор не знают, кто им попался.
        - Точно знаешь?
        - Точно.
        - Говори дальше.
        - Увезли ее два дня назад вроде бы в сторону Протоки, как бы ни на Базар.
        - На Базар? - удивилась княгиня. - Там людьми не торгуют. Там за это собаками боевыми травят. Не на Черную ярмарку?
        - Не на Черную. А значит, не продавать повезли.
        - К Крепостям дорога не там идет, к Крепостям сейчас можно только по северному тракту проехать - Князь отбросил в сторону полотенце и оглянулся в поисках какой-нибудь выпивки.
        - И не к Крепостям, - согласился Рык. - Не в жертву для Тайных.
        - На острова, там женщин не хватает, местные себе жен покупают… - спокойно предположила Ласка, и Рык в который раз удивился силе ее характера. - Но не в три года же! По их законам только с двенадцати лет девочка может стать женой.
        - Ты откуда знаешь? - удивился князь.
        - Я вчера и третьего дня расспрашивала бывалых людей про то, какие обычаи у соседей по женитьбам или наложницам… До десяти лет - только в Крепости. Правда, сказку мне рассказали про Серого…
        Рык вздрогнул.
        - Что? - спросила Ласка, заметив, как изменился в лице ватажник.
        - Про Серого Всадника?
        - Да. Рассказывают, что ездит по свету Серый Всадник и куда приедет, там дети пропадают малые. Как ты двери ни закрывай, стражу ни выставляй, все равно украдет. И увезет в замок свой, стоящий между светлым миром и темным. Потому и Серым называют всадника, что не белый он и не черный. Зачем ему дети - никто не знает. В сказке говорится, что откупается он ими от тех, кто на темной стороне живет, - княгиня говорила очень спокойно. Морозом тянуло от ее спокойствия.
        Рык не удержался, передернул плечами.
        - И где его замок? - спросил побледневший князь.
        Руки сжались в кулаки, костяшки побелели.
        - В тридесятом царстве, - холодно улыбнулась княгиня. - Это же сказка.
        - Сказка… - Рык потер лоб. - Сказка. Был тут именно Серый Всадник. Так его Молчун называл.
        - Молчун? - встрепенулся князь. - Это он?
        Теперь уже кровь бросилась Оплоту в лицо. Можно хоть что-то сделать. Можно вскочить на коня, кликнуть дружинников или кого из Ближней стражи, ураганом пронестись по улицам Камня, ворваться на постоялый двор и вытрясти из проклятого Молчуна все, что он знает, пытками заставить вспомнить все, что тот забыл.
        - Остынь, Плотик! - осадил его Рык детским прозвищем. - Я Молчуна и слуг его казнил. Уж извини: не твоим именем, а своим. И постоялый двор спалил.
        - Зачем?
        - А чтобы ты лишнего не узнал, - за Рыка ответила княгиня. - Чтобы не выведал ненароком что-то для атамана важное.
        Улыбка чуть тронула губы Рыка.
        - Не скалься, говори! - потребовала Ласка. - Или ты никуда не торопишься?
        - Что говорить? Серый Всадник приезжал специально за детьми. Ему приготовили шестерых, а в последний момент прихватили и вашу дочь… - Рык не называл девочку по имени, чтобы не сглазить, не привлечь к ней внимания тех, кого к ночи не поминают. - Пять мальчиков и две девочки. Никого старше пяти лет нету. Увезли на санях, в тепле, от мороза сберегая. О здоровье их беспокоился Серый Всадник.
        - Я велю, чтобы Волк узнал, кто и у кого пропал в округе, - решила Ласка. - А ты дальше говори.
        - Дальше… Дальше давай договариваться. Приметы Серого и тех, кто с ним, знаю я один. Так? Так, - сам себе ответил Рык.
        - А огнем если тебя припалить? - ласково спросила княгиня. - Я сама лучину возьму, кабанчиков смалила - знаю, как держать, чтобы щетина горела, а шкура не портилась.
        - Не стошнит тебя от сморода? Брюхастых часто выворачивает от самого пустяшного запаха, а тут - смаленый кабан… А кроме того… Ты кому еще доверить это сможешь? Сотника пошлешь? Он, может, и вынюхает чего - тут он мастер, но когда придется глотки резать, да ногти рвать, чтобы новые сведения получить, он справится?
        - Нет, - спокойно ответила княгиня. - Что тебе нужно?
        - Прощение, во-первых.
        Княгиня усмехнулась, кивнула.
        - Деньги, во-вторых.
        Снова кивок.
        - Землю на вечные времена мне и наследникам, в-третьих.
        - Полкняжества? - продолжая усмехаться, уточнила Ласка.
        - Нет. Два перегона поперек, да три вдоль. Где я укажу.
        - В пустынном месте, - быстро сказал князь.
        - В пустынном, в пустынном.
        - И с тобой поедут наши люди, - добавила княгиня. - Это не обсуждается.
        - Не обсуждается так не обсуждается, - весело засмеялся Рык. - Завтра с утра я выступаю. С утра. Так, чтобы к вечеру попасть к переправе. На следующий вечер - к заставе, ну, и к концу недели - уже быть возле Базара. Людей твоих буду ждать возле пожарища на месте постоялого двора. Ждать буду недолго: не успеют - поеду без них.
        - Когда вернешься?
        - Ты спросил… Откуда я знаю? От Базара-на-Протоке рукой подать и до островов, и до свободных городов. Волоком если - так всю землю можно пересечь, до самого океана. Думаю, я там только новые сведения получу…
        - Я… - начала Ласка, быстро глянула на мужа и поправилась, - мы тебе письма дадим к правителям соседним. Грамоты, чтобы ты при нужде мог послом назваться. Деньги… Денег тоже дадим. Лошади, снаряжение, оружие - нужно что-нибудь?
        - Карты, планы, хоть какие-нибудь, хоть из летописей, хоть из небывальщин. Остальное у меня есть. Коней я княжеским именем на Перевозе возьму, подготовьте подорожную. И много народу не посылайте со мной, не нужно… Лишние глаза и уши ни мне, ни вам не нужны. Так ведь? Если вдруг кто чужой из-за этого девочку захватит? Деньгами не отделаетесь. Так?
        - Так, - ответила княгиня.
        - Вот и славно, - Рык встал с лавки, пригладил волосы. - Совсем я тут у вас в хоромах спарился, как вы тут живете? Пойду я… и это…
        Рык почесал в затылке.
        - Никого за мной сейчас не посылайте. Увижу - придушу.
        - Хорошо, - ответил задумчиво князь. - Я прикажу.
        - Вот и прикажи. И еще. Ты не забыл, я ведь на княжеском суде был. Ты своих дружинников накажи, чтоб другим пример был. Где это видано: вдвоем одного не побили, а потом еще мальчишка пятнадцати лет здоровенного парня одним ударом уложил. Видел бы это старый князь… Позор!
        Рык, не оборачиваясь, вышел из трапезной, кликнул Кривого и Хорька, и все трое, продираясь сквозь злые взгляды дружинников, вышли со двора.
        Настроение Кривого сильно улучшилось, а когда оказалось, что любимый кинжал так и лежал в сугробе, никем не замеченный, совсем обрадовался ватажник. Даже напевать что-то стал.
        На площади Рык прошелся по рядам, поговорил с торговцами, с двумя или тремя ударил по рукам и пошел к кузням.
        Хорек и Кривой двинулись следом.
        - Это он зачем? - спросил Хорек.
        - Завтра в дорогу. Он припасы закупает. Договорился, купцы все к гостевому дому привезут. Сейчас пошел к Хитряю… Значит, не просто так поедем, гостинцы брать будем. - Сколько Хорек ни расспрашивал Кривого, тот так и не объяснил, какие гостинцы можно взять у кузнеца и для кого.
        Пока ждали они Рыка перед кузней, Кривой купил Хорьку пирог с требухой да ковшик кваса. Сам хлебнул медовухи, что еще больше улучшило настроение.
        - Загостились мы у князя, - сказал ватажник, - солнце вон уже книзу пошло. И поесть пора, и выпить. Наши небось уже по второму разу кушать изволят.
        - Мы за княжной поедем? - спросил Хорек, доев пирог. - Вызволять?
        - Кто поедет, а кто и нет, - ответил Кривой, прищурив единственный глаз и глядя на красное солнце. - Сегодня совет, не забыл?
        Хорек не забыл. Он помнил, как Рык обещал, что каждый сам выберет, ехать ему за девочкой или нет. Стоит ли искать Серого Всадника или пусть тот и дальше шныряет по земле.
        Для себя Хорек уже решил: если Рык поедет, то и он с ним. Вдвоем так вдвоем. Лучше, конечно, чтобы все вместе. Всей ватагой. За два года у них в ватаге никто не погиб. Разве что Рыбья Морда прошлой осенью получил стрелу в грудь - думали, помрет, ведь он уже и пузыри кровавые пускать начал, - но Рыбья Морда выжил благодаря своей силе и снадобьям Деда.
        Вместе им ничего не грозит, думал Хорек. А княжну спасти - дело правильное. Жаль только - маленькая, мелькнула совсем уж глупая мысль. В сказках всегда ведь царевна замуж за спасителя выходит, а у них в ватаге за кого? Все старые.
        Стряхивая с полушубка сажу, из кузни вышел Рык.
        - Все? - спросил у него Кривой. - На гостевой двор?
        - На гостевой двор, - подтвердил Рык.
        Шестеро ватажников - Полоз и Рыбья Морда приехали около полудня, успели отогреться и поесть - уже ожидали их. Кривой сразу же разжег интерес, оповестив всех, что были они именно у Оплота в гостях, разжег и замолчал, набросившись на еду.
        Но допытываться никто и не стал - ушли наверх, в свою комнату, чтобы не мешать: вернувшимся от князя нужно было сперва поесть.
        Вскоре туда же поднялся и Рык с Хорьком и Кривым.
        - Я договорился с князем, - тихо, чтобы не слышно было за дверью, начал Рык. - Договорился, что поеду искать его дочь, княжну. Князь даст денег, подорожную… А когда вернемся с княжной, расплатится сполна.
        - А не обманет? - прищурился недоверчиво Враль. - Княжье слово - для одних кремень, а для других веревка с петлей.
        - Не обманет, - отмахнулся Рык. - Княгиня подтвердила.
        Враль удовлетворенно замолк. Он в Камне бывал частенько, знал по слухам, что происходит на Подворье, и если княгиня подтвердила княжье слово, то, значит, можно не сомневаться.
        - А мы княжну привезем? - спросил Полоз. - Мы ж за другим собирались…
        Все настороженно посмотрели на атамана. Вопрос был серьезным и жизненно важным. Одно дело проехаться до Протоки, настигнуть троих и отобрать ребенка. Это не вызывало особой тревоги. А вот лезть дальше, найти покупателей детей, договориться, убедить, что они смогут лучше Жлоба и Молчуна детей собирать - это было непонятно и не очень надежно. А потому - опасно.
        - Как решать будем? - спросил Дылда.
        - А по обычаю, - ответил Дед. - Обычаи не нами установлены, за них кровушкой плачено, чтобы, значит, каждый раз заново голову не ломать.
        - По обычаю… - протянул Дылда. - А если кто не захочет? Так ведь нельзя, чтобы в ватаге кто-то не согласился. Или все, или никто. Так ведь?
        - Так, - подтвердил Дед.
        - И что? Спрашивай, Рык!
        Рык внимательно посмотрел в глаза каждому, наклонился даже, чтобы выражение их рассмотреть. В крохотное окошко свет снаружи почти не проникал, лучина едва справлялась с наползающим сумраком.
        Стало тихо, только угольки шипели, падая с лучины в миску с водой.
        - Тогда так, - проговорил Рык. - Я распускаю ватагу. Больше я не вожак, вы не ватажники, каждый по себе и сам за себя. Доли розданы, а общую десятину я пожертвую храмам, в уплату за грехи наши.
        Хорек от изумления открыл рот - не ожидал он такого. Ведь готовился Рык, припасы заказывал, гостинцы какие-то у Хитряя… И вдруг - на тебе.
        Все встали с охапок сена, стали прощаться, не говоря ни слова. Каждый обнял каждого, поцеловал в обе щеки. Даже Хорька обняли и поцеловали, силой подняв на ноги. Потом все вышли из комнаты, молча спустились по лестнице в общую комнату, прошли мимо отдыхающих и подкрепляющихся гостей, один за другим вышли на двор.
        Хорек все порывался остановиться, спросить, но Кривой цепко держал его за локоть и толкал впереди себя. Вытолкнул со двора, да так, что Хорек пробежал шагов десять и влетел в сугроб. Пока вылез, пока отряхнулся - Кривого уж и нет. Пропал. И остальные ватажники пропали, будто и не было.
        Хорек вытер мокрое от снега лицо, ошалело почесал в затылке. Как же это так? Что ж выходит - на все Рык наплевал? Разогнал всех. И про долю соврал, вспомнил вдруг Хорек: ему ведь так и не отдали его долю с обоза Жлоба. Хорек, конечно, на нее особо не рассчитывал, не совсем понимал, что будет делать с товаром и особенно с дурь-травой, но ведь Рык никогда не обманывал. А тут…
        А ведь Рык не выходил вместе со всеми, спохватился Хорек. В комнате остался на сене сидеть.
        Солнце до половины скрылось за гору, черные тени далеко протянулись по красноватому снегу. Бело-розовые столбы дыма из труб стояли неподвижно над всем Камнем, обещая на завтра снова мороз.
        Хорек решительно зашагал к гостевому двору. Сейчас он все скажет Рыку. Все-все! Что именно - он не знал и, поднимаясь по ступенькам, так ничего толком и не придумал. Распахнул дверь и замер на пороге: все ватажники как ни в чем не бывало сидели на своих местах, а на Хорька посмотрели даже с некоторым нетерпением, словно опоздал он, нарушив обещание.
        - Здравствуй, добрый человек! - сказал Рык. - Присаживайся к моему огню, если желаешь.
        Хорек хотел что-то сказать, но Дед сердито зыркнул на него и взглядом указал на постель.
        Хорек сел.
        - Никто вас сюда не звал, - сказал Рык. - Сами пришли. Зачем, люди добрые?
        - Друзей ищем, сотоварищей, - напевно отозвался Дед, как бы отвечая за всех. - И совета мудрого. И защиту от мира недоброго. Совсем спины замерзли на ветру, прикрыть некому…
        - И мне друзья-товарищи нужны, - в тон ему подхватил Рык. - Только тут и старше меня есть…
        - Ты огонь разжег, тебе и верховодить, - сказал Дед.
        - Так тому и быть, - Рык встал и поклонился каждому из ватажников отдельно. - Не умыслом и гордынею, а вашей волею, обычаями старыми… А звать меня Рык.
        - А меня - Дед.
        - Полоз… Рыбья Морода… Дылда… Враль… Кривой… За…за…заика… - по очереди представились остальные.
        - А меня - Хорек, - он вовремя сообразил, что тоже должен назваться, как бы снова знакомясь.
        - Так тому и быть, - заключил Дед.
        Рык сел на свое место. Протянул руку и снял пальцами с лучины еще тлеющий уголек, не торопясь, будто и не огонь в руках держит, опустил его в воду.
        Зашипело.
        - Пальцы маслом помажь репейным, - самым будничным голосом произнес Дед, протягивая крохотный медный горшочек вожаку. - А то болеть будет.
        Позже, после того, как приезжали торговцы с припасами и как здоровенный мужик, мгновенно провонявший комнату дымом и окалиной, вошел и сообщил, что гостинцы готовы, после позднего ужина и приготовлений ко сну, Хорек дернул лежащего рядом Кривого за полу и спросил тихонько, чего это было, зачем все расходились и заново знакомились.
        - По обычаю, - пояснил Кривой и хотел уже отвернуться, но, заметив обиду на лице Хорька, решил пояснить. - Обычай такой. Ватага до тех пор ватага, пока все сговориться могут. Если кто поперек остальных идет, то его уговаривают трижды, а потом горло перерезают. Старики говорили, что раньше таким ломали спину и оставляли умирать. Чтобы никого не убивать, вожак перед важным решением должен ватагу распустить. Все прощаются, расходятся, из виду друг друга теряют, а потом те, кто решил участвовать, возвращаются. Остальные - не приходят. Понял?
        - Понял, - кивнул Хорек. - Значит, все хотят княжну выручать?
        - Княжну? - удивился Кривой. - Все нажиться хотят, это правда. Голову ради этого под топор положить готовы… Ну, и княжну спасти, ясное дело. Княжны, они ведь на дороге не валяются. Это тебе в сказках что царевен, что княжеских дочерей за чешуйку - десяток. Да.
        Кривой укрылся с головой тулупом и сразу же захрапел.
        Хорек тоже попытался заснуть, но ничего у него не получалось. Поворочавшись немного, он встал и направился к двери, осторожно переступая спящих.
        Лежавший поперек двери Враль открыл голову и сказал шепотом:
        - Спать!
        - Я… мне нужно…
        - Спать, - повторил Враль. - Ты до ветра ходил, я видел. Не можешь заснуть - глаза закрой и лежи. Нельзя в первую ночь гулять.
        Хорек вернулся назад и лег.
        Завтра они оправляются в поход. Это не очередная засада, не вылазка в город за едой и припасами, а настоящий боевой поход, да еще с настоящей целью, достойной настоящих витязей, - что бы там ни говорил Кривой.
        Я до самого утра не смогу заснуть, подумал Хорек. До самого утра.
        Он закрыл глаза только на мгновение. А когда открыл - все уже были на ногах и, переговариваясь шепотом, собирали свои вещи. Увидев, что мальчишка проснулся, заговорили в голос.
        Позавтракали хлебом и вчерашним холодным мясом: на кухне еще все спали. Запили квасом. Никто даже не попытался предложить хлебнуть чего покрепче.
        Да и разговоров особых не было.
        Погрузились в трое саней. Хорек собрался с Кривым и Рыбьей Мордой. Присмотревшись к лошади, запряженной в их сани, Хорек вдруг узнал в ней ту, рыжую с белыми пятнами, что они захватили вместе с обозом Жлоба.
        - А Жлоб где? - спросил Хорек Рыбью Морду.
        - Где-где? - передразнил Рыбья Морда. - Мы с Полозом подождали до вечера, не вернетесь ли, потом, как договаривались, Жлоба зарезали и закопали. Я замучился ему могилку в мерзлой земле долбить. Настоящей и не получилось - так, ямка. Камнями сверху завалил. Нельзя замученного тобой вот так просто оставлять… Ему и без того плохо было, а тут - может обидеться совсем. Отомстить.
        Подошедший сбоку Дед, не говоря ни слова, схватил Хорька за рукав, потащил за собой, а потом толкнул в сани.
        - Укройся шкурой, - сердитым голосом приказал Дед Хорьку. - Ехать далеко, замерзнешь. Пока солнце встанет…
        Дед посмотрел на заледенелые звезды над головой, на ярко-красную полосу на востоке и добавил:
        - А как взойдет, все равно теплее не станет. Еще и за санями сам побежишь, когда совсем приморозит.
        Передние сани тронулись, Дед надел рукавицы, надвинул треух поглубже и взял вожжи в руки:
        - Ну, милая, не серчай. Ты уж покатай нас, будь добра!
        Он даже не хлестнул лошадь вожжами, легонько тронул. Лошадь сдернула сани с места и пошла ровным шагом.
        Дед оказался прав - солнце взошло, но теплее не стало ничуть. Хорек соскочил с саней, бежал вприпрыжку, догонял передние сани, потом возвращался, бежал к задним саням и снова бежал вперед.
        Ватажники смотрели на его беготню без одобрения, но ничего не говорили, лишь кутались в шкуры, поплотнее запахивая полы тулупов.
        Брови, бороды и усы покрылись у всех инеем. Наконец Враль не выдержал, встал с саней и пошел рядом, размахивая руками и хлопая себя по бокам.
        - Бегаешь? - окликнул его Рык с передних саней.
        - Ага.
        - Тогда возьми с собой мальчишку да сбегай вперед, к Молчунову двору. Нас там могут ждать дружинники или стражники - не обделайся с перепугу. Если кто там будет, Хорька сюда пошли, а сам посмотри осторожно, что да как.
        - Погодка хорошая! - сказал Враль. - Помрешь - и не заметишь!
        - Не зевай там! - буркнул Рык. - Нам еще долго ехать, подохнуть успеешь. Не в первый же день.
        Враль побежал вперед: вначале медленно, разминая затекшие ноги, подбирая дыхание. Хорек побежал за ним, обогнал, но через несколько шагов, видя, что Враль не слишком торопится, тоже придержал шаг.
        - Ртом не дыши, - посоветовал Враль. - Горло застудишь или грудь. Носом, носом дыши.
        - Сам-то не простудись! - ответил Хорек.
        Бежалось легко: ноги не скользили и не проваливались. Дорога была накатана. Наверное, вчера, сразу после снегопада, прошло здесь несколько обозов.
        - Куда ты торопишься? - спросил Враль, когда дорога повернула, и обоз скрылся с глаз.
        - Так… Рык… велел… - ответил Хорек. Три облачка взлетели у него над головой.
        - Он чего велел? - уточнил Враль.
        - Сбегать…
        - Посмотреть он велел, посмотреть. И послушать. Мы и так сани хорошо обогнали, а тут в горку они еще медленнее пойдут, да сам Рык придержит, чтобы нам время дать. А если ты прибежишь, запыхавшись, что ты услышишь там, кроме сопения своего?
        - Так что делать?
        - Добегаем до во-он той елки, бежать перестаем и идем, оглядываясь по сторонам. Я впереди, ты - шагах в двадцати сзади. Если меня вдруг зацепят… Или подстрелят… Ты что?
        - Побегу к Рыку.
        - Правильно, - Враль поравнялся с елью и перешел на шаг.
        Хорек остановился, переступая с ноги на ногу, дождался, пока ватажник отойдет на два десятка шагов, и двинулся следом.
        Вначале Враль шел быстро, но шагов через двести шаг свой замедлил. Несколько раз останавливался и присматривался к деревьям вдоль дороги.
        Сквозь снег, лежащий на деревьях и кустах, рассмотреть что-либо в глубине, да еще когда солнце только-только начало добираться своими лучами до поверхности дороги, было очень трудно.
        А Хорек, когда лежал в засаде, боялся, что его заметят. Как же, заметят…Тут хоть тысячу спрячь - никто и не заметит.
        Враль присел у самого края дороги, рассматривая что-то, пригибаясь, вернулся к Хорьку.
        - Значит, слушай и запоминай. Скажешь Рыку, что тут до рассвета людно было. Конные прошли - десятка два. За ними - не вместе, а попозжее - двое саней. Сани не гружены. Запомнил?
        Хорек кивнул.
        - И еще скажи, что возле двора постоялого кто-то есть - вроде как конь ржал. И птицы переполошены. Кто у двора нас ждет - не знаю, туда пройдусь и вернусь вот на это самое место. Передай.
        - Передам, - не чувствуя под собой ног и не оглядываясь, Хорек припустил навстречу ватаге.
        Выскочив из-за поворота, переполошил лошадь - та всхрапнула, запрокидывая голову да шарахаясь в сторону, но Рык, натянув поводья, удержал ее.
        - Та-ак… - выслушав Хорька протянул Рык. - Сани - понятно. Два десятка конных? Поди тут разберись…
        Рык махнул рукой, созывая ватагу, пересказал им то, что говорил Хорек.
        - Засада? - высказал предположение Дылда. - В кусты?
        - Нас там должны посланцы князя дожидаться, - напомнил Полоз. - Чего переполошились? А конные… Конные пошли к заставе, мало ли что? Или на Перевоз.
        - Может, и так, - покивал в задумчивости Рык. - А может и эдак…
        - Возвращаться не будем? - спросил Полоз.
        - Нет.
        - В кусты тоже не будем прятаться, - уже утвердительно произнес Полоз.
        - Не будем.
        - Поехали тогда. Заика, ты самострел приготовь, Дылда, Дед - луки готовьте, - Полоз скинул тулуп, потащил с саней кольчугу, натужно сопя, натянул ее на себя поверх стеганой куртки. - Чего уставились? Самим непонятно?
        - Давайте быстрее, - кивнул Рык, но сам кольчугу надевать не стал, ждал молча, пока остальные приготовятся.
        - Тетиву мне натяни на лук, - приказал Дед Дылде. - Ты скотина здоровая, а у меня уже годы не те, чтобы жилу тянуть.
        - Тогда поближе подходи, как дело начнется, чтоб не надорваться, когда стреляешь, - посоветовал Дылда. - Шагов так на десять. Тогда точно дострельнешь…
        - Язык себе знаешь куда засунь… - сказал Дед. - Молод ты еще мне советовать. Ты еще сиську мамкину сосал, когда я…
        - Быстрее, - повторил Рык, взяв в руки вожжи.
        Обоз тронулся.
        Хорек шел рядом с санями, вытащив из-под шкур свой меч - тот самый, что добыл в засаде.
        - Не маши железякой, - буркнул Дед. - Пусть лежит в санях, успеешь взять. Иди себе спокойно. Ты свой кинжал куда дел, бестолочь?
        - Так Кривой выбросил…
        - И правильно сделал Кривой. Знаешь, что тебе полагалось за кинжал в городе? Знаешь?
        Хорек промолчал.
        - Не знаешь… Все думаешь, малец, простят… Не простят. В лучшем случае - в лучшем, понял? - тебе руки бы переломали. В худшем - если бы ты того дружинника таки ткнул, - висеть бы тебе на стене над воротами другим в науку. Так нету кинжала?
        - Нету! - выкрикнул Хорек.
        На него оглянулись.
        - А ты не ори! Что ж это такое, последние дни приближаются, каждый норовит на старика голос поднять… - Дед в сердцах бросил лук на шкуры. - Ты к нему по-хорошему, с советом… Вот я помру, кто еще тебя надоумит? Дылда? Рыбья Морда?
        - Сам догадаюсь…
        - Догадаешься, как же… Видал я таких! На Песчаной косе таких умных полторы тысячи вдоль берега на кольях подыхали. И ни один ведь не сказал, что умный. От боли орали, добить просили…
        - А ты? - спросил Хорек.
        - А я их на кол как раз и сажал. Единственный раз в жизни оказался на победившей стороне. Один раз, - Дед стащил с правой руки рукавицу, посмотрел на шрам. - В следующем бою меня по голове вдарили, потом связали, потом… Ладно. Так говоришь, нету кинжала?
        Хорек тяжело вздохнул, еле сдержавшись, чтобы снова не прикрикнуть на надоевшего Деда.
        - Нету… Ну, возьми мой, - Дед протянул Хорьку кинжал рукоятью вперед. - Хорошая штука, крепкая. Знаешь, где его ковали?
        - А ты сам?
        - А у меня еще есть, - заверил Дед. - И еще вот возьми нож засапожный. В валенок сунь. Не бойсь, не провалится. Чтобы ручки видно не было.
        Дед сам засунул Хорьку нож за голенище, потом наклонился к нему, обняв за плечи.
        - Долю твою я спрятал под березкой кривой… Над пещерой, помнишь?
        Хорек кивнул.
        - А мое добро под камнем, прямо перед длинной пещерой. С прожилкой черной, заметный такой. Ты еще сказал, что на задницу похож. Помнишь?
        - Помню.
        - Вот под задницей все мое добро и лежит. Если я не вернусь - забирай, наследником моим будешь…
        Хорек что-то хотел ответить, но в горле запершило, а на глаза навернулись слезы.
        - Заберешь, - повторил Дед, пошамкал беззубым ртом и добавил: - А если тебя убьют, то я твою заберу.
        - Хорошо, - пробормотал Хорек.
        - Что хорошо? - возмутился Дед. - Если убьют - хорошо? Чучело безголовое! Баран пустоголовый! Хорошо ему, видите ли!
        Рык цыкнул, и Дед замолчал.
        Впереди, не переставая, трещала сорока.
        Быстрым шагом подошел Враль.
        - Двое саней, четыре человека. С оружием. Луков не видел, но в санях все может быть. В лесу, за деревьями, вроде никого - на первый взгляд. След конных уходит дальше, в лощину, - там я не смотрел, сам понимаешь, - услышал Хорек.
        Четверо. Это не страшно. Что такое четверо, если они положили шестерых, не получив даже ранения. Хорек глянул на свою рогатину, лежащую на санях с краю.
        Снова в животе холодок.
        Это не засада, тут он будет на виду. Тут не получится подставить рогатину бегущему человеку. Тут придется драться. Четверо. Хорек посмотрел на Деда, на то, как уверенно его костлявые пальцы обхватили лук. Стрелу он держал указательным и средним пальцами правой руки.
        Дед так стреляет, что ого-го! На сто шагов он попадает в белку. Хорек сам видел. И Дылда тоже хорошо стреляет. А уж Заика… Это, считай, трое погибнут сразу, остается один. Один против девяти…
        Хорек приободрился.
        Впереди появился постоялый двор, вернее то, что от него осталось: покосившийся обугленный забор, обгоревшие столбы и закопченная труба посреди пожарища торчали из-под снега - словно пальцы сгоревшего великана.
        Там же где-то и останки Молчуна со слугами, вспомнил Хорек. Не похоронили. А Рыбья Морда сказал, что нужно, что обидеться могут. Или это у них на севере обиженные покойники могут вернуться? А тут, у нас…
        Двое саней стояли возле почерневшей ограды, на морды лошадей были надеты торбы с овсом, два мужика в тулупах, возчики, наверное, топтались рядом.
        Высокий молодой мужик, можно сказать - парень, стоял чуть в стороне, заложив руки за спину; на груди под распахнутым полушубком что-то блестело в солнечных лучах.
        Четвертый стоял лицом к дереву - похоже, по нужде отошел. Услышав окрик Рыка, он оглянулся и, заправляясь на ходу, торопливо пошел к парню в полушубке.
        - Здоров, Рык! - громко сказал, почти прокричал парень. - А я тебя заждался.
        - И ты здоров будь, Волк, - также громко ответил Рык. - Вот уж не думал тебя здесь увидеть. Княгиня сказала, что приедут ее люди…
        - А мы чьи? - засмеялся Волк, дожидаясь, пока сани ватажников подъедут к пожарищу. - Мне сказали, ты Молчуна спалил?
        - Я. - Рык бросил поводья Заике и пошел к Волку, тот шагнул навстречу.
        Ни Волк, ни Рык руки друг другу не протянули, остановились шагах в двух один от другого.
        Хорек смотрел на Волка во все глаза.
        Ему раньше не доводилось видеть знаменитого сотника. Рассказы о нем страшные - слышал. Повешенных на перекрестках - видел. Но даже не представлял, что вся эта недобрая слава принадлежит белозубому улыбчивому парню лет двадцати пяти, с румянцем во всю щеку и ярко-голубыми глазами.
        - Может, ты со мной собрался? - спросил Рык.
        - Нет, ты же меня не возьмешь. Побоишься.
        - Чего мне тебя бояться? - поинтересовался Рык.
        - А я могу ночью и тебя, и всех твоих дружков загрызть! - Волк щелкнул ослепительно-белыми зубами.
        - А я могу тебя прямо сейчас к дереву стрелами прибить, а болтом - в живот. И подождать, пока ты помирать будешь, - скучным голосом сказал Рык. - Как ты Кудлая три года назад. Или руки-ноги тебе отрубить и оставить замерзать, как четыре года назад ты с ватагой Хлопуни содеял.
        - Не можешь! - бесстрашно засмеялся Волк.
        - Почему?
        - Потому что ты дурак. И уважаешь закон. Вор - ворует, разбойник - разбойничает, а стражник, тем более Сотник ближней стражи, их ловит и наказывает. Сам посуди, я вам даже нужен. Если б меня не было, сейчас окрестные леса кишели бы ватажниками - ступить было бы некуда; купцов бы вы друг у друга перехватывали да за краюху хлеба поножовщину устраивали. А так - только самые лучшие пока выжили. Ты, Светляк да Морок и остались. Беспалого и этого, прозвище никак не запомню, пришлого, я на прошлой неделе захватил. Ты мне спасибо сказать должен, вожак!
        - Я скажу, - почти совсем без угрозы в голосе сказал Рык. - Поблагодарю…
        - Но не сейчас. Сейчас ты на княжьей службе, ты только-только себе выторговал прощение. Убивать меня не стоит. Служба у меня такая…
        Хорек услышал, как скрежещут зубы у стоящего рядом Дылды.
        - Стой спокойно, - процедил тихо Дед. - Не сейчас.
        - Не за то подохнешь, что службу исполняешь, - тихо-тихо сказал Рык. - А за то, что нравится она тебе. И не столько она, сколько то, что убивать и мучить она тебе безнаказанно позволяет.
        - А может, и так! - захохотал Волк, уперев руки в бока.
        Серебряный полированный княжий знак блеснул у него на груди - зайчики отпрыгнули на лицо Рыку, стараясь попасть в глаза и причинить боль.
        - Я привез тебе то, что ты просил. Всю ночь писари писали, - Волк стал серьезным. - Там грамоты городскому совету Базара, в свободные города, подорожная, карты, какие смог найти за ночь. Деньги - князь с княгиней не скупятся, верят тебе…
        - А ты?
        - А я - не верю. Нет у меня к бывшим дружинникам доверия. И к разбойникам нет. Если бы не княгиня, я бы тебя тут по-другому встретил. Веришь?
        - Верю.
        - Что еще… Ага, в Базаре на торговой площади есть лавочка, деньги там меняет один горбун. К нему подойдешь, скажешь, что от Волка. Он тебе поможет, что-нибудь подскажет или с нужными людьми сведет. Если деньги на выкуп понадобятся или на подкуп, он даст, сколько надо. Начнет отнекиваться - напомни ему про рыбную ловлю с оборотнем. Он поймет. - Волк достал из-за пазухи свернутый трубкой пергамент, протянул его Рыку. - Тут еще написано, читать умеешь?
        - Я был дружинником, - напомнил Рык.
        - Значит, прочитаешь. Прочтешь, запомнишь и грамотку эту изничтожишь. Можешь даже съесть, - снова оскалился Волк. - Вроде и все. С тобой поедут вон те двое, Ухват и Заяц. Они свое знают, тебе мешать не будут, а где-то и подсобят.
        Рык оглянулся на мужиков. Двое кивнули ему; у одного из них верхняя губа была разорвана, и он действительно был похож на Зайца.
        - Они на санях, с деньгами, при оружии, обузой не будут… - Волк не договорил, резко повернулся кругом, лицом к лощине. - Слышишь?
        Гул, усиливающийся равномерный гул донесся со стороны лощины. Конский топот - тяжелые удары по замерзшей земле, даже снег не скрадывал эти звуки.
        Рык оглянулся - ватажники, услышав топот, торопливо развернули сани, перегораживая путь. Заика, не таясь, положил самострел на мешки в санях и внимательно смотрел вдоль дороги. Дед и Дылда с луками стали возле него.
        Остальные сбрасывали накинутые поверх кольчуг и курток тулупы и полушубки. Полоз сбросил в сани шапку, надел вместо нее шлем со стрелкой на переносице. Шлем был давно не чищен, и даже ржавчина его испятнала, но голову он прикрыл, а бармица легла сзади и по плечам, защищая шею.
        Улыбка слетела с лица Волка, он пробежал к своим саням, сбросил прямо в снег полушубок, и взял рогатину.
        - Разве не твои? - спросил Рык, отступая к саням, не отводя взгляда от деревьев, из-за которых, судя по приближающемуся топоту, вот-вот должны были появиться конники.
        - С чего это мои? - удивился Волк. - Все мои тут.
        - Два десятка проехало по дороге перед тобой, ты разве не заметил? - Рык встал за сани, Волк и его люди стали возле него.
        Вороны, копошившиеся на пожарище, разом взлетели, оглашая лес громким карканьем.
        Первые конники вынырнули из-за деревьев неожиданно. Два всадника на рослых конях занимали всю неширокую дорогу.
        - Твою мать! - пробормотал Волк и вышел из-за саней им навстречу. - Принесла нелегкая.
        Конники, поравнявшиеся с пожарищем, разъехались в стороны, пропуская следующую пару.
        Дорога перед бывшим постоянным двором выходила на поляну, так что всадники, не мешкая, перестроились в линию.
        Полтора десятка, посчитал Хорек. А Враль говорил, два десятка.
        Один из конников, тот, что был посреди строя, тронул коня и выехал вперед.
        - Ты бы свистнул, воевода, - сказал сотник. - А то выскочил, напугал нас с Рыком. Правда, Рык?
        Рык остался за санями.
        Воеводу Пересвиста и дружинников он признал сразу, но радости, даже такой показной, как у Волка, не испытал.
        Воеводы здесь быть не должно. И два десятка… пусть полтора десятка бронников слишком много для простого выезда в лес.
        - Ты что здесь делаешь? - спросил сотник. - Тебя князь прислал?
        - Можно и так сказать, - качнул головой в сверкающем шлеме воевода. - Дела княжеские.
        - Что ты говоришь… А я думал, что тебе о встрече нашей не говорили. И князь, и княгиня мне сказали, что только я…
        - Знают трое - знает и свинья, - пророкотал воевода и внезапно спрыгнул с коня легко, как молодой. - Вот я и подумал, как же это своего товарища бывшего и не повидать?
        Воевода обошел Волка, как дерево, и пошел к саням, снимая на ходу рукавицу.
        Рык сбросил и свою, протянул воеводе руку.
        Хорек услышал, как от рукопожатия хрустнули суставы у обоих. Воевода и вожак были даже похожи чем-то друг на друга: шлем делал Пересвиста выше Рыка, и борода у него была окладистее, но что-то в складке между бровей и в морщинах возле глаз было у них общее.
        - Я уж думал - не свидимся, - отпуская руку вожака, сказал воевода. - Это ж сколько мы лет не виделись?
        - Пятнадцать, - ответил Рык. - Как я уехал…
        - Как ты сбежал, - поправил воевода, вожак поправлять не стал.
        - О делах твоих я слышал, гордиться особо нечем, но и позора особого нет, - прогудел воевода, рассматривая Рыка.
        - Я о твоих тоже, - сказал Рык. - И об отца твоего делах. Помер он?
        - Восемь годков уже как. В одночасье захворал и умер.
        - Слышал, как он в мертвом городе сокровища нашел, разбогател. Думал, он сразу на покой уйдет.
        - Чтобы мой старик да сам от воеводства отказался? Нет, извини. Он меня еще погонял. Десятником, потом сотником, потом отпустил походным воеводой уже почти перед самой смертью и все учил-учил-учил… - Воевода замолчал, почесал бороду, словно прикидывая, говорить или не стоит. - Он перед смертью тебя вспомнил. Помирал уже, я сидел возле кровати, а он вдруг тебя вспомнил. Сказал, что тебя хотел воеводой сделать. Не меня, родного сына, а тебя, представляешь?
        - Извини, - сказал Рык.
        - Да ничего. Я тогда обиделся, а сейчас уже столько всего было, - воевода оглянулся на своих дружинников.
        Те сидели в седлах неподвижно, от коней поднимался пар.
        - Я чего приехал к тебе, - вспомнил воевода. - Подарок тебе решил сделать, без которого ты б ни в жизнь службу князю не сослужил.
        Он набрал в грудь воздуха, сунул в рот четыре пальца - Рык поморщился и даже отступил в сторону, знал, что сейчас будет.
        Оглушительный свист поднял с деревьев усевшееся было воронье и унес стаю куда-то за лес. Лошади рванулись от испуга, и ватажники еле успели их остановить. Рыжая с пятном сшибла с ног Деда, который, падая в снег, закричал неприлично тонким голосом, а когда сообразил, что ничего не сломано и не повреждено, разразился проклятиями.
        - Вот хоть что-то ты умеешь делать хорошо, - сказал Волк. - Воюешь хреново, на совете - бревно бревном, а вот как свистнешь, просто чудо-богатырь.
        Воевода не обиделся. Он молча подождал, когда из-за конного строя появятся пятеро дружинников. У каждого из них за седлом лежали мешки. Так поначалу подумал Рык, но потом сообразил, что у мешков вряд ли будут болтаться руки.
        Дружинники сбросили трупы в снег, в ряд, в строй не вернулись, а лишь отъехали в сторону.
        - Подарок тебе, - воевода указал рукой на трупы.
        - Спасибо, конечно, но мясо у меня в дорогу есть, - ответил Рык, рассматривая покойников.
        Двое умерли от стрел - раны были небольшие и не слишком кровавые. Остальным досталось больше: двое были порублены мечом, а третий, похоже, пробит тяжелым копьем насквозь - и кольчуга не помогла.
        Убили всех пятерых недавно, даже на морозе они не успели еще превратиться в деревяшки: руки и ноги согнулись, у одного рука подвернулась при падении и теперь была выгнута неестественным образом.
        - Я не один тебе его подготовил, - прогудел воевода.
        - А кто ж еще? Дружинники?
        - Нет, сотник мне помог, - воевода повернулся к Волку, который медленно пятился к краю дороги.
        - Взять, - негромко сказал воевода, ни к кому конкретно не обращаясь, но два дружинника, бывшие ближе всех к сотнику, вдруг рухнули с коней на него, сшибли с ног, завернули руки за спину так, что все услышали жуткий хруст.
        Сотник завыл, дернулся, но ослепительная боль на несколько мгновений парализовала его, а когда он пришел в себя, руки и ноги уже были ловко спутаны сыромятными ремешками.
        Дружинники перевернули Волка на спину и отошли в сторону. Еще пятеро, держа в руках луки, медленно проехали мимо саней, перекрывая дорогу.
        Один из людей Волка не выдержал и побежал. И побежал неправильно - рванул по дороге, словно надеясь убежать от конника или увернуться от стрелы. Ему бы в чащу прыгнуть - а он побежал.
        Его отпустили шагов на двадцать, а потом три стрелы догнали его, ударили в шею, спину и в ногу. Беглец споткнулся и упал, неловко согнувшись.
        - Ты у меня, Мышонок, неделю стрелять с коня будешь, - громко сказал воевода, и один из стрелявших, тот, что попал в ногу, покраснел и отвернулся. - Если бы я сказал поймать - так бей по ногам. Но ведь я сразу сказал - насмерть. А ты что?
        - Ты с ума сошел? - спросил Волк.
        Воевода, не отвечая, ударил его ногой в лицо. Сотник всхлипнул. Кровь брызнула на снег.
        - Я не хочу тоже получить по зубам, - пробормотал Рык, - но хочу задать тот же вопрос. С ума сошел?
        - Жизнь тебе спас. И, надеюсь, княжне. Эти пятеро тебя ждали возле дороги дальше, почти у дуба. Пять лучников. Я их знаю, стреляют… стреляли без промаха.
        - Да я здесь при чем? - спросил Волк. - Счеты старые сводишь? Вот приедем в Камень…
        Дружинники спешились, подошли к оставшимся в живых людям Волка, вывели их из-за саней, поставили перед строем.
        - Волк здесь остался, а этих вперед послал, в засаду. Никто бы из вас и не ушел. Там как раз дорога через овраг…
        - Знаю я это место, - оборвал воеводу Рык, - сам прикидывал, как там засаду поставить при случае. Уходить там неудобно.
        - Тебе - неудобно, а им… Им-то зачем бежать? Вас бы перестреляли и к сотнику вернулись.
        - Врет он все, врет! - выкрикнул Волк. - Зачем мне тебя убивать? Зачем?
        - Ну, тебе это нравится, - пояснил воевода, - а потом… Потом ему нужно было, чтобы ты не вернулся. Княжна ему не нужна. На тех, что с тобой отправлял, он не надеялся. Ты бы их на первой же стоянке и убил. Ведь так?
        - Само собой, - кивнул Рык. - Зачем мне чужие за спиной?
        - Ты это знал. Я это знал. И Волк это понял.
        - Не мои это! - кричал Волк. - Не мои.
        Но воевода его вроде и не слышал, спокойно продолжал:
        - Не нужна ему княжья дочка. Он бы ее и сам убил, да тянул, ждал, когда княгиня разродится.
        - Ему-то что с этого? У него, в отличие от тебя, сына нет. А если мальчик родится, так и совсем ничего не выходит. Наследник, княжий сын…
        - Княжий? - переспросил воевода таким тоном, что Рык вздрогнул и взглянул на корчащегося в снегу сотника.
        Тот извивался, как червяк, перерубленный заступом. Пытался отползти и кричал, не переставая:
        - Врет он все, врет! Неправда это! Княжьего суда хочу! Княжьего суда.
        Воевода брезгливо сморщился и снова ударил Волка носком сапога в лицо.
        Раздался хруст, и сотник захлебнулся криком.
        - Князь знает? - спросил Рык.
        - Зачем ему? - невесело усмехнулся воевода. - Он княгиню любит, да и она его тоже. По-своему. Князь думает, что это по ее вине детей нет, а на самом деле… Не нужно было ему ее попрекать, не нужно. Когда такой красавец рядом… Она от злости с ним сошлась. А потом… Потом… Ты же баб знаешь - с нелюбимым не лягу. А если легла, значит - любимый. Вначале глупость или обида, а потом себя уговаривают, что по любви. Если бы мальчик родился - князю долго не прожить. Год-два, пока ребенок бы не окреп хоть чуть-чуть. Вот этот красавчик…
        От красоты, правда, ничего не осталось - кровавая маска, выбитые зубы, сапоги у дружинников непростые, с кованым носком. И бил воевода не жалеючи.
        - Ей тогда и дочка не нужна, если мальчик родится от сотника. Я поначалу подумал, что это она избавилась от девочки…
        - И от зятя, - добавил Рык.
        - И от зятя! - повысил голос воевода. - А что? Рылом я не вышел? В бою не трусил, заговор не строил. И кровь у меня сильная, горячая, а не та студеная жижа, что в жилах у Оплота. Его отец смог сына зачать только с третьей женой, помнишь? И этот только на дочку и сподобился…
        - А зачем тебе тянуть? - устало, словно разговор этот длился уже долгие годы, спросил Рык. - Сегодня бы прирезал князя… Или накапал бы ему чего в выпивку. Я видел, он в этом деле себе не отказывает. Дружина тебя поддержит. Вон ведь ты перед ними и говоришь открыто, не боишься, что они выдадут.
        - Эти - не выдадут. Твои - твоим это зачем? И что выдавать? Что я жизнь князя спас? А сам я не могу его убить, я клятву давал. Клятва нерушима, сам знаешь.
        - Знаю, - кивнул Рык.
        - Вот то-то и оно. Я с княгиней поговорю, объясню.
        - Ребенок…
        - Что ребенок?
        - Что ты с ребенком сделаешь?
        - А ты как думаешь? - взгляды скрестились, словно клинки.
        Даже, кажется, заскрежетало.
        - Теперь что? - поинтересовался Рык.
        - Ничего. Я с ребятами своими ездил к дальнему логу, место для засеки посмотреть. А сотника… Сотника ты убил, не сдержался. И людей его. Всех.
        За спиной у Рыка кто-то захрипел, вскрикнул, послышался хруст, и тела тяжело упали в снег. Рык не оглянулся.
        - Привези девочку, - сказал воевода. - И проси, что хочешь. Что тебе князь с княгиней обещали - не знаю, но я буду твоим должником.
        - Я еду за княжной, - не отводя взгляда, отрезал Рык. - Ваши дела - драка за власть.
        - Не для себя…
        - Знаю, для сына. И для династии. Знаю.
        - Вот и ладно, - кивнул воевода, оглянулся, подал знак, и ему подвели коня.
        - А если надумаешь без девочки вернуться или обмануть, имей в виду - я тебя достану. В лесу, в болотах. Нас ведь обоих старый воевода учил… Мой батька. - Воевода указал дружинникам рукой на дорогу, те молча тронулись, перестраиваясь парами.
        Сотник заскулил.
        - А Волк? - окликнул воеводу Рык.
        - Ты же хотел его получить? - бросил воевода, не поворачивая головы. - Он твой. И твоих людей.
        Рык оглянулся на ватагу. Лица у ватажников были белые; они потрясенно смотрели на тела, на извивающегося сотника ближней стражи, на чеканный профиль воеводы. В глазах Хорька - ужас и слезы.
        - Я его не победил, - сказал Рык.
        Воевода хмыкнул.
        - Вот поэтому я - воевода, а ты…
        - И он воевода! - выкрикнул Хорек. - Он самый лучший воевода! А ты… ты… Ты - убийца. Обманщик и убийца!
        От обиды и бессилия Хорек заплакал, схватил пригоршню снега и метнул в воеводу.
        Снежок ударил Пересвиста в грудь, в самый княжий знак на зерцале. Хорек снова схватил снег, замахнулся, но Рык выбил снежок и прижал мальчишку к себе, не давая ему вырваться.
        - Он воевода, воевода!.. - продолжал кричать Хорек, вырываясь. - Лучше, чем ты…
        - Вот и батька мой так говорил, - пробормотал воевода, протянул руку в сторону, и проезжающий дружинник вложил в протянутую ладонь свое копье.
        - Все равно это ты его убил, - сказал воевода.
        Он перехватил копье острием вниз, замахнулся и резко ударил.
        Копье пробило грудь сотника, прошло насквозь и даже воткнулось на половину острия в мерзлую землю.
        Быстрый влажный хруст и звонкий удар.
        Воевода вырвал копье и тронул коня.
        С наконечника капала кровь.
        Ватажники молча расступились, пропуская воеводу, долго глядели ему вслед, пока он не скрылся за поворотом.
        Волк был еще жив. Из приоткрытого рта текла кровь. Из раны на груди толчками выплескивалась алая жижа, а он все еще жил, хрипел, с ненавистью смотрел на Рыка.
        - Забирайте сани, - сказал Рык ватажникам. - Наши и те тоже. Сейчас некогда обыскивать. Потом разберемся.
        - Продать можно, - пробормотал Дед, укладывая лук и стрелы в сани. - Еще бы барахлишко с покойничков снять - им оно не нужно. Пояса, оружие…
        Волк продолжал жить, хрипел, словно пытаясь что-то сказать.
        Дылда переступил через него, направляясь к оставленным саням.
        - Кто на санях поедет? - снимая с убитых пояса и кошели, спросил Дед.
        - Дылда и Рыбья Морда, - ответил Рык, отпуская наконец Хорька.
        Хорек отошел, глядя под ноги.
        - С этим что? - тихо спросил Кривой у вожака.
        - Оставь. Сам дойдет.
        Сани ехали мимо умирающего Волка; последние чуть свернули в сторону - держащий в руках вожжи Дед даже не заметил, как полоз проехал по открытой ладони сотника.
        Волк даже не вскрикнул. Он, наверное, и не почувствовал новой боли, он старательно умирал, звал смерть, но она где-то задержалась. Или решила отомстить за подлость и предательство.
        Ворона села прямо на окровавленное лицо сотника, тот мотнул головой, ворона взмахнула крыльями, но удержалась, ударила клювом в щеку, оторвала ярко-красный кусок, подбросила и проглотила.
        Рык пошел за санями.
        Вороны одна за одной слетали с деревьев, садились на грудь сотника, на лицо, плечи… Толкались, галдели. Вот, счастливица, оторвала большой кусок кожи с лица и бросилась с ним в сторону, несколько ворон - за ней.
        Хорек прошел мимо.
        Вороны кричали так, что небо содрогалось. Дрожала земля. Раскачивались деревья. - Смотри, - сказал Кривой, - как жалость выглядит.
        Хорек замер, посмотрел на Кривого. Но тот шел за санями молча, понурив голову. Это он позавчера говорил, держал Хорька за голову и говорил:
        - Внимательно смотри!.. Так не больно…
        Хорек стоял и слышал, как вороны дерутся за куски плоти живого еще сотника. Глухой стон за спиной. Град ударов, треск рвущейся кожи…
        Хорек наклонился, достал из валенка нож, который дал ему Дед. Взмахнул рукой, разгоняя ворон, шагнул вперед.
        - Так не больно, - прошептал Хорек и полоснул ножом по напряженному горлу сотника.
        Волк даже выгнулся, подставляя горло под нож.
        - Спи, - сказал Хорек.
        Левой рукой он дернул серебряный княжеский знак, лежавший у Волка на груди. Цепь лопнула - знак остался в руке у Хорька.
        Пар больше не вырывался изо рта сотника.
        Глава 4
        До Перевоза они добрались через три дня, как Рык и собирался. Могли бы и раньше, но Дылда, заснув, прозевал поворот - лошадь поперла напролом через подлесок, сани застряли, потом опрокинулись… А сам Дылда влетел по пояс в незамерзший ручей - треск, шум, гогот, ругань и крик. Сани решили не бросать, так что пришлось повозиться, вначале вытаскивая их, потом вытесывая новый полоз взамен сломанного, - в общем, приехали к Перевозу только под вечер.
        Стража на своем берегу, глянув в подорожную, пропустила на лед беспрепятственно, и стражники из Воли пропустили - взяли только с путешественников дорожный сбор и отправились греться в приземистый бревенчатый домик над самой рекой.
        Рык направил лошадь в боковую улочку. Уже стемнело, ставни в домах были закрыты, и путь освещала только ущербная луна, но Рык правил уверенно - остановился у частокола, прямо перед широкими дубовыми воротами.
        На столбе перед воротами висел деревянный молоток. Рык спрыгнул с саней и несколько раз ударил молотком в доски ворот, скрепленные железными полосами.
        За воротами залаяла, срываясь на вой, собака. На нее кто-то басовито прикрикнул, но собака продолжала лаять.
        - Кого там принесло? - спросил тот же голос из-за ворот.
        - Знакомый твой из-за реки, - ответил Рык. - Пустишь? Или ворота с петель снять?
        Лязгнул засов, ворота приоткрылись, и на улицу вышел здоровый - даже больше, чем Дылда, - мужик в наброшенном на плечи тулупе и с факелом в руке.
        - Ты никак, Рык? - мужик, прищурясь, глянул на вожака, потом на ватажников, стоявших возле саней.
        От этого недоброго взгляда заросшее волосами по самые глаза лицо приобрело совсем уж звериный вид.
        - Обоз привел? В купцы подался? - с сомнением в голосе спросил мужик.
        - По делам еду, - ответил Рык. - Места у тебя есть? Или мне к Седому отправляться?
        Мужик торопливо открыл створки ворот:
        - Зачем к Седому? Чего ты там не видел? Клопов с кулак да вина кислого? В пиве у него рыбы живые плавают, икру мечут. А место у меня есть… Как не быть. Зима все-таки. Вот летом, да перед ярмарками тебе и твоим молодцам спать в конюшне бы пришлось, а так - задняя изба пустая. Я и протопил ее, как знал, что приедешь. Загоняй сани, - велел мужик, отойдя в сторону. - На улице не оставляй - растащат все к утру. Народ вороватый стал - страх. Не поверишь, третий молоток за месяц на ворота вешаю. Баба моя говорила, что я и собаку нашу на цепи держу, чтобы не украли. Так и живем. Расходы одни, честное слово! Полон Перевоз постоялых дворов, скоро постояльцев по ночам друг у друга воровать станут. Да еще и в обычные избы зазвать норовят. Наши не сеют, не пашут - от щедрот проезжих живут. А какие там щедроты? Насмешка одна. Одна ночь - чешуйка с человека, да чешуйка с саней. И кажется, что ездят сейчас одни нищие, или скареды. Харчи с собой везут, холодные жрут, лишь бы не дать доброму человеку заработать…
        - А ты те шкуры продай, что с постояльцев летом дерешь, - посоветовал Дед, проходя мимо. - Ты ж не по три, по десять шкур сдираешь, да еще и в ведра кровушку цедишь. И батька твой таким же был. Где ж это видано: по чешуйке за ночь, да еще за харчи отдельно платить?
        - Ты этого старого дурака все с собой таскаешь? - не глядя на Деда, спросил у Рыка хозяин постоялого двора. - И ведь зараза никакая его не возьмет.
        - А на него в прошлом годе напала лихоманка, - засмеялся подошедший Враль. - На другой день сбежала, я сам видел, как пятки ее сверкали. Бежала и приговаривала, что больше она к Деду ни ногой. Хуже, говорит, ей только у Медведя с Перевоза было. Как, говорит, она его трусить начала, так он приноровился масло в руках сбивать. Жаром навалилась на него, так он топить в доме перестал - его баба да дети вокруг него грелись, как у печки. На третий день он лихоманку за горло взял, да плату за все три дня и потребовал. Бил-мордовал с сыночками, пока она последнее не отдала…
        - Когда ж ты языком своим подавишься? - грустно спросил Медведь. - Он же у тебя без смысла болтается. Давно уже отрезать пора. Или тебе же на шее вместо удавки завязать, балаболка…
        Все пять саней въехали на двор; Медведь взялся за деревянную скобу, стал ворота закрывать, но тут Враль тронул его за плечо.
        - Ну чо тебе?
        - Не чо! Ты мне скажи, вдова Кабанова все еще одна живет? - понизив голос, спросил Враль.
        Медведь осклабился, оглянулся на дом и тоже тихо ответил:
        - Муж у нее новый так и не появился, если про то. Живет-то она одна, а ночует когда как. Сегодня я мимо ее двора проходил, глянул… так, на всякий случай… - Медведь снова оглянулся на свой дом. - Вроде была одна.
        Враль вопросительно глянул на Рыка.
        - Чтоб до рассвета тут был, - сказал Рык. - Опоздаешь - смотри у меня!
        - Не опоздаю, буду еще затемно, - Враль двинулся прочь, в темноту.
        - Не зарекайся! - крикнул ему вдогонку Медведь. - У нее не то что утра, наводнения не заметишь! Так люди говорят, - добавил Медведь, снова покосившись на дом.
        Рык еще постоял не улице, оглядываясь по сторонам, Медведь терпеливо ждал его в воротах.
        - Ладно, - сказал Рык. - Занесешь в заднюю избу поесть, лошадям - овса… Чтоб без обмана.
        - Обижаешь… Я тебя когда-нибудь обманывал? - обиделся Медведь.
        - Так ведь и живой до сей поры, - засмеялся Рык и вошел во двор.
        Медведь с силой притянул створку, задвинул здоровенный массивный засов и подпер ворота бревном.
        - Пить что будете? Есть вино сладкое, настойка, медовуха.
        - Пиво, - ответил Рык. - Нам завтра уезжать. Бабе своей скажешь, что к горам собрались.
        - У меня баба не болтает!
        - А ты все равно скажи. Не болтает, так пусть помолчит. Но про то, что нужно.
        Ватажники распрягли лошадей, завели в конюшню.
        - Не сомневайтесь! В избу идите. Там и лучины есть, огниво сразу над дверью, на полочке. А я мигом - и поесть принесу, и выпить. За лошадками сыновья присмотрят. Я сейчас. - Медведь почти бегом поднялся по ступенькам, скрылся в доме.
        - Хоть в избе поспим, надоело в снегу, - Рыбья Морда посмотрел на приятелей, но никто с ним спорить не стал. Всем хотелось отогреться.
        - Еще бы баньку… - мечтательно протянул Дылда. - Пожрать горяченького, выпить веселенького… И на бабу…
        - Вот потому тебя Дылдой и кличут! - сказал Дед и пошел в дальнюю избу.
        - Это почему потому? - спросил Дылда, но Дед не ответил. - Почему, я спрашиваю?
        - А потому, - ласково прошептал ему на ухо Кривой, - что пока ты слюни пускаешь, мечтая, пока ты помоешься, поешь и попьешь, Враль уже бабе раза три успеет удовольствие доставить и столько же получить. Понял, Дылда?
        Все засмеялись, даже Хорек. А через мгновение к ним и сам Дылда присоединился.
        Не успели они зажечь лучины, раздеться да вещи разложить, как младший сын Медведя принес скатерть, застелив ею громадный стол посреди избы, а средний начал таскать еду и посуду.
        - Ты молочка принеси, - приказал Дед парню. - Крынку. И чтобы не ледяное. Понял?
        Средний Медвежонок молча кивнул и убежал.
        - Все ж таки Медведь - хозяин справный, - сказал Дед. - Обдирала скаредный, но хозяйственный.
        Все согласились.
        - И хозяйка у него справная, - признал Дылда, когда начали ужинать. - Вкусно стряпает.
        И все опять согласились.
        Жбан с пивом принес сам Медведь, спросил, не нужно ли еще чего, пожелал спокойной ночи и ушел.
        Но спокойной ночи не получилось. Только-только ватажники поели да стали разбираться, кому где спать, как в дверь кто-то заколотил.
        Улегшийся возле дверей на лавку, Заика встал и вышел в сени.
        - И кто это? - сам у себя спросил Кривой.
        Это был Враль.
        - Что, вдова не одна? - радостно спросил Дылда. - Нарвался на соперника?
        - Пасть закрой, - бросил Враль, присаживаясь к столу. - Осталось что-то пожрать?
        - Там глянь: все, что не съели - на столе, - ответил Дед с печи. - Рыба, кажись, и колбаса.
        Враль с хрустом отломил кусок от кольца колбасы.
        - Такое дело… - сказал он с полным ртом. - Серый Всадник тут.
        В избе залегла тишина, слышно было только, как Враль жует да сверчок трещит за печью.
        - Точно? - спросил Рык.
        - Сам видел! - Враль подвинул к себе миску с квашеной капустой, пальцами зацепил клок и сунул в рот. - И он, и сани с коробом… Только не двое, а трое с ним. Двое конных, один на санях, правит. И как-то странно они въехали. Им бы от Камня, как мы, а они со стороны Воли.
        - А как бы они с нашей стороны приехали, если мы там шли? - резонно возразил Полоз. - Они ж на три дня, считай, раньше нас выехали.
        - Может, они заезжали куда? - предположил Дед.
        - На Волю тут одна дорога от Камня - через Перевоз. Объезжать вправо - чаща, влево - берега такие, что не съедешь на лед. Перевоз он потому и Перевоз, что мимо него не проскочишь, - рассудительно произнес Полоз и глянул на вожака, но тот сидел молча, задумчиво глядя на огонек лучины. - Что думаешь?
        - Что думаю? - переспросил Рык. - Ничего пока не думаю. Серый Всадник уже в Базаре быть должен, а не по морозу с детьми кружить.
        - А может, он их отвез куда, - высказал предположение Рыбья Морда. - В Волю, например. Вы ж сами говорили, что с ним кто-то был из тамошних.
        - Это Молчун говорил.
        - Его слуга, - поправил Дылда. - Сапог. И он говорил, что, мол, до Базара детей везти они собирались. Всадник беспокоился, а баба…
        - Бабы я там не видел, - сказал Враль. - Они подъехали по восточному тракту, остановились возле тамошней заставы, на околице. Там факела горели - я рассмотрел. Серый плащ, волком подбитый, меч у седла - все, как говорили. Короб кожаный на санях, здоровенный.
        - Вот в коробе баба с детьми и была, - Дылда с силой ударил ладонью по столу. - Сразу пойдем? Нет, ночью сходим… Ты, Враль, глянул, где они на постой стали?
        - А ты как думал, я просто так столько по морозу лазил? - Враль с сожалением заглянул в пустой жбан. - Пока вы тут все пиво выпили. Они проехали до противоположного края, до тракта на Базар. Там и остановились в доме - не на постоялом дворе. Дом крепкий такой, богатый. Во дворе две собаки. Кудлатые волкодавы. А хозяин, видать, Серого знает. И, похоже, ждал. Пустил во двор без вопросов. Я сунулся глянуть - дети там или нет, но собаки такой хай подняли, что я решил не полошить Серого, - ушел.
        - Сейчас пойдем? - Дылда явно обрадовался возможности по-быстрому закончить с поисками княжны. - Тихонько сходим, собачек я сам порежу, войдем в избу да поговорим с постояльцами… Всех делов-то.
        - Всех делов-то, - задумчиво повторил Рык. - А если шум поднимется? Тут ведь стражников с полсотни. Их тоже резать будешь? Да и местные жители по набату поднимаются быстро и не любят тех, кто в Перевозе озорует. Нет, так не получится…
        - А они с утра и уйдут, - сказал Дылда. - Тогда что?
        - А пусть идут, - Кривой почесал веко на пустом глазу. - И мы за ними. Вот по дороге и зацепим.
        - Так они могут с кем-нибудь пойти.
        - С детьми в санях? Нет, зачем рисковать. Ты бы не спросил, что за дети, откуда, куда? Кто бы не спросил? А детишки - краденые. Одни поедут, точно.
        Все снова замолчали, прикидывая.
        Хорек нетерпеливо ерзал на скамье, понимая, что ведет себя не как взрослый ватажник, а как сопливый мальчишка, только ничего не мог поделать с собой. Княжна тут, рядом. Можно выйти и просто сходить, забрать. А стражники…
        - А можно стражникам сказать, - неожиданно для себя Хорек выпалил это вслух и замер потрясенно.
        А ведь верно, подумал он. Сходить к стражникам, сказать, что тут дети сворованные, целых семь. И дочка княжеская. Они сами нагрянут, торговцев живым товаром никто не любит.
        Но особого восторга у ватажников предложение Хорька не вызвало. Кривой покачал головой.
        - Нет, почему? - спросил Хорек.
        - А потому… - Полоз пригладил бороду. - Ежели княжна попадет к князю Воли, то он уж тогда с нашего князя всю кровь выпьет за выкуп. Отрежет землицы у Камня по самый посад.
        - Или еще лучше - женит одного из своих балбесов на княжне, даром что мала еще. Окрутят у алтаря и всех делов, - Кривой невесело усмехнулся Хорьку. - Нас перебьют, чтобы мы заранее Оплота и Ласку не предупредили, а если мы и сбежим, то Ласка с Оплотом нас тоже не помилуют за глупость.
        - Значит, так, - подвел итог Рык. - Враль сейчас отводит Дылду, Рыбью Морду и Заику к тому дому и возвращается сюда. Мы снова запрягаем лошадей и ждем от них вестей. Если к утру Серый со своими начнет запрягаться, собираться, мы сразу двинем вперед, вроде как по своим делам. И будем двигаться впереди. А потом подберем место и сделаем засаду.
        - А если они останутся дневать? - уточнил Полоз.
        - Значит, Враль успеет к своей вдове сходить, заслужил, - усмехнулся Рык. - А мы померзнем.
        - Как же, померзнем, - пробурчал Дылда. - Только-только в тепло вошли. Я толком и согреться не успел. Почему я?
        - А потому, что ты парень видный, здоровый, ты один с десятком справишься, если до драки дойдет, - улыбаясь приветливо, сказал Рык. - И если ты сейчас не оденешься и не побежишь, куда нужно, я тебе левое ухо для первого раза отрежу.
        - Был уже первый раз, - проворчал как бы себе под нос Дед. - Летом он проспал телегу с хуторов. Говорил я, не нужно жалеть. Так что - оба уха резать нужно…
        - Ухо! - сказал Дылда, вставая со скамьи. - Конечно, ухо. А сам ты, Дед, забыл?..
        Все оделись.
        Рык пошел, разбудил Медведя и подробно расспросил его о доме, в котором остановился Серый.
        Оказалось, что в доме том живет травник с семьей. Семья большая, мужиков много: трое сыновей да два зятя, внуков с десяток. Тихо взять не получится никак, убедился Рык. В Перевозе травника уважали: он умел и отвар приготовить, и кости вправить. В Перевозе жил давно - уже лет пять. Поселился правильно, спросился у общества, заплатил княжеское за землю; дом не сам строил, плотников нанял местных, а потом еще и столы накрыл для всех желающих.
        Правильный мужик - ничего не скажешь. Вы его лучше не трогайте, посоветовал Медведь. Ни он себя в обиду не даст, ни общество его обижать не позволит. И стражники княжеские за него вступятся.
        Вернулся Враль, сказал, что оставил ватажников неподалеку от нужного дома. Вот только предупредить они могут не успеть: стоят сани с коробом во дворе нераспряженные. Не получится раньше их на тракт выйти.
        И вперед сейчас послать сани - тоже не выходило. А если не будет сегодня уходить Серый? Так до самого Базара и идти? Или остановиться где и ждать? Ближайший постоялый двор далеко - засветло к нему зимой не доберешься, а по пути там есть несколько проселков к хуторам. Если Серый не в самый Базар направляется, то можно его потерять.
        - Ладно, - решил Рык, - пойдем следом. Пусть они выезжают - мы за ними, вроде как купцы. Обоз у нас теперь здоровенный, подозрения вызвать не должен. Пойдем следом, посмотрим, а уж потом…
        Серый выступил затемно.
        Запыхавшийся Заика влетел во двор, замахал руками, пытался что-то сказать, но ничего у него не получалось, на него махнули рукой и стали выводить сани.
        Медведь вышел проводить без факела, чтобы не привлекать внимания. Рык сунул ему положенную плату, добавил сверх того и пообещал, что вернутся и у него остановятся на обратном пути.
        - Только травника не трогайте, - напомнил Медведь. - За него или за семью его я и сам вас обществу отдам.
        - Слово, - сказал Рык.
        Сани не спеша проехали сквозь село. Когда подъехали к восточной околице, там уже никого не было. Стражников пришлось вызывать из тепла на мороз; те вышли, пряча лица в воротники и ворча, что некоторым не спится, что поднимают ни свет ни заря, однако дорожную пошлину - по чешуйке с саней - взять не забыли.
        За околицей, на опушке соснового бора, ватажников встретил злой замерзший Дылда.
        - Быстро едут, - сказал он, заваливаясь в сани и укрываясь медвежьей шкурой, бесцеремонно стянутой с Враля. - Рыбья Морда за ними побежал. Может, сразу в бору и догоним, пока не рассвело?
        - С ними никто из семьи травника не поехал? - спросил Рык.
        - Хрен его знает. Вроде конными трое шло. Как и приехало.
        - А если их кто-то из травниковых родственников еще ночью встречал? В Перевоз привел и дальше провожает? Один ведь конный лишний… А Медведь не шутил. И с ним ссориться нельзя, нам без своего человека в Перевозе никак нельзя, - Полоз сказал правильно, Рык с ним согласился.
        Оставалось только ехать, в надежде, что утром все станет понятнее.
        Рыбья Морда ждал на вершине холма, поросшего редкими соснами. Тракт далеко огибал холм, и через вершину можно было сани обогнать. Но только если двигаться пешком.
        Рык взял с саней широкие лыжи, подбитые лосиной шкурой, быстро привязал их к валенкам. Кликнул с собой Враля, и оба скрылись среди деревьев. Остальные на санях двинулись по тракту.
        - А мы, если догоним и княжну заберем, сразу в Камень вернемся? - спросил Хорек Кривого.
        Их сани ехали последними, впереди идущие, с Дедом, маячили темным пятном, и Хорек решил, что сейчас как раз можно порасспрашивать Кривого.
        - Не знаю, - честно ответил Кривой. - Княжну, конечно, отвезти следовало бы, но ведь мы хотим богатство заработать. Забыл? Молчуна нет, Жлоба тоже нет, а мы - есть. Вот мы и станем вместо них. Серого прижмем, потолкуем… Он-то, наверное, знает. Я так полагаю: ему все равно, у кого детей покупать.
        - А мы будем детей воровать? - тихо спросил Хорек. - И ты будешь? И Рык? Мы же никогда детей не трогали. Ты же сам рассказывал. Дети малые не ответчики за зло на земле. Рассказывал?
        - Рассказывал…
        - Так что? Если нет дурь-травы, то не ответчики, а если есть - то можно воровать? Ведь везде - от гор, до моря и до степи - везде за торговлю людьми наказывают. Где руки рубят, где кожу сдирают… Заика вон говорил, что даже на Черную ярмарку поход собрать хотели три года назад.
        - Собрали? - спросил Кривой.
        - Нет, Заика сказал, что князья не сговорились, кто в походе главный будет…
        - Не сговорились… То-то и оно, что сговорились. Думаешь, они не знают, что торговля живым товаром идет везде? Не знают, что по реке корабли идут, людьми набитые? Знают, не могут не знать. Пленных куда девают князья, которых из походов приводят?
        - В рудники, на работы черные…
        - Ага. И туда тоже, конечно… Но сколько тех рудников? Старые уже вычерпаны, новые ищут, да не очень находят. Железо сейчас стоит втрое по сравнению с прошлым годом. А тогда оно стоило втрое дороже, чем пять лет тому… Чем за сталь и оружие платить, за море? Золотом, что тоже заканчивается? Людьми. Людьми, они у нас еще плодятся и размножаются, меньше их не становится, а только больше. - Кривой потер лицо рукавицей. - Тут чего странно с Серым этим…
        Кривой замолчал, и молчание его было недобрым и тяжелым.
        - Что с Серым не так? - спросил Хорек негромко, боясь, что настроение Кривого испортилось, как бывало уже много раз, и он просто оборвет разговор или даже накричит.
        Но Кривой ответил. Не сразу, но ответил.
        - Знаешь, как набег происходит? Нет? Не видел еще пока… А набег на село происходит всегда одинаково. Село - не город, у него стен нет и стражи… Дома стоят, заборами огороженные, будто надеются люди в одиночку каждый от врага отбиться… От зверей заборы, и все. А когда кто нападает на село… Лучше затемно - после заката. Или, еще лучше, перед самым рассветом, когда небо уже светлеет, но еще темно. Тихонько подбираешься… Широко конными обходишь, чтобы собак не переполошить. Как обошли, круг поставили, так сигнал нужно подать. Не трубой или огнем - птицей закричать, совой, например, как уговорились заранее. Чтобы никто из селян не понял, что смерть пришла. Вперед пешие идут, крадутся. Если летом, так босые вообще, чтоб не стукнула подковка на сапогах… Когда ты подкрадываешься к селу… Против ветра идешь, чтоб запах твой собаки не учуяли. Идешь, крадешься, а ветер на тебя запахи сельские несет - дымок из труб, едой пахнет, скотиной… Пеленками детскими, опять же… Ты идешь, принюхиваешься, что-то щиплет вот тут… - Кривой хлопнул себя рукой по груди. - Ты ж сам из такого же села. Это ж и у тебя так дома
пахло! А ты крадешься, и чем ближе к домам, тем осторожнее ступаешь… Вот к самому дому подходишь. К забору, если забор есть, а то просто к плетню, от огородов идешь, под ногами ботва хрустит… Подошел к дому, затаился. Потом… Потом полыхнет на конце села - бросил кто-то факел на крышу или просто сунул в стреху… Тихо, без крику… Это потом кричать начинают, как огонь увидят. А поначалу - ласточки только кричат. Вылетают из горящей стрехи, пищат, носятся, а не улетают - гнезда там у них и птенцы…
        Тихо-тихо говорил Кривой, почти шептал, но Хорек слышал каждое его слово, боясь упустить хоть звук. И что-то ледяное шевелилось у него в груди, как тогда, в засаде, или на постоялом дворе Молчуна, или когда протянул Хорек нож к горлу умирающего сотника…
        - …А люди бегут от домов. Бегут, бросают добро, скарб и скотину, только детей хватают, пытаются унести. И не на улицу - на улице страшные кони и всадники, размахивающие оружием и кричащие страшными голосами, - на огороды бегут люди и детей несут. Там - не увидит враг. Оттуда до леса рукой подать… А там - я. Кинжал у меня и веревки. И дубинка, тряпкой обмотанная… Они бегут в темноту, молча бегут, детям малым рты закрывают, а ты ждешь… не шевелишься, в правой руке дубинка, в левой кинжал. Или просто нож… Ножа тоже хватит… Да… Когда уже подбежали они совсем близко, так, что ты дыхание их слышишь, запах теплый, сонный… Тут дубинкой своей взмахиваешь… Не сильно, чтобы оглушить только, свалить на землю… Удар - первый падает. Почти без звука, как мешок. И следующий… Если ребенок на руках, роняют ребенка, а чтоб тот не заплакал, не спугнул остальных… ребенка - ножом. Или опять же дубинкой… Тут уж можно силу не сдерживать, потому как ребенок малый тебе не нужен: все равно он не переживет дорогу до твоего лагеря или до Ярмарки. Убить… А тут и солнце встало… Светло, все видно… Можно, не торопясь, дома
обыскать, в сараи заглянуть, прижечь кого, чтобы тайники выдали… Собрать всех выживших, мужиков - отдельно, баб - отдельно. Стариков и старух порешить сразу на месте - они тоже не нужны… Детей малых, что уцелели… А что с ними делать? Думаешь, зачем на копья младенцев нанизывают или на мечи друг другу бросают… Зачем?! А нечего с ними больше делать! Не для чего их с собой забирать… морока одна. И оставлять - все равно помрут. На пожарище обязательно зверье придет… Берешь ребенка за ноги да об стену… Чтоб не мучился…
        Хорек вцепился зубами в свою руку, чтобы не закричать. Во рту был соленый привкус крови, а он все сжимал зубы, будто боль могла унять ужас… Ужас и жалость к Кривому, голос которого почти совсем затих.
        - Вот так! - спохватился Кривой, провел рукой по лицу и глубоко вздохнул словно после сна. - Тащить младенца - без толку. Тут и в твоем родном краю, у матери на руках они мрут постоянно, из десяти два-три выживают, а если их тащить много дней… Их же кормить нужно, и сил у них нет, и мать они задерживать станут. Если чуть постарше, годков с десяти-одиннадцати, самые сильные из них и выжить могут - такие нужны. И девочки с этого возраста уже… Уже денег стоят. А этот Серый - он забирает товар неходовой. И еще о здоровье беспокоится. С чего бы? Я еще у Молчуна про это подумал… Ничего, вот Рыка догоним, там все понятно станет…
        Рыка с Вралем они нагнали только после рассвета. Солнце поднялось высоко, прежде чем Рык вышел на дорогу перед самой мордой передней лошади.
        - Ну что? - спросил Полоз.
        - Не они, - сказал Рык. - Нет там княжны.
        - Как это нет? Серый Всадник, сани с коробом…
        - И сани с коробом и Серый Всадник, - кивнул Рык. - Только не они это.
        - Значит, так, - сказал подошедший к саням Враль, снял рукавицу и стал загибать пальцы. - Кони в сани запряжены белый и буланый. Под верховыми - серый, рыжий и серый в яблоках. Возница - худой такой, словно высушенный, волосы черные, бороды нет, только усы. А на дворе у Молчуна не так было.
        Полоз кивнул молча.
        - Могли они, конечно, лошадей сменить, как мы на заставе, могли и возницу поменять… - задумчиво произнес Рык. - Могли и крюк в сторону Воли сделать, но как-то много всего получается. Вот точно: если мы сейчас их остановим, то княжны там не будет. Не будет, голову даю.
        - Как нам тогда быть?
        - Пойдем следом. Они вроде едут спокойно, не оглядываются. Плохо, что скоро лес заканчивается. Дальше почти до самого Базара - рощи да кусты кое-где. Далеко будем держаться - потеряем. Ближе пойдем - могут заметить.
        - А выбор есть? - спросил Кривой, внимательно слушавший разговор. - Мы - купцы. Так и пойдем. Не спеша. Это ж мы знаем, что нарочно за ними идем, а они - нет. Мало кто по тракту шляется.
        С этим никто спорить не стал.
        Тронулись в путь.
        Тракт был абсолютно пустым. Хорек даже спросил Кривого, отчего это им навстречу никто не попадается, но тот только пожал плечами - мол, не знает. Может, просто так совпало, а может, путники весны боятся. Оно ведь как: чем ближе к морю, тем быстрее меняется погода. Выйдут на санях в дорогу, а тут - оттепель: дорога поплывет - и сиди на мешках месяц. А то и два. А то вдруг война началась - всяко бывает. Хотя, если бы война началась, то слухи б уже прошли, и Медведь точно бы о них рассказал. Война ведь для разбойников - пора особая.
        Можно под шумок больше нахапать, а можно и нарваться. Появляется множество оружного люду, конные и пешие норовят сами чего захапать, у мостов и переправ выставляются заставы, обозы без надежной охраны и не ходят вовсе. Обязательно предупредил бы Медведь.
        Солнце уже перевалило за полдень, когда ватага выехала на совершенно открытое место.
        - Мы тут как муравьи на скатерти, - недовольно пробурчал Кривой. - И захочет кто не заметить, все равно в глаза бросимся.
        Саней Серого впереди видно не было - парная упряжка шла быстрее. А еще поднялся встречный ветер.
        Первый его порыв подхватил в воздух сухой легкий снег, ударил им в лица, пытаясь ослепить путников. Но на этом ветер не остановился. Небо стало заволакивать тучами - сразу потемнело, и теперь уже снег не только летел в лицо, но и падал сверху, закручивался вихрями, наносил удары то справа, то слева, норовя сбить с пути.
        Свист ветра перекрыл все звуки вокруг.
        Кривой что-то сказал - Хорек не расслышал и переспросил, но теперь Кривой ничего не понял и крикнул в ответ. Его крик ветер ловко перехватил и зашвырнул далеко-далеко в белую мглу.
        - Оно и к лучшему! - прокричал Кривой уже в самое ухо Хорька. - Так хоть нас не заметят.
        - А мы не заблудимся? - крикнул в ответ Хорек. Вокруг ничего не было видно, даже саней впереди.
        - Небось! - крикнул Кривой. - Мне сказали, что я умру тяжело! А замерзать - не больно и легко. Это не моя смерть!
        Хорек уже хотел было ответить ему, но тут вдруг кто-то простонал возле самого его уха, и ледяная рука скользнула по лицу. Будто покойник какой подкрался в этой круговерти, желая ударить и вцепиться в горло, но, видно, снег помешал - сшиб его, заставив только вскрикнуть и промахнуться. И мертвец не в горло впился, а лишь зацепил лицо.
        Это сотник. Точно, сотник. Он ведь Волк, вот и воет сейчас вместе с ветром, пытается договориться, чтобы тот не мешал.
        Хорек поднял воротник тулупа, сжался в комок и нащупал нож, который теперь всегда держал в валенке.
        - Не тронь, - прошептал Хорек, - не тронь меня, Волк! Не я тебя мучил, а воевода!
        Волк завыл, когти шаркнули по тулупу на спине.
        - Не я, не я! Я отпустил тебя, Волк! Жалость проявил. Не тронь меня и друзей не тронь.
        Хорек помнил, что люди обычно молятся в такие страшные мгновения, вот только никто из ватаги никогда не делал этого, по крайней мере вслух, и уж тем более не учил Хорька молитвам и заговорам. И выходило, что теперь ничто не стояло между ним и холодным дыханием мертвого сотника.
        А Волк кружил, подкрадываясь все ближе, подвывая-постанывая от боли и предвкушения, потом легко вспрыгивал на сани, хлестал наотмашь по тулупу, холодил лицо дыханием, царапал кожу своей заледенелой шкурой.
        - Не тронь, не тронь, не тронь, - шептал стынущими губами Хорек. - Нож, вот этот нож, смотри. На нем была твоя кровь, он тебя отпустил, вырвал из-под вороньих клювов! Отойди! Отойди, не то я снова ударю тебя этим ножом… Ты помнишь его? Помнишь?
        Ветер усиливался, и Волк не выл - ревел над самым ухом, - толкал, пытался выбросить из саней, уволочь в темноту, забросать снегом, отомстить за то, что не похоронили его, оставили на дороге воронам на поживу.
        И еще несколько голосов закричали во мгле, застонали, захохотали и заулюлюкали - это Молчун со своими слугами. Они тоже здесь, они не отпустят ватажников просто так, не отстанут, не простят.
        Им нужен Рык. Им нужны Дылда, и Кривой, и Заика… И он, Хорек! Сотник не справился один, испугался ножа, позвал этих, чтобы вместе напасть. Хлесткие удары сыпались с разных сторон: в лицо, по спине, снова в лицо - они окружали Хорька, прижимались к нему своими ледяными телами, будто желая согреться… Нет, не согреться! Они хотят высосать тепло из его тела, из крови…
        Упасть на дно саней, зарыться в шкуры - там они не найдут… не найдут. Не достанут. Кривой останется один. Никто не прикроет его спину… И он не знает, что мертвецы пришли за ними, настигли, подстерегли. Он пропустит всего один удар, холод пронзит его насквозь, как рогатина, как тяжелое копье дружинника с размаху… А потом придет черед Дылды, Заики, Деда - всех ватажников, даже не подозревающих об опасности. И последним - Хорек знал это наверняка - последним упадет Рык, вожак. И вот его мертвецы будут терзать долго, бесконечно долго, и не закончится эта пурга, пока не утолят они свою ярость, не напоят свою месть.
        У них на пути только Хорек. Только он один рассмотрел мертвецов в метели, только он расслышал их голоса в реве ветра, и только он один может их остановить. Он один.
        Крови хотите? Будет вам кровь!
        Хорек стянул левую варежку, протянул руку в снежную круговерть и полоснул себя ножом по ладони. Резко, с силой, как ударил по горлу сотника. Полыхнул огонь, кровь потекла по ладони.
        Словно холодный жадный язык коснулся ее, лизнул, разбрасывая капли, пуская их по ветру.
        - Пейте, - шептал Хорек. - Пейте, это моя плата. Отпустите нас. Примите плату и отпустите.
        - Ты что? - пробился сквозь рев ветра голос Кривого. - Что ты делаешь?
        Он схватил Хорька за руку, прижал рану своей ладонью.
        - С ума сошел?
        - Нет, - прокричал Хорек в метель, ничего теперь не боясь. - Все хорошо! Все правильно! Они ушли! Ушли…
        И, словно повинуясь этим словам, словно подтверждая их правоту, ветер затих, провыл что-то обиженно и улетел, хлестнув только по лицу напоследок.
        Открылось черное небо, покрытое яркими громадными звездами.
        - Ты зачем руку порезал? - прокричал Кривой, словно ветер еще ревел в его ушах. - Зачем?!
        Он остановил сани, все еще сжимая руку Хорька и пытаясь сообразить, чем ее можно перевязать. И самое главное - как, если не может он отпустить руку мальчишки.
        Из темноты подбежал кто-то… Дед. Он вытащил из мешка кусок чистой тряпицы, Кривой разжал руки, и Дед быстро обмотал кисть руки Хорька.
        - Да как же это ты? - спросил Дед. - Чем?
        - Твоим ножом, - засмеялся Хорек. - Острый у тебя нож…
        - Что там у вас? - спросил Полоз.
        - Ничего-ничего, - ответил Дед, - мне по нужде… остановился, не в портки же пудить.
        - Давай живее! - прикрикнул Полоз. - До рощи чуть-чуть осталось, как бы еще заряд не накрыл. Тут между горами всегда как труба, от самого моря тучи несет. Давай живее!
        Дед что-то сказал Кривому, тот кивнул и перешел на его сани, а Дед остался с Хорьком. Щелкнул вожжами - лошадь пошла, потом побежала.
        Хорек упал спиной на шкуры и мешки и смотрел на неподвижные звезды. Вот луна бежит следом за санями, а звездам наплевать на тех, кто куда-то спешит. Они всегда неподвижны.
        - Ты зачем руку резал? - спросил Дед тихо.
        - Нельзя покойников просто так оставлять, - сказал Хорек. - Неправильно это. Совсем неправильно. Они ведь людьми были. За все нужно платить… За все… Жлоб за жадность расплатился, и Молчун, Сотник заплатил кровью за предательство… И я… Чем я лучше? Чем ты лучше?
        Он говорил все тише, потом перешел на бормотание, так что Дед уже и разобрать не мог. Привязав вожжи к саням, Дед схватил медвежью шкуру, накрыл ею Хорька, подоткнул торопливо.
        - Они не смогли! - выкрикнул Хорек. - Я… Я не пустил… Кровь… за всех… Они ушли - Сотник и Молчун, ушли…
        Затих, дернулся и снова забормотал. Губы шевелились, шепча что-то, но Деду было не до этого. Он приложил ладонь ко лбу Хорька - несмотря на холод, лицо горело…
        Хорек и сам не слышал своих слов, не понимал что говорит, кому… Он лежал на спине посреди заснеженной степи, а холодные звезды словно пригвоздили его, пронзили грудь своим ледяным сиянием.
        К постоялому двору ватажники подъехали за полночь, долго стучали, кричали. Потом переругивались с хозяином, который никак не хотел открывать ворота: он им - о том, что все занято, чтобы убирались поздние гости подобру-поздорову, что вот сейчас он собак спустит, а ватажники в ответ - что коль не откроет, то красного петуха пустят или же все здесь разнесут по бревнышку, вырежут всех, даже скотину бессловесную…
        Поверил ли хозяин, испугался или решил пожалеть путников - про то Хорек не знал. Да и разговор тот с криками и угрозами тоже не слышал. Он метался в беспамятстве, все пытаясь скинуть с себя шкуру, а Дед сидел над ним и держал за руки.
        Потом Хорька внесли в дом, на кухню к печи. Хозяин не унимался, возмущался и кричал, но поняв наконец, что происходит, отправил прочь слуг - те стояли наготове с топорами и кольями в руках, дожидаясь конца переговоров, - замолчал, дал чистое полотенце для перевязки и какой-то настой. Хорьку осторожно разжали ножом зубы и аккуратно влили в рот черную жидкость.
        На кухне возле него остался Дед, да хозяин время от времени заглядывал - еще дважды поил своим снадобьем. Остальные ватажники пошли ночевать на сеновал.
        И только утром сообразили, что были в двух шагах от Серого. И прозевали.
        Вышедший на двор перед самым рассветом, Заика подошел к открытым воротам и обнаружил, что хозяин стоит на дороге, глядя вдаль. Заика вежливо поздоровался с хозяином, проследил за его взглядом - и обмер.
        Три всадника, сани с нелепым коробом исчезали в сумраке. Еще б немного - и даже Заика со своим орлиным зрением не успел бы их разглядеть.
        Не дергаясь, не выдав себя, ватажник справил нужду, потянулся и вернулся на сеновал. Он не стал кричать - просто пнул Рыбью Морду в бок. Тот подскочил, замахнулся, но Заика увернулся, ткнул пальцем в сторону тракта и наконец смог выговорить: «Серый».
        Рыбья Морда разбудил всех остальных.
        - За ними? - спросил Дылда, когда Заика закончил свой мучительный рассказ.
        - Как там мальчишка? - Рык глянул на Кривого, но тот развел руками. - Сходи, глянь.
        - А что мальчишка? - Дылда оглянулся на Рыбью Морду, посмотрел на Полоза. - Дался нам этот мальчишка. Заболел, понятно. Простудился, наверное.
        - Не простудился, - сказал Рык. - Слишком много он всякого увидел за последние дни.
        - Припадошный… На хрена нам припадошный? - спросил Дылда. - Оставить здесь, дать денег хозяину, на обратном пути заберем, если не помрет. Так? Говорите, чего молчите?
        - Ну… - протянул Полоз. - Наверное…
        Рыбья Морда пожал плечами.
        - Что ты плечом дергаешь? - прикрикнул Дылда. - Хочешь из-за мальца все потерять? И деньги за княжну, и те, что за детей? Хочешь?
        Рыбья Морда снова пожал плечами.
        - Он - ватажник, - сказал Враль. - У него полная доля. Его бросим, ладно. Потом кого? Тебя, Дылда? Или меня? Вначале больного, потом раненого. Может, сразу разбежимся?
        Дылда не ответил - хотел что-то сказать, но не успел, - на конюшню вошел Кривой.
        - Жара уже нет, лихоманка отпустила. Дед говорит, что просто спит. Бредил долго, выкрикивал, но потом успокоился и заснул. Я голову потрогал - нормальная. Лучше бы ему полежать, но может, думаю, и ехать. Дышит чисто, в груди ничего не хрипит. Я такое видел раньше. Первая кровь часто в горле застряёт. Вот и у него… - Кривой обвел ватажников взглядом своего единственного глаза. - Соберетесь его бросать - я с ним останусь. У меня к тутошнему хозяину доверия нет. Порешит мальчишку. Или, чего хуже, пытать начнет, все и узнает - и про княжну, и про Серого. Про детей малых узнает… Вы этого хотите?
        - Твою мать! - вырвалось у Дылды. О последствиях он, как всегда, не подумал. - Тогда забираем мальчишку да поехали. Там дальше места глухие. Нагоним… Или просто так поедем, сзади. Поехали?
        Рык кивнул:
        - Запрягайте.
        Хорька осторожно, чтобы не разбудить, на тулупе вынесли из дома, положили на сани, устроив постель, укрыли запасным тулупом, сверху - шкурой. Мороз спал, пара от дыхания почти не было, да и снег не скрипел, проседал бесшумно и лип к валенкам.
        - Обратно на телегах поедем, - сказал, усаживаясь в сани возле Хорька, Дед.
        - Или в гробах, - добавил Кривой, оглядываясь на постоялый двор.
        Ну не нравился ему тутошний хозяин, хоть ты тресни. И выглядел спокойным, и глаза не бегали, только что-то звучало в его голосе, еле слышно дребезжало, как треснутая глиняная миска. Вроде бы и трещинка крохотная, незаметная совсем, а звук уже не тот, не чистый звук. И, выходит, нужно эту миску выбрасывать - не будет толку все равно.
        Уже отъезжая, Кривой оглянулся: хозяин смотрел на них даже не зло, а как-то цепко, словно между ним и отъезжающими постояльцами был самострел, и прикидывал хозяин, выбирал, кого из девяти убить первым. Кривой даже хотел окликнуть Рыка, посоветоваться, но тут что-то пробормотал Хорек, и он наклонился к нему, вслушиваясь.
        Мальчишка дышал ровно, глубоко и сильно.
        - Вот и хорошо, - сказал Кривой.
        Постоялый двор скрылся за деревьями, дорога пошла вниз, в узкую долину, зажатую между двумя голыми каменистыми холмами. Тракт шел теперь прямо на восток и до самого Базара больше не сворачивал. Строго навстречу солнцу.
        Оно и встретило ватажников как раз между холмами.
        Лысые на вершинах, у основания они были словно оторочены невысоким кустарником, густым и колючим. Снег плотно лежал на ветках гладкий, блестящий в первых лучах восходящего солнца.
        Впервые за многие дни солнце поднималось чистое, не испачканное кровью, не пятнающее красным все, до чего дотрагивалось.
        И мороз отступил. Да и пора: скоро, через неделю, если Кривой не просчитался, уже и Хляби, а там и до Веснянки совсем ничего. Скоро потечет. А возле Базара-на-Протоке, наверное, и того теплее. У моря всегда теплее, если даже это не совсем море, а Протока из Северного моря в Темное.
        Кривой приподнялся на санях, глянул вперед, туда, где дорога снова выбиралась на ровное место, увидел возле самой линии леса движущуюся точку - сани. Конных людей он не рассмотрел - далеко.
        - Не уйдут, - подумал Кривой. - Не отпустим. Хорек очень хочет княжну спасти. Молодой еще, для него это не повод денег срубить, а сказочный подвиг.
        Кривой попытался вспомнить, когда сам мечтал о таком подвиге, и нахмурился. Получалось, что никогда он о таком и не думал.
        Вначале, пока жил на хуторе, мечтал вырасти и отлупить, наконец, своего старшего брата. Когда хутор, походя, пожгли степняки, идущие на соединение с княжеской дружиной, он мечтал вначале выжить, а потом отомстить проклятому наезднику, легко срубившему на всем скаку его старшего брата в короткой суматошной стычке.
        А потом мечты стали проще, вещественнее: утолить голод, выжить вот в этой схватке, ускользнуть от стражников, обмануть купца, снова выжить и снова обмануть…
        Кривой усмехнулся, снова глянул вперед, увидел, что черная точка уже исчезла на фоне леса; перевел взгляд в сторону, на кустарник возле дороги, вспомнил, как рассказывал Хорьку о правилах засады, о том, как нужно устраивать, как…
        Кривой вырвал из рук Деда поводья, дернул в сторону, поворачивая коня. Дед что-то закричал, обзывая, но Кривой, не слушая его, уже спрыгнул с саней, подхватив свой меч и выдергивая из-за пояса кинжал.
        Дед, оборвав крик, тоже потянулся за рогатиной, схватил ее, но повернуть в сторону кустов не успел: снег рядом с санями взметнулся фонтаном, и что-то темное метнулось к Деду. Времени не было ни увернуться, ни отбить удар; солнце блеснуло на острие копья, на короткий миг замершего в замахе, - Дед смотрел на приближающуюся смерть, все еще пытаясь нашарить рогатину, но уже понимал, что все, что не успеть…
        Впереди раздался крик, зазвенело железо, заржала лошадь, пронзительно, предсмертно взревел Дылда - но все это было там, далеко, словно на другом краю света. А тут было копье, был Дед, жить которому осталось короткое мгновение, и был Кривой, которому было наплевать не только на то, что нападавший не оставил Деду ни малейшего шанса, а и на то, что слева, уже возле самого Кривого, тоже взметнулся снег и затрещал кустарник.
        Вот Кривой взмахнул левой рукой, разжал пальцы, отпуская кинжал, и рухнул в снег.
        Дальше все пошло быстро, так быстро, что думать было некогда, - нужно было просто довериться телу, как доверился бы боевому коню, в надежде, что тот вынесет, не бросит.
        Кинжал, прошелестев в воздухе, ударил копейщика в грудь и пробил насквозь стеганую куртку. Заваливаясь влево, Кривой взмахнул мечом, тот описал дугу навстречу второму копейщику и рассек ему лицо - ото лба до бороды, - застряв в черепе. Кривой рванул его, но понял, что не сможет вытащить, что так только валит мертвое тело на себя. Тогда он, выпустив рукоять, вскочил на ноги с засапожным ножом в вытянутой правой руке.
        Впереди рубились ватажники - Кривой не смог сразу распознать, все ли еще живы.
        Дед схватил наконец рогатину и прыгнул к Дылде: тот, прижатый к саням, отмахивался мечом сразу от двоих и уже пропустил удар в левую руку. Ватажник ревел, но в голосе его теперь не ярость звучала, а отчаяние: понимал Дылда, что не выпустят его отсюда, добьют и бросят на окровавленный снег. Удар. Еще удар - этот он парировал, а следующий снова пришелся в левую руку, пробил мякоть.
        Меч опять взлетел над головой у Дылды, взлетел и замер: Дед быстрым движением вырвал рогатину из бока мечника и бросился на второго, пока тот не успел еще вытащить меч из раны противника. Дед махнул рогатиной - широкое, остро заточенное лезвие полоснуло противника по горлу, чуть выше кольчуги; тот замер, выпустил рукоять меча и упал на бок. Дед побежал в голову обоза.
        Кривой перебросил нож в левую руку, правой вырвал меч из раны Дылды и, не оглядываясь, бросился дальше.
        Обоз остановился слишком рано. Еще бы десяток шагов вперед - и нападение получилось одновременным и неотразимым.
        Двое копейщиков, что лежали у последних саней, должны были, замкнув кольцо, перекрыть дорогу назад и не выпускать бегущих. Они подбежали бы сзади, пока два мечника - теперь уже тоже мертвых, - навалившись, отвлекали бы сидевших в этих самых санях.
        Четверо должны были напасть на первые сани. Но теперь, чтобы добраться до них, им пришлось пробежать те самые десять шагов. Всего десять шагов, миг-два, но Рык и Враль успели скатиться с саней и отступить назад, к Полозу. Вместе они и встретили набегавших.
        Тех было больше. Но против них были Рык, Враль и Полоз. А тут уже от следующих саней подбегал Рыбья Морда, размахивая топором и не обращая внимания на крики Дылды позади себя. Теперь силы сравнялись, но и это не было главным и решающим.
        Еще были два лучника, появившиеся на склонах холмов - справа и слева. Поднявшись во весь рост, они одновременно пустили стрелы.
        Одна, прилетевшая слева, ударила в горло переднюю лошадь - животное заржало, поднялось на дыбы, упало, попыталось снова встать, забившись в упряжи и заливая все вокруг кровью, хлынувшей изо рта.
        Вторая стрела вонзилась в правое плечо Рыбьей Морды, пробила навылет и застряла. Ватажник выронил топор, поскользнулся и упал на колени. Левой рукой он нащупал древко стрелы и, закричав от боли, сломал его. Потом встал, вытащил из-за пояса кинжал, шагнул вперед…
        Лучники были всего шагах в двадцати от саней. Они не могли промахнуться. Если бы первый стрелявший успел сообразить, что план нападения уже нарушен, что не в лошадь нужно стрелять, а выбивать бойцов, - сейчас только бы два ватажника рубились с четырьмя противниками. А так…
        Лучники снова прицелились, и тут вмешался Заика. Когда на них напали, он не стал хвататься за меч или нож, он схватил свой самострел и успел его зарядить. У него был только один выстрел и два противника - слева и справа.
        Заика выстрелил, не задумываясь, в правого. Может, потому, что тот только что ранил Рыбью Морду, или потому, что двигался чуть ловчее и был - так почувствовал Заика - опаснее для ватажников.
        Болт ударил лучника в лоб, швырнул его навзничь. Заика быстро повернулся лицом ко второму лучнику, нагнулся и, не сводя с того взгляда, попытался натянуть тетиву…
        Заика умел быстро заряжать самострел. Очень быстро, быстрее, чем любой дружинник из Камня или даже из Воли. Но лучнику не нужно было ничего заряжать: тетиву он уже натянул, перья стрелы оказались возле самого уха и щекотали висок. Осталось только повернуться, меняя прицел, и разогнуть указательный и средний палец правой руки.
        Щелкнула тетива, длинная стрела с зазубренным наконечником почти бесшумно вошла Заике в живот. Заика выронил самострел, выпрямился. И вот то, что он не упал сразу, а продолжал стоять и смотреть на стрелу, потом перевел удивленный взгляд на человека, эту стрелу выпустившего, всего на одно мгновение лучника отвлекло. Всего на одно мгновение…
        Дед бросил рогатину, вкладывая в бросок все свои силы, закричал от напряжения, распрямившись, словно и сам собирался полететь вслед за оружием.
        Старым был Дед. Не меньше шести десятков лет прожил он в этом жестоком мире, и ранен был, и пытан, большой палец отрубили ему добрые северяне на правой руке, - может, поэтому не таким получился бросок, как того хотел Дед. Не в грудь ударила рогатина - не хватило силы. Отклонилось оружие книзу. И лучник, потянувшийся за новой стрелой, почувствовал и не удар вовсе - словно огнем обожгло бедро. А сама рогатина даже в промерзшую землю не воткнулась - упала, отскочив как обычная палка.
        Дед закричал, пытаясь встать, выпутаться из цепких веток кустарника.
        Он ведь промахнулся, рогатина упала, лучник все еще стоит на ногах…
        Стоит, но не натягивает снова тетиву, смотрит удивленно на ногу, а снег вокруг него становится алым.
        Лук выпал из руки, лучник попытался зажать рану, остановить кровь, но та текла между пальцами, била фонтаном, поливая снег…
        Кривой пробежал мимо Деда, оттолкнув его, подлетел к передним саням, где еще билась, умирая, лошадь, но там все уже было кончено. Двое из нападавших умерли на месте, третий хрипел и корчился рядом с умирающей лошадью, и кровь из его разрубленного горла смешивалась с ее кровью.
        Четвертый стоял на коленях, вытянув вперед, ладонями кверху свои пустые руки. На щеке его была глубокая кровавая царапина, и оттого испуганное лицо выглядело еще бледнее. Он даже не просил пощады, он прекрасно понимал, что пощады быть не может, что за такое не прощают, но таков был обычай - показать пустые руки, дать противнику хоть маленькую возможность пощадить. Пусть не навсегда, пусть ненадолго.
        Или дать тому возможность убить безоружного врага чисто, без боли.
        - Стрелу вытащи, - попросил Рыбья Морда у Кривого.
        Кривой мельком глянул на половину сломанной стрелы, чье оперение виднелось невдалеке на снегу, схватился рукой за древко сразу под наконечником и одним рывком выдернул занозу. Молча протянул Рыбьей Морде.
        Тот стрелу взял, посмотрел на нее и грузно сел в лужу собственной крови. Кривой схватил с саней веревку, отрезал кусок и перетянул Рыбьей Морде плечо.
        - Посиди так, потом перевяжу…
        Враль набрал пригоршню снега в стороне от дороги, где почище, сунул в рот. Рык стоял перед пленным, тяжело дыша, держа окровавленный меч в опущенной руке. Полоз отвернулся и, переступив через умирающего человека, подошел к умирающей лошади, присел и осторожно, будто боясь сделать больно, перерезал ей горло.
        - Меня кто-нибудь перевяжет? - спросил слабым голосом Дылда. - Я ведь того, могу и кровью истечь. Мухи уже перед глазами…
        - А они всегда… на дерьмо слетаются, - не сразу, в два приема выговорил Дед, подходя к нему. - Не замечал?
        - Рот закрой, пока я его не порвал, - выдохнул со стоном Дылда. - Льется же, смотри.
        - Смотрю, - сказал Дед и оглянулся на лучника.
        Тот уже не шевелился.
        - Перевяжи… - Дылда зажимал рану рукой, лицо было белым как снег, - еще немного, и он упадет.
        Дед снял с себя ремень, перетянул Дылде руку чуть выше раны.
        - Снег приложи, - Дед снова оглянулся на мертвого лучника.
        Повезло, лезвие рассекло жилу, кровь и вытекла. Деду и всем ватажникам повезло. А лучнику - нет. Так оно всегда бывает.
        - А ты что сипишь? - спросил Дед у Заики, который сидел посреди саней и мелко-мелко дышал. - Зацепило?
        - З-за-зацепило… - Заика протянул руку вперед. Черная кровь капала с пальцев.
        Только сейчас Дед увидел стрелу и наконечник длиной почти с ладонь, зазубренный по краям, торчащий из спины Заики.
        - К-к-как там?.. - спросил Заика, и кровь потекла изо рта двумя струйками по подбородку.
        - Все живы… - сказал Дед.
        Он даже не пытался перевязать Заику или успокаивать: тот и сам знал, что значит рана в живот. Да еще таким вот режущим наконечником.
        - Л-лечь… - пробормотал Заика.
        Дед подошел к нему, подставил руки и помог опуститься на мешки.
        - Н-не… н-не дошел, - сказал Заика булькающим голосом. - Моя доля… Моя доля под дубом… Под кривым… На всех…
        Заика закрыл глаза.
        К саням подошел Кривой, остановился, молча смотрел, как жизнь вытекает из Заики.
        - Может, - он поднял руку с ножом и посмотрел на Деда, - отпустить?
        - Он уже и сам, - ответил Дед. - Все.
        Заика вздохнул, вздрогнул и замер.
        - Сколько их было? - спросил Дед.
        - А кто его знает?.. - ответил Кривой, оглянулся на последние сани. - Там четверо, двое с луками, четверо спереди… Сам считай.
        - Десять, - сказал Дед. - Всего десять.
        - Толково засаду поставили, - сказал Кривой. - Я бы лучше не смог… Если бы не пар от дыхания… Еле заметил. Пар, солнце… Еще б чуть-чуть потеплело, и как раз въехали бы.
        - Ты молодец, - Дед со стоном потер свое правое плечо: ноющая боль напоминала о слишком резком броске. - Глазастый. А если бы у тебя их два было?
        - Я бы семью завел, детишек, - ответил Кривой. - И звали бы меня не Кривой.
        - Жаль, что у тебя нет глаза, - обронил Дед, отходя от саней. - Что-то меня снова отлить потянуло. Старость не радость.
        - Какая уж тут радость, - согласился Кривой. - А там одного живого взяли. Рык взял. Или Полоз. А может, Враль.
        - Полоз, - сказал Дед. - Тот на эти хитрости мастак. Точно, Полоз.
        - Может, и Полоз, - снова согласился Кривой. - Заику похоронить нужно.
        - Нужно. И Дылде руку зашить. Сделаешь? А то я себе руку повредил, когда рогатину бросил… Старый я…
        - Зашью, - Кривой повертел головой. - Где у нас иголка с ниткой?
        - В моих санях. В мешке наплечном. Только ты рану промой чем-нибудь и посмотри, чтобы нитки в ране не остались, шерсть там с тулупа… А то помрет Дылда, кто тогда глупости говорить будет?
        - Не помрет. С чего там умирать? Царапина…
        - На морде бы тебе такую царапину, - простонал Дылда. - Жалости у тебя нет…
        - Жалости нет, а царапина есть. Не видел разве? Посмотри, - Кривой подошел к Дылде, наклонился. - Глянул?
        - Урод, - сказал Дылда.
        - Дураком ты был, дураком и остался, - с сожалением сказал Кривой. - Я ж тебя сейчас зашивать буду. Кто же с лекарем до лечения ссорится?
        - Не с лекарем, а с коновалом! - заплетающимся языком произнес Дылда.
        - Тоже правда, скотину всякую приходится зашивать. Давай, помогу на сани лечь.
        Подхватив Дылду под мышки, Кривой потянул его вверх, Дылда выпрямился, облокотился спиной, лег рядом с Заикой. Глянул искоса.
        - Ничего, не укусит, - бросил Кривой, - полежите тут, я за мешком схожу.
        - Мы полежим, - прошептал Дылда. - А его похоронить нужно. На горе. Чтобы к небу ближе.
        А Хорек все еще спал: снадобье хозяина постоялого двора оградило его от всех шумов, криков, лязга. Хорек спал, пока зашивали и перевязывали раны, пока Полоз и Враль долбили заступами и топором землю на вершине холма, пока отнесли туда Заику, положили в неглубокую яму, рядом с ним - меч и чашку. Хотели и самострел, но рассудили, что он еще может понадобиться.
        Хорек не видел, как ватажники засыпали яму и навалили сверху камней, сделав надгробие. И как вновь тронулись по дороге, оставив на обочине мертвую лошадь и пустые сани. Наверняка у нападавших где-то неподалеку были лошади, верховые или с санями, но искать не стали. Не до того.
        Пленный бежал за первыми санями, с ременной петлей на шее и связанными за спиной руками. Его не подгоняли, да и сами не торопились. Путь держали к небольшой рощице возле тракта; все - и ватажники, и пленник - знали, зачем едут, что произойдет там, среди редких сосенок, но ничего не испытывали.
        Все знали, что так должно быть. Что по-другому - нельзя.
        Дед баюкал правую руку, подвешенную на платке, и что-то бормотал. Дылда наконец забылся и лежал на санях словно мертвый: голова покачивалась, правая рука в рукавице свесилась и тоже покачивалась.

«Как бы рукавицу не потерял», - подумал Враль и засунул руку Дылды под тулуп.
        Внутри у каждого была пустота. Они ведь чуть не умерли. Погиб один из них. Погиб за них. Но почему-то ни печали, ни благодарности не было. А была усталость.
        Сани тряхнуло, когда они съехали с дороги к роще. Хорек от этого толчка проснулся, открыл глаза, с удивлением увидев над собой голубое небо, зеленые ветки, проплывающие в вышине.
        Болела правая рука. Хорек поднес ее к лицу, взглянул удивленно на окровавленную повязку, но вспомнил вчерашнюю бурю и закрыл глаза.
        Он помнил, что сам решил разрезать руку. Помнил, что тогда это казалось ему правильным и очень важным, но сейчас не понимал, зачем он это сделал. Тени Сотника и Молчуна теперь казались нереальными, а ветер в памяти был только ветром и ничем другим.
        Хорек сел, посмотрел по сторонам. Окликнул Кривого, который правил санями. Но тот даже не оглянулся.

«Наверное, злится за вчерашнее, - подумал Хорек и снова лег. - Надо будет попросить прощения. Не объяснять ничего, а просто попросить у всех прощения.
        Они поймут. Они все поймут и простят. Все снова будет хорошо. Иначе и быть не может.
        Они скоро нагонят Серого, все узнают у него, заберут княжну и вернутся в Камень. И не нужно будет больше прятаться в пещерах, подстерегать купцов, убивать людей…»
        Хотя людей все равно придется убивать. Он же собирался находить торговцев людьми и наказывать их. И тут… тут придется убивать. Но это не убийство. Это наказание. Расплата.
        Глава 5
        Его звали Хвост. Был он наемником, побывал в трех походах и решил, что с него хватит ночевок под дождем, криков начальников, бесконечных переходов по колено в грязи - и все это за жалкие чешуйки.
        Хвост хотел жить в городе, спать в тепле, жрать каждый день и завести себе небольшое дельце. Ну, хоть и забегаловку на бойком месте. Нужно было только начать, а там дела пойдут - Хвост был в этом уверен.
        Вернувшись из похода на Великие Болота и не заработав ничего, кроме стрелы в руку и болотной лихорадки, Хвост украл казну своей сотни и сбежал в Базар-на-Протоке, надеясь, что в толчее портового города его не найдут.
        Он и сам себя чуть не потерял. Тысяча бестолковых бегут слева направо, тысяча справа налево, и еще несколько сотен топчутся на месте, путаются под ногами, предлагают поесть, выпить, сыграть, развлечься, срезают кошели и втыкают друг другу между ребер всякие железяки. И не только железяки, между прочим.
        В порту могли зарезать и деревянным ножом или проткнуть иглой хвостокола, да просто удавить могли и даже не прятать - никого покойник в Базаре не мог ни удивить, ни испугать.
        Хвост, как прибежал в Базар, сделал несколько ошибок. Вернее, одну большую - стал играть в зернь, - и длиннейшую череду ошибок поменьше, чтобы исправить ту, первую.
        Он остался без денег, без крова, два дня слонялся совсем без крошки во рту, пока не решил, что хватит, что если вокруг шляется столько народу при деньгах, то ему, ловкому парню со стилетом в рукаве, голодать даже неприлично.
        Снова появились деньги. Снова закончились. Снова появились. Потом он заколол того, кого не стоило, и все стало совсем нехорошо.
        Его нашли, избили до полусмерти, потом сунули в какой-то подвал, по стенкам которого сочилась соленая морская вода, подержали там, словно испытывая, выживет или подохнет, а потом предложили работу.
        Ну, как предложили…
        Он мог, конечно, отказаться. Работа ему не понравилась - это снова нужно было идти, куда прикажут, не обращая внимания на мороз и ветер или солнце и жару, - но если б он не согласился, его бы просто зарезали.
        Год назад он поступил на службу и сам не знал к кому. Ему и другим наемникам приказы передавал Кулак, а кто их отдавал Кулаку, бывшему сотнику городской дружины из Старого города, Хвост не знал и даже не интересовался. Кулак умел отбить у любопытных это самое любопытство.
        Работа оказалась не такой плохой, как выглядела поначалу. Платили регулярно, не слишком много, но на еду и жилье хватало. И не мешали прирабатывать понемногу на стороне. Там, подрезать кого, посторожить груз или, наоборот, груз перехватить. Но когда Кулак приказывал, нужно было все бросать, собирать вещички и ехать прочь от Базара, слоняться по лесам и долам, жить в землянке или вообще ночевать под открытым небом.
        Нечасто - за прошлый год они выходили дважды, оба раза на тракт. Этой зимой - третий раз. Те два раза работать почти не пришлось. Перехватили двух или трех конных, выпотрошили зачем-то телегу с сеном, порешив, естественно, ее хозяина. Один раз, правда, пришлось, прежде чем вернуться в Базар, сделать огроменный крюк - через Пущу к Руднице. Так там совсем получилось странно: стояла Рудница пустая, людей не было… Живых людей. Мертвых тоже - только кости валялись на улицах и в домах. Хотели было по брошенному городку пошустрить, как откуда ни возьмись нагрянула дружина из Воли, пришлось убираться.
        И все - в Базар на отдых.
        А вот этой зимой не повезло. Нет, поначалу все ладно было: пришли по тракту, в рощице к их приходу землянка уже была выкопана, и припасы имелись, и дрова. Это хозяин постоялого двора позаботился: он и в прошлом году еду и питье поставлял да указывал, кого на тракте встречать.
        Уже и срок почти вышел, Кулак сказал, что еще день-два и можно уходить, как тут еще затемно прискакал с постоялого двора слуга. Сказал, что обязательно нужно обоз остановить - пять саней, восемь мужиков да мальчишка. Обязательно. Тех, что перед ними поедут - сани и трое конных, - пропустить; а если вдруг мужики с обоза конных нагонят и драка завяжется, обязательно вмешаться и делать все, что скажет всадник - в сером плаще с волчьим подбоем, на сером коне.
        Нападут обозники или нет, точно слуга не знал. Просто мальчишка их в горячке бился, бредил да все про детей украденных кричал, про стражников из Камня и еще кое-что странное.
        Это уже слуга Хвосту сам сказал, ему никто этого передавать не велел. По секрету шепнул. Он уехал обратно к постоялому двору, а Кулак всех вывел к Ведьминым Сиськам. Пока за кустами проползли, пока все расположились, тут и сани проехали вместе с конниками, ну, а потом и обоз.
        - А дальше вы и сами знаете… - сказал Хвост.
        Его никто еще не пытал, просто привязали к сосенке и велели рассказывать. Все рассказывать: откуда, зачем, почему напали…
        Хорек сидел в стороне и старался не смотреть на ватажников. А те избегали глядеть в его сторону.
        Это он их подвел. Каждого из них. И Заику убил. Сам убил, своими руками. И Дылду ранил, и Рыбью Морду.

«Лучше бы подох там, в снежной круговерти», - думал Хорек. А что думали остальные, про то только они и знали.
        - Кто такой Серый Всадник? - спросил Рык.
        - А не знаю… - растерянно ответил Хвост. - Рыбаком клянусь, не знаю.
        - И видел его первый раз сегодня?
        - Нет, не первый раз. И в этом году видел, и в прошлом…
        Этой зимой так раза три. Нет, четыре. На тракте. Кулак совсем озверел недели две назад, когда его Хвост в зернь обыграл, стал чуть не каждый день к тракту гонять. В дозор. Несправедливо, а только ничего не поделаешь; да и мужики довольны: ржали, подначивали - им-то меньше ходить выпадало.
        - Не болтай, - посоветовал Рык. - О Сером говори.
        - О Сером… - кивнул Хвост. - Так и я о нем. Я сани вначале приметил, хитрые такие, с коробом этим… Летом такой же короб стоял на телеге.
        Потом уже на конных посмотрел. И заметил, что возница или еще кто из конных могут быть разными, а главный - всегда на сером коне да в плаще. Лица не разглядел, а одежу да коня - в подробностях.
        И вот чего этот Серый так запомнился: всякий раз, как он мимо шайки проезжал, так обязательно слуга с постоялого двора появлялся, вроде как припасы привозил. А как проедут хитрые сани и Серый этот, так сразу и уезжал обратно. Да только странно получалось…
        Лицо Хвоста стало немного удивленным.
        - Странно: я видел Серого Всадника, когда он к Базару ехал. А вот обратно - ни разу. Точно. Все туда.
        - Последний раз когда он проезжал?
        - То, что я видел? Три дня назад. Точно. Значит, Серый этот, с ним конный.
        - Возничий?
        - Был возничий, а что?
        - Я спрашиваю, возничего ты рассмотрел?
        - Возничий как возничий… Он же сидел, а я к тракту близко не подходил, чтобы не наследить. Что там рассмотришь? Шапка на глаза напялена, воротник тулупа поднят, только бороденка торчит.
        - Рыжая? - спросил Рык.
        - Рыжая, - кивнул Хвост. - Огненная. Я такого и не видел раньше. Как огонь.
        Рык отвернулся от пленника, посмотрел на ватажников:
        - Все перевязаны?
        - Все, - кивнул Кривой. - Заику только не перевязали.
        Рык глянул на ватажника исподлобья, но промолчал.
        - Вернемся к постоялому двору? - предложил Враль. - Я так полагаю, что есть у нас разговор к хозяину.
        - Не зря он мне не понравился, - добавил Кривой. - Чуяло сердце…
        - И что ты будешь делать там? - спросил Рык.
        Враль улыбнулся широко.
        - Запалим дом, подождем, когда разбегаться начнут… - улыбка стала еще шире, будто о гулянке какой рассуждал Враль, - тут мы их и встретим.
        - Кто?
        - Как кто? - удивился Враль. - Мы.
        - Заика на холме. Дылда да Рыбья Морда сейчас не бойцы, хорошо еще на ногах стоят. Дед…
        Дед вздохнул.
        - И Дед тоже не сможет. Лучников у нас, считай, нет. Да и всего получается пятеро с Хорьком.
        Дылда скрипнул зубами и сплюнул.
        - Пятеро, - повторил Рык. - А на постоялом дворе - хозяин с сыновьями, да слуг с десяток. Управимся, как думаешь?
        Враль промолчал.
        - Вот и я так думаю. А ждать нам нельзя: теплом тянет, со дня на день лед в порту Базара может потаять. За кораблями не погоняешься. Так?
        - Так, - вынужден был согласиться Враль. - Но на обратном пути…
        - На обратном пути, - сказал Рык, снова поворачиваясь к пленнику. - Кто вам приказывал?
        - Я же говорил уже - Кулак про то знал. Он уходил куда-то, а потом возвращался и говорил - по коням. Кулак знал, - Хвост говорил, словно извиняясь, что не может всего рассказать.
        Он понимал, что так или эдак, а из рощицы он не уйдет, тут останется. Но вот последний его миг зависел от настроения этого угрюмого ватажника в полушубке, забрызганном кровью.
        - Не вспомнишь?
        - Так и вспоминать нечего…
        Рык чуть наклонил голову, словно прикидывая, примеряясь, - так обычно примеряются лесорубы, перед первым ударом топора по дереву. Так же вот когда-то смотрел на дерево, которое собирался срубить, и отец Хвоста. И почему-то Хвосту вдруг вспомнилось, как приносил он отцу на вырубку еду, как наблюдал с восторгом и благоговением за падающими с грохотом и хрустом соснами, как вдыхал смоляной запах и мечтал по детской глупости вот также валить деревья.
        Вспомнил он и о том, какие громадные сосны росли возле их села - высотой до неба, неохватные, и о том, каким сказочным витязем, повергающим наземь великанов, выглядел отец.
        Больше никогда в жизни не видел Хвост таких сосен. И умрет сейчас привязанным к чахлому дереву, ствол которого легко можно обхватить руками, даже скрученными за спиной.
        Рука Рыка легла на рукоять кинжала.
        - Постой, постой, - всполошился Хвост. - Вспомнил я. Вспомнил. Я ведь в шайку Кулака не просто так попал, меня ж в порту схватили. И сам Старый Крыс со мной разговоры вел, спрашивал про все. Старый Крыс знает, для кого нанял меня и других. Должен знать.
        - Кто такой?
        - Его в Порту все знают. А в городе все слышали о нем. Он места среди нищих определяет, решает, кому можно побираться, кому нет. И где. У него пальцев на левой руке нету, но в правой - силища неимоверная. Одной рукой горло здоровенному рыбаку раздавил. Даже хребет лопнул, я сам видел, - Хвост заискивающе улыбнулся, глядя в глаза Рыка. - Вы его поспрашивайте, только добраться до него непросто.
        - Старый Крыс, - медленно, вслушиваясь в каждый звук, повторил Рык. - Хорошо.
        Рык оглянулся на ватажников, поправил на голове шапку:
        - Выезжаем.
        Сани выползли из рощицы на тракт. Хвост и Рык остались одни.
        Рык медленно вытащил нож, тронул острие пальцем.
        Хвост, не отрываясь, смотрел на лезвие.
        В живот? Или в сердце?
        Если недоволен ватажник, то умирать с раной в брюхе придется долго.
        - Я больше ничего не знаю, - извинился Хвост. - Все сказал…
        - Я тебе верю, - Рык подошел к Хвосту, наклонился к его уху. - Не нужно было тебе из сотни своей бежать.
        - Дурак, что из дому ушел, - возразил Хвост. - Дурак…
        Его тело дернулось и обвисло на веревках. Рык хотел вытереть лезвие ножа об одежду убитого, но передумал, сунул несколько раз в снег и вытер об полу своего полушубка.
        Сбежал к тракту, пробежал мимо обоза, вскочил на передние сани.
        - Я не хотел, - сказал Хорек Деду, когда рощица скрылась из виду. - Я не знал…
        - Не знал, - согласился Дед. - И кто бы знал? Мужики это тоже понимают, не сомневайся.
        - А Дылда?
        - Что Дылда? Дурак он, твой Дылда. Позлится и остынет, - Дед держал вожжи левой рукой - берег правую, - постанывал, когда сани дергались. - Заживет рана - он и успокоится.
        - А скоро? У него вся одежда в крови, в рукаве здоровенная дырища…
        - А это как на роду написано. Если Кривой все сделал правильно, если в рану не попало чего-нибудь этакое… Если наемнички оружие дрянью какой не мазали…
        - Ядом?
        - Зачем ядом? Дерьмом. Можно конским или даже своим. Верная смерть, имей в виду.
        Хорек кивнул.
        - У тебя-то рука болит? - спросил Дед.
        - Болит, - признался Хорек. - Я… Мне показалось…
        - Показалось… В такую бурю что угодно показаться может, - Дед оглянулся на Хорька через плечо. - Видел кого-то?
        - Показалось…
        - Кого видел?
        - Сотника. Показалось, что он нас догнал, напасть хотел. Только мертвый…
        - Мертвый… Раньше так и было. Старики рассказывали - было. Нельзя было просто так убить человека. Да и животину - тоже нельзя. Нужно было прощения просить. Откупаться…
        Хорек глянул на свою перевязанную ладонь и спрятал ее за пазуху.
        - Раньше и мертвяки оживали, и всякая нечисть шастала. И в лесах, и в городах, и в селах… Куда ни плюнь. Мне дед рассказывал, а ему его дед, а тому - его, - Дед махнул левой рукой, дернул повод, и лошадь недовольно оглянулась, - что в лес тогда не ходили поодиночке, опасались. А если нужно было за дровами или на охоту, то все по правилам делали: просили разрешения, лишнего не брали, потом благодарили, платили чем положено… А чтоб соседа своего убить или кого другого жизни лишить - такого и в помине не было. Если на тебе кровь была, то те… другие… могли унюхать, выследить и убить, а то и замучить. А если сами не узнавали, то обиженный покойник, который обманом убит или не похоронен, шел сам к ним, жаловался…
        - Только обиженный?
        - Только обиженный, - подтвердил Дед. - Нет, всякий мог пойти, но если без причины месть призывал, то его те, темные, хватали и так мучили, что кричал он и дни, и ночи, остальных предупреждая. Дни и ночи…
        - А почему сейчас не так?
        - Сейчас… А нашелся у людей защитник. Витязь силы невиданной, а у него советник - колдун, всю премудрость земли постигший. Всю какая есть. И придумал колдун, как людей от тех, от темных, защитить, как темное от светлого отделить. Придумал… - Дед вздохнул. - Чтоб ему… И защитил.
        - Так это хорошо? - спросил Хорек. - Теперь и в лес можно идти, и куда угодно… А как он отделил светлое от темного?
        - Не знаю. Колдун придумал, витязь содеял, как мечом разрубил, да не поперек, а вдоль. Свет наверху, значит, тьма внизу, а между всем этим, чтобы не перемешивалось, твердь земная. Вроде как стена… И так все хорошо стало! - Дед даже руками всплеснул, зашипел и за правое плечо схватился. - Иди куда хочешь, делай что хочешь, все твое, ты - главный и свободный. И убивай, если хочешь, брата убивай, соседа, отца, мать - кого хочешь убивай, отбирай последнее. В лес, говоришь, можно ходить свободно? Это кому можно свободно ходить? Мне? Тебе? Нам можно. А селянам? А няньке княжны? Купцам, пастухам… им можно? Будто легче им, что не твари сумеречные, а мы, веселые да свободные, их жизни лишим. Легче?
        Хорек шмыгнул носом. Наверное, Дед говорил правильно, но это все равно не нравилось Хорьку. Он ведь не такой. Он человек и может сам решать, убивать или нет, а вот те, другие, они ведь убивали всегда…
        - О чем думаешь? - спросил Дед.
        - Ни о чем…
        - Ну и дурак. Думать всегда нужно. Без этого можно помереть безвременно. Вот я всегда думал наперед. И видишь - живой. Да. А колдун тот не подумал. Радовался. И витязь радовался. Только недолго. Людишки быстро все поняли и давай друг друга жизни лишать.
        Тогда колдун вновь учудил, сволота! Старое царство они с витязем создали. Стал витязь царем. И правил твердо, законы придумал и накрепко повелел их блюсти. Наказывал по всей строгости за воровство, убийство, а колдун ему советовал… И порядок пришел. Чего только люди не построили в Старом царстве! Ты развалины видел на горе, аккурат за нашей берлогой? Видел? Так это не дворец был, между прочим, а всего лишь застава. Понимаешь? Застава. Дороги по всей земле проложили, непростые - каменные. Через реки - мосты. Ты когда-нибудь каменный мост видел?
        - Нет.
        - А я - видел. И ты увидишь еще, вот хотя бы в Базаре. Дороги были не то что нынешние, что весной и осенью непролазны совсем. По ним даже в самую дождливую пору можно было проехать. Во как…
        - И что?
        - Ничего… Царь был не вечный. И колдун тоже. Говорят, правда, подольше витязя прожил, ненадолго, но пережил. Может, и дальше жил бы, да не вышло. У царя было семеро сыновей. Он, умирая, всем им велел в ладу жить, сообща все решать. Как одной головой. Они его схоронили, на тризну собрались помянуть. Спать легли, а утром только один и проснулся. Колдун, вишь, решил, что ему выживший благодарен будет за царство. Только ошибся колдун. Второй раз в жизни ошибся. Молодой царь братьев любил, законы соблюдал и отцовского слова преступать не хотел. По-разному говорят: одни, что сжег он колдуна, другие - утопил, но только остался царь один, без советчика…
        Дед замолчал, глядя куда-то ввысь. Лошадь шла не спеша, взмахивая хвостом, словно отгоняла слепней.
        - А что дальше? - спросил Хорек.
        - Дальше было у молодого царя семь сыновей, и, умирая, он им дедовский завет оставил, чтоб, значит, все вместе, да полюбовно. И умер. И царство умерло. У каждого сына жена была, советчица: ты еще не знаешь, как оно, когда баба под боком в кровати зудит, уму-разуму учит. И еще добрые люди суетились, подсказывали да предупреждали… Разделили братья царство. Потом их сыновья поделили наследство, потом сыновья тех… О завете забыли… да и не было в том завете правды, глупость одна блаженная была… А мы сейчас и расхлебываем то самое… И за княжной едем, чтобы престолонаследие… - Дед сделал многозначительную паузу после трудного слова, - чтобы престолонаследие, значит, не нарушилось. Чтобы не захватил князь Воли княжну, не отдал за своего сына да не получил права на земли Оплота. По закону, между прочим.
        - Так колдун был прав? - подумав, спросил Хорек.
        - Когда царских сынов травил? А сам как думаешь?
        - Не знаю…
        - А когда они с витязем светлое от темного защищали? Прав был или нет?
        - Тоже не знаю…
        - И никто не знает, потому что правда, она не одна. С одного боку смотришь - вот же она, проклятая, все видно, понятно. А с другой стороны глянешь - по-другому все, наоборот.
        - Так не бывает, Дед, - возразил Хорек. - Правда - она одна. Для всех и для каждого. Солнце - это солнце, а луна - это луна.
        - Значит, врет Дед? - без обиды и без злобы спросил старый ватажник и хитро прищурился. - Тогда отвечай, малец. Только думай, что говоришь.
        Хорек с готовностью кивнул.
        - Значит, сидим мы с тобой сейчас рядом: ты справа, а я от тебя по левую руку. Правда?
        - Правда, - чуть помедлив, подозревая подвох, ответил Хорек.
        - А если местами поменяемся, то ты будешь слева, а я справа. Так?
        - Так.
        - Всегда есть правое и левое?
        - Всегда.
        - А если оно одно, ничего другого рядом нет, то оно само к себе правое или левое? - поинтересовался Дед.
        - Кто «оно»?
        - Да что угодно! Ты, я, дерево.
        - Оно не левое и не правое, оно единственное, - засмеялся Хорек.
        Засмеялся и Дед:
        - Уел старика, молодчина! Возьми там, позади тебя, в мешке пряник есть, слева. Только осторожно смотри, там в другом, в том, что справа, шило у меня, не напорись.
        Хорек повернулся, посмотрел на мешки, потом снова на Деда. Дед с серьезным видом глядел вперед, будто что-то интересное увидел на лошадиной заднице.
        - А откуда слева? - спросил Хорек.
        - Так ведь правда одна, - напомнил Дед. - Сам ведь говорил-умничал.
        - Это ты сплутовал.
        - Сплутовал? Ладно. Вот сядет возле нас, к примеру, Враль. Для меня ты будешь правый, а для него - левый. Или вот, стань супротив меня, лицом к лицу. Кто из нас правый, кто левый? А в догонялки ты когда играл да вокруг дерева бегал, кто за кем бежал - ты за квачом или он за тобой?
        Хорек почесал в затылке.

«Все равно, - подумал он, - Дед плутует. Что-то не так в его словах, что-то неправильно. Если он прав, то нет на свете ничего постоянного, верить ничему нельзя».
        - А все-таки ты врешь, Дед! - вдруг заулыбался Хорек.
        - Это через почему?
        - А потому: если ты прав, то все равно неправ. Коль нету правды одной для всех, то нет и для тебя. А если все-таки есть правда, то опять ты врешь, Дед! - теперь уже Хорек смеялся, не таясь, довольный, что поддел-таки Деда.
        Да тот и не обиделся, сам полез в мешок и достал пряник, твердый, как камень, но неимоверно сладкий и вкусный. Хорек грыз его до самого вечера и, только засыпая на стоянке посреди степи, вдруг сообразил, что за дорогу ни разу не вспомнил ни о своем невольном предательстве, ни о жутком вое мертвяков в урагане.

«Хитрый Дед, - подумал с благодарностью Хорек. - Самый хитрый на свете».
        Следующую ночь станом не располагались: потеплело сильно, снег таял на глазах, и хотя укатанная дорога все еще держалась, было понятно, что она вот-вот потечет. Лошадям дали немного передохнуть и двинулись по тракту ночью, привязав поводья задних саней к задку впереди идущих, и спали на ходу, оставив на ночь по одному дозорному на передних санях и на задних.
        Хорек тоже полночи не спал, оглядываясь по сторонам, пока Дед храпел под тулупом.
        Дед снова оказался прав: Дылда перестал коситься на Хорька, и остальные вели себя так, будто и не произошло ничего особенного. Оно и не произошло. Обычное дело для ватажника - умереть. И так уже три года ватага жила, не теряя никого в бою.
        А это долго. Слишком долго, чтобы тянуться и дальше. За все нужно платить, и жизнь Заики не слишком большая плата за жизнь остальных ватажников. Впрочем, если б не Заика остался на той горе, а любой из них, все точно так же забыли бы об этом через день-другой.
        Вот потому спокойно смеялись, вспомнив вдруг забавные случаи, приключившиеся с Заикой при жизни. Как он за медом полез, или как хотел жениться… Все хохотали, когда Враль очень потешно передразнивал Заику, даже Хорек.
        Еще через день подъехали они к городу.
        Базар-на-Протоке стоял тут еще во времена Старого царства, так уверяли, во всяком случае, городские хроники и горожане, часто спорившие с приезжими купцами, чей город славнее.
        Столицей он никогда не был, построен был, кажется, на месте войскового стана, когда Старый царь готовился со своим несметным войском переправиться на Ломоть, чтобы и там установить свой закон.
        Царя уже давно не было, Старое царство превратилось в руины, а Базар-на-Протоке жил и умирать не собирался.
        Во-первых, он стоял на Протоке, значит, всякий корабль, плывущий из Темного моря в Северное и обратно, обязательно останавливался в его порту, чтобы внести пошлину. Некоторые, конечно, пытались проскочить бесплатно, но только у совсем немногих это получалось. Боевые гребные корабли Базара особой дальностью плаванья не отличались, но скорость имели достаточную, чтобы перехватить любой парусник в Протоке и вогнать, упрямому, таран в борт.
        Правило было простое: заплатил, получил охранную грамоту - плыви себе, куда хочешь. Даже в северных городах благодаря этой грамоте мог купец получить скидку для стоянки в гавани.
        Если ты попытался проскочить, был замечен, но сразу же остановился, то еще мог, заплатив тройную плату, следовать дальше, без охранной грамоты, конечно, - ее теперь придется покупать в ближайшем городе. А вот если ты, увидев корабль с двумя псами на флаге, все равно пытался убежать, то, настигнутый, не мог рассчитывать не то что на сохранение товара, но даже и на спасение жизни.
        Правосудие в Базаре вершили псы, которые разрывали преступника, как и во времена Старого царства, на городской арене под восторженный рев толпы.
        Запретов в Базаре было немного, но соблюдать их следовало строго и неукоснительно.
        Сани и лошадей пришлось оставить перед городом: на мощеных улочках с санями было не развернуться, да и тягловый налог для приезжих был громадный, зато за сущую ерунду можно товар и лошадей вместе с другим имуществом спокойно оставить на городских складах, между городом и рыбной гаванью. На воротах склада выжжено изображение двух псов, что гарантировало безопасность для сданного на хранение.
        Правда, и оружие пришлось оставить. Почти все. В Базаре дозволялись клинки не более двух ладоней в длину, за любое другое оружие… - да, псы и арена.
        Выяснив у словоохотливого после получения серебряной чешуйки стражника у ворот, что недорого поселиться можно в харчевне «Под двумя ложками», ватажники вошли в город, быстро нашли нужную вывеску и без особых трудностей договорились с хозяином.
        Карась, полный подвижный мужчина пятидесяти лет, без возражений выделил ватаге самую большую комнату на втором этаже харчевни, заверив, что будет хоть и тесновато, но спокойно и безопасно. При этом он многозначительно указал на крысу, нарисованную черной краской на вывеске как раз под скрещенными ложками.
        Ватажники поверили ему на слово.
        Быстро перекусив, Рык приказал раненым и Деду остаться в харчевне, поменять повязки, отдохнуть, набраться сил, а с остальными отправился на торговую площадь, чтобы, не мешкая, найти горбуна-менялу.
        Увиденное потрясло Хорька.
        Он и в Камне-то бывал не часто и полагал, что народу в княжьем городе слишком много. Но по сравнению с Базаром Камень выглядел полузаброшенной деревней. Что говорить, если даже улицы Базара, хоть и намного уже, чем в Камне, и те замощены камнями, а не покрыты досками.
        Торговая площадь была не слишком большой и прекрасно втиснулась между замком и Всеобщим храмом, но лотки и палатки стояли так тесно, что казались одним большим домом, безобразно раздувшимся в стороны.
        Вопили нищие - их в Базаре тоже было куда больше, чем в Камне, - шныряли неприятные, скользкие на вид типы, какие-то бабы и девки окликали проходящих ватажников, говорили что-то странное, непонятное Хорьку, но заставлявшее его краснеть и опускать глаза.
        - Кошели берегите, - сказал Рык, поймав чью-то руку с ножом, потянувшуюся из толпы к его поясу.
        Нож он отобрал и сунул за пояс. Руку, подумав немного, отпустил и вытер свои ладони о полушубок.
        - И как тут можно жить? - спросил Кривой, оглядываясь по сторонам. - Тут же смердит.
        В воздухе действительно стоял тяжелый рыбный дух, смешивавшийся с дымом из труб и вонью из сточных канав.
        - А ничего так, - засмеялся Враль. - Весело. Я, как разбогатею, сюда приеду. Девки, опять же… Вон смотри, глазами так и стреляет!
        - Вы дорогу запоминайте да по сторонам смотрите, может, чего увидите, - строго сказал Рык. - У нас времени нет все разведывать. Смотрите и слушайте. А ты, Кривой, раз тут уже бывал, пригляди за Хорьком, чтоб не зазевался и не пропал.
        Хорек хотел было возразить, что никуда он не потеряется, что вполне может о себе позаботиться, но Кривой молча сграбастал его за воротник и поставил перед собой.
        - У меня здесь два приятеля пропали, - сказал Кривой, наклонившись к уху Хорька. - Шли втроем, я разговаривал с одним, оглянулись - нашего третьего нет. Стали искать, разошлись - остался я один. И два местных мужика, что меня прирезать хотели. Мертвые. Понял?
        - Понял… - прошептал Хорек.
        - Вот и славно.
        Рык двинулся вперед, раздвигая толпу, Полоз и Враль шли чуть с боков, прикрывая его спину и заодно Хорька. Ну, и замыкал отряд Кривой.
        Рык окликнул пробегавшего паренька в куцей куртке и со странной суконной шапкой на голове, тот не обратил внимания и побежал было дальше, но Полоз схватил его за рукав.
        - Чего? - пытаясь вырваться, закричал паренек. - Чего лезешь?
        - Где горбатый меняла? - спросил Рык.
        - Не знаю, - отрезал паренек.
        Рык вздохнул и достал из кошеля серебряную чешуйку, показал ее пареньку:
        - Где горбатый меняла?
        - Вон там, - паренек, по виду не старше Хорька, ткнул пальцем куда-то в толпу и потянулся за чешуйкой.
        - Проводи, - сказал Рык, врезав пареньку ладонью по руке и доставая вторую чешуйку. - Будь добр, ласковый господин!
        Ласковый господин вытер рукавом нос, шмыгнул им еще пару раз и двинулся впереди ватажников. Шагов через десять он остановился и указал пальцем на крохотную лавочку, весь фасад которой состоял из двери и висевшей над этой дверью вывески с небрежно нарисованными золотыми змейками. Точно посередине между змейками виднелась небольшая черная крыса.
        Рык отдал проводнику чешуйки и подошел к двери.
        Полоз посмотрел влево, Враль - вправо, Кривой оглянулся назад. Рык постучал кулаком в дверь. Ему что-то ответили, но что именно - Хорек не разобрал. Наверное, разрешили войти. Рык открыл дверь, вошел, скрывшись в сумраке помещения, потом выглянул и позвал остальных.
        Внутри было темно, тесно, но все пятеро, несмотря на протесты хозяина, смогли втиснуться и закрыть дверь. Со свету Хорек и не рассмотрел ничего, разве что серое пятно, двигающееся в глубине лавки на фоне черной стены, но визгливый голос разобрал сразу.
        - Вы кто такие? - закричал меняла. - Я же сказал - нельзя. Я занят…
        - Двери нужно на засов закрывать, - посоветовал Враль. - Надежнее будет.
        - Что надежнее? Зачем - надежнее? - горбун закипел не на шутку. - Вы же видели на вывеске крысу. Я плачу. Я уже заплатил за весь месяц вперед. Я за год вперед заплатил. Что вам еще нужно? А если вы залетные, то идите к Старому Крысу и с ним разбирайтесь. Только я вам не советую. Крыс не любит чужаков на своей земле.
        - Тебе от Волка привет, - сказал Рык. - Кланяться велел и передать, чтобы ты делал все, как я скажу. А если не захочешь, чтоб я тебе про рыбалку напомнил, с оборотнем.
        Меняла икнул.
        - Ты меня понял? - спросил Рык.
        - Понял - ик! Только я…
        - Все-таки нужно напомнить… - растягивая слова, проговорил Враль. - А мы спорили: хватит у горбуна ума сразу заткнуться или нет. Ты проиграл две чешуйки, Полоз!
        - С него возьмешь, - цыкнул зубом Полоз. - Из наследства.
        Хорек в первый раз слышал, чтоб ватажники разговаривали такими мерзкими голосами. Кривой в разговор вступать не стал, кашлянул многозначительно, вытащил из-под полы нож и принялся ковырять острием под ногтями.
        - А… - выдавил горбун. - Это я так, на всякий случай. Мало ли кто тут шляется. Извините.
        - Извиняю, - ответил Рык. - Тут поговорим или как? Стенка хлипкая, дверь тонкая - вдруг услышит кто.
        - Да-да, конечно! - зачастил горбун. - Проходите. Вот тут столик отодвиньте, дверь, пожалуйста, на засов и вот сюда…
        Несколько раз чиркнув кресалом, горбун зажег масляную лампу, и жутковатые тени заплясали по стенам лавки.
        - Вот сюда, - горбун с лязгом открыл невысокую дверь, окованную железными полосами.
        Из-за двери потянуло сыростью и запахом гнили.
        - Вот вниз, пожалуйста. За мной. Тут ступеньки узкие и потолок… Уж извините. Мне не мешает, а чужих я сюда, простите, не вожу.
        За горбуном пошел Рык, за ним, быстро переложив нож из-под полы в рукав, Враль, потом - Полоз. Кривой подтолкнул Хорька и двинулся следом.
        За дверью была витая лестница. Она вела наверх и вниз, под пол. Сверху доносились еле слышные звуки, какое-то легкое постукивание. А снизу все явственнее тянуло гнилью, и долетали неразборчивые слова не перестававшего говорить горбуна.
        Лестница была узкой, часто поворачивала; и через два или три поворота Хорьку стало казаться, что спустился он уже на большую глубину, что лавка и город остались где-то там, наверху, далеко-далеко, что прошла уже целая вечность, во всяком случае не меньше половины дня.
        Лязгнуло железо, что-то щелкнуло и заскрипело.
        - Проходите, - громко, не таясь, произнес горбун. - Я сейчас зажгу еще лампы.
        Ватажники огляделись. Оказалось, что стояли они на площадке перед окованной железом дверью. Лестница же здесь не заканчивалась, а уходила дальше вниз. Поняв, что глубже спускаться больше не придется, Хорек облегченно вздохнул.
        В комнате без окон и со сводчатым потолком воняло рыбой и сыростью. Горбун от своей лампы зажег еще несколько светильников и сел на табурет во главе стола, стоявшего посреди комнаты. Ватажники устроились на лавках по бокам.
        Сводчатый потолок и кирпичные стены сочились влагой, в которой тускло отражались огоньки.
        - Я слушаю, - сказал горбун.
        Лица его Хорек все еще не мог рассмотреть - только тень от крупного носа и, кажется, густые мохнатые брови. Зато хорошо видел бледные, тонкие, будто паучьи лапки, пальцы: они шевелились беспрерывно, перебегали по столу вперед-назад, словно пытались убежать от хозяина.
        - Мы ищем Старого Крыса, - сказал Рык, и голос его гулко отозвался под потолком и в глубине комнаты, там, куда не доставал свет ламп.
        - Зачем вам Старый Крыс? - быстро спросил горбун.
        - Хотим кой-чего спросить, - ответил Враль. - Покалякать. Мы поспрашиваем, он ответит…
        - Старый Крыс не ответит, - сдавленным голосом произнес горбун. - Еще чего - чтоб он отвечал! Он пальцем пошевелит - от вас и следа не останется. Старого Крыса спрашивать! Да вы к нему и не попадете. Возле него всегда десятка два головорезов. Ну, и не выходит он из своей норы. Его городской Совет боится, а вы… Это даже смешно!
        Горбун снова засмеялся, на этот раз тонко и визгливо, будто ему и в самом деле было смешно.
        - И никак не получится? - спросил Рык.
        - Никак! Вы к нему не подступитесь.
        - А кто он такой? - не выдержал Хорек. - Князь? Царь?
        В его голове не укладывалось, кто бы мог это быть такой страшный и могущественный. Даже князь принимает просителей. Вон, с Рыком разговаривал. А этот Крыс…
        - А Старый Крыс, извольте видеть, больше чем царь и князь. Он богом станет, если захочет. А сейчас он глава цеха нищих и воров, - горбун потряс в воздухе пальцем. - Его люди - везде! Разве можно спрятаться от нищих? Какие замки удержат воров? А он решает, кому и где можно милостыню просить, и забирает десятину или треть, а то и половину. Молодые и дети вообще отдают девять десятин, бывает, что и просто за еду попрошайничают и воруют. Он может все! Вы видели на моей вывеске черную крысу? Это значит, что я плачу ему налог и нахожусь под его защитой. И ко мне никто не приходит другой. Есть порядок!
        - А если я просто так намалюю крысу, что тогда? - поинтересовался Враль. - Я могу, у меня рука легкая.
        Горбун потрясенно посмотрел на ватажника.
        - Ты даже не понимаешь, что говоришь! - всплеснул руками горбун. - Крысу рисует специальный человек, рисует так, что подделать трудно. А если увидят подделку, то такому хитрецу долго не жить. В каждом квартале его смотритель, тут не обманешь, нет! И отказаться платить - тоже подписать себе смертный приговор.
        Горбун действительно боялся. Он боялся не только Старого Крыса, но и того, что эти посланцы Волка могут наделать глупостей, и тогда пострадают и они, и он, горбун, может пострадать. Даже погибнуть.
        Можно, конечно, рассказать Старому Крысу об их планах, но тогда Старый Крыс, захватив приезжих, сможет узнать, что не просто так здесь уже пятнадцать лет проживает горбатый меняла, что поставлял он сведения еще старому князю, его сотнику, потом уже и Волку. И Старый Крыс сдерет с него шкуру: не просто деньги заберет, а и кожу снимет - у него, говорят, уже много таких человечьих кож на стене в норе висит.
        Горбун сцепил пальцы, чтобы унять их дрожь.
        - Не нужно его трогать. Жить хотите - не трогайте!
        - Ну, - пожал плечами Рык. - Нет так нет. Тебе виднее.
        Меняла облегченно вздохнул.
        - Тогда мне расскажи про детей малолетних.
        - Про кого? - вдруг охрип меняла.
        - Про детей, - повторил Рык. - Про маленьких, до пяти лет.
        - А что… - горбун пискнул, откашлялся и заговорил обычным голосом. - Что про них говорить?
        - Пропадают?
        Горбун вцепился в край стола, Хорьку показалось, что он сейчас или отломит кусок толстой столешницы, или обломает пальцы.
        - Теперь - нет, - выпалил горбун, собравшись с духом.
        - Что значит - теперь? - спросил Кривой. - Кончились?
        - Нет, не кончились, конечно, что за ерунда? Есть дети, никуда не делись… - горбун потер руки, снова вцепился в крышку стола. - Но, знаете, была тут история… Вы случайно про детей сразу после Крыса спросили?
        - Специально, - не сводя взгляда с мельтешащих пальцев горбуна, ответил Рык. - Сам понимаешь. Но ты рассказывай, как будто я не знаю ничего. Рассказывай, не бойся.
        - Все началось двенадцать лет назад… - облизав губы, начал Горбун. - Я прожил в Базаре уже три года, ко мне привыкли, как к своему…
        - Крысу стал платить? - насмешливо спросил Враль.
        - Да, стал. И платил. И плачу. А ты меня не перебивай. Не нужно. Вот. И осенью, как раз путина закончилась, рыбаки лодки и корабли уже на берег вытаскивать стали, начали в городе пропадать дети. Один, второй, десятый… и все маленькие, до пяти лет от роду. Мальчики, девочки… Хотя больше мальчиков. Родители рыдают, требуют у Совета навести порядок и защиты требуют, стражники рыщут по городу, но ничего, ясное дело, найти не могут. Город древний, весь построен на старых фундаментах, а под теми - старые подвалы, ходы, храмы подземные бывших богов… И тех, про которых нельзя вспоминать. Даже Крыс, тогда еще не Старый, а просто - Крыс, объявил, что близко к сердцу принимает горе родителей и всего славного города Базар-на-Протоке и сделает все, чтобы найти детей или злоумышленников. Все сделает! - Горбун выгнул сцепленные пальцы, они громко щелкнули, и Хорек испугался, что они отломились и сейчас с сухим стуком, как пересохшие ветки, упадут на стол. - Поначалу решили, что это поклонники Тайных. Было тогда в городе несколько семей, их дома разобрали по камешку, каждого, даже детей, пытали, но те ничего не
сказали. Не знали, наверное. Псы на арене месяц обжирались человечиной. Потом отправили послов на Черную ярмарку предупредить, что если хоть один пропавший ребенок будет там найден, то город все распродаст, перезаложит, но наймет самую большую армию на свете и Ярмарку сровняет с землей. Им разрешили обойти все подвалы и загоны Ярмарки, расспросить, кого захотят. Ничего. Прибыли посланцы из Крепостей и поклялись всеми своими богами, что никогда и не помышляли брать детей для своих жертв в Базаре-на-Протоке. Им хватает степняков, обитателей княжеств и заклятых врагов из северных городов. В Крепости они никого, ясно, не пустили, но поклялись по всем канонам. Им поверили. А дети продолжали пропадать. И ни одного детского трупа. Ни одного!
        Хорек почувствовал, как холодеет у него в животе. Он посмотрел на ватажников, и ему показалось, что те побледнели, хотя в неверном свете ламп Хорек мог и ошибиться.
        - Не каждый день. Не каждый день, заметьте. Не в полнолуние или при новой луне. Просто исчезали. Иногда с матерью или сестрой, братом, нянькой. Тогда тело взрослого находили. Мертвое, изуродованное. А детские тела - нет. Матери сходили с ума, женщины отказывались заводить детей, а если решались, то уезжали из города или превращали свои дома в крепости. По улицам ходили стражники, врывались в любой дом, который казался подозрительным. И ничего! Обыскивали телеги и корабли. В море можно было выходить только после осмотра корабля членом городского совета. И снова ничего. Это продолжалось три года. Даже три с половиной. Потом… потом случилось несчастье. Загорелся дом лекаря. Сами знаете, у лекарей всегда полно сухих трав, всяких настоек, порошков и всякой горючей гадости. Так никто и не узнал, отчего загорелось. Свечу уронили или из печи уголек вылетел… Неизвестно. Все сбежались: тут теснота ведь такая, что пожар в одном доме может весь город спалить…
        - Во всех городах так, - подтвердил Враль и хотел еще что-то добавить, но, поймав на себе тяжелые взгляды ватажников, замолчал.
        - Во всех городах… Именно во всех городах, - кивнул горбун. - Все сбежались, стали гасить. А тут еще погода была сухая - дождя не было все лето, да дерево в доме старое, да рядом лавка масляная - тоже полыхнула. Горожане с криками, с проклятьями разобрали дома вокруг пожара. Стражники обитателей тех домов пиками оттесняют, пострадавшие орут, пытаются глаза стражникам выцарапать за свои дома… Дым, столбы пламени… Я ходил, смотрел - жуткое зрелище. Необыкновенно… Но справились. Торговец вином там напротив жил, так у него все бочки выволокли - от самого дорогого вина до дешевого пойла. И огонь залили. Залили уж было совсем, как вдруг грохнуло, будто в мельницу молния попала - пыль, зола, дым - все столбом вверх взлетело, весь квартал накрыло… Когда немного все это рассеялось, рассмотрели: оказалось, под домом лекаря был большой подвал. Столбы деревянные прогорели, и все обрушилось…
        Горбун снова хрустнул пальцами.
        Ватажники молчали.
        - Подошли ближе, интересно заглянуть, что там и как; заглянули… А там… - горбун вдруг закрыл лицо руками, паучьи пальцы оплели лицо. - Там - дети. Мертвые. Задохнулись в дыму. Даже почти не обгорели. Я специально пересчитал… И потом еще в городском Совете объявили, и в храме… Тридцать семь. Тридцать семь!
        Крик менялы метнулся вверх, ударился о свод, отлетел к стене, отразился и исчез в глубине комнаты.
        - Тридцать семь детей. Их тела вынесли в зал городского Совета, положили в ряд прямо на мозаичный пол. Омыли лица, а родители пропавших детей ходили и искали своих. Некоторые нашли, некоторые - нет. Те, что нашли, рыдали над трупами, те, что не нашли, плакали просто так, от безысходности. А многие плакали от ужаса. Я сам чуть не задохнулся, когда увидел. Я… А я повидал многое на своем веку… У детей не было глаз. У всех тридцати семи, двадцати девяти мальчиков и восьми девочек. Их ослепили еще до смерти. Наши лекари осмотрели детей: их лишили зрения аккуратно, так, чтобы дети выжили. Уже и глазницы начали заживать.
        Горбун разжал пальцы, положил руки на стол.
        - Тогда первый и единственный раз чуть не казнили Старого Крыса. Люди бросились его искать, но он исчез, растворился в лабиринтах под городом и прятался до тех пор, пока люди немного успокоились. А после этого явился в городской Совет, чтобы предстать перед судом. Сам явился. И просил только справедливости.
        - А что так? При чем здесь Крыс? - спросил Враль.
        Вместо менялы ответил Полоз, молчавший все это время:
        - Полагаю, что лекарь поставлял Крысу калек. Ломал тела, уродовал лица, отрезал ноги и руки… Так?
        Горбун молча кивнул.
        - Это как? - не понял Враль.
        - Калекам лучше подают, - объяснил ровным голосом Полоз. - Нищего, который может работать, просто пнут. Или оттолкнут. А калека - совсем другое дело. Совсем другое… Как не подать, если у девочки сожжена половина лица, а она смотрит на тебя жалостно уцелевшим глазом… Как не подать? Или вывозит мальчик своего старшего брата на деревянной колясочке. Брат старший, а только короче своего младшего брата, потому что ног нет и рук. Много чего придумывают. Я видел.
        Лицо Полоза дрогнуло, он отвернулся к стене.
        - Да, - сказал горбун. - Столько лет прошло, а я помню, будто вчера это было. Будто вчера… такого ужаса я никогда не испытывал. И никогда не забуду. Люди бушевали на площади, стражники с трудом сдерживали толпу… да и себя сдерживали с трудом. А Крыс выступал перед Советом. Пришел, как в древности, с петлей на шее, чтобы, если врет, его сразу и задушили… Только не задушили бы его - так легко он бы не отделался. У двоих членов Совета тоже ведь дети пропали. Их не нашли среди тех тридцати семи. Крыс признался, что и вправду изготовлял калек. И не один год. Детей - тоже. Правда, не таких маленьких. Старше пяти лет… Да, старше. Маленькие могут не выжить, и мороки слишком много… И клялся, что ни разу не трогал детей граждан Базара. Не посмел бы, так как любит свой город и уважает его законы. И подтвердил, что да, действительно проклятый лекарь работал на него. Но только дети, которых нашли в подвале, были не для Крыса - этих он для кого-то другого делал. Крыс просил, и Совет согласился с его просьбой отправить несколько членов Совета и горожан по выбору вместе с помощником Крыса, чтобы тот показал его
мастерские для резьбы по живой кости. Так Крыс назвал это место. А сам остался в залог, как гарантия того, что не врет. Не врет… Члены Совета ушли в нору Крыса. Горожане стояли перед зданием Совета, чтобы не выпустить проклятого преступника, не дать ему ускользнуть. А он и не убегал. Он вышел на балкон Совета и стоял там с обнаженной головой все время, пока ходившие в его мастерскую не вернулись обратно. И ветер раскачивал веревку на его шее.
        - И что? - не выдержал молчания Хорек.
        Горбун медленно перевел на него взгляд, даже взял со стола лампу и поднес ее почти к самому лицу Хорька.
        - Ты спрашиваешь, что произошло? Вернулись люди, ходившие в нору… лучшие люди города… Они сказали, что видели детей, которых искалечили и раны которых заживают. Видели детей, которые только ждут своей участи. Видели безногих и безруких, слепых и с изуродованным лицом… Их было много, этих детей. Их были десятки…
        - И что? - шепотом спросил Хорек.
        Улыбка прорезала лицо менялы, но глаза, спрятавшиеся под косматыми бровями, оставались такими же холодными, как и были.
        - Его отпустили, - сказал меняла. - Он снял с шеи веревку, швырнул ее под ноги толпе и ушел.
        - Но как?! - Хорек оглянулся на ватажников. - Как? Ведь он…
        - Он ничего плохого не совершил, - сказал Полоз. - Не содеял ничего преступного… Там не было детей из Базара. Там были дети степняков, северян, из княжеств… Не было маленьких детей из славного города Базар-на-Протоке.
        - Не было, - эхом подхватил горбун.
        - Но ведь все равно он это делал! - закричал Хорек. - Делал! Уродовал их…
        - Нет, - тихо улыбнулся Полоз. - Он готовил их к ремеслу… Обучал, кормил, предоставил им кров. Кто может сделать больше для бедных сирот? Они ведь были сиротами, никто не мог потребовать за них ответ. А если бы случилось чудо и явился бы из леса, из степи или даже из соседнего свободного города кто-то и потребовал Крыса к ответу, его бы внимательно выслушали, согласились, что да, что нехорошо при живых родителях или родичах держать ребенка в чужом доме… Можно забрать ребенка. Только нужно заплатить доброму человеку.
        - За что?
        - За кров, который он предоставил, за еду, которую ел ребенок, за одежду, которую носил, услуги лекаря, в конце концов. Услуги лекаря так дороги сейчас… - покачал головой меняла. - Вижу, ты хорошо знаешь законы и обычаи Базара, добрый человек.
        - Кто слышал законы одного свободного города, тот знает их все, - ответил Полоз. - На севере в каждом городе есть свой Крыс. И своя мастерская для резьбы по живой кости. Но даже в северных городах слышали об искусстве резчиков из Базара-на-Протоке.
        Фитиль в лампе трещал и сыпал искрами. Все молчали.
        - И ты полагаешь, что Крыс не имеет к тому случаю отношения? - заговорил Рык, когда тишина стала невыносимой и готова была обрушить свод потолка на головы сидящих за столом.
        - Я ничего не полагаю, - возразил горбатый. - Я рассказал вам историю в ответ на ваш вопрос. Добавлю только, что больше дети в городе не пропадали.
        - Их стали привозить…
        - Их и раньше привозили, просто кто-то жадный промышлял еще и здесь, - Рык постучал пальцами по столу.
        - Крыс, - сказал Хорек. - Ну, ведь понятно же Крыс.
        - Крыс, - тихо сказал Полоз.
        - Зачем ему это? - спросил Враль. - Нет, зачем? У него же есть все, у него есть эта проклятая мастерская, есть сотни нищих здесь и по другим городам. Зачем маленькие дети? И почему глаза? Почему? Зачем? Только глаза. Что, слепым подают больше? Больше?
        - Не знаю, - ответил горбун. - Я не спрашивал. И я не подаю калекам, я плачу Старому Крысу напрямую.
        - К нему попала княжна, - напомнил Хорек. - Может, уже сейчас…
        Хорек задохнулся от ужаса, представив себе, как кто-то берет в руки нож… или раскаленный прут… или как там ослепляют? Хорек никогда этого не видел, но картина, вставшая перед его внутренним взором, испугала его до дрожи.
        Княжна кричит, княжна - маленькая трехлетняя девочка - кричит, ей страшно, больно, она захлебывается криком.
        - Нам нужно поговорить с Крысом, - сказал Рык.
        - Поговорить? - с особым нажимом произнес горбун. - Задать вопросы?
        - Да, - ответил Рык. - Задать вопросы.
        - И чтобы он ответил, - с таким же нажимом, как и горбун, сказал Полоз.
        Горбун задумался.
        - Крыс не выходит из норы. Почти никогда не выходит, - наконец сказал он. - Почти никогда.
        - Почти… - повторил Полоз.
        - Да. Я слышал, что иногда, очень редко, он появляется снаружи. Ночью. Он идет в болотный квартал.
        - Что за квартал?
        - И почему выходит наружу только тогда? - подбросил вопрос Кривой.
        - Я уже говорил, что под городом путаница старых ходов, подвалов, тайных храмов…
        - Говорил, - кивнул Кривой.
        - Крыс может в любое место Базара пройти под землей. Он знает этот лабиринт лучше всех. Говорят, что у него работают специальные рабочие, которые продолжают расширять сеть коридоров, роют беспрерывно, как кроты или крысы. Говорят также, что вырыты ходы к морю, и Крыс может загрузить корабль, не появляясь на поверхности…
        - Но в Болотном квартале…
        - Болотный квартал построен на болоте: его не высушили, а просто засыпали. Дома стоят не на фундаментах, а на сваях из лиственницы, которые в воде не гниют, а становятся только крепче. Крепче камня. Крыс вынужден выходить на поверхность земли.
        - Зачем?
        - Он полюбил женщину, - со странной усмешкой сказал горбун. - Молодую, красивую, но своенравную. Старый Крыс, обитатель норы, и молодая женщина, любящая развлечения и веселье. Крыс многократно просил ее переселиться, требовал, угрожал, уходил навсегда, но хватало его не больше, чем на месяц.
        - Хорошо, - кивнул Рык. - Можешь узнать, когда следующий раз?
        Горбун покачал головой, пристально глядя на лампу, и два огонька качнулись в его глазах:
        - Узнать - не могу.
        - Мне надоели загадки - Кривой грохнул рукой по столу, вогнав лезвие ножа в столешницу. - Ты либо говори, либо…
        - Что - либо? - поинтересовался горбун.
        - Тебе очень нравится принимать посланцев от сотника? - спросил Рык. - Принимать, прятать, получать от него письма и пересылать ответы. За предательство что полагается в вашем славном городе? Собачки?
        - Псы. А что?
        - Если ты все сделаешь быстро - нам нельзя медлить - я помогу тебе освободиться от сотника.
        - Он меня не отпустит.
        - Отпустит, - отрезал Рык. - Мы будем последними твоими незваными гостями.
        И снова усмешка прорезала лицо менялы. И снова послышался его тусклый смех.
        - Вас мне послали боги! - тихо-тихо сказал горбун. - Вам нужно только… увидеть Крыса?
        Горбун сделал движение руками, будто выстрелил из невидимого лука.
        - Нам нужно увести его в уединенное место, - голос Полоза звучал необыкновенно ровно и спокойно. - В отдаленное место.
        - Понимаю… - кивнул горбун. - Этот подвал вас устроит?
        - Да, - одновременно сказали Рык и Полоз, Враль кивнул, а Кривой резко выдернул нож из крышки стола.
        - Где вы остановились?
        - «Две ложки».
        - Понятно. Ждите завтра с полудня до полуночи. Придет человек… Спросит… Кого ему спросить?
        - Посла из Камня, - ответил Рык.
        - Очень хорошо, - кивнул меняла. - Ждите. Сейчас я вас провожу к выходу…
        Горбун встал с табурета, погасил все лампы, кроме одной, взял ее в руки и пошел вперед, не оглядываясь. Шел он быстро, ватажники едва поспевали следом. В лавке меняла прижался к стене, пропуская гостей. Лампу погасил, и комнату захватила тьма.
        За открытой дверью тоже было темно. Солнце село, небо затянули тучи, и начал накрапывать дождь.
        - В валенках и тулупах промокнем, - сказал Кривой. - Переодеваться пора.
        - Пошли скорее. - Враль поднял воротник, прячась от косого дождя, который начал бить в лицо.
        Дверь лавки с треском захлопнулась.
        - Пошли, господин посол, - буркнул Кривой, и они вначале пошли, а потом и побежали по опустевшей разом торговой площади.
        Лотки и лавки были закрыты, люди исчезли, словно по волшебству.
        Когда ватажники вбежали в харчевню, в валенках уже хлюпало.
        - Могу биться об заклад, - стаскивая с себя промокший тулуп прямо на пороге, заявил Кривой, - что наши больные сейчас пьют и закусывают.
        Они поднялись на второй этаж, подошли к комнате, но никого там не обнаружили, кроме местного слуги, сидящего на табурете в коридоре с дубиной на коленях.
        - Ты чего здесь делаешь? - спросил Враль.
        - Хозяин приказал. Гости гулять изволят, а я тут сторожу. У нас порядок и эта… безопасность.
        - Ну, сторожи, - разрешил Враль. - Мы разденемся и тоже пойдем погуляем. Не возражаешь?
        Слуга не возражал, а когда Враль достал откуда-то из воздуха чешуйку и сунул ее слуге, тот заулыбался совершенно счастливый.
        - Сейчас про баб спрашивать будет и про девок гулящих, - угадал Кривой. - Не вздумай в город уходить.
        - А зачем уходить? - обиделся слуга. - У нас приличное заведение. Девки в задних комнатах.
        - И есть красивые да веселые?
        - Всякие, - отмахнулся слуга. - Но вам же на них не любоваться и песни с ними не петь. А на ощупь наши все очень даже ничего.
        - Всех перещупал? - с уважением в голосе спросил Враль.
        - Всех не всех, а соображение имею, - с достоинством ответил слуга. - Скажете Гусю, чтобы он вам из новеньких привел. Есть там такие… так бы и съел, честное слово. Только денег на них у меня нет, а то бы…
        - Я тебе расскажу, - пообещал Враль. - Вы как, господин посол, отпустите? Мне еще за Перевоз должны, опять-таки.
        - За Перевоз - должен, - Рык вошел в комнату, сбросил на пол мокрый полушубок, стащил валенки, полез в мешок и достал сапоги и сухие онучи. - Слышь, сводник! Как там тебя?
        - Щербатым кличут, - заглянул в комнату слуга, уронив впопыхах дубинку с колен. - Чего изволите?
        - Нас тут дождем промочило, найдешь, где просушить? Только чтоб не у печи!
        - Обижаете, в лучшем виде сделаем, - поклонился Щербатый, хитро глянув на господина посла.
        Рык бросил ему чешуйку, которую тот поймал неуловимо быстрым движением конопатой руки.
        Переоделись в сухое и остальные ватажники. Хорек думал, что придется идти босиком, но оказалось, что запасливый Дед приготовил и ему сапоги да онучи.
        - Я пошел? - спросил Враль и, не дожидаясь ответа, выскочил из комнаты.
        - Я сейчас напьюсь, - предупредил Полоз. - Мой кошель сразу забирай, прогуляю.
        Рык взял у ватажника кошель и повесил на пояс возле своего.
        - Нож оставь, - попросил он Полоза.
        Тот кивнул, взмахнул рукой, и невесть откуда взявшийся нож воткнулся в притолоку.
        Кривой осторожно положил свой нож на лавку возле стены. Хорек сделал то же самое.
        - И ты решил упиться? - спросил Рык у Кривого.
        - С угощения у Молчуна капли во рту не было. Да и на душе муторно, скребется и скулит.
        - Давай, - кивнул Рык. - Сегодня можно. Наши там, наверно, уже веселые.
        Дылда и Рыбья Морда были даже не веселые, грустные они были и пьяные. Сидели, пригорюнившись, и слушали, как поет бродячий певец.
        Певец был стар, сед, но сидел прямо, спину держал ровно, и голос у него был звонкий, как у молодого.
        Хорек ужаснулся, что сейчас услышит «Околицу», но певец пел что-то незнакомое, тягуче-печальное, и все гости, сидевшие в зале, молчали, как и ватажники, даже кружки отодвинули.
        Дед сидел, прислонившись спиной к стене с закрытыми глазами, но, когда Рык и остальные сели к столу, глаза открыл. Хотел что-то спросить, но Рык остановил его движением руки, чтобы не портить песню.
        Певец как раз закончил.
        Дылда вскочил со своего места, бросился к певцу, расцеловал его в обе щеки и сунул в руку чуть не горсть чешуек:
        - Спасибо тебе, добрый человек. Не поешь, душу выворачиваешь! Спасибо.
        В зале загомонили, кто-то принес и поставил перед певцом кувшин с пивом, кто-то тарель с хлебом и белым козьим сыром - певец все принял с достоинством, поклонился на четыре стороны и сел на лавку, за стол к ватажникам.
        - Как сходили? - спросил Дед у Рыка.
        - Сходили, - ответил за того Полоз. - Повеселились…
        Дед пристально глянул ему в лицо, молча взял кувшин с вином, налил полную кружку и протянул Полозу.
        Тот выпил залпом, вернул пустую кружку. Дед снова налил. И снова осушил ее Полоз одним глотком. Дед подвинул к нему кувшин и повернулся снова к Рыку:
        - Выходит что-то?
        - Завтра. Может, завтра все и сложится. Все, - Рык хлопнул ладонью по столу.
        - А Полоз?.. - начал Дед, но Рык снова хлопнул по столешнице, и старый ватажник замолчал.
        - А скажи, добрый человек, - обратился Дылда к певцу, переклонясь через стол. - А сказки ты знаешь? Легенды всякие, былины? Знаешь? Рассказываешь?
        - Былины поют, - тихо ответил певец. - И я могу, отчего не спеть?
        - А какие ты знаешь? Про старого царя? Про Змея-перевертыша?
        - Знаю, - кивнул певец.
        - А «Про девицу - в руках синицу»?
        - Тебе матерно или прилично? - уточнил певец, и Дылда засмеялся счастливо.
        - Ты мне такое спой-расскажи, чтобы я не знал. Удиви меня, а я тебя не чешуйкой, а ноготком награжу. Удиви!
        Певец задумался, и, пока он молчал, Хорек вдруг встрепенулся, что-то вспомнив.
        - А можно я спрошу, Дылда?
        - А спроси, - махнул рукой добрый пьяный Дылда.
        - А вы знаете, дяденька, легенду про Серого Всадника?
        Рука певца, тянувшаяся к кувшину, замерла.
        - Ну, ту, в которой он малых деток ворует, чтобы от темной стороны откупиться, замок свой сохранить? Знаете?
        Рык отставил свою кружку, Кривой выронил кусок хлеба в тарелку.
        - Знаю, - сказал певец, взял кувшин, медленно налил себе из него пива, выпил, отломил кусочек хлеба и сыра, съел. - Только не откупается Серый Всадник от темной стороны детьми. Не откупается. Дыры он ими затыкает в земле, чтобы темные сюда не пролезли. Берет детишек, скручивает в жгут и в щели сует.
        - А люди говорят…
        - Брешут люди.
        - А ты? - вмешался Кривой.
        - А я правду говорю, сам все видел.
        Певец повернулся к Хорьку, откинул с лица пряди седых волос.
        Он был слеп.
        Веки прикрывали пустые глазницы.
        Глава 6
        - Что ты сказал? - спросил Кривой у певца. - Повтори!
        - А что я сказал? - ухмыльнулся певец, и только сейчас стало понятно, насколько он пьян.
        Пел он весь вечер, и кувшин с пивом, стоявший перед ним, был далеко не первым.
        - Ты про Серого Всадника что сказал? - спросил Полоз. - Повтори!
        - Ничего я не говорил… - певец повернул лицо к Полозу, словно желая рассмотреть того пустыми глазницами. - Померещилось вам, добрые люди.
        Певец встал из-за стола и пошел к выходу, ступая уверенно, будто зрячий. Посетители, заметив певца, отодвигались в сторону, чтобы не мешать пройти.
        - Стой! - крикнул Полоз, вскакивая со скамьи и бросаясь вслед. - Стой, я тебе говорю.
        Он уже почти схватил слепца за плечо, но тот вдруг ухватил Полоза за руку, ловко повернулся, подставив ногу, - и ватажник полетел вперед, на стол, сметая посуду с объедками и напитками на сидевших там моряков.
        Возмущенный рев взлетел к закопченному потолку, Полоз, попытавшийся вскочить, схлопотал по лицу, ответил оплеухой и отлетел прочь, зацепив соседний стол.
        Ватажники, даже пьяные и плохо стоящие на ногах Дылда и Рыбья Морда, бросились выручать своего, но и моряки, вскочившие со своих мест, в драку кинулись дружно.
        Хорек неотрывно следил за певцом, который остановился перед дверью, словно прислушиваясь к тому, что происходит за его спиной, кивнул и вышел, дверь за собой захлопнув.
        Дылда врезал самому шумному из противников, тот упал, свалив с ног еще пару-тройку приятелей, но, падая, повалил следующий стол, сидевшие за которым немедленно присоединились к драке.
        Вино в харчевне было крепким, народ собрался неробкий, так что драка заварилась нешуточная и не оставила в стороне никого.
        Ватажники по своей привычке держались кучей, прикрывая друг друга и поддерживая, но Дылда - основная ударная сила - мог бить только с правой руки, Рыбья Морда с перевязанными шеей и плечом не мог ни толком ударить, ни даже увернуться от удара, а Враля так вообще не было. Приходилось за все отдуваться Рыку и Кривому.
        Хорек вдоль стены метнулся к выходу, за певцом.
        Дед, заметив это, что-то крикнул ватажникам, те, неожиданно для остальных драчунов, собрались в тесную кучку и, не отвлекаясь на отдельных противников, ломанулись к двери, сметая все на своем пути.
        Дылду кто-то ударил по левой руке. Дылда взревел от боли, крик его подхватили остальные ватажники, и народ от этого страшного крика бросился в стороны, освобождая путь.
        Хорек открыл дверь, ватажники в нее выскочили, и дверь захлопнулась. Драка осталась в зале. Моряки сцепились с грузчиками, тех поддержали приказчики из лавок на торговой площади, а приезжие дрались на стороне и тех, и других, решив, что раз уж выпало развлечение, то чего от него отказываться.
        По коридору бежал Карась. Хозяин харчевни был бледен, но сосредоточен. В руке держал увесистую палку. За ним бежали четверо слуг, тоже с палками в руках.
        Ватажники отступили в сторону, пропуская бегущих.
        - Певца слепого не видели? - спросил Рык.
        - Ушел, - бросил на ходу один из слуг.
        Ватажники рванули к выходу из харчевни и почти вывалились наружу.
        Дождь стоял стеной, и казалось, что за порогом возвышается черная блестящая глыба.
        - Ни хрена мы не найдем! - пробормотал Дылда.
        Хорек метнулся под дождь, втягивая голову в плечи. Холодная вода потекла по лицу, попала за шиворот.
        Никого и ничего. Мокрая темнота.
        Полоз побежал вправо и сразу исчез из виду. Язычок пламени в глиняной плошке в харчевне не мог разогнать темноту за дверью. Хорек пытался слушать, но не услышал ничего, кроме частых ударов капель о рыхлый снег и грохота дождя по крышам.
        Вернулся Полоз, выругался сквозь зубы и вошел в харчевню.
        - Ушел? - спросил Дылда.
        - А ты как думал? - зло бросил Полоз, проходя мимо него. - Там грязи по колено, ни огонька, словно в лесу. Ставни, двери… Как его найдешь?
        Рык посмотрел в лицо Полоза, глянул на дверь, задернутую пеленой дождя.
        - Погуляли, кажись… - сказал он. - Так понимаю, что спать пора.
        Из зала доносились разрозненные крики, но грохота столов и скамей слышно уже не было, как не было слышно звона разлетающейся вдребезги посуды. Карась и слуги привычно справились с разгулявшимися гостями.
        - Пошли, - сказал Дед. - Покалякаем, а там и спать ляжем…
        - Ляжем, - согласился Дылда. - А то что-то мне…
        На плече его белой рубахи расползалось кровавое пятно - в рану, видать, ударили сильно. Рыбья Морда потрогал багровеющий синяк под глазом и молча кивнул.
        Они поднялись в свою комнату, отпустили Щербатого и стали устраиваться на ночевку.
        Пока разувались да укладывались, шум внизу совсем прекратился.
        - А ты хоть поел? - спросил Дед Хорька. - Успел?
        - Не-а! Только репы кусок и сала. А что?
        - Сходи вниз, возьми еды, поешь. Тебе нужно больше есть, тощий совсем.
        - И мне захвати, - подал голос Дылда. - Там еще кувшин вина оставался, за него уплачено - тоже забери. И мясо…
        - Мы заплатили, - поддержал приятеля Рыбья Морда. - Чего добру пропадать? А то завтра они нам это снова продадут. Если спорить начнут, скажи, мы спустимся…
        Хорек встал с постели, оглянулся на Рыка, но тот лежал на спине, заложив руки под голову, и ничего не сказал.
        Значит, понял Хорек, не против.
        - Я с ним схожу, - сказал Кривой. - Он сам и не дотащит. - Еще кому чего принести?
        Полоз не ответил, он укрылся курткой с головой и отвернулся к стене. Дед помог Дылде стащить через голову рубаху и осматривал рану.
        - Пойдем, - Кривой подтолкнул Хорька к двери. - Пока там все не убрали.
        Все убрать слуги и вправду не успели. Сначала им пришлось повозиться, выгоняя из харчевни посетителей и расставляя опрокинутые столы и лавки, потом долго выгребали объедки и осколки посуды.
        Стол ватажников был в самом углу, так что в драке не пострадал.
        - Сядь, поешь, - сказал Кривой. - Дылда и так нажрался. Пока мы вернемся, уже спать будет. И Рыбья Морда. Рык есть не будет… И Полоз. Особенно Полоз…
        - А что с ним? - спросил Хорек. - Я его таким и не видел никогда. А тут… И у горбуна… Я уж и не знаю, что думать…
        - А нечего тут думать, - Кривой сел на лавку рядом с Хорьком, придвинул тому тарелку с квашеной капустой и хлеб. - У него брат был… А у брата - семья. Жили они неподалеку от вольного города… Я названия не помню, чуть ли не за самым Северным морем. Мне Рыбья Морда рассказывал, они вроде с Полозом раньше знакомы были. Да… Так вот, сына у брата украли, и пока отец да Полоз его искали, того искалечить успели.
        - В мастерской?
        - В мастерской, - кивнул Кривой. - Когда нашли, ноги у мальчонки уже сломаны были и ручки - вывернуты. Да… Брат бросился в городской Совет, а там… Ну, ты слышал в подвале у горбуна.
        - Слышал…
        - Вот. Отец мальчишки не сдержался… а кто бы сдержался? Не сдержался и того, кто сынишку уродовал, - порешил. Его и его семью. Всех. Детей жалко, но… - Кривой поморщился, взял со стола недопитую кружку с вином и одним глотком осушил. - Сам пойми, такое дело - семейное. От отца к сыну… Там свои секреты есть, как ломать, как лечить, чтобы, значит, пострашнее срослось… Или ожоги… Он семью порезал и даже прятаться не стал. Ему и присудили колесо. Полоз кинулся к палачу, просил, умолял, на коленях стоял… Это Полоз - на коленях!
        - Отпустить просил?
        - Какой отпустить? Убить просил быстро. Палач в городе был мастер своего дела. Умел с рассвета до темноты человека мучить так, чтобы тот каждый миг страдал, но не умер. Полоз просил, а палач - смеялся. Потом взял деньги и вроде как смягчился, пообещал, что быстро все сделает… Ну, как сможет, чтобы люди не сильно удивились. Но казнь длилась до темноты. Уже и люди разошлись, а палач все жилы из Полозова брата тянул. Родственником он того, убитого, был или просто нравилось ему это дело, только казнил он долго… Так долго, что уже даже судьи не выдержали и потребовали, чтобы он заканчивал. Он и закончил… Да так закончил, что брат Полоза всю ночь умирал. До рассвета…
        Хорек опустил голову и смотрел на потемневшие доски стола. Смотрел не отрываясь, до боли в глазах, рассматривал прожилки и царапины, пересчитывал их, чтобы не закричать вдруг, не расплакаться.
        - Полоз к палачу потом в гости зашел. Всех попотчевал, всю семью палача. Жену, детей, стариков - всех. И ушел из города. Брата похоронил и племянника…
        - Племянника? - переспросил Хорек. - А он?
        - А как небожу дальше жить? Как матери на него смотреть? На улицу за милостыней отправлять? Полоз решил, что она… Что еще молодая, сможет замуж выйти. Даже деньги пытался ей переслать как-то, только она не взяла, не простила, значит… - Кривой снова налил вина и снова выпил. - Полозу этот горбун старую рану разбередил. И если мы таки Крыса этого сцапаем, то не завидую я ему. Ой, не завидую… И так думаю, что Рык его Полозу поначалу не отдаст. Понимаешь, что я говорю?
        Хорек кивнул.
        - Да ты ешь, не думай о плохом, - Кривой тяжело вздохнул. - Это я напрасно тебе про Полоза рассказал. Ты ешь…
        Хорек помотал головой. Его начало тошнить. Даже мысль о еде вызывала во рту вязкую слюну.
        - Извини, - пробормотал Кривой и взъерошил волосы на голове Хорька. - Жизнь, она такая злодейка… Не хочешь про горе чужое узнать - молчи и не спрашивай ни у кого про жизнь. Живи и живи. И сам помалкивай. И у нашего брата - горе. И у бедного, и у богатого - у всех. Жлоб тот же: уж насколько урод и смерть заслужил, а и у него дочки остались. Волк опять же: подохнуть бы ему в колыбели, так и его ведь кто-то любил, кто-то, небось, убивался, когда его мертвого нашли на дороге… Ребенок его опять же отца родного так и не узнает…
        Слуга подошел к их столу, спросил, можно ли посуду пустую убирать, Кривой разрешил.
        - А вот Рык?.. - спросил Хорек. - Он же и князя знал, и воевода говорил, что дружили они… У него что?
        - А про то ты у Рыка и спроси, - ответил Кривой. - Сюда я не полезу. Скажу только, что родился Рык в городе. Если бы не жизнь наша драная, то, может, воеводой сейчас был бы в Камне. А про остальное - сам спрашивай. Рык не любит про то разговаривать. Будешь есть?
        - Нет…
        - Тогда пошли в комнату, - Кривой допил вино и встал, опершись о столешницу.
        - А еду остальным?
        - Спят уже все, вот на змейку могу об заклад побиться - спят.
        Ватажники и вправду спали, забыв потушить лучину.
        Кривой перетащил свою постель к двери, уложил поперек, воткнул свой нож в половицу справа от себя и, дождавшись, пока уляжется Хорек, погасил свет.
        - Как думаешь, Кривой, - спросил Хорек в темноту, - у нас все получится?
        - Что - все? - уточнил Кривой.
        - Крыса захватить, княжну спасти да в Камень вернуться?
        - Получится, - ответил из темноты Кривой. - Только не у всех.
        - Как не у всех? - приподнялся на локте Хорек.
        - Так - не у всех. У Заики вот не получилось… Спи давай! - прикрикнул шепотом Кривой. - И мне не мешай.
        Хорек замолчал, но долго не мог уснуть. И Кривой, если по дыханию судить, тоже долго не спал. Ворочался.
        Утром пришел Враль, всех разбудил, принялся рассказывать о девках, о том, какие затейницы эти городские, болтал, что сам обязательно сюда переберется. Непременно. И на свои денежки откроет веселый дом и каждую девку сам лично будет…
        - Помойку захлопни, - посоветовал Дед и кивнул в сторону Хорька. - Не всем интересно тебя слушать. А кому и вовсе не нужно.
        Враль замолчал с виноватым видом. Потом стал расспрашивать про вчерашнюю драку, но тут не сдержался Дылда: задетая рана разболелась, голова раскалывалась, и во рту был мерзкий вкус. Он посоветовал Вралю не лезть со своими вопросами и вообще - заткнуться. Враль собрался было ответить, но, глянув на лица остальных, решил не рисковать.
        - Значит, погуляли и отдохнули, - помолчав, протянул Враль. - Я, выходит, один…
        - А ты не радуйся прежде времени, - сказал Дед. - Что ты там от своей крали ночной на память подхватил, непонятно. Если просто чесотку, то через недельку поймешь, а если чего похуже, то недели через две…
        - И как ты с таким характером вздорным дожил до такого возраста, - покачал головой Враль. - Это ж я один тебя полтора десятка раз придушить собирался. А я тебя знаю всего пять годов. А…
        - Рот закрой, - коротко приказал Рык. - Посоветоваться нужно.
        Все посмотрели на вожака.
        - Если сегодня горбун все сладит, нужно будет оружие настоящее, не ножички. Как в город принесем? Нужно будет на складах сказать, зачем и куда, потом в воротах стража… Ну и тут, чтобы хозяин и слуги…
        - А что тут голову ломать? - удивился Враль. - Я с Щербатым потолкую. Ну не может быть, чтобы тут внутри оружия не было. Наше пусть себе лежит - пригодится на обратную дорогу. Серебро у нас еще есть. И золото. Я поговорю.
        - Поговори, только смотри, чтобы слух дальше не пошел. И после того, как мы с Крысом…
        - Если мы с Крысом… - поправил Рыбья Морда, левый глаз которого заплыл и почти не открывался - оттого и настроение было совсем плохим.
        - Когда мы с Крысом закончим, - не обращая внимания на поправку, продолжил Рык. - Начнут искать, кто именно это сделал. Понятно?
        - Значит, - широко улыбнулся Враль, - Щербатому не повезло. Не успеет он заработанное потратить.
        - Может, горбуна спросить? - Кривой неодобрительно покачал головой. - Резать лишнего…
        - Можно и спросить, только он трусоват. Не захочет, - пояснил Враль. - Со Щербатым надежнее.
        - Сделаешь, как надежнее, - сказал Рык.
        - Легко! - засмеялся Враль. - Махну правой рукой - дырочка. Левой - зарубочка.
        - И раз уж все равно не жить ему, поспрашивай про певца, - добавил Рык и повернулся к Дылде. - Вы его где вчера нашли?
        - Певца? - наморщил лоб Дылда. - Тут и нашли. Он песни пел. Мы его к себе позвали - душевно выводил.
        - И Полоза этот слепой очень душевно приложил, - сказал Дед. - Если б я сам не видел, что глаз у него нет, ни в жизнь бы не поверил, что слепой. Эдак он его ловко…
        - И это тоже спроси, - кивнул Рык. - Давно он здесь, откуда, где живет.
        - И с ним хочешь поговорить? - спросил Полоз.
        - А ты не хочешь? Знает он Серого. Видел…
        - Или спьяну сболтнул, - зевнул Кривой. - Мало чего по пьяному делу сказать можно. Вон Враль и на трезвую голову такое несет - и смех и грех…
        - Не знаю… - Рык быстро намотал онучи и надел сапоги. - Пошли поедим. Я сюда пришлю Щербатого посторожить, а ты Враль…
        - А я поговорю. Я ж ему обещал про девок в подробностях рассказать…
        - Про оружие придумай что-то…
        - Скажу, что вы тут перепугались вчера: мол, матросы вас предупредили, что вернутся или в городе поймают… Или еще лучше, что вы решили сами к ним на корабль наведаться. Тут такое постоянно происходит. Долю пообещаю - поможет.
        - Полную долю не обещай, - посоветовал Дед. - Никто такое ему не посулит. Он может не поверить.
        - Четверть доли?
        - Четверть доли - можно, - согласился Дед. - Только скажи, что долей будет два десятка, что наши еще есть в городе, на других постоялых дворах. И оружия заказывай побольше. Понятно?
        - Понятно. Сделаю, как надо.
        - Тогда мы пошли. Все пошли, - сказал с нажимом Рык, увидев, что Полоз и Рыбья Морда все еще сидят на постелях. - Не мешайте Вралю.
        Они спустились в зал. О вчерашней драке напоминали только свежие пятна на стенах. На извинения Карась отмахнулся, сказав, что подобное происходит каждую неделю, что без этого никак нельзя - людям ведь и повеселиться нужно.
        Ватажники пошли за свой вчерашний стол. Дед потребовал молока, но ему пояснили, что с молоком сейчас не очень. Какое молоко с сена да соломы? Совсем чуть-чуть коровы доятся. Ну, и притащить молоко сегодня в город никак не получается: льет как из ведра, того гляди - зальет Базар. Сам Карась уже несколько раз спускался в подпол глянуть, не потекло ли, справляется ли старая канализация или нет.
        Только начали есть - к ватаге присоединился Враль.
        - Поговорил, - тихо сказал он. - Толковый парень, сказал, что после обеда можно будет оружие забрать. Куда мы скажем, туда он тележку и подкатит. И даже корабль, оказывается, у него есть на примете. Может, не резать его, с собой взять, в ватагу?
        - Поручишься? - спросил Рык.
        - Посмотрю, - серьезно ответил Враль. - Думаю, его с собой надо брать. Если что - там и оставим. Если он на Крыса полезет, то потом уже нас не выдаст. Не та тварь этот Крыс, чтобы такое прощать. Как думаете?
        - Сам думай, - отрезал Рык. - Но иметь человека, который знает город - неплохо. Мало ли что там с горбуном получится.
        - Вот и я так подумал, - засмеялся Враль так же легко, как и тогда, когда собирался Щербатого резать. - А вдруг пригодится. Только бы от горбуна не появился человек слишком рано.
        Человек от горбуна пришел вовремя - как специально. Ватажники, успевшие вдоволь наиграться в зернь, перекусить пару раз после завтрака и даже пообедать, сидели в зале, рассматривая входящих, в надежде увидеть певца.
        Тот, как сказал Щербатый, появлялся часто. Не каждый день, но раз, а то и два в неделю заходил, песни пел. Карась даже предлагал ему насовсем в «Двух ложках» поселиться, но певец отказался. Сказал, что на одном месте ему не интересно.
        Думая о певце, ватажники не обратили внимания на появившегося в дверях невзрачного человечка в линялом темно-синем плаще, забрызганном почти до половины грязью, пока тот не обратился к пробегавшему мимо слуге с вопросом. Слуга указал ему на ватажников и громко сообщил, что господин посол от князя Камня вон там сидят.
        Человечек подошел к столу, скинул с головы капюшон, стащил суконную шапку и поклонился, не слишком низко, однако.
        - Ваша милость, - сказал человечек, - вчера хотели поменять змейки на северные кругляши…
        - Хотели, - не стал отрицать Рык.
        - Хозяин просили передать, что кругляши приготовил, просил зайти к нему до заката, чтобы не пришлось вашей милости по темноте с такими деньгами возвращаться.
        - Скажи хозяину, - ответил Рык, - что мы соберемся и придем. Закончим обед и придем.
        Человечек еще раз поклонился и вышел.
        - Ну? - Рык посмотрел на ватажников.
        - Что ну? - переспросил Враль. - Все успели. Щербатый спрашивал, куда тележку везти. Уже ждет. И на корабль с нами согласился идти. Только просил полную долю, раз уж он будет рисковать.
        - Просил - получит, - кивнул Рык. - Или так, или так, но получит.
        - Я ему так и сказал, - блеснул своими белоснежными зубами Враль. - Так и сказал - мы всегда выплачиваем, что должны.
        - Тогда - пошли, - сказал Рык.
        - Подожди, - окликнул Дед негромко. - Тут еще дело…
        - Какое?
        - Хорек.
        Все глянули на Хорька, тот подскочил на месте. Так он и думал, что в последний момент либо Дед, либо Кривой, а то и сам Рык вспомнят о нем и попытаются куда-нибудь пристроить в сторонку.
        - Пусть тут сидит! - буркнул Дылда. - А то что-нибудь снова…
        Дылда не напомнил про Заику, но все и так все поняли.
        - Думаешь, усидит? - спросил Кривой. - Его тогда придется веревкой привязывать. Или лучше цепью, чтобы не перегрыз.
        - Сдать хозяину… - предложил Рыбья Морда. - Сказать, что мы там по делам, что малому еще нельзя…
        - И по каким делам? - осведомился Кривой. - Куда это мы не можем с собой малого взять? К бабам-девкам? Так они тут есть, чего идти непонятно куда, да еще по такой погоде?
        - И если придется сразу бежать из города, мы не успеем его забрать, - заметил Полоз. - А тут, если спрашивать будут, кто да что, мальца не помилуют.
        Хорек даже не пытался уговаривать или просить. Молча смотрел на ватажников, понимая, что от его слов сейчас ничего не зависит: судьба его будет решена - хоть возражай, хоть не возражай.
        - Лишние вещи оставляем тут, - сказал Рык. - Просим хозяина посторожить. О том, где наши лошади, никто не болтал? Хорошо. Возвращаться сюда мы, если что, не будем. Забрать с собой все ценное, серебро, золото. И Хорек идет с нами.
        Собирались без спешки и суеты. Рык переговорил с Карасем, тот обещал за всем проследить. Щербатый у него отпросился к тетке на другой конец города, и Карась поставил у дверей комнаты ватажников не менее надежного человека. За небольшую плату дал всем ватажникам шерстяные дождевики.
        На улице лило не переставая - ватажники вымокли сразу, тут даже плащи не спасли, но компания продолжала свой путь, не обращая внимания ни на дождь, ни на грязь, чавкающую под ногами.
        - Откуда здесь столько грязи? - спросил сам у себя Враль. - Камнем же все выложено - места живого нет. И лед еще не сошел. А грязь, будто дома побывал…
        - Вот поселишься тут, все и узнаешь, - сказал Дылда. - И нам расскажешь.
        - А вы ко мне приходить, что ли, собрались? Я всякую рвань и на порог не пущу! - предупредил Враль. - Особенно с такой воровской рожей, как у тебя.
        - А я еще и не приду! - отмахнулся Дылда. - Была охота на тебя смотреть. Ты ж со своими девками по любому заразу подхватишь. Точно тебе говорю. Смотреть, как ты чешешься? Нет уж, спасибо!
        Щербатый с возком, нагруженным дровами, ждал их у самой торговой площади, спрятавшись под пустым навесом.
        Когда ватажники подошли, он заулыбался, шагнул из-под навеса под дождь и спросил, чего они не все. Он ведь приготовил железяки на два десятка, как просили. Или передумали?
        - Ничего, - успокоил его Враль. - Все будет путем. Остальные подойдут позже. Сейчас заскочим тут к горбатому меняле…
        - Вы и его решили за одним разом? - спросил с пониманием Щербатый. - Только засветло напрасно. Народец на улицу не выходит, но у окон сидит, высматривает. Потом может за деньги рассказать кому-нибудь. В городской Совет, стражникам или даже Крысу.
        - Ничего, - снова повторил Враль. - Мы к горбуну по делам. А потом уж в порт.
        - Договориться нужно, чтобы деньги поменять. На корабле, небось, кругляши все больше, а их потом искать будут. Вот мы сразу меняле и занесем… - пояснил Кривой.
        - И то правильно, - закивал Щербатый. - Только меняла обдерет вас как липку. Этот горбун своего не упустит, известный скареда…
        - Молчать-то будет?
        - Будет. Молчать - будет. Он и не такое делал. Промолчит. А за пособничество пиратам собачки положены.
        - И тебе положены? - спросил Кривой.
        - И мне, - снова кивнул Щербатый. - А как же? И мне. Только если все по уму сделать… Вы же, надеюсь, не хотите, чтобы вас поймали… и меня… Вы, похоже, люди серьезные, бывалые…
        - Потом поговорим, - оборвал его Рык. - Поехали.
        Щербатый вцепился в ручки своей тележки, попытался толкнуть - бесполезно: та намертво застряла, а ноги Щербатого скользили по грязи… Хорек бросился к нему, вцепился в спицу, как мужики делали в распутицу на дороге возле Камня, потянул колесо вверх. Дылда левой рукой подтолкнул - и тележка сдвинулась с места.
        - Ты где взял оружие? - спросил Враль Щербатого.
        - Я же не спрашиваю, где вы взяли деньги, - не оглядываясь, ответил Щербатый.
        - А если кто спрашивать начнет? Понимаешь, что совсем тихо не получится?
        - Не станут. Я оружие украл в подземелье. Лазил, искал, нет ли прохода к торговым складам, да наткнулся на оружие. Там много было, я совсем чуток перетащил… Думал продать.
        - Давно?
        - Уже больше года как. Никто не хватился. Да и я туда не ходил больше. Меру знать нужно… - Щербатый приналег на ручки, выталкивая тележку из колдобины. - Если у Крыса что-то стянул, затаись и грызи потихоньку.
        - Думаешь, у Крыса стащил?
        - А у кого еще? Что под городом, то - Крыса. Ну, может, городская казна и еще что… Хотя и казна, если Крыс захочет, утечет в подземелье без следа. Но Крыс не захочет - ему такого ни в жизнь не простят.
        - Не простят, - согласился Враль.
        Они добрались до лавочки горбуна.
        Рык стукнул для порядку в дверь. Горбун изнутри крикнул, чтобы входили.
        - Тележка в лавочку не войдет, - сказал Кривой. - Сейчас разгружать будем?
        - Ты тут покарауль со своим приятелем, - приказал Рык Вралю, - а мы поговорим с менялой.
        Крыша лавочки протекала - тонкие струйки с потолка текли на пол, но луж не было: вода вытекала в щели между досками. Внутри лавочки было даже холоднее, чем снаружи.
        - Звал? - спросил Рык, не здороваясь.
        - Звал, - кивнул еле заметный в глубине лавки меняла. - Он сегодня пойдет. Как стемнеет…
        - Хорошо. Мы как туда будем добираться, поверху или понизу?
        - Понизу, - ответил меняла. - Так будет короче и никто не заметит. Но выйдем в другом месте, чуть в стороне. Пройдем дальше и будем ждать. Когда Крыс…
        - Понял, - Рык обернулся к двери. - Затаскивайте! Дылда и Дед - в сторону: не мешайте, если не можете носить. Стол убрать. И дверь нужно в подвал открыть…
        Меняла не стал ничего переспрашивать, молча открыл дверь, зажег лампу и вошел вовнутрь.
        Щербатый постарался. Под дровами он привез четыре рогатины, пять мечей, десяток длинных кинжалов, четыре топора, три самострела и два десятка болтов к ним. Два кинжала и самострел Щербатый отложил в сторону, сказал, что это его. После чего вновь нагрузил тележку дровами и вместе с Хорьком быстро отогнал на край площади, поставил под навес.
        Когда Хорек вернулся, ватажники уже разобрали оружие, оставив ему кинжал, рогатину и три топора на выбор. Хорек по очереди поднял топоры, прикинул к руке, но выбрать так и не успел: Кривой молча отобрал у него топор и прислонил к стене.
        - Так вас только восемь? - сообразил наконец Щербатый.
        - С тобой - девять, - усмехнулся в ответ Враль. - Мало?
        - Да нет… - пожал плечами Щербатый. - Матросы на корабле редко ночуют, особенно на вмерзшем. Лед-то еще пока не ушел. Будет человек пять. Позавчера было вообще трое, я смотрел. Придурки. Они заплатили Крысу и думают, что теперь никто и не сунется за их грузом…
        - Подожди, Щербатый, ты-то что делать будешь, когда мы закончим? Если Крыс только подумает на тебя… Или хозяин скажет, что ты сегодня к тетке ходил… Тетка не выдаст?
        - Нету тетки. И не было никогда. Сегодня, как все сладится, я из города уйду. Надоело. Я с утра даже коня приготовил за Базаром. Уйду на север. Вы же тоже тут не останетесь?
        - Не останемся, - подтвердил Враль. - Ладно, пошли.
        Они спустились за горбуном в знакомую уже подземную комнату, закрыв за собой и дверь в лавке, и тяжелую дверь в подвал.
        Комната была такой же, как и в прошлый раз, только, когда они вошли под сводчатый потолок, светильники уже горели да к запаху гнили и рыбы примешивался еще какой-то запах. Знакомый и неприятный.
        Хорек принюхался, пытаясь сообразить, чем пахнет.
        Рык остановился на пороге, глянул на горбуна, стоявшего с другой стороны стола, но спрашивать не стал, сел на лавку.
        - Это с чего тут кровищей воняет? - спросил Кривой, только ступив в комнату. - Свежей. И дерьмом, как положено…
        - Ничего, - пробормотал горбун.
        Но Кривой, обойдя стол, решительно отодвинул его в сторону, взял со столешницы светильник и глянул в глубину комнаты.
        - Вот так, значит…
        - Я же сказал - ничего страшного, - прошипел горбун, обнимая себя за плечи. - Вы уйдете, а мне тут оставаться…
        - Не повезло вашей милости, - сказал Кривой, рассматривая скорчившееся тело возле стены. - А я еще в харчевне подумал: не жилец он на этом свете. Не жилец. Если его хватятся, на нас спишешь?
        - На вас.
        - Ну и ладно. Хотя удар, я вам скажу, мастерский. Ты тут, мил человек, не только денежки меняешь, как я погляжу, - Кривой вернулся к столу и сел.
        - Кто с вами еще? - спросил горбун тревожно, обнаружив, что гостей на этот раз больше. - Кто это?
        - Я это, ваша милость! - сказал Щербатый. - Только вы не беспокойтесь: я все понимаю и молчать буду…
        - Он с нами уйдет, - успокоил менялу Враль. - Сразу уйдет.
        - Ладно. Ладно, - чуть дрожащим, как от холода, голосом сказал горбун. - Как хотите. Вы ему все сказали?
        - Еще нет.
        - То-то я гляжу, что слишком весел бедняга. Слишком… - горбун сел на свое место во главе стола. - Ты зачем пришел, Щербатый?
        - Корабль взять собрались… - Щербатый немного растерянно огляделся по сторонам.
        - Корабль… - протянул горбун, и пальцы-пауки снова забегали перед ним по столу. - В порту?
        - Да. «Красавицу».
        - Хороший корабль, - кивнул горбун, дрожь в его голосе постепенно исчезала, видно, меняла успокаивался. - И груз хороший. Думаю, кругляшей там тысячи четыре… Но на его борту я видел рисунок крысы… Не боишься?
        - Старого Крыса? Боюсь. Кто ж его не боится? Только он меня не поймает. Я сегодня же…
        - Не поймает… Ты даже себе представить не можешь, насколько он тебя не поймает… - горбун потер ладони. - Сказать?
        - Скажи, - разрешил Рык.
        - Вот эти уважаемые люди, - горбун пальцем очертил круг, указывая на ватажников. - Вот эти уважаемые люди не за кругляшами пришли. Им нужен сам Крыс.
        Щербатый захохотал. Такой смешной шутки он никогда не слышал. Им нужен сам Крыс! Такое сморозить! Щербатый даже ткнул в бок сидящего рядом Враля, приглашая посмеяться с ним вместе, но тот смеяться не стал, взглянул серьезно и даже с угрозой.
        Щербатый оглядел лица остальных и замолчал. Сглотнул.
        - Вы что? Вправду хотите Крыса захватить?
        - А ты против? - осведомился Враль. - Или тебе Крыса жалко?
        - Мне Крыса… - Щербатый оглянулся на дверь, еще раз шумно сглотнул.
        - Тебе полагалась двадцатая часть с корабля, - сказал Рык. - Так?
        - Так, - кивнул Щербатый.
        - Если на корабле, как сказал человек знающий, четыре тысячи кругляшей…
        - Три с половиной скорее, - поправил меняла. - Они на прошлой неделе закупали провиант, канаты, смолу… Три с половиной, не больше.
        - Три с половиной. Значит, тебе полагается…
        - Сотня и еще три четверти, - быстро посчитал меняла. - Хороший кусок.
        - За оружие, прости, мы тебе платить не будем, зачтем как твой взнос… Выходит, что тебе полагается сотня и три четверти кругляшей. Сколько это в змейках?
        Горбун помолчал, прикидывая в уме.
        - Где-то две с половиной сотни змеек, - высчитал, наконец, меняла. - Осенью получил бы больше, но сейчас не осень. Это я без своей доли за обмен посчитал. Или отнять?
        - Не нужно, - Рык отвязал от пояса свой кошель, бросил его на стол перед Щербатым. - Тут - две сотни. Дед, у тебя было еще полсотни в кошеле, дай.
        Еще один кошель, поменьше, упал на стол перед Щербатым.
        - Будешь пересчитывать?
        Щербатый смотрел на кошели.
        - Пересчитывать будешь? - Враль хлопнул его по плечу. - Или вообще не возьмешь?
        - И вы меня отпустите? - с обидой в голосе спросил Щербатый. - Вот так вот просто отпустите?
        - Нет, - честно ответил Враль. - Мы тебя оставим здесь, чтобы тому покойничку не так скучно было - понял?
        - Понял…
        - Да ты не печалься… Нам лишние руки не помешают. А если ты нас по ходам из города после всего выведешь, так еще и спасибо скажешь.
        - Мы тебе за это долю и предлагаем, - пояснил Рык. - Сам пойми, мы могли бы тебя и просто так порешить, без разговоров.
        - Понимаю… Но Крыс…
        - А что Крыс?
        - Ничего, - тяжело вздохнул Щербатый.
        - И опять-таки, ты же оружие из его запаса украл? Сам ведь говорил? - уточнил Враль.
        - Из его…
        - Полагаешь, если ты нас ему сдашь, то он тебе жизнь сохранит?
        Щербатый тяжело вздохнул и помотал головой.
        Понятное дело, что ему не жить, если про кражу станет известно Крысу. Старый Крыс следил строго за тем, чтобы укравший у него хоть крошку не мог больше этого сделать. Иначе остальные могут подумать, что Крыса можно разжалобить.
        - Ты посиди тихонько, подумай, - предложил Рык, - а мы пока послушаем господина менялу. У нас от тебя секретов нет.
        - Теперь - нет, - шепнул Щербатому на ухо Враль.
        Щербатый вздрогнул и задумался.
        - Крыс сегодня обязательно пойдет к даме своего сердца, - сказал горбун. - Засветло он не сунется, а как только стемнеет - сразу и пойдет.
        - Точно? - спросил Кривой.
        - Точно, - ответил горбун бесцветным голосом. - Если он не придет, то больше никогда не увидит ее.
        - Уезжает?
        - Умирает. Сегодня после обеда ей внезапно стало плохо. Очень плохо. В горшке - кровь. Рвет - кровью. Был лекарь, сказал, что до утра она не доживет. Второй лекарь, которого прислал Крыс, подтвердил. Крыс обязательно выйдет из своей норы.
        Хорек хотел спросить, как так вышло, как совпало, что именно сегодня заболела та неизвестная баба, но передумал: что-то странное было в голосе менялы и в молчании ватажников.
        Потом. Можно будет спросить Деда или Кривого. Потом.
        - Обычно Крыс появляется из норы в маленькой забегаловке за Храмом Огненной Девы. Иногда - из дома в квартале суконщиков. Совсем редко - из подвала в Храме Сторожей. Есть еще выход над выгребной ямой, но туда он не полезет, это точно. Только если выхода совсем уж не будет, - горбун погладил столешницу перед собой обеими руками.
        - Еще есть в колодце! - подал голос Щербатый. - Колодец с другой стороны квартала суконщиков. Там тоже есть выход. Неудобный, проход к нему почти обвалился, но протиснуться можно.
        Враль одобрительно похлопал его по плечу.
        - Даже если он есть, - сказал горбун. - Не полезет Крыс через него. А если полезет, то новый мост все равно не обойдет.
        - Куда не обойдет? - спросил Щербатый.
        - Когда к Болотному кварталу пойдет, - пояснил горбун.
        - Не обойдет, - подтвердил Щербатый. - Хоть так, хоть так, а пойдет он мимо
«Сломанного ножа», лавки травника и оттуда - на мост.
        - Ждать его возле моста? - Рык подвинул светильник ближе к меняле, чтобы видеть выражение его лица. - Там есть где укрыться? И как мы потом сюда попадем?
        - Значит, нужно будет сделать так, - сказал горбун. - Дождь до ночи не закончится, Крысу под дождем тоже гулять не больно-то хочется - ближе всего к мосту дом суконщика. Как только он выйдет…
        Старый Крыс полагал, что осторожность не бывает лишней. Поэтому, даже совершая глупый поступок - а что может быть глупее, чем выходить под открытое небо, - Старый Крыс все обдумывал, гонял кого-нибудь из своих охранников вперед осмотреть дорогу, сам выходил только в сопровождении четверых и возле выхода из подземелий всегда оставлял еще четверых, на всякий случай.
        Никто и никогда даже не пытался на Крыса напасть, но все равно он раз за разом отправлял вперед дозорного и ходил только с охранниками.
        И в этот раз - тоже.
        Несмотря на то, что торопился, что очень торопился, он, как обычно, дождался, когда вернулся дозорный и сообщил, что от моста до самого дома - пусто. Старый Крыс снова отправил дозорного вперед, натянул на голову капюшон кожаного плаща и вышел под дождь. Охранникам плащи не полагались: Старый Крыс считал, что стук капель по капюшону может помешать им услышать что-то важное, поэтому четыре охранника шли с непокрытыми головами, держа наготове обнаженные кинжалы - по два у каждого.
        Охранники специально учились владеть парными кинжалами. И специально готовились, в случае необходимости, закрыть Старого Крыса собственными телами. Толстые кожаные куртки с железными пластинами на груди и спине должны были защитить и самих охранников, и того, кого они охраняли.
        В общем, так оно и произошло.
        Дозорный с железным фонарем в руке, дожидавшийся остальных перед старым мостом, вдруг фонарь выронил и упал лицом вперед, прямо в лужу. Фонарь загремел и погас. Охранники не смогли увидеть болт, торчащий из спины дозорного, но сообразили, что ничего хорошего это падение обозначать не может; отбросили свои фонари, чтобы не выделяться в темноте, тесно обступили Старого Крыса и чуть не силой поволокли его назад, к дому суконщика.
        Крыс ругался вполголоса, сгоряча даже чуть не ударил ближайшего охранника в лицо, но быстро взял себя в руки и побежал вместе со всеми. Он очень хотел повидать свою любовь. В последний раз. Но помочь ей Крыс все равно бы не смог, а умирать впустую он не собирался. И вообще умирать.
        Поэтому бежал в темноте, не разбирая дороги, влетая в лужи, оскальзываясь в грязи или дерьме и обещая себе мысленно, что найдет того, кто осмелился на него напасть. Обязательно найдет. И тогда…
        Охранник, бежавший справа и чуть сзади Крыса, вдруг вскрикнул, попытался схватить того за руку, но Старый Крыс вырвался и побежал быстрее.
        Охранник исчез в темноте. Сначала он замедлил бег, хромая и держась рукой за бок, зажимая пальцами жесткое оперение болта, пробившего куртку и ребра. Потом совсем остановился, тяжело дыша, глотая влажный воздух и слепо водя в темноте перед собой кинжалом. Он дышал слишком громко, чтобы услышать, как сбоку, почти вплотную, подошел кто-то, осторожно ступая по лужам.
        Топор, ударивший охранника в голову, был повернут обухом, но это ничего не меняло: охранник умер сразу. Просто лезвие не застряло в кости, и не пришлось тратить время на то, чтобы высвободить его.
        Скоро дом суконщика, скоро, успокаивал себя Старый Крыс. Вот сейчас до перекрестка, потом свернуть направо, а там уже рукой подать. Нужно будет ударить в дверь условным стуком, она откроется - и можно будет почувствовать себя в безопасности. Там, за дверью - еще четыре портовых головореза. И двое стоят в тоннеле перед лазом в подвал дома, охраняя изнутри.
        Дверь в доме Крыс приказал поставить дубовую, оковать ее самым лучшим железом. И в тоннель лаз закрывался люком из дубовых досок, снизу перекрывался толстенным железным засовом, так что достаточно только спуститься, чтобы оказаться вне досягаемости для любого врага.
        Почти для любого.
        На перекрестке Старый Крыс приказал двоим охранникам остановиться и перекрыть улочку: она неширокая, можно, раскинув руки, достать до противоположных домов. Если кто-то гонится - неизбежно натолкнется на этих вооруженных здоровяков. Даже если им не удастся остановить врагов - их может оказаться слишком много, - то задержать, пока откроется дверь в доме, они точно смогут.
        В боку с непривычки начало колоть, будто кто-то тыкал шилом. Крыс прижал боль рукой и ускорил шаг - нужно было что-то большее, чем просто боль в боку, чтобы он остановился. Намного большее.
        Дверь. Крыс несколько раз ударил рукоятью ножа по дереву. Три раза размеренно, потом четыре - быстро. И еще два раза совсем медленно. Тук. Тук.
        За дверью грохнул засов, петли были смазаны - дверь открылась бесшумно. Возле самого порога горел масляный светильник. Крыс быстро вскочил в дом, чтобы не маячить на фоне света.
        - Дверь закрой, - выдохнул он, прижимаясь спиной к стене возле двери. - Быстро!
        Последний охранник успел втиснуться, когда дверь уже закрывалась.
        Удар, грохот закрывающегося засова.
        Что там случилось с двумя остолопами, оставшимися на перекрестке, Крыса не волновало. Главное - он в безопасности. И уцелевший охранник - тоже.
        Охранник улыбается. Или…
        Из уголка рта охранника появляется черная струйка и медленно сползает по подбородку. И не улыбка это вовсе на его губах - это гримаса, предсмертная гримаса.
        А из темноты, из-за желтого круга, очерченного неверным светом лампы, вырывается лезвие меча. И оно, это лезвие, легко и почти бесшумно входит в шею охранника. И огонь светильника дрожит в капельках воды на лице умирающего.
        Старый Крыс отпрыгивает в сторону, бьет наотмашь, вслепую ножом и поражает пустоту - тело его, теряя равновесие, наклоняется вперед. В ту же минуту тело мертвого охранника обрушивается на Старого Крыса, бьет его по ногам. Он пытается устоять, упирается левой рукой, своей знаменитой культей в стену, но нож продолжает держать перед собой. Он не собирается просто так сдаваться. Он будет драться.
        Справа мелькает тень, Старый Крыс снова бьет ножом и снова промахивается, а из темноты на его руку падает палка. Удар, хруст, Старый Крыс кричит от боли - рука сломана.
        Больно. И страшно.
        Ему страшно, понимает вдруг Старый Крыс. Так страшно, как давно уже не было. А ведь он думал, что уже никогда не испытает такого страха в жизни.
        Палка ударяет снова, на этот раз - концом в живот. С сокрушительной силой.
        Крик обрывается, ноги подгибаются, и Старый Крыс - повелитель воров и нищих, властитель подземелий и трущоб - падает на колени, не в силах устоять. И новый удар обрушивается ему на голову, отправляя в кромешную темноту.
        Кап… кап… кап… кап…
        Старый Крыс медленно открыл глаза, но легче от этого не стало. За веками было так же темно, как и под ними. Мокро: по спине стекали струйки холодной воды. Мокро и неприятно. Старый Крыс попытался отстраниться от стены, отодвинуться от этих струек, но у него ничего не получилось. Резкая боль в правой руке полоснула неожиданно, заставила застонать. Кричать Крыс не мог: тряпка между зубов не давала такой возможности.
        Что-то заскрипело. Дверь. Тяжелая дверь, петли которой давно не смазывали.
        Тусклый свет медленно пролился на мокрые каменные плиты. В желтом квадрате появился черный силуэт.
        - Как ты себя чувствуешь? - спросил знакомый голос.
        - Горбун? - Старый Крыс даже немного удивился.
        Вот кого он не ожидал сейчас увидеть. Скользкий меняла с торговой площади, без возражений платящий налог и охотно поставляющий любые сведения в нору.
        - Извини, что так вышло, - тихо-тихо произнес горбун. - Я не мог иначе… я вообще не должен был с тобой разговаривать, но не удержался, попросил, и мне разрешили. Всего несколько слов.
        Горбун подошел к Старому Крысу, неслышно ступая по влажным плитам. В левой руке у него был светильник. Бьющийся на сквозняке огонек освещал лицо горбуна, подчеркивая все складки и морщины, превращая его в жутковатую маску.
        - Мы никогда не смотрели в глаза друг другу, - тихо сказал горбун. - Я не смел, а тебе было все равно, кто там прижимается к стене, пропуская тебя. Ты стоял на балконе городского Совета с веревочной петлей на шее, тебе угрожала смерть, толпа кричала и бесновалась - а ты улыбался… Я стоял в этой толпе и завидовал тебе. Страстно, как не завидовал никому и никогда. Я не завидовал твоему богатству и твоей власти. Я завидовал твоему спокойствию. Ты презирал толпу, она ненавидела тебя за это презрение, но ничего не могла поделать… Тогда… Тогда, девять лет назад я решил… Я решил, что когда-нибудь… Когда-нибудь… Или, может, не тогда. Может, в прошлом году… Нет, все-таки решил я тогда, а в прошлом году понял, что решимость моя не умерла. Нет. Я следил за тобой, собирал по крохам рассказы о твоих делах, твоих словах, твоих поступках и мыслях… Тебе было наплевать на жалкого горбатого человечка… и ей тоже - наплевать. Он был горбат. Я - горбат. Я - урод. Она мне это сказала, захохотала, бросила в лицо, как плевок… И я ничего не мог ей возразить. Я действительно урод.
        Горбун поднес огонек к самому лицу Старого Крыса, и тот почувствовал вначале жар, а потом боль, но отстраниться не мог: голова была схвачена веревкой.
        Кожа на подбородке затрещала, Старый Крыс застонал.
        - Я дарил ей подарки, я был щедр… Но она отвергла меня. А тебя… Тебя она принимала. Потом, после того, как я смирился. Я был уродом. И ты - урод. Но тебя она боялась, а меня… Надо мной она смеялась, не скрывая своего презрения. Красавица… Самая красивая из тех, кого я знал. Но тебя она приняла. Издевалась, унижала, но принимала на своем ложе. А я не мог ничего даже сказать: ей достаточно было только намекнуть тебе, и назойливый уродливый горбун исчез бы в утробе этого города… Но я был рядом. Я знал все, что происходило в доме. Мне докладывали, сколько раз ты был у нее и сколько раз она вскрикнула от наслаждения… Я знал, что ты ей подарил, знал, что ты ей обещал… Знал-знал-знал… Я в любое мгновение мог прервать ее жизнь, но ты бы остался жить. И я ждал. Терпел…
        Огонек лампы скользнул по щеке к глазу. Старый Крыс зажмурился. Огонек коснулся брови - запахло паленым.
        - Это еще не боль. Боль будет потом. Там, за дверью, стоят люди, у которых к тебе есть вопросы. Мне это безразлично. Мне нужно было тебе сказать… Чтобы ты знал. Это я убил тебя. Ты уже мертв, хотя и дышишь. Ты мертв, как мертва и она. Ты не мог не броситься к ее постели, узнав, что она умирает. Не мог! Так что это и она тебя убила. Мы вместе! Она нехотя отдавалась тебе, и, не зная, убила. И умрет она, не понимая, кто ее убил. Я мог бы ей сказать. Я даже мог бы ее спасти… Но не буду этого делать. Я завтра приду к ней, принесу цветы, золото, фрукты и вино… Буду сидеть возле нее и даже, может, возьму за руку. Если мне повезет, то и умрет она у меня на глазах. А ты умрешь на глазах у меня… - Горбун поставил светильник на кирпич, выступающий из старой кладки рядом с головой Старого Крыса. - Мне осталось подождать чуть-чуть. Подожду. Я ждал гораздо дольше.
        Горбун вышел, что-то сказал за дверью, и в комнату вошли трое - высокий худой человек с лицом, обезображенным старым шрамом, старик, чье лицо было изрезано морщинами, и мужчина лет сорока с сединой на висках и складкой между бровями.
        - Ты ответишь на мои вопросы, - сказал сорокалетний.
        Он не спрашивал, не утверждал, он просто сообщил это Старому Крысу так, будто от того ничего не зависело.
        - Я выну кляп, - сказал сорокалетний, - и ты даже сможешь кричать. Но тебя никто не услышит. Ты ведь знаешь, какие надежные стены у этих подземелий. Твоя нора - далеко. Твои охранники - мертвы. Я не предлагаю тебе жизнь. Я могу дать тебе быструю смерть. Хочешь?
        Сильная рука вырвала кляп изо рта Старого Крыса. Он несколько раз глубоко вдохнул, наслаждаясь дыханием. Затхлый воздух подвала показался ему легким и сладким.
        - Можешь называть меня Рыком, - сказал сорокалетний. - Я хочу, чтобы ты рассказал мне о Сером Всаднике.
        Старый Крыс молча посмотрел Рыку в глаза, ощерился и щелкнул зубами.
        - Ты ответишь, - сказал Рык.
        - Какая разница, как я умру? - прошипел Старый Крыс. - Ты видел мою руку? Видел?
        Старый Крыс скосил глаза, чтобы тоже взглянуть на свою левую руку, но она была поднята вверх и чем-то прикреплена к стене. Он даже не чувствовал ее, как, впрочем, и свою правую руку. А та давала о себе знать, только когда в ней от малейшего движения просыпалась боль.
        - Я сам отрезал себе пальцы, - сказал Старый Крыс, усмехаясь. - Когда-то в молодости меня схватили и пытали. Рвали ногти на левой руке. К правой перейти не успели: я перегрыз горло любопытному и сбежал. Но пальцы без ногтей как клеймо: значит, был пойман, значит, его пытали. И тогда я отрезал себе пальцы, избавился от этого клейма. Меня не могут поймать, никто не посмеет меня пытать. Понял?
        - Думаешь, это смешно? - спросил одноглазый.
        - Очень! - засмеялся Старый Крыс. - Очень смешно! Знаешь, никто из моих врагов не может выжить. Ты - мой враг. Я бы с удовольствием убил тебя, но, боюсь, у меня это не получится. Тебе что-то нужно от меня? Да. Ты хочешь зачем-то узнать о Сером Всаднике? Да. Тебе, наверное, будет плохо, если ты не сможешь узнать о Сером Всаднике. Иначе ты бы так не рисковал… И это значит, что если я тебе не скажу ничего, то тебе будет очень плохо. Очень плохо! И это значит, что достаточно мне потерпеть - и ты будешь страдать. Все просто. Можешь попробовать. Только запомни… запомни… Никто не может победить Старого Крыса. Убить - может. А победить и хвастаться этим - никто. Вы похитили меня - это говорит о вашем уме и сноровке. Вы спугнули меня у моста, погнали к дому, а сами, проникнув через подвал и убив моих людей, ждали меня там? Умно. Потом вы унесли меня сюда, в укромное место… Это очень укромное место. Даже слишком укромное. Слишком… Но вы не знаете, что уходя из норы, я оставляю приказание… Если я не прихожу в назначенное время, меня начинают искать. И меня найдут. Вы же не летели по воздуху: вы пробирались
по коридорам, лезли сквозь завалы и протискивались сквозь щели… Вы оставили свои следы… Оставили царапины, свой запах вы тоже оставили… Вас найдут. Буду я мертв или нет - вас найдут. Бросите вы меня живым или мертвым - вас найдут. И смерть настигнет вас в темноте… Вы можете драться с ней, можете бежать от нее - вы умрете.
        Увидев, что в глазах его палачей появилась неуверенность, Старый Крыс снова засмеялся.
        - Ты хотел что-то узнать о Сером Всаднике? Ты хотел предложить мне в уплату легкую смерть? Тебе нечего мне предложить. Понял?
        Старый Крыс закричал. Хорек вздрогнул и оглянулся на плохо прикрытую дверь в конце комнаты. Враль встал со своего места, прошел и прикрыл дверь поплотнее. Крик стал глуше, но не исчез.
        Горбун, потирая руки, прошелся по комнате из конца в конец, возле двери задержался и прислушался. Снова потер руки.
        Хорек отвернулся, глянул на ватажников. Те молча сидели вокруг стола. Им это не впервой, они и сами неоднократно развязывали языки схваченным врагам. Все говорят: одни раньше, другие позже.
        Полоз сидел в углу, закрыв глаза, и, казалось, спал. Рыбья Морда тер тряпицей обух своего топора. Тер, смотрел на него, поворачивая под светом лампы, проверяя, и снова тер. Когда крик из-за двери стал пронзительней, Рыбья Морда замер, прислушиваясь, но потом снова принялся за обух.
        Напротив него на крышке какого-то сундука сидел Щербатый и пристально рассматривал ватажников. Ему было странно и интересно. Люди, которые так легко распорядились его судьбой и судьбой Старого Крыса, вызывали уважение и ужас. Наверное, он хотел бы стать таким, как они. Стать одним из них. Но еще он хотел вскочить и бежать прочь, чтобы не видеть этих спокойных лиц и неторопливых движений.
        Он видел, как они убивали в сумраке подземных коридоров, как легко слушалась их сталь, как небрежно отнимали они жизни у людей Крыса.
        Они не оставили раненых.
        Один из них, весельчак Враль, после того как молниеносная схватка закончилась, прошел, склоняясь к лежащим, и перерезал горло точным выверенным движением. Не забыл срезать кошели. Сейчас сидел за столом и раскладывал чешуйки на кучки. Доли.
        Они спросили у горбуна, участвует ли тот в дележе, но меняла досадливо отмахнулся, и Враль стал делить не на десять долей, а на девять. Значит, и на Щербатого тоже. И это значило, что Щербатого не убьют.
        Снова закричал Старый Крыс, и снова замер Рыбья Морда. Крик прервался - он вновь протер обух топора.
        - Все, - сказал Враль. - Две доли без чешуйки. Моя и… Можем вытянуть, если хотите.
        - Моя, - сказал Полоз, сгреб причитающиеся ему чешуйки в кошель, затянул и повесил его на пояс.
        Рыбья Морда взял свою долю, потом долю Дылды пересыпал в кошель и повесил ему на пояс. Вернулся, сел на место.
        Хорек даже не двинулся - Враль сам взял у него кошель и вернул уже с долей добычи.
        - Тебе приглашение нужно? - спросил Враль у Щербатого, и тот забрал свои чешуйки.
        Старый Крыс снова закричал.
        - Долго они… - протянул Враль, глянув на дверь.
        Меняла подошел к двери, прислушался и снова зашагал от стены к стене.
        Какой-то едва различимый звук вдруг донесся до слуха Хорька. Но в этот момент Старый Крыс снова закричал, Хорек вздрогнул, и посторонний звук исчез.
        И все же он оглянулся на вторую дверь - не на ту, что вела в комнату, где пытали Старого Крыса, а на ту, что вела в коридор.
        - Что? - спросил Рыбья Морда.
        - Ничего, - ответил Хорек.
        - Что-то слышал? - спросил Рыбья Морда.
        - Показалось…
        Но Рыбья Морда быстро вскочил на ноги и подошел к двери. Осторожно приоткрыл. Поднял палец, требуя тишины.
        Вначале не было ничего. Ни единого звука, если не считать захлебывающегося вскрика Старого Крыса и ударов капель воды, падающих с потолка в лужицы на полу.
        Потом послышались шаги.
        Не громкие уверенные шаги человека, спокойно идущего по своим делам, а легкие, еле слышные шаги - шорох подошв, скользящих по каменным плитам. Сильное эхо, к сожалению, не давало понять: доносились они издалека или же из-за ближайшего поворота.
        Враль медленно встал со скамьи, взял рогатину, стоявшую возле стены.
        Чей-то голос. Шепот. Тихий-тихий, отдаленный, но совершенно явственный донесся из-за открытой двери.
        Дылда бесшумно бросился в соседнюю комнату, перехватил руку Кривого, занесенную над окровавленным Старым Крысом. Шепотом предупредил его о чьем-то приближении, правой здоровой рукой зажимая рот пытаемому. Дед быстро сообразил что к чему, подхватил с пола кляп, всунул его в рот Старого Крыса.
        Тот захрипел, и ватажники не сразу сообразили, что он смеется. Издевательски хохочет.
        - Далеко? - спросил Рык.
        - Не знаем. Услышали только что. Шаги и голоса.
        Рык глянул в глаза Старому Крысу и вздрогнул, столько там было торжества и ненависти.
        - Нужно уходить, - сказал Рык.
        - А он? - спросил Дылда.
        - Он не скажет, - ответил Кривой.
        - Подохнет, а не скажет, - добавил Дед.
        - Что тогда? - уточнил Дылда.
        Рык оглянулся на Кривого, махнул рукой и вышел. За ним вышли Дед и Дылда.
        - Уважаю, - проговорил хриплым голосом Кривой. - Хотел бы и я вот так же, когда придет пора…
        Старый Крыс зашипел сдавленно.
        Кривой вытащил кинжал, но в комнату влетел горбатый, бросился к нему:
        - Мне обещали… Вы обещали, что я сам…
        Кривой протянул свой кинжал меняле.
        - Ты видишь меня? - срывающимся голосом спросил горбун. - Видишь?
        Кривой отошел в сторону и отвернулся. Горбун держал оружие не слишком умело, понятно было, что и ударить он в таком состоянии толком не сможет. Но они дали ему слово.
        По стене метнулась тень. Треск раздираемой плоти, глухой, задавленный стон. Еще взмах - и снова стон.
        - Быстрее, - прошептал Дылда, возникнув на пороге.
        Треск-треск-треск, клинок рассекал тело торопливо, не проникая в глубину.
        - Заканчивай, - сказал Кривой.
        - Не мешай, - выкрикнул горбун. - Не мешай, я сам…
        Взмах-удар, взмах-удар…
        И хрип, долгий, не прекращающийся хрип, все тянущийся и тянущийся…
        - Заканчивай! - чуть громче повторил Кривой. - Нужно уходить.
        - Я… - простонал меняла, и Кривой не выдержал, отобрал кинжал, ударил один раз, не целясь.
        - Пошли, - сказал Кривой.
        Меняла подошел к висящему на стене телу, за волосы приподнял голову, посмотрел в лицо.
        - Слишком быстро, - сказал горбун. - Слишком быстро.
        В коридоре показались отсветы факелов.
        - За нами идут, - пробормотал Враль, выглядывая.
        Все светильники в комнате они погасили.
        - Оттуда, откуда и мы шли, - сказал Рыбья Морда. - Сколько их?
        - А хрен их знает, - Враль хохотнул тихонько. - Может, и сотня. Слышь, Щербатый, налево мы можем уйти?
        - Можем, - ответил Щербатый. - По коридору до брошенного храма, там - влево, к канализации. Но там сейчас может быть много воды. Можно попробовать из храма вправо, но те места я плохо знаю…
        - Можешь заблудиться? - спросил Враль.
        - Ну… Совсем заблудиться, наверное, нет, но, если за нами будут гнаться те, кто знает, могут загнать в угол или тупик, - Щербатый облизал губы.
        - А ты, - Враль легонько стукнул кулаком в грудь горбуна, - знаешь те места?
        - Нет, - коротко ответил меняла.
        - Они скоро будут здесь… - Враль снова выглянул в дверь и вправо.
        Отсветы факелов из-за поворота стали ярче.
        - Обидно ведь будет: побежим, а там их всего трое, - прикусил губу Враль. - А мы в канализацию полезем…
        - Налево, - приказал Рык. - Тихо, не греметь. Вдоль стены. Самострелы заряжены?
        - Да, - ответил Щербатый.
        - Полоз, Дед - с самострелами сзади, - сказал Рык. - Щербатый, отдай мне самострел, а сам иди вперед. Веди. И менялу с собой… Кривой, с тобой Хорек.
        Хорек почувствовал твердую руку Кривого на своем плече.
        - Огниво и светильники взяли?
        - Взяли, - ответил из темноты Дылда. - Четыре штуки.
        - Пошли.
        Вначале из комнаты выскользнул Рык, опустился на колено, целясь в сторону перекрестка и красноватого света факелов. Возле него стал Полоз, подняв самострел к плечу. Дед отошел к противоположной стене.
        - Первым - Дед, - прошептал Рык. - И уходит. Потом - Полоз. Стрельнул - ушел. Затем уж я…
        Шаги и голоса стали явственнее, было понятно: приближаются человек десять, не меньше. Стараются идти тихо, но слишком уж близко подошли. Звякнул металл.
        Щербатый бесшумно скользнул вперед, за ним - Рыбья Морда, держа менялу за плечо, потом Кривой и Хорек. Дылда с обнаженным мечом в руке и Враль с мечом и кинжалом.
        Они скрылись в темноте, был слышен только звук шагов.
        - Тихонько отходим, - сказал Рык.
        Дед стал медленно отступать, касаясь левым плечом стены. Двинулся Полоз, держа самострел у плеча. Рык встал.
        Теперь стена напротив поворота была освещена ярким красно-желтым колеблющимся светом. Стал слышен треск горящих факелов.
        - Живее, - прошептал Рык.
        Они успели дойти до следующего поворота, прежде чем преследователи вышли в коридор. Рык притаился за углом, наблюдая за происходящим краешком глаза.
        Вот появился первый. Вышел и замер. Факела у него в руках не было, и, похоже, что он шел в нескольких шагах впереди остальных. Рык вскинул было самострел, но тут же медленно попятился от поворота, потом повернулся и побежал, касаясь левой рукой каменной кладки. Рыка никто не мог назвать трусом, но тут он впервые за долгие годы почувствовал, как страх ледяными пальцами стиснул его сердце.
        Он узнал того, кто шел первым.
        Слепой певец стоял посреди коридора, всматриваясь в темноту пустыми глазницами.
        Глава 7
        Щербатый зажег светильник, но темнота вокруг от этого только стала гуще. Сзади уже не таились: зычно перекликались словно на облавной охоте, звенели оружием и шлепали по воде. После того как нашли тело Крыса, гнали ватагу без всякой опаски, со злостью и азартом.
        Свет факелов то исчезал за очередным поворотом, то снова появлялся вдали.
        На перекрестке Щербатый остановился, огляделся по сторонам, поднося светильник к стенам, словно пытаясь рассмотреть на них значки. А может, и были у него тайные отметины - Хорек не знал, просто стоял и ждал, когда Рык снова прикажет бежать. Стоял, пытаясь восстановить дыхание и отогнать страх.
        На предыдущем перекрестке Рык хриплым шепотом рассказал о том, что сзади, вместе с людьми Старого Крыса, по следам ватажников идет слепой певец.
        Дылда выругался, Кривой сплюнул, а Дед сказал, что сразу понял еще в харчевне, что с певцом что-то не так.
        - Он еще Полоза перекинул, помните?
        - И что? - переспросил Враль. - Что теперь?
        - Говорили, - тихо сказал Щербатый, что у Старого Крыса есть слепые убийцы. Ты же не станешь опасаться слепого? И никто не станет.
        - Говорили-говорили… - Дылда снова сплюнул. - Что делать? Какого хрена его с собой крысятники-то взяли? Мы ж его к себе не подпустим - не харчевня как-никак, - он только обуза для них? Чего тащат?
        - Он впереди идет, - сказал Рык. - Как будто ведет…
        - Ведет… А у нас провожатый хоть и с глазами, но ничего не видит. Куда сворачивать, Щербатый? Догонят - всем будет смерть лютая и неприятная, - Враль тронул Щербатого за плечо.
        - Направо, кажется… - неуверенно пробормотал Щербатый. - Вот кажется, что направо…
        - Так направо?
        - Направо, только…
        - Что «только»?
        - Если я ошибся, то свернем в старый храм, а оттуда - один выход - назад, - Щербатый снова присветил себе лампой. - Я мог просчитаться в темноте поворотами…
        - Вернемся - пересчитаем? - скрипнул зубами Дылда.
        - Слышь, горбатый, - обратился Кривой к меняле. - Ты-то знаешь, куда идти?
        - Нет… Не знаю… Я здесь не бывал никогда… В эту сторону мало кто ходит… И мало кто знает эти места…
        - Но те, сзади, ведь знают?
        - Если бы знали - уже догнали бы… Тут наверняка есть короткие пути. Везде есть короткие пути. А эти идут точно за нами… Как по следам… - слабым голосом, словно во сне, проговорил горбун.
        - Слепой их ведет, - сказал Дылда. - Точно вам говорю - слепой. Ему ж свет не нужен. Он нас слышит… Или запах чует… Твою мать… А если задержаться да стрелой его?
        Рык оглянулся через плечо - факелов еще не было видно, но голоса преследователей уже слышались.
        - Всем вместе оставаться нельзя: тут коридоры короткие, от поворота до поворота шагов двадцать. Болт, положим, вгоним, а потом? Бежать? Те тоже побегут, услышат и побегут. И нагонят. Тогда что - драться? А одного оставить - он потом остальных не догонит. Мы здесь не знаем ничего, - сказал Полоз. - Если б точно знать, что получится и что это слепой у них вместо ищейки… Тогда и рискнуть можно было бы… А так…
        - Хоть бы знать, сколько их… - Дылда чиркнул концом меча по стене, высекая искры. - Если бы не более двух десятков, то…
        - Два десятка - это да, - проскрипел Дед из темноты. - Два десятка даже ты, однорукий, разгонишь. Как драться думаешь, дубина? Вчера без мечей да кинжалов рану тебе раскровянили да Рыбьей Морде глаз подбили… А ведь просто так дрались, для сугреву и веселья ради. А тут… Ну, станем поперек коридора, от стены к стене, даже в три линии станем - и что? Если у них самострелы или луки, долго мы простоим?
        - У нас тоже самострелы… - напомнил Хорек и получил звонкий щелчок в лоб от Кривого.
        - Два десятка болтов. Две штуки мы уже истратили на улице… - Дед длинно и затейливо выругался. - Бежать нужно… Даже если их там всего десяток. Ранят кого из нас, что делать будем? Бросим? Так давайте сразу решим: живым на муки оставим или своей рукой добьем из жалости и братской любви?
        В темноте мелькнул отсвет факела.
        - Думай быстрее, снова нагнали нас! - Дылда дернул Щербатого за полу так, что тот чуть не выронил лампу. - Дальше поворота не будет? Или выхода какого?
        - Если это поворот наш, то дальше тупик - тут сворачивать нужно. Но если мы до нужного поворота не дошли, то попадем в храмовый зал, а оттуда…
        - Ты уже говорил, - прервал его Рык. - Выбирай. Ведь вместе с нами подохнешь…
        Желто-красное пятно на стене стало больше и ярче.
        - Давай: либо дальше бежим…
        - В тупик, - подсказал Враль.
        - Либо направо, - закончил Кривой.
        - Опять-таки, в тупик. Только побольше, - снова не смолчал Враль.
        Щербатый застонал от бессилья.
        - Поворачиваем, - скомандовал Рык.
        Они все равно не успевали убежать по прямому коридору: скоро, совсем скоро преследователи повернут в этот коридор и заметят… Или услышат убегающих. Один болт. Или стрела из лука. Догонит, свалит…
        - Вправо!
        Щербатый со светильником пошел вперед, остальные двинулись следом.
        - Бегом, - приказал Рык.
        - Нельзя тут бежать, - возразил Щербатый. - Дыры в полу, ногу сломать можно…
        Рык оглянулся - теперь свет факела приблизился к перекрестку.
        - Сколько еще? - спросил Рык.
        - До канализации, если правильно свернули, шагов сто, - ответил Щербатый. - И до храма, если я ошибся, столько же…
        - Значит, - засмеялся Враль, - скоро все и узнаем.
        И узнали.
        Стены коридора вдруг разошлись в стороны, потолок взлетел вверх и исчез в темноте. Эхо от шагов стало звонким и многоголосым. Потом под ногами захлюпало.
        - Канализация? - спросил Дылда на всякий случай.
        - Храм, - ответил упавшим голосом Щербатый.
        - Пришли… - протянул Враль. - Нехорошо получилось…
        - Это все ты, козел! - Дылда замахнулся на Щербатого здоровой рукой, перехватив меч левой. - Завел…
        - Не скули! - бросил Полоз. - Уже без толку… Зал большой?
        - Не очень, шагов тридцать поперек и шагов пятьдесят - вдоль. Еще колонны возле дальней стены…
        - Колонны, - сказал Полоз. - Слышишь, Рык? Колонны.
        - Слышу… - ответил Рык глухо. - Ну, давай за колонны…
        Щербатый двинулся вперед, освещая путь.
        Через пару шагов вода поднялась до колена, потом почти до пояса. Огонек светильника отражался в воде, прыгал на волнах, которые поднимали люди, двигаясь вперед.
        - Так, значит… - сказал Рык. - Если они эти места тоже знают плохо, то могут не сообразить, что бежать нам некуда и мы будем драться. Пойдут вперед. С факелами.
        - С факелами, - подтвердил Кривой.
        - Мы их пропускаем в зал шагов на двадцать. Самое большее - на тридцать. Потом стреляем. Три болта. Если хоть один мимо пройдет - я потом стрелку задницу выверну.
        - Чтобы они нам не повыворачивали, - буркнул под нос Дед. - Ну, три болта. А дальше?
        Хорек, которому вода была почти по грудь, поскользнулся и ушел под воду с головой. Кривой за шиворот выволок его на поверхность.
        - Дальше Дед, Щербатый и Полоз заряжают самострелы, а остальные делают все, чтобы им не помешали. Еще три болта.
        - Тогда ставь вместо меня кого другого, - сказал Дед. - Я со своей рукой самострел не натяну. Первый раз стрельну, потом - извини - только рогатиной.
        - Хорек, ты натянешь тетиву? - спросил Рык.
        - Не знаю, - честно ответил Хорек. - Я…
        - Деду поможешь! - прервал его Кривой. - Вдвоем управитесь.
        - Управимся, - согласился Дед.
        Свет лампы осветил колонны - потрескавшиеся кирпичи, поросшие мхом и покрытые черной слизью.
        - Пришли, - сказал Щербатый.
        - Враль, я, Дылда, Кривой и Рыбья Морда - в центре, самострелы - по бокам; сразу после выстрела прячьтесь за нас. Из-за колонны на середину зала не лезть, даже если очень захочется, - Рык говорил тихо, но голос его все равно отражался от невидимого потолка и возвращался затихающими «хочется-хочется-хочется». - Лампаду свою загаси. Но держи подальше от воды, чтобы быстро разжечь получилось.
        - Хорошо, - ответил Щербатый, фитиль зашипел под его пальцами и погас.
        Гулкая темнота заполнила зал.
        - Сами стреляете, - прошептал Рык.

«…аете…аете…аете», - повторило эхо.
        Хорек поднес руку к лицу, чтобы стереть вонючую воду, капля сорвалась с рукава и звонко булькнула.
        Хорек замер.
        Кинжал он сунул за пояс, под левую руку, а рогатину перехватил двумя руками, осторожно, чтобы не плеснуть водой.
        Где-то слева гулко падали в воду капли. Голоса преследователей стали слышнее, свет факелов заполнил собой прямоугольный проем двери.
        А ведь они отсюда могут и не уйти, вдруг понял Хорек. Да, Рык говорил уверенно, и все молчат, не выказывая страха, но ведь это все - за спиной стена. Он оглянулся назад - ничего, естественно, в темноте не рассмотрел.
        Дрожь охватила все тело Хорька. Но только не от холода знобило его - вода, конечно, была холодной. И не от страха - он ведь уже был в настоящем бою, где его могли убить. Все дело было именно в этом «могли убить». Могли. Но и он мог остаться в живых, обхитрив противника, уклонившись от его удара…
        А тут, в подземелье, ему оставалось только подороже продать свою жизнь. Рык этого не сказал, и никто из ватажников этого не сказал, но и так было ясно - они все готовились умирать.
        Хорек крепче сжал зубы, чтобы не стучали они, чтобы не позорили перед ватажниками. Сейчас он умрет. Меч ударит его в грудь, или копье пронзит насквозь, или нож полоснет по горлу…
        - Сейчас я умру, - беззвучно, одними губами прошептал Хорек.
        Теперь он видел даже огонь факелов - не отблески на мокрых камнях, а живое пламя. И даже начал различать лица людей, держащих эти факелы.
        Много факелов. Не меньше десятка. И это только возле входа в зал - то, что он мог видеть. Но наверняка там, сзади, идут еще люди. Столько же? Сотня? И все они хотят убить его и ватажников, отомстить за гибель своего предводителя, Старого Крыса.
        А где-то плачет маленькая княжна. Кричит от страха. И кто-то тянется к ее глазам, собираясь навсегда погасить их.
        Хорек до боли прикусил нижнюю губу. Не получился у него подвиг, не вышло из него славного витязя для легенд и былин. Умрет он в вонючей липкой воде.
        А если его тяжело ранят и он упадет в эту гнилую воду? Он будет еще жив, но вода потечет в рот, в горло, зальет его грудь, затопит сердце… Он захлебнется этим смрадом.
        Рядом слышалось дыхание ватажников. Спокойное, размеренное. Сзади, постанывая еле слышно, дышал меняла.
        Он - боится. Но остальные, остальные… даже Щербатый, который первый раз попал в такую переделку, тоже дышит - слева от Хорька - спокойно.
        Высокий детина с факелом в руке остановился на пороге храма, протянул вперед руку, чтобы осветить зал подальше. Пламя отразилось в воде. Детина держал факел в левой руке, в правой был здоровенный кинжал. Он осторожно шагнул вперед и вправо, прислоняясь спиной к стене и пропуская в зал следующего.
        Тот был без факела - обеими руками держал наготове самострел. Стрелок шагнул влево, направил самострел в темноту. И Хорьку показалось, что именно его, Хорька, ищет, пытается высмотреть в глубине зала болт.
        Вошли еще четверо с факелами, тоже остановились возле входа, стали редкой цепью, осветили всю стену. Они не хотели, чтобы кто-то остался сбоку, проскочил мимо них.
        Еще четверо с самострелами. И пятеро с мечами и кинжалами в руках.

«Много», - подумал Хорек. Слишком много. Кто-то еще остался в коридоре. Неверный свет факелов выхватывал ноги в сапогах и край длинной одежды.
        Певец?
        Рык говорил, что слепой певец шел впереди остальных, но Рык мог и ошибиться. Он, конечно, редко ошибался, но ведь в такой темноте спокойно можно спутать кого-нибудь со слепцом.
        - Чего стали? - хриплым, застуженным голосом спросил один из тех, что вошли в зал последними. - Пошли.
        - Сам не хочешь пойти первым? - спросил стрелок. - А то все сзади идешь. Ты, Сухарь, особо не распоряжайся тут… Крыса нету, никто за тебя, как в прошлом годе, не вступится, если что… На сходе все вспомнится, имей в виду…
        - Не сомневайся, Штырь - прохрипел Сухарь. - Отвечу. Но пока воля Старого Крыса еще не исполнена, будешь ты, сука, делать все, как я скажу. Или даже до схода не дотянешь. И остальные имейте это в виду.
        - Не собачьтесь, - сказал высокий худощавый мужик с мечом и факелом в руках. - Если мы убийц Крыса упустим, то на сходе всем нам будет невесело.
        - И то верно. Пошли, Крысы, - сказал кто-то из стрелков. - Ведь уйдут.
        Сухарь шагнул вперед.
        Хорек затаил дыхание. Кто из этих людей, пришедших за его жизнью, умрет первым? Кто-то из стрелков. Это точно. Сначала нужно их убить. Их пятеро, значит, в ответ выстрелят только двое.
        А кто умрет первым из стрелков? Тот, что спорил с Сухарем? Штырь? Или вон тот, что идет справа?
        А кто из них убьет Хорька? Стрелок всадит болт в голову? Или мечник эту голову Хорьку снесет? Или, может, вон тот мужик всадит свой кинжал Хорьку в живот?
        - Десять, - неслышно пробормотал Хорек, удивился и только потом сообразил, что считает шаги Крыс. - Одиннадцать. Двенадцать.
        Один из факельщиков поскользнулся, рухнул в воду, подняв столб брызг и выронив факел. Вскочил, ругаясь и отплевываясь.
        - Козел! - бросил через плечо Сухарь. - На ногах не стоишь…
        Пятнадцать. Шестнадцать.
        Свет факелов по воде стал подбираться к ватажникам. Хорек почувствовал, как чья-то рука подтолкнула его к колонне поближе. «Нужно спрятаться», - сообразил Хорек.
        Семнадцать.
        Крысы идут тяжело, высоко подняв над головой самострелы и факелы.
        Восемнадцать.
        Рык говорил, чтобы подпустили в зал шагов на двадцать. Или на тридцать, но тогда свет доберется до ватажников, предательски блеснет на их оружии, отразится в их зрачках.
        Девятнадцать…
        Щелкнула тетива самострела над самым ухом у Хорька, но тот даже не оглянулся - смотрел вперед, на приближающуюся цепочку людей.
        Один из стрелков взмахнул руками, выронив самострел, и, упав на спину, исчез под водой. Еще не сомкнулась над ним вода, как захрипел второй, хватаясь за пробитое горло, а третий удивленно посмотрел на свою грудь, из которой теперь торчало оперение болта.
        Крысы замерли. Слишком быстро все произошло. Только миг назад они были охотниками, а теперь превратились в добычу… Сухарь замешкался с командой.
        Хорек спохватился, оглянулся назад, бросился к Деду, который уже возился с самострелом, бормоча ругательства вполголоса.
        - Я помогу! - Хорек, сунув рогатину под мышку, вцепился в самострел, потянул на себя.
        Сзади закричали.
        Болт звонко ударил в стену, отлетел в воду вместе с кирпичной крошкой. Второй болт ударил пониже, ушел в воду между колоннами.
        - Вперед! - прохрипел Сухарь. - Порвать их, мать вашу! Порвать!
        - В сторону! - крикнул Дед, вкладывая в самострел болт. - Не мешай!
        Хорек метнулся в сторону к колонне.
        Факелы были уже почти рядом.
        Кто-то с мечом в руках - черная громадина на фоне огня - оказался уже между колонн, замахнулся; но коротко блеснул меч справа - и черный человек замер, покачнулся и упал, разворачиваясь лицом кверху. Свет факела осветил грубые черты лица, черную повязку на глазу, усы и небольшую бородку.
        Щелкнули одна за другой тетивы самострелов - еще двое стрелков у Крыс упали в воду, и один факельщик, тонко вскрикнув, опрокинулся навзничь.
        - Бей-руби! - взревел Дылда, обрушивая свой меч на Крысу. - Бей!
        Первый удар Крыса отразил, но второй раскроил ему голову.
        Кривой что-то орал рядом с Хорьком, отбиваясь сразу от двоих, отводя выпады противников мечом и кинжалом попеременно.
        Хорек присел и ударил рогатиной снизу вверх из-под воды. Лезвие вошло в живот одному из противников Кривого как раз в тот момент, когда он замахивался мечом. Меч выпал, задохнувшийся от боли мечник стал валиться набок, и Хорек с ужасом понял, что не успевает вытащить рогатину, что сейчас останется без оружия и придется драться кинжалом…
        Кривой снова что-то неразборчиво прокричал, отрубил своему противнику руку вместе с оружием, оглянулся быстро на Хорька и левой рукой, не выпуская рукоять кинжала из пальцев, высвободил его рогатину из трупа.
        Над головой Хорька что-то лязгнуло, он поднял взгляд и увидел, что Дылда своим клинком успел перехватить меч Крысы, падавший как раз на Хорька.
        Хорек шарахнулся в сторону, выронил рогатину, упал на колени, и вода попала ему в рот и нос. Хорек закашлялся, вскочил, отмахиваясь кинжалом и пытаясь рассмотреть, что происходит, но как раз в этот момент Рык срубил предпоследнего факельщика, а Рыбья Морда швырнул свой топор в голову последнего.
        Темнота обрушилась на дерущихся.
        Потом кто-то пронзительно закричал. Кто-то чужой, незнакомый… Потом меч проскрежетал по колонне, зажигая сноп искр, которые погасли в воде, так ничего и не осветив. И с хрустом лезвие вошло в чью-то плоть - и снова стало тихо.
        Напрасно Хорек крутил головой, пытаясь хоть что-то рассмотреть: перед глазами только плыли разноцветные круги.
        И дышали рядом люди.
        Свои и чужие.
        Хорек прислушался. Справа от него кто-то стоял - пытался дышать тише, но все равно было слышно. Короткое частое дыхание. Чужое, незнакомое.
        Хорек попытался понять, насколько далеко от него чужак. На расстоянии вытянутой руки? Ближе? Дальше?
        Можно шагнуть к нему и ударить? А если он дальше? Если Хорек, сделав шаг в воде, выдаст себя и удар его пройдет мимо или просто не достанет противника?
        Пол под ногами очень скользкий. Очень…
        Хорек выставил перед собой кинжал и осторожно, чтобы не было всплеска, опустился вниз, потом глубоко вдохнул, ушел с головой под воду и сильно оттолкнулся ногами.
        Противник оказался чуть дальше, чем думал Хорек. Но не настолько, чтобы тот не смог до него дотянуться под водой. Хорек ткнул кинжалом в темноту, понял, что попал, ударил снова и замер, не выныривая.
        Тело убитого осело в воду. Потом всплыло. Держась за него рукой, Хорек встал на ноги и аккуратно высунул голову из воды.
        Тишина.
        На всякий случай Хорек провел рукой по лицу покойника, нащупал усы и колючую щетину на подбородке и только тогда окончательно понял, что не ошибся: где-то в глубине души все время копошился страх, что спутал Хорек, что ударил своего, Дылду или Враля. А может, даже Рыка.
        Было очень холодно. Пальцы потихоньку начало сводить, и Хорек подумал, что еще немного, и он выронит оружие.
        - Эй, - окликнул тихонько голос слева.
        Враль. Не выдержал тишины.
        - Я убил одного, - сказал Враль. - Было пятнадцать. Шестерых - из самострелов. Осталось восемь.
        - Двоих мы с Хорьком, - прошептал справа Кривой. - Дылда! Я видел, ты положил одного…
        - Двоих… - ответил Дылда.
        - Осталось четверо, - повеселевшим голосом сказал Враль. - Еще кто?
        - Я…
        - Ты, что ли, Хорек? - спросил Враль.
        - Я. Одного. Только что.
        - Ловко. Осталось трое.
        - Я одного, - откуда-то издалека долетел голос Рыка. - И Рыбья Морда одного.
        - Один. Остался один! - совсем уж весело сказал Враль. - Ты где, придурок?
        Тишина.
        - Лучше подай голос, - посоветовал Враль. - Умрешь быстренько. Как там тебя? Крыса?
        Тишина.
        - Враль! - окликнул Рык.
        - Что?
        - Дылда?
        - Я.
        - Полоз?
        - Живой.
        - Рыбья Морда?
        Тишина.
        - Рыбья Морда, - снова позвал Рык, и снова ответа не последовало.
        - Кривой?
        - Тут.
        - Дед?
        - Здесь я, живой… - со стоном ответил Дед. - Плечо болит - силы нет терпеть.
        - Хорек?
        - И я тут.
        - Щербатый?
        - Живой, - выдохнул Щербатый. - Я, кажется, кого-то достал в темноте… Не уверен…
        - Всех положили? - недоверчиво, но с весельем в голосе, спросил Враль.
        - Господин меняла?
        - Да-да… Я тут… - послышалось из угла. - Я живой.
        - Слышишь, Крыса! - позвал Рык. - Если ты живой - лучше скажи. Отпустим живым. Бесшумно ведь не уйдешь. А будешь стоять на месте - замерзнешь насмерть.
        И снова тишина.
        - Щербатый, ты светильник не потерял? - спросил Рык.
        - Тут.
        - Зажги. Кто там рядом с ним, послушайте вокруг, чтобы не прозевать, если жив еще кто.
        Плеснуло, еще раз.
        - Ты где? - спросил Враль. - Где стоишь?
        - Тут, - ответил Щербатый. - Сейчас…
        Щелкнуло кресало, сверкнула искра.
        - Сей…
        Раздался какой-то тихий шелестящий звук, и Щербатый замолчал на полуслове.
        - Ты что? - спросил Враль. - Чего ты?
        Хорек замер.
        - У него в горле нож, - тихо сказал Враль и крикнул: - Сука, ты где?!
        Где-где-где…
        - Не нужно света, - донеслось из темноты. - Зачем нам свет?
        - Ты подохнешь! - выкрикнул Враль.
        - Все мы умрем, - ответил голос. - Вы - раньше. Один за другим.
        - Ты один, - сказал Рык.
        - А вас уже на одного меньше. И я никуда не спешу. Вы ведь сами сказали, в воде стоять долго нельзя. А выход один.
        - Да я тебе… - выкрикнул Враль, но снова что-то прошуршало в воздухе, и крик превратился в стон. - Чтоб ты…
        - Что у тебя? - спросил Рык.
        - Он нож в меня бросил. В плечо… - Враль замолчал, потом застонал, стон перешел в рычание, в крик, и что-то металлическое ударилось о камень. - Сука!
        - Не кричи, - тихо сказал Рык. - И никто не произносите ни звука. Он на голос бросает.
        - Угадал, - долетело из темноты. - Но ведь и вы можете также - на голос. Вас даже больше. Получается по-честному.
        - А я тебя знаю, - сказал Дылда. - Еще и чешуек тебе отсыпал…
        - Спасибо, добрый человек, - засмеялся певец. - Я попробую тебя убить последним. Не обещаю, но попробую.
        - Слепой… - протянул Рык. - Значит, не обознался я…
        - Не обознался. Слепой. А вы, зрячие, что видите сейчас?
        Певец говорил тихо, ровно и напевно, словно сказку проговаривал перед благодарными слушателями.
        - Чего же ты убежал? - спросил Рык. - А мы у тебя спросить хотели…
        Его голос звучал глухо, будто прикрывал вожак рот ладонью.
        - Про Серого Всадника? - долетело из темноты. - Зачем вам Серый Всадник?
        - Нужен.
        - Кто Всаднику нужен, того он сам найдет. А ненужный… Ненужный к Всаднику и не подберется.
        - Ты сказал, что видел Всадника…
        - Видел. Вот как тебя сейчас, - засмеялся певец, и эхо засмеялось вместе с ним. - Только не понравился я Всаднику. Не подошел я ему… Из меня затычка плохая получается, старый я слишком, твердый. Хоть не убил меня - и на том спасибо. И даже к делу приставил, благодетель… Я говорил Сухарю, чтоб не лез он сюда, мне это оставил… «Молчи, калека», - сказал мне Сухарь. И я молчал. И Сухарь теперь молчит. Лежит возле меня хитрый Сухарь и молчит. Обсчитались вы в темноте, Сухарь от вас ушел. Но не от меня. Лежит теперь…
        - Где найти Серого Всадника? - спросил Рык.
        - А зачем тебе? - снова засмеялось эхо. - Ты же отсюда никуда не уйдешь… Мы теперь все одинаково зрячие… Только я к этому привык, а вы - нет.
        - Так хоть перед смертью скажи, кто такой Серый Всадник и зачем ему дети? - Рык, наверное, решил перейти на другое место: раздался плеск, и эхо усилило его.
        - Холодно? - участливо спросил Певец. - Ничего, скоро согреешься. Ноги стынут, пальцы уже скрючились и не чувствуют ничего… Решай, вожак, так подохнуть в воде, один за одним или в честном поединке - вы все против меня одного? Не прячьтесь там, выходите.
        Хорьку почудилось, что донесся из темноты еле слышный всплеск, не всплеск даже, а будто вода сомкнулась над чем-то. Почудилось. А рассмотреть - Хорек до боли в глазах всматривался в темноту, до цветных искр - ничего не получалось.
        - А ты зачем к Серому Всаднику шел? - снова спросил Рык. - Милостыню просить? Песенку спеть хотел?
        - Ты меня не раззадоришь, - тихо сказал певец. - Перед смертью можно все говорить, сам знаешь…
        - Знаю. А тебя Серый Всадник к делу пристроил потому, что ты слепой? А затычка из тебя не получилась, потому что ты слепой? Почему?
        - Ты меня не разозлишь. Не получится…
        И снова тихий-тихий всплеск донесся до Хорька из темноты.
        - Но ведь ты слепой? Когда тебя глаз решили? В младенчестве? Или попозже?
        - Попозже… - прошелестело в темноте. - Попал я в полон - не повезло… Вот и ослеп. Но быстро привык жить на слух и на нюх. Вот ты запретил дружкам своим разговаривать, а я все равно слышу их дыхание. И запах их слышу. Чеснок они жрали в обед. И пиво пили. Разит от них. Мальчонка ваш все норовит дыхание затаить, но не выходит. Сердце колотится, как у зайца.
        - Серому ведь слепые нужны? - спросил Рык. - Нужны ведь? А чего ты не подошел? Ты и среди слепых - калека?
        - Ты!.. - выкрикнул певец и сам оборвал свой крик. - Ты почти разозлил меня. Почти… Но ничего… Ничего… Я калека. Но я все равно нужен Серому Всаднику. Нужен. Я справился. И сейчас справлюсь с вами. И расскажу Серому Всаднику, что вы его искали. Искали его, а нашли меня…
        Певец заговаривает Рыка, отвлекает, а сам потихоньку приближается к ним. Шажок за шажком. Он не хочет ждать, пока они замерзнут, и честного боя он тоже не хочет… Хорек зажал рот рукой, чтобы не закричать.
        Темнота давила, залепляла рот, текла по горлу, перехватывая дыхание. Хорек чувствовал ее затхлый вкус.
        - Враль! - окликнул Рык.
        - Что?
        - Ты нашел кресало и лампу?
        - Нашел, - чуть помедлив, ответил Враль.
        - Хорошо. Стань за столб и зажги. Смотри только, чтобы калека тебя ножом не достал. У кого еще есть кресало?
        - У меня! - ответил Дылда. - И лампа.
        - И у меня, - сказал Полоз.
        - И у меня! - выкрикнул Хорек, сообразив, что сейчас происходит, что задумали ватажники. - Я зажгу!
        Не высовываясь из ледяной воды, Хорек нащупал рукой колонну и ударил кинжалом по камню. Сверкнула искра.
        И еще искра сверкнула слева, небольшая, но яркая. И щелчок кресала - и искра справа…
        - Есть! - закричал Враль. - Сейчас!
        Всплеск прямо перед Хорьком, совсем рядом. И глухой стук - словно камень бросили во что-то мягкое. Резкий выдох слева, из темноты; прошуршало что-то в воздухе, удар - и стон взлетел к потолку.
        Разом бросились ватажники вперед, на стон, на плеск воды, на запах крови. Удар. Удар. Хруст. Стон превращается в крик, потом в визг предсмертный. И снова удар…
        Хорек замер, вслушиваясь.
        - Все? - спросил Кривой.
        - Кажись… - ответил Дед.
        - Отпелся слепой, - сказал Дылда и сплюнул. - Ты там живой, Враль?
        - Живой… - ответил Враль. - Спасибо Щербатому, принял нож вместо меня.
        - А у кого-нибудь лампа есть? - спросил Рык.
        - У меня, - сказал Дед. - В мешке заплечном. Только я его снять не могу: плечо болит.
        - Я достану, повернись, - голос Кривого был уставший и злой. - Нужно Рыбью Морду найти и уходить отсюда как можно быстрее…
        Он зажег лампу.
        Хорек подошел поближе, оттолкнув чей-то труп, присмотрелся.
        Лицо певца было разрублено. Седые волосы прилипли к ране, и черная кровь медленно вытекала сквозь них. Полоз разжал пальцы, тело сползло в воду, перевернулось лицом вниз.
        Рыбью Морду они нашли возле стены. Он лежал на воде, широко открытые глаза смотрели вверх. Стилет так и остался в ране у Рыбьей Морды.
        - Забираем и уходим, - сказал Рык. - И Щербатого тоже…
        Подхватив своих убитых, они вышли на сухое, положили тела на камни. Дед вытолкнул из воды горбуна. Тот отошел к стене, отвернулся от остальных, бормоча что-то себе под нос.
        - А господин меняла, сдается мне, умом тронулся, - сказал Дед. - Что-то говорит, а разобрать не получается.
        Рык сел на камни, стащил сапоги, выкрутил онучи и снова намотал на ноги. Надел сапоги. Хорек посмотрел на него и тоже переобулся.
        - Я, Дылда, Дед и господин меняла берем Рыбью Морду. Остальные - Щербатого, - приказал Рык, после того как все ватажники разобрались со своей обувкой.
        - А дорогу кто покажет? - спросил Враль.
        - Господин меняла и покажет, - ответил Рык, подошел к горбуну, повернул его к себе лицом и потряс. - Слышишь?
        Голова менялы качнулась и замерла. Он даже не попытался отстраниться - стоял, опустив руки и понурив голову.
        Рык ударил его ладонью по лицу. Еще раз. Голова мотнулась.
        - Ты слышишь? - спросил Рык.
        - Да… - выдавил из себя меняла и посмотрел в глаза Рыку. - Да, слышу.
        - Выход отсюда найдешь?
        Меняла кивнул.
        - Пошли!
        И они пошли.
        Слабый огонек светильника не мог разогнать темноту. Дорогу видели только те, кто шел впереди - Рык и меняла.
        Нести Щербатого было неудобно: вода капала с одежды, а тут еще его рука, покачиваясь, ударяла Хорька по колену. Покойника уложили на палках от факелов, выловленных в воде, отчего тело его выгнулось, словно сведенное судорогой или падучей болезнью. Ноги погибшего доставали до полу, голова запрокинулась, и открытые глаза смотрели в низкий потолок коридора.
        - Застынет, - сказал Кривой, - так калачом и зароем.
        - Ничего, он не обидится, - успокоил Враль. - Ему сейчас не больно. И неудобно ему тоже не будет. Так и не потратил свое богатство…
        Хорек глянул на Полоза, но тот молчал, смотрел себе под ноги и, казалось, не слышал ничего вокруг.
        - А я молодец, - сказал Враль. - Сразу сообразил, когда Рык про лампу спросил. Этот слепой подбирался потихоньку, и хрен бы мы его учуяли, пока он впритык не подобрался. Рык раскусил, что он света испугается…
        - А что тут соображать? - буркнул Кривой. - Он что, зря первым Щербатого завалил? Издалека нож бросил, шагов с двадцати. На звук… И ведь попал же, слепой!
        - Пока с ним Рык разговоры разговаривал, он ведь уже почти подошел… Сколько там оставалось? Пять шагов? Семь - самое большее. Я думал, он меня таки убьет. Сообразил Щербатым прикрыться… - Враль засмеялся счастливо. - В Щербатого он второй ножик и бросил. А без шума да на таком расстоянии у него и не получилось.
        - Рано мы ушли, - неожиданно объявил Враль.
        - Чего так? - удивился Кривой.
        - Нужно было покойничков, Крыс этих, проверить - пояса, за голенищами. У них много чего веселого можно было найти, точно вам говорю…
        Кривой не ответил.
        - Нет, ты чего? - возмутился Враль. - Святое ведь дело - добыча. Сам ведь всегда…
        Кривой вздохнул, но снова не ответил.
        - Ну и пожалуйста. Следующий раз все себе заберу, в счет упущенного сегодня.
        Они свернули - в этом коридоре с потолка лилось, ручейки бежали, обгоняя идущих ватажников.
        - Чего это мы вниз пошли? - насторожился Враль. - Вот сейчас тут еще один слепой объявится, только я уже спасти всех не смогу…
        Они свернули еще несколько раз, прежде чем передняя группа остановилась.
        - Здесь можно, - тихо сказал меняла.
        Они остановились возле стены, в самом низу которой было вынуто несколько кирпичей. Лаз получился как раз, чтобы пролезть. Труп Рыбьей Морды положили на пол головой к лазу. Щербатого - рядом. Рык взял светильник, наклонился и заглянул в лаз, присвечивая себе. Выпрямился.
        - Здесь оставим. Как в склепе.
        Кривой подошел к пролому, заглянул, потом залез вовнутрь.
        Хорек видел, как из темноты высунулись руки Кривого, ухватились за одежду Рыбьей Морды и медленно втянули труп в дыру. Полоз и Рык подняли тело Щербатого и тоже поднесли его к дыре, подали вперед и помогли Кривому, когда тот потащил труп вовнутрь.
        Все стояли молча, ждали, пока Кривой вылезет из лаза.
        - Кирпичами заложи, - сказал Рык Хорьку. - Пусть лежат спокойно…
        Хорек подошел к кирпичам, сложенным поодаль горкой, взялся за верхний. Кирпич был большой, Хорек его еле поднял.
        - Стой! - выкрикнул Враль, бросился вперед, к дыре, зашипел от боли, зацепившись раненым плечом о неровный край.
        Хорек замер, держа в руках тяжеленный камень и понимая, что если Враль задержится, то камень он точно уронит. Но Враль вынырнул быстро - а в руках два кошеля.
        - Чуть со змейками вместе не похоронили, - объяснил Враль. - А им денежки ни к чему.
        Хорек подошел к дыре, поставил кирпич на пол и задвинул его. Вернулся к куче за следующим… Последнее небольшое отверстие он просто забил подходящим по размеру камнем, который тут же и валялся.
        За это время никто даже не обмолвился словом.
        Горбун взял лампу и пошел вперед, ватажники - следом. Так, молча, они и дошли до камня, прикрывавшего вход в подвалы дома менялы. Поднялись по винтовой лестнице до комнаты со сводчатым потолком, вошли, сели вокруг стола.
        Хорек поежился: хоть после ледяной воды и подземных сквозняков в комнате и было тепло, но озноб потихоньку завладевал его телом. Вот тут этим вечером сидел Рыбья Морда. А напротив него, по другую сторону стола, сидел Щербатый и не верил, что они собираются захватить самого Старого Крыса. И делал выбор между жизнью и смертью, а оказалось, что всего лишь выбирал он между немедленной смертью и смертью с небольшой отсрочкой.
        Хорек положил голову на руки, закрыл глаза.
        Он думал, что умрет. И остался жив. И убил сегодня двоих. Двоих! И совершенно не думает об этом - вспомнил, но ничего не почувствовал. Щербатого - жалко. И Рыбью Морду - жалко тоже.
        Враль что-то громко сказал, Хорек не разобрал, что именно, но Кривой и Дед засмеялись. Будто ничего и не произошло. Вот оно как: Хорек научился не думать о том, что кого-то убил, а вот они умеют не думать о только что погибших товарищах.
        Рыбья Морда… Три года Хорек был рядом с ним. Нет - всегда. Он не помнит почти ничего до того, как попал в ватагу. И не помнит, как был без Рыбьей Морды.
        А теперь его нет. И больше никогда не будет. А Дед и Враль смеются, переругиваются беззлобно.
        - Тебе помочь покойничка убрать? - спросил Рык у менялы.
        - На улицу выбросьте, как будете идти. Можете прямо возле лавки… Кошелек я уже у него срезал, подумают, что ограбили… - Горбун держал руки над огоньком светильника, смотрел, как чахлый лепесток огня пытается их укусить.
        - Тебя не найдут? - спросил Рык.
        - Нет. Пыли в коридорах почти нет, сейчас везде течет вода… Пока хватятся пропавших, пока найдут их в храме…
        - А Старого Крыса?
        - Его могут найти. И что? От моего дома до того места, где ты его пытал, добраться непросто. Не найдут. Да и искать не будут. Скоро соберут сход, выберут нового Крыса, - горбун посмотрел на свои ладони и вдруг засмеялся мелким дребезжащим смехом. - А ведь я его убил… Убил! Даже не надеялся, думал, что так все и будет продолжаться. А ведь получилось. И он не бессмертный!
        Горбун снова засмеялся.
        - Утром я схожу в Болотный квартал. Нужно проведать умирающую… Подержать за руку…
        Дальше все произошло очень быстро - Хорек не успел открыть глаза: что-то загремело, раздался вскрик, тупой удар и звук падающего тела. Когда же открыл и поднял голову - горбун лежал на полу, в груди у него торчал нож, ноги менялы дергались, царапая каблуками пол, но глаза уже стекленели. Над ним стоял, сжав руки в кулаки, Полоз. Хорек посмотрел ему в лицо и отвернулся: губы Полоза дрожали, лицо было бледно и покрыто мелкими каплями пота.
        - Заткнись… - прошептал Полоз. - Заткнись…
        Дед встал из-за стола, подошел к Полозу, обнял его за плечи и повел в сторону, подальше от трупа.
        - Зачем он болтал? - спросил Полоз. - Зачем он болтал?
        Дед усадил Полоза на скамью, спиной к столу и лежащему на полу меняле. Сел рядом.
        - Зачем? Лучше бы он замолчал… Он же… Зачем…
        - Все хорошо, - тихо сказал Дед. - Все хорошо…
        - Как же, хорошо! - Враль глянул на убитого горбуна. - Хоть бы деньги у него вначале взяли, укрывки выспросили… никому деньги не нужны…
        Рык промолчал.
        - Что молчишь? - спросил Враль. - Ну, пришли мы сюда. Серого упустили. Крыс нам ничего не сказал. Певца этого слепого убили. Все! Ничего у нас нет. Можно уходить. Только и уходить нам некуда, нас князь и воевода дома ждут-дожидаются! Без княжны нам туда дороги нет.
        - Нет, - согласился Рык.
        - И что же мы тогда делать будем? Что? Ходить по городу, спрашивать добрых людей, не видал ли кто молодца в сером? А никто и не видал, а если и видал, то нас убить попробует или натравит кого… Не судьба нам княжну найти, не судьба! - Враль выкрикнул это и ударил кулаком по столу. - Как хотите, а я тут останусь. Свое заберу и останусь. А вы - идите куда хотите!
        Рык медленно обвел взглядом ватажников. Никто ему не посмотрел в глаза. Дед что-то говорил на ухо Полозу, Дылда смотрел на огонек лампы, будто ничего интереснее этого в жизни не видел. Кривой что-то царапал острием ножа на столешнице.

«Это все», - понял Хорек. Больше нет ватаги. И Рык не станет никого удерживать, сейчас он встанет со скамьи и скажет: «Я распускаю ватагу».
        И никто ничего не возразит: все разойдутся молча и больше не соберутся. Никогда не соберутся.
        Вот Рык кладет руку на стол, опирается на нее, чтобы встать… Нельзя, нельзя! Еще где-то плачет княжна. Еще где-то есть Серый Всадник, собирающий маленьких детей в свой замок на границе миров… детей… Малолетних детей.
        - Молоко! - выкрикнул Хорек. - Молоко!
        Рык не встал. Он повернул голову и удивленно посмотрел на Хорька.
        - Что «молоко»? - спросил Враль.
        - Маленьким детям нужно молоко! - сказал Хорек. - Я знаю… помню… Нужно молоко. Взрослым уже не нужно, а детям…
        - И что? - Враль нахмурился, пытаясь сообразить, что городит мальчишка. - Какое молоко?
        - Обычное - коровье, козье, овечье - какое есть, - Хорек даже вскочил со своего места. - Вспомните, вчера Дед молока попросил в харчевне. Что ему сказали?
        - Нету молока. Какое молоко к весне, когда корма почти не остается, - недовольным голосом произнес Дылда. - У нас в деревне всегда с этим мучились, в некоторые годы даже солому с крыш скармливали скотине…
        - Но если Серый Всадник где-то рядом и у него есть дети… Сколько раз он проезжал по тракту мимо того… ну, как его звали? - Хорек оглянулся беспомощно на Рыка. - Ну, который возле тракта?
        - Хвост, - сказал Рык.
        - Вот, Хвост. Он же сказал, что три раза мимо него проезжал Серый. Это десятка полтора детей. А теперь вспомните, что говорил меняла… - Хорек глянул на оскаленные зубы горбуна и отвернулся. - Он говорил, что в том подвале нашли тридцать семь ослепленных детей. Тридцать семь. Их же кормить нужно! Нужно ведь. И молоком нужно. Значит, нужно много коров иметь… или коз… или покупать молоко.
        - Ерунда, - сказал Дылда.
        - Подожди-подожди… - Враль почесал в затылке. - А ведь Хорек не дурак. Точно говорю - не дурак. Если поискать молоко, то, возможно, найдем и детей. Может, и не найдем, но поискать-то не трудно! Как ты думаешь, Рык?
        Рык молчал, постукивая пальцами по крышке стола. По его лицу было видно, что не особо верит он в это самое молоко, но выбора-то почти нет. Можно разбежаться, а можно поискать коров или торговцев молоком.
        Ладонь Рыка легла на стол:
        - Попробуем.
        Кривой перестал резать столешницу и спрятал нож за пазуху. Встал.
        - Схожу наверх, гляну, что там. Может, уже день ясный, а мы все тут сидим. Тогда придется и дальше сидеть, до ночи.
        Кривой вышел.
        - Поищем, - пробормотал Враль. - Поищем - найдем. Никуда они не денутся. Найдем, поговорим, про деток договоримся, про дурь-траву… И камни изумрудные опять же. Я, может, пока по дому горбуна похожу, гляну…
        - Сиди! - прикрикнул на него Дед. - Если кто заметит? Или у тебя его вещь какую увидит? Думай своей дурной башкой! Не в лесу ведь, где забрал добро и зарыл. Все на людях, а они, люди, твари завистливые и жадные. Ты мой кошель-то со змейками, что у Щербатого забрал, верни. Не ты мне его давал, не тебе и забирать. Князь передал на доброе дело.
        - Ага, - кивнул Враль. - Как вместе с Щербатым чуть не похоронили, так никто не переполошился, один я, а как забрать…
        Враль бросил на стол перед Дедом кошель. Второй положил перед Рыком:
        - И свой забирай. Я у братьев-ватажников ничего не возьму. Обычаи знаю.
        Рык только успел привязать кошель к поясу, как в дверь ввалился Кривой:
        - Ночь кромешная! И льет так, что просто беда! Хибара наверху течет что решето, воды уже по колено, даже по лестнице течет.
        - Хорошо, - сказал Рык, поднимаясь со скамьи. - Вернемся в «Две ложки», промокли под дождем, если что. Рыбья Морда уехал по делам, а Щербатый…
        - Он же к тетке пошел! - перебил Враль. - Вот у нее пусть и спрашивают. Если найдут. Можно еще сказать, что у нас пропало чего из вещей, мол, Щербатый украл и убежал.
        - Нет, - покачал головой Рык. - Просто - не знаем о нем ничего. Можешь завтра спросить о нем: куда, мол, делся, обещался места в городе веселые показать.
        - Ага, - кивнул Враль.
        - Мертвых - и горбуна, и его слугу - захватите с собой наверх, положите в лавке и денег оставьте. Змеек десятка три.
        - Не поверят, - хмыкнул Враль. - Этот, которого сам горбун убил, уже без крови. Да и сам меняла…
        - В лавке вода, ведь так? - Рык повернулся к одноглазому.
        Кривой кивнул.
        - Нож Полоза бросьте рядом. А найдут дверь да полезут сюда, так и нижняя дверь в коридоры открыта, пусть думают, что хотят.
        - А если нас хозяин «Двух ложек» спросит, где это мы были, что делали? Что врать будем? - поинтересовался Дед.
        - Скажем, что ходили менять деньги к горбуну, но того не застали - ждали-ждали; потом, как стемнело, пошли назад да заплутали. Это если слуги спросят, а с хозяином я сам договорюсь, - Рык еще раз оглядел комнату. - Уходим. Все лишнее оружие оставьте здесь, сложите на столе. А завтра с утра начинаем искать молоко. Или того, кто много его покупает.
        Он с сомнением покачал головой, но махнул рукой и вышел, бросив меч на стол. Загремело остальное оружие. Хорек с сожалением пристроил с краю свой кинжал.
        Мертвые тела вынесли за один раз: Дылда закинул на здоровое плечо тело горбуна, а Кривой и Полоз забрали тело его слуги. Враль задержался, огляделся, не забыли ли чего. Погасил лампы и вышел.
        Всю дорогу до харчевни Хорек пытался придумать, что отвечать на разные каверзные вопросы. Под конец решил, что будет делать удивленные глаза, говорить, что ходил за мужиками, вымок весь, а зачем - не знает. Ну, не сказали они ему. Они ему вообще ничего никогда не говорят, как маленькому. Так настроился, что уже даже на самом деле начал испытывать обиду на ватажников: а чего они, в самом деле, ничего ему не говорят, водят по городу под дождем…
        Но все его приготовления пошли прахом: и Карасю, и слугам было не до того, где ходили и что делали ватажники.
        Перед дверью «Двух ложек» стояла толпа. Люди что-то кричали, бранились, кто-то стучал в дверь, плакали дети. Вообще на улицах почему-то было много народа.
        Ватажники решительно раздвинули толпу, протиснулись к двери. Враль постучал каблуком, прислушался, но из-за галдежа так ничего и не разобрал. Снова постучал. И снова не понял, ответили ему из-за двери или нет.
        - Тихо! - крикнул он толпе, но никто не обратил на него внимания.
        - А-ну! - заорал Дылда так, что перекрыл общий крик. - Замолчали все, а то языки повырываю.
        Толпа ошарашенно смолкла.
        Враль снова постучал в дверь.
        - Мест нет! - ответили из-за двери.
        - Я тебе сейчас! - крикнул Враль. - Ноги повыдергиваю и в задницу засуну. Для постояльцев у вас мест нет?
        Открылось крохотное зарешеченное окошечко, за ним появилась испуганная физиономия слуги.
        - Не признал? - спросил Враль.
        - Так ведь шумят и ломятся, - пожаловался слуга. - Только дверку приоткрыл, как бросются прямо толпой! Мы еле дверь закрыли, честное слово.
        - Мы не пустим, - пообещал Враль и повернулся к толпе. - Мы с товарищами живем в этой харчевне со вчерашнего дня. Сейчас нам откроют дверь, и мы пойдем спать. Если кто за нами сунется, вот он, - Дылда сделал зверское выражение лица, которое в неверном свете фонарей показалось людям совсем уж нечеловеческим, - будет руки-ноги отрывать.
        - А нам куда идти? - спросил насквозь мокрый мужичонка в тулупе. - Еле живые вырвались, а тут и голову некуда прислонить. Нам бы хоть от дождя спрятаться…
        - Из вас кто-то город знает? - спросил Кривой у толпы.
        - Ну, я знаю, - сказал мужичонка.
        - Тогда веди свою ораву на площадь рыночную. Там ларьков всяких, навесов да прилавков - найдете что-нибудь. Если замок где сломаете, так вас простят, только чужого не берите. Знаете, что тут за воровство бывает?
        - А как же не знать, - вздохнул мужичонка. - Собачки.
        - Ну, так идите, чего встали. - Кривой махнул руками словно на домашнюю птицу, что полезла в огород. - Кыш!
        - Пойдемте, люди добрые, - закричал мужичонка, нахлобучил на голову мокрую заячью шапку и пошел вперед. Толпа двинулась следом.
        Только после этого открылась дверь харчевни.
        От чинности и спокойствия «Двух ложек» не осталось и следа. Карась метался по коридорам и залу, кричал на слуг, а те носились сломя голову, стараясь поспеть везде.
        Зал был забит людьми. Воняло псиной от мокрых тулупов и шуб, плакали дети, взрослые разговаривали, пытаясь друг друга перекричать. Люди лежали и сидели на полу в коридорах, на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, так что ватажникам пришлось народ раздвигать, а где и расчищать проход силой.
        Коридор перед их комнатой тоже был забит.
        - Если кто из них в нашей комнате - порежу, - пообещал Кривой. - Вначале тех, что в комнате, потом тех, что в коридоре, а потом уж и Карася.
        Но в комнате был только слуга с палкой в руках. Увидев ватажников, он палку опустил и вздохнул с неимоверным облегчением.
        - Держи. - Враль сунул ему чешуйку - слуга расцвел, поклонился и ушел.
        - Пожрать, я так понимаю, не получится, - сказал Враль. - И обсушиться толком - тоже.
        Полоз молча стащил с себя мокрую одежду и сапоги, бросил на пол, сам оделся в сухое и лег на постель, отвернувшись к стене. Враль вогнал нож в стену и повесил на нее свою куртку. Ватажники переоделись, стали укладываться.
        - А ведь мы живые… - сказал Дед. - Я уж и со светом белым попрощался в подземельях.
        - И я, - сказал Враль.
        - С меня жбан браги, - сказал Кривой и хлопнул Рыка по плечу. - Если бы ты полез в драку в коридоре, то певец нас бы там всех и порешил. В храме он себя плеском выдал, а в коридоре, в темноте да по сухому…
        Хорек закрыл глаза, торопливо открыл: из темноты на него смотрело лицо слепого певца с пустотой под веками.
        Враль сунулся тушить лучину, но на него прикрикнул Кривой:
        - Не трогай, пусть горит. С меня сегодня темноты хватит.
        - И с меня, - поддержал его Дылда.
        Хорек ничего не сказал, но был рад, что свет не стали гасить. Он лежал на спине, подложив руки под голову, смотрел в закопченный потолок и вдруг почувствовал, как на глаза навернулись слезы.
        Он жив.
        Рыбья Морда - умер. Щербатый. Горбун и еще полтора десятка человек.
        А он… он жив. И он убил сегодня двоих.
        Вспомнилось, как наваливается тяжелое тело на рогатину… как поддается, легко поддается чужая плоть под его кинжалом…
        Хорек перевернулся на живот и всхлипнул, зажимая ладонью рот. Он знал, что нельзя плакать, что ватажники так не поступают, что настоящие мужики не плачут, но ничего не мог с собой поделать, кроме как крепче зажимать рот и глотать рыдания, душившие его.
        Он не видел, как Кривой потянулся к нему рукой, но остановился, натолкнувшись на сердитый взгляд Деда. Дед показал Кривому костистый кулак и посмотрел на остальных. Но Дылда внимательно рассматривал потолок, а Враль, тяжело вздохнув, повернулся ко всем спиной.
        Глава 8
        Утро выдалось шумным. За дверью комнаты топали, кричали, спорили и ругались. Плакал ребенок.
        - Откуда столько народу? - спросил, ни к кому не обращаясь, Враль. - Выйти, поспрашивать разве?..
        Враль повернулся на бок, кутаясь в плащ.
        - Сходишь? - уточнил Дед.
        - После. Никуда они не денутся, - зевнув, ответил Враль. - Не хочется никуда выходить. Вчера и набегался, и намахался.
        - Как плечо?
        - Болит, - снова зевнул Враль. - Но не слишком: ножик по краешку прошел, кожу разрезал и мяса немного. Ерунда. Помню, в прошлом году…
        - Все помнят, - проснулся Кривой, сел на постели, - все помнят, как ты орал и просил, чтобы тебя добили…
        - И ведь не добили, - с упреком сказал Враль. - Больно-то было как. А вы, сволочи безжалостные, не исполнили пустяковую просьбу умирающего…
        - В следующий раз. - Кривой запустил пятерню в свои волосы и принялся чесаться. - Даже если поцарапаешься - прирежу.
        - Сволочь ты и больше никто. - Враль тоже сел, потянулся неловко, одним боком. - И перестань своих вшей разбрасывать.
        - Вши как вши, - буркнул Кривой. - Не хуже твоих.
        - Хуже, - мрачно сказал Враль. - Намного хуже. Они у тебя злые. А мои - веселые, добрые…
        - Это почему?
        - А по крови. Мои пьют хорошую кровь, а твои - что попало… - Враль протянул руку к своим вещам, пощупал. - Не высохло толком. Во влажном придется ходить… Простужусь еще…
        Дылда встал, выглянул в окошко и передернул плечами:
        - По такой погоде что в сухом выходить, что в мокром - все одно сразу промокнешь. Откуда на небе столько воды?
        - А небо все состоит из воды, - пояснил Враль. - Голубое - значит, вода. Осенью дятлы собираются в стаи и летят в теплые края. По дороге пить хотят, долбят небо - вот тебе и дожди. А весной возвращаются. И опять дожди.
        - Брешешь ты все, - сказал Дылда. - Никуда они не улетают. Я сам видел дятла зимой…
        - Так и я видел. Даже вот сейчас вижу, - печально вздохнул Враль. - Ты как от своей стаи отстал, так все голову мне долбишь и долбишь…
        Рык молча встал, оделся, обулся во влажные сапоги, надел куртку, плащ и вышел из комнаты, переступив через Враля.
        - И вожак сегодня с утра невеселый… - сказал Враль. - Но вставать, я так понимаю, все равно нужно.
        Ватажники встали, оделись; только Полоз лежал, повернувшись к стене, и на попытку Враля разбудить только пробормотал что-то неразборчиво. Враль глянул на Деда, тот пожал плечами и указал на дверь.
        Хорек вышел вместе со всеми.
        Было ему плохо и тоскливо. Хоть и не распустил Рык ватагу, но что-то изменилось в ватажниках. Словно другие люди выезжали из берлоги всего десять дней назад. И пусть Враль продолжает смеяться и шутить, а Дылда попадается на подначки приятеля, пусть Дед все также язвителен, Кривой насуплен, а Полоз, как обычно, отмалчивается, но в молчании Полоза и в шутках Враля стала чудиться Хорьку какая-то горчинка… Грусть? Страх? Усталость? Да и Рык словно застыл: говорит резко, коротко и будто даже с трудом. Будто делает что-то неприятное для себя, с натугой и отвращением.
        Хорек молча следил за ватажниками, но заметив взгляд Деда, настороженный и немного сочувственный, отвернулся и стал смотреть по сторонам или под ноги.
        Пол в коридоре был затоптан, на стенах - потеки грязи и черные брызги. Держа в руках тряпку и ведро, на все это печально глядел слуга. Работа ему предстояла нешуточная.
        Но людей в коридоре не было. Похоже, они шумели, когда уходили отсюда, спускаясь по лестнице, и на выходе из харчевни.
        - Куда ж вы их всех дели? - спросил Враль слугу. - Неужто выгнали?
        - А мы их только на ночь и пускали, - ответил слуга и поставил ведро на пол, вода плеснулась через край. - Прибежал человек из Совета, пустите, говорит, беженцев на одну ночь. Совет расходы покроет… Как же, покроет! А отмывать здесь все тоже Совет будет?
        - Да, - участливо кивнул Враль, - не повезло тебе…
        - Мне не повезло? - усмехнулся слуга. - Мне повезло. Вы вот еще зала не видели. Там две сотни народу ночевало, не меньше. И, сдается мне, скота всякого еще столько же: не могли люди сами так все изгадить за ночь. Хозяин ругается, грозится сам в Совет пойти, привести кого-нибудь из тамошних да мордой в грязь и дерьмо потыкать…
        - А беженцы откуда? - спросил Дед.
        - Я не спрашивал, не до того было. Бегали вчера, с ног сбивались, сено таскали, солому, кулеш на кухне варили… Только под утро вроде как задремал - так нет, подняли снова: гостей дорогих выпроваживай, а потом за ними прибирай… Хозяин хватился посуды - половины, считай, нету. Унесли селяне! Это в благодарность за все! - слуга в сердцах плюнул, но аккуратно - не на пол, а в ведро.
        - А бежали от чего? - задал новый вопрос Дед. - От войны или от беды какой? Не язва ли какая?
        - Типун тебе, дедушка, на язык, - слуга округлил глаза. - Какая язва? Зимой? Летом - понятно, а зимой… В мороз язва не ходит.
        - Так дожди…
        - Дожди только вторые сутки, а они уже дня три как с мест сорвались. Гнал их кто-то, я так понял. Краем уха услышал, когда сено им приносил на постели.
        - Гнал кто-то… - пробормотал Дед. - Это ж кто столько народу в мороз из домов-то гнал? Ну, лады, не будем тебе мешать, прибирай…
        Ватажники спустились на первый этаж, заглянули в зал.
        - Да… - протянул Враль. - Бывал я и в свинарнике, и в овчарне, но так, как люди нагадить могут, ни одна скотина не справится…
        Слуги лопатами сгребали солому и грязь к двери. Воняло псиной и детскими пеленками. Грустный Карась стоял в углу возле кухонной двери и печально смотрел на разгром.
        - И что? - спросил Дылда, раздвигая ватажников и входя в зал. - Мне теперь не жрать, что ли, с утра? Слышь, хозяин!
        Карась оторвался от грустного зрелища и посмотрел на Дылду.
        - Ты здесь найдешь место и харчи, чтобы нас покормить? - прокричал Дылда. - Или мне обидеться?
        Карась помотал головой, потом кивнул, потом вдоль стенки подошел к ватажникам и печально улыбнулся:
        - Еда имеется, только вот прибрать не успеем…
        - Ничего, только стол и лавки пусть вытрут, - сказал Дылда. - Да в уголок поставят. Но вытрут - хорошо. Небось и на столах спали?
        - И на столах, и под столами, и на скамейках, и на полу, - улыбка Карася стала совсем грустной. - Просто нашествие… Совет…
        - Нам твой слуга уже пожаловался. Только не сказал, откуда беженцы.
        Карась приказал слуге приготовить стол и вышел в коридор вместе с ватажниками.
        - Тут подождем, - предложил Карась. - Сейчас все быстренько сделают… Еще Щербатый куда-то запропастился, бездельник…
        Хорек отвернулся и отошел к входной двери, отодвинул засов на оконце, открыл дверцу и выглянул наружу сквозь решетку. Дождь стоял стеной - брызги попали даже в лицо Хорьку.
        - Так откуда беженцы? - спросил Дед.
        - Из Каменной долины, - сказал Карась. - Это там, от Базара к востоку. Сама долина широкая, говорили, два городка малых, да села, да поселок рудный у самого прохода, значит, рудник железный. Лучшее железо в округе.
        - А чего побежали? Слуга твой сказал, что гнал кто-то? Кто, неизвестно?
        - Не знают они. Сами в изумлении до сих пор пребывают. В долину только один вход - со стороны рудника. Там и стена стоит с воротами, чтобы никто, значит, в долину не лез. Многие раньше хотели железо к рукам прибрать. Как говорится? У кого железо - у того и золото с серебром, - хозяин приоткрыл дверь в зал, заглянул. - Скоро уже. Сейчас покормлю вас…
        - Ты уж постарайся, - Дылда вздохнул тяжко и похлопал себя по животу. - С самого вчерашнего обеда в брюхе ничего не было. Ночью чуть Враля вон глодать не стал - брезгливый очень. Только это и остановило.
        - Только ноги облизал, обжора, - подхватил Враль. - Между пальцами всю ночь вылизывал - причмокивал…
        Враль увернулся от подзатыльника, отскочил в сторону и засмеялся. Засмеялись и ватажники. Дылда громче всех.
        - Из соседей кто решил долину забрать? - предположил Дед.
        - Кто? - спросил Карась. - Вольский князь? Ему сейчас про то, как свое удержать, думать нужно: степняки дважды за зиму к засечной линии подходили. В одном месте, говорят, даже заставу пожгли. Не до долины князю. Да и чего людей выгонять? Поставил отряды в городках да в проходе - вот и все. Гнать-то зачем? Да еще так спешно… Непонятно…
        - Непонятно, - согласился Дед. - А все беженцы из харчевни ушли?
        - Зачем все? Две семьи остались. Купец знакомый с женой и дочерьми да хозяин рудника с наследником. Я их давно знаю…
        - И деньги у них водятся… - толкнул локтем Карася Дед. - Ты небось по дружбе три шкуры содрал, не поленился?
        Карась не стал отрицать, снова заглянул в зал.
        - Можно и идти, - сказал он. - По краешку возле стены - там прибрано.
        Слуга заканчивал скоблить край стола, а на другой край, чистый, уже поставили кувшины, миски и доски с нарезанным хлебом.
        - А за вонь - прощенья прошу, - пробормотал Карась. - У нас заведенье приличное…
        - Ничего, мы и сами воняем, - успокоил его Враль. - Ты бы ночь рядом с Дылдой поспал - нюх бы и притупил малость.
        - Приятно снедать, - сказал хозяин. - А я слуг погоняю, спят на ходу…
        - Стой-стой-стой! - Дед схватил Карася за локоть. - Ты мне скажи, где тут у вас молочка можно раздобыть. Очень я молоко уважаю. Твой оглоед вчера сказал, что нету молока, но не может того быть, чтобы во всем городе с пригородом для старика больного крынки молока не нашлось…
        - Птичьего? - с улыбкой спросил Карась. - Птичьего - проще достать. У нас сыроварни стоят. Приезжали селяне на ярмарку, жаловались, что половину коров под нож пускать придется… Вот такими слезами плакали. Это ж прямой убыток! Не будет молока, а мясо пойдет за бесценок…
        - И нету молока совсем? И масла коровьего нет?
        - Есть неподалеку хутор… - неуверенно сказал Карась. - Привозил хозяин молоко осенью… Много привозил. А к концу года - перестал. Я его видел на площади как-то, говорит, все покупают у него прямо на хуторе.
        - Хутор далеко?
        - У нас Дед за молоком на край света пойдет, - засмеялся Враль. - Люди от пива или от вина пьянеют, а Дед - от молока. Дуреет просто.
        - Хутор неподалеку, за рекой, но в такой дождь… - на лице Карася отразилось сомнение: неужто можно настолько любить молоко, чтобы в непогоду, на хутор…
        - Ну да ладно, - махнул рукой Дед. - Ты нашего балаболку не слушай, мы его с собой возим, чтобы он языком мух да комаров разгонял. Если вдруг сегодня или завтра молочко найдете, заплачу вдвое. А если нет - ну, на нет, сам понимаешь, собачек не напустишь.
        - Ты куда гребешь?! - страшным голосом закричал Карась на слугу, будто совершил тот что-то совсем уж непростительное. - Я тебе руки поломаю… Я тебе шею сверну, бестолочь!
        - Хороший человек, - сказал Дед, глядя вслед Карасю. - Тихий и душевный… Шкуру снимет ласково, еще и деньги за свежевание возьмет…
        - А хутор интересный, - сказал Кривой. - Кто ж это молоко покупает прямо на хуторе? И куда его девает, молочко-то? Карась сказал - большой хутор. Я еще пойму, если купить и перепродать… Но ведь нету молока на рынке? Неужели Хорек прав?
        Хорек грыз поджаристую корочку и молчал. Но есть совершенно не хотелось, еще и подташнивало. Было гадко настолько, что даже внезапная похвала Кривого особой радости не принесла.
        - Чего нос повесил? - спросил Кривой.
        - Отвяжись от мальца, - буркнул Дед.
        - Да что ты все вокруг него пляшешь? - вмешался Дылда с полным ртом. - Малец да малец, не троньте, то-се…
        Дылда одним глотком осушил кружку пива, рыгнул удовлетворенно:
        - Какой он тебе малец? Ватажник с полной долей. Вчера вон двоих порешил. Как одного рогатиной проткнул, я сам видел. Только вот по сторонам не смотрит - чуть железякой по голове не получил… И спасибо не сказал…
        - Ори погромче! - тихим голосом посоветовал Враль. - Про рогатину, про то, как вчера двоих убил… Еще про чего интересное поведай слугам. Может, их просто позвать поближе, чтоб ничего не упустили?
        - За собой следи, - огрызнулся Дылда, но голос понизил. - А только нечего сопли Хорьку подтирать, раз долю получает, так пусть и отвечает за все… Как остальные…
        - Он и отвечает, - веско произнес Кривой. - Или поспорить со мной хочешь? Так я готов.
        - Ты-то здесь при каких? - прошипел Дылда. - Батька ты ему или мамка? Если он еще малец неразумный, пусть с лошадьми сидит, котел моет и в драку не суется. А если ватажник и долю наравне со всеми получает, значит, взрослый уже.
        - Как ты? - неприятным голосом осведомился Кривой.
        - Как я! - с вызовом ответил Дылда. - А что?
        - Все, - сказал Дед, - замолчали.
        - Чего замолчали? Это я не взрослый? Я? Я с двенадцати годов сам, никто мне сопли не утирал. Как пожгли нашу деревню, так я две зимы в лесу жил. Одну зиму вообще без огня: мясо сырое жрал, кровь пил. Некому было со мной сюсюкаться. А когда я своего первого убил, не плакал и не бился в припадке. Кресало забрал, нож, рогатину, лук со стрелами. Соль. Одежу с мертвяка снял и даже кровь не застирывал. - Дылда ударил кулаком по столу - посуда подпрыгнула. - Добренькие вы! Сколько еще с ним цацкаться будете? Месяц? Два? Год целый? А потом что скажете? Извини, скажете, все, взрослый ты уже, теперь, будь добр, глотки режь без слез да соплей и товарищей своих хорони без воя и причитаний… А сам подыхай молча и на поминки не рассчитывай! Так вы ему скажете? Если бы мы сразу его… после засады той на Жлоба да после Молчуна… Вина б в него влили… на няньку ту, пусть силком, но затянули бы… Может, все по-другому бы и вышло. И руку бы он себе не резал, и в бреду бы не валялся… Может, Заика сейчас бы живой был, а мы от саней проклятых не отстали. Уже бы княжну нашли и в Камень везли. От вашей жалости… от вашей
жалости проклятой… Рыбью Морду убили… Из-за чего? Из-за того, что мы Серого упустили да за Крысом полезли… Горбун, Щербатый, те, кого мы побили в храме, - сколько еще народу погибнет из-за того, что вы щенка этого жалели? Из нас кто? Я? Враль? Все мы подохнем? Просто пожалели мальца…
        Дылда обвел взглядом сидящих за столом. Налил себе вина и выпил.
        - Ты на меня не злись, Хорек, - сказал Дылда. - Не о тебе я… О жалости. Хуже нет на свете, чем жалость. Лучше глотки грызть, чем добреньким быть. Лучше. Меньше крови от этого и горя меньше…
        Хорек хотел ответить, выкрикнуть в лицо Дылде что-то злое и обидное, может, даже плеснуть в это лицо пивом из кружки, ударить, но вспомнил прошлую ночь, скрежет стали у себя над головой, Дылду с оскаленным ртом, смертельный удар от Хорька отводящего, - и молча опустил голову.
        Ватажники тоже молчали. Даже Враль против обыкновения не стал Дылду ни перебивать, ни подначивать. Угрюмо крошил хлеб в миску и молчал.
        - Извините… - хозяин харчевни подошел к столу. - Купец приезжий, из Каменной долины, хотел перекусить, пока семья его не проснулась. Вы позволите?..
        Но, взглянув на лица ватажников, поперхнулся, однако не убежал прочь, не замолчал, а, понизив голос, добавил:
        - Вы хотели узнать про то, чего люди из Долины бежали…
        - Ладно… - Дылда оглянулся на входную дверь, где стоял дородный мужик с золотой купеческой цепью на груди. - Только скажи, что с него выпивка на всех.
        - Само собой, - поклонился Карась и махнул рукой купцу. - Он и сам предлагал.
        - Доброго утра! - пожелал купец сидящим за столом. - Благодарю за гостеприимство.
        - Милости просим, - чуть склонил голову Дед. - Угощайтесь…
        - Да сейчас Карась принесет на мою долю, - густым басом ответил купец, но налитое вино выпил. - Доброе вино у Карася. С моим, правда, не сравнить… Мое, жаль, в подвалах осталось. Только казну и успел прихватить с собой, да семью. Все бросили: товары, скотину - все.
        - Что ж так? - удивился Дед. - Сколько ж народу побежало?
        - Да все из Долины ушли, никто не остался. А там тысячи три народу проживало, если с рудными рабочими считать…
        - Три тысячи! - покачал головой Дед. - Неужто напал кто?
        - А не знаю! - купец осушил еще одну кружку, предложенную Дедом, и стукнул кулаком по колену. - Не знаю. Ничего не сказали… Ночью к дому прискакали, в ворота стучат, факелами машут - выходи, а то дом сожжем. Хватай, что унесешь, и на Рудную дорогу выходи. И в Базар.
        Жена - в крик, я за топор было схватился, приказчик мой - за нож, только их человек десять к дому подъехало. И с ними от Головы нашего один, знакомый. Говорит, не спорь, Налимыч, не то время. Жить хочешь - беги. А мимо дома моего уже народ тянется… Из дальнего городка, да из сел… Идут, на нас смотрят, не останавливаются. Ну, я своих забрал в сани… И поехали. К утру вышли к проходу, я оглянулся - тьма народу. Перед нами - сотни, и за нами столько же идет. Поселок рудный - пустой. Но не брошенный, нет, - купец понизил голос. - Мы как уходили, двери закрыли на замок, кто победнее - поленом подпер. А там… Двери нараспашку, а кое-где даже сломаны - на одной петле висят… Я думал, когда жителей выгоняли, сломали - так непохоже. Над самим рудником, над подворьем - воронье. Кричат, во двор слетаются сотнями и слышно, вроде как дерутся… Я по молодости с ополчением ходил, после битвы над полем такое же творилось. Вы и сами, наверное, видели подобное…
        Купец посмотрел на шрам Кривого, на увечную руку Деда.
        - Люди вы, я смотрю, бывалые… Да и я… - купец разгладил окладистую бороду. - И с корабельщиками на Дикие острова ходил - не боялся. А тут… Страхом таким от дверей выбитых да от воронья того повеяло, что хоть криком кричи. А конные носятся вокруг, кричат, подгоняют. Кого даже плеточкой огреют, если сам не торопишься и других задерживаешь… Наша дружина местная, из наемных людей, там же в проходе стояла. Дружина у нас не то чтобы большая - две сотни, нам больше и не нужно по мирному времени… Все две сотни там и стояли возле дороги. В доспехах, со щитами, копьями… Я их в полном вооружении и не видел никогда. А конные - не наши. Чьи - не знаю. Ни значков на копьях, ни флага. Я так прикинул: их тоже сотни две было, не больше. Значит: две сотни конных, дружина, и стоят - я только потом сообразил, когда мы уже к Базару добрались, - стоят они не снаружи, не на стене, что поперек прохода в долину, а внутри, аккурат возле рудного поселка, будто изнутри, из долины, враг появиться может. Вот как!
        - А из Долины не может? - спросил Хорек.
        - Откуда? Там горы поднимаются отвесно. На вершинах снег до лета лежит, почти до середины. Ни одной дороги нет.
        - А спросить у конных? - Кривой снова налил вина купцу, пододвинул кружку. - Конные больше пехтуры знают. Шустрые, глазастые…
        - Я пытался, только сразу они не ответили, а потом остановиться нам не дали до самой ночи. А как остановились, то конные вроде как исчезли. Вот были только что, а вот и не стало. Их старший мимо нас проехал последним. И тоже с места - вскачь, только плащ серый метнулся по ветру…
        - Серый? - вырвалось у Хорька.
        - Ну да, серый, вроде как волком подбитый, богатый такой плащ - я почему и подумал, что старший он у них. Не было у него ни булавы, ни значка или знака на груди. - Купец любовно погладил свою золотую цепь в палец толщиной с цеховым хомяком на бляхе. - Но плащ - богатый. Ночью я поспрашивал немного, далеко от саней не отходя, только никто ничего не знает. Даже хозяин дальнего рудника ничего не знает. Его тоже подняли среди ночи, погнали… А потом спрашивать я уже и не стал - нехорошее началось: кто из дому совсем налегке, без припасов вышел, начал у запасливых требовать… Потасовка вышла, я топором отпахался, а приказчику моему колом в висок угадали. Остался у дороги, - купец взял кувшин, принесенный ему одним из слуг, разлил его по кружкам ватажников, плеснул и себе. - Помянем.
        Все выпили, даже Хорек пригубил.
        Подбежал другой слуга, поклонился и сообщил купцу, что супруга его проснулись и к себе зовут.
        - Ну, спасибо за гостеприимство, - поклонился купец и ушел.
        - Казну прихватил… - задумчиво протянул Враль, глядя купцу вдогонку.
        - Совсем совесть потерял? - спросил Дед.
        - А чего? Купец жирный, прямо под боком. Чик…
        - Он дом бросил, товар… Последнее заберешь? Не пожалеешь?
        - А он попутчиков своих пожалел? - спросил Враль. - Сам же сказал, не отдал жратвы оголодавшим. Топором махал, думаешь, только по воздуху? Ни одной головы не задел?
        - Его право, - сказал Дед. - Его семья, его сани, его припасы. Он знал, сколько им еще двигаться? Знал? А если бы их в город не пустили? Обычное дело - ворота закрыли, стражу на стены. Даже в посад бы не прошли, не то что в город. И потом что? Самому припасы отбирать?
        - Ты совсем мозгов лишился, Враль, - прогудел Кривой. - Забыл, что у лежки резать нельзя? Жадность - она подруга заботливая, живо веревку кругом шеи обернет.
        Рука Враля зависла над миской - ответить что-то собрался Враль, но потом взял щепоть квашеной капусты и, запрокинув голову, молча сунул в рот.
        Доедали молча.
        Хорек все думал про серый волчий плащ. Неужто Серый Всадник? Неужто он сейчас в Каменной долине? И нужно только добраться туда, чтобы… Две сотни конников. Две сотни.
        Хорек искоса глянул на ватажников и по лицам их понял - тоже задумались. Ну, найдут они место, где держат детей. Что дальше? Штурмовать? Выкрасть? Надеяться, что нет дома Серого, что всех увел с собой в Каменную долину?
        Дед выложил на стол чешуйки, пересчитал, убрал назад в кошель лишние и встал из-за стола.
        - В комнату? - спросил Дылда.
        - А куда ж еще? - вопросом на вопрос ответил Дед. - В комнату, Рыка дождемся и решать будем, что дальше делать.
        Рык вернулся нескоро.
        Враль успел два десятка раз обыграть Дылду в зернь на щелчки, с удовольствием отстучал свой выигрыш по Дылдиному лбу и задремал со счастливой улыбкой на лице.
        Дед зашил куртку Враля, разрезанную прошлой ночью, а Кривой, наточив свой нож и нож Хорька, доводил лезвия на своем ремне.
        Хорек смотрел-смотрел на нож, скользящий по коже ремня, и сам не заметил, как уснул. Словно мигнул только, открыл глаза, а Рык сидит возле стены, Дед и Кривой рядом с ним и вполголоса разговаривают о чем-то.
        - Серый в Каменной долине, - сказал Хорек. - Купец сказал…
        - Купец сказал, что Серый ехал к долине, - поправил Дед. - А приехал или нет - то нам неведомо. А вот про две сотни конников мы знаем.
        - Две сотни это много, - негромко сказал Рык. - Я был в тутошнем Совете, отдал грамоты и пожаловался от имени нашего князя, что кто-то из местных озорует у нас.
        Рыка приняли не сразу, пришлось ждать, но выслушали, не перебивая и не переспрашивая, даже когда он расписывал нападение чужаков на постоялый двор почти у самого Камня и стычку с ними княжеской дружины в лесу.
        - Почему на нас подумали? - спросил кто-то из советников, и на слова Рыка, что, мол, под пыткой один пленный сказал, будто отсюда, из Базара, улыбнулся пренебрежительно.
        Из Базара многие промышляют на стороне. У них в Базаре законы строгие и выполняются неукоснительно, вот и бегут недобрые люди на все стороны. И возвращаются сюда с деньгами и добычей - только это законами Базара не возбраняется, а если кто из обиженных приедет, так должен он будет не просто вора указать, но и доказательства предоставить. Описать преступника, вещи, которые у того могут быть найдены… Может ли уважаемый господин посол описать, что именно было украдено возле Камня? И приметы тех, у кого эти вещи нужно искать.
        - Да, - ответил Рык. - Есть приметы. Один рыжий, огненно-рыжий - такие редко встречаются. Усы длинные и бороденка жиденькая. А второй… Лица второго не видели, но одежду его описали. Серый плащ на нем, под седлом - серый конь. Плащ подбит волчьим мехом. Пленный под пыткой сказал, что этот главный и есть. Имени его не назвал, не сказал, где искать, сказал только, что наняли его в Базаре-на-Протоке.
        Советники переглянулись очень быстро и почти незаметно, но Рык следил внимательно - заметил.
        - Не знаем, - ответил один из советников. - Нужно поспрашивать.
        Порешили, что пусть уважаемый посол Камня подождет немного, что Совет прикажет произвести поиски, и когда найдут рыжего или того, кто носит серый плащ на волчьем меху, то сразу же сообщат уважаемому послу и окажут всяческое содействие… А пока… Уважаемый посол должен понимать, что город только что принял почти две тысячи беженцев, которых нужно куда-то поселить, чем-то кормить, дать работу, чтобы не плодить бездельников и нахлебников.
        Рык распрощался и вышел.
        - И зачем ты про Серого говорил? - поинтересовался Дед. - Хочешь, чтобы нас снова резать начали? Заики тебе мало?
        - А нас так и так найдут. Что мы засаду прошли, Серому, наверное, уже сообщили. Тот же хозяин постоялого двора сына послал или слугу. Если мы тихо искать будем, нас просто тихо и порежут. Базару с Камнем ссориться нет резону. Через нас идет дорога от Загорья, камни везут всякие, ткани…
        - Дурь-траву, - подхватил Враль.
        - Ссориться они не станут. Если этого Серого и вправду знают - предупредят. Но перехватывать нас будут на обратном пути. Так что безопасно мы тут можем жить. А как тронемся назад, к Камню…
        - Понятно, - кивнул Враль. - Убивать нас будут потом.
        - Я сказал, что приду через пять дней, - сказал Рык. - Пять дней нас не тронут. У нас есть четыре дня на поиски.
        - А мы про хутор узнали… - начал Хорек, но Рык кивнул, давая понять, что про это ему уже рассказали, пока Хорек спал. - Они каждое утро за молоком ездить должны… Те, у кого дети.
        - Нужно идти, - сказал Кривой. - Если мы все-таки решили княжну найти. Или бежать - у нас есть время. Хоть дождь и лил два дня, но дороги еще наверняка не поплыли… Прорвемся за день-два через хляби - там будет холоднее, от моря подальше.
        - Мы не побежим, - сказал Хорек.
        Дылда тяжело вздохнул и отвернулся.
        - Я могу распустить ватагу, - сказал бесцветным голосом Рык. - А могу спросить. Но тогда всем придется выполнять решение, искать княжну или уходить. Отступившему - смерть. Что будем делать?
        Враль потер руки и посмотрел на Деда, тот еле заметно пожал плечами.
        - Спросить! - выдохнул Хорек. - Каждого спросить.
        - Никто не возражает? - Рык обвел ватажников взглядом. - Хорошо. Мы продолжаем поиски или уходим? Хорек?
        - Да. Поиски.
        - Враль?
        - Расходимся, - сказал Враль. - Мне в городе нравится. Я останусь.
        - Дылда?
        - В городе остаешься? - спросил Дылда. - Ну-ну… Ищем.
        - Кривой?
        - Княжна.
        - Дед?
        - Нужно уходить. Князь - не князь, а тут нам нечего искать, кроме смерти.
        - Полоз?
        Полоз не отозвался, лежал все также лицом к стене и молчал.
        - Сам говори, - предложил Дед. - Если ты за то, чтобы искать, - Полоза можно и не спрашивать.
        Рык взглянул на Хорька.
        Тот, не отрываясь, смотрел в лицо вожака, смотрел с надеждой и отчаянием. Он скажет, как нужно. Он поддержит Хорька, и тогда даже слово Полоза ничего не сможет изменить. А Полоз… Полоз будто сломался. Там, в подвале, когда не выдержал и убил зачем-то менялу. Испугался?
        Почему только Рык так странно смотрит? Неужели?..
        - Уходить, - сказал Рык, и внутри Хорька все оборвалось.
        - Ты!.. - выкрикнул Хорек. - Ты специально. Ты уже все за всех решил… Ты струсил… Ты нарочно пошел в Совет, рассказал, чтобы мы не могли здесь остаться дольше, чтобы бежали отсюда, поджав хвосты…
        Хорек вскочил с места, бросился к двери, но Враль перехватил его и швырнул назад, на постель.
        - Сиди на месте! - прорычал Дед. - До конца совета никто не может уйти. А после решения…
        - Я все равно пойду на хутор. Все равно!
        - А если кто попытается ослушаться решения, тот умрет, - сказал Дед.
        Хорек прикусил губу. До боли. До крови. Ничего. Он смирится. Он прикинется, что согласен, а потом на первой же ночевке… Сбежит и вернется к хутору. Он сможет. Он выследит…
        - Мы остаемся, - сказал Полоз, не поворачиваясь. - Мы ищем Серого.
        Все замерли.
        Полоз медленно перевернулся на спину.
        - Тебе-то это зачем? - спросил Враль. - Хорек - понятно. Хорек мальчишка, ему бы только подвиги. Дылда - дурак, он лишь бы мне поперек сказать…
        - Ты про дурь-траву забыл и изумруды?
        - Нож в живот ты заработаешь тут, а не изумруды, - ощерился Враль. - Ну да ладно, дурак - что с него возьмешь? Кривой… Кривой к мальчишке привязался, сына себе нашел, ладно. Подохнуть с ним вместе желает? Его право. Но ты, Полоз? Мы же с тобой такие дела творили. Мы же с тобой можем где угодно прожить. Можем и здесь, и в Северных городах… Помнишь, мы же хотели! Вместе! Тебе ведь слово нужно было только сказать, и все. Слово сказать!
        - Я… - прошептал Полоз, глядя в потолок, - я вчера… Там, в подвале… Я надеялся, что мы найдем мастерскую. Что Крыс скажет прежде, чем подохнет…
        - Ты же за богатством сюда ехал, я знаю! - Враль ударил ладонью по стене. - Ты же мне сказал - за богатством. Мы же говорили с тобой, что детки эти - хороший доход. Год-два-три можно младенцев собирать, а потом уйти… За богатством…
        - За богатством, - прошептал Полоз. - Тридцать семь слепых детей. А сколько их ослепили здесь с того времени? Сто? Двести? Три сотни? Ты знаешь?
        - Тебе-то что?! - вскочил Враль. - Это не твои дети!
        - Не мои, - все таким же тихим, бесплотным голосом произнес Полоз. - Своих у меня нет. Был брат - умер. Был племянник - его я убил своей рукой. Меня невестка прокляла, хоть я и поступил правильно. Я тогда точно знал - правильно. Думал долго, решил, что так нужно, чтобы… чтобы не мучилась она и ее сын, чтобы не мучилась она всю жизнь, на своего сына глядя… пусть лучше меня ненавидит, решил я… И убил. Попытался ей объяснить, но она… Она меня прокляла! Кричала, что у меня не будет семьи, не будет детей, что умру я в одиночестве, всеми покинутый… И я ушел. Я смог забыть, как кричал мой брат на колесе. Смог забыть, как были вывернуты руки его сына. Даже то, как умер его сын, я тоже смог забыть. Потому что я поступил правильно! И сейчас правильно было бы уйти. Спасти жизнь мальчишке и всем остальным. Но я не могу… Я не могу больше поступать правильно. Я хочу…
        - Подохнуть ты хочешь, - сказал Враль.
        - Я хочу хотя бы попытаться, - ответил Полоз. - Дать княжне хоть видимость надежды… Дать себе видимость надежды на то, что смогу я остановить Серого, наказать его… А если умру…
        - И меня за собой потянешь! - сказал Враль. - По обычаю. По своему желанию.
        - Извини, - сказал Полоз. - Иначе не получается.
        - Я распускаю ватагу, - неожиданно сказал Рык. - Не потому, что так хочет ватага, а потому, что уйти хочу. Не могу больше ватагу водить. Выбирайте нового вожака, как снова соберетесь.
        Хорек увидел смятение на лице Деда и испугался. Что-то неправильное сказал Рык? В нарушение обычаев?
        Враль молча встал, сорвал со стены свою куртку и плащ и вышел из комнаты. Кривой поднялся, не говоря ни слова, и тоже ушел, не оглядываясь. Подхватился Дед, не забыв свой заплечный мешок. За ним - Дылда, Рык.
        Хорек посмотрел на закрывшуюся дверь, хотел спросить что-то у одевающегося Полоза, но не смог выговорить ни слова, схватил в охапку свою одежду и выбежал.
        Ватажников уже не было.
        Только в конце улицы мелькнул, кажется, плащ Враля.
        Дождя не было; слегка приморозило, и лужи покрылись тонким ледком, который с хрустом проламывался под ногами. Куда-то спешили горожане, кричали торговки, в мастерских стучали инструменты.
        Хорек был один. По-настоящему один, впервые за три года. Впервые в своей жизни. Он оглянулся на харчевню - из дверей вышел Полоз, скользнул взглядом по Хорьку и свернул в ближайший закоулок.
        Захотелось сесть прямо на мостовую, в грязь, в лужу и заплакать, заскулить, как побитый щенок.
        Это он виноват. Он. Ватага могла и дальше жить. Не получилось найти Серого - и ладно! Можно было перейти в другое место, к той же Воле. Там есть дороги, и есть купцы на этих дорогах.
        Он дурак, дурак! Он хотел подвига? Так нужно было этот подвиг совершать одному. Нет, Хорек сейчас вернется в комнату, сядет и будет ждать остальных. А кто придет? Кривой? Дылда? Полоз? Они придут, чтобы убедиться, что ватаги больше нет? Что вожак, их вожак Рык, больше не придет?
        Что говорил Враль?
        Кривой нашел себе сына и готов вместе с ним умереть? Сына? А он, Хорек, спокойно согласится, чтобы из-за этого Кривой умер. Хорьку ведь не нужен отец, Хорьку нужно совершить подвиг и умереть. Иначе этот подвиг у него не получится.
        Открылась дверь харчевни, выглянул Карась:
        - А куда все разбежались? Дверь нараспашку, меня не предупредили, чтобы я поставил кого-нибудь…
        - Это я виноват, - сказал Хорек. - Вышел на улицу, бросил комнату. Я уже назад иду…
        - Ну и ладно, - Карась скрылся в харчевне, но дверь оставил открытой.
        Хорек огляделся - из ватаги никого.
        Коридор уже был отмыт, словно и не было все залапано да испачкано. Хорек вошел в комнату и принялся собирать свои вещи. У него было немного денег в кошеле: Дед спрятал его долю возле берлоги. Нужно будет прибиться к обозу в ту сторону, хотя бы до Перевоза, потом… потом как получится.
        Но все это после того, как он найдет Серого. И спасет княжну. Или хотя бы попытается. Если найдет и спасет, вернется в Камень. «Если нет - после этого уже ничего не будет», - подумал Хорек. И не испугался.
        Они все правы: Дылда прав, что не ребенок Хорек, что уже может и должен отвечать за свои поступки и слова, Полоз прав, что нельзя бежать от себя и прятаться за правильные поступки. И Дед прав, когда говорил, что нет правды всеобщей, для каждого и для всех.
        Скрипнула дверь, Хорек оглянулся - на пороге стоял Полоз.
        - Меня зовут Полоз, - сказал Полоз и прошел к своим вещам.
        - Хорек, - пробормотал Хорек.
        Полоз присел перед своей постелью и начал складывать вещи в мешок.
        - А что теперь Рык? - спросил Хорек, глядя Полозу в спину.
        - Рык не придет. А если придет, то должен будет драться с новым вожаком, - безразличным голосом ответил Полоз. - Или со всей ватагой, если новый вожак прикажет. Если новый вожак откажется драться, то его нужно убить, как труса. Трус не может водить ватагу.
        - А кто будет новым вожаком?
        - Хочешь - ты!
        Хорек вздрогнул.
        - Я тебя могу предложить, хочешь? - Полоз повернулся к Хорьку и усмехнулся одними губами. - Ты же больше всех хочешь найти княжну. Мне она не нужна. Мне нужен этот Серый Всадник. Ты еще не понял, что все шли вместе, но каждый за своим. Враль за богатством, Деду богатство не нужно, но ему просто некуда было идти от ватаги, Дылда… Дылда шел за мечтой. Враль шел, а Дылда что, хуже? Ты пошел за подвигом, Кривой за тобой пошел, Заика дружил с Дылдой, я… Я и сам не знал, зачем. Только тут понял.
        - А Рык?
        - Рык? Рык должен был. Он водил ватагу и не мог бросить ее в самый опасный момент. Правда… Правда, он схитрил. Он хотел спасти княжну, поэтому и рассказал всем остальным про дурь-траву, про изумрудные камни…
        - Он соврал?
        - Нет. Он обязан был ватаге все рассказать о богатстве возможном, о заработке огромном… Но он мог просто сказать, что не нужно идти. Хватило бы одного его слова. Но он один или с тобой вдвоем не справился бы… Он и с ватагой-то не справился, но тогда об этом не знал. В пещере он мог остановить всех одним словом, но не стал, а тут попытался всех остановить, пошел в Совет, все рассказал. И у нас выхода не осталось - бежать или немедленно действовать. Что погрустнел? - поинтересовался Полоз. - Все не так, как кажется?
        Хорек ответить не успел: распахнулась дверь, и вошел Кривой, распространяя запах свежей булки и каких-то сладостей.
        - Меня зовут Кривой! - провозгласил он. - Купил вот по дороге кулич. Ты куличи пробовал?
        Хорек помотал головой.
        - Ну, так ешь! - Кривой бросил Хорьку кулич, завернутый в тряпицу. - Собираемся, значит?
        - Я вожаком выкликаю Хорька, - сказал Полоз будничным голосом.
        Кривой замер на мгновение, потом тяжело сел на свою постель:
        - А он?
        - А кто его спрашивать будет? - спросил Полоз.
        - И то верно, - кивнул Кривой. - Я не возражаю…
        Хорек развернул сверток и откусил большой кусок сладкого ароматного кулича. Они насмехаются над ним - ладно. Сейчас придет Дылда, высмеет всех, назовет Хорька малявкой - они засмеются, и все станет на свои места.
        - Я Дылда, - прозвучало от двери.
        - А вот вожак, - сказал Кривой, указав на Хорька. - Он ватагу собирает.
        Хорек снова откусил от кулича, глядя на сапоги Дылды, заляпанные навозом и грязью.
        - Вот как… - протянул Дылда.
        - Не нравится, иди себе дальше, - это сказал Полоз, сказал без усмешки и даже без намека на шутку.
        - Отчего не нравится? Вожак не девка, чтобы нравиться. Посмотрим. - Дылда молча отломил от кулича кусок и пошел на свое место.
        Хорек сжал зубы, чтобы не закричать… От страха? От злости? От безысходности?
        Все, кто хотел искать Серого, - пришли. Все здесь. Можно начинать совет. Нужно начинать совет, начинать самому. Помощи от Кривого или Полоза не будет. Ты хотел подвига? Готов был умереть и дать умереть другим? Приступай, вожак. Веди ватагу.
        - Я… - выдавил из себя Хорек. - Вы…
        Дверь снова открылась:
        - Меня зовут Дед.
        - Проходи, Дед! - сказал Дылда. - Познакомься с вожаком. Его зовут Хорек.
        Дед грустно улыбнулся, посмотрел на ватажников и покачал головой. Сел на свое место, не проронив ни слова.
        Деду некуда идти от ватаги, сказал Полоз. Не ошибся. Дед никуда и не ушел. Он и уходить предлагал, чтобы ватажников спасти, увести их отсюда. Не получилось… Остается вместе умереть.
        - Нам нужно… - губы словно замерзли, шевелятся с трудом, язык заплетается, - нужно найти…
        - Я - Рык, - прозвучало от двери.
        Хорек услышал, как вздохнул удивленно Дед, а Кривой, впервые на памяти Хорька, выронил нож. На всех лицах, кроме лица Полоза, появилось изумление.
        Полоз ведь не шутил, не врал. Полоз знал обычаи не хуже Деда. И еще он знал Рыка.
        - Кто вожак? - чуть хрипловатым голосом спросил Рык. - С кем поединок?
        Кривой подобрал нож, что-то попытался сказать, но закашлялся.
        - Хорек, - спокойно сказал Полоз.
        - Кто его выкрикнул? - спросил Рык.
        - Я, - ответил Полоз.
        - Ты же знал, что я приду…
        - Знал. Потому и выкрикнул. Будешь убивать мальчишку?
        Дылда вдруг оказался возле двери, стал между нею и Рыком, держа в правой руке нож.
        - Вот, - протянул Полоз, - Дылда обычаи знает. Либо будет поединок, либо вожак прикажет тебя убить, либо сам умрет. Так ведь, Дед? По обычаям?
        - Так, - ответил Дед.
        - А Дед знает, - снова одними губами усмехнулся Полоз. - Дед не ошибается.
        Глаза его остались холодными, словно были изо льда.
        - Ты ведь за смертью и пришел, Рык? Думал, я буду вожаком? Легко умереть хотел от моей руки… - Полоз достал свой нож, подбросил на ладони. - А теперь…
        - Пусть он идет… - пробормотал Хорек. - Пусть идет!
        Дылда покачал головой.
        - Ты не понял, вожак! - засмеялся Полоз. - Ватага - это не стая. Мы не грызем глотки, не просто так сбиваемся в кучу, чтобы сподручнее было убивать. Мы живем по обычаям. И только они не дают нам превратиться в зверей. Если бы не они, мы рвали бы глотки не только прохожим и проезжим, но и друг другу. Ты был хорошим вожаком, Рык! Смелым, умным, справедливым. Не ты грабил обозы, не ты пытал купцов, не ты отдавал на потеху ватаге ту няньку княжью - обычаи. Обычаи тебе помогли поднять всех и привести сюда… Что же ты испугался теперь? Вчера ночью что-то случилось? Ты передумал вести ватагу на смерть, обещая богатства? Ты и ватагу распустил для того, чтобы не дать людям идти на верную смерть… Ты ходил в городской Совет?
        Рык отвел взгляд.
        - Конечно же, нет, не ходил ты никуда. Ты слишком осторожен, ты не станешь рисковать своей ватагой. Ты просто всех решил обмануть, испугать, заставить бежать… Только вот этот мальчишка все испортил. Все. Испортил. Он не согласился уйти, и ватажники засомневались… у них появилась возможность поступить неправильно… А если у человека появляется возможность поступить неправильно, то он неправильно и поступит… - Полоз повернулся к Хорьку. - Бери нож, вожак! Защищай свое звание и жизнь. Держи!
        Нож Полоза воткнулся в половицу возле ноги Хорька.
        - Не бойся, Рык не станет тебя убивать. Так, махнет пару раз ножом, чтобы обычай исполнить. А ты бей смело!
        - Нет, - прошептал Хорек.
        - Тогда ты умрешь. Рык останется живым, а ты захлебнешься собственной кровью. И не надейся - Кривой не вмешается, иначе начнется поножовщина, в которой погибнут все… Или почти все… Ты - наверняка. Не вмешаешься, Кривой? Ты почти всю жизнь исполнял обычаи, по ним жил и по ним убивал. Так ведь? Объясни мальчишке… вожаку нашему объясни, что он должен… Должен по обычаю!
        Кривой скрипнул зубами и отвернулся.
        - Вот видишь, Хорек, он не станет вмешиваться. Но ватага без твоего слова тоже не вмешается. Не станет ватага грех на себя брать. Прикажи. Только прикажи!
        Хорек почувствовал, что ему не хватает воздуха, нечем дышать, комнату затянуло дрожащее марево, стены потекли волнами, а лучина почти погасла.
        - Ты хотел спасти княжну, Хорек! - долетело из марева. - А если тебя убьет Рык, то никто ее даже не попытается спасти. Никто, даже я не пойду. Даже я! Позволишь ему себя убить - убьешь маленькую девочку трех лет. Убьешь. Чтобы ее спасти - только слово произнеси. Скажи - убить. И умрет Рык. Он сам хочет умереть, смотри! Хочет!
        Хорек дотянулся к ножу, торчащему из пола, вытащил. Лезвие еле слышно звякнуло. Хорек встал.
        Пол покачивался, потолок то опускался к самой голове, то взлетал и исчезал далеко вверху.
        Хорек посмотрел на нож в своей руке. Что Хорек собирался им сделать? Этого не знал даже сам Хорек. Ударить в грудь Рыка? Полоснуть по горлу себя или броситься сквозь колеблющееся марево и попытаться достать Полоза?
        Нож был необыкновенно тяжелым, тянул руку книзу, норовил вырваться из пальцев.
        - Ну? - сказал Полоз.
        - Я - Враль. - Дверь, открываясь, врезалась в спину Дылды, ударила по раненой руке.
        Дылда взвыл и отскочил в сторону, хватаясь за рану и роняя нож.
        - Будь ты неладен! - простонал Дылда.
        - А ты под дверью не стой! - ответил Враль. - Слышь, Рык!
        - Вожак - Хорек! - сказал Рык, все еще глядя на нож в руке Хорька.
        - Здрасьте! - засмеялся Враль. - Не успел я уйти, как началось светопреставление. И новый вожак собирается по обычаю пустить кровь старому?
        Враль захохотал, приглашая посмеяться и остальных, но, увидев, что никто не смеется, замолчал.
        - Вы серьезно, что ли?
        - Да, - ответил Рык.
        - Одурели совсем, болезные! Я тут по городу бегаю, людей расспросами достаю, а они дурью маются. - Враль отобрал у Хорька нож и воткнул в стену. - Я Серого нашел. Слышали? Серого. Его дом. Община за городом.
        Хорек всхлипнул и сел на пол, прижимая руки к щекам.
        - Ушел я отсюда, пробежался по площади, про хутор молочный расспрашивая. - Враль вроде как случайно отодвинул Рыка к стене, быстро посмотрел по сторонам, подхватил с пола нож Дылды и воткнул его рядом с первым ножом. - Торговка мне и рассказала, кто молоко скупает в округе. У нее тоже малое дите, так очень баба злилась на общину за рощей. Как она их только не называла! Я слушал и удовольствие получал. Не поверите - столько новых слов узнал. И еще узнал, что на воротах общинного двора серый волк нарисован.
        - Какая такая община? - спросил Кривой.
        - А кто ее знает? Баба думает, что богу какому-то древнему поклоняются, живут по своим законам, в город ездят редко. Почти совсем сюда не показываются. В лесу десятка два домов за тыном, сараи, конюшни. Она, когда в лес за хворостом ходила, видела, как этот в сером плаще да на серой лошади из ворот выезжал. Она поначалу хотела его обругать, за молоко, значит, но потом спряталась - места там глухие. А вы тут устроили! Идти нужно, если, конечно, еще не передумали, господа вожаки, старый и новый.
        Рык стоял неподвижно.
        Хорек сидел на полу.
        - Сейчас идти нужно, пока городские ворота не закрыли, - предупредил Враль. - Темнеет уже.
        Все посмотрели на Рыка.
        - Собрать вещи, - сказал Рык. - С хозяином прощайтесь, уходим насовсем.
        - Так, - кивнул Кривой.
        - Забираем наши сани, лошадей. Вроде подмерзло, сможем доехать. Ты дорогу спросил?
        - Спросил. По тракту до реки, там налево и до черного камня. А от него - дорога до самой общины. Баба все рассказала.
        - Оделись-обулись, вышли! - приказал Рык. - Враль, Хорек и Кривой - забрать у Карася наши тулупы, валенки, что сушить отдавали. И спросите какие-нибудь санки или тележку, чтобы все это из города вывезти. Там уже в теплое оденемся.
        Хорек вскочил на ноги, выскочил из комнаты, все еще не веря, что не нужно выбирать между своей смертью и смертью Рыка, что все стало, как было, что ватага снова вместе…
        К воротам они успели в самый последний момент. Стражники уже тащили тяжеленные створки, но Враль и Дылда сунулись между ними, уперлись и не отпускали, пока Рык за несколько чешуек не договорился, чтобы те выпустили странников из города.
        - Вот где у меня ваш Базар! - черкнув себя ребром ладони по горлу, сказал Дылда. - Как вы в такой вони живете только?
        - Вот так и живем, - вздохнул стражник, пряча чешуйки.
        - Ну и живите себе дальше! - крикнул Враль, когда ватажники вышли из города.
        Возле стены горели костры, беженцы, те, кому не повезло попасть в город, пытались обживаться снаружи. Стояли какие-то шатры, шалаши, сложенные из соломы и досок.
        Лошади ватажников оказались в порядке, сани с имуществом никто не тронул, да и оружие все было на месте.
        - Куда ж вы на ночь глядя? - спросил служитель со склада.
        - Пока совсем не развезло дороги, - пояснил Враль. - Сам видишь, погода какая.
        На дороге еще сохранился укатанный снег, деревья и кусты блестели в свете факелов как стеклянные.
        В первые сани сел Враль и Дед, в следующие - Полоз, потом - Дылда с Кривым, а в последние сели Хорек и Рык.
        До реки доехали молча.
        - Влево! - крикнул Враль, махнул факелом, указывая направление.
        Потом факелы затоптал, и дальше обоз двинулся в темноте. Враль спрыгнул с саней и пошел вперед, высматривая дорогу.
        - Скажи, Рык… - Хорек глянул на вожака неуверенно.
        Лица вожака видно не было, только темный силуэт рядом в санях.
        - Скажи, ты специально умереть хотел?
        Рык не ответил.
        - Зачем? - спросил Хорек. - Ты же… Просто мог уйти.
        - Куда?
        - Не знаю… Куда угодно. В войско любое вступить… Ты же… Ну, как воевода… Ты же в дружине был. Пересвист говорил, что тебя старый воевода хотел на свое место поставить.
        - Давно то было, - сказал Рык. - Так давно, что будто и не было никогда…
        - Так то правда, что вы с воеводой друзьями были?
        - Правда.
        - И когда ты князя ударил и сказал, что пятнадцать лет хотел так сделать…
        - И то правда. Пятнадцать лет.
        - А за что?
        - За то, что он поступил правильно, - подумав, ответил Рык. - Сегодня Полоз говорил…
        - Так что у вас случилось? С князем?
        - Ничего такого… Был дружинник, которого приставили к княжичу. Учить, оберегать. Княжичу было десять годков, дружиннику - двадцать. И все бы ничего, только у княжича сестра была, на два года княжича старше. Вот дружинник в княжну и влюбился. Так бывает. Но это не беда. Вот только и княжна его полюбила, а это уже хуже… Хуже некуда. Пять лет они таились. Пять лет прятались от всех. Но как-то не заметил дружинник, что княжич не спит еще, что увязался за ним следом, думая подшутить или напугать… И напугал. Увидел, как дружинник с сестрой его стоит, милуется… Мог промолчать. Они ведь с дружинником почти друзья были, хоть и десять лет разницы. Только гордость у княжича взыграла, решил, что дружинную клятву дружинник нарушил, что род княжеский оскорбил… Все и рассказал отцу. Крик, шум… Дружинника выпороли для острастки да выгнали из Камня. А у того и в мыслях не было княжну обидеть или клятву нарушить. Он бы и не посмел ничего такого, только попрощаться пришел к княжне… А она узелок с собой взяла и пошла с дружинником. Сама. Ей показалось, что должна она за любовь свою сражаться, что ничего важнее этого
нет, а у дружинника не хватило любви, чтобы прогнать княжну, уйти без нее.
        - Их догнали? - спросил Хорек.
        Так в песнях бывало, нагнали родичи молодых, казнили обоих смертью лютой. Или погиб один из молодых, другого спасая.
        - Догнали?
        - Не догнали. Ушли оба в лес. Дружинник землянку соорудил, охотился, а княжна, любовь свою соблюдая, с ним вместе была. Он шкуры добыл, чтобы согреть ее. А через девять месяцев и срок пришел… Княжна говорила, что с внуком их князь не выгонит. Поругает-поругает и примет. И дружинник, муж ее беззаконный, тоже мечтал, как вернутся они в Камень, как им разрешит старый князь построить дом…
        - Не разрешил?
        - Умерла княжна родами. И дите не родилось. Дружинник их так двоих в одну могилу и положил, - Рык вздохнул. - А на следующее утро появился в лесах у Камня разбойничек по прозвищу Рык. Сколько я княжих людей побил - вспомнить страшно. Пока не опомнился да не понял, что винить-то и некого. Княжича за гордость? Княжну и себя за любовь?
        Рык замолчал.
        Стучали копыта лошади по льду, под полозьями скрипело и трескалось.
        - И я решил… Решил, что не должен человек ничего придумывать. Есть законы, есть обычаи - они веками проверены, кровью писаны… По ним жить - не ошибешься. Так и жил. А когда про княжну услышал… Про маленькую княжну, дочку молодого князя, все сжалось во мне, рассыпалось в труху. Только одна мысль - спасти, искупить свой давний грех. С тем и повел ватагу, думал одно, говорил другое… А в подземелье, когда понял, что на смерть всех привел, решил, что нельзя один грех другим замаливать. Нельзя. Вот и придумал про городской Совет, когда не так все пошло, распустил ватагу, ушел, а потом вдруг подумал, что жить-то все равно не смогу. Незачем. И вернулся. Надеялся, Полоз вожаком станет, а он вот как все повернул… Отомстил за все… Он ведь сразу сообразил, еще в пещере. Знал он о том дружиннике… - Рык замолчал, скрипнув зубами.
        Передние сани остановились, Рык натянул поводья.
        Ватажники собрались возле передних саней.
        - Вот камень, - Враль указал на скалу, возвышающуюся над рекой. - А вот дорога в лес. Другая - чуть в стороне. Обе перекрыть нужно на всякий случай. В лес до общины тут недалеко, шагов пятьсот, баба сказала. По этой дороге - к передним воротам, по дальней - к задним. Сани-то можно отогнать в сторону, на морды лошадям - мешки с овсом. Сами пройдем по дорогам, а возле тына встретимся.
        Все посмотрели на Рыка.
        - К главным воротам пойду я, со мной Враль и Кривой, - сказал Рык. - Остальные - к задним. Идем тихонько, если кого встречаем - конного, пешего, - валим и вяжем. Рот заткнули - и под дерево, когда разберемся, где что, так вернемся и допросим. Если двоих встретим, одного вязать, второго резать без жалости. У Деда самострел, у Враля - лук, но на стрелы не надейтесь. В темноте не попадете. Длинный свист - всем ко мне. Два длинных - разбегаться. Три - встречаемся у саней.
        - А если разбежимся? - спросил Дылда.
        - Значит, каждый сам по себе. Второй попытки не будет.
        - Понятно, - сказал Кривой.
        - Если понятно, - пошли.
        Рык взял из саней оружие и пошел вдоль лесной дороги в глубь леса, Враль и Кривой - следом. Кривой остановился, вернулся к саням и наклонился к уху Хорька:
        - Если все побежим, иди по дороге к мосту, перейдешь за мост и отойди шагов на двести влево. Там меня жди. Или я тебя буду ждать. Сутки.
        - Хорошо, - ответил Хорек. - За мостом, налево, две сотни шагов.
        - Я сейчас заплачу! - засмеялся Дылда.
        - Пасть закрой, - посоветовал Дед.
        Кривой побежал вдогонку за Рыком и исчез в кромешной темноте, только шаги еще долго были слышны.
        - Пойдем, - сказал Дед. - Нам правее. Полоз, ты мне самострел зарядишь?
        - Уже, - сказал Полоз и подал Деду самострел. - Идите вперед.
        Дылда и Дед ушли в темноту, Хорек двинулся было за ними, но Полоз его остановил, взял за плечо и повернул к себе лицом.
        - Я прощения просить не буду, - сказал Полоз.
        - А я и не прощу, - твердо ответил Хорек. - Но и зла держать не буду. Мы в одной ватаге. Обычай не велит.
        Полоз засмеялся:
        - И ты про обычаи…
        - И я. Все сказал?
        - Все, - выдохнул Полоз. - Я прощенья просить не буду… только ты меня все равно прости.
        Полоз вытащил из-за пазухи свой нож, протянул его Хорьку. Хорек помедлил, потом нож взял, вытащил из-за голенища свой и протянул Полозу.
        - Где вы там? - спросил из темноты Дед.
        Полоз взял из саней рогатину, протянул ее Хорьку. Взял себе другую.
        - Побежали, ватажник! - сказал Полоз.
        - Побежали, - ответил Хорек.
        Вначале они вчетвером бежали, но потом пришлось перейти на шаг: было темно, только на фоне белого снега еще что-то и можно было различить.
        - Завтра-послезавтра все потечет, - пробормотал Дед. - Если сегодня не управимся, - нужно уходить.
        - Уйдем, - сказал Хорек.
        Приморозило, наст с сухим треском ломался под ногами, ветки раза три сбили с Дылды шапку.
        - Пригнись, - посоветовал Полоз.
        - Куда уж? - спросил Дылда. - И так почти на карачках бегу.
        Они прошли, может, шагов двести, когда слева от них что-то тренькнуло, будто струна из жилы.
        - Мать… - выдохнул Дылда и замер, выпрямившись.
        - Что? - кинулся к нему Хорек.
        - Назад, - прохрипел Дед, - к саням.
        Дылда оседал медленно: жизнь неохотно покидала его сильное тело. Стрела, ударившая слева, дошла почти до сердца. Наконец Дылда выронил меч и с треском повалился в заледенелые кусты.
        - Пригнитесь! - крикнул Дед, и струна снова тренькнула в темноте и снова ударила в тело - на этот раз в Деда, - но не в сердце, а в левую руку, пришпилив ее к боку.
        Дед одной рукой вскинул самострел и пустил стрелу во мглу, туда, где только что звучала чужая тетива.
        - Бегите! - крик у Деда не получился, боль перехватила дыхание, не дала набрать воздуха в грудь.
        Полоз дернул Хорька, потащил его за собой прочь от дороги, в лес.
        Дед прижался спиной к дереву, отбросил в сторону самострел и вытащил из-за пояса кинжал.
        - Как стреляет, - пробормотал Дед. - Глазастый. А ты вот подойди поближе… Подойди.
        Дед понимал, что уйти не получится, что для него все закончится прямо здесь, но очень хотелось дать Полозу и Хорьку отбежать подальше. И хотелось положить здесь пусть одного из тех, кто так ловко устроил засаду.
        Полоз пронзительно свистнул, трижды.
        - Молодец, - прошептал Дед, всматриваясь в темноту. - Разбегаться нужно…
        Полоз свистнул снова.
        - Ну где же вы там? - тихонько спросил Дед. - Где…
        Тонкое длинное лезвие легонько коснулось его горла. Дед успел почувствовать это прикосновение, осознать его и даже удивиться успел, что не заметил подкравшегося противника. И умер, все еще продолжая удивляться.
        Третий раз Полоз свистеть не стал, чтобы не выдавать своего места. Он бежал, прикрывая левой рукой лицо от веток, а правой тащил за собой Хорька.
        - А Дед? - на бегу спросил Хорек. - Дед как же?
        - Сможет - задержит. Не сможет…
        Они добежали почти до опушки. Хорек услышал фырканье лошадей и даже хруст овса у них на зубах.
        - Не останавливайся! - приказал Полоз. - Бежим дальше…
        Но дальше бежать не получилось - три или четыре тени выскользнули из-за деревьев наперерез Полозу и Хорьку. Полоз рванул из ножен меч, рубанул воздух перед собой, Хорек выставил перед собой рогатину и стал слева от него.
        - Не повезло, - пробормотал Полоз.
        Можно было попытаться бежать к реке, но слишком легко двигались противники, слишком быстро настигли ватажников.
        - Еще трое сзади, - сказал Хорек и повернулся лицом к новым врагам.
        Он не боялся. Было понятно, что сейчас он умрет. Но не побежит.
        Противники приближались бесшумно, словно скользя над снегом. Только легкий, еле слышный шорох. Черные пятна, похожие на людей.
        Полоз снова взмахнул мечом, рассек со свистом воздух.

«Они убили Дылду стрелой в кромешной темноте, - вспомнил Хорек. - А тут, на открытом месте… Почему они тянут? Хотят взять живыми? Чтобы потом замучить?
        Сколько до них? Десять шагов? Пять?»
        Полоз наклонился и вытащил левой рукой из-за голенища нож. Взмахнул мечом, отвлекая внимание, а левой рукой, снизу, бросил нож. И прыгнул вперед, чтобы добить раненого. Он так делал раньше. Противник не мог заметить ножа и не мог отбить его на таком расстоянии или уклониться. Нужно было только дотянуться до него, ударить мечом, а потом с разворота…
        Противник не мог увернуться. И отбить не мог. Но отбил. Лезвие меча, описав дугу, отбросило нож в сторону и встретило налетающего Полоза. Снизу вверх, через горло в голову.
        Полоз даже не вскрикнул, умер, прежде чем упал.
        Но Хорек этого не видел, он швырнул рогатину в ближайшее черное пятно, выхватил правой рукой кинжал из-за пояса, а левой из-за голенища нож.
        Рогатина упала на снег, никого не задев. Хорек стиснул зубы и, не зная, что остался один, что Полоз уже не дышит, пригнувшись, бросился вперед, целясь в ноги.
        Удар на голову обрушился сверху. Перед глазами что-то сверкнуло, и все исчезло.
        Глава 9
        Хорек пришел в себя от холода. Не открывая глаз, долго лежал, прислушивался. Фырканье лошадей, отдаленные голоса. Хриплый голос спрашивал, скоро ли в путь, а молодой звонкий отвечал, что все уже готово, и обоз тоже, осталось только дозорных дождаться.
        Хорек попытался понять, где сейчас находится: пахло овчиной, лошадьми, тянуло дымком. Правой щекой, на которой лежал, Хорек почувствовал холстину, но под ней шуршала солома. Или сено, он не мог разобрать, да особо и не старался. Пальцы рук шевелились, а вот сами руки что-то крепко держало в запястьях. Не веревка - руки не затекли.
        Итак, он жив и связан. Лежит на соломе. Он жив. Связан, но кляпа во рту нет. И он жив. Полоз умер. И Дед, наверное… И Дылда… А он - жив. В затылке копошилась боль, ночью его ударили… Но он все равно жив.
        Хорек осторожно приоткрыл глаза - серая пелена. Непонятные светлые пятна. Хорек поморгал, пытаясь восстановить зрение. Потом сообразил, что его чем-то накрыли. Овчиной и накрыли. Не плотно, чтобы не задохнулся. Шерсть защекотала лицо, полезла в нос, когда Хорек попробовал повернуть голову к свету, в затылке усилилась боль, а рассмотреть ничего не получилось - только свет. И, кажется, небо. Длинные пряди черной шерсти на ярко-голубом.
        Залаяла собака, кто-то прошел мимо Хорька, скрипя снегом.
        Раздался крик: уже знакомый хриплый голос орал на какого-то растяпу, не умеющего толком кобылу запрячь. Послышался звук оплеухи.
        И снова - лай собаки. И не одной. Несколько здоровенных собак надрывали горло неподалеку. На них прикрикнули, щелкнула плеть, взвизгнула собака, и лай прекратился.
        Долгий протяжный скрип, двойной. Открыли ворота. Дробно простучали копыта. Один конь, второй.
        - Помогите! - напряженным голосом сказал кто-то совсем рядом с Хорьком.
        - Эк тебя угораздило! Глубоко вошла?
        - Да нет, кажись, под самой кожей. Я заметил, пригнулся. Если бы не это - получил бы стрелу в бок… Да осторожнее ты… - человек застонал. - Не тяни.
        - Придется резать тулуп.
        - Режь.
        - Да что вы тут возитесь, в дом идите. И скорее! Мало ли чем стрела может быть намазана! - вмешался третий голос. - Что на дороге?
        - На дороге… На дороге пусто, - сказал раненый. - До самого моста - пусто. Люди из города мало едут. А вот как назад двинулся, кто-то стрелу из лесу и пустил. Я и не заметил, кто. Только пригнуться успел…
        - В дом иди. Быстренько только, понять хочу, ты с дозором пойдешь или кого другого посылать.
        - Я…
        - В избу, стрелу вынуть и перевязать. Потом скажешь.
        Этот третий голос звучал уверенно. Рык похоже говорил, когда раздавал приказы ватажникам. Такому голосу возражать не хочется. Привык человек приказывать, сразу понятно.
        - Выезжаем?
        - Да, - ответил уверенный голос.
        - А как же лучник в лесу? Может, прочесать?
        - Мы не можем мешкать. И так из-за погоды потеряли два дня.
        - А лучник?
        - Ночью нужно было его брать, чего охрана прозевала?
        - Четыре человека, четверо саней… Эти свистели, предупредили, наверное…
        - А сами вы понять не могли, что эти, убегая, свистели не просто так? Не могли сообразить? Ладно охрана - они об этом не думали, им это не нужно, но ты? Ты же мог сразу отрядить десяток темных на поиски? К утру все бы и очистили… А теперь… Сам пойдешь в лес?
        - Возьму свой десяток…
        - А с кем я пойду в долину? Мне там каждый понадобится. Каждый. И темный, и светлый. Мальчишка где?
        Хорек напрягся - это о нем. Ясное дело - о нем. А те двое, значит, о ватажниках говорили. Выходит, что Рык, Враль и Кривой живы? Ушли той ночью? Молодец Полоз, предупредил… Если бы молча бежал, может, и смог бы скрыться, но тогда в засаду попали бы остальные.
        - Мальчишка тут. - Снег скрипнул совсем рядом, яркий свет ударил Хорька по глазам, заставил зажмуриться. - Лежит, подслушивает…
        Хорек открыл глаза: на фоне неба темнели два силуэта, солнце стояло у них за спиной, слепило и не давало рассмотреть лица.
        - Сколько вас было? - спросил тот уверенным голосом. - Сколько?
        Хорек закрыл глаза и отвернулся.

«Сейчас ударят, - подумал он. - Или начнут пытать. Я выдержу, - сказал себе Хорек. - Выдержу».
        - Возле постоялого двора вас было девять человек, - сказал тот же голос. - Одного вы похоронили возле тракта. Остается восемь. Четверо пошли к задним воротам, четверо - к передним. Значит, осталось четверо. Не больше. Тебе нечего скрывать. Я даже знаю, что вы из Камня, что идете за нами от самого города. Так?
        Хорьку захотелось что-то сказать, обидное, такое, чтобы проняло до самых печенок этого уверенного мужика. У Враля бы точно получилось. И у Рыка, наверное. А Хорьку что-то ничего не приходило на ум. Только билось сполохами одно и то же - будут пытать. Сейчас. Прямо сейчас.
        И прямо сейчас он поймет, сможет ли выдержать.
        Кривой говорил, что никто не выдерживает, к любому можно найти подход. Нужны только время и сноровка. Понять нужно, кто чего больше боится. Одни утром лучше боль терпят, другие - к вечеру… Один терпел, когда ему кожу с ног сдирали, а как только чуть-чуть прижгли, сразу все и выложил.
        А Хорек… Он и сам не знает, чего больше боится. Опозориться боится. Боится сломаться и все рассказать…
        - Хорошо. Можешь молчать. У нас нет времени с тобой разбираться. Доберемся на место - поговорим. Сейчас посадите его на передние сани, рядом с возницей. Когда будем по лесу ехать - поставьте. Привяжите к чему-нибудь, пусть его хорошо будет видно. И шапку снимите, чтобы сразу узнали.
        С Хорька стащили овчину, вытащили из саней. Большие сани, двойная упряжка. И кони крупные, сытые, ухоженные…
        Два мужика в полушубках подхватили Хорька под руки, волоком протащили мимо нескольких саней. Хорек не сразу спохватился - поздно стал считать; насчитал пять длинных, крытых кожей по дугам, будто фургоны, саней. Возчики уже держали вожжи в руках, пар от дыхания поднимался кверху, растворялся в солнечном свете.
        Хорька подтащили к передним саням, забросили на передок. Поставили, один из мужиков вскочил следом и прикрутил руки и ноги Хорька к передней дуге саней веревкой.
        - Холодно, - сказал Хорек, когда с него стащили шапку.
        - Потерпишь, - бросил мужик и спрыгнул с саней.
        Ворота были прямо перед лошадиными мордами. Двое молодых парней при мечах стояли возле створок.
        Хорек покрутил головой - теперь он был выше саней, и ему были видны дома, стоявшие поодаль, сани, вытянувшиеся по улице вдоль домов, тын с несколькими дозорными вышками, охватывающий весь поселок.
        Домов было, может, с сотню, из труб у всех шел дым, тянулся столбами к морозному небу. Из-за домов появились конные, двинулись шагом вдоль саней, один-два-три-четыре… - два десятка всадников в одинаковых белых полушубках, серых шапках, с копьями и луками в колчанах. За спиной у каждого висел круглый щит. К воротам подъехало пятеро, другие остались возле саней, справа и слева.
        Налетевший ветер пошевелил волосы на голове Хорька. Сзади донесся крик, парни возле ворот уперлись в створки - те разошлись со скрипом. Хорек думал, что первыми поедут конники, но они остались на месте; мужик в тулупе и лохматой шапке из овчины поднялся в сани, сел возле Хорька, отвязал вожжи и тронул лошадей.
        Сани дернулись и поехали.
        Его везут первым, понял Хорек. Чтобы видели ватажники, чтобы не вздумали стрелять.
        Когда сани выехали за ворота, двое конных догнали их справа и слева; тот, что справа, держал копье склоненным почти к самому лицу привязанного Хорька. Все понятно. И ватажники поймут.
        Даже если решат что-то делать, то придется вначале конного свалить, а тут рядом еще один, и трое других не отстают от саней. Да и возница подготовился - вытащил откуда-то из-под тулупа нож и воткнул его в край саней возле себя.
        На поворотах сани дергало, Хорька мотало.
        - Потерпи.
        Хорек удивленно посмотрел вниз.
        - Потерпи, - не поднимая головы, сказал возница. - Выедем из лесу - я тебя отвяжу, сядешь возле меня. А то на таком морозе да на ветру совсем окочуришься. И кровь вытру.
        - Какую кровь?
        - На щеке. С ночи засохла.
        - Ты чего это, Рыжий, с мальцом разговоры разговариваешь? - спросил конный справа, похлопав наконечником копья Хорька по груди. - Думаешь, он тебе все расскажет? Смотрителю ничего не сказал, а тебе расскажет?
        Возничий взглянул на конника, медленно стащил с правой руки рукавицу, пальцем постучал себя по лбу, снова надел рукавицу:
        - Ты по сторонам смотри, дубина! Стрелу проморгаешь.
        - Не проморгаю!
        - Смелый? - спросил возница. - Сам вызвался вперед или за грехи какие?
        - Не твое дело, держи вожжи да помалкивай.
        - За грехи… - удовлетворенно протянул возница. - Это ты третьего дня напился да на вышке заснул?
        Конник не ответил. Острие копья как бы случайно коснулось щеки Хорька, скользнуло в сторону, оставив царапину.
        - Копье убери! - прикрикнул возница.
        - Жалко?
        - Себя жалко, дурачина. Он тут для чего? Чтобы видели его приятели, чтобы не вздумали нападать. А если ты его прямо тут мучить начнешь, думаешь, они стерпят?
        - Их четверо, говорили…
        - Четверо? А тебе сколько нужно, чтобы стрелу словить? Сотня? Две? Четверо справятся. Они если поймут, что мальчишку пытают, то с него и начнут. Понял? Чтобы не мучился. И не сболтнул, если что знает. Соображать нужно! - возница сплюнул на снег, повернулся к коннику слева. - Хоть ты бы ему сказал, Буян! У меня уже злости не хватает.
        - Дурака учить, что мертвого лечить, - засмеялся Буян. - Тут проще Деревяшку в землю закопать, плюнуть да забыть. Если его прибьют, светлые праздник устроят, веселье будет до утра. И темные, думаю, порадуются.
        - Темные-то с чего? - угрюмо спросил Деревяшка. - Они-то с каких?..
        - А голос у тебя противный. Как железякой по камню…
        Деревяшка не ответил, но копье от лица Хорька убрал.

«Стрелять будет Рык, - подумал Хорек. - Еще может Враль, только Рык ему не доверит - сам стрелу пустит. В сердце. Наверное, в сердце. Чтобы не мучиться мне».
        Дорога теперь шла ровно, до опушки оставалось совсем немного, виден был просвет в конце дороги.
        Значит, сейчас. Из лесу выпускать нельзя. Потом где засаду делать? В поле конные живо нагонят и порубят. Или стрелами достанут: луки у каждого с собой. Ну, где они?
        Хорек смотрел по сторонам, пытаясь понять, где прячутся ватажники. Вон, за тем дубом? От него до дороги подлеска нету, ветки стреле не помешают. Рык говорил, что на стрелу надежды в лесу мало. Мало, а прошлой ночью дважды стреляли из темноты и дважды попали.

«Ничего, - успокоил себя Хорек. - Это быстро. Совсем быстро…»
        Еще могут дерево поперек дороги свалить, Хорек посмотрел на вершины деревьев - пушистый иней покрывал все ветки. Если бы они дерево подрубали, то иней бы осыпался. Нет, дерево валить не будут.
        Скорее бы… Хорек устал ждать. Он не чувствовал холода, не обращал внимания на ветер, бьющий в лицо, - ждал стрелу.
        Совсем уж рядом опушка. Вон там, справа, они оставляли лошадей. Хорек присмотрелся - что-то мелькнуло за кустами красное. Кровь? Или ягоды на ветках? Он ночью не обратил внимания, есть ли ягоды. Ночью ничего видно не было, даже если бы и смотрел. Темно было ночью. Он даже не рассмотрел тех, кто убил Полоза и оглушил его. Только черные пятна, бесшумно скользящие по снегу.
        Хорек бросал рогатину и не попал. Совсем рядом было ближайшее пятно. И все равно не попал. И не заметил того, кто ударил его сзади. Совсем не заметил, не услышал.
        Сани подпрыгнули на коряге и выехали из леса.
        Черный камень. Скала на берегу, тонкое деревце на вершине скалы.
        Никто так и не появился.
        Сани свернули вправо, вдоль реки, Хорек снова оглянулся на скалу. Посмотрел на деревце. Даже не деревце, а прутик с человеческий рост. Занесло семечко ветром в расщелину. Растет кое-как, пылью да дождем перебивается.
        На деревце, возле самой верхушки - ярко-красная ленточка по ветру вытянулась, полощется.
        Хорек вспомнил, как Рык подвешивал такую же перед тем, как собирался стрелять из лука далеко, шагов на двести. Чтобы за ветром следить. Они тогда засаду делали в неудобном месте, к дороге близко было не подобраться - весной лес прозрачный, кусты возле дороги и зайца не укроют, - а перехватить телегу с едой нужно было, ватага с голоду пухнуть начинала. Вот Рык ленточку и повесил и одной стрелой убил лошадь, тащившую заднюю в обозе телегу. Вторую стрелу вогнал в мешки предпоследней телеги, чтобы не вздумали возчики останавливаться.
        Такую же ленточку вешал.
        Сейчас стоит на опушке между деревьев, выцеливает что-то в обозе, может, самого Хорька. Смотрит на ленточку, прикидывает упреждение.
        До леса сейчас шагов двести и будет. Попадет Рык. Обязательно попадет!
        Но вместо стрелы из лесу донесся пронзительный свист. Долгий, громкий - никто так громко свистеть не может, как Кривой. Он это. «Один свист - все ко мне», - вспомнил Хорек.
        Его зовет Кривой. Только не может Хорек бежать. Не может, привязан. Да и Кривой это понимает, просто хочет сказать Хорьку, что видит его, не бросит, обещает вызволить.
        - Твои голос подают? - спросил возница. - Значит, заметили, узнали. Повезло, тебе, Деревяшка! Считай малец тебе жизнь спас.
        Сзади, от хвоста обоза подъехал еще один конник.
        - Снимай мальчишку - к дороге выезжаем, - чтобы люди не пялились, - крикнул он вознице.
        Возница выдернул нож из передка, не вставая, разрезал веревку за спиной Хорька, а самого потащил вниз, усадил возле себя.
        Конники обогнали сани и поехали впереди.
        Возница нахлобучил шапку на голову Хорьку, поскреб ногтем кровь на щеке:
        - Ладно, потом. Остановимся, отмоем и сотрем. Сейчас не особо головой крути, не пугай подорожных. Нас-то все равно никто не остановит, а людям неприятно.
        Хорек прислонился спиной к стенке фургона. Его не убили. Решили, что еще есть надежда?
        - Ты чего молчишь? - спросил возница.
        - Что?
        - Я спросил, есть хочешь? Могу хлеба дать.
        - И руки развяжешь? - поинтересовался Хорек.
        - С руки могу покормить…
        - Это тебя пусть Серый с руки кормит, - ответил Хорек. - А ты ему за это руки полижешь.
        - Серый? - переспросил возница, поворачиваясь к Хорьку. - А что тебе Серый?
        Рыжая борода, рыжие усы, рыжие брови - Хорек вздрогнул. Это тот самый возница со странных саней. С тех самых саней, в которых увезли княжну.
        - Ты откуда про него знаешь? - спросил Рыжий.
        - Знаю, - буркнул, отворачиваясь, Хорек. - Мое дело, откуда…
        - Твое, - согласился Рыжий. - Все равно ведь расскажешь… мы ведь знать должны, кто болтает? Нам еще в ваши края наведываться…
        - Облизнетесь! - дернул плечом Хорек. - На пожарище приедете…
        - На какое пожарище?
        Хорек замолчал. Не говорить? А что тут такого? Нет здесь тайны. Теперь - нет.
        - А сгорел постоялый двор, - выкрикнул Хорек прямо в лицо Рыжему и засмеялся. - Вместе с Молчуном и слугами его сгорел. А перед смертью все рассказал Молчун. Все-все! И про детей, и про дурь-траву, и про камни изумрудные… Про Базар тоже рассказал… Если бы не засада на тракте, мы бы вас нагнали, и ты все бы рассказал. Плакал бы, просился… Только все равно бы рассказал. Кривой бы заставил… Понял?
        - Понял, - кивнул Рыжий, - отчего не понять? Значит, нет постоялого двора? Плохо. Придется снова верного человека искать… Ну да ладно.
        - На Жлоба надеешься? И Жлоба нет, подох Жлоб! Думаешь, мы просто так за вами увязались? Думаешь, мы просто следили за вами? Дудки! Мы… Мы и в Базаре… - Хорек понимал, что его несет, что начинает выбалтывать все подряд, но не мог остановиться. У него были связаны руки и ноги, его везли неизвестно куда, навстречу пыткам и мучительной смерти…
        Хоть так он мог достать своего противника. Хоть словами.
        - И Старого Крыса мы убили… Старый Крыс рассказал о вас, о том, что детей для вас калечил! Сказал!
        Рыжий ничего не ответил, покачал головой.
        - Что молчишь? - крикнул Хорек. - Ну, говори! Радуйся, что меня схватили, что Деда убили, Дылду и Полоза! Только все равно мы не зря сюда пришли. Не зря… И князь уже знает, знает князь все. О Сером Всаднике знает… И если мы не вернемся, он сюда дружину пришлет. Дружину!
        - Пришлет? - переспросил Рыжий. - Как он ее пришлет? Через земли Воли? Войной пойдет?
        - И войной! Он не простит вам… - Хорек спохватился и замолчал. - Ничего он вам не простит.
        - Может, и не простит… Только ничего он не сделает. К весне мы снова поедем к Камню… Придется заводить новые знакомства, но нам не впервой этим заниматься… А вот ты - дурак!
        - Почему это я дурак? - вспыхнул Хорек.
        - Оттого дурак, что болтаешь много! С тобой ничего еще не решили… А так - точно умрешь. И твои дружки, что из лесу свистели - умрут.
        - Ты их поймай еще!
        - Сами придут… Если сразу не ушли, крутились возле общины, значит, нужен был им кто-то. Понятно - ты. Если они снова сунутся в лес, теперь уже никто не уйдет. Если попытаются нас по дороге перехватить…
        - А и перехватят! Ночью прокрадутся…
        - Ночью? - странным голосом спросил Рыжий. - Не получится у них ничего. Ночи сейчас глухие. Самое время для темных.
        - Для каких темных?
        - Узнаешь… - усмехнулся Рыжий. - Узнаешь. Только не расскажешь никому.
        Вернулся конный от моста, предупредил, что мост заледенел, что нужно осторожно проезжать - лучше лошадей вести.
        - Ты пока помолчи, малец! - сказал Рыжий. - Не болтай под руку. Потом к вечеру все расскажешь!
        - Ничего я тебе не расскажу!
        - Хорошо, не расскажешь. Только сейчас не болтай.
        - Я…
        - Рот заткну, что делать будешь?
        Хорек замолчал.
        Он молча наблюдал, как Рыжий переводил лошадей через мост, не проронил ни звука, когда они тронулись дальше по ледяной дороге, даже когда одна из лошадей поскользнулась и упала, Хорек молчал.
        Лошадь встала, Рыжий осмотрел ее ноги, сказал подъехавшему конному, что все нормально: ноги и копыта целы, только кузнецу нужно руки из плеч повырывать…
        Хорек молчал.
        Не ответил он и на предложение возницы перекусить, сидел отвернувшись, когда тот, не выпуская из рук вожжей, принялся есть хлеб с салом и луком. Хорек молча глотал набежавшую слюну и смотрел на горы, поднимающиеся от горизонта.
        Один раз только останавливался обоз, чтобы покормить лошадей, дать людям справить нужду и размять ноги.
        Хорьку Рыжий развязал по этому поводу руки, но пока тот справлял нужду, стоял рядом, не отходил. Потом, еще раз предложив поесть и получив отказ, снова связал Хорьку руки, отвел к саням и тут зачем-то завязал тряпкой глаза.
        - Посиди спокойно, - посоветовал Рыжий.
        Хорек весь обратился в слух, пытаясь понять, что именно происходит вокруг и что это за люди выбрались из фургона.
        Если судить по голосам, то молодые парни, человек десять. И девичий голос послышался. Смех. Потом резкая команда того самого властного голоса, скрип саней, в которые снова залазили люди.
        - Поехали, - сказал Рыжий, стаскивая с глаз Хорька повязку.
        Хорьку захотелось вцепиться зубами в покрытую веснушками руку возницы, но он сдержался. Не нужно его злить. Пока есть надежда - нужно ждать и терпеть. Кривой говорил, что терпение - главная доблесть ватажника. Что в лесу голод терпеть, что в засаде холод или комарье переносить, или пытки, если попался в лапы стражников или обозников.
        Терпение.
        Солнце быстро клонилось к закату. Хорек подумал, что вот сейчас обоз остановится, станет на привал - запалят костры, поставят котлы; но сани продолжали ехать.
        Лошади бежали мелкой трусцой, сани легко скользили по замерзшим колеям. Мороз пощипывал лицо, но растереть его не было никакой возможности. Приходилось прятать лицо в воротник.
        Наступила ночь, а обоз все двигался вперед. Горы выросли, занимали уже половину неба, угадывались в темноте только потому, что не было за ними видно звезд.
        Вдоль обоза проскакал конный с факелом, зажег факела на санях. Только дозорные впереди ехали без огня.
        Позади заржала лошадь, крик превратился в визг, а потом прервался неожиданно. Из хвоста обоза кто-то свистнул, Рыжий приподнялся, посмотрел назад поверх фургона.
        - Что там? - спросил он у подъехавшего конника.
        - Сани с дороги слетели, - пояснил тот. - Дядька задремал, проспал поворот. А там - яма возле дороги. Лошадь ногу сломала, добили. Теперь сани нужно ремонтировать. А дорога дальше извилистая. Велено съезжать вправо, ставить сани в круг и ночевать, не распрягая.
        - Поморозим лошадей, - сказал Рыжий.
        - Ничего, тут уже недалеко. Если с рассвета тронемся, то еще до полудня на месте будем, - конник вздохнул. - Там и согреемся.
        - Как-нибудь! Вроде говорили, что наружу тех сразу не выпустили, если в следующие ночи не ошиблись, то вам и работы не будет, - по голосу было похоже, что возница пытается конника успокоить.
        - Как же, не выпустили! Весь поселок пришлось чистить… Не слышал разве?
        - Но раненых-то не везли?
        - А когда их везли до окончания? Только когда обоз обратно ехал, тогда раненых забирали. И убитых. Ладно, приедем, увидим, сворачивай, я перед тобой поеду, дорогу гляну, чтобы, как Дядька, в яму не влетел. - Конник тронул коня шпорами, опустил факел пониже, чтобы лучше освещать покрытую снегом землю. - Нормально вроде! Давай за мной потихоньку…
        Рыжий повернул сани. Подпрыгнув несколько раз, они съехали с дороги и заскользили по заснеженной равнине за конником.
        - Вот сюда заезжай! - крикнул конный, указывая факелом. - И становись.
        - Хорошо! - крикнул в ответ Рыжий. - За другими там посмотри!
        Доехав до указанного места, он натянул вожжи, остановил лошадей, посмотрел на Хорька. В свете факелов его волосы казались сделанными из огня, по лицу скользили оранжевые тени, ветер развевал бороду, словно это были языки пламени.
        - Не повезло тебе, парень! - сказал Рыжий невесело. - Будет этой ночью у Смотрителя свободное время с тобой потолковать.
        Ледяные пальцы сдавили внутренности Хорька.
        Будет время потолковать. Значит, потолкует. Спрашивать будет. Сразу начнет пытать или поговорит наперво?
        - Подумай, парень! - Рыжий наклонился к Хорьку, прошептал, касаясь мокрыми от дыхания усами: - Лучше сразу скажи. Смотритель не станет молчания слушать. И если врать начнешь, тоже долго не потерпит.
        Хорек стиснул зубы и не ответил.
        - Ну, как знаешь, я предупредил… - Рыжий спрыгнул с саней и стал наблюдать, притоптывая и похлопывая себя руками по плечам, как подъезжают остальные.
        - Давай, выводи на круг! - крикнул ему конный. - Вот сюда, по солнцу.
        Рыжий вернулся в сани, стегнул лошадей вожжами. Он немного проехал, направляя идущих за ним возниц по кругу и целясь, чтобы самому выехать к задним саням. Хорек оглянулся - обоз уже выгнулся дугой, и можно было хорошо пересчитать повозки. Получилось пятнадцать крытых и десяток обычных, груженных мешками и корзинами.
        Замкнув наконец круг, Рыжий перебросил вожжи вперед, через головы лошадей, привязал их к передним саням, затянул покрепче.

«Сейчас, - подумал Хорек. - Смотритель - это, наверное, тот, с голосом человека, привыкшего командовать. У человека с таким голосом рука не дрогнет. И жалости у него не допросишься».
        Но Хорька потащили на допрос не сразу. Вначале зажглись костры, и возчики засуетились между ними, развешивая над огнями котлы на треногах - скоро потянуло запахом еды. Потом из саней начали выпрыгивать люди.
        Хорек внимательно смотрел, но ничего особого не заметил. Люди как люди. Молодые, ловкие, легко соскакивают в снег, смеются, переговариваются. От всех крытых саней двинулись они к кострам, держась десятками, как ехали. Все одеты в полушубки, шапки. На поясах - мечи и кинжалы.

«Зачем их прячут?» - удивился Хорек. Еще и глаза ему завязывали днем.
        Люди как люди. Парни, хотя, похоже, среди них есть и девки. Вон, кажется, голос девичий, как днем. Подошли к кострам, стоят, протянув руки, греются. У них там в фургонах тоже, наверное, не слишком тепло. И темно, наверное. Ни лампу не зажжешь, ни лучину: искра упадет, никто и выскочить не успеет.
        У ближнего костра возничий притащил миски и, не снимая котла с огня, ложкой с длинной ручкой стал набирать варево и переливать его в посуду. Стоявшие тут же передавали миски друг другу.
        - Давай мальчишку к Смотрителю, - сказал вынырнувший из темноты за санным кругом, Деревяшка.
        - Ноги развязать? - спросил Рыжий.
        - Потом за ним по темноте бегать? Давай, потащили. - Рыжий и Деревяшка сдернули Хорька с саней и потащили в ночь.
        Недалеко.
        На холм, у подножья которого стоял обоз. Отсюда людей было видно плохо, только черные тени скользили на фоне костров.
        - Он тебе что-то говорил? - спросил Смотритель у Рыжего.
        - Говорил. - Рыжий быстро, но точно пересказал все, что говорил ему в запальчивости Хорек.
        Про Молчуна и Жлоба тоже рассказал.
        - Значит, так… - сказал, дослушав, Смотритель. - Весной мы детей из Камня не получим…
        - Не получите! - сказал Хорек, с трудом сдерживая торжество. - И весной не получите, и потом…
        - Зачем вы нас искали? - спросил Смотритель.
        - Они за Серым Всадником гнались, - пояснил Рыжий. - Сказку услышали, а тут как раз и мы подвернулись. Я говорил, что плащи и кони…
        - Я знаю, что ты говорил, - оборвал его Смотритель. - И Круг знает. Но это не обсуждается. Серые Всадники были и будут.
        - Всадники? - пробормотал потрясенно Хорек. - Всадники? Говорили же… Говорили, что один…
        - А ты сказкам больше верь! - Рыжий толкнул Хорька, словно напоминая, что не нужно спорить со Смотрителем и тем более задавать ему вопросы.
        - Зачем вы шли за Серым Всадником? - спросил Смотритель.
        Свет от костров почти не долетал сюда, лишь крохотные огоньки отражались в глазах Смотрителя.
        Хорек задумался.
        Терять ему нечего. Если его убьют, то княжну он все равно не спасет. А так… Так он может попытаться что-то сделать для девочки.
        - Мы за княжной шли, - сказал Хорек.
        О планах занять место Жлоба и Молчуна он говорить не будет. Он с самого начала не собирался договариваться с Серым Всадником. Он только хотел спасти княжну. И Рык тоже этого хотел.
        - Жлоб вам княжескую дочь отдал… Маленькую, трех лет… Волосы русые, родинка… родинка на правой щеке. - Хорек попытался вспомнить и еще что-то, но не мог: видел он княжну только один раз, когда его Враль брал с собой на ярмарку в Камень.
        - Дочка князя? - переспросил Смотритель. - Зачем он ее трогал?
        - А от жадности… От жадности… Молчун и не знал.
        - Если бы Жлоб Молчуну сказал, то девочку князю вернули бы, - вмешался Рыжий. - Сразу отдали бы…
        - Не сказал… - слова тяжело вылетели из губ Смотрителя и упали в снег неподалеку.
        - Верните княжну! - попросил Хорек. - Что вам стоит? Верните! И князь с княгиней ничего делать не будут. И даже воевода наш… Воевода зла держать не станет! Верните!
        В душе у него вдруг вспыхнула надежда. Полыхнула неожиданно ярко, ослепила, заставила сердце забиться сильно и часто.
        - Вернуть? - переспросил Смотритель. - Вернуть… Наверное, можно…
        - Как? - снова вмешался Рыжий. - Ведь уже…
        - Что - уже? - холодея, спросил Хорек. - Как - уже?
        Этого не может быть! Не может такое случиться с княжной! Они ведь спешили! Умер Заика, Рыбья Морда… Другие умерли. Только для того, чтобы успеть…
        - Тебя как зовут? - спросил Смотритель.
        Хорек потрясенно молчал, глядя на огни внизу и на скользящие между ними, подобно ночным бабочкам, тени людей.
        - Как тебя зовут? - Рыжий тряхнул Хорька за плечо. - Отвечай!
        Они опоздали… Все напрасно… Все напрасно… Смерти напрасно… Можно только предложить себя вместо Молчуна и Жлоба… И получается, что Враль прав? Дылда был прав, когда хотел только богатства. Договориться хотел… А он, Хорек, ошибался. Славные подвиги совершаются только в сказках да песнях.
        - Зовут тебя как? - От затрещины Хорек отлетел в сторону, обжег щеку о шершавый наст.
        Рыжий поднял его и снова встряхнул:
        - Зовут как?
        - Хорек…
        - Хорек его зовут, - повернулся Рыжий к Смотрителю. - Он будет говорить.
        - Как ты думаешь, Хорек, - сказал Смотритель. - Если мы вернем слепую девочку, ее примут?
        Слепую… Слепую…
        Она кричала от страха и от боли, а кто-то… кто-то все равно сделал это. Все равно.
        - Отвечай! - Рыжий толкнул Хорька, но на ногах удержал.
        - Не знаю, - ответил Хорек, понимая, что говорит не то, что нужно. А нужно было сказать, что да, примут, что мать и отец любят дочку даже слепую…
        - Слепую. Слепую… - простонал Хорек.
        - Он меня не слышит, - сказал Смотритель.
        - Ничего. Я его растормошу…
        - Не нужно, - Смотритель вздохнул. - С другой стороны, чем княжна хуже крестьянской дочери? Князь скоро успокоится. Ведь дочка не наследник. Отведи Хорька к обозу, покорми, пристрой на ночь. Он съездит с нами в долину, а потом обратно. Там и поговорим. Думаю, Круг его выслушает. Что-то все равно нужно будет решать с Камнем. Раз уж так получилось…
        Хорек не помнил, как Рыжий дотащил его до костра. В ушах звучал детский крик. Перед глазами мелькали пятна - огонь, кровь… И крик. И снова кровь.
        - Давай руки перевяжу вперед, - сказал Рыжий. - Поешь.
        - Я не хочу… - тихо сказал Хорек.
        - Ты не понял? Ты не умрешь пока. Ты еще будешь жить почти неделю. - Рыжий распустил веревки, освободил руки Хорька и связал их спереди. - Я тебе сейчас миску дам. Кулеш. Наши хорошо кулеш готовят.
        Рядом кто-то разговаривал, даже смеялся, но Хорек не различал слов, просто смотрел перед собой в огонь. Рыжий сунул ему в руку ложку, поставил перед ним в подтаявший от огня снег глиняную миску, от которой шел пар.
        - Ешь, - сказал Рыжий.
        Хорек потянулся ложкой к миске, не понимая, что делает. Он не хотел есть. Он не хотел ничего. Его и не было. Только детский крик. И кровь. И грязь.
        Пальцы разжались, ложка выпала, а Хорек сидел и смотрел перед собой в огонь.
        - Ты уронил! - сказал молодой голос совсем рядом.
        Кто-то протянул руку, поднял ложку, отряхнул ее и протянул Хорьку. Хорек взял, оглянулся на того, кто ее подал. И замер.
        Парень улыбнулся:
        - Крепче держи.
        Хорек попытался встать, но связанные ноги не пустили, Хорек опрокинулся на спину, не сводя взгляда с лица парня. Варево выплеснулось в снег.
        - Да ты что! - молодо засмеялся кто-то слева. Хорька подхватили, посадили на место.
        Хорек оглянулся и снова чуть не закричал. Молодые улыбающиеся лица. Его ровесники, может - чуть старше. Ну, лет шестнадцать. Еще даже усы только наметились. Парни и девушка. Она наклонилась, чтобы отряхнуть спину Хорька.
        - Нет, - сказал Хорек и повторил: - Нет!
        Они были слепы. Все эти парни и девушки возле костра были слепы. Веки закрывали пустые глазницы.
        - Нет! - закричал Хорек. - Не-ет!
        Он все-таки смог вскочить, но не удержался на ногах и упал, и продолжал ползти, оглядываясь через плечо на слепые лица. На улыбающиеся безглазые лица.
        - Не-ет!
        К Хорьку подбежал Рыжий, схватил его под мышки и потащил к саням. Хорек не вырывался, он закрыл глаза и, не переставая, шептал одно и то же, будто это могло что-то изменить:
        - Нет-нет-нет-нет-нет-нет…
        Ночь длилась бесконечно, но утро все-таки наступило. Хорек сидел на передке первых саней, укутавшись в старый тулуп, и, казалось, ничего не замечал. Солнце только осветило восточный край неба, как последовала команда, и сани медленно выползли на дорогу.
        Иней лежал на спинах лошадей, кружевами - на придорожных кустах; а рощицы, разбросанные по равнине до самых гор, казались глыбами хрусталя, особенно когда первые лучи солнца скользили по вершинам деревьев, покрытых льдом и белой бахромой снега. Длинные тени камней и деревьев, тянувшиеся прочь от солнца, становились все короче и короче.
        - Не замерз? - спросил Рыжий, когда сани выехали на дорогу.
        - Нет, - ответил Хорек. - А они… Те…
        Хорек кивнул в сторону фургона:
        - Они вправду слепые? Все?
        - Слепые, - Рыжий ответил спокойно, как о чем-то совсем обычном. - Все.
        - Куда вы их везете?
        Рыжий пожал плечами, совсем как Дед, когда вопрос не требовал ответа, или ответ был слишком сложным.
        - В легенде… говорили, что Серый Всадник отдает детей тем, кто на другой стороне. - Хорек поежился. - Выкупает свой замок…
        На лице Рыжего появилась пренебрежительная улыбка.
        - Так говорили, - пояснил Хорек.
        Мимо них пронеслись трое всадников, скрылись в предрассветном сумраке.
        - А слепой певец…
        - Певец? - удивленно переспросил Рыжий. - Вы его тоже нашли?
        - И убили, - сказал Хорек. - Тоже убили.
        - Застали днем?
        - Нет, в подземелье… Мы не хотели… Даже не знали, что он попытается… А он убил Щербатого. Бросил нож прямо сквозь темноту. На голос.
        - И вы его убили в темноте? - недоверчиво переспросил Рыжий. - Надзирателя вы смогли убить в темноте?
        - Так получилось, - тихо ответил Хорек, почувствовав вдруг вину. - Он сказал, что убьет всех нас…
        - И убил бы.
        - Да… Так вот он говорил, что Серый Всадник не откупается от тех… Он делает из детей затычки, затыкает ими щели, через которые темные попадают сюда… - Хорек посмотрел на Рыжего. - Он сам хотел быть у Серого Всадника, но тот его выбросил…
        - Певец слишком много говорил. Наверное, напился?
        - Ну… Он пил тогда…
        - Напился… Я предупреждал Круга, говорил и Смотрителю… Все не так. Все равно все не так. Про Жлоба я говорил, про Молчуна, про их жадность и глупость… Нельзя делать важное дело… благое дело грязными руками. Грязь от рук липнет и к этому делу. Старый Крыс… Все равно нужно было с ним что-то решать. Раньше или позже… Он же рыл ходы… продолжал рыть ходы, а Надзиратель ничего не делал. Шлялся по кабакам, пел песни, напивался и болтал лишнее… - Рыжий хлестнул лошадей, словно это они были во всем виноваты. - Ничего… Скоро все станет на свои места. Круг принял решение. Мы перестанем прятаться, мы скажем всем о том, что происходит на самом деле. Нужно заключить договоры с князьями, с городами, со всеми властителями… Нужно перестать пользоваться услугами всякой дряни. Наверное, это даже хорошо, что вы появились. С чего-то нужно было начинать. Со Старого Крыса, с Базара-на-Протоке. Год-два и вернутся первые из тех, кого мы направили на учебу… Нам не нужны будут резчики по живой кости… Нам не нужны будут подземелья.
        Хорек слушал как зачарованный, ничего не понимая из того, что говорил, о чем бредил, глядя перед собой застывшими глазами Рыжий.
        - Ты пришел за девочкой? - спросил Рыжий.
        - Да.
        - Это хорошо… Хорошо… ты убивал?
        - Да.
        - Ладно… - пробормотал Рыжий. - Ладно. Я привезу тебя назад, в общину. Я сам стану перед Кругом. Они меня поймут. Поймут.
        Откуда-то спереди, за лучами поднявшегося над горами солнца вдруг раздался крик - протяжный и жалобный, оборвавшийся неожиданно, как струна. И раздался другой - крик ярости и боли. И ржание коня. И снова крик, теперь больше напоминавший хрипение умирающего.
        Мимо саней промчалась лошадь. Седло ее было пусто.
        Рыжий натянул поводья, поднял руку, прикрывая глаза от солнечных лучей. Сзади послышался топот копыт, пятеро всадников выскочили вперед. Кони танцевали в солнечных лучах, вбивая копытами алмазную снежную пыль.
        - Отдайте нам мальчишку! - раздался громкий крик, и стрела выбила из седла одного из всадников.
        Удар о промерзшую дорогу, клубы снежной пыли, и легкая струйка пара изо рта убитого. Конь, лишившись всадника, бросился в сторону.
        Один из всадников сорвал со спины щит, прикрылся, пытаясь все-таки разглядеть лучника впереди, но стрела вылетела сбоку, из-за насквозь промерзшего кустарника. Всадник дернулся, выронил копье и медленно сполз с коня.
        - Отдайте мальчишку! - снова раздался крик. На этот раз откуда-то слева, и кричал теперь не Рык, а Кривой.
        И еще одна стрела - точнее болт - ударила в брюхо лошади. Та поднялась на дыбы, заржала пронзительно и бросилась прочь, пытаясь убежать от боли. Всадник вылетел из седла, но правая нога застряла в стремени, и лошадь волокла своего седока все дальше и дальше от обоза.
        Следующая стрела со щелчком воткнулась в щит, выставленный конником, но вторая скользнула над самой кромкой щита и вошла тому в глаз.
        Последний конник спрыгнул с коня и, прикрываясь щитом, медленно отступил к саням, оглянулся, прыжком взлетел на сани и, по-прежнему не выпуская щита, обхватил Хорька левой рукой. Холодное лезвие ножа прижалось к горлу Хорька.
        - Я его сейчас прирежу! - крикнул воин.
        Сзади подлетели еще трое или четверо всадников - Хорек не смог разглядеть: мешал щит, оказавшийся перед его лицом.
        - Я зарежу его! - закричал воин. - Слышите? Еще одна стрела!..
        Всадники сгрудились возле саней, закрывая Хорька и того, кто держал нож у его горла.
        - Все, - сказал Рыжий. - Не получилось у твоих.
        Хорек не ответил - и так все понятно.
        Подъехал Смотритель. И только сейчас Хорек увидел, что одет он был в серый плащ с волчьим подбоем. В проклятый волчий плащ.
        - Вы меня слышите! - громко сказал Смотритель. Не крикнул, а именно сказал, произнес ровным четким голосом. - Мы убьем мальчишку - я даю вам свое слово, - как только вы попытаетесь убить кого-нибудь из моих людей. Вы меня поняли?
        Тишина. Тяжелое дыхание людей и коней, хрип над самым ухом у Хорька. Воин еще не пришел в себя, не поверил до конца, что уцелел. Он прижимался своей щекой к щеке Хорька, обнимал за плечи левой рукой, а правой держал нож. И не заметил, что рука чуть дрогнула - наточенное лезвие чуть двинулось, рассекло кожу, и алая капля потекла по горлу Хорька. Хорек тоже этого не заметил. Он слушал.
        - Я жду ответа! - сказал Серый Всадник.
        - Я слышу! - ответил Рык.
        - Отойдите в сторону! - приказал Серый Всадник. - Иначе…
        - Если вы не отдадите нам мальчишку, умрут еще многие.
        - Умрет мальчишка!
        - Умрет… - согласился Рык. - Но тогда мы начнем стрелять в лошадей. Некому будет тянуть сани. У тебя почти нет конников. Хочешь попробовать взять нас десятком воинов? Я могу показать, как стреляю…
        Стрела вдруг вылетела откуда-то сверху, словно от солнца, и воткнулась в луку седла Серого Всадника. Рука, сжимающая нож, дрогнула, но Всадник даже не пошевелился. И серый его конь стоял неподвижно.
        - Я подожду до ночи, - сказал Серый Всадник, - и все закончится. Вы ведь уже пробовали сражаться с моими людьми позапрошлой ночью.
        - Да! - крикнул Рык. - Ночь мы не переживем. Но и твои люди в Долине ее не переживут. Мы сегодня затемно, когда проехали мимо вас, перехватили гонца. У меня не было времени, но кое-что я успел узнать. Он сказал, что черные идут нескончаемым потоком. Днем их еще сдерживают наверху, но ночью творится кошмар. Я не понял, о чем он говорил. Но ты-то поймешь! Ты ведь понял меня? Не слышу!
        - Понял, - ответил Серый Всадник. - Но мальчишку я не отпущу. Он видел слишком много…
        - Я тоже видел слишком много!
        - Ты тоже умрешь, - сказал Серый Всадник. - Мы найдем вас всех. Я уже знаю, где вы останавливались в городе… Карась расскажет все, опишет вас в мелочах. И я вас найду.
        - Мы можем договориться, - крикнул Рык.
        - Нет! - ответил Серый Всадник. - Я не могу с тобой договариваться. Мы никогда не подчинялись силе. Мы не можем подчиниться силе…
        - Целая долина! - напомнил Рык.
        - Там нет людей. А если черные выберутся оттуда, их сможет остановить даже городское ополчение. Днем. А ночью…
        - Но тебе придется все рассказать! Ты же не хочешь?
        - Мы едем дальше, - не ответил на вопрос Серый Всадник. - Если ты выстрелишь еще раз, мальчишка умрет.
        Еще один всадник перепрыгнул с коня на сани, и еще один нож прижался к телу Хорька. На этот раз к сердцу.
        - Хочешь? - спросил Серый Всадник.
        Рык не ответил.
        - Трогай, - приказал Серый Всадник вполголоса, Рыжий тронул лошадей. Кто-то из всадников наклонился в седле, схватил убитого за край полушубка и оттащил в сторону, освобождая путь. Потом убрали еще два трупа.
        Сани двигались медленно, конники держались группой, заслоняя Хорька и тех, кто собирался его убить. И только Серый Всадник выехал вперед, подставляя себя под стрелы. Хорек, не обращая внимания на боль, даже вытянул шею, чтобы посмотреть на него.
        У Серого Всадника не было ни щита, ни шлема. Он просто ехал впереди вереницы саней, опустив руки. Налетевший ветер рвал у него с плеча серый плащ. Лошадь, не чувствуя повода, шла не торопясь.
        - Смотритель! - окликнул его Рыжий.
        Серый Всадник не оглянулся.
        - Смотритель! - Рыжий крикнул громче, даже привстав в санях.
        - Я слышу тебя, - не оборачиваясь, сказал Серый Всадник.
        - Они нам могут понадобиться… - сказал Рыжий.
        - Нам не нужен никто.
        - Они помогут договориться с Камнем. Мы потеряли там…
        - Я знаю, что мы там потеряли…
        - Весной мы не досчитаемся трех десятков детей.
        - Я знаю.
        - Ты думаешь, что там можно все вернуть, найти новых союзников, но ведь Серого Всадника уже знают. Знают! Нужно сказать правду, нужно договариваться… Иначе все рухнет. Вы не сможете удержать плотину…
        - Мы можем договориться! - крикнул Рык.
        - Ты бросишь оружие и выйдешь ко мне, - сказал Серый Всадник, подумав. - Ты и твои люди. Вас четверо?
        - Трое! - сказал Рык. - Нас трое.
        - Один остался в подземелье, - торопливо выкрикнул Хорек. - Рыбья Морда.
        Он еще хотел добавить: чтобы Рык не верил Серому Всаднику, чтобы спасался сам… Или стрелял, не обращая внимания на угрозы. Хорек должен был бы это прокричать. Но промолчал. Может, потому, что все еще надеялся остаться в живых? Что все еще верил в чудо?
        - Хорошо, - крикнул Рык.
        - Выходите, - сказал Серый Всадник.
        - Но я не могу решать за своих людей, - сказал Рык и крикнул громко, как только мог: - Я распускаю ватагу! Каждый делает то, что хочет!
        Хорек почувствовал, как напряглись тела воинов, державших его.
        Рык вышел на дорогу из-за дерева, бросил в снег лук и стрелы. Вытащил из ножен меч, бросил, потом нож из-за голенища, прошел вперед, переступив через оружие и подняв руки над головой. Усиливающийся ветер толкал его в спину, словно требовал, чтобы Рык шел быстрее. Клубы снежной пыли летели в лицо конников и Хорька.
        Справа раздался свист Кривого. Он поднялся из-за куста, отбросил далеко в сторону самострел и стал продираться к дороге, по очереди выбрасывая в стороны оружие - меч, кинжал, нож. К нему подъехали двое конных, сжали с двух сторон лошадьми, схватили за руки и поволокли к обозу.
        Враль был на коне. Он подъехал к Рыку, спрыгнул на снег, бросил, не глядя, оружие за спину и, хлопнув коня по крупу, отогнал его прочь.
        - Связать их, - громко приказал Серый Всадник, стараясь перекрыть свист все набирающего силу ветра.
        Конники связали руки ватажников за спинами, притащили пленных к саням.
        - Вы так долго гнались за Серым Всадником… - сказал Серый Всадник. - Так хотели его настичь…
        - Я бы тебя нагнал… - сплюнул кровь в снег Враль - кто-то из конников его все-таки ударил в суматохе. - А нагнал бы…
        - Это не он! - крикнул Хорек и испугался, что из-за свиста ветра его не услышат. - Не он был возле Камня. Их много - Серых Всадников. Много…
        Державшие его воины спрыгнули с саней, вскочили в седла лошадей, которых им подвели, и ускакали вперед, в клубящееся белое марево, уже закрывшее небо и погасившее солнце.
        - У гонца было письмо? - прокричал Смотритель, наклоняясь к ватажникам.
        - Не было, - мотнул головой Рык. - Он сам был весь в крови… будто его кто рвал зубами. Он даже и не сопротивлялся… Просил только, чтобы я тебе передал известие - ехать вам надо быстрее…
        Обоз тем временем медленно продвигался мимо ватажников и Серого Всадника: сани возникали из снежной круговерти и в ней же исчезали. Еще миг - и Хорек уже с трудом мог различить знакомые силуэты. А когда снежные вихри уже почти скрыли их, он вдруг резко оттолкнулся и упал на дорогу, ударился плечом, но не вскрикнул, перекатился и стал на колени.
        - Я с ними! - крикнул Хорек в белый сумрак. - Я с ними.
        К нему бросился конник, замахнулся.
        - Стой, - сказал Смотритель. - Развяжи ему ноги.
        Конник выхватил меч, наклонился с седла и рассек веревку на ногах у Хорька. Хорек встал. Ноги держали плохо, ветер настойчиво толкал в спину, но Хорек не упал, подошел к ватажникам и стал рядом, опершись плечом о плечо Кривого.
        - Опять все из-за тебя, - проворчал Враль. - Вечно с тобой такое…
        - Извини, что бросили той ночью, - сказал Рык. - И что сейчас не получилось.
        - Меня зовут Хорек, - сказал Хорек.
        Враль глянул на него и усмехнулся.
        - Меня - Кривой.
        - Враль.
        - Рык.
        С легким удивлением смотрел на них Серый Всадник, чуть приподняв правую бровь. Колючий снег бил ему в лицо, но Всадник не отворачивался и не пытался прикрыться.
        - Тут нас будете кончать? - крикнул Рык.
        Серый Всадник молчал.
        - Не томи, - Враль плюнул под ноги серого коня. - Место хорошее, не хуже любого другого. И погодка…
        Серый Всадник поднял руку, к нему подъехали четверо конных из хвоста обоза.
        - Вы нас верхом обогнали? - спросил Серый Всадник.
        - Да.
        - Где лошади?
        - Моя - где-то там бегает, а остальные три - за во-он теми кустами, - ответил Враль и задрал подбородок, пытаясь указать направление.
        - Приведите их лошадей, - приказал Серый Всадник своим людям, - и оружие подберите.
        Ватажники ждали.
        - Вы убили четырех моих людей, - медленно сказал Серый Всадник.
        - Жаль, что не десять, - ухмыльнулся Враль.
        - Мне они могли пригодиться еще до полудня.
        - Жизнь - баба злая, - засмеялся Враль.
        - Если вы не соврали, - не обращая внимания на смех Враля, продолжил Серый Всадник, - то мы можем и не успеть к Долине…
        Враль еще что-то хотел сказать, такое же насмешливое, но Кривой, не глядя, пнул его по ноге.
        - Я вас нанимаю, - сказал Серый Всадник.
        - Плата? - спросил быстро Враль.
        - Жизнь, - сказал Серый Всадник. - Всем четверым. И отдам княжну.
        - Они ее ослепили, - тихо сказал Хорек.
        - Но она живая, - сказал Серый Всадник. - Неужели князь не примет ее?
        - Но он вас не пустит в княжество, - в голосе Рыка была только усталость. - И я сделаю все, чтобы не пустить тебя к Камню. Не дам больше воровать детей.
        - Хорошо, - чуть подумав, сказал Серый Всадник. - Если вы доживете до ночи… Если мы все доживем до ночи, я выполню свое обещание.
        Конники подвели ватажникам лошадей, по знаку предводителя освободили пленников от веревок.
        - А если мы сбежим? - спросил Враль, вскакивая в седло.
        - Княжна умрет, - пожал плечами Серый Всадник. - И уж точно не попадет к родителям.
        - Я даю слово, - сказал Рык. - Я буду рядом с тобой в этом бою, против кого бы ни пришлось драться.
        - Я даю слово, - сказал Кривой.
        - И я даю слово! - выкрикнул Хорек.
        - Слово, - с неохотой протянул Враль. - Но только в этой драке.
        - За мной, - скомандовал Серый Всадник и пустил коня в галоп к голове обоза.
        Конники бросились за ним, ватажники сели в седла.
        - Только я плохо езжу в седле, - предупредил Хорек. - Может, привяжете?
        - Вот всегда с тобой все не так, - Враль достал из сумки кожаный ремень, ловко привязал Хорька к седлу. - Я ведь только хотел немного заработать. Совсем немного.
        Ватажники нагнали конников и Смотрителя, когда тот отдавал последние распоряжения Рыжему.
        - … не лезть! - Ветер подхватывал слова и пытался унести их подальше. - Если не успеете до заката, уходи. Уведешь подальше обоз и вернешься только на следующий день. Понял?
        - Понял, - ответил Рыжий. - Может, я с вами? И мужиков посадим на лошадей.
        - Ты останешься здесь. И что я с обозниками там делать буду? Толку от них! - Серый Всадник пренебрежительно махнул рукой. - Еще бы хоть десятка полтора светлых!.. Вперед!
        Смотритель хлестнул свою лошадь плеткой, она заржала от боли и обиды и понеслась по дороге.
        - Вот сейчас грохнусь на скользком и убьюсь, - сказал Враль. - Тогда драться не пойду, даже не просите.
        Хорек всего три или четыре раза ездил в седле, да и то медленно, под присмотром Кривого или Полоза. Сейчас же ему казалось, что лошадь летит быстрее ветра, что не касается копытами дороги, разгоняется все быстрее и быстрее. Все исчезло в снежном молоке, только еле-еле виднелись впереди фигуры конников Серого.
        - Спину держи, - крикнул Рык. - И не выпускай повода.
        - Не за гриву хватайся, дурила! - проорал Кривой. - Колени, колени крепче!
        Хорек ничего не видел перед собой; встречный ветер размазывал по щекам слезы, они застывали, превращались в лед. Но вытереть их Хорек не решался - боялся отпустить поводья и вылететь из седла. Раза два пальцы все-таки разжимались, но ремень Враля держал крепко, а поводья успевал подхватить и сунуть снова в руки Кривой.
        - Не горбись! - Рык хлопнул Хорька по спине.
        - Я… - выкрикнул Хорек. - Я стараюсь…
        - Да уж старайся! - крикнул Враль, вырываясь вперед. - А то к смерти не поспеешь.
        Горы стали ближе, но Хорек заметил их сквозь облака снега, только когда кони перешли на шаг. Конники Смотрителя растянулись цепью, а сам он чуть приотстал, поджидая ватажников.
        - Чувствуешь дым? - спросил он у Рыка.
        Рык втянул воздух носом, кивнул.
        - Там проход и стена, закрывающая его. Если все совсем плохо, наша задача - попытаться удержать ворота. Надеюсь, что тамошний Смотритель не допустил до этого. Я его знаю - толковый воин. Опытный. Ему бы темных… Ну да ладно, - Серый Всадник потер ладонью подбородок. - Я бы тебя вперед послал, но твоих светлые не знают. Может ерунда получиться. Пошлю своего. Вы держитесь возле меня. Луки сразу можете бросить, не помогут. Да еще на таком ветру…
        - Да кто там? - спросил Враль.
        - Коней бросите еще перед воротами: в конном строю там драться не получится, - Смотритель словно не услышал вопроса. - Пешими пойдем. Щитов у вас нет… ладно, будете держаться во втором ряду. Если прорвется кто - рубите.
        - Да кто прорвется? - закричал Враль. - Кого я убивать должен?
        - Там увидишь. - Серый Всадник вдруг улыбнулся, и Хорек удивился, как улыбка изменила суровое лицо Смотрителя. - Не ошибешься. Там даже если и захочешь, все равно не ошибешься. И самое главное… Если надумаете слово нарушить и сбежать, то лучше сейчас. Из боя с черными еще никто не смог выйти. Только победой.
        - Черные, темные, серые, светлые… - проворчал Враль. - Ты сам-то понимаешь, что говоришь?
        - Понимаю, - серьезно ответил Серый Всадник. - Еще как.
        Посланный вперед конник вернулся, вылетел из бури, чуть не наскочив на Смотрителя, поднял коня на дыбы.
        - В воротах чисто! - крикнул он. - А там вроде драка. Крик, гам, лязг.
        - Не все так плохо! - Серый Всадник вдруг заложил в рот четыре пальца и пронзительно свистнул, испугав лошадей. Пришпорил коня.
        - Везет мне на дурных! - крикнул Враль, пуская лошадь следом.
        - Возле меня держись, - приказал Кривой Хорьку, перерезая ремень, державший того в седле. - Никуда от меня ни на шаг.
        - Понял. - Знакомый уже озноб пробежал по телу Хорька, напоминая, что сейчас, вот уже совсем скоро, начнется схватка и что им двоим - Хорьку и его телу - придется постараться, чтобы выжить.
        И еще подумалось, что княжну он все-таки спасет. Спасет! Потому что выживет. Ему нужно выжить, чтобы отвезти княжну к родителям и чтобы предупредить о Сером Всаднике. Перекрыть ему и его подручным дорогу к Камню. Перекрыть навсегда.
        - Кривой! - окликнул Хорек.
        - Что?
        - Ты княжну отвезешь, если что? - Хорек сказал и вжал голову в плечи, ожидая резкой отповеди ватажника или даже подзатыльника, но Кривой не стал орать, что, мол, нельзя такое перед боем говорить, что так Хорек на себя зло накликает. И не ударил.
        Вместо этого Кривой ответил просто.
        - Отвезу. - И добавил, когда они уже спрыгивали с лошадей у ворот: - И все князю передам.
        Ворота были распахнуты настежь. Из них явственно тянуло дымом и горелой плотью. Смотритель вытащил меч из ножен, оглянулся на ватажников:
        - Не сбежали. Это внушает надежду.
        И пошел в ворота ровным шагом.
        Глава 10
        В узком проходе между скал ветер неистовствовал с особой силой, ревел и выл, цепляясь за черные остовы домов и заборов. Где-то за белой воющей завесой стучали топоры, раздавались крики. Смотритель остановился, подозвал к себе одного из своих.
        - Найди кого-нибудь! Только осторожно, не налети на черного!
        Ватажники подошли к Серому Всаднику и стали рядом. Его воины остановились полукругом, словно хотели заслонить Смотрителя от ветра и снега. Серый плащ Всадника теперь был белым, а волчий мех, облепленный снегом, больше напоминал шкуру белого медведя. Снег лежал на усах и бровях Серого.
        - Что тут? - крикнул Рык.
        - А? - оглянулся Серый. - Ты… Тут раньше был рудник. Мы несколько раз предупреждали хозяина, просили, чтобы он подождал всего полгода-год, остановил работы, пока мы не пришлем отряд темных… Но людям нужно железо! Теперь рудника здесь нет, и еще долго не будет. Если вообще здесь что-то останется… Хорошо, что Смотритель успел… Вывел людей из долины и послал сообщение… Вот только мы слегка припозднились… проклятая погода… потом вы… Мы ведь еще ночью хотели выступить, но появились вы, наскочили на темных, пришлось все разведывать, потом собирать остатки светлых… Спасибо вам, в общем…
        Рык, оглянувшись на стоявших вокруг воинов, потянул Серого за плащ, развернул его к себе и в самое лицо выкрикнул:
        - Ты не забыл, что той ночью погибло трое наших? И еще на тракте из-за тебя…
        - Его там не было! - вмешался Хорек.
        - Какая разница? Его не было, был другой Серый Всадник… Так ведь? Без разницы?
        Им приходилось наклоняться друг к другу, чтобы расслышать слова.
        - Это все равно… - согласился Смотритель. - Если бы там был я - все было точно так же. Мы не можем рисковать. Не имеем права!
        - Дети-то вам слепые зачем? - крикнул Рык, и Хорек сообразил, что вожак ничего не знает, что не видел, кто едет в санях.
        Он подошел к Рыку, тронул за плечо, тот резко повернул голову, но спросить ничего не успел: два человека, облепленные снегом, появились прямо перед Смотрителем.
        - Сколько ты привел людей? - вместо приветствия спросил один из подошедших.
        На нем тоже был серый плащ, но даже сквозь налипший снег было видно, что плащ покрыт пятнами: темно-красными - кровью, и черными - от копоти. Одна пола была разодрана на тонкие лоскуты и полоскалась на ветру, как дружинный бунчук.
        - Десяток светлых! - ответил Смотритель. - И четверых разбойников.
        - И все?
        - Еще полторы сотни темных, но они движутся медленно, сам понимаешь. А при такой погоде…
        - До ночи успеют?
        - Не знаю! Рыжий обещал, но ведь он чудес творить не может! - Смотритель обнял подошедшего за плечи и кричал ему в самое ухо:
        - Мог бы и не приезжать! У меня из двух сотен светлых и двух сотен местной наемной дружины осталось чуть больше полусотни. Всего!
        - Теперь здесь почти семь десятков и два Серых Всадника! - крикнул Смотритель.
        - Я счастлив, что умру не один!
        - А я-то как счастлив, Соболь! - засмеялся Смотритель. - С тобой рядом…
        - Пойдем со мной! - ответил Соболь, указал рукой куда-то вперед. - Там еще сохранилась изба стражи. Сможем нормально поговорить… Своих ты куда денешь?
        - Пока пусть будут возле меня. Считай, что их еще нет. Что черные?
        - Подожди до избы… Не могу кричать - горло сорвал.
        - Нам за тобой? - спросил Рык.
        - Да, держитесь возле меня.
        - Чтобы, значит, видел, - Враль толкнул Кривого в бок. - Не верит нам господин Серый Всадник…
        - Заткнись, - посоветовал Кривой и пошел за Смотрителем.
        Через двадцать шагов они уперлись в бревенчатую стену.
        Пронзительно скрипнула дверь, перекрыв на мгновение рев ветра. Ватажники вошли внутрь следом за Смотрителем, шедшим последним, Кривой захлопнул дверь, притянул ее и повернул щеколду. Стало темно и почти совсем тихо. Хорьку даже захотелось закричать, чтобы убедиться - не оглох ли.
        В комнате было пусто - ни стола, ни лавок. Соболь стряхнул с плаща снег, снял с головы шапку и несколько раз ударил о колено.
        Теперь Хорек рассмотрел, что в нескольких местах плащ был опален, из дыр торчали обгорелые волоски волчьей шкуры.
        - Вот тут можно поговорить! - громко, будто продолжая соревноваться с ветром, сказал Соболь, закашлялся, потом засмеялся. - Как после рассвета круговерть началась, так кричу, не переставая.
        - Что черные? - спросил Смотритель, тоже отряхнув снег.
        - Днем мы их сдерживали более-менее спокойно, ночью… - Соболь покачал головой. - Сам понимаешь… В первую ночь я потерял почти половину людей. Десятка три своих и больше сотни наемников - этим же не объяснишь сразу, кто на них попрет и как с таким справляться… А тут еще старший в дружине уперся: мол, его люди будут сражаться только вместе - поставил всех плотным строем. Их и смяли. Думал все, конец пришел - там мои три десятка и легли… Но остановили. Старшего дружинника, наконец, убили, так что стало чуть полегче. На следующую ночь мы уже начали жечь дома: вначале возле самого рудника, потом подальше. А теперь вот дров не хватает. Спалим эту хибару - и конец. Я приказал собрать сейчас все - не до конца сгоревшее, остатки заборов, столов, скамеек, саней… Сейчас вон рубят, укладывают в костры…
        - Черные не лезут?
        - Сейчас - нет. Ветер воет, снег шуршит - для них тоже не самая лучшая пора. Они тоже соображают…
        - Кто? - спросил Враль.
        Соболь странно посмотрел на него, но не ответил.
        Раздался скрежет, и в комнате стало чуть светлее: кто-то снаружи отодрал ставни с окон - один за другим.
        - Сейчас крышу разберут - и все, поговорить будет негде. Тебе мой сын все рассказал?
        - Сын? - переспросил Смотритель и посмотрел на Рыка.
        Тот отвернулся.
        - Твой сын? - переспросил Смотритель. - Не знаю, может, и не все. Ему плохо стало, потерял сознание.
        Соболь ударил в стену кулаком:
        - Ему еще повезло… Беспалый и Гулёна отбили его, спасти успели, а сами… Я его и послал к тебе… Как-то долго вы…
        - Долго, - кивнул Смотритель. - И привел я младших. Полторы сотни младших…
        Соболь снова ударил кулаком в стену, застонал:
        - Отряд из Загорья так и не вернулся?
        - Пока - нет. Был гонец; им оставалось всего неделя пути, но проклятый дождь… Все развезло и там тоже…
        Послышался треск над головой - с хрустом сломалась доска.
        - Я даже и не знаю, радоваться буре или плакать, - сказал Соболь. - С одной стороны, черные не лезут, с другой - твой обоз может и опоздать. Если к ночи все это вдруг стихнет, то…
        Удары наверху участились, и трещало беспрерывно.
        - К руднику подходы нормальные?
        - Нормальные. Подъем небольшой, темные пройдут даже без провожатых. А вот в руднике… Там ведь ствол основной один под гору идет, а вот выходов из него десятка два, не меньше, это то, что я знаю, а там ведь и заброшенные могут быть, и полузасыпанные… Руднику лет двести, если не больше… Перекрывать нужно ствол - туда темные дойдут, - но черные-то лезут через все выходы. Придется чистить все боковые ветви. А у тебя только полторы сотни молодняка.
        С хрустом просела потолочная доска, снег начал влетать в комнату.
        - Все, пошли наружу, - сказал Соболь. - Тут пришибить может ненароком.
        Ватажники расступились, пропуская Серых Всадников.
        - Мы догоним, - сказал Рык.
        Над головами стучали топоры, трещали и хрустели доски, доносились крики и вой ветра.
        - Так это мы его сына перехватили? - сказал Враль тихо.
        Ему никто не ответил - все и так было понятно.
        - Что молчите? - спросил Враль. - Хоть кто-нибудь понимает, куда мы влипли? Черные, темные, светлые…
        - Светлые - это конники, - сказал Кривой. - Возле обоза говорил, и сейчас: десяток светлых, сказал, и четырех разбойников…
        - А темные? - снова спросил Враль. - Те, кого в санях везут?
        - Слепые, - еле слышно пробормотал Хорек. - Парни и даже девки, лет по шестнадцать, не старше. Может, даже меньше… Я их прошлой ночью разглядел…
        - Мать твою, - проорал кто-то на чердаке, доска просела, и в щели появилась нога по колено. Послышались и другие голоса, призывающие неудачника не орать, терпеть, чай, не подохнет. Но тот не унимался: - Ногу, ногу осторожнее!
        - Выходит, - тихо сказал Враль Рыку, - что ты прав был. Ночью наших перехватили слепые…
        - Они в темноте видели… - Хорек всхлипнул. - Темнота, а они…
        - А они - слышали. Как певец в подземелье. Если человек с детства слепой, то может на слух многое делать, - пояснил Рык. - Когда Полоз засвистел, мы сразу к реке побежали, думали, погоня за нами будет… Слепые. Темные.
        - Это ж как получается? - сам у себя спросил Кривой, и по лицу его прошла судорога как от боли. - Берешь детенка малого, глаз его лишаешь и делаешь из него бойца? Чтобы на слух дрался, в темноте? Зачем? В безлунную ночь, в подвалах - еще понимаю, хотя факел зажечь - и все, и никто из них никуда не уйдет… Зачем они нужны? И зачем столько?
        Распахнулась дверь, и заглянул один из воинов Смотрителя:
        - Давай на двор!
        - Что так? - осведомился Враль. - Соскучились?
        - Смотритель зовет. Ветер вроде стихает, - Воин вышел, хлопнув наружной дверью.
        - Вот сейчас и посмотрим, против кого слепых готовят, - сказал Рык.
        - Ерунда какая-то… - пробормотал Кривой.
        На дворе ветер почти стих, только легкая поземка напоминала о бушевавшей совсем недавно непогоде. С верхушек сугробов слетали тонкие белые струйки и бессильно падали неподалеку.
        - Полдень проскочил незаметно, - сказал Враль. - Еще немного - и ночь.
        Тень от стены, перегораживавшей проход, медленно ползла в глубину долины, цепляясь за черные обгорелые палки, торчавшие из снега. Это вначале Хорьку показалось, что палки, а потом он разглядел - и тошнота подступила к горлу.
        - Людей-то зачем жгли? - спросил Кривой. - Ну, отнести назад, за дом, за стену. В снегу бросить, если не получается, но палить?..
        Соболь, стоявший неподалеку, резко обернулся к ватажнику:
        - Жалко покойничков?
        - Жалко не жалко, только уважать нужно…
        - А горелые покойники живым выжить помогают. Черные не только хорошо слышат - еще и нюх у них тонкий, куда там собачьему! А когда горелым несет, им живого унюхать труднее… Понятно?
        Гора с рудником была неподалеку, всего шагов, может, сто, ну, сто пятьдесят самое большее. Буря вылизала снег, выровняла его от избы до горы. Грязные, закопченные и окровавленные люди торопливо разгребали снег, выволакивали наружу бревна, палки и доски, складывали из них кучи.
        - Не зажжете костров, - сказал Кривой. - Промерзло все. Будете зажигать, только вода потечет.
        - Ничего, - отмахнулся Соболь. - Уже умные. Уже все знаем. Натопили жира в прошлые ночи, вон в бадейках стоит.
        Кривой не стал спрашивать, из чего топили жир, только сплюнул в снег и оглянулся.
        - Есть рогатины или копья? Серый ваш говорил, что щиты нужны…
        - Вон лежат, - Соболь указал пальцем в сторону высокой снежной кучи. - Котик, покажи, где что сложили.
        Один из чумазых, стоявших возле Соболя, кивнул, двинулся было исполнять приказ, но тут от рудника донесся глухой низкий звук, будто кто-то громадный резко выдохнул.
        - В строй! - приказал Соболь.
        - В строй, в строй! - подхватили возле кострищ, люди засуетились, вытягиваясь в линию.
        Пологий спуск от рудника шел прямо к полуразобранному уже дому между двух высоких утесов. Серая каменная стена здесь была словно выломана.
        - Нам молиться нужно и жертвы приносить, что тут проход от рудника к долине один, - сказал Соболь. - Ладно, вы тут стойте, если что…
        - Если что, - кивнул Смотритель. - Если прорвутся - я прикрою.
        Его люди в чистых белых полушубках выглядели какими-то ненастоящими по сравнению с грязными и оборванными дружинниками и воинами Соболя.
        - Ты только смотри, далеко не пропускай, - Соболь, подхватил торчащее из сугроба копье и, стряхнув снег, медленно двинулся к своим людям. - И со мной если что… ты сыну передай, чтобы… Чтобы за матерью присмотрел и за сестрами.
        - Я передам, - ответил Смотритель, глядя прямо перед собой, на рудник. - И сам пригляжу…
        Хорек глянул на Рыка, но тот стоял слева от Серого Всадника, стоял спокойно, держал меч и кинжал в опущенных руках. Лицо - спокойно. Дыхание ровно. Только костяшки пальцев побелели.
        - Держись возле меня, - напомнил Кривой Хорьку. - Слева и позади.
        - Хорошо, - ответил Хорек.
        Все вокруг замерло. Неподвижные люди, неподвижное серое облако над головами… Только солнце медленно сползало к горизонту.
        Что-то черное разом появилось у основания горы, словно гора опустилась в грязь и та густыми потеками поплыла в стороны.
        - Держать! - крикнул кто-то впереди, наверное, Соболь. - Не отступать.
        - Чего ж они тут стоят, - пробормотал Кривой еле слышно. - В воротах стены стали бы…
        Кривой сказал тихо, но Смотритель все равно услышал.
        - Они как вода. Стену перетекут поверху. Только на ровном месте еще на что-то можно надеяться…
        Грязь из-под горы текла вниз неторопливо. Хорьку показалось, что он слышит бульканье и шипение, но потом понял, что это шорох, сухой скрежет, утробное урчание и треск. Эти звуки усиливались, становились все громче, пока не заполонили все вокруг, поглотив воронье карканье и крики людей.
        - Да что ж это такое? - Враль вытащил из ножен меч. - Это ж не люди?
        - Это черные, - сказал Смотритель. - Те, от кого первый царь хотел защитить людей.
        Враль засмеялся, но смех оборвал: черная волна замерла в нескольких шагах от людей. Теперь Хорек видел, что это была не грязь, не черная жижа, что состояла эта волна из отдельных тел, только не мог он рассмотреть форму этих тел, они казались ему мешаниной суставчатых лап, когтей и клыков. Да и было их, наверное, не так уж много, но сосчитать оказалось невозможно: понять бы сначала, где заканчивается одно уродливое тело и начинается другое.
        Черные, будто вырезанные из кромешной тьмы чудовища, стояли в двадцати шагах перед линией людей, ощетинившихся копьями и мечами.
        Хорек вспомнил историю о первом царе, которую ему рассказывал Дед целую вечность назад, и вздрогнул. Эти… Эти чудовища раньше жили рядом с людьми. Каждый день, каждую ночь они были рядом, прятались в темноте, выбирали себе жертву…
        Вот такие же - черные, голенастые, жуткие…
        Сказка говорила правду? Витязь отгородил этих чудовищ от людей земной твердью? Дед говорил, что это было неправильно. И Хорек даже засомневался тогда: может, и вправду не нужно было этого делать, ведь, пользуясь своей безнаказанностью, люди сами стали превращаться в чудовищ… Не стоило отделять, чтобы понятно было, где добро, а где зло?
        Но сейчас, вглядываясь в черные тела, Хорек понимал, что невозможно быть с ними рядом. Возможно, раньше еще и получалось поддерживать мир… Раньше, когда жили они под одним небом с людьми… А сейчас…
        Хорек вздрогнул: двое или трое черных внезапно прыгнули, оказались возле людей, взметнули над собой длинные суставчатые лапы. Люди закричали, громко, вразнобой, кто-то выл, кто-то улюлюкал.
        - Они слепые! - крикнул Смотритель.
        Полыхнул костер, черный дым столбом поднялся перед человеческим строем, второй столб, третий… Люди бросились вперед, по нескольку копий вонзилось в черные тела, блеснули лезвия мечей - бесшумно, все перекрывал рев людей.
        Один из черных кинулся в сторону, уклонился от ударов, но двое других были растерзаны в клочья за мгновение. Черные брызги и куски тел полетели на белый снег. Кто-то свистнул, люди разом замолчали и отступили на свое прежнее место.
        Уцелевший черный завертелся на месте, словно снег стал огнем, завизжал - вибрирующий звук взлетел к самому небу - и прыгнул вперед, над остриями копий. Прыжок перенес его через строй, бросил к людям Смотрителя. Никто из передней линии даже не оглянулся: вперед двинулась основная масса чудовищ. Люди снова закричали и ринулись навстречу черной волне.
        Четверо воинов Смотрителя, выставив копья и прикрывшись щитами, шагнули к перепрыгнувшему строй черному. Он был похож на крысу и на паука одновременно и вместе с тем не был похож ни на кого. Две пары длинных лап с когтями на концах постоянно двигались, терлись друг об друга, издавая визг, какой бывает, если провести лезвием ножа по камню. У него не было глаз, голова, покрытая короткой щетиной, слепо покачивалась на толстой шее, с оскаленной пасти стекала слюна и падала в снег, пятная его желто-бурыми каплями.
        Воины в белых полушубках остановились, ожидая, когда противник нападет первым, и в этом была их ошибка.
        - Да что ж они стоят! - выдохнул Кривой, но голос его исчез в человеческом крике и визге чудовищ.
        - Вперед! - крикнул Смотритель, но опоздал: противник прыгнул.
        Два копья ударили в грудь черному и отлетели в сторону, не сумев пробить тускло блеснувший панцирь. А два человека рухнули в снег, разбрасывая в стороны алые брызги и пытаясь зажать раны.
        Черный быстро развернулся и снова ударил когтистыми лапами, как копьями - сверху вниз. Один человек умер сразу - тело выгнулось, дернулось и застыло. Второй закричал, забился, пригвожденный к окровавленному снегу, и еще три когтя вонзились в него - два в грудь и один в живот.
        - Будь ты неладен! - выкрикнул Кривой, вырвал у ближайшего воина копье и побежал к черному.
        Хорек бросился следом, завизжав как можно громче, чтобы отвлечь слепое чудовище на себя, дать Кривому время для удара. Справа закричал Враль, слева - засвистел Рык. Кто-то еще закричал за спиной у Хорька, но он, не оглядываясь, бежал вперед.
        Черная лапа устремилась ему навстречу, но Хорек, замолчав, упал на колени и ударил по ней снизу, целясь в сустав. Попал. Раздался хруст, Хорек вскочил и ударил еще раз, сверху, с оттяжкой, и тут же прыгнул в сторону, снова закричав.
        Отрубленная лапа упала в снег, сгибаясь и разгибаясь сразу в двух суставах. Черный издал вибрирующий вопль, попытался прыгнуть, но Кривой размахнулся и ткнул копьем в голову, под нижнюю челюсть. Черное тело выгнулось, вытянулось вверх, поднявшись на самых кончиках лап, будто пыталось сорваться с копья. Но Кривой рванул древко в сторону, провернул его в горле и прыгнул вперед, уходя от удара когтей и выставив левую руку с кинжалом.
        Одно за другим два копья вонзились в бок чудовищу, два меча ударили по ногам. Запахло чем-то таким едким, что у Хорька заслезились глаза, и, уже почти ничего не видя из-за слез, он подбежал к упавшему черному телу и стал часто-часто наносить удары.
        - Хватит! - крикнул кто-то над ухом.
        Хорек продолжал бить, его схватили за плечо и отбросили в сторону.
        - Хватит! - крикнул Рык.
        Хорек зачерпнул пригоршню снега, прижал к лицу. Сердце колотилось, словно бешеное.
        - Спокойно, - сказал Смотритель, вытирая лезвие меча о снег. - Еще ничего не закончилось…
        Это казалось странным, но люди все еще держались. Отражая удары когтей щитами, воины наносили ответные копьями и добивали упавших мечами. Черные тела падали одно на другое, мертвые лапы судорожно шевелились, но чудовища продолжали лезть вперед.
        Хорек сообразил, что черные не помогают друг другу: они выискивают себе жертву и бросаются к ней, не обращая внимания ни на что другое. И погибают - от удара в бок или по шее, или в брюхо.
        Мужик в черном рваном тулупе пополз по снегу, волоча за собой что-то красно-синее, дымящееся на морозе. За ним бросился черный, настиг, замахнулся на человека когтем, но воин сбоку одним ударом перерубил шею - чудовище упало. И тут из толчеи вырвалось второе черное пятно, несколькими ударами располосовало раненого и стало пожирать его, отрывая громадные куски.
        Черного добили.
        - Возле меня стоять! - крикнул Смотритель. - Не лезть в кашу!
        Хорек встал. Еще раз взглянул на два мертвых тела в бело-красных тулупах, что лежали возле длинного, почти в десять шагов, черного тела.
        - Они… не нападают все сразу, - сказал Смотритель. - Если успеть вырубить всю волну, то можно будет даже перевести дух.
        - А почему другие не прыгают? - спросил Враль. - Тот вон как бросился! Шагов на двадцать… Если бы они прыгали, то все бы закончилось быстро.
        - Если бы…
        Снова прыгнул черный - трое в белых тулупах бросились к нему, не мешкая, ударили копьями одновременно, не дав чудовищу прислушаться и выбрать новую цель.
        - Ничего твои, учатся, - бросил Рык.
        - Кто успевает - учится, - ответил Смотритель. - Остальные…
        - Враль, - Рык оглянулся. - Сбегай к воротам, приведи лошадей.
        - Сколько? - уже на бегу спросил Враль.
        - Пока двух.
        Еще один черный преодолел линию, и снова воины Смотрителя убили его быстро и ловко.
        - Зачем тебе лошадь? - спросил Серый Всадник, не отрывая взгляда от боя. - Лошади не переносят их запаха, начинают рваться, не разбирая дороги…
        - Ничего, я их успокою, - Рык потер щеку. - Мне тут одна штука примерещилась.
        Теперь двое черных прорвались слева, но не прыжком, а проломив строй - убили двоих и покалечили третьего. К ним навстречу бросились воины Смотрителя, за ними побежал и Хорек, но Кривой рывком вернул его на место.
        - Это еще ерунда, - пробормотал Смотритель.
        Люди снова закричали, но это были не бессмысленные вопли, отвлекающие слепого противника, а крики радости. Выстояли. Успели вырубить черную мразь до того, как пошла новая волна.
        От линии подошел Соболь. Плаща теперь на нем не было, стеганая куртка была заляпана чем-то черным и липким на вид, из рассеченной щеки текла кровь, бежала по бороде на грудь.
        - У меня погибло четверо, - сказал Соболь, облизнув губы. - А твои…
        Соболь посмотрел на мертвые тела в белых полушубках и покачал головой.
        - Если бы мы за каждого черного отдавали двух своих… Все бы уже закончилось.
        Смотритель не стал ни спорить, ни оправдываться. Посмотрел вверх, на небо.
        - Катится солнышко, - Соболь потрогал пальцами рану на лице, зашипел: - Никогда красавцем и не был, а тут совсем изуродовали твари. Ты слышал, в старых рудниках вроде ядовитые появились? Трое темных умерли от легких ран.
        - Нет, ерунда. Все осмотрели, проверили - обычная черная кровь…
        - Ну и ладненько, я как услышал, думал все - теперь совсем уж хреново будет… Успеет Рыжий, как полагаешь?
        - Я надеюсь. Если это вообще возможно, Рыжий сделает. Но… - Серый Всадник пожал плечами. - Сам понимаешь…
        - Понимаю, - протянул Соболь, оглянулся назад, выругался сквозь зубы и побежал к строю.
        - Толковый, видно, мужик, - оценил Кривой.
        - Он Серый Всадник, - сказал Смотритель.
        - Ага, - кивнул Кривой, - а Серые Всадники все умные и толковые.
        Смотритель не ответил.
        - Так, может, умный и толковый Серый Всадник объяснит разбойничкам-душегубам, что и как? Или снова сказку расскажешь про первого царя да Старое царство?
        - Это не сказка… Не совсем сказка.
        - Ну да, не сказка. Как и легенда, что Серый Всадник откупается детьми. Да и певец, выходит, не врал, что Серый Всадник детьми щели затыкает, чтобы не пропустить… - Кривой пнул ногой отрубленную лапу черного, лапа согнулась со скрипом. - Вот этих чтобы не пропустить. Зачем слепые? Сам иди в подземелья! Сам. Возьми войско, собери людей… Детей зачем калечить? Всех ведь изведете деток, бабы с перепугу рожать перестанут. Вон, как в Базаре было. Нам рассказали…
        - Рассказали… Правду рассказали. Чистую правду. Только что делать было? - Смотритель повернулся к Кривому. - Что делать, когда полезли из-под земли эти твари? Мы вначале и понять не могли, что это и откуда. Серые Всадники появились всего сорок лет назад, чтобы черных находить и уничтожать. По лесам и болотам… Потому и Серые, что между белым и черным. Приходили известия о нечисти, Всадники шли туда и убивали. Или погибали. Только гнезд найти не могли. Есть чудовища, а гнезд нет. Потом сообразили, что ближе к Старым рудникам черные встречаются чаще. Чем ближе - тем чаще… Подошли к Старым рудникам, а там… Серые Всадники сначала по одному, по два ездили. А там… Пришлось собрать всех. Почти всех. И черных вырубили. Вырезали и пошли в рудники, чтобы гнезда найти. И нашли…
        Смотритель говорил резко, словно рубил мечом. Себя рубил - столько боли было в его словах.
        - И не стало Серых Всадников. Почти не осталось. В рудниках, в старых выработках черные убили почти всех, спаслось трое или четверо. Собрали войско, приготовили факелы… Только ничего не получилось… Факелы гасли: черные быстро научились это делать, словно вместе задували огонь. Или бросались вперед, к огню, валили факельщика, а потом уже рвали остальных. Они чувствовали огонь. Ненавидели его. В Старых рудниках удалось пробиться в самый низ, к Провалу. Устлали всю дорогу телами, залили кровью, но дошли и дыру завалили. Оставили охрану. Думали - все. Думали, что только в Старых рудниках был выход. А потом оказалось…
        - Еле притащил, - крикнул Враль. - Не хотят идти, пришлось морды тряпками вязать.
        - Я же сказал - лошади сходят с ума от запаха и звука, которые издают черные. Зачем?..
        Рык успокаивающе похлопал коня ладонью по вздрагивающей шее.
        - Предупреди Соболя, что мы попробуем одну штуку. Если не повезет - все эти кузнечики прыгать станут через его голову, тогда будет плохо, - сказал Рык. - Если получится…
        Предупредить не успели: снова гора громко выдохнула и вниз потекла новая черная волна. Лошади дернулись в стороны, Враль вцепился в поводья, но удержать не мог - лошади словно пытались его разорвать. Кривой бросился на помощь. За ним - Хорек.
        - Держать! - приказал Рык. - Ты, Враль, одну вперед подведи, к строю. Не слишком близко. А ты, господин Серый Всадник, вместе со своими рядом стой. Как черные начнут…
        - Ты что задумал? - спросил Смотритель.
        Но ответа не получил - черные бросились на людей. Снова - визг и скрежет. Снова крики и звон оружия. Лошадь забилась, закидывая голову, попыталась встать на дыбы.
        Кривой отпустил свою, бросился на помощь Вралю, повис вместе с ним на уздечке, схватил бьющееся животное за ухо, безжалостно крутанул.
        - Сейчас, сейчас… - прошептал Рык и снова похлопал бьющуюся лошадь по шее.
        Хорек не заметил, откуда в руке вожака оказался нож. Лезвие полоснуло по горлу, лошадь вскрикнула, отбросила в стороны Враля и Кривого, поднялась на дыбы. Рык взмахнул ножом, рассекая сухожилия на задних ногах, лошадь рухнула на бок, Враль с трудом увернулся от нее.
        Черный длинным прыжком оказался возле лошади, ударил когтями, дернул, разрывая плоть.
        - Бей! - крикнул Рык, и воины Смотрителя набросились на чудовище.
        Несколько точных ударов копьями и несколько взмахов мечом - тварь задергалась и упала. Лошадь еще визжала и билась, разбрызгивая кровь, когда второй черный бросился к ней. И снова умер, прежде чем добил животное. И бросился третий. Потом четвертый.
        Чудовища все прыгали, но по одному и только тогда, когда умирал предыдущий. Шестой ударил лошадь когтями в голову, умер, и больше из черных никто не прыгнул.
        - Добивают! - Рык еще что-то хотел пояснить, но строй снова прорвали, и пять черных бросились к ватажникам и Смотрителю.
        - Вперед, - успел скомандовать Серый Всадник.
        Когда прыгунов убили, в живых осталось только пятеро светлых Смотрителя, полушубки их больше не были белыми. И снег вокруг больше не был белым.
        Солнце уже до половины скрылось за стеной.
        - Еще пару раз они засветло пойдут, - крикнул Соболь, не отходя от своих людей. - А потом…
        Соболь махнул рукой и принялся что-то втолковывать людям, усевшимся в снег.
        - Они уничтожили стражу у Провала. И снова вырвались наверх. Верхняя стража успела послать гонца за подмогой. Князь прислал дружину… Снова справились, но стало понятно, что так вечно продолжаться не может. Стали строить крепость, закладывать выходы, и все такое… - Серый Всадник продолжил свой рассказ, будто и не прерывался. - Серые Всадники… Круг не подумал, что выход у черных может быть не один. Что не черные роют землю, а люди, добывая железо, серебро, золото, проникают все глубже и рано или поздно выпускают черных наружу. Рано или поздно… Но ведь нельзя запретить людям добывать металлы… Без железа и стали мы превратимся в животных… В дикарей из южных лесов. Без золота и серебра никто не сможет торговать… Наступит конец света. Черные появились снова, вырвались наружу через рудники Загорья - там тоже поставили крепость. Но в других добычу не остановили… Посылали вместе с рабочими вооруженную охрану, ставили на выходы рудников ворота, оставляли послания, пытались даже жертвы приносить и посольство отправлять… Но все напрасно. Все.
        Двадцать лет назад Круг начал обучать Серых Всадников слепому бою. Завязывали глаза, заставляли бегать, прыгать, ходить вслепую, рубить и колоть на звук… Первая сотня ушла под землю в Старых рудниках. Серые Всадники смогли пробиться до Провала вслепую, схватываясь с черными в узких выработках и забоях. До Провала дошли чуть больше трех десятков. Назад выбрались всего четверо. Двое умерли от ран уже наверху. А двое других чуть не сошли с ума. Они кричали по ночам, бились в припадках, отравленные страхом, шелестящей темнотой и холодными стенами коридоров, сдавливающими горло.
        - Ты? - спросил Рык.
        - Я и Соболь. Нам было по восемнадцать лет. Мы не могли привыкнуть к темноте. Никто из нас. Завязав глаза, попасть стрелой с пятидесяти шагов в колокольчик, воткнуть нож с двадцати шагов в пискнувшую мышь - этому можно было научиться, даже если с рождения ты полагался на свои глаза. Но двигаться на ощупь по каменным бесконечным кишкам… Слышать, как кричит, умирая, твой друг, как рвут невидимые твари его тело, и ждать, что вот сейчас, сейчас придет твоя очередь… Что ты сам придешь в лапы черного. Ему нужно только затаиться и ждать. Но ведь у тебя есть глаза! Ты пялишься ими в темноту, но ничего… ничего не видишь. Только цветные пятна, которые начинаешь принимать за действительность и тычешь в них клинком… Или бьешь наотмашь и только потом понимаешь, что ударил своего… Такого же испуганного парня, как и ты. В Старых рудниках я так убил двоих. И даже не знаю, кого именно. Может, своего брата - он остался в темноте. Остался…
        Снова навалились черные, строй дрогнул, стал подаваться назад. И Смотрителю вместе с ватажниками и остатками его собственного отряда пришлось броситься вперед, чтобы удержать линию, не дать разорвать ее на куски…
        Наконец все затихло. Хорек попытался вспомнить, что делал, скольких тварей убил, убил ли вообще, но не смог. Рядом стоял Кривой, с ног до головы залитый человеческой кровью и черной кровью чудовищ.
        - Враль! - крикнул Хорек.
        - Живой! - отозвался Враль. - И Рык тут возле меня.
        Солнца уже не было видно. И хоть небо еще оставалось светлым, но с запада, со стороны гор уже подступала темнота.
        - Приготовиться зажечь костры! - прохрипел где-то рядом Соболь. - Как только пойдут - жги. И отходим к избе. Глина, Сучок, дом тоже будем жечь. Залейте все жиром…
        - Застыл ведь…
        - Мажьте, что хотите делайте, но, как только я прикажу, изба чтоб полыхнула, - Соболь закашлялся, потом закричал снова: - Как костры зажжем - всем отойти к избе. Черные в огонь не полезут, будут ждать, пока прогорит. Правым плечом стать возле скалы, левым - возле дома. Прикажу отступать - медленно к стене, не в ворота, а к стене. Прижаться спиной и умирать. Ясно?
        Никто не ответил - и так все понятно.
        - Хорек, Кривой! - позвал Рык. - Сюда.
        Рык и Враль вышли из строя назад, с ними вместе стоял Смотритель и трое светлых.
        - Отходим к избе, - сказал Смотритель, когда Кривой и Хорек подошли к нему. - Прикроем тех, кто будет поджигать. Людей на новом месте хватит, чтобы замкнуть проход. Дров на кострах негусто, долго они черных не удержат. Если не успеют зажечь дом или помешают черные, все умрут гораздо раньше. А так…
        Они отошли к дому. Два мужика, переругиваясь, возились внутри дома, было видно, как мелькают их силуэты в окне.
        - Кто ж детей придумал ослеплять? - спросил Кривой, усаживаясь прямо в сугроб. - Кому ж такое в голову пришло?
        - Поначалу и не пришло. Решили попробовать учить уже слепых. Оказалось, что если взять слепого ребенка лет пяти, то обучить его проще. И страха перед темнотой он не испытывает. Он так живет. И так убивает. Брали всех - десятилетних, пятилетних, учили их и днем, и ночью… Только…
        - Что только? - спросил Хорек.
        - А что тут непонятно? - зло засмеялся Враль. - Слепых деток не много. Сколько они их насобирали? Два десятка? Три? Пять?
        - Больше сотни. Но этого не хватало. Люди продолжали добывать железо и золото, искали изумруды. Мы могли сражаться только на поверхности и только днем. Ночью, при факелах, все было гораздо труднее. А черные лезли, лезли и лезли, без счета, без остановок. Волна за волной. Старые рудники, Загорье, Рудники на островах, шахты в Северных землях…
        - Возле Ясеней, - подсказал Кривой.
        - Мы приходили на новое место, уничтожали все, что находили на поверхности, но ничего не могли сделать в глубине. И понимали, что не сможем ничего остановить. Мы отправили всех, кого могли, на поиски. Искали слепых. Мы искали слепых, выкупали их у родителей, похищали, если родители не соглашались. Потом обратились к Старому Крысу и к таким, как он. Среди нищих незрячих было много. Мы платили, мы хорошо платили, а он давал нам слепых детей. Много. Мы поначалу и не поняли, откуда столько…
        - Врешь ты все, - бросил Враль, - все вы поняли… Сразу поняли, но делали вид, что…
        - Да! - выкрикнул Смотритель. - Поняли. Все поняли сразу. Детей они приводили со свежими ранами, с только что выколотыми или выжженными глазами. И многие дети умирали. От боли, от горячки… И еще оказалось, что банды нападают на села, деревни, режут взрослых - чтобы не возиться и не тащить на Черную ярмарку, собирают маленьких детей, набивают повозки или корабли и везут-везут-везут… Довозят половину или треть. Сразу же ослепляют. Но даже из тех, что выжили в дороге, умирает еще половина. Без смысла и пользы… Тогда… Тогда мы… Решили не покупать детей у нищих и воров, у работорговцев… Мы решили сами собирать детей. Чтобы сохранить им жизни. Искали тех, кто будет собирать…
        - Красть, - сказал Враль.
        - Красть, - повторил за ним Смотритель. - Красть и везти их в Базар-на-Протоке, отдавать их Крысу для…
        - Для резьбы по живой кости, - сказал Враль.
        - Называйте это как хотите… как хотите… Мы поставили условие: за каждого умершего - штраф. И сами следили за лечением. Присылали женщин - нянек, знахарок. Дети почти перестали умирать…
        - Какие вы молодцы! - крикнул Враль. - Дети были счастливы…
        - Не знаю… - лицо Смотрителя теперь было усталым, будто постарел он лет на двадцать. - Думаете, мы ничего не чувствуем? Вы так думаете?
        - Думаете, их родители ничего не чувствуют? - спросил Враль. - Родители счастливы? Дети - счастливы?
        - Не знаю. Я знаю, что мы сдерживаем черных. Пока - сдерживаем. Я знаю, что благодаря гибели десятка темных в Долине мы успели вывести три тысячи жителей. Я знаю, что отдав четыре сотни жизней, мы не выпустили пока черных ни в Долину, ни из Долины. И знаю, что если бы не вы, то я успел бы сюда вовремя. Сейчас бы темные уже вычистили Рудник, и мы завалили бы Провал. И я знаю, что сейчас мы все можем умереть напрасно, так и не остановив черных. Здесь много деревень и поселков, это не Загорье. Погибнут десятки тысяч людей, пока Большой Круг пришлет сюда войско, темных, которые медленно, шаг за шагом пройдут по обезлюдевшей земле, доберутся к Долине…
        - До Камня черные добраться не успеют, - сказал внезапно Рык.
        - Не успеют, - ответил Серый Всадник. - Но…
        Рык ударил его в горло. Смотритель захрипел и осел в снег.
        - Враль и Кривой, подхватывайте его и тащите за ворота. Пока эти твари сюда доберутся, мы успеем уйти. Сейчас у них в общине почти никого не осталось, вы слышали. Что вы стоите?! Мы сможем обменять его на княжну. Успеем. И предупредим князя. Мы успеем!
        Серый Всадник хрипел, загребая ногами снег.
        Сзади, от рудника снова донесся шум, закричали люди, но ватажники на крики не оглянулись, стояли молча и смотрели на задыхающегося Смотрителя.
        - Что вы стоите? - спросил Рык. - Я вас выведу. Мы спасем княжну. Мы спасем княжество. Мы не пустим больше к нам Серых и не позволим увозить и калечить детей. Мы же за этим пришли. За этим, а не мир спасать! Мы и не можем его спасти. Никто не сможет. Серые врут. Врут всем вокруг. Но самое страшное - они врут себе. Они ослепляют детей. И будут делать это все больше и больше. Они не смогут запретить рыться в земле. Не только ради руды ведь копают. Старый Крыс рыл под городом: копал новые ходы, искал золото Старого царства или просто готовил для себя запасные ходы. Думаете, там случайно был слепой, которого не взяли в темные? Он ходил и слушал, чтобы и под городом не прорвались черные. Не так, Серый Всадник?
        Рык пнул лежащего Смотрителя.
        - Нельзя любить всех. Нельзя быть хорошим для всех. Я не хочу больше поступать правильно! Я хочу сделать то, что решил - привезти княжну, отдать ее, пусть слепую, искалеченную, за сына воеводы, чтобы не начали в Камне резать друг друга. Не только из жалости к княжеской семье… Мне жалко людей, которых воевода и княгиня могут натравить друг на друга. Вот их - я могу спасти! Могу. И отстоять потом княжество от черных - тоже могу. Почти наверняка. А всего мира… Тащите его!..
        Стемнело. За спиной полыхнули костры, поднялась огненная стена между скалами, и стали видны человеческие фигуры, копошащиеся на ее фоне.
        Снег стал оранжевым.
        Ватажники стояли неподвижно. Хорек застонал, как от боли. Рык был прав. Прав. Но и в словах Серого тоже была правда. И он бы сдержал слово, отдал бы княжну, если бы они пережили эту ночь. Хорек вспомнил беженцев возле городской стены и на улицах Базара, толчею на торговой площади, людей на улицах.
        Они все умрут. А он, он может совершить подвиг. Спасти тысячи. Попытаться спасти тысячи. Он столько раз за последние дни умирал, что перестал этого бояться. Он хотел спасти княжну - он ее и спасет. Только главное - дожить до прихода обоза. Такая ерунда - дожить до появления обоза.
        Смотритель сунул руку за ворот плаща, с треском рванул что-то и протянул раскрытую ладонь Рыку. Свет костров отразился в гладкой фигурке волка.
        - Это мой знак… - просипел Серый Всадник. - Забери его, покажешь в общине… Тебе отдадут девочку. Только… только расскажи о том, что здесь было.
        Оборванная цепочка покачивалась, свесившись с его ладони.
        Рык взял.
        - Не увозите меня, - с трудом проговорил Смотритель. - Сейчас тут понадобится каждый.
        Рык посмотрел на серебряного волка, протянул Хорьку:
        - Бери, отвезешь в общину. Поймай лошадь за воротами…
        Хорек попятился:
        - Я слово дал…
        - Ты должен отвезти княжну, - рубя каждое слово, произнес Рык.
        - Я дал слово! - выкрикнул Хорек.
        Рык взмахнул рукой - и Хорек упал. На мгновение он даже ослеп от боли, потом схватился за лицо - кровь текла из сломанного носа.
        - Забери знак и езжай! - крикнул Рык. - Костры уже гаснут. Еще немного…
        - Нет… - выдохнул Хорек, размазывая кровь по лицу. - Я не поеду…
        - Дурак! Иначе все будет напрасно - все! И смерти наших, и все, что мы пережили… Все будет напрасно!
        Хорек встал со снега. Кровь попала в рот, он сплюнул:
        - Я никуда не поеду!
        - Кривой, Враль, хоть вы ему скажите… - простонал Рык.
        - Можешь ехать сам, - ответил Кривой.
        - Я не брошу ватагу…
        - По обычаю? - усмехнулся Кривой. - Тогда по обычаю ты должен убить Хорька за непослушание. Убьешь? Ты все правильно сказал, кому-то нужно ехать. Хорек не поедет. И я его здесь не брошу.
        - Езжай с ним…
        - Тут нужен будет каждый…
        - Враль, ты хотел остаться в городе… Отвезешь княжну и вернешься… Ты ведь давно хотел поделить деньги и разойтись. - Рык сорвал с пояса кошель и бросил его в снег перед Вралем. - Вот те змейки, что мы давали Щербатому. Ты же не хотел умирать…
        - Я и сейчас не хочу… - сказал Враль. - И рождаться, может, не хотел, только меня мамаша выпихнула, повитуха по заднице шлепнула - живи. И жил. Сколько я глупостей сделал… Не перечесть. Сделаю еще одну…
        Враль переступил кошель и пошел к опадающей огненной стене. Хорек двинулся за ним, обошел Рыка, как дерево, словно и не живой тот был вовсе.
        - Ты это… - пробормотал Кривой. - Ты все правильно… Только…
        Кривой хлопнул Рыка по плечу и пошел за ватажниками.
        Рык еще раз посмотрел на «волка», сунул его за пазуху, протянул руку Смотрителю, который никак не мог подняться на ноги:
        - Вставай, господин Серый Всадник. Черные ждут.
        Но черные не ждали. И как только в каком-нибудь месте огонь спадал, они неистово бросались туда. Их встречали копьями, рубили; костры гасли один за другим, и огненная линия распадалась на отдельные костерки, в неверном свете которых люди продолжали драться с чудовищами. Освещенные круги сжимались, и темнота подступала все ближе, выплевывая из себя черные смертельные сгустки. Защитники падали, иззубренные когти разрубали их на куски, рвали в клочья…
        Соболь дал знак - люди стали отступать, медленно, не давая черным разорвать их строй, вновь смыкаясь, если кого-то из них опрокидывали в снег или утаскивали в темноту.
        Загорелась изба. Поначалу слабо - языки пламени шевелились внутри сруба, но потом вырвались из окон и поднялись вверх, сплетаясь в огненный столб, осветивший все вокруг ярким дрожащим светом. Он вспыхивал на клинках, скользил по черным панцирям чудовищ, отражался в лужах крови и в застывающих глазах мертвецов.
        Хорек рубил, не переставая, не чувствуя уже ни плеча, ни пальцев на руке. Он кричал вместе со всеми, уворачивался от вылетающей из темноты черной смерти, рубил, снова уворачивался, падал на колено, вскакивал и снова рубил и колол.
        Он не знал, сколько черных таится там, в темноте, он дрался. Уже не за весь мир, не за всех на свете людей, он дрался за себя, за свою жизнь, за то, чтобы не умереть вот сейчас, в этот самый миг.
        Удар из темноты распорол ему рукав, оцарапал руку. Кто-то в полушубке бросился между ним и когтями, замер, выронив оружие… Черное лезвие появилось из его спины, рванулось вверх, разрезая туловище на две половины. Кровь хлынула прямо в лицо Хорьку, он шарахнулся назад, споткнулся…
        - Держись! - рявкнул над самым ухом Кривой. - Не падай, затопчут…
        Из темноты вылетела лапа с когтем, Кривой мечом отвел ее в сторону, протиснулся вперед, заслоняя собой Хорька, сжал рукой его плечо, попытался толкнуть назад. Но Хорек вырвался, закричав что-то и самому непонятное.
        Тени, огненные блики, гладкие черные тела, кровь… Визг и скрежет, крики ярости и предсмертные стоны…
        Хорек прижался спиной к каменной стене, перевел дух. Дом уже почти прогорел, свет почти не дотягивался до стены и стоящих возле нее людей…
        Два десятка, посчитал Хорек. Два десятка…
        Слева кто-то свистнул, Хорек оглянулся - Враль. Он сидел, прислонившись спиной к стене, кровь на правой ноге отливала черным в неверном свете пожарища. Рядом стоял Рык. Возле него - Серый Всадник.
        - Кривой… - позвал еле слышно Хорек и улыбнулся, услышав, как справа от него Кривой ругается последними словами.
        Темнота на самой границе освещенного пространства дрогнула, потекла… Черные тела двинулись вперед - медленно, не торопясь. Прогоревшие бревна с треском обрушились вовнутрь, полыхнули, осветив напоследок приближающихся врагов, и почти погасли.
        - Не стоять! - прокричал Смотритель. - Как только подойдут - вперед. Не ждать.
        Черные замерли.
        - Вперед! - крикнул Смотритель.
        Хорек оттолкнулся от стены, шагнул вперед, пытаясь замахнуться неподъемным мечом. Вот и все, промелькнула в голове мысль.
        Он не успел добежать до черных; один из них прыгнул, Хорек оступился и сел, выставив перед собой клинок, как тогда, тысячу лет назад в своей первой засаде, и, как тогда, Кривой бросился вперед…
        Удар обрушился на Хорька, припечатал его к снегу, выбил из груди воздух. Черный не шевелился. Хорек закричал в ужасе, попытался столкнуть с себя тушу, но руки скользили по панцирю, а ноги только били по снегу, не находя опоры.
        Чувствуя, что задыхается, Хорек повернул голову, увидел, как Рык, заслоняя собой выронившего меч Враля, остервенело рубит тянущиеся к нему лапы. Увидел, как Смотритель встал рядом с вожаком, и увидел… Увидел - уже теряя сознание - линию блестящих жал. Гаснущий свет пожара отразился в наконечниках копий.

«Обоз успел, - подумал Хорек. - Успел».
        Черная тень заслонила Рыка. Мелькнул черный коготь - боль пронзила Хорька, метнулась от пробитой руки к сердцу. Хорек попытался закричать, но не смог, только застонал еле слышно - и все для него исчезло.
        Глава 11
        Кривой, прихрамывая, подошел к столу и поставил новый кувшин перед Рыком. Тоже сел.
        - Старый я стал, - пожаловался Кривой. - От подвала до кухни пройду пару раз - и все. Запыхался.
        Рык налил вино в кружки, одну подвинул Кривому.
        - За что выпьем? - спросил Кривой.
        - За жизнь, - ответил Рык. - За то, что выжили.
        - Можно, - кивнул Кривой. - За это - можно. А за погибших я пить не буду. И так за них пью, раз они сами не могут. Почти каждую ночь приходят… Дылда, Полоз, Дед… Все остальные. Стоят и смотрят. Я спрашиваю, налить вам выпить, а они молчат. Я спрашиваю, как они там - все равно молчат. Я уж извиняться пробовал, что не ушел вместе с ними, а все не отвечают. Смотрят молча, будто ждут…
        Рык осушил кружку, осторожно поставил ее на стол.
        - Наверное, ждут, - сказал Рык.
        - К тебе тоже приходят? - Кривой снова налил вина в кружки.
        - Нет, ко мне не приходят… Не они. Жена моя приходит с ребенком. Столько лет прошло, а она все молодая. И не говорит, кто родился - мальчик или девочка.
        - А какая разница? - спросил Кривой. - Дите…
        - Нет разницы, - покачал головой Рык. - Совсем нет разницы. Она иногда разговаривает со мной, успокаивает, говорит, что я сделал все правильно…
        - Вот видишь…
        - Это она говорит - жалеет меня. И я ее пожалел когда-то, не хотел обидеть правдой. И убил.
        Рык вздохнул тяжко, со стоном.
        - Снова я напился, - сказал он. - Пора мне домой.
        - И снова на полгода, - пробормотал Кривой.
        - На полгода, - кивнул Рык. - А что тут делать раньше? На твою кривую рожу смотреть?
        - А в лесу ты у себя на что смотришь? Своим домом любуешься, наделом земельным? За пятнадцать годков не надоело? В нашу берлогу ходишь?
        - А ты не хотел бы туда сходить?
        Кривой задумался, покачал головой.
        - Не хочу.
        - Их там нет, - сказал Рык. - Никого нет. Они остались… Заика на горе…
        - Нету Заики на горе, - Кривой сделал большой глоток из кружки. - Я просил, посмотрели еще лет десять назад. Кто-то могилу разворошил, даже костей не осталось. Рыбью Морду найти я даже и просить не стал. Там, наверное, сейчас ничего и не найдешь, после того как черные прорвались в подземелья. Враль писал: народу полегло в подвалах и норах - сотни. Но темные успели. Теперь в Базаре постоянный отряд темных…
        - Ты мне уже это говорил. Раз десять говорил: и про черных, и про то, как хорошо устроился Враль в Базаре, без ноги, а устроился… Что ему помогают… - Рык резко замолчал, выпил вино из кружки и снова налил. - Серые ему помогают. А он…
        Кривой опустил голову, пригладил седые волосы и вздохнул тяжело.
        - Интересно, - спросил Рык, - а солнце уже взошло?
        - Наверное, нет, а то бы уже возчик зашел. Он в этом деле точный.
        - Ну, тогда я не буду ждать, - Рык оперся ладонями о стол, собираясь встать, но замер. - О княжне ничего не слышал?
        - Слышал. Жива. Дважды ходила к Провалу.
        - А я… Я чуть все не погубил, дурак… - Рык взял кувшин и сделал несколько глотков прямо через край. - Княжество спасти хотел… А они и без меня договорились. И не нужно было ничего, не нужно было идти за княжной.
        Кривой поскреб ногтем пятно на столешнице.
        Всякий раз, напившись, Рык рассказывал ему, как договорились воевода и княгиня, родившая мальчика. Как постарались воевода с женой - и это несмотря на свой возраст, - родившие через годик девочку.
        Когда в прошлом году молодых обручили, Рык приехал неожиданно, напился, кричал что-то о девочке, которую обманули и отдали в уплату за договор с Кругом. Кривой не возражал, не пытался доказывать, что князь должен был отдать дочь, вернуть ее Серым. У него ведь в горах тоже нашли руду. Нельзя с Серыми Всадниками ссориться.
        Сидел Кривой рядом с Рыком, молчал и думал, что вот кричит Рык, надрывает себе сердце, но ведь не отказался от княжеского надела за привезенную дочку. Пусть и слепую.
        Сдержали князь с княгиней свое слово - и ватажников выживших, и Рыка наградили. Кривой вот постоялый двор построил. Хотел возле самого Камня, да, поразмыслив, поставил его на пожарище, на месте постоялого двора Молчуна. Князь его от налогов освободил. Кривой, не подумавши даже, жениться собрался, да спохватился: баба в доме - есть кому трепать языком, выбалтывать все. А тут лучше помолчать. Нельзя людям про такое знать, никак нельзя.
        - Пойду я, - сказал Рык и встал.
        Его качнуло, Кривой подхватил бывшего вожака, проводил до выхода, помог надеть тулуп, нахлобучил шапку. Лошадь и сани уже были готовы: ее с вечера не распрягали, только овса насыпали. Не обращая внимания на мороз, Кривой раздетый вышел вслед за Рыком, постоял, пока сани не скрылись за деревьями.
        Каждый раз он ожидал, что Рык задаст, наконец, свой вопрос. Спросит. Ведь не просто же так приезжает он раз в полгода на постоялый двор к Кривому. Но каждый раз Рык спрашивал все какую-то ерунду и, напившись, уезжал до восхода солнца.
        А вон уже и край неба отметило красным - пора и постояльцев поднимать.
        Кривой вернулся в дом, хотел было пройти к комнатам да стукнуть в дверь, но услышал, что там уже проснулись, закричали, загалдели…
        Кривой торопливо, насколько позволяла плохо гнущаяся нога, прошел на кухню, прикрыл за собой двери, прижался лбом к стене и замер, зажав уши руками. Он не мог этого слушать. Ему хотелось кричать и биться головой о стену. Может, потому и Рык уезжал так поспешно. Может. Хотя… Не только из-за этого.
        Кривой ждал, сцепив зубы. Ждал-ждал-ждал-ждал…
        Потом в кухонную дверь постучали. Громко, чтоб даже Кривой расслышал сквозь шум в ушах и скрип зубов.
        - Да, - отозвался Кривой и вышел в обеденную.
        - Мы уезжаем.
        - Хорошо, - ответил Кривой, отводя взгляд.
        - Что-то передать Вралю?
        - Передай, что все у меня в порядке. И у Рыка - тоже. Пьет много, когда ко мне приезжает. А как он там у себя дома - не ведаю. Но постарел сильно. Руки трясутся. Недолго ему осталось. Так и скажи, - помолчав, добавил Кривой.
        - Скажу.
        - Ну… - Кривой протянул руку. - А ты-то как?
        - Что как?
        - Как у тебя дела, Хорек?
        - Давно меня Хорьком не называли… - усмехнулся Хорек в усы.
        - Пятнадцать лет уже, - напомнил Кривой.
        - Пятнадцать лет… Все хорошо у меня, - сказал Хорек. - Жена здорова, тяжела по третьему разу. Младший сын бегает, играет. Старший… У старшего все тоже хорошо.
        - Хорошо… - протянул вслед за Хорьком Кривой. - А только что уехал Рык.
        Хорек промолчал.
        - Который раз приезжает. Может, хочет, чтобы ты с ним заговорил. Ты ж после той ночи с ним так ни разу и словом не перемолвился. И письмеца не передал. Он же…
        - Он поступил правильно. Тогда, в Долине, он действительно спасал княжество. И мою жизнь спасал. И правильно он все сказал. Нельзя весь мир спасать. Нужно выбрать что-то, что останется для тебя нерушимым. Для него это было слово. Для меня…
        - Тоже слово, - закончил за него Кривой. - Ты же тоже не можешь от своего слова отступить, я же тебя насквозь вижу. Ты улыбаешься, про своих детей рассказываешь, даже вон про старшего - что хорошо все у него. У него? Хорошо? Это ты пытался, чтобы тебе хорошо было, чтобы облегчение наступило, откупался от боли своей, от совести откупался ребенком.
        Хорек слушал молча, не отводя взгляда.
        - Напился я… - жалобно пробормотал Кривой. - Не могу оставить Рыка без компании и напиваюсь.
        Хорек молчал. Лицо его было бесстрастным, только между бровей залегла складка.
        - Поеду я, - сказал, наконец, Хорек. - Все уже погружено, можно ехать.
        Он обнял Кривого, прижался на миг щекой к давно не бритой щеке ватажника и пошел к двери, набрасывая по ходу на плечи серый плащ с волчьим подбоем.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к