Ричард Длинные Руки - принц императорской мантии Гай Юлий Орловский
        Ричард Длинные Руки #49
        Новый мятеж ангелов, на этот раз небесного легиона и трети темных, свергнутых еще в ту первую страшную битву! Заговорщики создали тайную базу и выстроили неприступную крепость под Шеолом, самым нижним ярусом ада. Сэр Ричард, паладин, отчаянно пытается составить коалицию из верных архангелу Михаилу войск и темных ангелов ада, чтобы совместными усилиями восстановить… нет, установить новый порядок.
        В котором диктовать правила будет он.
        Гай Юлий Орловский
        Ричард Длинные Руки - принц императорской мантии
        Часть первая
        Глава 1
        Бабетта с таким наслаждением смакует мороженое, что моя мужская душа ликует и радуется. Все мы обожаем делать женщину счастливой, а если удается вот такими мелочами, то сами счастливы по самое некуда.
        Улыбка моя становилась все шире, но в голове продолжала разрастаться диковатая на первый взгляд мысль. Господь вручил человеку землю и велел править всем этим миром, включая животных, женщин и даже ангелов. Почему я все еще не додумался покомандовать ангелами?
        Это же так естественно, напрашивается почти само собой! От того, что Адам не решился, вообще был парень мягкий и безынициативный, даже яблоко не он сорвал, стыд какой, не решались и его дети-внуки, это не значит, что никто из более отдаленных потомков не заикнется о своем законном и неоспариваемом праве.
        - Бабетта, - сказал я с подозрением, - ты что-то смотришься как-то весьма… торжественно, что ли.
        Она удивилась:
        - Заметно?
        - Еще как!
        Она проговорила с сомнением:
        - Либо я теряю осторожность, либо ты становишься опасно проницательным. Боюсь, скорее, второе.
        - Ага, - сказал я, - поймалась! Признавайся, зарезать ночью мечтаешь?
        - Почему ночью? - спросила она изумленно. - Ночью не так интересно!
        Я невольно любовался, как она лопает, мои неотесанные лорды хватали бы эти крохотные пирожные и забрасывали в пасти, как орешки, но Бабетта хоть и не жеманится, но почти незаметно соблюдает манеры. Приятно смотреть на такое превосходное совмещение хороших манер с естественностью желаний.
        Она перехватила мой внимательный взгляд.
        - Что-то, - произнесла с настороженной улыбкой, - взгляд больно прицельный… Ударить хочешь?
        - Хочу, - признался я. - Но пока не буду, хотя я тиран, и мне все можно. Да еще и штатгалтер, надо же!..
        - Не язви, - попросила она мягко. - Так что насчет ангелов?
        Я ответил как можно спокойнее:
        - Да это так, чисто богословский вопрос. Я же паладин, а это накладывает определенные обязанности. Ну там Библию прочесть как-нибудь, в диспуте поучаствовать, ангелов на острие иглы посчитать или оппонентам зубы…
        В проеме двери возник сэр Жерар, строгий и чопорный. В глазах на миг мелькнуло изумление, но раз я спокоен, то и он произнес ровно и бесстрастно:
        - Ваше Величество, с прибытием.
        - Спасибо, лорд Бредфорд, - сказал я и добавил: - Но вот приказ на будущее: если кто-то без моего разрешения войдет в мой кабинет - стреляйте насмерть. Все вопросы потом.
        Он поинтересовался тем же ровным голосом:
        - Ваше Величество?
        - Во время моего отсутствия, - уточнил я. - Никаких исключений, ясно? Никаких. Можно топором в голову. Но из арбалета быстрее и надежнее.
        Он поклонился:
        - Будет исполнено в точности, Ваше Величество.
        Уходя он бросил на Бабетту короткий взгляд, не предвещавший ей ничего хорошего, кроме быстрой и почти безболезненной смерти.
        Бабетта бледно улыбнулась:
        - Жестко.
        - Что делать, - ответил я с лицемерным сочувствием, - надо.
        - В самом деле надо?
        - Я король, - напомнил я со вздохом, - у меня всякие государственные и прочие интимные тайны. Кстати, защиту нужно усилить в том аспекте, чтобы убивала еще в самом начале попытки проникновения.
        Она зябко передернула плечами:
        - Рич, я тебя не узнаю.
        - Сам себя узнаю мало, - сообщил я. - Даже когда перед зеркалом. А каким был вислоухим, помню-помню! Но раз уж мой афедрон на троне, то владелец этого охода должен править мудро, милостиво и бесчеловечно в духе истинных либеральных ценностей с двойными, а то и тройными в усложняющемся мире стандартами. Мир ведь усложняется?
        - Не знаю, - ответила она неуверенно, - я думала, это мы растем и усложняемся.
        - Мир усложняем тоже, - сказал я. - От меня, к примеру, теперь зависит не только благополучие множества людей, но даже их жизни. Потому я должен быть всегда настороже и давать сдачи заранее. Желательно, на временно чужой территории с залежами полезных ископаемых.
        Она вздохнула:
        - Мы отдаляемся друг от друга?
        - Зачем? - спросил я в изумлении. - Можем даже сблизиться еще! Но, конечно, уже на других условиях.
        Она спросила жалобно:
        - Рич, разве были условия?
        - Были, - ответил я. - Были. А теперь поменялись. Например, будешь сперва стучать в дверь и просить разрешения войти. Хотя, конечно, никто тебя не принуждает их принимать.
        Она несколько мгновений всматривалась в меня, я видел цепкий взгляд и почти понимал, как бешено работает ее развитый и натренированный мозг, быстро-быстро перебирая варианты, возможности, способы воздействия, лазейки, наконец чарующе улыбнулась и почти пропела нежным голосом:
        - Рич… конечно же, я приму все, что ты скажешь! Я женщина, а женщине даже нравится быть послушной сильному мужчине.
        - Правда? - спросил я.
        - Это у нас в крови! - прощебетала она. - Мы обожаем, когда над нами доминируют, управляют нами, а взамен защищают, оберегают и заботятся.
        Я улыбнулся, заново наполнил фужеры шампанским. Молодец Бабетта, выбрала лучший из вариантов. Отказ ничего не даст, а вот показная покорность выявит множество возможностей. Нужно только усыпить мою бдительность, сделать так, чтобы я распушил хвост и затоковал, как тетерев перед тетеркой.
        - Ты все умеешь, - продолжала она с восторгом, - создавать как королевства, так и вот такие чудесные сосуды и вина! Ты необыкновенный, Рич.
        Я поморщился:
        - Бабетта… ты что, проверяешь, насколько я замечаю фальшь? Такую грубую заметит даже сэр Растер. Мне надо льстить тоньше, намного тоньше.
        - А поможет? - спросила она.
        Я коротко усмехнулся:
        - Любую брехню научился замечать с ходу. Если, конечно, сосредоточусь. Потому меня может обмануть крестьянин в поле, но с важными игроками я собран, поверь.
        - Ой, спасибо, - сказала она счастливо. - Я, значит, важный?
        - Предельно важный, - подтвердил я. - Когда появлюсь во дворце императора, ты меня там встретишь?
        Она чарующе улыбнулась:
        - Рич… Только если захочешь. Там много таких красивых женщин! Просто невероятно красивых.
        - Не понимаю, - ответил я искренне, - чем красивые от некрасивых отличаются в темноте! Вы же все почему-то требуете задуть свечи в спальне.
        - Ой, - пискнула она счастливо, - я, значит, нечто больше, чем просто красивая?
        - Больше, - подтвердил я. - Потому я и велел стрелять на поражение. Просто красивая не войдет в мой кабинет так, что не заметит ни стража, ни сэр Жерар. Кстати, стражи снабжены амулетами, но, видимо, недостаточно. К счастью, я теперь стал сильнее… и защиту усилю.
        Улыбка ее померкла, взгляд стал испытующим, старается понять, насколько стал сильнее, но магией меня прощупать пока еще никому не удавалось, но если судить по косвенным признакам, то да, стал. Уже то, что появился, как и она, не замеченный никем, говорит о моей возросшей мощи.
        - Сильный мужчина, - сказала она с одобрением, - это мечта всех женщин!
        - Да, - ответил я с едва уловимой ноткой сарказма, - я же, как все мужчины, только и мечтаю о таком счастье! И больше ничего не надо. Женщины! Больше женщин! Еще, еще… Ох, Бабетта, теряешь квалификацию, что ли?
        Она бледно улыбнулась:
        - Это твоя растет не по часам, а по минутам. Рич, я сдаюсь!
        - Давно бы так, - сказал я. - Давай, ты сделаешь вид, что раскрыла все свои карты, а я - что поверил. И установим взаимопонимание на новом уровне.
        Она вздохнула:
        - Вот так ты всегда. Все время повышаешь свой и понижаешь мой! Это нечестно.
        - Бабетта, - поинтересовался я, - ты кто императору? Дочь, сестра, племянница?
        В ее глазах мелькнуло замешательство, но тут же спросила с подчеркнутым изумлением:
        - Рич, ну почему?
        - Есть причины, - ответил я.
        - Назовешь? - поинтересовалась она.
        - Долго, - ответил я. - Потом надо будет пояснять, почему так решил. Потом еще что-то… Так как?
        Она улыбнулась просто чарующе, почти пропела сладеньким голоском:
        - Ах, Рич… У женщины должны оставаться какие-то тайны! Иначе станем вам, мужчинам, совсем неинтересны.
        - С такой фигурой? - изумился я. - Не смеши. В общем, ответ утвердительный.
        - Утвердительный в смысле, - уточнила она, - едешь к императору?
        - Да, - подтвердил я. - Не сейчас, правда. А в том смысле, что ты императору близкая родня. Другому бы он не доверил столь важные миссии. И немалую власть. И важные рычаги.
        Она вздохнула:
        - А простому человеку, благодаря своим талантам выдвинувшемуся из народа?
        - Все можно доверить, - согласился я, - но не такую самостоятельность в принятии решений. Ладно, не хочешь признаваться, не признавайся. Но мы оба знаем, что я тебя расколол, отважная ты моя Мата Хари!
        - А кто это? - спросила она. - Ладно, догадываюсь… Она красивая?
        - Бесподобно, - заверил я. - Могла бы, наверное, даже с тобой потягаться, но, увы, схвачена и казнена. Что печально, но закономерно.
        Она посерьезнела, посмотрела с вопросом в глазах, есть ли какой-то намек и на нее, или же это я просто так, хотя этот Ричард ничего не говорит просто так, даже когда вроде бы беспечно ляпает языком, как корова хвостом, совершенно не заботясь о впечатлении.
        - Рич, - спросила она тихонько, - что ты задумал? Я никогда тебя не видела таким серьезным!
        - Спасаю мир, - ответил я.
        Она кивнула, даже не улыбнувшись:
        - Это я знаю. Но сейчас что-то иное.
        - Милая моя шпионка, - сказал я и отечески поцеловал ее в лоб. - Кое-что я держу, как ты уже поняла, даже от своих лучших друзей в тайне. Так что извини. Узнаешь, когда все получится.
        - Или не получится, - проронила она.
        - Тоже может быть, - согласился я. - Утешает то, что я об этом уже не узнаю. Фужер вина на дорожку?
        Она поняла меня правильно, улыбнулась, легко соскочила с моих колен.
        - Хорошо бы, но тороплюсь, дорогой. Рассчитываю во дворце императора выпить с тобой по большой чашке твоего странного напитка. Или не возжелаешь меня признавать?
        - Тебя да не возжелаешь? - спросил я.
        Она улыбнулась и легко выскользнула из кабинета, но мне почудилось, что уже на пороге истончилась, превращаясь в некий дымок, так что в коридоре могли вообще не увидеть такую гостью их сюзерена.
        Я вскочил, не в силах сидеть, прошелся по кабинету от стены до стены. В ситуации с ангелами чувствую себя замарашкой-подмастерьем деревенского кузнеца в самом захудалом селе на краю мира, когда вдруг узнает, что он, оказывается, единственный законный наследник на трон королевства. В таких случаях трусливый дурак обычно долго отказывается, его уговаривают, тащат и пинают заинтересованные лица, всячески помогают ему вернуть трон, а себе высокие места возле трона.
        Но у меня нет таких заинтересованных, как раз все против. Правые и левые заинтересованы… да что там заинтересованы, страстно жаждут, чтобы я и не вспомнил о своем великом наследстве.
        Но я вот вспомнил, пусть даже через тысячи лет. Хотя да, нужно было созреть. Даже обнаглеть в какой-то мере. К тому же оказаться прижатым рогатиной к стене, когда хватаешься за все, что может помочь хоть в какой-то степени.
        Но за это время и ангелы, даже те, которые тогда поклонились, постепенно привыкли, что человек и не пытается воспользоваться своим несомненным и неотъемлемым правом распоряжаться не только коровами и овцами, но ими тоже.
        Шли годы, века, тысячелетия, человек ни разу - ни разу! - не воспользовался своим правом. И ангелы приняли это как должное. Дескать, хотя Творец и дал человеку это право, но сам человек прекрасно понимает, насколько мал и ничтожен, потому даже и не заикается о своих правах на престол.
        Сердце колотится часто и тревожно. Я продолжал уже не ходить, а метаться взад-вперед по комнате, натыкался на стены и снова горячечно повторял доводы, стараясь укрепить свою решимость и прибавить себе отваги и дерзости.
        На пороге, услышав мои частые шаги, возник сэр Жерар, лицо слегка обеспокоенное, замер в ожидании.
        Я отмахнулся.
        - Да это я так, разминаюсь… Засиделся за столом. Где граф Гуммельсберг?
        Он ответил с легким поклоном:
        - Ваше Величество, они с сэром Норбертом изволили.
        - Что?
        - Отбыть изволили, - сообщил он с некоторой неохотой.
        - Эх, - сказал я с досадой. - Без моего повеления? Как посмели?
        - Потому и посмели, - сообщил он с пониманием, - что вы бы не разрешили.
        - Жаль, - сказал я. - Хотелось бы повидаться, я же ненадолго.
        - Повидаетесь, - ответил он невозмутимо. - Они посмотрели на небо и решили вас не дожидаться. Сказали, увидятся с вами в долине Отца Миелиса. С ними отбыл последний отряд рыцарей из Сен-Мари. Говорят, даже король Кейдан хотел отправиться со своими людьми, но ему запретил Совет Лордов.
        - Он же просто король, - заметил я с некоторым самодовольством. - Ему запретить еще как могут!
        - Не монарх, - согласился он с едва заметным одобрением, чтобы не выглядело похожим на лесть. - Королей выбирают сами лорды, но монархом может стать только великий король, Ваше Величество.
        - Сделать себя, - поправил я. - На этот раз в монархи я возвел себя сам. Здорово?
        Он поклонился:
        - Поздравляю, Ваше Величество.
        Я кивнул, он молча удалился, а я вышел на балкон и сразу ощутил навалившуюся на плечи тяжесть. Трудно поднять голову, чудовищный диск, вырастающий в размерах с каждым днем, виден в подробностях, можно бы рассмотреть надстройки, будь они там, но пока только некие пятна, как и на луне.
        И все-таки народ занят своими делами. Панике поддались немногие, большинство же твердо знают - все в руке Господа, никто не избегнет предназначенной ему участи. Разве что храмы переполнены с утра до вечера, так что церковь, как ни крути, еще долго будет необходимейшей из организаций.
        Едва с тяжелым вздохом вернулся в кабинет, сэр Жерар вошел подчеркнуто деловитый, сказал с порога:
        - Ваше Величество, там мастер Краниус. Вы велели докладывать…
        Я пытался вспомнить, кто такой мастер Краниус, но точно не знаю, однако если велел, то наверняка важное, махнул рукой.
        - Пропусти.
        Глава 2
        В кабинет вошел средних лет мужчина, франтоватый настолько, что художник или скульптор, хотя и те могут быть мастерами, хотя вообще-то нельзя быть дельным человеком и думать о красе ногтей.
        Он поклонился и замер в почтительной позе.
        - Мастер Краниус, - сказал я, - что-то не припоминаю.
        Он ответил учтиво:
        - Ваше Величество, меня вы еще не видели, но глава нашей гильдии Гербертус…
        - Ах да, - сказал я, - паровоз! Ну да, как же, это очень важно. Что с ним?
        - Закончили, - доложил он с восторгом и посмотрел так, словно я сейчас сделаю его герцогом и подарю замок. - Первый, собранный полностью в нашей мастерской, уже поставили на рельсы! Пробуем.
        - И как?
        - Носится, - отрапортовал он с еще большим восторгом, - а как таскает, как таскает телеги! Сколько камней ни нагрузи - тащит!.. Телеги разваливаются, ему хоть бы что. Приступаем к построительству еще двух. И покрупнее.
        Я вздохнул с облегчением:
        - Прекрасно. Это ничего, что все лучшие мастера королевства над ним работали. Потом смогут справляться и подмастерья. И удешевим… Это что, чертежи?
        - И рисунки, - уточнил он. - Ваше Величество, вы очень точно сказали, что лучшие мастера…
        Я развернул лист, и дыхание оборвалось в груди, словно я свинья, которой всадили длинный нож под сердце. Это не эскиз и не набросок, а настоящее произведение искусства: первый собранный руками умельцев Сен-Мари паровоз, пока еще слабосильный щенок, таким и останется, но проложит дорогу другим.
        Но смотрел я с быстро нарастающей яростью. Ну что за дурь, я же нарисовал ясно и четко, каким должен быть паровоз! Почему эти тупые идиоты сочли, что такое просто не будет работать, если паровой котел, который и составляет основную массу паровоза, не украсить массивными барельефами в металле? Это же сколько труда и сил зря потратили! Теперь это вот чудовище со злобно оскаленной мордой будет мчаться по рельсам, пугая народ?
        - Сэр Жерар, - крикнул я. - Сюда немедленно! Можете на время оставить манеры, все равно сейчас буду орать и брызгать слюной.
        Сэр Жерар появился рядом, словно тоже умеет передвигаться, как Бабетта, всмотрелся в яркую картину.
        - Ого, - сказал он, - для военных целей как раз уместно.
        Я сказал злобно:
        - Согласен, нет на свете изобретения, что не присобачивалось сперва для войны. Но это сие планировалось для перевозки пассажиров, пусть даже сперва армейских пассажиров! Потому, сэр Жерар, разработайте, потом принесете мне на подпись указ, что в подобных случаях отступление от моих прямых указаний - государственная измена! Караемая четвертованием.
        Жерар с невозмутимым лицом покосился на враз побледневшего заместителя строительства паровоза.
        - А не разбегутся? Они все в душе художники. Смотрите, даже на колесах искусный и затейливый барельеф! Какие фигурки…
        - Помеха трению, - огрызнулся я, но по их лицам видел, что сказанул непонятное, - и вообще это бунт, понимаете? Мои повеления нужно выполнять, а не пытаться улучшить по своему скудному разумению. Вот так и гибнут империи! Пока указ доберется до самых до окраин, от южных гор до северных морей…
        Краниус пролепетал:
        - Ваше Величество, но вы же не художник! Мы делали, как лучше! Чтоб вам понравилось!.. Так надеялись на высочайшее одобрение…
        Я прорычал:
        - Идите!.. Вот будете делать свой собственный, тогда художествуйте! А на государственной службе и на государственные деньги неча удовлетворять свои запросы эстета!.. Брысь!
        Он исчез, сэр Жерар покачал головой, явно на стороне художника, но смолчал, он тоже на государственной службе, сказал после паузы:
        - Там в коридоре ждет сэр Угобергшир.
        Я порылся в памяти:
        - И этого не знаю. Он кто?
        - Один из капитанов.
        - Зовите!
        В кабинет вошел крепкого сложения мужчина с красным обветренным лицом, просоленный настолько, что я даже ощутил аромат моря, поклонился и, быстро вскинув голову, посмотрел прямым взглядом.
        - Сэр Угобергшир, - сказал я.
        - Ваше Величество!
        - Сэр Угобергшир, - сказал я. - Освежите мою память. Я думал, она мне еще не изменяет. А оказывается, такая же стерва, как и все они…
        Он улыбнулся:
        - Ваше Величество, вы меня не знаете. Я с детства плаваю по морю, но, конечно, только вдоль берега… На побережье есть местечко с высокими скалами, полностью заросшими диким виноградом. Между ними извилистый проход…
        - А там в глубине укромная бухточка? - спросил я.
        Он улыбнулся шире:
        - Вы сразу все схватываете, Ваше Величество. Проход совершенно незаметен, потому его и не обнаруживали пираты. Там у нас помещается два-три кораблика. На них мы и каботажничаем вдоль берега. Есть у нас капитан Кракенгард, даже на Южный материк ходил!.. Как-то ему удается пробираться целым, хоть и кораблик мал, и плывет вроде бы наугад, если не врет… Но я напросился к вам по важному вопросу, Ваше Величество!
        - Слушаю, - сказал я в нетерпении.
        - Раз уж удалось отогнать пиратов, - сказал он, - и начато строительство больших кораблей, то надо бы строить и мелкие? Для плавания вдоль берега?.. Так перевозить дешевле. Особенно в Вестготию и другие королевства, где с дорогами совсем плохо.
        Я подумал, позвал быстро:
        - Сэр Жерар! Вы у меня сейчас весь кабинет министров в одном лице. Займитесь этим товарищем. Нам малотоннажное судоходство необходимо просто крайне. Создайте условия. К сожалению, сейчас отбываю по таким пустякам, как спасение человечества, хотя после орембрантеного паровоза уже не уверен, что его нужно спасать.
        Сэр Жерар сказал озадаченно:
        - Но у вас есть это, кабинет… Совет Лордов!
        Я отмахнулся:
        - Это потом, сейчас все ускорилось, сэр Жерар. Действуйте, а я исчезаю.
        Сэр Жерар кивнул капитану:
        - Идите за мной. Уточним, что вам нужно, и подумаем, что можем. Ваше Величество, к вам жаждет попасть на прием барон Эйц…
        Я махнул рукой:
        - Без вопросов.
        Барон Эйц, начальник стражи, всегда старался держаться в стороне, словно панически боится обвинений сослуживцев в желании продвинуться за счет близости к маркграфу, постепенно поднявшемуся до короля, сейчас вошел и застыл у порога по стойке смирно.
        Я спросил быстро:
        - Сэр Торрекс, не тяните. Знаю, вы такой человек, по пустякам вас сюда на цепи не затащить, а уж по своей воле так вообще.
        Он вздохнул, развел руками:
        - Да, Ваше Величество, дело крайне серьезное и важное. Вы помните нашего юного графа Эдгара? Он был оставлен вами зачищать опасные места в Турнедо, но здесь умер отец, и его вызвали принять в наследство замок и земли. Я хотел привлечь его к охране вашего дворца, но не успел, юный граф очень долго принимал наследство по описи, за это время увлекся рисованием…
        - Давайте короче, - сказал я в нетерпении, - хотя, конечно, художественные наклонности развивать весьма хорошо и патриотично.
        Он взглянул исподлобья:
        - Правда? А я ему пенял за нерыцарские занятия. В общем, он нарисовал как-то портрет женщины, какую бы мечтал встретить, повесил ее в своей спальне.
        - Женщину? Молодец, не ожидал от графа.
        - Нет, только портрет повесил.
        - А-а, давайте еще короче, барон!
        - В общем, - сказал он со вздохом, - она возьми и явись к нему ночью. Та, с портрета. Он ошалел… В общем, начала являться к нему, но только по ночам, а перед утром всегда уходила. Однажды он подсмотрел тайком, как она удаляется через лесок к ручью, ложится в воду и сама превращается в воду.
        Я поморщился:
        - Только этого и не хватало!
        - Как-то, - продолжил он, ускоряя речь, - рассказал мне в слезах, она легла на краю ручья на поваленном дереве и, опустив руку, коснулась воды кончиками пальцев. Он не поверил глазам, но вода побежала снизу вверх! Облекла руку, поднялась к плечу, начала охватывать все тело, какой ужас! Зато рука сама стала журчащей струйкой воды. Понятно, стекла в ручей, а за ней ушло следом все то, что было ее телом.
        - И что? - спросил я, чувствуя необходимость вывести его на балкон и указать на небо с грозно нависшим Маркусом. - Пришла на ночь, ушла утром. Идеальная жена! Каждый бы мечтал о такой.
        - Увы, - ответил он со вздохом. - Сосед графа Эдгара, барон Тердер, решил в целях орошения построить дамбу. Взял и перегородил ручей выше по течению. Понятно, граф Эдгар в страхе потерять такую возлюбленную немедленно собрал дружину и пошел войной на барона, однако потерпел поражение. Взбешенный барон Тердер в ответ осадил замок влюбленного графа, требуя сдачи или хотя бы компенсации, что покрыла бы нанесенное оскорбление.
        Он умолк, ожидая моего решения, а я стиснул челюсти и на мгновение прикрыл глаза, чувствуя тоску и неясную злость. Мир рушится, все повисло на волоске, а они мучаются и страдают из-за неразделенной любви. Куда мир катится?
        - Барон, - ответил я, - это ваш человек, вы и решайте. Если все погибнет, графу зачтется его неразделенная любовь, потому что настоящая любовь - это неразделенная. Остальные - подделки. Все, барон, идите!
        Как только он исчез за дверью, я подошел к стене, коротко зыркнул в сторону комнаты, где прилежно трудится сэр Жерар, набрал в грудь воздуха и, повернув кольцо Хиксаны Дейт, шагнул прямо в прикрытый гобеленом камень.
        Защитные заклятия заклятиями, но я вообще убрал здесь дверь, заложив проем гранитными блоками, чтобы никакого прохода, просто стена, сплошная стена.
        Чародеи ухитряются призывать именное оружие с помощью магии, я это заклятие тоже усвоил, хотя и не в полной мере, но сейчас все не так просто, далеко не все оружие подчиняется вот так сразу, есть и вообще бесчувственное.
        Стена не слишком толстая, однако всегда страшновато проходить, задерживая дыхание, сквозь камень, потому с облегчением вздохнул, оказавшись в своем потайном арсенале.
        Плащ Каина висит на вбитом прямо в стену медном крюке, ничем не примечательный, преображаться может только на плечах владельца. Вряд ли таким был изначально, скорее всего за тысячи лет обрел новые свойства, либо развил и расширил старые. Вещи тоже умеют учиться от хозяев, если те чего-то да стоят, а Каин все-таки создатель современной цивилизации, Адам тут и рядом не стоял, разве что несколько капель крови Сифа присутствуют теперь почти в каждом человеке.
        Я с грустью окинул быстрым взглядом множество вещей, которыми так и не воспользовался: волшебная раковина, ею можно призвать корабль-призрак, множество мечей с непонятными пока свойствами - Зеленый, Травяной, Красный, Озерный, куча гемм, из которых можно вырастить целые здания и комплексы…
        А те штуки, которые подобрал с погибшей Хиксаны Дейт, я же захватил даже ее платье, не только кольца с обеих рук, но пока пользуюсь одним-единственным, что позволяет проходить сквозь стены.
        Прикосновение к плащу Каина погрузило в лютый холод, однако на этот раз только на мгновение. Я перевел дыхание и набросил его на плечи.
        Жар Терроса и первозданный холод плаща воспламенили ту мощь, что дремлет в каждом из нас, но обычно так никогда и не просыпается. Я огляделся, сердце стучит сильно и с вызовом, а все тело требует немедленной тяжелой работы.
        С глаз словно упала пелена, все предельно четко, ярко, хотя вообще-то не жалуюсь на зрение, даже могу, сфокусировавшись, рассматривать вдали всякие мелкие предметы, хоть это и нелегко.
        Плащ Каина на плечи и меч Вельзевула в могучую длань - могу на равных сражаться хоть с самыми могущественными ангелами, хоть с архидемонами ада.
        - Вот теперь повоюем, - сказал я шепотом. - Вот теперь…
        Такие вещи, ясно и громко сказал внутренний голос, подобны наркотику. Человек, опьяненный могуществом, не замечает, как сжигает себя и как становится уже зверем. Да и могущество свое начинает переоценивать, на чем и попадается.
        Горькая улыбка раздвинула губы. Никакой меч и никакие волшебные доспехи не помогут выстроить идеальное королевство.
        - Но пока подеремся, - ответил я и, задержав дыхание, ломанулся обратно через стену в кабинет.
        На этот раз прошел, как через плотный туман, сам не поверил такой легкости.
        Сэр Жерар вошел в кабинет, не дожидаясь зова. Окинул меня внимательным взглядом, но плащ Каина принял такой парадный вид, что император счел бы за честь набросить его на плечи, а что из ножен торчит рукоять меча Вельзевула, поймет только тот, кто видел меч властелина Ада.
        - Ваше Величество…
        - Отбываю, - ответил я тепло, - увидимся после великой битвы с Маркусом.
        - Ваше Величество?
        - Удержите, - велел я, - государственный корабль на плаву, дорогой друг! Это ваша задача. Трудная, знаю. А завалы разгребем, когда вернусь.
        Он покачал головой:
        - Это нечестно, Ваше Величество. В бою я должен быть с вами.
        Я улыбнулся:
        - А вдруг обойдемся без драки? Вдруг просто недоразумение? Я же по натуре миротворец! Ненавижу войной получать то, что могу взять без всякого мордобития!
        - Ваше Величество, - ответил он невесело, - а кто бы отказался? Разве что совсем уж… Мне отвернуться?
        - Вы мой государственный секретарь, - ответил я. - Самый доверенный в кабинете. Вы знаете то, что не следует знать другим. Но даже вам не покажу всего.
        Он проговорил осторожно:
        - Но сейчас вы облачаетесь для опасной битвы… еще не с Маркусом?
        - Сэр Жерар, - ответил я со вздохом, - под кем лед трещит, а под нами ломится. Сперва нужно подавить мятеж восставших… три ха-ха!.. ангелов в аду. Там светлые и темные вместе. А давить будем тоже с темными и светлыми, но нас больше, так что если не шапками, то трупами закидаем, ангелов не жалко.
        Он отшатнулся, шокированный:
        - Ваше Величество?
        - Мы слишком доверились посредникам, - пояснил я горько. - Церковь - это посредник между нами и Творцом. Она в общем-то толкует его слова и законы правильно, однако в своем понимании, потому с течением времени все больше и больше уходит в сторону от тех слов и законов, что вписаны в этот мир.
        - Ваше Величество?
        - Мы обязаны сами читать священные книги, - пояснил я. - Нельзя все передоверять священникам. Лютер был прав, ох как прав!.. Ведь там записано, что Господь создал мир, отдал его человеку, объявив его наследником, и заставил ангелов поклониться! А это значит, ангелы должны повиноваться нам, сэр Жерар.
        - Ваше Величество!
        Я с укором посмотрел на его испуганное и шокированное лицо.
        - Вот-вот, они ж такие могущественные, исполненные величия, сверкающие! Как такие могут повиноваться жалкому человеку? Мы сами себя умаляем. Хуже того, сами ангелы в конце концов, не получая от человека указаний, поверили, что они выше. Я говорю не о мятежных, те отказались сразу, а о тех, кто сверг Люцифера с небес.
        Он смотрел с ужасом.
        - Ваше Величество… на этот раз вас ждет жестокое и немедленное поражение. Ангелов нельзя себе подчинить!
        - Почему? - спросил я. - Ладно, я не смогу, но если сошлюсь на повеление Всевышнего?
        Он ответил со вздохом:
        - Всевышний создал настолько совершенный мир, что все в нем должно идти без Его вмешательства. Если вынужден будет проявить в чем-то себя, то это же должен как бы признаться, что не сумел что-то сделать правильно?
        - Рассуждаете верно, - признал я с тревогой, - но все же я надеюсь. Во всяком случае, выиграю неизмеримо много…
        - …если повезет, - договорил он.
        - Да, - согласился я, - элемент удачи тоже нельзя сбрасывать со счета. Но, мне кажется, Господь творил мир, пренебрегая простой логикой. Иначе сейчас бы в нем царствовал Сатана.
        Он поклонился, молча вернулся в свою комнату. Я выждал, слушая, как он усаживается в скрипнувшее кресло, мои руки чуть дрогнули, когда пальцы коснулись черной короны, но задержал дыхание и начал как можно отчетливее представлять долину отца Миелиса.
        Глава 3
        Зеленый холм все так же окружен тройным рядом копейщиков, за ними готовые к стрельбе лучники, а на вершине страшно блещет в немыслимой и жуткой красоте снежно-белая башня, нечеловечески прекрасная, похожая по форме не то на початок кукурузы, не то на сахарную голову.
        Дизайн ушел слишком далеко от нынешних представлений о красоте, даже мне чаще всего кажется зловеще уродливой и лишь иногда странно и настолько недостижимо прекрасной, что начинает болезненно ныть в груди.
        За моей спиной стены Штайнфурта, я повернулся к нему и через несколько минут уже входил в главный городской собор. В залах торжественная тишина, из высоко расположенных окон на пол падают широкие косые лучи света.
        Отец Дитрих отечески раздает пастырские наставления молодым священникам. Я скромно постоял в сторонке, наконец он отпустил их и повернулся ко мне.
        Я поцеловал ему руку, почтительно усадил на скамью и, дождавшись позволения, сел рядом.
        - Глаголь, сын мой, - разрешил он.
        - Отец Дитрих, - сказал я, - похоже, Господь в самом деле ценит и любит нас, если возлагает на плечи одну задачу за другой, и каждая тяжелее предыдущей.
        Он взглянул с беспокойством:
        - Что-то еще?
        - Помните, - сказал я, - как в прошлый раз мне довелось разглагольствовать… нет, просто глаголить о преступной группировке среди ангелов? В которую вовлечены некоторые из правоохранительных структур? То бишь из небесных ангелов, призванных бдить, тащить и не пущать?
        Он кивнул:
        - Помню.
        - Я переговорил с некоторыми из правоохранительных, - сказал я. - Выяснилось, верха не в курсе. Теперь сами негодуют и готовы помочь в ликвидации преступников во время ареста и предполагаемой попытки если не сопротивления, то к бегству.
        Он сказал с облегчением:
        - Прекрасно! Это облегчает.
        - Трудность в том, - сказал я, - что ангелы не могут убивать ангелов. Им дано только повергать, низвергать и низлагать, но ниже ада спихнуть некуда. Потому зримо, что война прежними методами зайдет в тупик!.. Если, конечно, будет вестись традиционными негуманными и малоэффективными способами.
        - Продолжай, сын мой.
        Я перевел дыхание, заговорил с подъемом, которого не чувствовал, но изображать уже научился:
        - Но если ввести в бой абсолютное оружие, исход сражения будет иным.
        Его лицо стало строже.
        - Абсолютное… Если ты о…
        - Вы угадали, - ответил я. - Предполагаю бросить в бой самый страшный резерв: человека!.. Кстати, ангелы ада это уже сделали, освободив содержащихся там преступников и приняв в свое войско за обещание дать им право убивать и грабить священников и насиловать монахинь.
        - Кощунство, - произнес он с негодованием.
        - Да, - сказал я горячо, - как можно монахинь? Но благодаря такому щедрому и заманчивому обещанию у них теперь миллионы самых закоренелых злодеев, чьи удары для ангелов, облекшихся плотью, уже не будут простой щекоткой!
        Он помрачнел, перекрестился.
        - Я знал, человеку суждено подниматься до высот, но не думал, что это будет вот так кроваво. Да и не назвал бы это высотой. Но, сын мой, после той битвы за холм с маяком Древних я долго думал насчет сотрудничества с темными ангелами… Возможно, твоя смелая догадка верна: часть из них раскаялись и мучительно ищут способы покаяния.
        - Это точно, отец Дитрих!
        Он вздохнул, на лицо набежала тень, и после долгого молчания сказал совсем упавшим голосом:
        - Я чувствую твою страсть и вижу, куда стремится твой юношеский дух… Однако меня страшит высота, на которую нам предстоит подняться. Я не уверен, что мы уже взросли настолько, чтобы тягаться с ангелами.
        - Не на равных, - сказал я поспешно, - этого я не говорил! Но можем высказывать свои пожелания и аргументировать их весьма весомо.
        - Этого достаточно?
        - Та часть ангелов, - договорил я, - которых мы убедим, и те, которых переубедим, примут нашу позицию!
        Он сказал с сомнением:
        - Но спорить с ангелами… Тем более переубедить…
        - Отец Дитрих, - сказал я почтительно, - ангелы сильны и могучи, но просты и бесхитростны. Люцифер, сочтя слова Творца глупостью, отказался поклониться человеку, а тот же Михаил, вскипев гневом на такое непослушание, немедленно собрал войско и ударил на мятежников всей мощью! В то время человек, даже не самый умный на свете…
        - Продолжай, сын мой.
        Я продолжал с усилием:
        - Человек же, битый и тертый этой жизнью, сперва бы спросил себя: если Творец настолько гениален и всевидящ, то как он мог так ошибиться?..
        Он медленно кивнул:
        - Ну, если подумать…
        - Вот-вот, - сказал я горячо, - люди постоянно сталкиваются с тем, что мир может быть не совсем таким, каким кажется с первого взгляда. Человек все-таки усомнился бы, что Творец допустил ошибку.
        Он сказал благожелательно:
        - Продолжай, сын мой.
        - Непонятные слова, - рассуждал я, весьма ободренный, - или поступки мудреца могут говорить о том, что это сам человек что-то не понял! Не обязательно же именно мудрец сглупил. Ангелы, увы, существа простые и бесхитростные, как дети. Дети тоже уверены, что правы только они, а все родители - дураки набитые.
        Он усмехнулся, но кивнул молча, разрешая продолжать. Я говорил с подъемом:
        - Наблюдая, как Всевышний создает мир, ангелы все понимали и радовались творению земной тверди, небесных светил, звездному небу, лесам, горам и рекам, а потом - множеству животных, птиц, рыб… Но когда Всевышний создал человека, самого жалкого среди существ, который не то что со львом, даже рядом с козой проигрывал, то удивились, а когда Он сообщил, что это и есть Его наследник и преемник, все ангелы просто усомнились в Его рассудке.
        Он коротко усмехнулся:
        - Разве все?
        - Думаю, все, - ответил я. - Только такие, как Михаил, остались лояльны Творцу в любом случае, а подобные Люциферу, увы, предпочли отстаивать свою позицию. И все потому, что не поверили в то, что им не все понятно из того, что Творцу ясно, как Его же божий день.
        Он тяжело вздохнул:
        - Тут ты прав, сын мой. Человек столько встречает в жизни непонятного и противоречащего его пониманию, что научился с этим жить с надеждой, что когда-то поймет… попозже. Но хорошо изготовься к трудному разговору и собери побольше веских доводов.
        - Каждую минуту готовлюсь, - признался я. - Слишком много поставлено на… гм… чашу весов. Но…
        Он прервал:
        - Я переговорю с иерархами.
        - Отец Дитрих?
        - С иерархами церкви, - пояснил он несколько отстраненно. - Папа непогрешим, но его непогрешимость народ понимает совсем не так, как есть на самом деле. Я жду тебя через час, сын мой!
        Я преклонил колено, поцеловал руку и, медленно поднявшись, в церкви нельзя делать резких движений, отступил и вышел в солнечный день.
        Непогрешимость папы, стучала в голове злая мысль, вовсе не значит, что все, сказанное папой, непреложная истина. На самом деле коллегия кардиналов долго и тщательно обсуждает каждое новое положение или даже крохотную поправку к церковным обрядам или воззрениям, вытютюливает каждую буковку, проверяет и перепроверяет, а потом папа зачитывает этот декрет с балкона своего дворца перед собравшейся многотысячной толпой, и с того момента сказанное считается непреложным, чтобы пресечь возможные толкования, сомнения и ереси.
        Отец Дитрих намекнул достаточно прозрачно, что до народа доходит только изреченное папой, и всем кажется, что здание церкви монолитно, хотя на самом деле, как понимаю, церковь слишком громадная организация, чтобы в ней все и во всем было абсолютно идеально. Церковь строилась людьми, в основном - честными идеалистами, но она рассыпалась бы вскоре, не подключись к ее строительству люди практичные, хитрые, умелые и зачастую корыстные.
        А эти, умелые и корыстные, в постоянной борьбе друг с другом как на личном уровне, так и на уровне группировок, которые я называю организованной преступностью, очень уж мне нравится эта готовая формулировка, люблю пользоваться чужими, пусть думают, что это я такой умный.
        В полумиле от замка лорда Робера де Флера из земли торчат камни, остатки древних циклопических сооружений. Во всей долине отца Миелиса, голой и ровной, как поверхность столешницы, если не считать холма со скардером, это единственное место, где можно появиться внезапно, не вызвав моментально испуганно-заинтересованные взгляды.
        Я пристально всматривался в слабо мерцающее по краям окошко с серой бесцветной картинкой, словно там ночь, наконец поймал взглядом проплывающие мимо остатки стен, где камни выше моего роста, сказал себе «стоп», набрал в грудь воздуха и произнес молча, но громко и властно, что я изволю появиться там.
        Сердце все еще стучало в страхе, никак не привыкнет, однако ступни уперлись именно в то место, которое я еще с той стороны зафиксировал взглядом.
        Солнце ослепило глаза, с испуганным криком взметнулись гнездящиеся в руинах птицы. Я проморгался, сказал почти шепотом:
        - Азазель… Азазель, ты как?
        Несколько мгновений ничего не происходило, затем вдали возник темный смерч, моментально переместился в направлении к руинам.
        Я успел подумать, что ангелы всегда являются людям в своем истинном облике: существами из первозданного света, это впечатляло наивных дикарей настолько, что падали ниц и принимали все, что скажут с небес, с трепетом и благодарностью.
        Однако существа из света в этом мире всего лишь посланцы воли Создателя, а чтобы реально передвинуть хотя бы песчинку, им приходилось воплощаться в реальные тела. Живая плоть не требуется, достаточно таких стихий, как воздух, огонь, вода, и вот уже ангел в телесном облике способен двигать камни и даже целые скалы, что и позволило перестраивать ужасающий ад для создания собственного комфорта.
        Однако это и налагает понятные ограничения. Передвигаться со скоростью мысли уже не получится, а самое главное - такое тело смертно. Правда, сам ангел, высвободившись из него, возвращается в свой мир, откуда со временем снова сможет, если сумеет преодолеть тот ужас, который охватывает его в момент гибели тела, в котором жил.
        Хотя мятежные ангелы, все это время вынашивая планы мести, все-таки сумели отыскать варианты, когда можно лишать жизни и бессмертных. Как мне кажется, и не без оснований, подсказали умельцы, купающиеся в котлах с кипящей смолой.
        Я сам опробовал эту возможность, убив бессмертного, после чего, естественно, Вельзевул постарается вооружить таким оружием как можно большее число своих сторонников.
        Азазель вышел из распавшегося вихря веселый, загорелый, франтоватый, дружески кивнул.
        Я спросил шепотом:
        - Ну ты как, что-нибудь узнал?
        Он посмотрел несколько странно:
        - Что с тобой? Как будто год не виделись!
        - Прости, - сказал я виновато, - эти скачки туды-сюды так время сдвигают! Кажется, год прошел.
        Он кивнул, лицо стало деловитым:
        - Вообще-то в самом деле узнал.
        - Ну, не томи!
        Он понизил голос:
        - Ад место не слишком-то радостное, знаешь? Особенно для ангелов. Но мятежные хоть и пали духом после поражения, но поневоле начали обустраиваться. Сперва там, где оказались. На это ушло времени… несколько столетий. Там и образовался тот ад, о котором все знают.
        Я пробормотал:
        - Начинаю догадываться.
        - Правильно начинаешь, - заметил он. - Большинство там и обитали, но нашлись такие неспокойные, что постепенно начали по щелям и пещерам пробираться еще глубже, отыскивать намного более ужасающие места с огненными ручьями и реками, фонтанами горячей грязи, грохотом, дымом, гарью…
        - Понятно, - сказал я. - Именно там новые заговорщики и свили гнездо? Я имею в виду, построили тренировочные базы?
        Он кивнул:
        - В самом неприступном месте. По слухам. Но пока еще не знаем, где они. Только примерно.
        Он засмотрелся, как в нашу сторону мчатся, стараясь обогнать один другого, Бобик и Зайчик, оба жульничают, пытаясь помешать друг другу, и потому добежали к нам ноздря в ноздрю.
        Я принял порцию уверений в любви со стороны Бобика, обнял и погладил по носу арбогастра, это начиная от ушей.
        Азазель наблюдал с кривой усмешкой. Я сказал задето:
        - А твой конь так может?
        Он покачал головой:
        - Сам знаешь, что нет. Твоих собаку и коня создавали люди.
        - А люди, - сказал я с нежностью, - все делают с любовью. Ну, конечно, если это не касается других людей. Ну там брошенных щенков подбираем, пингвинов готовы от чего-то спасать.
        Он смотрел с недоумением, я снова погладил подсовывающего голову Бобика, сказал с натужной бодростью:
        - Но ад - хорошо, пусть даже и неприступное место. Зато концентрируются. С одной стороны, опасно, легче накапливаться для выступления, с другой - не нужно вылавливать поодиночке и ломать суставы.
        Он отстранился, в глазах появилось недоумение.
        - Ломать суставы? Зачем?
        - А как узнать, - удивился я, - кто заговорщик, а кто просто погулять вышел? Можно, конечно, срывать ногти, засовывать раскаленный прут в задницу…
        Он дернулся.
        - Перестань!.. Не знаю, о чем думал Господь, когда создавал такое существо, но я почти понимаю и этих новых мятежников!
        - Человек должен быть разносторонним, - сказал я строго, - и развивать все заложенные в него возможности, а не только один гуманизьм, экстремизм или плюрализм!.. Или плюрализм не отсюда? В общем, человек должен быть богатым духовно, не только односторонним иисусиком. Мы должны быть богатыми!.. Потому пойдем с вами, правыми и левыми, дабы сокрушить империалистическую гидру, возжелавшую!
        Он вздохнул:
        - Ничего не понял, но идти придется только ангелам. Хотя, конечно, вам тоже, дорогой темно-светлый паладин, можно. Только в самом хвосте. Или, как вы говорите красиво, в арьергарде.
        - А как, - спросил я коварно, - будут убивать ангелов? Если с той стороны начнут почему-то немножко убивать их?..
        Он наморщил лоб.
        - Думаем, - ответил он с неохотой. - Вельзевул думает, Асмодей, а также вся верхушка ада, не желающая переворота… Понимаешь, мятежники взяли в свою армию преступников, что отбывали наказание в аду. Их миллионы! А что сможет небесный легион?
        - Призовем добровольцев, - предложил я. - Азазель, ты не знаешь людей! Они с удовольствием пойдут и в ад, если пообещать свободу грабить и насиловать!.. Но, конечно, объявить громко, что убивать и грабить идем не просто так, а то не пойдут, это же нехорошо, а за веру, честь, свободу и либеральные ценности. Мы должны хорошо выглядеть перед детьми.
        - У тебя уже дети?
        - Перед молодым поколением, - уточнил я уклончиво. - Должны показывать только хорошее. И в летописи войдем как гуманисты, что принесли даже в ад освобождение от тирании, гнета и неточно понятых политических учений. Так что, Азазель, не надо неверно применяемой дискриминации!
        Он поморщился:
        - Если хочешь погубить каких-то людей… что ж, бери с собой. Из ада не выберутся точно. Может быть, какую-то пользу принесут. Пока будут гореть, враг на них засмотрится, тут по нему и ударим.
        - Добрый ты, - укорил я. - Но, конечно, нам нужна победа, одна победа, одна на всех, и за ценой не постоим, пусть горят… если для пользы. Но если только для твоего удовольствия, то обойдешься. Нужнее уничтожить очаг поджигателей войны!.. Это главное, если ты не догадываешься. Ты выясняй, где сосредоточены их основные силы, чем вооружены, а я буду координировать это мероприятие с нашими ах-ах светлыми и до того безгрешными ангелами, что противно, будто классику читаю.
        - Что, - спросил он с интересом, - даже так?
        - Однако безгрешность, - уточнил я строго и даже чуть было не перекрестился, - наш идеал! К счастью, тьфу-тьфу-тьфу и еще раз тьфу, недостижимый.
        - Ну еще бы, - сказал он с таким сарказмом, что трава у его ног пожухла и легла на землю. - Какая уж тогда разносторонность!.. Хорошо, общайся с Михаилом. Мы не враги, так как я в той войне не участвовал, но все равно не люблю его.
        - Как и он тебя, - заметил я. - Почему?
        - Он принимает только тех, - ответил он, - кто тогда дрался с ним плечо к плечу против общего врага. А ко мне даже не знает, как относиться…
        - Я сперва еще разок пообщаюсь с отцом Дитрихом, - сказал я. - Хочу ему поручить деликатную работу.
        - И ему, - уточнил Азазель.
        - Да ладно, - возразил я, - кому я что поручаю? Все добровольцы. Либо идут с нами, либо мы их вешаем. У человека всегда должен быть выбор, как сказал Господь.
        - А что поручишь твоему церковнику?
        - Когда войдем в ад, - сообщил я, - вторгнемся с миротворческой миссией принуждения к миру и демократии, то надо, чтобы за нами перекрыли выход. Нет, мы не штрафбат, просто эти сволочи, новые мятежники, могут обойти нас тайными тропами ада и вырваться на свободу. Здесь у нас свобода, не слыхал? Ну, все относительно… А на свободе да без чистой совести такого натворят! По себе знаю.
        - Армия церковников, - сказал он понимающе, - да, в наступлении они полное ничто, но оборону держать смогут.
        Я сказал тихо:
        - Плюс маги.
        Он покрутил головой.
        - Всегда поражался, как ухитряешься держать их в одном войске и не дать перерезать друг другу глотки.
        - Я им всегда подкидываю общего врага, - сообщил я военную хитрость. - А пока дерутся плечом к плечу, могут пусть не подружиться, но столерантничать и помультикультурничать на благо общего дела построения авторитарной демократии с моим человеческим лицом. А потом, глядишь, что-то и построим.
        В его глазах я увидел багровый огонь приближающегося Маркуса, а когда он заговорил, я уловил почти человеческую симпатию:
        - Ты и мысли не допускаешь, что все погибнет… Как это по-человечески!
        - Мартин Лютер как-то изрек, - сообщил я, - или изречет, что если ему скажут, что завтра конец света, он сегодня все равно посадит дерево.
        Он вздохнул, поднялся.
        - Я отбываю.
        - На коне? - спросил я. - Все равно забери, а то собаки воют, когда твоего облого зрят.
        - Собаки видят больше, - согласился он. - А людям и не обязательно. Люди обожают обманываться.
        Глава 4
        Он исчез в мгновение ока, меня это все еще поражает, он же во плоти, а это значит, лишен возможности перемещаться, как ангелы. Значит, отыскал некую могучую магию, молодец, вживается в нашу жизнь.
        Я поднялся в седло и повернул арбогастра в сторону собора, Бобик громко ахнул, в больших глазах обида, непонимание и вопрос крупными буквами: ну какая там охота? Я так давно гусей не ловил! А какие в соборе гуси?
        - Есть там гуси, - заверил я. - Еще какие! Сытые, откормленные… Но ловить их, увы, браконьерство и посягание на власть церкви, так что мы пока не посягатели, секуляризация еще впереди.
        Ворота распахнуты, народ выходит, крестясь, но лица просветленные. Что не отнять у церкви, так это умение давать людям утешение и душевный покой, а также настраивать их на благополучный исход любого хорошего дела.
        Отец Дитрих медленно переворачивает листы толстой старинной книги, но не Библии, ту узнаю издали. Я приблизился осторожно, страшась помешать его чтению, однако отец Дитрих встрепенулся, поднял голову:
        - Сэр Ричард?
        - Да, - ответил я, - удалось переговорить тут с… некоторыми, помощь обещана. Без всяких условий.
        - Прекрасно.
        - Только, боюсь, ее будет недостаточно.
        - Что случилось?
        - Говоря откровенно, - сказал я, - небесный легион все это время упивался победой и хлебалом щелкал, а мятежники копили злобу и тайком готовились к реваншу. За несколько тысяч лет они наверняка преуспели! Сейчас их тайную базу и тренировочные лагеря всячески ищут как светлые, так и темные.
        Он перекрестился, но лицо оставалось тревожным.
        - Слава тебе, Господи, хоть что-то делают вместе!
        - Не совсем так, - признался я. - Ищут темные, а светлые как бы поддерживают. Хотя мы и говорим, что падшие ангелы не пользуются милостью Господа, но это брехня, мы это знаем.
        Он сказал мирно:
        - Все на свете пользуется милостью Господа!
        - Золотые слова, отец Дитрих! - сказал я с восторгом. - Только одни большей милостью, другие меньшей. Не пользуйся мятежные ангелы милостью вовсе, Господь бы просто стер их из мира! Но Он и там, в аду, дал им полезную работу.
        - Гм…
        - Полезную для общества, - уточнил я. - Они по его заданию обустроили сложную и богато разветвленную пенитенциарную систему со сложной иерархией, множеством наказаний, чтобы именно за содеянное и ничего лишнего, различные виды карцеров и в то же время один день в неделю для отдыха… Это чтоб в день Страшного Суда на свободу с чистой совестью! Однако, отец Дитрих, тревожно то, что мятежники знают все о силах небесного легиона и легиона ада, а вот мы о них ничего не знаем.
        Он тяжело вздохнул:
        - Это понятно, они готовились долго и тщательно. Но пока ты, сын мой, общался с… осведомителями, я договорился в некотором ином роде. Тебя встретят и примут немедля. Дело неотложное, там понимают.
        Я переспросил:
        - Отец Дитрих, встретят где?
        Он со вздохом потер лоб:
        - Я не сказал?.. Третью ночь без сна. Встретят в Ватикане. Кардиналы Гальяниницатти и Гольдонини. Я им доверяю. В определенной степени, конечно, введут тебя в курс дела и помогут по мере своих сил. Гальяниницатти, кстати, был простым крестьянином, когда пошел в священники, а теперь один из высших и влиятельнейших кардиналов! Он самый мудрый в конклаве!
        - Благодарю, - сказал я ошалело, - но… какая необходимость?
        - Ты Дефендер, - напомнил он. - Дефендер Веры. В случае крайней необходимости можешь получить доступ к некоторым вещам в Ватикане, которые хранятся пуще зеницы ока. В подвалах под папским дворцом есть тщательно охраняемые склады, где хранятся наши священные реликвии.
        - Реликвии? - переспросил я. - Тогда почему их не выставить на всеобщее обозрение? Это только прибавило бы церкви мощи и популярности.
        Он взглянул косо.
        - Сын мой, - произнес несколько сварливо, - церковь не нуждается в еще большей популярности! Но как выставить, к примеру, жезл Моисея, которым пророк распахнул море, открыв проход беглецам?.. Народ тут же начнет требовать, чтобы церковь начала проводить ручьи к их огородам!
        - Это бы можно, - пробормотал я, - если бы народ продолжал работать. Но они сразу же сядут на завалинку и будут ждать, что чудеса создадут им счастливую жизнь. Понимаю. Но боюсь поверить, что мне может что-то обломиться!
        - Я на это надеюсь, - ответил он уклончиво. - Если мы приняли решение дать бой Маркусу, нужно использовать все средства!
        - Еще бы…
        - Даже их, - сказал он горько, - может оказаться недостаточно, чтобы сломить мятежников. А уж Маркус… Потому, сын мой, отбывай немедленно.
        Я помялся, спросил осторожно:
        - Однако… весьма как?
        Он зыркнул из-под насупленных бровей.
        - Думаю, - ответил приглушенным голосом, - у тебя есть некоторые средства.
        Я посмотрел по сторонам, тоже понизил голос:
        - Однако как на это смотрит церковь?
        - Церковь против, - ответил он ясным голосом. - Ты сам только что сказал, что если простым людям дать пользоваться чудесами, они перестанут трудиться в поте лица своего, как неспроста завещал Господь. Потому ни чудес, ни древних вещей как бы не существует. А прибегать к ним должно только в случае крайней необходимости. Самой крайней! Да и то так, чтобы простой народ не знал. Нам можно, ему нельзя.
        Я вздохнул с облегчением:
        - Рад, что церковь это понимает.
        - Отцы церкви, - сказал он строго, - мудрецы, а не фанатики. Они знают по опыту, когда нужно проявить строгость, а когда и снисходительность. Человек слаб, и мудрая церковь именно для таких случаев выработала основополагающую формулу: «Чего делать нельзя, того делать нельзя, но если очень-очень хочется, то можно».
        - Мудро, - ответил я. - Лучше разрешить, а потом велеть покаяться, чем дать нарушить закон по-серьезному. А то потом, раз уж все равно нарушитель и грешник, вовсе пойдут в разбойники! Хорошо, отец Дитрих. Вы вдохнули в меня, так сказать. Еще не понял, что вдохнули, но я весьма! Одна беда…
        - Слушаю.
        - Я не могу попасть в места, - признался я, - в которых не бывал… если хочу вот так фуксом.
        - У меня талисман из Ватикана, - сообщил он. - Для экстренных случаев. Нет, передать не могу, но помочь… Надеюсь, получится.
        - А как обратно? - спросил я. Спохватился, сказал виновато: - Ах да, что это я совсем туплю. Спасибо, отец Дитрих!
        - Только насчет ангелов, - предупредил он, - рассказывай там осторожнее. Даже в Ватикане это приемлют не все, хотя взгляды кардиналов и папы гораздо шире, чем у деревенских священников.
        - Я исхожу, - объяснил я с осторожностью, - из того, что могущество ангелов осталось таким же великим и неколебимым. Это несомненно, я не оспариваю и даже не оспариваю… Думаю, Ватикан против этого ничего не скажет.
        - Разумеется.
        - Однако слабый человечек, - уточнил я, - развивался, усложнялся, становился сильнее, хитрее, изворотливее и мудрее.
        Он покачал головой:
        - Однако ангелы… это ангелы! Про них в Ватикане нужно говорить, уважительно понижая голос.
        Я перекрестился и сказал твердо:
        - Признаю величие только Господа нашего. Ангелы же - лишь слуги. Даже не близкие, а так… дальние. Лишь гонцы. Я же кланяюсь и признаю только силу, мудрость и величие Творца нашего.
        В его взгляде что-то неуловимо изменилось, я даже не понял, обратил ли внимание, что я избегаю упоминать имя Иисуса, а если обратил, то хорошо бы отложить этот спорный и тяжелый для выяснения вопрос до лучших времен.
        Похоже, отец Дитрих так и подумал, вздохнул и сказал устало:
        - Да, конечно, мудрость Творца превыше всего. Мы никогда не познаем ее всю до тех пор, пока не окажемся с Ним рядом в Царстве Небесном.
        Так Он все и откроет, мелькнула мысль, а как же. Творец создавал человека по своему подобию, а я хрен откроюсь до конца даже перед самыми близкими.
        - Спасибо, отец Дитрих, - сказал я. - С вашим благословением приступаю к операции зело бодро и бяше. Спасибо!
        Бобик и Зайчик поглядывают настороженно, я слез, обнял их по очереди, потом обоих разом, пошире раскидывая руки, они у меня в самом деле длинные.
        - Даже не знаю, - признался им шепотом, - как среагирует святой Ватикан на мою черную корону Темного Мира?.. Как думаете?
        Даже арбогастр почти завилял хвостом, уверяя, что меня все и всюду должны принимать всякого, в чем вообще-то я сам абсолютно уверен, но только люди в основном такие темные дураки, что такой простой истины в упор не видят.
        - Одна надежда, - шепнул я, - что в Риме не дураки. Тем более в Ватикане. Дураки такое не создадут…
        На всякий случай, я же Дефендер, а не вояка, снял с пояса молот и меч Вельзевула и повесил их на седло. Зайчик с Бобиком у меня умницы, никому не позволят их взять. Помешкав минуту, снял и плащ Каина, сунул его в седельную сумку. Все-таки в святое место собрался, лучше не брать с собой эти вещи. Достаточно и того, что Черная корона будет при мне. Кончики пальцев почти привычно коснулись браслета на предплечье, но поспешно отдернул, еще помню, как корежит, да еще и занести может не туда, куда велишь, задержал дыхание и, ощутив на ладони мертвящую тяжесть короны, поспешно поднял ее обеими руками.
        Последнее, что увидел, обиду в честных детских глазах Бобика. Чернота сомкнулась вокруг меня и тут же исчезла, а подошвы уперлись в крупнозернистый песок с чахлой травой.
        Рим расположен на семи холмах, я пришел в себя на вершине одного из них, но хоть и вроде бы самый верх, однако вокруг шумный и богатый базар, так почудилось в первое мгновение. Все пестрые, богато и вычурно одеты, веселые, живой говор, смех, вереницей проезжают щедро украшенные вензелями и гербами повозки, кони с султанами. В сторонке продают только что выловленную рыбу, толстую и жирную. И лишь чуть спустя понял, что это не базар, а просто сам Рим, щедрый и роскошный. Потому, что не любит воевать. А если и воюет где, то вдали и чужими руками, а здесь только дух свободы, поэзия, скульптуры у каждого дома, на всех площадях монументальные памятники…
        На меня лишь покосились чуть, то ли одет слишком уж чужестранно, хотя тут настоящий Вавилон, то ли заметили, что появился я из ниоткуда, но потоки народа разъединили нас, унесли в разные стороны, и больше я никому не казался странным, мало ли какие и в чем бывают паломники к святым местам.
        Солнце словно бы из другого мира, яркое и блистающее настолько, что все сияет. Воздух теплый и в меру влажный, море близко, однако люди одеты, как мне показалось, слишком уж, но это не от холода, одежда лучше всего гласит о статусе. Издали видно, что идет человек богатый и уважаемый, как и водоноса или торговцев рыбой сразу заметишь и не пройдешь мимо.
        Если мне казалось, что в Сен-Мари одеваются ярко в сравнении с обычаями северных королевств, то здесь само солнце и яркие одежды делает еще ярче, заставляет радостно блестеть глаза и зубы, и весь мир кажется веселым, беспечным и просто вечным.
        Я украдкой взглянул на небо, вздрогнул, голова сама по себе вобралась в плечи, словно у испуганной черепахи. Сердце стукнуло громче и тревожнее. Ладно, здесь Рим, город папы римского. Люди верят, что ничего не случится, пока на престоле наместник самого Господа.
        А город в самом деле сказочно богат, к папе стекается десятая часть доходов всех церквей и монастырей, в каком бы королевстве те ни находились. Потому не только Ватикан, но и весь Рим в величественных дворцах….
        В таком городе просто не может быть бедных, всякий получает хорошую плату либо на постройке и ремонте дворцов, либо на доставке еды и товаров. А товары в основном идут по статье роскоши, что позволяет обогатиться как торговцам, так и простым погонщикам мулов.
        Я вышел на площадь, вздрогнул в благоговейном изумлении. На той стороне ансамбль дворцов, настолько великолепных, что воистину Царство Небесное на земле. Не знаю, удобно ли жить в таких вот, но смотреть, любоваться, наслаждаться зрелищем невиданной красоты, величия, взлета духа к невиданным высотам…
        Вычислив взглядом папский дворец, я направился к нему твердым шагом, лицо суровое и строгое, взгляд сосредоточенный.
        На входе неподвижные гвардейцы в ярких парадных одеждах, но рослые, крепкие, с суровыми лицами, еще не парадная гвардия, а настоящие армейские люди, готовые в любой момент вступить в бой.
        Я подошел, сказал негромко и внушительно:
        - Паладин Ричард. Меня ждут.
        Один произнес громко, не отрывая от меня острого взгляда:
        - Господин Лателло!..
        Из сторожки по ту стороны ограды появился такой же рослый и могучий рыцарь в блестящих доспехах, но тоже не парадных. Для него распахнули калитку, но он остановился в проходе.
        - Имя?
        - Ричард, - ответил я и добавил веско: - Фидей Дефендер.
        Он мгновение всматривался в меня очень внимательно, словно сравнивая мои параметры с теми, что уже в его черепе, наконец сказал медленно:
        - Вас ждут, сэр Ричард. Проходите… Сержант Бельнер, проводите гостя к управляющему.
        Из сторожки легко выскочил парень выше меня ростом, широкий и в массивной кирасе, надраенной и блестящей. На стальной груди во всю длину и ширину выпуклый барельеф в виде огромного креста с завитушками на окончаниях.
        - Пойдемте, сэр, - предложил он. - Это близко.
        Этот тоже, весь налитой силой, с двумя белыми шрамиками на лбу и над ухом, смотрится бывалым бойцом, несмотря на молодость, а когда мы пошли по вымощенной плитами дорожке среди роскошных зеленых растений, и он начал задавать вроде бы ничего не значащие вопросы, я вслушался в них и ответил мирно:
        - Да, красиво у вас тут.
        Он зыркнул исподлобья:
        - У вас не так?
        - Везде не так, - сообщил я. - Как зовут управителя?
        - Господин Латераль. Латераль Пьяченца.
        - Знакомое имя, - заметил я.
        - Вы о нем слышали?
        - Только имя, - ответил я. - Хотя, может быть, то было не совсем имя?
        Он перестал посматривать испытующе, не каждый провинциал вот так все и выкладывает, дальше шли молча до самого дворца. Дорожка под ногами незаметно и плавно расширилась до вымощенной гранитом площади, впереди две ступени помпезного возвышения из белого благородного мрамора, на котором и расположено роскошное и вместе с тем величественно строгое здание делового типа.
        Дворец оказался не совсем дворец, а нечто вроде исполинской беседки из мрамора, через которую вышли во двор, что опять же не двор, а нечто особое, вымощенное плитами из розового камня, три стены с колоннами и портиками, а вместо четвертой открывается прекрасный вид на великий и бессмертный город Рим.
        На той стороне просторной площади розового камня пламенеют перила лестницы, что широкими ступенями уходит с холма вниз. Во дворе небольшой фонтан с бассейном, в трех шагах от него стол и полдюжины легких изящных кресел.
        - Присядьте, - сказал сержант, - господин Пьяченца сейчас выйдет.
        Я придвинул ногой стул, сержант посмотрел с неудовольствием, что за манеры у северного дикаря, но остался рядом, а я сел и мирно осведомился:
        - А он что, видит нас с балкона?
        - Он управляющий, - ответил сержант почтительно. - Потому все видит. Неважно, где он и чем занят.
        - Хорошая особенность, - согласился я. - В некоторых случаях, правда. Иногда все же не хочется, чтобы тебя видели.
        Он посмотрел косо, но остался неподвижным, словно я арестант, за которым нужен глаз да глаз.
        Я сам тоже присматривался к немногим прошмыгивающим вдали под стенами служителям этого города-государства. В них странно сочетается величие их высоких постов с христианским смирением, двигаются неслышно, склонив головы и сложив руки на груди или животе, головы опущены, глазками не зыркают по сторонам, все думают о высоком, понятно.
        Глава 5
        Сержант подтянулся, я повернул голову, к нам подходит человек в черной рясе до пола, тоже с вроде бы опущенной головой, но глаза вперили в меня почти ощутимый острый взгляд.
        - Сэр Ричард, - произнес он властно, - мы знаем о вашем прибытии и вашей важной роли, которую предполагается вам поручить.
        Я поднялся, отвесил учтивый поклон.
        - Ой, вот так просто? Я польщен, однако…
        - Скажу сразу, - прервал он, - многие будут против, так что не надейтесь на легкую победу.
        - А-а, - сказал я с облегчением, - и здесь не просто! Сразу от сердца отлегло.
        Он сдержанно улыбнулся одними глазами.
        - А сейчас покажу, где остановитесь на время своего визита. Кстати, можете снять свою защиту. На территорию Ватикана не проникнет ни один демон!.. А вы отдохнете…
        - Не беспокойтесь, - заверил я. - У меня это безусловный защитный рефлекс. Или инстинкт, еще сам не понял. Как панцирь у черепахи, который она и не замечает. Потому и я снимать не буду, так как не знаю даже, как. Вы представляете себе черепаху без панциря?
        - Не представляю, - ответил он честно, - но вы же не черепаха?
        - Еще какая черепаха! - заверил я. - А еще я мыслящий тростник и ощипанный петух с плоскими ногтями. И, конечно, ревностный христианин. Здорово?
        Он посмотрел на меня весьма озадаченно, в Ватикане все медленные и важные, понимают свою значимость, каждый жест и каждое слово весомы.
        - Возможно, - ответил он дипломатично после долгой паузы. - Так позвольте вас разместить?
        - В каком смысле? - спросил я с подозрением. - Ах, вы о помещении в апартаменты… С удовольствием. Надеюсь, не в женский монастырь? А то я борюсь с соблазнами, избегаю по мере возможности всего слишком греховного.
        - В Ватикане нет слишком греховного, - ответил он сдержанно, но я уловил ударение на слове «слишком», что и понятно, остаться совсем без греховности - это перестать быть человеком. - Вам не придется слишком уж напрягаться, отстаивая свою сравнительную непорочность.
        - Это счастье, - сказал я со вкусом, - когда тебя понимают! Принять монашеский сан, что ли?.. Я же создан для неспешных и возвышенных бесед о высоком и чувственном, а я бегаю с высунутым языком за демонами и бью их по головам, словно зверь какой бессердечный!
        Он с величественно-вежливым поклоном протянул руку, показывая путь, мне показалось, все еще пытается как-то прощупать, даже панцирь не зря предложил снять, как же, щас сниму. Если бы умел, то еще глубже бы влез.
        - Здесь неспешная жизнь, - сказал я почтительно, - ваша милость, но мне нужно немедленно обратно! Маркус опустится со дня на день, а то и с минуты на минуту!
        Он наклонил голову.
        - Вы, Фидей Дефендер, должны понимать, что без веры в Господа мы не люди. Все в Его длани. И мы в ней тоже.
        - Хорошо, - сказал я со вздохом, - показывайте мою келью. Я, правда, еще и Дефендер гомо сапиенсов. Это тоже такие птицы без перьев… Когда смогу поговорить с кардиналами? Или с папой?
        Он коротко усмехнулся:
        - Никто еще вот так, не отряхнув пыль с сапог, не получал аудиенцию у папы.
        - Сейчас особые обстоятельства, - напомнил я. - Не думаю, что в Ватикане так же тихо, как видится.
        - Вам устроят аудиенцию, - пообещал он. - Не знаю, долго ли она продлится, но несомненно, просто несомненно состоится. О вас ходят разные слухи.
        - Ой, - сказал я. - Все брешут! Я не такой. Это же с виду, а внутри очень добрый и почтительный.
        Он вздохнул:
        - Кардиналы обязательно восхотят взглянуть на вас. И даже пообщаться, если найдут время.
        - Польщен, - ответил я учтиво. - Хотя все, что обо мне говорят, как уже сказал, полная брехня и клевета, но все равно польщен обло безмерно.
        Мы двигались вдоль бесконечной стены, вымощенной изразцами, в нишах закрытые сосуды с именами, как я понимаю, погребальные урны святых или же что-то особо ценное, защищающее своим присутствием святые места, затем как-то незаметно оказалось, что по обе стороны широкого коридора уже идут богато украшенные двери.
        - Вот ваша, - произнес он и остановился у одной из. - Наши гостевые покои для особо почетных гостей.
        Я коснулся пальцами украшенной золотом двери из ценных пород дерева.
        - Не похоже, чтобы кардиналам был знаком закон бедности, ревностно продвигаемый святым Августином.
        Он взглянул на меня остро:
        - Полагаете, большой грех?
        - Для мирян, - сообщил я. - Для властителей не так важно самим соблюдать все законы. Гораздо необходимее, чтобы соблюдало общество. Тогда мир будет прочным и стабильным, а само общество - нравственным и достойным уважения.
        Он поклонился:
        - Вы правильный сын церкви, сэр Ричард. Я бы сказал даже, сын высших эшелонов церкви.
        - Аминь, - ответил я благочестиво.
        Он отступил, еще раз поклонился и ушел, такой же неслышный и незаметный, как и все, кто попадается в этих исполинских помещениях.
        Я перешагнул порог с некоторым трепетом. Одно дело хорохориться перед другими, другое - когда наедине с собой. Сейчас можно и признаться, что мне не по себе и от слишком быстрой смены долины отца Миелиса на самый центр Рима, на Ватикан и его внутренности, и от того, что впереди нелегкий разговор с кардиналами, к которому я, честно говоря, еще не готов да и не знаю, как вообще готовиться.
        Когда позовут на обед, ждать не стал, быстро перекусил ломтями холодной ветчины и сыра, запил яблочным соком и, вскинув руки, пожелал, чтобы в правой ладони возникла рукоять меча Вельзевула, а в левой - последние десять дюймов лезвия.
        Ничего не произошло, я сосредоточился и не просто пожелал, а представил страстно, что вот сейчас пальцы правой сожмутся на рифленой рукояти, а левая ощутит холодную сталь…
        Через несколько томительных мгновений обе ладони ощутили эту надежную тяжесть боевого оружия. Я опустил меч острием в пол, вздохнул с облегчением, хотя теперь новые мысли начали ломиться в голову: а достаточно ли свято это место, если возможно пронести сюда меч самого Вельзевула?
        Хотя, возможно, защита от нечисти касается только живых существ, а оружие есть оружие, оно не может быть злым или добрым. С другой стороны, для меня меч только злое оружие, а в то время как молот может служить и делу строительства.
        Кстати, надо попробовать вызвать и молот, хотя, как мне чуется, с ним будет проще. Однако попробовать стоит.
        Я упражнялся, посылая призыв вещам и убеждаясь, что все проходят защиту Ватикана достаточно легко, что можно толковать вообще и не только так, как мне удобнее. К сожалению, мир устроен совсем не по моим законам, что весьма прискорбно, я бы подсказал, как сделать его более пригодным для жизни.
        Особенно для моей, я же все-таки самый замечательный на свете, и весь мир должен стараться подстраиваться под меня, что и понятно каждому, кто не полный дурак.
        В дверь постучали, я сообщил громко, что открыто. На пороге появился чернец с толстой книгой под мышкой, но точно не Библия, а скорее, для записи бухгалтерских расходов.
        - Скоро на трапезу, - сообщил он, - вы услышите колокол, если у вас в порядке со слухом.
        - Когда зовут на обед, - заверил я, - у меня просто идеальный слух! Здесь обедают все вместе, как в монастырях?
        Он сдержанно улыбнулся:
        - Нет, Ватикан покрупнее любого монастыря. Потому кардиналы, архиепископы и примасы трапезуют отдельно, митрополиты, прелаты и аббаты - отдельно, а в общих залах собираются священники, диаконы, ординаторы, викарии…
        - Понял, - прервал я. - К кардиналам меня не пустят, к викариям мне самому не по чину. Там что я лучше сухим пайком попощусь. Воинам весьма полезно.
        Он сказал с сомнением:
        - Как вам угодно. Хотя с вашим рангом Фидей Дефендера можно бы претендовать и на трапезу за столом с кардиналами.
        - Но пришлось бы доказывать свое право, - заметил я. - Пойти на какие-то уступки, что мне знакомо, коррупция в верховных эшелонах власти, увы, присутствует почти везде.
        Он взглянул на меня с вопросом в серьезных глазах:
        - Сэр Фидей?
        - Знаю королевство, - важно сказал я, - где каждая кухарка уверена, что умеет управлять государством. А также разбирается в медицине, искусстве, турнирах, алхимии… В том королевстве кухарки постоянно говорят о коррупции в верхних эшелонах власти. Это приподнимает реноме и позволяет чувствовать себя умнее королей и всяких там мудрецов-советников. Тем более что коррупция в самом деле есть… она везде есть, как мы смогли убедиться на примере этого нашего полезного обмена мнений.
        Он прищурился:
        - И что, у вас есть рецепт, как изменить?
        - Есть, конечно!
        - Просветите…
        - Противопоставить их неправильной коррупции, - сказал я с подъемом, - нашу правильную! Мы должны разоблачать противника, выявлять его грязные методы и выставлять на всеобщее обозрение мировой общественности нашего суда.
        Он вздохнул:
        - Это не наши методы. Церковь предпочитает решать такие интимные вопросы не публично.
        - Жаль.
        Он развел руками:
        - Все в руках Божьих.
        Я покачал головой:
        - Боюсь, Господь передал всю власть в руки коллегии кардиналов. Или надеюсь. Что лучше?
        Он произнес с поклоном:
        - Но если передумаете… слушайте колокол.
        После его ухода я создал на скорую руку еще пару ломтей ветчины с сыром, трапеза так трапеза, запил вином и вышел в коридор, оглядываясь по сторонам, словно диверсант на территории врага.
        Под ногами не ровно подогнанные каменные плиты, к которым так привык, а настоящий паркет, даже не знаю, из дуба или неких ценных пород, но выглядит торжественно и вместе с тем уютно.
        Стены тоже отделаны этим же деревом, цвет и оттенки умело подобраны, создавая атмосферу строгости и величия.
        Впереди на широкой лавке под стеной сидит погруженный в раздумья кардинал, судя по его красной мантии и такой же красной шапочке. Я постарался пройти мимо как можно тише, чтобы не нарушать ход его мыслей, но когда почти миновал, он поднял голову и сказал ровным усталым голосом:
        - Король Ричард?
        Я ответил с вежливым поклоном:
        - Монсеньор кардинал?
        Сочтя, что этого достаточно, я двинулся было дальше, но кардинал заговорил неспешно и отчетливо с гипнотической мощью и уверенностью:
        - Король Ричард, с какой целью вы прибыли?
        В полусумраке я рассмотрел расшитую золотом мантию и золотой крест на груди, однако все достаточно скромно, это не похвальба богатством, а лишь регалии, напоминание о высоком сане.
        - Монсеньор, - ответил я почтительно, - как мне и велели, я доложу об этом коллегии кардиналов.
        Он сказал тем же ровным голосом:
        - Я кардинал Бабзани, глава коллегии. С тем же успехом вы можете рассказать все сейчас.
        Я ответил еще почтительнее:
        - Кардинал, я человек, так сказать, военный. Не воинственный, но военный. А это значит, привык выполнять приказы в точности.
        Он поморщился, но кивнул:
        - Да-да, вы поступаете верно. Неразумно, однако верно. Иди с богом, сын мой.
        Я поклонился и отбыл, но не мог избавиться от тревожной мысли, что кардинал не случайно как бы изволил отдыхать на моем пути.
        Издали донеслось протяжное хоровое пение, я прибавил шаг, широкая арка вывела к переходу в собор, с которого видна площадь. По ней в эту сторону двигается торжественная церемония. Впереди носилок с троном, на котором восседает человек в папском одеянии, на пурпурных подушечках несут роскошную тиару и прочие регалии власти понтифика.
        Священники в торжественных белых одеяниях спереди, такие же сзади, множество воздетых к небу крестов, народ толпится на площади, папские солдаты в церемониальном облачении сдерживают с обеих сторон толпу, множество хоругвей с незнакомыми мне символами, хотя, наверное, все относятся к христианству, его древней или даже нынешней истории.
        За троном, длинные рукояти которого лежат на плечах дюжины носильщиков тоже в парадных одеждах, шествуют кардиналы. На этот раз не в традиционно красных одеждах, а тоже в белых, расшитых серебром, как бы подчеркивая старинное правило, что папа всего лишь один из епископов Рима. Думаю, это давно осталось в прошлом, сейчас папа почти земной бог, и даже не представляю, что может пошатнуть его власть, никто в мире вообще-то не представляет такой возможности.
        Следом мальчики певчего хора, чистые детские голоса возносят хвалу Господу, насколько я понял. Дальше еще народ, но тоже не из простых свиней, а все в золоте, неслыханной роскоши одежды, чему положит конец, как понимаю, Лютер.
        К распахнутым воротам собора первым подходит чернец, несущий тиару, она показалась мне сильно вытянутым вверх воинским шлемом, словно создавалась для крупного ученого, коих зовут яйцеголовыми. Тиару опоясывают три полоски из золота с вкрапленными рубинами, поменьше того, что в рукояти моего меча, но рука огранщика показалась мне знакомой.
        Полоски, естественно, с зубчиками, словно из-за них тоже крохотные арбалетчики готовы отстреливать врагов папы, а также с оттопыренными от стального купола золотыми листиками неких растений, что-то знакомое, но я как-то пропустил уроки биологии.
        На вершине тиары золотой крест в женскую ладонь размером, в центре креста тоже рубин, уже покрупнее, почти такой же, как у меня на мече, Вельзевул бы уже заинтересовался и начал ревниво сравнивать.
        Перед воротами собора носилки опустили на землю. Папа сошел на грунт медленно и величественно, длинный хвост его парадного облачения заносили только на ступеньках собора, а дальше он двигался, как древний динозавр в золоте, волоча роскошный хвост. Чернец с тиарой все еще впереди, идет медленно и торжественно, словно к памятнику Неизвестному Рыцарю, только что не печатает шаг. В том зале, куда направилась процессия, на удивление много женщин, все присели к самому полу и смиренно склонили головы, и только стражи в сверкающих доспехах стоят выпрямленные и все замечающие, хоть ни один не шевельнет и бровью.
        Папа медленно и величаво, чтобы не перетрудиться, двумя пальцами раздает благословление направо и налево, на каждые десять медленных шагов одно направо, на следующие десять - налево.
        Если кого-то и не зацепит благословлением, то, как я понимаю, хрен с ними, людей на земле много, а вообще-то скоро и эти погибнут, чего зазря стараться.
        Чернец двигается к противоположной от входа стене, там нечто вроде театральной сцены: четыре ступеньки к ней, по бокам толстые, как баобабы, колонны. На самой сцене в глубине длинный стол, покрытый золотой скатертью, по два подсвечника с горящими свечами справа и слева, середина стола пуста, но это понятно: перед столом лицом к залу, а спинкой к столу, роскошное, хоть и облегченное, словно дачное, кресло для папы.
        За столом на стене подчеркнуто простой крест из дерева, что-то символизирует, иначе был бы тоже в золоте и драгоценностях.
        К сцене двигаются уже более тесной группой, кардиналов почти не отличить от папы, только у него полотняная тиара расшита золотом, а у них золота поменьше, а вместо остальной части широкие красные полосы.
        На кресле с папы сняли простую тиару, оставив голову в простой белой шапочке. Он сидит терпеливо и не двигается, мне даже показалось, что дремлет, но вообще-то это называется думает о высоком.
        И под пение церковного хора мужик в золотом облачении подошел к нему с тиарой власти в обеих руках и провозгласил зычно, не столько для папы, что вздрогнул от его рева, как для публики:
        - Прими эту тиару, украшенную тремя коронами, и знай, что ты отныне отец королей земных и государей, владык земных, наместник нашего Господа. Да будет царствие и слава его ныне и присно и во веки веков!.. Аминь.
        И с этими словами он опустил на голову папы тиару, только теперь я понял, что это в самом деле три короны на боевом рыцарском шлеме, удлиненном для того, чтобы поместились все три и между ними еще оставался промежуток в три пальца, означающий сегрегацию и апартеид в отношении трех разных миров.
        - Его святейшество папа, - провозгласил он звучно, - Бенедикт Двадцать Первый!..
        Заглядывая в книгу, церемониймейстер произнес так же громко и торжественно:
        - По этому случаю папа дарует всем присутствующим полное отпущение грехов.
        Вот повезло, мелькнула у меня злая мысль. Главное, подсуетиться и всегда быть поближе к власть имущим, что-то да всегда перепадет. А те, кто проливает кровь на дальних рубежах… ну, для них существует вера в идеалы, справедливость, это выше всяких наград, как им сумели объяснить, что вообще-то необходимо для любого стабильного общества.
        Я ощутил, как тихонько подошел и встал рядом человек, что вроде бы смотрит на папу, но больше присматривается ко мне. Этого я не видел, но ощутил фибрами, все истончаюсь, хотя, казалось, должен огрубеть в грубом мире и на очень грубом посту монарха и самодержца.
        - Господин Пьяченца, - спросил я шепотом, - он в самом деле настолько свят?
        Он пару мгновений озадаченно молчал, как это я увидел, не поворачивая головы, затем ответил уклончиво и почтительным шепотом:
        - Этот высокий сан дает особую благодать.
        - Да?
        - Даже не лучший человек, - объяснил он тем же голосом, - способен на папском троне исправиться в лучшую сторону.
        Я пробормотал:
        - Я все-таки не стал бы так рисковать.
        - В смысле?
        - Лучше на папский трон избирать сразу хорошего.
        Он ответил тем же шепотом:
        - Это вечный вопрос бытия, сэр Фидей. Избирать хорошего или же, напротив, умного?
        - А он умен?
        - Обстоятельства чрезвычайные, сэр Фидей, - произнес он. - Мир гибнет, вы же из-за этого прибыли так… быстро? Сейчас не до прекраснодушных, сейчас нужны выживаемые.
        - Такое сейчас не только в церкви, - проронил я. - Но некоторые стараются выжить не поодиночке, а всем обществом.
        - Папа Бенедикт тоже хочет выжить со своим обществом, - пояснил он. - Только у него не такое большое общество, о каком говорите вы, сэр Фидей.
        - Вы знаете, о каком говорю я?
        Он чуть-чуть раздвинул губы в улыбке:
        - Вы молоды, а молодежь стремится либо завоевывать по меньшей мере весь мир, либо спасать его тоже весь.
        - Вы управляете каким отделом? - спросил я.
        Его улыбка стала шире:
        - На генерального не тяну?..
        - Можете не отвечать, - сказал я. - Уже понимаю, каким сектором рулите в любую погоду.
        Он сказал мирно:
        - При каждом развитом королевском дворце существует такая служба. А уж в Ватикане, где сосредоточены все нити…
        - Что скажете о здешних настроениях? - спросил я.
        - Кардиналы, - напомнил он, - люди в весьма зрелом возрасте. А к старости все мудреют и осторожнеют. Потому большинство, даже абсолютное большинство, даже не рассматривает вариант противодействия воле Господа.
        - Понял, - ответил я. - Значит, придется рассчитывать на немногих.
        Он одобрительно улыбнулся:
        - А вы не теряете присутствия духа.
        - Вынужден, - ответил я. - Я бы с удовольствием лежал на диване и созерцал, как другие работают.
        - Все мы так говорим, - сообщил он заговорщицки. - Оправдывая то, что работаем день и ночь. Мир таков, не любит тех, кто работает больше, чем они, и тем самым обгоняет… Смотрите, аудиенция подходит к концу! Вам лучше идти к себе и подготовиться. Хотя определенная работа перед вашим появлением уже сделана, однако вам придется рассказывать все сначала. Кардиналы, как догадываетесь, не только вами занимаются.
        - Странно, - удивился я, - а разве есть еще кто-то такой же замечательный?
        Он улыбнулся и, неслышно отступив, смешался с толпой покидающих зал. Папа уже удалился через дверь в стене с той стороны стола, с ним ушли и все кардиналы.
        Глава 6
        Как подготовиться, Пьяченца не сказал, каждый из нас сам должен знать, как выглядеть лучше и какие доводы выложить, потому я просто выстраивал фразы, какие скажу, а какие придержу, когда в дверь легонько стукнули.
        Я не стал кричать, что открыто, отворил сам. В коридоре по ту сторону двери древний и еще больше высохший, чем отец Дитрих, человек в пурпурном кардинальском одеянии и в красной шапочке. Опирается на палку, подчеркнуто простую, а это что-то да символизирует, в Ватикане все на символике и на тайных знаках, объяснение которым теряется в глубине веков.
        Он показался мне похожим на старого сверчка, такой же костлявый и почти покрытый пылью. Я поспешил выйти, он протянул мне руку, явно чтобы я помог добраться в комнате до кресла. Я поцеловал ему тыльную сторону кисти и затем почтительно проводил вовнутрь, ухитрившись ногой зацепить дверь и захлопнуть за нами.
        Он сел со вздохом и легким сдержанным покряхтыванием. Я молчал, продолжая выказывать почтение провинциала, весь из себя сплошное уважение.
        - Коллегия кардиналов, - объяснил он свое появление сухим потрескавшимся голосом, так бы разговаривало засохшее дерево, - не собирается по пустякам.
        Он остановился, ожидая реакции, я сказал ожидаемое:
        - Но меня прислали не из-за пустяка!
        Он кивнул, первый тест я прошел, не сам приехал, а меня прислали, хоть я и король. Значит, признаю над собой полную власть церкви, в тех землях олицетворяемую архиепископом Дитрихом.
        - Ходатайство Верховного Инквизитора, - произнес он, - весьма важное, однако кардиналы желают удостовериться, что их не созывают ради вопроса, который мог быть решен на месте.
        - Мудрое решение, - сказал я почтительно.
        - Разные события, - объяснил он, - выглядят по-разному, смотря с какого места смотреть.
        - Золотые слова, - сказал я с восторгом.
        - Я кардинал Гальяниницатти, - сказал он, - если вы, сын мой, этого еще не знаете.
        Я сказал пылко:
        - Теперь это имя в моем сердце!.. К тому же я его уже слышал, правда-правда! Говорят только самое лучшее, вы ведь светоч и надежда всего простого и совсем простого народа. Ваше преосвященство, но спасение всего мира… это не совсем такие уж пустяковые пустяки!
        - Спасение душ важнее, - возразил он. - Хотя да, Господь создал великолепный мир, его спасти тоже стоит… если цена не слишком велика.
        - За спасение мира, - сказал я, - можно заплатить любую цену. Даже отдать душу! Господь поймет, оценит и простит.
        Он посмотрел исподлобья, вздохнул:
        - Сын мой, а не слишком ли вольно ты толкуешь его учение и его законы? Или сказывается удаленность от Рима?
        - Великий теолог, - сказал я с прежним почтением, но и с некоторым пафосом, раз уж можно спрятаться за чужое мнение, - кардинал Йозеф Хёффнер определил социальное учение Католической Церкви как «совокупность социально-философских, то есть взятых из социальной природы человека, и социально-теологических, что взяты из христианского учения о Спасении, знаний о сущности и устройстве человеческого общества». Так? И о вытекающих отсюда и применимых к конкретным общественным отношениям нормам и задачам строя.
        Он слушал с напряженным вниманием, вроде бы понял мою витиеватую мысль, хотя я сам ее понял не совсем, мне же главное - запомнить и донести, не растеряв по дороге.
        - Дальше?
        - Наш великий и мудрый Творец, - сказал я и перекрестился, - сотворив человека как существо телесное и духовное, личностное и социальное, наделил его неотъемлемыми достоинством и правами. То есть все люди стали равны, уникальны и причастны Богу, но имеют свободную волю и свободу выбора. Грехопадение повлияло на природу человека, но не лишило его естественных прав, а поскольку его природа до окончательного Спасения человечества неизменна, то даже Бог не властен отнять или ограничить свободу человека.
        Он нахмурился, сказал нехотя:
        - Да, это основная доктрина церкви, на которой она стоит и стоять будет. Хотя простой народ может понять неверно.
        - Господь не властен отнять нашу свободу, - сказал я, - но разве это говорит о Его слабости?
        Я сделал нарочитую паузу, он произнес с явной неохотой:
        - Разумеется, нет…
        - Но именно эту ошибку, - воскликнул я, - сделали ангелы! Не те, что подняли мятеж тогда, а уже нынешние. Да-да, господин кардинал, среди мятежных ангелов в аду нашлись те, кто вознамерился поднять новый мятеж! Они решили, что если за тысячи лет Господь ничего не сделал, чтобы изменить человека к лучшему, то Он, значит, либо бессилен, либо уже махнул рукой или там крылом на человека… а это значит… это многое для них значит!
        Он сказал невесело:
        - Молодежь всегда истолковывает мудрые решения, как трусливые или слабые. Она, дескать, сделала бы все жестче, быстрее и лучше!..
        Я льстиво поддакнул:
        - К сожалению, иногда пытается сделать, несмотря на запрет со стороны таких мудрых старших, как вот вы, кардинал.
        - Вот-вот, - поддержал он. - Однако же, сын мой, меня очень тревожит то, что ты сказал о новом мятеже.
        - Я бы хотел, чтоб его не было! Но увы.
        - Насколько твои сведения… верны?
        Я поколебался, но кардинал выглядит в самом деле мудрым, хотя внешность обманчива, к тому же напоминает отца Дитриха, я вздохнул тяжело, наклонился ближе.
        - Тяжко мне это говорить, святой отец, однако…
        - Говори, сын мой, - ответил он просто. - Знал бы ты, чего я только не наслушался…
        Я вздохнул снова и начал рассказывать. Он слушал внимательно с самого начала, хотя тело и одряхлело, но ум сохранился живым и острым, все быстро схватывающим, что свойственно и молодым, однако и умеющим сравнивать со всем ранее известным, изученным и уже освоенным.
        - Честно говоря, - произнес он несколько потрясенно, - такого еще не слышал… и даже не думал, что такое возможно… Подумать только, второй мятеж!.. Темные ангелы прозрели и готовы молить Господа о прощении!.. Светлые ангелы завидуют человеку и тоже не любят его… Хотя, если поразмыслить, именно так и должно бы случиться… но кто из нас заходит в своих рассуждениях и догадках так опасно далеко?
        Я молчал, наконец сказал осторожно:
        - Так что мне ждать от коллегии кардиналов?
        Он тяжко вздохнул:
        - Мне очень не нравится тон, который ты взял в разговоре с ангелами… Я имею в виду ангелов небесного легиона. С темными уже неважно, с побежденными не считаются.
        Я признался:
        - Мне мой тон тоже не нравится. Более того, скажу честно, я откровенно трушу. Наверное, потому и хамлю.
        Он горько усмехнулся:
        - Даже ты, сын мой, доблестный Фидей Дефендер, трусишь?
        - Увы, - сказал я откровенно. - Страшно. Это же какие силы! Однако как иначе напомнить светлым ангелам, что они вообще-то совершили рейдерский захват власти, и мы это понимаем?..
        - Захват власти?
        - Да, - ответил я, - раньше там была хоть какая-то слабенькая оппозиция, можно было вести полемику, чтоб не так скучно… А партия Михаила воспользовалась предлогом и умело вытеснила противников. Да, все у них прошло благополучно, и если и трусили вначале, то за эти тысячи лет уверили себя, что так и было изначально. Я лишь напоминаю им, что Господь оставил для нас всех несколько иные правила. Для всех, ангелам тоже. Это и вызывает ярость, будто клевета какая!
        Он сказал слабо:
        - Это они еще бы стерпели. Но их старшие видят, что это для тебя, сын мой, лишь платформа, с которой желаешь заключать соглашения на новой основе. Ведь желаешь? По глазам вижу. А это для них серьезнее и опаснее. Да, они силой вытеснили оппозицию и укрепили свою власть, но теперь ты вроде бы желаешь что-то пересмотреть им в ущерб!
        - Так и есть, - подтвердил я. - Но это не мятеж, а лишь возвращение к истокам!..
        Он насторожился:
        - К истокам?
        Я объяснил почтительно:
        - Как в церкви то и дело заново перечитывают Библию, чтобы придерживаться прежней линии, не уходить далеко в сторону.
        Он сказал строго:
        - Может быть, не следует перечитывать Библию… простым людям?
        - Ваше преосвященство, - спросил я в испуге, - но… почему?
        - Вера, - ответил он значительно, - тоже должна реформироваться и развиваться. А Библия… это основа. Возвращаться к основам - это отрицать все новое, что создала богословская мысль.
        - А если богословская мысль, - возразил я, - ушла далеко в сторону?
        - А ты можешь об этом судить? - спросил он. - Нелегко даже нам, которые всю жизнь посвятили, и то…
        - Некоторые вещи заметны сразу, - сказал я. - Например, для того чтобы быть понятным простому народу, была сделана нехорошая уступка язычеству. Я говорю о том, что великого пророка Иисуса Христа начинали почитать, как бога, а потом вообще объявили сыном Всевышнего. И не так, что все мы - дети Творца, а в буквальном смысле! Дескать, Творец, как языческий Зевс, что совокуплял женщин…
        Он дернулся, на лице отчетливо проступило острое неудовольствие.
        - Как можно такое слышать от Защитника Веры?
        - Я Фидей Дефендер, - согласился я, - но при чем здесь Христос?.. Я и его защищаю от умаления его достоинства! Это был великий пророк, поднявший человечество на новую ступень развития, понимания и добавивший ему человечности. И я никому не позволю принизить его величайшую роль именно в очеловечивании того зверя, которым был до его прихода человек.
        Кардинал произнес с негодованием:
        - Но ты же отрицаешь его божественное происхождение!
        - Тем самым его возвеличивая, - возразил я. - Вот вы и кардинал заседаете в конклаве кардиналов наряду с теми кардиналами, что стали ими благодаря высокому положению своих семей, высоких титулов… я ведь правильно понял, что вы не являетесь выходцем из древнейшего рода, что некогда поставлял королей? Но такие вот занимают кресла и в коллегии кардиналов, а вот вы - потому что трудом, упорством, ярким умом и невероятной работоспособностью пробились из самых низов простонародья и теперь вы тоже в Высшем Совете Кардиналов. Скажите, кто из вас более достоин уважения?
        Он быстро открыл рот, доводов много, но медленно закрыл, посмотрел на меня исподлобья:
        - Я не могу давать себе оценку.
        - Но другие вам дали, - заверил я. - И она говорит о том, что вы просто гениальный человек, добившийся многого. Будь вы сыном герцога, место за столом папской курии было бы не вашей заслугой.
        Он стиснул челюсти, посмотрел на меня зло и растерянно.
        - При всей ясности ваших доводов, - проговорил он тяжелым голосом, - вам придется бороться против всей церкви!
        - Всей? - спросил я.
        Он зыркнул на меня из-под кустистых бровей:
        - Что вы задумали?
        - В церкви не дураки, - сообщил я. - Они знают правду. Большая часть, вы правы, останется на привычных прежних позициях. По разным причинам. Но все же наиболее активная, что всегда в меньшинстве, может принять мои доводы.
        Он покачал головой, голос прозвучал с прежней непримиримостью:
        - Тоже по разным причинам! Из них главная - потеснить старых кардиналов и захватить их место, как всегда во время реформ!
        - Но кто-то, - сказал я, - в самом деле увидит возможности для церкви?
        Он почти завопил, так прозвучал его надсадный и надтреснутый голос:
        - Какие возможности?
        - Такие же, - ответил я, - какие продемонстрировали вы, кардинал Гальяниницатти.
        - Сэр Фидей?
        - Вы показываете всему простому народу, - напомнил я, - что не все так тоскливо и безысходно в нашем мире.
        - Простите?
        - Простой народ, - пояснил я, - глядя на вас, скажет себе и детям, что если много трудиться, учиться и совершенствоваться, то такому будут открыты все дороги к власти и могуществу. Что у нас наконец-то все больше начинают оценивать людей не по происхождению, а по их личным качествам!
        Глава 7
        Он поморщился, помолчал, я видел по его лицу, как хочется принять эту точку зрения, предельно лестную для него лично, однако проговорил со вздохом:
        - Сэр Фидей, вы думаете о людях слишком хорошо. Это свойственно юным и романтичным.
        - Я полагал, - сказал я, - юные как раз во всем изначально разочарованы.
        Он покачал головой:
        - Юности свойственны крайности. Либо мир прекрасен, либо все в дерьме и жить незачем. На самом же деле мир не белый и не черный, он… хуже всего, серый. Был бы черный, люди скорее бы устыдились своего скотского существования! А так никто вашу реформу не примет.
        Я сказал быстро:
        - Разве это реформа?
        - Реформа, - ответил он твердо.
        - Это не так, - сказал я жалко, - всего лишь мелкое уточнение. Возвеличивающее сущность Христа!
        Он вздохнул, лицо стало мрачным.
        - Вы сами сказали, часть кардиналов занимают места в папском совете по праву высокого рождения. И это никем не оспаривается, потому что освящено древними обычаями и законами. Обычаю следуют потому, что он обычай, а вовсе не из за его разумности. Народ соблюдает обычай, твердо веря, что он справедлив. А обычаи ломать, сэр Фидей… это не просто.
        - Есть средства, - возразил я, - бороться с преступлениями - это наказания. Есть средства для изменения обычаев - это такие достойные примеры, как ваша жизнь.
        Я видел по его лицу, хоть он и попытался скрыть, что польщен моими словами, однако ответил мне с тяжелым вздохом:
        - Сэр Дефендер, все же лучшие законы рождаются из обычаев.
        - Золотые слова, - сказал я с подчеркнутым восторгом, - в большинстве случаев именно так, как вы сказали вдумчиво и зело ответственно. Один мудрец изрек, что без помощи предубеждений и обычаев он бы заблудился в собственной комнате!
        - Вот-вот…
        - С другой стороны, - продолжил я, - как вы понимаете, следование обычаям тормозит развитие любого королевства, любого общества. И вообще, люди никогда не испытывают угрызений совести от поступков, ставших у них обычаем, даже если тот пришел из такой древности, когда особи в самом деле пожирали друг друга… Ах да! Вспомнил вот. Правда ли, что высший из ангелов по имени Метатрон, первый после Творца, которому подчинены все архангелы, серафимы и херувимы… был человеком?
        Он ответил настороженно:
        - Да, это праведник Энох, что был за мудрость и чистоту помыслов живым взят на небо. А что?
        Я перекрестился и сказал с чувством:
        - Разве этим символическим действом нам не указано… всему человечеству!.. каким путем двигаться? Личные заслуги должны ставиться в обществе выше знатности, близости ко двору, родственных связей, что и было исполнено в вашем случае! И в таком направлении должен двигаться мир.
        Он пробормотал:
        - Я польщен вашим сравнением, сэр Фидей. Но помните о вашей главной цели! Вам нужно получить помощь, потому не затевайте полемик.
        Я поклонился:
        - Ваше святейшество, все же надеюсь, вы поддержите меня на конклаве?
        Он покачал головой:
        - Самое большее, что могу обещать, это неучастие в спорах. Я вообще посоветовал бы вам сосредоточиться на одной-единственной просьбе: получить помощь, о чем и написал нам Верховный Инквизитор. И ни о какой реформе церкви даже не заикаться!
        В дверь стукнули, заглянул слуга:
        - Ваше преосвященство, кардинал Мариоцетти хотел бы навестить сэра Фидея в преддверии конклава.
        Кардинал Гальяниницатти нахмурился, скривился даже, но махнул рукой:
        - Мы уже почти заканчиваем, пусть присоединяется. Если сэр Фидей не против.
        - Если не против вы, - подчеркнул я, - я же не знаю здешних течений и группировок! Мне все контакты в корм.
        Дверь распахнули шире, через порог степенно переступил такой же престарелый, только с висящими, как у старой собаки, щеками и многоярусными мешками под глазами, человек в красной рясе и с красной шапочкой на голове.
        И хотя он и по возрасту и по одежде подобен Гальяниницатти, но я мгновенно уловил, что этот кардинал здесь потому, что в царствующих семьях старший сын считается наследником престола, а младших во избежание отправляют по духовной части, где они автоматически начинают с высших церковных должностей.
        - А-а, - сказал гость настолько дружелюбно, что даже я заметил брехню, - кардинал Гальяниницатти… Как я рад вас видеть!
        - А как я рад, - ответил сквозь зубы Гальяниницатти и улыбнулся предельно искренне. - Мы тут обсуждаем с сэром Фидеем здешнюю погоду. Все-таки лето чем-то да отличается от их вечной зимы, где только медведи да инеистые великаны… Присоединяйтесь, кардинал Мариоцетти.
        - С удовольствием, - ответил кардинал Мариоцетти. - Но, думаю, погоду вы уже обсудили. Меня больше интересует вопрос важности помощи, о которой настойчиво просил Верховный Инквизитор. Он имеет в виду что-то серьезное… очень серьезное? Я имею в виду, настолько серьезное или даже серьезное настолько?
        - Даже очень настолько, - ответил я раньше, чем кардинал Гальяниницатти успел вставить слово и повернуть в другое русло. - Среди изгнанных с небес мятежных ангелов назрел новый бунт.
        Кардинал сел почти рядом с Гальяниницатти, тот даже сделал движение отодвинуться, но сдержался, на лице проступила кислая улыбка.
        - Бунт? - спросил Мариоцетти. - Как может быть новый бунт…
        - Прошлые бунтующие уже признали свою вину, - пояснил я, - хотя еще и не сообщили об этом. Гордость, знаете ли, такая вещь… Так вот часть их все-таки взбунтовалась и против смирившихся, и вообще против всех. И даже начали, нарушая прямой запрет вредить человеку открыто, убивать людей, сжигать их дома. Потому Верховный Инквизитор и запросил помощи именно против этих ангелов. Люди у нас есть, недостает адекватного оружия.
        Кардинал бросил хмурый взгляд на Гальяниницатти.
        - Да, - произнес он задумчиво, - ситуация как раз та, что самое время поговорить о погоде.
        Гальяниницатти нервно дернулся.
        - Сэр Фидей, - возразил он с достоинством, - в основном напирал на то, что в церкви необходимы реформы. И даже предложил такое, что у меня волосы встали дыбом! Так что вопрос о помощи остался как-то в сторонке. Видимо, сэр Защитник Веры предпочитает изложить его только на коллегии?
        Мариоцетти взглянул на меня с вопросом в глазах:
        - Это верно?
        - Вообще-то не люблю повторять, - признался я, - но все равно приходится. Просто я съехал с предмета, признаю, потому что накопилось много всего и разного, а когда попал сюда, поспешил выложить весь ворох проблем. В том числе и жажду реформы, хотя это вовсе не реформа, а так, некоторое мелкое украшение.
        Мариоцетти взглянул на Гальяниницатти:
        - Мелкое украшение?
        - Не совсем, - ответил Гальяниницатти нехотя, - хотя, конечно, если не выносить это на общее обсуждение, где я тут же откажусь от своих слов, сейчас скажу, что можно учитывать и некоторую правоту сэра Фидея. Я сказал «некоторую»!
        - В чем она?
        - Сэр Фидей, - проговорил Гальяниницатти и с неохотой и со смиренностью опустил взгляд, - в данном случае больше Его Величество король, чем просто Защитник Веры. Потому он полагает, что больше обязан в этом мире Господу, чем папе. И если папа вынесет иное решение, то что бы там ни решил сэр Фидей, сам король Ричард еще подумает, принять ли…
        - Что-о?
        - Или же, - договорил Гальяниницатти, - он будет руководствоваться теми положениями, которые отыскал в Библии.
        Мариоцетти фыркнул:
        - В Библии можно отыскать все!
        Гальяниницатти сказал смиренно:
        - Но если строки, которые приведет в свою защиту король Ричард, окажутся более убедительными, чем которые отыщем мы, то… что делать? Не признавать авторитет Святого Писания?
        Мариоцетти поморщился:
        - Вы слишком прямолинейны, дорогой друг кардинал. Все можно интерпретировать. В ту или другую сторону. Разве вас не обучали в духовной академии работе с массами?
        Гальяниницатти сказал опасливо:
        - У меня создается такое впечатление, ваше преосвященство, что этот король, который сейчас внимательно слушает наш разговор, не совсем масса.
        Мариоцетти фыркнул:
        - Что?.. Какой-то варварский король с севера? Он хоть грамотен?.. Сэр Фидей, вы грамотны?
        Я ответил с холодком:
        - Полагаете, ваше преосвященство, что грамотные и просвещенные должны быть вне церкви, а самые преданные и верные церкви - это неграмотные?
        Гальяниницатти бросил на меня подбадривающий взгляд и сказал елейным голосом:
        - Осмелюсь напомнить вашему преосвященству, канцелярия святейшего престола регулярно получает сообщения от архиепископа Дитриха, прелата и нунция в тех землях. И в них о короле Ричарде говорится весьма похвально.
        Мариоцетти отмахнулся с полнейшим пренебрежением на лице:
        - Да бросьте. Похвально говорить или непохвально, решают в центре мира, здесь, в Ватикане.
        Гальяниницатти поклонился:
        - Да, ваше преосвященство. Однако же… если король Ричард упрется на том основании, что Господь вроде бы старше папы?
        Мариоцатти улыбнулся отечески:
        - Следует вразумить сэра Фидея, что Господь всегда говорит через папу. Папа и по закону является наместником Господа на земле.
        Я начал чувствовать нарастающее раздражение, поклонился и сказал с той предельной вежливостью, что всегда граничит с оскорблением:
        - А я, кстати, наместник императора Германа, ваше преосвященство. Однако делаю то, что считаю правильным, не дожидаясь указаний императора. Более того, осмелюсь сказать, могу поступить и вопреки указаниям императора, если сочту свое решение более верным.
        На лице Мариоцетти отчетливо отразилась борьба двух взаимоисключающих мыслей, то ли сказать, что вот видите, вы же сами трактуете свои полномочия шире, чем предписал император, то ли напомнить, что если я вассал императора, то должен действовать строго по его законам, наконец заговорил уже не с таким напором:
        - Сэр Фидей, Господь дает нам общие законы… Он не следит за каждым падающим с дерева листом, это лишь красивая метафора всемогущества Господа. В повседневной жизни лишь папа дает толкования в соответствии с меняющимися обстоятельствами.
        - Я отдаю свой вопрос на решение папы, - сказал я, - и с покорностью приму любое его решение… если, конечно, оно будет соответствовать моим интересам.
        Он дернулся:
        - Ваши интересы определяет папа!
        - Мои интересы желают все определять, - согласился я. - Папа, император, окрестные короли, мои лорды, женщины, даже мой Бобик… Ваше преосвященство, политик моего уровня уже должен уметь руководствоваться интересами региона, за который отвечает. Я выразился доступно?
        Они переглянулись, оба ощутили, что я перехватил инициативу, уже на коне, такого не сбить ни напором, ни софистикой, ни величием папской власти, который есть наместник Господа на земле. Это для народа он наместник Творца, но здесь мы понимаем истинную цену наместнику, которого выбирают кардиналы, но не Господь.
        Мариоцетти поднялся, в каждом жесте чувствуется, что начальное образование и воспитание получал, как юный принц или герцог, сказал с величественным пренебрежением:
        - Полагаю, обмен мнениями был полезен.
        - Очень, - подчеркнул я.
        Он кивнул:
        - Теперь мы представляем, что желает сэр Фидей, а он примерно знает, как относится к его запросам коллегия кардиналов.
        Гальяниницатти поднялся несколько поспешно, происхождение из простонародья сказывается, посмотрел на меня с некоторой неловкостью.
        - Будьте осторожны, сэр Фидей, - напомнил он.
        - В чем? - спросил я.
        - К папе, - сообщил он, - приезжают на поклон и с просьбами даже императоры.
        - Знаю, - ответил я. - Папа, естественно, выше любых земных владык.
        Он сказал уже мягче:
        - Потому ваш титул короля на чашу весов класть не стоит. Это только рассердит. Держитесь смиренно, аки праведный христианин.
        - До встречи, - сказал Мариоцетти и покровительственно улыбнулся.
        Вышли они вместе, я долго смотрел в закрывшуюся дверь, перебирая разговор и чувствуя досаду, что слишком старался высказаться и не выстроил доводы клином, способным пробить любую защиту.
        Глава 8
        Пару часов я бродил по дворцу, вернее, по ансамблю дворцов, любовался хоть и против желания, не для того прибыл, но любовался. В эту массу камня вложен труд не только каменотесов, но и гениальных архитекторов, дизайнеров, художников. Одних вытащили из дальних королевств, других вырастили и обучили на месте, а общими усилиями создали это монументально-кружевное чудо, в котором и тяжелая напористая сила католической церкви, и ее высокая духовность, постоянно напоминающая человеку, что он - творение Господа и не смеет жить, как просто животное.
        Мое передвижение как-то отслеживают, хотя я бродил в одиночестве и хвоста не видел. В какой-то момент передо мной возник священник в облачении диакона, немолодой и степенный, молодежи я что-то вообще не заметил, кроме мальков хора, поклонился замедленно и произнес бесстрастным голосом:
        - Сэр Ричард, кардиналы соберутся в малой совещательной комнате.
        Я сказал бодро:
        - Прекрасно! Где это?
        - Я проведу вас, сэр Ричард.
        - Идемте, - сказал я бодро.
        Он мягко улыбнулся:
        - У кардиналов нет вашей бодрости, сэр Фидей. Они придут не сразу, сперва разберутся с делами. Это я к тому, чтобы вы ничем себя особым не занимали… надолго.
        - Я всегда могу бросить любое дело, - заверил я. - Что я обычно с охотой и делаю.
        Он улыбнулся одной половинкой рта:
        - Кстати, с вами жаждут пообщаться некоторые наши служители.
        - Я со всеми рад общаться, - сообщил я. - Я человек общительный и наивный, какими и рекомендуется в заповедях быть христианам. А еще кроток, аки голубь сизокрылый.
        - Тогда прошу, - проговорил он, явно не слушая, что за бред несу, - пока что в эту комнату, она вроде пуста.
        От распахнул передо мной дверь, в комнате у высокого окна четверо священников ведут оживленный спор, оглянулись.
        Мой диакон сказал торопливо:
        - Продолжайте, продолжайте! Мы с Фидей Дефендером пока только…
        Один вскрикнул счастливым голосом:
        - Это и есть тот самый Защитник с таинственного Севера?.. Ой, как интересно, дайте на него посмотреть…
        Они окружили меня все четверо, посыпались вопросы, сперва простенькие насчет как вам здесь понравилось, потом глыбже и ширше, я уже все понял, честно и подробно изложил свое видение ситуации, рассказал все о настроениях северных лордов, однако чем дальше углублялась беседа, чем более странными казались вопросы, но я сперва спихивал на свою возросшую подозрительность, чего только не вытворяет с психикой высокая должность и титул монарха, и лишь когда они поблагодарили и ушли, хлопнул себя по лбу в запоздалом озарении.
        Вопросы совсем не странные, потому что спрашивали не о положении на севере, на что я отвечал так подробно, а на самом деле выясняли мое отношение к тем или иным событиям, людям, поступкам, или же, говоря понятным языком, рисовали мой психологический портрет. Я отвечал на все вопросы хитро составленного теста добросовестно, даже не заподозрив, что это за, иначе точно попытался бы схитрить и ответить правильнее и красивше.
        Диакон проводил их добрым взглядом, сказал со вздохом:
        - Молодежь… Такие любопытные.
        - Да, - согласился я, - но специалисты хорошие. Даже первоклассные, я бы сказал.
        Он посмотрел озадаченно:
        - Правда?
        - Правда-правда, - заверил я. - Еще чуть бы тоньше сыграли, я бы почти поверил. Да, в Ватикане есть и хорошие работники. Ну что, идем к кардиналам? Или нужно дать время, чтобы их ознакомили с результатами теста?
        - Простите…
        - Вопросника, - пояснил я. - Ответы нужно еще интерпретировать, верно? Когда я отвечал, предпочитаю голубой цвет или красный, речь шла не о цвете, кому это нужно?.. Вы разве не из той службы, что вроде бы дворцовая охрана, только не дворцовая и не охрана?
        Он скромно опустил взгляд:
        - Нет-нет, что вы… Это неправильно… Не совсем правильно держать такие службы в святом месте.
        - Но мы в Ватикане, - напомнил я. - Духовном центре мира. А духовность придает обычным гадостям оттенок гармоничной завершенности. В Ватикане все настолько возвышенно, что преступление может смотреться, как законченный шедевр Микеланджело, который разукрасил свод и стены папского дворца абсолютно языческими картинами, посмев изобразить даже Творца в облике Зевса.
        Он дернулся, посмотрел на меня несколько ошарашенно. Я ответил наглой улыбкой, дескать, хоть и провинция, но чисты духом и помыслами, все замечаем. И очищение церкви, что грядет обязательно и неизбежно, как восход солнца, придет не из Рима.
        - Но папа одобрил, - пробормотал он, - да и кардиналам понравилось.
        - Это знакомо, - заверил я. - Мне тоже часто та-а-акое нравится, еще как нравится!.. Потом иногда чуть-чуть жалею, чаще нет, так как уже привыклось, стало частью обыденной жизни.
        - Сэр Фидей?
        Я пояснил:
        - Нельзя быть святым не только всю жизнь, но и слишком долго.
        - Подвижникам это удавалось, - сказал он тихо.
        - Мир состоит не из подвижников, - ответил я сожалеюще. - Наверное, к счастью.
        Он взглянул странно, вытянул руку, указывая новое направление:
        - Кардиналы собираются вон там.
        Комната, в которую он почтительно и торжественно открыл дверь, отделана с кричащей скромностью: вся в темно-коричневых тонах, стены из дерева дорогих и редких пород, небольшой столик ближе к камину, а дюжина кресел вдоль стен лицом друг к другу.
        - Ждите здесь, - произнес диакон и, заметив выражение моего лица, строго добавил: - Они люди очень занятые, к тому же все не так молоды, как вы, сэр Ричард.
        - Но как Фидей Дефендер, - заметил я, - уже стар.
        - Простите?
        - Нет-нет, - заверил я, - никак не тороплю. Я тоже как бы весьма поразмышляю о высоком. В пределах моего исполинского духовного роста, разумеется.
        Он поклонился без улыбки, принимая смягчающую формулировку, почти шутку, отступил, постоял так со склоненной головой у двери, словно не зная, как поступить дальше, наконец вышел.
        Некоторое время я исследовал комнату, рассматривал затейливо исполненные канделябры, камин, это у меня проходит по графе «мыслить о высоком».
        Одно из кресел на возвышении, белоснежное, явно из слоновой кости, отделано серебром и золотом. Кардиналы сядут лицом друг в другу, между ними широкий проход, а кресло папы стоит так, что смотрит вдоль прохода на далекую дверь. Наверное, это что-то означает, в столь сложных и древних ритуалах каждый жест, слово и даже приподнятая бровь что-то да означают.
        Когда из коридора открылась дверь, я ковырял ногтем облицовку стены, стараясь определить, в самом ли деле дерево или же святость этого места сумела перестроить его в некое совершенно иное состояние.
        Кардиналы, все в пурпурных мантиях и красных шапках, заходят неспешно, усаживаются в разных концах комнаты, занимая то ли строго установленные места, то ли группируются по интересам и общим целям, везде есть левые, правые и центристы, здесь они, скорее, паписты.
        Я стоял в почтительном молчании, они здесь хозяева, я гость, хотя какой-то неинтересный, всего лишь двое-трое бросили на меня беглые взгляды и продолжают вполголоса тихие разговоры.
        Мой диакон вернулся вместе с кардиналами, посмотрел на меня строго и удалился. В числе последних вошли кардиналы Гальяниницатти и Мариоцетти, и хотя в комнате разошлись в разные стороны, мне почудилось, что успели о чем-то сговориться или, как говорят на верхах, достичь определенных согласованностей.
        Когда все расселись, и говор начал стихать, появился кардинал Бабзани, быстро прошел к оставленному для него месту за столом, но не сел, а сказал отрывисто:
        - Мы собрались по просьбе Верховного Инквизитора северных земель отца Дитриха, но не забывайте, что после дела, по которому прибыл Фидей Дефендер, нам предстоит решить еще несколько важных вопросов… Сэр Фидей?
        Я сделал шаг вперед, поклонился:
        - Готов ответить на любые вопросы.
        Бабзани сказал резким голосом:
        - Мы сократим обсуждение, если вы сами кратко и ясно выскажете, что вас привело сюда.
        Я ответил так же коротко:
        - Уверенность, что решение о карающей длани Господней… не совсем мотивировано.
        Бабзани сказал в легком нетерпении:
        - Господь свое решение вынес. Ничто не может его отменить!
        - Ничто, - согласился я. - И речь не об отмене. Разве не видите, что он дает нам тот же шанс, что давал и поколению Ноя?
        Бабзани поморщился.
        - Строить умозрительные спекуляции можно до бесконечности. Поговорите с нашими богословами! Они вам докажут все, что угодно. И тут же сами опровергнут еще более мастерски.
        - Все может быть, - ответил я с сильно стучащим сердцем. - То, что ваши богословы насчитали семьсот тысяч ангелов на острие иглы, несомненно, принесет великую пользу науке и прогрессу, положив начало научному методу. Однако здесь другое…
        Он чуть наклонился вперед, всматриваясь в мое взволнованное лицо:
        - Что именно?
        - Вера, - ответил я пламенно и перекрестился.
        Бабзани саркастически улыбнулся, кардиналы промолчали, даже отвели от меня вопрошающие взоры, словно им стало за меня неловко. По их лицам я видел, насколько глупо выгляжу, здесь не деревенские попики, которые и сами могут верить, я стою перед коллегией кардиналов, а это все прожженные политики, все верят только в силу церкви, как общественной организации, которая должна быть направлена на улучшение нравов дикого и злобного человеческого стада.
        - Мы не этого ответа, - заметил кардинал Гальяниницатти, - ждали от великого Фидей Дефендера…
        Кардинал Мариоцетти ехидно усмехнулся:
        - Что вы хотите, он же всего лишь король.
        Он начал подниматься, за ним другие, уже поворачиваясь в сторону выхода, я крикнул во весь голос:
        - А что, по-вашему, означает замедленное приближение Багровой Звезды?
        - Замедленное? - переспросил Бабзани с удивлением.
        Я ощутил промах, сказал поспешно:
        - Я не знаток, конечно, с какой скоростью и как должно это приближаться, дела Господни вне нашего разумения, хоть мы и по Его образу и подобию! Однако же, как мне кажется… мне кажется, Господь не настолько слаб, чтобы не в состоянии смести человечество одним ударом!
        Они остановились, кардинал Бабзани взглянул на меня зорко:
        - А у вас, сэр Фидей, объяснение уже готово?
        - Да! - выпалил я. - Господь давал такой же точно шанс поколению Ноя!.. Ему вообще отпустил сто тридцать лет, пока Ной сажал кедровую рощу, из которой должны вырасти деревья для постройки ковчега!.. Или, полагаете, Господь не мог вызвать потоп сразу?
        Они переглядывались, двое кардиналов все же направились к двери, но Бабзани вскинул руки и молча призвал остальных опуститься на свои места.
        - Вопрос интересный, - признал он со вкусом, - но это не значит, что ответ именно тот, который устраивает вас, юный Защитник Веры.
        - Ответ можно придумать любой, - отрезал я. - Уверен, здесь досужие умы именно в таких спорах и диспутах как раз и оттачивают мастерство. Однако вот самое реальное объяснение: Господь дает нам время!
        Бабзани спросил с интересом:
        - Для чего?
        - Для всего, - сказал я с вызовом. - Он дал нам свободу воли, теперь мы сами отвечаем за все, и вот Он желает увидеть, ответим ли? Или же, как и люди во времена Ноя, будут продолжать заниматься своими делами?
        Мариоцетти спросил со своего места:
        - А зачем Ему это?
        - Потому что Он хочет, - выпалил я, - чтобы мы спаслись! Но Он хочет, чтобы спаслись сами. Это проверка… такая же была во времена Ноя, но тогдашние народы ее не выдержали. Но мы… мы должны принять вызов!
        - Как? - спросил Бабзани с тем же интересом, его, похоже, забавляет мой пыл и детская вера в то, что удастся переломить то, чему суждено свершиться. - Как?
        - Главная ошибка современников Ноя, - сказал я, - была в том, что насчет потопа просто не поверили. Но на этот раз Господь сделал так, что мы зрим приближающийся потоп, на этот раз уже огненный.
        - Но времени дал меньше, - уточнил Мариоцетти.
        Я перекрестился и сказал твердо:
        - Господь никогда не возлагает ношу большую, чем люди могут вынести. Значит, если будем бороться с верой в сердце и яростью в душе, если не будем щадить себя во имя жизни наших детей, близких и вообще человечества… то сможем остановить погибель всего мира!
        - Блаженны верящие, - пробормотал он.
        - Значит, - спросил я остро, - вы не верующий?
        Он поморщился:
        - Верующий - не значит верящий, вы должны бы такое знать…
        Глава 9
        Он умолк на полуслове, быстро повернулся в сторону двери и склонился в почтительнейшем поклоне. Слуги, неподвижные и молчаливые, как големы, распахнули обе створки. Из коридора в комнату заседаний медленно вошел человек, чье величие сразу заполнило пространство, как если бы вошел большой слон с золотым паланкином магараджи на спине.
        Кардиналы поспешно встали, склонили головы и остались в таком положении. Папа, сгорбленный, но с поддерживающими его под руки помощниками, скорее из почтительности, так как сам довольно бодро прошел к оставленному для него трону, жестом повелел сесть замершим в смиренном молчании кардиналам.
        Держа богато оформленные томики Библии в руках, медленно и важно заняли места за спиной папы помощники, перекрестились, переложив книги в левые руки, смиренно опустили головы.
        Библии у всех рукописные, как я и ожидал, но одна привлекла внимание очень уж нестандартным оформлением, словно над ней поработали не только ювелиры, у всех книги украшены серебром и золотом, а еще и высококвалифицированные дизайнеры.
        - Мы все знаем, - сказал кардинал Бабзани, обращаясь вроде бы ко всем, но вводя в курс папу, - почему собрались. По настоянию Верховного Инквизитора северных королевств отца Дитриха проработали еще раз вообще-то уже решенный вопрос…
        Я вскинул руку и заговорил быстро, не дожидаясь, когда председательствующий даст мне слово, а то вдруг да не даст, что скорее всего:
        - Сберегая ваше драгоценное время, сообщу, к вашему облегчению, что приоритеты несколько сместились!
        Бабзани грозно сдвинул брови над переносицей:
        - Что еще?
        - Вопрос о деснице Господа, - сказал я громко, - поднимать не будем! Взамен сообщу радостную весть насчет падших ангелов. Большая часть из них, находясь на исправительных работах в аду, уже осознали свою ошибку! Они раскаялись и со слезами на глазах готовы просить прощения и милости Господа.
        Я посмотрел на всех радостными глазами, но кардиналы мало того, что промолчали, лица все такие же мрачные, кое у кого стали еще темнее, любые перемены вызывают страх и причиняют неудобства.
        Кардинал Бабзани поинтересовался строго:
        - Это, конечно, благая весть, за что благодарим, однако какое это имеет отношение…
        - К сожалению, - продолжил я быстро, обращаясь к нему, но поглядывая на неподвижного папу, - небольшая часть ангелов, всего один-два миллиона, совсем пустяк, не только не желают пойти на примирение, но стараются еще больше обострить существующую международную обстановку на местах и всюду!
        Кардиналы смотрят с такими же неподвижными лицами, я слышал как-то, что в старости некоторые приучились спать с открытыми глазами, а Бабзани поинтересовался:
        - Лорд Дефендер, безусловно, это очень великое событие… но почему вы полагаете, что папской курии до этого есть дело?
        Я посмотрел на папу, тот молчал, я сказал пламенно:
        - Папской курии до всего должно быть дело, ибо на папе держится весь мир!
        Папа взглянул на меня остро, Бабзани тоже перехватил взгляд понтифика, покачал головой:
        - Звучит, признаю, очень даже, однако…
        - Ангелы небесного легиона, - сказал я, - совместно с раскаявшимися ангелами ада готовятся нанести поражение новым мятежникам и окончательно решить вопрос о гнусной ереси в рядах посланцев Господа!..
        - И?
        - Но сложность в том, - сообщил я, - что ангелы не могут убивать ангелов, а ниже ада их уже не сбросишь. На этот раз нужно такое оружие, чтобы убивало ангелов, а это может сделать только человек. Потому мятежники освободили из котлов грешников и дали им оружие, чтобы те могли убивать небесных ангелов!
        Кардиналы начали негромко переговариваться, папа все еще молчит и рассматривает меня испытующе.
        - Это серьезно, - проговорил Бабзани с озадаченностью в голосе. - Что просит Великий Инквизитор?
        - Дать мне оружие, - сообщил я, - из тайных хранилищ Ватикана. Я его немедленно верну, как только подавим гнусный мятеж против законной власти.
        Кардиналы заговорили громче, я чувствовал возмущение такой наглостью, а Бабзани сразу покачал головой.
        - Оружие библейских времен, - произнес он, - не может быть передано человеку даже на время.
        - Почему? - спросил я. - Мир вот-вот погибнет! Вы это знаете. Почему нельзя?
        Папа продолжал рассматривать меня, а кардинал Бабзани, как глава коллегии и, как догадываюсь, ее декан, посмотрел на меня свысока и уничижительно.
        - Вас не удовлетворяет запрет папской курии, - спросил он, - одобренный папой Карлом Восьмым?
        - Это когда было? - спросил я. - Тогда мир не готовился сгореть в адском пламени! Я обращаюсь к его святейшеству сказать наконец-то свое веское слово. Он и только он определяет в данное время, что можно использовать, а что нельзя, но мы все понимаем, использовать нужно все, до чего можем дотянуться! Когда Господь велел нам плодиться и даже размножаться, Он хотел, чтобы мы жили! Это Его самая первая и самая важная из заповедей!
        Кардинал Бабзани помедлил, бросил осторожный взгляд на папу, все еще погруженного в раздумья.
        - Знамение в небе, - произнес он значительно, - есть ясное доказательство Божьей воли…
        - Это знамение можно толковать по-разному, - возразил я. - Что скажет его святейшество?
        Папа поглядывал на меня из-под опущенных век, все еще помалкивает, но мне казалось, разговаривает со мной на языке, которого мне пока не понять, однако нечто ему отвечает во мне.
        Кардиналы не двигались и смотрели в его сторону настороженно, наконец папа произнес, не меняя выражение лица:
        - Викарию надлежит немедленно провести Защитника Веры в тринадцатое хранилище, именуемое также ангаром на языке древних. Там совместно подберете необходимое… разумеется, при условии немедленного возвращения артефакта библейских пророков на место.
        Бабзани нервно сглотнул слюну, а папа поднялся легко, его помощники выстроились за ним и так же клином покинули помещение.
        Кардинал Гальяниницатти улыбнулся мне широко и, как мне показалось, с облегчением.
        - Как хорошо, сэр Фидей, - произнес он с чувством, - что не было никакого обсуждения. Иначе бы мы вас утопили.
        Бабзани сказал резко:
        - И все-таки это огромный риск! Сэр Фидей, как мы знаем, вроде бы ломится напролом к верной цели, однако душа его черна, и на пути к построению Царства Небесного он без всякой жалости рушит…
        Судя по лицам кардиналов, они разделяют озабоченность главы коллегии, только Гальяниницатти заметил елейным голосом:
        - Так уже бывало в годы смут и больших бед для церкви. Штурвал удавалось удержать лишь в твердых руках и провести наш корабль сквозь бури, даже выбрасывая за борт тех, кто старался помешать или даже требовал повернуть назад.
        Он повернулся ко мне, я как можно более скромно и благочестиво перекрестился.
        - Иисус изрек, - сказал я, - раскаявшаяся блудница для него дороже сотни девственниц. Думаю, он тоже был бы рад, что я с такой чернющей душой, как вы говорите, пошел сражаться за его идеи! Это значит, они верны, если даже я…
        Бабзани ждал, но я нарочито молчал, и он, поморщившись, сказал нехотя:
        - Да, несомненно, однако… я почти сожалею о своей резкости, но вы должны понимать нашу настороженность в отношении таких, гм, раскаявшихся.
        Один из кардиналов пробормотал в сторонке:
        - Видели мы всяких раскаявшихся.
        Мариоцатти вставил:
        - Сегодня он раскаялся, а завтра снова идет убивать и грабить!
        Наступило несколько неловкое молчание, я сказал саркастически:
        - Спасибо за высокую оценку! И за откровенность. Церковь действительно медлительна и осторожна, однако мы знаем примеры, когда умела действовать быстро, решительно и нестандартно.
        Бабзани сказал со вздохом:
        - Сэр Фидей, вон кардинал-викарий Чиппелло. Он проведет вас в нашу сокровищницу. А теперь мы переходим ко второму вопросу, касаемому изменения в конгрегациях…
        Я понял, что покинуть помещение нужно как можно скорее, здесь люди занятые, поклонился и почти стрелой вылетел в коридор, хотя в Ватикане любая поспешность выглядит предосудительно.
        Вслед за мной вышел один из кардиналов, такой же как и все, в красной мантии и красной шапочке, с особым кардинальским кольцом на пальце, обычное скромное облачение, совсем не то, что литургическое, однако я ощутил исходящую от него силу власти, словно он не только кардинал-викарий, то есть заместитель папы, но и вице-канцлер, это должность, как и кардинал-викарий, наиболее приближена к папе римскому.
        - Сэр Фидей, - произнес он деловито.
        - Да, ваше преосвященство?
        - Следуйте за мной, - распорядился он. - Хотя дело важное, однако оно у меня не единственное.
        - Не отстану, - заверил я с радостно стучащим сердцем.
        Он кивнул, не глядя в мою сторону, и дальше я в самом деле старался не отстать, потому что он двигается достаточно быстро, словно его несет по идеально ровному льду.
        Спустившись еще на этаж, мы прошли ряд залов, куда свет проникает только в окна, расположенные в стенах у самого потолка, а дальше нас повели ступени вниз и вниз.
        Сперва то и дело встречали стражей, крепких парней, что провожали нас подозрительными взглядами, потом дальше как лестницы, так и залы оказывались пустыми, но всякий раз кардинал останавливался у входа, трогал каменную стену и произносил начальные слова молитвы.
        С каждым этажом вниз молитвы становились сложнее и длиннее, мое сердце стучало учащенно, мне можно не объяснять, чем вызвано такое усердие.
        Наконец мы опустились на уровень, где проход перекрывает одна-единственная дверь, но целиком из металла, покрытая сложными барельефами с изображениями драконов, единорогов и прочих животных, что значит точно дохристианское творение, нет и намека на крест или постные лики святых.
        Еще я обратил внимание, что пол перед дверью рифленый, как рукоять моего меча, только квадратики покрупнее. Кардинал потрогал дверь в разных местах, словно проверяя, никакая ли фигурка не сбежала за это время.
        - Это она и есть, - спросил я, - сокровищница Ватикана?
        Кардинал хмуро покосился в мою сторону.
        - Не обольщайтесь, - произнес он холодно, - что мы прошли сюда так легко. На всем нашем пути не было и шага, где вас не ждала неминуемая гибель от незримой охраны.
        - Догадываюсь, - ответил я смиренно, - Ватикан должен уметь защищать свои сокровища. А как насчет этой двери?
        - Ждите, - ответил он. - Сейчас ее открывают. Для этого требуются усилия двенадцати особо допущенных к этому священному таинству кардиналов.
        - Ага, - сказал я глубокомысленно, - все понятно.
        Он снова бросил косой взгляд, уже несколько удивленный, как это мне может быть понятно, когда кроме нас здесь никого, где же эти двенадцать кардиналов, но я жду спокойно, и он вздохнул и начал смотреть в дверь уже с заметным нетерпением.
        Я ждал чего-то необычайного, дверь либо исчезнет, либо ее отстрелит стремительно в потолок, однако она лишь дрогнула и осталась в том же положении.
        Кардинал сказал бодро:
        - Ну, покажите, сэр Фидей, сможете ли открыть одной рукой!
        Я фыркнул, взялся обеими за мощную дверную ручку, что не ручка, а толстая скоба, потащил на себя, упираясь ногами в пол, теперь понятно, зачем он такой ну совсем не гладкий.
        Если бы все сокровища мира свести в один банк, то дверь в его хранилища могла быть примерно такой же массивной, толстой и явно открываемой не только с помощью моих мускулов.
        Когда я приоткрыл наполовину, кардинал бросил недовольно:
        - Достаточно.
        Он вошел первым, а я сделал шаг следом и застыл с раскрытым ртом и выпученными глазами. Зал настолько огромный, что вдали в темноте теряются стены, как боковые, так и та, что напротив, свод поддерживают ряды по-старинному толстых колонн, а несколькими рядами расположены стеллажи… с книгами.
        - Библиотека, - выдохнул я. - Все верно… это и есть настоящие сокровища!
        Кардинал оглянулся.
        - Да, - спросил он с интересом, - вы так считаете? Странно…
        - Почему?
        - Мы идем дальше, - объяснил он. - Туда, где вам все-таки понятнее и привычнее.
        - Почему?
        - Разве вы не человек меча?
        Он прибавил шаг, а я спешил следом и все озирался по сторонам, везде толстые манускрипты, иллюминированные и простые, инкунабулы, редчайшие фолианты, все в бронзе, меди, даже в переплетах из темного серебра или вообще неизвестного мне металла, это же сколько там всяких тайн, которые вообще-то никому сейчас не нужны, все это собрать и сжечь, но как же, варварство, нужно хранить и беречь, пусть даже это вредное язычество и пропаганда гедонизма, так противного строгому и нравственному христианству…
        Мне казалось, прошли целую милю вдоль этих полок с удивительными сокровищами, пусть даже бесполезными, как почти весь антиквариат, наконец впереди выросла уходящая в темноту свода стена.
        Я с вопросом в глазах посмотрел на кардинал-викария, он недовольно повел бровью, в стене с явной неохотой проступила дверь, больше похожая на массивные врата.
        - Мы пришли, - сказал он коротко. - Сосредоточьтесь на молитве.
        - Какой?
        - Любой, - ответил он безучастно и добавил: - Важно состояние духа.
        - Бодрое, - отрапортовал я. - Убивать и грабить!
        Он поморщился.
        - Христианство, - напомнил строго, - мирная религия. Убивать и грабить можно только за правое дело.
        - И насиловать! - добавил я.
        - И насиловать, - согласился он. - Но только в интересах распространения правильного мировоззрения на мироустройство.
        - Понятно, - ответил я, молитвы не могут быть воинственными, постарался настроиться на то, как хорошо, когда на земле мир и благоденствие, можно наконец-то сосредоточиться на прогрессе, равноправии, вертикальном развитии. - Господь да осуществит наши благие помыслы…
        Он покосился с недоверием, какие у такого здоровенного могут быть благие помыслы, однако потянул дверь на себя, и она пошла за ним медленно и печально, почти с ожидаемой музыкой, но бесшумно.
        Глава 10
        Я переступил порог с трепетом во всем теле, ожидая нечто необыкновенного. Однако помещение хоть и просторное, уходящее вдаль, но вдоль стен обычные столы, перемежающиеся огромными сундуками. Кое-где некие экспонаты развешаны просто на стенах, но чаще лежат в беспорядке, как показалось, на столах.
        Кардинал остро взглянул на мое несколько разочарованное лицо:
        - Как себя чувствуете?
        - Ожидал нечто более, - признался я.
        - А оказалось менее?
        - И весьма, - уточнил я. - Даже в какой-то мере зело. Хотя и обло.
        Он тяжело вздохнул:
        - Великие вещи, как и великие люди, не кричат о себе и не стараются выделиться чем-то внешне. Видите вон на столе охотничий рог? В него не протрубить достаточно громко, не так ли?.. Однако один его звук обрушил стены Иерихона. Рядом простой вроде бы камень, но в нем страшная сила, ибо им совершено первое убийство на земле, когда Каин приревновал своего брата… А вон тот камень впитал кровь последних защитников крепости Моссад, когда они убили свои семьи и покончили с собой, чтобы не быть римскими рабами…
        Я перевел дыхание, спросил уже другим тоном:
        - А вон то собрание посохов?.. Что-то вот тот кажется странно знакомым.
        - Только один? - спросил он тихо и с почтением. - Это посохи и жезлы, что тогда были тоже посохами, пророка Моисея, Авраама, Аарона, Елисея, Иеремии, Иезекииля и десятков других великих, что бродили по древним землям и страстными проповедями не давали угаснуть искре божьей в людских душах…
        - У меня уже озноб по шкуре, - признался я.
        Он кивнул, на хмуром лице отразилось смутное удовлетворение.
        - Я вообще упал в обморок, - проговорил он, - когда впервые все это увидел.
        - Ой, - сказал я льстиво, - вы тонкая натура!
        Он сообщил с некоторой похвальбой, лесть нравится всем:
        - Семь лет ушло, пока переписал… Пойдемте, вам нужно что-то выбрать.
        - Выбрать, - ответил я, - а можно возьму все?
        Он впервые улыбнулся:
        - Понимаю, понимаю такое желание.
        - Да у меня прозвище такое, - объяснил я виновато. - Ричард Загребущие Руки. Или короче - Ричард Загребущий. Можно проще - Загребун.
        Он не отвечал, а я шел следом, то и дело задерживаясь, не в силах оторвать взгляд то от лука Нимрода, стрелой из которого тот достал небо так, что обратно вернулась в крови, то от меча Иисуса Навина, с виду куда уж простого и слишком короткого, чтобы мог сойти даже за одинарный…
        На отдельных столах всякие мелочи вроде срезанных волос Самсона, в которых осталась и накопилась со временем его исполинская сила, заколка для волос Вирсавии, брошка Сюзанны, ожерелье Клеопатры…
        Я ахал, всплескивал руками, восторгался, бывал сражен под корень, наконец взмолился:
        - Неужели все это будет спрятано под землю? Где, возможно, исчезнет навсегда?.. Почему не раздать верным слугам церкви и не попытаться дать отпор Маркусу?
        Он бросил на меня осторожный взгляд:
        - Сэр Фидей… или вас лучше называть лордом Дефендером?.. В отношении вас решение уже принято папой, это никто не оспорит. В отношении остальных…
        - А что остальные?
        - Слишком велик соблазн, - ответил он. - Соблазн воспользоваться такой мощью в своих личных интересах.
        - А я?
        Он кисло улыбнулся:
        - Наш папа человек очень проницательный. За вашим ерничанием, о котором тоже известно, сумел рассмотреть, судя по его решению, человека либо честного и по юности еще бескорыстного, либо слишком большого хитреца, что не станет вот так в лоб пользоваться первой же возможностью. Полагаю, он поверил, что вы вернете любую вещь, взятую отсюда, и постараетесь сыграть на своей чистоте и благородстве, чтобы потом хапануть нечто большее.
        Я пробормотал озадаченно:
        - Что, в Ватикане совсем не осталось честных людей?
        - Здесь очень высокие ставки, - ответил он уклончиво. - Приходится предполагать худшее. Во избежание.
        - То есть, - уточнил я, - на всякий случай считать всех жуликами?
        Он невесело улыбнулся:
        - Странно звучит, да? А вы знаете другой способ?
        - Нет, - ответил я честно. - Но в моем окружении ставки поменьше. Если кто и сжульничает, он не погубит мир. Но папа… гм… наверное, он видит в моей душе больше, чем я сам.
        - Он такой, - подтвердил кардинал. - Умеет читать даже в самых темных душах. А ваша, возможно, не самая темная на свете. Я, честно говоря, ожидал увидеть на вашем месте человека намного старше. Ваша молодость, увы, удручает.
        Я сказал с обидой:
        - Ну почему, если молод, то обязательно дурак?
        - Я этого не сказал, - проговорил он с улыбкой.
        - Но подразумевали, - сказал я.
        - Подразумевал, - согласился он. - Я основывался на своем опыте. Я вот был дураком в ваши годы. Потом, правда, умнел. Но не рывками, а так, плавно… Кстати, а вот столы с поясами. Смотрите, какое разнообразие! От пояса самого Каина, что просто веревка, до пояса некого странного героя древних времен, который появился из ниоткуда, совершил многие подвиги, а затем исчез. К счастью, доспехи остались. Правда, почти все растащили, но пояс и латные рукавицы удалось сохранить.
        - А где рукавицы? - спросил я.
        Он отмахнулся:
        - Для рукавиц там дальше три отдельных стола. И еще семь шкафов, для тех, что попроще.
        Я с колотящимся сердцем рассматривал изящные перчатки древнего героя, почти понимая, что они собой представляют, чувствуя их огромные возможности, но кто знает, осталась ли в них древняя мощь, или же это только бесполезное железо.
        - Нет, - ответил я с сожалением, - если нельзя захапать все, то лучше выбрать то, что наверняка пригодится в бою.
        - Кстати, - сказал он, - самое главное я еще не упомянул.
        - А что главное?
        - Это церковное имущество, - напомнил он строго, - вы обязуетесь вернуть его сразу же после битвы. Согласны?..
        - Разумеется, - сказал я поспешно, - сразу же и привезу.
        Он сделал отстраняющий жест:
        - Не нужно. Оно у вас исчезнет, как только закончится битва. Достаточно вашего согласия, которое вы только что высказали. Что с вами?
        Я сказал осторожно:
        - Вижу, нужно прикусить язык и быть поосмотрительнее. А то вот так ляпнешь что-то…
        - Не ляпайте, - посоветовал он.
        - Здесь, - спросил я, - как везде в верхах, все фиксируется?
        Он посмотрел внимательно:
        - Не знаю, о чем вы, но каждое ваше слово чем-то обязывает вас.
        В конце помещения показалась в стене простая дверь из темного дерева. Кардинал-викарий замедлил шаг, перекрестился, я обратил внимание, что руки дрожат, а самого его вообще трясет.
        - Кардинал, - сказал я настороженно, - кардинал Чиппелло!
        Он проговорил вздрагивающим голосом:
        - Сейчас-сейчас… Минутку, это пройдет…
        - Здесь опасно? - спросил я.
        Он помедлил, кивнул:
        - Для слишком уж ревностных христиан… Но вы не такой, верно?
        - Ревностный, - заверил я, - но не слишком. Когда ревностный с головы до ног - это чересчур. Мне такое нельзя, я за люд и будущую поступь прогресса отвечаю.
        Он сказал со вздохом:
        - Но все же соберитесь, помните о своем великом предназначении… или о своих великих обязанностях, что вам ближе.
        - Готов, - ответил я бодро, хотя под ложечкой противно заныло. - Человек был создан Господом ни к чему не готовым, но способным всему обучиться.
        Он взглянул косо:
        - Вы способны?
        - Человек на все способен, - ответил я смиренно и перекрестился. - Не знаю, хорошо ли это - быть способным на все… Но верю, Господи! Я такой доверчивый…
        Он приложил обе ладони к двери и некоторое время стоял с закрытыми глазами. Дверь после недолгой паузы дрогнула и отворилась вовнутрь, выказывая, что строилась еще дикарями, не знакомыми с правилами безопасности.
        Комната пуста, лишь посредине легкий столик, а на нем, почти занимая целиком столешницу, массивная книга, от которой я сразу ощутил идущее мне навстречу радостное тепло.
        Книга в темном переплете из кожи неведомого зверя, только страницы словно бы не страницы, а срез тщательно отполированного металла, что немыслимо для манускриптов, где как страницы ни подгоняй, все чуть короче или длиннее соседних.
        Кардинал прошептал молитву, я чувствовал себя странно, словно незримый зверь, заполняющий собой всю комнату, с интересом обнюхивает меня, причем - целиком, даже внутренности, мысли и чувства.
        - Кардинал? - спросил я шепотом.
        - Это Книга Разиэля, - ответил он с благоговением. - Ангел Разиэль стоял рядом с престолом Творца и записывал все, что там говорилось и обсуждалось. Когда Адама и Еву вышибли из рая, Разиэль тайком дал им эту книгу, чтобы лучше понимали Всевышнего и могли вернуться, найти правильную дорогу.
        - Здорово, - сказал я.
        - Однако херувимы, - продолжил он молитвенно, - глубоко обеспокоенные поступком Разиэля, выкрали книгу у Адама и бросили ее в море. Творец, понимая мотивы Разиэля, не стал его наказывать и даже пенять, просто велел Рехабу, князю морей, поднять книгу с морского дна и вернуть Адаму.
        - Не размокла, - сказал я. - Хороший материал. Или недолго пролежала?
        - От Адама, - продолжил он, не слушая меня, - эта книга перешла к Еноху…
        - Который стал Метатроном? - уточнил я, не упустив возможности щегольнуть эрудицией. - Там, на небесах?
        - Но книга осталась на земле, - сообщил он значительно, - потом Ной из нее черпал инструкции, как строить ковчег… в общем, она и есть главное сокровище Ватиканской библиотеки.
        Я охнул:
        - Так что же вы… Как можно отказаться от возможности знать все, о чем говорит Творец? И что задумывал? И что получалось?
        Он посмотрел на меня с грустью:
        - Ну да, конечно, узнаю юношеский пыл. Но подумайте сперва, к чему это может привести. Нет-нет, в самом деле подумайте, представьте!
        Я помотал головой:
        - Простите, отец, просто не имею времени. Я спешу. Просто сам не знаю, как спешу!..
        Он подтянулся, произнес почти как молитву:
        - Его святейшество папа позволяет вам открыть книгу на нужной странице. Там есть малое имя Творца. Если его произнести, будет разрушен целый мир.
        Я спросил опасливо:
        - А если большое?
        - Рухнет вселенная, - ответил он кратко. - Но папа решил довериться вам. Подойдите ближе.
        Сам он остался на месте, а я сделал осторожный шаг к столику. Неведомый зверь насторожился, снова обнюхал меня, я почти увидел недоумение в глазах, которых вообще-то нет, недоверие, однако я шагнул еще и оказался перед столом с книгой Разиэля.
        От массивного переплета пошел мягкий свет. Я замер, не смея дышать, Книга открылась, а страницы начали перелистываться все быстрее и быстрее. Донесся легкий шелест, точно это не бумага, я иногда замечал повисающие в воздухе странные буквы, словно отмеряющие главы, за это время успевало, как понимаю, пролистнуться несколько сотен тысяч страниц, если не миллионов, явно Разиэль в самом деле записывал все подряд, не отделяя важное от неважного, хотя для потомков все выглядит важным и священным, как реликвии старины, которые сами по себе ничего не представляют.
        Шелест внезапно прервался, страница легла на свое место, а следующая, приподнявшись, опустилась обратно.
        Кардинал все еще у самой двери опустился на колени и смиренно опустил голову. С трепетом во всем теле я наклонился, прозрачная стена исчезла, и я вперил жадный взгляд в начертанное и неначертанное, но существующее там Имя.
        - Все, - произнес я не своим голосом. - Нам пора обратно.
        - Вы точно запомнили? - спросил кардинал издали с сомнением в голосе. - Имя Всевышнего, как считается, вообще непроизносимо человеком.
        - Да, - согласился я, - ни человеком, ни тем более ангелом…
        Он смотрел непонимающе, а я не стал объяснять, что вообще-то при нужде могу прокрякать и птеродактилем или прохрюкать стегоцефалом.
        Вполне возможно, именно для того, чтобы я мог в нужный момент вышептать полученное сейчас Имя, мне и дано было умение трансформации.
        А вовсе не для всякой удалой хрени вроде дурацких подвигов а-ля Великий Дракон Всех Порву.
        Глава 11
        Когда мы покидали сокровищницу с Книгой Разиэля, незримое существо сопровождало меня до двери, не сдвигаясь с места, так как заполняет не только комнату, но и, догадываюсь, вселенную.
        Я чувствовал дружеское тепло, словно рядом Бобик, только на этот раз в роли Бобика я.
        Кардинал-викарий Чиппелло со вздохом облегчения закрыл за нами дверь, лицо потрясенное, глаза вытаращены.
        - Я всего третий раз вхожу в эту комнату, - выговорил он с трудом. - И никогда не ступал дальше порога! А чтоб заглянуть в Книгу…
        - Зато с вас и не спросят, - утешил я. - А мне достанется по полной, если что не так… Вообще-то прекрасно понимаю и одобряю драконовские меры по охране всей сокровищницы Ватикана!
        От ответил с тяжким вздохом:
        - Спасибо на добром слове.
        - Простому народу, - сказал я, - а он весь простой сверху донизу, нельзя о таких вещах даже знать, не только владеть. Каждый сразу раскроет варежку.
        Он грустно улыбнулся:
        - Вы, конечно, не простой.
        - Всяк считает себя непростым, - ответил я уклончиво, - а насколько это соответствует истине, видно по тому, для чего живем и чему служим. Большинство, что не секрет, служат желудку и чреслам, не так ли? Только крохотная часть служат высоким идеям, а это непонятно простым людям. Да и то эти идейные служат так, что постоянно воюют друг с другом.
        Он вздохнул, перекрестился.
        - Дьявол никогда не устанет смущать наши души.
        - С этим боремся с переменным успехом, - заверил я, - но в целом постепенно побеждаем.
        Он перекрестился.
        - Слава богу.
        Я спросил понимающе:
        - Мне нужно будет поблагодарить папу?
        Он вскинул брови в вопрошающем жесте.
        - В смысле?
        - Ну не взяткой же, - пояснил я. - Когда такие сокровища, какого коня можно сунуть в конверте? Я имею в виду простое королевское спасибо и к нему чё-нить еще, только скажите чё именно.
        Он сказал понимающе:
        - А-а, это… Мы передадим ваше спасибо. Этого достаточно.
        - Уверены?
        - Папа очень занят, - сообщил он, - вы же понимаете, что нам предстоит.
        - Тогда отбываю немедленно, - сказал я. - Значит, мне достаточно будет только произнести Малое Имя Господа…
        Он покачал головой:
        - Не совсем. Насколько я понял, вам предстоит оказаться в самой гуще некой битвы со Злом. Именно там, в сердце логова Врага, вы и скажете это Имя.
        - Понял, - ответил я послушно. - Иначе да, могу разрушить сдуру не совсем то.
        Он покосился ко сторонам.
        - Отбывать вам лучше из отведенной для вас комнаты. Или необходим простор?
        - Нет-нет, - заверил я. - Могу откуда угодно. Жаль, не могу так же с местом назначения.
        Он невесело улыбнулся:
        - Никто не может. Пусть Господь будет с вами, сэр Фидей!
        - Я постоянно чувствую Его могущественную и ласковую длань, - заверил я. - Что есть лепота души моей.
        Он проводил меня до моей комнаты, но входить деликатно не стал. Думаю, посторожит в коридоре, чтобы никто не входил, а потом еще и заглянет ко мне, чтобы удостовериться в отбытии.
        Даже в Ватикане, мелькнула мысль, тайно пользуются вещами древних, все об этом знают и все делают вид, что ничего такого не происходит. Вообще-то так единственно верно, это усиливает мощь Ватикана, но в то же время заставляет общество усиленно развиваться самому, а не надеяться на щуку в проруби или джинна в кувшине, чем являются уцелевшие вещи давно минувшей эпохи.
        Подошвы опустились на каменные плиты собора так мягко и с высоты в миллиметр, что я абсолютно не уловил перемещения, словно грубой мощи черной короны Темного Властелина, которая проламывает пространство, как таран, изящно помог сам святой Ватикан.
        Никакой тошноты, головной боли, слабости, явно какие-то механизмы папского дворца сработали с ним в связке, в то время как раньше я передвигался словно на плохо работающем автомобиле без ветрового стекла и амортизаторов.
        В соборе тихо, из высоких окон наискось падают на пол рассеянные лучи. В храмах не должно быть яркого света, для сосредоточения мыслей и зарождения научного метода познания мира необходим полумрак. Методом проб и ошибок пропорции найдены и закреплены в инструкциях для строителей.
        Я заметил бредущего закапюшоненного священника, взгляд долу, такой не заметит появления, пока не ударится лбом в мою, надеюсь, широкую и достаточно выпуклую грудь.
        - Эй, - сказал я вежливо, - отче!..
        Он повернул голову, произнес чем-то знакомым голосом:
        - Слушаю твои грехи, сын мой.
        - Обойдешься, отче, - ответил я. - Мир спасать надо, а не исповедоваться. Отец Дитрих хде?
        Он вздохнул с укором, вытянул руку, указывая направление:
        - В правом зале принимает молодых монахов.
        Я с подозрением всмотрелся в острый подбородок, покрытый грубой черной щетиной.
        - Что-то ты, отче… Азазель! Ну ты даешь! Ты что, вхож в церковь?
        Он чуть приподнял капюшон, на меня остро взглянули хитрые веселые глаза.
        - А почему нет?.. Я не враг. Хоть и не союзник.
        - А почему тайком?
        - А чтоб церковники не радовались, - сказал он, - заполучив такую раскаявшуюся жертву.
        - А ты раскаялся?
        - Нет, конечно, - ответил он с достоинством. - Только они не поймут. У них только две градации: раскаявшиеся и нераскаявшиеся. Как съездил?.. В смысле, побывал?
        Я огляделся по сторонам.
        - Потом. Сперва перетру с отцом Дитрихом, он составил мне протекцию в Риме. Ему и должен сообщить первым, так принято.
        - Успеха, - сказал он и добавил в спину непонятное: - Святоша…
        Великий Инквизитор словно почуял мое прибытие, а то и в самом деле почуял, чем выше ранг - тем выше возможности, вышел из комнатки с группой священников.
        Я поспешил навстречу, поклонился и поцеловал руку.
        - Отец Дитрих…
        Он повернулся к священникам:
        - Продолжайте до вечера, а потом я подскажу, в каком направлении двигаться дальше.
        Они поклонились и торопливо отбыли, а он поднял взгляд на мое исполненное кротости лицо. Я смиренно потупился.
        - Говори, сын мой, - сказал он в заметном нетерпении.
        - Отец Дитрих, - сказал я торжественно, - я побывал в Ватикане и был принят самим его святейшеством папой!.. Душа моя восполнилась умилением и всяческим энтузиазмом, возвышенным и восторженным.
        Он кивнул, строгий и сосредоточенный, но я видел, что мои слова польстили его самолюбию, оно в каждом из нас, только настоящие мужчины его не выказывают слишком явно.
        - Что насчет помощи?
        - Благодаря вашему письму, - сказал я, глядя ему в глаза, вдруг да сморгнет, - и великодушному заступничеству, папа личным декретом, даже буллой, хотя и устной, а также неофициальной, изволил разрешить мне самому выбрать по руке что-то из сокровищ Ватикана!..
        - Прекрасно, - ответил он нетерпеливо, даже не поинтересовавшись, что взял, словно я щебечущая женщина, сообщающая восторженно, какие фрифлюлики купила на распродаже, - спеши, сын мой. Собаки воют уже и днем!.. Бедные животные чуют гибель всему живому и скорбят, что не могут защитить своих хозяев.
        - Я сейчас же, - сказал я, - вы позволите… в храме?
        Он поморщился:
        - Если это очень важно.
        - Надо утрясти кое-что с Мишей, - сказал я и, увидев недоумение в его глазах, уточнил: - С архангелом. Архистратигом как бы. Главой небесного легиона как бы.
        Он вздохнул, посмотрел с укором:
        - Да, сын мой. Для него это место будет наиболее…
        - Ой, спасибо!
        Он указал в сторону неприметной двери за аналоем, куда могут входить только священники:
        - В виде исключения.
        - Благодарю, отец Дитрих!
        Комнатка чистая, сильно пахнет ладаном и восточными ароматами. Я прямо от двери вышел на середину, кровь стучит в висках, собрался с духом и сказал внятно:
        - Михаил!.. Архистратиг Михаил!
        Полная тишина, только на грани слышимости ударили в колокол.
        - Михаил! - прокричал я громко. - Я, Ричард Длинные Руки, человек и хозяин мира, созданного Всевышним, повелеваю тебе явиться и встать передо мной немедленно!
        Ничего не произошло, тогда я набрал в грудь воздуха и сказал страшным голосом:
        - Михаил! Господь создал этот мир и вручил его мне, сделав своим наследником. Ты тогда поклонился мне, признавая мою власть над созданным миром и над ангелами в том числе… Если не явишься, то это мятеж! То, что я так сочту, тебя мало волнует, знаю, но Господь тоже так сочтет, как ты понимаешь тоже!
        У противоположной стены засиял яркий свет, собрался в сверкающую плазменным огнем дугу, а из-под нее вышел, пригибаясь, огромный римский центурион, таким Михаил показался вначале, хотя, конечно, по рангу он трибун или даже легат в зависимости от того, какой период римской истории представляет.
        На него почти больно смотреть, настолько весь блещет золотом, начиная от золотых волос и заканчивая золотом сандалий с тонкими ремешками, завязанными под коленями. Особенно блестит кираса с выдавленным сложным барельефом, полным символики, в которой не люблю разбираться, я же прост и понятен, того же хочу и от других. Блестят поножи и даже латная юбка, на которую стараюсь не смотреть слишком часто, хотя для меня юбка на самце всегда выглядит несколько смешно, хотя, с другой стороны, какой из Михаила самец?
        У меня гора рухнула с плеч, но я с величайшим трудом не выказал облегчения, а заявил с надменностью:
        - Что-то медленно шевелишься!.. Посланцы обязаны являться на зов мгновенно!
        Он рассматривал меня с нескрываемым интересом и таким же презрением.
        - Человек, - произнес он так, словно разговаривает с червяком, - я появился вовсе не потому, что повиновался твоему презренному зову! А чтобы посмотреть на презренное существо, осмелившееся… да-да, осмелившееся на такую презренную дерзость!..
        - Что-то язык у тебя небогат, - сказал я едко. - Военная косточка? Все еще ничему у людей не научился?
        Он переспросил в изумлении:
        - Что-о-о?
        - Ты поклонился мне тогда, - сказал я резко. - Поклонишься и теперь!
        Он покачал головой, в глазах надменное высокомерие разгоралось все ярче.
        - Смертный, - произнес он с невыразимым презрением. - Ты что-то не понял.
        - Ну-ну, чего?
        - Творец, - произнес он тем же тоном, - велел нам поклониться, чтобы признать тебя существом, которое допущено в райский сад.
        - Вы и животным кланялись? - спросил я едко. - Кстати, можешь сесть. Ничего, что я пригласил тебя в церковь? А то вдруг вы уже и ее не признаете…
        Он сказал терпеливо:
        - То неразумные животные, а ты был существом, что умело разговаривать. Творец в своей невероятной милости позволил тебе приблизиться к нашему подножью и внимать нашему величию, мудрости и благородству. Нам не очень хотелось признавать за тобой столь высокий ранг, ты не отличался от животных, однако мы в своем большинстве не решились перечить Творцу…
        Он осмотрелся, в комнате чисто и девственно скромно, хмыкнул и опустился в кресло у стола, откуда смотрел на меня, как на просителя у большого начальника.
        - Ну да, - сказал я саркастически, - а Самюэль, Азазель, Вельзевул… они оказались настолько заносчивыми, что отказались даже кивнуть человеку в знак приветствия?
        Он ответил спокойно и по-прежнему высокомерно:
        - Не только…
        - А что еще?
        - Надо было, - пояснил он, - не только кивнуть, но и признать за человеком право бродить в саду, где вздумается, чего животным вообще-то не позволялось.
        - Ну-ну?
        Он сказал терпеливо:
        - Нужно было признать за ним право обращаться к нам с вопросами по своему желанию, а не когда этого изволим мы…
        Я ощутил, что, стоя перед ним, пусть даже начну прохаживаться взад-вперед, все равно буду выглядеть просителем, придвинул себе кресло, сел и сказал со злым интересом:
        - И это настолько задело вашу гордость небесных ангелов?
        - Да, - ответил он твердо и посмотрел мне в глаза прямо и немигающе.
        Я ощутил нарастающую неуверенность, ангелы вроде бы по своей природе не умеют лгать, но в то же время свергнутые на землю чему только не научились у людей… С другой стороны, эти на землю не спускаются, потому вроде бы чище.
        С трудом раздвинув губы в насмешливой улыбке, я проговорил как можно более веско:
        - Михаил… Я даже готов поверить, что за столько времени ты забыл саму суть повеления Господа, хотя это уже само по себе проступок. Да что там проступок, это преступление! Серьезное преступление. Значит, лично ты решил не выполнять повеление Господа, понятно. Хорошо, спрошу остальных, а потом мы с Господом решим, что с вами делать. Я вообще-то предложил бы полную ликвидацию. Зажрались старые слуги, забыли о своем назначении всего лишь посланников… начали присваивать все новые функции. Но Господь долго терпит, но больно бьет.
        Мы сидели теперь друг напротив друга, и хотя он в золоте, а я в стальных доспехах, но «все куплю, сказало злато, все возьму, сказал булат», так что мой ранг ничуть не выглядит ниже, на войне булат ценнее злата. Архистратиг как будто понял, прижал руки к сердцу, но ладони уперлись в выпуклую кирасу из надраенного золота.
        - Человек, - произнес он почти проникновенно, - поверь!.. Ты все не так понял!..
        - Михаил, - ответил я, чувствуя, как победно начинает стучать сердце, - вешай лапшу другим ангелам. Я человек, ты что, не понял?.. Я понял даже то, что ты до сих пор не… усвоил, говоря политкорректно. Хорошо, давай пока о другом.
        Он произнес надменно, словно я уже стою перед ним на коленях:
        - Говори, смертный.
        - Примерно определено место, - произнес я с усилием, - где накапливаются заговорщики.
        - В аду?
        - Само собой, - ответил я, - там у них база, тренировочный лагерь, где готовят боевиков и, подозреваю, смертников. Из числа бывших заключенных, как полагаю.
        Он спросил с хамским интересом:
        - Которые в котлах сидели?
        - Которые вообще отбывали пожизненное, - ответил я и уточнил: - Продленное до Судного Дня. И не так важно, где сидели и как их наказывали. Их и должны были наказывать за особо опасные преступления против человечества и отдельных особо уважаемых граждан.
        - И что собираетесь делать? - спросил он с тем же ленивым интересом.
        Я сказал зло:
        - Михаил, не прикидывайся. Там и твои люди! Боюсь, они и есть основные заговорщики. Тем, свергнутым, не до бунта. Чтобы их расшевелить, нужны были сытые и уже зажравшиеся. Из твоего небесного легиона, если ты по солдатскому быстроумию еще не понял.
        Он поморщился:
        - Что ты предлагаешь, смертный?
        - Предлагаю спешно собрать свои легионы, - отрезал я и посмотрел ему в глаза твердо и требовательно. - Вельзевул откроет для вас врата. Нужно ударить немедленно, пока мятежники не успели выступить. Лучше захватить их в их же гнезде врасплох, чем отслеживать их отряды.
        Он взглянул победно:
        - А Вельзевул сам не совладает?
        - Может, - ответил я, - и совладает. Но там и твои соратники из небесного легиона. Тебе в самом деле не жаждется покарать изменников? И как это будет выглядеть, если ты не поведешь войска в бой? Как трусость?
        Он мгновенно вскипел, но я не дрогнул перед его гневом, и, сдержавшись, он прорычал:
        - Я могу собрать сорок девять миллионов ангелов в одно мгновение!
        - Сорока девяти у тебя нет, - сказал я со злорадством, хотя чему тут радоваться, - хотя бы пара миллионов из твоих сейчас на тайной базе террористов осваивает приемы партизанской войны в современных условиях. Но дело не в этом. Проверь готовность своего легиона сражаться. Многие, наверное, разжирели так, что и летать не могут?.. А я договорюсь с Вельзевулом, чтоб открыл портал и расположил свои войска так, дабы с твоими не больно… общались.
        Он произнес гордо и с тем оттенком покровительственной милости, как если бы разговаривал с последним из слуг:
        - Пусть подготовит для нас дорогу. А мы войдем и все там сметем.
        - Прекрасно, - сказал я, - вы такие великие, могущественные, светлые, даже сияющие! Думаю, вам будет нетрудно доказать, что Господь вовсе не велел вам подчиниться человеку своим поклоном Адаму?
        Он посмотрел на меня с подозрением:
        - Что ты задумал?
        - Да просто решить свой спор в суде, - ответил я безмятежно, - а не на поле брани. Мы же цивилизованные или хто?.. Господь будет только рад цивилизованному решению вопроса. Господь, как я полагаю, все-таки за цивилизацию.
        - И как ты это видишь?
        - Если собрать знатоков права с твоей стороны, - предложил я, сам воодушевляясь идеей, - и с той стороны, что в аду, и навсегда закрыть этот возникающий вопрос? Каким будет решение, то мы и признаем.
        Он хмыкнул, посмотрел на меня с презрением:
        - Хорошо. Пока Вельзевул готовит для нас дороги.
        - Пока только портал, - уточнил я. - Дороги сейчас разведываются. За это время можем провести такой суд.
        - Если ты еще не передумал, - сказал он.
        - Зачем же? - возразил я. - Люди очень заинтересованы, чтобы не оставлять нерешенных вопросов! Нерешенные опасны. Рано или поздно они приводят через недоверие, обиды и претензии к разным победоносным и славным войнам, после которых уцелевшие начинают отстраивать все заново. А мы мирные люди, но наш арбогастер… сравнительно мирные, конечно. В меру. Но стараемся! Весьма. Хоть и плохо. Но, как сказано в Святом Писании, старание - самое главное. Ибо показатель. А показывать важнее, чем быть, верно?
        Он посмотрел с недоверием:
        - Это на что намекаешь? Я ничего не понял.
        - Понимать не надо, - возразил я победоносно. - Главное - верить! Вера - это наше все. В общем, так и сделаем. Я позову старомятежных, а ты крайне правых, и мы сегодня же и решим. Идет?
        Он кивнул:
        - Так и сделаем.
        Прежде чем я раскрыл рот, он поднялся, крылья за его спиной раздвинулись, вспыхнул свет, Михаил мгновенно исчез, я не успел сказать, что, дескать, ловлю на слове, вечное наше мужское желание оставить последнее слово за собой.
        Глава 12
        Ангелы, некогда представлявшие безликую массу, созданную только как «посланцы», за века и тысячелетия, как убеждаюсь с каждым днем общения, все же обрели кое-какие различия.
        Больше всего, конечно, преуспели так называемые мятежные. Они еще в начале отказались подчиняться человеку, но потом постепенно и самые тупые из них начали осознавать, что те тоже существа, а не просто бегающие по саду две козы по имени Адам и Ева.
        Потому неудивительно, что Михаил так воспротивился идее, что человек пытается вернуть свое право властвовать над созданным Творцом миром. И, конечно, воспротивятся другие. В прошлый раз человеку поклонились совершенно бездумно, раз так велел сам Создатель. А сейчас даже самые преданные Создателю еще подумают, поклониться ли, и чем это грозит, если поклонятся.
        Странно, сейчас поддерживают меня как раз те, кто в тот раз поклониться не возжелал. Еще не знаю толком, почему поддерживают, то ли поумнели, то ли в пику светлым, которых сами называют темными, но потом будем разбираться в мотивах, сейчас же нужно как можно скорее разгромить тех, кто старается сделать уничтожение человечества неизбежным.
        В большом зале пусто, тихо и торжественно. Я огляделся по сторонам, увидел идущего навстречу диакона, спросил тихо:
        - Отец Дитрих здесь?
        Он медленно наклонил голову:
        - Да, однако он наипаче занят.
        - Очень?
        Он посмотрел на меня с неудовольствием:
        - Он всегда занят очень.
        - Хорошо, - сказал я уступчиво, - не буду отвлекать всякой ерундой от высоких мыслей. Ибо что отличает человека от зверя? Верно, высокие мысли и помыслы…
        Он поклонился, вид недоумевающий, и тихо пошел дальше. Я двинулся к далекому выходу, встретил только пару священников, что поклонились издали и прошли под стенами, держа руки в широких рукавах на груди, словно бездельники, да еще служка поспешил распахнуть передо мной ворота собора, словно я не человек, а толстый слон.
        Приятный полумрак остался позади, в лицо ударил сияющий свет солнечного дня. Я щурился скорее по привычке, меня ничто не слепит, услышал грохот тяжелых копыт.
        Из сияющего дня выметнулись два черных коня, на одном красиво восседает Азазель, держа в руке повод моего арбогастра. Зайчик несется подчеркнуто красиво, выказывая всем видом, что он совсем не то, что под Азазелем, которое и конем назвать ну совсем нельзя, хотя кто-то по дурости и не отличит от настоящего.
        Бобик обогнал, ринулся мне на шею, прижав к воротам и пытаясь облизать лицо, заверил, что дико скучал без меня, тосковал и весь измучился, а потолстел, так это только от безутешного горя.
        - Свинья, - упрекнул я, - хозяин отлучился на пару часов, а ты уже брюхо наел?.. Азазель, балуешь ты эту наглую морду.
        Азазель с насмешливой улыбкой наблюдал, как я отпихиваюсь от признаний в любви, передал мне повод, а я поднялся в седло и пустил арбогастра прочь от собора.
        - Ты в самом деле, - спросил я, - так уж легко вхож в церкви? И даже никаких мук? Кожа не горит?
        - И даже не чешется, - заверил он.
        - Странно, - сказал я. - А чего сейчас не въехал вовнутрь прямо на коне?
        Он посмотрел на меня в изумлении:
        - Я же не ты. Зачем на коне в такие места, которые люди чтят? Хотя сам вообще-то не очень их люблю. Вернее, не люблю. Эти места. Много ханжества. Хотя и признаю необходимость как церкви, так и этого лицемерия. Без этого тошнотворного притворства друг перед другом и перед всеми вам не удалось бы создать общество. Признаю, это было великое достижение! Даже величайшее, хотя вы этого даже не поняли. Что-то узнал?
        - Не только, - сказал я. - Теперь я вооружен и опасен. Настолько, что сам себя боюсь. А что узнал ты?
        - За эти два часа?
        - Я что, - пробормотал я, - отсутствовал так недолго?.. Какой же я молодец, везде успеваю, просто золотце.
        Бобик услышал, попытался напрыгнуть прямо на седло, едва не столкнув меня на землю, дескать, он тоже золотце, а раз нас двое таких, я должен слезть и бросать ему бревнышко.
        - Сейчас мои люди, - ответил Азазель, - ищут безопасные дороги в ту область. Нет, а что узнал ты?
        Я развел руками, не выпуская повода:
        - Да ты знаешь, я весьма даже, сам не знаю. Ожидал нечто большее. Как же - Рим! Ватикан!.. Хотя, может быть, если бы подольше да еще бы вникся, проникся и прочувствовал, то да, а пока нет, хотя и немножко да, хоть и не слишком.
        Он прервал в нетерпении:
        - Что дали?
        - Обещали помощь, - сообщил я, не моргнув глазом. - Но не сейчас, а если прорвемся прямо к их цитадели. Или даже в цитадель. Главную! Что, как догадываюсь, не совсем как бы хи-хи. Но у меня другая проблема. Азазель, из-за мягкого характера Адама, что, на мой взгляд, ни рыба ни мясо, постепенно забылась сама суть важнейшего события того далекого времени!
        - Ну-ну, - сказал он в нетерпении. - Хрюкай дальше!
        Я повторил все доводы насчет поклона ангелов Адаму, закончил словами:
        - И вот теперь хочу восстановить историческую справедливость. Я вообще великий восстанавливатель исторических справедливостей, если они, конечно, несут в себе зерно прогресса. И хорошо бы восстановить подчинение ангелов человеку, что по мягкости характера ни разу этим правом не воспользовался, что дало обнаглевшим ангелам повод говорить на голубом глазу, что ничего такого не было, и мы там вообще не стояли!
        - Ты что, - переспросил Азазель в недоумении, - в самом деле? Хочешь заставить ангелов подчиняться?
        - Сам знаешь, не хочу, я скромный и стеснительный, но историческая необходимость…
        - Ну да, необходимость, а ты ни при чем, ясно. Да, ты не Адам, тот был парнем мягким и добрым, а ты даже не знаю, точно не от Адама.
        Я ответил оскорбленно:
        - Конечно же, поклониться мне лично, если именно я до этого додумался. Странный ты вообще. А как же еще? Приоритет!
        - Ну да, - пробормотал он, - как же еще… Знаешь, хотя мне самому не нравится идея поклониться человеку, тем более - тебе, но Михаилу не понравится куда больше. Так что я твою наглую и свинскую идею поддерживаю почти полностью. Хотя и не целиком.
        - Мне нужны юристы, - предупредил я.
        Он изумился:
        - Откуда они у меня? Ангелы, даже падшие, не могут пасть настолько низко!
        - Это понятно, - согласился я, - не настолько уж они и весьма… Тогда поищи среди осужденных. Только не там, где сидят в котлах за мелкие преступления, а среди самых отпетых.
        Он посмотрел на меня с уважением:
        - Ну ты и жук… Сразу нашелся. Хорошо, я отыщу таких мерзавцев и немедленно введу в курс дела. Ты где будешь?
        - В замке лорда Робера, - ответил я. - Он предоставил в мое распоряжение лучшие апартаменты. Не скалься, я еще и Мое Величество, а он - лояльный подданный, уважение выказывает!
        - Хорошо, - сказал он. - Отыщу тебя и там.
        - Пусть продумают линию защиты, - велел я. - Где у нас слабые места, где сильные, где можем чуточку уступить, где перейти в наступление, схитрить, смошенничать.
        - У тебя, - уточнил он. - А не у нас!
        - А ты?
        - Я в этом не участвую, - предупредил он. - Я, знаешь ли, тоже ангел, кланяться мне совсем не хочется. Особенно, как уже сказал, тебе!
        - А почему особенно? - спросил я обидчиво.
        - Да уж очень ты, - сказал он, - даже по моим неправедным меркам слишком неправедный! Заведовал бы адом я, уж не знаю, в какой бы котел тебя сунул!.. Нет, вообще не знал бы, что с тобой делать. Я всегда полагал, что нельзя праведное дело делать неправедным человеком неправедными руками и неправедными способами!.. Но ты вот как-то ухитряешься.
        - Я современный, - возразил я, - и всесторонне развитый человек! Гуманист. Потому за мир и дружбу кого угодно прибью или зарежу, как и должен поступать человек с высокими духовными принципами. Ты и юриста такого найди!
        - Настолько такого не найти, - сказал он с сожалением, - придется тебе самому выступать, поддерживать.
        - Мне вроде бы нельзя, - сказал я, - лицо все-таки заинтересованное.
        - А кто эти правила знает?
        - Хорошо, - ответил я, - посмотрим по обстоятельствам. Зайдешь?
        Он посмотрел на высокие башни замка, зубчатую стену и стрельчатые окна с цветными стеклами, покачал головой:
        - В другой раз.
        Лорд Робер расшибается в жажде оказать мне королевский прием, но я предупредил, что ввиду военного времени я как бы не король вовсе, а свирепый и лютый вождь крестового похода против Зла, потому меня лучше не отвлекать всякими подозрительными удобствами.
        Время поджимает, Маркус опускается все ниже, вот-вот войдет в атмосферу, я пометался по комнате, в висках стучит кровь, сказал почти с отчаянием:
        - Михаил!.. Есть идея!
        Далеко-далеко прозвучал странный мелодичный звук, я с трудом опознал арфу, которую как-то слышал на концерте классической музыки, затем в шаге от стены появился яркий свет, разросся.
        Пригибаясь, как будто проходит под аркой, в комнату шагнул архангел Михаил в тех же блистающих золотом доспехах, включая наручни и поножи, с коротким мечом римского образца на поясе, но пока что без шлема с плюмажем, красивый и надменно золотоволосый в крупных кудрях.
        Я отметил про себя, что явился на зов моментально, на этот раз не выказывает недовольства, речь не о субординации, а скорее всего пойдет о наступлении на укрепленную крепость противника. Ради такого дела можно забыть все эти мелочи этикета, однако я был готов, и едва он красиво выступил из столба света, я сказал с жаром:
        - Михаил, я подумал так и эдак, но если ангелы небесного легиона ударят по мятежникам с одной стороны, а Вельзевул с другой…
        Он посмотрел в удивлении:
        - Ты о чем?
        - О совместных действиях, - сообщил я.
        Он отрезал жестко:
        - Мы в состоянии и сами смести все в аду. Ладно-ладно, я тебя понял, смертный. Если будут трудности, то мы, конечно же, позволим этим предателям, если они в самом деле раскаялись, пойти с нами. Хоть и в сторонке.
        Но весь его вид говорил яснее ясного, что все новые мятежники сгорят в пламени еще только при виде грозного архистратига и его небесного легиона.
        - Но когда войска соприкоснутся на Эльбе, - сказал я, - или там протекает Коцит, не пойдет ли месиловка и взаимное истребление уже между союзниками?
        Он поморщился:
        - Мы с Люцифером никогда не будем союзниками!
        - Временными союзниками, - заверил я. - И так плохо? Тем более опасно. Все-таки для успешного разгрома надо бы действовать почти сообща! А для этого вам нужно признать мое право не только на землю…
        Он поморщился:
        - Это право никто и не отрицает.
        - …но и на руководство, - закончил я. - Я насчет вашего поклона Адаму и непоклона его державному потомку.
        Михаил ничего не сказал насчет за рыбу гроши, это его лицо сказало, просто скривился и покачал головой:
        - Нет. Забудь и думать. Сейчас сюда прибудут Уриил и Гавриил. Если со стороны ада явится кто-то из старших, то сразу и решим. Как ты и предложил, в судебном порядке! Раз и навсегда.
        - Это правильно, - сказал я, - но мы с тобой воины, мы двое могли бы договориться и до суда. В досудебном порядке, так это называется. И это сразу избавило бы нас от судебной волокиты. Мне же не нужно, чтобы передо мной преклоняли колено все сорок девять миллионов ангелов! Я придерживаюсь справедливой на сегодня формулы, что вассал моего вассала не мой вассал. Потому достаточно, чтобы они преклонили колено перед тобой, а уже ты - передо мной.
        Его лицо передернулось в откровенной брезгливости:
        - Я?
        - Ты уже преклонил, - напомнил я. - Перед Адамом. Тогда это называлось поклоном… и выражалось именно в форме поклона, а сейчас это усовершенствовано в свете новых веяний и прогрессивных технологий управления до преклонения колена. Одного! Это совсем не то, что оба.
        Он сказал с гневом:
        - Нет!
        - Но перед Адамом…
        Он сказал громче:
        - Нет! Тогда повелел Творец! Лично!
        - Знаешь, - сказал я, - у нас есть поговорка насчет того, что глухим две обедни не служат. Творец повелел однажды, этого достаточно. Или ты начинаешь оспаривать волю Творца?
        Последние слова я произнес многозначительным тоном и с угрожающим подтекстом.
        Михаил запнулся, посмотрел с надменностью, но я успел заметить неуверенность в его глазах, так несвойственную военному человеку, да еще архистратигу.
        - При чем тут воля Творца…
        - Ты знаешь, - сказал я, усиливая нажим, - что в этом и есть высшая мудрость и непреклонная воля Творца. Он повелел склониться перед человеком, которому отдал землю и весь созданный Им мир.
        Он повторил гневно:
        - Он повелел склониться перед Адамом!
        - В то допещерное время Адам и был всем человечеством, - напомнил я, - а все человечество было в Адаме. В его чреслах, если говорить по-научному. Пояснить, что такое чресла? А то вы, бесплотные, не знаете… Могу даже показать.
        Он поморщился:
        - Некоторые из нас облеклись земным телом, так что знаем, хотя это и противно, словно животные какие. Но вы не дети Адама.
        - Ого, - сказал я встревоженно, - что, отыскались какие-то новые данные? Хотя я что-то вообще-то подозревал!
        - Для нас они не новые.
        - Ну-ну, - поторопил я. - Давай, бей меня по голове доводами. Аргументами. А лучше - фактами.
        Он вздохнул:
        - Ты не знаешь, но Каин и Авель не дети Адама…
        - Знаю, - прервал я.
        Он в изумлении вскинул брови:
        - Знаешь? И все же говоришь о своем наследии?
        - Точно, - сказал я. - Адам все-таки через сто тридцать лет после смерти Авеля снова сошелся с Евой и родил от нее Сифа. Это не отрицаешь?
        Он поморщился:
        - И что?.. Земли за эти сто тридцать лет заселили потомки Каина. Даже не за сто тридцать, добавь еще лет двадцать на то, пока Сиф подрастал. Ты знаешь, сколько к тому времени было на земле потомков Каина?
        - Сколько? - спросил я.
        - Видимо-невидимо, - сообщил он. - Тогда еще все жили по девятьсот лет и больше.
        - Знаю.
        - И все время плодились, - сказал он со злорадством. - Как думаешь, сколько на земле было потомков Каина, когда Сиф достиг возраста, когда мог оставлять потомство?
        Я подумал, сказал с неуверенностью:
        - Думаю, много. Несколько тысяч?
        Он сказал с торжеством:
        - Миллионы! Можешь сам прикинуть. Все плодородные земли были заселены потомками Каина, распаханы и засеяны, проложены дороги, построены сотни больших и тысячи малых городов!.. К тому же скажу тебе еще одну неприятную вещь…
        - Ну-ну, говори.
        Он сказал с торжеством:
        - Каин плодил потомство непрерывно до самой своей гибели. И все его дети размножались просто с бешеной скоростью. А вот Сиф, унаследовав что-то от отца, Адама, который дотоле сто тридцать лет не ложился с Евой, размножался что-то слабовато… В общем, это не потомство Сифа было виновато, как записано, дескать, нарушило запрет и начало вступать в связь с потомством Каина.
        - Нет? Почему нет?
        Он пожал плечами:
        - Каиниты, продолжая размножаться, постоянно искали новые земли для расселения. Когда наткнулись на племя потомков Сифа, то просто поглотили их в себе, растворили. Те и пикнуть не успели. Да и не могли отказаться, очарованные прекрасными и развратными дочерями племени Каина… В общем, сейчас в тебе одна-две капли крови Сифа и миллион миллионов капель Каина. И что, я должен тебе подчиняться, если в тебе от Адама почти ничего?
        Я сказал в затруднении:
        - Михаил, давай возьмем перерыв на обед? Что-то есть хочется. Да и горло пересохло. Ты что пьешь?
        Он посмотрел на меня с иронией:
        - Даже облекшись плотью, я не опьянею. Потому что плоть моя будет из четырех стихий: огня, воды, земли и воздуха.
        - Всего-то? - удивился я. - Весьма примитивно. Хотя зачем вам больше? Я бы и это сузил, вы же не человеки…
        - Почему?
        - Несчастные, - пояснил я, - даже не знаете радостей похмелья! Ладно, в любом случае судебное разбирательство нужно провести как можно короче. У нас просто нет времени. Однако зело нужно раз и навсегда снять этот вопрос с повестки дня, а то он уже стонет под такой тяжестью.
        - Так и сделаем, - сказал он. - Я уже велел явиться Гавриилу, Уриилу и Рафаилу. Может быть, захватят кого-то еще, но достаточно будет и нас четверых.
        - Вас уполномочили? - спросил я.
        Он поморщился, голос прозвучал породисто и с надменностью высокорожденного:
        - Мы, четверо высших архангелов!
        - Мое почтение, - сказал я.
        - Отвечаем, - пояснил он с подчеркнутой брезгливостью, - не только за весь небесный легион, но и за весь мир!
        - Ого, - сказал я и даже ахнул. - Вот так за весь мир?
        Он улыбнулся широко и победно, вскинул руку в прощании. Свет блеснул, как мне показалось, нарочито яркий, чтобы ослепить меня хоть на минутку, не знает архангел, что я мгновенно адаптируюсь как к яркому свету, так и к темноте.
        Может быть, когда-то сумею это использовать в нужный момент.
        Глава 13
        Азазель нервно меряет шагами коридор, массив ные медные светильники при его приближении ис пуганно приседают, пламя свечеи? становится крас ным, но оранжевеет снова, едва он поворачивается к ним спинои?.
        Я бодро улыбнулся, прошел мимо и распахнул перед ним двери в кабинет:
        - Входи.?Он переступил порог, потянул носом:?- Как противно пахнет…?- Это не я испортил воздух, - сказал я, защищаясь.
        - Это ладан. Или не ладан??Он поморщился:?- Неважно. Не понимаю, чего добиваешься.. Ангелы не отступятся от обретеннои? свободы. Мятеж ники за это пострадали, а Михаил и все, признавшие тогда Адама наследником и правителем, теперь пользуются и тем, за что Люцифера низвергли… Налеи?-ка того вина, что крепкое, но все-таки вино.
        - Коньяк? - переспросил я. - Держи. Марочный, выдержанный. Кэвэ.
        - Что такое кэвэ?
        - Коньяк выдержанный, - пояснил я. - Есть еще кээс, коньяк старый, есть оэс, очень старый…
        Он махнул рукой:
        - Давай самый старый. Они сейчас явятся снова, так что сделай чашу побольше, я с нею и удалюсь, дабы не созерцать твой провал.
        - Почему провал? - спросил я. - Поклон был!
        - Не все поклонились, - уточнил он.
        - Не все, - согласился я. - Но Михаил и его легион и есть те, что тогда поклонились. На этом я и строю свои доводы. Ты видишь, как моментально Михаил согласился решить вопрос в судебном порядке? Значит, его беспокоит достаточно сильно.
        - И не только его, - обронил он сумрачно.
        - И ад?
        - Угадал.
        - Тогда ждем, - сказал я. - Кто со стороны старомятежных?
        Он ответил нехотя:
        - Обещает явиться Вельзевул. Хоть и с великой неохотой. Остальные отказались.
        - Тогда ты помоги, - сказал я встревоженно. - Вельзевул сам не потянет. Ты как?
        - Придется, - ответил он. - Но не думаю, что Вельзевул восхочет появиться в замке.
        Я спросил с испугом:
        - Ах да, ему же нельзя…
        - Нельзя, - согласился он, - но вообще-то он может. Хотя он сам не любит нарушителей.
        - Нужно переместиться из замка лорда Робера, - спросил я, - куда-то в место понейтральнее?
        - Хорошо бы, - ответил он. - Но… ладно, уже поздно.
        Гордо заблистал золотой свет, донесся нежный звук арфы, из сияющего огня вышли пятеро в золоте кудрявых волос, светлолицые и золотодоспешные, хотя и весьма устаревшего позднеримского образца, то есть в так называемых мускульных кирасах, имитирующих рельеф идеальной мужской мускулатуры. Эти доспехи иногда называли еще анатомическими. А также у всех пятерых расписные поножи.
        Архангелам не приходится пользоваться щитами, не то что простым ангелам, потому мечи у Михаила и остальных на перевязи слева, кинжалы справа.
        У Михаила с плеч красиво ниспадает пурпурного цвета палудаментум, и вообще они все красивые, гордые и возвышенные, только вот птерюгес, кожаные юбки, нарушают для меня гармонию, ну не могу я смотреть на мужчин в них серьезно.
        С Михаилом прибыли Уриил, Гавриил, Рафаил, все гордые и чистые, как золотые рыбы из золотого ручья, на меня смотрят свысока, с ними еще один дивно сияющий, настолько чистый и светлый, словно минуту назад вылупился из золотого яйца.
        В сторонке проявился Вельзевул, но показываться не стал, я видел на его лице отвращение, что и понятно, ну кому могут понравиться такие чистенькие да сияющие. Разве что женщинам, да и то не совсем женщинам, а деловым. Нормальным же нравятся мужчины небритые, грубоватые, чуточку небрежные.
        Азазель исчез за мгновение до того, как появились архангелы, даже кубок с коньяком унес, не забыл.
        Я сказал тем недовольно-брюзгливым тоном, каким вдалбливают в головы самым тупым простейшие истины:
        - У меня уже скоро нарастет на языке вот такая мозоль, а все никак не поймете, хотя от людей могли бы нахвататься большей сообразительности. И не надо играть мускулами, Гавриил!.. Да, я знаю, что любой из вас сильнее меня. Но и простой бык сильнее человека, однако ходит в ярме! Конь тоже не слаб, но исправно таскает телеги, пашет землю, носит всадника на спине… Так что не надо так уж… вы поняли?
        Они смотрели надменно, с ничего не выражающими лицами. Я перевел дыхание, заговорил как можно более уверенно, стараясь подавить остатки предательской дрожи в голосе:
        - Сейчас отдельные несознательные элементы, как со стороны темных, так и со стороны светлых, вздумали вредить человеку, надеясь по своей беспримерной тупости, что их тщетные попытки останутся незамеченными! Но я все зрю и даже вижу. Потому в ответ заявляю, что с прежним попустительством окончено!.. Сейчас времена особые, гремящие, когда конституцию засовываем в афедрон, а я по-военному законно изволю крепко взять власть в свои недрогнувшие руки, как было четко и ясно начертано Творцом. Думаю, вам всем это не нравится! Не нравится?.. Да, не нравится. Но отныне будет так и только так. Если кто против - пусть скажет. А я все запомню.
        Рафаил поинтересовался чистым музыкальным голосом:
        - И что будет?
        Я ответил жестко и постарался изобразить на лице свирепую ухмылку:
        - Увидим, кто не признает меня царем природы и властелином мира.
        Рафаил сказал тем же голосом, но теперь в нем звучал откровенный смех:
        - И тогда ты всех их убьешь! Люди ведь жестокие существа, верно?
        Я повысил голос:
        - Да, люди жестокие существа. Очень жестокие. Вы еще не представляете, насколько… ибо мы созданы по образу и подобию Господа. А убить вас всех… знаете ли, вас одним словом убьет тот, кто вас и создал.
        Уриэль сказал с недоверием:
        - Когда тебе отказались поклониться в день твоего создания, тех всего лишь свергли с небес!
        - Времена изменились, - напомнил я. - Тогда еще можно было сомневаться, глядя на питекантропа или неандертальца, уж и не помню, как я выглядел, мужчины не особо интересуются внешностью. Но сейчас, когда человек уже доказал свою ценность… отказаться преклонить передо мной колени - это мятеж, а он заслуживает казни. На этот раз - смертной. Итак, кто отказывается признавать мою власть над миром, который сотворил Господь и вручил мне?
        В стене багрово заблистал камень, потек от жара, и через вспыхнувшее пурпурное пламя вышел Аза-зель, придерживая за плечо смертного. Я сразу признал юриста, у всех юристов есть что-то общее, хоть не все кругломорденькие и вечно улыбающиеся, но что-то есть, есть, юриста узнаешь в толпе так же легко, как орка или фурри.
        За юристом, словно пресекая возможные попытки к бегству, вышел Вельзевул, поморщился, глядя по сторонам. Я смотрел встревоженно, если близость собора на Вельзевула воздействует убийственно, надо отсюда убираться, однако его, похоже, заботило только присутствие этих красавцев в доспехах из золота.
        Азазель сказал виноватым тоном:
        - Простите, чуть опоздал…
        - Ничего страшного, - сказал я с подчеркнутой радостью и дружелюбием толерантного и политкорректного человека, который одинаково принимает не только светлых и темных, но и юристу никогда не скажет в глаза, что тот юрист, а найдет какой-нибудь изящный эвфемизм, типа афроюрист или афрозаконист. - Как хорошо, когда все вопросы можно решить без драки!
        Михаил буркнул:
        - Не все. Но этот можем в одно касание. Здесь вообще-то и решать нечего. Что ты хочешь?
        Я взглянул на юриста, тот важно напыжился и приготовился закатить речь, но я сказал напористо:
        - Сперва вступительное словцо. Человечество - это Адам, пребывающий вовеки. Вы бессмертны индивидуально, а мы бессмертны дискретно. Через смену поколений. Так что вы в лице человечества видите перед собой того же Адама, который просто раздробился на множество особей…
        Все пятеро ангелов слушали внимательно и с напряжением. Человеческая мысль за это время ушла далеко, постоянно развиваясь, в то время как ангелы оставались простыми и бесхитростными, а что у них все же изменилось за века и тысячелетия, то опять же из-за наблюдений за человеком, а то и в силу немногих контактов.
        - Я представляю собой Адама, - изрек я, - который тогда был в несколько ином теле, хотя и не слишком, все-таки Господь не зря создал такую изумительную вещь, как гены. Это чтоб Адам оставался Адамом, даже раздробившись на множество подадамовых тел и сущностей. Потому, будучи Адамом в натуре, я принимаю на себя как все его грехи, так и все его имущество. И всех вассалов, разумеется. Не стану указывать пальцем, хотя он у меня чистый, все мы понимаем что к чему, а я еще и деликатный, но сурово полагаю, поклон Адаму - это поклон мне, так как я прямой и законный наследник!
        Азазель и Вельзевул заулыбались, я в самом деле произнес не просто чудесную речь, но прочувственную и великолепную, как и все, что я делаю.
        Юрист посмотрел на меня с профессиональным интересом, уж не из тех ли я сволочей, что и его пе-реюристит, с такими нужно бороться иными методами, которые юристы знают и весьма используют, но не афишируют.
        Михаил нахмурился, звучно скрежетнул несуществующими зубами, по его лицу видно, что я разгромил его целиком и полностью, хороший солдат, правильный, однако Уриил медленно поднялся, лицо сосредоточенное, приподнял крылья и заговорил таким звучным красивым голосом, что мне восхотел ось заплакать от умиления:
        - Сэр Ричард произнес прекрасную речь, я восхищен! В самом деле, сэр Ричард, примите мои поздравления.
        - С удовольствием, - ответил я и учтиво раскланялся.
        - И все-таки, - продолжил он тем же фанфарным голосом, - Творец повелел ангелам поклониться Адаму. Повторяю, Адаму! Но этот Ричард - не Адам, так что на него это не распространяется.
        - Хороший ход, - одобрил я. - А то мне казалось, здесь сборище одних благостных… Мои поздравления, благородный Уриил!
        Уриил величаво поклонился, но зыркнул исподлобья настороженно:
        - Польщен…
        Молодой и дивно сияющий вскочил, словно его подбросили, заговорив живо и страстно красивым музыкальным и в то же время напористым голосом:
        - О чем мы говорим и спорим? Достаточно взглянуть на ангелов, даже на непримиримых наших противников, что, конечно же, неизмеримо уступают нам во всем, и это видно издали, что такие высшие существа не могли поклониться низшему!.. Адам же вообще тогда был комком мокрой глины!
        На обеих сторонах возник шум, у светлых с одобрением, Вельзевул проворчал озлобленно, про Адама и суть спора уже забыли, я вскочил, попытался как-то навести порядок, но кто станет слушать мышиный писк, страсти быстро накалялись, но поднялся Гавриил, важный и блистательный, за спиной ворох роскошных крыльев, даже не сосчитать, сколько там пар, простер руки ладонями вниз, несколько раз опустил чуть, словно надавливая на макушки, и шум в самом деле начал стихать.
        Он заговорил медленно и величаво:
        - Цицаэль - из самых молодых наших соратников, ему простительна горячность. Конечно же, он не присутствовал при божественном акте создания человека, так что некоторые неточности в его речи простительны. От себя могу заверить, что Всевышний сделал поклон проявлением почета и уважения Адаму, ибо Адам получил от Творца душу, познал имена всех зверей и ангелов, и был назвал Создателем Его наместником на земле. Я не согласен с Люцифером, Вельзевулом и другими, которые отзываются о великом Адаме пренебрежительно, он был велик и достоин…
        Вельзевул недовольно заворчал, а Гавриил закончил тяжело и властно, как припечатал:
        - Однако при всем уважении к Адаму, даже великому почтению к этому божественному творению Всемилостивейшего, я вынужден сказать горькую для сэра Ричарда правду. Во-первых, как уже сказал, поклон был знаком уважения к дивному созданию Господа…
        Глава 14
        Он умолк и оглядел всех улыбающимися глазами. Ангелы настороженно зашумели и тут же умолкли, ожидая завершения речи.
        Я спросил резко:
        - А что во-вторых?
        Гавриил развел в стороны руки, а громада белоснежных крыльев поднялась выше головы.
        - А во-вторых, увы, мир был отдан Адаму и только Адаму. Творец не сказал, что после Адама мир наследуют его потомки.
        Я вскочил, крикнул патетически:
        - Мы что, во временах варварства?.. Господь дал четкие законы о наследстве! Как о престолонаследии, так и прочем имуществе!.. Я вон даже жен унаследовал своего погибшего друга, ибо живем в правовом государстве!.. И усердно выполнял свои обязанности, хотя жен оказалось больше, чем ожидал!
        Ангелы растерянно загалдели, простые души, но Гавриил ехидно заулыбался.
        - Сэр Ричард, - напомнил он, - еще и Его Величество, что значит - король. А у королей своя мораль, не так ли?..
        - Нет отдельной морали! - выкрикнул я.
        - Я сказал «своя», - произнес Гавриил победно, - а это значит, в общих чертах совпадает с обще принятой, но в отдельных государственных случаях несколько отличается. У нас же случай даже выше государственного, не так ли?.. Общегосударственный, даже не общечеловеческий, а вселенский!..
        - Мы должны подавать пример простым людям, - возразил я, но сам ощутил, что звучит весьма лицемерно, - ибо человеку нужны зримые примеры!
        - Ангелы, - парировал он, - не люди.
        - Тем более! - сказал я. - Ангелы должны быть выше. Не в смысле, что выше сидят, а выше по нравственности… Ну, это такое… ладно, потом объясню. Уточню некоторые детали у специалистов и объясню. Потому вы должны свято соблюдать букву закона и все, что сказал Творец, буквально и ревностно!
        Гавриил сказал с прежним ехидством:
        - Мы и соблюдаем. Мало ли что вы там придумали иное толкование. Полагаю, мы доказали, что Господь никогда не повелевал ангелам повиноваться человеку!
        Я вскрикнул:
        - Где доказали? Где доказали? Это не доказательство!
        Михаил посмотрел на Азазеля, что все еще не проронил ни слова, вытащил из ножен и бросил на стол сверкающий меч. Металлический лязг оборвал все споры, головы правых и левых повернулись в его сторону.
        - Никто не против перерыва, - провозгласил он величественно. - Прения продолжим через час.
        Мы удалились в соседнюю комнату, юрист посмотрел на меня злобно и прошипел:
        - Все неверно!.. Дела нельзя вести так!
        - А как? - спросил я.
        Он оглянулся за поддержкой на Азазеля, тот кивнул, и юрист сказал с нажимом:
        - Во-первых, нужно взять отсрочку на подробное и всестороннее изучение дела…
        - Минутку, - прервал я. - Это на сколько?
        - Не меньше двух месяцев, - ответил он уверенно. - Для предварительного слушания. А потом еще… как будто не знаете, что судебные разбирательства тянутся годами! А в особо сложных случаях, как этот, так и вообще.
        Я бросил взгляд на разом поскучневших Азазеля и Вельзевула.
        - Можете, - разрешил я, - засадить его снова туда, откуда извлекли.
        - Придется, - рыкнул Вельзевул. - Но нам хорошо бы решить все сейчас.
        - А если не решим? - спросил Азазель.
        - Ударим на новомятежных, - отрезал я. - Светлые справа, мятежные слева, сойдемся в центре захваченной территории и уже там подеремся снова. Думаете, мне вас жалко?.. Первых мы уже ликвидировали еще в начале, когда стало известно, и что-то ни рука не дрогнула, ни сердце не возболело.
        После перерыва, уж и не знаю, что Михаил с его соратниками обсуждали, я, не надеясь, что ангелы с их куцей памятью и мизерной способностью рассуждать и запоминать, терпеливо повторил, только более развернуто, что вот они вечные и бессмертные, так и Адам вечен и бессмертен, ибо теперь он уже воплощен в своем потомстве, а по заповедям Творца все имущество, весь скот и даже жены умершего отца достаются сыну, это закон, а основан он на том, что отец и сын - это один человек, переходящий из одного бренного тела в другое, а затем во множество внуков.
        - Потому отныне я, получивший от Создателя эту землю в управление вместе со всеми лесами, скотом, рыбами, птицами и всем-всем населяющим ее, объявляю вам, что занимаю принадлежащий мне по праву трон наследника Творца, как Он меня и объявил!
        Михаил тупо молчал, для него слишком сложно, Цицаэля удерживает на месте Гавриил, но красиво поднялся Уриил и сказал почти печально:
        - Протестую! Прошу высокий суд учесть, что имеет место передергивание!
        - В чем? - спросил я.
        - Из того, - вскрикнул Уриил, - что Господь передал Адаму эту землю, вовсе не следует, что он передал ему и нас!
        Михаил сказал обрадованно:
        - Ага, Он так говорил?
        - Уважаемый оппонент передергивает сам, - отрезал я. - Разве он слышал от меня, что Господь передал ангелов, как лягушек или муравьев каких-то непонятных?.. Нет, Он оставил землю мне в распоряжение, а светлым ангелам велел поклониться в знак подчинения, а не принадлежности!.. У нас рабовладение отменено, если кто не в курсе. Даже не начиналось ввиду нашей высокой духовности и гуманности. Подчинение, это так, совсем иное, чем принадлежа-ние. Потому я всех ангелов, поклонившихся мне и не-поклонившихся, призываю вместе и плечом к плечу, как гласит определение классической дружбы народов, идти вместе резать и убивать мятежников нового поколения! А чтоб вам было не зазорно подчиняться друг другу, вы все гордые, хоть это и смертный грех, то поведу вас под общим командованием я, простой и очень скромный до безобразия смертный!
        Они умолкли, несколько озадаченные, все-та-ки я предложил выход именно весьма простой до безобразия. Ни светлые не захотят командующего общим войском мятежного ангела, ни те не встанут под начало светлых, а вот я, компромиссная пешка…
        Михаил прорычал:
        - Это совсем другой вопрос! Что ты прыгаешь, как блоха, от одного к другому?
        - Просто я рассматриваю альтернативу, - ответил я.
        - Что еще?
        - Если не удается доказать мою преемственность от Адама, - заговорил я обстоятельно, - хотя не сомневаюсь, что мои коллеги сделают все, чтобы доказательства тому найти… даже если их нет, ну вы понимаете…
        Все насторожились, как светлые, так и темные, Михаил рыкнул:
        - Что еще?
        - Предлагаю рассмотреть вариант, - сказал я медленно и обстоятельно, - оттолкнуться от того, что сам Каин вообще-то был лишен гражданских и даже имущественных прав.
        Уриил вскочил и выкрикнул быстро:
        - Возражаю! Господь потом не раз оказывал покровительство Каину и его потомству!
        Я кивнул, моя снисходительная улыбочка, надеюсь, четко показывает, что мы предусмотрели этот детский лепет ничтожнейшего из оппонентов, и у нас готов ответ.
        - Господь милостив, - сказал я им таким тоном, словно сообщил потрясающую новость, - потому оказывал снисхождение даже Каину с его потомством. Однако Он не восстановил его в правах!
        - Законных правах, - вставил Уриил быстро.
        - …которых он был лишен самим Господом, - напомнил я милостиво. - Потому, несмотря на не которое численное преимущество потомков Каина, именуемых в официальных документах каинитами…
        - Заметно численное, - вставил Уриил и победно посмотрел на меня.
        Я кивнул, посмотрел на Михаила и его архангелов, показывая всем своим видом смирение, дескать, постоянно уступаю и соглашаюсь, как видите, хотя доводы Уриила поистине ничтожны.
        - Заметно численное, - повторил я вслух, - не дает преимуществ. Наследство получает всегда тот, кто прямо назван в завещании. Если тот умер к тому времени, то его потомки…
        Я сделал паузу, и Уриил, попавшись, тут же вставил:
        - Каин потомок!
        - …которые не были лишены наследства, - договорил я победно. - Но, как мы знаем, Каин лишен.
        - Но ничего не сказано о его потомках, - заявил Уриил. - Укажите мне, где и когда Господь лишил их наследства!.. Господь при потопе даже позволил спастись одному из каинитов, Ною с его семьей…
        - Ной, - возразил я, - потомок Сифа. Обращаю внимание, что архангел Уриил плохо читал Библию, а то и вовсе не читал. Да и зачем ему Библия, если он сам все видел? Но где сказано, что Ной еще и потомок Каина? Господь отбирал праведника! А каиниты не могут быть праведниками.
        Уриил выставил перед собой ладони.
        - Я соглашаюсь, что у Ноя как раз было чуть больше от Сифа, чем от Каина…
        - Не больше, - возразил я, - а все!
        Уриил с победным видом покачал головой:
        - Ничего подобного. Мои доказательства косвенные, но от этого не менее убедительные. Как мы знаем, Ной весьма злоупотреблял вином, что характерно для каинитов в той или иной степени, и совершенно нехарактерно для сифитов, кои вина не принимают совершенно. В ковчег Ной бережно перенес лучшую из виноградных лоз, а после потопа первым делом посадил ее в лучшую землю на лучшем месте. Когда же виноград созрел, он поспешно сделал вино и упился так, что… дальше вы знаете о его позоре.
        Михаил требовательно посмотрел на Азазеля, призывая его к чести, тот тяжело вздохнул и сказал невесело:
        - Согласен, косвенные доказательства весьма убедительные. Да, я признаю… вся наша сторона признает!.. в крови Ноя смешались кровь Сифа и Каина.
        Уриил победно посмотрел на меня, я напрягся, это конец, поражение, Азазель не стал хитрить, изворачиваться, слишком уж долго терся среди рыцарей, а мог бы среди торговцев или купцов, вот так и терпишь поражение, преданный своими же…
        Михаил, улыбаясь, поднялся, за ним встали его архангелы, я тоже заулыбался и сказал громко:
        - Чтобы не тревожить нашим мелочным спором Творца. Для Него любой наш спор - тьфу, выеденного яйца не стоит.
        Михаил сказал резко:
        - О Творце поуважительнее!
        - И со всем почтением, - поддержал я. - Кому, как не нам, творению Его рук и гениальности, быть полными почтения к Творцу? Как только посмотримся в зеркало, так вот сразу и почтение! И любовь.
        Азазель поднялся во весь рост, властно вскинул руки. По тому, как все сразу стихли, я понял, Азазель пользуется огромным авторитетом, возможно, даже большим, чем официальные лидеры: Самаэль, Вельзевул, Асмодей…
        - Вы знаете, - сказал он, - я один из тех, кто присутствовал в тот день, когда Всевышний созвал нас и представил Адама как своего наместника на земле.
        В той части, где сгруппировались ангелы небесного легиона, которых я для политкорректности постоянно именую правыми, разделяя на умеренно правых и ультраправых, поднялся недовольный ропот, что перерос в шум, хотя и шумели всего пять особей.
        Кто-то выкрикнул:
        - Ты не можешь свидетельствовать!
        - Ты слишком долго жил среди людей!
        - Ты предал нас!
        - Ты предал всех!
        - Ты одиночка, не можешь выражать чьи-то интересы!
        Азазель крикнул мощно:
        - Да, я не могу выражать интересы каких-то групп, потому что я одиночка… как и был им! Когда Всевышний назвал Адама наместником и велел нам поклониться, разве я отказал бы ему в поклоне, если бы дело было в простом движении?.. Если бы поклон был простым приветствием?
        Михаил сказал грозно:
        - Ты даже на небе был гордецом!
        Азазель отпарировал:
        - Но никогда не был дураком. И, конечно, наклонил бы голову, если бы это ничем меня не обязывало. И преклонил бы колено. И даже простерся бы ниц, хотя Творец этого не требовал. Но нужно было именно признать право Адама на землю, созданную Господом, как все мы думали, для нас. Я сказал в смертельной обиде то, что думали все мы, что я выше этого мокрого куска глины, и кланяться не буду. Но если Творец даст мне отсрочку до последнего дня, то я покорю его потомство, за исключением немногих, и докажу, что человек порочен насквозь, а этот дивный сад изгадит и уничтожит.
        Михаил поморщился, сказал резко:
        - Не отвлекайся.
        Азазель поклонился:
        - Прошу прощения за этот крик души, но не было часа в моей жизни, чтобы я не вспоминал тот роковой день! Еще раз прошу прощения. Сейчас я подтверждаю, как свидетель, который присутствовал в тот роковой для нас день и час, Творец отдал землю Адаму и весь созданный Им мир в полную собственность и подчинение. Это не значит, что Адаму все позволено, однако и ему, как и мне, отвечать придется лишь в Конце Времен в день Страшного Суда.
        Гавриил крикнул:
        - За все разом!
        Азазель отрезал резким голосом:
        - Но до этого времени владеет землей он, а мы обязаны повиноваться!
        Он сел, а в ответ разразилась настоящая буря с громами и молниями, ветром, что ошалело мечется во всех направлениях, треском раздираемого, как непрочные одежды, пространства-времени.
        Михаил смотрел на все с отвращением, я подошел, сказал негромко:
        - А ты чего хотел?.. Это же суд, а они все долгие, нелепые, одни и те же доводы ходят по кругу много раз, уже и сами судьи не понимают, кто что требует и что защищает…
        Он посмотрел на меня косо:
        - Да? В любом случае я исчезаю. Вернусь уже с небесным легионом. Напомни Вельзевулу, нам нужен достойный портал в геенну!
        - Хорошо, - согласился я. - Ты хоть и архистратиг, но в чем-то прав: прав, за судебными тяжбами можно вообще забыть, что за беда над головами. Погоди, я вообще-то готов предложить компромисс…
        Он проговорил настороженно:
        - Говори. Только не хитри.
        - Зачем хитрить? - возразили. - Мы совместно сделаем то, что в ваших и наших интересах, я имею в виду разгром мятежников нового поколения, а затем я вас освобождаю от ленной зависимости. Вы больше не обязаны будете подчиняться человеку и выполнять его указания.
        Михаил посмотрел исподлобья:
        - И это все?
        - Все, - ответил я твердо и, перехватив его недоверчивый взгляд, пояснил: - Я вовсе не хочу прибегать к вашей помощи, хотя такое вам и покажется странным. Человек развивается только в борении с трудностями, что ему сразу же обеспечил Господь, пинком выбросив из рая. Потому я не только против того, чтобы вы служили человеку, но и категорически запрещаю это! Это нарушение всяких прав, хотя вроде бы зачем вам права? Но мы все равно их дадим, мы уже и пингвинам их дали, а вы, ангелы, еще те пингвины!
        Михаил потряс головой, вид обалделый.
        - Ничего не понял. Какую хитрость ты задумал, смертный?
        Я выпрямился, плечи у меня хороши, нечего гнуться, с достоинством возразил:
        - Почему сразу хитрость?.. Хитрость - это нехорошо, если, конечно, не военная. Военная хитрость весьма как бы ага, а вот невоенная осуждаема. Правда, дипломатическая тоже допускается, а что вся наша жизнь, как не дипломатия?.. В общем, после окончания этой совместной операции в аду ограниченного в сорок миллионов голов контингента в гуманных целях принуждения к миру земля остается владением только человека, как велел Господь, и что, надеюсь, вы не отрицаете…
        Михаил зыркнул на своих притихших сторонников и сказал громко:
        - Кто посмеет такое отрицать? Земля - человеку, небо - ангелам!
        - На этом и договоримся, - сказал я. - Мы не лезем к вам на небо, вы отныне и навеки лишаетесь доступа на землю. Даже если вас об этом слезно попросят. Достаточно и того, что останетесь в легендах и молитвах.
        Тень озабоченности мелькнула про лицу Михаила, но громко и с облегчением вздохнул Гавриил, а Рафаил сказал чистым ясным голосом:
        - Это разумное решение. Я рад, что люди все-таки разумны, кто бы мог подумать?
        - Слава Творцу, - сказал я.
        - Творцу слава, - ответили они в один голос и почтительно склонили головы, даже крылья чуть приопустили.
        Я посмотрел на них и на всякий случай перекрестился. Михаил покосился на соратников, кивнул, сказал деловым голосом:
        - Договорились.
        - Подписывать не будем? - спросил я озабоченно.
        Он посмотрел на меня свысока:
        - Каждое слово ангела записывается на скрижалях. И с того мгновения незыблемо.
        - Вы же важные, - сказал я льстиво. - Не то что мы, смертные, мы ж слеплены на вырост. Нам, главное, не перестать расти! А вот вы уже само совершенство! Вам развиваться уже некуда. Да и зачем? Главное, не смотреть на смертных, а то такое подцепите…
        Он исчез на этот раз без вспышки света, оказывается, можно и так, но даже архистратигство не спасает от мелочного тщеславия, хорошо, запомним, учтем, используем в нужное время.
        Глава 15
        Вельзевул слушал внимательно, крупное красное лицо словно высечено из гранита, неподвижно, даже не представляю, о чем думает, наконец замедленно кивнул:
        - Портал, говоришь, нужно поставить именно в этой долине, но в сторонке от холма с той белой штуковиной? Зачем?
        - Нам приходится охранять холм со скарде-ром, - объяснил я, - а теперь еще и портал. Оттуда могут всякие поналезть, сам знаешь. Если даже без порталов ухитрялись пробраться…
        Он поморщился:
        - Все меры приняты, никто больше не выберется. Охранять портал будут священники?
        Я понизил голос:
        - Не только.
        Он спросил с подозрением:
        - А кто еще?
        - Маги, - сказал я шепотом. - Что тут непонятного?
        Он посмотрел критически, а я ощутил беспомощность, не зная, как объяснить, что я, как истый ариец, не люблю и не приемлю всякие там секс-меньшинства и готов искоренять их огнем, мечом и сожжением на кострах. Даже четвертование ввел бы, если бы это не было закреплено только за самыми важными государственными преступниками, а для мелкой шушеры по регламенту оставлена только веревка на прочном суку.
        Однако, будучи политиком и государем, что заботится о королевстве, его благе и процветании, а также спокойствии и улучшении нравов, я вынужден буду предоставить всем равные и неотъемлемые права. То есть самому придерживаться терпимости и толерантности, и в законах это закрепить.
        Я не могу допустить, чтобы маги, что сражаются со мной плечом к плечу и погибают за общее дело, были в чем-то ущемлены, хотя их деятельность и является вредоносной с точки зрения церкви. Это же относится к троллям, что уже доказали свою нужность и полезность в боях, а также на тяжелых работах. То же самое скажу о гномах и эльфах, что хоть и ненавидят друг друга, но человек стоит между ними посредине и не дает сойтись в драке, а также подает пример, как можно жить в мире и согласии даже с теми, кого не любишь и даже осуждаешь, но, будучи человеком культурным, улыбаешься и говоришь: «Драсьте, хорошая погодка сегодня?»
        - Хорошо, - сказал он наконец, - постараюсь сделать так, чтобы портал оказался рядом с холмом.
        - Не совсем, - предупредил я. - Полмили достаточно. Можно даже четверть мили! Но не ближе.
        - Почему?
        Я замялся, не зная, как объяснить, развел руками.
        - Люди такие нежные… А когда через портал ломанутся эти полчища, кому-то станет дурно. Но едва небесный легион пройдет туда весь, мои люди возьмут портал под охрану.
        Он кивнул:
        - Хорошо. Тебе виднее.
        Исчез Вельзевул во вспышке яркого багрового огня, оставив стойкий запах горящей смолы, а Бобик перестал скалить на него зубы и подбежал ко мне за похвалой.
        Я поднялся в седло, арбогастр сразу понес к холму. Рыцари и воины в передних рядах приветствовали меня вскидыванием копий и радостным ревом.
        Среди группы магов я рассмотрел высокую и очень худую фигуру Карла-Антона Земмельвейса. Он поклонился издали, я помахал ему рукой, но тут же повернулся к группе священников:
        - Где отец Дитрих?.. Хорошо, подожду.
        Отец Дитрих вышел из небольшого шатра, скорее палатки, я пустил коня к нему, крикнул встревоженно:
        - Отец Дитрих, не вздумайте здесь и ночевать!.. Здоровье беречь надо.
        Он невесело усмехнулся:
        - Правда?..
        - Еще какая, - сказал я сердито.
        Он ответил почти виновато:
        - Устаю быстро, а до города далеко.
        Я спешился и сказал тихо:
        - Держите ситуацию в руках, святой отец. Надеемся управиться быстро.
        Он спросил шепотом:
        - Аты, сын, мой… неужели в самом деле… прямиком в ад?
        - С группой ангелов, - торопливо уточнил я. - Они ж не дадут свернуть с пути истинного, отец Дитрих!
        - Ох, - сказал он, - меня не то беспокоит… Ладно, ты их тоже, надеюсь, совратить не успеешь. Возвращайся быстрее!.. Слышишь, как воют собаки?
        Я зябко передернул плечами, но так и не смог заставить себя поднять голову и посмотреть в небо на ужасающий Стальной Кулак Господа, как его уже назвал кто-то из рыцарей.
        - Все сделаю, - пообещал я, - во славу церкви.
        Михаил появился во всем блеске и величии, все та же атлетическая фигура в семь футов роста, доспехи сияют, на этот раз на голове шлем римского военачальника с пышным красным плюмажем, слева на боку торчит из богато расшитых ножен рукоять короткого гладиуса, от сандалий вверх идут узкие ремешки и красиво опутывают ногу до колена.
        Двигается он как-то замедленно и с трудом, я не сразу понял, что архистратиг уже во плоти, даже не представляю, из чего ее создавал, с такой и расставаться будет жаль, вдруг еще восхочет и после битвы в ней прогуляться…
        - Небесный легион стягивается к месту назначения, - сообщил он, - но пока в полной готовности только архангелы, серафимы и херувимы.
        Я оглядел его критически:
        - Весьма! Фигура зело весьма. Лепота! И паче. Отнюдь, я бы сказал, зело отнюдь!.. А как остальные сорок девять миллионов отроков?
        Он сказал нехотя:
        - Выбирают тела для облачения. Я там оставил Гавриила, он поторопит. Половина из них погибнут, так что все равно тела потеряют, выбирай не выбирай, можно бы не возиться.
        - Ты выбирал долго, - заметил я. - Ладно-ладно, никакого подтекста!.. Эта фигура тебе весьма идет. Только не великоват ли размерчик?
        Он оглядел себя с нескрываемым удовольствием, надменно осведомился:
        - А чем плохо? Больше масса, удары сильнее.
        - Но увертливость ниже, - напомнил я. - Какой-нибудь мелкий демон проскользнет между ног и ткнет кинжалом.
        Он невольно сделал движение рукой, прикрывая сияющей ладонью место, куда скорее всего ткнет подлый демон.
        - У меня там двойные доспехи!
        - Ткнет в другое место, - сказал я. - Хотя это не мое дело, извини. Но фундаментальные законы Господа не отменить: мелкие двигаются быстрее.
        Он поморщился:
        - Ладно-ладно. Передай, что уже можно открывать портал.
        - Через час, - сказал я. - Не раньше.
        Он насторожился:
        - Что-то еще?
        - Нет, - ответил я, - но лучшие сыны церкви во главе с Великим Инквизитором отцом Дитрихом должны успеть окружить портал, чтобы не дать вырваться оттуда нечисти, когда пойдет большая война.
        Он кивнул:
        - Разумно. Ты хоть и человек, но почти разумен.
        Вспыхнул нежно-золотистый свет, из пламени вышел и встал рядом с Михаилом ангел Цицаэль, который из самых молодых, только что из яйца, как определил я.
        Он посмотрел на меня с неимоверным презрением сверхсущества на унтерменша, повернулся к Михаилу.
        - А те, - спросил он нежным мелодичным голосом, - кто на земле убивал людей и поджигал дома, они ушли обратно к мятежникам?
        Михаил ответить не успел, я грубо вмешался, все-таки земля - мой огород, да и перехватывать инициативу не помешает:
        - Те, кто вредил, детка Цацаэль… непосредственно, уже казнены. Прямо на месте преступления, как и принято в военное время. А сообщников нужно красиво добить в их мерзком логове.
        Он сказал с возмущением:
        - Цицаэль!.. Мое имя Цицаэль!.. Но кем казнены? Война еще не…
        Михаил поморщился, но промолчал, а я покачал головой, надеясь, что усмешка на моих губах достаточно зловещая.
        - Господь, - сказал я с нажимом, - велик и милосерден, но человек по юности своей жесток, как и предусмотрено Господом на этой стадии недоразвития личности и самосознания.
        - Что… что?
        Я сказал громче, как глухому:
        - Преступники уничтожены!.. У ангелов нет души, потому наказанные сейчас превращены в ничто. Их не существует. Однако человек изощрен и злопамятен, наказаны лишь исполнители, а меня интересуют заказчики. Надеюсь, вы меня поняли?
        Цицаэль умолк, потрясенный так, словно мир рухнул, а он остался в пустоте.
        Михаил сказал тяжелым голосом:
        - Меня это интересует тоже. Но никто и тогда не давал тебе право…
        Я перекрестился.
        - Только Господь Бог. Он и дал. Вернее, оставил этот пустяковый вопрос за регламентом. Дескать, хочешь бери, хочешь не бери.
        Он сказал саркастически:
        - Ну да, выбор!
        Я перекрестился и сказал благочестиво:
        - Ну как тут не взять, когда Он же сделал человека таким загребущим? Потому, Михаил, на будущее знайте, я могу решать многое и буду… многое. И первое, что я сделал, велел сформировать войско из темных ангелов и демонов, что пойдет с вами, как временные союзники.
        Цицаэль вскрикнул негодующим голосом с такой страстью, что звонкий голос сорвался на писк:
        - Но как можно привлекать в помощь этих мерзких существ из ада?
        Азазель гневно заворчал, я вскинул руку и крикнул:
        - Тихо все! Человек говорить изволит. Я и только я определяю, кто на земле мерзкий, а кто нет. Азазель, Вельзевул и другие по горячности и юности воспротивились замыслу Творца, но за эти долгие тысячелетия, наблюдая за человеком, уже не только искупили свою вину, но и поняли, насколько были не правы! Я объявляю полную и тотальную амнистию!.. Но одновременно усиливаю защиту закона.
        Михаил рыкнул:
        - Какого закона?
        - Милосердия, - отрезал я. - Или не милосердия, но все равно закона, ибо закон есть закон, ему надлежит!..
        Михаил махнул сверкающей рукой, за нею потянулся на краткий миг красивый радужный свет.
        - Ты как хочешь со своими законами, а у нас свои. Мы обязаны уничтожить Зло, и мы это сделаем. Сами, без помощи всяких темных. Цицаэль, поторопи Гавриила!
        Цицаэль исчез, бросив на меня полный гнева и уничтожающего презрения взгляд. Михаил смерил меня тоже тяжелым взглядом и просто растворился в воздухе, то ли устал создавать фейерверки, то ли забыл за хлопотами.
        Я на арбогастре и в сопровождении Бобика объехал по широкой дуге холм, даже увидел на окраине только что прибывшее огромное войско. Судя по знаменам, сюда добрались рыцарские отряды со всех концов Сен-Мари. Это же несколько десятков тысяч самых отборных бойцов, собранных для защиты от Маркуса, но, возможно…
        Азазель примчался все на том же коне, темном, как ночь. В обе стороны мощно простерты ночные призрачные крылья с тугими толстыми жилами, как у огромной летучей мыши, способной переносить в лапах сразу по двое коней.
        Мне кажется, кое-кто из сильных магов, охраняющих холм со скардером, тоже их видит. Может быть, даже замечают, что и конь не совсем конь, бледнеют и впадают в оцепенение, но когда зрят, что я вовсе не бросаюсь с оголенным мечом на этого странного выходца из ада, то с облегчением переводят дыхание, хотя сами от него стараются держаться подальше.
        Азазель внимания на такие мелочи не обращает, он своим обликом доволен чисто по-мужски: дескать, а мне плевать, как выгляжу для кого-то, мне совсем не интересного.
        - Дороги разведаны, - доложил он, не покидая седла.
        - Как там?
        - Сразу скажу, - сказал он, морщась, - не дороги, а горные тропы. Защищать легко, брать трудно.
        Я сказал с горькой беспечностью:
        - У нас сорок девять миллионов ангелов!.. Это ничего, что я говорю «у нас»?
        Он отмахнулся:
        - Да говори-говори. Ты же чуть не стал их хозяином и даже владельцем.
        - Вот и говорю, - продолжил я, - зачем их столько?
        - Ну да, - сказал он с иронией, - тебя спросить забыли.
        - А зря, - ответил я. - Я бы Творцу столько наподсказывал!.. У меня уже есть опыт и некоторые наработки, что не вошли в проектирование предыдущих миров. Я бы уговорил Его тебя сотворить вообще… как бы вот…
        - Каким? - спросил он с подозрением.
        - Красавцем, - пояснил я, - таким как бы…
        И показал растопыренными пальцами рога, хвост, жабры, чешую и еще много чего, на что Аза-заль вроде бы даже обиделся, хотя виду не подал.
        - Если Михаил готов, - буркнул он, - пусть вводит свои легионы через портал. Вельзевул наготове и ждет сигнала. Создаст сразу, как только те спустятся на землю.
        - Всего один портал? - спросил я. - А пролезут? Если все явятся? Михаил, думаю, сумеет мобилизовать даже уклонистов, пацифистов и демократов.
        Он отмахнулся:
        - Дело не в ширине ворот. Ангелы пройдут и через игольное ушко. Ты же помнишь, сколько их умещается на острие иглы?
        - Много, - сказал я, - а что, это важно?
        - С этого началось научное мышление, - напомнил он. - Ты же сам так говорил! Бред какой-то.
        - Истина всегда сперва кажется бредом, - напомнил я. - Вот как я, человек, кем вам сперва казался?
        Он поморщился, видно, что задело, но собрался и сказал деловым голосом:
        - Так вот, как только окажутся на той стороне портала, все сразу облекутся в уже присмотренную плоть! И погибать будут по-настоящему. От рук мятежников на время, от рук смертных - навсегда. Вот тогда и начнется настоящее…
        - Столпотворение?
        - Да как ни назови, но тебе понравится.
        - Да, - согласился я. - Если облекутся плотью, то, наверное, все на острие игры не поместятся, а жаль… С другой стороны, если ломанутся, как положено, мятежников трупами забросают! Люблю такую войну! Некрасиво, зато как действует!.. Потом три поколения воевать не хочется. Но, конечно, воюют через нехочу. Мы же люди, а человек - звучит гордо! Вроде буревестника, что гордо реет черной молнии подобный…
        - Черной молнии подобный, - повторил он задумчиво, - да, это про нас. Да еще гордо…
        - Я вызываю Михаила, - сообщил я.
        Конь под ним гневно ржанул, разделяя негодование седока, и отступил на шаг.
        - Погоди, - сказал Азазель с отвращением, - дай уйти!
        Я кивнул, он бросил на меня злой взгляд и, даже не пришпорив коня, пропал с места без звука и запаха. Это после Вельзевула еще бы сутки пахло смолой и серой, Азазель же насквозь земной, манеры все-таки соблюдает, хоть и не все.
        Михаил появился почти сразу, будто ждал моего зова, вперил острый взгляд в мое довольное лицо.
        - Ого, - сказал он саркастически, - что-то на этот раз не в замке. Пол начал гореть под ногами?
        - Святыми нас делает не место, - изрек я нравоучительно, - а заслуги. Личные заслуги, персональные… Напомнить, кем был высший над всеми вами Метатрон? Михаил, есть сведения, что база преступных элементов, намерившихся дестабилизировать международную обстановку, обнаружена, дороги к ней сейчас усиленно разведываются.
        Он сказал с интересом:
        - Конечно же, как и предполагалось, в самом темном уголке ада?
        - В аду, - подтвердил я с неохотой, словно ад в моих владениях и под моим управлением, - однако тайком от администрации.
        - Уверен?
        - Абсолютно, - отрезал я. - Ты же знаешь Вельзевула. Потерпит ли еще чью-то власть? Которая бросает наглый вызов и его могуществу?.. К тому же среди новых мятежников замечено весьма много твоих соратников. Да-да, часть несознательных ангелов небесного легиона участвуют в преступном сговоре с непонятной, хотя на самом деле весьма понятной сомнительной целью.
        Он поморщился:
        - Один-два ангела, вряд ли больше.
        - Один-два, - согласился я, - миллиона. При общем поголовье в сорок девять миллионов ангелов это меньше четырех процентов, однако… да, их там как муравьев. Нет, это нас как муравьев, а их - как тараканов. Честно говоря, не думал, что битвы ангелов могут быть такими масштабными!
        Он возразил недовольно:
        - Они не были масштабными, нас было не так уж и много. Это потом Господь для разных нужд создавал ангелов… много создавал. Но битва и сейчас не будет масштабной.
        - А почему? - спросил я с интересом. - Это у людей одни воюют, а другие пашут, сеют, строят, торгуют, коров кормят… Ангелам же что делать? Потому собирай ополчение и посылай в бой всех. Нечего в тылу отсиживаться! А то будут смеяться и на тебя пальцем показывать! А мне за тебя обидно, никакой ты не дурак, а герой!
        Он посмотрел с подозрением, поморщился кисло, кивнул:
        - Да, ты прав, смертный. Заговорщики всех нас оскорбили своим дерзновенным и богохульным мятежом.
        - Созовешь ополчение?
        - Мне хватит и легиона, - отрезал он. - А что такое ополчение?
        - А-а, - сказал я довольно, - у вас все военнообязанные? Это хорошо. Страну должен защищать весь народ! Ну, в смысле, всю страну, ты же человек военный, понимаешь метафоры… К тому же смерть в бою всегда почетна! Особенно когда вон как у вас, бессмертных. Тут убили, а там проснулся…
        Михаил посмотрел на меня свысока, явно заколебался, сообщать ли мне какую-то истину или же умолчать, наконец сказал нехотя:
        - Когда ангел погибает здесь на земле… он, как бы тебе объяснить, возвращается. Да, к Творцу. А тот мир отделен от нашего огромностью… снова не могу объяснить… ну, например, но это только грубое, очень грубое приближение, этот мир обладает плотностью камня, а тот мир в сто тысяч раз легче и разреженнее воздуха, которым дышим!
        Он посмотрел с напряжением, но я, к его изумлению, лишь кивнул:
        - Продолжай, как раз это представить могу легко.
        - Духовных миров, - продолжил он с недоверием в голосе, - три. И каждый из них в миллионы раз легче и неосязаемее, чем предыдущий.
        - Творец на последнем, - сказал я, чувствуя себя знатоком, - верно?
        Он покачал головой:
        - Нет. Господь - это все, а наша вселенная - лишь крохотная частичка в Нем, в миллионы раз мельче, чем капля крови из твоего пальца. И для того чтобы создать эту диковинку, грубый материальный мир, Господь постарался убрать Свое присутствие из этой части, отгораживая ее мощными щитами клипод от остальной части Себя, иначе созданный под чудовищным сжатием мир тут же снова распадется и растворится в Творце…
        - Круто, - пробормотал я ошалело, - а зачем ему это понадобилось?
        - Чтобы все в этом мире имели собственную волю, - объяснил он обстоятельно. - Думаешь, почему даже ангелы, побывавшие на земле, то и дело начинают вести себя не так, как вели раньше? Люцифер был на Земле дольше всех! Именно он был приставлен наблюдать за садом, забыл?
        - Вот оно что, - пробормотал я. Куски церковной мозаики, которые знал давно и которые узнал недавно, начали складываться в изящную и законченную картину. - Значит, ангелам здесь надо, так сказать, акклиматизироваться?
        - И обратно, - ответил он. Увидев непонимание на моем лице, пояснил: - После этого мира они долго приходят в себя в духовном мире…
        - Который не духовный, - сказал я ревниво, - а всего лишь разреженный!
        - Но в нем нет привычной тебе материи.
        - Все равно, - сказал я. - Материя есть везде. Пусть даже один протон на мегапарсек. А потом эти ангелы так же долго и трудно попадают сюда снова?
        Он кивнул:
        - Потому убитых здесь не жди скоро. Они могут появиться только через годы.
        Я потер ладони.
        - Отлично.
        Он с укором в глазах покачал головой:
        - Но те, которых убил ты, уже не возвращаются. Только человек может убить ангела по-настоящему. Безвозвратно! Потому что хозяин на земле человек, и законы высшего мира здесь не действуют.
        Я пробормотал немножко сконфуженно:
        - Ну, иногда нас заносит, но если Господь решил даровать нам свободную волю, которую сам не может изменить или ограничить, то, значит…
        Он сказал с неохотой:
        - Значит, какой-то смысл в этом есть, но нам он неведом.
        Я сказал с предостережением в голосе:
        - Михаил, нам остается только склониться над великой мудростью Творца и верить, что Он знает, что задумал! А не начинать всякое там: маразматик, из ума выжил, все делает хуже и хуже… Те, кто так говорит или думает, сами раньше из ума выживут, если он у них был, а Творец будет все такой же креативный!
        Он отступил, сказал сухо:
        - Как только возникнет портал, я брошу через него все легионы!
        - С Богом, - сказал я.
        Он посмотрел на меня удивленно:
        - Что?
        Я пояснил:
        - Бог с нами, людьми, что и понятно, но я от щедрот души пожелал, чтобы Бог был и с вами, ангелами. Вы хоть и низший класс слуг, вроде говорящих пингвинов, но я за равенство!
        Его перекосило от отвращения, пламя вокруг него вспыхнуло какое-то рваное и с багровым оттенком и исчезло вместе с Михаилом зло и с треском горящей кровли дома.
        Я посмотрел на пустое место, как-то показалось, что обидел чем-то архангела, хотя как я могу, будучи исполненным ко всему на свете христианской любви и как бы всепрощения?
        
        Глава 16
        Первоначальная путаница в моем восприятии с именами и датами постепенно улеглась. Даже то, что властелином ада в каких-то древних документах называется Люцифер, в каких-то - Самаэль, а в некоторых и вовсе - Авраэль, на самом деле никакого противоречия нет, все так и было. Только это разные периоды времени, трудно представить, что все останется неизменным веками, тем более - тысячелетиями.
        Если даже короткоживущие люди успевают сменить профессии и специальности, то свергнутые ангелы постепенно находили себе иные занятия, оставляли одни посты и переходили на другие, вообще меняли взгляды, желания, привычки…
        Таким образом, целеустремленный Вельзевул стал властелином Ада, а раздираемый противоречиями Самаэль ушел в различные искания истины и поиски смысла бытия.
        То же самое и с другими ангелами, что поднимались на вершины иерархии, опускались на самое дно, уходили в стороны…
        Азазель появился с гнусной усмешечкой торжества на хитрой морде, одет еще хвастливее, окинул меня быстрым взглядом с головы до ног.
        - Тебе уже самому кажется, - поинтересовался он, - что жить без меня не можешь?
        Я отшатнулся:
        - Тьфу-тьфу! А то еще приснишься.
        - Ладно, - сказал он покровительственно, - я же понимаю, ты собирался возопить: Азазель, спаси!.. Я, мол, дурак, я уже запутался!..
        - Ну да, - подтвердил я. - И носик мне вытри. Но вообще-то в какой-то мере ты прав, хотя вооб-ще-то прав всегда я. Мятежники о нас знают все, а что мы о них?
        Он ухмыльнулся:
        - Ну, не все… Зачем им все?
        - Но достаточно, - уточнил я, - чтобы чувствовать себя уверенно.
        - Мне кажется, - заметил он, - ты всегда чувствуешь себя уверенно.
        - Пусть так и кажется, - сказал я, - а пока сплюнь. Кто глава мятежа? Каковы их силы?.. Где база и насколько она укреплена?
        Он по-хозяйски опустился за стол, я толкнул в его сторону медную чашу с темно-красным вином, и она поплыла, как лодочка под парусом, подгоняемая сильным ветром.
        - Знаешь, - проговорил он, отхлебнул, прислушался к ощущениям, я зло сопел и притопывал, продолжал медленно и раздумчиво: - Видишь ли, даже Енох в своей первой книге сообщил, что вместе с Самаэлем ушли великие ангелы-аристократы Семъяйза, Арестикифа, Ариман, Кокабаел, Тураел, Румъйял, Данел, Нукаел, Баракел, Ар-мерс, Батаръйял, Базазаел, Ананел, Турхйял, Си-манизиел, Иетарел, Тумаел, Тарел, Румаел, Изе-зеел…
        Я взмолился:
        - Не запомню!
        - И не надо, - сказал Азазель. - Достаточно знать, что ни одного из них нет среди этих новых мятежников.
        - Ого, - ответил я. - Уже пожалели, что… тогда погорячились?
        Он пожал плечами:
        - Не всякий способен признаться в своих ошибках, даже если и пожалел. Но в новом мятеже не участвуют, это важно.
        - Настолько сильны?
        Он кивнул:
        - Да. Если бы оказались с новыми мятежниками, битва была бы совсем не легкой.
        Я вздохнул с облегчением:
        - Слава… гм… здорово это. Они все в стороне?
        - Пока, - ответил он. - Но если силы небесного легиона увязнут, могут прийти на помощь. Нам, а ты что подумал?.. Главу нового мятежа ты знаешь, это неустрашимый и неистовый Алфофаниэш, сын самого Асмодея, который в данное время в аду считается царем.
        - А Вельзевул?
        - Вельзевул, - сказал он с легким раздражением, - властелин Ада. Это не одно и то же! Алфофаниэш и раньше управлял тысячами демонов, а сейчас у него, сам понимаешь, сотни тысяч, если не миллионы, сторонников мятежа. Кстати, о тебе спрашивала бывшая жена Самаэля…
        Я поморщился:
        - С какой целью?
        - Не знаю, - ответил он откровенно. - Я на ее месте отыскал , бы что-то поинтереснее. Все-таки у нее первым мужем был Адам, вторым - Самаэль, а больше настоящих мужей так и не наблюдалось.
        У меня на мгновение сперло в зобу, вспомнил, кто, по слухам, был женой Самаэля, но политик во мне взял верх и ответил за меня с подчеркнутой отстраненностью:
        - Кто из могучих архангелов, ставших архидемонами, поддерживает Алфофаниэша? Вообще, у него есть могучие сторонники?
        - Немало, - ответил он, я с удивлением уловил в его ровном голосе скрытую горечь. - Во-первых, все языческие боги, что выжили, но ненавидят новый мир, это Маммон, Пифон, Прозерпина, Астарот и Астарта, Молох, Ваал, Тевтус… Они все еще сильны! Из новых примерно половина. Мне особенно жаль, что там Адрамелех, князь огня, мы дружили и немало погуляли на земле в поисках развлечений. Я был уверен, он все понял и смирился…
        Лицо его погрустнело, из груди вырвался тяжелый вздох. Я спросил быстро:
        - А что сам Асмодей?
        - В стороне, - ответил он. - С Вельзевулом не пойдет. С Михаилом - тем более, все-таки мятежниками заправляет единственный сын. Но Асмодей мятеж осуждает. Или порицает. Как лучше?
        - А эта, - проговорил я с некоторым затруднением, - бывшая жена Самаэля… она с мятежниками?
        Он посмотрел в изумлении:
        - Ты что-то совсем не разбираешься в ситуации!.. Хотя да, у тебя на земле проблем хватает. Нет, Лилит никогда не была с мятежниками, она сама мятежница еще та. Но не потому, что с Творцом спорит. Она свою независимость отстаивает. Сперва от Адама, потом от Самаэля ушла, тот как-то решил покомандовать ею… Теперь вот через пару сотен лет вдруг заинтересовалась тобой.
        - Вовремя, - ответил я нервно. - Когда кровь и слюни во все стороны! И стук мечей по головам. Ладно, пойду взгляну, кто там еще прибыл…
        - Давай, - сказал он серьезно. - Что за жизнь у тебя, человек?
        Я развел руками, за подготовкой к сражению с новыми мятежными ангелами почти просмотрел прибытие воинских формирований к долине отца Миелиса.
        Помимо рыцарства Сен-Мари и Вестготии с севера дотащилась тяжелая рыцарская конница из королевств Великая Улагорния, Бриттия, Ирам, подошли с запада шателленцы и вендоверцы, с востока - бурнандцы, а с юго-запада и юго-востока рыцарские отряды из Фоссано и Мезины.
        Все расположились вокруг долины, ставят шатры, устраивают лагеря так, чтобы по сигналу сразу в бой. Я побывал везде, но не слезал с коня, битва с Маркусом не сегодня-завтра, но вторжение в ад начнется уже в считаные часы, если не минуты.
        На обратном пути Бобик резко взял в сторону, там из земли выступают поросшим мхом циклопические камни древних развалин, я вздрогнул, заметив сидящую на камне женщину в скромном сером платье и легком платке, наброшенном на плечи.
        Она улыбнулась навстречу, словно встречает доброго друга. Бобик подбежал и попытался свалить ее на землю, что значит опасности не видит, точно не враг в том смысле, что не оборотень, не монстр.
        Арбогастр подошел тоже спокойно, но сердце мое начало стучать все чаще и взволнованнее. Я медленно покинул седло, чувствуя себя так, словно вот сейчас приближаюсь к раю, из которого пинком вышибли моего далекого предка.
        Женщина поднялась, высокая прическа мне будет до подбородка, чуточку откинула голову, всматриваясь в мое лицо. Я в свою очередь смотрел и не мог отвести взгляд, хотя вроде бы ничего блистательного, но какое же это совершенство…
        - Так вот ты какой, - произнесла она мягким женственным голосом, и мое сердце сладостно стиснулось в непонятной истоме, - к которому все сходится.
        - Что сходится? - полюбопытствовал я. - Меня зовут Ричард Длинные Руки. Вообше-то от того, что само плывет или сходится, стараюсь держаться подальше.
        - Я Лилит, - ответила она просто.
        Я охнул:
        - Да ну… что, та самая?
        Она кивнула.
        - О тебе, - сказала тем же женственным голосом, что проникает прямо в сердце, - говорят и небесные, и те, что в аду. Все стараются произносить твое имя с пренебрежением, но… слишком уж стараются. Это заметно. А еще заметно, те и другие пытаются на тебя опереться, словно ты Тот Самый Краеугольный.
        Я торопливо соскочил на землю, мог бы и раньше, каждая жилка дрожит, даже голос едва не дал петуха, потому я проговорил нарочито замедленно:
        - Ого!.. Даже не верится… ты та самая Лилит, которая… и вот теперь я зрю своими глазами…
        - Твое мнение, - продолжила она тем же голосом, - все приводят в доказательство своей позиции. Обе стороны. Как ты так ухитряешься?.. Да, я та самая, если ты имеешь в виду…
        - Первую жену Адама, - досказал я. - Никогда бы не подумал, что ты такой шедевр! Уважаю господина Бога. Пойдем чего-нить выпьем?.. Мой черный Зайчик донесет и двоих. Хотя донести могу и я.
        Она тряхнула головой, звонко расхохоталась:
        - Да, я таким тебя и представляла!
        - Сэра Ричарда? - уточнил я.
        - Нет, - ответила она милым женским голосом. - Мужчину, которого хотела бы встретить все эти тысячи лет.
        - Ох, - сказал я, - да я за такие слова что хошь или кого хошь… С ума сойти! Чтоб сама Лилит такое сказала!.. И кому? Мне!
        - А что не так?
        - Все так, - ответил я. - Конечно же, я самый замечательный на свете, но дело в том, что знаю это только я один… а тут ты такое выдаешь! Прям родственная душа!
        Она произнесла спокойно, но с некоторым радостным удивлением:
        - А ты не чувствуешь… что наши души в самом деле…
        Я прислушался к себе, неведомый жар поднялся из глубин моей не такой уж мохнатой и заскорузлой, как хотелось бы, души, охватил все тело, наполняя звездным огнем каждую клетку и каждую митохондрию, включая и заснувших.
        - Это что? - спросил я настороженно. - Колдовство?
        - Разве Творец не выше любого колдовства? - спросила она.
        - Он творил тебя, - напомнил я, - а я так, сам сотворился, что ли… Ты же творение самого Всевышнего! Блин, да Он, оказывается, и в таком деле мастер!.. Одно дело - творить миры, другое - тебя вытютюливать так, что у меня сердце останавливается, а в зобу подкатывает и спирает. Зоб - это вот здесь, не думай ничего лишнего.
        - Лишнего, - ответила она, - ничего.
        Взгляд ее сказал все остальное. Я успел растопырить объятия, и она вошла в мои загребущие.
        В апартаментах, предоставленных в мое распоряжение сэром Робером, я постарался создать самые изящнейшие фужеры, какие только мог представить, но все равно получаются только те, которые держал в руках или хотя бы видел, однако видел достаточно, чтобы она онемела в восторге.
        - Как., как ты это делаешь?
        Я неспешно наполнил полусладким шампанским, Лилит устроилась в глубоком кресле по ту сторону стола и наблюдает за мной большими блестящими и любопытными глазами.
        - Если я по образу и подобию, - произнес я с должным самодовольством, - то сама как бы понимаешь или даже разумеешь… Ведь понимаешь?
        Не отрывая восхищенного взгляда от фужера с вином, она все же недовольно дернула плечиком:
        - Трудно представить себе, что ты по образу и подобию.
        - Я же творю? - возразил я. - А творить начал, как только меня вышибли из рая, и я взял в руки палку побольше. И до сих пор такое творю!
        - Такое, - согласилась она, - что потопом либо Маркусом только и остановить твое творчество, смертный.
        Она так осторожно взяла фужер, словно боится раздавить его пальцами, настолько тончайшее и почти незримое стекло, видно только бегущие вверх пузырьки.
        Я с удовольствием наблюдал, как делает первый глоток, как прислушивается, улыбка воспламеняет сперва глаза, потом губы, затем все лицо, и вот она довольная и счастливая смотрит на меня восторженными глазами.
        - Знаешь, - сказал я, - если бы я не верил в Творца безгранично, я бы сказал, что это на Него повлияли некие враждебные человеку силы. Дескать, за власть и дивиденды борются могущественные группировки и тянут на себя одеяло.
        Она отпила еще чуть, заулыбалась шире и поинтересовалась легко:
        - А что на самом деле?
        - Ничего, - ответил я хладнокровно. - Никто за власть не борется уже потому, что там бороться некому. Господь - монарх и самодержец!.. Думаешь, кому я подражаю? То-то.
        - Какое самомнение, - сказала она с подчеркнутым отвращением.
        - Самомнение позволило Икару взлететь, - заявил я гордо. - Скромные никогда ничего не свершат!.. Творец един и бесконечно велик, у него нет ни родни, ни товарищей, ни приятелей.
        Она сказала ядовито:
        - Ты о Творце или о себе, а то я что-то запуталась.
        Я ответил гордо:
        - А разве Он не вдохнул в меня часть своей души?.. Да так вдохнул, что сама видишь! Я весь в творческом поиске чего-нить такого особенного, чтобы горько-гладкое с кисло-соленым и шершавооранжевым в одном букете.
        Она посмотрела исподлобья:
        - Жуть. Не думала, что ты станешь таким. В звериной шкуре был бы проще. А это что ты делаешь?
        - Пирожное, - объяснил я. - Погоди, это только начало! Они такие разные… А я вообще-то в звериной шкуре или в этом жипоне все равно прост…
        Она понимающе опустила ресницы и поднялась, теплая и такая послушная, что даже и не знаю, чего Адам хотел еще, скотина тупая?
        Часть вторая
        Глава 1
        Мне показалось, в постели провели мгновения, но доски затрещали и проломились с грохотом. Мы оказались на полу. Лилит расхохоталась, а я жарко выдохнул:
        - Даже не представлял…
        Она довольно улыбнулась, глядя снизу вверх в мое лицо сияющими глазами:
        - Понравилось?
        - Не то слово, - пробормотал я измученно. - Теперь понимаю самцов пауков и богомолов.
        - Милый?
        - Когда дорываются вот до такого, - объяснил я, - то забывают обо всем на свете! Даже о том, что самка в этот момент начинает жрать их не по-детски, отгрызает голову, так что копуляцию эти самцы продолжают и заканчивают уже в буквальном смысле без головы!.. Вот это страсть!.. Ты тоже могла бы загрызть меня, даже не почувствовал бы. Она промурлыкала:
        - Как я могла, ты так… хорош. И совсем не прост. Я даже не предполагала…
        Я с сожалением поднялся, подал ей руку. - Теперь понимаю, почему богомолы или пауки не стали доминантами на земле!
        - Почему? - спросила она наивно.
        - А вот потому, - сказал я, увидел в ее ясных глазах непонимание, - пояснил: - Если они за эту радость, за этот безумный экстаз отдают все, даже жизнь… да что жизнь, ее не жалко, но мозги? Из людей разве что Дон Жуан…
        Она оглянулась на кровать с провалившимся дном, расхохоталась, счастливая и раскрасневшаяся, на ходу подобрала платье, я даже не успел увидеть этот сложный процесс одевания женщины, как она, уже одетая, хоть и с распущенными волосами, оказалась в глубоком кресле.
        - Кто это? - поинтересовалась с интересом.
        - Один искатель, - ответил я. - Искал истину не в том месте. Он бы оценил…
        - А ты?
        - И я ценю, - заверил я. - Я вообще ценитель. Покупаю редко, но ценю, ценю…
        Она чарующе улыбалась:
        - Спасибо.
        Я пробормотал:
        - Еще один довод за то, чтобы изолировать людей от ангелов. Это вот не должно быть таким неистовым и диким… иначе кто захочет наукой заниматься? Не-е-ет, паукам и богомолам можно, а людям низзя!.. Безумный секс должен быть изгнан. Оставим умеренный. Или средне-умеренный с переходом до бриза. Или зефира. Поощрять нужно полезное, а приятное и само прорвется.
        Она победно улыбалась, поглядывая то на меня, то на дивные деликатесы, что возникают на середине стола и быстро заполняют столешницу.
        - А получится?
        - Что?
        - Отказаться от безумного?..
        - Трудно, - признался я. - Просто безумно трудно. Но можно себя если не убедить, то принудить. Как отец Сергий, что обрубил себе… гм… пальцы, чтобы удержаться от искушения.
        Она вскинула в изумлении брови:
        - И ты смог бы…
        - Нет, - признался я, - но человек - хитрая тварь. У него, как у лисы, несколько запасных выходов из норы. Это вы - существа простые, чистые, неиспорченные… У вас и вязка прямая и честная, а у нас все не как… ну, люди не ангелы, ты поняла!.. Попробуй вон те штуки, дивный вкус!
        - Не поняла, - ответила она честно, - но я не представляю, чтобы ты сумел отказаться от этого всепоглощающего безумия! Это же самое сильное, мощное и неостановимое чувство!.. Разве не Господь вложил его в каждого и велел плодиться и размножаться? Это же самая первая из заповедей, которую получил человек!.. Самая первая и самая непреложная!
        - Я не собираюсь противиться, - сообщил я. - Что, я похож на сумасшедшего?.. Я не собираюсь отменять законы Господа. Но как его штатгалтер… или это не у него штатгалтер? Хотя почему не у него? Наместник и штатгалтер - одно и то же, так что я вправе руководствоваться законами Господа, применяя их для местных особенностей почвы, грунта и климата. Модифицируя, собственно. Снабжая подзаконными актами, как, что, зачем и куда кого за что. Не поняла?
        Она покачала головой:
        - Ни слова.
        - Волшебная женщина, - сказал я с восторгом. - Просто идеальная! В общем и короче говоря, как рекут в Одессе, где даже разниц аж две, Господь дал нам, людям, базу. Солидную базу, краеугольную. Ее еще называют краеугольным камнем, что простой народ, не склонный к абстракциям, начал считать в самом деле простым, хоть и важным камнем.
        Она взяла пирожное, не сводя с меня внимательного взгляда.
        - Так это не камень?
        Я отмахнулся:
        - Конечно, нет! Но дело не в камне, а в самой базе. Надстройку над камнем, то бишь базой, Он велел строить самим. Человекам!
        Она прищурилась:
        - Так уж и велел?
        - Подразумевал, - пояснил я. - Объяснять очевидные вещи - это унижать собеседника. А как Он может унижать человека? Это же выказывать недоверие к собственному гению!
        Она откусила краешек вафельной трубочки с нежнейшим кремом, заулыбалась, наслаждаясь неведомым вкусом, но сказала, поддразнивая:
        - Ну да, это же сам человек!
        - А что, - ответил я серьезно, - я сам заметил, что все чаще вспоминаю насчет по образу и подобию.
        - А сейчас почему?
        Я сказал с убеждением:
        - Ну не станет же Он называть свое лучшее творение дурацким!
        Она взяла фужер с вином, все еще с опаской, поднесла к губам, посмотрела на меня поверх края, нежнейшее лицо чуть помрачнело.
        - В самоуверенности тебе не откажешь. Неужели ты и Творца считаешь самоуверенным?
        Я воскликнул:
        - Да чтобы решиться создать мир… это же какое нужно иметь самомнение? И оно, как видишь, оказалось оправданным. Возможно, Творец даже поскромничал и мог бы создать что-то еще круче!
        - Интересное мнение, - проговорила она задумчиво. - Наверное, вы друг друга стоите. Но мне Создатель не показался таким уж…
        Я пожал плечами:
        - Наивно думать, что Всевышний не продолжает развиваться. Кроме того, возможно, создавая нас по Своему образу и подобию, Он добавлял или заострял те черточки, которые считал более уместными… или необходимыми? Как отец, бывало, смотрит на детей и старается воспитать их чуть жестче, чем сам, а то слишком интеллигентен?..
        Она почти не смотрела на лакомства, что я подсовываю ей прямо под руки, хотя не отказывается, уже измазала губы неведомым ранее шоколадом, как и край фужера, но не сводила с меня серьезный и в то же время по-детски чистый наивный взгляд.
        Я смотрел на это сокровище и понимал, что именно вот так выглядит безмятежное безоблачное и бездумное человеческое счастье. Я и сейчас плаваю в нем, как младенец в утробе, наслаждаюсь и всеми фибрами жажду, чтобы эта райская жизнь никогда не заканчивалась.
        Она всмотрелась в меня спокойными чистыми глазами, а я сказал с неловкостью:
        - Как-то представлял тебя совсем иной.
        - Какой?
        - Огненной, - пояснил я. - Ты же вся из пламени?
        - Все из пламени, - ответила она серьезно. - Весь мир.
        - Ах, ну да, в этом если смысле… Но ты еще и просто из пламени, более простого, что как бы огонь, понимаешь?.. Вся такая, испепеляющая. Недаром же Адам восхотел чего-нибудь попроще, какую-нибудь покорную дуру… Хотя, честно говоря, с женщинами Адаму не повезло. И с него и пошло.
        Она легонько улыбнулась:
        - Он был первый, кто вот так… с первой не сумел, со второй вляпался. Но он был благороден и брал на себя все глупости, которые Ева творила начиная с того момента, как сорвала плод с запретного дерева.
        - И детей своих, - сказал я сварливо, - воспитала хреново. Ладно, я без намеков. Что еще сделать?
        Она покачала головой.
        - Ты умеешь делать такие вещи, что я даже пикнуть не смею.
        - Уже слышала?
        - Многие слышали, - ответила она. - И стараются понять, откуда у тебя эти странные умения. Только у тебя единственного на всем свете!
        Я сосредоточился и, хотя уже напрактиковался, накачал эту магическую мышцу, но для Лилит расстарался, как никогда, создавая как тончайшую и нежнейшую посуду, которую видел только в Эрмитаже, так и самые изысканнейшие блюда, от которых приходили в восторг саудовские принцы.
        Она даже не пыталась сдерживаться, ахала, делала огромные глаза, и я понимал со щемом, что тысячи и тысячи лет видела одно и то же, одно и то же, все повторялось и повторялось, и вот только сейчас такой резкий скачок.
        Врожденный аристократизм, мелькнула у меня, когда она ела, ни тени жеманства или притворства, все просто и естественно, однако насколько же она сама изысканна в любом жесте, движении, наклоне головы, взмахе ресниц, необыкновенной улыбке!
        Широкие тарелки заполнились новыми деликатесами, восточными и западными сладостями, горками мороженого, всевозможными конфетами и крохотными пирожными, которые я часто покупал в то старое доброе время.
        Я сел с другой стороны стола, она спросила серьезно:
        - О чем думаешь? Ты такой серьезный.
        - Что мне особенно странно, - медленно проговорил я, - это отсутствие Сатаны…
        Она бросила на меня быстрый взгляд:
        - Почему?
        - Мы с ним общались часто, - ответил я со всей скромностью, столь привычной для меня, - весьма часто. А сейчас как будто вовсе исчез… Непривычно даже. Казалось бы, только сейчас и ловить рыбку.
        Она подумала, пожала плечиками:
        - Ничуть не странно. Он не боец. Не в том смысле, что трус, он просто презирает эти методы, полагая их слишком грубыми. Он, говоря словами людей, стратег и мыслитель. Он полагает, что решает не сила.
        - Верно!
        - …а умелое жонглирование доводами, - закончила она. - Потому он если и будет участвовать, то не проявится явно.
        - В смысле, не утерпит?
        - Примерно так…
        Я представил себе ад и твердыню в самом дальнем углу, гору из камня и стали, передернул плечами и поспешно ухватил фужер с шампанским.
        - Не понимаю, - сказал я, - но Люцифер там, в той крепости, где засели мятежники?
        - Думаю, да.
        - Как же тогда пойдем на штурм? - поинтересовался я. - Сатана в сторонке в личине наблюдателя, Авриэль готовится защищать эту крепость, а с нами идет Самаэль…
        Она горько улыбнулась одной половинкой рта.
        - А еще обещал подняться из четвертой антис-фиры сам могучий Озриель, еще одно из проявлений Самаэля. Мне самой это не так непонятно, как тебе, а невесело… Хотя Самаэль первым из нас, разрываясь отчасти от желания успеть сделать если не все, то хотя бы как можно больше, сумел воплотиться в разные ипостаси, и теперь они настолько стали разными…
        - Вижу, - сказал я озадаченно, - но все равно не пойму. Даже умом, хотя у меня не ум, а умшце, что угодно могу понять и объяснить, но такое… гм… даже у меня глаза рогом лезут. Допуская, что ангелы - всего лишь овеществленные мысли Творца, все-таки трудно представить, что мысли могут быть настолько противоречивыми… даже одна мысля способна раз-делиться на подмысли и противоречить самой себе… Нет, надо это умничанье оставить на будущее, а сейчас морду ящиком и - на штурм. За честь рода!
        Она спросила озадаченно:
        - Какого рода?
        Я огрызнулся:
        - Откуда мне знать?.. Зато как звучит! Это же как самая лучшая в мире музыка… Я имею в виду, конечно, марши. Ты обожаешь марши?..
        - Марши? Почему марши?
        - Ты же любишь мужчин? А мужчина, который не обожает марши, это какой-то странный самец. Если к такому присмотреться, обязательно заметишь что-то позорящее наш род, типа интеллигентность, чистая рубашка, манеры…
        Она деловито поскребла серебряной ложечкой по дну широкой чаши, собирая остатки шоколадного мороженого, подняла на меня серьезный детский взгляд.
        - Ты сам поведешь людей в бой?
        - О них речи не было.
        - А небесный легион?
        - Его ведет Михаил.
        Она сказала настойчиво:
        - А если Михаилу потребуется помощь? Темных ангелов поведешь?
        - Если народ доверит, - ответил я дипломатично. - Сам я возглавить воинство ангелов вот не рвусь, и все. Но ради победы готов стать и генералиссимусом, не только, подумаешь, архистратигом. Видали мы архистратигов. Десять тысяч архистратигов!
        Она смотрела на меня очень серьезно.
        - Даже не знаю, - произнесла совсем тихо, - кто прав, кто виноват. Все настолько усложнилось… с того времени.
        - А и не надо разбираться, - посоветовал я. - Просто доверься мужчине. В данном случае мне.
        - Ну, конечно, - ответила она мягко.
        - Я серьезно, - сказал я.
        - Я тоже…
        - Кому еще знать, - пояснил я, - кто прав, а кто нет? Все правы, кто я, и не правы те, кто не я. Вот за эту истину и держись.
        Она молча смотрела, как я облачаюсь, а я не стал скрывать и, сосредоточившись, только поворачивался, а на мне появлялись не только штаны, но и доспехи, пояс, ножны на прошитой золотом перевязи, сапоги на двойной подошве, в них я еще выше, а это нравится всем мужчинам.
        - Знаешь, - произнесла она серьезно и прямо посмотрела мне в глаза, - у женщин есть чутье, и пошло оно от меня, не от Евы.
        Она замолчала, я спросил осторожно:
        - И что оно тебе шепчет?
        - Говорит очень громко, - ответила она так же серьезно, - что я наконец-то нашла того, для кого и была создана на самом деле! Потому я и ушла от Адама… я предчувствовала и даже предвидела эту встречу!
        - Я ждал тебя меньше, - признался я, - но теперь зрю, был рожден для этой встречи. Не верю в Колесо Судьбы, но галактики вращались так, чтобы сдвинуть эти звездные системы и дать нам возможность… и все свозможнилось! Прости, у меня дух захватывает от таких масштабов. Мне всегда казалось, что я о-го-го, но оказалось, что куда там этому о-го-го до меня настоящего!
        В воздухе зловеще блеснула сверкающая сталь, это меч с рубином Вельзевула послушно нырнул острием вперед в ножны, а растопыренная ладонь ощутила холодный металл шлема.
        - А что, - спросил я, - видишь дальше?
        Она мягко улыбнулась:
        - Вижу только, что всегда иду за тобой, куда бы ты ни шел, разделяю твою судьбу, какую бы ты ни выбрал. Я женщина, это у нас в крови - идти за мужчиной. Но только за тем, кого сама нашла сердцем!
        - Блин, - сказал я счастливо, - как в опере!.. Вот-вот запою арию. Или затанцую с маленькими лебедями. Но все-таки в самом деле счастье! Не ожидал, не верил…
        - А я верила, - ответила она. - Верила, что обязательно тебя встречу.
        Я крепко поцеловал ее, страстно прижав к груди, затем, отрывая от сердца, отстранил и быстро вышел, почти выбежал, чувствуя, что еще чуть - и гори оно все пропадом, когда у меня такая женщина, когда наконец-то счастлив!
        Глава 2
        Торжественно и чисто заблистало золотистым светом, едва слышно пропели фанфары, а из потока радостного огня вышел Михаил, каждым жестом подчеркивающий, что он не просто архангел, а архистратиг и глава небесного легиона.
        Я сказал с преувеличенным почтением:
        - До погон еще рано, но аксельбанты, думаю, вводить уже можно. И первые носить тебе, Михаил, ибо ты велик и знатен.
        Он хоть и не понял, что такое аксельбанты, но самодовольно улыбнулся, на лесть можно ловить, как оказывается, даже архангелов, словно чебаков на блесну.
        - Что-то узнал, смертный?
        - Понимаю, - ответил я, - как это прозвучит в свете, так сказать, нынешней политической ситуации, и без того нестабильной, но, Михаил, чтобы отыскать и наказать тех заговорщиков, повторяю, нужно в какой-то мере объединить усилия.
        Он поморщился:
        - Ты о Вельзевуле?
        - Со старомятежниками, - пояснил я и добавил торопливо. - На самом деле, как хорошо понимаешь, ты же умный, они уже не совсем мятежники. Многие поняли, что сглупили, но гордость не позволяет признаться.
        - Это твои домыслы! - сказал он еще резче.
        Я вздохнул:
        - Что-то мне подсказывает, что даже если бы они признали свою вину, ты все равно бы остался врагом.
        Он осторожно посмотрел по сторонам:
        - Кто? Кто тебе подсказывает?
        Я моментально сориентировался, проговорил с самым многозначительным видом:
        - Как хто? А по чьему я образу и подобию?
        Он напрягся, но общение с людьми сказывается и на светлых ангелах, нашелся довольно быстро:
        - Подсказывать может и Сатана!
        - Согласен, - ответил я миролюбиво. - Но не будем накалять обстановку на пустом месте. Если не хочешь объединяться с ними, тогда как?
        Он подумал, бросил на меня злой взгляд.
        - Все из-за вас, людей! Вы в центре этой… неприятности. Как и вообще-то всегда. Потому пусть эти никчемные мятежники все сообщают тебе, смертный. Мы будем делать то же самое. А ты будешь передавать нам.
        - Как им тоже, - согласился я. - Да, это компромиссный вариант. Не лучший в целом, но лучший в данном случае. Хорошо, побуду связным. Как бы на побегушках. Это же ради дела!
        Он кивнул, отступил на шаг и пропал в яркой вспышке с вега. Хорошо, остался доволен, я умею прикидываться, на самом деле это не побегушки, а создается мощный координационный центр, чего архистратиг не сообразил. Ангелы все еще достаточно прямолинейны, даже наблюдения за людьми не смогли совсем уж испакостить их прямодушные натуры.
        Все отчетливее вижу действие закона, оппозиция всегда развивается быстрее власти, а побежденные приходят в себя и восстанавливают все разрушенное скорее, чем победители.
        Свергнутые в ад, эту геенну огненную, в это ужасающее место глубоко в недрах земли, мятежные ангелы горевали или нет, не знаю, но вижу, что освоили этот враждебный им мир и приспособили для жизни.
        - Ладно, - пробормотал я, - скоро все увидим. И увидим все…
        Когда я поднялся в свои апартаменты, что рядом с кабинетом, стол уже покрыт темно-багровой скатертью, хорошо и особенно благородно смотрятся широкие блюда из золота, заполненные гроздьями сочного винограда, краснобоких яблок, сочных груш, толстых слив и нежных персиков.
        Вино в серебряных кубках искуснейшей работы, а еще посреди стола кувшин с раздутыми боками, это чтоб пирующие могли наливать себе сами во время разговоров, что не для ушей слуг.
        - Умеешь создавать уют, - сказал я одобрительно, - вот уж не думал. А после тяжелого разговора с Вельзевулом и Азазалем это как раз то, что надо устатому мужчине.
        Она чисто женским жестом, только они умеют так, вскинула брови:
        - Почему? Я такая неумелая?
        - Нет, - поспешно сказал я, - но ты же… Лилит! Все обыденное как бы не для тебя. Но так как все на свете обыденно, то даже и не знаю, что оставить тебе!
        Она счастливо засмеялась:
        - Спасибо. Но для женщины самое большее счастье - сделать мужчину счастливым. Мы так стремимся радовать вас!
        - Как и мы вас, - ответил я. - Так что там на ужин?.. А-а, что-то жареное с птицей?.. Хорошо, люблю.
        Пока я торопливо ел, она неспешно рассказывала, угадывая мой интерес, что в аду женщин немного, среди темных ангелов вообще почти нет, если не считать прекрасную Барбелло. Разве что демони-цы, но это уже дети мятежных ангелов от земных женщин, хотя многие из них поднялись достаточно высоко.
        - А что за матери демонов? - спросил я, работая ложкой. - Наслышан… Это титул или прозвище?
        Она сказала безмятежно:
        - Из четырех…. две вообще не демоны. Я же не демон?
        - Еще как не демон, - согласился я. - Хотя, конечно…
        - Ну вот, - сказала она, - кроме меня еще На-ама, она вообще была смертной… Кроме нас двоих грозной славой пользуются Анрат и Махлат.
        Я поинтересовался осторожненько:
        - А правда, что все четыре… как бы жены Люцифера?
        Она покачала головой:
        - Нет, конечно. Хотя мы раз в году собираемся на самой высокой горе в аду, где он встречается с нами, и, говоря точнее, исполняем ритуальные супружеские обязанности.
        - Ритуальные, - переспросил я в непонимании, - это как?
        Она невесело усмехнулась:
        - Смертным не понять.
        - А все же?
        - Никто не выдержит тысячи лет супружеской жизни, - ответила она. - Ну, может быть, разве что люди сумели бы?.. Потому мы встречаемся раз в году, чтобы взглянуть друг на друга и поболтать в своему кругу. Для нас время идет медленно, но все же идет.
        - Люцифер, - уточнил я, - и его жены?
        - Люцифер и его жены, - подтвердила она. - Вопреки слухам среди развращенных людей, у Люцифера никогда не было четырех жен.
        - Да? - спросил я. - А из-за чего же его тогда… Ах, вспомнил!.. Значит, завидовать ему нечего?
        - Всегда, - сказала она серьезно, - была только одна… а в промежутках он оставался вовсе один.
        - Это я пойму, - заверил я. - У нас жизнь короче, но тоже некоторые успевают сменить жен больше, чем было у Самаэля. Я слышал что-то про демоницу Негу…
        Лилит поморщилась:
        - Да, ее тоже иногда считают равной нам четверым, хотя ее сила достаточно грязная. Как ты, наверное, слышал, она отвечает за распространение чумы…
        Я передернул плечами:
        - С такой рядом сидеть противно. А Ишет Зе-нуним?
        Она посмотрела на меня косо:
        - Демоница блуда? Понимаю, эта тебе понравилась бы больше.
        - Это не то, - запротестовал я, - что ты думаешь. Просто, раз уж мы начали войнушку, хорошо бы знать, кто там есть кто.
        - Женщин в аду немного, - объяснила она. - Из главных я не назвала только Эвен Маскит. Довольно скрытная, держится особняком, еще Елизаздра, о той вообще даже нам ничего не известно, а также Прозерпина и Ламия, это в прошлом языческие богини, у нас стали демоницами. Все остальные - мелочь. Те воевать не будут. Они вообще ни на что не годны. Даже для утех… да и то самых тупых и уродливых демонов… Что ты делаешь?
        - Вино, - сообщил я. - Даже не из воды, бери выше!
        Она сказала озадаченно:
        - Никогда не понимала, как это удается. Ведь чудеса может творить только сам Создатель…
        - Это не чудеса, - пояснил я. - Фундаментальные законы не меняю!.. Использую. Знание - сила, как скажет Френсис Бэкон. Да и то я все по мелочи… Азазель вот научился тоже, хотя у него метод простого перебора… Магия - это все-таки использование уже известных и непреложных законов.
        Она слушала внимательно, а я тихо любовался ее серьезностью и детским желанием понять этот сложный, а местами и сложнейший мир. Она все-таки стоит особняком как от нашего мира, так и от ангельского. Как известно, вначале Создатель сотворил «мужчину и женщину», как сказано в древних книгах, потом, как сказано там же, создал Еву.
        Первая женщина, названная Лилит, не возжелала подчиняться Адаму, так как создана равной ему, а когда тот попытался проявить доминантность, произнесла тайное имя Творца, поднялась в воздух и улетела.
        После жалобы Адама Творец послал за нею трех могучих ангелов, известных под именами Снуй, Сансануй и Санглаф. Те настигли ее у Красного моря, но Лилит наотрез отказалась вернуться и подчиниться мужу. Тогда они с великим трудом отняли у нее телесное тело, оставив только дух, а своему любимцу Творец создал новую жену уже из его ребра, чтоб плоть от плоти и кровь от крови, положив начало первому кровосмешению.
        Лилит, как лучшая из женщин, стала женой лучшего из ангелов, что пытался захватить власть и свергнуть Всевышнего с небесного трона. Хотя, конечно, я сам не знаю, насколько долго можно находиться в браке, опыт человеческой жизни здесь бессилен. Во всяком случае, Лилит через какое-то время не то чтобы ушла от Люцифера, он по-прежнему оставался самым великолепным из падших, однако все повторяющееся приедается, и она сперва исследовала мир ада, потом принялась исследовать мир людей.
        Я сказал поддразнивающе:
        - Я как-то слышал, что самым красивым ангелом женского рода была Барбелло. Она любила Люцифера, пошла за ним в изгнание.
        Лилит сердито сдвинула брови:
        - Да, она была самой красивой среди ангелов. Но ты говоришь с каким-то намеком… А-а, поняла!.. Видишь ли, она была самой красивой среди ангелов. Всего лишь.
        Я спросил туповато:
        - Но… а как же…
        Она победно улыбнулась:
        - А ты туповат, знаешь?.. Я ангелом никогда не была. Я человек. Адам и я были созданы людьми, безгрешными и бессмертными. Но потом Адам и Ева нарушили запрет Творца, за что лишились бессмертия и были изгнаны, помнишь?
        - Да, что-то припоминаю, - пробормотал я. - Только там так много брехни и религиозного дурмана.
        - Я отказалась подчиниться Адаму, - продолжила она обстоятельно, словно разговаривает с деревенским дурачком, - потому меня лишили всего лишь телесной оболочки, но не бессмертия.
        - Понял, - сказал я виновато, - ты окольными путями сообщаешь, что Барбелло самая красивая среди ангелов, а ты - самая красивая вообще на всем свете?
        Она торжествующе раздвинула красные полные губы, показав ровные белые зубы:
        - Наконец-то понял.
        - Я понял это еще раньше, - заверил я, - как только тебя увидел. Это же заметно, Творец старался, со всем увлечением работая над тобой! Он был в ударе, получился настоящий шедевр. Над Адамом работал меньше, что и понятно. Возможно, над созданием мира не так усердствовал, это заметно, как над тобой.
        Она промурлыкала:
        - Вообще-то Адам был вполне… если бы сразу не попытался поставить себя выше… чего я не потерпела.
        - Поступил глупо, - согласился я.
        Она вздохнула:
        - Это с его-то мягким и уступчивым характером!
        - Но я от Адама, - напомнил я, - хотя, не спорю, крови Каина во мне намного больше, как и у всех людей.
        Она улыбнулась, но глаза посерьезнели, а голос прозвучал почти печально:
        - Я потом поняла, Творец был прав. Мужчине дано больше во внешнем мире, женщине - во внутреннем. Но я тогда восхотела, чтобы и во внешнем быть наравне! Однако женщина изначально слабее, меньше ростом, у нее задачи другие, более важные, чем у мужчин… Вообще со временем многие замыслы Творца становятся яснее, потому большинство мятежных ангелов сейчас обижаются только на то, что Всевышний не объяснил им сразу.
        Я чувствовал неловкость, даже удивился смутно, можно ли чувствовать неловкость за Творца, как бывает неловко за певца, что пустил петуха, или приятеля, что в твоем присутствии сморозил глупость.
        - А если объяснить невозможно? - сказал я.
        - Почему?
        - Объяснять, - сказал я, - можно только количественное. Понимаешь? А качественное… Даже не знаю. Как объяснить гусенице, что такое быть бабочкой? Ползающая по листу и жрущая его дура даже не поверит, что сама превратится в такое крылатое существо, станет порхать и питаться одним нектаром.
        Она посмотрела очень серьезно.
        - Теперь я знаю, - согласилась она. - А как узнал ты?
        Я промямлил:
        - А почему нет?
        - Странно, - сказала она. - Ты же не прожил столько тысячелетий, как я или ангелы!
        - Мужчины все схватывают быстрее, - сообщил я хвастливо. - Но ты все равно лучшее из всех творений Всевышнего, у тебя вон какие вторичные признаки!.. А как ты вернула себе телесную оболочку?
        Она вздохнула:
        - Не помню. Прошли века, я все больше чувствовала, что не права, и однажды ощутила, что, хотя я по-прежнему дух, могу бывать в аду и на земле, но теперь со мной и тело. Все, как прежде, только я уже не та.
        Она сбросила одежду, повернулась у ложа в мою сторону с вопросом в больших серьезных глазах. Нежная, юная, невинно бесстыдная в своей наготе, с румянцем стыдливости на щеках, розовыми ушками под иссиня-черными волосами, блещущих здоровьем…. Она показалась настолько мучительно прекрасной, что у меня защемило сердце.
        - Что ты со мной делаешь, - произнес я сразу охрипшим голосом.
        Глава 3
        Азазель примчался на черном коне, я все отчетливее вижу, что это даже не магия, а нечто более древнее, словно падший ангел научился подчинять себе первобытный хаос и лепить из него хотя бы эти средства передвижения.
        Я встретил его у ворот замка, он красиво осадил коня на дикой скорости.
        - А-а, - сказал я, - легок на помине!.. Нет, не поминал, но так говорят, чтобы сделать приятное.
        - Что?
        - Приятное, - повторил я. - Тебе же стало приятно?.. Нет?.. Почему нет?.. Значит, недостаточно еще потерся между людьми. Ничего, мы тебя еще оботрем… Нет, я в самом хорошем смысле. Какие новости?
        Он соскочил на землю, конь тут же растворился в воздухе, оставив привкус звездной ночи, а сам Азазель с тяжелым вздохом опустился на огромный валун.
        - Вельзевул, - сказал он с огромной неохотой, - Вельзевул… Я думал, он умнее.
        - Умнее тебя?
        - Умнее Михаила.
        - Уперся?
        - Как баран.
        - Понятно, - ответил я. - Михаил, вот уж тупоголовый красавец, не возжелал не то что сотрудничать, но даже консультироваться с Вельзевулом, а тот в свою очередь, чтобы не уронить достоинство, поступил симметрично…
        - Точно. Два барана!
        - Намучаемся с ними, - сказал я с тревогой.
        - Это точно, - повторил он.
        - Михаил готов к вторжению? С легионом?
        - Готов, - сообщил он. - Сейчас все четверо верховных архангелов и четыре второстепенных выстраивают небесное воинство. Михаил заявил, что без всякой помощи и поддержки со стороны Вельзевула со всем войском начнет проникновение и облачение плотью. Ему нужен только портал.
        - Десантирование и развертывание войск в боевой порядок, - перевел я на более понятный и такой родной язык. - Он что, настолько ревнив к чужой славе? Все равно же все будут считать его единственным победителем!
        Он нахмурился, покачал головой:
        - Нет, просто не хочет якшаться с мятежником.
        - Люцифер давно не мятежник!
        - Для Михаила нет слова «давно», - объяснил он. - Для него весь ад все еще заполнен мятежниками и преступниками. Хотя какая разница?.. Лишь бы сокрушил и растер тех в пыль, это главное.
        Я пробормотал:
        - Но морду набьют.
        Азазель насторожился:
        - В смысле?
        - Потери три к одному, - объяснил я. - Наступающих к обороняющимся. А если те хорошо и заранее укрепились, то может быть и десять к одному. Не знаю, там уже все зависит…
        Он подумал, хмыкнул:
        - Нам нужна победа, как ты говоришь, одна на всех, и за ценой не постоим?..
        - Да, - согласился я, - особенно когда платит Михаил.
        На востоке неожиданно заблистал яркий, как мощная электросварка, свет. Я прищурился, прикрыл глаза ладонью, но, к своему изумлению, рассмотреть так ничего и не мог.
        Азазель заметил мои попытки, буркнул:
        - Это Серафиэль.
        - Ангел?
        - Серафим, - ответил он нехотя. - У него голова орла, но от него, как видишь, такой свет, что даже другие ангелы не могут его увидеть. Разве что Метатрон…
        - Метатрон, - пробормотал я. - Человек по имени Енох сумел стать выше всех ангелов, архангелов, серафимов и херувимов.
        - Заслуги, - обронил он значительно. - Господь создал мир, в котором за заслуги можно подняться выше всех высокорожденных. Удивляет?
        - Ничуть, - ответил я. - Это мягкий намек, в каком направлении должно двигаться общество.
        - Людское?
        - А что, есть другие? Ах да, еще муравьи, люди насекомьего мира…
        В центре небосвода засверкали золотые огни, слились в один большой, а из него разом появились Михаил и семь весьма надменных ангелов с золотыми чашами, наполненными гневом Бога. Из сверкнувшего огнем портала вышел ангел Аваддон с цепью и ключом от охраняемой им Бездны, огляделся с удовлетворением.
        Семь ангелов с трубами посмотрели на Михаила в ожидании. Я почему-то полагал, что тот оглянется на меня за сигналом, но архистратиг просто кивнул им, и они вскинули золотые трубы, приложив раструбами к пухлым девичьим губам.
        Раздался чистейший звонкий и такой музыкальный звук, от которого моя душа вздрогнула, словно услышала Моцарта, тот обожал сочинять марши, а это именно красивый и торжественный марш, заставивший кровь вскипеть, а пальцы задвигаться в поисках рукояти меча.
        Михаил картинно вытащил из великолепных ножен короткий римский гладиус, украшенный золотом по рукоять, вытянул руку, указывая невидимую цель впереди.
        - Вперед! - крикнул он мощно. - Господь устами Христа сказал, не мир он принес, но меч!.. Там победим же сим!
        Он все-таки оглянулся на меня, на лице подозрение, словно обязательно найду над чем приколоться, но я со стучащим сердцем вскрикнул:
        - Бяше!.. Бяше, архистратиг!.. Сим победиши, ибо лепо бяше! Надысь ендова!
        Он кивнул с удовлетворением, а многомиллионное сверкающее в небе облако из ангелов ринулось к порталу, на лету сжимаясь в узкий луч, какое же это удобство, когда нет массы, в самом деле могут все поместиться на острие иглы.
        Азазель как угадал мои мысли, поморщился, шепнул:
        - Не хочу портить торжественность момента…
        - Ну? - спросил я тоже шепотом.
        - Только не пытайся представить, - сказал он тихо, - что на той стороне.
        Я честно попытался не представлять, но сразу же возникла жуткая картина, где ангелы в тесноте и давке торопливо облекаются плотью.
        - Ну ты и гад, - сказал я, - мог бы предупредить.
        - А зачем? - спросил он. - Как-то не очень жалую Михаила.
        - То Михаил, а то люди… гм, ангелы…
        - Все погибшие в давке, - пояснил он хладнокровно, - через несколько дней получат новую жизнь.
        - А-а-а, - сказал я, - тогда пусть Нью-Ходын-ка, не жалко. Только бы отсутствие задавленных не сказалось на битве!
        Он вскинул брови:
        - У Михаила сорок девять миллионов! Думаешь, не пошлет их в бой всех до единого?
        - Иначе не умеет?
        - Не пробовал, - пояснил он. - В той первой битве ангелов всего было около сотни. Треть свергли. Значит, под началом Михаила было не больше семидесяти голов. А сейчас, когда под его дланью, вернее, крылом, сорок девять миллионов, гордыня его не уступает Люциферовой, а умение…
        - Как у сержанта, - закончил я. - Что-то сражение начинает казаться все интереснее. Люблю эпические битвы! Просто обожаю. Только место трудно выбрать удобное, чтобы охватывать взглядом все, и чтоб не дуло, и песок и слюни не летели в фужер с вином.
        Он спросил с сомнением:
        - В самом деле не жаждется? Люди ж такие драчливые…
        - Баба с воза, - сказал я, - кобыле легче. Пусть вся слава достанется Михаилу, мне такая слава не нужна… хотя, конечно, не помешала бы. С другой стороны, она какая-то не совсем применимая к сельскому хозяйству. А другая зачем? Да и вообще среди здорового населения черти куда популярнее, чем попы.
        Он посмотрел с живейшим интересом:
        - Приходится и такое учитывать?
        - А как же, - ответил я. - Как отец народа, я должен знать, чего хочет народ, чтобы ни в коем случае не дать случайно.
        - Почему?
        - Народ нельзя баловать! - объяснил я. - А то вырастет черт-те что и сбоку бантик. А нам нужны строители и созидатели. А не всякие там либеральные вольнодумцы. Полагаю, одного на все королевство хватит!
        Он спросил, хитро сощурившись:
        - Конечно, им будешь ты?
        Я сказал с одобрением:
        - Азазель… чувствуется, что ты пожил среди людей.
        Он хмыкнул:
        - Пожил? Да я несколько раз становился королем и трижды - властелином мира!..
        - И… как?
        Он посмотрел искоса:
        - Что-то опасливо спрашиваешь. Догадываешься?
        - Увы, - ответил я, - что-то чую своей мохнатой черствой душой. Хотя насчет того, что все не так просто, как выглядит издали, да еще сбоку снизу наискось, догадывался давно. Но тебе вообще-то виднее. Трижды властелином мира? Обалдеть!
        Он сказал скромно:
        - Правда, тогда мир был несколько… поменьше.
        - Но все равно!
        Он кивнул:
        - Лучше и не пытайся.
        Меня передернуло с головы до ног.
        - Ни за какие пряники! Мне достаточно и чужого опыта.
        - А вот мне оглядываться было не на кого, - сообщил он. - Так что прогорели крылья по самой полной. Как думаешь, Михаил справится за сегодня? Или растянет на неделю?
        Я подумал, ответил с настороженностью:
        - Думаю, мятежники подготовились хорошо. Пусть мы разоблачили их чуть раньше срока, однако… не могут слишком уж…
        - Ты прав, - сказал он. - Михаил победит, но с большими потерями.
        - Пенять будут?
        - Нет, - ответил он, - у нас строгое подчинение.
        - У них, - уточнил я.
        - У них, - согласился он со вздохом.
        - Вертикаль власти, - сказал я понимающе. - Мне такое тоже нравится. Сам ввожу ее для себя. Нет, не для себя лично, а все для народа, для общества! Правда, медленно и осторожно. С диктатурой нельзя перебарщивать! Диктатура - это нехорошо, но необходимо. Потому мне можно, другим нельзя.
        Глава 4
        Азазель иногда исчезал сам, иногда за него в ад и обратно носились его помощники, приносили вести с поля боя, хотя там, конечно, не поля, а больше пещерно-горная война.
        Как сообщили информаторы, ангелы всей массой, пользуясь неизмеримым численным превосходством, вторглись в гееном, называемый в народе также геенной, первый уровень ада, захватили и вломились на второй, именуемый Вратами Молчания, где тоже с легкостью сломили сопротивление местных.
        Гораздо труднее пришлось при штурме Врат Смерти, третьего уровня. Алфофаниэша там все еще не оказалось, он где-то намного ниже, но его отряды были на месте, они и дали жестокий бой, истребив около сотни ангелов в первые же минуты боя, а затем истребили многие тысячи, прежде чем ангелы поняли, что ранее убитые уже никогда не возродятся: вместе с мятежными ангелами плечо в плечо бьются и люди, а смерть от руки человека - это смерть для ангела, окончательная смерть, без возрождения.
        Это вызвало такую панику, что отряды Алфофаниэша сумели вытеснить противника и полностью очистить уровни, но сверху подоспело небесное воинство Уриила, он привел с собой миллион ангелов, и те, мученически погибая под мечами и копьями людей, сумели захватить весь уровень Врат Смерти и прорваться к Вратам Первобытной Грязи, следующему уровню ада.
        - Хорошо, - сказал я, - драматургично… Ну, это прием, когда перевес то на одну сторону, то на другую. Нельзя побеждать слишком легко, не будет сопереживания. Даже сочувствие к павшим может появиться, типа, терпите, и оковы тяжкие падут, и свобода вас примет радостно у входа, и братья меч вам отдадут…
        Азазель посмотрел на меня искоса, вздохнул:
        - Жестокие вы, люди.
        - Ничего подобного, - возразил я, - нищим подаем, птичек кормим, природу скоро начнем охранять. Как только, так сразу.
        - От кого? - спросил он с недоумением.
        - От кого, - сказал я сердито, - понятно, от кого. От кого еще? Ну и вопросы! Наивный ты наш.
        - А ты грубый, - напомнил он.
        - Люди не ангелы, - ответил я гордо и подбоченился. - Царям природы любезность ни к чему. Пойдем выпьем пока что? В аду сколько уровней?
        - Семь, - сообщил он. - От каждого к следующему триста лет лета. Нет, не на крыльях, а со скоростью мысли!
        Меня передернуло от внезапного холода:
        - Бр-р-р-р!.. Пойдем выпьем.
        В кабинете я сбросил плащ на спинку кресла, Азазель проводил его взглядом, явно узнал, но смолчал. Когда Господь отправил Каина в изгнание, тот взмолился: Господи, теперь всякий зверь убьет меня, на что Господь ответил: не убьет, я дам тебе знак. Этим знаком и был плащ, который скрывал Каина от всех, кто замышлял его убить, а также давал защиту, если Каин по забывчивости или еще как раскрывал свое имя.
        На столе быстро появились две простые медные чаши. Их создавать почти так же легко, как и глиняные, и над фужерами стараться не стоит, Азазель равнодушен к изяществу, как и я, не оценит красоту, хотя в винах разбирается.
        Темно-красная жидкость стремительно поднялась до краев. Азазель потянул ноздрями аромат, ухватил рывком и, ухитрившись не расплескать ни капли, вот уж ювелир, жадно осушил до дна.
        - Хорошо… В аду замечательно, но все-таки сухо.
        Я не стал наполнять ему чашу, не слуга, сотворил посредине стола большой кувшин с вином. Азазель тут же налил себе снова и сразу же отпил наполовину с жадностью человека, проползшего половину пустыни на брюхе.
        - Умеешь делать вино, - согласился он. - А что наловчился еще?
        - Многое, - сообщил я скромно. - Как и Творец, я велик даже в мелочах.
        Его передернуло.
        - Хочешь, чтобы я возненавидел Творца?
        - А разве я не совершенство?
        Он тяжело вздохнул:
        - У ангелов нет чувства юмора. Кто-то возьмет и прибьет тебя за такие слова. Вообще-то мне кажется, нормальные люди тоже плохо примут такие шуточки.
        Я сказал обиженно:
        - Ну вот, как только чистую правду, так шуточки… Что-нить покрепче?
        - Давай, - согласился он. - Я не пьянею, к сожалению, это счастье нам не дано, однако вкус уже распознаю.
        Я создал чаши поменьше, наполнил коньяком, виски, ромом и ликером. Азазель делал мелкие глотки из каждой, прислушивался, полузакрыв глаза.
        - Хорошо, - сказал он почти шепотом. - Это вершина… Такой вкус смягчает нравы, позволяет различать тысячи оттенков, а не только черное и белое. Вот так человек все дальше уходит от зверя, каким был…
        - Нет уж, - сказал я твердо, - убив в себе зверя, пропадаешь как личность. Человек должен быть всесторонне развитым, а это значит - здорового зверства в нем должно быть столько же, сколько и нездорового гуманизма.
        - Почему?
        - Чем больше гуманизма, - объяснил я на пальцах, - тем больше и зверства. Для равновесия. Это так и называется, всесторонне развитый и уравновешенный человек. Мы должны развивать в себе все! Пригодится. Кто знает, что впереди?
        Он возразил:
        - Но как же светлые ангелы? В них ни капли звериности.
        Я фыркнул:
        - А что, среди них есть личности? То-то!.. Личность без кровожадности не формируется.
        - Но это нехорошо…
        - Хорошими становятся, - отрезал я, - уже решив проблему. И вообще… не беспокойте справедливость по мелочам!
        Он тяжело вздохнул:
        - Это верно, что ты задумал что-то еще?
        Я покосился по сторонам, спросил шепотом:
        - Что?
        Он тоже снизил голос:
        - У меня ощущение, что ты вообще против ангелов. И светлых, и темных.
        Я сказал еще тише:
        - Азазель, тебя это не касается, ты уже не ангел, а нечто выше. В смысле, умнее и развитее. А вот ангелам вроде бы удастся вообще запретить появляться на земле… По крайней мере, Михаил уже это принял. Хотя, наверное, еще и не понял, на что согласился. Думаешь, зря я им все время талдычу про поклон?.. Это хорошо просчитанный отвлекающий маневр!
        Он охнул:
        - И сломаешь все традиции?.. Не позволять им являться людям?
        - Не только, - ответил я с нажимом. - Муравьям - тоже. Вообще нечего им здесь делать! Здесь, на земле. Творец отдал мир человеку, потому до самых до окраин с южных гор до северных морей человек проходит как хозяин необъятной родины своей!.. И, как хозяин, он устанавливает правила.
        Он вздохнул:
        - Но ангелы всегда являлись…
        - Человек был слаб, - заявил я, - сер и трусоват. И второе… ангелы начали хамить хозяину, не считая человека заслуживающим уважения. И распоряжаться в его огороде, как у себя дома.
        Он сделал громадный глоток, сказал хриплым голосом:
        - У ангелов нет домов.
        - Тем более, - сказал я. - Лисицы имеют норы и птицы небесные - гнезда… так сказал Иисус?., ну вот, ангелы даже нор не имеют? А туда же!.. А как насчет огородов?
        Он поморщился:
        - Нет у них огородов.
        - Вот видишь, даже огородов нет! А лезут с советами. Такие бездомные вообще должны молчать в тряпочку. В общем, придется стряхнуть многовековую пыль со свода законов и освежить в памяти самый главный: Всевышний создал мир, отдал его человеку, а всем ангелам велел поклониться новому хозяину!..
        Он буркнул:
        - Ну сколько можно? Хоть мне перестань…
        - Сколько нужно, - ответил я нравоучительно. - Ради высшей цели! Даже ради вящей. Вящая это выше или ниже?
        Он проговорил в тяжком раздумье:
        - Но если ангелы уже поклонились, а теперь даже сражаются против тех, кто начал мятеж снова… то зачем их отрезать от земли?
        - К сожалению, - сказал я, - у нас нет другого пути развития, кроме как самим всего добиваться, узнавать, исследовать, а полученные знания складывать песчинка к песчинке, формируя кирпичики, а из них возводя величественное здание Царства Небесного с применением высоких технологий. На горьком опыте видим, путь магии ведет в тупик.
        Он покачал головой:
        - Но ты же пользуешься?
        - Я не общество, - пояснил я. - А в обществе попытки пользоваться уцелевшими вещами Древних - тупик, к тому же грозящий разрушениями. Только наука, что сейчас зарождается в монастырях, только упорный труд, хоть от него и тошнит, приведут человека на вершину, что будет весьма приятно Всевышнему.
        Он хмыкнул:
        - А вам?
        - Нам любой труд горек, - сказал я твердо, - но плоды его сладки! Потому и трудимся. Ангелы же одним своим видом говорят о чуде. Дескать, кланяйтесь ниже, а мы вам, может быть, смахнем со стола господ какие-то крошки. Может быть, даже крупные. Зато бесплатно.
        Он криво усмехнулся, залпом допил остатки рома.
        - Тебя это унижает, понятно.
        - Не только, - уточнил я. - Как уже сказал, это тупик.
        - А ты - выводитель из тупиков?
        - Типа того, - скромно согласился я. - Я как бы пастырь. Это такой пастух, понял? Только серьезный пастух. Без дудочки. Но с палкой.
        Он прислушался, покачал головой, отвечая на чьи-то слова, странно посмотрел в мою сторону.
        - Да он вроде бы не должен… Что?.. А что изменилось?.. Серьезно?.. Слушай, скажи ему сам!..
        Я поставил кубок на стол, сердце стучит учащенно, спросил шепотом:
        - Что-то стряслось?
        - Вельзевул, - ответил он нехотя. - Повод для беспокойства есть, но он не хотел бы появляться, так как это идет в нарушение установленных процедур…
        - А ты не напомнил, - сказал я, - что все правила полетели к чертям?
        - Напомнил, - ответил он. - Вот он…
        Вельзевул появился без грохота, дыма и запаха серы, все-таки властелин ада, а не подмастерье. Я тут же ногой подтолкнул в его сторону свободное кресло и указал на столешницу, где медленно проступила прямо из воздуха большая чаша, наполненная до венчиков кроваво-красным густым вином.
        Он не чинясь, все-таки мятежный, а они не такие парадные, сел и сразу так ухватил чашу громадной лапищей, что она почти вся исчезла в ладони.
        - Все уже поняли? - прорычал он после первого мощного глотка.
        - Мы вообще-то мудрые, - ответил я осторожно. - А что ты имеешь в виду?
        Он грохнул тяжелым голосом:
        - Михаил задумал совершеннейшую глупость. Просто дикую! Хотя понятно, тысячи лет не покидает своего мира. Но сейчас его дурацкое наступление провалится с треском.
        - Рад? - спросил я с пониманием.
        - Рад, - признался он, - однако если его разобьют и выдавят из нижних уровней ада, проиграем и мы. Я даже не уверен, хватит ли у меня сил брать укрепленные крепости в тех недоступных нам ранее областях.
        Я покосился на Азазеля, тот вроде бы не слышит, с удовольствием отхлебывает вино, смотрит в нашу сторону с ленцой.
        - И что? - спросил я. - Что можем?
        Вельзевул замялся, взглянул с неловкостью и некоторой опаской.
        - Боюсь, может потребоваться твое вмешательство.
        - Понятно, - ответил я. - Судя по тону, уже потребовалось. Верно?
        Он проговорил громыхающим голосом, в котором слышалось сильнейшее недовольство:
        - Увы…
        Я напомнил:
        - Мне те уровни ада недоступны. Я даже в ге-еноме не был, а только в той его облагороженной части, где административные и пенитарно-воспита-тельные учреждения.
        - Мы об этом уже подумали, - сказал он мрачно.
        - И?..
        - В моих силах тебя туда доставить, - сказал он.
        Я уловил нечто недосказанное, достаточно опасное, поинтересовался с подозрением:
        - А обратно?
        - Если уцелевших будет достаточно, - признался он.
        - Нужны, - переспросил я, - совместные усилия?
        - Лучше всего, - подтвердил он. - В одиночку разве что Азазель сможет. Он в двух мирах обитает, он в этом силен.
        - Что-то мне очень такое не нравится,- признался я. - Каждый из уровней отделен друг от друга расстоянием в триста лет… пешего хода или полетного, уже забыл, а вспоминать страшно. Да и не хочется. Никаким другим средством передвижения не смогу воспользоваться, кроме как подобно Хоме Бруту, а при моем гуманизме как-то не совсем хорошо, когда человек ездит на человеке… Другое дело, когда на человеке ездит человек.
        Он выдавил слабую улыбку:
        - Ангелы не люди.
        - Тогда можно, - согласился я, - но как насчет тамошнего все испепеляющего огня?
        Он сказал быстро:
        - Он только для душ преступников! Ты его даже не почувствуешь.
        - А я точно, - спросил я опасливо, - ничего в жизни не преступил? Правда?
        - Осужденных, - поправил он себя, - осужденных и приговоренных. Это другое дело.
        - Гуманно, - согласился я. - Пока не решил суд, любой, даже убийца и либерал, считается невиновным. Это хорошо, это правильно. Во всяком случае, весьма удобно.
        Он сказал в нетерпении:
        - Решай быстрее. Нужно учитывать все варианты. Либо отпадаешь, либо остаешься в резерве.
        - Как это отпадаю? - оскорбился я. - Как это в резерве?.. Хотя ладно, в резерве такой же паек и жалованье. Но как насчет других вариантов? Мое королевское достоинство вроде бы не предполагает вмешиваться лично. Я вырос из вождя крохотного племени, что лично водит в бой, до почти императора, что вообще руководит всем из кабинета роскошного дворца! Роскошного у меня еще нет, а я вот уже есть!
        Он со вздохом развел руками:
        - Твое Величество, бывают ситуации, что сам император вынужден схватиться за меч. Например, когда в его спальню врываются чужие!.. Представь, что тот Шеол тоже твой.
        Я посмотрел на него исподлобья:
        - Ну, спасибо!.. Даже представлять не стану.
        - Ах какой нежный, - сказал он саркастически. - Ладно, это я взял первый довод, что попался под руку!
        - Когда тонешь, - сообщил я, - то и за гадюку схватишься. Ладно, готовь носильщиков!
        - Чего?
        - Ну не сам же я пойду? - спросил я надменно.
        Он нахмурился.
        - Когда-нибудь прибью за такую манеру разговаривать со старшими ангелами. Какой это юмор, это вообще черт знает что, а не юмор!.. Вот когда я юморю, весь ад трясется!
        Он допил вино, посмотрел с сожалением на пустое дно чаши. Мы с Азазелем не успели даже заметить, как исчез, в самом деле, правила меняются опасно быстро.
        Азазель точно так же, как и Вельзевул, взглянул на свою чашу, я сосредоточился и тут же наполнил ее коньяком. Он сделал пробный глоток, кивнул, но на меня поглядел странно оценивающе, будто с веревкой на шее вывел на невольничий рынок.
        - Там опасно, - проговорил он, - даже для тебя, смертный. Очень опасно! Еще тяжелее придется другим. Если кого приведешь с собой.
        - Жалеешь людей? - спросил я.
        Он фыркнул:
        - Конечно. Я же оставил небо, спустился на гору Хеврон к людям и научил их так многому!.. Еще бы я не жалел, ты как-то все не так понимаешь. Потому хорошенько подумай, есть ли у кого из людей шансы пережить это сражение.
        - Уже думал, - признался я. - Да, я сглупил, когда подумывал насчет армии смертных в аду… но по крайней мере одного-двух смогу. Да и то…
        Он прищурился:
        - Что задумал?
        - Не послать, - уточнил я, - а взять с собой.
        - А чем они так уж хороши?
        - Увидишь, - ответил я. - Но это в самом крайнем случае.
        Глава 5
        В спальне Лилит повернулась на бок и, грациозно изогнувшись и подперев ладошкой голову, наблюдала, как я вошел и сразу начал облачаться в доспехи, а потом вынимал из воздуха меч, молот, кинжал.
        - Что-то случилось?
        Голос ее был сладкий и мурлыкающий, она чувственно потянулась в неге, зевнула, показав влажный алый ротик.
        - Надо идти, - сообщил я со вздохом и добавил горько: - Всегда мы уходим, когда над миром бушует весна…
        Она спросила с недоумением:
        - Какая весна? Скоро осень!
        - И вечная весна, - ответил я. - Нет, Лилит, осень была без тебя. И даже зима, представь себе! Но теперь, когда у меня ты, то вечная весна…
        Она поинтересовалась грустно:
        - Тогда зачем доспехи?
        Голос ее изменился из лениво расслабленного в изумленный. Я вздохнул с неподдельной тоской:
        - Лично я хочу остаться в тобой в постели, сама знаешь. Но то, что во мне выше того, что жаждет к тебе под одеяло, весьма зело требует и вопрошает зычно и с гневными очами.
        Она охнула:
        - Кто смеет от тебя что-то требовать?
        - Душа, - ответил я измученно. - Она, зараза, всегда жизнь портит и постоянно чего-то требует!.. Без нее жил бы счастливо, как богомол. Беззаботно и беспечно, как Дон Жуан или любой другой демократ. Но, увы, природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник, как ни увиливай. Храм остался там, в детстве, именуемом раем, а Господь пинком отправил Адама на природу, где арбайтен, арбайтен…
        Она сказала задумчиво:
        - Не понимаю тебя… Даже Адама не всегда понимала, хотя, конечно, он был проще.
        - Тогда я был проще, - согласился я. - Но человек, в отличие от ангелов, склонен усложняться.
        - Это хорошо?
        - Кому как, - ответил я. - Встречал людей, что говорят: будь проще!.. И сами стараются быть проще подметок моих сапог. Ну, это люди-богомолы. Понимаешь, Господь нас выпускает в большом ассортименте. Для этого Он придумал, чтобы не возиться с каждым поштучно, такую хитрую штуку, как мутация. Он даже сам не знает, куда она вывезет, будет ли хуже куда уж некуда, или мутанет, так мутанет!
        Она широко распахнула бесподобные глаза.
        - Зачем Он это придумал?
        - Механизм самоусложнения? - спросил я. - Ну ты даешь!.. Он же велел плодиться и размножаться, а это ж миллионы и миллионы одинаковых, с ума сойти!.. Что, каждого лепить отдельно?.. Нет, Он придумал гениальный ход. Гениальнейший! Это было просто, скажу прямо, озарение. В результате мутации все получались разные, непредсказуемые! Это круто. Ему самому теперь интересно.
        Она сказала размышляющим голосом:
        - Ангелов Он создал одинаковыми. Всех.
        - Это понятно, - ответил я.
        - Почему?
        - Ангелы, - сказал я, - вроде бы всего лишь вестники? А зачем им, таким простым функциям, эта буржуазная роскошь разнообразия?
        - А человеку?
        - Человек, - пояснил я с самодовольством, - это не какой-то вестник! Человек - создатель общества. А для функционирования развитого социума, чуть язык не сломал на таком слове, нужны разные типы ума, характера и некоторых осуждаемых наклонностей. В обществе все вроде бы люди, но некоторые настолько люди, что уже и не знаю, а другие и вовсе, стыдно сказать, но все-таки тоже, кто бы подумал, полноправные члены, да еще и порой в правительстве!
        Она кивнула, глаза полузакрыты, проговорила тихо:
        - Ангелы начали меняться, наблюдая за вами. Но мятежные изменились сильнее.
        - Потому что теснее общались с людьми, - понимающе сказал я. - С кем поведешься, с тем и наберешься. Одни бродили по земле и всячески искушали, чтобы показать Творцу, как Он ошибся, другие весьма тесно общались с заключенными. От тех тоже можно набраться… А что светлые? Они сверху не очень-то всматриваются. Зажрались!
        Она усмехнулась:
        - Но сейчас ты снова их будешь стараться переубедить?
        - Знаю, - пояснил я, - что бесполезно, но иногда громко убеждают для того, чтобы потом сказать: ну что, морды, я же говорил? Я же предупреждал?
        Она покачала головой:
        - Не верю, что ты такой мелочный.
        - Еще какой, - сказал я гордо. - Это называется… ну, вдумчивостью, дотошностью, аналитическим складом ума, готовностью докапываться до истины! И еше много разных слов и значений. Все они важны, хотя часто всего просто брехня.
        Она произнесла тихо:
        - Ты что-то задумал. И это что-то недоброе.
        - Тьфу-тьфу на женскую интуицию, - сказал я нервно. - Отдыхай, скоро вернусь.
        И поспешно вышел, а то в самом деле сообразит или прочувствует, у женщин случаются всплески гениальности, когда они и сами ее не ждут.
        Дважды объехал холм с грозно упирающимся в небо скардером, переговорил с обрадованной и воодушевленной появлением короля охраной, проинспектировал войска, сосредоточенные вокруг портала, эти вообще подняли радостный крик, едва завидели скачущего к ним всадника на огромном черном коне в сопровождении бдительного черню-щего пса.
        В рядах первой цепи я увидел как священников, так и магов. Отец Дитрих, демонстрируя гибкость церкви в критических ситуациях, явно провозгласил клич «Отечество в опасности!» или что-то типа того, иначе как бы священники и маги оказались рядом. Наверняка все получили отпущение грехов, церковь всегда это делает перед решающими битвами.
        Магов возглавляет сам Карл-Антон. Он издали помахал рукой, сделал жест, что у них все нормально, помощи не нужно, справятся, и я, поклонившись отцу Дитриху, развернул арбогастра к замку сэра Робера, продолжая рассуждать об эволюции и о том, как она скажется на соотношении сил наступающих ангелов и вынужденных защищаться яростных и неспокойных, презревших грошевый уют.
        Небесный легион в самом деле может завязнуть в наступлении. Хотя Алфофаниэш тайную базу расположил в самом нижнем уровне, однако на тех, что выше, оставил посты и сторожевые башни.
        Пока их будут штурмовать, Алфофаниэш успеет подготовиться к вторжению, а в пещерах с их рельефом и кривыми узкими туннелями организовать защиту достаточно легко.
        Вообще, уверен, мятежные сделали выводы из прошлой битвы и подготовились основательно, в то время как победители, что естественно для победителей, медленно деградировали в военном отношении.
        Даже не знаю, то ли усиленно готовить отряды Вельзевула, то ли в самом деле попытаться ввести свои войска или хотя бы часть, но только так, чтобы уберечь от жара и ядовитых испарений…
        Лилит, лежа на постели, наблюдала за мной из-под приспущенных ресниц. Перед нею на изящном столике крупные гроздья сочного винограда, персики, финики, две большие чаши с вином, пока нетронутые, а я все ходил взад-вперед по комнате, нервно хватаясь дрожащими пальцами за ремни и пряжки в попытке освободить себя от стягивающего груза.
        - Трудно? - спросила она с глубоким сочувствием. - Милый, не рви свое человеческое сердце.
        - Другого у меня нет, - огрызнулся я.
        - Увы…
        - А у тебя огненное? - поинтересовался я. - Как у саламандры?.. Ты помнишь, как Господь тебя создавал?
        Она посмотрела с укором.
        - Милый… Конечно же, нет. Такое никто не помнит и не может помнить. А помнишь ли ты?
        - Родителей помню, - ответил я. - А ты?
        Она покачала головой.
        - Жаль, - ответил я искренне.
        Она пристально всматривалась, как из ничего, хотя на самом деле это вовсе не из ничего, появляются деликатесы, которых даже она никогда не пробовала, потому что жареной картошки, к примеру, в раю не было, как и на всем Аравийском полуострове, да и само искусство кулинарии бурно развивалось только в постиндустриальное время, когда накормлены были уже все, и жруны требовали что-то эдакое особенное.
        - Как ты это делаешь?
        - Ты уже спрашивала, - напомнил я.
        - Но все равно, - прошептала она. - Только Господь может творить чудеса!
        - Это не чудеса, - ответил я покровительственно. - Простая трансформация одного в другое. Воздух, понимаешь, это не пустота, а тот же сыр, в котором атомы расположены чуть иначе… Ешь, не морщи лобик!
        Мы насытились и медленно смаковали легкое вино, когда вспыхнул пурпурный свет, переходящий в зловеще-багровый, из него протиснулся, задевая за невидимые края толстыми крыльями богато багряного цвета, молодой блистающий ангел.
        Я всмотрелся внимательнее, весь в золоте доспехов римского центуриона, даже радужная оболочка глаз янтарно-золотая, однако почему крылья такого цвета, словно он из сонма гордых мятежников…
        Глаза его расширились, Лилит даже не повернула при его появлении голову.
        Он бросил на меня взгляд, но тут же перевел его на Лилит и воскликнул в великом изумлении:
        - Как?.. Это же смертный!
        Она ухитрилась посмотреть на него искоса, но очень свысока, спросила ласковым голосом, без холодка, но с заметной насмешкой:
        - И что?
        - Но как же, - крикнул он в священном ужасе, - ты так… так…
        - Что, - поинтересовалась она, - так низко пала?.. А знаешь ли, что этот смертный победил… и не просто победил… а уничтожил, как умеют только смертные, с десяток героев, которым ты в подметки не годишься?
        Он отшатнулся, побагровел, сказал с возмущением:
        - Лилит!.. Но он смертный! Нам не ровня!
        Лилит собралась сказать что-то резкое, но я, не вставая с места, дотянулся до рукояти меча, поставленного у изголовья.
        - Парниша, - сказал я ласково, - а давай-ка я укорочу твой язык?.. Чисто по-человечески, вместе с головой.
        Он отшатнулся, глаза полезли на лоб:
        - Что-о?
        Я произнес с нарастающей угрозой в голосе:
        - Мы же, люди, такие неуклюжие, промахиваемся часто. Потому у нас цивилизация, а у вас говно какое-то.
        У него глаза стали, как у совы, а я медленно потащил из ножен блистающее лезвие длинного рыцарского меча с кровавым рубином Вельзевула в навершии рукояти.
        - Что… но как же…
        - Брысь, - велел я, - пока я, понимаешь ли, добрый. Но я не всегда добрый. Сказать по правде, я редко добрый. Скажи спасибо Лилит и… выметывайся.
        Глава 6
        Он в самом деле смотрел остановившимися глазами на мой меч и, медленно бледнея, начал понимать, что жизнь не совсем такая, как ему сказали, пятился к двери.
        Когда его буквально выдуло прочь, я поинтересовался великодушно:
        - Молодой, што ли?
        - Совсем еще мальчик, - согласилась она. - Ему еще и двухсот лет не исполнилось.
        - Щенок, - согласился я. - Только из яйца вылез… Пропадет ни за грош. Недавно стал вашим?
        - На днях, - сообщила она. - Узнал о заговоре Алфофаниэша, проникся, сам пришел и попросился жить и умереть с ними.
        - Пока сердца для чести живы, - сказал я, - Алфофаниэшу отдадим души прекрасные порывы… Конечно, этот ангелок не сам узнал о заговоре, в небесном легионе умело работает пятая колонна. Но все равно пропадет малыш…
        - Почему? Мы же все не пропали?
        Я помолчал, посмотрел внимательно.
        - Уверена?
        Она насторожилась.
        - Ты в каком смысле?
        - Ого, - сказал я довольно, - уже и оттенки смыслов понимаешь! Ну да, ты одна из первых, жизнь тебя подергала за уши, чему-то научила. Но и ты не чувствуешь, что пришло иное время, верно?
        Она спросила сдавленным голосом:
        - Какое? То, в котором ангелы начали погибать от руки человека?
        - И это тоже, - согласился я. - Понимаешь, я постоянно слышал, что ангелы сильнее, красивее, величественнее и неизмеримо могущественнее человека. И с чем, конечно, согласен. Но это не значит, что они лучше.
        Она спросила с недоумением:
        - Но если они сильнее…
        Я отмахнулся:
        - Любой бык сильнее человека! Но управляет им человек. Я все лучше и лучше понимаю смысл этой гениальной вообще-то фразы, что человек создан по образу и подобию Творца.
        - Ох, - сказала она.
        Я ответил с упрямством:
        - Потому человек уже творец, хотя пока и ма-а-а-ахонький, мельче муравья, если смотреть сверху. А вот ангелы изначально были созданы слугами!.. В отличие от человека, которого даже Создатель ничего не может заставить сделать.
        Она растянула губы в невеселой улыбке:
        - Верю. Потому и решил вас всех уничтожить, раз уж переделать никак не может.
        - Да, - согласился я. - Нашла коса на камень… Но еще не вечер, Лилит! Вернусь, доскажу. Это ж мальца за мной присылали. Он просто не успел провякать.
        Она посмотрела в недоумении:
        - Его посылали за тобой, а ты все со мной разговариваешь?
        - Это же им нужен я, - объяснил я, - а не они мне. Пусть подождут. Так положено. Это этикет, хотя и негласный. А этот малец сейчас покорно ждет в коридоре.
        - Уверен?
        - Или в кабинете, - сказал я, - Азазель мог позвать, чтобы не привлекать внимания хозяина и слуг. Пусть ждет. Надо напоминать всяким там, что здесь им не там, пусть знают, что царь природы и венец творения не является по свистку.
        - Кто бы ни свистел? - спросила она тихо.
        - Кто бы ни свистел, - ответил я гордо, потом понял, кого она имеет в виду, подавил приступ панической неуверенности и повторил с достоинством: - Кто бы ни свистел! Свобода воли - это не пустая декларация. Раз Творец так сказал, так и есть.
        В коридоре пусто, но, протянув руку к двери кабинета, услышал строгий голос Азазеля. Сам он развалился в свободной позе в кресле и меряет уничтожающим взглядом того блестящего молодого ангела с пурпуром в крыльях, что так наивно-нагло вломился в мои покои.
        Оба повернулись в мою сторону, Азазель с хитро-торжествующим видом, дескать, противника нужно давить, чтоб не наглел, а пурпурнокрылый поклонился с самым виноватым видом.
        - Он уже извинился, - сообщил Азазель. - Несколько раз. Дурак, конечно. Еще ничего не понимает.
        Я буркнул:
        - Недавно перешел на сторону мятежников?
        - В точку, - подтвердил Азазель и перевел взгляд на ангела: - И что тебе велено?
        Тот подобрался, стал выше ростом, голосок прозвучал еще неуверенно, но уже с гордостью отважных и мятежных:
        - Небесный легион практически истреблен, хотя еще и близко не подступил к Цитадели!.. Ал-фофаниэш предлагает вам почетное отступление и заверяет, что не будет преследовать бегущих.
        - Ого, - сказал я, - круто.
        Азазель повернулся вместе с креслом в мою сторону:
        - Ты ему веришь?
        - Частично, - ответил я. - Он должен говорить то, что в интересах мятежников, скрывая то, что не в их интересах. Это значит, если перевести на понятный язык, небесный легион, терпя большие потери, все еще продвигается по уровням ада вглубь. А так как ресурсов у Михаила больше, то наш архистратиг может пренебречь потерями и упрямо ломиться дальше.
        - Глубже, - уточнил Азазель.
        Я повернулся к немного растерявшемуся ангелу:
        - Почему ты не порхнул к Михаилу? Он же вторгся!
        - Глава небесного легиона убивает всех, - объяснил он, - кто приближается на расстояние длины его меча. А ты, как мы слышали, руководишь всем наступлением.
        Азазель вскинул брови и отвесил мне иронический поклон.
        - Не весьма, - возразил я с достоинством. - Хотя это так, но это официально не признано международным сообществом людей и ангелов, так что я числюсь скромным посредником-консультан-том. Независимым консультантом! Хотя и весьма заинтересованным.
        Он проблеял, ничего не поняв:
        - Ваше… Величество?
        - Хорошо, - сказал я, - изволю принять к сведению твое сумбурное сообщение. Иди.
        Он отступил на шажок, спросил совсем детским голосом:
        - Так что насчет… временного перемирия?
        - Я выслушал, - рыкнул я, - и что-то изволю! А пока иди!
        Голос мой прозвучал, видимо, весьма, ангел сжался, на его месте вспыхнул огонь, и когда там опустело, на пол медленно опустилось, кружась в воздухе, нежнейшее перышко багряного цвета.
        Азазель повернулся ко мне:
        - И что будешь?
        - Ничего, - ответил я хладнокровно. - Будем ждать посланца от Михаила.
        Он поднялся, сладко похрустел суставами.
        - Ладно, а я пока пройдусь.
        - Над облаками?
        Он не понял юмора, отмахнулся:
        - Да везде. Посмотрю пока, что, где и как. Жизнь, как ты говоришь, становится все интереснее. Чем ближе к концу, тем забавнее.
        Он вышел вполне пристойно через дверь, даже закрыл за собой, я вроде бы услышал удаляющиеся шаги по коридору, но когда обернулся к столу, ощутив некое присутствие, из стены вышел человек в строгом костюме, который я бы назвал фраком, хотя, конечно, не фрак, а вполне почти обычный жипон, хотя пошит строго, со вкусом, для человека серьезного и значительного.
        - Сэр Сатана! - воскликнул я почти радостно. - Не признал сразу, богатым будете!.. Как хорошо, а то я уже подумал, не случилось ли что!
        Он иронично приподнял бровь:
        - Чего?
        - Захворали, - пояснил я, - аль депрессия какая, поиски смысла бытия, серьмяжной истины, вы ж интеллигентный… гм… существ, не морда какая из просточертонародья. Присядьте великодушно, я в самом деле соскучился по вашей милости!
        Он опустился в кресло, на мои слова сделал небрежный отметающий жест:
        - Когда гремят мечи, музы молчат, как говорят люди.
        - А что вам люди?
        - Любой голос, - пояснил он, - в битвах не слышен. Я тоже молчу, но не потому, что мой голос слаб. Я вообще против этих грубых методов решения споров и проблем. Если скажу им, бросьте эту дурь, я знаю радость слаже, кто услышит?
        - И кто послушает, - согласился я. - Обидно?
        - Ничуть, - заверил он, но я почуял, что Князь Лжи нагло брешет. - На таком примитивном уровне состязаться просто унизительно. Хотя да, сам когда-то был таким. Но я умнел, они - нет.
        - Отрываетесь от народа, - обвинил я. - Нельзя быть чересчур умным, демократическая общественность не поймет. Нужно быть таким же, но чуть хитрее.
        Он посмотрел хмуро:
        - И откуда все эти премудрости знаете?
        - Так, - ответил я скромно. - Слышал где-то. На бегу. Или на скаку.
        - Или в полете, - добавил он невинным голосом. - Знаю-знаю ваши штуки! Как смотрит церковь?
        - Она не смотрит, - сообщил я.
        - Отворачивается?
        - Я сам стараюсь не лезть на глаза, - объяснил я. - Наше общество переживает сложный переходный период. Некоторые нарушения морали и даже закона неизбежны. Вот когда все устаканится, будем соблюдать и букву закона. А пока только дух!
        Он покровительственно улыбнулся, но все равно я замечал некоторую растерянность в его лице, словах и даже движениях.
        - Мне нравится этот переходный период, - продолжал он с прежней покровительственной улыбочкой. - Он начался сразу же после пинка Адаму, но все еще набирает разгон.
        - И не надейтесь, - предостерег я. - Общество не может жить, тем более - развиваться, без строгих нравственных законов. И тогда уже не пройдут ваши штучки… Ну, не совсем, чтобы нет, но с каждой эпохой будет все труднее. Вроде бы легче, но труднее!.. Все жду, когда вы скажете о своей позиции насчет Маркуса.
        Он взглянул остро, отвел взгляд, но пересилил себя и снова посмотрел на меня твердо и ясно.
        - Если совсем уж честно… мне человек очень симпатичен из-за своего бунтарства. Я привязался к нему всем сердцем.
        - Тогда как насчет, - предложил я, - выступить на его защиту всем чистым и честным сердцем?
        Он усмехнулся:
        - Выступать нужно умом, ничто больше не решает.
        - А инстинкты?
        - А что это?.. Ах да, понял. Нет, они решают у большинства, но правит не большинство.
        Я сказал понимающе:
        - Намекаете на Господа?
        - Схватываете на лету, сэр Ричард, - сказал он поощрительно. - Только вас бы оставил вместо себя, когда решился бы покинуть свое высочайшее положение… Да, Господь правит и решает сам, ни с кем не советуясь. И если решил вас уничтожить, никакая сила ничего не сделает.
        Я сказал медленно:
        - Потому выступать против - глупо, а вы глупостей никогда не делаете?
        - Никогда, - заверил он. - Да вы это и сами видите.
        - Вижу, - согласился я. - Только как-то…
        - Что?
        - Сам бы хотел так поступать, - признался я, - да только…
        - Ну-ну?
        - Жизнь идет совсем не по правилам, - пожаловался я. - Умничаешь-умничаешь, вот-вот подберешься к ответу, а она р-р-раз! - и меняет правила.
        Он посмотрел остро, с ответом задержался, а взгляд помрачнел.
        - Вы самый гениальный шахматист, - определил я, - это игра такая, где все по правилам. Но видел я шахматистов, которые садились в лужу, сталкиваясь с простейшими задачками из жизни… Здесь что-то иное, сэр Сатана!
        - Что?
        - Я назвал бы это жизнью, - ответил я, - если бы не звучало так банально, а я же хочу смотреться умным и в меру изысканным. На мой взгляд, сэр Сатана, вам нужно либо пересмотреть правила, либо махнуть на них рукой и просто довериться чутью.
        Он кисло поморщился:
        - Разумеется, вашему?
        - А у кого еще, - спросил с достоинством, - такое же развитое и умудренное?
        Он откинулся на спинку кресла, что от ножек до окантовки наверху стало ярко-красным, будто устыдилось моей глупости.
        - Что?.. Это я должен довериться вам?
        - Можно не мне, - ответил я скромно, - а моему чутью.
        Он поинтересовался саркастически:
        - И что в нем особенное?
        - Чутье выше расчета, - объяснил я. - Выше математики. Даже выше знаний… современных знаний. Чутье - это сразу к результату, минуя длинные промежуточные вычисления и логические построения.
        Он скептически хмыкнул:
        - Это вы, как понимаю, ведете к тому, что Творец душу вдохнул только вам, якобы подарив искру божественного гения?
        - Я стараюсь об этом говорить поменьше, - ответил я скромно и опустил глазки. - Знаете ли, как-то не совсем удобно тыкать в глаза своим немыслимым совершенством.
        Он отмахнулся:
        - Можете и не говорить. Вы столько раз уже сказали всем и каждому, что я даже не знаю… В самом деле полагаете, что можете перевербовать, как вы это говорите, меня?..
        - Нет, - признался я, - но почему не попробовать? Вы же разумное существо!.. Самое разумное на свете. Ну не получится - не получится. Зато потом могу сказать со скрытым злорадством: я же говорил! А вы глазки опустите и ножкой вот так шаркнете. Мол, вы были правы, сэр Ричард со своей сверхъестественной гениальностью и прозорливостью, а я вот, такой расчетливый и никогда не ошибающийся, лажанулся.
        Он протянул фужер в мою сторону:
        - А теперь чего-нибудь покрепче!
        - С удовольствием, - ответил я. - Все мы любим пьяными видеть других.
        - Увы, - сказал он почти с грустью, - мне такое неведомо. С большим трудом научился чувствовать вкус… Но так и не понял, зачем это нужно. Ладно, на этой ноте расстанемся. Грустно, что так получилось.
        - Уверены, - спросил я, - что через пару дней от людей ничего не останется?
        Он ответил со вздохом:
        - Увы. Поверьте, мне бы этого очень не хотелось. Это же крушение и моих планов…
        Я поднял на уровень глаз кубок в прощальном жесте:
        - Еще не вечер, сэр Сатана.
        Глава 7
        Конечно, я фанфаронил, но, как иногда бывает, вдруг поймал себя на дикой вроде бы идее, что Сатана умен, а раз так, то должен бы понять и принять мои доводы. Я же их беру не от восковой свечи, во мне говорит мудрость, нахватанная из разных источников и от разных мыслителей, так что нельзя сказать, что постоянно несу вздор, просто не всегда излагаю адекватно, чаще своими словами, как запомнил или даже как понял, а это бывает вообще…
        Хотя, с другой стороны, Сатана именно умен и расчетлив, он просто не допускает мысли, что безошибочные расчеты могут быть неверны.
        И потому ошибается. При чем тут расчеты, Творец работает по наитию.
        Азазель появился через пару часов, мощно потянул носом.
        - А на этот раз кто был? Не определю.
        - Я провожу консультации, - объяснил я. - Перед вторжением всегда эта лихорадочная деятельность всевозможных спецслужб. Хотя какие они всевозможные?
        - И как результат?
        - Как обычно, - ответил я, - неразбериха, дублирование функций, потеря данных, неверные решения… но все пока в пределах допустимой дурости.
        - Без нее никак?
        Я спросил оскорбленно:
        - Мы же люди? У нас многое на интуиции.
        - А со стороны Михаила? - поинтересовался он.
        - Жду, - сообщил я. - Если расчеты верны, то где-то в пределах двух-трех минут…
        Он посмотрел на меня с тяжелым сарказмом:
        - Ах-ах, какая точность!
        - Вычислить можно почти все, - сообщил я. - Л если от Михаила никто не прибудет, то это не значит, что мои расчеты не верны. Просто весь мир дурак…
        Он открыл рот для ехидной реплики, вижу по лицу, но насторожился, умолк. Воздух перед нами вспыхнул, в двух шагах возник ангел, в перепачканной кровью одежде, в разрубленных доспехах, кудрявые белокурые волосы слиплись от засохшей крови. За спиной обгорелые крылья, от которых сильно запахло палеными перьями.
        Азазель дернулся, то ли обрадовался такому облику, то ли огорчился, а сам ангел, не обращая внимания на Азазеля, вскрикнул тонким детским голосом:
        - Ваше Величество!.. Неприятность!
        Я посмотрел на Азазеля, не к нему ли обращается, тот успел побывать и властелином мира, надо же, но ангел умоляюще смотрел мне в лицо.
        - Это жизнь, - сообщил я осторожно. - А не только распевание хоралов на облаках! Или вы распеваете что-то иное, более личное?
        - Ваше Величество, - повторил он растерянно.
        Я спросил ласково:
        - Чё там случилось? Кто пальчик прищемил? Накажем, у нас не заржавеет.
        - Половина ангелов, - прокричал он, - при наступлении истреблена, остальных выдавливают обратно!..
        - Половина, - осведомился я, - это сколько? Миллионов пять?
        - Восемь, - вскрикнул он горестно. - Восемь миллионов! И это только в первом отряде!
        - Да, - согласился я, - это пока что неприятность. Крохотная. Нет, уже небольшая. Ну, с такой ерундой, думаю, уже справились?
        - Пока нет, - сказал он упавшим голосом. - Михаил и Гавриил дерутся отчаянно, - но вынуждены…
        - …отступить, - закончил я. Под превосходящим натиском. Хотя натиск не может быть превосходящим, просто мятежники лучше подготовились…
        Азазель спросил ангела ехидно:
        - Наступление провалилось?
        - Не совсем, - ответил тот быстро, - просто никто не ожидал такого отвратительного отпора.
        - Да, - согласился я, - отпор всегда отвратителен. Тем более ангелам! Как можно противиться ангелам? Вы же силы Добра? Правда, на той стороне тоже ангелы. И тоже за Добро. Только другое.
        Посланец вскрикнул:
        - Ваше Величество!.. Михаил велел сказать вам, что вы должны немедленно взять отряды смертных и…
        - Погоди, - прервал я отечески строго. - Это тебе он велел, а не мне. Речь хоть когда-то шла о подчинении человека ангелам?
        Он пробормотал:
        - Не знаю…
        - Ну вот, - укорил я еше ласковее, - а вякаешь. И ваше… ничего не перепутал?.. Людей Михаил изначально отказался брать.
        Азазель злорадно заулыбался, ангел вскрикнул:
        - А сейчас люди нужны!
        Я сказал веско:
        - Такие сложные вещи так просто не делаются. Тем более когда задействованы разные виды войск с разными возможностями. Сперва решается на дипломатическом уровне… Ладно, ввиду ситуации, близкой к чрезвычайной, но пока еще не ставшей ею, подумаем сразу. Во-первых, наступление людей нужно готовить загодя. У нас почему-то крыльев нет, хотя в душе мы крылаты и залетаем иногда так, что мало не кажется… Чому ж мени, Боже, ты крыла не дав, я б землю покынув и в небо злитав…
        - Но, Ваше Величество!
        - Я не могу, - сказал я веско, - повести моих воинов в такие места, которых и на картах нет! Там половину армии потеряю еще по дороге… Нет уж, я своих людей берегу, это не какие-то пернатые. И у нас нет сорок девять миллионов голов.
        Ангел вскрикнул:
        - Миллионов двенадцать уже погибло в общей сложности!
        Я сказал восхищенно:
        - Вот это размах! Вот это масштабы… За первый день битвы - двенадцать миллионов официально, а на самом деле больше! Люблю такие битвы, если сам в них не участвую. В самом деле, миллионом больше, миллионом меньше, зато какие грандиозные баталии! Будет работа всяким рубенсам… Порхай взад и передай, что начну ускоренную мобилизацию сил, а он пусть отведет армию на заранее разведанные позиции. Он, это ваш аргистратиг, хотя я бы его чуточку понизил. Или наложил ему взыскание в сумку.
        Азазель сказал саркастически:
        - Заранее разведанные? Михаилом?
        - Ах да, - сказал я, - он же небесный стратег, даже архистратиг, а это не совсем то, что стратег. Хорошо, пусть укрепятся на захваченных позициях и ожидают подкреплений.
        Ангел сказал с надеждой:
        - Все передам!
        - Защищаться легче, - сообщил я удивительную новость. - Мы подойдем, как только. Так и прочирикай!
        Он кивнул, чуть приподнял культяшки крыльев. Вспыхнул свет, Азазель даже не взглянул на опустевшее место, поинтересовался с интересом:
        - Пойдешь?
        - Обстоятельства меняются, - признался я. - Надо идти. Спасать Михаила… это же такой щелчок по его точено-римскому носу!
        Он усмехнулся:
        - А как соберешь армию? Пойдешь с теми, что охраняют холм?
        - Ну да, - сказал я саркастически. - Кто знает, вдруг вся эта война была затеяна, чтобы отвлечь охрану от скардера?.. Кто вас, ангелов, знает, вы ж такие умныя…
        - Тогда как?
        - Обойдется, - отрезал я. - Я не отправлю отряд в мясорубку, где гибнут миллионы.
        - А что на уме? - спросил он. - Тебе, похоже, даже нравится ситуация. Засиял весь!
        - Нравится, - признался я. - Эти небесные легионы слишком уж…
        - Дворцовая охрана, - пояснил он с ухмылкой. - Не насмотрелся еще, какая она в дворцах земных королей? Все красавцы, пригодные только услаждать взор таких же придворных. И, конечно, абсолютно непригодные в бою. А когда-то, помню, в дворцовую охрану брали лучших воинов.
        - Время становления королей, - согласился я. - В дальних северных королевствах еще так, по старинке. Но чем ближе к югу… Пусть немножко потреплют как ангелов, так и самого Михаила.
        - Дашь им время?
        Я покачал головой:
        - Дал бы с удовольствием. Но у самого его нет. Займешь?
        Он развел руками:
        - Это единственная в мире ценность, которой нельзя поделиться. Я чем-то могу?
        - Не сейчас, - ответил я. - Но тебе уготована особая роль.
        Он насторожился, проговорил почти мрачно:
        - Я всегда, ты знаешь, был против уготованного.
        - Это я и учел, - сказал я. - Не дашь коня на поездку?
        - Наши кони, - ответил он уклончиво, - подчиняются только нам.
        Я со вздохом протянул руки перед собой, сосредоточился, выждал, когда кончики пальцев уловят холод черной короны.
        Азазель наблюдал внимательно, посоветовал:
        - Упражняйся больше.
        - И что?
        - Сможешь, - объяснил он, - призывать эту штуку прямо на голову. Хотя даже у меня мороз по шкуре, когда ее вижу. Как ты только…
        - Человека Господь создавал на вырост, - пояснил я значительно. - Пока что я еще личинка, так сказать. Червячок! Гусеница. Надеюсь, красивая и мудрая. Но вот когда вылезу из кокона…
        Наверное, я произнес чересчур замогильным голосом, Азазель зябко передернул плечами.
        - Боюсь и представить, - сказал он осевшим голосом.
        - Мир будет другим, - заявил я значительно.
        - Каким? - спросил он.
        Я огрызнулся:
        - Ты спрашиваешь у личинки?
        Он усмехнулся одной половинкой рта, получилось криво и тревожно.
        - Ах да, ты еще личинка… В общем, научишься призывать корону прямо на голову - это выигранные минуты, что могут спасти шкуру. Особенно тебе, ты в такое вляпываешься…
        - Спасибо, - сказал я. - У нас за крупное не благодарят, а вот за мелочи…
        Он улыбнулся чуть шире, но все еще тревожно. Я поднял корону обеими руками и чуточку торжественно возложил на чело. Когда двумя руками, то всегда выглядит торжественно, а когда торжественно, то простая голова превращается в чело, хотя чело вообще-то лоб, а выя это шея.
        И почти сразу увидел в серо-плоском тумане скачущего на огромном коне могучего рыцаря в доспехах с ног до головы и даже с опущенным забралом.
        Я прикинул направление, зафиксировал точку впереди. У меня своя гипотеза насчет того, почему мне удалось справиться с той тьмой, что во мне. Даже не гипотеза, а почти законченная теория, осталось только немножко пройтись по углам напильником.
        Все верно, любой человек предыдущих формаций был б поглощен Терросом быстро и почти без сопротивления. Или той дикой мощью, что заключена в темной короне. Но я продвинулся по эволюционной и прочих лестницах дальше, к тому же повидал больше, что-то понял, у нас там весь мир, если смотреть глазами человека этого века, погряз во тьме и разврате, но мы научились с этим жить, оставаясь людьми, и хотя тьмы в нас много, но мы мало обращаем на нее внимания и не стремимся к ней, потому что хотя тьма сильна и сладостна, но слишком проста, а нам надо больше, больше…
        Я собирался сделать шаг на ту сторону, когда сзади прозвучал ироничный голос:
        - Ты ничего не забыл?
        Я повернулся:
        - Чего?
        - Ты можешь скакнуть туда, - сообщил Аза-зель, - и даже обратно. А того рыцаря как перенесешь?.. Подумал? Или он совсем близко?
        Я сказал с досадой:
        - Увы, далеко.
        Он буркнул:
        - Не хочется на тебя тратить накопленную магию, но… куда ее беречь, если мир вот-вот исчезнет?.. Я останусь здесь, но когда позовешь, я могу доставить вас сюда вдвоем. Хотя придется поднатужиться.
        Я сказал с горячей благодарностью:
        - Азазель! Никогда не думал, что буду благодарить черта. Ну ладно, это я так, ерничаю от стыда за свое недавнее прошлое, а про будущее пока промолчим.
        Он сказал со вздохом:
        - Отправляйся, трепло. Только я перенесу вас не сюда…
        Я снова отыскал взглядом скачущего на огромном, как носорог, жеребце могучего рыцаря, зафиксировал точку в сотне шагов впереди и с усилием сделал мысленный шаг вперед.
        Навстречу резко подул холодный ветер, трава под ногами мелкая, жесткая, небо в тучах, даже по-грымыхивает, а на западе блещут зарницы.
        Всадник заметил неожиданно возникшее препятствие, начал придерживать коня, а толстое рыцарское копье накренилось и нацелилось мне в грудь.
        Я раскинул руки в самом дружелюбнейшем жесте:
        - Дорогой друг! А я вот рад вас видеть!..
        Глава 8
        Рыцарь придержал коня, острие копья медленно опустилось к земле. Набычившись, смотрел на меня в великом изумлении, наконец поднял скрипнувшее и чуть помятое забрало.
        Сердитые глаза метнули пламенный взгляд, рыцарь медленно покинул седло, но не преклонил колено, а продолжал смотрел на меня зло и недоверчиво.
        - Сэр Ричард? - прогудел он таким мощным голосом, что отозвалась земля под нашими ногами. - Как вы здесь…
        - Дорогой Тамплиер, - сказал я, - год уже точно прошел с того дня, как я взял с вас клятву принять этот замок и прилегающие к нему земли, дабы защитить и навести в них порядок…
        Он смотрел набычившись, в глазах подозрение, сказал тем же густым тяжелым голосом:
        - Я это сделал… Но можно было сделать больше, потому я продолжил…
        - Счастлив слышать, - сказал я, - но сейчас, сэр Тамплиер, я намерен сорвать вас с этого насиженного места.
        Он нахмурился:
        - Год моего служения вам по обету прошел. Отныне я вам не подчиняюсь.
        - Жаль, - сказал я искренне. - Придется драться за дело святой матушки-церкви одному. И не с разбойниками, как тут у вас, а с мятежными ангелами!
        Он хмуро усмехнулся:
        - Что-что?
        - Люцифер, - сказал я, - и его сторонники снова подняли мятеж против Господа! Да-да, это не шутка. Ладно, отдыхайте, добивайтесь повышения урожайности на отдельно взятом огороде. Это так важно в общем мировом экономическом подъеме рецессии и дефляции общей инфляции!..
        Я отступил на шаг, начал вроде бы изготавливаться к возвращению, Тамплиер быстро шагнул за мной.
        - Я не понял, - прорычал он почти угрожающе, - это была такая шутка?
        - Какая шутка? - ответил я устало. - Мятеж раскрыт, заговорщики отступили в ад и укрепились в целом ряде крепостей… Предстоит нелегкий штурм. Я понимаю, здешние пасторали не располагают, так что можете не извиняться, я понимаю вашу тягу к уюту и женским прелестям, сам такой. Мне, как и вам, только бы прелести да побольше, побольше! В смысле, покрупнее. Ну, и побольше тоже. Но, увы, церковь зовет на борьбу с врагом!.. Церковь, знаете ли, почему-то против прелестей. Хотя, конечно, сама еще как пользуется, но медленно и печально. Прощайте, сэр Тамплиер.
        - Вы всерьез? - повторил он. - Люцифер поднял новый мятеж, а вы вместе с небесными ангелами…
        - Ну?
        - Просто не могу поверить!
        - Все всерьез, - сказал я. - Если вы готовы оторвать зад от подушек…
        Он прорычал почти зло:
        - Какой зад, какие подушки? Я весь год спал, положив под голову седло!.. И укрывался конской попоной!
        - Весьма, - сказал я уважительно, - да, весьма. Зело весьма!.. Что ж, сэр Тамплиер, если вы готовы…
        - На борьбу со злом? - переспросил он в изумлении. - А для чего я живу?.. Только здесь оно мелкое, хоть и много, а там у вас…
        - Крупное, - согласился я, - но зато в изобилии! Хорошо, если вы готовы…
        - Мне всего час собраться, - сказал он гордо. - И я в полном вашем распоряжении! Если, конечно, мы идем подавлять мятеж…
        - Никакого часа, - сказал я. - Вы слышали выражение: «Где тебя ангелы носят?»
        - Н-нет…
        - Услышите, - пообещал я. - Эй, там, наверху! Мы с доблестным сэром Тамплиером готовы!
        Над нами прозвучал резкий голос:
        - Наконец-то…
        Тамплиер вздрогнул, рука метнулась к рукояти меча. Воздух вокруг нас стал непрозрачным, очертания далекого замка поплыли, сдвинулись, исказились. Горизонт сперва отдалился, а затем прыгнул к нам так резко, словно я оказался на астероиде.
        Раздался свист, наступила тьма. Тамплиер беспокойно задвигался, но буквально через пару мгновений все залил зловеще-красный свет, а жаркий сухой воздух опалил щеки.
        Тамплиер ахнул, в трех шагах от нас медленно течет огненная река, земля на берегу горит и плавится, ее грызет расплавленный металл, а на той стороне с грохотом и клубами черного дыма страшно ломается черная от гари земля и взметываются огненные фонтаны.
        - Сэр Ричард…
        Я сам с трудом перевел дыхание, Азазель, чтобы не тратиться дважды, перенес нас двоих сразу поближе к месту боевых действий. Конь Тамплиера остался там, хотя, мне показалось, Азазель пытался захватить и его.
        - Добро пожаловать в ад, - сказал я почти бодро. - Укрепитесь духом, сэр Тамплиер. Видите исполинскую как бы крепость, похожую на что угодно, даже на гору?.. Нет, я ее тоже не вижу, но она где-то есть. Это цитадель бывшего ангела, а ныне архидемона. Там он укрепился со ста тысячью своих сторонников. Примерно так. Точно не знаю, это я наугад, чтобы вас подбодрить.
        Он прошептал в священном ужасе:
        - Со ста тысячью демонов?
        - Нет, - заверил я успокаивающе, - демонов там едва ли треть. Остальные - преступники, отбывающие заслуженное наказание, пусть и весьма суровое. Им пообещали свободу, если будут бороться против небесного легиона. Хотя, думаю, они и так бы боролись. Вы готовы?
        Он, бледный и с вытаращенными глазами, сказал, лязгая зубами:
        - Только ради этой минуты… стоило родиться… жить и умереть!
        - Сперва победить, - уточнил я педантично. - Впрочем, после такой великой победы излишков населения вряд ли будет… много. Возможно, придется папе римскому снова разрешать многоженство, чтобы выровнять популяцию…
        В сторонке прозвучал весьма презрительный голос Азазеля:
        - Кто о чем, а вшивый о бане.
        Тамплиер посмотрел на меня набычившись, еще не опуская забрала, но с таким видом, словно уже смотрит в щель и опускает копье острием в мое сторону.
        - Сэр Ричард?
        - Мужчин погибнет слишком много, - объяснил я скорбно. - В сражениях, если вы не знали, гибнут почему-то в основном мужчины. Все зло из-за женщин! Когда уцелевшие герои вернутся, обнаружится, что на каждого теперь по двадцать-тридцать женщин. А в некоторых особо пострадавших областях и по сто.
        Он посмотрел на меня с подозрением:
        - Что-то у вас голос звучит как-то с подъемом.
        - Ну что вы, - ответил я фальшиво, - это у меня так выражается печаль и сострадание. Через антифризу. Или антитезу. Своеобразный такой катарсис.
        - А заодно, - поинтересовался он, - прикидываете варианты переселения в места, где их по сто?.. Вы точно не перепутали сторону?
        - Я король, - объяснил я, - как я могу быть на стороне мятежников? Хотя вообще-то подумываю по ночам выходить под маской таинственного мстителя и сражаться против ненавистного тирана Ричарда!.. За права простого народа. Как вам такая идея?
        Он скривился, словно хлебнул уксуса.
        - У вас все идеи такие?
        - Есть и еще круче, - сказал я. - Но не скажу.
        - Слава богу, - сказал он.
        Я сказал с неудовольствием:
        - Нежные вы все больно! Трепетные и ранимые, как бабочки-капустницы. А-а-а, вон и наши показались! Ну, сэр Тамплиер, вас ждет новое испытание. Это все ангелы.
        Он повернулся и смотрел все так же набычившись и с неверием на входящее через узкий проход в скалах войско в сверкающих доспехах. Конных почти нет, только пешее войско, вооружены короткими блестящими мечами, панцири сверкают, словно на них падает солнце, хотя со всех сторон только красный свет разных оттенков от темно-багрового до светло-алого.
        - Не совсем, - проговорил он озадаченно, - что-то я не понял… А где копейщики? Лучники?
        - Это же ангелы, - напомнил я. - Для сражений на земле должны были облечься плотью. Вот и облеклись.
        Он проговорил с непониманием:
        - Все выбрали мечи?
        - Ну да, - ответил я. - А что не так? Луки, арбалеты и копья - непрестижно. Символ благородства - меч. Хотя рыцари пользуются еще топорами и молотами, однако их используют люди и неблагородного происхождения… В общем, вы поняли, благородный сэр.
        - Понял, - проворчал он. - Да, соратники у нас еще те.
        - Вижу, - сказал я бодро, - вы уже осваиваетесь. Оставляю вас, сэр Тамплиер, а я хочу постараться насчет еще одного соратника. Он юн, но так же, как и вы, настолько чист душой и мыслями, что никакая скверна здесь его не затронет, не запятнает и не нанесет заметного ущерба.
        Он буркнул с недоверием:
        - Совсем младенец?
        - Только душой, - заверил я. - А так уже вполне половозрелый, хотя, думаю, о таком и не догадывается и даже потом не поймет, зачем ему такое. Вы вот уже знаете, сэр Тамплиер.
        Он вздохнул, перекрестился:
        - Грешен, признаю.
        Я отошел в сторону и шепнул тихо, надеясь, что невидимый Азазель услышит:
        - В Храм Истины могу и сам, хотя темную корону там не жалуют, успели с нею повоевать, а вот обратно сумеешь еще одного?
        Голос прозвучал, казалось, в самом ухе:
        - Такого же?
        - Да. Только полегче.
        Донесся сильный вздох.
        - Если полегче, то смогу. Зачем я его вздумал переть вместе с конем? Я же думал, под ним в самом деле конь, а не скачущий по суше безумный левиафан!
        - Не надорвался?
        - Почти, - ответил он. - Хорошо, вовремя опомнился.
        - Еще раз так сможешь? Уже без коня?
        Он проговорил медленно, словно своим мыслям:
        - Даже не знаю… Что-то не очень хочется появляться не то что в Храме Истины, но даже вблизи. Какое-то недоброе предчувствие.
        Я сказал с оптимизмом:
        - Да брось! Это женщины постоянно что-то чувствуют, а мы, мужчины, этой хренью не страдаем. Мы вообще ничего не чувствуем!
        В его тихом голосе прозвучало недоумение:
        - Это как?
        - Либо знаем, - объяснил я бодро, - либо нет.
        - Счастливый ты, - буркнул он. - Хотя… почему не рискнуть? Только бы не шарахнули эти сумасшедшие… Монахи всегда фанатики.
        - Да брось, - сказал я с недоверием, - ты же один из Первозданных!.. Неужели кто-то из смертных может повредить такому ангелу?
        Я его все еще не видел, но чувствовал, что смотрит искоса.
        - Сам знаешь, много небесных ангелов сегодня поляжет от человеческих рук. Люди быстро учатся. Хорошо, чтобы ты сохранил больше сил для битвы, я сам перенесу тебя поближе к Храму. Дальше ты сам. А потом так же точно заберу обратно.
        - Большего и не нужно, - сказал я благодарно. - Спасибо, Азазель! Но ты хоть знаешь, где этот Храм?
        Голос прозвучал загадочно:
        - А вот не скажу, с кем мы его строили, а то рухнет твоя чистая детская вера… Готов?
        - Ко всему, - сказал я. - Ну, почти…
        Он опустил незримую ладонь на мое плечо.
        Глава 9
        Я еще лихорадочно раздумывал над его загадочными словами, как вокруг сгустилась зловещая тьма, голову сжало незримым обручем, я стиснул челюсти и задержал дыхание, но подошвы моих сапог уже твердо опустились на широкий камень, впереди выжженная морозами и северными ветрами каменистая равнина, а далеко впереди скачет на белом коне прекрасный рыцарь в сверкающих доспехах.
        Молодец Азазель, настолько точно все рассчитал, что мои подозрения на его счет только разрослись, как корни быстрорастущего дерева. Ничего придумать не успел, рыцарь уже повернул коня и понесся в мою сторону, однако копье, в отличие от Тамплиера, продолжал держать острием вверх.
        Я широко улыбался, в самом деле рад видеть Сигизмунда, любой из нас рад и всегда встречает с улыбкой человека, что наивнее и чище нас, всем нравится чувствовать себя прожженными сволочами.
        Сигизмунд на ходу легко и красиво соскочил с коня, подбежал и взглянул на меня сияющими глазами:
        - Сэр Ричард?.. Я нужен?
        - Да, - ответил я коротко. - Азазель?
        Над головами громыхнуло:
        - Готово..
        Сигизмунд испуганно вскинул голову, но успел увидеть только тучи, что исчезли в страшной тьме хаоса, а через мгновение на их месте оказалось раскаленное докрасна низкое небо.
        Судя по его лицу, не сразу понял, что это свод исполинской пещеры. Тамплиер, громыхая железом, подошел медленно, всматриваясь в Сигизмунда строго и пытливо.
        Я сказал бодро:
        - Итак, мы в аду! Нравится? То-то. Не каждому удается побывать здесь до того, как потащат к котлам с кипящей смолой. Можете походить, выбрать место, а то и котел попросторнее.
        Сигизмунд пролепетал, лязгая зубами:
        - Но… как…
        Тамплиер хмыкнул, я сказал так же бодро и весело, как положено у настоящих военных:
        - Прости, я не предупредил, но зачем? Знаю, ты всегда готов к схватке со злом. А вон там дальше по дороге вниз будет крепость… назовем ее условно Цитаделью Сатаны, что снова вознамерился устроить мятеж! Потерпим ли?
        Тамплиер, на которого я бросил взгляд, проревел:
        - Уничтожим… уничтожим…
        - Красноречиво, - сказал я с одобрением. - Спасибо, сэр Тамплиер!.. Я вообще-то всегда симпатизировал роду далекое. Ты все понял, Сигиз-мунд?.. Если что не понял, разве это важно? У нас вся жизнь непонятная, зато светлая. Просто выполняй приказы сюзерена и круши врага.
        Сигизмунд воскликнул пламенно:
        - Сэр Ричард!.. Как я был не прав, когда просил освободить меня от присяги верности!..
        Тамплиер посмотрел на меня исподлобья, но смолчал. Я скромно улыбнулся:
        - Ничего, Сиг, я понимаю. Меня часто недооценивают.
        Тамплиер злобно хрюкнул и отвернулся.
        - Я клянусь, - воскликнул Сигизмунд, - отныне и навсегда…
        - Погоди, - прервал я, - не спеши! В общем и целом я иду строго и прямо, придерживаясь линии партии церкви, но иногда делаю зигзаги и прыжки в сторону, дабы не ломиться, а обойти препятствие. Это может обшокировать, вон даже сэр Тамплиер бывал не раз с головы до ног… ошеломлен, настолько чист и трепетен, как бабочка-капустница на северном ветру… Сэр Тамплиер, вы тоже не рекомендуете сэру Сигизмунду приносить мне присягу верности?
        Тамплиер сказал могуче:
        - Ни в коем случае!
        - Вот видишь, - сказал я Сигизмунду.
        Он пролепетал:
        - Но… почему…
        Я повернулся за ответом к Тамплиеру, тот проревел:
        - Сэр Ричард полагает, что ловко и умело обходит препятствия, но мы видим, как он то на одной стороне, то на другой, и уже не знаешь, союзник или враг…
        Сигизмунд смотрел беспомощно то на него, то на меня. Я сказал с оптимизмом:
        - Как видишь, Сиг, двое не советуют!.. Так что твое копье только в твоих руках.
        Он посмотрел на свое копье, голос прозвучал совсем беспомощно:
        - Но как же…
        - Достаточно, - объяснил я, - твоей присяги одному Господу. И вообще… мы все должны присягнуть только Ему, и никому больше. Сэр Тамплиер?
        Тамплиер проворчал:
        - Золотые слова… только с какой целью?
        - Вы больно подозрительны, - упрекнул я. - Пообщайтесь с сэром Сигизмундом, зачерпните у него наивности и веры, поделитесь мудрой осторожностью и недоверчивостью, и наши вооруженные силы быстрого реагирования получат двух опытных героев, одинаковых, как доски в заборе. В армии зачем оригинальное мышление?
        Пока они знакомились и общались, я поглядывал в их сторону искоса, стараясь не мешать, и высматривал Азазеля. Тамплиер для светлых ангелов и для темных одинаково неуязвим ввиду своей верности рыцарским обетам, в основе которых лежат во-обще-то данные Творцом заповеди. Только смертные могут лишить его жизни, а это очень непросто, помню по своему с ним поединку.
        Сигизмунд со своей стороны настолько чист, что никакая магия его не возьмет, святым оружием тоже не поразить, сам святее святых, и только оружие смертных может убить, потому его нужно держать подальше от тех мест, где легионы мятежников составлены из осужденных на муки.
        Уже знакомо коротко вспыхнул белый плазменный свет, яркий, но не режущий глаз, из пылающего ядра вышел Михаил, весь в новехоньких и в блистающих золотом доспехах.
        Я быстро взглянул в сторону замерших Тамплиера и Сигизмунда, сделал им знак оставаться на месте.
        - Спасибо, что прибыл лично.
        - Во плоти ты смотрелся лучше, - заметил я. - Мужественнее. Шрамы украшают не только мужчин!
        Он сказал хмуро:
        - Пусть израненная плоть отдохнет. Да и не могу я в ней передвигаться… достаточно споро.
        - Что случилось? - спросил я. - Что-то нерадостный ты… Ликования не вижу. А каким был вчера!
        Он зло взглянул на меня из-под золотых бровей:
        - Погибли архангелы Иегудиил, Иеремиил и Иофиил.
        - Это помимо рядовых ангелов? - поинтересовался я. - Ах да, их сорок девять миллионов, чего жалеть… Хотя потом стоит поставить обелиск Неизвестному Ангелу.
        - Что? - переспросил он непонимающе. - Какой обелиск? Зачем обелиск? Чем он поможет?..
        - Даст чувство сопричастности, - объяснил я. - А вообще-то, конечно, слава героям.
        - Героям слава, - ответил он автоматически.
        - Трое из высшего Военного Совета убиты, - сказал я. - Можно сказать, фельдмаршалы, а это заметная потеря. Сам по себе фельдмаршал ничего не стоит, но чтобы до него добраться, нужно перебить чертову уйму рядовых, взводных, ротных, батальонных и даже полковников. Сколько осталось?.. Нет, на рядовых плевать, а высших?
        Он закусил губу, брови сдвинулись на светлом челе в глубоком раздумье. Мне показалось, что почему-то избегает смотреть мне прямо в глаза, словно я горилла какая-то несознательная и очень дикая.
        - Старших архангелов, - ответил он нехотя, - было всего четверо. После мятежа. Мятежные не в счет. Это катастрофа!
        Он застыл в горестном раздумье, а я сказал подчеркнуто бодро, полководец должен вселять оптимизм:
        - Ничуть! Разве у нас… прости, у тебя, нет еще двадцати миллионов ангелов попроще? Ну, пусть уже двадцать. Трех особо отличившихся возведем… возведешь в архангелы, только и делов!.. Таким образом убьешь одним камнем двух с лишним зайцев. Враги не узрят твои потери.
        Он спросил с недоумением:
        - Как это?
        - Как было четыре высших, - объяснил я с человеческой смекалкой, - так и осталось! А ты приобретешь трех преданных соратников. Да и остальные взбодрятся, завидев возможность продвижения по службе и к новым крыльям!
        Он посмотрел на меня с отвращением, что дивно перемешивается с уважением.
        - Быстро, - буркнул он, - находишься, смертный.
        - Смертные ограничены во времени, - сообщил я, - потому мы и умные.
        Он сказал, морщась:
        - Это непристойно, однако… да, придется сделать именно так, хотя в этом что-то крайне человечески нехорошее.
        - Вали на меня, - посоветовал я. - В тягостных раздумьях о судьбах мира я освобождаю вас от такой химеры, как совесть!.. Хотя у ангелов, надеюсь, ее и не было, вы же чисты, она вам ни к чему. Но сейчас весь мир насилья мы разрушим, врага убьем, а демониц изнасилуем!
        Михаил промолчал, подумал добросовестно, но ничего не понял, вскинул брови на середину лба.
        - А их… зачем?
        - А зачем тогда и воевать? - спросил я в изумлении. - Вы туг хоть и архистратиги, но почему-то не пользуетесь всеми доступными для народа средствами облагораживания войны чем-то приятным, возвышенным, одухотворенным, воодушевляющим на великие подвиги и свершения!.. Воины должны рваться в бой!
        Михаил посмотрел на меня с великим отвращением:
        - Не понимаю, как Творец мог такому существу отдать мир.
        Я посмотрел на него понимающими глазами:
        - Михаил, а верно, что Люцифер просто чуть опередил тебя?
        Он выпрямился и молвил с великолепной надменностью:
        - Но я остался верен Создателю.
        - Ценю, - сказал я искренне, - это важно - быть верным, всему назло! Особенно Люциферу.
        - Почему?
        - Уверен, - подчеркнул я, - когда Люцифера низвергли, твоя преданность Творцу весьма окрепла. И ты всячески пресекал любые попытки занять твой пост служения и преданности.
        Он поморщился:
        - Таких попыток не было. Во всяком случае, серьезных. Мы монолитны!
        - Армия, - сказал я с одобрением. - Никакой тебе демократии и свободомыслия… Хорошо! Хотя Господь зачем-то допускает и демократию, не понимаю. А демократы охамели и даже отказались выполнять приказы, ссылаясь на свое достоинство, дескать, это их унижает… Михаил, что на твоем высоком и ясном, в смысле, гладком и безморщинном челе? Что за тревога? Не решаешься ввести новых в сан архангелов?
        Он посмотрел на меня испытующе:
        - Ты считаешь…
        - В силу^1^ исключительности обстановки, - пояснил я. - В мирное время это делает Господь, а в бою на место павшего командира становится следующий по званию. Кто у тебя наиболее отличившиеся из ангелов?
        Он подумал, ответил осторожно:
        - Самуил, Селафиил и Варахиил, Задкиил…
        - Это же просто! - сказал я. - Даже не просто, а весьма просто. Первые три с этой минуты - архангелы! Задки илу - приготовиться. Как только кого-то из этой тройки или старых прибьют - он получает крылья с перьями подлиннее. Которые маховые.
        Михаил посмотрел на меня пристально, как бы стараясь понять, где у меня грань между серьезностью и ерничанием. Как будто сам знаю, сама жизнь такая сумасшедшая, попробуй всегда быть серьезным, с ума сойдешь, я же натура тонкая, нежная, ранимая, кроткая, наивная, доверчивая, чувственная, музыкальная, поэтичная…
        - Так и сделаю, - сообщил он сухо, так и не разобравшись в сложной человеческой душе, - потом сообщу.
        Он исчез, я вяло подумал, что хотя архангелов и станет больше, но вряд ли это укрепит так уж сильно дух небесного легиона. К тому же Михаил с потерями не считается, ведь за правое дело, что затраты, главное - разбить врага, с чем я вообще-то согласен, не мои же люди гибнут.
        И еще запомнил: только идеологи рвутся к победе любой ценой, а военные всегда стараются получить победу с минимальными потерями.
        Тамплиер и Сигизмунд подошли тихие, как две мыши в доспехах, Тамплиер молча сопел и всматривался в меня пристально, а Сигизмунд спросил, чуточку заикаясь от волнения, а то и вовсе волни-тельности:
        - Это… был…
        - Миша, - ответил я. - Архистратиг небесного легиона. Мы с ним проводим совместную операцию по ликвидации бандформирования, облюбовавшего нижние уровни ада для своей преступной деятельности.
        Тамплиер промолчал снова, а Сигизмунд пролепетал, заикаясь еще сильнее:
        - Архангел Михаил?..
        - Он самый, - сообщил я небрежно. - Всех надо учить, всем подсказывать… Но ничего, не мы начали эту войну, но мы закончим! Вон сэр Тамплиер уже готов… Сэр Тамплиер, вы готовы?
        Тамплиер рыкнул из-под опущенного забрала:
        - Уничтожить?.. Всегда.
        - Видите? - спросил я. - Сэр Тамплиер готов. Берите пример со старшего боевого товарища. Сейчас он будет товарищем, хотя понимаю, такого товарища… в общем, думаю, война продлится недолго. Мне самому здесь не весьма уютно. Люблю красный цвет, бодрит, но когда столько, то перебор, безвкусица какая-то. Надо будет попенять Люциферу. Вы сами это сделаете или доверяете мне?
        Он вздрогнул, посмотрел дикими глазами:
        - Сэр Ричард!
        - Значит, - сказал я с удовлетворением, - доверяете. Вот сэр Тамплиер тоже как бы доверяет, но не совсем чтоб так уж в самом деле доверяет доверительно. Главное, смотрите на меня и слушайте приказы. После боя будет вам демократия, а пока только диктатура и самодурство тирана, действия и приказы не обсуждаются! Ну, это вы и сами знаете.
        Вдали взвилась красная сухая пыль, Тамплиер всмотрелся с самым подозрительным видом, а Си-гизмунд сразу сказал с восторгом:
        - Это у кого же такой конь?
        Он оглянулся, я сказал как можно небрежнее:
        - Это тот, кто пойдет с нами в первых рядах. В смысле, сзади.
        - Достойный человек, - сказал Тамплиер, ничего не поняв. - И весьма благородный рыцарь.
        Я помялся, говорить или не говорить, лучше бы не, но Азазелю пасть не заткнешь, сказал с той же небрежностью:
        - Он не совсем человек. Хотя да, в какой-то мере рыцарь.
        Тамплиер насторожился, но лишь посмотрел на меня угрюмо, а Сигизмунд спросил живо:
        - Неужто… сэр Ричард, вы не шутите?
        - Его зовут Азазель, - сказал я. - Думаю, вы о нем слышали.
        Азазель на полном скаку остановил коня перед нами, только я обратил внимание, что тот не вспахал копытами землю, а должен был бы при такой скорости оставить глубокие борозды ярдов десять в длину.
        - Приветствую, - сказал он самым веселым тоном, словно не он перетащил только что обоих рыцарей на этот уровень ада, - уже в доспехах?
        - Лорд Азазель, - сказал я, - позвольте представить благороднейших и достойнейших рыцарей нашей великой армии. Это сэр Тамплиер, а это Сигизмунд, самая чистая душа на свете!
        Рыцари поклонились, но очень сдержанно, раздираемые понятными противоречиями. Азазель откровенно скалил зубы, веселый и франтоватый, похожий на ворона на свадьбе.
        - Привал, - сообщил он. - Сэр Ричард поторопился забросить вас сюда, на острие атаки. Основная часть армии только пробивается в эту долину с тяжелыми боями. А вон там передовые отряды архангела Михаила. Им повезло, здесь никого вообще-то нет.
        - Отдохнем, - сказал я с оптимизмом, - перекусим, разомнем кости. А когда подойдут, пойдем во главе!
        Сигизмунд посмотрел на меня тревожно, снова перевел взгляд на далекий блеск золотых кирас и коротких мечей.
        - А там правда… ангелы?
        - Поголовно, - заверил я.
        - Так как, - прошептал он, - мы пойдем… во главе?
        - С песней, - ответил я бодро. - Хотя можно и без песни. Тут много карабкаться нужно, вон какой ландшафт! Но песня наша в душе. Верно, сэр Тамплиер? Вы в душе поете? Громко?
        Он посмотрел на меня зло:
        - Громко.
        - А что поете?
        - Обойдетесь, - отрезал он.
        - Песнь, - согласился я, - дело личное. Угощайтесь!
        Оба с подозрением смотрели на два широких блюда из обожженной глины, в одном я разместил высокую горку тонко нарезанного холодного мяса и сыра, в другой - жареное и печеное, сейчас не до фруктов, а также большой кувшин с вином.
        Тамплиер немедленно перекрестил все, удивился, что не исчезло, перекрестил еще раз, а Сигиз-мунд, глядя на него, проговорил чистым ясным голосом молитву.
        Я сказал с укором:
        - Не верите в защиту Господа?.. Ага, признались, грешники поганые…
        Тамплиер взял вслед за мной пару ломтей мяса и начал жевать, а так как по неловкости захватил далеко не пару, то некоторое время просто жевал и глотал, не разговаривая, зато Сигизмунд только откусил разок и сразу вскрикнул восторженно:
        - Нет, это создано силами света!.. Очень уж чисто и блаженно.
        Тамплиер промолчал, а я поглядывал по сторонам, стараясь поскорее вжиться в этот мир.
        Свет здесь тревожно-багровый, светятся кровавым огнем как стены, так и далекий свод, откуда время от времени срываются тяжелые камни. Даже земля под ногами выглядит так, словно мы на раскаленных углях, но еще Вельзевул заверил, что на всех уровнях ада я и мое войско людей, сколько бы ни привел, будет защищено от жара, который иначе моментально сжег бы нас еще на первом уровне.
        Присмотревшись, можно увидеть огненные реки, что вообще-то ожидаемо, еще больше ручьев, один протекает в трех шагах, то и дело с шуршанием выталкивая остывающий шлак на берег. Когда того стает слишком много, ручей сам себе загородит дорогу дальше и начнет пробивать новое русло…
        По слухам, в самом нижнем, Шеоле, есть еще и глубокие щели с колотым льдом, куда наиболее отъявленных злодеев бросают на какое-то время, а потом выдергивают и суют в огненные реки. Это вроде бы должно увеличивать мучения, но по мне так в общем поддерживается нормальная температура тела, в чем-то промахнулись…
        Сигизмунд насытился быстро, как птичка, слушал Азазеля, а тот рассказал вполголоса, как после той великой битвы и низвержения. Первой Битвы, падшие ангелы принялись обустраиваться в подземном мире, который они назвали адом, а спустя некоторое время, ну лет через сто или тысячу, для бессмертных почти нет разницы, наиболее отважные и настойчивые из мятежных ангелов начали исследовать мир, в котором оказались, уходили по пещерам все глубже и глубже, пока не отыскали настолько гигантскую пещеру, что она одна могла вместить целый мир.
        Асмодей хотел было сразу же поведать о ней Люциферу, но Алфофаниэш, выказывая себя не только великим воином, но и заглядывающим далеко вперед, велел молчать, а Люциферу он доложит сам.
        Но время шло, Люцифер отошел от дел, его место занял деятельный Вельзевул, и открытие нового уровня ада осталось в тайне.
        Когда окончательно вызрела мысль о новом мятеже, часть заговорщиков тайно перебралась в эту часть, перекрыла единственный вход в предыдущий уровень, именуемый Шеолом, скалами, которые при необходимости легко убирали в сторону, и там начали строить собственные крепости.
        - Наша цель, - закончил он, посмотрел в мою сторону и уточнил: - Цель вашего сюзерена сэра Ричарда - добраться до главной цитадели. И, конечно, ворваться в нее…
        Тамплиер прогудел мрачно:
        - Хорошая цель. Одобряю.
        - Замечательно, - сказал Азазель. - Это же теперь и цель небесного легиона и даже всех сил ада, которых ваш вождь как-то сумел натравить на этих новых яростных и непокорных. Они хоть и не дружат и даже не кооперируются, но и небесный легион и армия Вельзевула намерены сокрушить их…
        Сигизмунд посмотрел на меня с восторгом и глубоким уважением, Тамплиер бросил взгляд, полный сомнения.
        Вдали вспыхнуло жаркое зарево, я насторожился, а когда огонь по косой метнулся в нашу сторону, Азазель сказал быстро:
        - Вельзевул. Дает нам время подготовиться…
        Времени Вельзевул не дал, те полминуты, за которые он преодолел неисчислимое количество миль, не так уж и много, я успел сказать торопливо:
        - Сэр Тамплиер, сэр Сигизмунд… Это верховный лорд этих земель Вельзевул! Смирите свои расовые, религиозные, гендерные и видовые предрассудки, держитесь как с великим военачальником союзных войск! Вельзевул с нами, поняли? Он стремится доказать Господу, что исправился честным трудом в пенитенциарной области.
        Они промолчали, все еще обуреваемые, а красный огонь размером с дерево остановился перед нами, из него вышел огромный и массивный гигант в толстой красной коже, похожий на свежесварен-ного рака, зыркнул на меня, перевел взгляд на Тамплиера и Сигизмунда, игнорируя Азазеля.
        - Это все твое войско? - рыкнул он.
        - Многовато, - согласился я. - Достаточно любого из нас, но остальным тоже хочется посмотреть… Мы такие любознательные!
        Он гулко, хоть и невесело хохотнул:
        - Ты все тот же. Смерть придет, и ее перешутишь. Сюда идет Михаил со своей сворой.
        Тамплиер сказал строго:
        - Об ангелах нельзя так неучтиво!
        Вельзевул покосился в его сторону с немалым удивлением.
        - Ого. Да, Ричард, ты подобрал себе под стать. Такие же хамы. Но ничего, в бою учтивость не нужна. Я отойду, веди переговоры сам, хорошо?
        Я кивнул, он пошел обратно, я тихо сказал Тамплиеру и Сигизмунду:
        - А вы чтоб как рыбы в глубоком пруду! Ни звука. Потом поймете, что и почему так гуманно.
        Михаил вышел из такого же огня, но не красного, а предельно белого и чистого, что посрамит любого белого лебедя или голубя. Пламя за ним тут же угасло, сам Михаил держится корректно: воплощение в плоть ограничивает возможности, но Тамплиер и Сигизмунд, судя по их потрясенному виду, все равно едва не пали на колени.
        Рост все тот же, не меньше семи футов, весь сверкающий чистейшим золотом, хоть и в помятой кирасе, со следами ударов на широких наручных пластинах, он подошел уверенными шагами, бросил беглый взгляд на застывших рыцарей.
        - Мне сообщили, - сказал он коротко. - Вы уже готовы.
        - За нашу и вашу свободу, - ответил я красиво.
        Он кивнул.
        - Но почему не взял войско?
        - Оно готовится к бою с Маркусом, - отрезал я твердо и посмотрел искоса, как реагируют Тамплиер и Сигизмунд. - А для этой крохотной операции достаточно ограниченного контингента в составе трех могучих рыцарей и вспомогательного отряда в количестве сорока миллионов ангелов. Ну ладно, пусть двадцати, я не жадный. Даже великодушный, как зришь.
        Глава 10
        Михаил дернулся, побагровел от гнева. Я видел, как уже начал раздуваться, вот-вот взорвется, однако недавнее поражение убавило спеси, сказал усталым голосом:
        - А как ты намерен… управиться?
        - Совместными усилиями, - сказал я так же твердо. - Теперь понимаешь, что зря отверг помощь Вельзевула? Он же предлагал, хоть и не так уж настойчиво, что и понятно, ты же все равно отказался бы.
        Он поморщился:
        - Мой легион против.
        - Но ты сам понимаешь? - сказал я настойчиво. - Хотя бы теперь, после того, что стряслось?
        Он с трудом разлепил спекшиеся от неистового жара губы:
        - Я… да.
        - А у вас что, - изумился я, - демократия? В армии? Да вы с ума сошли!.. Нет, вас нужно от людей изолировать срочно!.. Армия - последняя опора культуры, а мы уже и ее начали разлагать!.. Давай сюда военачальников, будем думать, как усмирить разбушевавшуюся светлую чернь.
        Он скривился, но выпрямился во весь рост, помахал рукой, выгибая ее так и эдак, тайные знаки на тот случай, если враг подсмотрит.
        Через мгновение вспыхнули три плазменных огня, тоже размером с пылающие деревья. Наружу вышли Уриил, Гавриил и Рафаил. Я видел, как Си-гизмунд и даже Тамплиер посматривают с восторженным сочувствием: все трое изранены еще сильнее Михаила: у Гавриила даже кираса пробита в двух местах, откуда все еще тихонько сочится алая кровь.
        Я подумал практично, что не стоило им инициировать три плазменных огня, в одном огненном сгустке энергии на передвижение ушло бы меньше, неэкономные ребята.
        Огненные шары рассыпались за их спинами с тихим потрескиванием. Я сказал жизнерадостно:
        - С боевым крещением!.. Гавриил, ты особенно хорош.
        Гавриил пробормотал настороженно:
        - Спасибо на добром слове. А оно доброе?
        - Доброе, - заверил я. - Ты же надысь прямо из при!
        - Из при, - подтвердил он хмуро.
        Ладонь он продолжал прижимать к пораженному месту. Я сказал еще бодрее:
        - Начало успешное, как вижу! Трети армии уже нет? Думаю, мятежники тоже понесли некоторые потери, а это важно. Зато нами захвачен первый уровень. Это ничего, что говорю «нами»? Вы ведь тоже за правое дело, как и я? Хотя бы частично?
        Михаил сказал, морщась сильнее, чем раненый Гавриил:
        - Да-да, за правое… Но захвачено намного больше.
        - Остальные уровни помог захватить Вельзевул, - напомнил я безжалостно.
        Он скривился.
        - Да, но основную часть битвы мы взяли на себя…
        - Правда, - уточнил я, - уровень и не защищали так уж особенно, но все равно это великая победа!.. Осталось еще шесть?.. Да это ерунда для таких самоотверженных героев!
        Гавриил явно не понял изящной стилистики человеческой речи, смотрит, как ангел на новые ворота, а Рафаил произнес прежним мелодичным голосом, в котором однако прозвучала сильнейшая усталость:
        - Внизу сопротивление будет сильнее.
        - Конечно, - заверил я, - но вы уже созрели до совместных действий с Вельзевулом?
        Они переглянулись молча, Михаил кивнул.
        - Да… совместные… да.
        Я сказал с подъемом:
        - Предлагаю пригласить на военный совет четверых архангелов, вот вы уже тута, и четверых архидемонов по вашей классификации, хотя эти мятежные ангелы вас классифицируют еще интереснее, но не скажу, я больно стыдливый.
        Они замолчали, начали бросать друг на друга осторожные взгляды, наконец Михаил сказал устало:
        - Только мы не желаем вместе с ними обсуждать условия сражения!
        Я поинтересовался:
        - Тогда как продвинетесь дальше? Одно дело одолеть на небесах и сбросить на землю, другое… вы сами сейчас видите особенности войны на грунте с пересеченным рельефом. Скорее всего, остатки ваших оттуда вышвырнут. А ведь вышвырнут, сами понимаете.
        Гавриил хотел было возразить, но скривился и молча приложил ладонь к ране на груди.
        - Вельзевул, - сказал я, - и его войско сами возьмут крепости мятежников. И победа достанется им.
        Михаил дернулся возразить, но Уриил сказал рассудительно:
        - Нам удалось определить, в аду мятежники за это время подготовились к реваншу.
        - Молодцы, - сказал я с жаром. - Ради этого стоило положить половину армии. Главное духовность, а не наши жизни. Точнее, ваши. От этого момента можно и плясать?
        Михаил рыкнул устало:
        - Что предлагаешь ты?
        - Сперва вы должны разделить в своем понимании, - ответил я, - тех мятежников первого поколения и этих новых. А то в вашем определении все еще царит застой.
        Михаил поморщился, но смолчал. Воодушевленный, я продолжил с нажимом:
        - Те, первые, уже практически все поняли, что сглупили. Теперь о мятеже не помышляют, а своей прошлой горячности стыдятся. А эти новые, другое дело. Они и против первых, считая их трусами и предателями общего дела, и, конечно, против вас. Потому и следует их разгромить… причем - объединенными силами.
        Уриил слушал меня внимательно, на светлом кротком лице проступила печаль.
        - А нельзя ли, - поинтересовался он тихо, - нам пройти дальше, пользуясь помощью Вельзевула, но самим поразить мечами этих новых дерзких мятежников?
        - А если у вас не получится? - спросил я. - Или все еще верите?
        Он чуть опустил крылья.
        - Тогда Вельзевул попробует свои силы.
        - Мятежникам будет проще разгромить вас по очереди, - ответил я. - Такое, думаю, даже ангелам понятно. Или нет?.. Тогда вы, голубки, еще дурнее, в смысле - наивнее и чище, чем я думал. Были бы вы людьми, Господь бы вас полюбил, Он дураков почему-то принимает в рай без всяких вопросов.
        Гавриил сказал нетерпеливо:
        - Смертный прав, по мятежникам ударить нужно вместе. Но нам не обязательно идти в одном войске.
        Я запротестовал:
        - Если не будет координации…
        - Будет, - прервал Гавриил и посмотрел на Михаила с вопросом в темных глазах.
        - Как? - спросил я.
        - Координировать, - бросил он, - будешь ты, смертный.
        - Хорошо, - сказал я торопливо. - Однако нужно провести общее совещание военачальников. Я не смогу состыковывать и все мелочи, а вы должны договориться, какими дорогами пойдете, чтобы не контактировать… во избежание спонтанной драки, сколько и чего понадобится на дорогу, с какой стороны кто начнет осаду главной Цитадели.
        - Только штурм, - прервал Михаил.
        - Только штурм, - согласился я, - как скажете… Вельзевул! Эй, Вельзевул! Ты слышишь меня? Если все понял, зови двух-трех с твоей стороны.
        Вельзевул поднялся, бросил в сторону архангелов недобрый взгляд. Мне казалось, что и он вот-вот пошлет заносчивых небесников, но жизнь в аду учит быстрее, чем на небесах, и он, как более разумный, лишь поморщился, сделал шаг и растворился в жарком воздухе.
        Я старательно улыбался и делал вид, что вот такое щасте у нас, все хорошо и все поют, строго поглядывал на Тамплиера и Сигизмунда, и они поневоле стараются держаться с достоинством, спины не гнут, но я видел, насколько оба ошеломлены, и подумал внезапно, что все норм, я сам таким был вначале, но я за короткий срок прошел, даже проскакал на лихом коне огромный путь, и ангелы для меня уже давно не то, чем кажутся всем остальным.
        Вельзевул вернулся с Асмодеем и сурового вида демоном с пылающим гневом лицом, которого представил как Кафциеля. За ними еще подошли с десяток демонов устрашающего вида, но те остались в сторонке.
        - Мы трое облечены, - сообщил Вельзевул и, бросив на меня взгляд, пояснил: - Уполномочены!..
        Я спросил громко:
        - Всеми?
        - От всех уровней ада, - пояснил он.
        - Неужто демократия? - изумился я. - Хорошо, хорошо. Тут ей и место… А еще мне хотелось бы продемонстрировать, что в это кровавое время можно быть и нейтральным, что вообще-то самая верная позиция… Азазель! Явись, я прошу тебя помогать мне. Или хотя бы присутствовать.
        После некоторой заминки, Азазеля я застал наверняка врасплох, он вышел из пространства в трех шагах от меня, бросил угрюмый взгляд. Ури-ил вздохнул с завистью, Азазель единственный из ангелов, хоть светлых, хоть падших, кто выработал в себе способность перемещаться на немыслимых скоростях, не покидая тела из плоти.
        - Ввиду того, - сказал я, - что я здесь и как бы председательствующий… сэр Михаил, не дергайтесь, я же сказал «как бы», свой невысокий ранг понимаю, потому и посредник, не так ли?..
        Михаил проворчал:
        - Ладно, говори.
        - Итак, - сказал я, - слово для объявления имеет его Величество король Ричард, он же паладин Господа, Фидей Дефендер и уполномоченный папой Бенедиктом на решительные действия в защиту нашей церкви и христианской веры.
        Они переглянулись, не зная, как реагировать на неожиданную выходку, то ли ерничанье, то ли что-то хитрое, смертные славятся умением раскачивать ситуацию, получая порой огромную выгоду, потому с ними нужно быть всегда настороже.
        Я вышел вперед и встал крепко, словно врос подошвами в тектоническую плиту, вперил строгий взгляд в Михаила и его архангелов.
        - Время дорого, - сказал я резким голосом, - на дебаты у нас его просто нет. Согласны?
        Вельзевул буркнул:
        - Еще бы.
        Михаил ответил сдержанно:
        - Да.
        - Потому, - провозгласил я, - торжественно объявляю свое решение, обоснованное в жарких молитвах на мучительных раздумьях, долгих обсуждениях с его святейшеством папой римским Бенедиктом, светлыми ангелами и верой в поддержку Господа нашего, мудрого и справедливейшего…
        Под раскаленными каменными сводами абсолютная тишина, все смотрят неотрывно, никто не смеет шелохнуться, кашлянуть или чихнуть, такого затопчут, чтобы не пропустить ни слова, и я продолжил громко и весомо:
        - Мятежные ангелы, некогда отказавшие человеку в поклоне, мною по важной причине прощены за тот неверно истолкованный проступок, но, конечно, при условии, что встанут на защиту человечества.
        Гробовая тишина стала такой, словно вообще показалась бездонной ямой, я ждал, сам не двигаясь и не произнося ни слова, наконец Михаил вдумался в смысл сказанного, вскочил.
        Лицо его побагровело до такой степени, что я испугался, как бы не хватил удар, если такое вообще возможно с ангелом.
        - Прощены? Да как ты смеешь…
        - У вас возражения? - спросил я вежливо.
        - Да! - прогремел он с такой силой, что под сводами заметалось испуганное эхо.
        - Изложите, - предложил я любезно.
        Он прорычал люто:
        - По какой такой важной причине?
        - По истечении срока давности, - сказал я патетически, - учитывая искреннее раскаяние, а также то, что они уже понесли серьезное наказание, находясь в заключении несколько тысяч лет. А также некие появившиеся смягчающие моменты, как ухудшение состояние матери Вельзевула… и прочие удачно подвернувшиеся мелочи.
        Темные ангелы заревели в восторге, но Михаил прокричал трубным голосом, перекрывая шум:
        - Да как ты смеешь отменять приговор Творца?
        Наступила мертвая тишина, я ощутил, как все взгляды скрестились на мне, и, чувствуя нервную дрожь, произнес с королевской надменностью:
        - Я выполняю то, что повелел мне Творец!..
        Уриил спросил сердито:
        - Он так и сказал?
        - Он передал мне этот мир, - ответил я, - и велел мудро управлять им, а я же теперь зело мудр?.. Если испорчу или погублю, спросит с меня, а не с вас! Потому, когда объявляю широкую амнистию, я всего лишь выполняю волю Господа нашего!..
        Гавриил вышел из-за спины Михаила и прокричал:
        - Это самоуправство!
        Ангелы ада молчали в тревожном ожидании, я сам струхнул, но заставил себя широко улыбнуться и ответил подчеркнуто уверенно:
        - Это передача полномочий, а не самоуправство.
        - Какая, - крикнул Гавриил, - передача?
        - Как у солдат, - пояснил я покровительственно: - «Пост сдан. Пост принят». Господь передал, а я принял. И отныне ответственность вся на мне. Здесь, на земле.
        - Но ты не смеешь, - сказал Гавриил с угрозой.
        - Смею, - отрезал я.
        - Их низверг Господь!
        - Не совсем так, - ответил я, - и вы это знаете, но сейчас это неважно. Важно то, что Господь передал всю власть мне. На крохотном участке мироздания, на этой вот земле. А это еще и ответственность, ибо голову снесут мне, если испорчу этот дивный и прекрасный мир, что создал Господь с такой любовью и старанием.
        Гавриил сказал с ледяной угрозой:
        - Но ты не имеешь права отменять повеления Господа нашего!
        - А я что, отменяю?
        - Да!
        - Ничего подобного, - запротестовал я. - Передав мне землю, Господь передал в мое ведение и все, что в ней находится явное и неявное. Леса, горы, животных, муравьев, как же без них, а также места лишения свободы и прочие пенитенциарные объекты.
        - Но только Господь властелин всего на свете!
        - Точно, - согласился я. - Прямо в яблочко!.. Господь всему властелин, а я всего лишь управляющий, да и то не везде, а только на этом крохотном участке, который называется землей. Так что хватит пустопрений, я отвечаю за все, что делаю! И если сказал «амнистия», то это амнистия без всяких иных толкований и кривоплясов. Все ангелы ада отныне свободны!.. Хотите обжаловать - ваше право как свободных существ, хотя вы и не люди, но у нас все меньшинства почти люди в соответствии с нарождающимися правилами толерантности, терпимости и безразличия.
        Глава 11
        Михаил, как глава архангелов и архистратиг, стал еще выше ростом, от него пошло злое сияние, глаза метнули молнию, а голос прогрохотал как гром:
        - Ты, смертный, возомнил себя Богом?
        - Это вы возомнили, - отрезал я, - и даже от Его имени провели какие-то санкции! Думаете, за все это вам не придется отвечать на Страшном Суде?.. В прошлый раз ваша партия, собрав все силы, обрушилась на оппозицию и насильственно, недемократическими методами и без соблюдения процессуальных норм, вытеснила их с небес, захватив власть членами своей фракции!.. Это недопустимо в открытом и прозрачном обществе!.. Хуже того, вы приписали свои незаконные действия Творцу, якобы это Он велел… а в простом народе вообще удалось распространить дикую для нас мысль, что Господь сам дрался с этими якобы взбунтовавшимися ангелами и сверг их с небес на землю!
        Он дернулся, сказал с патетическим негодованием:
        - Те события уже забыты по истечении срока давности. Ты хитро пытаешься увести разговор, что уже почти судебное разбирательство, в сторону!.. Да-да, в сторону, фокусируя внимание на оставшихся в прошлом событиях. Но мы должны опираться на то, что у нас сейчас, и от этой точки опоры плясать…
        - Да, - согласился я, - это вы тогда здорово провернули, воспользовавшись промахами оппозиции! Но это не значит, что условия не могут быть пересмотрены.
        - Не могут!
        Я развел руками:
        - Увы, зачем-то вы их нарушили снова, а это создает серьезный прецедент не только для возврата прежнего дела на доследование, но и для его пересмотра.
        Он покачал головой:
        - Нет. Ни за что!
        Я сказал мирно:
        - Но вы можете пойти на сделку со следствием. Признав некоторые нарушения, вы получите взамен амнистию, как вы верно и сказали, по истечении срока давности. На этом можем и закрыть то старое дело, положить в надежный сейф и запереть намертво печатями Михаила или Метатрона и Вельзевула, что гарантирует сохранность, так как открыть смогут только вместе, а это просто невероятно.
        Он поморщился:
        - Дальше.
        - Вы согласны? - спросил я.
        Он ответил сдержанно:
        - Я пока что слушаю твои… нелепые предложения по урегулированию ситуации.
        - Хорошо, - продолжил я. - Старое дело закроем, однако сегодняшняя ситуация явно вышла из-под контроля. Я имею в виду то, что вы уже хорошо уяснили: немалая часть ангелов из небесного легиона перешла на сторону новых мятежников! Думаю, вам это не нравится так же, как и нам, но вы пытаетесь скрыть улики, так как ваших замешано намного больше, чем со стороны темных ангелов. Оттуда совсем мелочь, а из небесного легиона в коррупции увязли члены высшего звена власти.
        Он дернулся, но не вспылил, а ответил, скорее автоматически:
        - Это домыслы. У тебя нет фактов. И доказательств.
        - Копаем, - сказал я и добавил значительно: - Кое-что накопали, но скоро добавим еще. Так что вам бы лучше пойти на сделку со следствием и в этом случае. А мы обещаем не выставлять неприглядные факты вашей деятельности на всеобщее обозрение.
        Рафаил сказал просительно:
        - Мы бы тоже попросили этого не делать. Сие выставляет все божественные дела в дурном свете. Простой народ не понимает, что Господь в этом не участвует, он сразу начинает кричать, что вся власть виновата, что там все такие.
        - Дети всегда, - согласился и его соратник Уриил, - из единичных фактов делают обобщающие выводы, а люди - еше дети. Потому не все им следует пока что знать. Ваше Величество?
        - Согласен, - ответил я. - Хоть я и человек, но я король, и знаю, не все нужно сообщать народу и электорату.
        Он усмехнулся:
        - Не оценят?
        Я сделал вид, что не заметил замаскированную ловушку, ответил искренне:
        - Не поймут.
        - Вернее, поймут не так?
        - Точно, - подтвердил я. - Они же не знают, что все еще кухарки, хоть и чему-то их учили!.. Понимают все сообразно своему кухарочному развитию. Потому да, согласен, у нас на верхах могут и должны быть тайные договоренности. Тайные от простого народа, но для их же, сволочей, блага!
        Он кивнул, сказал уже с облегчением:
        - Хорошо, на этом и договоримся. Михаил, это разумно. Согласен, мне тоже не нравится, когда смертный говорит слишком громко и смотрит слишком дерзко, но он предложил разумный компромисс, что позволит сдвинуться с мертвой точки и пойти дальше! Вспомни, в какой мы увязли ситуации!
        Рафаил сказал мягким голосом:
        - Я согласен с Уриилом.
        Все трое посмотрели на молчаливого Гавриила, тот поерзал, нахмурился, сказал с великой неохотой:
        - Мне такое не нравится, однако нам в самом деле нужно сокрушить мятежников, а не пытаться одержать верх в споре о престиже. Я согласен с Уриилом.
        Михаил скривился, посмотрел на меня почти с ненавистью.
        - Ладно, - проговорил он с таким отвращением, словно жевал жабу, - мы согласны с тем, что все, кто идет в бой против новых мятежников, на одной стороне. И что они прощены тобой, действующим от имени людей.
        - Отлично, - ответил я, делая вид, что не заметил оговорку, - прощены со стороны людей. Пока этого достаточно. А теперь давайте выработаем диспозицию…
        Азазель подвигал в воздухе руками, между нами возник невысокий изящный столик с непропорционально длинной столешницей. Азазель картинным жестом бросил на нее рулон бумаги. Тот красиво расстелился по всей поверхности столешницы, не выйдя ни на миллиметр за края.
        Я поймал его хитрый взгляд, смотрит победно, сказал небрежно:
        - Масштабируемая, это хорошо. У меня таких сотни.
        - Геенома? - уточнил он.
        - Что гееном, - ответил я тем же тоном, - есть даже новые карты ада Кингсли Эмиса. Хотя вооб-ще-то это несколько не то, однако тоже весьма, я был впечатлен.
        Михаил, не слушая нас, с надменным и раздраженным видом всматривался в карту.
        - Что-то у вас тут слишком сложно, - сказал он. - Семь уровней? Это что, копируете семь небесных?
        - Типа того, - ответил я за Азазеля. - Только пирамида афедроном кверху, а вершиной довлеет вглыбь, типа как у страуса. Это птица такая, что никак не долетит до середины Данапра. Давайте думать, как действовать. Первым там гееном, который в народе все знают, его по-простому и домашнему зовут геенной, дальше Врата Молчания, затем Врата Смерти…
        - Врата Первобытной Грязи, - прервал Михаил в нетерпении, - Могильная Яма, Абаддон и Шеол. Но где крепость новых мятежников?
        Азазель произнес чуточку злорадно:
        - Боюсь, придется пройти все уровни.
        Он нахмурился:
        - Что, в самом деле нашли место даже за Ше-олом?
        - Под Шеолом, - уточнил Азазель. - Учти, они все сохраняли в тайне и от Вельзевула с его людьми! Потому и выбрали такое место.
        Михаил бросил злой взгляд в сторону Вельзевула.
        - Что-то не верится.
        - Что место там?
        - Что Вельзевул не знает, - сказал он еще злее. - Ладно-ладно, это не спор, а мысли вслух.
        - Не хочешь верить, - сказал я обвиняюще. - Надо, чтобы и Вельзевулу досталось?.. Почему?
        Он снова посмотрел косо на Вельзевула.
        - А ты знаешь, почему небесное воинство выросло до сорока девяти миллионов ангелов?
        - Скажи, - попросил я заинтересованно.
        - Демоны в аду продолжают плодиться, - ответил он раздраженно. - Потому при рождении каждого демона в аду на свет появляется ангел на небесах. Тебе показалось, что сорок девять миллионов ангелов слишком много? А сорок девять миллионов демонов?
        Меня передернуло, словно голым выставили на морозный ветер.
        - Жуть!
        - То-то, - сказал он с нажимом. - Я пройду все уровни до Шеола и глубже, где и разгромлю мятежников. Разгромлю и уничтожу. И если кто-то попробует остановить меня раньше - пусть пеняет на себя!
        Он бросил равнодушный взгляд на карту, развернулся и пошел к своим троим архангелам, что сразу же окружили его и засыпали жаркими вопросами.
        Азазель проводил архистратига долгим взглядом.
        - Понять его можно…
        - Думаешь, - сказал я, - Михаил использует новых мятежников, чтобы уменьшить численность старых?
        - А тут и думать нечего, - буркнул Азазель. - Михаил сейчас упорно избегает сотрудничества с Вельзевулом, чтобы не связывать себя никакими обещаниями. Он пройдет до Шеола и глубже с огнем и мечом, уничтожая все на пути. И хорошо, если демонов в аду останется хотя бы миллион.
        Я снова зябко передернул плечами.
        - По мне и то много. Правда, если не будут покидать ада, то мне все равно, сколько их там.
        Он прищурился:
        - Точно?
        Я подумал и признался:
        - Нет. Лучше, чтобы их там было не больше десятка. Ну, пусть сотня. Да, вообще-то понимаю Михаила… Одобрить не могу, я гуманист и либерал, но в душе понимаю и одобряю, как любой гуманист одобряет диктатуру, хотя вслух громко и с пафосом обличает, ибо в приличном обществе нужно почему-то и вести себя прилично, хотя и не хочется.
        Он пробормотал:
        - Странные вы существа. Сколько живу среди людей, всегда что-то новое. Ты как насчет похода?
        Я покачал головой:
        - Моя мечта - лежать на диване и смотреть на все эти походы, держа в руке не меч, а фужер с вином. Но пока не получается. Со дня на день на Землю грохнется Маркус. Мне кажется, он так огромен, что сдвинет земные пласты. Потому важнее дать бой тому, кто прибудет сверху, чем драться в аду. Тут и Михаил мог бы справиться, если бы не.
        - Вот именно, - сказал он мрачно. - Уверен, что светлые и темные не подерутся еще до того, как подойдем к цитадели Алфофаниэша?
        Я молча посмотрел в сторону архангелов, у них там завязался горячий спор, а Михаил, как вижу, первый среди равных, но вовсе не монарх, прикрикнуть на архангелов и заставить отжиматься не может.
        Они все оглянулись на мой мощный вопль:
        - Михаил!.. Вельзевул!.. На минутку ко мне, ваши сиятельства!.. Желательно еще прояснить один момент, иначе наша грандиозная операция по ликвидации мятежников может закончиться грандиознейшим провалом…
        Михаил обернулся и вперил в меня злой взгляд, полный подозрения, не пытаюсь ли в последний момент все порушить, его архангелы выглядят тоже встревоженными.
        С другой стороны Вельзевул и архидемоны тоже смотрят с недоверием, ворчат, злобно поглядывают то на архангелов, то на меня, уже никому не доверяя.
        Я загребающими жестами то ли велел, то ли упросил подойти обе стороны ближе, набрал в грудь воздуха перед решающей минутой.
        - Предлагаю, - прокричал я звучно, стараясь, чтобы в моем голосе слышалась уверенность, - признать то, что Господь видел еще тогда, а вы узрели и убедились сейчас, в последние годы или столетия.
        Рафаил сказал с мягким неудовольствием:
        - Это поняли уже все. Или почти все.
        Я сказал с нажимом:
        - Этого мало! Мало понять. Надо дать понять, что да, поняли. Нужно сказать об этом громко, искренне, убедительно!
        Михаил спросил подозрительно:
        - Что… что сказать?
        - Вельзевул скажет, - крикнул я, потому что в рядах архидемонов началась подозрительная возня, - что был не прав, усомнившись в действиях Творца!.. Он это уже признал, но кулуарно, а извинение должно быть адекватно оскорблению. Потому он должен извиниться не шепотом, глядя в сторону, а громко и перед всеми!
        Шум стал громче, Михаил и его архангелы победно улыбались. Я вскинул руки и прокричал:
        - В гражданской войне не бывает победителей, а только проигравшие! Гражданская война между ангелами… что может быть нелепей? Разве что война между людьми, но мы видим и эту непрекращаю-щуюся дурь… Так что одновременно с Вельзевулом архангел Михаил признает, что превысил полномочия и поспешил с выводами. Одно дело не соглашаться с Люцифером и счесть его преступником, другое - ударить по нему, не дожидаясь решения Всевышнего, который видит дальше и знает больше!
        Вельзевул прокричал гневно:
        - Пусть он извиняется первым!.. Он напал, мы только защищались!
        Я вскинул руки.
        - Тихо-тихо!.. Я смертный, я не ангел, вы сами избрали меня посредником, так как я ни на чьей стороне, а только на стороне людей. Для меня все вы - ангелы, красивые и могущественные. Потому предлагаю вам решить, кто и в какой форме произнесет свое покаяние.
        - Покаяние?
        Я отрезал:
        - Думаете, покаяние придумано только для людей? Покаяние создано Господом для того, чтобы не топтаться в ненависти и старых счетах на месте, а подвести черту и двигаться дальше! Вперед, в будущее.
        Глава 12
        Михаил покосился на мрачных архангелов, все напряжены так, словно вот сейчас готовы вступить в бой за некие идеалы. Гавриил вообще ерзает и то и дело хватается за рукоять меча, Рафаил смотрит с невыразимой скорбью, Уриил и остальные хранят молчание, такие вопросы должен решать архистратиг, на то и армия.
        Наконец Михаил произнес надменно:
        - Что есть будущее? Непонятное определение. Для нас есть только настоящее, ибо мы - Хранители Настоящего. Всегда!
        - Прекрасно, - сказал я с энтузиазмом. - Пусть у вас будет новое настоящее. Правильное. Никакая война не длилась бы так долго и с таким ожесточением, если бы правда была только на одной стороне!.. Вы должны признать, что те и другие были не правы. Разве не видите, именно Господь этого хочет? Точнее, хочет именно этого?
        Уриэль сказал ревниво:
        - Почему ты уверен, что тебе виднее, чего хочет Господь?
        Я ответил скромно, даже глазки приопустил:
        - Разве я не по Его образу и подобию?
        Михаил сказал резко:
        - Ты слишком часто об этом говоришь.
        - Но это правда, - напомнил я со скромным достоинством. - Да вы и сами, если чуть остынете, подумайте, разве Господь когда-либо одобрял войны?..
        - Но Он позволяет им длиться на земле, - напомнил Гавриил со злорадством.
        - Да, - подтвердил я, - но лишь затем, чтобы люди увидели неверность решения проблем с помощью войн.
        - И что, - спросил Уриил, - люди увидели?
        - До одних доходит раньше, - сообщил я, - до других позже, но постепенно поймут все, что выиграть войну так же невозможно, как невозможно выиграть землетрясение. Вы сами убедились, войны кончаются только для победителей!.. Те наслаждаются победой, а побежденный мечтает о реванше, копит силы, строит новые крепости, готовит новые ударные отряды… Михаил, где твои сорок девять миллионов ангелов?.. Оскорбленные и униженные тобой ангелы, низвергнутые в глубины ада, в первые же дни истребили почти половину твоего изнеженного войска в парадных доспехах!
        Михаил поднялся во весь рост, прогремел:
        - Нас застали врасплох!
        Я крикнул:
        - А теперь вы их постараетесь застать врасплох?.. А потом они вас? И сколько будет длиться эта бессмыслица?
        Он умолк, архангелы все еще спорят между собой и с архидемонами, но уже не так яростно, без злобных выкриков. Мне даже показалось, что в самом деле больше стараются подыскать доводы пове-сомее, но, увы, те есть у темных и у светлых, и тоже вроде бы несокрушимые.
        - Дело даже не в том, - крикнул я, - что Господь желает!.. Разве вы сами не желаете справедливости?..
        Михаил сказал оскорбленно:
        - Мы для того и созданы, чтобы стоять на ее страже!
        - Вообще-то вы созданы не для этого, - сказал я миролюбиво, - но это хорошо, что готовы стоять и на страже. Никакая война не может быть справедливой, потому что воевать справедливо нельзя, даже если воюешь за справедливость!
        Мне показалось, Михаил и Вельзевул смотрят с одинаково непонимающими лицами, я уж подумал, не слишком ли красиво я завернул, сам еще не понял, что сказал, просто звучит так весомо и многозначительно, как бы мудро, добавил поспешно:
        - Но если вы поступите правильно, а правильно бывает только так, как говорю я, то вы зело узрите, что и Господь именно этого хочет и ждет от вас!
        Вельзевул выкрикнул с яростью:
        - Чего? Чтобы мы склонились перед Михаилом?
        - Нет, - крикнул я. - Чтобы вы с Михаилом склонились перед ним! Перед Господом! И оба признали, что тогда… погорячились. Поспешили. Один сказал, не подумав, а второй, не подумав, начал действовать. Оба не правы!.. И даже если вы оба считаете себя правым друг перед другом, то перед Господом вы не правы оба!.. И сами теперь хорошо знаете. Можете покаяться молча. Господь читает даже мысли. Ну?
        Михаил и Вельзевул посмотрели друг на друга испытующе, помолчали. Я затаил дыхание, вокруг тоже стало мертвенно тихо. Краем глаза увидел бледные и восторженные лица Сигизмунда и даже Тамплиера, в самом деле величайший момент в истории мира, а главы противоборствующих партий молча стояли друг перед другом, глядя один другому в глаза, и все мы, архангелы, архидемоны и люди, видели, как меняются их лица.
        Благостность я сам ненавижу, но даже на свирепом лице Вельзевула она проступила отчетливо, хоть и ненадолго, и я понял, что оба сделали то, на чем я так настаивал.
        Словно устыдившись того патетического шага, который совершили, переломив нечто древнее в себе, оба отступили на шаг, развернулись и двинулись неверными шагами к своим соратникам.
        Вельзевул тихонько принялся объяснять своим, что отныне последует, а Михаил шагнул ко мне и сказал со странным выражением:
        - Ты столько этого добивался…
        - Наконец-то ты понял, - ответил я. - Теперь, зарыв топор войны, к новым победам?
        Он взглянул на меня испытующе:
        - Ты готов повести отряды в бой?
        - А ты готов за меня полежать в постели? - спросил я.
        - Что?
        - Нет уж, - сказал я, - веди ты. Твоя прерогатива. Я могу пойти во главе свиньи… прости, вы это животное особенно не любите, я имею в виду во главе клина. Если ты не против?
        Он буркнул:
        - Я могу быть против, но вы, люди, похоже, вспомнили о своей независимости. Даже от Творца! Никак не могу понять, зачем Он вам ее дал.
        Я отметил миролюбиво:
        - Михаил… у нас разные задачи. Вы, ангелы, умеете немного, но бесподобно хорошо! К примеру перемещаетесь быстрее скорости света, что кажется немыслимым и противоречит некоторым устоявшимся теориям, но для вас это как два пальца, а то и лбом, о дерево! А мы, как ты знаешь, разве что на лошадке пятьдесят миль в сутки… С другой стороны, нам Господь дал зачатки всего на свете, но самые крохи, так что мы, если честно, еще ничего не умеем, а только барахтаемся да разеваем голодные пасти…
        Он сказал в неудовольствии:
        - А еще умеете говорить долго и непонятно.
        Я ухмыльнулся:
        - Видишь, даже говорить не умеем по-солдатски. Итак, вторая попытка?
        - Они хорошо укрепились, - предупредил он. - Мы потеряли… я даже не знаю, сколько. Боюсь, полегло даже больше, чем мы думаем.
        - Хорош архистратиг, - сказал я с уважением, - даже не знает своих потерь! Мне нравится. Что значит военная косточка!.. Наплевать на потери, главное - противника прижучить. И мы его прижучим.
        Он кивнул, не все поняв, но уже привык больше догадываться, чем понимать, спросил с непривычной нерешительностью:
        - Значит, ты пойдешь впереди?
        - Я и мои друзья, - подтвердил я. - Если и сейчас не одержим победу полную и безоговорочную, мятежники воспрянут. Потому должны действовать быстро, решительно. Зови своих к карте!
        Он повернулся к архангелам, а я помахал рукой Вельзевулу. Он кивнул своим, подошли все четверо злые и собранные, готовые к любым неожиданностям и провокациям.
        Я оглядел их, усталых, изнуренных, потрясенных свершившимся впервые с момента мятежа Люцифера.
        - Все, - сказал я резко, - никаких обвинений!.. Умолкаем! Напоминаю вам то, что вы должны знать намного лучше меня: Всевышний в первую очередь - милостивейший и всепрощающий. Он прощает вас всех, баранов. Потому сверху видит, вся ваша свара для Него драка младенцев в песочнице за красивый совочек. А теперь все смотрим на карту!
        Все еще стоя по разные стороны стола, они осторожно намечали дороги, которыми идти удобнее, а я подумал, что вообще-то действительно можно было бы ввести в ад свои войска Первой Победоносной и Познавшей Радость Побед, ангелы во плоти представляют собой жалкое зрелище, мечи вообще поднимают с трудом, движения неровные, дерганые, какие из них воины…
        Те из мятежных, что облеклись плотью раньше, адаптироваться успели, по движениям не отличить от настоящих людей, однако даже они не ровня в схватке с теми, кто в плоти и родился.
        Тем более никудышные воины из небесных ангелов. Облекшись плотью, они ощутили ту чудовищную тяжесть, в которой мы живем, многие вообще долго не могли подняться на ноги, а самые стойкие и умеющие собой владеть лишь жалко улыбаются. Уже поняли, что здесь им не там, а война на территории противника совсем не то, что у себя на небесах играть на арфе.
        Я видел их, когда эти сверкающие легионы в блеске небесной славы проносились по небу и пропадали по ту сторону портала, но две большие разницы смотреть на все это со стороны, создания из чистейшего света выглядят величественно и устрашающе, другое - увидеть их во плоти.
        Михаил поднял усталые легионы и снова повел огненными тропами в глубь исполинских пещер, спеша опередить Вельзевула. Вельзевул отправился собирать свои войска, Азазель посмотрел ему вслед и сказал с горьким удовлетворением:
        - Теперь вот и начнется по-настоящему…
        - Из темных воины получше, - согласился я, - но ты все же проследи.
        Он усмехнулся:
        - Думаешь, я утерпел бы?
        На его месте вспыхнул короткий черный огонь, завертелась раскаленная пыль. Тамплиер поморщился, Сигизмунд перекрестился и зашептал молитву.
        Я повернулся к ним, оба все еще молчат, словно мыши перед гуляющим перед ними громадным котом.
        - Пусть разведает, - сказал я. - Вы будете смеяться, други, но именно нам троим предстоит вести небесные легионы в бой!..
        Тамплиер тут же очнулся, буркнул:
        - Но они уже пошли.
        Я отмахнулся:
        - Далеко ли пройдут? Разве не чувствуете, что их наступление захлебнется?.. Новые мятежники укрепили свои ряды самыми закоренелыми преступниками, освободив их от мук. А люди, как вы уже поняли, страшная сила!
        Сигизмунд спросил робко:
        - Неужели их много?
        - Людей? - перепросил я. - Думаю, Несколько тысяч наберется. Вернее, несколько сотен тысяч. Или больше. Разве это важно?
        Сигизмунд застыл с открытым ртом, зато Тамплиер прорычал с несвойственным ему сарказмом:
        - Ну да, еще бы…
        - Все преступники мира в аду, - напомнил я. - Все самые великие грешники!.. Так что Алфофаниэш вполне может набрать такую армию, перед которой содрогнулась бы земля. Потому отец Дитрих и перекрывает выход из портала…
        Сигизмунд перекрестился и сказал с восторгом:
        - И теперь мы сразимся с этой армией? Там, внутри?
        - Да, - подтвердил я. - Здесь проход заперли, чтобы не убежала, а там мы ее поймаем и удушим. Все сорок или двадцать миллионов отъявленных преступников, сколько там осталось, разве для нас важно?
        Тамплиер прогудел мощно:
        - Рыцарь не спрашивает, сколько врагов. Он спрашивает, где они?
        - Достойная речь, - воскликнул я. - Учитесь, сэр Сигизмунд! Впрочем, что это я, такое у вас в крови! Это ангелам нужно учиться быть более, а то они все как-то менее, хотя некто тыщу лет стоял с огненным мечом в руке у врат рая, чтобы не пустить Адама взад, но пользоваться им как-то не научился! Или, мягко говоря, не совсем как бы для бездны мрачной на краю.
        Сигизмунд посмотрел с укором, камешек в огород Михаила, это он стоял с огненным мечом, нехорошо такое говорить в отсутствие того, о ком речь, я сам ощутил, что да, занесло, но не признаваться же, что охамел, продолжал тем же бодрым голосом:
        - Вот и доблестный сэр Тамплиер полагает, что с молитвой и мечом пройдем везде, ибо ад тоже наш! Господь, передав землю человеку, передал и все, что в ней находится, как полезные и бесполезные ископаемые, так и живущих в пещерах существ, начиная от тритонов и саламандр и заканчивая гномами, троллями и обитателями ада!
        - Тролли под землей не живут, - буркнул Тамплиер.
        - А в остальном согласны? - спросил я. - Тогда укрепитесь духом, борьба за светлое будущее для всего человечества только начинается. И все придется нам. Ангелы с той известной битвы низвержения Люцифера не сражались, да и тогда сражались… как догадываюсь теперь, не весьма как бы…
        Сигизмунд спросил наивно:
        - Но ведь у них и противники были такие же?
        - В точку, - сказал я. - Устами младенца глаголет сам Бог!
        - Сэр Ричард?
        - Историю пишет победитель, - объяснил я. - После войны, как известно, появляется много героев. И чем война отходит дальше в прошлое, тем сражения выглядят эпичнее, масштабнее. Участники обретают облик великанов, удары все сокрушительнее, победы блистательнее… В общем, диспозиция такова: мы танкуем, в смысле, идем во главе клина и проламываем оборону. Основная задача ангелов - хилить нас и бафить, вряд ли они на что-то большее способны. Враг, понятно, будет стараться истребить их в первую очередь, так мы станем уязвимее.
        Тамплиер прогудел мощно:
        - Понятно. Наша задача - защищать хилеров.
        Я отмахнулся:
        - Да бросьте, сэр. Их еще двадцать миллионов! Одних убьют, другие встанут на их место, куда денутся. Ваша задача ломиться вперед и сокрушить врага!
        - Люцифера?
        - Нет, Алфофаниэша. Он нынешний глава мятежников.
        Сигизмунд в изумлении распахнул глаза, чистые и невинные, а Тамплиер прогудел озадаченно:
        - А Люцифер?
        - Про него забудьте, - сказал я нетерпеливо.
        Он покачал головой:
        - Но как же… А если встретим?
        - Вряд ли, - ответил я честно. - Здесь что-то темнят в этой истории. Я до сих пор не разобрался, кто из них вообще Люцифер. Это у нас с вами имя прилеплено так, что не отдерешь от плоти. Его не убрать, к нему можно только присобачивать допы вроде Ричард Завоеватель, Ричард Прекрасный, Ричард Замечательный, Ричард Чудесный…
        Тамплиер прервал:
        - А если кто-то скажет, что он и есть Люцифер?
        - Это вряд ли, - отрезал я. - Меняя ники, человек отказывается и от взглядов, которые исповедовал тогда. Может быть, он даже аватару сменил, его даже свои не узнают!.. В общем, не умничайте, вы же люди военные, просто ломитесь вперед с «ура», рубите всех, Господь отличит виноватого от сильно виноватого, а безгрешных нет даже на поверхности, если не считать вас с Сигизмунд ом.
        Сигизмунд торопливо перекрестился.
        - Я есмь вельми грешен, - сказал он благочестиво. - Наипаче зело.
        - Все мы грешны, - прогудел мощно Тамплиер. - Изначально.
        - Сочувствую, - сказал я лицемерно. - Хорошо мне, чист, как рыба в озере под дождем. И еще важное напоминание: если лично к вам обратятся даже архангелы, не вздумайте преклонять перед ними колена! Даже перед стратигом!
        Сигизмунд спросил наивно:
        - Сразу ниц?
        - Я те дам ниц, - гаркнул я. - Здесь мы, люди, сюзерены! Земля - наша. Над вами только один сюзерен - я.
        Тамплиер спросил с мрачным подозрением:
        - А Господь?
        - Он духовный лидер, - веско изрек я. - А я исполнительное лицо. Полевой командир. Стратегические задачи ставит Господь, а тактические решения по их исполнению принимаю я. Надеюсь, объясняю доступно? Могу повторить, я поговорить люблю.
        Сигизмунд смотрел чистыми честными глазами, а Тамплиер прорычал:
        - Не нужно.
        - Значит, понятно все?
        - Ничего не понятно, - отрезал Тамплиер, - но это не важно. Командир вы умелый, признаю, и пока что на стороне добра и света, что изумляет не только меня… Так что выполним любую поставленную перед нами задачу. Сэр Сигизмунд?
        Сигизмунд вздрогнул.
        - Да, - ответил он торопливо, - выполним… Но как же, впереди ангелов?
        Тамплиер хрюкнул и посмотрел на меня с великим сомнением.
        - Во главе, - отрезал я значительно. - Сигизмунд, ты стоишь гораздо дороже, чем о себе думаешь!.. Но я все равно тебя пока не продам. Потом… гм, посмотрим.
        Он посмотрел беспомощно, не зная, как реагировать на такую грубую шутку. С одной стороны, мы вроде бы солдаты, а у них шутки все грубые, но если нам уготовано идти впереди ангелов, то как бы должны быть уж и непонятно какими!
        Тамплиер поднялся, с лязгом опустил забрало и взялся за рукоять исполинского меча.
        - Сядьте, доблестный сэр, - велел я. - В вашей доблести никто не сомневается, а кто усомнится, того я сам и с превеликим удовольствием удушу собственными руками, ибо привык защищать доверившихся мне. И вообще давно уже никого не душил!
        Тамплиер снова опустился на валун, вытянул ноги и поднял забрало. Сигизмунд посмотрел на огромного рыцаря и смиренно сел рядом, похожий на него чем-то неуловимым больше, чем сын на отца.
        Азазель вышел из черного смерча, когда я угощал Тамплиера и Сигизмунда бужениной, ветчиной и корейкой, они же оба уверены, что мужчины без мяса жить не могут.
        Тамплиер помахал ладонью над куском мяса, отгоняя взметнувшийся с горелой земли пепел. На Азазеля даже не посмотрел, зато Сигизмунд едва не выронил еду, не сводя зачарованного взгляда со странного ангела, о котором столько легенд и противоречащих друг другу слухов.
        - Началось, - сообщил Азазель с кривой усмешкой.
        - Наступление? - спросил я.
        Он кивнул:
        - Михаил рванулся изо всех сил!
        - Глупо, - сказал я.
        - Конечно, - согласился он. - Спешит пройти как можно дальше. Не хочет делиться победой.
        - До победы еще далеко, - заметил я. - Ладно, мы пока подкопим сил, а михаиловцы и вельзель-вуловцы пусть продвигаются с упорными боями к главной цели. А мы как только, так сразу!
        Тамплиер прорычал:
        - А почему не сейчас?
        - Мы элита, - напомнил я. - Лучшие из лучших! Суперкоммандос. Простых сражений брезгаем. Мы для точечных операций, что всякий раз спасают мир! Пока набирайтесь сил, а наш друг благороднейший лорд Азазель будет весьма информировать в меру своих невероятно хилых сил, чтобы мы ударили токмо в нужный момент!
        Рыцари помолчали, обдумывая, Азазель широко улыбнулся:
        - Готовьтесь. А я понаблюдаю за сражением. Скажу честно, в восторге! Такие масштабы…
        Он исчез на полуслове. Сигизмунд вздрогнул, Тамплиер сделал вид, что его такие трюки не впечатляют.
        Глава 13
        Азазель то появляется, то исчезает, я прекрасно понимал его нежелание сражаться на любой из сторон, везде друзья, видит справедливость доводов обеих сторон, а они практически пятьдесят на пятьдесят. Даже новым мятежникам сочувствует, хоть и не правы, но там трое из тех не смирившихся, что пошли за ним с небес на гору Хеврон, и он чувствует свою вину даже за них.
        Тамплиер и Сигизмунд время от времени напоминают мне, что пора бы в бой, я сообщил Азазелю о проблеме, и он перенес нас на уровень ниже, где мы прошли около двух миль мимо опустевших котлов со все еще кипящей смолой и окровавленными кольями, на которых совсем недавно корчились грешники, которые сейчас с оружием в руках защищают проходы к главной твердыне.
        Михаил, по спешному донесению Азазеля, вскоре все же остановлен, после чего, потеряв уже две трети армии, вынужденно объединил силы с Вельзевулом. Хотя и не смешиваясь, но активно взаимодействуя, они перешли в мощное наступление.
        Темные ангелы и демоны ада армии Вельзевула, как я и предполагал, оказались намного более страшными воинами, чем небесный легион. Первые отряды новых мятежников были просто сметены, и две могучие армии вломились с этого уровня на следующий, там очистили от немногих отрядов противника и спустились на следующий.
        Я продолжал придерживать своих неистовых героев, а лорд Азазель еще дважды переносил нас с уровня на уровень. Даже у меня всякий раз невольная дрожь пробегает по жилам, а про впечатлительного Сигизмунда и говорить нечего, это сплошные вытаращенные глаза и распахнутый рот, куда влетит не то что ворона, но целая стая гусей.
        Мы продолжали путь, указанный Азазелем, я еще и сверялся по карте. Сигизмунд первый начал нервно дергаться, крутить носом, морщиться, посматривать в нашу сторону странными глазами.
        - Сэр Ричард, - спросил он опасливым шепотом, - вы ничего не чувствуете?
        - Как это? - изумился я. - Конечно же, чувствую!.. Впереди честь и слава, великие подвиги!.. А также исполнение нашего Великого Долга перед Первой Заповедью, которую нам дал Господь!
        Тамплиер промолчал, даже и не знаю, понял ли, а Сигизмунд спросил опасливо:
        - Сэр Ричард?
        Я пояснил с мягким отеческим укором:
        - Мы склонны со снисходительным пренебрежением относиться к старинным рыцарским обычаям, забывая, что в них заключена великая мудрость, частенько незаметная в повседневности. Но я знаю, что для великих прорывных побед в науке, гуманизме и человечности нужно поколение победителей, что возвысят человечество на новую ступень гуманизма и демократии!.. Потому мы должны отыскать всех женщин побежденного и поверженного противника и должным образом исполнить свой долг перед человечеством и благодарным будущим, дав ему потомство тех, кто победил, а не проиграл!
        Сигизмунд дернулся, беспомощно оглянулся на Тамплиера, но тот лишь кивнул, дескать, все верно, таков рыцарский долг, породу людскую нужно улучшать.
        - Сэр Ричард… - проблеял он жалобно.
        Я перекрестился и пояснил кротко:
        - Даже церковные деятели высшего ранга впадают в ступор, не в состоянии истолковать слова Господа: «Плодитесь и размножайтесь!», и только старинные рыцарские обычаи хранят сокровенную суть этого завета: «плодитесь» - это оставляйте потомство со своей женой, что правильно и угодно, а «размножайтесь» - это насилуйте женщин побежденного племени, чтобы размножить племя победителя, дать миру тех, кто в крови и пожарах огнем и мечом, перешагивая Через горы трупов и пересекая кровавые ручьи, приведет человечество к вершинам духа, гуманизма и высоким технологиям!
        Мирно беседуя, мы продолжали двигаться вдоль раскаленной стены, что не обжигает, Сигизмунд все больше бледнел, наконец простонал в муке:
        - Неужели вы в самом деле… ничего… не чувствуете?
        Мы обогнули красно-черную скалу, открылся вид на широкую реку Флегетон. Вместо воды в ней течет кровь, от мерзкого запаха помутилось сознание, я с трудом сдержал позыв выблеваться, заверил себя, что это не ангелы сотворили, все подсмотрено у людей, это у нас после ожесточенных сражений текут кровавые ручьи, а то и реки, так что ничего здесь не придумано, все лишь скопировано.
        Приблизились и рассмотрели, как бурное течение несет тела, ударяя ими о торчащие наружу острые камни, это души всяких там робингудов, ПУгачевых, разиных, Скарамушей и прочих кармалю-ков. Кто проливал кровь и совершал грабежи, тому вечно купаться в пролитой ими крови, что жжет их тела, как самая злая кислота.
        По обоим берегам Лес Самоубийц, что вырос из тел, совершивших самое осуждаемое преступление. Деревья выглядят ужасающе мрачно, ветки все с когтями, а корни ядовиты, как ядовит и сок, листья и ветви.
        Тамплиер деловито мерял взглядом реку, вытянул руку:
        - Вон там раскинулась шире, но зато мелко. До середины можно по камням, а дальше глубина не выше колена. Ну, разве что где-то до пояса… Нырять почти не придется. Разве что разок-другой.
        Сигизмунда передернуло, затем согнуло в поясе. Я покосился на мрачно ухмыляющегося Азазеля:
        - А ты чего молчишь?
        - Да так, - ответил он, - интересно. Прекрасный ход мыслей! Чисто человеческий. Гордый вы народ. Увидели реку - надо перейти на ту сторону. Гора впереди? Перелезем!.. Ущелье? Не перепрыгнем, так соорудим мост!
        Тамплиер гордо улыбнулся, а я спросил осторожно:
        - Что, нам мимо?
        - Точно, - сказал Азазель. - Река вон там берет круто в сторону, а вам топать по прямой до самого спуска.
        - А спуск просто спуск или?
        - Или, - ответил он мрачно.
        - А как? - спросил я. - Я триста лет не согласен спускаться даже по скале, а уж лететь… Силы еще есть?
        Он сказал со вздохом:
        - Пока да. Вниз легче. А вот обратно выбирайтесь сами.
        Тамплиер все поглядывал на массивный дворец на высокой горе в полумиле отсюда, что совсем недавно выступил из красного тумана. В зловещем свете багровых пожаров страшно и величественно блещет золотая крыша, высокие колонны тоже из золота, вообще золотом отделан даже цоколь.
        Азазель перехватил его взгляд, понимающе заулыбался.
        - Первым золото обнаружил здесь Маммон, - объяснил он со снисходительной усмешечкой. - Слыхали о таком?
        Тамплиер отрицательно покачал головой, Си-гизмунд проговорил нерешительно:
        - Я что-то слышал.
        - На земле, - пояснил Азазель, - он считался языческим богом богатства и скупости. Здесь стал одним из могущественных демонов.
        Тамплиер пробормотал:
        - Догадываюсь… Золота здесь побольше, чем на земле?
        - В тысячи раз, - заверил Азазель. - А Мамон, тварь жадная, сразу начал добывать с подчиненными демонами… рьяно.
        - Да, - заметил я, - такой дворец отгрохать…
        - Дворец строил не он, - сказал Азазель все с той же усмешечкой, - а великий Мулцибер, слыхал о таком? Он воздвигал у язычников башни, стены и дворцы на их небе.
        - Только у нас он больше известен под другими именами, - ответил я.
        - Правда?
        - Вулкан, - ответил я, - Великий Плавильщик, Гефест, Небесный Кузнец… Жаль, единственный работяга был среди бездельников на небе, а теперь и он тут.
        - Жизнь несправедлива, - сообщил он потрясающую новость. - В общем, Мулцибер выстроил этот дворец, в котором вообще-то нет ничего грандиозного, если сравнивать с теми, что увидите там внизу под Шеолом! У самого Творца такого нет.
        Тамплиер нахмурился, а я сказал смиренно:
        - Да, этот дворец точно краше того, что был у Зевса на Олимпе или у Юпитера… где-то. А насчет дворца Творца… зачем Ему дворец? Он творит миры так же просто, как я творю эритроциты!.. Смотрите под ноги, растяпы.
        Азазель исчез надолго, а когда наконец появится, его шатало, в нашу сторону пахнуло огнем и серой, а когда, кое-как восстановив дыхание, поднял голову, мы все трое вздрогнули, рассмотрев его почерневшее от жара лицо и горящие красным безумным огнем глаза.
        Он выставил перед собой ладони:
        - Тихо-тихо, я с вами.
        Тамплиер и Сигизмунд с обнаженными мечами застыли в боевых стойках. Я спросил быстро:
        - Где тебя так?
        Он ответил хриплым голосом:
        - Шеол. Я был в Шеоле. Там сейчас разворачивается самая грандиозная битва… Силы Михаила истреблены почти полностью, Вельзевул еще сражается, но уже не продвигается ни на шаг. От его армии меньше трети… Воздух полон перьев до самого свода…
        Тамплиер глухо выругался, Сигизмунд вскрикнул в отчаянии:
        - Нам нужно спешить на помощь!
        - Ага, - согласился я. - Там, где погибли десятки миллионов, осталось появиться нам троим, все решить и всех зачем-то спасти. Хотя нас и троих многовато. Можно пойти одному и одной левой, пока правая занята… Азазель, хотя бы цитадель Ал-фофаниэша обнаружили?
        Он ответил измученно:
        - Два отряда прорвались в пещеры, что под Ше-олом, но связь с ними прервалась. Вроде бы что-то успели.
        Я сказал трезво:
        - Тогда нам сразу туда. Под Шеол. Как можно ближе к цитадели.
        Он покачал головой:
        - Я ее не видел, потому не стану даже пытаться.
        - К самой цитадели?
        - Да.
        - А вообще в ту пещеру?
        - Смогу, - ответил он неуверенно. - Только не знаю, смогу ли троих обратно… Понимаешь, это такое жуткое место…
        Сигизмунд спросил пылко:
        - А двоих?
        Азазель пробормотал:
        - Двоих… гм… смогу попытаться… А что?
        - Я могу погибнуть, - предложил Сигизмунд. - При штурме! Во славу церкви!.. И во имя. Разве это не самая славная и доблестная гибель для рыцаря?
        Мы с Азазелем переглянулись, я буркнул:
        - Видишь, какие у меня кадры?..
        Азазель криво улыбнулся:
        - Да… молчу.
        - Все-таки Шеол меня страшит, - признался я. - Какими-то добавочными амулетами можно разжиться?
        Он покачал головой:
        - Сожалею, сэр Ричард и даже ваше монархье Величество.
        - Что?
        - Амулеты там бессильны, - проговорил он. - Любые. Последний уровень ада. Там все бессильно.
        - Тогда как?
        Он сказал с трудом:
        - Тебе придется положиться на свои силы… в том числе и те, что у тебя далеки от святости. Но Господь, полагаю, простит. Все зависит от того, ради какой цели.
        - Да, - согласился я, - цель оправдывает средства, как сказал Господь. Или это сказал не Господь? Ладно, неважно. Просто я страшусь той черной мощи, что во мне, лорд Азазель. Она не совсем… как бы сказать поделикатнее, цивильная. И когда черная ярость затмевает мне рассудок, я не знаю, на чьей я стороне. А убить жажду всех.
        В его глазах метнулось непонятное выражение, но выдавил улыбку и проговорил ровным голосом:
        - Тогда посоветую этим двум рыцарям держаться от вашего меча подальше.
        - А как они для этого сраного Шеола?
        Он с неуверенностью посмотрел в их сторону.
        - Странно, однако у них есть некая защита. То ли чистота устремлений, то ли младенческая невинность, то ли… даже не знаю, но мне кажется, оба в чем-то почувствуют себя даже легче, чем вы, доблестный сэр в черной короне Темного Мира. Вы слишком умничаете, а они чисты.
        - Лепота, - проворчал я. - Весьма!.. Эх, почему мы все любим, вымазавшись как следует, ввалиться к чистеньким?
        Глава 14
        Азазель мучительно долго и старательно копил силы, чтобы доставить нас в самый нижний уровень ада, хотя вниз легче, а вот обратно будет намного труднее. Я же старательно отгонял картину величия свершенного: удалось положить конец древнему разделению ангелов на светлых и темных!
        Голова кружится, вот-вот в самом деле почувствую себя тем, чем так нагло тычу все в нахальные рожи: гением дипломатии и вообще светочем всего на свете.
        Да что там простое разделение: я же уничтожил вражду, великую и даже величайшую, что вошла во все богословские учебники! На самом деле вообще-то удивительно, что продержалось так долго. Объясняю разве что бесконечным сроком жизни ангелов, привыкли к вечности, люди давно бы все поменяли, а у этих если и мятеж, то раз в тысячу лет.
        Правда, за это время помимо светлых и темных образовалась третья фракция, новые мятежники, но и они возникли именно в том месте, где ангелы-демоны постоянно контактируют с людьми, пусть и осужденными на вечные муки.
        Эта фракция, фракция Алфофаниэша, самые дерзкие, активные, неспокойные. Я сам бы им сочувствовал, если бы их деятельность не была направлена на уничтожение человечества. Мне, правда, иногда и на человечество чихать, но, увы, я сам принадлежу к нему, так что буду за него драться, там же и мои вещи.
        - Азазель, - сказал я, - перестань выкручивать себе руки.
        Он зло огрызнулся:
        - А что еще?
        - Проси помощи у Вельзевула, - посоветовал я.
        - Ему самому бы кто помог, - буркнул он. - Михаил разбит вдребезги, остатки разбегаются, только Вельзевул и удерживает оборону.
        - И все же, - сказал я. - Может быть, особая десантная группа сможет сделать то, что не может армия.
        Он сделал круглые глаза.
        - Это… как?
        - Современные методы войны, - ответил я загадочно. - Точечные удары. Идеологическая завеса. Засрать мозги, олибералить, ошеломить и демократически ударить ниже пояса. Или в спину.
        Он оглянулся на отдыхающих Тамплиера и Си-гизмунда.
        - Ты им скажешь такое?
        - Упаси Господи, - ответил я испуганно и перекрестился. - Это же чистейшие души!..
        - Не боишься, что они пройдут, а ты сгоришь?
        Я зябко передернул плечами.
        - Все же рассчитываю, что там… ну, ты знаешь, какое место я имею в виду, там все понимают, что нужны как чистые души, так и очень даже хитрые. Хотя чистые тоже нужны, очень даже нужны, но без хитрых свалятся в пропасть. Чистым овцам нужен очень хитрый… язык не поворачивается назвать его бараном, так что скажем - лидер, харизматичный, талантливый, прожженный, разумный, мудрый, беспринципный, приверженец демократического выбора и ценностей!.. Так что проси Вельзевула.
        Он ответил со вздохом:
        - Вельзевул все еще не растерял остатки порядочности. Так что не слишком перед ним. А то поверит и прибьет, как муху.
        - Зови, - повторил я. - Я могу быть смиреннее зайчика в норке. Или серенькой такой мышки.
        Азазель отошел в сторону, долго шептал там, а затем переругивался с кем-то тихим голосом.
        Я терпеливо ждал, наконец он заговорил громче, произнес достаточно громко:
        - Да, мы уже здесь… Нет-нет, дождемся.
        Я крикнул с места:
        - От меня привет Барбелле!
        Азазель поморщился, но сказал:
        - Сэр Ричард передает привет Наоменде… Да, он такой, наверняка уже прослышал… Ну и что, если другие не знают? Это же проныра, чего от него ждать… Хорошо, ждем.
        Сигизмунд вошел в огненный ручей, дивился, что раскаленный металл не прожигает даже сапоги, Тамплиер увидел и сказал строго, что милость Господа не следует испытывать и не следует ею гордиться. Если что-то дано больше, чем другим, то это не подарок, а только аванс, за который придется долго и упорно отрабатывать.
        Сигизмунд устыдился, выскочил поспешно, разбрызгивая тяжелые брызги жидкого металла, и поблагодарил смиренно старшего товарища. В мою сторону стараются не смотреть, мы с Азазалем голова к голове прикидываем разные варианты, как всех побить, а самим не поцарапаться, а это как-то даже не по-рыцарски, лучше от таких нечесников держаться в сторонке.
        Вспыхнуло красное жаркое пламя, взвыл и затрещал воздух, взметнувшись к своду, но едва Вельзевул вышел из огня, все погасло, и на нашем участке словно бы зашло яркое кровавое солнце.
        Я охнул тихонько, от порубленных доспехов властелина ада пахнет кровью, яростью, огнем и отчаянием, а сам Вельзевул выглядит изнуренным, хотя в глазах все тот же яростный огонь борьбы и жажда победить, пусть даже при этом рухнет весь мир.
        Азазель сказал подчеркнуто бодро:
        - Дружище, ты хорош! И все равно смотришься!
        Вельзевул скривился, смотреться можно по-разному, зыркнул в мою сторону:
        - Уже знаете?
        - О Михаиле? - спросил я. - Это ожидалось.
        - Мои тоже не намного лучше, - буркнул он. - Правда, против нас и выступили самые отборные… Но подготовились они хорошо. Намного лучше нас.
        - А вы готовились? - спросил я.
        Он кивнул:
        - Верно, нас застали врасплох. Ума не приложу, как мы не заметили. Хотя как могли?.. Но Михаил все же воевал отважно. Хоть и…
        Он запнулся, я подсказал спокойно:
        - Дурацки. Здесь все свои, не стесняйся. Но какую-то часть мятежников он истребил, что весьма.
        - Да не столько истребил…
        - …как забросал трупами, - подсказал я. - Это не буквально, выражение такое. Нам нужна победа, а за ценой не постоим. Вельзевул…
        - Слушаю, - сказал он. - Азазель что-то говорил о твоих идеях, но я не очень-то понял.
        - Все просто, - сказал я. - Если перебросить нас троих, меня и Тамплиера с Сигизмундом, вот они глазками лупают, няши такие, мы смогли бы тайно просочиться в нужное место и отыскать ту цитадель Алфофаниэша.
        Он спросил с подозрением:
        - И что?
        - И уничтожить, - ответил я скромно, улыбнулся, добавил мило: - Это же наша цель, не так ли?.. Просто знакомлю тебя с основами новых войн, когда массы дерутся с массами, а лучшие из лучших воинов, особо натасканных на гуманизм, стараются пройти в центр и сразу изъять полководцев. Конечно, истребив охрану и зачистив их семьи.
        Он посмотрел с недоверием:
        - Серьезно? А что скажешь этим своим? Для них же это нечестно, ты только посмотри на них!
        - Не береди душу, - попросил я.
        - Так как?
        - Что есть честно? - спросил я. - И что есть истина, Пилат?.. Это не так важно. Но уже в геенне огонь жжет в шестьдесят один раз сильнее, чем у нас там в костре. На втором уровне жжет в шестьдесят один раз сильнее, чем на первом! Так что да, там внизу вообще…
        Он буркнул:
        - Но здесь же ты не чувствуешь адского жара?
        - Только психологически, - согласился я. - А дальше? Вернее, ниже? Кстати, почему в шестьдесят один раз? Не в десять раз или сто, а в шестьдесят один? Даже не в шестьдесят ровно?
        Он пожал плечами:
        - Наверное, кто-то замерил. Еще до меня. В каждом следующем уровне огонь жжет в шестьдесят один раз сильнее, так что можешь представить жар в самом последнем, Шеоле! А до него еще уровни Могильной Ямы и Абаддона.
        Я зябко передернул плечами:
        - Бр-р-р!
        - Не тревожься, - утешил он. - От первого уровня до второго всего лишь триста лет пешего спуска, столько же от второго до третьего и так далее, между уровнями по триста лет, так что идти не придется, везде Азазель сумеет… Правда, для Шеола сил не хватит, но я помогу. Все-таки ад - мой ад.
        - Знаешь, - заверил я, - что-то мне совсем не хочется участвовать в тех сражениях. Это трусость, да?
        - Это мудрость, - утешил он. - Все-таки лучше триста лет полежать на диване с женщиной, а еще лучше - без нее, чем те же триста лет мчаться через пустоту ради драки. Драка, конечно, цель и счастье мужчины, но больно короткое. Так что, готов?
        Я обернулся к Тамплиеру и Сигизмунду. Они увидели мое лицо, посерьезнели, поднялись. Сигиз-мунд встал почти по стойке «смирно».
        - Конечно, - сказал я возвышенно, - вы готовы для великих дел во славу Господа. Ибо для чего мы родились, как не?.. Потому наипаче на прю!.. Не лепо ли ни бяше?
        Тамплиер ответил мрачно:
        - Бяше, бяше…
        Я обернулся к Вельзевулу:
        - Видите? Вполне облый. И бяшает. Сиг, а ты?
        Сигизмунд вздрогнул, сказал торопливо, чуть не плачущим голосом:
        - Да готов я, давно жду!
        Азазель повернулся к Вельзевулу:
        - А ты?
        Вельзевул зыркнул багровыми глазами из-под скальных выступов надбровных дуг:
        - Я все еще властелин ада, не забыл?
        - Но такой., гм… груз, - сказал Азазель, - ты еще не опускал. Так что давай вместе.
        Мы с Тамплиером и Сигизмундом встали тесно друг к другу спинами, мечи на всякий случай обнажили. Тамплиер с лязгом опустил забрало, он всегда опускает его с этим металлическим стуком, словно это придает некую уверенность.
        Сигизмунд услышал удар железа по железу, больше похожий на грохот молота по наковальне, и тоже закрыл лицо стальной решеткой забрала. Я автоматически поднял руку, но вздохнул и решил довериться плащу Каина.
        - Задержите дыхание, - раздался голос Вельзевула, он прозвучал сильно измененный и донесся раскатисто сверху, - и не дышите, пока не…
        Я набрал в грудь воздуха, услышал, как с шумом вдохнули Тамплиер и Сигизмунд. Что-то крикнул Азазель, раскаленная стена камня перед нами странно изогнулась, словно превратилась в горячий воск, красный цвет стал ядовито-оранжевым, белым, ослепляюще белым…
        …затем оглушающая тьма. Подошвы моих сапог с силой ударились о твердое, я поспешно распахнул глаза и застыл.
        Воздух с шумом вырвался из моей груди, рядом громко выдохнул Тамплиер, а Сигизмунд откровенно охнул и даже, как мне показалось, присел за моей спиной.
        То, что было раньше, показалось цветущим садом в сравнении с тем, куда попали сейчас.
        Грохочущий и взрывающийся гейзерами кипящего металла мир, земля мелко и часто трясется под ногами, зловеще красный туман, словно весь воздух насыщен кровью.
        Тамплиер огляделся, в прорезь забрала блеснули суровые глаза.
        - Это и есть…
        - Место под Шеолом, - сказал я. - Наверное, оно самое. Не думаю, что у Вельзевула кривые руки. Хотя, конечно, он об этой пещере не знал.
        - Тоже мне хозяин, - прорычал Тамплиер с осуждением. - Вот я в своем поместье сперва все-все осмотрел, только потом уже…
        - Азазель нашел первым, - сказал Сигизмунд.
        - Азазель, - буркнул Тамплиер. - Этот демон, как и наш сюзерен, какой-то не совсем такой.
        Красный туман сгустился на миг, из него с таким трудом выдвинулся Азазель, словно проламывался сквозь густые заросли, похудевший и заметно осунувшийся за эти мгновения.
        - Ну спасибо, - сказал он саркастически. - Хотя чего от вас ждать… Ладно-ладно, согласен. Это даже комплимент, я так и понял. Шеол выше. Над нашими головами.
        - А где цитадель Алфофаниэша? - спросил я.
        Он пожал плечами:
        - Где-то близко. Может быть, милю придется протопать. Может быть, меньше…
        - А может, и больше, - прогудел Тамплиер. - Ничего, мы пройдем. Сэр Сигизмунд?
        - Пройдем, - бодро заверил Сигизмунд дрожащим голосом. Он дико осматривался по сторонам, но кровавый туман прячет очертания здешнего мира, отчего выглядит еще страшнее и опаснее. - Сэр Ричард… мы же пройдем?
        - Если не мы, - ответил я, - то кто?
        Тамплиер хмыкнул:
        - Ну да, весь мир только нас и ждал.
        Глава 15
        Азазель подошел ближе, я заметил, что он ежится, словно в раскаленном пекле вдруг стало холодно и зябко. Я и без того чувствую себя вовсе не так, как стараюсь выглядеть, Азазель вроде бы заметил, сказал надсадным голосом:
        - Не обращай внимания. Слишком уж все это…
        - Ладно, - ответил я, - больно вы все нежные. Как светлые, так и темные.
        - Ты же собирался звать нас правыми и левыми?
        Я отмахнулся:
        - Так вернее, но я, как и все, сползаю в привычность. Это называется, «как все люди». У ангелов это привычно, когда все, как один, а один как все, а у нас, понимаешь, мутации…
        Он вряд ли что понял, сказал с глубоким сочувствием:
        - Крепись, мутация. Это последний бой.
        - Он трудный самый, - пробормотал я. - Что там за река впереди? Там вроде бы река или чудится?
        Он сказал уважительно:
        - Заметил? Даже я вижу едва-едва. В аду всего четыре реки…
        - Или аж четыре, - ответил я. - Это смотря как смотреть. По мне так и одной много.
        - Они обычные для этих мест, - сказал он. - А что ты еще хотел? Это Стикс, Ашерон, Флегетон и Коцит. Сейчас вот там впереди самая мирная из них, Коцит.
        - Стикс остался позади, - прервал я мужественным, хоть и подрагивающим голосом, - точнее, наверху. Флегетон уже видели! Так что Ашерон… и все?
        Он кивнул:
        - Вот видишь, как быстро осваиваешься. Чувствуется, что человек, а не… Вообще, тут даже жить можно. Не хочешь попробовать?.. Домик построишь… Ах да, есть еще и пятая, Лета. Она мучений не дает, напротив - освобождает от памяти.
        Я спросил тревожно:
        - Она тоже за спиной?
        - Ад окружен ею, - пояснил он, - но не трусь, памяти лишает только грешников, а сами падшие ангелы сохраняют память о прежних днях величия, что должно бы добавлять им страданий, хотя, как смутно догадываюсь, причина иная. Вы трое тоже ничего не забыли и не забудете.
        Я обернулся на Тамплиера и Сигизмунда.
        - Пойдем втроем, - сказал я. - Впереди я, как ваш сюзерен…
        Тамплиер прогудел задумчиво:
        - Может быть, лучше идти мне? Я покрепче.
        Сигизмунд посмотрел на него в изумлении, затем на меня. Я кивнул, сказал успокаивающе:
        - Как паладин Господа, я из врожденной и весьма развитой скромности всегда готов уступить место. Особенно когда нужно идти на войну или работу. Я скромный, повторяю, до безобразия!.. И после безобразия тоже скромный.
        Тамплиер проворчал:
        - У меня это уже в голове гудит.
        - Однако, - напомнил я со вздохом, - народные массы ангелов, как светлых, так и темных или совсем темных, должны зреть именно сэра Ричарда впереди и на челе. На этом строим нашу честную хитрую политику, что даст нам неоспоримые преимущества в общественной и личной жизни. По крайней мере, мне. Потому как бы вот так сие.
        Сигизмунд сказал преданно:
        - А мы с сэром Тамплиером прикроем вам спину!
        - Спину, - согласился я - это хорошо. А то, говорят. Ною тоже ее прикрыли… но только ее. В общем, прорубим брешь, а остальное стадо ангелов пусть ломится и расширяет.
        Он сказал жалобно:
        - Сэр Ричард, ну не надо!
        - Что?
        - Насчет стада, - пояснил он умоляюще. - Это же ангелы! Меня до сих пор пробирает восторг и энтузиазм…
        - Эх, Сиг, - сказал я. - Когда-то поймешь, что есть только мы, люди. Все остальное - фата морга-на, а также тлен и ночной мираж…. Вот даже Тамплиеру что ангелы, что вот те вороны на дереве… Хотя какие тут вороны? Силиконовые химеры разве что. Силикон - это как бы камень.
        Тамплиер ответил с неудовольствием:
        - К ангелам я исполнен великого почтения. Просто они как бы вне моего мира, вот и не обращаю. Я считаюсь только с тем, что можно потрогать. Или вдарить.
        - Когда захватим крепость врага, - заверил я, - будет кого потрогать во имя воинских обычаев сэра Растера.
        - Сэра Растера? Буду счастлив снова увидеть его и пожать ему руку.
        Азазель вытянул руку, указывая пальцем в багровый туман.
        - Осторожно, - предупредил он. - Здесь даже земля под ногами… не совсем земля.
        Я кивнул, придержал Тамплиера и пошел впереди. Вообще-то велика мудрость Творца, что довел численность светлых ангелов до сорока девяти миллионов! Понимал, что заговорщики второго поколения, как я их называл, все же подготовились намного лучше, чем первые. На самом деле первые, это Люцифер и сотоварищи, никак не подготовились, потому их и смяли достаточно быстро, пусть даже силы Ада возглавлял энергичный Вельзевул с его такой же работоспособной командой.
        Еще хуже с Михаилом, он и его небесный легион, разрастаясь до безобразных размеров, никак не готовились, и война оказалась не войной, а всего лишь беспорядочной и безобразной с точки зрения военного человека дракой.
        Мятежные ангелы нового поколения, учитывая печальный опыт Люцифера, сперва долго все держали в тайне, зондируя почву среди недовольных, затем осторожно приучали к мысли, что нет светлых и нет темных, а есть просто довольные ситуацией и недовольные. И потому все несогласные могут быть в одной команде, объединяя усилия и взаимно усиливая друг друга.
        Как я понимаю, практически все оружие ковалось в аду, в самих нижних ярусах. Точнее, на том самом уровне, что под Шеолом. Тесный контакт с самыми отъявленными преступниками дал возможность пересмотреть стратегию и тактику, вернее, вообще стратегию и тактику, чего раньше не было, но от людей в аду чего только не наберешься!
        - Азазель, - сказал я, - как я понимаю, во главе армий нового мятежа стоят наиболее знаменитые преступники прошлого?
        - Ну?
        - Те, что когда-то во главе армий захватывали города и королевства? Захватывали и предавали там всех огню и мечу?
        Он кивнул:
        - А кто бы поступил иначе?
        - Вот именно, - пробормотал я. - В общем, как я понимаю, абсолютное большинство наказываемых злодеев уже в армии Алфофаниэша?
        Он покачал головой:
        - Нет, это было бы заметно Вельзевулу. Выводили незаметно, переправляли вниз тайком, где они, как ты говоришь, проходили переподготовку и восстанавливали боевые навыки.
        - Но именно из них, - сказал я с уверенностью, - сформированы ударные отряды, которые должны будут убивать ангелов?
        Он промолчал, ответ очевиден.
        - А что, - спросил я осторожно, - твои ближайшие помощники? Я имею в виду Бракиеля, Кохвиеля, Тамиеля…
        Он нахмурился, взглянул на меня испытующе:
        - Решил, раз не со мной, то с мятежниками?
        - Нет, но…
        Он вздохнул:
        - Они мечтатели. Бракиель учил людей наблюдать за звездами, какой из него воин? Кохвиель и Тамиель тоже обожали изучать небо и находить закономерности в движении звезд…
        - Понял, - прервал я. - Ты их просто бережешь? Нет-нет, я не против, как раз наоборот! Людей творческих нужно оберегать даже от службы в армии, а уж от участия в военных действиях… бр-р-р! Сахариэль тоже с тобой?
        - Как и Шахмазай, - подчеркнул он. - Они мне верны, но возьми я их с собой… погибнут в первой же схватке! Бракиель засмотрится на светящиеся стены в разгар сражения, начнет спорить с Кохвиелем насчет природы этого явления… тут их всех и порубят. А вот мы двое рождены для войны, не так ли?
        - Да, - поддакнул я гордо. - Что может быть лучше упоения в бою бездны мрачной на краю? Когда руки по локоть в крови, а ты сладко и с упоением насилуешь жену врага на трупе ее мужа?.. Тем самым мы улучшаем породу людей, давая потомство от победителей, как и завещал Господь!.. Дескать, плодитесь и размножайтесь! Самый первый и самый главный завет, полученный прямо от самого Господа. Остальные уже только через пророков, а там гадай, что передали верно, а где приврали, исказили, недопоняли…
        Он хмыкнул:
        - Ну, это нарочито.
        - С вами говорит напрямую? - спросил я с надеждой.
        - Вы, - напомнил он, - совсем другое. Вы должны до всего доползать сами. Потому облик Творца от вас упрятан… Смотри внимательно! Видишь там впереди и чуть слева?
        Я всмотрелся, но перед глазами маячили странные образования, что двигались и менялись, Тамплиер и Сигизмунд уже идут рядом и тоже всматриваются изо всех сил.
        Одна из багровых гор осталась на месте, начала обретать очертания грозной крепости.
        - Ее защищает Амдусциас, - сказал Азазель, - великий герцог, под его дланью двадцать девять легионов! Еще любит сочинять музыку, довольно скверную, но, признаться, поднимающую дух в битвах… Вон та цитадель, хоть и поменьше, она в миле к востоку, ее контролирует Ваал… а-а, знакомое имя? У Ваала шестьдесят шесть легионов, к тому же сам Ваал хорош как полководец, а голос его настолько хриплый и пронзительный, что может отдавать приказы своим вассалам на любом расстоянии.
        - Завидую, - сказал я.
        Еще с четверть часа мы продвигались скрытно, пользуясь складками местности, Тамплиер ругнулся и оступился от неожиданности, когда рядом вспыхнул огонь, из пламени вышел Вельзевул, такой же огромный, как всегда, но пошатывающийся от усталости.
        - Михаил отступил, - сообщил он. - Совсем. Да-да, его фактически вышибли из ада. Еще чуть-чуть, и оттеснят до самого портала. Вот будет позор, когда он покажется на земле!
        Азазель сказал почти с сочувствием:
        - Но его всего лишь вышибли, а ты… потерял контроль над адом?
        Вельзевул сказал зло:
        - Потерял! Признаю. Они подготовились лучше. Я сплоховал! Да, меня застали врасплох. А вы что тут, решили штурмовать крепость Амдусциаса?
        - С ним воевать трудно, - предупредил Азазель. - Он умеет становиться незримым даже для нас!
        - Тебе виднее, - согласился Вельзевул. - Это у него ты был знаменоносцем?
        Азазель презрительно фыркнул:
        - Я был знаменосцем всей армии Ада!.. И сам ушел, а не так, как ты, когда тебя пинком из армии Абигора!.
        Я сказал примирительно:
        - Мы все со временем пересматриваем свои взгляды.
        Вельзевул насупился:
        - С чего вдруг?
        - Значит, растем, - пояснил я, - умнеем. Только дураки остаются верны старым идеалам. Вельзевул, ты же не дурак? Или… нет, все-таки не дурак, хотя вид у тебя не совсем одухотворенный. Что дальше за этими крепостями, известно?
        Азазель сказал с огорчением:
        - Увы. Это новая область, в эти пещеры не так давно пробили ход. Места паршивые, сами видите, никто не интересовался…
        - Что и дало возможность тайного самозахвата земель, - сказал я, - и самовольного несанкционированного строительства. К тому же на самом узком стратегически важном месте, перекрывая дорогу дальше… Боюсь и представить, что там!
        - Может быть, - сказал он, - дальше ничего и нет.
        Вельзевул нахмурился:
        - Где-то же они держали миллионную армию? Я только не понимаю, как вы втроем намерены брать эти крепости?
        Азазель тоже повернулся к нам, я ощутил, что и Тамплиер с Сигизмундом смотрят на меня с вопросом в глазах, но помалкивают.
        - А мы их не будем брать, - отрезал я.
        Вельзевул нахмурился.
        - Как это?
        - Весьма зело, - ответил я. - Нам ендова потребна победа, а не красивые штурмы крепостей и прочих твердынь. С водружением стягов на башнях. Некогда воевать, дорогие мои! А то бы я, конечно… Потому нужно побыстрее зарыть топор войны… вместе с нашими противниками, и вернуться. Мне страшно подумать, что там сейчас наверху!.. У наших противников что за оружие?
        - В основном, - ответил Вельзевул мрачно, - как и у нас, мечи. Даже щиты редкость. Хотя копья есть, есть.
        - Мечи, - уточнил я, - парадные? Как у вас?
        Он с неловкостью потупился:
        - Сэр Ричард… Кто же знал? Ангелы воевали несколько тысяч лет тому! Да и то бестелесные с бестелесными. Мы не знаем, как воевать во плоти, мы не умеем, а учиться некогда. Боюсь, случится много неразберихи.
        - Много? - повторил я. - А я боюсь, кроме неразберихи ничего и не будет. Вот кто-то половит рыбку в мутной водице… Почему не я?
        Азазель сказал с сарказмом:
        - Не прикидывайтесь, сэр Ричард! Вы не половите только потому, что все уже переловили.
        - Когда я бы успел? - спросил я.
        - Не знаю, - сообщил он. - Но наверняка успели.
        - Вот вы какого обо мне мнения!
        - Хорошего, - заверил он. - Уважаю. Вы ж когда ловите, то и с соратниками делитесь. Лояльность покупаете! Так что вы правильный сюзерен. А битва будет настоящая…
        Я спросил с подозрением:
        - В каком смысле?
        - Как мне доложили, - ответил Вельзевул нехотя, - Алфофаниэш вооружил всех заключенных и преступников, пообещав избавление от мук. За такое те будут сражаться… сказать «отчаянно» - ничего не сказать. Но у вас, людей, особенно у тебя, есть то, чего нет у ангелов. Ни у светлых, ни у темных.
        - Ну-ну, - сказал я заинтересованно, - давай, говори. Обожаю, когда говорят обо мне! Знаю, что я самый замечательный, но приятно, когда другие это видят и признают.
        Он вздохнул:
        - Не знаю как насчет замечательности, даже что-то сомневаюсь в ней, но ангелов Господь творил уже после своих знаменитых слов «Да будет свет!» и даже после того, как отделил день от ночи. Потому ангелы все из света, даже темные. А вот вы, люди…
        Я спросил с подозрением:
        - Эта к чему клонишь? Я знаю, что я не из света…
        - В тебе свет есть, - заверил он, - даже более чистый, чем у ангелов. Это свет самого Творца, которым он поделился с тобой, вдохнув душу. Но в тебе есть еще и первородная тьма, существовавшая до того момента, как Господь решил сотворить мир.
        - Гм…
        - Да-да, - подтвердил он, - в той глине, из которой Создатель тебя слепил, была изначальная тьма.
        Я сказал с беспокойством:
        - Надеюсь, не слишком много?
        - Не слишком, - заверил он, - Господь все предусмотрел. Однако, к несчастью, лично вы, сэр Ричард, где-то умудрились отыскать и вобрать в себя целое море этой довселенской тьмы.
        Азазель сказал ехидно:
        - Свинья грязь найдет!.. Нет-нет, сэр Ричард, это я чисто философски, своим грязным мыслям.
        Я сказал нервно:
        - Я не отыскивал! Это море Тьмы само на меня напало. Я только защищался. Но так как то море было слишком тупое, то моя капля тьмы, хитрая и увертливая, сумела его поглотить и разместить во мне, аки новом сосуде, как образно сказал Христос… Потому оно сейчас во мне. Однако после посещения Храма Истины уже и отныне под полным моим супостатством. Почти под полным. Как мне кажется. Довольно часто. Хотя и редко.
        Он смотрел на меня неотрывно, но теперь я заметил во взгляде всесильного Вельзевула некоторую нерешительность.
        - Чё, - поинтересовался я с подозрением, - смотришь так? У меня что, штаны расстегнуты?
        Он покачал головой:
        - Двойственность. Порок, что превратился в оружие…
        - Чё-чё?
        - Светлых бьешь тьмой, - сказал он, - темных - своим украденным паладинством…
        - Почему украденным? - спросил я изумленно.
        - А что, - спросил он, - не краденое? Тогда откуда оно? Я б точно такому не дал.
        - Ты да, - согласился я с обидой, - ты бы еще и отнял бы что-то, ты всегда ко мне почему-то несправедлив. А я вот тебя почти люблю!.. И вообще, человек хорошо устраивается. У ангелов не было социального отбора, ты о таком слышал?
        Он пожал плечами:
        - А что это… впрочем, неважно. Люди многого достигли, согласен.
        - За тысячи лет строжайшего отбора, - сказал я, - мы такими стали, что лучше и не пробуйте. Мы и переангелим и передьяволим. Широк Федор Михайлович, широк… Но я дерусь с вами плечом к плечу, лорд Азазель. И лорд Вельзевул, если вы не слишком занырнули в свои глыбокие думы. Это земля людей, а не ангелов, так что в ответе за всю мы.
        Вельзевул промолчал, Азазель слушал нас внимательно, покачал головой.
        - Я в бой не пойду. Их я увел с небес на землю, соблазнил тем, что сделаем жизнь прекрасной, а изгнанного из рая человека научим всему, что знаем и умеем сами. А теперь их и предам?
        - Не совсем то, - напомнил я. - В аду те, кто отказался поклониться Адаму, из-за чего вспыхнул бой. А ты и твои сторонники ушли с небес без боя добровольно и даже с разрешения Господа.
        - Все равно, - сказал он горько. - Там мои собратья.
        Я раздирался в горячем сочувствии, но сказал наконец:
        - Сейчас, можно сказать, Судный День. Нужно определиться, ты с нами или с ними. Я бы не стал тебя звать, понимаю твои чувства, но жизнь постоянно чего-то требует. А не выполняешь… применяет штрафные санкции.
        - И все же…
        Я прервал:
        - Погоди! Тебе не обязательно воевать, если такой уж щепетильный. Ты умеешь мощно бафить и хилить, это даже важнее, чем самому переть, выпучив глаза. Ангелы что-то да применят из неконвенционного оружия…
        - Какого-какого?
        - Рекомендуемого к запрещению, - пояснил я. - Когда-нибудь покажу полный список. Напишу и покажу. Что вспомню.
        Он посмотрел на меня исподлобья:
        - Знаешь, ты такой странный, в самом деле могу пойти, хотя, конечно, воевать не буду, а только посмотрю, что там устроили.
        Часть третья
        Глава 1
        Я шагал по этому огненному миру с сильнейшим трепетом, хотя и старался держаться красиво и гордо. Впереди огонь, и этот огонь всюду, хотя в аду есть топи, болота, зыбучие пески, дремучие леса с ядовитыми растениями и кустарниками, однако с любого места виден огонь, земля горит под ногами, текут огненные ручьи, взрывается земля, и в щели выстреливаются под огромным давлением струи раскаленного металла.
        Азазель время от времени предупреждал, что впереди башни из камня, именуемые здесь памятниками, хотя это жилища падших ангелов, нужно пройти скрытно, очень скрытно.
        Я всматривался во все жадно и с широко распахнутыми глазами. Сердце стучит часто и взволнованно, ему по фигу, что я держусь красиво и мужественно, если страшно, то страшно, но человек - это не сердце, что есть и у ящерицы, человек - это достоинство, гордость, прямая спина и такой же прямой взгляд. Вельзевул, словно оправдываясь, начал рассказывать на ходу, что самый тяжелый бой состоялся при попытке прорваться в Шеол, там проход между дворцами Шахрирона и Карти-еля удерживало войско Рамзеса. Легион Михайла был разбит наголову, но он, Вельзевул, успел на помощь и разметал рамзесников достаточно быстро, хотя с трудом и с немалыми потерями.
        Гораздо труднее пришлось с армией освобожденных преступников под руководством легендарного Ганнибала Разрушителя. Потеряв почти треть армии, Вельзевул сумел окружить крепость Шах-рирона и начал смыкать кольцо вокруг цитадели Картиеля, но на помощь Ганнибалу пришел со своей армией Аттила, не менее великий полководец и завоеватель, ударил двумя клиньями. Левый вскоре в панике начал отступать, прямодушные и не искушенные в воинских хитростях ангелы, хоть и темные, с торжеством ринулись преследовать, на что и рассчитывал Атгила.
        После разгрома и полного истребления этих ангелов воинский дух оставшихся весьма упал. Тогда уже Ганнибал, спешно перегруппировав войска, перешел в стремительное наступление.
        Ангелы дрогнули, начали отступать, а отступление вскоре превратилось в паническое бегство. Уриил и Гавриил за это время собрали остатки своей армии, попытались выстроить защиту, но их смели с ходу, почти не останавливаясь, затем пошли захватывать уровни ада один за другим.
        Азазель быстро взглянул на меня:
        - Как там твои?
        Я ответил, скрывая сильнейшую тревогу:
        - Портал перекрыт церковниками. Плюс маги. Там ангелов нет, а люди совсем не простые… Исчадия ада не выпустят на поверхность!
        Вельзевул пробормотал в сомнении:
        - Уверен?
        - Не очень, - признался я. - Но держать оборону проще, чем прорываться, по себе знаешь.
        - Знаю, - согласился он мрачно.
        - Потому не пройдут, - сказал я.
        - Уверен?
        - В этой жизни в чем можно быть уверенным? - спросил я невесело. - Надеюсь. Господь Бог тоже надеется, что у нас все получится. Думаешь, Ему хочется нас уничтожать? Нет, вынужден.
        Снова двигались молча, я даже не заикался, чтобы нас перенесли поближе, увы, ни Азазель, ни сам Вельзевул не бывали в этой части ада, открытого и сохраненного новомятежными ангелами в тайне от своих вожаков.
        Тамплиер в какой-то момент приблизился, вид у него такой, что стукнет или пнет, но манеры победили, всего лишь рыкнул:
        - Сэр Ричард? Сэр Ричард!.. Вы слышите?
        Я дернулся, очнулся от тяжелых дум.
        - Простите, сэр Тамплиер, задумался… Знаете ли, такое горькое разочарование… Я такой прекраснейший мир небесных ангелов выстроил! А он рухнул при первом же, ну пусть при втором, соприкосновении с грубой действительностью. Она всегда грубая, если вы еще не заметили.
        - Грубая? - переспросил он. - Потому что идет с вами? И всего набралась, как собака блох?
        - Нет, - пояснил я вяло, - вообще грубая. Я же мечтатель, поэт, изысканная душа!.. Мечтал узреть дивные красоты!
        Он перекрестился и сказал строго:
        - Только Господь может творить красоту.
        - Вот-вот, - сказал я, - была надежда на этих яростных и непокорных, не склонивших выю, не смирившихся, презревших грошовый уют… Уж они-то, не скованные никакими узкими рамками и догмами, свободные и вольные от всех догм общества… И что я зрю?
        Он посмотрел по сторонам с недоумением:
        - И что?
        - А ничего, - ответил я горько. - Я такого на-представлял! И был уверен, что увижу что-то еще круче и необыкновеннее, чем мое напредставляль-ное!.. Это должно быть ух и ого, а то и о-го-го! Это же загадочный мир темных ангелов, мятежников и ангелов зла, посмевших бросить вызов самому Творцу! Я должен быть сражен, раздавлен и весьма как бы вот так распластан… Но как грустно, что мои наивные детские мечты взрослого дурака вот так жестоко и с размаху прямо о каменный пол!.. Только за это стоит перебить здесь всех, кого встретим. И виноваты или нет - Господь определит потом.
        Азазель тоже прислушивался, я успел увидеть в его глазах даже скрытое сочувствие, но он быстро отвел взгляд, а Тамплиер повторил строго:
        - Прекрасное творит только Господь! Отпавшие от него способны лишь на мерзости и всякое непотребство.
        - Или на жалкое подражание, - согласился я. - И было бы кому - человеку! Которого как только не обзывают. Нет уж, весь этот мир до основанья мы разрушим, ну и затем мы наш, мы новый мир построим…
        Азазель догнал, спросил:
        - Здесь?
        - Нет, - сообщил я, - здесь устроим копи. И шахты. Можно даже металлургический комбинат, чтобы при добыче сразу переработка, сократим расходы на перевозку.
        Он спросил настороженно:
        - А как же ад?
        - Ад можно устроить и на земле, - объяснил я. - Зачем спускаться так глубоко? Здесь даже нечего оставить на исторические памятники.
        Тамплиер посмотрел по сторонам.
        - И что вы ждали тут особо чудесного, если тут Господь не приложил руку?
        - Не знаю, - ответил я честно, - но представлял нечто необыкновенное, не укладывающееся в сознание! Нечто из другого пространства-времени, другой материи и с другими физическими свойствами… не обращайте внимания, это от жары у меня легкое помрачение с элементами эстетического бреда. Возможно, для них и было что-то подобное, ведь Господу поменять даже базовые физические законы, что мне два пальца о дерево! Но ангелы все испортили, по-обезьяньи подражая человеку, которого называли комком мокрой глины и которому отказались поклониться!
        Он хмыкнул, огляделся. Если не считать ужасающий жар, от которого мы защищены, весь мир ада, о котором я думал с трепещущим сердцем и холодом во внутренностях, в самом деле всего лишь черная выжженная пустыня с хрустящей под ногами землей.
        Вдали в красном зареве черные горы, исполосованные багровыми ручьями сбегающей лавы, ежесекундно выбрасывают в небо массы раскаленных камней, миллионы тонн пепла.
        Земля дрожит и глухо стонет, в глубине двигается нечто исполинское, дочеловеческое, с треском раздвигая узкие щели, образовывая огромные пещеры, что переходят одна в другую, а потом ведут вниз, где в конце концов подземный монстр неспешно уходит в кипящую лаву.
        Азазель странно поглядывал на меня, я делал вид, что не замечаю, наконец он пошел рядом, даже стараясь ступать в ногу.
        Я помалкивал, наконец он спросил осторожно:
        - И что… не впечатляет? В самом деле?
        Я покачал головой:
        - Нет.
        - Но это же, - сказал он раздельно и даже с придыханием, - ад! Последний уровень!.. Самый ужасающий!
        - Самое ужасающее, - возразил я, - это человеческое воображение. Видел бы ты, что за ад я навоображал!
        Он некоторое время шел молча, то ли старался понять, то ли не решался сказать что-то очень важное, наконец произнес глухим голосом:
        - Ты человек, что значит - грубая и бесчувственная свинья, потому могу сказать тебе то, что любого ангела ввергнет в глубочайшее уныние, а то и вовсе уничтожит.
        Я спросил вяло:
        - Ну-ну, что это за?
        - Творец, - ответил он лаконично. - Ты о Нем думал?
        - Много раз, - сказал я. - А что?
        Он понизил голос:
        - Вы считаете, что Он недоступен только вам, людям. Свобода воли, то да се, Он вам даже не показывается, чтобы не влиять на ваши поступки! Верно?
        - Примерно так, - признался я.
        Он сказал горько:
        - Даже из нас, ангелов, никто Его не видел! Никогда. Я нарочито расспрашивал Разиэля, который стоит у Его трона и все записывает, старался вызнать у Метатрона, который ближе всех к Создателю.
        У меня оборвалось сердце.
        - И, - спросил я шепотом, - ничего?
        Он кивнул:
        - Ага, и ты ощутил? Ни-че-го. Никто не видел, не слышал, не ощущал. Как будто Он, сотворив мир, куда-то ушел. Или даже мир сотворился сам. Хотя и по Его воле, конечно, все-таки все в мире делается по Его воле?
        - Конечно-конечно, - согласился я поспешно. - Без этого было бы совсем тоскливо. Нет-нет, как может быть мир без Бога? Даже думать о таком не хочу. Даже если Его нет, то все равно он есть, есть!
        Мелькнула безумная мысль, что Творец не просто вдохнул тогда в человека душу, просто переселил ее из Своего тела… хотя у Творца нет тела!., а сам, страшно представить, ушел из этого мира. Ушел навсегда.
        Нет, не хочу даже думать о Его полном исчезновении, Творец должен быть бессмертным, просто обязан!
        Даже думать о таком не буду, страшно. Как ребенок, прячущийся под одеялом, которому нужны то инозвездные цивилизации, то Старшие Братья по Разуму, лишь бы кто-то выше, умнее, мудрее, способный в критическую минуту спасти и вытереть нос.
        Азазель резко остановился.
        - Люцифер, - произнес он ровным голосом. - Наша цель… перед нами. Это замок Люцифера.
        Мы все замерли, только обнаженные мечи в руках Сигизмунда и Тамплиера чуть шевелятся, выискивая цель.
        Вельзевул всмотрелся в красный туман, из могучей груди вырвался тяжелый вздох.
        - Да, - ответил он глухо. - Это его… хотя нет, тот в Шеоле. А этот покрупнее и защищеннее, хотя похож, похож.
        Я всматривался изо всех сил, Азазель оглянулся, пошептался с Вельзевулом, а тот, нахмурившись, с усилием развел руками с таким видом, словно раздвигает тяжелый театральный занавес, и растворился в воздухе.
        Глава 2
        Стена красного тумана разошлась, мы ахнули, увидев мир с потрясающей четкостью, пусть он и остался ужасающе багровым и неприятным.
        Вдали на скальной горе из цельной плиты гранита высится исполинское здание, полукрепость-полудворец, грозное, ощетинившееся башнями, ребрами, зубцами и наблюдающее за окружающим миром через узкие прищуренные бойницы.
        Милтон описал дворец Люцифера, как нечто превосходящее воображение, где множество ворот во все стороны с мраморными ступеньками, что ведут на площадь вокруг дворца, а общий зал, предназначенных для рыцарских поединков, огромен, как поле…
        Я таращил глаза и понимал, что да, там внутри точно как поле, и не простое поле с пасущимися коровками, а в самом деле обустроенное для схваток не только одиночных, но даже командных, когда в состязании сходятся по сотне рыцарей с обеих сторон.
        - Впечатляет, - признался я. - Но, как я понимаю, даже Люцифер, самый близкий к Творцу, никогда Его не видел?
        Азазель кивнул, но поинтересовался:
        - Почему так думаешь?
        - Иначе, - ответил я, - не стал бы вот так с ним пробовать тягаться. Он даже не понимает, Создателю миров дворцы без надобности.
        - Почему?
        - Всевышний ничего не делает для себя, - объяснил я, - а только для человека. Никто из вас этого не знал?..
        Он покачал головой:
        - Ты… уверен?
        - Он и мир создал для человека, - ответил я. - Что, и это новость?
        - Н-нет, - проговорил он с неуверенностью в голосе, - но как-то это было слишком.
        Я спросил в суеверном ужасе:
        - Что, вы Ему не поверили?
        - Не совсем так, - возразил он, - просто показалось, что это как бы некое иносказание. Символическое… Ну как можно было создавать целый мир для такого никчемного существа? Никто же не предполагал, что Творец создает человека на вырост… Вы, люди, Его поняли лучше, потому что в каждом из вас есть Его частица, которую Он назвал душой, а нам это показалось, да и сейчас кажется, уж извини…
        - Неправильным?
        Он пожал плечами.
        - Да, Творец не может поступать неправильно, однако… мог же просто ошибиться? И человек - Его ошибка?
        - Ангелы тоже могут быть ошибкой, - возразил я. - С еще большей вероятностью. Даже этот дворец… самим не смешно?
        Он сказал с неудовольствием:
        - Хочешь сказать, что у вас, людей, подсмотрели? Ну да, но зато сделали куда величественнее, громаднее, красивее! Разве не так?
        - Громадность, - изрек я, - еще не показатель красоты. А трон Люцифера в самом деле, если верить Мильтону, превосходит по великолепию богатства Ормузда и Инда, а также жемчуга и золото правителей Востока…
        - В самом! - ответил он.
        Я хохотнул:
        - Нашел с кем равняться. Ладно, проехали. Люцифер сейчас там? Во дворце?
        - Там Алфофаниэш, - уточнил он. - Никто не знает, где сейчас Люцифер… и каково его нынешнее имя. Мы знаем только самые употребительные ипостаси Люцифера: Сатана, Велиал, Лучафэр… но у него есть и другие!
        Я буркнул, почти не слушая:
        - По прямой туда не пройти. Будем ждать Михаила?
        - Михаила вряд ли дождемся, - сказал Азазель осторожно, - зато Вельзевул вернулся к своим, собирает остатки и в дикой ярости начнет прорываться к нам, усеивая дорогу трупами.
        - Пусть усеивает, - ответил я знающе. - Над каждым трупом потом посадим по яблоне, как делали колонизаторы, истребляя полинезийцев, такие урожаи потом собирали!.. А где он сейчас?
        - Ему всего два уровня, - сказал Азазель. - А нам нужно пока пробраться во-о-он в ту башню. От нее есть прямой проход к цитадели. Не знаю, подземелье или что-то еще…
        - Только бы не подземелье, - проворчал я. - Меня от них тошнит.
        - Может, - согласился он, - и не подземелье. Я здесь не бывал, это через третьи руки некие слухи.
        - Хорошо, - сказал я понимающе, - когда везде связи.
        - Это не связи, - уточнил он, - просто друзья. К той башне можно пройти, как мне кажется, вон по той горной тропе. Кое-где придется трудновато…
        - А твое колдовство? - спросил я.
        Он покачал головой:
        - Здесь все пропитано колдовством неприятеля. Мне лучше и не пробовать.
        Я потерял счет времени, мы поднимались и поднимались чуть ли не по отвесной стене, как мухи или тараканы, Эверест и то пониже. Руки Сигиз-мунда уже не держат его тело в массивных рыцарских латах, Тамплиер подхватывал дважды. Наконец Азазель сжалился и объявил перерыв, но ненадолго, а то заметят, как бы ни прятались.
        Сигизмунд устал так, что не мог удержать в руке кусок мяса, но едва выронил, прямо из раскаленной земли стремительно высунулась зубастая пасть и, ухватив, мгновенно исчезла.
        Он вздрогнул и подобрал к себе ноги. Тамплиер ел почти насильно, понимая, что понадобятся силы.
        Азазель сказал утешающе:
        - Скоро перевалим через гребень. Вниз легче… или труднее. Но таиться придется больше.
        - Утешил, - сказал я нервно. - Мятеж уже не просто мятеж, а как бы народное восстание?.. С претензией на легитимность?
        Он пробормотал нехотя:
        - Похоже.
        - Мятеж, - сказал я, - в самом деле оказался гораздо шире и массивнее, верно? Я сам думал, что дело в самом человеке, так это подавалось вначале. Дескать, нужно было только дождаться его падения и полного истребления, но эта задача считалась уже решенной…
        - Решенной?
        - Ну да, - подтвердил я. - Нужно было всего лишь некоторое время поддержать тот же уровень человечности! Вернее, бесчеловечности в людях. И неминуемая кара постигнет всех и все. А настоящая цель нового мятежа, как видим только теперь, это захватить власть сразу во всех трех мирах: небесном, земном и адовом.
        Он скривился:
        - Надо признать, сэр Ричард, на этот раз они подготовились идеально.
        - Человечество, - сказал я, - по их замыслу будет стерто с лица земли Маркусом, это понятно. Небесные ангелы издавна мечтали взять ее себе, темные ангелы тоже претендуют. Но никто не заметил, что за это время созрело и возмужало новое поколение! И эти новые мятежные, сильные и дерзкие жаждут владеть землей единолично, не желая вмешательства ни небес, ни ада.
        Он тяжело вздохнул:
        - И сейчас они, умело истребив небесный легион, истребляют ангелов ада. А люди фактически уже сброшены с доски опускающимся Маркусом…
        Я с трудом поднялся, чувствуя, как жалобно взвыли измученные мышцы ног.
        - Надо идти. Людей уже не раз пытались сбросить с доски.
        Сигизмунд и Тамплиер встали, лица злые и решительные. Азазель посмотрел на них с глубоким уважением.
        - Знаешь, - проговорил он, - не хочу ни на небеса, ни в ад. Останусь с людьми. Хоть вы и свиньи, но отважные свиньи. И, похоже, Господь вас все-таки любит. Хотя и не понимаю, за что.
        - Но ты тоже любишь, - ответил я. - И тоже не понимаешь. Пойдем?
        - Скрытно, - напомнил он. - Как мыши мимо спящего кота.
        Тамплиер и Сигизмунд, уже не споря, послушно тащились позади, за короткий отдых всего накопили сил, чтобы добраться до гребня, а там, как и обещал Азазель, пошел спуск, не слишком крутой, по расщелинам и ущельям, оскальзываясь на оплавленных от жара камнях, оступаясь, но у всех доспехи настолько подогнаны, что не гремят, не звякают.
        Башня приближается, я старался высмотреть охрану, но нигде никого. Азазель заметил, покачал головой.
        - Отсюда всех увели защищать ворота из Шео-ла на этот уровень. Там узкое горлышко, Вельзевулу придется очень непросто.
        Тамплиер прорычал за нашими спинами:
        - Зато нам ох как легко!
        Я кивнул в его сторону:
        - Видишь, Азазель? Раньше он вообще не понимал, что такое шутки. А сейчас острит направо и налево, вот-вот в пляс пойдет. Или петь начнет. Человек растет в борении, в трудностях! А Тамплиер тоже как бы человек. Хотя и не похож.
        Тамплиер глухо заворчал, но ничего не сказал, всматриваясь сквозь узкую щель забрала в медленно вырастающую стену башни.
        Сигизмунд сказал за нашими спинами:
        - Двери нет, окна очень высоко… Как войдем?
        Азазель повернулся ко мне:
        - Сэр Ричард, вопрос к вам.
        - А если войдем с некоторыми разрушениями, - поинтересовался я, - это допустимо в данной ситуации?
        - Допустимо, - ответил Азазель. - Только чтоб не всю башню.
        Я сосредоточился, долго ничего не получалось, явно далеко меня занесло, наконец как будто удалось вздохнуть, и в ладони ощутилась холодная рукоять молота Тора.
        Азазель сказал с неуверенностью:
        - Лучше подобраться ближе… Не добросишь.
        - Доброшу, - возразил я, - но чтоб сделать тебе приятное…
        Он пополз следом, я старательно прятался за обломками красных скал, хотя охраны вокруг башни нет, это не значит, что нет и на крыше наблюдателей.
        Азазель замер, когда я привстал и широко замахнулся. Молот вылетел из ладони как стрела утяжеленного гастрафарета, сразу же бешено завращался в стремительном полете. Мы видели только сверкающий диск, что ударился в каменную стену.
        Раздался треск, похожий на взрыв. Во все стороны брызнули мелкие осколки камня и взвилась пурпурная пыль. Тамплиер тут же ринулся к пролому, Сигизмунд помчался следом, перед самой дырой опередил и прыгнул в темную дыру, куда прошло бы стадо слонов с паланкинами на спинах.
        Я ухватил возвращающийся молот, бросился за рыцарями. Азазель, обещавший не принимать участия в боях, спешил в двух-трех шагах сзади.
        Тамплиер уже стоит посреди просторного помещения, винтовая лестница ведет вверх, первым по ступенькам ринулся Сигизмунд.
        Азазель остановился в проеме и с беспокойством оглядывался.
        Тамплиер перекрестился.
        - Как здесь нечисто, - произнес он с великим отвращением.
        - Еще бы, - согласился я, - это же ад! Где увидишь еще столько золота?
        Вообще, как козе понятно, золота и драгоценностей больше всего в аду, сатана там правит бал, люди гибнут за металл. Где еще быть золоту, как не в аду, а что оно есть еще и наверху, где люди, так и это понятно: где люди, там и свой ад. И драгоценности, украшения, что не весьма достойно человека чистого и благочестивого, но присуще всяким там, тоже среди людей в достаточном почете.
        Даже стены отделаны золотом, хоть и не сплошь, но каждая завитушка, выступ или намек на выступающие из стен колонны покрыты толстым слоем золота, украшены драгоценными камнями, хотя слишком уж пестро, нелепо и безвкусно.
        Не знаю насчет тех ангелов, что остались там наверху, однако по мятежным видно, что человека назвать всего лишь мокрым комком глины весьма поспешили.
        Все, что создали в аду, нагло и бесстыдно слизано с работ человека. Только и того, что крупнее, толще, величественнее, но ни одной своей идеи я не заметил, в смысле - нечеловеческой.
        Что вообще-то и понятно: Творец вдохнул в человека душу, то есть часть себя, а вместе с нею и свою способность творить, создавать, придумывать, изобретать. Ангелам же дал то, для чего они и созданы, как посланцы его воли: мгновенная скорость, сила и величие, чтобы сразу было зримо, от кого припорхали и чью волю вещают.
        Я вздохнул свободнее, а плечи расправились сами. Думаю, как бы сами ангелы ни задирали носы, но даже эти их цитадели, нечто среднее между исполинскими крепостями, замками и попыткой превратить их во дворцы, молча кричат, что все слизано с того, что выстроено руками человека.
        Я не удержался от вопроса:
        - Но… почему?
        Азазель переспросил:
        - Что, смертный?
        Я признался:
        - Честно говоря, все-таки ожидал нечто необыкновенное. Вы же, ангелы, совершенно иные существа, однако это же… дворец… ну пусть огромная башня, башня людей! Ну, не совсем людей, у нас нет такой роскоши и богатства, но люди делают именно такие дворцы, только поменьше и победнее!
        Тамплиер, не слушая, поднялся на несколько ступенек и, задрав голову, следил за тяжело бегущим наверх Сигизмундом. Азазель посмотрел на рыцаря, поморщился.
        Я видел по лицу, что мой вопрос чем-то оскорбил, но он собрался и ответил с мирным достоинством:
        - Ты сам знаешь и не раз это говорил, мы, ангелы, не способны к творчеству. Творить может только Создатель, а еще человека вылепил из глины по своему образу и подобию, что значит - со способностью творить. Вот человек и творит… по большей части глупости, порой вообще нечто невообразимое, но иногда ему удается что-то стоящее…
        - Понятно, - сказал я, - те ангелы, что бывают на поверхности, приносят украденные чертежи?
        Он поморщился.
        - Падшие ангелы практически никогда не выходят в мир людей.‘Другое дело - демоны, рожденные ими от земных женщин. Эти да, видят много, запоминают, рассказывают. В аду все делается медленнее, но добротнее.
        - Еще бы, - сказал я с завистью, - мне бы таких строителей! Хотя Соломону когда-то удалось… Ладно, сейчас этот вопрос не стоит. Даже не сидит, а валяется где-то на обочине. А стоит во весь рост главное… зачем мы сюда перлись?
        Азазель, не слушая, шел вдоль стены, щупая ее кончиками пальцев, дважды прикладывался ухом, хмурился, бурчал что-то.
        Я пошел за ним, он резко остановился и указал пальцем:
        - Вот это место!.. Можешь разбить так, чтобы не разнести все?
        - Это зависит, - ответил я и взвесил в руке молот.
        - От чего?
        - Влажности, - пояснил я, - температуры, направления муссонов и пассатов, вспышки на солнце и, главное, настроения… Не каркни под руку, сосредотачиваюсь зело и обло…
        Молот ударил со страшной силой, как показалось, но осколки не брызнули по всему помещению, а послушно ссыпались на пол.
        Обнажилась тайная ниша, Азазель протянул было руку, но отдернул и повернулся ко мне:
        - Лучше ты.
        - Конечно, - согласился я, - всегда сперва на лягушках или собаках. Или на людях.
        Глава 3
        Он хмыкнул, я рассмотрел в полутьме схованки толстую книгу с тонкими металлическими листками, такие, как догадываюсь, не поддаются коррозии, хотя даже не представляю, как их изготавливают.
        Я осторожно вытащил ее, стряхнул пыль и мелкие камешки, нападавшие от разбитой стены. Книга тяжелая, переплет из металла, две застежки с фигурными замками в виде оскаленных львиных голов.
        Мои пальцы отдернулись сами по себе, когда обе негромко зарычали и показали зубы.
        - Тихо, - сказал я, - иначе поотрываю.
        Головы замолчали, морды озадаченные, такое слышат впервые. Я с некоторой боязнью поднял переплет, тупо посмотрел на титульную и перевернул страницу дальше.
        С первой же главы, если тут поглавно, буквы пошли вспыхивать, как искорки в медленно догорающих угольях, жар побежал с одной на другую, как вверх-вниз, так и в стороны, образуя некий причудливый узор, но слишком быстро меняющийся, не успеваю уловить закономерность, хотя вот-вот ухвачу, что-то странно знакомое, почти понятное и близкое…
        Я осторожно перелистывал, но после пятой страницы все остальные пошли пустые, чистые. Хотел закрыть, Азазель сказал до жути серьезным тоном:
        - Не смей…
        - А чего? - спросил я.
        - Не чуешь?
        - Я вообще-то чуйный, - сообщил я с достоинством, - но в данном конкретном случае…
        - Книга смотрит в тебя, - прервал он. - Не двигайся и не думай о глупостях.
        Ага, не думай, как только он это сказал, так эти вот глупости и полезли в голову целыми стадами. Я гнал их с усилием, но на смену вламывались еще более гнусные, что за хрень, я же не такой, по крайней мере не весь, а тут как будто я чудовище какое обло, озорно и лаяй, ничего хорошего, и даже хорошее какое-то не совсем хорошее, есть в нем оттенок и очень даже ненашего…
        Азазель хранит молчание, я тоже помалкивал, не представляю, как это книга может всмотреться, однако он ждал, книга тоже молчала, я уже начал покряхтывать и переступать с ноги на ногу, снова долгое время ничего не происходило, затем на чистой странице начали проступать значки древнего письма.
        Они показались намного более четкими и рельефными, чем те, которые я успел увидеть в начале книги. Невидимая рука пошла писать буквы, Азазель оживился, встал со мной плечо в плечо и начал произносить эти слова или фонемы вслух, но на некем архаичном древнем языке, что, возможно, и не язык вовсе.
        Иногда ускорял свой речитатив, иногда замедлял, пару раз вообще остановился, словно ужаснулся чему-то, застыл с раскрытым ртом и вскинутыми бровями, но наконец вздохнул и пошел шлепать губами дальше.
        Книга захлопнулась, не дав прочесть ему страницу до конца. Мне показалось, что стала втрое тяжелее.
        - Куда ее теперь? - спросил я. - Положить взад?
        Он отмахнулся.
        - Лучше возьми с собой. Там еще столько… А сейчас сдвинь вот эту… преграду.
        Я в недоумении посмотрел на торчащие глыбы, окружающие нишу, откуда вытащил книгу.
        - Какую преграду? Стену?
        - Да, - сказал он быстро.
        Я сказал зло:
        - Одурел?.. Да ее сто волов не повернут!
        - Поверни, - сказал он еще быстрее, - поверни, или нам всем здесь конец!
        Я ухватился за край дыры, потащил с таким усилием, что чувствовал, как мышцы лопаются, а сухожилия рвутся. Глупое ощущение, однако сухо треснуло, по стене пробежала вертикальная трещина, и часть стены послушно заскользила по гладкому, как лед, полу.
        Похоже, мелькнула мысль, когда-то эта гора поворачивалась, повинуясь небрежному движению пальца, потом приходилось прикладывать ладонь, затем поворачивать обеими руками, но колдовская мощь все слабеет с каждым столетием, и скоро в самом деле придется запрягать сто волов, чтобы сдвинуть…
        В стене страшно заблистали короткие злые молнии. Контур высокой двери с коническим верхом сперва только наметился, но едва щель стала достаточно широкой, Азазель первым шагнул в темноту, и я догадался, что там нет засады.
        Не просто дверь, а начало тоннеля, по обе стороны от входа начертаны крупные знаки с ладонь и даже больше, я их привычно называю рунами, хотя это больше похоже на иероглифы, пиктограммы или вовсе импы.
        За спиной раздался топот, сопящий Тамплиер догнал первым, обеспокоенно оглянулся.
        - Сейчас Сигизмунд будет… Дверь можно не закрывать?
        - Если Вельзевул успеет, - пояснил Азазель, - то воспользуется. Хотя вряд ли.
        Он быстро заскользил вдоль левой стены тоннеля, повторяя все его изгибы, словно невесомая тень, несомая сквозняком. Уж и не знаю, как у него это получается, только что во плоти, потом снова бестелесный дух, а затем без всякого заметного перехода идет весомо зримо, топает и сопит…
        Шли, как мне показалось, то ли час, то ли сутки, у меня в тоннелях искажается пространство-время, оно у меня сугубо личное. Наконец впереди за очередным изгибом багровой скалы, по которой медленно и страшно сползают чугунно-масляные потеки, торжественно выступила из красной тьмы массивная и побитая коррозией металлическая дверь с полоской осыпавшейся на пол ржавчины.
        Я спросил нервно:
        - Снова заклятия?
        Азазель не ответил, долго шарил по стене. Мы ждали, Тамплиер и Сигизмунд уже привычно обнажили мечи и встали спина к спине.
        Под ладонью Азазеля нехотя сдвинулся в сторону небольшой кирпич. Азазель довольно хрюкнул, а я с изумлением уставился на связку ключей в его руке.
        - Это что… ты их туда и положил?
        Он усмехнулся:
        - Здорово бы, да?..
        - От тебя, - сказал я обвиняюще, - всего можно ждать!
        - Я не настолько, - ответил он, - не настолько, как ты говоришь. И вообще. Дело в том, что ангелы мыслят не так широко, как люди. Не так разнообразно.
        - И что?
        Он объяснил:
        - Я бы спрятал ключ именно здесь.
        - Потому искал тоже здесь?
        - Видишь, - сказал он, - уже понимаешь наш не такой уж бесконечный мир.
        - Я хотел бы, - сказал я искренне, - чтобы он был бесконечным!
        Он поежился.
        - Не кажется, что в таком мире было бы неуютно?
        Я смолчал, это в его мирке было бы неуютно и скучновато, но даже Азазелю, самому вольному из ангелов, не понять, смотрел, как он вставляет ключ в скважину.
        Дверь выглядит настолько тяжелой, что даже не представляю, чтобы ее когда-либо открывали вручную. Азазель трижды повернул ключ, вытащил, вставил на его место другой, тоже повозился с ним, а потом еще и с третьим.
        И даже тогда дверь оставалась мертвой, и лишь когда вытащил, нечто надсадно заскрипело на той стороне. Вся масса двери пошла вдвигаться в стену, хотя не представляю, как это она делает, если сама толщиной с эту стену.
        Азазель отступил на пару шагов, с довольной улыбкой сделал приглашающий жест.
        - Я отважно пойду за вашими широкими спинами, - сообщил он. - В арьергарде. Если что, успею героически удрать.
        - Говори, - сказал я, - мудро.
        - ЧТО?
        - Удрать мудро, - пояснил я. - Для самоуважения нужно всегда находить в своих поступках мудрость и величие. И другим это втемяшивать.
        Он пожал плечами:
        - Зачем?
        - Неважно, - ответил я, - ты поосторожнее…
        Впереди засопело, из-за поворота вырвалась толстая струя жаркого пламени. Следом по камню заскрежетало, словно бригада усталых камнерубов тащит за собой по каменному полу связку стальных кирок.
        Я поспешно отступил, скрежет тоже затих. Тамплиер и Сигизмунд держат мечи наготове, вот-вот без приказа ринутся в бой спасать сюзерена, что во-обще-то похвально, но пока рано.
        - Тихо, - велел я. - Сперва надо бы… Эх, перископ бы сюда… Зеркальца ни у кого нет?.. Ладно, что такое жизнь, как не сплошной риск…
        Я быстро высунулся и тут же отдернул голову обратно, а мимо пронеслась чуть ли не стена жаркого пламени, заставив всех жадно хватать ртами сразу накалившийся воздух.
        Азазель спросил быстро:
        - Что там?
        - Дракончик, - ответил я. - Небольшой такой. Карликовый! Размером с откормленного быка, что значит медленный и ленивый, но почему-то совсем не медленный, странно.
        - Нам надо пройти, - сказал он. - Попробуем проскочить между?
        - Не успеем, - ответил я трезво, вспоминая дракона, что не просто умеет плеваться огнем, а судя по мощно раздутой грудной клетке и отвисающему животу, может долго и с силой бить целыми струями жидкого пламени.
        Абсолютно бесполезное животное, в отличие от коров, овец и даже коз. Держать их могут только очень зажиточные лорды из хвастовства, все-таки драконы жрут много, а пригодиться могут только в таком вот редчайшем случае, если какой-то сумасшедший попрет именно через это место.
        - Тихо, - сказал я громко, - хорошая собачка, хорошая… Умная даже, важная и толстая, что значит добрая.
        Как только я высунулся, дракон дохнул огнем с такой мощью, что я едва отдернулся за выступ. Огонь успел опалить щеку, а волосы над ухом затрещали.
        - Ого, - крикнул я, - еще и сильная! А как поиграть жаждет… Лови!
        Азазель зло морщился, но я создал крупный кусок мяса и швырнул, не глядя, в сторону дракона, успев спрятаться от исполинского плевка огнем.
        Дракон вроде бы сожрал мясо, но, подтверждая неподкупность, снова плюнул огнем с удвоенной энергией.
        - Молодец, - сказал я поощряюще, - сильный!.. Люблю сильных!. Лови еще…
        Бросал я, стараясь не высовываться, уже ломтей десять зашвырнул так, что в плече протестующе заныли суставы. Дракон в ответ все поплевывает, а мясо то ли сгорает на лету, то ли собирается в кучку у его перепончатых лап.
        Тамплиер и Сигизмунд мрачно помалкивали, Азазель сказал наконец:
        - Напрасно. Это же зверь…
        Я сказал громко:
        - Все мы звери!.. Значит, одной крови. Ты слышал, дракоша? Чего нам ссориться? Я бы тебе бревнышко побросал, если бы не спешил так уж…
        Дракон в ответ настороженно сопел, я высунулся, мяса не видно, то ли сгорело, то ли сожрал. На всякий случай я создал еще особо увесистый ломоть с поджаренной корочкой, чтобы аромат пошибче, осторожно сделал робкий шажок, держа мясо в вытянутой руке.
        Зверь потянулся навстречу, цепь натянулась так, что звенит, как единственная струна на скрипке Паганини. Морда жуткая, но глаза неотрывно смотрят на мясо.
        Я приблизился, чувствуя, как позади затаили дыхание все трое, медленно поднес к носу дракона. Тот жадно втянул ноздрями, они расширились, захватывая воздух, а потом схлопнулись, словно он готовится нырнуть на дно морское.
        Длинный горячий язык выметнулся из пасти и ухватил мясо раньше, чем я успел бы сказать «мама». Я чуть отпрянул, но пока дракон быстро жевал, торопливо создал еще ломоть, потом еще.
        Когда Азазель и Тамплиер с Сигизмундом начали робко выглядывать из-за угла, я уже чесал дракону- горло, а тот задирал голову и блаженно хрюкал, закрыв от наслаждения глаза.
        Азазель сказал шепотом:
        - Теперь ножом по горлу!.. Ну!.. Ну, быстрее же…
        Тамплиер сказал с осуждением:
        - Как не стыдно?..
        Сигизмунд произнес с надеждой:
        - Лорд Азазель так шутит.
        Азазель ошалело посмотрел на их серьезные лица с укоряющими глазами, зябко повел плечами.
        - Да-да, конечно. - Голос его прозвучал нервно и странно осевше. - У меня и шутки такие… человеческие… Только почему не зарезать? Вы же люди!
        Тамплиер буркнул:
        - Именно. Держитесь за моей спиной, сэр!
        Азазель, не чинясь, прошел под стеночкой, держа между собой и драконом Тамплиера. Я похлопал дракона по лобастой голове и сказал с сожалением:
        - В другой раз поиграем. Сейчас, увы, спасаем мир. И тебя заодно, морда зеленая!
        Дракон с надеждой смотрел нам в спину: вдруг да вернемся и поиграем, огорченно и так мощно вздыхал, что нас еще долго догоняли мягкие толчки воздуха.
        Глава 4
        Азазель помалкивал, только косился несколько странно, иногда зябко передергивал плечами. Тоннель быстро закончился, да и не тоннель это, больше похоже на караульное помещение, мы издали услышали грубые мужские голоса, хохот, звон металла, кто-то явно сдвинул на лавке в сторону доспехи, мешающие сесть и приняться с толком и расстановкой за еду или игру в кости.
        Я прошептал:
        - Азазель, вперед не суйся, это не твоя война… Тамплиер, Сигизмунд… пленных не брать! В поединки не ввязываться! Никакого рыцарства, рубить всех быстро и без раскланивания. Все поняли? Вперед!
        И сам выскочил молча первым, ибо дикий крик не заставит оцепенеть от страха, бывалые только быстрее ухватятся за оружие, а когда вот так, молча, то успеваешь выиграть несколько важных шагов…
        Тамплиер все же заорал, но я уже опрокинул двух, срубил одного за другим троих, меч Сигиз-мунда блещет быстрее молнии, я быстро пробежал к противоположной двери и дрался там, не давая никому выскочить и поднять тревогу.
        Старший из стражей, в добротных доспехах старинного кроя, сбил краем щита с ног Сигиз-мунда и, не обращая на него внимания, прыгнул ко мне.
        Чем-то его лицо показалось мне странно знакомым, хотя встречать его точно не встречал, но этот облик знаком по лицевой стороне старинных монет…
        - Какой позор, - сказал я. - Вот до чего ты докатился?
        Он красиво и хищно замахнулся коротким мечом, я ушел от удара и с силой ударил его в лицо. Раздался влажный хруст хрящей носа и даже треск лицевых костей, кровь из разбитого носа всегда бьет обильно, противник откинулся на стену и медленно сполз на подгибающихся ногах на пол.
        Злость еще туманит голову, сердце стучит часто, хотя и понимаю, что переборщил, но раскаяния нет, с наслаждением прорычал, чувствуя, как во мне освобождается зверь:
        - Сдаешься?.. А зря, у нас есть запрет брать в плен знатных…
        Он всхлипнул, когда лезвие меча прорезало его доспехи, как острый нож бумагу, кровь пошла из раны широкой полосой.
        Я выдернул меч и прыгнул на помощь Тамплиеру, на него насело столько, что крестоносец полностью скрылся под множеством тел.
        Сигизмунд, перекувыркнувшись через голову, вскочил так легко, словно в ночной рубашке, а не в стальных доспехах, с криком рубил быстро и точно, вдвоем пробились к Тамплиеру и быстро повергли на пол всех, кто еще пытался оказать сопротивление.
        Азазель от противоположной двери смотрел дикими глазами. Иногда, как мне казалось, в его взгляде появлялся азарт, но тут же сменялся ужасом и сожалением.
        Я обернулся к нему:
        - Ну?
        Он сказал быстро:
        - Если сумеем ворваться во дворец и пройти в зачарованную комнату, оттуда можно открыть второй проход!.. Туда, где дерутся Михаил, если он еще жив, и Вельзевул!..
        - Для всего их войска? - переспросил я. - Там где проход завален скалами?
        - Да, - сказал Азазель. - Но туда пройти непросто.
        Тамплиер прогудел мощно:
        - Мы это сделаем. Как думаете, благороднейший сэр Сигизмунд?
        Сигизмунд проблеял чистым овечьим голосом:
        - Совершенно верно, доблестный сэр Тамплиер. Мы должны помочь соратникам.
        Меня они не спрашивали, считая само собой разумеющимся, что для помощи соратникам можно лечь костьми, не задумываясь, кто бы ни был в соратниках и попутчиках.
        Азазель посмотрел на меня искоса, я ответил бодро:
        - А как же, это само собой. Правда, Азазель?
        Азазель покачал головой:
        - Нет, само собой не получится.
        - Жаль, - сказал я огорченно, - а я так надеялся. Неужто придется штурмом? Как не знаю хто? Штурм - это позор для хитрого интеллектуала, гуманиста и авторитарного демократа.
        - Тайком уже никак, - сообщил он. - Ну, так что?
        - Тогда штурм, - согласился я. - Впереди неустрашимый сэр Тамплиер, его не жалко, затем Си-гизмунд…
        Тамплиер то ли не понял, то ли согласен, что его не жалко, с готовностью выдвинулся вперед и чуть пригнулся, держа обнаженный меч в руке.
        - Нет, - сказал я с сожалением, - все-таки сперва мой молот, а потом уже сэр Тамплиер… Их боевая мощь примерно равна, как и интеллектуальная ценность.
        Они чуть отступили, когда я замахнулся во всю ширь. Рукоять молота вырвалась из моей ладони с большим ликованием, чем выпушенный на свободу голубь.
        Мы увидели бешено вертящийся диск, что мгновенно пересек комнату и ударил в железные врата.
        Страшный лязг оглушил и заставил подогнуть колени. Ворота исчезли, как и часть стены с обеих сторон. Мы с напряжением всматривались в темный зал, затем услышали с той стороны приближающийся крик, топот, звон металла.
        - Началось, - сказал я зло, - когда же это прекратится?
        Они отступили в стороны, я швырнул молот навстречу набегающему отряду стражи. Там раздался крик ужаса, молот прорубил широкую полосу, вернулся ко мне, я ухватил на лету, бросил снова, входя в раж и переполняясь черным ликованием от 1ро-хота, разрушения, криков ужаса и падающих стен.
        Тамплиер и Сигизмунд, как ни рвались в бой, но дисциплинированно охраняют сюзерена, хотя, конечно, не сюзеренность, а его всего лишь удесятеренную или усотнеренную мощь, что работает на весь наш отряд.
        Последних из охраны сразили Тамплиер и Сигизмунд так быстро, что те даже не успели подумать о бегстве, ведь только что их было вдесятеро больше.
        Я быстро осматривался по сторонам. Если это копия дворца Люцифера, то над ним трудились лучшие художники, что попали в ад. Конечно, попали за то, что попутно либо разбойничали, либо распутничали так, что не разбирали ни пола, ни возраста, занимались инцестом и прочими непотребствами, что и современным художникам якобы требуется для вдохновения.
        Мало кого спасло то, что оставили для человечества шедевры, хотя сам вообще-то не знаю, как бы решил их судьбу я, довелись принимать решение. Куда удобнее стоять в стороне и критиковать, что я бы сделал с удовольствием, какое бы решение ни было принято.
        Азазель прокричал со ступеней лестницы, ведущей наверх:
        - Быстрее!.. Та комната здесь!
        Я, с обнаженным мечом в одной руке и молотом в другой, ринулся к нему, а он, развернувшись, так заспешил вверх по лестнице, что дважды позорно промахнулся мимо ступенек.
        Не спрашивая больше, я перехватил его взгляд на массивную дверь, молот вылетел из моей руки, как пушечное ядро размером с чугунного быка.
        Дверь с грохотом внесло вовнутрь, Азазель ахнул, я крикнул злорадно:
        - Не ожидал такую лепоту? Еще не то от людёв узришь! Мы вообще-то веселые…
        Он торопливо вбежал в комнату, отмахнулся:
        - Здесь при защите не учли, что добудешь такой молот… Ага, вот сюда!
        На каменной стене напротив страшно вспыхнули огнем странные знаки, напоминают нечто настолько ужасное, что мое сознание, если и помнит, то поспешило захлопнуть дверцу, задвинуть все засовы, запереть на замок, а ключи выбросить.
        - Туда нельзя! - сказал я быстро.
        Тамплиер и Сигизмунд набежали сзади, едва не стоптав нас обоих, переглянулись, Азазель вскрикнул нервно:
        - Откуда… знаешь?
        - Неважно, - огрызнулся я. - Но я не пойду и тебе не советую.
        Он сказал зло:
        - Но другого пути нет!
        - Нужно найти.
        - Но, сэр Ричард, откуда ты можешь знать…
        - Родовая память, - ответил я раздраженно. - О генетике слыхал? Ну вот, а я слышал. Правда, ничего не понял. В общем, если нам нужно в том направлении, то лучше обойдем.
        - Но почему?
        - Герои всегда идут в обход, - отрезал я. - Прямо прут только дураки. Надеюсь, со мной таких нет?
        Они переглянулись, по их лицам я видел, что если и есть среди нас дураки, то это не они точно, но вслух высказать не решились, интеллигенты, то-лерасты.
        - И как обойдем?
        - Справа или слева, - ответил я. - В таком тактическом, не побоюсь этого слова, термине нет ничего идеологического! Только географическое понятие правизны и левизны, никакой политики и намека на течения в одной сплоченной партии!
        Азазель посмотрел с таким изумлением, что я подумал насчет бисера перед ангелами, зря умничаю, не оценят, гады крылатые. Они прямые и честные, а мы честные, но извилистые, так в нас больше честности влезает, всякой и разной.
        Вход в зал слева перегорожен железной раскаленной докрасна дверью. Окошко зарешечено, изнутри бьет жаркий оранжевый свет, страшно воет ветер, как при чудовищном лесном пожаре, но здесь огонь сильнее.
        Я чувствовал себя так, словно там дальше раскаленные недра солнца, но бездумно ухватился за молот, метнул, Тамплиер и Сигизмунд дружно ломанулись в грохот и сверкнувшие искры железа по камню стен и свода.
        - Стоп, - велел я. - Сперва Азазель, его не жалко… Нет, пойду я, мы же как бы защищены?
        Я шагнул вперед, ничего не случилось, я сделал несколько шагов, и тут ожила одна из огромных статуй, изображающая чудовищного черного зверя, похожего на кабана размером с быка, только в блестящей металлом чешуе, а голова литая, двигается нижняя челюсть да глазные яблоки в узких щелях под стальными выступами.
        - Страшно? - спросил он металлическим голосом.
        Я оглянулся, махнул рукой Азазелю и рыцарям:
        - Пройдите под стенкой в запретную комнату, что уже не запретная. А этого мордоворота я одной левой.
        Все трое послушно, я же сюзерен, пробежали вдоль стены, чудовищный зверь даже не покосился в их сторону, рассматривая меня с заметным интересом, потом гулко захохотал:
        - Смелые речи… Мне людишки своим безрассудством даже нравятся. Хотя вы и слишком драчливые. Но это вам не поможет.
        - Как знать, - ответил я. - Эту битву вообще-то ведут эти людишки, не знал? Ангелы так, вспомогательная сила. На подхвате, принеси-подай-от-тащи. Уйди с дороги, останешься жить.
        - Почему? - спросил он с интересом.
        - Пленных не бьют, - сообщил я и смерил взглядом расстояние, но слишком близко, молотом не успею даже замахнуться.
        Он захохотал:
        - Пленных?..
        Я не успел увидеть, как он метнулся вперед, страшный удар в грудь отбросил меня на несколько шагов. Спиной ударился о стену так, что хрустнул позвоночник, во рту стало солоно.
        Он приближался неспешно, я успел вскочить и выставить перед собой меч острием в его сторону.
        Остановившись, сказал с интересом:
        - Ого, какая живучесть!.. Но это тебе не поможет.
        - Зато знаю, - сказал я зло, - что поможет тебе. Ты меня начинаешь злить.
        Он сделал шаг влево, но острие меча все так же смотрит ему в грудь, шаг направо, но я тут же сдвинул меч, так что если эта тварь прыгнет, то обязательно напорется. Лишь бы только сам меч не подкачал, на такой стальной шкуре работы неизвестных умельцев, да еще с металлической чешуей, еще не пробовал…
        - Не поможет, - проговорил он почти с сочувствием. - Хотя отдаю должное твоей отваге…
        - Лучше отдай честь, - посоветовал я. - В смысле, поклонись. Тогда окажу милость, хотя и не понимаю зачем… И постараюсь тебя не пришибить…
        Он прыгнул снова слишком быстро для такой туши, я дернулся в сторону. Но все же он задел, острая боль обожгла плечо, там хрустнуло, я взвыл, однако и зверь остановился, пасть распахнута, глаза вспыхнули оранжевым огнем.
        - Смертный, - прорычал он, - вот теперь и ты меня разозлил…
        По его плечу стекает темная струйка, три чешуйки рассечены, даже на лапу чуть припал, а морда впервые исказилась.
        - Прекрасно, - ответил я, - значит, у бездны мрачной на краю, так?.. Как ты уже понял, в моих руках меч Вельзевула. И смерть от него совсем не временная. Ты ведь один из нефилимов? Или уцелевший ширнашир?
        Он дернулся, посмотрел на длинный клинок в моей руке.
        - Меч Вельзевула?.. В руке смертного?
        - Знаю, - ответил я, - мне он тоже ндравится. А ты, как я уже понял, в диком восторге и ликовании. Верно?
        Я сам шагнул к нему, держа острием в сторону его морды, и он отступил. Сердце мое взыграло, я сделал еще два шага, уже быстрее и увереннее.
        Он попятился, зад уперся в стену, а глаза все не отрывают взгляд от блистающего клинка.
        Я приблизился еще чуть, он прохрипел:
        - Погоди, можем разойтись без драки…
        - Люди, - сообщил я, - народ вообще-то драчливый, как ты сам сказал.
        Он не успел открыть пасть для ответа, как я, двигаясь как можно проворнее, шагнул еще и одновременно обеими руками всадил меч, как пику, в стальную грудь. Там заскрежетало, однако стальная полоса меча пошла вглубь и утонула там почти наполовину.
        Он зарычал, я поспешно выдернул меч и отступил, держа окровавленное лезвие острием в его сторону. Будь там человек, он в предсмертной ярости бросился бы на врага, чтобы и его утащить с собой в бездну смерти, но эта тварь создана при сотворении мира и ни разу не погибала, хрипит, скребет лапой землю, но сама вжимается в стену, словно та сейчас расступится и даст защиту.
        - Ты меня, - прохрипел он надсадно, - ты меня…
        - Убил, - договорил я, - выговорить не можешь?.. Это тебе за все разом! И за то, что творили твои собратья.
        Темная кровь потекла из его пасти, он сказал хрипло:
        - Тебе что до них?.. Все равно бы скоро умерли…
        - От старости, - напомнил я. - А это как бы и не смерть в нашем понимании. Почему бы тебе не превратиться в то, кем ты был?
        Он спросил вяло:
        - Как… это?
        - Обычно убитые оборотни, - пояснил я, - превращаются в свое первоначальное естество. Ты кем был, ангелом?..
        Он с трудом выговорил:
        - Уже и не помню… Такой… почти изначально… Почти…
        Он захрипел, повалился на бок и задрыгал в воздухе короткими, хоть и мощными ногами с прочными когтями.
        Я отвернулся и, не убирая меч в ножны, поспешил за Азазелем и рыцарями.
        Они озираются в соседней комнате, как понимаю, той самой, вся в золоте, как оно достало, а на драгоценные камни с кулак величиной и смотреть не могу, переел, да вообще-то и раньше не понимал, чего это по ним с ума сходят дураки и дуры.
        Вдоль стен странно и настолько причудливо изогнутые светильники на тринадцать плошек, что уже не дизайн, а некая зловещая геометрия. И свечи черные, как уголь, свет от них неприятно фиолетовый падает на стены, где сами по себе двигаются темные уродливые тени.
        Глава 5
        Азазель шепчет и поводит дланями над огромной чашей, где странно спокойная вода, что не вздрагивает, даже когда прошел рядом тяжелый Тамплиер.
        Я подошел, когда Азазель бросил в эту воду, если это вода, пару красных кристаллов. Поднялся легкий пар, а когда рассеялся, я тоже увидел в матовой зеркальной поверхности чудовищно уродливые стены в отвратительных наплывах застывшего камня, где беззвучно возникают трещины, больше похожие на ущелья, вываливаются целые скалы и рушатся в пучину, что остается за ободом чаши.
        Азазель оглянулся на меня, всполошенно вскрикнул:
        - Все, отходим, отходим!.. Проход открыт!
        Я изумился:
        - А как же… рычаги? Громадные колеса? С трудом и проклятиями повернуть тяжелый ворот?
        - Где ты эту чушь видел? - изумился он. - Быстрее!.. Сейчас сюда ворвутся…
        Я представил себе, как между Шеолом и этими тайными пещерами с грохотом рушатся загораживающие проход скалы, размалывая оказавшихся в эпицентре схватки с той и этой стороны, передернул плечами.
        Тамплиер сказал трезво:
        - Отходим, сэр Ричард.
        - Ладно, - сказал я, - мы за ценой не постоим, платит Михаил.
        Азазель хмыкнул:
        - И Вельзевул. Думаю, на этом этапе он сохранил больше…
        - …живой силы, - подсказал я. - Если ангелы облачены во плоть, то они живая сила или что?
        Сигизмунд охнул, бросился к металлическим и каменным статуям по эту сторону прохода, уперся в ближайшую плечом. Тамплиер моментально оказался рядом, вдвоем начали быстро и умело валить как статуи, так и колонны, загораживая проем, что-то я слишком широко размахнулся, знал бы раньше…
        Я помог, навалили такую гору камня и металла, что почти нет щелей, а когда с той стороны замаячили злобно воющие морды, у меня в руках оказался лук Арианта, быстро и метко бил в них тяжелыми стрелами, успевая поразить, как бы они там быстро не мелькали.
        Я не знаю, сколько мы держались, здесь вроде бы и время идет не так, как наверху, баррикаду нашу с той стороны почти растащили, это же какую нужно иметь самоотверженность под градом моих стрел, когда с той стороны раздались крики, грохот, засверкали белые и слишком чистые огни, потом в щели мелькнуло красное от злости лицо Вельзевула.
        - Мы здесь! - прокричал он. - Спасибо!.. Теперь добьем сами.
        Он исчез, я видел мелькающие фигуры, что устремились за ним в глубину дворца, Сигизмунд радостно вскрикнул:
        - Ангелы?
        Я сказал хмуро:
        - Сколько слышал насчет того, что все сделаем сами.
        Азазель спросил быстро:
        - Не веришь?
        - В главной цитадели, - пояснил я, - обычно лучшие силы. Лучшие из лучших. Отборные. А люди Вельзевула уже едва ноги волочат… Кстати, Михаила что-то не видно вовсе, хотя пара ангелов вроде бы мелькнула.
        Тамплиер проворчал:
        - Убит? Не верю.
        Сигизмунд перекрестился.
        - Но мы отомстим!
        - Это да, - согласился я. - Мстить мы будем. И за того парня!.. Но давайте выбираться из западни. Мы свою песню еще не прокричали.
        - Какую песню? - спросил любознательный Сигизмунд.
        - Фаталити, - пояснил я. - Мизерикордию не забыл? Последний удар, чую, снова за нами.
        Как изобретатель убийства и отец искусств и ремесел, Каин, по всей вероятности, был человеком с поистине гениальными дарованиями. То, что он построил первый на земле город, знает каждый, но что именно он наладил массовое изготовление оружия из металла и научил сражаться в строю - это знают не все.
        И вот сейчас я смотрел с болью в сердце, как армия из демонов и преступников, сомкнув щиты, сперва выдержала беспорядочную атаку остатков небесного легиона и отрядов Вельзевула, убивая их быстро и деловито, а затем начала, перешагивая через трупы, теснить в сторону узкого прохода между скалами.
        Сигизмунд крикнул в тревоге:
        - Если отвоюют ту площадь, ангелам пробиваться сюда снова будет непросто!…
        - Они вообще не пробьются, - сказал Тамплиер трезвым голосом. - Но это неважно…
        - Неважно? - спросил Сигизмунд непонимающе.
        - Мы уже здесь, - объяснил Тамплиер и добавил с некоторым сомнением: - К тому же с нами сэр Ричард. Если с нами и останется, то мы…
        Сигизмунд сказал с возмущением:
        - Конечно, останется! Мало ли что он сам вроде бы из мятежных ангелов… по виду. Но сердце у него почти светлое! И не так уж и запятнанное грехом и непристойным поведением… А когда и запятнано, то он же сам, как святой паладин, и отпускает себе грехи. Ему дано такое право… или сам его взял.
        Неужто в самом деле, мелькнула мысль. Если так, надо пользоваться. Хотя вообще-то я всю жизнь и так прощаю себя и отпускаю все грехи, оправдываясь тем, что жизнь такая, не хочу быть белой вороной, с волками жить, на чьем возу едешь - того и песни пой, конформизм - основа общества…
        - Бросьте, - сказал я нервно, - у нас в самом деле есть шанс пробиться. Эти новые не знают, кто мы!
        Сигизмунд спросил восторженным шепотом:
        - А кто мы?
        - Не скажу, - ответил я заговорщицки, - а то загордишься. Но у нас, в отличие от ангелов неба и ангелов ада, есть не только правда… ах, как это много!.. но и воинское умение. Верно, сэр Тамплиер?
        Тамплиер ответил с неохотой:
        - Ну, приходится согласиться.
        - А почему с такой неохотой?
        Он буркнул:
        - Да у вас, сэр Ричард, все выходит настолько нахально, что сразу возразить хочется. Неважно, что скажете.
        - Разговорчики в строю! - прикрикнул я. - В бой! Не отставать!
        Вельзевул с огромным мечом в руке, яростный и страшный, время от времени вспоминает, что он должен еще и управлять войском, останавливается, окидывает поле сражение кровавым взором, иногда посылает на слабые участки помощь, еще чаше бросается сам, а вот наконец-то появившиеся Михаил с Уриилом вообще пошли впереди и сражаются, воодушевляя всего лишь личным примером, как вожди мелкого первобытного строя.
        Сражаются плохо, их пока спасает лишь архан-гельство, дающее больше живучести, силы и толстокожести, но идущие следом ангелы гибнут от стрел, камней, дротиков, а уцелевшие от дистанционного оружия падают под ударами мечей, копий и топоров.
        Сигизмунд рубится яростно и самозабвенно, ничего не видит и не слышит, Тамплиер же, будучи взрослым, иногда оглядывается по сторонам, хотя отдыха себе не позволяет, прет вперед неспешно, однако не останавливается.
        Однажды оглянувшись, крикнул взбешенно:
        - Они отступают!
        Я промолчал, от ангелов и не ждал чудес, разве что задержат наступление, а Сигизмунд спросил с надеждой:
        - Но мы продолжим?
        Тамплиер посмотрел на меня, крикнул:
        - Нас трупами забросают!..
        - А нам что, - пробормотал я, - трупов жалко? Мне вообще-то и живых не очень…
        Мятежники напирали с нарастающей яростью. Подошвы моих сапог все чаще оскальзывались на пролитой крови и выпущенных кишках, все чаще пронзал страх, что стоит им напереть чуть сильнее, и нам придется либо бежать, либо задохнуться под их массой.
        Тамплиер крикнул:
        - А что насчет вашего секретного способа всех перебить?
        - Только в их крепости, - ответил я, перекрикивая лязг железа, яростные вопли, грохот и дикий рев.
        Он прокричал зычно:
        - Тогда прорвемся туда!
        - Не дурите, - крикнул я, - благороднейший сэр Тамплиер. Их там многие тысячи!
        - Всего-то, - проревел он озлобленно, - мы тоже не одни, с нами доблестный сэр Сигизмунд! В блистающих доспехах.
        - Я вас люблю, - крикнул я.
        Он оглянулся, злой и взъерошенный:
        - Что-что?
        - Острить начали, - прокричал я сквозь лязг и грохот. - Неужто мое дурное влияние так сказывается?
        Он огрызнулся:
        - Дурное всегда легко липнет. А хорошее приходится вот так вколачивать…
        Он продолжал вколачивать чистое доброе вечное мощными ударами, раскалывающими шлемы вместе с головами, часто до нижней челюсти, а то и середины грудной клетки, что, на мой взгляд, некий перебор, но я мыслю математически, а Тамплиер живет душой и сердцем, потому у нас разное видение прекрасного и чистого.
        Но ангелы, что идут за нами, мрут как мухи, редко кто выдерживает больше двух-трех ударов, большинство гибнут вообще с первого, моя злость уже выветрилась, жалко этих овец, но, с другой стороны, нам нужна победа, одна победа для всех, в смысле - людей, остальные пусть идут лесом.
        Демоны и преступники, что в армии Вельзевула, сражаются намного лучше, а вот ангелы все чаще начали выходить из боя, падают на камни и, жадно хватая запекшимися ртами горячий воздух, стонут, кто-то плачет совсем по-детски, где-то вообще слышатся горькие рыданья, вздохи, ламентации.
        Еще чуть, и мое сердце дрогнет, расчувствуюсь, я такой, не могу видеть, как мучают животных, набрал в грудь воздуха и прокричал зычно и по-солдатски емко:
        - Эй вы, солдатушки чудо-ребятушки!.. Разве вы не чудо-юдо богатыри?.. Заманивай их, заманивай!.. Хорошо, заманили, а теперь быстро в строй!.. Ломанемся, забросаем врага, посмевшего жить не по правилам, установленным Самим!..
        Один из ангелов, грязный, измученный и вымазанный в чем-то, отдаленно напоминающем желтую и густую кровь, приподнялся на локте, с трудом всмотрелся в меня воспаленным глазами с многоцветным кровоподтеком на половину лица.
        - Но ты… смертный!
        - И что? - спросил я с угрозой. - Расовые предрассудки рассупонились?.. Ищете повод увильнуть от великой битвы, где сотнями тысяч красиво гибнут ваши сородичи?.. Достойно ли такое непотребство сынам Неба?..
        Он ответил неуверенно, но с достоинством высокорожденного:
        - Ты не наш командир.
        - Командирство не получают, а берут, - рявкнул я. - Сейчас мое Величество подхватило падающее знамя небесного легиона!
        - Оно не твое…
        - На земле все мое, - огрызнулся я. - А теперь за мной, канальи! Или хотите жить вечно? А вот хрен вам, а не вечность!.. Вечность тоже завоевывают отныне! С нынешнего дня моим указом, а не получают в дар, как было в старину!
        Они поднимались, жалкие и растерянные, как овцы, но я не чувствовал жалости, все эти существа, такие блистательные, всего лишь как бы понятно что, и объяснять не нужно, это людей жалко, а также собак и муравьев, прорычал мощно:
        - В колонну по двое становись!.. Или вы только лавой умеете? Блин, да вы никак не умеете…
        С десяток ангелов, демонстрируя зачатки самосознания, остались в стороне от формирующейся колонны.
        - А вы что? - гаркнул я. - Кто не желает мне подчиниться, тот ответит перед Творцом за непослушание! Или хотя бы перед Метатроном. Слыхали о таком?.. Это мой родственник, тоже от Адама!
        Один из сильно израненных с трудом проговорил стонущим голосом:
        - Всевышний, да будет благословенно имя Его, велел нам поклониться тебе, как хозяину земли, но не властелину вселенной!
        - Тогда, - заявил я, - ты будешь изгнан с земли, и да не ступит твоя нога никогда на ее святой… грунт. Порхай там где-то, а здесь тебе запрещено!
        Он сказал нервно:
        - Хорошо, я подчинюсь тебе на время этой битвы. Но только на это время!
        - Тогда в строй, - велел я. - Мы идем на прорыв!.. Все, кто выживет, будут героями. Кто погибнет - тоже. Мы - лучшие, мы - орлы!.. Ничто и никто нас не остановит. Быстрым гусиным шагом по-волчьи вперед, вперед, небесный народ!
        Тамплиер и Сигизмунд, малость ошалелые таким уверенным напором, быстро встали со мной, отступив всего на полшага, я крикнул «Запевай!» и побежал в сторону отступающих ангелов неба и демонов Вельзевула.
        - Даешь! - крикнул я, тут же запоздало подумал, но не мог вспомнить, что же должны нам дать. В лозунгах, как в молитвах и пословицах, помним только первые слова, но вообще-то правильно, лидерами становятся те, кто вообще ничего не помнит, в то время как умники сидят в своих пескари-ных норках и не высовывают рыльца.
        - Даешь, - повторил я уже увереннее, - даешь или берем сами!..
        За спиной начал нарастать топот множества ног, ангелы все же послушно бегут следом, хотя эта беспорядочная толпа послужит всего лишь мясом, где на какое-то время завязнут во всем превосходящие их силы нового мятежа.
        Я на бегу обернулся к своим:
        - Не останавливаться!.. Только не останавливаться!.. Нам прорваться к воротам, и мир наш! И все - наше!
        Дюжие голоса, сразу взбодрившись, грянули:
        - Ура!
        - Вперед!
        - Круши!
        - Бей!
        Я ломился, как бык через камыши, щедро раздавая удары, самого сотрясает ответными не сильно, но часто, почему-то почти не чувствую, как и чем кто бьет по мне. Тамплиер и Сигизмунд идут, как два айсберга по мелкой шуге, несокрушимые статуи из стали, грохот и лязг со всех сторон опасно нарастают все ближе.
        Глава 6
        В какой-то момент Тамплиер оглянулся, погнутые чудовищными ударами доспехи протестующе заскрипели.
        - Сэр Ричард, - прохрипел он измученно, - а мы в самом деле одни… Ангелы и демоны перебиты, но и противник… как бы полег.
        Я изумился:
        - Что? Как это одни? Нас пятеро. Это немало.
        Он поднял забрало, огляделся.
        - Какие, - проскрипел он сухим надтреснутым голосом, - пятеро? Четверо…
        - Плохо считаете, сэр, - мягко и возвышенно укорил я.
        Он обвел красными от усталости глазами истерзанных соратников, это меня и Сигизмунда, Азазель по обыкновению исчез..
        - Но… четверо же…
        - Пятеро, - возразил я и загнул палец, - первый вы, доблестный сэр Тамплиер, затем милый сэр Сигизмунд, потом лорд Азазель… это ничего, что его нет, вообще-то он где-то есть, и великий лорд Вельзевул… он там где-то сзади. Ах да, и в конце Господь Бог… Его вообще-то можно и в начало списка. Интересно, кого это вы не посчитали?
        Он вздрогнул, чуточку выпрямился, с усилием переложил меч в левую руку и перекрестился:
        - Грешен… Господь нас не оставит, это вы правы.
        - С нами Бог, - сказал я значительно, - так кто же против нас?.. Вы не чувствуете Его присутствие?
        Он пробормотал:
        - Ну, вообще-то…
        - Я тоже, - прервал я, - но это не значит, что Его нет. С нами Бог, всех сметем, растопчем, забодаем, вобьем в землю по ноздри, а перед мордой накладем… ладно, об этом потом.
        Сигизмунд промолчал, даже его вера в меня вроде бы пошатнулась, а Тамплиер сказал так же хрипло:
        - Как?
        - Лехко, - ответил я и признался: - Пока не знаю. Но должны? Значит, сделаем… Осталось решить, одни на цитадель вчетвером, или же…
        Сигизмунд охнул и дрожащей рукой указал направо, где на пылающую равнину, похожую больше на выложенную красным камнем дворцовую площадь, выкатывается огромное войско пестро одетых и вооруженных людей. Да, людей, хотя за сотни лет сидения в котлах с кипящей смолой или в серных ямах любой станет похожим на демона, если не на что-то еще хуже.
        - Отступаем, - крикнул Тамплиер. - Нас отрезают…
        Сигизмунд сказал обреченно:
        - Уже…
        Слева показались почти ровные ряды не то финикийцев, не то карфагенцев, у всех широкие щиты и короткие копья, идут под визгливые звуки труб, ровняя строй.
        Тамплиер ругнулся, не успеваем добежать до спасительных расщелин, мы на открытой местности, нужно принимать бой.
        - Хорошо же, - процедил он сквозь стиснутые зубы и с лязгом опустил погнутое забрало. - Эта победа им достанется нелегко.
        Сердце мое стучало часто и звучно. Я сказал:
        - Победы должны доставаться нам!.. Стойте здесь.
        Оба войска, в каждом по несколько тысяч, даже десятков тысяч, человек из самых отъявленных преступников всего человечества, выпустили вперед легкие отряды, что ринулись отрезать нам дорогу к отступлению, однако я сунул меч в ножны и пошел навстречу, собранный и деловитый, как утром на работу.
        Передние выставили на всякий случай копья, прикрылись щитами и начали придвигаться осторожными мелкими шажками, плотно держа строй.
        Я вскинул руку властным и, надеюсь, красивым жестом:
        - Стоять!.. Все слушайте меня. И слушайте внимательно, ибо я - Фидей Дефендер, и потому каждое мое слово токмо истина. Эй ты, морда, стой, говорю!.. Или уши заложило?
        Воин, что вышел из строя и продолжал переть на меня, остановился, но сверлил ненавидящим взглядом.
        Я провозгласил мощно:
        - Знаете ли вы, что надысь можете заслужить вечное прощение? А избавлены будете от вечных мук не по службе дьяволу, а по воле Господа?
        Они придвинулись еще ближе, угрюмые и злобные, но мои слова наконец-то дошли в их тупые головы, остановились, почти упершись остриями копий в мою грудь.
        Один из переднего ряда проревел злобно:
        - Это… как?
        - А ты готов умереть за дело Господа? - спросил я.
        - Если это даст мне больше, - ответил он с ухмылкой, - чем дает дьявол!
        Я провозгласил громко:
        - Властью, данной мне, освобождаю тебя от всех грехов во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. Становись за мою спину, сын мой, отныне ты на правой стороне. Но сражаться нужно люто и бесстрашно, не щадя живота ни своего, ни чужого!..
        Он смотрел обалдело, остальные вообще вытаращили глаза и распахнули рты. Мой неофит пробормотал в растерянности:
        - Но разве так… можно?
        - Можно, можно, - заверил я. - В критические дни церковь всегда прибегала к такой мере. Это называется формирование штрафных батальонов из преступников. Вступив в борьбу с врагом, вы принесете пользу стране и обществу, тем самым реабилитируете себя и заслужите прощение. А я, как самый доподлинный Филей, передаю его вам…
        Они переглядывались, растерянные, сомневающиеся, тот же бывший заключенный спросил с недоверием:
        - А как же… правила?
        - В военное время все законы молчат, - объявил я. - Правила устанавливает тот, у кого меч длиннее. Вы сейчас проходите по статье раскаявшихся преступников! Еще не поняли? Что, в самом деле никто не слыхал, что Иисусу ближе опытная блудница, чем невинная девственница?
        Он пробормотал:
        - Да опытная любому слаще…
        - Ну вот, - сказал я громко, - видите, как у нас вкусы совпадают со вкусами Иисуса Христа? Значит, мы не потеряны для спасения! И обретено оно будет в суровой борьбе за наше правое дело против их правого дела. Кто здесь командует? Разворачиваете войско, курс на крепость Алфофаниэша!
        Воин крикнул:
        - Но нам ее не взять!
        - Тебя как зовут? - спросил я.
        Он ответил нехотя и поглядывая на меня искоса:
        - Матери.
        - Что-то знакомое, - сказал я. - Это не ты был атаманом в Римской… Хотя это неважно. Принимай командование отрядом! Для пролетариата нет недостижимых целей. Кто падет на подступах - все равно прощен, ибо обнажил меч за церковь, хотя она тут и ни при чем, но чтоб церковь да не влезла…
        Тамплиер и Сигизмунд следовали за мной тише воды, ниже травы, ошалелые и обалделые, а вся разношерстная армия преступников, медленно и величественно развернувшись, начала охватывать подступы к крепости.
        - Вы лучше лес рубите на гробы, - прокричал я голосом запевалы, - в прорыв идут штрафные батальоны!..
        Тамплиер и Сигизмунд, взбодрившись, двинулись во главе неожиданно появившегося у нас отряда. Вельзевул проводил нас непонимающим взглядом, настолько устал за эти дни, что, на мой взгляд, вообще уже ничего не соображает, а Михаила и Уриила не видно, то ли погибли оба, то ли отступили с быстро тающими остатками небесного легиона.
        Мы гнали, топтали и рубили не ожидавшего такого поворота противника, ужасающая размерами цитадель закрыла собой пространство, уже вижу барельеф на массивных чугунных воротах, на них мятежные ангелы в красивых позах красочно повергают всех противников, но Тамплиер остановился и указал мечом влево:
        - Ударят во фланг!
        Я быстро развернулся в ту сторону, вздрогнул, нам только настоящей армии недостает, а там идут строем, сомкнув щиты, в руках длинные копья, все шагают в ногу, во главе настоящий рыцарь в полных доспехах, за ним оруженосец несет знамя.
        Сигизмунд воскликнул пламенно:
        - Захватывайте цитадель!.. Я их задержу!
        Он не добавил «ценой жизни», и так понятно, как же он стремится красиво погибнуть во славу, человечество осталось бы в пещерах без таких подвижников, готовых отдавать жизнь за стадо, а потом за опчество.
        Тамплиер, поколебавшись, буркнул:
        - Если наш сюзерен уверен, что пробьется в цитадель, то я с вами, благороднейший сэр Сигизмунд!
        Я сказал нервно:
        - Поищем альтернативы!.. Ждите.
        Я быстро пошел навстречу наступающим с левого фланга, вскинул руку ладонью вперед:
        - Стоп-стоп!.. Командующего на переговоры!
        Идущий навстречу рыцарь в полных доспехах, хотя и весьма старинных, замедлил шаг, затем поднял забрало и поинтересовался с вежливой насмешкой:
        - Готовы сдаться?
        - С кем имею честь? - спросил я.
        - А я с кем? - спросил он.
        - Король Ричард Завоеватель, - отрезал я.
        Он отвесил короткий поклон:
        - Барон Вернер фон Урслинген, Ваше Величество. Если хотите сдаться…
        Я сказал громче:
        - Вернер фон Урслинген, твое имя овеяно в легендах, но сейчас ты опорочишь его навеки.
        Он поморщился:
        - Ваше Величество, оставьте глупости народу. Нам обещано избавление от мук.
        - В случае победы, - уточнил я, - но победы не будет, сэр Вернер. Против вас все небеса и весь ад!..
        - Но мы уже избавлены от мук, - крикнул он. - Хотя бы на это время.
        Один из его воинов замахнулся широко и бросил в меня дротик. Я поймал на лету, сломал и отбросил в сторону.
        - Все равно погибнете, - сказал я, - но не лучше ли погибнуть на правой стороне? Просто перемените руку… тьфу, сторону, как делали не раз, когда были живыми, и получайте все то же чистое удовольствие. А потом красиво сложите головы в борьбе за народное дело гуманизма и тирании демократов.
        Он смотрел на меня исподлобья, прикидывал варианты. Я откровенно и бесстыже улыбался, сам как опытный наемник, который перевербовывает менее опытного или просто попавшего в трудную ситуацию.
        - А те, - сказал он мрачно, - за вашей спиной?.. Сегодня утром они еще сражались с нами плечо в плечо.
        - Они на пути в царство Небесное, - сообщил я и перекрестился. - Как только погибнут, так и войдут. Но только если погибнут за правое дело! Думаю, это выгодная сделка. За одну короткую кампанию, а то и вовсе за единственную битву - прощение и в рай!..
        Он буркнул с подозрением:
        - Что-то больно легко.
        - Не верите?
        - Нет, - ответил он откровенно. - Уже научен. Когда слишком легко, там западня.
        - Верно, - согласился я, - но не на этот раз. Потому надо хватать, пока дают. Когда еще будет такое положение, чтоб чаша весов заколебалась? Сейчас свои услуги можно продать как никогда дорого.
        Он всмотрелся в мое вдохновленно честное лицо, глаза потемнели, махнул рукой.
        - Согласен, - сказал он со вздохом, - не люблю менять сторону во время боя. Это претит моей чести воина, но бывают ситуации… Эй, канальи!.. Бросаем это знамя…
        Он запнулся, я подхватил с жаром:
        - Бросаем под ноги знамя борьбы за права угнетенных, поднимаем над головами победный стяг борьбы за стабильность и процветание!.. Ура, мы ломим, гнутся шведы!.. Вперед, до победного конца, пока не будет освобожден последний угнетенный!.. Или убит, нам без разницы. Весь мир насилья мы разрушим!.. Матери, развертывай вместе с бароном Урслингеном порядки для скоростного штурма цитадели, пока там еще не поняли, что случилось. У нас нет времени на затяжные войны.
        Оба военачальника повернулись к своим, начали выкрикивать приказы младшим командирам, те пошли передавать их дальше, а я ощутил такое облегчение, что задрожали колени.
        Тамплиер и Сигизмунд подошли ближе, но смотрят на меня с подозрением, у них все та же дилемма чистых сердцем агнцев: можно ли строить истинно демократическое общество недемократическими методами и с такими людьми.
        - Мы все еще агнцы, - заверил я. - Но боевые агнцы. Это не порода, это состояние такое. А может быть, и порода, какая разница?..
        Сигизмунд благочестиво перекрестился, вздохнул и посмотрел на меня кроткими глазами.
        - Вы какой-то свирепый агнец, - пожаловался он. - Мне как-то не очень даже.
        - Да уж, - согласился Тамплиер, - агнец так агнец. Такой если агнет… Вон даже Азазель какой-то неуверенный с вами.
        - Он все еще людей познает, - объяснил я. - Мы сложные натуры, понятно! Такое, бывает, сложим… Эх, мне бы агитатором побыть! Я ж такая, оказывается, сволочь, на что угодно могу совратить!.. Если поднатужусь, то и на хорошее… наверное, смогу. Сам себя начинаю бояться, хотя уважаю и восторгаюсь все больше. Что-то мне теперь поношенный плащь пророка ндравится больше, чем осыпанная золотом мантия короля…
        Тамплиер бухнул тяжеловесно:
        - Пророк, хоть и пророк, ни за что не отвечает. А король всегда виноват уже за то, что власть.
        Азазель послушал, кивнул:
        - Ну да, а пророк всегда немножко мятежник.
        - Даже короли мечтают побывать мятежниками, - сказал я знающе.
        Глава 7
        Ситуация разом изменилась: бегущие в панике остатки небесного легиона все еще удирают во всю прыть, даже лохмотья армии Вельзевула отступают в беспорядке, но мы, быстро перегруппировав ряды, перешли в наступление и, ударив неожиданно обороняющим цитадель во фланг, опрокинули их ряды и, сидя на их плечах, ворвались в лагерь, где устроили жестокое избиение.
        Вскоре Вельзевул понял, что произошло что-то необыкновенное, у меня откуда-то появилось могучее войско, этот непонятный Ричард снова атакует, да еще как атакует, так что надо спешить поддержать, развернул свое войско и пригнал их, израненных и вконец измученных, в расположение отрядов Матерна, знаменитого вожака римских разбойников, и Вернера фон Урслингена, самого знаменитого из кондотьеров.
        Вскоре и архангел Уриил сообщил, что ему удалось остановить паническое бегство, сейчас с двумя сотнями наиболее отважных ангелов возвращается и готов встать там, где укажу.
        Тамплиер пробормотал:
        - Ого!.. Еще и ангелами наш сюзерен покомандует… Вообще нам житья не будет.
        Сигизмунд смотрел на меня широко распахнутыми глазами и с приоткрытым ртом.
        - Ладно, - сказал я покровительственно, - когда-то поймете, что нет на свете никого главнее человека… вот тогда по-настоящему станет грустно и одиноко.
        Сигизмунд спросил жалобно:
        - Почему?
        - А пока, - сказал я, не отвечая, - тешьтесь мечтой о Старших Братьях, что наблюдают, подсказывают и обязательно спасут. Идите встречайте Вельзевула, а если такие уж ханжи, то Уриила, покажите им, где встать.
        Прямо из каменной стены вышел Азазель, отряхнулся и сказал деловым голосом:
        - Пусть отдыхают, я покажу.
        - Щадишь чувства моих людей? - спросил я.
        - Щажу, - согласился он. - А ты больно жестокий.
        - Я их закаляю, - пояснил я.
        Он вскочил на невесть откуда взявшегося темного коня, гикнул и мгновенно исчез, оставив лохматые клочья звездной ночи.
        У меня плечо ноет от постоянных бросков тяжелого молота, но ворота ограды цитадели Алфофани-эша под его мощными ударами трещат, выгибаются, как парус под ударами свирепого ветра, сопротивляются, как и положено последней надежде, но все-таки их сорвало и с грохотом и лязгом внесло вовнутрь крепости.
        Вернер фон Урслинген заорал ликующе:
        - Вперед!.. Не щадить!.. Все на разграбление!
        - Ура!!! - пронесся ликующий рев.
        Вся масса ломанулась, одержимая вполне понятным человеческим чувством убивать и грабить, во дворцах ада, все знают, хранятся несметные богатства.
        Мы, трое паладинов, ворвались в числе первых, смяли охрану ворот, из дверей дальних залов в нашу сторону ринулись те, кто считал ворота несокрушимыми, я собрался встретить их ревом и натиском, однако рядом возник Азазель, ухватил за локоть:
        - Быстро за мной!
        - Все? - спросил я.
        - Полсотни хватит, - крикнул он.
        Я распорядился:
        - Сэр Тамплиер, Сигизмунд - за мной! Благородный сэр Вернер, вы тоже, возьмите с собой полсотни бойцов. Постарайтесь не отстать. Остальные пусть вычистят здесь так, чтобы души живой не осталось! Матери, вы тоже присоединяйтесь!
        Азазель уже поглядывал нетерпеливо из-под арки далекой двери. Мы промчались через зал, дальше открылась крутая винтовая лестница.
        - Если захватить эту башню, - сказал Азазель быстро, - цитадель взять будет намного проще!..
        Вернер, не дожидаясь команды, махнул рукой своим, и его ландскнехты с лязгом и грохотом ринулись вверх по лестнице.
        Я ощутил сладковатый до приторности аромат, огляделся. Из двух огромных золотых яиц на фигурных золотых ножках поднимаются легкие дымки, благовоние, здесь уж точно нанюхаюсь вволю, весь провоняюсь, в смысле, пропахну.
        Раньше наивно думал, что ад - только смола и сера! Смола и сера только на первом этаже ада, в геенне огненной, там простые демоны все с головы до ног в смоле и сере, а мы уже пробились к самому сердцу мятежа, а у мятежных ангелов сложная иерархия, аристократические привычки…
        Может быть, еще тайком и на арфе поигрывают? Что-нибудь божественное? Как там сказано: и лучших дней воспоминанья пред ним теснилися толпой…
        - Рушим все, - велел я жестко. - Пленных не брать, мы пока что воюем честно.
        Матери, в прошлом атаман римских разбойников, молча кивнул, короткими взмахами руки послал два отдельных отряда захватить боковые выходы.
        - Пленных не брать, - повторил он с некоторым удивлением, обернулся ко мне. - А что, зачем-то берут?
        - Для выкупа, - объяснил я. - Вот Вернер фон Урслинген может объяснить.
        - А-а-а, - сказал он понимающе, - это хорошо, но сложно. Лучше убить сразу - удовольствие получаешь тут же.
        - Верно, - одобрил я, - разве счастье в деньгах? Плохо, когда благородное искусство войны начинает монетизироваться.
        - Отдых здесь? - спросил он. - Люди уже не могут сражаться.
        - Да, - ответил я. - Но лагерь разбить лучше вне здания. Чтобы не захватили врасплох.
        - Будет сделано!
        Воины отдыхали после изнурительной битвы, я обходил лагерь, когда из красного тумана появился запыхавшийся солдат в одежде ассирийского воина, прокричал торопливо:
        - Ваше Величество!.. Ваше Величество!
        Тамплиер и Сигизмунд, выхватив мечи, так дружно загородили меня, что столкнулись стальными плитами могучих плеч.
        Я спросил настороженно:
        - Что там?
        - Они хотят, - выпалил он преданно, - говорить с вами!
        - Кто?
        - Мятежники!..
        Я пробормотал:
        - Почему со мной? Я не глава наступления.
        Он сказал с некоторым удивлением:
        - Это верно, однако почему-то считают вас очень важной фигурой.
        - Я не важная, - сказал я. - Как раз впервые чувствую себя почти пешкой, а не фигурой. Обидно! Хотя, конечно, пешка может стать кем возжелает, если дойдет до крайности…
        - Важно не то, - возразил он, - кем вы себя чувствуете. Важно то, кем вас чувствуют они.
        - Ишь ты, - сказал я, - грамотный? Ничего, грамотных убивают даже легче. В общем, пусть разговаривают с архангелом Уриилом. Он архистратиг… правого крыла. Или вице-архистратиг? В общем, он здесь главный. А я так, ударная сила.
        Он покачал головой:
        - Нет. Хотят с вами.
        Я пробормотал:
        - Ну, разве что я как бы нечто серое, компромиссное, как размагниченный либерал, что принимает все состояния подобно амебе… Ладно, только стоило бы испросить полномочий и от небесного легиона… Хотя не будем упускать момент! Переговоры всегда лучше драки.
        - Что передать?
        Я подумал, сказал веско:
        - Встретимся посредине между нашими армиями. Я приду один.
        - Так и передам! - вскрикнул он. - Ваше Величество?
        - Иди, - милостиво разрешил я.
        Через четверть часа я вышел за пределы нашего лагеря. В красном тумане почти сразу показались фигуры двух существ. У одного из-за спины приподнимаются крылья, второй явно человек почти современного склада, во всяком случае доспехи хотя чужеземной ковки, но шлем с забралом, пластинчатый набор из стальных полос закрывает руки и ноги, а панцирь украшен смутно знакомым гербом.
        Ангел остановился, человек выступил вперед и коротко поклонился.
        - Муцио Аттендоло, - представился он, - командующий отборной армией.
        - Ого, - сказал я с уважением, - тот самый, что гнул подковы? По прозвищу «Сфорца», на вашем диалекте «Сильный»?
        Он поклонился:
        - Здесь я потом часто встречал своих родственников и был счастлив узнать, что мне посчастливилось основать род великих и грозных кондотьеров и правителей королевства… Ваше Величество, это Огиэль, один из князей ада.
        Я кивнул:
        - Ричард Завоеватель, можно просто сэр Ричард, я не больно церемонный.
        Огиель сделал шаг, чуть наклонил голову:
        - Наслышан о вас, сэр Ричард.
        - Спасибо…
        - Говорят, Лилит избрала вас?
        Я дернулся:
        - Так и говорят?.. Ладно, давайте лучше о деле, хотя все мы предпочитаем говорить о женщинах. Что имеете нам предложить?
        Он внимательно всматривался в меня большими глазами золотого цвета.
        - Наверняка считаете нас самыми мерзкими на свете существами?
        - Отнюдь, - заверил я. - Отнюдь, сказала королева, и я с Ее Величеством согласен. Вы противники, но мятежные ангелы всегда пользовались у людей интересом и почтением, как и всякие там наемники! О вас слагают поэмы, рисуют величественные картины, увековечивают в скульптурах, а тупенькие подростки именно за вас отыгрывают роли в… придуманных мирах.
        Он слушал с удивлением и недоверием, но я говорил искренне, он долго всматривался в меня, наконец вроде бы поверил, тяжело вздохнул.
        - На самом деле, - сказал он невесело, - ангелы никогда не поднимали мятеж против Творца, как и мы, люди, никогда нарочито не грешили.
        - Знаю, - ответил к его удивлению. - И понимаю, с какой то целью. Так выше собственная значимость победивших, выше их заслуги, якобы спасших отечество от тирании. Как же, эти гады осмелились восстать против самого Творца!
        Муцио Аттендоло озадаченно молчал, а Огиель тяжело вздохнул, сильно приподнимая плечи, крылья слегка встопорщили перья.
        - Понимаю, как вам, смертному, это неприятно слышать, но на самом деле ангелы тогда всего лишь не согласились поклониться человеку. Простите, но было именно так…
        - Знаю, - ответил я коротко. - Старые книги читал.
        - Это вообще-то, - произнес он с неохотой, - тоже непослушание Творцу, хотя не такое уж и прямое.
        Я сказал с сочувствием, видя, как трудно ему признаваться в случившемся всего каких-то несколько тысяч лет тому:
        - Вы как бы говорили своим поступком: мы признаем Твою власть и Твое право, но не принуждай нас кланяться этому мокрому комку глины, верно?
        Он кивнул.
        - Вы должны понять, это безмерно унижало нас, высших существ, созданных из огненной материи…
        Я бросил взгляд на кондотьера, тому уже скучно, в нетерпении постукивает носком сапога по камешкам.
        - Никаких обид, - заверил я. - Меня на вашем месте это обидело бы еще как! Точно-точно. Кто мог предположить, что замысел Творца так глубок и да-лекосягающ? Это теперь понятно, да и то не всем… Потому я и прибыл для всесторонних консультаций. А так как я хреновый политик и слишком нетерпеливый, то хотелось бы и сразу переговоры без всяких там консультаций, кто придумал эту хрень, чтобы придавать себе важность и значимость? Вот ваш благородный спутник наверняка согласен.
        Он покосился на основателя рода Сфорца, на лице проступило сильнейшее замешательство, словно он тоже из тех, кто предпочитает долгие и всесторонние консультации, чтобы с удовлетворением докладывать, что консультации проходят успешно и в позитивном ключе, а когда затягивать их становится совсем уж неприлично, переходят к таким же долгим и всесторонним переговорам с нулевым результатом, что подается как углубленное изучение вопроса.
        - Ситуация неотложная, - согласился он с неохотой, - потому да, можно все в упрощенном варианте.
        Муцио Аттендоло прорычал с энтузиазмом:
        - В самом упрощенном!
        - Отлично, - сказал я. - И сделаем зело быстро. Приступим?
        Огиэль спросил настороженно:
        - Как… мы втроем?
        Я удивился:
        - А что, вы верите в демократию? Или в коллегиальное управление? Эх, уже и ад развратили… Рано или поздно один энергичный мерзавец одних вытеснит из коллегии, других нагнет и все равно будет управлять один весьма авторитарно демократично!.. Будем считать, что вы оба - лучшие! Уже подмяли, нагнули, использовали, вытеснили. И теперь говорите от имени всех мятежников.
        Огиель посмотрел исподлобья и с недоверием:
        - Ну тогда… вот как бы так: вы оставляете нас в покое, а мы даем клятву, что…
        Я прервал:
        - Извини, дорогой, но скажу сразу, чтобы не затягивать: со мной договориться невозможно. Вы хотите, чтобы Господь уничтожил человечество, а я против. Удивительно, да? Даже Михаил хочет, чтобы мы передохли, только вслух не скажет. Потому если хотите вести переговоры, то лишь о немедленной сдаче. Можем оговорить условия: почетные, полупочетные, четвертьпочетные…
        Сфорца сказал быстро:
        - Мы предлагаем вариант, который вас устроит. Мы не выходим на поверхность, не вредим людям.
        А вы нас оставляете в покое. Мы просто отделяемся от остальной части ада.
        - Автономии захотелось, - сказал я понимающе. - Ад слишком уж расширился, верно? Целая империя, а империям положено неизбежно распадаться на отдельно взятые с бою королевства. Все понятно, ребята, я вам даже сочувствую. Но с переговорами опоздали. С них надо было начинать чуть раньше.
        Огиэль не нашелся что сказать, Сфорца спросил с подозрением:
        - Когда?
        - До начала военных действий.
        - Мы на вас, - сказал он быстро, - не нападали!
        - Это превентивный удар, - объяснил я. - В интересах. И по показаниям. Военная доктрина в действии. Добьем врага в его логове!.. Ничего личного, это лишь пропагандистское клише, но как действует! Все просто и ясно.
        Он вздохнул, подумал, спросил с надеждой:
        - А как насчет перемирия на сутки? Огиэль?
        - Поддерживаю, - сказал темный ангел быстро.
        Я подумал, кивнул:
        - Да, это приемлемо. Хорошо, ровно на сутки. Засекаем время… До встречи!
        Глава 8
        Они поклонились, отступили. Я наблюдал, как удаляются, теперь хорошо видно, что крылья Оги-эля бессильно обвисли, половина перьев изрублена, в паре мест вообще повреждены жилы. Сфорца держится лучше, хотя его панцирь и доспехи хранят следы свежих ударов.
        Когда я вернулся, на краю лагеря ждали Тамплиер с Сигизмундом и Азазель. Судя по их лицам, слышали все, рыцари переглядываются, Азазель морщится, посматривает с укором, словно понимает, что будет дальше, хотя что он понимает.
        Тамплиер буркнул:
        - Надо ли было?..
        - Чё? - спросил я.
        - Перемирие, - ответил он. - У нас преимущество.
        - Теперь еще больше, - бодро заверил я. - Раз они добивались перемирия, значит, оно им весьма нужно. Следовательно, наступление начинаем немедленно.
        Тамплиер непонимающе прогудел:
        - Наступление? Какое наступление?
        - Стремительное, - пояснил я. - Мощное! Ре-волюцьенно-яростное! Бескомпромиссное!.. Женщин не щадить, пленных не брать!.. Камня на камне чтоб!
        Он охнул:
        - А перемирие?
        - Это же демоны, - напомнил я. - И вообще это облые противники. Можно даже сказать без большого преувеличения, враги!.. Для интеллигентного человека все вокруг враги и тупое бесчувственное быдло, вы не знали?
        Он возразил с достоинством:
        - Договоренности нужно соблюдать с любыми противниками!
        Я изумился:
        - Чё, правда?
        - Рыцарь, - заявил он надменно, - должен всегда оставаться рыцарем.
        - Ха, - сказал я, - а еще хе-хе. Даже хи-хи. Трижды. Пусть демоны увидят, что люди - это им не ангелы, а даже не сраные демоны!.. Что нам правила, законы, договоренности? Мы сами мятежники из мятежников, нарушители всего и вся!.. Дорогой Тамплиер, да за такое вероломство они нас еще и уважать будут! Особенно Сфорца с его наемниками. Сфорца и Борджиа - одного поля ягоды. Ах, вы не слышали про Борджиа? В общем, все будут уважать, чтить и страшиться. Отныне любой демон будет проходить мимо человека, поджав хвост и прижав уши в страхе, вдруг тот возьмет и вдарит. Просто так. Для прикола.
        Азазель хмыкнул, посмотрел на Тамплиера, на меня, покачал головой, но взгляд отвел в сторону.
        - Любой демон будет уступать дорогу, - подтвердил он, - и вообще забиваться в щель и трястись мелкой, а то и крупной дрожью.
        Сигизмунд спросил растерянно:
        - Правда?
        - Человек, - заверил Азазель, - это страшно! Это звучит…
        - Гордо? - подсказал я. - Или трагически?
        - Страшно, - повторил он. - Это звучит страшно и пугающе. Сэр Ричард, вы устанавливаете новые отношения между людьми и демонами.
        Я пробормотал:
        - Надеюсь, не только… но об этом потом. Пока рано, я скромный и хитрый.
        Тамплиер прорычал:
        - Я не стану нарушать перемирие.
        - А с вами и не заключали, - напомнил я. - Это великое счастье на мне, а я вас освобождаю от такой химеры, как совесть, когда имеете дело с бессовестными. Приказы боевого командира вы тоже отказываетесь выполнять?
        Тамплиер добросовестно подумал, прогудел:
        - Такого со мной не было.
        - Тогда проблем нет, - сказал я легко. - Аза-зель, поднимайте войска. Пока Алфофаниэш, отложив оружие, собирает раненых и вот-вот начнет заделывать бреши в стенах, самое время вдарить. Покажем этим якобы демонам, кто из нас настоящий, а кто только прикидывается злым и вероломным!
        Тамплиер тяжело опустился на камень, обеими руками снял шлем, обнажив красное распаренное лицо, словно в самом деле чувствует весь жар ада, хотя еще Вельзевул заверил, что ничего не ощутим и не заметим.
        - Ох, - сказал он с сомнением, - а не грешите ли против истины, сэр Ричард?
        Я изумился:
        - Грешу, и что?.. Допустимо грешить против истины ради рождения новой! Более правильной. Старые истины коню под хвост, а новые - на знамя!
        Он пробормотал с сомнением:
        - А разве так можно?
        Я охнул:
        - Разве не так всегда делается? Мы же идем от хорошего к лучшему, это именуется прогрессом. Потому старые истины коню сэра Сигизмунда под хвост, но можно и вашему.
        - Как-то нехорошо, - сказал он неуверенно.
        Я подумал, согласился:
        - Вообще-то вы правы, сэр Тамплиер. При чем тут ваш конь?
        - Нет, - проговорил он в глубоком раздумье, - где-то здесь неправда…
        - Сэр Тамплиер, - сказал я отечески, - первой жертвой войны, а также революций, переворотов и победоносных учений всегда становится именно правда. Но это ничего, на смену старой правде приходит новая, более правильная, пусть и не совсем правдивая. Ибо что есть правда, как спрашивал штатгалтер Пилат?.. Или он не о правде? Ах да, он тоже боялся согрешить против истины, интеллигент хренов! В общем, сэр Тамплиер, о какой истине можно говорить во время боевых действий? Не смешите своего же коня. Хотя он далеко, но вдруг услышит и перестанет вас уважать? Разве вы не дорожите мнением своего коня?
        Он шаркнул подошвой по раскаленным камням, пробормотал с неловкостью:
        - Да это я просто удивился в горестном недоумении, как это паладин Господа так неуважителен к истине.
        - Человек выше истины, - сказал я высокопарно. - И выше правды. Разве Господь не сказал это яснее ясного, позволив Каину, первому в мире братоубийце, размножиться, построить города и создать современный мир?.. В то время как невинно убиенный Авель, в самом деле невинно, даже я признаю, пошел на корм червякам, и ни одна свинья по нему не прочирикала?..
        Он опешил, задумался. Азазель с укором покачал головой:
        - Ну что ты его так…
        - Ладно, - согласился я, - объясняю на пальцах: есть правда, а есть высшая правда! Высшую знает только сам Господь, а я - исполнитель Его воли и толкователь замыслов.
        Тамплиер озадаченно промолчал, а Сигизмунд распахнул рот, как птенец пеликана в ожидании большой толстой рыбы.
        - И что, - спросил он благоговейным шепотом, - говорит Господь?
        - Плите за мной, - велел я, - и обрящете. И не обязательно по вые! Я делаю только то, что он велит, ибо я у него на службе присно. Потому если что даже не так, ну там зарезал не того или ограбил, все равно я не виноват, сами понимаете! Служба.
        За нашими спинами усталые воины, что только-только перевели дыхание, поднимались, звякая оружием и доспехами, становились в строй.
        Вельзевул, поглядывая на меня странно, орал на своих и велел не забывать закрываться щитами, а когда мы оказались рядом, шепнул:
        - Я тебе самый большой котел приготовлю!
        - Серебряный? - спросил я деловито.
        - Да хоть золотой! - крикнул он.
        - И с бриллиантами по ободу, - сказал я. - Терпеть их ненавижу!
        - Какой скажешь, - заверил он. - Ты сам будешь моей самой лучшей драгоценностью!
        Уриил, стремясь опередить и вырвать победу для небесного легиона, повел своих ангелов в атаку. Вельзевул выругался, заорал, торопя своих младших командиров выступать немедленно, не дать этим с белоснежными перьями перехватить успех.
        Я кивнул Тамплиеру, тот с несвойственной ему прытью ринулся к Матерну и Вернеру фон Урс-лингену. Те тоже начали торопить своих, сержанты пришли в восторг от моей военной хитрости, вполне оправданной в боевых действиях, любая война неправедна, немедленно подняли солдат и повели ускоренным маршем вслед за остатками небесного легиона и войском темных ангелов.
        - Не рвитесь вперед, - шепнул я Урслинге-ну. - Михаила и Вельзевула все равно разобьют и отбросят, они вам не соперники. Зато они выиграют для вас несколько важных ярдов.
        Он ответил со сдержанным восторгом:
        - Точный расчет! Я правильно поступил, что принял вашу сторону.
        - Действуйте, барон.
        Тамплиер и Сигизмунд посматривали на меня с непониманием и даже укором, когда я пошел вслед за отрядами Матерна и Вернера, как же так, где рыцарская честь и безумная отвага, допустимо ли пропустить кого-то впереди себя в бою…
        - Допустимо, - отрезал я сварливо. - Что, не так думаете?.. Сейчас впереди пикадоры и всякие там бандер… как там точнее, нет, не бандерлоги, а… бандерильеро!.. А мы - тореро, поняли? Которые и наносят смертельный удар чудовищу! Потому мы сохраняем силы для самой главной схватки. Она будет, обещаю!
        Они чуть повеселели, хотя на лицах оставалось недоумевающее выражение, знатные рыцари должны первыми начинать бой и последними выходить из него, так записано в рыцарском кодексе чести, а эти новые методы войны, которые старается внедрить их сюзерен, какие-то слишком странные…
        Далеко впереди яростный бой, Уриил с архангелами ломится сквозь строй защитников, увязает, ангелы падают под свирепыми ударами, вот уже остановились, а затем почти сразу началось отступление.
        От полного уничтожения их спасли разрозненные отряды Вельзевула, что набросились с дикой яростью, остается только взять цитадель Алфофани-эша, и победа, однако воодушевленные защитники выдержали напор и сами начали теснить их все быстрее и быстрее.
        Матери и фон Урслинген со своими людьми подоспели в момент, когда даже Вельзевул отступал, отбиваясь от наседавших со всех сторон, что старались завалить самого властелина ада, а его темные ангелы и демоны бежали вслед за остатками отряда ангелов.
        Опередил Матери, его люди мчались с дикими криками и во всю прыть, в то время как фон Урслинген вел отряд профессиональных наемников сомкнутым строем, потому отстал.
        Разбойники Матерна врубились в ряды войска мятежников, те подались под их яростным напором, но постепенно восстановили строй, выровняли и даже чуть потеснили, но подоспел отряд фон Урслингена, профессиональные воины ударили без ярости, но настолько умело и правильно, что с первых же минут уложили мертвыми три первых ряда обороны и дальше двинулись уже по трупам.
        Я сказал негромко:
        - Сэр Тамплиер, сэр Сигизмунд… Вот теперь наше время! Пробиваемся к воротам самой цитадели.
        - Там откроют? - спросил Сигизмунд наивно.
        Тамплиер саркастически хмыкнул.
        - Еще как откроют! - заверил я и пощупал рукоять Мьёльнира.
        Защитники цитадели сражаются отчаянно, я не стал ввязываться в бои с простыми воинами, что Тамплиер и Сигизмунд наконец-то поняли и одобрили, так как вслед за мной обогнули сражающихся и поспешили к воротам.
        Их загородили рыцари в добротных и достаточно современных доспехах, явно их утащили в ад недавно, все крупные, уверенные в себе, прекрасно вооруженные.
        Впереди яростно наносит страшные удары гигант в прекрасных доспехах, явно выше меня ростом и крупнее, грудь вообще чудовищно выпуклая, а длинный и широкий меч взлетает над его головой с такой легкостью, словно прутик, но когда опускается, слышен лязг и скрежет рассекаемого металла.
        Он сильным ударом сшиб Сигизмунда с ног, мощно оттолкнул Тамплиера и уже вознамерился всадить в Сигизмунда меч, но увидел меня, сперва не узнал и только хищно улыбнулся, затем глаза внезапно расширились.
        - Ричард?.. - пролепетал он жалко.
        - И здесь я тебя нашел! - крикнул я. - Какое же удовольствие убивать врага снова и снова! Сэр Фольгарт, я просто счастлив!
        Он поспешно отступил на шаг, но я пошел к нему, не сводя с него острого взгляда, и он, бросив меч на землю, повернулся и бросился прочь, вереща по-заячьи.
        Тамплиер помог Сигизмунду встать, покосился на меня с огромным уважением во взгляде:
        - Сэр Ричард… беру свои слова взад!
        Я спросил встревоженно:
        - А что вы такое сказали в мой непорочный адрес?
        - Еще ничего, - признался он, - но хотел…
        - Хотеть не вредно, - сообщил я удивительную новость, - вредно воплощать хотимое. Сэр Сигиз-мунд?
        Сигизмунд поднялся, посмотрел на меня светло и застенчиво:
        - Мне нравилось, когда вы звали меня Сигом…
        - Решено, Сиг, - сказал я и оглянулся на Тамплиера. - А сэру Тамплиеру можно только, напротив, добавить пару звучных прозвищ. К примеру, Тамплиер Блистательный… Тамплиер Громоносный…
        Тамплиер тяжеловесно задумался, сказал нерешительно:
        - Нет, благодарю.
        - Плохо звучит? - спросил я.
        - Нескромно, - объяснил он.
        Я охнул:
        - Что, кто-то на свете есть скромнее меня?.. Ладно-ладно, как насчет вон той двери? Мне кажется, если нам удастся прорваться к ней, то за ней что-то интересное…
        Тамплиер возразил с достоинством:
        - А не лучше пробиваться к парадному входу?
        - Его защищают особенно яростно, - объяснил я, - потому что дураки, а кто из нас не дурак, должны пробиваться туда. А когда наконец-то проберемся, то окажется, что холл забаррикадирован, и вообще там никого. Но мы не дураки и ломанемся со всей дури вон в ту дверь…
        Сигизмунд сказал поспешно:
        - Вам виднее, сэр Ричард!.. Как скажете. Мы с сэром Тамплиером далеки от тайн дворцовых кладовых. Ведите!
        - Дворцовые кладовые мне в самом деле виднее, - согласился я, - и ближе. Но приходится сидеть еще и на троне. Нагрузка такая.
        Тамплиер подтянулся, сказал с должным уважением:
        - Да, Ваше Величество. Все верно, Ваше Величество. Дверь выломаем?
        - Да, - ответил я, - но на этот раз не лбами.
        Они смотрели на дверь, а я ощутил в ладони рифленую рукоять Мьёльнира.
        Сигизмунд вскрикнул:
        - Они догадались, туда с обеих сторон бежит народ!
        Во все стороны полетели большие и мелкие осколки камня, дверь исчезла, как и участки стены по бокам и верх, тем самым превратившись в широкий проход, который можно закрыть разве что огромными воротами.
        Тамплиер заорал дико:
        - Во имя Господа!..
        И ринулся бесстрашно и не терзаемый сомнениями, что важнее всего: Тамплиера могут ослабить, а то и погубить только его же сомнения, Сигизмунд со звонким чистым криком невинного ангела бросился следом, уже и забыл, что сам же вызвался защищать мою спину.
        Я убрал оружие дальнего боя и уже с оголенным мечом в руке побежал за ними, стараясь нагнать как можно быстрее и пойти впереди.
        Дорогу загородил рослый центурион в золотых доспехах, включая поножи, что значит ранг на два порядка выше простого ангела, что-то зело важное, не ниже архангела.
        - Смертный, - прорычал он злым голосом, лицо его страшно перекосилось, - далеко же ты забрался.
        - Но я отсюда вернусь, - сказал я, - а ты останешься.
        Он выдернул меч из ножен и прыгнул в мою сторону. Я легко парировал удар, сталь жутко звякнула, лицо ангела перекосилось от боли.
        - Ты…
        - Зря вы это затеяли, - сказал я.
        - Мы все равно все…
        - Может быть, - ответил я, - но ты не увидишь.
        Он, сцепив зубы, размахивал мечом, с трудом нанося удары, я парировал еще раз и сильным ударом срубил ему руку вместе с плечом.
        Еще лицо на миг застыло в смертельной муке, я сказал с сочувствием:
        - Не надо было облекаться плотью.
        - Смертный…
        - Кто из нас? - спросил я и, не дожидаясь ответа, ушел от размашистого удара его сотоварища, ткнул мечом, поразив его насмерть с первой же попытки, и, разъярившись снова, ломанулся в сверкающую стену из позолоченных щитов, ярко-белых туник и блистающих кирас.
        Если бы не это дикое количество, я бы ликовал только, встречая таких противников, можно даже повыламываться, изображая супергероя, но уже вскоре рука бойца колоть устала, и ядрам проходить мешала гора кровавых тел.
        Тамплиер и Сигизмунд устали тоже, у Тамплиера даже доспехи раскалились, я сперва слышал только тяжелое хакание из-под опущенного забрала, затем хрипы и яростные стоны, переходящие в гневный рев.
        Сигизмунд дрался неутомимо, однако от него все больше разгорался свет, словно от небесного ангела.
        На него начали оглядываться в испуге и удивлении, а он, не замечая устремленные на него взгляды, продолжал плечо в плечо с Тамплиером уничтожать зло.
        Это я старался бы уменьшить его количество, но Сигизмунд живет для того, чтобы уничтожить зло именно полностью. Как относится к злу Тамплиер, не знаю. Думаю, он ближе ко мне, чем к Сигизмун-ду, хотя, надеюсь, я не настолько стоек в своих убеждениях.
        Политик вообще не должен иметь убеждений. Я, правда, пока еще имею, но зато они у меня крайне гибкие, могу не просто согнуть в любую сторону, но и таким гордиевым узлом завязать, что даже Александр Македонский не развяжет.
        Глава 9
        Нас все же оттеснили, не дав ворваться через выбитые двери. Я помахал рукой, привлекая внимание фон Урслингена, дескать, давай всех уцелевших сюда, а сам с Тамплиером и Сигизмуццом бросился к оставленным без внимания главным воротам цитадели.
        Молот вышиб их только с третьего раза, что изумило и встревожило. Только там я смогу произнести Малое Имя Господа, но нас в самом деле горстка, ангелы небесного легиона и демоны Вельзевула уже полегли, как скошенные колосья под широкой косой умелого косаря, а разбойники Матерна и наемники фон Урслингера тают, как грязный снег под тучами жаркого солнца, ибо цитадель Алфофа-ниэша защищают самые лучшие и отважные, они же главари мятежа.
        С огромным трудом мы, трое паладинов, переступили порог крепости, и странное чувство овладело мной с такой мощью, что голова закружилась.
        Я невольно ухватился за косяк двери.
        - Сэр Ричард! - донесся звенящий, как у комара, голос Сигизмунда. - Вы ранены?.. Сильно?
        Язык прилип к гортани, я попытался покачать головой. Ноги мои словно ушли вглубь, уже не ноги, а некая тектоническая плита, что тянется до океана и уходит под воду.
        Я с трудом сделал шаг, чувствуя, как за мной поднимается весь материк, но нет, только ощущение, однако с каждым шагом врастаю в нечто, магнитное или гравитационное поле, фиксирующее меня в одной точке, так что такое не сдвинуть…. Даже не знаю, хорошо это или плохо. Наверное, то и другое, смотря как пользоваться.
        Темные ангелы уже поняли, кто перед ними, все удары сосредоточили на мне, бьют сильно, свирепо и точно, очень важно убить лидера, хотя бы духовного лидера, как ни кощунственно это звучит в применении к человеку, потому меня нужно убить во что бы то ни стало и как можно скорее. Это внесет если и не панику, то смятение в ряды наступающих…
        Снова помутилось в сознании, ужасающая мощь обрушилась как-то странно, я ощутил себя нейтронной звездой, что сама искривляет вокруг себя пространство, а ее никто не сможет сдвинуть…
        …и в самом деле, слепящие молнии, сжигающие в пепел скалы и превращающие в песок горы, ударялись в меня и тут же отскакивали, как от стенки горох, отскакивали и гасли, то ли поглощенные моими доспехами, то ли от стыда за свое бессилие.
        Я с усилием вскинул над головой меч:
        - За мир, который создал Господь!.. Ура!
        - Ура!!! - заревели последние из уцелевших. В их диких воплях я с удовлетворением уловил чисто человеческое упоение грядущей дракой, когда можно выплеснуть из себя зверя и дать ему потешиться. - Слава Господу!
        - Аминь, - крикнул я. - Бей, круши, пленных не брать!..
        В сторонке промелькнул Азазель, кивнул мне, а из-за его спины выбежал Уриил с кровью на лице и в страшно иссеченных доспехах. Золотые волосы слиплись от крови, на меня уставился с восторгом и ужасом.
        - Ваше Величество! - крикнул он потрясенным голосом. - Мы все еще… сражаемся?
        - И ломим, - ответил я, - как солому. Как Михаил?
        - Он изранен, - ответил он, - но его успели вынести… Можно я встану с вами рядом?
        - Лучше с сэром Сигизмундом, - сказал я. - Он чист, а от меня такого наберетесь за секунду, всю жизнь заставят каяться и ступать лбом в звездно-полосатый пол.
        Со стороны площади в холл вбежали, сильно хромая, с полдюжины ангелов, хотя может быть и демонов, сейчас уже трудно отличить друг от друга, я крикнул им через головы сражающихся:
        - Думайте о хорошем, чистом и светлом! По праву победителей вы можете насиловать всех, кого застанете еще живыми. Разве это не главная цель любой войны?.. Насилие, лут и дроп. Сим по-бедиши!
        Ангелы в растерянности переглядывались, очень уж я по-человечески радикален, однако, с другой стороны, раз уж они сейчас все в людском облике, то могут и поступать по человеческим военным законам: трое суток на разграбление, насилование и прочие сладостные бесчинства, самое главное воинское достижение, а все эти ордена и медали - потом, как память, кого и как бесчестил…
        Уриил проговорил непривычным для архангела растерянным голосом:
        - Сэр Ричард, командуйте. Из нас очень мало кто воевал, да и те что-то не любят вспоминать ту Первую Битву… потому ведите вы! Как человек, который не выпускает из руки острый меч, обагренный свежей кровью!
        - Это да, - согласился я. - Вот не выпускаю, и все тут! С ним и спать ложусь, как Роланд с Дю-рандалью… За мной!
        Из холла мы ворвались в тронный зал, где нас встретили, как я понимаю, главные мятежники, они же и лучшие бойцы. Бой снова вспыхнул злой, хаотичный, я чувствовал, что в самом деле дерусь с лучшими из лучших когда-либо живших воинов, лучших в искусстве владения оружием, хотя, судя по тому, что они в нижнем ярусе, они же одновременно и худшие из преступников.
        Тамплиер и Сигизмунд стараются держаться ко мне ближе, обоим приходится предельно тяжко, хрипит уже и Сигизмунд, Тамплиера вообще качает от усталости, как дерево под сильным ветром.
        Со всех сторон дикие крики, лязг, звон, грохот тяжелых ударов. Я не обращал внимая на вопли, но один болезненный вскрик за спиной показался странно знакомым.
        Обернувшись резко, увидел падающую мне на руки Махлат, лицо бледное, в глазах боль. Она старалась улыбнуться, я охнул, увидев острие дротика, что высунуло острый клюв из ее груди.
        Сигизмунд с криком прыгнул и рассек кончиком длинного меча голову той сволочи, что так умело метнула дротик мне в спину. Последние из уцелевших противников поспешно ринулись из зала, раз уж убить главного врага не удалось, Сигизмунд погнался за ними.
        Азазель возник со мной рядом, бережно подхватил безвольное тело Махлат.
        Я вскрикнул в горестной муке:
        - Меня спасла женщина?.. Женщина заслонила от брошенного копья?.. И я стерплю такой позор?… И вообще… это что же, выходит… женщина… нет, я такое даже не выговорю!
        Дротик всажен с огромной силой, хотя не нужно большой мощи, чтобы пробить хрупкое тело, защищенное только платьем. Я ухватился за древко, сейчас бы вытащить и вдохнуть в покидающее жизнь тело свою паладинскую мощь, однако у меня нет дара исцелять этих существ, светлых или темных.
        Азазель сказал невеселым голосом:
        - Оставь. В ее лице нет муки.
        - Но почему, - крикнул я, - почему она вдруг?
        - Она любила тебя, - произнес он тихо. - Сильно и безнадежно. Но не посмела признаться.
        - Ты-то откуда знаешь? - спросил я горько.
        - Лилит, - ответил он. - Лилит шепнула. Но ты не горюй. Все как бы хорошо. Махлат прощена. Нет выше подвига, чем жизнь за людей. По примеру Христа, что отдал жизнь за вас, хотя вы и распяли его, как лягушку, на кресте.
        Тело Махлат засветилось дивным огнем, радостным и чистым, вспыхнуло и пропало. Я тупо смотрел на каменный пол, где ни следа, замедленно поднял голову, уже понимая, что ничего на багровом от раскаленных камней своде не увижу.
        - Надо бы радоваться, - сказал я горько. - Но все равно погано.
        - Великая Чистка, - сказал он напряженным голосом. - Больше не будет сорока девяти миллионов ангелов… Ты же уничтожил все, что создавалось тысячи лет! Все. И ад, и небесный легион.
        - Надеюсь, - пробормотал я.
        - Полностью, - заверил он. - Такой резни никогда не было… и никто ее не мог представить! А что теперь? Ты в самом деле жаждешь уничтожить ад целиком? Но как жить без ада?
        - Без рая легко, - ответил я горько, - а вот без ада., в самом деле…
        - Ничего, - утешил он, - где человек, там и ад.
        Я выпрямился, указал острием на центр тронного зала:
        - Там наша цель!.. Там победа! И там конец войне.
        Навстречу шагнули, именно шагнули, а не бросились, трое темных ангелов, красивых и гордых, с темными крыльями за спинами, что делает их, на мой взгляд, похожими на польских гусар с крыльями за спиной.
        Их мечи блеснули со сдержанным достоинством, лица, полные спеси и абсолютного превосходства.
        Мое дыхание начало учащаться, сказал хрипло:
        - Сэр Тамплиер, Сигизмунд!.. Вы берите правого и левого, а тот гад в центре - мой.
        Алфофаниэш произнес надменно:
        - Шодед, Эйва!.. Я убью это ничтожество и помогу вам.
        Я прервал резким голосом:
        - Алфофаниэш! Ты помнишь меня?
        Он всмотрелся, крикнул пораженно:
        - Я тебя убил!.. Но если ты как-то вернулся, с удовольствием убью еще раз!
        Я молча ударил, Алфофаниэш переменился в лице, отступил, я ударил снова, потом еще и еще, наконец сбил с ног.
        Он упал, перекатился через голову, но только начал подниматься, как я уже рядом и сильным ударом опрокинул на спину. Ударившись о каменный пол, он торопливо перевернулся, но встать не успел: носок моего сапога саданул его в живот с такой силой, что там квакнуло, а самого Алфофаниэша выгнуло дугой.
        - Привык побеждать? - прошипел я. - Побудь в шкуре побеждаемого… побежденного… а потом и трупа…
        Он все еще пытался вскочить, затем уже просто подняться, цепляясь за стены, но я шел следом и бил либо лежачего ногами, а если ему удавалось подняться на ноги, сокрушающим ударом сшибал на пол, уже запятнанный его кровью.
        Наконец, когда он поднялся в последний раз, цепляясь за стену, я шарахнул его о нее так, что там остались сползающие потеки крови. Он рухнул снова, но упорно пытался подняться.
        Голова уже болтается, как привязанная на веревке, глаза на обезображенном чудовищными кровоподтеками лице то и дело закрываются, но все еще пытался встать, пока я особо зверским ударом не опрокинул его навзничь, и там он уже остался, только хрипел, выплевывая кровь, да скреб камни пола ногтями.
        Я опустился рядом, наступив коленом на грудь, с наслаждением ощутил, как она опустилась под моем весом, острие меча нависло над его лицом.
        Алфофаниэш прохрипел разбитым в тесто окровавленным ртом:
        - Вонзай свою сталь!.. Я покину это тело, вознесусь, но потом в новом облике отыщу и убью уже медленно и навсегда!
        - А вот тут ваша няня ошиблась, - прошипел я. - Знаешь ли, что Каин убил родного брата?
        Его глаза расширились в непонимании:
        - Но ты… не… он…
        - Зато его потомок, - ответил я с силой, - и его плащ на моих плечах!
        Он рванулся, но я вонзил острие в раскрытый рот, налег на рукоять и смотрел, как он дергается, скребет ногтями землю, слышал за спиной стук его сапог по земле, но сам не отрывал взгляда от перекошенного ужасом лица.
        - Как, говоришь, - спросил я, - зовут твою жену? Дочери есть?
        Его глаза стали еще шире в смертельной агонии, лицо перекосила такая мука, что в другое время я бы сжалился, но эта сволочь тяжело ранила не кого-то еще, а меня, так что получай, гад.
        Я повернул меч, навалившись на рукоять. Тот просел под моим весом, с хрустом проломил затылочную кость, и сталь противно скрежетнула по камню.
        Глава 10
        В распахнутую дверь вбежали трое блистающих ангелов с обнаженными мечами в руках. Доспехи настолько чистенькие, что эти трое явно еще не бывали в боях.
        Я поднялся, вытер лезвие о роскошную накидку трупа.
        - Все, ребята. Похоже, мятеж подавлен.
        Один вскрикнул отчаянно:
        - Как? Но ведь Алфофаниэш…
        Я указал через плечо:
        - Думаю, лекари ему уже не помогут.
        Все трое посмотрели на труп, потом неверящими глазами на меня. Первый сказал со страстью:
        - Этого не может быть!.. Этого не может…
        - Вы что, - спросил я, - из его команды? Или родня?
        Первый сказал потерянно:
        - Мое имя - Машхиель…
        - А-а, - сказал я понимающе, - Машхмель-Кохвиель? А это, наверное, Атуриель и Нешриель?.. Видите, у меня память, как у стада слонов. Всякую хрень помню, а куда пояс положил, хоть убей… Все, ребята, вы чуточку опоздали. Человек везде успевает раньше, вы не знали?
        Машхиель проговорил с трудом:
        - Но в тот момент, когда родился Алфофани-эш, родился и я, князь святости, именуемый Мечом Царя Грядущего… Как и эти три ангела, они появились на свет только для того, чтобы защитить мир от Алфофаниэша…
        - Радуйтесь, - сказал я наставительно, - когда за вас грязную работу делают другие. Попроще которые. Люди, так именуемые. Но, в конце концов, как иначе, если земля наша? Мы за нее в ответе, раз приручили. И должны пресекать бесчинства различных преступных группировок, а также выявлять случаи коррупции в верхах. У вас, кстати, как насчет коррупции?.. Ладно, тогда другой более важный вопрос, у Алфофаниэша жена есть?.. А дочери?
        Атуриель вскричал в горести:
        - Какая жена? Какие дочери?.. Мы же небесные, откуда нам знать?
        Нешриель, второй из рожденных для противовеса Алфофаниэшу, проговорил с гордостью:
        - Мы бессмертные, а бессмертным потомство ни к чему.
        - Гм, - сказал я задумчиво. - В будущем, когда подойдет время, об этом нужно будет покумекать… Ладно, пошли, а точнее, пойдемте отсюда. Пора здесь все обрушить, дабы не поспособствовать.
        Машхиель спросил настороженно:
        - Чему?
        Я пожал плечами:
        - Да мало ли чему. Созданию святынь. Паломничеству к героически погибшим от рук осатаневшей власти в лице небесных ангелов и вконец озверевшего человека… Святых руин, куда будут приносить цветы и стоять в скорбном молчании.
        Машхиель смотрел непонимающе, но Нешриель сказал озябшим голосом:
        - Да, уходим.
        - Позовем Бегемота, - предложил Атуриель. - Он держал нейтралитет, но ломать и рушить обожает. Даже упрашивать не надо, только разреши.
        - Разрешил бы, - сказал я милостиво, хотя меня никто не спрашивал. - Но подрядился сам все порушить. Считается, что только человек если уж рушит, то рушит. А пока считать мы станем раны, товарищей считать.
        Машхиель сказал жалобно:
        - Все на десятки миль покрыто трупами так, что земли не видно!. Даже огненные реки перегородили телами, теперь там лава сжигает все на своем пути.
        - Царство им небесное, - сказал я. - Собирался отдать приказ, чтобы всех похоронили в общей могиле, своих и не своих, они же все свои, в гражданской войне чужих не бывает, но огненный крематорий даже красивше и торжественнее! Словно похороны викингов, были такие бандиты в старину. Теперь их воспевают. Бандитов вообще воспевают… Все хотят быть похожими на бандитов, никто не жаждет походить на ученых или богословов, грустно как…
        Азазель появился тихо и незаметно, как делает часто, я спросил рассерженно:
        - Азазель, у Алфофаниэша есть жена?.. Ну что я проблею в оправдание сэру Растеру?.. Рыцарские обычаи забывать нельзя! Тем более основанные на здоровой дарвиновской парадигме, что потомство должен давать победитель. Только так мы достигнем прогресса и высот в гуманитарных и прочих дисциплинах… Эх, да ладно, я сам не понял. Все уходим! И побыстрее!
        Он смотрел на меня мрачно и не двигался, через лишенную ворот арку вбежал Вельзевул с окровавленным по самую рукоять громадным молотом.
        - Что, - крикнул он, - уже?
        - Закончили, - подтвердил я. - Теперь уходим. Сейчас здесь будет ад!
        Он спросил с подозрением:
        - А сейчас здесь что?
        - Рай второй свежести, - сообщил я. - Ад остается там, где прошел человек.
        Вельзевул прорычал упрямо:
        - Ты не должен его уничтожать! Это наш ад…
        - Ад ликвидируем, - отрезал я жестко. - Как пережиток!.. Больше нет ни светлых, ни темных!.. Мы все были в одной армии на стороне вооруженного мира и прогресса, а в ходе проведения миротворческой зачистки противника кровью своей смыли все предыдущие грехи и даже часть будущих!..
        Азазель ошалело открыл рот, а Вельзевул воскликнул:
        - Но… как же без ада?
        - Ад переместим, - отрезал я. - Как куды? В наши души, ессно!.. Там все поместится. Мы идем к высокой духовности, разве не видно?.. Быстрее уходим!
        Сигизмунд, слушая нас, быстро осмотрелся по сторонам.
        - А если там кто-то живой под обломками?
        - Вечная память героям, - сказал я с пафосом. - Устроим почетный салют над телами павших. Но потом, потом!.. В другом месте. Символически. Сейчас все прочь со всех ног!..
        Вельзевул что-то пытался возразить, но я вскинул руки, в памяти всплыло Малое Имя, я начал произносить его медленно и четко, а дикая мощь, что распирала меня и отчаянно рвалась на волю, изошла с такой силой, что я всхлипнул, сразу ощутив себя пустым коконом, из которого муравей выбирается на свободу.
        Ослепительный свет первого дня творения ударил в свод, высветив нависающие декоративные скалы, похожие на исполинские зубы. Раздался треск, как при грозе, но только в тысячи раз сильнее. Мы в страхе видели, как по своду побежали трещины, размером с ущелья, там беспокойно задвигались камни, больше похожие на гранитные острова.
        Грохот стал зловещее, грознее, весь мир задрожал, воздух смялся и пошел волнами.
        Вельзевул крикнул с мукой:
        - Что ты делаешь…
        Азазель посмотрел на меня с тревогой, быстро обернулся к Вельзевулу:
        - Этот сумасшедший в самом деле рушит все!.. Уходим, быстрее уходим!..
        Он в тревоге оглянулся на Сигизмунда и Тамплиера, рыцари смотрят на меня завороженными глазами, я держу руки вскинутыми ввысь, хотя уже можно и опустить, а весь свод затрещал и, мучительно медленно набирая скорость, пошел вниз.
        Я представил, с какой силой эти падающие скалы обрушатся, какой ад начнется, но чувствовал, что руки нельзя опустить, все застынет, и только не сводил устрашенного взгляда с хаоса, в котором исчезает подземный мир, погребая крепости, реки и озера расплавленной магмы.
        Донесся вопль:
        - Ваше Величество!
        По ушам ударил сводящий с ума грохот, я успел увидеть, как на то место, где стою, падает скала размером с Сингапур…
        …запахи пряной травы шибанули в ноздри, щеку нежно укололи жесткие стебли. Я ощутил, что лежу плашмя на зеленой сочной траве, а в затылок ласково греет оранжевое солнышко.
        Тамплиер и Сигизмунд распластались рядом, Сигизмунд даже руки раскинул крестом, то ли без сознания, то ли пытается обнять всю землю, как Диоген, гражданин вселенной.
        Чуть дальше сидит, скрестив ноги, Азазель, бледный и вздрагивающий, глаза вытаращенные, как у ребенка, узревшего жирафа. За его спиной в полумиле высится холм с грозно блистающей стрелой скардера, вокруг холма блещет доспехами многотысячное войско.
        Азазель повернулся ко мне, губы затряслись, едва выговорил:
        - Это же, - проговорил он хриплым голосом, - это же… даже не укладывается… Ад же всегда был… Почти всегда!.. И как можно вот так все… закрыть?
        Сигизмунд поднялся на колени и неистово молился, вознося хвалу и благодарность за победу над силами Зла, Тамплиер оглядывался по сторонам все еще зло и с налитыми кровью глазами.
        - Порушить, - поправил он.
        - Порушить можно все, - ответил Азазаль, - но… закрыть? Навсегда? Просто стереть?
        Я сказал как можно тверже, хотя под ложечкой противно заныло, в самом деле что-то обнаглел, вдруг да в самом деле превышаю полномочия:
        - Кто-то должен взять на себя ответственность. Ад сейчас уже не нужен… ну, в таком старомодном и несоответствующем виде.
        Азазель посмотрел на меня с тревогой и почтением, которого я в его глазах раньше не замечал:
        - Но разве вы можете, Ваше Величество, решать такие вопросы?
        - Не знаю, - ответил я без уверенности, - но вроде бы могу и даже… должен.
        - Точно?
        - Господь, - сказал я, - создав мир, вручил его человеку. И больше не вмешивался. Значит, за все здесь отвечаю я, ибо я человек. А вы думали хто?
        - Но ведь ад…
        - Ад создал не Господь, - напомнил я. - Господь не создавал ад. При падении мятежные ангелы пробили земную кору до самых глубоких и просторных пещер, где и начали обустраиваться. Значит, ад тоже в ведении человека! И во власти человека продлить его плодотворную созидательную работу по перевоспитанию падших ангелов… или же прекратить за недостатком средств или других важных причин.
        Он спросил осторожно:
        - А что скажет Господь?
        Я посмотрел в сторону холма, там нас заметили, несколько человек уже вскочили на коней и рванули в нашу сторону.
        - Ничего не скажет, - заверил я уже увереннее. - Землю человеку передал, свободу воли закрепил, что еще?.. Если и спросит, то не раньше Страшного Суда. А до этого времени мы сумеем устроить ад и на поверхности земли, у нас все будет намного цивилизованнее, без всяких дикостей вроде котлов с кипящей смолой, раскаленных сковородок и топких болот со змеями.
        Он огляделся:
        - А где… Вельзевул?
        - Не знаю, - ответил я с заминкой, - но есть предположение…
        Он вздрогнул, всмотрелся в мое лицо:
        - Думаете, уже там?
        - Я же простил, - заверил я. - А я в некоторой мере уполномочен отпускать такие грехи. Мелкие отпускает церковь, а я вот такие, вселенские. Он всего лишь вернулся домой после непродолжительной отлучки в несколько тысяч лет!.. А вот ты… гм…
        Азазель вздрогнул, взглянул быстро наверх, но тут же опустил голову и даже втянул в плечи, словно получил по ней тяжелым кулаком.
        - Не знаю, - ответил он. - Может быть, учли… что мне на земле нравится больше? Я, как сошел к людям на гору Хеврон, так и не уходил от них. И сейчас не хочу.
        Тамплиер подошел, окинул меня внимательным взглядом.
        - А где ваш меч? - поинтересовался он. - И тот роскошный плащ?
        Сигизмунд проговорил с наивной жалостью:
        - Все исчезло… а меч был очень красивый!
        Я покосился на небо, Маркус уже настолько огромный, что вроде бы можно добросить камнем.
        - Мне будет их недоставать, - признался я.
        Глава 11
        На востоке вспыхнул свет, мгновенно разросся до блеска сверхновой, и через мгновение из пламени вышли Михаил, Уриил, Гавриил, Рафаил и Ци-цаэль, уже бесплотные, сверкающие и величественные, оставив тяжелые раны и разрубленные доспехи на отягощенных плотью телах.
        - Михаил, - сказал я властно, не давая им сказать слова, - спасибо, что помогли в нашей тяжелой битве. Однако с сегодняшнего дня я ввожу на земле новый закон. Слушайте все внимательно.
        Он сказал саркастически:
        - Слушаю.
        - Как наместник Господа, - произнес я торжественно, - я подтверждаю Его волю, что земля принадлежит людям и только людям. Лишь они имеют право владеть ею, издавать законы, возделывать и собирать урожай.
        Он поморщился:
        - Ты уже говорил. Хоть и другими словами.
        - Это была лемма, - пояснил я. - А теперь сам закон: данною мне властью Творцом этого мира запрещаю появляться на земле небесным ангелам, что не признали человека своим лордом и не преклонили перед ним колена.
        Он сказал пораженно:
        - Ты… в своем уме?
        - Любое появление, - продолжил я неумолимо, - без моего прямого вызова будет считаться военным вторжением и вызовет адекватный, хотя и не симметричный ответ.
        Он потряс головой, спросил ошалело:
        - Ничего не понял.
        Цицаэль вскрикнул:
        - Да что вы его слушаете? Это же всего лишь жалкий человек…
        Я вперил в него грозный взгляд. Он дернулся, за спиной вспыхнули роскошные крылья, как загораются и обычные перья: сперва маховые, затем пламя пошло быстро распространяться во все стороны, словно под дуновением незримого огненного ветра.
        Цицаэль закричал дико, я понял, что не столько от невыносимой боли, как от ужаса, а крылья горели и полыхали, распространяя дым и смрад паленых перьев. Он изогнулся, пытаясь увидеть, что происходит, лицо перекосилось в агонии, глаза полезли из орбит.
        - Хорошо, - сказал я почти с сочувствием, - впервые вижу, как теряют лычки ангелы. Михаил, теперь что, его в рядовые?
        Михаил стоял бледный и, я бы никогда не поверил, вздрагивающий и с расширенными в ужасе глазами.
        - Прости… я все понял…
        Уриил вскрикнул:
        - Даже к праведникам нам нельзя?
        - Истинные праведники не нуждаются в подсказке, - отрезал я. - А если по шпаргалке, то какие это праведники?
        Он спросил жалобно:
        - Тогда во сне? В видениях?
        Я поколебался, но покачал головой:
        - Нет. Сон и жизнь слишком тесно переплетены, а видения у нас бывают и наяву. Потому налагаю запрет на любое посещение земли, будь это во плоти или во снах. Господь дал нам право самим выбирать путь. Это тяжелая ноша, простой человек предпочитает быть ведомым… королем, ангелом, демоном или любыми высшими силами типа гороскопов, для него и деревенский староста - более высокая сила. Все поняли?.. Можете идти!
        Я сделал голос жестоким и повелительным. Все трое разом вздрогнули, вскинули руки и растворились в огненной вспышке, но уже не такой пышной и ослепляющей, как раньше.
        Азазель смотрел им вслед, затем перевел взгляд на меня, выглядел он малость сконфуженным.
        - Ваше Величество, - произнес он, и я отметил, что он начал всерьез употреблять этот титул, - это было великолепно!.. У вас это…
        Он запнулся и поспешно отступил. Между нами блеснул чистый свет, вышла Лилит, нежная, любящая и преданная, это в ее глазах и на лице, произнесла рвущим мне сердце голосом:
        - Вот как ты это решил…
        - Что? - прошептал я.
        - Чтобы избавиться от меня, - прошептала она. - От моего наваждения…
        Я наступил на горло не только своей песне, но и себе самому, собрался с силами и ответил почти твердым мужественным голосом:
        - Лилит… это не мое решение… а мудрого государственного деятеля. Продуманное, выверенное и проверенное на лабораторных образцах с двойным слепым методом при вспомогательном плацебо. Самцы как хотят, а мужчины обязаны действовать по уму, воле, государственной необходимости, уставу монастыря и ордена, а также прочим значимым факторам общественной жизни, которых все больше и больше! Все поняла? Я вот нет. Но это не важно. В речи крупных государственных деятелей вслушиваться не обязательно, главное - осанка, твердый голос, уверенность во взгляде и жестах… Как это у меня?
        Она ответила печально:
        - Просто здорово. Так даже себя убедишь.
        - Меня нет, - ответил я, - я есмь государственная функция. Недоверчивая и неубеждаемая, признающая только свою монаршью волю на благо королевства. По крайней мере, когда принимаю решения, что касаются не только меня.
        - А себя, - спросила она, - ты сейчас точно не убеждаешь? Уверен?
        - Уверен, - ответил я. - Я же всегда уверен, это очень важно для государственного деятеля и вообще лидера. Если он уверен, что ведет свой народ к счастью, то можно не обращать внимания на всякие либеральные ценности, путающиеся под ногами, вроде любви, чувств и свободы слова.
        - Ричард, - произнесла она тихо, - ты говоришь… громко, но глаза у тебя негромкие.
        Еще бы, мелькнула злая мысль. Знала бы, как тоскливо и горько, выть хочется, но мы не то, что мы есть, а то, что выказываем публично, потому улыбнулся красиво, надеюсь, получилось, это важно, лидер должен выглядеть всегда победно безоблачным.
        народу это нравится, раздвинул плечи пошире и сказал почти покровительственно:
        - Ну, это профессиональное… Я не стремился на эту должность, Господь все видит. Однако мудрый и всепонимающий на уровне примитивных чувств народ постоянно выдвигал меня.
        - Отказался бы.
        Я вздохнул.
        - Увы, жизнь у свободного человека такая, что многие вещи вынужден делать добровольно, а еще улыбаться и помахивать ручкой!
        - Ты сейчас помахиваешь?
        - Я всегда помахиваю, - заверил я. - И всегда ясен. Как сказал древний мудрец: обнимись души и моря глубь, тот, кто постоянно ясен, тот, по-моему, просто… гений!.. Так вот я, как простой обыкновенный гений, объявляю волю Господа этому миру.
        Она шагнула ближе, обняла, я ощутил прикосновение ее губ, настолько чистое и легкое, что даже не знаю, не почудилось ли, исчезла она чуть позже, в момент или до.
        Сигизмунд, Тамплиер смотрят с глубоким сочувствием, Азазель молчит, а я пересилил себя и сказал твердым голосом:
        - Мир изменился! Но никаких новых правил. Даже если я и волен их начертать, все равно не стану. Господь, на мой взгляд, поступил мудро, не разрешая ангелам вмешиваться в дела людей. Если говорить яснее и жестче: не разрешил слугам вмешиваться в дела хозяев! В прошлый раз, когда лучшие из них - повторяю, лучшие! - пока надеждою горим, пока сердца для чести живы, попытались… что получилось? Потому отныне на земле запрещено появляться ангелам и демонам.
        Азазель переспросил:
        - И демонам?
        - На северном материке, - уточнил я. - У демонов Юга другая природа. С ними разберемся попозже.
        Со стороны холма, где величественно и страшно высится блещущая стрела скардера, в нашу сторону уже поспешно прет толпа.
        Конники Норберта, не входя с нами в соприкосновение, быстро и умело оцепили нас, обеспечивая сюзерена и его людей охраной. На рысях приблизились рыцари, впереди в изрубленном панцире и весь покрытый гарью Альбрехт Гуммельсберг, рядом с ним почти такой же, но еще и в обгорелой одежде сэр Норберт, за ними несколько известнейших рыцарей из Сен-Мари.
        Рыцари преклонили колени с величайшим почтением, явно видели явление архангелов, только Альбрехт крикнул сердито:
        - Почему вы все без нас. Ваше Величество?
        Норберт указал большим пальцем в сторону неба, но голову поднимать не рискнул, чтобы не видеть нависающую над миром громаду из багрового металла.
        - Ваше Величество! - произнес он строго. - Карл-Антон сказал, что вы отказались от участия ангелов и демонов в битве с Маркусом?
        - Верно, - подтвердил я.
        - Не поспешили? - крикнул он. - Это ж какая сила!
        Боль стиснула мое сердце, но я сделал глубокий вздох и ответил через силу:
        - Сэр Норберт… это наша война. И наша судьба. Решается, быть или не быть человечеству. Поверьте, останься они на земле, помогали бы прибывшим на Маркусе уничтожать нас, людей!
        Он потемнел лицом, словно на солнце набежала тень, произнес упавшим голосом:
        - Но… страшно… теперь мы одни…
        - Мы всегда были одни, - ответил я жестко, - только наивно надеялись на чью-то помощь свыше! Потому, сэр Дарабос, засучиваем рукава, а в руки берем мечи.
        Он сказал клятвенно:
        - Клянусь не вкладывать в ножны до тех пор, пока не спасем наш народ!
        - Хорошо сказали, - ободрил я. - Наш народ! Ведь все люди на свете - наши.
        Он посмотрел на меня испуганно:
        - Ваше Величество…
        - Вы не то подумали, - заверил я. - Никакой мегаломании! Я имею в виду, все мы от Адама. Так хорошо и правильно говорится, хотя все понимаем, на самом деле от Каина, что гораздо лучше и правильнее. Адам - рохля, мы бы до сих пор общиннопервобытным жили, но мятежный Каин построил первые города, исследовал мир, он отец сельского хозяйства и вообще создал современную цивилизацию.
        Подошел отец Дитрих, поддерживаемый под руки двумя священниками, тоже, судя по их виду, побывавшими в огне битвы.
        Я поцеловал ему руку и сказал со стесненным сердцем:
        - Откуда у меня это странное ощущение насчет предусмотренной ситуации?.. В самом деле, ангелы сотворены без собственной воли, это бездумные посланцы воли Господа. Однако, общаясь с людьми в материальном мире, где присутствие Господа нарочито «затемнено», то есть Его не чувствуется, тоже начали обретать некоторую свободу поступков. А этого случиться было не должно… И вот я, Ричард Длинные Руки, решаю эту проблему. Почему не чувствую себя марионеткой, которой управляют?
        Отец Дитрих покачал головой:
        - Сын мой… все в этом мире от Господа. Часть некой великой задачи решена твоими руками. Но ты не марионетка, а паладин Господа. Ты шел по своей воле. Просто Господь при сотворении мира учел все… Понимаешь, мысли и дела Он знает наперед…
        Прямо перед нами возникла ярко-синяя дуга, похожая формой на дверную арку, заискрилась, и через мгновение через нее прошла Бабетта.
        Тамплиер ахнул, Сигизмунд вскочил и торопливо поклонился, однако она, не обращая на обоих внимания, вперила в меня требовательный и впервые злой взгляд.
        - Сэр Ричард, - произнесла она жестким голосом. - Император Герман Третий велел передать, что ты удостоен титула принца императорской мантии! Второе - если немедленно не прибудешь с благодарностью за оказанную честь и с учтивыми изъявлениями покорности, сюда войдут императорские войска.
        Все вокруг меня застыли, а я пробормотал ошарашенно:
        - Что, так серьезно?
        - Да, - ответила она резко. - Ты стал… слишком сильным. Либо принимаешь власть императора, либо… ничего личного, как ты любишь говорить. Рич, это был последний титул от императора!..
        Ее лицо полыхало, как факел, по платью побежали фиолетовые молнии, сливаясь друг с другом, исчезая и возникая в складках одежды. Пальцы стали ярко-оранжевыми, я на расстоянии ощутил от них дикий жар, словно выкованы из твердого солнца.
        - Немедленно, - пробормотал я, - это в каком смысле немедленно?
        - Сейчас же, - заявила она жестко.
        - Хорошо-хорошо, - сказал я, - если Его императорское Величество так желает…
        - Да! И если не явишься сейчас же, мне поручено…
        Я разомкнул уста для ответа, но в стороне раздался дикий крик. Небо загрохотало, весь мир накрыло зловеще-красным огнем, словно нас снова ввергло в ад.
        Из багрового вихря размером со вселенную быстро пошло вниз нечто чудовищно огромное, пылающее, словно раскаленная в горне болванка железа величиной с горный хребет.
        Земля вздрогнула и задвигалась от тяжелого удара. Сигизмунд громко вскрикнул:
        - Маркус!..