Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Корчевский Юрий / Атаман : " №04 Боярская Честь " - читать онлайн

Сохранить .
Боярская честь Юрий Корчевский
        Атаман #4
        Всего несколько лет минуло после необычайного происшествия, в результате которого Юрий Котлов попадает в далёкий 1512 год, но сколько испытаний выпало на долю нашего современника!
        Определившись, чем зарабатывать на жизнь в этом мире, Юрий осваивает охранное дело, защищая купцов, бояр, священнослужителей - по долгу службы, простых людей, оказавшихся в беде, в опасности - по долгу чести.
        К открытым схваткам с лихими людьми, промышлявшими разбоем и грабежами, Юрию не привыкать. Сложнее разгадать коварные интриги людей, использующих власть в корыстных интересах. Юрию удаётся найти похищенные ценнейшие сокровища - ризу и навершие для посоха владыки первоиерарха Руси. Благодарность отцов церкви оказалась необычной - у Юрия появляется грамота о боярском происхождении.
        Боярское звание обязывает и к службе государю. Выучив свою малую дружину ратному ремеслу, Юрий выполняет боевые задачи, сохраняя жизнь воинов и поддерживая боярскую честь.
        Юрий Корчевский
        Боярская честь
        ГЛАВА I
        Жили мы в Вологде скромно. Я раздумывал - каким трудом заняться, чтобы по душе было. Деньги были, дом куплен, первоначальные нужды не обременяли. Елена, жена моя, как-то быстро обросла знакомыми - сначала перезнакомилась с соседками, затем на службе в церкви постепенно обзавелась знакомыми из среды прихожан. Пострелёныш Васька уже знал всех пацанов с улицы и иногда ходил драться стенка на стенку с ребятами с соседней улицы. Только я оставался без знакомых. Плохо: посоветоваться по деловым вопросам не с кем, да и вина или пива не попить за мужским разговором. Временами мне не хватало общения с Иваном Крякутным.
        За заботами пролетели осень и зима. Дел по обустройству дома хватало - всё-таки начинать жизнь сначала семейному человеку значительно сложнее, чем одиночке.
        Наступила Масленица, и мы с Еленой и Васяткой отправились на праздник. Елена принарядилась в лучшие одежды и выглядела барыней. Васятка отъелся за прошедшие полгода, был нами любим, и выглядел просто маленьким щеголем. Да и внутренне он изменился - исчезли неуверенность, боязнь быть униженным и побитым. Каково это - в детские годы ощущать свою ненужность, не чувствовать рядом крепкого отеческого плеча, не знать чувства сытости, трястись от холода? Расцвёл Васятка, окреп, поднаторел в грамоте, чему был благодарен Елене и мне. И когда не было в игрищах старших подростков, частенько верховодил сам.
        За городскими стенами шумело людское море - пели и плясали скоморохи, не отставали от них добры молодцы и красны девицы. Да и подвыпившие отцы семейств, тряхнув стариной, ломали шапки, били их оземь и пускались в пляс.
        У разбитых шатров и палаток торговали сладостями - пряниками печатными, сладкими орешками, разноцветными леденцами на палочках. Кто хотел перекусить - покупали пироги и пряженцы с самой разной начинкой - рыбой, луком, гречневой кашей, сушёными фруктами. Весело кричали зазывалы, предлагая отпробовать вино и настойки. А уж мелкие торговцы, носившие товар на себе, не позволили бы умереть от жажды, предлагая квас и сбитень, а для тех, кто победнее, - сыто. Детвора строила снежные городки, лихие молодцы под восхищённый визг подружек пытались взобраться на скользкий, специально политый водой и слегка обледенелый столб, на верхушке которого красовались призы в виде новых сапог или кафтана. Продавцы разнообразных свистулек и игрушек в виде трещоток производили невообразимый шум. В общем, было на что посмотреть.
        Немного поодаль стояло большое соломенное чучело зимы, которому предстояло сгореть в средине праздника. А уж самые бойкие и смелые затеяли драку - стенка на стенку, улица на улицу. Строгие судьи тщательно проверяли, не скрывает ли кто в кулаке свинчатку - драка должна быть честной. Бились до первой крови, упавшего не били и не пинали - помогали подняться и отводили в сторону.
        Каждый из горожан был волен смотреть или участвовать в том, что ближе сердцу.
        Мы посмеялись на представлении кукольников, купили Васятке леденцов, попробовали пряженцев с луком и яйцом, запили горячим сбитнем и взяли ещё парочку пряженцев с вязигой - уж больно соблазнительно пахли. Послушали частушки, поучаствовали в хороводе. Васятка поиграл в лапту, а я с мужиками нашей улицы участвовал в перетягивании каната. Лена засмотрелась на яркие Павловские платки, и я купил ей понравившийся. Для женщины подарок - это не только повод похвастать перед подругами, но и материальное доказательство любви к ней её мужчины.
        Радостные, довольные и усталые, мы возвращались домой. Народ расходился по улицам, а за городской стеной пускало струйки дыма сгоревшее чучело зимы.
        Вдруг что-то остановило взгляд. Я замедлил шаг, покрутил головой. Вот оно! От меня удалялся ратник, только что прошедший мимо. Я и внимания на него не обратил бы, и только когда он уже разминулся со мной, до меня дошло - у него на поясе висели две сабли. Две! Не иначе - обоерукий. Раньше я с ними не сталкивался, только слышал. Вместо щита они используют вторую саблю или меч, и владеют таким боевым искусством единицы. Ведь людей, пишущих правой рукой - большинство, левшей - много меньше, а одинаково пишущих левой и правой - совсем немного. Так и воины обоерукие - редкость.
        Я попросил Лену идти домой, пообещав не задерживаться долго, сам же побежал за удаляющимся ратником. Я помнил, как при обороне Устюга мне пришлось вынужденно владеть двумя саблями. Фактически я воевал одной - правой рукой, изредка защищаясь левой, и остро тогда пожалел, что не могу одинаково хорошо владеть обоими. Надо попытать удачи.
        Я догнал воина, покашлял, привлекая внимание. Ратник остановился и повернулся ко мне.
        «Мать твою, узкоглазый - или татарин, или башкир, может быть - ещё кто, - подумал я, - а одет в русские одежды».
        Ратник увидел моё замешательство - видимо, сталкивался с этим уже не раз. От удивления или от неожиданности я стушевался.
        Молчание затягивалось. Первым прервал его узкоглазый:
        - Чем могу быть полезен?
        «Тысяча чертей!» - по-русски говорит чисто, да и учтиво, как будто я попал на великосветский раут.
        Я взял себя в руки, взглядом показал на сабли.
        - Ты обоерукий? Ратник кивнул.
        - Научи сражаться двумя саблями! - выпалил я.
        Ратник внимательно меня оглядел. Видимо, мой внешний вид не произвёл на него должного впечатления.
        - У тебя даже одной сабли нет.
        - Праздник сегодня, не можно по городу с оружием ходить - я не на службе.
        - Я должен посмотреть, как ты с одной саблей управляешься, потом решу. Приходи завтра с утра на Воздвиженную, третий дом с угла, спросишь у прислуги Сартака.
        Попрощавшись кивком головы, ратник ушёл. Я тоже направился к своему дому, удивляясь странностям жизни. Одежда на ратнике русская, речь - без изъянов, но лицо явно азиатское. Что он делает в Вологде, кто таков? А по большому счёту - какое мне до этого дело? Пусть научит фехтовать, а кто он - мне безразлично.
        Следующим днём я подвесил на пояс свою старую саблю дамасской стали и купленный в Нижнем испанский клинок, оделся в удобную для фехтования одежду и направился к дому странного татарина.
        На стук в ворота вышел слуга, и на мой вопрос о Сартаке проводил меня на задний двор. Татарин уже был там, только в штанах и плотной рубахе. На лбу его блестели капли пота - похоже, он занимался разминкой.
        Я поздоровался, прижал руку к сердцу.
        - Не раздумал? - спросил татарин.
        - Нет.
        - Тогда покажи, на что способен.
        Татарин выхватил из ножен саблю и стремительно кинулся в бой. Фехтовал он просто отменно, и не пройди я в своё время школу сабельного боя у Петра, мне пришлось бы очень туго. Я отражал атаки, переходил в нападение сам, то тесня противника в дальний угол, то отступая под его яростными выпадами. Летели искры от сталкивающихся клинков, звон почти не стихал. Вот татарин поднял вверх саблю. Я остановился, перевёл дыхание. А татарин даже и не запыхался, лишь тёмные круги пота на рубашке выдавали его усилия.
        - Неплохо, совсем неплохо. Среди русских я только третий раз встречаю столь умелого бойца. Как тебя звать?
        - Георгий.
        - Где ты так научился владеть саблей?
        - Есть такой воин, именем Пётр, вот он и научил.
        - Хорошо, правой рукой работаешь неплохо и левую вперёд не тянешь - видимо, не привык защищаться щитом. Похоже, нет привычки сражаться в конной дружине, плечом к плечу. С одной стороны - даже лучше. Переучивать тяжелей, чем учить. Сабля лёгкая, сбалансированная - это чувствуется. А вторая какая?
        Я вытащил из ножен испанскую саблю, протянул ему. Татарин взялся за рукоять, помахал ею в воздухе, описав кончиком лезвия несколько кругов и восьмёрок.
        - Немного тяжеловата, но неплоха. Я возьмусь за твоё обучение, однако беру дорого. Думаю, за три седмицы ты освоишь азы двурукого сабельного боя при ежедневных занятиях. И обойдётся тебе это знание в новгородскую гривну.
        Я кивнул, соглашаясь. Гривна серебром - это не просто много, это очень много. За такие деньги можно купить целую улицу домов. Но и обоерукие встречаются редко, и умение своё передавать другим не очень желают. Можно сказать - мне повезло.
        С этого дня и началась моя учёба. Я не знал, кто он такой, чем занимается, но гонял он меня на занятиях до изнеможения. К вечеру я готов был упасть от усталости, а он лишь потел. Двужильный, что ли?
        - Нет, не так! - кричал он. - Отступать правой ногой, фехтуешь левой рукой, выискиваешь слабое место в обороне врага. Не бывает так, чтобы не было слабых мест, просто ты их не видишь. Противник всегда слишком надеется на щит, пользуйся этим! И работай, работай левой рукой активнее - противник не должен чувствовать разницу - левой рукой ты бьёшься или правой.
        Сартак брал в руки щит, наступал на меня, ловко прикрываясь и нанося удары саблей. Потом вручал щит мне, брал в обе руки сабли и показывал приём, находя слабые места моей обороны и обозначая уколы шлепками клинком плашмя. Лёгкие удары раздражали, я досадовал на ошибки, а раздевшись дома, с удивлением обнаруживал на теле синяки.
        Через неделю Сартак потребовал аванс. Я принёс гривну, на его глазах рассёк мягкое серебро саблей на берёзовом чурбачке и отдал половину.
        Мы продолжали тренироваться дальше, и чем больше я занимался, тем труднее приходилось Сартаку найти бреши в моей обороне. И настал день, когда я дважды исхитрился ударить Сартака - естественно, плоской стороной клинка, лишь обозначив удар. По его настоянию деревянные палки в учебных боях не применяли. «Боец должен привыкнуть к весу сабли, сродниться с ней - тогда в бою сабля будет как бы продолжением его руки», - говорил Сартак. Сражаться настоящими саблями было опаснее, но, учитывая умение владеть оружием - и моё, и Сартака, обходилось без порезов.
        Где-то через месяц упорных занятий мы сражались почти на равных. Почти - потому что всё же правой рукой я пока владел лучше. Однако и умение владеть саблей левой рукой возросло многократно. Что я умел до встречи с Сартаком? Лишь отбивать левой рукой с саблей удары, фактически только обороняясь. Теперь мне казалось, что в схватке с противником я буду чувствовать себя увереннее. Щит не всегда можно иметь при себе - тяжёл, занимает много места.
        Занятия с Сартаком мне нравились, да и он не только получал достойное вознаграждение, но и тренировку, дабы поддерживать себя в форме. В дальнейшем оказалось, что он - сын хана Ачегама, пленённого и сосланного в Вологду. Здесь хан жил в качестве почётного пленника, завёл себе русскую жену. Вот откуда хорошее знание русского языка и наших обычаев.
        Настал день, когда Сартак сказал, что я уже вполне освоил фехтование двумя саблями. Я поблагодарил его и вручил вторую половину гривны.
        - Совершенству нет предела, если будешь настойчив и удачлив, то каждый бой с противником будет лишь шлифовать твоё мастерство. Ежели будет желание, можешь заглядывать иногда - пофехтуем.
        Так я заимел нового знакомого в Вологде, причём встречаться с ним мне пришлось ещё не раз, и не только в учебных поединках.
        Месяца через полтора, когда подсохла грязь на дорогах, аккурат после Радоницы, я выехал конно осмотреть скипидарный заводик, что намеревался купить по случаю. Деньги потихоньку таяли, и пришлось думать, чем заняться. Нет, денег еще было много и хватило бы при их разумном расходовании на несколько лет, но кто знает, какие непредвиденные расходы могли предстоять? Да и дело какое-то надо себе подбирать, чтобы было чем заняться. Купец или промышленник - лицо уважаемое. Сейчас же мой статус был довольно неопределенным - ни ремесленник, ни купец, ни крестьянин. А принадлежность к сословию - это вес в обществе, возможность одеваться согласно статусу и ещё много чего. Например, голосование по любому поводу. В Новгороде на вече голос любого свободного жителя имел вес - что мужчины, что женщины. На Вологодчине были свои устои, голосовали выборщики. От десяти крестьян - один голос и один выборщик, от ремесленников - один выборщик на пять человек, а среди купцов - каждый голосовал за себя. Выбирали не наместника - его назначал государь, а собрание решало вопросы налогов или сколько выделить денег на ремонт
городской стены.
        Вот и решил я податься в промышленники. Стать купцом мне было сложно - всё-таки надо было не просто купить, перевезти и продать товар. Нужен был нюх на выгоду, некоторая удачливость. Промышленник приравнивался к купцу. Я полагал, что смогу управляться с производством скипидара, представляя в общем процесс его получения, да и производство уже отлаженное - мастера были.
        Так и ехал я, не погоняя коня, любуясь северными красотами: Белозерьем - краем, насчитывающим две сотни озёр, удивительно притягательным своей неброской, но западающей навсегда в душу красотой Русского Севера и с наслаждением вдыхая чистый воздух. В городе зимой было дымно от печей, и только ветер, сдувавший за город дым, помогал дышать чистым воздухом в полную грудь.
        Впереди, довольно далеко от меня, послышались крики, звон оружия. Я хлестанул коня и помчался к месту схватки. В том, что там кипел бой, я не сомневался - уж очень шум характерный.
        В лесу, за поворотом дороги, стояла карета - редкость в этих краях. Вокруг неё шла схватка не на жизнь, а на смерть. Защищали карету четыре человека в иноземной одежде, нападали - с десяток наших, одетых в зипуны и старые однорядки. Доморощенные разбойники одолевали.
        Подскакав, я с ходу срубил голову одному, вытащив из-за пояса испанский пистолет, выстрелил в грудь второму, уже взгромоздившемуся на крышу кареты. Только тут разбойники обратили на меня внимание.
        Я пришпорил коня, описал полукруг вокруг кареты, зарубил татя, пытавшегося открыть дверцу. Спрыгнул с коня - сейчас он мне не столько помогал, сколько мешал, выхватил из ножен вторую саблю, и - пошла мясорубка… Разбойники были злы и напористы, но оружие плохое, а умения им пользоваться почти не было.
        Через пару минут всё было кончено. В лес успел удрать только один тать, да и то бросивший топор. Из защитников осталось только двое, да и то - раненых, тяжело дышащих. Я взглянул на их оружие и чуть не рассмеялся - да кто же в Россию со шпагами ездит? Здесь надобно оружие посерьёзнее.
        Поняв, что бой кончился, дверцу кареты распахнули, осторожно выглянул иноземец. Их сразу можно отличить от наших - лицо бритое, одежда другая. На наших штаны широкие, а у этого - нечто вроде лосин, туго обтягивающих ноги. На теле - куцый тёмно-зелёный кафтан. На голове - парик.
        Иноземец огляделся, заметив меня, спустился по ступенькам, подошёл.
        - Мы есть торговое посольство из Британского королевства. Есть очень большой сенкью. Мы благодарен, - на ломаном русском молвил иноземец.
        Ага, понятно, торговые представители пожаловали. Не иначе - хотят торговать, причём едут, чтобы скидки получить или иные привилегии. Слышал я уже о них, ходят по городу разговоры, что представители голландские да аглицкие приехать должны. Вот и приехали, вместо хлеба-соли разбойнички местные обобрать решили. Тоже, наверное, прослышали про скорый приезд иноземцев. Как говаривал незабвенный таможенник Павел Верещагин - «за державу обидно!».
        Я снял скуфейку, поклонился.
        - Кто таков? Имя назови, я обязательно бургомистру доложу.
        - Нет у нас бургомистров, посадник городской есть. А звать меня Георгий, фамилия - Михайлов.
        Я свистом подозвал лошадь и уже собрался подняться в седло, когда англичанин понял, что я намереваюсь уехать.
        - Нет, нет, не можно уехать! У нас почти не осталось охраны, прошу великодушно сопроводить нас до города.
        Из открытой дверцы кареты показались головы ещё двух иноземцев в напудренных париках.
        Ну что ты будешь делать, срываются мои планы, а до заводика всего-то пять вёрст осталось. Как говорится - не делай добра, не получишь зла. Придётся и в самом деле сопроводить заморских гостей.
        Одного раненого из охраны поместили в карету, второй, легко раненный в руку, взгромоздился на облучок, щёлкнул кнут - и мы тронулись.
        Я ехал на коне впереди, указывая путь и одновременно охраняя карету. Однако больше никто не изъявлял криминальных желаний, и мы подъехали к Вологде. Я сопроводил их до управы, сказал охраннику у дверей, что прибыли представители торгового сообщества из Англии, развернулся и уехал.
        Осматривать скипидарный заводик было уже поздно, и я направился домой.
        На следующий день я снова выехал на осмотр заводика. Проезжая мимо места вчерашней схватки, я не увидел ничего, что говорило бы о вчерашнем событии, кроме примятой травы. Не было трупов, не валялось оружие - даже кровь уже впиталась в землю. Мародёры здесь побывали, что ли?
        Подивившись, я проехал к заводику, осмотрел бревенчатую избу, где помещалось нехитрое оборудование. В цене с продавцом сошлись быстро, мне удалось значительно сбить её. Жизнь здесь научила этому искусству. Мы ударили по рукам, составили купчую, и я на правах владельца уже обговаривал всё со старшим мастером.
        Производство работало уже не первый год, мастер был опытен, и моего непосредственного и неотложного вмешательства не требовалось. Только следи за вывозом скипидара да контролируй продажу, периодически приезжая за деньгами. Совсем необременительно, зато как звучит - владелец скипидарного завода! Ещё прикупить какой-нибудь заводик, что ли? Скажем - свечной? Надо обмозговать на досуге.
        За две последующие недели я ещё пару раз посетил своё производство и остался им доволен. А далее события закрутились, как вихрь.
        После пополудня на улице застучали копыта, затем раздалось: «Тпру!», и напротив моего дома остановилась уже знакомая мне карета. Я в это время был во дворе, и через забор мне был виден только верх экипажа.
        В калитку постучали, и я пошёл открывать.
        У ворот стоял знакомый англичанин. Увидев меня, он расплылся в улыбке.
        - Рад приветствовать храброго воина в его доме! Добрый день, Георгий Михайлов!
        - Здравствуй, гость торговый, проходи в дом. Я проводил гостя в дом, усадил в кресло.
        Елена по обычаю преподнесла ковш мальвазии. Иноземец с поклоном принял ковш, вдохнул, выпил до дна и перевернул, показывая, что он пуст. Уже познакомился с нашими обычаями, а может - и раньше здесь бывал, знает.
        - Я решил посетить и отблагодарить тебя, Георгий. Твоё своевременное вмешательство спасло наши жизни и позволило заключить с Вологдой выгодный обеим сторонам договор.
        С этими словами англичанин вытащил из поясного кошеля звякнувший монетами скромный кожаный мешочек и положил его на стол.
        - Это наша благодарность. Мы понимаем, что ты рисковал жизнью, спасая от свирепых разбойников незнакомых людей. К сожалению, подобные происшествия бывают и в моей стране. У короля не хватает преданных людей, чтобы искоренить сие зло. Я видел рыцарские турниры, правда - со стороны, но такого мастерства, когда ты двумя саблями лихо расправился с нападавшими, я не видел и даже не слышал о таком. Редко можно встретить в этой варварской стране благородного человека.
        Я слегка скривился. Может быть, в глазах Европы мы и варвары. Конечно - ходим в шкурах, как они называют шубы и шапки из меха, но им бы наши морозные зимы, повымерзли бы! Зато каждую неделю в баню ходим, а кичащаяся своей цивилизацией Европа не моется годами, а вместо того, чтобы мыть пол, просто застилает его свежей соломой. Так кто из нас варвар?
        Сделав такой вывод, я улыбнулся. Англичанин счёл неприятный момент исчерпанным.
        - Не хотел бы ты, Георгий, заработать?
        - И в чём же будет заключаться моя работа?
        Я уже предположил, что меня хотят нанять охранником. Конечно, найти желающих можно, вот только каковы они в деле? Это прекрасно понимали и иноземцы.
        - Мы хорошо заплатим - золотом.
        - Сколько?
        - Двадцать соверенов.
        В принципе - сумма неплохая, делать сейчас особенно нечего, можно и взяться.
        - До какого места я должен нести охрану и доставить вас?
        - В Лондон.
        Я присвистнул. Далековато. Хотя сейчас уже поздняя весна, штормов на Балтике быть не должно. От Вологды до побережья каретой - ну пусть пять дней. За месяц туда и обратно должен обернуться.
        - А сколько вас человек?
        - Трое. Мы уезжаем все, везём самое важное - грамоту договорную.
        - Когда выезжать?
        - Через два дня.
        - Давайте задаток - пять золотых.
        Англичанин сморщил нос, как будто откусил
        лимон, полез в кошель и отсчитал пять соверенов. Прощаясь, попросил не брать коня - в карете есть место, и держать всё в секрете.
        - Видишь ли, Георгий, Голландия тоже хочет подписать такой же договор, но они не должны знать, что Англия его уже подписала, и главное - на каких условиях. Вскоре в Вологде будет британская фактория и склад.
        - Тайну вашу я никому не собираюсь разглашать, а условия я и сейчас не знаю. И скажу откровенно - они меня не интересуют.
        Мы раскланялись. Я позвал Лену, сообщил, что через два дня отбываю, через четыре седмицы вернусь, если ничего не произойдёт.
        - Немчика охранять будешь?
        - Его. Вот задаток оставил, забери. На месте я получу остальное.
        Пару дней я провёл в неспешных сборах - подбирал удобную одежду, точил саблю и нож - даже не столько точил, сколько правил на старом кожаном ремне. Довёл сабли до бритвенной остроты - брошенный сверху на лезвие волос разрезался на две половины под собственным весом. Прикупил на торгу свежего пороха и свинцовых пуль для пистолета. Единственное, что несколько омрачало мою предстоящую поездку - отсутствие европейского платья. Я утешал себя тем, что в карете меня не будет видно, на судне матросам вообще всё равно, во что одеты их пассажиры, а в Лондоне я не собирался задерживаться. Сойдут мои подопечные на берег - и адью. Тут же сажусь на попутное судно и - назад, в Россию.
        Два дня за хлопотами пролетели быстро, и настал момент, когда карета вновь остановилась у моего двора. На облучке восседал старый знакомый, что был в схватке ранен в руку. Повязки сейчас на нём не было, и я решил, что с ним всё в порядке. Мы чинно раскланялись, дверца кареты распахнулась, и я, провожаемый женой и конечно же Василием, уселся в карету.
        Кучер щёлкнул бичом, и карета, запряжённая парой битюгов, тронулась с места. Мама моя, на мостовой трясло так, что я боялся прикусить язык. Благо, что сиденья были мягкими. Англичанин представил двух своих попутчиков, они были в чём-то похожи - мистер Пит и мистер Стивенсон. Сам же глава миссии звался Смитом. Я так и не понял - имя это или фамилия, хотя похоже - второе.
        На грунтовой дороге тряска почти прекратилась, и спутники мои, сморенные дорогой, уснули; лишь я бдел, отрабатывая деньги, да кучер с облучка иногда щёлкал бичом.
        Верста за верстой уплывали назад российские просторы.
        Дорога оказалась скучной - в пути англичане спали или лениво переговаривались. Никаких поползновений со стороны земляков-разбойничков не было, и через пять дней мы благополучно добрались до Нарвы. Здесь нас уже поджидал двухмачтовый английский бриг с гордо реявшим на флагштоке британским флагом.
        С кареты англичане пересели на корабль.
        Я сделал попытку освободиться от дальнейшего сопровождения, даже уступив половину цены за работу, но Смит оказался непреклонен.
        - Деньги будут в Лондоне, - отрезал он.
        И зачем я ему нужен на английском корабле? Вокруг его же земляки, правда, вид у них был ещё тот, прямо скажем - почти разбойничий. Судно было не военным, по крайней мере - пушечных портов на борту я не увидел, и команда была одета разношёрстно, за исключением капитана и его помощника, гордо разгуливавших по палубе в тёмно-синих камзолах.
        Почти сразу после нашей посадки корабль отвалил от причала, из чего я сделал вывод, что корабль не случайный, нас ждали. Видимо, англичане придавали торговому посольству в России большое значение.
        И вот тут я увидел хвалёную английскую морскую выучку. По свистку боцмана матросы лихо взлетали по вантам на реи, крепя паруса. Судно ловко лавировало в тесной гавани, и вскоре вышло в открытое море. Дул лёгкий ветерок, паруса быстро несли судно.
        Глядя, как быстро удаляется берег, я подивился про себя искусству английских корабелов. Корабль был, несомненно, хорош. Не из таких ли судов, доведя их до совершенства, англичане создали свои частные клиперы, бившие рекорды скорости?
        Торговая делегация удалилась в каюты, боцман показал мне мой гамак на нижней палубе. Имущества у меня с собой не было, кроме оружия, и я предпочёл остаться на палубе. День стоял тёплый, и мне было интересно понаблюдать за слаженной работой английской команды, напоминавшей отлично выверенный механизм. Подустав, после обеда я улёгся в гамак и проспал до утра. Выспался на несколько дней вперёд.
        Следующие дни я бродил по палубе, задавая себе вопрос - зачем меня взяли на эту английскую посудину? Вокруг земляки, опасности никакой, а если и случится нападение каперского судна, то что я смогу противопоставить пушкам и команде головорезов? Придётся набраться терпения, уже и недолго осталось.
        Настал день, когда я увидел вдали, в дымке, землю.
        - К вечеру будем в королевстве, - важно изрёк капитан.
        Боцман принялся гонять команду, устроив приборку - видимо, капитану хотелось показать по прибытии в Лондон образцовый порядок и чистоту на судне. Стремление, впрочем, неплохое. Где чистота - там обычно порядок.
        Однако пристать к вечеру к берегам Англии нам было не суждено. К полудню поднялся ветер, перешедший в шквалистый. Небо затянуло чёрными тучами. Волны вздымались всё выше и выше, корабль швыряло на просторах Северного моря, как щепку. Нас стало сносить мористее.
        На палубе осталось только несколько человек, остальные, в том числе и я, опасаясь быть смытыми за борт, спустились на нижнюю палубу.
        Море я не любил. Вернее, мне нравилось купаться, загорать на бережку, но - в спокойных условиях, где-нибудь под Сочи или Анапой. А болтаться на судёнышке в шторм - увольте.
        Ветер усиливался, судно не просто раскачивалось - его клало с борта на борт, и я опасался, что в один из таких моментов оно не вернётся на ровный киль, в вертикальное положение.
        Стемнело, не было видно ни зги. Волны сильно били в левый борт, но корабль стойко переносил удары стихии.
        Вдруг сверху, с палубы, раздался сильный треск и удар. Боцман с несколькими матросами бросился наверх, на палубу. Через открытый люк полились потоки воды, ворвался ветер. Кошмар какой-то!
        Раздались удары топора, какой-то непонятный стук и снова удар. Что же там происходит? Лучше посмотреть - я не любил неожиданностей.
        Я выбрался на палубу и ухватился за леер. Ветер сбивал с ног. Вот оно что - сломалась одна из мачт, почти у основания. Рухнула на палубу, проломив кормовую надстройку. Команда перерубила ванты и снасти и сбросила мачту с корабля. Корабль выглядел теперь, как после крушения - мачты нет, снасти оборваны или перерублены, кормовая надстройка зияет проломом. Матросы обвязались верёвками, остерегаясь быть смытыми за борт.
        Я снова распахнул люк и спустился вниз. Помочь я ничем не мог, а находиться наверху, на палубе, было рискованно.
        В борьбе за жизнь корабля прошла бессонная ночь.
        Утро было ещё ужаснее: на нас катились огромные валы воды, кораблик носом зарывался в них и с трудом всплывал снова.
        День выдался несколько светлее ночи. Тучи стлались над морем, едва не цепляя макушку мачты.
        Команда лежала измотанная, и лишь у руля двое матросов удерживали штурвал, не давая волнам ударить в борт. Но и эта, единственная способность корабля держаться против ветра и волн вскоре исчезла.
        Ближе к вечеру огромная волна приподняла судно и бросила его в пучину. Раздался треск, на нижнюю палубу, где укрывалась от волн и ветра команда, ввалился мокрый с головы до ног боцман и оба рулевых.
        - Перо руля отломилось, теперь мы не можем держать корабль против волны, - доложил боцман.
        Моего школьного и институтского знания английского еле хватало, чтобы понять, о чём идёт речь.
        - Я больше не могу управлять кораблём, слишком сильны повреждения, - сказал капитан. - Теперь всё в руках Божьих. Встанем на колени и помолимся.
        Вся команда и пассажиры встали на колени и начали молиться.
        И каждый про себя думал - настал мой последний час!
        Корабль швыряло, как игрушку, он ложился набок, взлетал на гребень волны и проваливался в пучину моря.
        Я ещё не встречался с проявлением такой силы природы, при котором так остро ощущается собственная ничтожность и бессилие.
        Наступила вторая ночь. Даже привыкшие к качке матросы мучились морской болезнью. Многих рвало, и запах стоял невыносимый. Я открыл люк, выбрался на палубу, обвязал вокруг пояса верёвку. Рёв ветра здесь был сильнее, но хотя бы воздух был свежий. Из-под днища судна раздался удар, затем ещё один. Потом корабль подняло волной и швырнуло набок. Я услышал сильный треск, и внутрь корабля с рёвом хлынула вода. Корабль был обречён. Ещё один водяной вал ударил корабль и с размаху бросил его прямо на скалу.
        Молния осветила разбитый нос, от удара верёвка лопнула, и я полетел за борт. Из корабля раздавались крики. Я заработал руками и ногами, пытаясь удержаться на поверхности, но море было сильнее. Меня приподняло волной, я наглотался воды и в завершении сильно ударился обо что-то твёрдое. Я лишился сил.
        ГЛАВА II
        Очнулся я уже утром. Светило солнце и било прямо в глаза. Во рту было сухо и полно песка. Я кое-как отплевался и осмотрелся вокруг. Лежал я на пустынном берегу, метров через пятьдесят стояли стеной деревья. Я сел. Слабость в теле была сильной, покруживалась голова, слегка тошнило. На берегу, за моей спиной, высилась небольшая скала - футов пятнадцати в высоту. В неё и уткнулся наш корабль.
        Сейчас он представлял собой довольно жалкое зрелище. Носа практически не было, вдоль борта зияли проломы, оголяя шпангоут. Ветер стих, и волны ласково плескались о борт потерпевшего крушение судна. А что творилось два дня подряд? Сплошной кромешный ад.
        Я на четвереньках добрался до воды, прополоскал рот - на зубах противно скрипел песок - и умыл лицо. Стало немного лучше. Я поднялся и подошёл к кораблю.
        - Эй, есть кто живой?
        Тишина. Надо посмотреть, что сталось с моими попутчиками. Через пролом в борту я проник в трюм корабля. По колено в нём стояла вода, в котором плавали два трупа. Я побрёл дальше. Никого. Я хорошо помнил, что на судне было около тридцати членов команды, трое из торговой делегации и я. Нашёл я только два трупа. Должны же быть ещё люди? По моим подсчётам в экспедиции был тридцать один человек. Может быть - покинули судно и сошли на берег? Надо поискать следы на берегу.
        Тем же путём, через пролом в борту судна я вернулся на сушу, прошёл вдоль кромки прибоя. Следов не было. На душе скребли кошки. Где я? Что за земля, где мои попутчики?
        Я вновь проник на судно, напился воды из латунного бака, нашёл пару отсыревших сухарей и с жадностью съел. Надо осмотреть окрестности, может быть - какая-нибудь рыбацкая деревня рядом. В полукилометре возвышался приличных размеров холм, и я направился к нему.
        То ли ослаб я, то ли холм казался ближе, чем есть на самом деле, только шёл я до вершины часа два. А когда взобрался и осмотрелся вокруг, настроение моё совсем упало. Суша оказалась всего-навсего островком… Километр в длину и метров триста в ширину. Вокруг плескалась вода, и только очень далеко на востоке чуть проступала полоска суши.
        Куда же меня занесло? Где дом? Где люди? Никакого жилья или признаков присутствия людей на острове я не увидел. Повторять судьбу Робинзона Крузо мне совсем не хотелось.
        Так, надо действовать. Пока есть силы - перетащу с корабля на берег съестные припасы. Не дай Бог, повторится шторм - есть будет нечего.
        Три дня я перетаскивал с корабля и относил подальше от воды сухари, солонину, крупы, соль. Даже ухитрился прикатить бочку с вином, и вторую, поменьше - с ромом.
        На четвёртый день, когда уже ломило спину от перетаскивания тяжестей, я решил передохнуть и обойти остров по берегу. Надо всё-таки осмотреть остров тщательнее и заодно узнать, есть ли здесь пресная вода. На ближайшее время - месяца на два - продовольствие есть, но пресная вода на судне может скоро закончиться - что тогда?
        Я зарядил пистолет свежим порохом, проверил, легко ли сабля выходит из ножен, и тронулся в путь. Идти по плотному песку было легко.
        Через полчаса хода я наткнулся на небольшой ручеёк, стекавший в море. Я вдосталь напился свежей воды. Теперь я точно знал, что смерть от жажды мне не грозит.
        Немного передохнув, я продолжил путь. Ничего, что напоминало бы о присутствии человека, я не нашёл, и часа через четыре вновь вышел к разбитому кораблю. Уселся на разбитой палубе. Итак, две новости: одна хорошая - есть вода, вторая плохая - остров необитаем. Где я? Бывают ли здесь корабли? Как далеко мог шторм отнести наш корабль? Эти вопросы мучили меня больше всего.
        Капитан держал курс против ветра, пока не сломало руль - дальше нас носило по волнам, как щепку. По моим, очень приблизительным расчётам, далее чем на пятьсот миль унести судно не могло. Значит, я не очень далеко от Европы. Это давало хоть какую-то надежду. Если невдалеке проходят торговые пути, есть шанс, что меня могут найти - если я подам сигнал.
        Надо сложить на вершине холма сучья, приготовить костёр. Как только увижу судно - зажгу костёр. Причём, даже хорошо, если дрова будут не совсем сухие - больше дыма будет. Займусь этим завтра с утра. Теперь же надо тащить с корабля всё, что можно унести одному человеку, начиная от плотницких инструментов и кончая верёвками. Мне нужно построить на берегу хоть какое-то укрытие от непогоды - шалаш, хижину - что получится. Всё-таки я не плотник.
        Остаток дня я вытаскивал инструменты, кое-какое оружие, котелки, мешки, ложки, доски. парусину от парусов и много чего ещё, полезного в моём положении. Сначала я с палубы сбрасывал всё на берег, потом спускался с разбитого судна и относил вещи подальше от воды.
        Я уже приметил, что во время прилива морская вода довольно далеко заходит на берег, иногда оставляя после отлива приятные сюрпризы в виде рыбы. Мне даже удалось дважды сварить уху - плохо только, что кроме рыбы и соли в этой ухе не было ничего. Зато запивал я скромную уху очень неплохим вином. Видимо, это вино на судне предназначалось для корабельных начальников, а может быть, его перевозили на продажу.
        За неделю я ободрал корабль, вытащив всё, что мог унести. Жалко, что компас был разбит, зато в каюте капитана я нашёл сундучок с морскими картами и секстантом. Ах, как жаль, что я не умею ими пользоваться - хотя бы определил, куда меня занесла стихия. В разбитом комоде нашлась и судовая касса - два увесистых мешочка: один потяжелее - с золотом, другой - с серебром. Я с любопытством разглядывал иностранные монеты; сначала хотел оставить ценности на судне, потом всё-таки решил забрать на берег. На острове они не нужны - на них здесь не купишь ни еды, ни одежды, но в душе я питал надежду, что остров как прибежище - не навсегда, что мне удастся каким-то образом выбраться на материк.
        Обходя островок, я обнаружил интересную скалу: внизу у неё был уступ, и каменная глыба нависала карнизом над землёй, образуя естественное укрытие. В голове созрела мысль - ведь стоит спереди и немного с боков загородить досками эту полупещеру, как получится небольшое жилище с непротекающей крышей.
        Я перетаскал сюда доски с обшивки корабля, и два дня занимался строительством деревянных стен. Укрытие получилось неказистым, небольшим по размеру, но от ветра и ночной прохлады защищало, и я надеялся, что и от дождя укроет тоже. Затем я перетащил сюда самый ценный груз - оружие, продовольствие и судовую кассу.
        Ежедневная тяжёлая работа настолько меня утомила, что я решил дать себе день отдыха.
        Взобравшись на вершину холма с подзорной трубой, которую обнаружил в каюте капитана, я стал обозревать морскую гладь.
        Вдалеке, на восходе солнца, виднелась узкая полоска суши. Эх, добраться бы до неё. Мне бы хоть маленькую шлюпку. К сожалению, бывшую на корабле довольно большую шлюпку сорвало ещё в самом начале шторма. Плот делать долго - надо рубить деревья и как-то перетаскивать их к воде. В одиночку эта работа займёт не один месяц, к тому же я не знаю, какие здесь течения. Учитывая, что плот трудно управляем, меня могло унести неизвестно куда.
        Больших деревьев, пригодных для того, чтобы можно было сделать лодку-долблёнку, на острове не было. За полдня, что я просидел на вершине, нигде - даже вдали - не промелькнуло ни одно судно, не показались паруса. Видно, островок лежал вдали от оживлённых морских путей.
        Завтра начну собирать сучья и разведу на вершине костёр. Может быть, хоть кто-нибудь заметит огонь или дым. Обычно на море такие сигналы не остаются без внимания. Однако я не стал спешить с костром: бывает, поспешность может стать и роковой…
        Спустившись с холма, я забрался в своё жилище, улёгся в гамак, принесённый с корабля, и уснул. Известное дело: сон - лучший отдых. Во сне я видел дом в Нижнем, Лену с Васяткой, купца Крякутного. Мне даже во сне захотелось домой. Потом раздалась стрельба, и мне подумалось: «Опять татары напали?» Я вздрогнул и проснулся. Тишина. Я вновь стал придрёмывать, когда послышались выстрелы. Стреляли где-то на берегу. Я вскочил, сунул за пояс заряженный пистолет, поправил саблю и выбежал из хижины. Стреляли далеко, где-то у западной оконечности острова.
        Я шёл по лесу вдоль берега, не выходя на открытое место. Жизнь научила осторожности. Неизвестно - кто стреляет и почему.
        Подобравшись поближе к западному побережью, я услышал громкие крики на английском. Занятно. Прячась за кустами и деревьями, я приблизился. У берега стояла шхуна, а на мачте болтался «Чёрный Роджер». Пираты! Мне на острове только их и не хватало для полного счастья! Чего их сюда занесло? И как скоро они уберутся с острова? Вот уж кого я не стал бы просить взять меня на борт. Ещё большой вопрос - сразу меня прирежут или выкинут с палубы в море. А если и останусь на судне и встретится военный корабль - вздёрнут на виселице без суда и следствия. И никому я не докажу, что не пират и попал на судно случайно. Нет, буду ждать другого удобного случая.
        Пираты высыпали на берег, пили из бутылок вино или ром - кто их там разберёт? Шумели, ругались, палили из пистолетов в воздух. Вели себя, как в распоследнем кабаке. Видимо, обмывали успешно провернутое дельце. Не иначе - добыча попалась богатая. Захватить бы посудину, да это только мечты…
        Насколько я смог посчитать - их двадцать шесть человек, а я один. А пираты - народ решительный, отчаянные сорвиголовы, крови не боятся - ни чужой, ни своей. На испуг их не возьмёшь. Как говорится - «не по Хуану сомбреро» или, если по-русски, - «не по Сеньке шапка». А если угнать корабль? Тоже отпадает вариант, хотя бы по той самой причине, что не моряк я. Видел, как ставят паруса, стоят за штурвалом, но сам не пробовал. При взгляде со стороны действия профессионала всегда кажутся простыми и лёгкими. Но это только видимость. Да и для того чтобы распустить паруса, нужен не один человек, а хотя бы четверо-пятеро. А я - один. Чёрт, судно - вот оно, рядом, а не уплывёшь с этого островка.
        Пираты вытащили с судна связанного человека и поволокли его к дереву. Прислонили к стволу ясеня и примотали верёвками. Вернулись на судно и таким же образом вытащили и привязали рядом второго. А далее, не обращая внимания на привязанных, пустились в разгул. Развели на берегу костёр, начали жарить мясо. До меня долетали ароматы, от которых потекли слюнки. Как же давно я не ел свежей убоины. Каждый день солонина да сухари. На острове водились птицы, но у меня не было лука. Можно было соорудить силки, чем я и думал заняться, но в заботах об обустройстве жилища руки до свежего мяса не доходили. Надо забыть о мясе, хотя запах, дразнящий моё обоняние, был просто восхитителен.
        Сейчас другое должно меня занимать. Кто эти пленники? Тоже пираты, которые проштрафились, скажем, за попытку бунта или крысятничество при дележе добычи? Или люди с захваченного ими судна? Что делать? Попытаться их втихую освободить? Ночью можно попробовать, если пираты не убьют их раньше. И опять же - если я их освобожу, негодяи с утра бросятся искать беглецов. Остров невелик, и нас найдут быстро. Оружия у меня в хижине хватает, но умеют ли пользоваться им привязанные к дереву люди? Ждать и спокойно смотреть, как убьют, возможно, невинных жертв? Или совершить роковую ошибку и самому погибнуть вместе с неизвестными от рук пиратов? Цена ошибки - моя жизнь.
        Меж тем начало смеркаться. Пираты ели поджаренное мясо, пили ром из бочки, прикаченной с корабля. Между ними иногда вспыхивали ссоры и даже потасовки, пресекавшиеся, впрочем, довольно быстро. Я уже приметил пирата, которого остальные разбойники слушались беспрекословно. Наверное, их капитан. Надо запомнить его приметы, и если придётся принять бой, постараться убить его в числе первых. О привязанных к деревьям пленниках пираты на время забыли. Не иначе - оставили кровавое представление на утро, на похмелье.
        Я пополз к пленникам. Моя задача облегчалась тем, что пленники были привязаны к деревьям, стоящим на опушке леса.
        В лесу было уже совсем темно, а на берегу ярко, разбрасывая искры, горел костёр. Это хорошо, от света смотреть в темноту - ничего не увидишь. Я поднялся, прячась за деревом, подошёл к пленнику, осторожно тронул за плечо. Мужчина вздрогнул от неожиданности, но смог сдержаться - не крикнул, даже не повернул головы. Молодец, значит, есть выдержка. По-моему, мы сладим.
        - Ты кто?
        В ответ - быстрый шепот на французском. Ни черта не понятно. Языка не знаю, да ещё и лопочет очень быстро. Я медленно повторил вопрос на английском. Пленник понял, кивнул.
        - Шевалье де Гравье.
        Шевалье - это добрый знак, значит, не из пиратского племени. Я посмотрел на пиратов. Пьянство продолжалось, на пленников никто не обращал внимания. Да и чего на них смотреть? Связаны добротно и никуда дальше острова не убегут.
        Я вытащил нож, разрезал верёвки. Пленник стал растирать затёкшие руки. Затем показал на нож. Немного поколебавшись, я отдал нож ему. Шевалье, прячась за деревьями, подошёл ко второму пленнику, разрезал путы, тихо что-то прошептал на ухо. Оба вернулись ко мне. Шевалье с видимой неохотой вернул нож. Мне ничего не оставалось, как вести их за собой в свою хижину. Теперь моя судьба неразрывно связана с этими двумя бывшими пленниками. И времени у нас, чтобы решить, что делать дальше, только до утра. Утром пираты обнаружат пропажу пленников и устроят поиск беглецов.
        Я завёл их в хижину, зажёг масляный светильник, снятый мной с кормы судна.
        Пленники разочарованно обвели взглядами хижину. Похоже, они надеялись, что я приведу их в дом или в крепость. Головой ручаюсь, они и сейчас не знали, что находятся на маленьком, необитаемом островке.
        - Маркиз де Люссак, - представился второй пленник пиратов, кивнув головой.
        - Я московит, русский, Георгий.
        - А, Георг, как английский король. Спасибо за освобождение. Где мы?
        Как мог, используя слова, которые удалось вспомнить, я объяснил, что потерпел кораблекрушение, и вот - мы на острове. Настроение у бывших пленников упало. Остров - это плохо, с него не уйти, и мы вынуждены принимать решение. Это они уже поняли сами.
        Я подошёл к оружию, сваленному в углу хижины, откинул рваный парус, жестом богатенького Креза пригласил господ к арсеналу. Мужчины подошли, окинули груду оружия жадными взорами. Оба схватились за сабли, сразу нацепили на пояса. Де Гравье взялся за мушкет, маркиз потянулся к пистолету. Оба вопросительно посмотрели на меня.
        Я подкатил небольшой бочонок пороха. На разбитом корабле была небольшая пушка и порох. Правда, порох пушечный - зёрна крупноваты. Но другого у меня не было.
        Французы уселись на ящики, а я предложил им вина и сухарей. Оба с жадностью накинулись на еду.
        Хотя языковой барьер сильно мешал, но тем не менее мы принялись обсуждать, что делать дальше. О бездействии и речи не было. Все трое осознавали, что утром пираты поймут - пленники каким-то образом освободились от пут и укрываются в лесу. С островка деться некуда, и капитан пиратского судна устроит облаву. Следовательно, вопрос нашей жизни и смерти предрешён. Остается единственный вариант - попытаться перебить пиратов и захватить судно.
        Наши шансы победить очень невелики, погибнуть можем все, но хотя бы в бою, а не как овцы на заклании. В случае успеха можно уплыть с острова. Учитывая, что вдали видна полоска земли, нам не потребуются знания и умения навигации. Французы предложили напасть на пиратов прямо сейчас, ночью, пользуясь тем, что они пьяны.
        После обсуждения я выдвинул другой план. Заключался он в том, что ближе к утру французы занимают свои места у деревьев, как будто они там провели всю ночь. Поскольку их руки будут заведены назад и не видны спереди, им следует держать в руках по пистолету и сабле. Я тем временем попытаюсь проникнуть на шхуну и захватить её. Учитывая, что почти все пираты будут на суше, это вполне реально. На шхуне будет один, может быть двое, дежурных, а если повезёт, то и никого. Пираты - не регулярный флот. К чему выставлять дневальных на необитаемом островке, когда рядом, на берегу, вся команда? А для нас захват судна важен чрезвычайно. Я уже видел, что на шхуне есть пушечные порты, стало быть, есть и пушки. Они усилят нашу мощь многократно, с ними у нас есть шанс одержать победу. Что смогут противопоставить пираты, находящиеся на берегу, без укрытий, с саблями и пистолетами, пушечному огню в упор?
        К тому же абордажные сабли, которыми вооружены пираты, удобны лишь при захвате судов. Они короче и шире обычных сабель, чтобы эффективней действовать в стеснённых условиях корабля, где мешает теснота, переходы, трапы, свисающий такелаж. На берегу же обычная сабля имеет преимущество тем, что длиннее на пядь. В бою это преимущество может оказаться решающим.
        Порешили на том, что я захватываю судно, готовлю пушки и жду. Как только пираты направятся к пленникам и подойдут близко, те из пистолетов произведут по выстрелу, попытавшись убить капитана и его помощника, а дальше будут рубиться на саблях. Услышав выстрелы, я поддержу французов огнём из пушек. Поскольку перезарядить их не будет времени, да и не знаю я, где хранятся на шхуне порох, ядра и картечь, спрыгиваю с судна на берег и вступаю в схватку с пиратами.
        Были, конечно, в нашем плане шероховатости, но выбора у нас не оставалось. Теперь всё зависело от удачи. Главное - проникнуть на корабль и перебить охрану.
        Решили - пленникам идти сейчас к опушке, наблюдать за пиратами. Мне - пытаться захватить шхуну ночью: всё-таки темнота поможет, да и пираты пьяны. Если план по каким-либо причинам сорвётся, всем вступать в бой одновременно.
        Мы поднялись и двинулись в путь. Поскольку остров я уже неплохо знал, то быстро вывел французов на опушку леса, прямо к деревьям, где они были привязаны ранее. Бульшая часть пиратов уже спала на песке в живописных позах, но несколько разбойников ещё бродили по берегу. Похоже, исчезновения пленников никто пока так и не заметил.
        Мы пожали друг другу руки, и я пошёл назад, в лес. Я решил отойти по лесу, выйти на берег и подобраться к шхуне по воде, но не вплавь, а идя от берега по мелководью. По берегу - опасно, можно нарваться на пьяного пирата, плавь - не позволят оружие и сапоги, которые на мне.
        Я попрыгал - никакого бряцания нет. На поясе были только сабля и нож. Свой испанский пистолет я отдал шевалье.
        Я обернулся в сторону восхода, осенил себя крестным знамением и вошёл в воду; осторожно переступая ногами, чтобы не упасть и не плеснуть водой, подошёл к корме шхуны.
        Тёмная громада корабля нависала надо мной на добрых четыре метра - кормовая надстройка всегда выше палубы. Я подошёл к борту и, как слепой, стал шарить рукой по обшивке. Должна же где-то здесь быть верёвка. На парусных кораблях с борта всегда бросали за борт верёвки - так называемые концы - на случай, если кто упадёт за борт, он сможет ухватиться за спасительный конец. К верёвкам, кроме того, крепили лини с грузом для измерения глубины, а также для измерения скорости хода корабля.
        Наконец я нашёл верёвку, подёргал её - прочная, не гнилая, с завязанными на ней узлами. Тем лучше - легче взбираться на борт будет.
        Я стал подтягиваться на руках, упираясь подошвами в обшивку борта. Когда голова уже поднялась над поручнями, ухватился за них руками и замер. Надо осмотреться. Вроде тихо, никакого движения. Я подтянулся и перевалился на палубу. Господи, как же воняет на шхуне! Запах прогорклого жира, пролитого на палубу вина, вонь немытых тел - всё смешалось в невыносимое амбре. И как только они здесь могли существовать?
        Я лежал на палубе и вслушивался в ночную тишину. С одежды стекали струйки воды. Ночь была тёмной, безлунной, и только отблески пиратского костра на берегу позволяли видеть хоть что-нибудь в неверном колеблющемся свете. На палубе, рядом со сброшенным на берег трапом, послышался всхрап. Ага, всё-таки есть дневальный, только он спит.
        Я ползком стал подбираться к пирату. Так и есть, спит, широко разинув рот.
        Я вытащил нож из ножен, толкнул свободной рукой спящего. Нельзя убивать сонного - обязательно вскрикнет, надо разбудить. Пират прекратил храпеть, вздрогнул и открыл глаза. Больше он ничего сделать не успел - я всадил ему нож в сердце. Пират дёрнулся и затих. Не вытаскивая нож, чтобы не залить палубу кровью, я волоком подтащил труп к открытому люку трюма, выдернул нож из тела, обтёр его об одежду пирата и столкнул труп в трюм.
        Раздался глухой удар.
        - Ты что, так нажрался рома, что не видишь люка? Сейчас я тебя поучу, скотина! - раздался голос с кормы.
        Ко мне нетвердой походкой направился ещё один пират. Его в темноте я не увидел и не услышал, когда проник на шхуну. Я улёгся на краю проёма в трюм, выхватил нож и сунул лезвие под себя, чтобы не блеснуло предательски в ненужный момент. Пират приблизился, пнул меня ногой:
        - Каналья!
        Больше он не успел ничего сказать. Я сделал подсечку ногой и, когда пират грохнулся на спину, здорово ударившись головой о палубу, я пырнул его ножом. Нож тут же выдернул и стал вслушиваться - не преподнесёт ли темнота новых сюрпризов? Нет, на судне тишина. Я спихнул тело в трюм.
        Ползком, чтобы не возвышаться над бортом, обследовал судно. Нет, больше никого не было.
        Я спустился по трапу на орудийную палубу. Почти ничего не видно. Я на ощупь стал обследовать пушки. Сунул руку в ствол одной, нащупал пыж. Отлично, значит, там картечь. Для стрельбы по живым целям - самое то. То же во второй пушке и в третьей. К сожалению, в трёх других - ядра. Они хороши, когда стреляют по кораблям, пробивая обшивку и ломая шпангоуты. Но и три пушки, готовые к стрельбе - удача. Надо ещё найти жаровню и металлический прут. В темноте, натыкаясь на различные предметы и набив пару шишек на лбу, я нашёл жаровню, а рядом с ней - прут и куски древесного угля. Завтра, с первыми лучами солнца, мне надо будет разжечь уголь. Мне на руку, что он горит почти бездымно, не привлекая внимания.
        Пушечные порты - такие крышки, закрывающие борта от воды, открою в последний момент, когда уже буду готов к стрельбе, чтобы не насторожить пиратов раньше времени.
        Я выбрался на верхнюю палубу, улёгся рядом с трапом. Если ещё кого-либо занесёт на шхуну, придётся успокоить непрошеного гостя. Интересно, как там мои французы? Не сдрейфят ли в решающий момент? Я их знаю несколько часов, никогда не видел в бою, можно ли на них положиться? Судя по тому, как уверенно они обращаются с оружием, можно предположить, что воины бывалые. Однако же попали в плен. Сдались? Или были захвачены пиратами врасплох?
        Пираты наконец угомонились, даже самые стойкие выпивохи улеглись спать. Костёр догорал, только тлели угли. Я и сам начал впадать в некоторое оцепенение, хотелось спать. Наверное, скоро рассвет, по себе знаю - самое тяжелее время, когда сильнее всего хочется спать, - от четырёх до шести утра.
        Наконец забрезжил рассвет. Темнота стала сереть, видимость постепенно улучшалась, и вскоре я смог разглядеть у деревьев моих французов. Они стояли смирно, как будто привязанные. Пираты спали - никто даже не шелохнулся, и я решился подать соратникам знак - приподнялся над бортом и помахал рукой. Почудилось мне или нет, но французы кивнули головами. Это славно, значит, они поняли что шхуна захвачена, и это взбодрит их, придаст сил. Теперь дело за вами, а я постараюсь не подкачать. Только от наших совместных действий зависит, уйдём мы отсюда на корабле или наши трупы истлеют на островке, поклёванные стервятниками.
        Постепенно начали просыпаться пираты. Вставали, нетвёрдой походкой подходили к морю, опорожняли мочевые пузыри, шли к бочке с ромом, зачерпывали его ковшом, похмелялись. От вечернего и ночного веселья не осталось и следа. Рожи помятые, злые. Наступал ответственный момент - а ну сейчас попрутся на шхуну? Но, видимо, за период плавания судно им настолько осточертело, что никто даже головы к шхуне не повернул.
        Снова вспыхнул костёр, пираты принялись догрызать вчерашнее мясо, снова изрядно выпили. Похоже, они и не собирались сегодня отчаливать. Наконец поднялись и нестройной толпой направились к пленникам.
        Я пружиной метнулся вниз, на орудийную палубу, разжёг лучины, приготовленные канонирами, подбросил древесного угля и сунул в жаровню металлический прут. Ухватившись за верёвку, поднял пушечный порт. Никто и внимания на это не обратил, все пираты стояли к шхуне спиной. Я пооткрывал остальные порты, стал наводить пушку на толпу. И тут, неожиданно для меня, грянул пистолетный выстрел, за ним - второй. Раздались крики. Всё, нельзя терять времени. Надо ковать железо, пока горячо.
        Я схватил прут из жаровни, поднёс к запальнику. Грянул выстрел, всё заволокло пороховым дымом. За плотной пеленой ничего не было видно, но я перебежал к другой пушке и поднёс запал. Громыхнуло, пушка изрыгнула картечь. С берега неслись крики, стоны, проклятия. Видимо, не промазал. Пороховой дым отнесло в сторону, и я увидел лежащие трупы и раненых. Половина пиратов выбыла из строя. Часть оставшихся, обнажив сабли, бежала к шхуне. Они размахивали саблями и пистолетами, но не стреляли. Ага, попалили вчера на гульбище и не перезарядили оружие.
        Я навёл по гуще набегающих морских разбойников третью пушку с картечью и жахнул. Всё-таки картечь на пятидесяти метрах - оружие страшное. Полетели куски тел, обрывки одежды. До шхуны не добежал никто.
        Я выглянул в пушечный порт. У леса кипела схватка. Французам приходилось туго, надо помогать. Я выскочил на верхнюю палубу, по трапу сбежал на берег, у одного из убитых пиратов выдернул из руки абордажную саблю. Она тяжела и неудобна, но теперь у меня в левой руке - трофей, а в правой - своя, испытанная в боях сабля.
        Добежав по песку до леса, я ввязался в бой. Моего появления пираты не ожидали, никто не оборачивался назад, и мне удалось сзади заколоть двух пьянчуг. Шевалье де Гравье и маркиз де Люссак оборонялись яростно, но на них наседали сразу по три человека. Одному из нападавших на маркиза разбойников я снёс голову трофейной саблей и, видя, что шевалье приходится совсем туго, бросился туда.
        Ко мне повернулся один из пиратов и со звериным рыком бросился навстречу. Силы у пирата было много, но техники и умения - никаких. Я отбивал его удары левой рукой с трофейной саблей и, выждав удобный момент, всадил испанский клинок ему в шею. Добив другого пирата в грудь, я бросился к шевалье на помощь. Видимо, француз совсем выдохся и только защищался. Минуты жизни его были бы сочтены, не приди я на помощь.
        Я напал на пирата, яростно вращая обеими саблями. Ошеломлённый, он стал отступать, споткнулся об убитого и упал. Подняться ему я не дал, рубанув саблей по ноге, а затем вогнав трофейную саблю в живот. Затем обернулся к шевалье. Он был ранен в руку, кровь обильно пропитала рукав его рубашки.
        Пират уже предвкушал победу, сабля в его руке летала молнией и вдруг высекла искры, столкнувшись с моей. Пират резко повернулся ко мне, но тут шевалье де Гравье собрался с силами и вонзил свою саблю пирату в спину. Пират на мгновение замер, и я его добил, чиркнув саблей по шее. Шевалье побледнел и без сил уселся на землю.
        Я бросился к маркизу. Одного из двух оставшихся противников он ранил в живот, и тот сейчас в предсмертных муках корчился на земле, а второго совместными усилиями мы быстро одолели. Маркиз де Люссак тяжело дышал - видимо, он последние минуты дрался на одном характере, потом сел на поваленное дерево. Пусть передохнут, им досталось больше моего.
        Я добил раненного в живот пирата, стал обходить берег. Где находил раненого, немедля добивал. Нельзя оставлять за собой недобитого врага, если не хочешь получить нож в спину. Обошёл и осмотрел всё поле боя. Неужели мы сделали невозможное?
        Судно слегка покачивалось на волне, берег был усеян мертвыми телами пиратов. Начиная осуществлять план, я сомневался, удастся ли совершить задуманное? Слишком велика разница в силах, да ещё и языковой барьер затруднял взаимодействие. Я беспокоился - правильно ли меня поняли французы. Но мы сделали это, мы победили.
        Я добрёл до опушки, присел перед де Гравье. Он был бледен, сказывалась кровопотеря. Я вытащил нож, отхватил от его же рубашки край подола и перевязал руку. Больно, но рана не смертельная. Можно и дух перевести. Де Люссак уже отошёл, отдышался. Поднявшись, он подошёл к нам, пожал мне руку, долго и быстро что-то говорил. Я ни черта не понял.
        Теперь можно и перекусить, даже немного выпить. Времени у нас полно.
        Одежда, лицо, руки у всех нас были в крови, как в фильмах ужасов. Я добрёл до воды, умылся, застирал одежду. Оказалось, на левой руке есть две небольшие раны. Когда я их получил, даже не почувствовал. Глядя на меня, подтянулись и французы. Обмылись, прополоскали одежду и, за неимением другой, натянули её на себя в мокром виде. Ну и слава Богу, стали походить на людей, а не кровавых маньяков.
        На мачте пиратской шхуны болтался пиратский флаг. Я внимательно посмотрел на маркиза - он моложе всех, к тому же шевалье потерял много крови. Маркиз понял, полез на мачту, цепляясь за ванты, сорвал и сбросил флаг в море. Уже лучше. Не сговариваясь, мы подошли к затухающему костру, поели остатки пережаренного мяса, запили ромом.
        После схватки с пиратами вставал насущный вопрос - как уплыть на судне? Шхуна - вот она, только как управлять ею втроем, учитывая, что один из нас ранен и ослаб? Я лично в мореходном деле не смыслил ничего.
        Французы сидели у костра, переговаривались. Я же полез на шхуну - надо посмотреть, что у неё в трюмах.
        Через распахнутый люк виднелись какие-то тюки. Недолго думая я вспорол ножом один тюк. Да это же чай! С чем ещё можно спутать эти сухие листики? А запах?! Давненько я не пил чай - может быть, кто-то из купцов и привозил для себя это заморское чудо, но что-то на торгу я его не встречал.
        Я отыскал небольшой котелок, щедро сыпанул туда чая, залил водой, подвесил над костром. Вскоре от котелка распространился дивный, почти забытый аромат. Французы завертели носами, живо обсуждая увиденное. Я снял котелок, разлил по кружкам. Не спеша прихлёбывал из кружки, наслаждаясь вкусом. Это не какой-нибудь грузинский пополам с трухой. Чай был красновато-коричневого оттенка с божественным ароматом и терпким вкусом.
        Французы восхищенно цокали языками: им напиток нравился и, похоже, был знаком. Не спеша, на троих опустошили весь котелок чая, и мне даже показалось, что прибавилось сил.
        Я подсел к костру. Теперь надо решать, как нам выбираться. Земля видна вдалеке, можно добраться без карты и штурманских познаний, но как управляться с парусами? Маркиз, как мог - на смеси английского, французского и жестами - объяснил, что он сможет поднять один носовой парус с моей помощью, а де Гравье постоит за штурвалом - невелика наука, к тому же не по узкому фарватеру в шхерах пойдём.
        На том и порешили, договорившись выйти утром. А сейчас - отдыхать. Шевалье надо немного восстановиться, а мне перетащить наиболее ценные вещи на пиратскую шхуну. Я не привык лениться и тянуть время и потому сразу направился к своей хижине. Немного груза, но за одну ходку не унесу. Сначала захвачу сундучок из каюты капитана - там деньги и карты, вторым рейсом - оружие. Жалко бросать его здесь ржаветь. Тем более что оно отличной шеффилдской стали.
        Я перетащил сундучок, изрядно оттянувший мне руки. Маркиз сидел с шевалье, продолжая отдыхать. Я покачал головой, показал на разбросанное пиратское оружие - сабли, пистолеты. Оно нам ещё может самим пригодиться, а при нужде продадим, будут деньги. Оружие в цене, воюют все - разбойники, пираты, армии, королевства.
        Маркиз нехотя поднялся, стал собирать сабли и нес их перед собой, как охапку дров. В бою он проявил себя неплохо, дрался просто отчаянно, а сейчас опустил руки. Или господа-дворяне считают, что раз я московит, стало быть - варвар? И должен им прислуживать? Конечно, как воевать или охотиться - занятие дворянское, ну тогда и освобождались бы из плена сами, чего же принимали помощь от варвара?
        Я сделал вторую и последнюю ходку к хижине, перенёс оружие и кое-какую одежду.
        Маркиз уже собрал всё боевое железо и грудой свалил его на палубе. Я что - холоп при них? Я со злости спихнул всё оружие в открытый люк трюма.
        Надо теперь куда-то пристроить капитанский сундучок и свои личные вещи. Поколебавшись, я потащил сундучок в каюту капитана пиратов. В каюте было почище, чем в некоторых других местах шхуны: на полу - персидский ковёр, не иначе - пиратская добыча. А в шкафу я нашёл богато украшенный золотым шитьём камзол и мешочек золотых монет. Развязав его, я с любопытством разглядывал монеты - таких я на Руси не видел. По окружности и в центре вилась арабская вязь. Не иначе - цехины. Как бы они не назывались, всё равно золото, пригодится. Я бросил мешочек в капитанский сундучок, а сам сундучок затолкал в шкаф.
        Вторым рейсом я перенёс оружие, не спеша зарядил пистолет - пусть лежит готовым к действию. Спать улёгся в каюте, ложе пиратского капитана было широким и мягким. Душновато в каюте было, а окна не открывались. В ней были именно окна, а не иллюминаторы.
        Французы вытащили со шхуны матрасы и устроились на берегу, рядом с судном. Воздух здесь был свежий, морской, без застарелой вони, как на судне, и влажной духоты. Французы долго болтали между собой, под их болтовню я и уснул.
        С первыми лучами солнца я уже был на ногах. Меня грела мысль, что сегодня я покину необитаемый островок. Умывшись, я развёл костерок. Надо вскипятить воду, попить чаю, пусть и с сухарями. Не на пустой же желудок отправляться в плавание.
        На запах свежезаваренного чая подошли французы. Почаёвничали и решили отплывать.
        Шевалье де Гравье встал за штурвал, сегодня он уже выглядел получше: хоть и был ещё бледен, но на ногах держался уверенно.
        Я отвязал от камней швартовы, втянул на борт тяжеленный трап. Маркиз де Люссак ловко взобрался по вантам на реи мачты, призывно махнул мне рукой. Делать нечего, пришлось лезть, уподобляясь пьяной обезьяне. Маркиз отвязывал рифы, показывая мне, что я должен делать. Носовой парус с хлопком упал, и я еле удержался, чтобы не свалиться на палубу. Парус наполнился ветром, и мы медленно отвалили от острова.
        Ура! Мы покинули этот остров, и пусть со шхуны пока ещё можно было перепрыгнуть на сушу, наш морской поход начался.
        Мы ещё вчера решили не рисковать, идти только под одним носовым парусом. Пусть скорость при этом невелика, но судном можно управлять нашими скромными силами, и самое главное - пусть медленно, но мы будем с каждым часом приближаться к такой вожделенной земле.
        От избытка чувств я заорал что-то невразумительное. Маркиз и шевалье удивились, но поняв, что я ору просто так, в ознаменование нашей победы и отплытия, дружно прокричали «Виват!».
        С высоты мачты земля была видна лучше, чем с берега. Мы спустились на палубу. Французы снова что-то затараторили на своём языке. А я уселся на носу и стал глазеть по сторонам.
        В пределах видимости судов не было, хотя я в душе и побаивался встречи с любым кораблём. Должного сопротивления мы оказать не сможем и можем стать легкой добычей любого судна, которое захочет нас атаковать.
        Земля меж тем приближалась, на ней уже можно было разглядеть холмы, покрытые зеленью, и даже какаую-то деревушку. Я указал на неё шевалье, и он подправил курс шхуны штурвалом. Ветер дул ровный и попутный, и после полудня мы уже подошли к земле.
        Что это за суша? Какая страна? Мы с маркизом взобрались на мачту и убрали парус. Шхуна по инерции прошла ещё полсотни метров и мягко ткнулась носом в прибрежную гальку. Маркиз лихо спрыгнул с палубы на берег и отправился к недалёкой деревушке.
        Навстречу ему уже бежали любопытные дети. Вот они встретились, коротко переговорили, и маркиз вдруг развернулся и бросился бежать к нам. Я почуял неладное, сбросил за борт верёвочную лестницу. У пиратов с каждого борта были приготовлены и лежали свернутыми по лестнице. Маркиз ловко вскарабкался по ней и выдохнул:
        - Надо скорее убираться!
        Не говоря ни слова, мы полезли на мачту, спустили парус, развернули его по ветру. Шхуна медленно, царапая килем дно, отошла от берега.
        Когда мы удалились уже метров на сто и стали перекладывать парус, на берег сбежались взрослые жители деревни, потрясая топорами. У некоторых в руках блестели сабли. Мы переложили парус, и шхуна медленно, а затем быстрее и быстрее стала набирать ход. Маркиз вытер пот со лба.
        - Деревня Стогр, Шотландия. Наши враги! Мы чуть не угодили в плен.
        Ага, уже какая-то ясность. Королевство Шотландия на север от королевства Англии - стало быть, нам надо обогнуть её с севера и по Ла-Маншу спуститься к югу. Тогда слева от нас окажутся земли Франции. Я мысленно представил карту. Далековато нас занесло на бриге торговой миссии мистера Смита во время страшного шторма, когда корабль потерял управление - не иначе как к группе Гебридских островов, что лежали к северо-западу от Англии. Ну хоть прояснилось, где мы находимся.
        Я слегка воспрянул духом. По моим прикидкам, до Франции не так уж и далеко - правда, с такой скоростью, как у нас, мы можем ползти долго. И если нам никто не помешает…
        Шевалье де Гравье тоже понял, где мы, и держал курс вдали от берега, но в пределах видимости. Удаляться далеко в открытое море мы не рисковали, мореходы из нас были плохие. Хотя маркиз де Люссак явно когда-то плавал на морском судне - чувствовалась практика.
        Шли до ночи, остановились у какого-то малюсенького островка, но приставать не стали, бросили якорь. И светильник на корме не зажигали, чтобы не выдать себя. Пожевали сухарей и солонины, запив изрядной порцией вина. Вот чего у нас было в избытке, так это спиртного - несколько бочонков с ромом довольно противного самогонного вкуса, но крепкого, не менее семидесяти градусов. А также несколько бочек вина, причём разного, как мы успели понять. Вот его мы и пили - с пресной водой было туговато, да и отдавала она затхлостью.
        Все молча улеглись спать. Каждый обдумывал предстоящий путь. И если французская земля была уже недалеко, то мне ещё предстояло возвращаться домой, на Русь, через пол-Европы.
        Утром все поднялись чуть свет, настроение было тревожным. По той самой простой причине, что мы должны выйти в довольно оживлённые воды, где сновали и гражданские и военные суда. Пронесёт или нет - кто знает? Капитан какой страны захочет посмотреть, что за шхуна идёт без флага? Мы бы и повесили на мачту флаг - той же Франции, да только где его взять на пиратской шхуне?
        В молчании погрызли сухарей, выпили немного вина и полезли на мачту распустить парус. Но шхуна упорно не хотела двигаться с места. Якорь! Мы забыли поднять якорь. Снова спустились, стали вдвоём с маркизом крутить лебёдку. Наконец шхуна стронулась с места и стала набирать ход.
        На горизонте появлялись белые паруса, но вскоре исчезали. Попадались суда и попутные, сплошь торговые. Наши пушечные порты были закрыты, команда малочисленна. Рассмотрев наше судно в подзорную трубу, пузатые торговые суда следовали дальше, не проявляя к нам интереса.
        Далеко слева показалась земля.
        - Франсе! - заорали оба француза.
        Я был в сомнении - что-то уж очень быстро, но возражать не стал. Может быть, они узнали родные берега?
        Земля приближалась, и мы все с нетерпением ждали встречи с ней. Земля - это конец моего плавания, это начало обратного пути, дорога к дому.
        Постепенно начало темнеть. На берегу стали зажигаться огоньки. Шевалье правил судно туда, где огней было больше. И вот настал момент, когда мы вошли в бухту - в порту стояло множество судов. Куда это мы попали?
        Мы с маркизом спустили парус, оставив совсем маленький косой на носу. Шхуна довольно сильно приложилась к пирсу, но обошлось без повреждений. Я спрыгнул на причал, стал привязывать швартовы. Добрались, я жив и я на земле, передо нами - порт, город. Уж я найду способ выбраться отсюда, тем более, что деньги у меня есть - и судовая касса с разбитого английского корабля, и трофейный сундучок капитана пиратской шхуны.
        Маркиз и шевалье без труда перепрыгнули через борт на камни высокого причала - борт судна возвышался над причалом всего на метр. Пока мы озирались, к нам подошла портовая стража.
        Мои французы и стража стали оживлённо болтать на французском, указывая то на меня, то на шхуну. Я стоял спокойно - видимо, они рассказывали о своих злоключениях. Но жизнь всегда полна неожиданностей…
        Все трое стражников подошли ко мне и на английском объявили, что я арестован. Я онемел от известия. Такого удара я давно не получал. За что? Стражники пояснили, что со слов уважаемых господ это их судно с драгоценным грузом чая, а я - пират, пытавшийся захватить судно. Какая подлость! Я рванулся к французам, но стоявшие настороже стражники схватили меня за руку. Старший отцепил с пояса мою саблю. Де Гравье стоял, опустив голову, а маркиз де Люссак смотрел на меня с вызовом. Во взгляде его было презрение, высокомерие и даже ненависть. О как! Что я плохого им сделал, чтобы упечь меня в тюрьму?
        Никого из знакомых здесь у меня нет, попробуй на суде докажи, что это я спас этих двух мерзавцев. Я - ещё неизвестно кто, а эти французы - дворяне. По существовавшим тогда традициям в обществе в суде положение этих лиц не позволяло лгать.
        Не иначе как господа позарились на шхуну и дорогой груз. Сволочи, отплатили «добром»!
        Меня повели по причалу. Пока не затолкали в каталажку, надо выяснить - где я?
        На мой вопрос стражники рассмеялись.
        - А ещё пират! Неужели Амстердам не узнал?
        Вот это новость. Я думал, это Франция, а Амстердам - всё-таки Нидерланды. Самый крупный порт средневековья, перекрёсток всех морских дорог.
        В моей душе бушевал гнев и ощущение несправедливости по отношению ко мне. Прочь эмоции, надо трезво взвесить ситуацию.
        Легче всего сбежать сейчас, пока не заковали в кандалы и не увели далеко от порта. Ночью в незнакомом городе можно заблудиться. К счастью, стражники меня не обыскали, только сняли с пояса саблю в ножнах.
        Я вытряхнул в ладонь кистень. Наивные голландцы, небось, и не подозревают о таком оружии. Я с силой метнул кистень старшему стражнику в затылок - он шёл впереди меня. Шедшему справа - ребром ладони ударил по кадыку. Шедший слева от неожиданности застыл. Я тюкнул его кистенем в лоб, но не жестко, не насмерть. Все трое через некоторое время отойдут, очнутся и наверняка поднимут тревогу. Времени у меня немного.
        Я забрал у старшего стражника свою саблю, прицепил на пояс и бегом помчался назад, к шхуне.
        Вот она, покачивается у причала. Из окон на корме виден слабый свет. Я вихрем ворвался в капитанскую каюту. Французы стояли у стола и в неярком свете масляного светильника рылись в моём трофейном сундучке. На столе лежали две кучки монет. Не иначе как делят.
        Маркиз де Люссак стоял спиной к двери и на шум успел лишь обернуться. Я вонзил саблю ему в живот, провернул, вытащил и уколол в сердце. Шевалье де Гравье сидел на скамье рядом со столом ни жив ни мёртв. Такого исхода они явно не ожидали. Избавились от меня, сдав в тюрьму и в дальнейшем на виселицу - пиратов не щадили - и сразу же давай деньги делить. Интересно, кому бы досталась шхуна и груз чая? Или продали бы и выручку поделили?
        Я смотрел в глаза шевалье, раздумывая, как поступить с ним? Де Гравье сполз со скамьи, встал на колени:
        - Пощади, я не виноват, это всё он придумал, - рукой шевалье показал на убитого маркиза.
        Я уже решил не убивать его - свяжу, брошу в трюм, долго он не просидит. Стражники очнутся, пойдут к шхуне и освободят его. Но шевалье поступил иначе. Когда я, отвлёкшись от него, стал собирать монеты со стола и бросать в сундучок, он выхватил из-за пояса пистолет. Краем глаза я заметил резкое движение, присел и с левой руки выбросил кистень. Шипастый груз вонзился ему в переносицу, из носа хлынула кровь, и шевалье упал на ковёр, так и не спустив курок. Эти двое равны друг с другом в своей подлости.
        Я сгрёб в сундучок последние монеты, захлопнул крышку. Надо срочно уносить ноги.
        Взгляд упал на шкаф. Я распахнул дверцы, надел расшитый золотом камзол. Конечно, я выглядел странновато - богатый камзол, грязноватые, потасканные штаны, и на голове нет даже захудалой шляпы. Ладно, не в торговой лавке. Я подхватил сундучок и спустился со шхуны на причал.
        Куда идти? Решил выбрать небольшое судно, где бы нашлась для меня каюта - пусть и маленькая, и уговорить капитана доставить меня в Ганзейские земли - тот же Росток. Безрезультно обошёл три судна, а на четвёртом повезло. Капитан небольшого шлюпа согласился подбросить меня до Ростока.
        - Располагайтесь, мсье, вот каюта. Завтра с утра выйдем в море.
        - Я бы настоятельно просил выйти прямо сейчас.
        - К чему такая срочность?
        - Дела, за срочность - двойная цена.
        Лицо капитана расплылось в слащавой улыбке:
        - Можно выйти и сейчас, но я бы хотел получить все деньги вперёд.
        Или он меня за нищего принял? А может, за грабителя, которого вскоре могут арестовать, и тогда плакали его деньги? Я усмехнулся и отсчитал капитану четыре золотых. Капитан попробовал монеты на зуб, удовлетворённо кивнул головой и зычно рявкнул: «Боцман!».
        Как из преисподней перед нами предстал боцман - с виду сущий пират. У меня шевельнулась мыслишка: «Не попал ли я из огня да в полымя?»
        Капитан бросил боцману:
        - У нас на борту уважаемый гость. Проводи его в каюту и поднимай своих лежебок, выходим в море.
        - Есть, капитан!
        Боцман провёл меня в каюту, пожелав спокойной ночи, вышел, и тут же раздалась трель боцманской дудки. По палубе затопали ноги босых матросов. Кораблик качнуло, в борт ударила волна. Мы отходили от причала.
        Я осмотрел каюту. Малюсенькое помещение два на два метра - узкий рундук с матрасом сверху, скромный шкаф и столик с зеркалом над ним в углу. Над дверью горит масляный светильник. Никаких окон или иллюминаторов нет. Глухой ящик. Мне это не понравилось, учитывая разбойничью рожу боцмана.
        Я нашёл деревянную задвижку на двери, заперся изнутри. Повесил нарядный камзол в шкаф, снял сапоги и улёгся на рундук, уложив рядом с собой саблю, а на стол - заряженный пистолет. Сундучок стоял под столом, не бросаясь в глаза. Теперь можно и отдохнуть.
        Качка усилилась, корпус судна кренился на правый борт. Похоже - вышли из порта, идём в открытом море.
        Незаметно я уснул и проснулся утром от стука в дверь.
        Я открыл задвижку, держа за спиной пистолет.
        - Завтрак готов, мсье. Куда прикажете подать - в каюту или на палубу?
        - В каюту.
        Матрос принёс на подносе завтрак - тонкие ломти хлеба с копчёным мясом, кусочки сыра и кувшин вина. Я не спеша позавтракал и поднялся на палубу.
        Вовсю сияло солнце, ветерок надувал паруса шлюпа. До верхней палубы долетали брызги от волн, бьющих в борт. После спёртого воздуха в каюте просто замечательно дышалось.
        Я подошёл к капитану, стоящему на мостике рядом с рулевым.
        - Где мы находимся?
        - Справа от нас уже идут германские земли. Ежели погода продержится такой, как сейчас, завтра уже будем в Ростоке.
        - Отлично!
        Ага, значит, уже обогнули материковую часть Дании и плывём по Балтике. Я и понятия не имел, где этот чёртов Росток, кроме того, что это где-то на севере Мекленбурга - одной из германских земель, но не говорить же об этом капитану.
        И правда, к исходу следующего дня мы ошвартовались в Ростоке, и я благополучно сошёл на немецкую землю.
        Порт был большой, но не шёл ни в какое сравнение с Амстердамом - тот был поболе раза в три. Я походил по причалам, но российских судов не нашёл, и пришлось взойти на попутное судно, следовавшее до Ревеля. Судно было торговым, но имелось у него одно преимущество перед всеми - оно отправлялось тотчас. Фактически я вскочил на подножку уходящего поезда.
        Небольшую двухместную каюту пришлось делить с каким-то торговцем, который мне не мешал, проспав почти весь путь…
        Через три дня мы достигли балтийского побережья Новгородской земли, и я сошёл в Мемеле, а через два дня был в Яме. Дальше мой путь лежал по суше. Да и надоели эти корабли изрядно: места мало, еда однообразная - сухари, солонина, к тому же скорость и целостность корабля зависит от погоды. Дует ветерок - идёт судно, полный штиль - кораблик может простоять в миле от порта назначения день, а то и неделю. Нет, не по душе мне морские вояжи. Да и душа уже рвалась домой. Всего-то километров шестьсот до Вологды и осталось. Добираться решил через Устюжну, почти напрямик.
        Чтобы ни от кого не зависеть, я купил на торгу коня, большой кожаный мешок, перегрузил туда содержимое сундучка, перебросил через круп лошади, вскочил в седло и покинул приграничный городишко. Гнал почти до вечера, остановившись на ночь на постоялом дворе.
        А через десять дней, измученный непрерывной скачкой, я прибыл в Вологду. Конь исхудал, осунулся, но с честью одолел дорогу. Доброго коня удалось мне купить, хотя я и не завзятый лошадник.
        Я по-хозяйски открыл ворота, завёл коня во двор. Из-за дома выбежал Васятка, грозно нахмурил брови, но узнал меня в непривычной одежде и кинулся на шею. На визг Васятки выбежала Елена и с ходу повисла на моей шее.
        - Задушите, - смеялся я, - дайте в себя прийти.
        Я снял с коня мешок, Васятка повёл его в конюшню, снял седло, поставил в стойло, задал овса. Совсем как взрослый. Я бросил мешок в угол, обнял и крепко поцеловал жену.
        Наконец-то дома!
        ГЛАВА III
        Рассказывать дома о своих злоключениях я не стал - к чему беспокоить домашних? После обеда и баньки я положил на стол дорожный мешок и приступил к ревизии. Морские карты отложил в сторону - может быть и пригодятся в дальнейшем, хотя снова в море меня совсем не тянуло. Пересчитал монеты - их оказалось сто восемьдесят штук, причём разных стран, разного веса, в общей сложности - килограммов пять. Неплохо!
        На следующий же день мы пошли на торг. Надо же было порадовать домашних подарками. В Англии я не побывал, до Франции не добрался, из Голландии еле унёс ноги, едва не попав в тюрьму и на виселицу. Одним словом - было как-то не до выбора подарков. Теперь же в кошеле позвякивали монеты.
        Я взял на торг пять золотых. Выбрал Елене красивое жемчужное ожерелье и ярко-лазоревый сарафан. Васятка истребовал себе новый кафтан, и после многочисленных примерок мы и ему купили обновку.
        Возвращались домой довольные друг другом. Дарить ближнему подарки - не меньшее удовольствие, чем их получать. Тем более что истратил я на всё про всё один золотой цехин. Привезённого мною золота могло хватить надолго.
        Потянулась спокойная налаженная жизнь. Я съездил пару раз на свой заводик, получил деньги от проданного скипидара. Но сидеть дома и отлёживать бока было не в моём характере. Я много занимался с Васяткой, учил его математике, письму, чтобы парень не рос неучем.
        Иногда по велению души, как и почти все горожане, посещал церковь. Обычно ходили в церковь Николы на Ленивой площади, что в Верхнем посаде.
        По праздникам я делал пожертвования в церковную кассу, не выделяясь, впрочем, среди других прихожан. Купцы, промышленники регулярно вносили десятину от доходов на пожертвования храму.
        На один из праздников, а если быть точным - святых праведных апостолов Петра и Павла, когда после службы я выходил из церкви, ко мне подошёл церковный служка, слегка дотронулся до рукава и, когда я повернул голову, учтиво поклонился.
        - Тебя смиренно просит к себе отец Питирим.
        Я немного удивился - пожертвования вносил регулярно, церковь посещал часто. Может быть, церкви ещё нужны пожертвования?
        Служка отвёл меня в небольшую комнату в приделе.
        Встретил меня седовласый священник, осенил крестом.
        - Беседа приватная у меня к тебе, Георгий. Не для всех ушей, потому и позвал сюда. Присаживайся.
        Я уселся в деревянное кресло, с любопытством ожидая продолжения разговора.
        - Имя моё ты знаешь наверняка, но всё-таки представлюсь - отец Питирим.
        - Георгий Михайлов, - привстал я с кресла.
        Священник слегка улыбнулся, прошёлся по тесной комнате.
        - В святцах Георгий и Юрий - одно имя. И пристально посмотрел мне в глаза.
        Я сидел, приняв безразличный вид. Не дождавшись от меня какой-либо реакции, священник продолжил:
        - Знаком ли тебе, сын мой, настоятель Печерского монастыря отец Кирилл?
        Меня как молнией пронзило. Я невольно тронул рукой место на поясе, где висела сабля. Правда, сейчас я был безоружен - ходить на службу в церковь при оружии воспрещалось. Но движение рукой не ускользнуло от внимательного взгляда отца Питирима.
        - Вижу, знаком, - с облегчением выдохнул священник. - Помогал настоятелю Кириллу человек один - житель Нижнего. Монастырь освободил от удавки разбойничьей, многажды Нижнему помогал в борьбе с татарами, казну стрелецкую разыскал, чем бунт предотвратил. Не знаешь такого человека?
        Я сидел с каменным лицом. Что это? Ловушка княжеская? Не похоже. Если бы меня люди князя Телепнева-Оболенского выследили, так схватили бы на улице, не ввязывая в это дело церковь. Как церковь вышла на меня, когда я сроду в Вологде не назывался своим именем? После слов отца Питирима мозги мои бешено заработали, просчитывая ситуацию. Молчание моё явно затягивалось.
        - Я внимательно приглядываюсь к тебе, Георгий. Появился ты у нас не очень давно, службы церковные посещаешь, жертвования церкви серьёзные делаешь, ведёшь себя скромно, заводик прикупил.
        Чёрт! Хоть и не поминают в церкви лукавого, но как они меня нашли? И главное - зачем? Если бы я был Питириму не нужен, он не позвал бы на беседу. Шантажировать хочет, чтобы на крючке держать, или деньги вымогать будет? И только вроде жизнь наладилась - дом обустроили, заводик прикупил. Неужели опять бежать придётся, бросив нажитое?
        Видимо, я не справился с чувствами - вся гамма эмоций отразилась-таки на лице. Отец Питирим, как опытный психолог, понял моё состояние, подошёл, положил руку мне на плечо.
        - Не волнуйся, Георгий. Ни церкви, ни её служителям ты ничего плохого не сделал. Помнишь ли ещё отца Никодима?
        Я вздрогнул. Да в церкви информация собирается лучше, чем в моё время в КГБ. Отец Питирим знает о многих моих похождениях.
        - Раньше ты назывался Юрием Котловым.
        - Я и есть Юрий Котлов.
        - Хорошо, успокойся. Мне всё равно, какая причина заставила тебя изменить фамилию. Если у тебя есть трения с властями али тебя ищет кто-то из бывших высоких покровителей - церкви это не касается. Телесное, материальное - удел князей и государя, церковь же занимается душами, верой Христовой. Мне кажется, ты сейчас мучительно ищешь ответ на вопрос - как мы тебя нашли?
        Я кивнул. Предположения у меня, конечно, были, но хотелось бы услышать их подтверждение.
        - Просто сообщили по приходам твои приметы. В Нижнем ты богатые пожертвования храму сделал, церковь регулярно посещал, вот тебя в лицо и запомнили. В Нижнем ты пропал и почти в это же время появился в Вологде. Как тут не сопоставить?
        Вот блин, ни одному князю такую сеть по России не раскинуть.
        - А сейчас у храма какая беда случилась?
        - С чего ты решил?
        - Отец Питирим, ты же меня не просто на беседу позвал, стало быть, нужда появилась.
        Священник тяжело вздохнул.
        - Беда у нас, потому тебя и разыскали. Очень о тебе мнения хорошего служители Божьи, я уж не говорю о прихожанах. Государю не до церкви, других забот много, Литва одолевает. - Питирим замолчал.
        И я молчал тоже.
        - Беда у нас, в Спасо-Прилуцком монастыре. Я не уполномочен рассматривать всё, к тому же знаю немного. Моя задача была найти тебя. Просьба - пройти или проехать в монастырь, он недалеко от города, обратиться к настоятелю - именем Савва.
        - Я знаю, где монастырь, проезжал мимо. Как скоро я должен там быть?
        - Желательно не медлить.
        - Значит, буду сегодня.
        Я понял, что на этом беседа окончилась.
        Мы раскланялись, и я пошёл домой. Оседлав коня, сказал Лене, что вернусь вскоре.
        До монастыря от города было не более двух вёрст, на сытом и отдохнувшем коне - десять минут скачки.
        Я привязал коня у коновязи рядом с монастырскими воротами, постучался. В воротах открылось маленькое окно, выглянул бородатый и мрачный монах. Окинув меня цепким взглядом, буркнул:
        - Сегодня служб уже не будет. И захлопнул оконце.
        Я затарабанил вновь. Монах открыл оконце, высунул голову и раздражённо бросил:
        - Сегодня…
        Больше он ничего сказать не успел. Я пальцами руки, как клещами, сжал его нос.
        - Мне не на службу, ты бы хоть спросил, что мне надо. Настоятеля Савву хочу увидеть по очень важному делу. Послан отцом Питиримом. Понятно ли?
        Монах не мог ни кивнуть, ни сказать что-либо. Только промычал.
        - Открывай, некогда мне, - и я отпустил его нос, мгновенно покрасневший.
        Загремели запоры, в воротах открылась дверца, окованная железом.
        - Так бы сразу и сказал, почто за нос хватаешь?
        - Веди к настоятелю.
        Монах обиженно засопел и крупными шагами направился к длинному зданию.
        Я с любопытством осматривался по сторонам - всё-таки полторы сотни лет монастырю, основан ещё Дмитрием Прилуцким, сподвижником Сергия Радонежского.
        Монах провёл меня в небольшой, скромно обставленный зал, вышел, и через несколько минут в зал вошёл настоятель Савва.
        Вот что меня всегда удивляло в монахах - так это несоответствие возраста и внешнего вида. Борода и волосы на голове седые, а кожа на лице без морщин, глаза блестят молодо, и голос звучный, сочный, а не старческий глуховатый и надтреснутый. Лицо немного напоминало лица артистов после подтяжки. Вот и Савва - высок, сед как лунь, а лицо молодое, голос - звучный баритон.
        - Ты хотел меня видеть?
        Я поклонился.
        - Меня попросил приехать в монастырь отец Питирим, я прихожанин этого храма.
        Старец внимательно в меня всмотрелся.
        - Да, мы искали одного человека, именем…
        Он замолчал. Ох и осторожен настоятель.
        - Георгий, - продолжил я.
        - Начинаю понимать. Пройдём-ка в келью. Старец направился из зала, я последовал за ним.
        Зайдя в келью, старец прикрыл дверь, уселся на деревянное кресло, предложив мне сесть на скамью напротив.
        - Насколько я осведомлен, в других местах ты носил другое имя.
        - Это существенно?
        - В общем-то - нет. Но я должен убедиться, что речь идёт об одном и том же человеке.
        - И как я могу сиё доказать?
        - Как звали настоятеля Печерского монастыря?
        - Отец Кирилл.
        - Верно. А к кому направил отец Никодим молодого человека?
        - К священнику Дионисию в храм Покрова Святой Богородицы, только не доехал туда человек.
        Савва помолчал.
        - Похоже, этот человек и впрямь передо мной.
        И настоятель поведал следующее:
        - Беда у нас, помочь надобно. Направили мы в Боровск, в Рождества Богородицы Свято-Пафнутьев монастырь монаха с послушником. Не простого монаха - проверенного многажды и не с пустыми руками. Для вновь избранного клиром и государем первоиерарха Варлаама изготовлено было навершие для посоха и риза. Навершие из золота, с каменьями самоцветными, работы искусной, что делалось три года. Риза же золотыми нитями шита, шесть послушниц два года вышивали. Так вот, пропал монах, вместе с послушником и дарами ценными. Из Нижнего слухи имеем, что казну стрелецкую ты нашёл и из лап разбойничьих вырвал. Настоятель Михайло-Архангельского собора отписывал - де умён, удачлив, язык за зубами держать может и при случае за себя постоит. Ты догадался, о ком я?
        Я кивнул. Интересная складывается картина.
        Меня что, и здесь в сыщики записали? Не учился я этому ремеслу - так, повезло однажды.
        - Так вот, мы бы хотели, чтобы ты взялся за это дело. Нам не важно, будет ли наказан похититель - нам надо вернуть украденное и доставить в Боровск. Там довершат работу над посохом и одеянием иерарха, ну это уже не твоя забота.
        Я сидел в раздумье. Отказаться? А если меня «сольют» по-тихому князю? Взяться - вдруг дело окажется выше моего умения и не хватит мозгов, чтобы найти похищенное?
        - А сколько времени тому ушёл монах?
        - Четыре седмицы.
        - Пешком?
        - Ну зачем - лошадь дали, телегу. Послушник из бывших ратников, меч у него был - не мальчик, мог за себя постоять.
        - А чего же охрану не дали - только одного послушника, коли навершие дорогое?
        - Чем больше охраны, тем заметнее, тем сильнее соблазн.
        - Тоже верно. Как звали монаха и послушника?
        - Монаха - Ионой, послушник - Трифон.
        - В чём одеты были?
        - Известно, в чём. В чём монахи одеты бывают - ряса, клобук. Послушник - в подряснике.
        - Послушник надёжный, проверенный? Не мог ли он…
        - Мог, как и любой, в ком алчность победила совесть. Алчность - она у каждого есть, только большинство её в дальнем углу души гнобит, управлять собою не позволят. За монаха Иону головой ручаюсь - знаю его двадцать лет.
        - Трудная задача.
        - Была бы лёгкая - сами решили бы. Думаешь - тебя легче отыскать было?
        Я в голове перебирал варианты - с чего начать поиск? И пока не находил приемлемого. Я знал только отправную и конечную точки маршрута.
        - А как они выглядели?
        Тут уж задумался настоятель.
        - Как может выглядеть монах? Обыкновенно.
        - Ну, какого он был телосложения - высокий, низкий, плотный, худой?
        - А, вот оно что. Монах - высокий и худой, послушник - высокий, крепкий.
        - Приметы были - ну, шрамы на лице, родинки?
        - Монах Иона чист лицом, а у послушника на правой щеке и виске - шрам, старый, тонкий.
        Уже кое-что.
        - Попробую, настоятель, только больно много времени ушло, тяжко следы отыскать будет.
        - Вот и попробуй. Не сможешь найти - стало быть, то угодно Господу.
        Я раскланялся, настоятель осенил меня крёстным знамением, и я вышел.
        Обратную дорогу к воротам нашёл сам. Монах, завидев меня, живо отворил ворота. Нос его слегка припух и багровел, заметно выделяясь на лице.
        Отвязав лошадь, я поехал домой. Ехал не спеша, погрузившись в думы. Задали мне отцы церкви трудноразрешимую задачу. Каким путём поехали монахи, где случилось несчастье? В том, что случилось именно несчастье, я не сомневался. Если бы их просто ограбили, они давно бы уже заявились в монастырь - даже пешком.
        Настоятель не сомневается в Ионе, но ручаться за послушника не может. Придётся ехать в Боровск и опрашивать по дороге всех - другого пути начать поиски я не видел. Всё усугублялось давностью. Месяц - это много, если кто что и видел, так забыть успел, или сам куда уехал, например - по торговым делам.
        «В общем, - сделал я неутешительный вывод, - ждёт меня дорога с нудным выведыванием следов и, вероятнее всего, с плачевным результатом».
        Дома я собрал вещи. Собственно, вещей было мало: смена белья, продукты на дорогу; проверил оружие, и поутру, попрощавшись с семьёй, выехал.
        Мало того, что дело не сулило удачи, так ещё и заработать не удастся - только геморрой.
        Я прикинул, каким путём могли ехать Иона и Трифон. Телега пройдёт не везде, где сможет верховой.
        В первой же деревне я остановился, опросил жителей. Неудача. Монастырь был недалеко, и монахи ездили часто - в день несколько раз. Опрашивать надо подальше от монастыря: не догадался я, что монахи могут ездить в город за мукой, солью и всем другим.
        Решив так, я гнал лошадь часа два и, отъехав на порядочное расстояние, въехал в село. В том, что это было именно село, сомневаться не приходилось - виднелась церковная колокольня. Туда я сразу и направился. Куда заедут на отдых и трапезу монашествующие, как не в церковь.
        Священник подтвердил, что видел таких - Иону знает давно, ночевали они у него и уехали дальше.
        Тянуть время я не стал - снова пустил коня вскачь. Сколько могут монахи проехать в день на повозке? Вёрст двадцать пять, сомнительно, что более. Вот через такое расстояние и надо останавливаться мне, и сразу - в церковь. Тогда удастся выиграть главное - время.
        Уже далеко за полдень я снова привязал коня у сельской церкви.
        - Да, Иона был, и уже не в первый раз, - подтвердил священник, - уехали поутру - после службы и завтрака.
        И снова гонка, снова опрос священников.
        До вечера я успел побывать в четырёх церквах. Тот путь, что Иона с Трифоном проделали за четыре дня, я одолел за день. Переночевал на постоялом дворе и спозаранку, после первых петухов, плотно позавтракав, чтобы не терять время на обед, вскочил на коня.
        Быстро мелькали деревни, проносились назад поля и леса. Мелкие реки преодолевал вброд, крупные - по мостам, иногда на паромах - здесь они назывались «самолётами». Просто удивительно это современное словечко. И везде, где можно, я расспрашивал людей. Обычно ни одно событие не проходит мимо людского глаза, только надо уметь выспросить, выпотрошить свидетеля.
        И наконец мне улыбнулась удача - на перекрестке дорог, в сельце уже никто не смог сказать, что видел священника на телеге. Разводил руками и приходской священник сельской церкви. Никто к нему не заезжал; монаха Иону знает - бывал у него о прошлом годе, но ноне не был.
        Похоже - события развернулись где-то недалеко.
        Поскольку уже был вечер, я отправился на постоялый двор. Поставив коня в конюшню, я плотно поужинал и завалился спать. А поутру стал разговаривать с хозяином и прислугой постоялого двора - не было ли, не видел ли кто монахов.
        И вот такая интересная штуковина прояснилась. Приблизительно тогда, когда здесь должны были проехать Иона с Трифоном, на постоялом дворе три монаха жили. Ну может, и не монаха, но в чёрных рясах.
        - Кресты на груди были? - уточнил я.
        - А то! - удивился половой.
        Стало быть, христианской веры те люди.
        - И когда они уехали?
        - Жили у нас неделю, а съехали аккурат три седмицы назад.
        И как я не пытался выведать - на повозке они были или пешком, в какую сторону, по какой дороге ушли - ничего не смог выяснить. Слуга твердил: «Я половой, моё дело - кушанья да вино подносить, посуду убирать. За гостями присматривать - на то другие люди есть».
        Ну и ладно, хоть что-то для себя интересное узнал.
        Надо навестить соседние сёла, и особенно - священников местных. Чего это трое монахов неделю живут на постоялом дворе? Если человек в пути по делу, то остановился на ночлег, а утром - в путь. А эти неделю жили. Ждали кого-то? А не Иону ли с грузом драгоценным? То, что подрясники на них, ещё не говорит о том, что они на самом деле священники. Любой может купить чёрной ткани и сшить подрясник или купить готовый.
        Трое жили - очень удобно втроём одного связать или убить. А послушник, бывший ратник, в расчёт не брался? Или о нём не знали? А может, ещё хуже - на него рассчитывали?
        Вопросов много, только ответов нет. И ещё одна маленькая заноза - Иону знали все священники по дороге, стало быть, он частенько ездил по ней. Поэтому выследить его и устроить засаду не представляло трудностей.
        Если предположить, что засада и впрямь была и её осуществили эти трое, рядившиеся в монахи - где трупы? Трое против двоих, один из которых - бывший ратник и при оружии? Силы почти равны. Должны быть раненые или ещё как-то пострадавшие.
        Я объехал соседние сёла, поговорил со священниками. Правда - относились они уже не к Вологодской епархии, а подчинялись Твери. Между делом я интересовался - не приходилось ли за последние две недели хоронить кого-то из паствы, кто незнаком священникам? Нет, не приходилось. В принципе, если были убитые в схватке - их могли закопать втихую, без отпевания, где-нибудь в лесу.
        Я ездил по дорогам, внимательно оглядывал обочины. Никаких следов крови, поломанных веток кустарников - ничего. Ну не могли же эти двое испариться, пропасть незаметно. В конце концов - где их лошадь и телега?
        Я поинтересовался у местных кузнецов - не подковывали ли они чужую лошадь, которую приводили местные. Двое сказали, что подковы ставили, но хозяев и лошадей знают, как облупленных, а вот кузнец из Ольгинки обмолвился, что седмицу назад монахи из соседнего монастыря приводили подковывать лошадь, которую он раньше не видел.
        - Есть в монастыре две лошадки - старый мерин и молодая кобылка. Держат их для разных нужд - дрова привезти, сенца. А тут я и сам удивился - новая лошадь, справная трёхлетка. Монахи сказали - купили на торгу. Не наша лошадь, не тверская.
        Пришёл мой черёд удивляться.
        - С чего ты взял, на ней что - клеймо стояло?
        - Эх, молодо-зелено! Подковы у неё не такие, как у нас. Вот, смотри… - Кузнец взял готовую подкову и показал, в чём разница.
        Сам бы я сроду не додумался до такой мелочи - подкова как подкова.
        - А где монастырь-то?
        - Дык по этой дороге пять вёрст отсель. Сам-то лошадь перековывать будешь?
        - Потом.
        Я вручил кузнецу пару чешуек. Интересное наблюдение, надо посмотреть - что там за монастырь.
        Я погнал лошадь по дороге и вскоре с пригорка увидел высокие монастырские стены с бойницами. Невелик монастырь - сто саженей на двести, не более. Из-за стен возвышалась колокольня и шатры церкви.
        Я остановился. Как проникнуть в монастырь? Путником сказаться? Так деревня недалеко, туда и отправят. Силой же его брать не будешь - не война. К тому же причастны монахи монастыря к похищению или ни сном, ни духом? Обидеть подозрением нельзя, скандал будет. Осмотреть бы втихую, что там у них? К тому же я и в глаза не видел это навершие, какое оно.
        Я объехал на коне монастырь, держась поодаль, чтобы не вызвать ненужного любопытства. Пожалуй, в него можно проникнуть. Одна из стен, выходящая к пруду, низкая. Да и для чего здесь строить высокую стену? Если враг нападёт - то только с суши. Пруд - не река и не море, корабль для штурма не подгонишь, лестницу не подтащишь.
        Я отъехал к соседней деревне, договорился с хозяином крестьянской избы о постое, поставил лошадь в конюшню. Сам же завалился спать - ночью предстояло бодрствовать.
        Вечером я тихонько покинул избу и направился к недалёкому монастырю. У приметного дерева разделся, снял сапоги. Оружие с собой не брал - против братии применять его не собирался, к тому же любому оружию вода не на пользу.
        Я зашёл в тёплую водичку, подплыл к монастырской стене, вылез на узкую полоску берега. Стены здесь явно давно не обновлялись. По трещинам, по выступающим камням я взобрался на стену. Была она в этом месте неширокой - не более метра толщиной. Полежал немного наверху, всматриваясь во двор. Кое-где горели факелы, освещая вокруг себя небольшое пространство. Лишь бы собак не было. Собак в монастырях обычно не жаловали, но бывало иногда, когда охрана была сильной и бдительной - особенно, в женских монастырях - заводили цепных псов. Собаки для меня - самое плохое, что может быть: учуют издалека - поднимут лаем тревогу. Но пока вроде не видно и не слышно ничего подозрительного.
        Я спрыгнул вниз - высота забора с внутренней стороны не более двух метров, и чуть не вскрикнул. Голая пятка угодила на голыш. Хорошо хоть - ногу не вывихнул.
        Я двинулся вдоль стены. В этом месте располагались хозяйственные постройки. С них и начну осмотр. К жилым помещениям пока нельзя - монахи не спят.
        Первым я осмотрел небольшое здание. Двери снаружи не запирались на замки - скорее были прикрыты от ветра на деревянные вертушки. Да здесь нечто вроде покойницкой кладовой - стоят пустые новые гробы, деревянные кресты, на полу - стружка. Одним словом - скучно и навевает мысли о грустном.
        В следующем здании хранился хозяйственный инвентарь - вилы, грабли, лопаты, метлы, верёвки.
        Третье здание оказалось конюшней. Заходить я не стал, а от двери посчитал - три лошади, как кстати и говорил кузнец. Чего заходить внутрь? Получить по лбу копытом?
        А дальше меня ждал сюрприз. Когда я вышел из конюшни, недалеко за углом кто-то негромко кашлянул. Да я не один, оказывается… Мне повезло - невидимый мною человек выдал своё присутствие кашлем. Кто он такой и что делает ночью на заднем дворе монастыря?
        Я стоял, слившись со стеной и затаив дыхание. Медленно подошёл к углу конюшни, выглянул. Недалеко от меня стоял крепкий монах. Его чёрный подрясник сливался с темнотой ночи, и если бы не его кашель, я бы влип.
        Монах стоял неподвижно. У него что, послушание такое - стоять ночью неподвижно? Тогда почему не в церкви, перед образами? В голове молнией сверкнула догадка - не охраняет ли он кого? А может, Иона и Трифон здесь? Надо узнать. Один ли монах здесь, или есть кто ещё? Убивать нельзя - да и оружия у меня нет, но оглушить вполне можно.
        Я простоял за углом с полчаса и за это время не услышал ни разговора, ни чьих-нибудь шагов. Скорее всего, монах один. Надо решаться на что-то - не стоять же мне здесь всю ночь?
        Я подобрал камешек, перекинул его через голову монаха. Камень легонько стукнулся о стену. Монах сразу повернулся, но подойти к стене не торопился. В один прыжок я вылетел из-за угла, прыгнул на монаха и сцепленными в замок руками ударил его в затылок. Удар был силён - даже кисти рук заныли, и монах свалился на землю. Я прислушался - монах дышал. Вот и славно - крови нет, через полчаса монах очнётся, поэтому действовать надо быстро.
        Я обшарил монаха. На поясе его висела деревянная дубинка. Это лишнее; парень он крепкий, не приведи Господь - очухается раньше времени и огреет меня по голове. Поменяемся тогда местами - в отключке буду лежать я.
        Я забрал дубинку себе, на поясе что-то звякнуло. Никак - ключи? Точно, целая связка. Я сорвал ключи с пояса, подошёл к двери, у которой только что стоял монах. Замок тут висел амбарный, здоровенный. Такой не сбить кувалдой. Да и зачем шуметь, когда ключи теперь есть? Второй ключ подошёл, смазанный замок мягко клацнул и открылся.
        Я отворил дверь. Темно, но внутри точно есть кто-то живой. Тепло здесь и слышно чьё-то дыхание.
        - Иона? Иона, ты здесь? - спросил я наугад.
        В темноте заворочались. Хриплый голос ответил:
        - Кто меня спрашивает? Дня не хватило?
        - Я от отца Саввы из Спасо-Прилуцкого монастыря. Говори тише, не дай Бог - услышат.
        Раздалось шуршание, к дверям подошёл монах в простой рясе, опоясанный верёвкой, босиком. Был он таким, каким его описал настоятель - высокий и худой, борода лопатой. Вглядевшись в меня, сказал:
        - Не знаком мне твой лик. Зачем потревожил?
        И тут его взгляд упал на лежащего без памяти монаха.
        - У, оборотень! Предатель!
        Он выбежал из двери, пару раз сильно пнул монаха.
        - Ты чего, Иона?
        - Так послушник это, который помог меня связать.
        - Где навершие и риза?
        - Где им быть - тут, в монастыре.
        - Где точно - знаешь?
        - Мне не докладывают. Думаю - у настоятеля.
        - За что тебя сюда?
        - Долгий рассказ, это монастырь иосифлян - ский.
        - Покажи хоть приблизительно, где келья настоятеля?
        - Если не ошибаюсь - вот за той дверью, затем направо по коридору. Что ты задумал? Нельзя кровь проливать христианскую.
        - Я и не собираюсь. Надо только забрать у них то, что им не принадлежит. Сможешь через стену перелезть и меня подождать?
        - Смогу. А этот? - он кивнул на лежащего.
        Я подошёл к послушнику, снял с него пояс,
        связал руки. Оторвал подол подрясника, затолкал в рот. Провёл рукой по правой щеке - есть рубец! Стало быть, послушник сдал Иону. Я уже хотел затащить Трифона на место Ионы в узилище, как передумал. Развязал руки, стащил с него подрясник, снова связал руки, оставив его только в исподнем, и волоком затащил в каменное узилище. Запер замок, ключи забросил на крышу. Потом натянул на себя подрясник - эх, клобук бы мне ещё на голову, да нету.
        - Ты чего стоишь, монах? Лезь через стену и жди, как велено было.
        - Чего делать хочешь? Может, и я сгожусь в помощь?
        - Лезь, сам попробую сыскать пропажу. Если всё пойдет удачно, вскоре встретимся. Не вернусь до утра - возвращайся в Прилуки, расскажи настоятелю - кто предал и где ценности.
        Я подсадил монаха на стену, сам же пошёл к кельям. Маскировка моя, конечно, лыком шита. Монахов и послушников в монастыре немного, все друг друга в лицо знают, но издалека или со спины не всякий угадает. Я сейчас хватался за любую соломинку.
        Целы ли ещё и на месте ли риза и навершие, не отправились ли в Москву или другое какое место?
        Слышал я краем уха о церковном расколе. «Яблоком раздора» было отношение к монастырским пахотным землям с жившими на них крестьянами. В те годы размеры угодий порой во много раз превышали разумно необходимые для жизни самой братии. Однако же с большим богатством связано немало искушений и опасностей.
        Нил Сорский, посетив Афон, увидев мусульманский полумесяц на величественном когда-то храме святой Софии в Константинополе, пришёл к горькому осознанию причин падения Византии в 1453-м: таков печальный конец неправедных притязаний христиан на величие, богатство, мирскую власть. Вернувшись в Россию, он поддержал монашеское благочестие, названное «нестяжательством», проповедуя: «…стремление к приобретению сёл и стяжанию богатства - отступничество от заветов Христа».
        Государь Василий Третий в 1511 году утвердил первоиерархом Варлаама. Был он из когорты нестяжателей, предлагавших государству церковные земли. Велик был искус у государя забрать богатые земли монастырей, да умён был государь. Забери земли - и что тогда? Зачем нищей и безземельной церкви поддерживать светскую власть? И к тому же у государя не останется рычагов давить на церковь. Оба - и Варлаам и Василий - вели жёсткую политическую игру.
        Но была и третья сила - так называемые иосифляне, «стяжатели», внимавшие преподобному Иосифу Волоцкому, которые не хотели, чтобы земля - главная ценность и кормилица - перешла государству и отстаивали право монастырей владеть землями и крупной собственностью. При таких противоположных воззрениях конфликт двух церковных направлений был неизбежен и имел далеко идущие последствия для всей православной церкви.
        Кровавые драмы усугубляли некоторые деятели, которые, используя авторитет известных нестяжателей, стремились контролировать крупную церковную собственность. Одним из ярких представителей был Вассиан Косой, в миру - князь Василий Патрикеев, коего государь недавно помиловал и вернул из ссылки. Вот он и его соратники и плели интриги. Впрочем, меня эти игры не касались - как казалось мне.
        А вот поди ж ты, коснулись…
        Я шёл по пустынному двору. После вечерней молитвы монахи отошли ко сну. Вошёл в жилой корпус, по коридору повернул направо. Куда теперь? Здесь было несколько дверей. Иона говорил, что келья настоятеля направо, это так. Но! Почему ценности должны быть обязательно в келье? Скорее всего, они могут находиться в каком-то служебном помещении, скажем - кабинете настоятеля.
        Помедлив немного, я свернул влево, прошёл по причудливо изгибающемуся коридору и упёрся в деревянную резную дверь. Подёргал за ручку, убедился, что дверь заперта. Ломать? Шума много будет. А если попробовать проникнуть через окна? Надо посмотреть, нет ли на них решёток с внешней стороны?
        Я шёл по коридору назад, считая шаги. Вышел во двор, свернул направо и отсчитал те же тридцать два шага. Должны быть эти окна - два, а может и три. Это в кельях по одному окну. Кабинет же много больше.
        И здесь меня ждала неудача - окна прикрывали решётки из толстого кованого железа. В конце концов, чего я создаю себе трудности? Я просто прошёл сквозь стену между окнами.
        Я планомерно начал осматривать кабинет, досадуя, что не спросил у Ионы - в чём перевозились риза и навершие - в сундучке или кожаном мешке? Я открывал шкафчики, даже под стол залез - ничего похожего. Ладно, навершие не такое и большое - но риза?
        И тут мне припомнился Печерский монастырь, когда настоятель Кирилл, чтобы достать деньги, открыл потайную дверцу. Может быть, и здесь надо поискать нечто подобное? Я обшарил руками одну стену, другую - ничего похожего.
        Третью же стену прикрывала тяжёлая ткань с вытканными на ней библейскими сюжетами. И только я поднял её, как увидел эту дверцу. Замочной скважины не было, стало быть - есть потайной механизм. Я начал дёргать, крутить, тянуть за все мало-мальские выступы, до чего дотягивалась рука. Случайно я локтем задел выступ креста на стене, у дверцы что-то щёлкнуло, и она приоткрылась. Темнота полнейшая. По-моему, на столе я видел свечу в подсвечнике. Точно, вот она.
        Я зажёг свечу от лампады и вошёл в потайную комнату. Это было небольшое узкое помещение - два на три метра, совершенно без окон, что меня успокоило - по крайней мере, со двора не увидят свет свечи.
        Расшитая золотом риза висела на плечиках, на подставке стоял сундучок. Я откинул крышку. Мать моя! Давно я не видывал такой красоты. Навершие матово светилось полированным золотом, и падающий скудный свет свечи бросал на стены разноцветные лучики от крупных самоцветов. А ещё на стеллаже лежали небольшие кожаные мешочки с монетами. Я поколебался - не прихватить ли парочку? Ведь наверняка от отца Саввы я не получу ничего, но - устоял перед соблазном. Свернув ризу, я уложил её рядом с навершием в сундучок, вышел из потайной комнаты, задул свечу и поставил подсвечник на стол.
        Надо выходить - но как? На окнах решётки, дверь заперта на ключ, и изнутри открыть её нечем. С сундучком через стену не пройти. Я поставил сундучок на стол, открыл его, надел на себя ризу, навершие сунул за пазуху. Попробовал пройти сквозь стену и - у меня получилось. Теперь быстрее к задней стене монастыря. Удалось пройти незамеченным.
        Я снял ризу - жалко будет, если порву о камни. Снял и подрясник, замотал в него ризу и навершие, туго перетянул верёвкой. Взобрался на вершину монастырской стены.
        - Эй, Иона, ты здесь?
        - Здесь, заждался уже - чего так долго.
        - Держи!
        Я бросил ему свёрток.
        - Ты что - монастырь ограбил, ирод?
        - Вернул тебе ризу и навершие, а ты меня ещё и ругаешь.
        - Неужто? - возопил Иона.
        - Тихо - хочешь, чтобы стража монастырская сбежалась? Думаю, второй раз тебе удачно освободиться не получится. Плавать умеешь?
        Монах замялся.
        - Ладно, иди вдоль стены, а там дальше мелко. Нам в деревню надо - я там коня оставил и оружие. Уходить надо. Утром пропажи хватятся, искать начнут. Чем дальше уйдём, тем лучше.
        Иона пошёл по узкой полоске берега пруда, держась левой рукой за стену. Полоска суши становилась всё эже и эже, и Иона был вынужден зайти в воду, подняв полы рясы. Дно было илистое, скользкое, и Иона поскользнулся. Если бы я не подхватил его вовремя, монах упал бы в воду, наделав шума, а в ночном влажном воздухе звуки разносятся далеко.
        Наконец мы добрались до другого берега и пошли вдоль него. Где-то здесь я оставил свою одежду. Вот и приметное дерево. Я оделся, и мы быстрым шагом двинулись к деревне.
        Залаяли дворовые псы. Как не вовремя. Я попросил Иону посидеть на лавочке, сам же разбудил хозяина, щедро расплатился и забрал оружие и перемётную суму. Хозяин помог запрячь коня и вывести его со двора. Я забросил перемётную суму на круп лошади, подсадил Иону в седло.
        - А ты как же? - спросил монах.
        - Рядом бежать буду. Нам бы сейчас добраться до какого-нибудь села, рассветёт - лошадь для тебя купим.
        - Думаю, в Прилуки возвращаться надо, - молвил Иона.
        - Вот-вот, твои похитители тоже так решат, потому возвращаться не будем. Тебе в Боровск надо было - вот туда и направимся, только не прямым путём, немного кругаля дадим. Вдруг местный настоятель хитёр и опытен, направит погоню и в Прилуки, и по дороге на Боровск. Нам бы лошадь сейчас, тогда бы оторвались от преследователей. Ну ладно, хватит разговоров - будет ещё время поговорить.
        Я шлёпнул коня по крупу. Конь пошёл быстрым шагом, мне пришлось почти бежать. Хорошо, что Иона неплохо знал местность. Мне приходилось то бежать, держась рукой за седло, то переходить на шаг, давая себе хоть небольшой отдых.
        Начало светать. Нам удалось уйти от монастыря вёрст на пять, когда показалось первое село. Я уже был на пределе сил - сказывались бессонная ночь и вынужденный кросс. Всё, сил нет. Надо искать второго коня.
        Мы сразу направились к церкви, благо её купола были видны издалека. В те времена служители церкви жили рядом с церковью, иногда их дом стоял даже на одной территории с храмом, и искать священника не пришлось. У Ионы со священником нашлись общие знакомые, нам помогли купить коня, покормили, и мы снова пустились в дорогу.
        Хоть я и не очень любил езду на коне, но признал, что бежать за конём - ещё хуже.
        Когда за селом Иона, ехавший впереди, направил коня прямо, я его окликнул:
        - Надо уходить в сторону. Погоня пойдёт именно здесь - ведь самая короткая дорога именно эта. Твой послушник знает, куда ты направлялся. Поэтому прямая дорога к Боровску - не для нас. Поедем по объездным дорогам. Это будет дольше, но безопаснее.
        Иона был вынужден согласиться.
        Мы свернули вправо. Этих мест Иона уже не знал. Ничего, как говорится - язык до Киева доведёт. Лошадей не гнали; если погоня будет, преследователи пойдут по прямой дороге. А объездных - сколько хочешь; повсюду заслоны не поставишь, да и сомневаюсь я, что в монастыре найдется столько людей для погони. Двоих-троих направят на вологодский тракт, к Прилукам, еще столько же - на Боровск.
        - Сколько монахов в монастыре?
        - А? - очнулся от печальных дум Иона. Я повторил вопрос.
        - Десятка три будет.
        - А сколько в седле держаться могут да оружие держать?
        Иона задумался.
        - За всех не скажу - не знаю, но думаю - не больше десятка. В основном из молодых, послушники. Эти из кожи вон лезть будут.
        Так я и предполагал. Поэтому гнать ни к чему, лошадей запалим. Нам надо груз в целости в Боровск доставить, а днём раньше, неделей позже - какая теперь разница, когда месяц уже потерян.
        - О чём задумался, Иона?
        - Об Иуде.
        - Это ты о Трифоне? Сколько же он в послушниках?
        - Год почитай.
        - Не раскусили вы гадюку. Мне прибить его надо было, да настоятель Савва просил кровь не проливать. Я бы и не пролил - удавил бы по-тихому, или головой в пруд. Продавши единожды, продаст ещё.
        - Правильно говоришь, только как душу чёрную увидишь? Однако же вернули Божьим промыслом навершие и ризу.
        - Как вас повязали-то?
        - Просто. Дело уже к вечеру было. Мы подъехали к церкви - ну что в селе, думали отдохновение и ночлег получить у местного пастыря. Из церкви трое монашествующих выходят, увидели Трифона. Один из них знакомцем оказался, вместе на литвинов в дружине ходили. Слово за слово, уговорили в монастырь ехать, он ведь недалеко. Накормят, спать де уложат - будет о чём старым знакомцам поговорить. Мы и согласились. Вернее - я согласился, старый дурак. Трифон и без уговоров готов был, видно - знал заранее. А уж за стенами монастырскими повязали меня, да в поруб. Трифон сам отдал братии навершие да ризу, чёрная душа.
        - Удивляюсь я, Иона, что тебя ещё жизни не лишили - зачем им свидетель?
        - На всё Его воля. - Монах перекрестился.
        Удивительная беспечность - Русь со всех сторон терзают иноверцы - литвины, татары, ногайцы, по дорогам разбойники бродят, проходу не давая, а Иона с послушником ценности великие везёт за тридевять земель и - без охраны. Наивная душа! У многих купцов товара в обозе по цене вполовину, а то и того меньше, так охраны - человек пять-семь.
        Два дня мы ехали малоезженными дорогами, где проезжали две-три телеги в день - в густой траве едва виднелись следы от тележных колес. А на третий - в лесу встретились разбойники. Не разбойники даже, так - шпыни ненадобные. Два человека преградили нам путь впереди, и один - сзади. Одеты по-летнему, защиты - никакой, оружие просто смешное - кистени и ножи. Задний, правда, поигрывал самодельной деревянной дубиной. Видимо, они рассчитывали на лёгкую добычу, узрев монаха. Ну, так я вам не монах.
        Я вытащил саблю. Разбойники предпочли не связываться и медленно отошли в лесную чащу. Правильно - живы остались.
        Следующие три дня ехали спокойно. Беспокойство почувствовали, остановившись на ночь на постоялом дворе.
        Что-то мне не понравилось в хозяине - но что? Я начал припоминать и вспомнился мне его взгляд - очень уж внимательный, будто оценивающий: те ли люди приехали, о которых ему говорили?
        Мы поужинали в трапезной, затем поднялись в отведённую нам комнату. Иона стал возносить молитву перед иконой, что висела в красном углу. Я же вышел в коридор и тихо подошёл к лестнице.
        Сверху был виден лишь край стойки и ноги хозяина. Через некоторое время хозяин подозвал мальчишку - полового, что-то нашептал ему на ухо, и паренёк выбежал на улицу. Мне это не понравилось.
        Я пробежал в другой конец коридора, попутно заскочил в нашу комнату и бросил Ионе:
        - Никуда из комнаты не выходи, дверь запри, откроешь только на мой голос.
        Сам же вылез в окно в конце коридора, легко спрыгнул на крышу сарайчика, с неё - на землю. Перепрыгнул через забор и огляделся. Рубашка мальчишки мелькала уже далеко, вот он повернул в переулок. Я бросился бегом за ним. Добежав до дома, за которым он скрылся, я осторожно выглянул за угол. Парень стучал в ворота. Калитку отворил невидимый мне человек. Паренёк ему что-то сказал и отправился назад.
        Чтобы не столкнуться с ним нос к носу, я перебежал на другую сторону улицы и встал, отвернувшись, сделав вид, что ищу деньги в поясном кошеле. Мальчишка прошёл мимо, даже не обратив на меня внимания.
        Да, хозяин постоялого двора явно послал парня с сообщением. Я просто шкурой чувствовал, что речь шла о нас, даже скорее - об Ионе, поскольку в монастыре, где томился в узилище монах, меня никто не видел.
        Зайти в дом, да расспросить хозяина, о чём шла речь? О том, что неведомый мне мужик будет молчать, я не сомневался. Но ведь и у меня был дар развязывать языки. А вдруг я ошибаюсь, и парня послали за новой порцией вина? Может, он - виноторговец? Но не сидеть же мне в комнате и ждать развязки!
        ГЛАВА IV
        Придётся проследить за домом, ничего лучшего мне в голову не пришло. Плохо только, что торчу я тут на самом виду, как три тополя на Плющихе.
        Я уселся на завалинку. В конце концов мужик из того дома меня не видел. Если я не перестраховываюсь, то моего словесного описания у преследователей нет, только - Ионы. То, что разговор шёл именно с мужчиной, а не женщиной, я не сомневался - не будут втягивать в тайные дела женщину. А может, всё это - случайные совпадения? Как говорится, пуганая ворона и куста боится.
        Если я не ошибся, то мужик должен просто передать сведения, что получил от мальчишки, дальше. Интересно было бы посмотреть - кому.
        Вскоре мужик вышел из дома, осторожно осмотрелся и пошёл по переулку. Начали оправдываться мои худшие опасения.
        Я отпустил его подальше и направился за ним. И не очень удивился, увидев, что он входит в церковь - что-то подобное я и предполагал.
        Мужик пробыл в церкви недолго, вскоре вышел. Следовать за ним я не стал, не интересен он мне - обычный «почтовый ящик». Получил сообщение - передал. Гораздо интереснее было бы пообщаться с вышедшим священником - тем более, что он повёл себя странно. Выскочил из церкви во двор, заметался - видимо, решал, что делать? Захватить Иону самому - сил нет, людей оружных и опытных - тоже; сообщение передать дальше - сумерки уже на улице. А упустить нас ему явно не хочется - боится, что утром и след наш простынет.
        Наконец священник принял решение и быстрым шагом пошёл по улице, но к моему облегчению - недалеко. Вошёл без стука в ворота избы, пробыл во дворе несколько минут, вышел и уже спокойной походкой вернулся в церковь. Очень интересно!
        Я издали наблюдал за избой, куда заходил священник.
        Вскоре открылись ворота, на старом мерине выехал верховой - одеждой ремесленник.
        Мерин трусил неспешно, видно - отбегал своё. Я шёл сзади. Всадник выехал из села, и я забеспокоился. Стоит мерину прибавить хода, и я за ним не поспею. Жалко, что мой конь на постоялом дворе. Тогда надо догнать и порасспрашивать мужика.
        Я рванул за всадником - благо он не оборачивался. Когда уже приблизился, с дороги сместился на обочину. Там трава, она приглушит топот. Догнав, я резко дёрнул всадника за ногу. Не ожидавший нападения мужик свалился с лошади, но не упал - я вовремя поддержал. Зачем мне покалеченный?
        - Здорово, мужик!
        - И тебе здравствовать; чего бросаешься на людей? У меня и денег нету.
        - Не за деньгами я. Чего приходил к тебе священник?
        Мужик слегка растерялся, потом ляпнул первое, что пришло в голову:
        - Крестины завтра - внука крестить буду, вот поехал кумовьям обсказать.
        - На ночь глядя? - Я вытащил нож из ножен. - Если ты ещё не понял, то я - не тать. Хочу услышать - куда путь держишь и что велено передать?
        Глаза у мужика забегали. Говорить ему явно не хотелось. Я слегка кольнул его остриём ножа.
        - Считаю до трёх. Не скажешь - обстругаю, как полено, только и оставлю, что язык, чтобы сказать мог. Веришь?
        Мужик разразился длинным матерным монологом. Надо поучить. Кончиком ножа я резанул по руке. Разрез длинный, но для жизни не опасный. Мужик взвизгнул и замолк, лишь глядел на меня испуганно. Только сейчас он осознал, что я не шучу и угрозы мои - всерьёз.
        - В соседнее сельцо велено было ехать, в церкву. Там передать местному священнику - Иона здесь, торопитесь, утром уйдет.
        - И всё?
        - Истинный Бог, всё. - Мужик перекрестился. Я думал. Отпустить его в село - значит, навлечь на себя неприятности, и не далее, как рано утром. Прирезать - рука не поднимается: он никто, еще один «почтовый ящик». Прогнать домой - проболтается священнику. Вот незадача.
        А привяжу-ка я его к дереву. Отведу подальше в лес и привяжу. Коня его трогать не буду: мерин старый, сам дорогу домой найдёт. Придёт без седока - искать пропавшего начнут, а за день не помрёт.
        Так и сделал. Отвёл мужика метров на двадцать в лесок, привязал к дереву, в рот шапку его же затолкал. Шлёпнул рукою по крупу лошадку, и мерин неспешно зашагал по дороге. Мне кажется, мерину было всё равно - есть на нём всадник, нет ли?
        Я же отправился назад и прямым ходом - на постоялый двор. Иона ещё не спал, ждал меня. Я пересказывать подробности не стал, объяснил просто, что выследили нас, но до утра время есть - можно немного поспать, а утром поедим и - сразу в путь.
        Так и сделали. Я запер дверь, подставил к ней скамью, обнажённую саблю положил рядом с собой.
        Ночь сюрпризов не преподнесла - выспались оба, и после скорого завтрака поднялись в седло.
        Мы выехали из села, и я без слов свернул с дороги. Иона как привязанный следовал за мной. Я решил выехать на другую дорогу, а срезку между ними осуществить прямо по целине. Как я узнал утром в трапезной, глубокой реки или оврагов поблизости не было.
        Одно плохо - ехать приходилось шагом, осторожно, чтобы ноги коней не угодили в барсучью нору или другую западню. Тогда бросай коня и тащи груз на себе до первого села. Да и верную дорогу спросить не у кого: вокруг ни души, лишь луга и засеянные поля. Но я полагался на свою интуицию и память. Европейскую часть Руси я помнил относительно неплохо ещё по прежней жизни, когда пришлось попутешествовать на байке.
        Дорога и в самом деле появилась часа через три неспешного хода, и мы повернули направо. Здесь уже пустили коней вскачь. Переходили с рыси на галоп и обратно, давая коням отдохнуть. За день отмахали вёрст тридцать.
        - Всё, не могу, сидеть уже не могу, давай передохнём, - взмолился к вечеру Иона.
        Доехав до первого же постоялого двора и отдав коней прислуге, мы поели и легли спать. Вернее - спать лёг я один. Иона ещё долго стоял перед иконой, вознося молитву. Под его бормотание я и уснул.
        Утром, после завтрака - снова в седло. До Боровска оставалось уже не так далеко, но и опасность, что нас попытаются перехватить, тоже возрастала.
        Переправились через Волгу на пароме, проехали старинный русский город Ржев. Теперь впереди не будет больших рек, а малые мы пересечём вброд.
        Тракт был грунтовый, но утоптанный копытами и колёсами повозок до бетонной плотности. Если бы не пыль, совсем было бы неплохо. Помогал боковой ветер, относивший пыль в сторону, но даже и при этом через пару часов мы покрылись слоем серой пыли.
        Навстречу нам пронеслись два всадника, тоже запылённые донельзя. Мы разминулись, затем всадники круто осадили коней, развернулись и пустились за нами вдогонку.
        - Иона, давай быстрее, нас догоняют.
        Я оглядывался, но расстояние между нами неуклонно сокращалось. Вероятно, лошади у всадников были посвежее или повыносливее. Вот уже дистанция - не более тридцати метров.
        - Иона, скачи вперёд, жди меня на первом же постоялом дворе. Я их задержу.
        Я перестал погонять коня, и всадники быстро приблизились. Обернувшись, я всмотрелся. Одежда на них не монашеская, цивильная. Тогда можно и сабелькой помахать. Один из всадников приблизился, стал обходить меня слева. Никак они хотят разделиться - один догоняет Иону, второй - нападёт на меня?
        Как только корпус его лошади поравнялся с моей, я резко выкинул левую руку в сторону и ударил его кистенём. Удар пришёлся в правое плечо. Всадник вскрикнул, выпустил поводья, закачался в седле. Конечно, болевой шок при таких ударах в сустав очень сильный. Всадник стал отставать, но второй сблизился и выхватил саблю. Его жеребец неуклонно приближался, снова обходя меня слева. Неудобно бить левой рукой, но как только морда жеребца оказалась в досягаемости, я рубанул поперёк неё. Жеребец взвился от боли, всадник свалился в дорожную пыль.
        Я притормозил коня, развернулся и медленно стал приближаться. Всадник оправился от падения, поднялся. Стоял, выставив вперёд саблю. Я пришпорил коня, задумав срубить его на скаку.
        Противник мой оказался опытным - пешему трудно устоять перед конным; в последний момент он уклонился и присел, ударив саблей по ногам моего коня. Конь кувыркнулся через голову. Моё счастье, что я успел выдернуть ноги из стремян, иначе туша коня меня просто раздавила бы. Падение, сильный удар о землю. Мне показалось, что от удара из меня вышибло дух, перехватило дыхание.
        Но осознание близкой и смертельной опасности заставило быстро вскочить. Сабля валялась в двух шагах от меня, я схватил её и обернулся к врагу. К моему удивлению, он не бежал ко мне, а стоял на месте. Довольно странно. Он что, при падении ногу повредил? Я обернулся назад. Конь второго всадника стоял смирно на дороге, а противник мой, потеряв сознание, лежал на шее коня. Хоть с тыла ничего не угрожает.
        Я медленно подошёл к врагу, восстанавливая сбитое падением дыхание. Точно - одна ступня у него неестественно вывернута в сторону, и опирается он только на одну ногу. Старается держаться, но лицо перекошено от боли.
        - Мужики, вы чего на меня кинулись? Я вас не трогал - какая пчела вас укусила?
        - Ты нам не нужен - просто мешаешь, потому умереть должен.
        - По-твоему, если ты мне сейчас мешаешь - тоже умереть должен?
        Враг сплюнул, оскалился:
        - Чего стоишь? Поглумиться хочешь? Ну, убей, если получится.
        Я сунул саблю в ножны.
        - На кой чёрт ты мне сдался, сам на дороге сдохнешь без лошади.
        Я повернулся, пошёл к лошади второго всадника. Мой конь валялся на дороге с вывернутой шеей и перерубленными ногами.
        Подойдя, я стянул всадника, и он кулем упал в дорожную пыль. Чего с ним церемониться? В живых его оставил - пусть ещё спасибо скажет, когда очухается.
        Я срезал с его пояса плотно набитый кошель, сунул его за пазуху. Придётся покупать себе нового коня. Жалко, я свыкся со старым.
        Взлетел в седло, тронул поводья. Не спеша объехал своего противника. Он опирался на саблю и чуть зубами не скрежетал от бессилия. Как же, враг рядом, а он его достать не может. Хуже того - я драться с ним не стал, объехал, как кучу навоза.
        Я пришпорил коня и через полчаса был уже на постоялом дворе.
        Иона ждал на крыльце, с тревогой поглядывая на дорогу, и, завидев меня, с облегчением вздохнул.
        - Жив? Ну, слава Богу!
        - Ну уж коли мы на постоялом дворе, пойдём хоть пообедаем по-человечески. Думаю, сегодня нас уже никто не побеспокоит.
        Мы с аппетитом поели. Собственно, поел я, а Иона поковырял кашу ложкой, мясо есть не стал, запил квасом. Я же, доев курицу, побаловал себя пивом.
        - Вот теперь и дальше ехать можно, с сытым брюхом оно веселее.
        Иона пробурчал что-то вроде как «чревоугодник», но мне было всё равно, что он обо мне думает.
        Мы пустились в путь и, переночевав у знакомого Ионы, к вечеру следующего дня подъезжали к Боровску, вернее - к Свято-Пафнутьеву Боровскому монастырю, что стоял близ города.
        Монастырь производил серьёзное впечатление. Скорее - выглядел он как крепость: толстенные стены, шесть башен, все - каменные. Такой монастырь любую осаду выдержит.
        На территории монастыря высились маковки церквей. Насколько я помнил - здесь, в этом монастыре, много лет спустя, во время царствования Алексея Михайловича, уморили голодом боярыню Морозову, выступавшую против церковных реформ патриарха-раскольника Никона, и её сестру - княгиню Урусову.
        Мы подъехали к въездной башне, как я позднее узнал - Георгиевской.
        На стук Ионы в крепостные ворота выглянул послушник. Увидев монашескую рясу Ионы, загремел запорами и открыл ворота. Мы спешились и, ведя коней в поводу, прошли ворота, которые тотчас же закрыли.
        Мы оказались на небольшом пятачке внутри башни. Следующие внутренние ворота были закрыты и располагались под прямым углом к въездным, чтобы затруднить неприятелю штурм при осаде.
        Из узких боковых дверей вышел монах, завидев Иону, бросился обниматься, восклицая:
        - Дошли наши молитвы до Вседержителя! Жив, добрался-таки. А то уж мы слухи разные слышали - де сгинул Иона. Пошли к настоятелю! А это кто с тобой?
        - Защитник мой, из узилища вызволил, сюда сопроводил, немало жизнию рискуя.
        - Вот оно как. Тогда идёмте вместе.
        По знаку монаха послушник открыл внутренние ворота, и мы оказались внутри монастырских стен. Послушник забрал лошадей, а мы отправились за монахом.
        Перед дверью настоятеля попытались отряхнуть одежду от пыли, да какое там. Так и вошли.
        Настоятель принял Иону с радостью. Перекрестил, облобызал, посадил на скамью. Я скромно присел рядом.
        Иона не торопясь пересказал все события, включая измену Трифона, своё счастливое освобождение, возвращение ризы и навершия. При этих словах Иона развернул свёрток, достав шитую золотом ризу, и поднёс настоятелю монастыря навершие.
        Тот долго любовался навершием, потом молвил, что посох уже готов, осталось только водрузить на него навершие - и подарок для иерарха готов. Развернул ризу - хороша, в пыли немного - так это ничего, послухи почистят.
        Иона уселся и продолжил рассказ.
        - Вот как оно! Совсем Вассиан Косой совесть потерял, народ мутит, клир расколол. Ох, не к добру!
        Осенив меня крестным знамением, он поблагодарил за помощь. Позвонил в колокольчик и велел явившемуся послушнику накормить меня и отвести отдыхать. Иона же остался с настоятелем, видно - был разговор не для посторонних ушей.
        Я перекусил в монастырской трапезной, с удовольствием улёгся на жестковатый матрас и отрубился. С момента, как я покинул Вологду, я не чувствовал себя в такой безопасности.
        Проспал я до утра, и лишь близкий колокольный звон разбудил меня. Звонили к заутрене. Вставать страсть как не хотелось. Но не выйти на утреннюю службу в монастыре - верх неуважения.
        А после службы - завтрак совместно с монахами в трапезной. До чего же у них здесь, в монастыре, хлеб хорош. Своей выпечки, свежий, духовитый. Прямо на диво.
        Я нашёл Иону и спросил:
        - Когда назад, в Прилуки?
        Монах ответил уклончиво, вроде есть здесь, в Боровске, ещё дела, и доберётся он сам. Тогда я решил возвращаться один и попрощался с Ионой.
        Послушник споро возложил на лошадь седло, затянул подпругу, подвёл лошадь к воротам. Прощай, Боровск, может, и доведётся ещё быть в старинном граде.
        Обратный путь я проделал быстро. Ехал налегке, в одиночку, не опасаясь нападений, и через неделю уже въехал в Вологду.
        Перво-наперво - домой, успокоить жену, что жив-здоров. Ну и помыться в баньке, поесть домашних харчей. А завтра уже - в Спасо-Прилуцкий монастырь, к настоятелю, куда уж теперь торопиться-то.
        Выехал я с утра, на отдохнувшей лошади. На стук в ворота в оконце выглянул монах и, узнав, отпер калитку.
        Настоятель принял меня тотчас же.
        - Ну, сказывай - удалось найти?
        - Удалось.
        - Где навершие и риза?
        - Где им быть? В Боровске ныне. Настоятель сильно удивился, усадил меня на
        скамью.
        - Рассказывай.
        И я подробно рассказал, как и где нашёл Иону, и что Трифон оказался изменником, Иудой, как удалось найти похищенное и добраться с Ионой до Боровска, где вручили настоятелю навершие и ризу.
        - Где же Иона?
        - Остался в Боровске, сослался на дела, сказал, что доберётся сам.
        Настоятель задумался, потом поднявшись, поблагодарил. Я поклонился и вышел.
        Меня не оставляла надежда, что отцы церкви обо мне теперь забудут, желательно - надолго, и не скажут невзначай о моей персоне князю Овчине-Телепнёву.
        Я зажил прежней жизнью, но в душе поселилась тревога, маленький такой червячок сомнения. Не станет ли меня теперь шантажировать настоятель, решая свои проблемы? А с другой стороны - раз смогла меня найти церковь, при желании может найти и кто-либо другой, тот же московский князь. И чего ему неймётся? Я ведь исчез из его жизни, не напоминая абсолютно ничем. Рот всегда держал на замке. Или он опасался, что, попади я к палачу, расскажу на дыбе всё, что знаю? Пытки выдержат немногие, только фанаты веры, убеждений. А может быть, мне стоит самому пробраться к князю и прирезать его? Причём втихую, без свидетелей? Тогда и концы в воду, искать будет некому. Душа противилась. Одно дело - убить врага в бою, защищая свою жизнь, другое - убийство исподтишка. Нет, я не мог пасть столь низко.
        В голове промелькнула одна мыслишка. Надо её обмозговать в тишине. И чем больше я об этом думал, тем больше убеждал себя, что стоит попробовать.
        А вспомнил я вот о чём. Ещё будучи на службе у князя, исполняя его задание на Муромской дороге, я проник в сон князя и предотвратил отравление ядом его и его семьи. Не попробовать ли мне снова проникнуть в сон и внушить ему мысль, что искать меня не надо? Так и порешил.
        Я лёг спать в своём кабинете, сказав жене, что надо обдумать дела. Прилёг на мягкую софу и даже слегка придремал. Около полуночи решил, что пора действовать. Закрыл глаза и в полудрёме вызвал в памяти образ князя. Долго не получалось - образ в памяти потускнел, что ли?
        Затем из туманного облака возник княжеский лик. Я сосредоточился, с помощью телепатии или как уж там это состояние называется, попытался проникнуть в мысли или сон князя.
        Медленно выплыло из грёз милое женское лицо, на голове кика, богато расшитая жемчугом, золотые височные кольца. Видение охватывает женщину всю, целиком. На ней красный сарафан, из-под которого выглядывают носки алых сафьяновых сапожек. И главное - обстановка вокруг неё. До меня начинает доходить, что это всё - убранство Кремля, а женщина - супруга государя. Ни фига себе видения у князя! Это он мечтает, или всё происходит наяву? Вот мужские руки, унизанные перстнями, начинают раздевать государыню.
        Нет! Я вздрогнул, пришёл в себя. В такой амурный сон не полезу, мне там делать нечего. Видно, не зря слушок ходил… лучше займусь княжескими мыслями и видениями в другое время.
        Но не зря, ох не зря разыскивал меня князь, пытаясь навеки заткнуть мне рот. Весь следующий день меня так и подмывало рассказать Елене, что удалось увидеть. Лишь усилием воли я запретил себе это. То, что известно женщине, вскоре будет известно всем. А это верный путь на плаху - если не по велению князя, так по воле государя.
        На другую ночь я повторил попытку, на сей раз более удачно. Княжеский сон был умиротворяющим - луг, цветы, ручеёк весело блестит под солнцем. Пора вмешиваться.
        Я занял всё видение князя и почувствовал, что он вздрогнул.
        - Узнаёшь ли меня, княже? Я - бывший твой дружинник, на которого ты прогневался за подозрение облыжное. Не виновен я перед тобой ни в чём, разве только жизнь твою спас. И теперь ты жизнью своей со мной навеки, до смерти связан. Я умру - и ты погибнешь, меня схватят - и тебе не жить. Понял ли меня, княже?
        Я убрался из княжеского сна. Не стоит перебарщивать. Лучше через некоторое время повторить сеанс, твёрдо вбив в голову князю, что искать меня не надо.
        Уснул я далеко за полночь, утомлённый, но довольный содеянным.
        А через несколько недель в церкви священник Питирим вновь отвёл меня в сторонку и попросил посетить настоятеля монастыря отца Савву.
        «Что опять случилось? - думал я, подъезжая к монастырю. - Неужели снова какая-то кража, или монах исчез? Пошлю их всех подальше, так недолго и в кабалу попасть».
        К моему удивлению, игумен встретил меня приветливо, усадил в кресло, а не на скамью поодаль.
        - Как поживаешь, Георгий?
        - Твоими молитвами, отец Савва.
        - Ну-ну, не всё так уж и плохо. Прибыл Иона из Боровска позавчера. Очень хорошо о тебе отзывался - мол, не сребролюбив, милостив - никого не покалечил и жизни не лишил, а дело свершил. Как истый православный. Мера зрелости и серьёзности человека определяется делами, а не словами и намерениями. О твоём поступке даже сам предстоятель знает.
        Отец Савва перекрестился и продолжил:
        - Есть у нас лазутчики свои даже у Вассиана Косого. Говорят, землю князь роет, хочет найти человека, что расстроил его хитроумную комбинацию. Мы, по мере наших возможностей, сделаем всё, чтобы о тебе никто не узнал.
        Вот уж спасибо! Втянул меня в свои церковные интриги, а теперь - «в меру сил». Да что же мне так не везёт - если вчера меня искал один князь, то сегодня - уже два. Так и в России места не останется, куда спрятаться можно.
        Видимо, Савва прочитал на моём лице печать беспокойства и уныния.
        - Рано унывать, сын мой! Не всё хорошее ты от меня ещё узнал. В доме князя Овчины-Телепнёва о тебе благополучно забыли. Не далее как три седмицы назад сам князь распорядился прекратить поиски, а буде где и встретишься ты с дружиною княжеской, притеснений тебе не творить. В случае же опасности для твоей жизни - защищать, как самого князя.
        Настоятель продолжил:
        - Сам удивлён сим поворотом. Овчина-Телепнёв нам знаком хорошо, не раз сталкивались с ним. Серьёзный муж, за государя радеет, при этом и от государя милости имеет. Но при всём при том злопамятен зело. И вдруг - прекратить поиски. Инда и мы не лыком шиты. Божьим промыслом водимый размыслил я, что надо тебе родословную знатную иметь. Ты где рождён-то?
        - Честно сказать, отец Савва, даже не знаю. Сиротою рано остался…
        Дальше врать не пришлось - настоятель хитро заулыбался, и я замолчал. Наверное, игумен Никодим, настоятель монастыря подо Ржевом, довёл сведения о моём прибытии из будущего до иерархов церкви - иначе чего отец Савва так хитро заулыбался? Ох, за каждым словом надо следить, тщательно обдумывать, прежде чем ляпнуть чего не то.
        - Не тушуйся, это я так - проверить. По моему заданию монахи просмотрели записи в церковных книгах. Тебе ведь тридцать пять годков?
        Я кивнул. К чему он клонит, не пойму.
        - Так вот, есть записи о рождении сына, наречённого Георгием, у болярина Михайлова, Вологодской губернии, сельцо Ярцево. Так что ты - болярин родовитый. Не знал?
        Я сидел ошарашенный. Интересно, они что - однофамильца моего нашли? Так для этого сколько книг переворошить надо. И где теперь настоящий Георгий Михайлов? А ну угораздит встретиться, Русь-то не так и невелика. Настоятель вроде как прочитал мои мысли.
        - Пожар случился в отчем доме, все и сгинули в огне, а ты вот каким-то чудом спасся. Землицы у батюшки твоего, Игната, было немного, за смертью хозяина отписана с немногими людишками была в государево владение. Так что, болярин Георгий Михайлов, ноне ты безземельный, потому людей на государеву службу выставлять не должон. А грамотку о происхождении твоём, о болярстве, я тебе вручаю.
        Савва достал из ящика стола грамотку и вручил мне. Я бегло просмотрел - октября, второго дня… Внизу сургучная печать. Всё честь по чести.
        Ни фига себе. За месяц, что мы не виделись после моего прибытия из Боровска, настоятель провернул большую работу - пусть и не своими руками. А как тонко и хитро продумано! Я бы не смог додуматься до такого хода. Сильно, очень сильно. Был небеден и удачлив, а оказался ещё - и родовитый боярин. Если с умом подойти - могут открыться большие перспективы, начиная от государевой службы и до возможности выборов в городские посадники… Ну, удружил отец Савва! Я-то думал - отделались от меня простым «спасибо».
        Дорогого стоит эта грамотка. Однако же, зная немного настоятеля монастыря, я предполагал, что за эту грамотку в будущем придётся отрабатывать. По мелочам дёргать не будут - сами с усами, вернее - с бородами, но где будут нужны мои мозги и руки, призовут - это как пить дать.
        Моя аудиенция у игумена Саввы на том закончилась и, откланявшись, я уехал из монастыря.
        Лене рассказал, что боярин по рождению, и в доказательство предъявил грамотку. Жена долго её читала, рассматривала, только что на зуб не пробовала и неожиданно огорошила меня вопросом:
        - Так это что, и я выходит боярыня, коли муж у меня - боярин?
        Я немного поразмыслил - получается так. Об этом я даже как-то и не подумал. Ох уж эти женские мозги с их логикой.
        Я бережно уложил грамотку в шкатулку, где хранились другие документы - купчая на дом, купчая на скипидарный завод. Хм, ничего вроде и не изменилось, а как приятно ощущать себя боярином и промышленником. Не голь перекатная. Хотя я встречал бояр на своём веку, у которых за душой ничего, кроме родовитого имени, и не было - ни денег, ни земли, ни холопов.
        Меня вдруг осенила неожиданная мысль, от которой я даже присел на софу. Дом в Вологде есть, деньги есть. Почему бы не прикупить земли с деревенькой у какого-нибудь обнищавшего дворянина? Вот тогда я и буду самым что ни на есть заправским боярином. Плохо только, что земля, в основном дарится государем боярам за заслуги. Купить тоже можно, но и посуетиться придётся много.
        Я улёгся на софу. И надо же - немудрящая грамота вызвала столько мыслей. К тому же, если я стану землевладельцем, надо будет выставлять в случае войны людишек в полном боевом снаряжении - как говорится в государевом указе - «конно и оружно». Надо поразмыслить, заманчивая мысль.
        Не откладывая в долгий ящик, я обратился к отцу Питириму. Он пообещал узнать, если подвернётся случай.
        Выйдя из церкви, я перешёл через Каменный мост, перекинутый через реку Золотуху. Вот и Сенная площадь - центр Вологды, средоточие приказов с их дьяками и писарями. Надо просто подкупить дьяков или подьячих, те и подскажут, где можно прикупить землицы. Во все времена приближённые к власти любили деньги. Знакомых у меня там не было, а совать деньги прилюдно - копать себе яму.
        Я постоял у присутственного места, дождался обеда. Дьяки, подьячие, столоначальники и писари чинно, раздуваясь от ощущения собственной значительности, вышли из приказа. Кто-то уходил на обед поодиночке, скорее всего - домой, некоторые направились к ближайшему постоялому двору, в трапезную. Я направился за ними.
        Писари уселись за отдельным столом, столоначальники, соблюдая дистанцию, - за другим. Да и кушанья себе столоначальники заказывали подороже, сдобрив их вином, а не пивом, как писари.
        Я присел в сторонке, заказав себе скромный обед на скорую руку. Как подобраться к труженикам пера? Ничего дельного в голову не приходило. Ладно, попробую ошеломить их, а там - буду действовать по обстановке.
        Я подозвал полового, истребовал лучшего вина и, когда кувшин был доставлен, отлил в чарку и попробовал. Вино и в самом деле было неплохим. Я сунул половому в руку полушку.
        - Отнеси кувшин с вином за тот стол, скажи - от меня.
        Половой шустро выполнил задание. Подьячие переглянулись, посмотрели на меня, я состроил уважительную физиономию и поднял свою чарку в приветствии. Им ничего не оставалось, как наполнить свои оловянные кружки вином и выпить. Вино явно понравилось, и когда они опрокинули по второй, я смело направился к их столу.
        - Болярин Михайлов.
        Подьячие переглянулись. Никто, скорее всего, не мог вспомнить такого боярина, но признаваться в этом не хотелось.
        Меня пригласили присесть, что я с удовольствием сделал. Махнул рукой половому и попросил ещё кувшинчик.
        Выпив по кружке, от продолжения служивые отказались.
        - На службе мы, больно дьяк сегодня зол, может и за волосья оттаскать или того хуже - из жалования вычесть. Вино уж больно хорошо, так можно продолжить опосля, после работы.
        - А чего же, приходите, продолжим. Когда подьячие ушли, я направился домой,
        плотно пообедал, затем съел кусок масла. Елена аж изумилась - сроду я масло кусками не ел.
        - Для дела требуется - пить вино вечером придётся, так это чтобы не захмелеть.
        - Вона что. И помогает?
        - Попробую - скажу.
        Вечером я уже сидел в трактире, заказав запечённого молодого поросёнка, квашеной капусты, огурцов и два кувшина вина. Подьячие не заставили себя ждать.
        Мы подняли первый тост за знакомство. Подьяки назвались. Не забыть бы их имена. Масло хоть и ел, но вино оказалось забористым.
        Славно посидели, покушали от пуза, выпили изрядно.
        Я не заикался о своей просьбе - пока надо только познакомиться, что мне удалось. Уже вечером, выходя из трапезной, мы обнимались. Подьячие были людьми битыми, и у них был нюх на денежных людей.
        На углу у Малой Обуховской мы разошлись. Я был трезв, как стёклышко, из кружки отпивал по глотку.
        Теперь я шёл за Степаном. Мне он показался самым толковым. Надо узнать, где он живёт. Степан прошёлся по Малой Обуховской, свернул на Пятницкую, покачиваясь, нашёл свой дом, забарабанил в ворота: «Эй, баба, открывай, не видишь - хозяин пришёл с государевой службы!».
        Я развернулся и сам отправился домой.
        А следующим вечером я поджидал Степана недалеко от его дома. Как только он показался вдалеке, я медленно пошёл навстречу.
        - О! Какие люди! - узнал меня Степан.
        Мы обнялись, как старые знакомые. Уже хорошо, что после вчерашнего возлияния у него память не отшибло.
        - Пошли ко мне домой, - пригласил Степан, затем посмурнел. - Жалко только, выпить нечего.
        - Тогда зачем домой идти? Пошли в трапезную.
        - А и правда - зачем домой идти, коли выпить нету? - согласился Степан.
        Я накануне обошёл окрестные улицы, нашёл приличный трактир. Здесь даже была комната позади общего зала для особо важных гостей.
        Я заранее заплатил за неё и теперь, едва мы вошли в трактир, нас под ручку со Степаном проводили туда. Что принести, было уже оговорено, и вскоре на столе оказались жареные цыплята с тушёной капустой, караси в сметане, истекающая жирком копчёная осетрина, пряженцы с различною начинкой. А запивали всё отличного качества мальвазией.
        Степан после второй кружки слегка поплыл. Вцепившись зубами в цыплёнка, другой рукой тянулся к рыбному расстегаю. Проглотив, вытер жирные руки о бороду. Сыто икнул и продолжил трапезу, не забывая отхлёбывать вино из кружки.
        Насытившись, он окинул стол завистливым взглядом, не ускользнувшим от моего внимания.
        Пора рыбке заглотнуть наживку.
        - Да, неплохо боляре живут.
        - Кто ж тебе не даёт?
        - Жалование не позволяет.
        Степан пустился в пространные объяснения - работы де выше крыши, начальство не ценит, а надоедливые просители если и отблагодарят, так медной полушкой. Я сочувственно качал головой и слушал, не перебивая. Нет ничего лучше, чем благодарность говорившего терпеливому слушателю.
        Когда Степан замолк, я вытащил из кошеля, небрежно брошенного на стол, золотой цехин.
        Глаза Степана алчно сверкнули, но к монете он не притронулся.
        - Если что и надо, болярин, то указы государства я нарушать не намерен. Узнает дьяк - на плахе жизнь кончу.
        - А кто сказал, Степанушка, что законы нарушать надо? Я вот хочу деревеньку себе прикупить с землицею. От тебя только и требуется, что мне сказать, когда подвернётся подходящий случай - умер там кто или хозяин продать решил. Всё же через тебя идёт, ты в числе первых узнаешь - всё-таки не писарь рядовой.
        Это я уже подольститься решил.
        - И всё? - не поверил Степан.
        - Твоя задача - найти деревню с землей да свести меня с дьяком. Как видишь, с твоей стороны - никаких нарушений закона. Разве ж я не понимаю? Закон нарушать никому не позволено. А от меня возьми пока задаток в залог нашей дружбы. Выгорит дело - и дьяка отблагодарю, и тебя не забуду.
        Степан сгрёб золотую монету, опустил в свой тощий поясной кошель, в котором сиротливо лежали несколько ногат.
        - И в самом деле, ничего противозаконного нет, - молвил Степан. - Как быстро надо узнать?
        - Вчера.
        - Как ты сказал? Вчера? - Степан пьяненько захихикал. - Надо запомнить. И сколько же я получу?
        - Э… - Я замешкался. Мало назовёшь - может и не согласиться, много - подозрительно будет. Надо было бы заранее с опытными людьми поговорить, чтобы знать цену вопроса.
        - Ещё четыре монеты - и я тебе скажу ответ завтра. Есть у меня на примете деревенька одна, о пяти дворах, выморочная. Разузнать всё надо.
        - Вот и постарайся, Степанушка.
        Мы ещё выпили вина. Степан подчистил угощение, и я помог ему добраться до дома.
        - Ты это, завтра ввечеру жди меня в этой же трапезной.
        Мы попрощались. Золотой цехин - по нынешним временам деньги серьёзные, не думаю, что он забудет об обещанных монетах.
        И точно, ближе к вечеру я вновь сидел в отдельной комнатушке за столом с выпивкой и закуской.
        Вскоре заявился Степан. Трезвый, глаза весело блестят, возбуждённо потирает руку об руку. Уселся на скамью, снова поднялся.
        - Есть деревня, от Вологды недалече - всего тридцать вёрст, пять дворов, двадцать душ холопов, рядом река, землицы достаточно - сорок гатей. Небогата усадьбица, так потом при желании и прикупить землицу у соседей можно. Заковыка одна есть.
        Степан замолчал.
        - Ну давай, не томи.
        - Недоимки за хозяином были. Желающих прикупить землю с деревней много было, да как про недоимку в государеву казну узнавали, отступались. Гривна серебра новгородская в недоимке.
        Я задумался. Степан сел за стол, налил кружку вина, выпил и набросился на еду.
        Так, надо прикинуть - гривна серебра за недоимки, пять золотых - Степану, дьяку - наверное, побольше, да за саму землю… получается дороговато. С другой стороны - боярин без земли и поместья, пусть даже захудалого - и не боярин даже. Никто всерьёз его принимать не будет. Надо брать. Поиздержусь, конечно, но думается мне - игра стоит свеч.
        - Что за деревня? В какую сторону? Мне посмотреть надо, не свистульку глиняную на торгу покупаю.
        - Оно, конечно, кто же будет не глядя? Я тут даже нарисовал грамотку.
        Степан полез за отворот кафтана, достал кусок пергамента. Я взял, развернул. А неплохо нарисовано: деревня, границы земельного участка, река, дорога на Новгород за границей участка.
        - Как деревня-то хоть называется?
        - Смоляниново - неуж не написано? Ну, я ему волосья с башки повыдираю, - погрозился кому-то Степан.
        Меня разобрал смех. Наверняка над рисунком корпел весь день писарь, что не получит за свой труд и гроша ломаного, да ещё и волосья грозят выдрать.
        - Вот что, Стёпа. Возьму-ка я грамотку эту да завтра же и съезжу в деревню, на месте осмотрюсь.
        - А как же без этого, обязательно надо посмотреть. Кафтан покупаешь, так и то сукно щупаешь, а тут - деревня с землицею.
        Я пообещал по приезде навестить Степана - на том и расстались.
        А уже утром я вскочил на коня и помчался осматривать будущее приобретение. Тридцать вёрст - это до вечера, ещё день - осмотреть всё, и день на обратную дорогу.
        К вечеру, усталый и пропыленный, я едва нашёл съезд с тракта к Смоляниново. Начинало темнеть, и я постучал в ворота - надо было где-то переночевать. Калитку открыл крестьянин. Одеждою - нищий: рваная, старая одежда, поношенные лапти. Сговорились мы с ним быстро, и я ночь провёл на узкой лавке, едва не свалившись во сне.
        Утром отдал за ночлег медную полушку. Договорился, что крестьянин за полушку покажет землю.
        - Хороший хозяин раньше в деревне жил, справный. А как умер - всё прахом пошло. Зерна сеять нет, живность почти всю поели, чтобы с голоду не сдохнуть. Ремёсел в деревне нет, так и живём, - жаловался мужик.
        Я пешком, в сопровождении селянина, обошёл угодья. Поля заросли сорняками, но, приложив усилия, всё можно было поднять. Речка под боком, лесок небольшой по соседству - места красивые. Деревня только убогая.
        Я обошёл все избы. Из работников - только четверо мужиков, остальные - дети, старики, женщины. И во всех избах - нужда и бедность. Всё-таки я решил: буду брать. Землю ещё прикуплю - потом, остальное хозяйство налажу. С тем и отбыл.
        И закрутилось - завертелось… Степан свёл меня с дьяком; за солидную мзду, да уплатив недоимку, да отвалив немалые деньги в казну за землю и двадцать душ крепостных, я получил к исходу месяца купчую.
        Всё, с этого дня я - самый настоящий боярин, с землёю и двадцатью душами крепостных, за которых в ответе только перед Господом. Могу уморить голодом, могу запороть до смерти, только не для того я покупал деревню и землю, чтобы всё привести в упадок. И без меня всё едва дышало.
        Вложить придётся немало, но я уже чувство-зал ответственность за этих людей.
        Теперь можно посещать боярское собрание, показываться в свете - надо примелькаться. А допрежь - заняться деревней. Сейчас средина лета, сеять что-либо уже поздно, а вот домишки подправить, ремесло дать в руки, а с ним и заработок холопам - в самый раз.
        Моё приобретение скромно отметили в домашнем кругу. Елена за прошедшее время - с тех пор, как я стал боярином, слегка изменилась - построжела, что ли? Ну как же - новоявленная боярыня - хорошо, что не Морозова.
        Я отдохнул от беготни и суеты пару дней, а потом засобирался в свою деревню.
        ГЛАВА V
        Конечно, пока бумаги о покупке земли боярином Михайловым дойдут до Москвы, времени пройдёт много. Государева машина работала медленно, но верно. И наступит пора, когда на смотр придётся выставить ратников - как писано в указе, «конно и оружно». С моих земель потребуется выставить трёх человек. Ну, один - это я, так ещё двух боевых холопов надо где-то брать.
        Поразмыслив, я пошёл на торг. Во-первых, попробую купить пленников, что попали в рабство. Кого-то возьму в работники, на землю - из бывших крестьян, а если найду шустрых, их можно и в боевые холопы записать.
        На торгу рабов продавали - не сказать, что торговля людьми была на виду, но она существовала. Мне никогда раньше людей покупать не приходилось, потому и опыта не было.
        В самом углу, у двух бревенчатых сараев и располагался пятачок, где торговали пленными. Всякие люди попадали в плен - литвины, из Великого княжества Литовского, для которых русский язык был родным, татары - казанские и крымские, шведы в исчезающе малых количествах; были и русаки, попавшие в рабство за неотданный долг и прочие прегрешения.
        Подойдя к пятачку, я увидел выставленных на продажу людей. У всех на ногах были цепи.
        Меня интересовали мужчины. Поскольку покупателей на столь экзотический товар не было, сразу подошли два продавца и стали расхваливать свой товар.
        - Погляди, какой он молодой и сильный.
        - Нет, ты мой товар погляди: девушка - как наливное яблочко, будет ласковой наложницей.
        - Уважаемые, - встрял я, - дайте сначала самому осмотреть людей и поговорить с ними - постойте в сторонке.
        Продавцы недоумённо переглянулись.
        - Чего с ними разговаривать?
        Однако препятствовать мне не стали.
        Я подошёл к мужику крестьянского вида.
        - Ты кто?
        - Крестьянин.
        - Откуда?
        - С Вологодской губернии, хозяин за недоимки продал.
        Мужик потупился.
        - Работал, что ли, плохо?
        - Да как долг отдашь? Зерно под урожай брал, только засуха случилась.
        - Будешь у меня работать?
        - Ну, ежели по-человечески относиться будешь.
        - Семья есть ли?
        - Как не быть - жена, детки.
        - Беру.
        Я подошёл к следующему.
        - Ты кто?
        - Гончар.
        - Откуда?
        - Литвин.
        - Если дам мастерскую, будешь заниматься своим делом?
        - Буду.
        - Беру.
        Так я обошёл весь ряд. Когда выбрал молодого парня, тот с тоской глянул на стоявшую рядом девушку.
        - Кто она тебе?
        - Сестра.
        - Хорошо, беру обоих.
        Я торговался с продавцами, сбивая цену, и в итоге мне удалось сэкономить несколько рублей.
        Когда купленные люди уже двинулись за мной, я увидел сидящего у сарая мужика самого страшного вида, закованного кандалами по рукам и ногам. Лицо его заросло волосом, лишь только глаза виднелись. Мужик был здоров, как бугай - через ветхую одежду проступали мышцы.
        Я спросил у продавца:
        - Это ещё что за зверь такой? За что его в железа заковали?
        - Беглый. Силён, как бык, только уж своенравный очень, прежнего хозяина чуть не зашиб. Не берут его - как только узнают о предыдущем владельце, отказываются. Мы уж хотим его татарве, в Крым продать. Там его живо обломают.
        - Сколько просите?
        - За рубль отдам, считай - себе в убыток. Больно уж дикий, чуть не по нему - кулачищами машет.
        Я отдал рубль. Продавец вопросительно посмотрел на меня:
        - Расковать или так поведёшь?
        - Расковывай - не зверь же он в самом деле.
        Я вывел людей за торг.
        - Стоять всем здесь.
        Вернулся на торг, нашёл двух возчиков с подводами и нанял их для перевозки людей в моё имение Смоляниново. Когда телеги подъехали, и люди уселись, я спросил:
        - Вас кормили сегодня? Ответом было угрюмое молчание.
        - Трогай!
        Подводы поехали, я пошёл сбоку. Когда телеги поравнялись с трактиром, я приказал остановиться, зашёл в трапезную и попросил хозяина вынести на улицу целый таз пирогов и четыре кувшина кваса. Не дело морить людей голодом - причём уже моих людей, мою собственность.
        Бывшие пленники с жадностью накинулись на еду.
        - Так, слушать меня всем! Вас отвезут в мою деревню, называется Смоляниново. Отныне это будет ваш дом. Завтра с утра я подъеду и займусь вашим обустройством. Удачно доехать! Кто решит сбежать - поймаю и отдам палачу.
        Я повернулся и отправился назад, на торг. Телеги с людьми двинулись по улице к городским воротам. Я же нашёл в работном углу ватажку плотников и подрядился с ними о работе. Разговаривал сразу со всей ватагой.
        - Надо поднять четыре дома, не пятистенку - обычных. Лес есть, но на корню - надо рубить, возить. Потому, если есть подвода - плачу отдельно. Нет - ищите сами. После окончания работ расплачиваюсь, и продолжим дальше. Надо сделать быстро, чтобы успеть до холодов. Сможете?
        - Это как платить будешь, барин.
        - Не барин я - боярин родовитый.
        Тут я загнул - подпустил «родовитого» для важности.
        - Будете работать быстро и хорошо, не обижу. Еду покупайте здесь - деревня хилая, на месте ничего не купите. Если денег на еду нет, вот вам аванс.
        Я отдал их старшему два рубля медью. На неделю на всю ватажку на пропитание хватит.
        Довольные плотники засобирались. Я же отправился домой.
        - Лен, я завтра с утра раненько уезжаю. Несколько дней меня не будет - надо деревню обустраивать.
        - Нужное дело - ты же теперь боярин. Не гоже боярину задрипанную землю иметь.
        Почти всю ночь не спал - думки разные в голову лезли. Планов - громадьё, только где людей взять? Деньги пока были - но люди?!
        Чтобы деревня давала доход, я решил поставить мельницу, открыть пару мастерских. Пока будет зима, и в поле крестьянину делать нечего, пусть сидит в тепле, зарабатывает себе на сытую жизнь. Я уже понял, что в ближайший год деревня и земля будут только забирать деньги, и дохода скоро не дождёшься, - так и землю с деревней я покупал не для дохода, а престижа ради. А поскольку привык относиться к каждому делу ответственно, заодно решил попробовать себя в роли землевладельца рачительного. Получается же у других - правда, земли и людей у них побольше, - и живут неплохо.
        Я выехал рано утром - лишь только вторые петухи пропели. С собой взял полный кошель денег. После двухчасовой скачки я прибыл в свою деревню. Здесь уже были купленные мною люди - так же как и нанятые плотники.
        Поздоровавшись, я сразу определил плотникам работу - дома ставить здесь, здесь и там. Чтобы стояли ровно - пусть будет улица, хоть и короткая, но прямая. Лес - во-о-н он. Людей в помощь - дам.
        После подошёл к вновь приобретённым холопам.
        - Сейчас для вас плотники будут строить дома. Скоро осень, пойдут дожди. Будете помогать валить лес, обрубать сучья. Поскольку вам в них жить, работайте на совесть.
        Я указал на гончара-литвина.
        - Иди сюда.
        Он подошёл.
        - Здесь будет твой дом и мастерская. Как скажешь - так плотники и выстроят. Что-то будет не так - пеняй потом на себя. Есть семья?
        - Жена осталась на родине.
        - Здесь теперь твоя родина. Передай ей весточку - пусть к осени сюда перебирается, детишек заведёте.
        - Разве можно так?
        - Делай, что сказано. Будешь горшки, миски делать, или что там ещё. Половину дохода можешь оставлять себе на жизнь, половину - мне.
        - Глина для работы нужна, печь.
        - Ищи камни, клади печь. Если материал нужен будет - скажи, в городе куплю. Всё остальное - сам. Иди, с этого момента ты работаешь для себя. Стой! Звать тебя как?
        - Ян.
        - Ты что, поляк?
        - Да нет вроде.
        - Ну, иди.
        Затем я определил сестру с братом, указав им, где будет их дом. Обоих отправил на помощь плотникам. Брат - Никон - поможет валить деревья, Ольга, сестрица его - ошкуривать хлысты.
        Дошла очередь до крестьянина.
        - Звать-то как?
        - Арефий.
        - Тут будет твой дом. Можешь послать весточку семье, пусть к осени приезжают. Коли денег на переезд не будет, дам в долг - отработаешь. Сейчас иди рубить лес. Будешь хорошо помогать - вскоре под своей крышей заживёшь, быстрее семью увидишь.
        Вот и звероподобный мужик.
        - Звать-то тебя как?
        - Тимоней батя назвал.
        Я улыбнулся - настолько имечко не вязалось с этим звероватого вида мужиком.
        - Делать что умеешь?
        - А что и все. Что скажешь, то и буду.
        - Сердце-то к чему лежит?
        Мужик обвёл глазами скромную деревушку, вздохнул.
        - Мельник я, только мельницы здесь нету.
        - Будет!
        Тимоня обвёл глазами поле, лес за ним.
        - Для мельницы река нужна, коли она водяная, али местность с пригорком, чтобы ветер был, коли ветряная будет.
        - Тогда сделаем так. Вон там река - иди, смотри подходящее место. Найдёшь - покажешь плотникам, они будут ставить мельницу. Как делать - ты лучше меня знаешь.
        Тимоня не уходил, топтался.
        - Чего ещё?
        - Камни надобны - жернова, значит. Как без них начинать?
        Тьфу-ты, не учёл.
        - Где их взять-то?
        - Известно где - у каменотёсов. А что молоть-то буду? Пашеничку али рожь?
        - А какая разница?
        - Для ржи камень потвёрже нужен, нежели для пашенички, да чтоб мука мелкого помола - помягче.
        Вот это озадачил. Ну не специалист я по мельницам, о жерновах как-то не подумал.
        - Тимоня, я не знаю, где взять жернова и какие они бывают. Вот тебе две полушки на питание, на несколько дней хватит. Поспрашивай по соседним деревням, в которых мельницы стоят - где они брали жернова. Найдёшь - договаривайся, чтобы сюда везли. Я заплачу. Работать тебе - выбирай сам.
        - Это что, я идти могу?
        - Можешь.
        - Не боишься, что сбегу?
        - Ты что, всю жизнь бегать собрался, пока палач ноздри не вырвет? Охолонись, мельницу тебе предлагаю, на кусок хлеба заработаешь, крыша над головой будет. Захочешь жениться - возражать не буду. Сколько за помол берут?
        - Одну десятину.
        - Вот и ты столько же брать будешь. Только одну заработанную десятину мне, другую - себе.
        - Не боишься, что воровать буду?
        - Нельзя всю жизнь бояться. Я тебе хорошие условия предлагаю. Ты - холоп и должен работать за кров над головой и жратву. Только из-под палки никто работать много не будет. Вот и решай - зарабатывать и жить как человек или бегать с рваными ноздрями.
        Тимоня молча повернулся и пошёл. Боялся ли я, что он не вернётся? Да, конечно, но рубль, заплаченный за него, - не такая большая сумма, а если Тимоня сам вернётся, я приобрету мельника. Это - сильная подмога деревне и хозяйству. Не каждый землевладелец мог осилить строительство мельницы - дорого.
        Так, с плотниками и холопами определился. Надо решать с приписанными крестьянами.
        Я собрал мужиков, оглядел их.
        - Нравится такая жизнь?
        Нестройное «нет» в ответ.
        - Кто умеет писать?
        Тишина.
        - Кто у вас поавторитетней будет?
        - Чаво?
        Ясно, слова этого не слыхивали. Я тоже хорош - завернул.
        - Кто поопытней будет?
        Мужики вытолкнули вперёд щуплого мужичонку.
        - Архип я.
        - Назначаю тебе старшим - всем его слушать. Обойдёте все избы, посмотрите, что отремонтировать надо. В деревне у вас появились новые люди, здесь им жить и работать. Живите дружно. Скоро здесь будет мельница и гончарная мастерская. Летом работаете в поле, зимой - промыслом занимаетесь. Кто не ленится - будет сыт, одет. Как говорится, «Будет сыт, пьян, и нос в табаке».
        - В чём нос?
        Тьфу-ты, опять не туда меня понесло.
        - Продолжаю. Пока плотники здесь - дома свои отремонтировать. Это - первая и главная задача. Архип, обойди все избы, определись. Потом - все мужики в лес, поможете на рубке. Лошади есть?
        - Есть одна.
        - В подводу её - брёвна таскать будете.
        - Зачем же в подводу, боярин? Хлысты лучше волочить.
        - Ну так волочить будете.
        Я взобрался на коня. Вроде всех загрузил делом. Надо в город - там дел полно. Оказывается, боярство - не только в горлатной шапке ходить, тут вертеться надо.
        Я погнал коня в город.
        Плохо, что не обзавёлся в Вологде знакомыми. Позарез нужен был управляющий. Не могу я разорваться между Вологдой и Смоляниново. Нужен человек, который будет приглядывать за стройкой, решать текущие вопросы. С меня хватит за глаза общего руководства и добычи денег. По моим прикидкам, денег пойдёт на всё задуманное - немерено.
        Поставив коня в конюшню в своём дворе, я даже не стал обедать. Бросил Елене: «Попозже», и быстрым шагом пошёл на торг. Я обходил мелких торговцев, рассматривая их, а не товар.
        Вот этот вроде подходит. Глаза живые, смышлёные, одет опрятно, чисто, но бедновато. Похоже - то, что мне надо.
        Подойдя к нему, я спросил:
        - Ты сколько за день зарабатываешь?
        - Я же не заглядываю в твой кошель, барин.
        - Не барин я, а боярин.
        В эти века звание своё никто умалять не собирался и от другого терпеть бы не стал.
        - Хоть и князь. Я свободный человек.
        - Свободный, а дурак. Я работу тебе предложить хотел.
        Я повернулся и пошёл прочь. Свет клином на этом мелком разносчике и продавце не сошёлся. Однако через несколько шагов услышал сбоку деликатное покашливание. Я скосил глаза - рядом семенил со своим лотком давешний торговец.
        - Слышь, боярин, а что за работа?
        - Ты же свободный человек, с боярином, да и с самим князем разговаривать тебе несподручно, чего же тогда меня догнал?
        - Интересно стало.
        - Ступай своей дорогой.
        - Две полушки.
        - Не понял - чего «две полушки»? Я ничего не покупаю.
        - За день зарабатываю две полушки - ты же сам спрашивал.
        - Не густо. Семья есть?
        - А то как же.
        - Хочешь зарабатывать больше? Только и крутиться надо будет как белке в колесе!
        - Ежели чего супротив закону, то я не согласен. Скажем - скрасть чего или морду набить, или того хуже - не согласен я.
        - С чего ты решил, что я тебе душегубские дела предложить намерен? Мне управляющий в деревню нужен, несподручно мне все дела самому делать.
        Торговец задумался:
        - Нет, не смогу - опыта нет.
        - Опыт - дело наживное, лишь бы желание было. Коли сговоримся - объясню, помогу, да и сам в деревне бывать часто буду. Серьёзное дело пригляда требует.
        Парень почесал затылок.
        - Попробовать можно, а ну как не получится?
        - Всего и делов, что назад, на торг вернёшься. Я тебе работу не на один день даю, будешь за дело радеть да головой думать, так и деньги будут.
        Парень определённо нравился мне. Проходимец давно бы ухватился за предложение, а этот взвешивает силы. Одежда чистая - тоже плюс: за собой следит, значит, и за порядком следить будет.
        - А сколь платить будешь, боярин?
        - Вдвое против теперешнего заработка. А дальше от тебя зависеть будет. Отличишься, смекалку да разумение покажешь, честность и рвение к делу - добавлю деньжат. Не способен коли окажешься - уж извини, на торг вернёшься.
        Парень снова задумался, и когда я уже стал терять терпение, решительно сказал:
        - А пропади она пропадом, такая жизнь, с хлеба на квас перебиваюсь. Согласен. Где хоть деревня-то?
        - Тридцать вёрст отсюда, Смоляниново называется.
        - Знаю, сам недалеко от тех мест родился, из Бежицы я.
        - Звать-то тебя как?
        - Андрюшкой отец нарёк. А тебя как звать-прозывать?
        - Боярин Георгий Игнатьевич Михайлов. Сейчас вот что - надо выбрать коня и подводу. Во всей деревне одна лошадь, а телега нужна позарез.
        - Лоток с товаром куда?
        - Сейчас лошадь с подводой купим - заедешь домой, оставишь лоток. С утра выезжаем. Ты где живёшь?
        - На Архангельской - третий дом с угла, ежели от храма Златоустовского идти.
        Мы пошли в угол, где торговали лошадьми, телегами, сбруей, сёдлами. Тут терпко пахло лошадиным потом и кожей от сёдел. Вдвоём выбрали смирного мерина, подобрали ему упряжь и телегу. Мерина сразу запрягли, Андрей положил на подводу лоток с мелким товаром, уселся на передок.
        - Садись, боярин Георгий Михайлов, довезу.
        На подводе ехать лучше, чем идти, хотя несколько и умаляет звание боярское. Ладно, не велика пока птица.
        Я уселся на телегу, важно бросил: «Трогай!» Объяснил Андрею, где мой дом. Как-никак он теперь управляющий моим хозяйством, лицо доверенное, и должен знать, где найти своего хозяина.
        Когда расставались, я отсчитал ему четыре полушки - заработок за сегодняшний день.
        К Елене я заявился усталый и голодный, накинулся на еду и, только насытившись, пересказал события прошедшего дня.
        А после ночи, едва успев плотно позавтракать, я услышал у двора песню. Никак Андрей - стучать пока стесняется, решил таким образом о себе заявить.
        Я взнуздал лошадь, вывел за ворота.
        Мы выехали из города, и по грунтовке ехали рядом. Я по пути объяснял ему, что идёт стройка - надо закончить дома до осени, мельницу поставить. За плотниками нужен пригляд, среди крестьян старший - Архип. Подробно втолковывал, что делать и как.
        - Грамоте учён ли?
        - Учён, писать могу.
        - Вот и отлично. Надо что будет - записывай, на память не полагайся.
        После полудня мы почти добрались до деревни. Почти - это потому, что к дороге, нам наперерез бежал мужик. Я непроизвольно рукой взялся за саблю. Оказалось - это звероподобный Тимоня. Вот уж не ожидал, что он вернётся.
        - Здравствуй, боярин. Не чаял на дороге перехватить - гляди, какая удача.
        - И здрав буди, Тимоня. Чего случилось, что запыхался?
        - Так ведь какое дело! Жернова я нашёл. Недалеко - вёрст пять отсюда. Пара - рубль.
        Тимоня уставился на меня. Вот и случай проверить обоих - и Андрея, и Тимоню.
        Я отсчитал из поясной сумы рубль, отдал Андрею.
        - Езжайте с Тимоней, купите жернова. На подводе и привезёте в Смоляниново, Тимоня дорогу покажет.
        Тимоня запрыгнул на подводу, хлопнул огромной ручищей Андрея по плечу:
        - Трогай!
        Я же поскакал к недалёкой уже деревне.
        Пока меня не было, плотники, холопы и крестьяне попилили деревья, обрубили сучья, ошкурили, и всё успели перетащить на участки. Неплохо - я ожидал меньшего. Коли так пойдёт, через неделю первая изба готова будет - хотя бы коробка.
        Надо бы ещё одну избу делать - сверх того, что задумал. Будет, где самому остановиться, да боевые холопы здесь жить будут. Сразу договорился об этом с плотниками. Им-то в радость - работа есть, искать не надо.
        Распорядившись и оставшись довольным увиденным, я вернулся в город.
        Всю ночь крутился в постели, не в силах уснуть. Где взять боевых холопов? Это не рабы, которых можно купить на торгу. Обычного холопа выучить воинскому делу надобно, если ещё к тому склонность есть - не всякий способен жизнью рисковать, для большинства спокойнее ходить за сохой, класть печи, ставить избы.
        У кого бы узнать насчёт боевых холопов? А если к подьячему Степану обратиться - он меня уже выручал. Не поможет, так совет дельный даст.
        Степан не удивился моему приходу, словно ждал.
        - Чего ещё болярин желает?
        - Винца попить.
        - Обеда ждать надоть.
        - Вот и приходи в корчму, где ранее встречались.
        Ждать пришлось недолго. Надо полагать, Степану понравились мои золотые. Мы выпили по кружке вина, плотно закусили копчёной белорыбицей, кашей с мясом, кислыми щами, заедая пирогами с капустой.
        - Так что за нужда привела? - отвалившись от стола, спросил сытый Степан.
        - Холопы боевые надобны, не менее двух, - выпалил я.
        - Ну это не беда. Болярин Опрышко в Литву съехать хочет - его право. Только думаю - не всех холопов за собой поведёт. В Литве войско наёмное, дворяне сами решают, сколько ратников выставлять в случае войны.
        - Да ну? - удивился я. - И где же мне этого Опрышко искать?
        Степан задумчиво побарабанил пальцами по столу. Я намёк понял и тут же отдал ему серебряный рубль.
        - А чего его искать? Тута он, в городе. Ищет покупателя на свои земли, да найдёт не скоро - больно земли у него захудалые да неудобья. Пройдёшь по Каменному мосту через Золотуху, по Сенной на Завратную. От угла по правую руку - второй дом.
        - Вот спасибо, Степан! Думаю - ещё не раз свидимся за кувшином вина.
        - Ловлю на слове, болярин. И совет даю - на торгу охотники молодые шкурки продают. Некоторые не прочь саблей вострою славу да деньги себе добыть. Там поспрошай.
        Я откланялся и направился сразу же к Опрышко. Надо ковать железо, пока горячо.
        Дом нашёл быстро. Надо сказать, что он видел и лучшие времена. На удачу мою боярин был дома.
        - Боевых холопов, говоришь? А скольких возьмёшь?
        - Двух-трёх, если они у тебя не безрукие.
        Боярин захохотал:
        - А ты проверь!
        Он вызвал к себе прислугу, и вскоре мы вышли во двор. Там уже стояли пятеро боевых холопов. То, что они не крестьяне, было видно сразу. Лица обветренные, взгляды суровые, без рабской покорности и заискивания.
        - Ну-тко, робяты, боярин вас в деле попробовать хочет. Покажите ему, на что способны.
        Я пальцем показал на поединщика. Холоп был среднего роста, жилистый, из таких - самые лучшие бойцы. У долговязых движения не скоординированные, медленные. У накачанных - удар силён, да скорость не та.
        Я выхватил свою саблю, холоп - свою. Все, в том числе и боярин Опрышко, с интересом глядели.
        Холоп кинулся в бой сразу. Он атаковал яростно, всё время осыпая меня градом ударов, которые я легко парировал. Через несколько минут я улучил удобный момент, выбил у него саблю из руки и подставил свою к его горлу.
        - Проиграл. Следующий!
        Вышел кряжистый мужичок. Он явно усвоил урок с предыдущим бойцом и вначале стоял неподвижно, явно провоцируя меня на нападение. Ну что же, хочешь урока - получи. Я сделал внезапный выпад, и когда мужик выбросил вперёд свою саблю, желая отразить удар, я перевёл конец сабли вниз и ударил его в ногу. Разумеется - плашмя. Кровь проливать в учебном бою я не собирался.
        Пристыженный мужик спрятался за спины товарищей.
        - Следующий!
        Опрышко явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он хотел увидеть, как его холопы разделаются со мной, думал - я слабый противник. Не на того нарвался.
        - Подожди, подожди, пусть вот он выйдет.
        Опрышко подтолкнул вперёд последнего из строя.
        - Борис, не посрами хозяина.
        Борис вытащил саблю из ножен, и по тому, как он это сделал, я понял, что из всей пятерки он самый опытный и опасный. Движения были быстрыми, но плавными, как у кошки. И бросаться в атаку сломя голову он не стал. Стоял и смотрел.
        Холопы притихли.
        Я сделал небольшой выпад, он отбил, ещё выпад - отбил. Эдак он может долго стоять, а я буду вокруг него изображать танец с саблями. Я отступил назад и намеренно оступился. Холоп бросился вперёд, но я сделал мах ногой, подсёк его выдвинутую вперёд ногу, и он грохнулся на спину. Изображать удар саблей на добивание я не стал. Встал, отряхнул от пыли одежду.
        - Неплохо.
        Холоп поднялся с земли - чувствовал он себя не лучшим образом. Боярин Отрышко взъярился.
        - Это я вас кормил-поил, коней самолучших под вас подвёл, учил - и для чего? Чтобы вы меня опозорили? Брысь с глаз долой! Вот я вам ужо!
        Боярин помахал в воздухе кулаком, повернулся ко мне:
        - Не раздумал брать?
        - Пожалуй, последний хорош.
        - А то! Сам муштровал, Федька-заноза.
        - Почему заноза?
        - В кажную дырку потому как лезет, а уж до девок охоч - просто спасу нет, всех девок в усадьбе поперепортил.
        - Считай - уговорил. Беру.
        - Только его одного?
        - Всех возьму. Они хоть в боях бывали?
        - Бывали - это ведь не все, только половина. Другая пятёрка под Коломной полегла, с татарами дрались. И ведь - самые лучшие сгинули. Я бы и этих не продал, да долгов куча, а в Литве они не нужны.
        - Сколько за всех просишь?
        - Смотря как брать будешь: коли с лошадьми, сёдлами, сбруей и полным облачением - это одна цена, коли пешими и в одной одежонке - другая.
        - Сколько же с лошадьми и вооружением? Боярин наморщил лоб, прикидывая в уме.
        - Двадцать рублей серебром.
        - Побойся Бога, боярин, за такие деньжищи три деревни купить можно.
        - Ты деревни на смотр зимой выставишь? - хитровато прищурился Опрышко.
        Подловил, хитрован, понял, наверное, что выставлять мне некого. Или ратников не хватает, если по земле считать.
        - Хорошо, по рукам! Боярин зычно крикнул:
        - Федька! Где тебя носит? Опять по девкам, поди!
        Из-за угла вывернулся ратник.
        - Всем собраться с полным вооружением и на лошадях, как для похода.
        - Опять кто напал?
        - Узнаешь. Федька исчез.
        Я отсчитал деньги, боярин их тщательно пересчитал, сходил в дом, вынес грамоты.
        - Володей!
        Тем временем появились одетые, как для боевого похода, боевые холопы. Все в кольчугах, со щитами. На боку - сабли, у стремени в петле - копьё. Хоть и хвалился Отрышко, что кони самолучшие, но я не впечатлился.
        И всё-таки от сердца отлегло. Кольчуги не ржавые, кони вычищены, сытые - ишь, шкура лоснится. Да и правильно, что всю пятёрку купил, денег не пожалел - они друг друга знают, в боях испытаны, слажены. Подучить, конечно, придётся самому - как без этого. Если по гатям считать, так пара выходит лишней, но вдруг я ещё землицы подкуплю - в самый раз будет.
        Отрышко встал на середину двора.
        - С сего часа вашим хозяином является боярин Михайлов, слушайтесь его, как меня. Он теперь над вами волен.
        Неожиданно боярин смахнул выступившую слезу, махнул рукой и ушёл в дом.
        - Ну что, хлопцы? Едем ко мне домой. Теперь мой дом вашим будет.
        Я вышел со двора, за мной гуськом в полном молчании выехали ратники. Мне кажется, они были очень удивлены внезапно произошедшей переменой хозяина и дома и теперь переваривали впечатления от события.
        Когда мы всей ордой заехали в наш двор, Елена пришла в тихий ужас.
        - Они что - все будут жить у нас?
        - Временно, любимая, пока не построю воинскую избу.
        Пока я шёл, а всадники ехали за мной, я решил поставить небольшую избу во дворе усадьбы, и в дальнейшем оставить в ней двух-трёх ратников - на всякий случай, чтобы под рукой были, охрана дома опять же. Остальных - в деревню. Но пока у меня не было воинской избы - ни здесь, ни в деревне, и пришлось отвести им одну комнату в доме. Тесновато было, но уже следующим днём я нашёл плотников, и через две недели мои боевые холопы обживали новое жилище. Васятка всё свободное время отирался там, слушая байки бойцов о походах, о схватках с врагом.
        Я же мотался в деревню. Надо было следить за строительством, вовремя посылать Андрея в город за продовольствием - мешками брали муку, вёдрами - льняное и конопляное масло. Смешно, конечно - из города везти в деревню продукты, но деревня моя была пока слаба, можно сказать - дышала на ладан, и я мирился. «Ничего, - тешил я себя надеждой, - отстрою дома, куплю зерно на урожай, и тогда по следующей осени уже из деревни муку возить стану».
        Мельница строилась активно, росла, как на дрожжах. Звероподобный Тимоня помогал плотникам, ворочая брёвна. Он где-то нашёл, а может быть, к нему сам прибился подросток из нищих, и теперь они были просто не разлей вода. Хотя что может быть общего между мужиком страшноватого обличья и пацаном лет четырнадцати? Я его не гнал, глядишь - отъестся, окрепнет - будет Тимоне помощником.
        Дома в деревне уже желтели свежими срубами, и плотники с холопами возводили крыши. Оставалось настелить полы да окна закрыть - хотя бы слюдой.
        А на обратном пути со мной приключилась неожиданная беда.
        Я уже ехал в город, как дёрнуло меня посмотреть - что за развалины, поросшие травой, видны на моей земле, почти на границе её. Об этих развалинах Степан мне ничего не говорил. Ещё одна деревня стояла здесь когда-то? Вроде непохоже - у крестьян избы бревенчатые, как и в большинстве своём на русском Севере и в средней полосе России. Тут же явно было когда-то каменное строение.
        Подъехал я к развалинам, трава - чуть ли не по пояс. Слез с коня, да только на землю ступить не смог. Полетел вниз, в яму, скрытую травой. Я даже испугаться не успел, как ноги жёстко ударились о землю, клацнули зубы. Ей-богу, хорошо, что язык за зубами был. Иначе откусил бы.
        Я осмотрелся. Похоже - это старый, заброшенный колодец. Однако странно выложены его стены - везде они из коротких деревянных брёвнышек и выглядят, как сруб деревенской избы, только сруб этот очень уж высокий. Я прикинул - метра четыре, не меньше. И стены сложены из камня, не пиленого, а булыжников, коих много попадается на полях на Севере после великого оледенения. Хозяйственно поступил владелец бывшей усадьбы - колодец выложил камнем, на века. Вот только как теперь выбраться из этой каменной ловушки? Хорошо хоть, я ничего себе не сломал, а мог бы.
        Над головой синело небо, а здесь - полумрак.
        Я попробовал упереться в противоположные стены ногами, да не получалось - сруб этот каменный был шириной не менее полутора метров, ног просто не хватало по длине, а сесть на шпагат - уже не в моём возрасте, не акробат я всё же.
        Ладно, нож есть. Я попробовал лезвием нащупать щель между камнями и воткнуть его туда. Не тут-то было. Камни были подогнаны плотно и посажены на известковый раствор, который со временем стал прочнее самих камней.
        В душу закрался холодок. Никто ведь не знает, что я направился сюда, можно сгнить тут, и никто не найдёт. Пропал боярин - так, может, тати виноваты: убили, ограбили, а тело - в воду.
        Я сидел на дне колодца и раздумывал. Что делать, как спастись? И чем больше я перебирал немногочисленные варианты, тем отчётливее понимал, что все они неосуществимы. Вот ведь парадокс - на своей земле, в мирное время, не по суду, а по глупой случайности сижу в каменном мешке. Есть нечего, пить нечего, верёвки с собой нет. Рядом конь, который мог бы домчать меня до города, да не достать до него.
        Конь? Что-то мелькнуло в голове. Надо попробовать.
        Я подозвал коня. Голос ли мой не достал до него - ведь я был в яме, или понять конь был не в силах, откуда зовёт его хозяин, только появился он в дыре колодца не скоро. К моему разочарованию, поводьев на его морде не было, скорее всего - они лежали у него на шее. А я-то думал, что смогу уцепиться за свисающие поводья, пусть даже и подпрыгнув, и конь просто вытащит меня из ямы. Чёрт, что же делать?
        - Домой, иди домой! - Несколько раз повторил я.
        Морда лошади исчезла из отверстия ямы. Понял ли он, чего я от него хочу? А может, щиплет травку невдалеке, дожидаясь, пока неразумный хозяин выберется из ямы? Мне оставалось только гадать. Гадать и ждать.
        Я присел на корточки. Что ещё можно попробовать? Снять с себя ферязь и попробовать поджечь? Дым может привлечь внимание - это факт, но не задохнусь ли я в яме от него? Решил приберечь это как крайнее средство.
        Время шло, синий круг неба над головой стал сереть. Я приуныл. Теперь даже ферязь поджигать нет смысла. В наступающей темноте дым никто не увидит.
        Вдруг где-то в отдалении послышалось ржание. Я взбодрился, встал во весь рост и заорал изо всех сил. Вскоре в яму заглянул Васька и закричал:
        - Здесь он, живой! Я его нашёл!
        Ко мне упала верёвка, я ухватился за неё, и меня вытянули из колодца. Рядом с ямой были Васятка с Еленой и Федька-заноза. Конь мой стоял, устало поводя запавшими боками. Я подошёл вначале к нему, обнял за шею. Нынче он спас меня от смерти.
        На Елене не было лица.
        - Как ты туда попал?
        - Лучше расскажите, как вы меня нашли?
        - Сидим дома, вдруг - грохот, вылетает калитка, и во двор врывается твой конь - один, без седока. Мы, конечно, всполошились, Федор оседлал своего коня, а мы с Васяткой уселись на твоего. Он нас сюда и привёл.
        Ну, молодец, не ожидал я от него. Сам нашёл дорогу - но то не диво, мы с ним уже многократно проделывали этот путь. Счастье, что он проскочил мимо стражи у городских ворот. Его ведь могли поймать и оставить, пока не объявится хозяин. И ещё чуднее то, что конь выбил копытами калитку. Другой стоял бы у знакомых ворот, дожидался, пока хозяин изволит во двор впустить, да в конюшню заведёт - к кормушке с овсом. Аи, молодец, не ожидал. Неожиданно конь стал для меня близким другом.
        - Как обратно в город добираться будем?
        - Смысла нет: уже стемнело, ворота закроют - поехали в деревню. Тем более никто из вас там ещё не был. А уж завтра чего-нито придумаем.
        Я усадил Васятку в седло, мы же с Еленой пошли пешком - благо было недалеко. Переночевали мы в недостроенном доме - с крышей, но без окон, на душистых охапках сена. Идти в крестьянские избы я не решился - тесно, да и блох со вшами нахвататься можно.
        Да, в деревне надо строить ещё и баню. За дома-то я взялся, а про такую нужную вещь забыл.
        Поутру Федька-заноза ускакал в мой городской дом, мы же вернулись на подводе Андрея, - коня я привязал к телеге поводьями. Заслужил, пусть отдохнёт.
        Дома все дружно набросились на еду, что осталась от вчерашнего дня. И она, холодная и подчерствевшая, ушла влёт. А мне дала повод задуматься.
        Кухарка нужна. Не след боярыне, как простолюдинке, на кухне работать. Когда нас было трое, это никого не смущало, но теперь добавилось пять ртов - да ещё каких, и заставлять жену весь день торчать у плиты - настоящее жлобство. Хоть и не заикалась, не просила Лена кухарку, но я и сам-то должен был головой своей подумать.
        Лёжа в постели, я спросил у жены:
        - Лен, ты никого из женщин не знаешь, кто кухарить бы мог?
        - Знаю - я уже перезнакомилась с соседками.
        - Найми нам кого-нибудь на кухню. И у тебя времени больше будет - вот хотя бы с Васяткой заниматься, и мне спокойнее.
        - Я что - плохо готовлю? - Обиделась жена. Я нашёл сильный контраргумент.
        - Ты боярыня ноне, моё лицо уронить не должна, а ты моим холопам готовишь! Что люди подумают?
        - Ой, прости, милый, брякнула, не подумавши. А и правда, завтра же займусь.
        И на следующий день в доме появилась кухарка.
        Медленно, но неотвратимо росла дворовая челядь. Как-то совершенно незаметно, но по необходимости, по одному или по нескольку человек, в городском доме или в деревне росло население - люди, за которых я отвечал, кому платил деньги, благополучие которых я должен был обеспечить, как, кстати, и защиту.
        В редкие дни, когда дел было не так много, я тренировался с боевыми холопами. Надо было и бойцов натаскать, и самому быть в форме.
        Мы отрабатывали защиту в строю, одиночные схватки на саблях. Я делился всем, что сам знал и умел. Случись в бой идти - я должен быть уверен в их ратном умении. И ещё - я учил, даже вдалбливал в их головы суворовский принцип - «Сам погибай, а товарища выручай», поскольку заметил за ними одну странность. Когда они изображали защиту от нападения в строю, то держались дружно и краем своего щита прикрывали правую часть тела товарища, но затем, если бой рассыпался на отдельные схватки, то никто из них не смотрел, что творится рядом. А может, товарищу помочь надо, иногда один сабельный удар в состоянии изменить исход схватки.
        Я заставлял их бегать в полном боевом снаряжении и сам бежал рядом, нагружая подъёмом тяжестей, используя для этого камни.
        Единственное, чего я им не показывал и чему не учил - стрельбе из лука. Не было в моей маленькой дружине луков и лучников. А жизнь настоятельно требовала. Я уже задумывался купить им мушкеты - на Руси их называли пищалями. Останавливала цена. Мушкет был дорог, а уж пять мушкетов, да с запасом пороха и свинца - сущее разорение. И всё-таки я решил начать вооружать свою ватажку огнестрельным оружием.
        - Кто хочет иметь и уметь стрелять из пищали? - спросил я.
        Бойцы переглянулись, потупились. Ясно, никто не хотел.
        - Федор, ты старший - что скажешь?
        - Тяжела пищаль, в бою только и успеешь один выстрел сделать, а уж грохоту и огня - что из преисподней, да и серой воняет.
        - Коли добровольно не хотите, начнём осваивать стрельбу из пищали принудительно.
        Я купил на торгу мушкет - не наш, - те были пока очень тяжелы и убоги, - а французский. Мушкет был с кремневым замком, хорош собой, чувствовалось, что сделавший его оружейник - большой мастер.
        Построил своих ратников, вышел перед ними с заряженным мушкетом.
        - Пётр, возьми чурбак, отойди на полсотни шагов.
        Один из боевых холопов сорвался с места, подхватил обрезок дерева, отсчитал шаги, поставил его на землю.
        - Уйди оттуда!
        Пётр вернулся назад.
        - Представь, что впереди не бревно, а враг. Я прицеливаюсь… - Я приложил приклад к плечу, направил ствол на чурбак. - Огонь!
        Я нажал на спуск. Раздался грохот, всё заволокло дымом. Чурбачок подскочил от удара тяжёлой свинцовой пули и упал. Все без команды сорвались с места и помчались к чурбаку.
        Когда я неспешно подошёл, Фёдор держал обрезок бревна в руках и ковырялся пальцем в пулевом отверстии.
        - Такой удар никакая броня, никакая кольчуга не выдержит. Один точный выстрел - и противник убит. Если сидеть за стеной в крепости, можно перезарядить пищаль и стрелять снова, пока хватит пороха и пуль. А теперь поставьте в ряд пять чурбаков.
        Латники кинулись выполнять указание. Я же зарядил мушкет картечью. Прицелился, выстрелил. Три обрезка бревна упали, два остались стоять.
        - Один выстрел - и трое врагов убиты, а стрелял я не пулей - картечью. Ну-ка, скажи, Фёдор, если на тебя пятеро прут, тяжело тебе придётся?
        - А то как же!
        - Вот! А тут один выстрел, и трое врагов убиты, а с двумя даже саблей управиться можно. Доблесть ратника в бою - самому остаться целым, а врагов побольше убить. Причём и убивать их не обязательно - достаточно просто вывести из боя, чтобы не мешали, скажем - ударь по руке саблей, и враг твой уже не боец. Спрашиваю ещё раз - нужен мушкет воину?
        На сей раз все дружно согласились.
        Однако пока мушкет был один. Я вручил его Федору, остальных собрал вокруг, объяснил и показал, сколько засыпать пороху, как класть пыж, пулю.
        - А теперь стреляй сам.
        - Я?
        - Конечно.
        Пусть даже он никуда не попадёт - надо приучить всех к грохоту выстрела, пламени, дыму, пусть почувствуют отдачу.
        - Прижимай его к плечу крепче, наводи ствол на цель и плавно спускай курок.
        Федор целился долго - я не стал торопить, потом сам поймёт. Выстрел грянул для всех неожиданно. Федор заулыбался, потом потёр плечо.
        - А он дерётся - как даст в плечо!
        По очереди выстрелили все, потом делились впечатлениями.
        Не хочется, но надо осваивать мушкет. Все армии, кроме, пожалуй, татар, уже имеют отдельные роты стрелков, а шведы перещеголяли всех - у них есть целые полки, вооружённые огнестрельным оружием. По крайней мере, пистолеты были у всех офицеров. Нельзя нам отставать.
        На другой день я приказал всем взять лопаты.
        - Это ещё зачем? Репу сажать?
        Ратники засмеялись.
        Я вывел их на луг.
        - Главная сила конницы - в скорости. Когда на тебя идёт конная лава, удержать её пешему почти невозможно. А когда сходятся пешие рати, да ещё у врага и пищали есть, то главная задача ратника - зарыться в землю.
        - Как кроту, что ли? - захихикал Федька-заноза.
        - Именно так. Будете учиться рыть окоп.
        Я показал, как это делается.
        - Теперь пробуйте все.
        Нехотя ратники принялись за дело. Я не заставлял их делать окоп в рост - это долго, а вот укрытие для лежащего научиться делать надо.
        Федька рыл быстро, но землю разбрасывал вокруг окопа.
        - Нет, Федя, не так. Землю кидай в сторону врага, вал насыплешь - он тебя от вражеских пуль или стрел прикроет. Называется он - бруствер.
        - Чудишь ты что-то, боярин.
        - Делай, что велено, сейчас увидишь.
        Когда окопы были готовы, я приказал всем отойти, а Федору выстрелить в меня.
        - Ты чего, боярин, убьёт ведь!
        - Стреляй!
        Я стоял в окопе, и когда Федор поднял пищаль к плечу, упал в него. И когда выстрел грянул, пуля лишь взбила фонтан земли.
        Я поднялся из окопа.
        - А теперь, Федор, ты ложись.
        - Не, боярин, боязно мне.
        - Я же остался живым, а ты что - трусливее меня?
        Такого упрека Федор снести не смог и молча улёгся в окоп.
        Я зарядил мушкет, прицелился по брустверу и выстрелил. Поднялось облачко пыли. Все бросились к окопу Федора. Он поднялся живой и невредимый, рот до ушей.
        - Ну, понял теперь, зачем окоп и для чего бруствер перед ним?
        - Понял, боярин!
        - Когда окопа или ложбинки рядом нет - просто падайте на землю, и пуля пройдёт выше вас, или укройтесь за деревом, за конём, за телом убитого. Ясно?
        - Поняли, боярин, уяснили.
        - Лопаты оставить у себя, ручки укоротить. С длинной ручкой удобнее копать, да мешает она при передвижении. С короткой ручкой лопату с собой возить удобно, но копать ею медленно. Можете передохнуть немного, а потом будем учиться снимать дозорного.
        Я решил их учить не только для боя, но и как пластунов. Так назывались в эти времена диверсанты-разведчики. Языка в плен взять, проникнуть в чужой лагерь, выкрасть чужого воеводу, диверсию какую устроить - для любого дела нужны навыки.
        Ратники перевели дух, передохнули.
        - Федор, встань сюда. Сегодня ты будешь изображать дозорного. Задача остальных - бесшумно его снять, то есть оглушить, связать и взять в плен. Кто попробует?
        Вызвался Ванька - холоп из молодых. Он просто подошёл к Федору и треснул того кулаком по голове. Хорошо, у Федора шлем был. Федька возмущённо заорал:
        - Ты чего дерёшься?
        - Так ведь боярин сказал - оглушить.
        - Нет, друзья мои боевые, так дело не пойдёт. Подобраться к дозорному надо бесшумно. Поперва попрыгайте - не бренчит, не звенит ли у вас чего? Подбираться надо скрытно, бесшумно - кашлять, чихать, разговаривать нельзя. Ногу не поднимать, иначе можно в самый неподходящий момент наступить на сучок. Он треснет, и вы получите удар саблей или пулю в голову, переполошите весь вражеский лагерь. Подошву несёте над самой землёй, если сучок и попадётся, вы его просто сдвинете в сторону. И ещё: Ваня, какой смысл бить врага по голове, если на том надет шлем?
        Теперь я буду изображать дозорного, а каждый из вас пусть попробует меня снять. Если кого замечу и успею достать нож или пистолет, всё - вы провалили задание. Начали, Фёдор - ты лазутчик.
        Я встал к ним спиной, но уловил движение Федора сразу. Выхватил нож и метнул его прямо перед ногой холопа. Нож вонзился в сантиметре от носка сапога. Федор испуганно отдёрнул ногу.
        - Понял теперь? Одно постороннее движение - и ты убит или покалечен.
        Я занимался таким образом с ними часто, а когда не мог проводить занятия сам, это делал Фёдор. И когда лёг снег, в боевом мастерстве мои холопы были на голову выше тех, кого я привёл от Опрышко.
        - Колготной ты, боярин, - сказал мне как-то Федька, - но с тобой интересно - всё время ты что-то придумываешь. Я раньше думал, что знаю всё, что ратнику нужно.
        - Так и есть, Федя. Чем больше узнаёшь, тем яснее становится, что знаешь мало и надо знать всё больше и больше.
        - А зачем?
        - Чтобы из сложной, иногда безвыходной ситуации домой живым вернуться, а не в гробу.
        Когда ударили морозы, и реки покрылись льдом, всем боярам был объявлен смотр их дружин. Собрались во всеоружии на городской площади. Во главе своих малых и больших ратей ехали на конях бояре, за ними - их боевые холопы. За кем-то из бояр ехал один холоп, за некоторыми - не один десяток. Все в кольчугах или полудоспехах, с копьями, саблями и со щитами. Бегавший по площади писарь переписал на бумагу, кто из бояр явился и сколько ратников выставил.
        Затем помощники воеводы придирчиво осматривали коней, оружие и доспехи. И горе было тому боярину, у холопа которого обнаруживали ржавую кольчугу или копьё с треснувшим ратовищем. От внимательного глаза проверяющих не ускользала даже мелочь - вроде потёртого ремня на лошадиной упряжи.
        Закончился смотр уже вечером. Все потянулись в кабаки, трактир, харчевни. Ратники замёрзли, хотели есть. Питейные заведения на квартал-два вокруг площади были забиты ратниками. Бояре не скупились, накрывали богатые столы. На столах стояли блюда с целиком зажаренными поросятами, гуси с яблоками, утки, тушенные с капустой, караси в сметане, пироги, кулебяки и пряженцы самых разных форм и разных - каких только можно придумать начинок - от яблок до рыбы. Вино лилось рекою - сладковатое яблочное наше, немецкая мальвазия, французское бордо для бояр побогаче.
        Ели и пили много, но пьяных не было, ратники - люди дисциплинированные, тем более со смотра все в трапезные явились с оружием. Каждый чётко понимал, что неосторожное слово может привести к драке. Представляете себе драку на кулаках между вооруженными и обученными людьми? Конечно, в ход пустят ножи и сабли, и всё может кончиться кровопролитием. Посему бояре пили, но меру знали и за своими дружинами приглядывали. Бояре сидели - каждый во главе стола, за которым сидела его дружина, и ревностно поглядывали на соседние столы - не хуже ли стол накрыт, не богаче ли оружие?
        И всё-таки неприятное происшествие случилось.
        Был уже вечер, ратники изрядно выпили, пели песни, рассказывали легенды и байки. Вдруг распахнулась дверь, впустив клубы морозного воздуха, и вошли три городских стражника. Старший поднял руку. Его заметили не сразу, но постепенно шум стих. Все уставились на стражников, недоумевая, по какому поводу они заявились. Никто не буянил, посуду не бил, драк тоже не было.
        - Уважаемых бояр прошу подойти ко мне. Поднялось шесть человек, они подошли к старшему.
        - Прошу выйти во двор.
        Никто не стал возмущаться - видимо, что-то произошло. Все вышли. Старший из стражи повернул за угол, где вдали располагалось отхожее место. И здесь все остановились как вкопанные. На утоптанном снегу лежал убитый человек.
        - Боярин Тиунов, - узнал погибшего кто-то из бояр.
        - Совершил злодейство один из тех, кто пирует в трактире, - изрёк стражник, - поэтому мы должны осмотреть оружие у всех.
        - Э, подожди, служивый, - вышел вперёд я. - Давай посмотрим.
        Я подошёл к погибшему. Тело уже остыло. Так и немудрено - на улице зима, мороз. Поверх кольчуги на погибшем была накинута распахнутая шуба. На груди кольчуга была прорублена. Саблей или мечом такого не сделать, явно - топор, и не плотницкий, а боевой.
        - Глядите сюда. Рану видите?
        Поочерёдно стражники и бояре осмотрели рану.
        - Видим.
        - Согласны, что саблей такую рану не сделать?
        - А то как же. Топором ударили. К чему ты клонишь?
        - Вот к чему. Боевые топоры есть не у всех ратников. В моей дружине их нет ни у кого. К чему их осматривать? Господа-бояре, у кого в дружине у ратников боевые топоры есть?
        - У моих есть, - растерянно сказал боярин Шелудков.
        - А у него в дружине были? - Я указал на убитого.
        - Кто его знает, вроде были.
        - Давайте выведем сюда дружинников Шелудкова и Тиунова. Не всех - только тех, у кого топоры есть.
        Бояре согласились. Зачем портить праздник и брать под подозрение всех?
        Стражники смотрели на происходящее с интересом. Если выгорит дело - злодей будет пойман. Их это устраивало.
        Во двор вышли шесть шелудковских и семь тиуновских дружинников.
        - У кого топоры боевые? Шаг вперёд.
        Из обеих дружин вышло пять человек.
        - Вам остаться, остальные могут продолжать есть-пить.
        Бояре, как и стражники, с любопытством наблюдали за мной. Я подошёл к первому из пятёрки, взял у него топор. Наклонился к убитому, приложил лезвие топора к рассечённой кольчуге. Нет, явно не этот топор являлся орудием убийства - лезвие на два пальца шире, чем прорез кольчуги. Я вернул топор владельцу:
        - Иди, парень, празднуй, сегодня твой день.
        Взял топор у второго, приложил к кольчуге. Опять не этот - лезвие на треть уже, чем порез. Это только на первый взгляд топоры, как и другое оружие, выглядят одинаково. Даже один кузнец сделает три одинаковых с виду топора, но они будут разными. Делается ведь всё на глазок, не роботом. Одно лезвие шире, другое уже, один топор имеет более длинную рукоять, у другого изгиб рукояти чуть другой. На этом я и решил построить свои поиски.
        Городские стражники, глядя на мои странные вроде бы действия, уже поняли суть. Бояре же были слишком разгорячены выпивкой, шумели.
        Четвёртый и пятый топоры подошли. Лезвия их совпадали по длине с разрубленной кольчугой. Не говоря ни слова, стражники схватили обоих дружинников за руки. Старший обратился ко мне:
        - К палачу обоих? Попытать?
        - Подожди, не торопись. Дайте факел.
        Мне сунули в руки факел. Я осмотрел лезвия. Оба топора чисты - ну, это ещё не факт. После злодейского убийства у негодяя было несколько минут для того, чтобы вытереть кровь - пусть даже оттереть снегом. Я внимательно всмотрелся в зазор между топором и деревянной рукоятью. На одном из топоров в зазоре явно темнела запёкшаяся кровь.
        - Он! - указал я на одного из дружинников.
        Стражники повалили его на заснеженную землю, связали верёвкой руки.
        - Ты чего там высмотрел? - Подошёл ко мне старший.
        - Сам посмотри: между топором и топорищем - следы запёкшейся свежей крови. Второй топор чист. Понятно?
        - Ты гляди, как просто.
        - Думать надо, а то безвинного человека на дыбу чуть не отправил.
        - Спасибо, боярин, ты здорово помог, да и я в следующий раз осмотрительнее буду.
        Мы подошли к дружинникам.
        - Вот тебе твой топор, воин. Рад, что ты честен и чист. Ступай - ешь и пей.
        Воин схватил свой топор и тут же исчез в трактире. Туда же потянулись и бояре. Понятное дело - пить и есть с дружиной куда как приятнее, чем стоять рядом с убитым.
        Старший подошёл к арестованному.
        - Ты почто боярина живота лишил?
        Дружинник завыл, задёргался.
        - Он мне всю жизнь сгубил. Любовь у меня была в служанках, так он её до смерти кнутом засёк. Вот и поклялся я отомстить.
        - Ну и дурак, на плахе жизнь кончишь.
        Стражники поволокли арестованного со двора.
        - А с боярином как?
        - Просто. Хозяин трактира сейчас сани даст, тело убиенного домой отвезём.
        - Дружинников его куда?
        - Не моё дело, боярин. Ещё раз благодарю за поимку убийцы. Быстро ты его нашёл - мне бы ни в жисть так не суметь.
        - Потому я боярин, а ты - стражник.
        - Твоя правда.
        ГЛАВА VI
        После смотра прошла неделя, когда ко двору подскакал верховой и вызвал меня в боярское собрание. Я там никогда не был и крайне удивился. Быстро собрался, вскочил на коня и вскоре стоял перед одним из немногих каменных домов. У коновязи уже топталось десятка два лошадей. Стало быть, вызвали не меня одного.
        Один из слуг проводил меня в большой зал, открыл дверь. В зале было уже много народу, все чинно сидели на широких скамьях, и когда я вошёл, взгляды всех обратились ко мне.
        - Боярин Георгий Михайлов! - представился я старшему.
        - Ну здравствуй, боярин. Садись, твоё место вот тут, - он указал на лавку. - Познакомьтесь с боярином поближе, а то что-то он и носа не кажет на боярское собрание, хотя на смотру проявил себя с лучшей стороны.
        Все внимательно осмотрели меня. Чувствовал я себя не совсем уютно - как на экзамене в школе.
        - Кроме того, от имени бояр города должен выразить нашу признательность за скорое расследование и поимку злодея, лишившего жизни родовитого боярина Тиунова. Мне из городской стражи доложили сразу после убийства.
        Бояре зашумели, некоторые одобрительно кивали, несколько человек закричали:
        - Не боярское это дело - татей ловить! Председательствующий на собрании поднял руку. Шум стих.
        - Мы собрались сюда, уважаемые, не лясы точить - есть важное дело. Дозоры доносят, что литвины зашевелились. Король польский не иначе против Руси злоумышляет. Отряды малые литовские недавно набегом прошли по окраинам Псковщины. Вот государь и повелел выставить малую дружину от города и двигаться к Пскову - там место сбора. Оттуда и ударим по Литве, покажем, что есть ещё сила в городах русских.
        Бояре внимательно выслушали речь, зашумели. Гомон стоял, как на птичьем базаре. Сосед толкнул меня локтем в бок:
        - У тебя сколько боевых холопов?
        - Пять, а что?
        - Повезло тебе - у меня два десятка. Это ж убытки какие! Кормить-поить всех надо, пока до Пскова дойдём, да домой ещё не все вернутся. А что там с литвинов возьмёшь? Смоленск не по зубам - крепость сильная, хорошо, если оттуда в тыл не ударят.
        - Да, да, - сочувственно кивал я. Ни в одном походе в качестве боярина я не был и не представлял себе, как всё происходит.
        Наконец все угомонились. Председательствующий - боярин Плещеев - как мне сказали, продолжил:
        - Сбор через девять дён, ещё четыре дня на переход. Нам-то поближе идти до Пскова, чем, скажем, из Ярославля или Рязани.
        Бояре засмеялись.
        - На том собрание закончено, прошу готовиться.
        Бояре не спеша потянулись к выходу, на свежий воздух. Я вышел бок о бок со своим соседом по лавке.
        - Ну то, что ты Георгий Михайлов, я уже знаю. А я Никита Тучков. У тебя где земли?
        - Деревня Смоляниново.
        - О! Так мы почти соседи. Я через реку от тебя, село Талица. Слышал я, что у деревни хозяин сменился, холопы сказывали - избы новые ставишь, людишек привёз.
        - Так и есть.
        - Это хорошо, за хозяйством пригляд нужен, а то при прежнем-то хозяине, стыдно сказать, людишки от голода мёрли, по весне лебеду ели. Тьфу - это на земле-то. Ладно, бывай здоров, свидимся ещё.
        Мы разъехались.
        Дома я позвал Федьку-занозу.
        - Фёдор, через десять дней ополчением выступаем на Псков, там общий сбор - и на Литву.
        - Гляди-ка, это зимой?
        - Государь так решил.
        - Не на Смоленск ударим, не сказывали?
        - Да нет вроде. Я тебя вот чего вызвал. Ты в походы зимой ходил?
        - Бывало два раза, хаживал.
        - Чего из продуктов припасать?
        - Известно чего - толокна по паре фунтов на брата, крупы, сала, мясо вяленое, соль, перец. А чего ты спросил, барин?
        - Я в походах только летом бывал, - соврал я. - Ты людей готовь - оружие проверь, одежду. Полушубки на всех добротные?
        - Да вроде.
        - Сам всё проверь, подковы у лошадей посмотри, чтобы мне краснеть за вас не пришлось. Опозоришь перед государем - высеку.
        И морозным декабрьским днём ополченческие ратники выехали из города. Колонна вытянулась на полкилометра. И то - триста всадников! Ехали без обоза, налегке, личные вещи и продукты везли в чресседельных сумках.
        Во главе колонны ехали именитые бояре, богатые землёю, у которых и дружины были по полета человек. Я же со своей пятёркой ехал почти в конце, за мною только совсем уж бедные землёю при одном-двух боевых холопах и даже сам-один.
        Ранг боярина, его родовитость почитались свято. Чем больше колен насчитывалось в роду, тем ближе в боярской думе к наместнику или воеводе сидел боярин. Там, где раньше сидел отец, теперь сидел сын, и Боже упаси было кого-то передвинуть. Начинался скандал, возникали обиды. Так и в колонне все занимали места по чину.
        Далеко за полдень объявили привал. Коням ослабили подпруги, сами погрызли сухарей. И - снова в путь.
        Нам в хвосте колонны было легче, передние конями пробивали дорогу. Хотя снега было не так много - чуть пониже колена, кони уставали.
        Начало смеркаться. По моим прикидкам, прошли мы сегодня немного - вёрст двадцать пять-тридцать. Дружинники споро стали ломать ветки кустов, соорудили себе небольшие шалаши, побросали в них конские войлочные потники. Получилось быстро, и вышло хоть какое-то укрытие от ветра. Правда, после таких ночёвок пахло от всех терпким конским потом.
        За неделю движения мы дошли до места, обрастая по дороге всё новыми и новыми отрядами местных бояр. Числом никак не менее тысячи, а то и более теперь была колонна.
        Показался Псков.
        Мы встали недалеко от города, разбили лагерь, бояре - из тех, кто побогаче и породовитее, разбили небольшие шатры. Везде загорелись костры, каждая дружина варила себе кулеш - нечто вроде каши с мясом, туда же для сытости бросали сало. Хлеба не было, а и был бы - замёрз бы по дороге, потому грызли сухари, и хруст стоял над лагерем - как будто множество людей шли по снежному насту. Занятно!
        Ко мне подошёл новый знакомец - боярин Тучков.
        - Ну как ты тут устроился?
        - Холопы делали себе шалаши из веток - сделали и мне.
        - Ты откуда в наших краях появился, что-то я тебя раньше не видел.
        - Да вологодский я. Отец - боярин, Игнат Михайлов из деревни Ярцево. Пожар был в усадьбе, мои все в том пожаре погибли. Меня воспитывал дядька в Рязани. Как постарше стал, на отчую землю вернулся.
        - Вот оно как! А я думаю - откель новый боярин взялся? Ты раньше-то в набеги с дружиной хаживал?
        - Нет, с дружиной не доводилось. Пластуном я был в княжеской сотне.
        - Ух ты, - удивился Никита. - Чего же без щита на войну идёшь?
        - Не привыкши я ко щиту, тяжесть. Пластунам он только помеха.
        - А сабли чего две? Из плохой стали, что ли? Если боишься, что сломается, лучше до боя замени.
        Вот прицепился.
        - Нормальные сабли, одна из Дамаска, другая - испанская.
        - Дай поглядеть.
        Я протянул ему одну, потом другую саблю. Никита вытащил сабли из ножен, осмотрел, сделал несколько взмахов.
        - И сколько же стоят?
        Я назвал цену, и Никита присвистнул.
        - Изрядно. Ты вот что, коли непонятно что будет - спрашивай. Я тут недалеко. - Он указал рукою направление. - Мы и в бою будем по соседству. Завсегда так было - вологодские вместе, так же и ярославские и тверские стоят. Ну, бывай здоров. Лошадям снег не давай - топи его в вёдрах и давай воду, подогретую слегка.
        - Знаю, спасибо.
        Никита ушёл.
        Мы завалились спать - за переход все утомились. Над лагерем стоял дружный мужской храп, и только дозорные глядели во все глаза, хотя рядом с городом враг не осмелился бы появиться.
        Выспался я прекрасно. Конский потник грел снизу, со снега, полушубок - сверху, на ногах - тёплые сапоги, подбитые мехом. Мои ратники были одеты также.
        Стояли мы лагерем у Пскова два дня, затем двинулись на юг, на полуденную сторону. Не к Смоленску ли двинул войска воевода? Нет, не доходя Смоленска, мы свернули на запад, на закатную сторону. И здесь нам было суждено принять первый бой.
        По лесной дороге навстречу русским выезжали литвины. Встреча была для обеих сторон неожиданной. К тому же встречный бой без подготовки - самый страшный, самый кровопролитный. Русские рати шли по дороге и, только-только завидев врага, стали растекаться по сторонам, чтобы выстроиться в линию для атаки.
        Литвины тоже оказались в трудном положении - часть их войск ещё была на лесной дороге и даже не могла развернуться для боя.
        Сшиблись! Многие не успели в спешке достать копья из петель, лишь выхватили сабли. Скорость у конницы с обеих сторон была низкой, на поле - много снега. Отсутствовало главное преимущество конницы - скорость, таранный удар. Бой превратился в свалку, не было левого и правого крыла, дрался только центр, где находились родовитые бояре, часто уже староватые для таких битв. Мы же, стоявшие в хвосте колонны, лишь слышали шум битвы и издали наблюдали нечто непонятное.
        Я решился, привстал на стременах.
        - Мои, за мной!
        Свернул коня с укатанной дороги вправо, на снежную целину. Обернулся - мой призыв мои боевые холопы услышали и поняли правильно, направились за мной. И тем более странно было видеть, как за мной свернул Никита Тучков со своими ратниками. Он хлестнул коня, догнал меня.
        - Ты что, струсил?
        - В обход иду, хочу ударить справа.
        - Тогда мы с тобой.
        Мы обогнули по дуге кипящую сечу. Я поставил своих в ряд, остановил рвавшегося вперёд Никиту:
        - Не лезь вперёд, попадёшь под картечь! Вместе ударим!
        - Целься, пли!
        Дружно грохнули мушкеты. В стане врагов попадали убитые и раненые, но и нас заметили.
        - Убрать мушкеты! Сабли наголо!
        Мои убрали мушкеты в кожаные чехлы, которые я специально заказывал, - за образец взял чехол для винчестеров из ковбойских фильмов. Все выхватили сабли, начали разгонять коней.
        Никита скакал рядом, его ратники развернулись слева от него. Мы врубились в конный строй литвинов, которые после выстрелов развернули коней в нашу сторону. Разогнаться они не успевали, тем более - им мешали свои же воины, убитые картечью, и лошади.
        Сшибка была страшной. В обеих руках я держал по сабле и работал ими во всю силу, как учил меня Сартак. Удар влево, отбив справа, пригнулся, кольнул саблей сам.
        Мои дружинники завязли справа в схватке, боярин Никита держался слева от меня, и хотя бы с этой стороны не приходилось ожидать удара.
        На меня насел здоровый русин - так называли русскоговорящих подданных княжества Литовского.
        - Что, москаль! Землицы захотелось? - заорал он.
        Сабля у него была непривычной - широкой, немного длиннее обычной. Был он в рубашке, меховом жилете - тулуп, вероятно, успел сбросить перед боем. Удары наносил жёсткие, сильные - приходилось подставлять обе сабли.
        Пока мне удавалось только защищаться, но я выжидал удобный момент - ведь должен противник выдохнуться, устать? Ничего подобного - русин работал своей саблей, как паровая молотилка. Удары следовали один за другим, только искры летели.
        Выручил Федька-заноза. Увидев, что на меня наседает противник, он пробился и рубанул русина - достал только по левой руке, но русин отвлёкся на мгновенье, и мне этого хватило - я всадил ему саблю в грудь, а второй ударил в шею. Русин упал на коня.
        - Держись, боярин! Мы рядом!
        Я увидел, как на Тучкова налетел литвин, одетый в полудоспех - грудь закрывал панцирь, плечи и руки - в броне, на голове - шлем с бармицей. Такого саблей не взять - только если ударить по ногам.
        Я перехватил саблю из правой руки в левую, выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил в литвина. Пуля попала в зерцало доспеха, не пробила его, расплескавшись свинцом о сталь, но вмятину сделала с кулак. От удара литвина просто вынесло из седла, и он рухнул под копыта коней.
        Тучков обернулся ко мне, махнул в приветствии рукой. В это время со стороны литвинов заревела труба, и они стали отступать. Мы их не преследовали.
        С обеих сторон были большие потери, поле боя густо усеяно павшими, кое-где видны и конские туши.
        Мы собрались у дороги, оставив рядом с полем боя лишь небольшой заслон.
        - Боярам - в голову колонны! - раздался клич.
        Мы поскакали вперёд, рядом оказался Тучков.
        - Спасибо, земляк. Ловко ты его осадил из пистоля. Я уж и не знал, как к нему подступиться: весь в железе - что с ним сделаешь сабелькой?
        - Пистолет надо иметь на такой случай, Никита.
        - Не люблю я это дело - мешкотно, да и побаиваюсь, если честно.
        Мы подскакали к голове колонны. Там собрали импровизированный совет бояр.
        - Все бояре собрались?
        - Все, - нестройно ответили мы.
        Боярин Плещеев обвёл глазами наши ряды.
        - Что-то я не всех вижу. Кто видел Анкудинова? Где Морозов, Ляцкий? В дружинах потери большие?
        Ответил боярин Марусев - из тех, кто постарше, породовитей.
        - Есть потери, как без этого - вон, всё поле в трупах. У себя в дружине не считал, но думаю - не менее половины.
        Худородные, из тех, у кого земель мало, и воинов по пальцам одной руки пересчитать можно, молчаливо радовались. Им не довелось встретить врага, как родовитым боярам, но и люди остались живыми-здоровыми.
        - М-да, ещё и по землям литовским, можно сказать, не ходили - так, коснулись края, а потерь полно. Что делать будем?
        Говорить на советах первым предоставлялось самым молодым и незнатного рода боярам. Начал молодой, безусый боярин с пушком на подбородке.
        - Как велел государь, так и надо делать - идти дальше.
        - А куда раненых девать, убитых? - перебил его боярин Никифоров. - Тебе хорошо говорить - у тебя все ратники под седлом. А у меня из трёх десятков едва ли семь-восемь боеспособных наберётся.
        - Вот что, уважаемые господа! - подытожил Плещеев. - Я думаю так - по деревням пошарить, забрать подводы, убитых домой везти, раненых - до Пскова. Пусть там раны залечивают. Кто из бояр потери великие понёс - те пусть назад возвертаются, остальным - исполнять волю государя. Кто что ещё добавить хочет?
        Таких не оказалось.
        Бояре отдали команды своим людям. Несколько ратников поскакали искать телеги, большая же часть спешилась и пошла на бранное поле. Каждая дружина сносила своих убитых в одно место. Собственно, и носить далеко не пришлось: ехали вместе, сражались рядом, и убиты были недалеко друг от друга - не было для сечи большого места.
        Отдельные дружинники, по распоряжению бояр, собирали оружие павших, а также трофейное. Нельзя бросать - денег стоит, да ещё каждому боярину новых боевых холопов набирать надо, вооружать.
        Я тоже распорядился Федьке-занозе:
        - Иди на место, где мы сражались, собери у литвинов оружие. Если кто из дружины Никиты Тучкова убит, тех оружие не бери - не наше оно, ни к чему с боярином ссориться.
        Федька взял с собой ещё одного холопа и ускакал.
        Я подошёл к Тучкову.
        - У тебя потери большие?
        - Не без этого; есть убитые - двое. Слава Богу, без раненых обошлось - так, царапины.
        - А у меня все целы.
        - Иди ты! - удивился Тучков. - Надо же, в такой сече были - и все целы. Повезло тебе, земляк.
        - Повезло! - согласился я, а сам подумал, что повезло потому, что натаскивал я их яро, - только ещё сильнее надо было. Конечно, в бою без потерь не бывает, как ты людей не готовь - удар вражеский был неожиданным, силой они превосходят - да мало ли как может сложиться бой? Предугадать исход его - дело неблагодарное.
        - Никита, зря ты своим мушкеты не приобрёл - помнишь, в самом начале боя как они нам помогли?
        - У тебя пять холопов, а у меня два десятка. Посчитай, сколько денег надо. Наши отцы и деды без этих дьявольских пищалей воевали, и мы, даст Бог, повоюем. А вот пистолет, пожалуй, куплю. Кабы не ты с пистолем, несладко бы мне пришлось.
        Никита ускакал на поле боя - посмотреть, нашли ли его павших да всё ли оружие собрали. Известное дело - за холопами не присмотришь, сделают спустя рукава.
        Вскоре дружинники пригнали лошадей. Запряжены они были в сани и повозки, так как саней на всех не хватало. Раненых решили отправить на подводах - снег на дороге утоптан, и до Пскова недалеко.
        Убитых грузили на сани.
        Когда скорбный обоз ушёл, сопровождаемый прощальным взглядом ратников, бояре решили на ночёвку остаться здесь - до сумерек было недалеко, а поутру выслать дозор. После внезапной встречи с врагом все побаивались повторного нападения, и караулы выставили усиленные.
        Утром Плещеев собрал всех бояр.
        - Мыслю так - надо дозор малый, пластунов послать, поглядеть, разузнать - что да как, где враги и сколько их. Нас меньше осталось - не приведи Господь, окружат да нападут. Кто хочет сам отважиться?
        Бояре молчали. Тогда я сделал шаг вперёд.
        - Я разведаю. У меня пять ратников - в самый раз для такого дела.
        - Вот и славно. Геройство проявлять не надобно: найдите лагерь их, поглядите - и назад. Коли головы бесславно сложите - в том пользы никакой. Осторожнее надо. Ну, с Богом!
        Бояре разошлись, пряча глаза. В разведке погибнуть немудрено - основные силы далеко, помочь некому. Но не зря говорят «На миру и смерть красна». Одно дело - погибнуть в сече, явив геройство, при куче свидетелей, которые потом на пирах будут рассказывать о славных подвигах боярина или его дружины. И совсем другое - уйти в поход малый небольшой дружиной и погибнуть. Неясно тогда пославшим, почему дозор не вернулся - в плен взяли или погибли в бою, а может, в болоте утопли и следов от них не осталось. Потому и желающих идти в дозор не было. Риска много, славы не добудешь.
        Я вернулся к своим, объяснил задачу. Сразу предупредил Федьку-занозу.
        - Если на большие силы нарвёмся и бой придётся принять, ты сразу уходишь в наш лагерь. Запрещаю тебе принимать с нами бой. Твоё дело - передать боярам: где враг, сколько его, в каком месте. Понял ли?
        - Как не понять!
        - Тогда поехали. Мушкеты у всех заряжены?
        - У всех.
        - Держите глаза открытыми, не болтайте. Едем тихо, как я вас учил.
        - Не подведём, боярин.
        После произошедшей сечи, когда мои холопы увидели меня в бою да узрели, на что способен в умелых руках мушкет, их отношение ко мне переменилось. Нет, они не стали более исполнительными или предупредительными. Просто если раньше они выполняли распоряжения боярина, как следовало их исполнять холопу, то теперь в их глазах я читал уважение. Они видели, что я не отсиживаюсь за их спинами, а уж то, что я бился обеими руками, просто привело их в восторг. Я сам слышал, как один из моих ратников говорил воину Никиты Тучкова.
        - Видал, как наш боярин воевал? Што-то я не видел больше никого из бояр, кто двумя саблями без щита врагов рубит. То-то, знай наших. Во всём войске только наш боярин обоерукий.
        Им, простым людям, живущим от меча, было важно знать, что их боярин не трус, что он также рубится в сече и так же, как и они, может быть ранен или убит.
        Мы выехали на лесную дорогу, откуда вчера нам навстречу вырвались литвины. Снег был утоптан, за ночь подмёрз, и ехать было легко. Единственное, что мне не нравилось - он похрустывал под копытами. Через каждые двести-триста метров я поднимал руку, и все останавливались. Я и мои холопы вслушивались - не раздастся ли впереди грозный топот множества копыт.
        Через версту дорога делала поворот, и мы остановились перед ним.
        Оп-па! Далеко впереди, за поворотом, хрустел наст - по дороге явно ехало несколько верховых.
        - Все уходим в лес - лошадей отвести подальше, чтобы с дороги видно не было.
        Я первым свернул с дороги, остальные направили лошадей по моему следу. Мы заехали в лес, привязали коней к деревьям.
        Вышли на опушку.
        - Приготовьте мушкеты, - сказал я. - По моей команде стреляйте, но не попадите в первого, он - мой.
        Я решил, что если конников немного - мы перебьём всех, кроме одного, нужного мне в качестве «языка», способного рассказать, где расположились войска неприятеля.
        Из-за поворота, осторожно оглядываясь, медленно выехали четыре всадника. Наверняка такой же дозор, как и наш. Эх, литвины, вслушиваться надо, а не только на глаза надеяться. А у них на головах шлемы, под ними - войлочные подшлемники. В них же с пяти шагов ничего не услышишь.
        - Целься! - прошептал я.
        Команда оказалась лишней - все уже выцеливали свою жертву.
        Я навёл ствол мушкета, заряженного пулей, на лошадь передового всадника. Убить его нельзя, надо убить его лошадь, тогда он не сможет ускакать назад.
        - Огонь! - крикнул я.
        Прогремел залп, всё вокруг заволокло сизым дымом.
        - Сабли наголо, вперёд!
        И сам, поднявшись во весь рост, бросился к дороге. Холопы мои не подвели - трое всадников были убиты, а под первым убита лошадь. При падении она придавила ногу всаднику, и теперь он безуспешно пытался её выдернуть. Заметив наше приближение, он затих и стал шарить на поясе. Я приставил к его груди саблю.
        - Затихни.
        Холопы убрали оружие, приподняли лошадь. Я за руку выдернул литвина из-под туши коня. Снял с пленника пояс с ножом и саблей, отдал его Федьке.
        - Кто таков, зачем здесь?
        - Не буду отвечать.
        - Вяжите его, ребята.
        Пленного шустро связали, усадили на породистую лошадь. Ещё двух лошадей поводьями привязали к седлу лошади, на которой сидел пленный. Разобрали свои мушкеты, вывели лошадей и галопом помчались к своим.
        Так рано нас не ждали.
        Почти все воины в лагере занимались приготовлением еды - жгли костры, варили похлёбку. Горячая еда на войне, тем более зимой - первое дело. Сыт воин - значит, есть сила, да и выглядит он веселее. А когда живот подводит от голода, все мысли - только о еде.
        Мы подъехали к небольшому шатру боярина Плещеева. Я спрыгнул с коня, подошёл ко входу, но боярин уже выходил сам.
        - О, быстро ты обернулся. Да с пленным! Молодец. Что говорит?
        - Ничего, говорить отказался.
        - Заговорит: есть у меня воин в дружине - большой мастер в этом деле, любого молчуна разговорит. У него вчера сват в сече погиб, он на литвинов зол. Эй, кто-нибудь, Веремея позовите.
        Я подошёл к пленному, стащил его с коня.
        - Лучше будет, если ты сам всё расскажешь. Сейчас воин придёт, скажем так - большой мастер языки развязывать. Руки-ноги искалечит, как после плена жить будешь?
        Вмешался боярин Плещеев:
        - Я старший здесь. Слово даю - тебя в бою взяли, коли скажешь всё, что знаешь - ни один волосок с твоей головы не упадёт. После войны обменяют тебя или выкупят, целым домой вернёшься. Для тебя война уже кончилась.
        Пленный вздохнул:
        - Спрашивайте.
        - Ну вот, другое дело. Веремей, ты не нужен пока, иди, кушай.
        Подошедший было ратник пожал плечами, развернулся и пошёл к костру.
        Увы, пленный знал немного. Он из молодых, послан был в дозор на разведку, как и я. Войско их стояло недалеко, за лесом - верст пять отсюда. Сколько воинов, точно не знает, но полагает - сотен семь-восемь. Пушек нет, шли налегке. Они послали гонца к своему князю - вчера им со страху показалось, что нас значительно больше.
        - Ну вот, дурашка, а ты говорить не хотел. Пусть связанным посидит, при оказии в Псков отправьте.
        Плещеев повернулся ко мне:
        - Молодец, хвалю, не премину воеводе в грамоте про тебя отписать. Трофей, саблей взятый, можешь себе оставить. - Он показал на коней. - Что же делать? - В задумчивости проговорил боярин. - У них сил почти столько же, опять же местность знают, преимущество у них - могут быстро помощь подослать. Надо отойти на свою землю, лагерем встать, а оттуда гонца великому князю послать. Да, пожалуй, так и сделаем.
        Я пошёл к своим холопам, вскоре труба протрубила «Поход», и все стали собираться.
        Мы двинулись назад, к Пскову, и, простояв там немногим больше недели, вернулись на Вологодчину. Так бесславно закончился наш зимний поход.
        Уже после возвращения я обдумывал причины, по которым нам не удалось добиться успеха. И первая - раздробленность сил. Малыми отрядами и дружинами ничего сделать нельзя. Княжество Литовское по площади и населению лишь немного уступает Руси, за Литвой к тому же стоит Речь Посполитая, постоянно науськиваемая католическим миром к войне с Россией. А у нас и без них врагов хватает - крымчаки, ногаи, Османская империя. Юг, восток, запад - со всех сторон Русь окружают враги, союзников нет, так же как нет и выхода к тёплым морям. Портовый Архангельск в этом плане не устраивал по многим причинам. Путь до него неблизкий, море студёное, штормовое, и не каждое судно способно пройти по нему до Европы. Да пойди ещё доберись с обозом до Архангельска по российским дорогам. Это не Римская империя с её прямыми мощёными дорогами.
        Конечно, возвращать земли и города, ранее принадлежавшие России - такие, как Смоленск и Полоцк, надо. Но для этого требуется собрать силы в железный кулак, подтянуть пушки - без них не разрушить стены и ворота, окружить город, чтобы исключить подвоз питания и подход подкреплений. Я не воевода и не царский советник, моего мнения никто не спрашивал и вряд ли спросит. Но всё же, обжёгшись на таких стычках и потерпев ряд серьёзных поражений, государи российские стали более осмотрительными, готовить войну начинали с разведки и подписания договоров о мире с враждебными соседями, дабы в разгар войны те не ударили в спину. Ярчайший пример - взятие Казани. Не один раз русские хаживали на Казань, чтобы наказать злобных и наглых соседей, только без толку. И лишь подготовившись серьёзно, выстроив рядом с Казанью, на границе ханства Свияжск, продумав осаду и собрав войска, России удалось покорить ханство.
        Но всё это будет потом.
        А пока я снова с головой окунулся в хозяйственные дела. Деревня требовала пригляда. Избы для новых холопов уже были построены, ветряная мельница готова - крутила ветряком, только молоть на ней было нечего - пусто у смердов было в закромах. Деревня пока только сосала деньги, как пылесос.
        Как-то ехал я по зимнику в деревню и обратил внимание, что дорога в Смоляниново укатана санями. Навстречу тянулся небольшой обоз о трёх санях.
        - День добрый, путники. Бог в помощь.
        - И тебе здоровьичка.
        - Откуда путь держим?
        - Из Новогорода на Великий Устюг.
        Я удивился - обычно из Новгорода путь на северо-запад проходил в стороне.
        - А что здесь едем - дорога-то в другой стороне.
        - Это летом. Зимою реки подо льдом, мы и переправляемся здесь - так короче будет.
        - Счастливого пути!
        Мы расстались, а я размышлял. Зимой путники по моим землям проходят, потому как ближе. Как лёд сойдёт - поедут по дороге, по наведённым мостам или бродам. Ёшкин кот, вот где заработать можно. Я мгновенно решил съездить к соседу, Никите Тучкову. Его село - через реку, верстах в пяти.
        Вскоре я уже спрашивал у крестьянина, тащащего на загорбке вязанку хвороста:
        - Где найти боярина вашего?
        - Вон же его дом - не ошибёшься.
        Я подскакал, постучал в ворота. Вышедшему холопу бросил:
        - Пойди, доложи боярину - гость к нему, боярин Михайлов.
        Холоп убежал; вскоре хлопнула дверь дома, холоп открыл ворота, и я, ведя лошадь в поводу, зашёл во двор. Холоп принял лошадь, я же направился к крыльцу. На нижней ступеньке стояли Никита и жена его, которая преподнесла мне корец со сбитнем. Поздоровавшись, я принял корец с горячим сбитнем, выпил, крякнул и перевернул, показывая, что тот пуст.
        - Хорош сбитень!
        Мы с Никитой обнялись, как старые знакомцы. Никита под ручку проводил меня в дом.
        Встреча гостей - особый ритуал. Нельзя и себя унизить и гостя обидеть. Не встретить гостя во дворе - оскорбить его, не преподнести корец вина или сбитня - обидеть. Коли гость выше хозяина по чину или род его именитее, так хозяин должен сойти с крыльца; хозяин ровня гостю - он стоит на ступеньках; принимает хозяин худородного гостя - встречает на самом крыльце.
        И подобный ритуал существует для всего.
        Войдя через невысокие двери, я повернулся в красный угол, осенил себя крестным знамением.
        Меня усадили за стол. Как водится, поговорили о погоде, видах на урожай, войне с соседями-схизматиками. Начинать разговор сразу о деле было признаком дурного воспитания.
        Наконец Никита сказал:
        - Я рад тебя видеть, но думаю - ты не только повидать меня приехал.
        - Конечно! Тут вот какой интерес. Предполагаю, как лёд сойдёт, мост через реку поставить.
        Никита изумился:
        - Мы, конечно, с тобой знакомцы, но ежели повидаться охота, можно и лодкой переправиться - зачем мост?
        Я рассказал о встреченном на дороге обозе.
        Никита задумался.
        - Ты уж прости меня, боярин, опять я чего-то не понял: построим мы с тобой мост, сократят путники и купцы дорогу - нам-то что с того?
        - А вот что. Можно постоялые дворы поставить, трапезную. Люди не только зимой, но и летом ездить здесь будут, на ночь остановятся, покушают, лошадей покормят овсом или сеном - опять живая денежка в карман.
        - Большие траты. Мост сделать, постоялый двор поставить - люди нужны, а прибыль получим не ранее зимы - почитай, почти через девять-десять месяцев.
        - Раньше. Коли мост поставим, поедут люди. Сам подумай - двадцать пять вёрст лишку сейчас едут, на подводах гружёных - это два дня. Для купца с товаром каждый день дорог, а уж если товар нежный…
        Никита повернулся к жене.
        - Накрой нам стол. Дело, чую, серьёзное намечается, просчитать надо.
        Мы покушали, выпили кувшинчик петерсемены. Никита ел вяло - видно, просчитывал, стоит ли овчинка выделки.
        - Нет, не возьмусь я за это дело.
        - Почему? Даже твоим смердам в Вологду куда как сподручнее ездить летом будет - почти напрямую.
        - Недоимка у меня, о прошлом годе неурожай был.
        - Лес рядом, рабочая сила есть - мост недорого обойдётся.
        - Нам с того моста прибыли не будет, коли постоялый двор не поставим. Значит, люди туда нужны, вино опять же покупать надо, винные ягоды не растут у нас.
        - Пиво варить можно, яблочное вино делать, в конце концов - хлебное вино гнать.
        - Э, брат, не то.
        Не уговорил я его, с тем и уехал. Тяжёл Никита на подъём оказался.
        Уже дома я стал прикидывать - получится у меня, ежели сам возьмусь? Лес есть, плотников мост сделать нанять можно. Постоялый двор тоже поднять можно - дороже конечно, чем изба, обойдётся: двор огородить, подклети, сараюшку для живности, конюшню. Свинину и курятину из деревни поставлять можно - вот и сбыт будет, в город на продажу не везти. Зерно выращивать, муку на мельнице молоть - вот и хлеб, пирожки.
        О! Пару рыбаков заиметь надо - рыбка свежая к столу будет.
        По деньгам - осилю. Всё упирается в людей.
        Не откладывая в долгий ящик, я нанял плотников, расшевелил Андрея, и к весне недалеко от деревни, на дороге стоял постоялый двор. Вот только пустовал он пока. На реке ледоход, дороги развезло, и поток людей и грузов остановился. Да и были бы - нет холопов и хозяина на постоялом дворе. После ледохода можно и за мост приняться. Плотники, закончив с постоялым двором, заготавливали и свозили к реке брёвна. Холопов купить можно - кухарок или прислугу. Главная проблема - найти управляющего. Незнакомого поставить - воровать будет, прибыли не получишь. А знакомых у меня и нет.
        Неожиданно выручил Андрей. Помявшись, он спросил:
        - Похоже, постоялый двор будет?
        - Конечно, ты же знаешь.
        - А кто заправлять будет?
        - Не знаю пока, думаю.
        - Брат у меня есть единокровный, Семён. Тоже лоточником на жизнь зарабатывает, да нужду мает - семья большая, кормить-одевать надо. Не возьмёшь ли, боярин? Он мужик проворный, работящий. Коли платить будешь, в лепёшку расшибётся.
        Вот так, довольно неожиданно я приобрёл приказчика, а вместе с ним - и всю его семью в работники.
        Теперь жена и старшая дочь Семёна управлялись на кухне, средний и младший сын - в трапезной на побегушках. Сговорились мы на оплате в третьей части выручки. Две трети мне, треть - ему на всё семейство. Негоже сажать работника на жалованье. Хочешь зарабатывать - крутись.
        Тем временем плотники достраивали мост. Андрей, выпросив у меня денег, скупил по окрестным деревням поросят. Теперь, до сева, все холопы занимались выращиванием живности. Всё упёрлось в постояльцев, вернее, в их отсутствие. Ну не было людей, хоть умри. До меня дошло, в чём загвоздка. Так никто же не знает, что построен мост! Зимой ездили - моста ещё не было, а летом - продолжают ездить по проторенной дороге, в обход.
        Я позвал Андрея, с ним вместе подъехали к его брату. Обсудили ситуацию, решили - пока посетителей нет, поставить на развилках дорог сыновей Семёна, пусть направляют. А если пойдёт дело - людская молва быстро разнесёт весть о построенном мосте, о постоялом дворе.
        Медленно, постепенно на дороге стали появляться обозы, начал наполняться постоялый двор. Вылезла другая беда - не хватало мяса и птицы. Что ты будешь делать - только ноги вытащил, так хвост увяз.
        Пришлось Андрею ехать в Вологду на торг, покупать живность. Не так быстро росли на крестьянских подворьях поросята и куры, как их поглощали постояльцы. Андрей объехал окрестные деревни, договорился о поставках. Всё выгоднее смердам, чем в город везти - и ближе, и налог платить не надо.
        И вскоре выправилось дело, пошли первые деньги. Я перевёл дух. Ничего, созреет рожь да ячмень - своя мука будет, пиво варить сами станем, тогда еще лучше заживём!
        А днями в мой городской дом заехал Никита. После традиционных приветствий мы уселись за стол, обменялись новостями.
        - Вот уж не думал, что ты так развернёшься, сомневался я, признаюсь - был не прав. Хваткий ты, однако, Георгий. Хорошее наследство сыну отойдёт. Из руин деревню поднял, однако. Так, глядишь, и меня обгонишь.
        - Обгоню, - засмеялся я. - Вот немного окрепну, церкву небольшую поставлю ещё - обязательно с колокольней, не всё же моим холопам к тебе в село ходить на церковные службы.
        Никита засмеялся:
        - То не моя епархия.
        А в Юрьев день и вовсе случилась приятная неожиданность. В этот день холопы, если не имели долгов перед хозяином, могли уйти от него. На приработки ли, в город к ремесленникам податься или наняться к другому боярину. Я тогда как раз в деревне был. Подошёл Андрей, сделал круглые глаза:
        - Там… это…
        - Говори яснее.
        - Смерды к тебе, в холопы хотят.
        Я удивился, вышел из избы. У ворот стояли крестьяне.
        - Здоровья всем! Что за дело ко мне?
        - В холопы к тебе желаем! Сегодня Юрьев день.
        - А долгов-то нет за вами?
        Смерды полезли за грамотками.
        Хм, здорово. То людей искал, а то сами пришли.
        - Чего вам у старых хозяев не жилось, не работалось?
        - Дык, обижали сильно. Ты вон, почитай, деревню заново отстроил, люди в хороших избах живут, от голода не пухли, никто не помер, а неурожай о прошлом годе везде был. Возьмёшь?
        - Рыбаки есть?
        Вперёд вышел рябой мужик.
        - Я с отцом всю жизнь рыбу ловил.
        - Семья большая?
        - Семеро детей.
        - Беру. Избу не дам - нет пока свободных. Подойдёшь к Андрею, он тебя поселит. Хочешь - сам строй, лес дам. Хочешь - жди, пока плотники поставят.
        - А лодка, сети?
        Вот заморока.
        - Андрей, подбери ему лодку, сетей купи. - Я повернулся к рыбаку: - С этого дня - на два года в холопах; половина улова за жильё, лодку и сети - моя, вторую половину можешь сам скушать, а можешь на постоялый двор продать - вон он стоит. Устраивает?
        - Добро, согласен.
        Остальные были крестьянами. Мы с Андреем определились - кому где жить и что делать. Уговор со всеми был половинный; половину от выращенного урожая холоп мог продать, половину - отдать мне.
        Снова в деревне застучали топорами плотники. По моим прикидкам, для того чтобы обработать землю и обеспечить постоялый двор продуктами, надо было ещё пять-шесть холопов, но и тем, что пришли, я был рад.
        И тут как гром среди ясного неба - сборы боярского ополчения. Дел полно, можно сказать - невпроворот. Чего ещё государь удумал? Одно утешало - Андрей приобрёл опыт, умело управлялся с деревней, Семен с умом и осторожностью держал постоялый двор, ну а за свой городской дом я был спокоен - там была жена. А ведь, бывало, слыхал от бояр о воровстве приказчиков. Вернётся боярин из похода, что длится три месяца, а то и полгода - и что видит? Приказчик его сбежал с доходом от поместья, холопы с голодухи разбежались, дом растащили лихие люди, не оставляя иногда и стен. Поэтому честные, разворотливые люди - в большой цене, их надо было взрастить.
        Пока собиралось ополчение, я стал припоминать историю. Мамочки мои - да никак государь Смоленск брать решил? Его осада длилась месяц, если мне не изменяет память. И армию государь собрал великую - около восьмидесяти тысяч ратников - с пушками в обозе, с пищалями. Летом собираться - не зимой. Корм лошадям брать не надо - кругом луга зеленеют, шапки да тулупы не нужны - и в поддоспешнике жарко. Снег на костре топить не надо - в любом ручейке зачерпнул воды и пей. Едешь на коне - вокруг красота, всё зелёное, жаворонки в вышине заливаются.
        У Пскова мы встретились с великокняжеским войском. Бросился в глаза государев стяг - чёрное полотнище с Иисусом Навином, попирающим солнце.
        Мы присоединились к лагерю, но от государева шатра стояли далеко. К нему только воеводы земель ходили, любопытных же отгоняли рынды - в белых одеждах, с серебряными топориками - вроде телохранителей, только мне показалось, что топорики эти уж больно бутафорские. Ежели посягнёт кто на жизнь государя, ими можно разве только муху прихлопнуть. Инда ладно - кто посмеет среди многочисленного воинства руку на государя поднять? Безумец только или самоубийца. Все перевороты государственные приближёнными вершатся, интригами да ядами в кубок вина. А впрочем - был в истории не один случай, вспомнить хотя бы смерть бедного Павла.
        Что-то меня не в ту сторону потянуло.
        Я проверил, как устроились мои ратники - те уже срубили себе шалаши и разводили костёр. Поход-походом, а кушать надо.
        По лагерю засновали гонцы, поместные воеводы потянулись к государеву шатру. Часа через два они вернулись и теперь собрали бояр. Как я понял, будут ставить задачу. К своему изумлению, рядом с боярином Плещеевым я увидел князя и государева конюшего Овчину-Телепнёва-Оболенского.
        - Представляю вам князя. Вологодское ополчение вместе с тверскими ноне под руку княжескую отходит. Ему и слово.
        Князь обвёл глазами бояр. Я в этот момент наклонил голову, скрывая лицо под тенью шлема. Не хватало только, чтобы князь меня узнал. А пуще всего - имя и фамилия у меня другие. Вдруг подлог вскроется? Я-то знал, что я не боярин, я из другого мира. За такие вольности с документами можно и на плаху попасть. Впрочем, против княжеского слова у меня документ от церкви. Одно другого стоит.
        Я стал вслушиваться, о чём ведёт речь князь. Он в общих чертах рассказал, как планируют взять Смоленск. Пушкари будут выдвигаться вперёд, ближе к крепостным стенам, под прикрытием бревенчатых щитов. Мы же должны держать в осаде восточную часть города. За другие участки кольца осады отвечают полки иных русских земель. Восток - это хорошо. Если придёт подмога, то основной удар нанесут с запада, с польских или литовских земель. И то - Смоленск завсегда был исконным русским городом.
        Утром лагерь выглядел, как растревоженный улей. Во все стороны сновали государевы гонцы. Собирались, седлали лошадей и уезжали на отведённые места боярские ратники.
        Мы спешно доели кулеш из котла; вестимо - воевать с пустым брюхом плохо, собрали скромные пожитки, оседлали лошадей. Ждали только сигнала. Невдалеке я увидел Никиту Тучкова, помахал ему рукой. Подскакал со свитой князь Даниил Щеня.
        - Выдвигаться всем, чего телешитесь?
        И умчался. Мы поднялись в сёдла, хрипло завыла труба, и мы в походном порядке покинули лагерь.
        Вот и Смоленск - весь как на ладони. Грозные, высокие стены, из бойниц глядят стволы пушек, наверху стены блестят под лучами летнего солнца доспехи защитников. Твердыня. Такую если и возьмём, то кровушки прольётся немало.
        Мы забирали влево, обходя город. К крепостным пушкам не приближались - что там у них на уме? Наконец поместный воевода, боярин Плещеев, дал знак остановиться. Местечко для лагеря нам досталось удобное - река рядом, за водой далеко ходить не надо, на опушке леса - дрова под рукой, луг - будет, где коням попастись.
        Полдня мы занимались мелочами - ставили дозорных, точили оружие. Мне для обороны достался участок по соседству с Никитой, чему я был рад - было с кем поговорить, да и чувствуешь себя уверенней, когда рядом проверенный в бою товарищ.
        Ночь спали спокойно, а проснулись рано утром от мощного залпа пушек. Выскочили из шалашей босыми, но все при оружии. Тревога оказалась ложной - то наши пушкари начали обстрел крепостных стен.
        Позиции защитников города заволокло сизым дымом. Ядра били в стены, высекая каменную крошку и оставляя углубления. Несколько ядер угодили в дубовые, обитые железом ворота. Полетели щепки. Ратники восторженно заорали.
        - Вы чего, как на представлении у скоморохов? Службу забыли? Сапоги обуйте, оденьтесь. Дежурные, где костёр?
        После завтрака я решил укрепить свои позиции. Левым краем мой участок обороны упирался в грунтовку. Вот её я и решил перегородить брёвнами. Повалили несколько деревьев с небольшими промежутками между ними. Пеший ещё проберётся, а конный - ни в жизнь, кони ноги переломают.
        Срубили дерево, сделали вроде небольшого бревенчатого щита, поставили напротив завала.
        - Так, теперь роем окопы.
        - Боярин, засмеют ведь.
        - Исполняйте!
        Холопы, бурча под нос, стали рыть мелкие окопы. Проходящие мимо ратники других бояр поглядывали на моих землекопов с интересом, потом стали насмехаться.
        Ко мне подошёл Никита.
        - Дал бы своим отдохнуть - неизвестно, когда в бой.
        - Вот они к бою и готовятся.
        - Это как же? Я пока только могилы вижу. Не рановато готовишь?
        - Не могилы то - укрытие от мушкетного огня.
        Никита обошёл окопы, посмеялся и ушёл.
        Два дня грохотали пушки русские, круша стены Смоленска. На третий на штурм крепости пошли войска. Мы издали наблюдали, как ожили пушки крепости, сверкали огоньки мушкетных выстрелов. Потери были велики, и наши отступили, унося раненых.
        Все мои ратники смотрели на бой со стороны и скрипели зубами в бессильной ярости.
        Ужинали без аппетита, улеглись спать. И не успели мы толком уснуть, как раздался выстрел, и отчаянный вопль часового:
        - Литвины!
        Мигом все выбрались из шалашей - кое-кто в них и не забирался, спал, ввиду тёплой погоды, на природе, бросив под себя конский потник.
        - Михайловцы, в окопы! - заорал я. Пока ничего не было понятно. Полная луна скупо освещала лес, дорогу, мелькавшие тени. Кто они? «Русские должны быть слева и справа от меня, - рассудил я, - впереди может быть только враг».
        - Залпом - пли! - скомандовал я.
        Громыхнул нестройный залп. Со стороны завала послышались крики раненых. Дружинники, торопясь, перезаряжали мушкеты. Не зря я их муштровал: выстрелил - сразу перезаряди, если время позволяет. Тени за завалом исчезли, но до утра мы так и просидели в окопах, вглядываясь в темень.
        Утром я пошёл посмотреть - что там случилось? Рядом с завалом была видна кровь, на земле - следы волочения. Не иначе - своих раненых или убитых вытаскивали подальше от завала. Не ожидали наткнуться на неприятный сюрприз. А если бы ночью конница ворвалась бы в лагерь? Порубали бы всех, как капусту.
        С этого дня я усилил дозор. Днём воины отсыпались, ночью по двое сидели в окопах.
        Утром же обнаружился неприятный сюрприз - у Никиты были убиты ночью ножами двое ратников. Шалаш их стоял от опушки чуть дальше в лес. И когда ратников пошли звать к завтраку, нашли два уже остывших тела. Ночное происшествие мгновенно насторожило: стычек ещё не было, а у Никиты - потери. Благодушие сразу уступило место настороженности. Не иначе - оборону прощупать хотели - нельзя ли здесь просочиться, если осада не плотным кольцом охватывает город. Если в городе полно продовольствия и воды, то, учитывая крепость и толщину стен, Смоленск может продержаться долго.
        Видимо, до наших воевод тоже дошла эта мысль, и днём пушки стали стрелять не по стенам, а раскалёнными ядрами - по городу. Занялись пожары, над городом пополз дым.
        После одного удачного попадания в верхнюю часть башни здоровенный кусок стены рухнул, увлекая за собой защитников. Над позициями осаждавших город русских взвились восторженные крики.
        Обстрел продолжался почти весь день. Государь решил устрашить горожан. Конечно, в городе была вода, но хватало её только для питья людей и скотины, тушить многочисленные пожары было нечем.
        Вечером подоспевший отряд литвинов сделал попытку прорвать осаду с западной стороны, но был отброшен.
        А у меня случился неприятный инцидент. Пропал Федька-заноза. Наши шалаши стояли по соседству, и когда я поднялся ночью, решив проверить дозорных, его шалаш оказался пуст. Я в тревоге обежал своих ратников - Федьки нигде не было.
        - Небось, вино ушёл пить с земляками, - ответил мне Никита, когда я поделился с ним своей тревогой.
        - Не таков Федька. По бабам ходок - это верно, но службу знает, в походе без моего ведома никуда не уйдёт.
        - Не переживай, - зевнул Никита. - Найдётся ещё, выпорешь потом - и вся недолга. Нашёл из-за кого переживать - из-за холопа. Спи иди лучше.
        Но тревога меня не оставляла. Не случилось ли чего? Поднять шум? Не осмеют ли меня потом, если Федька найдётся?
        Я решил пошарить по лесу сам - вдруг найду какие следы? Предупредив своих, чтобы сдуру не пальнули по возвращении, я взял мушкет и углубился в лес. Глаза привыкли к темноте, я ступал осторожно, стараясь не наступить на ветку. Зигзагами я шёл от шалаша Федьки в глубь леса.
        Удалился я уже достаточно и, ничего подозрительного не найдя, решил было вернуться, как почудился вскрик. Не мнится ли мне? Может, то ночная птица крикнула? Я двинулся в ту сторону, откуда, по моему мнению, донёсся вскрик.
        Вскоре послышались голоса. Говорили вполголоса. Нет, значит, не послышалось. И в лесу явно чужие. Чего русским вполголоса говорить? Затаив дыхание, я понемногу продвигался вперёд. Впереди открылась небольшая полянка. Две тёмные тени склонились над лежащим телом. Раздался удар.
        - Ну будешь говорить? Пёс смердящий!
        Ещё два удара ногой.
        Я вскинул мушкет, нажал спуск. В тишине выстрел прозвучал оглушительно. На несколько секунд от вспышки выстрела я ослеп. Зажмурил глаза, открыл, бросил мушкет на землю, выхватил саблю и рванулся вперёд. Сопротивления мне никто не оказывал, все лежали.
        - Федька! Это ты здесь?
        - Я, боярин, - раздался голос холопа. - Ты как меня нашёл?
        - Вставай, говорить потом будем.
        - Не могу - руки-ноги связаны.
        Я вбросил саблю в ножны, достал нож и разрезал путы. На всякий случай ударил каждого из лежащих ножом в грудь. Федька ещё и ногой пнул.
        - Как сюда попал?
        - Как-как, по нужде отошёл, да по башке чем-то треснули, очухался здесь.
        - Сколько их было?
        - Двое.
        - Тогда ходу отсюда.
        Я подобрал мушкет, и мы побежали в сторону своего лагеря. На опушке я придержал Федьку.
        - Погодь, а то свои пальнут.
        - Прости, боярин, не подумал.
        - Эй, михайловцы! Это я, боярин ваш, не стреляйте, - крикнул я.
        - Иди смело, мы уж по голосу узнали. Когда мы подошли, холопы удивились:
        - Федька, ты где был? Боярин тебя искал.
        - Ага, нашёл - на бабе, - сказал я, чтобы пресечь ненужные разговоры. - Федька, иди умойся.
        Когда мы отходили, я услышал:
        - Ну, теперь Федьку высекут, хоть он и старшой.
        Я улёгся спать - и так полночи пробегал в поисках холопа, будто он князь.
        Утром у шалаша раздалось вежливое покашливание. Я выглянул. Рядом с шалашом стоял один из моих холопов, держал в руке миску с кулешом. Наверное, спал я долго, раз кулеш сварить уже успели.
        Я выбрался из тесного шалаша, вытащил из чехла ложку, уселся есть. От костра доносились взрывы хохота. Интересно, что они там веселятся?
        Доев, я подошёл. На Федьку-занозу было страшно смотреть. Один глаз заплыл, губы разбиты.
        - Это что - баба тебе в глаз кулаком засветила?
        - Нет, не кулаком - сковородкой чугунной.
        Все заржали.
        - А по-моему, боярин ему в глаз дал, чтобы, значит, из лагеря не убегал.
        Народ веселился, а Федька кривился уголком рта. М-да, хорошо ему досталось. Ладно - хоть не покалечили, не убили.
        Заметив меня, все вскочили.
        - Отдыхайте, отсыпайтесь, - разрешил я.
        Ночное происшествие осталось между мной и Федькой - ни он, ни я словом не обмолвились, только заметил я после того, что Федька в бою всегда рядом держится, в опасные моменты то щитом, то грудью своею от вражеской сабли меня закрыть пытается.
        На крепости выкинули белый флаг, и в русский лагерь из Смоленска вышли переговорщики. Чем закончилось дело - мне неизвестно, но на следующий день пушки загромыхали снова.
        Через три дня крепость сдалась, на всех башнях выкинули белые флаги. В Смоленск отправился боярский сын Иван Шигона с дьяком Иваном Телешовым. И июля тридцать первого числа смоленские бояре отворили ворота, били челом государю, и крест на том целовали. «В град Смоленск послал государь боярина своего и воеводу Даниила Васильевича Щеня, и иных своих воевод со многими людьми, и велел им всех людей града Смоленска к целованию привести, и речь им, государем жалованную, говорить». Так поведал потомкам летописец.
        В честь победы из государевых закромов было угощение боярам, да детям боярским, да ратникам. Целый день воины пили, ели, гуляли. Песен попели, поплясали под дудки да жалейки невесть откуда взявшихся музыкантов.
        Потом были сборы и дорога домой. Никита кручинился:
        - Второй раз в поход сходил - одни убытки токмо, никаких трофеев, да за хозяйством пригляда нету. Дома жена осталась - так что от бабы возьмёшь?
        ГЛАВА VII
        По возвращению в Смоляниново хозяйство своё нашёл я в полном порядке, а вскоре и жатва началась. Урожай выдался славный. Мельница завертела, замахала крыльями в полную силу.
        Звероватый Тимоня оказался большим тружеником, дело своё знал. О муке его вскоре слава пошла по всей округе, и потянулись крестьянские возы к мельнице. Тимоня ходил по мельнице, обсыпанный мукою с головы до ног. На мельницу никого не пускал, помогал ему всё тот же приблудившийся подросток. В общем-то, неплохим работником Тимоня оказался - с характером, правда.
        Дал прибыль и гончар. Вначале его изделия шли в трактир на постоялом дворе, тем более что постояльцы посуду глиняную колотили непрерывно. Потом излишки Андрей стал возить на торг. У одного из смердов талант открылся - горшки расписывать. Я не возражал - расписная посуда на торгу уходила влёт.
        Медленно, но деньги потекли в мой кошель.
        Я был доволен и горд собой. Взял деревню-развалюху и за год довёл её до ума. Люди ходили в опрятной одежде, а не в рванье, были сыты, на улице звучал детский смех. К вновь прибывшим холопам перебрались их семьи, население деревни увеличилось изрядно, и я снова стал подумывать - не поставить ли мне церковь, пусть и небольшую.
        И решил я, пока осень не наступила, съездить в Нижний, навестить друга, купца Ивана Крякутного. Чай, домина там у меня остался, за прошедшее время Иван по-всякому продать его должен был. С другом винца попьём, деньги получу - на новую церковь хватит.
        Я посоветовался с Еленой - она побаивалась, но мне удалось убедить её, что гроза миновала и князь меня более не ищет.
        - Недолго задержусь - туда и обратно, заводных коней с собой возьму, да Федьку-занозу. Через месяц и вернусь.
        Мы с Фёдором за день собрались, я расцеловал жену и Василия, и мы в начале августа, после яблочного Спаса, выехали.
        Погода благоприятствовала: было сухо, дороги утоптаны, ехать тепло - благодать. Скромные пожитки - на заводных конях, в перемётных сумах, еду не брали, ночевали и ели на постоялых дворах.
        Мы добрались до Москвы, где я решил зайти в Разрядный приказ за жалованьем. К моей радости, имя моё в разрядных книгах было, и я получил деньги за два боевых похода. Жалованье боярам причиталось только за службу государю в походах, на заставах, равно за ранения и увечья.
        Вышел я из приказа повеселевший, пояс приятно оттягивал полный серебра кошель. И надо же было случиться - нос к носу столкнулся с князем Овчиной-Телепнёвым.
        - Ба, кого видят мои глаза! Никак - знакомец старый? А то я всё гадаю - причудилось мне лицо знакомое? Не ты ли лицо прятал, когда на Смоленск государь походом ходил?
        - Здравствуй, князь. Не обознался ты - я то был.
        - Чего же не подошёл?
        - Зол ты отчего-то на меня, княже.
        - Было, было, да быльём поросло. Ты чего здесь?
        - Жалованье получал.
        Князь отошёл на два шага, внимательно меня оглядел, придвинулся.
        - Одёжа на тебе боярская. Объяснись.
        - Я ведь сиротой себя считал, если ты ещё помнишь, князь.
        - А то как же.
        - Отец мой нашёлся на Вологодчине, и документы о боярстве моём есть.
        - Гляди-ка! - удивился князь. - Мне теперь с тобой не зазорно за одним столом мёд-пиво пить. Зайдёшь?
        - Дела, князь, спешу. Ты уж прости.
        - Ладно, ступай, - поджал губы князь.
        Я поспешил к коновязи, где меня ждал с лошадьми Федька-заноза.
        - Едем! С недругом давешним повстречался, лучше с глаз долой убраться.
        Мы выехали из Москвы, не задержавшись ни на один день. И вновь потянулся пыльный тракт. Но любой дороге приходит конец, и через неделю с хвостиком показался Нижний.
        В душе моей одновременно боролись несколько чувств - радость от свидания с городом, где я познакомился с Еленой, предвкушение встречи со старым другом, опасение попасть в руки алчного наместника. Как-то всё пройдёт? Не придётся ли уносить ноги? Из Москвы-то вот пришлось убираться.
        Мы проехали посады, показалась городская стена. Ворота были открыты, а поскольку повозки с грузом для торговли у меня не было, мы полным ходом их миновали.
        Я ехал по улицам и узнавал их. Много чувств всколыхнул в груди Нижний, слишком тесно я был связан с этим городом.
        Вот и улица, где живёт Иван. Мы подъехали к воротам, спрыгнули с лошадей. Я постучал в ворота. Калитка немного приоткрылась.
        - Чего надоть?
        - Хозяина.
        - Почивает, не велел беспокоить.
        - Нет, холоп, побеспокой, и скажи - старый знакомец Юрий пожаловал.
        Слуга исчез. Вскоре хлопнула дверь в доме, раздался какой-то грохот - не иначе, ведро опрокинули, распахнулась калитка, и мне навстречу кинулся Иван. Мы обнялись и расцеловались. Я немного отстранился, осмотрел купца. Сколько мы не виделись? Года полтора, а поседел Иван, морщин добавилось.
        - Что ты меня разглядываешь, ровно девку на выданье? Думаешь - сам помолодел? Пошли в дом, радость у меня сегодня.
        Бросил выглянувшему из калитки слуге:
        - Ворота отвори, коней прими, устрой в конюшню - чего стоишь столбом?
        Мы пошли в дом. Традиция встречать гостя с корцом сбитня сегодня была нарушена, но я не остался в обиде. Купец искренне радовался нашей встрече - это чувствовалось, чем я был доволен. В глубине души я переживал за Ивана - не отразится ли на нём наша дружба и мой побег из города.
        Мы уселись за столом, забегала дворня, накрывая угощение. На шум со второго этажа спустилась Лукерья, узнала меня и всплеснула руками:
        - Юрий, глазам своим не верю! Наконец-то сподобился заехать к нам. Уж сколько Иван о тебе упоминал - не подаёшь, мол, весточку. Переживал - не поймали ли тогда тебя княжьи слуги, да не сгинул ли где на дороге. А ты живой! Постой - платье боярское на тебе!
        - Стой, погоди, Лукерья! Накормить-напоить человека с дороги надо, потом уж расспрашивать. Поди-ко лучше, распорядись насчёт баньки - обмыться людям с дороги надо.
        Лукерья вышла. Купец вопросительно глянул на Федьку-занозу.
        - Федя, погуляй пока, мне с хозяином переговорить надо.
        Федька беспрекословно вышел, прикрыл дверь, и мы остались одни.
        - Ну, вкратце расскажи - где ты и как? И почему платье на тебе боярское?
        - Живу с семьёй в Вологде, дом купил. Если ты помнишь, паренька я здесь подобрал - Васятку, у меня приёмным сыном живёт. Нашёл по записям родителей своих, кои боярами оказались. Так и стал боярином по праву рождения. Деревню с землёю купил, обустроил, два раза в походах боевых побывал под рукою государя.
        - Э, парень. Теперь я первым шапку пред тобой при встрече ломать должон. - Крякутный окинул взглядом стол. - Да и встречать боярина в доме надобно по-иному.
        - Успокойся, Иван. Как был я тебе другом, так и остался. Давай без церемоний. Считай, что для тебя ничего не изменилось. Расскажи лучше, продал ли мой дом, да что с паромами? Всё ведь в спешке бросил.
        - А как же, обо всём позаботился. Дом продал - не торопясь, с выгодой. А паромы?
        Иван хитро улыбнулся.
        - Паромами сам владею, выгодное это дело. За полтора года отдам тебе деньги за аренду, а завтра уж ты мне их продашь, и ударим по рукам. Согласен?
        - Молодец, я в тебе никогда не сомневался. Есть у тебя хватка, Иван, коли где деньгами пахнет - ты своего не упустишь.
        - На том стоим. Ну, где там слуги? Пировать сейчас будем, все дела - завтра.
        За стол уселись мы с Иваном, Лукерья да Федька-заноза. Боевые холопы часто сиживали за одним столом с боярином, чего не удостаивались холопы от земли. И то - жизнью рискуем вместе в сече, как хлеб совместно не преломить?
        Выпили немного, закусили слегка и отправились в баню. Кто ж перед баней брюхо набивает до отвала? Боже, как здорово вымыться после долгого пути! Одно дело - по воде на ушкуе плыть, другое - верхом на лошади пыль глотать. Везде, сущая пыль была везде - в волосах, в носу, а одежду надо было просто стирать.
        Первоначально с нас с Федором стекали потоки грязной воды. Обмывшись, мы попарились, потом смыли солёный пот. В предбаннике уже лежала чистая одежда, а нашу прислуга унесла.
        И только после бани пир пошёл горой. Пока мы мылись, кухарки наварили и нажарили мяса и рыбы. Стол ломился от явств. Даже у меня, уже перекусившего перед баней, потекли слюнки. Свиной студень с хреном, куры жареные и варёные, окорок свиной, стерлядь на пару, небольшой поросёнок, жаренный на вертеле, квашеная капуста и мочёные яблоки, лучок зелёный, огурцы и редиска, пироги с визигой, расстегаи с кашей, пряженцы с луком и яйцом. А уж выпивки - вина мальвазия, петерсемена, фряжское, рейнское, пиво домашнее. Поистине расстарался Иван, за таким столом не боярину - князю сидеть не стыдно было бы.
        Ох и оторвались мы. Встали из-за стола сами не все. Федьку слуги на руках отнесли в людскую. Ивану и мне помогли, поддержали под локотки.
        - Устал я что-то, отдохну, - заплетающимся языком едва произнёс Иван и уронил голову на грудь.
        Проснулся я поздним утром. Голова была тяжёлая, в затылке ломило, язык распух и был сух, что твоя наждачная бумага. Я скосил глаза - позаботились, рядом с постелью стоял запотевший жбан с клюквенным морсом. Приподнявшись на локте, я осушил литровую ёмкость. Немного полегчало. Это же сколько мы выпили, если после такой закуски похмелье было столь жестоким?
        Немного отпустило голову. Я встал, оделся, по старой памяти нашёл туалет - выпитое настойчиво просилось наружу. Снизу, с первого этажа раздавался голос Ивана.
        Я спустился в трапезную. Я бы обязательно посмеялся над купцом, коли сам чувствовал бы себя хорошо. Лоб перетянут полотенцем, под глазами мешки. Трясущимися руками пытается удержать кружку. На столе - огуречный рассол, квашеная капуста, квас. Можно сказать - весь домашний арсенал от похмелья.
        Иван слабо кивнул в ответ на моё приветствие.
        - Садись. Тоже болеешь? Поправишься.
        Я налил здоровенную кружку кваса, с наслаждением выпил. Во рту хоть сушить перестало.
        - Нет, здоровье уже не позволяет столько пить. Ты не помнишь - чем вчера всё закончилось?
        - Да ничего не случилось. Пир закончился, все разошлись по комнатам - отдыхать.
        - Отдыхать? Пожалуй, пойду отдохну. Ты не против, если делами мы займёмся попозже?
        - Ради Бога, время позволяет.
        Встретились мы вновь после пополудни, за обедом. Ничего особо не ели - похлебали горячего, наваристого супчику. Все сидели с помятыми лицами.
        - Так, делу - время, потехе - час. Пошли ко мне в кабинет.
        Иван решительно поднялся, затопал по лестнице. В кабинете он залез в сундук, вытащил мешочек с монетами.
        - Это за дом. Сейчас посчитаю, сколько я тебе за аренду паромов должон.
        Иван долго чиркал писалом по дощечке.
        - Ого - изрядно выходит. Однако отдавать надо.
        Иван достал приличного размера мешок серебра, отсчитал деньги, ссыпал их в маленький мешочек, протянул мне.
        - Всё, мы в расчёте.
        - Обмывать будем? - пошутил я. И чуть не пожалел о сказанном.
        Иван схватился за голову, замычал.
        - Нет, не сегодня, слышать о выпивке не могу - ажио тошнит.
        К вечеру Иван, я и Федор отошли, скромно попили чаю с баранками.
        Следующим днём я с Федькой обошёл пешком город. Было интересно посмотреть - не изменилось ли чего? По возвращении домой, в Вологду, Лена точно будет расспрашивать о родном для неё городе. За время моего отсутствия город не изменился, знакомых я не встретил, а специально заходить в кремль не стал.
        Дабы не обременять хозяина, мы стали собираться в обратную дорогу. Осень на носу - хорошо, если сухая будет, а если дожди зарядят? На иных дорогах кони по брюхо в грязь уходят. Поэтому следующим днём мы и выехали, тепло попрощавшись с Иваном.
        Ехали мы не спеша - то на рысях, то шагом, давая коням отдохнуть - всё же путь предстоял дальний, однако к вечеру тридцать вёрст проехали. Так и пошло - днём ехали, а к вечеру заворачивали на постоялый двор.
        Недалеко от Владимира в уже надвигающихся сумерках на перекрёстке дорог свернули на вовремя подвернувшийся постоялый двор. В воротах столкнулись с другими постояльцами, ехавшими допрежь навстречу. Кони сшиблись.
        - Куда прёшь, скотина! - заорал всадник и огрел Федьку плетью. Я в ответ не замедлил пустить в ход свою плеть, отстегав нахала - бить чужого холопа не позволено никому, только хозяин мог наказать слугу. Неписаные правила однозначно расценивали сей поступок незнакомца как оскорбление хозяина.
        Ко мне подъехал на коне вальяжного вида молодец с едва пробившейся бородкой.
        - Ты кто таков будешь? Я - боярских детей, Алексей Анкудинов, - гордо заявил всадник.
        - Я - Георгий Михайлов, боярин вологодский. Извиниться за своего холопа не желаешь?
        Добрый молодец слегка сник, но гордыня не позволяла признать неправоту.
        - Он конём моего холопа сшиб.
        - Не лги, я видел, тем более - твой холоп поднял руку на моего.
        - Извини, - процедил молодец сквозь зубы и въехал во двор.
        Прислуга приняла от нас коней, мы занесли вещи в комнату и спустились в трапезную. Народу было немного - степенные купцы за столом, за другим - люд явно мастерового вида. В углу уже сидел молодой нахал с тремя своими слугами. Мы с Федькой уселись подальше от них. Ссоры мне ни к чему, но обиды спускать я не намерен.
        Мы заказали еду, а пока половой принёс нам кувшин пива и карасей, жаренных в сметане. В углу сразу же заказали несколько кувшинов вина. Ему только вина и не хватало - и так заносчив и задирчив сверх меры.
        Слуга принёс нам гречневой каши, жареную курицу, всё поставил на стол и опрометью бросился за пряженцами с квасом. Сидевший на краю скамьи один из слуг боярского сына подставил ногу, и половой упал, разбив лицо. Трактирщик неодобрительно покачал головой, но пенять гостям не стал.
        Голоса за этим столом звучали всё громче. Сидевшие по соседству мастеровые, явно почуяв сгущавшуюся атмосферу агрессии, быстро расплатились и ушли. Федька тоже было дёрнулся уйти, но я приказал:
        - Сиди и ешь спокойно, я боярин, а не смерд.
        Сидевшие за столом молодые нахалы стали осмеивать купцов. Пожилой купец возмутился:
        - Ты бы уважал мои седины, недоросль.
        - Как ты меня назвал, пень трухлявый? - привстал из-за стола боярский сын.
        Мне надоело смотреть на выходки пьяной компании. Почему постояльцы должны терпеть поношения? Из оружия у меня был только нож на поясе да кистень в рукаве. С боевым оружием приходить в общественное место было не принято.
        Я встал, подошёл к столу забияк.
        - Сам извинишься перед купцом или тебя принудить?
        - Да кто ты таков? Боярин из худородных, что…
        Он не успел договорить. Себя поносить я и раньше не позволял. Я резко выбросил вперёд ребро ладони и ударил его в шею. Нахал обмяк, осел на лавку. Холопы его вскочили, схватились за ножи. Я бросил кистень в ближайшего ко мне холопа, угодив ему в локтевой сустав. Холоп взвыл от боли, уронив нож. Со мной рядом возник Фёдор с ножом в руке. Нас было двое против двоих оставшихся холопов, но за мной - перевес. Я - боярин, пусть и не знатного рода, а он - всего лишь холоп. В любом суде моё слово весомее будет. Да и позиция для драки у них проигрышная - они сидят на лавках за столом, из-за которого ещё выбраться надо, я же - на ногах.
        Холопы задвинули ножи в ножны.
        - Так, берёте своего недоросля и все - вон с постоялого двора, не то рассержусь, тогда пожалеете. Хозяин! Сколько они задолжали за еду?
        - Две полушки.
        Я указал на холопа:
        - Отдай деньги!
        Он кивнул на боярского сына:
        - У него деньги.
        - Так возьми.
        Холоп открыл поясной кошель, отсчитал хозяину деньги.
        - Выводи своих коней, забирай хозяина и катитесь отсюда, куда хотите, чтоб духу вашего здесь не было.
        Холопы молча поднялись, подхватили под руки молодого боярина и вывели его из трактира.
        Мы уселись за стол, доели и допили. А как же? Нам завтра в седло, чай - не дома, кушать надо. Мы расплатились с трактирщиком.
        - Господин хороший! Поостерёгся бы ты. Знаю я эту публику. Мстить будут.
        - Подавятся - не таким рога обламывал.
        Трактирщик лишь пожал плечами - мол, я предупредил, моё дело маленькое.
        Купцы тоже встали из-за стола, подошли, поблагодарили.
        Мы отлично выспались, поели щей с пирогами, творожных ватрушек с парным молоком, сели в сёдла и выехали со двора. Уже проскакали версты две-три, как Федька предупредил:
        - Боярин, не иначе - впереди засада, вчерашние забияки мстить собрались.
        - С чего решил?
        - Смотри сам - впереди, за поворотом, птицы над лесом летают. С чего бы? Кто-то вспугнул.
        - Приготовься, коли с оружием они - руби сразу, не жди, когда они нападут.
        И точно - только мы проехали поворот, как увидели посреди дороги стоящего коня, и на нём - боярского сына. Он оглаживал рукой обнажённую саблю, лежавшую поперёк седла. Холопов рядом с ним не было.
        - Федька, холопы наверняка в лесу - сзади нападать будут, присмотри.
        Когда мы сблизились, противник мой тронул коня и стал разгонять его. Сабля в его руке была наготове для удара.
        Я выхватил обе сабли, провернул в руках. Увидев перед собой обоерукого, противник мой как-то замешкался, но расстояние было уже столь мало, что уйти в сторону или просто остановиться он не успевал. Недоросль взмахнул саблей и остался без руки. Убивать я его не стал, пожалел - русский всё-таки, но руку с саблей отсёк, чтобы всю жизнь помнил урок.
        Конь со всадником промчался мимо, я резко остановил свою лошадь, развернулся и бросился вдогон. Как там Федька? А он уже бился с обступившими его холопами. Туго ему приходилось - одному против троих.
        Я мигом подлетел и сбоку полоснул саблей по груди одного холопа, левой рукой уколол в живот другого. Оставшийся в одиночестве против двоих противников холоп бросил саблю на землю, поднял руки.
        - Не виноват я - хозяин велел.
        - Собери всё оружие, отдай ему, - кивнул я на Федьку.
        Холоп соскочил на землю, подобрал свою саблю, оружие убитых и всё отдал Федьке.
        - Иди - вон там, на дороге подбери саблю хозяина, принеси! - распорядился я.
        Холоп послушно побежал по дороге, вернулся с серым лицом.
        - Там…
        - Говори яснее.
        - Сабля на дороге с рукой лежит.
        - Это рука хозяина твоего; мне она не нужна, а саблю неси.
        - Боюсь я. - замялся холоп.
        - А со спины, ровно тать лесной, нападать не боялся? Сгинь с дороги, предупреждал вас вчера, чтобы на глаза более не попадались. Срубить бы тебе башку, да видак нужен, коли хозяин твой жаловаться начнёт.
        Мы тронули коней, доехали до сабли молодого боярина. Она и впрямь лежала в пыли, а рукоять её сжимала кисть отрубленной по локоть руки.
        - Федька, подними. Сабля вроде неплохая, только дураку досталась. Не дело оружию в пыли лежать.
        Федька спрыгнул, прижал ногой обрубок, выдернул из пальцев саблю.
        - Эх, жаль, что ножен нету.
        - Ты что, хозяина догнать хочешь да ножны попросить? Съезди, я подожду, думаю - он сильно возражать не будет.
        Я засмеялся. Федька обмотал саблю тряпьём и сунул все четыре сабли в перемётную суму. Мы поехали дальше.
        Когда мы ещё только выезжали с постоялого двора, нечто подобное я предполагал. Обычно такие людишки злопамятны, коварны и стараются напакостить, особенно когда имеют численное превосходство. Достоинство, вишь ли, у них выросло, только мозги сильно отстали. За нападение на дороге я мог убить всех, и ни один суд меня бы не осудил, да перестраховался - оставил недоумка в живых, да ещё и с видаком в придачу.
        Дальше мы ехали спокойно, и вскоре впереди показалась Москва.
        - Ну что, Федька, давай переночуем в столице, глядишь - завтра утром на торгу и ножны подобрать сможем. Продавать сабли не хочу, привезу трофеи, думка есть - ещё людей набрать.
        - Ты хозяин справный, боярин, почему бы и не набрать, - деликатно ответил Федя.
        В саму Москву мы не въехали - все ведущие в город дороги оказались запружены телегами с товаром. К вечеру все старались успеть попасть в город. Пробка была, как на Садовом кольце в наше время в час пик.
        - Боярин, а может - ну её, эту Москву? Мы же верхом, махнём напрямки - по полям да перелескам, выберемся на Ярославский или Тверской тракт, там и заночуем.
        И действительно - что мы в Москве не видели?
        Я решительно съехал с дороги. Фёдор - за мной. Дышится в полях хорошо - не то, что на дороге: пыль столбом стоит, вдохнуть полной грудью невозможно, сразу кашель забивает.
        Часа через два, перейдя вброд пару речушек, мы выехали на широкую, укатанную дорогу.
        - По-моему, тракт на Ярославль, - неуверенно сказал Федька.
        - Давай доберёмся до постоялого двора, переночуем - там и узнаем.
        Вскоре на перекрёстке дорог показался постоялый двор.
        Сытно поужинав и узнав про дорогу, мы улеглись спать. Мне показалось, что спал я всего ничего и проснулся оттого, что меня тормошит Федька.
        - Боярин, боярин, просыпайся.
        - Чего баламутишь - за окном ещё темно. Дай поспать.
        - Неладно что-то, боярин. Лошади копытами стучали, потом ровно вскрикнул кто-то.
        - Тебе не примнилось?
        Федька перекрестился, хоть и было темно.
        - Так, обуваемся, одеваемся, вещи оставляем в комнате, опоясывайся саблей.
        Мы обулись-оделись. Я перепоясался поясом с саблей, заткнул за пояс пистолет. Подошёл к двери, прислушался. Тихо. Да нет, в коридоре послышались осторожные шаги, причём - двух человек, невнятный шёпот. Я достал пистолет, отошёл немного от двери. Федька, глядя на меня, медленно вытащил саблю. Нельзя её в тишине быстро из ножен тащить - зашелестит, ночью этот звук чётко слышен.
        От сильного удара дверь соскочила с деревянный петель и рухнула в комнату. В проёме возникла тёмная фигура, слегка подсвеченная тусклым светом масляного светильника, что висел в коридоре на стене.
        Я приподнял пистолет и выстрелил. В тесной комнате, среди полной тишины громыхнуло так, что заложило уши. Непрошеный гость ещё падал, как Федька ужом скользнул в дверной проём, и тут же раздался чей-то вскрик.
        Я выхватил саблю и выпрыгнул в коридор. Федька стоял с окровавленной саблей, а на полу валялся убитый. Я схватил труп нападавшего за волосы, поднял голову: похоже - татарин или ногаец, кто их разберёт, да и свет тусклый. Мне вот что было подозрительно. Пистолетный выстрел был громкий, на такой звук уж точно хозяин прибежал бы сам или прислал бы слугу, а тут - никого. И двери соседних номеров закрыты, никто не выглянул даже.
        - Федька, неладно что-то. Вниз, в трапезную спускаться рискованно - давай через окно во двор выберемся, разузнаем.
        Я вернулся в комнату, распахнул створки слюдяного оконца. Маловато оконце - только протиснуться.
        Я вылез из окна, встал на выступающий край бревна, затем схватился за него руками, повис в воздухе и спрыгнул во двор. Земля оказалась близко.
        - Федька! - Я махнул рукой.
        Громко говорить нельзя - я шипел как гусь. Вот и Федька приземлился рядом.
        - Идём вдоль стены.
        Мы прижались к стене избы, осторожно ступая, направились к выходу. Со стороны конюшни показались две тени, тянущие за собой на поводу по две лошади. Не наших ли лошадей крадут?
        Я обернулся к Федьке:
        - Нападаем - только молча. Ближний - твой!
        Мы скользнули до угла, таким же тенями, как и конокрады, выскочили им наперерез. Я в три прыжка оказался напротив противника и саблей ударил его по шее. Такой же чавкающий звук раздался рядом.
        - Готово, боярин.
        - Бери лошадей, надо их в конюшню вернуть.
        Мы завели лошадей в конюшню и вернулись во двор. За ноги оттащили убитых в тёмный угол. Я всмотрелся в лицо убитого - узкие глаза, усы свисают до подбородка. Тоже татарин. Как они здесь оказались? Если бы война началась, нападение татарское, мы бы знали. Только вчера были под Москвой, и никто словом не обмолвился. Да и войск, суеты среди населения не наблюдалось - уж я бы заметил. Главный вопрос - сколько их? И что им надо?
        - Федька, давай - заходи с главного входа. Надо поглядеть - почему обслуги и постояльцев не видно.
        Федька опрометью метнулся к двери, приоткрыл её, прислушался и проник в трактир. Я стоял за углом, в тени дома. Никого нигде не было видно. Может, это залётная шайка татарская? Почему они так далеко зашли, почему тактика странная? Обычно они налетали с визгом и шумом, окружали усадьбу - скрываться, тихушничать и не думали. Наоборот - напугать, подавить моральный дух, сломить сопротивление жителей, захватив при этом пленных, - вот их любимая тактика.
        Из дома вынырнул Федька.
        - Боярин, в доме - никого.
        - Как - никого, куда же они делись?
        - Ой, извини, не так сказал. Живых никого, все убиты. Кровищи везде полно. И слуги, и постояльцы убиты. Похоже - во сне зарезаны.
        Час от часу не легче. Какие-то татары странные. А может, и не татары это вовсе? Также выглядят те же ногаи, башкиры и некоторые другие степные народы.
        - Федя, залезь на крышу конюшни и посмотри, что за забором делается. Не нравится мне эта тишина. Или они только вчетвером напали?
        - Сделаю, боярин.
        Федька исчез и минут через пятнадцать появился рядом со мной.
        - Перед воротами верёвку поперёк дороги натянули, двоих сам видел. Может, и ещё кто есть, так темно, не видно ничего.
        Так я и предполагал. Не могут они без пакостей мирно жить.
        - Федя, давай так. Ты снова лезешь справа, со стороны конюшни, я - слева, от подклетей. Заходим им сзади, по моему сигналу нападаем и рубим.
        - Каков сигнал?
        - Крякну уточкой.
        - И стрелу в бок получишь. Ты что, боярин, какая уточка ночью крякает? Тогда уж филином ухни - самая что ни на есть ночная птица.
        Я признался, что не умею. Федька вызвался крикнуть филином сам. На том и порешили.
        Я полез на подклети для продуктов слева от постоялого двора, Федька полез на крышу конюшни. Я перелез через крышу, повис на руках, спрыгнул на землю. Прижался к забору, двинулся в сторону ворот. До смутно мелькающих теней было метров семь-восемь.
        Я медленно стал вытаскивать саблю, потом передумал, взял в руку кистень. Надо оглушить и попытаться взять пленного. Убить, напав сзади - просто, но важнее выяснить - кто такие и сколько их. Ну почему не подаёт сигнал Федька?
        Что-то ухнуло поодаль - наверное, это и есть крик филина. Я лично никогда не слышал крика этой ночной птицы.
        Я выскочил из-за угла забора, в три прыжка оказался за спиной противника и метнул в него грузик кистеня. Послышался тупой звук удара, и враг упал. Я расстегнул на нём пояс, перевернул его на живот и связал ремнём руки. Так спокойнее.
        Из темноты возник Федька.
        - Ты как, барин?
        - Пленного вяжу.
        - А я своего прирезал, - с гордостью сообщил холоп.
        - Бери татарина за ноги, поволокли в избу - допросим.
        Я взял пленника за руки, Федька - за ноги, и мы потащили его в избу. Там бросили на пол, как куль.
        - Фёдор, запри дверь.
        Федор громыхнул запорами. Так оно надёжнее.
        На столе стоял кувшин с недопитым постояльцами квасом. Я вылил его на лицо пленника. Татарин - или кто он там был - завертел головой, открыл глаза.
        - Ты кто такой?
        Татарин попробовал пошевелить руками. Я пнул его в живот.
        - Оглох? Думаешь - я церемониться с тобой буду? После того, как твои дружки всех постояльцев и прислугу перерезали?
        Татарин завертел по сторонам головой. Интересно, что он хотел увидеть - убитую прислугу?
        Я вытащил нож, вонзил его в плечо пленнику. Татарин взвизгнул, затем тонко завыл.
        - Заткнись, не то обстругаю, как Буратино.
        Вмешался Федька.
        - Как кого обстругаешь?
        - Ты лучше за окнами поглядывай, не ровен час - ещё гости пожалуют.
        - Сколько вас было? - Я пнул пленника.
        - Десяток, - процедил сквозь зубы татарин.
        Оп-па! Шестерых мы с Федькой положили,
        значит, четверо ещё где-то пакостничают.
        - Где они?
        - В соседней деревне, до утра сюда подойдут.
        - Кто вы такие, как здесь оказались?
        - Из улуса мурзы Ахмеда.
        - Казанского ханства?
        Татарин кивнул.
        По большому счёту, я узнал, что хотел. Время не терпит, вскоре должны заявиться остальные. Теперь понятно, зачем пришли - пограбить. Да ведь как нагло - Москва совсем рядом, в часе езды на лошади. Меня это поразило.
        - Деньги искали? Пленных хотели захватить?
        - Как получится, урус.
        - Кроме вашего десятка ещё татары есть поблизости?
        Татарин отвернулся. Ну - ты сам выбрал свою дорогу. Я вонзил ему нож в грудь.
        - Федь, слышал - ещё четверо должны подъехать. На коне бы их встретить - так темно и неизвестно, с какой стороны заявятся. Что думаешь?
        - О мушкете думаю. Зря не взяли.
        - Сам об этом подумал. Вот что. Я пойду пистолет заряжу, а ты пошарь в комнате хозяина.
        Федька вскинулся:
        - Я не тать.
        - Не деньги искать тебя прошу. Не может быть, чтобы хозяин для защиты ничего не имел. Может, пистолет найдёшь или самострел.
        - А, понял.
        - Оружие ищи. Ножи, сабли брать не надо - у нас у самих этого добра навалом.
        Я поднялся наверх. Двери в комнаты постояльцев были распахнуты, кое-где сорваны с петель. Заходить я туда не стал - зрелище не из приятных. Молодец, Федька, упредил татар, иначе и нам лежать бы с перерезанными глотками.
        Я зарядил пистолет, повесил на пояс вторую саблю. Перевернул убитого татарина. Нет, пистолета у него не было - пара кривых ножей да сабля. Я поколебался, но снял с его пояса ножи и подвесил себе. На худой конец - метнуть в противника можно; не жалко - чужие.
        Спустившись по ступенькам вниз, я увидел Федьку. Вид у него был чрезвычайно довольный.
        - Гляди, боярин.
        Холоп поднял со стола арбалет, называемый на Руси «самострелом».
        - Отлично! А болты к нему есть?
        - Аж три штуки нашёл.
        - Три штуки мало.
        Федька пожал плечами - сколько было, не на осаду же хозяин рассчитывал.
        - Пользоваться умеешь?
        - Обижаешь, боярин.
        Федька умело потянул рычаг взвода, называемый за свою форму «козьей ножкой», наложил болт.
        - Вот что, Федя, думаю - в избе обороняться будем. Окна небольшие, быстро в них не пролезть, да и мы дремать не станем. Наше дело - до утра живыми остаться и по возможности супостата побить. Эко обнаглели, на исконно русской земле разбойничают.
        Федор приложил палец к губам:
        - Тс-с!..
        Я задул светильник. Не то мы были бы видны, как на сцене.
        Послышался стук копыт, и во двор въехали конные. Не ошибиться бы в темноте. А ну как припозднившиеся путники приехали? А мы их живота лишим?
        Сомнения развеялись сразу, когда один из верховых заорал.
        - Талгат! Юсуп! Где вы?
        - Стреляй, - прошипел я Федьке.
        Холоп ударом руки распахнул створку окна и нажал спуск. Болт с пяти метров вошёл татарину в грудь весь, по оперение. Я выстрелил тоже. Трапезную заволокло дымом. Снаружи послышались крики.
        Федька своего точно поразил. Думаю, я тоже не промахнулся - дистанция невелика. Правда, в темноте и за дымом не разглядишь.
        На улице тенькнула тетива, Федька отшатнулся от окна.
        - Пригнись, боярин, он мне чуть ухо стрелой не оторвал.
        В моё окно тоже угодила стрела. Я осторожно приподнял голову над подоконником. Во дворе - никого, но это не значит, что татары ушли.
        - Федька, заряжай арбалет, думаю - они сзади, в избу пробраться хотят. Да стол переверни, прикройся им со стороны лестницы. Я - на второй этаж, гляну там.
        Я опрометью кинулся наверх, в нашу комнату. Зарядил пистолет, сунул его за пояс. Так надёжнее. Осторожно выглянул из окна. Никого, только смутно сереют сараи.
        О! Треск какой-то из противоположной комнаты. Никак - гость незваный через окно лезет?
        Я улёгся на пол, прячась за дверным косяком, достал пистолет, направил его на дверь. Дверь тихо стала отворяться. На пороге возник вислоусый татарин.
        - Сдохни, собака!
        Я спустил курок. Грянул выстрел. Враг схватился за грудь, упал, ноги его в конвульсиях засучили по полу. После свинцовой пули в тридцать граммов в грудь он не жилец - можно и не проверять.
        Снизу заорал Федька, и я рванул по коридору к лестнице. Но холоп уже бежал мне навстречу. Что за ерунда? Проём лестницы, ведущей вниз, осветился неровным светом.
        - Беда боярин, факел в трапезную зашвырнули.
        Дальше можно было не объяснять. Полы деревянные, пропитаны жиром от дичи - вспыхнули мгновенно.
        - Суки, живьём хотят нас из избы выкурить. Ты, что, боярин, ещё одного замочил? - вскричал Федька, обнаружив новый труп.
        - Ага, через окно влез. А ты своего убил?
        - Нет, там он не один - ещё человека три. Соврал, значит, татарин.
        Времени у нас немного - как, впрочем, и у татар. Изба скоро полыхнёт вся. Татары подождут немного, когда мы сами из неё выползем, дабы свершить месть, а потом уйдут. Пожар ведь будет виден издалека. Конечно, пожар - ещё не повод для тревоги: избы горели часто, но побоятся вороги у горящей избы задерживаться.
        Дым валил по лестнице вверх - видимо, разбитые окна второго этажа создавали тягу.
        - Самострел захватил?
        - Взял, да только в нём - последний болт.
        - Собирай вещи, надо выбираться из избы.
        Федька забрал из комнаты свою перемётную суму, затем я положил в свою суму три тяжёлых мешочка с деньгами. Не след оставлять деньги в горящей избе.
        Дым становился гуще, начало щипать глаза. Как бы изба, бывшая для нас защитой, не стала ловушкой, а может быть, и погребальным костром.
        - Вот что, Федя. Давай подловим татар на живца.
        - Это как?
        - Ты с самострелом спрячься здесь, у разбитого окна. Я отойду на три комнаты, разобью окно. Татары шум услышат, ринутся посмотреть. Тут уж ты не промахнись.
        - Однако, боярин… Татарва стреляет метко - даже в темноте и на голос.
        - Ты можешь предложить что-нибудь другое?
        - Тогда поберегись, боярин. Удачи!
        Я пробежал по коридору, заскочил в комнату, полную едкого дыма, обернул руку полой ферязи и локтем ударил в окно. Затрещали, ломаясь, переплёты, посыпалась слюда. Я отпрянул от окна. Вовремя! В окно ударила стрела, едва не задев меня и впившись в стену. Следом раздался щелчок самострела, и татарин во дворе повалился наземь. Татарин был ранен, скорее всего - тяжело, встать не мог, только стонал. К нему метнулась тень. Не иначе как сотоварищ раненого вытащить хочет.
        Я прицелился, с трудом поймав на мушку центр спины, спустил курок. Окно заволокло дымом. Я перебежал в комнату Федьки, осторожно выглянул в окно. На земле темнели два тела.
        - Ну что, Федя, теперь можно выбираться, вроде - всех побили.
        Федя выбрался из окна на выступ бревна, я передал ему его перемётную суму, затем - свою, и выбрался сам.
        Спрыгнули. Тишина, только в избе огонь трещит, да окна красным светятся.
        - Федор, беги к лошадям, седлай. Только будь осторожен.
        Я же побежал вокруг постоялого двора, сжимая в рук саблю. Конечно, с пистолетом было бы удобнее, но он разряжен и заткнут за пояс.
        Нигде никакого движения. И только я выбежал из-за угла, как прятавшийся там татарин нанёс удар саблей поперёк моего живота. Я ощутил сильный удар, боль и на рефлексе вонзил свою саблю ему под подбородок. Провернул, выдернул. Татарин рухнул мне под ноги. Твою мать! Федьку предупреждал, а сам так глупо попал под удар.
        Я огляделся, вокруг - только трупы. Этот-то откуда взялся?
        Я придвинулся к окну - от пожара здесь было светлее. Рубашка была рассечена, в крови. Я поднял рубашку. Что за диво? Удар был сильный, а на мне - лишь порез. В глубине раны был виден только подкожный жир - даже мышцы живота не задеты.
        Объяснение нашлось быстро. При взгляде на пистолет оказалось, что удар пришёлся по нему: ствол согнут, замок разбит. Повезло! Удар пришёлся именно по пистолету, изуродовав его. Я с сожалением выбросил бесполезное оружие. Пользоваться им уже нельзя - к чему тогда возить лишнюю тяжесть?
        От конюшни к воротам вырвалось несколько лошадей. Что там происходит? Я выглянул из-за угла. Федька выгонял из конюшни всех лошадей постояльцев. И то - не сгорать же безвинным животинам?
        Федька споро оседлал лошадей, затянул подпругу, перекинул перемётные сумы. Увидев меня, всполошился:
        - Как же это, боярин? Где зацепило?
        - Недобиток один за углом был, вот и достал.
        - В седле удержишься? Уходить отсюда надо.
        Только мы сели в сёдла, как пламя с рёвом вырвалось почти из всех окон, охватив крышу. От жара запахло палёным, начали трещать волосы на голове.
        - Ходу!
        Мы вынеслись со двора - лошадей и понукать не надо было, сами спешили убраться подальше от пожара.
        Мы неслись по ночной дороге, рискуя упасть и сломать себе шею. Через полчаса скачки остановились. Теперь огня видно не было, а дым в предутреннем полумраке не различим.
        - Боярин, дай рану перевяжу.
        Федька соскочил с лошади, порылся в перемётной суме.
        - Снимай рубаху.
        Я скинул рубаху, вытер ею живот - всё равно порезана, да и в крови вся. Забросил её в кусты. Федька посыпал на рану размельчённого мха, перевязал чистой холстиной. Ратники всегда имеют мох и холст для перевязки ранений. Мох кровь останавливает, не даёт ранам гноиться.
        - Как себя чувствуешь, боярин?
        - Пока нормально, утром, посветлу, рану посмотрим. Сейчас едем.
        Мы поднялись в сёдла, но дальше ехали шагом. Не хватало убиться, коли лошадь споткнётся в темноте. И так повезло нам - Федька врага вовремя услышал, опять же - татар всех положили, из пожара спаслись. Чем не везение? Надо будет по приезде домой свечки поставить святому Георгию и святому Пантелеймону. Не иначе - они помогли. Ведь хреновая ситуация была.
        Начало светать. Мы подъехали к мостику, остановились. Напоили лошадей, обмылись сами. Лица наши были в копоти, мой живот - в подсохшей крови. Нечего людей пугать своим видом.
        Тронулись дальше.
        Впереди показался постоялый двор.
        - Вот что, Федя. Езжай на постоялый двор, купи у хозяина рубаху. Не в таком же виде мне заезжать.
        - Ах ты, беда какая, и у меня запасной рубахи нет. И вправду - невместно боярину голышом на людях показываться. Я сейчас, я быстро!
        Федька ускакал. Я же спрыгнул с лошади, размял ноги. Порез саднил, но сильно не досаждал. Вскоре вернулся Федор, в руке он держал свёрнутую рубаху. Я надел. М-да, одно достоинство - что чистая. Многажды стиранная, непонятно какого цвета. Ладно, до первого торга доедем - там себе новую одежду куплю, а пока сгодится и эта.
        Мы тронулись дальше. К полудню въехали в село - большое, на церкви - звонница. Остановились на постоялом дворе, поели сытно - физические упражнения да верховая езда нагуливают аппетит. Федька перенёс обе перемётные сумы в комнату, а я отправился на торг. Быстро подобрал себе рубаху, немного подумал и взял ещё одну. Места много не займёт - пусть лежит.
        Вернувшись на постоялый двор, я снял холстину, которой был перевязан. Рана уже не кровила, края были чистые, без воспаления. Федька снова подсыпал свежего мха и туго перевязал меня чистой холстиной.
        - Ну что, боярин, отдыхать будем или поедем?
        - Поедем, Федя, до дома не так уж и далеко осталось.
        Дальнейшая дорога проходила без приключений, и на четвёртый день мы въезжали в Вологду.
        - Ты это, Федя… Про царапину мою никому не сказывай. Лена, супружница моя, переживать будет.
        - Нешто мы не понимаем?
        Домашние встретили нас с радостью, да и я по ним соскучился. По-быстрому накрыли стол. Хорошо после дороги поесть домашнего, чувствуя себя в полной безопасности.
        - Ну, какие новости? - спросил я Лену.
        - В городе - никаких. Андрей, приказчик твой, несколько раз наезжал, спрашивал - не вернулся ли ты.
        - Значит, нужен, иначе не заезжал бы. Сегодня отдыхаем, а завтра в деревню съезжу. Распорядись, чтобы баньку истопили.
        - Сказала уже.
        Когда подоспела баня, Лена решила идти со мной.
        - Лен, я бы с Фёдором сходил - оба с дороги, обмыться надо.
        - Воды много, после нас помоется.
        Когда я разделся в предбаннике, Ленка охнула, дотронулась пальчиками до повязки.
        - Где это тебя?
        - На постоялом дворе, случайно.
        Лена заглянула мне в глаза.
        - Ой, обманываешь ты меня?
        - Истину глаголю.
        Лена помогла мне обмыться. Я лежал на лавке и блаженно жмурился. Обмыться в бане с дороги - уже полезно и приятно, а уж когда тебя любимая женщина мочалкой трёт, вроде невзначай касаясь разных таких мест, так и вовсе хорошо.
        Следующим днём я с Федором уже скакал в деревню. Наудачу Андрей оказался здесь, а ведь запросто могли разминуться. Пока Федор обнимался с боевыми холопами, Андрей доложил мне о делах.
        - Плотника с семьёй взял в холопы. Думаю, ругать не будешь?
        - Кто таков?
        - Перебежчик из Литвы, с семьёю вместе. На торгу подряжался на работу. Взял я их, избу себе ставить разрешил, за одним и мастерство его посмотрим. О доме не уговаривался, пока за прокорм работает.
        - И как?
        - На избу посмотри - уже заканчивает.
        Мы прошли в дальний конец деревни. Изба уже была почти готова, стояла под крышей. Быстро - сколько меня не было? Я наморщил лоб, вспоминая. Да месяца полтора. Из избы вышел кряжистый, бородатый мужик лет сорока. Для мастерового - самое то, опыт уже есть, и силы. В самом возрасте мужик. Увидев Андрея, зашагал к нему.
        - Здоровьичка вам.
        - Ты не мне - вот боярину здоровья желай.
        Плотник поклонился - степенно, с достоинством.
        - Терентием отец назвал.
        - Что, Терентий, не понравилось житьё на Литве?
        - Притеснял уж больно хозяин прежний.
        - За дело небось?
        - Как же - за дело… Работу спрашивал, а денег не давал. А у меня - семь ртов, окромя жены. Все кушать хотят.
        - Как рядиться будем? Брёвна на избу мои брал, земля - моя. Половина от заработка - моя. Устраивает?
        - Без обмана? - Мужик смотрел недоверчиво.
        Я засмеялся.
        - Без обмана, Терентий. Сколько времени надо избу закончить?
        - Дня три-четыре.
        - Вот и хорошо. Потом к церкви приступишь. Помощники нужны ли?
        - Попробую без помощников - сыновья уже большенькие, помогут. В подмастерьях ходят у меня.
        - Вот и договорились.
        - Молодец, Андрей, думаю - нужного человека сыскал. Сам видишь - строимся постоянно.
        - У меня ещё задумка есть.
        - Поделись.
        - Сейчас - подальше отойдём.
        - Секрет какой?
        - Нет, погоди, боярин.
        Мы отошли от деревни метров сто.
        - Чего видишь, боярин?
        Я огляделся. Сжатое поле, лес, пеньков много от спиленных деревьев.
        - Не понял, Андрей - чего я увидеть должен?
        - Дык в лесу деревья попилили, целая поляна образовалась.
        - К чему клонишь? Говори яснее.
        - Самое время пеньки пожечь и выкорчевать - пахотная землица будет. Смерда на неё посадить - всё прибыток будет.
        Я хлопнул себя по лбу. Вот тупица, приказчик узрел, а до меня сразу не дошло.
        - Молодец, спасибо за науку. Человек на примете есть?
        - Есть - как не быть, иначе не разговаривал бы. Дозволения жду.
        - Ты его получил. А за старания свои, что о деле радеешь, держи рубль сверх жалованья.
        Я достал из кошеля рубль и отдал. За рубль корову хорошую дойную купить можно. Молодец, Андрюха, справный из него управляющий получается. На глазах растёт, не ошибся я в человеке. Если так и дальше пойдёт, надо поднимать ему жалованье, глядишь - рвения добавится, мозгами шевелить активнее будет, мне опять же хорошо. Да и уехать по делам можно будет со спокойной душой. Эвон - плотника нашёл, хотя я и не заикался. Думки такие были, но не говорил о том Андрею.
        О лесе вырубленном подумал, что мне и в голову не пришло.
        Из деревни направился я сразу в храм святого Николы, к отцу Питириму. Свечки поставить надо было - посулился ведь после схватки с татарами, да и поговорить насчёт строительства церкви или часовенки надо.
        Поставил я свечи, помолился у иконы.
        Из придела вышел отец Питирим, подошёл ко мне, осенил крестным знамением.
        - Давненько я тебя не видал.
        - Сначала в поход на Смоленск ходил, потом уезжал надолго. Только вчера приехал, помолиться пришёл да пожертвования сделать.
        - Доброе дело.
        Я отдал Питириму мешочек с деньгами.
        - Посоветоваться хочу.
        - Внимательно слушаю, Георгий.
        - Небольшую церковь, может быть - часовенку, хочу поставить, чтобы было, где помолиться, преклонить колени.
        - Благое дело. Бог не оставит твоего рвения. В чём совет хочешь получить?
        - Лес есть, плотник есть. Хочу, чтобы звонница была, хотя бы об одном колоколе. Приятно, когда звон малиновый о службе напоминает.
        - Похвально! А место видел?
        - Нет ещё, затем и приехал. Деревня небольшая, и прибыток невелик, потому большую церковь не осилю в строительстве - да и прихожан мало. Укажи место, плотнику распорядись. Скажи, когда посетить деревню сможешь, я возок предоставлю.
        - Чего же откладывать? Осень на носу. Давай уговоримся на завтра.
        Федор подал с утра к церкви возок и привёз Питирима в деревню. Я на лошади их обогнал, прибыл первым.
        Питирим осмотрелся, сразу ткнул пальцем:
        - Тут Божьему дому самое место, на пригорке. Опять же - для погоста хорошо.
        Вот ёшкин кот! О кладбище-то я и не подумал. Пока деревня была мала, да жителей всего ничего, об этом думать не приходилось. Однако деревня разрасталась, жителей изрядно прибавилось, стало быть, и об этой стороне бытия тоже пришло время задуматься.
        Питирим взошёл на пригорок, что указал под строительство, топнул ногой.
        - Здесь церковь ставить!
        - Быть посему.
        Я махнул рукой Андрею:
        - Терентия зови, пусть с батюшкой обговорит - где, чего и как делать.
        Плотник явился быстро, долго разговаривал с Питиримом, оба чертили прутиками по земле. Видимо, решили все вопросы, и Питирим подошёл ко мне.
        - С колоколом решил ли?
        - Нет ещё, а где его брать?
        - Сложно, колокол заказывать надо. Льют их всего в трёх местах, и заказа год ждать надо.
        Я мысленно ахнул. Год! А я хотел после завершения постройки отметить это дело перезвоном.
        Видя моё приунывшее лицо, Питирим засмеялся.
        - Ладно, помогу тебе в твоей беде - есть у меня знакомцы. Ты часовенку ставь, а там глядишь - и колокол готов будет. Весу-то какого заказывать?
        Я растерялся. Кто его знает, какой нужен размер и какой будет вес.
        Питирим понял меня.
        - Мыслю - пудов на пять, небольшой.
        - Ага, - обрадовался я.
        - Быть посему.
        Возок с отцом Питиримом отправился в город, а я занялся деревней. К слову, Терентий так украсил свою избу резьбой искусной, что я долго любовался. Тем концом пришиты руки у человека!
        ГЛАВА VIII
        Однако человек предполагает, а Господь располагает. В один из дней в ворота постучал гонец:
        - Боярин, к воеводе!
        Пришлось седлать коня и в сопровождении верного Федьки-занозы отправляться к воеводе.
        После взаимных приветствий воевода меня огорошил:
        - Пришёл твой черёд, Георгий, Игнатьев сын, службу у засечной черты нести. Место у нашего поместного ополчения давно определено - недалеко от Нижнего, где Волга и Сура сливаются. Ну да не заблудишься, туда же и знакомец твой старый, с кем ты в походах бывал, тоже отправляется.
        - Не Тучков ли?
        - Он самый. Припасы на дорогу свои берёте, а там уж - на государевом прокорме. Быть на месте со своими дружинами малыми надлежит аккурат к Покрову Пресвятой Богородицы.
        - Так тут времени всего ничего осталось!
        - Ежели враг нападёт, ты тоже мешкотно сбираться будешь? Боевой же боярин, видел я тебя в бою, за ополчение не стыдно было.
        - Только же домой вернулся, деревней заняться надо, стройку затеял.
        Плещеев повысил голос:
        - Торговаться вздумал? Не я велю - указ государев пришёл, разрядным приказом доставленный, на три месяца, день в день!
        Воевода взял со стола пергамент, для убедительности потряс им в воздухе.
        Вышел я огорчённый. Только в деревне дела закрутились, дома отоспался-отъелся - опять в дорогу. Да и времечко не очень удачное - зарядят дожди, нахлебаемся в дороге грязи. Вещи зимние с собой брать придётся.
        Постой, постой, на три месяца, начиная с Покрова, с первого октября. Это нас сменят как раз первого января, дорога две недели, значит - домой попаду к Крещению. Хороша прогулка!
        Прямо от воеводы я поскакал в свою деревню. Если есть неотложные дела, надо поговорить с Андреем, денег ему оставить на нужды. Поговорили, и я сразу решил посетить Никиту - благо ехать было недалеко. Проезжая по улице, я залюбовался избой Терентия. Мало того, что наличники были резные, так семейство ещё и покрасило их. Домик выглядел просто как игрушка. «Молодец Андрей, - мысленно похвалил я своего приказчика, - додельного мастера нашёл».
        Проскочив мост, мы оказались на земле Тучкова. А навстречу - он сам, собственной персоной скачет в сопровождении двух холопов. Мы остановились и, спешившись, обнялись. Холопы деликатно держались в стороне.
        - Слышал новость? В дозор нас определяют на засечной черте.
        - Слышал, сейчас только от воеводы. Давай вместе выезжать, всё веселее ехать будет.
        - Сам предложить хотел, да и воевода посоветовал тебя взять - ты ведь там не был, и где дозоры стоят, не знаешь.
        - Истинно так.
        - Одежду зимнюю себе и холопам возьми. Менять уже в январе будут - холода там в это время стоят, стужа лютая, снега по пояс. Валенки на всех припасти не забудь, бо в сапогах ноги поотморозите.
        Мы попрощались, уговорившись о дне выезда. Оставшуюся неделю я мотался как угорелый. Одежду у холопов проверил - нет ли худой, валенки на всех купил, Федьку за провизией послал. Груза набиралось изрядно. Не поместится всё в перемётных сумах, придётся пару заводных лошадей под груз брать. А лошадей получалось уже восемь, да на каждую - овса, да сена хоть немного. Телегу же брать никак не возможно - с нею месяц добираться будем, да и мороз со снегом если ударит, то уж не телега, а сани надобны. И куда ни глянь - всюду хозяйский глаз нужен. Не догляжу чего дома - так в дозоре не докупишь. В общем, пороха свежего подкупил, свинца. Пистолетов пару на торгу подобрал - раньше всё руки не доходили. Так время и пролетело.
        Утром я проснулся с мыслью - сегодня выезжаем. Мы не спеша поели, кухарка пирогов свежих в перемётные сумы всем положила.
        К полудню застучали по улице копыта. Я выглянул. У ворот спешивался Никита, за ним стояла кавалькада всадников. Я вышел из дома, поздоровался.
        - У тебя сколько заводных? - спросил я у Никиты.
        - Пять - груза больно много, - пожаловался Никита.
        - И у меня две.
        Я скомандовал своим холопам, они взлетели в сёдла и выехали со двора. Тучковские ратники встретили их со смехом, с подначками:
        - Долго спим, братцы! Мы уже пыль глотать устали, а они вон - принаряженные!
        Я попрощался с Еленой, с Васяткой, вскочил на лошадь, и мы тронулись в путь.
        Ехали с Никитой бок о бок, сзади - ратники. Только недавно я проезжал этой дорогой из Нижнего и снова возвращаюсь.
        - Ты чего смурной. Георгий?
        - Дел недоделанных много осталось.
        - У меня тоже. Только выбрось всё из головы. Теперь три месяца мы на службе государевой - о другом голова болеть должна.
        - Ты в который раз в дозоре?
        - Четвёртый уже. Зимой хорошо - снега по пояс, кони в нём вязнут, татары по зимним лагерям сидят, в юртах, набегов не делают. Вот летом был - беда просто. Мы одно место стережём, а они в десяти верстах рядом просочатся. За каждым кустом ведь ратника не поставишь. Наша задача простая: увидел войско чужое - шли гонца к воеводе. Если шайка малая прорывается - попробуй сам разбить, гонца шли к соседям - они помогут. Вот и вся хитрость. Всё остальное время спи да ворон считай. Всё равно зимой в деревне делать нечего, так что не горюй. Вернёмся - целый год никуда более не пошлют, если только не война. А за дозор на засечной черте государь серебром платит, как за войну.
        Так мы и ехали, и всю дорогу Никита меня учил, что да как делать. «Ладно, на месте осмотрюсь - пойму», - решил я.
        Через несколько дней на перекрёстке дорог воины увидели сожжённый постоялый двор, где мы с Фёдором выдержали нападение татарской шайки. Я взглянул на пепелище. Постройки рядом с домом уцелели, но жители окрестных деревень растащили доски от конюшни и сараев.
        - По пьяни, небось, сожгли, - высказал предположение Никита.
        - Да нет, дело было так… - И я рассказал Никите о происшедших здесь трагических событиях. Обернувшись, я увидел, что и Фёдор, горячо жестикулируя, рассказывает об этих событиях дружинникам.
        - Бог тебя уберёг, - дослушав, заявил Никита.
        Через десять дней мы подъезжали к Нижнему. Переправившись на пароме через Волгу - моём бывшем пароме, поскакали дальше.
        Вот и Сура. Мы свернули влево, на восход, и вскоре оказались в небольшой деревушке, где и располагался походный воевода.
        Встретили нас радушно. А как же иначе - смена прибыла, конец долгому сидению на заставах.
        Мне отвели участок засечной черты, за которую я отвечал - разумеется, со своими ратниками. На заставе была небольшая избушка, по границе проходил маленький ручей. Три версты в одну сторону, две - в другую. Вроде и невелик участок, а пойди его оборони, когда у тебя всего пять ратников.
        Никите достался участок по соседству. Пока не было дождей, мы верхом объехали вверенный нам участок. Ещё никогда я не чувствовал такой ответственности. Ведь пройдёт враг по моему участку - и пойдёт грабить и убивать.
        Я сразу выставил по одному дозорному - влево от избы на версту, вправо - на две. По крайней мере, если и появится враг, они успеют быстро сообщить. Все ратники были в кольчугах и имели при себе мушкеты.
        Осмотревшись несколько дней, решил я наблюдательную вышку поставить. С неё зрить удобно - видно далеко, и ратников в дозор посылать не надо, распыляя силы.
        Мы срубили три высоких сосны, обрубили сучья, лошадьми притащили хлысты к избе. Вкопали хлысты в землю, прибили лестницу, соорудили из жердей площадку с навесом. Трудились все, за исключением тех, кто был в дозоре.
        И вот вышка готова.
        Я залез на площадку. Видно далеко - вёрст по пять-семь в каждую сторону. Даже крышу избы, где стоял в дозоре Никита, и то видно.
        С этих пор посылать ратников в дозоры я не стал, но один из холопов с утра до вечера стоял на вышке, зорко наблюдая за местностью.
        Жизнь облегчилась. Холопы все при мне и всегда готовы к бою. Побаивался я за холопов, когда они в дозор уходили. Что стоит из лука или самострела бесшумно снять дозорного? Некому будет остановить врага - переходи тогда границу, углубляйся на русские земли. А с вышки видно далеко - хотя бы воеводу упредить можно, послав гонца, да и самим приготовиться к отражению нападения.
        День шёл за днём, и вскоре, выйдя из избы, я зажмурился от ударившей по глазам ослепительной белизны. Снег выпал! Дождей не было, морозы не стояли, а снег - вот он. Изо рта шёл парок, а ручеёк у берега покрылся тонкой коркой льда.
        Ратники поверх кольчуг накинули тулупы, а дозорный на вышке нёс службу в валенках - стоять неподвижно было холодно.
        А через неделю снега за ночь выпало по колено, местами сугробы были по пояс. И мороз ударил серьёзный - по ощущениям - ниже двадцати.
        Я регулярно обходил вверенный мне участок. На снегу ведь любой след виден - тут лисица мышковала, тут волк пробежал - матёрый, отпечатки лап крупные. Но следов человека не было.
        - Успокойся, боярин, кто по снегу пойдёт? Татары сейчас в тёплых юртах сидят, кумыс пьют, девок лапают. Если и найдётся больной на голову, так он по дороге поедет, хоть по санному пути.
        По санному пути - это понятно, только реки встали, покрылись льдом так, что он уже всадника с лошадью спокойно выдерживал. Что мешает неприятелю по льду реки двигаться? Снег с середины реки ветром сдувает, лёд ровный, как стекло. За одним только смотреть надо - как бы в полынью не угодить. Так она обычно издали видна - тёмное пятно, парок над ним.
        А может, я перестраховываюсь? У татарских коней копыта не подкованы, по льду скользить будут. Это у русских на зиму подковы шипастые ставят - вроде зимней резины на машину. По льду, по укатанному снегу конь ходко идёт, не оскальзывается.
        Прошёл месяц. Мы пробили, протоптали в снегу тропинки вдоль засечной черты. Ходили к соседям - в первую очередь, к Никите Тучкову, и к соседям слева, с Великого Устюга - они подальше дозором стояли, Договорились о сигналах: коли дым от заставы увидели, стало быть - нападение, на помощь спешить надо; сложенные дрова для костра были всегда наготове, заботливо прикрытые лапником.
        От скуки ратники запросились на охоту.
        - Хорошо, ступайте вдвоём, но - далеко не уходить.
        Вернулись ратники к вечеру, довольные удачной охотой. Принесли двух битых зайцев - неплохой приварок к однообразной казённой еде. Свежей убоины мы не ели с того дня, как заступили в дозор. С этих пор я иногда отпускал двух любителей охоты за дичью. Им - развлечение, всем - сытная добавка к обеду.
        А однажды примчался Тимьян, в одиночестве и запыхавшийся.
        - Боярин, мы там кабана завалили - здоровенный! Самим не донести. Разреши лошадь взять.
        - Бери, только чтоб ноги не сломала, а то домой пешком пойдёшь.
        - Мы осторожно.
        Сияющие от радости охотники заявились часа через два. Лошадь еле дотащила к дозорной избе кабана. Мы его вчетвером с трудом подняли.
        Ужин получился знатный. Мясо жарили, варили и наелись от пуза. А большая часть туши висела на суку на верёвке. В избе не положишь - тепло, на снегу не бросишь - росомаха или волк полакомятся дармовщинкой. Так что мы просто воспользовались старым дедовским способом.
        Мясом объедались неделю, из копыт и головы сварили холодец. На выброшенные потроха и обрезки слетелось воронье, оглушительно каркая и устраивая драки. Ратники с интересом наблюдали за ними - делать было всё равно нечего.
        Иногда, чтобы самому не заплесневеть, я проводил с ними занятия - на саблях, ножах, рассказывал о воинских хитростях, о маскировке, взаимодействии с товарищами. Было бы неплохо пострелять, освежить навыки, да я побаивался, что соседние дозоры всполошатся - на морозе звуки далеко разносятся.
        Где-то через неделю после удачной охоты дозорный с вышки закричал:
        - Вижу всадника на реке, в нашу сторону скачет.
        Что-то интересное: за всё время сидения нашего на засечной черте это - в первый раз.
        Я схватил мушкет, взял с собой Фёдора, и мы поспешили к реке. Действительно, справа по льду реки в нашу сторону во весь опор мчался всадник. Пока он ещё был далеко, и нельзя различить - чей он? Татарин или наш? Если наш, чего по пограничной реке скачет - или случилось что?
        Всадник приблизился, и я разглядел лохматую лошадёнку, татарина в тулупе и лисьем малахае. За спиной виднелся саадак с луком.
        Делать тебе здесь нечего - чужие тут появляться не должны.
        Я улёгся в снег, прижал мушкет к дереву для устойчивости. Фёдор, глядя на меня, проделал то же самое. Чёрт, далековато до всадника - метров сто пятьдесят, практически - запредельно. Прицельная стрельба из мушкета пулей возможна метров на пятьдесят - семьдесят. А тут - двойная дистанция, да ещё и цель быстро движется.
        Я вынёс упреждение, повёл стволом перед всадником, нажал спуск. Громыхнуло сильно, приклад привычно ударил в плечо. Всадник продолжал скачку, лишь погрозил нам кулаком.
        Но всё-таки я куда-то попал. Конь начал замедлять бег, и метров через пятьдесят сначала остановился, потом упал на бок. Татарин успел соскочить.
        - Стреляй, Федя, пока он стоит!
        Федька выстрелил. Мимо! Было хорошо видно, как пуля угодила в лёд реки, выбив сноп ледяной крошки.
        Татарин сплюнул в нашу сторону и побежал дальше.
        Наши лошади - в конюшне, пока за ними сбегаешь, пока оседлаешь - не догнать татарина, спрячется где-нибудь. Бегом догонять - у него слишком большое преимущество в дистанции. А стрелять уже невозможно - оба мушкета разряжены. Так и ушёл татарин.
        Федька сбегал к убитой лошади, осмотрел, вернулся назад.
        - Пуля в лёгкое угодила, потому она не сразу пала, - заявил он. - Даже седла на лошади нет, - сплюнул холоп. - Вообще-то я в татарина целил, а не в лошадь. Далеко уж очень было, потому и промахнулся.
        - Где же промахнулся! И так выстрел удачный - на таком-то расстоянии. Я и близко не попал.
        История эта имела своё продолжение. Через два дня мои любители охоты пошли за дичью, но вскоре вернулись назад.
        - Боярин, следы от сапог на снегу. Идут от Суры, в тыл - нас обходят стороной.
        - Двое остаются здесь, один, как всегда, на вышке. Вы двое - со мной, показывайте, где след видели. С собою взять мушкеты.
        Мы быстрым шагом, почти бегом направились в лес. Мы бы и побежали, да снег глубокий не давал, и так через пару сотен метров пот по лицу градом катился.
        - Вот! - остановились ратники и указали на след.
        Я присел, внимательно оглядел следы. Шёл один человек - след не утоптан, как это бывает, когда по следу одного идут несколько человек. Явно татарин - следы сапог без каблуков, скорее всего - зимние ичиги.
        - За ним! - Меня охватил охотничий азарт.
        Чего татарину в наших тылах делать? И как он сюда без лошади забрался? Не тот ли это татарин, лошадь которого я подстрелил несколько дней назад?
        Следы шли широким полукругом вокруг нашего зимовья и выходили прямо к нему.
        У избы послышался шум. Мы кинулись туда. На снегу перед избой лежал молодой татарин, на нём сидел мой холоп и вязал ему руки.
        - Стервец, с ножом на меня кинулся, вот - тулуп пропорол, такую хорошую вещь испортил.
        - Ты кто таков, что здесь делаешь? Татарин молчал, только зло смотрел исподлобья.
        - Ну молчи. Поднимайте его, пошли - отведём к воеводе, пусть он сам с ним разбирается.
        Мы с ратниками привели его к воеводе, сдали с рук на руки. Поговорили с воеводой о службе, а в обратную дорогу холопы прихватили полмешка крупы и сухари.
        - На других участках спокойно, только вот у тебя лазутчик объявился. Ничего, у нас мастера есть - заговорит. За службу - спасибо.
        И снова потянулись унылые однообразные дни.
        Снега прибавлялось, и я с тревогой ожидал уже скорой смены. Как-то мы на лошадях отсюда выберемся?
        Наконец, через две недели прибыла смена, причём пришла она не с тыла, а прискакала по льду Суры.
        Сначала о войске известил дозорный. Мы уже всполошились было, да разглядели русских. В сторону нашей заставы отвернули всадники, и вскоре мы уже обнимались с новыми дозорными.
        - Ты глянь, Иване, вышка появилась. Удобно.
        - Вы откуда будете?
        - Тиверцы мы. Как служба?
        - Скукота.
        - Оно и хорошо. Нам срок плохой выпал. Как раз по весне менять будут, грязищи - по брюхо коня. Вы-то сейчас по льду, полдня - и Волга уже, там поспокойнее, да и дороги санями накатаны.
        Холопы быстро собрали вещи в изрядно похудевшие перемётные сумы, взнуздали застоявшихся коней, а от Суры уже кричал Никита:
        - Эй, Георгий, где вы там?
        Мы выбрались через сугробы на лёд реки и пустили коней в галоп. Скакать было удобно - лёд ровный, со старым снегом поверх, следы прошедших тиверцев видны хорошо - можно скакать, не боясь угодить в полынью.
        К исходу второго дня мы вышли к Нижнему Новгороду и вздохнули спокойно. Всё-таки Сура - река пограничная, можно ожидать любой злопакости со стороны татар. А здесь - исконно наша земля.
        На ночь остановились на постоялом дворе и пробыли там ещё и следующий день. Очень уж по бане соскучились. Умываться-то на засечной черте умывались, но вот целиком помыться не удавалось - бани там не было.
        После бани я как будто помолодел, кожа дышать свободно стала. Все приободрились. Впереди дорога и дом. Дом для воина, бывшего в длительной отлучке - это всё. Домашняя еда, баня, девки и чувство спокойствия. На заставе ведь всё время в напряжении…
        А дальше ехалось веселей, с каждой пройденной верстой - ближе к дому. Поспели мы как раз к Крещению. Морозы ударили сильные, а потом три дня сыпал снег. Все дороги перемело, и я был доволен, что непогода не застала нас в пути. Всем боевым холопам выдал жалованье и объявил неделю отдыха.
        Федька-заноза исчез и заявился к концу недели - без денег и исхудавший, словно мартовский кот. То-то было разговоров, смеха и подначек со стороны холопов, но Федька только отмалчивался.
        Тогда же случился у меня не совсем обычный спор. Сидел я с подьячим Степаном в трактире, обсудили мы с ним дела, выпили немного. А за соседним столом купцы удачную сделку отмечали. И до того купец один разошёлся - дескать, тройка у него такая, что никто обогнать ни на чём не может.
        - Ни на чём? - не выдержал и вмешался я.
        - Как есть! Давай поспорим!
        - Давай, только уговор - дай мне сроку две недели.
        Мы ударили по рукам при свидетелях. На кон поставили пятьдесят серебряных рублей. Сумма по тем временам внушительная - можно было купить небольшое стадо коров.
        А задумал я проучить хвастуна буером. Есть такая зимняя забава - спорт даже, только не очень известный. На узкую лодку - вроде байдарки - ставится мачта с парусом, сзади снизу лодочка ставится на поперечину с двумя большими железными полозьями, вроде коньков, а спереди - по центру - один конёк на железной оси, к которой крепится румпель. Служит он для управления буером.
        Видел я когда-то соревнования таких буеров. При хорошем ветре и умном рулевом такие несерьёзные с виду конструкции могли достигать и ста километров в час.
        Не откладывая дела в долгий ящик, я на торгу купил узкую и лёгкую лодку-долблёнку, плотник приладил мачту, укрепил её растяжками. Небольшой косой парус из холстины швеи на торгу сшили за день. Кузнец, изготавливая коньки, немного затормозил, затачивая их камнем - наждачных кругов-то не было.
        Через два дня буер был готов. Стоял он у замёрзшей пристани, среди судов. По причине несудоходного сезона затон и пристань были пустынны, и поэтому за мзду малую я легко договорился со сторожем - присмотреть и за моим буером.
        Чтобы не смешить народ, я выходил практиковаться в управлении им по ночам. Да и ветер ночью был обычно устойчивым.
        Управление носовым коньком трудности не представляло, а вот косой парус помучил поначалу Конечно, если бы я раньше плавал на любом парусном судне, опыт помог бы. Сейчас пришлось осваивать заново.
        Сторож, видя мои неуклюжие попытки, дал несколько ценных советов и получил полушку. Дела пошли лучше, и через неделю я управлял буером довольно сносно.
        Оставалось два дня до оговорённого срока. Я отмерил шагами километр, воткнул в снег ветку. Проехал от одной ветки до другой, отсчитывая вслух секунды - секундомера, как и часов, у меня не было. Пересчитал - получилось что-то около шестидесяти километров в час. Неплохо. Лошадь, даже очень резвая, больше тридцати пяти-сорока не даст. Я успокоился. Теперь только за ветром дело. Если в день состязаний будет безветренная погода, я проиграл пятьдесят рублей.
        Елена встревожилась моими еженощными отлучками. И то - днём отосплюсь, на ночь ухожу. Она стала подозревать меня в том, что я нашёл себе полюбовницу, о чём и спросила в лоб.
        - Нет, Лена, всё узнаешь через два дня.
        Домашних в свой прожект я не посвящал.
        И вот настало воскресенье. Я встал с волнением в груди - как-то сегодня получится? Посоветовал своим домашним, а также холопам выйти на лёд реки, пояснив, что буду состязаться с купцом в скорости. Все заинтересовались и стали дружно собираться.
        Я попросил Фёдора запрячь мне старого мерина.
        - Боярин, ты что? Какая на нём скачка? Он токмо повозку таскать может, да и то шагом.
        - Федя, сделай, как прошу, и иди к пристани.
        Фёдор долго бурчал, запрягая мерина. На нём я и отправился к трактиру - все уговаривались встретиться именно там.
        Тройка с купцом уже была на месте. А ещё стояло множество народа, чем я был смущён и немного раздосадован. Оказалось, купец рассказал о нашем споре своим знакомым, те - своим. А если добавить к этому Степана, который также поделился новостью с товарищами, то такой толпе можно было уже и не удивляться. Тем более что зимой делать было нечего, и особых развлечений не было - разве что на Масленицу, так до неё было ещё далеко.
        Увидев меня, подъезжающего на мерине, народ засмеялся. Смеялись долго, от души, показывая на меня пальцами, хлопая себя по ляжкам, смеялись до икоты, до слёз.
        Я с невозмутимым видом спешился.
        Купец подошёл, отвесил поклон первым - всё-таки я был на ступень выше в сословной иерархии.
        - Здрав будь, боярин.
        - И тебе доброго здоровьичка на многие лета, купец!
        - Готов ли состязаться, как мы уговаривались?
        - Готов. Поехали на реку, на лёд.
        Я сел на мерина, купец залихватски свистнул, и тройка сорвалась вперёд, обдав меня снежной пылью. Кони у купца были и впрямь хороши - гладкие, мощные, горячие.
        Народ пошёл за нами.
        Я намеренно ехал неспешно.
        Люди на улицах интересовались - что происходит, и, услышав, что предстоят состязания на спор на большие деньги, присоединялись к толпе. Народу становилось всё больше, толпа обрастала новыми зрителями, как снежный ком.
        Мы выехали за городскую стену. Толпа мигом выстроилась по берегу Сухоны, стараясь занять пригорки, чтобы было лучше видно.
        Купец на тройке уже съехал на лёд, и кони его в нетерпении били копытами, высекая подковами ледяную крошку.
        Я спустился на мерине на лёд.
        - Гонки не на мерине будут - у меня лодочка с парусом.
        Купец аж со смеху покатился.
        - Боярин! Что-то ты какой-то странный. Сначала на старом мерине приехал, теперь про лодочку разговор ведёшь. На реку посмотри - где ты воду видишь? Али победить не сможешь, так отговорки придумываешь?
        - Так ты согласен?
        - Конечно!
        - Тогда посылай своих людей, пусть отмеряют шагами расстояние, сколько хочешь - версту, полверсты.
        Купец махнул рукой, что-то проговорил подручным. Я же подъехал к пристани, отдал мерина Федьке.
        - Боярин, ты и вправду победить его хочешь?
        - Вправду, а что?
        - Это же купец Толмачёв. У него самолучшие кони, его ещё никто обогнать не мог. Спорили многие, да никто не выиграл. Зря ты, боярин, спор затеял.
        - Я же не на коне обогнать его хочу.
        Фёдор изумился.
        - А на чём? Не бегом ли?
        - Нет, вот на этой штуке. - Я показал на буер.
        - На этой лодочке - да по льду? Воды же нет, как же вёслами по льду? Ты часом не заболел ли, боярин?
        - Так, разговоры прекратить. Иди на берег, оттуда тебе всё видно будет.
        - Эх, боярин. Я в тебя так верил, что рубль на тебя поставил.
        - Постой-постой! Какой рубль, о чём ты?
        - Дык, боярин, спорят на вас. Глядючи на мерина твоего, все поставили на купца.
        - А на меня?
        - Двое всего. Я, да ещё один дурак нашёлся.
        - Федя, озолотишься сегодня! Не унывай!
        - Ага, это ещё по воде вилами писано.
        Фёдор сел на мерина и отъехал.
        Я вытолкал лёгкий буер к старту, уселся. Купец на лёгких санях стоял рядом, поглядывая пренебрежительно.
        Я послюнил палец и поднял его, пытаясь таким образом определить направление ветра и его силу. Слабоват ветер - посильнее бы.
        Между нами встал один из друзей купца.
        - Готовы?
        Мы кивнули.
        - Поехали!
        Купец кнутом хлестанул коренного. Лошади рванули так, что купец чуть не опрокинулся на спину.
        Я поднял за верёвку парус. Он хлопнул пару раз, надулся, и буер медленно стронулся с места, постепенно набирая скорость. Ох и медленно! Краем глаза я видел, как мужики на берегу Сухоны подбрасывают шапки, до меня доносились крики:
        - Чудит барин, ни в жизнь не догнать!
        Буер медленно, но верно наращивал скорость, и дистанция между мной и купеческими санями медленно, но верно сокращалась. Вот осталось пятьдесят метров, двадцать, десять. Кони шли ходко, а купец охаживал их кнутом и свистел, ровно соловей-разбойник. Буер же шёл бесшумно, и когда я сравнялся с санями купца, тот от неожиданности чуть вожжи не выронил. Лицо его из радостно-восторженного сразу стало озабоченным.
        А буер всё набирал и набирал ход. На моё счастье, ветер подул сильнее, временами его порывы приподнимали правый задний конёк надо льдом, и мне приходилось всем телом ложиться на правый борт, чтобы буер не перевернулся. Можно было бы приспустить парус, но тогда бы упал ход, а купеческая тройка дышала в спину. Однако такую гонку и кони долго не вынесут - сани стали медленно отставать, я же ускорял ход.
        Давно уже остались позади зрители, берега реки были пустынны, и лишь впереди стоял один из купцов и размахивал шапкой. Я пролетел мимо него, и лишь через несколько долгих секунд финишировали сани купца. Я приспустил парус, развернулся, подъехал.
        Разгорячённый гонкой и раздосадованный поражением, купец сбросил шапку и топтал её ногами, потом заехал кулаком по морде кореннику.
        - Животину-то за что бьёшь?
        Купец перестал бить коня, выматерился, развернулся и поехал обратно.
        - Эй, а как же я? - закричал купец, что замерял версту.
        - Садись за мной, - великодушно разрешил я.
        Лодочка буера была мала, купец смог лишь усесться сверху, свесив ноги.
        Я поднял и развернул по ветру парус, мы тронулись и набрали ход. Ветер бил в лицо, выжимая из глаз слёзы. Очки-консервы бы сюда, вроде мотоциклетных, да где их взять.
        По пути мы ехали рядом с Толмачёвым на тройке, он лишь обиженно отвернулся.
        Купец, наблюдавший гонку на финише, спрыгнул с буера, вскинул руки, подошёл к берегу.
        - Победил боярин Михайлов! - громогласно провозгласил он.
        Толпа обиженно загудела, зато мои холопы и домочадцы радостно заорали.
        Лена и Васятка бросились ко мне, но их опередили холопы. Они схватили меня за рукиг за ноги и стали подбрасывать в воздух.
        - Отпустите, идолы! - захохотал я. - Уроните!
        Меня поставили на ноги.
        - Эй, а мои деньги! - вспомнил Федька и кинулся в толпу. Вскоре он вернулся с полной пригоршней денег. Лицо его сияло от радости и удовольствия.
        - Надо же, боярин! А я тебе не поверил. Зато теперь я при деньгах. Справу себе новую куплю, пистоль как у боярина да седло украшенное. Все девки мои будут!
        Холопы заржали.
        - Кто о чём, а Федька о девках
        Васятка забрался в буер.
        - Здорово едет - мы видели, как ты его обогнал. Я говорил мамке, что ты первым придёшь, а она не верила.
        Ко мне подошёл купец Толмачёв в сопровождении других купцов - свидетелей, присутствовавших в трактире при споре. Прилюдно купец вытащил мешочек с монетами и вручил мне.
        - Это кто же такую мудрёную штуковину измыслил? - спросил он.
        - В чужих странах видел, - соврал я.
        - А не продашь?
        - Зачем тебе буер?
        - Буер - это что?
        - Вот же он! - показал я на дело рук своих.
        - Эх, боярин, выгоды своей не видишь. По-катушки детворе устроить зимой, а ежели по правде - почту возить. Места в нём мало, да идёт ходко. Посчитай сам - ежели за почтовых лошадей надо шесть денег платить за двадцать вёрст, то во сколько это до самой Москвы обойдётся? А лошадей на ямах менять? Тут же ветер сам гонит. За два дня до столицы добраться можно. Продай!
        - Сколько дашь?
        Купец поднял глаза к небу, подсчитывая что-то в уме.
        - Два рубля.
        - Побойся Бога, купец!
        Мы поторговались, и за пять рублей я продал ему буер.
        Купец отсчитал деньги, а я вкратце рассказал, как им управлять. Купец заулыбался.
        - Вот поеду в Новгород, там у меня знакомец есть - с ним поспорю, кто первый придёт. Жаться не буду - сто рублей на кон. Глядишь - покупку окуплю, да с прибылью буду.
        Я лишь подивился деловой хватке купца.
        - Батя, ты же обещал меня на буере этом покатать, а сам продал, - заныл Васятка.
        - Так мы себе новый построим - ещё лучше этого!
        - Правда? Вот тогда снова утрём нос купцу!
        - Утрём, Васятка.
        Народ медленно расходился с берега реки, оживлённо обсуждая мою диковинную лодку и неожиданные результаты гонки. До меня доносились отдельные слова, но, как я понял, мысли всех были сосредоточены на выигранных мною деньгах.
        Как ни странно, после этих гонок меня стали узнавать на улицах, а на торжище я стал прямотаки уважаемым человеком. Вот ведь странность - деревню из руин поднял, а как был просто боярином, так им и остался. А тут - сделал буер да выиграл на нём в гонке деньги - и популярен, как какая-нибудь нынешняя поп-звезда.
        Чтобы не обмануть в ожиданиях Васятку, я вновь купил лодочку-долблёнку, причём, когда покупал, продавец хитро прищурился:
        - Опять чего удумал, боярин?
        Я отшутился, а продавец, не торгуясь, сделал скидку.
        Будущий буер я также поставил на коньки, но теперь придумал к нему ещё и тормоз. Нажал на рычаг - снизу, с днища, высовывается железный прут и тормозит о лёд. А вместо мачты с парусом сшил нечто вроде парашюта, только квадратного, и прикрепил его тонкими верёвками к корпусу.
        Когда я выкатил на лёд уже готовую конструкцию, вокруг собралось множество любопытствующих. Люди стояли немного поодаль и с интересом разглядывали буер.
        Я уселся на скамейку буера, слегка отпустил стропы - парашют надулся и потащил буер по льду. А когда я был на середине реки, отпустил стропы до конца. Ветер заполнил купол полностью. Буер понёсся по льду, слегка подпрыгивая на наледи. Ветер свистел в ушах, обжигал щёки и выдавливал слёзы из глаз. Даже на глазок скорость была выше, чем у моего первого буера, причём изрядно.
        Я подтянул стропы, испробовал тормоз. Буер встал. Я развернулся и отправился в обратную дорогу. И сразу почувствовал разницу - на ветер под углом купол тянул хуже.
        Всё-таки я посадил за собой Васятку, и мы поехали по реке. К нашему удивлению, вскоре показалась моя деревня. На лошади в Смоляниново скакать и скакать, а тут - по льду, как по асфальту. Здорово! Пожалуй, у меня теперь есть зимний транспорт.
        Я зашёл в деревню, коротко переговорил с Андреем, и мы пустились в обратный путь. Теперь я сидел сзади, а буером правил Васятка. Сначала не всё получалось гладко - буер рыскал, но когда мы подъехали к причалу, парень уже освоился. Сам ловко подтянул стропы, погасив купол, и затормозил. Пацан сиял, как новый рубль. А как же? В городе ни у кого такого нет!
        Пожалуй, буду брать Васятку в поездки на буере - пусть учится, привыкает. Плохо только, что буер одноместный. А двухместный делать - тяжеловат получится, корпус деревянный. Сюда бы пластик да алюминий.
        Дома только и разговоров было, что о поездке. За ужином Васятка все уши прожужжал Елене о буере. Пора, наверное, вводить парня во взрослую жизнь - боярская стезя далеко не такая сладкая, много надо знать и уметь.
        Следующим днём было воскресенье, и мы отправились в церковь на службу - так заведено было на Руси. Ощущал я себя русским, православным, и службы посещал, не то сочли бы безбожником. Пожертвовал церкви от выигранных на спор денег десятину - пять рублей, что было в русских традициях. Десятую часть от прибыли жертвовали все - купцы, ремесленники, крестьяне, воины.
        Еще пять рублей мы потратили на торгу. Надо было и Елену приодеть, и Васятку - всё-таки боярыня и боярский сын. Пусть и не столбовые дворяне, но не след в старом ходить. Лене я выбрал лазоревый сарафан, обильно украшенный вышивкой, кику шёлковую, бархатную безрукавку, Васятке - ферязь тонкую, летнюю, порты с гашником, жупан и мягкие башмаки из козьей кожи. А уж мимо лавки златокузнеца жена пройти просто не смогла. В цвет кики выбрала себе понизь из бисера, а я добавил шейную гривну.
        Дома оба вертелись перед зеркалом, примеряя обновы. Воистину - хочешь поддерживать благосклонность женщины - балуй её подарками.
        Меж тем пришла весна с её ледоходом, разливом рек и непроезжими дорогами. Я был рад, что Андрей успел завезти в деревню соль, перец, и ещё кое-что по мелочи. Мука, зерно, крупы были теперь свои, все припасы хранились в амбаре.
        Как только дорога подсохла, я на коне отправился в деревню - ведь не был там месяц. Ещё подъезжая, услышал стук топоров и увидел многолюдье на пригорке. Я направил коня туда.
        На каменном фундаменте, заложенном ещё осенью, уже красовались четыре венца брёвен. Я обрадовался: церковь начала строиться - знак добрый.
        - Андрей, - поздоровавшись с приказчиком и холопами, спросил я, - откуда столько народу?
        - Делать сейчас в поле нечего - сеять рано, а к Тучкову в церковь нашим ходить далеко, вот и решили люди помочь плотнику. Думаю, дней через десять со стенами закончим.
        Подивился я, но и обрадовался. Не деревня будет, а село. Теперь загвоздка только в священнике да колоколе.
        - Андрей, о церкви подумали, а об избе для священника и его семьи?
        - Сделаем, только покажет пусть, где ставить.
        Мы обговорили хозяйственные мелочи, и я поскакал в город. Вёрст через десять обогнал интересную процессию. Лошадь тащила гружёную повозку, а к ней была привязана за оглобли ещё одна повозка, в которой сидели дети. Обочь шли мужики с бабами.
        Я остановился, развернул лошадь.
        - Здоровьичка всем!
        В ответ - поклоны, нестройное: «Здравствуй, барин».
        - Не барин я - боярин. Откуда путь держите?
        - Из Литвы проклятой, совсем паны да ксендзы замучили.
        - Сбежали, стало быть?
        Мужики втянули головы в плечи, затравленно глянули на меня.
        - Совсем житья не стало. Батрачили с утра до ночи, а детям есть было нечего.
        - А что лошадь одна на две повозки?
        - Так вторая пала в дороге - сена не припасли: пан траву запретил косить, а новая не выросла.
        - Чем на жизнь зарабатывали?
        - Тебе-то, боярин, какой в том интерес?
        - Стало быть, имею, коли спрашиваю. По моей земле едете.
        - Бортник я, - глухо сказал один.
        - А я - медник, колокольчики да била делал.
        Хм, а не взять ли их себе в холопы?
        Бортник, или по-современному - пчеловод - нужен. Весь мёд уйдёт на постоялый двор - медовуху делать, сбитень, сыто, да и зимой просто так есть можно. С медником, конечно, сложнее.
        - Ко мне в холопы или закупы пойдёте?
        Мужики переглянулись, пошептались.
        - А условия какие?
        - Избы каждому дам. Бортник пчёлами заниматься будет. А медник, коли захочет, пусть своим делом занимается, а не захочет - пусть землю пашет.
        - Своим делом хочу заниматься - у меня на телеге весь инструмент есть. Дед мой, отец - все медниками были.
        - Прибыль - пополам. Бортник мёд сдавать на постоялый двор будет - он на перекрёстке стоит, вы его проезжали. Это выгодно - в город возить не надо, время тратить, мыто платить. Всем в деревне распоряжается мой приказчик, Андрей. За вами долгов или других грехов нет ли?
        - Упаси Бог!
        - Тогда поворачивайте назад - тут недалеко Смоляниново будет. Спросите Андрея, скажете - я устроить велел.
        - Спасибо, боярин. Как звать-то тебя?
        - Георгий Михайлов.
        Брать российских беглых крестьян нельзя - только в Юрьев день, да и то, если долгов за душой нет. Нарушение карается штрафом изрядным. С порубежниками проще: нет долгов перед прежним хозяином - тогда и вины нет. Государство нуждалось в рабочих и ратных руках.
        Я ехал и посвистывал. Нежданно-негаданно я приобрёл для себя холопов. Забегая вперёд, скажу, что этой весной из Литвы и Речи Посполитой крестьян и мастерового люда бежало на Русь много. Конечно, их ловили порубежники литовские, возвращали панам, били нещадно, но люди продолжали убегать целыми семьями.
        Холопов я больше не брал - чтобы их прокормить, нужна была земля, а её у меня было уже маловато. Взял бы боевых холопов, да где их найти? Чтобы подготовить из молодого парня бойца, надо вложить в него много труда, денег и времени.
        Литва постоянно беспокоила Русь набегами, наши отвечали тем же - обстановка была тревожная. Стал я задумываться - чем бы усилить свой отрядик? Случись война, ратников я мог потерять за несколько минут - видел я это, когда встречный бой с литвинами случился. Тогда Бог миловал - мы в хвосте колонны были, удар пришёлся по другим.
        Пушку приобрести? Никакой манёвренности не будет - тяжела, на телеге возить надо.
        В те времена пушки стояли в основном в крепостях, на неподвижных лафетах, а те, что брало войско в походы, перевозились телегами, часто в разобранном виде. Ствол снимался с лафета и грузился на одну телегу, лафет - на другую, на третьей подводе везли ядра, на четвёртой - порох и пыжи. В общем, одна пушка требовала целого обоза и кучу обслуживающего персонала. Нет, пушка не годится для меня.
        Миномёт? Где взять станки для изготовления мин? Да и ненамного он легче пушки. В одной подводе поместится, но подвода от верхового отстанет в походе сразу, теряется смысл.
        На память пришли китайские петарды и шутихи - ими очень увлекался в своё время Петр Великий. А не попробовать ли и мне?
        Дома я сел за бумагу, начал делать рисунки. Ракеты я многократно видел, представление приблизительное имел. Головную часть могут кузнецы сделать из листового железа, начинить её порохом; сзади, за боевой частью - отсек с порохом для двигателя, для стабилизации - деревянный хвостовик. С чего пускать? А сделаем небольшую деревянную треногу, на неё - жёлоб деревянный, обитый жестью, чтобы не загорелся от пороха.
        Не откладывая дело в долгий ящик, я сразу занялся претворением замысла в жизнь. Загрузил работой кузнеца и плотника, благо - мастеровые жили в моём квартале.
        Через неделю всё было готово.
        Фёдор погрузил станок на свою лошадь, я взял ракету в руки и уселся на свою. Мы выехали из города. В боевую часть порох я не закладывал - засыпал песок для веса. Оказалось - очень разумно поступил.
        Отъехав на пару вёрст, мы остановились в поле, поставили треногу. Я установил в жёлоб ракету.
        - Федька, отойди подальше и лошадей с собой забери, не дай Бог - перепугаются.
        - А чё будет-то, боярин?
        - Сам не знаю, посмотрим.
        Я поджёг фитиль и бросился убегать со всех ног, затем упал на землю. Огонь по фитилю подобрался к ракете, зашипело, повалил дым, ракета рванулась с треском, взмыла невысоко, сделала несколько зигзагов и упала недалеко от меня.
        Я чуть не перекрестился. Хорошо, что перестраховался - песок засыпал в головную часть, а то бы рвануло.
        Подбежал Фёдор.
        - Боярин, что это было?
        - Неудачный пуск ракеты, Федька.
        - Первый блин всегда комом, - с видом знатока заявил Федька. - А для чего эта штуковина нужна?
        - Вместо пушки, врагов на дальней дистанции разить.
        - Эвона как!
        Мы собрали треногу, захватили ракету.
        По-моему, я сделал несколько ошибок. Первое - тяжела головная часть, всё-таки железо. Сделаю-ка я её из дерева, а для улучшения боевых свойств перемешаю порох с обрезками железа. Второе - для полёта надо положить в двигательный отсек побольше пороха: я обратил внимание, что горело и шипело недолго, буквально - две-три секунды. И третье - к деревянному хвостовику надо приделать стабилизатор. Я прикидывал - что и как.
        У настоящих ракет стабилизаторов три или четыре. Столько поставить я не могу - жёлоб мешать будет. Два - наверное, мало, ракета будет стабилизироваться только в одной плоскости. А медник на что?
        Я собрался, вскочил на коня и рванул к себе в деревню. Андрей поселил их всех пока в одну избу - за неимением свободной. Когда я вошёл, то чуть не оглох - детей было много, все бегали и кричали.
        Медник был на месте. Мы обсудили с ним, где мастерскую ставить, где - избу. Потом я поделился своей проблемой.
        - Это же просто, это не беда. В деревяшке пилой пропил продольный делаем, вставляем туда кусок листовой меди - у меня есть неотожжённая, она прочная, не гнётся. Ежели отжечь - мягкая, как глина, станет.
        Говоря всё это, мастеровой сделал пропил в дереве, вставил кусок меди. Получилось неплохо. Я отдал деньги - всё-таки медь не моя, из его запасов. Прикинул: если ракет будет немного - терпимо, если много делать - выйдет дорого, медь - металл не дешёвый.
        Итак, хвостовик готов, теперь возьмёмся за головную часть. Отсек для пороха с железками был сделан, а двигательный отсек надо оставить железным, только дырок сзади сделать побольше для истечения пороховых газов.
        Через пару дней новая ракета была готова, и мы вновь выехали на испытания. На этот раз всё прошло удачно. Ракета зашипела, пустила струю огня, клуб дыма и стартовала. Поднявшись метров на сто и оставив за собой дымный след, она упала метров за двести пятьдесят, а может - и все триста.
        Я вскочил на коня, заботливо подведённого Федькой, и мы рванули к ракете.
        Головная деревянная часть её разбилась, из неё высыпался песок. Порох по весу легче песка, стало быть - ракета полетит дальше.
        Изменять направление полёта легко - направляй треногу с жёлобом в нужную сторону. А с дальностью как? Можно сыпать пороха в двигательный отсек больше или меньше - соответственно, двигатель будет работать меньше или дольше, но в условиях боя это мешкотно.
        Остаётся ещё вариант - менять угол возвышения треноги. А для этого надо делать приспособление в виде винта. Однако сложно, кузнец может и не осилить. Решение пришло сразу - просверлить в ножках треноги ряд последовательных отверстий и поставить поперечину, на которой будет лежать жёлоб. Исполнение грубое, и менять угол возвышения можно будет только ступенчато, а не плавно, но зато как просто. К тому же ракета - не пушка, ею невозможно поразить точечную цель, ею стреляют по массовым скоплениям противника, потому отклонение ракеты в сторону или по дальности на пятьдесят метров роли не сыграет.
        Я заказал ещё с десяток ракет, и когда они были готовы, взял несколько штук и снова выехал в поле. Устанавливал разные углы возвышения и пускал ракеты. Получилось, что можно стрелять на дальность от ста пятидесяти до трёхсот метров. То, что надо. В последнюю ракету я засыпал в головную часть порох - правда, без железа. Пустил. На месте падения раздался взрыв, причём и я и Федька заметили, что ракета взорвалась, немного не долетев до земли. Видно - фитиль коротковат, а в принципе - нормально. Не хуже шрапнели получилось.
        А вскоре испытать довелось своё изделие в деле. В начале июня гонец сообщил о срочном вызове к воеводе. Оказалось - ляхи небольшой ратью вторглись на Русь и идут на Великие Луки. Выезжать уже завтра.
        Вся тяжесть отражения нападения легла на поместное ополчение. Государь Василий III с войском стоял на южных границах, ожидая нападения крымских татар.
        Ехали почти в том же составе и порядке. Каждый боярин знал своё место в колонне. Мои ратники везли с собой каждый по ракете, а Федька - треногу. Бояре, когда увидели её, смеялись:
        - Для котла, небось, треногу взял! Голодным остаться боишься?
        Я помалкивал.
        Мы остановились лагерем недалеко от Великих Лук. Как донесли дозорные, ляхи стояли за лесом. На рассвете дозорные подняли тревогу. Ляхи выдвигались к нам по лесным дорогам.
        Я испросил разрешения у воеводы встать позади нашего войска, чтобы пустить ракеты, и лишь затем вернуться в строй.
        - Чего пустить?
        - Ну это вроде пушек, через головы стреляют. Шипят сильно и взрываются.
        - Наших-то не побьёт случаем?
        - Не должно.
        - Быть посему, дозволяю. Глядишь - штука полезной для боя окажется, наших меньше поляжет.
        Я установил треногу сзади главного полка. Ратники мои стояли недалеко, держа ракеты в руках. Бояре косились на мои непонятные приготовления, но молчали, понимая, что я не похлёбку варить собрался.
        Вдали из леса выехали конные поляки. На шлемах были крылышки, за плечами у некоторых - крылья из перьев побольше. Они что - ангелами себя считают? Ну тогда сейчас и полетаете.
        Я дождался, когда ляхи выстроятся в боевой порядок, и запустил первую ракету. Зашипев и пустив дымную струю, ракета через головы наших ратников ушла в сторону противника. Федька уже устанавливал в жёлоб вторую ракету, а я смотрел - где будет взрыв.
        Шарахнуло здорово, только с небольшим перелётом. Кого-то задело - слышались крики.
        Ляхи как-то растерялись, не поняв, что происходит.
        Я опустил жёлоб на одно деление и пустил ракету, следом - вторую. Взорвались обе очень удачно, угодив в центр боевого порядка ляхов. Падали люди, кони. Лошади от испуга вставали на дыбы, сбрасывая всадников.
        Взрывы были не такие сильные, но огня, дыма и шума наделали много. Ляхам стало не до нападения.
        Я передвинул треногу немного правее, пустил ракету, и пока она летела, сдвинул станок влево и выпустил последнюю ракету. Больше у меня боезапаса не было. Ракеты взорвались удачно, внеся сумятицу во вражеские ряды.
        Этим не преминули воспользоваться наши воины.
        - За святую Русь! - раздался клич воеводы, и конница начала разбег для копейного удара. Мы тоже вскочили в сёдла и бросились догонять атакующих конников, дабы нас не сочли трусами. Но ляхи, утратив после ракетного обстрела боевой порядок, сбились в кучу, потом повернули коней и в панике бросились бежать с поля боя.
        Кое-кто из наших кинулся их догонять, пытаясь захватить кого-нибудь в плен. Я же оставил эту пустую затею и остановился на позициях, занимаемых раньше ляхами. Мне было интересно посмотреть, что реально сотворили ракеты. Один конь убит, вокруг воронок от разрывов лежат тела.
        Я обошёл все пять воронок от взорвавшихся ракет. Восемь убитых - раненых, понятно, больше, да ускакать успели, удержавшись в седле. Ущерб для ляхов невелик, больше сработал эффект неожиданности, испуг. Да оно и понятно. После выстрела из пушки слышен грохот. А здесь - змеиное шипение сверху, и - неожиданный взрыв. Поневоле испугаешься, попав под ракетный обстрел впервые.
        Разгорячённые погоней ратники возвращались обратно. Кое-кто - с добычей в виде пленного, некоторые везли трофейное оружие, взятое у убитых ляхов.
        Ко мне подъехал воевода.
        - Славный испуг у ворога ты учинил. Сам измыслил?
        - В Синде, за Стеной видел.
        - Молодец, вовремя помог, сколько жизней сохранил. Этих штуковин… как же их?
        - Ракеты.
        - Во-во, ракеты, - ещё сделай: есть они не просят, пусть лежат.
        Домой мы возвращались без потерь. Федька гордо вёз на лошади треножный станок для пуска ракет. Теперь ратники не смеялись, поглядывали уважительно, на стоянках подходили, осматривали чудо-оружие, просили разрешения потрогать.
        ГЛАВА IX
        Лето было в разгаре, и я почти все дни проводил в деревне. Она изменилась - вдоль прямой улицы по обеим её сторонам выстроились крепкие избы, слышался детский смех, во дворах кудахтала, крякала, мычала и хрюкала живность. На пригорке высилась, светилась желтизною брёвен новая церковь, сзывающая к заутрене колокольным звоном. Расстроился постоялый двор, после постройки моста он был почти всегда полон. Часть выращенного урожая шла именно туда, и лишь излишки Андрей свозил на торг. Маленькими ручейками деньги потекли в кошель, пополняя изрядно похудевший за время строительства и обустройства деревни бюджет. Теперь я мог перевести дух.
        Для обучения Васятки я нанял учителя - старого монаха, который ежедневно посещал мой дом. Латинский и греческий языки, риторика, чтение и письмо не помешают, а помогут в жизни продолжателю боярского рода. Я был бы не прочь нанять и какого-нибудь купца для экономической учёбы, да не мог - все они были практики, с природной хваткой и цепкостью, а на словах могли только сказать, что надо и где это можно дешевле купить и выгоднее продать. Плохо, что в стране не было учебных заведений.
        Ратным делом с Васяткой занимался Федька-заноза, а когда выпадало свободное время - то и я. Скоро можно будет брать парня в походы, пора ему становиться новиком, привыкать к воинской службе. В эти времена, щедрые на набеги воинственных соседей, ремесло воина было почётным и ценилось куда как выше, чем купеческое или какое другое.
        И продвинуться выше по социальной лестнице ни один дворянин не мог, если не имел за спиной боевых походов, не ощутил радости побед и горечи поражений. Ну, это от Васятки не уйдёт - всё ещё впереди, а сейчас - учёба, учёба до седьмого пота. Вася - парень смышлёный, впитывал знания, как губка, и я возлагал на него немалые надежды.
        Лена в боярстве расцвела, округлилась, и уже не летала по двору, как в Нижнем, а ходила степенно. Одевалась она по чину и моде, носила на поясе связку ключей - непременный знак хозяйки дома.
        И как часто это бывает, гром грянул среди ясного неба. Утром ко мне в ворота постучал гонец. Я его уже знал в лицо - посыльный от поместного воеводы.
        - Боярин Плещеев приказал прибыть срочно!
        Я оседлал коня и помчался к воеводе, заставляя испуганных прохожих уступать дорогу.
        Меня уже ждали и сразу проводили в зал. Первое, что бросилось в глаза - на скамьях сидели незнакомые люди, судя по одежде и чванливому виду - из Москвы. Я слегка поклонился собравшимся. Плещеев предложил сесть.
        - Времени нет, потому сразу о деле. Гости у меня высокие, - Плещеев показал рукой на солидного бородатого боярина в длинной московской шубе, несмотря на лето. Из-под шапки его обильно катился пот. - Боярин Фёдор Кучецкой, стряпчий государев!
        Боярин кивнул.
        Плещеев указал на другого вельможу:
        - Боярин Михайло Воронцов!
        Московский гость важно кивнул. Был он худ, носаст. Длинные холёные руки высовывались из рукавов лёгкой ферязи с дорогими пуговицами из жемчуга. По отвороту ферязи шло золотое шитьё.
        «Никак - придворный боярин-то, не из простых, - мелькнуло в голове. - И чего им от меня, рядового, незнатного вологодского боярина понадобилось? Похоже, вызов этот не к добру».
        - Знакомству рад, чем могу быть полезен? - решил я покончить с неизвестностью.
        - Беда у нас. Люди государевы в Вологду по делам прибыли - по государеву указу.
        - Подожди, - прервал воеводу государев стряпчий, и Плещеев замолк. - Тебе, возможно, известно, что в Вологде часть государевой казны хранится? Так вот, - продолжил Кучецкой, - прибыли мы вчера вечером, сразу остановились у знакомца моего старого, боярина Ивана Андреева.
        Я попытался припомнить его, но не смог.
        - Устали с дороги, немного выпили, поели. Утром в хранилище идти надо, хватились - а боярин мёртв…
        - Умер? - спросил я.
        - Хуже - убили! Мы всполошились, думали - и ценности исчезли, что мы с собой в казну везли. Ан - нет, ценности в соседней комнате хранились, и при них в охране - два стрельца. Ценности целы, охранники ничего подозрительного не слышали.
        Я уже стал догадываться, зачем меня вызвали.
        - Теперь понимаешь, боярин, какое пятно на нас ложится? В гости заехали, а утром убит хозяин. На кого подозрение падёт?
        - Понимаю, только при чём здесь я?
        - А-а-а! Воевода поместный, боярин Плещеев, сразу же сказал, что есть-де в боярстве местном человек, в сыске разумеющий. О прошлом годе убийство на постоялом дворе сразу и раскрыл, быстро дознался, чей холоп боевой боярина убил. Было сие?
        - Было, - нехотя подтвердил я.
        - Вот! - назидательно поднял палец стряпчий. - Не вызывать же из Москвы, из Разбойного приказа, дьяка - это сколь же времени уйдёт? Никак не можно! И как нам уехать из Вологды, когда пятно кровавое на нас лечь может? Вот и берись - узнай, кто злодейство сие сотворил? Властью, мне данной государем, разрешаю всё, что надобно будет - людишек пытать, другое чего.
        Я был ошарашен. Если не найду злодея, завалю поручение, мне аукнется - нашепчут на уши государю, что боярин совсем уж бестолковый. Деревеньку, что трудами своим поднял, отымут с землицей вместе, а дадут удел где-нибудь на границе с Казанским ханством.
        Меня пробил пот.
        Плещеев угодливо захихикал:
        - Он найдёт!
        «Вот пёс смердящий! Подставил меня, а сам-то в стороне останется, коли найти убийцу не удастся. А случись удача - первый грудь выпятит, награды ожидаючи. Как же - угодить высокопоставленным придворным в сём скользком деле - это и государю в ушко надуют о расторопности воеводы, и глядишь - землицею указом государевым одарят, или ещё чего. Хитёр воевода!»
        Я лихорадочно раздумывал. Дел в деревне полно, а тут - занимайся розыском. Не специалист я! Знаний у меня таких нет и опыта - тоже. Да и душа к этому не лежит. Может, отказаться, пока не поздно? Никто не вправе заставить боярина заниматься не его делом. На войну идти, или на засечную черту в дозор - обязанность боярская, так ведь я и не отлынивал от государевой службы.
        - Ну вот что, боярин! Не раздумывай, приступай к поручению. Помощники нужны?
        - Нет пока, самому надо осмотреть дом и тело убиенного.
        - Ступай, Господь поможет. Надо будет чего - воеводе скажи.
        Я поклонился боярам и вышел. За порогом сплюнул и выматерился. Попал как кур в ощип. Возни и нервов дело займёт много, прибыли - никакой. На кой чёрт мне это надо?
        Я сел на коня, тронул поводья. Вот дубина! А куда ехать, где живёт боярин Андреев? Я развернул коня. У входа в дом воеводы нежился на солнце гонец.
        - Вот что, братец, подскажи мне - где боярин Андреев живёт? Ты же дома всех бояр знаешь.
        - Как не знать - знаю.
        Гонец запрыгнул в седло, и мы понеслись по улицам. По-моему, гонец тихо ездить просто не умел, и через пять минут мы уже стояли у дома боярина Андреева.
        В доме кто-то тонко выл. «Жена или дочь», - предположил я.
        Я постучался - никакого ответа. Толкнул незапертую калитку, зашёл и завёл коня. Оставил его у коновязи, постучал в двери дома. Вышла зарёванная служанка.
        - Боярыня никого не принимает - горе у нас.
        - Знаю, потому и приехал, - государем прислан, - приврал я.
        Меня впустили. Я пошёл на женский плач.
        Пройдя по длинному коридору второго этажа, зашёл в приоткрытую дверь. На полу рядом с телом сидела растрёпанная, с непокрытой головой женщина. Лицо её отекло от плача и было сейчас некрасивым, в багровых пятнах.
        - Пошёл прочь, холоп! - не оглядываясь, бросила она мне.
        - Сочувствую твоему горю, боярыня. Только не холоп я - боярин. Прислан по указанию стряпчего государева Фёдора Кучецкого. Буду расследовать злодейство - надо найти и покарать убийцу.
        - А ему от этого лучше будет? - в истерике крикнула боярыня.
        - Ему легче не будет, а душа его успокоится отмщением, - мягко проговорил я.
        Подойдя к боярыне, я помог ей подняться с пола, усадил на лавку и дал испить воды.
        - Расскажи, что случилось, кто тело нашёл?
        - Я и нашла утром. Боярин вчера с закадычным другом Кучецким и вторым - имя его забыла - допоздна сидели за столом в трапезной. Разговаривали долго, потом спать разошлись. Утром захожу поздороваться, а он на полу лежит, в крови.
        - Он так и лежит? Никто его тело не трогал, не переворачивал?
        - Никто, Фёдор не велел трогать пока.
        - Ну да, это правильно. А из слуг никто из дома не пропал?
        - Кому у нас пропадать? Кухарка одна только, да она в доме.
        - А холопы?
        - В имении они, там у них воинская изба. Да и холопов всего трое - мало земли у нас.
        - Где стрельцы из охраны были?
        - В соседней комнате, - боярыня махнула рукой на стену.
        - В коридоре стояли?
        - Зачем же в коридоре? Сундук в комнату внесли, там и находились.
        - Враги у мужа были? Ну кто смерти его желал?
        - Откель? Муж и в походы не всегда ходил - хворый был, да и в городские дела не лез.
        - Последний вопрос. Где боярин деньги и другое чего ценное хранил? Не пропало ли чего?
        - Хранил здесь, в своей комнате. А я в своей комнате спала. Да вот сундук!
        - Посмотри, - попросил я.
        Боярыня подошла к сундуку и ахнула.
        - Что не так?
        - Замок отомкнут, сундук не закрыт. Боярин ключ на шее носил, на цепочке.
        Боярыня откинула крышку сундука, и лицо её побелело. Она трясущимся пальцем ткнула внутрь. Я подошёл и заглянул - сундук был пуст.
        - Что пропало?
        Боярыня сбивчиво начала перечислять.
        - Э, не пойдёт - не упомню я. Бумага есть ли?
        Боярыня вышла и вернулась с бумагой, пером и чернильницей. Я уселся за стол и приготовился записывать.
        Боярыня в первую очередь назвала мешочек с серебром - я записал. Далее пошли: золотой подсвечник, перстни, цепочки, кольца височные, потир серебряный.
        Я старался расспрашивать поподробнее о каждой вещи. Ценности - это не деньги, они имеют приметы: перстень если - то какой камень, а что на печатке написано или знак какой?
        Измучил боярыню вопросами изрядно.
        - Пойди, боярыня, в доме посмотри - не сломано ли где окно, всё ли на месте? Потом скажешь.
        Боярыня, всхлипывая, вышла, я же начал осматривать труп. Может быть, в первую очередь и надо было начать с осмотра. Но мне было как-то неудобно перед боярыней лазить вокруг трупа на коленях.
        Так, что мы имеем? Мужчина уже в возрасте, судя по седине - лет пятидесяти, худощав, бородат. Одет - стало быть, спать вчера лечь не успел, а то бы в подштанниках да рубахе нательной был. На груди - подсохшее кровавое пятно, рубашка разрезана. Убит ударом ножа в сердце. Удар точный, сильный, явно бил человек с опытом - может быть, воин, может, и разбойник. Вот почему боярин не закричал, не позвал на помощь. Смерть пришла сразу, умер мгновенно. Да и обстановка в комнате не нарушена, стало быть, борьбы не было, не боролся боярин за жизнь.
        Это что же получается - незнакомого к себе подпустил? Быть такого не может, даже учитывая, что подвыпивши вчера был. Вероятнее всего - знакомый. Какие-такие знакомые поздно вечером незваными приходят? И как он проник в дом? Почему не побоялся стрельцов и гостей? У меня и в самом деле на миг мелькнуло подозрение - не стряпчий ли с сотоварищем убийство учинили? Нет, не стали бы они мараться: если бы и убили за какую-то старую обиду, то не взяли бы ценности из сундука - не их уровень.
        Я вспомнил Михаилу Воронцова. У него одни пуговицы на ферязи чего стоят, не будет он убивать из-за боярского добра.
        Я внимательно осмотрел одежду убитого. Ничего странного - пуговицы на местах, нигде не разорвано. Карманов в тем времена одежда ещё не имела, поэтому и обшаривать было нечего. Для успокоения совести я залез пальцами за обшлага рукавов - там иногда могут хранить письма - пусто. Поднял рубаху, осмотрел смертельную рану. По характеру её определил, что клинок, которым она была нанесена - узкий, шириной не более дюйма. Я вытащил свой нож - лезвие было сантиметра четыре шириной - да почти у всех боевые ножи такие. Не засапожный ли нож был? Я сам такого не имел, но были любители носить нож в сапоге - обычно мастеровые, лавочники.
        Я перевернул труп - конечности его окоченели и не гнулись. Насколько я помню из судебной медицины, это говорит о том, что убийство произошло десять-двенадцать часов назад.
        И тут меня ждала маленькая находка - медная пуговичка. Небольшая, явно с рубахи или летней ферязи. На тулупах или других тяжёлых верхних вещах пуговицы крупные. Видимо, падая, будучи смертельно раненным, боярин рукой зацепился и оторвал пуговичку с одежды убийцы. Очень интересно!
        Я осмотрел её: пуговица как пуговица, небольшая - не более ногтя мизинца, без украшений вроде цветочка или чего иного, сделана кустарём - судя по тому, что отверстия для ниток просверлены или пробиты неровно. Я сунул пуговицу в поясной кошель.
        На четвереньках облазил весь пол и недалеко от двери нашёл русый короткий волос.
        Боярин был сед, боярыня - чернявая, служанка, что открывала мне дверь - русая, как многие жительницы русского севера. Но её я отмёл сразу. У неё волосы длинные, оттенок у них другой, да и удар в сердце - точный и сильный - нанесён не женской, а твёрдой мужской рукой.
        Вернулась боярыня. Я попросил её сесть, припомнить всех знакомых боярина, что бывали когда-либо в доме. Боярыня начала припоминать, а я старательно записывал. Список оказался не очень длинный - всего семь фамилий. Я подробно расспросил - кто чем занимается, где живёт. А напоследок спросил, кто из них блондин. Уж эту деталь женщины обычно помнят хорошо.
        Хозяйка называла, а я против названых фамилий ставил крестик. Эти люди интересовали меня прежде всего.
        - Боярыня, когда дом осматривала, не заметила ли чего необычного?
        - Вроде нет, всё на месте. Да и кому у нас красть? Кухарка у нас уж лет десять как служит, сроду ни в чём замечена не была.
        - Можно - я сам посмотрю, а ты меня сопроводишь?
        - Иди, коли для дела надо.
        Комнату убитого я уже осмотрел - даже окна проверил, на подоконниках посмотрел - нет ли следов. Ведь как-то убийца проник в дом?
        Я обошёл все комнаты второго этажа, не найдя ничего заслуживающего внимания. А на первом этаже, в дальнем углу коридора, рядом с отхожим местом, увидел дверь. Толкнул её, и мне открылся вид на задний двор с хозяйственными постройками.
        - Хозяюшка, а дверь на ночь запирается ли?
        - Нет - чего её запирать, у нас только ворота и калитка заперты.
        Вот и ответ на вопрос - как убийца проник в дом.
        Я сошёл по лестнице - там всего было три невысоких ступеньки - во двор, всмотрелся в крашенное охрой дерево ступеней крыльца. Вроде как на одной ступеньке красное пятнышко. Я мазнул пальцем - на нём осталась красная полоса. Кровь!
        - Хозяйка, кухарка вчера гостей убоиной угощала?
        - А как же, гостей с дороги кормить надо.
        - А убоину где брала?
        - Так у соседа - он кур держит, а у нас живности в городском доме нет.
        Похоже - убийца наступил на каплю крови и оставил маленькую кровавую метку на лестнице. Если бы дома были куры, то кровь могла бы оказаться куриной. Но эта версия отпала.
        Я попрощался с хозяйкой, сел на коня и отправился домой. Надо посидеть в кабинете, обдумать, переварить увиденное и услышанное.
        Попросив домашних не беспокоить, я прошёл в кабинет, уселся за стол, разложил перед собой листы бумаги с записями.
        Итак, что мы имеем? Убийца - мужчина, почти наверняка - знакомый боярина, русоволосый, на рубахе или ферязи оторвана медная пуговица, владеет оружием. Скорее всего - воин, не разбойник. Не может быть у боярина знакомых разбойников.
        Зачем было убивать и грабить, когда в доме гости и стрельцы? Либо не знал о чужих в доме, либо совсем безбашенный. Ведь риск быть замеченным и, следовательно, схваченным увеличивается многажды. Стрельцов для охраны ценного груза подбирают проверенных - опытных, решительных, умеющих пользоваться оружием. Почуяв неладное, они в любой момент могли прийти на помощь боярину.
        Я сел изучать список знакомых боярина. Двое отпали сразу - возраст преклонный, такие не пойдут на лихое убийство и грабёж. К тому же после ограбления надо ещё и суметь выйти незамеченным из дома с ценностями.
        Постой-постой - а ведь в сундуке-то места много. Я перечитал список пропавших ценностей, прикинул вес и объём. По объёму - половина мешка получается, по весу - полпуда. Столько за пазуху не засунешь. Похоже, убийца заранее знал, на что шёл, поэтому должен был прихватить с собой на дело мешок для ценностей.
        С чего начать? Времени у меня немного - несколько дней, пока стряпчий государев будет в Вологде, мне это дали ясно понять. Надо быстрее шевелить мозгами.
        Во-первых, я решил обойти оставшихся пятерых знакомых боярина. Именно обойти, а не объехать на коне - нельзя раньше времени привлекать внимание. Если кто-то из пятерых преступник - он будет настороже. Дело провернул ловко - явно не дурак, силён, решителен.
        Я ещё раз просмотрел список и вычеркнул одну фамилию - хоть и молод, но шатен, если только оставить его напоследок - для очистки совести.
        В чём идти? Вопрос существенный. Если я буду торчать на улице в боярской одежде, без коня, это вызовет ненужное любопытство.
        Я порылся у себя в гардеробе, не поленился сходить в воинскую избу. Нашёл рубаху и порты поплоше, натянул. На голову надел соломенный брыль - вроде крестьянского. Оглядел себя в зеркало - видок ещё тот, похож на бедного ремесленника или амбала из порта. Лена, как увидела меня, всплеснула руками:
        - Ты куда в таком виде собрался? Увидят соседи - стыда не оберёшься!
        - Для дела надо.
        Я вышел во двор, зачерпнул пригоршню пыли, размазал её по лицу. По-моему - самое то. Быстрым шагом направился к дому, стоявшему в списке адресов первым. Очень удачно - ворота распахнуты, холоп выгнал возок, запряжённый парой пегих коней. Вскоре вышел и мой подозреваемый.
        Я подскочил поближе и, гнусавя, стал просить милостыню. Меня обругали, и я отошёл. Нет, непохож. Русый, но волосы слишком светлые, вальяжен, да и пуговицы на рубахе и ферязи все на месте. Тем более - пуговицы не медные: на рубахе - бронзовые, литые, а на ферязи - с позолотой. Деньги у него явно были, а вот стержня, характера, достаточного для того, чтобы совершить злодейство; я не почувствовал. Жидковатый он какой-то для спокойного, расчётливого убийства. Такой если и убьет, так лишь в припадке истерии - первым попавшимся в руки предметом. Зыбко, конечно, но времени отрабатывать эту версию нет.
        Путь к дому второго пролегал мимо торга. Я решил наудачу зайти. Сразу направился в угол, где торговали пуговицами, застёжками, гребнями. Я достал медную пуговицу, показал нескольким торговцам. Меня сразу направили в дальний ряд. Там торговали товаром подешевле. Нашёлся мастер, сразу признавший своё изделие.
        - Я делал - свою руку всегда узнаю. В чём дело-то?
        - Не помнишь - кто такие покупал?
        - Да разве всех упомнишь? Пуговица - не лошадь или дом, у меня их десятками берут каждый день.
        - Так уж и десятками?
        - А то! Да вот сегодня приходил один - две седмицы назад брал десяток, а только что ещё одну купил.
        - Кто такой?
        - Он не назывался, видел только как-то раз - он в дом заходил на Пятницкой.
        - Ну, бывай здоров!
        Я отошёл от торговца, вышел с торга, встал и начал припоминать - кто где живёт. А ведь есть у меня в списке адресок на Пятницкой, есть. Направлюсь-ка я туда.
        Нумерации домов в эти времена не было. Искали приблизительно так: у Андреевского спуска, за церковью Николы-Угодника, четвёртый дом по правую руку, ворота резные. Вот и я двинулся по приблизительному адресу на Пятницкой, что указала мне боярыня.
        С трудом нашёл искомый дом, присел на завалину у избёнки напротив, немного наискосок. Из дома никто не выходил, хотя какое-то движение в доме было: хлопала иногда дверь - вероятно, выходила во двор служанка - бельё развесить или живность накормить. Я терпеливо ждал. Уже хотелось пить и есть - гонец утром сорвал меня, не дав позавтракать, а потом стало не до еды.
        В конце улицы показался мужчина. Он шёл твёрдой, решительной походкой. Не мой ли подозреваемый?
        Я вскочил и направился навстречу. Пряча лицо за полями соломенного брыля, бегло осмотрел одежду. Есть! Третьей пуговицы сверху на рубахе не было. Сердце ёкнуло.
        Я прошел мимо, ничем не выдав своего волнения. На углу остановился, повернул голову. Мужчина зашёл в дом, за которым я наблюдал. Волосы - какие у него волосы?! Я сосредоточился на пуговицах - надо было на ходу, за короткое время осмотреть ферязь и рубаху. И что стоило бросить взгляд на волосы? Увы, момент упущен. От досады я выругался. «Тепло, очень тепло» - с двух шагов пуговицы именно такие, какую я нашёл под убитым боярином. Глянуть бы на него ещё раз, чтобы окрепла уверенность, только рискованно. Второй раз встретиться на пустынной улице - эдак всякий заподозрит неладное. Может, отправиться к воеводе? Повязать его да поспрашивать? А будет упираться - так и ката пригласить. А вдруг не он? Хотя интуиция подсказывала - я на верном пути.
        Надо решать быстрее - подозреваемый может забрать с собою ценности и уехать из города. Ищи-свищи его тогда. Главная улика - ценности. Если их найти, и боярыня сможет их опознать - дело раскрыто. Только где эти ценности спрятаны? Коли грабитель и убийца умён, в доме и на дворе он ценности прятать не будет. Ежели я его переоцениваю, может на работе припрятать - насколько я помнил по записям, сей мужик был купцом средней руки. Понаблюдать за ним? Времени может уйти много - не один день, вытянуть же могу пустышку. Надо как-то напугать его, встревожить, заставить суетиться. Только вот как? Задействую-ка я своих холопов, нечего им дурью маяться.
        Решив так, я быстрым шагом направился к себе домой. Холопы обедали в воинской избе.
        Я приказал запрячь в телегу мерина, взять сабли, надеть кольчуги. Шлемы и щиты, равно как и копья - оставить.
        Пока холопы запрягали, я схватил со стола кусок хлеба и жадно съел его, запив квасом из кувшина.
        Выехали со двора все вместе.
        По дороге я объяснил холопам, что от них требуется, и предупредил, что человек вполне может оказаться быстр и решителен в действиях, а кроме ножа на поясе у него может быть - да, скорее всего, и есть - засапожный нож. Если он попытается сбежать - убивать нельзя. Покалечить, ранить - это не возбраняется, но мне он нужен живым, чтобы мог говорить. Не привезу же я к воеводе хладный труп! Этак я любого могу убить и заявить, что он тать. Нет, коли заставили взяться за дело - привезу доказательства в виде живого пленника и, желательно, ценности.
        Мы подъехали к дому подозреваемого и телегу с холопами поставили напротив ворот. Я же залез на дерево - с него хорошо был виден двор.
        - Боярин, - раздался голос Федьки, - повыше поднимись, ноги видно.
        Я взобрался ещё выше. С дерева открывался отличный обзор дома и двора, только листва мешала.
        Припекало солнце, было жарко и безветренно.
        Хлопнула дверь, я насторожился.
        Купец прошёлся по двору, зашёл в сарайчик, вышел и направился к воротам. Он открыл калитку и застыл на месте от удивления. Присутствие ратников у его ворот на мгновение его парализовало: лицо резко побледнело, руки бессильно опустились. Не всё с ним чисто, ох не всё!
        И в этот момент ветка подо мной хрустнула, обломилась, и я рухнул вниз. Купец среагировал мгновенно: нырнул назад, во двор, захлопнул калитку, и мы услышали, как щёлкнула металлическая задвижка.
        - За ним! - заорал я, поднимаясь с земли. На ногу наступать было больно. Чёрт, как некстати!
        Холопы подпрыгнули, уцепились руками за верх забора, подтянулись и запрыгнули во двор. Кто-то из них отодвинул задвижку, и я, прихрамывая, вошёл внутрь.
        На крыльце дома шла борьба. Федька оседлал сбитого наземь купца и натурально молотил его кулачищами по морде.
        - Охолонь, Федя.
        Второй холоп залез купцу за голенище сапога, вытащил и протянул мне засапожный нож.
        - Вяжите его!
        Купца перевернули на живот, сняли с него кожаный ремень, стянули им руки. Я уселся на ступеньки - нога болела.
        - Посадите.
        Купца посадили, прислонив к стене дома.
        - Говорить будешь?
        Купец сплюнул:
        - Не о чем мне с тобой разговаривать.
        - Ценности где?
        В ответ - молчание.
        - Ну ничего, я тебя сейчас к воеводе свезу - повозка-то вон, у ворот, а там тебя палач дожидается. Не то что заговоришь - запоёшь, не остановить будет.
        По лицу купца пробежала гримаса, но он продолжал молчать.
        - Федя, со мной! А ты стереги, - сказал я другому холопу, - головой отвечаешь.
        Мы вошли в дом. Из комнаты выглянула служанка, округлила глаза и тонко взвизгнула. Федька показал ей кулак, и она замолчала.
        - С нами пойдёшь, дом покажешь.
        Прихрамывая, я обошёл все комнаты, всё обшарил. Мешка с ценностями нигде не было.
        - Подвал есть?
        Служанка показала на люк в полу.
        - Федя, посмотри! Сам бы спустился, да ногу подвернул.
        - Чего искать?
        - Мешок, а в нём - ценности.
        - Ага, понял.
        Федька спустился на пару ступенек, я подал ему зажжённую свечу. В подвале долго что-то громыхало, потом раздался звук бьющейся глиняной посуды. Видно, он кувшин неосторожно зацепил. Ну право слово - слон в посудной лавке.
        Вылез Федька весь в пыли и паутине и с виноватым видом развёл руками:
        - Не нашёл!
        Мы пошли осматривать постройки во дворе. Обшарили все закоулки, потратив на это битый час. Пусто!
        Я вышел в огород. Вроде всё, как у людей. Нет. подожди-ка, почему в этом месте земля чуть темнее?
        - Федя, возьми в сарае лопату, копни-ка здесь.
        Холоп принёс лопату, начал копать. Земля была рыхлой, поддавалась легко - совсем недавно рыли.
        Федька заорал:
        - Есть!
        Он ухватился за угол кожаного мешка, потянул и вытащил мешок наружу. В мешке бренчал металл.
        - Развяжи-ка, Федя.
        Федя развязал узел. Я подтянул мешок к себе, заглянул. Так и есть! Потир серебряный, перстень - ну и далее, по списку боярыни. Фу! Такого облегчения я давно не испытывал.
        - Бери мешок, Федя, завязывай.
        Федя туго затянул завязки, забросил мешок за спину. Когда мы вывернули из-за угла дома и купец увидел мешок, лицо его исказилось от ярости и испуга, он закричал:
        - Как узнал? Пропади ты пропадом, ищейка!
        Стоявший рядом мой холоп пнул его в живот, прервав поток ругательств.
        - Сажайте его на телегу, едем к воеводе.
        День клонился к вечеру, и я опасался не застать воеводу на месте. Стражник на входе заступил дорогу:
        - Ты кто таков? Воевода занят!
        - Боярин Михайлов, поди доложи.
        - Если ты боярин, то я - воевода!
        Стражник захохотал.
        Я врезал ему кулаком в солнечное сплетение. Стражник сипло выдохнул, согнулся.
        Я прошёл в дом, распахнул дверь к воеводе.
        Плещеев мельком глянул на меня, не узнал.
        - Тебя кто сюда пропустил, бродяга!?
        - Не серчай, воевода, то я - боярин Михайлов.
        - Прости, не узнал. Заходи. Почему в столь непотребном виде?
        - Дело того требовало, чай не в гости на именины был приглашён.
        - Помощь нужна?
        - Да уже нет.
        Я открыл окно:
        - Федька, заводи купца, и мешок не забудь!
        Мои холопы затащили в кабинет к воеводе купца, швырнули его на пол и поставили к моим ногам мешок с ценностями.
        - Вот он - убивец и тать. И мешок с украденным - вот. Только боярыня нужна - пусть деньги и всё остальное сама сочтёт.
        Воевода изумился.
        - Не ожидал! Молодец! От всего боярства - тебе признательность. - Рявкнул громко: - Гонца ко мне!
        В кабинет забежал знакомый гонец.
        - Боярыню привези, где убийство было.
        Гонец рванулся к выходу. Я ухватил его за руку:
        - Ты там поделикатней - не испугай, не боярина на службу призываешь. Возьми моих холопов. Федя, на телеге съезди, боярыню привези - горе у неё, поуважительней будь.
        Гонец и Федя вышли.
        Воевода обошёл лежащего на полу купца.
        - Это ты как такое злодейство удумал?
        Купец молчал.
        - А он ли это?
        - Он, воевода, не сомневайся. Давай подождём немного - сейчас боярыню привезут, она свои ценности опознать должна. Вдруг не её?
        - Подождём.
        Мы уселись на лавки. Медленно тянулось время.
        Наконец подъехала подвода.
        В коридоре послышались шаги, и Федя ввёл боярыню, галантно поддерживая её под локоток.
        Воевода встал и усадил боярыню на стул, стоявший рядом со столом.
        Я развязал завязки у мешка, высыпал содержимое на стол. Боярыня ахнула, закрыла глаза. Потом справилась с чувствами.
        - Вот мои кольца, вот перстень мужа, - она запнулась, - покойного уже. - Она внимательно осмотрела вещи.
        - Да, всё это - наши ценности, что в сундуке лежали.
        - Спасибо, боярыня. Здесь всё, что украли?
        - Всё.
        - Федя, возьми мешок с ценностями, отвези боярыню домой.
        Федя быстро сложил ценности в мешок, забросил его за спину. Боярыня встала, увидела лицо купца - ведь когда она входила, он лежал к ней спиной.
        - Это ты сделал?
        Купец вжал голову в плечи.
        - Ты же к нам в дом вхож был, с боярином за одним столом сидел, наш хлеб ел - как ты мог?
        Женщина рванулась вперёд, стала ногами пинать убийцу. Ни я, ни воевода не сделали попытки её удержать - пусть получит хоть какое-то моральное удовлетворение.
        Наконец боярыня устала. Фёдор свободной рукой поддержал её под локоть, и они вышли.
        - Что, воевода, свободен я?
        - Погоди, торопливый какой! Сейчас Фёдор Кучецкой с боярином Воронцовым подъедут, я уж гонца послал. Надо же им о наших успехах доложить, злыдня предъявить.
        Я уселся на лавку. Уже смеркается, жрать охота, да и устал я. Мне бы домой, за стол, да в постель.
        Зацокали копыта, заныли доски пола под тяжёлыми шагами. Гонец распахнул дверь, вошли московские гости.
        Воевода кинулся навстречу с улыбкой.
        - Вот, по поручению вашему разыскан и пойман злодей.
        Бояре тяжелым взглядом уставились на убийцу.
        - Правда ли сие?
        - Как не правда - даже ценности украденные отыскали, всё боярыне вернули. Она только что здесь была, всё опознала. Ей и отдали.
        Кучецкой обернулся ко мне:
        - Молодец! Понимаю, что дело сие - не воинская служба, однако справился быстро и блестяще! Напомни мне свою фамилию.
        - Боярин Михайлов, Георгий. Кучецкой оглядел меня с головы до ног.
        - Почто одежда недостойная?
        - Для дела надо было.
        - А, ну тебе лучше знать. Не хочешь ли дьяком в Разбойный приказ? Государю нужны такие - разворотливые, умелые.
        - За предложение спасибо, только привык я к городу - земля у меня здесь, семья, дом.
        - Не хочешь в Москву, стало быть? - помрачнел стряпчий. - Ладно, оставайся здесь, от государя и от меня возьми за труды.
        Боярин снял с шеи толстенную витую золотую цепь и возложил на меня.
        - Благодарю, о службе твоей самому государю доложу.
        Кучецкой повернулся к воеводе:
        - Гляди-ка, Плещеев, какие люди у тебя тут живут. Таких наверх выдвигать надо!
        Воевода угодливо улыбнулся.
        - А с татем что делать?
        - Что с ними, душегубами, всегда делают - казнить смертью. Да желательно, чтоб помучился напоследок. Вот что, воевода, пусть палач им завтра займётся - может, ещё чего интересного расскажет, вдруг за ним не одно злодейство. Всё пусть выпытает, до донышка, а опосля - четвертовать.
        Услышав столь суровый приговор, купец задёргал ногами, завыл.
        Стряпчий подошёл к злодею, пнул его красивым сафьяновым сапогом в лицо.
        - А ты чем думал, когда убивал? Мы с боярином, дружком моим стародавним, вместе на татар ходили. Рубился он славно, в таких жестоких сечах бывал, а выжил. Ты же, пёс смердящий, червь навозный, его жизни лишил.
        Стряпчий повернулся к воеводе.
        - Дом и хозяйство его продать, половину - в государеву казну, половину отдать боярыне, без кормильца она осталась.
        - Всё исполню, боярин.
        - Так государю и доложу. Ну, прощевайте. Даст Бог - свидимся.
        Стряпчий подошёл ко мне, пожал руку:
        - Молодец, не посрамил боярской чести, быстро злодея сыскал. Зря от места дьяка Разбойного приказа отказался, зря. Государю нужны такие люди, что не только задницами лавки протирать могут. Успехов тебе, боярин Михайлов. Хочу и в дальнейшем о тебе только хорошее слышать.
        Кучецкой и Воронцов вышли. Воевода Плещеев с облегчением выдохнул, вытер рукавом пот со лба, сел.
        Видимо, высокое начальство его напрягало, побаивался он их. Вернее - не столько их, сколько того, что злодея не поймают.
        - Эй, кто там?!
        Вошёл гонец. Воевода указал ему на лежащего татя:
        - Зови городскую стражу - в подвал его, в холодную.
        - Слушаю.
        Гонец выбежал.
        - Спасибо, Георгий, выручил ты меня.
        - Зато я сегодня ещё не ел. Удружил ты мне, воевода, с этим ублюдком. Моё дело - деревней своей заниматься, да сабелькой вострой на поле брани махать.
        - Понимаю, всецело понимаю, да мне-то как быть? Вот стань на моё место - кого бы ты искать злодея заставил? Молчишь? То-то! А я как про беду узнал, сразу про тебя вспомнил. И оказалось - не зря. Ступай с Богом - постараюсь не беспокоить более.
        Я повернулся и вышел. Устал я сегодня, и в животе бурчит.
        Прямо у входа стояла моя телега, в которой сидели Фёдор и Авдей - мои холопы. Лица их сияли, как новые копейки.
        - Чему радуетесь, хлопцы?
        - За тебя, боярин.
        - Чего так?
        - А то как же: злодея нашёл - самому государю о тебе скажут, цепь в награду получил - не всех бояр ведь так отмечают. К тому же боярыня по полушке нам дала и велела тебе кланяться, что душегуба нашёл да ценности возвернул.
        Я уселся в телегу, и Авдей тронул вожжи. Со стороны могло показаться, что двое ратников везут арестованного бродягу. Да плевать! Я опустил соломенный брыль на глаза. Чёрта с два меня теперь кто-нибудь из знакомых узнает.
        ГЛАВА X
        Дома Лена, увидев меня, захохотала.
        - Ты чего? Лучше поесть дай.
        - В зеркало на себя посмотри!
        Я подошёл к зеркалу и засмеялся сам.
        Чумазый, одет, мягко говоря, плохо, одежда кое-где порвана - вероятно, при падении с дерева, на голове - помятый соломенный брыль, зато на шее - массивная и дорогая золотая цепь. Вид уморительный - вроде как бродяга где-то цепь украл и на себя повесил.
        - Иди умывайся и переодевайся, потом - за стол, всё уже готово давно.
        Уговаривать меня не надо было, и вскоре я уже сидел за столом, уплетая за обе щеки наваристые щи.
        - Где же ты цепь златую взял?
        - Украл, - пошутил я.
        - А серьёзно?
        - Стряпчий государев - Фёдор Кучецкой наградил, снял со своей шеи и на мою повесил.
        Лена всплеснула руками.
        - Дай посмотреть.
        Я снял с шеи цепь, отдал ей, сам же продолжал с аппетитом заниматься трапезой. Когда я уже заканчивал с цыплёнком, Лена вернула цепь.
        - И за что же такие милости?
        Я обтёр руки полотенцем, отпил хорошенько вина из кружки и коротенько пересказал ей дневные события. Лена слушала, округлив глаза.
        Неожиданно сзади раздался голос Васятки:
        - Убить его надо было! Гад ползучий!
        - Э - нет, ты не прав, боярин.
        - Почему же? - обиделся Васятка.
        - Сам подумай.
        Васятка сел на лавку, наморщил лоб, изображая бурную мозговую деятельность.
        - О! Понял! Чтоб было кого казнить?
        - Нет, Васятка, думал ты плохо.
        И я объяснил, почему злоумышленник был нужен живой.
        - Впредь всегда думай заранее, потом делай.
        И тут я сдуру ляпнул, что боярин приглашал меня в Москву - в Разбойный приказ.
        - И что? - Лена с любопытством уставилась на меня.
        - Отказался. Не моё это дело - татей ловить. Я воин, моё предназначение - врагам головы рубить: татарам, ляхам.
        - Ты мужчина, боярин, тебе и решать, - обиженно поджала губки жена.
        Наверняка хотела в столицу перебраться. Одно дело - простой боярин, коих сотня на Вологодчине наберётся, и совсем другое - приказный дьяк, положение в обществе.
        Как ей объяснить, что это не моё - душа не лежит сыском заниматься? Что быть дьяком и с верхами общаться не только почётно, но и рискованно? Как говорится - минуй нас боле всех печалей и барский гнев, и барская любовь. Сколько я уже знал приближённых государевых - бояр, князей, которые впали в немилость у государя и кончили свои дни на плахе или в ссылке - в дальнем остроге или монастыре.
        Отдыхать и заниматься делами деревни удалось только неделю - вновь прибывший гонец постучал в ворота и прокричал:
        - Боярина к воеводе!
        Я выругался с досады - неужто ещё кого убили? Ан нет, оказалось - государь всех срочно созывает ввиду набега крымских татар.
        За полдня мы собрались и наутро выехали к месту сбора. В Вологде соединилось всё поместное ополчение. Выступили сразу, всю дорогу гнали галопом, лишь изредка переходя на рысь. Гонец из Москвы передал воеводе слова государя: «Быть безотлагательно, нужда великая».
        Через неделю мы были близ Коломны. Воевода отправился в полевую ставку государя, и нас вскоре распределили по местам.
        Основной удар подходящих сил крымчаков должен был принять на себя великокняжеский полк с московским ополчением. Меня же с Тучковым определили в заслон малый. Мы стояли довольно далеко от московского войска - вёрст за пятнадцать.
        Заняли оборону на левом берегу небольшой - не более двадцати шагов в ширину - речушки. На берегу стояла маленькая - о четырёх избах - деревушка, покинутая жителями в панике. Я со своим бойцами занял одну избу, три другие - Никита с ратниками. Службу несли день и ночь, конно патрулируя правый берег - в паре вёрст от самой реки. Б уде противник появится - дозор даст знать; сами успеем к бою приготовиться, да гонца к основному воинству послать, коли татарское воинство велико будет, и мы не сможем сдержать его своими силами.
        Два дня прошли спокойно, мы, как могли, обустроились. А на третий день, свежий дежурный дозор, едва уехав, вернулся назад.
        - Крымчаки!
        Я велел своим холопам вооружиться мушкетами и занять места у окон. Чего соваться вперёд, не зная сил врага? К тому же огнестрельного оружия у крымчаков не было - то ли не любили они его, то ли не брали по причине дороговизны.
        Вдали показались клубы пыли.
        - Приготовились! Стрелять по моей команде.
        Из-за редкой рощицы вынеслась на рысях конная полусотня крымчаков. Для нас многовато, у нас с Тучковым - вдвое меньше воинов.
        Крымчаки остановились у реки, постояли, посовещались и въехали в воду. И место выбрали удачное - здесь было мелко. А может, и подсказал кто о броде.
        Я выждал, пока враг дойдёт до середины речушки, и скомандовал:
        - Пли!
        Изба окуталась дымом, от грохота мушкетов заложило уши.
        - Перезаряжай быстро!
        Холопы стали суетливо перезаряжать оружие.
        С улицы раздались крики. Я выскочил за дверь. Тучков поднял своих холопов в седло и ринулся в атаку. Ох, зря! Мы бы успели сделать ещё залп картечью. И так после первого залпа полусотня потеряла не меньше семи-восьми воинов. Теперь стрелять поздно - холопы Тучкова закрыли своими телами сектор обстрела.
        Самому ринуться в бой? Ведь на каждого тучковского по двое крымчаков приходится! Ну, чуть бы обождал с атакой, и второй залп из мушкетов значительно увеличил бы наш шанс на победу. А теперь - чего уж об этом… И так уже почти посредине реки, на широком броду, закипела сабельная схватка.
        - По коням! - закричал я.
        Никак не можно отсиживаться за спинами товарищей, когда они кровь свою проливают.
        - Федька, берёшь двоих холопов - заходи справа, я с двумя - слева. Заходите подальше, сначала стреляйте в татар, потом сабли в руки - и вперёд!
        - Понял, боярин, исполню!
        Мы запрыгнули в сёдла, разделились. Я обошёл схватку, дал команду. Раздался жиденький залп. Как эхо, слева тоже прогремели выстрелы. С саблями наголо мы врубились в сечу.
        Татары, не ожидавшие стрельбы с флангов, понесли потери, дрогнули. Наши силы уравнялись, и бились мы отчаянно.
        Я работал обеими саблями как крылья мельницы при штормовом ветре. Рассекая воздух, лезвия шипели, жужжали, рассекая чужую плоть, жадно чавкали.
        Не выдержали татары, начали отступать, потом развернули коней и кинулись с поля боя, оставляя убитых и раненых. Уходило не более десятка.
        Мы перевели дух, и я с Никитой выехал на свой берег.
        Холопы спрыгнули с коней, деловито добили раненых татар, пустив их тела по течению реки.
        - Ну что, Никита, одержали мы верх! Ты чего в бой ринулся? Мы дали бы ещё один залп, драться потом легче было бы.
        - Удержаться не смог, они ведь уже рядом были. После первых выстрелов, как посыпались убитые в воду, так и взыграла кровь.
        - Ладно, победителей не судят.
        Холопы умылись, сели готовить похлёбку. Дозор уехал вперёд, продолжать боевое дежурство - ведь татары могли повторить попытку нападения - уже большими силами. С нашей стороны, увы, тоже было двое убитых. Не мои - тучковские. Покряхтел, подосадовал Никита - ведь новых боевых холопов искать теперь надо будет.
        Только мы сели есть, как слева, там, где располагались основные наши силы, послышалась пушечная стрельба. Это было похоже на далёкие раскаты грома - только ведь на небе не было ни облачка, да и громыхало почти беспрерывно. Похоже, там сошлись в смертельной схватке обе рати.
        Часа через два стрельба утихла. Мы, пользуясь затишьем, схоронили убитых. Война - дело жестокое, не только татары понесли потери.
        Потом Никита сказал задумчиво:
        - Наверное, и мне надо раскошелиться на мушкеты. Непривычно - вес лишний на коне возить придётся. Однако смотрю я - кабы не твоя стрельба, нам бы туго пришлось.
        - Ага, ты представь, что все холопы - и мои и твои - по разу выстрелили бы. Может, и сабли тогда доставать из ножен не пришлось.
        Мы простояли ещё два дня, потом явился гонец и объявил, что силы татарские разбиты и противник отступает.
        Подоспевшие свежие рати вятичей да новгородцев посланы их преследовать. А для нас война окончена.
        Мы собрали вещи и отправились под Коломну, на соединение со своим вологодским ополчением. Наши дружины потери понесли невеликие, чему бояре были рады, а вот ярославцы да москвичи были порядком потрёпаны.
        Обратно на Вологодчину мы возвращались медленно - было много раненых, и не все уверенно сидели в селе. Но любая дорога заканчивается, и вот мы у ворот своего дома.
        Лена выбежала из дома, обвела нас взглядом. выдохнула:
        - Все вернулись, счастье-то какое! Не зря я свечи Николаю-Угоднику, Георгию-Победоносцу да Пантелеймону в церкви ставила.
        Я обнял и расцеловал жену, Васятку. Хорошо дома, даже запах свой, привычный.
        Поскольку людям и лошадям надо было отойти от дороги, я дал холопам трёхдневный отдых.
        - А ты знаешь, в церкви отец Питирим тебя спрашивал, да узнав, что в походе ты, молитву ко Господу за тебя вознёс.
        Интересно, зачем я ему понадобился? Скорее всего, даже и не Питириму а Савве, настоятелю Спасо-Прилуцкого монастыря. Нет, не поеду сразу: только из похода, устал, да и в деревню съездить надо - три недели меня не было. Хоть и хороший Андрей управляющий, всё равно за всем хозяйский глаз нужен.
        День я отлёживался - деревянное седло так поотбивало за дорогу пятую точку, что сразу садиться в седло никакого желания не было. А мои холопы устроили выпивку с посиделками в воинской избе. Пускай себе гуляют, лишь бы избу не спалили.
        Через день я направился в свою вотчину. Мы с Андреем обошли деревню, зашли в церковь. Я поставил свечи, помолился, пожертвовал церкви деньги на образа. А вернувшись домой, я услышал от жены, что приходил монах, спрашивал меня.
        Оттягивать дальше с визитом в Спасо-Прилуцкий монастырь было уже неприлично, и следующим утром я выехал туда.
        На стук в ворота выглянул знакомый монах, без лишних вопросов отворил ворота. Я уже знал дорогу и пошёл без сопровождающего.
        Войдя в зал, я остановился.
        Почти тотчас появился настоятель - отец Савва. На моё приветствие он шутливо бросил:
        - Явился, блудный сын?!
        - Не для ради мошны своей приехать не мог - токмо из похода, по приказу государя отражал с ополчением набег крымчаков злопакостных.
        - Знаю, наслышан. Как и о том, что злоумышленника, боярина жизни лишившего, разыскал. Похвально сие! Инда глум и срам городу, в котором при почтенном госте непотребства творятся. Да что же мы стоим? Давай присядем!
        Ох, ловок и хитёр настоятель. Знать - беседа долгая предстоит, ишь как ласково подводит - «давай присядем».
        - И верно, в ногах правды нет.
        Я сел на лавку, отец Савва уселся в кресло за столом.
        - И как поход прошёл, поделись.
        Я вкратце рассказал о походе. Я понимал, что настоятель меня призвал не для того, чтобы узнать новости о походе, но начинать беседу сразу о деле было не принято. Потом разговор плавно перешёл на погоду, поговорили и о видах на урожай.
        - Священник церкви, что ты поставил в селе своём, отзывается о тебе благосклонно. Хозяин-де добрый, людишки довольны, да и церковь пожертвованиями не забываешь. Похвально!
        Я насторожился. Понятно - сейчас разговор пойдёт о деле, ради которого меня пригласили. Однако следующий вопрос настоятеля меня удивил.
        - И что же ты не согласился в столицу переехать? Должность высокую стряпчий тебе предлагал: дьяк Разбойного приказа - не чека от телеги. Там твои знания и опыт и государству пригодились бы, да и святой церкви.
        Ага, свой человек в Разбойном приказе им наверняка нужен был.
        - Не хочу в крови да бедах людских, инда червь, копаться. Мне милее родину от врага защищать на поле бранном, с сабелькой вострой.
        - Похвально! Только Господь устами стряпчего другое послушание на тебя возлагал.
        - Извини, настоятель, но только-только деревню свою поднял, жалко бросать.
        - Понятно, жалко, только деревень таких у тебя на высоком месте множество могло быть. Выгоды своей не видишь.
        - Отец Савва, не мне тебе объяснять, что в окружении государевом вечно интриги плетутся. Вспомни, сколько голов безвинных по лживым али облыжным обвинениям на плаху, под топор ката, легло?
        Настоятель внимательно посмотрел на меня.
        - Церковь святая не оставила бы тебя на столь высоком посту - помогли бы, подсказали, уберегли бы от ненужных шагов.
        Сожалеет настоятель - своего человека в ближнем государевом окружении, наверное, очень надо иметь.
        Я немного расслабился. Какой смысл жалеть о том, чего не вернёшь?
        - Ну будет о пустом, давай о деле.
        Я ошалел - ни фига себе, подвёл!
        - Сведения недавно мы получили, как и откуда - пока не твоего ума дело. А поручить тебе вот что хочу. Манускрипты древние найти надо. Где они - сам не знаю, у меня есть только кусок грамотки. Поди сюда, взгляни.
        Я подошёл. На столе лежал кусок древнего пергамента с обтрёпанными краями. На нём - полустёртая схема: поворот реки, крестик на берегу, слова латиницей.
        - Пока непонятно.
        - Прочитаю тебе с латыни.
        Отец Савва прочёл перевод. В нём говорилось о неком предсказателе и поклоннике чёрных сил. Отрывок короткий - часть какого-то текста.
        - И сколько пергаменту лет?
        - Думаю, не меньше полутора сотен.
        - Отец Савва, помилуй Бог! Живых свидетелей не осталось, где мне искать этот манускрипт? И что на плане этом за крестик - изба, место погребения, место хранения манускрипта? Что за река, где она?
        - Вот тебе и поручаю всё это узнать.
        - Нет уж, уволь. Получается - поди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что.
        - Ты как дщерь неразумная! Знаешь, у шведов, говорят, собаки такие есть. Пленный или раб из неволи сбегут, так они собак пускают. Те собаки человека по следу и находят. Сыскными прозываются. Так и ты - сколько злоумышленников нашёл? Ты что, думаешь - это все могут? Тебе Господь дар дал, а ты им пользоваться не хочешь. Поди прочь с глаз долой и без манускрипта не возвращайся. А коли поможет Бог найти, так и другие свитки или книжицы, что рядом оказаться могут, прихвати.
        Настоятель осенил меня крестом и вышел.
        Я сидел некоторое время на лавке, переваривая услышанное. Мыслимое ли дело - найти утраченное или спрятанное полтора века назад! Да тут и ухватиться не за что - разве что за план. А пергамент-то на столе лежит, не забыл его настоятель - специально оставил, мудрый змей!
        Я подошёл к столу, ещё раз внимательно вгляделся, перевернул наизнанку, повернул вверх ногами. Вроде как смутно буковки какие-то проступают.
        За спиной неслышно возник монах.
        - Помощь нужна ли? Если нет, пергамент я заберу.
        - Подожди пока. У вас в монастыре лупа - ну, стекло увеличительное найдётся?
        Монах стушевался.
        - Иди к настоятелю, спроси.
        Монах неслышно исчез, а я подошёл к свету поближе, до рези в глазах всматриваясь в пергамент. Сзади кашлянули. Я обернулся - рядом стоял всё тот же монах и держал в руке обитую чёрным бархатом коробочку.
        - Вот, настоятель передал.
        Я раскрыл коробочку. В бронзовой оправе, как драгоценность, на чёрном бархате лежало небольшое увеличительное стекло. Взяв его, я вгляделся в еле различимые буквы. Похоже, это название реки - только вот какой?
        - Дай бумагу и перо.
        - Вот же они, на столе!
        Монах пододвинул ко мне чернильницу с пером и бумагу. Как можно более тщательно я перенёс слово на лист. По-моему, это на латыни.
        - Посмотри сюда, на бумагу. Что означает это слово?
        - Вроде - «Великий».
        - Почему «вроде»?
        - Одной буквицы не хватает.
        - Спасибо и на том.
        Я вернул монаху лупу и пергамент и вышел.
        Нет, ну каков настоятель? Пойди и найди. Как будто это также просто, как книгу с полки снять. А если даже повезёт, и я его найду, так манускрипт тот и истлеть давно мог, одни кусочки остались.
        Я медленно вышел из монастыря, привратник меня окликнул:
        - Коня оставляешь, что ли?
        Я вернулся, сел в седло и выехал со двора.
        В очередной раз мой извечный вопрос - с чего начать? Я даже приблизительно не представлял, что делать. Но пока ехал в город, появились некоторые мысли, и я, не заезжая домой, направился к старому знакомцу - Степану. Подьячий был на месте, скрипел пером по бумаге.
        - О! Кого я вижу! Боярин Михайлов! Чем могу?
        - Здравствуй, Степан. Дело у меня.
        Степан хохотнул.
        - Да знаю, что дело. Ты же просто так не появляешься! Нет, чтобы просто зайти, проведать старого знакомца, кувшин вина испить. Как же - самому государеву стряпчему угодил! Ты теперь - персона важная.
        - Погоди, Степан, изгаляться. Ты скажи лучше, в твоём ведомстве карта земель вологодских есть ли?
        - Как не быть? - удивился подьячий. - На том стоим.
        Степан встал из-за стола, достал со стеллажа свёрток, развернул.
        - Любуйся!
        Я всмотрелся в карту.
        - А точна ли она?
        Степан почесал затылок.
        - Маненько неточности, конечно, есть - как без них, но все деревни и сёла нанесены точно.
        - А реки?
        - Вот уж не знаю, я же по землице работаю, тут все уделы и вотчины - вот, даже твоя деревня есть.
        - Село нынче, Степан.
        - Никак - церковь осилил, боярин? - удивился Степан. - Надо как-нибудь посмотреть.
        Я намёк понял.
        - Степан, поперва дело, потом и в село съездим, и церковь посетим, и колокол послушаем.
        - На слове ловлю.
        - Стёпа! - Я укоризненно покачал головой. - Разве я когда-нибудь бросал свои слова на ветер?
        - Не было, боярин, и надеюсь - не будет.
        Для пущей убедительности я сунул Степану в руку серебряный рубль.
        - Ты мне вот что скажи, Стёпушка. А карты постарше у тебя есть?
        - Это какого же году?
        - Ну, скажем, лет сто назад.
        - Помилуй Бог, боярин - откель? А погоди-ка, у меня тут писец старый есть, может - он чего припомнит?
        Дьяк подошёл к столу, за которым скрипел пером по бумаге седой писец, переговорил с ним, вернулся.
        - Сейчас.
        Писец поднялся, вышел.
        - Куда это он?
        - В подвал - там все старые и ненужные бумаги лежат. Говорит - есть карта, только он не помнит, какого года. А почему нужда такая?
        - Потом скажу, сам пока не знаю.
        Писец вернулся через полчаса, одежда его была в пыли и паутине, глаза слезились. Под мышкой он нёс свёрток. Подойдя, писец положил свёрток на стол. От бумаги полетела пыль - писец, а за ним и мы дружно чихнули.
        Я сунул в руку бумагомарателя медную полушку. Степан бросил на меня недовольный взгляд.
        - Балуешь людей; он меня должон слушать, жалованье получает.
        Я развернул карту. Конечно, она была не полуторасотлетней - вполовину моложе, но это всё же лучше, чем совсем ничего.
        Я начал сравнивать старую карту с этой. Разночтения были. На карте из архива были деревни и сёла, которые на старой отсутствовали, и наоборот. Исчезали деревни и сёла, появлялись вновь - жизнь, никуда не денешься.
        Я взял лист бумаги, по памяти набросал виденный мной в монастыре план.
        - Стёпа, не упомнишь ли такого?
        Стёпа повертел в руке нарисованный план.
        - Ничего не измыслю. Эй, Фёдор, ступай сюда.
        Старый писец подошёл к столу.
        - Посмотри-ка на план. Где чего-нибудь похожее есть на старой карте?
        Писец посмотрел на план, ткнул пальцем в карту:
        - Вот это место.
        Мы со Степаном уткнулись носами в карту. Похоже, очень похоже. Писец подал голос:
        - Карта из подвала неточная - огрехов в ней много, а место точно это.
        - На плане покажи.
        Писец ткнул пальцем. Твою мать, час от часу не легче: он указывал пальцем недалеко от моей деревни - в пяти верстах, но на моей земле.
        - Ты не ошибаешься, Фёдор? Это моя земля, деревня в другом месте.
        - А посмотри на старой карте - там владение князя Лосевского раньше было, сказывают - князь в Литву съехал. Правда, лет тому минуло много, даже не упомню.
        - Спасибо, Федя!
        К неудовольствию Степана, я сунул писцу ещё одну полушку.
        - Стёпа, а старую карту забрать можно? Степан потерзал бороду:
        - А бери. Всё равно ею пользоваться нельзя, а без дела она в подвале сгниёт, или мыши поточат.
        Я свернул карту в рулон, тепло попрощался со Степаном и вышел. Теперь я знал, откуда начать поиски.
        Дома я развернул карту и стал её изучать. Да, изгиб реки похож, но это ещё не факт. За сто пятьдесят лет река могла постепенно изменить русло, или древний картограф - обычно из монахов - мог неточно нанести изгибы реки, ведь тогда не было системы координат, всё рисовалось приблизительно, от руки. Да собственно, большой точности и не требовалось - одна-две-три версты меньше или больше - какая разница?
        Хорошо, предположим - условно, конечно, что река и участок земли рядом с ней - мои. Так ведь участок велик, весь не перероешь. Да и надо ли рыть? Ну, была когда-то здесь усадьба князя Лосевского, но сейчас-то на моих землях никакой усадьбы нет. И ещё вопрос - почему настоятель решил, что манускрипт зарыт в земле, а не увезён князем в Литву? Если он имел какую-нибудь ценность, зачем его было оставлять здесь - логичнее взять с собой. Или опасался, что порубежники наши отберут, или в дороге случится беда вроде нападения разбойников. Но и сейчас разбойников на дорогах хватает - ни один купеческий караван без охраны не ходит, а уж в те времена - и подавно. А чего им не злодействовать - дороги никем не охраняются, специальной службы, вроде полиции, не существует. На такой случай в Правде прописано - поймал разбойника за мерзким промыслом - повесь при дороге в назидание другим. Только татям никак не назидается, лёгким кажется разбойничий хлеб.
        И вдруг мне вспомнился заброшенный колодец, куда я угодил прошлым летом. Хороший колодец, камнем выложен - не бревенчатый. Был бы сруб деревянный - сгнил бы за это время, запросто мог осыпаться, осесть, похоронив меня. А ведь это идея, надо завтра же проверить. А что я проверю? Ну, найду я фундамент дома. И где искать этот манускрипт?
        А вдруг колодец - и не колодец вовсе? Что-то я не слышал, чтобы раньше на Руси колодцы каменные делали. И к тому же колодец был сухой. Понятно, что он давно заброшен, земли там полно, но всё равно в нём должно быть хотя бы сыро. Стенки на известковом растворе, прочные - я нож между камнями воткнуть не мог. И ещё - колодцы делают в низких местах, к водоносным горизонтам поближе, дабы глубоко не копать. А развалины и колодец, насколько я помню, на пригорке. Точно, там поискать надо.
        Возьму завтра с собой Федьку, а то он от пьянки опух уже, пусть похмеляется с лопатой. Ещё верёвки нужны - спускаться, фонарь масляный. О, ещё мешок, чтобы землю из колодца вытаскивать. Пожалуй, всё. Если чего и не хватит, деревня моя рядом, там можно будет взять.
        Решив так, я со спокойной совестью лёг спать.
        Первым делом утром я кликнул Федьку. Глядя на его взлохмаченную шевелюру и заплывшие глаза, я подумал про себя, что три дня отдыха - многовато для холопов.
        - Так, Фёдор, бери лопату, мешок попрочнее - наверное, конопляный, несколько верёвок и фонарь.
        - Ты чего… ик… боярин… ик.
        - Перестань икать, иди - пива выпей. Сейчас по делу поедем, а на тебя смотреть нельзя - вытошнит.
        - Извини, боярин.
        Федька ушёл. Заявился он через полчаса, походка была неустойчивой.
        - Ты что, напился?
        - Нет, боярин. - Федька перекрестился. - Ты же пива разрешил, вот на вчерашнее и легло.
        Дух от Федьки шёл тяжёлый, выдохнет - муха на лету умрёт. Ну, ничего, сегодня поработает, пропотеет - поймёт, что пить тоже надо умеючи, меру знать.
        Мы оседлали лошадей, выехали.
        - Куда хоть путь держим, боярин?
        - В деревню.
        - Чего искать будем, вроде поздновато.
        - С чего решил?
        - А что ещё в деревне лопатой делать можно?
        - Увидишь.
        Федька обиженно замолчал, сопел только.
        Доехали до моей земли. Вроде где-то справа пригорок небольшой должен быть. Я вертел головой, пытаясь вспомнить.
        - Чего ищешь?
        - Федь, ты помнишь - о прошлом годе в колодец старый я угодил?
        - Как не помнить, как вчера было.
        - А место запомнил?
        - А то! Вон осины стоят - аккурат за ними. Мы повернули, проехали осины. Да, вроде
        здесь со мной случился казус. Я уже перенёс ногу на левое стремя, собираясь спрыгнуть на землю, затем остановился и посмотрел вниз. Вот была бы умора, угоди я в тот же колодец ещё раз.
        Мы походили по пригорку, наткнулись на фундамент стоявшего здесь когда-то здания. Начали описывать круги вокруг него, и тут Федька заорал:
        - Нашёл!
        Я подошёл к нему - и в самом деле, передо мной зияла дыра колодца. Это был именно он - стены были обложены камнем. Сомнительно, что где-то рядом может быть ещё один такой же.
        - Так, Федя. Привязываем верёвку, ты спускаешься, начинаешь копать, а я вытаскиваю мешком землю.
        - Боярин, я же больной!
        - Сейчас и вылечишься.
        - Не дело боевому холопу землю копать, на то смерды есть - вон, деревня рядом.
        - Дело тайное, Федя. О том знать никто не должен - даже твои сотоварищи. Понял?
        Федька привязал один конец верёвки к камням, другой конец сбросил в колодец, туда же кинул мешок и лопату.
        - А может, я буду землю поднимать?
        - Это значит - боярин землю копать будет, а ты на ветерке прохлаждаться?
        - Тоже верно.
        Федька, кряхтя и матерясь сквозь зубы, полез в колодец. Вскоре послышались удары лопаты о землю, потом верёвка дёрнулась:
        - Поднимай!
        Я потянул за верёвку. Ого, он что - полтонны туда нагрузил? Я еле вытянул почти полный мешок. Да в нём верных полцентнера будет, если не больше. Я с трудом оттащил его к развалинам, высыпал. У колодца высыпать не стал: вдруг интересно прохожим будет - чего это тут куча свежей земли лежит? Сбросил пустой мешок Фёдору:
        - Сыпь поменьше - по половине мешка.
        - Как скажешь, боярин.
        Мы работали без перерыва часа два, потом я решил, что нам обоим необходим короткий отдых. Федька выбрался из колодца мокрым от пота:
        - Дышать нечем, боярин, хоть воздуха свежего глотну.
        Он повалился на траву, отдышался.
        - А глубоко ли копать будем, боярин?
        Я решил пошутить:
        - Сажени четыре ещё.
        Федька аж подскочил.
        - Четыре сажени? Я же умру!
        Я засмеялся.
        - Пошутил я, Федь.
        - А сколько?
        - Сам не знаю, там видно будет.
        Пока Федька лежал, я задумался. А и в самом деле - на какую глубину копать? И что будет сигналом о конце моих изыскательских работ? Ответа на этот вопрос я пока не знал.
        Теперь опуститься в колодец решил я.
        - Боярин, давай уж я копать буду. Мы люди привычные.
        - Охолонись немного, Федя.
        Я спустился по верёвке в колодец. Федька уже углубился на метр, всё-таки площадь колодца была велика - немногим менее двух метров. Но делать нечего: назвался груздем - полезай в кузов.
        Я взялся за лопату. И в самом деле здесь душно, воздух спёртый.
        Я копал и копал, загружая землю в мешок. Когда почувствовал, что силы на исходе, вылез наружу. Ветерок приятно овевал разгорячённое лицо. Какая благодать - вдохнуть свежего воздуха. Вот ведь - дышишь, и не чувствуешь, как это славно.
        Мы передохнули, затем в колодец полез Фёдор. Работали в полную силу, и лишь когда солнце коснулось горизонта, я крикнул Феде:
        - Всё, вылезай, прихвати фонарь и лопату.
        Федька вылез взмыленный, мокрый от пота.
        - Хорошую баню ты мне устроил, боярин.
        Эх, чего не предусмотрел - так это не сказал холопам, чтобы баньку истопили. Мы оба были потные, в пыли. От стекающего по лицу пота на пыльной коже оставались полоски. Я посмотрел на Фёдора и засмеялся.
        - Ты чего смеёшься, боярин? Думаешь - как боярин, так чище меня?
        Мы оседлали отдохнувших коней и поехали домой. По дороге умылись во встреченном ручье тёплой, нагретой солнцем водой. А одежду теперь только стирать, столько пыли не выбьешь. Надо будет завтра сменную одежду, что похуже, взять.
        С утра все мышцы ныли с непривычки. Одно дело - в седле сидеть и саблей махать, и совсем иное - копать с утра до вечера, как Стаханов.
        Мы плотно поели, выехали.
        У колодца я переоделся, а Федька остался в исподнем.
        - Не могу в одёже, боярин, душно.
        Снова два часа каторжной работы, потом перерыв. Федька упал в траву, а я сидел рядом и думал - там ли мы копаем, не ошибся ли я? Не пустышку ли тяну? Столько труда может насмарку пойти.
        После перерыва вниз спустился я. Колодец стал заметно глубже, и поднимать мешок с землёй стало труднее, впрочем, как и дышать.
        Через час работы лопата стукнулась о камни. Кладка что ли неровная? Или конец колодца? Может, мы добрались до дна? Если это дно, то вся работа впустую.
        Меня охватила такая злость, что я с силой ударил лопатой под камень. Земля провалилась, и из образовавшегося небольшого отверстия потянул сквознячок. Э, нет, работа не впустую. Не бывает сквозняков, если нет тяги, если нет второго выхода.
        Я копал и копал, пока обеспокоенный Фёдор не крикнул сверху:
        - Боярин, ты там живой?
        - Живой, Федька.
        Я вылез из колодца - сил копать уже не было. Да и солнце клонится к закату. Я и не заметил, как быстро пролетело время и я проработал в колодце почти две смены кряду.
        - Всё, Федька, хватит на сегодня - сил нет, да и баня нас ждёт.
        - Как скажешь, боярин.
        Но по голосу чувствовалось - рад Федька. Да и то - долбим и копаем - трудно, тяжело, душно.
        Пока я не стал говорить Фёдору, что пробился к небольшому отверстию. Велико ли оно и куда ведёт, я не знаю. Может, промоина от грунтовых вод? Завтра я должен докопаться до истины и решить, стоит ли продолжать рыть дальше в этом колодце.
        Добравшись до дома, мы помылись в бане, поели и без сил свалились на постели. По-моему, я даже снов не видел.
        ГЛАВА XI
        А поутру мы уже снова были у колодца. Я полез первым и стал быстро копать, расширяя маленькое отверстие. По мере работы оно становилось всё больше и больше. Я уже видел, что это боковое ответвление, и оно тоже выложено камнем.
        Наконец, ближе к полудню боковой ход был освобождён от земли. Сам ход невелик по размерам - идти можно было только согнувшись в три погибели. Осмотреть? Не рухнут ли древние стены, не обрушится ли кладка? Боязновато быть заживо погребённым под землёй.
        Всё-таки я отважился - взял в руку масляный фонарь и полез по ходу. Через пару метров одумался, вспомнил о подземном ходе, что вёл в Нижегородский кремль. Нет ли и здесь ловушек для наивных и неосторожных?
        Я попятился задом - развернуться не было никакой возможности.
        - Эй, Федька! - Поднял я лицо кверху.
        - Чего, боярин?
        - Срежь мне палку длиной в сажень.
        - Сей момент.
        Федька исчез, и вскоре сбросил мне сучковатую, но прямую и прочную палку.
        Я снова двинулся вперёд, палкой простукивая перед собой стены, пол и потолок подземного хода. Продвигался медленно. Не хотелось бы упасть на врытые колья в волчьей яме.
        Ход был узок, невысок, но прямой, без поворотов. Никаких ловушек пока не было, и метров через десять я упёрся в небольшую дубовую дверь. Заперта? Не ждет ли за ней хитроумная ловушка?
        Я палкой толкнул дверь, та скрипнула на петлях и едва приоткрылась. Я ткнул сильнее - дверь от удара распахнулась, громыхнуло железо, и в тусклом свете масляного фонаря блеснул меч. Волосы на голове от ужаса встали дыбом, я покрылся липким потом. Не зря я всё-таки палку взял.
        Я вытянул руку с фонарём, подсветил. На полу валялись проржавевшие латы от полного рыцарского доспеха - панцирь, латная юбка, шлем с забралом, наручи, наплечники. В железных рукавицах - рукоять меча, а само лезвие от старости отскочило и лежало в стороне. Я с облегчением выдохнул - оказалось, всё это время я не дышал, вытер рукавом пот со лба, да только ещё больше вымазался грязью.
        Я пролез через небольшую дверь в темное пространство, ногой отбросил рыцарские латы. Странно - как он сюда попал, этот рыцарь? И доспехи ведь не наши - явно немецкие, они такие носили. Русские витязи имели другую броню.
        Я поднял светильник над головой, осмотрелся. Узкая камера с невысоким потолком, больше похожая на склеп. Кроме двери, через которую я прошёл, виднелись ещё три. Похоже, я попал в подземную «прихожую».
        Наугад выбрав среднюю дверь, я потянул потускневшую бронзовую ручку на себя и отскочил в сторону. Не дай Бог - ещё сюрприз. Второго рыцаря в латах я не переживу - этот напугал до смерти, чучело огородное.
        Ничего не произошло, за дверью был ещё один ход, оттуда тянуло могильным холодом. Нет, пока не полезу - посмотрю, что за другими дверьми.
        Я потянул ещё одну ручку. Дверь легко открылась, как будто её вчера смазали - даже не скрипнула. Я посветил. В центре небольшого отсека, также выложенного камнем, стоял стол, а на стуле перед ним сидел скелет в ветхой одежде. Череп с клоками седых волос лежал на столе, на скрещенных руках. Из спины торчал стилет. Явно не сам умер - помогли.
        Становилось всё занятнее - рыцарь в латах, стилет в спине у мертвеца… Не применяют стилеты у нас, заморское это оружие. Стилет имеет узкое, клинообразное лезвие о трёх или четырёх гранях. Им невозможно нарезать хлеб, срубить сучок - это оружие убийц. Пользоваться им любили в Испании и Франции.
        Я решил осветить углы и увидел в одном из них сундук. Массивный, окованный полосами меди, с огромным навесным замком. Я ногой ударил по замку, и проржавевшая за долгие десятилетия железяка отвалилась.
        Я поставил масляный фонарь на стол, откинул крышку сундука. Сундук был полон свитками пергамента. Я осторожно взял один из них, поднёс к огню, развернул. Буквы поблекли от времени, однако прочитать можно - но только тем, кто знает латынь. Вот незадача!
        Пергамент старый, с краёв осыпаются частички телячьей кожи. Надо очень бережно вытащить на свет Божий все манускрипты, не повредить. Сундук неподъёмный - в нём, даже пустом, веса явно больше центнера.
        В мешке нельзя - повредить пергамент можно. Остаётся одно - делать небольшие ящики, перекладывать манускрипты туда и так поднимать. И ящичков таких придётся сделать не один и не два - много. Зато все рукописи целы будут.
        Я прикрыл крышку сундука, вышел из комнаты и толкнул третью - последнюю дверь. Вот откуда тянуло сквозняком. Тут была самая большая камера - углы её терялись в темноте, но воздух в ней не был застоявшимся - наверняка где-то имелась труба вентиляции. Вдоль стен камеры располагались стеллажи, а на них рядами стояли книги. Я снял одну, открыл. Не печать - рукописная вещь. А тяжёлый фолиант - килограмма на четыре потянет. Я прикинул - да тут не одна тонна книг, чтобы их вывезти, целый обоз нужен.
        Делать нечего: я прихватил с собой одну из книг - посмотрю дома, сунул её за пазуху и тем же путём выбрался обратно.
        - Ну чего там, боярин?
        - Мертвецы.
        Федька шарахнулся от меня, как от прокажённого, и перекрестился.
        - Смелый ты, боярин.
        - Это почему?
        - Где мертвые в подземелье, там духи могут быть али ещё хуже - демоны. Сроду в подземелье не полезу, человек - создание Божие, и жить должен на земле, а не аки червь - в земле, солнца не видя.
        - Так ведь по делу я, не по своему хотению.
        - Всё равно страшно.
        - Знал бы ты, как я испугался, когда на меня мёртвый рыцарь в латах напал.
        - Ужасть какая, а ты говоришь - демонов нету. В церковь тебе сходить надо, от скверны да нечистого духа очиститься.
        - После, Федька. Вот выполню тяготу, тогда и в церковь можно, а сейчас к плотнику едем.
        Мы поскакали в мою деревню, благо - путь недалёкий. Заказал я плотнику сделать ящики, пусть даже и берёзовые. Указал размеры - рукой, на глаз. А ещё крышку дощатую, квадратную, со стороной в две сажени - надобно колодец закрывать. Не дай Бог - человек оступится, или зверь попадёт. Сроку плотнику для исполнения заказа дал три дня.
        Мы же с Федькой вернулись в город, и я на торгу заказал ещё с десяток ящиков.
        Через три дня Федька на мерине, запряжённом в телегу, выехал в деревню, увозя из города новые ящики, замечательно пахнущие деревом.
        - Скинь их у колодца, а сам в деревню - забери у плотника щит на колодец и ещё ящики.
        - Боярин, в подземелье не золото колдовское?
        Я засмеялся:
        - Это же сколько золота надо, чтобы все ящики наполнить? Мыслю - и у государя столько не будет.
        - У государя больше, много больше.
        - Откуда ведаешь?
        - Знакомец старый на Белоозере служил, в охране казны государевой - он сказывал. А ещё у нас в городе другая часть её хранится, вот и думай.
        Федька уехал, а я не спеша обогнал его верхом и подъехал к колодцу. Какие тайны ещё хранит земля? Куда ведёт ещё один ход из колодца? Почему князь бросил книги и пергаменты, а не взял их с собой? Кто этот мертвец за столом со стилетом в спине?
        Вопросов много, только боюсь - не на все я ответы получу.
        Подъехал Федька, сбросил с телеги ящики. Я опустился в колодец, холоп спустил на верёвке ящики и уехал в деревню за новой партией. Я же, как крот, перетащил ящики в подземелье. С чего начать - с манускриптов из сундука или с книг со стеллажей? Пожалуй, начну с книг - их удобнее укладывать.
        За какой-то час ящики были полны, но я замучился их перетаскивать по узкому и низкому ходу в колодец. Появившийся Федька поднял ящики наверх, спустил в колодец новую их партию и помог выбраться мне.
        Нет, так не пойдёт, вдвоём мы умаемся. Мало того, что книги и манускрипты из-под земли вытаскивать надо, так ведь еще и в город их вывезти необходимо. Мы с Федькой до осени тут провозимся.
        Я помог ему уложить в телегу десять ящиков, заполненных книгами.
        - Ну, Фёдор, езжай в город, дома у меня разгрузишься. Только ящики на улице не оставляй: не дай Бог, дождь пойдёт - всё намочит.
        - Нешто мы не понимаем, боярин.
        Фёдор уселся на повозку, а я оседлал коня и поскакал в город. Однако у самых ворот повернул влево и вскоре остановился перед Спасо-Прилуцким монастырём. Привратник сразу же пропустил меня, хотя я и слова не успел вымолвить.
        Настоятель монастыря был занят, и я с полчаса ожидал его на лавке в зале. Наконец он появился. Мы поздоровались, и я вытащил из-за пазухи прихваченную с собой книгу.
        - Настоятель, не из той ли библиотеки, что ты ищешь, книжица?
        Настоятель буквально выхватил у меня из рук книгу, уселся за стол, придвинул к себе поближе подсвечник с горящими свечами, бережно открыл книгу, перелистал. На мой взгляд, перевести и оценить всё можно было не сразу.
        - Это всё? - осипшим от волнения голосом произнёс он.
        - Нет, за этим к тебе и приехал. Там, в подземелье, много книг. Я часть уложил в ящики - сейчас мой холоп на телеге их в город везёт. Помощь твоя нужна - послушники пусть грузят да на поверхность поднимают, телегами сразу в монастырь везут. Маловато ящиков у меня, а навалом грузить нельзя, сам понимаешь - лет им много, от неосторожного обращения рассыпаться могут. Опять же - сейчас вёдро, а если дождь пойдёт? Нельзя возить будет, попортим книжицы.
        Настоятель выслушал меня почти бесстрастно, волнение его выдавали лишь заблестевшие глаза. Савва вскочил и быстрыми шагами стал ходить по залу. Что-то я раньше за ним такого не замечал. Всегда спокоен - даже флегматичен. Неужели в манускриптах и книгах действительно есть что-то очень ценное?
        Савва взял себя в руки, уселся, прокашлялся.
        - А если смердов твоих задействовать?
        - Телега в деревне у меня всего одна. Смердов привлечь можно, но если сейчас о найденной библиотеке никто не знает, то завтра будет знать весь город.
        - И то правда, не подумавши сказал. Господи, что же делать-то? В монастыре тоже только одна телега - муки с города привезти, молочка.
        - Савва, найди обоз с возчиками, но близко к подземелью их не подпускай. Я со своими боевыми холопами спущусь в подземелье, уложу книги в ящики и подниму их на поверхность. Телегой свезём с пригорка, там рощица рядом есть - за нею послушники или монахи и перегрузят ящики в нанятый обоз. Пусть на каждой телеге по послушнику или монаху сидит, чтобы обозники ненужное любопытство не проявляли. Вот никто и знать не будет - ни возничие, ни монахи, ни послушники - откуда груз, что в ящиках. А уж где книжицы хранить, да кто до них допущен будет - потом тебе решать.
        Савва хлопнул себя по лбу.
        - Действительно, так просто! Как мне самому в голову не пришло?
        - Только вот что. Ящиков у меня мало - на заказ делали. Пусть твои доверенные люди здесь книги выложат, а пустые ящики назад с подводами отправят. Глядишь - за пару дней управимся.
        - Договорились!
        Настоятель был очень доволен, перекрестил меня на прощание и быстрым шагом вышел. Задал я ему задачку. Ничего, не мне одному пыль глотать да мертвецов лицезреть. Ему надо - так пусть помогает.
        Утром, едва я со своим холопами выехал из городских ворот, как наткнулся на обоз из десяти подвод, и на каждой телеге вместе с возничим сидел послушник в рясе.
        - Славно!
        С передней подводы подошёл старший - дородный бородатый монах.
        - Ты, что ли, боярин Михайлов будешь?
        - Аз есмь. От настоятеля? Хорошо, езжайте вперёд, с вами холоп мой поедет - покажет, где нас с грузом ожидать надо.
        Я окликнул Фёдора:
        - Езжай с ними, перед пригорком рощица есть, вот там их и остановишь, пусть ждут.
        - Сделаю, боярин - всё лучше, чем землю копать.
        - О земле и о колодце - ни слова! Понял ли?
        - Как не понять!
        Мы с холопами с места пустили лошадей в галоп.
        Вот и колодец. Мы спустили верёвку. Одного из холопов я оставил поднимать ящики, другие вместе со мной спустились в колодец. Во внутренние камеры подземелья я их не пустил - расставил внутри хода двоих, и один на дне колодца обвязывал ящики. Я лишь укладывал книги в ящики и подносил их к двери.
        Работа пошла значительно быстрее, и к вечеру, к моему удивлению, стеллажи опустели. Да и то, - смеркаться стало, уже и покушать пора.
        - Всё, баста, на сегодня хватит.
        Мы выбрались из подземелья, отряхнулись от пыли, насколько это было возможно, и сели на коней. По дороге обогнали обоз.
        Я остановился, слез с коня, подозвал монаха, и мы отошли в сторону - подальше от посторонних ушей.
        - Передай настоятелю - книги все. Будет ещё груз завтра, но я его на одной своей телеге доставлю. Понял ли?
        - Понял, хорошо. А то послушники обедню пропустили да молитвы не сочли.
        - Завтра будет время, грех невелик, отмолишь. Ну, прощай.
        Мы вскочили в сёдла и рванули в город.
        Банька была уже готова, и мы все сразу же зашли обмыться. Грязная вода с наших тел была подобна болотной - мутная, с песком.
        - Давненько я так не пачкался, мужики! - проговорил Федька.
        Скорее бы всё это кончилось, неделя уже - как псу под хвост. Ни дома, ни в деревне ничего сделать не могу, всё время и силы занимает подземелье.
        Как же утром не хотелось вставать и лезть в мрачное подземелье! И какое удовольствие находят в таком времяпрепровождении спелеологи и прочий люд? Но - надо, потому оделся, плотно позавтракали с Федькой, и выехали со двора. Федя трясся на подводе, я не спеша ехал рядом с ним верхами.
        Мы добрались до колодца, опустили пустые ящики, потом на верёвке спустился я. После летнего солнца огонёк масляного светильника казался тусклым и зыбким.
        Я пробрался к сундуку, бережно уложил свитки в ящики. Один из свитков меня заинтересовал. Чем - и сам сказать не могу. Я бережно развернул его, поднёс к светильнику. Ерунда какая-то! Буквы вроде русские, а понять ничего не могу. Ладно, почитаю позже. Этот свиток я решил оставить себе.
        Мы вытащили ящики на поверхность - их было всего три, но на мой взгляд, это были самые ценные находки. Погрузили ящики в телегу и сразу отправились в монастырь. Знакомый привратник открыл ворота, и мы въехали во двор.
        Я прошёл в монастырское здание, попросил проходящего монаха найти настоятеля, и вскоре он уже спешил мне навстречу. Глаза его были воспалены, под глазами - тёмные круги.
        - Всю ночь смотрел книжицы, что вчера доставили, - посетовал он, - совсем поспать не удалось.
        - В самом деле оно того стоило? - осторожно поинтересовался я.
        - Да кое-каким рукописям просто цены нет. Святая церковь знала, что они есть, но где и у кого? С чем пожаловал?
        - Думаю, я доставил самое ценное - свитки, манускрипты.
        - Так неси, чего стоишь?
        - Куда?
        - В палаты неси, куда ранее ходил. Дорогу найдёшь - хаживал ведь не раз.
        Мы с Фёдором перенесли три ящика в палаты. Весу в них было немного.
        Я отпустил Фёдора, приказав ехать домой.
        Когда мы остались одни, Савва сорвал крышку с одного из ящиков, трясущимися руками осторожно вынул свиток, развернул, вчитался. Ну прямо Гобсек!
        - И чего там? - безразлично поинтересовался я.
        - Тебе неинтересно сие - церковные споры.
        Не хочешь отвечать - не надо.
        - Я выполнил твоё поручение, настоятель. В подземелье не осталось ни одной бумаги. Я свободен?
        - Да, да - свободен. Спасибо!
        Настоятель перекрестил меня и потянулся к ящику за новым свитком. По-моему, он уже забыл о моём присутствии.
        Я вышел, вывел за ворота коня, вскочил в седло и вскоре уже был дома.
        Слава Богу, кончилась подземная эпопея. Теперь я могу спокойно заниматься своими делами.
        Мы с Федей не спеша вымылись с в бане, поужинали и завалились спать.
        Проснулся я только к полудню. Домашние старались не шуметь, говорили вполголоса.
        В теле ощущалась бодрость, а более всего радовала мысль, что сегодня, как и в дальнейшем, не надо будет лезть под землю.
        После завтрака я решил посмотреть свиток, что оставил вчера себе. Это - единственная ценность, которая у меня осталась. Всё найденное я добросовестно привёз в монастырь. Да и что там читать? Латынь да греческий, причём - древнегреческий. Замучаешься переводить.
        В кабинете я развернул свиток. Был он длинен - не менее метра, а в ширину невелик - сантиметров двадцать, накручен на полированную деревянную полочку. Ну-ка, буквы русского алфавита - должен осилить.
        Я попытался читать. Белиберда какая-то. Я начал произносить слова вслух. Набор слов, причём - бессмысленных.
        Я прочёл вслух первый абзац, и не успел я произнести последнее слово, как произошло нечто. Нечто, потому как вразумительно объяснить произошедшее невозможно. В комнате появился туман, который начал на глазах сгущаться. Возникло поначалу зыбкое лицо, которое вскоре стало чётким. Привидение? Насколько я знаю, привидения полупрозрачны, в белых одеждах. А здесь - только лицо, а не вся фигура, причём - я бы не сказал, что лицо доброе.
        Признаюсь честно, мне стало не по себе. Говорил же настоятель о какой-то магии предсказателя… Дёрнуло же меня развернуть свиток! И что теперь делать с этим лицом в облаке тумана?
        - Ты кто? - спросил я. Наверное, с испуга.
        - Тот, кого ты вызвал. Меня давно никто не беспокоил. С тех пор, как умер хозяин.
        - А кто твой хозяин?
        - Ты его видел за столом с ножом в спине.
        - И кто его убил?
        - Сын.
        Ни фига себе - поворот.
        - А говорили, что князь в Литву съехал.
        - Людишки много говорят. Знают мало.
        Видимо, о людях это… м-м-м… привидение было невысокого мнения.
        - Из-за чего убил?
        - Злато-серебро, только оно ему не досталось.
        - А кому?
        Привидение, или как его там, зевнуло, лицо его снова стало зыбким, контуры его расплылись, и вскоре оно исчезло, а за ним - и туман.
        Не переработался ли я в подземелье? Может, мне весь этот разговор с духом пригрезился?
        Я сидел в каком-то ступоре, оглушённый и подавленный. Ясный перец - я влез туда, куда мне не следовало нос совать. Что я знаю о магии? Ровным счётом - ничего. А если это привидение - назовём его так - выйдет из-под контроля? И что оно может - только говорить или делать нечто более существенное? А вдруг это - тот самый свиток, который искал настоятель, и все доставленные ему книги и манускрипты, вместе взятые, не стоят одного этого свитка? Что делать?
        Я растерялся, может быть, впервые в этой жизни. Швырнуть свиток в огонь? Это самый простой, но не лучший выход. «Пусть пока полежит, - подумал я, - сто пятьдесят лет лежал в подземелье - пусть ещё потомится».
        Я аккуратно свернул свиток, положил его в свой сундук, запер замок.
        Уф! От страстей таких обалдеть можно. И всё-таки, может, от греха подальше отдать его настоятелю? Ну пожурит слегка, так можно сказать, что позже его нашёл.
        А собственно, что я знаю о подземелье? Забрал содержимое сундука да книги со стеллажей. А ход, откуда могильным холодом веяло, я не обследовал. Может быть, ещё что-то важное пропустил? Не заняться ли мне этим вплотную? Взять несколько светильников и, не торопясь, тщательно обследовать всё подземелье. Чует моё сердце - очень непростое это место, много тайн оно скрывает.
        Куда скрылся княжич после убийства отца? О каком злате-серебре поведало привидение?
        Много вопросов, слишком много. И посоветоваться не с кем. Не пойдёшь же с этим к настоятелю Савве? А то ещё и в связи с дьяволом обвинит. Нет, не пойду к настоятелю, хотя он мне ничего плохого не сделал. Мудрый совет - вот что я хотел бы сейчас услышать. Занятно, существует ли какой-либо план подземелья? И почему я не заглянул в другие свитки? Может быть, ответ на все вопросы рядом был, лежал, свёрнутый в трубочку, а я его своими же руками в монастырь отдал.
        Чем больше я думал о подземелье, тем сильнее мне хотелось спуститься туда вновь. Я почувствовал в себе азарт исследователя. Только утром ещё был рад, что не придётся спускаться туда вновь, и вот - здравствуйте, я ваша тётя. Сам, по своему желанию хочу туда вернуться. Воистину, неисповедимы пути Господни, а человек - переменчив. Нет, прочь мысли о подземелье, пусть всё пока останется так, как есть - время терпит.
        Прошёл месяц, заполненный заботами о доме и деревне, вернее - уже селе: никак не могу привыкнуть к новому статусу своего имения.
        После одной из служб в церкви, аккурат на Усекновения главы Иоанна Предтечи, Дня поминовения всех православных воинов, за веру и отечество на поле брани убиенных, ко мне подошёл отец Питирим.
        - Здравствуй, Георгий!
        Я поклонился.
        - Давненько ты в монастыре не был, настоятель свидеться хочет.
        - Раз хочет, значит - свидимся.
        Я возвращался из церкви и размышлял - зачем я понадобился. Лена опиралась на мою руку и всю дорогу к дому о чём-то говорила, только слова её пролетали мимо моих ушей. Вдруг какое-то слово задело сознание.
        - Ты что сейчас сказала?
        - Новости городские пересказывала - после службы разговаривала со знакомыми.
        - О чём говорили?
        - Вот те на! Я тебе всю дорогу рассказывала.
        - Извини, задумался немного. Повтори, что ты говорила в последнюю очередь?
        - О страже.
        - Не слышал ничего ни о какой страже.
        - Ну как же, указ государев вышел, для того, значит, чтобы с пожарами бороться. В каждом городе стража пожарная будет.
        Хм, интересно! Ну и ладно, давно пора, а то, как ни год - особенно засушливый, так целые кварталы или даже улицы выгорают.
        На следующий день я выехал в монастырь.
        Настоятель встретил меня ласково, как лепшего друга. Ой, хитёр настоятель. Мягко стелет, да жёстко спать. Неуж ещё какую-то тяготу придумал?
        Мы поговорили о погоде, о ценах на урожай. Репу, брюкву и капусту я уже продал на торгу - не сам, конечно, - управляющий Андрей. Пшеница росла на моих землях плохо, поэтому я сеял рожь да ячмень, и зерно продавать не собирался - своя мельница была да постоялый двор.
        - Как книжицы да манускрипты, что нашёл я по твоему поручению, настоятель? Те ли, что сыскать надобно было?
        - Какие книжицы, Георгий? Ты о чём?
        Я замолк, как язык проглотил. Намёк я понял - о книгах ни слова, как будто их не существовало никогда. Тогда зачем вызвал настоятель?
        - Верно служишь - на поле брани не трусишь, но и голову зазря не подставляешь. Язык опять же не распускаешь, разумом не обделён. Всё время, как тебя вижу, думаю - и что ты от Разбойного приказа отказался?
        Я только рот открыл - ответить, как настоятель вынул из шкатулки пергамент:
        - Читай!
        Я взял пергамент в руки.
        - Боярин Михайлов… высочайшим соизволением… землёю.
        Я тряхнул головой, начал читать снова и медленно.
        - Это что?
        Настоятель засмеялся.
        - Ты что - грамот жалованных не видел никогда?
        - Откуда же?
        - Государь тебя из прочих выделил за службу верную и жалует тебя землёю. Немного землицы, верно, так тебе удобно - по соседству с твоим наделом, на полдень.
        - Погоди маленько, настоятель. Сколько земли?
        - Тут же писано - пять сотен чатей. Конечно, невелика дача, зато от самого государя.
        Настоятель хитро улыбнулся, и я понял, что без отца Саввы тут не обошлось. Чем больше я его узнавал, тем яснее мне становилось - есть у него наверху, среди придворных, свои люди. С чего бы государь о рядовом, незнатном боярине Михайлове вспомнил? У него таких, как я, - не одна сотня, а может, и тысяча.
        - Ты что, боярин, недоволен?
        - Нет, просто удивлён и обрадован: надо же, сам государь грамотку подписал.
        - Ну это ты подрастерялся маленько - бери, владей.
        Настоятель протянул мне грамоту.
        Я встал и поклонился. Я прекрасно понял, откуда дует ветер и кому я обязан дачей. К слову: «дача» - это не садовый участок в современном его понимании. Это земля или поместье, жалованное, данное государем дворянину. Потому и «дача».
        - Служи ревностно и верно, и государь о тебе не забудет. - Настоятель улыбнулся, подмигнул и добавил: - И я не забуду.
        Мы попрощались. Я сложил грамотку, сунул её за пазуху и поехал домой. Земля - это, с одной стороны, хорошо, так ведь её снова обустраивать надо: о крепостных же на земле в дарственной грамоте ни слова нет. К тому же боевых холопов снова искать придётся.
        Моей земли было три тысячи чатей, да государь пожаловал пятьсот. По нынешнему - приблизительно полторы тысячи гектар. В целом - вполне прилично. Одно не радует - осень уже, новый год пошёл, землёю заняться будет не с руки. Новый год на Руси наступал первого сентября, и никто его не считал праздничным днём - так, день как день.
        Дома я похвастался перед Еленой - а перед кем еще, не перед холопами же - жалованной мне самим государем землёю, и в подтверждение предъявил грамотку. Жена по-бабьи всплеснула руками, принялась читать. Прибежал Васятка, тоже прочитал - удивился больше, чем обрадовался.
        - Неужто сам государь, правитель земли русской, о тебе знает?
        - Как видишь. Вот грамотка, им самолично подписанная, с сургучной печатью.
        - Здорово!
        Лена по такому поводу решила устроить пир. Пока она занималась хлопотами по его подготовке, я съездил в своё село. Сели с Андреем за стол в его избе - он уж с семьёй перебрался в село из Вологды, и я выложил ему неожиданную новость. Поздравил меня управляющий, однако как-то приуныл.
        - Что за кручина, Андрюша?
        - Мыслю - новые земли поднимать будешь, боярин.
        - Правильно, за тем к тебе и приехал.
        - На новые земли управляющий нужен, а я куда?
        - О том и говорить хочу. Можешь стать главным над обеими землями, волен тут остаться. Есть ли человек на примете?
        Андрей призадумался было, потом тряхнул копной волос:
        - Боярин, сын у меня уже вырос. Как посмотришь, ежели я попрошу тебя здесь, в Смоляниново его оставить - пусть сядет на моё место. Я же новой землицей займусь. Здесь всё отлажено, а случись, что-то не заладится - я рядом, всегда помогу. У меня опыт уже кое-какой имеется - присмотрюсь к даче, за зиму людей подберу. Ты меня уж два года знаешь, не подводил я тебя.
        - Андрей, скоро все земли мои твоей роднёй заселены будут, - засмеялся я. - Сколько же лет сыну?
        - Восемнадцать нонешней зимой исполнится.
        - Молодоват. А справится ли?
        - Должен, он мне здесь помогал, всё знает.
        - Ладно, быть посему, с завтрашнего дня он - управляющий. Только условие одно: не справится, хиреть хозяйство станет али доход упадёт - извини, найду другого.
        - Вот и сговорились.
        Мы ударили по рукам. Андрей кликнул жену, сына Павлушу, быстро накрыли стол, обмыли сделку.
        Каждую неделю я старался бывать в селе, контролировать - справляется ли новый управляющий со своими обязанностями? Ведь многие смерды и холопы ему в отцы или даже в деды годятся - будут ли его слушать? Пока всё у Павла получалось. Я видел, что он горд назначением и ревностно относится к своим обязанностям. Конечно, какие-то ошибки по молодости да малому опыту будут, только умный выводы сделает.
        Андрей целыми днями занимался новой землёй. Объездил её - даже план составил, обдумывая, с чего начать. Я намеренно дал ему свободу действий, было интересно поглядеть, насколько вырос человек, превратившись из мелкого торговца-лоточника в управляющего боярским уделом.
        Снег в этом году лёг рано - аккурат на Покрова Пресвятой Богородицы. Тонким слоем укрыл он землю, а вскоре ударили жестокие морозы.
        В один из таких дней я попал в передрягу, из которой чудом выбрался живым. А дело было так.
        Возвращался я ранним вечером - часов около пяти - из села своего в Вологду. Плотные сумерки накрыли землю, в крестьянских избах зажглись светильники. Я выехал из деревни в надежде вскорости попасть домой. Полушубок тёплый, конь сытый, застоявшийся, воздух бодрящий - одно удовольствие проскакать по белой от снега дороге.
        Конь с места взял в галоп, от набегающего ветра холодило щёки, слезились глаза.
        Мы уже одолели на одном дыхании третью часть пути, как конь всхрапнул раз, другой, запрядал ушами и наддал хода. Такого с ним ранее не бывало. Я обернулся. Твою мать! Нас догоняли серые тени, в сумерках лишь светились зелёные огоньки глаз.
        Подгонять коня не пришлось, он и так летел, как стрела. Вестимо - конь слышит лучше человека, а видит почти кругом вокруг себя. Однако и серые тени не отставали.
        Я вытянул кистень из рукава. «Расслабился от мирной жизни, - выругал я себя, - даже саблю в последнее время брать перестал. На поясе - боевой нож да обеденный, и пистолет с одним зарядом». Насколько я помнил дорогу, на пять вёрст вперёд жилья нет, и помощи ожидать не от кого. Влип!
        Конь подустал, стал сбавлять темп. Волки догоняли, и самый резвый из них подпрыгнул и вцепился зубами в попону, укрывавшую круп коня от мороза. Я, полуобернувшись, врезал ему грузиком кистеня в лоб. Хрястнула кость, и волк упал, но другие только поддали хода, и крупный волчара вонзился зубами в лошадиную ляжку. Я выстрелил ему в голову, и ещё одним серым стало меньше.
        Двое волков с разных сторон напали одновременно. Один вцепился в заднюю ногу, другой - в шею. Конь сбавил ход. Кистенём я врезал по лбу тому, что висел на шее - волк клацнул зубами и упал, но кровь из шеи коня ударила фонтаном. Бедный конь, отчаянно заржав, остановился, и на него набросились другие волки.
        Я не стал испытывать судьбу, соскочил с коня и, в один прыжок долетев до заиндевевшей берёзы, в мгновение ока ухватился за толстый сук, подтянулся и закинул ногу на ветку. Один из волков вцепился мне в каблук, я резко дёрнул ногой, и сапог слетел. Волк кинулся к упавшей лошади, и стая стала рвать коня на части, рыча и чавкая.
        Коня было жалко до слёз - ведь это он спас меня, когда я свалился в колодец. Но что я мог сделать? Я сидел в неудобной позе на дереве, сапог валялся на земле, пистолет разряжен, и из оружия - только боевой нож да кистень. С одним волком я бы справился - но с несколькими?
        Через какое-то время стало совсем темно, только луна освещала жуткое волчье пиршество.
        Я отчаянно искал выход и не находил, меж тем нога стала мёрзнуть.
        Нажравшись и оставив от коня один скелет, стая уселась под деревом. На душе стало неуютно. До утра от мороза околеть можно - когда-то ещё появится обоз на дороге? Если нечаянно усну, если сделаю неосторожное движение или промороженная деревяшка сломается под моим весом, и я свалюсь - волки меня обглодают, как коня. Ну убью я одного - другого не успею. Волк ведь по своей хищной привычке первым делом жертве в горло вцепляется.
        Неожиданно один из зверей дёрнулся и упал. Другие тут же вскочили, но ещё один свалился, дёргая в агонии лапами. Из шеи его торчала стрела. Волки бросились врассыпную. Что за диво?
        С дороги послышался голос:
        - Жив, человече?
        - Жив пока.
        - Значит, долго жить будешь. Слазь, разбежались твари.
        Я попробовал слезть, но руки окоченели, слушались плохо, и я почти свалился на землю.
        С дороги к дереву шёл молодой парень. Интересно - как его не услышали волки и не увидел я?
        - Ты сапог-то обуй, ногу отморозишь.
        Я натянул сапог. Ногу, вернее - пальцы на ноге, я почти не чувствовал. Парень осмотрел останки коня, поправил лук.
        - Не повезло тебе, мужик.
        - Это как сказать. Коня потерял, зато сам живой остался. Как звать-то тебя, спаситель?
        - Демьяном кличут.
        - Видно, Божий промысел тебя на эту дорогу привел. Спасибо!
        - Каким промыслом? Охотник я, в город иду.
        - Как же тебя волки не услышали?
        - На то и охотник, чтобы скрадывать. К тому же звери тобой отвлеклись. Мы стоять и говорить будем или в город пойдём?
        - Пошли.
        - Постой, а седло снять?
        - Так оно погрызено всё.
        - И то верно.
        Мы направились по дороге в город. Охотник молчал, шёл ходко. Первое время я за ним не успевал, но потом нога отошла, и мы шли рядом.
        Добрались до города под утро. Городские ворота были ещё закрыты, но за мзду стражник приоткрыл воротину, и мы вошли в город.
        - Переночевать-то у тебя есть где? - спросил я Демьяна.
        - На постоялый двор пойду.
        - Пошли ко мне, до утра поспишь в воинской избе - тепло, за постой платить не надо. Утром поешь да по делам своим направишься.
        - А ты кто такой будешь?
        - Боярин я, Михайлов.
        - Ага, слыхал о таком. Я на берегу Сухоны был, когда ты с купцом Толмачёвым гонки устраивал. Я на торг тогда ходил, шкурки продавал. Ох, и здорово ты его тогда умыл!
        Ворота моего дома были закрыты, на мой стук вышел один из холопов, отворил, и мы отправились спать.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к