Без вести пропавший. Попаданец во времена Великой Отечественной войны Юрий Григорьевич Корчевский
        По неточным данным, в Красной армии во время Великой Отечественной войны пропали без вести от 2,4 до 5,6 млн военнослужащих. Кто утонул на переправе в ледяной воде, кого разорвало снарядом, кого засыпало землей в раздавленном танком окопе, а кто и вовсе сгорел в подбитом танке…
        Ну а горше всего пришлось тем, кто сгинул в немецких лагерях. Но как бы там ни было, родным и близким всех этих людей полетели извещения: «Ваш муж … уроженец … находясь на … фронте, пропал без вести … дата». И подписи командира, комиссара и начальника штаба. И никакого вспомоществования, положенного семьям погибших воинов. И годы, годы, годы неизвестности…
        Юрий Корчевский
        Без вести пропавший. Попаданец во времена Великой Отечественной войны
        
        Глава 1
        Если завтра в поход
        После окончания десяти классов перед Михаилом Прилучным и всей его семьей встал вопрос: что дальше?
        Отец хотел дать сыну хорошее образование. Но с 1 сентября 1940 года вводилось платное обучение для школьников с восьмого по десятый класс, как и для учащихся педучилищ, студентов техникумов и институтов. И плата, особенно по меркам сельских жителей, немаленькая. Для Москвы и Ленинграда - 200 рублей в год, для остальной страны - 150. А где их взять, если в колхозах зарплата в трудоднях - палочках в книге учета, за которые ничего не получишь?.. Мало того, еще надо сдать налоги натурой: молоком, яйцами, мясом, даже если не держишь ни корову, ни кур. Выход один: в военное училище, где обучение бесплатное, да еще и форма, питание, проживание за казенный счет. Правда, туда еще надо поступить, но с аттестатом и здоровьем у Михаила полный порядок, так что все должно пройти гладко…
        На том и порешили. Сунулись в райвоенкомат, а разнарядка только в Горьковское зенитно-артиллерийское училище. После семи классов обучение - три года, а после десяти - два, потому как артиллерист должен быть в ладах с математикой, физикой, механикой.
        Военные училища были в Саратове, рядом, совсем рядом: и две танковые школы, и школа пилотов ВВС РККА, и училище погранвойск ОГПУ… Да вот только разнарядки туда не было. Ну что ж, сами виноваты, спохватились поздно: кто дальновиднее, еще с зимы обивали пороги военкомата, брали ходатайства от комсомольских организаций. Хотя, конечно, чем артиллерист хуже танкиста или пограничника?.. В старые времена и вовсе считалось, что артиллерийский офицер - образованный, умный человек, не чета пехоте и кавалерии. Сейчас, правда, офицеров нет, есть командиры, но суть та же. Решили: поступать!
        Медкомиссию Михаил прошел успешно, здоровье без изъянов. И уже через несколько дней команда из восьми человек поездом отправилась в Горький.
        Михаил - подросток еще. В большой город и хочется, и колется. С одной стороны, уйти в армию значит вырваться из колхоза, ибо на селе паспортов нет, а без них в городе на работу не возьмут, общежитие не дадут. А с другой стороны, с друзьями по школе, по селу расставаться не хочется… Но мир велик, манит молодого человека неизведанным. Сидеть всю жизнь в деревне, пусть родной, знакомой до последней былинки?.. Нет, видно, придется покинуть родной маленький мирок и отправиться в огромный, незнакомый, но открытый советскому юноше мир.
        Проживал Михаил в Республике немцев Поволжья. Еще в 1762 - 1763 годах Екатерина II пригласила жителей европейских стран поселиться на берегах Волги, обещала земли плодородные дать и не обманула. Приехали в основном немцы, аж 25 600 человек. К началу XX века насчитывалось уже 190 немецких поселений с населением в 407,5 тысяч человек. Причем жили также в этих поселениях и русские, и украинцы, и люди других национальностей. В 1939 году немцев в Поволжье насчитывалось 379 685 человек, русских - 156 027 человек, украинцев - 58 248 человек. Официально центр республики сначала был в Саратове, затем - в Марксштадте, а после этого - в городе Покровске, поблизости. В 1931 году Покровск был переименован в Энгельс в честь Фридриха Энгельса, соратника Карла Маркса, основоположника теории коммунизма.
        Немцы и русские мирно уживались в республике, ходили в гости друг к другу. Дети свободно говорили и писали и на русском, и на немецком языках. И Михаил выучил немецкий самостоятельно, говорил бегло, в школе получал отличные отметки… Язык-то он знал, но не знал тогда, как выручит его это знание!
        Курсантов в казарму поместили, форму дали, показали, как подворотнички подшивать. Для парней городских рано вставать непривычно, а физподготовка вообще в ужас приводила. Подтягивание на турнике да «солнце» покрутить, потом марш-бросок на пять километров в любую погоду. Некоторые пожалели, что захотели стать военными.
        Через месяц после первой стрельбы из винтовок - принятие присяги. После нее праздничный обед, отличавшийся от повседневного белой булочкой к чаю. А потом - учеба с утра до вечера. И штатские науки изучали: математику, геометрию, физику и прочие предметы; и военные: материальную часть зенитных орудий и пулеметов, приборы ПУАЗО, прожектора зенитные, приборы ВНОС - воздушного наблюдения, оповещения и связи. Училище только получило новейшее, самое мощное на то время зенитное орудие - 85 мм образца 1939 года, 52-К, на лафете из четырех колес. Такие не в каждом зенитном полку еще имелись. Чаще всего встречались 37-миллиметровые автоматические пушки, копии немецких лицензионных, да счетверенные зенитные максимы. Пушка 52-К была единственной, чьи снаряды могли достичь высоты 10 230 метров. И выпускались пушки в подмосковном Калининграде, на заводе № 8.
        Военные предметы Михаилу нравились. Он даже по собственной инициативе оставался после занятий в классах, изучал до винтика материальную часть. Механика точная, сложная, работает мягко. А уж когда стрельбы начались, буквально влюбился в пушку. Колеса на резиновом ходу, правда, на литой резине, без пневматики. Такие могут выдержать мощную отдачу пушки, не повредятся в бою осколком. Одна беда - скорость транспортировки на них мала, не больше тридцати километров, рассчитана на тягу тракторами, вроде «Сталинца». Так и он - копия американского «Катерпиллера».
        Год пролетел быстро, после сдачи экзаменов - практика в войсках, затем должны быть каникулы. Если первое время в Горьком Михаил скучал по семье, по братьям, письма писал часто, то уже к весне привык, и отец пенял иногда, что весточек давно не было. На практику курсантов раскидали по полкам. Да и сами батареи далеко друг от друга, поскольку главная цель зенитчика - прикрытие от воздушного противника. Одна батарея придавалась пехотному или танковому батальону либо стратегически важному объекту - мосту через реку, складу с вооружением или горючим, военному производству. И получалось, каждая батарея как отдельная воинская часть.
        В 1939 году, после заключения пакта Молотова-Риббентропа, западные границы СССР отодвинулись где на двадцать, а где и на двести километров. Старая линия обороны, прозванная линией Сталина, оказалась в глубоком тылу. С нее сняли вооружение, законсервировали сооружения: ДОТы, капониры, колодцы для воды, - вывезли запасы продовольствия. А новая линия лишь проектировалась. Дело это небыстрое: инженерам надо местность изучить, сделать геодезическую съемку, определить наиболее вероятное место прорыва. Там и форты ставить, причем так, чтобы они могли взаимно помогать друг другу, простреливать соседние секторы. Да при этом надо еще найти грунты, на которых можно каменные строения воздвигнуть! Известное дело, в Белоруссии рек, речушек и ручьев полно, как и болот. В таких местах строить невозможно. Хотя и танки в таких местах не пройдут, завязнут. А без танков любое наступление захлебнется.
        Михаил попал в Западный особый округ, под Кобрин. До Варшавы две с половиной сотни километров, до границы - всего пятьдесят. В батарею вместе с Прилучным попал еще один курсант их училища - Володя Курноскин. Не сказать, чтобы парни дружили, Володя был из другого учебного взвода, но все же с одного курса. Михаила и Владимира определили в разные расчеты орудий, и начались ежедневные практические занятия. Старший лейтенант, командир батареи со смешной фамилией Куцый, давал вводные и включал секундомер. Например, пушку следовало перевести из походного положения, когда она на четырех колесах, в боевое. Колеса поднимаются, и пушка лежит лафетом на земле, чтобы отдачу заземлить. Пушка получилась путем наложения 85-миллиметрового ствола на стальной лафет 76-миллиметрового орудия образца 1938 года.
        Перевод по нормативам должен был занимать одну минуту и двадцать секунд. В действиях принимали участие все семь номеров орудийного расчета. Командир батареи смотрел на секундомер и кричал:
        - Плохо! За это время вражеские бомбардировщики успеют всю колонну на марше раздолбать! Повторим еще раз!
        Что бомбардировщики будут немецкие, не говорили. После договора Молотова-Риббентропа по радио и в газетах твердили: у СССР мир с Германией, войны не будет. Когда взводы шли с позиций в столовую или казарму, дружно пели:
        «Если завтра война, если враг нападет.
        Если темная сила нагрянет,
        Как один человек, весь советский народ
        За свободную Родину встанет!»
        И политруки зачитывали газеты и пропагандистские материалы, что Германия не враг, у нас торговые отношения. Поезда и впрямь по железной дороге шли через Брест в захваченную немцами Польшу, а дальше в Германию. И лес-кругляк везли, и пшеницу, и многое другое.
        Но батарейцы-зенитчики почти ежедневно наблюдали, как с сопредельной стороны залетали немецкие самолеты. Посты наблюдения в оптику четко видели черные кресты на плоскостях. Да и звук моторов немецких самолетов отличался от наших СБ или ТБ-3, как и очертания. Немцы пролетали вглубь нашей территории, через какое-то время возвращались. По специальным плакатам зенитчики уже и модели самолетов различали: «Юнкерс-52» летит, трехмоторный транспортник или «Хейнкель-111». Комбат от увиденного зубами скрипел:
        - Неужто товарищ Сталин не знает?!
        Политрук батареи как-то услышал, резко оборвал.
        - Товарищ Сталин все знает! Кому надо - докладывают. Значит, так надо! Как там в песне поется?
        - Красная армия всех сильней!
        - Вот! Так и думай, и мозги не морочь ни себе, ни другим. Будет приказ - любого противника одолеем, как японцев на Халхин-Голе.
        И назидательно поднимал указательный палец.
        На тренировках номера расчетов менялись между собой, вырабатывая все навыки. Заряжающий становился замковым, наводчик - вместо трубочного. Трубочный или снарядный специальным ключом устанавливал на взрывателе снаряда время горения запала. От этого зависела высота взрыва снаряда. Командир орудия получал сведения на ПУАЗО: высота цели, дальность, скорость. Передавал трубочному время. Тот ключом поворачивал кольцо на взрывателе и передавал патрон заряжающему.
        В артиллерии пушки малых и средних калибров имели унитарный патрон, то есть гильзу вместе со снарядом, а вот пушки крупных калибров, 150-мм и выше, имели раздельное заряжание. Сначала в казенник орудия подавался снаряд. И вес его мог быть от сорока до двухсот килограммов у крепостной артиллерии. Следом - гильза с порохом. Иначе никак, иной снаряд четверо на специальных носилках несли, а если еще и гильзу с порохом добавить, то кран подъемный нужен. И краны такие были, особенно у немцев на осадных орудиях, типа «Дора» или «Берта».
        Замена одного номера расчета позволяла в бою при ранении или гибели бойца не прекращать огонь, пусть и снизив темп. За три недели практических занятий Михаил прошел через все должности, узнал много нового.
        Вечером 21 июня почти вся батарея, за исключением караулов, направилась в клуб смотреть новый фильм «Светлый путь» с Любовью Орловой в главной роли.
        Посмотрели кино, вышли, многие закурили. Михаил не курил, получал вместо табака карамельки. Но таких, как он, в батарее было всего несколько человек… Покурили, построились, в казарму вернулись, прозвучала команда «отбой». Михаил быстро отключился, но почему-то сны пришли тревожные, неясные, снилось не пойми что. Даже не снилось, а так, какая-то беспросветная тьма давила, и никуда от нее не деться.
        В четыре часа утра многие проснулись от громкого звука множества летящих самолетов, причем не наших, а немецких. Звук шел с запада на восток. Нарушали границу и прежде, но одиночные самолеты, а сейчас - десятки, волна за волной!
        Михаил проснулся в смятении: с одной стороны, хорошо, что пропал ночной кошмар, а с другой…
        А с другой - ничего хорошего. Как был - в кальсонах и босиком, - он выбежал мимо дневального на крыльцо казармы. А что ночью в небе увидишь? Гул моторов четко слышен, а видимости нет. На батарее зенитных прожекторов нет, они на несколько километров могут цель воздушную засветить. И аэростатов заграждения не было. Живьем аэростат, эдакую маленькую копию дирижабля без моторов, Михаил видел один раз в училище зимой.
        К Михаилу еще несколько бойцов присоединились, все напряженно то смотрели в небо, то переглядывались меж собой… Сигнал «Воздушная тревога» все не поступал, и ребята вернулись в казарму. Но отдохнуть им было не суждено.
        Через несколько минут дневальный закричал.
        - Тревога! Батарея - подъем!
        Шум, топот ног. В казарме зажегся свет и сразу погас. Дневальный открыл замок на пирамиде. Бойцы хватали винтовки, стальные шлемы и выбегали на улицу. Там уже ждали командир батареи и политрук.
        - Стройся!
        Построились, командир объявил приказ по Западному военному особому округу о начале военных действий против вероломно напавшей на СССР Германии.
        - Занять места по штатному расписанию! - приказ комбата.
        Уже позже Михаил понял: зря. Надо было переместить пушку на запасные, заранее приготовленные позиции. И были они, капониры, вырытые солдатскими руками. Побежали к позициям. Вскоре со склада привезли на грузовике зенитные снаряды. У 85-миллиметровой пушки номенклатура снарядов большая. Зенитные, осколочные, бронебойно-трассирующие, бронебойно-трассирующие подкалиберные. И по самолетам можно стрелять, и по танкам, и по пехоте… Немного позже такая пушка стала основой для танковых пушек Т-34, КВ-85, ИС-1 и самоходки СУ-85, но это уже другая история.
        Кроме того, батарее можно было действовать только днем, благо летняя ночь короткая, уже светало. Упиралось все в отсутствие прожекторов. В основном прожекторами снабжалась не армия, а войска ПВО, прикрывающие города и крупные промышленные объекты. Своя специфика. Войска на фронте редко бомбили ночью, а город имеет большую площадь, и если бомбардировщик сбросит бомбы не прицельно, все равно они нанесут ущерб, окажут моральное воздействие. Поэтому зенитные прожектора нужнее и полезнее вокруг городов.
        Позиции у пушек заняли, снаряды в ящиках растащили по капонирам. Наблюдатели с дальномерами за небом смотрят. Дальномер - оптический прибор, позволяющий определить дальность до цели и азимут.
        Наступило затишье, первая волна немецкой авиации ушла далеко на восток. Не хотелось думать, но сами в голову лезли мысли, что где-то в глубоком тылу сейчас летят бомбы на наши стратегические объекты, а мы, зенитчики, для чего здесь?.. Воины тихо переговаривались, но понимали, что дисциплина прежде всего. Будет приказ - будем воевать. Никто не паниковал, все спокойно ждали приказа, стараясь верить, что разгром врага будет быстрым и беспощадным…
        Приказа пока не было, но политрук обошел позиции, сказал, что в полдень будет транслироваться речь Молотова по радио.
        Радио в батарее не было, зато была радиостанция для связи с командованием дивизиона. По распоряжению политрука от каждого расчета надо было выделить по военнослужащему, который прослушает речь и перескажет сослуживцам. Все удивились еще, почему речь произносить будет Молотов, а не сам товарищ Сталин. Молотов хоть и ближайший соратник Сталина, а все же Иосиф Виссарионович - первое лицо страны и правительства.
        Но все надеялись, что в полдень прозвучат главные слова, а пока - летят к границе наши доблестные соколы на самолетах, грузятся в вагоны и на платформы танки и пехота, и с часу на час прибудут подкрепления к Бресту и другим городам, нанесут мощный удар и уже завтра погонят германцев от нашей границы. Ведь доктрина наша - воевать малой кровью и бить врага на его территории! В училище это вбили в голову прочно.
        Михаил даже немного расстроился. Ну вот! Прибудут войска, разгромят врага, а он не успеет и поучаствовать, беда какая… Но и радость скрытая была: ведь многие курсанты попали в округа, далекие от границы - Сибирский, Уральский. Уж им-то точно не повезет поучаствовать в боях. Михаил же надеялся не только повоевать, но и награду заслужить. Вон же писали в газетах о награжденных за бои в Испании, на Халхин-Голе. И подписывались солидно: орденоносец Петров.
        День воскресный, да еще и праздник церковный - День всех святых, в земле Русской просиявших. Да только омрачен германским нашествием. Никто предположить не мог, что немцы двинули против СССР 190 дивизий практически по всей линии границы, от Баренцева моря до Черного. Вторглись пять миллионов военнослужащих вермахта и люфтваффе, а еще и союзники: румыны, итальянцы, венгры, словаки… А затем в войну включились и финны. Они с самолетов ставили мины на Балтике, стараясь блокировать советский флот в Кронштадте, вели разведку. Потерпев поражение в зимней войне годом ранее, они хотели вернуть утраченные территории.
        В первый же день, по неточным данным, погибли 16 тысяч советских людей. Заставы пограничные еще вели упорные бои, но оказались в окружении, как и Брестская крепость. Войска немецкой второй полевой группы армий «Центр» по захваченным мостам выше и ниже по течению от Бреста прорвали оборону советской четвертой армии и двигались в глубь территории. План «Барбаросса» предусматривал выход немецких войск к Москве уже через неделю после начала войны.
        Через час томительного ожидания пост наблюдения доложил, что видят большую группу самолетов, приближающихся с западной стороны. Теперь командир ждал доклада дальномерщика. Минута, вторая, пятая. Наконец докладывает азимут и предполагаемую высоту. Тут же следует приказ:
        - Трубочным - установка три, заряжай.
        Началась боевая работа!
        Трубочные установили взрыватели, передали патроны заряжающим. Дружно лязгнули затворы. Теперь наводчики ждали команды. Уже невооруженным глазом, без оптических приборов видны бомбардировщики. По характерному силуэту крыльев в виде обратной «чайки» опознали Ю-87. Машина тихоходная, но прославилась точной бомбардировкой с пикирования, а еще тем, что на пикировании пилоты включали сирены. Ни один другой бомбардировщик люфтваффе сирен не имел. Установлена сирена на левой стойке неубираемого шасси. За большие обтекатели колес эти бомбардировщики прозвали «лаптежниками». Немцы же называли «штуками». Сирена своим воем сильно действовала на нервы, особенно гражданского населения. Люди выскакивали из окопов, бомбоубежищ, начинали метаться, попадая под осколки.
        Наводчики уже поймали самолеты в прицелы, ждали команды на упреждение. Если прицелиться и выстрелить по самолету, будет гарантированный промах. Снаряд зенитки поднимается на высоту несколько секунд, за это время самолет пролетает значительное расстояние - десятки метров. И снаряд взорвется далеко позади, не причинив ущерба. Да и главная цель зенитчика не столько сбить, сколько заставить врага отказаться от атаки, сбросить бомбы и повернуть назад. Стоит поставить заградительный огонь - сразу залпом всех орудий, чтобы взорвались впереди самолетов. Когда рядом, перед носом разрывы, огонь, дым, по обшивке осколки бьют, не у всех хватит смелости выдержать курс, не свернуть.
        И вот уже следует команда.
        - Упреждение два! Товсь!
        Наводчики подправили наводки, положили руки на рычаги спуска.
        - Огонь!
        Одновременно залпы четырех пушек! Все смотрели вверх. Будет попадание или нет? Что плохо - перед стрельбой убрали маскировочные сети, а сейчас обнаружили себя огнем и дымом. И если ведущий засек или его штурман, то обязательно последует бомбардировка. Три снаряда разорвались впереди, не причинив вреда, а один недалеко от ведущего. Самолеты шли косым клином, ведущий от неожиданности немного отвернул, строй нарушился.
        - Заряжай! Установки прежние! Беглый огонь три снаряда на ствол.
        Это уже стрельба без команды, по готовности. Не зря командир батареи гонял бойцов каждый день, явно по Суворову - тяжело в учении, легко в бою! Так и получилось. Работали слаженно. Выстрелы следовали один за другим. Чтобы не оглохнуть, все артиллеристы открывали рты. Со стороны, коли незнакомый с артиллерией посмотрит - смешно. Сбить и сейчас никого не удалось, но четкий строй самолетов распался. Одни стали набирать высоту, другие - маневрировать, опасно сближаясь друг с другом. Видимо, ведущий отдал приказ, потому что от группы самолетов отделились три «лаптежника» и прямым курсом направились к батарее. Батарея сделала залп - опять мимо. А в пикирующий на зенитку самолет попасть вообще нереально, он выглядит точкой, площадь мала.
        Командир отдал приказ единственному на батарее крупнокалиберному пулемету открыть огонь. На малых высотах он позволяет быстро переносить огонь, и плотность его высока. Пулеметчики патронов не жалели, короткие очереди следовали одна за другой. Один пикировщик задымил, сбросил на лес четыре бомбы и отвернул в сторону. Батарея дружно заорала:
        - Ур-ра!..
        Юнкерс завершил вираж и улетел на запад, а остальная группа проследовала прежним курсом. Сержант Ямщиков, командир орудия, процедил:
        - Не иначе на Минск полетели, сволочи!
        Его слова шокировали. Минск? Эдак могут и до Москвы добраться. Была еще надежда у зенитчиков, что бомбардировщики перехватят наши красные соколы, ведь наши самолеты - лучшие в мире, вон как разгромили японских самураев!
        В полдень представители от каждого орудия собрались у радиостанции. Нарком иностранных дел Молотов произнес короткую речь: Германия без объявления войны вероломно напала, но СССР даст достойный отпор.
        Речь слушали во всех городах и селах всех республик Союза. Женщины плакали, мужчины, особенно молодые, решили идти в военкоматы, чтобы отправиться добровольцами на фронт… Всех вдохновили заключительные слова: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!»
        Прослушавшие речь как могли пересказали содержание сослуживцам. Несколько минут осмысливали. Слишком неожиданным был переход от мирной жизни к войне.
        Время обеденное. Только приступили к приему пищи, как объявили тревогу. Заняли места у пушек. На этот раз на запад пролетели три наших ТБ-3, уже морально устаревших, тихоходных. И без всякого истребительного прикрытия. Сержант Ямщиков сказал:
        - А истребители наши где?.. Собьют же бомбовозов!
        И как в воду смотрел. Появились две пары немецких истребителей, играючи, как в тире расстреляли один бомбардировщик, он задымил, загорелся. Что произошло дальше - неизвестно, самолеты скрылись за деревьями.
        Вскоре примчался пропыленный мотоциклист из штаба корпуса, привез пакет комбату. Тот прочитал, нахмурился, потом отправил две трехтонки ЗИС-5, прозванных «захарами», на склад. Вернулись они к вечеру. Зенитчики выгружали ящики, укладывали их в укрытиях, вырытых в земле недалеко от пушек. Так много боеприпасов на батарее еще никто не видал. Обычно на учениях на каждое орудие выделяли один-два ящика, а сейчас - два штабеля. Оно и понятно, патроны стоят денег. Пушка 52-К стоила в 1940 году 118 тысяч рублей - половину стоимости танка Т-34, новейшего на то время.
        До конца дня зенитчики видели еще один раз пролетающую группу самолетов, но она была далеко, на пределе досягаемости снарядов, и командир приказа открывать огонь не отдавал.
        Так и закончился первый день войны, поступила команда «отбой». Михаил улегся в смутном настроении: вроде бы принял боевое крещение, не сплоховал, да и вся батарея действовала неплохо… Но как-то не отпускало предчувствие, что самое тяжкое - впереди.
        Утром после подъема он немного удивился: на небе ни облака, солнце ярко светит, а слышно громыхание, вроде как гром отдаленный. Остальные тоже головами удивленно крутили, пока старшина батареи не сказал:
        - Дурни! Не гром это, а канонада. Пушечный бой идет. Километров восемь-десять до него.
        Непонятки. Пара часов неспешной ходьбы или десять минут езды на машине. Всего ничего. И что это значит?..
        Сначала Михаил подумал: наши войска собрали артиллерийский кулак и громят разведанные цели врага. Но сомнения были. Это сколько пушек собрать надо, чтобы учинить такой грохот?!
        Позавтракали, а грохот все сильнее. Обеспокоенный комбат послал на разведку сержанта на мотоцикле. Тот примчался уже через полчаса, сильно взволнованный, доложил командиру, что видел немецкие танки.
        «Серые, большие, кресты на башнях!»
        Комбат засомневался. Откуда взяться танкам в опасной близости? Наши войска должны дать бой агрессору, остановить, разбить! Комбат сам решил убедиться, оседлал мотоцикл и умчался. В это время из крытого кузова полуторки выпрыгнул радист.
        - Бойцы! Где комбат? Его срочно на связь требуют!
        Вместо комбата в кузов забрался политрук. Через десяток минут выбрался взволнованный. В это время на позиции батареи буквально влетел комбат. Заглушив мотор, закричал.
        - Командиры орудий! Ко мне!
        Бойцы уже стали сами подтягиваться к капонирам с пушками. Происходило явно нечто чрезвычайное. Уже через минуту командиры орудий бежали к пушкам.
        - Приготовиться к наземной стрельбе, отражению танковой атаки! Зарядить бронебойными!
        А бронебойных снарядов - всего по ящику на пушку. Никто предположить не мог, что зенитные пушки будут использоваться не по назначению. Противотанковые пушки - приземистые для малозаметности и имеют броневой щит как защиту от пулеметного огня из танков. Зенитки на тумбе - высокие, щита нет. Не для наземного боя. Но приказ есть приказ!
        Командир развернул активную деятельность, на склад боепитания отправил два грузовика со старшиной во главе, велев без бронебойных снарядов не возвращаться. Машины укатили, оставшиеся батарейцы изготовились к стрельбе. Напряжение росло.
        Громыхали пушки все ближе, из-за леса стал виден дым, да не одно возгорание, а сразу несколько. Бойцы стали высказывать предположения:
        - Кобрин горит?
        - Да ну! Как только в голову могло прийти? Подбитые немецкие танки. Зуб даю!
        Выстрелы пушечные прекратились, зенитчики были в недоумении. Потом шум моторов стал приближаться. Комбат объявил тревогу, бойцы заняли места у пушек согласно расписанию.
        На дороге, ведущей к батарее, появились мотоциклисты. Мотоциклы с колясками, непонятно - чьи? Наши или немцы? В немцев верить не хотелось, но это были именно они. Потому что пулеметчики в колясках открыли огонь. Без приказа комбата ответный огонь открыл пулемет ДШК. Крупнокалиберные его пули сразу отправили в кювет два мотоцикла, а два уцелевших круто развернулись и умчались. Немцы в начале войны всегда высылали вперед разведку на мотоциклах. Иной раз такие летучие отряды захватывали небольшие города. Врывались, устраивали беспорядочную интенсивную стрельбу, поднималась паника. Известное дело, у страха глаза велики. Жители хватали детей, бежали из города. Не во всех городах хватало воинских подразделений, способных оказать сопротивление. Да и насыщенность немецкой армии мотоциклами сказывалась. Перед войной в Германии насчитывалось более четырехсот тысяч мотоциклов, и не менее половины из них - тяжелые, способные служить в армии. В СССР имелось всего шесть тысяч мотоциклов, почти все - копии легких британских.
        То ли разведка доложила о потерях, то ли наступление шло по плану, но вскоре послышался рев моторов, и на дороге показался танк. Это был T-III, за ним еще один. Комбат приказал заряжать пушки бронебойными снарядами.
        Клацнули клиновые затворы, наводчики вращали штурвалы наводки. Танк сделал короткую остановку, выстрелил. Снаряд угодил в пустой ящик, и тот разлетелся в щепки. Комбат сделал отмашку рукой:
        - Огонь по готовности!
        Сразу грохнули все четыре пушки. Для мощной 85-миллиметровой зенитки T-III - легкая добыча. Никто на такой дистанции не промахнулся, и четыре снаряда буквально разорвали танк. Башню сорвало, оторвало левый передний каток, и гусеница сползла. Но главное - оторвало кусок лобовой брони корпуса. Танк не загорелся, вопреки ожиданиям, и его никто не покинул - ну, тут и покидать было некому.
        Второй танк, видя бесславную гибель первого, скрылся за корпусом подбитого, дал задний ход.
        Зенитчики перевели дух. Комбат послал бойца на мотоцикле узнать, где грузовики, направленные на склад за снарядами. Тогда на батарее не знали, что немцы, встретив активное сопротивление, во избежание потерь всегда вызывали авиацию. Даже командир пехотной роты мог по рации связаться с авианаводчиками, сообщить координаты цели, и вскоре пикировщики начинали бомбежку. Берегли людей немцы, перед наступлением всегда следовала артподготовка по разведанным целям, а в атаке обязательно, согласно боевому уставу и наставлениям, впереди шли танки и штурмовые орудия или, в порядке исключения, бронетранспортеры, поддерживающие пехоту пулеметным огнем. Немцы по крупицам собирали в предвоенное время элементы тактики. Тот же танковый гуру Гудериан изучал наработки советских танкистов в танковой школе в Казани. И успешно потом применял.
        Прошло не более получаса, и появились «лаптежники». Зенитки - не куклы для битья. Батарея начала отстреливаться, не давая прицельно сбросить бомбы. Мало того, один из снарядов попал в ведущего, когда тот выходил из пике, сбросив бомбу. В такой момент самолет наиболее близко к земле, скорость невелика, и маневрировать не может. Юнкерс мгновенно превратился в огненный шар, во все стороны полетели куски обшивки. Видимо, снаряд зенитки угодил в еще оставшиеся авиабомбы.
        На батарее ликовали, но «лаптежники» сменили тактику: стали бомбить с горизонтального полета, выстроившись в круг, с большой высоты. Точность попаданий при таком бомбометании ниже, но все же одно точное попадание в капонир немцы ухитрились сделать… Расчет погиб, орудие ремонту и восстановлению не подлежало. Если бы была обычная, полевая артиллерийская батарея, расчеты бы попрятались в отрытые щели. А зенитчики по уставу обязаны бороться с вражескими самолетами.
        Только пикировщики отбомбились и улетели, последовала танковая атака при поддержке мотоциклистов. Грузовиков с бронебойными снарядами так и не было, и комбат приказал стрелять только наверняка.
        По движущемуся танку попасть непросто, что-то пролетело и мимо. По мотоциклистам железной метлой прошелся расчет ДШК. Наводчик пушки, в расчет которой входил Михаил, медлил. Медленно, по миллиметру сдвигал штурвал горизонтальной наводки, наконец нажал рычаг спуска. Выстрел! Из-за дульного тормоза сразу себя демаскировали. Дульный тормоз гасит огромную отдачу, позволяет уменьшить габариты и вес откатных устройств. Пушка и так тяжела, весит больше четырех тонн. Грузовику транспортировать тяжело, а уж расчету на поле боя перекатить совсем непросто. Сначала из боевого положения следовало перевести в походное, потом навалиться всем семерым. А коли еще часть расчета погибла, то и вообще сомнительно позицию сменить. Но при выстреле пороховые газы, выводящиеся в сторону, поднимают облако пыли. Из-за него для расчета на минуту ухудшается видимость, зато вражеский танк по вспышке выстрела и облаку пыли позицию артиллеристов засекает сразу, открывает огонь осколочными снарядами. И нет необходимости попасть в пушку. Рядом, метрах в трех снаряд упадет, и от осколков кто-то ранен будет, а другие убиты. На
какое-то время пушка стрелять перестанет. А танк не ждет, быстро преодолевает дистанцию. Еще на подходе стрелок-радист расстреливает всех, кто шевелится, подает признаки жизни. Затем на пушку наваливается танк, давит своим весом, ломая боевое железо, превращая грозное оружие в металлолом.
        А уж сколько танков, пушек, боеприпасов и прочего вооружения немцами на складах захвачено было! И не переплавили, поступили рачительно. Нашу пушку Ф-22УСВ сочли перспективной, использовали ее резервы, рассверлили казенник под больший калибр и получили отличное противотанковое орудие, прозванное нашими танкистами «гадюкой» за убийственный огонь. Выстрел наводчика был точен. Танк замер на месте, а через несколько секунд взорвался. Распахнулись люки, через них выплеснулся столб огня, почти сразу взрыв. Вместо танка - развороченное горящее железо.
        Зато другой танк выстрелил по обнаружившему себя орудию. Погибли командир, наводчик и замковый. На место наводчика сел заряжающий.
        - Чего встали? Патрон!
        А бронебойный патрон - последний. Рядом выстрелило соседнее орудие, и еще один танк остановился, загорелся. Мотоциклы уже все замерли, мотоциклисты мертвы. И движутся на батарею два танка. Причем механики-водители начали маневрировать, шли зигзагом, чтобы прицелиться трудно было. Заряжающий, он же наводчик, приник к прицелу, вращал маховик то влево, то вправо. Снаряд бронебойный один, и при промахе ситуация будет критической.
        Выстрел! Было видно попадание по башне, но ни дыма, ни огня. До танка метров двести пятьдесят. Откинулись верхний и боковые люки, стали выбираться танкисты. Михаил сорвал с плеча карабин. Как и все артиллеристы, зенитчики имели на вооружении не винтовки, а карабины. А наводчики и командиры орудий - револьверы. Прилучный лег на пологую стенку капонира, уложил карабин на бруствер, прицелился, выстрелил. Танкист, уже успевший выбраться из подбитой машины, упал.
        Есть! Есть личный счет побед! Разобьют врага, будет чем похвастать перед товарищами в училище!.. В том, что победа будет скорой, Михаил не сомневался. Правда, возникали вопросы: почему до сих пор не выдвинулись наши войска из округов и укрепрайонов, почему медлят, не уничтожают врага и не рвутся на его территорию? Кто-то из батарейцев даже высказал крамольную мысль: дескать, заманивают германцев, как Кутузов в 1812 году. Чтобы потом одним мощным ударом прихлопнуть как можно больше врагов. Политрук, услышавший эти слова, встал:
        - Только товарищ Сталин знает, когда и какими силами нанести удар! Развелось доморощенных полководцев! Еще раз услышу - отправлю на гауптвахту!
        Отбив атаку, стали подводить итоги. Немцы потерпели поражение. Но и от батареи осталось только два орудия и половина личного состава. Ближе к вечеру с тыла послышалось завывание мотора - это оказался грузовик, посланный комбатом. Водитель доложил, что боеприпасы получили, но на обратном пути были обстреляны истребителями. Машина, ехавшая первой, загорелась и взорвалась. Пришлось загнать ЗИС под деревья и выжидать. Для полноценной батареи одного грузовика припасов мало, но двум пушкам хватит. Когда начало смеркаться, командир приказал сменить позицию. Запасные капониры были отрыты еще до войны, как положено. Сначала разгрузили на запасных позициях грузовик, потом с его помощью перетащили пушки.
        Следующее утро комбат и политрук начали с радиостанции. Вышли хмурые. Связаться со штабом не удалось. Они и предположить не могли, что штабы уже передислоцировались под Минск. А услышанное повергло командиров в шок. Немцы заняли Каунас и Вильнюс. В газетах опубликовали текст песни «Священная война». Этим же днем в Москве было образовано Советское информационное бюро, сводки которого публиковались впоследствии в газетах и транслировались по радио.
        Без связи и разведки плохо, комбат не знал обстановку, а она была скверной. Наша 10-я армия отошла на рубеж рек Бобр и Нарев. Немецкий 47-й моторизованный корпус второй танковой группы столкнулся в районе Слонима с тремя советскими дивизиями второго эшелона и за сутки разгромил их. А уже 25 июня третья танковая группа Гота овладела Воложиным и вышла к Минску. Вторая танковая группа Гудериана заняла Слоним и двигалась на Барановичи. Наша 13-я армия Западного фронта оборонялась на рубеже Минского укрепрайона, 3-я и 10-я армии получили приказ отступать. 3-я - на Новогрудок, а 10-я - на уже занятый немцами Слоним. Командование Красной армии не владело ситуацией, не знало реального положения дел. Авиаразведка доносила, что по дорогам идут колонны немецких войск. Не верили, посылали на разведку вновь. Сплошной линии фронта не было. Многие наши части сражались в окружении, надеясь на близкую помощь. А немцы танковыми клиньями уходили от западной границы все дальше. Вермахт благодаря отличной радиосвязи и докладам командиров представлял реальную обстановку, в отличие от штабов разного уровня Красной
армии.
        И зенитчики не предполагали, что они уже в тылу наступающей немецкой армии. Больше не будет подвоза боеприпасов, как и помощи. Кобрин уже оккупирован, а склады разрушены бомбардировками либо взяты почти целыми, как случилось с хранилищами топографических карт. Потеря чувствительная, командиры низшего и среднего звена остались без карт. Как можно воевать, если невозможно указать координаты целей для бомбежки, артиллерийского огня?.. Высшее командование считало, что воевать будем на чужих территориях. Что враг будет топтать советскую землю, не могли представить и в кошмарных снах. Так что карт своей территории почти не печатали. Положение смогли поправить только через полгода, потому как не каждая типография может осилить точную печать, к тому же секретную, где и высоты, и ориентиры есть.
        В восемь утра началось движение. Шум моторов, пыль. На дороге военная колонна показалась. Командир колонну разглядывал, потом передал бинокль политруку. Михаил в это же время смотрел через прицел пушки. Очертания машин не были ему знакомы, а уж когда танки пошли, у которых кресты на башнях четко видны, совсем не по себе стало. Парень выскочил из капонира и побежал к комбату.
        - Товарищ командир батареи! Разрешите обратиться!
        - Разрешаю.
        - Колонна немецких войск идет, в прицел четко наблюдаю кресты.
        До января 1943 года, когда ввели погоны, говорили не офицер, а командир, и обращались не по званию, а по должности.
        - Вижу, боец. Иди к пушке, занимай место по расписанию.
        Командир и политрук сами своим глазам не верили. Вчера они сожгли немецкие танки и мотоциклистов, прорвавшихся авангардом, а сегодня немцы катили свободно, как по своей земле. И канонады близкой не было слышно, как вчера и позавчера. Но в уставе и в сути военной профессии: увидел врага - убей!
        И командир отдал приказ.
        - Батарея - к бою! Зарядить бронебойными.
        Главная ударная мощь любой армии - это танки. Выбей их, и наступление захлебнется. В зенитной батарее всего две пушки, а на дороге - десятки танков и штурмовых орудий, да еще полевые пушки и гаубицы на автомобильной тяге. И вступить сейчас в бой значит подписать смертный приговор. Понимали это бойцы и командиры. Комбату робеть нельзя, нельзя показывать нерешительность или сомнения бойцу. Поднял руку комбат, секунду помедлил, махнул:
        - Огонь!
        Дуплет из двух выстрелов. До дороги с движущейся техникой и пехотой не больше пятисот метров. Танки идут, подставляя левый борт. У Т-IV, рабочей лошадки панцерваффе, толщина бортов - 30 миллиметров, на башне - до 50 миллиметров. Пушка - 75 миллиметров, но короткоствольная, прозванная самими танкистами «окурком». Запас хода по топливу - 320 километров. Башня по горизонтали поворачивается электромотором или вручную, но медленнее. Танк очень надежен, легко управляем, но проходимость по слабым грунтам неудовлетворительная. Уже с началом войны на вновь выпускаемых Т-IV стали устанавливать гусеницы шириной не 380, а 400 миллиметров. Это позволило не менять конструкцию ходовой части, но проходимости помогло мало. Танк имел боекомплект в 80 выстрелов.
        Одному танку болванка из зенитки угодила в борт моторного отделения. В моторном отсеке - двигатель «Майбах» в 300 лошадиных сил, питание бензином. В летнюю жару в отсеке было полно бензиновых паров, которые мгновенно вспыхнули. Танк остановился, танкисты покинули горевшую машину. Снаряд из второй зенитки ударил в первый каток, танк лишился хода, его развернуло. У немецких танков устройство одинаковое. Впереди сидят механик-водитель и стрелок-радист. Там же располагаются коробка передач и трансмиссия, поскольку ведущие колеса - передние. Боевое отделение посередине, в корме - двигатель. Под боевым отделением - карданный вал. При попадании снаряда, а то и пули противотанкового ружья, танк хода лишается, так еще и ремонт в полевых условиях затруднен или невозможен. На отечественных Т-34 или КВ впереди каток-ленивец, заменить который может механик-водитель. Поврежденный трак можно выбросить, а запасные что наши, что немецкие танкисты возили на лобовой броне. И запчасть, и лишний слой железа к защите.
        Батарея себя обнаружила. Грузовики остановились, пехотинцы повыпрыгивали, залегли в кювете. Угрозы они пока не представляли. Зато танки и самоходки развернулись, их командиры высматривали через оптику противника.
        Зенитчикам выбора нет. Пока их не накрыли снарядами, надо уничтожить еще несколько бронированных машин. Один, другой, третий выстрелы беглым огнем. Удалось подбить и вывести из строя еще два танка. Конечно, лучше поджечь. Сгоревший танк или самоходное орудие ремонту и восстановлению не подлежали, броня утрачивала закалку. Только в переплавку. А подбитую бронетехнику что наши, что немцы по ночам вытаскивали тягачами с поля боя. Если ремонт несложный, восстанавливали в полевых мастерских. Для ремонта сложного отправляли поездами в тыл, на ремонтные заводы. И нашим, и немецким эвакуаторщикам за каждую вытащенную с поля боя технику платили.
        Немцы стреляющие орудия засекли, танки открыли ответный огонь. Пехота попробовала обойти батарею стороной. Но крупнокалиберный ДШК пресек это намерение. Его пули с легкостью дырявили грузовики и бронетранспортеры. Разрывы танковых снарядов все плотнее, ближе к пушкам. Два снаряда почти одновременно ударили в брустверы по сторонам капонира. Михаил в это время показался изо рва с патроном в руках. Один из осколков ударил в сам снаряд, отрикошетил. Удар был резкий и сильный, Михаил выпустил патрон из рук. Еще два взрыва громыхнули немного в стороне. Михаил упал в ров со снарядами, спасаясь от обстрела. Пушки не стреляли. Раздалось еще несколько взрывов, и все смолкло. Над позициями батареи повисло облако пыли, которая лезет в нос, в рот. Михаил чихнул, откашлялся. Подхватив оброненный снаряд и пригнувшись, поспешил к пушке. Тяжелый, гад, около пуда!..
        Зенитка цела, внешних повреждений Прилучный не увидел. Зато расчет мертв. Михаил с трудом опознавал обезображенные тела. На месте наводчика убитый заряжающий упал лицом на прицел. Еще двое зенитчиков лежат у поднятых колес пушки, спины изодраны осколками, кровавое месиво. Михаила замутило, едва не стошнило. Он закричал:
        - Санитара сюда! Эй!
        Никто не откликнулся. Он приподнялся над бруствером. У второго орудия никакого шевеления. У самого в ухе шум. Подумалось: контузия? Повернулся к дороге, а в сторону батареи два танка ползут.
        Михаил вбросил в казенник снаряд, затвор закрылся. Поднатужился, снял с сидения наводчика убитого ефрейтора, уложил у стенки. Сам занял его место у пушки. В прицеле танк совсем рядом, видны поблескивающие траки. Михаил подвел угольник прицельной марки в лоб, нажал спуск. Бах! Выстрел оглушил. Не глядя, попал или не попал, Михаил побежал к ровику с боеукладкой. У капонира рвануло. Ничего, жив пока и пушка цела, еще повоюем!
        Пригнувшись, он пошел со снарядом к пушке. Забежал в капонир, вбросил в казенник снаряд и замер. Из пробитого осколками накатника тонкой струйкой стекал на землю стеол - жидкое техническое масло. Все, пушка стрелять не может. Посмотрел за бруствер: второй танк уже в сотне метров.
        Пушка вышла из строя, надо спасаться самому! Пригнулся, выскочил из капонира, тут же упал, пополз к близким деревьям. Ели небольшие, но пушистые, укроют от наблюдения. Уже заполз, замер. А вдруг на позициях кто-нибудь живой остался? Ранен или контужен? Михаил отбежал немного, залег. Из-за пышной хвои ничего не видно. Осмотревшись, он перебежал к дубу, взобрался на ветки. Батарея почти вся видна. Танк добрался до позиции зенитчиков, стал утюжить капониры с пушками и телами батарейцев. Тяжело было видеть, как танк обрушивает стенки капонира, хороня мертвые тела. И сделать ничего нельзя. Была бы граната, подполз бы и подорвал. Так ни у одного зенитчика Михаил гранат не видел никогда, как и гранатных сумок. Это привилегия пехоты.
        Танк раскатал позиции батареи, развернулся и уехал. Михаил слез с дерева, вернулся на позиции. Пушки ремонту не подлежат, кое-где из-под земли видны раздавленные части человеческих тел…
        Еще утром все были живы, курили, разговаривали, смеялись. А сейчас из всей батареи один он остался. Как так? Судьба!..
        Михаил постепенно привыкал к страшной реальности войны. То, что раньше стало бы шоком, теперь становилось обыденностью. Он огляделся, определился, где запад, где восток… Впрочем, можно и без этого, надо лишь двигаться параллельно дороге, откуда ветер доносит шум моторов, едкий бензиновый выхлоп.
        Выглянул из-за деревьев и поразился. Нескончаемой чередой в два ряда, занимая всю дорогу, идет техника. Грузовики, танки, бронетранспортеры, тягачи с пушками, мотоциклы с колясками, один автобус зеленого цвета и с красным крестом сбоку, санитарный. Стремительно промчались над колонной два мессершмитта. Зачем-то Михаил начал считать технику: сколько танков, тягачей, прочего… Но вскоре понял, что это бесполезно, мысленно махнул рукой. Ладно! Надо пробиваться к своим, задача ясная, а все прочее вытекает из нее.
        Дорога шла на северо-восток, к Минску. Лишь бы попасть к своим. Не успел Прилучный пройти сотни метров, как наткнулся на знакомый грузовик батареи. Шофер… черт, забыл, как звать, лицо помнится хорошо, а фамилия - нет.
        - Эй! - окликнул Михаил.
        Тишина. Потрогал капот - холодный. Стало быть, не меньше трех-четырех часов стоит. А где же шофер? Все же вдвоем выбираться сподручнее.
        Еще постоял, покричал, но нет, бесполезно. Вздохнул. Водить машину в училище обучали, но куда ехать, если на дороге нескончаемым потоком немцы?.. А проселочные дороги он не знал, и карты не было. Обыскал всю машину. Под сиденьем нашел банку рыбных консервов. Килька в томатном соусе. Больше ничего, ни хлеба, ни сухарей… Но ладно, что есть, то и будем есть. Ножа нет, ложки-вилки тоже, нашел отвертку, кое-как банку вскрыл, жадно ел прямо пальцами, языком осторожно постарался вылизать весь пряный, чертовски вкусный соус… Обед не ахти какой, но лучше, чем ничего. Конечно, пить захочется, однако Михаил, деревенский житель, рассчитывал найти в лесу родники с чистой водой.
        Почувствовав некоторый подъем сил, парень направился по грунтовке. Она шла на север, но почти по пути. Постепенно шум от Минского шляха стих, отдалился на несколько километров.
        Вскоре показалась деревня. Постоял Прилучный на опушке леса, понаблюдал. Деревня, или вёска по-белорусски, невелика: одна улица, десятка три изб. Машин или мотоциклов нет, что позволило надеяться, что немцы сюда не добрались. Ну да, рвутся по шоссе к Барановичам. Михаил держал направление на Слоним, не зная, что он уже занят второй танковой группой Гудериана. И сейчас ему следовало идти не на северо-восток, а строго на восток, где немцев еще не было. Эх, знать бы, где упасть, соломки бы постелил.
        Проверил, есть ли патроны в магазине карабина, дозарядил два патрона из подсумка. Деревню можно было обойти, но хотелось узнать, что слышно о немцах, где они? И если сильно повезет, то можно разжиться харчами. Из одной избы вышел дед, прошел на огород. Момент удобный. Пригнувшись, Михаил перебежал к задам деревни. Огороды без изгородей, подобрался к селянину близко.
        - Эй, товарищ! - окликнул Михаил.
        Дед вскинул голову, подслеповато прищурился.
        - Кто здесь?
        - Боец Красной армии. Немцы в деревне есть?
        - Да нету пока. Не до нас им, вон, по шляху идут.
        - А что слышно? Радио в деревне есть?
        - Тарелка в избе есть, да второй день как молчит. И у всех так… Наверное, линия повреждена. А зять вчера в Пружаны ездил, так там уже германцы.
        Как обухом по голове! Михаил не смог скрыть неприятного изумления. До Пружан километров тридцать на север… А дед добавил обуха:
        - Зять говорит, что и Слоним германцы взяли… Но может, врут люди.
        - Разберемся… Слушай, отец, покушать найдется что-нибудь? И воды попить!
        - А где же твоя часть? Сбежал?
        - Ну, скажешь тоже! Разбили нашу батарею, танками подавили. Но мы дрались как надо, немчуры не меньше сотни положили! Другое дело, что их больше было… Теперь вот к своим пробираюсь.
        - Это хорошо, что в форме и ружье не бросил. Не струсил, стало быть. Ты погоди тут, только присядь, чтобы видно поменьше было. А я тормозок соберу.
        Дед ушел в избу. Михаил уселся за колодцем. Из-за сруба видно хорошо, а он укрыт. Дед вскоре вышел, вынес в лыковом лукошке краюху от круглого деревенского хлеба, несколько яичек, пару луковиц, небольшой кусок соленого сала. В руке нес большую кружку с водой.
        - Извиняй, больше немае. Фляжку давай, налью…
        - Не надо, отец, спасибо. Пить сейчас хочу. А так сам я деревенский, в лесу найду где напиться.
        - Ну, добре.
        Холодная колодезная вода была восхитительна. Михаил махом выдул всю кружку, вытер губы рукавом:
        - Спасибо!
        - Бывай здоров! Заходи после войны.
        Михаил грустно рассмеялся, махнул рукой и пошел. В лесу поел, оставил на вечер небольшой кусок сала и хлеба, завернул их в чистый носовой платок, определил за пазуху. Нести легкий туесок неудобно, руку занимает. И снова в путь. Без труда нашел ручей, напился из него, наполнил флягу на поясе. Подумалось - эх, забыл спросить название деревни… Впрочем, лучше ориентироваться по городам. Он хоть немного представляет, где они.
        Через час хода услыхал впереди шум моторов. Осторожно, перебежками, подобрался ближе, замаскировавшись, наблюдал. По дороге плотным потоком шли немецкие войска. Сначала решил: тракт на Берёзу - Ивацевичи - Барановичи. Но ошибся: дорога ответвлялась от этого тракта и шла к Пружанам. Дорога - всегда ориентир, так что Прилучный двинулся вдоль нее. Еще час хода, и впереди насыпь, рельсы. Ага! Железная дорога от Бреста к Минску и дальше - на Москву.
        Михаил обрадовался. Ориентир верный, железных дорог в республике не так много. И главное - немцев на ней быть не должно. У них в Европе колея узкая, подвижной состав по нашей широкой колее не поедет. Парень приободрился. На рельсы не вышел: уж больно заметен будет. Шел вдоль насыпи, там тропинка была, по которой путейцы или жители ходят. А через пару километров к переезду вышел. По шоссейной дороге техника германская идет. Залег. Ему не хотелось отдаляться от железной дороги, надо дождаться, когда колонна пройдет.
        Начало темнеть. Судя по сумеркам, часов десять вечера. Карманные или наручные часы только у командиров. У рядовых бойцов, тем более у курсантов, часы - большая редкость.
        Колонна прошла, а другой на подходе нет. Михаил обрадовался. Не знал тогда, что немцы по ночам не воюют и без нужды не передвигаются. СССР - не Европа, указателей направлений, названий населенных пунктов нет. В первые дни и недели еще бывали случаи, когда одиночные машины или мотоциклисты передвигались. Но партизаны и окруженцы их быстро отучили. У немцев приказ вышел: передвигаться только воинскими колоннами в сопровождении бронетехники.
        Прилучный прислушался. Осмотрелся и метнулся через дорогу, бежал, пока не запнулся и не упал. С другой стороны дороги - голоса. Заполз на насыпь, замер. Двое спорят на русском.
        - Надо вдоль чугунки идти.
        Чугункой издавна называли железную дорогу.
        - Здесь ни наших, ни немцев нет. Нам к своим побыстрее надо. Долго ты собираешься этот ящик тащить?
        - Тогда давай закопаем.
        - У тебя лопата есть? То-то!
        Михаил решил себя обозначить:
        - Бойцы!
        Спорящие замолкли, клацнул затвор винтовки.
        - Кто там? Выходи с поднятыми руками!
        - Это вы поднимите руки, а то гранату брошу!
        Михаил блефовал, но неизвестные об этом не знали.
        - Ну! Долго ждать?!
        Послышалось, как они переговариваются шепотом, потом возникли две фигуры.
        - Стоять! Кто такие?
        - Пограничники. А ты кто?
        - Зенитчик. Можете взять оружие.
        Нагнулись, подняли винтовки.
        - Пушкарь, ты один?
        - Из всей батареи один остался.
        - Пожевать чего-нибудь найдется? Весь день голодные.
        Михаил вздохнул, отдал хлеб и сало. Один из пограничников достал перочинный нож, поделил сало и хлеб. Тишина, сопение, съели все быстро. Там и одному мало было, а двоим - только червячка заморить.
        - Куда идем, погранцы?
        - К своим.
        - А где наши?
        - Точно не знаем, идем на восток. На кого-нибудь да наткнемся.
        - Да… Я сегодня в одной деревне был, так там дед сказал - вроде Слоним взяли.
        Один из бойцов присвистнул.
        - Не врет?
        - Кто его знает? Думаю, пока темно, надо идти.
        - Тогда ящик несем по очереди.
        - А что в нем?
        - Документы заставы. Списки личного состава, план границы.
        - Да кому он сейчас нужен? Предлагаю спрятать в укромном месте. Он сейчас мешать будет, движение сковывать.
        Груз оказался небольшим, размером с ящик из-под винтовочных патронов, но железным и тяжелым. Михаил приподнял за ручку, опустил.
        - У тебя нож есть, давай ямку копать, пока темно и ориентир есть.
        - Какой?
        - А вон километровый столб стоит. Кто выживет - укажет.
        Глава 2
        Окруженец
        Шли почти всю ночь, сколько протопали, неизвестно. К утру миновали мост через какую-то реку. Вымотались. Решили укрыться под мостом, передохнуть. Вокруг поля, спрятаться негде, лес виден далеко впереди. Под мостом и уснули. Михаил проснулся от звука шагов и громких голосов. Говорили на немецком. Насколько Прилучный разобрал разговор, сегодня Финляндия вступила в войну на стороне Германии, а Турция объявила нейтралитет.
        - Турки хитрят, ждут, когда вермахт захватит Кавказ и нефтепромыслы. Хотят поспеть к разделу пирога! Но фюрера не обманешь, им ничего не достанется.
        - Брось, Йоган, зачем тебе эта политика? Наше дело - воевать. А уж как дойдем до Урала, надо отхватить себе землю получше, пожирнее. Говорят, на Украине хорошие черноземы.
        - Еще дожить бы! Русские сопротивляются отчаянно.
        - Тем хуже для них! Гудериан с его танкистами взял Барановичи и идет на Минск. Могу поспорить, пара дней - и мы будем в Минске. Судя по карте, оттуда хорошая дорога на Смоленск.
        Голоса стали тише, потом заработал мотор, и машина уехала. Михаил перевел дух. Он опасался, что кто-нибудь из немцев заглянет под мост, но обошлось. Место для отдыха они выбрали неудачное, оказались как в западне. Растолкал погранцов.
        - Парни, убираться отсюда надо, прямо над нами немцы были.
        Пока по соседнему автомобильному мосту не пошли колонны, стоило рискнуть, перебежать к лесу.
        - Рванем?
        Да разве был выбор? Выбрались на рельсы. Мост двухпутный, широкий. Между путями вполне машина проедет. Осмотрелись и побежали. В армии марш-броски на пять километров с полной выкладкой устраивали регулярно, парни привычные.
        Почти добежали, как сзади раздался звук мотора.
        Немецкий мотоцикл с коляской! И пулеметчик в коляске уже приклад в плечо упер, к прицелу приник. Еще секунда - и очередь даст, а от пули не убежать.
        Михаил остановился, встал на колено, загнал патрон в патронник. После бега карабин в руках ходуном ходит, но времени успокоиться нет. Выстрелил.
        Попал! Пулеметчик на бок свесился, а мотоциклист резко рулем крутнул, развернул мотоцикл, боком поставил, за ним укрылся, с плеча автомат сорвал, дал очередь. Пули мимо прошли.
        Это позже Михаил узнал, что МР-38/40 хорош в уличном бою или в траншейной схватке. А дальше сотни метров из него попасть - уже удача. Прилучный затвор передернул, а сзади грохнули два выстрела почти залпом. Погранцы вовремя помогли.
        - Бежим, бойцы!
        Помчались дальше. До леса метров пятьдесят. Успеть бы, пока другой патрульный экипаж не заметил. Добежали, усталость навалилась. Парни сутки уже не ели, а прошагали не один десяток километров. Отдышались.
        - Немцы Барановичи взяли, идут к Минску, - сказал Михаил.
        - Не может быть! Паникерские настроения! Откуда ты взял?
        - Пока вы дрыхли, немцы на мосту стояли, говорили.
        Пограничники переглянулись.
        - Ты что, немецкий знаешь?
        - Я вырос в Республике немцев Поволжья: понимаю и говорю.
        Зря сказал. С этой минуты ребята стали относиться к нему с подозрением, перешептывались украдкой. По мнению Михаила, поступали нелогично. Будь он немецким шпионом, не стал бы стрелять по мотоциклистам, а связал бы обоих пограничников, пока они спали, и сдал представителям вермахта… Видимо, сказывалась всеобщая подозрительность, когда в каждом человеке подозревали врага народа, агента всяких зарубежных разведок. Впрочем, Михаил не сильно огорчался. Добраться бы до своих, и пути-дороги с погранцами разойдутся. Вот только знать бы еще, где свои…
        Шли по опушкам, чтобы в случае опасности сразу в лес нырнуть. А леса в Белоруссии такие, что дивизию спрятать можно. И много рек, озер и болот. Смотришь - вроде бы ровная земля, трава ярко-зеленая… В самом же деле - грунт вязкий, человека еще держит, а грузовик или танк утонут сразу, никакой тягач не вытащит.
        Питались по пути ягодами, малиной да земляникой лесной. Вкусные ягоды, но мелкие, сытости никакой. Вроде съел две-три пригоршни, а все равно есть хочется. О куске хлеба мечтали, а перловая каша, прозванная шрапнелью и нелюбимая, сейчас за милую душу пошла бы. Деревни старались обходить стороной. А на следующий день встретились с пехотинцами разбитой дивизии. Группа человек двадцать, при трехлинейках, да на всех три патрона всего. Первыми их учуяли погранцы.
        - Дымом пахнет!
        Пошли на дым, на ветер. А там красноармейцы костерок развели, над ним котелок висит, что-то варят. Позже оказалось: кусочек сала бросили, сухарь ржаной покрошили, дикий лук да еще какие-то травы порубили. А что на два десятка ртов один котелок? Каждому по несколько ложек варева. Михаил внимание обратил, что ни караула нет, ни старшего. Вскочили бойцы, обеспокоились, когда уже погранцы с Михаилом на поляну вышли. Затем опять в круг уселись, ложки по очереди в котелок запускали, по-братски поделились с пришельцами. А Михаил им отдал две обоймы с патронами. Среди бойцов ни одного младшего командира, даже ефрейтора. В любом, даже малом, воинском подразделении должен быть старший, иначе это не отделение или взвод, а сброд. Но Михаил, как и погранцы, люди пришлые. Как заметил Прилучный, верховодил пехотинцами один боец, по повадкам уголовник.
        - Подкрепились, кореша? Тогда встаем - и вперед.
        По уставу требовалось выделить дозорного, вперед пустить. Случись противник, дозорный упредить сможет. Михаил позади всех держался. Впереди пехотинцы во главе с приблатненным. Лес закончился, впереди ровный луг на километр, потом снова лес. До средины луга дошли, как внезапно появилась пара мессеров. Михаил их сразу по силуэтам опознал, сразу на землю упал, закричал:
        - Воздух!
        Одни попадали, другие стояли гадали: наши истребители или вражеские? Истребители из пулеметов стоящих сразу покосили. Стрелять из винтовок по самолетам бесполезно - что истребителю винтовочная пуля? Да еще и попасть уметь надо, упреждение брать. Мессершмитты несколько заходов сделали, пока бойцы шевелиться не перестали. Запас топлива у истребителя невелик, улетели. Михаил немного выждал, поднял голову, осмотрелся.
        - Эй, есть кто живой?
        Поразился тишине, встал.
        - Бойцы!
        Прошел между тел. Кровью залиты, не дышат. Похоронить бы - так лопаты нет. Собрал у всех солдатские книжки. Ежели посчастливится встретить своих, отдаст, укажет место гибели. Не в плен попали - погибли, пусть и не в бою.
        У каждого на войне разная доля. Один погиб как герой, как Гастелло, направивший подбитый бомбардировщик на скопление танков, другой отстреливался до последнего патрона в окопе и был сражен осколком, оставшись безвестным. Трудно исполнить воинский долг до конца, когда тебе восемнадцать и в магазине винтовки осталось два патрона. Похоронить одному всех невозможно, тем более даже малой саперной лопатки нет.
        За лесом, из которого они вышли, послышалась стрельба. Чтобы не искушать судьбу, Михаил побежал к лесу впереди. За первым же деревом упал, немного отдышался, выглянул из-за толстого ствола липы. Никого не видно. Прошел с полкилометра и вышел к заимке. Одинокая изба, сарай, пасека - десяток уликов перед избой. Понаблюдал немного. Никто по двору не ходит. Если бы человек эвакуировался, то ульи кому-нибудь отдал. Пасечники своему делу привержены зачастую почти фанатично. Пчелы летают, жужжат. Потом хлопнула дверь, вышел мужчина лет тридцати. Михаил удивился. Почему не призвали? А через пару минут понял причину - левой руки у селянина не было, пустой рукав заткнут за пояс. Сразу осмелел парень, встал, не таясь подошел. Не стоит подкрадываться тихо, можно человека испугать, не получится контакта.
        - День добрый! - поздоровался Михаил.
        - И вам здоровья!
        Селянин все на карабин за плечами у Михаила поглядывает. Да и сам курсант выглядит так себе. Форма выпачкана, подворотничок грязный, на лице щетина - не брился три дня.
        - Германцев в избе нет? - спросил Михаил.
        - Германцев? - удивился селянин. - Чего им тут делать?
        - Так война.
        - С Германией? - еще больше удивился хозяин.
        - Так уже неделю как.
        - Я тут на выселках бортничаю, в городе бываю раз в месяц. Муки купить, соли, макарон, чая.
        Михаил рот открыл - спросить про радио - да замер. К дому ни одного провода не идет, не видно столбов. Стало быть, ни электричества нет, ни радио. Живет отшельником.
        - Покушать чего-нибудь не найдется? - спросил Михаил.
        - Обязательно! Сейчас поснедаем. В избу проходи.
        Михаил поднялся на крыльцо, в избу вошел. Сразу видно, что один человек живет. Ни жены, ни детей. Даже если семья бедная, все равно чувствуется женская рука, уют, цветочки в горшках на подоконнике, занавесочки на окнах. В единственной комнате обстановка скудная, почти казенная. Печь русская, стол обеденный, лавка и все.
        - Да ты располагайся, боец. А что слышно?
        - Немец напал на нас 22 июня, в воскресенье. И прет! Танков у него много.
        Инвалид у печи хлопотал ловко. Ухватом достал чугунок, на стол поставил. Две железные миски поставил, крышку с чугунка снял - сразу такой аппетитный запах каши гречневой пошел, что Михаил едва слюной не захлебнулся. А однорукий хлеб подовый, в печи испеченный, на стол явил, ножом порезал. Из шкафчика вытащил бутыль самогонки и стопки, разлил.
        - Ну, со знакомством. Меня Мыколой кличут.
        - Я Михаил.
        Выпили. Михаил себе каши с мясом наложил.
        - Курицу вчера зарубил, - сказал Мыкола. - Как чувствовал, что гость будет.
        Михаил кивнул, а сам ложку за ложкой мечет в рот, хлеб крупными кусками рвет.
        - Не торопись, солдат. Медленно надо, а то заворот кишок получишь.
        И правда. Медленно есть стал, растягивая удовольствие. Потом куриную ногу обгрызать стал. В училище и в армии такой вкуснятиной не кормят. Но все равно миску опростал быстро. Мыкола ухмыльнулся.
        - Накладывай еще.
        - Можно?
        И еще раз повторил.
        - Я в тридцать девятом на финской был. И кормили скверно, и холода такие были, что поморозились целыми ротами.
        - Руку там потерял?
        - Там. Кукушка, снайпер финский, в локоть угодил. Пока до госпиталя довезли, нагноение приключилось, оттяпали. Считаю, еще повезло, другие полками погибали. У финнов и одежда теплая, и лыжи, и автоматы. Ладно, что я о своем. Немцы где?
        - Говорят, что Слоним взяли. Но это неточно.
        - Не может быть! - округлил глаза Мыкола. - Это же рядом совсем.
        Хозяин еще по одной рюмке налил. Самогон крепкий, ядреный. Михаил выпивать не хотел. С голодухи развезти может, да и не любитель он.
        - Давай за товарища Сталина! За нашу победу!
        За такой тост не выпить - грех! Выпили стоя. Потом хозяин по кружке чая сделал. В большие кружки чай бросил щедро, кипятком залил, на стол плошку с медом выставил:
        - Сахара нет.
        - Так с медом еще лучше.
        Усталость и выпитое сказались. После чая вприкуску с медом Михаила в сон потянуло, глаза сами закрываться стали.
        - Э, да ты совсем квелый. Пошли спать.
        Мыкола помог подняться парню, подвел к топчану, подсунул подушку под голову. Михаил уснул сразу, без сновидений. Слишком устал. Слишком много впечатлений за последние дни, причем далеко не радостных.
        Утром хозяин проснулся рано, как обычно. Разжег печь, надо воду в котле для чая вскипятить. Пока печь разгоралась, вышел во двор. Гул какой-то непонятный. Поднял голову - самолеты летят, много, все на восток. Никогда столько не видел. Как вода вскипела, чай в кружках заварил, только заварки поменьше. Где ныне чай купишь, если война? Михаила растолкал.
        - Давай снедать, да в путь-дорогу тебе пора.
        Попили чай с хлебом да с медом. Мыкола в дорогу дал половину каравая.
        - Извини, нет больше ничего.
        - Благодарю сердечно!
        Михаил прошел от пасеки совсем немного, как услышал голоса, звуки шагов множества людей. Позвякивание железа.
        Как-то сразу, еще не разбирая слов, чутьем уловил, что на немцев не похоже. Боясь радоваться, осторожно, перебежками от дерева к дереву добрался до узкой лесной дороги.
        Усталым шагом шли понурые красноармейцы. Много, больше роты. А замыкала колонну армейская подвода с брезентовым верхом. Понаблюдав, Михаил сообразил, что это не одно подразделение, а сборная команда: разноцветные петлицы, пограничные фуражки, двое бойцов - в темных комбинезонах, в пилотках с голубым кантом. Наземные службы ВВС, техники или мотористы, или шоферы… Ну, понятно, сбились с бору по сосенке и выходят из окружения, дело знакомое.
        Еще малость посоображав, Михаил решил не выскакивать с радостным воплем из зарослей. Да хоть бы и без вопля: чем черт не шутит, пальнет кто-нибудь сдуру, а уж потом только разбираться начнут. Поэтому, немного выждав, пристроился с тыла, за телегой, рассчитав на первом же привале найти старшего и представиться по всей форме. Рассудил при этом так: наверняка бойцы еще не все друг друга знают, пока для каждого их временное подразделение - хоровод незнакомых лиц… Оказавшись за телегой, он нарочно шмыгнул, кашлянул, и ездовой, наголо стриженый лопоухий парнишка, удивленно обернулся, показав пехотные петлицы.
        - Здорово, землячок, - подмигнул ему Михаил.
        - Здорово, - неуверенно пробормотал ездовой. - Ты… чего это?..
        - Да по нужде отбегал. Пройдусь тут с тобой рядом.
        - А-а… ладно. На телегу не садись, лейтенант увидит - мне без мыла… того самого. Кобыла и так еле тянет.
        - Да нет, я так пройдусь, замыкающим.
        Пока длился этот диалог, у подводы как-то незаметно очутился рослый парень в несколько несуразном одеянии: старая гимнастерка без петлиц, мешковатые галифе, ноги болтаются в голенищах огромных кирзовых сапог. Парень с любопытством взглянул на Михаила:
        - Новенький?
        Мгновенная работа мысли. Что сказать?
        Как можно непринужденнее Михаил ответил:
        - Да, недавно с вами. Я с зенитной батареи… - рассказал в общем правду, но без подробностей. И тут же перешел в психологическую контратаку: - А ты откуда?
        Тот рассмеялся.
        - А я вообще случайно тут! Я не боец. В смысле, не кадровый. Я студент. Историк.
        И парень рассказал, что он студент третьего курса Московского университета. Исторический факультет. В Западную Белоруссию приехал на практику - специализировался на истории Речи Посполитой, в частности на Брестской унии. Это решение ряда православных епархий в 1596 году признать верховенство папы римского над собой…
        От обилия мудреных словечек Михаил слегка обалдел, однако это не помешало ему всмотреться в студента внимательнее и решить, что, похоже, не врет.
        Из курсанта-зенитчика, конечно, не ахти какой контрразведчик, но понять, что этот длинный не чета ему и, например, лопоухому ездовому (тот, сразу видно, деревня деревней), Михаил сумел. Сразу чувствуется: городской, и больше того - столичный, интеллигент. Это заметно по множеству неуловимых черточек, несмотря на скверное одеяние, и даже независимо от речи. Ну а она-то у студента была поставлена превосходно, лилась гладко.
        Он рассказал, что приехал в Брест, вознамерившись поработать в архивах… и попал в ад внезапного немецкого нашествия. Спасся чудом, без документов и почти без одежды, прибился к отступавшему пехотному батальону, рассказал все про себя.
        - Поверили?..
        - Да кто знает, - откровенно поведал москвич. - Может, и не очень, да не до проверок было. Вот, - хлопнул он по цевью трехлинейки, - карабин дали, нашли обмундирование третьего срока, и воюй, себя показывай. Ну, я вроде бы показал неплохо, хоть и необученный. На ходу обучался…
        Из дальнейшего рассказа явствовало, что в жестоком бою с превосходящими силами противника потрепанный батальон был рассеян, хотя дрался отчаянно. Может, еще кто-то спасся, это неведомо, но в группе, где оказался историк, было четверо: трое рядовых и он, даже не рядовой. Сутки спустя прибились вот к этой сборной колонне, так и идут. А что дальше, жизнь покажет.
        - Да, кстати, меня Игорь зовут, - сказал студент. - Вроде бы мы не представились друг другу?..
        Прилучный улыбнулся, протянул руку:
        - Михаил.
        В глубине души у него возилось подозрение: уж больно необычно выглядела… история историка, если так можно сказать. Но странно, какое-то доверие и симпатию испытал Михаил к этому парню, и тем более приязнь эта укрепилась, когда студент уверенно сказал, что мы фашистов расколотим в пух и прах. Правда, как-то странно выразился:
        - Да знаешь, дело не только в товарище Сталине… хотя и в нем, конечно, тоже, кто же спорит! Но суть в том, что Россия всегда била тех, кто на нее нападал. В справедливых войнах - понимаешь, да?
        Михаил чуть нахмурился:
        - Ну, сравнил! То царизм, а у нас советская власть…
        - Так тем более! Если при царях врагов били, так теперь уж точно. Победим, будь уверен! А вообще, это я тебе как историк говорю: мы и раньше, если все дружно вставали на защиту Отечества, то всех били в хвост и в гриву! Ну, кино смотрел? «Александр Невский» или «Корабли штурмуют бастионы»?
        «Александра Невского» Михаил, конечно, видел, а «Корабли…» - нет, и даже не слышал про такой фильм.
        Так и сказал.
        Игорь странно изменился в лице, точно что-то вспомнил.
        - А… точно… точно! Как же я забыл! Фильм-то не вышел на экраны… да… начали снимать, да не закончили, это про войну с турками, восемнадцатый век… а у моего друга одного мать на киностудии работает, на «Мосфильме», так мы с ним туда ходили, смотрели, как батальные сцены снимают, ну, морской бой, значит. Да. Ну, это я вам, братцы, скажу, зрелище!..
        Он обращался уже к двоим, поскольку ездовой обернулся с открытым ртом и вылупленными от изумления глазами - наверное, подумал, что рассказчик сам в кино снимался, а он такого человека видел, конечно, впервые в жизни.
        Игорь раздухарился, стал рассказывать, как делают кино, тут и Михаил зачаровался, настолько это оказалось интересно, чуть не ослабил бдительность, но вовремя спохватился, огляделся зорко. Впрочем, все было спокойно, и он вернулся к разговору:
        - А почему фильм-то про моряков так и не вышел?
        - Не знаю, - Игорь вздохнул, хотел еще что-то добавить, но тут спереди полетела команда:
        - Прива-ал!.. Полчаса! Амуницию проверить, прием пищи по усмотрению!..
        По рядам усталых бойцов прошло оживление, все дружно повернули вправо, на опушку, очень удобную для расположения.
        - Так, - забеспокоился Михаил, - найду-ка я старшего по званию, нужно доложиться. Кто старший по званию?
        - Старший - младший, - скаламбурил Игорь. - Младший лейтенант… А вот, смотри, сержант идет, он здесь второе лицо. Можешь с ним перетереть… э, в смысле переговорить.
        Сержант подошел проверить подводу и кобылу и, конечно, обратил внимание на незнакомое лицо:
        - Документы имеются? Что-то я тебя вчера не видел.
        Михаил протянул красноармейскую книжку. Сержант углядел в кармане другие документы.
        - А это что?
        - Я с группой выходил, истребители налетели. Положили из пулеметов всех. Я документы собрал. Командованию сообщить надо, где погибли.
        - Это хорошо, что документы забрал. Пошли к командиру.
        Младший лейтенант интендантской службы оказался молодым, но не юнцом: лет тридцати. Придирчиво просмотрев документы, задал несколько проверочных вопросов, получил на них четкие ответы, что, похоже, его удовлетворило.
        - Ладно, курсант, - сказал он. - Расскажи, как шел от батареи сюда.
        Михаил рассказал все. А на карте показать место гибели не смог: не было у младшего лейтенанта карты. И деревни или села поблизости не было, чтобы название сказать. Записать бы еще показания, да у младшего лейтенанта и бумаги не было.
        Ну, это неудивительно. Михаил сразу вспомнил Игоря, полностью потерявшего документы… Но тут зашевелился в нем червячок бдительности.
        - Товарищ младший лейтенант…
        - Чего?
        Стараясь аккуратно формулировать, Михаил начал высказывать свои странноватые впечатления от нового знакомого, и командир почти сразу перехватил:
        - Это ты про москвича, студента?.. Ну-ка, давай в сторонку отойдем.
        Отошли метров на двадцать, и, понизив голос, командир заговорил:
        - Я тоже обратил внимание. Гражданское лицо, документов нет… Да и вообще видно, что отличается, конечно, от всех. Решил проверить. Я в Люблино служил, под Москвой, саму Москву неплохо знаю. Задал между делом два-три вопроса на проверку - все точно говорит, нигде не ошибся. Ну, думаю, ладно. И рассудил так: если не врет, пусть будет, одна боевая единица не повредит, так? А если не тот, за кого себя выдает… ну, тогда с нами идти у него один резон: проникнуть на нашу территорию. А как только мы со своими встретимся, проверку в контрразведке он не проскочит. Пусть там с ним и разбираются. Верно рассуждаю?
        - Так точно, товарищ младший лейтенант!
        - То-то же. А покуда присмотрись к нему. Понаблюдай. Вы, говоришь, вроде как подружились?
        - Да пока дружбой не назовешь, но так как-то… по душе пришлись.
        - Вот и будь с ним рядом. Глаз да глаз. Понял?
        - Так точно.
        - Да ты, можно сказать, наполовину командир, так что будь готов к разным заданиям. Может, придется принять под командование группу, ну порядка взвода. Усвоил?
        - Есть! - Михаил был необычайно польщен доверием.
        - Свободен.
        Привал закончился быстро, колонна выстроилась, зашагала дальше. По тому, как передвигались, умело обходя населенные пункты, Михаил догадался, что в голове колонны есть местный житель, хорошо знающий местность. Немцев и духу рядом не было. Шагал Михаил рядом с Игорем, пытался разводить его на всякие беседы, вроде бы с хитроумными целями, но тот, увлекшись, начинал рассказывать так интересно, что Михаил заслушивался. И чем дальше, тем больше москвич нравился ему и все больше Михаил убеждался, что никакой он, конечно, не шпион, а самый настоящий московский студент и вообще отличный парень.
        Ближе к вечеру наткнулись на советскую автоколонну, разбомбленную немцами. Некоторые грузовики сгорели, одни рамы, моторы да мосты остались. Другие сильно повреждены осколками и пулями были, но уцелели. Колонна с пункта снабжения шла, потому что в одном грузовике нашлись ящики с винтовочными патронами, в другом макароны в мешках и рыбные консервы - частик в томатном соусе. Патроны разделили, Михаилу пригоршня россыпью досталась. Неудобно, поскольку в магазин не обоймой заряжать, что секунду занимает, а по одному патрону. Макароны тут же сварили, раздали консервы. Каждому бойцу по две банки досталось. Зато макарон вволю. Оголодали, добавку брали. И снова марш по грунтовым сельским дорогам, подальше от шоссе. Там сейчас опасно, немцы. Вечером передвигаться безопаснее, это уже все уяснили. Самолеты вражеские не летают, а вермахт устраивается на привалы. Для тех, кто в окружении оказался, самое время к своим пробираться.
        Утром двоих бойцов недосчитались: ушли вместе с оружием. Может, призваны из местных и решили дома отсидеться, на хуторе войну переждать. Были все же надежды, что война закончится быстро - ну месяц-другой. Михаил с Игорем и на эту тему заговорили, и тут Игорь немного помрачнел, головой покачал:
        - Честно говоря, не думаю. Подольше повозимся с Гитлером. Хотя победим, даже не сомневаюсь! Голову на отсечение даю. Но…
        И вновь покачал головой без радости.
        Только через два дня, когда группа окруженцев вышла на линию старой, довоенной, границы, Михаил понял, куда вел их младший лейтенант. Это Минский укрепрайон, часто именуемый линией Сталина. Его толком не успели закончить, как в 1939 году после подписания пакта Молотова-Риббентропа границы СССР отодвинули на запад. На линии планировались железобетонные артиллерийские и пулеметные ДОТы, отстоящие друг от друга на 700 - 800 метров, чтобы могли поддерживать огнем. Всего было сооружено 242 пулеметных ДОТа, 16 артиллерийских, 9 противотанковых с башнями от танков Т-26, вооруженных 45 мм пушками. В артиллерийских ДОТах стояли устаревшие 76 мм пушки образца 1902 года, знаменитые по Первой мировой и гражданской войнам трехдюймовки. С этих пушек снимались броневые щиты, станины и качающаяся часть - ствол, откатник - устанавливались на казематный лафет, вмурованный в железобетон. Так же и станковые пулеметы максим. Стены ДОТов имели толщину полтора метра и могли выдержать попадание снарядов 152 - 155 мм. Перекрытия имели толщину больше метра, выдерживали неоднократные попадания мин и бомб весом до 50
килограммов.
        Многие ДОТы были разоружены, боеприпасы из них - вывезены. Часть была еще боеспособна из-за невозможности быстро снять и вывезти вооружение, транспорта не хватало.
        Немецкая 20-я танковая дивизия 26 июня массированной атакой прорвала укрепрайон в полосе обороны 64-й стрелковой дивизии и вышла на оперативный простор, на Минск. Командование Красной армии совершило стратегическую ошибку, горькие плоды которой пришлось пожинать сейчас: не построив новые укрепления на западной границе, разоружило здешние. Не все, но большинство. И остановить врага укрепрайон, в который было вложено немало народных денег и труда, не смог.
        Дивизии, оборонявшие укрепрайон, отошли, опасаясь оказаться в окружении. Летом и осенью сорок первого слово «окружение» было самым страшным, вызывающим панику. Немцы стремительными танковыми ударами прорывали нашу оборону и рвались вперед, соединяясь через сто-двести километров. Внутри образовавшегося кольца оказывались полки, дивизии, а то и армии. Окруженные, они не имели подвоза продовольствия, боеприпасов, топлива, лекарств. Раненым требовались эвакуация, операции.
        Группа заняла оставленный артиллерийский форт. Вооружение было снято, не было боеприпасов. Но ДОТ - это маленькая крепость, крыша над головой и крепкие стены, артезианская скважина, питавшая чистой водой, бронированные двери. Младший лейтенант решил дать воинам отдых после долгого перехода. А главное - провести разведку, узнать, где позиции Красной армии, постараться выйти к своим. Да хорошо бы взять пленного. Однако в составе группы были пехотинцы, связисты, ездовые и артиллеристы, а разведчиков не было.
        Командир выстроил группу, выкликнул добровольцев. Таковых нашлось шесть человек, в их числе - Михаил с Игорем. Последнего младший лейтенант забраковал сразу, как невоенного, успев, правда, обменяться с Михаилом многозначительным взглядом, и Михаил прекрасно понял этот взгляд. Еще двух бойцов командир отклонил как слабо подготовленных, а троих оставил для выполнения задания, старшим назначив Михаила. Карты нет, как и обязательных в разведке ножей - бесшумно снять часового. Оружие, совершенно для разведки неподходящее, - трехлинейки. Винтовка длинная, тяжелая, хороша для оборонительных боев, поскольку цели могла поражать дальние. Но заряжание магазина медленное, из обоймы. То ли дело пистолет-пулемет, ошибочно называемый автоматом. В бою способен создать высокую плотность огня, в городском бою имеет преимущество из-за меньших, чем у винтовки, габаритов. И для разведки ничего лучше нет, случись отстреливаться от преследователей. Хотя стрельба в разведке - последнее дело, считай - провалено задание, унести бы ноги.
        Однако выбора не было, ушли. Уже при выходе познакомились. В напарники Михаилу достались бойцы, призванные еще до войны, успевшие послужить. Один - сапер Валерий, другой - кавалерист Тимофей, оба рядовые. Из-за отсутствия карты и компаса Михаил сориентировался по солнцу, правильно выбрал направление - на северо-запад. Пока шагали по лесу, особенно не скрывались. А как на опушку вышли, остановились. В трехстах метрах деревня, а только есть ли в ней немцы? Для Михаила и парней задача - узнать, где немцы, далеко ли наши, а для этого лучше всего - пленный, которого допросить можно. Верх мечтаний - офицер при карте. Залегли, стали наблюдать. Деревня вдалеке от шоссе, немцев не видно. По единственной улице - ни машин, ни мотоциклов. Изредка селяне появляются. Кто-то в огороде за избами копается, другие кур кормят, женщина белье вешает.
        - Пошли? - предложил Тимофей.
        - Идем, - согласился Михаил.
        Поднялись, уже к опушке подошли, когда послышался треск мотоциклетных моторов. В деревню с противоположной стороны въезжали мотоциклисты. Три мотоцикла с колясками, шесть гитлеровцев. Против троих бойцов с винтарями - превосходящие силы. На колясках три пулемета установлены, у пулеметчиков пистолеты в кобурах, а у водителей автоматы за плечами. В прямом бою против них не сдюжить, особенно на открытой местности.
        - За забор! - скомандовал Михаил.
        Перемахнули низкий забор, поставленный для того, чтобы куры да гуси не разбредались, залегли. Назад в лес уже не вернуться, заметны будут. Надо выждать удобного момента.
        - К сараю! - прошептал Михаил.
        До немцев еще далеко, и моторы трещат, можно и в голос, да страшновато. Прилучный пополз, за ним остальные парни. Сзади сарая скопились не самые востребованные в хозяйстве предметы. Куски столба, судя по торчащему изолятору. Деревянная тачка без колеса, колотые дрова небольшой поленницей. Хм, а ведь с нее удобно на крышу сарая забраться. Оттуда будет видно хорошо.
        - Наверх, за мной!
        И первым полез. Мотоциклисты уже в деревню въехали, остановились. Пулеметчики из колясок выбрались, собрались все в кружок, закурили. Момент удобный, чтобы расстрелять. Была задача разведать обстановку. Дать бы залп. В конце концов, мотоциклисты враги, их уничтожать надо. Одна неясность - из бойцов, которые с ним на крыше, хорошие ли стрелки? Если промахнутся, пулеметчики сарай мигом изрешетят.
        - Ребята, попасть сумеете?
        - Попробуем.
        - Тогда приготовиться, всего-то по два немца каждому.
        Сняли винтовки с предохранителей, передернули затворы, прицелились. Михаил выстрелил первым, перезарядил, а немцы уже успели залечь, один за коляску мотоцикла ползет. Выцелил его Прилучный да в спину. Рядом еще выстрелы грохали. Отстреливался один из мотоциклистов. Даст очередь короткую и за мотоцикл прячется. Если он доберется до пулемета…
        - Не давайте ему голову поднять! А я…
        Сам попятился, сполз с плоской крыши и обошел вокруг сарая. Отсюда мотоцикл немного под другим ракурсом. Прицелился в бензобак, выстрелил. Почти сразу еще раз туда же. Сразу оранжевая вспышка. Немец в сторону пополз, боясь обгореть. И хорошо виден стал. Михаил еще выстрел сделал. Все, магазин пуст. Торопясь, стал доставать из патронташа патроны, поодиночке заряжать. Закрыл затвор, посмотрел вперед. Мотоциклист лежит неподвижно. И никакого движения нет. Деревня тоже замерла. Ни разговоров, ни кудахтанья кур, тишина.
        - Я к мотоциклам, прикройте!
        Прижимаясь к избам, перебежками, к мотоциклам. В горящем мотоцикле начали рваться патроны. Хлопки один за другим, как пулеметная очередь. Мотоциклы уже рядом. Держа винтовку наизготовку, подошел. Убиты все. Михаил махнул рукой, подзывая бойцов. Сам вытянул из рук убитого мотоциклиста автомат, расстегнул пояс, стащил магазинные сумки, нацепил на свой пояс. Потом залез в нагрудный карман убитого, достал зольдатенбух, солдатскую книжку. Попозже изучит. К нему уже Тимофей и Валерий бегут. Тимофей первым делом пулемет снял да коробку с пулеметной лентой.
        - Класс! - восхитился он.
        А Валерий откинул крышку багажника с запасным колесом.
        - Да тут жратва!
        - Забирай! И ходу! Не ровен час, другие подъедут - вдруг перестрелку слышали?
        В коляске - солдатский ранец из телячьей кожи. Валера натолкал в него консервных банок, бумажных брикетов, бутылку со спиртным, и - лямки за спину.
        - Ты бы автомат взял, - посоветовал Михаил.
        - Вражеское оружие! Винтовка привычнее!
        Михаил не поленился, еще с одного убитого магазинные подсумки снял. На поясном ремне уже тяжесть непривычная. И бегом за околицу к лесу. От горящего мотоцикла черный дым идет, для немцев тревожный сигнал. Забежали в лес, устроили небольшой привал для перекуса. Валера на правах владельца по банке консервов раздал. Михаилу рыбные достались. Нож перочинный только один, у Тимофея. Им по очереди открыли. На этикетке рыба, а надпись непонятная - на испанском, что ли? С голодухи очень вкусно показалось. Каждый со своей банкой расправился быстро.
        - Давай еще!
        Валера достал картонную упаковку. Вскрыли - оказалось, галеты. Вроде печенья, только не сладкие и твердые, почти как сухари. Их уже на ходу ели. Показалось, сил прибавилось. Шли около часа, дыма от горящего мотоцикла уже давно не видно. Лес кончился, впереди грейдер, машины идут, пыль поднимают.
        - Откуда у германцев силища такая? - спросил Тимофей.
        - Спроси чего полегче.
        - Получается, Гитлер всех вокруг пальца обвел, даже товарища Сталина!
        Михаилу обидно было такие слова слышать, а ответить нечем. В газетах, да и в лекциях политруков в училище, говорилось о мировом договоре с Германией, о том, что войны в ближайшем будущем не будет. А если и случится, то милитаристы получат сокрушительный отпор. Мало того, поднимется мировой пролетарий, в первую очередь немецкий, сбросят правительство, и наступит мир. В реальности, в которую верить не хотелось, получалось иначе. Немцы уже под Минском, о чем и подумать страшно, рвутся вперед. Техники у них полно: танки, тягачи, пехота на бронетранспортерах и грузовиках. А наши бойцы все больше пешком. И почему нет резервов из глубины страны, до каких пор отступать придется? Вопросов много, но даже сам себе признаться не хотел, было страшно, что немец сильнее. Получалось - обман! На парадах на Красной площади и танки, и пушки, и много чего еще. Выходило - полное крушение надежд. Сталин был как глыба, учитель и наставник для всех. Сейчас же - полное разочарование. Нет, даже мысли о том, чтобы сложить оружие, сдаться, не было. Скажи кто-нибудь из товарищей такое, застрелил бы - и рука не дрогнула. Но
как жить, если рушилось то, во что верил свято, - в Бога?
        Между тем третья танковая группа Гота и вторая Гудериана соединились восточнее Минска, замкнув кольцо окружения. Гудериан ринулся дальше, на Бобруйск. Его задача - не останавливаться, гнать танки вперед, пока русские не успели создать линию обороны.
        В сводках Совинформбюро за этот день сообщалось: «Красной армией было потеряно 850 самолетов, до 900 танков, 15 тысяч бойцов пропали без вести или были пленены».
        Следующим днем группа армий «Центр» приступила к ликвидации окруженных советских полков и дивизий западнее Минска. Оставлять в тылу наступающих войск крупные силы русских было рискованно. Часть окруженных сумела прорваться через немецкие порядки между Минском и Слонимом, вышли к своим.
        Этим же днем был арестован и отдан под трибунал командующий Западным фронтом генерал Павлов. Арест кончился скорым расстрелом.
        В этот день встревоженное стремительным продвижением вермахта к столице руководство страны отдало приказ об эвакуации из Москвы жителей, учреждений и предприятий. По секретному приказу начали планировать закладку взрывчатки в здания и минирование мостов…
        Все это вопросы глобального значения, а на уровне «отделение - взвод - рота», на одной из таких многочисленных точек трое бойцов советских после удачного боестолкновения залегли на лесной опушке, наблюдая за идущей на восток колонной вермахта…
        Немецкая часть прошла, пыль осела, в воздухе перестало пахнуть бензином.
        - Может, к своим вернемся? Разведку провели, своих частей не обнаружили, - предложил Валерий.
        Так-то оно так, только что Михаил доложит младшему лейтенанту? Немцев видели на дороге да постреляли мотоциклистов? Прилучный понимал, что хочет услышать интендант. Где наши занимают оборону, где у немцев прорехи, через которые можно к своим пройти? Но до сих пор Михаил признаков немецкой обороны - траншей, окопов, ДЗОТов и прочего инженерного оборудования позиций - не видел. Только технику и солдат, продвигающихся на восток по шоссе. Даже мысль мелькнула: остановят ли такую силищу на каком-то рубеже? Или они до Москвы наступать будут? Мысль прогнал, сам испугавшись.
        До вечера еще было время, поэтому решил не возвращаться, ждать удобного случая.
        Пока старший разведгруппы доводил это до сознания бойцов, в сотне метров от них остановилась легковая машина. Водитель открыл капот, видимо, неисправность устранял. Но было видно, что в машине еще кто-то сидит. Судя по фуражке, офицер.
        - Так, ребята, вон он, пленный! Надо взять! Ползем туда. Валера, оставь ранец. Тимофей, когда подберемся поближе, стреляй в шофера, а мы к машине рванем. Если отстреливаться не будет, берем в плен. А схватится за оружие - застрелим и сразу уходим. Надо поторопиться, пока какая-нибудь колонна не показалась.
        Поползли. Михаил с Валерой уже недалеко от машины, кустами прикрываются. Водитель закрыл капот, вытер руки тряпкой, закурил. Чего медлит Тимофей? Сейчас немец сядет в машину и уедет. Выстрел раздался неожиданно. Водитель упал. Михаил, а следом Валерий рванулись к машине. Михаил рванул ручку дверцы, распахнул. Сидевший на заднем сиденье офицер уже спешно расстегивал кобуру.
        - Хенде-хох! - приказал Михаил.
        Но офицер уже стал вытягивать пистолет. Грохнул выстрел. Это Валерий выстрелил. С такого расстояния промахнуться невозможно, офицер завалился на сиденье, накрыв телом коричневый портфель. Михаил потянул его за угол, пальцы скользнули по липкому. Кровь. Все же дернул сильнее, вытащил портфель, вытер пальцы об обивку сиденья.
        - Бежим! - поторопил Тимофей. - Вижу пыль на дороге!
        Скорее всего, приближалась вражеская колонна. Бросились бежать и остановились, когда в боку закололо. Валерий выругался.
        - Ты чего?
        - Ранец с харчами бросили!
        Черт, досадно! Но не возвращаться же!.. Михаил расстегнул замочки, откинул клапан, заглянул в портфель. Какие-то бумаги и карта. Вытащил, развернул. О! Обозначения ударов стрелками, возле них - номера дивизий. У Михаила дыхание перехватило. Убили офицера связи, этой карте цены нет, кабы ее в штаб армии или фронта передать. Только где он, этот фронт или штаб? На листках еще машинописный текст, вверху штамп «Совершенно секретно», внизу синие печати с орлами.
        В портфель заглянул Валера.
        - О! Тут еще шоколад есть и сигареты.
        Плитку шоколада разделили, съели. А сигареты забрал себе Валерий.
        - Ты же не куришь! - удивился Тимофей.
        - Не курю! - согласился Валера. - Обменяю у курящих на что-нибудь.
        - Вот же жлоб! - удивился Тимофей.
        После сладкого захотелось пить, придется терпеть до первого ручья. Но шоколад придал сил, шагали быстро.
        - Надо было офицера выбросить, а машину угнать, - подал мысль Тимофей.
        - А ты водить умеешь? Я - нет, - сказал Валера.
        - Я могу, учили нас, - отозвался Михаил.
        - А чего же ты? Сейчас бы ехали как начальники.
        - До первого нашего бойца. В Красной армии таких машин нет. Стрельнул бы или гранату кинул, всем бы каюк.
        - Это да!
        Задним числом, конечно, все умные. Анализируя ситуацию, Михаил теперь видел, что упущений получалось много. Офицера не захватили, надо было с двух сторон к машине подобраться. Ранец с харчами забыли, как и пулемет трофейный… Прокол за проколом! За них Михаил себя корил. Но все же карту и какие-то приказы захватили. На карте есть кое-какие позиции советских частей, для интенданта подсказки. Уже что-то.
        К темноте добрались до ДОТа. Часовых нет, бронированная дверь нараспашку. Вошли, подав сигнал голосом, чтобы не стрельнули невзначай. А ДОТ пустой. Окровавленные бинты валяются, какие-то бумаги, несколько гильз. Но убитых нет, стало быть боя не было, сами ушли. Обидно стало. Сколько километров отпахали, чтобы пустой ДОТ найти. И нигде никакой бумаги - подсказки, куда направились…
        Признаться, Михаил растерялся, хотя вида не подал - понимал, что ребята смотрят на него как на начальника, на котором вся ответственность. Решил выиграть время, сказать что-нибудь вроде: «Ладно, пока перекусим, заодно и подумаем…» Но не успел, сзади раздался бодрый оклик:
        - Эй, парни!
        Михаил резко развернулся и увидел смущенно улыбавшегося Игоря.
        - Ха! Так это ж наш студент! - обрадовался Тимофей.
        У Михаила отлегло от сердца, хотя слово «парни» как-то слегка царапнуло: непривычное для обихода. Обычно говорят: ребята, мужики… Ну да и студент ведь парень столичный, у них, наверное, так.
        - Ну… - только и сказал Михаил, разведя руками.
        Самое первое - обрадовался, честно. Как-то успел привыкнуть к москвичу, интересно с ним. Но дисциплина взяла верх, в первую очередь необходима информация.
        - Так! Что случилось, где все?! Почему ты один?..
        - Сейчас все доложу по порядку.
        Толково, внятно он рассказал следующее.
        Младший лейтенант выставил боевое охранение по всем правилам, и через какое-то время один из часовых подал сигнал тревоги. Личный состав подняли «в ружье», тут уже все услышали шум приближающейся массы людей… и вскоре прямо на ДОТ вышла большая группа командиров и красноармейцев во главе с капитаном. Основу группы составляли бойцы 85-го стрелкового полка, хотя были люди и из других частей и подразделений, причем полк выходил как организованная боевая единица, со знаменем, командиром и штабом, правда, набранным из уцелевших и присоединившихся командиров - как говорится, не до жиру.
        Капитан, прежде комроты, а теперь врио комполка, взялся за дело круто:
        - Так, младший лейтенант! Слушай мою команду: всех вас объявляю зачисленными в состав полка. По подразделениям разбросаем потом, а пока приказ: форсированным маршем идем на Слоним. Там будем прорываться к своим. Приказ ясен?
        Интендант сказал, что приказ, конечно, ясен, но трое бойцов отправлены на разведку, связи с ними нет, и…
        И капитан не дослушал.
        - Нет! - резко сказал он. - Ждать не имеем возможности, каждая секунда дорога.
        Кто знает, когда они вернутся? И вернутся ли вообще?.. И что тогда? Месяц тут торчать?.. А что война штука суровая, жестокая - это, наверное, младший лейтенант понял не хуже его. Так что разговор окончен, подъем, и вперед, на Слоним.
        Конечно, в словах капитана был резон, равно как и в том, что он категорически запретил оставлять какие-либо записки, чтобы не дать немцам ни малейшей зацепки. Поднял пополненный полк и повел на восток. Но…
        Игорь вздохнул:
        - Как командир он прав, даже не спорю. Но я про вас подумал. Не знаю, почему-то уверен был, что вы вернетесь. Ну и…
        И, воспользовавшись суматохой сборов, шмыгнул незаметно в лес, понимая, что даже если его отсутствие обнаружат, то искать и терять время никто не будет.
        Михаил хмыкнул. Как расценить это? Дезертирство?.. Но не сбежал же! Дождался своих. И выручил, главное, разъяснил.
        Чувствуя, что психологический ребус он сейчас не решит, а кроме того, ощущая страшную усталость, Михаил распорядился отдыхать с последующим отбоем и подъемом с первой зарей. Немцы по ночам стараются не двигаться, а отдых все равно нужен. Да и хоть середина лета, а ночи в Белоруссии прохладные. Шинелей ни у кого нет, ежели дождь пойдет, под крышей ДОТа сподручнее. Логично?.. Вполне. Дверь на засов заперли, снаружи никто не проникнет, спать безопасно.
        Переночевали, утром попили воды, умылись - и в путь. Михаил решил идти вчерашним маршрутом. И местность известная, и была надежда в душе, что найдут забытый впопыхах ранец с харчами. Есть хотелось сильно.
        Уже с утра по следу четырех бойцов шла ГФП - гехаймфельдполиция, и в группе - собака-ищейка. Правда, след уже старый, поэтому она периодически его теряла. Собственно, на группу красноармейцев, совершивших дерзкое нападение, начальнику было плевать. Главное - карта! Если она попадет в руки командования Красной армии, раскроются замыслы вермахта, состав наступающих частей. А стало быть, начнут искать виновных, полетят головы. Командиру отделения ГФП пообещали повышение в должности и звании, если сможет вернуть карту. Лейтенант Мерц даже сказал:
        - Даже если потеряешь все отделение и упустишь русских - плевать. На войне потери неизбежны. Но карту верни любой ценой.
        - Хайль! Приложу все усилия!
        Мерц и сам полагал, что, заполучив карту, он получит обер-лейтенанта. Война - это всегда потери, но и вакансии открываются. И возможность вырасти в чинах. Война продлится недолго, месяц-два, когда вермахт дойдет до Урала. В Сибири немцам делать нечего. Вот тогда будут делить земли и трофеи. Насколько понимал Мерц, чем выше будут должность и звание, тем жирнее куски достанутся. Гитлеру он верил фанатично. Фюрер просто порвал все ограничения, наложенные на Германию после Первой мировой войны. Заработала промышленность, и ныне вся Европа уже под сапогом немецкого солдата. Мерц отправил на поиски старого служаку Киршнера. Он с 1938 года из рядовых выбился до фельдфебеля. Неплохой служебный рост.
        Сам же Киршнер мечтал получить за успешный поиск секретных документов медаль и следующее звание - обер-фельдфебеля или даже штабс-фельдфебеля. И повышение жалования, конечно.
        Киршнер бежал вслед за проводником собаки. При вынужденных остановках, когда собака теряла след, он открывал свою карту, сверялся с ней. Хм, похоже, двигаются к укрытиям линии Сталина. Только непонятно - зачем. Большинство окруженных советских частей старались пробиться через неплотные порядки немецких подразделений, соединиться со своими. Это было логично. Тем более немцы наносили удары вдоль дорог и двигались по шоссе. Эта варварская страна - дороги скверные, да и тех мало. В Белоруссии много лесов и заболоченных местностей, где танкам развернуться негде. Бронетехнике нужны степи, поля, где возможен прорыв крупных группировок.
        Брошенный ранец с провизией группа ГФП обнаружила быстро, но забирать лишний груз не стала. На грунтовой дороге нашлись и следы сапог. Стандартная обувь красноармейцев наряду с ботинками и обмотками. Киршнер сам следы осмотрел, определил состав группы - трое, тяжелого груза с собой не несут. Тогда зачем им в тыл, к заброшенным укреплениям? После размышлений появился и ответ. Наверняка в районе линии Сталина есть ровная площадка, где может приземлиться небольшой самолет и забрать группу с секретным грузом. А потому надо поторапливаться. Удача приходит к упорным, кто себя не жалеет и расталкивает локтями других. За спешкой фельдфебель стал забывать об опасности.
        А красноармейцы и один гражданский с Михаилом во главе шли бодро, но бдительности не теряли, хоть и своя земля. И группу фельдполиции засекли первыми. Сразу обратили внимание на собаку. В советских частях собаки прежде использовались только в караульной службе. Уже во время войны сферу их деятельности расширили. И четвероногие друзья человека саперами стали, мины вынюхивали. И немецкие танки подрывали, жертвуя собой. Собаки служили связными, санитарами, конвоировали пленных.
        Парни остановились. Тимофей сказал:
        - Это по нашу душу.
        - Нужен ты им! За портфелем с картой идут, - ответил Валера.
        - Знали бы - не брали бы.
        - Хватит собачиться, - скомандовал Прилучный. - Тимофей, выцеливай пса. Валера, ты - того жердяя, что впереди. Игорь, бери на прицел вон того, слева. Стреляем залпом. Приготовились!
        Пока далеко, Михаил решил стрелять из винтовки, потом взяться за трофейный автомат. Не знал, каков у него бой, как пристрелян. Каждый боец должен знать личное оружие.
        - Огонь!
        Дружный залп порвал лесной воздух. Немцы попадали. Кто-то убит или ранен, другие залегли - все же прошли боевую школу в других странах. Михаил заметил, что двое немцев поползли вправо. Явно хотят обойти, зайти в тыл.
        - Ребята, видите двоих? Действуйте!
        Еще три-четыре выстрела - и эти успокоились навсегда. У немцев уже половина выбита, но отступать - отползать - не собираются. Михаил подумывал уйти по опушке в сторону. Собаки уже нет, может, и не найдут. Потом передумал. Враг - вот он, убить надо, а не бегать от них. Конечно, лучше сидеть в траншее, когда твоя рота рядом, когда максим поддержит в случае вражеской атаки. Там трусить перед товарищами стыдно.
        Трава высокая, немцев видно плохо. Стало быть, надо забраться на дерево. Аккуратно, чтобы ветки не пошевелились, чтобы себя не выдать. Залез Михаил, ему Тимофей винтовку подал. Длинная, с ней карабкаться неудобно. А немецкий автомат за спиной не мешает. С высоты метров трех немцы видны как на ладони - их головы, их спины. На развилку веток трехлинейку пристроил, прицелился, выстрелил. Фриц даже не дернулся, голову уронил. Прилучный дыхание перевел, снова на мушку немца взял. На этот раз в голову целился. От винтовочной пули каска защитит только на излете. От осколков или пистолетной пули, от удара прикладом в рукопашной - несомненно. Уж больно немчик шустрый. Прицелился, выстрелил. Попал. Сколько их там осталось? Трое, четверо? Так с дерева их постепенно уничтожить можно. Немцы это тоже поняли, начали отползать. К земле жмутся, ранцы свои бросили, они их выдают в траве.
        Но позицию Михаила засекли. Сразу двое выстрелили. Пули рядом прошли, ветки сбили. Уцелел, потому что густая листва маскировала. Но оставаться здесь больше нельзя. Укрываясь за стволом дерева, Прилучный опустился на пару крепких веток, потом спрыгнул. А немцы дружно вскочили и побежали прочь. Ребята из винтовок стрелять начали, а Михаил дал очередь из автомата. Надо же опробовать трофейное оружие. Один немец упал, кто его сразил - непонятно, стреляли все. Но двое так и ушли. Плохо, обязательно приведут подмогу, собаку и по следу пойдут.
        - Идем к убитым! Жратву, оружие забрать. И скорей отсюда!
        Признаться, Михаил беспокоился за Игоря - как себя проявит, не солдат же. Но тот сработал неплохо, не трусил, стрелял исправно, да и вообще действовал довольно умело для гражданского. Действительно, обучался на ходу.
        Держа оружие наизготовку, приблизились. Раненых нет, все наповал. Михаил перевернул одного с живота на спину. На погонах оранжевый кант, на груди полулунная бляха и слово «Гехаймфельдполицай». Эти точно по их душу шли, не случайно наткнулись. Михаил себе два магазина к автомату забрал, сунул в карманы. Автомат был еще у одного немца, Тимофей себе взял. А в ранцах было чем поживиться. Консервы, галеты, шнапс. Набили три ранца - и быстро, почти бегом, вперед, через луг к лесу. Перевели дыхание, перекусили галетами и паштетом. Очень не хватало ножа и ложек. Консервы кое-какие открыть можно, ключик сбоку есть. Для остальных либо консервный нож нужен, либо финка. Сделали по паре глотков шнапса, силы поддержать. Дрянь, а не выпивка. Как сильно разведенный самогон, да еще вонючий, нашей водке в подметки не годится, это все дружно признали. Но кровь по жилам быстрее побежала, так что пойдет.
        Малость передохнули. Игорь с набитым ртом с трудом произнес:
        - Слушайте, а немцы-то эти, они же не солдаты. Это полевая полиция, заметили?
        Тимофей и Валера таких тонкостей не ведали, а Михаил усмехнулся:
        - И что это значит?
        - А то, что они именно по нашему следу идут. Вычислили как-то, кто взял карту. Очень важная информация.
        Валерий с недоумением воззрился на Игоря:
        - Чего… важная?
        - Информация. Ну, сведения, значит. Слово такое.
        - Наука! - с неожиданным глубокомыслием произнес Тимофей.
        - Ладно, ученые, - Михаил завинтил фляжку, встал. - Пожрали, отдохнули - и вперед!
        И снова в путь. Михаил уже восточнее путь держал с расчетом миновать Минск с юга. И шоссе Брест - Минск - Смоленск - Москва пересекать не надо. Там сейчас немецкая техника почти сплошным потоком идет. Часа через два активного марша вышли к открытому пространству. А там - настоящее кладбище танков. Судя по их расположению, прошел встречный танковый бой. С немецкой стороны несколько Т-III и Т-38 трофейных чехословацких, сгоревшие. И наши БТ-5, БТ-7, Т-26.
        Постояли, посмотрели, стянули пилотки. Это же сколько здесь полегло? Танковый полк? От обгоревших машин тяжелый трупный запах идет.
        Обошли кладбище танков стороной. На душе от увиденного тяжело, потери в технике и людях огромные. Какое-то время шли молча, осмысливали. Ведь Т-III по боевым свойствам равен нашему Т-26. Почему на один немецкий танк - три наших? Экипажи плохо обучены? Неправильная тактика? А как же военные академии, которые должны развивать науку воевать? На основе изучения боевых действий в Испании, на Халхин-Голе, зимой в Финляндии должны анализировать, выискивать ошибки, ставить в известность командиров, вырабатывать новую тактику и стратегию. Это Михаил после артиллерийского училища понимать стал, хотя провел там всего год.
        Но потери были не только в Красной армии. Из дневника Фрица Гальдера, генерала вермахта:
        «За период с 22 июня по 30 июня 1941 года потери германской армии составили 41 087 человек. Убито офицеров - 524, унтер-офицеров и рядовых - 8 362 человека. Ранено и убыло в госпитали 916 офицеров и 28 528 унтер-офицеров и рядовых. Среднесуточная убыль из боевых частей - 4 565 человек».
        Эти потери безошибочно показывали, что в СССР вермахт столкнулся с противником пусть не очень умелым, но стойким, мотивированным, а главное, обучающимся военному искусству с поразительной быстротой. И наиболее дальновидные головы в германских штабах разного уровня уже начинали подозревать, что в войне с Россией фюрер влип в такую же авантюру, как Наполеон без малого полтора века тому назад…
        Тем временем четырех бойцов беспокоили вопросы: где наши части? далеко ли до них? стоят ли насмерть на оборудованных позициях или отступают с боями? Томила и угнетала неизвестность. Сколько прошагали, непонятно. Деревни старались обходить, в них могли оказаться немцы, а вчетвером тяжело выдержать боестолкновение даже с пехотным отделением. Чем немцы подавляли, так превосходством в пулеметах. Вот автоматов было немного, один на отделение, обычно у его командира, ефрейтора. У остальных солдат - карабины Маузера. У артиллерийских расчетов, экипажей танков - пистолеты, револьверов не было. Если Первая мировая война была позиционная, то Вторая - война моторов: мотоциклов, автомобилей, бронетранспортеров и танков.
        Вечером услышали отдаленную перестрелку. Валерий прислушался.
        - Наш максим!
        Пошли в направлении стрельбы, которая становилась все отчетливее. Бухали одиночные винтовочные выстрелы. Потом - несколько взрывов гранат, и перестрелка стихла.
        Сначала послышались невнятные голоса, невозможно понять, кто говорит - русские или немцы, сколько человек.
        - Тихо и осторожно вперед, оружие к бою.
        Перебегали от дерева к дереву, потом стало видно. Небольшой окопчик, пулемет максим без бронещитка на бруствере. Немцы рядом стоят, человек пять. Дальше, метрах в семидесяти на гравийном грейдере грузовик. Рядом с ним - несколько убитых гитлеровцев. Понятно стало - пулеметчик принял последний бой.
        - Огонь! - скомандовал Михаил и первым нажал на спуск автомата.
        Стрелял, пока не кончились патроны в магазине. Перезарядил оружие. Рядом ребята снаряжали магазины винтовок. Впереди, у пулемета и грузовика, никакого шевеления и звуков. Держа оружие наизготовку, подошли. В мелком окопчике - убитый старшина, на бруствере следы от взрыва гранаты. Между грузовиком и пулеметной позицией - несколько убитых немцев.
        Михаил подошел к грузовику. В кабине убитые - водитель и офицер. Заглянул в крытый брезентом кузов. И здесь пяток убитых. Не ожидали немцы пулеметного огня с близкого расстояния на дороге. Полагали - раз линия фронта впереди, то в тылу безопасно. Ошиблись. Надо отсюда уходить, перестрелку могли слышать и идти на помощь.
        - Мужики, берите по автомату и патроны. Я грузовик осмотрю.
        Михаил надеялся, что найдутся харчи. Наступали немцы быстро, тыловые службы не поспевали, полевые кухни в том числе. Немцам на такой случай выдавали сухие пайки - рыбные или мясные консервы, галеты, шоколад. А в грузовике ничего съестного! Прилучный вернулся к окопчику, из нагрудного кармана гимнастерки забрал документы старшины. Надо командованию отдать, рассказать о героической гибели. Не сдался старшина в плен. Принял бой, зная, что подмоги не будет. Немного Михаил с товарищами не поспели. А еще снял с пояса убитого малую саперную лопатку в чехле. Для бойца - незаменимая вещь! И окопаться - земля спасет и от мины, и от пули, - и в рукопашной - страшное оружие, если боковые грани наточить.
        Саперных лопаток не хватало, многие остались на складах. А противогазы в сумках бойцы сами побросали: лишняя тяжесть.
        - Ребята, ходу!
        Уже с километр прошагали, как услышали рев мотора. К месту перестрелки полным ходом шел бронетранспортер. Михаил в первый раз видел его близко. Полугусеничный, спереди над кузовом - пулемет. Такой без гранаты не остановишь. Прогромыхал, и парни перевели дух. Вовремя ушли.
        К вечеру небо тучами затянуло, потом стал моросить дождь. Укрылись в лесу под большой елью. Вода по веткам стекала, а внизу сухо и мягко на опавшей хвое. Тесновато, конечно, и кушать хочется, а заснуть трудно, хотя прошагали много и устали. Только Михаил придремывать стал, как Валерий спросил:
        - Сколько еще наши отступать будут? Где наши соколы, где танки?
        Видимо, этот вопрос беспокоил всех. Тимофей ответил:
        - Силы собирают. Потом как вдарят!
        - Ты у немчуры хоть одну лошадь видел? Все на машинах, танках, мотоциклах. А у нас как в гражданскую войну - кавалерийские дивизии! С шашкой на танк?
        - Сомневаешься в Красной армии?
        - Дурак ты, Тимоха!..
        - Не скоро, но ударим, - сонно отозвался Игорь. - Думаю, первые большие победы надо ждать к зиме, где-то в ноябре-декабре…
        - Ну ты сказал, студент! Полгода ждать?!
        - Прекратить разговоры и спать! - вмешался Михаил.
        Не время сейчас между собой собачиться. Страна большая, пока резервы из глубины, из дальних военных округов подтянутся, время нужно.
        Так думалось Михаилу. Видел он на учениях, что даже для переброски одной дивизии потребовался десяток железнодорожных эшелонов.
        А если корпус перебрасывать, да не один? Или армию? Вагонов не хватит. Однако и червячок сомнения был. Если Красная армия так сильна, как показывали в журналах кинохроники с парадов на Красной площади, когда танки проходили грозной армадой, тучей пролетали самолеты, почему нет долгожданного ответного удара? Почему до сих пор немцы идут вперед? Неужели командование обманывало товарища Сталина и народ? Думать об этом было страшно. И не думать невозможно, когда жестокая действительность вокруг, когда бойцам приходится прятаться на своей земле. Но лучше ему не показывать сомнений. В училище наставляли: командир должен быть решителен и смел, быть примером для бойцов.
        Спасало бойцов пока то, что не поспевали за наступающими частями тыловые службы обеспечения - полевая полиция, гестапо. Если и могли, то только зачищали в первую очередь города - от коммунистов, евреев, цыган, пациентов психбольниц. Этих расстреливали в первую очередь. И в немалой степени благодаря доносам жителей. Советскую власть любили не все, были недовольные. У кого-то лавку отняли после революции, у кого-то пьяные матросы застрелили отца, и сын был вынужден бежать из города, принять чужую фамилию. У третьего в тридцать седьмом арестовали отца, и после - ни весточки. Трудно без кормильца, особенно если семья многодетная, впроголодь жили. Так мало того, вся семья числилась ЧСИР - членами семьи изменника Родины. Жену увольняли с работы, детям не разрешалось учиться в техникумах и институтах.
        Обиду и злость на власть затаили люди. Одни с годами смирились, другие восприняли вторжение немцев как знак, как возможность поквитаться с властью, которая жестоко обошлась без вины.
        Были враги идейные, а были те, кто позарился на имущество соседа, ведь немцы поощряли граждан, выдавших семьи партийных или государственных работников. Ситуация была скверной потому, что наши войска отступали быстро, население предупредить не успели, эвакуацию не организовали. Люди сами бежали, кто мог, бросая нажитое имущество. Кто поосторожнее, пробирались грунтовыми дорогами. А кто шел по накатанным шоссе, да еще толпой, подвергались атакам с воздуха, их обстреливали танки. Много народу сгинуло без следа, да кто же всех считал?..
        Утром четверо товарищей попили из ручья - и снова в путь. Через пару километров вышли к деревне. Осторожничали, стали наблюдать.
        - Михаил, вроде там грузовик стоит.
        - Где?
        - Второй дом с краю, за сараем, краешек кузова.
        Присмотрелся - и в самом деле. Только кто? Наши или немцы? По лесу обошли деревню, чтобы не с задов наблюдать, где огороды, а со стороны улицы. Грузовик отчетливо виден, отечественный «Захар». Молодая женщина прошла с ведром, но не в обычной одежде, а в военной форме. Связистка? В Красной армии до войны женщины служили, но в малых количествах - связь, медицина. Есть ли еще кто? Невозможно надолго задерживаться. Надо или идти дальше, либо в деревню. Животы подводит, хоть бы какую-нибудь еду выпросить. Конечно, стыдно. Защитники Родины, а прячутся от врага и харчи выпрашивают. Унизительно, но личной вины ребята не чувствовали.
        - Так! Идем в деревню цепью, если в деревне немцы, одной очередью не положат. Оружие на изготовку.
        Вышли. До деревни по лугу сотня метров. Их заметили, началось какое-то движение. А когда уже на половине пути были, голос раздался:
        - Стоять! Кто такие?
        - А ты кто? Назовись! - отозвался Михаил.
        - По одному без оружия ко мне! Я капитан Верещагин.
        Помедлил Михаил. Страшновато без оружия. Но снял с плеча трофейный автомат и трехлинейку, пошел на голос. За толстым бревном - на самом деле командир. Обе ноги без сапог и забинтованы, в руке револьвер. На красных петлицах гимнастерки по одной «шпале». Капитан пехоты. Михаил доложил, вскинув ладонь к пилотке:
        - Курсант Прилучный, Горьковское зенитно-артиллерийское училище.
        - Документы!
        Михаил протянул. Капитан ознакомился, вернул.
        - Твои люди? Лично знаешь?
        - В боях проверены.
        - Пусть подойдут.
        Михаил махнул рукой своим, те подошли, захватив оружие Михаила. От одной избы потянуло дымком, мясным духом. Бойцы непроизвольно сглотнули.
        - Голодны? - спросил капитан.
        - Так точно.
        - Деревенские кашу варят с курицей, накормят. Прилучный, помоги сесть.
        Михаил помог капитану встать и сесть на бревно. Капитан заметил, что на груди Михаила топорщится гимнастерка.
        - Что там у тебя?
        - Карта и документы. Убили три дня назад офицера связи и забрали.
        - Да? Ну-ка, дай.
        Капитан несколько минут изучал карту.
        - Эту бы карту нашему штабу! Цены бы ей не было… Но три дня прошло, кое-что устарело. У тебя курить есть?
        - Никак нет, товарищ капитан, некурящие мы.
        - Опять невезуха! Со мной четверо раненых и медсестричка. Боеспособных никого. Я один кое-как передвигаться могу. Среди вас кто-нибудь машиной управлять может?
        - В училище учили, но опыта нет.
        - Все равно хорошо. Посмотри грузовик. Нас немцы обстреляли, шофера тяжело ранило. Как сюда он доехал - непонятно.
        - Есть!
        - Товарищ капитан! - вдруг сказал Игорь.
        - Что, боец? Представься!
        - Красноармеец Щедрин. Можно я помогу курсанту Прилучному? В машинах смыслю кое-что.
        - Ну, коли смыслишь, попробуй.
        Михаил с Игорем к грузовику подошли, осмотрели. В лобовом стекле пулевое отверстие, на левом борту кузова свежие пробоины, дерево не потемнело. Открыл левую половину капота. Вроде все цело.
        - Уровень масла надо проверить, - негромко сказал Игорь. - И антифриза.
        - Чего - анти?..
        - А! - Игорь хлопнул себя ладонью по лбу. - Забыл совсем! Это ж в сто первом антифриз, а тут вода!..
        И разъяснил, что занимался на шоферских курсах - были у них такие в университете для желающих. Специально для этого выделили несколько легковых машин, в частности ЗИС-101, авто класса «люкс», правда, уже подержанное, отъездившее года четыре. Так вот, там в систему охлаждения заливают не воду, а антифриз - специальную незамерзающую жидкость. Зимой не надо каждый день заливать-выливать, езди себе как фон-барон, только радиатор утепляй.
        Михаил про такие волшебные незамерзайки слыхал, только сам не встречал никогда. Но чтобы студенческому автоклубу выделили ЗИС-101?..
        - Ну! - с чувством сказал Игорь. - Все-таки мы главный вуз страны! Лицо нашего образования!.. А знание автодела никому не помешает.
        - Так-то оно так… - пробормотал Михаил, чувствуя, что нечто в этом ерундовом разговоре его странно зацепило. Но долго морочиться было некогда.
        Вдвоем они быстро проверили уровень масла и воду в радиаторе, все было в норме. Забрались в кабину, взглянули на приборы: их, собственно, было всего три - манометр масляный, амперметр и одометр (счетчик пройденных километров). Ни спидометра, ни указателя уровня бензина в баке.
        - Спидометр - черт с ним, - сказал Игорь. - Не на фор… не на гонках, я хотел сказать. А бензин давай проверим так, палкой какой-нибудь.
        Срезали ветку с дерева, опустили в бензобак - оказалось около трети.
        - Это примерно литров сорок, - вычислил Михаил. - Километров на сто с лишним должно хватить.
        - Нормально, - Игорь шмыгнул носом. - Стартер не работает?.. Ну конечно. Давай рукоятку искать.
        Рукоятку - «кривой стартер» - нашли под сиденьем, среди инструмента. Рванули раз, другой, двигатель завелся исправно, давление масла - две атмосферы и амперметр в плюсе. Проверили фары - работают. Нормально! Заглушили мотор, Игорь обошел машину, попинал колеса. Все шины целые, не пробиты, ехать можно, о чем и доложил Михаилу, а тот отправился докладывать капитану:
        - Машина в норме, ехать можно.
        - Отлично! Повезло, дальше поедем. Только пообедаем.
        На звук мотора вышла медсестра, увидела неизвестных бойцов. Но капитан успокоил:
        - Свои. Нам бы подкрепиться, и можно ехать.
        - Да, надо поторапливаться! Шоферу операция нужна, ранение тяжелое, в грудь.
        Из соседней избы вышли две деревенские женщины, вынесли котел с кашей. Второй ходкой принесли миски и хлеб, нарезанный крупными ломтями. Медсестра наполнила миски, унесла в соседнюю избу раненым. Еще раз снова две миски унесла. Уже затем наполнила миски и протянула капитану и бойцам. Уселись на бревно, принялись жадно есть. Каша гречневая, с кусочками курицы. Миски полны с горкой, все проголодались, съели быстро. Вместо чая в кружках - кипяток с медом. Бойцы давно горячего не ели, все дни всухомятку да не досыта.
        Зато сейчас в животе тяжесть чувствуется.
        - Бойцы, грузите раненых в кузов, - велел капитан. - Пока светло, надо ехать. Я прикинул по карте - километров семьдесят до своих.
        Капитан помолчал, продолжил:
        - Карта, правда, устарела немного… Ну пусть не семьдесят, а сто. Два-три часа ходу.
        Михаил про себя подумал: если повезет. Трое раненых были на носилках, одного вынесли на шинели, аккуратно разместили в кузове. Медсестра, Тимофей, Игорь и Валера расположились там же. В кабину капитана с картой посадили. Михаил за руль уселся, тронулись.
        - Ну, Фортуна нам в помощь! - прокричал Игорь из кузова.
        Глава 3
        У своих
        Лесная дорога неровная. То корни деревьев выступают, то яма. Машину раскачивает. Тимофей из кузова закричал:
        - Эй, поосторожнее, не дрова везешь!
        А как поосторожнее, если и так тихо Михаил ехал, на второй передаче, от силы двадцать километров в час. Конечно, раненым в кузове несладко. Им бы в госпиталь, перевязки и полный покой на койках. Только несбыточно все. Капитан на карту поглядывал, иногда советы давал.
        - Перекресток сейчас будет, нам направо.
        Михаил сначала волновался. Первый раз без инструктора, в кузове раненые, а опыта мало.
        Потом пообвыкся. Судьбу благодарил, что научили в училище мотоцикл водить и машину. На гражданке перед войной мало кто умел технику водить. В городе, где Михаил родился, мотоцикл был у одного человека, да с десяток грузовиков на местной автобазе. Велосипед - редкость и роскошь, как и наручные часы. Все перевозки в городе - гужевым транспортом. Для молодого парня попасть на учебу в военное училище уже было удачей, подарком судьбы. Другие после школы шли в ФЗУ - фабрично-заводские училища, либо сразу на работу неквалифицированную - бери больше, таскай дольше.
        С началом войны многих убило на его глазах. А он жив, на грузовике едет.
        В какой-то момент везение кончилось. Звука мотора Михаил не услышал. Тимофей по крыше кабины забарабанил кулаком, закричал:
        - Воздух!..
        Прилучный приоткрыл свою дверцу, хотел взглянуть вверх, но капитан неистово заорал:
        - Прыгай! Живо!
        - А вы, товарищ ка…
        - Быстро, я сказал! - и с удивительной силой вытолкнул Михаила так, что тот вылетел, упал, успев заметить, как кто-то выпрыгнул из кузова…
        И тут же сзади нарастающий рев мотора, пушечная очередь и взрыв.
        Очнулся и не сразу понял, что с ним - едет он или нет… и секунд через пять осознал, что кто-то тащит его под руки, а каблуки сапог волочатся по земле.
        - Очнулся? - голос сверху.
        - Вроде того… - с трудом промямлил Михаил.
        Он почувствовал, что его положили на траву. Человеческая фигура, сильно искаженная ракурсом взгляда, возникла слева.
        - Живой? - засмеялся человек.
        Игорь! Живой тоже.
        Вдруг невдалеке поднялась отчаянная стрельба, Михаил с усилием поднялся, увидел опрокинутый горящий ЗИС и фейерверк: рвались оставшиеся там патроны.
        Михаил свирепо выругался.
        - Вот именно, - вздохнул Игорь. - Давай-ка поскорей отсюда, иначе угораздит шальной пулей… Ты как, идти можешь?
        - Более или менее… - процедил Михаил, держась за затылок. - Что, больше никого?..
        Игорь понял с полуслова:
        - Нет. Всех насмерть.
        - А оружие?
        - Я с карабином. А ты…
        Игорь запнулся.
        Михаил, морщась, оглядел себя и понял, что остался без оружия. Только саперная лопатка в чехле на поясе. И трехлинейка, и автомат в машине остались. Прилучный расстроился.
        Утрата оружия - воинское преступление! Повстречайся сейчас немцы, возьмут голыми руками. Стыдоба, даже застрелиться не из чего. Игорь утешал, что оружие раздобыть можно, и это, в общем, было верно. Михаил решил во что бы то ни стало обзавестись пистолетом или револьвером. Его спрячешь в карман и при любом раскладе безоружным не останешься.
        А еще сгорела карта немецкая, жаль. Но надо идти…
        - Погоди минуты две, голова ходуном ходит.
        - Да, конечно.
        Игорь произнес это вежливо, но Михаил понимал, что тянуть нечего, и через две минуты сказал:
        - Ну, пошли.
        Пошли. Сперва Игорь малость поддерживал товарища, но тот втянулся постепенно, головокружение прошло, пришел в себя… Километра через три-четыре вышли к разгромленной автоколонне.
        Расстрелянные из авиапушек и пулеметов машины, разбитые попаданиями авиабомб… Трупов полно. Причем разгромили автоколонну не далее как сегодня утром, еще не было характерного трупного запаха. Осмотрели машины, которые поцелее выглядели. У женщины в форме связиста из кобуры Михаил вытащил револьвер наган еще дореволюционного выпуска с надписью «Тульский императорский оружейный завод 1905». Из карманчика кобуры достал пачку патронов - четырнадцать штук. Из другой машины разжился винтовкой СВТ-40. Нравилась она ему и видом, и боем, и скорострельностью - полуавтомат. Игорь же предпочел остаться при «мосинке», правда, прихватил у убитого лейтенанта ТТ с кобурой, ремнем и портупеей.
        А еще на полевой кухне нашли целое сокровище - картонный ящик тушенки. В крытом кузове - сухари, макароны, крупа…
        - Ну, брат! - с чувством воскликнул Игорь. - Теперь провизией мы обеспечены!
        Что верно, то верно. Жаль, всего с собой не утащишь… Поели прямо стоя, второпях, сколько смогли продуктов взяли с собой. После еды Михаил почувствовал себя значительно лучше, сил прибавилось. Ребята зашагали куда бодрее, шли в темпе, покуда не начало смеркаться.
        Улеглись под елью. С темнотой вся живность лесная ожила: филин гугукал, еж шуршал, мыши-полевки пищали… все это, конечно, мелочь, однако Игорь забеспокоился насчет волков, медведей… Михаил снисходительно пояснил, что летом зверь сытый, на человека не нападет, боится духа человечьего. А после таких побоищ, что люди устроили, осторожные волки и медведи, небось, запрятались поглубже в леса. Игорь успокоился, и оба вскоре уснули. Спали крепко, без сновидений.
        Проснулись утром от прохлады. Прислушались.
        - Вроде гудит или жужжит что-то?.. - сказал Игорь.
        - Похоже на то.
        Звук громче стал и сверху идет. Вышли из-под дерева, головы подняли… Ага! Наш СБ летит, причем низко, звезды на крыльях видны. Летит на северо-восток, за левым двигателем дымная струя тянется. Подбит?.. Впрочем, так и улетел, скрылся из вида.
        - Слушай! - вдруг осенило Михаила. - А какое сегодня число?
        Игорь задумался, почесал мягкую русую бородку, которой заметно уже оброс.
        - Ну… точно не скажу, но думаю, шестое-седьмое июля.
        Михаил подумал: ну, вроде так и есть… Сам потер свою бороду. Две недели войны! Две недели…
        - Ну что, пошли?
        - Идем.
        Дошли до ручья. С реками, озерами, ручьями в Белоруссии хорошо, от жажды не умрешь. Вскрыли консервную банку. Сухарь на пару секунд опускали в воду, потом им же вместо ложки мясо из банки доставали - и в рот… Эту бы банку подогреть на костерке, а то застывший жир кусочками. Однако спичек или зажигалок при них не было.
        Михаил отсоединил магазин от «Светы», как солдаты прозвали самозарядную винтовку, осмотрел - полон. И сама винтовка ухожена, смазана, видно - заботливому воину досталась. Поболтали малость о переходе разных армий на самозарядное оружие - Игорь авторитетно заявил, что лишь в СССР и США такие попытки предприняты всерьез… Американцы, правда, не воюют, отсиживаются в стороне от мировой войны, но Игорь уверенно сказал, что это ненадолго, и вскоре США вынуждены будут вступить в войну на нашей стороне.
        - Откуда ты знаешь? - удивился Михаил.
        Игорь так премудро ухмыльнулся, что куда тебе.
        - Ну я ж историк как-никак. В политике мировой соображать должен по определению! Я вот, скажем, уверен, что пока мы с тобой тут пробираемся, наши с англичанами уже союз заключили. Вот выберемся к нашим, узнаем! Но я уверен.
        Так разговор от самозарядных винтовок неожиданно вырулил к политике. Впрочем, отдыхали недолго, и высокие материи быстро сменились тяжкими буднями…
        Любая дорога, большая или маленькая, всегда выводит к деревне, селу, городу. Когда впереди показывалась деревня, парни ее обходили стороной. Опасались: вдруг немцы в значительно превосходящем количестве? Гнать будут, как зайцев, пока не убьют.
        Так шли, питаясь продуктами из разбитой автоколонны. На третий день ближе к вечеру вышли к разбомбленной зенитной батарее. Не танки или полевая артиллерия батарею обстреляли, а авиабомбы разбили. У танков немецких калибр мал - 50, 75 миллиметров. У немецких полевых пушек - 75 миллиметров, а у пушки-гаубицы - 105 миллиметров. Снаряды весом от 6 до 14 килограммов. А авиабомбы только начинаются с 25 килограммов, потом 50, 100, 250… И воронки у них значительно больше, чем у снарядов. Михаил и Игорь уже разбирались в воронках.
        Игорь остался за часового, а Михаил прошел по позиции. Пушки знакомые, 85-миллиметровые. Одна бомба угодила в ровик, где бойцов погребла, куски тел - руки оторванные, ноги видны. Запах ужасающий. Неужели всех накрыло? Или кто-то уцелел? Вернулся к пушкам. Замки на месте. Приказ на этот счет строгий. Если приходится пушку бросать, надо привести ее в негодное для стрельбы состояние. Снимается замок, как затвор у винтовки. И вторая деталь - оптический прицел. Он дорогой и без него точно навести пушку нельзя. А здесь и замки на пушках, и прицелы на месте. Кроме того, пушки еще приводили в негодность, закладывая в казенник гранату. После ее взрыва пушку можно отправлять в переплавку. Сел Михаил в кресло наводчика, покрутил штурвал наводки. Все работает исправно. Медленно сделал полный, на 360 градусов оборот, глядя в прицел. Есть! Есть цель. Не менее тысячи метров до дороги, по которой немецкая колонна идет. Танк Т-III, за ним грузовики крытые. То ли с грузом, то ли с пехотинцами. Пять-шесть грузовиков, за ними бронетранспортер, снова грузовики. Михаил прикинул возможности. Если подтащить к пушке
патроны, можно сделать три выстрела беглым огнем - и ходу. В три минуты с наводкой можно уложиться. Будет немцам сюрприз! Главное - поразить танк. Бронетранспортер не так страшен, у него пулемет.
        - Красноармеец Щедрин!
        - Да, командир!
        - Вижу противника. Устроим немчуре сюрприз?
        - Конечно! А то бежим да прячемся. Воевать надо!
        - Правильно рассуждаешь. Будешь за подносчика. Давай!
        Игорь подтащил два бронебойных снаряда, один сразу в казенник загнали. Потом приготовили осколочно-фугасный. Михаил вздохнул глубоко, приник к прицелу. Взял упреждение в полкорпуса, нажал спуск. Пушка громыхнула. Не глядя на попадание, загнал в казенник бронебойный снаряд. Приник к прицелу. О! Танк на месте замер, из всех щелей черный дым валит. Прицелился по бронетранспортеру. Здесь полегче, потому что колонна встала. Влепил снаряд в борт и осколочный зарядил. Из грузовиков уже солдаты выпрыгивают. Определились, откуда угроза, стали за машины прятаться. Автоматами не достанут, а пулеметами запросто. Немецкое пехотное отделение вокруг пулеметчика построено. Он - командир отделения, в помощь ему второй номер станок несет. Остальные восемь солдат вооружены винтовками, прикрывают с фланга и тыла пулеметчика. Именно он выполняет главную задачу - подавляет огневые точки врага, поражает наступающую цель. Во взводе три отделения, три пулемета, сила! Причем немецкий MG-34, а потом и MG-42 были надежными, мощными, легкими для своего класса. Что немаловажно - с ленточным питанием, которое можно было
переключать в подаче - слева направо или наоборот. Наш ДП имел магазины, изрядный вес, да еще снаряжать надо, габариты большие, при длительном ведении огня возвратно-боевая пружина под стволом перегревалась, отпускалась закалка, и пулемет выходил из строя.
        - Снаряд!
        - Есть, командир!
        Осколочный мигом влетел в затвор. Выстрел! Грузовик в клочья. Михаил успел увидеть попадание и взрыв уже не через прицел, а невооруженным взглядом.
        - Бежим!
        Подхватив оружие, товарищи помчались в сторону от батареи.
        Получилось вовремя. Со стороны колонны раздалось несколько выстрелов танковой пушки, снаряды взорвались на позиции батареи. Уже перед тем, как вбежать за деревья, Михаил обернулся. К батарее полз танк, за ним немного в стороне бронетранспортер. Сейчас позиции проутюжат.
        И все же радостно на душе. За зенитчиков отомстил, ущерб гитлеровцам нанес. Танк - это серьезно. На его счету их уже три. Не всякий артиллерист похвастать таким счетом может… Но по итогам стрельбы Михаил понял, что сорокапятке, основному в сорок первом году противотанковому орудию, до зенитки далеко. Для пушечки предельная дистанция поражения танка Т-III и Т-IV 200 - 300 метров. А он подбил с тысячи.
        Забежав за деревья, ребята почувствовали себя в безопасности. Посмотрели несколько минут, как танк своим многотонным весом подминает и ломает пушки. Ну, сволочи, мы еще вам отомстим!..
        Возбужденные удачным боем, бойцы долго вспоминали на ходу, как они сокрушали вражескую технику, но потом усталость взяла свое.
        Быстро стемнело. Нашли местечко поудобнее, уже немалый набрали опыт был ночевок под открытым небом. Лучше всего под елью. Под утро роса выпадает, трава мокрая. Если лечь под березу или другое лиственное дерево, сам мокрый будешь. А по веткам ели влага стекает, надо только дерево постарше да погуще выбрать. Звуки войны - рев моторов, взрывы - появление людей в глухих местах разогнали зверье. Красная армия отступала, вместе с ней невидимым фронтом уходили волки, лисицы, лоси, зубры, покидая привычные места обитания.
        Зверей не боялись. Сейчас двуногие страшнее.
        Проснулись от глухих звуков канонады.
        - Наши недалеко?..
        - Да вроде так. Подъем!
        Еще пятого июля наши войска на Лепельском, Борисовском и Бобруйском направлениях остановили наступление противника. А шестого июля началось витебское сражение, продолжавшееся десять дней. Также 7-й и 5-й механизированные корпуса 20-й армии Курочкина нанесли удар по немцам севернее Орши во фланг 3-й танковой группы Гота, продвинулись на 50 - 60 километров и вышли южнее Сенно. Немецкая 2-я танковая группа Гудериана отражала наши атаки у Гомеля.
        Михаил с Игорем как раз слышали пушечную канонаду у Сенно. Вскочив, умывшись и попив из ручья, пустились в путь без завтрака, ориентируясь на пушечную стрельбу. С каждым пройденным километром она была слышна отчетливее. Перебегая дорогу, увидели указатель «Чашники - 2 км», но ни к какому крупному городу привязать это не смогли.
        Шли верно, вот уже и пулеметная стрельба слышна, правда, едва-едва. Но это значит - до места боя километра два, нужно проявить осторожность. Обидно будет почти добраться до своих и оказаться раненым или убитым… Пока по лесу шли, не беспокоились. Немцы в лес соваться боялись. Указателей нет, местность для техники непроходимая, еще окруженцы постреливали. А сейчас через деревья уже ровное поле видно, слева деревья, впереди небольшое озеро. На берегу - немецкая батарея полевых пушек, ведут беглый огонь. В каком направлении - непонятно, потому что целей не видно. Скорее всего, впереди есть артиллерийский корректировщик, по его наводке по рации или телефону огонь ведется. Михаил на сосну взобрался, метров на пять в высоту. Уселся на толстую ветку. Отсюда видно хорошо.
        За небольшим озером, вытянутым, как огурец, танки видны, разрывы снарядов, дым. Непонятно, чьи танки, слишком далеко. Бинокль бы сюда, да где его взять? Не каждый командир имел. По ходу войны зачастую пользовались трофейными. У немцев оптика отменная, что бинокли, что прицелы для пушек. Михаил понял разницу, когда смог сравнить. Наши более мутные, не такие четкие, у немцев кратность выше. Сказывалась культура производства, качество станочного парка.
        Смотреть, как немецкие артиллеристы ведут беглый огонь всей батареей, было свыше сил. Похоже, вон тот, длинный, у них главный, потому что делает отмашку флажком. Не выдержал Прилучный, стянул с плеча «Свету», загнал патрон в казенник, прицелился и едва не нажал спуск. Потом мысль в голову пришла - выстрелить в момент, когда батарея делает залп. Тогда его выстрел не будет слышен, будет время слезть с дерева и убраться. Боец даже путь отхода наметил. Вправо метров триста, а там тянется то ли овраг, то ли лощина.
        Дождался отмашки гитлеровца, выстрелил в спину, увидел, как враг упал. Все, надо давать деру. Спустился, слегка ободрав ладонь левой руки.
        - Бежим!
        Влетели в овраг, заросший крапивой и мелкими кустами, пронеслись через него. Взобравшись по склону по другую сторону, выглянули осторожно. Танки видны значительно ближе. По очертаниям - наши БТ-7. Стреляют с коротких остановок влево, между танков снаряды рвутся. Отстав от танков, бежит пехота. Наша пехота, униформа зеленого цвета, а не серая немецкая.
        Душа к своим рвется, а разум приказывает подождать. Один танк загорелся, черный дым повалил, и экипаж через люки покинул подбитую машину. Живы, слава Богу!
        Взрывы снарядов удалялись за танками. Михаил с Игорем вскочили, побежали к пехоте. Земля только издали ровная. На самом деле под травой и кочки, и норы сусликов. Падали, вскакивали, чертыхались, но добежали. А уж затем куда все, туда и они. Бойцы явно недавно призванные, форма сзади топорщится над брезентовыми ремнями. У Михаила ремень кожаный, ну а Игорь, тот вообще как партизан, в облинялом обмундировании, но с офицерской портупеей и ТТ в кобуре…
        С началом войны резко возросла потребность в униформе, амуниции. Мобилизационных резервов не хватало, у пехотинцев на ногах - ботинки с обмотками, которые разматывались на бегу, бойцы падали. Обмотки, как и портянки для сапог, еще надо уметь обертывать вокруг ноги. А еще выпускали сапоги брезентовые из-за нехватки кожи. Спохватились уже с началом войны. Производственники подсуетились, стали выпускать кирзу, искусственный заменитель кожи. Уже к концу сорок второго «кирзачи» вытеснили обмотки полностью. У немцев же сапоги - добротные, кожаные, на железных подковках. Голенища короткие, широкие. Автоматчики в наступлении в них запасные магазины прятали. А вот с шинелями немцы промахнулись. Тонкий материал, на европейскую мягкую зиму рассчитан. Командование вермахта полагало до наступления осени с Красной армией покончить и осеннюю слякоть встретить под крышами занятых русских городов.
        Танки дошли до реки, остановились. Видимо, танкисты искали брод. Две недели назад наши войска отходили, мосты за собой жгли и взрывали, чтобы немцев задержать. Сейчас это против своих же обернулось. Танки изредка постреливали. А пехота залегла. Артиллерийский огонь со стороны немцев прекратился. Может, снаряды на батарее кончились. Когда они наступали с темпом по сто - двести километров в сутки, службы тылового обеспечения отставали. Михаил лопатку из чехла вытащил, окапываться начал, как учили - лежа. Не очень удобно, зато безопаснее. Понял он уже, что защитницы лучше, чем родная земля, нет. Закопаешься - и не страшен ни пушечный обстрел, ни пулеметный.
        Боец неподалеку смотрел на Михаила с удивлением.
        - Чего смотришь? Окапывайся!
        - Лопатки нет.
        - Тогда жди, пока закончу.
        Команда «в атаку» может последовать в любой момент. Михаил не собирался рыть окоп полного профиля. Нагрести перед собой бруствер, чтобы укрыться со стороны противника, окопчик мелкий, сантиметров тридцати глубиной. Земля в Белоруссии хорошая, мягкая, камней нет. За четверть часа, работая шустро, окопчик неполного профиля вырыл. Игорь, пыхтя, не очень умело, но примерно то же сделал. Боец подполз к Михаилу, лопатку взял, стал себе рыть, но очень уж неумело.
        - Эй, мужик, тебя не учили окапываться?
        - Я такую лопату в первый раз вижу.
        У всех пехотинцев - винтовки, ни у кого нет автоматического оружия. Да ладно бы еще автоматы, к ним в начале войны относились, как к полицейскому оружию. Ручных пулеметов Михаил не видел. У немцев же во взводе по три, а у мотоциклистов-разведчиков - на каждом мотоцикле. Именно пулеметы создавали стену огня. При фланговых обходах непрерывный треск пулеметов создавал панику. Побежал один, побегут все. Потому как боятся попасть в окружение. Хуже только танки. Пехоте бороться с ними нечем, даже с легкими Т-II или чехословацкими Т-38. Противотанковых гранат в войсках нет, коктейли Молотова в бутылках появились в конце июля, а противотанковые ружья - по осени. Единственная надежда у солдата на пушки. Не зря артиллерию назвали Богом войны. Так и пушек остро не хватало, как и снарядов к ним.
        Со стороны немцев открыла огонь батарея, расположенная за лесом, невидимая, для танков на берегу недосягаемая. Среди танков разрывы. Опасно прямое попадание, осколки по броне бьют, но не пробивают.
        С западной стороны появились самолеты. Михаил сразу опознал модель по характерному изгибу крыльев - «обратная чайка». Приподнялся, закричал:
        - Воздух!
        И в окопчик. Не встречая противодействия в виде наших истребителей или зенитных пушек, юнкерсы построились в круг, начали пикировать, сбрасывать бомбы. Целились по танкам, пехота для них слишком мелкая цель. Да и без поддержки танков почти любая атака захлебнется. Один танк загорелся, другой. Еще в один бомба прямым попаданием угодила. Ее взрыв вызвал детонацию боезапаса и топлива. Жахнуло так, что обломки до пехотинцев долетели. Все танки до появления Т-34 и КВ имели двигатели бензиновые. В моторном отсеке - пары, которые вспыхивали мгновенно, если была искра. Танки на поле без маскировки отлично видны, для бомбардировщиков легкая и лакомая цель. И когда «лаптежники» улетели, на поле остался только один боеспособный танк. Практически контрудар в этом месте захлебнулся.
        Пехота начала отходить. Потери как среди танков, так и среди пехоты велики.
        Однако красноармейцы и командиры, выходившие из окружения, шли на звуки боя, пополняли пехоту группами и поодиночке. Оборванные, голодные, но все при оружии, зачастую с несколькими патронами в магазине. Сражались яростно, потому как уже хлебнули горькой доли окруженца, видели смерть товарищей. От многих полков не осталось ничего - ни личного состава, ни знамени, ни номера.
        Бой закончился. Чадили танки, перестали стрелять немецкие пушки, улетели лаптежники.
        Командир роты, старший лейтенант Нарочницкий, собрал бойцов. Среди них пятеро чужаков.
        - Документы! - потребовал командир.
        Михаил предъявил.
        - О, курсант!
        До настоящего командира Михаилу еще расти и расти. У командира роты выбора нет.
        - Назначаю командиром отделения. Вот как раз над «окруженцами». Еще своих троих даю. Ваши документы, бойцы!
        Красноармейские книжки имели двое, а у Игоря и у еще одного незнакомого бойца- документов никаких. Старший лейтенант хмыкнул, подумал секунду:
        - Значит, так. Бойцы, пока располагайтесь здесь, курсант - со мной.
        Отошли в сторонку.
        - Знаешь этих двух? Что о них скажешь?
        - Того, что пониже, первый раз вижу. А вот тот, длинный…
        И рассказал историю знакомства с Щедриным и всех последующих мытарств.
        - …Конечно, странно звучит, согласен. Но чего ведь только не бывает! А шел я с ним две недели, так он себя в лучшем виде проявил, ни разу не дрогнул. Даже не ожидал такого от студента. Молодец, ничего не скажу.
        Старший лейтенант еще раз хмыкнул.
        - Ладно. Кто бы ни были, теперь у меня в роте. Особистам доложу, а пока воюйте. Пусть они разбираются.
        - Това… извините, товарищ старший лейтенант, кому доложите?
        - Особые отделы ввели в армии… Да ты не слыхал, наверное, еще.
        Комроты наскоро объяснил, что особые отделы созданы постановлением ГКО, добавив, правда, что ни одного настоящего особиста он лично еще не видел. И распорядился:
        - Приказываю побриться, привести себя в порядок. Через час-полтора должен быть обед. Чтобы к вечеру отделение было в порядке. Приказ ясен?
        - Так точно!
        Отделение неполное. Кроме троих, все из разных родов войск. Связист, сапер, механик полевой автомастерской, наводчик 45-миллиметровой противотанковой пушки, прозванной острословами «Прощай, Родина!», и даже парикмахер из банно-прачечного отряда. По тому, как они держали оружие, Михаил понял, что надеяться в бою кроме Игоря можно только на наводчика Сарычева.
        Подкатила полевая кухня. А котелков у большинства бойцов нет. Ели из одного вдвоем-втроем. Зато хлеба вволю - продукты получали со склада на списочный состав, а третьей части полка нет. После позднего обеда политрук раздал полковую многотиражку. Прочитав, бойцы пустили газеты на самокрутки.
        Утром над позициями полка начала кружить «рама», как называли бойцы немецкий самолет-разведчик «Фокке-Вульф-189» за двухбалочный фюзеляж. Вроде самолет безобидный - не бомбил, не обстреливал. Но после его полетов следовал налет пикировщиков. Бомбили по разведанным целям, нанося большой урон. И сбить тихоходный самолет не получалось. Для пулеметов и зенитных пушек 37 мм, что в полках, - слишком высоко. Да и истребителей наших «рама» не боялась. Защитное вооружение хорошее, поднималась на большую высоту, где висела часами.
        Уже после полудня прошел налет пикировщиков. Еще когда «рама» висела над позициями, многие бойцы начали присматривать подходящие укрытия. Одни - воронку поблизости, другие - высохшую промоину ручья. Кто саперную лопатку имел, те рыли окоп или щель. И Михаил вырыл. И отделение его, глядя на командира, старалось.
        А воспользоваться трудами не удалось. Вызвал через посыльного комроты.
        - Вот что, курсант. Разведку надо провести. Сам понимаешь - без сведений о противнике воевать невозможно. Надо пленного взять, лучше офицера.
        Михаил оторопел. Офицеры на дороге не валяются, они в своих подразделениях, где караульные или часовые есть. Немцы службу несут ревностно, в этом Михаил не раз убеждался. И по всему выходит, что задание он получил не просто опасное, но и чрезвычайно рискованное, где шансы вернуться - один к ста. Старлей продолжил.
        - Одному, конечно, не справиться. Подбери в своем отделении пару бойцов порасторопнее. Я караулы предупрежу, что вы пойдете.
        - Товарищ командир! Я же опыта не имею, бойцов толком не знаю, кроме Щедрина… Наконец, полковая разведка есть, их учили.
        - Нет полковой разведки, всех вчера одной бомбой накрыло. И танк один остался, как и одна пушка. А ты немецкий знаешь, так кого, как не тебя, послать?.. Ты же в училище уставы изучал?
        - Так точно.
        - Вот и делай выводы. Мне командир полка приказал, я исполнить обязан. Иди, готовься. Да, кстати! Я комполка доложил про пополнение без документов, он только рукой махнул: не до того! Пусть воюют, а потом разберемся.
        О разведке, практической ее части, Михаил имел представление самое смутное. Обычные сведения - цели и задачи, типы: воздушная, морская и прочие, - это понятно. Так в идеале после теории должна быть практическая учеба, рейд в группе, где старшим - опытный разведчик. Кого в группу отобрать, уже решил: наводчика Сарычева и сапера Гаврилова. Сапера - на случай минирования немцами своих позиций, а кроме того, Гаврилов человек физически сильный, мышцы под гимнастеркой так и играют. Прилучный осознавал, что задание провальное. Ни компаса нет, ни карты, ни часов у членов группы, ни ножей. Оружие неподходящее - трехлинейки. Для разведки она громоздкая и большая, автомат бы в самый раз, а лучше без стрельбы обойтись…
        Подумав, Игоря решил с собой не брать. Сдружились, конечно, но именно потому, что риск велик, не стал. Пожалел, если правду говорить.
        Подозвал бойцов, передал приказ, велел готовиться. Игорь, конечно, малость встал на дыбы:
        - Командир, а я?! Давай я тоже…
        - Красноармеец Щедрин! - свирепо рявкнул Михаил. Игорь аж вытянулся по стойке «смирно» - стал солдатом за эти дни.
        - Отойдем в сторону, - велел Михаил.
        - Вот что, Игорь, - вполголоса серьезно сказал он, когда отошли. - Мы сейчас в регулярной части. Партизанщина наша кончилась. Осознал?
        - Так точно, товарищ командир!
        - Ну вот, - Михаил улыбнулся. - Вижу, осознал. Дружба дружбой, а дисциплина дисциплиной, без этого не армия, а сброд. Иди, занимайся своим делом, а нам готовиться надо.
        Сарычев, отпросившийся из расположения роты, вернулся с хорошим финским ножом в чехле на поясе.
        - Где взял? - удивился Михаил.
        - Выменял на серебряный портсигар. Подумал - если не вернусь, то и портсигар мне ни к чему.
        Волновался Михаил, как и двое других. Пытался скрыть, но получалось плохо. После двадцати трех часов объявил выход. Сидоры сняли, они только мешать будут. Настоящей передовой, как в кино, - траншеи, окопы, землянки - не было. Отдельные окопы да пулеметное гнездо в воронке от авиабомбы.
        Караульные старшим лейтенантом предупреждены, пропустили.
        - Будем возвращаться, сдуру не стрельните. Давайте я назовусь «Москва», - сказал Прилучный караульным.
        - Годится.
        Сначала шли в полный рост. Направление известное, только как далеко немцы, где часовые? И тут враги себя сами обозначили, метрах в ста впереди заработал пулемет. Трассирующие пули веером. Бойцы без команды залегли, но звякнуло железо.
        - Тихо ты! - шикнул Сарычев на Гаврилова. Шепотом, не в голос.
        В стороне немцев раздался хлопок, и к советским позициям полетела осветительная ракета. Прилучный, Гаврилов и Сарычев - все впервые на линии фронта, и ракету все трое видели в первый раз. Страшно осознавать: позади, в окопах, жиденькая цепь красноармейцев, а за ними - вся страна. И вся страна полагает и надеется, что фронт есть, как положено - с траншеями, минными полями и заграждениями колючей проволоки, с пулеметами, пушками. Но нет ничего, и оттого жутко.
        Гаврилов прошептал в ухо Михаилу:
        - Чего далеко ходить? Надо пулеметчика взять или этого, осветителя.
        - Старлей сказал - офицера.
        - А самого Гитлера ему не надо? - прошипел Гаврилов.
        Немцы, надеясь на дальнейшее наступление, позиции не оборудовали. Ни мин, ни колючей проволоки. Для пулемета устроили гнездо по полной программе - окоп полного профиля на двоих. В стороне, в полусотне метров, - окоп для ракетчика. Он постреливал каждые пять-десять минут. Пулеметчики и ракетчик сами выдали свои позиции, чем и определили свою участь.
        - Как брать будем?
        Заранее план не разрабатывали, не знали, с чем придется столкнуться. На расчете - стальные шлемы на головах, потому бить даже прикладом бесполезно, кроме шума ничего не получится.
        Гаврилов предложил:
        - Давайте я одного ножом зарежу. А уж вы второго берите. Лучше бы придушить слегка, чтобы не крикнул, да потащить вдвоем.
        - Принимается. Ползем левее, как бы с фланга зайдем.
        Поползли, медленно, почти не дыша. Опять хлопок, и в сторону нейтральной полосы полетела осветительная ракета. Повиснув на парашютике, она несколько минут заливала поле мертвенно-белым светом. Бойцы сразу замерли, уткнулись головами в землю. Если держать глаза открытыми, потом в темноте не видно ничего. А еще человек замечает в первую очередь движущиеся объекты, потому лежать необходимо неподвижно, даже если в лужу попал.
        У немцев тоже траншей нет. Пулеметное гнездо уже позади осталось. Пулеметчик снова дал короткую очередь веером. Михаил даже позавидовал - вот житуха, патроны жгут в никуда. А у них в полку сегодня патроны раздали - по паре обойм на пехотинца, в обойме - пять патронов.
        Медленно подползли с тыла к пулеметчикам. Сарычев прошептал:
        - Подождем, пока очередь дадут, они тогда слышать плохо будут. Тогда и бросаемся дружно, в полный рост.
        - Действуем как договорились.
        Михаилу показалось, что ждать пришлось долго. На самом деле - не больше десяти минут. Вновь очередь. Первым вскочил Сарычев, за ним Михаил, большими скачками их обогнал Гаврилов. Всем весом прыгнул на второго номера расчета, всадил ему нож в спину, ударил еще несколько раз, хотя и после первого удара немец сник. А Сарычев с разбегу другого немца поперек спины прикладом ударил. Крепко приложил, немец хекнул, попытался вздохнуть, а не получается. Да еще Михаил в кадык вцепился мертвой хваткой. Фриц руками и ногами задергал, как в агонии. Михаил хватку ослабил, немцу в ухо шепчет:
        - Только пикни - нож в сердце всажу.
        По-немецки, конечно.
        Не было ножа у Михаила, блефовал, но немец не видел, что сзади творится. Врага связать надо, а никто не предусмотрел прихватить веревку. Михаил рукой немца обыскал. На поясном ремне - кобура с пистолетом. Рванул за клапан, потом за ремешок, вытащил. Люггер, к себе в карман определил.
        - Лезь на бруствер и ползи в сторону русских. Только без резких движений.
        Сам - за ним. А Гаврилов шепчет:
        - Разреши ракетчика прирезать, не то засветит, не уйдем.
        - Действуй! И потом сразу за нами.
        Впереди полз немец. Периодически замирал, постанывал. Видимо здорово его огрел Сарычев, как бы не сломал чего. Лишь бы до своих добраться, пулеметчика командиру сдать. В темноте да на поле, где ориентиров нет, сложно определиться с дистанцией - сколько преодолели. Пора бы и Гаврилову с ракетчиком разобраться и группу догнать. Видимо, получилось у сапера, потому что ракеты не взлетали. Через какое-то время сзади послышался шум.
        - Гаврилов, ты? - спросил Михаил.
        - Еще кого-то ждете? Я ракетчика в плен взял.
        Немец впереди полз, Гаврилов - за ним. Стоило немцу замереть, сапер его ножом колол. Вдруг все услыхали окрик на русском.
        - Стой, кто идет?
        - Свои, в разведку ходили.
        - Никто не ходил. Встать и поднять руки, оружие на землю!
        Тут Гаврилов взъярился.
        - Сейчас доберусь и сопатку разобью! Зови командира!
        Но группа все равно медленно продвигалась. Очень уж неуютно на нейтральной земле. Обнаружат немцы своего убитого и исчезновение двух человек, закидают нейтралку минами. Все же добрались до окопов. Тут и командир подоспел.
        - Кто такие?
        - Разведка. Направлены старшим лейтенантом Нарочницким.
        - Приплутали вы, позиция его роты правее метров на сто.
        Уже в рост поднялись, Гаврилов с сожалением вернул финку Сарычеву.
        - Знатный нож.
        Добрались до расположения своей роты. Старлей обрадовался. В душе не чаял увидеть бойцов снова, когда отправлял на задание смертельно опасное. Все трое вернулись, да еще пленных двое, удача. Комроты сразу же обратился к Михаилу:
        - Допросить сможешь? Ну, переводить?
        - Так точно.
        - Тогда вперед!
        Землянку оборудовали в большой воронке от авиабомбы. Подровняли стены да соорудили накат из бревен в один слой. Такой не выдержит даже попадания из миномета. Зато свет не демаскирует.
        Завели одного пленного, с ним зашел Михаил. Второго остались охранять Сарычев и Гаврилов. Старлей уселся на патронный ящик.
        - Спроси у него, из какой части.
        Михаил перевел, получил ответ.
        - Говорит - пятый армейский корпус, пятая пехотная дивизия, четырнадцатый пехотный полк.
        - Велики ли потери в полку?
        - «Мне неизвестно, я рядовой солдат, но в моей роте с начала кампании одиннадцать человек».
        - Что он может сказать о планах?
        - Говорит - неизвестно. Офицеры отдают приказы и ставят цели перед атакой. А еще он спрашивает, что с ним будет.
        - Отправим в штаб полка, если будет отвечать, поместят в лагерь для военнопленных.
        - Я австриец, не немец, - добавил пленный.
        - Давай второго.
        И второй ничего важного сказать не мог. Рядовой солдат, знает командира отделения, взвода и роты. И никаких планов командования на ближайшие сутки. Впрочем, в Красной армии ситуация аналогичная. Старлей допросом обескуражен.
        - Ладно, вы немцев пленили, вы и ведите в штаб полка.
        Попытались выяснить, где он расположен, потом плутали в темноте. Пленных допрашивал капитан, а переводил младший лейтенант. Допрос короткий, толковых ответов капитан не получил. В завершение приказал пленных расстрелять. Михаилу показалось - ослышался.
        - Товарищ командир, они же пленные. Их в лагерь надо.
        - Кормить за народный счет? И где он, этот лагерь? Отведите в овраг и шлепните. Об исполнении доложить.
        Тяжело стало на душе у Михаила. Он пленному про лагерь говорил, надежду дал, а получалось - обманул. Об обмане никто не узнает, а все же скверно. Хотя разумом Прилучный понимал: прав капитан, нет сейчас надлежащих условий. Вышел, сказал бойцам:
        - Велено пострелять пленных. Отвести в овраг и уничтожить.
        Тяжелое молчание. Воевать с врагом на равных, когда и у него оружие, и у тебя, - это по-мужски. А стрелять в безоружного? Не палачи же они!
        Такой приказ получали впервые, еще не привыкли к жестокостям войны. Повели пленных. Те почувствовали недоброе, оборачивались на конвоиров. Вот и овраг. Пленные о своей участи догадались. Один, кому Михаил обещал лагерь, попросил время помолиться.
        - Чего он хочет? - спросил Сарычев.
        - Просит дать помолиться.
        - Пусть. Говорят, приговоренным к смерти разрешают исполнить последнее желание.
        - Позволяем, - перевел Михаил.
        Оба пленных стали молиться, поцеловали крестики.
        - Становитесь лицом к оврагу.
        Повернулись, головы опустили.
        - Дай я, - обратился Сарычев.
        - Исполняй, - кивнул Михаил.
        У самого будто камень с души свалился. Сарычев передернул затвор трехлинейки, выстрелил. Снова щелчок затвора, второй выстрел. Тела убитых скатились в овраг. Положено проверить или нет? Михаил точно не знал, нигде и никогда не читал в уставах, да и не говорил никто.
        Капитана не нашли, Михаил доложил переводчику о выполнении приговора.
        - Собакам собачья смерть! Идите в подразделение.
        Вернулись, а на востоке небо уже сереет, через час - новый день. С нашей стороны по немцам - несколько хлопков, стреляли из 82-миллиметрового миномета. Гаврилов приоткрыл глаза.
        - Тьфу! Это как палкой в улей совать! Как бы ответку не получить!
        На удивление, немцы не ответили, но батарею минометную явно засекли. Это позже Михаил узнал, что немцы и на войне всё стараются делать по расписанию. Завтрак в восемь утра, в половине девятого начинается боевая работа - стреляют артиллеристы, ведут огонь пулеметчики. Причем жили немцы на восточном фронте по берлинскому времени.
        Поели, а потом огнем из гаубиц накрыли минометчиков. Снарядов не жалели: на немцев работали и союзники, и оккупированные страны. Не меньше трех десятков снарядов взорвались на позициях минометчиков. Михаил позже там был. Обрушенные капониры, мертвые тела батарейцев. Не уцелели ни люди, ни минометы - исковерканы осколками, разбиты прицелы, деформированы стволы и опоры.
        Но это было только начало. Гаубицы после минометной батареи перенесли огонь дальше, по избам, в которых располагался штаб полка. Взрывы, дым, пыль. Кто смог убежать, спрятаться в канаве или воронке, спаслись. Оглушены, контужены, в пыли, но живы. Не иначе как «рама» вчерашняя засекла движение людей и скопление машин у изб деревни.
        Разведка у немцев действовала хорошо. И авиационная, и полевая, и радио - да все виды. По почерку радистов полков Функабвер определял дислокацию или смену позиций. Временами отдавали ложные приказы на полковых частотах, пытались дезорганизовать боевую работу.
        Тогда Михаил впервые столкнулся с диверсантами. Не киношными, со злобными взглядами и окровавленными пальцами. Таких рисовали на плакатах «Враг не дремлет», «Болтун - находка для шпиона».
        Сильно потрепанный полк, куда влились Михаил с Игорем, вошел в небольшой белорусский городок. Бойцы предвкушали небольшой отдых. Попить воды, обмыть лицо от пыли, а если повезет задержаться на несколько часов, то и покушать. Полевая кухня дымила в конце небольшой полковой колонны.
        Вдруг раздался треск мотоциклетного мотора, из переулка выехал мотоциклист. Подъехал к голове колонны, стал кричать, что немецкие танки входят в город с другой стороны. Среди бойцов, кто услышал эти слова, началось волнение, даже тихая паника. Танков боялись, потому как средств для борьбы с ними не было. В полку из тяжелого вооружения - только пара станковых пулеметов максим. У бойцов противотанковых гранат нет.
        Вперед шагнул капитан, который допрашивал пленных немцев. Как узнал Михаил, он был помощником начальника штаба по разведке.
        - Документы! - потребовал он у мотоциклиста.
        Тот из нагрудного кармана вытащил документы, отдал капитану. Внезапно мотоциклист схватился за автомат ППД, который висел у него поперек груди. Стоявший слева от капитана боец мгновенно сделал выпад и вонзил штык винтовки в грудь мотоциклисту. Тот упал, мотор мотоцикла заглох. Михаил стоял рядом и ничего понять не мог. Боец в советской форме, мотоцикл ТиЗ - тоже советский.
        - Немец переодетый, - громко сказал капитан.
        - Товарищ капитан, разрешите узнать: как вы определили? - спросил Михаил.
        - Ты когда-нибудь видел бесшумные танки? Их моторы за километр слышны, как и лязг гусениц. Слышите?
        На пару секунд тишина. Бойцы, кто поблизости, прислушивались. Ничего похожего на звуки моторов.
        - А запах?
        Вопрос в тупик поставил. Какой запах? Откуда? Капитан пояснил:
        - Не так выхлоп пахнет!
        Никто не принюхивался, не обращали внимание. Между тем капитан был прав. Весь качественный бензин румынских нефтепромыслов шел только для снабжения авиации. Синтетический бензин из каменного угля Силезии шел для боевой техники и автомашин. Запах у него при сгорании был более резкий, едкий. Тонкости эти знать надо. Человек неподготовленный не уловит.
        Бойцы были поражены. Одно дело - настоящий немец, в форме, в стальном шлеме, при карабине. И другое дело - в форме советской, внешне такой же, как они, рядом стоящие. Танки за время отдыха полка так и не появились. Михаил был впечатлен капитаном. Быстро раскусил врага по мелким деталям! А Прилучный, как и бойцы рядом с ним, ничего не заподозрил. Михаил решил по возможности держаться поближе к капитану. После приказа о расстреле пленных немцев он его невзлюбил, посчитал излишне кровожадным, жестоким. Сейчас мнение переменил. Игорь тоже был в восторге:
        - Капитан-то, а?.. Как немца расколол?! Вот настоящий особист!
        Капитан особистом не был, но служба у него явно на той же линии была. Вообще в Красной армии постепенно формировалась сложная система разведки, контрразведки, в целом интеллектуального противоборства с противником. Это всегда, конечно, имело значение, но в условиях техногенной войны, когда сражаются гигантские силы, огромные массы военнослужащих, оснащенные разнообразной мощной техникой, тогда значение противоборства штабов и спецслужб, то есть мозгов вооруженных сил, возрастает неизмеримо.
        Ситуация на фронте стремительно менялась. Немецкая третья танковая группа Гота захватила Сенно, подошла к Витебску. Остатки нашего пятого механизированного корпуса с боями отходили к Орше. Восьмого июля глубина отхода советских войск уже составляла 450 - 600 километров. Немцы в этот день вошли в Витебск. Численность советских войск перед контрударом составляла 627 300 человек, убито за несколько дней было 341 043 человека.
        Десятого июля началось кровопролитное Смоленское сражение, которое длилось месяц.
        Михаил доволен был, что со своими. Хоть и отступают с боями, но он не один, рядом командиры, бойцы. Важно чувствовать их поддержку в бою. Кроме того, случись ранение или контузия, в полку есть медицинский взвод. С Игорем они по-прежнему были бок о бок, плечом к плечу, можно сказать, превратились в маленькую, но полноценную боевую единицу.
        Горожане, мобилизованные партийными комитетами предприятий, при приближении врага стали рыть окопы, траншеи, противотанковые заграждения - эскарпы и контрэскарпы. Представляли они из себя глубокие и широкие канавы. Танк их преодолеть не может. Либо упадет носом вниз и уткнется в землю, либо не сможет выбраться, крутая стена не даст. Труда на заграждения потратили много, но немцы преодолели их легко. Подрывали одну и другую стенки, и обрушившийся на дно грунт делал возможным переход. Три-четыре таких перехода, сделанных саперами, практически не замедляли темпа движения. Ударная сила вермахта - это танки, но остановить их не удавалось. Эффективной артиллерии - пушек ЗИС-2, ЗИС-3, зенитных 76 и 85 мм остро не хватало, противотанковая 45-миллиметровая слишком слаба, броню в лоб пробивала только с малых дистанций в пару сотен метров. Если после выстрела пушки танк не подбит, второго шанса у артиллеристов не будет. Танк огнем пулемета и пушки противника расстреляет, мало того - ворвется на позицию, всем весом пушечку раздавит, вомнет в землю. Противотанковых гранат, этого последнего шанса пехоты, остро
не хватало. Вместо них использовали коктейли Молотова в бутылках. Смесь и для бойца опасная. Попади в бутылку пуля или осколок, жидкость возгоралась. Противотанковые ружья Симонова и Дегтярёва в войсках появились осенью 1941-го, а в достаточных количествах ими обеспечили бойцов только в 1942 году. Немцы к этому времени на свои Т-III и Т-IV навесили дополнительные броневые экраны, и противотанковые ружья оказались бесполезны.
        Нацисты, наблюдая с самолетов труд сотен и тысяч горожан над рытьем окопов и траншей, разбрасывали листовки. Содержание издевательское, вроде:
        «Граждане и гражданочки,
        Не ройте ваши ямочки,
        Они не сдержат наши таночки».
        Курящие мужики пускали листовки на самокрутки, хоть какая-то польза. Все не участвующие в работах старались эвакуироваться. Организованно, на поездах или машинах, либо сами. Если повезло, то скромные пожитки и дети - на тележках. Либо на себе, но в таком случае уйти далеко не удавалось.
        Красная армия уперлась, вгрызлась в землю. За Смоленском крупных городов уже нет до самой столицы. Разом осознали - все, край. Стоять до последнего, перебить немецкую армию, либо они в Москву войдут. Даже теоретически допустить невозможно! Москва - сердце страны. Конечно, уже готовили запасную столицу - Куйбышев, бывшую Самару. Туда отправляли иностранные посольства, в этот город перебралось правительство. И радиовещание перевели в Куйбышев, именно оттуда передавал сводки Совинформбюро знаменитый диктор Левитан. А народ думал - из Москвы идет передача.
        И Сталин должен был уехать поездом, но уже на перроне вокзала передумал. Если и он покинет столицу, это быстро станет известно. Будут ли солдаты защищать опустевший город так же упорно?
        Пополнение в батальоны и полки было, но не из тыла, а такими же окруженцами. Их задерживали заградотряды, фильтровали, комплектовали команды и направляли в близлежащие подразделения.
        Михаилу пока везло, начальник штаба полка по представлению командира роты включил его в списочный состав. А это уже и запись в красноармейской книжке, и постановка на все виды довольствия. Да только какие там виды? Два, и то скудные - продовольственный и боепитания.
        Через несколько дней Михаил неожиданно для себя попал в танкисты. На построении комбат спросил:
        - Артиллеристы есть? Шаг вперед!
        Михаил шагнул, оказалось - единственный. По его мнению, служа в артиллерии, он нанесет немцам более значительный урон, чем в пехоте.
        - Иди к той избе, там танк.
        Михаил рот открыл объяснить, что он не танкист. Там ведь свои особенности. Да уже поздно, комбат дальше вдоль строя пошел. Михаил себя корил. Ну кто тянул за язык?.. А приказ есть приказ, не отвертишься.
        За избой стоял БТ-7. Выпуск его прекратился в 1940 году. Подвеска по типу американской, конструктора Кристи. Корпус сварной, что лучше клепанного. В нашем танкостроении впервые. Но эффективно противостоять немецким танкам Т-III и Т-IV уже не мог. Немцы усилили броню своих танков навесными листами, и бронебойный снаряд БТ-7 не мог пробить лоб и борт Т-III и Т-IV даже в упор. Зато броня БТ-7 пробивалась всеми пушками танков вермахта, как и 37-мм противотанковой пушкой РаК-35/36 и противотанковыми ружьями. При танке оказался лишь механик-водитель. В черном комбинезоне и танковом ребристом шлеме. Михаил к нему на «вы». Ведь петлиц со званием под комбинезоном не видно.
        - Направлен комбатом на танк, потому что артиллерист, курсант Прилучный.
        - Да? А я мехвод Фадеев, можно Валентином звать, красноармеец.
        Мехвод подал руку. Михаил отважился спросить:
        - А где же экипаж?
        Валентин посмурнел лицом.
        - Обедали мы, я за чаем пошел, немцы мину бросили. Обоих наповал.
        Подошел еще боец, представился.
        - Красноармеец Коновалов, направлен в помощь.
        - Пулемет знаешь?
        - Видел.
        Фадеев крякнул. Согласно штатному расписанию командир танка - он же наводчик пушки. А заряжающий должен стрелять из пулемета башенного. Михаил видел танки вдали, стрелял по немецким. В наших танках никогда не сидел. Фадеев коротенько рассказал об устройстве, а когда забрались внутрь, показал штурвалы наведения пушки, поворота башни. Тесно, но самое плохое - нет обзорности. Михаил сел на место командира, покрутил штурвалы, посмотрел в прицел. Пушка простая, никаких сложностей. А боеукладка приятно удивила. Сто семьдесят два снаряда. Силища! Но переоценил Михаил пушечку. Фугасное действие слабое, а бронебойным можно только бронетранспортер подбить, да и то не со всех ракурсов.
        После мощной зенитной пушки танковая показалась игрушечной, как и снаряды к ней. На боевых постах лежали шлемофоны.
        - Теперь ваши будут. Вот рации у нас на танке нет. Будем действовать по обстоятельствам.
        Похоже, в полку этот БТ-7 был единственной боевой машиной. Не принимать же всерьез несколько тракторов-тягачей для двух гаубиц?
        Полк отходил к Рогачёву, но командование не знало, что к городу уже подошла вторая немецкая танковая группа.
        Пехота вошла в город, неожиданно вспыхнула стрельба. Это немецкая разведывательная группа мотоциклистов столкнулась с авангардом полка. Почти сразу по броне танка постучали железкой. Фадеев танк остановил. У левого борта - пропыленный лейтенант, в правой руке пистолет, рукоятью которого он стучал.
        - Мотоциклисты немецкие впереди! Помогите огнем!
        - Сделаем!
        Фадеев через открытый люк разговор слышал, без команды помчался вперед. На перекрестке - несколько мотоциклов с колясками. Немцы попробовали развернуться. Но БТ не зря назван быстроходным. Один мотоцикл он смял гусеницей, второй переехал. Еще два мотоцикла рванули по улице.
        - Михаил, ну что же ты медлишь? - закричал Фадеев. - Стреляй!
        Танк замер. Коновалов по команде Михаила вбросил в казенник осколочно-фугасный патрон. Выстрел! Гильза вылетела со звоном, запахло порохом. А снаряд мимо мотоциклистов пролетел, ударил в угол кирпичного здания.
        - Еще фугасный!
        Второй выстрел получился удачный. Взрыв, мотоцикл перевернулся, почти сразу вспыхнул. Но второй успел завернуть за угол. По рации мотоциклисты доложили или повезло им, но из-за угла вывернул Т-IV.
        - Бронебойный! - закричал Михаил.
        Клацнул затвор. В прицел видно черный крест на борту танка совсем рядом. Туда навел артиллерист треугольную марку прицела, выстрелил. Успел увидеть попадание, на броне просверк. Танк не остановился, не задымил, закончил разворот, шевельнулась его пушка.
        - Бронебойный! - снова крикнул Михаил. Сейчас кто быстрее. Прилучный успел выстрелить первым, в лоб корпуса, где пулемет. Попал. Почти сразу выстрелил немец. Грохот, потом тишина, заглох мотор. Снизу дым повалил, потом показалось пламя. Подбили! Михаил откинул люк.
        - Все из танка!
        Ни механик-водитель, ни заряжающий не шевелятся, а пламя уже обжигает. Выбрался боец из башни, почти скатился по броне на землю. Из люков танка уже черный дым валит. Михаил побежал в сторону, за дом в проулке. Если рванут боеприпасы, будет скверно. Забежал за деревянную избу, залег в зарослях картошки. Почти сразу прогремел взрыв, башню танка сорвало, подбросило, она упала в десятке метров от корпуса.
        Нарастает рев мотора. Немецкий Т-IV, который подбил БТ, проехал мимо. За танком бегут пехотинцы. У Михаила - никакого оружия при себе, карабин в горящем танке остался. Ни револьвера, ни пистолета, положенных танкистам по штату, никто не видал. И сейчас положение Прилучного хуже некуда. Остается только убегать, чтобы не попасть в плен. Стыдно бежать от врага, а выбора нет. Побежал по задам, перелезал через заборы, ломал ветхие доски. К своим выбрался. У убитого красноармейца подобрал трехлинейку. Из патронной сумки забрал последние три обоймы. Залег в общей цепи. Красноармейцы - незнакомые, не из роты, куда его зачислили. Неважно, после боя найдет свое подразделение. Главное - среди своих, слева и справа жиденькая цепь. Осмотрелся. Ни одного пулемета, даже ручного, не видно. Скверно, у немцев на отделение - ручной пулемет и боезапас отличный, патронов они не экономят.
        На перекресток выполз легкий танк 38Т чехословацкого производства. Немцы в Европе, в Чехии, захватили много трофеев. Военного предназначения в том числе. У чехов танки и грузовики, у французов - тяжелые танки. А главное - военные заводы, которые производили вооружение и боеприпасы теперь уже для вермахта.
        За танком продвигалась пехота. Пока из танка ведется пулеметный и пушечный огонь, пехота перебегает. Пулемет красноармейцам головы поднять не дает. Бойцы по немцам из трехлинеек огонь ведут, только попробуй еще попади в подвижную ростовую цель. Немец перебежал и залег. Вся перебежка - секунды три, прицелиться не успеваешь. Михаил стал стрелять по смотровой щели танка. На немецких танках стоит бронестекло. А на чехословацком 38Т его нет. Один выстрел, второй, третий. На четвертый - удача. Танк начал левый разворот и застыл. Механик-водитель сражен наповал, винтовочная пуля при попадании в голову шансов не оставляет.
        Почти сразу к танку перебежками красноармеец продвигаться стал. В руке - граната. До войны считалось, что граната вполне может остановить танк, перебив гусеницу. На практике оказалось не так. Только связкой из четырех гранат это удавалось. Однако такая связка имела вес три килограмма, бросить ее дальше нескольких метров невозможно. Либо из укрытия - траншеи, окопа, на которые танк уже наползает. Либо, если местность открытая и удалось подобраться сбоку, в мертвой зоне, после подрыва сам мертвым будешь.
        Бойца с гранатой немцы заметили, стрелять стали. У немецкой пехоты карабины Маузера. Пистолеты-пулеметы - у специальных подразделений вроде ягд-команд, ГФП - полевой полиции, СС. Эсэсовцы имели все самое лучшее - оружие, питание, технику, да еще в первую очередь.
        Наши бойцы по немецкой пехоте открыли частый огонь. Боец с гранатой подобрался к танку поближе, грамотно бросил гранату на моторный отсек. За ревом двигателя взрыв едва слышен. Вверх пламя рвануло. Открылись люки, из танка танкисты полезли. Вот где красноармейцы отыгрались! Ни один танкист не смог на землю спуститься, в каждого по несколько пуль попало. Танк горел недолго, то ли бензобак рванул, то ли боеприпасы. Грохнуло здорово! Черный густой дым повалил.
        Без поддержки танка наступление на улице прекратилось. Немцы без поддержки бронетехники не наступали, нет такого в уставе. А на открытой местности сначала авиация наши позиции обрабатывала, потом артиллерия, не жалея снарядов, затем танки давили все, что еще стреляло.
        Михаил смотрел, учился тактике. Если враг в чем-то сильнее, надо перенимать опыт. Вот в Красной армии пропагандировали штыковые атаки. Они хороши были, пока не появилось автоматическое оружие - автоматы, пулеметы. Пара пулеметов вполне могла остановить наступление батальона. Справедливости ради, иногда такие атаки удавались. Немцы их боялись, считали варварством, устаревшим способом ведения войны…
        Восьмого июля, на семнадцатый день войны, закончилось сопротивление войск РККА, окруженных в районе Налибокской пущи, Новогрудка и Столбца. Часть войск с большими потерями смогла прорваться к своим, другие перешли к партизанским действиям. Тем более 29 июня вышло постановление об организации партизанского движения. Материально - оружием, взрывчаткой, боеприпасами, продовольствием, - оно поддержано не было. Сталин считал, что партизаны должны обеспечить себя сами, отобрать у врага. Только как у немцев отобрать, если они вооружены до зубов, а у красноармейцев патронов нет, как и гранат, и питаются тем, что жители дают?
        Значительная часть бойцов попала в плен. Из 44 дивизий фронта 24 были полностью разгромлены. Под Белостоком и Минском были взяты в плен 328 тысяч наших бойцов и командиров, под Смоленском - 310 тысяч.
        Девятого июля, на восемнадцатый день войны, части двадцатой армии РККА оставили Витебск.
        Фактически дорога на Москву была открыта. Из частей в штабы поступают отрывочные сведения, не дающие представления, где проходит линия обороны, какие полки и дивизии занимают позиции.
        По приказу Генштаба летчики Красной армии проводили воздушную разведку, но полной картины она не давала. Порой по одной дороге идет немецкая колонна, по параллельной дороге - наш потрепанный полк. Пыль, дым от выхлопов моторов, звезд или крестов с высоты полета не видно. Вот где сказалась нехватка в войсках радиостанций!
        Глава 4
        Танкисты
        Свою роту Михаил нашел без труда, и отделение свое тоже. Потери, конечно, были, но и Щедрин, и Сарычев, и Гаврилов были живы и практически здоровы. Только Гаврилову слегка зацепило правую ногу, считай, царапнуло. Прихрамывал, но шел.
        В общем же, конечно, настроение у Прилучного было мутное. С одной стороны, обнадеживало, что боевые товарищи рядом. «Светку» свою, правда, потерял после боя в танке, да трехлинейку приобрел, и наган 1905 года выпуска сохранился… Правда, еще голодновато было, на единственной уцелевшей полевой кухне продуктов нет. Выручали сердобольные жители. Кто огурцов даст, кто краюху хлеба. Брать еду неловко, а еще стыдно в глаза смотреть. Один дед укорил:
        - Драпаете? А нас на кого бросаете? Под немцев? Эх, сынки!
        После таких слов кусок в горло не лез, хотя живот уже к позвоночнику прилип. Ослабли все, винтовка пудовой казалась, а к сапогам как будто гирю привязали… У Михаила-то сапоги были, потому как курсант. У младших командиров тоже были, а у красноармейцев - ботинки с обмотками.
        У немцев - все в сапогах, причем добротных, кожаных. Немцы зачастую, когда в атаку шли, совали в голенища запасные магазины и гранаты. У них гранаты удобные, с длинной ручкой, но слабые, с нашей «лимонкой» Ф-1 не сравнить. И запал у немецких гранат горит долго - секунд пять. Наши бойцы успевали их схватить и швырнуть обратно. Красноармейцам же «карманной артиллерии», как прозвали гранаты, остро не хватало. Зачастую использовали трофейное оружие. После финской войны автоматы ППД сочли оружием полицейским. Убрали на склады, частично в погранвойска. А в сорок первом году промашку поняли, но доставались автоматы либо взводным, либо политрукам. Автомат давал высокую плотность огня, качество крайне необходимое на малых дистанциях, когда времени передернуть затвор винтовки нет. А еще автомат хорош в траншейной борьбе из-за меньшей длины. Винтовка со штыком - полтора метра в длину, не развернешься.
        Километров на десять, если не больше, отошла рота Михаила. Окопались, заняли позиции по удобным для обороны особенностям местности - ручьям, возвышенностям. Хорошо, когда перед окопом ручей. В этих местах зачастую берега топкие, и танк не пройдет, завязнет. Есть шанс уничтожить, забросав гранатами неподвижную цель. Да немецкие танкисты и сами не полезут. У них карты отличные. На всех ручьях и реках отмечено направление течения, глубина, состояние берегов. А если мосты есть, то грузоподъемность указана. Сразу понятно, пройдет тяжелая техника или обход надо искать.
        В начале тридцатых годов все же предполагалось, что неприятель может занять западные области Украины и Белоруссии. Стали обустраивать склады с оружием, боеприпасами и продуктами длительного хранения для организации действий партизанского движения и армейских диверсантов. Готовили людей из гражданского населения - минеров, снайперов, разведчиков, призывая их на военные сборы. Задумка отличная была, и сейчас эти отряды помогли бы. Однако доктрина сменилась, склады ликвидировали. Мало того, главному исполнителю Илье Старинову НКВД предъявило обвинение в подготовке заговора, хотя распоряжения он получал лично от Климента Ворошилова. Старинов еще оставался на свободе, но готов был к аресту. Удалось добиться аудиенции у Ворошилова, тот позвонил Берии, и дело закрыли. Однако более десяти тысяч будущих партизан успели расстрелять как участников заговора.
        Михаил у старшины получил две обоймы патронов.
        - Дай еще, не жмись!
        - У меня один цинк на роту! - уперся старшина.
        - Где ты видишь полнокровную роту? От силы два взвода наберется!
        Со вздохом, как от сердца оторвал, старшина дал еще обойму. Пятнадцать патронов - это всего на несколько минут боя, а что потом? Михаил решил подпускать немцев поближе и огонь вести наверняка. Одно плохо: винтовка им не пристреляна, как бьет - неизвестно. А еще штык снят предыдущим владельцем. Винтовка же на заводе пристреливается со штыком. Стало быть, немного левее целиться надо.
        Погода хорошая. В другое время Михаил был бы солнцу рад. Но теперь в такую погоду немецкие бомбардировщики налеты делают. Однако до полудня неприятельская авиация не беспокоила. Зато в полдень пролетела «рама».
        Михаил, пользуясь затишьем, вырыл окоп поглубже, полного профиля. Земля сейчас - главный защитник для красноармейца. Сосед-боец в окопе метрах в пятнадцати посмеивался.
        - Все равно отступать придется, не рви пупок.
        Михаил уже был под бомбежками и знал, насколько это страшно, видел убитых товарищей. Самое плохое, что вражеский самолет видишь, а предпринять ничего не можешь. Для зенитчика - морально тяжело.
        «Рама» даже не успела улететь, прилетела девятка «лаптежников». Морально устаревшие, тихоходные, они наносили огромные потери обороняющейся Красной армии. Но после сорок третьего года, когда у нас появилось много самолетов новейших модификаций - Ла-5, Як-3, американских, поставленных по ленд-лизу, пикировщики сами стали нести большие потери. Если в начале войны юнкерсы летали без истребительного прикрытия, то во второй половине войны - обязательно с ним.
        «Лаптежники» отбомбились. Причем не по окопам, а по позициям минометчиков и единственной полковой пушки. Практически все минометы и пушку вывели из строя, минометчики успели попрятаться по щелям, благо успели их вырыть, как и мелкие капониры для минометов.
        Солдатский труд на войне - не только стрелять, идти в штыковую атаку, совершать марши, но и копать. Кому повезло остаться в живых, перекопали горы земли - окопы, траншеи, блиндажи, землянки, капониры и пулеметные гнезда. И наряду с винтовкой оружием была малая саперная лопата. Ею копали, ее использовали в рукопашном бою. Немцы-пехотинцы опасались ее не меньше винтовки. Им за атаку или рукопашный бой полагались специальные нагрудные знаки.
        После авианалета обычно следовал артиллерийский налет. Сегодня немцы артиллерию не задействовали, сразу пошли в атаку. Несколько легких танков, бронетранспортеры, за которыми бежала пехота. Бронетранспортеры вели шквальный огонь из пулеметов. Танки с остановок палили из пушек. Наша пехота молчала. Бойцы экономили боеприпасы, а пулеметные расчеты раньше времени не хотели себя обнаруживать. У легких танков пушки 20-миллиметровые, но при стрельбе очередью мало не покажется. Подберутся на пятьдесят-сто метров и откроют огонь, безнаказанные за броней. Боец в такой момент чувствует себя беззащитным. Ни гранат нет, ни бутылок с коктейлем Молотова, ни противотанковых ружей, ни пушек. Полная безнадега. Один способ остановить атаку - пострелять пехоту. Без пехоты танки вперед не пойдут, опасаются гранат и поджогов. Откуда танкистам знать, что у бойцов нет средств для борьбы с танками?
        Один из танков вперед выполз. Механик-водитель видел зеленую сочную траву. Не знал, что такая растет на землях заболоченных. И завяз. Крутились гусеницы, летела грязь, а танк закапывался все глубже, уже по брюхо сел. Второй ему на помощь подъехал. А трос зацепить не могут, для этого из танка выбраться надо. Стоило танкисту люк приоткрыть, туда сразу несколько пуль влетело. Больше попыток не делали, атака захлебнулась. Танкисты посчитали, что вся местность впереди для танков непроходима. У них оставался один выход - ждать темноты и под ее покровом завести буксирный трос на крюки, чтобы вытащить бронетехнику.
        Из застрявшего танка периодически постреливали из башенного пулемета. Мешал он сильно. Траншеи на позициях роты не было, фактически передвигаться было невозможно, если только короткими перебежками от окопа к окопу. Ни на кухню сходить, ни к старшине за табачком, кто курит. В общем, обозлили немцы наших бойцов.
        Михаил обдумывал варианты, как немцам насолить. Конечно не сейчас, надо ждать темноты. Танк недвижим и в этом его слабость. Эх, маленько бы бензина, керосина или других горючих жидкостей, но нет их. А как хорошо полыхнул бы Т-II! Когда стемнело, Михаил пополз к соседу.
        - Давай к танку сползаем?
        - Зачем?
        - Там видно будет. К немцам помощь придет, а мы им выйти из танков не дадим.
        - Не пойду. Была бы граната, другое дело.
        Одному к танку лезть плохо, рискованно. Игоря бы прихватить, с ним надежно, да он на другом фланге отделения, дергать его оттуда бессмысленно… Эх, была не была, пойду сам! Очень уж танкисты досадили. Ни поесть, ни воды во фляжку набрать.
        - Тогда с перепугу в меня не стрельни, когда возвращаться буду. Фамилия твоя как?
        - Сапожников.
        - Ладно, Сапожников, жди меня.
        Михаил через ручей перебрался. За ручьем земля человека держала, но зыбко, ноги увязали. А танк не одну тонну весит, гусеницы узкие, рассчитаны на твердые грунты, европейские дороги. К самому танку подобрался. Предусмотрительно патрон в казенник загнал, чтобы у танка не выдать себя клацаньем затвора. В танке разговоры слышны через смотровые щели. О! Идет радиообмен! Михаил встал у гусеницы. До башни рукой дотянуться можно, танк на брюхо сел в трясину, ниже на полметра стал.
        - Семьсот пятый, пора высылать тягач.
        - Вилли, тягач не придет, у него вес больше, чем у твоего танка. Высылаю трактор.
        - У него же нет брони!
        - От русских вы прикроете, а пока сидите тихо.
        - Сил уже нет, у меня заряжающий ранен в руку, ему в госпиталь надо…
        - Конец связи!
        Трактор легче танка, да и гусеницы у него шире, если это артиллерийский трактор. Такие применялись в вермахте и Красной армии для транспортировки орудий крупного калибра. Для полковой или противотанковой артиллерии применялись лошади или грузовики. Грузовик удобнее: расчет можно посадить, боеприпасы сложить. Только где столько грузовиков взять? С началом войны из предприятий, колхозов, мобилизовали всю технику. Трактора, грузовики, мотоциклы. Оставили только для оборонных заводов.
        Михаил настроился на ожидание. Вскоре послышался грохот двигателя. Лязга гусениц не слышно, мягкий грунт глушил. На танке зажглись кормовые огоньки, обозначили себя танкисты. Трактор все ближе, но идет без фар. Остановился, кто-то из трактора спустился на землю, Михаил видел смутную тень. Когда человек приблизился, Михаил вскинул винтовку. Ни мушки, ни прицела не видно, стрелял по направлению. До немца метров восемь. Попал! Немец упал. В танке сразу заговорили тревожные голоса.
        - Что это было, Вилли?
        - Выстрел! Я знаю не больше тебя!
        Михаил передернул затвор, стараясь движения делать медленные, чтобы не щелкало железо. Приоткрылся люк на башне.
        - Эй! Ты жив?
        Михаил сразу сообразил, ответил на немецком.
        - Задело руку! Я не смогу зацепить трос. У меня идет кровь, и мне нужна перевязка.
        В танке устроили совещание, в несколько голосов, но тихо, неразборчиво.
        - К тебе на помощь Зигфрид идет. Не вздумай стрелять.
        - Жду. Давайте быстрее, а то я истеку кровью.
        Из башни выбрался немец. Черт! Темно, а на нем еще черная куртка танкиста. Смутно лицо виднеется. Зигфрид спрыгнул с моторного отделения на землю. От русских он прикрыт танком. Михаил поднял винтовку, выстрелил. Танкист молча рухнул. Гранату бы! Люк открыт, забросить - и весь экипаж угробить можно. Обычную гранату, не противотанковую, но нет ее! Передернул затвор, взобрался на танк, сунул ствол в открытый люк и выстрелил. Передернул затвор, повернул ствол в сторону и еще раз выстрелил. В ответ из двух пистолетов несколько выстрелов. Михаил присел за башню, чтобы не зацепило, крикнул.
        - Советую выбросить оружие и сдаться! Вылезать по одному и с поднятыми руками!
        Тишина.
        - Сейчас брошу в танк гранату или подожгу. Живьем сгорите, у вас нет выбора. Считаю до трех!
        У танкистов один убит, второй ранен, и танк обездвижен. Выбор невелик: погибнуть сейчас, здесь, либо сдаться. Немцы решили сдаваться. Все равно вермахт скоро дойдет до Москвы, война закончится и пленных освободят.
        - Мы сдаемся! - крикнули из люка.
        Выбросили пистолеты в кобурах. Потом нерешительно полез первый.
        - С танка на землю, руки вверх и стоять неподвижно! - приказал Михаил.
        Один за другим выбрались трое. У одного белеют бинты на рукаве.
        - Идти через ручей.
        Когда подошли, Михаил крикнул.
        - Сапожников, это я, Михаил! Веду трех пленных, не стреляй.
        И неожиданно услышал голос старшины:
        - Веди, стрелять не будем.
        Оказывается, на ночную стрельбу прибежали взводный и старшина. Не немцы ли прорвались? А тут сюрприз!
        Немцы перебрались через ручей, вымокли, вывозились в грязи. Их тут же связали, и старшина с Сапожниковым увели пленных в тыл.
        - Прилучный? - уточнил взводный.
        - Так точно.
        - Как удалось захватить?
        - Немцы трактор подогнали, я из винтовки тракториста убил, танкисты люк открыли, я туда пару раз пальнул, пригрозил, что гранату брошу.
        - А почему сразу гранату не бросил?
        - Нет у меня гранаты, соврал.
        - Как же ты с ними говорил?
        - Граната что на русском, что на немецком одинаково звучит.
        - Надо же! Что с танком делать?
        - Сжечь! И трактор сжечь. Все немцам ущерб.
        - Это правильно ты мыслишь. Вот и подожги.
        В армии кто инициативу проявил, тот ее и выполняет. Михали поискал тряпье. На позициях после бомбежки были разорванные в клочья скатки шинелей. Поднял одну.
        - Товарищ командир, мне бы спички или зажигалку. И одного в помощь.
        - Кого? Сам выбирай.
        - Красноармейца Щедрина. Надежный боец, мы с ним огонь и воду прошли.
        Михаил нарочно сказал «красноармейца», хотя формально Игорь был им или нет?.. Черт его знает.
        - Щедрин!
        - Я!
        - Выполнять задание.
        - Есть!
        Спички попросили у ребят, через ручей перебрались без приключений. Быстро нашли бензобак за сидением тракториста. Михаил пробку открутил, сунул туда рукав шинели. Остро запахло синтетическим бензином, от которого чихать хотелось. Потом вымочил в бензине полу шинели. Чиркнул спичкой, рукав вспыхнул, Михаил отбежал и швырнул горящую тряпку на бензобак. Сразу столб пламени взвился от вспыхнувших паров. Побежали к танку, Игорь взобрался на моторное отделение, вытащил из кобур два пистолета, «Вальтеры»:
        - Держи!
        Михаил рассовал в карманы, буркнул:
        - Игрушки… - но понимал, что и они могут пригодиться, оставлять незачем. И бегом к ручью, к своим.
        Игорь острил на бегу:
        - Огонь и воду, говоришь? А медные трубы?..
        Михаил отшучивался:
        - Насчет медных труб не знаю, а вот служить нам с тобой, как медным котелкам!
        - Это точно…
        С немецкой стороны стрельба поднялась, довольно суматошная. Видят - что-то неладное, а что - понять не могут. В общем, толку от такой пальбы не было, а Михаила на нашей стороне какими-никакими медными трубами встретили. Командир взвода, младший лейтенант, пообещал:
        - Как будет возможность, напишу рапорт в штаб полка. Танк уничтожил и тягач! Орден не обещаю, но какая-то награда будет.
        Не дождался Михаил награды. В сорок первом награды вручали за подвиги громкие, что на виду, да и то не всем заслуживающим. Но Михаил не за награды воевал, а за свою землю. Однако приметили его командиры. Смел, грамотно мыслит, инициативен. Качества, присущие не каждому. Большинство исполняет, что поручено.
        Бойцов остро не хватало в строевых подразделениях. Михаила приметил начальник полковой разведки. И забрал бы к себе, если бы Михаил неожиданно для себя не стал танкистом. Опыт боевых действий, короткий и печальный, на БТ-7 был. Не понравилось Михаилу - обзорности из железной коробки никакой, грохот от мотора, от пороховых газов при стрельбе в горле першит, при езде трясет так, что, если бы не танкошлем, вся голова бы в шишках была. А еще обмундирование все в масле, запах соответствующий. У немцев танкисты - элита, а наших они презрительно именовали трактористами. Причем не только между собой, настраивались на волну наших радиостанций, дразнили, пытались унизить.
        - Эй, Ваня! Выезжай на своем тракторе, устроим поединок!
        Примолкли, когда столкнулись с советскими Т-34 и КВ-2. Впервые на танках массово появились пушки калибром 76 миллиметров. У немцев были пушки 20, 37 и 50 миллиметров. По ходу выпуска у Т-III и Т-IV удлинялись стволы пушек, росла бронепробиваемость. Но и тогда в лобовую проекцию наших средних и тяжелых танков пробития не было.
        Для Михаила и плюсы в танках были. Во-первых, танк давал ощущение защищенности. Это не в окопе сидеть, когда любая пуля или осколок убить могут. Танк не всякий снаряд возьмет. И другое: не надо проделывать многокилометровые пешие марши. Ну не любил Михаил ходить.
        Полк уже отошел, занял позиции недалеко от Духовщины, что в Смоленской области. Рядом железная дорога, в паре километров за позициями. На полустанке стоял наш эшелон с танками, разбитый немецкой авиацией. Танки либо сгоревшие, не подлежащие восстановлению, либо с сильными повреждениями. Таким нужен серьезный ремонт на танкоремонтном заводе. А только где они? Все заводы, неосмотрительно построенные на Украине, оказались под угрозой захвата. И Харьковский танковый, и Луганский пороховой, и многие другие оборонного значения. Не всё смогли эвакуировать, но многое.
        Михаила на полустанок направили, где в единственном уцелевшем здании находился штаб полка. Брел боец вдоль состава, разглядывал разбитую технику. Эх, эти бы танки, да в бой! Новейшие Т-34, непохожие на другие. Наклонная броня, мощная пушка - внушают уважение. Михаил тогда не знал даже название танка. Он только начал выпускаться серийно и был в числе секретных. Для немцев он тоже оказался неприятной неожиданностью. Немецкие противотанковые пушки 37 мм пробить броню не могли, за что получили в вермахте обидное прозвище «дверные колотушки».
        Прилучный доставил в штаб пакет, обратно отправился, но шел с другой стороны эшелона. У самой последней платформы увидел: стоит Т-34, целехонький, двигатель рычит. К платформе приставлены шпалы, в начале и конце станции обычно такие хранились на случай ремонта. Танкисты нашли им другое применение. Танкист в темно-синем комбинезоне махнул рукой.
        - Боец, помоги!
        На левой стороне танка гусеница ослабла, провисла, надо было подтянуть. Ключ - огромный, и вороток к нему - в половину человеческого роста. Взялись вдвоем да под русское «ух!» Четверть часа - и гусеница в порядке.
        - А где же экипаж? - поинтересовался Михаил.
        - Сгорели в теплушке при бомбежке.
        Танкист закурил, продолжил:
        - Я часовым был как раз на этой платформе. И танк уцелел, и я - повезло.
        Михаил уже уходить решил, как танкист спросил:
        - Ты курсант? Петлички у тебя приметные.
        У курсантов военных училищ на петлицах окантовка.
        - Курсант, на практику отправлен был, а тут война.
        - А где учился? Да ты закуривай.
        Танкист протянул пачку папирос «Звезда».
        - Не курю, спасибо. В Горьком учился, в зенитно-артиллерийском училище.
        - О! Земеля! Я тоже из Горького! Так ты артиллерист?
        - Первый курс закончил.
        - Давай ко мне в экипаж!
        - Как без приказа? Я в списках полка числюсь.
        Танкист помрачнел, бросил окурок, яростно втоптал его в землю каблуком.
        - Я вот тоже в бригаде числюсь. А где она?
        Танкист показал рукой на сгоревший эшелон и спросил:
        - Где штаб полка?
        - В здании вокзала.
        - Пошли со мной, боец.
        Танкист оказался старшим сержантом, командиром танка. Фамилия - Селезнёв. Командир полка, майор, как узнал об уцелевшем танке из эшелона, обрадовался.
        - В полку остаешься, усилишь огневую мощь.
        - Я из экипажа один остался.
        - Пополним! Вон, его бери. Боец, как фамилия?
        - Курсант Прилучный.
        - Черт-те что! Вот курсанта бери, других бойцов.
        - Товарищ майор… - рискнул вмешаться Михаил.
        - Что?
        - Если уж экипаж формировать, то попрошу и своего боевого товарища. У нас с ним отличная боевая спайка, давно вместе, друг друга без слов…
        - Короче, курсант! Фамилия его?
        - Красноармеец Щедрин.
        - Не возражаю.
        - Доложить бы в штаб бригады… - намекнул Селезнёв.
        - Где штаб? Номер бригады?
        Танкист осекся. Отвечал по привычке. Из всей бригады остался один танк и один танкист. И знамени нет. А если знамя сгорело, как и документы, то и бригады нет, вычеркнута из списков.
        Командир полка решил проблему, вызвав начальника штаба:
        - Старшего сержанта Селезнёва поставь на довольствие. Боевую машину обеспечь топливом и боеприпасами, определи позицию. Да и мехвода, как я понимаю, нет? Выясни, кто знаком с такой техникой, может, трактористом был… ну, понятно.
        - Так точно.
        Приказ пошел по команде вниз. Тыловые службы и соляркой заправили, и снарядами снабдили - полный боекомплект. Со снарядами попроще, они такие же, как у пушки ЗИС-3. А солярка получилась пополам с лигроином. Было такое топливо для тракторов, похуже солярки качеством.
        Место для танка определили рядом со штабом. В случае прорыва немцев танк должен был выдвинуться на опасное направление. Для командира полка танк - единственный резерв, беречь его надо как зеницу ока… Нашелся и механик-водитель: ефрейтор Коньков, бывший рабочий Сталинградского тракторного. Не профессиональный тракторист, но с техникой знаком. Управление что в танке, что на гусеничном тракторе похоже.
        Михаил стал стрелком-пулеметчиком. Игоря определили в заряжающие.
        В танке оказалось тесно, рации не было, а стрелок еще и люка не имел. Уже позже Михаил узнал, что при попадании в танк снаряда и при пожаре успеть выбраться надо за десять секунд. Промедлишь - сгоришь. Танк стальной, а горит стремительно.
        У стрелка видимость сильно ограничена - только вперед через маленькое отверстие для прицела в шаровой установке. На ходу вообще ничего не видно.
        Взялись за боевое слаживание экипажа. Тренировались от рассвета до заката, не забывая про «тяжело в учении - легко в бою». Селезнёв учил экипаж правильно и быстро занимать места в танке и покидать его. Целая наука. В корпусе первым в люк механика-водителя ныряет пулеметчик и сразу вправо, на место стрелка, затем уже садится мехвод и закрывает за собой люк. В башню садятся сразу оба - командир и заряжающий, поскольку в башне два люка. После посадки надо было сразу надеть танкошлем и включить его провод в сеть, в танкопереговорное устройство. Селезнёв предупредил:
        - Шлем не застегивайте. Если танк полыхнул, срывайте шлем и быстро из танка.
        - Почему шлем снимать? Ведь шишки на голове набьешь!
        - Соединения часто заедают. Потеряешь две-три секунды - не успеешь выбраться. Лучше с шишками, чем в танке остаться…
        Постепенно постигали бойцы танковую науку. Отчасти и повезло: Коньков оказался на редкость сообразительным, расторопным парнем, да и с управлением трактором все же был знаком, так что мехвод из него получался как минимум неплохой. Не хватало боевого опыта, да ведь это дело наживное…
        Танк был новейший. Немцы равного ему не имели, но форсировали разработку тяжелых «Тигров», причем в двух вариантах, двух разных конструкторов: Порше и Адерса. Корпуса танков одинаковые, разные башни, разные трансмиссии, но пушка одна - зенитная 88-миллиметровая. Первый такой танк, направленный в войска и увязший в болоте, Красная армия захватила в 1942 году на Синявинских высотах под Ленинградом в исправном состоянии. Наши перевезли его на полигон, изучили и обстреляли из всех имеющихся на вооружении пушек. Результат поверг в шок. Только 85-мм зенитная пушка смогла пробить броню «Тигра» в лоб, но с дистанции в пятьсот метров. Срочно стали реанимировать производство противотанковой пушки 57-мм ЗИС-2, снятой с вооружения «за избыточную мощность и отсутствие целей», как записали в постановлении Комиссариата обороны.
        Первое испытание в бою экипаж получил через два дня. Немцы после артподготовки стали наступать. Бронетранспортеры и пехота. Полагали, после получасового обстрела из орудий ничего живого не осталось. Потери, конечно, были, но не катастрофические. Командир полка решил бросить на немцев единственный, но существенный резерв - танк.
        Получив приказ, заняли места в танке, сбросив маскировку в виде веток. Некоторые пехотинцы испугались рева двигателя в тылу, подумав: окружают! Окружения и танков боялись. Но увидели танк со звездой красной на башне, и сразу боевой дух поднялся, а для немцев танк оказался неожиданностью. Сделали танкисты короткую остановку, грянул выстрел! Один полугусеничный бронетранспортер застыл. Михаил воспользовался остановкой и из лобового пулемета ДТ открыл огонь по вражеской цепи. В танке от пушечного и пулеметного огня полно пороховых газов, в горле першит. Танк сделал еще несколько выстрелов и ринулся вперед. У немцев замешательство переросло в бегство.
        Четыре бронетранспортера горят, пехота отступает. Селезнёв в раж вошел. Экипаж работал слаженно, тренировки доброе дело сделали.
        - Давай, братцы! - орал старший сержант. - Коньков, вперед!
        Виданное ли дело - немцы бегут! Пик морального удовлетворения! Уже и чахлый лесок впереди. Немцы выкатывают на дорогу из укрытия противотанковую пушку РаК-3,7. Ту самую «дверную колотушку». Тогда наши танкисты на Т-34 еще не знали, что бесполезна она. Немецкие пушкари торопятся. Выстрел! Как кувалдой по броне ударили, всех тряхнуло, но танк не заглох, не остановился. До пушки - сотня метров, еще раз успела «колотушка» выстрелить, и снова - удар по броне и нет пробития! Танк всем весом навалился на пушку, сминая железо. Расчет успел разбежаться в стороны. Идти дальше, вглубь немецкой обороны, Селезнёв не решился. Там могут быть пушки посерьезнее. И от своих отрываться не следовало. Было бы несколько танков, да с десантом, тогда хоть до Берлина!
        Развернулись и покатили по своим следам назад. В расположении полка остановились, выбрались из танка, и в первую очередь - к носу танка. На переднем наклонном листе появились две большие щербины в полкулака. Не взяли снаряды броню, хотя удары сильные были. Танкисты после осмотра духом воспряли. На таком танке можно воевать!
        А немцы уже докладывали в штабы, что у русских здесь танк Т-34. Может быть, и не один. Немцы уже успели захватить в первые дни войны несколько тридцатьчетверок, причем не побывавших в боях, прямо в танковом парке. Танки отправили на полигон в Куммерсдорф. Ознакомившись с устройством, обстреляли из всех видов танковых и артиллерийских пушек. Результатами были поражены. Гитлер даже устроил разнос Канарису, главе абвера, за плохую работу. Его агентурная сеть не смогла выявить серийное производство танков КВ-1 на Кировском заводе в Ленинграде и Т-34 на Харьковском паровозостроительном заводе.
        Первым делом экипаж танк прятать стал. Хорошая маскировка - залог выживаемости. Замаскировать танк непросто, слишком велик. Загнали под большую березу, с другого дерева нарезали больших веток, набросали на броню. С полусотни шагов уже неплохо, контуры размыты. У лиственных деревьев одно плохо: быстро на летней жаре сохнут листья, начинают выделяться цветом. Лучшая маскировка - ельником, но в округе елочки маленькие, не больше человеческого роста, и ветви у них короткие.
        Быстро закончили, и оказалось - вовремя. Над позициями снова появилась «рама». Зудит моторами в вышине, назойливо, как надоедливый комар. Одного танкисты не учли. На травяном покрытии следы гусениц хорошо видны сверху, выделяются. Шел-шел след и вдруг оборвался. Если бы следов от гусеничной техники много было, попробуй, разберись. Видимо, заметил и сообщил по рации летчик. Танкисты под деревом сидели, за кормой танка, обедали. Заряжающий на полевую кухню ходил, принес котелки с гороховым супом и ржаной хлеб. Еде все рады были, поскольку не завтракали.
        И в почти полной тишине - нарастающий вой мины.
        - Ложись! - закричал Селезнёв.
        Попадали наземь. Почти сразу раздался взрыв мины неподалеку. Осколки ударили по броне, но никто не пострадал, танк своим корпусом прикрыл экипаж. И пошло, мины падали одна за другой. Когда мина на излете, ее слышно - шелест, тонкий свист. Надо немедленно падать или бросаться в любое укрытие - воронку, окоп, траншею. У мины осколки над землей летят. Снаряд пушечный услышать невозможно, слишком велика скорость. Даже если он на излете, прятаться бесполезно, снаряд уже пролетел.
        Вермахт минометами был оснащен значительно лучше, чем Красная армия. Уже во взводе были минометы калибром 50 миллиметров. Максимальная дальность выстрела - 575 метров, этого хватало, чтобы добросить мину до траншей противника. Причем вес мины был вполне приличный - 910 граммов. Немцы называли минометные мины гранатами, а минометы именовали «саперные изделия» - противопехотные или противотанковые. Погубил 50 мм миномет очень чувствительный взрыватель. Стоило мине задеть ветку, как она взрывалась, порой убивая расчет миномета. По этой же причине стрелять из него запрещалось в дождь. Еще у немцев были минометы калибром 81,4 миллиметра. Вполне приличные, с дальностью стрельбы до четырех километров.
        Наши конструкторы, среди которых ведущее место занимал Шавырин, придумали хитрый ход. У наших минометов калибр сделали 82 миллиметра. Так что при захвате трофейных боеприпасов их вполне можно было использовать для стрельбы, а вот немецкие минометчики наши мины использовать не могли. Зато, захватив на складах наши 120-миллиметровые минометы, немцы их опробовали и остались довольны. Миномет М-38 имел дальность стрельбы в шесть километров, был прост, имел колесный станок для перевозки на крюке автомобилем или гужевым транспортом. Немцы запустили в производство копию М-38, немного усовершенствовав колесный станок. За годы войны ухитрились изготовить восемь тысяч штук. Мощнее был только «ишак», как прозвали на фронте наши бойцы шестиствольный немецкий миномет залпового огня Небельверфер за его характерный звук выстрела.
        Разрывы мин близко, но прямого попадания не было. Ветки взрывной волной с танка расшвыряло, и сразу после обстрела снова пришлось маскировать. От осколков мин на броне только царапины остались. Экипаж проникся к танку уважением, толстая броня внушала надежду. Позже осознали: зря. Танки в бою - расходный материал. Если противник равен по вооружению, танк в бою живет минуты, в среднем - полчаса боя.
        Кому-то везло. Ванька-взводный в пехоте на передовой редко выживал больше недели. Другим легче. Ранены были, после госпиталя возвращались в строй, продолжали воевать. Не одно ранение имели, дошли до Берлина и живы остались. Самое обидное - в звании не особо выросли и наградами не разжились. Медали на гимнастерке, нашивки за ранения - были, а орденов нет. Их чаще штабные получали.
        Двое суток немцы не повторяли попыток прорыва, подтягивали резервы. А потом после артиллерийской подготовки прогремела атака. Впереди танки Т-IV, рабочие лошади панцерваффе, за ними - бронетранспортеры с пехотой. Причем Селезнёв их видел, взобравшись на башню и стоя в полный рост.
        Пушки на Т-IV 75 мм, но стволы короткие, лобовую броню Т-34 не пробьют, а бортовую могут. Либо если по гусеницам стрелять начнут. Вот повредить трак, «разуть» танк - запросто. А зачастую могли и разбить ленивец, как называется направляющее переднее колесо. Тогда танк превращается в неподвижный ДОТ. У немцев организация лучше. В каждой танковой роте имеется ремонтно-эвакуационное отделение, где два тягача, 17 человек ремонтников, грузовик с оборудованием и еще один грузовик с запасными частями. Если в нашей танковой роте - три взвода по три танка и танк командира роты, всего сорок человек личного состава, то в немецкой танковой роте - 14 средних танков и 5 легких, всего 144 человека. А еще имеется 4 запасных танковых экипажа, они оперативно заменяют раненых и убитых. В роте два грузовика, один для перевозки запасного личного состава, другой для имущества. В отделении боевого управления есть грузовик-кухня с двумя поварами и водителем. Еда может готовиться прямо во время марша, танкисты на остановках могут поесть горячей пищи. Еще в этом отделении есть специалист по радиостанциям, четыре оружейных
мастера, фельдшер и санитар. И все при транспорте - мотоциклах с колясками. В целом немецкая танковая рота была сильнее нашей в полтора раза. Разница существенная. Кроме того, многие экипажи имели боевой опыт - Испания, Франция, Польша.
        Стоя на башне, Селезнёв считал танки противника:
        - Один, два, три… восемь!
        Восемь на одного. И пусть пушка Т-IV слабее, его дополнительные экраны хорошо прикрывали корпус и башню, делали Т-IV достойным противником. С таким лучше начинать бой из засады. Нанести внезапный удар, успеть подбить пару танков, чтобы давить морально. Но одержать победу не получится. Наверное, Селезнёв осознавал перспективы.
        - В машину! Заводи! - скомандовал он.
        Танк стоял с заведенным дизелем, командир приник к прицелу. Он решил подпустить вражеские машины поближе и ударить сбоку. На любых танках всех стран наиболее толстая броня - лобовая, бортовая тоньше. Селезнёв решил открыть беглый огонь из укрытия. Три-четыре выстрела беглым огнем по бортам, уже потом покидать укромное место. А дальше видно будет по обстановке. Заряжающему приказал:
        - Бронебойными, максимально быстро. Приготовился!
        Клацнул затвор патрон уже в казеннике. Один из танков с бортовым номером 316 - совсем близко, метров двести дистанция, да еще борт подставил, сам так и лезет в прицел. Подвел Селезнёв треугольник оптики под срез башни. Он называется в артиллерии прицельной маркой. Немного подвел поворотом башни, выбирая упреждение, и нажал педаль спуска. Выстрел! Кончилась спокойная жизнь. Выстрел следовал за выстрелом. Михаил насчитал четыре. Из гильз на полу шел сизый дымок, сильно пахло сгоревшим порохом. Танк по приказу командира рванул вперед. Заряжающий открыл люк башни и стал выбрасывать гильзы, а то скоро дышать нечем будет.
        Тридцатьчетверку немцы уже обнаружили. Да и как не засечь, если на поле уже три танка полыхают? Немцы сразу развернулись, подставляя лобовую проекцию. По Т-34 ударила первая болванка. Удар сильный, но пробития не произошло. Похоже, немцы довольно оперативно наладили выпуск подкалиберных снарядов. Тонкая сердцевина у них из очень твердого материала. Из Норвегии получали вольфрам и лили сердечники.
        Снаряд попадал в броню, плющился, а сердечник по инерции шел вперед и пробивал броневой лист. В СССР с вольфрамом было плохо, не разведали еще месторождения. По ленд-лизу уже в середине войны стали получать вольфрам из США.
        Опытные немцы экипажу Селезнёва попались. Позже Михаил обнаружит в сумках танкистов панцерваффе памятки, на которых на силуэте Т-34 в разных проекциях красными точками будут указаны уязвимые места. Одним из таких был люк механика-водителя. В тридцатьчетвёрку угодили сразу два снаряда. Один - в люк механика-водителя, проломил его, убив мехвода. Другой попал в ленивец, и танк размотал гусеницу, Т-34 стало разворачивать влево. Михаил сидел рядом с Коньковым, после удара взглянул на товарища, и его едва не стошнило. Головы у мехвода нет, грудная клетка разодрана, кровь везде…
        Танк подставил немцам правый борт, и тут же в него влепили снаряд. Угодил он в корму, повредив двигатель. Дизель смолк, танк замер. И крик Селезнёва:
        - Экипажу покинуть машину!
        Не зря изводили себя на тренировках! Мгновенно, ловко выбрались наружу. Старший сержант скомандовал:
        - Ползем отсюда, а то танк горит, поджаримся.
        Поползли к носу, со стороны кормы уже слышался треск пламени и мелькали отсветы огня, черный дым повалил. Все, танк обречен, уже и для ремонта не пригоден. Но выручил крепко. Ветром дым на немцев сносило, закрывая им обзор. Отползли немного, Селезнёв скомандовал:
        - За мной!
        Вскочил и побежал. В танке с минуты на минуту могли взорваться боеприпасы, и тогда им не поздоровится, слишком близко еще. Немцы к подбитому танку русских интерес потеряли, так что красноармейцы добрались до окопов пехоты, залегли в здоровой воронке от бомбы.
        У Селезнёва в кобуре штатный наган, у Михаила тоже, у Игоря - трофейный вальтер. Оружие для общевойскового боя, конечно, так себе, но ребята решили: если что, живыми не дадимся!
        Из воронки выглядывали осторожно, пытаясь оценить обстановку. А обстановка складывалась для полка неважно. Из восьми танков врага три удалось подбить, но оставшиеся пять продолжали атаку. Один Т-IV немного вырвался вперед, и тут из окопчика приподнялся боец, швырнул под гусеницу связку гранат. Взрыв! И танк застыл с перебитой гусеницей. Остальные осторожничать стали. Остановившись, поливали наши позиции из пулеметов, не давая подняться.
        У немцев уже потеряны четыре танка - половина из наступающих. Таких потерь не было у вермахта ни в одной кампании. Без поддержки пехоты танки двигаться вперед опасались. У русских могут быть еще гранатометчики.
        Наша пехота стала вести огонь из личного оружия. Приподнимались в окопе, прицельно делали выстрел и прятались. Но толку от этого было немного.
        Ситуация складывалась скверная. А спас ее единственный расчет дивизионной пушки Ф-22УСВ. Бойцы искусно замаскировали пушку в капонире ветками. В критический момент открыли огонь. До немецких танков было метров триста. Выстрел следовал за выстрелом. Замер один танк, задымил другой, загорелся бронетранспортер. Немцы не стали испытывать судьбу. Танки начали пятиться, с коротких остановок пытались поразить пушку. А это было очень непросто, ведь над бруствером виден только верхний край щита и ствол. Вместе с танками стала отходить пехота. Красноармейцы перевели дух. Устояли, отбили атаку.
        Полдня выиграли, надеясь на подход резервов из тыла. Немцы перегруппировались. Третья танковая группа переориентировалась на Ленинград, а вторая танковая группа перенацелилась на Киев, эти направления отставали от плана. После захвата Смоленска 16 июля группа армий «Центр» должна была наступать на Москву силами только пехотных дивизий. Хотя и у них мощь большая. По штатам 1941 года в дивизию входят три пехотных полка, один артиллерийский, один разведбатальон, один противотанковый батальон, один инженерный батальон, один батальон связи, тыловые службы и штаб, всего более десяти тысяч военнослужащих.
        При перегруппировке случилась некоторая заминка, Ставка Верховного командования приняла ее за истощение: мол, выдохлись немцы. И принялась готовить наступление силами двух фронтов - Резервного во главе с Жуковым, который должен был наступать на Ельню, и Западного фронта во главе с маршалом Тимошенко, который должен был атаковать в районе Духовщины. В полосе наступления находились два немецких армейских корпуса. Восьмой, которым командовал генерал Гейтц, имевший три пехотные дивизии - 8-ю, 28-ю и 161-ю. И пятый, генерала Руоффа, в составе 129-й, 106-й, 35-й и 5-й пехотных дивизий и 900-й бригады. В резерве у немцев недалеко от Духовщины располагались 14-я моторизованная и 7-я танковая дивизии.
        Полк, где воевал Михаил, получил передышку. Немцы перегруппировывались, танковые дивизии уходили. Бойцы в полку удивлялись затишью, подозревали немцев в готовящейся каверзе. По ночам слышался отдаленный звук танковых моторов в немецком тылу. Наши бойцы об отводе и передислокации танковых дивизий немцев не знали, воспринимали рев моторов как угрозу - дескать, готовятся к наступлению. И когда впервые в полк привезли грузовик с коктейлем Молотова, расхватали вмиг. Такое название зажигательной смеси дали уже после войны западные политики и журналисты. На бутылках - наклейка, отпечатанная на скверного качества бумаге, «КС. Огнеопасно» и краткая инструкция. В бутылках - фактически загущенный бензин, чтобы горел на броне, затекал в щели, внутрь корпуса, воспламенял все, что может гореть - краску, резину, тканевую оплетку проводов. В любом самодвижущемся средстве всегда много материалов, способных гореть или выделять при тлении удушливый дым. В танке или самоходке при стрельбе и так дышать тяжело. В боевой рубке скапливаются газы, вентиляторы не справляются, в бою иной раз приходится открывать верхние
люки на башнях.
        Инструкцию на бутылке прочли, приняли к сведению. Какая-то надежда появилась отбить атаку. Все равно опасения были. На словах все просто. Танк надо близко подпустить, на 20 - 30 метров, на бросок. Поджечь привязанную к бутылке специальную спичку и бросить.
        А на деле, когда на тебя бронированная махина идет, поливая из пулемета, не давая подняться из окопа для броска, - страшно. Кто говорит, что на войне не страшно, тот не был на передовой, не попадал под бомбежку или артобстрел, под танковую атаку. Выжить на войне, не прячась за спины товарищей, сложно. Многое еще решает элемент везения. Тут уж к кому как повернется Фортуна. Михаил сам свидетелем был. Сидят несколько бойцов кружком, хлебают супчик из котелков, разговоры ведут. И вдруг минометная мина, совсем рядом. Все убиты наповал, а один даже не ранен. Походил пару дней полуоглохшим и все. Везение или Божий промысел? В тяжелых боях в Бога начинали верить все, даже завзятые атеисты. Крестным знамением себя осеняли, читали молитвы. Многие и знали-то только одну: «Отче наш». Время было такое, после революции двадцать с гаком лет прошло, партия и комсомол старались выжечь веру напрочь каленым железом. А как война началась и тяжелые дни наступили, так вокруг Москвы икону на самолете провезли во избавление от супостата.
        После обеда послышался в нашем тылу грохот двигателей, лязганье гусениц. Взбодрились бойцы, подумали: танки на подмогу подошли. Оказалось, тракторы «Сталинец» прибуксировали гаубицы. Бойцы, завидя орудия, духом окрепли. Но Михаил с первого взгляда определил: с танками по-прежнему бороться нечем. Гаубицы предназначены для стрельбы по площадям либо неподвижным целям. Для обороны хороши, для контрбатарейной борьбы, для уничтожения ДОТов и ДЗОТов. Попасть из гаубицы в танк - редкая удача, потому что снаряд из нее летит по навесной траектории. Сначала вверх, потом падает вниз. За счет такой траектории гаубица может уничтожать противника, скрытого за лесом, на обратной стороне холма, укрытого в траншее или блиндаже. Но по оживлению в тылах, по появлению на переднем крае командиров-корректировщиков, Прилучный понял: готовится какая-то войсковая операция. Не всем командирам дозволено знать планы генералитета, простым красноармейцам - тем более. Задача рядового бойца - добросовестно исполнять приказ. Но они приметливы, подмечают каждую мелочь. Догадались, тем более немецкое наступление приостановилось.
Стало быть, и у немцев войска потери несут - в людях, в технике. Не ожидали генералы в Германии, что русские окажут столь яростное и ожесточенное сопротивление. Ведь до войны Гитлер не раз повторял, что «СССР - Колосс на глиняных ногах!». Только подтолкнуть надо, и он упадет. С каждым днем по мере продвижения вермахта вглубь СССР сопротивление нарастало. Выигрыш во времени - фактор важный. Немцы завязли на советских просторах, план «Барбаросса» не исполнялся. Задержка позволила многим предприятиям, заводам, учреждениям эвакуироваться. Конечно, все делалось спешно, успели погрузить в эшелоны оборудование и рабочих с семьями с минимумом пожитков. Остальные жители уходили сами, селяне гнали скот, который сильно сдерживал движение. Многие, особенно имевшие престарелых родителей или инвалидов, уйти побоялись, остались на милость оккупантов. Немцам коренное население не было нужно, только земли. Как только занимали город, карательные команды расстреливали евреев, цыган, пациентов психбольниц, членов семей партийных и советских работников, кадровых командиров.
        Эвакуированные заводы, разгрузившись зачастую в голом поле или на окраине деревни, строили цеха, а то и под открытым небом начинали выпускать оборонную продукцию. Именно она шла на фронт в начале сорок второго года.
        Все эти дни, пока проходили перегруппировка и пополнение полка, Михаил и Игорь были рядом, у них даже было свободное время, чтобы поболтать на отвлеченные темы… Михаил стал замечать, что историк как-то сдал… Задумчивый какой-то стал, раньше он был заметно бодрее. Может, просто устал, все же не военный… Хотя за это время он такую боевую школу прошел, что стал, конечно, полноценным бойцом, неплохим, можно даже сказать хорошим солдатом. И вот как-то изменился. Михаил это заметил и решил друга приободрить.
        Однажды перед отбоем постарался сказать полушутливо:
        - Красноармеец Щедрин! Вы, никак, загрустили? Или мне кажется?
        Игорь шутку принял, в ответ улыбнулся:
        - Грустить солдату не годится, а задуматься - задумался. Это верно.
        - О чем?
        Игорь помолчал и вдруг ответил вопросом на вопрос:
        - Слушай, а ты думал, что будешь делать после победы?
        Михаил оторопел. Сказать, что у него и в мыслях этого не было?.. Да вроде бы не скажешь так. Конечно думал: вот победим этого проклятого Гитлера - наступит счастливая мирная жизнь… Но это не были четкие мысли, скорее мечты. При этом Михаил прекрасно понимал, что до победы может быть совсем неблизко, да и доживет ли он сам?.. Ну и понятно, что все это было далеко, где-то на краю сознания, заслоняясь мыслями о том, как прожить текущий день так, чтобы остаться живым, целым, невредимым.
        Примерно так и сказал Щедрину. Тот задумчиво покивал:
        - Все так. А все же вот я думаю: хочешь не хочешь… Даже не о себе, знаешь ли. Думаю, какой будет мир после победы. Все же изменится в мировой политике! Так?
        - Ну!.. - Михаил махнул рукой. - Об этом нам сейчас размышлять нечего! Я вот думаю, что, по некоторым данным, наше наступление готовится, так что ждут нас горячие денечки. Об этом не думал?
        - Ну как же, - Игорь зевнул. - Даже предполагаю, что через день-два, не позже… Ну что, отбой?
        - Да, спим, - откликнулся Михаил, но уснуть долго не мог. Странно разволновал его этот разговор. Ну, историк… - беззлобно думал он в адрес Игоря. Как ведь все повернет так, что мозги переворачиваются… С тем и уснул.
        Насчет наступления - верно, конечно. Солдатский телеграф вести разносит, да и сколько ни секреть подготовку, всего не засекретишь. Опытному бойцу сразу ясно, что нечто готовится. Ну, правда, настоящий ли это удар или отвлекающий - такие оперативные задумки на солдатском уровне не видны. Иной раз ведь командование нарочно демонстрирует подготовку к наступлению, дабы ввести в заблуждение возможную агентуру и отправить в штабы противника ложные сведения…
        Всегда перед наступлением проводится разведка. Крайне нужны пленные, чтобы выяснить, какими силами располагает противник, где располагаются артиллерийские батареи, где танки и сколько? Какую-то часть работы взяла на себя авиаразведка. Здесь большую роль сыграли летчики 47-й авиадивизии полковника Толстикова. Активно вели разведку, делали фото железнодорожных узлов, шоссе, бомбили мосты и скопления техники.
        В полку, где служил Михаил, разведвзвод был потрепан сильно. Когда случались ситуации критические, командир полка бросал на опасные участки всех, способных держать оружие, - ездовых, писарей штаба, ветеринаров, разведчиков.
        Тем более при отступлении у них работы мало. Из взвода из-за потерь одно отделение осталось. Отправили к немцам одну поисковую команду, не вернулись. На следующую ночь вторую группу, остатки взвода. И эти сгинули. Хоть и подготовлены в плане боевом были, но изъяны наличествовали. Никто в разведгруппе не знал немецкого, не знали специфики - например, во сколько меняются часовые. Оккупационные войска жили по берлинскому времени. Смена караулов в полночь и в четыре утра. Если «снять» часового без четверти полночь, то его пропажа быстро обнаружится, объявят тревогу и поиски. Уйти не будет времени. Лучше часового убить или пленить в первом часу, тогда до смены караула уйма времени и есть шанс вернуться к своим. И таких нюансов много. Например, ходили в поиск в своей форме и сапогах. У немцев подошвы сапог подбиты гвоздиками с квадратными шляпками, на каблуке - подкова полукругом. На влажном грунте следы видны отчетливо. На советских сапогах подковок нет, и гвоздики - с круглыми шляпками. Для опытного розыскника - зацепка. Немцы широко использовали служебных собак, в том числе ищеек. Наши бойцы сапоги
чистили ваксой, а немцы - гуталином. Запах отличался сильно, для собаки это сильный след, запах держится несколько часов. Немецкая полевая полиция ГФП имела богатый опыт, многие члены ее перешли из криминальной полиции, сыщики были отменные.
        Кто-то из штаба вспомнил о Михаиле, вызвали к ПНШ, как сокращенно именовали должность помощника начальника штаба по разведке.
        - Прилучный? Ты куда потерялся? Для тебя задание в самый раз. Надо пленного взять, желательно офицера.
        - Товарищ старший лейтенант! Я не разведчик, обучение не проходил.
        - Как же, помню: курсант зенитно-артиллерийского училища, прибыл в округ на практику. Можно сказать - почти красный командир, язык врага знаешь. Стало быть, тебе все карты в руки. Бери себе в помощники двух-трех бойцов на выбор, и в полночь я тебя провожу через передовую.
        - Так точно!
        А раз так точно, значит надо отбирать добровольцев. Решил, если на этот раз Игорь напросится, взять его с собой. Михаил уже был уверен, что на москвича положиться можно, не подведет. Еще кто?.. Ну, разберемся!
        Конечно, Игорь первым вызвался идти, а вслед за ним еще двое: уроженец вятских краев рядовой Федор Студеникин и ефрейтор из старослужащих Алексей Корепанов. Надежные, исправные бойцы, без нареканий по службе. Корепанов даже разок был в разведке, правда, по его словам, неудачной: послали группу обычных солдат, без опыта, они бесплодно поболтались по лесу. Линии фронта не было, полный хаос, бойцы шатались в лесу, слышали выстрелы, видели, как промчалась немецкая мехколонна, о чем и доложили, но проку от этого для командования было немного.
        Вечером, как стемнело, вчетвером прибыли к ПНШ. Старлей осмотрел бойцов скептически, головой покачал: у всех винтовки, оружие габаритное, в неожиданной стычке с противником плотности огня создать не может.
        - Трехлинейки оставить, за мной!
        В бревенчатом сарайчике выдал каждому по ППД, оружию редкому, да по два полных магазина. И только Михаилу вручил нож в чехле.
        - Как от сердца отрываю, один остался. В поиске незаменимая вещь. А теперь попрыгайте.
        Бойцы переглянулись. Послышалось им? Заулыбались. Старлей рыкнул:
        - Что сказано? Со слухом плохо? Попрыгали по очереди! Чтобы ничего не звякнуло!
        У троих прыжки вышли бесшумные, а у Федора что-то брякнуло. ПНШ назидательно поднял палец:
        - Поняли теперь - зачем? Лишний звук - потерянная жизнь! Немцы ночью караул исправно несут, никто не спит. Ваша задача - тихо просочиться. Немцы не успели позиции оборудовать. Ни мин нет, ни колючей проволоки. Полагают - зачем силы тратить, если не сегодня завтра наступать. Так что вам даже повезло… Все, выходим!
        До передовой не больше километра. Через передовую должен проводить командир, причем сообщить командиру взвода, держащему оборону, старшему группы сказать пароль и отзыв. К землянке взводного подошли, командиры переговорили, Михаилу сообщили пароль и отзыв. Дальше пошли вместе в траншею. Михаила мандраж стал бить. Держался, но чувствовал, как мелко трясутся пальцы рук.
        - Ну, ни пуха ни пера! - неожиданно сказал старлей.
        Полагалось в ответ послать к черту, но как-то не по уставу старшего по званию и должности посылать. Так и полезли из траншеи. Темно, то и дело спотыкались о неровности, едва не падали в воронки. Шли цепочкой, один за другим. Старлей сказал, что до немцев метров восемьсот. Только как определить в темноте, сколько прошагали, если ориентиров нет?
        Неожиданно совсем рядом услыхали разговоры на немецком.
        - Гюнтер, сколько еще до пересмены?
        Бойцы замерли. Слова понял только Михаил. Выходит, скоро появится разводящий со сменой караула? Медленно подались влево, в сторону от часовых. Как наставлял ПНШ, надо идти в тыл и там уже брать «языка». Что знает рядовой пехотинец на передовой? Да хоть и фельдфебель?..
        Потихоньку, почти не дыша, отошли в сторону, потом все дальше в глубину обороны. Сколько прошли, неясно. Впереди вспыхнула лампочка, раздался стук железа. Замерли. Луч на миг в сторону повернул, осветив грузовик. Шофер тоже интереса не представлял. Михаил решил про себя: еще полчаса вглубь обороны, и надо брать «языка», идти назад, иначе не успеют вернуться до рассвета…
        Глава 5
        Из окружения
        Михаил поднял руку, бойцы замерли. Послышалось какое-то движение впереди, прислушались. И в самом деле, стали слышны шаги, причем не одного человека, а многих. Михаил был в замешательстве. В бой вступать невозможно, немцев много, а разведчиков трое, да еще в чужом тылу. Если поиск со стрельбой, стало быть, провал полный, ни пленного взять нельзя, ни уйти, немцы быстро примут меры, окружат, уничтожат.
        Немцы уже рядом, шагах в пятнадцати. И вдруг - приглушенный русский матерок. Немцы точно так витиевато не умеют. Прилучный сперва растерялся. Потом приказал жестом своим бойцам лечь и в голос сказал:
        - Бойцы, не стреляйте, мы свои. Старшего ко мне!
        Замешательство, бряцание оружия, лязг затворов и тишина. Потом приглушенное:
        - Вы кто такие?
        - Разведгруппа. Старшего ко мне.
        Михаил и сам в окружении был, окруженцам сочувствовал. Из темноты возник военнослужащий. В темноте петлиц не видно, но выправка и голос - командирские. Поперек груди - трофейный автомат.
        - Мы из конно-механизированной группы генерала Болдина, - представился человек.
        - Сколько вас?
        - Три десятка, пока разведываем путь.
        Генерал Болдин начал воевать с первых дней. Под его руководством была боеспособная группировка из 29-й моторизованной дивизии, 7-й танковой дивизии, но без стрелкового полка, 8-го танкового полка 4-й танковой дивизии и двух кавалерийских дивизий - 6-й и 36-й. Группировка сильно потрепала немцев, но сама под Белостоком потеряла около двухсот танков и порядочно личного состава. Тем не менее от Гродно шла на восток по немецким тылам, непрерывно участвуя в боях, теряя технику и бойцов. Для немцев эта группировка была как заноза, сильно беспокоила, отвлекала силы. Забегая вперед, можно сказать, что вышла из окружения группа 11 августа, 1654 человека, из которых 103 раненых. Не бросили никого, тяжелораненых вынесли на самодельных носилках.
        Михаил задумался. Его задача - взять «языка». Но три десятка бойцов через передовую не просочатся незаметно, скорее всего, с боем прорываться будут. На ноги поднимутся все, и назад группе Михаила будет не пройти. Очень некстати.
        А боец спрашивает:
        - До передовой далеко?
        - Километра два, но это не точно, сам понимаешь: темнота и карты нет, сориентироваться сложно.
        - Это да. Не проведете через немцев?
        Михаил с ответом замешкался. Надо бы, но тогда как с «языком»? Получится - невыполнение приказа. Боец догадался.
        - «Языка» взять надо?
        - Приказали.
        - Можем отдать одного, мы двоих ведем. Офицеры, но кто - не знаем языка. Ни допросить, ни документы прочитать.
        У Михаила как гора с плеч свалилась. Нет, ну надо же, как повезло!..
        - Не страшно, я немецкий знаю. Попробуем выйти тем путем, как сюда шли. А вы нам одного фашиста.
        - Да хоть обоих. Для нас они обуза.
        Объединились. Михаил повел воинов по пути, который только что проделал. То ли везение, то ли высшие силы помогли, а через немецкие позиции прошли без стрельбы. Дело к утру, у часовых внимание притупилось. Уже перед своими окопами услышали окрик.
        - Стой! Кто идет?
        Михаил пароль назвал. У часового глаза на лоб полезли от удивления. Уходили четверо, а вернулись три с лишним десятка. Часовой вызвал командира взвода. Выходящим из окружения полагалось сдать оружие и документы, пройти проверку. Командир группы Михаилу руку пожал.
        - Спасибо, боец. А пленных обоих забирай.
        Вот уж повезло так повезло! Заявились в штаб полка, к ПНШ по разведке. Группа из четырех человек взяла двух «языков», да каких! Один в чине гауптмана, второй - майор. Старлей тут же допрашивать принялся, а переводил Михаил. Бойцов отпустили отдыхать. К утру у Прилучного глаза слипаться стали. Ночью не спал, да еще нервы напряжены до предела были… Но не зря трудился, пленные дали ценные сведения. Напоследок старлей сказал:
        - Вас всех забираю к себе. В разведвзвод. Корепанова представлю к младшему сержанту, тех двух - к ефрейтору. Комполка присвоит, приказом в разведвзвод переведет… Ну, сутки на отдых, утром в штаб. Будете учить звания, знаки родов войск и прочее.
        Это старлей не знал, что Михаил еще и окруженцев вывел. Потом узнал, конечно, и когда новые бойцы разведвзвода прибыли к нему, укорил старшего группы:
        - Что умолчал об окруженцах?
        - Так они не пленные, свои. К заданию отношения не имеют.
        Весь день старлей проводил занятия. Показывал трофейное оружие, как с ним обращаться, заряжать. Все бойцы небольшой опыт обращения с германским оружием имели. Потом изучали погоны вермахта. Старлей на такой случай принес небольшой холщовый мешочек. Запустил туда руку, вытаскивал погон, показывал.
        - Это обер-канонир, старший артиллерист. В танковых подразделениях - обер-панцерсолдат, а у саперов - обер-пионер. Как у нас ефрейтор. Вот как Щедрин со Студеникиным. Ясно?.. Как узнать род войск? По ваффенфарбе - это окантовка погон, петлиц, кант фуражки. Белый цвет - пехота, розовый - танкист, красный - артиллерия, черный - саперы.
        С первого раза трудно запомнить даже цвета ваффенфарбе. А еще буквы готическим шрифтом. К вечеру от погон, петлиц, нарукавных значков, шевронов и прочего - голова шла кругом. Но знания эти были необходимы. Опытный взгляд сразу определит род войск, полк, выслугу лет, ходил ли в штыковую атаку, ранения и прочее.
        За весь день два перерыва - на обед и на ужин. А потом снова учеба почти до отбоя. Понятное дело, ПНШ торопился дать основы. Обидно будет взять языка, а он обер-фенрихом ветеринарной службы окажется, который ценных сведений дать при всем желании не может.
        Студеникин сказал:
        - Не хочу в разведке служить. В пехоте проще - увидел, убил, и все. Хороший немец - мертвый немец. И хрен с ним, какая там у него окантовка на погонах!
        - Так! - пресек ненужные настроения Михаил. - В армии служат не где хочется, а где приказано. Ефрейтор Студеникин! Что такое невыполнение боевого приказа, знаешь?
        - Да знаю, не дурак…
        - А раз не дурак, то умным и будь. И все, братцы, давайте спать! Чувствую я, что завтрашнюю ночь спать не придется.
        Следующим днем были занятия по захвату пленных. Один из бойцов изображал немца, другой пытался его «взять». Не получалось, потому что «немец», во-первых, знал, что на него нападут, был наготове. А во-вторых, не было навыков. Пусть неслышно подползти, убить ударом ножа даже и получится, но в разведке не труп нужен, а живой фриц, причем способный говорить. Если при захвате его ударить по голове прикладом, толку потом не будет. Либо память отобьет, либо окажется перелом костей черепа, и пленный умрет на нейтралке. Обидно получится. Взяли, тащили на себе, а он помер. Поэтому сам момент пленения важен.
        Старлей наставлял:
        - С пленным нежно обращаться, не травмировать. Тогда для командования он ценным будет, допросить можно.
        Странно было слышать, что с фашистом надо нежно обходиться. Разумом понимали, а душой - нет. Немец - он враг, его уничтожать надо.
        Старлей учил, как сбить с ног, заткнуть кляпом рот, связать руки пленному его же брючным ремнем. Получается прочно и надежно, а если побежит, то брюки свалятся, и пленный упадет. А поскольку руки связаны сзади, то шлепнется мордой о землю больно.
        А еще учил, как ножом снимать часового, чтобы быстро получалось и без вскрика. Показал пару ударов. По-настоящему отрабатывать приемы не было времени. Разведчика надо обучать не один месяц, потом натаскивать в рейдах с более опытными товарищами. Тогда получится толк. Михаил понимал - их бросят, как щенков в воду. Выживут - их удача. После обеда дали отдохнуть, а с наступлением сумерек старлей вручил Михаилу нож в ножнах. И вздохнул тяжело. Не нож ему было жалко, а парней, которых учил во взводе, дал ножи, отправил в поиск, из которого не вернулись. Старлей ситуацию понимал. Рано необученных за линию фронта отправлять. Вероятность, что «языка» возьмут и вернутся - один к десяти. Но и выбора не было, у него приказ командира полка.
        Около полуночи старлей сам вывел их в траншею.
        - Насколько я знаю, минных полей у немцев нет. Как и у нас. Поставили бы, саперы есть, а мин нет… Ну, ни пуха ни пера!
        - К черту! - теперь Прилучный улыбнулся.
        Поползли из траншеи. Михаил еще днем видел, до немецких позиций метров триста. Знал еще с училища: на 700 - 800 метрах заметны движения ног идущего человека, на 300 метрах различимы цветовые пятна одежды, на 200 метрах - очертания головы, на 150 - кисти рук.
        Потому метров сто пятьдесят шли смело. В ночи группа не видна, прицелиться невозможно. Если пуля попадет, так только случайная. А это может приключиться даже в ближнем тылу. Ударит на излете в трех километрах от передовой.
        Пройдя половину нейтральной полосы, легли и дальше ползком. Потому что немцы стали пускать осветительные ракеты, могли заметить. Особую опасность представляли дежурные пулеметчики. Когда и куда будут стрелять - не угадаешь.
        До немцев уже метров сто оставалось, когда случилась беда. Щелчок, ясно слышный, металлический, через секунду - взрыв. Корепанов застонал:
        - Нога, язви его в душу!
        Обманул старлей. Вернее, сам не знал, что немцы под покровом ночи успели поставить противопехотные мины - лягушки. Наступил на нее - и взрыватель взвелся. Убрал ногу, взрыватель сработал, заряд черного пороха выбросил вверх саму мину и раздался взрыв.
        Что тут началось! Дежурный пулеметчик на вспышку мины очередь за очередью дает. На помощь ему с некоторой задержкой минометчики вступили. Мины 50-мм хоть и не такие мощные, как батальонного калибра, но кладут их густо и часто, разрывы один за другим. Сразу два, а то и три миномета задействовали.
        Отходить надо, немцы обеспокоились, через передовую не пройти.
        - Леха, ты как?
        - Да хреновато. Ноге больно, вся штанина в крови. Но перелома, кажись, нет.
        - Уже легче… Сам ползти сможешь?
        - Попробую.
        - Поможем! - шепотом процедил Игорь.
        Развернулись, поползли назад. Вроде бы все прошло благополучно. Разрывы мин позади остались. Остановились. Михаил вытащил из кармана индивидуальный перевязочный пакет. От бинта он отличался только ватной подушечкой, приложить на рану. Бинтовал на брюки. Не было возможности брюки приспустить, на рану наложить. Сейчас первоочередная задача - как можно быстрее добраться до своих. Алексея - в госпиталь. А вот на следующую ночь попытку повторить придется.
        В траншее их уже ждали старлей и фельдшер. Взрыв мины и видели, и слышали, поняли сразу, кто подорвался. Раненого занесли в блиндаж. При свете коптилки санитар взрезал ножом брючину. Рана обширная, видимо, осколок крупный. Но кость действительно не задета. Крови, правда, многовато потерял, впрочем, это дело поправимое. Фельдшер забинтовал, обратился к старлею:
        - Надо в госпиталь.
        - Кто бы сомневался… - пробурчал тот. - Старшина!
        Явился старшина, подчиненный ПНШ, старлей велел ему отправить Алексея в медсанбат, а там уже медики распределят… Старшина мигом организовал двух бойцов, Корепанова на плащ-палатке унесли.
        - Рассказывай, - закурил старлей.
        - Чего рассказывать? Половину нейтралки прошли, потом залегли и поползли, почти сразу взрыв. Думаю - если бы шли, ранило бы всех. А так осколки по верху прошли.
        - М-да, доверился саперам. Они наблюдали за немцами, утверждали: все чисто, фрицы мины не ставили… Ладно, отдыхайте до вечера. Потом повторим, будьте в готовности.
        Разведвзвод, вернее, что от него осталось, располагался рядом со штабом. Так было почти во всех полках и дивизиях. Выспались, пообедали, а вечером старлей сам в землянку пришел.
        - Понимаю - сложно. Могу дать сапера, пусть от мин путь очищает. Но до самой траншеи не получится.
        - Лучше уж мы сами.
        - Тогда выходим.
        Когда уже отошли на полсотни метров, Михаил сказал:
        - Так, ребята, идите за мной, метрах в десяти позади. Если меня ранят, дайте слово, что не бросите, к своим утащите.
        - Да ты что?! - в один голос вскричали оба оставшихся товарища. - И думать не моги!
        Как и вчера, пройдя половину нейтралки, залегли, поползли. Михаил первым, Игорь с Федором за ним. На сей раз Михаил перед собой руками шарил. Полметра земли ощупает, вперед продвинется. Медленно получается, зато надежно. Вскоре пальцы наткнулись на рыхлую землю. Откуда бы ей взяться? Огороды никто не сажал. Взял левее на пару метров, вперед метров пять - и снова рыхлая земля. Сообразил: мины в шахматном порядке. Немцы педанты. Мины ставят в определенном порядке, наносят схему установки на план.
        Подождал, когда к нему Федор подползет, прошептал:
        - Ползи за мной, не отставай. Мы на минном поле. Передай Щедрину!
        Студеникин тихо выматерился и шепнул Игорю про мины. Тот лишь кивнул молча.
        Бойцы мин побаивались. Лежит смертоносная железяка в земле, поджидает свою жертву. Один мимо пройдет, а другой наступит. Взрыв! Если ногу оторвет, кровью истечешь без помощи и инвалидом останешься. А в худшем случае даже похоронить будет некому. Если немцы эти земли займут, сгонят местных жителей, они мертвые тела соберут и в воронки от снарядов сбросят, присыпав землей. Документы, у кого они есть, не изымают, немцам мертвые неинтересны. Так и появятся без вести пропавшие. Горше для бойца и его родни нет, потому как не погиб героически, а исчез, не вернулся из боя. И уже подозрение есть. Немцам сдался? Во второй половине войны жители указывали места, где погребены бойцы. Командирам только это без интереса, они о живых бойцах думать должны. Похоронные команды служат для погребения убитых, а не для перезахоронений. У немцев с этим четче. Командиры подразделений, в которых погиб солдат, отмечают на карте точное место захоронения. А перед погребением отламывается половина личного жетона и сдается в штаб вместе с рапортом. Случись нужда в раскопках могил, на трупах жетоны с номерами. В полевых условиях
немцы хоронили своих в бумажных мешках из плотной многослойной крафт-бумаги. Наших солдат чаще всего заворачивали в плащ-палатку или в шинель, накрывая лицо.
        Подобрались к немецкой траншее. Слышно, как прохаживается часовой, доносятся голоса. Михаил прислушался. Часовой разговаривал с дежурным пулеметчиком. Земляки вспоминали Лейпциг.
        Под разговор разведчики переползли траншею и дальше двинулись вглубь позиций. У немцев всегда есть вторая, а то и третья линия траншей, причем хорошо укрепленных - пулеметы, минометы.
        Уже и на сотню метров от передовой удалились, как навстречу - темная фигура. Разведчики замерли. А солдат что-то напевает себе под нос, спотыкается. Похоже, пьян.
        - Берем! - прошептал Михаил. - Федя, бьешь по голове, я засовываю кляп в рот, потом вяжем руки.
        Солдат поравнялся с разведчиками, Федор вскочил и ударил кулаком в подбородок, отправив немца в нокаут. Михаил с Игорем мгновенно воткнули пленному в рот кляп, перевернули на живот, выдернули ремень, связали руки сзади. От немца пахло шнапсом.
        - Скорей! - скомандовал Михаил, хотя это было излишне.
        Немец в отключке был после удара, пришлось тащить его на себе. Пыхтя, задыхаясь, с превеликими осторожностями перетащили через передовую траншею. Дальше ползком. Впереди Михаил, землю ощупывает. Потом в подошвы ему упирается Федор. Пленного за ворот френча тащит. Игорь подталкивает сзади. С трудом доволокли немца до середины нейтралки.
        - Федя, немец-то хоть живой? - спросил Михаил.
        - Черт его знает! Не шевелится.
        - Ты его насмерть не зашиб?
        Михаил подполз, похлопал по щекам, потер уши, как делали в русских деревнях. Старания принесли результат. Немец дернулся, замычал.
        - Живучий фриц, - засмеялся Игорь.
        - Похоже, Федя, сильно ты ему врезал!
        - Чтобы уж наверняка…
        На ноги встали, немца под руки подхватили, полегче стало, да и двигались быстрее. На востоке уже серая полоска рассвета появилась, предвещая скорый восход солнца. Оказаться при свете на нейтралке - плохая затея. Поторопились. Вскоре их уже часовой окликнул. Вышли к позициям своего полка, только в расположении другой роты.
        Пленный уже в себя пришел, самостоятельно смог идти. Михаил кляп изо рта вытащил. Орать пленный не будет, не поможет. Старлей не спал, ожидал их у себя в разведотделе.
        Увидев немца, поморщился.
        - Вы кого взяли?
        - Как получилось, из второй линии траншей. Ночь же, не видно ни зги.
        - Это старший солдат ветеринарной службы.
        Бойцы переглянулись. Ветеринары в малых количествах в обеих противостоящих армиях были, потому что 105-мм гаубицы и полевые кухни у немцев зачастую тянули лошади. В Красной армии моторизация была хуже, лошадей больше. У немцев кавалерийские дивизии немногочисленны, а в РККА они составляли значительную часть. Наследство гражданской войны. Но время кавалерии к началу сороковых годов ушло. Что может кавалерист с шашкой против танка, даже легкого? А ведь были такие атаки, когда бросали кавалерию на танки. Потери лошадей и людей были огромными.
        Начали допрашивать, а пленный не соображает, где он. На вопросы внятно не отвечает, хмель не выветрился, да еще такой подарок от разведчика в челюсть.
        - В сарай его, пусть очухается! - разозлился старлей. - Не хватало еще немцев вытрезвлять.
        А вы отдыхайте.
        Самая желанная команда. Помылись, поели, завалились спать. Уже после полудня узнали, что пленный дал очень ценные сведения. По роду службы он бывал в разных полках, знал их дислокацию, наличие тяжелого вооружения. Нежданно-негаданно разведчики получили благодарности.
        А на следующий день немцы начали наступление. Конечно, после переброски танковых дивизий под Ленинград и на Невское направление мощь наступающих дивизий ослабла. Главным кулаком, проламывающим оборону, были именно танки. Но в пехотных дивизиях остались штурмовые орудия, самоходки. Кстати, в донесениях наши командиры называли их «танки без башни». Не было еще в Красной армии самоходных орудий, поэтому и названия не дали. Немного нелепо в отчетах было.
        «Уничтожено шесть танков с башней и подбито два танка без башни…»
        А еще в пехотных дивизиях были бронетранспортеры. В наступлении - серьезная сила. Из трехлинейки или «Максима» его броню не пробить, на бронетранспортере свой пулемет есть, который подавляет огневые точки противника. Прикрываясь его корпусом, солдаты бегут почти до траншей врага, оставаясь в целости.
        Наступлению, как всегда, предшествовала бомбежка, потом - артиллерийский налет. В полку сразу смекнули: надо готовиться к отражению атаки. На передовую были отправлены в срочном порядке все, кто мог держать оружие. Ведь полк это не только строевые подразделения, но и тыловые службы, без которых функционирование полка невозможно: писари, техники, повара, начальники продовольственного и вещевого снабжения, начфины, шофера и прочие. Если вовремя не подвезти продукты, не приготовить на кухне обед, не накормить бойца, какой из него вояка?
        Сейчас главным было - удержать позиции и при этом нанести германцам максимальный урон. Чего остро не хватало, так это пушек, в особенности противотанковых. В полк успели завезти несколько ящиков бутылок с зажигательной смесью. Однако бойцы опыта применения ее не имели и побаивались. Опасения не были беспочвенными. Вдруг в бутылку попадет зажигательная или трассирующая пуля? Сам вспыхнешь, и погасить будет невозможно. Да и сомнительно, остановит ли танк или бронетранспортер безобидная с виду бутылка.
        Бутылки с зажигательными смесями с успехом применяли франкисты из Испанского легиона в 1936 году против республиканских Т-26 и БТ-7. Финны их опыт учли и тоже начали производить подобные, использовали их в зимней войне. РККА тогда потеряла 1919 танков, из них 436 были сожжены бутылками.
        С началом войны с Германией, когда оказалось, что эффективных средств борьбы с немецкими танками остро не хватает, Госкомитет обороны 7 июля 1941 года издал секретное постановление № 43 СС «О противотанковых зажигательных гранатах (бутылках)», которое обязывало Наркомпищепром организовать на мощностях по выпуску газированной воды производство коктейлей Молотова. Их выпуск наладили оперативно, уже с 10 июля. Бутылки наполняли смесями бензина и сольвента, а с августа - смесями бензина, керосина и лигроина. К каждой бутылке привязывалась терка и два запала в виде спичек, которые могли гореть на ветру. Для части бутылок применялся еще белый фосфор, который самовоспламенялся после разбития бутылки и соприкосновения с воздухом.
        Бойцу мало того, что надо подобраться к вражеской технике на дистанцию броска в 20 - 25 метров. Толку мало, если бутылка разобьется на башне танка или гусеницах. Горящая смесь стечет, спалив краску, не причинит существенного вреда. Надо, чтобы смесь через решетки моторного отделения попала в моторный отсек. Там и пары бензина, и тканевая оплетка проводки, и резиновые патрубки. Если загорится, танк обречен.
        Чаще всего боец, метнувший в танк бутылку, погибал. Дистанция мала, и даже если танк уже загорелся, экипаж пока цел и вполне может действовать еще несколько минут. Этого хватало, чтобы уничтожить поджигателя.
        С насыщением войск противотанковыми ружьями Симонова и Дегтярева к началу 1942 года применение бутылок с зажигательной смесью сходит на нет. Потери при применении велики, а эффективность сомнительная.
        Недалеко от разведчиков расположились пулеметчики. До бронетранспортеров еще метров сто пятьдесят, а пулеметчик открыл огонь. Да не короткими очередями, а длинными, на четверть ленты. Михаил в душе возмущен был. Зачем попусту жечь патроны? Оказалось, не зря. Стекла на бронетранспортере были из обычного стекла, а не триплексы. В бою прикрывались броневыми щитками, в которых имелись смотровые щели. При массированном огне хоть одна пуля да в щель влетит. Так и получилось. Бронетранспортер дернулся, стал медленно сворачивать влево. Пехота, бежавшая за ним, осталась без прикрытия, и максим в траншее не умолкал, пока не закончилась лента. Кого-то из немцев убило, уцелевшие залегли. А бронетранспортер прополз немного, попал рулевыми колесами в воронку и заглох. Пулеметчик заорал:
        - Ага, не нравится!..
        Но и немцы засекли пулеметную точку. Пулеметчикам перетащить бы орудие на запасную позицию. Не стали. То ли позиция не подготовлена, то ли поленились. И поплатились. Один из бронетранспортеров второй линии остановился. Из открытого сверху бронекузова стал вести огонь миномет. Кроме орудия калибром 81,4 мм в кузове везли расчет и запас мин. Очень эффективная мера поддержки на поле боя. От бронетранспортера до видимой цели 200 - 400 метров. Командир расчета видит цель, видит попадания, может корректировать огонь. Учитывая хорошую выучку немецких минометчиков, уничтожение пулеметной точки потребовало всего четырех мин. Здорово шарахнуло, вспышка, черный дым, кислый запах сгоревшего тротила.
        - Эй, земляк! - закричал Михаил.
        Нет ответа. Забросив трехлинейку за спину, Прилучный побежал по траншее, пригнувшись. Траншея мелкая, неполного профиля. Но хорошо, что хоть такая есть, позволяет безопасно менять позицию. Добрался. Зрелище не для слабонервных. Оба пулеметчика разорваны разрывом мины. Куски рук и ног, отдельно одна голова. Михаил бегло осмотрел пулемет. Цел, один из осколков угодил в бронещит, сделав вмятину. Но на работоспособность оружия это не повлияло.
        А Игорь тут как тут, рядом.
        - Да, не повезло парням… А пулемет как будто цел?
        - Похоже… Берем?
        - Давай!
        Пулемет метров на пятьдесят влево перетащили. Туда же второй ходкой коробки перенесли со снаряженными лентами. Михаил сменил опустевшую холщовую ленту. Металлическая лента, конечно, надежнее, но выбора не было. Подкрутил барашек грубой вертикальной наводки. Пулемет со станком тяжел, в переноске утомителен. Зато избыточный вес дает точность стрельбы очередями.
        Немецкая пехота уже в сотне метров, постреливает из карабинов.
        - Ну, с Богом!
        Само вырвалось, вообще-то раньше Прилучный во всевышнего не верил. А он оказался посильнее партийно-политического воспитания…
        Поймал в прицел отчетливо видимые фигуры в серого цвета мундирах. Немцы именовали этот оттенок «фельдграу». Дал короткую очередь, подправил прицел и уже длинной очередью с поводкой вправо зарядил. Потом повернул пулемет влево и снова дал очередь на половину ленты. В ленте двести пятьдесят патронов, и почти каждая пуля пошла в цель. Залегли пехотинцы, кто уцелел. Но пулемет засекли. Несколько пуль ударили в щиток, сделав вмятины. А только пули были трассирующие, для целеуказания.
        - Меняем дислокацию!
        Вес пулемета со станком - больше семидесяти килограммов, да еще габариты приличные.
        Перетащили максима. Пока Михаил устанавливал орудие на новом месте, Игорь перенес коробки с лентами.
        - Пока затишье, ты бы набил патронами ленты. Цинк вон лежит.
        - Есть, командир!
        Послышался вой мин, и на прежнюю позицию обрушились одна за одной четыре штуки. Если бы товарищи остались там, их постигла бы печальная участь. Из любого опыта надо делать выводы. Михаил сделал. Пострелял с одной точки, сразу меняй на запасную позицию. И готовить их надо заранее, до боя, и лучше сразу две-три. В бою уже некогда обустраивать.
        Мелькнула мысль: научились воевать, черт возьми! Опытный солдат - ценнейший ресурс.
        На правом фланге один из бронетранспортеров добрался до передовой траншеи. Кто-то бросил бутылку с зажигательной смесью, причем ухитрился попасть внутрь кузова. Вспыхнуло пламя, и сразу черный дым повалил. Распахнулась задняя дверь, оттуда выпрыгнули двое и сразу сражены были винтовочными выстрелами. Итого - на поле три бронетранспортера, много трупов немецких пехотинцев. Наступление захлебнулось. Но Михаил отлично понимал: будь здесь пара танков, исход боя был бы другой.
        Уцелевшие немцы отползали. Потом поднялись и побежали. По ним не стреляли - далеко. Да и кому преследовать, если и в полку потери есть? По траншее прошел командир роты. Увидев разведчиков у пулемета, удивился.
        - А где пулеметчики?
        - Там же и остались, в пулеметном гнезде. Попадание мины точнехонькое.
        - Тогда спасибо, хлопцы, что поддержали огнем! Я за этот фланг беспокоился.
        - Служим Советскому Союзу! - серьезно отозвался Игорь.
        Пришел разносчик пищи.
        Обычно на эту должность назначались мужчины, годные к нестроевой службе по медицинским показаниям - скажем, язва желудка, отсутствие пальцев на кисти, близорукость. Разносчик числился за кухней. В каждой руке по армейскому зеленому бачку-термосу. За спиной сидор, в котором нарезанный хлеб, ложки. Разливал по котелкам. В сам котелок - первое блюдо, в крышку котелка - второе, каша или макароны.
        У Михаила с Игорем ни котелков, ни ложек не было. Разносчик снизошел к пулеметчикам, дал по железной миске и ложке. Супу вермишелевого налил. Пока бойцы жадно ели, чтобы успеть получить второе блюдо, разносчик, отставив бачки, взялся за рукоятки пулемета, поводил им из стороны в сторону.
        - Хороша машинка! Хитро придумано!
        - Смотри не стрельни случайно! - поддел его Игорь. - Потом штаны стирать… Расход мыла…
        Бойцы доели, разносчик наложил в эти же миски макароны по-флотски. Мяса достался один маленький кусочек, но запах был аппетитный. Да еще и с хлебом ржаным, недавно испеченным. С хлебом макароны не едят обычно, но с ним сытнее. Завтрака не было, и неизвестно, будет ли ужин. Поели от души, сыто отвалились в окопе.
        За разговорами, чисткой пулемета, набиванием лент закончился день. Опять-таки разговор, как это часто бывало, заехал в высокие материи - ну, понятно, Игорь историк, мыслит масштабно… И уже не в первый раз Михаилу чудилось, что его друг прямо в будущее ухитряется заглянуть, так уверенно говорит о том, что мы обязательно объединимся с англичанами и даже американцами, которые еще нейтральны, но обязательно вынуждены будут занять нашу сторону… «Вот что значит образование!» - подумал про себя Михаил не без белой зависти и решительно поставил себе задачу обязательно учиться дальше: сначала закончить училище, стать командиром; потом все жилы вытянуть, но пробиться в академию Фрунзе…
        Конечно, если жив останусь - поставил он точку своим проектам.
        Как опустились сумерки, Игорь предложил:
        - Товарищ командир! Давай сползаем к тому бронетранспортеру?
        - Зачем?
        - Вдруг есть чем поживиться?
        - Если только ручным пулеметом. Заметит ротный, фитилей получим.
        - Мы тихо и быстро. Да и не только пулемет! Наверняка жратву какую-никакую раздобудем.
        Это решило вопрос. Поползли к бронетранспортеру. По сути, боевой пост оставили… Добрались. Передние колеса в воронке, накренился на правую сторону. Задние двери нараспашку, через них пехотинцы десантировались. На водительском сидении - труп механика, от головы половина осталась. Игорь сразу стал под жесткими сидениями шарить.
        - Ага, есть мешок!
        - Тащи в траншею. Вдруг ротный заявится… А я постараюсь пулемет снять.
        Ручные пулеметы в вермахте были отличными. В нашем ДП-27 питание патронами из круглых магазинов. Они тяжелые и габаритные, снаряжаются мешкотно. Пулеметные ленты к немецкому МГ-34 значительно легче, сам пулемет надежнее. На ДП при активной стрельбе быстро садилась возвратно-боевая пружина. Однако говорить о превосходстве любого немецкого оружия не было принято. Политруки сразу становились в позу:
        - Перед вражеским оружием преклоняешься?!
        Михаил перед трофейным оружием не преклонялся, но отрицать, что это бесплатный плюс на войне - глупо, и он просто молча использовал трофеи в бою, да и в армейском быту тоже.
        В темноте разобраться с креплением пулемета в вертлюге сложно, на ощупь приходилось. Но справился. В приемнике половина ленты. И вдруг какое-то движение с немецкой стороны, потом тихий разговор. Прислушался.
        - Зигфрид, машина цела, не повреждена. Наше дело завести и уехать в свое расположение. Лейтенант обещал, если получится, по медали. Представь - война скоро закончится, а у нас награды. А может, и старшего солдата присвоят.
        Михаил очень осторожно, стараясь не стучать железом о железо, улегся на полу, установил пулемет на сошки, стал выжидать. Шорохи, в темноте смутно видны две фигуры. Михаил на голоса навел пулемет, нажал спуск, повел стволом влево-вправо. Вспышки выстрелов ослепили на несколько секунд.
        Со стороны немцев - ни стонов, ни криков. Похоже, наповал. Теперь надо спасаться самому. Стрельба на нейтралке обеспокоила обе воюющие стороны. Немцы стали пускать осветительные ракеты, но до их траншей далеко, и мертвенно-белый свет ракет до бронетранспортера не долетал.
        Михаил выпрыгнул из транспортера, побежал к своей траншее, метров через пятьдесят опустился и пополз. Дошло, что часовые могут принять его за немца и подстрелить. Все же вылазка на нейтральную полосу была самовольной. Повезло, выбрался точно на пулеметное гнездо. Игорь был страшно рад, но малость встревожен:
        - Я уже волноваться начал! Ты стрельбу учинил?
        - Я. Немцы к бронетранспортеру вышли. Хорошо, что пулемет был, да в рабочем состоянии. Кабы не стрельба, с собой бы прихватил. Ладно, о вылазке - никому. Что в мешке?
        - Не смотрел еще.
        - Ладно, утром исследуем… Ну, давай спи, я на посту. Через два часа меня сменишь.
        - Есть, командир…
        Ночь прошла спокойно, никакой активности больше не было, в наших оперативных тылах вроде бы какое-то шевеление возникло, но ни к чему существенному не привело.
        Наутро ребята с подъемом приступили к изучению содержимого мешка. Оказались там фляжка со шнапсом и несколько консервных банок.
        Михаил повертел одну в руках:
        - Хм! Не по-немецки написано. А то бы прочел. Взгляни-ка, что там: английский, французский?
        Игорь взял, сдвинул брови:
        - Французский! По-английски я бы прочел… Хотя, в общем, понятно! «Сельдь атлантическая в масле. Производство: Бельгия».
        Вскрыли банку ножом, мигом слопали, заедая селедку галетами, после чего банку пустую зашвырнули за бруствер, а мешок в нишу затолкали, прикрыв коробкой с пулеметной лентой. Очень вовремя, потому что вскоре пришел командир роты.
        - Стрельбу ночью слышали? Вроде на вашем участке было.
        - Так точно! Только далековато это было, да и стихло быстро.
        - Не видели - кто стрелял, куда?
        - Никак нет, темно было и далеко.
        - Может, окруженцы пробивались? - пробормотал ротный. - Ч-черт, похоже, не пробились, там и полегли. Или же в плен их взяли, а?..
        В общем, сошла с рук ночная вылазка. Но и осторожничать стали. Пустые банки прикапывали, а не бросали за бруствер, шнапс не трогали… Сутки прошли сравнительно спокойно, а на следующий день пришел сержант, которого взводным назначили, потому что из командиров в роте один ротный и остался. Принес две гранаты Ф-1, прозванные «лимонками» за похожую форму.
        - На крайний случай, бойцы, когда невмоготу станет.
        Ему бутылку шнапса отдали. Ухмыльнулся сержант хитро, догадался, конечно, откуда выпивка.
        - Трофей, значит? На нейтралку, что ли, самовольно мотались?.. Ладно, не бздите, не скажу. Но больше чтобы ни ногой! Тогда повезло, а потом не повезет. Уяснили?
        - Конечно, товарищ сержант.
        - То-то же. А шнапс-то ихний говно, конечно, ну да все равно спасибо! Дареному коню в зубы не смотрят. Как обстановка в целом?
        - Пока в норме.
        - Глядеть в оба! То есть, в четыре. Бдительности не ослаблять. Немец хитрый, сволочь, всякую пакость придумать может. Усвоили?
        Сказав так, сержант глотнул из фляжки, сморщился, сплюнул, но все равно остался доволен.
        Что правда, то правда: наша родная беленькая куда лучше немецкого шнапса. Наркомовские сто грамм выдавал по вечерам старшина роты, когда водка была в наличии, что случалось не всегда. Спиртное все же ослабляло напряжение, тревогу, страх. Кто говорит, что на фронте не страшно, - врет. Бойцы боялись не смерти мгновенной, а тяжелого ранения, увечья. Остаться в молодом возрасте калекой - ужасно. Кроме родителей, не нужен никому. Пенсия по инвалидности мизерная, случись руку или ногу потерять - жизнь поломана, и починить ее не каждому под силу…
        А под утро случилось необычное. В ближайшем тылу что-то завыло. Такой звук не издавала ни одна боевая техника. Из тыла в сторону немецких позиций помчались одна за одной огненные кометы. Даже кто спал из бойцов, проснулись. На немецких позициях бушевал вал огня. Снаряды рвались один за другим. Позже Михаил узнал, что не снаряды это были, а ракеты, и стреляли «Катюши», как прозвали боевые машины БМ-13. Это маршал Тимошенко решил усилить новым оружием наши войска. В 19-ю армию придали две батареи БМ-13; в 30-ю армию - одну батарею. Их действие и видели бойцы. Новому, невиданному оружию были рады, обсуждали между собой.
        - Побольше бы таких орудий, гнали бы немцев уже!
        Не знали, что это не орудия вовсе. Сделав залп-второй, красноармейцы на пусковые надевали брезент, и машины уезжали. Никто подумать не мог, что перед ними как раз грозная новинка. В 1941 году БМ-13 выпускались на шасси трехосных грузовиков ЗИС-6. Машин такой грузоподъемности и проходимости остро не хватало, что сдерживало выпуск. Да и для выпуска реактивных снарядов не хватало порохов отдельных марок. С поставкой по ленд-лизу пороха выпуск снарядов увеличился, а производство боевых машин возросло после поставок в СССР подходящих грузовиков из США. В армии особенно полюбились «Студебеккеры» за их проходимость, надежность и неприхотливость. Но это все было намного позже, чем в сорок первом…
        После огневого налета «Катюш» на немецких позициях и в ближнем тылу случился пожар. Явно горела техника, потому что дым поднимался черный. Когда горит деревянная изба или пшеничное поле, дым серый. Это знали уже все солдаты. На фронте учатся быстро. Цена ошибки или незнания - жизнь. Вот простая вещь - прикурить. От спички, пока она горит, в мирных условиях спокойно прикуривают трое. В условиях фронтовых в ночное время - только двое. Иначе по огоньку успевает прицеливаться снайпер, и третий курильщик погибает. За месяц невеликую премудрость освоили во всех полках, но сколько бойцов погибло!
        Весь день на немецкой стороне тишина была. То ли хоронили убитых, а раненых отправляли в госпитали, то ли производили перегруппировку, выводя в тыл пострадавший полк и заменяя его свежим. А только мысль мелькала у Михаила: самое время ударить, перейти в наступление. Но генералы медлили, сомневались в способности потрепанных частей взломать немецкую оборону. Из разговоров с бойцами-окруженцами картина складывалась нерадостная. В начале войны немцы неожиданным ударом подошли к армейским складам топлива, боеприпасов, техники. Командирам полков начальники складов отказались выдать горючее и боеприпасы, поскольку не было распоряжения из штаба. А на следующий день, когда такой приказ поступил, складские уже убегали и уезжали в панике. Немцам достались горючее, боеприпасы, тяжелая техника - новая, в смазке, на колодках. Одна из многочисленных причин поражения и отступления в первые дни и месяцы войны. Обидно было Михаилу, как и другим бойцам. Где танки, где наши самолеты? В небе советских самолетов почти не видно, как и новых танков на земле. Среди бойцов ходили слухи о вредительстве. Да невозможно оно в
таком масштабе.
        Сталин приблизил, выдвинул в руководство Ворошилова, Будённого и других. Они проявили себя в гражданскую войну, лихо водя в атаки кавалеристов. Но военного образования не имели, как и способности анализировать, делать выводы и прогнозы. От гражданской войны до сорок первого года времени прошло много. Немецкая армия изменилась кардинально. Появились танки, пехота пересела на грузовики, обзавелась пулеметами. Изменились скорости маршей и наступления. А руководство Красной армии почивало на лаврах. После нескольких провальных операций, которыми руководили старые кадры, авторитет их упал. И Сталин к разработке операций РККА их не привлекал больше. Да и что может предложить маршал, если он ни военного училища не кончал, ни военной академии.
        Немцы действовали оперативно. Пока наши медлили, они заменили полк. Потрепанный «Катюшами» вывели на переформирование - заменили свежим полком из резерва. После замены командир немецкого полка решил проверить крепость русской обороны. Полчаса артиллерийского огня - и гитлеровцы пошли в наступление. Причем без поддержки бронетранспортеров. Кто-то из бойцов предположил: не пьяны ли?.. Но дело было в другом. Немцы выдавали своим солдатам первитин. Препарат повышал на короткое время выносливость, понижал чувство страха. Упаковки с ним наши бойцы иногда находили у убитых или пленных.
        Немцы вели стрельбу с хода. Такая стрельба - только расход боеприпасов, больше рассчитана на психологический эффект. Уже половину нейтральной полосы преодолели. Из нашей траншеи выбрался политрук, встал на бруствере, вскинул руку с револьвером.
        - Бойцы! За Родину, за Сталина! Вперед!
        И побежал на наступающих немцев. Как-то неожиданно произошло. Заминка в секунды. Потом стали вылазить. У кого винтовки - примкнули штыки. На трехлинейках штык игольчатый, четырехгранный, длиннее немецкого. Неудобен, им только колоть можно. Немецкий штык плоский, ножевого типа. Им и банку консервов открыть можно, и веревку перерезать, что игольчатым штыком невозможно. К тому же, хоть и сталь закаленная, а наш штык гнулся.
        Михаил тоже выбрался из траншеи, расстегнул клапан чехла малой саперной лопатки. В рукопашном бою лопатка в руках умелого человека - страшное оружие, не хуже боевого топора древних воинов.
        На бегу Михаил посмотрел по сторонам. По сравнению с немцами советская шеренга уж очень жиденькая. Михаил периодически останавливался, прицеливался, стрелял. Попадал, поскольку немцы падали. И хорошо бы, если вся наша цепь остановилась, дала залп, другой. Урон могли нанести изрядный. Немцы тоже стреляли, и в нашей цепи были потери. Уже отчетливо видны лица германцев, разинутые в крике рты. Немцы все в стальных шлемах, а у наших каски едва на половине бойцов, их не хватало. В обороне, в траншее, шлем не очень нужен. А сейчас очень бы пригодился, здорово защищает при ударах по голове. На наших бойцах шлемы старого образца, еще с гребнем.
        На Михаила бежит молодой парень лет двадцати, лицо ненавистью искажено. Уже полсотни метров до него. Короткая остановка, вскинул винтовку, выстрелил противнику в грудь. Враг упал, но его место занял другой. Михаил успел передернуть затвор, а времени прицелиться и выстрелить уже нет, немец вот он, рядом. И он первым сделал выпад. Михаил отбил чужую винтовку своей и ткнул штыком в лицо немцу. У нашей трехлинейки штык длиннее сантиметров на десять, что дает преимущество. Штык немцу в глаз угодил, кровь потекла. Немец свою винтовку бросил, руками за лицо схватился. У Михаила жалости к немцу нет. Он захватчиком пришел на чужую землю. Вторым ударом нанес укол в грудь. Немец падать стал, Михаил винтовку назад потянул, не идет. Дернул сильно, но штык застрял в теле немца. Видимо, в кость попал. Так и рухнул немец, согнув штык. Единственное, что оставалось, - отстегнуть штык от винтовки, чтобы не остаться без оружия. Прилучный успел отстегнуть, а на него уже другой противник набегает. Выстрелил почти в упор в живот, враг рухнул. Сбоку - еще один, наносит удар штыком. Михаил свою винтовку подставил, отбил
выпад. У немца преимущество, штык пристегнут.
        Но тут подоспел Игорь, выстрелил почти в упор, да лишь задел немцу правое плечо. Но все равно попал, противник взвыл, его шатнуло. Михаил размахнулся винтовкой и врезал ею, как палкой, немцу по башке. Тот рухнул как куль.
        Пока все это длилось, Игорь успел перезарядить мосинку, свалить еще одного, а на Михаила набросился фриц с дико искаженным от злобы лицом. Прилучный мгновенно бросил трехлинейку, выхватил саперную лопатку, перехватил за ручку, ударил противника боковой гранью с размахом поперек лица. Кровавые брызги полетели, попали на лицо Михаилу. Немец упал, а справа еще один бежит. Михаил отбил лопаткой штык, обратным ходом по шее резанул. Лопатку не зря точил о камень. Острая, как сапожный нож. У немца из перерезанных сосудов кровь хлынула фонтаном. Он побледнел, оружие выронил, закачался и рухнул.
        Михаил головой покрутил по сторонам:
        - Игорь!
        - Порядок, шеф! Умыли немчуру!
        И верно! Немногие немцы, которые уцелели в рукопашной, к своим траншеям бегут, и их значительно меньше, чем в начале наступления. Михаил лопатку в чехол вернул, подобрал свою винтовку, зарядил. А уже команду подают:
        - Вернуться на свои позиции! Бегом!
        Это разумно. Потерпев неудачу, немцы наверняка откроют пулеметный огонь. Сейчас им мешают свои, но как только немцы вернутся в окопы - быть беде. Побежали зигзагами, чтобы невозможно было поймать в прицел. Добежали до своих позиций, спрыгнули в траншею.
        Живы!
        Грязные, потные, но живые и даже не раненые. Почти все тело дико чесалось: на передовой с водой плохо, умыть лицо и руки не каждый день удавалось. Да что умыться, напиться бы вдоволь!.. И того не приходилось зачастую. А помыться горячей водой, да с мылом, постирать исподнее и портянки - мечта несбыточная. От портянок запах убийственный, а запасных нет. У немцев портянок нет, у них носки. И исподнего, как у бойцов Красной армии, тоже нет - кальсон, нательной рубахи. У немцев - майки и трусы. Летом сподручнее, не так жарко. Михаилу еще повезло, что сапоги на ногах, хоть и кирзачи. У большинства бойцов - ботинки с обмотками, перенятые у французов на Первой мировой. По глубокой луже в ботинках не пройдешь. Как вода в ботинок попадет, так ноги в кровь собьешь моментом. Толку тогда от бойца никакого. А идти на марше иной раз приходилось километров по тридцать за день, причем с полной выкладкой: винтовка, патронташ с патронами, скатка шинельная, сидор с бритвой да личными вещами, кисетом и табачком.
        Поэтому у бойца на войне все мечты - выспаться, вымыться да надеть чистое исподнее. Со вшами бороться научились. Находили бочку стальную, вырубали с одной стороны дно. Ставили на костер, бросали обмундирование в бочку. Вши от температуры лопались, трещали. Как треск прекращался, или обмундирование начинало издавать горелый запах, сразу вытаскивали. Вши не только доставляли неудобства - расчесы жуткие, так еще и кожные болезни и тиф переносили. Да даже если и помылся, чистое исподнее надел, а улегся в землянке на нары - утром на тебе полчища насекомых. У немцев положение подобное. Но все же армия у них более приспособлена к полевым действиям. Есть помывочные машины, где греется горячая вода, а солдаты моются в палатке. Для офицеров есть переносные легкие ванны. Да взять консервы. Михаил сам сталкивался с такими. Одно донышко имеет красную точку, нанесенную краской. Тут двойное дно. Стоит пробить жесть гвоздем, штыком либо другим острым предметом и поставить банку донышком вниз, где горит фосфор, как через несколько минут готово горячее блюдо. Особенно ценно это зимой, когда морозы, и даже хлеб
замерзал, как деревяшка. Наши консервы таким удобством не обладали. Даже оружие лучшей выделки. Их карабины «Маузер» и пистолеты-пулеметы не ржавели под дождем, подача патронов из магазина четкая, без задержек. У наших ППШ оксидирование слабое: если после тумана или дождя не протер насухо, не смазал, появляется ржавая сыпь. Первоначально появившиеся круглые магазины на 71 патрон снаряжались долго. А еще к каждому автомату на заводе подгонялись два магазина, другие не подходили. Да и те, что к автомату подогнаны, давали перекосы и задержки. Но в бою наши превосходили пистолет-пулемет Фольмера более высокими темпом и дальностью стрельбы. Из «Эрмы» попасть на сто метров в ростовую фигуру затруднительно, а из ППШ стрелок поражал мишень на 200 - 250 метров…
        - Ну что, историк, скажешь?..
        - Да что сказать? Вот она, история, вершится на наших глазах! Пройдут годы, про нас книги напишут, песни… фильмы снимут! Как про Чапаева… Смотрел?
        - Смотрел, конечно. Слушай, а что это ты меня таким словечком занятным назвал?
        - Каким?.. А, шеф, что ли? Да это по-английски! Начальник, значит. Ну, командир.
        - Все-то ты знаешь!..
        - Ну, все не все, но кое-что знаю…
        Глава 6
        Маскарад
        Через несколько дней Михаила нашел старший лейтенант, помощник начальника штаба по разведке.
        - Ты куда скрылся? Щедрин где?
        - Так вы же сами нас отправили на передовую! И приказа никто не отменял. Крас… ефрейтор Щедрин со мной в роте, жив-здоров.
        - И то хлеб… Возвращаемся в разведвзвод! Двое новичков прибыло. Добровольцы из маршевой роты.
        В разведку набирали только добровольцев. Маршевыми ротами называли пополнение. Старлей прошел с Михаилом к командиру роты, известил, что забирает подчиненного. Лейтенанты поспорили. Для командира роты терять обстрелянных бойцов крайне невыгодно, это понятно. Но и позиция ПНШ ясна: нельзя упустить бойца, владеющего немецким. Таких во всей дивизии несколько человек, и они в тыл к немцам не ходили… Ну, а поскольку должность ПНШ выше, то он, понятно, в этом споре и победил.
        Вернулись в землянку разведвзвода Прилучный с Щедриным, познакомились с новичками. Один из них Михаилу откровенно не понравился, приблатненный, с дрянными повадками, с золотой фиксой на правом клыке. То ли сидел, то ли прикидывается.
        Старлей «обрадовал» Михаила:
        - Мы тут немного трофеями разжились. На ту сторону будете ходить с немецкими автоматами.
        Немецкие автоматы меньше размерами, легче. Старлей провел Михаила в сарай.
        - Трехлинейку сдай, автомат получи.
        Михаил заинтересовался немецкой униформой, висевшей на плечиках.
        - Это что?
        - Бойцы немецкую машину захватили. Офицера убили, а форму я в отдел забрал - вдруг пригодится?
        - Померить можно?
        - Валяй.
        Брюки на подтяжках, непривычно. Мундир надел, форма как влитая сидит. У немцев офицеры мундиры шили в ателье. А солдатам выдавали форму готовую.
        ПНШ обошел вокруг Михаила.
        - Вылитый немец, даже белобрысый. Ну-ка, надень сапоги.
        Натянул сапоги, надел фуражку.
        - Как есть фашист! Извини, конечно, - поспешил поправиться ПНШ, увидев изменившееся лицо Михаила. - Я хотел сказать, неплохой маскарад получился. А это как раз то, что надо! Бельишко тебе надо, носки, а главное - документы. В полку не сделают, а в дивизии есть умелец.
        На несколько дней бои прекратились. Обе стороны подтягивали резервы. Наши войска, согласно приказам командования, готовились к наступлению, хотя разумнее было бы оборудовать сильную оборону, готовить позиции, насыщать артиллерией. Только пушки могли остановить наступление танков, бронемашин, пехоты.
        Через несколько дней ПНШ Нечаев вызвал Михаила.
        - Аккуратно упакуй немецкий китель в мешок, и едем.
        И показывает на мешок из крафт-бумаги, в каких немцы хоронили своих убитых. Заметив взгляд Михаила, засмеялся.
        - Не использованный, не беспокойся.
        - Брюки брать?
        - Зачем? Мы будем делать фото на документы. Их в полный рост не делают.
        - Понял.
        Упаковал китель со всем тщанием. Судя по погонам, лейтенант-артиллерист. Интересно стало. Фото будут вклеивать в настоящий документ убитого немца? Или сами состряпают новый?.. Но такой серьезную проверку не пройдет. Да и вообще… Настоящий немец знает детали - кто начальник офицерского училища, боевой путь батареи или дивизиона и другие подробности. Если проверяющий в теме, поймет сразу.
        В штаб дивизии ехали на сильно потрепанной полуторке ГАЗ-АА. Трясло немилосердно на грунтовых фронтовых дорогах, разбитых гусеницами тракторов и танков, воронками авиабомб. Прибыли в разведотдел штаба дивизии. Михаил посидел на ступеньках избы, где располагался штаб, потом Нечаев его позвал. Сначала парикмахер побрил и подстриг. Михаил попытался припомнить, когда он стригся. Получалось, за несколько дней до начала войны. Бойцов и курсантов стригли «под ноль» машинкой наголо. Сейчас волосы отросли, аккуратно подровняться в самый раз, офицеров «под ноль» не стригут. Непривычно было.
        Потом фотограф на фоне белой простыни усаживал, направлял свет, сдувал с кителя невидимые пылинки. Потом скомандовал:
        - Смотри в объектив и не моргай.
        Вспышка магния, белый дым. Часа два ждали фото, потом их передали специалисту, бледному немолодому человеку в гимнастерке без знаков различия… Позже Михаил узнал, что это специалист по подделке документов. Он взял фотографии, куда-то удалился, и Михаилу довольно долго пришлось ждать. Благо, накормили гречневой кашей с тушенкой, черного хлеба отвалили вволю и чая с сахаром - пей не хочу.
        Только когда начало смеркаться, вернулся довольный Нечаев:
        - Любуйся!
        И дал в руки офицерское удостоверение. Открыл его Михаил и чуть не ахнул. Документ настоящий, печатан в типографии, фото отличное, печати похожи на настоящие. А как выглядят настоящие, он не знал. Пару раз держал в руках «зольдатенбух» - солдатские книжки, изъятые у пленных. Но они выглядят попроще, конечно.
        Когда наступали немцы и им удавалось захватить бланки документов - паспорта в милиции, печати и штампы, деньги в банках, - все это аккуратнейшим образом передавалось в разведывательные органы. Агенты снабжались настоящими паспортами с печатями, подлинными деньгами, командировочными удостоверениями и прочими документами вроде профсоюзных билетов. При проверке на постах выявить таких агентов было практически невозможно. Поэтому различные разведслужбы Германии на первых порах почти не имели провалов.
        Наши разведслужбы что в армии, что в НКВД тоже пользовались трофейными бланками, деньгами, униформой, но с меньшим успехом. Немцы, готовясь к войне, создавали подразделения диверсантов, владеющих русским языком на уровне родного. Например, батальон «Бранденбург-800», который позже стал полком. А еще был «Цепеллин» и другие. У Красной армии подобных подразделений не было, немецким владели переводчики, но навыками разведчиков они не обладали, в немецкий тыл посылать их было неразумно.
        Михаил прочитал в удостоверении имя: Мольнике Отто Генрих. Спросил Нечаева:
        - Фамилия настоящего немца?
        - Конечно. Не убитого, а попавшего в плен. Сейчас сидит где-нибудь в Костроме или Перми.
        - Если не шлепнули.
        - Ни в коем разе. Вдруг допросить придется, выяснить детали. Осложнения могут быть, если сбежит из лагеря и до своих доберется. Но это вряд ли, охрана там серьезная, те еще волкодавы.
        Михаил еще поспрашивал по делу, получил ответы толковые, обстоятельные. Чувствовалась неплохая школа спецслужбиста. Михаил хотел спросить: коли такой грамотный, почему подготовку Германии к войне, к нападению проспали? Или побоялись товарищу Сталину доложить? Ведь до войны во всех газетах писали о пакте Молотова, о мире с Германией, обещали долгие годы спокойной жизни. С Германией торговали, мы им хлеб, они нам станки. Причем уже перед самой войной наши военные закупили у немцев новейшие образцы вооружения - танки, самолеты, пушки. Немцы не боялись поделиться новинками, все равно русские не успеют скопировать. В разных НИИ вооружение испытали, должных выводов наркоматы не сделали. МЕ-109? Так наши летчики в Испании с ними встречались и противостояли успешно. Но у мессера быстро появились новые модификации, и к началу войны наши И-16, И-15, МиГ-1, ЛаГГ уже устарели. Сталин ввиду своей подозрительности предполагал, что немцы показали и продали не все. Или не самое лучшее. Вроде бы ходили слухи о тяжелых толстобронных танках. Да, испытывались на танковом полигоне в Куммерсдорфе прообразы «Тигра», но
первый экземпляр появился в 1942 году, роли в наступлении на Москву не сыграл.
        На следующий день Нечаев предложил Прилучному взять двух бойцов и ночью совершить поиск, взять пленного. Но Михаил выдвинул контрплан: пойти в одиночку в немецкой форме. Пленного, может, и не возьмет, но посмотрит, где и кто дислоцируется. Где артиллерия, где самоходки, а если повезет - склады. Любой склад ценен. По разведанному складу нанести бомбовый или артиллерийский удар - и фактически на несколько суток парализуется действие дивизии. Без снарядов, топлива, провизии и многого другого невозможно наступление и затруднительна оборона.
        Этих доводов Михаил не приводил, понимая, что Нечаев все это просчитывает и без него… Помолчал старлей в раздумье.
        - Не хотел я так сразу, пару тебе подыскивал, человека со знанием языка… Но ладно, быть по-твоему! Резон в том есть. Только поосторожнее там, не рискуй. Сумку с картой не бери.
        В подобные мероприятия посвящен минимум лиц, даже бойцов разведвзвода, коли уж довелось идти одному, в известность не поставили. Михаилу, конечно, хотелось бы повидаться с Игорем. Даже не посоветоваться, а просто потрепаться - от него всегда как-то подзаряжаешься энергией, Михаил уже привык к этому общению со студентом… Но что же делать, на войне как на войне, делаешь не то, что хочется, а то, что должен и что прикажут.
        Вечером оделся во все немецкое, на ремень кобуру с «Р08» повесил. Нечаев ему еще стопку немецких денег дал. Не оккупационных, а настоящих дойчмарок. Поверх мундира накинули плащ-накидку, а фуражку пришлось в руках нести. А то примет в темноте какой-нибудь боец его за немца, выстрелит с перепугу. И даже взыскание не получит, ведь в фашиста стрелял. Нечаев довел Прилучного до передовой траншеи. Плащ-накидку снял. Обнял, сказал пароль, чтобы на обратном пути часовые не пальнули.
        Уже до середины нейтральной полосы дошел Михаил, когда понял, что готовился не тщательно, не каждый шаг продумал. Дождей не было неделю, а то и больше. Сейчас придется ползти, форма будет пыльной, для немецкого офицера такое непозволительно. И одежной щетки нет, чтобы почиститься. А идти в рост опасно. Дежурные пулеметчики у немцев периодически дают очереди веером по нейтралке, могут зацепить. А еще минные поля. Стоя мину не увидишь, надо осторожничать, ползти, ощупывая перед собой землю. Надо было поверх немецкой униформы одеть маскировочный костюм. А после преодоления первой траншеи снять его и где-то припрятать. Но и возвращаться нельзя, плохая примета. После раздумий разделся до трусов, форму сложил аккуратно, перетянул ремнем. Полз в трусах и сапогах. Живот неприятно царапала высохшая трава, а местами и осколки до крови цепляли. Когда ползешь в форме, эти мелкие неудобства не чувствуются, а теперь, конечно, пришлось невесело. Но не смертельно: то ли повезло, то ли не ставили здесь немцы мины, а ни одной не обнаружил. Добрался успешно. Вот уже и бруствер под руками… По траншее прошел часовой,
при слабом свете луны блеснул штык винтовки. Глубокая, однако, траншея, даже верх каски не виден. Откуда-то тянет сигаретным дымком, едва слышна губная гармошка - видимо, из землянки. Наступил момент, когда тишина полная. Только Михаил приготовился к прыжку, как в десятке метров заработал пулемет. Отчетливо видно дульное пламя. Под грохот выстрелов перемахнул через траншею, пробежал немного. Пулемет перестал грохотать.
        Отдышавшись, Михаил быстро оделся, нацепил фуражку. Усмехнулся: насколько все же одетый человек чувствует себя уверенней!.. Зашагал в тыл. Волновался, во рту сохло, потели ладони. Один в стане врагов!
        Подумал, шатающийся ночью офицер привлечет внимание. Германские офицеры - особая каста. До прихода к власти Гитлера в 1933 году поступить в военное училище простолюдин не мог, был строгий отбор. С приходом Гитлера появились штурмовики - коричневорубашечники, потом вооруженный отряд нацистской партии - «СС». Туда шли добровольцы, разделявшие взгляды нацистской идеологии. Вот там офицерами могли стать наиболее активные нацисты, и неважно, что они были дети садовников, торговцев, мясников, почтальонов… Причем войска «СС» лучше снабжались, им поставлялось новейшее вооружение. «СС» оттеснили вермахт на второй план. Однако и направлялись они зачастую на самые напряженные участки фронта, поскольку сражались за идеи фюрера фанатично, стойко. В Советском Союзе прославились массовыми зверствами. Славяне для них - недочеловеки. Сгоняли жителей деревень в большой сарай и поджигали. В сорок первом году красноармейцы большой разницы между вермахтом и «СС» не делали. Враг он и есть враг, и его нужно уничтожать. В сорок втором уже поняли разницу и эсэсовцев в плен не брали, расстреливали на месте. У эсэсовцев
отличительный знак есть - татуировка под левой подмышкой с обозначением группы и резус-фактора крови.
        Впрочем, и немцы с красноармейцами поступали подобным образом. Если в плен попадал политработник, расстреливали на месте. Их тоже отличить можно - по красной суконной звезде на левом рукаве гимнастерки. В сорок третьем году с введением погон звезду упразднили. А еще раньше, в сорок втором, комиссары частей и соединений, по статусу равные их командирам, стали заместителями командиров, понизились в должностях на одну ступень.
        Михаил отошел от передовой на несколько километров, нашел укромное место под большой елью. Под хвойными деревьями всегда сухо. А внизу слой опавших иголок - мягко, тепло, не пачкается.
        Часа три удалось полежать, отдохнуть, но не уснуть. Боялся, что сонного легко возьмут, мало ли что…
        Как рассвело, поднялся, снял китель, отряхнул от прилипших иголок. Слева раздался шум моторов. Вышел Михаил к проселочной дороге. Только что прошла автоколонна, в воздухе еще висела пыль. Решил пройти по ближним тылам. Все же Нечаева интересовал именно тыл. В ближнем тылу располагаются именно те подразделения - пехота, артиллерийские и минометные батареи, саперы, - которые будут воевать с его полком.
        Зрительная память у Михаила отличная. Слева от дороги отметил склад боеприпасов. Солдаты укладывали ящики в штабели, накрывали маскировочной сетью. Такой полевой склад не рассчитан на длительное хранение. Израсходуют артиллерия и минометчики боеприпасы, уничтожат пулеметные и артиллерийские позиции противника, пехота прорвется вперед, займет новые территории - и склад уже не нужен. Остатки его перебросят вслед за наступающими частями.
        Немного ближе к передовой и справа от дороги - несколько самоходных орудий на базе танка Т-III. Дальше за ними видны палатки большие. Такие вмещали до полусотни солдат. Поколебавшись, прошел в их сторону. Это оказался полевой госпиталь. Санитары и врачи снуют в белых халатах, но раненых не видно, специфического мусора нет - окровавленных бинтов, ваты, упаковок от лекарств. Стало быть - госпиталь перебросили сюда на днях. Так бывает перед наступлением, когда готовятся все службы в ближнем тылу. Правда, немцы все тщательно маскировали, чтобы авиаразведка русских не засекла. Самоходки накрыты срезанными ветками, склад боеприпасов и госпитальные палатки - под маскировочными сетями. Немцы относились к маскировке тщательно, как и к разведке. Фактически для нее и был создан Фокке-Вульф-189, прозванный в Красной армии «рамой». Его расход топлива невелик, и потому самолет часами может висеть над позициями противника. А еще там отличное фотооборудование. В общем-то оптика у немцев всегда была качественной. И заводы по производству оптических приборов в СССР были оснащены германскими станками и работали по
немецким технологиям. Но все равно выходило хуже, многое зависело от качества сырья.
        До полудня Прилучный пешком многие позиции обошел, причем не прогулочным шагом, иначе привлек бы к себе внимание. Смотрел, запоминал. Все старался зафиксировать, многократно твердил про себя, и по-русски, и по-немецки, так лучше запоминалось… Пока все сходило с рук нормально. Солдаты и унтер-офицеры не обращали внимания на незнакомого офицера, при встрече козыряли. Михаил отвечал четко по-уставному, эту технику тоже отработали с Нечаевым. Офицеров старался избегать, чтобы не вступать в разговоры, и тоже пока получалось удачно.
        Вот уже и пить хочется, и есть… Жажду утолил, наткнувшись на ручей, а в желудке сосет от голода. Да и устал, уже сутки с половиной на ногах. Офицер в любой армии и место для отдыха имеет, и стол. Но офицера его подчиненные знают в лицо. А появится неизвестный, сразу насторожатся, своему начальству доложат. Поэтому в расположении подразделений не задерживался. Проходил мимо, окинув внимательным взглядом. Хорошо, если рядом есть характерный знак, по которому потом можно сориентироваться на карте - изгиб реки, труба кирпичного завода, деревянный тригонометрический знак - уж совсем удача.
        К сумеркам выдохся, как стемнело, нашел укромное место. Вечером бродить опасно, часовые будут спрашивать пароль, можно нарваться на выстрел или тщательную проверку. До полуночи под елью пролежал. И слово себе дал - разжиться часами. В разведке без часов как без рук. Некоторые бойцы снимали наручные часы у убитых немцев. К таким Михаил относился с презрением и брезгливостью. Вроде мародерства получается. Некоторые бойцы, а чаще командиры, имели часы карманные. И в брюках были карманчики маленькие на правой половине как раз для таких часов. Однако для армии они неудобны. Один плюс у них: стекло циферблата прикрыто железной крышечкой.
        У немцев часы имели все. Солдаты - дешевые штампованные, офицеры - качественные, дорогие. Личные вещи в ранцах солдат наших бойцов удивляли. И портсигары были, и фотоаппараты. Для СССР - редкость, а у германцев - у каждого пятого-десятого «Лейка». Пленки домой отсылали, там проявляли, делали фото. Этой фотохроники войны с немецкой стороны много. А с советской - редкость, если только в батальон или полк приезжал фотокорреспондент дивизионной или армейской многотиражки. Да и снимки чаще постановочные и при вручении наград… Еще у каждого второго фрица были губные гармошки, в Красной армии их не было вовсе. И зажигалки, которые были у всех курящих немцев, в Красной армии в начале войны редкостью были. Позже начали умельцы из тыловых служб делать из гильз. Из винтовочной гильзы - зажигалка, из снарядной - коптилка для землянки.
        И хочешь не хочешь, а брезгливые вроде Михаила тоже начинали пользоваться трофеями. Как без часов разведчику или сержанту, командиру орудия, если начальство приказало в семь утра открыть огонь? Или как разведчику во вражеском тылу костерок развести зимой, если зажигалки нет? К зиме сорок первого уже научились и костры без дыма разводить, и трофейные таблетки сухого спирта использовать для разогрева консервов. Зимой мерзнет человек не только плохо одетый, но и голодный. И когда поиск длится двое-трое суток в ближнем тылу, важно подкрепить силы, поесть, желательно горячего. Выручало соленое сало, однако и оно редкость. В штатное питание не входило. Старшины разведвзводов или рот добывали в обмен на трофеи. Разведчик в поиске сала с ржаным хлебом поел и сыт. Этим же салом в лютые морозы кожу на лице мазали, помогало от обморожения.
        Впрочем, это все дело будущего, а сейчас еще июль сорок первого, страшное время…
        В полночь Михаил поднялся. До передовой километров пять, немногим более часа ходьбы. Часовые меняются в полночь, за час бдительность притупляется. Шел по грунтовой дороге почти до передовой. Потом ползком. Мундир жалко вывозить в пыли. Но раздеваться еще хуже, раздерет едва поджившие ссадины. Сегодня в первый раз столкнулся с консервными банками и пустыми бутылками, выброшенными за бруствер. Звяканьем могут выдать, а еще порезать руки. Позже при долгом позиционном стоянии немцы подвешивали консервные банки на заграждения из колючей проволоки. Стоит зацепить ее нечаянно, как банки начинают громыхать, оповещая о проникновении, поднимая тревогу.
        Повезло: миновал и вторую линию, и первую. Нейтралку преодолевал долго. Немцы ее заминировали. Наткнуться на противотанковую мину не страшно, она срабатывает, когда на взрыватель надавит груз в несколько тонн. Так и противопехотных полно. На ощупь определить, какая мина зарыта, невозможно. Да и не сапер Михаил, его цель - добраться целым до своих, а не разминировать. Тем более немцы были горазды на сюрпризы, ставили хитрые ловушки или на неизвлекаемость. Нащупав участок рыхлой земли, отползал в сторону. Времени уходило много. Когда минное поле закончилось, встал. Нечаев заверял, что наших минных полей нет.
        Впереди первой траншеи - окоп с часовым. Не спал, но правила караульной службы нарушал, курил. По махорочному дыму Михаил его и вычислил. Крикнул:
        - Свои! Разведка!
        Из окопчика кашель, поперхнулся часовой с перепугу, потом сдавленный голос:
        - Пароль?
        Назвал. По уставу положено часовому отзыв назвать.
        - Проходи, только медленно. И руки подними, чтобы я видел, - потребовал часовой.
        Да что он там увидит в темноте? Но требование выполнил. Уже в паре шагов от часового Михаил сказал:
        - Вызови караульного начальника.
        - Сержант мне по шее даст.
        А когда разглядел часовой чужую форму, испугался.
        - Немец?!
        - А ты что думал, я в нашей форме и с красным знаменем в немецкий тыл пойду?
        Часовой засвистел в свисток, три коротких. И все же прошли до траншеи, спустились. Показался сержант в телогрейке, без всяких знаков различия.
        - Разведка, мне бы к Нечаеву.
        - Это кто такой?
        - Помощник начальника штаба полка по разведке.
        - Нет у нас таких.
        - Тогда к взводному веди.
        - Это можно. Оружие только отдайте.
        Пришлось вытащить пистолет и отдать. Как понял Михаил, вышел он в расположение чужого полка, похоже, и дивизии чужой.
        Лейтенант уже спал. Еще бы, времени три часа, самый крепкий сон. По полевому телефону лейтенант стал созваниваться с командиром роты, тот по инстанции. В итоге приказали разведчика доставить в штаб полка немедленно. Лейтенант сержанту приказал:
        - Отведи и сдай ПНШ Ведищеву.
        - Так точно! И пистолет отдать?
        - Отдай, он не твой.
        Сержант протянул пистолет Михаилу, лейтенант закричал:
        - Да не ему, а Ведищеву отдашь. Исполнять!
        - Есть!
        Землянка низкая, Михаил слегка приложился о бревна наката при выходе, матюкнулся. Штаб полка оказался в полукилометре, в длинном здании. Похоже, бывшее правление колхоза.
        ПНШ Ведищев не спал, в кабинете сильно накурено. Сержант доложил о задержанном и положил «Люгер» на стол.
        - Заходи! - приказал сержант.
        Михаил шагнул вперед. ПНШ обошел вокруг.
        - Хорошо! Вылитый немец. И язык знаешь?
        - Как родной.
        - Повезло Нечаеву. Телефонировал я ему, он подтвердил, что человека на ту сторону послал. Вроде как Киселёв фамилия?
        - Никак нет, красноармеец Прилучный.
        - Да?.. И верно, попутал! Прилучный, да.
        Да не попутал - проверял. Хотя глупо. Кто из немцев в эйфории от наступления, в предвкушении скорого взятия Москвы пойдет добровольно в расположение Красной армии?.. Впрочем, всякое может быть.
        Что же касается звания, то у Михаила с этим странно получалось. Вроде бы курсант, наполовину командир - но все же не командир. Как быть? Произвести в сержанты?.. Нечаев сказал, что с этим спешить не надо, он, мол, по своим каналам отправит информацию на присвоение в порядке исключения звания младшего лейтенанта - и как-то на этом пока дело встало. Так что Михаил командовал сержантами и ефрейторами, будучи формально красноармейцем.
        - Что интересного разузнал?
        - Извините, товарищ старший лейтенант. Я был в ближайших тылах немцев против дислокации своего полка. Вам эти сведения пользы не принесут.
        - Мне лучше знать.
        И закричал:
        - Фомин!
        Вошел заспанный старшина.
        - Под замок его! - распорядился старший.
        - Есть! Ходи, немчик.
        Михаила заперли в бревенчатом сарае. Прилучный сразу улегся на сено в углу и уснул. У своих, да еще под охраной. Но долго сидеть не пришлось под замком. Разбудил старшина Фомин, дергал за руку.
        - Немчик, вставай. По твою душу командир приехал, с нашим Ведищевым ругаются. Ух, прямо едва не до драки. Из-за тебя, небось.
        Старшина завел его в комнату. У обоих командиров лица красные, злые. Точно: ругались.
        - Прилучный, ты цел?
        - Так точно!
        - Чего у тебя отобрали?
        - Пистолет.
        При этих словах Ведищев достал из ящика стола парабеллум и протянул Нечаеву.
        - Тебя хоть кормили?
        - Никак нет.
        - И воды не дали?
        - Никак нет.
        - Выйди, подожди за дверью.
        Михаил подождал, пока старшие лейтенанты выяснят отношения. Слышал обрывки нецензурщины, ухмылялся не без ехидства.
        Минут через десять Нечаев вышел красный, распаренный, как из бани.
        - Поехали, Прилучный!
        Сели в крытую полуторку, поехали в полк. Всего-то и ошибся с переходом Михаил метров на сто, а попал в соседний полк. Да и как угадаешь в темноте без компаса с преодолением минного поля, когда невозможно выдержать направление и приходится вынужденно отклоняться в сторону? Но все же Михаил был доволен. Не ранен, кое-какие сведения принес, не впустую сходил. Ехали минут пятнадцать, и сразу к штабу.
        - Прилучный, ты извини. Сначала дело, потом обед и отдых.
        ПНШ расстелил карту на столе. Синим карандашом отмечена линия немецкой передовой.
        - Держи карандаш, показывай.
        Михаил стал вспоминать весь путь, с первых минут на немецкой стороне.
        - Здесь самоходки, видел четыре штуки. Вот тут госпиталь развернули. Палатки с красными крестами есть, а раненых нет.
        - К наступлению готовятся, не иначе.
        Михаил продолжил:
        - Здесь склад боеприпасов. Судя по ящикам, снаряды и мины. А тут видел бочки и канистры.
        - Топливо?
        - Не могу сказать, видел издали.
        Канистры у немцев удобные, железные. По обеим боковым стенкам отштампован орел со свастикой. Сверху три ручки. Может один солдат нести, могут сразу двое, удобно. Уже после войны наша промышленность стала производить аналогичные. Еще минут пятнадцать показывал, а Нечаев отмечал. Напоследок обвел район на нейтралке перед соседним полком.
        - Здесь минное поле, пришлось ползти, колени и пузо ободрал.
        - Так мундир целый.
        - Пришлось снять, иначе бы запачкал, а то бы и подрал. Для немецкого офицера в таком виде непозволительно.
        - Да, верное замечание.
        - В следующий раз надо маскировочный халат поверх мундира надевать, а на той стороне снимать. Зато мундир чистый будет.
        - Принимается. Переоденься в свою форму, а то кто-нибудь стрельнет сдуру. А потом на кухню. Я распорядился, чтобы оставили.
        В сарае переоделся. Почистить бы форму надо, на обратном пути в ней полз. Успеется! Надел свое, привычное. И на кухню. Видимо, повар проникся распоряжением Нечаева. Полную миску супа налил и большой кусок мяса положил. С голодухи так вкусно показалось, что съел моментом. Кашу ел уже медленнее, чай пил вприкуску с кусковым сахаром. И так хорошо, благостно стало, что едва за столом не уснул. Доплелся до землянки, сапоги только успел снять и рухнул на топчан. Сколько спал - неясно, часов нет. Только естественные потребности подняли. Вышел из землянки - солнце светит. А бойцы усмехаются.
        - Здоров ты спать, двадцать часов кряду!
        - Не может быть!
        Зато почувствовал себя бодрым, отдохнувшим. Бойцы на обед направились, и Прилучный с ними. После обеда пошел к начальнику вещевого снабжения попросить компас.
        - Нету! Было несколько штук, так все в ваш разведотдел отдал еще в июне. Бойцы сгинули - и компасы с ними.
        Михаил только рукой махнул. Придется снабжаться трофеями у немцев. Если Красная армия, как в песне поется, всех сильней, то откуда такая нехватка всего - компасов, автоматов, гранат, пушек, танков? Почему не видно наших самолетов? А самоходных артиллерийских орудий и бронетранспортеров, как у немцев, и вовсе нет, отсутствуют как класс. И только глупец не видит, как они нужны на поле боя, как сохраняют солдатские жизни. Ответов Прилучный не находил. А спросить у командиров или политруков боязно, не любят они таких вопросов. Сильно любопытные из подразделений исчезают.
        Утром немецкое наступление началось. Сначала бомбила авиация, потом полчаса минометы нашу передовую обстреливали. Затем послышался рев моторов. В нашу сторону ползли до десятка самоходок. За ними - бронетранспортеры с пехотой.
        Что чувствует боец в окопе, когда на него ползут бронированные машины, а у него даже гранат нет? Полное бессилие, страх. Наедет бронированная машина на окоп, крутнется пару раз, обрушит стенки, завалит землей, раздавит. Были бойцы, которые не выдерживали, убегали в соседний окоп, а хуже всего - в тыл. Если позиции удавалось удержать, таких беглецов с поля боя расстреливали перед строем в назидание другим. А поступи командир мягко, пожури, дай трое суток гауптвахты, следующим днем в два-три раза больше бойцов драпать будут.
        Казалось, ситуация складывается критическая. Кто-то из бойцов приготовил бутылку с зажигательной смесью и выжидал момент, когда самоходки приблизятся на дальность броска. Другие, у кого были гранаты, связали их в связку. Одна граната, если она не противотанковая, слишком слаба, чтобы нанести танку урон. В ней всего 140 граммов взрывчатого вещества, если это самая распространенная граната РГД-33. Для того, чтобы разрушить гусеницу, надо делать связку из пяти таких гранат, а это уже два с половиной килограмма веса. Метнуть такую связку получится на пять-семь метров. Время горения запала - меньше четырех секунд, то есть бросил - и только-только успеть нырнуть обратно в окоп.
        С тыла послышался рев мотора. Михаил обернулся. Довольно близко к передовой подполз гусеничный тягач «Комсомолец», на котором была установлена противотанковая пушка конструктора Грабина - ЗИС-2 калибром 57 миллиметров. С точным и сильным боем, она была принята на вооружение с марта 1941 года, выпущено было немногим более ста штук. Распоряжением начальника Главного артиллерийского управления маршала Кулика пушка была снята с производства перед самой войной, причем по нелепому поводу - «обладает избыточной бронепробиваемостью». Это в то время, когда в РККА были только 45-миллиметровые противотанковые пушки, способные не всякий танк остановить, да только на малых дистанциях в 200 - 300 метров.
        Тягач остановился за кустом бузины. С немецкой стороны его не видно. Михаил, как и многие бойцы, приободрился. Хоть одна пушка, но есть. И не все самоходки доползут до нашей передовой. Бах! Пушечный выстрел резкий, хлесткий. У снаряда ЗИС-2 скорость тысяча метров в секунду, самая большая на то время у пушек. На секунду Михаил отвлекся посмотреть на необычное сочетание пушки и тягача. А бойцы из соседних окопов уже кричали восторженно:
        - Горит!
        Самоходка полыхнула знатно пламенем высотой в несколько метров и почти сразу взорвалась. Видимо, сдетонировал боезапас. Самоходка буквально развалилась, никто из экипажа не успел покинуть машину.
        За первым выстрелом прозвучал еще один, и еще одна самоходка застыла на месте. Не горит, но не ведет стрельбу, не открываются люки. Оставшиеся самоходки остановились. Опасность есть, но где она? Командиры в прицелы, в перископы осматривали местность. Где прячется русская пушка?
        Для наших противотанкистов ситуация сложилась удачная. Легче попасть по неподвижной цели. Бах! Задымила самоходка. Но экипаж уцелел, открылись люки, стали выбираться. Тут уж не выдержали наши пулеметчики и пехотинцы. Открыли огонь и самоходчиков постреляли.
        Но пушкари обнаружили себя. Почти одновременно самоходки открыли огонь. У немцев все танки, самоходки, самолеты радированы. Командир может отдать в ходе боя приказ любой боевой единице. В Красной армии имели рации только командирские танки, один из десяти. Командир роты, получив приказ от комбата, открывал башенный люк, передавал сигнал флажками. Выполняли приказы не все, потому что обзорность у наших танков была плохая. Да и командир сильно рисковал, размахивая флажками на поле боя. Ситуация улучшилась только в конце 1943 года, когда на танке Т-34-85 появилась командирская башенка со смотровыми щелями на все стороны. И командир перестал исполнять функцию наводчика, мог руководить своим танком или подразделением. Скопировали у немцев, но с большим запозданием. Фактически учились воевать у противника. Наши истребители перестали летать тройками - они плохо управляемы, но именно такое построение было прописано в Уставе. Стали использовать боевую тактическую единицу - пару. У немцев же переняли тактику танковых клиньев, окружения и котлов. Но учеба далась большой кровью. Только в боях под Вязьмой
потери РККА составили более миллиона бойцов. А были еще Смоленск, Малоярославец.
        Комплекс ЗИС-30 назывался самодвижущейся пушкой. Тягач Т-20 «Комсомолец» был создан на базе плавающего танка Т-38, имел оригинальную компоновку: трансмиссия впереди, за ней кабина, потом мотор и грузовой отсек. В варианте артиллерийского тягача производился с 1938 года. На скамье вдоль центра машины помещались шесть членов расчета буксируемой пушки. ЗИС-30 имел противопульное бронирование: лоб кабины 10 миллиметров, борта 7 миллиметров. Механик-водитель располагался справа, пулеметчик слева, за шаровой установкой с пулеметом ДТ. Двигатель всего 50 лошадиных сил, запас хода - 150 километров. Пушка ЗИС-2 ставилась на кожухе моторного отделения. Для восприятия отдачи при стрельбе на кормовом листе ставились два откидных сошника. Мощность была превосходной. Тупоголовый снаряд весом около трех кило имел скорость 990 метров в секунду, на дистанции 1000 метров пробивал 91 миллиметр брони под прямым углом.
        Экипаж ЗИС-30 состоял из пяти человек. Командир, заряжающий, наводчик, два подносчика снарядов, они же механик-водитель и пулеметчик. Возимый боезапас был невелик: 20 патронов к пушке и 756 патронов к пулемету ДТ. До октября 1941 года выпустили 101 комплекс ЗИС-30, а к концу 1941 года - 371 штуку. С производства комплекс сняли из-за прекращения выпуска тягачей Т-20.
        Маршал Кулик, сам выезжавший на фронт и едва не попавший в окружение вместе с 10-й армией, на себе прочувствовал, что такое не иметь в войсках противотанковых пушек. В начале войны приходилось посылать на фронт устаревшие пушки со складов хранения, из музеев. Была ошибка в определении мобилизационных резервов на случай войны. Потребность в пушках была сильно занижена, да еще и большие потери пушек и танков на складах и парках хранения Особого и Киевского военных округов в первые недели войны усугубили ситуацию.
        Рядом с «Комсомольцем» раздались несколько взрывов. Действие немецкого фугасного снаряда калибром 75 миллиметров, которыми были вооружены самоходки StuGIII, довольно значительное. Эта самоходка была компромиссом. Корпус, ходовая часть и двигатель - от танка Т-III, а вооружение - от более тяжелого T-IV.
        Расчет орудия спереди был прикрыт штатным броневым щитом, а сзади и с боков защиты не имел. Осколки поразили всех бойцов. Самоходки ползли к нашей передовой, а пушка за кустом бузины молчала. Михаил, да и не только он один, понял: расчет погиб.
        То, что он артиллерист, Прилучный не забывал.
        - Игорь!
        - Я, шеф!
        - К черту шефа! Мы что, англичане?!
        - Есть, командир!
        - К «Комсомольцу»! Бегом!
        И в десять секунд были у тягача. Бойцы мертвы, пол в кормовой части тягача залит кровью. Затвор пушки закрыт, значит, пушка заряжена и готова к выстрелу.
        Вдвоем убрали убитых от пушки. Все в бешеном темпе, счет на секунды. Михаил уселся на сидение наводчика. Немецкие самоходки уже близко, метров сто пятьдесят. Несколько минут, и они ворвутся на наши позиции.
        - Снаряд!
        Унитарный снаряд с лязгом влетел в казенник пушки.
        Быстро работая штурвалами вертикальной и горизонтальной наводки, Михаил поймал в прицел самоходку врага.
        - Выстрел! - закричал по привычке. И сам нажал спусковой рычаг.
        Бах! - громыхнуло от души. Со звоном вылетела дымящаяся гильза. Михаил приник к прицелу снова. Во время выстрела голову от прицела надо убирать, иначе откатом разобьет лицо.
        Попал! Попал, черт возьми!
        В оптику четко видна пробоина в лобовом листе StuGIII, из которой шел дым. Но разглядывать некогда. Самоходчики знают, откуда стреляли русские. И очень скоро последуют ответные выстрелы. Успеть бы сделать еще один самим!
        Михаил привстал из-за щита, окинул поле боя взглядом. Через прицел невозможно оценить ситуацию, у оптики очень узкий сектор обзора.
        Так! Наиболее опасна дальняя по дистанции самоходка, она почти добралась до траншеи. Еще двадцать-тридцать метров, и она будет гусеницами давить окопы и траншею. Прилучный сел на место наводчика, штурвалом горизонтальной наводки довернул ствол, прицелился в передний угол рубки, нажал спуск. Выстрел! Вылетела гильза. Михаил вскочил.
        - Бегом!
        И тут по кабине ударил снаряд. Взрыв! Михаил упал, мир исчез из его глаз и сознания.
        Показалось, что пришел в себя быстро. Но как-то странно. Почему-то раскачивался, как на лодке, плывущей по реке… Хм?..
        Открыл глаза - сумерки. Небо. А, понятно…
        Понял, что несут его на самодельных носилках: две жерди и между ними плащ-накидка. И сразу боль почувствовал в ноге и спине, не сдержал стон.
        - Очнулся, земляк? - спросил кто-то.
        Михаил никого ни о чем не спрашивал. И так понятно: ранен, предположительно несут в медсанбат. Только что-то долго. Немецкое наступление началось утром, ранило его где-то в девять-полдесятого. Часов нет, время точно определить невозможно. А сейчас вечер. Нашли поздно?
        Носилки поставили на землю.
        - Тяжел ты, земляк, все руки отсохли тебя нести, - сказал боец.
        - А давно несете?
        - Уже часов десять.
        Ого! Медсанбат от передовой в двух километрах был, недалеко от штаба полка. Даже неспешным ходом с ношей - около часа… И нехорошая догадка родилась.
        - Отступаем? - спросил Михаил.
        - А то! Километров десять уже топаем. Да не по прямой. Куда ни сунемся - немцы.
        - Так мы в окружении?
        - Типун тебе на язык. Непонятно, где наши, где немцы. Везде стреляют.
        - Какой полк?
        - Разные. Ты из какого?
        Михаил замялся. Служба в разведке научила его с информацией обращаться очень аккуратно. Даже в безобидной ситуации лучше промолчать, чем что-то брякнуть, хоть бы самое невинное.
        - Военная тайна, - улыбнулся он, давая понять, что шутит, но и от ответа уходя.
        - Ну вот, соображаешь! А чего же спрашиваешь?
        - Ладно, земляки, промашку дал, бывает… Но еще один вопрос! Ефрейтор Щедрин - есть такой среди вас?
        - Да вроде нет.
        Михаил вздохнул тихонько.
        - Ты бы не разговаривал, берег силы, - вмешался еще один боец.
        - Согласен… Попить дайте, - попросил Михаил.
        - Это можно.
        К губам поднесли фляжку. Вода вкусная, родниковая. В Белоруссии реки и ручьи зачастую болотом отдавали. Вспомнил, как говорил кто-то, что при кровопотере пить хочется. Наверное, правда.
        - Ребята, а что со мной?
        Бойцы стояли рядом, курили, самокрутки прятали в кулак, чтобы огоньки со стороны не было видно, печальный опыт уже был.
        - Ранение в бедро и левую лопатку. Перевязали, а осколок уже в госпитале доставать будут.
        Судя по голосам, в группе человек десять. Счастье, что перевязали, тащат, не бросили. Конечно, носилочный раненый сдерживал продвижение группы. Но случись ему быть здоровым, тоже бы нес носилки. Своих бросать - последнее дело. Умрут без помощи, либо немцы добьют.
        Уже под утро, когда выдохлись и мечтали о привале, услышали шум мотора по грунтовке - полуторка шла. Остановили, уговорили взять раненого. Михаил разговор слышал.
        - Да куда же его? У меня в кузове уже шестеро раненых.
        - Как-нибудь в угол, он посидеть сможет, на борт опираться будет.
        В общем, уговорили. С трудом небольшой свободный уголочек в кузове нашли, Михаила подняли. Носилки бы не вошли. Сидеть больно, на каждой выбоине спиной о борт бился. Водитель машину медленно вел, понимал: груз деликатный. Сейчас бы на газ нажать и побыстрее вырваться к своим, пока колечко не сомкнулось… Но взаимовыручка на войне - святое дело.
        Чудом успели, с рассветом немцы кольцо сомкнули. Но прорвались! И дальше везло. Въехали в какой-то городок, да сразу к вокзалу. А там на путях санитарный поезд. В кабине полуторки медсестричка ехала, она побежала к начальнику поезда, уговорила взять раненых. Все носилочные, нуждаются в хирургической помощи. Начальник, капитан медицинской службы, конечно, отказать не смог, велел грузить.
        Санитары перенесли раненых в вагоны. Михаил успел заметить на вагонах красные кресты в белых кругах. Подумал: зря нанесли. Надеются еще наши на порядочность немцев, на Женевские соглашения. Германцы - культурная нация, все такое… Зря! Нацизм превратил многих немцев в моральных уродов. Не всех, но многих. Обстреливали и полевые госпитали, и медсанбаты, и санитарные поезда.
        К счастью, поезд задерживаться не стал. Паровоз забункеровался углем и водой и почти сразу после погрузки раненых тронулся.
        Михаила, как и других раненых, перенесли в вагон-операционную. Под местным обезболивающим вытащили осколки, перевязали. Процедура малоприятная, но потерпеть можно, не страшно.
        - Повезло тебе, боец! - сказал хирург. Еще бы немного, и осколок бы до сердца дошел.
        Халат хирурга заляпан кровью, глаза усталые.
        Ранить человека легко, трудно потом вылечить, в строй поставить. После операции Михаил почувствовал себя лучше, раны перестали кровить, но болели, особенно при каждом движении. Но все равно радовался, что остался жив. Оказаться в безопасности, на койке с чистым бельем, с медицинским обслуживанием - настоящее счастье.
        Медленно шел поезд. И еще раз повезло: ни разу под бомбежку не попал. Хотя видели там и сям на станционных путях разбомбленные эшелоны с эвакуировавшимися предприятиями. На обгорелых платформах - остовы уничтоженных станков: фрезеровочных, токарных, сверлильных… В основном останавливались для бункеровки паровоза. Каждые сто километров - набрать воды, каждые двести - уголь. Постепенно выбрались из прифронтовой зоны, поехали побыстрее.
        Стерильная чистота вагона, уход санитарок, медсестер, прием пищи строго по расписанию - это казалось чудом, чем-то несбыточным. Михаилу не верилось. Лежал, дремал, смотрел в потолок. Странное чувство: то ли это волшебный сон, то ли там, на фронте, был сон кошмарный. Некая нереальность происходящего иногда охватывала Михаила, боевые друзья - странное дело - теперь чудились как призраки: то ли были они, то ли не были… Особенно часто вспоминал Игоря Щедрина, все же самым близким другом стал за эти месяцы, да и любопытный парень, конечно, что там говорить. Михаил таких не встречал больше, таких столичных, что ли… Прилучный чувствовал это, а мыслью охватить не мог, тем более сказать словами. Да и не надо, наверное.
        Так и ехали: сон, отдых, осмотры, перевязки, прием пищи…
        Через неделю внезапно прибыли в Горький. Михаил как увидел знакомый вокзал, едва не прослезился. Здесь он учился до войны целый год, мечтал о службе после училища… А возвратился раненый, без радужных надежд. Зато живой! Захотел написать родителям: за время боевых действий отправил несколько писем, а ответов не получал, потому что менялся номер полевой почты.
        Госпиталь оказался в бывшем здании школы. В палате, бывшем классе, на одной стене доска, на другой - портреты великих русских поэтов: Пушкина, Лермонтова, Некрасова.
        При поступлении Михаила, как и других раненых, обтерли влажными губками, потом отправили на первичный осмотр врача. Тот осмотрел, улыбнулся:
        - Ну что, боец? Женат?
        - Никак нет, товарищ военврач!
        - Значит, до свадьбы заживет! Верно я говорю?
        - Так точно! Разрешите вопрос?
        - Валяй!
        - А если бы женат был, то до чего бы зажило?..
        - А вот женись - и узнаешь! Молодец, чувство юмора есть, быстрее будешь выздоравливать… Санитары, проводите в палату!
        В госпитале все чисто, светло, блестит, сияет. Белые простыни, пододеяльники… Одежду у всех отобрали в стирку. Все раненые в исподнем - нательная рубаха и кальсоны. У ходячих еще коричневые халаты и тапочки без задников, прозванные «ни шагу назад».
        Несколько дней вновь поступившие отсыпались. Сон и еда восстанавливают силы - нехитрая медицинская премудрость.
        На третий день Михаил письмо родителям написал. Отдавали листки политруку, тот проверял - нет ли лишнего? Складывал в треугольники и отправлял на почту. А там за дело брались цензоры. Вычеркивали указания на номера воинских частей, их дислокацию, описание боевых действий. Солдатские треугольники марок почтовых не имели и доходили до адресата быстро, несмотря на проблемы с транспортом. Половина страны переезжала. Кто-то сам бежал при приближении немцев, другие организованно эвакуировались с заводами.
        Неделя прошла, стал Михаил уже вставать с кровати. Ходил с костылем, главное - добредал до туалета. Стыдно было, молодые девочки раненым судно подавали. Обязательно в полдень и в шесть часов вечера выходили в коридор, где висел черный репродуктор. Передавали сводки Совинформбюро. Приходилось слышать стандартные фразы: «На… направлении идут упорные бои». А на следующий день передают: эта деревня или город уже в руках врага. Особо отмечались подвиги наших воинов, вроде летчиков Гастелло или Талалихина. Этому, конечно, радовались, и все же тягостно было сознавать, что отступаем, отдаем врагу родную землю…
        Однажды Михаил слушал сводки и вдруг медсестричка выкликает его фамилию:
        - Прилучный, есть такой?..
        - Да, - насторожился он, - а что?
        - К вам посетитель на КПП.
        - Посетитель? Кто?!
        - Не знаю, мне передали, а я - вам.
        Удивляясь, доковылял кое-как, а там… мама! О Господи!
        В руках корзинка: яйца, кусок сала. Кинулась на шею, принялась целовать:
        - Мишенька! Сынок!.. Ранен?!
        Отстранилась, осмотрела.
        - Куда тебя?
        - В ногу и спину осколками. Но уже лучше, встаю, хожу. Не волнуйся! Все позади.
        - Это тебе гостинец от селян, чтобы поправлялся быстрее.
        Разговаривали на КПП. Караульный маму на территорию госпиталя не пропустил, все же воинская часть. Удивительно, как мама смогла найти госпиталь?! В Горьком он не один, десятки. И адрес в письме не напишешь, а если будет, то цензор тушью вычеркнет. И все же короткая встреча сильно взбодрила Михаила, не виделся он с родителями уже год. Мама постарела внешне, конечно. Война и в тылу нелегко дается. Отец приехать не смог, работа.
        Поговорить удалось не более получаса. Прибежала медсестра.
        - Быстро в палату! Обход врачей.
        Попрощались, Михаил пообещал писать чаще. С фронта пришли два его письма, родители написали ответ, но письма вернулись со штампом «Адресат выбыл».
        Обходы были не только ежедневными, утренними, лечащего врача, но и всеми врачами отделения во главе с заведующим. Отбирали кандидатов на выписку: кого в запасной полк, кого в дом отдыха или даже санаторий для восстановления. Но санатории были для командиров или летного состава. Михаилу о выписке думать рано. А через пару дней он узнал, что в тылах госпиталя есть дыра в заборе, через которую можно выйти на улицу. Дыра хорошо замаскирована досками. А сдвинешь две соседние в стороны, потому что висят на одном верхнем гвоздике, - и здравствуй самоволка! Кто-то на рынок бегал за самогонкой, другие - ходоки по женскому полу. В госпитальном халате и тапочках далеко не уйдешь, да и патрули не дремали. А когда и ловили, доставляли в комендатуру, что с раненым сделаешь? Он на излечении, не на фронте, не дезертир, оружие не бросал. Был бы в штатском, можно было приписать попытку бегства. Раненые оправдывались: витамины нужны, соленых огурцов хотел купить, сала, яблок…
        Из комендатуры звонили в госпиталь, из него приезжали, забирали «самохода». А действенных мер принять не могли: раненого в наряд на кухню нельзя, на гауптвахту - тоже. Взыскание объявить? Прошедшему ад передовой оно как слону дробина. Бойцы понимали: после госпиталя - запасной полк, маршевая рота и фронт. Сводки с каждым днем все серьезнее, и названия населенных пунктов все ближе к столице. Никто не сомневался, что Москву не сдадут, но… Сдал же Москву Кутузов в 1812-м? Сдача столицы - это еще не капитуляция, не поражение, но очень чувствительный удар. Были те, кто рвался на фронт, даже не долечившись, но были такие, кто жаловался на здоровье, хотя раны зажили, старался задержаться в тылу подольше… Михаил не волынил, но и пафосом не кипел, строго выполнял все предписания эскулапов и ждал их вердикта.
        Дней через десять, когда уже окреп, отставил костыль, но еще ходил, прихрамывая, к нему подошел политрук.
        - С тобой побеседовать хотят. Иди в мой кабинет на первом этаже.
        - Есть!
        Кто хочет увидеть и зачем - политрук не сказал, а Михаил спрашивать не стал, наученный опытом спецслужб. Спустился по лестнице, нашел кабинет, постучавшись, вошел. За столом сидел средних лет военный, во френче, но без знаков различия. Лощеный, аккуратный, подтянутый, с каким-то неуловимым шиком - армейские командиры обычно не такие.
        Таких Михаил опасался. Если человек скрывает звание и принадлежность к войскам, стало быть, есть чего скрывать. Чаще всего таким приемом пользовались сотрудники НКВД - напустить тумана, таинственности.
        - Красноармеец Прилучный! - доложил Михаил.
        На столе заметил свою историю болезни, под ней еще одну.
        - Садись, боец! Разговор у нас долгий.
        И вдруг перешел на немецкий:
        - Где язык учил?
        - Так жил в Республике немцев Поволжья. Специально не учил, грамматики не знаю. Само собой получилось. Говорю свободно. Читаю сносно. Пишу нормально.
        - Да, говоришь чисто, как на родном, без акцента. Твою историю болезни изучал. Полагаю, недели через две выпишут по выздоровлению.
        - Врачам виднее.
        Михаил не мог понять, куда клонит военный. Вроде обвинить его не в чем, воевал честно.
        - Старшего лейтенанта Нечаева помните?
        - Еще бы! ПНШ по разведке в полку.
        - Он сейчас на другой должности, о вас вспомнил.
        Ага, вот откуда интерес у военного. Он, кстати, так и не представился.
        - Предлагаю вам после выздоровления перейти на службу в разведуправление Красной армии. Конечно добровольно. И не в центральный аппарат.
        - Согласен.
        - Может быть, дать время подумать? Скажем, до выписки?
        - Готов служить там, где нужнее Родине.
        - Похвально.
        Незнакомец сделал какие-то пометки карандашом.
        - Можете быть свободны. О нашем разговоре никому не сообщать.
        - Так точно.
        Михаил вышел, а у комнаты еще один раненый стоит из выздоравливающих. Несколько дней назад Михаил его видел на прогулке. Любопытствовать не стал, что надо будет узнать - потом узнает.
        Врачи советовали гулять, разрабатывать ногу, и он с удовольствием нарезал круги вокруг здания. Интересно было, куда попадет. Когда попал в госпиталь и немного пришел в себя, думал, после госпиталя направят в училище - доучиваться. Однако командование посчитало иначе, им виднее. Но все же немного досадно было. Одно дело быть красноармейцем, другое - командиром. Ответственности больше, но от правильно принятого решения зависит результат. Видел он и бестолковых командиров, поднимавших бойцов в атаку на танки. Сами погибали, личный состав губили. Погибнуть в бою дело нехитрое. А надо врага убить и самому в живых остаться.
        Через две недели, как и предполагал неизвестный, состоялся консилиум. Несколько врачей разных специальностей оценивали состояние здоровья раненых. Кого-то выписывали с выздоровлением в запасной полк, других подчистую комиссовали, признавая негодными к военной службе, некоторых оставляли в госпитале на долечивание или отправляли в местные санатории.
        Михаила признали годным к военной службе без ограничений. Вместе с ним - еще десяток красноармейцев. Получил на руки справку о ранении и красноармейскую книжку. У старшины в конторке выдали обмундирование - поношенное, выцветшее и даже с заштопанной дыркой на левом плече. Обмундирование снимали с раненых, стирали, приводили в порядок и выдавали при выписке. Трудно было не только с униформой или обувью, даже использованные бинты стирали, сушили и снова пускали в оборот.
        Переоделся, вышел из госпиталя. У КПП крытая брезентом полуторка стоит и рядом лейтенант.
        - Прилучный?
        - Так точно.
        - Документы!
        Отдал документы, а лейтенант их в свою командирскую сумку сунул.
        - Занимайте место в кузове. Оттуда не высовываться!
        Стояли минут двадцать. Затем в кузов сели еще два бойца, полуторка тронулась. Ехали долго по разбитым дорогам. Почти не разговаривали, так, перебрасывались незначительными фразами. Как заметил один из бойцов, ехали на запад.
        Часов через пять стало ясно, что заехали в город. Хоть и не видно, а звуки изменились, шум явно другой, да и асфальт под колесами… Потом машина остановилась, донеслись неясные голоса, заскрипели ворота, полуторка завыла, въехала в них и вскоре остановилась.
        - Выгружайся! - скомандовал лейтенант.
        Вышли - ага, воинская часть. Вечер. Отвели в столовую, покормили от души, потом в комнату вроде общежития на шесть коек:
        - Располагайтесь. Подъем в семь утра.
        Ровно в семь подняли, дали завтрак, сухой паек, после чего вновь в машину, и вновь в путь, и все на запад, это Михаил теперь определил и сам.
        Все трое из кузова дисциплинированно не высовывались, но разок мащину сильно тряхнуло на ухабе, брезент над задним бортом подбросило, и Михаил случайно прочитал на указателе: Люберцы.
        Ого! Московская область. Да почти Москва.
        Машина еще поплутала по грунтовым дорогам, потом остановилась. У заднего борта появился лейтенант.
        - Всем выйти.
        Машина стояла перед шлагбаумом, рядом - деревянная избушка для караула. Прошли вперед до деревьев, за ними бревенчатая казарма, небольшой утоптанный плац, дальше видна полоса препятствий.
        - Ждать здесь, - распорядился лейтенант.
        - На санаторий не похоже, - сказал один из бойцов.
        Начиналась новая полоса в жизни.
        Глава 7
        Разведка
        В СССР разведкой занимались две структуры. Политической - иностранный отдел (ИНО) НКВД, а военной - 5-е управление Генштаба РККА. Позже его переименовали в Разведывательное управление, а с 16 февраля 1942 - Главное разведывательное управление. В 1937 - 1939 годах и ИНО, и РУ подверглись сталинским чисткам. В РУ РККА были уничтожены все начальники отделов, заместители, специалисты, всего более двухсот человек. И самое главное - частично была уничтожена заграничная агентурная сеть, которая с трудом создавалась годами. Связь со многими агентами была утрачена. В ЦК ВКП(б) всерьез считали, что главное для службы в разведке - пролетарское происхождение, а военная подготовка, знание иностранных языков значения не имели.
        В апреле 1939 года начальником РУ был назначен герой Советского Союза за бои в Испании летчик Проскуров. Ему с трудом удалось частично восстановить агентурную сеть, укомплектовать аппарат военных атташе при посольстве. Но и он был снят с должности 01 июля 1940 года, арестован 04 июля 1941 года, а 28 октября 1941 года расстрелян. Фактически Сталин и его приближенные в 1937 - 1940 годах разгромили политическую и военную разведку страны, что привело СССР в 1941 году к военной катастрофе.
        Немцы разработали операцию «Зеелеве» (Морской лев) о якобы готовящемся вторжении германских войск на Британские острова в количестве сорока дивизий. План выглядел правдоподобно, немцам удалось через свое посольство в Москве устроить утечку. Сталин и руководство приняли фальшивку за настоящий план. Разведупр предупреждал, что планы неосуществимы по простой причине: у немцев не было столько перевозочных средств. Даже по приблизительным расчетам требовалось 145 пароходов, 1800 барж, 400 буксиров и 900 катеров для форсирования пролива Ла-Манш.
        Начальником РУ был назначен генерал Голиков, а начальником информационно-аналитического отдела - подполковник Новобранец. Именно он свел воедино сведения агентуры о переброске германских войск к нашим границам, точно указав количество дивизий. Аналитическая записка Новобранца Сталину не понравилась, она расходилась с его мнением. Подполковника сняли с должности, отправили на службу в Одессу. Так бывает перед арестом. Но началась война, выводы подполковника подтвердились, и его назначили начальником разведки шестой армии. Начальником информационного отдела, важнейшего в РУ стал генерал Дроздов.
        Многое узнал Михаил позже, да и то по крупицам. А в спецшколе как будто в «учебку» попал, только серьезную. Никакой маршировки по плацу. Радиодело, но не на уровне радистов. Как включить и выключить рацию «Северок», забросить антенну на самое подходящее место, азбука Морзе.
        Минно-взрывное дело. Изучали немецкие мины, как их обезвредить, как совершить подрыв. Целое искусство - заложить взрывчатку в самом уязвимом месте, когда ущерб будет максимальным.
        Вождение техники - мотоцикла, автомашины. Стрельба из трофейного оружия - пистолетов, автоматов, пулеметов.
        Разговорная речь, когда общались с преподавателем на немецком на вольные темы.
        Да много чего еще, например, свободное чтение топографических карт, привычки немцев, обозначение дивизий на технике в виде небольших трафаретов. Вроде мелочь, а говорит о многом. У каждой дивизии свой знак. Увидел автоколонну, а значки ранее не виденные в этой местности, значит идет передислокация. И почти все изображения есть в картотеке разведупра.
        Учеба с утра шла, после завтрака, потом перерыв на обед и снова занятия до ужина. Интенсивность занятий была, мягко говоря, приличная. Особенно утомляла физподготовка. Полная выкладка: вещмешок за спиной, оружие - и марш-бросок на пять-десять километров. Или подтягивание на турнике, переправа через водные преграды на подручных средствах. Нагрузки такие, что падали полумертвые в койки после сигнала «отбой». Понимали: надо, все знания пригодятся там, за линией фронта.
        И конечно, командование торопилось подготовить как можно быстрее разведчиков. Непригодных к усвоению материала переводили в строевые части. Несколько человек сами написали рапорта об отправке на фронт. Один объяснил Михаилу:
        - Хочу сам, своими руками фашистов бить, чтобы видеть их трупы! Понимаешь? А тут… Ну попаду я с разведгруппой за линию фронта. Стрелять нельзя, себя обнаружим. Высмотрим, сведения командованию принесем, а потом пехотинцы или артиллеристы врага бить будут, а мы вроде как в стороне. Мне такая война не нравится. Вернусь домой, батька спросит: скольких германцев ты лично убил? И неважно, что в тыл немецкий с поиском ходил. Не поймет батька. Если воевал, должен быть счет. Два, десять, а лучше сто. За себя и односельчан, кто на фронт не попал по здоровью или брони. У нас в деревне несколько человек на военный завод попали, какие-то детали делают. В военкомат ходили, хотят добровольцами уйти, не взяли.
        - Страна лучше знает, куда направить, - возразил Михаил. - Я уже свой счет открыл, и, думаю, не один десяток фашистов в нем.
        - Тогда не зря воевал. А я еще ни одного не убил.
        Чтобы навыки и знания не пропали втуне, бойца отправили в полковую разведку. Михаил же обучался еще месяц. Многое познал и понял. А еще задним числом осознал, как рисковал, когда ходил к немцам. Интуитивно получалось, но уцелел. Не зря говорят: новичкам и пьяным везет.
        Осень была в самом разгаре, когда был объявлен выпуск. Поздравили, потом праздничный обед, который отличался от повседневного наличием булочки к чаю. Белого хлеба Михаил не видел с начала войны.
        Вместе с двумя сослуживцами попал в разведотдел армии Западного фронта. Ближнюю разведку - 5-10 километров вглубь немецких позиций - вели полковые разведчики, дивизионные по глубине действовали дальше, до 20 - 30 километров, а еще дальше - уже разведотдел армии. Также разведку вели партизаны, которые передавали данные в штаб Партизанского движения. Если было что-то интересное, важное, сведения перепроверялись авиаразведкой или армейской, поскольку партизаны действовали обычно в глубоком тылу. Часть партизанских отрядов образовалась сама, их костяк составляли окруженцы и местные мужчины, не успевшие по разным причинам эвакуироваться. Но были и отряды, костяком которых становились группы разведчиков, заброшенных самолетами с определенными заданиями. Первоначально штабом партизанского движения была дана неправильная установка, что отряды должны самообеспечиваться оружием, боеприпасами, продуктами за счет врага. Для того, чтобы отобрать что-то у немцев, надо было изначально оружие иметь. Да и жить в лесу хорошо только летом, когда тепло. Уже осень, пошли дожди, похолодало. Надо строить землянки, нужны
инструменты. Для скрытного существования в лесу нужны специфические знания. Без горячей пищи долго жить невозможно, а чтобы развести костер, надо знать, как поддерживать огонь без дыма. Целое искусство, потому что немцы вели наблюдения - с вышек, с самолетов. Велики и обширны белорусские леса, не одну дивизию спрятать можно. Но если один человек спрятал, другой может найти, особенно специалист. Чем дальше продвигались немцы вглубь страны, тем больше становилось партизанских отрядов и ширилось сопротивление, тем сильнее досаждали они вермахту. Немцы предприняли меры: ввели охранные батальоны, создали карательные отряды из предателей, перешедших добровольно на германскую службу. А еще привлекли егерей, профессиональных охотников, умеющих хорошо ориентироваться в лесу, читать следы на земле. Но в Белоруссии своя специфика, которой не было в Германии и Австрии, - болота. На картах немецких они значились как непроходимые. Но местные жители их знали и пользовались гатями, проходили. Иной раз среди обширных болот имелись целые острова, на которых вполне сносно можно было существовать целому отряду.
        В разведотделе новичков приняли хорошо. Не так много разведчиков было подготовленных, прошедших серьезную школу. И первое задание не показалось сложным. Вчетвером сопроводить человека в Лиду, далеко западнее Минска. Запретили огневые контакты. Двое были из старослужащих, двое новичков после спецшколы и тот, которого нужно было провести. Все в немецкой форме, с немецким оружием. Но немецкий язык знали только Михаил и Петр, учившийся вместе с Михаилом. Причем якобы старшим был Михаил, поскольку на нем погоны фельдфебеля. Документами снабдили настоящими, только фото разведчиков искусно вклеили. Ни имени, ни фамилии, ни звания человека, которого сопровождали, не знали. Начальник разведки армии сказал:
        - Можете называть его Механиком. Все его приказания исполнять неукоснительно. Доставить в целости и сохранности.
        Подготовка тщательная, даже сигаретами немецкими снабдили, а не махоркой. Всем выдали дешевые немецкие часы, Михаил немецкую топографическую карту получил. Еще бы компас, да простому пехотинцу он не положен. Случись досмотр полевой полиции, сразу возникнут вопросы. Впрочем, лучше таких встреч избегать. Двое из разведчиков языка не знают, на вопросы ответить не смогут, а это провал. Может, командование и дало бы всех со знанием языка, но их физически не было. Пролетариату знать иностранный язык ни к чему, как считала партия. Пусть в зарубежных странах русский язык учат. С бегством из страны Троцкого как-то утихли разговоры о мировой революции. Хватило бы сил со своей справиться.
        Группа вышла на задание ночью. До немецких позиций ее вел сапер. Видимо, не в первый раз. По одному ему известным ориентирам то влево от направления уходил, то возвращался. Похоже - в минном поле были сделаны проходы. Потом сапер прошептал:
        - В полусотне метров немецкая траншея. Мин впереди нет. Слева пулеметное гнездо. Удачи!
        И пополз назад. Вперед выдвинулся Ильнур Фаткулин, казанский татарин. Он воевал с первых дней, был удачлив, не раз переходил линию фронта и всегда без потерь. Дополз до траншеи, понаблюдал, нет ли близко часового, махнул рукой. Один за одним подползли, перепрыгнули траншею - и снова ползком. Фаткулин руками перед собой шарил. Немцы выбрасывали опорожненные бутылки, банки, прочий мусор и перед траншеей, и после нее. Ползти пришлось метров двести до второй линии траншей. А преодолев ее, уже встали, пошли цепочкой. Впереди Михаил. Случись встретиться с патрулем, отвлечет внимание, заговорит на немецком, документы предъявит. А дальше действовать придется по обстоятельствам. Старались идти тихо, что в немецких сапогах с железными подковками непросто. Прошли километра три, тут вдруг с боковой дороги грузовик выезжает. Михаил рукой махнул.
        - Хальт!
        Остановилась машина. Через узкие щели фар свет тусклый, синий, потому как светофильтры стоят. Михаил подошел.
        - Куда едешь?
        - Толочин, господин офицер.
        - Я не офицер, пока фельдфебель. Довезешь? Нам по пути.
        - Садитесь.
        Как старший по званию, Михаил уселся в кабине, остальные забрались в кузов. Михаил угостил шофера сигаретой. Сам не курил, но сигарета - лучший способ завязать отношения. В немецкой армии солдату на сутки выдавалось двенадцать сигарет.
        Михаил посчитал, что их группе повезло: часть пути удастся проехать. И не только потому, что ноги не бить, еще и быстрее получится, и нежелательных встреч меньше. А пока ехал, удивлялся. К фронту почти непрерывным потоком шли грузовики с пехотой, тягачи с пушками, бронетранспортеры.
        Шофер рукой показал на встречную технику:
        - Силища! Большевикам не устоять! Как говорил фюрер, осенью уже будем в их столице.
        - Русские и с падением столицы не сдадутся. В истории уже были случаи. В 1812 году Москва покорилась Наполеону, но русские зажгли город. Подвоза продовольствия не было, французы вынуждены были уйти. Мало кто вернулся во Францию.
        - Да ну? Не знал!
        Удивительно. Историю изучают в седьмом классе. То ли водитель учился плохо, то ли историю преподавали только немецкую.
        Михаил хоть и разговаривал, но машины и пехоту считал. Получалось много. Почти за час мимо них дивизия прошла. И людей, и техники в немецкой дивизии больше, чем в советской и такое перемещение к передовой значило только одно: наступление. Поскольку спрятать такую массу техники и личного состава близ передовой невозможно. Михаил полагал, что передвижения видят его товарищи в кузове и делают выводы.
        Он не ожидал, что уже на следующий день дивизии немецкой 3-й танковой группы начнут наступление и вклинятся в советскую оборону на глубину в тридцать километров. В этот же день войска немецкой второй танковой группы выйдут к Орлу, что станет для советского командования неприятной неожиданностью.
        На следующий день четвертая танковая дивизия двадцать четвертого моторизованного корпуса ворвется в Орел и займет его. Четвертая танковая группа заняла Киров и Спас-Деменск, а вторая достигла Мценска. И только пятого октября третья группа замерла на занятых позициях. Не советские части остановили ее и не дожди, а отсутствие горючего для техники. Бензиновые двигатели техники, особенно танков, потребляли топлива много. Подвезти оперативно немцам не удавалось. В захваченных европейских странах решалось проще, там железнодорожная колея имеет одинаковый размер, и топливо подвозилось эшелонами. А в России пришлось топливозаправщиками, коих оказалось недостаточно. Как временный выход - бочками на грузовиках. Опять проблема: не хватало насосов для перекачки. Так что особенности русского театра военных действий сказывались.
        Все же за сутки подвезли бензин и боеприпасы, пусть только передовым частям. И уже шестого октября наступление продолжилось. Немецкая седьмая танковая дивизия прорвалась к автостраде севернее Вязьмы. Наши 22-я и 29-я армии с боями отходили на Ржев и Старицу.
        А разведгруппа была уже далеко в немецком тылу. Строевых подразделений вермахта здесь почти не видно, действуют зондеркоманды и полиция, набранная из местных предателей. Полиция разведгруппе не страшна, она не имела права проверять немецких военнослужащих, власть имела только над населением.
        Бесчинства оккупантов разведгруппа видела. Почти в каждом селе или деревне стояли виселицы, и в петлях болтались трупы. Хотелось выть от этого, руки сами сжимались в кулаки… но разведчик обязан скрывать чувства.
        Когда разведчики встречали полицаев, хотелось пустить в ход оружие, покарать изменников. Но и тут приходилось сдерживаться. В первую очередь необходимо выполнять приказ. Трудно, пешком не менее трех сотен километров прошли, причем по занятой врагом территории. Все же добрались. До окраины города - рукой подать, отчетливо видны дома и люди. И вдруг Механик заявляет.
        - Все, товарищи! Я почти на месте, у цели. Вы можете передохнуть в лесу - и в обратный путь. Всем спасибо!
        И отправился к дороге в город. Переглянулись разведчики. Фаткулин, оставшийся в группе старшим, скомандовал:
        - Идем назад, километров через пять река будет. Там привал сделаем.
        Пять километров по лесу - это побольше часу хода. Шли осторожно, впереди дозорный. Его дело смотреть, нет ли мин либо других преград. Мины-растяжки могли поставить партизаны, а прыгающие мины, прозванные «лягушками», - немцы. Добрались без досадных происшествий. Лес закончился, сразу за ним речушка Жижмо. Расположились за деревьями. Кто хотел - набрали воды из реки во фляжки, сели перекусить. Из еды - немецкие галеты и консервы. В ранцах провизия только немецкая. Для советского человека непривычная - кофе, мармелад. Мармелад съели, все же сладкий, считалось, сил дает. Все объедки закопали, чтобы следов не осталось. После еды задрали ноги на деревья, так ноги быстрее в форму придут, отдохнут.
        Расслабились и не услышали, как к ним подобрались. Щелчок затвора, и окрик по-русски:
        - Всем встать, поднять руки! Оружие на земле оставить!
        Михаил голову повернул - трое человек. Двое из окруженцев, в потрепанной военной форме с пехотными петлицами. Один явно из местных, судя по одежде. У окруженцев трехлинейки, а у штатского трофейный автомат. У всей троицы бороды отросли, сами исхудавшие. Хорошо, что сразу огонь не открыли, на разведчиках ведь форма немецкая.
        Подчинились, куда деться. Который в гражданском, подошел, хотел оружие с земли подобрать, и тут Фаткулин сделал молниеносный захват левой рукой за шею, а правой выхватил финку и приставил к горлу.
        - Эй вы! Винтари на землю, иначе приятеля вашего зарежу, как барана.
        Переглянулись окруженцы, а выбора нет. Не бросили, а положили трехлинейки на землю. Михаилу жест понравился, берегут оружие. Разведчики свое оружие в руки взяли, винтовки чужаков разрядили, вернули окруженцам. Фаткулин нож в ножны вернул, штатского оттолкнул.
        - Рано тебе пока оружие давать. Кто такие?
        - Из окружения выходим.
        - Да? С начала войны три месяца с лишком прошло, а вы от границы всего на сто километров отошли. Ползли, что ли? А этот кто?
        Фаткулин показал стволом автомата на старшего. В ответ молчание.
        - Документы! - потребовал Фаткулин.
        При себе у окруженцев красноармейские книжки. В самом деле они те, за кого себя выдают? В красноармейских книжках фотографий нет. Да и были бы, что изменилось? Может, живут где-нибудь на хуторе, занимаются грабежами мирного населения?
        - А ты что - не слышал? Где документы?
        Помедлив немного, гражданский полез в карман куртки и вытащил партбилет.
        - Коммунист? - удивился Фаткулин.
        На оккупированной территории иметь при себе партийный или комсомольский билет - как смертный приговор. Даже идейные коммунисты прятали партбилеты в таких ситуациях.
        Фаткулин сличил фото на документе с лицом штатского, вернул партбилет. Отщелкнул магазин от автомата, вернул хозяину.
        - А теперь хочу услышать правду. Мы разведчики разведывательного отдела Западного фронта. Находимся на задании. Больше ничего сообщить не могу.
        - Мы партизаны, - сказал штатский.
        - Кто бы сомневался! От бойцов дымом пахнет!
        Окруженцы поднесли рукава гимнастерок к носу, понюхали.
        - Ну и что?
        - Где ты видел немца, который на костре готовит похлебку? У них полевые кухни. В Красной армии так же. Стало быть - партизан, в лесу живет. Только пока мне непонятно, дезертиры они, мародеры или настоящие бойцы. А? Товарищ Трифонов!
        Это Фаткулин коммуниста спросил.
        - Я ручаюсь за них, товарищ. Наши это, советские. А патроны попрошу вернуть.
        Патроны вернули. Инцидент можно было считать исчерпанным и разойтись. Но Фаткулин правильно сообразил, что нападения могут повториться с тяжелыми последствиями.
        - Проводника не дадите? Чтобы провел до другого района… Пройти мы можем сами, карта есть. Только как бы не постреляли друг друга. Полагаю, партизанский отряд не один?
        - Правильно полагаете, товарищ. А в какую сторону сопровождать?
        - К линии фронта.
        - Может, фашистскую форму снимете? Так безопаснее будет.
        - До определенного предела. В чужой форме легче в прифронтовой зоне, за немцев сойдем.
        - Это же какое такое задание вы здесь выполняли?
        Фаткулин хмыкнул. Кто же в здравом уме раскроет задание?
        - А ежели вы свою одежду в узлы уложите, а гражданскую наденете?
        - По дороге в немецкой сподручнее, по лесу - в гражданской. Так нет ее.
        - Найдем.
        Не так богато белорусы жили, чтобы было по несколько рубашек или башмаков. Да еще разведчиков четверо. Отказались. Попрощались и вышли на дорогу к Ивье. Была надежда воспользоваться попутным транспортом немцев. Через пару километров вышли к грузовику, водитель которого менял колесо. Для дорог, где прошла война, не редкость. Попадались осколки с острыми, рваными краями. А еще подростки, пытаясь навредить, разбрасывали на проезжей части гвозди. В первые месяцы войны, до начала массового партизанского движения, немцы вели себя относительно беспечно. И машины, и мотоциклы могли передвигаться в одиночку даже ночью. Окруженцы и партизаны убивали шоферов, сжигали машины. Командование вермахта угрозу оценило, вышел приказ - передвигаться только днем в составе колонн и под прикрытием бронетехники.
        - Ильнур, давай шофера убьем, - сказал Михаил.
        - А ты водить машину умеешь?
        - Учили.
        - Тогда ножом в спину.
        Узнать, почему в спину, Михаил не успел - дошли. Водитель повернул голову, но увидев своих, успокоился. Встал, вытер руки тряпкой.
        - Добрый день. Сигаретка найдется?
        - Обязательно.
        Михаил улыбнулся, достал из кармана пачку сигарет, вытряхнул до половины.
        - Данке, герр фельдфебель!
        Водитель сигарету взял, прикурил от зажигалки.
        - Что везешь? - как бы невзначай поинтересовался Михаил.
        - Снаряды на передовую. И каждый день приходится все дальше ехать. Наша дивизия наступает неудержимо.
        - А где она?
        - Под Вязьмой.
        - Да ну? Ты ничего не путаешь?
        Михаил удивился искренне. Неужели немцы за несколько дней продвинулись так далеко? Водитель нагнулся, собираясь поднять баллонный ключ. Момент удобный. Михаил выхватил нож, ударил под левую лопатку. Шофер упал, засучил ногами. Михаил вытер лезвие о мундир шофера и убрал нож в ножны.
        - Ильнур, а почему в спину?
        - Если в грудь, кровь документы зальет. А сейчас мы сможем забрать, узнать, что за дивизия. Ты же ехать собрался?
        - Так точно.
        - Среди документов какие-то накладные есть, может, и другое. В разведотделе разберутся.
        Фаткулин повернулся к разведчикам:
        - Труп в кузов, и сами туда полезайте.
        Михаил занял место за рулем, Фаткулин - на пассажирском сиденье рядом.
        - Едем до первой реки, до моста.
        - Почему?
        - Много вопросов задаешь! Убитого сбросить, а еще несколько ящиков. Ты же не собираешься их доставить по назначению?
        Михаил себя обругал мысленно. Мог бы и сам догадаться, дурень! Все-таки разведка - та еще наука: век живи - век учись. Повернул ключ, нажал педаль стартера. Мотор заработал сразу ровно. Видимо, шофер за машиной следил. Сидел бы в своей Германии, остался бы живым.
        Прилучный тронул грузовик. Самая распространенная машина вермахта: «Опель Блиц».
        Километров через десять речушка текла. Михаил остановил машину прямо на деревянном мосту. Разведчики быстро сбросили тело из кузова. Михаил прошелся по карманам курточки, достал все бумаги и портмоне. А разведчики по указанию Ильнура скинули в реку десяток ящиков.
        - Тяжелые, на маркировке 105 миллиметров!
        У немцев самой распространенной была пушка-гаубица калибром 105 миллиметров. Облегченный грузовик пошел резвее. Михаил первый раз управлял вражеской техникой, справлялся пока неплохо. В спецшколе учили водить на отечественной полуторке ГАЗ-АА и мотоцикле ТиЗ, пошло на пользу.
        Разведчики подвернувшейся оказии радовались. Еще бы! Пешком - долго и утомительно. А на машине - несколько часов. Тем более указатель топлива показывает почти полный бак бензина.
        Радость, однако, оказалась недолгой. После моста, где избавились от тела водителя, проехали не более получаса, как напал на них советский истребитель. Внезапно налетел, обстрелял, взмыл вверх, описал вираж и снова пошел в атаку. Михаил, как зенитчик, хорошо знал силуэты наших и вражеских самолетов. А этот незнаком! Какая-то новая модель.
        - Тормози! - закричал Фаткулин.
        Ударил по тормозу Михаил. Не успел грузовик остановиться, как Ильнур выскочил из кабины. Михаил распахнул дверцу со своей стороны, с подножки прыгнул в кювет. Пушечные снаряды стали рваться на дороге, ударили по грузовику. Самолет сделал еще разворот и исчез. Из-под тента пошел дым. Михаил вскочил, кинулся к заднему борту. Там же двое разведчиков! Приподнял полог, а разведчики мертвы, ящики гореть начали. Очень опасно! Как только огонь доберется до снарядов, последует взрыв. Ящиков много, машину разнесет на куски. Михаил отбежал, крикнул Фаткулину:
        - Убегай! Машина горит!
        Ильнур лежит неподвижно. Не слышит? Михаил подбежал к нему, а у того головы почти нет. Прилучный бросился от грузовика. Успел отбежать метров на сто, тут раздался грохот, взрывной волной его сбило с ног. Пыль, дым, ничего не видно. Когда пыль улеглась, на месте машины остались лишь мотор и разодранное колесо.
        Нет, ну надо же такой напасти случиться?! Погибнуть от советского самолета!
        Михаил горевал, конечно, но в глубине души. А дело прежде всего. Он и секунды не потерял. Побежал к Ильнуру. Пока никого нет, надо забрать фальшивые документы. Похоронить товарищей возможности нет. Уже на пригорке позади видны машины. У военнослужащего вермахта есть металлический жетон с личным номером, по которому его опознать можно. Жетон в огне не сгорит и цифры видны, потому что не написаны, а выдавлены штампом. А если жетона нет, у немцев возникнут подозрения. Будут искать возможных сообщников.
        Михаил не только документы забрал, но и автомат. Свой остался в кабине грузовика. Нырнул в кустарник - и ходу к лесу. Уже недалеко до деревьев оставалось, как запнулся о кочку на лугу и упал. Повернул голову, а машины уже к месту взрыва подъехали, остановились. Немцы из машин вылезли, походили, посмотрели. Практически сразу поняли причину, пальцами в небо показывали. Каждый боеприпас свой след оставляет. Если бы мина на шоссе была, то машина получила повреждения не такие фатальные. Обычно разрушалась передняя часть, иной раз шофер цел оставался. Пушек и минометов вражеских нет, да и мощность снаряда и мины полевой артиллерии не настолько велика.
        Немцы обнаружили тело Фаткулина. Понятно, что решили: свой. Погрузили в машину, и небольшая колонна двинулась дальше.
        Когда она скрылась из вида, Михаил встал и направился в лес, осмысливая ситуацию. Кроме автомата при себе ни продуктов, ни фляжки. Все было в ранце, сгинувшем вместе с машиной. Было ощущение какой-то нереальности. Четверть часа назад были здоровы и живы, строили планы перехода через линию фронта. А теперь из четверых только один Михаил остался.
        Полежал, подумал. Прятаться по лесам опасно, велика возможность наткнуться на партизан и получить пулю. Пожалуй, безопаснее на дороге, в открытую. Хотя у полевой полиции да у проезжающих офицеров возникнут вопросы. Что делает на дороге одинокий солдат? Немцы передвигались в составе подразделений - взводом, ротой, батальоном. Редко пешком, чаще на транспорте: машина, бронетранспортер, мотоцикл, на худой конец велосипед. Повезет, если удастся остановить попутную машину. К тому же полевую полицию больше заинтересует солдат, идущий от передовой. Не дезертир ли?
        Решив так, выбрался на дорогу. Медленно пошел, вскоре сзади шум моторов. Один грузовик, другой, пятый. Замыкает небольшую колонну мотоцикл с коляской. Он и остановился.
        - Подвезешь, товарищ?
        - Садись. Тебе куда?
        - Под Вязьму. Моя дивизия там.
        - Почти по пути. Ты из Померании?
        - Почему так решил?
        - Акцент.
        - Верно.
        Немного отстали от грузовиков: они поднимали тучу пыли. И разговаривать проще, шум моторов не так мешает. Уж коли сидит рядом с немцем, желательно вызнать, какая дивизия, куда передислоцируется? Ехали недолго, грузовики остановились у бензовоза, стали заправляться. Михаил выбрался из коляски мотоцикла, вроде ноги размять. Прошел вдоль грузовиков. У всех на заднем борту голова тигра в круге, знак дивизии. Хотел заглянуть под брезент, посмотреть, что за груз. Да не получилось: водители приглядывают. После заправки снова в путь. Скорость колонны всегда меньше, чем одиночной машины. Но для Михаила большой плюс - колонну полевая полиция не останавливает. Только в коляске мотоцикла пропылился весь… Удалось доехать до Лепеля. Колонна там остановилась на ночевку.
        Михаил умело отошел в сторону и ретировался. Сначала решил от пыли отряхнуться. Снял китель, вытряс, затем брюки, кое-как почистил сапоги… Из города вышел, у ближайшего ручья умылся, почувствовал себя лучше. Хотелось есть. Нашел местечко поспокойнее, под елью, спать улегся. А в брюхе сосет, урчит. Утром проснулся от холода. Начало октября, пасмурно и температура градусов семь. Немецкая униформа хороша только для теплых летних дней. Красноармейцы уже ватники надели. Для весны и осени самая подходящая одежда. У шинели полы длинные, в ногах путаются, а ползти вообще мучение.
        Позже, с холодами, оказалось: не греют немецкие шинели, а шапок нет совсем, только у егерей. И техника оказалась неприспособленной, уже при слабых морозах моторное масло замерзало. Немцы вынуждены были моторы сутками не глушить, расходуя драгоценный бензин и моточасы.
        Вскочил, стал делать физические упражнения: приседать, охлопывать себя по плечам, подпрыгивать, пока не согрелся.
        Карты нет, как и компаса, все сгинуло в разбомбленной машине. Если направление еще можно определить по солнцу, деревьям, то местоположение - невозможно.
        Придется заходить в деревню или село по пути. Решив так, тронулся в путь. Два-три километра прошел - и вот она, деревня на пригорке. Оттуда крики доносятся, плач женский, потом винтовочный выстрел ударил. Да что же там творится? Партизаны не стали бы бесчинствовать. Либо мародеры, либо полицаи. Что те, что другие - враги, заслуживают смерти. Быстрым шагом Прилучный в деревню вошел. Деревенька небольшая, домов двадцать и все на одну сторону улицы. Посередине лошадь с повозкой стоит, на подводе сидит полицай. Одежда гражданская, на голове форменное кепи, на левом рукаве белая повязка с надписью на немецком: «полиция».
        Увидев немца, полицай соскочил с подводы, вытянулся. Чувствовалось, что в армии служил. Михаил спросил на немецком:
        - Какое задание выполняете, кто командир?
        Полицай не понял ничего.
        - Извиняйте, господин немец. Не понимаю я.
        - Ты одна? - коверкая слова, спросил Михаил.
        - Нет, господин немец. Нас трое.
        Полицай для убедительности показал три пальца.
        - Зер гут! Все сюда.
        И гаркнул:
        - Бистро! Лос!
        Полицай побежал в избу. Михаил автомат снял с плеча, перевесил на грудь, взвел затвор. Из избы уже выбегали полицаи, выстроились перед Михаилом. Двое точно поддатые, поскольку рожи красные, стоят покачиваясь. Михаил дал длинную очередь, срезав всех троих. Над деревней тишина, даже куры не кудахчут.
        Михаил крикнул:
        - Мужчинам выйти ко мне! Быстро исполнять!
        Вышел дед и еще двое мужиков немного за сорок, опасливо приблизились.
        - Грузите этих на подводу.
        Взялись за руки-ноги, забросили в повозку.
        - И винтовки тоже.
        Исполнили.
        - Ты - садись на телегу, - приказал Михаил. - Где у вас поблизости река, озеро или болото?
        - Километра два отсюда Отолово озеро.
        - Правь туда. А вы, мужики, идите по домам и помалкивайте. Ничего не видели и не знаете.
        Мужики в оторопи стоят. Чудеса! Немец полицаев убил и по-русски говорит чисто!
        Михаил за телегой пошел. Через полчаса в самом деле озеро открылось. Да, кабы не война, здесь отлично отдыхать можно. Лес, озеро с чистой водой, видно далеко, воздух чистый, птички поют, как будто войны нет.
        В первую очередь Михаил винтовки в воду далеко зашвырнул. Если немцы или полицейские в деревенских избах оружие найдут, казнят жителей, а дома сожгут. Затем вдвоем забросили в воду трупы.
        Мужик замер. Немец может избавиться от него как от свидетеля.
        - Чего застыл столбом? Забирай лошадь и телегу. В хозяйстве пригодится. Только следы крови замой. Удачи!
        Развернулся и вдоль берега пошел. Насколько он помнил карту, правее озер шел грейдер на Городок. До него километров шестьдесят, два дня ходу. Об одном пожалел, когда отошел: покушать не попросил, хотя бы хлеба. Деревенским проще выжить, чем городским. В огороде свои овощи, мука из колхоза на трудодни, своя живность - куры, свиньи, коровы, а стало быть, и мясо с молоком. Конечно, с началом войны всем стало жить тяжелее.
        Попрошайничать не хотелось, тем более отнимать у селян. Выход нашелся неожиданный. Подошел к селу, постоял - входить или нет, но голод не тетка, вошел. А навстречу по дороге бричка. Мужик на облучке как увидел Михаила, лошадь остановил, с облучка на землю спрыгнул, поклон отбил.
        - Пан немец, приветствую! Рад видеть освободителя от большевистского ига. Не согласится ли пан немец откушать?
        - Йа! Показывайт дорога.
        По всей видимости, мужик не белорус, а поляк. И не ограбили его, видать, немцы. Изба добротная, в сарайчике свиньи хрюкают, куры на заднем дворе ходят. Ситуация выяснилась через минуты.
        - Я старостой села назначен, пан немец. Давно вашего прихода ждал. И даже двух жидов немецкому командованию выдал.
        - Очен карашо, зер гут!
        Пока староста говорил, его жена собирала на стол. От изобилия у Михаила слюни потекли. Сало соленое, деревенская колбаса, вареная бульба, соленые огурцы, белый подовый хлеб, бутыль с мутным самогоном. Староста сам по стаканчикам разлил.
        - Найн! Их бин служба! Нельзя, ферботен!
        - Понимаю, сам служил! Тогда не побрезгуйте.
        Михаилу хотелось наброситься на еду, откусывать большие куски и есть. Двое суток без крошки во рту, а нагрузки большие. Но сдерживался, ел не спеша, даже лениво, вроде одолжение хозяину делал. Белый хлеб из печи отменно хорош, испечен вчера. Давно такого не ел. Всего отведал. Все вкусное, натуральное. Это у немцев с сорок третьего года пошли эрзац-продукты вроде желудевого кофе и сахарина вместо сахара.
        Наевшись, Михаил откинулся на спинку стула.
        - Кто в селе есть враг, кого пиф-паф? - спросил он хозяина.
        - Кого надо, уже сдал в район, - самодовольно ухмыльнулся староста.
        Вообще-то в чужой тыл Михаил не отъедаться пришел. Поблагодарил хозяина.
        - Данке шон.
        Хозяин провожать вышел.
        - Наме? Как твой… э… фамилий?
        Имена предателей надо командованию передать, после освобождения всех их ждет заслуженная кара. В том, что будет победа, Михаил не сомневался - иначе зачем жить?
        - Пинчук, пан немец.
        - Я запоминать. Ауфвидерзеен!
        Сытому шагалось легче. На ночь в лесу остановился. Таким образом до передовой за неделю добрался. Теперь самое сложное - перейти. А сплошной линии фронта не оказалось. Немцы наступали, попусту рыть землю не желали, ведь завтра могут продвинуться на десятки километров.
        Сначала Михаил шел мимо колонны техники, рассредоточенной по обе стороны от дороги. Потом пехота пошла, расположившаяся между деревьями. Даже окопов не отрыли. Опасался часовых, дежурных пулеметчиков, минных полей. Не оказалось ничего. Повезло? Через час осторожного хода с пальцем на спусковом крючке вышел к своим.
        - Стой! Кто идет!?
        Даже не поверил, услышав русский, две недели своих не видел, полагал, уже зачислили в без вести пропавшие.
        - Свои, разведка!
        - Пароль?
        Пароль мог знать только разведчик, покинувший свое расположение не более суток-двух тому назад. Да еще Михаил сомневался, что вышел в расположение своего фронта.
        - Не знаю, - честно сказал Михаил.
        - Подними руки, чтобы я видел! Иди медленно.
        Часовой подал сигнал свистком, вызывая караульного начальника. А дальше уже известно: землянка командира взвода, потом ротного, звонки по полевому телефону. Затем на Михаила нацепили плащ-накидку: все же форма чужая, могли застрелить. Накидка кстати пришлась, потому что дождь моросить начал. Препроводили в штаб полка, оттуда в дивизию. Машиной - в штаб корпуса. В разведотдел армии попал к полудню. Продрог, хотелось есть, устал.
        - Прилучный? - удивился майор из отдела. - А мы уже никого не ждали.
        Вдвоем с подполковником долго расспрашивали, как удалось дойти да про обратную дорогу. Особенно про обстоятельства гибели разведчиков. Михаил выложил фальшивые немецкие документы Фаткулина.
        - Какого числа нападение самолета произошло?
        - Вроде четвертого октября.
        - Тип самолета?
        - Не могу знать, раньше не видел. Истребитель, но тип не скажу.
        - Проверим.
        А дальше Прилучный про предателей рассказывал, про увиденную технику немцев. Ситуация складывалась тяжелая, остановить немцев, закрепиться на каком-то рубеже не удавалось. И Михаил сам видел, как продвигаются подкрепления к немцам - танки, пушки, пехота. У нас же оборона жиденькая. Во взводе едва половина от штатной численности.
        Ему бы сейчас отоспаться, поесть. А расспросы, фактически допрос, длились до ужина. Уже и глаза слипаться стали. Если сутки не поесть и ночь не поспать - не страшно, на резервах организма выехать можно. Но когда недоедание да нагрузки ежедневные в условиях стресса, тогда тяжело.
        Командиры заметили.
        - Тебя проводят, отдыхай.
        Хорошо снять чужую и чуждую униформу, стащить сапоги, растянуться на топчане, чувствуя себя в безопасности. Сон пришел мгновенно.
        Неделю Михаила не привлекали к нарядам, не давали заданий, не направляли в поиск. Как понял Прилучный, проверяли. Подозрительность в разведке, как и в НКВД, была одной из главных черт. Попадались ли предатели? Конечно, как в любом деле. Но постоянно подозревать даже людей, неоднократно проверенных на опасных заданиях, - это уже слишком.
        Видимо, проверка на «вшивость» вины за Михаилом не обнаружила.
        Следующее задание показалось опасным, но не требующим физических нагрузок. Самолетом У-2 его доставят на точку, и он должен передать известному ему лицу портфель с документами. Причем обговаривались все варианты. Если фигурант не придет на встречу или окажется не тем, либо будет угроза захвата портфеля немцами, документы сжечь. Для этого в портфеле находится зажигательная бомба. Стоит дернуть за кольцо на металлической проволоке, выведенное наружу, как вспыхнет состав. Тогда портфель надо отбросить от себя подальше, а то может сгореть и самолет. Заодно следовало передать два комплекта батарей для рации, упакованных в вещмешок. Михаил его приподнял - тяжелый!..
        Ну да это не беда. А вот что беспокоило: кто его встретит, почему не говорят, да хоть бы фотографию показали! Мало ли кого и когда он видел? Это точно не женщина, последний раз близко он видел женщин в госпитале. А мужчина мог внешность изменить почти до неузнаваемости: отрастить бороду, сбрить волосы на голове, надеть очки. Да мало ли других возможностей?.. Но нет - секретность превыше всего.
        Переживать долго не пришлось: как только наступили сумерки, майор из разведотдела проводил его к самолету. Никакого аэродрома не было, самолет стоял на площадке недалеко от штаба. Сидор с батареями Михаил нес сам, а портфель майор вручил, когда разведчик неуклюже взобрался в заднюю кабину биплана. Самолет легкий, раскачивался при посадке и от порывов ветра. Пилот уже в кабине. Механик дернул за винт. Рокот мотора оглушил. Пилот развернул самолет и пошел на взлет. Тряска адская, Михаил одной рукой схватился за борт, но не успел испугаться, как самолет оторвался от земли и стал набирать высоту. Вот ведь как странно сбываются мечты!.. Очень хотелось полетать на самолете - и сбылось. Но как? Ночью, когда внизу ничего не видно. Полная тьма! Как же летчик ориентируется? На земле темно, ни одного огня, светомаскировка что с нашей, что с немецкой стороны.
        Пришло волнение. А вдруг летчик посадит самолет не там и они попадут в плен? Из оружия у Прилучного только выданный для этого задания наган. С автоматом в кабине неудобно, тесно. В общем, чувствовал себя разведчик неуютно, не в своей тарелке. Когда в окопе, прикрывает от пуль и осколков земля. А от чего может прикрыть фанера, поверх которой натянут перкаль?
        Летчик повернулся к Михаилу, показал вниз, что-то прокричал. Михаил наклонился, голову высунул за борт и ничего не увидел. Темнота и редкие вспышки выстрелов. Полет продолжался часа два. Михаил замерз. На голове перед полетом была пилотка, которую он предусмотрительно снял, поверх летней формы телогрейка. На ветру все продувалось, стало холодно. Потом рокот мотора стих, разведчик увидел внизу три костра, сложенных треугольником. О таком знаке говорил майор. Самолетик начал резко снижаться, потом заложил крутой вираж, и шасси коснулись земли. На неровном лугу сильно затрясло, показалось, сейчас вся хрупкая конструкция развалится. Но нет, остановились целы, невредимы.
        Из темноты вынырнули двое. Один взобрался на крыло, включил фонарик, осветив свое лицо.
        Ба! Да это же Механик, которого они вели за линию фронта. Вот о каком знакомом говорил майор!
        - Документы! - потребовал Механик.
        - Сейчас, только «сюрприз» уберу.
        Михаил вытащил зажигательный прибор. А то дернет из-за незнания, и все труды впустую.
        - Давай сюда, мы применение найдем. Батареи к рации не забыли?
        Михаил вытащил из-под сиденья сидор с батареями, отдал. Механик спрыгнул с крыла.
        - Счастливо долететь!
        Встречающие немного отошли, летчик дал газ, самолетик побежал по полю. Совсем немного, метров пятьдесят, - и тряска прекратилась, У-2 начал набирать высоту. Сразу стало спокойно: задание выполнено.
        Но не скажи гоп, пока не перепрыгнул! Пока летели в свое расположение, на востоке стало подниматься солнце. Немного, краешек только показался. На земле темно, а облака уже подсвечены. И на их фоне самолет виден и слышен. Мотор без глушителя, да и пламя из выхлопной трубы выдает. Немецкие зенитчики проснулись. Высота у «кукурузника» невелика, сбить можно даже из обычного пулемета. Летчик стал маневрировать змейкой, чтобы затруднить прицеливание. Прорвались, хотя страшно было, трассеры пролетали совсем рядом. Когда приземлились, Михаил спросил пилота:
        - Когда туда летели, ты что показывал?
        - Так передовую.
        - Ага, я так и понял, - соврал Михаил. - Хорошо, что немцы не попали, хреновые из них стрелки.
        - Не попали? - удивился пилот. - Ты пойди крылья посмотри!
        Михаил выбрался из кабины, к нему присоединился механик, пошли осматривать при свете фонаря. Ёпрст! Двадцать две пробоины разного калибра!
        - Как мы долетели?!
        - А вот так! - рассмеялся летчик. - Наша техника - самая надежная!..
        Прибыв в штаб, Михаил сразу доложил майору.
        - Знаю уже, радировали. Отдыхай.
        А уже светать начало. Разве толком уснешь, когда в землянке разведчиков хождение? Только зашел - начался дождь. Толком обсушиться негде: человек в землянке десять, а буржуйка одна. И сапоги просушить надо, и ватник. Под одеялом угрелся. Засыпая, решил: если еще полет будет, надо у старшины выпросить шапку.
        В полдень разведчики Михаила растолкали.
        - Помыться хочешь?
        Что за вопрос? Помыться горячей водой с мылом - мечта каждого солдата. Смыть пыль от взрывов, пот, грязь. А еще, если прибыл банно-прачечный отряд, прожарят от вшей обмундирование и выдадут чистое исподнее и портянки. Хоть и стирали бойцы портянки, но в холодной воде и без мыла. От портянок, от умения их намотать на ногу многое зависит. Неправильно намотал - натер на марше ногу до кровавых мозолей, стало быть, уже и не боец на несколько дней. А если ситуация не позволяет переобуться, если немцы по пятам преследуют и приходится терпеть, то мозоли лопаются. Зачастую инфекция присоединяется, за ней - нагноение, и сильно повезет, если не гангрена. Тогда в госпиталь - и на ампутацию стопы.
        Так что не выспался, но помчался к палаткам, где отряд разместился. При входе снимали обмундирование: его сразу в прожарку отдавали. Старшина вручал маленький кусочек хозяйственного мыла. В предбаннике сбрасывали старое, пропотевшее, серое от грязи исподнее - и в мыльню. Парной, понятное дело, не было. Да и мыться долго не позволяли. Обмылся, намылился, смыл - и на выход, поскольку уже очередь страждущих стоит. Но и это здорово! Какое удовольствие надеть чистое исподнее, обмундирование, еще теплое после прожарки, портянки намотать новые, фланелевые - зима впереди.
        Ох, хорошо!.. А из бани Михаил сразу направился в столовую, как раз вовремя поспел, обед уже заканчивался. Поел не спеша. И жизнь сразу стала казаться не такой уж суровой.
        Разведчикам позволялось больше, чем пехотинцам. Например, носить ножи в ножнах на поясе, а негласно - и трофейные пистолеты. По штату не положено, но пистолет иной раз - последний шанс выжить в близком бою, когда нет возможности даже магазин в автомате сменить. Нож - он для часового, снять бесшумно. Либо когда патронов уже нет, а враг на расстоянии вытянутой руки. Был нож и у Михаила, выдали штатный НР-40. Многие разведчики пользовались самодельными финками. Заказывали в армейских мастерских, там ковали из рессор разбитых автомобилей. Расплачивались трофейной едой или выпивкой. В сидорах под топчанами можно было найти многое: консервы, зажигалки, пистолеты, трофейное белье, бутылки со спиртным, часы наручные, портсигары. Самому пригодится или на обмен, не пропадать же добру?
        А вот о заданиях друг другу не рассказывали. Куда ходил, что видел, кого «языком» взял? Табу. Вот о лучших местах для перехода через линию фронта, об огневых точках на передовой противника, это да. Такие сведения зачастую выручали. Причем чем сложнее и хуже условия с точки зрения обычного человека, тем лучше для разведчика. Например, по заболоченной местности пройти. Весь в грязи, мокрый, летом комары достают, пиявки. Зато ни один немец туда не полезет, там нет мин и колючей проволоки, и дежурные ракетчики не пускают ракет осветительных в сторону болот. Учитывая, что рек и болот в Белоруссии с избытком, тема актуальная.
        Солдатское счастье долгим не бывает. На следующий день с утра, сразу после завтрака, Михаила включили в группу разведчиков. Задачу поставили - ночью пройти в глубокий тыл, взять «языка», обязательно офицера, и через двое суток вернуться. Командованию надо было знать, продолжают немцы наступление или выдохлись, будут ли ждать резервов, пополнения техникой, боеприпасами, топливом. Любое наступление требует людских и материальных запасов.
        Старшим в группе был назначен сержант Кравцов. Обычно состав группы неизменен. Новички приходили только взамен выбывших по ранению или смерти. У каждого в группе своя роль, командир группы знает способности каждого. Да и бойцы в группе уверены друг в друге, поскольку в поиск и рейды ходили не раз, в деле проверены. А новичок всегда загадка. И хорошо, если боец обстрелянный, ходивший на ту сторону.
        Днем подогнали по себе немецкую форму. Языком владел только Михаил. Но форма давала преимущество. Пока еще немцы поймут, что перед ними переодетые красноармейцы, да и поймут ли, если не разговаривать, фора по времени получается. Снарядили магазины. Если автоматы разведчиков устраивали, то немецкие гранаты - нет. Ручки деревянные длинные, гранаты слабые по убойному действию, запал долго горит. Но выбора не было. Идешь в немецкой форме, и все должно соответствовать - не сидор за плечами, а ранец. Уже вечером оделись, попрыгали: не бренчит ли чего? До нашей передовой на левом фланге шли в плащ-накидках и в сопровождении офицера разведуправления. Он должен быть при выходе с нашей передовой на нейтральную полосу.
        Вышли на нейтралку. Саперы заверили: мин нет. Да и как их ставить, если земля влажная: наступишь - и из-под подошвы вода в стороны выступает. При постановке мин взрыватели быстро ржавели, не срабатывали.
        Группа этим переходом уже пользовалась дважды и удачно. Подошли к самой заболоченной части маршрута. Кое-где вода до середины сапога доходит, а местами надо перепрыгивать с кочки на кочку, если хочешь сухим остаться. Шли след в след. Впереди Кравцов. Казалось, что сержант ночью хорошо видит, как кошка. Сам же Михаил замыкающим был на этом этапе. А пройдут в тыл, пойдет первым. Столкнутся с немцами, он их с толку собьет, заговорит по-немецки. И либо группа дальше пройдет, либо секундочку выгадает, если до боестолкновения дойдет, что крайне нежелательно. Задание - взять в плен офицера, а не устроить в чужом тылу переполох со стрельбой. Если стрельба, задание провалено. Немцы уйти не дадут, окружат, пустят собак.
        Видать, новичок и в самом деле к неудаче был: углубиться в немецкий тыл не удалось. С болота на сухой участок вышли. Михаил к сержанту подошел, как уговаривались. Неожиданно в ночи появились фигуры. Идут в полной тишине к разведчикам. Кравцов локтем Михаила толкнул. Ага, обозначить себя надо.
        - Хальт! - громко сказал Михаил. - Пароле!
        И в ответ на немецком:
        - Бисмарк! Разведка. Разве вас не предупредили?
        До немцев метров восемь, слова Михаила немцы восприняли как должное, приняв за караул. Наверное, разошлись бы спокойно, кабы один из разведчиков не оступился и не выругался. Негромко, но по-русски.
        Немец взвел затвор автомата, крикнул:
        - Огонь!
        Но Кравцов уже наготове был, первым открыл огонь, следом за ним - наши разведчики, потом уже почти сразу немцы. Дистанция мала, почти каждый выстрел попадал в чужую фигуру. Одно мешало - темнота. Перестрелка длилась несколько секунд. С немецкой стороны стоящих не видно.
        - Михаил, жив?
        - Так точно.
        - Посмотри, что с Аркановым.
        Михаил нагнулся к самому лицу, а дыхания нет.
        - Наповал.
        - Бери его - и на свой берег. А я Молчанова поищу.
        Глава 8
        В третьем рейхе
        Где можно, несли на себе, где невозможно, тянули по болоту за руки. Закон в разведке железный: раненых или убитых на свою территорию выносить. Если уже край, то убитых захоронить, обозначить на карте. Потому что в живых может остаться один, а убиты двое-трое. В одиночку всех никак не унести.
        Выбрались к своему берегу, если можно так назвать край болота. Дальше крепче, по твердому. Вымазались в болотистой жиже, устали, а на душе горько, пасмурно. Товарищей потеряли, сорвали задание. На завтра другую разведгруппу пошлют, потому что «язык» нужен. До своих траншей убитых дотащили. Дальше уже наши бойцы помогли. Ожесточенную перестрелку на немецкой стороне они слышали. В разведотделе сержант доложил об огневом контакте.
        - Случайно вышло или ждали? - спросил майор.
        - Случайно. Их разведгруппа навстречу нам вышла. Видимо, нащупали проход, хотели воспользоваться. Если бы ждали, заняли бы позиции и первыми открыли огонь. Мы их на секунду опередили.
        - Прилучный, так было?
        - Так точно!
        - Оба пишите рапорты.
        На следующий день были похороны. Вот чего Михаил не ожидал, так это косых взглядов. Сочли новичка в группе несчастливым. А как оправдаться, что его вины в гибели ребят нет? Да и бесполезно. Будешь оправдываться - значит виноват. Напился после похорон, что редко с ним бывало. Забылся в пьяном сне.
        Этой ночью другим маршрутом ушла в немецкий тыл следующая группа. Сутки прошли, вторые, третьи. Группа не вернулась.
        А немцы пленных взяли. Наши бойцы такой способ называли «на хапок». Разведка боем, собственно говоря. Немцы открывали минометный огонь по нашей передовой. Под прикрытием огня их группа подкрадывалась поближе. По команде огонь переносили дальше, вглубь наших позиций. Немецкая группа захвата врывалась на наши позиции. Раненых достреливали, уцелевших хватали. Двух-трех сразу, и бегом возвращались к себе. Опять же под прикрытием огневого вала, который бил по нашим позициям. А стреляли немецкие минометчики умело, точно, боеприпасов не жалели. Перед началом войны офицеры проходили полновесный курс в офицерском училище. Например, у пилотов люфтваффе налет был не менее двухсот часов, а у наших курсантов с началом войны обучение проходило в 25 - 30 летных часов, причем отрабатывали не все моменты, не было бомбежки, стрельбы. Взлет, полет по кругу, посадка. А еще элементы пилотажа вроде пикирования и виражей.
        Михаил, попробовавший уже полетать пассажиром, вовсе не горел желанием повторить полет. Но пришлось. Задание предстояло сложное. Самолетом его забрасывали посадочным способом почти до Бреста. А дальше он должен был добираться на поезде до Берлина. Легенду продумали: был ранен, едет на побывку. Документы настоящего солдата, только фото переклеено. В Берлине следовало найти адресата, отдать ему небольшой сверток и убыть в расположение наших войск.
        - А что в свертке? Вдруг проверка, я должен знать.
        - Ничего особенного, молитвенник лютеранский. На самом деле шифровальная книга, если знать, как пользоваться.
        Михаил удивился. Неужели в Германии такую книгу найти нельзя? Видимо, были особенности. В принципе любая книга могла использоваться для шифрования или дешифровки. Опытный криптограф такой шифр мог взломать.
        Хуже было с шифром меняющимся, как в немецкой шифровальной машине «Энигма», применяемой на флоте и в штабах вермахта.
        Дали адрес фигуранта, показали его фото на фоне дома. Выглядел агент как настоящий нацист. В черной эсэсовской форме, в одной петлице - череп и кости, да и погон витой на одном плече. Знаки различия эсэсовцев Прилучный не знал - не изучали, да и не сталкивался.
        Все три дня до вылета Михаил знакомился с картой Берлина, чтобы свободно ориентироваться с немецкими проездными документами, учил, как расплачиваться немецкими деньгами. Откуда ему было знать, что можно купить на одну марку? На оккупированной территории имели хождение оккупационные марки - фантики, не обеспеченные золотом. Ими платили жалование бургомистрам, старостам, полицаям, мобилизованным рабочим. Военнослужащие всех родов войск получали денежное довольствие исключительно в рейхсмарках.
        Три дня с утра до вечера, с перерывом только на обед, Михаилу показывали и рассказывали, как себя вести. Благо, память хорошая, запоминал быстро. Потом соображать стал. Спешно такие задания не готовятся. Скорее всего, был до него подготовлен и послан «почтальон». Да что-то случилось. Погиб или немцы арестовали, накладка вышла. Если бы Прилучного готовили наспех, тогда бы карты Берлина и образцов документов не было, они остались от подготовки предыдущего агента.
        Уже когда к аэродрому ехали, Михаил спросил майора:
        - А что случилось с предыдущим? О его судьбе что-нибудь известно?
        - Догадался все же?
        - Анализировал в свободное время.
        - Молодец, выводы делать умеешь. Самолет сбили, наш человек погиб и экипаж. А время не терпит, связь с нашим разведчиком прервалась, теряем ценные данные.
        Не нравилось Михаилу летать, а майор подлил масла в огонь. Приехали на полевой аэродром, где стоят бомбардировщики ДБ-3. Думал, на нем полетят. А оказалось, на Ли-2, лицензионной копии американского С-47. Машина к самому трапу подъехала. На Михаиле немецкий мундир унтер-офицера. Ему позволительно иметь пистолет. С офицером сложнее, в Берлине могут поинтересоваться, как фамилия командира училища или курса. Да любой каверзный вопрос задать. А Михаил ответить правильно не сможет. Все же трех дней подготовки мало для серьезной операции.
        Одет был Прилучный в полевую форму, на груди знак «За атаку». Знак вызывал уважение у окружающих. А еще нашивка за ранение. На плечах - погоны обер-вахмистра, иначе говоря, обер-фельдфебеля в артиллерии. На погонах красный кант, две четырехугольные звезды по оси погона.
        Перед вылетом Михаила придирчиво осмотрел майор, выискивал погрешности в экипировке и не нашел.
        Как только Прилучный поднялся по лестнице в самолет, бортмеханик втянул ее и захлопнул дверь. В большом салоне грузового самолета разведчик - единственный пассажир. Присел на откидную скамейку. Заработали моторы. Через несколько минут Ли-2 стал выруливать на взлетную полосу. Разгон, взлет. Мощные моторы ревели сильно, не сравнить с У-2. А на высоте стало трясти. Летели долго, часа три. Потом рев моторов стал стихать, заложило уши. Самолет выпустил шасси, колеса пробежали по земле, и Ли-2 замер. Механик открыл дверцу, опустил лестницу. Внешний вид Михаила его не смущал, вероятно, полеты с «раненым» были не впервые. Михаил, уже стоя на лестнице, спросил.
        - Брест в какую сторону?
        При себе у разведчика не было ни компаса, ни карты.
        - Прямо за нашим хвостом километров пять.
        - Спасибо.
        Соврал бортмех, не пять, а все десять. Впрочем, что для самолета разница в пять километров? Одна минута лета.
        В темноте на путь до города ушло еще часа три. Немцы уже перешили здесь колею на европейскую, и поезда в Европу ходили. Но ждать ближайшего пришлось еще два часа. По предъявлению воинского требования в кассе приобрел билет - плацкарта, полка нижняя. Проходящий по залу патруль не подошел. Раз унтер-офицер находится здесь, значит, имеет право. В буфете Михаил купил кружку баварского пива. Понравилось, раньше такого не пробовал. Да, славна Бавария издавна пивоварнями.
        Подошел поезд, Прилучный нашел свой вагон и место. Вагоны небольшие, как игрушечные. Пассажиров оказалось немного. Это санитарные поезда заполнены. Стоя на платформе, Михаил видел такой. Воинские эшелоны идут вне расписания и пассажиров не сажают.
        Давно подобного обслуживания Михаил не видел, еще с довоенных времен, когда добирался из Горького поездом в полк. Проводник предлагает на выбор кофе и чай, печенье и шоколад. Не удержался Прилучный, взял стакан чая и шоколадку, уже и вкус ее забыл. Поев, улегся вздремнуть, все же ночь выдалась бессонная. А поезд убаюкивает перестуком колес. Проснулся за полдень, за окном тянулась Польша. Думал увидеть разрушенные дома и города, но все было как будто мирно. То ли боевые действия обошли эти места стороной, то ли не было тут таких ожесточенных боев, как в СССР. Зато подсел сосед на какой-то станции. Форма на нем не военная, но похожа. Михаил поинтересовался, где попутчик служит.
        - У Тодта.
        А кто такой Тодт? Коренному германцу наверняка известно. Попутчик посмотрел на часы.
        - Пора подкрепиться. Составите компанию?
        - С удовольствием.
        Прошли в вагон-ресторан. Михаил подмечал каждую деталь. Кто сидит и как? В дальнейшем может пригодиться. Например, немцы брали кусковой сахар щипчиками. А русские - рукой. Пепел с сигареты немцы стряхивали в пепельницу легким ударом пальца. Папирос, тем более самокруток, не было. Герхард, попутчик, заказал айсбан и пиво. Михаил - то же самое. Как выглядит блюдо и что это такое, он не знал. Оказалось, рулька и тушеная капуста. Под пиво съелось все быстро. Давно так вкусно Михаил не ел.
        Потом легли вздремнуть. Попутчик храпел, ворочался, а Михаил уснуть побоялся. Вдруг во сне по-русски заговорит?
        Ужинали снова вместе в вагоне-ресторане. На этот раз Прилучный опять заказал по примеру соседа. Пиво и баварские сосиски, подкопченные, острые. Вот хлеба только не хватало. К сосискам подали по два маленьких кусочка. А пиво мюнхенское. Сосед заметил:
        - Любимое пиво фюрера. Скажите, а значок что означает?
        - Написано же: за атаку. Пехотинцам другие вручают. Довелось в рукопашной с русскими схватиться.
        - Что вы говорите! Страшно было?
        - Очень! Меня там ранило.
        - Отдыхать едете?
        - После госпиталя, восстанавливаться в фатерланд.
        - Я верю, что такие солдаты, как вы, скоро войдут в Москву.
        - О! Вы не представляете русские просторы и бездорожье!
        - Выпьем за победу! - поднялся из-за стола немец.
        - Да, за нашу победу! - Михаил тоже встал и выпил.
        До Берлина добрались к исходу второго дня. Но в поезде Михаил выспался и подхарчился. Берлин на реке Шпрее стоит, которая разделяет город на части.
        Спустился в метро. Никаких эскалаторов, станции неглубокого залегания. И, как и в Москве, метро использовалось как бомбоубежище при налетах авиации. Добрался до нужной станции, потом пешком пошел по памяти на Бремлефштрассе. Уже в сумерках нашел нужный дом. Сложно, уличные фонари не горят, окна в домах занавешены шторами, на улицах темно и неуютно. На двери входной - кольцо. Непривычно. Постучал. Открыл фигурант. В точности соответствует фотографии. Только на нем не мундир, а домашний халат и тапочки.
        - Чем обязан, господин унтер-офицер?
        - Обер-вахмистр, - поправил его Михаил.
        Конечно, в темноте фигурант звездочки заметил, а красный кант - нет.
        - Вам передает привет ваша тетушка из Кёльна, - сказал пароль Михаил.
        - Двоюродная сестра, а не тетушка, - назвал отзыв хозяин. - Прошу.
        Михаил вошел, хозяин осмотрел улицу. Никого, пустынно. Уже в комнате хозяин пожал Михаилу руку.
        - Можешь называть меня герр Книпке.
        - Я Вальтер Штраух, прибыл на побывку после ранения.
        - Привез?
        - Обязательно.
        Михаил вытащил из кармана молитвенник, обернутый бумагой. Бумага была сорвана и отправлена в камин.
        - Кушать хочешь?
        - Не откажусь.
        - Снимай ранец, можешь снять сапоги.
        Пока Книпке возился на кухне, Михаил снял сапоги и китель. Остался в брюках и майке. Хозяин вернулся в комнату, уставился на Михаила.
        - Шайзе! Они что там, сдурели?
        Михаил оглядел себя. Вроде все в порядке. На нем настоящая немецкая майка, брюки-галифе тоже немецкие, как и ремень. Книпке подошел, ткнул пальцем в левое плечо.
        - След от прививки от оспы. На этом месте делали только в Советском Союзе. Знающий человек сразу поймет, что ты советский. Ну-ка, рот открой.
        Книпке в рот заглянул.
        - Здесь в порядке. В Союзе железные коронки ставят - тоже опознавательный знак.
        Михаил удивлен был. Он-то в поезде китель снимал. Хорошо, что не нашлось специалистов.
        - Ладно, пошли кушать.
        Прошли на кухню. Хозяин разлил в чашки кофе. На тарелочке лежали бутерброды с колбасой и маслом. В рюмочках - коньяк.
        - Ну, с успешным прибытием!
        Хозяин отпил глоток, а Михаил рюмку полностью опростал.
        - Немцы так не пьют, запоминай! Только небольшими глотками.
        - Понял, учту.
        - Я утром ухожу на службу, останешься один. Шторы не поднимай, на улицу не выходи, никому не открывай. Дом должен выглядеть пустым. Еда в холодильнике.
        - Это что?
        Книпке улыбнулся, показал на железный ящик в углу, подошел, открыл дверцу. Во дела! В холодильнике и ветчина, и копченая колбаса, и кастрюльки.
        В Германии бытовые холодильники начали производить с двадцатых годов, в 1936 году население имело 40 тысяч этих полезных аппаратов. В СССР первые холодильники стали производить в 1939 году на Харьковском тракторном заводе, назывались ХТЗ-120. Они имели объем всего 120 литров, и выпущено было до начала войны таких устройств всего несколько сотен, разошедшихся по кабинетам партийных руководителей.
        Такой агрегат для Михаила был в диковинку. Надо же, чего немцы придумали! На деле такими вся Европа и Америка пользовались. В СССР в первую очередь думали о тяжелой промышленности, пароходах и тракторах. А люди - потерпят, они же винтики, по образному выражению вождя. Сначала гражданская война, миллионные жертвы и исход за границу. Потом голодомор и вновь потери. Не успели оправиться - репрессии. А после - новая война. Только в одной Ржевской мясорубке было потеряно около миллиона бойцов и командиров убитыми, пленными, без вести пропавшими.
        Понятное дело, Книпке - не рядовой эсэсовец. В переводе на армейское звание - майор. А по иерархии «СС» - штурмбанфюрер. В левой петлице - четыре квадратика, витой погон без звездочек. Дослужиться до такого звания долго и непросто. Даже по-человечески непросто. Кругом враги, надо носить маску фанатично преданного фюреру человека. И не месяц, а годы. Причем при повышении в звании и должности следовали проверки. На каждой можно было провалиться. Стало быть, готовили всерьез, и «легенда» была продуманной, безупречной.
        Такое было нечасто, немцы люди педантичные и подозрительные, проверяют каждую бумагу. Да и архивы хорошо сохраняют. В СССР не так. После революции архивы уничтожили, сожгли. А ведь это и даты рождения, и судимости. В первую очередь в уничтожении архивов были заинтересованы уголовники. Нет архива - нет судимостей, чист, можно снова воровать и грабить. Для пролетарского суда он будет впервые оступившимся. Да и кто такой вор или бандит? Свой, заблудший пролетарий, и срок ему малый. Не то что кулаку-кровопийце за укрытое зерно, не сданное по продразверстке. В Сибирь его с семьей на двадцать лет, а имущество - изъять для колхозных нужд либо раздать деревенской бедноте.
        В Германии жизнь каждого можно проследить от рождения до смерти. Государству хорошо, о гражданине известно все. Гражданину сложнее. Не поддержал Гитлера в тридцать третьем? Никогда не поднимешься в должности даже с рабочего до бригадира. А еще сложнее натурализоваться иностранцам, легально принявшим германское гражданство. И уж куда сложнее кадровым разведчикам.
        Поэтому Михаил, даже не зная Книпке, безмерно его уважал. Да и не Хельмут Книпке он, а какой-нибудь Павел Смирнов. Только за давностью лет уже и язык родной подзабыл, не было практики. Прижился в чужой стране, даже думать должен на чужом языке.
        Книпке отвел Михаилу комнату на втором этаже. Чувствовалось: почти не жилая она. На мебели пыль видна. Зато кровать - с панцирной сеткой. Михаил на такой не спал никогда. Сетка мягкая, да еще матрац. Разделся, лег и утонул. Живут же люди! С тем и уснул.
        Проснулся в полдень, когда напольные часы на первом этаже стали играть мелодию. Сперва даже испугался, схватился за пистолет, который перед сном положил под подушку. От ареста, если случится провал, он не убережет. Но нескольких немцев угробит, а последний патрон - для себя. Наслышан был разведчик о пытках в гестапо, которые выдержать могли не все стойкие люди. Да еще немцы применяли «сыворотки правды». После укола человек покорно отвечал на любые вопросы, не в силах сопротивляться. Правда, после инъекции становился придурком, но кому он после допроса нужен? В лагерь его и в крематорий. Или в тюрьму Моабит, где была гильотина для «отработанного материала».
        Умылся Прилучный в ванной комнате, побрился. Понюхал одеколон хозяина на полке. Понравился. Слышал в военном училище об одеколонах, но не пользовался никогда. В селе денег не было, а в училище не пользовался из курсантов никто, хотя в продаже были «Шипр» и «Тройной».
        Не спеша дом обошел. Холодильник осмотрел, кусок копченой колбасы отрезал и съел. И был приятно удивлен вкусом. В магазинах Горького колбаса была ливерная или вареная, да и то не всегда.
        А еще на всякий случай Михаил присматривал запасной выход. Второй двери не было, зато окон - целых четыре, чем не запасной выход? Но лучше бы до стрельбы не доводить. В разведке коли до стрельбы дошло, это провал. Тем более куда убежишь в столице чужой страны?
        Хельмут вернулся около восьми вечера. Переоделся, принялся разогревать еду. Удивился.
        - Ты что, ничего не ел?
        - Неудобно хозяйничать в чужом доме.
        - У меня паек старшего офицера. Так что не объешь. Питайся на здоровье.
        На этот раз застолье было более продолжительным и сытным. Тушеные бобы с ветчиной, сыр, кофе.
        - Извини, пристрастился к кофе. Может быть, ты чаю хочешь? Или молока?
        - Я то, что и вы. Интересно попробовать.
        - Я полагаю, раньше в Германии ты не был?
        - Никогда.
        - Хм… послали, потому что немецкий знаешь прилично.
        - Наверное.
        - Акцент у тебя как у жителя Померании.
        - Мне уже говорили.
        - Как там страна?
        - Держится. Потери большие, но победа будет за нами. Немец танками прет. И танков много, и самолетов. А только русский дух ему не сломать. Я в штыковой атаке был. И понял: немцу никогда нас не одолеть. Мы за свою землю бьемся, нам отступать некуда. А немцы - за своего фюрера, за земли, которые он им обещал только, а они и не видали их.
        Говоря это, Михаил невольно вспомнил Игоря Щедрина, чуть не улыбнулся, но вовремя сдержался. Вот черт возьми! Рядом с ним Михаил чувствовал себя так уверенно, как будто тот все знал о будущем, знал, что мы победим, и никаких сомнений! Умом-то Михаил понимал, что знать это нереально… а вот поди ж ты, чем-то, что сильней ума, тем, что он не мог охватить разумом, объяснить - какой-то самой глубиной души чуял, что Игорь говорит правду. И очень важно было находиться с ним рядом, это было для Михаила как подзарядка от аккумуляторной батареи.
        Но вот теперь этого нет…
        - Спасибо, - Хельмут пригубил кофе. - Для меня очень важно было услышать русского солдата! Ты в каком звании?
        - Красноармеец.
        - Даже не старший солдат? Удивительно!
        - Дослужусь еще, если жив останусь.
        - Я завтра уезжаю на полигон в Куммерсдорф на два дня. Придется тебе поскучать. Еды хватит. Только прошу - не выходи в город. Сам понимаешь: столица, патрули… Могут задержать, а помочь я тебе не смогу.
        - Понял. А радио включить можно будет?
        - Только тихо, чтобы снаружи не было слышно.
        Утром Михаил еще спал, когда хозяин ушел. Сквозь сон слышал, как отъехала машина. Редкий случай, когда он мог спать столько, сколько хочет. Умылся, побрился, позавтракал. Копченую колбасу смаковал, где еще придется поесть снова? Поднялся на второй этаж, где приемник стоял. Подошел к шкафу, где видел книги. Взял одну в руки, начал листать. Да это же Гёте! Сел на стул и зачитался. Никогда не читал немецких классиков. Спохватился, когда минуло два часа. Включил радио - большой ламповый «Телефункен». Стал искать верньером Москву. И нашел, к своему удивлению. В то время не знал, что радиопередающая станция находится не в Москве, а в Куйбышеве. По времени - сводка Совинформбюро, полдень. Известия не радовали. Когда говорили «идут упорные оборонительные бои», значит, немцы наступают. Но диктор не перечислял оставленные Красной армией города, уже хорошо.
        Читал, спал, слушал радио - в общем, неплохо отдохнул Михаил. Хельмут вернулся только через трое суток.
        - Задержался, извини.
        Зато привез большой бумажный пакет всякой снеди. И соленую рыбу, и шпик, и белый хлеб, и даже мармелад. Отведали понемногу всего под шнапс. Вот выпивка у немцев неважная, мягко говоря. Русской бы водочки, да холодной! Не надо много, три стопочки - для аппетита и настроения. Но - мечты, мечты!..
        Под выпивку и закусь болтали вроде бы ни о чем, но Михаил уловил, что за этим последует деловой разговор. И верно, покончив с едой, Хельмут посмотрел на соратника, улыбнулся многозначительно:
        - Кончился твой отдых, Вальтер. Завтра в полдень заеду за тобой, будь готов. Еду на восток, во Франкфурт, по дороге поговорим.
        - Понял.
        С одной стороны, отдых пошел на пользу, а с другой - сидеть взаперти надоело. Никаких свежих впечатлений, добровольное заточение.
        Хельмут был по-немецки точен. Точно в полдень к дому подъехал «Опель Капитан». Не «Мерседес», не «Опель Адмирал», но очень приличная машина, вполне свидетельствующая о статусе владельца: верхушка среднего класса. А номера не гражданские, как успел заметить Михаил. Стало быть, машина не личная, а служебная.
        - Садись! Ты поел?
        - Нет. Не хочется.
        - Зря. Взял в дорогу колбасу, ветчину?
        - Продукты не мои и позволения не было.
        - Чудак-человек! - Хельмут засмеялся. - Чем же ты питаться в пути будешь?.. Подожди немного.
        Заглушил мотор, ушел в дом, вернулся с пакетом:
        - Спрячь в ранец. Спрятал?.. Держи!
        И протянул перстень. С виду - железяка, дешевая поделка. Михаил подержал на ладони. Тяжелый. Хотел спросить, зачем он ему, да Хельмут опередил.
        - Надень на палец и не потеряй. Отдашь начальству. Этот перстень сделан из броневой стали нового танка Порше, который проходит испытания на полигоне. Сам конструктор подарил.
        - Ого!
        - Сделают анализ, подготовят противодействие. Я имею в виду снаряды.
        - Все сделаю!
        Уж как сложно бороться с танками, Михаил знал не понаслышке. Много у немцев бронетехники, подготовка экипажей солидная, боевой опыт есть. Экипажи немецких танков не страшились действовать самостоятельно, а наши ждали приказов командиров. Боялись проявить инициативу.
        Пока ехали, Хельмут рассказывал впечатления от встречи с конструкторами на полигоне.
        - Немцы в шоке от новых советских танков Т-34 и КВ-1. Доставили трофейные образцы на полигон, обстреляли из разных пушек. Оказалось, что эффективно бороться может только зенитная 88-миллиметровая пушка. А их, понятное дело, не напасешься, они дорогие, да и для других целей предназначены. Немцы дали нашим танкам высокую оценку. А Гиммлер в гневе на абвер. Почему проспали новые советские разработки?! И дал указания разработать новые образцы вооружения. Дело это небыстрое. Проектирование, испытания. А еще у Министерства вооружения есть свои предпочтения - какой мотор выбрать, какую трансмиссию. Война войной, а все причастные к выпуску боевой техники желают иметь свою долю прибыли. Например, по моторам. Гиммлер хочет видеть на танках «Майбах», а Министерство - «Мерседес». В эти три дня демонстрировали ходовые макеты корпусов танков, шасси Книпкампа. Новое слово в технике, если сможет пройти весь цикл испытаний.
        Михаил старался запомнить каждое слово. В шифрограмме по рации не все можно передать, да и тексты должны быть максимально короткие, чтобы не успели запеленговать. А то, что говорил в машине Хельмут, естественно, было важнейшей информацией.
        Когда подъезжали к Франкфурту, Хельмут спросил:
        - Как думаешь, удержит Красная армия Москву? А то сводки с фронтов внушают опасения.
        И опять Михаил вспомнил Игоря. Наваждение!
        - Даже не сомневайтесь! Давят немцы, да; и у нас потери большие. Но и мы их крошим, они с каждым днем слабее. А у нас и резервы еще есть! Промышленность в тыл эвакуирована, время нужно восстановить выпуск оборонной продукции. Но Москву не сдадим, как и страну.
        - Хотелось бы верить!
        Книпке вздохнул. Конечно, читая сводки с фронтов, можно было усомниться. Причем сводки немецкие, где одна победа следовала за другой и один взятый у Советов город за другим. И «Фёлькишер беобахтер», киножурнал рейха, показывал хронику с фронтов. Разбомбленные города, сгоревшие танки и бесконечные колонны пленных красноармейцев… Понятное дело, это пропаганда, умелое дозирование информации в нужном направлении, но ведь и правда о горьких поражениях РККА тоже есть. Середина октября сорок первого - самое тяжелое время в битве за Москву, можно сказать, критическое, когда могло показаться, что все пропало…
        Хельмут подвез Михаила до железнодорожного вокзала и высадил на глазах у воинского патруля. Подходить и проверять документы не стали.
        Михаил вошел в вокзал, изучил расписание. Ближайший поезд шел до Минска, куда он взял билет. В вагоне было полно военных, возвращавшихся на фронт после командировок, ранений, отпусков. Немецкие дивизии отводились от передовой через пару месяцев боев. Принимали пополнение, ремонтировали поврежденную или изношенную технику. Многие получали отпуска. Заменяла отведенную на отдых дивизию свежая. Советские части такой ротации сделать не могли, не было резервов. Воевали, пока в подразделениях не оставалась половина личного состава, а то и треть. Да и получив пополнение, часть быстро возвращалась на передовую. И вновь потери, обычно гибли и калечились новобранцы, так как опытного солдата, знающего тонкости науки выживать на фронте, зацепить гораздо труднее…
        По дороге в поезде солдаты и младшие командиры сильно выпивали, иные упивались в хлам. Как понял Михаил, старались заглушить страх перед возвращением на войну. Те, кто возвращался, уже хлебнули страха, имели ранения и к пропаганде доктора Геббельса относились скептически. Начиная войну, думали, что пройдут победным маршем, как по многим европейским странам. Франция имела хорошо вооруженную и обученную, формально - лучшую армию в мире… которая быстро потеряла боевой дух и сдалась. И все вооружение и техника достались немцам в комплектном, исправном состоянии. Советский Союз же оказал ожесточенное сопротивление, вермахт нес тяжелые потери в людях и технике. Все же большинство еще верило Гитлеру, считало, что трудности временные, но скепсиса прибавилось.
        Михаил только для вида потягивал шнапс, в основном прислушивался, что говорили солдаты. Интересно было узнать их мнение, а еще какие-нибудь приемы ведения боя. В дальнейшей жизни пригодится. В поезде ехали фронтовики, и их опыт следовало знать. Войсковые части, следовавшие организованно на фронт, ехали целыми воинскими эшелонами, куда посторонних не подсаживали. Да и неинтересны они были Михаилу.
        Через сутки поезд пришел в Минск. Были видны разрушения. Удалось приобрести билет до Орши. Используя труд населения, в первую очередь железнодорожников, немцы успели перешить железнодорожный путь на европейскую колею. Подвозить технику, топливо, боеприпасы, личный состав проще, быстрее и выгоднее поездами, чем грузовиками по разбитым дорогам. Собственно, от Минска в сторону Москвы шло только одно шоссе с твердым покрытием. Но после боев и бомбежек шоссе требовало ремонта.
        Проехать удалось половину пути: советская авиация нанесла бомбовый удар. Внезапно раздались взрывы, состав стал резко тормозить. Прямых попаданий пока не было, но осколки били по окнам, по железным стенкам вагонов. Эшелон под истошный визг тормозных колодок остановился. Солдаты бросились к выходу, прыгали из вагона, разбегались подальше от насыпи, так было больше шансов уцелеть. Михаил опустил стекло вагона, сбросил ранец, потом спрыгнул сам - и бегом в сторону. Прыгнул в воронку от бомбы, рядом с ним свалились еще двое. Бомбило звено самолетов СБ, причем без истребительного прикрытия. То ли практики у пилотов недостаточно, то ли другая причина, только сбрасывали бомбы с большой высоты, метров с восьмисот. И ни одного попадания в вагон или паровоз. Отбомбились быстро и улетели. Солдаты потянулись обратно к поезду. Все же раненые и убитые были, но мало. Убитых сложили в тамбурах, раненых перевязали сами, опыт уже был.
        В Оршу прибыли с опозданием, ночью. До передовой - полторы сотни километров разбитой, почти непролазной дороги. Осень сорок первого выдалась ранней, дождливой, прохладной. И зима ранняя. Уже в первых числах ноября выпал снег, и морозы ударили под двадцать градусов.
        Михаил устроился в солдатскую гостиницу переночевать в тепле и поесть, а утром собрался искать попутный транспорт. Не ходят немцы по дороге пешком в одиночку, сразу привлечет к себе ненужное внимание. Да еще услышал по радио в столовой сводки.
        В районе Мценска наступление немцев потерпело неудачу. На следующий день, 23 октября, германские войска возобновили наступление на Волоколамском направлении, а также на Тарусу и Серпухов. И все же третья танковая дивизия второй танковой армии смогла прорвать советскую оборону у Мценска, а восемнадцатая дивизия заняла Фатеж. Советские 33-я и 43-я армии Западного фронта смогли остановить немцев на рубеже реки Нары. А 25 октября немцы прорвали оборону 316-й стрелковой дивизии Панфилова и вышли к Волоколамску. Вторая танковая армия Гудериана захватила Чернь.
        Во дворе утром оказались грузовики, их водители тоже коротали ночь в гостинице. Михаил собрался быстро, во дворе стал расспрашивать, кто куда едет. За пачку сигарет договорился ехать попутчиком. Машина здоровенная, бортовой «Бюссинг», такая если застрянет, то выдернуть ее сможет только гусеничная техника.
        Водитель прогрел мотор, выехали со двора. В городе еще булыжная мостовая, за городом пошла разбитая дорога. В кабине от печки тепло. На отечественных грузовиках отопителя не было, кабины деревянные, щелевые, продуваемые. Ехали сборной колонной. Водитель молчаливый, расспросами не мучил. Оказалось, загрузился в Орше, прямо из вагонов, снарядами к пушкам. Неуютно Михаилу стало. Попадет при обстреле или бомбежке осколок или снаряд авиапушки, так от грузовика ничего не останется. Обиднее всего, если разведчик от советского оружия погибнет, несправедливо. А стремление к справедливости в менталитет русского народа заложено.
        Все же застряли в низине. В этих местах всегда влажно, да еще дожди несколько дней лили. И первый же гусеничный бронетранспортер машину из грязи вытянул, на пригорок втащил, где посуше земля.
        Михаил представил, как бы он пешком топал по этой дороге. В грязи из-под колес проезжающих машин будешь по самые уши, и сапоги промокнут, и сам вымотаешься. А цена вопроса - всего пачка сигарет. Немного не доезжая до Смоленска, водитель свернул налево, на север.
        - Тебя здесь высадить?
        - Нет, с тобой поеду.
        Расчет был прост: грузовик будет везти снаряды к передовой. Пушки обычно располагаются не далее километра от траншей. Конечно, есть исключения, например, противотанковые пушки. Они стоят близко от траншей, чтобы отразить возможную атаку вражеской техники, не дать ворваться на позиции. И в принципе Михаилу все равно, где переходить нейтральную полосу. А в полосе наступления даже проще, нет единых позиций, какие бывают, когда фронт застыл на какое-то время. Войска обеих сторон успевают зарыться в землю. Немцы, по своему обыкновению, оборудовали траншеи, землянки, огневые точки - как положено. Стенки траншей не отвесные, а под углом и обшиты досками или жердями. Причем для оборудования позиций брали материалы с изб и сараев поблизости, хотя избы были жилые. А если из фатерланда не успевали подвезти брикеты топлива, то и топили полевые печки дровами из изб и коровников.
        Чем ближе к передовой, тем проще перебраться к своим. Наступая, немцы не ставили минные поля, что облегчало переход. Больше следовало бояться часовых с советской стороны. Ночь, перед караульным появляется немец в форме, при оружии. Новобранец или излишне пугливый в первую очередь выстрелит, потом будет вопросы задавать. Каждый хочет выжить и не всегда действует по уставу караульной службы.
        Понемногу колонна рассосалась. Чем ближе к передовой, тем меньше становилась. Машины сворачивали к своим частям.
        - Тебе, товарищ, куда?
        - Когда убывал по ранению в госпиталь, моя 106-я пехотная дивизия стояла за Смоленском.
        Шофер присвистнул.
        - Это же двадцатый корпус! Он сейчас далеко!
        - Надо же! - огорчился для видимости Михаил. - А где?
        - Не знаю. Надо бы тебе узнать в комендатуре.
        Шофер не стал останавливаться на ночевку, в два часа ночи прибыл в полк. Михаил поблагодарил, сориентировался по звездам, где восток. В ту сторону и направился. Уж мимо своих не пройдешь. Получается, он в ближнем немецком тылу. Мимо двух танков Т-III прошел, немного дальше стояла артиллерийская батарея, которую обошел стороной. Потом окопы, причем неполного профиля. Он их принял за вторую линию. По правилам немецкой фортификации должна быть первая, укрепленная сильнее второй. Но и сто метров прошел, двести и триста, а новых траншей или окопов не было. Не заблудился ли? Еще смущало, что немцы не пускали ракеты, не вели беспокоящий огонь дежурные пулеметчики. Может быть, река впереди или другая естественная преграда вроде оврага? Или пора ложиться и ползти? Земля сырая, не хотелось лишний раз елозить по грязи. И вдруг окрик на русском.
        - Стой! Кто идет?
        - Свои, разведка.
        - Пароль, а то стрелять буду!
        В подтверждение щелчок затвора. Михаил лег. Лучше грязным, чем мертвым. Часовой морально готов увидеть разведчиков своих, но никак не немца.
        - Пароль не знаю, позови разводящего или взводного.
        - Чтобы он мне по шее из-за тебя дал?
        - Предлагаешь до утра лежать? Так ведь я околею. Командование не получит важных сведений. Вот тогда у тебя будут проблемы. Не по шее дадут, а под трибунал отправят.
        Несколько секунд тишины, потом часовой предупредил:
        - Вызываю взводного. Стой на месте!
        Нет уж, лучше лежать, дольше проживешь. Часовой подал сигнал свистком. Редкость ныне, свистки большей частью утеряны. До свистков ли, когда гибли целиком полки?
        Ждать долго пришлось. Наверняка взводный спал. Впрочем, у него и днем забот полно, человеку отдохнуть надо, не железный. На фронте из командного состава взводный жил меньше всех, пару недель. Командиры званием и должностью выше находились дальше от передовой. Если командира роты еще мог убить снайпер, то до комбата пули уже не долетали, только мины и снаряды.
        Со стороны часового послышался прокуренный хриплый голос:
        - Ходи сюда, только руки подними!
        - Я в немецкой форме! Не подстрелите невзначай.
        - А сколько вас?
        - Я один, из разведотдела армии.
        Михаил встал, поднял руки, медленно пошел. Уже окоп виден, две фигуры в нем.
        - Стой!
        К Михаилу подошел человек в ватнике, обыскал, забрал пистолет из кобуры. Пошли мимо часового, спрыгнули в траншею, извилистым ходом - в землянку. Сыро в ней, на полу вода хлюпает.
        - Кому телефонировать?
        - В разведотдел армии.
        - А в Москву не надо? У меня связь только с ротным и комбатом.
        - Тогда зачем спрашивать?
        Взводный стал крутить ручку полевого телефона. Когда на другом конце ответили, сказал:
        - Старшина Жихарев. В расположение взвода немец вышел, говорит, из разведотдела армии. Понял, товарищ капитан. Есть.
        Трубку положил.
        - Принесла тебя нелегкая. У меня во взводе пятнадцать человек осталось со мной вместе. А сейчас двоих надо посылать тебя конвоировать в штаб батальона.
        - На твоем участке, старшина, немцы завтра точно наступать не будут. Нет у них ни техники, ни личного состава.
        - Успокоил!
        Старшина закурил, вышел на несколько минут, вернулся с бойцами. Одному он отдал пистолет Михаила.
        - Сдадите в штаб батальона, лично комбату.
        - Шлепнуть бы гада и спать лечь!
        - Но-но! Какой он тебе гад? Наш разведчик.
        - Наши в немецком не ходят.
        - Разговорчики! Что ты понимаешь в разведке?.. Рассуждаешь, дурак! Исполнять!
        - Есть.
        Бойцы не выспались, зевали, спотыкались и чертыхались. Ночь темная, тучи закрыли небо, ни звезд не видно, ни луны. У солдат трехлинейки. Задумай Михаил сбежать, удалось бы. Из автомата дал очередь веером - и готов беглец. А при стрельбе из винтовки целиться надо.
        Полчаса хода, и прибыли в штаб батальона в полуразрушенной избе.
        - Товарищ капитан! По приказанию старшины Жихарева…
        - Вижу, бойцы! Можете идти в расположение взвода.
        Боец вытащил из кармана парабеллум, протянул комбату:
        - Велено передать, его пистоль.
        Привели Михаила в штаб полка, потом перевезли в штаб дивизии, и только к полудню он попал в разведотдел армии. Майор, его отправлявший, обрадовался. Но, похоже, еще больше удивился возвращению. Сначала выслушал доклад Михаила, потом придвинул листки бумаги:
        - Напиши подробно.
        Михаил стянул с пальца перстень, протянул майору.
        - Книпке велел беречь и передать. Перстень этот из броневой стали перспективного немецкого танка. Его вручил Книпке сам Порше, конструктор танка.
        - Да ну?! Вот это удача!
        Майор ушел и вернулся уже с незнакомым полковником. Михаил уже три листка исписал убористым почерком. Начался натуральный перекрестный допрос. Один вопрос задавал майор, другой - полковник. Вопросы самые разные.
        - О чем говорили с Книпке?
        - Не видно ли паники среди населения Берлина?
        Хотелось сказать: а чего берлинцам паниковать? Пока что это вермахт продвигается к Москве, а не Красная армия к Берлину. Да фактически и не видел Михаил местных жителей. С поезда - сразу на адрес, да еще в сумерках.
        Допрашивали до вечера и только потом отпустили. Нет чтобы накормить, дать возможность переодеться. Влажная униформа так и высохла на теле. А когда в столовую пришел, так повара уже котлы мыли. Это хорошо, что в сидоре, хранившемся у старшины, были консервы. Ладно, годится и это, наелся, только хлеба не было. Закусывал немецкими галетами безвкусными.
        На следующий день майор - только сейчас назвался по фамилии Климкин - обрадовал.
        - От Книпке получено две радиограммы новым шифром. Дает тебе высокую оценку.
        Это было Михаилу приятно. Награду разведчику за задание успешно выполненное не дали, а в звании повысили, даже через две ступени, до сержанта. История с «младшим лейтенантом», видимо, где-то заглохла, Михаил и не стал ее будить. С учетом его учебы в зенитно-артиллерийском училище, вероятно, командирского звания ожидать и так недолго. С удовольствием Прилучный прикрепил к петлицам красивые алые треугольнички из стекловидной эмали. Сослуживцы настойчиво намекали: «Обмыть бы надо, а то заржавеют». Да не получилось. В действующей армии никто, даже командир, не может предсказать, что будет завтра.
        Для выполнения пока неизвестного задания разведотдел собрал группу из разведчиков, знавших немецкий и бывавших во вражеском тылу: Прилучный, Недвижаев, Петрусенко, Малахов… Михаил понял: задание будет сложным и опасным, потому что начались тренировки. И это в то время, когда каждый боец на счету. С группой поочередно занимались командиры. То марш-броски с ориентацией по карте, то стрельба из трофейного оружия из разных положений - стоя, лежа, с колена, в падении. Или часового снять так, чтобы не пикнул. Группу поселили в избе на отшибе, запретив общаться со всеми.
        - Ох, ребята, чувствую, в самое пекло сунут, - сказал вечером Петрусенко. - Все соки выжимают.
        - Потом легче будет, - возразил Малахов. - А вообще, похоже, что или захват важного фашиста готовят, или диверсию.
        - Тогда почему минное дело не преподают? - возразил Петрусенко.
        - Узнаем, когда пора придет.
        Через две недели каждый под себя примерил мундир, сапоги, китель и амуницию: ремни, патронташи, гранатные сумки, ранцы. Уже начало ноября, первые морозы. По ночам тонким покровом ложился снег, днем таял. Для разведчика или диверсанта - плохо, на снегу следы видны. Все замести за собой невозможно. Хоть на тебе сапоги немецкие, а если след из леса к дороге ведет, то это подозрительно. Немцы в лес не ходили, боялись партизан, опасались заблудиться, такие случаи тоже были. Потому что леса в Белоруссии дремучие. В лес входили только большими подразделениями, чтоб устроить карательную экспедицию. Тем более появились сведения, что немцы передислоцировали на восточный фронт егерей с горной подготовкой - с прицелом на действия на Кавказе. Еще отправили в Карелию, у егерей обмундирование специальное, к зиме подготовленное. Меховые шапки, утепленные куртки, брюки на меховой подкладке, теплые высокие ботинки. В таком на снегу часами можно лежать. А еще в егери зачисляли бывших охотников, умевших ходить по следу зверя, выживать в лесу. Не каждый сможет разжечь костер в зимнем лесу, это не сухие дрова в мангале
запалить. Кроме того, у егерей были подготовленные собаки. Им-то все равно, волка преследовать или человека. Человека даже проще, запаха больше. От него и потом пахнет, и ружейной смазкой, и гуталином, и одеколоном.
        После подгонки обмундирования в избу пришел майор с незнакомым военным в форме без погон. Климкин незнакомца представил.
        - Старший лейтенант Храмцов. На время операции будет командиром группы.
        После представления командира был обед. Недвижаев прошептал Михаилу.
        - Сегодня вечером или завтра к немцам пойдем, как пить дать.
        Оказался прав наполовину, поскольку они не пошли, а полетели на Ли-2 посадочным способом, так как парашютной подготовки не было ни у кого. Раздали оружие, патроны и гранаты, шерстяные подшлемники. Очень нужная вещь, бережет лицо от обморожений. В ранцах - сухой паек на три дня.
        Видимо, операцию готовили заранее, потому что в заданном районе недалеко от Минска садились по сигналам - четырем горящим кострам. Самолет еще на колесном шасси, на замерзших кочках при посадке подпрыгивал. Только остановились, как по приказу Храмцова выпрыгивать на землю стали. Едва последний разведчик покинул салон, как механик закрыл дверь и самолет пошел на взлет. Вся высадка заняла минуту.
        - Уходим в темпе! - велел Храмцов. - Немцы могли засечь посадку самолета.
        Посмотрел на компас, на ясное небо, звезды направление указывали не хуже компаса. Пустились в бег по пересеченной местности километров на пять. В темноте бежать сложно, боялись подвернуть ногу и стать обузой для группы. Бойцы уже дышать тяжело стали, а старлей - как спортсмен, хода не сбавляет.
        - Все, не могу! - прохрипел Малахов.
        - Привал, - объявил командир.
        Все улеглись. А Храмцов зажег фонарь с синим светофильтром, стал сверяться по карте.
        - Через три километра дорога, - объявил он. - Через полчаса мы должны быть там. Подъем!
        И снова бег, уже на пределе, на самолюбии. Впереди показалась темная полоса - дорога. Залегли. Однако - плохая маскировка, сюда бы сейчас белые маскировочные халаты, даже простыни сошли бы. Немецкие шинели серо-зеленые, цвета «фельдграу». Шинели грели плохо, не то что советские на ватной подкладке, даже слабый мороз разведчики сразу почувствовали.
        Минут через десять показался крытый грузовик, моргнул фарами три раза и остановился.
        - Группа, бегом к машине и в кузов!
        Побежали, хотелось согреться. Минута - и все в кузове, а старлей в кабине. Хлопнула дверца и машина поехала. На дне кузова ближе к кабине набросано сено. Легли. Здесь задувало меньше, чем у заднего борта. Через какое-то время остановились, зазвучал разговор у кабины. Потом в кузов заглянул полицейский, посветил фонарем. Разведчики притворились спящими. Похоже - застава перед въездом в город. Объяснялся с ГФП старлей.
        Зачастую в ГФП служили бывшие полицейские чины, поднаторевшие в досмотрах документов, обысках, допросах. И проблем доставляли нашим разведчикам и партизанам много. А еще было гестапо, СД, полиция из предателей, карательные батальоны, а немного позже появилась радиопеленгаторная служба на машинах. Много радистов они погубили, действовали оперативно. А скрыться с места передачи сложно. Не бросишь же рацию?
        У группы рации не было. Слишком громоздко: сама рация занимала половину ранца, да еще блок питания в две батареи, еще две в запас. Объемно и приметно, для ГФП особый интерес, они вещи досматривали. Никакие бумаги или звания от досмотра не защищали.
        Въехали в город, немного попетляли по улицам. Потом грузовик въехал во двор частного дома. Храмцов подошел к борту.
        - Выходим. Говорим только по-немецки. Мы находимся в Минске. Хозяин дома наш человек, служит в полиции.
        Коротко, но доходчиво. Молча выгрузились, прошли в дом. Дом полутораэтажный. Нижний хозяйственный полуэтаж кирпичный. Жилой этаж из бревен, потемневших от времени. Хозяин ворота закрыл, войдя в дом, запер дверь.
        - Располагайтесь, панове.
        У хозяина сильный польский акцент. Сам он в небольшой спальне обосновался, Храмцов - в большой комнате на диване, остальные на полу. И этим довольны. В доме тепло, всяко лучше, чем в лесу на промерзлой земле. Спать улеглись, положив под головы ранцы, накрывшись шинелями.
        Утром грузовик уехал, хозяин ушел на службу, успев выставить на стол вареную картошку и закипевший чайник. Перекусили бульбой под рыбные консервы. Потом галеты пожевали с кипятком.
        - Слушать сюда! - сказал Храмцов. - Объясняю задание. Ждем сигнала, после получения наша задача - захватить немецкого офицера. По возможности тихо, работаем по охране ножами. Если будет стрельба, выбраться из города не удастся. Все детали скажу позже.
        У Михаила под ложечкой заныло. Работать ножами против немцев рискованно. У них оружие, они хорошо обучены. Даже если все получится, как выбраться из города с пленным? На всех въездах-выездах заставы. Возможно, у Храмцова какой-то хитроумный план есть, про который он молчит. Но хотелось бы знать в общих чертах, без фамилий и должностей. Зачем секретничать, когда они в Минске, глубоком немецком тылу. В разведку насильно не брали, только добровольцев. Только ножом владеть не каждый доброволец умеет. На теле у человека не так много убойных точек. В сердце - прямой удар в шестое межреберье слева или сверху, в надключичную ямку. Тогда пораженный противник не окажет сопротивления и молча рухнет, его придерживать надо, чтобы не загромыхал оружием. Горло перерезать - это для кино. Будет хрипеть, даже несколько секунд какие-то действия производить, например, может нажать на спусковой крючок, выстрелить, что поднимет тревогу. Мастерски управляться с ножом умели единицы, конкретно в группе - ефрейтор Недвижаев. Метал в цель хватом за рукоятку, за клинок, сверху, снизу. Причем не только нож, но и топор, и
малую саперную лопатку. Михаил как-то спросил:
        - Это ты где так научился?
        - Посидел бы с мое, - буркнул Недвижаев.
        Вот так ефрейтор открылся с неожиданной стороны. К осени сорок первого года призывали всех, годных по состоянию здоровья, не мобилизовывали стариков и политически неблагонадежных. Боялись, что они переметнутся к врагу. Чтобы занять себя, принялись точить ножи. Официально принятых не было. У каждого свой. У одного - сделанный в армейских мастерских из автомобильной рессоры, у другого - трофейный из золингеновской стали, ценящийся за то, что не ржавел. Такие были в числе штатного оружия у немецких разведчиков. Они тоже несли потери - на наших минах, в столкновениях в траншеях, когда часовые засекали, при артобстрелах нейтральной полосы. Тогда наши разведчики выменивали немецкие ножи у пехотинцев или саперов - на табак, трофейный шнапс и шоколад, наручные часы. По уставу бойцу положено носить только штатное оружие - винтовку, штык, но не нож, тем более трофейный, на рукоятке которого зачастую была свастика. И точили по-разному. Один небольшим оселком, другой на кожаном ремне доводил до бритвенной остроты, пробуя срезать волос на руке.
        К вечеру пришел хозяин, принес холщовый узел, а в нем рис и пара банок гуляша. Рис сварили, добавили гуляш в котел, сытно поужинали, обеда-то не было. И снова спать улеглись. Неизвестно, какая ночь предстоит, поэтому время употребили с пользой. Ночь прошла спокойно, как и последующие двое суток. Разведчикам взаперти сидеть уже надоело. А вечером хозяин пришел возбужденный, сразу уединился в комнате с Храмцовым. О чем-то тихо говорили. Петрусенко сказал:
        - Шабаш! Закончился отдых! Зуб даю, сегодня ночью работать будем.
        Большого ума не надо предположение сделать. И хозяин, и командир вышли из комнаты.
        - Объект сегодня прибыл, разместился в бывшей гостинице при доме Красной армии. Охрана - три человека. Часовой при входе, на втором этаже и перед комнатой майора. Работаем только ножами, разговоры только на немецком. Побриться всем, а то обросли, как окруженцы.
        Принялись скоблить щеки бритвами. На передовой солдаты могли не бриться по несколько дней из-за ожесточенных боев и нехватки воды. Но в тылу командный состав за порядком и внешним видом следил строго. Побрившись, почистили сапоги. Сейчас любая мелочь могла сыграть решающее значение.
        В десять вечера вышли из дома, на проезжей части улицы выстроились в шеренгу, командир, как и положено, сбоку. Хозяин семенил по тротуару. Его задачей было показать гостиницу и в случае удачи дать сообщение по рации. Где находился радист, не знал даже Храмцов. И вывозить группу вместе с пленным должны самолетом в обусловленном месте. Об этом Михаил узнал немного позже. А сейчас разведчики громыхали подковками на сапогах по булыжной мостовой. Улицы пустынные, действовал комендантский час. Гражданским лицам, сотрудничавшим с немецкими оккупационными властями, выдавался пропуск. Кто его не имел, тех патруль расстреливал на месте.
        Патруль встретился, ехал медленно на мотоцикле с коляской. Осветили фарой идущих строем солдат и не остановились. Со стороны разведчики выглядели обычными пехотинцами, единственное упущение - не имели ребристых противогазных коробок. В первой половине войны и наши, и немцы их носили, потом прекратили, лишняя тяжесть. Гитлер планировал применить на восточном фронте химическое оружие, даже завез. Однако англичане по дипломатическим каналам передали, что в случае применения они ответят химической атакой уже по территории Германии, и фюрер не решился, вывезли химоружие на склады в фатерланд.
        Глава 9
        В чужом тылу
        Несколько поворотов, потом по команде остановились. Хозяин дома показал на двухэтажное здание.
        - Ваш интерес там.
        Зашагали строем. Храмцов сказал Недвижаеву:
        - Часовой у входа - твой! Тело внутрь убери и встань вместо него.
        До смены караула еще полтора часа, но надо поторапливаться. Обнаружив убитого часового, поднимут тревогу, по телефону сообщат всем заставам на выездах из города.
        Подошли к дверям гостиницы. Часовой у входа поднял карабин «на караул», но потребовал пароль. И тут же Недвижаев метнул нож. Часовой еще упасть не успел, а разведчик уже подхватил одной рукой карабин, а другой - тело.
        - За мной!
        Храмцов вошел первым, за ним Недвижаев затащил тело убитого, следом - остальные разведчики. Внутреннего устройства здания не знали. Впереди небольшой вестибюль, за стойкой стоит сотрудник в штатском. Храмцов направил на него пистолет.
        - Будешь молчать, останешься живым. Где майор из Берлина?
        - Второй этаж, пятая комната.
        Храмцов приказал Малахову:
        - Свяжи и будь здесь.
        Разведчики с Храмцовым впереди двинулись к лестнице. Малахов первым делом заткнул дежурному рот тряпкой, потом загодя заготовленной веревкой связал руки, опустил на пол за стойкой.
        На лестничной площадке второго этажа стоял еще один часовой. Видимо, он решил, что эту группу пропустили по паролю, подпустил разведчиков. Чтобы отвлечь его, Храмцов, шедший впереди, спросил:
        - Господин Клаус уже проходил?
        - Не могу сказать, господин…
        Часовой не договорил. Из-за спины Храмцова его ударил ножом в сердце Михаил. Храмцов подхватил тело, часового аккуратно уложили. И направились по коридору. Часовой у комнаты оказался бдительным. Увидев группу, сдернул с плеча карабин.
        - Всем стоять, старший ко мне.
        Разведчики остановились. Храмцов, поскольку был в форме лейтенанта, направился к часовому. Тот потребовал пропуск. Храмцов не спеша расстегнул пуговицу кармана, потом резко пригнулся, рванул часового за колени. Тот рухнул, выпустив «Маузер». Храмцов сложенными в замок руками ударил немца в переносицу. Поднявшись, махнул рукой. Часовой подергивался в агонии.
        Разведчики подошли к двери номера. Их шаги скрадывала ковровая дорожка. Храмцов потянул ручку двери - не открывается, заперта изнутри.
        - Герр майор! Вам депеша!
        И деликатно постучал в дверь. Щелкнул замок, дверь приоткрылась, Храмцов рванул дверь на себя, тут же в номер ворвались Петрусенко и Самойлов, сбив майора с ног. На него навалились, приготовленной тряпкой заткнули рот. Малахов расстегнул на майоре ремень, связал руки. Храмцов приказал:
        - Ищите документы.
        В углу комнаты стоял небольшой сейф. Вероятно, секретные документы хранились там. В кармане кителя, висевшего на плечиках, нашли ключ, открыли дверцу. Пакет из плотной бумаги прошит суровыми нитками, стоят две сургучные печати. Надпись: «Совершенно секретно, экземпляр № 2». Быстро обыскали комнату. Других бумаг не нашлось. Пришлось майору развязать руки, надеть на него китель, потом шинель, фуражку. Не хотелось бы, чтобы майор простудился и помер раньше, чем его доставят к нашим в разведотдел. Снова связали. Вывели майора в коридор. Увидев часового, под которым натекла лужица крови, немец шарахнулся в сторону.
        - Смотри какой нежный! - по-русски сказал Малахов.
        Спустились на первый этаж, но Храмцов не торопился уводить группу. Разведчики в холле, а командир вышел. Минут через пятнадцать послышался звук мотора. Храмцов открыл дверь.
        - Садимся в машину.
        Перед дверями стоял большой грузовик «Бюссинг». Разведчики забрались в кузов, туда же затащили пленного. Храмцов сел в кабину к водителю. Тронулись. Ох, до чего же медленно разгоняется грузовик! Хотелось поскорее убраться от гостиницы. В одном из темных переулков водитель остановил машину, сменил номера. Выезжали на дорогу к Могилёву. Поперек дороги шлагбаум опущен, застава. Грузовик по сигналу фонарика останавливаться не стал, сбил с ходу шлагбаум, задел правым крылом фельджандарма. Тот отлетел в сторону, упал. Грузовик успел проехать не меньше сотни метров, как с поста стали стрелять вдогонку. В брезенте появились пробоины, бойцы лежали на дне кузова под прикрытием заднего борта. Пистолетные пули борт пробить могут, но силу теряют и становятся не столь смертельны. Грузовик повернул, застава скрылась за деревьями. Бойцы перевели дух.
        Вот свезло так свезло! Майора с документами в плен взяли, из города вырвались без потерь. Каждый разведчик надеялся на такой счастливый исход, но в душе сомневался. Слишком рискованная операция. Не было сомнений, что немцы тревогу уже подняли, а утром начнется поисковая операция. И до рассвета необходимо уехать как можно дальше.
        По прикидкам Михаила они успели проехать километров шестьдесят-семьдесят. Попробуй угадать эти километры, когда за бортом темень и ни одного указателя! Их не было при советской власти, появились при немцах, да и то только перед крупными населенными пунктами. Но разведчики не знали планов. Грузовик свернул в чистое поле и остановился. Старлей выбрался из кабины, заглянул в кузов.
        - Все целы? Никого не зацепило?
        - Все.
        - Можете немцу кляп вытащить, как бы не задохнулся.
        Кляп вытащили, немец стал хватать воздух ртом. Долго кляп держать во рту нежелательно, был печальный опыт. Как-то раз с превеликим трудом, с потерями, взяли пленного. Связали, кляп в рот воткнули. Надрывались, тащили по неудобьям в темноте через минное поле. А оказалось, что немец умер, потому как банальный насморк был, носом все время хлюпал, а потом затих. Вроде насморк на войне - такая мелочь, но «язык» показания не дал и двое разведчиков жизни отдали не за понюшку табака.
        - Можете курить в кузове, - разрешил Храмцов.
        В крытом кузове со стороны никто огоньков не увидит. В ночи тлеющая самокрутка видна метров за пятьсот.
        Сначала было непонятно, чего выжидает старлей. Уезжать подальше и поскорее надо. Храмцов на часы поглядывал, потом и вовсе приказ отдал водителю:
        - Зажги фары. Всей группой покинуть машину, следить за воздухом.
        Теперь понятны стали действия Храмцова. На востоке уже стало сереть. Михаил как бывший зенитчик оценил риск как высокий. Прилетит самолет, погрузятся, пока к линии фронта долетят, не один раз могут быть сбиты истребителями. Он знал только один самолет, способный вместить группу - Ли-2. Он надежен, но тихоходен и слабо вооружен. В военном варианте имеет вверху фюзеляжа пулеметную установку ШКАС винтовочного калибра. Мессеру такой пулемет не страшен.
        Самолет появился неожиданно, шел низко и с ходу сел, без ознакомительного круга. Михаил мастерство летчика оценил. Не всякий так сможет. Самолет остановился, разведчики побежали к нему. По лестнице буквально взлетели. Минута - погрузка закончена. Кроме пленного майора с ними еще был водитель грузовика. По мнению Михаила, разведка сработала на отлично. И машины были, и дом-укрытие с хозяином… И вот в центр успешно отправили шифровку о захвате пленного и высылке самолета.
        Но, похоже, лимит на удачу был израсходован. Взлетели, взяли курс на восток. Пилот по мере возможности прижимался к земле: на высоте нет облаков и уже светло от восходящего солнца, а внизу еще сумеречно. Да и обстрелять самолет на бреющем полете из зениток или стрелкового оружия почти невозможно, велика угловая скорость… Словом, летчик действовал грамотно, но немцы подняли на перехват истребители.
        Командир экипажа менял курс, летел размашистой змейкой. Сейчас бы облачность, в которую можно нырнуть, спрятаться от истребителей!.. Группе казалось, что самое опасное, страшное уже позади, но тут прозвучали очереди бортового стрелка. Одна, другая, причем длинная. Разведчики припали к окнам. Немцы догоняли сзади. Уже стрелок без перерыва огонь ведет, а вражеские пули защелкали по фюзеляжу, появились пробоины, вскрикнул Петрусенко, зажимая предплечье левой руки. Замолчал воздушный стрелок, повиснув на подвесном ремне. Михаил ремень отстегнул, опустил тело стрелка на пол, сам занял его место. Пулемет незнакомый, но лента в приемнике, а уж ухватить рукоятку и навести прицел дело привычное.
        За хвостом - два немецких истребителя. Сейчас начали местами меняться. Немец хитер, пытается точно за хвостом Ли-2 держаться, не будет же стрелок по своему хвостовому оперению бить. Истребитель открыл огонь. Кто-то в салоне вскрикнул от боли. Командир самолета стал уклоняться в сторону, пытаясь уйти с линии огня. И перед Михаилом открылся мессер. Упустить момент нельзя! Держа перекрестье кольцевого прицела на истребителе, Михаил нажал на спусковой крючок. Немного качал стволом по вертикали. Летчик спереди защищен бронестеклом и мотором, но винтовочная пуля ШКАСа может пробить масляный или водяной радиатор. На это был расчет Михаила. Наверное, всадил в цель половину ленты. За мессером появился белый дым, а скорее - пар из пробитого радиатора. Истребитель ушел в сторону. Его место занял второй и принялся стрелять из пушек по моторам Ли-2. Дошло до пилота, что пока тянут моторы, Ли-2 будет лететь. На капоте левого крыла Михаилу хорошо видны разрывы снарядов. От капота полетели куски. Мессер обнаглел, подвернул вправо, попав в прицел ШКАСа. Очередь, еще одна. Михаил видел, как трассы попадали по
фюзеляжу, потому что на три обычных патрона приходился один бронебойно-зажигательный, и его красноватая трасса была хорошо заметна. Немецкого пилота стрельбой разозлил. Тот стал стрелять по стеклянной башне. Один снаряд разнес железный переплет, осколки стекла впились в лицо. Михаил спрыгнул с подвесного сидения, свалился на пол салона. Сверху сильно дул ветер. Посмотрел на турель, а колпака воздушного стрелка нет, и встречный ветер врывается. Еще одна пушечная очередь по мотору. Запахло горелым, появился черный дым. Немецкий офицер запаниковал:
        - Мы горим! Мы все погибнем! Я не хочу!
        - Заткнись! - приказал Храмцов. - Подохнешь, и ладно!
        Через окна правого борта показалось яркое пламя. Мотор проработал несколько секунд и встал. А немецкий истребитель не отстает. Перестроился влево и по левому мотору из пушки короткими очередями стал стрелять по два-четыре патрона. И левый мотор заглох, винт замер. Стало слышно, как свистит ветер в турели воздушного стрелка, в рваных отверстиях пробоин в дюралевом фюзеляже. Парашютов нет ни у кого, даже у членов экипажа. А пламя из правого мотора почти до хвоста дотягивается. Падает скорость, а с ней и высота. Михаил пополз к хвосту самолета. Там лежат сложенные чехлы моторов. Забрался на них, ухватился за какую-то ручку. А в салоне в живых только двое: немец и Храмцов. Остальные лежат неподвижно, тела залиты кровью. Немец истошно закричал.
        - Сука, из-за тебя все! - заорал старлей.
        И в это время самолет упал на деревья. Не вертикально, а под пологим углом. Все же пилот был жив и до последнего старался спасти если не машину, то экипаж и пассажиров. Ломая деревья, которые смягчили удар, самолет проделал просеку, разваливаясь на куски. Сначала оторвались крылья, потом хвостовое оперение, фюзеляж развернуло, перед глазами Михаила мелькнули, как в калейдоскопе, небо, деревья, трава. Удар о землю и тишина.
        Сознания Михаил не терял, но был оглушен. Мозги осознавали ситуацию, а тело лежало недвижимо и как будто отдельно от сознания… Попробовал пошевелить руками, потом ногами. Больновато, но вроде конечности слушаются, двигаются. Уже хорошо! Переломов нет, а ушибы и раны заживут, дай только время. Поднялся, ухватившись за ствол молодого деревца. Постоял, пока перестала кружиться голова. Потом пошел к разломанному фюзеляжу: если кто-нибудь остался в живых, надо помочь. Фюзеляж при ударе о деревья и землю разломился на три части: хвост, кабина и пассажирский салон. Кабина деформирована сильно, она приняла удар на себя. Оба пилота и штурман мертвы. Михаил забрал их документы. К хвосту не подходил, там сидений нет, да и тел не видно. В салоне мертвые тела одно на другом. Из экипажа - бортстрелок и механик, еще разведчики и пленный немец. Задержался Прилучный, хотя это было опасно. Немцы наверняка засекли место падения и выслали поисковый отряд. И каждая минута промедления могла кончиться перестрелкой с непредсказуемым результатом.
        У всех собрал документы. Фальшивые солдатские книжки разведчиков сжег. На них есть секретные знаки, и немцы не должны знать, что наши разведорганы их разгадали. А документы механика, бортстрелка и пленного немца сунул в карманы, затем стянул с плеча Храмцова командирскую сумку, открыл. Пакет здесь, сложенный вдвое. Годится! Ремешок сумки перебросил через плечо, поправил автомат.
        Вдалеке послышался звук моторов мотоциклов. Надо уносить ноги! Сначала пошел, потом побежал, ориентируясь по деревьям, на восток. Голова слегка кружилась, слабость тоже была, конечно, но терпимо, терпимо. Главное - дело сделать!
        По его прикидкам, до передовой километров тридцать. Правда, немцам показываться опасно. Мундир изодран, в пыли, погоны старшего солдата, а сбоку командирская сумка, положенная офицерам. Подозрительно!
        Несколько километров по лесу шел, потом наткнулся на ручей и метров пятьсот прошел по нему. Если у немцев собака-ищейка, она потеряет след. Затем ручей в сторону отвернул, а вскоре кончился и лес. Пришлось залечь и наблюдать. Посмотрел на часы. Казалось, что с момента, как напали на гостиницу, прошла вечность. А на циферблате - только семь пятьдесят.
        Впереди луг, за ним, километра через два, начинается лесной массив. Но днем через открытое пространство идти опасно. Как в подтверждение его мыслей из леса, что впереди, вышли три человека. Из-за большого расстояния не видно, есть ли на них форма, имеют ли оружие? Они могут быть партизанами, полицаями, немцами из карательных батальонов. Местным жителям немцы под страхом смертной казни запрещали ходить в лес. Но как без этого? Хворост для печки набрать, ягоды-грибы для прокорма. А еще для связи с партизанами. На хуторах и в малых деревнях все свои, никто к немцам не побежит докладывать, все равно известно будет, и предатель получит свою кару.
        В большие села немцы ставили старосту из чужих, иногда из местных, злых на советскую власть.
        В помощь старостам придавали двух-трех полицаев. Как правило, это были дезертиры из Красной армии либо бывшие уголовники, освобожденные немцами из тюрем. Абсолютно аполитичные, им бы пожрать досыта да напиться до бесчувствия, покуражиться, чувствуя безнаказанность. Многие старались набить карман, снимая с сельчан обручальные кольца или нательные крестики из серебра. И если в начале войны часть населения, особенно из западных районов Белоруссии, Украины и Молдавии приняли немцев как освободителей, то потом начало зреть недовольство. Местные коллаборационисты считали, что немцы предоставят им автономии, - и глубоко ошиблись. По плану «Ост» немцам люди с оккупированных территорий нужны были только как рабы, а все земли, особенно украинские черноземы, должны были быть поделены между немецкими колонистами. К тому же столько населения, сколько было на этой части СССР, немцам не было нужно. Поэтому планировалось большую часть либо на работы в Германию отправить, либо уничтожить. В первую очередь евреев и цыган, а потом, разумеется, коммунистов, инвалидов, психически больных.
        Но эти, из леса, на полицаев не похожи. Пробегут немного и ложатся, осматриваются, явно не хотят быть обнаруженными. Полицаи вели бы себя свободно. Да и когда троица приблизилась, на рукавах не было видно белых повязок. Но и оружия не видно. Партизаны оружие собирали на местах прошедших боев, иной раз тяжелое вооружение - станковые пулеметы, минометы, иногда даже пушки небольших калибров, размеров и веса, чтобы вручную перетаскивать можно было. И несколько снарядов. Можно выстрелить по карателям, пушку бросить и убегать. Позже на оккупированных территориях партизаны создадут целые районы, свободные от немцев, где восстановят советскую власть с ее законами.
        Вся тройка двигалась прямо на Михаила. Когда до них оставалось полсотни метров, он крикнул по-русски:
        - Стоять! Оружие на землю, если есть!
        Сам спрятался за ствол дерева. Вдруг с перепугу начнут стрелять? Тем более на Михаиле немецкая форма. На мужиках из леса - потрепанные ватники, гражданские черные брюки заправлены в солдатские сапоги. Мужчины встали, деваться некуда, коли обнаружены.
        - Руки поднимаем! И повернемся вокруг, чтобы я видел.
        И это приказание послушно выполнили. Лица бритые, у партизан обычно бороды. Городские жители? Тогда вопрос: что они здесь делают? Либо… Михаил вздохнул. Возможные варианты: полицаи, вынюхивающие расположение партизанских отрядов, либо наша дивизионная разведка. Но они чаще в армейской форме, а не в гражданском, да еще при оружии, автоматах трофейных. Они легче «папаш», как называли фронтовики ППШ. Да еще звук стрельбы немцев не насторожит. У ППШ темп стрельбы почти в два раза выше, чем у МП 38/40. У «папаши» тысяча выстрелов в минуту против шестисот у немца.
        - Один - ко мне!
        Переглянулись, вперед вышел самый возрастной, лет сорока. Близко подошел, Михаил из-за дерева вышел. Рука мужчины к карману брючному метнулась, а Михаил уже автомат на незнакомца навел.
        - Остынь, если не хочешь умереть. Кто такие?
        - Местные, из деревни.
        - А в кармане у тебя что?
        Замялся мужчина.
        - Вытащи оружие и брось.
        Наличие оружия у гражданского - расстрел на месте. И двое сзади пытаются незаметно, пока Михаил первым занят, избавиться от оружия. Один выбросил револьвер вниз, наступил на него ногой.
        Немец сразу бы стрелять стал, не дожидаясь, пока мужчина бросит оружие, потому что не будет подвергать себя опасности. Офицерский наган, в отличие от солдатского, не требует предварительного взвода курка. Но мужчина достал оружие - ТТ - и бросил на землю.
        - Отойди в сторону! Вы двое - ко мне! Бросайте оружие.
        - Нет у нас! И с ним мы не знакомы!
        - Пять шагов влево!
        Подошел Михаил на то место, где стояли мужики, подобрал пистолеты. Из одного достал обойму. На верхнем патроне четко номер завода и год выпуска - сорок первый. Свеженький патрон, не из довоенных запасов. Стало быть, не немцы из трофейных боезапасов снаряжали.
        - А теперь колитесь. Кто забрасывал?
        - Никто, мы окруженцы.
        - Врать учиться надо. Если окруженец, почему на запад идешь, от линии фронта?
        Переглянулись.
        - Ты-то сам кто такой, откуда?
        - Западный фронт, разведуправление, - решил открыться Михаил.
        Нельзя, но сейчас вариант патовый и времени на пустые разговоры нет. Или пан, или пропал.
        - И мы тоже.
        Обрадовались. Михаил им проверку устроил:
        - Давно из отдела? Как там полковник Федоров? Не сбрил усы?
        Не было полковника Федорова в отделе. Снова ребята переглянулись.
        - Нет в отделе такого, не знаем.
        - Ладно, держите оружие.
        Михаил отдал оружие старшему.
        - Пешком передовую переходили?
        - Нет, на эмке перевезли, - пошутил один из троицы.
        М-1 - отечественная легковая машина, уважаемая за выносливость и проходимость военными шоферами. Для армии эта машина имела полноприводную модификацию, правда, выпущено их было немного, дорого. Их заменили ленд-лизовские «Бантамы» и «Виллисы». Комфорта в них никакого, но проходимость выше всяких похвал.
        - Уязвимые места для перехода есть? - спросил Михаил.
        - Если не боишься промокнуть, иди по реке. Там засохший камыш, мелко. Сам понимаешь, у немцев в воде ни мин, ни часовых.
        - Понял. Ни пуха вам ни пера.
        - К черту!
        Все правильно, в разведке так могут и старшего начальника послать, поскольку традиция.
        У Михаила настроение поднялось. Пока такие ребята есть, не взять немцам Москву и победы не видать! Правду говорил друг Игорь, надеюсь, жив он и здоров!.. Только понятно: большой кровью победа одержана будет.
        Короткими перебежками Прилучный преодолел луг. Рискованное занятие, потому что глаза человека так устроены, что в первую очередь замечают движущийся объект, и наблюдатель, если он есть, обратит внимание на движение обязательно.
        Добравшись до леса, сориентировался и пошел. Для него сейчас главную опасность представляли партизаны. Увидят немца и выстрелят, не спросят, кто такой. Потому под ноги поглядывал - нет ли мин или человеческих следов. Нашел следы прошедшей недавно троицы. Хорошо прошли хлопцы, грамотно, след в след. В этом случае невозможно даже грамотному следопыту определить, сколько человек прошли. Для Михаила гарантия, что на мину не наступит. Партизаны или диверсионные группы зачастую минировали подходы к своему лагерю. Услышали взрыв, значит чужой в лесу.
        Так и передвигался он по чужим следам. Километров пятнадцать прошел, а впереди - открытое пространство, дорогу видно, грузовик проехал, взвод немецких пехотинцев промаршировал. В шинелях и пилотках, зябко им. Михаил при ходьбе согрелся, а остановился, и сразу стало прохладно. Для разведчика зима и плюсы, и минусы имеет. Плюсы - немцы в землянках сидят, греются у печек, службу несут только часовые и дежурные пулеметчики. Разведчику легче передовую пройти. Минусы - следы на снегу видны, и мины на нейтралке под снегом обнаружить сложно. Место установки не видно, а одеревеневшие пальцы рыхлую землю на мине не прощупают, смерзлась земля.
        Пока ждал вечера, продрог Михаил. Проклинал немецкую униформу: в такой служить затруднительно. Не только шинель не греет, но и обувь неподходящая. Сапоги бы, как у егерей, с меховой подкладкой, да носки шерстяные. И приседал, и маршировал на месте, согревался как мог. А когда стемнело, выбрался на дорогу. Кухня полевая мимо него проехала на конной тяге. Запахло так, что в желудке спазм случился. Рацион у немцев непривычный для русских. Утром желудевый кофе с гренками, маслом или мармеладом. В обед - половина суточного довольствия: мясо или рыба, суп, картошка или бобы, чай, печенье. Еще двенадцать сигарет выдавали. Михаилу нравилось гороховое пюре. Развел порошок из пакета в кипятке и ешь. Вкусно! На ужин выдавали шпик или колбасу, вареные овощи, сыр, шнапс или вино. По калорийности завтрак был 10 процентов от рациона, обед - 50, а ужин - 40.
        Михаил не ел уже сутки, а нагрузка физическая большая, и кушать хотелось сильно. Но терпи, разведчик, такова твоя планида! Старался не думать про еду, упорно шагал к цели.
        В темноте едва речку не пропустил, шел некоторое время параллельно ей. Река шла через немецкие позиции в сторону советских. Михаил опасался - не встал бы на ней лед. Если тонкий, хрустеть будет. А толстого быть не должно, еще не было крепких морозов. Ой как не хотелось лезть в ледяную воду! Сначала обожгло холодом, потом стерпелся. Льда на поверхности еще не было, лишь тонкая пленка. Быстро стали коченеть ноги. Сытый человек и переохлаждение переносит легче, а тут… Но выбора нет.
        Быстро идти нельзя, будет слышно журчание воды. Да и не получится, дно илистое, вязкое. К тому же одну руку с зажатой командирской сумкой приходилось над головой держать. Если вода зальет пакет с документами, пропали труды разведчиков. Тогда все их жертвы окажутся напрасными. Михаил этого не мог допустить, это как предать память о бойцах группы. Местами вода доходила до пояса. Он шел близко к берегу, наверняка по центру глубже. Сориентироваться невозможно, не за что глазу уцепиться. На берегу камыш засохший, при каждом дуновении ветра шуршит. За ним берега не видно.
        С левой стороны ива с голыми ветками. И ни огонька, ни движения. Сколько еще идти? Где он? Уже продрог изрядно. И вдруг оклик с правого берега:
        - Стой! Кто тут?
        Обращение не уставное, но по-русски.
        - Свой! Разведка!
        - Ходи на голос.
        Действительно свой или немецкая обманка, на которую гитлеровцы большие мастера?.. Но выбор невелик, мягко говоря.
        Выбрался Михаил на берег. С мокрой одежды вода ручьем течет, почти сразу озноб стал бить, зубы стучат. К нему боец с трехлинейкой подошел, забрал автомат. Вошел в положение, дал фляжку.
        - Глотни, только немного, глотка три. Не водка, самогон.
        Михаил глотнул, закашлялся. Самогон крепкий, ядреный, и сивушный запах в нос бьет. Зато показалось, что немного теплее стало.
        - Иди вперед и не дергайся.
        Часовой завел Михаила в землянку. Буржуйка, сделанная из бочки, горит, от нее тепло. Чудо!.. Часовой лейтенанта разбудил.
        - С той стороны пришел, форма на нем не нашенская. Похоже - из разведки, по-русски чисто чешет.
        - Как ночь - так разведка. То полковая, то дивизионная. Ты откуда, боец?
        - Армейская, из разведотдела.
        - Сейчас телефонирую. Садись к печке, грейся. Есть хочешь? Марьянов, скажи старшине, пусть чего-нибудь сообразит пожевать. А сам на пост.
        - Есть.
        Далеко за полдень смог Михаил попасть в разведотдел штаба фронта в сопровождении двух конвоиров. Как только командиры разведотдела увидели Михаила, конвой отпустили.
        - Наш это человек, вам спасибо за службу.
        Первым делом руководство стало изучать документы в секретном пакете. Оказалось, изменения в план операции «Тайфун» по захвату Москвы, в которую входила операция «Вотан». Правда, после пленения майора прошло уже двое с лишним суток, и немцы наверняка предпринимали меры, хотя делалось в начале войны это не всегда. Логика простая: даже если русские узнают, что смогут предпринять?.. У них нехватка всего: пехоты, танков, авиации, опыта. Но по ходу войны Красная армия училась воевать - как рядовые бойцы, так и командиры и генералы. С началом войны выявились множественные недостатки в Красной армии. И отсталость ее в структуре.
        Пока руководство отдела изучало документы, другие командиры допрашивали Михаила о ходе операции буквально поминутно: кто что делал, как ушли, причины гибели группы. Вопросы задавали сразу двое, не раз переспрашивали, уточняли. Потом приказали все подробно записать. С одной стороны, разбор действий нужен, чтобы избежать ошибок впоследствии. А с другой - чувствовалось недоверие, подозрительность. Если группа погибла в авиакатастрофе, то как ты уцелел? Или тебя не было в самолете, а ты был перевербован немцами? Если так, то и секретный пакет - подделка, немецкие планы липовые. Момент важный, ибо предстояла перегруппировка войск на направлении главных ударов. Не усиление резервами, их не было, как и боевой техники. Единственное, что начала поставлять промышленность осенью сорок первого года, так это противотанковые ружья. Их пули могли пробить броню вражеских танков на дистанции 200 - 250 метров. Ружья давали пехоте уверенность, уменьшалась танкобоязнь, ранее приводившая к панике.
        Михаила под замок не сажали, но он все время чувствовал над собой надзор и не оставался один, рядом всегда был кто-то из младшего командного состава. Зато после допросов отоспался и не пропускал приемов пищи. Из каждой ситуации надо получать пользу! Пройдет небольшое время, разведотдел проверит сведения, в подлинности которых Михаил не сомневался, и его снова вернут в строй. А пока надо отдыхать, набираться сил.
        Примерно так и вышло. Сначала от авиаразведчиков были получены фотоснимки катастрофы в районе, который указал Михаил. Затем встречу подтвердили по рации трое разведчиков, которых он встретил на опушке леса. Потом подтвердились дислокации полков и дивизий, отмеченные в пакете майора. Проверку Михаил прошел вчистую. А еще через неделю ему было присвоено звание старшего сержанта и вручена первая награда - медаль «За отвагу».
        Среди бойцов медаль пользовалась заслуженным уважением, в начальный период войны ее вручали редко, за реальные боевые заслуги, а не за выслугу лет. В отделении такую награду Прилучный получил первым. Верховный главнокомандующий считал - пока армия отступает, оставляя города, наград бойцы и командиры недостойны, плохо воюют. Хотя на самом деле многие батальоны, полки, эскадроны и эскадрильи сражались отважно и урон врагу наносили значительный. И это их ратным трудом был обескровлен вермахт и не сдана столица.
        Михаила отправили в медсанбат для лечения. Вынужденное нахождение в ледяной воде не прошло даром. Начал покашливать. Такого разведчика посылать через линию фронта невозможно, погубит себя и группу, если закашляет на нейтралке, недалеко от немецких траншей. Уколы делали, пичкали таблетками. Большинство находящихся на лечении имели ранения и контузии, и Михаилу было совестно занимать койку с кашлем, поскольку с началом холодов в пехоте кашляли многие. В медсанбате Прилучный пробыл недолго, неделю. И голос наладился, не хрипел, и кашель пропал.
        Но, видимо, начальство решило еще дать Михаилу дни для восстановления. В разведотдел прибыли новички. И Прилучному доверили проверить их способности и подучить. Новички они только в разведотделе крупного ранга, а так имеют реальный опыт в полковой и дивизионной разведке, причем отличились по службе. На фронте оценки выставляет противник. Сделал три-четыре ходки за нейтралку в группе и вернулся без потерь, значит, будет толк, удачливый. А коли кто-то из разведчиков ошибку совершил, то группа вернется в неполном составе или не вернется никто. Впишут их в без вести пропавшие. И хорошо, если в дальнейшем кто-то из пленных расскажет о судьбе группы - где погибли или попали в плен. В плену долго разведчики не жили, их после допросов расстреливали. Это же правило действовало в отношении снайперов. Наши бойцы не брали в плен эсэсовцев, стреляли на месте за их жестокость по отношению к мирным гражданам и пленным. Да и сдавались те редко, лишь когда ранены были или боеприпасы кончились. Одно слово - фанатики. Михаил их лично встречал один раз. Форма полевая - как у вермахта: сдвоенные молнии-руны - на
правой петлице, на левой - обозначение звания. Только у дивизии «Мертвая голова» в одной петлице череп с костями, в другой - руны.
        Новички неплохо стреляли, маскировались, находили мины, работали ножами. А с языком проблемы. Только двое имели словарный запас, но акцент ужасный, сразу понятно: русский говорит. И даже одень его в немецкую униформу, ничего это не изменит. В условиях партизанского отряда допросить пленного сможет, как и прочесть документ трофейный, а большего, увы, ждать нечего.
        Каждому из разведчиков Прилучный дал письменную характеристику. Четверо попали в отделение, командиром которого назначили Михаила. Все погибшие в авиакатастрофе парни служили в этом отделении. Достойного разведчика, способного выполнить сложное задание, найти трудно. Даже подготовить на учебной базе непросто. Его необходимо «обкатать» в деле, в поиске или рейде во вражеском тылу. Достаточно ли у него выдержки, самообладания, находчивости, когда вокруг враги и надеяться, кроме себя, не на кого? Психологически тяжело, не все выдерживают.
        Фронт под натиском врага медленно отступал. Десятого ноября расформировали Брянский фронт. Его пятидесятая армия была передана Западному фронту, а 3-я и 13-я армии отошли Юго-Западному фронту. Уже 12 ноября температура опустилась до минус 13, на следующий день - снег и метель, морозы дошли до минус 22. В Орше было проведено совещание командующих немецких армий, и был поставлен приказ 2-й танковой армии овладеть в ходе наступления городом Горьким, до которого было более 600 километров. Либенштейн, начальник штаба 2-й армии заявил, что это абсолютно нереально, по такому морозу и снегу армия способна дойти только до Венёва в Тульской области, потому что не май и мы не во Франции. Остальные начальники согласно кивали головами. С такими природными условиями и бездорожьем вермахт еще не сталкивался. Причем все по учебе в академиях знали, что самые холодные месяцы в России еще впереди. Что будет, если и сейчас обмороженных солдат уже много?
        Красноармейцы к морозам попривычнее, да и одежда хоть и неказистая, к холодам более приспособлена. Шинели сменили на ватники. Некоторым повезло, из складских запасов получили полушубки. В армии овчинные тулупы были всегда. Для часовых - длинные, до пят. К тулупам еще выдавали валенки огромного размера, которые надевались на сапоги. И довершала облачение шапка. Немцы до конца войны не смогли обеспечить вермахт добротным зимним обмундированием, разве только шерстяным подшлемником, закрывающим лицо. Только егеря имели меховую одежду, так у них и условия службы суровые: Кольский полуостров и Кавказские горы, где летом снег лежит. Немецкие пехотинцы стали грабить население, отбирали теплые вещи: шапки, шали пуховые, жилеты, валенки, рукавицы. И в траншеях выглядели сбродом, а не воинством. На фоне русской зимы немцы на севере начали две операции совместно с финнами: на мурманском участке Северного фронта и в Заполярье. Но морозы и скалы не дали далеко продвинуться, да еще при ожесточенном сопротивлении Красной армии. На отдельных участках немцы не смогли даже перейти границу. Летом - реки, озера и
болота, для танков непроходимые. Зимой - снег по пояс, а то и по плечи, ни человеку не пройти, ни технике не проехать.
        Оборона стабилизировалась в ближнем Подмосковье напряжением всех сил. С заводов в окопы шли ополченцы, из военных училищ - курсанты, из милиции - сводные батальоны милиционеров. Страна каждый день слушала сводки Совинформбюро.
        Япония, союзница Германии, нанесла удар по Пёрл-Харбору, и США объявили войну странам Оси. Другие союзники Германии - Болгария, Венгрия, Финляндия, Чехословакия, Румыния - уже предвкушали куш от захваченных территорий.
        А США с вступлением в войну стали активно помогать ленд-лизом своим союзникам, в первую очередь - Великобритании и СССР.
        Михаил три недели не пересекал уже линию фронта, на войне это целая вечность. Вспоминал давние разговоры с Игорем и не переставал удивляться: говорил ведь тот, что США не скроются от войны, вынуждены будут выступить на нашей стороне! Вот что значит историк, образованный человек, умеющий анализировать мировую политику!.. И душа наполнялась уверенностью: и войну мы выиграем, расколотим Гитлера, и союзники помогут…
        Михаил и к зиме подготовиться успел: подобрал белый маскировочный халат, телогрейку и ватные штаны, меховые двупалые перчатки у старшины выменял на трофейные консервы. Даже автомат бинтом обмотал, где можно было. Единственное темное пятно - сидор, а без него, если поиск длится больше суток, не обойтись. Там и небольшой запас харчей, и запасные снаряженные магазины, и гранаты, и фляжка с водкой для согрева и обработки ран, коли таковые случатся. Еще перевязочные пакеты. И куски веревок, чтобы пленных вязать, и тряпки - рот заткнуть.
        И вот получен приказ на выход. Задача - пройти по дальним тылам, разведать позиции артиллерии и бронетехники. И на обратном пути взять пленного, обязательно офицера. Уже в последний момент, когда до выхода 5 - 6 часов оставалось, в группу дали радиста. Молодой, необстрелянный парень, недавно после курсов. За спиной увесистая рация. Ни Михаилу, ни парням из группы такое усиление не понравилось. Боец не испытан, как поведет себя - неизвестно. Да и рация мало того, что тяжелая, так еще и ламповая, хрупкая. Удар или попадание пули, осколка - и можно ее выбросить… Но выбора не было, приказы в армии не обсуждают. У командования свой интерес: засекли скопление техники или живой силы, получили координаты и нанесли авиаудар или залп из крупнокалиберных орудий. Артиллерийский удар даже выгоднее: немцы всегда прикрывают технику и пехоту зенитными средствами, и потери самолетов будут, а их и так не хватает. И кроме того, авиация зависит от метеоусловий. Будет снег, сильный ветер - и тогда вылет невозможен. Артиллерию не зря называют «богом войны». Всепогодна, точна и материальные затраты невелики.
        Любая война - в первую очередь схватка финансов и возможностей промышленности, технологий и науки. И финансовые возможности считать государству приходится. Надо купить металл для снаряда, порох, тротил, оплатить изготовление. Но все равно это в разы дешевле, чем изготовить самолет, обучить летчика, добыть нефть и переработать в бензин, доставить на аэродром десятки, а то и сотни тонн горючего и масел.
        Радиста звали Василием. Парень скромный, когда его о чем-то спрашивали - краснел.
        - Немецкий язык знаешь? - спросил Михаил.
        - Никак нет.
        Радисту в тылу знание немецкого тоже нужно. Пошарить по волнам, послушать разговоры немецких радистов. Конечно, секретных сведений не узнаешь, они передаются шифрограммами, но и в обычных разговорах невзначай бывают интересные сведения.
        - Сколько знаков в минуту передаешь?
        - Сто двадцать.
        Уже неплохо. Если был выход в эфир разведгруппы, то немцы будут пеленговать рацию. И поэтому после радио следовало быстро делать ноги. Для группы радиостанция - лишняя головная боль. Михаил озабочен был. И так группа не сплочена совместными рейдами, да еще и радист - совсем темная лошадка.
        В десять вечера покинули свои позиции. Нейтральная полоса большая, километра два, есть минные поля - наше и немецкое. Схема советского поля есть, как и проходы. У немцев еще и колючая проволока в два ряда, а другие разведгруппы доложили, что к колючке пустые банки жестяные подвешены. Заденешь колючку сидором, жестянка забренчит. Хорошо, если бы ветер поднялся, метель. От ветра банки перезвон поднимают, ложную тревогу, немцы внимания не обращают. А уж метель так и вовсе подарком бы была, следы быстро заметает. Немцы в блиндажах греются, на морозе только часовые, да и те по траншее прохаживаются, стоять мороз не позволяет. Летом на губной гармошке зачастую пиликали, а ныне невозможно, губы к гармошке примерзнут. Курить на посту запрещено, и в Красной армии, и в вермахте. Но все нарушали, вроде с куревом казалось теплее и время быстрее до пересмены шло. Пилотки на уши натянуты да сверху еще шаль либо что-то шерстяное. А это утепление слух снижает, что разведчикам на руку. Форма под маскировочным костюмом отечественная, только сапоги немецкие. Потому что подошва отпечаток характерный оставляет. И если
следы обнаружат на бруствере, тревогу не объявят.
        Белыми призраками подобрались к немецким позициям. Часовой прошел мимо, мелькнул отблеск штыка, запахло табачным дымом. Разведчики лежали недвижимо. Вот чихнет кто-нибудь, и поиск сорвется, не начавшись. Постреляют всех, как перепелок.
        Михаил первым на бруствер взобрался. Часовой за поворот траншеи скрылся. Прилучный рукой махнул. Один перемахнул траншею, другой. Михаил поднял руку. Замерли. Из-за поворота поддатый офицер вышел. Шинель на плечи накинута, мелодию «Лили Марлен» пытается напеть. Эта песня любима в вермахте, как «Хорст Вессель» у эсэсовцев. По голосу - пьян, путает слова, на ногах держится нетвердо, оскальзывается. Сейчас бы схватить его, кляп в рот и к своим. Момент подходящий. Но тогда сорвется дальняя разведка. Офицер прошел, обдав запахом одеколона. Михаил вспомнил артиллерийское училище. Их ротный тоже пользовался «Шипром», побрившись.
        Снова Прилучный дал сигнал. Траншею перепрыгнул радист, за ним два разведчика. Последним Михаил. И уже все лежа по снегу поползли подальше от траншеи. Добрались до второй линии траншей. Здесь и войск поменьше, и часовых. И если первая траншея - в полный рост, и пулеметные гнезда через каждые полсотни метров, то на оборудование второй линии поскупились. Конечно, предстояло наступление на Москву согласно плану «Тайфун». Так зачем утруждаться, долбить мерзлую землю? Хотя немцы и так первоначально рвали толовые шашки, чтобы разрыхлить верхний, самый промерзлый слой земли. Наши солдаты для этого жгли костры, если было из чего.
        За второй линией траншей встали и цепочкой, след в след пошли вперед. По целине идти тяжело, каждые десять-пятнадцать минут менялись. За эти минуты тот, кто торил дорогу, мокрый от пота был. Задача - как можно дальше уйти от передовой за ночь. Смогли пройти до рассвета километров десять, может - немного больше. Когда начало светать, залегли на дневку в роще, под большой елью. Михаил определился по карте. Слева виднелось село, и был характерный ориентир - кирпичная высокая труба. Перекусили - надо восстановить силы, да и сидоры нести будет легче. Михаил выставил часового, определил смены, улеглись отдыхать. Часов через шесть Прилучный проснулся. Пока было светло, начал изучать карту. Удобнее всего идти по лесу. Листвы на деревьях нет, но все равно за стволами заметить группу сложнее, да и снега в лесу меньше, он задерживается на опушках. Лес тянулся полосой километров на пять. До ночи вполне можно его пройти, а как темно станет, уже по открытому пространству можно идти. В остаток дня и ночь преодолели двадцать километров, если судить по карте. В реальности - немного больше, на карте расстояния по
прямой обозначены. Зато удалось выйти в означенный район. Нашли удобное место для дневки в полусгоревшей избе на хуторе. Хутор пустой, судя по следам, вернее, по их отсутствию. И печи в двух оставшихся хатах не дымятся. Жители покинули хутор еще до прихода немцев. Если немцы забредут сюда, в первую очередь пойдут в целые избы. В избе, где расположились разведчики, сохранились маленькая спальня и горница. Хозяева явно покидали дом в спешке, потому что на деревянных кроватях пуховые перины и подушки остались, а в шкафу лежало постельное белье. Все под слоем пыли, но во фронтовых условиях - роскошь.
        Михаил определил хутор базой, отсюда удобно совершать вылазки по разным направлениям. И изба дает защиту от ветра и снега. Разведчики в печи развели небольшой костер, как они умели, без дыма. Вокруг костерка поставили банки консервов, хлеб положили. На морозе в сидоре он замерз и стал каменной твердости. Когда банки согрелись и хлеб отмяк, с аппетитом поели. От вскрытых банок, от разогретого хлеба дух шел волшебный, да и не страдали разведчики отсутствием аппетита: молодые, здоровые, после серьезной физической нагрузки - съели бы и барана. После еды навалилась естественная усталость, выставив караул, легли спать. Подъем Михаил определил через шесть часов.
        Проснувшись и позавтракав, определились с боевыми задачами. Каждому, кроме радиста, Михаил на карте указал интересующие наше командование населенные пункты. Зимой немцы дислоцировались не в лесу или поле, а в населенных пунктах. Хозяев домов выгоняли в хозпостройки - овин, коровник, сарай. Сами располагались в избах и топили печи. Да только топить не умели, подбрасывали дрова непрерывно. Печь раскалялась, кирпичи трескались, начинало дымить. Бывало, что угорали, забыв открыть заслонку или закрыв, когда угли еще тлели.
        Разведчики должны были подобраться поближе, узнать, есть ли пехота или другие подразделения. Танки или тягачи с пушками видны, их скрыть на улицах сложно. А пехота может рассредоточиться по избам. Был еще щекотливый момент. Если в селе есть воинская часть и будет отправлена радиограмма, то авиация нанесет бомбовый удар, или обстреляет артиллерия, если в пределах досягаемости. Кроме немцев пострадают мирные жители, разрушатся избы. Зимой, в мороз, это смерть. И других вариантов не было. В любой войне мирные жители всегда страдают: мерзнут, недоедают, гибнут. Михаил им сочувствовал и жалел, но война - такая жестокая штука, где от жалости твоей толку нет. Надо бить врага - вот одна задача, а все прочее - тень событий…
        От хутора, где разведчики расположились, до сел и деревень, куда Михаил направил подчиненных, по 5-10 километров. На выполнение задания дал сутки, до вечера следующего дня. За ситуацией вокруг избы наблюдали по очереди с радистом. Дикие звери, напуганные войной, забились в глухие леса, их остерегаться не следовало. Когда пробирались к хутору, изредка видели заячьим следы. Но ни волков, ни кабанов, хотя местные говорили, что до войны они были. И немцы на оккупированных территориях собак перестреляли. Остались самые осторожные, при появлении немцев прятались и не гавкали. Для разведчиков почти полное отсутствие собак - благо: никто не рычит, не лает, заслышав звуки шагов или шорохи.
        В сумерках следующего дня вернулись все, на душе у Михаила легче стало. Во-первых, не хотелось терять боевых товарищей. Во-вторых, если в группах потери, отношение к командиру меняется не к лучшему со стороны и командования, и рядовых разведчиков. Либо командир группы неумеха, либо самодур, такие тоже встречались, но в разведке не задерживались. Быстро их переводили в пехоту.
        Стали докладывать. Почти все перечисляли по памяти количество выявленной техники и предположительное количество пехоты. Михаил карандашиком на клочке бумаги записывал, как и населенный пункт. Танков получалось много. Немцы готовились к наступлению. Вполне ожидаемо, до столицы рукой подать. Что понравилось в докладах, так это что разведчики отмечали, что двигатели не работают, не слышно звуков и не видно выхлопов. А один боец, Игорь Молодцов, ухитрился подобраться близко, разглядел значок на борту: филин или сова. Каждая дивизия имела свой знак, и его наносили на технику. Для разведчиков и партизан удобно, передавали в разведотделы. А там список, какая дивизия какой знак имеет. Красная армия таких опрометчивых шагов не допускала. Даже номера на автомашинах периодически меняли, чтобы ввести абвер в заблуждение.
        После опроса разведчиков данные надо передавать в разведотдел. Не хотелось покидать избу, но из нее передачу вести нельзя, немцы накроют. Для передачи был простенький шифр, Михаил сообщение составил, приказал Василию:
        - Пошли. Старшим на время моего отсутствия назначаю Великанова.
        Михаил выбрал по карте самую глухую местность, где ближайшая деревня в часе ходу, да еще и дорог нет. Добрались с трудом, везде снег, дороги не чищены, не наезжены даже санями.
        - Давай здесь, - распорядился Михаил.
        Место удобное, на пригорке, три сосенки стоят, на которые антенный провод забросить можно. И связь с пригорка лучше, и видно дальше, случись облава. Василий забросил антенный провод на ветки, рацию включил, выждал несколько минут, пока прогрелись лампы. Михаил его накрыл припасенной плащ-накидкой. Радисту фонариком надо подсвечивать текст. Запрос связи, установлен контакт, пошла передача морзянкой, не меньше пяти минут, потом ответ: текст получен.
        Отлично! Но надо уходить, и побыстрее. Самолеты немцы не пошлют, темно. А гусеничную технику, вроде бронетранспортера, запросто направят. Но это займет время. Как полагал Михаил, не менее получаса. Обратно шли по льду замерзшей реки. Если немцы направят гусеничную технику, лед не выдержит, провалится. А еще на месте передачи разведчики оставили сюрприз в виде растяжки из гранаты Ф-1, присыпанной снегом.
        Глава 10
        Последний бой
        Путь к хутору по льду реки оказался более длинным. Зато, по мнению Михаила, более безопасным. На следующий день избу не покидали. Радист сидел в наушниках, готовый принимать сообщение, с листком и карандашом в руках. Рация запищала, рука радиста забегала по бумаге. Группе предписывалось перейти в другой район. Жалко было покидать избу. Место удобное, ни одного немца или полицая вблизи не видели. Шли днем, обходя населенные пункты. И вновь повезло, наткнулись на полуразрушенное взрывом бомбы здание машинно-тракторной станции. Мастерские сохранились, а двухэтажное здание управления в руинах. В мастерских даже обнаружили полуразобранный колесный трактор. В угловой комнате - верстаки, тиски, сверлильный станок. Здесь и расположились, потому что комната имела два окна с хорошим обзором в сторону дороги. В случае появления противника можно через ремонтный цех и дальше через дверь на улицу уйти. По крайней мере, в мастерской не запрут, как в ловушке. Для разведгруппы очень важно не только расположиться скрытно, но и иметь пути отхода в разных направлениях.
        И снова Михаил каждому на карте указал задачи на следующий день. Уже ночью разведчики отправились по своим целям. Вернулись к исходу дня, но не все, не было Андрея Рокотова. Михаил уже беспокоиться стал, не случилось ли чего?.. Но зря тревожился: пришел Рокотов, да не один, пинками гнал перед собой полицая. В полушубке и шапке, в валенках. На левой руке - белая повязка с надписью «Полиция» на немецком. Винтовка полицая у Рокотова. Руки связаны, во рту кляп.
        - Командир, этот типчик вокруг МТС кружил. Вынюхивал, сволочь!
        - К стенке его! - высказались единогласно разведчики.
        - Много чести! Повесить, а лучше горло перерезать и в снег, подальше от МТС. Найдут по весне. Или зверье труп обгложет.
        - Нет! Пригодится еще! - заключил Михаил.
        Зачем ему пленный полицай, еще сам не знал. Бойцы поужинали, спать улеглись. Михаил выставил часового, сам стал допрашивать полицая. Тот трясся, глаза бегали, даже на морозе от него противно тянуло прелым потом. Хотелось в самом деле шлепнуть эту дрянь, да и делу конец, - но служба научила владеть собой.
        - Документы есть?
        - Аусвайс немецкий.
        - Где?
        - В кармане пиджака.
        Михаил тулупчик расстегнул, достал документ. Выдан полицейской управой два месяца назад. Фамилия, год рождения, печать. А фотографии нет. Хороший документ, пригодится. Определил его в свой карман.
        - Как нас увидел, или донес кто-то?
        - Да нет… Зазноба у меня неподалеку, в деревне. Шел к ней, смотрю: из МТС человек выходит в белом. Подумал, партизан приходил к кому-то на встречу. Решил проследить.
        - Ну да, и сдать деревенского.
        Допрос шел часа два. Михаил спрашивал, сколько полицейских в районе, где расположены. Есть ли партизаны? Где немцы и какова численность? Полицай юлил, иногда Михаил его ловил на откровенном вранье. Один раз не удержался, влепил затрещину. Потом тряпкой рот заткнул. Привязал к раме трактора, да серьезно, чтобы освободиться не смог. Предатель заслуживал смерти уже за то, что служит врагу. И наверняка не одного окруженца или селянина немцам выдал… Но не пришла еще его пора умирать, еще может нам пригодиться.
        Велев караульным приглядывать за полицаем, Михаил отправился спать. На МТС похуже, чем на хуторе, холоднее и кроватей нет. А стены только от ветра и снега защищают.
        Утром, еще затемно, позавтракали, и бойцы отправились на разведку. На МТС остались радист, Михаил и пленный. И вдруг Василий докладывает:
        - К МТС идут двое. Не наши, вооружены винтовками.
        К этому времени рассвело. Михаил выбежал в мастерскую и к воротам. Через щель видно, как к МТС идут два полицая, потому что на рукаве белеют повязки. Что им здесь надо? Неужели разведчиков видели? И стрелять нежелательно, деревня в километре, услышат. Михаил проверил, как выходит нож из ножен, распорядился.
        - Бери полицая и сиди в комнате тихо.
        А новые полицаи снаружи все ближе, но идут спокойно, даже беззаботно, переговариваются оживленно. Не похоже, что ищут разведчиков. Но что им делать на МТС? Михаил встал за притолокой двери, взял нож в руку. Первый вошел, за ним второй. Его-то разведчик и ударил клинком в спину, под левую лопатку. И тут же подскочил к первому, лезвие к шее прижал, надавил слегка, до небольшого пореза, чтобы прочувствовал. Ремень винтовки с плеча левой рукой стянул, оружие в сторону отбросил.
        - Ты чего, паскудина, здесь забыл? Смерти ищешь?
        От сильнейшего потрясения полицай дрожал, как осиновый лист на ветру, и заикался.
        - Мы за… за…
        - Или ты говоришь, или я тебе голову отрежу! - пригрозил Михаил.
        Предатели обычно свою жизнь ценят и боятся ее потерять. Другого убить, чтобы сытно жрать, чтобы немцы похвалили, это запросто. Чужая жизнь для предателей ничего не стоит.
        - У приятеля моего здесь схрон.
        - Да? Покажи!
        - Я не видел, не знаю.
        Михаил сильнее на шею ножом надавил.
        - Не дави! Больно! Покажу!
        - Сразу бы так.
        Михаилу интересно стало, что за схрон, что там полицаи могли хранить? Уж если от немцев прячут… Полицай подошел в угол, откинул доску, вытащил деревянную шкатулку.
        - Открывай!
        Полицай откинул крышку. Серебряные крестики, золотые обручальные кольца, сережки. Ну, ясно: мирное население грабили, мародерствовали!
        - Ну и гад же ты позорный…
        - Это не я! Земляк! Погоди! Дай сказать!..
        Михаил не дал. Точный сильный удар в сердце - изменник мешком рухнул наземь.
        - Иуда тебе земляк, - проводил бандита на тот свет последними словами.
        Шкатулку Михаил подобрал. Нечего ей здесь валяться, сдаст в разведотдел. Владельцев ценностей все равно не найти, не вернуть, пусть пойдет в фонд обороны.
        Подтащил и первого убитого в угол, к подельнику, на пол бросил навзничь, чтобы лица были видны. Прошел в комнату, вывел вчерашнего полицая, подвел в угол, вытащил тряпку изо рта.
        - Узнаешь?
        - Полицейские из села Нежданово. Слева Курилов, справа Макаров. Бездельники и пьяницы!
        - Не только, еще мародеры. Над населением измывались?
        - Было. И в расстрелах участвовали.
        - Стало быть, получили по заслугам.
        Полицейский вдруг рухнул на колени.
        - Не губи!
        «Ты сам сколько людей погубил, упырь?..» - вертелось на языке. Но сдержался.
        - Снимай тулуп! И валенки тоже.
        Жалко тулуп кровью вымазать, овчину трудно отмыть. А по размеру как раз радисту подойдет. Пленный стянул тулуп, валенки стянул; поняв, что его ждет, бросился на Михаила. Но разведчик готов был, просто выставил нож, полицай сам на него напоролся. И вот уже трое в углу лежат.
        Михаил нож о пиджак убитого вытер, в ножны вернул. Приоткрыл дверь, набрал снега, руки от крови оттер. Тулуп и валенки отдал Василию.
        - Надевай.
        - Не… не… не могу. Они же с убитого.
        - Я с живого снял. Тебе нужнее. Надевай, это приказ!
        С видимой неохотой Василий и валенки натянул, и тулуп.
        - А сапоги мои куда?
        - В сидор, по весне пригодятся. Ступай на пост, а то принесет еще кого-нибудь нелегкая.
        Уже по темноте вернулись разведчики. Каждый доложил сведения о противнике. Михаил итоги подвел. По численности получается не меньше дивизии. Танки, бронетранспортеры и пушки немцы в белый цвет окрасили для маскировки. Пока дислокацию не сменили, желательно нанести удар. В этом районе делать больше нечего, скорее всего, последует приказ на выход к своим, поскольку уже продукты на исходе. И поэтому Михаил решился на радиосвязь прямо на МТС. От райцентра далеко, дороги малопроходимы, если рацию засекут и вышлют группу для захвата, пройдет не менее часа. За это время разведчики далеко уйдут. Михаил написал шифровку, вручил Василию.
        - Прямо отсюда связь держать? - удивился радист.
        - Все равно уходить будем.
        Сеанс длился четверть часа. Получили приказ возвращаться и выполнять намеченный план. А он предполагал взять языка, обязательно офицера, причем тылового, не лейтенанта из траншеи. Вот же удумали, как будто тыловые майоры или оберсты в каждой деревне сидят. Чем выше чин или должность, тем дальше от передовой.
        Как только сеанс закончился, Михаил отдал приказ собираться и выступать. Провизию почти всю съели, так что сидоры значительно облегчились. И всем хотелось в расположение своей разведроты. Чтобы горячий супчик, теплая землянка… Все же немного человеку для счастья надо!
        Пять минут, и МТС покинули.
        Сначала по дороге до деревни шли. После допросов полицейских Михаил знал, что там только несколько жителей проживают, ни полиции, ни немцев нет. А в селе подальше, в Нежданово, и староста есть, и еще три полицая. Шлепнуть бы всех их, заслужили.
        Миновали деревню, километров через пять - село. Улица темная, ни одно окно в избах не светится, светомаскировка. Не слышно скотины: мычания коров, хрюканья свиней - все немцы забрали. Как вымерло село. Шли прямо по улице. Полицейские, если отважатся на улице патрулировать, сразу будут расстреляны. Повезло им на этот раз, отсиделись по домам, не ведали, что в эту ночь смерть рядом прошла. А еще километров через десять дошли разведчики до большого села. По всем признакам там воинское подразделение квартировать должно, не меньше батальона, а то и полк.
        Добрались до села под утро, улеглись в роще по соседству. Роща почти насквозь просматривается, за исключением нескольких елочек. Для начала определить надо, кто здесь стоит и где штаб, где офицеры живут. Пленного из рядовых брать нельзя. Исчезновение солдата сразу насторожит командиров, вызовут ГФП.
        Мало ли, дезертировал солдат или партизаны его выкрали. В начале зимы партизаны уже изрядно досаждали вермахту. То склад сожгут, то эшелон под откос пустят, то грузовик на дороге обстреляют.
        Михаил сразу отправил разведчиков по периметру села. Задача - наблюдать. Сам с радистом остался в роще. Устроились под соседними елями, на подстилке из хвои. В роще ветерок, костер невозможно развести из-за опасности обнаружения. Хлеб уже закончился, остались трофейные галеты. И консервы есть невозможно, содержимое замерзло.
        Время до сумерек тянулось мучительно долго. Было бы лето, такое ожидание можно было бы принять за отдых. А сейчас руки и ноги мерзнут. Пожалуй, одному Василию в тулупе и валенках тепло. Теперь наверняка рад, что Михаил заставил его надеть вещи полицая.
        Как стемнело, разведчики собрались. Все доложили, что в селе стоят артиллеристы, видны тягачи, пушки. Солдаты прячутся по избам и выбегают только к полевой кухне или в сортир. И только Рокотов выяснил, где располагается командование. Третья изба - с другой стороны села, живут два офицера, при них солдат. В русской царской армии такой назывался денщик. Истопить печь, принести офицерам с полевой кухни обед, постирать, почистить сапоги… Обычно в такую прислугу ставили негодных к строевой службе из числа расторопных. Рокотов сразу и подходы к избе определил, можно с заднего двора, тем более там забора нет, и там же стоит туалет. Для захвата пленного туалет - место подходящее. Даже старшие офицеры туда без охраны ходят, да и бдительность не на высоте, расслаблен человек, а еще без оружия.
        Операцию по захвату решили провести сегодня же, чтобы не мерзнуть сутки в лесу. Голодновато, на всю группу - пачка галет и несколько банок промерзлых консервов. Да и погода начала портиться, ветер усиливался, поземка мела… Хотя, с другой стороны, поземка - это хорошо, быстро следы укроет.
        Радиста и еще двух разведчиков Михаил оставил на лежке. Когда проводится захват одного человека, троих вполне достаточно. Рокотов коротким путем к избе провел. В окнах виден свет от аккумуляторных ламп. К окнам разведчики не подходили заглянуть, хруст снега мог выдать. Устроились рядом с туалетом Михаил и Великанов, а Рокотов ближе к избе, за поленницей дров, прикрывал на случай, если офицер шумнуть вздумает и из избы на помощь побегут. Залегли в снег. В белых маскировочных халатах да в темноте - с двух шагов не видно. А еще поземкой заметает. Ждать, лежа в неподвижности, пришлось часа полтора, закоченели, конечно, до предела… Но вот скрипнула дверь - хруст снега на дорожке, темная фигура, виден огонек сигареты. Михаил заранее обговаривал, что захват будет уже после посещения немцем сортира. А то с перепуга наделает в штаны и будет жизнь разведчикам отравлять зловонием. Немец пробыл недолго в отхожем месте, все же холодно. А был он, как заметил Михаил, только в мундире. Без шинели. Это плохо. Без шинели замерзнет, потому что с пленным за оставшееся темное время до наших не добраться. Так что
рассчитывать на сутки надо.
        Михаил сделал условный знак, разведчики внезапно встали в полный рост белыми привидениями. Немец и испугаться не успел, потому что Великанов приложил его кулаком по темени. Немец на землю осел беззвучно. Подхватили под руки, потащили. Сзади прикрывал Рокотов, заранее срезанной еловой веткой заметал следы. Пусть не везде удачно, но есть надежда, что к утру поземка заметет… Успели до рощи добраться, где офицеру руки связали, кляп тряпичный в рот воткнули. Потом снегом щеки натерли, привели в чувство. Лучше, если офицер сможет идти сам, ведь если его нести, группа быстро выбьется из сил. У офицера кисти рук уже холодные. Но сейчас главное - как можно быстрее уйти от села. Через несколько минут поднимется паника. Оставшийся в избе офицер объявит тревогу, поднимет солдат, начнут поиски. Может среди них отыскаться бывший охотник, обнаружит следы. Михаил подумал, что сделал ошибку. Надо к избе было идти всем, кроме радиста. Двум разведчикам ворваться в избу и ножом убить солдата и офицера. Тогда бы у разведгруппы была фора до утра. А уже ничего не изменишь. Маленькая ошибка может привести к гибели
группы. Подосадовал на себя, плохо продумал акцию по захвату пленного. Не зря говорят, что опыт - сын ошибок трудных.
        Обошли село, вышли на дорогу. На укатанном и обледеневшем снегу следов не видно, на какое-то время это собьет преследователей с толку.
        Пока добрались до соседней деревушки, час прошел, немца в мундире уже крупная дрожь била. Надо одевать. Зашел Прилучный в первый же двор, стал стучать в дверь.
        - Кто? - спросил испуганный женский голос.
        - Открывать бистро - немецкий официр!
        Михаил специально коверкал русский язык. Скажи он, что советский разведчик или партизан, могут не открыть, побоятся. А попробуй немцу не открыть? Ногами выбьет утлую дверь, да еще и хозяев избить может.
        - Сейчас!
        Загремел засов, дверь распахнулась. Михаил в сени шагнул, потом в избу. На стене справа вешалка. Разведчик включил трофейный фонарик. Кроме телогреек и старого женского пальто висит полушубок дряхлый, битый молью, с проплешинами. Михаил его забрал, развернулся и вышел. На улице сказал разведчикам:
        - Развяжите и оденьте, потом свяжите снова.
        Тулупчик даже немного великоват. Зато воротник высокий подняли, все укрытие головы от ветра.
        - Двигаем, ребята. Нам подальше уйти надо.
        Разведчиков подгонять не надо, каждый понимал, что немца искать будут. Судя по погонам - гауптман, по-русски капитан. Нечасто такая птица попадает, беречь надо.
        Деревня всего несколько изб была, немцы такими пренебрегают, там если только взвод разместить можно. Для роты домов двадцать нужно, да и то в тесноте будут. А все лучше в тесноте, но тепле, чем сейчас разведчикам. Через пару километров село показалось, обошли его стороной, сделав приличный крюк. Через село опасно. И очень вовремя с дороги ушли. Потому что на дороге показался свет фар, послышался треск моторов, мимо проехали два мотоцикла с колясками. То ли обычный патруль, то ли гауптмана уже разыскивают. Офицер лежал в снегу смирно, понимал - если начнется перестрелка, его убить могут. Уже и разведчики выдохлись, и темнота сереть стала.
        - Присматривайте место для привала, - распорядился Михаил.
        Один из разведчиков заметил в стороне развалины, занесенные снегом. Когда-то стояла здесь усадьба. Само деревянное здание разрушено либо взрывом, либо временем и людьми. Но в усадьбах всегда были добротные подвалы. Если выставить часового, вполне можно день пересидеть. Нашли вход в подвал, при свете фонаря Михаил спустился по ступенькам. О, да здесь кто-то раньше обитал. На полу матрац, на полке посуда - железная кружка и миска армейские. Окруженцы?
        Михаил назначил караульного и смену ему. В подвале один выход, и от часового зависит безопасность группы. Если уснет и немцы подберутся, то забросают гранатами, полягут все. Немца уложили на матрац, сами на полу. В подвале сухо и температура около нуля. Стены каменные, толстые, подвал глубокий. Устали и замерзли, спать улеглись. Проснулись к вечеру, сами вышли и немца вывели - оправиться. Потом снова в подвал, костерок небольшой развели из обломков досок, подогрели консервы. Пришлось и немцу банку дать. Кляп изо рта вытащили, руки развязали. Но ложку свою никто немцу не дал, это личное. Пришлось офицеру пальцами есть частики в томатном соусе с галетами. Съел и даже пальцы облизал. Голод не тетка, пирожка не даст.
        После еды Михаил взял у немца документы, изучил. Командир батареи 105-миллиметровых пушек - гаубиц. Пожалуй, самое массовое орудие вермахта.
        Поскольку темнеть начало, залеживаться не стали. Михаил определил местоположение. До нашей передовой было километров восемь, если за время поиска ситуация на фронте не изменилась. Но это самые сложные километры. Тыловые подразделения густо расположены: интендантские склады, крупнокалиберная артиллерия, танки. В случае наступления для них эти восемь километров - тьфу, за минуты проскочат. И везде часовые. Службу немцы ревностно несли, на посту обычно никто не спал. Обучены хорошо были даже пехотинцы, и вояки из них получились сильные, упорные, умелые. Новобранцев, как в советской армии, которым дали стрельнуть из винтовки три раза в учебном полку, у немцев не было. И если группу засекут, шансов не будет. Урон немцам в живой силе нанесут, группа будет сражаться до последнего патрона и гранаты. Но все собранные сведения к командованию не попадут, и придется посылать во вражеский тыл другую группу.
        Чтобы гауптман не поднял каким-либо образом тревогу, Михаил ему на немецком объяснил.
        - Впереди передовая. Если нас обнаружат, то обстреляют. Мы тобой будем прикрываться, имей в виду. Поэтому повторяешь все наши действия, ведешь себя тихо. У нас в Красной армии будет допрос и лагерь для военнопленных. Все, что положено пленным по Женевской конвенции. Главное - жить останешься, после войны к своей семье вернешься. Понял?
        Немец кивнул, замычал. Михаил вытащил кляп изо рта.
        - Чего?
        - Ты немец? Из Померании? Сам сдался?
        - Потом скажу.
        И снова кляп в рот. Пусть гауптман думает, что Михаил перебежчик. Были у немцев такие, из сочувствующих коммунистическим идеям. Переходили на сторону Красной армии - правда, в очень незначительном количестве. А первый солдат перебрался через Буг еще за несколько часов до начала войны.
        Разведгруппа упорно продвигалась к линии фронта. Расположение подразделений обходили. Уже пулеметные очереди слышны, стало быть, до передовой осталось не более восьмисот метров. Уже не шли, ползли. Иногда какие-то участки перебегали. Миновали вторую линию траншей, подползли с тыла к передовой. Не менее четверти часа наблюдали. Выяснили, где дежурные пулеметчики, ракетчик.
        - Великанов, Рокотов - пулеметчиков ножами снять.
        Уползли. Пулеметчики дали очередь. А минут через десять у пулеметного гнезда белая фигура появилась, махнула рукой. Отлично сработали! Расчет вырезали и пулемет вывели из строя, сняв затвор. Это хорошо, в спину из него никто стрелять не будет. Не будь немца, пулемет можно было трофеем взять. Хорошая машина МГ-34! Хочешь - на сошках установи, а хочешь - на станке используй. В точной механике немцы понимали толк.
        Перемахнули через траншею. Рокотов стволом автомата колючую проволоку приподнял, чтобы под ней разведчики проползли. Саперных ножниц по железу в группе нет, а обычным ножом такую проволоку не перерезать. Первым Великанов полз, руками перед собой шарил. Пустые консервные банки и бутылки аккуратно в сторону отодвигал, чтобы не шумнуть нечаянно. За ним Харин, потом пленный гауптман, за ним радист, следом остальные. С каждой минутой все дальше от немцев. Но продвижение медленное. Мины, если они есть, обнаружить под снегом трудно. Периодически Великанов замирал, дышал на пальцы, совал их в подмышки, пытаясь отогреть.
        Видимо, позади часовой наткнулся на убитых пулеметчиков. Винтовочный выстрел. А потом стали взлетать ракеты. У немцев в пехотной роте есть 50-миллиметровые минометы. Они их задействовали. Один, другой, третий хлопок. Мины рвутся по всей нейтралке. Но разведчики в белых маскировочных костюмах, да еще и ночь. Немцам цели не видно, бросают мины наугад, не жалеют.
        В нашей траншее сообразили, что стрельба с немецких позиций неспроста. Несколько раз выстрелили батальонные минометы калибром 82 миллиметра. У них мины значительно мощнее немецких ротных минометов. И огонь вели по разведанным целям, не по площадям. Михаил обернулся. Вспышки разрывов - прямо по брустверам. Огонь с немецкой стороны прекратился.
        Снова поползли. Уже на середине нейтральной полосы. Сзади выстрел, вскрикнул радист.
        - Василий, тебя зацепило? - заволновался Михаил.
        Обидно провести во вражеском тылу неделю, взять пленного, проползти половину нейтралки и потерять радиста.
        - Удар в спину был. А боли не чувствую.
        - Так бывает. Мужики, подналяжем!
        Еще сто метров на пузе. Потом встали и бегом к нашей траншее. В траншее бойцы. Стрельба с немецкой стороны их встревожила. Михаил кричать стал:
        - Свои, разведка!
        И матерком приправил. Лучше любого пароля действует. Немцы так витиевато и забористо ругаться не умеют.
        Попрыгали в траншею. От нервного напряжения силы разведчиков оставили, рухнули бойцы на промерзлую землю. Лейтенант подошел. Михаил с трудом поднялся, руку к виску приложил.
        - Товарищ командир! Группа разведчиков разведотдела армии, старший группы старший сержант Прилучный.
        - «Языка» взяли?
        - Так точно. Капитан артиллерийский. В штаб бы нам побыстрее.
        - Сделаем. Следуйте за мной.
        В землянке тепло, но воздух пропах удушливым запахом сгоревшего бензина. На фронте делали самодельные коптилки из снарядных гильз. Плющили конец гильзы, зажимали в нем кусок портянки. В гильзу заливали бензин. Чтобы он не взорвался, изрядно подсыпали соли. Горел, потрескивал, чадил, вонял. Но свет в землянке был. Голь на выдумку хитра. У немцев такого не было. У них либо ацетиленовые светильники, либо аккумуляторные фонари у офицеров.
        Уже в полдень группу доставили в разведотдел. У разведчиков лица поморожены, на носу, щеках - струпья. Уже при свете дня осмотрели Василия. Пуля попала в рацию и вывела ее из строя. Рацию вытащили из сидора, в корпусе - входное отверстие, потрясли - пуля громыхает внутри, звенят стеклянные осколки разбитых радиоламп.
        Рейд удачный получился. Командованию добыли сведения о дислокации немецких частей, взяли «языка». Да не рядового солдата с передовой, а гауптмана из тыла. Обычно такие офицеры лучше осведомлены.
        Несколько дней отдыхали. В эти же дни в разведотделе допрашивали пленного. На третий день подполковник из разведотдела сказал Михаилу при случайной встрече.
        - Ну, Прилучный, хорошего «языка» ты взял! Буду ходатайствовать перед командованием, чтоб наградить всю группу.
        Новость хорошая. А следующим днем началось немецкое наступление. Аваианалет, причем мощный, прицельный. Не по площадям бомбили, по разведанным целям. У немцев все виды разведки были задействованы. И авиаразведка успешно работала, уж очень хороша цейсовская оптика, каждый окоп различим. И «языков» брали не только наши, но и немцы. Хотя в сорок первом у немцев большой нужды в пленных не было. И так ясно, что у русских резервов нет, сил хватает только сдерживать вермахт и медленно отступать. Да и что знает красноармеец или Ванька-взводный? К тому же пленных у немцев хватало, даже командного состава.
        За продолжительным авианалетом последовал артиллерийский. Около получаса, показавшегося вечностью, немцы обстреливали разведанные цели. В первую очередь досталось артиллеристам и танкистам. Пушки и танки сложно укрыть. Капониры себя выдают правильными формами. Пушки и танки в целях маскировки белили мелом, известкой. А после нескольких выстрелов побелка отлетала. Маскировочных сетей остро не хватало. К каждому времени года - свои. Летом - зеленые, осенью - с желтыми пятнами, зимой - белые сети. У немцев так и было. У Красной армии маскировка в достаточном объеме появилась к концу сорок второго года.
        Потом в атаку танки пошли, за ними пехота бежит. Наши пушки, которые уцелели, огонь открыли. Немецкие танки стреляют, наши пушки отвечают. Над нейтралкой и нашей передовой грохот стоит. Немного позже наши пехотинцы из стрелкового оружия огонь стали вести. Когда дистанция в триста метров стала, захлопали противотанковые ружья. Удар бронетехникой был столь силен, что немцы прорвали передовую траншею, бой переместился ко второй линии, в которой и личного состава поменьше, и тяжелого вооружения. Как бывает всегда при угрозе прорыва, из тыла посылают на участок всех, кто в состоянии держать оружие. Поваров, шоферов, ординарцев, разведчиков, топливозаправщиков. Все при табельном оружии, но владели им хорошо только разведчики, поскольку практика почти ежедневная была.
        Вместе с ротой и Михаил отправился на передовую. Старшина роты раздал гранаты и патроны. Сначала быстрым маршем, потом бегом - и врассыпную по окопам и траншеям, иначе немцы могут минометом накрыть. Два точных попадания - и роты нет.
        На участке Михаила два танка наползают, за ними пехота. Надо пехоту положить, без их поддержки танки проще уничтожить, забросав гранатами или бутылками с коктейлем Молотова. До пехотинцев было метров сто пятьдесят. На такой дальности «ППШ» превосходит МР 38/40. Для экономии боеприпасов Михаил поставил переводчик огня на одиночный. Темп стрельбы у «папаши» - до тысячи выстрелов в минуту. Если очередями вести огонь, через минуту магазин пустым будет. А в запасе только один магазин, пустой набивать патронами долго, аккуратность нужна. Трясущимися руками не получится.
        Целился Прилучный тщательно, на разрывы снарядов неподалеку не отвлекался. Размеренно, как в тире, расстреливал врагов. Упадет после выстрела один, Михаил переносит прицел на другого. У немцев потери пехоты большие. Танки сбросили ход до минимума. Стоять нельзя. Неподвижный танк - легкая мишень для артиллерии. Из танков пулеметный огонь льется интенсивный. Чего патроны жалеть, когда в бронированной машине к каждому из двух пулеметов по тысяче-полторы патронов, причем в лентах.
        Из соседнего окопа громыхнул выстрел, довольно громкий. Михаил повернул голову. Противотанковое ружье. Слышал о них, видел издалека, сам никогда не стрелял. Бронебойщик угодил в T-III, шедший немного впереди. Танк замер. Но ни дыма, ни огня не видно. Бронебойщик еще раз выстрелил. Через секунду из щелей танка повалил дым, потом ахнуло так, что заложило уши. Башню сорвало и отбросило на землю метрах в семи. Видимо, взорвался боезапас. Второй танк, шедший позади и левее, остановился. Из обоих пулеметов почти непрерывная стрельба шла по траншее, окопам. Пули бьют по брустверу, выбивая фонтанчики земли. Михаил пригнулся. Пули посвистывали сверху. Пулеметчики из танка не будут вести огонь долго, иначе раскалятся стволы. И точно. Через полминуты огонь стих. Михаил осторожно приподнял голову над бруствером. Немецкая пехота залегла. Танк стоит, двигатель работает. Повернул голову вправо. Ствол ПТР задран вверх. Михаил окликнул бронебойщиков.
        - Эй, бронебои!
        Ни движения, ни голоса в ответ. Из окопа переполз в траншею и в сторону бронебойщиков, пригнувшись. Траншея мелковата, неполного профиля. Если выпрямиться, то голова будет над бруствером. Запросто пулю в череп получить можно.
        Из траншеи ответвление шло в окоп бронебойщиков. Заскочил. Оба наповал, попадания пуль в головы. Одного за другим втащил Михаил в траншею, уложил рядом. Потом к ружью вернулся, осмотрел. Серьезное оружие, как и патроны. Десятка два их в нише лежат.
        Ну, повоюем! Отвел затвор, вложил патрон, затвор вперед, ручку вниз опустил.
        Только успел это сделать, как сзади в окоп ссыпался боец:
        - Здорово, земляк!
        - Здорово, - не озираясь, ответил Михаил. - Подкрепление?
        - Можно и так сказать.
        Голос знакомый какой-то.
        Михаил обернулся…
        И дар речи потерял. Через две секунды обрел:
        - Игорь?!
        И тот обомлел:
        - Миша?!
        Встретились! Но радоваться некогда.
        - Ефрейтор Щедрин!
        - Младший сержант! Подымай выше!..
        - Все равно в подчинении, - засмеялся Михаил. - Я старший сержант.
        - Есть, шеф! Ой, извини!
        - Ладно, потом поговорим. Будешь вторым номером!
        Ружье заряжено. Приклад в плечо. Прицел - в ленивец танка. Выстрел!
        С непривычки получил такой удар отдачи, что ружье вырвалось из рук. И промазал, похоже: пуля высекла сноп искр из брони и улетела по касательной. Танк начал разворачивать пушку, но прежде заработал пулемет - да так метко, гад, видно, опытный пулеметчик: сразу накрыл позицию. Но Михаил тоже боец опытный, нырнул в окоп, услышав, как пули зашлепали в мерзлую землю, одна звякнула по стволу ружья.
        - Патрон!
        Нет ответа.
        Михаил резко обернулся - и ужаснулся.
        Игорь лежал навзничь на дне окопа. Изо рта текла кровь.
        - Игорь!
        Михаил бросился к другу - и сразу понял, что ранение смертельное, в грудь.
        - Старший сержант Прилучный, - пытаясь улыбнуться, захлебываясь кровью, прошептал раненый, - постарайтесь остаться в живых…
        - Да! Погоди, я сейчас перевяжу…
        - Не надо. Слушай! Мы победим… я… ну, верь не верь, но я сюда попал из будущего, две тысячи… две тысячи двадцатый год. Машина времени, слыхал? Ну, в общем, что-то в этом роде. Эксперимент… не совсем удался… жаль. Ну все, прощай. Главное - победим! Слы…
        - Игорь! - у Михаила все перевернулось в голове, он не знал, верить или нет, и отчаянно думал, что нельзя терять ни секунды, а он уже потерял…
        Глаза Игоря слепо смотрели в зимнее небо.
        Михаил метнулся к ПТР, вбросил патрон, лязгнул затвором. Все тело работало автоматом, стремительно и безошибочно, а в душе был отчаянный сумбур.
        Выстрел! Метил в смотровую щель мехвода и, похоже, попал, только радости немного: справа, лязгая, на всем газу спешил еще один T-III.
        Затвор выбросил стреляную гильзу, Михаил вмиг вогнал еще патрон.
        Две тысячи двадцатый год! Михаил даже не мог себе его представить, как-то не заходило в голову, что номер года может начинаться с двойки, а не единицы. Умом-то понимал - двадцать первый век, все такое, но все равно не верилось.
        Машина времени! Слыхал, конечно, книга такая есть, но не читал. Изобрели, значит?.. Ну, через сто лет… ну, пусть восемьдесят… наверное, это может быть…
        И все-таки не знал, может это быть или нет.
        Разброд мыслей ничуть не мешал действовать. Прицелился вновь в смотровую щель. Выстрел!..
        Нет. Спуск нажал, а выстрела нет. Осечка!
        Дернул затвор вручную, неисправный патрон вылетел из ствола, Михаил зашарил правой рукой в поисках нового патрона…
        Поздно.
        Танк двинулся на окоп. Бойцу ничего не осталось, как нырнуть вниз, вжаться в холодную землю рядом с погибшим другом, чувствуя, как громада танка, резко воняющая бензином и машинным маслом, навалилась, как посыпались стенки окопа…
        Танк, застыв на секунду, дернулся - мехвод рванул на себя рычаг правого фрикциона, машина закружилась на месте, давя окоп с бронебойщиками. Но тут же в моторный отсек прилетел снаряд «сорокапятки», лишив танк подвижности. Корма загорелась, экипаж в черной униформе полез из люков, однако в течение минуты был расстрелян нашей пехотой.
        - Так их, гадов! - ликовали пехотинцы.
        Ничего этого Михаил уже не видел, зато увидел другое.
        Многотонной тушей танка его сдавило так, что прервалось дыхание. Одна мысль только и билась в голове.
        «Вдохнуть! Вдохнуть!»
        Но вдохнуть он не мог.
        Острая боль полыхнула во всем теле. Михаил успел услышать, как хрустнули кости, потом ощутить, как изо рта хлынула кровь. А потом боль и тяжесть волшебно пропали, вспыхнул дивный свет - невесомо-перламутровый, ликующий, не передать никакими словами, потому что ничего подобного на Земле нет.
        Дивизия напора немцев не выдержала. Да и никто бы не смог задержать втрое превосходящего противника. Что бронебойное ружье и пара малокалиберных орудий против десятков танков?.. Немцы взяли этот рубеж и пошли дальше. Их похоронные команды прошли по полю боя, погребли своих. Русские тела заставили хоронить местных жителей. Сносили в воронки и окопы, забрасывали землей. Позже и танк тягачом утащили на переплавку в фатерланд.
        Воронки и окопы за зиму просели, по весне заросли травой, осыпались, и через несколько лет о месте ожесточенного боя почти ничего не напоминало, кроме гильз.
        Эпилог
        В июле 2023 года поисково-волонтерский отряд проводил раскопки в Подольском районе Московской области, в местах жестоких боев осени и зимы 1941 года. Металлоискателями поисковики тщательно прочесывали местность… И вот один из приборов запикал, показав металл.
        - Народ, сюда! - крикнул нашедший, невысокий рыжеватый парень. - Что-то есть.
        Стали осторожно копать. Совсем неглубоко, на штык лопаты, показался изогнутый насквозь проржавевший ствол противотанкового ружья. Стали копать еще осторожнее, и часа через два под небом с легкими облаками и уходящим к закату солнцем лежали два скелета. Наши бойцы, и вроде бы оба сержанты: около обоих черепов обнаружили россыпь алых эмалевых треугольников. Нашли и ржавые пуговицы от ворота, и пряжки ремней. Солдатских медальонов, так называемых «смертных», обнаружить не удалось, давно, наверное, рассыпались в прах… Зато близ одного из скелетов нашлась медаль «За отвагу», вернее, медальон, - колодка тоже растворилась в земле. На реверсе через архив удалось установить имя погибшего солдата: старший сержант Прилучный. Вот и еще один боец воскрес из небытия, из безвестности. А второй так и остался неизвестным солдатом.