Сохранить .
Командарм Олег Анатольевич Кожевников
        Будущее в тебе #4
        Июль 1941 года, идёт вторая неделя великой войны. Несмотря на то что несколько подразделений 7-й ПТАБр и 6-го мехкорпуса остановили, а затем обратили в бегство седьмую танковую дивизию вермахта, положение дел в Белостокском выступе не улучшилось. Наоборот, из выступа он превратился в Белостокский котёл. И такое положение было не только на этом, отдельно взятом участке фронта. Весь запад СССР горел огнём, и по существу происходило уничтожение Красной Армии. Вот в таких условиях комкор Юрий Черкасов был назначен командующим 10-й армии и взял всю ответственность за катастрофическое положение дел в Белостокском выступе на себя.
        Олег Кожевников
        Будущее в тебе: Командарм
        Серия «Военная фантастика»
        Выпуск 116
        Оформление Владимира Гуркова
        Глава 1
        Ставшее уже привычным басовитое урчание двигателя «хеншеля» начало убаюкивать мой мозг. Этот трофейный трёхосник стал настоящим домом, штабом, да много чем, не только для меня, но и для Шерхана, Якута, красноармейца Лисицына и ещё трёх бойцов. Иногда вся эта наша гоп-компания вызывала у меня внутренний гомерический хохот. Ещё бы - формально старший сержант Асаенов (боевой позывной Шерхан) персональный водитель командира шестого мехкорпуса генерал-майора Черкасова, то есть меня, а на самом деле этот хитрющий татарин обучил водительскому ремеслу молодого красноармейца Лисицына и спихнул на салагу свои обязанности. После чего спокойно дрых в кузове во время перемещений по фронтовым дорогам Белостокского выступа. И не просто отсыпался после напряжённой боевой работы, а наверняка потреблял в тёплой компании генеральские харчи - вернее, то, что раздобыл у штабных интендантов, прикрываясь моим именем. А тёплая компания у него была знатная: во-первых, это его старый друг, ещё с Финской войны, сержант Кирюшкин (боевой позывной Якут), по внешнему виду которого и не подумаешь, что этот скромный тихий человек
может сделать кому-нибудь плохо. Однако Якут уничтожил столько врагов, что их могилами можно было заполнить довольно большое кладбище. Снайпер и следопыт Кирюшкин был великолепный, и я верил его словам, что до призыва в армию он был лучший охотник-промысловик в своём районе. А район, в котором сержант проживал до призыва в армию, по площади побольше, чем какая-нибудь Швейцария. Правда, расположен был в Восточной Сибири, а население имел меньше, чем проживало в одном кантоне этой не маленькой европейской страны. И почти тридцать процентов жителей сибирской Швейцарии принадлежало к той же малой народности, что и Якут. Оленевод, как его в шутку обзывал Шерхан, всё грозился пулями навести маникюр пальцам своего приятеля. Как бы намекая этим, что тому пора не зубоскалить, а заняться своим внешним видом - хотя бы постричь свои ногти, напоминающие когти хищника.
        Вот примерно так эти мои боевые братья, ещё со времён Финской войны, пикировались в свободное от боёв, сна, перекусов и передачи опыта другим бойцам время. А если прямо сказать, свободного времени после 22 июня практически не было. Вот и сейчас, несмотря на мои предположения о том, что подальше от глаз командира в кузове ребята сладко дрыхнут (объевшись трофейными продуктами), присутствует и мысль, что, может быть, всё это и не так. Что они настолько правильные бойцы, что более опытные Шерхан и Якут обучают молодёжь, как сподручнее давить фашистов, а трое из ларца всему этому внимают, становясь всё опытнее и опытнее. Не зря же трое земляков-рязанцев буквально на моих глазах превратились из беспомощных щенков в настоящих волкодавов - бойцов, способных сразиться с самыми подготовленными немецкими диверсантами. Конечно, чувствуется подготовка в роте, работа теперь уже капитана Курочкина (боевой позывной Ряба). Это ещё один мой боевой брат по Финской войне, ставший там комвзвода в роте, которой я командовал. После призыва рязанцы проходили обучение в батальоне Рябы, однако и то, что умеют Шерхан или
Якут, в их боевых навыках тоже присутствует. Хорошие бойцы получились из этих парней - вполне можно доверить им прикрывать свою спину в любой заварушке.
        «Хм… трое из ларца», - внутренне усмехнулся я. Хоть и в полусне, но характеризовал я этих ребят верно. Похожие друг на друга, они появлялись неожиданно из крытого брезентом кузова «хеншеля» и быстро решали возникшие проблемы. Кого нужно арестовывали (это когда требовалось навести порядок в дивизиях 6-го мехкорпуса), а при встречах с немцами раздавали тем тумаки, и неслабые (как это было при захвате участка железной дороги на польской территории вблизи города Сокулки). Этим они для меня и ассоциировались со сказочными персонажами, а ещё тем, что были земляками и все призывались из Рязанской области, пускай из разных районов, но повадки и характеры у них были похожие. По этим ребятам становилось понятно, почему Россия стала независимой, и никто её не мог покорить. Попробуй покори таких орлов - их можно только убить, но заставить, чтобы чужеземец диктовал свою волю, это было невозможно. Свой - да, свой мог гнуть их в бараний рог, и они это терпели, правда, матеря его между собой. Вот, например, как Рябу - как он их только ни дрючил, воспитывая из парней настоящих бойцов, а ненависти у ребят к нему не
было, только уважение заработал своей требовательностью. А я это знаю - сам как-то случайно подслушал их разговор о жизни в армии и о дальнейших планах. Если бы это слышал какой-нибудь комиссар, то мотать ребятам срок за антисоветчину где-нибудь за Полярным кругом. Ну а для меня главное был патриотизм ребят, а на идеологию мне было глубоко наплевать. Не любят коммунистов, ну и чёрт с ними. Главное, жизни готовы отдать за свою большую и малую родину.
        Мысль о комиссарах резко изменила настрой. Благодушные и слегка ироничные мысли о ребятах, располагающихся сейчас в кузове, сменились тоской о погибшем друге, бывшем как раз комиссаром 681-го артполка, Осипе Шапиро. Да, мой старый дружище погиб. И не банально, как сейчас погибало множество людей - шальная пуля, осколок бомбы или снаряда, а героически, пожертвовав собой ради нашей победы. Вызвал огонь артиллерии на себя, когда держать позиции не было никакой возможности. Он лично упросил меня отдать приказ перенести артиллерийский огонь по позициям дивизиона, которым в тот момент командовал. А последствия огня целого полка 152-мм гаубиц ужасны - всё живое и не живое тоже в районе падения тяжёлого снаряда переставало существовать. А по позициям дивизиона, над которым взял командование Ося, гвоздило 48 гаубиц. После боя я лично посетил позиции героического артдивизиона - была робкая надежда, что Ося, пускай раненый или контуженый, но всё-таки найдётся. Но после нескольких минут карабканья по многочисленным воронкам, на дне которых всё ещё присутствовали лужицы крови, а в вырванной земле проглядывали
фрагменты человеческих тел, одетых не в нашу форму, все мои надежды умерли.
        Невозможно было уцелеть в такой мясорубке. И отозвав ребят, тоже занятых бесполезными поисками, направился на позиции штабной батареи. Вот там усилия оказались не напрасны - удалось отыскать троих наших тяжелораненых и одного контуженого. Про немцев я и не говорю, их было гораздо больше. Но с ними было проще - пнул тело в чужой форме, и если оно начинало подавать признаки жизни, то оттащил на ровную площадку недалеко от сгоревших КВ под присмотр радистов, один из которых исполнял роль санитара, а второй охранника и одновременно занимался рацией - был, как говорится, на связи. А причина грубого обращения с ранеными немцами была очень проста - эти сволочи в упор добивали наших раненых. Вот и причина, почему их было найдено так мало, хотя позиции штабной батареи никто не забрасывал крупнокалиберными снарядами. С нашими ребятами мы обращались совсем по-другому. Если повезло и прощупывался пульс в районе сонной артерии, то тут же к найденному герою подбегали минимум двое и, конечно, Шерхан, который обрабатывал обнаруженное ранение, а затем со всевозможными предосторожностями бойца переносили на
носилках к «хеншелю». Вот там раненым начинал заниматься Якут, который, что-то приговаривая, разматывал наложенную Шерханом лёгкую повязку, а затем посыпал открытую рану каким-то зеленоватым порошком из своих запасов. Шаманил, одним словом. Что интересно, после его манипуляций тяжелораненый спокойно засыпал.
        Только один раз Якуту не удалось использовать свой чудо-порошок - открытых ран на пациенте не было. Да и пришёл он к «хеншелю» на своих ногах, только поддерживаемый красноармейцем Тюриным (одним из рязанцев). Хотя на человеке была командирская форма, но сразу я его не узнал. Ещё бы - вся форма и лицо были измазаны землёй, а глаза стали красные от лопнувших в белках кровеносных сосудов. Но, даже не узнав, я всё равно обнял этого парня, а затем, собственноручно смочив носовой платок, начал обтирать лицо герою. Лучше бы я этого не делал, измазанное землёй оно выглядело менее страшным, а когда вода смыла землю, то такие лица мало видели даже опытные врачи-травматологи. Сплошной вздувшийся кровоточащий синяк, а не лицо человека. От открывшегося зрелища меня передёрнуло, и от неожиданности я выронил фляжку.
        Наверное, действия по поднятию фляжки с земли очистили мозг от шелухи, связанной с внешностью командира, добравшегося до «хеншеля». Наконец-то я его узнал, это был старший лейтенант Сытин, практически перед самой атакой немцев назначенный мною формировать миномётный дивизион из трофейной матчасти. Он был опытный миномётчик, до войны служил в учебном миномётном дивизионе. После начала немецких бомбардировок и гибели всего руководства учебного дивизиона, не поддался панике, сумел навести порядок среди выживших курсантов и преподавателей и во главе получившегося подразделения начал выдвигаться к Белостоку. Цель Сытина была добраться до штаба 10-й армии и уже от старших командиров получить приказ на дальнейшие действия. Вот во время этого движения подразделение, сохранившее дисциплину, было встречено моим комиссаром, который согласно приказу направлялся в Сокулки. Надо знать моего комиссара, чтобы понять, что мимо такого подарка, как бесхозная боеспособная часть, он не проедет. Объяснив Сытину, что штаба 10-й армии в Белостоке уже давно нет, и вообще чёрт знает, где этот штаб сейчас находится, Фролов
переподчинил это подразделение штабу 7-й ПТАБр. Сначала хотел использовать этот подарок судьбы как пехотное прикрытие штабной батареи, но потом появился я с целой кучей трофейных миномётов и боеприпасов к ним. И естественно, после доклада Фролова я посчитал неразумным использовать обученных специалистов как пехоту. И приказал начинать формировать отдельный миномётный дивизион, подчиняющийся непосредственно штабу 6-го мехкорпуса. Идея-то была правильная, но вот немцы не дали её исполнить, впрочем, как и много других нужных вещей. О силе и стремительности их удара я даже и помыслить не мог. Да никто не мог! Вот Сытин и попал под эту раздачу больших звездюлей. Ещё повезло парню, что жив остался.
        Я попытался ободрить старшего лейтенанта. Начал говорить, что ребята погибли не зря, что мы всё-таки накостыляли немчуре. Но Сытин всё так же продолжал стоять с выпученными глазами, не понимая, что я говорю. Только когда я обнял его, он что-то невнятное промычал, а из глаз начали ручейками течь слёзы. Я в сердцах схватил его за руку и почему-то шёпотом произнёс:
        - Да всё я понимаю, старлей! Но не боись - прорвемся! А что тяжело контузило, то это не беда - теперь нас двое таких!
        После этих слов я подвёл Сытина к Якуту, который, видя, во что превратилось лицо старшего лейтенанта, отложил баночку с порошком и достал их своего сидора большую банку с уже знакомой мне мазью. Сегодня утром я у него спрашивал, какие такие чудодейственные вещества входят в ту замечательную мазь, после применения которой сильно обожженный в ночном бою Шерхан утром был как огурчик. Из объяснений для меня были знакомы только слова - медвежий жир, тёртый корень женьшеня, мумиё, остальные названия могли понять только его земляки, да и то не все.
        Оставив Сытина на попечение Якута, я направился к радистам - наступало время связи с капитаном Рекуновым, мотострелковый батальон которого, вместе с «ханомагами» лейтенанта Костина и танками КВ, преследовал отступающих гитлеровцев.
        Вот именно… мои ребята преследовали хвалёную 7-ю танковую дивизию вермахта. Как шавок гнали лучших солдат Германии. Наверное, первый раз в славной истории этой дивизии она была остановлена более слабым противником, и потом, получив по носу, её солдаты запаниковали и бросились удирать, спасая свои никчёмные жизни. Элемент неожиданности сработал - никак не думали гитлеровцы, что их будут убивать с воздуха. Черных сработал на отлично - даже меня ошеломил. А ещё, конечно, майор Половцев. Он и его ребята вообще совершили немыслимое - дерзкий рейд по тылам гитлеровцев был как удар грома в тихую январскую ночь. И целью этого рейда были аэродромы люфтваффе. Житья совсем не стало от немецкой авиации, даже походную кухню невозможно было перевезти, чтобы не попасть под удар какой-нибудь летающей нечисти.
        Шерхан ругался страшно и, в запале грозя кулаком пролетающему «мессеру», выкрикнул:
        - Сука, ну подожди, доберусь до тебя! Какой-нибудь брошенный броневик раздобуду и прокачусь до твоего аэродрома. Вот там уж повеселюсь, покатаюсь по вашим жопам, пока говно не начнёт бить из хлебальников долбаных арийских асов!
        Я был с ним полностью солидарен, но у меня, кроме эмоций, была голова на плечах, петлички подполковника и, самое главное, мой новый резерв - остатки двадцать пятой танковой дивизии под командованием майора Половцева. В момент эмоционального взрыва Шерхана в моей голове всё сложилось. А когда добрался до базового аэродрома 11-й САД, а её командир генерал Черных начал сокрушаться о громадных потерях истребительной авиации, меня тоже понесло. Но не с точки зрения летуна, а жертвы, которую уже заклевали воздушные сволочи. На его стенания я проорал в ответ:
        - Тебе тяжело, а нас скоро будут уже дерьмом забрасывать, пока доблестные ВВС, не имея самолётов, сидят на гигантских запасах топлива и боеприпасов. Вон у меня семнадцать танков и больше двадцати броневиков стоят, не имея бензина, снарядов и патронов к пулемётам. Да если их этим снабдить, то они раскатают аэродромы люфтваффе за милую душу. Сам знаешь, какой сейчас фронт рыхлый - кати куда хочешь, если, конечно, ты на броне и пушка заряжена. У немцев сплошного фронта нет и бардак не хуже, чем у нас. Пока до командования вермахта дойдёт, что русские проникли на их территорию, мы уже несколько аэродромов превратим в склады металлолома. И всё, нет на нашем участке немецкого воздушного господства.
        Почувствовав, что Черных начинает прогибаться, я усилил нажим, сделав основной упор на то, что сама его дивизия начнёт летать. Перед этим генерал говорил, что многие лётчики со сбитых самолётов выжили, воспользовавшись парашютами, и дивизии, чтобы снова стать боеспособной, просто нужна новая техника. Сдуру, как человек, уже несколько раз использующий трофейные автомобили, я заявил:
        - Если поможешь организовать этот рейд, то с захваченных аэродромов твои летуны перегонят хорошие немецкие самолёты, и не нужно будет ждать милости Госплана, который сейчас вряд ли выделит тебе новую технику. Сам знаешь, какое сейчас положение с самолётами в ВВС, если даже у тебя округ вытребовал эскадрилью истребителей для защиты Минска.
        Когда я это говорил, то понял, что несу чушь. Самолёты-то это не автомобили, и без дополнительного обучения лётчик, привыкший к нашим самолётам, на иностранных летать не сможет, по крайней мере хорошо. Я же слышал, что лётчикам приходится переучиваться, если они получают самолёт того же типа, но разработанный в другом КБ. И это техника, произведённая в одной стране.
        Как ни странно, Черных не обозвал меня дилетантом, ничего не понимающим в самолётах. Наоборот, он ухватился за моё безумное предложение. Это уже потом я узнал, что, оказывается, все его лётчики-истребители прошли курсы по управлению «Мессершмиттом-109» и даже налетали на них по несколько часов. Были в дивизии два учебных самолёта этого типа. А всё почему? Да потому что дружили мы раньше с Германией, и какому-то деятелю из министерства обороны очень захотелось закупить эти истребители. Вот в 9-й САД и начали изучать эти машины. Конечно, Германия не продала нам самолёты, но знания-то у людей остались.
        Можно сказать, этот разговор и стал первопричиной рейда Половцева. Черных выделил ресурсы и людей, Половцев вложил в это дело душу и свой опыт, ну а я, вернее мой корпус, получается, явился благоприобретателем усилий этих людей. Надо смотреть на вещи реально - если бы не было воздушного налёта на почти размазавших нас немцев, то никакой победы бы не было. После такого вывода на меня накатило самобичевание. Как обычно, когда долго размышлял, начинал чувствовать себя человеком не на своём месте. Который делает всё не так, непродуманно и в общем-то дилетантски. И мой внутренний голос, вернее сущность моего деда, начал вещать, и ощущение было, как будто я веду беседу с каким-то сторонним, очень ехидным собеседником.
        - Слушай, парень, поумерь свои амбиции, никакой Черкасов не великий стратег, и как бы ни пыжился, но историю делаешь не ты, а люди этой реальности. А то ишь, возомнил, что Всевышний наделил тебя сверхталантами, чтобы именно ты изменил историю. Вспомни, какое чмо ты был в своей реальности. Паршивый экс и то ваша компания исполнить чисто не смогла. Обычные бюргеры вас вычислили и, в общем-то, прикончили. Только тебя, дурака, почему-то перебросило в эту реальность, И что, от этого ты стал умней? Злей, может быть, но умней вряд ли. Прислушиваться надо к словам умных людей, а не считать себя святее папы римского. Что ты везде лезешь, пытаешься всюду успеть. Вспомни, что тебе говорили Черных, Пителин, даже твой друг Шапиро.
        Я сразу же попытался вспомнить, что же такое умное и полезное для моего развития говорили эти люди. Но память начала выдавать столько информации, что я практически сразу же и запутался. Можно считать большинство высказываний таких людей, как Черных или Пителин, умными и полезными для меня. Что касается Оси, то не могу признать любую его мысль умной. Поэтому нужно порыться в его грамотных в моём понимании суждениях и посмотреть, как они совпадают с высказываниями Пителина и Черных. Думай, голова, думай! Так все-таки, на какое же из высказываний нужно обратить особое внимание? Ничего не получалось, не шла разгадка этого ребуса. Но на самом деле все загадки и поиски ответа на них происходили в одной голове. Пускай в ней и присутствовала какая-то частичка сущности деда, но главной всё-таки была моя, перенесённая туда из кошмарной реальности, где эту войну выиграли немцы. В моей реальности деда убил финский снайпер, а в этой он за мгновение до попадания пули потерял сознание, пошатнулся, и смерть миновала, теперь это наше общее тело. Вернее моё, ведь от деда остались только некоторые воспоминания,
навыки и мерзкое брюзжание, достающее иногда до самой печёнки.
        Вот и сейчас, вместо того чтобы дать поспать после тяжелейшего боя, затеял свои любимые психологические игрища. Я мысленно выругался матом и уже спокойнее обратился к внутреннему зануде:
        - Не буду решать твои долбаные шарады, говори давай, к каким таким словам мне нужно прислушиваться.
        Как обычно, на прямой приказ основной сущности моя занудная часть вроде горестно вздохнула, а затем выдала:
        - Помнишь, когда последний раз видел Осю, чуть ли не половину этой встречи вы проржали, как два дауна?
        - Это когда он заметил, что у меня штаны не генеральские?
        - Да, вот именно перед самым боем.
        - Ну и что такого? Может быть, мы этим смехом тревогу успокаивали. Или, по-твоему, идти умирать нужно с постными, трагическими лицами?
        - Не в смехе дело, а в том, что тогда тебе Ося сказал одну очень правильную вещь.
        - Какую? Что я на генерала не похож?
        - Да, когда объяснял, почему ты не похож на крупного военачальника. Ведёшь себя как ротный - лично ставишь задачи сержантам и мелким подразделениям. Бегаешь практически по передовой с автоматом и гранатами, как будто бравируешь готовностью умереть за родину. Об этом же тебе твердит Пителин, да и Черных намекает, что генерал прежде всего должен думать головой. Ты же много воевал, прошёл разные ступени командования, в военной академии учился, и, пройдя эти этапы жизненного пути, должен понять, что командир твоего ранга не имеет права подвергать свою жизнь опасности.
        - Ты что же, тоже думаешь, что я должен сидеть в штабе, а войсками руководить посредством делегатов связи? По другому-то связаться с подразделениями не получится - проводная связь повсеместно повреждена, радиоэфир засорён до такой степени, что мощнейшая радиостанция РАТ (которая установлена на бронепоезде) не всегда может его пробить, не говоря уже о менее мощных станциях.
        - Ну, в общем-то да. Считаю, что нужно прекратить вести себя как сосунку и плакаться, что военный гений Пителин находится далеко от тебя.
        - Да, дедуль… - туп ты до невообразимости! Мы же видим всё одними глазами, слышим одинаково, информацию ты имеешь такую же, что и я, и всё никак в ситуацию не въехал! Тебе пример Болдина или командарма-10 Виноградова ни о чём не говорит? Они опытные и грамотные военачальники, действовали ровно, так, как ты предлагаешь, и каков результат? Да никакого - всё просрали! А причина проста - люди! Во всех задумках этих генералов, да, в общем-то, и многих других, подчиненные это просто функция, ходячие носители своих должностных инструкций. Все их планы и действия выполнимы только в идеальных условиях, которые описываются в изученных ими книгах. В реальных условиях люди боятся, паникуют, теряются от быстро меняющейся ситуации. Соответственно ведут себя не так, как им предписано свыше. К тому же многие фигуры выбывают (просто-напросто их убивают), и это ещё больше вносит путаницу в разработанные планы действий. К тому же враг не дремлет и всячески способствует, чтобы бумагу, на которых увековечены эти планы, можно было использовать только в сортирах, вытирая грязные задницы победителей. Вот мои, казалось
бы, малоответственные действия и направлены на то, чтобы сбить у наших бойцов чувство ничтожности своей персоны.
        - Что, разве твоё шатание по передовой повышает боевую выучку красноармейцев и командиров?
        - Ещё как повышает! Сам посуди - если твой генерал находится в окопах чуть позади, то ты всё сделаешь, чтобы не допустить врага до его окопа. Знаешь, тебе доверяют и надеются, что ты выстоишь. Даже плохо обученные бойцы мобилизуются и показывают чудеса стойкости. Сейчас, когда всё валится, такое поведение просто необходимо. Люди всё понимают и чувствуют, что в любой момент может произойти обвал, но генерал-то не паникует, не бежит в тыл и, не прикрываясь охраной, толкает речь о патриотизме, а, обвешавшись оружием, сам готов напрямую вступить в бой с фашистами. Болдин или, допустим, Виноградов этого не прочувствовали, не стали вести себя, как простые русские мужики, вот поэтому мы в такой заднице. Ну, они ладно, всё-таки всю жизнь находились, можно сказать, в академической среде, а вот маршал Кулик непонятно себя повёл. Всё-таки он прошёл горнило Испанской войны и вполне, по своим данным, мог объединить и повести за собой народ, но позорно спрятал свои маршальские причиндалы в лесу и бежал подальше от начинающегося образовываться Белостокского котла. Наверное, следуя твоей логике, посчитал, что в
штабе он сделает больше, чем непосредственно в боевых порядках, организовывая оборону против захватчиков. Но думаю, что эта логика ущербна и порочна, следуя ей, мы точно окажемся в районе Уральского хребта. Правда, пока есть ещё в Москве Сталин, который, думаю, тоже эту логику не приемлет. Накрутит хвосты таким генералам и маршалам, и они насмерть встанут вокруг Москвы. Как в гражданскую поступали настоящие коммунисты. Лично поднимать в атаку полки и дивизии. А то не дай бог попадут за своё бездействие на зуб хозяину. Но этот страшный сценарий чреват миллионами жизней, так что лучше здесь под Белостоком генерал Черкасов немного покуролесит. Ты же знаешь, в той реальности меня готовили к борьбе с немцами в самой безнадёжной ситуации - школа сопротивления (эскадрон) это тебе не хухры-мухры.
        - Эскадрон это считай диверсионная школа, а тут нужно вести широкомасштабные боевые действия с регулярными частями вермахта. А единичными диверсиями и нападениями из-за угла территорию не удержишь и немцев не остановишь. Нужны войсковые операции, а значит, штабная работа, снабжение и грамотное планирование.
        - Правильно, но на это есть Пителин (гений штабной работы), Бульба (снабженец от Бога) и Бедин (самородок по организации службы тыла). А если привлечь ещё для разведки Рябу и его ребят, а в службу контрразведки и противодействия диверсиям Лыкова, то такому управлению корпуса цены не будет. Представляешь, какая гремучая смесь получится - скороспелый генерал с авантюрными замашками во главе и такие уникальные специалисты на подтанцовке? Да мы всю группу армий «Центр» на уши поставим.
        В ответ в моём подсознании раздалось только хмыканье, и наступила тишина. Просто какое-то блаженное спокойствие, когда не грызут мозг, и сознание спокойно баюкается равномерным покачиванием мягкого сиденья «хеншеля». После недавней окопной нервотрёпки, как в люльке, ей-богу. Уставший мозг начал постепенно отключаться, дольше всех в воспалённом сознании продержалась сцена разговора с героями дня - капитаном Рекуновым и лейтенантом Костиным. С ними я разбирал перипетии и, самое главное, итоги нашего столь стремительного и неожиданного контрудара по немцам. А ещё память анализировала последний разговор по рации с командиром 7-й танковой дивизии генералом Борзиловым. Всё пытался доказать себе, что я отдал верный приказ, после того как мы сначала тормознули, а затем отбросили немцев. Железную необходимость этого моего, в общем-то, авантюрного замысла и соответственно приказа я так для себя и не доказал. Не успел - мозг всё-таки не выдержал запредельной нагрузки и просто отключился, уйдя в нирвану довоенной жизни. И опять рядом была Ниночка и воспоминания о том, как мы в магазине загружали большой мешок
из-под сахара разными вкусностями. И какое счастье я испытывал, глядя в её сияющие глаза.
        Глава 2
        Прекращение басовитого урчания двигателя «хеншеля» - вот что прервало мой беспокойный сон. Открыв глаза, я не увидел в кабине Лисицына, а только приоткрытая дверь со стороны водителя говорила о том, что он не загадочным образом бесследно исчез, а просто выбрался из кабины на улицу, предварительно заглушив автомобиль. Гадать, зачем он это сделал, мне не пришлось - матерные выражения, донёсшиеся со стороны открытой двери, всё объясняли. Пробило переднее колесо. И ругался не Синицын, а Языков (самый скандальный из рязанской тройки) и винил во всём водителя. Мол, тот нарушил приказание самого генерала - двигаться след в след за «ханомагом» на расстоянии семи-десяти метров. А долбаный Синицын съехал с колеи бронетранспортёра на целых тридцать сантиметров. До этого я внутренне усмехался, но услышав про сантиметры, чуть не расхохотался во все горло. Только силой воли себя сдержал. Если бы рассмеялся, то пришлось бы вступать в диалог с ребятами и не дай бог покинуть своё мягкое, ставшее уже родным сиденье. Вместо этого с интересом стал вслушиваться в базар подчиненных, а их рядом со злополучным колесом
собралось уже довольно много и не только из кузова «хеншеля». Я услышал и вопросительный возглас лейтенанта Костина. Ему что-то ответил Шерхан, и после этого базар как-то утих, зато стали слышны звуки работы по замене пробитого колеса.
        На улице было ещё темно, а значит, можно особо не беспокоиться из-за незапланированной задержки в движении нашей колонны. Да в общем-то после такой встряски люфтваффе несколько дней вряд ли будет особо надоедать. Пока подтянут резервы, залижут нанесённые ребятами Черных и Половцева раны, можно двигаться и в светлое время. Так говорила моя логика, но очко-то не железное, поэтому от греха подальше и тронулись в 22 -30. Я глянул на свои часы - ага, сейчас 1-43, похоже, окраины Белостока уже проехали, и до места назначения осталось совсем немного.
        Пункт назначения был хорошо известен большинству бойцов и командиров нашего сводного отряда. Ещё бы, ведь это был городок Хорощ, в окрестностях которого совсем недавно (до войны) дислоцировались подразделения 7-й танковой дивизии. Такая рокировка и есть пример превратности жизни военного - испытав массу трудностей и пролив море крови, сделать круг и вернуться обратно в то место, где всё началось, чтобы снова кинуться в омут неизвестности. А это сделать придётся, успокаиваться и расслабляться нельзя - только наступление даёт шанс выжить. Вот, согласно моей наглой и сумасшедшей идее о наступлении на Варшаву, между Хорощем и Сурожем по западному берегу реки Нарев и происходило сосредоточение ударного кулака. Безумной эта идея могла показаться только фонам и геррам, а значит, по моему мнению, немцы не ожидают этого, и мы имеем хоть небольшой, но шанс добиться успеха.
        Конечно, как человек, закончивший военную академию, я понимал нелепость любого плана наступления - армия находилась в плачевном состоянии. Инфраструктура разрушена, людские потери кошмарные, убыль техники колоссальная, централизованного снабжения просто нет, о связи или, там, воздушном прикрытии даже говорить не приходится. Но делать-то нечего, спасать Россию надо, и кто, кроме нас, это сможет сделать? Половцев показал, чего можно добиться нетривиальными действиями. Его пример укрепил моё решение наступать, несмотря ни на что. Пусть неимоверно трудно, пускай красноармейцы и командиры плохо подготовлены, но ждать манны небесной в виде свежих дивизий и сталинских соколов нельзя. И моя прежняя реальность подтверждение этому. Там после первых немецких ударов армия тоже была дезорганизована и понесла большие потери. И надежда у людей оставалась только на получение ресурсов и пополнение в тылу. А значит, отступать до воссоединения с основными силами Красной Армии. Что из этого получилось, я знаю. И не хочу многомиллионных жертв моего народа. «Безумству храбрых поём мы песню» - так писал Горький. Вот и я
хотел, чтобы русский народ спел о нас, о своих героях.
        Но героями мы могли стать, только если задуманная мной авантюра закончится хотя бы частичным успехом. Если будет провал, то никакие мы не герои, а неудачники - люди, у которых снесло крышу от отчаяния и бессилия перед военной мощью Германии. Так будут говорить историки через много лет после начала этой войны. А теперь я думаю, что историки в России будут - для Германии действия моей бригады и шестого мехкорпуса не прошли даром. Шутка ли - уничтожили 47-й моторизованный корпус немцев и 3-ю танковую дивизию Моделя, а также весьма сильно надрали хвост 7-й танковой дивизии. Да так надрали, что эта мощнейшая дивизия вермахта теперь длительное время будет небоеспособна и в дальнейшем вряд ли наберёт прежнюю силу - таких обученных, храбрых и опытных солдат, которых мы уничтожили, немцам взять будет больше негде.
        Это я себя так успокаивал, чтобы хоть немного унять тревогу и боязнь перед немцами. Вояки они хорошие и вполне могли нам устроить «козью морду». Отыграться за предыдущие свои неудачи. Я всё гадал, какую тактику выберут немецкие генералы после нашего удара - тактику прямой или непрямой защиты. Прямая означает занятие границы области обороны для защиты всей ее территории. Такого рода защита предполагает отказ от построения шверпунктов, ведет к равномерному распределению сил и дает нам возможность прорвать оборону в любой точке и, особо не беспокоясь, двигаться на Варшаву. Непрямая защита предполагает в глубине позиции накопить «массу», которая может быть оперативно использована, чтобы нейтрализовать прорыв. Правда, в таком случае немцам нужно считаться с временной потерей территории. Вот эта тактика будет для нас весьма опасна, так как резервов нет и выставить достойные силы, для ликвидации или блокировки этих опорных пунктов, не представляется возможным.
        Вот если бы в немецких штабах сидели наши генералы, то я не сомневаюсь, они проводили бы в жизнь тактику прямой защиты, а вот как немецкие штабисты обучены, даже и не знаю. Ну ладно, будем предполагать худшее, что немцы хорошо обучены и будут действовать тактикой непрямой защиты. Соответственно нужно действовать нестандартно - нелинейно, так сказать. Обтекать опорные пункты противника и двигаться вперёд, не обращать внимания на тылы. Да, в общем-то, что на это обращать внимание, как сообщил Пителин в последнем сеансе связи, к позициям Осипова вышли немцы, так что мы и так в «котле». А большой он или маленький, какая к чёрту разница. Так что нет у нас тылов, и теперь нужно жить по принципу - всё своё ношу с собой. Вот и нужно везти с собой сколько удастся топлива и боеприпасов. И вообще переходить на немецкое снабжение - думаю, в районе Варшавы перебоев с ним не будет. Единственная во всём этом проблема это раненые. Их, конечно, не бросишь, значит, нужно предусмотреть транспорт, чтобы везти их с собой. В районе Варшавы, думаю, с их обустройством и лечением будет легче - помогут польские союзники.
        А ещё меня очень беспокоила разведка. Конечно, разведчики обеих дивизий, сосредоточенных в районе Хороща, проводили положенные мероприятия, но я всем предоставляемым ими данным мало доверял. Предубеждение у меня было к корпусным структурам разведки, к её командирам, впрочем, как и службе контрразведки. И этому было две причины: во-первых, это данные, поступающие от разведчиков в начале вторжения немцев - надо же, как они искали несуществующую вражескую танковую дивизию, разгуливающую по Белостокской области. Что самое смешное, находили признаки этого; а второе это результаты нашей контратаки на 7-ю танковую дивизию немцев. Да, кроме сотен уничтоженных врагов, массы трофеев, включая десятки автотранспортных средств, пять артиллерийских тягачей и три автоцистерны с топливом, были захвачены и пленные, обладающие очень ценной информацией.
        При допросе один из пленных, занимавший большую должность в штабе, а именно заместителя начальника штаба, дал показания об эффективности немецкой пропаганды. В качестве примера он рассказал, как сдался советский командир, предъявив пропуск-листовку, миллионами экземпляров разбрасываемых с немецких самолётов. И таких людей было много. Поэтому у командного состава дивизии было полное убеждение, что Красная Армия совсем разложилась, и они никак не ожидали встретить такое организованное сопротивление. Яростно сражающиеся фанатики, конечно, встречались, но это были эпизоды, и никогда они не взаимодействовали с артиллерией и авиацией. Но дело не в этом, а в том, что этот добровольно сдавшийся русский, который сообщил ценную информацию, сейчас очень довольный смеётся в компании нескольких командиров. К тому же ему вернули личное оружие.
        Немецкий офицер несколько замялся, потом, глянув мне в глаза, всё-таки решился и спросил:
        - Господин генерал, так эти перебежчики специально были к нам направлены? Это операция советской разведки, чтобы ввести в заблуждение командование вермахта? А мы, наивные, для пленных, добровольно сдавшихся и предъявивших пропуск, создавали льготные условия. Вон этого капитана и ещё двух сдавшихся офицеров содержали при штабе в хороших условиях с минимальной охраной. Нужные сведения они давали для дивизии, поэтому пока и не отправляли в тыл. А оказывается, все эти сведения умно подобранная дезинформация. А как играли эти люди - натурально, чуть ли не со слезами в глазах. Респект вашей разведке, господин генерал!
        Для меня его вопрос и выводы, которые сделал немец, были как гром среди ясного неба. Но информация о перебежчиках очень заинтересовала. Следовало поддержать вывод немца о хитрости и предусмотрительности советской разведки. Ни в коем случае нельзя показать, что это для меня новость, и я жажду узнать, кто эти предатели. Мало ли что может произойти, вдруг этот немец окажется у своих и там расскажет о своих выводах - вот тогда перебежчикам будет тёплый приём у фашистов, да и гестапо будет перегружено. Вот я и заявил оберсту:
        - А вы что, думаете, мы простаки? Беспомощнее, чем французы или там поляки? Думаете, просто так, Россия собрала гигантскую территорию вокруг себя? Так знайте, мы вам подсунем перебежчиков столько, что вы удивитесь, а ещё больше удивитесь, когда, отправив их к себе в тыл, у вас вдруг начнутся перебои со снабжением, с производством, да и проблемы вообще с жизнью в самой Германии.
        Выдав этот маразм, я совершенно нейтральным голосом спросил:
        - И всё же, когда и в каком месте к вам попал этот капитан? И какая, кстати, у него фамилия?
        Оберст, глядя на меня оловянными глазами, механически ответил:
        - Фамилия такая же, как у вашего главного бунтаря - Пугачёв. Когда и где он сдался, я не интересовался, а к нам в штаб его привезли вчера.
        - Понятно! А что он вам там насочинял? Какую дезинформацию в него вложили мои смежники?
        - Все протоколы я, естественно, не читал, но один из моих подчиненных, принимавших участие в допросе, доложил, что Пугачёв рассказал следующее. По предвоенным планам 3-я и 10-я армии были не готовы к нападению. Армии должны были только в августе стоять в полной готовности. Так же мне была интересна информация, которую Пугачёв услышал от своих товарищей, офицеров штаба - с 18 по 21 марта состоялась командная игра в ЗапВО, в которой принимали участие командующие армий и корпусов. В ее ходе отрабатывали задачи третья, четвертая и десятая армии. Из оперативной карты, которую он видел, Пугачёв заключил, что третья армия имела задачу удара в направлении Сувалки через Августов. Четвертая и десятая армии имели задачи наступления на Варшаву и Лицманнстадт. Военная группировка в Литве должна была прикрыть границу в Восточной Пруссии.
        «Да, информация не из разряда рядовых, - подумал я, - где же служил этот долбаный Пугачёв, если имел доступ к таким секретам. Срочно найти этого гада, допросить и ликвидировать. А этому полковнику нельзя показывать моего интереса к этим сведениям. Думает, что перебежчик специально подослан нашими чекистами, ну и пускай думает. И вообще хорошо было бы, чтобы он эти мысли довёл до немецкого руководства. Нужно организовать ему побег из русского плена. Всё, что он знал про планы немецкой армии, мы уже из него выдоили, теперь пускай поработает у своих генералов в наших интересах».
        Демонстративно, взяв какую-то бумажку со стола, я посмотрел на неё, а потом на пленного полковника, и заявил:
        - Ладно, господин оберст, у меня дела и некогда дальше вести беседу. Напоследок могу посоветовать - постарайтесь раздобыть где-нибудь тёплую одежду. Она вам месяца через два-три очень пригодится - в Сибири холодно, а вас теперь обязательно отправят туда. Нужно валить лес, а рабочих рук в стране не хватает - очень вовремя ваша армия к нам пожаловала. В народном хозяйстве Сибири пленные очень пригодятся, а то наши буржуи, которые раньше там лес валили, вымерзли как мамонты, но тут как по заказу немцы нарисовались.
        Выдав эту порцию чёрного юмора, я усмехнулся и уставился на оберста, как бы оценивая его физические данные, сколько он сможет протянуть на лесоповале. Немец начал ёжиться под моим взглядом, заметно побледнел, а потом попытался расположить русского генерала к себе. Немного заикаясь, он произнёс:
        - Господин генерал, вы прекрасно говорите по-немецки, даже чище, чем некоторые уроженцы Германии.
        Ничего не ответив, я приказал конвоиру:
        - Тюрин, отведи немца к остальным пленным и по пути крикни Шерхану и Якуту, чтобы зашли ко мне. Да, ещё скажи дежурному, чтобы срочно вызвал к генералу лейтенанта Костина.
        Наблюдая, как красноармеец выводит пленного, я думал: «Ну что, немец вроде поплыл. Сейчас ещё больших ужасов о жизни в Сибири себе в голове нарисует и часа через два будет готов подвергнуться любому риску, лишь бы убежать от этих страшных русских. А Шерхан и Якут исполнят роли растяп-конвоиров. Надо будет для достоверности подобрать этому оберсту компанию для побега».
        В голове сразу же возникли кандидаты на эту роль: во-первых, этот рохля обер-лейтенант, которого мы захватили на границе во время рейда на Сувалки, подойдёт и обожженный лейтенант, плененный во время ночного боя. Но это всё слабаки, которые могут и не решиться на побег. Нужно их разбавить настоящими бойцами. Пожалуй, подойдут гауптман и танкист обер-лейтенант - это настоящие волки, при первой возможности постараются сбежать. И в плен-то попали, потому что контузило во время бомбардировки ребятами Черных. А так бы хрен они сдались - бились бы до конца. Конечно, таких нельзя освобождать, это настоящие враги, но кто говорит, что их нужно отпустить. Подстрелить при попытке к бегству, вот и все дела. А Якут это легко может сделать.
        Только я подумал про Якута, как в открытых дверях появилась его щуплая фигура, а за ней возвышалась голова Шерхана. Как обычно в свободное время он что-то жевал. В голове сразу же возникло: «У-у-у, рыжий чёрт, и где ты находишь, что пожрать, ведь интенданты на этом хуторе всё подчистили, чтобы кормить людей, наверняка же ещё утром, когда кулака прессовали, заныкал часть того, что этот куркуль приготовил для встречи немцев». Естественно, я не стал упрекать или стыдить жующего Шерхана, всё равно это было бесполезно, да и в общем-то вредно. Вдруг прекратит набивать свою утробу, тогда беда будет - станет злой и раздражительный. Он мне сам говорил, что у голодного у него начинает болеть голова и возникает желание кого-нибудь убить. Так что ограничивать Шерхана в поисках еды полезно только в одном случае - перед боем. Тогда, кроме ярости, в нём просыпается адская предприимчивость и хитрость. Да он десятки врагов в пыль превратит, чтобы добраться до их запасов.
        Внутренне посмеиваясь, внешне я был сама серьёзность, и тон, которым начал отдавать распоряжения, был строг и деловит. Даже не дождавшись, когда мои боевые братья подойдут, я начал приказывать:
        - Отдых отменяется! Сейчас дожидаемся Костина, и вы с ним, захватив на подмогу наших рязанцев, идёте арестовывать трёх субчиков. Они вооружены, поэтому нужно это сделать неожиданно и тихо. Костин знает этих людей в лицо и поможет нейтрализовать их. Якут, ты особо там не лезь, рязанцы их техничнее скрутят, твоя задача охранять задержанных, если их возьмут не всех сразу, а будут крутить поодиночке. Ну, это ладно, с задержанием и одни рязанцы бы справились, первое задание просто вам разминка, перед более заковыристым. Нужно будет организовать побег нескольким пленным, при этом требуется, чтобы ушли только трое нужных нам немца. Всё это должно пройти натурально, и убежавшие не должны догадаться, что побег подстроен. Будете изображать нерадивых конвоиров. Петлицы и нагрудные знаки снимите, чтобы фашисты не догадались, что вы младшие командиры и имеете награды. Нет, лучше переоденьтесь в старую грязную форму, пусть немцы подумают, что вы салаги-первогодки.
        До самого прихода Костина я подробно инструктировал Шерхана с Якутом, а когда лейтенант открыл дверь и зашёл в комнату, резко прекратил свой инструктаж и набросился на вновь прибывшего:
        - Ты что же, лейтенант, творишь? Зачем всякую мразь привечаешь?
        - А что такое, товарищ генерал? В чём я виноват?
        - Это твоя группа захватила штабные машины седьмой танковой дивизии немцев?
        - Так точно, товарищ генерал!
        - В этой колонне перевозились и три пленных командира Красной Армии. Тебя не насторожил тот факт, что немцы, как бар, на автомобиле перевозят наших пленных, да ещё в штабной колонне?
        - Никак нет! Ведь наши же ребята, тем более командиры. К тому же я узнал одного из них - это капитан Пугачёв Михаил Львович. Он был начальником разведотдела в одиннадцатом мехкорпусе. Вот в разведке и напоролся на фашистов. Говорит, что оглушило его близким взрывом, а когда очнулся, вокруг немцы. Но он настоящий коммунист, не растерялся и спрятал партбилет в сапог. Показывал мне свой партбилет. Остальные документы гитлеровцы изъяли.
        - Партбилет, говоришь, показывал? Ну-ну! Предусмотрительная сука - и фашистам подлизал, и документ оставил, чтобы оправдаться, если маятник качнётся. Предатель он - сдался немцам добровольно и все секреты, какие знал, рассказал. А знал он много - разведкой целого корпуса командовал. Теперь тысячи наших братьев из-за этой гниды погибнут.
        - Как добровольно? Не мог он это сделать - он же наш, советский, к тому же коммунист, его нам даже в пример ставили, когда я в Барановичах на миномётных курсах учился. Он у нас несколько занятий по разведке проводил. Да и семья у него в Барановичах живёт, а сам он родом из Житковического района Полесской области. Я тоже в этом районе родился, он в Беленском сельсовете, а я в соседнем.
        - Вот на том, что вы земляки, он тебя и провёл, а ещё на авторитете партии. А на самом деле душа его чёрная и подлая. И, к сожалению, не только у него одного. Вот из-за таких затаившихся мразей многие наши части разбиты, и тысячи пацанов никогда не попадут домой. А что Пугачёв предатель, я знаю точно - немецкий полковник всё рассказал про Пугачёва, и он не врал. Тот передал такие секретные сведения, про которые немецкое командование не могло знать. Да что там немцы, многие наши полковники и генералы не знали - круг допущенных до этих сведений был совсем невелик. Я, как командир бригады РГК, был допущен до этих секретов. А теперь, после сдачи в плен начальника разведотдела одиннадцатого мехкорпуса, о них знают и немцы. Вот и делай выводы, лейтенант!
        После этих слов лицо Костина как-то погрустнело, глаза, обычно задорные, сияющие молодецкой удалью, стали пустыми. Одним словом, у парня рушилось представление о светлом и чистом. Тот, которого он считал примером для себя, путеводной звездой к счастливому коммунистическому завтра, оказался предателем, а сидящий перед ним человек, которого по всей 10-й армии считали «мясником», ненавидящим любое проявление человечности, тупым солдафоном и прочее, прочее, оказался настоящим человеком - несгибаемым, мужественным и умным. По крайней мере, умнее немецких генералов, которых он разбивал одного за другим.
        Посчитав, что лейтенанту надо время, чтобы прийти в себя, я не стал приказывать немедленно бежать и арестовывать предателей, допущенных Костиным в наши ряды. Вместо этого я опять принялся давать цэу Шерхану и Якуту. Основной упор делал на том, что конвоиры должны выглядеть полными чмо, которых не обманет и не убежит от них только ленивый. Шерхан не упустил свой шанс получить от сложившейся ситуации хоть какое-то удовольствие для своего организма, он предложил:
        - Юрий Филиппович, может быть, нам в процессе конвоирования где-нибудь присесть, чтобы перекусить, ну и бутылочку достать. Если сразу не побегут, то мы с Якутом можем и песни начать петь. Тогда уж точно побегут, недоноски фашистские!
        - Ну что же, здравая мысль. Ты, Наиль, тогда, перед тем как пойдёте на задание, зайди к старшине Мякину, возьми у него нужные для операции продукты, при этом сошлись на мой приказ о выдаче тебе двух порций сухого пайка и бутылки сливовицы, их больше сотни конфисковали на этом хуторе.
        - Так точно, товарищ генерал, передам ваш приказ!
        При этом глаза Шерхана удовлетворённо заблестели, а язык непроизвольно лизнул верхнюю губу. Но я тут же сбавил его гастрономический восторг, произнеся:
        - Но сливовица пойдёт в счет вашего с Якутом водочного довольствия. Понял, Наиль? Так что губы не раскатывай на халявную выпивку.
        Чтобы это указание не нарушило душевного равновесия моего водителя, а если более ёмко сказать, боевого брата, я добавил:
        - Но ты не расстраивайся, полученный сухой паёк не будет учитываться при выдаче продуктового довольствия.
        Не глядя больше на Шерхана, я всё внимание сосредоточил на Якуте - начал объяснять необходимость участия снайпера в этом задании. Зная крайнюю обязательность нашего «зоркого сокола» (так я иногда называл Якута ещё с Финской войны), доводил поручение лично до него, так до парня лучше доходило, и он скрупулезно выполнял поставленную задачу. А говорил я ему следующее:
        - Знаешь, сержант, конвоировать вы будете пятерых, а убежать должно только трое. Двоих ты видел, это обер-лейтенант, захваченный разведчиками на границе, когда происходил рейд дивизии генерала Борзилова, а второго немецкого лейтенанта ты сам лечил от ожогов, полученных им в ночном бою. Третий, который должен убежать, фигура заметная, не перепутаешь ни с кем из этих пятерых - это толстый полковник. Он должен убежать обязательно. А немецкий капитан и лейтенант танкист станут твоей целью. Сможешь их подстрелить, когда они будут бежать, при этом лавировать, чтобы сбить прицел. Ведь они могут даже на карачках двигаться или перебежками. Враги матёрые, под пулями не раз бывали. Попадёшь в такие разбегающиеся мишени?
        Якут решил блеснуть подцепленным где-то выражением и ответил:
        - Да как два пальца об асфальт!
        - Ну, коль ты такие модные выражения знаешь, то тогда я спокоен за судьбу этой операции!
        Усмехнувшись, я, обращаясь уже к Костину, который вроде бы уже пришёл в себя, спросил:
        - Слушай, лейтенант, я вот всё никак не пойму, почему ты сам начал заниматься освобождёнными из плена военнослужащими, почему не передал их особисту? Он бы такие ляпы вряд ли бы допустил!
        - Так в моём вновь сформированном дивизионе вообще нет такой службы, а в батальоне Рекунова особиста и его помощника убило - прямое попадание снаряда самоходки в их броневик. Вот и пришлось самому решать судьбу отбитых военнопленных. А тут один из них знакомый, к тому же у него партбилет при себе имелся, ну я и поверил ему. Ещё ему трофейный вальтер дал, чтобы не был безоружен, когда вокруг идёт бой. Лично видел, как он из этого вальтера фашиста застрелил. Я ещё удивился, что немец вроде руки поднял, а Пугачёв в него половину обоймы разрядил. Ну, думаю, совсем фашисты мужика довели в плену.
        - Понятно, Серёжа! Теперь будешь исправлять свою ошибку. А так как в твоём подразделении нет особиста, сам побудешь им. Допрашивать Пугачёва не прошу, это сделает старший сержант Асаенов - он специалист. Ты будешь вести протокол и формулировать вопросы. Двух остальных перебежчиков допросишь сам, у Шерхана задание, и он после допроса Пугачёва направится на его выполнение. Понял, лейтенант?
        - Так точно, товарищ генерал!
        - Да, и ещё, после допросов пригласишь Рекунова и его замполита и вместе на основании протоколов допросов решите, что делать с этими тремя уродами. Моё предложение - расстрелять, нет у нас тюрьмы и зон, где эти гады могли бы работать на пользу трудового народа. Так и запишешь моё мнение в протокол решения вашей тройки. И постарайся закончить всё быстрее, максимум до 18 -00. Сам знаешь, как только начнёт темнеть, а в 22 -20 наша сводная колонна выступает, до этого нужно ещё массу дел сделать. Всё, лейтенант, время пошло, бери ребят и иди, арестовывай мерзавцев. Самых лучших бойцов выделяю тебе на проведение этого мероприятия. Кроме Шерхана и Якута, ещё три красноармейца ожидают вас возле моего «хеншеля». И сам к перебежчикам не приближайся, можешь их насторожить - покажешь моим ребятам, а сам вместе с Якутом просто контролируете процесс задержания.
        Обращаясь уже к Шерхану, я спросил:
        - Ты понял, Наиль, - будешь допрашивать Пугачёва! Время дорого, поэтому особо с ним не миндальничай. Да, и пускай лейтенант посмотрит и поучится, как нужно обращаться с предателями. Больше чем уверен, что Пугачёв сначала будет всё отрицать, ведь он уверен, что подчистил концы, застрелив немца, фиксировавшего все секретные данные, которые сообщил капитан. Но ты не верь ему, если после первых вопросов не расколется, то сразу применяй средство устрашения номер три. Рязанцы пускай помогают тебе, набираются опыта. Шпионов, диверсантов, предателей много, а бороться с ними практически никто не обучен.
        Я кивнул Шерхану, и он без всяких слов сразу же меня понял, козырнул и гаркнул, как всегда на публике:
        - Разрешите выполнять!
        - Да, ребята, давайте действуйте! И смотрите там без всякой театральности и геройства. Тихо взяли этих орёликов и сюда в баню, где будете их допрашивать.
        Дальше воспоминания стали какие-то сумбурные и отрывочные - так мозг отреагировал на изменение обстановки. Двигатель снова гудел, автомобиль тронулся, а в общем-то неудобное сиденье опять стало превращаться в мягкую люльку. Организм, конечно, захотел провалиться в нирвану, но мозг не дал ему такой возможности. Нужно было до прибытия в Хорощ продумать все свои дальнейшие действия.
        Глава 3
        Прежде всего, хотелось ещё раз проанализировать саму идею наступления на Варшаву. Ведь родилась она спонтанно, от безысходности и невозможности обычными методами остановить развал фронта. Вот тогда и возникла мысль, что нужно предложить людям нечто невероятное, чтобы они забыли про трудности, лишения и, в конце концов, про смерть. Идея должна была эмоционально захватить человека, и в то же время она не может быть эфемерна и недостижима. Вот тогда в голове и возник призыв, овеянный романтикой ещё гражданской войны, «Даёшь Варшаву!».
        Конечно, такой лозунг любой нормальный военный специалист может охарактеризовать только одним словом - бред. Не бывает наступлений в момент, когда практически все армейские структуры развалились, а большинство красноармейцев и командиров думают только о том, как бы вырваться из-под катящегося прямо на них адского молоха фашистского вторжения. Не то чтобы ужас вызывали сами немцы, нет и ещё раз нет, но легкость, с которой разваливались, казалось бы, незыблемые советские государственные структуры, просто поражала. А пропаганда шёпотом действовала сверхэффективно. А как ей не поверишь? Если о положении дел рассказывает такой же солдат, как и ты. Ну а если это гражданский беженец, то непременно потерявший своих близких во время жутких бомбардировок. Вот и ходят среди красноармейцев невероятные слухи и сплетни о жутких бомбардировках, армадах немецких танков и нескончаемых вереницах грузовиков с пехотой. Которая вооружена не чета нам - сплошь автоматами, а в каждом грузовике обязательно есть несколько пулемётов и миномётов. От этой силищи можно спрятаться только в лесах и болотах, а иначе намотают твои
кишки на гусеницы германского танка, и немцы даже этого не заметят. Большие командиры об этой силище знают, поэтому и не видно их нигде. Наверняка под защитой полнокровных дивизий попивают чаёк в своих уютных штабах где-нибудь под Минском. Вот и нам нужно туда, где можно передохнуть, получить новое оружие и уже под воздушным прикрытием сталинских соколов навалять фашистской сволочи по самое не могу. И так думали лучшие, самые смелые бойцы, остальные были просто в панике. Не знали, куда податься, что делать и где найти спасение.
        То есть положение было аховое, но именно в таком я и был обучен действовать. Конечно, не в академии, а в прошлой реальности, в единственной военной школе Русского сопротивления - эскадроне. И главное, что я там усвоил для подобных ситуаций - если люди достигли крайней степени усталости, разочарования и неверия в свои силы, то их нужно ошеломить. Предложить нечто фантастическое по своей дерзости. А наступление на Варшаву только звучало фантастически, а на самом деле было достижимым. При всей нехватке материальных ресурсов, прыжок на Варшаву (по шоссе от Хороща менее ста километров) можно было обеспечить как топливом, так и боеприпасами. Конечно, возникал вопрос, что будет потом? Но такой вопрос возникал только в той части меня, которую занимала сущность деда. Это у него было обострённое чувство самосохранения. А для основной части нашей общей сущности (то есть меня) этот вопрос занимал вторичное положение. Главное было не допустить сползания России в клоаку моей прошлой реальности. А значит, нужно было нанести Германии как можно больший вред. В идеале обескровить её вермахт. Удар на Варшаву весьма
способствовал бы этому. И не только в плане материальных потерь немецкой армии, но это был бы колоссальный удар по самой идее блицкрига. Пускай наш корпус бы раздавили, но потери вермахта были бы фатальны. Да ещё Гитлер наверняка начал бы трясти свой генералитет, а это никогда во время боевых действий к добру не приводит. Немцы бы забуксовали, а наши, в конце концов, пришли в себя, закончили мобилизацию, навели порядок среди своих генералов, и тогда можно повоевать. Давно наши солдаты не печатали шаг по брусчатке Берлина. А так будет точно, только нужно сейчас выдержать этот страшный натиск. Пощипать немцев, понюхать пороху, и будут наши ребята драть хвосты этим долбаным арийцам.
        Провел с собой такой своеобразный аутотренинг - мне тоже нужна была уверенность в правильности своих размышлений, да и действий тоже. Я же не железный, и только благодаря таким вот накачкам убиваю в себе пессимизм и неверие в собственные силы. Вот не зря же ещё раз прокручивал в своих мозгах действия против капитана Пугачёва, бывшего начальником разведотдела 11-го мехкорпуса. А всё почему - да просто я не уверен в разведслужбе 6-го мехкорпуса. И готовлю себя морально, чтобы разогнать разведотдел своего корпуса. Хотя, казалось бы, можно успокоиться, я ведь уже провёл чистку разведслужб дивизий корпуса. Ещё в самом начале своего вступления в должность командира 6-го мехкорпуса, прямо на совещании командного состава, проведённом в каждой дивизии, я отстранил и временно, до проведения суда, посадил на гауптвахту начальников дивизионных разведотделов, впрочем, как и снабженцев ГСМ. Впрочем, сейчас осознаю, что последних арестовал совершенно зря. Не было их вины в том, что корпус оказался без ГСМ. По всем бумагам было видно, что на 22 июня мехкорпус был обеспечен топливом на две заправки (а это весьма
хороший показатель), и не вина снабженцев, что корпус гоняли по Белостокской области в поисках мифической танковой дивизии немцев. И не от этих интендантов зависело техническое состояние танков. А как мне поведал помощник по технической части четвёртой танковой дивизии, военинженер 2-го ранга Чирин, танки, у которых моторесурс выработан более чем на пятьдесят процентов, потребляют гораздо больше топлива и моторного масла, чем положено по паспортным данным. Когда я это узнал, то, как часто бывало, начал ругать себя за поспешные решения. Конечно, я его исправил, но люди-то получили стресс и теперь будут опасаться проявлять инициативу.
        Вот не совершу ли я ту же ошибку, разгоняя весь разведывательный отдел корпуса. Ну, замена его начальника - Бейлиса на Курочкина, вопрос уже решённый. У меня в планшетке лежит приказ на это, подписанный Болдиным, но остальных-то может не трогать?
        - Не-е-т, - завопил внутренний голос сущности, прошедшей воспитание в эскадроне. - Ты что, хочешь завалить всё дело? В этом долбаном разведотделе ни одна сволочь не предприняла мер, чтобы узнать истинное положение дел. Нахрен нужны такие разведчики? Своими высосанными из пальца данными запросто подведут под монастырь. Люди-то они, может быть, и хорошие, но нельзя их держать на таких ответственных местах. Вон, например, сейчас нужно много делегатов связи, вот пускай ими и послужат.
        Так как главная сущность конкретно высказала своё отношение к этой проблеме, то, естественно, более мягкой и человечной половине оставалось только взять под козырёк, и мою душу опять окутало единство и согласие. Это позволило мыслям снова вернуться к стратегическим задумкам. И главное, о чём я подумал - правильно ли поступил в последней своей авантюрной затее. Ещё раз начал анализировать разговор с комдивом-7 Борзиловым. Ну не устраивало меня то, что практически два полка этой дивизии сидели в заслоне, перекрывая железную дорогу на Сувалки. Конечно, я понимал, как это важно перерезать артерию, снабжающую 3-ю танковую группу Гота всеми материальными ресурсами. Без постоянной подпитки топливом и боеприпасами она физически не сможет идти вперёд. А значит, северный фланг нашей армии имеет возможность отдышаться, прекратить паническое отступление и встать в стабильную оборону. Вот что такое на самом деле заслон Борзилова.
        Всё это так, но я сам участвовал в организации заслона и считаю, что намертво закупорить железную дорогу в этом месте можно гораздо меньшими силами. К тому же полк Тяпкина весьма успешно ведёт бои в самом городе Сокулки. Пытающаяся его сбить 6-я танковая дивизия немцев завязла в уличных боях. Майор Тяпкин молодец, удержал ситуацию под контролем, не поддался азарту преследовать разбегающихся из города паникующих немцев, а основные силы бросил на создание опорных пунктов. Пока рота мотострелков из приданного 13-му танковому полку батальона наводила шорох в захваченном городе, остальные занимались оборудованием оборонительных позиций. Конечно, кроме некоторых сапёров, которые взрывали захваченные рядом со станцией склады боеприпасов и ГСМ. Об этом мне доложил сам майор Тяпкин ещё позавчера вечером. К сожалению, это был последний раз, когда удалось наладить радиосвязь. Но с Борзиловым я говорил последний раз как раз перед отъездом в 21 -40. Связь на удивление была хорошая, и это несмотря на то, что сеанс несколько раз прерывали, чтобы поменять частоты. Я уже скоро всех приучу, чтобы сеанс связи
продолжался не более пяти минут, после чего связь прерывалась, и контакт возобновлялся на новой частоте и в идеале на новой рации. Конечно, если именно нас прослушивают, то для профессионалов это не очень большое препятствие. Но я надеялся, что у немцев сейчас тоже бардак и им не до тотальной прослушки. Хотя Борзилова наверняка слушают - слишком его дивизия большая кость в горле вермахта. Но постоянно слушают, скорее всего, дивизионную рацию, работающую на привычных частотах. Поэтому мы меняли не только частоту, но и рации. Условия для связи были отличные, и не только дивизионная радиостанция могла поддерживать связь, но даже менее мощные полковые.
        По дивизионной рации Борзилов докладывал только об успехах - о боях в Сувалках и отражении атаки немцев, поддерживаемых бронепоездом с юго-запада. Во время этого боя бронепоезд огнём танковых пушек был сильно повреждён, и фашисты еле смогли его утащить назад. Авиация противника попыталась провести массированную бомбардировку наших позиций в районе лесного склада, но огнём вновь сформированного зенитного дивизиона (его основа трофейные 88-мм зенитные орудия) было сбито семь «юнкерсов», и уцелевшие немецкие самолёты, побросав куда попало бомбы, позорно ретировались. Несколько другие доклады и разговоры велись по полковым рациям - о трудностях, потерях, нехватке некоторых видов боеприпасов и, конечно, о дальнейших действиях подразделений дивизии. И больше всего мы обсуждали вопрос о ходе подготовки к наступлению в сторону Варшавы некоторых частей дивизии Борзилова.
        Да, вот именно о наступлении! А если конкретнее, то вдоль железнодорожных путей в направлении Варшавы. Первоначально в мой авантюрный план наступления на Варшаву не входила 7-я танковая дивизия. Подразделения Борзилова должны были выполнять сталинскую Директиву № 3. И не тот суррогат, который поставили перед КМГ Болдина, а истинную директиву, где главной целью удара были Сувалки, а никак не Гродно. Штаб фронта переиначил директиву вышестоящего командования, изменил цели и сами направления контрудара. Вопреки воинской дисциплине. Вопреки стратегии, вопреки здравому смыслу. Изменили при этом подчиненность войск. Командующий Западным фронтом вывел 6-й мехкорпус 10-й армии из подчинения этой самой 10-й армии. Похоже на работу того самого злого гения, о котором говорил Черных. Но эта гнида сильно просчиталась, мы выдюжим и победим всю нечисть, навалившуюся на мою страну. И уже побеждаем, коли эта директива, пускай нестандартными методами, но выполнена. Город Сувалки взят, железная дорога перерезана и 6-й мехкорпус находится в подбрюшье 3-й танковой группы немцев. По крайней мере, гитлеровцы, да и наши,
так думают. Информация о бое у Сокулок и данные о взятии Сувалок наверняка уже в Москве. Об этом должен позаботиться Пителин (в его распоряжении сверхмощная радиостанция), а также Черных. Не зря же его самолёты-разведчики кружили над Сувалками (об этом по рации сообщил майор Тяпкин), а над полем боя у Сокулок я видел их лично. Зная любовь Черных к аэрофотосъемке, можно предположить, что разгром немцев заснят в лучшем виде и все материалы уже отправлены в Москву.
        То есть и наши, и немцы сейчас думают, что 6-й мехкорпус начнёт вспарывать брюхо третьей танковой группе немцев. Пускай думают, а мы пойдём другим путём. Как говорится, сделаем ход конём. Сил у нас мало, и бодаться с дивизиями первого эшелона немцев дураков нет. Лучше мы пойдём на Варшаву - там сподручнее буянить. Максимум, кого на этом направлении мы сможем встретить, это обычные пехотные части. А ближе к Варшаве вообще лафа - тыловики, снабженцы и прочая шваль. Там наши ветераны сойдут за демонов, беспощадных и неуязвимых. Опять же польза от этого больше, чем лоб в лоб сражаться с танковыми дивизиями вермахта. Боевые качества их солдат я сам видел, и если бы не неожиданный удар с воздуха самолётами Черных, смяли бы нас однозначно. Хорошие вояки немцы, ну а мы недостаточно ещё подготовлены и обстреляны. Поэтому и пойдём другим путём. Озадачим фонов и герров, рисующих сейчас стрелки на картах немецкого Генштаба. Они планируют отражать наши танковые атаки на правом фланге и в тылу 3-й танковой группы, а мы ударим на стыке 7-го и 9-го пехотных корпусов немцев. Если доверять карте, изъятой у
Гудериана (оснований не верить ей нет), там действуют подразделения 2-го эшелона. А эти гаврики обучены не лучше наших солдат. Когда допрашивал Гудериана, он вообще отзывался о многих дивизиях 7-го и 9-го корпусов весьма нелестно. Называл эти дивизии скопищем непуганых ослов. Вот мы их и попугаем.
        Вообще-то недооценивать немецкую армию нельзя, тем более в районе, где отличная сеть автомобильных дорог. С их-то организованностью и господством в воздухе они в два счета перебросят в нужное место необходимые резервы. И столкнёмся мы уже не с желторотыми птенцами, а с подразделениями первого эшелона, укомплектованными опытными солдатами и напичканными противотанковыми пушками. Вот что меня больше всего беспокоило в предстоящей операции. Нужно было как-то отвлечь немцев на другой участок фронта. Выбор был невелик. Под моим командованием было три дивизии, две из них (4-я танковая и 29-я моторизованная) должны были участвовать в операции прорыва немецкой линии обороны и наступлении на Варшаву. Значит, ложную операцию по наступлению должна была провести 7-я танковая дивизия. А как это сделать, если перед ней стоит сверхзадача - перекрыть снабжение 3-й танковой группы немцев. И вообще именно на ней и на 7-й ПТАБр висело выполнение директивы самого Сталина. А это не хухры-мухры. Принципы организации армии не допускают невыполнения директивы вышестоящего командования. Даже если тебе кажется, что ты
лучше понимаешь обстановку. Даже если ты считаешь решение вышестоящего начальства глупым. Оно - начальство. И, кто знает, может, глупый приказ на самом деле неглуп. Тобой жертвуют во имя замысла, который тебе неизвестен. Люди должны гибнуть, выполняя заведомо неисполнимый приказ потому, что за тысячу километров от них реализуется операция, ради успеха которой и вправду имеет смысл погибать в кажущейся бессмысленной отвлекающей операции. Война - жестока. То есть нарушить Директиву № 3 я не мог, как бы мне ни казалось выгодным использовать силы 7-й танковой дивизии в другом месте.
        Казалось бы, безвыходная ситуация - для того чтобы немцы не перебрасывали сильные и боеспособные подразделения на направление нашего наступления к Варшаве, нужен был мощный отвлекающий удар в другом месте. Который немецкое командование посчитало бы более опасным для себя. Такое место было, и это, конечно, район Сокулок, где оперировала наша 7-я танковая дивизия. Но у Борзилова можно было отвлечь, без ущерба для основного дела, максимум батальона два. Ну что это за удар такими силами? Немцы посмеются и заткнут такую дырку одним полком резервистов.
        Решение этой задачи навалилось на мой мозг ещё во время знаменательного боя с 7-й танковой дивизией противника. Конечно, не в самый драматический момент, когда немцы начали нас одолевать, а после бомбардировки их самолётами 9-й САД. Когда батальон Рекунова и «ханомаги» Костина, преследующие драпающих немцев, скрылись из вида. Только по пыли и отдалённой стрельбе можно было понять, где они сейчас находятся. В общем-то, я сам вызвал эти размышления, чтобы чем-то занять свой мозг, мучающийся неизвестностью и гадающий о том, что предпримут немцы в ответ на нашу безумную атаку. Боялся я, что попадут ребята в хитроумный капкан, устроенный съевшими собаку на войне фашистами. Легче было размышлять о чём-то важном, чем грызть себя за непредусмотрительность и мальчишество.
        Наверное, в это напряжённое и драматическое время организм использовал все свои резервы и снабжал голову гигантским количеством кислорода и адреналина, так как мозг посетила весьма оригинальная идея. Даже, вернее сказать, сумасшедшая, не менее авантюрная, чем решение провести контратаку на дезорганизованных после бомбёжки немцев - бронепоездами будем давить фашистов. Чтобы они бежали, как сейчас бегут от ребят Рекунова и Костина. Мысль, где взять эти бронепоезда, у меня сформировалась за мгновение до безумной идеи атаки теми небольшими силами, которые можно было изъять у дивизии Борзилова. Вернее, эта идея родилась после мысли о создании бронепоездов. А появилась она из-за вида Шерхана, который только что появился в окопе НП с донесением от Фролова. Слова донесения обходили мой мозг стороной, всё внимание было приковано к физиономии моего боевого брата. Его чуть уловимая ухмылка вызвала у меня ассоциацию с более откровенной усмешкой, когда он хвастался, какой он за двадцать минут сгоношил бронеавтомобиль из нашей «эмки». Взял из депо станции толстые листы железа и набил их гвоздями прямо на двери
и капот моего персонального автомобиля. После такого варварства красавица «эмка» представляла собой нелепое и убогое зрелище, эту конструкцию я в сердцах обозвал недоразумением на колёсах. Но каким бы странным этот новоявленный броневик ни казался, он полностью выполнил свою миссию. И если бы не эта конструкция, то и война могла пойти по другому сценарию. Ведь только благодаря этим железным листам, которые защитили «эмку» от пуль, мы смогли прорваться сквозь бандитскую засаду в штаб 9-й САД. Где я убедил Черных объявить тревогу по всем авиаполкам и поднять истребители в воздух. А это произошло перед самым вторжением фашистов.
        Вот и сейчас я представил себе большое, рукотворное недоразумение на железных колёсах, от которого отскакивают пули и снаряды фашистов. В страхе те бегут от него, тем более это чудовище не одно - на железнодорожных путях они следуют одно за другим и при этом исторгают из себя струи свинцовой смерти. Паника у немцев гарантирована, а значит, их генералы в авральном порядке погонят для локализации этой разрастающейся угрозы все свои оперативные резервы. А нам это и нужно! Что немаловажно, эти поезда смерти можно укомплектовать небольшим количеством бойцов - лишь бы пулемётов и орудий у них было в избытке. А сейчас после захвата немецких складов на станции Сувалки этого добра хватает. И ещё, кроме захваченных вооружений и боеприпасов к ним, ребята рейдовой группы обнаружили на станции целый эшелон с 30 - и 20-миллиметровыми бронелистами. Немцы продолжали усовершенствовать свои танки, усиливая их бронезащиту - они наваривали эти листы поверх заводских. Об этом я знал, да и Гудериан хвастался, что даже в полевых условиях его подчиненные повышают бронезащиту танков. Русские противотанковые пушки не в
состоянии пробить усиленную броню у модернизированного «панцера». Как рассказал немецкий генерал, в его танковой группе в полевых условиях модернизировано почти тридцати процентов танков Т-3 и пятьдесят процентов Т-4. Наверное, такой же процесс шёл и в 3-й танковой группе. Так что майор Тяпкин не только лишил группу Гота стратегических запасов топлива и боеприпасов, но и сорвал план модернизации танков.
        Об этих бронелистах мне рассказал сам майор Тяпкин, когда утром я с ним связывался ещё до организации НП. Тогда я ему посоветовал использовать эту броню для оборудования опорных пунктов. А после идеи об организации железнодорожного бронеотряда решил оставшиеся листы пустить на оборудование бронепоездов. Эта идея так мной овладела, что, спросив Шерхана о его личных ощущениях, о положении дел в перелеске у высоты 212, куда отбыл Фролов для организации обороны, успокоился, отправил Наиля отдыхать. После чего приказал бригадному радисту установить связь сначала с 13-м танковым полком майора Тяпкина, а затем с 7-й танковой дивизией генерала Борзилова. Со связью нам в этот раз не везло, с 13-м танковым полком её установить так и не удалось. С дивизией Борзилова удача улыбнулась где-то через минут сорок мучений бригадного радиста. Чтобы уложиться в установленный мною в пятиминутный срок разового общения по рации, я сразу же взял, как говорится, «быка за рога». Огорошил генерала словами:
        - Ну что, Семён Васильевич, сидеть в обороне не надоело? Не пора ли тряхнуть стариной и пощипать удачу за хвост!
        - Так мы щипаем, вон тринадцатый полк в Сувалках у немцев уже все волосы из жопы вырвал!
        - Да, ребята Тяпкина молодцы, крепко фашистов прищучили. Как, кстати, там они - не могу никак связаться с майором?
        - Со связью и у нас беда! Радиостанции никак не могут пробить завесу помех в эфире, да и проводную связь пока не получается восстановить. Связисты работают над этим, но слишком много обрывов - видно, поработали вредители. Какая-то группа поляков, продавшихся фашистам, действует вдоль железной дороги - только мои ребята восстановят линию связи, как её через полчаса нарушают. Пока выследить этих гадов не удаётся, но ничего, особисты и разведчики начали работать по этому вопросу, и думаю, скоро они этим приспешникам гитлеровцев уши-то оборвут. А пока приходится в Сувалки дрезину направлять, чтобы получать информацию о положении дел в полку. Слава богу, расстояние небольшое и за час мотодрезина успевает туда и обратно.
        - Понятно, Семён Васильевич, тогда по своим каналам передай приказ майору Тяпкину организовать на базе захваченного в Сувалках танкоремонтного завода сверление обнаруженных на станции бронелистов. Задача - просверлить в этих листах несколько отверстий, чтобы их можно было прибить обычными гвоздями к деревянной поверхности. Уже обработанные бронелисты отправлять в ваше расположение на лесной склад. И это нужно делать быстро, не раскачиваясь. Пусть майор берет кого угодно за жабры, угрожает полякам и пленным немцам хоть расстрелом, но первая партия бронелистов сегодня вечером должна быть у вас.
        - А на кой чёрт мне нужны эти бронелисты? Или вы думаете обивать ими подготовленные для обороны дзоты, превращая их в доты? В общем-то, это хорошая мысль - можно любую землянку в мощный дот превратить.
        - Да нет, Семён Васильевич - используя эти бронелисты, твои мастера да и находящиеся на лесном складе поляки будут клепать бронепоезда.
        - Ч-ч-чего?.. Юрий Филиппович, что-то, наверное, связь барахлит, я не понял, что вы сказали!
        - Бронепоезда будешь делать! А если точнее, блиндобронепоезда! На платформы тебе поляки ставят срубы, которые потом обшивают бронелистами. Затем твои оружейники в получившиеся доты на колёсах устанавливают трофейные пушки и пулемёты, и всё, блиндоброневагон готов. Формируешь из них бронепоезд и вперёд - долбить фашистов. Экипаж такого блиндобронепоезда делаешь не больше чем в сто человек, а значит, твоя дивизия без потери боеспособности сможет штук десять таких блиндобронепоездов сформировать.
        - Да что это такое получится, хрень какая-то, а не боевые единицы! Эти срубы на колёсах немцы в два счёта спалят! Только людей зазря погубим! Да если я и сделаю эти блиндажи на колёсах, то где мы возьмём столько машинистов на паровозы? Ну, самих-то тягловых лошадок на станции Сувалки полно, но где к ним взять бригады?
        - В тех же самых Сувалках и возьмёшь. И помогут тебе в этом поляки, которых мы освободили на лесном складе. Тадеуша, который был у нас переводчиком, озадачь этим. Он парень деловой и шустрый, к тому же немцев не любит, вот и пошли его в Сувалки с заданием, подобрать десять локомотивных бригад. Пускай хорошие деньги обещает за эту работу. Ты ему все деньги, которые мы захватили в конторе лесного склада, отдай - пусть из них выплачивает аванс подобранным людям. Больше чем уверен, что специалистов мы найдём, если, конечно, жадничать не будем. В Польше же капитализм, и за деньги эти люди что угодно сделают. Пусть и подчиненные Тяпкина пошарят по конторам активно сотрудничавших с фашистами, а также по филиалам немецких банков и потрясут финчасти немецких контор. Обнаруженные средства оприходовать и направить на оплату железнодорожникам, которые будут управлять паровозами, а также тем, кто будет их готовить к рейсу. Пусть финслужба 13-го полка из этих средств заплатит и людям, занятым бронелистами. С немцами будем действовать методами «кнута и пряника» - если будут саботировать и затягивать сверление
бронелистов, то разрешаю расстреливать саботажников, а немцам, которые выполняют задания, следует выплачивать вознаграждение. Не забудь заплатить и полякам, которые будут собирать срубы на платформах. Хорошо заплати, чтобы они довольные были. А что касается твоего неверия в прочность блиндоброни, то ты испытай её. Пускай поляки набьют на брёвна бронелисты, а твои люди постреляют по ним из пушки и пулемёта. А для борьбы с пожарами придётся возить в блиндоброневагоне и несколько бочек с водой.
        - Чудно это всё - танкистов превратить в блиндажных крыс!
        - Да ладно тебе, генерал! Ты самые боеспособные подразделения не трогай - пусть дальше укрепляют оборону. В формируемый железнодорожный бронедивизион направь регулировщиков движения, оставшихся людей из пулемётных и артиллерийских курсов, ну и тыловиков своих прошерсти. Они у тебя боевые - вон с каким азартом брали штурмом остановленные немецкие эшелоны. Да, и ещё - сколько у тебя осталось трёхбашенных Т-28?
        - Семь танков, остальные немцы подбили. Неудобные они, сильно заметные и к тому же броня слабовата. Но хотя танки уничтожены, а из экипажей многие уцелели.
        - Вот и хорошо! Всех танкистов, оставшихся без танков, зачисляй в экипажи создаваемых гибридных бронепоездов. А Т-28 грузи на платформы - они будут входить в бронепоезда как отдельные артиллерийско-пулемётные вагоны. И ещё, если у нас получается гибридный бронепоезд, то давай в этом ключе и подумаем - какие новшества мы можем туда воткнуть?
        - Даже и не знаю! Может быть, ещё и КВ на платформы поставить, для усиления огневой мощи этого блиндо, прости меня господи, бронепоезда.
        - Нет, КВ нельзя, они тебе необходимы для надёжной закупорки железной дороги. Вдруг немцы нагонят для взятия Сувалок мощные силы и сковырнут группу Тяпкина - тогда железную дорогу можно будет удержать только при помощи тяжёлых танков. И распылять основные силы тебе тоже нельзя, нужно держать тяжёлое вооружение в кулаке, в районе лесного склада. Там шикарное место для обороны, и немцы хрен вкопанные КВ смогут поразить. Не смогут они в те места подтянуть тяжёлое вооружение, и авиацией нас там трудно достать, тем более сейчас, когда у дивизии начал возрождаться зенитный дивизион. Так что про КВ забудем, а вот танкетки или там лёгкие танки вполне можно использовать в нашем гибридном бронепоезде.
        - Да у танкеток броня тьфу - пулей прошибить можно! На поле боя-то они маневрируют и в них попасть сложно, а на поезде будут стоять стационарно, и в них любой юнец-наводчик попадёт. Закрывать их брёвнами и бронёй не имеет смысла - они же сами должны вести огонь по противнику.
        - Логично говоришь, Семён Васильевич, но у нас же гибридный бронепоезд, а значит, способный вести борьбу с противником не только в пределах видимости с железнодорожного полотна. А представляешь, если в составе нашего блиндобронепоезда будет пару платформ с загруженными на них лёгкими танками и, допустим, с БА-20, и вот когда немцы начинают серьёзное сопротивление и ведут артиллерийский огонь с дальних позиций, мы выгружаем танки и бронеавтомобили и зачищаем их узел обороны. А если у них там танки, то выманиваем их под орудийный огонь бронепоезда. Артиллерийских систем и пулемётов ребята Тяпкина в Сувалках захватили достаточно, даже новейшие 50-мм противотанковые пушки немцы там бросили. Вот их и будем устанавливать для бокового артиллерийского огня. Фланги нашего гибрида эти пушки защитят хорошо. Они на километровой дистанции любой немецкий танк сожгут.
        - А снарядов-то к ним хватит?
        - Тебе что, Тяпкин не докладывал? На станции целый эшелон с ними стоит. Наверное, недавно пришёл, и немцы не успели его разгрузить. Взрывать его я Тяпкину разрешил только в том случае, если немцы так усилят натиск, что начнут захватывать станцию.
        - Да говорил он про эшелон со снарядами, только там не только 50-мм, а и выстрелы к 88-мм зенитным орудиям.
        - О-о-о… так это вообще шикарно! Кучу проблем снимает. Орлы Тяпкина в Сувалках неповреждёнными одиннадцать таких пушек захватили, а значит, мы сможем 88-мм орудие установить в каждый передний блиндоброневагон. Будет вести огонь по ходу движения состава. Значит, решаем, что блиндобронепоезд будет состоять из шести вагонов: передняя платформа - техническая, там лежат только материалы для ремонта путей, она выполняет и контрольную функцию, при подрыве железной дороги берёт весь ущерб на себя. Во втором вагоне устанавливаем 88-мм орудие, ведущее огонь по ходу движения состава. Далее блиндоброневагон с двумя 50-мм пушками. Следующим вагоном бронепоезда будет платформа с установленным на ней Т-28. Потом паровоз. А замыкают состав две платформы с лёгкими танками и бронеавтомобилями. Да, и ещё, каждый блиндоброневагон комплектуем двумя-тремя пулемётами.
        - Юрий Филиппович, нужно ещё предусмотреть вагоны, где будет располагаться бригада по ремонту путей и пехотное прикрытие для рейдовой группы бронетехники.
        - Верное замечание, товарищ генерал. Тогда наш гибридный бронепоезд будет состоять из восьми вагонов. Эти два вагона для десанта и рабочей бригады делаем из обычных теплушек. Обшиваем их двойным слоем бронелистов и насыщаем ручными пулемётами. Слушай, Семён Васильевич, а страшная штука получается этот блиндобронепоезд - просто так к нему на какой-нибудь «двойке» не подъедешь! Всё, Васильич, давай будем заканчивать разговор, лимит времени и на этой рации подходит к концу.
        Борзилов согласно хмыкнул и произнёс:
        - Всё понял, комкор, будем заниматься этими блиндобронепоездами. Сейчас сажусь поручения Тяпкину писать, через полчаса дрезину в Сувалки отправлю.
        - Давай, генерал, действуй, а на майора Тяпкина представление подготовь. Я поддержу, если ты выдвинешь его на звание Героя Советского Союза.
        Глава 4
        Разговор закончился, а вскоре показались и возвращающиеся после контратаки «ханомаги» лейтенанта Костина. А потом навалилась куча дел, и не было никакой физической возможности сесть и спокойно поразмышлять о задуманной железнодорожной контратаке силами дивизии Борзилова. Только сейчас в «хеншеле» такое время нашлось. Вот я и сидел, прикрыв глаза, совершенно не вмешиваясь в процесс замены пробитого колеса автомобиля. После последнего (как раз перед нашим выездом) сеанса связи с Борзиловым следовало детально продумать тактику таких мобильных сил, как дивизион гибридных бронепоездов. Да уже пора было это делать. Генерал Борзилов выполнил своё обещание, и сейчас, спустя совсем небольшое время после нашего позавчерашнего разговора, в строю было уже пять блиндопоездов. А к 10 -00 сегодняшнего дня, когда согласно нашим договорённостям должен был последовать удар на Граево и Элк, считай в тыл 42-му пехотному корпусу немцев, в бой вступают ещё два гибридных бронепоезда. Всего семь поездов смерти начнут клевать 42-й пехотный корпус гитлеровцев. Наверняка генералы вермахта предпримут все меры, чтобы оградить
свои железнодорожные коммуникации от такого безобразия. Самое действенное это, конечно, авиация, но мы тоже к этому подготовились - по восемь трофейных крупнокалиберных пулемётов было установлено в каждом поезде, для их использования специально крыши в блиндобронированных вагонах не делали - для устойчивости конструкции было лишь несколько перетяжек, изготовленных из рельсов. А также к блиндобронепоезду прицепили ещё один - девятый вагон. На этой платформе установили две автоматические зенитные пушки (спаренные 20-мм автоматические пушки Flak-38), естественно тоже трофейные. Самое интересное, что расчёты у них были сформированы из польских добровольцев. Тадеуш развил в Сувалках бурную деятельность. Его стараниями в дивизию Борзилова начали стекаться польские добровольцы, и не юнцы какие-нибудь, а люди, служившие в польской армии и имеющие военные специальности, которые были просто необходимы для формирующегося дивизиона бронепоездов.
        Одним словом, сегодня в 10 -00 немецкая военная машина получит удар по почкам, по своим железнодорожным магистралям. И если повезёт, на этих магистралях будет форменная каша. Северный фланг группы армий «Центр» лишится снабжения и забуксует. Немцы сами начнут подрывать свои железнодорожные мосты, чтобы остановить наше чудо военной мысли. Вернее, русской изобретательности. Ну а если немцы смогут организоваться и остановить гибридные бронепоезда своими наземными силами, то это тоже не беда. По крайней мере, вермахт перегонит в те места свои резервы и оголит коридор, по которому 4-я танковая и 29-я моторизованная дивизии намерены наступать на Варшаву. Когда весь корпус вступит в бой, у немецкого генералитета вообще крыша поедет. Вот и надо этим пользоваться, за один-два дня прорваться к Варшаве и начать там буйствовать: уничтожать штаб группы армий «Центр»; нарушить сеть коммуникаций; взрывать или сжигать любой обнаруженный склад. Одним словом, напоследок повеселиться от души - ведь немцы нас всё равно уничтожат. Слишком силы неравные, и все их резервы мы не сможем одолеть. Но победа их будет
Пиррова. Пока фашисты нас будут гонять, наши, в конце концов, опомнятся, соберутся с силами и отправят эту коричневую нечисть на суд Всевышнего.
        Разведка, сейчас главное разведка! Слава богу, что Курочкин уцелел в той мясорубке, в которую попал батальон Сомова. Да что я мелю, слава богу, что батальон Валерки устроил эту мясорубку для фашистов. Если бы не их постоянные наскоки, удары и засады, то наверняка немцы заняли и Волковыск, да и Белосток тоже. Просто чудо, что его батальон смог столько времени сдерживать напор 7-го пехотного корпуса немцев. Ну, конечно, не одни они, большую роль тут сыграли и отступающие с боями от самой границы подразделения 13-й и 86-й стрелковых дивизий. А ещё, конечно, пограничники. Но если бы не засады и опорные пункты, устроенные моторизованным батальоном Сомова вдоль реки Нарев, то немцы окончательно смяли бы отступающие советские части. Но все хитроумные ловушки Сомова вряд ли бы помогли удержать опорные пункты перед мощью целого немецкого корпуса, если бы в самый драматический момент на помощь обескровленному батальону не пришли ребята Курочкина. Помогли, конечно, но потери были колоссальные. А что делать? Против лома, как говорится, нет приёма окромя другого лома. Таким ломом, вернее ломиком, стал взвод
тяжёлых танков лейтенанта Быкова. Как меч Немезиды он прошёлся по фашистскому зверю, изготовившемуся к последнему прыжку, чтобы добить истекающие кровью мои батальоны. А явление ребят Лыкова стало для группировки, прессующей Сомова, поистине фатальным. Немцы запаниковали, побросали тяжёлое вооружение, обозы, наших пленных и бросились улепётывать. Вот тогда рота Лыкова повеселилась от души. Лёгкораненые бойцы-добровольцы, а именно из них в основном и состояла эта рота, забыли про свои раны и мстили отловленным фашистам за всю боль, унижение и беспомощность, которые испытали в первые дни войны. Пленных у роты Лыкова не было.
        Обо всех перипетиях противостояния немцам на левом фланге Белостокского выступа мне постоянно (в каждом сеансе связи) докладывал Пителин. А уж про действия близких мне людей он рассказывал всё, что знал. Так что зря я мучился и сомневался, посылая при любой возможности подмогу батальону Сомова. Всё делал правильно - как чувствовал, насколько тяжело Валерке, и гнал, гнал к нему последние резервы. Хотя вторая моя сущность всё зудела, что резервы нужны в другом месте, что, прежде всего, нужно держать Слоним, чтобы обеспечить коридор для выхода из Белостокского выступа частям 10-й армии. Ну, держали бы, и что? Немцы взяли бы Белосток, Волковыск, зашли в тыл 6-му мехкорпусу, лишив его даже надежды получить топливо и боеприпасы. И пришлось бы самим сжигать танки и другую тяжёлую технику, вставшую без топлива, а самим лесными тропами Супрасельской пущи отползать в сторону реки Шара.
        Зато теперь, испив всю чашу горя, невзгод и потерь, мы в состоянии наступать - танки имеются, громадный склад в Волковыске набит снарядами, патронами, минами, динамитом и прочим военным имуществом. В запасах интенданта 1-го ранга Гаврилова ещё даже бензин оставался. Жлоб и куркуль, конечно, этот Гаврилов, но правильный куркуль. Болеет за победу мужик - отбросил к чёртовой бабушке все инструкции и выдаёт любые боеприпасы по первому требованию. Если бы не его склады, туго бы нам пришлось. Нужно молить Бога и слабенькие рации немецкой агентуры, чтобы немцы продолжали верить, что эти склады захвачены их диверсантами. Разбомбили бы к чёртовой бабушке нашу главную кормушку, а так думают, что захватили богатые трофеи, и никаких поползновений, чтобы кинуть бомбу даже вблизи казематов Гаврилова люфтваффе не делало. Эх, жалко, что в хозяйстве интенданта нет хотя бы небольшого запаса дизтоплива. Ну ладно, может быть, Бульба откопает где-нибудь запас солярки. Пителин дал ему такое задание. Пронырливый хохол что угодно найдёт, а в Белостокской области наверняка имеются запасы этого топлива. Если уж я узнал о
запасах Гушосдора, то Стативко непременно отыщет где-нибудь дизтопливо. Жалко, что немцы им практически не пользуются, так бы наплевать на запасы дизтоплива наших гражданских организаций. Под Варшавой на трофейной солярке бы ездили. Добраться до столицы Польши у нас топлива хватило бы, а там немецкие склады потрясли бы. Ладно, грех жаловаться, что немецкие танки на бензине, очень даже это хорошо - горят лучше. Отсюда повезём солярку - Бульба всё равно её раздобудет. Но на всякий случай поляков и Лыкова к этому делу надо подключить. Бульба, поляки и Лыков частым гребнем пройдутся по всей Белостокской области и обеспечат действия наших танков под Варшавой.
        От вопросов снабжения мысль опять перескочила на разведку. И всё потому, что я сам себя убеждал в правильности действий. А всё дело было в том, что действующего начальника разведотдела Бейлиса, ссылаясь на мой приказ, Пителин снял и назначил на его должность Курочкина. Ладно бы одного Бейлиса, а то дед так рассвирепел от положения дел в штабе корпуса, что разогнал вообще весь разведотдел. А Ряба, как говорится, попал как кур в ощип - вырвавшись из ада сражения, окунулся в клоаку штабной работы. Но разбираться и ставить точку во всех тех дрязгах, которые начались в штабе корпуса, предстояло мне. Вот думая о предательстве начальника разведотдела 11-го мехкорпуса Пугачёва, я и готовил себя морально к встрече с бывшим главным разведчиком моего корпуса. Который не предатель, а вполне нормальный, добросовестный служака. И может быть, прекрасный человек и товарищ, но не его сейчас время, не тянет он, вот и нужно на его место поставить проверенного человека.
        Удовлетворённая моей реакцией мысль, плюнув на текущие дела, забралась в дебри воспоминаний о прочитанных в академии трудах военных теоретиков. Мозг судорожно перебирал высказывания великих, которые можно применить к сложившейся ситуации. К сожалению, ничего похожего на ситуацию, подобную той, которая сложилась в Белостокском выступе, никто в трудах, которые я изучал, не описывал. Конечно, что им описывать заведомо проигрышную ситуацию, где нет ни одного шанса выиграть. Оставалось опираться на историю, и в голову сразу же пришло воспоминание о салаге Юрке Черкасове, который восхищался ещё в той реальности подвигом трехсот спартанцев. Ну что же, если нет подсказок, будем опираться на свершения великих греков. Эпическое полотно о борьбе моего корпуса с фашистами окончательно погрузило мозг в нирвану. Попытки ответственного человека, комкора, встряхнуться и заставить мозг продумывать шаги подразделений корпуса, ни к чему не приводили, а вскоре и самого комкора не стало - только огонь, дым и былинные воины, почему-то похожие на Рябу, Валерку Сомова и Вихрева, поражающие псов-рыцарей своими мечами.
        Эпическое сражение с черными рыцарями, пытающимися покорить святую Русь, прервалось внезапно. Казалось, что вот она, победа, близко, а за тем холмом лежит в золотом ларце святой Грааль, но прочувствовать радость победы я не смог, мозг выдернули из этого чудного сна. Сработала сторожевая система организма, которая постоянно бдела. Вот и сейчас произошло изменение звукового фона (двигатель автомобиля перестал работать) и в мозг поступила команда - подъём. Только я начал осмысленно вглядываться в предрассветный сумрак, как в пассажирскую дверь несколько раз предупредительно стукнули, а затем кто-то бесцеремонно приоткрыл её. Этим наглецом, конечно, оказался Шерхан. Только мой боевой брат мог позволить себе без предварительной договорённости или вызова побеспокоить комкора. Вот и сейчас, глядя невинной овечкой, он произнёс:
        - Товарищ генерал, на станцию Хорощ прибыли! Как доложил дежурный, бронепоезд уже здесь, метров семьсот отсюда, стоит в тупике. Ещё он сказал, что в станционном буфете можно получить горячий завтрак. Сегодня там краковские сосиски с макаронами дают. Помните, мы их в Белостоке до войны пробовали - вкусные, заразы.
        - У-у-у, проглот ненасытный! Дело надо делать, а не вызнавать, где что можно перехватить. Ладно, ты с ребятами давай в буфет, а Лисицын меня к бронепоезду довезёт, потом к вам приедет. Да, Наиль, ты там для меня отсыпь этих сосисок. Ты сам знаешь сколько. Ну и макарон положи в котелок.
        Уже когда Шерхан собирался прикрыть дверь, я на него цыкнул и скомандовал:
        - Шерхан, куда побежал? Никуда не денутся твои сосиски! Давай позови ко мне дежурного.
        Через несколько секунд к двери подбежал младший лейтенант и представился. Я с ходу ему скомандовал:
        - Давай, младшой, садись в кабину, покажешь, как проехать к бронепоезду.
        Младший лейтенант, наверное, наслушался всяких страшилок про меня - что комкор самодур, за любое пререкание может отправить под трибунал или вообще скомандовать своим опричникам (с которыми он не расстается и возит в кузове громадного вездехода) расстрелять негодяя, посмевшего перечить своему генералу. Поэтому беспрекословно стал забираться в кабину «хеншеля». Хотя мог бы сказать, и я бы понял, он ведь дежурный и не может покидать свой пост.
        Да, много ходит про генерала баек по корпусу, и основным поставщиком этой информации стал Синицын. Раньше был Шерхан, но с ним перестали откровенничать. Бояться стали даже командиры. А парню это нравилось, очень значительным он себе казался. Многие легенды про комкора, о которых рассказывал Синицын, мне льстили, некоторые злили, а несколько вызывали истерический хохот. Например, почему я всё время передвигаюсь на «хеншеле». Оказывается, генерал лично отбил его у охраны Гудериана, угробив при этом двадцать фашистов и три танка Т-4, в одном из которых пытался спрятаться немецкий генерал Гудериан. Но комкор просек это, свистнул своему рыжему, который за уши вытащил немца из танка и пинками погнал к комкору. Вот после этих пинков порученца комкора у немецкого генерала рожа и заплыла.
        Вот и младший лейтенант был наслышан об этом персональном грузовике комкора, поэтому, забравшись в кабину, стал с любопытством и трепетом оглядывать кабину. Про себя я подумал: «Ну что, салага, следы крови убиенных генералом фашистов высматриваешь? Давай, давай, потом поделишься со своими сослуживцами!» Хоть меня и начал разбирать смех, но совершенно серьёзным голосом я требовательно произнёс:
        - Что, младший лейтенант, притих? Давай показывай, куда нам рулить!
        Лейтенант встрепенулся и громким голосом начал указывать Лисицыну, куда ему рулить. За три минуты, которые мы двигались, я успел выяснить, что младший лейтенант никакой не дежурный, а разведчик из 29-й моторизованной дивизии, фамилия его Панин и он специально был направлен на привокзальную площадь капитаном Курочкиным, чтобы встретить комкора и препроводить его к штабному эшелону. Так что мои измышления, что младший лейтенант, будучи дежурным, не имел права отлучаться со своего поста, оказались неверными. Да и вывод о том, что этот пацан салага, скорее всего, тоже ошибочен. Ряба наверняка уже познакомился со своими разведчиками, и неспособных к этому делу отправил в линейные части. Значит, если младший лейтенант получил поручение от Курочкина, то он прошёл сито отбора, и с большой долей вероятности можно предполагать, что он участвовал в боевых действиях и неплохо проявил себя. За три минуты, пока мы добирались до штабного поезда, который стоял на параллельных с бронепоездом путях, я составил мнение о человеке, изменил его и, как следствие этого, решил узнать у Рябы побольше об этом младшем
лейтенанте.
        Появление на станции Хорощ бронепоезда и штаба 6-го мехкорпуса было не случайно. Это было плодом моих размышлений, а самое главное, Пителин убедил меня в том, что управление корпуса должно быть непосредственно за боевыми порядками дивизий. А первоначально в целях безопасности я хотел, чтобы штаб был дислоцирован в Волковыске, но Пителин считал, что семьдесят километров от передовых частей по нынешним временам это слишком далеко. Невозможно управлять действиями подразделений с такого расстояния. В процессе разговора с начальником штаба я вспомнил, к каким последствиям привела отдалённость штаба КМГ Болдина от передовых подразделений. Сам Болдин-то наслаждался природой в живописном месте, а подразделения потеряли управляемость. Согласованности действий не было вообще. Одним словом, бардак получился. Разбрелись соединения, составляющие КМГ, кто куда - всё ещё мои делегаты связи не могут обнаружить и установить связь с их штабами. Только зря танкетки на это дело отрядил. Заминку тогда в моём разговоре Пителин даже не заметил - настолько быстро эта мысль пролетела в голове. Но зато хорошо знавший моё
упрямство начштаба был удивлён, насколько быстро я согласился с его доводами. И вопрос о передислокации штаба корпуса был решён.
        Между собой-то мы вопрос с передислокацией штаба корпуса решили быстро, а с остальным я боялся, что мне придётся помучиться. Остальное это, конечно, бронепоезд. Он входил в состав 58-го железнодорожного полка 9-й ЖДД НКВД, который непосредственно мне не подчинялся. Хотя я знал, что командир этого полка капитан Александров связывался со своим наркоматом, и там ему дали добро на то, чтобы он тесно взаимодействовал с командованием 6-го мехкорпуса. Но вот именно, что взаимодействовал, а не подчинялся. Поэтому раньше приходилось различными способами уговаривать капитана Александрова выполнять мои распоряжения. Хорошо, что ещё до войны у нас с капитаном сложились дружеские отношения, сейчас это очень помогало. Получалось, что он выполнял не приказ командира из другого ведомства, а оказывал дружескую помощь. Но чтобы он оказал эту дружескую помощь, приходилось его уламывать и объяснять, для чего всё это нужно. Как ни странно, никаких проблем и разногласий у меня с капитаном Александровым не возникло. Сеанс связи с командиром железнодорожного полка НКВД продолжался пять минут, а вопросов было решено
масса. Вообще-то они начали решаться автоматически, когда после взаимных приветствий Александров заявил:
        - Товарищ генерал, со мной тут недавно связались из нашего наркомата и передали приказ: «До нормализации обстановки в Белостокском выступе 58-й железнодорожный полк передаётся в Конно-механизированную группу генерала Черкасова. Так что, Юрий Филиппович, можете располагать моим полком, ну и бронепоездом, естественно, тоже.
        Не удержавшись, я воскликнул:
        - Вот это я понимаю, вот это хорошая весть! Наконец-то Москва начала хоть как-то помогать! Бардак же творится страшный - сам видишь! Всё командование, несмотря на ведомственную принадлежность подразделений, нужно срочно передавать в одни руки. До Москвы это только сейчас дошло, а низовые командиры это давно начали понимать. Вон лейтенант госбезопасности Бедин, золотой мужик, кстати, и тоже из НКВД, так он в первый день войны своим приказом переподчинил особую группу Гушосдора седьмой ПТАБр. И знаешь, какую пользу сейчас стране приносит? Его люди держали автодорогу Волковыск - Слоним. А сейчас я выдвинул Бедина на начальника по тылу корпуса - полковничья, между прочим, должность. Тебе того же желаю, стать настоящим полковником.
        - Повышение в звании это, конечно, хорошо, но я не из-за этого буду выполнять ваши приказания.
        - Ладно, капитан, я всё понял! Тебе Пителин говорил о планируемой контратаке на Замбров - Ломжа?
        - Конкретно города не говорил, но намекал, что планируется большая контратака, и в целях огневой поддержки нужен бронепоезд.
        - Да, бронепоезд нужен, но не только для огневой поддержки. Цель планируемой операции вообще запредельная - будем пытаться прорваться к Варшаве. И главная задача бронепоезда, впрочем, как и всего твоего полка, держать наши коммуникации.
        - Как к Варшаве? Мы же окружены, немцы взяли Слоним!
        - Ну и что окружены! У тебя что, патроны или снаряды кончились? Если подходят к концу, то пошли снабженцев к Гаврилову, у него склады ломятся от этого добра! Или угля для паровоза недостаточно? Так в Белостоке, на угольном складе, его хоть задом ешь!
        - Хм-м-м!..
        - Ты пойми, это не немцы нас окружили, а это мы к ним в задницу забрались. И нашим ударом на Варшаву мы начинаем рвать их жопу.
        - Ну, нелогично как-то, нас в котле замуровали, а мы наступать на Варшаву собрались.
        - Вот так и немецкие генералы думают и ждут, что мы кинемся вырываться из котла, побросав всё тяжёлое вооружение. Ты же сам понимаешь, что, допустим, бронепоезд ты никак не сможешь вывести из котла. Придётся его взрывать, а самим лесами пытаться прорваться к нашим. Я тебе как охотник говорю, через эти буреломы ты тяжелее винтовки ничего не пронесёшь. А пулемёты или пушки тебе будет жалко бросить, значит, дорогу будешь искать, чтобы там обоз мог проехать. А все эти лесные дорожки немцам прекрасно известны - агентура у них разветвлённая, да ещё пятая колонна имеется. Вот они и сделают на такой дороге засаду, да не простую, а танковую. И где будет твой полк после такого боя, где немцы применят танки? Правильно - или в земле, или в плену!
        - Хорошо вы говорите, завлекательно! Но в жизни-то всё бывает по-другому! Немцы же спокойно наблюдать, как мы наступаем, не будут - подтянут резервы, ударят, и всё, капец нам.
        - Им, чтобы ударить, с востока силы снимать надо, а это, во-первых, время, а во-вторых, наши отступающие части очухаются и так ударят, что немчуре мало не покажется. Ладно, капитан, что я тебя агитировать за советскую власть буду. Лучше скажи - рабочие отряды, которые планировал бросить на ремонт путей, при отходе бронепоезда к Минску ты ещё не распустил?
        - Да нет! Деповцы даже в дополнение к ним поезд ремонтный сформировали.
        - Это хорошо, значит, без проблем доберёшься до Хороща. Немцы особо не бомбили железную дорогу. Для себя берегут, как трофей. На перегоне от Волковыска до Белостока только один пассажирский состав разбомблен. Ты там особо не комплексуй, трупы пассажиров не собирай, вагоны в кювет, полотно железной дороги, если оно повреждено, быстро залатать и вперёд, к Хорощу. Время для нас сейчас важно, время! А погибшим отдадим дань уважения после победы. Вот тогда поплачем, посочувствуем близким, памятники невинным жертвам поставим, а сейчас нет времени на эмоции. Ночью, в 3-00, бронепоезд и эшелон со штабом корпуса должны быть на станции Хорощ. Так что бригаду путейцев высылай загодя, чтобы расчистили весь путь до Хороща. Думаю, что немцы бомбить их не будут, не до того им сейчас. Вчера мы хорошо им морду начистили, а до этого аэродромы потрепали знатно. Так что они сейчас раны зализывают. Но от греха подальше ты с бронепоездом и штабным эшелоном на железную дорогу в светлое время не суйся. Не нужно дразнить гусей, тем более у фашистов не клювы, а змеиное жало и стальные когти.
        - Вас понял, Юрий Филиппович, ремонтный поезд вышлю часа через два. А подразделения полка и штабной эшелон тронутся, как начнёт темнеть. Думаю, часа за два-три до Хороща доберёмся.
        - Да, ты смотри там - поосторожней будь на железной дороге. Мои ребята из 4-й танковой сегодня утром сбили немцев, захвативших дорожный мост через реку Спину. Пленный обер-лейтенант показал, что мост захватила специальная штурмовая группа из 800-го полка особого назначения «Бранденбург». Он в курсе, что их полк получил задание и о захвате нескольких железнодорожных мостов, в частности мост через реку Нарев на линии Малкиня - Белосток. Я об этом нападении знаю, так как наряду с охраной моста его контролировала и группа из батальона Сомова. Они не смогли отбить этот наскок, пришлось железнодорожный мост взорвать. Вполне вероятно, что другие объекты этот «Бранденбург» мог захватить и неповреждёнными. Сам представляешь, какие волкодавы служат в этом полку особого назначения, если моим ребятам, имеющим в наличии бронетехнику, не удалось отстоять мост. Правда, автомобильный мост, находящийся в нескольких километрах, отстоять удалось, но там подсобил сводный эскадрон из 6-й кавалерийской дивизии, отступающей от самой границы, от Ломжи.
        - Знаю я про подрыв моста, и про бой тот знаю - охрану моста через реку Нарев осуществлял взвод из моего полка. И вообще все железнодорожные мосты в Белостокской области охраняет мой полк. Могу сказать совершенно точно, все железнодорожные мосты до станции Хорощ целы и находятся под нашим контролем.
        - Ну, тебе виднее, как говорится, не первый год замужем! Ладно, капитан, время тикает и нужно дело делать, а не беседу вести с приятным и умным человеком. В общем, в три часа встретимся в Хороще и я пожму твою руку!
        Сейчас, увидев бронепоезд, я с удовлетворением подумал: «Молодец, капитан, держишь свои обещания». Охрана, стоявшая по периметру бронепоезда и штабного эшелона, завидев знакомый автомобиль, даже не пыталась нас остановить, что, конечно, было нарушением требований, но заметив следующий за нами БА-10 с хищно направленным на «хеншель» пулемётом, я успокоился. Разнос охране давать не стоило - если бы на таком же грузовике к эшелонам подбиралась диверсионная группа немцев, то охрана покрошила бы её минуты за две. Ребята Александрова собаку съели на охране важных объектов, их такими трюками не проведёшь. А так спокойно пропускают к бронепоезду по одной простой причине - не хотят тревожить, так как знают, что на «хеншеле» приехал комкор, наверняка им со станции сообщили по телефону. А броневик сопровождает нас для порядка, и специально так сделали, чтобы я заметил - психологи, мля, НКВДисты.
        Народу у поездов, несмотря на раннее утро, время было 3-15, суетилось много и в основном штабные - слишком часто встречались командиры и в большинстве своём незнакомые мне лица. Но я, по-видимому, им был хорошо знаком. Если прямо сказать, достали с постоянным «здравия желаю, товарищ генерал» или изредка «комкор». Может быть поэтому, я особо и не смотрел по сторонам, а прямым ходом, уткнувшись глазами в щебёночное покрытие, шёл вдоль бронепоезда, чтобы попасть в штабной эшелон. Задача была быстрее встретиться с Пителиным, а не отвлекаться, разговаривая со штабным народом. Это было для меня не характерно - обычно в своих подразделениях и, особенно в штабах, я искал малейшие недочёты, вставлял за них пистон и с чувством выполненного долга шёл дальше до нового нарушителя. Это не моя зловредная натура, а просто я считал, что это способствует искоренению расхлябанности, да и вообще пусть подчиненные знают, что командир на месте, и он не потерпит любого нарушения устава. Это армия, и должен быть порядок - порядок и дисциплина, несмотря ни на что.
        Уже за бронепоездом я чуть не врезался в стоящего и курящего командира и первый раз не услышал привычного «здравия желаю». Наверное, из-за этого, а не потому, что человек не ретировался с моего пути, я поднял глаза и остолбенел. Передо мной стоял майор Вихрев, тьфу ты, теперь уже полковник Вихрев. Мой заместитель по строевой части, когда я был комбригом. Но это ерунда, что он был моим заместителем, самое главное, Вихрев стал моим боевым братом. Именно он был командиром мехгруппы, ударившей в тыл попавшему в огненный мешок 47-му моторизованному корпусу вермахта, а затем именно его группа ушла в героический рейд. Вот перед самым началом этого рейда я его и видел в последний раз. Если прямо сказать, дело было невероятное и практически безнадёжное. Обнимая его, перед тем как Вихрев забрался в командирский бронеавтомобиль, я мысленно прощался со своим заместителем. А сейчас он стоял передо мной живой, здоровый, да ещё и со своим фирменным задорным блеском в глазах. Ну как тут не остолбенеть?
        Глава 5
        Наверное, целую секунду мы стояли напротив друг друга и молчали. Первым опомнился Вихрев, он, не говоря ни слова, всё так же молча, бросился мне на шею, и только тогда у него прорезался голос. Но он только восклицал:
        - Комбриг, дружище, ты жив, я так рад!
        У меня тоже навернулись слёзы на глазах, но зато прорезался голос, и я смог ему ответить.
        - Я тоже рад, ты не представляешь даже как! Игорёк, если бы не твой рейд, то мы здесь не стояли - драпали бы в сторону Минска, только пятки сверкали. Немцы точно взяли бы Волковыск и рассекли Белостокский выступ на две части. А дальше сам знаешь, что было бы. Представляешь, перед немцами оставался последний барьер - артдивизион и штабники Пителина. А сбить их спокойно мог один батальон немцев. Но тут случилось чудо, по-другому я это и не называю - немцы снимают с такого важного направления все моторизованные части и артиллерию и отправляют их на запад, чтобы дать отпор твоей мехгруппе. Молодец, полковник, спас ты в тот момент считай всю десятую армию.
        - Да ладно, Юрий Филиппович, каждый командир нашей бригады сделал бы точно так же. Мне вон штабисты рассказывали, что вы с одним артполком и приданным моторизованным батальоном целую немецкую танковую дивизию остановили и погнали её обратно, в фашистское вонючее стойло. Выдержать лобовое столкновение с немецкой танковой дивизией первого эшелона это что-то - это тебе не по тылам гитлеровцев шастать и трясти обозников.
        - Ну, всё, парень, обменялись комплиментами, а теперь к делу. Ты был у Пителина?
        - Конечно, он меня в Хорощ и вызвал! Подождать, правда, прибытия штаба чуток пришлось, ну это ладно. Штаб-то от самого Волковыска добирался, а моя мехгруппа вышла севернее Сурожа, прямо в тыл немцам, наседающим на позиции батальона Сомова. Ну, устроили мы там немчуре жару - баню по-чёрному, по-нашему, по-русски! По радиостанции Сомова я и связался с Пителиным, чтобы доложить, что вышел к своим. Мои-то рации слабоваты, и за всё время рейда только один раз удалось связаться со штабом бригады, да и то связь была паршивая и неустойчивая. Как с Пителиным встретился, так он меня и огорошил - сдать дела мехгруппы заместителю и явиться на станцию Хорощ в штаб 6-го мехкорпуса.
        - Правильно, теперь ты в мехкорпусе служишь, а я, как ты уже, наверное, знаешь, его командир. Комкор я теперь, Игорь, а не комбриг. А ты не заместитель комбрига, а командир четвёртой танковой дивизии. Хотя первоначально, после повышения в звании, Болдин подписал приказ о назначении тебя заместителем комкора, но в связи с тяжелейшей обстановкой и, по-видимому, гибели комдива-4, ты назначен на его должность.
        - Да… я всё ещё отхожу от этой новости. Пителин как ушат холодной воды вылил на мою голову, когда зачитал приказ, подписанный Сталиным, об этом назначении. Как выбрался из купе Пителина, так уже третью папиросу курю.
        - Ну, значит, накурился и можно тебя обратно к деду вести. Наступление завтра, и нужно много вопросов решить с комдивом-4.
        - Как завтра? А когда же я буду дивизию принимать и с людьми знакомиться?
        - Сегодня будешь, а завтра в бой! Судьба у нас такая, товарищ полковник, - есть приказ и нужно его выполнять! А что касается с людьми знакомиться, то ты и так со многими водку пил. Что ты думаешь, я не в курсе, чем ты занимался, когда ездил в четвёртую танковую с Ивановым налаживать там производство его воздушных фильтров?
        - Так, товарищ комб… извините, комкор, нужно было налаживать с ними отношения. Всё руководство, да и штабисты четвёртой, на нас как звери смотрели, после того как в бригаду приказом Павлова передали десять танков КВ.
        - Вот, а теперь ты вернёшь им эти танки! Моим приказом мехгруппа вливается в 4-ю танковую дивизию. Кому ты передал командование мехгруппой?
        - Капитану Лысенко! Кстати, исключительной отваги человек!
        - Хороший командир! И он уже не капитан, а майор. Нужно внимательнее документы читать - внеочередное звание ему присвоено тем же приказом, что и тебе. Своим приказом я назначаю его командиром полка тебе в дивизию. В дивизии есть один полк, где командир недавно погиб, а врио командира полка ни рыба ни мясо. Вот в этот полк я и назначаю Лысенко. Твою бывшую мехгруппу в полном составе вливаю в этот полк. Этот полк будет у тебя ударным и поэтому должен быть самым сильным. Сколько в мехгруппе осталось танков, бронеавтомобилей и личного состава мотострелков?
        - Потери мехгруппа понесла значительные, мы два раза попадали в немецкие засады, и если бы не КВ, то потерь было бы гораздо больше. Да что там, легли бы все у второй, самой мощной засады. Восточнее Гайновки немцы против нас целый укрепрайон создали. Наверное, со всего 43-го пехотного корпуса артиллерию больших калибров туда нагнали. Вот там мы и понесли самые большие потери. Даже КВ не выдерживал попадания 120-мм снаряда, да и 88-мм зениток там была масса. Пять танков КВ, два Т-34 и почти все лёгкие танки мы там потеряли. А всего в мехгруппе сейчас шесть танков КВ, два Т-34 и два Т-26, кроме этого, два пушечных бронеавтомобиля БТ-10 и три БТ-20. Имеются также четыре 120-мм миномёта, три автоматические зенитные пушки на шасси Ярославского автозавода и четыре счетверённых зенитных пулемёта «Максим», на шасси ЗИС-3. Из тяжёлого вооружения имеются также трофеи - это три бронетранспортёра «Ханомаг». Кстати, удобные и полезные боевые машины. У немцев также добыли пять мотоциклов БМВ с люльками, на которых установлены пулемёты МГ. Незаменимая вещь для разведки и неожиданного нападения на вражеские
колонны. Фашисты не пугаются появления этих мотоциклов, а когда следом показываются наши танки, то уже поздно пить боржоми. Мы таким макаром и «ханомаги» захватили. На мотоциклах въехали в немецкую колонну, по лимонке кинули в бронеотсеки, а по грузовикам открыли пулемётный огонь. Водители бронетранспортёров попытались дёргаться, но тут выползли КВ, и им пришлось сдаться.
        - Что ты мне всё про трофеи, понял я уже - геройские вы ребята! Ты мне про личный состав мотострелков скажи - сколько бойцов осталось?
        - Мало осталось, рота не наберётся - девяносто два человека. Из них всего один средний командир - лейтенант Воропаев, он же командир этой роты. Командиры взводов сержанты. Всего в мехгруппе личного состава осталось 327 человек, это вместе с танкистами, артиллеристами, водителями, механиками, оружейниками, военфельдшером и поварами. Больше пятидесяти процентов людей потеряла мехгруппа за этот рейд. Хорошо хоть раненых смогли вывезти на трофейных грузовиках.
        - А сколько этих грузовиков?
        - Двадцать семь. Кстати, из них пять повышенной проходимости «Хеншель-33» - хорошие машины, по стерне двигаются, как по асфальту.
        - Знаю, сам на такой сейчас разъезжаю. Этот трёхосник лучше любого командирского броневика, по проходимости только танку уступает. Ты вот что, Игорь, двадцать пять грузовиков вместе с водителями передашь в распоряжение службы тыла подполковнику Бедину. Задыхаются наши тыловики без транспорта. Уже дошло до маразма, снаряды больших калибров возят на телегах.
        - Как отдать грузовики? Пителин мне сказал, что наступление будет на саму Варшаву! А до неё почти сто километров, значит, нужно везти с собой кучу боеприпасов и прочих необходимых вещей. Складов-то там нет, где мы будем брать патроны, снаряды и горючее?
        - Кто тебе сказал, что там нет складов? А вермахт откуда снабжается? Вот и мы будем пользоваться их имуществом. Только нужно быть порасторопнее, чем немецкие сапёры - не давать им возможности взрывать склады. Грузовики нужны сейчас, чтобы подвезти необходимые боеприпасы для наступления, а затем для перевозки тыловых служб. Вот без госпиталя или, допустим, без банно-прачечного отряда под Варшавой не обойтись. А складов с имуществом немецкой армии в том районе море. А под их боеприпасы мы и оружие трофейное наберём. Вот, например, пулемёты МГ мне нравятся больше наших, да и 50-мм противотанковые пушки лучше «сорокапяток». Да что там говорить, много типов вооружений, которые превосходят советские. Да и автомобилями твоя дивизия ещё разживется, а вот госпиталю их взять неоткуда. Всё, полковник, разговор на эту тему окончен, сегодня же передашь автотранспорт представителю Бедина.
        - Понятно, выполним! Сейчас зайду в службу тыла, возьму их представителя и на своём броневике отвезу в мехгруппу. Там передам автомобили, отдам приказы в связи с присоединением мехгруппы к 4-й танковой и направлюсь в штаб дивизии, принимать дела.
        - Добре! Там с Лысенко покумекай, чем можно ещё усилить его танковый полк. Он будет остриём вашей атаки. Действовать должен так же, как и мехгруппа во время рейда - не обращать внимания на фланги и тылы, а только вперёд, к Варшаве. Фланги будут обеспечивать два других полка, ну а в тылу буду я со штабом корпуса и бронепоездом.
        Я хмыкнул и пошутил:
        - Лысенко мужик фартовый, не зря же Гудериана в плен взял, а под Варшавой штаб группы армий «Центр» дислоцирован, так что, если повезёт, его ребята самому Браухичу могут фингал поставить, такой же, как и командующему второй танковой группы вермахта. А если ещё больше повезёт, то Гельдеру, начальнику Генерального штаба сухопутных сил Германии, он часто бывает в штабе группы армий «Центр». Если его красноармейцы это сделают, то передай Лысенко, что генерал никогда больше не покусится на полковые трофеи. Пусть они хоть личный лимузин Гитлера захватят, я в него влезу только по приглашению майора.
        - Вы что, серьёзно намерены захватить штаб группы армий «Центр»?
        Я опять хмыкнул и сказал:
        - А чем плоха эта задача? Немецкие генералы серьёзно помыслить о такой наглости даже не могут, а красноармейцы Лысенко тут как тут. А если серьёзно, то, конечно, немцы не дадут нам захватить их штаб, но нарушить системы наземных коммуникаций и снабжение передовых дивизий центра это мы можем. Только готовься, Игорь, как только мы потрясём гитлеровцев за вымя у Варшавы, немцы навалятся на наши две дивизии в полную силу. Все силы бросят, чтобы нас уничтожить. И отступить мы не сможем - везде будут фашисты. Помочь нам тоже никто не сможет - наши сильно далеко. Так что по большому счёту это наступление можно назвать атакой обречённых. В этой ситуации даёт надежду только опыт прошлых баталий, где принимали участие русские солдаты. Вон Пителин рассказывал, как в Первую мировую воевали русские солдаты. Какие герои были. Ты слышал про атаку мертвецов?
        - Нет.
        - О-о-о… это героический эпизод обороны крепости Осовец русской армией. Тогда у защитников этой крепости положение было похуже, чем у нас. Конечно, не в том, что они были окружены, и германцев было в десятки раз больше, а в том, что немцы тогда применили химическое оружие. Сам понимаешь, что в те времена это была новинка, и у защитников Осовца противогазов не было. Так вот, немцы применили это самое химическое оружие и в полной уверенности, что никого живого в крепости уже не осталось, после бомбардировки новейшими снарядами с химической начинкой, колоннами двинулись занимать Осовец. Но неожиданно из, казалось бы, поверженной крепости в штыковую атаку бросились мёртвые русские солдаты, и у немцев началась натуральная паника. Даже ветераны, побросав оружие, бросились наутёк. Слишком страшен был вид атакующих воинов. Конечно, это были никакие не мертвецы, а солдаты, подвергнувшиеся химическому отравлению, но при этом соблюдавшие дисциплину и выполнившие приказ, пусть первоначально он показался им совершенно нелепым. А приказ был такой - намочить своей мочой запасные портянки и дышать через них.
Отдал его один грамотный и решительный командир, он же в нужный момент скомандовал подняться в штыковую атаку. Пускай все в блевотине, с капающей из глаз, носа и рта кровью, но те, кто выполнил этот казалось бы дурацкий приказ, остались живыми, хотя внешне и походили на зомби. Ужас, одним словом! Но эти ребята, прошедшие семь кругов ада, сотворили для России чудо. Погнали во много раз превосходивших их тевтонов и одержали победу. Вот и я надеюсь, что мы достойны своих отцов и сможем сотворить чудо. От фашистов можно ожидать чего угодно, когда припрёт, эти звери опять могут применить химическое оружие, поэтому, полковник, проследи, чтобы твои бойцы были обеспечены противогазами. И не просто обеспечены по отчётам и докладам, а реально. Чтобы у них на плече висел противогаз, а не сумка от него, набитая в лучшем случае патронами и гранатами.
        - Впечатляющий эпизод. А как фамилия этого командира?
        - Знаешь, я не запомнил, как и многие детали этого рассказа. В памяти осталась только суть. Но если тебя заинтересовал этот эпизод Первой мировой войны, то ты можешь узнать про оборону крепости Осовец у Пителина. Он много что хранит в своей памяти про героические деяния русских солдат в Первую мировую войну.
        - Осовец… а ведь я был в этой крепости до войны и много общался с красноармейцами и командирами, но никто об этом эпизоде мне не рассказал.
        - Правильно, ведь командовал обороной царский офицер, дворянин, и политически неверно упоминать про его героизм. У нас только Пителин является кладезем такой информации, так как сам в молодости участвовал в той войне и был офицером царской армии. За что при всём своём уме и военном таланте не поднимался длительное время выше батальонного звена. При такой голове ему Генштабом командовать надо, а он только в Финскую войну был назначен на должность начальника штаба батальона. Вот так, Игорь, что значит родиться в семье чуждых пролетарскому государству элементов. Хотя Пителин искренне предан Советскому государству, хорошо, что наши руководители теперь начали это понимать. Ладно, полковник, хоть с тобой мне приятно говорить, но нужно дело делать. Ты давай двигай в мехгруппу, решай там все дела и быстрей принимай дивизию. К вечеру к вам подъеду и пробуду на дивизионном НП до начала завтрашнего наступления.
        - Понял, Юрий Филиппович, буду вас ждать в штабе дивизии!
        - Давай, Игорь, до вечера!
        Мы пожали друг другу руки, я направился дальше по ходу поезда, а Вихрев к хвостовым вагонам. Именно там располагались тыловые службы штаба корпуса.
        До вагона, где обосновался оперативный отдел и резиденция Пителина, оставалось пройти совсем немного, как опять пришлось остановиться. И снова это была неожиданная встреча с моим боевым братом - Рябой. «Просто праздник какой-то», - думал я, крепко пожимая жилистую руку Курочкина. А потом были вопросы - масса вопросов, которые я задавал со скоростью пулемёта. Меня интересовало всё, ведь я практически ничего не знал о действиях батальона Сомова и пришедшей ему на помощь сводной команды (под названием батальон) Курочкина. Поведение бойцов и командиров этого сводного батальона интересовало меня больше всего. Всё-таки это были люди, которых я совсем не знал. Знал только то, что они, потеряв своё командование, поддавшись панике в общей неразберихе первых дней вторжения фашистов, побежали на восток. Этот факт говорил против этих людей, но то, что они не бросили личное оружие, документы и не переоделись в гражданские одежды, говорил за них. К тому же, когда отступающих, а иногда и драпающих, останавливали бойцы из заградотряда Бедина и направляли в спешно формируемое подразделение, которое скоро вступит в
бой с гитлеровцами, люди прекрасно понимали это и беспрекословно подчинялись новым командирам. Получается, чувствовали свою вину за растерянность и нерешительность, проявленные в первые дни нашествия, и теперь, опомнившись, желали исправить это. То есть получается, что ребята Бедина и Курочкина сделали большое дело - вернули запаниковавшим красноармейцам веру в себя. Они почувствовали себя снова солдатами, которые защищают родину, своих матерей и сестёр и готовы умирать за это.
        Вот такой я сделал вывод из ответов Курочкина на мои вопросы о бойцах сводного батальона. Уверенность Рябы в красноармейцах, случайно попавших к нам из разгромленных немцами подразделений, весьма меня порадовала. Уж кто-кто, а Курочкин разбирался в людях, и если он говорит, что теперь оставшиеся в живых после тяжелейших боёв бойцы батальона никогда не поддадутся панике и без приказа умрут, но не отступят, то так оно и есть. Теперь можно быть уверенным за то направление, где занимают оборону эти ребята. Жалко, что их в строю осталось мало - всего триста шестьдесят два человека, из них двое средних и двадцать один младших командиров, и это из 980 человек, которых Пителин направил на помощь батальону Сомова. Но зато какие бойцы остались, как выразился Курочкин, - золотой фонд армии, я с этими ребятами любому элитному батальону СС задницу надеру.
        Хвалебные слова Курочкина медом ложились на мою душу. А как же, ведь я мог получить то, о чём думал уже несколько дней и не находил возможностей для выполнения своей задумки. А всё сущность моего деда виновата. Это она постоянно зудела: нельзя наступать без всяких резервов, любая контратака немцев по флангам группировки приведёт к трагедии, нужно иметь в запасе пускай небольшое, но боеспособное моторизованное подразделение. Первоначально я планировал использовать в этом качестве 4-й мотоциклетный полк, но он был сильно потрёпан, а самое главное, бойцы полковника Собакина не были обучены стоять в жёсткой обороне. Преследовать врага это да, в этом они были мастера, а вот выдержать танковую атаку это вряд ли. То есть нельзя было полагаться на стойкость в обороне этого полка. А вот ребята из сводного батальона прошли огонь и воду и хрен пустят немцев в тыл наступающим дивизиям, конечно, если их усилить танками и артиллерией и в эту же резервную группу включить моторизованный батальон капитана Рекунова. А после пополнения его уцелевшими бойцами 27-й стрелковой дивизии численность батальона практически
достигла штатной.
        В общем-то, я и тащил сюда моторизованный батальон для создания резервной группы, чтобы усилить им мотоциклетный полк, но сейчас в голове этот план менялся. Я уже мысленно перетасовывал колоду доступных мне подразделений, да и мелких групп, и мысленно получал довольно солидный по нынешним временам кулак. А что: триста шестьдесят два бойца Рябы, семьсот двенадцать человек в батальоне Рекунова, взвод тяжёлых танков лейтенанта Быкова (три КВ), «ханомаги» лейтенанта Костина (в наличии было семь бронетранспортёров, два подбили во время преследования разбитых частей 7-й танковой дивизии немцев), к этим прекрасным боевым машинам были прицеплены три трофейные 50-мм противотанковые пушки (боеприпасы и расчёты этих орудий перевозились в бронеотсеках. Ещё к этим силам можно приплюсовать бойцов Лыкова, а это ещё девяносто семь человек, пусть они и лёгкораненые, но прекрасно показали себя в бою у Заблудова, когда вместе с танками лейтенанта Быкова ударили практически в тыл немцам, обложившим истекающие кровью батальоны Сомова и Курочкина. На танках и грузовиках ворвались на артиллерийские позиции фашистов и
уничтожили их, а после этого на плечах удирающих гитлеровцев начали громить тылы немецкой пехотной дивизии. Этим и обеспечили её поспешное отступление и деблокировку наших батальонов. Как ни странно, после такого жаркого боя потери в группе Лыкова были не очень большие. Вот тебе и легкораненые - дрались получше многих подразделений, состоящих из совершенно здоровых и подготовленных бойцов.
        Кроме этих проверенных боями частей, я хотел включить в резервную группу и сформированный из зенитчиков и бойцов железнодорожного полка пулемётно-артиллерийский взвод. Пусть эти ребята и не успели принять участие в деблокировке батальонов Сомова и Курочкина, но такую силу не использовать в предстоящей наступательной операции было глупо. Шутка ли, четыре автоматические 37-мм пушки, шесть пулемётов, пехотное отделение и бронеавтомобиль БА-20. К тому же они были полностью мобильны - передвигались на пятитонных грузовиках Ярославского автозавода. И конечно, в резервную группу нужно включить и недавно сформированный миномётный дивизион. Миномётные расчеты вроде бы натренировались обращаться с трофейной матчастью. В бою с танковой дивизией огнём миномётов ребята Костина весьма сильно сократили поголовье немецких сапёров. Трофейные 81-мм мины довольно точно падали на головы своих бывших хозяев. К тому же командир теперь у миномётчиков будет свой, опытный, не чета мальчишке Костину. Я верил в чудодейственные мази Якута, что его шаманство быстро поставит на ноги старшего лейтенанта Сытина. Конечно, восемь
81-мм миномётов маловато для полноценного дивизиона, но как говорится - лиха беда начало. Была бы кость, а мясо нарастёт. У фашистов таких миномётов много, вот и поделятся. Главное, в этот нарождающийся дивизион уже подобраны специалисты, из которых можно сформировать ещё десять миномётных расчётов. Есть и три прошедших обучение корректировщика. Кроме этого, в формируемый миномётный дивизион переданы отделение связи (с имеющимися у них тремя радиостанциями), сапёрный взвод и ещё кое-что оставшееся от разбитой немцами 27-й стрелковой дивизии.
        Избежавших уничтожения или плена бойцов и командиров 27-й стрелковой дивизии вышло к нашим позициям в районе Сокулок довольно много - 372 человека. Они сохраняли некое подобие воинской части и были под единым командованием. Капитан Дробышев сумел в полном бардаке первого дня вторжения гитлеровцев организовать растерявшихся людей и даже предпринял попытку дать отпор вражескому нашествию. Больше суток бойцы из разных полков дивизии, организованные им, не давали немцам возможности занять Августов. Но силы гитлеровцев, осадивших Августов, были несоизмеримы с остатками дивизии, и их выдавили из города. А дальше были упорные отсечные бои и отступление. К нашим позициям они вышли по простой причине - звуки канонады привлекали настоящих бойцов, которые не желали жить в немецком раю. О сытой и прекрасной жизни в фашистской Германии в миллионных тиражах листовок твердила вражеская пропаганда.
        Выход к нашим позициям остатков 27-й дивизии был не единичным эпизодом. Периодически от постов боевого охранения поступали доклады о появлении на их позициях групп советских военнослужащих. Все вопросы по проверке и включению новых бойцов в наши ряды я спихнул на Фролова. Именно он координировал работу особистов и политруков, проверяющих вышедших к нашим позициям людей. Да что там координировал - он сам лично беседовал с командирами вышедших групп, и только после его общения в дело вступали особисты. И то это было всего в двух случаях, а так, после беседы Фролова с командиром вышедшей группы, она без всяких проверок направлялась на сборный пункт, где уже строевые командиры распределяли бойцов по подразделениям.
        Только в двух случаях потребовалось моё вмешательство, это когда вышли люди 27-й стрелковой дивизии и остатки одной из пограничных застав. В первом случае по причине большого количества военнослужащих, к тому же прошедших через жестокие бои, а во втором случае потому что вышли пограничники. Я сам сказал Фролову:
        - Если появится организованная группа пограничников, то сразу направляй её командира ко мне.
        Нужны мне были люди, прошедшие подготовку в пограничных войсках. Это же готовые разведчики или диверсанты.
        А вот по людям из 27-й дивизии мне всё равно пришлось обращаться к Фролову. Ну не знал я, куда определить несколько человек из этого отряда. После беседы с капитаном Дробышевым и возникли сомнения о пользе таких специалистов в мотострелковом батальоне, в который я хотел определить большинство из вышедших бойцов 27-й дивизии. С одной стороны, эти несколько человек хорошо себя показали в критических ситуациях и вполне могли успешно драться с фашистами, а с другой, они имели редкую специальность, творческую, можно сказать - были военными музыкантами, служили в полковом оркестре 27-й дивизии. Эти сомнения я и изложил своему комиссару. Фролов сразу же ухватился за этих семерых музыкантов, вышедших с отрядом Дробышева. Оказывается, во время воздушного налёта, когда погиб Хацкилевич, сильно пострадали и автомобили, на которых передвигался оркестр корпуса. Многие музыканты погибли, и оркестр практически перестал существовать. А появление там новых музыкантов по существу возродит оркестр корпуса. «Ну что же, - подумал я, - под “Прощание славянки”, исполняемое военным оркестром, неплохо будет промаршировать
по центральному проспекту Варшавы. Гитлер дерьмом своим подавится, ну, по крайней мере, головы многих немецких генералов полетят точно». После этой мысли я с лёгким сердцем сократил предполагаемую численность мотострелкового батальона Рекунова.
        Все эти мысли пронеслись в голове, пока я слушал доклад Курочкина о действиях его сводного батальона в последние трое суток. Да, именно в такой небольшой срок умещалась вся история этого подразделения под руководством сначала лейтенанта, а теперь уже капитана Курочкина. Но судьба этого подразделения, думаю, будет счастливая. Не хотел я его расформировывать. Хорошо он себя показал, и бойцы там подобрались достойные. Пополнить батальон людьми, техникой, тяжёлым вооружением, и может получиться подразделение в высшей степени боеспособное. А пополнение, техника и кое-какое тяжёлое вооружение прибыло со мной. Двести восемьдесят бойцов и командиров, вышедшие на наши позиции у Сокулок, это было немало. И все они были уже обстрелянные люди и, можно сказать, добровольцы. Могли бы разбежаться, как тараканы, но они, зачастую без всяких командиров, шли на звуки орудийных залпов, чтобы влиться в сражающуюся с немцами часть. А техника была трофейная, которую мы добыли, разогнав тыловиков 7-й танковой дивизии немцев. Тридцать восемь грузовиков я планировал передать в бывший батальон Рябы. И пятнадцать из них
везли вооружение и боеприпасы.
        Командиром батальона, которым раньше командовал Курочкин, я хотел назначить капитана Дробышева. Сначала была мысль определить на эту должность лейтенанта Костина, а Дробышева использовать как командира всего резервного полка. Костин командир, конечно, хороший, но слишком импульсивен и горяч, а Дробышев всё-таки опытный командир и достойно себя повёл в первые дни войны. Когда не было начальства, приказов и прочих атрибутов государственной машины, он по зову своего сердца встал и выполнял свой долг, как мог. А смог он неплохо - нанёс урон фашистам и вывел людей в наше расположение. Хороший командир, ему можно доверить командование даже крупным подразделением. Так бы я и сделал, но в последнем сеансе связи Пителин меня обрадовал, сказав, что ранение Сомова не очень серьёзное и он вполне может исполнять обязанности заместителя командира 29-й моторизованной дивизии. Именно на эту должность мы с Пителиным и планировали назначить теперь уже подполковника Сомова.
        Когда я узнал эту в высшей степени приятную информацию, мысль назначить капитана Дробышева командиром резервного моторизованного полка сразу же испарилась. Только Валерка Сомов может быть командиром моего резерва. Ему я доверял безмерно, знал, что старый друг никогда не подведёт. А должность заместителя командира дивизии никуда от Валерки не уйдёт, да, в общем-то, не его это стезя быть заместителем. По натуре он командир, а не заместитель. Командиром дивизии его назначать? Но вроде бы Бикжанов на своём месте - грамотный комдив. Такими людьми разбрасываться нельзя. И ставить на его место своего протеже глупо, особенно перед решающим наступлением. А вот доверить Сомову быть командиром резервной группы умный шаг. Жалко, бронетехники маловато будет в этой группе, но вытаскивать танки из бывшего сомовского механизированного батальона нельзя. Лейтенант Симонов, принявший от Сомова командование батальоном, останется совсем голым, и ему нечем будет удерживать позиции на опорных пунктах вдоль реки Нарев. Конечно, после нашего удара немцы вряд ли полезут вглубь Белостокского выступа, но кто знает этих
фашистских стратегов. Вдруг от растерянности забудут отменить задачи 7-му пехотному корпусу немцев, и те, пользуясь слабостью наших сил, собьют заслоны и выйдут к Белостоку и Волковыску. Хоть, конечно, мы и так в котле, но неприятно присутствие гитлеровцев на единственной дороге, ведущей к нашей основной базе снабжения в Волковыске - хозяйству интенданта первого ранга Гаврилова. Нет, на это пойти нельзя. Ладно, обойдётся резервная группа тремя КВ и четырьмя Т-26, имеющимися у батальона Рекунова. Ведь, кроме танков, в этом нарождающемся моторизованном полку было шесть пушечных бронеавтомобиля БА-10, пять лёгких броневиков БА-20 и семь бронетранспортёров «Ханомаг». А трофейными пушками можно было оснастить целый артдивизион. Шутка ли, десять 50-мм новейших противотанковых пушек и четыре 88-мм зенитных орудия. И все эти пушки были укомплектованы расчётами и буксировались автотранспортом.
        Ей-богу, получающееся подразделение было оснащено не хуже, чем самые сильные немецкие полки, а по качеству бойцов, пожалуй, лучше, чем солдаты первого эшелона у фашистов. Обстрелянные, это раз, мотивированные на победу, это два, и более инициативные и изобретательные, это три - голь, как говорится, на выдумки хитра. И что немаловажно, люди уже хлебнули лиха, и это их не сломало, а сделало только сильней.
        Все отвлечённые размышления о создании резервной группы, которые вела сущность, в которой окопался мой дед, сбились, когда Курочкин закончил своё повествование о действиях батальона. Он перешёл к проблемам, с которыми столкнулся на посту начальника разведотдела корпуса. Пришлось мне сконцентрироваться, вопрос был действительно важным, и уже не получалось одной сущности вести беседу, а второй размышлять о стратегии и тактике дальнейших действий.
        Глава 6
        Главная проблема, которую выявил Ряба, была как обычно кадровая. Моего старого и опытного соратника не устраивали командиры, да и сама структура разведки корпуса. Курочкин не так представлял себе организацию разведки. В общем-то, идеалистически и упрощённо, но в нашей ситуации это было, пожалуй, единственно верный метод. Нельзя было сейчас действовать строго по инструкциям. Нечего накручивать какие-то лишние структуры и фильтры. Всё должно быть просто, разведгруппа - командир и без всяких там лишних надстроек и аналитиков, которые думают, соответствуют ли добытые данные сведениям, полученным из других источников. Нечего мудрить, предыдущий начальник разведотдела корпуса Бейлис уже намудрил - несколько дней всеми силами корпусной разведки выискивал мифическую танковую дивизию немцев, прорвавшуюся в тылы 10-й армии. Не устраивала Рябу квалификация разведчиков и в низовых структурах. Как он сказал:
        - Салаги там, теоретики, мля! В Финскую все бы полегли со своими представлениями о противнике. Любой грамотный егерь неделю бы водил таких специалистов по лесам, а потом ночью вырезал бы их нахрен. Нет, Юрий Филиппович, нужно новых ребят искать, а этих переучивать слишком много времени требуется.
        - Новых, говоришь? Хорошо, Ряба, дам я тебе новых ребят, но данные о противнике мне нужны сегодня ночью, в крайнем случае завтра рано утром. Не говорю про подробную схему вражеских позиций, но по крайней мере хорошего «языка» разведка добыть обязана. Завтра, в 8-00, когда немец завтракает, мы начинаем нашу операцию.
        - Знаю я, что наступление начинается завтра. Пителин нам с Сомовым больше часа цэу давал. А мне всю печёнку выел с требованием дать ему информацию о противнике. Пообещал я Борису Михайловичу, что лично в поиск пойду и хорошего немца приволоку. А огневые точки немцев уже все зафиксированы - это артиллерийские разведчики и корректировщики из приданных гаубичных артполков РГК постарались. Только они жалуются, что у них боезапас ограничен - не смогут гаубицы весь передний край немцев перепахать.
        - Ну и не нужно, у нас же не тотальное наступление. Задача-то у гаубичных артполков ограничена - подавить огневые точки на направлениях главного удара. А остальное дело танки сделают. Когда бронетехника углубится в тыл немцев, те сами свои огневые точки ликвидируют, а может быть, вообще - тяжёлое вооружение побросают и побегут, как бобики. Вот для ускорения этого момента твои разведчики, совместно с мотоциклетным полком, должны поработать. Шуму, стрельбы побольше со всех сторон, чтобы фашисты ощущали, что их окружают. У страха глаза велики, вот и подумают, что русские уже у них в тылу. Воспользуемся гитлеровским опытом нападения на нашу страну. Качество немецких солдат, занимающих позиции перед нами, этому способствует. Это тебе не дивизии первого эшелона, а всего лишь солдаты заштатного 42-го пехотного корпуса немцев. Уже скоро почти неделя войны, а они Осовец не могут взять, да и вообще основные их силы увязли в укрепрайоне. Всё никак не могут выйти на оперативный простор, дешёвки. Вот мы им и поможем выйти на этот простор. На западе этого простора много, и они могут двигаться туда свободно, мы
им даже своими пенделями будем помогать ускориться. Ладно, Ряба, что я тебе, опытному бойцу, это говорю, сам понимаешь, что эта бравада рассчитана на салаг, а на самом деле враг очень серьёзный и может нам так врезать, что кровью умоемся. Поэтому многое будет зависеть от достоверных разведывательных данных. У нас очень мало сил и нужно грамотно ими распорядиться. Бить мы будем, считай, в стык 42-го и 7-го корпусов, поэтому есть надежда на несогласованные действия командиров этих соединений. А неожиданные, шумные и стремительные наскоки разведчиков и бойцов, передвигающихся на мотоциклах, внесут ещё большую неразбериху и сумятицу в ряды немецкой армии.
        - Так мне действовать, как мы тренировались ещё до войны, когда я был командиром разведывательно-диверсионной роты?
        - Вот именно, капитан, так и нужно будет действовать! Только тогда основной задачей было сдерживать наступающих фашистов путём засад, взрывов мостов, обстрелов из-за угла в целях вынудить их приостановиться и развернуть боевые порядки, а сейчас всё наоборот. Мы теперь наступаем, и нужно, чтобы у гитлеровцев пошло всё наперекосяк. Образно говоря, требуется стать тучей комаров, от которой будет отмахиваться немецкий гигант и не знать, в какое место его в этот раз укусит надоедливое насекомое.
        - Всё понятно, и я готов стать таким раздражителем для немцев, но настоящих бойцов катастрофически не хватает. Из всей службы разведки корпуса для подобных дел можно подобрать человек семь, не больше. В бригаде-то у меня была целая рота бойцов, которых я тренировал два месяца. А сейчас всего пару групп можно создать, да и то с учётом пятерых человек, которых взял с собой из сводного батальона.
        - Я же тебе сказал, капитан, что людей дам - рота не рота, но пятьдесят семь человек ожидают тебя на станции. Ребята боевые и опытные - все пограничники, а ты знаешь, как там готовили бойцов. А тебя ожидают самые лучшие, считай сливки погранцов, которые стояли на границе Белостокской области. А лучшие они, потому что остались живы после вторжения фашистов и жесточайшей драки на границе с передовыми немецкими частями. Сам понимаешь, что атакованы они были неожиданно, превосходящими силами самых опытных немецких частей. И, несмотря на такой проигрышный расклад, смогли выжить и с боями добраться до нас. Среди добравшихся пограничников много средних и младших командиров - восемнадцать человек. А понимающему человеку это тоже говорит о многом - в бою выжили самые подготовленные и грамотные солдаты.
        - Пограничники это хорошо! У меня в батальоне они были одними из лучших бойцов. И удачливые черти - как чувствуют, куда упадёт очередная немецкая мина, и укрывались в нужном месте, чтобы не достали её осколки. Пятеро ребят, которых я взял с собой, тоже пограничники - следопыты, надо сказать, не хуже Якута.
        - Видишь, каких я тебе бойцов привёз! От ударных подразделений отрываю таких ребят - всё для разведки! А всё почему? Да от ваших действий будет многое зависеть в предстоящей операции. Ты там обрати внимание на лейтенанта Бовина - у него просто талант разведчика. Представляешь, дал нам полную картину немецких противотанковых средств, стянутых под Домброва, и это сберегло жизни сотен красноармейцев. У нас задача была перерезать железную дорогу, ведущую в Сувалки, а единственная шоссейная дорога, по которой можно добраться до тех мест, проходит через Домброва. Если бы Бовин не сообщил, какую технику немцы стянули под этот город, мы бы точно попытались добраться до польской границы по шоссейной дороге, проходящей через этот город. Накостыляли бы нам там крепко - ещё бы такими силами, да ещё к тому же с заранее подготовленных позиций. Только касаемо тяжёлой техники лейтенант засёк передвижение к Домброва десяти «Панцерягер-1» и колонну самоходок, которые раздолбили бы даже КВ - шесть САУ на базе R-35. И все эти данные Бовин собрал без всякого приказа - натура у мужика такая. После того как он с двумя
бойцами прорвался через порядки немцев, обложивших заставу, не бросился в тыл, а целые сутки фиксировал, какие силы неприятеля передвигаются по шоссе Августов - Домброва, и всё скрупулезно записывал, чтобы довести эти сведения до командования. Железные нервы и немалую смелость надо иметь, чтобы в такой обстановке выполнять свой долг.
        - Лейтенант Бовин, вы говорите?
        - Да, но может быть, и другие пограничники такие же! Я сталкивался только с лейтенантом, с остальными просто познакомился на общем построении и объявил, что теперь они проходят службу в разведке шестого мехкорпуса.
        Тут я слукавил: во-первых, что больше ни с кем из пограничников лично не общался, а во-вторых, что передаю в разведку всех вышедших стражей границы. А зачем ему знать, что я не всех пограничников передал в его распоряжение. У меня же есть ещё служба, которая очень нуждается в проницательных людях. Куда нам без контрразведки, без специалистов, способных выявлять вражескую агентуру, да и просто добровольных помощников фашистов. Судя по перипетиям начала войны, немцы явно нас в этом вопросе переиграли. Иногда складывалось впечатление, что в больших штабах агент агента погоняет. Не могут же из умных голов появляться такие идиотические команды, как поиск немецкой танковой дивизии, прорвавшейся в тылы 10-й армии, или запрет открывать огонь по заходящим на бомбёжку немецким самолётам. Конечно, может быть, в штабе 10-й армии народ находится в глубоком запое, но тогда немцы просто обязаны на парашютах сбрасывать возле штаба 10-й армии по несколько ящиков лучшего шнапса.
        В моём корпусе наверняка тоже имеется немецкая агентура - не могли гитлеровцы оставить без внимания самый мощный корпус РККА. А надеяться, что существующие структуры особых отделов смогут выявить шпионов, не приходится. До войны в спокойной обстановке не выявили, то сейчас, когда многие особисты погибли, службы НКВД куда-то испарились, архивы недоступны, найти засланных врагов традиционными методами невозможно. Только интуитивно можно хоть как-то бороться с этой бедой. А кто в такой обстановке может вычислить человека, сотрудничающего с немцами - конечно, люди, которые раньше работали по пресечению контрабанды. Чтобы раскрутить хитроумные схемы контрабанды, тоже многое строилось на интуиции. Вот таких четверых специалистов я и нашёл среди присоединившихся к нам пограничников. Естественно, я свёл их в отдельную группу, включив в неё двух сержантов, специалистов по силовым задержаниям, и одного мастера по радиоперехвату (это утверждали четверо сослуживцев, те, с кем он вышел из окружения). Сформированная группа предназначалась для теперь уже капитана Лыкова.
        Да, вот именно, случилось невероятное. По НКВД вышел приказ - перевести бывших служащих Гушосдора в армейское подчинение. А приказом, подписанным Жуковым, этим людям были присвоены воинские звания, и они были назначены на должности по представлению Пителина. В частности, Бедин теперь стал подполковником и начальником службы тыла 6-го мехкорпуса, а Лыков получил по шпале в петлицы и должность начальника особого отдела корпуса. По бумагам штатная численность в его отделе была вполне нормальная, а фактически в управлении корпусом имелось только три особиста. С убитыми или тяжелоранеными всё было понятно, но, кроме этих безвозвратных потерь, существовала ещё одна убыль - командиры, носители немалых секретов, непонятным образом куда-то исчезли. Примерно так же, как куда-то исчез командир 4-й танковой дивизии генерал Потатурчев. Я допускал, что эти люди могли попасть в плен, и вполне вероятно, все наши коды и другие секреты известны фашистам. Именно поэтому, в нарушение всех инструкций, для переговоров по рации ввел свои собственные кодовые слова и пароли.
        Может быть, поэтому действия 6-го мехкорпуса стали совершенно неожиданными для генералов вермахта. Спонтанность, непроработанность планов в штабных документах, что напрочь отрицалось военной наукой, в конечном счёте и стало нашей палочкой-выручалочкой. Даже такой зубр штабной работы, как Пителин, кажется, это понял и уже так не ворчал, выслушивая мои очередные прожекты. Кряхтя, брался за дело и прилежно доводил их до ума, чтобы иногда совершенно дикие для современного командира приказы можно было исполнить методами, к которым привыкли люди. Вот так и притирались методы ведения войны, которые я получил в той реальности, обучаясь в эскадроне, и современная академическая школа военных наук. Академия столько не дала, сколько знаний и опыта я получил от Пителина, в частности шифровать секретные данные разработанными моим начальником штаба кодовыми словами. Как знал старик, что враг обложит нас по полной программе, и нужно будет секретничать даже среди своих сослуживцев. Его паранойя нашла благодатную почву в моём лице, поэтому я с такой настойчивостью продвигал Лыкова на должность начальника особого
отдела, который избавит меня от ощущения, что рядом враг, ждущий малейшей утечки секретных сведений. Верил я, что если Лыкову дать в команду грамотных ребят, обладающих интуитивным чувством распознавать врагов, то наконец-то управление корпуса заработает в полную силу, и тогда мы покажем фашистам, почём фунт лиха. Теперь какая-никакая команда имеется, и бывшему сержанту госбезопасности есть на кого опереться.
        Так я думал, слушая монолог капитана Курочкина о том, как он планирует использовать прибывших пограничников. Когда Ряба начал сокрушаться об отсутствии вездеходов, чтобы прорываться в тыл немцев и быть там высоко мобильными, я нарушил его монолог, заявив:
        - А кто тебе сказал, что вездеходов не будет? Что думаешь, я сюда пограничников пешим маршем заставил добираться? Нет, твои новые подчиненные до Хороща доехали с шиком, на пяти трёхосных вездеходных автомобилях «Хеншель-33» и пяти мотоциклах БМВ с колясками и пулемётами. В кузовах «хеншелей» к тому же по пулемёту МГ и 81-мм миномёту припасено. Добавишь своих людей, и пять летучих боевых групп у тебя готово.
        - «Хеншель», а что это за вездеход, не знаю такого?
        - Отличная машина, сам на «хеншеле» сейчас передвигаюсь! Воздушные налёты теперь в лесу под защитой деревьев пережидаю. Только заметим приближение вражеских самолётов, Лисицын по любому бездорожью в лес успевает добраться.
        - А что, не Шерхан сейчас у вас водитель?
        - Хм… я же стал генералом, и Шерхан теперь у меня старший водитель! Набирается сил в кузове, с Якутом и ещё тремя гавриками.
        - Да… Шерхан в своём репертуаре! Товарищ генерал, может быть, вы этого хитрого татарина понизите в просто водители, а мне переведёте Лисицына. Парень очень сообразительный и инициативный, в разведке такие во как нужны!
        - Ага, разбежался, так я тебе Лисицына и отдам. А Шерхан это тебе не просто старший водитель, бери больше - он сержант по особо важным поручениям! И за руль Асаенов теперь садится в исключительных случаях - когда положение критическое и никто рядом не умеет управлять автомобилем.
        - Понятно, положили, значит, глаз на Лисицына, но я не в обиде, даже рад за своего воспитанника. Значит, не зря я с него семь потов согнал.
        - Не зря, Ряба, не зря! Хороший боец из него получается, а сейчас ещё школу Шерхана и Якута пройдёт, цены такому кадру не будет. Думаю, он водителем и рядовым красноармейцем недолго будет. Помнишь Финскую войну и командира второго взвода Кузнецова?
        - Конечно, Кузю разве можно забыть!
        - Так Лисицын мне его чем-то напоминает - такой же шустрый и сообразительный, чувствует опасность и при этом не трус. Ладно, отвёл с тобой душу, но расслабляться нам, капитан, нельзя. Часики тикают, и фашисты, может быть, что-нибудь пронюхали и сейчас подтягивают резервы к нашему участку фронта. Разведданные нужны, Ряба, разведданные! Давай двигай на привокзальную площадь и принимай командование над прибывшими пограничниками. Отберёшь среди них несколько человек и к вечеру за «языком». Лучше всего линию фронта переходить на участке 4-й танковой дивизии. Они контролируют мост через реку Нарев, и не нужно пешкодралом через болотистую местность добираться до немцев. Я бы советовал вообще поступить нагло - переодеться в немецкую форму, оседлать БМВ и на мотоциклах прокатиться, допустим, до Замброва. Наверняка в городке какой-нибудь немецкий штаб обосновался. На этом направлении фашисты ещё пока непуганые и на немецкие мотоциклы особого внимания обращать не будут. Впрочем, как и на «хеншели», поэтому можете и вездеход взять. А лучше вообще всем кагалом туда двинуть, всё равно ведь нужно будет
осуществлять комариные укусы немецких частей - организуем что-то похожее на операцию «Мельница», которую наша рота провернула на Финской войне. Вместо лыж будут «хеншели» и БМВ.
        - А что? Может, это действительно прокатит! А если немцы даже попытаются остановить нашу колонну, то мы сможем хорошо им врезать. Это тебе в поиск не втроём-вчетвером ходить, а считай, почти рота с тяжёлым вооружением двигается. Да с такими силами мы шорох в Замброва знатный наведём, и не одного пленного возьмём, а здоровый грузовик немецкими офицерами набьём.
        - Ну, давай, Ряба, тряхни стариной, покажи этим арийцам, что настоящий русский солдат может провернуть. Я знаю, тебе по силам организовать немцам настоящий рукотворный ад.
        - Разрешите приступать, товарищ генерал. До вечера нужно массу дел переделать. И боевые группы сформировать, и в четвёртую дивизию смотаться, чтобы договориться с командиром дивизии полковником Кузнецовым о взаимодействии.
        - Теперь командиром там наш Вихрев. Его, как и тебя, повысили в звании и теперь он полковник. Так что договоришься с ним с пол-оборота, сам знаешь его - никаких срывов не будет. Это тебе не бывший врио четвёртой танковой дивизии, Кузнецов - пообещает что-нибудь и может не сделать.
        - Что, майор Вихрь командиром дивизии стал?
        - А что тут такого - заслужил мужик, вот и стал!
        - Ну, это же здорово! Теперь о взаимодействии с четвёртой можно не беспокоиться. Всё-таки свой человек у власти - всегда поможет, если вдруг возникнут какие-нибудь проблемы.
        - Ты его особо не грузи, он только сегодня принимать дивизию будет. Просто согласуй коридор, в котором будете прокалывать оборону фашистов. А то я вас знаю, целую войсковую операцию с применением танков учините.
        - Да понимаю я, что на передовой пока шум поднимать не нужно. Но вот при возврате с «языком» огневая поддержка со стороны дивизии, думаю, будет необходима. Обратно-то будем возвращаться не все - один мотоцикл, ну если будет много пленных, то, может быть, с ним и грузовик отправлю. По рации свяжусь с Вихревым, думаю, он обеспечит коридор для безопасного проезда. Тогда, наверное, придётся дивизионные танки применить.
        - Ну, при возвращении с «языком» это ладно. Но в любом случае, чтобы не насторожить немцев, в операции нельзя применять более одного танкового взвода. Вот в тылу у фашистов ты можешь буянить, как хочешь - чем больше грохота, тем лучше, а на передовой эти сутки мы должны сидеть тихо, как мыши, и делать своё дело незаметно. Ну, всё, Ряба, время уже пошло, давай действуй. Я надеюсь на тебя!
        На прощание крепко пожав руку капитана Курочкина, я отправился дальше, к самому важному для меня вагону этого поезда - месту, где обосновался главный сдерживающий элемент моего авантюризма полковник Пителин. Больше задержек в продвижении к этой цели не было. Да и довольно подробные разговоры с Вихревым и Курочкиным нельзя назвать задержкой. Наоборот, недавние встречи в конечном итоге сэкономят в будущем море времени. По-любому нужно было встречаться с назначенным командиром 4-й танковой дивизии полковником Вихревым и беседовать с начальником разведотдела корпуса Курочкиным, а получилось это спонтанно, но зато никакой фальши и наигранности.
        Часовой, медленно прохаживающийся вдоль вагона оперативного отдела штаба, напрягся, заметив меня, и попытался перейти на строевой шаг. Это плохо у него получалось, но я не сделал ему замечания - знал, что штабная рота теперь в основном комплектуется из легкораненых красноармейцев, которым просто физически тяжело ходить, тем более бегать в атаки. И так было не только в штабе корпуса, но и в дивизиях. Я с горечью иногда думал: «Чёрт, не штабы боевых частей, а команды выздоравливающих каких-нибудь госпиталей». Но с другой стороны, я гордился этими людьми - несмотря на ранения, они добровольно пожелали остаться в строю в любом качестве, чтобы хоть как-то помочь своей стране выстоять и победить черные силы, пытающиеся в очередной раз завоевать Россию.
        Под влиянием таких мыслей я весьма благосклонно поприветствовал трёх командиров, обсуждающих какую-то проблему возле большой карты, висящей на том месте, где у обычного вагона расположены окна. А это был не обычный пассажирский вагон, а скорее всего, бывший почтовый. Для размещения штаба лучше и не придумаешь - одно большое длинное помещение, где на боковые металлические стенки, обитые досками, удобно вешать карты. А письменные столы, стоящие по центру этого штабного рая, совершенно не мешали работать с картами. В этом вагоне было всего одно купе, наверное, для экспедиторов, сопровождавших почтовые отправления. Ну, естественно, и санузел имелся, и печка, так что чаи можно было гонять, не отрываясь от карт. Пителин по рации сказал мне только номер вагона, где размещается оперативный отдел и его кабинет, но кроме купе, других отдельных помещений тут не наблюдалось, и я, даже не спросив у стоявших командиров, где располагается кабинет их начальника, направился в единственное жилое помещение этого вагона.
        Глава 7
        Пителин в своём кабинете был не один. И не занимался как обычно с бумагами, а как нормальный человек (конечно, если не учитывать, что было 4-05) за рюмочкой вёл беседу, по-видимому, со своим товарищем. Всё было как-то странно и непривычно, что я после рукопожатий и знакомства с полковником, сидящим в кабинете моего начальника штаба, безропотно взял рюмку с уже налитой туда водкой и, ничего не сказав, опрокинул её в себя. На закуску, которой являлась открытая банка тушёнки, я даже не взглянул. Потом у меня возникло ощущение, что всё это уже было - наверное, антураж купе этому способствовал. Ведь это помещение очень напоминало размером и обстановкой передвижную на санном ходу батальонную теплушку, заменяющую нам в Финскую войну штаб. Да так, что я инстинктивно глянул в правый угол, где за тулупом начальника штаба обычно стояли лыжи. Да и почувствовал въевшееся тогда, казалось бы, во все части тела ощущение, что они ужасно замёрзли, и это в июне, когда на улице, даже ранним утром была не ниже 25 градусов. Вот как та война запомнилась, что даже сейчас накатывало ощущение дежавю.
        Незнакомого полковника звали Сергей Иванович Леонов, и он был старым знакомым Пителина. Да не просто старым, а можно сказать древним. Они были однополчанами и не когда-нибудь, а в Первую мировую войну. Но даже не это было поразительно, а то, что Леонов служил в Москве в Генеральном штабе, а встретился со своим старинным товарищем в Белостоке, окружённом немецкими полчищами. Прибыл в 10-ю армию в командировку, для передачи опыта штабным работникам, а тут вторжение немцев. В момент нападения фашистов полковник был в Червоном бору на полигоне. Пока добрался до Белостока, штаб 10-й армии уже был далеко, и никто не знал, в каком месте он сейчас дислоцирован. Да и вообще в городе был полный бардак и безвластие. Только на станции несколько десятков бойцов 58-го железнодорожного полка НКВД поддерживали хоть какой-то порядок. Но поезда уже не ходили, автотранспорта, эвакуирующего людей на восток, не было. Полковник уже договорился с двумя спасающимися на вокзале от разгула националистов молодыми мужчинами о эвакуации из города пешим порядком. А тут старший сержант, командовавший бойцами железнодорожной
дивизии, предупредил Леонова, что ночью на станцию прибудет бронепоезд. Естественно, Леонов остался его ждать, ведь он знал о наличии на 58-м бронепоезде мощной радиостанции и надеялся по ней связаться со своим руководством, чтобы получить указания, что дальше делать. Бронепоезд он дождался, но на требование к бойцу, входящему в экипаж бронепоезда, вызвать командира, его почему-то отконвоировали в следующий за бронепоездом эшелон и привели к старинному другу - Борису Михайловичу. Неожиданно московский полковник, наверное, на правах старого друга, бесцеремонно взял со стола бутылку и разлил водку во все три рюмки. После этого, подняв свою, бросил:
        - Будем!
        И опрокинул содержимое рюмки себе в рот, как кочегар бросает уголь в топку паровоза. Даже не посмотрев, как мы отреагировали на его короткий тост, зачерпнул ложкой порцию тушёнки и опять, как заправской кочегар, забросил её содержимое в топку своего организма. После этого, удовлетворённо выдохнув, произнёс:
        - Хорошо пошла!
        А затем, по традиции русского интеллигента, которую невозможно вытравить даже военной службой, принялся разглагольствовать:
        - Я был поражён, когда меня привели, можно сказать, под конвоем к Борису. И было от чего: во-первых, полковник, а два года назад, когда я его видел в последний раз, он был всего лишь капитаном, а я и тогда был полковником; во-вторых, что он стал начальником штаба мехкорпуса и далеко не рядового, а пожалуй, самого мощного в РККА, а для бывшего офицера царской армии это очень большой карьерный рост, тем более что два года назад Борис был всего лишь начальником штаба обычного стрелкового батальона; ну а в-третьих, что меня потрясло больше всего, это дисциплина и целеустремлённость людей, которые беспрекословно подчинялись Борису Михайловичу, и это при том бардаке, который я видел в Белостокском выступе, да и на Финской войне тоже. Респект вам, товарищ генерал, от старого вояки, ведь это вы командир 6-го мехкорпуса.
        Выдав порцию комплиментов, Леонов, наверное, посчитал, что долг вежливости исполнил, и опять его рука стремительно метнулась к бутылке, и он наполнил из неё единственную пустую рюмку, наши с Пителиным так и стояли полные. А затем повторились манипуляции гастрономического кочегара, с тем же тостом. Единственная разница была в том, что в этот раз Пителин тоже поднял рюмку, ну и я, глядя на него, опустошил свою, доверяя интуиции начальника штаба. Не будет он потреблять горячительное в такой напряжённой ситуации даже со старым другом. Значит, хочет создать непринуждённую обстановку и получить какую-то информацию от этого генштабиста. Наверное, он знал, что алкоголь развязывает язык Леонову.
        И верно, как только мы закусили, опустошив банку тушёнки, московский полковник начал вещать:
        - Всё ещё не могу поверить, что немцы решились на нас напасть. Вроде бы всё мы делали грамотно, а оно вон как вышло.
        Я не выдержал и довольно зло спросил:
        - Что грамотно - то, что у подразделений была такая низкая боеготовность, или то, что был приказ не поддаваться на провокации и не открывать огонь по немецким самолётам, уже заходящим на бомбёжку, а может быть, то, что многие командиры 22 июня были в отпусках? Или может быть, правильно в самый канун войны оголить зенитную оборону, устроив под Минском соревнования зенитчиков?
        - Правильные вопросы задаёшь, генерал! В Генштабе многие задавали себе подобные вопросы. А ответы каждый себе давал сам. Большинство, конечно, уповало на мудрость вождя и что ему известно то, что больше никому не ведомо. И вообще мы солдаты, и наше дело выполнять приказы. Некоторые предполагали, что РККА само готовится ударить по гитлеровской Германии. И даже ходил слух, что начало операции запланировано на 15 августа. И подтверждение этого слуха грамотные в военном отношении люди находили в расположении войск. Любой военный скажет, что оно явно не оборонительное. И как аргумент ссылались на дислокацию танковых подразделений. Имея в виду, что если танки выдвинуты непосредственно к линии боевого соприкосновения (границе в нашем случае), а некоторые вообще на границе (22-я танковая дивизия в Бресте), то это не для обороны. Например, один из начальников штаба армии, дислоцированной вблизи западной границы, лично мне говорил: «Все учения по своим замыслам и выполнению ориентировали войска главным образом на осуществление прорыва укреплённых позиций. Манёвренные наступательные действия, встречные бои,
организация и ведение обороны в сложных условиях обстановки почти не отрабатывались. Также проведённые в январе 41-го оперативные игры предусматривали лишь наступление восточных, тогда как предшествовавшие оборонительные действия по отражению агрессии западных оставались за пределами обеих игр».
        Я опять не выдержал и прервал московского полковника возгласом:
        - Мало ли какие ситуации рассматриваются в штабных играх! Например, во Франции в 39-м прорабатывалась идея вторжения в Германию. А в Польше в 38-м году дошли вообще до прямых призывов осуществления марша на Берлин и Кёнигсберг. Да даже союзники разрабатывают планы друг против друга. Вон Муссолини, кроме штабных планов, накануне аншлюса Австрии, много чего на итало-австрийской границе сосредоточил.
        - Вы правы, генерал, что в штабных играх отрабатываются разные ситуации, иногда полностью невероятные. И материально-техническая подготовка, чтобы действовать в таких невероятных ситуациях, тоже проводится. Особенно если страна граничит с агрессивным государством или сама не обитель ангелов. Ваша мысль полностью согласуется с моим анализом того, почему расположение наших войск напоминает подготовку к полномасштабному вторжению. А также она согласуется с высказанными вами ранее словами о низкой боеспособности подразделений и приказами не поддаваться на провокации. Главное в этом анализе это постулат о том, что мы не хотели войны. Если принять его, то многие факты ложатся в логическую цепочку.
        И опять у меня непроизвольно вырвалось:
        - Какие такие факты?
        - Вы сами недавно сформулировали некоторые из них. Могу ещё добавить, что, например, план прикрытия государственной границы был разработан Генштабом лишь в феврале 1941 года. Его даже не успели довести до всех дивизий.
        Такого признания от полковника Генерального штаба я не ожидал. После получения исходящей от него информации мне становилось многое понятно. Но на душе-то легче от этого не стало - душила злость на сильных мира сего, хотелось рвать и метать, но я сдержал себя. Московский полковник-то точно ни в чём не виноват, сам пострадал от головотяпства чинуш с большими звёздами в петлицах. Несмотря на бушующую в душе ярость, разговор с полковником Генштаба меня очень заинтересовал (наверняка Пителин это предвидел), и я вступил с Леоновым в прямой диалог, как водится, сначала спросив:
        - Как же так, это же значит, что подразделения совершенно не знают, что им делать? А если ещё учесть отсутствие проводной, да и зачастую беспроводной связи, то получится полный бардак.
        - Так оно и получилось. И положение, в котором мы сейчас оказались, подтверждает, что без единого плана невозможно остановить массированное наступление по всем фронтам.
        - Да это вредительство какое-то. Нужно московских генералов очень тщательно проверить, а если время нет, то расстрелять нахрен через одного - воздух чище станет.
        - Круто вы настроены, товарищ генерал, - даже не выяснив, почему произошла задержка, сразу расстрелять. А, между прочим, исполнители не виноваты в том, что политическое руководство страны не могло определиться со своими приоритетами.
        - Какими такими приоритетами?
        - Ну, во-первых, о возможности войны с Германией - в это не верили очень влиятельные силы, во главе с самим Сталиным. Например, мой знакомый из ГРУ, кстати, Боря, один из птенцов нашей альма-матер, рассказал, что когда их отдел агентурной разведки передал данные, полученные от одного из агентов, о готовящемся нападении Германии на СССР, то получили в ответ записку Сталина, которую привожу дословно: «Тов. Голиков. Пошлите этот источник к ё…ой матери, это не источник, а английская деза». Ну ладно он ГРУ не верил, но в отделе стало известно, что ребята Меркулова из НКГБ направили в ЦК отчёт о работе с немецкой подпольной группой «Красная капелла», где один из её членов (Шульце-Бельзен) предупреждал о готовящемся нападении на СССР. На свой материал НКГБ получило резолюцию: «Тов. Меркулову. Можете послать ваш “источник” из штаба германской авиации к ёб…й матери. Это не “источник”, а дезинформатор. И. Сталин».
        - Я тоже лично на совещании в Генштабе предупреждал вождя, что финский генерал на допросе сознался, что от Канариса ему поступили сведения, что летом 1941 года Германия нападёт на СССР.
        - Вот видите - Сталин даже слышать не хотел об угрозе со стороны Германии. Не верил, что немцы будут действовать вопреки его логике. - В общем-то, мне казалось, что я понимал его изощрённую логику, и поэтому нападение Германии, несмотря на массу фактов, говорящих за это, было для меня тоже удивительным.
        - Какая такая изощрённая логика - тут же и так всё ясно. Секретные агенты, работающие в важных немецких учреждениях, доносят, что Германия вот-вот нападёт, ну и нужно проводить соответствующую подготовку, а не распускать по отпускам командиров и политработников.
        - Это для обычного человека всё ясно, а Сталин не обычный человек - он вождь, и поведение его чем-то напоминает древних правителей. И руководствуется он не обычной логикой, а изощрённой, можно сказать византийской.
        - Он же коммунист до мозга и костей и может руководствоваться только учениями Карла Маркса и Владимира Ильича Ленина.
        - Если бы Борис Михайлович мне о вас не рассказывал, я бы подумал, что вы фанат и ограниченный человек, и вам бесполезно объяснять суть, которая не входит в коммунистические догмы. Я верю вашему начальнику штаба, что вы очень умный и не зашоренный на коммунистической идее человек, поэтому объясняю свою мысль. Во-первых, примите как догму, что настоящий правитель никогда не бывает зацикленным на господствующей в государстве догме. Он в душе правитель, и этим всё сказано. А Сталин к тому же по национальности грузин, и у него в крови восточный образ мыслей и интриганство. Поэтому ему очень близки византийские методы ведения политики. А там главное не иметь силу, а делать вид, что она у тебя есть. Интриги тоже очень приветствуются. Вот и с Германией начали вести подковёрные интриги, чтобы она по уши увязла в войне с Великобританией. В то же время наши руководители страшно боялись сами войти в клинч с Германией. Знали качество нашей армии и военной техники. А как избежать этого клинча? Нужно внушить немцам мысль, что Красная Армия очень сильна и лучше, коли кровь бурлит, заняться англичанами. Вот и
начали наши боссы набивать западные округа соломенными дивизиями и дутыми мехкорпусами.
        - Какими ещё дутыми, вот, например, мой 6-й мехкорпус на 22 июня имел 1131 танк, в том числе 450 новейших Т-34 и КВ, а также 242 бронеавтомобиля. Да и укомплектованность личным составом была нормальная: рядового состава - 98 %, младшего начсостава - 60 %, командного состава - 80 %. Так что никакой это не дутый корпус, а весьма мощная боевая часть. Немецкая танковая армия по наличию танков глядится слабее, чем мой корпус. А вы говорите, дутые корпуса!
        - Естественно, в громадной массе воинских частей имеются и несколько полностью отмобилизованных и насыщенных техникой корпусов и дивизий. Но это нисколько не отменяет мою мысль о том, что армия не готова к большой войне, и власти судорожно формируют не обеспеченные ни матресурсами, ни людьми мехкорпуса. А всё это с целью внушить немцам мысль, что Красная Армия очень сильна. Своеобразный блеф или, можно сказать, восточная хитрость. Вот смотрите, до 1941 года в РККА было девять мехкорпусов, и они были ещё недоукомплектованы, но в марте 1941 года, вопреки любой логике, Сталин утверждает план формирования ещё 21-го мехкорпуса. Начали создаваться не только новые мехкорпуса, но и такие формирования, как ПТАБры. Такой шаг можно объяснить только одним - византийской хитростью с целью обмануть Гитлера. Наверняка было сделано всё, чтобы номера и места дислокации мехкорпусов стали известны Берлину. С военной точки зрения формирование новых мехкорпусов совершенно дурацкое решение, ведь если уже имеющиеся девять мехкорпусов укомплектовать по штату, то они по числу бронемашин в два с лишним раза превзошли бы
танковые войска Германии и могли решить исход любого сражения.
        - Я был командиром одной из ПТАБр. Если бы не это дурацкое, по вашим словам, решение, противотанковую бригаду не начали бы формировать, и тогда мы бы здесь не сидели, а драпали сломя голову к Минску, или. может быть, даже и к Москве. По моему мнению, совершенно верное решение, только оно запоздало. Нужно было его принимать на полгодика раньше, и тогда все бы ПТАБры успели получить матчасть и обучить бойцов, как говорится, держать удар.
        - Если бы да как бы, а ресурсы где брать на все новые подразделения? Борис Михайлович мне рассказал об истории создания и боевых действиях 7-й ПТАБр. Впечатляет! Но в данном случае бригаде повезло, что именно вас назначили её командиром. И то, что смогли пробить назначение на командирские должности таких замечательных людей, как тот же Пителин, Сомов или Курочкин, и ещё вам удалось совершить буквально чудо - обеспечить свою бригаду материально-техническими ресурсами. И в наших условиях это действительно чудо - вырвать положенный тебе кусок, не дав его размазать по множеству формируемых частей. Но суть не в этом, а в том, что вся эта византийская уловка не достигла своих целей. Наоборот, гитлеровцы, получив данные о формирующихся мехкорпусах, переходе промышленности на военные рельсы - ужаснулись, в какого монстра может превратится Красная Армия, и решили ударить, пока она находится в стадии строительства.
        - Но мы же были, можно сказать, друзьями Германии и не собирались на них нападать. Ясно же - нам бы со своими проблемами разобраться, а не заваливать себя новыми. Да и Германии на кой чёрт нужна война на два фронта - мало им, что ли, было Первой мировой?
        - Это советским людям ясно, а фашистам нет. У них вся идеология на экспансии строится. На превосходстве арийцев над другими, а это значит и то, что все ресурсы планеты должны принадлежать только им. А какая страна имеет самые большие запасы сырья - конечно, СССР. Так что нападение Германии на СССР было неизбежно. Наше руководство это прекрасно понимало, поэтому судорожно пыталось модернизировать армию. Что-то сделать, конечно, удалось, например, разработать танки Т-34 и КВ, а со многими вещами мы завязли. Вот и приходилось заниматься блефом, непомерно раздувать армию, создавая дутые мехкорпуса, вооружая их не новейшими танками, а техникой вчерашнего дня и зачастую откровенным металлоломом. Кадры спешно переучивали из других родов войск, что не лучшим образом сказывалось на уровне новоиспеченных экипажей, получивших мизерную практику эксплуатации танков. Для этого процесса были задействованы оставшиеся танковые бригады и некоторые кавдивизии (так 27-й МК создавался на базе 19-й КД). Но если вчерашние артиллеристы, связисты и шофера все же с грехом пополам годились на роль наводчиков и
механиков-водителей, то на руководящие должности назначать было просто некого. Командирские навыки, опыт и ответственность выковывались многолетней практикой, и в канун войны во многих штабах остались неукомплектованными даже ведущие отделы, включая оперативные и разведывательные (например, в 15, 16, 19 и 22-м мехкорпусах).
        - Интерпретация причин формирования новых мехкорпусов, конечно, интересная, но зачем же чесать левое ухо правой рукой. Не проще ли, если руководство так боялось нападения Германии, укреплять УРы, обеспечивая их полноценным наполнением войсками. Заполненные войсками УРы стали бы непреодолимым препятствием для фашистов. Разреженное построение армий особых округов привело к сравнительно быстрому прорыву немцами обороны на направлениях главных ударов.
        - Ваши слова, в общем-то, правильные, но горизонт их правильности ограничивается годом, ну может быть двумя. Сталин мыслит же более обширными горизонтами - десятилетиями вперёд. Как я вам уже говорил, нападение Германии на СССР было неизбежно, и война с гитлеровской вотчиной в любом случае бы произошла. Но мысль была отдалить это событие, накачать мускулы, а потом ударить в тыл по занятой Англией немецкой военной машине. А для этого, естественно, нужны мощные механизированные соединения. Вот для этих задач и формировалось столько мехкорпусов. В течение года-двух они должны были набрать силу и стать мощным аргументом в разборках между фашизмом и коммунизмом. Для полного укомплектования новых мехкорпусов требуется 16,6 тысячи танков только новых типов, а всего около 32 тысяч танков. Кроме насыщения техникой, нужно и обучить людей не только использованию оружия, но и боевому взаимодействию. К сожалению, у нас нет кадрового резерва, поскольку до 1939 года как такового призыва на действительную военную службу не было. Лица, достигшие призывного возраста, проходили лишь кратковременные военные сборы.
Вот теперь и приходится начинать обучение людей практически с нуля. Поэтому я и говорю, что только через год-два мехкорпуса станут боеспособными, а пока это скопище людей, одетых в военную форму, плохо владеющих вооружением и техникой.
        - Да… как обычно в России бывает, власть предержащие доказывают, что всё они делали правильно, но вот только времени для того, чтобы их гениальные задумки заработали, не хватило. Коварные враги помешали раскрыться великому стратегическому плану Генштаба. Стреляться нужно авторам таких проколов, а они, если, конечно, мы выживем, через несколько лет будут на белом коне. И опять начнут плести свои гениальные интриги, громко крича при этом, что их планы единственно правильные, а кто их не придерживается, тот враг народа.
        - Ваша ирония понятна, но мы действительно все стали жертвой непонятной большинству людей политики и жуткой недооценки противника. Поверьте мне, никто из генералов даже и не предполагал, какая мощь обрушится на СССР. Если даже и готовились к войне, то ошибочно считалось, что в начале конфликта обе стороны будут вводить силы ограниченным составом. Над нашим генералитетом всё-таки довлел опыт Финской войны.
        - Да, тут вы правы. Я сам с этим сталкивался, когда учился ещё в академии. Кому я только ни доказывал, что Германия собирается напасть на СССР, и это будет не просто локальный конфликт, как в случае с Финляндией, а грядёт тотальная война на уничтожение. Не верили, но правда, выслушивали все, а материалы, которые я предоставил самому Сталину, он посчитал подсунутой мне английской дезинформацией. Но Сталин человек умный и всё-таки, по-видимому, допускал вероятность начала военных действий между Германией и СССР, поэтому способствовал тому, чтобы меня назначили командиром бригады и направили в Белостокский выступ. Наверное, посчитал, что если война всё-таки начнётся, то этот Белостокский выступ станет самой проблемной точкой обороны на всём протяжении западной границы, и человеку, выступающему за войну с Германией, тут самое место. Ну что же, вождь оказался прав, и моё место именно здесь.
        Услышав про Белостокский выступ, полковник Леонов оживился, наверное, почувствовал, что именно этот район меня больше всего интересует, и начал пространно рассуждать о планах прикрытия Западного особого округа и главное внимание уделил району прикрытия № 2 - Белостокскому. Как будто я хуже него знал об этом плане и о районе прикрытия. Когда он начал говорить, что в случае прорыва крупных мотомехсил противника с фронта Остроленка, Малкиня-Гурна на Белосток 6-й кавкорпус с 7-й ПТАБр выбрасывается на реку Нарев, на фронт Тыкоцин, Сураж, дверь в купе Пителина распахнулась, и на входе возник посыльный в форме железнодорожных войск НКВД. Он явно очень спешил что-то сообщить, поэтому, даже не отдышавшись, обратился ко мне, хрипя:
        - Товарищ генерал, вас срочно вызывают в радиорубку бронепоезда! Через пять минут штабом фронта приказано установить связь с Минском. На линии будет генерал армии Жуков.
        Услышав это, я не очень удивился - предполагал, что известие о разгроме 7-й танковой дивизии немцев уже достигло центра, и штаб фронта обязательно будет пытаться связаться со мной. Не зря же над полем боя у Сокулок кружил самолёт-разведчик из дивизии Черных, наверняка делал аэрофотоснимки. А зная генерала, можно быть уверенным, что тот срочно отправит их в Москву. Так что я молча поднялся, чтобы идти в радиорубку бронепоезда, но тут мой взгляд упал на московского полковника, и я чуть не зашёлся в хохоте. Зрелище действительно было забавное - Леонов сидел, выпучив глаза, с открытым ртом. Посыльный своим появлением прервал его на полуслове, а весть, что с его собутыльником хочет переговорить сам начальник Генерального штаба, повергла обычного сотрудника этого ведомства в своеобразный ступор. Мой начальник штаба смотрелся тоже несколько растерянным. Всё-таки старые служаки терялись, когда неожиданно возникал даже образ большого начальника.
        До радиорубки бронепоезда, стоящего на параллельных путях штабного эшелона, было недалеко, минуты две-три неспешного шага. Поэтому я особо не дёргался, а целую минуту разъяснял Пителину, какие документы ему нужно найти и, захватив их, тоже подойти в радиорубку. После этого, обращаясь уже к Леонову, произнёс:
        - Всё, товарищ полковник, посиделки наши закончились. Война, мать её, с умным человеком пообщаться не даёт. Вы нас не ждите, а идите отдыхать в спальный вагон, ординарец Бориса Михайловича вас проводит. И советую хоть немного поспать, может начаться такая катавасия, что уже будет не до этого. Примета верная - если начальство обратило на твои действия свой взор, то жди новых заданий, и, естественно, начинается суета и дёрганье.
        Пожав на прощание руку полковнику Леонову, я повернулся и быстрым шагом направился в радиоузел бронепоезда.
        Даже перемещаясь достаточно быстро, я не зациклился на движении, а начал разрабатывать модель разговора с начальником Генштаба в предстоящем сеансе связи. Что докладывать Жукову, говорить ли о планируемом наступлении в сторону Варшавы? Уже спрыгнув из вагона оперативного отдела моего штаба, решил ничего не говорить начальнику Генштаба о предстоящем наступлении. Вдруг он отменит эту безумную затею. Большие начальники в Москве даже и не предполагают, в каком состоянии сейчас войска в Белостокском выступе. Это и к лучшему, потому что если бы узнали, то вообще лишились бы сна. Можно сказать, 10-й армии как реальной силы, кроме, конечно, моего корпуса, в Белостокском выступе уже не осталось. И всё это вследствие немецких бомбардировок и расползающегося бардака, когда днём с огнем невозможно было найти старших командиров, которые могли бы навести порядок. У большинства военнослужащих, да и у работников советских учреждений, в голове было только одно - прорываться любым путём на восток. Где, как они думали, царит порядок, и наверняка к Минску подтягиваются свежие дивизии, а обескровленные в боях у
границы пополняются людьми, боеприпасами и довооружаются. И этот миф был чрезвычайно устойчив и начал расползаться даже среди бойцов и командиров моего корпуса.
        Только благодаря успеху под Сокулками, а главное, подготовке к наступлению и развёртыванию в подразделениях пропаганды, под общим лозунгом «Даёшь Варшаву», удавалось сдерживать стремление людей пробиваться на соединение с главными силами Красной Армии. Но убери этот лозунг, прекрати подготовку к наступлению, и люди, почувствовав себя обманутыми, поддадутся общему настроению. А это будет катастрофа, и единственный островок относительного порядка (мой корпус) растворится в море бардака. Я-то это понимал, а там, в Москве, вряд ли. И из-за своего непонимания могут приказать естественную с точки зрения профессионального военного вещь - вместо сомнительного со всех точек зрения удара на запад, действия по деблокировке Белостокского котла. А это, по моему мнению, делать было ни в коем случае нельзя. Интуиция человека из параллельной реальности много значила в моих убеждениях и прямо влияла на действия, которые я предпринимал.
        Когда я начал подниматься в вагон бронепоезда, где располагался радиоузел, в моей голове сложилась схема, которой я буду придерживаться в разговоре с генералом армии Жуковым.
        Глава 8
        В радиоузел я вошёл ровно через пять минут после того, как посыльный меня туда вызвал, но связь с Минском радистам установить пока не удавалось. В ожидании я уселся на табуретку возле устанавливающего связь сержанта, и опять мои мысли начали блуждать вокруг предстоящего разговора с начальником Генштаба Жуковым. Но теперь разговор начал меня интересовать с совершенно неожиданной стороны. Не с точки зрения получения руководящих указаний, которые я, в общем-то, ожидал, и не с точки зрения получения консультации у более опытного старшего товарища. Чего на самом деле мечтал добиться в предстоящем сеансе связи, а то, что наш разговор наверняка будет прослушиваться немецкой стороной. А все кодовые слова, картографические таблицы и используемые для переговоров в военное время фамилии, звания и номера частей, с подачи того же Пугачёва, известны фашистам. Как только я об этом подумал, желание разговаривать с Жуковым у меня совсем пропало. Но генералу армии не откажешь в общении, не скажешь ему, что не хочешь с ним разговаривать. Да и не обманешь, подсовывая липовые данные - вдруг он всё это воспримет
всерьёз и на основании неверной информации Генштаб начнёт планировать действия всей Красной Армии. Что же делать, как вырулить из такой непростой ситуации? В голове начался полный сумбур - возникающие, казалось бы, правильные мысли тут же отбрасывались из-за невозможности их реализации. Не могли мы с генералом армии мыслить похожими образами, и он не Пителин, не поймёт моих намёков.
        Не знаю, сколько я так сидел, перебирая разные варианты, но когда связь была всё-таки установлена, я так и не придумал, как обмануть немецкую прослушку. Поэтому когда в наушниках, которые мне передал командир радиорубки, раздался голос Георгия Константиновича, я рубанул то, что пришло в этот момент в голову:
        - Крёстный, я рад вас слышать! Но кроме меня рады нашему сеансу и земляки Кремера (этот немец преподавал в академии, и я знал, что он учил и Жукова). Они получили томик цитат Бакирева (человек из особого отдела Генштаба, у которого я получал секретные кодовые таблицы и шифры), поэтому их не удивит ваш юмор и идиомы.
        Жуков от неожиданности довольно долго молчал, потом матюгнулся, громко кому-то что-то крикнул принести и только после этого произнёс:
        - Ну, ты даёшь, крестник! Тебе у Меркулова пахать надо, а не тракторами управлять. Ладно… тогда посылай за своим счетоводом Пителиным, у него колхозный гроссбух должен быть, по нему сальдо и другие ваши показатели будем сводить.
        Как я понял, Жуков предлагал использовать генштабовские коды, которые действительно у Пителина были. Но они имелись и у штаба 11-го мехкорпуса, а начальник разведотдела этого корпуса Пугачёв вполне мог их заполучить и передать немцам. Казалось бы, безвыходная ситуация, но тут у меня мелькнула мысль, что нужно действовать так же, как обычно я общался с Пителиным - сеанс связи не больше пяти минут, и после этого менять частоту. И при разговоре никаких армейских шифров не использовать, так как именно кодовые слова больше всего привлекают немцев, сканирующих радиоэфир. Наверняка простые армейские специалисты, прослушивающие радиоэфир, не асы этого дела, да и русский язык вряд ли знают в совершенстве, поэтому реагируют только на слова, которые написаны у них в методичке. Асы прослушивают серьёзные каналы связи - армейские или фронтовые. Вот и надо воспользоваться каналами, которые прослушиваются только рядовыми связистами. Все эти мысли промелькнули в голове молниеносно, Жуков вряд ли почувствовал заминку в разговоре - только он мне предложил воспользоваться штабным журналом кодов, как я ему тут же
ответил:
        - Так 11-я тракторная бригада взяла этот гроссбух у Пителина. Я предлагаю, чтобы не обижать земляков Кремера, по рации запросить данные у 20-й, 23-й и 27-й бригад. Максимум пять минут на каждую бригаду, и я смогу полностью отчитаться перед обкомом.
        Жуков человек умный, битый жизнью, и сразу понял, что я хотел сказать, поэтому тут же ответил:
        - Тебя понял, действуй! Ты этих бригадиров сам пропесочь и пригрози, что если всё зерно не эвакуируют, то в обкоме им голову отвинтят. Всё, Юра, до связи - жду отчётов!
        Сеанс связи прервался, и я тут же начал давать инструкции командиру радиорубки и связисту, занимающемуся непосредственно радиостанцией. Поставил задачу установить связь и удерживать её не более пяти минут, сначала по 20-му каналу, затем по 23-му, следующий частотный диапазон - 27-й. Потом перерыв пять-десять минут и повтор этой карусели - пока не прикажу заканчивать эти сеансы связи с Минском. О том, что могут быть перебои с радиосвязью, я даже и не думал - ведь Жуков в Минске пользовался тоже сверхмощной радиостанцией.
        Пока радисты колдовали, устанавливая связь, я анализировал свои действия - правильно ли я делаю, что не хочу пользоваться штабными кодами? Ведь это лично мои домыслы, что немцам они известны. Да… наверняка заразился паранойей от Михалыча! Остаётся только потребовать, чтобы генерал армии Жуков назвал свой пароль, тогда точно у меня развилась пителинская подозрительность. Ладно, лучше быть подозрительным занудой, но живым, чем лёгким в общении человеком, но мёртвым. Только я так подумал, как радист установил связь по 20-му каналу.
        Услышав в наушниках голос Жукова, я тут же, пренебрегая всякой шифровкой и условным обозначением Жукова, как Иван Ивановичем Сидоровым, отрапортовал в микрофон:
        - Здравия желаю, Георгий Константинович! Думаю, минут пять немцы нас слушать не будут.
        - Здравствуй, Юрий Филиппович! Ты, я смотрю, как звездочки получил, конспиратором стал.
        - Куда деваться, товарищ Сидоров (позывной Жукова) - хочешь жить, умей маскировать свои действия.
        - Ладно, не будем терять время на показ своего остроумия. Докладывай, что у вас там творится?
        - Положение очень тяжёлое - как вы, наверное, знаете, немцы захватили Слоним и этим захлопнули крышку котла. Теперь 6-й мехкорпус в Белостокском котле, и этим всё сказано. Инфраструктура 10-й армии полностью разрушена, проводной связи нет, небо под контролем люфтваффе, централизованное снабжение отсутствует. Самая большая беда в том, что нет единого руководства. Поэтому в принципе ещё боеспособные подразделения, с боями отходящие от границы, не знают, какие задачи им нужно выполнять. Дергаются, конечно, расходуя последние боеприпасы и топливо, но это не бесконечно. Без снабжения эти части вскоре будут вынуждены, уничтожив собственное тяжёлое вооружение, пытаться лесами выйти из котла. Но я считаю, что при господстве немцев в воздухе и наличию по периметру котла многочисленных моторизованных подразделений вермахта это невозможно. Прорвутся единицы, и то это будут изможденные люди, которым потребуется длительная реабилитация.
        - Да… не готовы мы оказались к войне! Но люди нам не простят, если сейчас будем сокрушаться и пускать слюни! Нужно превозмочь себя и всё сделать, чтобы остановить фашистов. Могу сказать, что в тебе, крестник, я не ошибся - действия 7-й ПТАБр выше всяких похвал, да и после назначения Черкасова командиром 6-го мехкорпуса это соединение воюет отлично. Болдин с КМГ всё просрал, а генерал Черкасов, имея всего лишь один мехкорпус, каким-то образом сумел выполнить Директиву № 3. Сувалки взяты, контратака немцев отбита - танки Гота застряли в Литве. Ты даже не представляешь, как действия твоего корпуса смогли облегчить положение наших частей в Прибалтике. После начала войны они откровенно драпали, а когда ты взял Сувалки, немцы весьма сильно замедлили своё наступление, и наши части начали приходить в себя. Конечно, там всё далеко от идеала, но, по крайней мере, возвращается управляемость войсками. А Кузнецов вообще поёт дифирамбы Хозяину о твоих действиях - говорит, что если бы немцам удалось захватить Прибалтику, то пришлось бы затопить все корабли Балтийского флота. Ну, что, захвалил я тебя?
        - Никак нет, товарищ генерал армии, только заставили задуматься. Просто так начальство не хвалит - значит, хочет поручить что-то нужное ему и трудновыполнимое.
        - В чём-то ты прав, но прежде всего это оценка твоей деятельности. Могу сказать, что сам товарищ Иванов (позывной Сталина), очень высоко оценивает операцию по взятию Сувалок. Аэрофотоснимки захваченного 6-м мехкорпусом города и снимки поля боя под Сокулками Хозяин теперь раздаёт всем приглашённым к нему на совещания. Он даже послам Англии и Америки презентовал несколько самых эффектных фотографий. Но дело, конечно, не в этом, а в том, что Хозяином подписан приказ о назначении генерал-майора Черкасова Юрия Филипповича командующим 10-й армии. Поздравляю, товарищ командарм!
        Я был ошеломлён словами Жукова. Что-что, а такого поворота событий я не ожидал. Поэтому на мгновение, потеряв контроль над собой, машинально спросил:
        - А Голубев, с Голубевым-то что?
        Жуков, слегка замешкавшись, жёстким тоном ответил:
        - Голубев за развал 10-й армии лишён должности и арестован. Сейчас проводится следствие, по окончанию которого он предстанет перед трибуналом.
        Потом более мягким тоном генерал армии продолжил:
        - Но разговор не о нём, с его судьбой следствие разберётся, а о том, как возродить 10-ю армию. Понимаю, что эта задача в нынешних условиях архисложная, а может быть, вообще невыполнимая. Поэтому никто тебя не будет осуждать, если остатки 10-й армии под твоим командованием будут прорываться на восток, для воссоединения с основными силами Красной Армии. Формально я даю тебе разрешение на отступление, не приказ, а именно разрешение.
        Витиевато говорил Жуков. И я сразу же подумал: «Жёсткий, решительный мужик, а выражается, как какая-нибудь размазня - хочешь, делай это, хочешь то. Неспроста это, чего-то он от меня очень хочет добиться». Но я даже намёком не выразил, что раскусил его игру, а притворился простаком и задал закономерный для такого человека вопрос:
        - Куда и как прорываться? Немцы взяли Слоним и перерезали единственную ведущую из Белостокского выступа трассу. Лесными дорогами нереально, они все упираются в реку Шару, а там если и остались уцелевшие мосты, то они настолько хлипкие, что выдержат максимум не очень загруженную повозку. Значит, сапёрам придётся наводить переправы, а при господстве немцев в воздухе наведенные мосты окажутся под непрерывными бомбовыми ударами. Технику и тяжёлое вооружение вывезти не удастся, потери личного состава будут колоссальны, да и у выживших моральное состояние упадёт ниже плинтуса. И это уже будут не бойцы, а помятые жизнью пораженцы.
        - В общем-то, ты реально смотришь на вещи. Примерно по этому сценарию и выходили, по приказу Голубева, некоторые части 10-й армии. На реке Шара потрепали их крепко - хорошо, если каждый третий прорвался за старую границу. Но ты имеешь некоторое преимущество перед ними - у тебя имеется 6-й мехкорпус, а ему по силам выбить немцев из Слонима, оседлать шоссе и обеспечить выход других частей 10-й армии из котла.
        - Георгий Константинович, вы даже не представляете, что творилось на участке шоссе между Волковыском и Слонимом несколько дней назад. Я там смог проехать только благодаря тому, что дорогу пробивали три тяжёлых танка КВ, по-другому там двигаться невозможно. Сплошной стеной стоит разбомбленная техника - вид этого участка шоссе ужасающий. Но это ладно, танки КВ у нас есть, и, в конце концов, дорогу пробить мы сможем, но потом упрёмся в жёсткую немецкую оборону, насыщенную противотанковыми 50-мм и зенитными 88-мм пушками. Даже КВ не смогут пробиться через такую оборону, а обойти немцев в тех местах нет никакой возможности, рельеф местности не позволяет. Придётся переть в лоб на заранее подготовленные противотанковые позиции. Получится ещё хуже, чем при штурме посёлка Кузницы, когда 6-й мехкорпус тормознула всего лишь обычная пехотная дивизия вермахта. А под Слонимом наверняка будет элита немецкой армии. Ведь генералы вермахта понимают значение Слонима и очевидность того, что на его штурм русские бросят свои лучшие танки и последние резервы. Ко всем этим проблемам нужно ещё добавить бомбовые удары по
нашим колоннам и местам сосредоточения сил перед атаками. Смешанная авиадивизия Черных обескровлена непрерывными воздушными боями с самолётами люфтваффе и не сможет обеспечить воздушного прикрытия.
        - Примерно то же самое я говорил верховному главнокомандующему - кстати, им стал товарищ Иванов, а меня назначили одним из его заместителей. Так что я теперь не начальник Генштаба, а непонятно кто - можно сказать, генерал по особым поручениям Хозяина, а проще сказать, затычка, которой заделывают пробоины в днище корабля. Шучу, конечно, но в каждой шутке есть доля правды. Но суть не в этом, а в том, что Иванов, после ареста Виноградова, собирался отдать приказ уцелевшим частям 10-й армии о прорыве из Белостокского котла. Нужно укреплять оборону Минска, а боеспособных частей для этого крайне не хватает. Но я убедил его, что прорвавшиеся части будут сильно обескровлены и к тому же без тяжёлого вооружения. Они гораздо больше отвлекают силы вермахта, находясь в тылу у немцев, чем если будут стоять в обороне, пытаясь одними винтовками и гранатами сдержать танки и хорошо вооружённые моторизованные части фашистов. Хозяин вроде бы воспринял мои аргументы, поэтому я тебе даю не приказ, а разрешение оставить занимаемые позиции и попытаться прорваться из котла.
        Меня из всех слов Жукова заинтересовала информация об изменениях в структуре управления. Надо же - Сталин верховный главнокомандующий! А интересно, какое звание он себе присвоил? Но такой вопрос задавать было нельзя, поэтому я спросил о назначении, которое меня тоже заинтересовало:
        - Георгий Константинович, а кто же теперь начальник Генерального штаба?
        - Генерал Шапошников. Очень опытный и грамотный в военном отношении человек. Всю жизнь он посвятил служению Отечеству. Теперь думаю, тех ошибок на штабной работе, которые допускал я, не будет. Всё-таки Жуков не штабной работник, а боевой командир. Вот как боевой командир я и хочу к тебе обратиться. Как я понял из нашего разговора, ты опасаешься прорываться из котла в районе Слонима, ну так ударь в другом месте, где нет этих кошмарных лесов, речушек и болот. Понятно, что к месту вашего удара немцы смогут быстро подтянуть моторизованные части, и вам будет очень трудно противостоять напору дивизий первого эшелона вермахта. Но вы там будете обороняться, а не наступать на заранее подготовленные позиции неприятеля. И даже с воздуха вас в окопах будет очень трудно зацепить. Скажу прямо, генерал, таким ударом вы не просто поможете истекающей кровью Красной Армии, но, отвлекая мобильные силы немцев на себя, вы спасёте множество жизней мирных советских людей и такие города, как Минск и Киев.
        - Как Киев? Он же находится очень далеко от нас, в полосе Юго-западного фронта. Киевский особый округ был самым мощным из всех округов. В нём же было больше всего дивизий и мехкорпусов.
        - Да вот так, товарищ Черкасов. Трещит по швам весь Юго-западный фронт. Как обычно у нас бывает, война пришла неожиданно и не дала закончить весь комплекс оборонительных мероприятий. А почему я думаю, что ваша контратака всеми имеющимися силами замедлит продвижение гитлеровцев? Так прецедент уже имеется - взятие Сувалок замедлило продвижение вермахта в Прибалтике. Танковая группа Гота встала и в некоторых местах даже попятилась. Наши армии смогли хотя бы вздохнуть и перегруппироваться. Вот я и надеюсь, что удар вашей армии заставит немцев снять с Киевского направления хотя бы несколько моторизованных соединений.
        Ещё в процессе речи Жукова мне жутко хотелось перебить его, объявив - да, мы завтра начинаем наступление, не нужно ничего объяснять и уговаривать, я и так всё понимаю. Но привычка себя контролировать, чтобы не дай бог собеседник не заподозрил Черкасова в том, что он не тот человек, за которого себя выдаёт, заставила сдержать свой порыв. Также во мне проснулся и шкурный интерес, и я подумал: «Если в Москве происходит раздача таких должностей, как командарм, то грех этим не воспользоваться. Жуков, да и тот же Сталин будут считать, что наступление 10-я армия начала после их просьбы, и, естественно, они будут лично мне благодарны. А это большое дело, тут можно новые петлицы готовить. Вот Нинка-то будет рада - зацелует же бестия до беспамятства». Жуков между тем продолжал развивать свою мысль о контрударе 10-й армии, и как бы в унисон с моими мыслями прозвучало:
        - Юрий Филиппович, ты должен понимать и то, что если 10-я армия проявит себя в это тяжёлое для страны время, то не за горами присвоение тебе звания генерал-лейтенанта. Сейчас пока Хозяин относится к этому настороженно, но если наступление состоится, то считай третья звёздочка в петлице уже у тебя в кармане. Но самое главное, конечно, не это, а то множество людей, которые благодаря решительным действиям 10-й армии останутся живы.
        «Да… - подумалось мне, - видно, Юго-западному фронту действительно тяжело, если Жуков уговаривает наступать, казалось бы, разбитую армию. Естественно, я всё сделаю, чтобы немцы затормозили и на юго-западном направлении, а удар на Варшаву, думаю, заставит гитлеровцев остановить наступление по всем фронтам и в спешном порядке собирать боеспособные соединения, чтобы перебросить их к польской столице. Жуков человек, конечно, умный, но он не жил в другой реальности и не знает немцев, как я. Напрямую я ему ничего объяснить не смогу, поэтому нужно каким-то образом логично обосновать, что удар на запад не менее действенный, чем контратака по флангу наступающих гитлеровцев. И не нужно ему говорить, что наступление, в общем-то, подготовлено. Пусть думают, как Жуков, так и Сталин, что именно по их предложению Черкасов повёл армию в наступление. Если действия будут неудачные (а от немцев можно ожидать любых каверз и мощных контратак), то эти государственные мужи должны чувствовать свою вину в том, что заставили неподготовленную армию начать безумное наступление». Как обычно бывало в напряжённых ситуациях,
мысли сновали в голове с огромной скоростью, и пока Жуков говорил, я успел продумать и свой ответ, и то, чего хочу добиться от генерала армии. Поэтому без всякой задержки на обдумывание своей позиции, как будто спонтанно я ответил:
        - Понял вас, Георгий Константинович, сделаю всё, чтобы выполнить ваше поручение. Вот только сил у 10-й армии маловато, и самые большие беды это связь и немецкое господство в воздухе. Поэтому привлечь к операции имеющиеся, пусть даже и обескровленные части весьма затруднительно. Будем, конечно, рассылать делегатов связи на мототехнике, но немецкие самолёты гоняются даже за отдельными мотоциклами, не говоря уже о бронеавтомобилях. Из-за господства немцев в воздухе большие потери можно ожидать и при передислокации частей к месту проведения операции. Только в ночное время можно более-менее безболезненно перевезти людей, технику и необходимые для наступления боеприпасы. А плечо переброски частей до южного фланга очень большое и рокадных дорог мало, при этом они забиты разбомбленной ранее техникой. Да и реку Нарев придётся форсировать по наведённым мостам - стационарные все уничтожены. К тому же топлива очень мало - централизованных поставок нет, приходится реквизировать его у гражданских предприятий, а здесь в Белостокской области их немного. Таким образом, используя и гужевой транспорт, можно
сосредоточить необходимую для наступления группировку не ранее чем через неделю. И не факт, что всё это время немцы будут безропотно ожидать, когда русские накопят силы, чтобы начать мощную контратаку. Если только капкан в тех местах подготовят, тогда могут и подождать, пока кабанчик жирок нагуляет.
        - Да!.. Во всём ты прав, Филиппович, не будут немцы ничего ждать, а устроят такую баню, что хорошо, если каждый десятый сможет пойти в атаку. Но положение критическое, и если немцы будут так же напирать и не перебросят с Юго-западного направления хотя бы пару моторизованных дивизий на другой театр действий, произойдёт катастрофа. Фронт рухнет, Киев придётся сдать, и неизвестно, где после этого мы сможем зацепиться.
        После этих слов Жукова радист отключил рацию, пятиминутка разговора закончилась, и следовало переходить на новую частоту. Я автоматически глянул на свой трофейный, швейцарский хронометр, мы перебрали в этом сеансе связи восемнадцать секунд. По-видимому, радист нервничал и испугался прерывать фразу генерала армии. Я не стал делать замечание радисту, ведь всё остальное ребята делали отлично, а мелкие огрехи бывают у каждого, особенно когда над душой висит большое начальство. Да и я сам был не безгрешен, разговаривая по рации с Пителиным, довольно часто нарушал установленный мною же пятиминутный лимит нахождения в радиоэфире. И не на секунды, а бывало даже на минуты. Хотя во время этих сеансов связи я буквально кожей чувствовал, когда пять минут истекают и нужно прекращать разговор. Вот как сейчас чувствовал, что висим уже в эфире довольно долго, и специально под конец сеанса связи ничего важного Жукову не говорил. Мало ли, вдруг нас прослушивают высококлассные специалисты, которые вышли на эти радиочастоты очень быстро. Как мне рассказывали наши специалисты, ещё когда я учился в академии, быстрее
четырех-пяти минут практически невозможно выйти на частоты, на которых ведутся даже важные переговоры (конечно, если ты не знаешь список частот, на которых могут вестись эти разговоры). Вот сейчас я и закладывался на то, что немцы могли выйти на нашу частоту за четыре минуты. Про то, что наступать нужно строго на запад, я собирался сказать в начале пятиминутки. А если немцы всё-таки вышли на наш разговор, пускай думают, что русские будут наступать в южном направлении.
        Поэтому, когда сеанс связи возобновился, я, можно сказать, взял быка за рога, сразу же, без предварительных разговоров, предложил:
        - Георгий Константинович, я вот тут посидел, пока не было связи, подумал и пришёл к выводу, что мы можем хоть завтра начать наступление в направлении Замброва и Ломжи. Сейчас в районе Хороща дислоцирована 4-я танковая дивизия. Неподалёку у моста через реку Нарев и вдоль трассы Ломжа - Белосток сосредоточены 312-й и 319-й гаубичные артполки РГК, за ночь подтянем туда ещё части, с которыми у меня имеется радиосвязь, и днём можно ударить по фашистам. Если же всё-таки будет решение перейти в контратаку на южном направлении, то соединения 10-й армии смогут это сделать не ранее чем через неделю, да и то если под ударами немцев армия как таковая сохранится.
        Жуков, по-моему, удивился моему предложению, по крайней мере, судя по голосу, это было именно так. К тому же его удивление выдало и восклицание:
        - Завтра! На Ломжу! Интересно девки пляшут!.. Четвёртая танковая дивизия дислоцирована в Хороще! Ну, ты даёшь, Черкасов! А кто же тогда 7-ю танковую дивизию немцев дербанил, ведь дивизия Борзилова занята Сувалками?
        - Седьмая ПТАБр и некоторые подразделения 6-го мехкорпуса!
        - Да!.. Ты просто каких-то богатырей воспитал в седьмой бригаде - сначала 47-й моторизованный корпус немцев раздолбили под ноль, затем 7-ю танковую дивизию заставили бежать. Поразительно просто - теперь понятно почему ты с такой настойчивостью пытаешься протолкнуть своих сослуживцев по бригаде на более высокие должности. Никакое это не кумовство, как пытаются напеть Хозяину довольно уважаемые товарищи - это поддержание боевой слаженности, что очень похвально. Когда встречусь с товарищем Ивановым, я полностью поддержу твои кадровые предложения.
        И мы приступили с генералом армии к обсуждению моих кадровых предложений по комплектации командного состава 10-й армии. Первое же моё предложение слегка удивило Жукова.
        - Кого ты предлагаешь назначить командиром 6-го мехкорпуса вместо себя.
        Наверное, генерал армии думал, что я предложу кого-нибудь из служивших в 7-й ПТАБр, а я ответил:
        - Генерала Борзилова, а вместо него назначить командиром 7-й танковой дивизии майора Тяпкина. Сейчас он командует 13-м танковым полком, но вполне потянет и дивизию. Конечно, звание ему нужно повысить, он это заслужил - именно его полк взял Сувалки.
        Мои дальнейшие кадровые предложения удивления Жукова не вызывали. Да и предлагал я не очень много, всё равно ведь действующих частей в Белостокском выступе практически не осталось, впрочем, как и штаба армии, о чём я не преминул сказать генералу армии. Вот мы и договорились, что управление корпуса пока будет выполнять функции штаба армии, и о том, что Борзилов приступит к исполнению обязанностей командира корпуса, когда армия возродится, а пока всё остаётся как есть. Всё это время переговоров я с напряжением ждал, что решит Жуков по поводу моего предложения о направлении нашего наступления. Но опытный аппаратчик держал паузу и ничего о главной цели вызова на сеанс связи не говорил. Я тоже об этом не упоминал, хотя очень хотелось. Сначала сдерживал себя, так как негоже было подталкивать к решению человека, намного выше тебя по званию (субординация, чёрт её возьми). Ну а потом начал чувствовать, что вторая пятиминутка сеанса связи подходит к концу. Даже стал бояться, что Жуков начнёт говорить о направлении нашего удара. И когда основные кадровые вопросы подошли к концу, я, чтобы занять время,
остающееся до конца этого сеанса связи, начал просить оказать помощь армии. А какую помощь Москва могла оказать окружённой армии? Естественно, только авиацией. Вот я и начал требовать, чтобы дивизии Черных выделили хотя бы несколько новых истребителей. Мне мягко начали советовать обходиться тем, что имеется в наличии. Тогда я припомнил эскадрилью МИГов, которую Черных по требованию Павлова был вынужден направить для воздушного прикрытия Минска в самом начале войны. Так я и не получил никакого ответа Жукова, так как сеанс связи опять был прерван. Очередная пятиминутка закончилась, но в следующем сеансе связи я собирался додавить этот вопрос.
        Время, пока не возобновился сеанс связи, я не терял - веселился, можно сказать. А ещё бы не веселиться, это же уникальное зрелище - поражённый Пителин. Он как раз во время второго сеанса связи зашёл в радиоузел с толстой папкой бумаг в руках. Когда я закончил говорить в микрофон, то, грозно глянув на Бориса Михайловича, командирским голосом гаркнул, напугав обоих радистов:
        - Что такое, полковник? Почему врываетесь к командарму без стука? И бумаги почему принесли не в кожаном портфеле?
        Я ещё хотел добавить про не проглаженную гимнастерку и недостаточно отлакированные шпалы в петлицах, но сам не выдержал и расхохотался. А потом начал объяснять Пителину, в чём дело - что я теперь командующий 10-й армией, а он соответственно начальник штаба. Но так как счастье переполняло меня, я стал смешлив и, глядя на изумлённое лицо моего начальника штаба, опять рассмеялся. Но даже в эти минуты довольства и гордости собой я не забывал, что сейчас опять буду говорить с самим Жуковым, и вообще веселье в такое трагическое для страны время не уместно. Поэтому силой воли подавив свою мальчишескую радость, обращаясь к сержанту-радисту, спросил:
        - Ну, что там со связью?
        Тот не отрываясь от пульта радиостанции и не поворачиваясь ко мне, ответил:
        - Сейчас будет, товарищ генерал!
        И действительно, практически сразу после слов сержанта-радиста я услышал голос Жукова. И он говорил довольно приятные для меня, а самое главное, конкретные вещи. Наверное, генерал армии тоже допускал, что нас прослушивают немцы и конкретные вещи нужно говорить в начале разговора, пока вражеские специалисты не вышли на канал связи. Он короткими, рублеными фразами, как будто отдавая приказ, произнёс:
        - Направление главного удара на Замбров и Ломжу утверждаю! Со сроками тоже согласен! Что касается помощи дивизии Черных, Западный фронт её окажет - направит на базовый аэродром 9-й САД полностью укомплектованную эскадрилью МиГ-3. И ещё на транспортнике прибудут техники и специалисты по немецкому авиационному вооружению. В общем, как Черных и ты сегодня просили, подберут специалистов, разбирающихся в «мессершмиттах». Ты удовлетворён, Черкасов?
        - Так точно, товарищ генерал армии!
        - Добре! Но мы ждём, что завтра твоя армия нанесёт удар по гитлеровцам. Пускай на запад, но даже такой удар, надеюсь, заставит немцев подтянуть туда мобильные резервы, и это ослабит нажим на юго-западном направлении. А ты, генерал, хитрец, наверняка заранее подтянул соединения мехкорпуса в район Хороща. Да и наступление в направлении Варшавы, похоже, готовил. Члену военного совета фронта, который здесь присутствует, его службы сообщили, что в подразделениях 6-го мехкорпуса стал очень популярен лозунг «Даёшь Варшаву». Да и отрядов вооружённых поляков появилось много, про которые командиры сообщают, что это союзники. Ты, Филиппович, поосторожней там с поляками - народец ещё тот, как бы ни воткнули нож в спину.
        «Вот же чёрт, - подумалось мне, - даже в котле не скроешься от вездесущих политорганов». Но вслух я ничего не стал объяснять или оправдываться. Ну, готовил контратаку, и что? Это же характеризует Черкасова как инициативного командира, который не сложил лапки перед колоссом вермахта, а барахтается даже в котле. А вот сомнения в пользе привлечения поляков нужно как-то притушить, и я, вкладывая в свои слова максимум уверенности, ответил:
        - А куда деваться, Георгий Константинович, - резервов нет, служб обеспечения нет, органы НКВД и НГБ, которые раньше боролись с диверсантами, отсутствуют, так что приходится привлекать местное население. Поляки унижены поражением и многие из них желают расквитаться с немцами. Не вижу причин мешать им в этом деле. К тому же в каждый польский отряд делегировано по несколько наших представителей, и не только строевых командиров, но и политработников. Поэтому думаю, в спину они нам не ударят, а наоборот, эти отряды в дальнейшем станут основой Польской Народной армии, верной союзнице Красной Армии. Сейчас же польские добровольцы взяли на себя охрану тылов армии. Борьба с диверсантами, шпионами и мародерами ведётся весьма успешно. Могу сказать даже больше - местное население стало относиться к Красной Армии весьма неплохо. Несмотря на то что сейчас очень тяжело, гражданская власть практически везде самоустранилась, отсутствуют органы НКВД, но анархии и бардака нет, а в городах и сельской местности для наших военнослужащих стало даже безопаснее, чем до войны. Бойцы пострадать могут только в результате
немецких бомбардировок, но никак из-за нападений польских националистов.
        - Ну, смотри, Юрий Филиппович, тебе на месте там виднее, но меня НКГБ предупреждало, что вокруг фашистов сейчас крутится много разных мутных личностей. Есть даже русские и украинцы, и наверняка в пособники фашистов пошло много и поляков. Ладно, я тебя предупредил, а ты уже там сам кумекай. Главное, чтобы удар 10-й армии не сорвался, а то совсем плохо на юго-западном направлении, совсем!
        - Вас понял, товарищ генерал армии! Разрешите приступить к подготовке операции.
        - Приступай, Юрий Филиппович. и помни, просто пшикнуть ты не имеешь права - удар должен быть такой силы, чтобы в генеральном штабе немцев забеспокоились и бросили на ликвидацию вашего прорыва танковые и моторизованные соединения. В идеале бы не только резервные из группы армий «Центр», но и переброшенные из состава группы армий «Юг».
        После этих слов Жукова сеанс связи прекратился и не только потому, что всё уже было сказано, а из-за того, что лимит времени закончился. Как только сеанс связи закончился, я глянул на часы, в этот раз перебор лимита длительности разговора составил 27 секунд.
        Глава 9
        После прекращения разговора с таким большим начальством я сидел молча и практически без движения довольно долго - переваривал свалившийся на голову новый статус. Надо же - командарм, обалдеть можно. Но новая должность это и дополнительная ответственность, и обязанности, и вся моя эйфория и радость за это время бездействия были сметены водопадом мыслей о том, что требуется сделать и как можно быстрее.
        Вернувшись из фанфарного мира в реальность, я первым делом приказал радистам установить связь со штабом 9-й САД. В предстоящей операции воздушное прикрытие было очень важно. По крайней мере, в первые часы наступления, пока мы не прорвём линию немецкой обороны. А в дальнейшем, когда корпус углубится в немецкие тылы, люфтваффе замучается пыль глотать, отыскивая наши подразделения в том бардаке, который, как я надеялся, начнётся у гитлеровцев. К тому же просто так смотреть на вражеские аэропланы мы не собираемся - мои ребята с большим удовольствием покатаются на танках по взлётным полосам этого чёртового люфтваффе. Но не только для согласования предстоящих действий я собирался связаться с 9-й САД, а и для того, чтобы поговорить с генералом Черных. Порадовать своего старого друга тем, что Минск наконец-то окажет его дивизии хоть небольшую, но помощь - пришлёт эскадрилью МиГ-3. Не бог есть какая сила против стай немецких самолётов, но двенадцать МиГов увеличит количество истребителей в дивизии Черных почти на треть. Пока устанавливалась связь с 9-й САД, я, обращаясь к Пителину, спросил:
        - Борис Михайлович, ты теперь начальник штаба 10-й армии, и как думаешь существовать в этой должности? Штаб где-то в районе Новогрудка, а всё командование армии здесь, в Хороще, в котле. Как будем управлять соединениями армии?
        - Да их ещё обнаружить нужно, а потом и думать, как управлять? Да и вообще мне вся эта ситуация не нравится. Похоже, начальство там, в Минске и в Москве, печётся в первую очередь не о пользе дела, а о сохранности своей задницы. Все фронты разваливаются, и военно-политическая верхушка ищет тех, на кого всю их бездарность как стратегов, да и тактиков можно списать. Вот тебя и нашли! Перед Сталиным можно показать, что они всё делают, чтобы взять ситуацию под контроль - сняли Виноградова, даже несмотря на все его старые заслуги, потом назначили Черкасова, одержавшего ряд побед над гитлеровцами, но и он ничего не смог сделать. И получается, не генералитет плохо планировал, а промашки допустили исполнители. Как обычно в России и бывает - во всём виноват стрелочник. Никто в дальнейшем не будет разбираться, что в момент назначения тебя командармом 10-й армии её фактически не существовало. Сам знаешь, как обычно это бывает - на бумаге армия есть и получает приказ, а её командование проваливает его исполнение. Что ты думаешь, Сталин будет разбираться, почему и кто провалил его директивы? Да ни в жизнь!
Привычка у него другая - к ногтю стрелочника, а эшелон благих намерений должен мчаться вперёд. И не видит вождь, что при таком отношении к людям впереди бездна. На кой чёрт нам нужно участвовать в интригах московских генералов - принимать командование над армией, которой не существует?
        - В общем-то, ты прав, Михалыч, но что делать с теми десятками тысяч командиров и красноармейцев, которые мечутся внутри Белостокского котла без всякой надежды получить указания, что же им делать. Комкору Черкасову многие командиры, особенно старшие, подчиняться не будут, а вот перед командармом кочевряжиться не посмеют. Вот ради этих людей, для того чтобы наконец навести порядок в этих авгиевых конюшнях, я и принял предложение Жукова. Сам знаешь, как командир 86-й стрелковой дивизии относится к нашему плану наступления. Хоть у него в дивизии, после боёв у границы, осталось людей меньше, чем по штату положено полку, но амбиций выше крыши. Не собирается выполнять указаний штаба корпуса - говорит, у него своё начальство и корпусное ему не указ. А перед командармом он уже себя так не поведёт. Так что давай, полковник, готовь планы по использованию в предстоящем наступлении подразделений 86-й стрелковой дивизии и вышедших к нам остатков 6-й кавалерийской дивизии.
        - Штаб корпуса уже учёл и довёл до вышедших к нам частей их задачи в предстоящей операции. Что касается 86-й стрелковой дивизии, я после того как штабной эшелон прибыл на станцию Хорощ, беседовал по рации с её командиром и начальником штаба. Все вопросы, в конце концов, утрясли, но, правда, после того, как я сослался на приказ Болдина и то, что генералу Черкасову вменено в обязанность привлекать к предстоящей операции любые соединения 10-й армии.
        - Надо же - уломать такого упрямца, как комдив-86! Сколько тебя знаю, столько и удивляюсь твоим талантам улаживать все конфликты мирно. А я-то хотел вызвать этого деятеля в Хорощ и, будучи уже командармом, пропесочить его без всякого там мыла или, допустим, вазелина. Но видишь, мужик-то оказался нормальным, как все, кто прошёл Финскую войну - понимает, что не до дрязг сейчас и нельзя меряться количеством шпал или звёзд в петлицах. На какое направление вы запланировали поставить 86-ю стрелковую дивизию?
        - Все части, не входящие в мехкорпус, с которыми удалось установить связь, подтягиваются к западным окраинам Белостока и будут входить во второй эшелон нашего наступления.
        - Кто командир этого второго эшелона?
        - Пока координирует все действия оперативный отдел штаба корпуса. Назначать командира в эти разномастные подразделения я не вправе. Так что единого командования и штаба там нет.
        - Хм… Так это же получится черт знает что? Уверен, что у этих подразделений если и есть радиостанции, то они маломощные, а значит, связь со штабом корпуса в самый нужный момент наверняка нарушится. После нашего удара, как это уже бывало, в радиоэфире начнётся такой бедлам, что наладить связь с подразделением, использующим обычную полковую рацию, не получится, даже если с нашей стороны применять для этого мощную радиостанцию бронепоезда. Использовать делегатов связи это не выход - получится так же, как в КМГ Болдина. Вон от делегатов связи, направленных в 11-й мехкорпус или в 5-й стрелковый корпус, всё ещё нет никаких известий. Нужно обязательно единое командование второго эшелона. Как думаешь, Борис Михайлович, полковник Зашибалов, комдив 86-й, справится с командованием всего второго эшелона, не будет дуть только в свою дуду?
        - Думаю, что справится - командир он жёсткий и грамотный. Его дивизия с тяжелейшими боями отходила от границы, при этом паники и потери управляемости в ней не было. Убыль личного состава в дивизии, конечно, большая, но прежде всего это связано с тем, что она практически непрерывно испытывала фланговые удары - соседи-то все разбежались.
        - Хорошо, его и назначим командиром так называемого второго эшелона. Готовь приказ! Какие ещё части, кроме остатков 6-й кавдивизии, входят в этот ваш второй эшелон?
        - Да сборная солянка, конечно, получается - тут и УРОвцы, и пограничники, и остатки нескольких сапёрных батальонов, а из крупных формирований, в которых насчитывается не менее пятисот штыков, можно выделить сводные отряды из 8-й и 13-й стрелковых дивизий.
        - Мда!.. Я бы назвал это скопище людей с оружием не вторым эшелоном предстоящего наступления Красной Армии, а свободным куренем имени батьки Махно. Хотя у нас мало времени, но с этим узлом будущего бардака нужно что-то делать.
        Обращаясь уже к командиру радиоузла, стоявшему прислонившись спиной к боковой стене бронеотсека, я спросил:
        - Лейтенант, у вас имеются данные для установления связи с 86-й стрелковой дивизией?
        Лейтенант коротко ответил:
        - Так точно, товарищ генерал!
        Я, глянув на часы, продолжил:
        - Тогда пока прекращайте терзать волну 9-й САД, продолжите чуть позже. Сейчас немедленно устанавливайте связь с 86-й дивизией. Дивизионному радисту сообщите, что командарм 10-й армии срочно желает переговорить с комдивом.
        Лейтенант козырнул и подошёл к радисту, сидевшему за аппаратурой. О чём-то пошептался с ним, после чего начал щёлкать тумблерами и вертеть ручку гетеродина. Пока связь устанавливалась, я, обращаясь уже к Пителину, заявил:
        - К чёрту эти отряды, группы и остатки разбитых частей - пополняем ими 86-ю стрелковую дивизию, и уже все вопросы будем решать с её командиром. Если он в тяжелейших условиях сохранил дивизию и не допустил в её рядах паники, то и сейчас всю эту махновщину придавит.
        В отличие от попытки установить связь с 9-й САД, радиочастота 86-й стрелковой дивизии для наших радистов оказалась более счастливой. Связь была установлена. Командир дивизии находился в том же доме, где располагалась рация, поэтому подозвали его очень быстро. Разговор наш вышел довольно долгим. Больше пяти минут, я посчитал это допустимым, так как никаких особых секретов в нём не было. Я ещё по довоенным совещаниям был знаком с полковником Зашибаловым, но всё равно представился в своём новом качестве командарма. Потом, не слушая слов поздравлений, потребовал краткого отчёта о положении дел в дивизии. А затем начал выдавать печеньки в виде перечисления подразделений, отрядов и групп, которые придаются его дивизии для пополнения и доведения её до штатной численности. Естественно, всю эту информацию мне диктовал Пителин, периодически сверяясь с листком, который он достал из своей толстой папки. Закончив с печеньками, перешёл к прозе жизни, закатив целую речь:
        - Михаил Арсеньевич, я знаю, досталось твоей дивизии под Цихановичами, но нам всем досталось. Тяжелейшее сейчас положение, но порядок наводить нужно. А в армии, чтобы навести порядок, прежде всего требуется единоначалие. Единственное соединение в 10-й армии, которое ещё как-то дышит, это шестой мехкорпус, это даже в Москве заметили и назначили меня командармом десятой вместо Голубева. Тот вместе со штабом армии умотал из намечающегося Белостокского котла одним из первых. Ну, это ладно, Сталин ему судья - я про другое. Управление твоего 5-го стрелкового корпуса тоже, наверное, умотало, вслед за штабом армии, по крайней мере, мои делегаты связи его не нашли. А значит, я своим приказом переподчиню твою дивизию управлению 6-го мехкорпуса. Так что больше никаких бурчаний насчет того, что у тебя есть своё начальство, чтобы никто не слышал. Все распоряжения, исходящие из штаба 6-го мехкорпуса, исполнять так же, как выполнял бы приказы командира 5-го стрелкового корпуса. И второе, полковник, ты знаешь, что завтра начинается крупная операция. Ваша дивизия пойдёт в наступление вторым эшелоном и задачи будет
выполнять чрезвычайно важные для успеха всей операции. А личный состав дивизии за день да операции практически обновится на две трети. Нормально ли это - конечно нет, но делать нечего, воевать по-любому придётся и боевого взаимодействия добиваться не путём учений, а непосредственно в боях. А для этого нужна дисциплина, жесточайшая дисциплина. Поэтому разрешаю тебе для наведения железной дисциплины в подразделениях дивизии, без всяких трибуналов, расстреливать паникёров, трусов, бойцов, отлынивающих от выполнения боевых заданий. Приказ такой я тебе пришлю, и пускай его зачитают всем бойцам дивизии, а не только одному пополнению. Думаю, применять его, может, и не придётся - всё-таки люди, которые пополнят дивизию, уже прошли свои круги ада и не сдались, не запаниковали. Как их немцы ни прессовали с 22 июня, они не разбежались, как тараканы, по щелям, а продолжали биться с супостатами. И не их вина, что части, в которых они служили, были разъединены и потеряли связь с единым организмом Красной Армии. Думаю, хорошие кадры получит дивизия - обстрелянных, крепких духом бойцов. Но на всякий случай приказ я
тебе пришлю. Всё, Михаил Арсеньевич, - удачи тебе в предстоящих боях. Планы, доведённые до вас полковником Пителиным, соблюдать неукоснительно. От наших согласованных действий в предстоящие дни будет очень многое зависеть для всей страны.
        На этом сеанс связи был завершён. В моём сердце тревога за действия прибившихся к нам сторонних подразделений несколько улеглась. Хотя если прямо сказать, я ни о каких сторонних подразделениях всего пару часов назад и не думал. Голова болела только за людей 6-го мехкорпуса, ну и, конечно, за моих бывших ребят, продолжающих служить в 7-й ПТАБр. А наступление на Варшаву действительно, как и нашёптывала сущность моего деда, была авантюрой и актом отчаянья. Но вот теперь, после прибытия в Хорощ, беседы с Пителиным и его товарищем Леоновым, а ещё, конечно, разговора по рации с Жуковым и неожиданного возвышения в военной иерархии, моё восприятие действительности очень сильно поменялось. Раньше мир был конкретный - был враг, было моё соединение, пускай и большое, но с вполне понятной структурой и службами. А теперь ничего не понятно. На мою бедную голову свалилась ответственность за действия совершенно неизвестных мне подразделений и людей, которых я не знал. А моя натура была воспитана на том, что нельзя доверять людям, которых ты не знаешь. Разрыв психики и представлений о мире. Теперь я понимал,
какой, в сущности, был у меня маленький мирок. Оставалось неизменным одно - любым путём удержать сползание страны в ту яму безнадеги, в которой она находилась в моей бывшей реальности. Любыми методами, какими угодно жертвами, но остановить этот проклятый фашистский молох - вплоть до того, что самому с противотанковой гранатой броситься под него. А согласие стать командармом и было моей противотанковой гранатой. Поэтому к чёрту все сомнения и неуверенность в своих силах. Вперёд и с песней, как сказал бы мой друг Пашка.
        Ехидный голос второй моей сущности как будто пробудился от этой незамысловатой мысли и своими возмущенными возгласами и брюзжанием заполонил весь мозг. О чём-то думать было невозможно, пришлось вступить в мысленный диалог с этой приземлённой сущностью. Не менее ехидно мысленно я воскликнул:
        - Ну что, проснулся, любитель удобств и привилегий! Что-то, когда нужно разрабатывать планы или вести неприятные разговоры, тебя не слышно. Пробуждаешься только когда что-то может ущемить твоё благополучие. Небось, расцвёл там, когда назначили командармом. Знаю, любишь чины, зараза! Но не зря же говорят - любишь кататься, люби и саночки возить. Так что поработать, помучиться придётся, дедуля, чтобы стать настоящим командармом.
        - Пацан ты, внучок! На авось всё надеешься? Это надо же - вперёд и с песней! Как с таким отношением можно командовать армией? Сотни тысяч красноармейцев и командиров на тебя надеются и вверяют тебе самое дорогое, что у них есть - свои жизни. А ты с таким наплевательским отношением запросто можешь послать их в атаку под кинжальный пулемётно-артиллерийский огонь. Думать нужно, когда занимаешь такую высокую должность.
        - Что ты опять ко мне прицепился, гнобишь за всякую ерунду. Слово от души сказать нельзя, сразу же внутренний цербер в глотку вцепляется. Сам же знаешь, что просто так наобум я ничего не делаю. Стараюсь предусмотреть всякие гадости, которые могут нам приготовить фашисты.
        - Да ты ещё малёк, хоть и закончил академию. Против тебя зубры воюют, и провести тебя они на раз-два смогут. Так что одна твоя думалка по сравнению с их опытом и знаниями недостаточна. С Пителиным больше консультируйся, да и этот полковник Леонов умный мужик, его тоже нужно использовать для планирования грамотных операций.
        Ну что же, намёк на использование Леонова попал на благодатную почву. Я и сам уже думал над этим вопросом, когда шёл на сеанс радиосвязи с Жуковым. Да что там думал, я уже тогда решил, что часа через три (пусть полковник немного отдохнёт) возьму Леонова в оборот. И подчинится он моим приказам как миленький, хоть и является полковником Генерального штаба. Деваться-то ему некуда, мы в котле, вот и пускай послужит на пользу мехкорпусу. Тогда в моей голове существовал только корпус, а сейчас навалились заботы о целой армии. Анекдотическая ситуация создалась - командарм, а штаба не имею. Однозначно Пителин будет начальником штаба армии, но возникал вопрос, кого ставить на штаб корпуса. А тут появился человек из самого Генштаба, да грех его не использовать в качестве начальника штаба корпуса.
        Обдумав этот вопрос, я посмотрел на Пителина, он тоже ожидал, когда установят связь с авиадивизией. С генералом Черных ему нужно было согласовать кое-какие детали взаимодействия, а ещё, как он мне сам говорил, ожидает аэрофотоснимки восточных окрестностей Варшавы и ещё некоторых объектов, интересующих моего начальника штаба. Обещал Черных направить оба своих оставшихся разведчика по маршруту планируемого наступления мехкорпуса. Вернее, теперь уже армейской группы. Дождавшись, когда Пителин оторвётся от своих бумаг, я спросил:
        - Борис Михайлович, как думаешь, потянет Леонов штаб корпуса? Сможет ли он заниматься конкретными делами, или полковник витает в генштабовских облаках и разрабатывает свои глобальные теории.
        - Да полковник армию потянет, а не то что корпус! Что, думаешь его к нам переманить? Я однозначно это поддерживаю. Специалист он уникальный. Только удержишь ли его здесь, не знаю, не покажется ли ему мелким работать на земле, он птица большого полёта, хоть и полковник. Уверен, что если в Генштабе узнают, что он жив-здоров и находится у нас, то немедленно вышлют самолёт, чтобы вывезти его в Москву.
        - А кто будет вызывать Генштаб на связь, чтобы сообщить, что полковник Леонов вышел в расположение 6-го мехкорпуса. Приказом командарма назначим его твоим заместителем, да и всё. А когда сформируется штаб армии, ты его своим распоряжением назначишь исполнять обязанности начальника штаба корпуса. В такой ситуации, которая сложилась сейчас, Леонов даже пикнуть не посмеет, что желает оказаться подальше от линии фронта. Конечно, если он не патологический трус или, допустим, карьерист.
        - Он не трус и не карьерист, за это я отвечаю. Полковник чрезвычайно ответственный человек, с огромным чувством долга. И в Генштаб он может стремиться только по одной причине - если там будет более полезен для России, чем здесь, планируя действия всего лишь корпуса.
        Монолог Пителина был прерван лейтенантом - командиром радиоузла бронепоезда. Тот с чувством и счастливым выражением лица довольно громко выкрикнул:
        - Товарищ командарм, связь с 9-й САД установлена, через несколько минут к рации подойдёт генерал Черных!
        Это было хорошее известие, всё-таки мощная радиостанция бронепоезда смогла пробить радиопомехи, и не зря лицо лейтенанта сияло как медный таз. Я поднялся со скамейки, сидя на которой беседовал с Пителиным, и подошёл к операторскому столу. Вот так, стоя рядом с сержантом, удерживающим радиоволну авиадивизии, я и ждал, пока в динамике не раздался голос Черных. Только после этого опустился на стоящий рядом стул, взял микрофон и поздоровался со своим старым другом. В ответ услышал поздравления, в которых проскакивало удивление, как я мог согласиться занять должность командарма в такой кошмарной ситуации. Ясно же, что при негативном развитии ситуации именно на командарма спустят всех собак. Расстрельная должность теперь командарм - в нынешней обстановке не более чем калиф на час. Только отчаянный карьерист и полный псих мог решиться занять такую должность. А Черных знал, что я не карьерист, да и далеко не глупый человек. Одного он не знал, что меня перекинуло из другой реальности, где немцы победили в войне, и чтобы не допустить повторения и в этом мире подобного кошмарного сценария, я был готов на
всё, даже стать жертвенным бараном. Пусть у меня и ничего не получится - каток истории не повернуть даже ценой своей жизни, но попытаться я обязан.
        Вот такие мысли навеяли поздравления Черных. Хорошо генерал не очень долго рассыпался дежурными высокопарными словами - не дал моему внутреннему церберу развернуться и начать грызть мозг уже серьёзно. Не успела сущность моего деда сориентироваться, цербер был озадачен вопросом - откуда Черных узнал, что Черкасова назначили командармом-10. Ведь Жуков об этом мне сообщил совсем недавно. И по моим ощущениям это произошло спонтанно в процессе разговора с генералом армии. Получается, что это решение не самого Жукова, а кого-то на самом верху. А там только Сталин. Жуков в нашем разговоре являлся всего лишь голосом Хозяина. А если это так, то меня засунули в какую-то хитроумную византийскую комбинацию. У меня от такой мысли совсем в голове поплыло, чтобы разрубить этот узел догадок и предположений, я прервал Черных, который начал докладывать о положении дел в дивизии, вопросом:
        - Слушай, Петрович, а как ты узнал, что меня назначили командармом 10-й армии? Я сам был огорошен этим назначением совсем недавно, а командиру 9-й САД, оказывается, об этом кадровом решении уже известно. Не иначе у тебя прямой канал связи с самим Всевышним?
        Черных хмыкнул и, как бы поддерживая мою иронию, ответил:
        - Сам понимаешь, мы же летаем высоко и, естественно, ближе к Всевышнему.
        Что он дальше произнёс, я не понял, радиопомехи полностью заглушили слова генерала. Слава богу, это был секундный разряд атмосферного электричества, и через писк в эфире вскоре пробился голос Черных. Он уже перестал иронизировать и опять начал докладывать о положении дел в дивизии. А положение было невесёлое - гитлеровцы с удвоенной силой пытались полностью уничтожить смешанную авиадивизию. Дошло даже до ночных авиаударов по аэродромам 9-й САД. И что самое паршивое, немцы разведали, где располагались обустроенные перед самой войной полевые аэродромы авиадивизии. Сегодня ночью оба новых аэродрома подверглись мощной бомбардировке. А именно на них базировались практически все самолёты авиадивизии. В том числе трофейные «мессершмитты», захваченные у немцев в ходе героического рейда группы Половцева. К сожалению, летающие на трофейной технике пилоты ещё недостаточно освоили «мессершмитты», и командование не рискнуло ночью поднять их в воздух. И пришлось отражать атаку зенитками и немногочисленными МиГами - всего было задействовано в ночном бою пять истребителей. Хотя лётчики и зенитчики бились
отчаянно, но сила силу ломит, вот и немцы отутюжили наши аэродромы по полной программе - уничтожив в ходе этих ночных бомбардировок почти семьдесят процентов самолётов, базирующихся на этих секретных полевых авиабазах. Одним словом, 9-я САД была обескровлена и на настоящий момент обладала всего лишь тринадцатью истребителями (9 МиГов и 4 «мессершмитта») и двадцатью восемью бомбардировщиками. И это в самый канун нашего броска к Варшаве.
        Теперь мне стала понятна столь низкая активность люфтваффе в последние сутки. Никакой это не шок, вызванный рейдом Половцева и появлением в небе «мессершмиттов» с красными звёздами на крыльях. Просто немецкие генералы грамотные вояки и посчитали неразумным перегонять на наше направление большое количество авиационных резервов и терять силы в ходе воздушных боёв с оставшимися в Белостокском выступе самолётами 9-й САД. Люфтваффе в течение суток концентрировало самолёты, чтобы одним ударом прихлопнуть надоедливую красную шелупонь. Вот после этого они навалятся на суетящихся в Белостокском котле упёртых русских в полную силу. Голову не дадут поднять, не говоря уже об осуществлении хоть каких-нибудь манёвров оставшихся механизированных подразделений.
        Про себя я злорадно усмехнулся и подумал: «Монокли свои жрите, сволочи поганые, мы уже у ваших жирных животов с занесенным штыком стоим. А со своим господством в воздухе уже опоздали - что вы с ним будете делать, когда наши танки и бронеавтомобили начнут буйствовать в ваших тылах. С высоты и на скорости даже зоркий сокол не разглядит, кто двигается на запыленных дорогах - немцы или прорвавшиеся русские. Конечно, какая-нибудь хладнокровная немецкая сволочь может по рации навести самолёты люфтваффе на наши колонны. Но такая возможность вряд ли немцам представится - во-первых, не только мы будем засорять радиоэфир (благо мощная радиостанция бронепоезда будет этому способствовать), но и сами немцы на всех радиочастотах будут орать благим матом (по крайней мере, так было, когда они получили по носу под Ружанами и Сокулками). А во-вторых, мы не собирались вести длительных позиционных боёв - ударили, если быстро не получилось раздавить фашистов, то оставляем небольшой заслон и гоним дальше к Варшаве. Пусть немцы, когда оклемаются и собьют этот заслон, радуются, что перерезали русским коммуникации и
загнали их в мешок. Но наши основные силы уже будут далеко, ведь мы из котла и наступаем - пускай этих котлов будет два или десять, мы всё равно собираемся перейти на немецкое снабжение. Так что бояться появления немцев в тылу в нашем случае это смешно. Пусть они паникуют, когда наши танки появятся в предместьях Варшавы.
        Злорадствовал-то я злорадствовал, но всё равно начал беспокоиться, что полное господство немцев в воздухе может значительно осложнить выполнение запланированного графика наступления. И прежде всего проблема вырисовывалась с бомбардировками железнодорожных составов. Я уже начал склоняться к отмене решения тащить за собой гаубичные артполки и многочисленные эшелоны службы тыла, но тут пришла мысль, что Жуков же обещал помочь 9-й САД истребителями. А введение в бой эскадрильи МиГов поможет нам по крайней мере в первые сутки наступления, сдержать напор гитлеровских стервятников. За это время наши механизированные подразделения должны добраться до ближайших аэродромов люфтваффе, пленить или уничтожить немецких лётчиков и техников, находящихся там, а трофейные самолёты передать 9-й САД, чтобы возродить воздушный зонтик над головой наступающих частей. Задача трудная, но выполнимая, пока оставшиеся истребители 9-й САД, совместно с прибывшей эскадрильей МиГов, гоняют немецких стервятников, вполне возможно на земле устроить небольшой ад для тыловых частей вермахта. Ну а потом, когда немцы перебросят с
фронта боеспособные части, чтобы нас уничтожить, мы уже доберёмся до Варшавы. А там немцы замучаются пыль глотать, чтобы выкурить моих ребят из каменных джунглей. По крайней мере, отдадут трех своих ветеранов, чтобы убить одного моего бойца. А это для фашистского молоха смерть - нет у Германии такого уровня солдат, которые сейчас рвутся вглубь моей страны. Так что буду действовать, как запланировали с Пителиным - вперёд, а там по ходу действия будет видно, как больнее укусить гитлеровцев.
        А ещё я подумал, пока слушал стенания Черных о полосе неудач, преследующих его дивизию, что нужно подбодрить генерала, не дело в нашей ситуации опускать руки и стремиться лишь к тому, чтобы дать последний бой оставшимися силами и умереть красиво. Генерал, наверное, ещё не знает, что к нему на базовый аэродром сегодня вечером прилетит полностью укомплектованная эскадрилья МиГов. Ушлый-то он ушлый, и как показывает практика, имеет своего человека в очень высоком штабе, но то, что мне пообещал Жуков, вряд ли известно генералу Черных. Вот я, дождавшись, когда поток неприятных известий иссяк, и заявил:
        - Слушай, Петрович, не зря говорят, что полоса неудач иногда оказывается взлётной. Мне кажется, что в нашем случае это именно так. Смотри, немцы разбомбили два твоих аэродрома, и это, конечно, плохо, но корпус-то успел сосредоточить свои силы в предстоящем броске к Варшаве, и это хорошо. У тебя потери среди лётчиков и техников незначительные, и это просто отлично, а новыми трофейными самолётами танкисты тебя обеспечат. В полосе нашего наступления расположены три аэродрома люфтваффе, вот там техникой мы и разживёмся. Ты давай подготавливай своих летунов к новой мародерской операции. И ещё хочу тебя порадовать - чуть более часа назад разговаривал с генералом армии Жуковым, и он обещал пополнить 9-ю САД эскадрильей МиГов. Самолёты будут совершенно новые, но управляться опытными лётчиками, а ещё вдобавок к этому заместитель главкома, то есть самого Сталина, обещал прибытие на транспортнике двенадцати техников и оружейников - специалистов по «мессершмиттам». Вот как, товарищ генерал, оценили в Москве наш план наступления на Варшаву - последнее отдают, лишь бы мы смогли провести эту операцию.
        - Ты что, серьёзно насчёт МиГов?
        - Куда уж серьёзней! Сам Жуков обещал, что сегодня вечером на твой базовый аэродром Волковыск прилетит эскадрилья МиГов и транспортник с техническим персоналом. Единственное, что он попросил, чтобы мы не распыляли силы, а использовали эти истребители исключительно для воздушного прикрытия предстоящего удара. Понял, Петрович, и заместитель главкома говорит, что все силы 9-й САД нужно бросить на поддержку операции 6-го мехкорпуса. Это тебе говорил и я, будучи комкором, теперь, став командармом, подтверждаю свои слова.
        Черных, по своему обыкновению, хмыкнул и произнёс, но уже более весёлым голосом:
        - Да куда, чёрт возьми, я денусь с нашей подводной лодки - Белостокского котла! Естественно, буду выполнять все задачи, которые до меня довёл штаб 6-го мехкорпуса. Тем более это теперь штаб 10-й армии. К тому же твой цербер Пителин, как Пинкертон, всё вынюхает - любой левый вылет у него на карандаш попадёт!
        - Ну ладно, Петрович, не буду больше отвлекать тебя от дел 9-й САД. Единственное, что скажу - ты подумай над перебазированием самолётов ближе к театру боевых действий. Если всё удачно пойдёт, то мы к Ломже довольно быстро выйдем, а вблизи этого города, сам знаешь, имеется неплохой аэродром.
        - Ещё бы мне не знать - это же мой бывший аэродром. Он расположен слишком близко к границе, поэтому немцы его захватили в первые часы вторжения. Хорошо, что ты в ночь начала войны нас предупредил, и все самолёты были подняты в воздух, а после первых схваток с фашистами начали пользоваться полевым аэродромом. Единственно, о чем я жалею по этому поводу, что не успели мы вывезти с аэродрома запчасти, оборудование, боезапас, да и горюче-смазочные материалы тоже. Ох, как бы сейчас всё это богатство нам пригодилось!
        - Кто знает, Петрович, может быть, немчура не успела ещё растащить ваше имущество. Сам знаешь их орднунг - пока всё не пересчитают, не перепишут, не учтут, хрен будут пользоваться доставшимся богатством. Вот их занудство и педантизм в деле возврата имущества могут сыграть нам на руку. Ты когда будешь формировать группу, которая после занятия аэродрома туда выдвинется, не забудь в её состав включить интендантов - чтобы они проверили, что там осталось из вашего имущества.
        - Будет сделано…
        На этих словах помехи радиоэфира стали совсем нетерпимы, а вскоре связь вовсе прервалась. Я автоматически посмотрел на часы, сеанс связи продолжался почти пять минут. Так что по-любому его пора было заканчивать. Глянув на начальника радиоузла, который что-то яростно шептал радисту, я произнёс:
        - Лейтенант, заканчивайте насиловать радиостанцию. Возобновление сеанса связи с авиадивизией уже не требуется - всё, что было нужно, уже сказано, и спасибо за хорошую работу.
        Глянув на своего начальника штаба, я поднялся со стула и сказал:
        - Ну что, полковник, пошли к тебе продолжать перетирать все этапы плана нашего наступления на Варшаву. Кое-какие цели, поставленные перед подразделениями, по моему мнению, нужно уточнить - привязать к исполнению каждого этапа плана конкретного командира и предусмотреть резервные варианты, если вдруг так выйдет, что какая-то задача невыполнима.
        Пителин с готовностью поднялся со своей скамейки, глянул на меня и спросил:
        - Юрий Филиппович, ты как, не голодный? Сидеть над картами придётся долго, может быть, сначала в пищеблок заглянем, а уж потом с головой окунёшься в штабную рутину. Сам знаешь, над картами не почаёвничаешь, бутербродами можно важные бумаги перепачкать или чай ненароком разольёшь на место будущей великой битвы.
        - Хм, перекусить! Что же, это дело! Пойдём, посмотрим, чем штабной народ потчуют!
        Мы выбрались из бронепоезда и мимо довольно часто расставленных часовых направились к штабному эшелону. В центре которого располагался самый настоящий вагон-ресторан. Наверное, ответственный за формирование штабного эшелона был истинным гастрономом, так как подошёл к делу с чувством не просто перекусить, а сделать процесс потребления калорий максимально приятным. Ставший неотъемлемой частью штабного поезда красавец вагон-ресторан наверняка раньше входил в какой-нибудь международный экспресс.
        Глава 10
        Кто ответственный за формирование штабного эшелона, стало ясно, когда я увидел обслуживающий персонал вагона-ресторана. Бой-баба, которая, увидев нас, тут же выгнала двух капитанов, перекусывающих за ближайшим столом, и потом с любезной улыбкой начала нас усаживать на их место. Именно эта женщина была распорядителем и в пищеблоке на блокпосту заградотряда Бедина, её, так же как и повариху, сейчас с любопытством выглядывающую из открытой двери подсобного помещения, я видел и в лагере Гушосдора. Нынешний начальник тыла корпуса, а теперь, пожалуй, и армии, таскал устраивающих его людей за собой. Ну что же, против этого я ничего не имел, тем более помню, как вкусно кормили в хозяйствах Бедина.
        В этот раз обед был тоже вкуснотищи необыкновенной. В нём был только один минус - трудно было, потребляя такие вкусности, сосредоточиться на беседе с Пителиным. Поэтому делового разговора как такового не получилось, но зато, когда пришли в купе Бориса Михайловича, отдались работе на все сто процентов. Только у своего начальника штаба я смог детально изучить весь план завтрашнего наступления. Многие детали этого плана были для меня новостью. А иногда, как мне казалось, нарушали выстроенную в моём мозгу концепцию нашего удара, идею, которую я всё пытался внушить Пителину. Иногда срываясь на крик, а иногда даже на матюги. А уж про себя я иначе чем старым пнём Бориса Михайловича и не называл. Не въехал ещё старый штабист в реалии маневренной войны. Всё держался за какие-то мифические тылы, фланги, локтевое взаимодействие. Хотел нашими мизерными силами, посредством организации опорных пунктов, удержать коммуникации от Белостока до Варшавы. Как тут не ругаться матом, если вспомнить прошлые бои с немецкими частями 1-й линии. Как буквально за сорок минут они смели наш опорный узел обороны на шоссе в
районе Пружаны, а между прочим, 7-я ПТАБр интенсивно готовилась к отражению танковых атак и обустраивала эти позиции в течение месяца. Естественно, я напомнил полковнику об опыте боёв организованных нами узлов обороны. С немцами нельзя воевать статично, надеясь на стойкость и героизм наших солдат. Бойцы, конечно, будут стоять до конца, но против выучки и опыта, как показывает практика, героизм проигрывает. Даже самый удачный пример нашей статичной обороны, когда мы организовали мощный оборонительный рубеж на пути 7-й танковой дивизии немцев, едва не закончился разгромом. Только чудо и действия 9-й САД в конечном итоге привели к победе.
        По некоторым этапам плана наступления мои слова возымели действие, и Пителиным было обещано, что оперативный отдел срочно проработает эти сценарии действия. И сегодня же согласует все изменения с исполнителями. Но вот по одному этапу мы столкнулись не на шутку. Начальник штаба стоял как скала в вопросе организации мощного опорного пункта в городке Острув-Мазовецка. Убеждал меня в необходимости контролировать узловую станцию и достаточно длинные участки железной дороги, расходящиеся от неё. Бодались мы по этому поводу довольно долго, минут тридцать, не меньше. И в конце концов Борис Михайлович меня убедил. Он, наверное, подумал, что задавил моё упрямство железными доводами военного профессионала, но это было не так. Военные догмы, которые вбили в академии, весьма сильно эволюционировали в ходе непосредственных боёв с немцами. Как ни печально это звучит, но немецкие офицеры лучше меня разбирались в военных премудростях, а играть на поле, где оппонент лучше, чем ты, разбирается в тонкостях игры, это наверняка проиграть ему. Какой же выход? Да очень простой - нужно играть по своим правилам! А в этом я
был, пожалуй, специалист - именно действовать спонтанно, неожиданно, где-то даже и подло, но самое главное стремительно, меня обучали ещё в той реальности, в эскадроне. Идея тогдашних действий боевых групп русского сопротивления была до безобразия проста - ударил из-за угла и в кусты, чтобы тебя не нашла служба безопасности Третьего рейха. Следуя этой логике, я и не хотел вести позиционной войны - понимал, что наш солдат салага по сравнению с опытным, воюющим уже несколько лет немецким. Командиры качественно хуже офицеров вермахта. Да и вооружение проигрывало германскому. Что делать в таких условиях? Оставалось только воевать нестандартно и стремительно.
        Первоначально, когда я начал спорить с Пителиным о целесообразности организации опорного пункта на узловой станции Острув-Мазовецка, я думал именно о том, что нельзя, прорываясь к основной цели, отвлекаться на не относящиеся к этому задачи. Потом, в процессе разговора с начальником штаба, возникла тема отвлечения на ликвидацию нашего прорыва немецких резервов. То есть то, на что надеялись в Москве, и о чем говорил генерал армии Жуков. Мы армия и обязаны выполнять задачи, поставленные заместителем Верховного главнокомандующего. Но у меня в последнее время появилась навязчивая идея - занять Варшаву и на главной улице польской столицы устроить парад русских полков. А введение в бой немецких резервов означало бы невозможность выполнения этой, пускай безумной, но идеи. Казалось бы, непреодолимое противоречие - выполнить поставленную Жуковым задачу и в то же время добиться исполнения навязчивой мысли. Но я же не только в академии получил классическое военное образование, были у меня за душой и несколько лет учёбы в эскадроне - а там преподаватели ещё те комбинаторы. Например, Змий, курирующий
тактическую подготовку, учил курсантов в каждой операции предусматривать двойную и даже тройную подстраховку - подсовывать противнику ложные объекты нашего интереса, а самому добиваться поставленной задачи. Вот и город Острув-Мазовецка отлично подходил под понятие ложной цели. А что? Ведь кроме того, что там узловая станция, через которую железная дорога проходит не только в направлении Варшавы, Данцига и Львова, но и город является местом пересечения магистральных автодорог. По которым легко можно добраться до тылов группы армий «Юг». Немецкий генералитет наверняка будет считать, что тылы группы армий «Юг» наша цель, и постараются купировать эту угрозу. Пятую колонну польские союзники подчистили хорошо, а у немцев агентура была в основном из местных жителей, которыми и занимались люди Тадеуша Коссинского. Сейчас, когда немецкую агентуру основательно потрясли, я надеялся, что немцы не знают, какие силы мы задействовали в наступлении. А если так, то можно ожидать, что опытные немецкие генералы предполагают самое худшее - что вся десятая армия тронулась и наверняка ударит в тыл группы армий «Юг».
Поэтому им нужно гнать все резервы, чтобы остановить её движение по рокадным дорогам. А если ещё будут задействованы на железной дороге, ведущей во Львов, бронепоезда, да ещё наклепать, как в дивизии, Борзилова блиндопоезда, то у немецких штабистов вообще крышу сорвёт, и они забудут про варшавское направление. Будут уверены, что это операция всей десятой армии. А эту уверенность мы поддержим радиопереговорами и приказами командарма-10, который командует всей этой операцией. Шила в мешке всё равно не утаить, так пускай назначение меня командармом послужит благому делу.
        Продумав всё это, я согласился с доводами Пителина о необходимости организации в Острув-Мазовецка мощного опорного узла обороны. Даже сам предложил задействовать в этом всю 86-ю дивизию и три гаубичных артполка.
        Мой начальник штаба не удивился изменению мнения командарма, наверное, посчитал, что военная академическая школа победила мальчишество и партизанщину в мышлении бывшего ротного. Знал бы Борис Михайлович, что я согласился на организацию опорного пункта не из-за того, что так было правильно с точки зрения грамотного профессионального военного, а лишь потому, что это открывало окно возможностей для действий в духе эскадрона. Да и отвлечь немцев, больших почитателей военных теоретиков, от нашего нелепого с точки зрения военной науки наскока на Варшаву, тоже имело смысл.
        Вот с такими мыслями я и начал обсуждать с Пителиным все возможные проблемы, с которыми может столкнуться узел обороны Острув-Мазовецка. Основное внимание мы уделили отражению атак немецких моторизованных подразделений. Для организации грамотной обороны против крупных соединений вермахта не хватало всего - людей, противотанковой артиллерии, бронетехники. В достатке у нас был только опыт предыдущих сражений с гитлеровцами. Вот его мы и пытались адаптировать в планы отражения мощных контратак немцев. В первую очередь, конечно, идеи устройства огненного мешка для крупного моторизованного соединения вермахта. Наверняка немцы бросят на ликвидацию столь опасной группировки русских, занявшей Острув-Мазовецка, не меньше танковой дивизии, а то и целый моторизованный корпус. Обычными средствами мы его, конечно, не остановим, но у нас в запасе - русская смекалка и, конечно, гаубичные артполки РГК. Остаётся расположить их в нужном месте, подвезти боеприпасы и направить надвигающиеся колонны в нужное место. Идея проста до безобразия, но вот чтобы её воплотить в жизнь, нужен стратегический гений Пителина и,
конечно, структуры, работающие как швейцарские часы. А вот чтобы армейские структуры сработали чётко и без сбоев, была моя забота. И я был готов поставить всех на уши, или ещё в какую-нибудь интересную позу, но добиться, чтобы наш план воплотился в жизнь.
        Так я думал про себя, одновременно просматривая с начальником штаба крупномасштабные карты местности. Нужно было специфическое место засады, чтобы немцы ничего не могли заподозрить до самого последнего момента. И такое место Пителин нашёл, и даже недалеко от города Острув-Мазовецка. Это была лесополоса вдоль железной дороги. С этого места гаубицы легко могли накрыть шоссе, находящееся всего в четырёх километрах от железной дороги. И что ценно, это шоссе шло сквозь довольно большой лесной массив с вековыми деревьями. А значит, механизированная колонна, двигающаяся для ликвидации прорвавшихся русских, окажется в своеобразном коридоре шириной 200 -250 метров. Если горловину этого коридора перекрыть заслоном, как мы уже делали под Ружанами, то наверняка произойдёт то же, что было с 47-м моторизованным корпусом немцев. Когда двигающиеся за передовой частью немцы сгрудились на узком шоссе, ожидая деблокировки дороги, чтобы следовать дальше для выполнения поставленных задач. Когда заслону было уже невозможно сдерживать немецкий напор и на дороге скопилось много техники и личного состава, ожидающего
пробития этого смешного недоразумения под названием русский заградотряд, произошло непредвиденное. Неизвестно откуда на головы немецких солдат начали сыпаться крупнокалиберные снаряды. А это страшная вещь, когда в нескольких метрах от тебя взрывается 152-мм снаряд - шансов выжить ноль. Тогда немецкие танки, ожидающие команды, впереди и стоящие в несколько рядов близко друг от друга, превратились в дурно воняющие груды металлолома. Вот такая была наша огненная ловушка под Пружанами.
        Сейчас задумывалось нечто похожее. А. что? Дефиле не очень далеко от города Острув-Мазовецка имелось, гаубичные артполки РГК только ждали команду на занятие позиций, опыт по организации таких засад был. «Остаётся дело за малым, - иронично подумал я. - Всего-то нужно прорвать немецкую оборону, пройти громадным табором по тылам противника до Острув-Мазовецка, подготовить там всё для достойной встречи фашистов и каким-то образом заманить их в наш капкан». Смешно? Может быть, но под Ружанами нам это удалось, и глядишь, под Острув-Мазовецка это тоже прокатит. По крайней мере, Пителин весьма серьёзно начал прорабатывать этот вопрос, а я продумывать, каким же образом заманить немцев в наш капкан.
        Сначала пытался придумать различные хитрости в духе эскадрона. В основном это были варианты с подсовыванием гитлеровцам живца, за которым они почему-то должны были кинуться громадной колонной, забыв обо всём на свете. Даже я понимал, что все эти детские выдумки отдают дешевкой и ненатуральностью. Ничего другого в голову не приходило, и я впал в какой-то полубред. Это состояние, наверное, начало беспокоить сущность моего деда, так как эта ехидна пробудилась, и в моей голове началась трансляция его мыслей. Вернее, там разгорелся целый диалог, в котором моя основная сущность представлялась, как обычно, салагой, а вот дед был опытный стратег и учитель. Почему-то голосом заместителя начальника академии он стал вещать:
        - Разуй глаза, салага, посмотри на карту! Если немцы, чтобы ликвидировать прорыв, будут перебрасывать резервы из-под Бреста, Луцка или Львова, то они будут двигаться именно этой дорогой. Можно, конечно, через Варшаву, но какой дурак погонит военные колонны через большой город, к тому же придётся делать крюк.
        - Дедуль, согласись, что немцы всё-таки грамотные вояки и знают, как ликвидировать прорывы. Ударят в самое основание, чтобы окружить наглецов, а затем танками начнут утюжить тылы ушедших вперёд русских.
        - Согласен, могут и на Замбрув ударить. Поэтому нужно лишить их этой возможности. Именно на начальном этапе операции предусмотреть меры, которые не дадут немцам быстро перебросить резервы в направлении Замбрува.
        - Дедуля, да ты мечтатель ещё больше, чем я. Какие такие меры мы можем предпринять, чтобы немцы не пошли на Замбрув? Кроме мечты, чтобы Браухичу провели лоботомию, мне ничего в голову не приходит.
        - Это тебе надо провести лоботомию, чтобы внимательнее карту смотрел. Видно же, что если уничтожить мост через Буг на автодороге Острув-Подлеске - Замбрув, то немцы однозначно будут перебрасывать войска для ликвидации прорыва русских по нужному нам шоссе. Идущая восточнее дорога проходит через Брест, а как видно из аэроснимков, Брестская крепость ещё держится. Понятно, что её можно объехать, но на кой чёрт немцам нужно мотать лишние километры и рисковать попасть под обстрел уцелевших дотов Брестского УРА, если можно спокойно двигаться по автодороге Миньск-Мазовецка - Острув-Мазовецка.
        - Говоришь, мост через Буг уничтожить? А вдруг он нам самим пригодится? Фланговый удар, чем не тема?
        - Что-то, внучок, у тебя комплекс Наполеона развился. Хочешь и там и здесь быть победителем. Я-то знаю, что тайно подумываешь ударить в тыл группы армий «Юг». Не занимайся маниловщиной! Поставлена цель, её и держись! Захватив Варшаву, мы такую оплеуху фашистам нанесём, что я не удивлюсь, если министр иностранных дел Германии Риббентроп будет униженно просить разрешения прилететь в Москву, а там на полусогнутых приползёт к Сталину умолять заключить мирный договор.
        - Хм-м… и после этого ты говоришь о моём комплексе Наполеона? Ты на себя посмотри, а слова, которыми оперируешь - униженно, приползёт, умолять, это вообще из какого-то дешёвого бабского романчика.
        - Ты к словам не придирайся, а то могу такие твои перлы вспомнить, что уши завянут. К сожалению, уши у нас общие. Ну ладно, пацан, обменялись любезностями, а теперь слушай деда. Во-первых, вы с Пителиным мыслите правильно - немцы обязательно попытаются мощным ударом расчленить наступающую группировку. Скорее всего, этот удар будет произведён резервными моторизованными соединениями, входящими в группу армий «Юг». Другие варианты маловероятны. Мобильные части группы армий «Центр» продвинулись слишком далеко на восток, и гнать их к Варшаве это слишком большой крюк. За что боролись, на то и напоролись - именно Белостокский котёл не даёт этим частям зайти нам в тыл. Мешает немцам перебросить моторизованные части и непокорённая Брестская крепость. Что касается удара с севера, то думаю, что сейчас немцы на это не пойдут. И не из-за того, что у них там нет резервных моторизованных соединений, есть, конечно, но они будут заняты другим. Полагаю, что действия Борзилова не дадут немцам возможности с севера перебросить значимых моторизованных частей. Ничего не могу сказать - красивую комбинацию вы с генералом
придумали. Куча немецких танков будет вылавливать эти ваши блиндобронепоезда. Да и железнодорожные коммуникации на севере будут здорово порушены. Так что идея организации засады на автодороге Миньск-Мазовецка - Острув-Мазовецка совершенно верная.
        - Да, дедуль… до тебя как до жирафа верные мысли доходят! Может быть, ты теперь и идею наступления на Варшаву поддерживаешь?
        - А когда я её не поддерживал? Если ты имеешь в виду мои критические мысли по некоторым деталям операции, то это нормально, это заставляло тебя обратить внимание на узкие моменты и исправлять допущенные ошибки. Нужно же было опытным взглядом контролировать твои скороспелые действия и указывать на допущенные ляпы.
        - Но ты и жук, дедуль! Как обычно оказываешься на белом коне, а твой внук должен копаться в грязи, чтобы расчистить дедушке дорогу.
        - А ты как думал, потомок? Кто-то должен твои эскадронные перлы ограничивать! Так что считай меня ОТК, которое контролирует твои командирские качества. Ладно, продолжай утрясать с Михайловичем все детали плана наступления, но помни, всё, что вы тут запланируете, подвергнется моей тщательной экспертизе.
        После этих ободряющих слов голос внутреннего зануды, или, как он выразился, ОТК, умолк, и я смог полностью отдаться обсуждению узловых моментов плана предстоящего наступления. Но такой тщательной проработки деталей плана, как засада невдалеке от города Острув-Мазовецка, мы больше не устраивали. Время поджимало. Ведь командующему требовалось не только разрабатывать планы на бумаги, но и продвигать их в реальность. Ещё час я сидел у Пителина, а потом, попрощавшись, направился опять к радиостанции, в бронепоезд. Пора было заняться и практическими делами командующего. Вставлять кому нужно фитили в задницу, утрясать кое-какие непонятки с командирами дивизий. Одним словом, дел было, как говорится, громадьё, связаться нужно было со многими командирами частей. Я целую папку нёс с бумагами, содержимое которых требовалось обязательно обговорить с некоторыми командирами подразделений. Одним словом, получил от Жукова не боевую генеральскую должность, а работу какого-то бумажного червя.
        Но что делать! Оставалось только, высоко подняв голову, нести бремя бумажного червя. Единственное несоответствие с ним заключалось только в том, что про себя я ужасно злился и матерился на эту свою планиду. Наверное, из-за внутренней злости и желания хоть чем-то отличаться от занудливого чинуши-штабника я блестяще провёл все запланированные сеансы связи. Был краток, конкретен, уверен и безапелляционен. «Истинный командарм», - именно так хваля себя, я думал, быстрым шагом возвращаясь в купе Пителина. И это после почти двухчасовых переговоров с командирами, задействованными в предстоящей операции. Этот же боевой настрой сохранился во мне, когда я ворвался в купе Пителина. Мой начальник штаба был не один, в купе находился и полковник Леонов. Но теперь два старых приятеля не сидели над бутылочкой, а, склоняясь над картой, о чём-то спорили. Я не стал вникать в тему их спора - зачем засорять голову улучшенными вариантами предстоящей операции. Времени оставалось слишком мало, чтобы что-либо менять. Всё было уже расписано, и я только что довёл до исполнителей окончательный и утверждённый мной план
действий. Теперь оставалось только давить, чтобы задачи, поставленные соединениям, выполнялись в срок. На детальном выполнении поставленного штабом плана наступлении, в отличие от Пителина, я особо не настаивал - давал возможность командирам проявить личную инициативу. Всё-таки в реальном бою многие штабные намётки невозможно было выполнить, а если всё-таки ценой многих жизней какой-нибудь тупой службист добивался детального выполнения доведённого до него плана, то такая победа часто оказывалась Пирровой. Вот поэтому я не требовал детального исполнения плана, меня интересовала конечная задача, а как это будет достигнуто, должен думать командир. Основываясь на этой логике, я посчитал, что нельзя вносить какие-либо изменения в уже разработанный и, самое главное, доведённый до исполнителей план, поэтому сразу с порога заявил:
        - Всё, товарищи полковники, заканчивайте своё обсуждение. Планы операции уже доведены до подразделений, и менять что-либо в них я запрещаю.
        Пителин, хорошо меня зная, тут же прервал спор и молча начал укладывать в портфель какие-то бумаги со стола. Полковник же Генерального штаба, по-видимому, распалённый спором с Пителиным, с ходу заявил:
        - Товарищ генерал, тут в одном месте план явно нуждается в доработке! Нельзя оставлять в тылу вот эту высоту, занятую немцами. Непременно её нужно занять, и этим мы хоть как-то обезопасим свои коммуникации на левом фланге.
        - Я же сказал, полковник, больше в плане менять ничего не будем. Вы вообще представляете себе командира батальона или полка, которому доводят новые задачи за пару часов до наступления? Пускай они более продуманы и, казалось бы, бойцов он потеряет меньше, если будет действовать по новой наработке, но это только так кажется. На самом деле, всё будет с точностью наоборот, уж поверьте мне, опытному строевому командиру. А что касается вашего предложения в обязательном порядке взять 328-ю высоту, то мы тоже не лаптем щи хлебаем и думали об этом, но потом посчитали, что это не имеет смысла. Только лишние потери и замедление темпов наступления. Чтобы понять логику плана наступления на Варшаву, вам, во-первых, требуется пересмотреть догмы Генштаба, а во-вторых, принять общую концепцию операции, разработанную моим штабом. Что касается догм, то сами понимаете, что по всем канонам военной науки невозможно наступление в центр окружившего тебя противника, тем более силами, на порядок уступающими немцам, а мы готовим, и об этом просит тот же Генштаб. Безвыходная ситуация сложилась на фронте, и во многом
благодаря Генштабу. А концепция, которая и позволяет предпринять это безумное наступление, заключается в следующем - не обращая внимания на фланговые угрозы, двигаться к поставленной цели. А достигнув Варшавы, организовать круговую оборону, и уже в городских условиях, в уличных боях, перемалывать брошенные на нас моторизованные подразделения гитлеровцев.
        - Но это же явное самоубийство, не имеющее ничего общего с военным искусством и грамотным планированием операции.
        - Какое, к чёрту, военное искусство, полковник, когда немцы, считай, разбили Красную Армию и вот-вот захватят Киев, а если раздавят нас, то и Минск окажется оккупированным. Сейчас именно здесь всё решается. Если нам удастся прорваться к Варшаве и завязать там уличные бои, то этим мы наверняка заставим немцев перебросить туда с фронтов резервы. А по моим прикидкам, чтобы нас раздавить, вермахту потребуется три-четыре корпуса первой линии. Сами понимаете, что это будет означать для нашей армии, да и для страны в целом. А вы говорите - самоубийство! Да ради страны мы и служим, а связать боями такое количество первоклассных немецких корпусов стоит любых жертв с нашей стороны.
        Посчитав, что сказал достаточно, я приступил к исполнению где-то даже иезуитского плана по переподчинению московского полковника командарму-10, то есть себе. Начал как истинный иезуит, издалека, спросив:
        - Ну что, полковник, отдохнули немного после мытарств на фронтовых дорогах?
        - Да, спасибо! Всё замечательно, впервые с начала войны спал с такими удобствами!
        - Ну и хорошо! Пока вы спали, произошло много важных событий. Ну, во-первых, меня назначили командармом десятой армии. Приказ подписал сам Сталин - он теперь руководит Ставкой Верховного главнокомандующего. В этом приказе есть пункт, в котором предписано всем командирам и красноармейцам, оказавшимся в полосе 10-й армии, беспрекословно подчиняться приказам, отдаваемым командармом-10, Черкасовым. Таким образом, согласно этому приказу, вы поступаете в моё распоряжение! Вопросы, пожелания есть?
        - Один вопрос, товарищ генерал! В качестве кого вы собираетесь меня использовать?
        - Естественно, по вашей военной специальности. Мы ещё не дошли до того состояния, чтобы полковник Генштаба поднимал красноармейцев в атаку. Будете начальником штаба 6-го мехкорпуса. Но это с того момента, когда возродится штаб 10-й армии. А пока этого нет, будете заместителем Пителина.
        - Понятно! В данной ситуации у меня не может быть никаких возражений. Я, можно сказать, даже и заинтересован принять участие в вашей уникальной операции. Можете мной полностью располагать!
        - Хорошо, Павел Николаевич, будем считать, что в нашем полку прибыло! И первое вам поручение на новом поприще, вникнуть в концепцию нашего наступления. Думаю, Борис Михайлович поможет вам в этом. И второе, вам нужно познакомиться с командирами соединений, входящих в 6-й мехкорпус. Такая возможность вам представится сегодня. В настоящее время 4-я танковая, а также 29-я моторизованная дивизия сосредоточены на исходных позициях в районе Лалы. Я часа через два-три туда направлюсь, возьму и вас с собой. Так что попрошу подготовиться - проштудировать весь план наступления, наверняка командиры будут задавать каверзные вопросы. Из своего опыта могу сказать, что их будут интересовать сугубо конкретные вопросы - снабжение, резервы, данные разведывательного отдела штаба корпуса. Я вот тоже сейчас пойду готовиться к выезду в войска - нужно выяснить всё по вопросам снабжения и состоянию служб тыла. Михалыч, ты давно разговаривал с Бединым?
        - Ещё в Волковыске, перед самым отбытием штабного эшелона в Хорощ.
        - Понятно, значит, о состоянии служб тыла знаешь только на вчерашний день. Ладно, сейчас зайду к Бедину, узнаю, чем он нас сегодня может порадовать. Он это умеет, вон какой красавец вагон-ресторан раздобыл. Кстати, о снабжении, не знаешь, Стативко сейчас у себя? Никуда не умотал наш неугомонный Бульба? С ним тоже нужно пообщаться - вопросов по снабжению даже у меня уйма, а у комдивов вообще наверняка зашкаливает.
        - Тараса видел уже здесь в Хороще. До твоего приезда он выезжать никуда не собирался. Конечно, в вагоне службы снабжения он вряд ли сидит, наверняка бродит по сортировочной станции среди эшелонов, которые комплектовала его служба. Сам знаешь его натуру - если он не в поисках новых запасов, то наверняка подсчитывает то, что раньше раздобыл.
        - Да… это его хомячество очень даже нам на пользу. Считай успехи бригады, а потом и корпуса, во многом были достигнуты благодаря работе снабженцев и их, не побоюсь этого слова, атамана Тараса Бульбы. Ей-богу, когда Тарас за спиной, у меня наступает спокойствие, и я уже не трясусь над каждым патроном и литром топлива. Ладно, товарищи полковники, вопросы тактики и стратегии предстоящей операции мы уже обсудили и, можно сказать, утвердили, теперь пойду решать проблемы снабжения и службы тыла. А ты пока, Борис Михайлович, с нашим генштабистом окончательно проработайте план операции в районе Острув-Мазовецка. Когда поеду в дивизии, этот план должен быть у меня на руках. На совещании в Лалы, которое я назначил сегодня на 18 -00, будут присутствовать все командиры принимающих участие в операции частей, в том числе 4-го мотоциклетного полка полковник Собакин, 41-го мотоинженерного батальона майор Маконин и начальник разведки корпуса капитан Курочкин. Им я хочу поручить операцию по уничтожению моста через реку Нарев на автодороге Острув-Подлеске - Замбрув.
        Неожиданно в разговор встрял Леонов, может быть, ему хотелось продемонстрировать, что он уже понимает концепцию плана наступления, а скорее всего, показать, что полковник Генштаба не является пятым колесом в телеге. Держа топографическую карту в руке, он карандашом тыкал в место, расположенное в стороне от полосы наступления, при этом восклицая:
        - А как же концепция разработанного плана, что не следует отвлекать силы на бои вне полосы наступления и что нельзя бояться фланговых ударов фашистов? Мост ведь расположен в стороне от полосы наступления, и его уничтожение имеет смысл только в предотвращении удара немцев с правого фланга. У нас же цель добраться до Варшавы и там, будучи окружёнными, начать оборонительное сражение!
        Я, уже собираясь выходить из купе Пителина, повесил фуражку обратно на вешалку и начал объяснять московскому полковнику смысл этой операции. Почти сразу ко мне присоединился Пителин, который не просто голословно излагал суть всей затеи с уничтожением моста, а, расстелив на столе карту окрестностей города Острув-Мазовецка, стал подетально описывать план организации огненного мешка фашистам. Стало понятно, что это надолго, и моё присутствие здесь не обязательно. Происходило то, о чём я и просил Бориса Михайловича - Пителин с Леоновым прорабатывали операцию в районе Острув-Мазовецка. Я опять снял с вешалки свою фуражку, сказал склонившимся над картой двум полковникам, что пошёл в вагон службы тыла, на что получил невнятное бухтение от начинающих спорить штабников, повернулся и вышел из купе.
        Глава 11
        Разговоры, разговоры, разговоры, вот чем я занимался в последующие три часа. И никуда от этого нельзя было скрыться. Не пошлёшь же к чёрту встреченного на полпути к вагону службы тыла моего бывшего заместителя генерал-майора Петрова. Это встреченным малознакомым командирам можно было просто козырнуть и идти дальше, а с Михаилом Петровичем, после взаимного приветствия и крепкого рукопожатия, завязалась довольно длительная беседа. Не пошли в его купе-штаб только по одной причине - я сообщил Петрову, что в 18 -00 в Лалах собираю совещание командиров частей, задействованных в предстоящей операции, и ему там нужно будет непременно быть. Там мы обязательно переговорим о текущем положении дел в корпусе и задачах его в будущем. Неизвестно каким образом, но то, что я назначен командармом-10, было уже известно генерал-майору. Но то, что утечка шла не из радиоузла бронепоезда, было однозначно - ведь только там, на вопрос Жукова, кого я рекомендую назначить командиром 6-го мехкорпуса, я назвал фамилию Борзилов, а Петров этого не знал. Я ему этого и не сказал. Зачем перед самым наступлением расхолаживать
генерала. Он ведь хоть и не показывает, но наверняка надеется, что именно его назначат комкором. Откуда ему было знать, что я считаю генерал-майора Петрова хорошим человеком, прекрасным заместителем, но никак не первым лицом крупного соединения - терялся он, когда возникало множество неожиданных коллизий. Метался в поисках выхода, распылял силы, и в итоге возникал бардак, ведущий к проигрышу даже более слабому противнику. Борзилов хоть и не стратегический гений, но мужик твёрдый и упёртый, как танк прёт к поставленной цели. А в наших условиях тотального бардака эти качества командира для меня являлись несомненным плюсом.
        Когда я встретил генерал-майора, то сказал ему, что хотя меня и назначили командармом-10, но я продолжаю исполнять обязанности комкора. Присвоение мне очередного звания, которое соответствовало новой должности, будет зависеть от результатов нашего наступления. Сказал это я ему специально, чтобы Петров землю рыл, всеми силами способствуя успеху наступления. Ведь было понятно, что если я не получу новые звёздочки, то и Петров не станет комкором. «Вот в какого хитрого командарма превратился рубаха-парень ротный Юрка Черкасов, - думал я, когда, распрощавшись с Петровым, продолжил свой путь к вагону службы тыла. - Всё-таки через какой канал мой зам пронюхал, что меня назначили командармом? Не иначе имеет свой личный контакт с одним из командиров, с которым я недавно имел сеанс радиосвязи. Ладно, дело житейское, и понятно, что у давно служащего на этой должности генерала имеются свои люди».
        Все эти размышления я вел по одной простой причине - методом дедукции анализировал малейшую несанкционированную утечку информации. Смешно, но так я пытался выявить немецкую агентуру. А что она была, я не сомневался. Это убеждение, что враг вездесущ, нам, курсантам эскадрона, прививалось ещё в той реальности, а в этой, уже в академии слушателям, словно малым детям или каким-нибудь деревенским недоумкам, настойчиво твердили, что страна окружена врагами-империалистами, и они отрядили множество своих эмиссаров, чтобы изнутри развалить СССР. Но товарищ Сталин раскусил некоторых из них, таких как Зиновьев, Каменев, Троцкий, и тогда враги народа затаились и перешли к агентурной работе. Поэтому нужно быть настороже, не распускать язык и при первом подозрении, что твой знакомый проявляет интерес к закрытым данным, сообщать немедленно в органы НКГБ. Казалось бы, наивные слова, но у меня от такой тотальной пропаганды, что нас окружают многочисленные враги, развилась буквально шпиономания. Может быть, поэтому я был такой скрытный и анализировал слова даже хорошо знакомых людей, исключая, конечно, своих боевых
братьев. Вот с ними я был самим собой, человеком без второго дна, и спокойно мог доверить им свою спину в любой ситуации.
        Только я начал размышлять, что же для меня является боевым братством и кого из своих знакомых и друзей я могу считать боевым братом, как один из них (которого я, безусловно, относил к этой когорте, хотя ни разу вместе с ним не участвовал ни в одном бою) неожиданно возник из ниоткуда. Только что я прошёл мимо вагона-ресторана и оглянулся, чтобы оценить его с этого ракурса, а когда голова приняла прежнее положение, то увидел прямо перед собой того, с которым в обязательном порядке хотел сегодня переговорить. Конечно же это был бывший сержант госбезопасности, а теперь капитан с эмблемами танков в петлицах - Лыков. Только ему удавалось материализоваться передо мной неожиданно и в тот самый момент, когда он обычно и был нужен. Ничего не скажешь, умел бывший сержант госбезопасности оказываться в нужное время в нужном месте.
        Я, конечно, удивился такому внезапному появлению, но внешне никак этого не показал. Единственно, что спросил, даже не поздоровавшись с Лыковым:
        - Сергей, ты откуда взялся? Неужели я так задумался, что издали тебя не увидел?
        - Здравия желаю, Юрий Филиппович! Да я и не был в пределах прямой видимости - на той стороне поезда проверял посты и в промежутке между вагонами заметил, как вы беседуете с генералом Петровым. Увидев вас, я решил доложить, что приступил к обязанностям начальника особого отдела 6-го мехкорпуса. Чтобы не идти кружным путём, обходя поезд, перебрался под вагоном, и так получилось, что выбрался как раз в тот момент, когда вы повернулись, рассматривая вагон-ресторан.
        - Понятно, Сергей, ты-то как всегда на высоте, а вот я даже и не думал, что человек может появиться из-под вагона. Ладно ты, а там может быть и немецкий диверсант.
        - Ну, за этим мои ребята следят. Так что не беспокойтесь, не забивайте всякой чушью свою светлую голову!
        Я усмехнулся и несколько иронично воскликнул:
        - Ну, ты, Сергей, меня и удивляешь! Раньше, когда служил в Гушосдоре, что-то я не слышал от тебя таких слов. А как стал капитаном, так стал уже и начальству льстить.
        - Ничего я не льщу, но на вас реально всё держится. Вон даже Бедин, чувствующий себя в Гушосдоре пупом земли, плюющий на распоряжения любого генерала или секретаря обкома, вас очень уважает и выполнит любой приказ.
        - Хватит, Сергей, петь мне дифирамбы! Делом нужно заниматься, а не нахваливать друг друга. Ты лучше расскажи про настроения среди бойцов корпуса.
        - Так я и говорю - на вас всё держится! Доверяют вам люди - как бойцы, так и командиры. Если кто-нибудь другой был комкором, то даже я не уверен был бы в успехе предстоящего наступления, а так чувствую, прорвёмся и накостыляем фашистам по самые гланды!
        - Твоими бы устами да мёд пить! А вот, допустим, я не комкор, а командарм, тогда что?
        - Так тогда ещё больших «звездюлей» накидаем немчуре.
        Я хохотнул, поддерживаемый смехом Лыкова, а потом уже серьёзным голосом, объявил:
        - Ну, тогда готовь своих «звездюлей» фашистам. Приказом, подписанным Сталиным, меня назначили командующим 10-й армии.
        Лыков вроде бы даже и не удивился моему сообщению, а вполне обычным голосом произнёс:
        - Давно пора, товарищ генерал! Ведь даже командиры подразделений, которые не входят в 6-й мехкорпус, после Пружан готовы подчиняться вашим распоряжениям. Я знаю это точно, во-первых, после беседы с Половцевым, а во-вторых, сейчас проверяю, как начальник особого отдела, всех командиров подразделений, которые к нам присоединяются. Конечно, это громко сказано, что проверяю (архивы-то недоступны), но беседы по душам точно веду. А ещё в этих проверках память очень помогает - ведь я, служа в Гушосдоре и дежуря на трассах, часто проверял документы и общался с командирами частей, дислоцированных в Белостокской области. Практически всех, кого я сейчас проверяю, встречал ещё до войны на дорогах области.
        - Ну и что, много шпионов-то разоблачил?
        - Да каких шпионов можно найти за одни сутки? А что касается командиров, которых проверил, то никакие они не шпионы - битые жизнью и немцами это да, злые на командование 10-й армии тоже да, но вот врагами страны эти люди не стали. Готовы хоть сейчас грудью встать на защиту своего народа. Одна у них сейчас мечта - и не об отдыхе или получении нового оружия, а о том, чтобы их возглавлял правильный человек, не чета Голубеву или людям, бывшим у власти до войны. Такой же, как они, - не ищущий личной выгоды и готовый сложить голову за Отечество! Так что очень умно поступил товарищ Сталин, что назначил вас командармом вместо этой тряпки Голубева.
        - Спасибо тебе, Сергей, ты как обычно поддерживаешь меня в трудную минуту. И работа твоя сейчас чрезвычайно важна. Положение критическое, и нельзя сейчас пропускать в наши ряды врага. Малейшее подозрение, и нужно немедленно отстранять такого человека от службы и сажать его под охрану. Конечно, он, может быть, и ни в чём не виноват, но это мы потом разберёмся, а сейчас в кутузку его, чтобы ни один наш секрет не ушёл фашистам. Ты сам знаешь, мы готовимся к наступлению, и если немцы прослышат про него, то пиши пропало. Сил у нас немного, и даже пара немецких батарей 88-мм орудий, размещённых в нужном месте, могут сорвать всю операцию. Уяснил важность своей миссии?
        - Так точно, товарищ генерал! Разрешите приступить к операции по зачистке территории от подозрительных элементов?
        - А что, они есть? Ты же сам только что говорил, что за сутки невозможно выявить шпиона?
        - Это факты невозможно собрать, а подозрения-то есть. На местных жителей и на некоторых наших военнослужащих поступили сведения от польских союзников. В бригаде полковника Коссинского весьма сильная служба безопасности. Явных агентов немцев они уже арестовали, а вот тех, на кого нет фактического материала, пока пасут. Ну а лично я познакомился практически со всеми командирами, служащими в штабе корпуса, и двое из них мне не понравились. Хотел приглядеться к ним более внимательно, но если вы говорите, что командиров, вызывающих малейшее подозрение, лучше изолировать, то капитана Потапова из оперативного отдела и интенданта 2-го ранга Сытина нужно пока посадить на гауптвахту. Охранять её я поставил своих людей, так что там они будут гарантированно изолированы.
        - Это дело, Сергей, считай, что я отдал такой приказ. Пускай в твоей службе подготовят письменное распоряжение, и я немедленно его подпишу.
        - Понятно, товарищ командарм! Разрешите, я распоряжусь?
        - Давай, Сергей, действуй!
        Капитан Лыков козырнул, затем подошёл вплотную к вагону, наклонился и что-то крикнул. Буквально через несколько секунд из-под вагона появился боец, одетый довольно странно - вернее, странно смотрелась на сержанте танковых войск фуражка с васильковым верхом. Я, конечно, не стал делать замечание подчиненному Лыкова - понятно было, что не успел парень полностью поменять форму, которую носил, служа в Гушосдоре, на обычную армейскую. Я вон тоже пока не нашёл генеральских галифе и хожу ещё в своих старых, которые ношу не по уставу. Пока Лыков отдавал приказания, я закурил папиросу. Вот так, дымя, наблюдал за процессом превращения моих мучительных раздумий в конкретное задание для подчиненного.
        Я ещё не успел докурить папиросу, как Лыков отдал все распоряжения сержанту и, подойдя ко мне, доложил:
        - Товарищ генерал, все распоряжения отданы. Думаю, проблем с их исполнением не будет, даже несмотря на нехватку сотрудников.
        - Что, совсем плохо дело с кадрами?
        - Так точно, Юрий Филиппович, очень много командиров, которые до войны служили в особом отделе, погибло. Конечно, пытаюсь их заместить, но опытных людей катастрофически не хватает. Вынужден ставить на лейтенантские должности ребят, которых взял с собой из Гушосдора. А они хоть и служили в структуре НКВД, но всё-таки охранниками, а не контрразведчиками. Да что там говорить, если даже нашу машинистку Танюшку, вернее Татьяну Николаевну, сейчас приказал, после того как она напечатает ваш приказ, отрядить на охрану гауптвахты.
        - Это та Танюшка, которая в заградотряде была главным экспертом по выявлению немецких диверсантов?
        - Так точно, она!
        - Ну что же, боевая девчонка, побольше бы таких. Но это, конечно, не дело использовать женский пол в боевых заданиях. Ладно, Сергей, тебя я понял и отдаю свой кадровый резерв. Ребята грамотные, бывшие пограничники, которые на раз-два вычисляли опытных контрабандистов. Можешь их сразу в дело пускать - не подведут.
        - Когда прикажете принять пополнение? Для наилучшего выполнения поставленных вами задач усиление службы людьми нужно уже сейчас!
        Я на секунду задумался, анализируя, как срочно требуется переговорить с Бединым. Получалось, что мне важнее было выяснить наличие в войсках боеприпасов, топлива и прочих военных запасов, чем готовность служб тыла сняться с места и следовать за наступающими войсками. Конечно, без хлеба или в грязном и вшивом обмундировании далеко не уйдёшь, но без боеприпасов можно вообще не тронуться с места. Так что отчёт Стативко, пожалуй, был более важен, чем информация, в каком состоянии наша инфраструктура. А по словам того же Лыкова, Бульба не сидел в вагоне снабженцев, а осматривал эшелоны с нашими запасами - был, можно сказать, в своей стихии. Чтобы добраться до этого хозяйства Бульбы, нужно было пройти мимо станционной площади, а на ней стояли два «опеля» с пограничниками, которых я отобрал для усиления службы Лыкова. Первоначально я хотел не терять время и посыльным вызвать Стативко в штаб, а после того как переговорю с Бединым, пройти в соседний вагон и заняться вопросами снабжения с Тарасом. Но совершенно не хотелось запирать себя в душном купе вагона - хватит, насиделся уже с Пителиным и Леоновым,
хотелось двигаться, а не перебирать бумажки. А тут такой повод - не просто пройтись, дыша свежим воздухом, а заняться несомненно важным делом, укреплением особого отдела корпуса. Да и самому посмотреть, что же припас Бульба и на сколько нам всего этого хватит в предстоящих боях. Все эти мысли прокрутились в голове буквально за секунду, и я, хлопнув своего боевого брата по плечу, воскликнул:
        - Ну, ты, Сергей, и зануда, своего не упустишь! Ладно, сейчас пойдём на привокзальную площадь, и я познакомлю тебя с будущими подчиненными. Кроме пополнения людьми, твоей службе будут переданы два специальных автомобиля «опель». Это не просто грузовики с кунгами, а машины, напичканные радиоаппаратурой, предназначенной для пеленгации даже маломощных раций. Кроме этого, с помощью этой аппаратуры можно создавать радиопомехи в определённом диапазоне, да и профессионально сканировать и прослушивать вражеские рации.
        - Так что же, вы мне и разведкой поручаете заниматься? Курочкин же есть, и у него это дело вроде бы получается неплохо. У меня и специалистов по разведке нет. Или что - вы передаёте мне в пополнении специалистов по разведке?
        - Нет, эти пограничники скорее натасканы на ловлю контрабандистов, чем шпионов, но засылаемых немецких агентов они тоже вылавливали. Войсковой разведкой твоей службе заниматься не нужно, но сканировать и прослушивать радиоэфир придётся. Больше этим заниматься некому. И дело даже не в специалистах, а в оборудовании - в этих самых «опелях». У немцев не каждая дивизия и даже корпус имел такую технику, которая имеется теперь у тебя. У лучшей и самой оснащенной дивизии вермахта - 7-й танковой, было всего два таких «опеля», и теперь они у нас.
        - Да кто же у меня будет на такой уникальной технике работать? Сомневаюсь, что пограничники, которых вы мне пообещали, большие специалисты в радиотехнике. Кого-нибудь скрутить или затаиться в секрете, не спорю, это они могут, но вот обращаться со сложным оборудованием это вряд ли.
        - Да я тоже сначала думал, что «опели» бесполезны для нас. Даже ворчал на лейтенанта Костина, который захватил их в ходе рейда по тылам 7-й танковой дивизии немцев. Упрекал, что он совсем не думает, что такие здоровые машины жрут уйму топлива, а даже взвода бойцов перевезти не смогут - полезная площадь в будках забита бесполезным хламом, демонтаж которого займёт массу времени. Наверное, приказал бы сжечь эти «опеля», если бы не счастливый случай. К нам в Сокулки вышел сводный отряд из третьей армии. Пробивались из-под Гродно для воссоединения с основными силами Красной Армии, а попали к нам. Их командир, майор Сивцов, был уверен, что мощная канонада на севере означает, что там дерутся основные силы Красной Армии, и нужно двигаться туда, чтобы влиться в их ряды. Ну, это ладно, главное, что майор исполнил свою мечту, увидел, как коричневых сволочей бьют и гонят русские витязи. Это он мне сам говорил, когда я посетил его в госпитале. А ещё он мне рассказал, кто вместе с ним прошёл весь этот тяжёлый путь. Охарактеризовал всех командиров и многих бойцов. Так вот в его отряде была группа из остатков
радиотехнических курсов 3-й армии - двух командиров и трёх курсантов. Как бойцы они не ахти, а вот как специалистам по радиостанциям им цены нет. Естественно, имея трофейные «опели», я заинтересовался этими ребятами. Переговорил с каждым из них, поставил задачу, и теперь у нас имеется своя служба по радиоперехвату, наведению помех и пеленгации вражеских раций.
        - Так если она уже создана, зачем присоединять её к особому отделу?
        - Как зачем? Отдел-то особый, значит, предназначен для деликатных дел. Вот ты и будешь заниматься разными деликатными делами - разоблачением шпионов, наведением мостов с местным населением, противодействием господства немцев в радиоэфире. Основная сейчас задача - внести сумбур в действия немецких штабов, а этому весьма способствует плохая связь с вышестоящими начальниками. Посмотрим, как немцы будут взаимодействовать между собой, когда эти два «опеля» засорят им весь радиоэфир. Конечно, «опели» не всемогущи, действие помех будет не на очень большом расстоянии, но для наступления армии это будет весьма хорошее подспорье. Понял, товарищ капитан, какая миссия дополнительно ляжет на твой отдел?
        - Понял, чего ж не понять! Только вот единственное не ясно - если мы засорим весь радиоэфир, то как наши подразделения будут связываться со штабами? У нас без связи скорее бардак начнётся, чем у немцев.
        - А мы те частоты, которые закреплены за нашими рациями, засорять не будем. А чтобы немцы не лезли на свободные частоты, сделаем их плавающими. Штаб корпуса уже разослал подразделениям график работы их радиостанций на определённой частоте.
        - А-а-а… Теперь понятны те бумаги, которые поступили утром из оперативного отдела. Я-то думал, что ребята по ошибке направили эту тарабарщину в особый отдел. Хотел идти туда разбираться, а оно вон как выходит. Оказывается, эти сводные таблицы нужны именно нам!
        - Вот именно! Вся подготовительная работа штабом корпуса, вернее армии, проведена, теперь дело за вами. Сейчас пойдём на привокзальную площадь, познакомишься там со своими будущими подчиненными, осмотришь передаваемую в твой отдел матчасть, и завтра в 8-00 оба «опеля» должны начать работать. Не вздумай, капитан, использовать людей из экипажей «опелей» на выполнение каких-нибудь других задач. Это тебе они могут показаться более важными в конкретный момент времени. Но за эту сиюминутную выгоду мы можем поплатиться срывом всего плана наступления. Ты понял, чтобы в 8-00 «опеля» стояли вблизи штабов наших дивизий и начали работать. Обеспечь через особые отделы, чтобы эти автомобили нормально охранялись. Каждую не меньше чем отделением. Понял, капитан?
        - Так точно, товарищ генерал!
        - Хорошо, Сергей! Давай уже пойдём на станцию - примешь там технику и познакомишься со своими подчиненными. Командиром нового радиотехнического подразделения я назначил старшего лейтенанта Сидоркина. Он пограничник и занимался до войны прослушкой радиопереговоров немцев, хорошо знает язык. Так что мужик в теме и знает, как организовать этот процесс.
        Сказав это, я шагнул в сторону, быстро взобрался на соседнюю железнодорожную насыпь и уже оттуда, повернувшись к остолбеневшему Лыкову, крикнул:
        - Ну, что стоишь, время не ждёт, пошли быстрее на станционную площадь!
        После чего, повернувшись, быстрым шагом направился к угадываемым даже под двойной маскировочной сеткой многочисленным автомобилям, стоящим на площади перед вокзалом. Шёл и думал, что нужно распорядиться, чтобы машины срочно убрали куда-нибудь в лесополосу. Пусть с воздуха их под маскировочной сеткой и не видно, но немецкие лётчики ведь не идиоты, и сразу почувствуют неладное, когда обнаружат, что напротив вокзала вдруг возник лесной массив. Думал я недолго, вскоре меня догнал Лыков, и мы уже на ходу продолжили разговор о новых обязанностях, которые возлагаются с сегодняшнего дня на особый отдел. Наверное, про себя Лыков ругал, что с его языка вырвалась жалоба на нехватку кадров. Людей-то он получил, но и поимел новую, огромную головную боль. Знал он меня, и то, что Черкасов поручил, казалось бы, на ходу и спонтанно, будет отслежено и обязательно оценено. С кондачка, под настроение, генерал никогда ничего не приказывает.
        На свободном пространстве привокзальной площади собралось довольно большое количество военнослужащих. Стоял гогот, иногда прерываемый звуками гармошки. Народ культурно отдыхал. Совершенно не хотелось нарушать эту последнюю перед жесточайшими боями идиллию. Но куда деваться, и дело даже не в том, что нужно было вытащить из этой толпы нужных мне пограничников и радистов, главное было в другом - расслабились мы, забыли, что вытворяла немецкая авиация на автодороге Волковыск - Слоним. А там была жуть - везде трупы, сожженная техника, убитые животные и то, что больше всего било по психике, смрадный запах гниющей органики. От кошмарного вида разбомбленной дороги можно было избавиться, закрыв глаза, а куда деться от тошнотворного запаха - не дышать, что ли?
        Вот и сейчас где гарантия, что немцы не направят эскадрилью бомбить узловую станцию Хорощ. Конечно, свой будущий трофей они уничтожать не хотят, но кто знает, вдруг фашисты пронюхали, что русские концентрируются на западном направлении. Сметут к чёртовой бабушке всю станцию, наши эшелоны и последнюю надежду России встать с колен. Конечно, по логике немецких стратегов, всё сейчас решается далеко на востоке, и обращать внимание на дёрганье обречённых русских в Белостокском котле не имеет смысла. Зачем отвлекать силы авиации на гнилой фрукт, который сам скоро свалится под сапог немецкого солдата. Да, многое строилось в нашей стратегии именно на этом постулате - что немцы не будут отвлекать большие силы на окончательное уничтожение 10-й армии. Плотно перекроют выходы из Белостокского котла и будут ждать, когда бегущие оттуда русские сами сдадутся. Но кто знает этих хитрозадых фонов и герров, вдруг их агентура смогла внедриться в наши ряды, и сейчас какой-нибудь гад докладывает по своей рации в немецкий штаб о наших приготовлениях. Раньше-то никто не докладывал, это точно. Если бы у немцев были данные
о наших намерениях, то они точно бы разбомбили Хорощ.
        Вся моя зыбкая надежда на то, что немцам не интересно наше копошение, и можно пока не ожидать визитов немецких самолётов, начала стремительно рушиться, когда я заметил, в безоблачном небе две чёрные точки, которые начали стремительно приближаться. Вскоре можно было разобрать, что это самолёты. В голове буквально завыл сигнал тревоги, и, уже ни о чём не думая и не рассуждая, я заорал:
        - Воздух!!! Всем занять свои места по боевому расписанию! Командиров подразделений и колонн ко мне!
        Гомон, стоящий на площади, мгновенно стих. Установившаяся тишина продержалась не более секунды, потом наступило царство сумасшествия. Казалось бы, бессистемное метание людей, матерные возгласы, крики командиров, топот множества ног и, как итог этой вселенской суматохи, не занятая грузовиками, занавешенными маскировочными сетями, площадь освободилась. А когда вокруг меня собрались командиры в форме различных родов войск, стало возможным и определить тип самолётов, приближающихся к привокзальной площади. Это были «мессершмитты». Рядом со мной внезапно раздался знакомый басок:
        - Худые, мать их!
        Я повернул голову, глянуть на этого знатока народного названия «мессершмитта», только-только начавшего ходить среди моих бойцов. И увидел конечно же Шерхана. А кто ещё, спрашивается, может смачно выражаться при генерале - только этот хитрый татарин, больше никто. И я не удивлюсь, если именно Наилю принадлежит авторство названия этих летающих скелетов. Умел Шерхан метко обозвать любую вражескую загогулину - это тоже его выражение, прилипло ко мне как банный лист. Рядом с ним стояли Якут, Лисицын и трое рязанцев - вся моя гоп-компания была в сборе. Наверное, ребята плотно пообедали в станционном буфете, а потом пошли искать развлечения. А где здесь можно было забыться от всего того ужаса, который выпал на долю моих боевых братьев? Естественно, только здесь, на станционной площади, где собравшиеся бойцы травили анекдоты, иногда пели под гармошку, а бывало даже и плясали. И не только красноармейцы отходили тут душой, но даже и командиры расслаблялись и хоть на время забывали о проклятых немцах и предстоящих лишениях. А в том, что предстоят тяжёлые и кровавые дни, не сомневался никто. Я тоже в этом не
сомневался, и когда увидел самолёты, понял - вот оно. Сейчас как врежут по нам, будем долго кровью умываться.
        Но определенный Шерханом тип самолётов несколько снял напряжение с моей души. Всё-таки это не бомбардировщики, и максимум, что они смогут сделать - обстрелять из пулемётов привокзальную площадь, что, в общем-то, будет не фатально для нашей группировки. А после возгласа:
        - Однако это наши «мессеры», вон звёзды на крыльях намалёваны!
        Тревога совсем ушла. Естественно, самым глазастым оказался Якут. Он не просто оказался глазастым, но и оснащенным - увидел звёзды на крыльях не обычным взглядом, а глядя на самолёты в свой оптический прицел. Без него он теперь никуда не выходил - всё время таскал в противогазной сумке вместе со своими мазями. Трясся над этим уникальным прибором, который ему подарил Костин, после того как помародерствовал в разгромленной штабной колонне 7-й танковой дивизии немцев. Мне, например, презентовал какую-то ценную, судя по футляру, курительную трубку. Я когда допрашивал пленного оберста, поинтересовался, чем же ценна эта трубка? Немецкий полковник, когда взял в руки теперь уже мой трофей, потрясённо его рассматривал, наверное, целую минуту, а потом выдал целый рассказ об этой по виду ничем не примечательной трубке:
        - Это трофей, добытый в Нидерландах. Её подобрал в свою коллекцию сам Роммель, когда был командиром нашей дивизии. После Французской кампании его назначили командующим Африканским корпусом. Он многие вещи не успел забрать и попросил обеспечить их сохранность, пока не обживётся на новом месте. Естественно, Ханс фон Функ, нынешний командир дивизии, решил уважить просьбу Роммеля. Вот и были собраны все оставшиеся вещи героя Германии и уложены в два больших кофра, которые перевозились с архивом штаба дивизии.
        После этих слов немецкий полковник опять замолчал, думая, что же ему дальше рассказать русскому генералу. А я, не выдержав пустопорожнего времяпрепровождения, сам спросил:
        - Так что же, ценность этой трубки заключается только в том, что она принадлежала вашему герою Роммелю?
        - Конечно нет! Трубка и сама по себе очень дорогая вещь. Вот видите на ней три вкрапления?
        Немец протянул вынутую из футляра трубку мне. Я с интересом исследовал её поверхность, особенно три чужеродных структуре древесины вкрапления (зрение позволило обнаружить на мундштуке трубки серийный номер, пальцы рук качество шлифовки). Но этот осмотр не дал мне ясности - чем же так ценна эта трубка. Пришлось ещё раз спросить пленного:
        - Ну и что обозначают эти вкрапления? Что этой трубкой могут пользоваться только короли?
        - Да, примерно это они и обозначают. Ведь для того чтобы изготовить эту трубку, было убито три половозрелых слона, срублено несколько очень редких видов деревьев в Африке и более сотни аборигенов, рискуя жизнями, ныряли на большую глубину, чтобы добыть раковину, из моллюска которой изготавливался специальный лак для покрытия уникального изделия. Английская фирма, которая изготавливает эти трубки, гарантирует, что остатки деревьев, из которых изготовлен наборный мундштук, будут уничтожены, то же самое касается и слонов. Из громадных бивней каждого слона будет выпилена только одна небольшая вставка в мундштук.
        - Ничего себе буржуины развлекаются! - только и смог вымолвить я.
        Слов не было, внутри разрасталась буря ярости. От греха подальше приказал увести пленного, а то мог спокойно пристрелить этого пособника гнусных выродков капиталистического строя. Потом долго не мог успокоиться, представляя себе, с каким бы удовольствием разложил владельцев таких трубок на пути слоновьего стада, а потом их израненные тела развесил на реликтовых деревьях Африки, чтобы подкормить голодных птиц и термитов. Но саму трубку я не сжёг, как первоначально хотел сделать - оставил, чтобы она напоминала, куда заводят амбиции и вседозволенность далеко не глупых и энергичных людей. Дай им волю, они всю планету превратят в помойку, а сами будут сидеть довольные на груде костей и курить из подобной трубки. При этом искренне считать, что жизнь удалась - весь мир под ними.
        Вот что я успел вспомнить, пока наблюдал за кружащимися над Хорощем «мессершмиттами». Все эти воспоминания скомкались, когда из одного из пролетающих самолёта вывалился какой-то предмет. Когда над ним раскрылся небольшой парашют, мне стала ясна причина появления краснозвёздных «мессершмиттов» над Хорощем. Сам же просил Черных послать самолёт, чтобы лётчик проверил нашу маскировку с воздуха. Данные наблюдений пилота просил скинуть вымпелом на привокзальной площади города, для того чтобы оперативно принять меры, если будут выявлены нарушения маскировки. Вот Черных и исполнил распоряжение, а появившиеся самолёты, в дополнение к инспекторской, выполнили и психологическую задачу. Напомнили людям об угрозе с воздуха. Кроме этого, пролёт «мессершмиттов» показал хорошую выучку наших ПВОшников. Ни один расчёт не открыл огонь по чужим силуэтам самолётов. То есть инстинкты, зиждущиеся на панике, отступили перед воинской выучкой и полученным приказом по «мессершмиттам» с красными звёздами огонь ни в коем случае не открывать.
        Парашют с вымпелом помог мне окончательно собраться, продумать, где лучше разместить собравшуюся на привокзальной площади технику. И я уже осмысленно начал отдавать распоряжения собравшимся вокруг меня командирам. Но перед этим, обращаясь к Шерхану, приказал:
        - Старший сержант, бери всю свою команду и найдите сброшенный с самолета вымпел. Не раскрывая контейнер, срочно доставить его мне.
        После этих слов начал разбираться с командирами подразделений и колонн. Все подразделения и отдельные грузовики, сведённые в колонны, в общем-то, были уже расписаны по соединениям и службам корпуса и ожидали только бумаг из штаба и отмашки командования. Вот я и дал эту отмашку, приказав бумаги ожидать не всем кагалом, а выделить одного посыльного, который пусть ожидает документы непосредственно в вагоне той службы, которая их готовит. И пригрозил, что через полчаса пройдусь по штабному эшелону и посмотрю, какая служба у нас является пристанищем бюрократов. А лекарство от бюрократических замашек только одно - непосредственное участие в боях с фашистами в рядах передового батальона, ну если попадётся не очень большой бюрократ, то полка.
        Под смешки, раздавшиеся после моих последних слов, толпа начала рассасываться. А вскоре с площади начали разъезжаться и грузовики. Последними с площади тронулись два «опеля». Капитан Лыков принял пополнение и теперь передислоцировал свою новую службу в лесополосу, рядом с бывшей тюрьмой. Именно в её здании располагалась наша гауптвахта и был штаб польских добровольцев. Площадь опустела, только единственный грузовик сиротливо стоял на этой, теперь ставшей большой, привокзальной площади. Естественно, это был «хеншель». Свою машину я решил не прятать под деревьями в лесополосе, во-первых, собирался вскоре направиться в 4-ю танковую дивизию, а во-вторых, думал, что одинокая машина на площади вряд ли привлечет внимание немецких лётчиков. Всё-таки это не лимузин, а всего лишь грузовик, да к тому же явно стоящий пустой. Психология, мля, а в мыслях немцев, я думаю, разбирался хорошо.
        Закончив с делами на привокзальной площади, начал просматривать послание, принесённое Шерханом, которое сбросил самолёт 9-й САД. Ничего хорошего там не было, сплошные минусы, которые допускали в маскировке мои подразделения. Какие тут к чёрту вопросы, которые собирался решать с Бульбой, нужно было срочно вставлять фитили командирам подразделений, чтобы немедленно наводили порядок с маскировкой от наблюдения с воздуха. Для этого требовалось опять идти в радиоузел бронепоезда, а не терять время на поиски Бульбы. Поэтому пришлось изменить своё желание хоть немного размять кости и подышать свежим воздухом и снова планировать забираться в прокалённую солнцем, душную железную коробку. Но такова судьба командарма, и я был готов хоть сутки напролёт сидеть в железном ящике при тридцатиградусной жаре, лишь бы мои ребята надрали хвост этим долбаным арийцам. Готов я-то был готов, но с завистью наблюдал за Шерханом, который, держась теневой стороны, направился к эшелонам службы снабжения, чтобы найти Бульбу и передать мой приказ - явиться в штаб, в свой отдел и там ожидать командарма Черкасова, чтобы доложить
об обеспеченности соединений необходимым для наступления боезапасом и топливом.
        Глава 12
        И опять бронепоезд, до боли знакомый броневагон, где располагался радиоузел. И снова разговоры, понукания и крики с угрозами, которые исторгались из меня уже автоматически - только установим связь с подразделением, нарушение маскировки которого зафиксировал самолёт Черных, как я сразу же на повышенных тонах начинал снимать стружку с командира. Утомительное это занятие поддерживать порядок и неукоснительное выполнение всех распоряжений и норм. Умные же люди занимали командные должности, не салаги какие-нибудь, которые пришли в армию по партийной разнарядке пару месяцев назад. Такие либо уже погибли, либо неизвестно куда пропали - я допускал, что, возможно, и дезертировали. То есть, в силу естественного отбора, на командирских должностях остались самые опытные, осторожные и мужественные люди либо явные везунчики. Казалось бы, опыт службы в РККА воспитывает в командирах профессионализм, но сплошь и рядом допускалась халтура, ненужная бравада и надежда на авось. Особенно меня злило пренебрежение некоторых командиров к немцам (слава богу, таких идиотов было немного). Эти везучие шапкозакидатели
участвовали только в тех боях, где нам явно везло. На основании этого своего опыта и предвоенной идеологии шапкозакидательства они считали, что воюют с кучкой нациков, одуревших от баварского пива, и стоит только проявить пролетарский характер, как мы погоним эту шушеру обратно в их мюнхенские пивные. Прокатить бы этих идиотов по автодороге Волковыск - Слоним, сразу мозгов бы прибавилось и гонор бы исчез.
        Но как бы то ни было, приходилось воздействовать на гонор одних, фатализм других и разгильдяйство третьих авторитетом командарма, криками, матом, а иногда и угрозами снять с должности и отдать под трибунал. Было невероятно тяжело, уважая этих командиров, распинать их как мальчишек, душой понимая, что ты сам такой же. Ведь такое поведение это наша национальная черта - пофигизм, надежда, что всё срастётся и так. Недосуг заниматься мелочами, когда впереди светит великая цель, на которую и обращено всё внимание. Я понимал, что всю эту национальную безалаберность можно было изжить только ежедневными тренировками, доведением своих действий до автоматизма. Но, к сожалению, как это обычно у нас и бывает, не хватило времени, чтобы привить людям такие инстинкты. А теперь остаётся уповать только на естественный отбор - сама война внедрит такие инстинкты в характер командиров. Пока ещё не внедрила, если допускаем такие ляпы. Вот я и видел свою задачу как командарма избежать или свести к минимуму этот долбаный естественный отбор. Сберечь для России жизни, пусть и безалаберных, но смелых и деятельных людей.
Если сбережёшь сейчас, то опыт придёт, и через пару месяцев из этих желторотых птенцов вырастут такие петухи, что надерут задницу любой фашистской сволочи.
        Все эти мысли пришли в голову, конечно, после сеансов связи, а во время общения с командирами подразделений я рвал и метал, раздавал пилюли налево и направо, одним словом, командарм рассвирепел. Досталось даже моему боевому брату, командиру 4-й танковой дивизии, полковнику Вихреву. Ещё бы не достаться, если с воздуха было видно, где дивизия сосредоточила свои ударные танковые подразделения. Самих танков, конечно, не было видно, но колеи, пробитые ими в лесу, с воздуха просматривались отлично. Да получи я такие данные за день до удара противника, однозначно устроил бы баню наступающим русским. Сил у немцев для этого вполне достаточно. Это же не устраивать по всему фронту эшелонированную оборону, а просто перебросить самоходки и зенитные 88-мм орудия на угрожающее направление, которое выявила авиаразведка. Для немцев это будет не так уж и трудно, а для нас будет означать полный провал. Стоит корпусу завязнуть в позиционных боях, как командование вермахта прозреет и поймёт, какую плюху могут получить. Тут же начнутся массированные бомбардировки, а затем подтянут резервы и, естественно, нас раздавят.
Слишком силы и опыт (качество) бойцов несопоставимы. Пока нам везёт в том, что немцы даже и не думают, что русские способны на самоорганизацию и какие-то осмысленные действия. Не по военной науке это - по ней мы разбиты и просто обязаны пытаться вырваться из котла. Поэтому и авиацией они нас особо не достают. Раздолбили действующие аэродромы Черных и на этом сегодня успокоились. На других направлениях задач выше крыши. Так что низкая активность люфтваффе была мне понятна, но это не отменяло всех возможных мер по маскировке от наблюдения с воздуха. Хотелось верить, что мои выволочки командирам подразделений будут способствовать этому.
        Но хотелось и верить - это было скорее из лексикона предыдущего командарма-10, Виноградова. У меня ещё со времён Финской войны эти слова касаемо важных дел ассоциировались с неуверенностью командира и вероятностью невыполнения поставленных задач. Ещё там я привык проверять выполнение мероприятий, которые на первый взгляд казались не такими уж и обязательными, просто хотелось, чтобы они были выполнены, но если нет, то и бог с ними. Финская война научила, что обычно основные потери и бывают тогда, когда, казалось бы, мелочные мероприятия исполнены не надлежащим образом.
        А как проверить выполнение моих замечаний? Посылать опять самолёты Черных? Но это долго, к тому же самолётов в 9-й САД осталось раз-два и обчёлся, а задач море. И все они крайне важные. Остаётся, для проверки выполнения мероприятий по маскировке, разослать штабных командиров, но они все сейчас перегружены работой по окончательной утряске плана наступления, так что отрывать их от этого важного дела никак нельзя. Придётся всё взять на себя - использовать свой личный резерв. Конечно, ребята Костина заняты сейчас нужным делом - боевой учёбой, но, в конце концов, они уже были обкатаны в боевых условиях, а подготовка к наступлению всего корпуса, пожалуй, более важна, чем их занятия. Да и если использовать в деле проверки правил маскировки Якута и Шерхана, то толку, пожалуй, будет больше, чем от штабных командиров. Они суть видят, и их не проведёшь мелкими деталями и авторитетом командира части. К тому же моих ребят знают во всех подразделениях корпуса. И даже старшие командиры не рискнут наезжать на порученцев командарма.
        Ещё в радиоузле я продумал этот вопрос и в конечном итоге пришёл к выводу, что проверять, как выполняются указания, безусловно, буду и направлю для этого Шерхана и Якута на «ханомагах», а с остальными бронетранспортёрами направлюсь сам в 4-ю танковую дивизию. И там тоже устрою проверку выполнения распоряжения по маскировке танковых следов свежим лапником. В общем-то, я не сомневался, что в дивизии Вихрева всё сделают оперативно и качественно, но проверка не помешает. Я же, мля, психолог, всей этой мелочной требовательностью к безусловному выполнению моих распоряжений прививал у подчиненных буквально рефлекс к точному выполнению приказаний командарма. Конечно, такая установка откладывалась в подкорке у всех командиров и красноармейцев РККА, но в нынешних условиях бардака и разгрома Красной Армии я считал подобные уроки необходимыми. В нынешних условиях дисциплина и своевременное выполнение всех указаний командира просто необходимы.
        Конечно, времени, чтобы выполнить психологические задумки, наработанные предыдущей армейской службой, не хватало, и приходилось жертвовать необязательными вещами. Например, сном или общением с боевыми братьями. Вот с Бульбой хотел ведь посидеть, поговорить, вспомнить старое, а придётся в связи с выездом в четвёртую танковую, вести себя сухо - по-быстрому получить данные о наличии боевых запасов и срочно гнать на передовую, заниматься своими прямыми обязанностями. И никуда от этого не деться - слишком многое зависит от быстроты принятия решений и последующих действий. Главным стало не душа и человеческие качества Юрки Черкасова, а выполнение функций командарма, которые он на себя взвалил. Ну что же, ради будущего страны я к этому готов. Стать сухарём и функцией командарма.
        Вот с такой мыслью я покинул радиоузел с желанием немедленно заниматься практической деятельностью, а не разговорами о том, как нам улучшить план предстоящей операции. Бесконечно можно находить слабые места, как в плане, так и в состоянии войск. Всегда будет в чём-то нехватка. Но охать и ахать по этому поводу вообще не имеет смысла. Воевать всё равно придётся. А даже неудачный удар по-любому лучше, чем гнить в Белостокских болотах в страхе от немецкой мощи. Во время наступления, если ты даже и поймаешь пулю, то в последние минуты жизни ты хоть будешь осознавать, что всё сделал, чтобы победить в этой войне. А прячась от немцев в вонючем болоте, ты сам себе будешь мерзок. Некоторые, конечно, скажут: «зато живой», но лучше достойно погибнуть, чем жить на коленях. По прошлой реальности я знаю, каково это жить на коленях.
        Выбравшись из бронепоезда, я снова направился на станционную площадь, к стоявшему там «хеншелю». Шерхан с Якутом там ещё не появились - всё разыскивали неуловимого Бульбу. Но зато красноармеец Лисицын был на своём водительском месте. Его-то я и направил с приказом к лейтенанту Костину - через час всем быть готовым к выступлению, а два «ханомага» должны быть готовы через десять минут, они направляются для выполнения специального задания. Отдав это распоряжение, направился к штабному эшелону в вагон службы тыла. После отданного приказа голова очистилась от мыслей о возможном появлении самолётов люфтваффе. Как будто я всесилен и своими действиями отогнал эту летающую напасть, способную очень осложнить нам жизнь (воспоминания о дороге Волковыск - Слоним навечно отпечатались в голове, особенно расстрелянный с воздуха автобус с детьми). Вместо ощущения загнанного зверя появился оптимизм и надежда, а всё после сеанса связи с генералом Борзиловым.
        Да, я связывался с седьмой танковой дивизией. Моя обязанность не только накручивать хвосты подчиненным, но и о стратегии думать. А операция, которую должен был начать Борзилов в 10 -00, и была в сущности стратегической. По крайней мере, в моей голове это было так. Для самой седьмой танковой дивизии удар вдоль железной дороги был всего лишь тактической операцией. Показать немцам, что они живы, и уходить, освобождая железную дорогу, по которой снабжалась танковая группа Гота, не собираются. Генерал всё ещё думал, что его наступление это своеобразная разведка боем. Цель - выявить возможные угрозы для дивизии с запада. И всё это для того, чтобы держать железную дорогу. Он сам мне об этом сказал, когда спрашивал, а что ему делать теперь. К удивлению Борзилова, казалось бы, локальные удары блиндобронепоездов принесли колоссальный успех. Немцы практически без боя сдавали станцию за станцией. Только на крупной узловой станции Элк пытаются организовать сопротивление. Саму станцию и депо ребята Борзилова захватили, и сейчас десантные группы пяти блиндобронепоездов ведут уличные бои в городе. Два
блиндобронепоезда прорвались к узловой станции Ожиш, и теперь рокадная железная дорога немцев находится под прицелом их пушек.
        Генерал Борзилов был в некоторой растерянности от своих же успехов. С одной стороны, по всем канонам военной науки успех нужно развивать, но резервов нет, кроме тех подразделений, которые собраны в районе лесного склада. Но ослаблять узел обороны нельзя, это было чревато невыполнением приказа - удержать любой ценой железнодорожный перегон в районе лесного склада. А так как такой приказ отдал комкор, то и проблему с нехваткой сил для развития успеха на западном направлении тоже должен был решить я. Тем более что комкор Черкасов теперь занял должность командарма. Ну, я и решил - разрешив Борзилову снять часть сил с узла обороны и перебросить их для закрепления успеха, и прежде всего для взятия города Ожиш. И уже там организовать узел обороны.
        Такого развития событий я тоже не ожидал. Получается, что Борзилов сделал такой выпад, на который немцы просто обязаны отреагировать, перебросив все доступные резервы, чтобы остановить разбушевавшихся русских. Шутка ли, противник перерезал рокадные коммуникации, связывающие группы армий «Север» и «Центр». Какое тут к чёрту наступление, когда бронепоезда русских могут за несколько часов добраться до Кёнигсберга. Весь план «Барбаросса» накрывается медным тазом, если русские по железной дороге доберутся до Восточной Пруссии. В страшном сне такое не могло привидеться немецким генералам - ведь вдоль железных дорог находились склады с боеприпасами и топливом. Вся германская военная машина встанет, если её лишить этих запасов.
        Эх, жалко, что десятая армия по существу разгромлена. Были бы у меня пара-тройка свежих дивизий в районе Ожиша, показал бы я этим фонам и геррам, где раки зимуют. Точно бы вторгнулся в их Восточную Пруссию и погулял бы там на славу. Наверняка уничтожил бы склады топлива и боеприпасов, покатался на танках по аэродромам люфтваффе и, глядишь, добрался бы до линкора Тирпица, который, по слухам, ремонтируется на верфях Кёнигсберга. Вот это был бы удар так удар, тогда точно бы машина вермахта забуксовала, а немецкий народ, опомнившись, смёл бы эту коричневую нечисть. Но как говорится - мечтать не вредно! Кабы в войне не проходят, тем более в планах у командармов. Есть резервы - развиваем успех, нет - молчим в тряпочку. Мне бы, конечно, молчать и сохранять то, чего мы добились, а именно контроль над железной дорогой в Сувалки, но я ведь не карьерный командарм с большим опытом, а волею провидения попавший на эту должность мальчишка, помятый жизнью в другой реальности. Да к тому же воспитанный в эскадроне, где считалось, что риск это дело благородное. Но эта реальность здорово изменила мой характер, да ещё
внутри присутствовала весьма осмотрительная сущность моего деда, а знания, впитанные в военной академии, не давали основной сущности действовать очень уж безрассудно, без учёта реального положения дел. Вот, исходя из всех этих своих жизненных установок, я разрешил Борзилову перебросить часть сил под Ожиш, включая и танки КВ. Да что там часть сил - практически весь узел обороны должен быть переброшен в район узловой станции Ожиш. В случае прорыва немцев удерживать участок железной дороги в районе лесного склада, должны были: сводный стрелковый батальон, две 120-мм миномётных и одна батарея трофейных 50-мм противотанковых пушек, а также пять танков КВ, у которых оставался совсем небольшой моторесурс. Кроме этого, на позициях у лесного склада Борзилов должен был оставить все свои гаубицы и четыре трофейные 88-мм зенитные пушки. Я хотел у лесного склада оставить и химические танки, в дивизии оставалось семь ХТ на базе Т-26, но затем передумал из-за рассказа Борзилова о действиях одного из них.
        Этот огнемётный танк был включён в десантную группу третьего блиндобронепоезда. А зачем - непонятно, ведь этот танк предназначался не для скоротечного боя рейдовой группы. Теперь даже Борзилов не мог мне ответить на этот вопрос. Сказал, что в спешке так распорядился один из штабных командиров. Но как бы то ни было, эта непродуманность приказа сыграла дивизии только на пользу. Ещё в самом начале рейда блиндобронепоезда столкнулись с непреодолимым препятствием - фашистским бронепоездом. Именно на него немцы делали основную ставку в пробитии коридора до Сувалок. Ещё бы - это был самый мощный в Германии бронепоезд. Можно сказать - линкор железных дорог. Он и повёл себя как линкор - издали начал долбить из своих крупнокалиберных орудий по приближающимся шавкам - блиндобронепоездам. Так бы, наверное, и заглохло наше наступление, но это были всё-таки не простые доты на железных колёсах, а гибридные блиндобронепоезда, имеющие в своём арсенале и десантную бронетехнику. Вот её и выгрузили с платформ, чтобы зайти в тыл и фланг бронированного монстра. Зайти-то зашли, но поразить бронепоезд никак не
получалось. Пушкам и пулемётам наших лёгких танков была не по зубам броня этого монстра. Так, наверное, и продолжались бы эти бессмысленные атаки, до полного истощения боезапаса, если бы в дело не вступил ХТ-133 ОТ. Подобравшись на достаточно близкое расстояние к бронепоезду, он своим огнемётом поразил его. Практически все броневагоны полыхали, как пионерские костры, а затем начал детонировать боезапас. Что случилось потом, было трудно описать словами. Но когда рабочие бригады освобождали пути от обгоревших останков этого монстра, то находили многотонные башни бронепоезда в нескольких десятках метров от железнодорожных путей. Обгорелые железяки и куски зажаренной органики, вот что осталось от самого мощного бронепоезда Германии. Наши потери - одна подбитая танкетка, двое убитых и четверо раненых бойцов.
        Вот как после такого рассказа давать распоряжение оставить танки ХТ в тылу? Мало ли как сложится ситуация - может быть, только танки ХТ смогут бороться с бронированными чудовищами Третьего рейха. А я помнил разговор с Жуковым в Москве. Тогда он ознакомил меня с секретным спецсообщением Разведуправления Генштаба РККА о разработке в Германии новых моделей тяжёлых танков. Там были перечислены три типа танков, разработка которых уже была закончена или находилась в завершающей стадии. Я хорошо запомнил это спецсообщение, а некоторые характеристики новых немецких танков просто врезались в мозг. И то, что у танка Т-6, весом 45 тонн, броня 70 мм, а у типа Т-7 характеристики вообще запредельные. Один вес 90 тонн и наличие двух 105-мм пушек говорили о многом. Хоть в этом донесении и не была указана толщина брони, но судя по весу монстра, она была не меньше ста миллиметров. Не было у нас пушек, чтобы поразить это чудовище. Конечно, маловероятно, что немцы смогли организовать серийное производство таких монстров, но несколько экземпляров они могли изготовить. А если мы перережем фронтовые рокадные магистрали
и создадим на узловых станциях мощные узлы обороны, то немцы бросят все силы и лучшую технику, чтобы ликвидировать эти гнойники. Вот тут и может пригодиться, казалось бы, бесполезный в наших условиях танк ХТ. Когда я рассказал Борзилову о вполне вероятном применении немцами против его дивизии новых супертанков, он сначала не поверил, что такие танки вообще могут быть - нет таких двигателей, чтобы в боевых условиях тащить 90 тонн брони. Пришлось ему дословно продиктовать спецсообщение ГРУ, которое мне дал прочитать Жуков за три месяца до начала войны. После этого голос генерала погрустнел, уже не было того азарта, который Борзилов проявлял несколько минут назад, когда узнал, что именно он станет комкором, после удачного проведения нашей операции. Уже и жалобы пошли на низкий уровень запасов ГСМ и снарядов к 76-мм танковым пушкам. Я как мог его успокоил, обрисовав, как вижу борьбу с супертанками немцев. И мы совместно разработали метод устройства засад с использованием огнемётных танков ХТ.
        Обсуждали мы и возможные риски оставлять небольшой заслон в районе лесного склада. Но перспектива занять узловые станции Элк и Ожиш полностью их перекрывала. К тому же опорные узлы обороны, созданные на занятых узловых станциях, должны были отвлечь немцев на себя. Ну а Сувалки занимал полк Тяпкина. И даже если немцы навалятся на него громадными силами и выбьют из города, то отступать он по-любому будет в сторону лесного склада. А там, зацепившись за уже созданные укрепления, совместно со сводным батальоном, даст немцам достойный отпор. Договорились мы и о воздушном прикрытии эшелонов, которыми Борзилов будет осуществлять переброску подразделений. Уже сейчас над железной дорогой барражировали немецкие самолёты. И было понятно, что ни один эшелон со стороны лесного склада просто так не пройдёт.
        Вот и пришлось мне после разговора с Борзиловым опять связываться с 9-й САД. Черных ещё в самом начале разговора меня порадовал - с Большой земли (так мы начали называть территорию СССР вне Белостокского котла) прибыла обещанная эскадрилья МиГов. Он буквально генерировал оптимизм в связи с этим событием и принял без особого сопротивления распоряжение о расширении задач его авиадивизии. Кроме поддержки нашего наступления, ему следовало обеспечить коридор, свободный от немецких самолётов, над железной дорогой, на участке от Сувалок до станции Ожиш. Вот это последнее распоряжение его весьма озадачило. Ведь генерал ничего не знал о блиндобронепоездах и устроенном ими дерзком рейде. После моего рассказа и принятого решения организовывать узлы обороны в Элке и Ожише, оптимизм Черных получил дополнительную подпитку. Ещё бы, ведь казалось, что вермахт нанёс смертельный удар по РККА (генерал знал о реальном положении дел на всех фронтах), а тут списанная немцами как реальная угроза 10-я армия перерезает важнейшие фронтовые коммуникации противника. И это только начало. Предстоит беспрецедентное наступление
в тылы сильнейшей армии Европы.
        Одним словом, весь сеанс связи с Черных прошёл на позитивных нотах. Сторонний наблюдатель назвал бы этот разговор пиром во время чумы, или, как любит нахваливать себя начальство, даже находясь по уши в дерьме (кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку). Но это было далеко не так - взаимное захваливание поднимало самооценку, твоё эго. А это было важно в предстоящих боях (безнадёжных, по мнению того же стороннего наблюдателя). А мы, старые солдаты, это прекрасно знали, хотя всё было очень печально, но поддаваться этому было нельзя. Только признаешь своё бессилие и невозможность противостоять таким силам, то ты, считай, уже проиграл. А мы с Черных были не такими людьми - бойцами были. Вот и выискивали хоть какой-то позитив, а на его основе поднимали себе настроение и готовность выжать из гитлеровцев ещё большего для нас позитива, чтобы насытить им всю страну. А СССР страна большая, а значит, позитив должен быть соответственный - взятие Варшавы, пожалуй, для этого подойдёт. На этой мысли мы закончили наш разговор, довольные друг другом. Тонус был поднят, по крайней мере, у меня.
        Уже так не пугали разные неувязки, ошибки подчиненных, немецкие шпионы. Тем более не так уж и много было этих самых неувязок и ошибок. Главное, командование и штаб их заметили, и сейчас в подразделениях идёт их устранение. А что касается шпионов, то судя по реакции немцев на наше сосредоточение, в штабе корпуса их нет. Немцы, они предусмотрительные, берегут ценных агентов. Наверняка их вывели из котла, вместе со штабом 10-й армии. И сейчас эти пособники фашистов имитируют бурную деятельность в живописном месте под Минском.
        Так что в котле есть свой плюс - вся шваль свалила, и теперь можно свободно воевать. Эта мысль меня даже развеселила - надо же, нашлась польза и от котла. Но пускай это и глупая мыслишка, но свой позитив в настроение она внесла. И я покинул радиоузел бронепоезда не злой и раздражённый, как перед первым сеансом связи, а умиротворённый и в целом довольный положением дел командарм. Погода на улице тоже соответствовала настроению - хотя ярко светило солнце, но ощущения зноя не было. Двойная маскировочная сеть, натянутая над стоящими параллельно штабным эшелоном и бронепоездом, создавала тень, а тёплый ветерок, гуляющий вдоль составов, прогонял ощущения жары. Курорт, можно сказать, и даже вполне безопасный. С воздуха даже опытный лётчик не определит, что здесь стоят воинские эшелоны - всё внимание будет приковано к совершенно пустым путям, проходящим рядом со станционным зданием. Конечно, если пилот не летал здесь раньше и не знает, что в районе станции проходит не два, а четыре полотна железной дороги. Даже лётчик из авиадивизии Черных, который был осведомлён, что на станции стоит бронепоезд и штабной
эшелон - не смог их засечь, о чём и сообщил в сброшенном на парашюте вымпеле.
        На улице моё внимание опять привлёк пресловутый вагон-ресторан, вернее не сам он, а группа военных, стоявших под одним из его окон. Приглядевшись, я усмехнулся - вся эта группа состояла из хорошо знакомых мне людей, и выделялся среди них своей фигурой Шерхан. Он стоял ближе всех к открытому окну вагона-ресторана - именно это и вызвало мою усмешку. Зная Шерхана и его отношение к кулинарному искусству, можно было быть уверенным, что он стоит у окна кухни, где сейчас идёт процесс приготовления обеда, и нюхает все ароматы, идущие от рабочего места повара. При этом можно было подумать, что старший сержант внимательно слушает Бульбу, который, как обычно, так увлёкся своим монологом, что не замечал ничего вокруг. Не заметил он и моего приближения, впрочем, как и Шерхан, у которого, наверно, все мысли и внимание были в вагоне-ресторане. Только Якут, стоящий с другого бока разглагольствующего интенданта, ещё издали засёк моё приближение, приосанился и что-то сказал лейтенанту Костину, стоящему рядом и действительно слушавшему речь Бульбы. Тот встрепенулся, глянул на меня и вроде бы незаметно начал
одёргивать гимнастёрку и поправлять ремень. А я быстрым шагом шёл к своим ребятам и внутренне радовался: «Поистине хороший день, как по заказу все те, кто нужен, собрались в одном месте, и теперь не требуется терять время на посыльного, вызывая каждого из них отдельно».
        Подойдя, поздоровался с интендантом 1-го ранга Стативко, крепко пожав ему руку. С другими я уже сегодня общался, а вот с Тарасом, по фронтовым меркам, не виделся очень давно. Бульба, как многие мои боевые братья, вошёл в приказ о внеочередном повышении в звании. Я как мог проталкивал его на занятие должности начальника снабжения 6-го мехкорпуса. По-видимому, даже в нашем положении это было хлебное место, так как за него шла нешуточная подковёрная борьба - много всяких наветов я получил на своего боевого брата. Последний сигнал, скорее всего достоверный, был от бывшего начальника снабжения ГСМ корпуса - о том, что после получения внеочередного звания Стативко устроил пьянку с подчиненными. В общем-то, на Тараса это было похоже, но это ни в коей мере не умаляло достоинств Бульбы. Поэтому бывший работник управления корпуса сейчас занимается снабжением ГСМ 29-й моторизованной дивизии. И это ему ещё повезло - если бы была подстава с целью убрать конкурента с дороги, я бы этого интенданта вообще за Можай загнал. Да, с Бульбой я служу ещё с Финской войны, и всегда он вёл себя весьма достойно.
        Закончив ритуал приветствия, я, бесцеремонно взяв под руку интенданта 1-го ранга, произнёс:
        - Давно хотел с тобой, Тарас, поговорить о жизни, но сам видишь, в каком положении мы всё время находимся. Пообедать некогда, не то что пообщаться по душам со старым соратником.
        - Да понятно всё, Юрий Филиппович, я вот сам так замотался, что у себя в отделе сводные таблицы посмотреть некогда, не говоря, чтобы с заместителем чайку выпить.
        - Ладно, Тарас, коли мы с тобой такие занятые люди, то тянуть не будем и прямо сейчас о делах снабжения корпуса и поговорим. Вот только дам задания своим орлам, так и побеседуем о запасах в твоих закромах.
        Глянув на вставшего в охотничью стойку Шерхана и Якута, который тоже понял из моих слов, что предстоит очередное задание, я скомандовал:
        - Товарищи старший сержант Асаенов и сержант Кирюшкин, вам поручается выполнение важного задания командования. Нужно будет проинспектировать, как выполнено моё поручение по маскировке техники от воздушного наблюдения в 128-м мотострелковом и 47-м танковом полках. Выезжать к местам дислокации этих подразделений 29-й моторизованной дивизии немедленно. Лейтенант Костин, выделите из своего бронедивизиона два «ханомага» - один для старшего сержанта, который поедет на нём в 128-й мотострелковый полк, второй сержанту для инспекции 47-го танкового полка. Всем понятна задача?
        Дождавшись подтверждающего «так точно», я уже совершенно другим тоном - не приказным, а скорее товарищеским, продолжил:
        - Ребята, вы бойцы опытные и сможете определить, как от наблюдения с воздуха замаскирована техника. Особое внимание обратите на наезженные колеи к местам, где она расположена. Замаскировали их лапником или бросили всё, как есть? Особо там не копайтесь - тотальная проверка не нужна, всё равно завтра идти в бой, но порядок в маскировке всё равно должен присутствовать.
        Детально объяснив сержантам, на что нужно обратить особое внимание, что после выполнения задания прибыть в штаб 4-й танковой дивизии, где буду я и, естественно, неподалёку мой личный резерв - «ханомаги» бронедивизиона. Я уже собирался отправлять сержантов и лейтенанта Костина выполнять моё поручение, как стоявший до этого молча Бульба воскликнул:
        - Товарищ генерал, мне тоже нужно для выполнения очень важного дела хотя бы два-три бронетранспортёра и пару отделений мотострелков!
        - Ты что, Тарас, свою войнушку хочешь затеять? Или что-то хочешь у немцев отобрать?
        - Да понимаете, товарищ генерал, по моим сведениям, перед самой войной местные власти планировали провести мелиорацию в Заблудовском районе. Нагнали туда технику, завезли топливо, а когда началась война, местные куркули большую часть техники растащили по своим куреням, а склад топлива захватили, застрелив при этом охранника. Вот и нужно отобрать у них государственное топливо, а нам оно будет явно не лишним.
        - Интересно, Тарас! Топливо, безусловно, нужно изъять, да и технику этим гадам оставлять нельзя. Вон у нас гаубицы таскать нечем, а кулачьё наверняка растащило у мелиораторов трактора и самосвалы. Экскаваторы и грейдеры крестьянам вряд ли нужны. Всё, Бульба, решено, я тебе из своего резерва пять «ханомагов» с десантными группами выделяю. Только одно условие - сегодня в 23 -30 они должны быть у штаба 4-й танковой дивизии. Лейтенант Костин, ты всё понял?
        - Так точно!
        - Вот и хорошо. Сам будешь командовать силовой составляющей операции интенданта 1-го ранга. Стативко всё-таки не боевой командир и с расхитителями социалистической собственности будет обходиться слишком мягко. А тебе я отдаю приказ - всех пойманных мародёров расстреливать на месте без всякого суда. Понятно, лейтенант?
        - Так точно, товарищ генерал!
        - Всё, лейтенант, иди к бронеавтомобилям, там выделяй два «ханомага» сержантам и подбирай людей для предстоящей операции «Возмездие». Когда подойдёт интендант 1-го ранга, всё должно быть готово для выезда. Твой заместитель, лейтенант Пушков, чтобы никуда не отлучался и был готов с оставшимися силами выехать со мной в 4-ю танковую дивизию. Действуй, время пошло!
        Когда мы остались вдвоём с Бульбой, первое, что я сделал, это удовлетворил своё любопытство, спросив:
        - Слушай, Тарас, а сколько там топлива и какого (бензин или дизтопливо) у этих польских куркулей можно будет отобрать?
        - Точно не знаю, но запланированные объёмы работ у мелиораторов были большие, соответственно и топлива могли завезти много. И в основном это, конечно, солярка - техника у мелиораторов тяжёлая, бульдозеры там всякие и экскаваторы, а они кушают соляру.
        - Солярка это хорошо! А то у нас её маловато - всего-то чуть больше одной заправки на танк. Да что я тебе это говорю, ты же лучше меня знаешь, какими запасами мы располагаем.
        - Знаю, вот поэтому и уцепился за информацию о возможных запасах топлива у мелиораторов. Доступные склады Гушосдора мы уже оприходовали, военные топливохранилища уничтожены немецкой авиацией, вот и приходится на своей территории отбивать украденное всякой швалью стратегическое сырьё. Ещё не мешает потрясти сельсоветы. Крестьянам тоже много топлива завозилось, для проведения посевной.
        - Да, вполне вероятно. Озадачу я этим вопросом Лыкова. Он уже местной агентурой обзавёлся, вот пускай она не только шпионов ищет, которых, может быть, уже и нет, а повнимательнее приглядится к местным куркулям и барыгам. У этих деятелей наверняка имеется то, что нам сейчас необходимо. Эх, если бы было время, то мы бы их прижали основательно и выдавили из гадов топлива на пару таких операций, которую планируем сейчас. Ну ладно, это всё мечты, а сейчас давай-ка, Тарас, доложи, что мы имеем с запасами на данный момент. В чём самый большой дефицит и как планируешь с ним бороться.
        - Да со всем у нас дефицит. Всё приходится доставать, я уже и забыл, что такое наряды, плановые поставки и прочие прелести советской системы. Вообще беда была бы, если бы не артсклад в Волковыске. Только за счёт него и живём. Вот только плечо доставки очень большое. Когда в наступление пойдём, то и не знаю, как быть, если подразделения отдалятся от железной дороги. Расход топлива на доставку боеприпасов возрастет многократно, а с топливом у нас и без этого большая проблема.
        - А ты о гужевом транспорте не думал?
        - Как это не думал? Да мы развиваем его как можем. Теперь только тяжёлые снаряды возим автомобилями, всё остальное лошадкой - старой доброй двуколкой. Медленно, конечно, но зато немецкая авиация подводы особо не бомбит.
        Вот после этих слов мы и приступили к обсуждению интересующей меня проблемы, реальному обеспечению боеприпасами изготовившихся к прыжку подразделений корпуса. Через полчаса беседы я уже знал подетально возникшие проблемы и как снабженцы собирались их решать. В общем, основательно вник в проблемы снабжения и мог спокойно ответить на все вопросы, которые наверняка будут подниматься командирами, вызванными на последнее перед наступлением совещание. Я был удовлетворён, хотя и не обрадован сложившимся положением. Вывод из этого разговора напрашивался один - нужно быстрее наступать, несмотря на нехватку многих видов боеприпасов и топлива. Если мы ещё затянем нашу подготовку, то положение никак не улучшится, а только станет ещё хуже.
        Распрощавшись с Бульбой, я с уже испорченным настроением поплёлся в вагон Бедина. В докладе зама по тылу тоже не было ничего прорывного и позитивного - сплошные трудности, нехватка персонала, оборудования и транспорта. Удивительно, как мы ещё существовали - особо не голодая, не бродя по передовой в оборванном и грязном обмундировании. Это я и высказал Бедину, указав при этом, что штабные командиры вообще кушают по высшему разряду - в вагоне-ресторане международного экспресса. Вот только после этого пошёл нормальный деловой разговор - без стенаний, жалоб на развал всей инфраструктуры и отсутствие подготовленных кадров. Основной посыл, который я пытался внушить своему заму по тылу, что нужно ещё напрячься для последнего рывка, а там, когда прорвёмся в Европу, к его услугам будет вся инфраструктура капиталистической страны. Хочешь бани с бассейнами, шикарные рестораны с халдеями, у которых будет только один вопрос - чего изволит-с русский солдат, прачечные, которые стирают даже шёлковое бельё, не повреждая его. Одним словом, заживём, как баре, когда прорвёмся в Варшаву. Конечно, многое из того, что я
говорил, была полная чушь, но странным образом настроение после моего бравого монолога возросло, и не только у меня. Тот же Бедин стал смотреться не мокрой курицей, доклевывающей последние зёрнышки, а выпустившим шпоры петухом, который готов взять своё. Одним словом, командарм повысил моральное состояние своей тыловой службы. Позитивное завершение нашего разговора подвигло меня предложить Бедину накормить своего прямого начальника в своём замечательном вагоне-ресторане. Всю дорогу до вагона-ресторана я шутил по поводу того, что бывший лейтенант госбезопасности ещё плохо адаптировался к реалиям обычной армейской жизни. Заставляет голодать командарма, при этом не развлекая его приятной беседой, а вываливая на него все проблемы бытия. Но вся моя ирония угасла, как только я уселся за стол и отведал первое блюдо. Кухня была на высшем уровне, и оставалось только нахваливать Бедина, организовавшего такой пир в наши нелёгкие времена. А после обеда с сожалением покинуть это место раздачи амброзии, чтобы заняться прямым делом командарма - выездом в передовые части, для организации столь нужного всем удара по
силам зла.
        Глава 13
        Третий час нахождения на НП 4-й танковой дивизии не принёс ничего, кроме разочарования. Не так развивалось начало нашего наступления, как я думал. Не было у немцев паники и никуда они не бежали, бросая технику и вооружение. Хотя всё мы вроде бы сделали правильно - ударили неожиданно, предварительно подавив основные огневые точки. Полчаса по ближайшим тылам противника работали 152-мм гаубицы, в прах разнося разведанные огневые точки немцев. В первые минуты артподготовки сердце радовалось удачному началу дня - ни одной летающей немецкой сволочи в небе, наши танки и пехота ждут только красной ракеты, чтобы двинуться вперёд. И вот такой облом - немцы не побежали. Засели гниды в уцелевших огневых точках и лупят из пулемётов так, что головы не поднимешь. Попытка подавить эти пулемёты пока не удаётся. У гаубиц уже кончились снаряды, миномётами ничего не получалось - немцы засели в своеобразных дзотах, и мины поднимали просто пыль на перекрытиях вражеских укреплений, ну а орудия небольших калибров никак не удавалось установить на прямую наводку. Одним словом, безобразно была организована первая
наступательная операция наших войск в этой войне. Инженерная разведка не проводилась вообще. На глазок осмотрели местность, включая и меня, представили, как наши танки вслед за огненным валом раскатывают немецкие позиции, и успокоились. И ни одному командиру не пришло в голову проверить луг, который подходил к немецким окопам. А что его проверять, и так всё ясно - коровы на нём недавно паслись, вон своих вонючих лепёшек сколько насыпали. А что недавно, тоже понятно - такие рои мух только на свежаке собираются. А значит, луг не заминирован, и можно спокойно подобраться к немецким позициям.
        Вот и подобрались - всё ещё скулы от злости сводит. И было от чего - поле боя, а именно вот этот долбаный луг был усыпан павшими красноармейцами, и наша доблестная техника там тоже присутствовала. Три неповреждённых танка КВ, чуть ли не по башню зарылись в этот коварный чернозём, больше похожий на густую грязь. Один тяжёлый танк всё ещё газовал, пытаясь враскачку выбраться из этого капкана. А техника, которая не самозакопалась, была и такая (три лёгких танка Т-26 и два бронеавтомобиля БА-20), весело дымилась, распространяя по округе тяжёлый запах горящей органики и нефтепродуктов. И подбила их всего лишь одна уцелевшая 37-мм пушка гитлеровцев. Наводчик там был опытный и хладнокровный - расстрелял моих салаг, не выполнявших даже простейшего манёвра, как в тире. Польза от подбитой техники всё равно была - не нужно было бросать для бесславного отхода живой силы дымовых шашек. А отвести ребят было просто необходимо, они не в состоянии были продолжать атаку. Школа не та, они если и ходили в учебную атаку, то раза два, не больше. Но вообще-то ребята из этого батальона неплохие, не побежали в тыл, задрав
хвост, напоровшись на кинжальный огонь двух пулемётов. Лежат под пулями, как суслики, хотя в душе, наверное, и кроют матом начальство. Ну ладно, начальству не привыкать, но посмотрим, как они выдержат мой мат. Пинками, что ли, погнать командиров этого полка на пулемёты? Чтобы знали, сволочи, каково это идти в атаку на плохо разведанные позиции противника. Но это желание у меня очень быстро прошло. Так, минутный порыв. Я-то понимаю, что это от безысходности и желания хоть что-то сделать. Не дело командарма с пистолетом поднимать людей в атаку, на какой-то сраный ротный опорный пункт. Да, вот именно, при зрелом размышлении, я пришёл к выводу, что это всего лишь ротный опорный пункт. Расчихвостили нас по полной программе, и что обидно, сделать ничего не получается. Нет, конечно, можно нагнать сюда ещё людей и всё-таки завалить эти чёртовы пулемёты телами моих бойцов. И что? В этом, что ли, будет заключаться доблесть командарма? Да гнать нужно таких военачальников взашей. А лучше отдать на растерзание матерям красноармейцев, погибших по вине такого командарма. По крайней мере, для меня это было бы самое
страшное наказание.
        Все эти размышления на грани нервного срыва были фоном на основную думу - как заткнуть эти проклятые пулемёты. Варианты отметались один за другим, пока в голову не пришла одна простая мысль. «Что ты паришься, мать твою! У тебя же рядом сидит лучшее оружие для этого дела - Якут называется! Да он с километровой дистанции в пуговицу попадёт, не то что в глаз пулемётчику с трёхсот-четырёхсот метров». Я, тут же не отрываясь от стереотрубы, выкрикнул:
        - Шерхан, Якут, быстро ко мне!
        Когда оторвавшись от стереотрубы, повернулся, оба сержанта стояли уже передо мной. Ещё бы, им до места командующего у стереотрубы было всего-то метра два, не больше, они, как обычно, сидели на корточках, прислонясь спиной к стенке окопа НП. Глянув на свой главный резерв, я про себя хмыкнул: «Вот так всегда, если какой-нибудь немецкий командарм имеет в резерве пару-тройку дивизий, то у меня на всё про всё имеется пару сержантов. Нет, вру, ещё боевой водитель, трое рязанских детинушек, дрыхнущих сейчас в кузове “хеншеля”, и лейтенант Костин с семью трофейными “ханомагами”. Ну что, фашистские сволочи, - кому задницу порвать этими несметными силами?» Самоирония это, конечно, хорошо, но не в этой ситуации, сейчас нужно действовать, а не грызть себя, упиваясь той малостью, которая доступна командующему сильнейшей армией СССР. Приняв это как данность и отбросив бравурные мысли, я, обращаясь к Якуту, воскликнул:
        - Ну что, сержант, опять твой зоркий глаз Родине нужен. Вон видишь те два пулемётных гнезда?
        Я показал через амбразуру окопа два еле виднеющихся холмика, для верности потыкав в еле видимое изображение пальцем. Затем, кашлянув от проникающего даже на эту высотку чада от горевших танков, продолжил:
        - Если плохо видишь эти огневые точки, то глянь в стереотрубу, в неё даже пулемётчик иногда виден, вон в том дзоте, где берёзка, подрубленная осколком мины, лежит.
        - Не, товарищ генерал, я в свою оптику посмотрю - так привычнее.
        И Якут, достав из своего тощего сидора тряпичный пакет, с осторожностью вытащил оптический прицел. Затем, придвинув ногой лежащий на дне окопа ящик из-под снарядов, встал на него. Таким образом, увеличив свой рост сантиметров на двадцать, он смог удобно расположиться на бруствере окопа. Я подождал, пока он осмотрится, а потом задал тот вопрос, ради которого и подозвал Якута:
        - Ну что, «зоркий сокол», сможешь от ближе всех продвинувшегося к фашистам КВ достать немецких пулемётчиков?
        И услышал ответ Якута, как он считал, городское и модное выражение:
        - Да как два пальца об асфальт! Сволочи даже пикнуть не успеют, как будут стоять в очереди у ворот ада.
        - Что, неужели всё так просто? Тут бойцы целого батальона мозоли на животах натёрли, а пришёл великий охотник и в несколько минут решил все их проблемы?
        - А что тут сложного? Амбразуры обоих дзотов расположены на директрисе прямого выстрела. Расстояние не больше четырехсот метров. Укрытие - бронированный танк имеется. Добраться до него не представляет никаких трудностей - десять минут по-пластунски и ты на шикарной огневой позиции. Да оттуда половину немцев, сидящих в окопах, перещёлкать можно.
        - Ну, твоими бы словами да мёд пить! Ладно, сержант, слушай приказ - сейчас выдвигаешься к самому удобному для стрельбы по немецким дзотам танку КВ и подавляешь своим огнём эти огневые точки. Понятно, боец?
        - Так точно!
        - Второе, держишь эти дзоты под прицелом, до того момента, пока наши бойцы их не займут.
        Обращаясь уже к Шерхану, приказал:
        - Старший сержант, берёшь наших рязанцев и двух сапёров из бронедивизиона Костина. Формируешь две боевые тройки, и двигаетесь к танку, который выберет Якут для своей огневой позиции. После того как он начнёт работать по дзотам, аккуратно с сапёром впереди группы подбираетесь к этим огневым точкам и глушите всех, кто там находится. Не рисковать, вы ребята опытные и знаете, как всё сделать профессионально. Задача понятна?
        - Сделаем, Юрий Филиппович! Разрешите выполнять?
        - Да, Наиль! Надеюсь я на вас с Якутом! Вы же не эти первогодки, которые нахрапом хотели взять немецкие окопы. Блин… как стадо баранов полезли под пулемёты.
        Я грозно взглянул на вызванного на НП командира батальона, осуществляющего штурм немецких окопов. Капитан стоял бледный, готовый ко всему, даже к расстрелу на месте. Ну, по крайней мере, к тому, что я начну орать и погоню его с оставшимися командирами на штурм этих долбаных дзотов. А я и погнал, только не так, как он думал. Во-первых, совершенно спокойно, без крика, спросил:
        - Капитан, у тебя это первая боевая операция?
        - Никак нет, в боях участвовал! Несколько дней батальон отражал атаки гитлеровцев, но чтобы самим идти в наступление, это в первый раз.
        - Понятно, капитан, первый раз, как говорится, каждый блин комом. Но думаю, в следующем замесе твоему батальону повезёт. Видно, что бойцы в батальоне неплохие - не побежали, как шавки, получив оглоблей по хребту. Лежат под пулемётным огнём, ждут приказа - ну что тут можно сказать, молодцы, получится из ребят толк. Вот только попривыкнут немного, пооботрутся и вломят фашистам по самое не могу. Твоя задача как командира, чтобы бойцы быстрее получили положительный боевой опыт. А для этого, капитан, прежде всего, ты должен думать и зарубить себе в голове - ты воюешь не с дилетантами, а с профессионалами, которые считай на голову выше тебя в военном деле. Поэтому жди от них разных каверз и капканов, всегда будь настороже. Победить их можно только нестандартными действиями, ударами исподтишка и явным преимуществом на отдельном участке фронта. Вот сейчас мы имеем такое преимущество, но это не значит, что нужно вести себя, как дилетанты. Даже сейчас нужно думать - немцы за малейший просчёт наказывают, и очень больно. Ладно, капитан, думаю, сегодня ты прошёл хорошую школу и впредь будешь думать, как
избежать подлянок, которые непременно устроят фашисты. Сейчас давай исправляй свои ошибки - когда мои волкодавы возьмут эти дзоты, после зелёной ракеты поднимай батальон в атаку. И чтобы в ней участвовали все - включая кошеваров и ездовых. Сегодня у батальона будет школа победной атаки, и нужно, чтобы все ощутили, каково это, гнать немчуру в её вонючее стойло.
        Отправив капитана готовить повторную атаку, я опять прильнул к стереотрубе. Но это было недолго, нарастающий гул заставил отстраниться от боевого инструмента командарма и начать осматривать воздушное пространство над окопом НП. И вскоре я увидел в небе свой ночной кошмар. Пять Ю-87 летели не очень высоко над землёй, выискивая свою сегодняшнюю жертву. А три обездвиженные жертвы стояли посреди луга. А к одному из трёх застрявших танков КВ ползли сейчас мои боевые братья. «Юнкерсы» непременно будут бомбить стоящие посреди поля танки и под раздачу наверняка попадут мои ребята. А если от осколков пострадает Якут, то вся операция накроется медным тазом. Опять будут многочисленные жертвы и слёзы матерей, потерявших своих сыновей.
        Яростный скрип моих зубов, наверное, достиг пилотов летающих убийц, так как самолёты изменили курс, а затем вообще начали разлетаться, освобождая свои утробы от смертоносного груза. Бомбы «юнкерсы» бросали как будто в панике, можно сказать, в чистое поле. А через несколько секунд стало ясно почему. Из-за небольшого облака вылетело два МиГа и стремительно бросились в сторону разлетающихся «юнкерсов». Но это была только завязка небесной схватки. Вскоре из-за того же облака вывалилась целая куча-мала МиГов и «мессершмиттов». Вот тут и началась настоящая схватка. Наших было четыре самолёта, у немцев такое же количество истребителей. Сложно было уследить за стремительно двигающимися силуэтами. Кто кого давит, было непонятно. Только через минуту стало ясно, что мы давим, гнутся немцы. Один «мессер» отвалил от общей кучи, а за его хвостом отчётливо виднелся дымный след.
        К сожалению, воздушную схватку мне не удалось досмотреть до конца, не дала обстановка на наземном поле боя. Раздался взрыв, а немецкие пулемёты затявкали ещё противнее, чаще и злее. Естественно, я бросился к стереотрубе, посмотреть, не мои ли ребята устроили весь этот неудачный кипеж, и теперь озверевшие немцы пытаются их убить. Уткнувшись в стереотрубу, я судорожно пытался обнаружить отстреливающихся от немцев ребят. И вскоре недалеко от продвинувшегося ближе всего к немецким окопам танка КВ увидел спокойно лежащие силуэты моих ребят. А перепутать их с одетыми в обычные гимнастёрки бойцами батальона было невозможно. С их формой, в которую они переоделись накануне наступления, поработал сам Якут - наносил серой краской полосы на недавно полученную чистейшую форму, а потом ещё пришил какие-то уродливые торчащие в разные стороны финтифлюшки. Первоначально я рассвирепел от такого издевательства над формой, но потом, после рассказа Якута о том, каким должен быть наряд снайпера, чтобы противник не смог его заметить, несколько отошёл. А когда Якут, переодевшись в свой наряд, сумел незаметно подобраться
ко мне на расстояние трёх метров, я совсем оттаял и дал добро на переделку формы для всех бойцов спецгруппы командарма. Именно так начали называть моих ребят командиры и бойцы штабного эшелона и бронепоезда. Так что у Шерхана теперь не было никаких проблем получать командирское питание в штабном вагоне-ресторане. Особенно после получения им этого своеобразного маскировочного костюма. Чистый ниндзя, так сказал бы наш ротный командир в эскадроне - Змий.
        Увидев своих ребят, спокойно лежащих и ждущих команду, я несколько успокоился, но не перестал искать причину взрыва и переполоха у немцев. И вскоре увидел убитого красноармейца, лежащего совсем недалеко от первого дзота. Однозначно он пострадал от взрыва мины. Путём несложного анализа я понял, что всё-таки произошло. Парень, несомненно, герой и смелый человек, решил разобраться с этим положившим в грязь весь батальон дзотом. Проявив достойную уважения выдержку и умение, он смог подобраться к дзоту практически на бросок гранаты, но судьба-злодейка не дала ему это сделать. Попал парень на мину. Эх, пацан, пацан, не хватило-то тебе всего метра три, чтобы разделаться с этим дзотом и стать настоящим, признанным героем.
        Пока я размышлял о парне, которому судьба не дала возможность стать признанным героем, события на поле боя стали развиваться стремительно. Я как раз разглядывал первый дзот, поэтому и увидел, как пуля буквально оторвала правую половину лица пулемётчика. Но второй номер расчёта был рядом, он и заменил убитого, а через секунду и он поник головой, получив пулю прямо в глаз. Почерк Якута ни с кем не перепутаешь. А потом был немец, высунувшийся из окопа рядом с дзотом. Огневая точка немцев замолкла, а затем перестал гавкать и второй пулемёт. Спины моих ребят начали двигаться и попарно стали расползаться, а впереди каждой кустистой пары полз боец, одетый в обычную форму. Нетрудно было догадаться, что это сапёр, который тралит дорогу моим ниндзя. Про себя я радовался, что приказал взять сапёров. Как чувствовал, что у дзотов установлены мины, хотя ничто не говорило об этом, только интуиция и ожидание любых гадостей от фашистов. Вскоре раздались взрывы гранат в районе дзотов, а затем взлетела долгожданная зелёная ракета. Ну а дальше началось кино - с криками, матюгами, командирами, размахивающими
пистолетами у физиономий своих бойцов, и как апогей всей этой суеты - красное знамя впереди довольно густой цепи красноармейцев. Немцы попытались открыть огонь из окопов по этой цепи, но получив несколько взрывов гранат в своих окопах и убийственный снайперский огонь, выкашивающий их офицеров, опомнились и начали драпать из этих проклятых укреплений. Сейчас выучка у них проявлялась в том, что они не побросали личное оружие, ловко перепрыгивали через своих убитых и быстро бегали. Хотя было видно, что не быстрее пули. Якут же не успокоился и методично отстреливал тех, кто чего-то медлил и озирался, в надежде найти готовый к бою пулемет, чтобы выкосить наседавших русских. Были среди немцев и такие упёртые, но Якут был на страже и не давал возможности арийцам геройствовать. Против такого стрелка никакая арийская кровь не прокатывала.
        Вся операция развивалась даже лучше, чем я предполагал. Следовало развивать успех. И я пожалел, что поспешил направить мобильные силы 4-й танковой под командованием полковника Вихрева в полосу наступления 106-го мотострелкового полка 29-й моторизованной дивизии, где в тот момент намечался успех. Свой психоз, вызванный упорным сопротивлением немцев, нужно было исправлять - вернуть 7-й и 8-й танковые полки. Ведь это дёрганье и нарушение разработанных планов не вело ни к чему хорошему. Конечно, маневр этими силами был предусмотрен планом наступления, но только в крайнем случае. А уже сейчас стало понятно, что это никакой не крайний случай, а просто у нас на пути встретилось добротное немецкое подразделение с хорошими, грамотными командирами. Но мы их всё-таки сковырнули, и в глубине обороны у немцев вряд ли будут подобные подразделения. Поэтому не нужно дёргаться, основываясь только на своей мнительности и предположениях, что в другом месте наступление будет развиваться более успешно. Тем более Вихрев получил приказ только час назад, и танковые полки физически не смогли бы далеко уйти.
        Радист с довольно мощной рацией находился в том же окопе НП, и соединение с командирским танком Вихрева заняло пару минут. Как только соединение установилось, я сразу закричал в микрофон рации:
        - Полковник, последний мой приказ отменяется, действуешь по основному варианту. Сопротивление немцев сломлено, дорога открыта, сейчас проверяется сапёрами. Ты уже далеко отъехал?
        - Никак нет! Ещё с места дислокации даже метра не сделали. Сначала двигатели танков прогревали, ну а потом немецкие самолёты заметили. А вы сами приказали ни в коем случае не светиться немецкой авиации. Лучше переждать и выйти на исходные позиции немного позже, чем проявить себя и показать, что к передовым позициям гитлеровцев двигаются большие силы русских. Поэтому мы вели себя тихо, как мыши, хотя нашими средствами ПВО могли эти самолёты только так шугануть.
        - Ага, нашёлся шугальшик! Немцы что, дураки - если бы почувствовали мощь ваших ПВО, то сразу бы по команде наверх сообщили. И этим вопросом большие боссы бы заинтересовались. И тогда жди не пяти «юнкерсов», а многочисленные стаи фашистских трупоедов. А так всё в пределах нормы - русские истребители шуганули несколько самолётов люфтваффе, ничего страшного - значит, не до конца добили 9-ю авиадивизию. Дело поправимое - ещё пару бомбардировок уцелевших аэродромов русских, и дело в шляпе. А если бы засекли большие наземные силы русских, то тогда немецкие генералы на уши бы встали. И все силы бросили на ликвидацию этой опасности. В их глазах это были бы не локальные бои съехавших с катушек русских, а весьма опасный контрудар 10-й армии по тылам группы армий «Центр». Так что нужно беречь нервы немецких генералов, пускай сутки ещё поспят спокойно.
        - Понятно, Юрий Филиппович, будем пока и дальше вести себя тихо. По нашей старой доброй тактике - ударил и в кусты, чтобы до последнего момента непонятно было, какими силами действуют русские и куда последует следующий удар.
        - Правильно, полковник, действуешь так же, как в своём рейде по тылам немцев. Дави гадов гусеницами - потомки тебе скажут спасибо. Быстро подавил и тут же марш к другой цели.
        - Это всё ясно, вот только проблема с механиками-водителями у меня. Неопытные они, мало часов особенно на новейших танках наездили. Даже в створы мостов и то с первого раза не вписываются. Поэтому и на лугу три КВ застряли - если бы механики-водители были опытные, то не дёргались от попаданий 37-мм противотанковой немецкой пушки и не зарылись, как зелёные салаги, в этот чернозём. Теперь вот проблема образовалась - вытащить из грязи эти многотонные тяжёлые танки.
        - На это время не теряй, без тебя вытащат. Бойцы ремонтно-восстановительного батальона поработают. Им ещё пару ЧТЗ из ближайшего гаубичного артполка пришлют, об этом я распоряжусь. Всё равно артиллеристам нужно на платформы грузиться, и такое количество тягачей им сейчас просто не нужно.
        - Добро, Юрий Филиппович, Тогда я не буду обращать внимания на застрявшие танки, гоню полки к Червоному бору и Ломже?
        - Да, именно так, только не забудь в Червоном бору направить боевые группы на расположенный там артсклад и на бывший аэродром 9-й САД. Автоколонну для перевозки снарядов Бульба уже практически сформировал, и как только ты доложишь о занятии военного городка полигона Червоный бор, он сразу же даст команду на вывоз снарядов для наших гаубиц. А то позор, больше двухсот 152-мм гаубиц, а из-за того, что снарядов нет, провели такую куцую артподготовку. А ребята Черных, наверное, уже выехали на ревизию своего бывшего аэродрома. Я генералу пообещал, что в 16 -00 он сможет осмотреть, как навредили немцы его хозяйству. А может быть, наоборот, получить прибыток от пребывания люфтваффе на его аэродроме. Ты уж порадуй Черных - не дай фашистам времени увезти оттуда аэродромную технику, а совсем будет хорошо, если для авиадивизии генерала захватишь не успевшие взлететь немецкие самолёты.
        - Сделаем, товарищ генерал, для авиаторов за этот бой всё что угодно сделаем!
        - Ну, хорошо, полковник, тогда вперёд, и пусть вам сопутствует удача.
        На этом сеанс связи прекратился, а я, вместо того чтобы подойти к своему боевому инструменту командарма, прислонился к стене окопа НП и достал папиросу. Следовало подумать, что мне как командарму делать дальше - наблюдать в стереотрубу, как танковые полки втягиваются в прорыв, или постараться узнать, как обстоят дела на других участках наступления. Реально я уже никак не мог на этом этапе воздействовать на ход операции. Значимых резервов для помощи застрявшим соединениям нет, оставалось только расслабиться и наблюдать, как идут в бой мои самые боеспособные подразделения. Даже первоначально планируемую оставить во втором эшелоне 86-ю стрелковую дивизию пришлось задействовать уже на начальном этапе нашей операции. Слишком сил было мало, а классики военного дела не зря же писали, что для успешного начала наступления нужно превосходить обороняющихся в два-три раза. Вот мы и попытались на основных направлениях нашего удара превосходить противника по танкам раз в десять, а может быть даже и больше, по артиллерии в четыре раза (правда, боезапас 152-мм гаубиц был совсем небольшим), ну а по живой силе, за
счёт введения в бой 86-й стрелковой дивизии, мы превосходили немцев в два-три раза. Все эти выкладки касались, конечно, только небольшого участка фронта, занимаемого 7-м и 9-м полевыми корпусами вермахта. При этом штаб на основании разведданных учитывал, что часть сил 7-го корпуса немцев завязла в боях у крепости Осовец, а 9-й корпус распылил свои силы вдоль реки Нарев и не прекращал попыток рассечь Белостокский котёл с юга. Чёрт им в помощь, я этой тупости фашистов был только рад. Оголили фронт на западе, это же хорошо, в этом бог им в помощь. А то, что немецкие подразделения зайдут нам в тыл, то они в районе Слонима и так у нас в тылу. Так что нам не привыкать воевать окруженными со всех сторон фашистами. Пусть болит голова у их генералов, как нас догнать, а нам всё это параллельно. У нас цель Варшава, а не защита тылов и путей отступления на восток.
        А к Варшаве путь сейчас считай открыт. Реальный противник остался только на узловых станциях и в гарнизонах городов, да и то потому что немцы всё-таки опасаются восстания поляков. Вон, по данным нашего польского союзника, полковника Тадеуша Коссинского, в районе Острув-Мазовецка действуют отряды Армии Крайовы, численностью более тысячи человек. Полковник уже послал своих людей в этот район, чтобы договориться о взаимодействии. О наличии польских отрядов, устраивающих диверсии в тылу германской армии, говорил и пленный, которого ещё ночью притащили ребята Курочкина.
        Ряба выполнил своё обещание предоставить командованию ценного пленного офицера. Это была конфетка, а не «язык» - много знал и был весьма разговорчив. Группа разведчиков взяла его в Семятыче - свеженького, только что из бани. Майор расслабился и решил гульнуть на оккупированной территории. А что не отдохнуть вдали от глаз начальников, тем более когда местный польский почитатель фюрера свёл его с разбитной панночкой, которая в бане вытворяла такое, что ребята Рябы, бравшие немецкого офицера, постеснялись написать это в своём отчёте. Только шёпотом рассказали Шерхану, откуда они сняли панночку. С ней и польским начальником полиции остались разбираться ребята Коссинского, которых на этот рейд выделил Тадеуш. Ну а разгорячённого майора разведчики Рябы прокатили с ветерком на мотоцикле. Так что немец в этот незабываемый вечер получил тридцать три удовольствия и в довесок ещё и хороший подзатыльник от Шерхана, который ассистировал мне во время допроса. А то ишь, зараза, в начале допроса попробовал кочевряжиться перед русским генералом. После лёгкой обработки немец стал очень разговорчив и плаксив.
        Рассказал немец много интересного. Именно на основании выдавленных из пленного сведений я сделал сравнительный анализ наших и немецких сил на этом участке фронта и принял решение выделить 86-й дивизии свой участок наступления. Чтобы у командования 7-го немецкого корпуса даже не возникло мысли перебросить с атакованного 86-й дивизией участка фронта силы в полосу наступления 4-й танковой дивизии. А именно там было самое перспективное направление наступления. Ещё меня весьма порадовали сведения, что практически все мобильные силы 7-й корпус в срочном порядке направил, на ликвидацию прорыва русских в районе городов Ожиш и Элк. Это были долгожданные вести из немецких источников. Значит, не зря Борзилов начал свой рейд - командование вермахта засуетилось и уже отзывает с передовой мобильные части. А это значит, что по крайней мере напор на Осовец уменьшится, и ребята, сидящие там в глухой обороне, хоть немного смогут вздохнуть. А когда основные силы 6-го мехкорпуса вступят в бой, станет легче и героям Брестской крепости, по сведениям того же немца, вступившим в жестокий клинч с частями 9-го корпуса.
Расстановка и наличие сил 7-го полевого корпуса немцев во многом совпадали с теми данными, которые у нас уже имелись, и, по логике, нужно было переносить тяжесть основного удара именно по их позициям. Но я посчитал, что положение дел в 9-м корпусе немцев вряд ли лучше. Хотя, конечно, у нас такого пленного из самого штаба немецкого корпуса не было, но одного обер-лейтенанта линейной части этого соединения разведчики из 4-й танковой дивизии всё-таки взяли. Так что кое-какие данные о положении дел в 9-м корпусе вермахта у нас были. И в частности, о полке, который занимал фронт в полосе наступления нашей танковой дивизии. Данные были благоприятны для наступления, и никаких значимых резервов, по информации, полученной от обер-лейтенанта, на этом направлении у немцев не было. Вот Пителин я, посчитали, что заниматься передислокацией уже практически изготовившихся к прыжку 4-й танковой и 29-й моторизованной дивизий нет никакого смысла, а таким приказом можно только увеличить бардак в этих соединениях. Да и дефицит ГСМ, и низкий уровень моторесурса у танков КВ и Т-34 никто не отменял. Так что у нас с Пителиным
сложился полный консенсус в вопросе места начала наступления. А то, что я начал дёргаться, когда немцы остановили нашу первую атаку, так это беда моя, нервы стали ни к чёрту. Но вот всё-таки исправился, и наступление пошло, как и планировалось.
        Все эти мои размышления были связаны только с одним - с желанием убедить себя спокойно ждать результатов, а не нервировать подчинённых ежеминутными сеансами связи с требованием доложить о первых результатах операции. Конечно, следовало бы опять занять место у стереотрубы и прекратить капать на мозг командирам, непосредственно участвующим в боях. Намерение такое, конечно, имелось, но нервы всё-таки не железные, и я, докурив папиросу, опять подошёл к радисту и приказал установить связь с 106-м мотострелковым полком, в котором сейчас находился командир 29-й моторизованной дивизии генерал-майор Бикжанов, с ним я и вёл все переговоры. Именно в их полосе наступления немцы дрогнули, и наметился успех. Вот туда я и хотел, под воздействием своих психозов, перенаправить удар основных сил 4-й танковой дивизии. И даже после того как этот эмоциональный порыв был задавлен, на душе оставались сомнения - а правильно я всё-таки поступил?
        На удивление связь установилась очень быстро, и через минуту мои сомнения полностью развеялись. Стыдно сказать, но я почувствовал удовлетворение, что на том направлении не смогли развить успех, так как части дивизии встретили мощную артиллерийскую засаду. Введенный в прорыв 47-й танковый полк понёс значительные потери от действий батареи 50-мм противотанковых пушек, кроме этих орудий, в засаде имеются и две 88-мм зенитки, четыре миномёта и не менее трёх крупнокалиберных пулемёта, а живой силы было не меньше батальона. Да… где мы бы были, если бы я всё-таки поддался порыву и не отменил приказ полковнику Вихреву. Такой опорный узел обороны с кондачка не проскочишь, даже обладая танками КВ. Зенитные 88-мм пушки вполне могли остановить наши тяжёлые танки, тем более ведя огонь с заранее подготовленных позиций. А то, что немцы заранее готовились к встрече с нашими тяжёлыми танками - тут к бабке не ходи. Помнят гады прорыв Половцева, да и рейд по немецким тылам танков Вихрева тоже остался в памяти немецких генералов. Вот поэтому гитлеровцы организовали этот узел обороны, довольно далеко от линии фронта,
в очень хитром месте. Рощицу, где располагались орудия, из-за рельефа местности невозможно было миновать, двигаясь хоть на запад, юг или север. И естественно, успокоенный лёгким прорывом фронта и радуясь своей удачливостью, ты попадал в этот капкан. Немцы собаку на войне съели и мастерски умели устраивать такие засады. Вот 47-й танковый полк и попал в эту передрягу и всё ещё не мог из неё выбраться. Да и части 4-й танковой дивизии попали бы туда же, и только вбитая в мозг привычка не менять разработанных планов оградила их от этого. А я знал, что такое подготовленная к бою немецкая батарея противотанковых пушек, да ещё усиленная 88-мм зенитными орудиями - вон под Кузней ненамного большие силы, остановили весь 6-й мехкорпус. А на тот момент он имел более тысячи танков. Сейчас половины даже нет, единственное, что опыта стало побольше, и не лезем мы, как стадо баранов, в одну калитку. Больше чем уверен, если продвижение 4-й танковой дивизии будет успешным, то немцы сами уйдут из узла обороны, который сейчас сдерживает части 29-й моторизованной дивизии. Немцы опытные вояки и самоубийц там нет, и когда
русские обойдут их опорный пункт, они быстренько его свернут и постараются перетащить пушки, чтобы уже западнее встать на нашем пути. Ага… пускай помечтают, только танки двигаются быстрее, чем тягачи, и с большим удовольствием перемешают с придорожной пылью колонну, в которой двигаются противотанковые пушки. Проанализировав ситуацию, я запретил прямой штурм этого узла обороны и приказал 47-му танковому полку и двум батальонам 106-го моторизованного полка срочно сворачиваться и двигаться за 4-й танковой дивизией, пробившей коридор в немецкой обороне.
        После завершения этого сеанса связи я дождался подхода частей 29-й моторизованной дивизии, а затем вслед за ними, в колонне «ханомагов» бронедивизиона, на своём неизменном «хеншеле» двинулся по пробитому ребятами полковника Ветрова коридору вглубь немецких позиций. Трофейный вездеход уже окончательно превратился в передвижной командный пункт. Кроме моей спецгруппы, в кузов я посадил и двух радистов с довольно мощной радиостанцией. Которые периодически связывались со штабом корпуса. Передовые подразделения особо не тревожил, если там сложится экстраординарная ситуация, то они сами свяжутся. А ребята постучат по кабине, чтобы мы могли остановиться и я смог добраться до рации. Можно сказать, что командарм всегда был на связи.
        Глава 14
        Немцы мёртвой хваткой вцепились в город Острув-Мазовецка. И чёрт бы с ними, пусть там сидят и радуются, что отбили две атаки безумных Иванов, у которых от отчаянья, что попали в Белостокский котёл, совсем крыша съехала. Вместо того чтобы пробиваться к своим, эти безумцы лезут на запад, попадая тем самым в ещё более тесные объятия вермахта. Но зря гитлеровцы так думали, на самом деле наше упорство и пренебрежение к собственным жизням было отнюдь не безумием, это был один из этапов плана наступления, разработанного моим штабом, а если сказать точнее, то стратегическим гением Пителина. Он был убеждён в важности занятия этого населённого пункта для успешного развития всей операции. Вернее, не самого городка, а железной дороги, которая проходила по его северной окраине. Кроме этого, требовалось обеспечить полный контроль над южными пригородами для реализации плана организации огненного мешка. Северную окраину Острув-Мазовецка дивизия Вихрева взяла практически с ходу, потеряв при этом один танк Т-26 и семерых мотострелков, а это любой военный специалист назвал бы великолепным результатом. Ещё бы -
достигнуты поставленные командованием задачи этого этапа наступления, при этом понесли совсем небольшие потери. Вот только все эти результаты и потери в конечном итоге оказались совершенно бесполезными. Полотно железной дороги, казалось бы, было под контролем, но пустить поезда по ней невозможно. Да что там поезда, даже довольно быстро двигающаяся мотодрезина была уничтожена артиллерийским огнём фашистов. Дорогой смерти оказались эти несколько километров железнодорожных путей для пятерых красноармейцев. Немцы с занятой ими территории могли вести прицельный пулемётно-артиллерийский огонь на протяжении всей трассы железной дороги, проходящей по городу. И выкурить их с этих во всех отношениях выгодных позиций никак не удавалось.
        Может быть, зря я отдал приказ командиру 4-й танковой дивизии полковнику Вихреву ни в коем случае не втягиваться в затяжные бои. И если немцы встали в жёсткую оборону, то не пытаться уничтожить противника, а обтекать образовавшийся узел и гнать вперёд к основной цели наступления - к Варшаве. Узлом обороны займётся 86-я стрелковая дивизия, идущая вторым эшелоном нашего наступления. Ещё вчера это казалось единственно верным решением, а сейчас, когда 86-я дивизия потеряла в уличных боях уже более двух сотен бойцов, а немцы так и не сдвинулись с места, это походило на глупость и самонадеянность командарма. «Мальчишка, стратег хренов, - ругал я себя. - Какого чёрта ты запретил Вихреву ввязываться в уличные бои? Немцы же не ожидали нападения столь мощных сил русских. Да в самом начале штурма, пользуясь элементом неожиданности, несколько танков КВ и Т-34 за пару часов решили бы проблему с этим долбаным городом. А теперь приходится расхлёбывать собственную самоуверенность, что ты большой спец в немецкой психологии». В том, что фашисты, видя большие силы русских у себя в тылу, потеряют голову и бросятся
улепётывать от этих ужасных варваров. Моя уверенность в этом строилась на данных, полученных от наших польских союзников, секретной карте, изъятой у Гудериана, и изучению нескольких протоколов допросов пленных немцев. Все эти источники однозначно указывали, что после прорыва фронта боеспособных частей (подразделений первого эшелона) вплоть до Варшавы у немцев быть не должно. Однако солдаты, которые обороняли этот городок, были явно не дилетанты и воевать умели.
        Размышления о том, с кем же нам пришлось схлестнуться в этом городе, напрочь разбивали мои представления о качествах немецких солдат. До сегодняшнего дня я делил немецкую армию на две части: профессионалов - отлично подготовленных и обстрелянных бойцов, и обычных бюргеров, одетых в форму вермахта и прошедших начальную военную подготовку. А оно вон как выходило - бюргеры отлично держали удар и, в общем-то, по подготовке превосходили красноармейцев и командиров 86-й стрелковой дивизии. В связи с этим напрашивался очень неприятный вывод - просто так, на ура, нам прокатиться к Варшаве не удастся. Если повезёт, и мы всё-таки пробьемся к столице Польши, то кровью умоемся похлеще, чем в Финскую войну. Хорошо если половина моих ребят сможет обмыть свои усталые ноги в Висле. Но и то это перед тем, как резервные части вермахта раздавят нас, как надоедливых клопов.
        «Нет и ещё раз нет! Не хочу этого и не позволю жирным жопам всяких там фонов и герров радостно ерзать на своих мягких креслах, читая отчёты о уничтожении прорвавшихся русских доблестными частями немецкой армии. Пусть истинные арийцы проливают свою кровь, мы же будем действовать по-нашему, по-скифски - из-за угла, бревном по башке». Именно такая мысль в конечном итоге вытеснила из головы все выводы о реальном положении дел, сделанные профессиональным военным, закончившим академию. Опять из Юрки Черкасова попёрла партизанщина и методы действий, которым обучали в той реальности - в эскадроне. Ну а куда деваться? Положение критическое - цейтнот. Вот-вот могли появиться резервные части вермахта. А это означает конец всем планам и мечтам - свяжут нас позиционными боями, окружат, а потом раздавят, как и ребят майора Половцева. Но группа Половцева хотя бы планы свои выполнила - считай, половину корпуса люфтваффе уничтожила, а нам до своей цели - Варшавы, если немцы быстро подтянут резервы, так и не дадут добраться.
        Под воздействием всех этих мыслей моя авантюристическая сущность, отодвинув на задний план опыт деда и военные знания, полученные в академии, взяла верх и начала командовать. Естественно, стоящему рядом со мной в окопе НП полка, штурмующего город, подполковнику Ломакину, я и вида не показал, какие страсти кипели в моей душе. Не кричал и не принуждал командира полка немедленно поднимать бойцов в атаку. И кровь из носа занять этот городок, несмотря на любые жертвы. По-видимому, именно этого ожидал подполковник, а иначе как объяснить его растерянность и не слишком уверенный ответ на мой вопрос. А я всего лишь спросил:
        - Слушай, подполковник, у тебя на правом фланге артиллерия есть?
        Замявшись, он зачем-то достал из планшетки листок, глянул на него и лишь затем ответил:
        - Так точно, в батальон капитана Соколова должна быть направлена батарея «семидесятипяток» из приданного моему полку артдивизиона. Что, прикажете осуществить следующую атаку на правом фланге? Полк готов начать новый штурм города, ждём только прибытия бронепоезда. Опираясь на его огневую поддержку, мы ещё сегодня к вечеру займём основные опорные пункты фашистов. Комдив обещал прибытие бронепоезда через два часа. Но если вы прикажете, полк готов начать атаку немедленно.
        - Да подожди ты со своими атаками! Лучше скажи, есть у тебя командиры или политработники, свободно владеющие немецким языком?
        Этим вопросом я совсем ввёл в ступор командира полка. Он и так робел, находясь в одном окопе с командармом, а тут вопрос, совсем не связанный ни с обстановкой, ни с его непосредственными обязанностями. Было, с одной стороны, смешно, а с другой, трогательно наблюдать, как этот заслуженный человек с медалью «20 лет в РККА», приоткрыв рот и выпучив глаза, думал, что ему ответить командарму. Размышлял он, наверное, целую минуту. А потом, решившись, громким голосом, как будто отдавая рапорт, произнёс:
        - Никак нет! В полку таких специалистов не имеется. Политрук Глушкевич лучше всех в полку знает немецкий язык, но на допросах пленных, где он обычно используется как переводчик, некоторые сведениями, которые сообщают «языки», перевести не может. Приходится ему использовать словарь, чтобы выдавить из фашиста нужную информацию.
        - Жалко! А не знаешь - есть ли такой специалист в артдивизионе?
        - Точно могу сказать, что нет! Я вчера по просьбе командира артдивизиона направлял к ним Глушкевича, чтобы он перевёл артиллеристам какую-то инструкцию по ремонту трофейной пушки. Их кулибины так там намудрили, что без ста граммов не разберёшься, а так как у нас сухой закон, то пришлось для того чтобы разобраться, рыться в немецкой документации.
        Подполковник хоть и был в растерянности от моих вопросов, но солдатскую смекалку проявил. В завуалированной форме поднял перед командармом вопрос о приказе отменить водочное довольствие во всех подразделениях армии. Наивный, он думал, что этот приказ продвинули политорганы, а командарм, узнав о том, что водка помогает даже в деле ремонта вооружений, не говоря уже о боевом настрое, тут же отменит эти происки борцов с зелёным змеем. Знал бы он, что самый главный борец с алкоголем стоит перед ним, то даже и заикнуться не смел бы о чёртовых ста граммах. Я ещё с Финской войны уяснил для себя, что только трезвый может победить врага. Даже у слегка поддатого бойца снижается чувство опасности, и иногда он даже бравирует своим бесстрашием. Конечно, приняв стакан водки, легче подняться в атаку, но добраться живым до врага гораздо труднее. А нам обязательно нужно было добраться до мозга врага, которым, несомненно, являлся штаб группы армий «Центр», дислоцированный под Варшавой, - ликвидировав его, мы заставим биться в конвульсиях всего коричневого монстра. Трудная и почти невыполнимая задача, и малейшая
ошибка, бравада, действия на авось, наверняка похоронят все наши благие намерения. Поэтому, несмотря на возражения того же Пителина, что решение непродуманно, я и отдал этот приказ по армии.
        Целый пласт воспоминаний о Финской войне подняли слова подполковника, где он упомянул о пресловутых ста граммах. И о том, как я сам разливал своим ребятам трофейный виски, когда мы из последних сил удерживали захваченный финский дот. Тяжело было, и тогда алкоголь действительно оказал благотворное действие - снял адское напряжение и укрепил решение стоять до конца. Но тогда мы уже достигли цели, и шансов выжить практически не было. То, что я выжил, это счастливое стечение обстоятельств и, конечно, Шерхан. Сам раненый, он умудрился вытащить к нашим и тяжело контуженного командира - то есть меня. А ещё эти воспоминания напомнили о нашем лихом рейде на трофейном бронетранспортёре. Это перекликалось с тем, что я хотел повторить и при взятии этого городка. А что?.. Трофейные «ханомаги» имелись, и не просто имелись, а стояли метрах в пятистах от НП полка. Бронедивизион лейтенанта Костина прибыл вместе со мной. И естественно, бронетранспортёры я захватил не для сопровождения командарма по вражеской территории, а для оказания помощи бронетехникой в штурме этого городка.
        Ещё когда комдив-86, связавшись со штабом армии (роль которого сейчас исполнял штаб 6-го мехкорпуса), сообщил о том, что возникли сложности с исполнением графика наступления, я понял, что дивизия столкнулась с ожесточённым сопротивлением фашистов и собственными силами преодолеть его не может. Под рукой был только бронедивизион, другие резервные подразделения под командованием Сомова были брошены на помощь мотострелковой дивизии.
        Да, вот именно, шёл всего лишь второй день наступления, а все резервы были уже задействованы, и это притом, что немцы ещё даже не привлекли своих резервов для локализации нашего прорыва. Оборонялись только теми подразделениями, которые на данный момент оказались на пути нашего наступления. А в основном это были всего лишь тыловые и вспомогательные части вермахта. Только сейчас я начал понимать ошибочность своих предположений, что тыловые части немцев похожи на стада непуганых баранов, которые начнут разбегаться, как только увидят наш танк или бронеавтомобиль. Ничего подобного - даже обозники не паниковали, а довольно грамотно уходили с линии атаки, укрываясь в лесах. При этом иногда и отстреливаясь от бронетехники. Никак у нас не получался лихой рейд по тылам гитлеровцев. Вязко всё проходило, с большими нашими потерями.
        Уже два эшелона было забито ранеными красноармейцами и командирами. Это была одна из причин, почему мы наступали вдоль железной дороги. А ещё, конечно, эшелоны с боеприпасами и топливом. Но санитарные поезда и огромное хозяйство Бедина, которые передовые дивизии тащили за собой, были только одной из причин, почему мы держались железной дороги. В конце концов, можно было напрячься и обойтись автомобилями и гужевым транспортом. Раненых перевозить в Белостокский госпиталь, без полевых хлебозаводов и банно-прачечного отряда, как-нибудь обошлись бы. Но что делать с целым эшелоном цистерн с дизтопливом? Где взять столько артиллерийских транспортёров или тракторов, чтобы тащить за собой пять гаубичных артполков РГК? Или что, оставить их на позициях, на которых они пробивали передовую оборону немцев? И это после того, как удалось обеспечить эти артполки боезапасом? Да не в жизнь!
        Хотя ещё вчера такая мысль была. Но обстоятельства изменились, летучий отряд Рябы на полигоне Червоный бор всё-таки обнаружил артсклад, набитый боеприпасами для 152-мм гаубиц. Кроме выстрелов к нашим монстрам, там были большие запасы снарядов и других калибров. С этим складом было много удивительного. Хотя бы то, что Червоный бор был несколько дней в тылу у немцев, но при этом склад остался цел и охранялся красноармейцами. Как какой-то морок невидимости и неизвестности накрыл эту территорию. У нашего командования совсем вылетели из головы все сведения о наличии весьма немаленького склада боеприпасов на территории полигона Червоный бор, а немцы, захватив казармы стрелковой части, дислоцированной в двух километрах от артсклада, даже не удосужились прочесать расположенный невдалеке лесной массив. Бардак, как у нас, так и у немцев. Но в этот раз бардак оказался в пользу русских, а морок мог затуманивать голову кому угодно, но не Рябе. И вот благодаря моему боевому брату, ветерану Финской войны капитану Курочкину, наше авантюрное наступление получило материальную базу. И что немаловажно, плечо подвоза
боеприпасов было гораздо меньше, чем с артсклада в Волковыске. Да к тому же в хозяйстве интенданта уже закончились такие виды боеприпасов, как снаряды к 152-мм гаубицам, выстрелы к 37-мм зенитным пушкам, и ещё несколько ходовых позиций отсутствовало. Например, к танковым 76-мм орудиям бронебойных снарядов не было с самого начала войны. А вот на артскладе в Червоном бору все эти позиции имелись и в количестве, достаточном для ведения интенсивного боя в течение недели.
        Как тут не радоваться, не поменять первоначальные планы и не раздуть свои тылы. Конечно, некоторую мобильность мы теряли, но зато приобретали мощь и устойчивость. Когда я получил информацию об обнаружении склада боеприпасов в Червоном бору, то долго думал, как их грамотно использовать. Оставлять их в этом месте было нельзя - по всей концепции нашего удара мы не могли быть статичны и отвлекать силы для обороны даже очень важных объектов. А запас боеприпасов в предстоящих боях был сверхважен. Тем более возникала возможность использовать артполки РГК в дальнейшем для отпора подходящим резервам гитлеровцев. Придавали они мне уверенности в успехе нашего безумного наступления. Ещё бы не придавали, ведь только благодаря огню 152-мм был уничтожен 57-й моторизованный корпус вермахта и остановлен прыжок на восток 2-й танковой группы Гудериана. Да и в бою под Сокулками ощутимую роль сыграл огонь гаубиц. Талисманом успеха стал для меня факт нахождения за спиной хотя бы одного гаубичного артполка РГК. Но боязнь потерять свободу маневра заставила обратиться за советом к начальнику штаба. Как говорится, одна
голова хорошо, а две лучше.
        После часовой беседы с Пителиным было решено всё-таки вводить артполки РГК в прорыв. И тогда же был вчерне разработан план организации огненного мешка фашистам и именно в районе городка Острув-Мазовецка. А так как тягачей на все многотонные пушки не хватало, пришлось загружать их на железнодорожные платформы, и таким образом наш танковый кулак начал обрастать хвостом из множества железнодорожных составов. Четверть которых была загружена тяжёлыми снарядами, так как гаубицы, естественно, нельзя было оставить без боеприпасов. А коль берём гаубицы и снаряды, то и остальное имущество было решено перевозить по железной дороге. Благо паровозов, вагонов и платформ в Белостоке оставалось с избытком. Было, конечно, опасение, что немцы раздолбят наши поезда с воздуха. Всё-таки длинные составы цели заметные, а движение по железной дороге это тебе не хаотичное перемещение автомобилей и повозок по многочисленным просёлкам и дорогам с деревьями вдоль обочин. Европейские капиталисты поработали на славу - даже на второстепенных дорогах был уложен асфальт. Красота - наступать одно удовольствие. Появление вражеских
самолётов спокойно можно было переждать, укрываясь под деревьями, и этому способствовали узкие по русским меркам просеки вдоль дорог. Некоторые шоссе были таковы, что можно было ехать часами, ни разу не увидев неба сквозь густую листву. А вот на железной дороге укрыться от самолётов было затруднительно, тем более движущийся поезд был издали заметен из-за паровозного дыма.
        Заметность составов с воздуха и вызывала самую большую тревогу, как у меня, так и у Пителина. Успокаивал только анализ действий немецкой авиации в последние три дня. Можно сказать, что она бездействовала. Не иначе люфтваффе ещё не отошло от шока, вызванного рейдом Половцева и действий лётчиков генерала Черных на трофейных «мессершмиттах». К тому же в небе появились и МиГи. Даже у меня, знавшего, что дивизия Черных всё-таки получила обещанную Жуковым эскадрилью МиГов, появление в небе наших истребителей вызвало душевный подъём. Что уж тут говорить о бойцах, готовящихся идти в бой. Так, даже после начала этой самой первой атаки нашего наступления, немецкие самолёты появились лишь однажды, да и то столкнулись с МиГами Черных. Вот мы и обсуждали с Пителиным, как долго генералы люфтваффе будут в шоке, и успеем ли мы за это время пробиться к Варшаве и перебросить туда эшелоны с нашим раздувшимся хозяйством. Разговор был в самом разгаре, когда в купе Пителина постучали - это был вестовой. Он принёс справку, составленную оперативным отделом о действиях мотострелковой дивизии в последние двенадцать часов.
Вся информация для её составления получалась оперативно с использованием радиостанции бронепоезда и аппаратов Бодо. Естественно, такие же справки по действиям частей готовились и для меня, но я их читал после редактирования начальником штаба, а тут ещё не проверенный Пителиным экземпляр. Было любопытно, и я бесцеремонно взял у вестового принесённые бумаги. Там было-то всего два листочка. Я их быстро просмотрел и протянул эту короткую справку Пителину. Потом, глянув на застывшего по стойке смирно вестового, скомандовал:
        - Спасибо, товарищ красноармеец, можете быть свободны!
        Когда за вестовым закрылась дверь, повернулся к Пителину, тот всё ещё читал отчёт. Дождавшись, когда начальник штаба положил листки на стол, я спросил:
        - Ну что, Борис Михайлович, скажешь по поводу того, что мотострелки генерала Бикжанова уничтожили на захваченном аэродроме немцев 52 «юнкерса» и 37 «мессершмиттов»? Похоже, шок у люфтваффе продолжится?
        - Да… интересно девки пляшут! При таких раскладах, пожалуй, имеет смысл использовать железную дорогу. Исходя из нашего опыта, немцы два-три дня авиацию особо использовать не будут. Тем более у них такой раздражитель, как наскок дивизии Борзилова.
        Пителин коротко хохотнул и продолжил:
        - Ну, ты намудрил с этими блиндобронепоездами! Я-то старый пень, как ты рассказал про этот ваш с Борзиловом план, сначала матом про себя ругался. Потом поделился вашим новшеством с Леоновым, а тот вполне серьёзно ко всему этому отнёсся и где-то даже поддержал тебя. А когда начали поступать сведения о том, что немцы в спешном порядке снимают с фронта моторизованные подразделения и перебрасывают их на север, чтобы остановить разбушевавшегося Борзилова, я себя совсем старым почувствовал. Надо же, минимальными силами заставить машину вермахта дёргаться и перегонять за сотни километров резервы, чтобы остановить несколько сотен наших бойцов. При этом борзиловцы бьют немцев их же оружием. Поразительный эффект от этих блиндажей на колёсах.
        - Это твой академический мозг представляет их блиндажами, а я считаю, что от безысходности мы сгоношили из ничего целые самодвижущиеся УРы. И показывают они себя весьма неплохо. Нужно и здесь, если уж мы будем держаться железной дороги, спустить, так сказать, со стапелей белостокского депо несколько подобных блиндобронепоездов. Вот только жалко, что нет у нас бронелистов, но ничего, вместо их будем использовать листы котельного железа. В депо его вроде бы было полно. А координатором и ответственным за это дело, думаю, нужно поставить Фролова. Комиссар из искры разожжет такое пламя, что немцам детской шалостью покажется то, что у них устроили семь блиндопоездов Борзилова.
        - Да, член военного совета армии мужик зажигательный и народ увлечь может. Вот только ему профессионала в помощники дать нужно, а то он такого натворит, что вся армия на обслуживание этой затеи пахать будет.
        - Капитана Александрова дадим - пускай свой железнодорожный полк пересаживает на блиндобронепоезда. Их бронепоезд будем беречь, отправлять в бой только в крайнем случае, а подразделения, которые капитан снял с охраны большинства железнодорожных объектов Белостокской области, нужно пересадить на блиндобронепоезда. Из-за того что мы в мешке и железные дороги потеряли своё стратегическое значение, глупо целый полк отвлекать на охрану бесполезных в данный момент объектов. Артдивизион, который начали формировать из вышедших к нам артиллеристов, нужно передать Александрову. И тогда ему специалистов и матчасти хватит, чтобы укомплектовать пять-шесть блиндобронепоездов.
        - А кто же будет охранять железнодорожные магистрали - те, которые мы занимаем в ходе наступления?
        - Так они и будут! Только не стоять статично гарнизонами на крупных узловых станциях, а размещаться в блиндобронепоездах, что мне кажется намного лучше. Во-первых, конечно, повышение мобильности и огневой мощи - один отряд (допустим, рота) сможет контролировать не только узловую станцию, но и практически всю железнодорожную сеть на довольно значительном расстоянии. А во-вторых, блиндобронепоезда станут мощной подпоркой передовым дивизиям. В случае прорыва моторизованных подразделений гитлеровцев, смогут быстро стянуться в места, где появились крупные силы немцев, и артиллерийским и пулемётным огнём затормозить их продвижение. Всё, Михалыч, решение принято - будем вводить в прорыв (загруженные в железнодорожные составы) гаубичные артполки. А полк Александрова пересаживаем на блиндобронепоезда.
        - Какие, к чёрту, блиндобронепоезда? Их ещё даже в проекте нет!
        - У Борзилова их тоже в проекте не было, однако уже сейчас семь эшелонов смерти (именно так их окрестили фашисты) наводят шорох на коммуникациях гитлеровцев. Так что, Борис Михайлович, будем без всякой раскачки внедрять этот передовой боевой опыт. Давай командуй, чтобы сюда срочно вызвали капитана Александрова и командира формируемого артдивизиона старшего лейтенанта Полетаева. Капитан, я знаю, сейчас находится в бронепоезде, а старлея я видел у двенадцатого вагона вашего штабного эшелона. Наверное, что-то цыганит у Бедина. Зная начальника по тылу, можно быть уверенным, что быстро подполковник его не отпустит.
        Мой начальник штаба, что-то бурча себе под нос, нажал кнопку вызова адъютанта. Когда лейтенант зашёл в купе, Пителин приказал срочно вызвать к нему Александрова и Полетаева. При этом он удивил адъютанта, указав места, где те сейчас находятся. Пока ждали вызванных командиров, продолжали обсуждать решение держаться железной дороги, а также какие каверзы могут приготовить немцы. Борис Михайлович, наверное, почувствовал, что мы увлеклись казуистикой и слишком удалились от обсуждения конкретных проблем. Поэтому предложил пригласить начальника оперативного отдела, чтобы не строить наполеоновские планы, а заняться земными делами и реальными проблемами. Я, естественно, дал добро, и, после того как к нам присоединился майор Евстигнеев, мы уже втроём начали мозговую атаку на проблему наступления на Варшаву столь незначительными силами. Любой военный специалист сразу скажет, что это нереально, полное сумасшествие, но мы пошли на это во имя спасения России. И даже взрослые дядьки, вроде Пителина или Леонова, отдавали все свои силы, чтобы моя сумасшедшая идея приобрела реальные очертания. И она, чёрт возьми,
начинала приобретать осмысленность и даже кое-какие перспективы. Вот и взятие городка, где мы встретили ожесточённое сопротивление фашистов, работало на эту осмысленность и перспективу.
        Глава 15
        Все эти теоретические размышления существовали в голове командарма, а мой мозг уже взял под контроль Юрка Черкасова. Главным стал курсант эскадрона, выходец из параллельной реальности. Там, где русскому сопротивлению приходилось бороться с немецкими оккупантами иногда совсем уж авантюрными методами. А это значило, что командарм, генерал Черкасов, не нашёл метода, чтобы быстро взять этот город традиционными способами. Цейтнот был, и вот-вот должны были появиться резервные немецкие части. Буквально спинным мозгом я это чувствовал и страшно боялся, что наше отчаянное наступление канет в Лету истории, как безумные попытки русских помешать истинным арийцам цивилизовать эту дикую страну. А чтобы этого не случилось, нужно было срочно брать город и устраивать задуманную Пителиным артиллерийскую засаду. И в этом у нас был единственный шанс осадить выдвинутые против нас резервные части вермахта и всё-таки прорваться к Варшаве. А даже задействовав в операции по освобождению города от немцев все силы 86-й стрелковой дивизии, у нас быстро это никак не получится. Городские бои это тебе не фунт изюма, и помимо
больших потерь, однозначно будет срыв темпа всего наступления. Оставалось применить нестандартный метод, некоторым из которых меня обучали ещё в эскадроне.
        Конечно, я понимал, что нельзя в такое тяжёлое время оставлять армию без командующего, а эта операция была весьма опасна и запросто в её ходе можно потерять жизнь. Но что делать, я честно пытался найти исполнителя для этой операции, и все мои усилия были безрезультатны. Ведь, пожалуй, главным условием успеха такой операции было свободное владение немецким языком, а также наглость и умение владеть собой. А суть операции была простой - выдавая себя за немцев, на «ханомагах» проникнуть вглубь немецкой обороны, ну а там как получится. Либо удастся ликвидировать командование и внести сумятицу в ряды обороняющихся немцев, либо, если нас сразу раскусят, силами десантных групп лейтенанта Костина начать штурм города изнутри немецкой обороны, предварительно, конечно, всё равно ликвидировав их командира и штаб этого подразделения. А то, что немцы сами проведут нас к этому штабу, зависело от переговорщика с нашей стороны. Немецкая военная техника, форма и оружие это, конечно, хорошо, но главное здесь всё-таки переговорщик и степень владения им немецким языком. То есть нужно было провернуть здесь примерно то,
что я не раз проделывал на Финской войне. Правда, там я был ротным, а здесь всё-таки командарм. Но как командарм, я понимал важность быстрейшего взятия города Острув-Мазовецка. Ход всей операции зависел от этого, и если мы не возьмём город до подхода немецких резервов, то грош цена такому командарму. Нужно было использовать всё и в том числе собственный опыт участия в боевых операциях. Прощелкаю, сейчас убеждая себя, что командарм не имеет права на непосредственное участие в боях, то потом придётся идти в штыковую атаку на окруживших нас немцев. Такая вот сейчас жизнь командармов - не перебирать бумажки в уютном штабе, разрабатывая стратегические операции, а непосредственно быть на острие самого решающего боя. И это по мне, по натуре воспитанника эскадрона.
        Полностью продумав предстоящую операцию, я начал отдавать распоряжения. Во-первых, вызвал на НП командира приданного полку артдивизиона. Во-вторых, обращаясь к Шерхану и Якуту, приказал:
        - Хорош кайфовать, сидя на этих грязных снарядных ящиках. Аллюр три креста оба к нашей технике. Передать мой приказ лейтенанту Костину срочно явиться на НП полка, а сами на «хеншеле» двигайте к эшелону, куда вчера грузили с ребятами Рябы добытые ими в рейде трофеи. Задача, подобрать для каждого бойца бронедивизиона немецкую форму. Якут, ты можешь не переодеваться - во время рейда будешь изображать русского пленного.
        - Неужели в тыл немцев идём? - обрадованно спросил Шерхан. - У меня уже трофейные сигареты заканчиваются, надо бы пополнить.
        - Ну, можно сказать, что и в тыл. Только это будет рейд не в глубину обороны фашистов, а работать будем здесь по месту в центре города. Задача проста - под видом прорвавшихся немцев минуем их передовые посты, добираемся до штаба фашистов и устраиваем там представление в стиле наших финских рейдов. Не забыли ещё тех славных деньков?
        - Как их забудешь! Только вот сигареты у финнов получше будут, чем у фашистов. А вкус генеральских сигар, которые курил в захваченном финском доте, я всё ещё вспоминаю. Даже самогонка финская с ними шла хорошо.
        - Кто о чём, а Наиль о своей утробе! Во-первых, это была не самогонка, а элитный двадцатиоднолетний виски. А во-вторых, финны сами сигарет не делают, им их англичане и американцы поставляли, а немцы сами вертят свои эрзац-сигареты. Вот так, товарищ старший сержант!
        - Да нам татарам всё равно, кто там что вертит - лишь бы у врагов такое пойло и курево не кончалось. Веселее в рейд идти, когда знаешь, что трофей будет тебе по душе.
        - Да ты просто поэт своей утробы, Наиль! Ладно, разрешу тебе, когда возьмём немецкий штаб, немного там пошарить.
        - Так вы что, Юрий Филиппович, с нами хотите в рейд идти? Может быть, не надо, вы всё-таки сейчас командарм, а не ротный, как в Финскую войну.
        - Надо, Наиль, надо! По-немецки кто может говорить так же, как я? Нет таких, а искать специалистов по всей армии оно дороже выйдет Нам обязательно нужно занять этот город до вечера, и других вариантов нет. Так что тряхнём стариной - погуляем по немецким штабам и прочей фашистской хренотени. Когда будешь подбирать немецкую форму, про меня не забудь. Вроде бы Ряба говорил, что они, когда разгромили немцев в Червоном бору, захватили в прачечной много комплектов формы СС. Там даже был мундир штандартенфюрера, вот его мне и найди. Побуду в рейде полковником СС. Ты для всех наших орлов тоже подбери эсэсовские мундиры. Кроме Якута - у него разрез глаз не арийский. Будет в «ханомаге» лежать под видом пленного и, в случае опасности, работать как снайпер. Так что, товарищ сержант Кирюшкин, чтобы ваша винтовка была рядом, но незаметна для посторонних глаз. У тебя шестое чувство развито хорошо, поэтому я тебе поручаю, как почувствуешь опасность, мочи всех немцев подряд - не старайся выбить только офицеров. Тут ситуация простая - пленные нам не нужны, нам город требуется! Понял, Якут, - работаешь на поражение,
и чем больше убьешь фашистов, тем лучше. Ну, всё, ребята, время пошло, двигайте к Костину, а потом к эшелону с имуществом разведотдела, а я пока подготовкой к рейду займусь.
        Подготовкой к этой простой операции я действительно занялся основательно. Об этом говорит хотя бы тот факт, что кроме непосредственно участвующих в операции командиров вызвал и представителя нового для корпуса подразделения - отдельного радиотехнического взвода. Именно так начали в штабе называть структуру особого отдела, занимающуюся ко всему прочему и созданием радиопомех на самых популярных у вражеских подразделений радиодиапазонах. Техника для этого, естественно, была трофейная и размещалась в двух здоровенных грузовых «опелях». Они двигались во втором эшелоне, в одной колонне со штабом 86-й дивизии и стояли сейчас на северной окраине Острув-Мазовецка. Я хотел на время проведения операции, чтобы немцы, сосредоточенные в городе, полностью лишились связи со своим начальством. Кроме этого, приказал командиру полка Ломакину вызвать на НП своего специалиста по немецкому языку политрука Глушкевича. Его я хотел взять с собой в рейд - нужно было, чтобы кто-нибудь из наших вступил со мной в диалог на немецком. Кроме этого, когда явились лейтенант Костин и командир приданного полку артдивизиона, весьма
подробно объяснил, что нужно делать их подразделениям в намечающемся рейде.
        Когда проводил инструктаж командиров подразделений, появился вызванный подполковником Ломакиным политрук Глушкевич. Когда я на него взглянул, то мои намерения использовать его как напарника в общении с немецкими командирами сразу испарились. А как штандартенфюреру можно было общаться со стопроцентным евреем? Пришлось вместе с политруком придумывать, как скрыть его от глаз немцев, но при этом чтобы он мог по-немецки отвечать на мои команды. Решили, что он всё равно переоденется в эсэсовский мундир, но будет сидеть в «ханомаге» и при этом ещё, на всякий случай, перебинтует себе лицо. Жалко, конечно, что моя идея более правдоподобного поведения в окружении немецких офицеров не выгорает. Придётся, как всегда, использовать Шерхана. Слава богу, он в последнее время научился выкрикивать «яволь», вот и придётся использовать этот его словарный запас для натурализации меня в фашистской среде. Его звероподобная физиономия с рыжими волосами и зелёными, налитыми кровью глазами очень гармонирует с чёрным эсэсовским мундиром. Так и хочется вслед за этим бугаём вытянуться по стойке смирно и заорать «яволь».
        Закончив разговор с политруком Глушкевичем, я ещё поучаствовал в согласовании имитации отсечного огня орудиями артдивизиона и пулемётами подполковника Ломакина. В общем-то, всё уже было согласовано, обсуждались только детали, но я всё равно не спешил прекращать этот разговор. Пусть обговорят все детали, по-любому идти в бронедевизион было ещё рано. По моему внутреннему хронометражу, Шерхан и Якут только-только должны были привезти немецкую форму, а ещё не менее получаса бойцы лейтенанта Костина будут её разбирать и переодеваться. Кроме этого, я ждал, когда на НП прибудет вызванный командир радиотехнического взвода. Наконец он прибыл. Несколько минут заняло выяснение вопроса, как надёжно будут заглушены радиостанции, располагающиеся в зоне действия оборудования радиотехнического взвода. Для меня вопрос был новый, поэтому и выяснял возможности трофейного оборудования. Оказывается, при работе систем, установленных на «опелях» на полную мощность, радиоэфир будет засорён на довольно большой площади, и наверняка с любой радиостанции, находящейся в городе, невозможно будет установить связь. Это было,
конечно, хорошо, но связи не будет и у наших подразделений.
        Пару минут я анализировал последствия прекращения радиосвязи и у наших подразделений, но желание быстро овладеть городом перевесило всё. Важно было, чтобы немцы не дали сигнал тревоги. Наверняка командование вермахта уже бросило к Острув-Мазовецка резервы, и в свете организации им огненного мешка важно было не насторожить фашистов. Сделать всё быстро, тихо и, как говорится, без пыли. Немцы вояки хорошие, а тем более на нашу ликвидацию отрядили дивизии первого эшелона, а разбить их можно только хитростью. Как сказал бы Ося - пыльным мешком с двухпудовой гирей да по чайнику из-за угла. Вот поэтому я и решил, что ради захвата города можно пожертвовать и собственной связью. Тем более это продлится максимум до вечера, а Пителин разработал план действий практически для всех подразделений корпуса. Старый педант ожидал, что со связью могут быть проблемы, и своими инструкциями попытался от этого застраховаться. Имея такую страховку, как разработанные моим начальником штаба планы и инструкции, можно было не беспокоиться, что командиры подразделений растеряются, не имея связи с вышестоящими штабами. Так что
я дал добро на начало операции по глушению практически всех радиочастот. Только частота, на которой работала радиостанция бронепоезда, не должна была глушиться. Хотя командир радиотехнического взвода и уверял, что, даже работая на полной мощности их оборудования, невозможно на сто процентов перекрыть диапазон для столь мощной радиостанции, установленной на бронепоезде, но кто его знает это немецкое оборудование. Всё-таки «опели» располагались совсем недалеко от бронепоезда, и вероятность того, что менее мощные источники могли исказить работу радиостанции бронепоезда, существовала. Я, конечно, не знаток радиоэфира, но по жизни знаю, что более слабый противник может так орать, что своими воплями заглушит слова человека намного его сильнее, тем более если он голосит совсем рядом.
        Закончив разговор с командиром радиотехнического взвода, я прервал беседу командира артдивизиона с лейтенантом Костиным, заявив:
        - Ну, всё, товарищи командиры, согласовали коридор, по которому будут двигаться «ханомаги», и достаточно. Что договорились, по каким домам будет сосредоточен огонь артиллерии, это хорошо, для немцев вроде бы достоверная картина прорыва должна получиться. А сейчас, капитан, уже пора начинать действовать, время пошло.
        Командир артдивизиона всё понял правильно, прервал на полуслове свою речь, вытянулся и спросил, глядя мне прямо в глаза:
        - Товарищ командарм, разрешите идти начинать выполнять полученное поручение?
        Получив моё согласие, капитан козырнул и пошёл к выходу из НП. А я, проводив его взглядом, повернулся к командиру полка, предложил ему взять бинокль и осмотреть местность, где бронегруппа должна выйти к немецким позициям, после чего начал отдавать распоряжения:
        - Подполковник, у тебя вон в том доме с черепичной крышей расположен пулемёт. Нужно будет, чтобы через час там никого из наших бойцов не было. И именно через час - засеки время по своим часам! Наша бронегруппа, когда будет выходить к немцам, из всех стволов ударит по этому дому. Но за пять минут перед тем, как пулемётчики покинут позицию, они должны разнести штакетник вон у того дома с мезонином. Понятно, товарищ Ломакин?
        - Так точно! Полк всё сделает, чтобы ваш рейд прошёл на ура! В случае, если вас всё-таки раскроют, то мы немедленно будем готовы осуществить удар. Предлагаю для такого экстренного случая подать сигнал красной ракетой.
        - Принимается, подполковник! Но главное не в том, что быть готовым прийти к нам на выручку, а чтобы все обговоренные детали выполнить чётко и в нужное время. Ладно, подполковник, нам пора, часы тикают, и к немцам наверняка торопятся подкрепления. Пойдём мы начинать нашу операцию, и, как говорится, с Богом!
        Пожав руку командиру полка и попрощавшись с другими присутствующими командирами, я двинулся к выходу из НП. За мной, не сговариваясь, направились лейтенант Костин и политрук Глушкевич. Когда добрался до бронедивизиона, события завертелись, как снежная лавина. Не было даже секунды на обдумывание ситуации - действовал скорее по наитию, чем по разработанному до этого плану.
        Первое, что произошло, это злость на бойцов бронедивизиона. Эти бестолочи ещё не переоделись в немецкую форму, хотя мои орлы уже стояли у «хеншеля», облаченные в эсэсовскую форму. Красноармейцы же и даже командиры бронедивизиона, как какие-нибудь институтки, её тупо разглядывали, хихикали и показывали своим товарищам кое-какие аксессуары, которые у них были, а приятелю при раздаче не досталось. Пришлось вставить пистон заместителю Костина, а когда народ начал шевелиться, переодеваясь в немецкую форму, матерком поторопить отстающих.
        Когда, по моему мнению, бойцы стали похожи на немецких солдат, я дал команду начинать движение. Артдивизион уже начал имитацию отсечного огня, и нужно было успеть, чтобы сразу за этим огненным валом добраться до немецких позиций. Когда мы цепочкой, бронетранспортёр за бронетранспортёром, начали удаляться от прежнего расположения бронедивизиона, стало как-то неуютно. Причиной этого стал еле видимый сквозь листву лесопосадки одиноко стоящий «хеншель». Привык я к этому вездеходу, но сейчас было неразумно лезть в логово зверя без бронезащиты. А так я сидел в кабине бронетранспортёра за сантиметровой бронёй и плевать хотел на осколки, которые иногда всё-таки тюкали по железным бортам «ханомага», когда мы въехали в огненный коридор, который для нас создали орудия артдивизиона. Ещё до этого я попробовал связаться по рации бронетранспортёра с бронепоездом, но, как и ожидалось, радиоэфир был плотно забит помехами. А совсем привёл себя в боевой настрой, когда недалеко от позиций фашистов двигающееся в нашей колонне штурмовое орудие начало долбить по дому, о котором я говорил с подполковником Ломакиным.
        Инстинктивно взглянув на свой хронометр, я облегчённо вздохнул - с нашего разговора с подполковником прошёл уже час пять минут. А мы договаривались с командиром полка, что он уберёт своих людей подальше от дома ровно через час. А в этом доме сейчас, наверное, творился сущий ад, всё-таки 75-мм пушка нашего трофея предназначалась для уничтожения дзотов и других укреплённых целей, а тут всего лишь жилой дом. К тому же по дому начали вести огонь и пулемёты «ханомагов», и как итог этого буйства, халупа начала дымить, а вскоре появился живой огонь. Штурмовое орудие, сделав последний выстрел, тронулось с места и заняло, как я и приказывал, головное положение в нашей колонне.
        Остановилось для стрельбы это трофейное штурмовое орудие по простой причине - экипаж старшего сержанта Новикова был совершенно неопытен, и наводчик вполне мог не попасть в дом во время движения. Да и когда ребята могли приобрести опыт работы на штурмовом орудии (среди бойцов из-за короткого ствола пушки прижилось ироничное название «окурок»), если в строй бронедивизиона этот самый «окурок» встал только позавчера. История его появления была довольно интересная. И напрямую была связана с дядей Ваней, гражданским человеком, бывшим работником Гушосдора. Его порекомендовал мне Лыков, как отличного механика, когда я по просьбе зампотеха ПТАБр искал грамотного специалиста по ремонту наших тракторов и артиллерийских тягачей. Уже шла война, и условий для ремонта такой техники не было. Но с приходом дяди Вани (именно так бойцы бригады начали звать этого довольно пожилого добровольца) техника, казалось бы мёртвая, начала оживать. Золотые руки были у мужика, но, кроме ремонта техники, он ещё прекрасно мог ею управлять. Вот какого золотого кадра мне удалось получить в бригаду.
        По причине своего умения управлять артиллерийским тягачом «Комсомолец» дядя Ваня оказался в штабной батарее ПТАБр, которая была переброшена в район Сокулок. Иван Петрович отремонтировал этот тягач и ему же пришлось им управлять. С позиций штабной батареи я его отозвал. Хотя он уже вытребовал себе трёхлинейку и начал вместе с красноармейцами рыть окопы. А как же было не отозвать такого специалиста, если один из «ханомагов» забарахлил. После ночного боя с фашистами двигатель начал работать неустойчиво - кашлял, периодически глох, снизилась мощность. Беда, одним словом - бронетранспортёр в таком состоянии нельзя посылать в бой. А специалисты бронедивизиона никак не могли наладить этот немецкий двигатель. А вот дядя Ваня смог. И заканчивал он этот ремонт под вой «юнкерсов» и канонаду немецких орудий 7-й танковой дивизии, в это время атакующей позиции штабной батареи. Ну а потом была контратака бронедивизиона, и дядя Ваня участвовал в ней в качестве бойца десантной группы отремонтированного им бронетранспортёра.
        Во время рейда по тылам 7-й танковой дивизии немцев бронедивизион попал в очень неприятную ситуацию. Не все фашисты поддались панике, были и стойкие подразделения, которые пытались остановить наш железный кулак. С одним из таких подразделений столкнулась и первая волна нашей бронетехники - батарея противотанковых орудий с пехотным прикрытием, стала стеной на пути наших «ханомагов» и пяти танков КВ. Метким огнём перебив гусеницы, они обездвижили два тяжёлых танка, заставив остальную технику уйти с линии атаки, свернув в лесополосу. Назревал позиционный бой, который был нам крайне не выгоден. Но тут в тылу у немцев началась перестрелка, и вскоре показалось штурмовое орудие, утюжившее позиции противотанковой батареи немцев.
        Как рассказывал мне потом лейтенант Костин, при виде картины, как немецкое штурмовое орудие давит фашистов, он просто обалдел. Наверное, так же, как я, когда наблюдал, как «мессершмитты» сбивают «юнкерсы», пока не разглядел на крыльях истребителей красные звёзды. На штурмовом орудии звёзд не было, но экипаж там состоял из русских ребят. Историю, как наши захватили немецкое штурмовое орудие, Костин узнал после того, как немцы были разбиты и танки КВ, поддерживаемые «ханомагами» бронедивизиона, оказались на вражеских позициях. Всего в группе, которая в самый нужный момент атаковала с тыла немецкие позиции, было двадцать восемь человек. Они были из разных подразделений, в основном входивших в 66-й УР. Были там и четверо пограничников, вокруг которых и объединились УРовцы. Старший по званию пограничник - лейтенант Васин, и стал командиром всей этой группы. Командир он был инициативный и смелый, не стал крадучись лесами пробираться на восток, а организовал несколько нападений на тылы ушедших вперед немецких воинских частей. Лейтенант был грамотный военный, и ему способствовала удача, поэтому все эти,
по сути, партизанские операции заканчивались благополучно. Ночью ему удалось основательно потрепать немецкое подразделение, в которое входили штурмовые орудия. Три из них были сожжены в ходе ночного боя, а одно было захвачено совершенно неповреждённым. В группе лейтенанта Васина были танкисты из танковой роты УРА, вот им он и поручил стать экипажем боевой машины. Командиром назначил старшего сержанта Новикова, который до внезапного нападения фашистов был командиром Т-18 в одной из двух танковых рот 66-го укрепрайона. Ребята, привыкшие к Т-18, конечно, плохо разбирались в немецком штурмовом орудии, но худо-бедно проползли почти тридцать километров, а самое главное, отлично проявили себя, когда способствовали уничтожению узла обороны фашистов.
        Иван Петрович оказался в составе экипажа трофейного штурмового орудия вследствие трагического случая этой яростной войны на уничтожение - бывший механик-водитель погиб, когда выбрался из-под защиты брони, чтобы обняться с бойцами бронедивизиона, которым он так помог. Поле битвы было ещё не зачищено, и нашёлся один упёртый фашист, который не убежал, а найдя брошенный пулемёт МГ, открыл огонь по группе радующихся победе бойцов. В результате этого коварного удара погибло и было тяжело ранено несколько наших ребят, в их числе был и механик-водитель трофейного штурмового орудия. Немец, конечно, был уничтожен, но ущерб отряду он нанёс. После этой перестрелки была проведена тотальная зачистка, где даже раненых немцев уничтожали на месте. Во время этой зачистки Иван Петрович осваивал управление немецким штурмовым орудием. И освоил неплохо, так как трофейный танк (именно так штурмовое орудие начали называть красноармейцы и даже командиры) принял активное участие в рейде по тылам 7-й танковой дивизии вермахта. Очень хорошо экипаж проявил себя при захвате штабной колонны 7-й танковой дивизии немцев. После
того боя я посчитал обоснованной просьбу лейтенанта Костина, чтобы все бойцы Васина влились в состав бронедивизиона. Все, кроме самого лейтенанта и пограничников, которых я собирался направить в распоряжение капитана Курочкина - усилить ими разведку корпуса.
        Вот таким образом в составе бронедивизиона и появилось штурмовое орудие. И кстати, очень даже к месту, а то всё пулемёты да пулемёты, а тут какая-никакая, но пушка. И сейчас это проявлялось в полной мере - очень эффектным получилось наше появление у немецких позиций. Теперь даже немецкий ветеран думает, что к ним именно прорвалась моторизованная часть, чтобы помочь обороняться против безумных русских. Которые должны знать своё место у параши и безропотно ждать в Белостокском котле своей участи.
        Глава 16
        Все посторонние мысли вылетели из головы, как только «ханомаг», в котором я двигался, добрался до каменного двухэтажного здания, стоящего метрах в ста пятидесяти от дома, которое обстреляло наше штурмовое орудие. Оттуда выбежал немец в полной полевой амуниции, в каске и начал махать руками, по-видимому, призывая остановиться. Я сидел в «ханомаге», двигающемся сразу за штурмовым орудием, и мы остановились как раз напротив этого немца. Я распахнул дверь и, не выбираясь из кабины, крикнул:
        - Где командир? Немедленно доложить, что здесь происходит?
        Немец был ошарашен, что в кабине бронетранспортёра увидел штандартенфюрера, да так, что даже не смог ничего произнести, а что-то мямля, указал рукой вдоль улицы по направлению к центру. Ему на помощь пришёл второй немец, выскочивший из дома. Это уже был фельдфебель и, по-видимому, человек бывалый. По крайней мере, его не лишила дара речи эсэсовская форма, и он, став по стойке смирно, довольно браво, с баварским акцентом, проорал:
        - Герр штандартенфюрер, первый взвод второй роты третьего батальона 9-го гренадерского полка ведёт бой с прорвавшимися русскими. Командир батальона капитан Герман Йордан находится в настоящий момент в штабе, который дислоцируется в городской ратуше. Она расположена в полутора километрах от этого места в центре города. Туда ведёт вот эта дорога.
        Немец кивком головы указал направление движения, после чего замер, поедая меня взглядом. Ясно было, что он ждёт слов эсэсовского полковника. Хотелось плюнуть на него и ехать дальше захватывать штаб батальона. По прежней реальности я знал, что такой снобизм по отношению младшего по чину, в общем-то, не вызовет у немцев подозрения. Но потом подумал, что всё-таки я изображаю из себя эсэсовца - элиту национал-социалистов, а слово социалист обозначает товарищеское отношение к своему собрату. А этот фельдфебель вполне может быть членом нацистской партии. Поэтому к чёрту снобизм и собственное состояние души - прояви уважение и заинтересованность положением дел у него в подразделении. И я под воздействием этой мысли спросил:
        - Фельдфебель, как вы здесь - держитесь? Много ли русских атакует ваш взвод? Хватает ли боеприпасов? Если нет, то можете мне дать заявку, я посодействую, чтобы их срочно доставили.
        Немец так же браво, как только что докладывал, ответил:
        - Спасибо, господин штандартенфюрер, в моём взводе всего достаточно. Нас атакует не меньше роты русских, но действуют они бездарно. Мы уже их несколько десятков положили. Наши потери - один раненый. Если к ним не прибудет артиллерия и танки, то мы их тут до второго пришествия держать будем.
        - Хорошо, фельдфебель, ваш взвод действует отлично, я отмечу это в своём докладе. Как, кстати, вас зовут?
        - Вальтер Шульце, командир взвода второй роты 9-го гренадерского полка.
        - Всё, считайте, что ваша фамилия будет известна командиру 7-го армейского корпуса, генералу артиллерии Вильгельму Фармбахеру.
        В то время когда я словами гладил по головке фельдфебеля, в голове шла напряжённая работа. Получалось, что весь мой первоначальный план по взятию города был невообразимой чушью. Если в этом батальоне все взводы подобны этому, то уничтожение командира и штаба батальона ничего не решало. Командиры взводов, подобные Шульце, не запаникуют, а будут продолжать выполнять приказы, полученные ранее. В идеале, для взятия города нужно, чтобы их командир батальона своим приказом вывел все подразделения и построил немцев на площади, чтобы моим пулемётчикам было удобнее их расстреливать. Бред несомненный! Но так этого хотелось, что мозги буквально скрипели, пытаясь придумать, как всё-таки решить эту задачу. И наконец, мелькнул лучик надежды решить эту, казалось бы, тупиковую задачу. Чтобы не упустить его, я начал сразу же действовать по возникшему в голове новому плану. Он возник так быстро, что беседующий со мной фельдфебель не заметил ни малейшей заминки в моём разговоре.
        Первой задачей этого нового плана была связь со штурмующим город полком. Но радиоэфир был недоступен, оставался единственный вариант - направить к подполковнику Ломакину делегата связи с указаниями, что тому делать для ликвидации гарнизона города. А чтобы направить делегата связи, нужно было вызвать какого-нибудь командира, да того же лейтенанта Костина и по-русски дать ему указание. Пусть даже и не вызывать, а самому подойти к «ханомагу», где он находился. А делать это в присутствии фельдфебеля никак нельзя - значит, нужно того куда-нибудь отослать. И я неожиданно для немца спросил:
        - Фельдфебель, у вас есть связь со штабом батальона?
        Тот озадаченно на меня глянул и сказал:
        - Связь есть, городские телефонные линии действуют!
        Я тут же воскликнул:
        - Это хорошо! Идите и немедленно свяжитесь с командиром батальона. Доложите, что к вам вышла особая группа штаба специальных операций, под командованием штандартенфюрера СС Отто Лонге. Пусть он срочно начинает готовить штаб к эвакуации - все текущие бумаги сжечь, секретные положить в сейф и загрузить на автомобиль. Когда я доберусь до штаба, всё должно быть готово к эвакуации. Понятно, фельдфебель?
        - Так точно, герр штандартенфюрер! А что, разве мы будем отступать? Допустим в город прорвавшиеся орды обезумевших недочеловеков? Да мы этих взбесившихся свиней одними пулемётами задавим, а если учитывать и вашу бронетехнику, то горы воняющих трупов обеспечены.
        - Тут, конечно, вы правы, Вальтер, покрошить мы их покрошим, но могут погибнуть и настоящие арийцы. А это нам нужно? Тем более, по данным командования, из Белостокского котла сюда летит целая туча этой саранчи. Ну, покрошим мы тут несколько тысяч русских свиней, а дальше что? Они разбегутся, как тараканы, и потом лови их по всей территории генерал-губернаторства. Нет, нам это не надо! Умные люди и настоящие арийцы из штаба армий «Центр» хотят заманить их в этот город и прихлопнуть одним ударом. А чтобы не гибли немецкие солдаты, будут использованы газы. Понял, Вальтер, не жизни арийцев, а газы. По данным разведки, у русских совсем нет противогазов, эти идиоты их выкинули и используют их пеналы для переноски всякой чуши, вроде шнапса и сигарет, ну и ещё их любимой закуски, сала и солёных огурцов. Мало их травили в первую войну, вот нам и придётся продолжить миссию наших отцов и дедов. Кстати, фельдфебель, надеюсь, твои солдаты не выкинули противогазы?
        - Никак нет, герр штандартенфюрер, у нас всё по уставу. Полный орднунг унд дисциплинен!
        - Это правильно, держите противогазы под рукой! Ладно, фельдфебель, идите, связывайтесь с командиром батальона, а я пока отправлю нарочного с докладом, что в городе пока много немцев. Русские ещё в него не вошли и рано начинать операцию «Енот». По закону подлости придётся гонять «ханомаг». У вас тут какое-то заколдованное место - радиоэфир так засорён, что невозможна связь даже между «ханомагами» своего же подразделения. Приходится останавливаться и лично отдавать приказы подчиненным. Кошмар! Так что вам повезло, что функционирует городская телефонная связь.
        Я специально нёс этот бред, будучи уверен, что когда фельдфебель свяжется с командиром батальона, то обязательно скажет о планируемом капкане для русских с применением отравляющих газов. Конечно, это смешно, что с таким мелким чином поделились такой секретной информацией, но в боевой обстановке чего не бывает? И у больших начальников язык становится, что помело, особенно если они сами только что побывали под огнём. Этот Вальтер Шульце, видать, опытный вояка, и наверняка командир батальона прислушается к его словам, и они, несмотря на абсурдность, отложатся у него в мозгу. А тут появлюсь я в довольно редкой для передовых подразделений эсэсовской форме целого штандартенфюрера, да ещё во главе моторизованного подразделения. Вывод у любого полевого командира будет однозначен - обстановка экстраординарная и намечается какая-то крупная операция. И чёрт его знает, может быть, руководство задумало применение газов, чтобы уничтожить этих недочеловеков. И тогда появление крупного чина СС в заштатном городе генерал-губернаторства вполне понятен. И его приказы тоже понятны. Вот такая была моя мотивация всех
этих разговоров с фельдфебелем. Это была подготовка для взятия под контроль командира немецкого батальона. Чтобы он без всякой проверки принял меня как представителя высшего руководства. И выполнил приказ - свернуть все опорные пункты батальона в городе и отступить в обговорённое со штандартенфюрером место.
        А такое место в моей голове уже было. Не зря же я прорабатывал с Пителиным вопрос организации засады рвущимся нас уничтожить резервным частям немцев. А местность, на которой планируется устроить огненный мешок, имеет, пожалуй, определяющее значение. Тогда, пользуясь картами, мы с Борисом Михайловичем нашли несколько таких мест. Потом и Пителин, да и я тоже, говорили с поляками, бывавших в Мазовецком воеводстве и много раз проезжавших те места, где мы прорабатывали планы устройства немцам огненного Армагеддона. Из всех мест самым оптимальным было то, которое мы определили сами, пользуясь картами. Но в процессе общения с польскими союзниками у меня отложилось в голове ещё одно очень перспективное место для организации огненного мешка. Его минусом было только то, что оно было на юго-западе от Острув-Мазовецка - на расстоянии семи километров от города, недалеко от моста через реку Буг. Но как бы это место ни подходило для организации огненного мешка, пришлось про него забыть, так как согласно нашим предположениям немецкие резервы могут быть переброшены только с юго-востока.
        Для планов той операции лощина перед мостом через реку Буг умерла, а вот для организации мешка для ушедших из города немцев она очень даже подходила. Вот я и решил использовать это место для организации капкана батальону капитана Йордана. Для этого, как только фельдфебель скрылся в доме, я выбрался из кабины «ханомага» и подошёл к бронетранспортёру, в котором находился лейтенант Костин. Моя инструкция продолжалась до выхода фельдфебеля из дома. Как только он показался, я быстро закончил и направился к своему «ханомагу». Уже открыв дверь в кабину, спросил у фельдфебеля:
        - Ну как, командира батальона вызвали в штаб?
        - Он там с самого начала нападения русских! Я его предупредил о вашем прорыве, и теперь он с нетерпением ожидает последние указания от командования. Уже давно не было радиосвязи, как со штабом нашего полка, так и со службами дивизии и корпуса. Радиосвязь барахлит, так же как у ваших «ханомагов».
        - Хорошо, фельдфебель, не буду долго мучить ожиданием вашего капитана. Прощайте, Вальтер, и ещё раз повторяю - проверьте наличие и состояние противогазов у ваших подчиненных.
        После этих слов я забрался на командирское место в бронетранспортёре, приказал сержанту Силину трогаться, и мы, объехав штурмовое орудие, не очень быстро двинулись к центру города. Теперь наш «ханомаг», занимал головное положение в колонне, а штурмовое орудие начало движение последним. Всё шло по разработанному ещё до этого рейда плану. Сейчас, в окружении немцев, самой проблемной частью колонны была хвостовая. Так что всё шло, как я намечал, кроме одного, число бронетранспортёров в колонне уменьшилось на один. «Ханомаг» лейтенанта Костина отправился обратно - передавать мои приказы подполковнику Ломакину.
        А приказы были просты, их я написал на листке тетради. Срочно автотранспортом перебросить недавно подошедшую маршевую роту, оставшийся в резерве взвод автоматчиков, миномётную батарею и станковые пулемёты, сведенные в пулемётный взвод, в место организации засады на выходящих из города немцев. Место организации засады лощина в полутора километрах от моста через реку Буг, на шоссе Острув-Мазовецка - Варшава. Ответственный за операцию подполковник Ломакин, непосредственное командование на месте осуществляет лейтенант Костин. На словах я рассказал лейтенанту Костину, как мыслю этот пулемётно-миномётный мешок. Написал и распоряжение начальнику противовоздушной обороны эшелонов, которые стояли вблизи города, в ожидании приказа на разгрузку гаубичных полков. В этом распоряжении приказал для выполнения особого задания временно передать в распоряжение лейтенанта Костина взвод счетверённых пулемётов «Максим». Я знал, что они уже сняты с платформ и переустановлены в кузовах ЗИСов. А значит, ковыряться с ними не нужно, и они могут даже быстрее оказаться на позициях, чем рота автоматчиков и миномётная батарея,
а эффективность работы этих зенитных систем по пехоте была колоссальна. Главное было их разгрузить и замаскировать в кустах, чтобы вышедшие из города немцы их сразу не заметили. Но пулемётчики ребята опытные, а кустарник, росший метрах в ста пятидесяти от дороги, был довольно густой. И они должны успеть замаскироваться до подхода немецкой колонны. Вот какие я успел сделать дела, пока фельдфебель беседовал с командиром своего батальона.
        Наверное, поэтому, когда «ханомаг» тронулся, я почувствовал какое-то успокоение, хотя боевая машина забиралась всё глубже в змеиное гнездо фашистов. А ещё я злорадствовал, когда представлял, как пули зенитных пулемётных установок рвут этих зелёных жаб. А то ишь, как упивался фельдфебель, когда рассказывал, сколько русских неопытных пацанов положил его пулемётчик. Так пусть в свой последний миг он ощутит ту боль, которую чувствовали мои ребята. Весь гренадерский батальон в этом виноват, и пусть все эти самодовольные арийцы сдохнут под градом наших пуль.
        Наверное, мой настрой сказался на поведении и языке Гёте, с которым я начал обращаться, как какой-нибудь портовый грузчик в Гамбурге, когда, выбравшись из бронетранспортёра, остановившегося напротив городской ратуши, увидел целый комитет по встрече штандартенфюрера. Я сразу же начал кричать и ругаться, обвиняя гауптмана Германа Йордана в невыполнении приказа. Немцы, а их было трое, пришибленные потоком площадной ругани, стояли по стойке смирно и молчали. Наконец, когда мой словарный запас немецких ругательств истощился, и я замолчал, один из них со знаками различия капитана как-то виновато произнёс:
        - Господин штандартенфюрер, но мы не получали никаких приказов об отступлении. Наоборот, в последнем радиосеансе связи со штабом полка моему батальону было приказано - любой ценой отстоять город и не допустить прохода русских эшелонов в сторону Варшавы.
        На этот раз взрыв немецких ругательств был недолгим и не столь красочным. И сводился он только к одному - какой их командир полка раздолбай, почему он не связался с батальоном после получения приказа из штаба группы армий «Центр». Спустив таким образом пар, я уже спокойно произнёс:
        - Ладно, но благодарите Бога за то, что фон Бок не очень доверяет современной связи. Привык генерал-фельдмаршал перестраховываться в важных решениях. Вот и мою особую группу направил в этот город, чтобы убедиться, что русские уже вошли в Острув-Мазовецка и можно давать отмашку на их уничтожение.
        Посчитав, что достаточно нагнал ужаса на немецких офицеров своей руганью и упоминанием о решении, принятом командующим группой армий «Центр» генерал-фельдмаршалом Теодором фон Боком, я заявил:
        - Капитан Йордан, немедленно отдайте приказ о сворачивании обороны города и отходу батальона в район моста через реку Буг на шоссе Острув-Мазовецка - Варшава. Задача - не допустить захват русскими моста. А они (которые выживут) наверняка кинутся туда после бомбардировки города химическими снарядами и бомбами.
        - Я, конечно, понимаю, господин штандартенфюрер, но у меня нет приказа на отход из города от моего непосредственного начальника.
        Слова капитана опять пробудили вулкан неприличных словосочетаний, исторгаемых моей лужёной глоткой. После пары минут забористой брани, которую подцепил от герра Крюгера ещё в прежней моей реальности, я всё ещё злым скрипучим голосом спросил:
        - Так что вы ещё здесь стоите? Быстро к рации и вызывайте своего полкового командира! Я в городе ещё полчаса, а затем со своими ребятами сваливаю из этой клоаки. Хотел прикрыть бронетехникой ваш отход, но вы сами выбираете свою судьбу, а мне что-то неохота дышать ипритом.
        Капитан, по-видимому, ожидал от меня нечто подобное, вроде ругани и угроз, но не того, что штандартенфюрер плюнет на всё и бросит целый батальон на произвол судьбы. В эти мгновения он, наверное, и поверил информации, полученной от фельдфебеля, что готовится газовая атака по вошедшим в город русским. Так как следующие его слова можно было признать как готовность подчиняться моим распоряжениям. Он, несколько заикаясь, произнёс:
        - Как полчаса? Батальон за это время не успеет подготовиться к маршу! К тому же по-любому нужно попытаться по рации связаться с командованием полка. Последний раз нам удалось связаться со штабом полка, только когда произошло первое боестолкновение с прорвавшимися из Белостокского котла русскими. Вот тогда я и получил приказ удерживать город. Но после этого обстановка могла, конечно, измениться, и я не в курсе последних распоряжений командования. Как нарочно, радиоэфир плотно забит помехами, а проводную связь русские нарушили, когда захватили станцию. Ударили они неожиданно с использованием тяжёлых танков, и мы не смогли ничего им противопоставить. Вернуть станцию силами батальона невозможно, требуются подкрепления.
        - Можете передо мной не оправдываться, мне на эту станцию начихать! Да, думаю, что и вашему командованию будет глубоко плевать, что вы сдали часть города, конечно, если дальше всё пойдёт по плану - русские залезут в приготовленную ловушку и их прихлопнут. А вот не допустить распространение этой заразы дальше - это сейчас самое главное. И ваш батальон, создав узел обороны у моста через реку Буг, будет этому очень способствовать. Не скрою, я в этом заинтересован, ведь после проверки, все ли немцы покинули город, моему подразделению приказано обеспечить, чтобы уцелевшие после химической бомбардировки русские не смогли ускользнуть, воспользовавшись мостом через Буг. А вы сами понимаете, что эта задача для пехотного подразделения, а не для моторизованной спецгруппы.
        Капитан Йордан понимающе кивнул головой и начал приглашать пройти в здание, чтобы там, пока его начальник штаба будет связываться с полком, пропустить по рюмке отличного французского коньяка. Пока он расписывал все достоинства этого французского трофея, я настороженно глядел вслед покинувшему нас гитлеровцу. Наверное, это и был начальник штаба, направлявшийся в радиоузел. Теперь наступал самый опасный момент, если немцам удастся связаться со штабом (а кто знает, как поведёт себя этот загадочный радиоэфир), то весь мой иезуитский замысел накрывается медным тазом. Я подумал: «Пожалуй, я один здесь не справлюсь, ведь как только ушедший немец появится и крикнет, что с полком он связался, нужно будет гасить и его, и капитана Йордана, и стоящего рядом немецкого офицера, и прохаживающего невдалеке часового, вооружённого автоматом. Да, пора вызывать Шерхана».
        А между тем капитан Йордан стал сильно настойчив с предложением пропустить по рюмашке коньяку. Достал, можно сказать, со своим трофеем. Я и так был как натянутая струна, а тут ещё надоедливые предложения. Нервы не выдержали, и я опять сорвался на крик, обозвав Йордана идиотом, который не понимает ответственности перед нацией. Скорее всего, я повёл себя как истинный ариец, эсэсовец, штандартенфюрер. Так как он воспринял мой срыв вполне спокойно, хотя и начал оправдываться, приводя примеры героических действий его батальона в периоды французской и польской кампаний. Я его послушал несколько минут, а потом заявил:
        - Понял я, капитан, что ваш батальон героический, вот сейчас и покажете выучку ваших подчиненных. Время у нас ограничено, и нужно как можно быстрее занимать позиции у моста через Буг. Наблюдать, как быстро будет собираться ваш штаб, я поручу своему человеку - штурмшарфюреру СС Шерхану. Если ваши писаря будут копаться, он будет подгонять их пинками!
        Не обращая внимания на пытающегося что-то сказать капитана, я повернулся к бронетранспортёру и крикнул:
        - Шерхан, немедленно ко мне!
        Естественно, Наиль не понимал немецкой речи, но слово Шерхан звучало в обоих языках одинаково. А мой боевой брат был предупреждён, что если прозвучит его позывной, даже вперемешку с немецкими словами, он должен быстро оказаться рядом со мной и быть готовым к силовым действиям. Он и оказался, и это заняло всего несколько секунд. Как горилла, он выпрыгнул из бронеотсека «ханомага» и в несколько прыжков оказался возле меня. Его фигура и особенно физиономия оказали нужное впечатление на Йордана. Тот притих, как-то сжался и наверняка поверил, что этот вышибала действительно будет гонять пинками штабных писарей. Я, повернувшись к Наилю, по-немецки приказал:
        - Штурмшарфюрер, если я буду занят другими вопросами, то вам ставится задача проконтролировать, чтобы штаб этого батальона был готов к передислокации через полчаса.
        Шерхан, конечно, не понял из моего приказа ни слова. Но не зря я его дрессировал, поэтому он тут же, выпучив глаза, гаркнул:
        - Яволь!
        И застыл по стойке смирно. Если бы его в этот момент заснять на фотоплёнку, то он олицетворял бы своей фигурой всю грозную мощь Ваффен-СС. Я посчитал, что нужный эффект достигнут и повернулся так, чтобы видеть входную дверь в ратушу. И сделал это своевременно, так как оттуда уже выходил начальник штаба батальона. Я не стал выхватывать пистолет из заблаговременно расстегнутой кобуры, так как по понурому виду немца можно было догадаться, что связаться с полком тому не удалось. Это подтвердилось через несколько секунд, когда он подошёл к нам. Нисколько не удивившись присутствию ещё одного эсэсовца, он, обращаясь к Йордану, доложил:
        - Господин капитан, связь с полком, так же как и со штабом дивизии, установить не удалось. Помехи в радиоэфире жуткие, из динамика слышны только писк, треск и вой.
        Капитан, впрочем, как и его два сослуживца, вопрошающе посмотрел на меня. А я в этот момент подумал: «Ну что же, всё идёт наилучшим образом. Клиент окончательно спёкся и требует подсказки. Теперь твой выход, Юрок, - бенефис начинается!» Вот я и начал свой бенефис, заявив:
        - Ну что, господа, теперь к делу! Капитан, я жду, что ваш батальон покажет, на что он способен. В течение часа-полутора первые колонны начнут отход из города. Прикрывать их марш будут мои бронетранспортёры. Для этого, капитан, вы на карте города укажете точки, огонь из которых будет сдерживать русских, на то время, которое вам понадобится добраться до моста через реку Буг. Перед мостом вас встретит бронетранспортёр с моими людьми. Вы к нему не приближайтесь у гауптшарфюрера Мольтке приказ - никого из города не допускать к «ханомагу» ближе чем на двести метров. Я же не знал, какая обстановка в городе и что здесь держит оборону против русских целый батальон. Боевой дозор рассчитан на то, чтобы не допустить к мосту неорганизованные группы, в ряды которых могли проникнуть русские диверсанты, способные взорвать этот стратегический объект. А мои подчинённые люди дисциплинированные и буквально понимают приказы. Приказано - вышедших из Острув-Мазовецка тормозить для дальнейшей проверки на подходе к мосту, вот Мольтке и будет всех, невзирая на лица и звания, останавливать. Так что, капитан, метров за
двести от стоящего на дороге «ханомага» делайте батальону привал и ждите моего приезда.
        Капитан несколько растерянно спросил:
        - А когда же мы будем оборудовать опорный пункт перед мостом? Ведь там нет предмостных укреплений, нет ни окопов, ни блиндажей!
        - Да не волнуйтесь вы так, капитан! Во-первых, я долго в городе находиться не буду. Проконтролирую, как обустроились мои люди, и двину следом, а во-вторых, для прикрытия вашей задницы выделю батальону на время марша штурмовое орудие. Оно будет двигаться позади и в случае преследования вас русскими мобильными группами сможет их остановить и дать возможность батальону спокойно добраться до места.
        На этом все обсуждения закончились, и капитан начал действовать. Так как он зашёл в штаб, я не мог контролировать его распоряжения, но явно происходила деятельность по подготовке штаба к эвакуации - солдаты начали выносить коробки с бумагами. Часть из них оставляли у проезжей части, а в основном несли к костровищу, устроенному в центре площади перед ратушей, возле какого-то памятника польскому деятелю. Дальнейшего процесса сбора немецкого штаба я не увидел, так как занялся расстановкой бронетранспортёров по периметру немецкой обороны. Они, по достигнутой с командованием батальона договорённости, должны были обеспечить бескровный отход и располагаться в согласованных с немецким штабом местах. Йордан пытался навязать мне своего представителя, чтобы тот указал места, где нужно разместить бронетранспортёры. Но я, как истинный представитель фашистской элиты, надулся как индюк, послал его к чёрту и заявил, что Ваффен-СС само знает, где размещать собственные бронетранспортёры. Это только обычные части вермахта могли сбить с оборонительных рубежей русские варвары, а настоящих арийцев, служащих великому
Рейху в войсках Ваффен-СС, дикарям не удалось бы сдвинуть ни на йоту с удерживаемых ими позиций.
        Таким образом, поставив на нужное место командира батальона, я всё-таки с кислым видом взял карту-схему, на которой были отмечены места расположения блокпостов и узлов обороны немцев. Йордан, конечно, не подал вида, но чувствовалось, что моё высокомерие оскорбило этого ветерана вермахта. Я этого и добивался, любви и уважительного отношения от этого гитлеровца мне было не нужно, достаточно было того, что он выполнял поставленные мной задачи. А «ханомаги» я разместил с таким расчётом, что в случае срыва моего сценария они реально смогли бы помочь ребятам Ломакина уничтожить немецкие опорные пункты. У ратуши оставил штурмовое орудие, на всякий случай посадив туда знатока немецкого языка политрука Глушкевича. После размещения очередного «ханомага» на позиции я обычно общался с командирами немецких опорных пунктов, и они говорили все как один, что в последние два часа активность русских резко снизилась. Каждый из этих ветеранов был уверен, что это означает скорый подход русских резервов. А значит, ещё до вечера можно ожидать мощный удар, и скорее всего с танковой поддержкой. Эти немцы, можно сказать,
были счастливы, что командование отдало приказ на отход.
        Вернувшись к ратуше, я застал финальную часть формирования немецкой колонны. Она получалась смешанной, там были и несколько автомобилей, загруженных боеприпасами, тяжёлым вооружением, штабными бумагами и ещё какими-то тюками, был и гужевой транспорт. Слава богу, не было бронетехники, а то как бы наша пулемётно-миномётная засада с ней справилась? Капитан Йордан тоже был на площади, окружённый несколькими офицерами, из которых я узнал только начальника его штаба. Я подошёл к немцам, во-первых, конечно, попрощаться, а во-вторых, у меня возникла мысль попробовать удержать здесь начальника штаба немецкого батальона. На остальных немцев мне было наплевать - пусть идут в ад, а вот начальник штаба многое может поведать командарму. Очень был нужен свежий «язык», и грех было не воспользоваться таким случаем, когда можно получить его на блюдечке с голубой каёмочкой.
        Выполнять свою задумку я начал хитро. Сначала отметил хорошую управляемость батальоном, заявив:
        - Ну что же, капитан, вам удалось меня приятно удивить. Сборы к передислокации батальон провёл чётко и без эксцессов, и это несмотря на боевую обстановку. Я думаю, фон Бок это учтёт в своих кадровых решениях. В своей докладной записке генерал-фельдмаршалу я отмечу ваш батальон и чёткие действия его командира. Кстати, капитан, если у вас в батальоне такая слаженность, то вы вполне можете часа два обойтись без своего начальника штаба. Так как он хорошо знает обстановку и может предугадать действия русских, то мне сейчас такой опытный человек весьма бы пригодился. Мало ли что могут предпринять эти безумные русские.
        Капитан на секунду задумался, прорабатывая в мозгу плюсы такого согласия, а потом, решив, что для дальнейшего отчёта будет весьма нелишним участие офицера батальона в группе прикрытия, осуществляемого силами Ваффен-СС, и произнёс:
        - Да, господин штандартенфюрер, вермахт всегда готов оказать услугу своим товарищам из Ваффен-СС. Капитан резерва Пульман, думаю, действительно будет полезен в операции прикрытия, осуществляемой вашим подразделением.
        После этих слов командир немецкого батальона начал давать инструкции своему начальнику штаба. Затем, кивнув мне, направился к своему маленькому вездеходу, капитан запаса Пульман встал рядом со мной, а остальные офицеры чуть ли не бегом бросились к своим подразделениям. Вскоре вся эта масса техники, конных повозок, пеших гитлеровцев пришла в движение. На площади оставались в неподвижности только я, капитан запаса Пульман, мои ребята, наряженные эсэсовцами, и чуть в отдалении «ханомаг» с сидящим в бронеотсеке Якутом и пулемётчиками, напряжённо следящими, как немцы уходят. Не знаю, что чувствовал капитан запаса Пульман, наблюдая за тем, как уходит из города его батальон, а у меня, после того как в хвост немецкой колонны пристроился управляемое дядей Ваней штурмовое орудие, на сердце возникло торжество от столь удачно проведённой операции.
        Глава 17
        Когда площадь перед ратушей опустела и затих лязг гусениц штурмового орудия, я повернулся к оставшемуся в нашей компании немцу и, хищно улыбаясь, заявил:
        - А вы, господин Пульман, счастливчик, в отличие от своих бывших сослуживцев!
        - В каком смысле, господин штандартенфюрер?
        - А в том, что остались живы, когда весь ваш бывший батальон дружно отправился в ад! Правда, вы тоже можете отправиться за ними, если, конечно, откажетесь сотрудничать.
        Сказав это, я, не обращая никакого внимания на капитана резерва, уже на русском языке приказал стоящему рядом Шерхану:
        - Наиль, возьми у этого хлыща пистолет и свяжи ему руки. Теперь это «язык», поэтому, если немец начнёт дёргаться, не повреди ему речевой аппарат.
        Шерхан, ни слова не говоря, сделал шаг к Пульману и с размаху своим кулачищем саданул немца ниже пояса. Когда тот согнулся от боли, достал из его кобуры пистолет, сдёрнул с немца ремень и им же связал Пульману руки, предварительно заломив их за спину. Сказать, что немец был ошеломлён и унижен, значит, ничего не сказать. Это было видно по выражению его лица, когда Шерхан одним рывком за шкирку выпрямил немца и повернул того лицом ко мне. Это уже было не лицо интеллигентного человека, а что-то похожее на помойку, с текущими соплями, слезами и перекошенными чертами лица. Губы у этой физиономии тряслись, зубы выдавали частую дробь, дыхание было прерывистое, с какими-то всхлипами. Я с омерзением взглянул на немца, минуту назад бывшего самим воплощением уверенности в себе, непоколебимого спокойствия даже в момент отступления перед недочеловеками, и спросил:
        - Так что, господин Пульман, будете сотрудничать?
        Тот дрожащим голосом, слегка заикаясь, ответил вопросом на вопрос:
        - Так вы русские? Но так же не бывает! Это не по правилам! Вы же немец, как вы можете работать на унтерменшей?
        Я зло усмехнулся и ответил:
        - Сам ты тупой, чванливый недоносок! И кто тебе сказал, что я не русский?
        - Так у вас выговор стопроцентного немца, родившегося в районе Дрездена. Я сам из этого города и местное произношение хорошо знаю. Невозможно выучить язык так, как вы на нём говорите.
        - Хм… Учителя были хорошие!
        И мне сразу же вспомнился эпизод из прошлой реальности, когда герр Крюгер охаживает моё безвольное, повисшее на верёвках тело отрезком толстого электрического кабеля. При этом ругаясь на чистейшем дрезденском диалекте немецкого литературного языка. Теперь хоть знаю, где корни этой сволочи. Воспоминания заставили скрипнуть зубами и злобно рявкнуть:
        - Хватит болтать! Говори, будешь сотрудничать с русскими или желаешь в ад к своему Йордану?
        У немца прорезалось мужество, и он отчаянно взвизгнул:
        - Сам попадёшь в свой жидовский ад! Утром танки фон Клейста размажут твои кишки по этой брусчатке! Настоящие арийцы из дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер» смешают с дерьмом и твою гориллу.
        Злоба, душившая меня от воспоминаний о герре Крюгере, обрела конкретное воплощение в виде омерзительной физиономии Пульмана. Нервы не выдержали, и я с силой ударил по этой харе. Хотел по физиономии, но всё ещё функционирующие в боевом режиме инстинкты направили мой кулак в точку, отработанную на тренировках в эскадроне. А там учили убивать врагов, а не давать пощечины или просто драться, защищая своё достоинство. Вот мой кулак и попал в нужное место, а Пульман, сволочь такая, умер мгновенно.
        - Дурак, - завопило моё подсознание, когда я увидел вывалившееся из рук Шерхана и рухнувшее на брусчатку тело немца.
        - Какой же ты дурак, - подтвердила очнувшаяся сущность деда, - этот Пульман, по-видимому, что-то знал о двигающихся сюда немецких резервах, а теперь все эти сведения в потустороннем мире.
        Силой воли я очистил мозги от охающего и причитающего голоса брюзжащего предка, и этому очень способствовала фраза, которую я бросил стоящему рядом и очумело глядящему на тело Пульмана Шерхану:
        - Наиль, убери эту падаль подальше, чтобы не воняло фашистским дерьмом!
        Когда старший сержант ушёл, таща за собой тело немца, я смог спокойно, уже без наслоения на мозг различных эмоций, подумать.
        Получалось, что я совершил неположенную командарму глупость - поддался эмоциям. Утешать себя мыслью, что я тоже человек и имею право на слабость, глупо и контрпродуктивно. Не имею я права на эмоции и человеческие чувства - судьба слишком большого количества людей зависит от моих решений и действий. А в положении, когда от полученной у врага информации зависит будущее операции, двойная глупость поддаваться эмоциям. Пусть суд решает вину каждого немца в совершённых преступлениях, а не командарм в пылу сиюминутной ярости.
        Поклявшись себе больше не допускать таких неконтролируемых взрывов эмоций, начал думать, что делать дальше. По всему получалось, что нужно действовать по разработанному ещё с Пителиным плану. Информацию, которую выкрикнул в пылу ярости Пульман, меня совершенно не пугала, а наоборот даже успокаивала. По его информации, на нас шла всего лишь дивизия, пускай и элитная. Снаряду 152-мм гаубицы глубоко наплевать, кого убивать, элиту немецкой нации или необученного салагу. В свете моего разговора с генералом армии Жуковым было отрадно узнать, что это одна из дивизий моторизованного кулака вермахта, которая должна прессовать наш Юго-западный фронт, брошена против нас. Значит, задача, которую поставил генерал армии перед 10-й армией, выполняется. Мы своим наступлением всё-таки смогли оттянуть часть сил 1-й танковой группы фон Клейста.
        В разведсводках ГРУ, которые я получал перед войной как комбриг 7-й ПТАБр, были данные и по немецким войскам, дислоцированным на южном фланге. И я знал, что такое 1-я танковая группа Эвальда фон Клейста. Туда входили четыре армейских корпуса и 16-я моторизованная дивизия. Так вот три армейских корпуса были по существу моторизованными. В их составе было пять танковых дивизий и четыре моторизованные, включая две элитные дивизии СС - «Викинг» и «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Страшный железный кулак, имеющий в своём составе 880 танков, нацеленный на третий по значению город в стране - Киев. И получается, что вермахт ослабил этот кулак из-за действий 10-й армии. И вполне вероятно, не только на одну дивизию СС. Немцы же понимают, что развёрнутый в боевые порядки 6-й мехкорпус даже самой элитной дивизией не остановить. Пускай потери у нас очень большие, но в наступлении на Варшаву всё равно принимают участие более трехсот танков и из них почти половина это новейшие тяжёлые танки - Т-34 и КВ. Немцы далеко не дилетанты в войне. И даже если их агентура после образования Белостокского котла перенацелена на
восточный театр военных действий, то всё равно они наверняка прикинули, сколько русских танков каталось по аэродромам люфтваффе. А эти объекты в первую очередь подвергались нашим атакам. Наверное, именно из-за потерь в самолётах, а не из-за шока у командования люфтваффе, мы особо не страдали от действий немецкой авиации. Вполне справлялись наличными средствами ПВО и немногочисленными истребителями авиадивизии Черных. Тем более парк истребителей Черных пополнялся «мессершмиттами». И если раньше был дефицит самолётов, то сейчас остро ощущалась нехватка лётчиков. Их убыль за счёт трофеев не заместишь.
        Но надолго ли сохранится это зыбкое равновесие? Информация о том, что немцы начинают перебрасывать боеспособные части со своего южного фланга, говорит, что нет. Наверняка у фашистов скоро прибавится и авиадивизий, и нам опять придётся при виде любого самолёта кидаться в укрытие, чтобы пережить очередной налёт вражеской авиации. Дивизию Черных переброшенные с других участков фронта самолёты люфтваффе раздавят в два счёта. Наши с большим трудом восстановленные ПВО не смогут на равных бороться с многократно увеличенным самолётным парком люфтваффе. Для человека, прошедшего обучение в военной академии, наше безнадёжное положение было неоспоримо, но Юрка Черкасов, имевший память о другой реальности, за плечами которого был эскадрон, не унывал. Не так уж всё было плохо - тысячи и тысячи советских людей встали в полный рост и готовы были отдать свою жизнь, чтобы уничтожить эту коричневую чуму. И убить их, имевших оружие, артиллерию и тяжёлые танки, было не так уж и просто. Окружения мы не боялись, и так были в котле. А значит, любимая и отработанная немцами тактика фланговых ударов против нас не
прокатывала. Остаётся у фашистов единственное средство нас уничтожить - лобовое столкновение. Где сила силу ломит. Несомненно, у вермахта сил больше, и он нас, в конце концов, задавит. Но это нас, а остальную Россию ему в этом случае победить не удастся. Время будет упущено, и Красная Армия, получив время для передышки и перегруппировавшись, раздавит всю эту нечисть в их логове - в Берлине. Вот в этом я видел свою задачу, как командующий 10-й армии, как русский человек.
        Вот такой я сделал анализ обстановки и свою роль в ней за то короткое время, пока шёл к единственному бронетранспортеру, стоявшему на центральной площади теперь уже нашего города. Шерхану и рязанцам приказал организовать охрану ратуши и ждать подхода ребят Ломакина. С собой взял только Лисицына, ну и в бронеотсеке «ханомага» в оптический прицел следил за окружающей местностью Якут. Ну и пулемётчики бронетранспортёра тоже внимательно следили, но так ювелирно сработать, как Якут, они бы не смогли. Так что я не настолько самоуверенный генерал, чтобы без страховки, в одиночку общаться с гитлеровцами. Если бы кто-нибудь из фашистов меня раскусил и начал дёргаться, тут же получил бы от Якута пулю в лоб. Подойдя к бронетранспортёру, я приказал выглядывающему из бронеотсека Якуту:
        - Сержант Кирюшкин, можешь вывешивать над бронетранспортёром красное знамя, фашисты ушли, и мы едем на НП подполковника Ломакина. Но сначала, конечно, к нашему вездеходу - там хоть оденемся как люди!
        На своё командирское место я уселся с чувством выполненного долга, хоть и с расшатанными нервами. Когда «ханомаг» тронулся, попытался их хоть как-нибудь успокоить. Для этого я знал только единственное средство - сон. Вот я сразу же и провалился в небытие, хотя понимал, что моё терапевтическое средство будет очень недолгим. Слишком расстояние до «хеншеля» было небольшим - максимум 15 -20 минут неспешной езды на бронетранспортёре. Так и оказалось, через 18 минут по моему хронометру я уже переодевался в генеральскую форму, а ещё через десять минут начал давать разнос подполковнику Ломакину и некоторым другим командирам, которые ещё копались на своих старых позициях, хотя город был уже взят. Из-за их нерасторопности основные силы бронедивизиона всё ещё находились в городе, и в случае непредвиденной опасности командарм остался без мобильного резерва.
        Спустив пар и этим завершив терапию, начатую коротким сном в бронетранспортёре, я занялся основным делом, ради которого и появился в Острув-Мазовецка. А именно организацией горячей встречи немецким дивизиям, брошенным для нашего уничтожения. Сейчас я знал об одной такой. Тем горячее будет встреча дивизии СС, и стволы гаубиц не так раскалятся. С моей стороны участие в организации огненного мешка для фашистов сейчас заключалось в стимулировании командиров гаубичных артполков к быстрейшей разгрузке многотонных пушек из вагонов и немедленной транспортировке их на позиции. Когда охрип на этой стимуляции, направился на позиции, затем проконтролировал возведение НП и оборудованные проводной связью пункты корректировщиков огня. Во всех этих передвижениях меня сопровождал Якут - главный эксперт по качеству маскировки посещаемых объектов. Благодаря его зоркому глазу и замечаниям по маскировке, ещё несколько артиллерийских командиров получили по фитилю в задницу. Моё постоянное беспокойство по поводу возможного появления в небе немецких бомбардировщиков вылилось, в конце концов, в очередную поездку к
железной дороге. К месту, где разгружались эшелоны, перевозившие артполки РГК.
        Но там подгонять никого не требовалось, люди и так работали на пределе человеческих возможностей. Посчитав, что своими криками я могу только повредить делу, направился на станцию Острув-Мазовецка. Там происходила разгрузка эшелона с боеприпасами для гаубичных артполков РГК. Ехал и думал: «Вот там-то я оторвусь по полной. Наверняка бывшие советские военнопленные, которых дивизия Вихрева отбила у немцев в районе Замбрува, работают шаляй-валяй, так же как и воевали в своё время. Я им покажу, как родину любить и как сдаваться в плен!»
        Недалеко от станции пришлось, ломая хлипкий забор, загонять «хеншель» в какой-то палисадник, маскируясь под развесистой яблоней. Реакция красноармейца Синицына была как обычно мгновенной, когда я, заметив в небе два «мессершмитта», заорал:
        - Воздух!
        Когда выбрался из кабины «хеншеля» и внимательнее пригляделся к самолётам, то увидел на крыльях красные звёзды. Это ребята Черных, как мы и договаривались с генералом, охраняли небо над Острув-Мазовецка. Последние силы авиадивизии были брошены на то, чтобы на земле достойно смогли подготовиться к встрече с врагом. Матеря себя, я начал забираться обратно в кабину «хеншеля», выглядывающему из прорехи в тенте Шерхану крикнул:
        - Ложная тревога. Сидите там, в кузове, не дёргайтесь - сейчас поедем дальше.
        То же самое сказал и оставшемуся в кабине Лисицыну. Было, конечно, желание наорать на парня, переложив на красноармейца ответственность за задержку и этот кульбит с порчей имущества гражданского лица, но это было несправедливо. В следующий раз парень будет опасаться сделать что-нибудь не так, и мы действительно можем попасть под бомбёжку. Лучше уж грызть себя за мнительность, перенесение в реальную обстановку тех страхов, которые бродят в моей голове. Накрутил себя неизбежными налётами немецкой авиации, вот тебе и пожалуйста, теперь каждой тени боюсь.
        Наверное, ругань самого себя благотворно сказалась на моём настроении, так как, прибыв к эшелону, который разгружали две маршевые роты, сформированные из бывших пленных, я уже не придирался к бойцам. А с сочувствием смотрел на этих измождённых людей, которые, надрываясь, тягали тяжеленные гаубичные снаряды. Грузили их в основном на трофейные грузовики, которые мы отбили у немцев уже в ходе этого наступления. В перевозке снарядов участвовали и «ханомаги» бронедивизиона. Мой приказ на перевозку снарядов бросить все наличные транспортные средства скрупулезно выполнялся.
        Влезать в процесс разгрузки я передумал. Зачем? Если тут и так всем командовал надёжный человек. Звонкий голос Бульбы, доносящийся от середины эшелона, ни с каким другим не перепутаешь. Естественно, я направился переговорить со своим боевым братом. Уж кто-кто, а Бульба наверняка знал, успеем ли мы разгрузить оба эшелона со снарядами до темноты. При свете прожекторов это делать не хотелось. Такая иллюминация наверняка привлечёт внимание немецких ночных воздушных охотников. Ночью небо было их, наши истребители в тёмное время суток не летали. Квалификация у лётчиков была не та, чтобы бороздить ночное небо на трофейных истребителях.
        Но до Бульбы я так и не дошёл. Увидел, что к эшелону подкатывает «ханомаг» лейтенанта Костина - номер на нём был запоминающийся, две тройки. Проблемы разгрузки эшелона ушли на второй план. Гораздо важнее для меня было узнать, как прошла операция по уничтожению батальона Йордана. И удалось ли взять в плен самого капитана. Наверняка тот знал не меньше, чем его начальник штаба. Уж у этого хлыща я выпытаю всю информацию о двигающихся к нам немцах. Не такие индюки становились очень разговорчивыми в руках Шерхана.
        «Ханомаг» Костина подкатил к другому бронетранспортёру, стоящему под загрузкой. Лейтенант, по-видимому, приехал разбираться в происходящем. Кто это без его ведома распорядился использовать боевые машины как обычные грузовики. По крайней мере, я это понял по фразам на повышенных тонах, которые не заглушил даже звук работающего двигателя «ханомага». Впрочем, вся эта разборка прекратилась, как только лейтенант меня увидел. Я, чтобы подчиненные не услышали нашего разговора, отозвал его подальше. Перед тем как выслушать доклад лейтенанта о проведённой операции «Огненный мешок», заявил:
        - Можешь успокоиться и не искать виноватых, это я распорядился использовать даже бронетранспортёры для перевозки снарядов. Это сейчас самое главное - снарядами, которые в состоянии перевезти даже один «ханомаг», можно уничтожить несколько танков. Ну, это ладно, теперь докладывай, как прошла операция «Огненный мешок», сколько пленных взяли и удалось ли захватить командира батальона капитана Йордана?
        Костин после моего вопроса несколько стушевался, а затем с отчаянной решимостью в голосе произнёс:
        - Нет пленных, товарищ генерал! Тех, кого не покрошили пулемёты, штыками добили бойцы маршевой роты. Красноармейцы как обезумели, добивали штыками даже раненых. Потом я, конечно, устроил разбор - но пойди, найди там виноватых. А если даже и найдёшь кого, то дело уже не исправить. Я думаю, ребята возненавидели немцев из-за отношения тех к нашим пленным.
        - Да… незадача! А я надеялся допросить пленных фашистов, а тут такое дело! Ты что не провёл инструктаж с командиром роты, я же тебе говорил об этом?
        - Времени не было на тщательное согласование всех моментов этой засады. Когда ехали к мосту, я, конечно, обговаривал с лейтенантом Спириным основные моменты, что нужно захватить командира батальона живым. Но после того как немцы остановились и по ним открыли огонь наши пулемёты и миномёты, началось что-то невообразимое. Ещё пулемёты работали, а бойцы маршевой роты в едином порыве бросились в атаку. Никакой Спирин их бы не удержал - ненависть и желание отомстить за пережитые унижения страшная вещь. Никакими вводными и призывами к милосердию это не перебить. Тем более в боевой обстановке. Даже командиры поддались чувству мщения. Я сам видел, как один из командиров взводов добивал из ТТ раненых немцев.
        Ну что тут сказать? Я сам, имея за плечами военную академию, в порыве ненависти сделал то же самое, что совершили эти деревенские мальчишки. Что же теперь, под трибунал их командиров, натерпевшихся в плену таких ужасов, что и не снились обычному советскому человеку. Ну уж нет - собакам собачья смерть. И действия бойцов маршевой роты по большому счёту я не осуждал. Поэтому и сказал Костину:
        - Ладно, лейтенант, оргвыводов никаких делать не будем. Отчёта по этой операции писать не нужно - доложил мне и хватит. Давай сейчас двигай в место организации новой засады. Сделай там рекогносцировку с учётом того, что именно твоему бронедивизиону придётся идти вперёд после обработки немцев двумя гаубичными артполками. Не забыл ещё рейда по тылам седьмой танковой дивизии немцев?
        - Никак нет, товарищ генерал!
        - Вот нечто подобное тебе предстоит снова сделать. Вот смотри на карту.
        Я достал из планшетки карту и показал Костину предполагаемое место появления гитлеровцев, позиции нашей артиллерии и место сосредоточения бронедивизиона. Оно было в стороне от главного шоссе, и, по логике, немцы не должны были заинтересоваться грунтовой дорогой, уходящей в лес. По мысли Пителина, который и был основным разработчиком этой стратегической ловушки, немцы, столкнувшись с нашим мощным заслоном, роль которого берёт на себя полк Ломакина, тормозят своё движение. Передовая часть, естественно, пытается сбить этот заслон, а в это время другие подразделения отдыхают в удобном для этого месте. По которому и наносят удар наши гаубичные полки. После этого вступает в дело бронедивизион. Он выскакивает на шоссе с просёлочной дороги и наносит удар в тыл проследовавшим к Острув-Мазовецка немцам. В общем-то, уже апробированная под Ружанами операция, но вряд ли немцы, переброшенные с Украины, знают, в какой капкан попали их коллеги из второй танковой группы Гудериана. Обрисовав план предстоящей операции, я стал ставить конкретные задачи бронедивизиону Костина. При этом вспомнил и опыт действий
механизированной группы Вихрева - когда его танки были вынуждены остановиться, наткнувшись на перепаханную тяжёлыми гаубичными снарядами полосу. Вихрев не рискнул двигаться дальше - там были воронка на воронке. Это выглядело как ряды противотанковых рвов, непреодолимых даже для КВ. Вот я и приказал лейтенанту Костину зачищать шоссе в сторону Острув-Мазовецка, до появления воронок от взрывов 152-мм снарядов гаубиц. Добравшись до полосы работы нашей артиллерии, разворачиваться и продолжать свой рейд до города Сокулов-Подлески. В самом городе можно немного побуянить, но только в том случае, если немцы дезорганизованны и не будут оказывать особого сопротивления. Если же такое сопротивление будет, то не ввязываться в уличные бои, а отступать к основным силам. Отправив Костина изучать будущий театр действий его бронедивизиона, я не стал искать Бульбу. Его голос уже не был слышен, и мой главный снабженец вполне мог направиться по другим важным делам. Вот и мне следует заняться делами на месте организации засады. Теперь, пожалуй, самым главным становится организация узла обороны полка Ломакина, который будет
останавливать рвущихся к Острув-Мазовецка немцев. Поэтому, оглядев ещё раз панораму разгрузки эшелона со снарядами, я направился к своему генеральскому лимузину - трёхосному вездеходному грузовику «хеншель».
        Глава 18
        Инспекция узла обороны, создаваемого полком Ломакина, прошла быстро. Не было у меня никаких нареканий. Подчиненные подполковника делали всё грамотно и с умом. А в устройстве узлов обороны я собаку съел. Моя бригада (ПТАБр) ещё до войны, в учебных целях, быстровозводимых узлов обороны обустроила несколько десятков. Конечно, дзоты получались слабенькими, окопы недостаточно глубокими, минные поля перед ними для опытного сапёра не представляли трудности. Да и мин там было установлено не очень много. Но при всех этих минусах подобные опорные пункты возводились достаточно быстро и при наличии боевого гарнизона вполне могли остановить даже весьма мощное немецкое соединение. Сдерживать его долго, конечно, еще вопрос, но остановить и заставить перегруппироваться это однозначно. А у полка Ломакина не было задачи долго сдерживать немцев. Остановили фашистов, дали время для того, чтобы остальные немцы подтянулись ближе, вот и хорошо. Затем в дело вступают артполки РГК, и дело полка Ломакина после этого собирать трофеи и гнать пленных к арестантским эшелонам. А в них должны были превратиться поезда,
перевозившие раньше снаряды для гаубиц. Красиво получалось, как в агитке, но именно такого развития событий я хотел больше всего на свете.
        Хотя сама инспекция прошла быстро, но в полку Ломакина я задержался до самого вечера. Один обед, совмещённый с ужином, занял часа два. Болтали с подполковником много, вот и сидели в палатке пищеблока долго. Потом длительное время общался с бойцами и командирами маршевой роты, принимавшей участие в операции «Огненный мешок». По существу, в такие роты на сборном пункте зачислялись бойцы, самостоятельно вышедшие из окружения или освобождённые из немецкого плена. После небольшой проверки, заключающейся в собеседовании с особистом, красноармейцев отправляли на сборный пункт. Более жёсткую проверку проходили освобождённые из плена командиры. А если уж попадался генерал (были и такие), то с ним, после работы особистов, беседовал член военного совета армии Фролов. И только после такой незатейливой фильтрации, основанной прежде всего на интуиции (способности распознать стоящего командира), происходило назначение на должности или в маршевую рту или сразу в линейную часть. Но, как правило, с понижением в должности командира, прошедшего плен.
        Всего в ходе нашего наступления было освобождено более пятнадцати тысяч пленных. Но не все они были зачислены в маршевые роты. Только самые крепкие и подготовленные. А на кого обнаружился компромат, в виде рассказов об их пораженческих настроениях и намерениях сотрудничать с гитлеровцами, зачисляли в фильтрационные роты. Передавали компромат на своих бывших сослуживцев узники тех же лагерей военнопленных. Слабых душой оставляли в нашей фильтрационной зоне, которую организовали в казармах полигона Червоный бор. Это всё для дальнейшего, более детального разбора поведения каждого задержанного. Таких было немало, почти треть, и для их охраны пришлось задействовать две вновь сформированные маршевые роты. А всего таких рот на сегодняшний момент было сформировано двенадцать, численность бойцов в которых составляла более двух тысяч человек. Вооружены они были, правда, слабовато - трёхлинейками, пулемёт «максим» на каждую роту и по четыре польских противотанковых ружья. Но это всё-таки маршевые роты и предназначены они для пополнения линейных частей, а там было полно самозарядок, ручных пулемётов,
миномётов. Не было противотанковых ружей, но вот командование армии, пополняя подразделения личным составом, передавало им и лёгкое противотанковое вооружение. Не бог весть что, но с «двойками» и танками чешского производства этим вооружением вполне можно было бороться. Наши польские союзники весьма тесно работали со службами Бульбы, и благодаря этому наш главный снабженец раздобыл много оружия, которым раньше была вооружена польская армия.
        Минусом бойцов маршевых рот была не только слабость вооружения, но и то, что практически все они были истощены и слабы физически. Служба тыла делала гигантские усилия, чтобы помыть, накормить и одеть это наше пополнение. Весь банно-прачечный отряд, 14-й медико-санитарный батальон, 31-я полевая хлебопекарня работали исключительно на реабилитацию бывших пленных, зачисляемых в маршевые роты. Ответственным за это я назначил зама по тылу Бедина. Можно сказать, что бывший лейтенант госбезопасности совершил чудо, через сутки после освобождения из плена эти морально и физически деградировавшие существа стали похожи на истощённых, но всё-таки красноармейцев. Уже могли держать в руках оружие и разить им фашистов. Совсем уж истощённые и забитые немецким лагерем люди пока проходили реабилитацию. Которая заключалась в усиленном кормлении, политзанятиях и восстановлении навыков владения оружием.
        Об отношении фашистов к нашим пленным я узнал, побеседовав с бойцами маршевой роты. Именно той, которая была направлена в полк Ломакина и участвовала в операции «Огненный мешок». Пускай дисциплина в роте ещё хромала, но души бойцов горели желанием отомстить фашистам за прошлые унижения. Красноармейцы рассказали мне много всяких ужасов, которые они испытали, находясь в плену. Во-первых, это условия содержания пленных - их просто не было. Небольшой участок поля недалеко от Замброва огородили двойным рядом колючей проволоки и согнали туда более двенадцати тысяч человек. Там не было даже простейшего отхожего места, не говоря уже о каких-нибудь лежанках под крышей. Даже раненые лежали на земле в одних гимнастёрках. Практически не кормили и очень редко привозили воду, всего два раза в сутки по три бочки воды на многотысячную толпу. А самое мерзкое это отношение охранников к пленным. Они их вообще за людей не считали - могли пристрелить за косой взгляд или не ту форму носа. Одним словом, пребывание в этом лагере делало из людей зомби. В человеке оставалось только два чувства, постоянный животный голод и
жуткая ненависть к охранявшим периметр немцам. И эта ненависть выплеснулась во время проведения операции «Огненный мешок».
        Может быть, я неправильно сделал, что приказал именно эту роту задействовать в операции. Но я же знал, что других подразделений под рукой у подполковника Ломакина нет. Все они были на позициях, и чёрт знает, сколько бы времени ушло на то, чтобы перебросить с передовой другую роту. А план увода немецкого батальона из города родился спонтанно, и промедление в устройстве засады было недопустимо. Вот и сейчас из-за недостатка времени роту пока не расформировали (распределив бойцов по другим частям), и она, как и другие подразделения, занимала свой участок в линии обороны полка. Ну что же, я был не против, чтобы эта рота оставалась самостоятельным подразделением. И у неё уже была своя история побед. Чувствовалось, что личный состав роты будет стоять насмерть на порученном рубеже обороны. Я провёл много бесед с рядовыми красноармейцами и понял одно, теперь любой из них лучше погибнет, чем снова окажется в плену у немцев. Так что несколько дней в плену у фашистов сделали больше, чем многолетняя работа всей советской пропаганды.
        Посчитав, что сделал всё, что мог, для укрепления духа бойцов и командиров полка Ломакина, а в моих советах по организации узла обороны подполковник и не нуждался, я направился к бронепоезду. Работа по организации стратегической засады вроде бы продвигалась без срывов, а значит, можно было заняться и другими проблемами армии. Главная из них это разобщённость частей, с которыми можно было связаться, только пользуясь мощной радиостанцией бронепоезда. И в первую очередь меня сейчас волновала не 7-я танковая дивизия Борзилова, а группа моего бывшего зама, теперь уже полковника Осипова.
        Если 7-я танковая находилась в стратегическом месте, которое требовалось как можно дольше удерживать, то значение переправы через реку Зельва, которую удерживала группа Осипова, по моему мнению, резко снизилось. Кого теперь волновал выход немцев к Волковыску? Допустим, разрежут они Белостокский котёл, ну и что? В результате получат проблемную территорию, где полно наших боевых групп. И не только их одних, тут ещё и поляки подключатся к нападению на тыловые конвои немцев. По крайней мере, по моему совету полковник Тадеуш Коссинский своих людей к этому готовил. Я, естественно, тоже, капитан Лыков уже подготовил три базы в Беловежской пуще, где будут базироваться разведывательно-диверсионные группы, в случае продвижения немцев вглубь Белостокской области. По существу, для нас было гораздо выгоднее бить фашистов исподтишка, чем вступать с немцами в лобовое столкновение. Этот вопрос мы с Пителиным обсуждали ещё до начала наступления и пришли к выводу, что если удастся сбить передовые части вермахта и углубиться на польскую территорию, то нужно будет подтягивать группу Осипова к основным силам. Сейчас
этот вопрос приобретал уже жизненное значение.
        Вермахт начинает перебрасывать на наш участок фронта свои резервные части. Что мы можем им противопоставить? Да практически ничего, если в данный момент нашим главным резервом стали формирующиеся в Замброве маршевые роты. Но это же смешно, выставлять против хорошо вооружённых элитных эсэсовских дивизий изможденных людей, которые еле могли поднять свою трёхлинейку, конечно, если бойцу повезло, и ему досталась эта древняя винтовка. То есть срочно нужны боеспособные подразделения, которыми можно хоть как-то нейтрализовать фланговые удары немцев. А в состав группы полковника Осипова и входили именно такие, хорошо обученные, прошедшие горнило боевых действий, стойкие подразделения. И прежде всего, конечно, мои воспитанники из 7-й ПТАБр. А они составляли основу группы Осипова, это и 724-й противотанковый артполк, и 402-й минно-сапёрный батальон, и теперь ставший моторизованным подразделением 171-й автотранспортный батальон. Автобат за время нахождения в группе Осипова полностью преобразился. Командир остался прежним, а состав батальона и задачи, которые он должен выполнять, кардинально поменялись.
Теперь это было боевое, а не автотранспортное подразделение. Грузовые автомобили, правда не в довоенных количествах, в батальоне, конечно, имелись, но предназначены они были теперь для переброски собственных бойцов, которых в батальоне насчитывалось уже 721 красноармеец. Именно в состав батальона зачислялись бойцы и командиры из разбитых немцами частей 10-й армии, которые пробирались на восток для воссоединения с Красной Армией. Их как магнитом манил мост и броды через реку Зельва, а эти объекты контролировали бойцы группы Осипова. Вот и вливались отступающие в эту часть Красной Армии, пополняя таким образом мою бывшую 7-ю ПТАБр. Кроме живой силы, группа Осипова пополнялась и матчастью. Даже четыре танка Т-26 вышло в расположение группы полковника Осипова, не говоря уже о восемнадцати бронеавтомобилях. Так что сформированный на базе 171-го автобата мотострелковый батальон стал весьма мощным подразделением. А основной кулак армии очень нуждался в подобных подразделениях. Если реально посмотреть на вещи, то сейчас группа Осипова всего лишь выполняла функции охраны дальних подступов к складам интенданта
1-го ранга Гаврилова в Волковыске. А больше ничего интересного для 10-й армии вплоть до Белостока на том направлении уже не осталось.
        Вот я и решил связаться с Осиповым и наконец отдать приказ сниматься с позиций и сегодня же ночью по железной дороге перебросить подразделения группы в район Острув-Мазовецка. За ночь полковник должен был успеть перебросить подразделения в новое место дислокации. Ведь это был не спонтанный приказ, а продуманное и не раз обговоренное с Осиповым решение. Подготовка к передислокации в его группе велась уже два дня, четыре железнодорожных эшелона в Волковыске ждали только загрузки и приказа на отправление. Проведённая подготовка должна была помочь быстро перебросить группу в полном составе. В неё входило, кроме подразделений 7-й ПТАБр и бывшего заградотряда НКВД, четыре гаубичных артполка РГК. А это более сотни оставшихся ещё в строю многотонных пушек. Тягачей и тракторов для перемещения этих монстров имелось в наличие всего пятнадцать. Вот и было принято решение на запад перебрасывать только пятнадцать гаубиц, остальные оставить на позициях. Но, естественно, не подарить их гитлеровцам, а продолжать беспокоящий огонь по немцам, пока не закончатся снаряды. А их было немного, и это была одна из главных
причин, почему было решено оставить эти пушки на позициях и взорвать их, когда закончатся боеприпасы. Расчёты и пехотное прикрытие артполков после этого уходят на оборудованную базу в Беловежской пуще. И уже оттуда начинают диверсионно-разведывательную деятельность против входящих в Беловежский котёл немцев.
        Вот такой был план, и я посчитал, что пора его начинать выполнять. На сердце было неспокойно, в мозгу навязчивым дятлом долбил вопрос - а что же мы будем делать, если не удастся наша стратегическая засада. Не факт же, что немецкие резервы будут двигаться именно той дорогой, где мы приготовили им капкан. Да и вообще, почему мы с Пителиным вбили себе в голову, что немецкие генералы решат подрубить наш клин именно в районе Острув-Мазовецка? Пускай наши диверсионные группы уничтожили железнодорожный и автомобильный мосты через реку Буг на дорогах, ведущих к Замбруву, тем самым обеспечив относительную безопасность того направления. Но этим мы, может быть, изменили и ход мысли немецких стратегов. Если удар в основание наступающей русской группировки невозможен, то нужно бить в голову, а сейчас наши передовые части действовали уже в предместьях Варшавы. Немцев разве волнуют гигантские жертвы среди мирного населения, если разгорятся уличные бои. Я, можно сказать, и пошёл на свою авантюру с выводом немецкого батальона из города, чтобы избежать уличных боёв. Но немцы-то были готовы на большие жертвы среди
местного населения и даже радовались, что командование решило применить по городу химическое оружие. Так что немцев не остановит необходимость уличных боёв в густозаселённом городе. Да… подобные мысли скоро сгрызут мой мозг. Тут думай не думай, а немцы имеют большую свободу действий, чем мы. Единственный вариант хоть как-то быть готовым к их действиям, это наличие под рукой боеспособных подразделений. Где их взять? Не отводить же подразделения, рвущиеся к Варшаве, в свой собственный резерв? Оставалась только группа Осипова и именно в районе города Острув-Мазовецка, как гарантия того, что мы достойно встретим немецкие резервы, даже если они минуют подготовленную засаду.
        Последующий час я только тем и занимался, что по рации договаривался с различными службами армии о подготовке к отражению мощного контрудара немцев. Из этого времени только пять минут занял сеанс связи с Осиповым. Что-то объяснять, ставить новые задачи моему бывшему заму было не нужно - вопрос был уже проработан, и не только со мной, но и со штабом корпуса (теперь армии). Самый длительный сеанс связи состоялся с 9-й САД, с генералом Черных. Так как с генералом мы были в дружеских отношениях, то и разговор был далеко не официальным. Не было в нём приказов, распоряжений, угроз и крика. Была серьёзная беседа хорошо знающих друг друга людей, попавших в тяжелейшую ситуацию. И я понимал трудности авиадивизии, и Черных осознавал, каково на земле без воздушного прикрытия. Дивизия могла оказывать поддержку наземным частям только точечно. Несмотря на то что в дивизию и поступили трофейные истребители «Мессершмитт-109» в количестве 52 единиц, но лётчиков, способных управлять этими самолётами, было мало. Потери лётного состава были весьма значительны. В настоящий момент в воздух могло подняться 25
«мессершмиттов» и 9 МиГов. Польские пилоты, о которых я договаривался с полковником Коссинским, в дивизию ещё не прибыли. Освобождённые из немецкого плена лётчики в дивизию добрались, но большинство из них никогда за штурвалом истребителя не сидели. Из девяти лётчиков, освобождённых из лагеря военнопленных под Замбрувом, только двое были истребителями. А «мессершмиттом» мог управлять только один из них. Вот такие невесёлые дела. Мы пытались найти выход из создавшегося положения, но везде упирались в тупик - нехватка пилотов. Ну что тут делать? Оставалось просить помощи у Большой земли, но я знал, какое кошмарное положение там, и больших надежд на это не питал. Оставалось придерживаться нашей прежней тактики - перемещаться только в ночное время, а любая стычка с немцами должна быть молниеносной и прикрываться системами ПВО. Но вот завтра, если всё-таки немцы попадут в наш капкан, то скоротечного боя никак не получится. Сначала они упрутся в наш заслон и однозначно вызовут авиацию на подмогу. А как же тогда работать нашим гаубицам? Один их залп, и тучи коричневого воронья тут же бросятся подавлять их
позиции. Никакое ПВО, тем более наше, тут не поможет, слишком пушки громадные и неповоротливые, а поэтому очень уязвимые. А без мощной и внезапной обработки артиллерией немцы точно сковырнут полк Ломакина и выйдут на оперативный простор. И тогда плакала наша наступательная операция - все силы, а не только группу Осипова, придётся бросить на уничтожение этой элитной дивизии СС. Именно эту мысль я довёл до Черных. Он всё правильно понял и сказал:
        - Юрий Филиппович, дивизия всё сделает, чтобы не допустить немецкие бомбардировщики до позиций гаубичных полков в районе города Острув-Мазовецка. Завтра я брошу все истребители на выполнение этой задачи. Но силы у нас совсем небольшие, и если люфтваффе серьёзно возьмётся за поддержку наземных сил, то мы слишком долго не сможем противостоять немцам.
        - Понятно, Петрович! Если у тебя не хватает сил держать воздух всё время проведения операции, то нужно гарантированно очистить небо над гаубичными полками хотя бы на час-два. Давай договоримся, что все твои истребители появятся над позициями гаубичных артполков в 11 -00. Гаубицы до этого времени будут молчать, и надеюсь, немцы не заметят замаскированные позиции артполков. Всё их внимание будет сосредоточено на полке Ломакина. Он тормознёт немецкую дивизию, и фашисты наверняка застрянут перед достаточно мощным узлом обороны. Без поддержки авиации они, естественно, его штурмовать не будут. Пока то да сё, наступит одиннадцать часов, и твои истребители закроют небо над местом засады. Конечно, бомбардировка позиций полка Ломакина может начаться раньше, но что же, отсидятся ребята в окопах. Бойцы у подполковника крепкие, думаю, не дрогнут под бомбами. Да и пару наземных атак немцев, думаю, тоже выдержат.
        Обсудив еще несколько вопросов по взаимодействию 9-й САД с наземными силами, я сеанс связи с авиадивизией завершил. Я расслабился в ожидании, когда установится связь с 7-й танковой дивизией. Борзилова тоже следовало предупредить, что завтра он может не рассчитывать на авиационную поддержку. Тяжело, конечно, там ребятам без воздушной поддержки, но кому сейчас легко. Сейчас все силы нужно направить, чтобы достойно встретить подходящие немецкие резервы. Если раздолбим эсэсовскую дивизию, то этим мы и Борзилову поможем. Не будут уже так резво прыгать на его дивизию - поостерегутся. Углубившись в эти мысли, я не сразу отреагировал, когда в отсек броневагона, где находилась радиорубка, предварительно постучав, вошёл красноармеец в форме железнодорожных войск НКВД. Сначала я посмотрел на него недоумевающе, а когда он начал говорить, понял что это часовой из парного наряда, охраняющего броневагон, где располагалась радиостанция. Только через какое-то время мой мозг воспринял слова красноармейца. Оказывается, три человека, одетые в польскую военную форму, просили аудиенции у генерала. По тому, как
красноармеец тщательно выговаривал слово «аудиенция», было понятно, что оно ему совершенно незнакомо и чуждо. «Интересно, что это за поляки и зачем я им нужен?» - подумал я, встав и направляясь к выходу из броневагона. Приглашать визитёров подняться в бронепоезд не стал, это было бы нарушением моего собственного приказа - никого посторонних ближе чем на десять метров к вагонам не подпускать.
        Глава 19
        Выбравшись из вагона, я обалдел, встретившись взглядом со своим, можно сказать, боевым братом. На меня, улыбаясь, глядел Ежи Топеха. Вот ради него я бы нарушил свой собственный приказ, да и второго поляка, а это был полковник Тадеуш Коссинский, тоже можно было пригласить на чай в бронепоезд. Но вот третьего, тоже в форме полковника польской армии, я не знал и, если честно, мне не понравились его глаза. Поэтому я решил никого не приглашать в бронепоезд, а поговорить с поляками на улице, тем более вечер был прекрасный, не было той духоты, которая постоянно присутствовала в броневагоне. А ещё в компании польских союзников присутствовал лейтенант Кащеев из железнодорожного полка НКВД. Его я недавно назначил комендантом станции, по-видимому, он и привёл поляков к бронепоезду.
        Подойдя к полякам, я пожал каждому из них руку, а Ежи ещё и похлопал по плечу. После этих ритуальных приветствий незнакомый поляк представился полковником тридцатой дивизии Станиславом Дзибальским (как обычно переводчиком служил Топеха). Ежи мне также сообщил, что полковник в настоящий момент является командующим Армии Крайовы в Мазовецком воеводстве. Под его командованием находятся отряды общей численностью бойцов 1820 человек. На вооружении имеются 13,2-мм тяжелые пулемёты «Хотчкис», 40-мм пушки «Бофорс» и даже пять бронеавтомобилей «Урсус». Всё это вооружение именно полковник сумел сберечь, когда польская армия потерпела поражение и развалилась.
        Я, конечно, всю эту информацию выслушал с интересом. Полковника похвалил за предусмотрительность и патриотизм, но в конце своей речи задал вопрос:
        - Господин Дзибальский, я так понял, что ваши отряды готовы принять участие в общей борьбе против фашистских оккупантов? Я это приветствую, а как командующий 10-й армии готов согласовать с вами участок фронта, на котором вы будете воевать с гитлеровцами.
        После моих слов началось интенсивное пшиканье между поляками, которое прекратил Ежи Топеха, сказав уже мне понятными словами:
        - Господин генерал, Армия Крайовы, конечно, готова участвовать в общей борьбе с тевтонами, но сейчас речь не об этом. Полковник Дзибальский просит вашего согласия, чтобы его отряды вошли в город Острув-Мазовецка. Как ему стало известно, русские войска, занявшие Острув-Мазовецка, в настоящий момент из него вышли и оборудуют укреплённые позиции в пяти километрах от города. В Острув-Мазовецка опять начинают поднимать головы коллаборационисты, которые уверены, что скоро тевтоны снова займут город. Армия Крайовы готова подставить плечо русской армии и обеспечить спокойствие в её тылу.
        Мне сразу стало всё понятно - хитрые поляки как обычно хотят, не понеся никаких жертв, получить кусок пирога. Ясно же, что тот, кто станет хозяином в первом освобождённом, относительно большом польском городе, в дальнейшем может рассчитывать на хорошие политические дивиденды. Но мне на эти политические игры поляков глубоко наплевать, а вот спокойствие в тылу это важно. Поэтому я не раздумывая заявил:
        - Да ради бога! Пускай отряды этой вашей Армии Крайовы занимают город. Только я хочу предупредить, что по сведениям нашей разведки к городу движутся свежие немецкие части. Поэтому наш полк вышел из города и готовит оборонительный рубеж. Немцев-то он удержит, но вот авиация фашистов, вполне вероятно, начнёт бомбить не только окапавшийся полк, но и город. Средств ПВО у нас недостаточно, чтобы обеспечить безопасность всего города, поэтому вооружённым подразделениям лучше пока в него не заходить. Если в Острув-Мазовецка не будет войск, то немцы вряд ли будут расходовать бомбы и ресурс самолётов на мирный город.
        Пространство вокруг меня опять заполнили шипящие звуки - поляки начали оживлённо переговариваться между собой. Минуты две раздавалось пшиканье, но наконец Ежи разродился понятными русскими словами:
        - Полковник Дзибальский уверяет, что отряды Армии Крайовы способны оградить город от бомбардировок. ПВО его отрядов очень сильное - семь 40-мм автоматических зенитных пушек «Бофорс», пять счетверённых и семь спаренных тяжёлых пулемётов «Хотчкис» калибра 13,2 мм. Расчёты у этих зенитных систем опытные, не один год прослужившие в польской армии.
        Хотя меня и впечатлила сила ПВО этих, можно сказать, партизан, но я продолжал убеждать поляков не лезть на рожон. Зачем? Лучше это оружие и подготовленных бойцов использовать по-умному, например, организовать засаду какой-нибудь немецкой колонне. Но все мои слова уходили в пустоту. Этот Дзибальский был уверен, что если его отряды займут город, то он станет первым парнем на деревне (Польше). А от одной-двух эскадрилий его парни, имея такое вооружение, отобьются. Убеждать этого самоуверенного пана было бессмысленно. Да, может быть, и действительно отобьются? «Бофорс» пушка отличная, у меня ещё с Финской войны сложилось о ней очень хорошее мнение. О качестве пулемётов «Хотчкис» я, конечно, не знал, но ничего плохого об этих изделиях французской оборонки не слышал. А общался я по вопросам качества иностранного вооружения со многими специалистами. Так что если у поляков действительно хладнокровные и опытные солдаты в расчётах зенитных систем, то они действительно смогут закрыть небо над городом.
        Потом я подумал, что нам даже полезно будет, если польские отряды действительно зайдут в город и установят свои средства ПВО. Получится, как два зайца у одного охотника - непонятно по кому стрелять. С одной стороны оборонительный пункт, который мешает наступлению немецких войск, а с другой стороны город, где мощная воздушная оборона, и, значит, там находится что-то важное для русских. Поэтому я прекратил свои попытки удержать поляков от входа в Острув-Мазовецка, только посоветовал средства ПВО установить на окраинах по периметру города. Подальше от каменных зданий, осколки которых при попадании авиабомбы станут дополнительным поражающим элементом для расчетов зенитных пушек и пулемётов. Моё предложение поляками было принято, и разговор на эту тему был прекращён.
        Но поляки, добившись своего, прощаться не торопились, а дружно начали уговаривать меня принять участие в дружеском ужине. Был арендован ресторан в центре города и повара в нём уже трудились, чтобы удивить русского генерала кулинарными шедеврами. Ежи Топеха, заговорщицки подмигнув, сказал:
        - Живая музыка будет, а певички в оркестре о-ё-ёй какие девочки!
        Естественно, я начал отказываться, ссылаясь на неотложные дела. А окончательно точку в этом разговоре поставило появление начальника радиоузла бронепоезда, который, подбежав к нам, громко доложил:
        - Товарищ командарм, связь с 7-й танковой дивизией установлена. Через минуту у рации будет генерал Борзилов!
        Я посмотрел на Ежи, с сожалением пожал плечами и заявил:
        - Вот такие дела! Не получится у нас сегодня спокойно посидеть, вкусно покушать и насладиться голосами польских красавиц. Дела, будь они неладны!
        Затем, обращаясь к лейтенанту Кащееву, распорядился:
        - Лейтенант, обеспечьте беспрепятственный проход в город польских отрядов. В дальнейшем прошу все действия военной администрации станции, связанные с местным населением, координировать с нашими польскими союзниками.
        После этих слов я тепло попрощался с поляками и быстрым шагом направился к бронепоезду, за мной поспешил и связист.
        Когда добрался до радиоузла, Борзилов уже был на связи, и я сразу с ходу сообщил ему, что завтра у него совсем не будет воздушной поддержки. Но генерала это особо не расстроило, он и так справлялся с воздушными налётами на недавно созданные опорные пункты в районе Элка и Ожиша. Ещё бы ему не справляться, получив столько трофейных пушек «Флак»-30 и 38. На станции Элк его гибридными блиндобронепоездами было захвачено три эшелона, перевозивших малокалиберные зенитные пушки вермахта. В двух из них было загружено 36 автоматических 20-мм зениток «Флаквирлинг-30», а третий эшелон был вообще сказкой. В нём перевозилось 16 счетверённых зенитных установок «Флак-38» и четыре мощных 7,5-см «Флак-264(и)». Мощными они, конечно, были по сравнению с 20-мм автоматами, но проигрывали столь ненавистным мне 88-мм зенитным пушкам, которые могли поразить даже танк КВ. Сказкой были, конечно, не четыре итальянские зенитные пушки, а счетверённые «Флаквирлинги». Они были очень скорострельны, и уж если в прицел попадал самолёт, то через несколько минут части тела пилота можно было собирать на земле.
        Борзилов по-хитрому распорядился добычей - 32 зенитки «Флак-30» он оставил в созданных опорных пунктах, а остальные установил на железнодорожные платформы, сформировав четыре зенитных поезда. После эффективных действий блиндобронепоездов генерал стал энтузиастом мобильной железнодорожной войны. Только сердце генерала бронетанковых войск не выносило добавки «блиндо», и он всегда называл это чудо, собранное, можно сказать, на коленке - гибридными бронепоездами. А теперь у него появились гибридные зенитные поезда. Можно сколько угодно смеяться над такой самодеятельностью, но, по словам Борзилова, немецкие пилоты стали бояться наших поездов. Массированных налётов не устраивали, а действовали, как шакалы, - выскочат из-за тучи, произведут неприцельное бомбометание или обстреляют поезд из пулемёта и тут же улетают подальше, чтобы не попасть под смертоносный ливень, который извергают счетверённые «флаки». Если раньше немцы бомбили наши гибридные бронепоезда аккуратно, чтобы особо не повредить железнодорожную насыпь, то теперь их тактика изменилась. Заметив поезд, немецкие самолёты залетают вперёд и уже
там, недоступные для зенитного огня, подвергают железнодорожное полотно бомбовым ударам. Теперь по железной дороге даже в светлое время суток двигаться стало более-менее безопасно, но приходилось часто останавливаться для ремонта путей. Расход боеприпасов для «флаков» был сумасшедшим, но, как доложил Борзилов, на недельку захваченных у немцев выстрелов к 20-мм зениткам хватит.
        Так что дела в дивизии Борзилова обстояли неплохо. Даже извечная проблема нехватки квалифицированных специалистов ушла после начала дивизией наступления. Сами немцы обеспечили дивизию необходимыми опытными кадрами, не говоря уже о рядовых красноармейцах. Как и в нашем случае, рейдовая группа в ходе боёв за Элк натолкнулась на лагерь военнопленных. К счастью, охрана разбежалась, и жертв удалось избежать. Вот среди этих озлобленных против немцев людей удалось набрать расчёты для зенитных пушек, трёх сапёрных батальонов и четырёх рот пехотной поддержки. Кроме этого, красноармейцев хватило, чтобы довести до штатной численности два мотострелковых батальона. Среди освобождённых из плена было несколько старших командиров и даже два генерала. Одного из них я встречал в Москве и слышал о нём много отзывов как об очень грамотном военном инженере, это был генерал-лейтенант инженерных войск, доктор военных наук Дмитрий Михайлович Карбышев. Теперь он у Борзилова занимался контролем оборудования оборонительных позиций в опорных пунктах. Вот какими кадрами обзавёлся Борзилов, и всё это благодаря тому, что
дивизия перешла к решительным действиям, а не сидела в своей лесной берлоге, тупо выполняя приказ о блокировании железной дороги в Сокулки.
        Генерал Борзилов, почувствовав вкус побед, преобразился. Теперь это был не генерал, тупо выполняющий приказ без всякой искорки инициативы, а истинный военачальник с иногда нелогическими ходами, но которые в конечном итоге приводили к победе. Вот и сейчас он меня просто озадачил, предложив провести рейд в Восточную Пруссию. Я даже воскликнул:
        - На кой черт тебе это нужно? Забыл судьбу армии Самсонова в Первую мировую войну? Они тоже пытались наступать на Восточную Пруссию, и где теперь те солдаты? А я знаю - заросли их могилы чертополохом! А у армии Самсонова силы были не чета твоим!
        - Да знаю я всё это, Юрий Филиппович! И наступать сплошным фронтом не собираюсь. Предлагаю силами гибридных и зенитных поездов провести рейд в сердце немецкого милитаризма. Постреляем из пушки по Кёнигсбергу и обратно, под бок наших узлов обороны.
        - Ну, ты даешь, генерал, - постреляем по Кёнигсбергу! Да вас ближе чем на сто километров к этой цитадели не подпустят!
        - А нам и не надо ближе, мы и с сотни километров по этому гнойнику можем вдарить. Суперпушку мы у немцев захватили, на станции, расположенной между Элком и Ожишем, «Дора» называется. Это уникальное сверхтяжёлое железнодорожное орудие фирмы «Купп», калибра 807 мм. Один снаряд у него весит 7000 килограммов, таких снарядов мы захватили 27 штук.
        - Охренеть, один снаряд семь тонн! Сколько же сама пушка весит?
        - Такой же вопрос я задал главному канониру, которого мы взяли в плен вместе со всем расчётом этой пушки, он сказал, что 1350 тонн в собранном состоянии. А общая длина орудия, когда его соберёшь и подготовишь к стрельбе, пятьдесят метров, скорострельность два выстрела в час.
        - Да… всё-таки чудаки немцы! Вместо того чтобы наклепать танки, которых хватило бы на целый полк, сделали такую дуру.
        - Я тоже думаю, что они кретины, но их кретинизм нужно использовать себе на пользу. Долбануть из этой дуры по Кёнигсбергу, пусть их домохозяйки испытают то же, что советские люди в первые часы войны. Когда бомбы падали на мирные кварталы наших городов.
        - Согласен с тобой, генерал, но ты сам же говоришь, что эту пушку нужно собирать. Потом, баллистика у неё наверняка специфическая. И даже для опытного артиллериста на таком расстоянии будет проблемой попасть из такой пушки даже в крупный населённый пункт. Это если твои ребята смогут её собрать и зарядить.
        - Так для этого пленные немцы есть - зря, что ли, мы их кормим и нормально содержим. Не будут выполнять приказы, я на их охрану поставлю тех, кто прошёл через фашистский плен - они помнят отношение к ним охранников и быстро научат этих немцев любить СССР.
        Идея Борзилова, сначала показавшаяся бредом, начинала мне нравиться. Если даже и не удастся эта безумная идея с обстрелом Кёнигсберга, то железнодорожный рейд всё равно принесёт большую пользу. Совершенно точно можно будет не ждать появления немецких дивизий с севера. Вся группа армий «Север» будет гоняться за блиндобронепоездами. В конце разговора я согласился с доводами генерала и дал добро на проведение операции «Прусский поход». Время уже поджимало, и мы завершили сеанс связи.
        Больше я не стал ни с кем связываться, скоро будет темно, а нужно ещё проконтролировать качество маскировки артиллерийских полков РГК. Конечно, я поручил этим заняться своим сержантам по особым поручениям Якуту и Шерхану, и они уже несколько часов отслеживали, как полки и, что немаловажно, корректировщики огня маскировали свои позиции. Всё это так, но нужно своим глазом посмотреть всё ли сделано, чтобы немцы до последнего момента не заподозрили присутствия крупных сил русских в опасной близости от шоссе.
        Прибыв в расположение 517-го гаубичного артполка РГК, я первым делом осмотрел огневые позиции - никаких нареканий по их маскировке они у меня не вызвали. Затем уже на последнем издыхании (дикая усталость от сегодняшнего дня брала своё), я направился в 525-й артполк. Как сомнамбула походил по огневым позициям, потом выслушал доклады Шерхана и Якута, последние два часа скрупулёзно обследовавших позиции корректировщиков и степень маскировки моего НП. Докладом такого специалиста, как Якут, был в целом удовлетворён, хотя не мешало бы сделать втык командиру 517-го артполка, подчиненные которого первоначально весьма халтурно замаскировали НП. Потом, конечно, после вмешательства моих сержантов, исправили все недочёты, но факт-то безответственности был налицо. Но сил, чтобы куда-то ехать, уже не было, тем более, по словам Якута, после проведения дополнительных работ даже профессиональный охотник не заметит, что из придорожной лесополосы за ним наблюдает не один десяток человеческих глаз. А такая оценка маскировочных мероприятий Якутом дорогого стоит.
        Плюнув на всё, я поддался на уговоры Шерхана и с всё разгорающимся нетерпением направился к находящемуся невдалеке хутору польского фермера. Шерхан вместе с местным добровольцем, вступившим в бригаду Коссинского, несколько часов назад провёл с фермером определённую работу, поэтому нас встретили очень радушно. Ужин был великолепным, а кровать просто улёт. Настоящая панцирная, на такой я спал только в Москве. И это было как раз то, что сейчас требовалось моему измученному организму. Как только голова коснулась подушки, мозг отключился, и я провалился в глубочайший сон.
        Глава 20
        Нахождение в нирване, казалось, продлилось мгновение, проклятая действительность ворвалась в мой мозг глухими взрывами. А когда я подскочил и глянул на свой хронометр, донеслись и отдаленные гавкающие звуки стреляющих автоматических зениток «Бофорс». Эти знакомые ещё по временам Финской войны звуки сразу всё поставили на свои места. Немцы бомбили город Острув-Мазовецка, а поляки полковника Дзибальского своими средствами ПВО отбивались от наседавших самолётов люфтваффе.
        «Что-то рановато фашисты начали, - подумалось мне, на часах было всего 4-25 утра. - И странно, что начали бомбить сразу город». Я предполагал, что немцы вызовут авиационную поддержку не ранее, чем наткнутся на наш заслон, и это произойдёт часов в 9 утра. Но фашисты, как обычно, действовали по своим правилам, и плевать они хотели на то, чего от них ожидал русский генерал. Я начал одеваться, когда в комнату вошёл Шерхан, занимавший вместе с Якутом и троими рязанцами смежное помещение. По помятости его формы можно было понять, что он спал одетым и, скорее всего, на полу. «Как истинный фронтовик, и побудка тоже боевая, - думал я, застёгивая ремень, - не все же генералы и спят на панцирных кроватях».
        Лицо у старшего сержанта было тоже слегка помято, но ход мысли был, как у истинного ветерана, он невозмутимо предложил:
        - Юрий Филиппович, может, перекусим, пока фрицы там развлекаются? Вчера местный куркуль много продуктов выделил, испортятся до обеда-то!
        В выражении «фрицы» было что-то новенькое, и мне оно понравилось. А то всё штампы - фашисты, гитлеровцы, немцы, как в политических брошюрах, уши начинали вянуть. Улыбаясь про себя, я ответил:
        - Давай, Наиль, мечи всё на стол! Только я выйду из дома на минутку - оправиться надо, заодно и посмотрю, что там фрицы с городом вытворяют!
        С крыльца дома города не было видно, а самолеты, бомбившие его, заметить было можно. И опять это были вездесущие пикировщики. Вели себя «юнкерсы» довольно нерешительно, в пике они срывались редко, в основном делали противозенитные манёвры. У поляков действительно были весьма неплохие наводчики. За то небольшое время, пока наблюдал за бомбардировкой города, был сбит один «юнкерс». После этого остальное вороньё, беспорядочно побросав бомбы, ретировалось восвояси. Всего я насчитал девять самолётов. Так что завтрак прошёл идеально, почти как в мирное время, без всяких взрывов и стрельбы.
        Идиллия прекратилась через полтора часа, когда я расположился на НП. Особо туда не спешил, перекусывал с чувством, толком, расстановкой, пока прибежавший посыльный не сообщил, что по рации поступило сообщение от разведчиков, оборудовавших свой секрет в 20 километрах от нашего расположения, что показалась колонна фашистов, в которой было довольно много бронетехники: шесть Т-3, девять Т-2 «Лукс», четыре самоходных противотанковых орудия «Панцерягер-1». Кроме этого, среди грузовых автомобилей двигалось с десяток бронетранспортёров «ханомаг». Боевым охранением этой колонны служили четыре бронеавтомобиля 222 и до взвода мотоциклистов. Эмблемы на технике говорили, что вся она принадлежит 9-й танковой дивизии вермахта.
        Вот так-то, на нас двигалась не моторизованная дивизия СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», а девятая танковая дивизия. Только я начал размышлять, лучше это для нас или плохо то, что гаубичные снаряды покромсают не элиту фашистов, а обычных танкистов, как над головой пронеслось несколько десятков немецких самолётов. И слава богу, они летели бомбить не нас, а многострадальный Острув-Мазовецка. Летело не меньше полка Ю-88. А следом чуть выше проплыл целый полк средних бомбардировщиков «Хенкель-111».
        «Ни хрена себе, - завопило моё сознание, - тут никакое польское ПВО не справится с такой тучей стервятников». По-видимому, предыдущие действия польских ПВО так разозлили фашистов, что на город бросили целых два полка, пожалуй, лучших немецких бомбовозов. «Юнкерс-88» сочетал в себе качества горизонтального и пикирующего бомбардировщика и был гораздо совершеннее, чем его предшественник Ю-87 («штука», именно так его называли мои однокурсники в академии). Вот качество горизонтального бомбометания «юнкерсы» и показали, когда долетели до города. А так как они летели на довольно низкой высоте, ПВО полковника Дзибальского среагировать не успело. А затем к этому шабашу тёмных сил присоединились и «хенкели», и Острув-Мазовецка превратился в филиал ада. Поднимающийся над городом дым и пылевое облако подтверждало эту мысль.
        Я уже начал про себя материть полковника Дзибальского, уговорившего меня позволить его отрядам разместиться в городе, когда тёмные силы пришли и к нам. А предвестником этого выступил артдивизион полковника Ломакина. Его огнём было встречено боевое охранение надвигающейся на нас 9-й танковой дивизии вермахта. После этого время, казалось, убыстрило свой бег. Немцы не растерялись из-за жёсткой остановки своего боевого охранения - вперёд выдвинулись танки и огнём начали прикрывать нескольких уцелевших мотоциклистов, которые, бросив технику, из кюветов и придорожных канав вели огонь в сторону позиций полка Ломакина. Все их бронемашины были уничтожены. Они горели, распространяя по округе едкий дым. Под его прикрытием четыре «двойки» сползли с шоссе и попытались по полю зайти во фланг остановившей колонну засаде. Нет, не зря на этом поле работали сапёры Ломакина, как танки ни крутились, уклоняясь от огня артиллерии, но два из них получили удар под дых - наехали на противотанковые мины. А затем их добили артиллеристы. После того как уцелевшие танки уползли обратно, всё вроде бы затихло. Танки горели,
уцелевшие в первом огневом контакте мотоциклисты, выбравшись из канав, перебежками возвращались к основным силам, колонна невозмутимо стояла вдоль дороги. Фашисты, уверенные в своей силе, даже не попытались рассредоточить технику в колонне.
        Через минуту мне стало понятно, почему. Не меньше эскадрильи лёгких бомбардировщиков «Дорнье-17» выскочило из облака и набросилось на позиции нашего полка. Но не тут-то было, этих летающих карандашей встретил поток свинца с земли. Стреляла не только зенитная батарея автоматических 37-мм пушек, четыре спаренных «максима» и два взвода крупнокалиберных пулемётов ДШК (шесть единиц), но были слышны и винтовочные залпы с земли. В этой встрече свинца и фанеры победил, естественно, свинец. Четыре «дорнье» рухнули на землю, остальные, побросав бомбы куда попало, опять скрылись в большом облаке.
        За атакой «дорнье» на позиции полка Ломакина наблюдали несколько немецких офицеров. Они забрались на крыши грузовиков и оттуда в бинокли пялились на ожидаемое представление - бегство наглецов, преградивших им путь. Но не тут-то было, сбежали как раз не русские, а хвалёные асы Геринга. Вот после этого за полк Ломакина взялись всерьёз. И первую скрипку в этом взяла на себя немецкая артиллерия. Немцы всё-таки деятельные вояки. Пока моё внимание было приковано к действиям полка Ломакина, фашисты развернули чуть в стороне от дороги три полевые 105-мм гаубичные батареи. Поэтому для меня было неожиданностью, когда в расположении полка Ломакина начали возникать султаны взрывов артиллерийских снарядов. До этого по позициям полка работали только миномёты. А тут вдруг как прорвало плотину. Вскоре всё заволокло дымом, у немцев стали усиленно работать специальные 100-мм миномёты для постановки дымовых завес. Даже мне со стороны, где дыма не было, в стереотрубу сложно было разглядеть, что происходило на поле боя. Скорее всего, там работали сапёры - расчищали проход для своих танков.
        Естественно, я приказал находящемуся со мной вместе в окопе радисту немедленно связаться с подполковником Ломакиным. Хотя у нас была довольно мощная рация, но это никак не удавалось, весь радиоэфир был забит помехами. Наверное, немцы специально загадили радиоэфир, и я даже догадывался, при помощи какого оборудования они это делали. Но этот ход фашистов был ожидаемым, поэтому отсутствие связи меня, да, впрочем, и предупреждённого заранее подполковника Ломакина вряд ли могли особо волновать. Неприятно, конечно, что нельзя дать совет, а главное, сообщить точные координаты немецких гаубичных батарей. Но подполковник калач тёртый и сам догадается, что дымовая завеса означает то, что немцы переходят к активным действиям, и наверняка под её прикрытием сейчас работают сапёры, расчищающие коридоры для танкового удара. А учитывая рельеф местности, мы ещё вчера с подполковником определили три коридора, по которым наиболее вероятен танковый удар немцев. Соответственно напротив каждого из коридоров были установлены по две противотанковые пушки. И не кабы какие, а, пожалуй, самые лучшие, которые у нас имелись -
это были трофейные 50-мм противотанковые пушки. А то, что поддался эмоциям и хотел дать координаты гаубичных батарей, чтобы имеющаяся у Ломакина батарея трёхдюймовок вдарила по фашистским гаубицам, то это было бы нарушение моего же приказа - не стрелять артиллерией по полосе вдоль шоссе. Если бы у немцев в тылу начали взрываться снаряды, то, чтобы избежать напрасных потерь, они наверняка бы отвели не участвующие в операции силы назад, куда-нибудь в район Соколув-Подлески. И как бы там их достали наши гаубицы? Пусть думают, что у обороняющихся русских имеются только противотанковые орудия, не способные добить до стоящей в пяти километрах от места схватки автомобильной колонны.
        А между тем операция немцев развивалась весьма энергично, к гаубицам присоединились САУ и многочисленные миномёты. А затем вперёд пошла бронетехника. Я насчитал не меньше батальона танков Т-2 и шесть самоходных противотанковых орудий «Мордер». А впереди всей этой шушеры двигались десять, пожалуй, лучших немецких танков Т-3. Пехотная поддержка этого железного кулака тоже была весьма солидной. Не меньше двух батальонов пехоты шли в наступление вслед за танками.
        В начавшейся бойне я сквозь клубы дыма смог разглядеть только два эпизода этой яростной схватки. Один из них меня очень огорчил и заставил про себя ругаться матом. Ещё бы не ругаться, когда на моих глазах погибло пятеро красноармейцев. Смелые и рисковые были ребята, но обучены безобразно. Решили поохотиться на немецкую «тройку», а кроме смелости, тут нужно и умение. А эти пацаны с ручным пулемётом и гранатами, положив пехотную поддержку немецкого танка, решили уничтожить и само это стальное чудовище. А так как Т-3, лишившись пехотной поддержки, начал отползать, то ребята выбрались из окопа и начали его преследовать, чтобы подобраться на бросок гранаты. Делали это они довольно умело и наверняка бы уничтожили этот танк, если бы не одно но. Неопытные были пацаны, не знали, на что способны немецкие инженеры в разработке средств для убийства людей. На этом и погорели. «Оружие ближней обороны» было стандартным противопехотным оружием, устанавливалось на танк или самоходное орудие и обеспечивало ближнюю защиту боевой машины от пехоты противника. Использовалось вместо пистолетных портов, ослаблявших
броневую защиту. Оружие представляло собой мортирку калибром 92-мм, заряжаемую разрывными зарядами. Она выстреливала небольшую гранату на высоту около трех метров, где та взрывалась, усеивая всё вокруг шрапнелью и металлическими шариками. Считалась очень эффективным средством для очистки близлежащего пространства от пехоты противника. Но то, что знал я, закончивший академию, не могли знать молодые ребята, совсем недавно призванные в армию, а бестолочи командиры не довели до пацанов эту информацию.
        Второй эпизод, который я сумел разглядеть сквозь клубы дыма, наоборот, заставил сердце сжаться от радости и гордости за своих ребят. Наверное, рота немцев обложила группу красноармейцев, которых было не больше взвода. Хотя на этом участке не было немецкой бронетехники, но численное превосходство и опытность гитлеровских солдат не давали нашим ребятам даже шанса уцелеть. Больно было, но я заставил себя смотреть на предстоящую трагедию, чтобы пропитаться ещё большей злобой к фашистской сволочи. Чтобы не жалеть мразей, которых скоро будут кромсать наши гаубичные снаряды. Немцы уже начали скапливаться для решающего броска, когда с наших позиций раздался залп из не менее чем десяти гранатомётов, а затем еще один. Первый раз я видел, как наши бойцы применили переданное польскими союзниками вооружение, принадлежащее ранее их бывшей армии.
        Полковник Тадеуш Коссинский рассказывал мне о лёгких 46-мм гранатомётах образца 1936 года, которые ему удалось спрятать вместе с другим вооружением полка. Этот потаённый склад был создан на одном из хуторов, перед тем как его полк перешел в советскую зону оккупации, где он и был интернирован вместе со своими солдатами. Естественно, я попросил полковника передать нам часть этого оружия, ведь нужно было вооружать многочисленных освобождённых пленных красноармейцев. Моя просьба была Тадеушем удовлетворена. Вот так и попали польские гранатомёты в полк Ломакина. И надо сказать, в увиденном мною эпизоде боя польские гранатомёты показали себя великолепно. Не менее половины немецких солдат были выведены из строя, а остальные, отстреливаясь, начали отходить под защиту своих танков. А затем на позиции полка Ломакина опять посыпались дымовые шашки. Под прикрытием всё уплотняющейся дымовой завесы немцы начали выводить свои обескровленные подразделения из боя. А пощипали немцев ребята подполковника Ломакина изрядно. Насчёт живой силы, конечно, было непонятно, но вот бронетехники вернулось хорошо если        После отхода немцев артиллерийский обстрел глубины обороны нашего полка гаубицами прекратился, стало намного тише, но миномёты продолжали работать по опорному пункту. Дым тоже начал рассеиваться и вскоре я увидел ужасные последствия атаки немцев - все позиции противотанковых пушек были растерзаны, а сами орудия вдавлены в землю. Итак, у полка Ломакина остались против танковых атак только батарея трёхдюймовок, несколько 37-мм автоматических зенитных пушек и польские противотанковые ружья. Сколько осталось зениток и противотанковых ружей, я не знал - вчера вечером было четыре автоматические зенитные пушки и двенадцать ружей. Ясно было, что ещё одной такой атаки полк не выдержит.
        Я глянул на часы, было 9-56, самолёты Черных должны были появиться через час с небольшим. Вот тогда я и собирался отдать приказ открыть огонь артиллерийским полкам РГК. Хотя мне хотелось отдать этот приказ прямо сейчас. А что? Немецких самолётов не было, а когда они появятся, то уже подойдёт срок прилёта истребителей Черных. Немцев перед позициями полка Ломакина скопилось уже довольно много, и гаубицы могли работать весьма эффективно.
        Мои сомнения разрешились довольно быстро, связь восстановилась, по-видимому, немцы отключили свои глушилки, и с НП связалась разведывательная группа, отслеживающая перемещение по шоссе вблизи Соколув-Подлески. Разведчики сообщили, что в сторону Острув-Мазовецка движется большая колонна немецкой техники. У грузовиков, бронетранспортёров и штурмовых орудий на бортах нарисованы эмблемы дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Как тут было начинать операцию, если в наш капкан забиралась такая жирная добыча. Прихлопнуть две дивизии одним ударом - это была фантастическая удача. Вот я и не стал отдавать распоряжения на начало операции, а вместо этого приказал радисту установить связь с полком Ломакина. Через пять минут он доложил, что связь установлена и сейчас к рации подойдёт подполковник Ломакин. Но только я взял у радиста наушники, как фашисты опять включили глушилки. Наверное, переговорили по рации с теми, кто им нужен, и опять сделали радиоэфир недоступным для нас. Логично действуют, сволочи - не оставляют шансов обороняющимся на помощь.
        А ещё через полчаса обстоятельства подтвердили, что никогда нельзя спешить и руководствоваться даже самыми благими намерениями. Немецкие самолёты вынырнули неожиданно и с ходу начали бомбить многострадальный полк Ломакина. Понятно, что было бы, не появись колонна эсэсовской дивизии, и я, желая помочь полку Ломакина, отдал приказ начать операцию - всё наступление пошло бы насмарку. Немцы разбомбили бы вдрызг гаубичные артполки, затем уничтожили остатки полка Ломакина. Думаю, что подошедшие ночью подразделения 7-й ПТАБр не смогли бы сдержать напор двух немецких дивизий, и те вышли бы на оперативный простор. И всё, немцы, зайдя в тыл нашим передовым дивизиям, быстро бы их потрепали и обескровили, а потом уничтожили, как задавили механизированную группу Половцева. И на последнем этапе боя не помогло майору наличие в его группе тяжёлых танков Т-34 и КВ. Закидали с самолётов бочками с горючей смесью и сожгли наши лучшие танки вместе с экипажами.
        Между тем к эскадрилье Ю-88, бомбившей позиции полка Ломакина, прибыло подкрепление. Ещё одна эскадрилья, и теперь она вываливала на головы моих ребят не бомбы, а эти чёртовы бочки с горючей смесью. Вскоре на месте опорного пункта полыхал огонь. Как будто на месте окопов разверзлась земля и возникло жерло громадного вулкана. Но фашистам этого было мало, и к летающим дьяволам на подмогу прилетела ещё одна эскадрилья убийц. И на всё это ужасное зрелище с интересом смотрели зрители, и их становилось всё больше и больше. Начала прибывать техника эсэсовской дивизии, и на многие крыши грузовиков, башни штурмовых орудий и САУ вскарабкивались новые зрители. По жестам немцев можно было понять, что им очень нравится зрелище расправы над русскими.
        Через пять минут им перестало нравиться. Начали гореть и падать уже немецкие самолёты. Наконец-то прилетели истребители Черных. В основном это были «мессершмитты» с красными звёздами на крыльях, но было и семь МиГов.
        Бойня началась страшная, на выручку своим бомбардировщикам пришли истребители прикрытия. Их было не так уж и много, наших истребителей было больше. Поэтому часть истребителей Черных продолжали клевать немецкие бомбардировщики, а остальные закрутили хоровод с «мессерами» люфтваффе. В глазах рябило от кульбитов летающих акробатов. Было непонятно, кто же побеждает в воздушных боях. Одно дело, когда схватывались «мессершмитт» и МиГ, а другое, когда два «худых». Нужно было суперзрение, чтобы разглядеть звёзды на крыльях одного из них. Зрители на крышах машин это тоже не понимали, может быть, поэтому продолжали наблюдать за схваткой, не пытаясь сесть в свои машины и покинуть это проклятое место. Вся эта катавасия продолжалась минут десять, пока небо не очистилось от самолётов с крестами на крыльях.
        Всё это время немецких машин становилось больше, они уже стояли в четыре ряда вдоль шоссе. Между колонн плотно стоящей вдоль обочин немецкой техники еле-еле мог проехать автомобиль. Ждать дальше подхода подразделений немцев было опасно, вдруг у них найдётся умная голова, которая почувствует опасность и скомандует покинуть это место. Я посчитал, что мышеловка была уже полна, и пора прихлопнуть эту добычу. Поэтому взяв трубку полевого телефона, скомандовал командирам артполков в 12 -20 открывать огонь.
        До начала нашего представления оставалось ещё семь минут, и я с интересом наблюдал за поведением гитлеровцев. А там после разгона немецких самолётов и прекращения бомбардировки позиций полка Ломакина началось оживление. Не то чтобы немцы, испугавшись наших самолётов, решили рассредоточиться, чтобы избежать удара с неба. Нет, было видно, что немцы не опасаются русской авиации, они просто готовились продолжить своё движение к городу Острув-Мазовецка. Позиции русских немецким командованием уже не брались в расчёт. Конечно, разве могло выжить в таком аду живое существо?
        Но в 12 -20 для самих немцев начался ад. Уж на что я человек привычный, но на такое даже мне было жутко смотреть. Стена разрывов 152-мм снарядов впечатляющее зрелище, а когда это происходит среди автомобилей, людей и бронетехники, от которой рикошетят осколки, это ужасная картина. Людей рвало на части, а асфальт стал красным от крови. Я не стал дальше смотреть на все эти ужасы - подошёл к радисту, сидящему в дальнем конце окопа, и приказал вызывать на связь радиостанцию полка Ломакина. Хотелось верить, что подполковник жив. Что радиоэфир очистился от радиопомех, я почти не сомневался. Сам видел, как снаряд угодил в «опель» с параболической антенной на будке. Такой же, как те два, что захватил бронедивизион во время рейда по тылам 7-й танковой дивизии немцев. И которые я сам использовал недавно для блокировки радиостанции немецкого батальона.
        Чудо случилось на третьей минуте работы корпусного радиста, полковая радиостанция (5АК) отозвалась. И не меньшее чудо, что рядом с ней находился живой и здоровый подполковник Ломакин. Здоровый то он был здоровый, но явно был неадекватен. Как только я надел наушники, то сразу услышал его крики:
        - Товарищ генерал, полк умирает, но не сдаётся! Сейчас немцы проводят артподготовку и скоро пойдут в атаку! Мы все ляжем под фашистскими танками, но не отступим! Слава партии и великому Сталину!
        Да… даже такого ветерана, прошедшего огонь и воду, выбила из седла жуткая бомбардировка. Работу наших гаубиц он воспринимает как артподготовку немцев перед атакой. Я начал успокаивать подполковника, сказав:
        - Сергей Викторович, я тебя поздравляю с победой! Твой полк дрался сегодня великолепно и полностью выполнил задачу. Я горжусь вами. Все бойцы и командиры достойны награды, а тебя я представляю к званию Героя Советского Союза.
        Этими словами я ввел подполковника Ломакина в полный ступор. Он что-то начал мямлить, из всех его слов я только разобрал «спасибо». Затем более отчётливо послышалось:
        - А как же немецкая артподготовка, я же слышу звуки артиллерийских залпов?
        - Сергей Викторович, ты сейчас где находишься?
        - В блиндаже!
        - Вот выйди из него и посмотри, что творится снаружи. Гарантирую, что никаких разрывов ты не увидишь, а услышишь только громкую канонаду. Это работают наши крупнокалиберные гаубицы, добивая две немецкие дивизии. Представляешь, подполковник, как мы дали по мозгам фашистам. Сколько советских людей спасли. И в этом очень большая заслуга твоего полка. Так что, Сергей Викторович, ты победитель! Давай приводи мозги в порядок и начинай ревизию своего хозяйства. Подготавливай раненых к эвакуации. Дополнительно медиков и транспорт я тебе пришлю. Легкораненых можешь оставлять в полку. И ещё, в 15 -30 на шоссе, которое за твоими позициями, готовь построение всех оставшихся в живых бойцов полка. Я приеду, поздравлю ребят с победой, ну и политработников из гаубичных артполков захвачу, чтобы правильную речь толканули. Все, готовься, Сергей Викторович, до встречи в 15 -30.
        Глава 21
        После разговора с подполковником Ломакиным опять пришлось кричать в микрофон рации, близкая канонада продолжалась, а с заранее развёрнутым госпиталем связаться нужно было как можно быстрее. Кричать приходилось и в телефонную трубку полевой связи, когда я отдавал команды артполкам выделить медиков и капитану Жигунову направить автомобили для эвакуации раненых. Хотя капитан находился совсем рядом, он с начальником своего штаба располагался в соседнем окопе. Мотострелковый батальон 7-й ПТАБр прибыл ночью, и ее роты еле-еле успели занять позиции вдоль шоссе. Они и недавно сформированные три маршевые роты выполняли задачу пехотного прикрытия гаубичных артполков РГК. Хорошо, что красноармейцы маршевых рот подготовили окопы для бойцов батальона. Если бы не это, то пришлось бы батальон размещать на позициях артполков, и сейчас бы огонь из стрелкового оружия, который вёлся одновременно с работой гаубиц, был бы гораздо слабее. И большему количеству гитлеровцев, избежавших поражения осколками снарядов, удалось бы скрыться в лесу. А так рой пуль буквально выкашивал счастливцев, не попавших под раздачу гаубиц.
Этому же способствовал огонь пяти зенитных установок счетверённых «максимов» и миномётной батареи мотострелкового батальона. Одним словом, баню мы устроили немцам качественную, настоящую русскую.
        Когда канонада стихла, казалось, наступила звенящая тишина, хотя кое-где продолжали бухать винтовки. Это снайперы продолжали стрелять по подозрительно шевелящимся телам. Ну а потом наша пехотная поддержка встала и не очень густой цепью пошла окончательно зачищать попавшие в огненный мешок немецкие колонны.
        Моя спецгруппа, кроме красноармейца Лисицына, тоже выбралась из окопов НП и направилась к разбитой в хлам немецкой технике. Только у ребят была задача не зачистки, а поиск нужных мне трофеев. Во-первых, это, конечно, штабные документы, ну а ещё такие вещи, как знамёна и штандарты попавших в засаду дивизий. Это уже стало традицией собирать атрибуты поверженных нами немецких частей. Мистический, можно сказать, ритуал, забросить в кузов специально выделенного для этих целей пикапа поганые знамёна фашистских змеёнышей. Найти нужные вещи в этой каше из разбитой техники, трупов и непонятно откуда взявшихся куриц и гусей, испуганно мечущихся среди дымящихся костровищ, мог только такой следопыт, как Якут. По крайней мере, мне так казалось.
        Когда я смотрел за удаляющимися фигурами ребят, радист доложил, что поступил вызов радиостанции бронедивизиона. Надев наушники, я услышал голос лейтенанта Костина, он буквально кричал в микрофон рации:
        - Товарищ командующий, тут у меня кошмар что творится - немцы прут, как саранча. Бронедивизион уже захватил почти тысячу пленных, а фашисты вся продолжают прибывать. Совсем обезумели арийцы, бегут, побросав оружие, и даже не пытаются оказать нам сопротивление. Товарищ генерал, нет никакой возможности действовать согласно вашему распоряжению и двигаться в сторону Соколув-Подлески. Не оставишь же немцев без охраны, а уже сейчас моих людей еле-еле хватает охранять такую массу пленных.
        - Говоришь, фашисты в панике? Это хорошо, лейтенант! Не зря, значит, мы всё это затеяли! Приказ следовать в Соколув-Подлески отменяю. Продолжай собирать пленных до того момента, пока к тебе не подойдёт маршевая рота лейтенанта Дербенёва. Передашь им пленных, и уже бойцы Дербенёва отконвоируют их к железной дороге, где стоят эшелоны, предназначенные для содержания немцев. Вместе с этой ротой я к тебе направлю мотострелковый батальон Жигунова. Вот вместе с ним ты и двинешь в Соколув-Подлески. Командовать операцией по освобождению этого польского города назначаю тебя.
        - Как меня? Я всё-таки всего лишь лейтенант, а он командир батальона!
        - Хватит пререкаться! Командарму виднее, кого ставить на ту или иную должность. К тому же документы на присвоение тебе внеочередного звания капитан уже подписаны. Когда вернёшься с выполнения задания, я подарю тебе петлицы капитана танковых войск. А сейчас просто поздравляю с присвоением внеочередного звания. Всё, капитан Костин, - выполняйте приказ.
        Я специально не говорил Костину до завершения операции, что ему присвоено звание капитана. Парень он горячий, и я боялся, что в эйфории от своего нового звания начнёт геройствовать. А тогда мы шли по лезвию бритвы, и лишние всплески эмоций были ни к чему. Сейчас иное дело - можно и погеройствовать. В настоящий момент лихость Костина была очень даже к месту. Поэтому и назначил именно его главным в операции по захвату города Соколув-Подлески. Капитан Жигунов, конечно, командир хороший, но медлительный и осторожный - как организатору ему цены нет, но вот лихости и боевого куража не хватает. А тут для захвата далеко не маленького города именно лихость и быстрота мышления нужна. А этого добра у Костина с избытком.
        Закончив беседу с командиром бронедивизиона, я взял трубку полевого телефона, чтобы переговорить с капитаном Жигуновым. Но командира мотострелкового батальона уже не было на своём командном пункте, даже такой спокойный и рассудительный человек поддался порыву и решил вместе с бойцами батальона принять участие в завершающем этапе операции. Я его понимал, самому хотелось броситься вместе со всеми и крушить, крушить всё, что осталось целым после удара артиллерии. Адреналин, накопленный в крови за время наблюдения на НП за ходом боя, бурлил и требовал решительных поступков. Например, лично застрелить какого-нибудь эсэсовца или, по крайней мере, набить ему морду. Но я всё-таки командарм, а не комбат, и просто обязан держать себя в руках.
        Капитан Жигунов хоть и сделал с точки зрения командарма неразумный поступок, но сам. Нити управления подразделениями батальона, не принимавшими непосредственного участия в операции, не были утеряны. Комбат просто оставил вместо себя на командном пункте начальника штаба, а сам, как Чапай на лихом коне, бросился на врага. Ну что же, с одной стороны, глупость, а с другой, именно такие поступки укрепляют авторитет командира среди бойцов. Не прячется командир где-нибудь в окопе в тылу, а так же, как простой красноармеец, идёт на врага в общей цепи. А если ещё у немцев найдётся какой-нибудь выживший упёртый фашист и начнётся перестрелка, то авторитет командира батальона, принявшего непосредственное участие в бою, взлетит до небес.
        В общем, когда соединился с командным пунктом мотострелкового батальона и узнал, что Жигунов сейчас находится вместе с бойцами, зачищающими позиции немцев, я не ругался. А приказал начальнику штаба срочно готовить батальон к маршу. Объяснил, какая задача ставится перед батальоном, и что через полтора часа техника, включая танки, броневики и все грузовики, должна стоять на шоссе напротив моего НП. А я знал, что грузовиков в хозяйстве Жигунова было много и в них вполне можно было разместить не только бойцов батальона, но и красноармейцев маршевой роты. Не зря Жигунов был командиром автобата у меня в 7-й ПТАБр, он и в мотострелковом батальоне создал нечто похожее. Одних ярославских пятитоннок мобилизовал (конфисковал у гражданских) двенадцать грузовиков. Чуял не хуже Шерхана, где можно поживиться интересующими его вещами. У Шерхана это было съестное, а у Жигунова автомобили. Ещё я поручил старшему лейтенанту найти командира 7-й маршевой роты лейтенанта Дербенёва и передать ему приказ собрать роту у того места, куда подойдёт техника батальона.
        Закончив с этим делом, тут же соединился с командиром 525-го гаубичного артполка, ему дал поручение навесить на трактора ЧТЗ отвалы. И именно с отвалами эти трактора должны стоять на шоссе перед моим НП через полтора часа. Приказал ему превратить два его тягача в обычные строительные бульдозеры, то есть в то, чем были эти механизмы в Гушосдоре до того момента, пока не попали на глаза комиссару 7-й ПТАБр. Именно Фролов мобилизовал эту строительную технику, и в дальнейшем эти трактора использовались артполком РГК как артиллерийские тягачи. Но не только эта функция осталась за этими тракторами, иногда их использовали и как мощные бульдозеры. Во-первых, конечно, для устройства артиллерийских позиций, а также для расчистки дороги для прохода остальной техники артиллерийского полка РГК. Я помнил «дорогу смерти» между Слонимом и Волковыском, где без тяжёлых танков, выполняющих роль таранов, невозможно было пробиться сквозь разбомбленную советскую технику. Вот и сейчас шоссе напоминало прошлый мой кошмар. И я посчитал, что использовать только лёгкие танки для пробития дороги будет недостаточно. Нужна
более тяжёлая техника, чтобы миновать устроенную нами долину смерти.
        Полтора часа, назначенные мной для сбора батальона и роты Дербенёва, пролетели очень быстро. Ещё бы, я всё это время занимался делами командарма - переговорами по рации с передовыми частями и штабом корпуса (фактически выполнявшим функции штаба армии). Опять нервничал, снова кричал, вставляя пистоны нерадивым командирам. Как мне казалось, всё шло наперекосяк, поставленные задачи не выполнялись, потери были очень большими. Кричал-то я кричал, но внутри был поражён нашими успехами. Танки Вихрева уже вышли на окраины Варшавы, а 29-я моторизованная дивизия генерала Бикжанова заняла город Лбгеново. Самую большую мою досаду и злость вызвало то, что 4-й мотоциклетный полк полковника Собакина упустил штаб группы армий «Центр», на захват которого он был нацелен. Сволочи немецкие генералы оказались быстрее, чем моя самая мобильная часть. А ведь поляки из бригады полковника Коссинского им всё разведали, указали самые удобные пути подъезда, но в этот раз удача была на стороне немецких генералов. Всякую шушеру и кучу бумаг ребята Собакина, конечно, захватили, но среди пленных не было ни одного генерала. В
проведённой операции меня порадовало только одно - был захвачен узел связи и две трёхроторные шифровальные машины «Энигма». Ценная вещь, и я приказал срочно доставить их в штаб армии и сдать под расписку капитану Лыкову. Так что, черт с ними, с этими шустрыми генералами, все немецкие секреты мы узнаем, используя их шифровальную машину.
        После того как отправил на задание мотострелковый батальон и маршевую роту, времени на переговоры по рации уже не оставалось. По плану нужно было ехать на встречу с бойцами полка Ломакина. Поэтому, так и не дождавшись результатов поиска спецгруппой нужных мне трофеев, я решил всё-таки выезжать в полк. Кивнул, приглашая за собой, притулившемуся недалеко от радиста Лисицыну и быстрым шагом направился к замаскированному в лесу метрах в пятистах от окопов НП персональному грузовику командарма-10 - верному вездеходному «хеншелю».
        На обочине шоссе за перепаханной бомбами высоткой, где располагались окопы стоявшего в обороне полка, ещё издали я увидел шеренгу красноармейцев. И их стояло там чуть больше роты. Я ужаснулся - за несколько часов боя полк численностью 2126 человек превратился в усиленную роту. Я засомневался - может быть, это не весь полк, и вскоре подойдут остальные подразделения? Но глянув на часы и зная исполнительность подполковника Ломакина, пришлось признать горькую реальность. Было уже 15 -33, и наверняка подполковник вывел всех своих выживших бойцов на оговоренное мной место сбора. Суровая правда жизни говорила, что в полку осталось именно такое количество бойцов. Оставалось утешаться только мыслью, что выжившие в такой бойне это настоящие богатыри земли русской, и теперь никакая сволота не нагнёт таких ребят.
        Лисицын остановил «хеншель» рядом с группой командиров, стоявших на асфальтовом покрытии шоссе. Их было непропорционально много, по сравнению с построенными в шеренгу красноармейцами. Но увидев этих людей с близкого расстояния, я всё сразу понял. Там присутствовали три человека в польской форме, один из которых был Ежи Топеха, и четверо артиллеристов. А собственно командиров, относящихся к полку, было трое, включая и подполковника Ломакина. Перед тем как выйти из кабины автомобиля, я распорядился:
        - Лисицын, сейчас забираешься в кузов, находишь там синий фибровый чемодан и приносишь его мне. Я буду рядом со стоящими перед строем командирами.
        После отданной водителю команды я выбрался из кабины и сразу же подошёл к подполковнику Ломакину. Он попытался, вытянувшись по стойке смирно, доложиться, но я его обнял и, похлопывая по спине, заявил:
        - Не нужно слов, подполковник, и так всё ясно! Задачу твой полк выполнил отлично! Спасибо лично тебе и, конечно, всем бойцам и командирам полка.
        После Ломакина я подошёл к Ежи Топехе и крепко пожал ему руку, при этом воскликнул:
        - Ежи, я очень рад, что ты жив! Что не попал под эту страшную бомбардировку города!
        - Так это благодаря вам, пан генерал! Если бы вы согласились на приглашение полковника Дзибальского, то я и Тадеуш Коссинский обязательно пошли бы с вами в ресторан. А там то да сё, и мы бы остались ночевать в Острув-Мазовецка. А так после встречи с вами мы с полковником Коссинским выехали в отряд Беса (хорунжего Ражевского). Его отряд сейчас дислоцирован недалеко от города, в деревне Малки, и мы были разбужены звуками жуткой бомбардировки города. А когда туда подъехали, то были потрясены видом щебёночного поля на месте города Острув-Мазовецка. О полковнике Дзибальском и людях из его бригады так ничего и низвестно - наверное, все погибли под бомбами германцев.
        - Соболезную, Ежи, мы тоже понесли от фашистов громадные потери! Вон видишь, сколько ребят осталось после боя с гитлеровцами, а было их больше двух тысяч. Реки слёз теперь будут пролиты русскими женщинами! Ты-то какими судьбами здесь?
        - К вам полковником Коссинским направлен. Помощь нам нужна! В городе Миньск-Мазовецка в еврейском гетто началось восстание, к нему присоединились ваши русские военнопленные. Тевтоны заблокировали восставших и отбили атаку нашего третьего батальона, направленного им на помощь. У германцев есть бронетехника, и наши добровольцы вынуждены были отступить. Сейчас сложилась очень тревожная ситуация, немцы ждут подхода подкреплений, чтобы уничтожить восставших, а сил у третьего батальона недостаточно, чтобы деблокировать гетто.
        - Чёрт… Конечно, Ежи, поможем, хоть этот Миньск-Мазовецка находится несколько в стороне от полосы нашего наступления. У меня как раз в том направлении действует группа капитана Костина. Он сейчас должен освобождать Соколув-Подлески. Как только с ним свяжусь, сразу же прикажу выдвигаться к городу Миньск-Мазовецка. Не волнуйся, деблокируем мы евреев в этом гетто. Зачем ты приехал, теперь мне понятно, а вот зачем тебе нужны сопровождающие, никак не пойму?
        - Да это наши военные кинематографисты. Комитет спасения Польши сейчас очень большое внимание обратил на пропагандистскую составляющую нашей борьбы. Решено снять документальный фильм о том, как уничтожаются тевтонские захватчики. Вот полковник Коссинский и отрядил их со мной, чтобы я представил их вам. Заодно попросил, чтобы пан генерал разрешил производить киносъемку театра военных действий.
        - Ну что же, пропаганда дело хорошее! А кино сейчас первое из искусств! Разрешаю, пусть снимают, только единственная просьба, чтобы эти ребята под пули особо не лезли. Контрпропаганда нам не нужна. А сейчас пускай достают свои киноаппараты, скоро им представится возможность заснять впечатляющее зрелище разгрома двух немецких дивизий. И немалую роль в этом сыграли построенные здесь красноармейцы. Вот про этих бы героев снять фильм, но ты передал очень тревожную информацию, а значит, опять этих ребят придется бросать в бой. Никак не получается у них стать киногероями.
        Мой план красиво провести построение героического полка накрывался медным тазом. Опять нужно было действовать - гнать свои подразделения, чтобы спасти людей из гетто. Для этого, прежде всего, нужно было связаться с Костиным, чтобы нацелить его группу не на взятие Соколув-Подлески, а спешить на помощь нашим польским союзникам. Если группа Костина завязла в бою за город, то нужно выводить из схватки механизированные подразделения. Оставив для уличных боёв в Соколув-Подлески одну роту мотострелкового батальона. Естественно, если в городе много немцев, они долго не продержатся. Значит, что? Значит, придётся вот этих ребят, выживших в адской бойне, опять посылать в очередную мясорубку. И делать нечего - резервов больше нет. Маршевая рота, которая сейчас потрошит совместно с трофейщиками гаубичных артполков раскуроченную немецкую технику, это никакой не боевой резерв. Только вчера сформированная из бывших пленных, эта рота не вызывала у меня доверия. Одно дело охранять пленных или из укрытия вести огонь по уже обреченным гитлеровцам, а другое столкнуться лоб в лоб с немецким солдатом. Вот ребятам
Ломакина я верил, они доказали делом свою стойкость и преданность родине, а вот бывшим пленным доверия особо не было.
        Решив для себя, что дальше буду делать, я начал действовать. Своеобразный митинг после моего приезда начался, и сейчас перед строем красноармейцев держал речь замполит 525-го артполка, и это дало мне возможность, обращаясь к подполковнику Ломакину, спросить:
        - Сергей Викторович, у тебя рация далеко? Не говори мне, что оставил радиста в блиндаже, не поверю!
        - Товарищ генерал, естественно, я не могу оставаться без связи, даже когда идёт торжественное построение полка, вдруг поступит приказ из штаба дивизии немедленно выступать. Радиостанция и радист находятся в ста метрах отсюда, вон под тем деревом.
        И подполковник показал мне на росшее неподалёку дерево. Я пригляделся и только тогда увидел сидевшего на пеньке человека, а в метрах в десяти от него располагался свежевырытый окоп, из которого выглядывало несколько голов в касках, торчал ствол станкового пулемёта и длинное дуло противотанкового ружья. Да… подполковник всё-таки стопроцентный профессионал и даже в такой обстановке предусмотрел возможность нападения фашистов. И замаскировано всё шикарно, я из кабины «хеншеля» не увидел не то что человека под деревом, а даже недавно вырытого окопа.
        Естественно, я похвалил подполковника за предусмотрительность и хорошую маскировку позиции. А затем, глядя прямо в глаза Ломакину, сказал:
        - Ты молодец, подполковник, чувствуешь, что обстановка меняется стремительно, в любой момент может поступить приказ опять вступить в бой с фашистами. Я вот хотел дать твоим ребятам отдохнуть, прийти в себя, но обстановка, чёрт её возьми, не позволяет этого сделать. Придётся после этого построения загружаться в грузовики и следовать в Соколув-Подлески. Сколько всего человек у тебя в полку осталось?
        - Сто девяносто восемь человек, из них почти половина легкораненые. Тяжёлых пятьсот семьдесят человек мы отправили в железнодорожный госпиталь. Спасибо за присланные грузовики, без них вообще труба была бы.
        - Сколько капитан Жигунов прислал тебе автомобилей?
        - Двенадцать грузовиков, из них четыре ярославские пятитонки, остальные ЗиСы. Вот они челночным методом и перевезли тяжелораненых в госпиталь. Слава богу, госпитальные эшелоны расположены близко, и каждому автомобилю удалось сделать по несколько рейсов. Последнюю партию раненых отправили минут двадцать назад.
        - Это хорошо, значит, транспорт для размещения твоих ребят есть. Сейчас пойдём к радиостанции, нужно связаться с группой, направленной для занятия города Соколув-Подлески. Задача твоего полка сменить подразделения капитана Костина, и если мотострелки ведут уличные бои, то взять эту тяжёлую ношу на себя. У группы капитана Костина новая сверхважная задача. Справится с уличными боями твой обескровленный полк?
        - Постараемся, товарищ генерал! Вот нам бы боеприпасов ещё подкинуть, и пулемётов осталось очень мало - всего один станковый и три ручных. А для уличных боёв автоматическое оружие и гранаты просто необходимы.
        - Помочь я могу только трофейным оружием и боеприпасами. Сейчас одна из маршевых рот шерстит разбитую технику немцев. У красноармейцев задание отыскивать исправное немецкое стрелковое вооружение и собирать боеприпасы к нему. Вот вы и получите из собранного ими вооружения нужные вам пулемёты, боеприпасы, а также гранаты. Эсэсовцы были вооружены хорошо, и думаю, автоматов и пулемётов ваш полк получит с избытком. Ладно, Сергей Викторович, пойдём к рации, время не терпит, нужно до подхода грузовиков переговорить с капитаном Костиным.
        Наш уход, скорее всего, остался незамеченным стоявшими в строю красноармейцами и командирами. Политрук был хороший оратор и с увлечением описывал, какой урон был нанесён фашистам, остановленным героическим полком.
        Установить связь с бронедивизионом, так же как и с мотострелковым батальоном, не удалось - слишком маломощная была полковая радиостанция (5АК), чтобы пробиться через опять появившуюся завесу атмосферных помех. Пришлось плюнуть на все попытки радиста соединиться хоть с кем-нибудь из того списка, который я ему дал. Даже с бронепоездом не удалось связаться. Несолоно хлебавши мы вернулись на своеобразный митинг. А как ещё можно было назвать это мероприятие - уже даже строй красноармейцы не держали. Пришлось мне выйти вперёд, кивнуть новому оратору, чтобы тот заканчивал свою соловьиную трель, и рявкнуть:
        - Смирно-о!..
        Затем поздравить красноармейцев и командиров с победой, потом более душевным голосом произнести:
        - Спасибо, ребята! Я горд, что я ваш командарм! Каждый, кто участвовал в этом беспримерном бою, награждается орденом Красного Знамени!
        Повернувшись к стоявшим позади политрукам из артполков и Лисицыну, стоявшему с фибровым чемоданом в руке, я скомандовал:
        - Товарищи, пойдёмте вручать ордена героям!
        И первым шагнул к строю вставших по стойке смирно красноармейцев и командиров полка Ломакина. За мной Лисицын с набитым орденами чемоданом, а следом политработники из гаубичных артполков, которые специально были вызваны для проведения этого мероприятия. Двести лежащих в чемодане орденов Красного Знамени были отбиты у немцев в ходе рейда бронедивизиона Костина. Когда его бойцы потрошили штабную автоколонну 7-й танковой дивизии немцев, то в одном из грузовиков, перевозившего личные вещи офицеров штаба, наткнулись на большой тюк, набитый советскими наградами. Там были даже звёзды Героев и ордена Ленина. Было видно по подтёкам крови, что их сняли с павших советских солдат. Но в этом тюке были и совершенно новые, ни разу не врученные награды. А именно двести орденов Красного Знамени - они лежали в атласных коробочках с вложенными в них паспортами на эти награды. Мои ребята переложили коробочки с орденами в чемодан, а остальные награды я передал в особый отдел. После войны обязательно найдём родственников владельцев этих наград и вручим их хотя бы детям или матерям павших героев.
        Лично я вручил орден только одному красноармейцу. Как только пожал ему руку после вручения награды, подъехала колонна грузовиков. Пришлось процесс награждения продолжать привлечённым политработникам, а я направился к автомобилям, прибывшим после переброски раненых в госпиталь. Может быть, это было и к лучшему, что процессом награждения занялись опытные люди, у них это получалось гораздо быстрее, чем у меня. Только я успел переговорить с подполковником Ломакиным и дать задание командиру автоколонны, как передо мной стоял уже строй орденоносцев. Дальше в дело вступил командир полка. Сначала он ещё раз поздравил своих подчиненных, затем кратко объяснил новые задачи полка, а потом зычно скомандовал:
        - По машинам!
        Я не стал наблюдать за начавшейся после этой команды суетой, а где-то даже и бардаком с громкими матерными выражениями. А направился с красноармейцем Лисицыным к своему персональному грузовику, в кузов которого начали загружаться политработники и медики из артполков РГК. Поляки направились к своему грузовику. Тронулись мы первыми. Остановились только когда доехали до двух больших куч с немецким вооружением, как раз напротив НП. С подножки «хеншеля» я оглядел картину сбора трофеев. Бойцы маршевой роты как муравьи сновали среди разбитой немецкой техники, а затем, нагруженные добычей, волокли её к этим своеобразным складам трофейного оружия. Долго смотреть на эту завораживающую картину я не стал, спрыгнув с подножки, направился к высотке, где располагались окопы НП.
        Глава 22
        За несколько метров от самого глубокого окопа НП, где располагалась радиостанция и находился во время операции мой командный пункт, я услышал громкий гогот. Не узнать фирменный смех Шерхана было невозможно. Только я подумал: «Как же так, ребята совсем расслабились, никто не контролирует, что творится вне окопа, даже Якут». Только я подумал о Кирюшкине, как сам сержант выглянул из соседнего окопа и доложил:
        - Товарищ генерал, на объекте всё спокойно, присутствуют только радисты и спецгруппа. Ваше распоряжение выполнено, знамёна и штандарты обеих дивизий найдены и доставлены на НП.
        - Хорошо, молодцы ребята! Удачно получилось, что фашистские знамёна не сгорели вместе с автомобилями, в которых их перевозили.
        - Так эти машины ушли с линии огня гаубиц. Штабные машины обеих дивизий собрались в одном месте, наверное, там было совещание штабников. А когда начался обстрел гаубиц, ринулись прочь с дороги - хотели добраться до лесного массива, расположенного в километре от трассы. Но вчера в тех местах не зря поработали сапёры - заминировали съезды с шоссе очень плотно и качественно. Немецкие грузовики и броневики пёрли к лесу наудачу, ну и некоторые из них остались там навечно, напоровшись на противотанковые мины. А с оставшейся целой техники немчура разбежалась. Правда, многие из них остались валяться в поле, напоровшись на «лягушки». Всё же хороши эти немецкие мины - избежать попадания их картечи практически невозможно.
        - Значит, не зря я вчера драл глотку, заставляя бойцов маршевых рот разгружать из последних сил эшелон с трофейными минами. Чёрт с ними с реками пота, это же не кровь, которую пролили бы те же самые ребята, если бы вчера не рвали жилы, разгружая эшелоны. Слушай, сержант, а много там брошенной немецкой техники стоит?
        - Да полно! Особенно Шерхан был рад пяти здоровенным грузовикам с тентами на кузове. Так и крутился возле них, даже завёл один. Рязанцев особенно впечатлили передвижные спаренные лёгкие пушки. Салаги, не знают, что это зенитки, установленные на автомобильном шасси, называются «Флак-38» и калибр у них 20 мм. Ну, кроме этого добра, там стоят два больших автобуса и три бронетранспортёра, такие же, как и в бронедивизионе лейтенанта Костина. В автобусах мы и нашли знамёна. Два грузовика доверху набиты каким-то барахлом, три пусты, по-видимому, в них ехала охрана штаба. Эти фашисты настолько обосрались, что бросили в машинах четыре пулемёта. Один из них мы принесли сюда, сейчас его Тюрин чистит.
        - Ага, слышу я, как он чистит! От этого зрелища Шерхан своим гоготом всех птиц распугал. Ладно, сержант, продолжайте охранять весёлую чистку оружия, вот и я пойду, посмотрю на это увлекательное занятие.
        Конечно, я шутил, на самом деле Тюрин был весьма серьёзный человек и очень хорошо разбирался в оружии, и никаких ляпов он бы не смог в разборке оружия совершить.
        Когда я появился в окопе НП, всякое веселье прекратилось. Шерхан, как самый старший по званию, вскочил со снарядного ящика, на котором перед этим сидел, и начал докладывать о выполнении задания. Но я его остановил, заявив:
        - Достаточно, Наиль! Мне уже всё доложил Кирюшкин. Вы, ребята, молодцы и пока можете отдыхать. Только травить анекдоты идите в окоп Якута. Мне тут тишина нужна - предстоит срочно связаться с несколькими подразделениями.
        Ребята понимающе переглянулись и один за другим покинули этот окоп НП, а радист тут же начал крутить ручку гетеродина своей радиостанции. Как бы говоря: рация в вашем распоряжении, приказывайте, мой генерал! Ну, я, естественно, и начал приказывать - во-первых, установить связь с бронедивизионом, если из-за радиопомех это будет невозможно, тогда пробовать соединиться с мощной радиостанцией бронепоезда.
        Всё-таки корпусная радиостанция РАТ это не чета полковой 5АК, связь с капитаном Костиным удалось установить с первой попытки. Никаких проблем с занятием города Соколув-Подлески у группы капитана не возникло. Немцы каким-то образом узнали о разгроме своих двух дивизий, и при появлении наших броневиков, шедших боевым дозором, в их рядах началась паника, и фашисты, бросив даже зенитные орудия, покинули город. В настоящий момент, выставив боевые дозоры, бойцы занимались сбором трофеев. Правда, транспорта для их перевозки явно не хватало, немцы бросили в городе всего лишь четыре грузовых «опеля».
        Одним словом, капитан Костин был явно в эйфории от столь успешного хода операции. До её начала он думал, что его группе предстоят тяжелейшие бои в городских условиях, а тут такое - потерь никаких, а трофеев море, единственная проблема, не на чем было вывозить эти самые трофеи. Всю его эйфорию я снял очень быстро, обрисовав общую обстановку и поставив задачу - немедленно выступать на помощь восставшему гетто в городе Миньск-Мазовецка. На сборы дал всего час, а про трофеи сказал:
        - Капитан, там люди гибнут, а ты всё о своём прибытке думаешь! Как ты будешь использовать сейчас шесть миномётов и четыре 88-мм зенитные пушки? У тебя что, обученные специалисты есть? Даже водителей на захваченные грузовики и то нет, а ты там что-то лепишь, что твои ребята, используя эти вооружения, порвут фашистов на британский флаг. Так что оставляй для охраны трофеев взвод из батальона Жигунова и с остальными быстрей двигай в Миньск-Мазовецка. И будь осторожен, по моим сведениям, к немцам, блокирующим гетто, скоро должны подойти подкрепления.
        Рассказ Костина о многочисленных трофеях, которые удалось захватить его группе, повернул мои мысли на вопрос использования совершенно целой техники, брошенной немцами после нашего артналёта. В Соколув-Подлески уже можно было не спешить и, в общем-то, можно заняться нормальным довооружением полка Ломакина. Зенитные установки, броневики, да и грузовые «опели» были бы кстати в полностью обескровленном полку Ломакина. Хорошую мысль нельзя было откладывать на потом, и я, пока радист соединялся с бронепоездом, позвал из соседнего окопа Шерхана.
        Связь с самой мощной нашей радиостанцией установилась быстро, но я продолжал давать инструкции старшему сержанту. Связь мой радист после короткого диалога с начальником радиоузла бронепоезда сразу же, как обычно, прекратил. Возобновить должен был через пять минут, тогда после срочного сообщения посыльного в радиоузел уже должен был подойти Пителин. Так что я спокойно мог в течение пяти минут давать инструкции старшему сержанту. Естественно, не по особенностям немецкой техники и способам её управления, это он и без меня знал. А взятию на себя функций организатора и переговорщика с подполковником Ломакиным и командиром маршевой роты лейтенантом Козловым. Нужно было, чтобы эти командиры нашли в своих подразделениях людей, умеющих управлять автомобилями. Насчёт комплектования расчётов зениток я особо не волновался. Их можно было сформировать из уцелевших артиллеристов Ломакина. Я знал, что из приданного полку Ломакина артдивизиона выжило девятнадцать человек, из них трое наводчиков. Вот и будут теперь артиллеристы полевых батарей зенитчиками. Зенитный дивизион организуем в полку Ломакина. А что! Три
спаренных 20-мм пушки «Флак-38», которые возьмём здесь, и четыре 88-мм орудия, которые захватил Костин в Соколув-Подлески. По огневой мощи это вполне заменит потерянную матчасть артдивизиона. И что немаловажно, из этих зениток можно вести огонь не только по самолётам, но и по наземным целям. Как только Шерхан направился способствовать увеличению огневой мощи полка Ломакина, радист доложил, что связь с бронепоездом установлена.
        Пителин был мрачен, ему час назад всё-таки удалось установить связь с четвёртой танковой дивизией полковника Вихрева, и новости были невесёлые. Соединение несло большие потери в боях на восточной окраине Варшавы, а помочь дивизии было невозможно. Хотя дополнительно и были сформированы девять маршевых рот, но перебросить их на пополнение обескровленных полков Вихрева не представлялось возможным. Железнодорожное полотно в районе станции Острув-Мазовецка в результате немецкой бомбардировки практически отсутствовало. Автотранспорта под рукой не было. Заколдованный круг какой-то получался - вроде бы цель близка, а не подступишься. Мы с моим начальником штаба долго пытались придумать выход, но даже если направить на восстановление железнодорожного полотна все эти девять маршевых рот и пленных немцев, выходило очень долго. Если даже немцы не будут своими самолётами мешать восстановительным работам, то они продлятся не менее пятидесяти часов. И такой расчёт сделали очень знающие специалисты.
        Несколько минут мы обсуждали пути выхода из этой тупиковой ситуации. Уже время относительно безопасного радиосеанса подходило к концу. И тогда я принял решение, заявив Пителину:
        - Ладно, Борис Михайлович, заканчиваем месить воду в ступе. Я мобилизую здесь все силы и сам выдвигаюсь во главе их к Варшаве. Сил, конечно, мало, но мы ударим немцам с тыла и, глядишь, достанем гитлеровцев до самой печёнки. Двигаться будем по маршруту Соколув-Подлески - Седльце - Миньск-Мазавецка - Варшава. Думаю, до городка Миньск-Мазовецка доберёмся быстро, без боёв, а там уже и Варшава рядом. В городе Миньск-Мазовецка восстание в гетто, я им на помощь направил бронедивизион и батальон Жигунова. Вот и им артиллерией поможем, а моторизованные подразделения я брошу в Варшаву в тыл атакующим дивизию Вихрева немцам. Думаю, что всё срастётся, лишь бы немецкая авиация не помешала нашему маршу.
        На этом сеанс связи был завершён и я начал действовать по спонтанно возникшему плану.
        Во-первых, соединился по полевому телефону с командирами 517-го и 525-го артиллерийских полков РГК и приказал им передать в распоряжение 591-го артполка все тягачи, автомобили, нагруженные снарядами и бронеавтомобили. Так как резервных частей не было вообще никаких, то я решил выдвигать к Варшаве гаубичный полк РГК. Вернее, часть его - 32 тяжёлые пушки. Конечно, в уличных боях использовать 152-мм гаубицы было нельзя, но они мне были нужны для другого. Для удара по обложившим миньск-мазовецкое гетто фашистам. По сведениям польских источников, основные силы немцев были сосредоточены на пустырях вне города, а восставшие держали оборону в городских постройках. Так что вполне можно было против немцев применить 152-мм гаубицы. Вот только перетащить к этому городу можно было только тридцать две пушки. Именно столько во всех трёх артполках имелось тягачей. Во всех артполках шла подготовка к передислокации - грузились в автомобили оставшиеся снаряды, шла техническая подготовка тягачей, да полно было разных мероприятий, предшествующих началу движения полков. Одним словом, через час все три полка будут
готовы к маршу. А почему я решил перебрасывать к Миньск-Мазовецка именно 591-й артполк, то по одной простой причине - из-за его дислокации. Этот полк дислоцировался ближе всех к Соколув-Подлески, и ему было проще всего по просёлочной дороге достигнуть шоссе и добраться до этого города.
        Весь план по уходу полков с огневых позиций и загрузке пушек на ожидавшие их железнодорожные платформы рушился из-за того, что я изымал все тягачи. Изменение оперативной обстановки, именно такой ответ я давал командирам артполков на их неудобные вопросы. Особенно артиллеристам не нравилось, что я изымаю все тягачи и снаряды, и в общем-то командиры полков были правы. В боевой обстановке их оставляют без снарядов, без возможности их подвезти, так как забираются все грузовики и, как венец всему, полки превращаются в неподвижные памятники новейшим советским гаубицам. Передвинуть многотонные пушки, даже в случае крайней необходимости, без тягачей невозможно. В конце концов, я внял доводам артиллеристов и разрешил оставить в полку по одному грузовику, загруженному снарядами, но на изъятии у 517-го и 525-го полков всех тягачей стоял твёрдо. И в конечном счёте применил власть командарма, прекратив все пререкания.
        Боязнь во время марша попасть под авиаудары заставила связаться с 9-й САД. Лучше я бы этого не делал. Хоть оставалась бы надежда на то, что в самый решающий момент нам помогут самолёты Черных. Но после разговора с генералом все надежды на воздушную поддержку умерли. Оказывается, воздушный бой, который я видел над местом проведения операции, был не последним. В нём истребители 9-й САД отогнали немецкие самолёты. Но это был только эпизод в той воздушной бойне, которая развернулась в польском небе. После того как наши истребители заправились и летели обратно, чтобы дальше поддерживать наземную операцию, они встретили буквально армаду немецких самолётов. И вот в тридцати километрах восточнее Острув-Мазовецка развернулась грандиозная воздушная схватка. И вполне закономерно она закончилась победой самолётов люфтваффе. Слишком силы были неравные - на один наш истребитель приходилось три-четыре немецких. Одним словом, у Черных сейчас оставалось четыре самолёта: один истребитель МиГ, один бомбардировщик СБ и два транспортника.
        Разговор с генералом Черных заставил меня притормозить с выступлением. Решил подождать ещё три часа, до 21 -00, когда начнёт смеркаться и появление немецких бомбардировщиков маловероятно. А ещё я понял, почему после «огненного мешка», устроенного фашистам, не было видно ни одного самолёта люфтваффе. Спокойно удалось провести построение полка Ломакина, без всяких дёрганий работали трофейщики, а самое главное, бомбардировке не подверглась группа Костина. Тогда я думал, что это результат воздушного боя, когда истребители Черных дали по мозгам немцам, бомбившим позиции полка Ломакина. А оказывается, после того боя было продолжение, весьма печальное для нас. Ну что же, нам не впервой воевать при полном господстве немцев в воздухе. Будем лучше маскироваться и передвигаться в тёмное время суток.
        С четвёртой танковой дивизией удалось связаться только в 20 -35, как раз перед тем, как радиостанцию собирались сворачивать и переносить в специально выделенную для этого пятитонку. Дело это было долгое и нелёгкое. Один генератор весил килограммов сто. Полковник Вихрев очень обрадовался, что помощь всё-таки идёт, и ему нужно продержаться всего лишь до утра. Но когда я ему сообщил, какие планируются к переброске силы, он несколько приуныл. Правда, слегка оживился, когда узнал, что я сам буду командовать этой сборной «солянкой». Верил полковник в мою удачу, а вера на войне это одна из главных составляющих победы.
        Из-за того что многие вещи нужно было согласовать, сеанс связи с командиром четвёртой танковой дивизии затянулся. Вернее, их было три по пять минут. Но я, даже несмотря на это, не задержал выход колонн по направлению на Острув-Мазовецка. По опыту знал, что пока все тронутся, мы успеем установить радиостанцию на её штатное место. Ну а то, что мой верный «хеншель» окажется позади всей колонны, то это не беда, я ведь не Чапай, чтобы на белом коне скакать впереди своих красноармейцев.
        Последними в колонне наши автомобили двигались недолго. Уже перед самым городом Соколув-Подлески мы обогнали ползущие трактора с прицепленными к ним гаубицами. Внушительное это зрелище артиллерийский полк РГК на марше. Так что в город мой «хеншель» въехал не последний, а можно сказать, в середине воинского построения. Как и положено лимузину командарма. На улицах я не увидел ни одного прохожего. Только в центре на площади перед ратушей царило оживление, выкрики, смех, а в одном месте даже наяривали на гармошке. Но все собравшиеся люди были одеты в военную форму, ни одного человека, одетого в гражданскую одежду, я там не увидел. Поляки как мыши сидели в своих норах. А красноармейцы после страшного боя отходили душой, а заодно и притирались друг к другу. Маршевую роту я полностью влил в полк Ломакина. Бывшие пленные, конечно, тушевались перед орденоносцами и пытались им понравиться. А для этого шли добытые ими во время зачистки немецкой разбитой техники трофеи - сигареты и даже запрещённое в моей армии спиртное. Я сам видел, как в одной группе мелькнула бутылка немецкого шнапса. Да… не научились ещё
бывшие пленные маскироваться. Мои бы ветераны такого казуса никогда не допустили - если повезло, и раздобыли бутылку спиртного, то трофей тут же переливался в армейскую фляжку. Поэтому не у каждого красноармейца имелся противогаз, а вот фляжка была всегда в наличии. Я, конечно, знал о нарушениях введенного мной сухого закона, но после такого боя смотрел на это сквозь пальцы. Вот если бы заметил принятие алкоголя в спокойной обстановке, то мыть бы нарушителю отхожие места не меньше недели.
        Кучкования бойцов не наблюдалось только у стоявших несколько в отдалении трофейных 88-мм зенитных орудий, захваченных ребятами Костина. Народ там был, но все военнослужащие были заняты делом - осматривали трофейную технику и суетились вокруг буксирующих её грузовиков. Даже издалека было видно, что суетящиеся бойцы хорошо друг друга знают и понимают. Это были специалисты, которых я привлёк из артиллерийских полков РГК. Обязал каждый полк выделить по двадцать человек для формирования зенитно-артиллерийского дивизиона. Остальная трофейная техника стояла вдоль самой широкой городской улицы, упирающейся в гигантскую площадь напротив ратуши. Даже эта большая площадь с трудом вмещала всех, кто сейчас там находился. А на подходе колонна 591-го гаубичного артполка.
        Когда я об этом подумал, то сразу начал действовать. Выбрался из кабины «хеншеля» к подошедшим к машине командирам и без всякого вступления начал командовать. Во-первых, приказал командирам, чтобы их бойцы занимали места в грузовиках. Во-вторых, определил порядок движения и сформировал боевое охранение. Впереди должны были двигаться трофейные «ханомаги» и мотоциклисты (три BMW с колясками были захвачены в ходе нашей операции). На всей этой технике были эмблемы дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер».
        Очень удобно разъезжать по тылам немцев на такой трофейной технике. Когда наткнёшься даже на подготовленный к обороне блокпост, гитлеровцы первыми не стреляют, наверное, верят, что на технике с крестами не могут находиться русские коммунисты. На этом фашисты уже столько раз прокалывались, что пальцев на руках не хватит. Но для любителей «орднунга» и баварского пива эта простейшая военная хитрость так и оставалась нарушением каких-то там конвенций. Вот этой тупостью арийцев мы успешно пользовались. На всей трофейной технике я запретил закрашивать кресты и немецкие эмблемы. Когда эта техника была в нашем тылу, на кресты просто клеились звёзды или на кабины вывешивались красные флаги.
        Вновь движение нашей группы началось уже глубокой ночью. Как обычно, я задремал от монотонного покачивания пассажирского сиденья «хеншеля», но никакого нормального сна так и не получилось. Вроде бы забылся, и перестали мерещиться всякие ужасы, подобные тем, которых насмотрелся днём, как режим работы двигателя «хеншеля» изменился и покачивание сиденья прекратилось. Мы остановились. Ещё не открыв глаза, я прислушался, всё вроде бы было тихо. Окончательно придя в себя, осмотрелся, но ничего экстраординарного не увидел. И тогда требовательно спросил у водителя, красноармейца Лисицына:
        - Что случилось? Почему встали?
        Тот немедленно ответил:
        - Так, товарищ генерал, вы сами приказали, что если впереди идущий ЯрАЗ остановится на обочине, то подъезжать к нему вплотную и тоже вставать, пропуская идущие позади автомобили. Я так и сделал, как вы приказали.
        Действительно, я давал такое распоряжение, ведь ярославская пятитонка (на которой была установлена радиостанция) должна была остановиться только в том случае, если удастся установить связь с группой Костина. Значит, всё-таки это удалось. Это хорошо, теперь я хоть буду знать, куда выдвигать гаубичный артполк. А не тыкаться в темноте, как слепой котёнок. Больше не задавая вопросов Лисицыну, я выбрался из кабины «хеншеля» и направился прямо к будке, установленной на шасси ЯрАЗа.
        Действительно, связь с Костиным была установлена, и сам капитан в данный момент находился на связи. Его доклад буквально ошарашил меня, приготовившегося к тяжелейшему ночному бою. Случилось невероятное, бронедивизион и мотострелковый батальон в ходе скоротечного вечернего боя наголову разбили гитлеровцев. Их остатки позорно бежали, и в настоящий момент гетто и лагерь советских военнопленных деблокированы. Из пленных формируется стрелковый полк, и несколько рот его уже вышли на зачистку города.
        Такой успех группы Костина стал возможен благодаря оперативности (выходу подразделений в рейд без всякой раскачки) и всё тем же крестам на трофейной технике. Передовые бронетранспортёры и штурмовое орудие ворвались в Миньск-Мазовецка практически сразу после подхода к немцам подкреплений. И сразу же начали операцию по их уничтожению. Начался настоящий бедлам, доходило до того, что немцы открывали огонь по своим же. Ну а потом началась паника - хвалёные немецкие ветераны, побросав тяжёлое вооружение, бросились из города, преследуемые не моими ребятами, а разъяренными бывшими пленными. Которые за время восстания сумели организоваться и вооружиться немецким же оружием. Кстати, в этом бою подразделения Костина захватили в плен 187 немцев, а восставшие ни одного - расстреливали их, даже если те поднимали руки.
        Ну что же, успех группы Костина был, можно сказать, спасением для подразделений дивизии Вихрева, завязших в уличных боях в Варшаве. Позволял без промедления следовать в польскую столицу, чтобы ослабить давление фашистов на обескровленную 4-ю танковую дивизию. В сеансе связи с капитаном Костиным я особо не вдавался в подробности вечернего боя - узнал факт разгрома фашистов и тут же приказал готовиться к походу в Варшаву, теперь уже на помощь истекающей кровью дивизии Вихрева.
        Глава 23
        Ещё только-только начинало светать, когда передовой отряд моего пёстрого соединения начал боевые действия на окраинах Варшавы. Действовали так же, как перед этим группа Костина, да она и была этим передовым отрядом. Постепенно в огненный котел начали втягиваться и остальные подразделения, включая и полк бывших пленных. А полк этот получился не маленьким - почти три тысячи человек, обозлённых на фашистов людей. Он мог бы быть и больше, в общем-то практически все пленные хотели вступить в его ряды, но отобрали всего 2800 человек - именно столько смогло поместиться в захваченных у немцев автомобилях. Об этом мне рассказал командир этого полка майор Полозов. Именно он был руководителем восстания бывших военнопленных. Жёсткий и решительный человек, и мне было удивительно, как такой боец мог попасть в плен. Но пути господни неисповедимы. Контузия, беспамятство, потом плен и выжидание момента, когда можно ударить больней фашистов. Вот и вся его история после 24 июня. А в плену единственный светлый момент, когда, придушив приспешников фашистов, начали убивать охранников лагеря. Хорошо, что пробравшиеся в
лагерь два польских еврея принесли с собой несколько пистолетов и этим обеспечили относительно небольшие потери восставших пленных. Вот такие ребята налетели на отдыхающих после боёв с дивизией Вихрева гитлеровцев.
        Несмотря на внезапность нападения и то, что бронетехнику и тяжёлое вооружение немцев удалось уничтожить практически в первые десять минут операции, фашисты держали удар до девяти часов утра. Но потом какая-то умная голова немцев, с чином не меньше чем полковник, решила занять более удобное для отражения атак русских место. И такое было, оно располагалось вне жилых кварталов города и было очень удобно для отражения танковых атак. Пехотные цепи тоже было легко остановить на пустыре перед этими лесистыми холмами. Немалое место в планах немецкого командования занимало и то, что на холмах дислоцировался дивизион 88-мм зенитных орудий. А это, пожалуй, было последнее тяжёлое вооружение немцев, способное остановить танки КВ дивизии Вихрева. Одним словом, всё рассчитал этот немецкий стратег, но только он не знал, что у русских имеется в запасе 152-мм гаубичный артиллерийский полк.
        Вот как только немцы закрепились в отдалении от жилых кварталов, я и отдал приказ артиллеристам открыть огонь. А через полтора часа полк майора Полозова начал зачистку позиций немцев. Часть фашистов всё-таки смогла ускользнуть из огненной ловушки, но большинство так и осталось навечно в этой холмистой окраине Варшавы. Пленных у полка майора Полозова не было.
        На следующий день в 20 -00, когда все бои в городе уже были закончены, и в Варшаве наступила относительная тишина, в моём импровизированном командном пункте, оборудованном в бывшем ресторане, стало многолюдно. Собрались не командиры подразделений 10-й армии, а поляки, при этом больше половины из них были не в форме наших союзников, а в гражданском. Что для меня было необычно, присутствовали и женщины в очень красивых нарядах. На этот, можно сказать, дипломатический приём я пошёл из-за настойчивых уговоров Ежи Топехи. В местном политическом бомонде он из-за хороших отношений с командармом-10 стал важной фигурой. Теперь все предложения от влиятельных в своей среде поляков поступали через него. Вот и эту встречу с самыми влиятельными поляками Варшавы, а значит и страны, организовал Ежи Топеха. Он и договорился с хозяином ресторана о гастрономической и культурной программе. С моей стороны практически не было никаких усилий по организации встречи с представителями польской общественности. Только приказ не занимать большой зал ресторана, сосредоточив все службы в небольшой пристройке. А из всех служб
10-й армии у меня и было-то моя, так сказать, спецгруппа, радиостанция и откомандированный из батальона Жигунова мотострелковый взвод, для несения караульной службы.
        Если прямо сказать, я просто зашивался без штаба и с большим нетерпением ожидал прибытия штабного эшелона и бронепоезда. Хотелось сбросить с себя ту нагрузку повседневной, не боевой жизни частей, которая навалилась на меня после разгрома немецкой группировки в Варшаве. И с течением времени проблемы только нарастали. А бронепоезд был нужен, чтобы через его мощную радиостанцию переговорить с генералом Борзиловым. С моей радиостанции никак не удавалось установить связь с седьмой танковой дивизией, но зато с Пителиным за последние сутки удалось переговорить три раза. А ему по мощной радиостанции бронепоезда в 15 -17 всё-таки удалось связаться с Борзиловым. Правда, связь, несмотря на мощность радиостанции, была неустойчивая. Но сквозь помехи в радиоэфире Борису Михайловичу удалось понять, что подразделения дивизии подвергаются мощнейшей бомбардировке, и эти налёты непрерывно продолжаются после начала обстрела Кёнигсберга из пушки «Дора». Немецкая авиация несла колоссальные потери из-за работы зенитных поездов, но люфтваффе всё никак не успокаивалась. Уже более сотни бомбовозов нашли своё последнее
пристанище в землях Восточной Пруссии. У немцев уже стало не хватать фронтовых бомбардировщиков, и они бросили в бой даже торпедоносцы. Борзилов мужик упёртый, заявил Пителину, что пока не использует все имеющиеся снаряды пушки «Доры», из Восточной Пруссии не уйдёт. Когда Борис Михайлович пересказал мне свой разговор с Борзиловым, мне стало понятно, почему мы живём сейчас так хорошо. Казалось бы, укусили вермахт за самое сердце - чуть не захватили в плен генералов штаба группы армий «Центр», вошли в столицу одного из главных трофеев немцев в этой войне, а реакция гитлеровцев на это слабовата. Я ожидал, что немцы на нас бросят стаи своих летающих убийц, тем более господство в воздухе люфтваффе было бесспорным, но этого не происходило. Немцы, конечно, летали, бомбили, но наши средства ПВО вполне справлялись с этими налётами. Тотальных бомбёжек, как в Острув-Мазовецка, не происходило. Я уже начал думать, что это какое-то изощрённое коварство фашистов, но, по-видимому, всё гораздо проще - все свободные резервы люфтваффе брошены против дивизии Борзилова. За живое задел немцев артиллерийский обстрел
Кёнигсберга, хотя никто и не собирался устраивать наземной операции в Восточной Пруссии, так как это абсолютно не по нашим силам. Немецкие генералы это, конечно, понимали, но вот бюргеры, ранее безоговорочно доверявшие фюреру, были ошарашены падающими снарядами на улицы немецкого города. Геббельс же объявил, что Россия практически повержена, её армия разбита, а тут русские ведут артиллерийский огонь по одному из самых славных городов Германии.
        Вот после разговора с Пителиным и его рассказа о безрассудных, с его точки зрения, действиях генерала Борзилова у меня в голове возродилась идея устроить парад победителей на главной площади Варшавы. И не просто провести парад, а заснять его на киноплёнку и, кроме этого, вести оттуда прямую радиотрансляцию. Идиотизм - может быть. Но если эти материалы передать на Большую землю, и там запустят их на кинопередвижках, то подъём духа у народа обеспечен. И наоборот, этими материалами можно попытаться понизить боеспособность немецкой армии - транслировать через громкоговорители репортаж о параде на главной площади Варшавы советских войск. Очень весело будет немецким солдатам идти в атаку, после того как они услышат такой репортаж. А немецкий генералитет наверняка после такого парада будет в дикой ярости. И можно со стопроцентной уверенностью ожидать, что они бросят все силы, чтобы нас уничтожить. Лучшие дивизии снимут с восточного фронта, чтобы отбить Варшаву и стереть наглецов в пыль. А нам, в принципе, это и нужно. Чем больше будет брошено против моей армии немецких дивизий, тем лучше. Тем быстрее
остальная Красная Армия встанет на ноги и начнёт по-настоящему воевать с фашистами. Задача, поставленная генералом армии Жуковым, будет полностью выполнена. Пускай мы погибнем, но своей смертью дадим возможность России победить и жить дальше.
        Для выполнения этих моих планов и более успешной обороны нужна была поддержка местного населения. И для создания мощного оборонительного пояса, и для разведки, и для снабжения продуктами питания моих ребят. Вот поэтому я и согласился с Ежи устроить приём для местного бомонда.
        А приём, с моей точки зрения, был шикарен - шампанское лилось рекой, столы были уставлены различными экзотическими блюдами, которые я и не пробовал ни разу. Да что там я, даже такой гастроном, как Шерхан, по его словам, и не подозревал, что существуют такие продукты, как устрицы или бананы. Про ананасы или рябчиков Наиль слышал и даже сам любил повторять стишок про буржуев, но вот про остальные изыски буржуинов он даже и не подозревал. Злился страшно на этих кровопийц, которые даже во время войны так жируют. Пришлось провести с ним беседу о политкорректности и дипломатии. Но выражаться матом о предстоящем сборище буржуинов он перестал только после того, как я разрешил часть блюд перенести в нашу пристройку и там устроить пиршество спецгруппы во славу советского оружия.
        После начала приёма я, наверное, не меньше часа слушал трескотню сидевшего рядом Ежи. Это он переводил хвалебные речи вельможных панов в мой адрес. И только после этого политеса, в курилке, начался деловой разговор. Во всех этих беседах разговор крутился вокруг одной темы - как долго русские солдаты будут находиться в Варшаве. Если убрать дипломатический туман, то мне предлагалось быстрее убираться из столицы Польши. Да и желательно, чтобы, надавав тевтонам по сусалам, русские ушли бы и из ранее оккупированных польских земель. Я, конечно, улыбался, отшучивался и вёл свою хитрую игру с поляками.
        Мы ещё с Пителиным, когда мечтали овладеть Варшавой, долго думали, как нам потом обороняться. Ясно было, что немцы бросят на восстановление статус-кво все свои резервы, и вполне вероятно, что самые опытные, хорошо обученные дивизии. По сравнению с нашими необученными ребятами сущих монстров. С такими драться в уличных боях безумие, и это можно допускать только в агитках, но не в реальных боевых действиях. Ведь на самом деле исход схватки во многом зависит от опыта и умения, а не от готовности умереть, но не отступить. В городском бою опытного противника можно ожидать с любой стороны. Можешь сидеть хоть за метровой бетонной стеной и пулять по неясным силуэтам, а немец вылезет из канализационного колодца и забросает тебя гранатами. Или погонит на твой пулемёт толпу женщин и детей, и пока молодой пацан будет мучиться, что же ему делать, опытный фашист зайдёт ему в тыл и разрядит свой шмайсер в спину наивного романтика. Вот мы и решили с моим начальником штаба, что подразделения армии будут встречать немцев в окопах с минными полями перед ними. А позади будут располагаться гаубичные артполки РГК. В
нашем случае классическое расположение подразделений было предпочтительнее, чем бардак, который можно было ожидать во время уличных боёв.
        Наконец я дал уговорить себя вывести подразделения советской армии из столицы Польши, но взамен добился обещания всемерно помогать русским войскам в обороне против германцев. А ещё поляки согласились с тем, что мы проведём военный парад на Рыночной площади Старого города. Обещали что отряды Армии Крайовы обеспечат порядок как во время парада, так и после ухода русской армии. Одним словом, тыл у 10-й армии будет надёжно прикрыт от действий диверсантов и рейдов сил специального назначения, вроде полка «Бранденбург 800», батальона «Нахтигаль» и прочей мерзости.
        Вот после этой встречи с поляками я по-настоящему взялся за организацию парада. А дел было много и трудностей тоже. Главная проблема заключалась в нехватке людей и техники для проведения масштабного парада, который бы смотрелся внушительно в большом зале кинотеатра. Ведь мало-мальски боеспособные подразделения были выведены из города и занимались оборудованием опорных пунктов вокруг Варшавы. Поляки в этом активно помогали - практически вся строительная техника, имеющаяся в столичном регионе, работала над возведением укрепрайонов. И оплачивали их работу варшавские банки. Вторая проблема была связана с опасностью воздушной бомбардировки во время парада.
        Когда поздней ночью в пригород Варшавы прибыли бронепоезд и штабной эшелон, я после непродолжительного разговора с Пителиным направился сразу же в радиоузел. Переговоры с различными службами штаба фронта заняли не меньше часа, но я всё-таки выбил обещание помочь армии авиацией. На аэродром дивизии Черных, расположенный в районе Червоного бора, должны были прилететь целых два истребительных полка. Для меня было удивительным, как, в общем-то, легко удалось договориться о немыслимом. Ведь раньше каждый истребитель, а тем более новейших моделей, ценился на вес золота, и даже такой человек, как генерал армии Жуков, с большим трудом нашёл возможность выделить армии всего лишь одну эскадрилью МиГов. Так что, получается, оценили наверху действия 10-й армии. И теперь даже на уровне штаба фронта готовы выделить 10-й армии всё что угодно. Ещё бы, ведь, как я выяснил в процессе разговоров с генералами штаба фронта, активность немцев резко снизилась. Уже не стоял вопрос об окружении Минской группировки, а готовилось крупное контрнаступление, целью которого было взятие Гродно и Барановичей. А если удастся взять
Барановичи, то немцы однозначно побегут из Слонима, и Белостокский котёл канет в Лету. Связался я и с генералом Борзиловым. Оперативное положение было очень тяжёлым, к постоянным бомбардировкам добавились и наземные атаки немцев на опорные пункты дивизии в Элке и Ожише. Железная дорога в Восточную Пруссию, где действовали зенитные и блиндобронепоезда, была перерезана. Связи с ними не было, и генерал не знал, продолжается ли обстрел Кёнигсберга из пушки «Дора». Приказа на прекращение артиллерийского обстрела Кёнигсберга и отход группировки он не давал.
        Несмотря на плохие известия, которые сообщил мне Борзилов, я вышел из узла связи в целом довольный. Пускай у Борзилова трудно, и немцы жмут, но кому сейчас легко, а генерал человек опытный и в конечном счёте сможет удержать ситуацию под контролем несколько дней. А потом мы проведём парад, и фашисты все свои силы уже бросят на нас. Не потерпят они такой наглости и дерзости от, казалось бы, уже разбитых русских. Вот тогда нам будет тяжело, а ребята Борзилова смогут хоть немного передохнуть. Так что всё нормально - на войне, как на войне. А вот твёрдое обещание в течение суток выделить армии два полка истребителей очень радовало. Это уже было похоже не на войну, а на праздник - на раздачу Дедом Морозом чудесных подарков. Очень мне это обещание командующего фронтом подняло настроение. А ещё то, что пока я ожидал сеансов связи, меня осенило, какими же силами, не ослабляя обороны, провести достойный парад. Даже если прошагают уже сформированные маршевые роты и, допустим, тягачи протащат несколько десятков тяжёлых гаубиц, то несколько минут картинка на киноплёнке будет не намного хуже, чем с парада на
Красной площади. Тем более поляки обещали выделить для съёмок лучшую аппаратуру и специалистов, которые имелись в Варшаве.
        После этих сеансов связи я начал действовать уже в ключе пришедшей идеи. Временно затормозил пополнение подразделений дивизии Вихрева за счёт маршевых рот. Вместо отправки их на передовую, красноармейцы и командиры начали усиленно заниматься строевой подготовкой. Да так, что до меня доносились слухи, что многие уже мечтают оказаться на переднем крае, чем заниматься этой долбаной шагистикой.
        Долбаной шагистикой называл строевую подготовку Шерхан Ему, так же как и рязанцам, пришлось этим усиленно заниматься в отдельном взводе, сформированном из рослых и крепких бойцов-орденоносцев из полка Ломакина. Этому взводу предстояло выполнить самую зрелищную часть парада - пронос склоненных знамен и штандартов фашистов и сваливание их к ногам большого портрета Сталина. Такой портрет сейчас рисовала целая группа лучших художников Варшавы. И ещё одна изюминка намечалась в нашем параде, её предложил мой комиссар Фролов - прогон перед зрителями и кинокамерами пленных фашистов. И не просто проход плененных гитлеровцев, под охраной красноармейцев с винтовками наперевес, а изощрённый ум комиссара придумал, что после этой колонны грязных и оборванных фашистов поедут поливальные машины. Они будут всю грязь и мерзость, капающую с фашистов, смывать в канализационные стоки. Вот какое мы наметили представление - почище, чем гладиаторские бои в Древнем Риме.
        И это представление состоялось 22 июля, ровно через месяц после начала войны. Просто мистика какая-то, ведь никто специально не готовил парад к этой дате. Именно к 22 июля полковник Вихрев, командующий парадом, посчитал, что красноармейцы готовы вполне достойно промаршировать по брусчатке Рыночной площади Варшавы. Тянуть дальше опасно, немцы вот-вот начнут широкомасштабный штурм наших опорных пунктов. Кроме этого, к 21 июля была наконец отремонтирована варшавским заводом бронетехника, повреждённая в ходе боёв. И теперь свежевыкрашенные танки и бронеавтомобили можно было продемонстрировать хоть на параде в Москве. После прохода по Рыночной площади войска сразу же направлялись на передовую. А вот командный состав армии, все те, кто стоял рядом со мной на импровизированной трибуне рядом с портретом вождя, отправились на праздничный обед в ресторан. Я на этот знаменательный день снял запрет на потребление алкоголя. И даже сам произнёс тост за нашу победу. А потом, после посещения Варшавской киностудии и просмотра отснятых материалов, были проводы генерала Черных. Именно он должен был лететь в Москву
для передачи лично в руки Сталина отснятых материалов. Лететь он должен был на последнем оставшемся у него в дивизии бомбардировщике СБ, оказывается, он и этой техникой мог управлять. А вот «мессером» нет, а бывший пилот бомбардировщика умел и погиб за штурвалом трофейного истребителя.
        Вечером я уже был в своём новом командном пункте, который располагался в нескольких километрах от города вблизи железной дороги. Там на редко используемых путях был один участок железной дороги, проходящий через лесной массив. Вот на нём и были замаскированы бронепоезд и штабной эшелон. А невдалеке выкопаны землянки. Долго поблаженствовать в лесу не удалось. Утром немцы начали большое наступление на Варшаву. Пришлось срочно выезжать в восточный НП, как раз напротив позиций моего детища 724-го артполка 7-й ПТАБр. Дрались ребята здорово, немцы, потеряв 27 танков, несколько пришли в себя и успокоились. А потом в действие вступили мощные громкоговорители и начали транслировать репортаж с прошедшего в Варшаве парада. После этого немцы вообще затихли, даже прекратили миномётный обстрел позиций полка. А я смог выехать в следующую горячую точку. И такая нервная жизнь (метание между разными НП) продолжалась четыре дня, а потом на фронте наступило затишье, и я смог перебраться в свою землянку, расположенную в лесном городке.
        Вымотала меня такая жизнь полностью, я как сомнамбула добрался до своей землянки и не раздеваясь упал на кровать. Правда, до этого у меня ещё хватило сил предупредить Шерхана, чтобы начинал будить меня не раньше 10 -00, а до этого, если кто попытается это сделать, посылал к чёртовой бабушке, невзирая на звания и должности. Залёг я в свою берлогу в 22 -00, в полной уверенности, что двенадцать часов меня даже из пушки не разбудишь, но встал в 7-00 без всякого вмешательства извне. Хотелось немедленно бежать в радиоузел бронепоезда и начинать связываться с подразделениями, расположенными на передовой. Силой воли я задавил это желание - суетиться без причины это самому создавать панические настроения у подчиненных. Если положение за то время, пока я спал, обострилось, то давно бы у землянки стояла толпа посыльных. А как я узнал у Шерхана, никто не пытался нарушить мой сон. А значит, всё нормально и можно спокойно завтракать.
        Только я расположился, чтобы отведать, что Шерхан приготовил командарму, как появился запыхавшийся посыльный в форме железнодорожных войск НКВД. Сразу стало понятно, что меня вызывают в радиоузел бронепоезда. Сердце сразу же ухнуло вниз - неужели немцы опять начали свои атаки. Чёрт, у меня же совсем не осталось резервов! Но, славу богу, вызов поступил из штаба фронта, и даже не вызов, а сообщение - в 12 -00 командарм Черкасов обязательно должен быть у радиостанции, на связь выйдет член Ставки Главного командования, генерал армии Жуков. «Ну что же, - подумал я, - хороший повод вытребовать у генерала армии хотя бы пару эскадрилий истребителей». Потери у двух истребительных полков, выделенных штабом фронта несколько дней назад, были кошмарные - из 72 МиГов в настоящий момент осталось в наличии только 11 истребителей. Но зато нам удалось провести парад и отбить мощнейшие атаки немцев на Варшаву.
        В 12 -00 я уже сидел в радиоузле бронепоезда и ожидал сеанса связи с Минском. В 12 -04 связь с Минском была установлена, и я услышал голос Георгия Константиновича. Как это часто бывало, генерал армии первой же фразой меня буквально ошарашил, он произнёс:
        - Приветствую тебя, Юрий Филиппович, и поздравляю с присвоением звания генерал-полковника. Ты блестяще выполнил все поставленные перед 10-й армией задачи. Представляешь, крестник, что ты совершил - ты выиграл войну.
        От таких слов Жукова я непроизвольно воскликнул:
        - Как выиграл? Да немцы нас обложили по полной программе. Ещё пару дней побарахтаемся, а потом они ещё подтянут резервы и раздавят нас, как тараканов. Срочно помощь нужна, и прежде всего авиация!
        В ответ я услышал смех генерала армии, а затем услышал совсем уж невероятные слова:
        - Не раздавят! Нет уже гитлеровской Германии! Свои же пристрелили фюрера, и теперь там у власти вполне адекватные люди. А немецкий генералитет очнулся от морока фюрера, благодаря твоему фильму о параде в Варшаве и артиллерийскому обстрелу Кёнигсберга. Надо же, цитадель германского империализма русская артиллерия обстреляла на четвёртой неделе после начала победоносной, как утверждал Геббельс, войны. И как обстреляла - некоторые вековые здания в Кёнигсберге превращены в груды щебня, а гордость немцев, линкор «Тирпиц», стоящий на ремонте в порту, получил такие повреждения, что теперь его нужно буксировать в сухой док и ремонтировать не менее полугода. Геббельс, как ни изгалялся, чтобы заморочить немцам голову, но факт проведения Красной Армией парада в Варшаве и разрушения зданий в Кёнигсберге его пропагандистской машине скрыть не удалось. Отлично у тебя всё это получилось - под самый дых дал фашистам. Немцы запросили мира и даже готовы заплатить контрибуцию. Просто поразительно, как ты заставил Германию вилять хвостом.
        - Ну, это не моя заслуга - красноармейцы и командиры 10-й армии отдали последние силы, чтобы поставить фашистов на место. А Кёнигсберг обстрелян из трофейной немецкой пушки «Дора» по инициативе генерала Борзилова.
        - Вот давай и представляй генерала к званию Героя Советского Союза. И не только его одного. Для бойцов и командиров 10-й армии, принявших участие в Варшавской операции, все квоты на присвоение звания Героя сняты. Звездопад, Юрий Филиппович, начинается в Кремле для твоих ребят. Кстати, и тебе присвоено звание Героя Советского Союза - поздравляю!
        - Служу трудовому народу!
        - Хорошо служишь! Сталин очень доволен действиями 10-й армии. А фильмом о параде в Варшаве просто восхищён. Особенно прогоном пленных с последующим мытьём улицы после их прохода, а также вываливанию на брусчатку фашистских знамён. Сильно снято, и впечатляет, что это не чёрно-белая, а цветная хроника. Где ты только нашёл цветную плёнку и такого гениального режиссера?
        - Поляки помогли!
        - Ты с ними уже вась-вась! Это хорошо! Тогда порекомендуй поляка, который бы присутствовал и поставил свою подпись на мирном договоре, предусматривающем вывод немецких войск из Польши.
        - Полковник Тадеуш Коссинский - очень авторитетный у поляков человек.
        - Хорошо! Записал! Ты сегодня же с ним переговори, чтобы он через два дня был готов прибыть в Москву. И сам готовься к вылету. Завтра утром на Варшавский аэродром, откуда вылетел в Москву генерал Черных, прибудут три транспортных самолёта. Это для тебя, поляка и героев, которых в Доме Союза будет награждать наш всесоюзный староста. Вместимость каждого борта пятнадцать человек, так что подбирай людей, которым награды будет вручать лично Калинин. И не забудь захватить с собой рыжего громилу сержанта, который на параде лихо кинул к ногам портрета вождя штандарт дивизии СС. Очень этот момент понравился товарищу Сталину, и он хочет пригласить этого сержанта, вместе с тобой, конечно, в гости к себе на дачу. Ты сегодня же выясни фамилию этого сержанта и сообщи по аппарату Бодо в Генштаб. Герой-то парень, конечно, герой, но Власик непроверенного человека к Сталину не допустит.
        - А зачем долго выяснять фамилию этого сержанта? Я и так её знаю - это старший сержант Наиль Асаенов!
        - Да… не перестаёшь ты меня удивлять, Черкасов! Настоящий командарм - даже имя и фамилию бойцов помнишь. Уважаю!
        - Так Асаенов командир моей спецгруппы, я с ним чуть ли не каждый день общаюсь.
        - Хорошо, Юрий Филиппович, готовься к вылету в Москву. Вместо себя оставишь генерала Борзилова. Он во второй партии полетит в столицу, звёздочка Героя и повышение в звании его не обойдёт. Ладно, крестник, жду тебя в Москве. И учти, встречать вас будут, как героев-челюскинцев, и снимать на кинокамеры, естественно, тоже, так что проследи, чтобы форма у всех была выглажена и чистая, а лица не помятые. Да, и ещё в 15 -00 наступает перемирие, и немцы начинают отводить свои войска от города. Смотри, чтобы твои борзые ребята не начали их преследовать или стрелять в спину. В общем, сам знаешь, ни в коем случае не поддаваться на провокации.
        На этом сеанс связи с генералом армии Жуковым закончился. А я ещё несколько минут сидел в радиоузле молча, переваривая услышанное. А затем в меня вселился какой-то бес эйфории, такой, что я не мог спокойно заниматься каким-то одним делом. Хотелось прыгать, смеяться и как можно быстрей сообщить всем, что мы победили, что все трудности и гибель товарищей позади, а впереди нас ждёт светлое и мирное завтра.
        Примечания
        1. Капитан Пугачёв - реальный исторический персонаж. Будучи начальником разведотдела в 11-м МК, в конце июня 1941 года добровольно сдался немцам, предъявив листовку-пропуск. Данные им показания очень неплохо ложились в общую канву немецкой пропаганды. О том, что нападение на СССР не более чем превентивный удар по готовящейся к агрессии стране. А сообщил он немцам информацию о командно-штабных учениях ЗапВО. Исходя из протоколов допросов, Красная Армия была не готова к нападению. Она должна была только в августе стоять в полной готовности. Данные, которые капитан услышал от боевых товарищей, офицеров штаба, выдал как документальную истину: с 18 по 21 марта состоялась командная игра в ЗапВО, в которой принимали участие командующие армий и корпусов. В ее ходе отрабатывались задачи 3-я, 4-я и 10-я армии. Из оперативной карты, что он видел, капитан заключил, что 3А имела задачу удара в направлении Сувалки через Августов. 4А и 10А имели задачу наступления на Варшаву и Лицманнстадт. Военная группировка в Литве должна была прикрыть границу в Восточной Пруссии. Казалось бы, ну и что? Мало ли какие ситуации
могут обыгрываться в штабных играх. Но не зря работал Геббельс, и его пропагандистские уловки всё ещё живы. Всё ещё протоколы допросов Пугачёва используются как доказательства истинных намерений Сталина. Грамотные люди этим занимаются. К этим протоколам добавляют и факты формирования в Красной Армии нескольких десятков мехкорпусов. И их дислокацию вблизи западной границы СССР. И не только их, но и многих других мобильных частей РККА, включая и расположение аэродромов вблизи границы. Одним словом, действительно создают впечатление, что если бы не превентивный удар Германии, то дикие орды с востока обязательно бы захлестнули всю цивилизованную Европу. Но так ли это? Я думаю, что это не так. Хорошо подобранная информация, не более того. Ведь достаточно проанализировать боеготовность танковых и моторизованных дивизий РККА, чтобы понять, что они физически не могли наступать. Даже, казалось бы, в полностью укомплектованном 6-м мехкорпусе командиры и красноармейцы были обучены безобразно. А танки имели такой маленький моторесурс, что вряд ли смогли бы добраться даже до Варшавы. А причина расположения
аэродромов вблизи границы до банальности проста - заняли те аэродромы, которые остались после Польши. Зачем тратить силы и ресурсы на возведение новых аэродромов, когда есть уже готовые. Так что простейший анализ говорит о том, что СССР не мог, да и не хотел нападать на Германию в 1941 году. Через несколько лет может быть, да и то только в том случае, если Германия завязнет в войне с Англией. Тогда чем же объяснить принятие решений о формировании мехкорпусов и других новых соединений? По моему мнению, Сталин страшно боялся войны с Германией, и чтобы напугать своей силой таких опасных соседей, занялся обычным для византийской политики блефом. Создавал миф, что, в случае чего, РККА так ударит, что мало не покажется. И может быть, своими византийскими вывертами напоролся на немецкую рациональность.
        2. О настроениях и мерах, которые предпринимало руководство страны после начала войны, можно судить из воспоминаний одного из соратников Сталина.
        НАЧАЛО ВОЙНЫ
        ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ А. И. МИКОЯНА
        В субботу, 21 июня 1941 года, вечером мы, члены Политбюро, были у Сталина на квартире. Обменивались мнениями. Обстановка была напряженной.
        Сталин по-прежнему думал, что Гитлер не начнет войны. Затем (туда) приехали Тимошенко, Жуков и Ватутин. Они сообщили о том, что только что получены сведения от перебежчика, что 22 июня в 4 часа утра немецкие войска перейдут нашу границу.
        Сталин и на этот раз усомнился в правдивости информации, сказав: а не перебросили ли перебежчика специально, чтобы спровоцировать нас?
        Поскольку все мы были крайне встревожены и требовали принять неотложные меры, Сталин согласился «на всякий случай» дать директиву в войска о приведении их в боевую готовность. Но при этом было дано указание, что когда немецкие самолеты будут пролетать над нашей территорией, по ним не стрелять, чтобы не провоцировать. А ведь за недели две до войны немцы стали облетать районы расположения наших войск. Каждый день фотографировали расположение наших дивизий, корпусов, армий, засекали нахождение военных радиопередатчиков, которые не были замаскированы, и в первые дни войны вывели из строя нашу связь. Многие наши дивизии вообще оказались без радиосвязи.
        Мы разошлись около трех часов ночи 22 июня 1941 года, а уже через час меня разбудили: война!
        Сразу члены Политбюро собрались у Сталина, читали информацию о том, что бомбили Севастополь и другие города.
        Был дан приказ - немедленно ввести в действие мобилизационный план (он был нами пересмотрен еще весной и предусматривал, какую продукцию должны выпускать предприятия после начала войны), объявить мобилизацию и т. д.
        Решили, что надо сделать выступление по радио в связи с началом войны. Конечно, предложили, чтобы это сделал Сталин. Но Сталин отказался - пусть Молотов выступит. Мы все возражали против этого: народ не поймет, почему в такой ответственный исторический момент услышат обращение к народу не Сталина - первого секретаря ЦК партии, председателя правительства, а его заместителя. Нам важно сейчас, чтобы авторитетный голос раздался с призывом к народу - всем подняться на оборону страны. Однако наши уговоры ни к чему не привели. Сталин говорил, что не может выступить сейчас, в другой раз это сделает, а Молотов сейчас выступит. Так как Сталин упорно отказывался, то решили, пусть Молотов выступит. И он выступил в 12 часов дня.
        Конечно, это было ошибкой. Но Сталин был в таком подавленном состоянии, что не знал, что сказать народу, ведь воспитывали народ в духе того, что войны не будет, а если и начнется война, то враг будет разбит на его же территории, и т. д., а теперь надо признавать, что в первые дни войны терпим поражение.
        23 июня текст выступления Молотова по радио был опубликован в газете, а рядом дана большая фотография Сталина.
        На второй день войны для руководства военными действиями решили образовать Ставку Главного командования. При обсуждении вопроса Сталин принял живое участие. Договорились, что председателем Ставки будет Тимошенко, а ее членами: Жуков, Сталин, Молотов, Ворошилов, Буденный и адмирал Кузнецов.
        При Ставке создали институт постоянных советников. Ими стали: Ватутин, Вознесенский, Воронов, Жданов, Жигарев, Мехлис, Микоян, Шапошников.
        В этот же день была образована Комиссия Бюро СНК СССР по текущим делам. В нее вошли Вознесенский (созыв), Микоян и Булганин.
        Комиссия должна была собираться ежедневно для принятия решений по неотложным вопросам и быстрого решения текущих дел, что было вызвано военной обстановкой.
        Вечером собрались у Сталина. Были тревожные сведения. С некоторыми военными округами не было никакой связи.
        Нa Украине же дела шли неплохо, там хорошо воевал Конев.
        Мы разошлись поздно ночью. Немного поспали утром, потом каждый стал проверять свои дела, звонить друг другу, в штаб, каждый по своей линии, как идет мобилизация, как промышленность переходит на военный лад, как с горючим и пр.
        День прошел спокойно. Все, что касалось тыла, шло хорошо, каких-либо трудностей мы не замечали. Правда, по-прежнему было неясно положение на некоторых участках фронта.
        Сталин в подавленном состоянии находился на Ближней даче в Волынском (в районе Кунцево).
        Обстановка на фронте менялась буквально каждый час. Вопрос в эти дни стоял не как снабжать фронт, а как спасти фронтовые запасы продовольствия, вооружения и т. д., на участках фронта, где мы отступали.
        Уже на третий день войны встал вопрос об эвакуации из прифронтовой полосы, об этом далее я расскажу более подробно.
        На седьмой день войны, 28 июня, фашистские войска заняли Минск. Связь с Белорусским военным округом прервалась.
        29 июня вечером у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия. Подробных данных о положении в Белоруссии тогда еще не поступило. Известно было только, что связи с войсками Белорусского фронта нет.
        Сталин позвонил в Наркомат обороны Тимошенко. Но тот ничего путного о положении на западном направлении сказать не смог.
        Встревоженный таким ходом дела Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться с обстановкой.
        В наркомате были Тимошенко, Жуков, Ватутин. Сталин держался спокойно, спрашивал, где командование Белорусским военным округом, какая имеется связь.
        Жуков докладывал, что связь потеряна и за весь день восстановить ее не смогли.
        Потом Сталин другие вопросы задавал: почему допустили прорыв немцев, какие меры приняты к налаживанию связи и т. д.
        Жуков ответил, какие меры приняты, сказал, что послали людей, но сколько времени потребуется для установления связи, никто не знает.
        Около получаса поговорили довольно спокойно. Потом Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник штаба, который так растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует. Была полная беспомощность в штабе. Раз нет связи, штаб бессилен руководить.
        Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал о состоянии дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек разрыдался, как баба, и выбежал в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через пять-десять Молотов привел внешне спокойного Жукова, но глаза у него еще были мокрые. Договорились, что на связь с Белорусским военным округом пойдет Кулик (это Сталин предложил), потом других людей пошлют. Такое задание было дано затем Ворошилову. Его сопровождал энергичный, смелый, расторопный военачальник Гай Туманян. Предложение о сопровождающем внес я. Главное тогда было восстановить связь. Дела у Конева, который командовал армией на Украине, продолжали успешно развиваться в районе Перемышля. Но войска Белорусского фронта оказались тогда без централизованного командования. Сталин был очень удручен. Когда вышли из наркомата, он такую фразу сказал: «Ленин оставил нам великое наследие, мы - его наследники - все это…» Мы были поражены этим высказыванием Сталина. Выходит, что все безвозвратно мы потеряли? Посчитали, что это он сказал в
состоянии аффекта.
        На следующий день, около четырех часов, у меня в кабинете был Вознесенский. Вдруг звонят от Молотова и просят нас зайти к нему.
        Идем. У Молотова уже были Маленков, Ворошилов, Берия. Мы их застали за беседой. Берия сказал, что необходимо создать Государственный Комитет Обороны, которому отдать всю полноту власти в стране. Передать ему функции Правительства, Верховного Совета и ЦК партии. Мы с Вознесенским с этим согласились. Договорились во главе ГКО поставить Сталина, об остальном составе ГКО не говорили. Мы считали, что в имени Сталина настолько большая сила в сознании, чувствах и вере народа, что это облегчит нам мобилизацию и руководство всеми военными действиями. Решили поехать к нему. Он был на Ближней даче.
        Молотов, правда, сказал, что у Сталина такая прострация, что он ничем не интересуется, потерял инициативу, находится в плохом состоянии. Тогда Вознесенский, возмущенный всем услышанным, сказал: «Вячеслав, иди вперед, мы - за тобой пойдем». Это имело тот смысл, что если Сталин будет себя так же вести и дальше, то Молотов должен вести нас, и мы за ним пойдем. Другие члены Политбюро никаких подобных высказываний не делали и на заявление Вознесенского не обратили внимания. У нас была уверенность в том, что мы можем организовать оборону и можем сражаться по-настоящему. Однако это пока не так легко будет. Никакого упаднического настроения у нас не было. Но Вознесенский был особенно возбужден.
        Приехали на дачу к Сталину. Застали его в малой столовой, сидящим в кресле. Он вопросительно смотрит на нас и спрашивает: зачем пришли? Вид у него был спокойный, но какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать.
        Молотов от имени нас сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы быстро все решалось, чтобы страну поставить на ноги. Во главе такого органа должен быть Сталин.
        Сталин посмотрел удивленно, никаких возражений не высказал. Хорошо, говорит.
        Тогда Берия сказал, что нужно назначить пять членов Государственного Комитета Обороны. «Вы, товарищ Сталин, будете во главе, затем Молотов, Ворошилов, Маленков и я (Берия)».
        Сталин заметил: «Тогда надо включить и Микояна и Вознесенского. Всего семь человек утвердить».
        Берия снова говорит: «Товарищ Сталин, если все мы будем заниматься в ГКО, то кто же будет работать в Совнаркоме, Госплане? Пусть Микоян и Вознесенский занимаются всей работой в Правительстве и Госплане». Вознесенский выступил против предложения Берия и предложил, чтобы в составе ГКО было семь человек с учетом названных Сталиным. Другие на эту тему не высказывались. Впоследствии выяснилось, что до моего с Вознесенским прихода в кабинет Молотова, Берия устроил так, что Молотов, Маленков, Ворошилов и он (Берия) согласовали между собой это предложение и поручили Берия внести его на рассмотрение Сталина. Я был возбужден тем, что мы тянем время, поскольку вопрос касался и моей кандидатуры. Считал спор неуместным. Знал, что как член Политбюро и Правительства буду нести все равно большие обязанности.
        Я сказал: «Пусть в ГКО будет пять человек. Что же касается меня, то, кроме тех функций, которые я исполняю, дайте мне обязанности военного времени в тех областях, в которых я сильнее других. Я прошу назначить меня особо уполномоченным ГКО со всеми правами ГКО в области снабжения фронта продовольствием, вещевым довольствием и горючим». Так и решили.
        Вознесенский попросил дать ему руководство производством вооружения и боеприпасов, что также было принято. Руководство по производству танков было возложено на Молотова, а авиационная промышленность и вообще дела авиации - на Маленкова. За Берия была оставлена охрана порядка внутри страны и борьба с дезертирством.
        В тот же день было принято постановление о создании Государственного Комитета Обороны во главе со Сталиным, а 1 июля оно было опубликовано в газетах.
        Вскоре Сталин пришел в полную форму, пользовался нашим доверием и поддержкой.
        3 июля Сталин выступил по радио с обращением к советскому народу.
        Последующее показало, что Сталин успешно выполнял свои обязанности председателя ГКО, секретаря ЦК, председателя СНК, а затем и Верховного Главнокомандующего.
        С первого дня войны стала сказываться наша плохая подготовка к ней. Примеров этого известно немало. Скажу лишь об одном из них. Неожиданно, через месяц после начала войны, у нас не стало хватать винтовок. Стали отбирать их у милиции, у охраны складов, по городам и селам для нужд фронта. Как это могло случиться? Ведь у нас было достаточное количество винтовок для обеспечения всей армии. Оказалось, что часть дивизий были сформированы по норме мирного времени. Винтовки же для обеспечения дивизий по нормам военного времени хранились в этих дивизиях, а они находились близко к границе. Когда немцы прорвали фронт и стали наступать, оружие оказалось или в окружении, или было захвачено немцами. В результате прибывавшие на фронт резервисты оказались без винтовок.
        Когда Ворошилов был назначен командующим в Ленинград, он потребовал, чтобы Ленинграду было дано необходимое количество винтовок. В этом ему было отказано, т. к. потребность в винтовках на других фронтах была большей. Тогда Ворошилов провел решение о производстве на ленинградских заводах холодного оружия (пик, кинжалов, сабель).
        Узнав об этом, Сталин возмутился. Я и другие члены узкого состава Политбюро в это время были у Сталина. Вместе с ним вышли в комнату, где стоял телеграфный аппарат. В Ленинграде к аппарату был вызван Ворошилов. Сталин критиковал действия Ворошилова. Сказал, что он не имел права это делать без разрешения центра, что это может только вызвать панику, и предложил немедленно отменить распоряжение о производстве холодного оружия на ленинградских заводах.
        Ворошилов возражал, но приведенные им мотивы были неубедительными.
        Сталин настаивал на своем. Мы с ним были согласны. Ворошилов, наконец, также согласился, и это распоряжение им было отменено.
        После этого инцидента мы сумели быстро наладить производство винтовок, а затем и автоматов и полностью удовлетворить потребность в них фронта…
        РЦХИДНИ. Ф. 84. Оп. З. Д. 187. Лл. 118 -126.
        3. О том, что соединения 10-й армии в случае наступления смогут пополняться за счёт захваченных немцами пленных, говорят следующие данные:
        НЕМЕЦКИЕ ДАННЫЕ О ПОТЕРЯХ СОВЕТСКИХ ВОЙСК ПЛЕННЫМИ
        (июль - ноябрь 1941 г.)
        Перевод с немецкого из: Ch. Streit. Kalne Kameraden. Stuttgart. 1978. S. 83.
        4. О том, что советское руководство было готово на переговоры с Германией, даже после вероломного нападения 22 июня, говорят воспоминания Павла Анатольевича Судоплатова. Советского разведчика, диверсанта, сотрудника НКВД-НКГБ, перед арестом в 1953 году - генерал-лейтенанта МВД СССР.
        ИЗ ОБЪЯСНИТЕЛЬНОЙ ЗАПИСКИ П. А. СУДОПЛАТОВАВ СОВЕТ МИНИСТРОВ СССР
        7 августа 1953 г.
        Совершенно секретно
        Докладываю о следующем известном мне факте.
        Через несколько дней после вероломного нападения фашистской Германии на СССР, примерно числа 25 -27 июня 1941 года, я был вызван в служебный кабинет бывшего тогда народного комиссара внутренних дел СССР Берия.
        Берия сказал мне, что есть решение Советского правительства, согласно которому необходимо неофициальным путем выяснить, на каких условиях Германия согласится прекратить войну против СССР и приостановит наступление немецко-фашистских войск. Берия объяснил мне, что это решение Советского правительства имеет целью создать условия, позволяющие Советскому правительству сманеврировать и выиграть время для собирания сил. В этой связи Берия приказал мне встретиться с болгарским послом в СССР Стаменовым, который, по сведениям НКВД СССР, имел связи с немцами и был им хорошо известен. […]
        Берия приказал мне поставить в беседе со Стаменовым четыре вопроса. Вопросы эти Берия перечислял, глядя в свою записную книжку, и они сводились к следующему:
        1. Почему Германия, нарушив пакт о ненападении, начала войну против СССР?
        2. Что Германию устроило бы, на каких условиях Германия согласна прекратить войну, что нужно для прекращения войны?
        3. Устроит ли немцев передача Германии таких советских земель, как Прибалтика, Украина, Бессарабия, Буковина, Карельский перешеек?
        4. Если нет, то на какие территории Германия дополнительно претендует?
        Берия приказал мне, чтобы разговор со Стаменовым я вел не от имени Советского правительства, а поставил эти вопросы в процессе беседы на тему о создавшейся военной и политической обстановке и выяснил также мнение Стаменова по существу этих четырех вопросов.
        Берия сказал, что смысл моего разговора со Стаменовым заключается в том, чтобы Стаменов хорошо запомнил эти четыре вопроса. Берия при этом выразил уверенность, что Стаменов сам доведет эти вопросы до сведения Германии.
        Берия проинструктировал меня также и по поводу порядка организации встречи. Встреча должна была по указанию Берия состояться в ресторане «Арагви» в Москве за столиком, заранее подготовленном в общем зале ресторана.
        Все эти указания я получил от Берия в его служебном кабинете в здании НКВД СССР.
        После этого я ушел к себе готовиться к встрече.
        Вечером этого же дня, примерно в 19 часов, дежурный секретарь наркома передал мне приказание отправиться на городскую квартиру Берия.
        Я подъехал к дому, в котором проживал Берия, однако в квартиру допущен не был. Берия, прогуливаясь вместе со мной по тротуару вдоль дома, в котором он жил, заглядывая в свою записную книжку, снова повторил мне четыре вопроса, которые я должен был по его приказанию задать Стаменову.
        Берия напомнил мне о своем приказании: задавать эти вопросы не прямо, а в беседе на тему о создавшейся военной и политической обстановке. Второй раз здесь же Берия выразил уверенность в том, что Стаменов, как человек, связанный с немцами, сообщит о заданных ему вопросах в Германию.
        Берия и днем и на этот раз строжайше предупредил меня, что об этом поручении Советского правительства я нигде, никому и никогда не должен говорить, иначе я и моя семья будут уничтожены.
        Берия дал указание проследить по линии дешифровальной службы, в каком виде Стаменов пошлет сообщение по этим вопросам за границу.
        Со Стаменовым у меня была договоренность, позволяющая вызвать его на встречу.
        На другой день, в соответствии с полученными от Берия указаниями, я позвонил в болгарское посольство, попросил к аппарату Стаменова и условился с ним о встрече у зала Чайковского на площади Маяковского.
        Встретив Стаменова, я пригласил его в машину и увез в ресторан «Арагви».
        В «Арагви», в общем зале, за отдельным столиком, как это было предусмотрено инструкциями Берия, состоялся мой разговор со Стаменовым.
        Разговор начался по существу создавшейся к тому времени военной и политической обстановки. Я расспрашивал Стаменова об отношении болгар к вторжению немцев в СССР, о возможной позиции в этой связи Франции, Англии и США и в процессе беседы, когда мы коснулись темы вероломного нарушения немцами пакта о ненападении, заключенного Германией с СССР, я поставил перед Стаменовым указанные выше четыре вопроса.
        Все, что я говорил, Стаменов слушал внимательно, но своего мнения по поводу этих четырех вопросов не высказывал.
        Стаменов старался держать себя как человек, убежденный в поражении Германии в этой войне. Быстрому продвижению немцев в первые дни войны он большого значения не придавал. Основные его высказывания сводились к тому, что силы СССР, безусловно, превосходят силы Германии и, что если даже немцы займут первое время значительные территории СССР и, может быть, даже дойдут до Волги, Германия все равно в дальнейшем потерпит поражение и будет разбита.
        После встречи со Стаменовым я немедленно, в тот же вечер, доложил о ее результатах бывшему тогда наркому Берия в его служебном кабинете в здании НКВД СССР. Во время моего доклада Берия сделал какие-то записи в своей записной книжке, затем вызвал при мне машину и, сказав дежурному, что едет в ЦК, уехал.
        Больше я со Стаменовым на темы, затронутые в четырех вопросах, не беседовал и вообще с ним больше не встречался. Некоторое время продолжалось наблюдение за шифрованной перепиской Стаменова. Результатов это не дало. Однако это не исключает, что Стаменов мог сообщить об этой беседе через дипломатическую почту или дипломатическую связь тех посольств и миссий, страны которых к тому времени еще не участвовали в войне.
        Больше никаких указаний, связанных с этим делом или с использованием Стаменова, я не получал.
        Встречался ли лично Берия со Стаменовым, мне неизвестно. Мне организация подобной встречи не поручалась […]
        Выполняя в июне 1941 года приказание бывшего тогда наркома Берия в отношении разговора со Стаменовым, я был твердо убежден и исходил из того, что выполняю тем самым указание партии и правительства.
        Сейчас, после беседы, проведенной со мной в Президиуме ЦК КПСС, и полученных разъяснений, что никакого решения Советского правительства, о котором говорил Берия, нет и не было, для меня совершенно ясно, что Берия обманул меня, видимо, хорошо зная, что я без прямых указаний правительства подобных разговоров ни с кем вести не буду. Да и мыслей подобного рода у меня возникнуть не могло.
        Ныне в свете фактов изменнической и предательской деятельности, вскрытых ЦК КПСС, совершенно очевидно, что Берия, тщательно маскируясь, еще тогда, в 1941 году, в самое тяжелое время для страны, стал на путь измены и пытался за спиной Советского правительства вступить в сговор с немецко-фашистскими захватчиками, стал на путь помощи врагу в расчленении СССР и порабощении советского народа немецко-фашистской Германией.
        П. Судоплатов
        АП РФ. Ф. З. Оп. 24. Д. 465. Лл. 204 -208. Машинопись, автограф.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к