Чертополох Юлия Владимировна Остапенко
Сборник «Жажда снящих» #0
Юлия Владимировна Остапенко
Чертополох
Это был один из лучших дней, больше у них таких не случалось. Небо с самого рассвета затягивали облака, и на солнце, пробивавшееся сквозь пухлую сизую дымку, было не больно смотреть. Полина сидела на траве, поджав ноги под себя, а на её коленях лежал пучок цветущего чертополоха. Она любила чертополох - чудачка. Он казался ей нетривиальным.
- Мне иногда такие дурацкие сны снятся, - сказала она и сорвала травинку. Кажется, она немножко нервничала. Максим знал, что у неё сейчас опасные дни, а презервативам она не очень доверяет. Однажды ей уже пришлось сделать аборт по вине то ли китайского производителя, то ли чересчур ретивого партнёра. Она неохотно об этом вспоминала, да Максим и не особо расспрашивал. Его не интересовало её прошлое. Его интересовало их будущее.
- Да? - с искренним интересом переспросил он и, приподнявшись на локте, взглянул в Полинино тёмное лицо. Серебристый ореол солнечных лучей вокруг её головы делал смуглую кожу ещё темнее. Полина подняла на него гигантские глаза - почти не в меру гигантские, почти некрасивые, - у-у, стерва глазастая, думали те, кто её не любил, а их было много. В полусвете-полумраке сверкнули её белки.
- Ну вот сегодня бред такой приснился, ужас, - тревожно сказала она и поёжилась. Зябко так, неуверенно - повела худыми плечиками, словно стряхивая песок. Потом сунула травинку в рот и принялась сосредоточенно жевать.
- Ты рассказывай, давай, - усмехнулся Максим, легонько толкнув её под локоть. Она стрельнула в него глазищами - сердито, но немного растерянно. - Рассказывай, я же вижу, что ты хочешь.
- Ладно, - сказала Полина и замолчала. Максим взял стебелёк чертополоха с её голого колена, хищно откусил головку, выплюнул, скривившись.
- Я тебе снился, точно? - вкрадчиво поинтересовался он.
- М-м, - мотнула головой Полина. - Что я умерла… снилось.
Максим сел, скрестил ноги по-турецки. Поднял голову, посмотрел прищурившись на солнце. Взял ещё один стебелёк. Повертел в пальцах. Положил обратно.
- Опять?
- Ага, - как-то вдруг сразу беспечно заговорила Полина. - Стояла на краю балкона… на самом-самом краешке. И пьяная была - чувствую, что пьяная, хотя во сне поди разбери. А потом полезла на перила. Ты кричишь: «Полинка, стой, ты что, сдурела?! , а я лезу и всё.
- Я там был? - переспросил Максим.
Она склонила коротко стриженую голову на бок, словно раздумывая. Потом хмыкнула, улыбнулась, кивнула.
- Вроде да. Я тебя не видела, правда. Только крик твой слышала.
- Ну, а дальше что?
- А дальше залезаю на перила и падаю вниз, медленно так. Рукой схватилась за поручень и тут же отпустила. И уже вроде не пьяная, а поздно. Макс, кричу, Макс! Ты подбегаешь… то есть я думаю так: ты подбегаешь, а я уже падаю. Руки вверх, точно ласточкой в бассейн прыгать собралась, и - падаю…
- Солдатиком, - машинально подсказал Максим.
- Не-а… Солдатиком - это когда руки по швам. И лечу вниз, долго-долго так лечу… вниз… мимо балконов, мимо окон. А дом и мой и не мой вроде. То есть некоторых я узнала. Леночка с пятого этажа уроки за столом делает, и сидит неправильно, ссутулившись, Гришка с четвёртого опять в одиночку надирается, но не самогон у него почему-то, а «Smirnoff»…
- И как это ты всё запомнила, - недоверчиво перебил Максим; ему то ли смешно было, то ли нет, он сам не мог понять.
- Ну, сон ведь! - засмеялась Полина и, схватив стебелёк чертополоха, смяла узловатую головку цветка в ладони. - Вот, а на третьем этаже люди какие-то незнакомые просто сидят, молча, не знаю, кто такие. На втором дворничиха Галина Васильевна хохочет с каким-то противным толстым типом, на её мужа совсем не похожим. А на первом…
Она запнулась, опустила голову. Максим пытливо взглянул в её маленькое лицо, протянул руку, коснулся ладонью щеки. Полина закрыла глаза. Головы не подняла. Руки лежали на разбросанном чертополохе. Максим заметил, что растрёпанные блекло-сиреневые шапочки цветков уже начали мокнуть и вять. А ещё увидел жёлтое пыльцовое пятнышко на ногте её мизинца.
- На первом что, Полина? - тихо спросил он.
Она вздохнула, быстро, прерывисто, но головы не подняла. Максим чувствовал лёгкое движение её кожи под своей ладонью, когда она ответила.
- А на первом нет никого. Пусто.
Помолчали немного. Потом она сказала:
- Ну вот, и врезаюсь я ногами в землю. Дальше вниз, ступни уходят в бетон и всё. И я умерла.
- И проснулась?
- Да нет, - она скинула его руку. - Не проснулась. Умерла.
Максим, молча, смотрел на неё. Она слабо улыбнулась, потом шире, потом хихикнула, легонько шлёпнула его по тыльной стороне ладони.
- Ну и проснулась, конечно, - бросила она. - Потом уже.
- А, - сказал Максим. Ему хотелось снова заняться с ней любовью. Полутень делала её лицо почти красивым.
- Да, дела, - сказала Полина и повернулась к нему. Встревоженная всё ещё? Да нет, кажется, полегчало. Рассказала - и полегчало, всё как всегда. А часто ей сны эти снятся. То машина её собьёт, то отравится чем-то, то СПИДом заболеет, то маньяк зарежет… А однажды рассказала, как Максим её собственноручно в окно выбросил. В порыве ревности. Как Отелло свою Дездемону, сказала, и засмеялась - ломко, неправильно, не по-настоящему. Сегодня - вот, сама сиганула. А впрочем глупости. Глупости и всё. Ему тоже много чего снится… иногда. Только ведь он ей никогда об этих снах не рассказывает. Чтобы не пугать.
Максим поднял голову, увидел, что Полина смотрит на него, придвинулся к ней, положил руки ей на колени. Стебельки под его ладонями были сухими и колючими.
- Я тебя люблю, - сказал он.
- Ага, - тонко улыбнулась она в ответ и потрепала его по волосам. Максиму захотелось зарыться лицом в её колени. Или не так: сначала поцеловать её, а потом положить затылок на чертополох и рассматривать небо. И облака. И собак, которыми они порой кажутся. Интересно, им тоже снится, что они умирают? И что это значит для облаков?
- Максим.
- А?
- Как ты думаешь, я живая?
Он улыбнулся, взял в ладони утреннюю дымку и поцеловал дрожащий воздух перед своим лицом. А потом лег на спину, положив голову на рассыпанный по сырой траве чертополох, и стал смотреть на облака.